Младшие современники Шекспира [Бен Джонсон] (fb2) читать онлайн
- Младшие современники Шекспира (пер. Сергей Эмильевич Таск, ...) (а.с. Антология классической прозы -1986) 2.24 Мб, 522с. скачать: (fb2) - (исправленную) читать: (полностью) - (постранично) - Бен Джонсон - Джон Форд - Сирил Тернер - Томас Мидлтон - Уильям Роули
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Младшие современники Шекспира
Под ред. А. А. Аникста М., Изд-во Моск. ун-та, 1986 OCR Бычков М.Н. mailto:bmn@lib.ruА.Н.Горбунов. Драматургия младших современников Шекспира
В стихах, предпосланных первому собранию сочинений Шекспира, вышедшему в свет в 1623 году, знаменитый английский драматург Бен Джонсон сказал: "Он принадлежит не одному веку, но всем временам"[1]. Слова эти, прозвучавшие через семь лет после смерти великого творца "Гамлета" и "Короля Лира", оказались пророческими. В истории театра нового времени не было и нет фигуры крупнее Шекспира. Конечно, не следует думать, что все остальные писатели того времени были лишь блеклыми копиями великого драматурга и что их творения лишь занимают отведенное им место на книжной полке, уже давно не интересуя читателей и театральных зрителей. Пожалуй, ни один другой период в истории английского театра не может сравниться своими достижениями с эпохой конца XVI — первой половины XVII века. Достаточно назвать имена наиболее известных у нас Кристофера Марло или Бена Джонсона, чтобы представить себе масштабы творческого диапазона крупнейших художников того времени. А ведь рядом с ними жили и творили еще многие талантливейшие драматурги, чьи имена прочно вошли в историю литературы и театра. Интересующий нас период в истории английской драмы длился около полувека — с конца 80-х годов XVI столетия вплоть до закрытия театров по настоянию пуритан в 1642 году. За это время английская драма прошла весьма сложный путь развития. Историки литературы и театра обычно выделяют три основных этапа: ранний, зрелый и поздний[2]. Ранний (с конца 80-х годов XVI в. до начала XVII в.) был этапом становления английской драмы, когда в театр пришли такие драматурги, как Джон Лили (1553-1606), Джордж Пил (1557-1596), Роберт Грин (1558-1592), Томас Кид (1558-1594) и Кристофер Марло (1564-1593). В эти же годы пишет свои исторические хроники, комедии и ранние трагедии Уильям Шекспир (1564-1616), Второй, или зрелый, период (с начала XVII в. до начала 20-х годов) был временем наивысших достижений английского театра. Шекспир создает тогда свои великие трагедии и поздние трагикомедии, — начинают свою деятельность Бен Джонсон (1573-1637), Джордж Чэпмен (1559-1634), Томас Хейвуд (1570-1641), Томас Деккер (1572-1626), Джон Марстон (1576-1634), Сирил Тернер (ок. 1575-1626), Джон Уэбстер (ок. 1575-1625?), Томас Мидлтон (1580-1627), Фрэнсис Бомонт (1584-1616) и Джон Флетчер (1579-1625). И, наконец, третий — поздний — этап (с начала 20-х годов до закрытия театров), характеризуемый обычно как период кризиса и постепенного упадка английской сцены, хотя некоторые из драматургов предыдущего периода еще продолжают тогда ставить свои пьесы и в театр приходят новые интересные авторы: Филип Мэссинджер (1583-1646), Джон Форд (1586-1639) и Джеймс Шерли (1596-1666). Эта общепринятая периодизация создает, однако, несколько одностороннее представление о театре младших современников Шекспира. Для эволюции этого театра, на наш взгляд, характерны не только его постепенный упадок (замалчивать кризисные явления в драматургии 20-30-х годов было бы ошибкой), но и его качественная трансформация, постепенное перерождение, почти до неузнаваемости изменившее облик английской сцены к началу 40-х годов. Внимательно вглядываясь в драматургию конца XVI — первой половины XVII века, поражаешься ее необычайному богатству и многообразию: идейно-философскому, жанровому и стилевому. Весьма знаменательно, что все попытки найти для этой драматургии единое определение, раскрывающее ее сущность, до сих пор остаются в той или иной мере неудовлетворительными. Название "театр века Шекспира" неточно потому, что грандиозное творчество Шекспира, по сути, выходит за рамки хронологических эпох и литературных стилей, чего нельзя сказать о других драматургах. Старшие современники Шекспира, начавшие писать лет за десять до него и каждый по-своему подготовившие почву для его ранних драм, целиком остаются в пределах эпохи Возрождения. Младшие же его современники, шедшие своими путями и порой уходившие далеко в сторону от модели шекспировской драмы, во многом принадлежат уже искусству XVII века. Так что неверно называть весь театр этой эпохи театром Возрождения. Неверно также называть драматургию интересующего нас периода елизаветинской, как это делают некоторые английские критики или известный исследователь и переводчик И. А. Аксенов. Принятое в Англии деление драматургов на елизаветинских, яковитских и карлитских хотя в общих чертах и совпадает с тремя вышеназванными этапами развития английской драмы, но упускает из виду их общность и существующую между ними преемственность. Английский театр конца XVI — первой половины XVII века можно, пожалуй, считать единой поэтической системой. Театр этот впитал в себя две основные традиции, существенно трансформировав их: учено-гуманистическую, опиравшуюся на античность, и народную, продолжавшую линию народной средневековой драматургии (мистерий, моралите, интерлюдий и фарса) и фольклорной поэзии (в частности, баллад, песен, разнообразных легенд и народных поверий). На основе этих двух традиций английская драматургия создала особый синтез — поэтическую драму, имевшую народный характер, ярким примером чему служат пьесы Шекспира. Театр в 90-е годы XVI века стал в Англии достоянием всей; нации, и представители всех слоев общества, от влиятельного аристократа и недавно разбогатевшего буржуа, сидевший в дорогих ложах, до-простолюдина, покупавшего самые дешевые стоячие билеты в партере, с замиранием сердца следили за перипетиями судеб театральных героев. Отсюда прежде всего необычные широта и разнообразие этой драмы, необыкновенная свобода поэтической структуры самих пьес, отсюда и замечательное своеобразие стиха тогдашних драматургов, рассчитанного на слух весьма разношерстной публики, среди которой были тонкие знатоки, получившие образование в университете, и совсем неграмотные мастеровые. И хотя в первые десятилетия XVII века в силу причин, о которых речь пойдет ниже, этот синтез был заметно нарушен, его влияние еще дает о себе знать и в 20-е годы, в период исподволь начавшегося кризиса, постепенного перерождения английской драмы накануне буржуазной революции. В рамках данной статьи невозможно дать сколько-нибудь подробную и исчерпывающую характеристику всей английской драмы конца XVI — первой половины XVII века. Тем более что мы включили в наш сборник пьесы только младших современников Шекспира, писавших уже в XVII столетии. На этом времени мы вкратце и остановимся, наметив некоторые существенные тенденции развития драмы названного периода. К началу XVII века в умонастроениях английского общества происходят, важные перемены. Уже последние годы царствования Елизаветы были временем разочарования, которое лишь усилилось с воцарением короля Иакова I (1603). Героический энтузиазм, сплотивший весь английский народ на борьбу с испанцами и принесший ему победу (1588), казался делом далекого прошлого, "золотым мифом". Центробежные силы, возникшие в недрах английского общества в XVI веке, теперь начали все сильнее и сильнее заявлять о себе. Четыре первых десятилетия XVII века в Англии ознаменованы постоянно обострявшимся антагонизмом между абсолютной монархией, опиравшейся на крупных феодалов и господствующую англиканскую церковь, и оппозицией, поддерживаемой не только буржуазией и так называемым новым дворянством, которое стало вести хозяйство по буржуазному образцу, но и широкими демократическими слоями общества. Причем этот антагонизм постепенно принял характер борьбы за религиозную свободу; движения, которое возглавили стойкие и фанатически непримиримые пуритане. И если решительное столкновение, приведшее к гражданской войне и революции, произошло лишь в середине XVII века, то сложные экономические и политические процессы, которые обусловили это столкновение, обозначились уже в первые годы царствования Иакова I. Уже тогда бурное развитие капиталистического предпринимательства начало подрывать стабильность социального порядка. Размеры Лондона с 1500 по 1640 год увеличились чуть ли не в восемь раз. В то время как в столичном обществе появилось множество разного рода нуворишей, хозяйства крупных феодалов, их "дворянские гнезда" приходили в упадок. Как сообщают историки, к 1600 году около двух третей английских аристократов потеряли свои состояния[3], крестьяне же в силу земельных спекуляций и огораживаний часто оставались без средств к существованию, их сгоняли с веками насиженных мест. Социальная структура английского общества, несколько десятилетий тому назад казавшаяся нерушимой, теперь зашаталась и начала перестраиваться. Вполне понятно, что многие из тех, кого затронули эти перемены, без особой радости смотрели вперед. В стране росло недовольство, проникавшее в различные слои общества. Примером тому могут служить дворянский Пороховой заговор 1605 года, народное восстание против огораживаний 1607 года. Вместе с елизаветинской Англией угасало и английское Возрождение, вступившее в полосу кризиса. К концу XVI века со всей очевидностью обнаружилась утопическая природа идеалов, которыми жила и питалась английская культура на протяжении целого столетия. Характерно, что К. Марло, воспевший титанический индивидуализм в своих ранних трагедиях "Тамерлан Великий" (первая часть — 1587) и "Трагическая история доктора Фауста" (1588-1589), уже в "Мальтийском еврее" (1592) показал обратную сторону этого индивидуализма. А шекспировский Гамлет с афористической точностью выразил горькое чувство крушения привычных ценностей, растерянность и беспокойство, охватившие английское общество, в знаменитых словах: "Распалась связь времен". Как указывают исследователи[4], таким умонастроениям во многом способствовали и открытия Коперника, который разрушил веками жившие птолемеевские геоцентрические представления о мироздании, и ставший необычайно популярным к концу XVI века скептицизм Монтеня, который подтачивал сами основы знакомой со школьной скамьи философии, и односторонне понятое политическое учение Макиавелли, которое английскому читателю XVI-XVII веков представлялось популярной хрестоматией политического цинизма и авантюризма, откровенным прикрытием хищнических аппетитов, царивших, в обществе. Наряду с этими континентальными веяниями большую роль играли и особенно близкие англичанам размышления Фрэнсиса Бэкона, окончательно отделившего экспериментальную науку от богословия и объявившего физику матерью всех наук, равно как и замечательные открытия Уильяма Гарвея, объяснившего законы кровообращения и заложившего основы современной физиологии. Еще столь недавно казавшаяся незыблемой целостно-поэтическая картина мира теперь затрещала по всем швам. Новый ясе взгляд на мир, основанный на научных методах познания действительности, рождался медленно, порой мучительно. Целиком принадлежащий елизаветинской эпохе видный теолог — апологет англиканской церкви Ричард Хукер (ок. 1553-1600) — задавал в 90-е годы XVI века вопросы, имевшие только риторический характер. "Что, если бы природа на время нарушила свой порядок или совсем упразднила его, хотя бы и на миг, чтобы соблюсти свои же собственные законы... если бы каркас небесного свода, воздвигнутого над нашими головами, зашатался и разрушился... если бы луна сошла с проторенного пути, времена дня и года смешались в хаосе и беспорядке, ветры перестали дуть, облака давать дождь, земля лишилась бы небесного воздействия, ее плоды зачахли, подобно детям, тянущимся к иссохшей груди матери, которая не может облегчить их голод: что стало бы с самим человеком, которому сейчас все это подчинено? Разве мы не видим со всей ясностью, что подчинение законам природы является опорой всего мироздания?"[5]. Эта риторика неожиданно становится живой реальностью для героев шекспировского "Короля Лира" (1605), где Глостер констатирует уже свершившуюся катастрофу: "Вот они, эти недавние затмения, солнечное и лунное! Они не предвещают ничего хорошего. Что бы ни говорили об этом ученые, природа чувствует на себе их последствия. Любовь остывает, слабеет дружба, везде братоубийственная рознь. В городах мятежи, в деревнях раздоры, во дворцах измены, и рушится семейная связь между родителями и детьми... Наше лучшее время миновало. Ожесточение, предательство, гибельные беспорядки будут сопровождать нас до могилы"[6]. Эти характерные для эпохи умонастроения нашли свое непосредственное выражение у многих крупнейших художников того времени. Достаточно вспомнить хотя бы знаменитую "Анатомию мира" (1611) лучшего поэта эпохи Джона Донна (1572-1631), где постаревший и пришедший в упадок мир представляется автору лишенным всяких связей и расщепленным на отдельные атомы, или "Историю мира" (1614) известного государственного деятеля, поэта и философа сэра Уолтера Ролея (1552-1618), написанную им в сырой темнице Тауэра и пестрящую высказываниями типа: "Приспосабливаясь к нынешним временам, мы считаем все законным. Небо — высоко, далеко и непостижимо"[7]. Подобные настроения весьма сложным образом трансформировались в английской драме начала XVII века. Атмосфера сомнений и разочарований заставила английских драматургов уточнить свое отношение к миру и человеку; переосмыслить сложившиеся ценности и попытаться найти новые. Каждый из художников отвечал на волновавшие его вопросы по-своему, и эти ответы бывали не только различными, но иногда противоречили друг другу. Лучшие пьесы этой поры отличаются общим для всех них динамизмом. Здесь они продолжают традицию предыдущего периода, существенно меняя ее. По сравнению с Марло, Лили, Кидом, Грином и даже ранним Шекспиром для драматургов начала XVII века характерно гораздо более острое понимание зла как категории одновременно метафизической и социальной. Поэтому трагические конфликты их пьес намного глубже, а комическое лишено в них жизнеутверждающего пафоса, столь типичного, например, для Грина и раннего Шекспира. Вместе с тем человеческая личность, увиденная в свете новых идей, соответствующих, изменившемуся времени, внутренний мир героя по-прежнему были главным объектом драмы, и отсюда ее достаточно острый психологизм. При этом, однако, внимание художников было теперь обращено уже не только на отдельную личность, но и в гораздо большей мере, чем ранее, — на взаимоотношения человека и общества. Отсюда гораздо большая по сравнению с предыдущим периодом широта охвата действительности, большее внимание не только к героям, но и к окружающей их среде. Сама же эта общественная среда часто изображалась теперь в сатирическом, даже гротескном обличий, что проявило себя как в комедии, так и в трагедии. О несходстве, иногда даже противоположности устремлений младших современников Шекспира ясно говорит и многообразие литературных стилей эпохи. И в самом деле, в первые два десятилетия XVII века в английской драме наряду с ренессансным стилем возникли также и тенденции, характерные для классицизма, маньеризма и барокко. Причем эти тенденции не только противостояли друг другу, но и взаимодействовали, подчас достаточно органично сочетаясь в творчестве отдельных авторов. Первые два десятилетия XVII столетия в Англии — время расцвета маньеризма, черты которого легко найти в творчестве целого ряда крупных художников[8]. Само понятие маньеризма возникло в литературоведении сравнительно поздно, лишь в 20-е годы нашего века, и вопрос о его специфике и границах до сих пор вызывает оживленные споры как у нас, так и на Западе. Нам представляется, что правы те ученые, которые видят в маньеризме не особую эпоху, приходящую на смену Возрождению, но скорее один из стилей, возникающий в период его кризиса, противостоящий его эстетике и самостоятельно развивающийся в начале XVII века. Острое ощущение кризиса ~ основа основ маньеризма. Любому читателю сложных, порой изощренно-темных стихов маньеристов, любому зрителю их гротескных, причудливо совмещающих трагическое и комическое пьес ясно, что мир этих художников не только лишен прочности и стабильности, но и близок к хаосу. По ощущению маньеристов, люди — это песчинки в мировом океане, хрупкий тростник, ветром колеблемый. Величавая монументальность ренессанса сменяется текучестью, игрой дисгармоническими контрастами и парадоксами. Искусство маньеристов гораздо более индивидуально и субъективно, для него характерны большая степень рефлексии, больший интеллектуализм, в чем-то большая острота зрения. Ренессансный идеал личности, гармоническое сочетание духовного и физического, возвышенного и земного теперь распадаются на две несовместимые половины — духовную и плотскую. Отсюда и два полюса этого искусства — обостренный спиритуализм, возвращающий к средневековому образу мышления, и несколько скептический гедонизм, временами переходящий в откровенный сенсуализм и граничащий с изощренной эротикой. И в литературе, как и в изобразительном искусстве, маньеризм взаимодействовал с другими стилями, прежде всего ренессансом. Пожалуй, еще более существенна и очевидна связь маньеризма с барокко. Анализ английской поэзии, прозы и драматургии конца XVI — начала XVII века убеждает автора, данных строк в справедливости мнения тех исследователей, которые не только сближают маньеризм с барочным искусством XVII века, но и видят в нем даже своеобразный ранний этап барокко, отличный от более позднего, собственно барочного, этапа, или, как его называют, высокого барокко[9]. Именно этой сложностью картины взаимодействия стилей, видимо, и объясняются разноречивые мнения исследователей по поводу отдельных писателей эпохи, причисляемых попеременно то к позднему ренессансу, то к маньеризму, то к барокко. Что касается барочного стиля, то большинству исследователей уже ясно, что именно барокко стало главным стилем английской литературы XVII века и что именно с ним так или иначе связаны имена крупнейших поэтов и писателей этого столетия: позднего Донна, Херберта, Крэшо, Марвелла, Мильтона, Драйдена[10], Бэньяна, не говоря уже, о многих других менее значительных художниках. Важно помнить, что барочный стиль возник как следствие тех же самых культурно-исторических процессов, которые породили маньеризм и которые продолжали свое развитие на протяжении всего XVII века, поэтому и грань между поздним маньеризмом и ранним, барокко часто кажется зыбкой. С течением десятилетий постепенно преображался весь облик Европы. Менялась внешняя политика европейских стран, менялась социальная динамика внутри общества. Бурно развивалась наука и натурфилософия. Резко росло влияние Реформации (пуританства в Англии), и даже веками казавшаяся незыблемой догматика католической церкви с началом Контрреформации трансформировалась на современный лад. Люди постепенно начали приспосабливаться к новому для них миру. Взамен ренессансного антропоцентризма рождался особый барочный универсализм[11], стремление охватить мыслью вселенную и найти место человека в ее необъятных просторах. Человек мог по-прежнему ощущать себя песчинкой в мировом океане. Однако это ощущение вызывало у него теперь не только растерянность и отчаяние, но и парадоксальным образом гордость и оптимизм благодаря вновь обретенной вере в созидательную мощь мысли, способной сотворить чудо, Достаточно вспомнить хотя, бы знаменитые рассуждения Паскаля о ничтожестве и величии человека, которого французский философ назвал мыслящим тростником. Барочные художники не менее остро, чем маньеристы, видели зло окружающего их мира. И для них характерны настойчивые размышления о страданиях, мученичестве и смерти. Иррациональные мотивы и тут играют важную роль. Но место скепсиса и разочарованности заняло теперь стремление преодолеть кризис, извлечь выводы из нового опыта, осмыслить высшую разумность миропорядка, включающего в себя как злое, так и доброе начало. Так из хаоса старых представлений рождался некий новый синтез, пытавшийся совместить противоречия. Этот синтез определил собой и некоторые специфические черты барочной поэтики. Маньеристской зыбкости форм, усложненности мысли, ироническому скептицизму и холодноватой интеллектуальности барочные художники противопоставили особого рода уравновешенность, в крупных жанрах — монументальность, близкую к помпезности, картинную зрелищность, пышную риторику, экзальтацию чувств, повышенную театральность и декоративность. Особенно ярко эти черты проявили себя в изобразительном искусстве. Но с учетом специфики словесного рода творчества их можно обнаружить в литературе, прежде всего поэзии, где они видны при сопоставлении, например, барочных стихов Р. Крэшо с маньеристской лирикой Донна (некоторые его поздние произведения, однако, уже близки к барокко). Найти их можно также и в прозе и в драматургии. Заметим, что конкретные черты поэтики разных художников могли и весьма резко отличаться друг от друга. Ведь по сравнению с ренессансом и маньеризмом барочному стилю присущи гораздо большие сложность и многообразие. Так, исследователи, учитывая различия в развитии стран южной и северной Европы, часто противопоставляют католическое и протестантское барокко. Пишут они и о близком к придворным кругам аристократическом и выражающем чаяния демократических масс так называемом низовом, или демократическом, крыльях барокко. И каждая из барочных тенденций имела и свою особую поэтику. В английской литературе это наглядно видно при сопоставлении, скажем, творчества поэтов-"кавалеров" Саклинга и Ловлейса и симпатизировавшего Кромвелю Эндрю Марвелла. И наконец, еще одно соображение общего порядка. В первые десятилетия XVII века менялась не только английская драматургия, менялся и сам театр. С конца 90-х годов XVI века в Лондоне наряду с общедоступными открытыми театрами типа знаменитого "Глобуса", где играла труппа Шекспира, после длительного перерыва возобновили свою деятельность и так называемые закрытые театры, в которых в отличие от открытых театров вместо взрослых актеров играли мальчики, получившие специальное музыкальное образование в церковных хоровых капеллах. Количество мест в таких театрах было значительно меньшим, чем в театрах открытых, а билеты дороже. Соответственно и зрители их в основном принадлежали к более обеспеченным слоям населения, культурные запросы которых далеко не всегда совпадали с запросами демократического партера открытых театров. К концу первого десятилетия XVII века значение закрытых театров резко возросло, что было связано с культурно-социальным расслоением публики. Правда, поначалу закрытый театр "Блекфрайерс", который в 1608 году заняла труппа Шекспира, был лишь ее филиалом, и открытые театры еще долго конкурировали с закрытыми, но процесс культурной, поляризации внутри английской драмы начался. И закрытый и открытый театры имели каждый свои собственный репертуар, рассчитанный на свою публику, имели и своих драматургов. Для театров открытых писали не только популярные авторы типа Хейвуда и Деккера, которые хорошо изучили вкусы зрителей партера, но и сам Шекспир. Закрытые же театры, как правило, ставили пьесы, рассчитанные на избранную публику из среды интеллигенции. Такие пьесы сочиняли Джонсон, Чэпмен, Марстон, Мидлтон, Бомонт и Флетчер. Различие эстетики этих двух типов театров первым подробно описал американский ученый А. Харбедж в 50-е годы нашего века[12]. Более поздние исследователи уточнили его концепцию, указав, что в первом десятилетии XVII века между закрытыми и открытыми театрами не было непроходимой стены. Эти театры часто ставили одни и те же Пьесы, лишь незначительным образом изменяя их. Одни и те же драматурги могли писать для обоих театров. Так, например, Бен Джонсон, создавший "Вольпоне" в расчете на открытый театр, предназначил "Эписина" для театра закрытого. Но уже в 10-е годы такая "стена" возникла. И хотя демократические тенденции, трансформированные в духе Хейвуда и Деккера, продолжали существовать, как продолжали существовать и сами открытые театры, закрытых театров становилось все больше и больше. Чем дальше шло время, чем более неотвратимо приближались грозные события грядущей революции и братоубийственной гражданской войны, тем сильнее ощущалась и поляризация сил в английском обществе. Эта поляризация не могла не затронуть и культурной жизни страны, где пышная цивилизация "кавалеров", как называли тогда приверженцев короля, противостояла духовным исканиям более демократических слоев общества во главе с непримиримыми пуританами, наиболее радикальные из которых вообще отрицали порочную, по их мнению, светскую культуру. Если в первом десятилетии XVII века избранное меньшинство (люди из среднего сословия, как правило, получившие университетское образование) в основном посещало спектакли закрытых театров, а открытые театры оставались искусством для демократического зрителя, причем и многие аристократы предпочитали незатейливые спектакли открытых театров, то во втором десятилетии ситуация стала меняться. Началась постепенная аристократизация английской сцены, резко усилившаяся в 20-30-е годы. Да иначе и быть не могло. Ведь пуританское общественное мнение, влияние которого росло из года в год, объявило театру войну не на жизнь, а на смерть и тем самым постепенно целиком отдало его в руки "кавалеров". Обратимся теперь непосредственно к творчеству виднейших английских драматургов первых десятилетий XVII века и постараемся проследить, как развивались основные литературные стили и жанры этой эпохи. Первые годы XVII столетия совпадают с началом зрелого этапа творчества Шекспира, когда он пишет свои великие трагедии: "Гамлет" (1601), "Отелло" (1604), "Король Лир" (1605), "Макбет" (1605), "Антоний и Клеопатра" (1606), "Кориолан" (1607), "Тимон Афинский" (1607)да затем перед уходом из театра — романтические трагикомедии, лучшими среди которых были "Зимняя сказка" (1610) и "Буря" (1612). Шекспир принадлежит к числу художников, которые не умещаются в рамках привычных понятий. У него свои уникальные мерки, но и он, возвышаясь над стилями своей эпохи, тем не менее использовал их в своем творчестве, преображая их, как только он один и мог это сделать. Вопрос об отношении Шекспира к трем главным стилям его эпохи (ренессанс, маньеризм и барокко) очень сложен и требует специального обстоятельного исследования. Позволим себе ограничиться лишь отдельными замечаниями. Ренессансные корни. Шекспира неоспоримы, весь начальный период его творчества (90-е годы XVI в.) целиком принадлежит ренессансу. Сложнее, на наш взгляд, обстоит дело со зрелым этапом творчества драматурга. Советские исследователи вслед за А. А. Смирновым называют этот период творчества Шекспира периодом "трагического гуманизма"[13]. Нам, однако, хочется подчеркнуть, что именно тогда в сложном синтетическом творчестве драматурга возникает ряд черт, свойственных литературе XVII века. Они становятся особенно заметны при сопоставлении пьес Шекспира с пьесами его младших современников. Маньеристские черты наиболее ярко проявились в "темных комедиях" Шекспира — "Конец — делу венец" (1603) и "Мера за меру" (1604), мрачный, неустойчивый мир которых разительно отличается от комедий, написанных драматургом в 90-е годы. Очень близко маньеризму и мироощущение "Троила и Крессиды" (1602), где спародированы идеалы воинской доблести и куртуазной любви, а прославленные герои гомеровского эпоса выведены в сниженно-сатирическом обличии. Связь с барочным стилем наиболее полно проявила себя в поздних романтических трагикомедиях Шекспира. Ощущение кризиса духовных ценностей, характерное для великих трагедий, здесь во многом преодолевается за счет некой новой гармонии. Но это особая, чисто шекспировская гармония, лишь отдельными чертами схожая с барочным видением мира, которое знакомо нам по произведениям других английских драматургов, и прежде всего Бомонта и Флетчера. Общим с Бомонтом и Флетчером в поздних пьесах Шекспира было особое эмоциональное настроение волшебной сказки, сглаживавшее противоречия, стиравшее грани между трагическими и комическими коллизиями. Однако Шекспир совершенно чужд развлекательности Бомонта и Флетчера, его мысль и теперь не менее остра, чем в недавно написанных трагедиях, а замечательный художественный синтез, достигнутый драматургом в этих пьесах, качественно отличен от идейно-поэтической установки его младших современников. Шекспировские романтические трагикомедии проникнуты особой, только ему одному свойственной, почти экстатической радостью, верой в торжество добра, в рассеивающий тьму всепроникающий свет, — который несет героям счастье. Подобное видение мира было уникальным в английской драматургии 10-х годов XVII века. Можно сказать, что шекспировский синтез неповторимо сочетал в себе самые разнообразные тенденции, характерные как для Ренессанса, так и для XVII века, сложным образом соединяя, перерабатывая, подчиняя их "трагическому гуманизму". Сам же "трагический гуманизм" Шекспира был органически связан не только с прошлым, венчая эволюцию литературы Возрождения, но и с будущим, с развивавшимся в новых условиях гуманизмом XVII века. Своим творчеством Шекспир как бы закладывал фундамент этого гуманизма, для которого также характерно понимание сложности и трагической противоречивости макрокосма, окружающего мира и общества и неменьшей сложности и трагической противоречивости микрокосма, малого мира человека. Именно поэтому, несмотря на всю их внешнюю несхожесть, Джон Мильтон, венчающий развитие английской литературы XVII века, был неожиданно близок открывающему этот век Шекспиру. Недаром знаменитые, полные радостной надежды слова Миранды о "прекрасном новом мире", который ей предстояло узнать, покинув остров Прссперо, как бы эхом отозвались в финале "Потерянного рая", в знаменитых рассуждениях о "счастливой вине" Адама, взору которого открылась грандиозная панорама истории, ведущая человека-к великим свершениям. Этот новый гуманизм проявился и в английской драматургии XVII века, хотя форма его и отлична от шекспировской. Достаточно сослаться на пьесы Б. Джонсона, Чэпмена или Уэбстера. Важно помнить, что младшие современники Шекспира, как правило, не понимали масштаба его художественных открытий — тут нужна была дистанция времени — и шли вперед своими путями. При этом английские драматурги XVII века либо, подобно Джонсону, старались сознательно отталкиваться от шекспировской драмы в поисках собственной поэтики, либо воспринимали лишь отдельные элементы шекспировского синтеза, переосмысливая их на свой лад. Из всех драматургов начала XVII века, пожалуй, ближе всего к традиции предшествующего периода стоит Джордж Чэпмен. И это закономерно. Чэпмен, один из образованнейших гуманистов елизаветинской поры, знаменитый поэт и переводчик Гомера, друг Марло и Ролея, пришел в театр уже сложившимся художником. Его драматургия, достаточно тесно связанная с Ренессансом, вобрала в себя многие тенденции, характерные для этой эпохи. Свой путь в театре Чэпмен начал с создания веселых, богатых выдумкой комедий, опираясь при этом на опыт Лили, Грина и раннего Шекспира. Как и его предшественники, Чэпмен отдал дань ученой, гуманистической драме, что особенно явно сказалось в пьесе "Все в дураках" (1598-1599), где автор переработал Теренция, или в более поздней комедии "Вдовьи слезы" (1605), где использован сюжет, взятый из "Сатирикона" Петрония. Не менее близка была Чэпмену и другая важнейшая традиция его предшественников, называемая романтической, с ее поэтизацией свободных человеческих чувств, вниманием к любовной интриге и авантюрным элементом действия. Достаточно гармоничное сочетание обеих этих традиций, присущее почти всем комедиям драматурга, безусловно, сближало его с ранним Шекспиром. Но Чэпмен был и талантливым экспериментатором, пролагавшим новые пути английского театра. Так, в "Веселье странного дня" (1597) он создал первый образец так называемой комедии "гуморов", опередив Джонсона, который вскоре обратился к этому жанру, а в "Церемониймейстере-дворянине" (1602) — один из первых образцов романтической трагикомедии. Известная английская исследовательница М. К. Брэдбрук, явно недооценивая самостоятельное значение комедий Чэпмена, сказала даже, что его главной заслугой как комедиографа было создание моделей для более одаренных драматургов[14]. Это, конечно, преувеличение, хотя действительно наиболее полно драматургический талант Чэпмена, его смелое новаторство раскрылись не в комедии, а в трагедии. Уже первая трагедия Чэпмена "Бюсси д'Амбуа" (1604?), где драматург развивал традиции Марло, была в то же время по своей сути произведением новой эпохи. Вслед за Марло, автором "Парижской резни" (1593), рассказывавшей о страшном кровопролитии Варфоломеевской ночи, Чэпмен обратился к жанру исторической хроники, к событиям эпохи короля Генриха III. Есть здесь даже фигура герцога Гиза, главного злодея "Парижской резни". Но суть трагического конфликта трактуется автором по-своему. Хотя образ бесстрашного воина Бюсси д'Амбуа и связан с ренессансной, традицией титанического героя-индивидуалиста, протагонист Чэпмена не стремится ни к безраздельной власти Тамерлана, ни к абсолютному знанию Фауста. К началу действия трагедии война во Франции уже закончена, и в мирной обстановке при королевском дворе герой чувствует себя чужим, хотя его высоко ценит и удостаивает своей дружбой сам Генрих III. Все свое внимание автор уделяет столкновению Бюсси, личности сильной и героической, живущей старыми идеалами доблести, бескомпромиссного прямодушия и отваги, с современным обществом, где царят интриги и произвол. Конфликт этот осложнен и внутренней борьбой героя, побежденного неожиданно нахлынувшей н? него страстью. Бюсси вынужден прибегнуть к притворству, идя все же на компромисс со своей совестью, что и предрешает его гибель, которую он встречает, однако, с мужеством и достоинством стоика. Обращение автора "Бюсси д'Амбуа" к философии римских стоиков, Марка Аврелия, Эпиктета и в особенности Сенеки, учивших преодолевать страсти силой разума, обретая внутренний покой и отрешенность, было типичным симптомом безвременья начала XVII века. При этом стоицизм у Чэпмена часто принимал характерную для его эпохи форму неостоицизма, вбирая в себя элементы христианской доктрины и неоплатонизма, что особенно заметно в поздних трагедиях драматурга. Однако, по мнению исследователей, только Чэпмену могла прийти мысль соединить в "Бюсси д'Амбуа" титаническую личность в духе Марло с "цельным человеком" в духе Сенеки[15]. В "Заговоре и трагедии Шарля, герцога Бирона" (1608) Чэпмен снова обратился к недавним событиям во Франции, рассказав о судьбе герцога Бирона, вступившего в заговор против короля Генриха IV. Бирон — тоже сильная личность в традиции раннего Марло. Однако вслед за Марло, автором "Мальтийского еврея" и "Парижской резни", и — в еще большей мере — подобно Шекспиру, драматург показал обратную сторону титанизма, который становился в трагедии преступным индивидуализмом. Современные критики указали на известное сходство Бирона с шекспировским Кориоланом[16]. Действительно, оба героя — отважные полководцы, наделенные авторами неукротимостью нрава, запальчивостью и неумением здраво оценить свои поступки. Индивидуализм губит их обоих, но Кориолан — личность благородная и героическая, сохраняющая цельность на протяжении всей пьесы и удостаивающаяся трагического апофеоза в ее финале, Бирон же — слабее и ограниченнее. Главной задачей Чэпмена было, показать постепенное моральное падение Бирона, ведущее к его позорной казни на эшафоте. И здесь трагедия ближе к "Макбету", чем к "Кориолану", хотя Бирон — фигура гораздо меньшего масштаба и его зло скорее проявляет себя в преступных намерениях, чем в реальных действиях.. Современникам он, наверное, напоминал знаменитого фаворита королевы Елизаветы лорда Эссекса, сложившего голову на плахе. За "Бироном" последовали трагедии "Месть за Бюсси д'Амбуа" (1610-1611), "Трагедия Шабо, адмирала Франции" (1612-1613) и "Цезарь и Помпеи" (1613?), где Чэпмен на новом материале развивал уже знакомые его зрителям, идеи, изображая конфликт героя-стоика с враждебным ему обществом. Постепенно в творчестве драматурга наметился спад. Его герои-стоики, переходили из пьесы в пьесу и делались все более идеальными. Постоянно резонерствуя, они превращались в рупор идей автора, а сценическое изображение конфликта тонуло в риторике. Последние трагедии Чэпмена — это произведения скорее поэта, сочиняющего для избранного круга читателей, чем драматурга. Маньеристские тенденции, проявившиеся в изображении придворного общества в ранних трагедиях Чэпмена, теперь усиливаются. В то же самое время неостоическая философия, сближаясь в пространных монологах адмирала Шабо с пассивной резиньяцией, окрашивается барочными тонами. Недаром и соавтором Чэпмена в эти годы становится юный Джеймс Шерли, чьи собственные, трагедии 20-30-х годов носили ярко выраженный барочный характер. Во всяком случае, черты исподволь начинающегося кризиса английского театра, его постепенной перестройки уже дают о себе знать в этих пьесах Чэпмена. Самым крупным из всех младших современников Шекспира исследователи считают Бена Джонсона. Его драматургия была явлением чрезвычайно самобытным, открывавшим новые пути развития английской драмы. С самого начала Джонсон ощущал себя реформатором сцены. Шекспировскому театру поэтического синтеза Джонсон противопоставил собственные идеи о природе драматического искусства, высказанные им в предисловиях к своим пьесам и в специальных заметках. Отталкиваясь от воззрений известного поэта, и романиста елизаветинской поры Филипа Сидни (1554-1586), сформулированных в трактате "Защита поэзии" (опубликован в 1595 г.), где эстетика Аристотеля трактовалась в неоплатоническом духе, Джонсон развивал теории, близкие к классицизму. Так, он критиковал современную английскую драму за ее "неправильность" с точки зрения классицистских норм и требовал от художников более точного следования природе на основе принципов бытового реализма. Спонтанности творчества он противопоставлял рациональное начало и подчеркивал морально-дидактическое назначение, искусства. Знаменитая же теория "гуморов" Джонсона строится, на выделении в характере героя одной особенной черты, нарушавшей гармонию личности и понимавшейся драматургом как слабость или причуда его персонажа (сходно с "манией" мольеровских героев). Подобные теории были важным новым словом в эстетике английского театра. Своим рационализмом они противостояли начинавшей складываться практике маньеризма и барокко. К суждениям Джонсона прислушивались и драматурги более младшего поколения, о чем весьма явно говорят их комедии. И все же на основании теорий, высказанных Джонсоном, нельзя объявлять его последовательным классицистом. Более того, если взять, как принято, за эталон классицистского театра французский театр, то можно, пожалуй, сказать, что жестким требованиям классицизма не отвечало полностью творчество ни одного английского драматурга XVII века. Связи же Джонсона с елизаветинским поэтическим театром и его ренессансной основой оставались "настолько сильны и жизненны, что творчество драматурга явно не укладывалось в рамки его теоретических выкладок. Добавим, что Джонсон, много писавший для закрытых театров, не избежал также и влияния маньеризма. До нас дошли две трагедии Джонсона "Падение Сеяна" (1603) и "Заговор Катилины" (1611), сюжеты которых взяты из истории Древнего Рима. В критике издавна принято сопоставлять их с "римскими" трагедиями Шекспира. Исследователи при этом обычно указывали, что Рим Шекспира — во многом детище его воображения, что, опираясь на жизнеописания исторических личностей, великий драматург ставил и решал общечеловеческие проблемы. В своей реконструкции прошлого Джонсон, великолепный знаток античности, был гораздо более, точен, часто почти буквально следуя источникам, будь то, скажем, "Анналы" Тацита или речи Цицерона. Однако античное наследие Джонсон воспринимал творчески и всегда соотносил его с современностью. Замысел Джонсона в этих трагедиях в отличие от шекспировского был прежде всего сатирическим. Отсюда не только известная узость поля зрения драматурга, но и специфическая интенсивность его зрения. Сатира на театральных подмостках Англии начала XVII 'века была делом достаточно рискованным. Обилие ссылок на античные источники было необходимо Джонсону для того, чтобы оградить себя от возможных придирок, поскольку за Римом обеих трагедий можно было угадать контуры современного Лондона. Конечно, "Сеян" или "Катилина" не поддаются однозначной политической расшифровке, и было бы ошибкой искать в бесславном падении временщика Сеяна прямую параллель с судьбой лорда Эссекса. Сходство Рима Джонсона с современной Англией можно скорее разглядеть в зловещей картине бездуховности и всеобщей коррупции, нарисованной воображением драматурга. Поэтому римское общество Джонсона оказывается сродни мальтийскому у Марло или французскому у Чэпмена. Однако взгляд Джонсона на мир значительно мрачнее, а его злодеи-макиавеллисты еще более циничны и преступны. Если у героев трагедий Джонсона в соответствии с его теориями и есть какой-то "гумор", то это безграничное честолюбие. Отвратительный выскочка Сеян, идущий наверх через грязные преступления,, гибнет в конце трагедии. Но, как ясно зрителям, зло здесь побеждается еще большим злом коварного императора Тиберия! Правда, в "Катилине" благородный Цицерон, еще живущий старыми патриархальными идеалами, успевает пресечь кровавый заговор Катилины и его приспешников. Но это лишь Пиррова победа, поскольку лукавый Цезарь остается безнаказанным и, притаившись, ждет своего часа. Однако не будем забывать, что "Сеян" и "Катилина" — трагедии сатирические, допускающие и злой сарказм, И некое гротескное искажение. И неверно было бы считать пессимизм основной позицией их автора. Столь органичная таланту Джонсона ирония не раз дает о себе знать в его трагедиях. Недаром именно комические сцены обычно считаются в них наиболее удавшимися. Позиция драматурга здесь близка маньеризму с его мрачными представлениями о мире, — погрязшем в пороках, сатирической направленностью мысли и обыгрыванием контрастов комического и трагического. Джонсона часто называют отцом английской комедии, И действительно, его влияниеопределило дальнейшее развитие этого жанра на протяжении по крайней мере двух столетий вплоть до эпохи романтизма и косвенно давало о себе знать много позже в сатирической прозе Диккенса и Теккерея. Елизаветинской романтической традиции, достигшей апогея в творчестве Шекспира 90-х годов XVI века, Бен Джонсон противопоставил свою комедию. Поэтизация свободного чувства не занимала драматурга, любовно-авантюрный элемент действия играл в его комедиях лишь незначительную роль, а взаимоотношения человека и общества трактовались с принципиально новых позиций. Уже в двух ранних пьесах Джонсона "У всякого свои причуды" (1598) и "Все без своих причуд" (1599) наметились характерные черты его комедий, где теория "гуморов", дававшая возможность автору вывести на суд зрителей галерею разнообразных характеров, была лишь фундаментом, на котором строилось здание жанра. Написавший обстоятельное исследование на эту тему, Б. Гиббонс определяет его как жанр "городской комедии", в которой преобладают сатирические мотивы, а действие, как правило, разворачивается в современном драматургу Лондоне. Городская комедия соединила традиции моралите, интермедий, римской и народной итальянской комедий со злободневным опытом елизаветинской сатиры в прозе и поэзии, создав оригинальный синтез[17]. Гиббонс, безусловно, прав. Согласно более привычному и общему суждению, Бен Джонсон является творцом комедии нравов, дававшей сатирическое обозрение жизни Лондона начала XVII века. В зрелых комедиях Бена Джонсона "Вольпоне" (1605), "Эписин, или Молчаливая женщина" (1609), "Алхимик" (1610), "Варфоломеевская ярмарка" (1614) и "Черт выставлен ослом" (1616) идет та же жестокая война "всех против всех", что и в его трагедиях. Правда, столкновения персонажей кончаются здесь благополучно, но добро обычно уже не побеждает зло, как у елизаветинцев; скорей зло, запутавшись, наказывает само себя. Циничный же макиавеллизме в комическом обличий выглядел тут еще более жизненно и правдиво. Снявшие римские тоги, герои драматурга казались взятыми из самой гущи жизни, и зрители, несмотря на гротескно-карикатурные преувеличения, узнавали в них самих себя. Сатирическая панорама английской жизни, представленная в комедиях Джонсона, отличалась крайней злободневностью. По словам Кольриджа, не было ни одной причуды лондонского быта, описанной мемуаристами эпохи! которую бы мы не нашли в пьесах Джонсона[18]. Важно, однако, помнить, что за всем этим драматург сумел необычайно точно разглядеть сложные социальные процессы, характерные для Англии того времени, и показать их нравственное воздействие на своих современников. В своей первой зрелой комедии "Вольпоне" Джонсон обратился к теме власти денег, знакомой зрителям по "Мальтийскому еврею" Марло и "Венецианскому купцу" Шекспира. Хотя Вольпоне генетически близок аморальным Варавве и Шейлоку, мир комедии Джонсона сопоставим уже не столько с этими пьесами 90-х годов, сколько со вскоре появившимся "Тимоном Афинским", где изображен полный: распад всех человеческих связей, место которых занял откровенно меркантильный расчет. Именно поэтому вначале безудержно щедрый и человеколюбивый Тимон, прозрев, превращался в озлобленного мизантропа и навсегда покидал общество людей. Но если прозрение трагического героя Шекспира стоило ему жизни, то совсем иначе складывается судьба комического героя Джонсона — итальянского вельможи Вольпоне. Неотделимый от сложившейся в обществе системы духовно-материальных отнощений, он ловко использует эту систему в своих целях. Поняв, что блеск золота "затмевает солнце" и "подчиняет себе добродетель, честь и славу", Вольпоне притворился умирающим, чтобы выманить побольше денег и подарков от людей, надеявшихся стать его наследниками. Хитроумная интрига героя открывала перед зрителями сатирическую панораму нравов. Всем здесь правил голый чистоган, которому с легкостью приносились в жертву естественные человеческие чувства отца и сына, мужа и жены, а правосудие цинично оправдывало злодеев, наказывая невиновных. И лишь непредвиденный поворот действия приводил пьесу к благополучной развязке. Обожествление золотого тельца, которому поклонялся Вольпоне, гротескно гиперболизировалось автором. Егр герой был личностью по-своему титанической, ему было тесно в узких рамках комедии-фарса. Об этом явно свидетельствовал финал пьесы, где Вольпоне, отбросив притворство, обнажал свое истинное лицо. Так уже знакомая нам по трагедиям тех лет проблема обратной стороны возрожденческого титанизма зазвучала теперь и в комедии. Фигуры, по своему масштабу равной Вольпоне, не было в других пьесах Джонсона, но их герои жили, по сути дела, в том же самом мире разгула индивидуалистических страстей, где золото сверкало, ярче солнца. Нагляднее всего это ощущается в комедиях "Алхимик" и "Черт выставлен ослом". Проделки хитрых плутов Сатла, Фейса и Дол Коммон, персонажей "Алхимика", приводили в движение целый хоровод гротескно-карикатурных героев самого различного возраста и общественного положения, каждый из которых искал кратчайшего пути к благам мира сего. Их желания, ловко обыгрываемые тройкой плутов, образовывали своеобразный спектр эгоистических аппетитов, простиравшихся от поисков духов-покровителей, подсказывающих, кто возьмет приз на скачках, до создания пресловутого "философского камня", превращающего низкие металлы в золото. Более поздняя комедия Б. Джонсона "Черт выставлен ослом" представляла собой как бы вывернутое наизнанку, комически спародированное моралите, где традиционным фигурам беса — искусителя и порока — делать было уже нечего и они в отчаянии признавали свое поражение. Мелкий бес Паг, отпросившись из преисподней всего на один день в Лондон и претерпев великое множество невзгод от Людей, превзошедших его своим плутовством, ускользал от позорной казни на виселице благодаря заступничеству сатаны. Легковерного же глупца провинциального сквайра Фицдупеля дурачили теперь не бесы, а люди, обыгрывая его слабости с чисто современными хитростью и коварством, с которыми не могли идти в сравнение наивно примитивные козни Пага. Люди же в конце пьесы и наставляли Фицдупеля на путь истинный, приводя его к покаянию и заставляя подчиниться своей благоразумной супруге. Сатирической злободневностью эта пьеса, пожалуй, даже превосходила другие комедии Джонсона, которым присуще более поэтически-обобщенное видение мира. Здесь драматург обратился к специфически конкретным явлениям общественной жизни, высмеяв, например, прожектерство, которое пышно расцвело в Англии тех лет. В эпоху правления Иакова в Лондоне появляется многочисленные "предприятия" сомнительного свойства, сулившие участникам быстрое обогащение и почести, Именно на эту удочку и поймал Фицдупеля неистощимо изобретательный Меерплут, обещая сделать доверчивого сквайра герцогом в самый кратчайший срок. Блестяще написанный образ Меерплута открывает известную традицию в английской литературе, предвосхитив знаменитого Микобера из "Давида Копперфильда" Диккенса[19]. Само же разоблачение прожектерства в комедии Джонсона готовило почву для едких сарказмов Свифта в третьей часта "Путешествия Гулливера". Как и в трагедиях, в комедиях мироощущение Джонсона некоторыми чертами сближалось с маньеристским, отличаясь от него, однако, рационалистической трезвостью взгляда на мир, стремлением подражать природе и явными морализаторскими тенденциями. Было и еще одно очень существенное отличие. Сатира в комедиях Джонсона органически сочеталась со стихией праздничного карнавального веселья, восходящего к народной смеховой культуре средневековья и Возрождения, описанной М. М. Бахтиным. Эта стихия пронизывала собой все зрелые комедии драматурга, где, по мнению А. Т. Парфенова, социально-бытовая сатира выступала даже как элемент праздничного фарсового спектакля[20]. Особенно же ярко карнавальная стихия проявила себя в знаменитой "Варфоломеевской ярмарке", действие которой разворачивалось непосредственно в атмосфере праздничной ярмарочной суеты, особым образом оттенявшей фигуры комических плутов и глупцов. В пьесе нет главных героев, и различные сюжетные линии лишь условно связаны друг с другом; в центре же внимания драматурга стоял гротескный образ самой Варфоломеевской ярмарки как символа бурлящей и вечно возрождающейся жизни. Традиции Ренессанса питали и творчество двух других драматургов начала XVII века — Томаса Хейвуда и Томаса Деккера. Их излюбленным жанром была не сатирическая комедия нравов в духе Джонсона, но популярная еще в 90-е годы романтическая комедия. Однако этот жанр в интерпретации Хейвуда и Деккера приобрел новые черты, существенно отличавшие их произведения от шекспировской романтической комедии. В поэтически цельном и гармоничном театре Шекспира в одной и той же пьесе на равных жили и афинские подмастерья, и герцог, и сказочные эльфы. У Хейвуда и Деккера такой симбиоз был бы невозможен, поскольку их пьесы, написанные для открытого театра XVII века, были рассчитаны на запросы определенной части зрителей. Это были в основном теснившиеся в партере шумные лондонские подмастерья, а также их хозяева, мелкие буржуа и начинавшие, постепенно сближаться c ними в идеологическом плане небогатые джентри. Они были рады увидеть на сцене людей, подобных себе. И для них нужно было и писать не так, как Шекспир, Джонсон или Чэпмен. Поэтическое зрение Хейвуда и Деккера было, безусловно, отличным от авторов романтической комедии 90-х годов. Для них характерна особая любовь к быту, часто граничащая с некоторой сентиментальностью и сдобренная порой наивным морализаторством. Утрата широты горизонтов, характерной для их предшественников и современников, как бы компенсировалась у Хейвуда и Деккера явным усилением демократических тенденций в их творчестве. Так, героями необычайно популярной в свое время комедии Хейвуда "Четыре лондонских подмастерья" (ок. 1600) были совершавшие фантастические подвиги в море и на суше портной, шерстобит, сапожник "и приказчик, четверо сыновей герцога Бульонского, которые по воле отца обучались ремеслу в английской столице и превыше всего на свете ценили счастье быть лондонскими подмастерьями. Героиня же "Красотки с Запада" (опубликовала в 1631 г., хотя первая часть пьесы была поставлена много раньше) Бэсс Бриджес, которая совершала не менее удивительные подвиги, чем сыновья герцога Бульонского, и гордо отказывалась стать женой султана Марокко, была всего лишь простой дочерью разорившегося кожевника. Подобные настроения ощущались и в знаменитой трагедии Хейвуда "Женщина, убитая добротой" (1603), которую скорее можно было бы назвать бытовой драмой. Главный герой пьесы добродетельный сквайр Фрэнкфорд в отличие, от героев многочисленных кровавых трагедий отказывался от жестокой мести за супружескую измену, а его неверная жена, воспитанная в тепличной аристократической атмосфере, Нэн Фрэнкфорд, умирала, не выдержав горьких мук совести. При этом автор явно противопоставлял ей вторую героиню пьесы, сильно идеализированную Сюзен Маунтфорд, девушку хотя и знатную, но познавшую тяжкую нужду, труд и унижения. С искренней любовью была изображена, жизнь простых ремесленников в тесно связанной со стихией народного карнавального веселья комедии Деккера "Праздник башмачника" (1599). Ее герой, знатный дворянин Роуленд Леси, на время становился скромным башмачником, чтобы жениться на любимой им девушке из мещанской среды, которую отец не хотел выдавать замуж за аристократа, и сам король приходил в гости на обед к веселому и пышущему неуемной энергией хозяину Леси Симону Эйру — "истинному башмачнику и джентльмену благородного ремесла". В более поздних пьесах Деккера веселье пошло на убыль л постепенно усилились морализаторские тенденции. Особенно показательна в этом отношении его комедия "Добродетельная шлюха" (написана совместно с Мидлтоном, который помог Деккеру построить сюжет; первая часть — 1604-1605, вторая — спустя примерно 25 лет). В первой части комедии ее главная героиня куртизанка Белафронт, безнадежно влюбившись в графа Ипполито, навсегда порывала с прошлым. В финале пьесы все кончалось внешне наилучшим образом: раскаявшаяся Белафронт выходила замуж за соблазнившего ее беспечного кутилу Матео, а Ипполито женился на принцессе Инфеличе. Однако во второй части, действие которой разворачивалось несколько лет спустя, Белафронт и Ипполито словно менялись своими ролями. Теперь уже знатный граф безуспешно добивался любви, добродетельной и верной мужу Белафронт. Вторая часть комедии свидетельствовала не только о существовании демократических" но и об усилении антиаристократических настроений автора и даже о некотором сближении его (как, впрочем, и Хейвуда под конец жизни) с пуританами[21]. Известно, что пуритане объявили яростную войну театру, назвав его "рассадником разврата". Чем дальше, тем больше актерам и драматургам приходилось защищать любимое искусство, вплоть до сочинения памфлетов, что, в частности, и делал Хейвуд. Однако парадоксальным образом положительная программа Хейвуда и Деккера рядом черт перекликалась с пуританской этикой, декларировавшей идеалы трудолюбия, воздержания, трезвенности и скромности. Многочисленные проповедники-пуритане начала XVII века постоянно превозносили тихие радости здоровой семейной жизни и святость домашнего очага, яростно бичуя распущенность светских нравов[22]. Примерно то же, хотя и на свой лад, делали Хейвуд и Деккер, идеализировавшие быт мелких буржуа, которые в их пьесах противостояли аморальным аристократам своей неподкупной честностью и верностью старым патриархальным идеалам. Хейвуда и Деккера не раз высмеивали английские драматурги иной ориентации, но эти насмешки не сумели повредить им в глазах зрителей. Даже столь блестящая пародия, на "Четырех лондонских подмастерьев", как знаменитая комедия Бомонта "Рыцарь пламенеющего пестика" (1607), мало что изменила в создавшейся ситуации. Слишком много было у Хейвуда и Деккера сторонников среди тогдашней театральной публики. Сама традиция, развиваемая драматургами, сближаясь с некоторыми мотивами пуританской литературы ближайшего будущего, в еще большей степени оказывалась связана с отдаленным будущим, предвосхищая прозу Дефо и Ричардсона. Обратимся теперь к творчеству драматургов-маньеристов начала XVII века. В английской драме маньеризм как сформировавшийся стиль возник в творчестве Джона Марстона. Его перу принадлежит первая английская трагедия с явно выраженными чертами маньеризма "Месть Антонио" (1599). Пьеса Марстона написана в жанре так называемой кровавой трагедии, начало которому положил несколькими годами раньше Томас Кид, автор широко популярной "Испанской трагедии" (ок. 1585). К началу XVII века "кровавая" трагедия вошла в моду, и главным объектом ее изображения стало так называемое "итальянизированное" зло. Под влиянием односторонне понятой политической философии Макиавелли национальный характер итальянцев (а с ними зачастую отождествляли и враждебных Англии католиков-испанцев) ассоциировался зрителями со злобной хитростью, цинизмом, коварной мстительностью и прочими подобными свойствами. Маньеристские, а вслед за ними и барочные драматурги XVII века обратились в своем творчестве именно к этому жанру, наполнив его, однако, новым содержанием. "Месть Антонио" Марстона еще достаточно тесно связана с "Испанской трагедией" Кида. (Было здесь и бросающееся в глаза сюжетное сходство с "Гамлетом", или, вернее, с "Пра-Гамлетом", не дошедшей до нас пьесой, которую переработал Шекспир. Как утверждают исследователи, "Пра-Гамлет" был написан тем же Кидом.) Герой трагедии Антонио должен отомстить Пьеро, дожу Венеции, за убийство своего отца герцога Генуи Андруджио. Возникавший перед ним призрак отца сообщал, что он отравлен Пьеро, который задумал жениться на матери Антонио. Чтобы добиться своих целей, Антонио, как и Гамлет, тоже притворился сумасшедшим. Вместе с тем Марстон не только вывел на сцене более яркую и полнокровную, чем у Кида, фигуру "итальянизированного" злодея, сочетавшего личные цели с политическими. Опираясь на свой предшествующий опыт поэта-сатирика, Марстон ввел в кровавую трагедию сатирические мотивы, тем самым существенно модифицировав традицию. Сам тон его стиха был много субъективнее, чем у его предшественников, а атмосфера разгула хищнических страстей — гораздо мрачнее и ближе к маньеристскому мировосприятию. Об этом, в частности, говорил неожиданный, в духе маньеризма, финал трагедии. Герои пьесы, колебавшиеся между неостоической философией непротивления и долгом мести, в конце концов осуществляли свои кровавые замыслы и тем приобщались ко злу окружающего их общества. Они не погибали в финале трагедии, но навсегда прощались с миром, который затопило зло, и удалялись в монастырь, чтобы там в уединении и молитве закончить жизнь. Весьма большое влияние на развитие маньеристской драмы оказала также и трагикомедия Маретона "Недовольный" (опубликована в 1604 г., но поставлена впервые на несколько лет раньше). Герой пьесы — свергнутый с престола Генуэзский герцог Альтафронте, — изменив внешность и присвоив себе новое имя Малеволе, вновь появляется у себя во дворце в качестве "недовольного", едкого обличителя нравов. Драматург соединил традиции сатирической городской комедии в духе Джонсона с традициями трагедии мести. Герцог Альтафронте, он же Малеволе, играл, по сути дела, две роли: он был и хитроумным мстителем, восстанавливавшим подранную справедливость, и желчным комментатором нравов, представлявшим публике "итальянизированное" зло мира. При этом сложность его характера объяснялась уже не столько сложностью психологических мотивировок его поступков, как у героев Шекспира, сколько различием ролей, которые ему приходилось играть, как бы меняя по ходу действия маски. Рождавшиеся таким образом маньеристская амбивалентность, игра контрастов были свойственны и всей трагикомедии в целом, где обличительные сатирические мотивы сочетались с веселой пародией и казавшаяся неразрешимо-трагической фабула разрешалась благополучно. Сам же двойственный образ мстителя-обличителя отныне прочно вошел в английскую драму эпохи. Черты маньеризма характерны и для сатирической комедии нравов Маретона. Мир героев "Голландской куртизанки" (1605), считающейся его лучшей комедией, отличался крайней нестабильностью, причудливым взаимопроникновением добра и зла, исключавшим возможность однозначных моралистических выводов. Здесь, равно как и в решении основного конфликта пьесы, явно ощущалась полемика с первой частью "Добродетельной шлюхи" Деккера. Сам Марстон в прологе утверждал, что задачей комедии было показать различие между любовью куртизанки и жены. Но как жизненно и убедительно выглядела мастерски написанная фигура взбалмошной и своенравной куртизанки Франческины, которую Фривил, герой пьесы, бросал, ибо она была недостойна сделаться его женой, рядом с бесцветной невестой героя. Хотя Франческина, пытавшаяся отомстить, своему неверному возлюбленному, в конце комедии была наказана, у зрителей оставалось впечатление маньеристской сложности природы любви героев: чувственное начало вопреки прописным, истинам играло столь сильную роль, а в глубине сердца дремали разрушительные страсти. Вслед за пьесами Марстона на английской сцене появились трагедии Сирила Тернера, где перед зрителями возник еще более гротескный мир. В начале "Трагедии мстителя" (1607)[23] ее главный герой Виндиче (по-итальянски — мститель, но он же обличитель нравов в духе Марстона) представал перед публикой с черепом своей невесты, которую несколько лет тому назад отравил старый герцог за отказ стать его возлюбленной. По вине герцога умер в опале, и благородный отец Виндиче. Чтобы наилучшим образом осуществить свою месть, Виндиче подвизался в роли сводника на службе у сына герцога развратного Луссуриозо. Чем дальше разворачивалось действие пьесы, тем полнее зрители ощущали безысходно-мрачную атмосферу всеобщего порока и зла, пропитавшую весь двор старого герцога. И трагедия героя-мстителя в том и состояла, что, с радостным упоением осуществляя свою месть, он полностью терял нравственную дистанцию обличителя пороков и сам становился частью окружавшей его аморальной среды. "Трагедия мстителя" безусловно связана с эстетикой Б. Джонсона[24]. Действительно, Тернер наделил почти каждого героя трагедии значащим именем, олицетворявшим какую-либо черту его характера, его "гумор". Однако не менее важно, на наш взгляд, указать на общую обоим драматургам традицию средневековых моралите, куда уходили корни их творчества[25]. Ведь почти каждый персонаж "Трагедии мстителя" воплощал какой-либо нравственный порок, двигавший его поступками. Маньеристски усложненный, изобилующий побочными линиями сюжет сталкивал всех героев, к концу пьесы истреблявших друг друга. У зрителей в самом деле могло возникнуть впечатление, что все действующие лица трагедии кружатся в причудливом танце смерти, заполняя сцену все новыми и новыми трупами. Под занавес, из бахвальства выболтав свою тайну, погибал и сам герой-мститель, которого новый властелин казнил из опасений, как бы Виндиче не навредил ему в будущем. Безусловно, за всей этой сложностью интриги чувствовалась твердая рука автора, уверенно распутывавшего сюжетные нити, — ощущалась его жесткая позиция сатирика-моралиста. Комедия-фарс и мрачная трагедия мести, эти, казалось бы, два противоположных полюса, в духе маньеризма, постоянно "грающего контрастами, все время сталкивались в пьесе, неразрывно сплетаясь во многих ее сценах. В душном мире двора герцога, где люди живут по законам джунглей, не зная никаких духовных идеалов, тем не менее действует некая "Высшая Ироническая Справедливость"[26], воздающая каждому по его заслугам и его же собственными средствами. Тернер далек от нигилизма своих героев. Для него истинное добро связано со старыми патриархальными ценностями, которым нет места при дворе герцога, но которые существуют где-то за сценой, создавая должную моральную перспективу. Вторая пьеса Тернера "Трагедия атеиста" (1611) в художественном отношении уступает "Трагедии мстителя". Здесь уже нет былой цельности, а назидательно-дидактические пассажи местами кажутся слишком прямолинейными. Но сгущенная атмосфера зла, в которой живут и действуют герои, здесь все та же. Как ясно из заглавия, герой трагедии д'Амвиль, подобно Фаусту Марло, исповедует атеизм. Однако герой Тернера не ставит перед собой титанических задач Фауста, и абсолютное знание не влечет его. Д'Амвиль скорее вульгарный макиавеллист, рвущийся к деньгам и власти. Его атеизм сводится к примитивному обожествлению природы в духе шекспировского Эдмонда из "Короля Лира" и к не менее беззастенчивому, чем у Эдмонда, аморализму[27]. Д'Амвилю противостоит Шарлемон, благородный герой-стоик, написанный не без влияния Чэпмена. Хотя д'Амвиль убивает отца Шарлемона, разлучает его с невестой и отправляет в тюрьму, Шарлемон отказывается от мести, предоставляя ее "царю царей". И в финале трагедии д'Амвиль, желая собственными руками казнить Шарлемона, случайно наносит себе смертельную рану. Ироническая Справедливость в мире, лишенном справедливости, и в этой трагедии Тернера решает судьбы героя. В пьесах Джона Уэбстера картина всепоглощающего зла, которое пропитало мир, изображена еще более мрачными красками, чем у Тернера. Хотя трагедии Уэбстера в наши дни ставятся на английской сцене чаще, чем трагедии других младших современников Шекспира, о его месте в истории английской драмы до сих пор идут споры. Еще в конце прошлого века Бернард Шоу, ниспровергавший Шекспира во имя реализма ибсеновской драмы, ниспроверг и Уэбстера. Саркастичный Шоу назвал Уэбстера "лауреатом мадам Тюссо", сравнив тем самым маньеристские ужасы его трагедий с пресловутой камерой пыток в лондонском Музее восковых фигур мадам Тюссо[28]. И в наше время некоторые исследователи[29] утверждают, что упадок английской драмы начался именно с трагедий Уэбстера. Другая же группа критиков[30] считает Уэбстера вторым после Шекспира поэтическим гением английского театра XVII века. Второе мнение ближе к истине. Уэбстер действительно обладал незаурядным поэтическим дарованием, особенно ярко раскрывшимся в его лучших трагедиях "Белый дьявол" (1612) и "Герцогиня Мальфи" (1612-1614), хотя кризисно-маньеристские черты в его творчестве никак нельзя преуменьшать. Тема, ставшая в начале XVII века уже достаточно привычной на английской сцене, — обратная сторона возрожденческого титанизма, приобретает у Уэбстера оттенок гротескной гиперболизации, причем степень ее заметна даже по сравнению с "Трагедией мстителя". Хотя сатира — важнейший компонент пьес Уэбстера, для него не характерна тернеровская холодновато-отрешенная ирония; при всей своей поэтической условности "Белый дьявол" и "Герцогиня Мальфи" гораздо реалистичнее "Трагедии мстителя". Герои Уэбстера — личности необычайно сильные, наделенные неукротимым темпераментом и могучими страстями. Они сеют разрушение и смерть, от которых, как кажется, нет спасения. Уэбстера увлекали критические ситуации, момент, столкновения характеров, неизбежно ведущий к кровавой катастрофе, в изображении которого драматург действительно часто не скупился на ужасы. Но сами эти ужасы являлись своеобразной сценической метафорой зла, принявшего поистине сатанинские размеры. Главным же для автора было поведение его героев, оказывавшихся лицом к лицу с этим злом и либо поддававшихся ему, либо силою своего духа побеждавших его. В отличие от большинства своих предшественников Уэбстер в центр обеих своих трагедий поставил женские характеры, вокруг которых разворачиваются бурные события сюжета. В первой трагедии — это Виттория Коромбона, пылкая красавица, становящаяся после убийства ее мужа Камилло и отравления жены герцога Брачиано герцогиней Брачиано. Хотя Виттория была соучастницей этих преступлений, которые Брачиано совершал из безумной любви к ней, в. конце пьесы зрители не могли не восхищаться ее находчивостью и отвагой в критических ситуациях, ее безусловным мужеством. Однако, как нам представляется, никакой двусмысленности в авторском отношении к героине, сочетавшей в себе весьма противоречивые свойства, здесь все же не было[31]. Задача Уэбстера в том и состояла, чтобы показать, что в уродливом, раздираемом безудержными страстями мире зло не всегда однозначно и легко различимо. Об этом же говорит и само название пьесы — "белым дьяволом" тогда именовали замаскированное, облеченное в прекрасную форму, а потому и более опасное зло. Внутренне цельная героиня второй трагедии Уэбстера была своеобразным антиподом Виттории. Борясь за любовь и семейное счастье, герцогиня Мальфи становилась жертвой мести своих братьев, которые преследовали ее за неравный брак с человеком, стоявшим ниже ее на общественной лестнице. И в этой пьесе Уэбстера добро, не могло противостоять натиску неукротимого сатанинского зла. Однако, умирая, герцогиня не сдавалась, она сохраняла присутствие духа перед лицом изощренных пыток и казни и тем самым одерживала безусловную моральную победу над своими гонителями. И такая победа была явлением весьма редким для английской драмы середины 10-х годов XVII века, ибо смерть делала герцогиню личностью поистине героической, хотя героизм этот проявлялся скорее в мужественной стойкости, в благородном величии души, чем в активном действии. Не менее мрачен и мир третьей известной пьесы Уэбстера "Всем тяжбам тяжба" (1620?), написанной, правда, уже в жанре трагикомедии. И здесь царил разгул хищнических страстей, а сатирические мотивы звучали не менее сильно, чем в трагедиях Уэбстера. Во всяком случае, гротескно-пародийные сцены суда в трагикомедии были вполне под стать аналогичным сценам "Белого дьявола". Главные герои пьесы — циничный хищник-макиавеллист Ромелио, готовый на любое коварство для достижения своих целей, и его одержимая любовной страстью мать Леонора, — безусловно, сродни мастерски написанным характерам трагедий Уэбстера. Вместе с тем в пьесе усилились религиозно-мистические настроения, уже давшие о себе знать в "Герцогине Мальфи". Именно они и предрешили необходимую в трагикомедии благополучную развязку сюжета: Ромелио осознал тщетность своих эгоистических устремлений, и добродетельный, брак венчал сюжет. Такая развязка сюжета, равно как и само обращение Уэбстера к жанру трагикомедии, сближала пьесу с эстетикой Бомонта и Флетчера, оказавшей мощное влияние на развитие английской драмы в 20-30-е годы. Последним крупным драматургом, близким к маньеризму, был Томас Мидлтон. Его драматургическое наследие достаточно велико и весьма многообразно: он сочинял романтические и сатирические комедии, трагедии мести, трагикомедии в духе Бомонта и Флетчера и пьесы для представлений, организуемых лорд-мэром Лондона; писал самостоятельна и в соавторстве со многими другими своими современниками. Не все и не всегда удавалось Мидлтону. Однако его ранние сатирические комедии и более поздние кровавые трагедии сыграли важную роль в истории английского театра XVII века. Сатирические комедии Мидлтона продолжали традиции Джонсона, по-своему трансформируя их. И в пьесах Мидлтона тоже кипела война "всех против всех", ловкие плуты из низов общества рвались наверх, к деньгам и почестям, а глупцы-дворяне с легкостью давали обманывать себя, теряя земли и состояния. Согласно требованиям жанра драматург вывел на сцену целую галерею лондонских адвокатов, лавочников, юных франтов и старых ростовщиков, различного рода обманщиков, сводников и куртизанок, чьи портреты отличались острым гротескным правдоподобием, Забавные приключения этих героев, не раз попадавших в чисто фарсовые ситуации, доставляли зрителям много веселых минут. Однако смех Мидлтона существенно отличался от смеха Джонсона. В пьесах Мидлтона связь с праздничной стихией карнавального веселья была гораздо слабее, чем у автора "Варфоломеевской ярмарки", и носила иной характер. Смех в комедиях Мидлтона в гораздо большей мере, чем у Джонсона, подчинен несколько скептическому взгляду на мир. Моралистическую позицию, характерную для Джонсона, у Мидлтона перевешивает отрешенная ирония. И в его комедиях зло обычно бывало наказано, хотя бы ив результате случайного стечения обстоятельств. Но здесь уже не было философской глубины мысли Джонсона, проблематика явно сузилась, внутренний мир героев, их психология меньше интересовали Мидлтона, а потому внешнее действие, стремительно развивающаяся интрига приобрели в его пьесах гораздо-большее значение, хотя она все же не стала самодовлеющей, как у некоторых барочных авторов 20-30-х годов. Атмосфера" веселых трюков, ловких обманов господствовала в ранней комедии Мидлтона "Безумный мир, господа!" (ок. 1604), причем безумие театрального мира пьесы было не столько гротескно-страшным, сколько забавно-ироническим. Главный герой — промотавшийся франт Глупли, постоянно переодеваясь и словно меняя маски — характерный маньеристский прием, знакомый по "Трагедии мстителя", — безнаказанно дурачил своего богатого прекраснодушного дядю, пока, наконец, его хитрости не обернулись против него самого же и, приняв девицу легкого поведения, которая была на содержании у его дяди, за богатую наследницу, он не женился на ней. Во второй сюжетной линии молодой Кайус Грешен с помощью все той же девицы легкого поведения ловко обманывал маниакально ревнивого горожанина, буквально под самым его носом соблазняя его жену. В дальнейшем, однако, Кайусу Грешену неожиданно являлся бес в облике его возлюбленной, и, поняв греховность своего поступка, он каялся в содеянном зле и заставлял покаяться и свою возлюбленную. За этим следовал новый иронический поворот действия. Случайно услышав клятву своей супруги, ее обманутый муж, не подозревая, о прошлом, называет Грешена своим лучшим другом и приглашает его к себе в дом. Таким образом, сатирико-реалистическая картина нравов, написанная не без влияния Джонсона, сочеталась в "Безумном мире..." с иронически-маньеристским отношением автора к героям как к забавным марионеткам, чьи переживания не стоит принимать слишком близко к сердцу. Недаром и сам Глупли, узнав, кто его жена, с легкостью смирялся со своей участью — что же, мол, поделаешь, судьба перехитрила хитреца. В следующих комедиях Мидлтона сатирические мотивы усилились, и взгляд драматурга на мир стал более мрачным. В написанной вскоре после "Безумного мира..." пьесе "Как провести старика" (между 1604-1606) Мидлтон обратился к поднятой Джонсоном теме власти денег, рассказав о судьбе. Уитгуда, молодого человека, разоренного ростовщичеством своего дяди Пекуниуса Лукра (от англ. lucre "денежная прибыль"). Уитгуд ловко поправил свои дела, выдав куртизанку за свою богатую невесту. При этом ему удалось провести не только кредиторов и дядю, снова взявшего его под свое покровительство, но и другого старого ростовщика, Хорда (от англ. hoard "копить"), злейшего врага его дяди, который в запальчивости оплатил долги молодого человека и женился на куртизанке, надеясь завладеть ее несуществующим состоянием. И в этой комедии моральная позиция автора была достаточно четкой, судьба вновь отомстила хитрецам. Однако фигуры этих обманутых хитрецов Лукра и Хорда приняли в пьесе явно гротескный характер, герои превратились в маньяков, ослепленных своей алчностью, а авторская ирония несла в себе теперь гораздо большую долю желчи. Глупо просчитавшись, зло наказывало самое себя и в следующей комедии Мидлтона "Осенняя судебная сессия" (ок. 1605), написанной не без влияния "Вольпоне" Джонсона. Герой комедии Квомодо, как и Вольпоне, был одержим страстью к стяжательству. Он ловко разорял доверчивого молодого сквайра Изи, приехавшего в Лондон из провинции. Притворившись мертвым, как и Вольпоне в конце пьесы, Квомодо неожиданно для себя проигрывал, теряя жену и состояние. Однако фигура Квомодо не приобрела в комедии титанических размеров Вольпоне. Взгляд Мидлтона на мир и здесь был иронически-отрешенным взглядом кукольника, движущего марионетками. Лучшая комедия Мидлтона "Невинная девушка из Чипсайда" (1611-1613) открывала взору зрителей весьма широкую сатирическую панораму нравов современного Лондона. В этой пьесе Мидлтон вступил в полемику с Хейвудом и Деккером, которые в своих популярных комедиях давали идеализированную картину жизни честных, скромных и трудолюбивых мелких буржуа. Взяв сюжет, некоторыми чертами напоминавший "Праздник башмачника", Мидлтон гротескно снизил его. Родители героини, простой горожанки Моль, мешали ей выйти замуж за любимого ею молодого джентльмена Тачвуда вовсе не потому, что он был слишком благороден для нее, но потому, что у них был, как им казалось, более подходящий жених, сэр Уолтер Хорхаунд, превосходивший Тачвуда знатностью и богатством. Пародируя возвышенную риторику Хейвуда и Деккера, автор ставил своих юных героев в разного рода фарсовые ситуации. Гротескно снижены были в пьесе не только образы алчных и тщеславных родителей Моль, но и другие персонажи из буржуазной среды. Особенно досталось от Мидлтона лицемерным и вульгарным пуританам (их карикатурные фигуры имели, впрочем, в английской комедии довольно богатую предысторию, восходящую к гораздо более сложной и многоплановой личности Мальволио из "Двенадцатой ночи" Шекспира). Не пощадил Мидлтон и аристократов; среди персонажей особенно выделяется разорившийся развратник сэр Уолтер Хорхаунд, желавший поправить свои дела выгодной женитьбой. В финале комедии все кончалось как будто бы благополучно: герои венчались, а сэр Уолтер попадал в долговую тюрьму. Однако другой герой комедии циничный горожанин Олуит, долгие годы живший на деньги сэра Уолтера и потворствовавший его связи с собственной женой, не только не получал по заслугам, но, узнав, что его покровитель разорился, выгонял его из дома и начинал вместе с женой строить планы о том, как они будут жить, сдавая внаем дом, роскошно обставленный сэром Уолтером. Таким образом, самый отвратительный из всех сатирических героев пьесы преуспевал, ибо он был плоть от плоти лондонской среды и, не стесняясь в средствах, мог найти выход из любых обстоятельств. Ирония Мидлтона начала приобретать пессимистическую окраску, характерную для его трагедий, написанных несколько лет спустя. Знаменитые трагедии Мидлтона "Женщины, берегитесь женщин" (1621) и "Оборотень" (1622, написана в соавторстве с У. Роули) были поставлены, когда в театре уже сильны стали барочные веяния, восходящие к творчеству Бомонта и Флетчера. Тем не менее Мидлтон достаточно прочно связан с предшествующей маньеристской традицией, а его взгляд на мир во многом близок Тернеру и Уэбстеру. Как и у этих драматургов, в трагедиях Мидлтона сюжетом тоже движут эгоистические страсти героев. Сатирическое начало выражено не менее откровенно, в чем драматургу помог накопленный им опыт создания комедий. Но смех Мидлтона был, пожалуй, мрачнее, а общее настроение его трагедий еще пессимистичнее, чем у Тернера и Уэбстера. Здесь не было ни тернеровской "Высшей Иронической Справедливости", ни духовного мужества герцогини Мальфи, сумевшей одержать моральную победу и своей смертью восстановить попранные идеалы добра. Позиция Мидлтона оставалась достаточно твердой и бескомпромиссной, но драматургу было свойственно еще меньше иллюзий, чем Тернеру и Уэбстеру. Зло в его трагедиях выглядело еще более могущественно, а герои оказались мельче и ближе к обыденной жизни. Тема нравственного падения, деградации личности — главная в обеих трагедиях Мидлтона. С замечательным психологическим мастерством драматург сумел показать в трагедии "Женщины, берегитесь женщин", как погибает любовь юных героев Бианки и Леантио при первом же столкновении с обществом, цинично попиравшим добродетель. Бианка и Леантио, подобно героям шекспировских романтических комедий, смело добивавшиеся права на личное счастье, с неожиданной легкостью принимали моральные нормы этого общества. Зло, словно дремавшее в них дотоле, сразу начинало свою разрушительную работу. Обыгрывая маньеристские контрасты, Мидлтон ввел в трагедию черты сатирической комедии нравов, местами граничащей с фарсом. И здесь, как и в комедиях, власть денег играла далеко не последнюю роль. Бедный купец Леантио, похитивший Бианку из отчего дома, не мог должным образом содержать свою привыкшую к роскоши аристократку-жену. Попав в ловушку опытной придворной сводни Ливии и сразу же словно переродившись, Бианка становилась капризной и властной любовницей могущественного герцога Флоренции, и ее чувство к стареющему герцогу сложным образом совмещало в себе любовь с гордыней. Леантио же быстро надламывался и не только принимал подачки от герцога, но и деньги от Ливии, которая брала его к себе на содержание. В конечном счете юные супруги оказывались под стать друг другу, хотя Леантио и был личностью более слабой. Как и в своих комедиях, Мидлтон вывел в этой трагедии целый ряд блестяще написанных характеров аморальных придворных, злые козни которых оборачивались против них самих. И финальная катастрофа, где во время исполнения пьесы-маски смерть настигала главных героев, причудливо-фантастическим образом распутывала сложную интригу пьесы. События второй трагедии Мидлтона "Оборотень" разворачиваются в Испании. Возможно, что автор выбрал Испанию как место действия пьесы не только потому, что "итальянизированное" зло в представлении английских зрителей ассоциировалось и с этой католической страной. В "Оборотне" была и своеобразная перекличка с современной Мидлтону испанской драмой чести, где честь трактовалась как символ личной и общественной доблести. Герои "Оборотня" тоже много рассуждали о чести, но отношение к ней автора маньеристски двойственно. Не отрицая высокоидеального смысла этого понятия, без чего не было бы самой трагедии, Мидлтон в то же время иронически снижал его всем ходом своей пьесы. Героиня "Оборотня", воспитанная в духе самых строгих правил Беатриса-Джоанна, которую отец просватал за Алонсо де Пиракуо, случайно встретилась с другим молодым дворянином Альсемеро. Молодые люди с первого взгляда влюбились друг в друга. Согласно дочернему долгу, Беатриса не могла ослушаться отца, уже назначившего день венчания, но она не могла и совладать с нахлынувшей страстью. Слепо поддавшись чувству и бездумно поправ идеал чести, Беатриса вступила на путь нравственной деградации, которая в "Оборотне" принимала еще более зловещую форму, чем в предыдущей трагедии Мидлтона. Героиня обращалась за помощью к влюбленному в нее Де Флоресу, бедному дворянину на посылках, который до тех пор вызывал у нее непреодолимое отвращение. В отличие от слабой и постоянно терявшейся Беатрисы отталкивающе безобразный Де Флорес оказывался натурой смелой и целеустремленной. Предательски убив Алонсо, он требовал в качестве награды любви героини. Беатриса сдавалась и в дальнейшем попадала в полную зависимость от Де Флореса, который помогал ей обмануть Альсемеро, ставшего ее мужем после исчезновения жениха. Незаметно ее прежнее отвращение к Де Флоресу превращалось в любовь, что, согласно замыслу автора, было последней ступенью нравственного падения героини. Кровавое возмездие в конце трагедии лишь логически завершало этот процесс. Так зловещий мир пьесы сатирически обнажал неприглядную реальность идеальных представлений о чести и куртуазной любви. Снижению персонажей способствовал их более мелкий, чем в обычной кровавой трагедии, масштаб. Действие пьесы было отдалено от двора, в ней не появлялись ни короли, ни герцоги, действующие лица "Оборотня" напоминали скорее героев бытовой драмы[32]; трагические события "Оборотня" пародировались второй сюжетной линией пьесы, разворачивавшейся в приюте для умалишенных, куда, притворившись безумными, проникали двое молодых людей в надежде добиться любви Изабеллы, молоденькой жены доктора, содержателя приюта. Их отношения в комическом виде отражали отношения главных героев с той разницей, что Изабелле удавалось сберечь свою честь. Один из молодых людей, Антонио, надев платье сумасшедшего, до неузнаваемости менял свой облик. Слово "оборотень" (т. е. существо, меняющее свой вид) в равной мере относилось к обеим сюжетнымлиниям[33]. Но если Антонио менял свою внешность, то с Беатрисой происходила разительная внутренняя перемена. Сама же гротескная атмосфера приюта для умалишенных, обитатели которого выкрикивали бессвязные фразы, подчеркивала маньеристскую зыбкость мира трагедии в целом, где обычная жизнь была отделена от жизни приюта лишь призрачной чертой. Так случилось, что английский театр первых десятилетий XVII века не дал миру барочных художников, сопоставимых по масштабу дарования с поздним Джоном Донном в поэзии или Робертом Бэртоном (1576-1640), автором прославленной "Анатомии меланхолии" (1621), в прозе. Очевидно, здесь сказался исподволь начавшийся кризис театра. Однако с эстетикой барокко тесно связаны последние крупные драматурги тех лет, хотя и уступавшие своим предшественникам, но все же внесшие существенный вклад в развитие английской драматургии предреволюционной эпохи. Впервые барочные черты проявили себя в искусстве Бомонта и Флетчера. Когда говорят об их творчестве, имеют в виду пьесы, написанные ими совместно, пьесы, созданные каждым из них отдельно, и пьесы, написанные Флетчером в соавторстве с другими драматургами, и прежде всего с Филипом Мэссинджером. Все эти произведения были предназначены специально для закрытых театров с учетом вкусов более узкой, образованной части публики. Бомонт и Флетчер, как никто другой из драматургов после Шекспира, знали законы сцены и умели увлечь публику если не философской глубиной мысли, то по крайней мере необычайно броским сюжетом, стремительностью и неожиданными поворотами действия, многочисленными и разнообразными сценическими эффектами, т. е. специфической театральностью своих пьес. По всей видимости, именно это объясняет ту необыкновенную популярность у зрителей, которой в свое время пользовались их произведения и которая, как это ни странно, далеко превосходила тогда популярность Шекспира и Б. Джонсона. Так, например, с 1616 по 1642 год знаменитая лондонская королевская труппа сыграла 170 различных пьес, из которых 47 принадлежали Бомонту и Флетчеру и только 16 — Шекспиру и 9 — Б. Джонсону[34]. Думается, что негативная оценка творчества Бомонта и Флетчера, которая характерна для большинства английских критиков, начиная с Кольриджа и вплоть до наших дней, несколько несправедлива. Пьесы Бомонта и Флетчера не следует судить по тем же меркам, что и пьесы Шекспира, Б. Джонсона или даже Тернера, Уэбстера и Мидлтона. Ведь Бомонт и Флетчер ставили перед собой иные задачи. Острота поднятых проблем и интенсивность чувств, характерные для драматургии начала XVII века, в их пьесах сглажены. Главным жанром их драматургии стала введенная ими в моду трагикомедия, которая не была уже больше контрастным сочетанием трагического и комического, как у маньеристов, но представляла собой качественно новый сплав, некую золотую середину между высоким и низким жанрами, со своим особым эмоциональным настроением. У. Эллис-Фермор назвала его настроением волшебной сказки, создающим призрачную атмосферу залитых лунным светом изящных оперных декораций, неожиданно обретших реальность и ставших частью самой жизни[35]. Настроение это пропитало собой также трагедии и комедии обоих драматургов, тем самым отличая их от трагедий и комедий их предшественников и современников. Общее романтическое настроение у Бомонта и Флетчера часто затушевывало границы между жанрами, и лишь непредвиденные повороты сюжета, приводившие либо к кровавой катастрофе, либо к счастливой развязке, отличали трагикомедию от трагедии. Ставшая уже традиционной трагедия мести приобрела у Бомонта и Флетчера мелодраматическую окраску, а романтическая комедия — авантюрный характер. Сказанное вовсе не означает, что драматургия Бомонта и Флетчера вообще не ставила никаких серьезных проблем. Была здесь и достаточно смелая по тем временам социальная критика, например в известной "Трагедии девушки" (1611), где обличались пороки двора и даже изображался недостойный государь, которого карала рука мстительницы. Был здесь и своеобразный аристократический гуманизм, выражавшийся в защите чести в условиях монархического произвола, о чем подробно писал А. А. Аникст во вступительной статье к двухтомнику Бомонта и Флетчера[36]. Однако кризис идеалов Ренессанса преодолевался в их творчестве на достаточно узкой основе социально-этического кодекса "кавалеров", для которого характерны защита дворянской доблести и аристократическое вольнодумство, несколько фривольный гедонизм, противостоявший аскетическим идеалам пуританства. Это в конечном счете и объясняло весьма значительное сужение кругозора обоих драматургов. Сама же эстетика "кавалеров", складывавшаяся в эти годы и в дальнейшем оказавшая большое влияние на развитие английской литературы XVII века, была уже типично барочным явлением. И все же, строго говоря, чрезвычайно обширное и многообразное творчество Бомонта и Флетчера еще стоит как бы на грани стилей, совмещая в себе барочные и маньеристские черты. В их пьесах есть известная зыбкость мироощущения, субъективизм и рафинированность, свойственные маньеризму. Но есть в творчестве драматургов и снимающее противоречия романтическое настроение сказки, и яркая зрелищность, намеренно подчеркнутая театральность, и экзальтация чувств, сближающие их пьесы с барочным искусством. Во всяком случае, можно со всей определенностью сказать, что Бомонт и Флетчер открыли для английского театра тот путь, по которому в последующие десятилетия пошла барочная драма. Влияние эстетики барокко, окончательно утвердившейся в 20-е годы, легко обнаружить в творчестве Филипа Мэссинджера, довольно долго сотрудничавшего с Флетчером. Особенно явно оно в религиозных драмах Мэссинджера типа "Девы мученицы" (1620, в соавторстве с Деккером), где рядом с героями — ранними христианами времен Диоклетианова гонения — действовали добрые и злые духи, принявшие людское обличье, а ревностные язычники благодаря броским поворотам сюжета неожиданно превращались в мучеников христианской веры. Сама же религиозная тематика, обращение к которой должно было будоражить эмоции зрителей, трактовалась в подчеркнуто театральном плане, далеком от утонченного спиритуализма маньеристов. Налет мелодраматичности, характерной для этой группы пьес, присущ и трагедиям мести Мэссинджера типа "Герцога Миланского" (1623) или знаменитого "Римского актера" (1626), прославившегося смелым по тем временам обличением тирании и стойкой защитой театра, теснимого тогда с двух сторон: буржуазно-пуританским общественным мнением и правительственной цензурой. Важно, однако, помнить, что Мэссинджер не только развивал традиции Бомонта и Флетчера, но учился и у Бена Джонсона. Влияние последнего, мало заметное в религиозных драмах или "Герцоге Миланском", отчетливо видно в "Римском актере". Оно сказывается в ярко выраженной морализаторской тенденции трагедии, во внимании к идеалам разума и, наконец, в рассуждениях героя пьесы о подражании жизни, к которому должно стремиться искусство. Чуждые барочному пафосу, подобные взгляды были близки эстетике классицизма. Сочетание барочных и классицистских черт характерно и для комедий Мэссинджера, где он вслед за Мидлтоном также развивал традиции Б. Джонсона, дав сатирическую картину английских нравов 20-30-х годов. Как и его предшественники, Мэссинджер высмеивал лицемерие, честолюбие и стяжательство героев из буржуазной среды. Однако по сравнению с Мидлтоном процесс постепенной трансформации жанра городской комедии пошел в его пьесах много дальше. В этом отношении интересно сопоставить раннюю пьесу Мидлтона "Как провести старика" с лучшей комедией Мэссинджера "Новый способ платить старые долги" (ок. 1625). Поданная в джонсоновском ключе тема власти денег главная в обеих пьесах, а их сюжеты очень близки друг другу. Знаменательно, что фигура сэра Джайлса Оверрича, главного злодея в комедии Мэссинджера, была во много раз полнокровнее и жизненнее обоих сатирически карикатурных старых ростовщиков Мидлтона. Черты двух этих персонажей сконцентрированы у Мэссинджера в одном и раскрыты с незаурядным мастерством. Силой эгоистических страстей, маниакальной одержимостью честолюбивых устремлений сэр Джайлс должен был напомнить зрителям Вольпоне. Но это уже был Вольпоне 20-х годов, барочный злодей, не выдерживающий гибели своих планов и театрально сходивший с ума в финале комедии. В соответствии с менявшимися вкусами публики мидлтоновская куртизанка, выдававшая себя за богатую наследницу, стала у Мэссинджера богатой и благородной вдовой, которая из альтруистических соображений соглашалась сыграть роль невесты Фрэнка Велборна, разорившегося племянника сэра Джайлса. И выходила она замуж в конце пьесы за не менее благородного и достойного, чем она сама, — знатного лорда Ловела. Велборн же отправлялся за границу, чтобы там в военных сражениях искупить грехи своей неразумной молодости. Интрига пьесы развивалась, пожалуй, еще более стремительно, чем у Мидлтона, а авторская ироническая отрешенность заменялась морализаторством[37]. Так эстетика "кавалеров" стала постепенно проникать и в английскую сатирическую комедию 20-30-х годов. Последним крупным трагедиографом кануна революции XVII века был Джон Форд, которого известный эссеист-романтик Чарлз Лэм причислил к высшему разряду поэтов[38]. В своих трагедиях Форд в основном следовал традиции Бомонта и Флетчера, не расширяя, но лишь известным образом углубляя ее. Зрение Форда было достаточно ограничено и вместе с тем необычайно зорко, что позволяло драматургу передавать тончайшие нюансы чувств. По сравнению с бурлящей событиями трагедией начала XVII века пьесы Форда иногда кажутся малоподвижными, хотя в них и использованы мелодраматические эффекты кровавого жанра, который драматург целиком подчинил барочной поэтике. Форд хорошо знал творчество своих знаменитых предшественников и учился у них. Особенно близок ему был, по-видимому, Шекспир, реминисценциями из которого буквально пестрят его пьесы. Однако шекспировские ситуации полностью переосмыслены драматургом в духе его времени. Исследователи много писали о сюжетном сходстве трагедии Форда "Как жаль ее развратницей назвать" (опубликована в 1633 г.) с "Ромео и Джульеттой". Действительно, в пьесе Форда тоже рассказывается о любви двух юных существ, родившихся "под звездой злосчастной". Но как далека барочная экзальтация чувств Форда от ранней трагедии Шекспира, где, по меткому выражению Л. Е. Пинского, раскрыто "самоутверждение жизни в самой гибели, которую она в избытке сил и страсти стихийно влечет за собою"[39]. Здесь наглядно сказалась важная закономерность эволюции послешекспировской драмы. В ренессансной трагедии при всем ее многообразии существовала некая устойчивая шкала ценностей, где, например, идеальная любовь противостояла грубой похоти; маньеристы нарушили это равновесие, сконцентрировав свое внимание на изображении порочного мира, где почти нет места высоким чувствам. Для барочных же драматургов это различие вовсе потеряло смысл. Они соединили возвышенное и земное, создав своеобразный культ страсти, где чувственное начало тесно переплелось с мистическим и подчинило его себе[40]. В пьесе Форда злой рок юных Джиованни и Аннабеллы в том, что их — родных брата и сестру — неодолимая сила соединяет в тайном любовном союзе. Драматург делает главный упор на изображении страсти влюбленных, которая своим накалом как бы поднимает героев над окружающим их бездуховным обществом, где вообще нет места любви, и одновременно носит болезненный характер, совмещая мистику с эротикой. Джиованни и Аннабелла, поддавшись страсти, в отличие от Ромео и Джульетты бросали вызов не феодальным условностям общества, но естественным нравственным нормам. Именно это и обусловило конечную деградацию их некогда обманчиво прекрасного чувства. Любовь Джиованни из поклонения к концу трагедии превращалась в маниакальный эгоизм, заставивший его поверить, что жизнь сестры составляет его собственность в буквальном смысле этого слова[41]. Пьеса заканчивалась эффектным финалом. Убив Аннабеллу, которая вышла замуж, чтобы скрыть их связь, Джиованни появляется на сцене с наколотым на кинжал сердцем своей сестры. Мотив экзальтированного чувства, правда в несколько иной форме, лежит в основе самой знаменитой трагедии Форда "Разбитое сердце" (также опубликована в 1633 г.). И героев этой трагедии спартанцев Пентею и Оргила тоже властно влечет "злосчастная звезда" любви, но в отличие от Джиованни и Аннабеллы они так и не соединяются друг с другом. Здесь отчетливо сказалось влияние трансформированного в духе барочной эстетики культа платонической любви, который был в те годы весьма популярен при королевском дворе. В "Разбитом сердце" трактовка этой темы приняла форму парадокса. Брат Пентеи спартанский военачальник Итеокл расторг помолвку сестры и выдал ее замуж за нелюбимого ею и фанатично ревнивого Бассания. Но союз любящих душ нерасторжим, и, выйдя замуж, Пентея чувствует себя "развратной шлюхой", которую подвергли насилию, и вместе с тем отказывается уступить страсти Оргила, сохраняя формальную верность Бассанию. Таким образом, личная честь и любовь в специфически узком понимании нравственного кодекса "кавалеров" сталкиваются в трагедии, предопределяя ее финальную катастрофу. С большой художественной силой Форд показал, как его герои, внешне почти ничем не проявляя своих эмоций, стоически несут бремя горестей. Но так не может продолжаться долго. Непосильная ноша надламывает Пентею, и она, подобно шекспировской Офелии, сходит с ума и умирает. Уже давно замысливший месть, Оргил убивает ее брата, а потом и сам хладнокровно встречает смерть. В финале трагедии, не перенеся гибели любимого ею Итеокла, с разбитым сердцем умирает и стойкая принцесса Каланта, до конца сохранявшая присутствие духа. В отличие от маньеристских трагедий в барочных трагедиях Форда комические сцены играют явно второстепенную роль, а сатирические мотивы почти отсутствуют. Все здесь подчинено единому эмоциональному настроению, а потому даже и смешной вначале маньяк Бассаний, подобно всем остальным героям "Разбитого сердца", под конец тоже становится, выражаясь словами, относящимися к Пентее, благородным "мучеником любви". Как и в барочной поэзии того времени, темы любви и смерти сплетаются здесь воедино, ибо смерть несет героям долгожданное освобождение от горестно-сладостных мук любви. Общее меланхолическое настроение особенно усиливается благодаря эмоциональной образности языка трагедии, где, по меткому выражению Л. Г. Салингара, воздух наполнен алтарным фимиамом и слезами любовного поклонения, трепетом мятущихся и кровоточащих сердец[42]. Особое место в творчестве Форда занимает трагедия "Перкин Уорбек" (1634). Известный англо-американский поэт и критик Т. С. Элиот, в целом весьма враждебно относившийся к Форду, назвал ее одной из самых лучших исторических хроник эпохи[43]. Элиот был, несомненно, прав. Однако, с блеском возродив этот уже непопулярный среди драматургов его поколения жанр, Форд и ему сумел придать характерную барочную окраску. Центральная фигура трагедии — самозванец Перкин Уорбек, выдававший себя за сына Эдуарда IV и претендовавший на английский престол. В соответствии с требованиями жанра действие пьесы охватывало множество событий и из Англии переносилось в Шотландию и Уэльс. Драматург с большим мастерством вел сюжетную интригу, сталкивая две группы действующих лиц — приверженцев английского короля Генриха VII и сторонников шотландского короля Иакова IV, поддерживавшего Уорбека, тем самым искусно воссоздавая исторический фон. Однако здесь уже не было колоритных шекспировских персонажей типа Фальстафа или Хотспера. Да и сам этот фон нужен был автору главным образом для раскрытия психологии героев — Перкина Уорбека и его жены леди Катерины, которую страстно влюбленный герой в духе барочной эстетики называл святой и "дивным ангелом". И здесь стойкость духа перед лицом невзгод снова выступала на первый план. Леди Катерина до конца оставалась верной мужу, не покидая его в несчастьях и морально поддерживая вплоть до самой казни. Сам же Перкин Уорбек, которого большинство источников представляло низким самозванцем, изображался автором с явной симпатией, а его страстная вера в свою миссию опять оборачивалась своеобразным парадоксом. Она была настолько сильной, что почти убеждала зрителей в законности его притязаний, делая его фигуру сродни барочным мученикам за правое дело типа инфанта дона Фернандо из "Стойкого принца" Кальдерона. Мотив игры, иллюзии — один из главных в пьесе, и в этом тоже была своя закономерность. Контраст между мнимым и сущим, еще столь недавно надрывавший души героев великих трагедий Шекспира и служивший объектом горьких размышлений маньеристов, теперь повернулся своей барочной гранью, окрасив собой мироощущение трагедии, где кажущееся и мнимое нераздельно слилось в единое целое. Самый младший из крупных трагедиографов, Форд стоял в конце традиции, начатой Марло и Шекспиром, и его творчество логически замыкало собой эволюцию английской трагедии первых десятилетий XVII века. Однако пьесы Форда не знаменовали собой тупика, из которого не было выхода. Нам трудно согласиться, например, с мнением У. Эллис-Фермор, утверждавшей, что, максимально сузив проблематику своей драматургии и придав ей неповторимую лирическую интенсивность, Форд практически погасил замечательную традицию английской трагедии еще до закрытия театров парламентом[44]. Трагедии Форда, столь сильно трансформировавшие замечательные достижения английской драмы начала XVII века, открывали и определенную перспективу. Лучший трагедиограф эпохи Реставрации Томас Отвей многому научился у автора "Разбитого сердца". В его знаменитой трагедии "Спасенная Венеция" (1682) легко обнаружить ту же экзальтацию страсти, а в героях разглядеть черты барочных мучеников. Через Форда шла и другая линия преемственности, воплотившаяся позднее в "героической драме", создателем и теоретиком которой был Джон Драйден. Ведь типичная для этого жанра героика в духе "кавалеров", а также преобладание красочного занимательного Сюжета над характерами, обязательный конфликт долга и чувства, культ платонической страсти и возвышенная риторика были уже характерны для барочной трагедии 20-30-х годов, эволюция которой логически подводила к эстетике театра эпохи Реставрации. В направлении "героической драмы" в 20-30-е годы эволюционировала также и трагикомедия, почти нераздельно слившаяся на этом этапе с романтической комедией. Примером тому могут послужить не только трагикомедии Мэссинджера и Форда, но и комедии Хейвуда. Недаром Ф. Боас назвал вторую часть "Красотки с Запада" с ее головокружительными поворотами сюжета и бурными страстями прообразом "героической драмы"[45]. А если вспомнить, что барочно-фантастические сцены со злыми и добрыми духами в "Деве мученице" Мэссинджера написал Деккер, то можно представить, в каком направлении развивалось в 20-30-е годы творчество этих популярных драматургов. Сложной трансформацией отмечена в 30-е годы и городская сатирическая комедия, что отчетливо видно на примере Джеймса Шерли, считавшегося лучшим драматургом времен Карла I. Здесь прежде всего следует упомянуть знаменитую "Ветреницу" (1635), где Шерли в духе Мэссинджера сочетал классицистские тенденции с барочными, вплотную подведя традицию Б. Джонсона к театру эпохи Реставрации. Знаменательно, что следы влияния "Ветреницы" отчетливо видны не только в "Жене из провинции" (1675) У. Уичерли, одной из самых дерзко-галантных и вместе с тем едко-сатирических комедий Реставрации, но и в знаменитой "Школе злословия" Р. Шеридана, появившейся уже в последней трети XVIII века. Заставив героиню "Ветреницы" леди Аретину, которой наскучил патриархальный быт провинции, приехать вместе с мужем в Лондон и столкнуться с тлетворными нравами столичного общества, Шерли первым использовал сатирические возможности сюжетной ситуации, к которой обратились вслед за ним Уичерли и Шеридан. Для нас, однако, важно не столько сходство "Ветреницы" с "Женой из провинции" или "Школой злословия", сколько ее разительное отличие от пьес драматургов старшего поколения. Согласно канонам жанра бытовой сатирической комедии, установленным Беном Джонсоном, действие пьесы разворачивалось в английской столице. Но как непохож был Лондон Шерли на город, изображенный Б. Джонсоном, Марстоном, Мидлтоном и даже Мэссинджером! Это был Лондон "кавалеров", и сатирическая картина нравов, представленная в пьесе, затрагивала лишь высшие аристократические слои общества, а герои более низкого происхождения появлялись на сцене эпизодически и играли явно служебную роль. Процесс постепенного сужения горизонтов английской драмы, начавшийся в творчестве Бомонта и Флетчера, достиг в пьесах Шерли своего апогея, радикально преобразив сам жанр комедии. "Старая добрая Англия", столь полнокровно жившая в творениях Шекспира и Джонсона, теперь уходила в прошлое, и мир героев Шерли был совершенно иным, гораздо более тесным, но имевшим и принципиально новые комические потенции. Драматург весьма точно передал дух бездумного веселья, безрассудной погони за наслаждениями, охвативший придворное общество в самый канун революции. Нарисованные им типы глуповатых светских щеголей, острых на язык кокеток, вельмож, ищущих галантных приключений, казались выхваченными из самой жизни. Недаром они заложили традицию, развитую вскоре Дж. Этериджем, первым крупным комедиографом эпохи Реставрации. Тем не менее Шерли все же не до конца порвал с прошлым. Об этом говорил финал комедии, где леди Аретина, поняв свои заблуждения, мирилась с мужем и собиралась вернуться обратно в свое загородное поместье, поближе "к земле" и традиционным патриархальным ценностям, противостоящим аморализму лондонского света. Такое противопоставление, в иной форме вновь возникшее у Шеридана, в драме эпохи Реставрации было бы невозможно. Правда, в общем контексте "Ветреницы" финальное решение героини воспринималось как-то не слишком серьезно. За ним не стояло твердой внутренней убежденности автора. Сомнения Шерли были закономерны. Тяжелые заботы волновали тогда англичан. В воздухе уже ощущалась стремительно близящаяся катастрофа гражданской войны, разделившей нацию на два враждебных лагеря. 2 сентября 1642 года парламент издал специальный указ о прекращении театрального дела в стране. В нем говорилось: "Ввиду того что общественные развлечения не согласуются с общественными бедствиями, а публичные сценические представления неуместны в период унижения, требующего печальной и благочестивой торжественности, Палаты лордов и общин нынешнего парламента настоящим приказывают и предписывают прекратить и воздержаться от публичных сценических представлений, пока продолжаются эти печальные обстоятельства и время унижения"[46]. Театры были официально объявлены местом языческого идолопоклонства, театральные помещения закрыты, актерские труппы распущены, а непокорных лицедеев, потихоньку занимавшихся любимым делом, могли привлечь к суду как уголовных преступников. Так оборвалась эта, быть может, самая блестящая и яркая эпоха в истории английского театра. Но наследие, оставленное ею в столь щедром изобилии, до сих пор продолжает радовать все новые и новые поколения читателей и театральных зрителей, будить и волновать нашу мысль.Сирил Тернер. Трагедия мстителя[47]
Трагедия в пяти действиях
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Герцог. Луссуриозо, сын герцога. Спурио, внебрачный сын герцога. Амбициозо, старший сын герцогини. Супервако, ее средний сын. Юний, ее младший сын. Виндиче (Пьято), Ипполито (Карло) — братья, сыновья Грацианы. Антонио, Пьеро — знатные вельможи. Дондоло, слуга Кастиццы. Ненчо, Сордидо — приближенные Луссуриозо. Герцогиня. Грациана. Кастицца, ее дочь[48]. Вельможи, знатные синьоры, судьи, стражники, слуги, судебные приставы.Действие происходит в Италии[49], во дворце герцога и в окрестностях.
ДЕЙСТВИЕ I
СЦЕНА 1
Входит Виндиче с черепом в руках. В глубине сцены с факелами проходят герцог, герцогиня, Луссуриозо, Спурио и их свита.
ВиндичеИдут! Вон герцог, старый блудодей,
Его сынок, развратник и злодей,
Его бастард — эй, из чьего ты брюха? —
Его супруга, редкостная шлюха...
Да, все как на подбор. Безмозглый век!
От вожделенья все рехнулись словно.
Не ровный пламень, а пожар греховный
Бушует в них, грозя спалить вконец.
Взять герцога, ведь он живой мертвец.
А тот, чья кровь черней болотной жижи,
Все ближе к власти — ближе, ближе, ближе...
Не быть тому, печенкою клянусь,
Скорей от злобы желчью захлебнусь![50]
О тень моей отравленной любимой,
Скудельница печали, страшный лик,
То, что когда-то было совершенством,
Когда-то... в дни помолвки... Два алмаза
Там, где сейчас провалы, так блистали,
А эти безобразные черты
Так согревала жизнь своим дыханьем,
Что с яркими румянами поспорить
Могли бы эти щечки, раскрасневшись,
И праведник (из тех, что согрешат
Семь раз на дню) так на нее смотрел,
Что хоть восьмую заповедь измысли!
Да за один воздушный поцелуй
Пустил бы сын на ветер все богатства,
Которые с таким добыл трудом,
Давая в рост, папаша-скопидом!
Будь проклят этот царственный вертеп!
Еще ты только-только расцветала,
Когда попалась на глаза плешивцу,
И он, подагрик, распалился так
От прелестей твоих и от упрямства,
Что вмиг, безумец, как-то позабыл
Про то, что он на дело не способен.
Но страшны старцы вспышками своими!
Лишь золото и похоть движут ими.
И стал наградой ей за гордость яд.
Месть, всех убийств разменная монета,
Трагедией расплатится за это.
Пришел мой день и час! Отныне месть
В любую щель поможет мне пролезть.
Пускай пируют, разодеты в бархат,
И пьяно ржут, и тискают девиц!
В костер веселья вашего подброшу
Я сушняка — на славу разгорится.
Вы только с виду — этакий колосс:
Рок свалит тех, кого он сам вознес.
Входит его брат Ипполито.
ИпполитоЧто, все скорбишь над этой маской?
Здравствуй.
Что скажешь, брат? Чем нынче двор живет?
А чем всегда: шелками, серебром...
Сказал ты то, о чем я сам подумал.
А как там старая карга Удача,
Не вспоминала ли про нас на днях?
Ведь наше горе спит в одних ножнах.
Пожалуй, вспомнила.
А ты не шутишь?
Ну, не томи же.
Наберись терпенья.
Я герцогу служу...
То бишь Разврату.
И вот что удивительно — так долго!
Ты прав, меня бы вышибли давно,
Когда б не герцогиня; эта юбка
Надежней, чем спасательная шлюпка.
Но ближе к делу:
Вчера сын герцога, его наследник,
Имел со мной приватный разговор;
Издалека он начал — то да се,
Мол, что да где, какие ходят слухи,
Короче, все прощупывал меня,
А я смекнул и мысли-то свои
На три замка и тоже — про погоду,
Про бабьи сплетни, — в общем, в тон ему.
И между делом он мне сообщает
Причину истинную нашей встречи:
Я должен тайно для него найти
Того, кто встарь был при дворе обижен,
Иль новой герцогинею унижен,
Кто так смертельно зол на вся и всех,
Что даже не считал бы грех за грех
И — помогал грешить напропалую.
Известный бабник. Этот, говорят,
Ни дамы, ни служанки не пропустит,
А скольких взял в любовницы себе!
Найдется ли уродина на свете,
Горбунья, прокаженная, хромая,
Которая могла бы охладить
Его альковный пыл? Да нет, едва ли.
Такой, коль станет невтерпеж ему,
В постель потащит даже Смерть саму.
Ты прав. Хотя его не видел сроду,
Насквозь ты эту видишь, брат, породу.
А коли так, друг друга мы поймем.
Служить мерзавцу верою и правдой
Легко, ты только стань, как он, мерзавец.
Быть злым на всех и вся? Куда уж злей!
Да, подвернулся случай.
Так за дело,
Раз нам Судьба впервые порадела!
А чтоб хороший был у нас улов,
Вцеплюсь ей в волосы без лишних слов.
Вот капюшон, он мне сослужит службу.
Входят Грациана и Кастицца.
Тсс, наша мать.
И младшая сестра.
Брат, женщина как будто создана,
Чтоб верить нашим плутням и обманам.
Так, может, и они обман невинный
Сейчас за чистую монету примут?
Что, Карло, происходит при дворе?
Сын герцогини, Юний, обесчестил
Жену Антонио.
Подумать только!
Над этой праведницей надругаться!
Будь он хоть трижды знатен, но теперь
Ждет смерть злодея, ты уж мне поверь.
Караешь ты по совести, сестрица.
Нет чтоб закону женщиной родиться!
Прощайте, мать, я должен вас покинуть.
Как?
Уезжаю. Срочные дела.
Да, неотложные.
Да что за спешка?
С тех пор, как мы отца похоронили,
Жизнь в тягость мне, и я спешу, спешу
В надежде свой конец скорей приблизить.
Отец твой был достойнейший синьор.
С таким умом и так всегда нуждаться!
Все козни герцога.
Ты прав.
Я знаю,
Его высокий дух изнемогал
Под пыткой каждодневных оскорблений.
Отец наш умер от душевных ран.
О, да!
Ты — секретарь его ночей,
Кому и знать, как не тебе.
Ну что ты!
Он мыслей мне своих не поверял.
Ты мудрость проявил, отец, большую:
Удел жены — стряпня и поцелуи.
Прощайте. Ты меня проводишь, брат?
Ну что ж, идем.
Я новой роли рад.
Уходят.
СЦЕНА 2
Входят старый герцог, за ним — Луссуриозо, Спурио, герцогиня, Амбициозо и Супервако; Юний входит в сопровождении судебных приставов; появляются судьи.
Герцог (герцогине)Мы очень сожалеем, герцогиня,
Но ваш любимец, поступив так низко,
Нас пригвоздил к позорному столбу
И нашим злопыхателям дал повод
Чернить своих правителей при жизни,
А после смерти осквернять их прах.
Достаточно однажды оступиться,
И ты ославлен до скончанья дней:
Сегодня в рот глядят вам умиленно,
А завтра будут каркать, как вороны.
Вы совершенно правы, ваша светлость.
Зачем, чтоб после нашей смерти люди
Нас в эпитафиях превозносили
И поносили в сердце? Блеск придать
Нетрудно, но, как сказывали прежде:
"Великий грех не скрыть златой одежде".
Увы, увы. Судьба нас обрекла:
Мы — смертны все, бессмертна — лишь хула[52].
Судите же его, он в вашей власти.
Как мне ни тяжело, молчать я буду.
Милорд, молю, имейте снисхожденье!
Ведь он, юнец, не ведал, что творил.
Мы оба в вашей власти, сын и мать,
Так обойдитесь, как с законным сыном,
С моей кровинкой, чтоб топор закона
На голову несчастного не пал.
Пускай помилованье с ваших уст
Слетит, как ветерок. Грехи и женщин
Нам следует прощать великодушно,
К тому ж, не гримируй они уродство,
Оно нас ужаснет, представ однажды
Во всем своем бесстыдстве.
Ваша честь,
Явите снисходительность и брата
Не раздавите тяжестью закона.
Нашли, о ком просить. Да пусть он сдохнет!
Моя бы воля, — не жалея сил,
Я всех бы их тут заживо сгноил.
Так вы не внемлете увещеваньям
Коленопреклоненной герцогини?
Вы забываете, что перед вами...
Не сам ли герцог пожелал, чтоб мы
Насильника примерно наказали?
Что ж, слово обвиняемому. Сударь,
Вы знали, что насилие страшней
Прелюбодейства?
Да, милорд.
Тем паче,
Что нету женщины благочестивей
Жены Антонио. Так что же, сударь,
Могло толкнуть вас?..
Похоть, ваша честь[53].
А что толкает к женщине мужчину?
Шутник, не искушай свою судьбу,
Ведь занесен топор над головою,
И жизнь твоя висит на волоске.
Пускай ты сводный брат мне, но, любя,
Я заклинаю: не губи себя.
Тебе я благодарен за участье,
Но, видно, от него немного проку.
Ее святое имя, как крыло,
Над всей Италией простерло благость.
Когда мы зло сегодня не осудим,
Проклятье мы заслужим на века.
Ну, так кончайте. Выйди я на волю,
Вновь согрешу. Она — ворожея,
Не в силах я бороться с этой страстью.
И если красота ее сегодня
Вдруг обернется плахой для меня,
Я, живший от забавы до забавы,
Умру, смеясь над вашею расправой.
Вы сами подписали приговор.
О, не спешите и свой гнев умерьте!
Вы часто приговаривали к смерти,
Так пощадите хоть на этот раз!
Закон суров, но справедлив.
Закон
Не женщина, он мстить врагам не должен.
Ну, вот кобель и отгулял свое.
А герцог-то! Сидит, как изваянье.
Молчит как будто в рот воды набрал!
Итак, на месте суд постановил...
О боже!
Завтра поутру...
Проклятье!
Не злобствуйте.
Зло — ваше ремесло.
Вы именем добра творите зло.
Насильник будет...
Выпущен на волю!
Казнен на плахе...
Стойте, ваша честь.
Зачем вмешался он, не понимаю.
Прервем до завтра наше заседанье.
Преступника же заточить в тюрьму.
Эй, стража!
Не ропщи на злую долю.
Поможем мы — и будешь ты на воле.
Посмотрим. Дай-то бог. Одна надежда —
Родные братья.
Так не вешай носа.
Юний уходит под стражей.
Спурио"Прервем до завтра!" Завтра судьи станут
Мягки, как воск, от взяток и посулов.
Мы кончили как будто? А сейчас
Прощайте. Ждет другое дело нас.
Уходят все, кроме герцогини.
ГерцогиняБыть герцогиней и сносить покорно
Любую блажь? Другая бы давно
Призвала сердобольных докторишек,
Чтоб до смерти больного залечить
И хвастаться богоугодным делом.
Другая бы для этой подлой твари
Собственноручно вырыла могилу.
Старик, а вроде малого дитяти:
Язык отнялся! Ведь одно словцо,
И мой любимец был бы на свободе,
И не его бы попирал закон,
А он — его и терние закона
В грязь втаптывал... Но негодяй — молчал!
Ты больше не супруг мне. Этой раной
Во мне ты вызвал приступ лихорадки.
Отныне жить я буду, как в бреду,
Пока тебя, мой враг, не изведу.
Входит Спурио.
А вот и тот, к кому я вожделею,
Хоть он бастард... Он должен быть моим!
Я забросала письмами тихоню
И драгоценностями, но он робок
И холодно учтив при каждой встрече,
Хоть на его мизинце перстенек,
Мой дар, сверкает, как немой упрек.
Уединенья ищет ваша светлость?
Я преданно целую ваши руки.
И только? А столкнись лицом к лицу,
Вы в страхе побежали бы к отцу?
О нет, мадам.
Какой сюрприз, однако!
Ах, этикет — ведь это предрассудок.
Завоевать, к примеру, герцогиню,
Пылающую страстью, не трудней,
Чем камеристку, но приличья, титул
И прочие условности смущают
Мужчин. Как вы относитесь ко мне?
С подобострастьем, ваша светлость, как
И надлежит...
Да нет, к моей любви?
Любви? Я это бы назвал иначе...
Ведь вы — супруга моего отца.
Отца ли? И вы знаете наверно,
Что вас зачал не кто иной, как герцог?
Не знаю. Прошлое мое темно.
И конюх герцога мог в темном месте
Меня зачать. Он, сказывают, был
Таким же высоченным, как хозяин:
Шутя в окно второго этажа
Заглядывал, при этом задевая
Навес макушкой, а скача в седле,
Пыль с вывесок на шляпу собирал,
Бил, как в литавры, в тазик брадобрея.
А как он гарцевал... на здешних девках!
Гарцуйте тоже.
Я плохой наездник.
Тем более с породистой начните,
Так выездка пойдет у вас быстрей.
А что до вашего происхожденья,
Для всех отец ваш — герцог, безусловно,
И... тем трагичней положенье ваше:
Выв перстне герцога — фальшивый камень,
Хотя преемником могли бы стать,
Когда алмаз, угасшая звезда,
Вдруг выпал бы из своего гнезда.
Но вы для герцога — ничтожный раб.
И вы смирились с этим?
Никогда!
Родной отец давно смешал вас с грязью,
Так нет чтоб изощреннейшую месть
Исполнить и за все с ним рассчитаться!
Подумать только, с детских лет нести
Крест незаконнорожденного сына,
Быть злом во чреве, пугалом природы,
Отверженным для бога и для церкви,
Среди людей быть недочеловеком,
Всегда изгоем, всюду вне закона!
О небо, как его я ненавижу!
Не может ваша кровь не взбунтоваться.
Так что мешает — вы не евнух все же —
Взойти вам на родительское ложе?
Давно уж я вынашиваю месть,
Теперь я всю ее обрушу сразу
И грех сочту за милую проказу.
Молчите? И все так же холодны?
Что б ни случилось, нет на мне вины.
А договор скрепить печатью надо.
Возврата нет. Врата отверзлись ада.
Уж ночью этой ты меня потешь.
Ну, герцог, мы твою украсим плешь!
Уходит.
СпуриоЯ —плод прелюбодейства. Пусть же станет
Прелюбодейство знаменем моим.
Как вы, должно быть, пировали! В глотку
Уже не лез кусок, и кто-то спал,
К себе бутылку нежно прижимая,
И заплетались языки и ноги
У знатных дам, багровых от вина,
Они вставали и, упав со смехом,
Бесстыдно заголялись на полу,
А те, что на ногах еще держались,
Мужчин тянули в угол... Не тогда ли,
В час свального греха и пьяных оргий,
Я был зачат, будь проклят этот час?!
Так прочь сомнения и страх излишний,
Мне эту месть внушает сам всевышний[54]!
Ты мужу мстишь, я буду мстить отцу
И сделаюсь любовником твоим,
Хотя в душе тебя я ненавижу,
Как ненавижу всех твоих щенков.
И братец мой, который так кичится
Своим законным якобы рожденьем
(Притом что мог быть, как и я, зачат
Какой-нибудь высокородной шлюхой),
Пускай пощады от меня не ждет.
А герцог пусть свой дар назад возьмет:
Кто украшал всю жизнь других рогами —
Те в рогоносцев превратятся сами.
Уходит.
СЦЕНА 3
Входят Ипполито и переодетый Виндиче.
ВиндичеА вдруг узнает кто-нибудь меня?
Узнать тебя довольно мудрено —
Ты, Виндиче, как заново родился.
Лишь деревенским стыд к лицу — придворным
Идет развязность. Свято чтит Развязность —
Царицу над царицами, богиню,
Вся эта расфуфыренная знать.
Лицо пусть будет белым, словно мрамор,
Пусть взгляд мой будет твердым, как алмаз,
Впредь от стыда я не зальюсь румянцем.
О нет, среди всеобщего бесстыдства
Меня не выдаст робость невзначай,
Которая когда-то украшала
Невинность[55] больше, чем одежды. Нет,
Не в моде целомудрие сегодня,
В цене сегодня стоящая сводня.
Потише, брат, ведь мы уже в покоях.
Входит Луссуриозо в сопровождении слуг.
Сын герцога! Скорее приготовься...
Не беспокойся, я давно готов.
Синьор...
Ипполито? Оставьте нас.
Слуги уходят.
ИпполитоСиньор, навел я справки, все разведал,
Ища достойнейшего из достойных,
И вот, привел вам — мастер на все руки,
Дитя эпохи; будь моложе Время,
Я Временем самим его назвал бы:
Я не шучу — законченный пройдоха.
Благодарю. Но слово — звук пустой,
А вес имеет только золотой. (Дает деньги.)
Коль он в руках у щедрого синьора.
Теперь иди.
Ипполито уходит.
А ну-ка где ты там?
Давай знакомиться. Ну, ну, смелее.
Твою, приятель, руку.
Вот она.
Вы в спальню проводить меня хотите?
Да, сразу видно, малый-то не промах!
Пожалуй, не мешает осадить,
Не то почует, шельма, слабину
И мной еще начнет вертеть.
Запомни,
Пока вдвоем мы, можешь зубоскалить,
Но при других попридержи язык.
Наглеть приватно? И на том спасибо.
Скажи-ка, плут, а чем ты занимался?
Трудился костоправом.
Костоправом?
Ну, словом, сводней. Правил я костями,
Кладя их рядом.
Ты, я вижу, хват!
Давай со мной без всяких экивоков.
Что, вел, как стряпчий, темные дела?
Вел, еще как! Я подписью скрепил
До тысячи, не меньше, договоров,
Когда собой девицы торговали;
Описывать поместья помогал,
Сады скупать почти что за бесценок
И делать так, что от земель обширных
Наследник горсть песочку получал,
Чтоб в дарственной присыпать им чернила.
Редчайший негодяй! Вот так удача.
Такого мне и надо.
А в загулах
Ты знаешь толк?
Загул! Ночной дебош!
Плодят пропойцы будущих пропойц;
Домой приползши, пьяный муж влезает
В постель к невестке — не к жене законной;
С племянницей сожительствует дядя,
И братья делят жен... О, час разврата!
Нет ничего святого — все, что плохо
Лежит, — твое... Но кто, увидя утром
Благопристойного синьора, скажет,
Что он за фрукт? Как ни наметан глаз,
Он все же не всевидящее око.
Полночный час, что может быть порочней?
На нем лежит проклятия печать,
И нет покоя на земле, покуда
Есть средь двенадцати часов иуда.
Пустое! Час разврата ни при чем,
Разврат — гнездится он во мне самом.
Быть падшим ангелом дано не многим!
Так вот, приятель, если ты и вправду
Такой ловкач и не болтун при этом,
Иди ко мне на службу. Будешь ты
Купаться в золоте, и толпы нищих
Потянутся к тебе за подаяньем.
Болтун? Болезнью этой, слава богу,
Мать не сумела заразить меня.
И то, зачем нам распускать язык,
Ведь мы не бабы? Ночью им шепнешь
Какой секрет, а утром, смотришь, он
В ночном горшке...
Ну, ладно, убедил.
Вот для начала.
За такие деньги
Процентщик душу продал бы свою,
Когда б ее он дьяволу не продал.
Так слушай же. Я сам не свой от страсти,
Ей нужен выход, не то я взорвусь.
Живет поблизости одна девица...
Как только не сплавился сургуч,
Скреплявший мои жаркие посланья!
Какие драгоценности дарил!
Она ж, дуреха — тоже мне, весталка! —
С гонцами отсылала все обратно.
Уперлась — и ни с места.
Чудеса!
Ужели есть такие в наше время?
Но если вас, синьор, так разобрало,
Женитесь вы на ней, и все дела.
Ну нет! Она по крови, по богатству
Не ровня мне: кто я — и кто она...
Да и жене — хоть я не против брака —
Всегда любовниц предпочту, однако:
Люблю, признаться, я разгул ночной
Нельзя же быть из ночи в ночь с одной!
Да вы философ.
Чтобы лучше вникнул
Ты в эту философию, я сердце
Тебе открою. При твоих талантах
Да чтоб ее нам не уговорить!
Вскружи ей лестью голову, внуши ей,
Что нет греха страшней, чем добродетель,
Поскольку целомудрие с годами
В лежалый превращается товар.
Я б эту честь, которой все девицы
Кичатся, в оборот тотчас пускал:
Ну, чем не оборотный капитал?
Оригинальный поворот, однако!
Кто эта дама? Тысячи уловок
Сумею я найти, чтоб дело сладить,
И если говорить и говорить
Придется до изнеможенья, знайте...
Охотно верю и вознагражу.
Так вот, она единственная дочка
Одной вдовы, синьоры Грацианы.
Моя сестра, о боже!
Что ты шепчешь?
Слова, синьор, с которых я начну:
"О госпожа!" — на тысячи ладов.
Начну, пожалуй что, с ее заколки...
Или с корсета...
Нет, синьор, с корсета
Начнете вы.
Ах, вот как? Тоже верно.
Ты, может быть, девицу эту знаешь?
Случалось видеть.
Брат ее родной
Тебя нашел мне.
То-то я гляжу,
Лицо знакомое...
Будь осторожен
И в сердце не пускай его, как дева
В свой заповедник не пускает.
Ясно.
Над простачком не грех и посмеяться.
Вы правы. Ха-ха-ха!
Он сбился с ног,
Чтоб мне потрафить, и, смотри, потрафил:
Отличного нашел мерзавц...
Меня.
На собственную голову: в ловушку
Помог мне заманить свою сестру.
Да, редкостный лопух!
А что, забавно.
Синьор, я вижу, мастер забавляться.
Вам мотыльков сажать бы на булавку.
Так-так... А если дочка ни в какую?
Тогда переключишься на мамашу —
Я завалю подарками ее.
Синьор, вы не с того конца беретесь.
Судите сами, ну какая мать
Вдруг согласится дочкой торговать?
Да ты, приятель, плохо понимаешь
Загадочную женскую породу.
Большое дело — выгадать на дочке!
Любая мать — на три четвертых баба
И лишь на четверть — истинная мать.
Я этой арифметики не знал.
Все дело, стало быть, в одной четвертой?
Вот видишь, как все просто. А теперь
Клянись быть верным мне.
Клянусь.
Нет, чертом
Самим клянись!
Зачем мне чертыхаться?
Ругательства — моя, признаться, слабость.
Ну, если так... Чтоб черт меня побрал!..
Достаточно! Да, вот что, постарайся
Казаться всюду лучше, чем ты есть.
Синьор, я понял вас и постараюсь.
Эй, слуги, где вы там!
Уходит.
ВиндичеО, что мне делать,
Зачем я добровольно выпил яд?
Что скажет брат, узнав, что с негодяем
Нам действовать отныне заодно?
Я клялся под удар сестру поставить!
Не лучше ль было ей поклясться в том,
Что подлецу не жить на этом свете?
Но... он мне подсказал коварный план:
Попробую-ка, защищенный маской,
Подвергнуть их обеих испытанью;
Ведь окажись другой на этом месте,
Уж он бы расстарался и, возможно,
Перестарался даже; что ж, надену,
Пока считают все, что я в отъезде,
Личину ревностного холуя
И родственные узы позабуду,
Пока не станет ясен мне ответ:
Тьма — так уж тьма, а если свет — так свет!
Уходит.
СЦЕНА 4
Входит, как потерянный, синьор Антонио, над женой которого надругался младший сын герцогини, и подводит Пьеро и Ипполито к ее бездыханному телу.
АнтониоСмотрите же, повержено во прах
Прекрасное творение, синьоры;
Насилие его поколебало —
И вот оно в руинах. Страшно как!
Гляжу я — и глазам своим не верю.
Сама невинность!
Женам всем пример.
В ее присутствии у многих дам
И греховодников, обычно бледных,
Вдруг изменялся цвет лица...
Мы все скорбим.
Молитвенник, смотрите!
Как раньше не заметил я его?
Он был ее последним утешеньем,
Как и другая книга, что раскрыта
Ее рукою на таких словах:
Melius virtute mori, quam per dedecus vivere[57].
Как это верно, лучше и не скажешь.
В свою вы скорбь, синьор, нас посвятили,
Позвольте ж облегчить страданья ваши,
Приняв часть бремени на наши плечи.
Немотствует язык, но скорбь безмерна —
Curae leves loquuntur, majores stupent[58].
Антонио. Я с вами не могу не согласиться.
Послушайте — вот в нескольких словах
Весь ход моих неисчислимых бедствий.
Когда в ночи луной фальшивой факел
Зажегся, младший отпрыск герцогини
Со всей своей придворной камарильей,
Уже не зная, чем себя потешить,
Сокрыли лица мерзкие под маской
И в женские покои ворвались,
Где распаленному юнцу попалась —
Увы мне! — на глаза моя супруга,
Бежавшая страстей, как ныне -- жизни,
О чем он, этот монстр, прекрасно знал;
И вот в разгар ночных увеселений
Под грохот музыки и крики слуг,
И пьяный хохот — все сошлось как будто,
Затем чтоб облегчить ему задачу, —
Тот, чье злодейское нутро не спрячешь
Ни за какими масками, унес —
Под улюлюканье — к себе бедняжку
И страсть свою звериную насытил!
А после этого уж легче ей
На месте было умереть, поверьте,
Чем жить ославленной до самой смерти.
Она не просто честь свою спасла, —
Она ее до неба вознесла.
Какую кару понесет насильник?
Да никакой. Опять отложат суд.
Дать выбраться сухому из воды!
Ах, сударь, не забудьте, чей он сын.
К особой он принадлежит породе —
Таким суд открывает путь к свободе.
Так обнажите шпагу, честный воин!
Пусть нас троих, синьоры, свяжет клятва,
Которую дает клинку клинок
Пред тем, как гнусный наказать порок.
Клянусь, во время слушания дела,
Коли судья окажется подкуплен
И пощадит змееныша, я шпагой
Проткну его — и тотчас выйдет дух,
Точней — душок.
Клянусь. Да будет так!
Теперь мой гнев у вас в долгу, синьоры.
Нам остается пожалеть о том,
Что разрушитель редкостного храма
Не захлебнулся кровью на руинах.
Что до умершей, погребем ее
Со всеми почестями. Вы же, сударь,
Мужайтесь и терпеньем запаситесь:
Вынашивать мы будем нашу месть,
Пока не выпадет удобный случай.
Да-да, вы правы. А пока что я
Безмерно счастлив от одной лишь мысли,
Что, невзирая на мои лета,
Жена осталась предо мной чиста.
Уходят.
ДЕЙСТВИЕ II
СЦЕНА 1
Входит Кастицца.
КастиццаЛегко ли девственницей оставаться.
Когда сомненья — все твое богатство,
Когда тебе в наследство достаются
Не земли и не дом, а только честь?
Но честь — бедна, бесчестье ж — деньги, слава:
Вот и грешат налево и направо.
Когда бы приносила честь доход,
Ад, верно, обнищал бы через год.
Входит Дондоло.
Что скажешь, Дондоло?
Мадонна, вас там кое-кто дожидается, весь, как говорится, из плоти и крови, судя по бороде — мужчина, и у его языка до вашего есть неотложное дело.
Какое дело?
Хочет блеснуть зубами в вашем присутствии.
О чем ты? Я тебя не понимаю.
Да переговорить он с вами хочет!
Вот полоумный! Так бы и сказал.
Не проще ли, чем кружева плести,
Все называть своими именами?
Уж куда проще! Только не могу же я мыслить и разговаривать, как простой слуга![59] Я как-никак управитель, так что и держаться мне надо соответственно.
Не лучше ль быть самим собой? Проси.
Дондоло уходит.
Вот бы от брата весточка какая!
Совсем недавно вроде бы уехал,
А я соскучилась. Пойду навстречу.
Входит переодетый Виндиче.
ВиндичеСударыня, позвольте мне дары
Сложить у ваших ног. А вот посланье.
Благодарю вас, сударь. От кого?
От верного и щедрого синьора.
Кого же?
Сына герцога.
Спасибо!
Надеюсь, вы почувствовали руку,
Хоть я и хрупкого телосложенья, —
Поверенный в распутстве заслужил
Награду, унесите ж на щеке
Знак моего особого презренья
К патрону вашему и передайте:
Кто имя запятнал свое давно,
Едва ль поставит на моем пятно.
Засим я остаюсь его врагом.
Уходит.
ВиндичеБесценная пощечина! Я счастлив
Подобным украшеньем щеголять.
Одна увесистая оплеуха —
И все мгновенно на своих местах!
Сомненья, прочь! Не на словах — на деле
Ты честью дорожишь, сестра, и, значит,
Еще милей ты сердцу моему.
Тебя посулы не смутят, я вижу,
Но раз уж дал я клятву сам себе,
Подвергну-ка и мать я испытанью,
Хотя она, я знаю наперед,
Для пения сирен свой слух замкнет.
Входит Грациана.
Вот и она. Надеюсь, не узнает.
Синьора, добрый день!
День добрый, сударь!
Наследник, наша гордость, заверяет
Вас в совершеннейшем своем почтенье.
Я польщена вниманием такой
Сиятельной особы.
Ну, еще бы!
Ведь что ни день, то ближе он к короне
И не сегодня-завтра будет герцог.
Тогда всем тем, кто нынче ублажает
Его любую прихоть, быть стократно
Вознагражденным.
Честь превыше денег.
Помилуйте, все можно так устроить,
Что не узнает ни одна душа.
Пустяк ведь...
Тут я с вами не согласна.
Надеюсь, согласитесь, если вы
Не враг своей единственной дочурке.
К ней повернулось колесо Фортуны:
Ведь тот, кто будет всемогущим завтра,
Когда отдаст наш герцог богу душу,
Желает страстно вашу дочь.
Желает?
Поймите: кто ему сейчас откажет,
Того он завтра силою возьмет.
Я вам, как друг, советую, синьора,
Благоразумной быть. Ведь вы бедны,
Как нынче многие, а бедность — это
Тяжелый крест. Зачем его нести,
Когда плывут к вам деньги сами в руки?
Мой вам совет, подальше отошлите
Слугу Кастиццы, этого мужлана.
Вы что! Ни за какие блага мира
Я не отдам на поруганье дочь.
Ну что ж, я вижу, тут слова бессильны,
Без ангелов[60] не обойтись, как видно.
Не мыслим мы, имея к деньгам вкус,
Без ангелов с диаволом союз.
Всегда так было и всегда так будет.
Но вы! Будь я таким же нищим, жалким
И отлученным от двора, а дочки
Подруг моих купайся в море славы,
Ужель такой момент я б упустил?
Как бы не так! Пусть дочь берут нахрапом!
За миг свиданья стребую кольцо я,
За поцелуй — карету, за объятья —
Хороший дом, за прочее — поместья;
Я бы доил всех этих кавалеров
И жил себе, не ведая забот.
А вы! Ни сна, ни отдыха не зная,
Воспитывали дочь — приходит час,
Когда она должна возвысить вас.
О, небо, нету сил сопротивляться!
Как? Нету сил? Не много же их было.
У женщины любой хотя б одну
Легко нащупать слабую струну:
Едва коснулся бедности моей он,
И мир в душе, как легкий дым, развеян.
Дальнейшая настойчивость опасна —
Того гляди, поддастся. Знать пора бы:
Сопротивляться не умеют бабы. —
Ну что, сударыня, так по рукам?
Пускай простой расчет вас утешает:
Паденье дочки возвышает мать.
Я полагаю, вы того же мненья?
А коли так, отбросим ложный стыд —
Легко грешить, когда весь мир грешит.
Да, много легче, тут вы правы.
Легче!
Вот на десерт вам сладкое.
Итак,
Меняем рай на...?
Да! Ведь это...
Боже!
Ведь это даст мне все, чего желаю.
Какая женщина — да будь она
Хоть трижды матерью! — могла б смотреть
На все это богатство безучастно?
Ах, совестно-то как... но... я согласна!
Будь проклят этот час! Я от стыда
Готов лишиться зренья, чтоб отныне
Себя не видеть, всех вокруг не видеть!..
Синьор...
Да-да?
Вы просто златоуст!
Да нет, вы просто редкостная... мать.
Поговорю с ней.
Верю, не без пользы.
Не мать я буду, коль не уломаю.
Ты при любом исходе ей не мать.
Кастицца!
Входит Кастицца.
КастиццаДа, синьора?
Вы, я вижу,
Решительны.
Смотри, сестренка, в оба.
Такая мать, что устоять попробуй!
Зачем, синьора, с этим негодяем
Вы говорите?
Негодяем?
Да.
Сын герцога прислал его, синьора,
Чтоб на бесчестный шаг меня толкнуть.
Бесчестный шаг? Вот честная дуреха!
То, что мы делаем по доброй воле,
Не может быть бесчестным. Слушай больше
Пустые разговоры низкой черни,
Ничтожных, ограниченных людишек,
Далеких от возвышенных страстей!
На благородных нам равняться надо.
Нашла чем дорожить... Терять невинность —
Что может быть прекраснее на свете!
Но вам, девицам, не дано понять,
Что значит солнце знойное обнять.
Невинность — сад за мощною оградой[61],
И с первого, кто в этот сад войдет,
Большую плату надо брать за вход.
А тут сын герцога — какие деньги!
Сударыня, вы точно ль мать моя?
Конечно, нет. Но где она, скажите?
Ужель теперь одна я!
Прямо в точку.
Стыдлива с ним, заносчива со мной...
Что, мать не узнаешь?
Да вы ли это?
Так странно в наши дни все смещено,
Что мать признать довольно мудрено.
Уж это точно, знаю по себе.
Так по губам бесстыжим и дала бы!
Да ладно уж, на первый раз прощу.
Чем в куклы-то играть, играла б в игры,
Как все вокруг. Не то проходишь в девках,
И золото сквозь пальцы утечет.
Когда б купцы боялись выйти в море,
Товар бы сгнил и жизнь застыла вскоре.
Красивыми словами не прикрыть
Дурные помыслы. Не вам, синьора,
На эти ухищрения пускаться.
По совести сказать — ни ей, ни мне,
Но должен я, увы, кривить душою.
Ах, синьорита, вы строги излишне.
Мать, вас любя, желает вам добра,
А вы: невинность! Побирушка — ваша
Невинность. Ну какая нынче дура
Невинность будет холить и лелеять,
Держа себя при этом в черном теле?
Таких теперь не сыщешь днем е огнем.
Сейчас девице, молодой да ранней,
Сам бог велел идти на содержанье.
Грех пренебречь вам случаем таким,
Да и грешить не с многими — с одним!
Зато потом вы будете в брильянтах,
Всех светских модниц наповал сражать
Своими туалетами.
Ах, будь я
Чуть-чуть моложе, я б пошла на все!
И уронили б честь свою при этом.
Помилуйте! Вступая в связь такую,
Не только не уроните вы честь —
Возвысите, приобретая титул.
Не правда ли, синьора?
Ну конечно!
А как чудесно во дворце! Представьте:
Сон до полудня, завтраки в постель,
А на обед — десяток перемен:
Такие блюда — пальчики оближешь!
Пиры ночные, музыка, забавы,
Вассалы с непокрытой головой,
Чьи шляпы дома на рогах повисли,
Балы, карета, мальчик на запятках...
Прочь! Прочь! Все это — дьявола соблазны.
Да, дьявола.
Нет, герцогского сына...
И будущего герцога! Не спорь
И дьявола не поминай напрасно.
Тем более что многие вокруг
Не меньшею гордыней одержимы.
Сударыня, что зеркалу за дело
До вашей красоты? А ведь другие,
Дурнушки против вас, живут не тужат,
Земли отхватят столько, что ее
Сто лет пахать, а из лугов бескрайних
Мильон корсетов можно понашить.
А началось с чего? С того, что стали
Мыть руки деревенские мужланы,
Носить камзол и в графы выходить[62].
С тех пор мы процветаем несказанно:
Когда-то земли мерили саженью,
А нынче в ход пошел складной аршин;
Леса повырубали, чтобы дамы
Могли подпорки делать для причесок...
Жизнь бьет ключом, одна Невинность спит.
И вот вопрос — ответьте мне, синьора,
Не потому ль девиц почти уж нет,
Что девственностью даже на обед
Не заработать? Любо то, что модно,
А что свой век отжило, режет глаз.
Поверьте мне, сударыня, невинность
У нас упала здорово в цене:
Теряем брошку — и уже накладно,
Невинность потеряли — ну и ладно!
Святая правда.
Ложь! Вы оба лжете!
От ваших слов стыдом пылают уши
И все мое лицо горит огнем.
Бегите, мать, скорей от ведьмы!
Ведьмы?
Как, вы не видите ее? Наверно,
Она сидит в вас слишком глубоко.
Прочь, старая! Угодно было небу,
Чтоб порча, не сумев ко мне пристать,
Как бы в отместку поразила мать.
Уходит.
Виндиче (в сторону)О ангелы, вы видели все сами,
Теперь плещите радостно крылами!
Безмозглая гордячка! Недотрога!
Синьору передайте, что к нему
Она придет сама. Пойду за нею:
Две женщины столкуются быстрее.
Уходит.
ВиндичеПожалуй, так ему и передам.
О небо, до чего же вероломны
И подлы эти хрупкие созданья!
Нет, чтобы солнцу заживо спалить
Всю эту скверну! Как земля их носит?
Не будь на свете золота и женщин,
Проклятье не грозило б нам и ад
Стал мирной кухонькой без очага.
Вы, женщины, затем на свет явились,
Чтоб мы, безумцы, на крючок ловились.
Уходит.
СЦЕНА 2
Входят Луссуриозо и Ипполито.
ЛуссуриозоНу, у тебя, скажу я, глаз наметан —
В душе читать умеешь, как по книге,
А это, брат, искусство! Кто есть кто?
Из двух сортов людей в конце концов
Мир состоит — глупцов и хитрецов.
С тобой глупец он! За твоей спиною...
Короче, я доволен. Этот малый,
Я вижу, с головой, такому палец
В рот не клади.
О да, синьор, вы правы.
Ему дай палец — он отхватит руку.
Подлец! Игру затеял в кошки-мышки.
Входит переодетый Виндиче.
ЛуссуриозоКого я вижу! Легок на помине;
Хоть бы сейчас он отпустил меня!
Оставь нас, ты свободен.
Слава богу.
Теперь побудь за сводню ты, мой брат,
И действуй сам, на свой особый лад.
Уходит.
ЛуссуриозоНу, вот мы и вдвоем. К чему свидетель,
К тому же брат ее? Ну, что молчишь?
Она уступит наконец?
Ах, сударь...
Надеюсь, подобрал ты к ней ключи?
Сказал, что в преисподней мягко стелят?
Что жестко спать в раю? Не взбеленилась?
Нет, но стояла на своем.
Проклятье!
Все прахом.
Я, потратив меньше сил,
Весталку бы давно уговорил.
Сейчас невинность отдают с приплатой,
За деньги же не только отдадутся —
Магометанство примут, если надо!
Потока красноречья моего
Хватило бы на то, чтоб опрокинуть
Супругу пуританина любого.
Но этой стойкости не занимать!
И дело было б швах, когда б не мать.
Откуда в женщине такая стойкость?
Ты начал что-то говорить про мать...
Как быть? Смолчать, чтоб не тревожить рану,
Иль выдать ту, что родила меня?
Большого худа нет в таком навете,
Раз он уж не жилец на этом свете.
Синьор!..
А? Что?
Вы давеча спросили...
Ну-ну?
У вас надежда есть.
Какая?
Поняв, что дочь не расположена
К прогулке в незнакомый край, в мамашу
Вонзил я позолоченные шпоры,
И та пойдет галопом хоть сейчас.
Вот так история! Дочь — на дыбы,
А мать уже готова вскачь пуститься?
Что вы хотите, сударь, — политес!
Вперед себя мы старших пропускаем.
Ха-ха, неплохо. Есть надежда, значит?
Еще бы нет! Достойная синьора
Так пропесочила родную дочку,
Что та язык от страха проглотила,
Стояла, как потухшая свеча,
Безжизненно-холодная, горели
Одни лишь щеки. Вскоре дочь ушла,
А раздосадованная мамаша
Велела передать, что дочь "к синьору
Придет сама".
Вот это разговор!
Последние слова ее, синьор,
Я помню хорошо: "Пойду за нею...
Ай да мамаша, ай да молодец!
...Две женщины столкуются быстрее".
Само собой. Им, женщинам, довольно
Минуты там, где тратим мы часы.
О да, синьор; две женщины способны
Всего за час наворотить такого,
Что нам потом не расхлебать за год.
Дам вольную теперь своим я чувствам!
Ты, я гляжу, мастак в таких делах,
Проси же чего хочешь, не стесняйся.
Есть у тебя заветное желанье?
Заветное желанье, говорите?
А вдруг я попрошу у вас такого,
Чего вообще на белом свете нет?
Тогда ни с чем останешься.
Нет, сударь.
Я думаю, как мне заполучить
Синицу в руки вместе с журавлем.
Давай без околичностей, приятель.
Вот получить бы, сударь, все доходы
От разных закулисных махинаций,
А заодно все фижмовые юбки,
Спадающие на пол по ночам...
Лакей-то наш большой оригинал!
Разбогатеть надеешься на этом?
Как знать... Быть может, пустяка такою
Для счастья полного и не хватает.
Сегодня ночью будешь ты моей!
Дожить бы... Не волнуйся о награде,
Со мной ты не останешься в накладе.
Уходит.
ВиндичеЯ ваш слуга. Убить ударом в спину?
Не стоит шпагу осквернять, сражу
Его лицом к лицу, чтоб умер, глядя
В глаза мне. Нет, не боги вы, а слизни,
Раз я, холоп, могу лишить вас жизни.
Ох, согрешил я, искушая мать.
Продлит ли дни мои господь, увидев
Мою провинность? Как бы мать теперь
Сестру не совратила в свой черед.
Ну что бы мне от герцогского сына
Сокрыть всю правду, мерзостную правду?
Давно уже так принято у всех
Ложь во спасенье не считать за грех.
Сам кашу заварил — сам расхлебаю,
Но не видать Кастиццы негодяю.
Входит Ипполито.
ИпполитоЧто нового? Как у тебя, не знаю,
А у меня есть новости.
Опять
Прелюбодейство?
Да еще какое!
Плешивый греховодник стал рогатым.
Виновник — его собственный бастард.
Бастард??
Он самый! Видели, как он
В одном исподнем крался к герцогине.
И нынче у нее он будет в срок.
А герцог спит, выходит, как сурок?
Гляди, бастард...
Входит Спурио со слугами.
ИпполитоЖивотное, ей-богу!
Наглец! Камзола даже не надел.
А прихлебатели уж тут как тут,
О чем-то шепчутся. Уйдем в сторонку.
Отходят.
СпуриоНу да! А ты случайно не ошибся?
О нет, синьор, об этом мне сказал
Напарник сына герцога во всех
Его безумствах. Он сказал, что ночью
Его патрон Кастиццей овладеет
Не без содействия ее мамаши.
Вот это новость! Погоди же, брат!
Как я стал жертвой рокового шага,
Так сгубит и тебя неверный шаг:
Когда ты утолишь свое желанье,
Я сделаю тебе кровопусканье.
Но мне пора! Мы прошмыгнем как мышь.
Уходят.
ВиндичеПоторопитесь вместе с герцогиней,
Чтобы пустить для пущей красоты
В рогах плешивца новые побеги.
Пусть траурная драпиррвка ночи, —
Которая к утру пойдет, по швам,
Грехи сокроет черной пеленою.
Угомонилось море в берегах,
Но штиль обманчив: та, что днем слыла
Предобродетельной, идет с торгов,
Другая гондольеру из окошка
Выбрасывает лестницу, а третья
Дверные петли смазывает жиром,
Чтоб не проснулся бдительный сосед.
Плодятся и плодятся рогоносцы,
И тот узор, что днем соткали сводни,
Прилаживают шлюхи по ночам.
Всех приласкал!
О нет, я слишком мягок
И снисходителен. Не то б любой
Сквозь землю от стыда мог провалиться,
Услышав все, что по ночам творится.
Пожалуй... Кто это сюда идет?
Входит Луссуриозо.
ВиндичеСын герцога! Так поздно? Спрячься, брат.
Сейчас его поддену я.
Ипполито отходит.
Синьор?
Сто чертей!
Подлец!
Мне ничего не остается,
Как только придушить его на месте.
Идем же.
Да, синьор... Иду, синьор...
Идешь? Да ты не трогаешься с места!
Чуть не забыл, бастард...
Ну, что такое?
Сегодня ночью... в этот час... минуту...
Что? Что?
Верхом на герцогине...
Дьявол!
Он вашего отца чело святое
Обезобразить хочет...
Ад кромешный!
Венцом позорным...
Мерзостная тварь!
Затем и совратил ее.
Ублюдок!
Он к ней тайком прокрадывался.
Вот как?
И призывал сообщников быть тише.
Сообщников? Я всех передушу!
Поймайте их на месте преступленья.
Дверь вспальню я взломаю, если надо.
Луссуриозо и Виндиче уходят.
ИпполитоКак спичка вспыхнул! Этот порох может
Воспламенить вот так же и дворец.
Так пусть в огне, не знающем пощады,
Погибнет весь их род. Пойду за ним!
Уходит.
СЦЕНА 3
Герцог, и герцогиня в постели. В спальню врывается Луссуриозо, за ним Виндиче.
ЛуссуриозоГде эта мразь?
В объятьях герцогини.
Но тише, сударе, вы спугнете их.
Плевать!
Да тише вы... Покуда в узел
Они завязаны, легко на шпагу
Их нанизать.
Молчи! Сейчас заставлю
Я их глаза от ужаса раскрыться
И сам закрою их.
Ублюдок! Шлюха!
На помощь! Стража![64]
Во дворце измена!
Не убивай меня вот так, в постели!
На мне грехов — не счесть, дай мне неделю,
Нет, месяц в покаянье провести:
О, не лишай меня хотя бы света
В той жизни, уж не говоря об этой!
О, я слепец!.. Прости, отец...
Простить?!
Ну нет, изменник вероломный, завтра
Отдам тебя на растерзанье судьям.
Пощады от меня не жди. Эй, люди!
Входят вельможи, сыновья герцогини, за ними Ипполито.
Первый вельможаКто ваша светлость, ваш покой нарушил?
Вот этот честолюбец, мой преемник!
Чем дожидаться часа своего,
Проник злодей в мою опочивальню,
Чтоб здесь, в постели, низложить меня.
Презрел он верность и сыновний долг!
Назвать отца ублюдком, а меня —
Кем? Шлюхой! Как язык-то повернулся!
Пожалуй, братец, это уже слишком.
Я знаю сам, мне оправданья нет.
Жестоко надо мною посмеялись.
Уйдем отсюда, брат, пока не поздно.
Я думаю, что этому сквернавцу
Сейчас наверняка не до сестры.
Не ждал, что он отца найдет в постели?
Ив мыслях не было. Но коль так вышло,
Уж лучше б он покончил с ним тотчас,
От миссии такой избавив нас.
Виндиче и Ипполито уходит.
ГерцогОн жизнью мне, сударыня, заплатит.
Где эта тварь? Подстроил мне ловушку
И в сутолоке скрылся с глаз долой?
Входит Спурио с сообщниками.
СпуриоНет, вы не слуги, вы лгуны, мерзавцы,
В глазах лакейство, а в душе обман!
Я вас, лжецов, кормить раз в сутки буду.
Синьор...
Молчать! Не то вам не дожить
До ужина.
Но...
Мой клинок простыл
От сырости в ножнах, а он на воле!
Он где-то здесь свидание назначил.
А вот и он! Никак взбесилось солнце
И вышло ночью? На ногах весь двор!
Как церемонятся с его особой!
А, это ты, бастард. Ну что ж, тем лучше:
Скажу, что привело меня сюда.
Отец... синьор...
Эй, стража, увести.
Мою вину загладить может...
Что?!
Загладить? В подземелье негодяя!
Смерть не заставит долго ждать себя.
И правильно, я думаю, поступит.
Вступитесь, братья, за меня. Моя
Свобода — это ваше красноречье.
Будь в нас уверен, как в себе самом.
Мы будем умолять до хрипоты.
В живых останусь — отблагодарю.
Уходит под стражей.
Амбициозо (в сторону)Смерть отблагодарит меня щедрей.
Пожалуй, прослежу, чтоб не сбежал.
Когда же примет он свою кончину,
Тотчас надену скорбную личину.
Спурио с сообщниками уходит.
Амбициозо (Супервако)Сплести нам надо ненависть с любовью
Так тонко, чтобы каждая мольба
На деле оборачивалась ядом.
Тут не словами надо брать, а взглядом.
Начни, я постараюсь подыграть.
Как может сын настолько обезуметь,
Чтобы направить шпагу в грудь отцу?
Не признает он ничего святого.
Имейте снисхожденье...
Снисхожденье?
Ах, ваша светлость, что тут говорить,
Неслыханное, дикое коварство!
Мы знаем, что ему прощенья нет.
Не сын он — выродок!
И все ж, синьор,
Вы шевелюру жесткую закона
Пригладьте кроткою рукою.
Нет!
Что ж, воля ваша.
Да. И то сказать:
Другой отец пришел в такую б ярость,
Что приказал бы выкормыша он
Казнить на месте и не стал давать
Ему отсрочки.
Да, синьор. Однако
Могли бы вы прославиться в веках,
Простив такое зло, какому раньше
Пощады не было.
Ты так считаешь?
Ну да, чтоб сын убить хотел отца!
Подобного не сыщешь подлеца.
К престолу при живом отце стремиться!
Такое только в страшном сне приснится.
Простите же его.
Поди пойми,
Что на уме у них? Сейчас узнаем.
Великодушны будьте...
Убедили!
Мой гнев от ваших просьб, как воск, растаял.
Луна его рассудок помутила.
Прощаю сына я.
Перемудрили!
Синьор, так вы сменили гнев на милость?
Вы, верно, пошутили?
Он свободен!
Вина его огромна, ваша светлость,
Он на основу всех основ — на власть —
Подъял свой меч, за что достоин смерти.
Возможно, ты и прав, но вот печатка,
Чтоб дать понять тюремщику и судьям:
Пусть не спешат решать его судьбу.
Что ж, поспешим снять бремя с плеч его...
Коль вам так жалко сына своего.
Братья уходят.
ГерцогЗа их участьем ненависть скрывалась,
Так видно тело сквозь льняную ткань.
Честолюбивы, как их мать, а это
Пресечь в зародыше необходимо.
Нельзя давать им волю. Что до сына —
Погорячился, я бываю крут,
А эти честолюбцы — тут как тут.
Входят вельможи.
Первый вельможаПозвольте, ваша светлость...
Рад вас видеть.
Колена наши пусть у наших ног
Их силу прежнюю навек отнимут,
Когда синьор отеческий свой взор
Не обратит на несчастливца сына,
Не даст по доброте своей душевной
Томящемуся главного — свободы.
Как благороден этот их порыв!
Синьоры, мой приказ опередив,
Вы выхлопотали ему свободу.
Так поднимитесь: я прощаю сына.
Благодарим, синьор, а он тем паче.
Уходят.
ГерцогКазнить ли мне других за преступленья,
Когда я сам творю их без конца?
Бог с ним, прощу безумцу эту вспышку,
И мне; глядишь, мои грехи простятся.
Старик, а страсти... Помнится, когда-то
Без колебаний я губил невинных,
Отвергших домогания мои.
Мой возраст — не насмешка ли творца:
Старик, а кровь кипит, как у юнца!
ДЕЙСТВИЕ III
СЦЕНА 1
Входят Амбициозо и Супервако.
СупервакоВозможно, это оскорбит твой слух,
Но я б хотел, чтоб умер он сегодня ж.
Ведь если попадет печатка в руки
Судейских, избежит он наказанья:
То суд отложат, то не соберут
Присяжных или всех, глядишь, подкупят —
И самых честных деньги совращают.
Увы!
А посему не к судьям надо
Идти сейчас, а к приставам. Печатку
Мы им покажем; что же до отсрочки,
О ней мы невзначай сказать забудем,
И поутру его казнят.
Прекрасно!
Тогда я герцог без пяти минут.
Как бы не так! Есть у меня булавка,
Чтобы проткнуть твой мочевой пузырь.
Вот бы единым махом с ним покончить
И брата вызволить! Та, над которой
Он надругался, слышал я, мертва,
Так что недолго будет жить молва.
Под нашу дудку всем плясать отныне,
Ведь как-никак мы дети герцогини.
Ты прав. Не будем времени терять,
Я к приставу отправлюсь прямиком,
А ты пока столкуйся с палачом.
Столкуюсь быстро, можешь быть уверен.
Уходит.
АмбициозоПрощайся же, наследник, с головой!
А свято место пусто не бывает:
Одна слетит, другая вырастает.
Уходит.
СЦЕНА 2
Входят вельможи и Луссуриозо, освобожденный из тюрьмы.
ЛуссуриозоНе знаю, как мне вас благодарить.
Свободен!
Лишь свой долг мы выполняли
В надежде, что синьор нас не забудет.
О нет, дай только герцогом мне стать.
Свобода! Вот нежнейшая красотка!
И как груба тюремная решетка.
Уходят.
СЦЕНА 3
Входят Амбициозо, Супервако и судебные приставы.
АмбициозоПечатку герцога узнали вы?
Так вот, она предписывает вам
Немедля брата нашего казнить.
Весть эту горькую его врагам
Пристало бы нести, никак не братьям,
Но... что поделаешь.
Как ни прискорбно,
Но — слово герцога для нас закон.
Как и для нас. Так что же, до рассвета?
Так скоро?
Да. Таков печальный жребий.
Последней трапезе недолго длиться —
Палач уже готовит свой топор.
Уже?
Уже. Судьба неумолима:
Те, кто скромны, скорее уязвимы.
Вы правы, сударь. Нам же остается
Без промедленья выполнить приказ,
Что мы и сделаем.
Вот чувство долга!
Все б относились к службе так, как вы.
Да, вот что, хорошо б без посторонних,
Зеваки могут, знаете, отвлечь
Его от покаянья, он сорвется
И во грехе умрет, душою черен.
Так вы уж, господа...
Не беспокойтесь.
Вот и прекрасно. Будет вам награда,
Когда мы власть возьмем.
Храни вас бог.
Пусть знает он, что мы скорбим с ним вместе.
Все соболезнования, поверьте,
Передадим.
Уходят.
АмбициозоВот дурни!
Преотлично.
Какой-то час — и голова его
С болванкой обнаружит вдруг родство.
Уходят.
СЦЕНА 4
Тюрьма. Входит Юний.
ЮнийТюремщик!
Да, синьор?
От братьев нет ли
Каких известий? Про меня забыли?
Тут давеча посланец приходил
И письмецо от них для вас оставил.
Клочок бумаги? Вот так утешенье!
Когда б они свое держали слово,
Уже б я на свободе был. Поди.
Тюремщик уходит.
Посмотрим, что вы мне сказать хотите.
"Все обойдется, выше нос, малыш".
Так ротозея ободряет шлюха.
"Сидеть тебе недолго за решеткой".
Не тридцать лет, надеюсь, как банкроту!
"Есть хитрый трюк, чтоб вызволить тебя".
Плевать на трюк! Хитрите все, хитрите...
"В мгновенье ока. А пока будь весел".
Будь весел? Чтоб вам так же веселиться!
Ну и дела, торчать в тюрьме за то,
Что с женщиной потешился в постели!
Посмотрим, долго ль братья ждать себя
Заставят... Коли трюк такой уж хитрый,
Я, надо думать, здесь не задержусь.
Входит тюремщик.
Ну что, какие новости?
Плохие.
Меня от вас хотят убрать, синьор.
Как, раб, и это плохо? Ай да братья!
Судите сами. Я же передать
Судебным приставам обязан вас.
Тюремщик уходит.
ЮнийСудебным приставам? С какой же стати?
Входят судебные приставы.
Первый приставПростите за вторжение, синьор,
Но именем закона — вот печатка
От герцога — вы приговорены.
Приговорен? Ах да, глядеть на ваши
Физиономии! Я угадал?
Шептали б лучше вы слова молитвы.
Вам жить осталось полчаса, не больше.
Ты лжешь!
Третий пристав
Он правду вам сказал, синьор.
Он лжет. Отец мой, герцог, отложил
Разбор в суде, а братьев хитрый план
Меня спасет с минуты на минуту.
Какой там план! Как женщине бесплодной
Не понести, так вам живым не выйти.
А ваши братья сами объявили —
Со вздохами — приказ о вашей казни.
Мои родные братья??
Да, синьор.
Пришли сказать, что буду я казнен?
Не верю собственным ушам!
Третий пристав
Пойдемте.
Вы брешете! Где мои братья, пес?
Они во лжи изобличат вас.
Поздно.
Они уже, наверно, во дворце.
Синьор, приказ передавая этот,
Они скорбели всей душой; как братьям
И надлежит, но... герцог своего
Добился.
Что? Добился?!
Ваши братья
Сказали напоследок, я запомнил:
"Пусть знает он, что мы скорбим с ним вместе".
Плевать хотел я! От их слез меня
Мутит, как от воды морской иного,
И выворачивает наизнанку.
Вот их письмо. Скорей себя сейчас
Я разорвал бы, чем его; взгляните,
Чернила высохнуть едва успели:
"Сидеть тебе недолго за решеткой".
Все верно, вот мы и пришли за вами.
Лукавый Дунс[65] такого б не измыслил!
"Есть хитрый трюк, чтоб вызволить тебя".
Опять же верно. В картах есть известный
Трюк с четырьмя тузами. И пришло
За вами четверо.
Ну, шулера!
Идемте же, палач уже заждался.
Взор обратите, сударь, к небесам.
Совет прекрасный, ничего не скажешь:
Я задираю голову повыше —
И тут же остаюсь без головы.
Вот это трюк!
Третий пристав
Идемте же, идемте.
Куда спешить, Фемидино отродье?
Хочу я душу облегчить, на братьев
Излив хулу.
Нет. Вам и дня не хватит.
Пустить хотите кровь, не дожидаясь
Согласья звезд? Что ж, погулял я всласть
И жизнью заплачу за эту страсть.
Уходят.
СЦЕНА 5
Входят Виндиче и Ипполито.
ВиндичеПрекрасно, чудно, дивно, превосходно!
В чем дело?
Я на радостях могу
Допрыгнуть до небес, тех, что в театре
Из парусины делают.
Со мною
Ты радостью не хочешь поделиться?
Ведь мы клялись все говорить друг другу.
Еще бы не клялись! Что ж, я готов
Тебе открыться. Престарелый герцог,
Решив, что мое сердце и язык
Из одного, конечно, материала,
Как и у прочих болтунов, — за деньги
Мне поручил свести его с красоткой
В укромном месте, где-нибудь в беседке,
Неведомой его дотошной свите,
Где б мог он, как его гуляки-предки,
Себя потешить. Знаю, говорю,
Такое место... И сегодня в полночь
Сюда его разнузданную светлость
Я приведу. А почему сюда?
Да потому, что в этом райском месте
Бастард назначил встречу герцогине,
И если рогоносец их увидит,
Он зрения от ярости лишится,
А там уж мы лишим злодея жизни.
Ты в одиночку плел такой клубок,
А мне, родному брату, ни полслова!
Мне радость мщенья голову вскружила.
Ну, хорошо. А где твоя красотка?
И снова кругом голова идет!
Хмелею, брат, от радостных предчувствий.
Есть, есть красотка! Тут я расстарался:
Какие губки! Как блестят глаза!
Сейчас я покажу ее тебе,
Вот только шляпу снять тебе придется.
Уходит.
ИпполитоКто клюнуть мог на этого плюгавца?
Да что, кто крутит с челядью его,
Пропустит ли его-то самого?!
Чем проще нравы, тем ценней простушки:
То на людях гордячку соблазнять,
А тут втихую согрешишь раз пять.
Идет! Как ни обидно, но придется
Снять шляпу перед герцогской подстилкой.
Входит Виндиче с черепом своей возлюбленной, покрытым головным убором.
ВиндичеСиньора, его светлость скоро будут.
Вам стыдно? Что вы, право! Ведь какая
Цена: три платья бархатных! Боитесь
Огласки? Ну какой нелепый страх!
Вы бойтесь разминуться с ним впотьмах.
Я вам лицо открою, вы не против?
О боже правый! Это еще что?
Не ожидал? Синьора, коль захочет,
В таком наряде черта обморочит.
Ну чем, скажи, не лакомый кусочек
Для этого гурмана? Старику
И кость сойдет... Смотри, какие глазки!
Тут сам король и тот лишился б чувств.
А челюсть падающая! О боже,
Да на нее нельзя смотреть без дрожи!
Любой пропойца, будь хоть трижды пьян,
Забыл бы тут, зачем налил стакан.
А щечки! Как сквозь них гуляет ветер!
Дождь льет ли, зной палит — лицу такому
Все нипочем, И не смешны ли те,
Кто, все лицо размалевав по моде,
Из дома ни на шаг при непогоде?
Ты прав. Не этот ли ужасный лик
Когда-то солнцем пред тобой возник?
Да, мой Ипполито, ты не ошибся.
Как я боготворил ее! Со смехом
Об этом вспоминаю я сейчас,
Хоть за нее и мщу я беспощадно.
Ужель трудился шелкопряд, чтоб этим
Все кончилось? Для этого ль собой
Ты жертвовала? И в заклад именье
Граф отдавал, спасая честь графини?
И кто-то преступал закон, надеясь,
Что благосклонный суд ему отдаст
Обратно жизнь его? А кто-то насмерть
С врагами бился? Неужели все
Для этого? Нет, право, мы безумцы!
Колпак напялили на дурака,
А сами — дураки без колпака.
Да, верно, дураки по всем приметам.
Ужель самовлюбленная матрона
Отбеливает тело молоком,
Умащивается, чтобы стать... вот этим?
Но ведь таков и нищего удел!
Эй, кто там двадцать фунтов извлекает
На музыку и яства? Убери!
Хорош ты был бы, увидав вот это
В разгар пирушки или же в борделе,
Или во время трапезы... грешить
Пропала бы охота[66], все гуляки
С галопа вмиг бы перешли на шаг,
И к жизни вкус утратили б жуиры.
Жеманницы, гордячки, полюбуйтесь:
Ваш будущий портрет! Пусть знать не нам
Про ваши все изъяны, а червям.
Так вот мой страшный замысел: не думай,
Что это — бутафория, забава,
Нет, череп этот должен отомстить
Сам за себя, за ту, которой герцог
Дал как-то яду — адовое зелье!
Пускай все повторится: поцелуй
Его отравленный к нему вернется!
И если яд его не свалит с ног,
Пусть довершает дело мой клинок.
Да, мстительность твоя неукротима.
Как изощренны помыслы твои!
Так решено! Ну, где ж вы, ваша светлость?
Утехи ждут вас... Посмотри-ка, брат,
Согласно голова сейчас кивнула,
Вот эдак, как старушка в парике.
Закрой свой лик. Удел, постигший многих:
Тебя во цвете герцог не сорвал —
Отцветшая, разишь ты наповал.
Да, лучше и не скажешь.
Шум поодаль.
Тихо... Герцог!
Посмотрим, кто его сопровождает.
Он всех, глядишь, отпустит, чтоб остаться
Наедине. Ты спрятался бы, брат,
С синьорой вместе.
Ладно.
Девять лет
Месть вызревала, чтоб сразить в мгновенье.
Входят герцог и синьоры из свиты.
ГерцогТеперь вы нас оставьте, господа.
Учтите, если спрашивать начнут
Про нас вельможи или герцогиня,
Так мы от шума скрылись...
Вот везенье!
Со знатными синьорами, скажите.
Из тех, кто отлучился из дворца.
Все в точности исполним, ваша светлость.
Синьоры уходят.
Виндиче (в сторону)"Так мы от шума скрылись". Что ж, выходит,
Что на ловца и зверь бежит.
Синьор...
А, Пьято. Дама здесь? Что за товар?
Она-то здесь, но очень уж стыдлива.
Провинция, что вы хотите, сударь!
Ее поцеловать разок — а там
Пойдет все как по маслу. Ну да полно,
Нашел кого учить в таких делах!
Она строга немного с виду, но...
Тем лучше! Покажи.
Ну что ж, любуйся.
Чем строже вид, тем чувственней девица.
В одежды святости порок рядится.
Брат, меньше света. Больше благовоний.
Чудесный запах! Он сулит блаженство.
И годы мне, я знаю, не помеха.
Синьора, во дворце привыкли мы
Не церемониться.
А! Что такое?
Злодей в короне! Оборотень!
Боже!
Брат, факел! Пусть он всмотрится в пустые
Глазницы. Не узнал, быть может, герцог,
Ужаснейшую маску? Это череп
Отравленной тобою Глорианы.
На нем был яд... Я, кажется, отравлен!
Ты сомневаешься?
Кто вы такие?
Злодеи, как и ты. Смерть Глорианы
Сегодня ты оплатишь мне сполна.
О где ты, мой Ипполито? Измена!
Измена? Ах, измена, мой синьор!
И ты, лакей, с ним заодно? Я предан!
В руках лакеев, герцог, ты жалчей,
Чем самый захудалый твой лакей.
Проклятый яд! Шатаются все зубы...
Они, что, были?
Три-четыре зуба.
То, чем он ел, сожрала смерть.
Язык!
А что язык? Не будет заплетаться,
Как у голландца пьяного[67]. Остались
Глаза: смотри, чудовище, какой
Невесты ты лишил меня когда-то.
Так это ты?
Я — Виндиче, ты прав!
Добавлю в утешенье: наш отец,
Тобой затравленный, не снес обид
И умер. Ну а ты живой...
О боже!
Хоть не отсох язык его, но он
Умолк от горя. А сейчас я душу
Твою начну язвить шипами, пусть
Грудь разрывается, как от чумы.
Так слушай же: ты на весь мир ославлен
Как досточтимый герцог-рогоносец.
Что?!
Твой бастард сел на твою кобылу.
О небо!
В аду так не пытают! Дьявол!
Дьявол?
Ты, что, забыл, долг красен платежом!
Укрась рогами, блудодей, свой дом.
Смерть всех равняет.
Слышишь, брат, музыка!
Начнется вакханалия вот-вот.
О нет, избавь меня от этой пытки!
За все твои богатства — не избавлю.
Предатели! Убийцы!
Как, мы ядом
Язык твой не сожгли? Есть проще средство.
А ну-ка, брат, дай факел мне скорей.
На помощь! Убивают!
Мы заставим
Тебя молчать. Сейчас я пригвозжу
Язык твоим кинжалом, свой же в сердце
Тебе воткну, когда ты только пикнешь.
Чем больше ран, тем слаще смерть. А если
Зажмуришься, чтоб грязный блуд не видеть,
У брата остаются две руки,
Чтоб вырвать веки. Будь же наготове!
В трагедии — где зло, там реки крови.
Все громче пение... Вот и они!
Входит Спурио, навстречу ему герцогиня.
СпуриоБудь поцелуй без привкуса греха,
Он был бы сладок.
Нет, с грехом-то слаще.
Горчит дарованный судьбою мед:
Боюсь, что бездной обернется взлет.
Хоть герцога отцовство под вопросом,
Нагнал он, видно, страху на тебя!
Вблизи огня такого ты бы должен
Забыть о нем. Поверь, я извести
Его готова.
Вы такое пламя
Зажгли во мне, несущем от рожденья
Клеймо бастарда по его вине,
Что, захвати он нас сейчас на ложе,
Проткну плешивца шпагой, не колеблясь.
Вот так-то лучше. Музыки! Огней!
Пусть наслажденье к нам слетит скорей.
Уходят.
ГерцогНе хватит духу...
Отлетел твой дух.
Пришлась музы ка кстати.
Ну еще бы!
Она так хорошо звучит у гроба.
Сынки начнут грызню за трон его,
Мы перебьем их всех до одного.
Уходят.
СЦЕНА 6
Входят Амбициозо и Супервако.
АмбициозоНу вот, теперь мы стали ближе к трону.
А ловко с ним разделались мы, правда?
За это, брат, скажи спасибо мне.
Тебе? За что, хотел бы я услышать?
А вспомни, брат, не я ль сказал, что к судьям
Не стоит нам идти? А кто придумал,
Как порешить его без долгих слов,
И, заручившись герцогской печаткой,
Заставил приставов казнить его?
Как бы не так! И я об этом думал.
Ах, вот как, думал? Брат, побойся бога,
Ведь ты молчал, как в рот воды набрав.
Ну да, я обмозговывал...
И этим
Ты б занят был до гробовой доски.
Тебя послушать, так его на плаху
Привел твой светлый ум.
Шути, шути...
А все равно от правды не уйти.
Ты языку-то волю не давал бы,
Я как-никак наследую престол.
Ну, это мы посмотрим. До престола
Тебе не ближе, чем до благородства.
К чему нам ссориться? Он мертв и ладно.
Мы оба, брат, с тобой честолюбивы,
Ну так поделим славу на двоих.
Вот так-то лучше.
Младший брат наш выйдет.
На волю ночью. Я придумал трюк...
Трюк?
Маленькую хитрость.
Что за хитрость?
Об этом, сударь, когда трюк удастся;
Не то опять присвоите вы лавры.
Входит пристав, неся голову казненного.
СупервакоА это еще кто?
Судебный пристав.
Ну, наконец-то!
Говори, дружище.
Увы, синьоры, недостойный жребий
Меня принудил предъявить вот эту
Кровоточащую главу.
Отлично!
Нам, братец, прослезиться не мешает:
Народ оценит это. Вспомни что ли
Какую даму, чтоб пустить слезу.
Уже пустил. Ты сам-то пригорюнься.
Глаза о нашей скорби говорят
Верней, чем языки. Слова сквозь слезы
Подобны рокоту прибоя: звуки
Отчетливы вполне, а смысл невнятен.
Как встретил смерть он?
С гневом и тоской.
Я им горжусь: он умер, как мужчина.
Мы не могли склонить его к молитвам.
Опять же вел себя он по-мужски.
Не правда ли?
Он предпочел молитвам
Проклятия.
Чудак! Он так молился,
А вам и невдомек.
Он клял, синьоры,
Прошу прощенья, вас, без передышки,
До самого конца.
Нас? Вот бедняга!
Вступились мы, но... герцог своего
Добился.
Своего и мы добились.
Да, повезло нам, брат!
Входит Луссуриозо.
ЛуссуриозоСиньоры...
О!
Что с вами? Почему вы отшатнулись?
Порадуйтесь, возлюбленные братья:
Я выпущен из заточенья! Вы
Мне дали долгожданную свободу!
Жив!
Цел и невредим!
Так ты свободен?
От счастья мы лишились дара речи.
Я за добро сумею вам воздать!
Мы герцога замучили мольбами.
Ты ждал в тюрьме освобожденья — мы же
Все сделали, чтоб этот час приблизить.
Как мы просили!
Это вам зачтется.
Я вас сумею отблагодарить.
Уходит.
АмбициозоПроклятие!
О, тысяча чертей!
Ты шутишь так, холоп?
Шучу?
Кто клялся,
Что голову принес нам?
Вот она!
Велел нам герцог — с ваших слов, — чтоб брата
Казнили вашего — мы и казнили.
Да, брата, то есть герцогского сына.
Он был, синьор, до вашего прихода
Освобожден.
Чья ж это голова?
Чья? Брата вашего... как вы велели...
Родного брата нашего? О небо!
Ошибка!
Боже!
Мясники!
Убийцы!
Не рок ли это?
И какой жестокий!
Я череп размозжу тебе!
Спасите!
Скрывается.
СупервакоБрат, тут вмешался дьявол.
Сатана!
Позор на наши головы!
Хитрили...
А мы еще притворно лили слезы...
И втайне потешались...
Сами стали
Мы вестниками смерти.
Дошутились!
Ну и хитрец ты, брат... Вот трюк так трюк...
Пошли, господь, падеж скотам безмозглым!
От хитростей, видать, немного проку:
Кто должен умереть, тот и умрет.
Но хватит вздохов — враг наш торжествует!
Прочь маски! Мы в открытую пойдем.
Наглец, которого покуда возим
Мы на себе, вот-вот уж грянет оземь.
Уходят.
ДЕЙСТВИЕ IV
СЦЕНА 1
Входят Луссуриозо и Ипполито.
ЛуссуриозоИпполито!
Я здесь, синьор, и ваши
Распоряженья выполнить готов.
Оставь меня и поскорее, слышишь!
Позвал, чтобы прогнать.
Ипполито!
Да здесь же я, приказывайте, сударь.
Кой черт тебя принес, скажи на милость?
Кто их, господ, поймет? Сказал, чтоб я
При нем был, дабы тотчас удалить!
Не в духе мой хозяин, не иначе.
Эй, подойди-ка... ну же... Отвечай,
Ты что творишь? Ох, зол я на тебя.
Коль так, то на себя я зол вдвойне.
Где отыскал ты этого прохвоста?
Навряд ли можно больше удружить.
Мне негодяй был нужен, а не жох,
Который вмиг меня ж и облапошит.
Хотел как лучше я, синьор, поверьте.
Как жаль, что из-за маленькой осечки
Он вам доставил столько огорчений.
Осечки, говоришь? Э-э нет, продумал
Он все до тонкостей: ну, посуди,
Как повернулся у него язык
Сказать, что мачеха моя с бастардом...
Что, дескать, мол, они живут в грехе!
Какая мерзость, сударь, право слово.
Я тут же, дабы голову отца
От украшений уберечь, помчался
В их спальню, где застал супругов вместе
И сгоряча едва не заколол
Вот этой шпагой своегоотца!
О, ужас!
Из-за этого "едва"
Пришлось вмешаться брату. Мы устроим
Еще вам музыку...
Входит Виндиче
ВиндичеМой господин!
Прочь! С глаз долой! Я знать тебя не знаю.
Не знаете? Куда же вы смотрели?
Поди, поди... Ты, шельма, слишком боек.
Ага, болтаю, что на ум взбредет.
Ну погоди, поговорим иначе.
Тебя на цепь по моему приказу
Сейчас посадят и сгноят в тюрьме.
Молчу и удаляюсь, ваша честь.
Зачем глупить и на рожон мне лезть?
Еще с бастардом надо посчитаться,
Ну а тебе, брат, лучше с ним остаться.
Уходит.
ЛуссуриозоКак он взбесил меня!
Еще бы, сударь!
Он у меня еще попляшет... Кстати,
Я слышал, у тебя есть брат, не так ли?
Брат, говорите?.. Да, вы правы, есть.
Я что-то при дворе его не видел.
Чем занят он?
Клянет свою судьбу,
Нужду проклятую. Сидит, как сыч,
Страдая от безденежья и злобы.
Безденежья и злобы? Вот и славно:
Из этой глины лепятся злодеи[69].
Ипполито, пришли его ко мне,
И, если он придется мне по вкусу,
Готов я для тебя его возвысить
И щедро наградить. Один мой жест —
И скромный дом в хоромы превратится.
О да, синьор. Я к вам пришлю его,
Да только, сударь, он всегда не в духе.
Тем лучше, его место во дворце.
Пожалуй... Обо мне б вы так радели!
На этот раз ты, брат, добьешься цели.
Тебе придется только маску снять,
Она свое, как видно, отслужила.
Слепец, он роет сам себе могилу!
Уходит.
ЛуссуриозоКак этот малый кстати... он убьет
Того, кто стал бельмом в моем глазу,
Нас с герцогом столкнув. Ему я слишком
Доверился — он должен умереть.
Кто в тайны наши чересчур вникает,
Тот до седых волос не доживает.
Тут я клин клином вышибить могу:
Слуга всегда готов, сожрать слугу,
А этот и подавно, коли беден
И злобу затаил на белый свет.
На все пойдет он, чтоб дела поправить.
Входят вельможи.
Первый вельможаЖелаем долгих лет вам, ваша милость.
Благодарю, синьоры, вам того же.
Скажите, вы не знаете, где герцог?
А разве мой отец не во дворце?
Нет, сударь, он изволил отлучиться,
А вот куда стопы свои направил,
Не знали мы, как и сейчас не знаем.
Появляются новые вельможи.
ЛуссуриозоВот у кого сейчас мы все узнаем.
Где герцог, мой отец, вам не известно?
Нет, сударь, два часа тому назад
Он пожелал от нас уединиться.
Уединиться?
Хорошо же он
Уединился, раз мы столько ищем.
А главное, не знаем, где искать.
Он стар, и у него свои причуды.
Нам ли судить, о чем помыслил он.
Все то, что грех — в народе или в свете, —
Он, герцог, превращает в добродетель.
Прекрасно сказано, синьор, прекрасно!
Все уходят.
СЦЕНА 2
Входят Виндиче, снявший свой маскарад, и Ипполито.
ИпполитоВот и опять ты сам собою стал.
Заставил, негодяй, менять обличья!
Он был твоей личиной возмущен,
Так пусть лицу порадуется он.
Обман совсем невинный. Но послушай,
Кой черт он вдруг послал тебя за мной?
Не знаю хоть убей. Даст порученье
Тебе он, а какое — знают только
Он сам и дьявол, секретарь его.
Ну, что же, мой язык к его услугам,
Что б там ни замышлял он... Ничего,
Зато свой груз взвалю я на него.
Ты прав.
Уж герцог мертв, а государство —
Как тот колосс на глиняных ногах.
Пока о смерти не узнают, он
Для всех правитель. Ну а Луссуриозо
Царить недолго: за папашей следом
Отправится, и с почестями даже;
Легко поверит каждый остолоп,
Что смерть отца свела и сына в гроб.
Все это так, но как нам быть с тобою?
Не только ведь одежду — весь свой облик
Тебе необходимо изменить.
Одна оплошность, брат, и мы погибли.
Продумать надо все до мелочей...
Взять речь — твои словечки примелькались...
Молчать я буду, словно меланхолик,
Или звучать басовою струной,
Что и в веселой партии печальна.
И я в беседе с ним к тому клонил:
Мол, нелюдимым ты давно прослыл.
Ты подведешь меня к нему, а там уж...
Тсс! вот и он. Ты все продумал, брат?
Да не волнуйся ты!
Входит Луссуриозо.
ЛуссуриозоИпполито!
Синьор?
Кто это там с тобою рядом?
То Виндиче, мой брат сердитый. Вы
Его хотели во дворце увидеть.
Твой брат? Отлично, черт меня дери!
Ему уже давно пора быть здесь.
Ну, подойди.
Синьору Луссуриозо,
Наследнику, хочу тебя представить.
Да не робей, приблизься, ну, вот так.
Пошли вам бог удачи, ваша милость.
Как старомодна эта церемонность
Здесь, во дворце, где бойкость и развязность
Ввели мы в обиход, а если бога
И поминаем, то в другой связи!
Я вижу, ты не в духе. Отчего?
Уж очень долго изучал я право.
И это повод, чтобы так хандрить?
Убить на это двадцать с лишним лет?!
Ужель на эти мелочные тяжбы
Суд тратит время?
Какая странная, однако, жизнь.
А впрочем, в этом сущности человечья:
Какие помыслы — такие речи.
И что ж тебе, приятель, по душе?
Не за того меня ты принимаешь,
Я, знаешь ли, скупиться не привык.
Какая ж мысль? Попробуем на вкус.
Нарисовать картину?
Нарисуй.
Без экивоков принялся за дело.
Сюжет занятный, но в твоей картине
Не все придется кой-кому по сердцу.
За шлюху головой ручаюсь я.
Ты прав, когда б она сошла с картины.
Ты мне — о выгоде, а я боюсь,
Что мы, отца-процентщика поджарив,
Картиной этой неприглядной можем
Его друзей богатых оскорбить.
Меланхоличен, а красноречив!
За деньги он пырнет отца родного.
Небось, деньжат негусто?
О-хо-хо!
Я уж забыл, как выглядят гинеи.
Церковной крысы я, синьор, беднее.
Мне это на руку.
Дают мне кров,
Чтоб только я не лаялся, и хлеба.
Когда уже пристану, как пиявка.
Вот получай за прежние обиды,
Я слепну!
Что?
В глазах моих темнеет.
Луч солнца отразился слишком резко,
И стал я слепнуть от такого блеска.
Вся меланхолия сейчас пройдет.
Что, полегчало?
И не говорите.
Запомни все, что ты сейчас услышишь,
И станет уж совсем легко. Так вот,
Взывая к вашим шпагам о расправе,
Открою козни вам того, кто думал
Ославить вас и оскорбить меня.
Ославить нас?
Вот именно — ославить.
Пусть гнев ваш праведный, соединившись,
Падет с удвоенною силой.
Кто он,
Мерзавец этот?
Пьято, гнусный сводник.
Я обещал ему, что позабочусь
О том, чтобы его в тюрьме сгноили.
Меня, короче.
Как же он посмел?
Так и посмел.
А все твоя затея!
Твоя? Возможно ли?
Представь себе.
Он, шельма, обещал достать мне девку,
А сам, неблагодарная свинья,
Моими же брильянтами прельщая,
Едва не совратил сестрицу вашу.
Мерзавец!
Я спущу с него три шкуры.
Я, зная целомудренность ее
И зная, как подобные посулы
Способны оскорбить невинный взгляд,
Не мог ему простить его коварства...
Ну да, конечно, не могли простить...
Синьор, я тронут вашим благородством.
И вышвырнул его без лишних слов.
Ах, вышвырнул? Ну погоди же, тварь!
Вот плата за мои благодеянья!
Склонять к такому... и кого? Кастиццу,
Чья непорочность для меня — святыня!
На что рассчитывал безумец этот?
Короче, потерпев с ней неудачу,
Он, бестия, решил нажать на мать;
Та, по всему, податлива; как масло, —
Вмиг дочку уступила.
Хороша!
Решив, что дело сделано, сюда
Явился он бахвалиться, но я...
Но вы?
Я так рассвирепел, что, наземь
Свалив его, избил до полусмерти.
Я, может, круто обошелся с ним?
Он заслужил такое обхожденье.
Где громы? Где возмездие небес?
Уж если я, чужой, не смог сдержаться,
Что ж говорить о вас?
Он до рассвета
Не доживет.
Он где-то во дворце.
Ты с ним, Ипполито, заговори,
Пускай твой брат его в лицо узнает.
В том нет нужды, милорд. Я... я могу
На Пьято показать...
Нет, замани
Сюда его. Пусть на моих глазах
Он кровью истечет.
Ты слышишь, брат?
Да, слышу. Исполняй же приказанье.
Как приведу я, пораскинь мозгами,
Тебя, когда ты вот он, перед нами?
Уходит.
ЛуссуриозоКак бишь тебя зовут-то?
Виндиче.
Что ж, имя подходящее.
Да — Мститель.
Рука твоя, надеюсь, не дрожит,
Обрушиваясь на врагов?
Нисколько.
Твой враг заклятый — Пьято.
Он умрет.
Услуги помню я. И тот не тужит,
Кто верою и правдою мне служит.
Входит Ипполито.
ВиндичеУж как-нибудь сочтемся, ваша милость
Ну что, Ипполито, где этот сводник?
Синьор, он просто в непотребном виде.
Взял на душу он самый тяжкий грех:
Как грязная скотина, нализался,
И так его при этом развезло,
Что лучше вам сей мерзости не видеть.
Каков холоп — и сводник, и пропойца!
Отлично выкрутился. Ай да брат!
Обоим вам не терпится, я вижу,
Злодея кончить, так же как и мне.
Еще бы! А иначе жизнь не в жизнь.
Так проводи же брата. Пусть возьмет
Он Пьято на заметку...
Да, милорд.
Мы вас возвысим так, что дух захватит.
Синьор, мы ваши преданные слуги.
Рад слышать.
В этом деле толк я знаю:
В свой план любого дурня посвящу,
А если что — так ядом угощу.
Уходит.
ВиндичеО небо с его ангельским терпеньем!
Внимать отъявленному негодяю —
И не испепелить его на месте,
И на клочки его не разорвать!
Иль гром весь вышел? Или он карает
За худшие грехи?
Раскаты грома.
А вот и гром!
Брат, мы пропали.
Нет! Я вижу выход.
То знаменье мне было, не иначе,
Чтоб все задуманное совершить.
О чем ты?
Расчет мой безупречен, сам увидишь.
Я должен сам себя убить...
Ну да.
А герцог, хоть и мертв, земле не предан...
Убийца, согласись, любой лазейкой
Спешит воспользоваться.
Тут ты прав.
Как ты тогда посмотришь, брат, на то,
Чтобы покойник наш переоделся?
В твою?..
Ты понимаешь с полуслова.
Да, братец, ты на выдумки мастак.
Ведь Пьято, ты сказал, напился в стельку,
А пьяный — все равно что полутруп,
Он так же волочится по земле.
Да-да... Но есть еще одна загвоздка:
Труп рано или поздно опознают
И скажут, что мы герцога убили.
Как бы не так! И в этом-то вся соль.
Найдя его в том самом маскараде,
В котором я роль сводника играл,
Решат, что Пьято герцога убил
И с ним, подлец, одеждой обменялся,
Чтоб легче было ускользнуть.
Хитро.
Увидишь, разыграем, как по нотам.
Осечка, уж поверь мне, невозможна.
Тогда — за дело.
Кстати, не мешает
Нам наказать примерно нашу мать,
Чтоб злого беса из нее изгнать.
Уходят.
СЦЕНА 3
Входит герцогиня под руку со Спурио; за ними бежит Супервако со шпагой, но Амбициозо останавливает его.
СпуриоМадам, не прижимайтесь так ко мне.
Нас могут увидать и заподозрить.
И заподозрить? Интересно, в чем?
Ведь это все — невинные забавы.
Невинные забавы, говорите?
Скрываются.
АмбициозоКуда ты? Стой!
Да ведь они сейчас...
Не горячись. Повременим немного.
Но ты же видел!
И не то видали.
Теперь ее, выходит, всякий тискай?
Так вознестись, чтобы упасть так низко!
Разнежатся на десяти перинах,
Вот зуд и начинается у них...
Уж если так, то спуталась бы, что ли,
С каким синьором, так ведь нет, с ублюдком!
Совсем ополоумела она.
Да все они, мерзавки, хороши:
Сидит, сама невинность, у окошка,
А приглядишься — мартовская кошка.
За ними! Коль они начнут грешить,
Нам их грехи вовек не отмолить.
Уходят.
СЦЕНА 4
Входит Грациана, за ней, с кинжалами, ее сыновья.
ВиндичеИди, иди! Ты у меня попляшешь.
Сынок, ты что, убить меня задумал?
И это — мать!
Бесовское отродье!
Да вы взбесились. Люди, помогите!
Кричи, кричи.
Звереныши, пронзить хотите грудь,
Которая кормила вас?
Она
Сейчас полна не молоком, а ядом.
Я — ваша мать! Чтоб дни продлились ваши...
Ах, не смеши. Узнали мы сегодня,
Что ты за мать. Скажи уж лучше — сводня.
Пожалуй, ты и ведьмой назовешь[71].
И этот титул дли тебя хорош.
Так оскорблять!
Ну бабы! Небеса, удостоверьте:
Ведь лицемерят даже перед смертью.
Кто лицемерит?
Разве человек
Не приходил к тебе от Луссуриозо
И разве не уговорил тебя
Отдать на поруганье дочь, тем самым
Лишив последнего стыда?
О чем ты?
Какой поклеп! Да у него и в мыслях
Такого не было. Все так невинно,
А сплетни грязные уж тут как тут.
Сынок, не верь им.
Не могу поверить,
Что это не во сне, а наяву!
Уж если матери нам лгут в глаза,
То, значит, верить никому нельзя.
Ужасный век!
Тот человек был я.
Вертись теперь ужом на сковородке.
О тысяча проклятий!
Луссуриозо
Послал меня, и я, переодевшись,
Нашел, что серебро-то низшей пробы.
Ну а приди не я, а проходимец?
Другой бы не околдовал меня!
Выкручиваться, мать, ты мастерица.
Сам черт тебе в подметки не годится!
Еще словцо — и я всему поверю.
Клянусь, то было просто наважденье.
О, сжалься же! Я стану на колени.
Ну-ну... Ты виновата, но... Не плачь...
Чтоб мать — родную дочку... Да, ужасно,
Хотя... мы это видим сплошь и рядом...
Ну все, вставай... Ведь это не допрос.
Краснеет сталь при виде женских слез.
Брат, спрячь кинжал, не то он заржавеет.
От этой сырости? А что, пожалуй.
Для пашен и лугов твоей души,
Что высохла от зноя, этот дождь
Да будет благодатным и желанным!
Встань, обновленная весенним ливнем.
Сотри, господь, пятно с моей души,
Не то его в семи водах отмою,
Горчайшими слезами изойдя.
У нас глаза чуть что на мокром месте,
Но нет без покаянья — благочестья.
Давай же, брат, обнимем нашу мать,
Душа ее очистилась и жаждет
Слияния с нашими.
Да будет так.
Средь женщин, брат, порядочных немного,
Но мать из их десятка, слава богу.
Сейчас, когда ты наконец прозрела,
Ты понимаешь, что, торгуя дочкой,
Клеймо ты ставила на лбу своем?
Порядочная мать, тебя завидя,
Воскликнула бы: "Сатана, изыди!"
А дочь, своей невинностью горда,
Наверное, сгорела б со стыда.
Кастицца стала бы наемной девкой!
От этих мыслей все нутро горит.
Прослыть подстилкой знатного вельможи,
Дворцовой шлюхой, жалкой содержанкой!
Отдать на поруганье тело... душу!
Ты прав. Платить такой ценой за роскошь!
Вокруг с ума все, видно, посходили.
Та, что была доступною вчера,
Глядишь, сегодня — фрейлина двора.
Ты, мать, на все посулы и угрозы
Легко ответить можешь Луссуриозо:
Кто раз уступит, по рукам пойдет.
Один удар — и в трещинах весь лед.
Твое сравненье, Виндиче, прекрасно.
Брат, мы о деле, кажется, забыли.
И правда! Радость, словно эльф чудесный,
И беззаботна так и легковесна.
Прощай же. Снова честь ты обрела
И тяжкий груз с моей души сняла.
Да, я вела себя несообразно.
Отныне я клянусь бежать соблазна.
Рад это слышать.
Передай от нас
Поклоны добродетельной Кастицце.
Той, что чиста пред богом и людьми.
Охотно.
Ну и наш поклон прими.
Уходят.
ГрацианаЧто в самом деле на меня нашло?
То было забытье — и вот, очнулась.
Ну как теперь в глаза смотреть мне той,
Над чьим достоинством я надругалась?
Вот и она.
Входит Кастицца в подчеркнуто открытом платье.
Легка ты на помине.
Вы так пеклись о выгоде моей,
Честили так, что у меня нет сил
Вам прекословить. Я на все согласна.
На что согласна?
Нынче ж уступить,
Как вы велели, герцогскому сыну
И сделаться наложницей его.
Ты этого не сделаешь, надеюсь.
"Надеюсь"? Вы ведь этого хотели.
Нет-нет!
Мадам, зачем кривить душой?
Я — ваша кровь, и все стерплю, не бойтесь.
Молчите? Я опять не угодила?
Вы что, хотите, чтоб ему на шею
Я бросилась?
Ах, не терзай мне душу.
Сначала на сожительство меня
Благословляли вы. Потом, увидя,
Что это ни к чему не привело,
Вы прокляли меня. И я сдаюсь.
Снимите материнское проклятье,
А я сниму с себя вот это платье.
Дитя мое, когда в тебе осталась
Хоть искра добродетели высокой,
Мое дыханье пусть ее раздует!
Ах, женщина бывает безрассудна.
Но я переболела тем недугом,
Который многих матерей сразил.
Прости же и не надрывай мне сердце.
Уж если ты вняла дурному слову,
Хорошему тем более внемли.
Я что-то не пойму никак. Не вы ли,
Как искуситель змий, меня так ловко
Здесь оплели, что все мои молитвы —
И "Богородица" и "Отче наш" —
Бессильны были разорвать кольцо?
Ну полно, полно прошлым попрекать!
Все станет на свои места.
Боюсь,
Уже не станет.
Ты с ума сошла!
А положенье? Деньги? Новый герцог?
Мои слова! Они мне как отрава.
Ну посуди, чего все это стоит!
Высоким положеньем разве скроешь
Поступок, низкий? Деньги... Разве девка,
Пускай она из мест не выйдет злачных,
Прокормит всех детей своих внебрачных?
Сын герцога? Сегодня ты в фаворе,
А завтра, смотришь, по миру пошла.
Чем быть метрессой, милая Кастицца,
На свет уж лучше вовсе не родиться.
Расцеловать позвольте вас, синьора,
И пусть душа растает в поцелуе.
Я вас испытывала.
Это правда?
И да и нет. Ведь никакая сила
Меня грешить, поверьте, не заставит.
Девичья честь — хрустальный бастион,
Но если он надежно укреплен,
То, как бы враг ни подступал, лютуя,
Оплот осаду выдержит любую.
Вот и с моей души снят тяжкий камень.
Мы образцом послужим для людей:
Ты — для девиц, а я — для матерей.
Уходят.
ДЕЙСТВИЕ V
СЦЕНА 1
Входят Виндиче и Ипполито, поддерживая труп герцога.
Виндиче Правой, левой... Вот молодец! Смотри, брат, не разбуди его. Ипполито Что ты, да я ним, как с родным. Виндиче И правильно. Ведь ему за меня помирать. (Показывая на труп.) Гляди, хорош я, нечего сказать, так и стелюсь по земле. Я должен держаться на ногах, чтобы себя же волочить! Ударю кинжалом как убийца, а рухну как убиенный. По-моему, мы вернули все, что ему причиталось, и с лихвой. Ипполито И главное, совесть при этом чиста. Виндиче Скажи-ка мне, Луссуриозо придет один? Ипполито Как бы не так. Его вера слишком шатка, чтобы ходить без подпорок. За ним мясные мухи так и увиваются: сядет за стол — и эти тут как тут, вышел — они с жужжанием следом. Виндиче Ничего, наша месть вооружена отличной мухобойкой. Вот он, долгожданный случай! Момент самый подходящий, чтобы свести с ним старые счеты. Его папаша, герцог, протянул ноги, как подобает интригану, — загнулся втихую, без свидетелей. А этому я покажу сначала бездыханное тело, а там прирежу его самого под занавес. Пусть лежат в обнимку! Ипполито Постой, брат, не пори горячку. Еще не время. Дождемся, когда фортуна к нам лицом повернется. Виндиче Лицом? Надеюсь, оно будет размалевано во всем правилам искусства[72]. Ипполито Слушай, пока нас не накрыли, пойдем отсюда. Тем более что Луссуриозо ждет нас. Виндиче Ладно. Дождусь другого часа. Смотри, идет! Ну-ка, держи этого покрепче.Входит Луссуриозо.
Ипполито Синьор! ЛуссуриозоЧто? Кто тут? А-а, уже пришли...
Синьор, надеюсь, стражу отослал?
Всех отослал я, если не считать
Двух-трех телохранителей у входа.
Пускай они там заживо сгниют.
Вы не одни? Кто с вами? Этот раб?
Да, мы приволокли его, хозяин.
Раб, говоришь? Вот любящий сынок!
Он это! Он, мерзавец! Тише вы,
Проснется ведь.
Да мы и так, синьор,
Не дышим.
Вот и чудно. Ну, поганец,
Ты больше не проснешься.
А ведь это,
Пожалуй, мысль: убить, пока он спит,
Не то ведь он всю правду им откроет.
Послушайте, милорд...
А? Что такое?
Пришить его, пока он под парами?
Вот именно.
Тогда ему уж точно
Не протрезветь.
Пускай в аду буянит.
Он столько выпил, что зальет огонь...[73]
У малого мозги-то набекрень!
Ну хватит! Вспомните, как он хотел
Вас оскорбить, и шпаги обнажите.
Он, негодяй, заплатит мне сполна.
Ну!
Сударь, а из этой заварухи
Вы вытяните нас?
Уж как-нибудь.
Так вот тебе! И вот! И вот! И вот!
Неплохо... Что это?.. Стой! стой, убийца!
Ведь это герцог, мой отец!..
О боже!
Да он никак уже давно холодный!
Прости, что я назвал тебя убийцей.
Ты не при чем здесь, это мерзкий Пьято
Убил его, я думаю, а после
Так вырядил.
Что ж, очень может быть.
Нет ни стыда, ни совести: напялить
На герцога холопский свой камзол!
Кто знает, сколько так он пролежал...
Уж я-то знаю.
О том, что замышляли мы, ни слова.
Милорд, как можно!
Ах, ваша светлость, да какой резон
Сейчас нам языки-то распускай?
Оно, конечно... Надо бы послать
За герцогиней, братьями, бастардом,
За нашей знатью... Чтоб о злодеянье
Услышало высокое собранье.
Тогда и нас ни в чем не заподозрят,
И выйдем мы сухими из воды.
Эй, Ненчо, Сордидо! Сюда, скорее.
Входят его слуги.
Первый слугаМилорд, вы звали нас?
Мы здесь, милорд.
Хотели мы втроем уединиться,
Вдруг видим — герцог... на земле, в крови...
Ужасная история, не так ли?
О господи, наш герцог! Ну-ка, Ненчо,
Беги, подымешь на ноги весь двор.
Слуга уходит.
Виндиче (в сторону)Премудрость мести только тот постиг,
Кто не оставит никаких улик.
Я был его агонии свидетель
И вот сейчас стою, как посторонний.
Чтоб эту благороднейшую кровь
Пролил дрянной холоп, пылая злобой!
В твой адрес.
В дураках, вот и орет.
Нет зрелища ужаснее! Смотрите,
Не яд ли это на губах?
А ну-ка...
И правда, самый настоящий яд.
Злодей! Подлец! Мерзавец! Негодяй!
Он кроет герцога его словами.
За сценой голоса: "Где он? Сюда?" Входят Амбициозо, Супервако и придворные.
АмбициозоЗловещая комета пронеслась
Над нами, оставляя свет мертвящий.
Взгляните, благородные синьоры!
Отец мой, герцог, от руки слуги
Погиб — и вот лежит в его одежде.
Входят герцогиня и Спурио.
ГерцогиняМой муж и господин!
Да, ваша светлость.
Знаком мне этот вытертый камзол.
Еще бы не знаком — ведь мы встречались.
Мать тут как тут... Что ж, подождем немного:
Супруг — мертвец, и ей туда дорога.
Мои он мысли словно прочитал.
Отец-то, глянь, загнулся. Вот те на!
Благодарю тебя, моя фортуна.
Авось, отсюда пользу извлеку,
И повезет внебрачному сынку.
Мне, помнится, сказали два синьора,
Что герцог отпустил их. Где они?
Простите нас, милорд. Велел нам герцог
Его оставить. Всем же говорить,
Что, дескать, хочет он побыть один.
Остался с ним лишь тот простолюдин.
Одно признанье — и все шито-крыто.
Вы подписали приговор ему!
И после этого, наглец, ты смеешь
Мне признаваться в низости своей?
Казнить его!
Помилуйте!
Ни слова.
Ты — соучастник преступленья.
Суд
Свершился.
Стража, увести его.
Третий вельможа уходит под стражей.
Виндиче (Ипполито)Ну, не дурак? Кто нынче не солжет,
Того за правду виселица ждет!
Везучие мы, брат, с тобою.
Вместе
И дальше насладимся нашей местью.
Распорядитесь, чтоб на лошадях
Пустились за изменником вдогонку.
На лошадях? Ну что же, в добрый путь.
Осмелюсь я напомнить вам, милорд,
В связи с кончиной вашего отца
Все титулы наследуете вы.
Синьор, о чем вы? Не до них мне нынче,
О трауре все помыслы мои.
А вот и титулы!
Поговорим
О бренной жизни, о мужах великих,
Почивших в бозе.
Посмотреть на них,
Играют титулами, словно в мяч.
Псы, нового хозяина любя,
Боготворят его, а он — себя.
Вы — свет, милорд, который нас утешит.
Слезами затуманен он. Во время
Дождя грибного так же светит солнце.
Мы вамслужить готовы, ваша светлость.
Что? "Ваша светлость"? Ах, ну да, конечно.
Вельможа. Вам этот титул дан самой судьбой.
Судьбой? Скажите лучше — небесами.
От скромности он не умрет.
Мадам,
Кругами разойдется по воде
Печаль и радостям уступит место.
Убийца выдаст сам себя, поверьте.
По-твоему, он круглый идиот?
Ну а теперь, синьоры, воздадим
Все почести покойному. Не будем
При этом забывать, что новый герцог
Безмерно щедр в своих благодеяньях,
Так что давайте в его честь, синьоры,
Устроим пиршество.
Вот это да!
И это — жизнь: приходят друг за дружкой
Печаль и радость, траур и пирушки.
Я буду добрым господином вам.
А эта, глянь, застыла с кислой миной!
Пришла пора покончить с герцогиней.
Уходят Луссуриозо, вельможи и герцогиня.
Ипполито (Виндиче)Ты слышал — пиршество!
Да, хороши.
Пойдем же выпьем на помин души.
Братья уходят.
Спурио (в сторону)В тот миг, когда я был зачат, наверно,
Воскликнул герцог: "В яблочко попал!"
Ушел он от моей расплаты, каюсь,
Зато уж на других я отыграюсь.
Уходит.
СупервакоОни, ты видел, терлись друг о дружку.
Я просто видеть не могу бастарда!
Его часы, поверь мне, сочтены.
Им всем пирушка эта выйдет боком!
Вон месяц, что недавно народился,
Он герцога переживет намного.
Покончу с ним — и власть в моих руках.
Давай, Безносая, надень личину,
Она тебе положена по чину.
Уходит.
АмбициозоМеня, выходит, побоку, а сам,
Как погляжу я, в герцоги ты метишь!
Гляди, споткнешься, брат, и не заметишь.
Уходит.
СЦЕНА 2
Входят Виндиче с Ипполито и Пьеро, с прочими знатными синьорами.
ВиндичеСиньоры, выше головы! Другие,
Те, у кого кишка тонка сражаться,
Проглатывают молча все обиды.
А в наших душах пусть пожар бушует
И это капище, источник зла,
Пускай спалит сегодня же дотла!
Да, но...
Как мстить?
Власть эта унижала
Нас так, что, как ни мсти, все будет мало.
Послушайте, те из вельмож, кто вас
Так унижал, хотят во время пира
Устроить небольшое представленье[74].
Уже и маски для него готовы.
Нам на руку весь этот маскарад:
В такие же костюмы нарядимся,
Чтоб цвет, фасон, покрой — все совпадало,
До самых незаметных мелочей,
И вот тогда, опередив актеров,
Мы учиним веселый балаган,
Когда же зрители вконец сомлеют,
У нас уж будут шпаги наготове —
И тотчас в воздухе запахнет кровью.
Неплохо!
А когда придут актеры?
Все кончено, а нас и след простыл.
Как быть с охраной герцога?
А-а, эти...
Когда пьяны, они слабы, как дети.
Есть и подмога. В случае чего
Пять сотен храбрецов придут на помощь[75].
Что ж, вашу руку!
Действовать начнем!
Слова, друзья, оставим на потом.
Уходят.
СЦЕНА 3
Пантомима: вельможи из окружения Луссуриозо коронуют нового герцога. Вступает музыка. Накрывается стол для пиршества. За стол садятся Луссуриозо и его приближенные. Зажигается яркая звезда.
Первый вельможаСветлейший герцог, многие вам лета,
Отрадных дней и вечных наслаждений!
Благодарим. Хотя все это, право,
Выслушиваем мы теперь по праву.
Вы озарили все вокруг.
Синьор
Нахмурился?
Он мыслит!
Да, он мыслит.
Блудницу герцогиню мы изгнали.
Теперь черед бастарда. Этот пир
Сулит тяжелое похмелье многим.
И сводных братьев оплатить заставим
Своею жизнью старые долги.
Готовьтесь, ваша светлость, к развлеченьям.
Актеры начинают.
Звезда, милорд? Но где?
Вон там, вон там!
Плохое предзнаменованье.
Чем
Грозит мне эта яркая комета?
Иль я не герцог боле? Чепуха!
Теперь уже мне нечего бояться.
Все это бабьи россказни... Не клацай
Зубами... Правду ль говорит молва:
Летит у всех великих голова,
Когда с хвостом комета?
Она грозит опасностью.
Так, так.
Милорд, она опасностью грозит,
Я думаю, кому-нибудь другому.
Да-да, ты прав.
Ведь вы окружены
Любовью ваших преданнейших слуг.
Умрете вы от старости, милорд,
Вам жить и жить, лет шестьдесят, не меньше.
Лет шестьдесят? И только?
Ах, милорд,
Все восемьдесят.
Думаю, все сто.
Сто? Жить вам, сударь, вечно!
Это то,
Чего я ждал. Ты всех умней, я вижу,
А ум я чту. Что ж, я тебя приближу,
Ты сядешь рядом. Вас, синьоры, тоже
Прошу садиться. Дайте знак актерам.
Все эти звезды кажутся мне вздором.
Вот и актеры... Хороши, милорд?
Входят переодетые братья [Виндиче и Ипполито] и еще два синьора, разыгрывающие "маску" о мстителях[77].
ЛуссуриозоПрекрасный танец.
Вас, бастард и братья,
На углях так заставлю танцевать я.
Исполнив танец, мстители извлекают из-под платья шпаги и закалывают четверых сидящих за столом. Раскаты грома.
ВиндичеКак гром гремит! Не правда ль, зычный голос
У этого актера? Стон услышав,
Он реплику умело отыграл.
Исполнили мы пьеску в лучшем виде.
Уйдем же за кулисы.
Да, пошли.
Все, кроме Виндиче, уходят.
ВиндичеНу вот, и никаких отныне оргий!
Гром рукоплещет — значит, бог в восторге.
Уходит.
ЛуссуриозоО! О!
Входят, танцуя, переодетые участники другой "маски", готовые совершить покушение: Амбициозо, Супервако, Спурио и слуга Амбициозо. Луссуриозо, очнувшись, стонет и слабым голосом зовет: "Стража! Измена!" Все застывают на месте и, обернувшись на его голос, видят, что сидящие за столом мертвы.
СпуриоКто это стонет?
Стража! Эй, на помощь!
Никак их всех прирезали?
Похоже.
И герцога и всех его вельмож.
А я-то предвкушал резню. Проклятье!
Кто нас опередил, хотел бы знать я?
Я герцогом себя провозглашаю.
Ты — герцог? Ну, уж это мы посмотрим!
И ты, мерзавец, отправляйся следом!
Мой господин... Ну погоди, злодей!
Возвращается прежняя четверка: Виндиче, Ипполито и два синьора.
ВиндичеНа помощь герцогу! Сюда! Измена!
Входит Антонио со стражей.
ИпполитоВот он, убийца! Арестуйте.
О!
Убили герцога!
И всех вельмож.
Врачей, врачей!
Скорей бы он кончался.
Ужасная резня! Мне повидать
Пришлось немало, но и я немею.
О!
Помогите же страдальцу!
Месть,
Души его скорей!
Скажи, злодей,
Ты всех их порешил?
Я, сударь, только...
А кем тогда был герцог продырявлен?
Его таким нашли мы.
О, мерзавец...
Вы слышите?
Нас всех... актеры... в масках.
Ты это слышал, подлая душа?
Теперь-то ты не станешь отпираться?
Чудовищная ложь, бог мне свидетель.
Эй, взять убийцу! Руки обагрил
Он кровью августейшей.
Нет! Неправда!
Достоин самой страшной смерти он.
Стража уводит слугу.
Виндиче (в сторону)Еще один под нож! А я в сторонке.
Милорд, ну как вы?
Я уж не жилец.
Начало круто — крут и мой конец.
Язык... меня... не слушается больше...
Назад, синьоры! Нечем ведь дышать.
Язык не слушается? Ну так слушай,
Ты мной убит.
О!
И отец твой.
О!
Я — Виндиче, и Пьято — тоже я,
Но мой секрет тебе уже не выдать.
Луссуриозо умирает.
Ну вот и все, он отошел, синьоры.
Он был сражен рукой беспощадной.
Те, что за власть дрались в таком запале,
От рук злодеев, как и герцог, пали.
Какой он герцог?
Мой синьор, на вас
Италия сейчас глядит с надеждой.
Седины ваши нам вернут тот век,
Когда был человеком человек.
Тяжел венец! Его нести не мне бы...
Пусть этот груз со мной разделит небо.
Насилие над вашей госпожой
Искуплено.
На все есть воля божья.
Но кем был старый герцог умерщвлен,
Хотел бы знать я.
Полноте, милорд.
Здесь много странного, скажу я вам.
Все к лучшему, все к лучшему, синьор.
Для вашего же блага, ваша светлость.
Теперь, пожалуй, можно и открыться:
Мы с братом это сделали.
Вы с братом?
Представьте, сударь. Ловко, согласитесь?
Под стражу негодяев!
Нас? Под стражу?
Казнить обоих, и без промедленья!
Помилуйте, ведь мы для вас старались.
Ах, для меня? Но в случае чего
Убьете вы меня, как и его.
Попались, брат, в капкан!
Ты сам нас выдал.
Знать, тащит Луссуриозо, этот идол,
В могилу нас... И все ж мы отмщены!
Со всеми посчитались мы врагами —
И вдруг себя же утопили сами.
Опасность чуя, грех таишь от всех,
А стоит выплыть — и открылся грех.
Счастливым мог бы быть финал спектакля,
Так нет, все поломал! Ну, не дурак ли?
Я, помню, выдавал себя за Пьято,
Когда самонадеянный вельможа
Меня казнил заочно со словами:
"Убийца скоро выдаст сам себя".
Накаркал, гад! Но — первый околел.
Милорд, нам все равно не отвертеться,
Так вот, все это — дело наших рук.
Могли б мы подкупить вельмож и слуг
И дешево отделаться, да только
Зачем мараться? Мы же все успели
И мать наставить, и сестру спасти,
И всю эту породу извести.
Прощайте, господа!
Стража, уводит Виндиче и Ипполито.
АнтониоВот и конец
Трагедии. Скорей убрать тела!
Пусть смоет этой крови половодье
Мысль об измене навсегда в народе.
Все уходят.
Томас Мидлтон и Уильям Роули. Оборотень[78]
Трагедия в пяти действиях
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Вермандеро, отец Беатрисы. Томазо де Пиракуо, знатный сеньор. Алонсо де Пиракуо, его брат, помолвленный с Беатрисой. Альсемеро, дворянин, впоследствии муж Беатрисы. Джасперино, его друг. Алибиус, ревнивый доктор. Лоллио, его помощник. Антонио, обернувшийся слабоумным. Педро, друг Антонио. Франциск, мнимый сумасшедший. Де Флорес, дворянин на службе у Вермандеро. Сумасшедшие, слуги. Беатриса-Джоанна, дочь Вермандеро. Диафанта, ее служанка. Изабелла, жена Алибиуса[79].Действие происходит в испанском порту Аликанте.
ДЕЙСТВИЕ I
СЦЕНА 1
Входит Альсемеро.
АльсемероЯ в церкви увидал ее впервые,
И ныне — снова в церкви. Ну и что же?
Чем это совпаденье мне грозит?
Как место свято, так и мысли святы;
Люблю ее с благочестивой целью,
И здесь, мне думается, допустимо
Сравненье с сотвореньем человека
Средь кущ первоначальных; святость места —
Залог того, что он туда вернется[80],
Когда стремиться будет. Наша встреча
Произошла во храме потому,
Что это место нас соединит.
Тут и начало, тут и завершенье.
Входит Джасперино.
ДжаспериноВы здесь, сеньор? Пора! Попутный ветер!
Нам предстоит приятная прогулка.
Да нет, ты ошибаешься, дружище.
Совсем наоборот.
Так что ж — на Мальту?
У ведьмы не сторгуешь ветерка[81]
Благоприятней, чем подул сегодня
По воле божьей.
Только что я видел,
Как флюгер с церкви острием своим
Нацелился в меня. Он — против нас.
Как, против нас? Да видите ли вы,
Что перед вами?
Плохо, Джасперино.
Вам плохо? Вы больны?
Вполне здоров;
По крайней мере, если нет во мне
Какого-нибудь скрытого недуга.
Я начинаю опасаться... Прежде
Охота ваша к странствиям, сеньор,
Знать не хотела никаких препятствий.
На суше сами вы будили слуг
И помогали вьючить лошадей,
На море выбирали с моряками
Тяжелый якорь, паруса крепили,
Боялись прозевать легчайший бриз,
Молились только о попутном ветре.
А нынче — отреклись?
Нет, старый друг.
Я той же самой веры, той же церкви[82].
Что вы не влюблены, готов ручаться,
В вас стоик обнаружился давно,
Ни ваша мать, ни лучшие друзья,
Как ни пытались вас прельстить женитьбой
(А уж невесты были — загляденье!),
Не вышло ничего. Так что же вдруг
Случилось?
Господи, как ты настойчив!
Я просто размышлял о том, что слышал
Сегодня в церкви.
Я — настойчив?
Да я — ленивая улитка
В сравненье с вашею вчерашней спешкой.
Оставь, дружище, все идет, как надо.
Входят слуги.
ДжаспериноИдет, — да только не вперед, — назад.
Матросы ждут. Прикажете грузиться?
Нет, погодите.
Повременим. Я нынче жду известья
О важном деле. Как оно решится,
Так сразу и отчалим.
Воля ваша.
Слуги уходят. Входят Беатриса, Диафанта и слуги. Альсемеро приветствует и целует Беатрису[84].
Джасперино (в сторону) Вот так штука! Видать, в Спарте законы переменились. Расшаркиваться перед женщиной? Да еще и целоваться? Небывалый Случай! Где он только выучился? Выходит ловко, а ведь вроде не репетировал. Поглядим дальше. В Валенсии такому приятному обороту удивятся больше, чем если бы он выкупил половину Греции у турок. БеатрисаДа вы, сеньор, — ученый.
Не из важных.
Вы что-то говорили про любовь.
К какой она относится науке?
Когда я слышу вас, то понимаю,
Что к музыке[85].
Вы в ней весьма искусны.
С листа поете.
Все свое искусство
Я исчерпал. Мне не хватает слов
И поневоле нужно повторяться:
Я вас люблю.
Сеньор, не торопитесь.
Глаза — лишь высланный вперед дозор,
Дозорные же могут ошибаться:
Порой наговорят о чудесах,
Но ум, идущий следом за глазами,
Проверит их — и назовет слепцами[86].
Уже не так, сударыня: вчера
Одни глаза судили, а сегодня —
Рассудок мой, и мнения сошлись.
Когда вопрос рассмотрен в двух палатах,
Необходимо только одобренье
Монаршее[87].
Есть власть и надо мной.
Глаза мои! Вы заблуждались прежде.
Вот, наконец, вы видите того,
Кто был мне предназначен. Ненамного
Он опоздал к решающему часу —
Но опоздал!
Хотелось мне отведать приключений,
Так вот, пожалуйста, еще галера.
На абордаж! И это будет мой
Законный приз, и топселя — долой![88]
Входит Де Флорес.
Де ФлоресСударыня, отец ваш...
Я надеюсь,
Он в добром здравье.
Вас удостоверят
Глаза, сударыня, что это так.
Сейчас он будет здесь.
Тогда к чему же
Назойливый пролог? Я предпочла бы, —
Чтоб он явился вдруг, без предисловий.
Не надо бесполезной болтовни.
А что до вашего явленья, сударь,
Как мало рада я ему, надеюсь,
Вы знаете.
Обычное презренье,
Не больше и не меньше ни на йоту.
Ужели должен я все время гнаться
За тем, что ускользает? Будь, что будет.
Не стану я лишаться наслажденья
Быть близ нее, — пусть бесится, как хочет!
Я знаю, что я мертвый бил бы ей
Приятнее, живого; хоть причины
Весомой нет — один лишь вздорный нрав.
Вас что-то раздосадовало вдруг,
Сударыня?
Сеньор, прошу прощенья.
Мне трудно вам причину объяснить.
Бывает так, что одному кому-то
Невыносимо, как смертельный яд,
То, что на вкус других вполне съедобно.
Вот так мне этот человек противен —
В глазах моих он точно василиск[89].
Уж такова натура человека.
Едва ли среди тысячи один
Найдется без малейшего изъяна.
У каждого свои несовершенства:
Один не переносит запах роз,
Столь сладостный для большинства; другому
Не по нутру оливковое масло.
А третьему не нравится вино,
Родник веселья, утешитель сердца.
Воистину подобный недостаток
Распространен, ведь вкусы-то различны.
Признаться, я и сам не без вины.
А в чем ваш яд, сеньор, нельзя узнать?
В том, что вы любите, наверно, — в вишнях.
Ни одному живому существу
Не враг я — кроме этого сеньора.
Он поступает скверно, если знает
Про это — и мозолит вам глаза.
Еще бы он не знал! Он это слышал
Из уст моих. Не приложу ума,
Что предпринять еще, — он дворянин
И состоит на службе у отца,
Который им доволен.
И, однако,
Не на своем он месте.
Вот мой отец, сеньор.
Входят Вермандеро и слуги.
ВермандероДжоанна, я пришел тебя встречать.
Окончила ли ты свои молитвы?
Сегодняшние — да, сеньор..
Боюсь,
Что скоро я переменю святого.
Во мне все резко так перевернулось,
Что кругом голова.
Сеньор, сейчас
Я говорила с этим дворянином,
Который, отложив свои дела,
Составил мне компанию. В беседе
Открылось, что он хочет осмотреть
Ваш замок, если только вы не против.
Охотно, только при одном условье.
Я должен знать, откуда вы, сеньор;
Мы запрещаем иностранцам вход
В главнейшие из наших крепостей.
Пускай на них любуются снаружи,
Внутри же цитаделей есть секреты.
Сеньор, я — валенсиец.
Валенсиец?
Так, значит, мой земляк. Скажете имя,
Прошу вас.
Альсемеро.
Уж не сын ли
Хуана Альсемеро?
Да, сеньор.
Вы для души моей — желанный гость.
Ведь он меня зовет своей душою.
Как сходится все это!
О, сеньор,
Я хорошо знал вашего отца,
Был в дружбе с ним — от первого пушка
На наших подбородках, — много лет,
До той поры, пока чекан времен
Не сделал нас серебряной монетой.
Его уж нет, — какой солдат пропал!
Вы в доблести с ним были наравне.
О нет, святым Иаковом клянусь[90],
Он первым был! Но кое-что успел
Свершить и я. В один несчастный день
Он пал под Гибралтаром в жаркой схватке
С мятежными голландцами, ведь так?
Да, было время... Как тогда дышалось!
Джоанна, я принес тебе известье.
Я говорил с Пиракуо.
Вот горе!
Он спешно делает приготовленья
К дню своего триумфа. Ты должна
Венчаться с ним через неделю.
О!
Ах, нет, мой господин, явите жалость!
Я не могу так быстро успокоить
Моей души заветную подругу,
Невинность. Я так долго с ней жила,
Что не могу с ней обойтись жестоко.
Друзьям, которым суждено расстаться,
Чтоб больше не встречаться никогда,
Не подобает же прощаться наспех!
Фу, пустяки!
А я расстаться должен,
Чтоб больше не встречаться никогда,
Со всеми радостями на земле.
Сеньор!
Прошу простить, меня зовут дела.
Ни в коем случае, сеньор! Как можно!
Такой внезапный оборот! Я думал,
Что вы сперва мой замок посетите,
В увеселеньях примете участье;
Иначе нанесете мне обиду.
Идемте же. Надеюсь, вы у нас
Немного погостите в Аликанте.
Я приглашаю вас на свадьбу дочки.
Зовет на пир, а потчует отравой.
Я бы охотно принял приглашенье,
Когда бы обстоятельства мои
С желаньями моими совпадали.
Мне будет грустно, если вас не будет
В тот день, — хоть я к нему и не спешу.
Сеньор, поверьте: это дворянин
Наидостойнейший, придворный, рыцарь,
Украшенный чертами благородства.
Такого зятя я не променял бы
На самого знатнейшего вельможу, —
А знати здесь, в Испании, довольно.
Вы так к нему привязаны, сеньор?
Напротив, он ко мне привязан будет
Вот этой привязью — и очень крепко.
А если нет, мои надежды тщетны.
А если да, беспочвенны мои.
Идемте же, сеньор, а по дороге
Я вам еще порасскажу о нем.
Врываться ли в незащищенный замок,
Когда он сам убрал орудья с башен?
Но двинусь дальше — отступленья нет.
А та змея все еще здесь?
Эй, дочка,
Перчатку обронила, погоди!
Де Флорес, услужи.
Уходят Вермандеро, Альсемеро, Джасперино и слуги.
Де Флорес (подавая перчатку)Прошу, сеньора.
Подите прочь с навязчивостью вашей!
Рука моя их больше не коснется.
И эту тоже сброшу.
Подберите,
Пускай она вам к коже прирастет!
Уходит.
Де ФлоресВот милости ее — "идите прочь"!
Я вижу, что она скорее туфли
Наденет из моей дубленой кожи,
Чем разрешит мне палец затолкнуть
В свою перчатку. Я ей ненавистен.
Но не любить ее я не могу,
И даже мучить мне ее приятно.
Пусть большего достигнуть не дано,
Я не сверну с дороги все равно!
Уходит.
СЦЕНА 2
Входят Алибиус и Лоллио.
АлибиусЯ должен, Лоллио, тебе доверить
Один секрет. Умеешь ты молчать?
Усердие, что я в тебе открыл,
Твоя предусмотрительность и ловкость
В меня вселяют добрую надежду
На будущее, Лоллио. Так вот:
Есть у меня жена.
Неважно, Лоллио. Я допускаю,
Что эту вещь ни от кого не скроешь.
Но есть другая вещь — намного глубже,
Важнее и приятней.
К тому-то, Лоллио, я и веду.
Моя жена юна!
Теперь-то мы подходим к самой сути:
Я, Лоллио, старик.
Но разве это для любви помеха?
Деревья старые и молодые
Растут нередко вместе — и прекрасно
Между собою ладят.
Прекрасно сказано! Но вот в чем дело:
Я бы хотел носить свое кольцо
На собственном мизинце[92]; если носит
Его другой — оно уж не твое.
Итак, ты понял, Лоллио; мне нужен
Хороший глаз, чтобы за ним следить.
Нельзя же мне не вылезать из дому!
Я должен быть всегда настороже.
Тебе я, Лоллио, препоручаю
Смотреть за нею — и в мою отлучку
Быть за меня.
Вот именно! Вопрос первостепенный.
А сам ты как считаешь?
О, да! И это все — мои больные.
Лечу и тех и этих — без разбору;
И тем живу и даже процветаю.
Но наряду с доходом есть забота:
Я не хочу, чтоб те, кто посещает
Моих рехнувшихся в уме клиентов,
Глазели на мою жену. Я видел
Средь них немало молодых прохвостов —
Разряженных, с бесстыжими глазами,
С прельстительной фигурой и осанкой.
Вот, Лоллио, где адские соблазны!
Отличная уловка, в самом деле.
Раз посмотреть пришли на дураков
И сумасшедших — так глядите вволю.
А на нее вам нечего смотреть,
Она ж не дура!
Таким щитом и прикрывайся впредь.
Я на тебя надеюсь, как на крепость.
Который час, мой Лоллио?
Час брюха.
Пора обедать, хочешь ты сказать?
Двенадцать, значит?
Как верно, Лоллио, как глубоко!
Твоим ученикам еще не скоро
Спуститься до подобной глубины.
Но погоди. Ко мне пришли как будто.
Входят Педро и Антонио в обличье слабоумного.
ПедроБог, смилуйся над нами! Гляньте, сударь:
Вот зрелище красноречивей слов,
Оно вам сразу объяснит, в чем дело.
Да, да, все ясно, сударь: вы хотите,
Чтобы я взял его на излеченье.
Поверьте, сударь: сделаем, что можно.
Хи-хи-хи! Спасибо, братец.
Итак, любезный,
Коль скоро вы сумеете его
Поднять хоть до какой-нибудь ступени
Соображенья, если хоть ползком
Он подберется иль на четвереньках
К престолу разума, иль дохромает
К нему на костылях, — такой исход
Прибавит славы вам и заведенью,
И вечно будет вас благословлять
Семья, которой вы его вернете,
Вернув ему хотя бы часть рассудка.
Замечу вам, что это дворянин.
Прошу вас, чтоб уход был самым лучшим,
И комната — по первому разряду.
Ну, так высоко не стоит, сударь.
Нет, этого не надобно. Тяните,
Но не так сильно.
Пониже — тоже будет хорошо.
Вот это то, что нам надо.
Вы рассуждаете великолепно.
На нас вы можете спокойно положиться.
Педро уходит.
Антонио Братец, братец, куда же ты, братец? Лоллио Тише, тише, Тони. Не плачь, детка, а то выпорю. Я — твой братец, Тони. Антонио Хи-хи-хи! Если ты — мой братец, я не буду больше плакать, хи-хи-хи! Лоллио Надо бы немного проэкзаменовать его мозги, чтобы знать, в какой класс его поместить. Алибиус Да, Лоллио, займись этим. Лоллио Начнем с простых вопросов. Тони, сколько пальцев у булочника на левой руке? Антонио Столько же, сколько на правой, братец. Лоллио Молодец! А на правой сколько? Антонио Кукиш с маслом, братец. Лоллио Прекрасный ответ. А теперь вот что скажи, братец Тони: сколько выходит дураков на одного умного? Антонио Да бывает до сорока в день, братец. Лоллио До сорока? А чем докажешь? Антонио Это — те, которые пораздерутся между собой, а мириться идут к судье. Лоллио Сметлив дурак! Его нужно посадить в четвертый класс, по крайней мере. А теперь вот что скажи, Тони: сколько плутов образовывают одного честного человека? Антонио Этого я не знаю, братец. Лоллио Да, пожалуй, для тебя сложновато. Так я тебе сам объясню: трое плутов образовывают честного человека — сержант, тюремщик и надзиратель. Сержант его ловит, тюремщик охраняет, а надзиратель вразумляет плетью. А если они не справляются, товиселица дает ему высшее образование. Антонио Ха-ха-ха! Правда, весело, братец? АлибиусТы, Лоллио, поставил чересчур
Мудреную проблему для кретина.
Сумасшедшие шумят за сценой.
Первый сумасшедший Ах, окаянство! Хлеба — курам на смех! Второй сумасшедший А ты лови ворон побольше! Первый сумасшедший Луку давайте, чтоб вас черти задавили! Лоллио По ним можно узнавать, который час. Звонят колокола Бедлама![96] Алибиус Эй, тише, плетки захотели? Третий сумасшедший Ах, шлюха, шлюха!.. Мой сыр! Мой пармезан! Алибиус Тише, кому говорят! — Это их час, надо задать им корму, Лоллио. Лоллио Этот сумасшедший валлиец совсем безнадежен. Тронулся из-за мышей, которые обгрызли его сыр[97]. Сразу мозги набекрень. Алибиус Иди, Лоллио, приступай к своим делам, а я — к моим. Лоллио Вы, сударь, идите к своим сумасшедшим, а я останусь здесь со своими дураками. Алибиус И не забудь про мое поручение, Лоллио.Уходит.
Лоллио (вслед ему) Из каких я, по-вашему, больных — из тех или из этих? (Тони.) Пойдем, Тони, отведу тебя к твоим однокашникам. Среди них есть способные ребята, некоторые уже склоняют bolvanus, bolvani, bolvano... Антонио Я бы, братец, пошел, если только они меня не укусят. Лоллио Не бойся, Тони, они не кусаются. Антонио Но за обедом все-таки кусают? Эге, братец? Лоллио За обедом кусают, Тони. Идем, я надеюсь разжиться на тебе, ты мне милее всех моих прежних воспитанников. И я сделаю из тебя умного человека — или сам окажусь в дураках.Уходят.
ДЕЙСТВИЕ II
СЦЕНА 1
Входят с разных сторон Беатриса и Джасперино.
БеатрисаСеньор, я принимаю вашу службу.
Вы — верный друг. Спешите же с письмом,
И да хранит вас самый добрый ангел!
Здесь — указанье времени и места.
Я рад счастливым вестником служить!
Уходит.
БеатрисаКакой прекрасный друг у Альсемеро!
Вот знак, что он умеет делать выбор.
Я убеждаюсь вновь, что не ошиблась,
Избрав его. Умеющий найти,
Кого облечь доверьем, верно, будет
При всяком выборе благоразумен.
Мне кажется, что я теперь люблю
С открытыми глазами — ясно видя
Высоких качеств блеск и неподдельность.
Достоинство сверкает, как алмаз,
Который виден и во тьме разлуки,
И даже ярче кажется тогда
Очам души. А что такое этот
Пиракуо, что на него отец
Так много тратит слов? — Отец печется
О чести собственной, а для меня
Осуществление его надежд —
Несчастье. Нужно что-нибудь придумать
Безотлагательно. Он так спешит
И так настойчив, что о новых чувствах
Нельзя и заикнуться.
Входит Де Флорес.
Де ФлоресВот она.
Будь я повешен, если я могу
Себя заставить не встречаться с нею.
Раз двадцать в день, не меньше, нахожу
Какие-то предлоги, порученья,
Чтоб на нее взглянуть. Хоть нет ни смысла,
Ни оправданья в этом, — с каждым разом
Она обходится со мной все хуже
И ненависти даже не скрывает,
Не переносит вида моего,
Как будто в нем опасность иль угроза.
Положим, что лицом я нехорош;
Но ведь иных, куда дурней меня,
Она не только терпит — отличает.
И эти вот ощипанные лица,
Костлявые, кривые подбородки,
Пять-шесть волос, что, разбежавшись врозь,
Попрятались в каких-то закоулках,
Морщины, как лохани, из которых
Скоты закоренелого порока
Лакают жижу лицемерных слез,
Рожденных в слякоти болотной глаза, —
Такие наслаждаются свободно
Блаженным лицезреньем красоты.
Пусть я игрой судьбы отброшен в слуги,
Рожден я дворянином. — О блаженство!
Она на мне свой взор остановила,
Все бури вытерплю за этот взгляд.
Опять! Зловещий этот человек
Мне причиняет больше беспокойства,
Чем все другие вместе.
Началось.
Я этот град стерплю, — пусть барабанит.
В чем дело, ну?
О, как она нежна!
Нет сил уйти, не надышавшись ею.
В чем дело? Говори, чурбан застывший!
Ну, жаба?
Град с куриное яйцо.
Кто вас послал и с чем? Подите прочь!
Мой господин, отец ваш, поручил
Вам передать известье.
Вновь известье?
Передавайте и идите к черту.
Благоволеньем награждают верность.
Известье говорите!
Успокойтесь,
Прекрасная, сейчас я все скажу.
Несносная, бессмысленная мука!
Сударыня, сеньор Алонсо де
Пиракуо, чей брат Томазо де
Пиракуо...
Настанет ли конец,
Несчастный раб?
Настанет слишком скоро.
Так что ж такое?
Названный Алонсо
И вышеупомянутый Томазо...
Опять?
Они сейчас сошли с коней.
Проклятье вашей новости! И это —
Причина, чтобы вы сюда явились,
Презреннейшая тварь?
Мой господин,
Отец ваш, поручил мне...
Что ж, другого
Нельзя было сыскать для порученья?
По счастью, я тут рядом оказался.
Подите прочь отсюда!
Ухожу.
Искать пути, изобретать уловки —
Чтоб быть осыпанным такою бранью?
Но мне нельзя ее не видеть. Знаю,
Что буду целый час, как в лихорадке,
А там опять, переведя дыханье,
Как бык упрямый, брошусь к яркой тряпке.
Что это мне сулит — не знаю сам.
Но падать духом рано. Разве мало
Вокруг примеров неказистых лиц,
Любимых страстно вопреки рассудку?
Вчера — в грязи, сегодня, глядь, в фаворе,
Скандал для женщин — вроде развлеченья;
Как дети хнычут, прежде, чем уснуть,
Так женщины бушуют и бранятся
Пред тем, как покориться и отдаться.
Уходит.
БеатрисаМне этот человек всегда внушает
Какой-то непреоборимый ужас,
И целый час я словно в лихорадке.
Мне надо переубедить отца.
Как только я его застану в духе,
Рискну; о, я едва не позабыла
Средь малых неурядиц про свое
Несчастье основное!..
Входят Вермандеро, Алонсо, Томазо.
ВермандероГоспода,
Сердечно рад обоим, но особо —
Вам, для кого любовь моя хранит
Названье сына, — вам, наш сын Алонсо.
В сокровищнице чести нет, сеньор,
Прекрасней титула, чем это званье.
Но вы его достойны. Дочь, готовься:
День свадьбы не заметишь как настанет.
Но уж от ночи я оберегусь,
Во всяком случае.
Беатриса и Вермандеро разговаривают между собой.
ТомазоАлонсо!
Да?
Я что-то радости в ней не приметил.
Ну, ты всегда был слишком строгий критик
В делах любви. Тебе не угодишь.
Когда на все взираешь с подозреньем,
Любовь становится плохою книгой,
В которой полный короб опечаток.
Вот все, о чем прошу.
Пожалуй, верно.
Посмотрим, что наш сын на это скажет.
Мой сын Алонсо, предложенье есть
Венчание отсрочить на три дня.
Причина веская — ведь прежний срок
Стеснителен.
Хоть радости мои
Откладываются на столько дней,
На сколько я хотел бы их приблизить,
Раз так она желает — новый срок
Я принимаю с прежнею охотой.
Да будет между вами так всегда.
Сердечно рад.
Уходят Вермандеро и Беатриса.
ТомазоЗаметил ты, как холодно она
С тобой простилась?
Холодно? Опять
Ворчишь, придира?
Ладно, я — дурак,
Что от беды хочу тебя избавить.
О чем ты говоришь?
Твое доверье
Обмануто, обмануто жестоко.
Расстанься с этой пагубной любовью
Со всею быстротой, какую мудрость
Тебе внушит. Подумай, что за пытка
Жить с той, чье сердце отдано другому.
Источник радости ее — не ты,
Она с другим лежит в твоих объятьях.
Наполовину он — отец детей,
Которых ты зачнешь с ней. Как постыдно
И как опасно это положенье,
И что оно родит — представить больно.
Ты говоришь так, словно бы она
Другого любит.
До сих пор не понял?
Нет, как ты ни пугай, я в ней уверен.
Прибереги свои советы, брат,
Для пущей надобности. Я б расстался
Врагом — смертельным, яростным врагом
С любым, кто бы посмел предположить,
Что ей известно даже это слово —
"Непостоянство", уж не говоря
О способах его употребленья.
Но мы — друзья. Прошу, не докучай
Мне этим впредь. Я многое стерплю,
Пока мою невесту не заденут,
А там уж я — не я. Любезный брат,
Прощай. Спасибо небу, что хранит
Любовь меж нами.
Уходит.
ТомазоВот слепой безумец,
Что сам бросается в пучину мук!
СЦЕНА 2
Входят Диафанта и Альсемеро.
ДиафантаСеньор, я позаботилась о месте,
А вы явились в срок. Да наградит
Вас радость непорочного свиданья.
Я слышу, госпожа идет сюда,
Не смею дольше с вами оставаться.
Уходит.
АльсемероОтлично. Этим маленьким плутовкам
Хозяйки доверяют, как ларцу,
Где самое заветное хранится.
Входит Беатриса.
БеатрисаПередо мною — все мои желанья.
Все, о чем молятся в святых молитвах
И что дарует небо, нисходя
К земной нужде, не может быть желанней,
Чем вы, — для глаз моих!
Так схожи чувства,
Что лучше этих слов мне не найти.
Обнимаются.
Каким бы счастьем стала наша встреча,
Будь все иначе! Бедный поцелуй,
Есть у тебя свой враг, свой ненавистник,
Мечтающий, чтобы ты был отравлен!
О, если б вовсе не было на свете
Ни имени такого, как Пиракуо,
Ни уз таких, как принужденье старших!
Раз вы в отчаянье, и я несчастлив.
Но выход есть. Всего одна услуга
Два этих страха разом устранит.
Причина пропадет — и принужденье
Отступится.
Я вас не понимаю.
Сеньор, скажите: о какой услуге
Здесь речь — такой нежданной и счастливой?
О доблестной услуге. Я сегодня ж
Пиракуо пошлю по форме вызов.
Как? Вы хотите погасить мой страх,
В горящий пламень масла подливая?
Хотите рисковать собой, в котором —
Все радости мои? О нет, сеньор!
А если даже вы возьмете верх,
Опасности не кончены: закон
Захочет вырвать вас из рук моих,
Иль мрак изгнанья заживо схоронит.
Любой из двух путей — дорога скорби
Со смертью неизбежною в конце.
Молю, ни слова больше! Нет, сеньор,
Нет! не для вас кровавая резня.
Чтоб убивать, лицо убийцы нужно...
Одно такое я припоминаю.
Пожалуй, я тогда своим презреньем
Могла испортить дело. Но природа
Слепила же столь мерзкое лицо
Для некоторой цели, — для какой?
Мне и присниться не могло, как вдруг
Все обернется...
Госпожа!
А что?
Порой в руках искусных может яд
Служить противоядием. Так где же
Мое искусство?
Госпожа моя,
Вы слышите меня?
О да, конечно.
День нынешний — союзник ненадежный.
Но завтрашний, вполне возможно, будет
На нашей стороне. Прибережем
Свою любовь до радостного часа.
Сеньора, вы преподаете мудрость.
Эй, Диафанта!
Входит Диафанта.
ДиафантаВы звали?
Проводите господина
Так скрытно, как ввели его сюда.
Да, госпожа.
Любовь моя тверда.
Располагайте ею, как хотите.
Выходят Диафанта и Альсемеро, затем входит Де Флорес.
Де Флорес (в сторону)Я все подслушал. Интересно знать,
Что станется с другим? Она ж не может
Обоим услужить, не согрешив.
А тут и я случайно подвернусь.
Ведь если женщина откроет счет,
Начав от единицы — от супруга,
Ее не остановишь: десять, сто
И тысяча, и скоро ей придется
Быть маркитанткой королевских войск!
Сейчас, мне кажется, я получу
Особенную трепку. Все равно,
Лишь возле быть.
Пускай он ненавистен
И гадок мне, как юности цветущей —
Гробница, нужно ль это открывать?
Не лучше ли использовать его
Для собственной нужды?.. Вот он, прекрасно.
Де Флорес!
Как? С ума сойду от счастья!
Она меня по имени назвала —
Ни подлецом, ни плутом!
Что такое
Вы сделали приятное с лицом?
Умелый врач, должно быть, вам попался.
Похорошели сразу вы.
О нет!
Физиономия точь-в-точь, как раньше,
Вся, до прыща, до волоска, клянусь.
Что это значит?
Подойдите ближе.
Я по уши в раю!
Так, повернитесь.
Я посмотрю... Да это ж бугорочки
От полнокровья — только и всего.
Она меня коснулась! Вся она,
Как амбра пахнет.
Как? Этими руками?
Другим рукам я в деле врачеванья
Не доверяю.
Слушая ее,
Я словно в судороге наслажденья.
Когда привыкнешь к грубому лицу,
Оно уже и мило. Постепенно
В нем время скрадывает недостатки.
По опыту я знаю.
Выпал час!
Уж я не упущу такой удачи.
К лицу мужчине грубая суровость[99].
Она свидетельствует об усердье,
Решительности, мужестве и силе.
Мадам, клянусь, вы убедитесь в этом,
Когда окажете мне честь, позволив
Вам оказать услуги столько раз,
Сколь захотите.
Мы вас испытаем,
О, мой Де Флорес!
Боже, что я слышу?
Она меня назвала: мой Де Флорес!
Мадам, вы, кажется, сейчас вздохнули?
Я — нет, не помню... Ах!
И вот опять!
Сомнений нет, мадам, я слышал дважды.
Ваш вздох хотел бы словом разрешиться,
Ах, как бушует он, стремясь на волю!
Позвольте ему высказаться, сжальтесь, —
Хотя бы шепотом.
О, если б я...
О небо, если б вы!..
...была мужчиной!
Нет, боже сохрани!
Какая жизнь!
Когда бы только я была мужчиной,
Никто б меня тогда не смел принудить
Венчаться с ненавистным! Я б сумела
Избавиться навеки от него.
Вы можете, не изменив природе,
Достичь желаемого. О мадам,
Пусть буду я — ваш избавитель!
Вы?
Как это вдруг?
Доверьте службу мне,
Молю вас на коленях!
Вы слишком горячи, чтоб мне помочь.
В услуге этой — ужас, кровь, опасность.
Молить об этом?
Если бы вы знали,
Как сладостна мне будет ради вас
Вся служба, от начала до развязки,
Меня б вы упрекнули в недостатке
Восторженных и благодарных слов —
За это порученье.
Ну, довольно.
Мне кажется, что алчность движет им,
Горячка золотая.
Поднимитесь.
Сначала имя.
Видимо, нужда
Его прижала.
Это вам — задаток.
Решились вы. Опасность велика,
Но и награда тоже.
Несомненно.
Я сразу понял, что награда будет
Великолепной, — и дрожу заране.
Тогда расправьтесь с ним!
Я жажду — имя!
Алонсо де Пиракуо.
Он погиб.
Ему спасенья нет.
Каким красивым
Вы кажетесь сейчас! Награда будет
Немедленной и щедрой.
Я уверен.
Прошу вас: будьте крайне осторожны!
Не две ли наших жизни на кону?
Все свои страхи вам препоручаю.
Они уже не смогут мучить вас.
Когда исполните, я вас снабжу
Всем, что потребуется для побега.
В другой стране вы заживете славно.
Да, да. Об этом — позже.
Я избавлюсь
От двух своих закоренелых язв
В одно и то же время — от Пиракуо
И этой песьей морды.
Уходит.
Де ФлоресКровь моя!
Я словно сжал ее уже в объятьях!
Она своею шаловливой ручкой
Растрепливает бороду мою
И хвалит это грубое лицо
В горячке наслажденья. Страсть и голод
Порой довольствуются грубой пищей,
Едят вовсю, еще добавки просят,
И даже — вот что чудно — отвергают
Изысканные яства. Женский пол —
Чудной едок. — Я слишком разболтался.
Сюда идут. Вот человек, который
Без ужина сегодня ляжет спать
И завтра не поднимется к обеду.
Входит Алонсо.
АлонсоДе Флорес!
Да, мой добрый господин?
Я рад, что встретил вас.
К услугам вашим.
Вы можете мне показать
Систему укреплений замка?
Да.
Я очень бы хотел!
И если только
Крутые лестницы и узкие проходы
Не утомят и не прискучат вам,
Ручаюсь, это будет интересно.
Я не боюсь устать.
Тогда, сеньор,
Я — ваш слуга. Подходит час обеда.
Когда он кончится, я буду ждать
С ключами вас.
Спасибо, мой Де Флорес.
Он на меня спокойно положился.
А зря.
Уходят.
ДЕЙСТВИЕ III
СЦЕНА 1
Входят Алонсо и Де Флорес. В перерыве между актами Де Флорес прячет под одеждой обнаженную рапиру[100].
Де ФлоресНет, все ключи со мной. Я опасался,
Что нет ключа от потайного хода. —
Он здесь, а этот вот — от бастиона.
Да, все ключи со мной, мой господин.
Обширнейший и неприступный форт.
Еще не то вы скажете. Глядите,
Здесь лестница узка, мы не пройдем
С оружием, оно обременяет.
Пожалуй.
Разрешите вам помочь,
Мой господин.
Благодарю, Де Флорес.
Вот подходящий крюк, мой господин.
Ведите, я за вами.
Выходят в одну дверь и входят в другую.
СЦЕНА 2
Де ФлоресВсе это — пустяки, сеньор. Вы вскоре
Увидите такое, что едва ли
Предполагаете.
Я, значит, вне опасности. Прекрасно.
Мой господин, из этого окна
Все стены и дворы, как на ладони.
Как много бастионов!
Да, сеньор.
Отличная система обороны.
А пушки видите? Металл отменный!
Они поднимут вам такой трезвон,
Как на больших похоронах! Теперь
Направьте прямо взор — на тот редут,
Там скоро мы окажемся.
Направил.
И я!
Де Флорес, о, де Флорес,
Чьей злобой ты облекся?
А, шпионить?
Выпытывать? Молчи же!
О, о, о!
Молчи!
Итак, исполнено неплохо.
Теперь тот склеп сгодится. Что такое
Сверкнуло мне в глаза? Ого, алмаз
На пальце; это — добрая находка.
Возьму. Что, не снимается, застрял?
Так вместе с пальцем снимем.
Вот и все.
Теперь, во избежанье подозренья,
Скорее прочь улики преступленья!
Уходит, волоча за собой тело.
СЦЕНА 3
Входят Изабелла и Лоллио.
ИзабеллаЛюбезнейший, кто дал вам порученье
Держать меня все время взаперти?
Я — в клетке, может быть? Тогда хотя бы
Подсвистывайте мне, иначе скучно.
Чья это прихоть — ваша или мужа —
Загнать меня в ограду, как овцу?
Да, я гляжу, хозяин ваш — мудрец.
Полным-полно, да все — умалишенных!
Два сорта враз — дурак и сумасшедший.
Каков нахал! Ну ладно же, представьте
Мне развлеченья вашего Бедлама.
Вы, кажется, сегодня похвалялись
Одним свежеприбывшим идиотом,
Телесными избытками его
При недостатке мозговых извилин, —
И изъясняли мне, сколь любопытно
И сколь прискорбно это сочетанье.
Мне бы хотелось убедиться, сударь,
Какая в этом прелесть.
Бьюсь об заклад, что так и назову.
Уходит и вскоре возвращается.
Входите, сударь, и покажите себя, пожалуйста, с самой лучшей стороны.Входит Франциск.
Франциск Как она прекрасна! Одна морщинка у нее на лбу глубокомысленнее, чем все философии[102]. Анакреон, пей здравие моей возлюбленной, пей со мной! Остановись! Паук в твоей чаше! Нет, не бойся, певец, — это только виноградная косточка[103]. Пей до дна! ИзабеллаУвы! Увы! Все это слишком грустно,
Чтоб быть смешным. Как он сошел с ума?
О, светлая Титания, привет!
О чем ты здесь грустишь на берегу?
С дриадами танцует Оберон[104].
Фиалки, незабудки и нарциссы
Вплету я для тебя в венок стихов!
Мне кажется, в нем совесть не чиста.
Но он воспитан, видно по всему.
Приблизься, Эскулап, но спрячь свой яд!
Ладно, спрятал. (Опускает плетку.)
Слыхали ль вы о некоем Тиресии[107],
Прославленном поэте?
Это который пас гусей?
Тиресий — это я!
Не может быть!
Молчи, не возражай. Я был мужчиной
Семь лет назад.
Скорее всего, подростком.
Теперь я — женщина душой и телом.
Хотелось бы убедиться.
Юноной ослеплен я.
Юнона выжгла очи мне!
Брюхатая луна на небосводе!
Летим со мной, мы унесемся ввысь —
Туда, к ее серебряному шару;
Обшарим куст и псу дадим пинка,
Чтоб громче лаял по ночам на ведьм,
И с ликантропов[108] рыскающих спустим
Их волчьи шкуры, чтоб сберечь овец.
Ой, хватит, он становится опасным!
О дорогая, сжалься надо мной,
Позволь мне лечь с тобой!
Нет уж, убирайся в свою конуру.
Она уснула! Тише, не шумите,
Над милой девой полог опустите!
Пусть все молчит, и только втихомолку
Любовь, как мышь, к ней прокрадется в щелку[109].
Франциск уходит.
А теперь, хозяйка, я покажу вам дурака совсем в ином духе. Тони! Иди сюда, Тони, посмотри, кто здесь есть, Тони!Входит Антонио.
АнтониоЭто кто, братец, моя тетя?
Послушай, Лоллио, там наверху
Воспитанники ваши расшалились.
Уходит.
ИзабеллаНу, сударь.
Вот случай, о прелестнейшая! Нет,
Не удивляйтесь этой перемене!
Что, что?
Под этим обликом безумца
Скрывается влюбленный — верный раб
И жертва ваших чар неотразимых.
Какой речистый дурень!
Что ж такого?
Любовь умна по-своему. Она
Из всех наук дотошных выбирает
По капле знанья, как поэт искусный,
И сносит все в заветный свой тайник,
В свою кумирню...
Вы — опасный дурень!
О нет! Мое оружие — любовь,
Она наносит сладостные раны.
Испробуйте ее стрелу, — и если
Она малейший вред вам причинит,
Вы отомстите мне двадцатикратно!
На редкость предприимчивый дурак!
Все, что я делаю, любовь диктует,
Она мне тысячи путей открыла.
Но этот путь я выбрал как ближайший
По Млечному пути — к моей звезде![111]
Вы слишком увлеклись, мой дурачок!
Все это — блажь, мечта...
О, не смотрите
На внешние приметы безрассудства.
Скрывается за ними дворянин,
Влюбленный в вас!
Когда его увижу,
Тогда и потолкуем. А пока
Носите свой наряд — он вам подходит.
Как дворянина, я не стану вас
Разоблачать. Но милости другой
Не ждите. Что б вы там ни полагали,
Ручаюсь вам — вы дурака сваляли.
Входит Лоллио.
АнтониоИ должен вновь... Хи-хи! Спасибо, братец,
Я буду вновь твоею Валентиной.
Сверх ожиданий, сударь.
Ну, если он продолжит так, как начал,
Он далеко пойдет.
Нет, пусть еще останется немного.
Уходит.
АнтониоДля страсти и минута дорога!
Ну, началось! Уж лучше бы вы, сударь,
Придерживались вашей прежней роли.
Вам не идет вести такие речи
В наряде дурака.
Могу ль я мерзнуть
Вблизи такого нежного тепла?
Могу ли равнодушно проходить
По саду Гесперид — и не сорвать
Ни яблочка?[113] К румяным этим щечкам
Меня влечет...
На балконе появляется Лоллио.
ИзабеллаПоосторожней, сударь,
Их стерегут гиганты.
Вы чересчур смелы.
Чего бояться,
Когда со мною — все мои желанья?
Лишь улыбнитесь — и Амур-проказник
Начнет играть на ваших нежных губках,
Приоткрывая их и вновь смыкая.
Взгляните на меня — ив вашем взоре
Увижу я свое несовершенство
И стану лучше. Знаю: этот вид
Мне не идет, но в зеркалах прекрасных
Я отражусь — и изменю обличье.
На балконе появляются сумасшедшие, изображающие разных птиц и зверей.
АнтониоКто это?
Оробели, мой храбрец?
Не бойтесь: это школа полоумных.
Их ремесло — разыгрывать в ролях
Все образы своих шальных фантазий.
Творят, что захотят: с обиды — плачут,
Покажется им весело — смеются,
И подражают птицам и зверям:
Ревут ослом, щебечут, лают, блеют,
Все, что хотите.
Сумасшедшие уходят. Входит Лоллио.
АнтониоМне ничуть не страшно.
Сейчас вам будет...
Хи-хи-хи, мой братец!
Ой, как мне весело!
Уходят Лоллио и Антонио.
ИзабеллаКак дамбами не сдерживай поток,
Он брешь прорвет. Нам, женщинам, не надо
Искать греха — грех сам находит нас.
Как стрелку намагниченную — север,
Так женская краса влечет мужчин.
Входит Лоллио.
Лоллио Ну что, моя шалунья? Изабелла Что такое? Лоллио Ничего. Просто один дурак может оказаться не хуже другого. Изабелла В чем дело? Лоллио Коль тебе интересно, каковы дураки на ощупь, попробуй меня. (Пытается поцеловать ее.) Изабелла Тварь дерзкая! Лоллио Могу возразить точно так же, как другой дурень:"Чего бояться,
Когда со мною — все мои желанья?
Лишь улыбнитесь — и Амур-проказник
Начнет играть на ваших нежных губках,
Приоткрывая их и вновь смыкая.
Взгляните на меня — ив вашем взоре
Увижу я свое несовершенство
И стану лучше. Знаю, этот вид
Мне не идет..."
Довольно, о любезнейший! Я вижу,
Вас вдохновил тот странствующий рыцарь
Венеры, тот искатель приключений,
Что домогается моей любви.
Вы будете молчать, как пень, как идол,
Иначе он по моему приказу —
Чтобы меня утешить — перережет
Вам глотку. Так ему и прикажу, —
Хотя бы для того, чтоб убедиться,
Как он мне верен. Поняли, любезный?
Молчите! Ваш хозяин.
Входит Алибиус.
АлибиусНу, здравствуй, женушка, какпоживаешь?
Как пес на привязи, мой господин.
Фу, Изабелла, полно!
Вы бы лучше
Меня под стражу заключили, сударь.
Под стражу рук моих, в свои объятья
Я скоро заключу тебя, голубка.
Есть дело, Лоллио, есть порученье.
Послушай. Благородный Вермандеро,
Хозяин нашей крепости, готовит
Большое празднество в день свадьбы дочки,
Прекраснейшей Джоанны-Беатрисы.
И к нам он обратился с пожеланьем,
Чтоб наше сборище умалишенных
Венчало неожиданным финалом[116]
Увеселенья — в третью ночь от этой.
Смутить гостей явлением нелепым
И жуткое доставить наслажденье —
И только. Я же большее задумал.
Представь себе, что если б мы сумели
Поставить дикий и безумный танец[117]:
Разнузданный, вихлястый, непотребный,
Чтоб мир свихнулся, глядя на него
(Неважно, после как-нибудь исправят —
Не в этом, — ну так в следующем веке),
Тогда бы, Лоллио, мы отличились
И заслужили щедрую награду.
Ты дал научное обоснованье,
Мой честный Лоллио, — и я спокоен.
Торгуете вы ловко дураками.
Что делать, коль других товаров нет?
Ведь надо ж как-то есть и одеваться.
Мы в ту же гавань, что и адвокаты,
Ведем суда — и вместе процветаем
На почве дураков и сумасшедших.
Уходит.
СЦЕНА 4
Входят Вермандеро, Альсемеро, Джасперино и Беатриса.
ВермандероВаленсия, я слышал, хвалит вас.
Жаль, у меня нет дочери другой.
Сестра такого существа была бы
Достойна короля.
Когда-то, сударь,
Была сестра. Но небо обручило
Ее с отрадой вечной. Грех желать,
Чтобы она вернулась к сей юдоли.
Пойдемте же, друзья. Я покажу,
Чем утешается еще мой возраст.
О вашем замке слава, как о чуде.
Ну, это чересчур...
Уходят все, кроме Беатрисы.
БеатрисаИтак, отец
К нему благоволит, он принят в доме.
Все обернется к лучшему. Так мудрость,
За шагом шаг, стремится к верной цели.
И если ненавистное мне око
Померкнет — о, желанное затменье! —
Избранник мой взойдет светилом ярким
Перед отцом — в лучах моей любви.
Входит Де Флорес.
Де Флорес (в сторону)Душа пирует. То, что я свершил,
Не тяготит, но кажется дешевой
Ценой при мысли о вознагражденье.
Де Флорес!
Госпожа?
Ваш вид вселяет
Надежду.
Все совпало: время, случай.
Желанье ваше и моя услуга.
Так, значит...
Пиракуо не существует больше.
Мне радостью глаза заволокло.
Рождаясь, счастье плачет, как ребенок.
На память есть подарок вам.
Подарок?
Хотя нельзя сказать, что добровольный.
Пришлось колечко вместе с пальцем снять.
Спаси нас небо! Что вы натворили?
Убить, по-вашему, не так ужасно?
Я струны сердца перерезал в нем.
Руке голодного, залезшей в блюдо,
Досталось, что досталось.
Этот дар
Отец меня послать ему заставил.
А я заставил отослать обратно.
Ведь мертвым безделушки ни к чему.
Он так с ним неохотно расставался,
Как будто с плотью золото срослось.
Как с мертвого оленя — леснику,
Так, сударь, вам — пожива[118] с мертвечины.
Прошу, скорей заройте этот палец.
А камень... камень пригодится вам,
Он стоит около трехсот дукатов.
Хотя на них нельзя купить ларца,
Чтоб спрятать совесть от червей грызущих,
Возьму. Ведь ныне и большие люди
Дарами не гнушаются, — чего же
Стесняться мне?
О том и речи нет!
Но вы ошиблись: это вам дано
Не как вознагражденье.
Я надеюсь.
А то с презреньем бы отверг подачку.
Вы чем-то, кажется, оскорблены?
Возможно ли, что преданность моя
Терпела бы от вас еще обиду?
Я оскорблен? То было б чересчур
Для сослужившего вам эту службу
И не успевшего еще остыть.
Мне горько, если я дала вам повод.
Вот именно, что дали. Горько, да.
Мне тоже горько.
Это поправимо.
Вот здесь три тыщи золотых дукатов.
Заслуги вашей я не принижаю.
Что — деньги? Вы терзаете меня!
Но, сударь...
Или я из тех подонков,
Что режут ради денег? Выкупать
Кровь — золотом? За то, что сделал я,
Нет слишком дорогого воздаянья.
Не понимаю вас.
За эту цену
Я нанял бы отпетого убийцу
И сладил дело, не марая рук
И совести своей не беспокоя.
Я — в лабиринте. Чем его насытить?
Я вдвое заплачу.
Таким путем
Вы лишь удвоите мои терзанья.
Бессмыслица какая! Где же выход?
Чего он хочет?
Умоляю, сударь!
Вам нужно скрыться — чем быстрей, тем лучше.
Быть может, вы стесняетесь назвать
Мне сумму, — так бумага не краснеет.
Лишь напишите — я отправлю вслед.
Бегите же.
Тогда и вы — со мною.
Я?
А иначе я не тронусь с места.
Что это значит?
Разве вы не так же
Замешаны? Теперь мы заодно.
Поймите же! Побег мой неизбежно
Под подозрение поставит вас.
И тут не отвертеться.
Это верно.
Отныне мы так связаны судьбой,
Что врозь не быть нам!
Как вы смели, сударь?
Зачем меня дичатся эти губы?
Не так — совсем не так!
Он обезумел.
Целуй смелее!
Я боюсь его!
Так долго мне упрашивать невмочь.
Де Флорес, берегитесь! Вы забылись.
Нас выдаст это.
Нет, скорее вас —
Вас упрекнуть в забывчивости можно.
Он дерзок, и виновна в этом я.
Припомните, я вам помог в беде.
А ныне сам я — в горе. Справедливость
И состраданье требуют, чтоб вы
Мне помогли, поймите!
Не решаюсь!
Решитесь!
Нет! Прошу вас — говорите!
Сотрите новыми словами след
От прежних слов — чтоб звука не осталось!
О! В следующий раз я не позволю
Так оскорблять себя.
О, нет, мадам,
За прошлый раз еще не рассчитались.
Недаром я так жаждал порученья,
Как влаги — пересохшая земля.
Я на коленях вымолил его,
И что ж — напрасно? Золото отверг я
Не потому, что мне оно не нужно, —
Еще как нужно! Но всему свой срок.
Я ставлю наслажденье выше денег.
И если б я заране не решил,
Что ваша девственность — вне подозрений,
Я б деньги взял, хотя и с неохотой,
Как тот, что большей платы ожидал.
Возможно ли, чтоб ты был так жесток,
Таил в себе столь гнусное коварство?
Там — жизнь отнять, а тут — похитить честь?
Какая низость!
Бросьте! Вы забылись!
В крови по локоть — говорить о чести?
Вот пасть греха! Уж лучше б я себя
Пожизненною мукою связала
С Пиракуо, чем это услыхать!
Припомните, какое расстоянье
Меж мной и вами — и держитесь в рамках.
Вглядитесь в книгу совести своей.
Она не лжива, и она вам скажет,
Что мы равны. Не надо родословной!
Происхожденье не разделит нас,
Мы происходим от своих поступков.
И, значит, преимущество свое
Вы потеряли вместе с чистотою.
Поймите же, мадам, что вы теперь —
Одно со мной.
С тобою, негодяй?
О да, моя прекрасная убийца!
Сказать еще? Ты, девственная телом,
В душе распутница. Пришел второй —
Твой Альсемеро, и любовь былая
Забыта невзначай блудливым сердцем.
Но я клянусь — всей глубиной греха! —
Что если я не наслажусь тобою,
Он никогда тобой не насладится.
Мне нечего терять — я жизнь свою
Не ставлю в грош.
Сеньор!..
Я должен ныне
Покончить с этою чумой любовной.
Я истомлен. Огонь ее очей,
Как уголь, жжет!
О, выслушайте, сударь!
Пускай с любовью жизнь мне возвратит,
А нет — со мной разделит смерть и стыд!
Послушайте меня...
Я вам отдам
И драгоценности мои, и деньги —
Все, чем владею. Лишь позвольте мне
Неопозоренной взойти на ложе,
И я — богачка.
Замолчи и знай:
Не выкупить сокровищами Индий
Мою добычу. Если ты способна
Слезами отвернуть судьбу от цели
Назначенной, тогда поплачь.
Вот — мщенье.
Так преступленье тянет преступленье.
Что это за проклятье надо мной?
Ведь я же не покрыта чешуей![119]
Свой стыд ты спрячешь на моей груди.
Молчанье — вот условие блаженства.
И только лишь в покорности — покой.
Что, голубок, трепещешь и томишься?
Еще полюбишь то, чего боишься.
Уходят.
ДЕЙСТВИЕ IV
СЦЕНА 1
Входят гости. Вермандеро встречает их, выказывая удивление в связи с исчезновением Пиракуо. Входят Альсемеро с Джасперино и другими кавалерами. Вермандеро указывает на Альсемеро, и собравшиеся в зале знаками одобряют его выбор. Все уходят. Входит с большой пышностью Беатриса, в сопровождении Диафанты, Изабеллы и других дам. Де Флорес — вслед за всеми, усмехаясь в сторону. В это время перед ним появляется призрак Алонсо и пугает его, показывая руку с отрубленным пальцем. Процессия торжественно проходит по сцене.
БеатрисаЧто делать? Я погублена навек.
Несчастнее невесты не бывало.
Все думаю о предстоящей ночи,
И как мне предстоит сплестись в объятьях
С тем, кто так благороден и умен,
Так проницателен — вот в чем несчастье! —
И трепещу от ужаса заране.
Перед его судом моя вина
Предстанет, как преступник уличенный,
Которому не скрыться. Умный муж —
Погибель женщины! Как ни взгляну,
Не вижу средства избежать позора.
Да что позора! — он меня придушит
В постели, как обманщицу и шлюху.
Куда как трудно в кости сплутовать
С искусным игроком! Вот дверь его.
И ключ в замке забыт, а сам он — в парке.
Отважусь и взгляну.
Вот это да!
Тут все, как у врача: флаконы, склянки,
И надписи на каждом пузырьке.
Он, видно, медициной увлечен,
Наукою премудрой и глубокой.
А это что за толстый манускрипт?
Посмотрим: "Книга сокровенных тайн,
Рекомая Пытание природы"[120].
Так, интересно... "Как определить,
Беременна ли женщина иль нет".
Надеюсь, нет еще. А вдруг проверит?
Страница сорок пять... Да здесь закладка!
Мне кажется, что это неспроста.
А где ж флакон? А, вижу, — вот стоит.
Водички этой я остерегусь,
Ни с чем ее не спутаю отныне.
Конечно, можно бы разбить флакон
Иль молока туда налить. Но лучше —
Приметить. Что же дальше в ней, проклятой?
О, в сто раз хуже! "Как определить,
Является ли женщина девицей".
Захочет испытать — и я пропала!
До сей поры он вряд ли прибегал
К такому средству, неизменно веря,
Что я чиста. А вдруг как усомнится?
Вот страх какой! Пораньше бы узнать.
Но ничего, до вечера есть время.
Входит Диафанта.
ДиафантаМадам, вы здесь?
Вот честная девчонка
И неподкупная. Своим приходом
Она мне подсказала некий план.
Я здесь искала моего сеньора.
Ах, был бы у меня такой же повод
Его искать!
Он в парке, госпожа.
Ну что ж, тем лучше.
Пусть себе обрыщет
Все парки и леса, поля и горы.
Поближе к ночи он найдет конурку
Поближе. Полководцу Александру
Вселенная казалася узка,
А под конец хватило тесной ямки.
Ты чересчур нескромна, Диафанта.
А вы, сеньора, скрытны чересчур.
Таков обычай всех невест на свете —
Держать в секрете радость.
Радость? Нет!
Скорее, страх.
Чего же тут бояться?
Ты девушка, и это говоришь
Такой же девушке — и не краснеешь,
Бесстыдница!
Вы это в самом деле?
Представь я раньше, как мне будет страшно,
Бежала б от мужчин!
Не может быть!
Не пожалела б тысячи дукатов
Для той, что испытает за меня
Страх этой ночи — и рассеет утром
Мою боязнь. Тогда б и я решилась.
А вы не шутите?
Найди мне прежде
Такую женщину, и ты увидишь —
Мне не до шуток. Но она должна
Девицей быть, иначе ощущенья
У нас не совпадут.
О нет, мадам,
Я вам найду девицу.
А иначе
Я буду опозорена.
Но все же
Чудно! Вы жертвуете первой ночью
Со всеми радостями и вдобавок
Еще и награждаете!
Охотно.
Раз деньги могут честь мою спасти.
Как это люди ищут вдалеке
Тех добродетелей, что рядом с ними?
Мадам, чтоб долго нам не говорить,
Я, так и быть, сама к услугам вашим.
Боюсь, прытка ты слишком для девицы.
Я — не девица? Нет уж, вы позвольте!
Пусть ваша благородная особа
Полна невинных страхов...
Страхов — да,
Но не невинных.
...я с моею "прытью"
Не меньше целомудренна, чем вы!
Я рада это слышать. Ты согласна
Подвергнуть свою честность испытанью
Несложному?
Любому!
Погоди.
Уходит в комнату.
Диафанта (в сторону)Неужто, же она меня обшарит,
Как узницу несчастную в тюрьме?[122]
Флакончик М? А, вот он. Диафанта,
Смотри, я отопью сама.
Раз так,
Я не спрошу, что в нем, и тоже выпью.
Ну, если опыт выйдет — все в порядке,
Вздохну я с облегченьем... началось!
Диафанта зевает.
Вот первый признак. Хорошо. Зевает.
Теперь посмотрим, как она чихнет.
Диафанта чихает.
Как из ружья! Нет, эликсир не лжет.
А мне, несчастной, хоть бы почесалось!
Диафанта смеется.
Все, как по-писанному, точка в точку.
Одно вслед за другим.
Ха-ха-ха-ха!
Ты что хохочешь?
Ах, как легко на сердце, как приятно!
Еще глоточек, госпожа.
Нет, завтра.
Успеется.
Мне снова стало грустно.
И как легко проходит!
Ну, пойдем.
Тебя я завтра отблагодарю.
А все-таки, мадам, что это было?
Потом узнаешь. А пока нам нужно
Решить, как лучше дело провести.
Прекрасно проведу, не беспокойтесь, —
Уж больно мне наездник по душе.
Ты ровно в полночь выйдешь потихоньку,
А я войду и лягу рядом с ним.
Все совершу, не бойтесь, без промашки.
Постель невесты! Тысяча дукатов!
Теперь я выйду замуж за судью,
С приданым-то! Пусть ищет виноватых.
Уходят.
СЦЕНА 2
Входят Вермандеро и слуга.
ВермандероТы понял? Под угрозой честь моя,
Доныне бывшая вне подозрений.
Докладывай: кто из моих людей
Отсутствует.
Когда они покинули наш замок?
Их обличает совпаденье дат.
Проклятие! Над нашим домом ныне
Нависло обвинение в убийстве
Пнракуо. А их отъезд — улика.
Немедленно повсюду разослать
Приказ об их аресте. Мы должны
Стереть пятно — иль обнажить пред всеми.
Собрать людей и снарядить тотчас!
Слуга уходит. Входит Томазо.
Я вижу, снова на меня атака.
Верните брата мне.
Не кипятитесь!
Вы ищите не там.
В крови врагов
Искать я буду правду[123]. Это место
Должно мне отчитаться, где мой брат.
Я здесь его оставил, и все нити
Женитьбы этой, ставшей западней,
Дают мне основанье полагать,
Что он погублен.
Зыбко основанье.
Вам это место может рассказать
О вероломном нарушенье слова,
О том, как он жестоко надсмеялся
Над неизменною моей, любовью
И чувством дочки. Утро покраснело,
Узнав, как он предательски бежал,
Оставив нас позору и печали,
Глумлению и клевете молвы.
И это — все?
Достаточно о том,
Кто так добра не ценит. Вас же, сударь,
Предупреждаю ясно: вы здесь лишний.
Уходит.
ТомазоНет, я не лишний там, где нужно мстить.
Входит Де Флорес.
А! Это ты, Де Флорес!
Я, сеньор.
Скажите, вы не видели невесту?
Избавил бог от вида этой лгуньи.
Скорее бы убраться подобру.
Я чувствую, он пахнет кровью брата.
Постой, дружище! Я припоминаю:
Мой брат любил тебя.
Весьма, сеньор.
Как будто вновь его я убиваю,
Так живо все!
Послушай-ка, приятель.
Ведь дружба старая сильна догадкой:
Кто мог свершить злодейство?
Нет, сеньор,
Не знаю. Я по доброте своей
Ни в ком не вижу больше зла, чем есть
Во мне самом. Так где ж найти невесту?
Прошу, не говори мне про нее,
Про эту нечестивицу.
Да что вы!
Нет, миленькая, складная красотка,
Блажная, как все дамы. Может быть,
Что не безгрешна, — как и все они,
Что копят мелкие грешки под юбкой,
Пока не превратится в старых ведьм!
Мне кажется, меня зовут, сеньор.
Быть рядом с ним невыносимо тяжко.
Уходит.
ТомазоДе Флорес — прямодушный, честный малый.
И он еще докажет это всем.
А вот идет виновник торжества.
Но ничего, расчет меж нами близок.
Входит Альсемеро.
Сеньор...
Вы здесь желанный гость, сеньор.
Навряд ли. Да и быть им не стремлюсь.
Тогда какой же повод вас принудил
Пожаловать?
Будь проклят этот повод!
Не веселиться я пришел сюда
И не вином накачиваться вашим.
Чтоб жажду утолить мою, сеньор,
Нужна другая жидкость — подороже.
Мне непонятны ваши речи.
Время
И шпаги нам помогут столковаться.
И вам еще придется дать отчет,
Какое вероломство помогло вам
Присвоить то, чего бы никогда
Вам не достичь в открытую!
Смотрите!
За эти речи нужно отвечать.
Отвечу, не тревожьтесь. А пока
Пируйте, празднуйте свою удачу!
Я боль свою на время затаю.
Уходит.
АльсемероНедобрый признак. Распри омрачили
День торжества. Но я не виноват
Входит Джасперино.
Как будто бы... Есть новость, Джасперино,
Довольно странная.
И у меня —
Куда как странная. Когда б я мог
Смолчать о ней, возможно, было б лучше
Для дружбы и доверия, сеньор.
Доверье гневается на усердье
И охлаждает лишний пыл.
В чем дело?
Дружище, пожалей мое терпенье.
Все это, может статься, ерунда,
Пустая и докучная тревога...
Конечно, ерунда. Но в чем же дело?
Все получилось из-за Диафанты,
Ей-богу, я люблю ее, сеньор;
Так вот: она на время отлучилась, —
А были мы в одной из дальних комнат,
Где обсуждали частные вопросы;
Едва она ушла, как за стеной
Почудился мне голосок невесты,
И сразу же за ним — другой, погромче,
Де Флореса.
Де Флореса? Ты спятил.
Не верил я ушам, но Диафанта,
Вернувшись, подтвердила.
Диафанта!
Прислушавшись вдвоем, мы услыхали
Слова, какими распаляют женщин...
Молчи, угомони свое усердье!
Оно опасно для твоей груди.
Так, значит, правда гибельна для нас.
Такая правда — да!.. О, будь она
Красой и восхищением вселенной,
Пусть короли влюбляются в нее. —
Но с порченною я в постель не лягу!
Однако время есть. И я успею
Все это разрешить, хоть ночь близка.
Не осуждай меня за эту вспышку.
Друзей не осуждают.
Вот спасибо.
Я посвящу тебя в один секрет,
Его я сведал от халдейских магов.
Сходи ко мне и отыщи там склянку,
Помеченную буквой М, — и все.
А от вопросов воздержись покуда.
Иду, сеньор.
Уходит.
АльсемероКак это совместить?
Всего лишь час назад ее служанка
Описывала госпожу свою
Как самую стыдливую из дев,
Когда-либо рождавшихся на свете,
И чуть ли не молила, снисходя
К ее застенчивости, чтоб я принял
Свою невесту под покровом тьмы.
Входит Беатриса.
Беатриса (в сторону)Пока все хорошо. Конечно, жаль
Отдать служанке радость первой ночи.
Но все же лучше поступиться этим,
Чем все терять.
Греховны подозренья.
Ее лицо — святыня чистоты.
И все ж проверю.
О, моя Джоанна!
Сеньор, я вас осмелилась просить
О милости. Простите страх девичий.
Она невинней, голубя. Все — ложь.
Ее оклеветали, без сомненья.
Входит Джасперино с флаконом.
ДжаспериноВы не один, сеньор?
Флакон — тот самый!
Как вы сказали — с буквой М, сеньор.
Да, вижу.
Значит, я — под подозреньем.
Отведайте, прошу вас, это средство.
Какое средство, мой сеньор?
Не бойтесь.
Я не люблю лекарств.
На этот раз
Попробуйте, я за него ручаюсь.
Вреда не будет?
Боже сохрани.
Пущусь на хитрость. Действие я знаю.
Лишь притвориться надо половчей.
Напиток этот действует трояко
На девушек.
Ошибок не бывает?
Беатриса сначала зевает, потом чихает.
АльсемероКлянусь святыми, так! Посмотрим дальше.
Вот странный метод проверять девиц!
Ха-ха-ха-ха! Сердечную отраду
Вы подарили мне, мой господин.
Нет, это вы мне подарили ныне
Сердечную отраду.
Как, сеньор?
Гляди, она теперь как бы в унынье.
Запомни по порядку.
О Джоанна!
Чистейшая, как ветерок небес,
Как лоно утра, где родится день,
Моя любовь зовет тебя в объятья!
Все уходят.
СЦЕНА 3
Входят Изабелла и Лоллио.
ИзабеллаНеужто полнолуние родит
Забавные такие сочетанья?
Вот вам пример помешанного дурня,
Влюбленного лунатика.
Того,
Кто вам прислал письмо?
Сличите сами
Наружность и начинку — и судите.
Ты будешь, Лоллио, на первом месте.
Но в случае падения министра...
Теперь, скажите, как мне с ними быть?
Вернее, как мне обходиться с ними?
Совет неплох. Я так и поступлю.
Где ключ от гардероба?
В наружном смысле, — так, слегка...
Уходит.
Лоллио Не беспокойтесь. Сердцевина ваша.Входит Алибиус.
АлибиусНу, Лоллио, готово представленье?
Нас Вермандеро ждет сегодня ночью
Для завершенья праздничных торжеств.
Нет, сумасшедшие не подведут.
Тут будет чем нелепее, тем лучше.
Смотрите только дам не напугайте,
Они такие нежные созданья!
Я бы хотел взглянуть на все заране.
А я взгляну, готовы ль музыканты.
Да, кстати, как тут козочка моя?
На привязь не в обиде?
Возьмем ее на праздник к Вермандеро.
Вот будет ей на месяц утешенья.
Где, Лоллио? Я ничего не вижу.
Прочь от меня! Негодник! Дуралей!
Пойду готовить музыку.
Уходит.
Лоллио Вы готовьте музыку, а мы попляшем. (Кричит.) Тони, где ты, Тони?Входит Антонио.
Антонио Я — здесь, братец. А ты где? Лоллио Иди-ка сюда, Тони, поучу тебя малость пешему строю. Антонио Мне бы лучше верхом поездить, братец. Лоллио Знаю, плетка тебя дери! Только ничего у тебя не выйдет. Подскакивай вот так, Тони; гляди — тра-ля-ля-ля! (Танцует.) Антонио Тра-ля-ля-ля! (Танцует.) Лоллио А теперь смотри: поклон вашей чести. (Кланяется.) Антонио Вот это и есть ваша честь[125], братец? (Кланяется.) Лоллио Да, с позволения вашей милости. Антонио Ваша честь должна сгибаться в заднице, братец? Лоллио Конечно. Так же, как и ваша милость и любое другое вашество, включая хлебопашество, откуда все и вышло. А теперь, гляди, подскок. Антонио Подскок — за честью, братец? Лоллио Само собой ясно. Ведь что такое честь? Подскочишь высоко, получишь под зад коленом, и летишь обратно на землю. Ты запомнил свою фигуру, Тони? Антонио Да, братец. Как твою фигуру увижу, так сразу и свою вспомню.Входит Изабелла, одетая как умалишенная.
Изабелла Вот он уносится в небо! Берегись, ты опалишь себе крылья! Внизу много воска, Икар[126], мягкого воска, его хватит на целый год,Упал! упал! как страшно он упал!
Скорее встань, о дерзкий сын Дедала!
Войдем с тобою в этот лабиринт,
Чего бояться с путеводной нитью?[127]
Прошу тебя, сестрица, отвяжись!
Так ты не утонул, смельчак? Я вижу
Над головой твоею свиток туч,
Похожий видом на тюрбан турецкий.
И радуга, хамелеон небес,
Плащом свисает с плеч до самых ляжек.
Дай усмирить мне волны в этом чреве,
Впитать в себя их яростный прибой!..
Но берегись пиратов!
Зачем ты ввысь стремишься, как Меркурий,
Законного сыночка не родив?
Останься на Луне, Эндимион[128],
И укротятся бешеные волны
Грозящие разбить мою любовь!
Я дам тебе пинка, лишь только тронь,
Нахальная карга! Я не дурак.
Зато ты в точности, как я, безумен.
Неужто я, в отчаянье любви,
Нарочно вырядилась полоумной,
Чтоб так за это быть вознагражденной?
Прекрасная!
О нет, я не прекрасна.
Как видно, платье красило меня.
Прочь от меня, слепец! Тебе к лицу
Наряд дурацкий!.. Кажется, сама
От злости я сейчас сойду с ума.
Уходит.
Антонио (вслед ей)Постой — иль я, как ты, безумным стану!
Входит Лоллио.
Лоллио Тони, что приуныл, дурачок? АнтониоКакой тебе я дурачок, болван?
Да, я взбешен. На это есть причина.
Могу тебе припадок показать
И так отделать, что чертей вспомянешь!
А верить тебе можно?
Он больше ей не станет докучать.
Я позабочусь.
Скажите ей: любовь я заслужу.
Уходит.
Лоллио Этот, видать, свое возьмет.Франциск въезжает верхом на палочке.
Франциск (поет) То под гору, то в гору, то под гору опять, чтоб наказать Латону и лук ее сломать... Лоллио (в сторону) Вот еще один притворщик. Сейчас я собью его с толку. (Достает письмо и читает.) ("О моя повелительница! Содрав с себя притворную личину безумия, предстаю перед вашим судом искреннейшим и верным рабом вашей красоты". ФранцискХа! Что это?
Увы, дурак меня разоблачил.
Что тычитаешь, друг любезный?
Ты облечен доверием хозяйки?
Так протяни мне руку, друг любезный.
Нет, ни в едином слове я не лгал.
Она одна могла бы мне помочь.
Возьми же вот — за прошлые труды.
О, я и сам об этом лишь мечтаю!
Уходит, пританцовывая. Входит Алибиус.
Алибиус Отлично, Лоллио. Тут все готово? ЛоллиоДа, сударь.
Ступай и приведи их всех сюда.
Да пригласи на зрелище хозяйку.
Лоллио уходит.
(Кричит.)Эй, слушай! Нет ли среди наших дурня
Неизлечимого, чтоб можно было
Устроиться к нему в опекуны?
Один такой найдется — круглый дурень!
Отлично, Лоллио!
Входят Изабелла, затем Лоллио с танцующими дураками и сумасшедшими.
Повеселей, ребята! Браво, браво!
Все наше будет — денежки и слава!
Уходят.
ДЕЙСТВИЕ V
СЦЕНА 1
Входит Беатриса. Бьют часы.
БеатрисаЧас ночи, а она — все с ним. Вот девка!
Она там думает лишь о себе
И жадно предается наслажденьям,
Забыв про честь мою и мои покой.
Грабительница! Но она заплатит.
Клянусь, с огнем играет эта дрянь,
В угоду страсти нарушая слово.
Я больше ей не верю. Может быть,
Что подозренья моего супруга
Шли от нее.
Бьют часы.
Пробило два. О ужас!
Входит Де Флорес.
Де ФлоресВы здесь?
Де Флорес?
Да. Она не вышла?
Все еще нет.
Должно быть, бес посеял
В ней похоть. Разве можно доверять
Служанке?
Выбирать не приходилось.
Они же все — разнузданные самки,
Особенно, когда случится им
Хозяину служить. От этой сласти
Их палкой не отгонишь, как собак.
Не будь вы так быстры и своевольны,
Я б вам привел аптекарскую дочь,
Которая в одиннадцать ушла бы
Да с благодарностью.
О, горе мне!
Совсем забылась эта потаскуха!
Мерзавке там неплохо. Скоро утро.
Глядите — звезды меркнут! Все пропало.
Да, я погибла! Даже ваш совет
Мне не поможет больше.
Подождите,
Нам нужно их поднять любой ценой,
Не медля. Вот единственное средство.
Но как? Не вышло б хуже.
Помолчите,
Иль я оставлю все, как есть.
Прошу вас,
Спасите, сделайте хоть что-нибудь!
Мой план таков: я сделаю поджог
У Диафанты в комнате.
Пожар?
В опасности окажется весь замок.
Бесчестье вам опасней, чем огонь!
Ах, делайте скорее, как решили.
В успехе я уверен. Разведу
Огонь в камине, подожгу часть тряпок
И мебели, чтоб дыму было много,
Но до опасности бы не дошло.
И если Диафанту вдруг увидят
Вдали от комнаты ее, решат:
С испугу убежала от пожара;
А если не заметят в суматохе,
Она сама же прибежит, стыдясь,
К себе, а я уж буду наготове
С моим мушкетом — как бы для того,
Чтобы очистить дымоход от сажи, —
И ей конец.
Люблю тебя сильней
За то, что честь мою ты ограждаешь.
Как самого себя. И наша жизнь,
И радость — под угрозой.
Ты подумал,
Как быть со слугами?
Я разошлю их
За лестницами, ведрами, баграми,
Устрою кутерьму... Не беспокойтесь,
Я все обдумал тщательно. И даже —
Как половчее тело сплавить с рук.
Ум очищается в огне. Готовьтесь
И ждите.
Страх меня не отпускает.
Входит призрак Алонсо[129].
Де ФлоресА! это ты пытаешься затмить
Мою звезду? Я не боюсь тебя,
Исчадье совести, клочок тумана!
Прочь, прочь отсюда!
Уходит.
БеатрисаЧто это, Де Флорес?
Мне страшно! Удаляется. Исчезло.
Призрак уходит.
Здесь, в доме, привиденье. Я дрожу,
Я вся в поту холодном от испуга.
Какая ночь ужасная!.. Ах, ведьма!
Будь у нее в груди хоть тыща жизней,
Он не отступится, пока не вынет
Последнюю. Чу, колокол опять.
Пробило три часа, клянусь святыми!
Пожар! Горим! Горим!
Уже? Как он решителен и скор!
И как мне служит преданно и пылко!
Лицом не привлекает, а увидишь,
Каков на деле, — как не полюбить?
Прекраснее зари его услуги.
Горим! Пожар! Пожар!
Входит Де Флорес, за ним — слуги. Звонит пожарный колокол.
Де Флорес (слугам)Быстрей! Живей! за ведрами бегите!
За лестницей! за крючьями!
Отлично.
Колокола звонят. Огонь пылает.
Осталось только зарядить мушкет.
Уходит.
БеатрисаКак не любить его?
Входит Диафанта.
Ах, это ты,
Сокровище?
Мадам, простите слабость.
Я потеряла голову от счастья.
Да, натворила дел.
Как вы сказали?
Поторопись-ка в комнату к себе.
Награда — следом.
В мире не бывало
Такой прекрасной сделки.
Уходит.
Входит Альсемеро.
АльсемероО Джоанна!
Такая рань, а ты уже проснулась.
Моя жемчужина!
О да, сеньор,
Я спохватилась, что вас нет, и встала.
Пожар пустячный, нечего бояться.
Вы думаете?
Успокойся, радость,
Опасности, поверь мне, никакой.
Входят Вермандеро и Джасперино.
ВермандероПомилуй нас господь!
Родитель ваш.
Входит Де Флорес с мушкетом.
ВермандероДе Флорес, ты куда идешь с мушкетом?
Прочистить дымоход.
Уходит.
ВермандероВот молодец!
Он мастер на все руки, этот парень.
До крайности полезный человек.
Усерден, как собака на пожаре.
Его уж подпалило, я смотрю.
За сценой выстрел.
Его мушкет!
Готово!
Дорогая,
Пойди приляг, — простудишься.
Увы!
Я не уйду, покуда не узнаю,
Что с бедной Диафантой. Ведь пожар
В той стороне, где комнаты служанок.
Однако отчего возникло пламя?
Как горничной, я ей не нахвалюсь.
Но в спальне у себя она небрежна
И легкомысленна. Уже два раза
Едва не доходило до беды,
Как, дважды?
Да, по крайней мере дважды.
Такие сонные тетери в доме
Опасны, так и жди от них несчастья!
Входит Де Флорес.
Де ФлоресО бедная, несчастная девица!
Да что произошло?
Увы, увы!
Она сгорела.
Господи помилуй!
Ее пожрало бешеное пламя.
Сгорела до смерти.
О мое сердце!
Ты словно бы предчувствовало это.
Не плачьте так! Во имя тех объятий,
Которые соединили нас,
Молю, не плачьте!
Я вам повинуюсь,
Хотя ее любила, как сестру.
Входит слуга.
ВермандероКакие новости?
Де Флорес, схоронить ее останки
Вам поручаю. Ну, а мы, скорбя,
Пойдем за гробом. Я прошу и вас,
Супруг мой, оказать такую честь
Моей подруге.
Все, что хочешь, радость.
Кто первый дал пожарную тревогу?
Я, госпожа.
И усмиряли пламя?
Заслуга здесь двойная, и она
Заслуживает награжденья.
Верно.
Я жду вас утром.
Как и я, сеньор.
Уходят все, кроме Де Флореса.
Де ФлоресЕще и награжден? Вот это ловкость, —
Куда там мне! Нет, женщина, как видно,
Во всех сраженьях плоти и ума
Последний выпад делает сама!
Уходит.
СЦЕНА 2
Входит Томазо.
ТомазоВсе блага жизни для меня постылы.
Я так устал от общества людей,
Что в их словах я чую только ложь,
В приятельстве — расчет и вероломство.
И раз мне неизвестно, кто мой враг
И на кого мне ярость обратить,
Я должен в каждом видеть негодяя
И первого, кто попадется мне,
Считать убийцей брата[130]. Кто там ходит?
В глубине сцены проходит Де Флорес.
А, это — тот, которого зовут
Де Флоресом и кличут честным малым?
Как будто честность может ночевать
Под этой кровлей — прежде королева
Жилищем изберет чумной барак!
Его лицо во мне рождает дрожь
И отвращение[131]. Малейший повод
Даст в руки мне игру против него.
Да он настолько мерзок, что противно
Меч о него марать, — столь ядовит,
Что кровь его отравит навсегда
Любой клинок, и выбросить придется
Оружье, непригодное уже.
Для честной схватки. Как? Опять он здесь?
Входит Де Флорес.
Он здесь нарочно, чтоб мутить мне душу,
Подлец!
Мой досточтимый господин!
Ты смеешь подходить ко мне, ехидна?
Ах так?
Ты приготовился? Отлично!
Предпочитаю умереть от шпаги,
А не от яда, всыпанного в кубок!
Остановитесь, благородный рыцарь!
Я знал: все отравители трусливы.
Да, страшно мне... В его глазах кровь брата
Сверкает, как в магическом кристалле.
Я с вас, не стану требовать ответа,
Сеньор, но оскорбление стерплю,
Как мудрый адвокат; и даже буду
Носить его везде, как знак отличья,
Полученный от доблестной руки.
Что с ним такое вдруг? Еще вчера
Он мне любовь выказывал открыто.
Но, видно, братнее чутье острее.
Подальше от него.
Уходит.
ТомазоЯ с целым миром разорву союз,
Пока не нападу на след убийцы.
Простую вежливость — и ту отрину.
В той темноте, в которой я блуждаю,
Брат может вдруг обнять убийцу брата
И пожелать счастливого пути
Злодею.
Входят Вермандеро, Алибиус и Изабелла.
ВермандероО, сеньор Пиракуо!
Нам не о чем беседовать, сеньор.
Ступайте дальше.
Дай вам бог удачи!
Сеньор, любезности я презираю.
А так как вы — из племени людей,
Для вас и ваших спутников, увы,
Я не припас хороших пожеланий.
Сеньор, вы слишком увлеклись печалью
И не хотите разлучаться с нею.
А у меня есть новости для вас.
Да ну?
Сеньор, презрительной улыбкой
Не отвечайте на мое усердье.
Двоих людей, приближенных ко мне,
Я отдаю суду и вашей мести.
О, неужели?
За раскрытье зла
Благодарите их.
О мой сеньор!
Коли взаправду вы дадите мне
Такое утешенье, — назовите,
Чем мне свою усмешку искупить,
И я исполню все с благоговеньем.
Прошу вас, поднимитесь. С преизбытком
Заглажена вина. Теперь пускай
Алибиус расскажет все сначала.
Тут повезло моей жене — она
Особенно сильна в разоблаченьях —
Она открыла, что у нас, в больнице
Для сумасшедших, есть два симулянта,
Их имена — Антонио и Франциск.
Хоть оба — из моих людей, не стану
Просить о снисхождении для них.
Всего же подозрительней, что день,
Когда они под видом сумасшедших
Проникли к нам в больницу, совпадает
С днем преступленья.
Верная улика!
И более того, — я ради правды
Себя не пощадил бы — свой побег
Они прикрыли мнимою поездкой.
Поездкой в Бриамату, оскорбив
Мое доверье ложью.
Что ж мы медлим?
Сеньор, вы подарили мне покой,
Которого за все богатства мира
Не купишь. Будьте мне проводником.
Я их настигну, словно гром небесный,
И в пепел негодяев обращу!
Уходят.
СЦЕНА 3
Входят Альсемеро и Джасперино.
ДжаспериноСеньор, предположенья подтвердились.
Итоги наблюдения в саду
Рисуют неприглядную картину.
Да, тщательно носимая личина
Всегда скрывает мерзкое лицо.
А ведь ее презрение к нему
Казалось безграничным.
Доберитесь
До правды. Нужно глубоко надрезать,
Чтобы нарыв раскрылся. Я боюсь,
Немало гноя выльется наружу.
Пока прощайте. Вот она идет
С прогулки. Ей пришлось вернуться в дом
Тайком, по коридору для прислуги.
Джасперино уходит.
АльсемероУжель судьба ждала меня в засаде,
Чтоб нанести удар при первом взгляде
На женщину? Она!
Входит Беатриса.
БеатрисаМой Альсемеро!
Как поживаете?
Я? Нет, как вы?
Мне кажется, вы выглядите плохо,
Вы угадали; мне нехорошо.
В моих ли силах вам помочь?
О да!
Тогда я излечу вас.
Помогите
Мне разрешить один вопрос.
Какой?
Ответьте, только сразу: вы честны?
Ха-ха! Вопрос туманный, мой сеньор.
Да и ответ двусмысленный, сеньора.
Смеетесь вы? Мои сомненья крепнут.
Невинность так смеется! Как ни хмурьтесь,
Морщинам вашим не прогнать веселья
С ее лица. Когда б я стала плакать,
Я лучше бы смогла вас убедить?
Нет, это было б только лицемерье
Другого сорта, но по сути то же.
Ни ваши слезы, ни улыбки ваши
Не поколеблют знанья моего:
Ты — шлюха!
О, какой ужасный звук!
Он превращает красоту в уродство,
Обезображивая вмиг лицо,
Которого коснется. Вы разбили
То, что бессильны воссоединить!
Все сокрушу, но истину из вас
Я извлеку, коль там ее осталась
Хотя б крупица. Сами расскажите, —
Иль я взломаю силой эту грудь
И все там переворошу вверх дном,
Чтоб вырвать правду!
Грудь моя, сеньор,
Пред вами. Но сначала покажите
То место, где любовь вы потеряли,
Чтобы моя невинность, погибая,
Могла попрать его.
Непостижимо!
Как раз туда вам лучше не ступать.
Едва наступите ногой неверной,
Провалитесь к чертям в тартарары! —
Сперва лицо вы прикрывали маской, —
Теперь на нем уверенно сияет
Бесстыдство. Как сумели вы стакнуться
С тем, кто был прежде вам столь ненавистен
С Де Флоресом? Он зренье ваше ранил,
А ныне сразу стал незаменим,
Вы, молитесь, ему.
И это — все?
Нет, остается кое-что похуже —
Измена ваша и прелюбодейство.
Тот, кто сказал вам это, — негодяй.
Могла бы засвидетельствовать это
Служанка ваша, Диафанта.
Вот как?
Свидетельница, стало быть, мертва?
Боюсь, пришлось несчастной расплатиться
За знание свое.
Так вот вам правда.
Она ничуть не менее ужасна,
Чем ложь, которой вы обольщены.
Постели вашей я не изменяла.
Вина в другом, чернейшем злодеянье
Вас в этом убедит: я, вас любя,
Убийцей стала.
Что?
Да, да, убийцей!
Я ради вас отраву целовала,
Змею ласкала. Этому злодею,
Который показался мне пригодным
Лишь для такого дела, я велела
Несчастного Пиракуо убить,
Не видя больше никакого средства
Соединиться с вами.
Это храм
Воззвал к отмщению — святое место[132],
Где красота и страсть, в злосчастный день
Воспламенили грешную любовь,
Возвышенную загасив. Недаром
Боялся я; возмездие свершилось.
О, ты — чудовище!
Не забывайте.
Я совершила это ради вас.
Неужто надо с бедами смиряться
Из спасенья худших зол?
Уж лучше
Дать крюк в две тыщи лиг[133], чем перейти
По этому кровавому мосту.
Теперь все, все погибло.
Только знайте —
Я ложа брачного не оскверняла.
Не ложе это было — мрачный склеп,
Не простыни — покровы гробовые,
Скрывающие черепа и кости!
Мне нужно время, чтобы все обдумать.
Тебя же в комнате пока запру.
Беатриса уходит.
Я буду сторож твой. С какого края
К сплетенью этих зол мне подступиться?
Входит Де Флорес.
Вот он-то мне и даст ответ. Де Флорес!
К услугам вашим.
У меня для вас
Есть новости, сеньор. Моя жена
Мне рекомендовала вас.
Вот новость!
Она могла бы рекомендовать
Меня веревке — так я ей по вкусу.
Покорнейше благодарю сеньору.
Здесь кровь у вас на рукаве, Де Флорес.
Кровь? Нет, я кровь отмыл.
Вот как? Отмыли?
Да, в школе фехтования вчера
Я оцарапался. Что, есть пятно?
Почти что нет. А все-таки заметно.
Да, кстати... Чуть не позабыл о деле.
Почем сейчас убийство?
То есть как?
Ну, ну, смелей! Жена мне говорила,
Что задолжала вам за тот удар,
Что вы Алонсо нанесли?
Нанес?
Скорей проткнул насквозь, по рукоятку!
Она призналась, значит?
Это значит,
Что вам обоим — смерть. Она призналась
И в остальном.
Да что уж там осталось?
Блудница вам, а не жена досталась!
Я так и знал. О дьявольское племя!
Как распознать вас под святой личиной?
Он лжет! Подлец клевещет на меня!
Пустите к ней!
Вы к ней сейчас войдете.
Уйми свои рыданья, крокодил!
Твоя добыча здесь.
Входите, сударь.
На этот раз я буду вашей сводней.
Отрепетируйте получше сцену
Распутства, чтобы вам не осрамиться
Перед косматой публикой в аду,
Где вой, и стоны, и зубовный скрежет.
Тесней прижмись к любовнице своей,
Она тебя проводит к Морю Мертвых,
Где канете вы в черную пучину:
Входят Вермандеро, Алибиус, Изабелла, Томазо, Франциск и Антонио.
ВермандероСеньор, готовьтесь: я вас удивлю.
Нет, это я вас удивлю, сеньор.
Сеньор, есть у меня предположенье,
Почти доказанное, об убийстве
Пиракуо.
А у меня, сеньор,
Есть доказательство, что исключает
Предположенья.
Слушайте меня.
Вот эти двое, изменив обличье,
Сбежали в день убийства.
У меня
Есть тоже двое, скрывшие обличье
Со дня убийства.
Дайте ж досказать.
Вот эти двое слуг...
Не виноваты.
Другие двое, что вам ближе слуг,
Их оправдают.
Вот святые души!
Вы перебрасываетесь словами,
А дело отлагательства не терпит.
Кровь моя требует: отдайте брата —
Живого или мертвого. А если
Убит он, пусть последует возмездье
За прелюбодеянье и убийство.
О! О! О!
Возмездье, слышите?
И я с тобой!
О! О!
Какой ужасный крик! Кровь леденеет.
Эй, вылезайте, дьявольская двойня!
Выходит Де Флорес с раненой Беатрисой на руках.
Де ФлоресСеньоры, если что-нибудь еще
Сказать хотите нам, — прошу скорее,
Пока способность слушать есть во мне
И в этом сломанном ребре Адама.
О! Враг, ворвавшийся в мою твердыню,
Не поразил бы так! Джоанна, дочь!
Не подходите, чтоб не замараться.
Я — кровь дурная, что для вашей пользы
Врач выпустил. Не надо и глядеть, —
Скорее выплеснуть ее в канаву.
Нет, мне не звезды путь предначертали,
А этот падающий метеор[134].
Я не могла судьбы своей избегнуть,
Хоть отвращенье было мне намеком
Пророческим. С ним пала честь моя,
А ныне жизнь. Послушай, Альсемеро,
Ты был обманут в свадебную ночь.
Не я была с тобою, а другая,
Убитая за это.
Диафанта!
В то время как с невестой под кустом
Погрелся я. Теперь в аду нам греться.
Мы все повержены в кромешный ад!
Ее любил я, вопреки всему.
И заслужил ее любовь, убив
Пиракуо.
А, вот убийца брата!
Да, и она со мною расплатилась
Невинностью. Благодарю судьбу
За эту лишь единственную радость —
Столь сладостную, что я выпил все,
Другому не оставив даже капли,
Чтоб чокнуться со мною.
Негодяй!
Ты не умрешь без пыток и мучений!
Как бы не так! Мой нож еще при мне.
Одну лишь нить осталось перерезать.
Сеньоры, я избавил вас от мести.
Как я учил, Джоанна, ну же! — вместе.
Прощайте, мне не страшен приговор.
Смерть — избавленье, если жизнь — позор.
О небеса! Какой ужасный час!
Теперь навеки я покрыт позором.
Да не коснется вас молва худая,
Да не посмеет ни в глаза взглянуть,
Ни за спиной шептаться. Справедливость
Так метко поразила виноватых,
Что сняты подозрения с невинных,
И радость жизни вновь им отдана.
Сеньор, теперь вы знаете всю правду,
Для скорби вашей утешенье есть.
Сеньор, я этим удовлетворен:
Враги мои мертвы передо мною.
Чего же больше? Разве что душе
В погоню броситься за беглецами,
Чтобы настичь их вновь в стране теней
И отомстить вторично. Но чужда,
Страшна моей душе такая ярость!
Как мутен и изменчив в этот раз
Лик полнолунья![135] Сколько превращений!
Краса оборотилась безобразным
Прелюбодейством; преданность слуги —
Ужаснейшим из всех грехов, убийством;
Я сам, себя воображая мужем,
Распутничал. Но счеты сведены.
А вы, сеньор, вы от слепой вражды
Отныне обратились к зрячей дружбе.
Ну, кто еще?
Выходит, что я тоже превратился
Из сумасброда — в сущего безумца
По воле тех же самых обстоятельств.
Лишь ты не переменишься никак,
А надо бы, ревнивый дурачина,
И впрямь ты создал школу дураков
Да их на голову себе же учишь!
Жена, я образумлюсь и отныне
Столь оборотистых учеников,
Как эти двое, в шею буду гнать.
Сеньор, я к вам привязан долгом сына,
Не отвергайте преданность мою.
Пускай печаль, из ваших глаз излившись,
И сердце ваше тоже облегчит;
С печалью нас могила разлучит.
ЭПИЛОГ
Альсемеро (к зрителям)[136]
Не в наших силах возместить утраты,
Смягчить печаль горюющего брата,
Утешить безутешного отца;
Мы этим лишь разбередим сердца.
Но ваше доброе расположенье
Исправить может это положенье,
Оно способно мертвых воскресить
И брату снова брата подарить,
Отцу — дитя родное, и так дале.
Коль будет так, примирены печали.
Все уходят.
Джон Форд. Разбитое сердце[137]
Трагедия в пяти действиях
Достойнейшему из носителей высокоблагородных титулов Уильяму, лорду Крэвену[138], барону Хэмпстед-Маршалла Милорд! Бессмертная слава громкого имени, заслуженного славнейшими деяниями, во все века служила его памяти как наиправдивейшая хроника. Исходя из этой посылки, Ваше стремление к совершенству (уже в ранней молодости) запечатлело на бумаге столь искреннюю, столь сообразную во всех отношениях историю Вашей жизни, что потомки, читая ее с наслаждением, не могут не воздать по заслугам достохвальным поступкам, равно как сказанные достохвальные поступки не могут не рассчитывать на то, чтобы потомки оценили их по достоинству. Многие нации, многие взоры стали свидетелями Ваших добродетелей и полюбили их[139]. Соблаговолите же по щедрости природной особо отличить среди тех, кто преклоняется перед замечательным образцом благородства одного из Ваших почитателей. Есть своего рода непоказное честолюбие в том, что кабинетное молчание. взрывается речью, желающей вызвать не столько рукоплескания, сколько слово ободрения; и однако же как часто благосклонное сочувствие высокого покровителя оборачивается суровым приговором. Я всегда с опозданием воздавал хвалу великим мужам, что, как я знаю, повсеместно почитается за серьезный изъян; при всем при там справедливость, с какою Вы судите произведения искусства, укрепляет мои робкие надежды на то, что Вы явите пример милосердия, как являли пример отваги в виду смертельной опасности. Ваша светлость искала проявить себя перед миром (когда миру еще предстояло узнать вас) своевольными и вместе замечательными делами. Позвольте же и мне заявить о, себе всенижайше перед Вашей светлостью, отдавая на милостивый суд лучшие чувства, — идущие от самого сердца, которое так же восприимчиво ко всякому знаку внимания, как бесконечно щедр на них тот, чьим неизменным и преданнейшим слугою, восхищающимся его природной приверженностью к добродетелям, ныне пребываю.Джон Форд
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Амикл, царь Спарты. Итеокл, фаворит. Бассаний, ревнивый вельможа. Армост, Кротолон — архонты. Оргил, сын Кротолона. Профил, друг Итеокла. Неарх, принц Аргоса. Текникус, философ. Хемофил, Гроней — придворные Амел, приближенный Неарха. Фулла, слуга Бассания. Каланта, дочь царя. Пентея, сестра Итеокла. Эфрания, сестра Оргила. Кристалла, Филема — фрейлины Каланты Граусиа, нянька, приставленная к Пентее.А также: Фраз, отец Итеокла, умерший к началу действия. Аплот, вымышленное имя, которым пользуется переодетый Оргил[140]. Вельможи, слуги, певчие хора.
Место действия — Спарта.
ПРОЛОГ
Пред нами — Спарта. Автор, чтя искусство,
Вложил в творенье подлинное чувство.
В "Разбитом сердце" плоских шуток нет,
Здесь вам не сатирический портрет
Известных лиц; отсутствуют моменты,
Рассчитанные на аплодисменты
Борделя и пивной: утробный смех —
Дешевая награда за успех.
Те только песни и пристали Музе,
Где сладкозвучность с чистотой в союзе;
От них, как черт от ладана, порок
Бросается тотчас же наутек.
А посему нам следует стремиться
Не преступать приличия границы.
Вдруг здесь найдут лишь вымысла печать?
Ведь правду стало трудно различать.
Так помните: внимая ход событий,
Печаль и радость с нами разделите.
ДЕЙСТВИЕ I
СЦЕНА 1
Входят Кротолон и Оргил.
КротолонЗачем темнить? Иль повод есть, чтоб так
В дорогу торопиться?
Повод, сударь?
Их много.
Назови хотя б один,
Не то не отпущу тебя в Афины.
И почему Афины? Хочешь мир
Переустроить? К стоикам примкнуть?
Стать киником? Поднатореть в софизмах?
Войти в Ареопаг, чтобы вершить
Делами государства?[141] Но пушок
На подбородке вряд ли предвещает
Столь бурный взлет.
Я знаю.
А раз так,
Ты можешь утолить свой книжный голод,
Не выезжая за пределы Спарты.
Здесь и учись.
Отец, не в этом дело.
Так в чем же? Ты мой сын и ты обязан
Сказать всю правду мне.
Что ж, воля ваша.
Как вам известно, после долгой распри,
Питавшей ненавистью плоть и кровь,
После усобиц, уносивших жизни
Тех, кто в союзе был с покойным Фразом,
И тех, кто с вами был, — наш царь Амикл
Развел бойцов и мир провозгласил.
Тогда вы с Фразом в дружбе поклялись,
А для того, чтобы ее упрочить
И наши семьи накрепко связать,
Решили вы — пусть узы Гименея
Прекрасную Пентею, дочку Фраза,
Со мною свяжут.
Ну и что?
А то,
Что частые беседы и признанья
В любви безгрешной сплавили сердца
В такой союз, что разорвать его
Бессильно время. Мы могли познать
Всю радость обладания друг другом,
Когда б жестокий рок не оборвал
Жизнь Фраза.
Да, пожалуй.
С той минуты
Стал разрастаться ядовитый куст,
И вскоре волчья ягода созрела —
Моих надежд смертельная отрава:
То брат ее, кичливый Итеокл,
Решил, своею властью упиваясь,
Разжечь былую рознь. И вот из мести
Он вынудил несчастную сестру —
Где хитростью, а где прямой угрозой —
На брак с Бассанием, чье состоянье
И титулы, увы, мне и не снились.
Но это не предлог, чтоб дозволенье
На свой отъезд испрашивать.
Сейчас
Вы все поймете. Бессердечный брат
Заставил несравненную Пентею
Бассанию отдаться... но заставить
Отдать и сердце — трудно, ведь оно
Принадлежит другому. И тогда
Рабыню сделал из жены Бассаний
И положил преграду между нею
И тем, кому довольно было слышать
Ее прелестный голос.
Ты о чем?
Назвав ее женой, Бассаний понял,
Каким он обладает совершенством,
И эта мысль чудовищную страсть
В нем породила; та же, в свой черед,
Вскормила страх, что ревностью зовется.
Он знает: восхищаясь этим храмом,
Все прославляют красоту его[142].
Но... как бы кто-нибудь из пилигримов
Не посягнул однажды на алтарь!
Так рассуждает этот недостойный —
Не потому, что ветрена супруга,
А потому, что мнителен он сам.
Как много слов!
На сердце накипело.
Наслышан о моем к Пентее чувстве,
От ревности вконец он обезумел:
А ну как вновь я окажусь в фаворе
И стану добродетельность ее
Испытывать! Я чист перед, богами,
И все же лучше мне себя обречь
На добровольное изгнанье. Этим
Я возвращу Бассанию покой,
Ту, что люблю, избавлю я от пытки,
И сам, быть может, уврачую раны,
Которые здесь так кровоточат!
Довольно! Сын, довольно! Путь в Афины
Тебе открыт. Несчастная Пентея!
Я буду ждать вестей.
Не беспокойтесь.
Входит Эфрания.
КротолонТвоя сестра. Проститесь.
Милый брат!
Дай на щеке твоей запечатлею
Я поцелуй — мне жизнь не дорога,
Но он пускай тебя оберегает
И имя доброе твое. Прощаясь,
Хочу я, и в присутствии отца,
Просить тебя...
Вы лучше прикажите.
Пообещай, что руку не отдашь
Ты никому без моего согласья,
Хотя б он был достоин и имелось
Отцовское благословенье.
Что ж,
Охотно обещаю.
class="poem">
Эфрания
Поклянись.
Клянусь священным жертвенником Весты[143].
А я клянусь лучами Аполлона:
Не дам ей своего благословенья
Без твоего согласья.
Ты пойми,
Эфрания, что я далек от мысли
Стать на твоем пути к богатству или
К супружескому ложу. Ты юна
И хороша собой, а я не деспот
И не капризник, чтоб играть твоей,
Сестра, судьбою. Можешь мне поверить;
Коли сочтем мы выбор твой удачным,
Я первый ваш союз благословлю.
Итак, ты поклялась.
Да. Но скажите,
Зачем вам уезжать?
Есть у него
На то вполне серьезные причины.
Тебе я буду и отцом и братом.
Лишь небо ведает пути земные.
Храните, боги...
Хватит причитать.
Вернется он живым и невредимым.
Вернусь я вместе со своей тоской:
Душа, скитаясь, носит боль с собой.
Уходят.
СЦЕНА 2
Фанфары. Входит царь Амикл, а также Армост, Профил и слуги.
АмиклБлаговолят к нам боги. Принесем же
К их алтарям свою гордыню — жертвы
Пускай вдыхают сладкий фимиам.
Ваш старый царь Амикл переживает
Вторую молодость: готов отдать
Тиару из серебряных волос
Взамен на золотые кудри Феба.
Как бьется сердце!
Время обратиться
Готово вспять, чтоб вашу, государь,
Удвоить жизнь.
Ты прав, Армост. А все
Племянник твой, бесстрашный Итеокл,
Несущий нам военные трофеи
И прочный мир на острие клинка.
Всесильною Лакония пребудет!
Теперь у нас Мессена[144] под пятой,
Упрямая, ты, наконец, склонилась
Пред властью Спарты! Вот она, победа,
Которую б не только занести
В анналы, но увековечить в храме,
И храм получит имя Итеокла.
Где с ним, Профил, расстался ты?
В Пифоне[145],
Мой государь, где двадцать самых знатных
Мессенцев ждут коленопреклоненно,
Какой назначите вы жребий им
И как решите участь их владений.
А где сейчас наш славный победитель?
Он обещал прибыть без промедленья.
Входят Кротолон, Каланта, Кристалла, Филема и Эфрания.
АмиклВот и Каланта. Что, благая весть
О взятии Мессены, дочь моя,
Уже тебя коснулась?
Да. Профил
Поведал мне о всех деталях боя.
Скажите, как наш юный полководец
Воспринял столь блистательный триумф?
Ваш беспристрастный взгляд довольно скоро
Позволит вам, принцесса, убедиться,
С каким достоинством и простотой,
С какою скромностью и чувством меры
Оценивает он свою победу,
Которая бы в человеке низком
Раздула непомерное тщеславье.
Но Итеокл...
Ваш друг...
Да, госпожа,
И я благодарю судьбу за это.
Так вот, его звезду в зените славы
Не в состоянии поколебать
Ни гром рукоплесканий, ни зарница
Внезапного тщеславья. Он, как воин,
Лишь исполнял свой долг.
Послушать вас —
Так он святой.
Воистину, Кротолон!
Ты скоро убедишься в этом сам.
Фанфары! Ну, встречайте же героя.
Музыка. Входят Итеокл, Хемофил и Гроней. Прочие вельможи выводят вперед Итеокла.
АмиклПриди в объятья, как приходят в храм,
Отрада Спарты, светоч дней моих,
Мой Итеокл!
Ваш преданный слуга.
Достойный сын земли своей, позволь
Обнять тебя по-родственному. Я
Горжусь моим племянником.
Вы, сударь,
Ко мне пристрастны.
На правах архонта[146],
Причастного к великому походу,
Дозволь вознаградить тебя покамест
Приветствием от имени народа.
Вы так щедры.
Кристалла! Эй, Филема!
Где мой венок? Судьба на крыльях славы
Тебя, избранника, так вознесла
Над всеми смертными, что я сама
Вот этими руками, Итеокл,
Сплела венок из лавра, чтобы он
По праву увенчал твое чело.
Я этих царских почестей не стою.
Похвально, дочь.
О, я уже краснею
От славословий — так ничтожно мал
Мой вклад в победу. Все мои заслуги —
Желание отечеству служить.
Ведь надо быть последним человеком,
Чтоб не отдать земле, тебя родившей,
В годину тяжелейших испытаний
Все силы и умение свое,
А то и жизнь!
Достойные слова.
Кто волею небес срывает лавры,
Того толпа, пьянея от восторга,
Подобно Вакховым жрецам, готова
Носить повсюду на руках, творить
Кумира из него и полубога.
Но чем он жертвовал на поле брани?
Удобством да и только. А солдат
Одну имел разменную монету:
Он кровью за победу заплатил.
Ум отдает приказы, но без рук
Кто их исполнит?[147] Все, что я сказал,
Да не сочтет высокое собранье
Рисовкою и позой. Словом, если
Петь дифирамбы, то не одному,
Но поделить их поровну на всех.
Взять хоть Профила — это ли не воин?
Нет, я не льщу, не терпит правда лести.
А Хемофил... или Гроней... без них,
Хоть чин их невелик, нам не видать бы
Конца войне. А в общем, каждый лепту
Свою вносил, отечеству служа.
Придворные дерутся, как солдаты!
Похвально.
Мы себя не пощадим.
Вы только прикажите.
Не мешает
Вам, ратоборцам, отдохнуть, а мы
О пленных позаботимся. Ступайте. —
Идем, мой Итеокл.
Поверьте, сударь,
В опоре не нуждаюсь я.
Как знать.
Уходят.
Хемофил, Гроней, Кристалла и Филема отстают. Хемофил берет за руку Кристаллу, Гроней — Филему.
КристаллаЧто нужно вам?
Пусти!
Я по-солдатски
Отвечу: ваши губки.
Фи, как грубо.
Вы прежде не были такими.
Смелость
Час от часу растет.
Оно и видно.
И сколько же людей вы сообща
Прикончили?
Немного. Были мы
Настроены миролюбиво.
Впрочем,
Вы слышали, как нас аттестовал
Перед царем наш Итеокл.
А, значит,
Вы добывали мир? Как это мило.
А где же прочая добыча?
Едет...
В обозе что ли?
Ах, моя Филема,
Когда врезался я в ряды врагов
И отрубал то голову, то ухо,
То ногу или руку...
То все вместе...
...Я про себя со вздохом восклицал:
"Филема, свет очей моих, на подвиг
Я за тебя иду!" Теперь, надеюсь,
Меня ты любишь?
Не сильней, чем прежде.
В ком нет достоинств, тот едва ли станет
Достойней от похвал.
Свидетель Марс,
Моею будешь ты!
Одно словцо...
Совсем заврались вы. Уйдите, сударь.
Ключи от города получишь ты,
Мной завоеванного.
А точнее —
Тобою выклянченного. На бедность.
Дыра — твой город. Вот что, кавалеры,
Вам бы не перья — фартуки носить.
Собачек дамских завивайте, шейте,
А лучше вместо чучел огородных
Ворон пугайте.
Подожди!
Не то
Свиней пасите — желудей, глядишь,
Перепадет немного. Мозоли ста
Вам лезвие бы в руки, а не шпагу:
Зарезать не зарежете, но кожу
Попортите изрядно. В общем, так:
Как поумнеете — так приходите.
Прощай же, о бестрепетный Гроней!
До встречи, дерзновенный Хемофил!
Они нас в грош не ставят.
Мы отплатим
Им этой же монетой. Вот и квиты.
Тем временем Кристалла и Филема ушли.
ГронейТы думаешь?
Унизить их разок —
И будут нашими — дай только срок.
Все женщины такие.
Вот порода!
Уходят.
СЦЕНА 3
Входят Текникус, философ, и Оргил, одетый, как ученик.
ТекникусЗачем гневить светила? Кто оспорит
Суровый приговор судьбы? Ты можешь
Сменить одежды, но в душе твоей
Любые помыслы легко прочтут
Всеведущие Мойры[149]. Ты избрал
Опасный путь.
Избавь меня от мрачных
Своих пророчеств; дай лишь мне, учитель,
Под этой крышей боль свою унять;
Пусть будут речи вещие бальзамом
Для скрытых ран. Когда мне суждена
Неверная тропа и даже пропасть,
Дай укрепиться мудростью твоей,
Чтоб на ногах стоять как можно тверже.
Я мир отверг.
В твои лета, Оргил,
Все юноши, клянящие свой жребий,
Впадают в крайности. Коль немила
Вам жизнь, вы отравить ее хотите
Всем прочем людям.
Нет, я не настолько
Обижен богом, чтоб удача чья-то
Меня бесила. Горестную участь
Я принял, не впадая в безрассудство,
И обобщений делать никаких
Не собираюсь я. В моем желанье
Найти уединенье ты не должен-
Усматривать, поверь, иной причины
Помимо той, что называл я: мысли
Мои в разладе, твой же ясный ум
Их приведет в согласие.
Я вижу,
Ты истины взыскуешь. Оставайся.
Что ж, буду рад вести с тобой беседы,
Я ухожу к себе.
А я пойду
Поразмышляю...
Текникус выходит.
В этом одеянье
Смогу я незаметно наблюдать
За тем, как обращаются с Пентеей
И как Эфрания хранит обет.
Любовь полна загадок! Олимпийцы
И те не знают, отчего костер
В груди так полыхает, а в золе
Так долго тлеют думы о прекрасном.
Лекарства нету от любовных ран!
Но кто это спешит уединиться
Под сень дерев?
В отдалении проходит Профил, поддерживающий Эфранию и нашептывающий ей что-то на ухо.
Эфрания! С Профилом!
А как воркуют... Может, это призрак?
Профил — наперсник Итеокла... Странно.
Вновь появились! Так... раскрою книгу.
Школярский облик службу мне сослужит.
Глаза мои пусть бегают по строчкам,
А уши ловят каждый звук.
Прохаживается, уткнувшись в книгу. Входят Профил с Эфранией.
ПрофилВзаймы
Нам боги дали время. Для того ли,
Чтобы — по робости — терять его?
Эфрания, в чем мне еще поклясться,
Чтоб ты поверила, как я желаю...
Желаю?
Преданно служить тебе?
Так будет лучше.
Повторить ответ,
Который мне твоим подсказан взглядом?
Моя любовь чиста.
Так я любил
Мою Пентею — преданно и чисто.
Нет большего блаженства для меня,
Чем стать твоим супругом. Заручимся
Поддержкой Итеокла — он мой друг.
Моей поддержкой будет заручиться
Куда сложней.
Что может вам ответить
На эти благородные слова
Неопытная девушка, которой.
Так трудно устоять...
Молчи, сестра!
С тех пор как вы в любви ко мне признались,
Заслуги ваши, состоянье, внешность
Меня расположили к вам, но я
Не смела ни суждениям, ни чувствам
Дать выход, чтобы выказать тем самым
Благодаренье звездам, что послали
Мне это счастье. Что уж там скрывать?
Мои желания уже давно
Согласны с вашими, но не вольна
Я принимать решения. Мой выбор
Отцом и братом должен быть одобрен,
Без их согласья сделать мне нельзя
Ни шагу.
Чтоб обета не нарушить.
Я все улажу.
Брат перед отъездом
С меня взял клятву.
Не нарушь ее!
Надеюсь при содействии двора
Его уговорить.
Вполне возможно.
Ну а пока, мой ангел, уповаю
На то, что никакой искус не сможет
Поколебать твою решимость.
Жизни
Скорей лишусь и радостей земных,
Чем дам неволить сердце.
За мое
Ручается вот этот поцелуй.
О женщины! И я молчу... Все нервы
Как будто растянули на распялках.
Здесь кто-то ходит, сударь. Нас, наверно,
Подслушали. Спаси нас, Купидон!
Ну что ты, что ты... В этот уголок
Заглядывает разве что сановник
Иль кто-то из гимнасия[150], что рядом
Основан Текникусом с разрешенья
Царя Амикла.
Кто-то сам с собой
Там разговаривает. Вон, смотрите!
Ну, так и есть, какой-то книжный червь.
Заметили!
Возможно ли, ответь,
Посредством красноречья, томных взглядов,
Посулов и так далее унять
Разбушевавшееся море? Что?
Как взяться, говоришь? И ты берешься
Поймать сетями атомы на солнце?
Но это все равно, что обгонять
На небе тучу при восточном ветре.
Ты, верно, шутишь? Ну подумай сам...
Вот так школяр! Да это сумасшедший.
Постой. Он упражняется, как видно,
В риторике.
Ну дайте же сказать!
Вы так несдержанны, что с вами трудно
Вести полемику. К чему гадать?
Одно пусть из другого вытекает...
Ах, вот как? Утверждение абсурдно.
Ведь метафизика есть рассужденье
О тех субстанциях и высших сферах,
Которые, хотя нелепы вчуже,
Но стройны при ближайшем рассмотренье...
Где доказательства? Вас опровергну
Не колкостью небрежной ретирады,
А точной ссылкой на авторитет.
Приблизимся к нему.
Да не спешите!
Вам, желторотым, стоит раз понюхать
Теорию, как вы давай клевать
Своих наставников. Ведет к ошибкам
Самоуверенность!
Простите, сударь,
Вы — философ?
Я, милое созданье,
Всего лишь гриб, который небеса
Дарят росой и на который солнце
Роняет луч. Я радуюсь теплу,
Еде случайной и ночной дремоте.
И ваш учитель — Текникус?
Он с нами
Ведет беседы. Вон его обитель.
Счастливцы! Жар страстей честолюбивых
И грозы властолюбия им чужды,
Желания они соразмеряют
С природной скромностью и в добронравье
Не знают равных. Как тебя зовут?
Аплотом, господин. Я — раб смиренный.
Чего б хотел ты?
Книг, Венера, книг.
Сударыня, я кое-что придумал.
Он может нам помочь.
О чем вы, сударь?
Покамест я и ваш отец ведем
Переговоры о помолвке, вам
Пусть этот книгочей записки носит
О том, как подвигаются дела;
Читайте их и тотчас же вручайте
Ему ответ. Так — ив разлуке — сможем
Мы разговаривать: не языком,
Так сердцем.
Что ж, воспользуемся этим.
Скажи, Аплот, готов ты дважды в день —
И в девять и в четыре пополудни —
Передавать в беседке этой письма?
Коль ты берешься все держать в секрете о
И преданно служить, я обещаю
Исполнить всякое твое желанье.
О всеблагой Юпитер! Слишком щедр
Ты к недостойному! Я ваш всецело.
Так вы достанете мне книги?
Все,
Что ни попросишь. Я — Профил, она же —
Эфрания.
На память, слава богу,
Я никогда не жаловался. Буду
Без опозданий приходить сюда.
Ты приготовь мне список всех названий.
А то возьми немного денег.
Что вы!
Для нас они — бесплотный дух, мы к ним
Не прикасаемся. Нет, только книги.
Составь же перечень. И не забудь,
Как нас зовут.
Помилуйте, как можно.
Взгляни на нас с улыбкой, Гименей:
Мы — хворост для пылающих огней.
Эфрания и Профил уходят.
ОргилЗадуй свои огни! Смотреть нет мочи,
Сейчас царит повсюду сумрак ночи.
О дай, Меркурии, хитрость мне свою.
Как стрелка компаса, метаться стали
Все мысли — ведь какой удачный случай!
Что нам дано? Собой удобрить землю,
Загадку вечности не разгадав.
Все, что великим мы зовем по праву,
Уйдет, не пережив своей же славы.
Уходит.
ДЕЙСТВИЕ II
СЦЕНА 1
Входят Бассаний и Фулла.
БассанийОкно на улицу заколотить!
Зачем давать зевакам лишний повод?
Смотрящий с вожделением — грешит[151],
Взгляд делается масленым, бесстыжим,
Паскудным, липким, мысль о совращенье
Обсусливается, как медвежонок
Новорожденный — матерью, и вскоре
Перерастает в дело; в мерзкий блуд.
Так вот, окно забить.
Схожу, пожалуй
За плотником.
Поди, он плут отпетый,
С тобою снюхавшийся, попечитель
Воров и шлюх, разносчик тайных писем,
Которые кропает по ночам
Какой-нибудь прыщавый соблазнитель,
Шептун и сводник, что за три обола[152]
Тебя купил? Смотри мне, — сукин кот,
Я придушу тебя, кишки немедля
Я выпущу тебе, дерьмо собачье,
Когда ты принесешь моей супруге
Записку, нет, записочку, клочок,
Которым разве только бородавку
Ты на носу закроешь или прыщик!
Гнездится похоть в каждом пустяке.
Милорд, я буду проверять на свет
Любую мелочь.
Ну и работенка!
Взять горожанок — сколько заключают
Они в постели выгоднейших сделок,
А разрумянившись, бегут к супругу,
Целуют, ластятся, зовут "милашкой"
И гладят лоб, увенчанный рогами.
И ничего, не страшно уколоться!
Лихое, сударь, время. Человека
Швыряет, точно щепку.
Или взять
Сановных дам, всех этих светских модниц.
Мужчина, чтоб их только ублажить,
Спешит, как на ходулях, к деньгам, к славе
И честь готов продать за новый титул,
А честь, бедняжка, истекает кровью,
Сраженная ударом вероломным!
А эти деревенские особы! —
От слов краснеет, словно маков цвет,
Но что творит, мерзавка, втихомолку!
Все женщины, запомни, или пали,
Иль падают, или упасть готовы.
Что слышно в городе? О чем болтают?
Такие, сударь, странные, чудные,
Диковинные...
Понесло! Короче!
Царь, сказывают, обронил, как сокол
Перо, седую бороду и носит
Теперь другую, рыжую с боков,
А посередке с прозеленью.
Спятил,
Должно быть.
А еще, слыхать, с тех пор,
Как храбрый Итеокл с войны вернулся,
От радости рычат все время львы,
Медведи пляшут[153]...
Поплясал бы с ними.
Еще Оргил в Афины улетел
На огнедышащем драконе. Верно,
Уж не вернется.
Дай-то бог.
Еще
Прознал я, ваша светлость, будто всем,
Кто попусту жену свою ревнует,
Дадут развод. Так женщины судачат.
Я сам от повитухи это слышал.
Еще есть новости...
Замкнись, болван!
Вы все меня хотите погубить.
Ну почему мы за блаженство платим
Своим покоем? Двери на запоры!
Чтоб ты рогами с ног до головы
Оброс.
Уходит.
БассанийВсе в голове моей смешалось.
О красота! Ты — символ благодати,
Но разве ты — не вечное проклятье?
Входит Пентея и Граусиа, старая служанка.
Идет... Вот так, омытое росой,
Сияет утро жемчугом бесценным.
Путь к бедности лежит через богатство.
Чтоб сохранить сокровище такое,
Изволь все состояние спустить.
Как поживает нежная Пентея,
Отрада сердца моего?
Увы,
Она грустит.
А ты не каркай, ведьма.
Жена, твой брат, живой и невредимый,
Вернулся со щитом. Его увидеть
Ты можешь при дворе, куда мы наши
Стопы направим, — там твои алмазы
Заблещут так, что дамы из боязни
Затмиться этим светом — по углам
Попрячутся, чтобы тайком, сквозь слезы,
Тобою любоваться и не сметь
Приблизиться. Пора тебе развлечься
И стать царицей прихотей своих,
Бывать, где хочешь и когда захочешь;
Найди себе подруг и предавайтесь
Любым забавам молодости, лишь бы
Не набегали тучи на чело.
Прекрасно сказано. Ну, выше носик.
И веселись, пока дают.
Стегните
Ее кнутом, о Фурии![154]
Милорд,
Так внемлет музыку глухой, как внемлю
Я ваши речи. Мне ли прибегать
К уловкам, чтоб чернить свое же имя?
Иные понаденут на себя
Пуд драгоценностей, налепят блестки —
Глядь, кто-то рот открыл от удивленья.
А мне к лицу бесхитростное платье,
В нем, словно в зеркале души моей
(Когда вы недостойными словами
Его не замутите), отразятся
Мечтания анахорета-сердца.
Затворничеством ты не тяготишься?
Тебе не скучно? Надо б нам почаще
На людях быть. А может, нам уехать
На островок уединенный? Будешь
Всем управлять.
Не знаю, что ответить.
Мой долг во всем повиноваться вам.
Что скажете, то мне и ладно.
Остров?
В темнице, стало быть, сгноить хотите?
Небось веселье там кипит ключом!
Акулы, крабы, водяные крысы,
Медузы, — что ж, компания как раз
Для юной барышни и старой няньки.
Э нет, ты нас на остров не заманишь!
Ты у меня попляшешь.
В эти лета
Хандрить негоже.
В клеть тебя запру.
Ну улыбнись же, сделай одолженье,
Не то меня кручина изведет.
Ну, старая карга!
При южном ветре
Туга я на ухо. Ты б дал ей лучше
Молоденькие косточки размять.
Ей греться бы у молодца в объятьях,
А не...
Я на костре тебя согрею.
На части изрублю.
Чего, соколик?
Совсем оглохла — видно, с юга дует.
Да что ты мелешь?
Жарко. Пот прошиб.
Входит Фулла.
Что скажешь?
Стая лордов.
Что?
И стайка
Их дам.
Да где?
И лошади.
Подводы?
Кареты! Я со счета даже сбился.
Ну я пошел.
Уходит.
Появляются Профил, Хемофил, Гроней, Кристалла и Филема.
ПрофилДостойнейший Бассаний!
Любезнейший Профил! Входите, дамы
И господа, мой дом для вас открыт.
Вот только голова от вас распухнет.
Какая честь!
Сороки, трясогузки!
Расщебетались!
Добрая Пентея,
Когда вы брата любите, ступайте
К нему без промедленья.
Он здоров?
Богами он храним. Но что-то гложет
Его с тех пор, как он вернулся в Спарту.
Милорд, не мешкайте, я вас прошу.
Мы, сударь, приглашения, поверьте,
Не стали б ждать, да вот занемогла
Супруга. Что же ты стоишь, Пентея?
Показывайте, сударь, ей дорогу.
Я следом.
Вот моя рука, мадам.
Уходят все, кроме Бассания и Граусии.
БассанийПостой-ка, сводня. Ты, я погляжу,
Меня честить горазда. Иль забыла,
Зачем приставлена? Так прогоню.
И, полно гневаться. Ревнив ты больно,
Ведь так и от ума отстать недолго.
Я дело делаю, а что перечу,
Так это чтоб к голубушке твоей
Войти в доверие и все повызнать.
Об этом я, признаться, не подумал.
Уж ты прости. Не перегнуть бы палку...
Небось, не перегнем.
За ней иду.
В раю мне этом горше, чем в аду.
Уходят.
СЦЕНА 2
Входит Итеокл.
ИтеоклГордыня... так змееныш у гадюки,
На свет рождаясь, разрывает мать[155].
Гордыня... Так голубка, чьи глаза
Закрыл шутник, тотчас взмывает в небо
И сразу камнем падает на землю[156].
Так в воздухе петарды и шутихи
Вдруг разорвутся, оставляя дым
И запах гари. Если жить всегда
По совести, то и в душе звучала б
Такая музыка, что хоть танцуй:
Но это все риторика, слова,
Когда же в сердце боль, то не избудешь
Ее ты совестливостью. Горячку
Снимают не советом, а лекарством,
И чем скорей, тем лучше для здоровья.
Входят Армост и Кротолон.
АрмостАх, сударь, это просто отговорка,
Пустяшная к тому же. Ведь Профил
Достойный муж, а ваша мудрость, право,
Сама себе хозяйка и в опеке
Сыновней не нуждается.
Хозяйка
Не вправе допустить, чтобы посулы
Так совесть убаюкали ее,
Что уговор смогла б она нарушить.
Вы все колеблетесь? Коли согласье
Оргила вам потребно, так пошлем
За ним в Афины. В этом деле принял
Сам царь участие, и, верю, он
Поддержит нас.
Царь хочет, чтоб Кротолон
Отправил сам депешу.
Для меня
Желанье царское — закон.
Сей брак
Так породнит нас, так друг с другом свяжет,
Как если бы я сам просил руки.
Ведь мы с Профилом названые братья.
Ах, сударь, сударь...
Говорите прямо.
Желай вы только мира и согласья,
Так не был бы Оргил мой одиноким
И заживо б себя не схоронила
Сестрица ваша. Вот Армост свидетель:
Когда б не умер Фраз, родитель ваш...
Ну да чего там.
Вы раздражены.
Нашел больное место.
Погодите...
Он прав, я заслужил такой упрек.
И все же скидку сделайте на возраст,
На пылкость юности и безрассудство,
На кашу в голове, на фанфаронство,
Неопытность в сужденьях, краснобайство
И поминутную, как смена ветра,
Изменчивость в решеньях. Я зарвался,
Я самодурствовал, не понимая,
Какую мощь таит в себе любовь.
Лишь всякие увидев передряги,
Я малость поумнел. Так вот, Кротолон,
За зло содеянное я готов
Платить, чем пожелаете.
Признанье
Былой вины — чего еще желать?
Ну как, милорд?
Сдаюсь. Когда согласна
Эфрания, не стану возражать.
За сына я ручаюсь.
Мой клинок,
Богатство, славу, честь и жизнь саму
Отныне я вручаю вам.
Входят Бассаний, Профил, Каланта, Пентея, Эфрания, Кристалла, Филема и Граусиа.
АрмостПринцесса
С сестрою вашею.
Вообразите,
Дикарка эта вовсе нас забыла,
Ей двор не мил, и даже вас увидеть
Она не поспешила.
Вы, принцесса,
К ней так добры. К супружеству, сестра,
Себя ты словно бы приговорила,
И, мужу посвятивши свой досуг,
Не служишь ты высокой госпоже.
Не стоит, право, в четырех стенах
Держать ее.
Никто ее не держит.
Ей любо дома. Славный Итеокл,
Хвала богам, что вы живым вернулись.
Когда б моя жена не приболела,
Мы первые пришли бы к вам с поклоном.
Сейчас получше?
Брат, мое здоровье
И счастье, знаешь сам, принадлежат
Не мне.
Ответ смиренный и достойный.
А вдруг лукавит? Сводня, примечай.
Кротолон, церемонию, с помолвкой
Нехорошо откладывать.
Принцесса,
Я дал согласие.
Теперь Оргил
Пусть даст свое.
Что ж, подожди, Профил,
Немного, и блаженство брачных уз
Твою любовь к Эфрании упрочит,
Как и ее — к тебе.
Благодарю.
Блаженство брачных уз — вот рай земной,
Покой в душе, согласное биенье
Двух любящих сердец, венец желаний,
Залог бессмертия... Всего ж отрадней
Супружеская верность.
Где она?
В диковинку подобное созданье
И для самих богов.
Я сам, женившись,
Попал в Элизиум[157].
Ответь мне, дочка,
Как на духу, ты любишь своего
Избранника?
Не больше и не меньше,
Чем любит он меня; его же чувства
И вы и брат оцените, бесспорно.
Так, так.
Вас я не спрашиваю.
Нам ли
Разбить союз, благословленный небом?
Входит Хемофил.
ХемофилВас, храбрый Итеокл, и вас, принцесса,
Царь ожидает.
Поспешим к нему.
Входит Гроней.
ГронейМилорды, поспешите к государю.
Принц Аргоса...
Что, сударь?
Ко двору
Вот-вот прибудет, госпожа.
Вот-вот?
Принц Аргоса?
Здесь огласить такое
Событие мне выпадает честь.
Пентея!
Да?
В дворцовую беседку
Приди через часок — наедине
Кой-что скажу тебе я.
Проведи
Ее, мой друг, в беседку и проверь,
Чтоб рядом не случилось посторонних.
Я все исполню.
Это что за новость?
А вы проветритесь, милорд. Принцесса,
Я ваш слуга. Идемте, — господа.
Уходят все, кроме Бассания.
БассанийНаедине? Как так — наедине?
Чем я им помешал? Они родня;
Ужели этот зверь ее принудит
К кровосмесительству? С него-то станет!
К тому ж велел он своему дружку
Стеречь сестру, а если тот украдкой
Сам уворует из чужой добычи?
А впрочем, до того уже дошло,
Что брат — сестру, мать — дочь, супруг — супругу
В постель подкладывают к тем, кто может
Им оказать услугу. О проклятье!
Ну если кто наставит мне рога,
Я сам его... я сам...
Входит Гроней.
ГронейМилорд, вас ждут.
Иду, иду. А где моя супруга?
Средь знатных дам.
Так, так. А с нею рядом
Была ли нянька старая?
Была.
Она дремала, сударь, в уголке.
Что-что? Дремала?
Вам, я вижу, дурно.
Вы б прилегли...
Нет, я иду к царю.
Я провожу вас.
Сделай одолженье.
Уходят.
СЦЕНА 3
Входят Профил и Пентея.
ПрофилВон там, в конце аллеи, есть беседка.
Позвольте мне откланяться — я должен
Проверить, нет ли здесь кого. Ваш брат
Утратил живость, что с его природой
Не согласуется. Он веселится
С такою меланхолией и бродит
Такой задумчивый и молчаливый,
Что приставать с расспросами к нему
Не в силах я — оно не по-мужски,
Да и бестактно.
Я без приглашенья
В чужие тайны тоже не вникаю.
В моих словах, поверьте, нет намека
На столь бесцеремонное вторженье.
К тому же...
Входит Оргил в своем школярском одеянье.
Эй, дружище, постарайся
Развлечь вот эту даму разговором.
Уходит.
ОргилПопробую, милорд.
Предайся лучше
Своим раздумьям, а меня оставь
Наедине с моими.
Что ты, нимфа?
Музыка сфер для наших душ звучит,
Чтоб закружить в божественнейшем танце.
Для школяра ты слишком пылок.
Небо
Нас наделяет красотой, чтоб мы,
Отринув прах земной, слились в экстазе
Возвышенной гармонии.
Ты дерзок
Не в меру.
Время начертать не властно
На белом поле преданной любви
Хулу бесчестья. Подними глаза,
Пронзавшие насквозь, на это пламя,
Которое когда-то бушевало.
Как сладкий дым взаимных клятв курился!
Точь-в-точь над жертвенником Весты. Слезы
Пречистые на пламя упадали,
И пламя вздрагивало.
Сумасшедший!
Все радости мои — сплошной мираж.
Я утоляю голод видом яств
И вожделенным запахом, но плоть
Без подкрепления изнемогает,
И дух, лишенный родственного духа,
Час от часу слабеет. Что за смерч
Сорвал печать, скреплявшую дотоле
Те две — согласные во всем — души?
Оставь меня! В тебя вселился бес.
Ты по неведенью разбередил
Во мне былую рану — нестерпимо
Она заныла. Хватит же, болтун.
Прочь, прочь поди!
Одумайся, Пентея,
И, прежде чем в изгнание отправить,
Узнай, кому подписанприговор.
Откину капюшон, меня сокрывший
От любопытных глаз.
Какое примешь
Сейчас решение?
Безумец, если
Не дорожишь ты жизнью, не губи
Хоть честь мою. Беру я Гименея
В свидетели, что не переменилась
К тебе я после рокового дня,
Когда насильно плоть мою и душу
Разъединили. Но зачем же ставишь
Ты добродетель под удар?
Скажи,
Зачем так долго я со злом мирился,
Мне нанесенным? Это для тебя
Я нынче роль играю. О Пентея,
Когда ты не из мрамора, оплачем
Судьбину нашу. Чувствую я сердцем —
Ты, как и прежде, мне принадлежишь.
Дай мне припасть к руке твоей губами.
Я на колени опущусь.
Я тоже.
Ну все, поднимемся... Ужели новой
Ты клятвы ждешь? О старой позабудь,
Ее объяло вечное молчанье,
Надежды нет. Чего ты хочешь?
Должен
Я обладать моей женой пред небом.
И только?
Да, коль это означает,
Что только я тобою обладать
Отныне буду.
Твой приказ исполнен.
Клялась я быть твоею — небеса
Тому порукой; подтвердят они
И то, что клятву эту в грязь втоптали.
Да, я люблю тебя и потому
Твою свободу связывать не стану,
А ты не запятнай себя бесчестьем
И прочь гони прельстительные мысли,
Не то меня ты попросту ославишь
И рану растревожишь лишь сильней.
Останься благородным до конца —
Пускай, увы, тебя я не утешу,
Зато я поминутно буду помнить,
Чего лишилась и как низко пала. —
А ты с другой будь счастлив, и детей
В наш мертвый век родите полных жизни.
Лишь об одном прошу: и взяв супругу,
Ты вспоминай меня без небреженья,
И, может быть, сочувствием ко мне
Она проникнется... Ну все, прощай.
Прощай? Но ты жена моя и будешь
Навек моей.
Нет, это невозможно!
Но почему?
Послушай и поймешь.
Мое приданое ушло к другому,
И девственность похитил он мою.
Ужель я допущу, чтобы Оргилу
Достался сорванный цветок?
Меня
Не остановит это.
Так запомни:
Хоть раз моей руки иль губ коснешься,
И я клянусь тебе — коль суждено
Мне это иго снять с себя однажды, —
Я снова за постылого пойду!
Ты забавляешься моим страданьем?
Но ты моя, моя...
Не смейте, сударь!
Не то я вас навек возненавижу.
Иль ты забыл, что честь твоя простерта
У ног моих? Внемли же, недостойный:
Когда ты письменно или изустно
Меня опять начнешь пытать, прилюдно
Скажу о домоганиях твоих
И прокляну тебя пред небесами.
Иди! Сокрой под этим капюшоном
Бесславие. Сегодня, так и быть,
Я пощажу тебя. Ты осквернил
Мою печаль и пал в глазах моих.
Ты некогда умел любить достойно...[159]
Молчи, несчастный! Я молю судьбу,
Чтоб ты исчез бесследно. Прочь поди.
Долой французский этот маскарад![160]
Пора сразиться с поднятым забралом.
От слов пора и к делу... О Пентея!
Уходит.
ПентеяОн, уходя, мое исторгнул имя.
Я слишком круто обошлась с несчастным,
А он похож на собственную тень,
На призрак тени. Ох, уж эта честь!
Мы, слабые, сражаемся, как львицы,
Ее спасая.
Входят Бассаний и Граусиа.
БассанийСтарая хрычовка!
Заснуть! И где! Чтоб всю тебя скрутило.
Подагра, лишаи, чума, проказа
На голову твою!
Полегче, сударь.
Она одна, и то спасибо. Глянь-ка,
Печальна и задумчива — ну разве
Не добрый знак?
А то! Известно, добрый.
Попридержи язык. Пойдем, Пентея.
Ты знаешь, Итеокл... его сейчас...
Ему что, худо?
Полно, легкий приступ.
С желудком что-то. Ты, гляжу, взгрустнула?
Чему же радоваться?
Входит Профил.
Профил ИтеоклПросил, сударыня, чтоб вы скорее
Пришли к нему.
Мы уж и так спешим.
Вотще мы, замышляя в этой жизни
Далекие прожекты, наши силы
Так бережем. Все кончится могилой.
Воистину. Вот честно и живи,
Чтоб в день, когда баланс подбить придется,
Остаться чистым.
Кто живет, милорд,
Достойно, тот встречает смерть без страха.
На то и боль, чтоб закалялся дух,
А Итеокл, мы знаем, духом крепок.
Но вы, мадам, поласковее с братом:
Ведь человек — он как в ночи звезда,
Угас — и тьма наступит навсегда.
Уходят.
ДЕЙСТВИЕ III
СЦЕНА 1
Входят Текникус и Оргил в своем обычном платье.
ТекникусВнемли рассудку. Буйные порывы
Способны вырвать с корнем здравый ум.
Твои, мудрец, волнения напрасны.
Все это не к добру. Вчера личину
Тебя надеть заставила нужда,
Сегодня ты отбрасываешь маску —
Зловещий план стоять за этим должен.
Что ты вынашиваешь? Заклинаю
Во имя нашей дружбы отмести
Преступный замысел. Проникнуть в тайны
Сердечные нам, смертным, не дано;
Лишь боги проницают их.
Учитель,
Какие тайны? Ты сейчас поймешь,
Что не могу я действовать иначе.
Начать с того, что прибыл ко двору
Принц Аргоса — просить руки Каланты,
Наследницы престола; а Профил
К сестре моей посватался; к тому же
Сам царь Амикл. призвал меня к себе,
Послав гонца в Афины. Трех причин,
По-моему, достаточно?
Ты прав.
Но не забудь мои слова: коль дом
Непрочно выстроен, в какой бы цвет
Его ни красили, он рухнет скоро.
Твое лицо как будто заострилось,
На нем вдруг обозначились яснее
Опасные...
О чем ты? Коль проникнешь
Ты в мысли сокровенные мои,
В них сыщешь благородную надежду —
Как должно постоять за честь свою.
Пусть так, но честь, мой мальчик, чести рознь.
Честь состоит не в том, чтоб оголтело
Махать клинком направо и налево
И тешить самолюбие свое.
Такая честь, Оргил, немного стоит,
За ней таятся низменные страсти,
Пьянящие наш разум. Добродетель —
Вот что рождает подлинную честь,
Которая стояла и стоит
На справедливости. А тот, кто ищет
Возмездия иль барыша, творя
Обман, любодеянья, самосуд,
Тот преступает нравственный закон
И попирает честь прямым бесчестьем.
Пытливый ум, а не чужие мненья,
Лежит в основе чести: ум всегда
В союзе с истиной и чувством долга,
А мненья — с произволом и молвой.
Поняв, что красит истинную честь,
Ты все свои благие устремленья
Осуществишь, надеюсь, до конца.
Тебя, мудрейший, вразумляют боги,
И ты мне указуешь верный путь.
Надеюсь.
Оргил уходит.
Есть загадочное что-то
В его судьбе. Смятенный дух способен
Толкнуть его на безрассудный шаг.
А впрочем, мне ль угадывать итоги:
Всю нашу жизнь расчисливают боги.
Входит Армост.
Армост?
Меня к тебе направил царь.
Прости, что я прервал твои раздумья.
Есть в этой опечатанной шкатулке
Бесценный перл, которым, как короной,
Царь дорожит: я говорю о свитке.
Исследуй, изучи его, просей
Крупицы смысла.
Что это за свиток?
В нем вся надежда Спарты — жизнь царя
И будущность страны, все, что оракул
Последний раз сказал Амиклу в Дельфах[161].
Причины, по которым он сейчас,
По истеченьи стольких лет, решился
Прибегнуть к помощи твоей, мудрец,
Он сам тебе со временем откроет.
О Аполлон, ты просветишь мой ум!
Принц Аргоса, Неарх, он здесь уже?
Он во дворце и ждет, когда Амикл
Отдаст ему принцессу в жены. Этим
И объясняется, видать, поспешность,
С какою царь меня послал к тебе,
Царю поклон, великой Спарте мир,
Тебе, Армост, удачи.
И тебе.
Уходят.
СЦЕНА 2
Тихая музыка. Доносятся слова песни.
Можно ль, грезя, сны расчислить?
Кистью высказать все мысли?
Разглядеть, как с циферблата
Время убежит куда-то?
Вздох поймать? Лишиться чести,
Если ты в безлюдном месте?
Нет, о нет. И все ж, как знать,
Вдруг тебя удача ждет!
Но известно наперед:
Не умели воздавать
По заслугам Красоте
И ни эти и не те.
Но зато все наши чувства,
Все науки, все искусства,
Все, что старо и что ново, —
Подчиняться ей готово[162].
Тем временем по сцене проходят Профил, Бассаний, Пентея и Граусиа и скрываются в кулисе. Бассаний и Граусиа вновь появляются и осторожно, на цыпочках, переходят с места на место, прислушиваясь.
БассанийНи звука, тишина. Ты что-то слышишь?
Тихохонько. Повыл бы что ли ветер
Аль мышка поскреблась.
Весь пол в коврах,
А спинка-то кровати — чистый мрамор.
Солдат! Тут впору неженке разлечься.
Все эти ухищренья для того,
Чтоб раздразнить медлительную похоть,
А там, глядишь, и вспыхнет, словно факел,
Разнузданная оргия.
Потише!
Не слышно ведь.
Постельные сраженья
Не ухом надо выявлять, а нюхом.
Открыл глаза.
Так, так.
Пришла сестра?
Оставьте нас вдвоем.
Да-да, конечно.
Входит Профил.
ПрофилМилорд, уйдемте. Хочет он побыть
Наедине с сестрой.
Иду, иду.
И вы, мадам, уйдите.
Воля ваша.
Все уходят.
Открывается часть сцены[163] с Итеоклом, сидящим в кресле, и Пентеей.
ИтеоклСадись, сестра; да нет же, ближе, ближе.
Один отец у нас, в едином чреве
Зачаты мы, и вместе нас растили,
Что ж мы чужими стали? Пусть бы лучше
Та колыбель, где я лежал ребенком,
Могилой обернулась.
Ты счастливчик,
Ты за собой не признаешь греха,
Перечеркнувшего твои триумфы;
Несоблюдение последней воли
Того, кто произвел тебя на свет.
А ты жестокосердна. Да, вспылив,
Я грубо вырвал из твоих объятий
Родное сердце, в прах его швырнул.
Теперь мое, в отместку, разрывают.
Ты лжешь пред небом! Пусть твое бы сердце
Горело не сгорая; пусть бы страсти
В нем клокотали, выхода не видя!
Твоей мольбе, бедняжка, боги вняли.
Не пощадил ты собственной сестры.
Мне жизни нет.
Теперь меня терзают
Мученья адовы, но не дано
Мне умереть.
Крестьянке, что привыкла
К поденщине, родник незамутненный
Дает напиться, а кругом резвятся
Ягнята с ребятишками; жар вздохов
Лишь я должна слезами заливать.
Поденщик, заработав корку хлеба,
Жует ее и радуется жизни,
А мне еда постыла; что ни съем,
Все вызывает желчь: она горька,
Как и твое проклятье. О смягчись,
Назначь мне кару.
Умертви меня,
Избави от ревнивого супруга! —
И вновь, увидишь, станем мы близки
Как брат с сестрой. Убей меня!
Но мужу
Ты дорога.
Ну да, как шлюха или
Клятвопреступница, какою сделал
Ты сам меня. Нет, не своим хотеньем
Живу я во грехе, но поневоле.
Зачем чернишь себя!
Но это правда.
Обручена с Оргилом, я живу
Наложницей Бассания — так разве
Не шлюха я? Убей меня, иначе
Прах батюшки восстанет и, приняв
Ужасный облик, явится судить
Тебя за тяжкий грех — наперекор
Пойдя отцу, ты предал и меня.
Искал себе я на чужбине славы,
А дом мой превратился в пепелище.
Пусть я чудовище, зато тебя,
Великомученицу, как богиню,
Превознесут. Поруганные девы
И несчастливые супруги станут
Молиться у твоей священной раки,
И белых горлиц, убранных омелой,
Все будут в жертву приносить тебе[164],
Коль ты меня простишь.
О замолчи!
Скорей бы смерть к Стигийским берегам[165]
Меня снесла — я изнемог под игом,
Вдвойне тяжелым из-за слов твоих.
Так чье ты иго терпишь?
Никому
Другому не простил бы я вопроса,
Который вдруг задел такую тайну,
В какой боюсь я сам себе признаться.
Но ты уже признался. Назови
Лишь имя, брат.
Ее зовут... Не смею!
Так, значит, лжец ты!
Нет! Что ж, я откроюсь:
Речь о Каланте, дочери царя,
Наследнице престола. Видишь, сердце
Я обнажил перед тобой. Иди же,
Скажи царю об этом вероломстве —
И будешь ты отмщенной. Ни принцессе,
Ни другу моему Профилу тайны
Я не открыл.
Будь вы помолвлены,
Ужель твое б не разорвалось сердце,
Когда бы стал ее отец меж вами
И принцу Аргоса вдруг отдал дочь?
О не терзай меня своей обидой!
Я кровью за нее плачу.
Мы квиты.
Ты прав, мы — ветви одного ствола,
Нельзя нам быть поврозь. Я буду рада
Тебя утешить, чем могу.
Сестра,
Лишь ты, лишь ты одна моя утеха.
Когда мой ум печаль не притупила,
Я помогу тебе собраться с духом.
И эту душу я посмел сгубить!
Входит Бассаний с кинжалом, за ним Профил, Гроней, Хемофил и Граусиа.
БассанийМое терпенье лопнуло. Довольно!
Вы за руки взялись? Где мой кинжал?!
Взнуздав мой природную покорность,
Как вьючного осла, ты понукал
Ее так долго, что в конце концов,
Она взбрыкнула.
Сударь, что за тон?
Он не в себе.
Милорд...
Не подходи!
Он держит смертоносное оружье
И машет им, как мельница крылом.
Я — знатного рождения, а ты,
Напыщенный и взбалмошный мальчишка,
Занесся, будто тучу оседлал
И направляешь колесницу солнца.
Но я не прихлебатель твой, не думай,
И не лакей, чтобы стремглав бежать,
Чуть скрипнет дверь, не поставщик блудниц
Для царственного этого алькова.
Какой блестящий бред!
Как он надулся,
Пыхтит, таращится! Вот ненормальный!
Он, трезвенник, видать, вина хлебнул,
И хмель ударил в голову. Милорд,
Вам не к лицу такие речи.
Брат...
Ах, не к лицу! Прикажете, котенок,
Мяукать с вами? Политес, он рабски
Прислуживает выскочке, а дерзость
С него срывает маску. Ваша пылкость
И столь ошеломительная слава
Еще не основание, милорд,
Чтобы писать на лбу мне "рогоносец".
Он потерял от ревности рассудок
И сам не ведает, что говорит.
Я знаю, кто передо мной: кабан,
Искусно прячущий в своем загоне
Звериные наклонности к инцесту.
Что-что??
Я раструблю об этом всюду.
Хотя о том, что ты содеял, стыдно
И вслух произнести.
О, монстр!
Ну, полно.
Брат, я прошу...
Его б связать покрепче.
А то такое выкинет!
Гляди-ка,
Старуха дело знает.
А не вздуть ли
Нам этого болвана?
О, супруг,
Смиренье ли мое такую бурю
Вдруг вызвало? Я вам во всем послушна
И разве что излишне молчаливо
Несу повинность — в этом ли мой грех?
Прекрасная, лишь ты не сыплешь соль
На эти раны. Даже в ослепленье
Нельзя обидеть ту, чей взгляд так кроток
И чье дыханье умиротворяет.
О если б ты моей была всецело!
Милорд, пускай из ящика Пандоры[166]
Все зло падет на голову мою,
Коль я хотя бы в мыслях согрешила
С тех пор, как отдалась вам.
Он не стоит
Того, чтоб облегчать его страданья.
О продолжай, моя отрада. — Дайте
Излиться добродетели, милорд.
Я словно убаюкан горним пеньем.
Так продолжай. Ну разве я хоть раз
Сказал тебе худое слово? Нет же?
Ни разу, как и я — клянусь Юноной[167] —
Не оступилась.
Мой кумир! Смотри,
Я на коленях.
Зверь, а тоже с сердцем.
Замаливает грех.
О чем вы? Я,
Благодарю судьбу. Простите, сударь,
Мне эту вспышку.
Докажите нам,
Что ум ваш, не подверженный ни страсти,
Ни вымыслам досужим, направляет
Сужденья ваши, и тогда сестра
Домой вернется под начало ваше.
Пока же в этом мы не убедимся,
Она побудет здесь.
Пронзите лучше
Мне грудь — я свой конец, как должно, встречу,
Но не пытайте так.
Вы буйны, сударь,
Я не могу доверить вам сестру.
Она же оправдалась...
Кто безгрешен,
Тому оправдываться не в чем.
Душка,
Хоть ты мудра и, по всему, девица,
Смотри мне, не ходи за нами.
Здесь
И без тебя проныр хватает.
Уходят все кроме Бассания и Граусии.
ГраусиаСударь,
Как быть? Ушла красавица моя,
А мне, вишь, к ней нельзя.
А я-то, я-то
Ее увижу?
Нешто нет, хозяин?
Еще увидишь. Как же, ведь жена!
Безумье лечат радикальным средством.
Она клялась мне в верности.
Еще бы!
Слепец, кто не поверит этим клятвам.
О, я — тиран, но брат ее — вдвойне.
Возьму ль себя я в руки? Надо мной
Уже смеются. Как же мне, о боги,
Спастись от этой тягостной тревоги?
Уходят.
СЦЕНА 3
Фанфары. Входят Амикл, Неарх, ведущий Каланту, Армост, Кротолон, а также Эфрания, Кристалла, Филема и Амел.
АмиклМой дорогой кузен, угодно небу,
Чтоб Спарта с Аргосом союз скрепили.
Противиться не будем высшей воле.
Мы ей обязаны рожденьем дочки —
Я при смерти лежал, когда Каланту,
Наследницу престола, мне послали
Благие небеса. У нашей тетки
Ты — старший внук, и, значит, ты по праву
Преемником Каланты назовешься,
Ее супругом став. Мы не хотели
Неволить нашу дочь, но с одобреньем
Взираем на ее прекрасный выбор.
Вот речи настоящего отца.
Не думайте, что я пришел забрать
Свою кузину в рабство, нет, я счастлив
Быть сам рабом. Ей красота ее
И добродетели снискали славу
В пределах чужедальних; нынче вижу,
Как справедливы слухи, и готов,
Коли принцесса будет благосклонна,
Припасть к ее стопам.
Вы подаете
Такой пример учтивости, что все,
Со мною во главе, учиться рады
Приемам обхождения у вас.
О девственница, ты всему глава,
Тем паче всех моих надежд.
Так будь же
Хозяином своей судьбы, кузен.
Отказа ты не бойся. Эй, Армост,
Узнай ответ философа, тут дело
Не терпит отлагательств.
Все исполню.
Твой сын, Кротолон, возвратился в Спарту?
Да, государь.
И он еще не здесь?
Он будет здесь с минуты на минуту,
Великий царь.
Эфранию с Профилом
Давно б уже могли мы обвенчать.
Моя вина, милорд.
Пускай их свадьба
Послужит заодно увеселеньем
Для нашего аргосского кузена.
Мы слишком мрачно дни свои проводим.
Луч одобренья шлет вам солнце, глядя
На мудрое правленье.
И да будет
Могучей Спарта!
Принц, так вы отныне
Вассал мой?
Красота — мой сюзерен.
Вы так любезны.
Входят Итеокл, Оргил и Профил.
ИтеоклРад вас видеть в Спарте.
Когда, Оргил, останемся мы с вами
Наедине, я назову причины,
Что побудили вдруг меня искать
Расположенья вашего. Почту
За счастье называться вашим другом.
Я, ваша милость, весь к услугам вашим.
А те уже воркуют? Что за мука!
Как побледнел он!
Государь, хочу
Представить вам достойнейшего мужа,
Что прибыл из Афин. Его заслуги
Оценят здесь, надеюсь, высоко.
Он сына моего решил представить?
Я рад тебе, Оргил. Коль ты в Афинах,
Где столько новшеств, что-то почерпнул
И сможешь остроумными речами
Блеснуть на свадьбе собственной сестры
И не ударишь в грязь лицом пред нашим
Высоким гостем, у тебя в долгу
Я не останусь.
Ваш слуга покорный.
Все время у меня на языке
Подсказки сердца.
Кто ж их адресат?
Мы все, Оргил, вас ждали с нетерпеньем.
Надеюсь оправдать его, принцесса.
Позвольте, сударь, вам представить брата
Эфрании. Он редкий человек.
Я горд знакомством этим.
Так устроим
Большое пиршество, и Гименей,
Как лучезарный Феб, пускай разгонит
Туман и скуку. Будем же гулять!
Лишь музыка и смех в чести сегодня.
Подайте, сударь, руку мне.
Милорд,
Меня проводят, вы не беспокойтесь.
Как скажете.
Принцесса, я польщен.
Все уходят.
СЦЕНА 4
Входят Кротолон и Оргил.
КротолонТак хочет царь.
А значит, так и будет.
Когда бы мы могли, его вассалы,
Оспоривать державное решенье
И, взяв в союзники одну лишь правду,
Освободиться от десницы власти,
Которая к земле нас пригибает...
Так ты не возражаешь против брака
Сестры с Профилом? Он вполне достойный
И даровитый юноша.
Не ставлю
Я под сомнение его таланты,
Дай бог ему во всем преуспевать,
Я даже породниться с ним не против,
Дабы упрочить нашу дружбу. Знаю,
Он нам вреда не сделал никакого
И уважал наш дом. А вместе с тем
Не будем забывать, под чьим крылом
Нашел он и тепло и пониманье,
Кому он служит верою и правдой.
Я вижу, сын, в тебе играет желчь.
Ты помнишь зло, а доброго не видишь.
Не слишком ли ко мне вы, сударь, строги?
Мне не впервой на крепость проверять
Подобную сердечность. Итеокл —
Меня собрался ласками осыпать,
Но очень уж внезапно он сошел
С высот высокомерия и злобы,
Что привели к насилью над Пентеей.
Поиздевавшись надо, мною вволю,
Теперь он стал заискивать и льстить.
...Что ж, примирюсь, коль вы того хотите.
Коль я того хочу? Чего ж хотеть?
Чтоб ты сгубил нас выходкой нелепой?
Чтоб ты от злобности завыл, как волк?
Никак злой дух тебя лишил в Афинах
Остатков разума. Не он ли в Спарту
Тебя принес негаданно-нежданно?
Не вовремя, хотели, вы сказать?
Жаль, я не умер там.
Ты что, покончил
С делами? Или замысел какой
Погнал тебя обратно?
Просто, сударь,
Свирепствует в Афинах лихорадка,
Грозя опустошеньем.
Не привез ли
Другую ты болезнь? Я вижу, сударь,
Как лихорадит ум твой, что грозит
Опустошеньем нашему семейству.
Избави бог! Я дам себя скорее
Заклать, как жертву, на могиле Фраза,
Я лучше Итесклу бухнусь в ноги,
Чем заслужу отцовское проклятье.
Пускай сестра выходит за Профила,
И если стану я хоть в чем-то им
Чинить преграды, пусть меня при жизни
Все ненавидят и чернят по смерти.
Я, кажется, слегка погорячился.
Прости меня.
И вы меня простите.
Входят Профил, Эфрания, Итеокл, Гроней и Хемофил.
КротолонА вот и молодые с Итеоклом.
Рад видеть вас, милорд.
Взгляните, сударь,
На эту пару благосклонным взглядом,
В единый миг согласье ваше может
Их сделать неразлучною четой.
Даю его. А ты, сестра, клянись,
Что никому другому ты не будешь
Принадлежать.
Ему иль никому.
Благословляю, дети, ваш союз.
В преддверии законного венчанья
Дай руку мне, сестра. И вы, Профил.
Согласье да любовь. Ну, а сейчас
Как добрый знакомой вам пожеланья
Я в свадебную песню облеку:
Будьте мужем и женой!
Словно вечною весной,
Оживляйте сердце наше!
Дом пусть будет полной чашей!
Пусть наветы обойдут
Стороною ваш приют!
Даже став совсем седыми,
Оставайтесь молодыми!
Чтоб не знать вам черных дней!
Чтоб побольше вам детей!
К пожеланьям этим только
Вы еще прибавьте столько.
Желанный миг! Эфрания, ну вот
И стала ты моей.
Я одного
Лишился друга, но нашел другого.
Свои припомнив детские забавы,
Хотел бы я осуществить на свадьбе
Нехитрую затею. Господа,
Вы мне поможете?
Охотно, сударь.
И мной вы смело можете, милорд,
Располагать.
И мной! Ты только нам
Приказывай, Оргил!
Какая честь!
Вы сами, сударь, снизошли до скромной
Моей персоны. Постараюсь вам
Воздать сторицей.
Это ли не друг?
Я счастлив, сын, что ты переменился.
Все к лучшему.
Я рад вам услужить.
Все уходят.
СЦЕНА 5
Входят Каланта, Пентея, Кристалла и Филема.
КалантаКто б ни пришел, скажи, что я пока
Не принимаю.
Слушаюсь, принцесса.
Ни перед кем дверей не открывать,
Ну разве царь...
Все, госпожа, исполним.
Кристалла и Филема уходят.
КалантаНу вот мы и одни, как ты просила.
Теперь тебе никто не помешает
Открыть мне сердце.
Я до самой смерти
Услуги, ваша милость, не забуду.
Бежит песок в часах моей судьбы,
Еще пять-шесть минут — и время станет;
Я слышу некий голос изнутри,
Он предвещает близкую кончину.
Все это меланхолия, дружок.
Земная слава призрачна, как сон,
Что отлетает. На подмостках жизни
Играла молодость моя недолго:
Промчались сцены глупого тщеславья,
Купавшегося в разных наслажденьях,
И вот — трагический финал. Умеют
Людская чувственность и себялюбье
Творить кумиров, но какой в них Прок,
Коль подлинная страсть пойдет на приступ
Неукрепленной цитадели духа?
Тебя саму растрогало, должно быть,
Всеобщее сочувствие. К чему
Сентенции такие?
Перед вами
Я ставлю зеркало, в котором вы
Увидите, с каким трудом влачу
Я эту жизнь.
Да, жизнь твоя печальна
И все ж не так безвыходна, чтоб средства
Спасительного не было.
Известно
И средство: белый саван, небольшая
Плита и пядь нехоженой земли.
Теперь о главном. У меня, принцесса,
К вам просьба.
Что ж, попробую помочь.
Душеприказчицей моею будьте
И все, что завещаю, передайте
По назначению. Хлопот немного —
Что я могу оставить по себе?
Вас небо наградит за вашу святость.
Скажите "Да", я чувствую уже
Дыханье смерти.
Полно убиваться.
Ты и меня разжалобишь.
Я вижу
В ее глазах участие, а это
Придаст мне смелости.
Вот завещанье!
Сейчас я расскажу вам на словах,
Что в нем содержится.
Я откровенность
Твою ценю. Так что же?
Завещаю
Я три алмаза. Первый, ваша милость,
Мое девичество — ведь я дитя,
Хоть и состарили меня невзгоды.
Наследник кто ж?
Нетронутые жены,
Которые страстям на брачном ложе
Духовное соитье предпочли;
А также те замужние девицы,
Которые пребудут вечно юны,
Понеже не супружеских утех
Они искали, но безгрешной пищи,
Сокрытой в целомудрии.
Какой же
Второй алмаз?
Мое, принцесса, имя,
Что поводом не стало к пересудам.
Я Памяти даю его в наследство
И дочке Времени — суровой Правде,
Когда я стану прахом, пусть вспомянут
Его по праву добрыми словами.
Искусна ты в бесхитростной игре
Воображенья. Вот так завещанье!
Еще один алмаз?
Он, ваша светлость,
Особенно мне дорог. Постарайтесь
Распорядиться им как можно лучше.
Ты можешь положиться на меня.
Когда-то отдала свое я сердце
И без него с тех пор живу, иначе
Его б я тоже завещала нынче.
Но вместо сердца завещаю вам,
Надежда Спарты, добрая Каланта,
Единственного брата моего.
Что это значит?
Итеокл, мадам,
Боготворит вас, но не честолюбьем,
А чистым, как молитвы, обожаньем,
Он движим, видит бог. Он стал похож
На тень, что молча следует за вами.
Взгляните ж на него из состраданья,
Великая принцесса.
Мне ответить?
Иль я ослышалась?
Скорее сердце
Себе он даст испепелить презреньем,
Чем взгляд осмелится поднять на эти
Небесные черты, он даже мысли
Склоняет долу, вслух же говорит
Он лишь о том, что услужить вам рад.
Брат любит вас. Явите благородство
Души, не только крови: иль утешьте,
Иль вынесите смертный приговор.
И ты осмелилась вот так, открыто,
Испытывать мой гнев?
Прощаясь с миром,
В преддверье рая брату я должна
Хоть чем-то облегчить земные муки.
Поверьте, он не знает ничего
Об этом разговоре. Но учтите,
Один ваш гневный взгляд, одна насмешка —
И он убит; тогда вы убедитесь,
Что жизнь его зависела всецело
От вас и только вас.
Ты забываешь,
Кто мой отец.
Поймите и меня,
Ведь он мой брат — безжалостный, жестокий,
И все же брат!
Ну, хватит. Эй, Кристалла!
Сюда, Филема. Пусть мое молчанье
Тебе ответом возмущенным будет.
Входят Кристалла и Филема.
Обе
Мы здесь, мадам.
Пентее стало дурно.
Домой ее сведите.
Итеокл?
Какой-то бред!
Все, чем могла, ему
Я помогла. Теперь я смерть приму.
Все уходят.
ДЕЙСТВИЕ IV
СЦЕНА 1
Входят Итеокл и Армост.
ИтеоклНе много ли вопросов? Любопытство
Не знает ни приличия, ни меры,
Особенно, милорд, в делах любовных.
Вы все не так толкуете.
Племянник,
Я рад бы ошибиться.
Он юлит.
Пускай тебе стезю укажет небо,
Где, наконец, ты обретешь покой.
Я много зла Оргилу причинил,
Сестре же и подавно, а сейчас
Раскаиваюсь. Лишь сейчас, милорд.
Не поздно ли? Безумие способно
Так начудить, — что запоздалый опыт
Становится никчемным, точно вексель
Банкрота, что к оплате не берут.
Какой прекрасный человек Оргил!
Не спорю я, но вынуждено ухо
Внимать тому, что говорит язык,
А в тайну мыслей глаз не проникает.
Он, сударь, темный человек. Принцесса!
Принцесса?
С нею принц.
Входят Неарх, ведущий Каланту, за ними Амел, Кристалла и Филема.
НеархБлаговолите,
Прекраснейшая, в знак расположенья
Пожаловать меня особым знаком,
Безделицей.
Игрушкой?
До игрушек
Любовь охотница, ведь Купидон
Ребенок. Пустяка вам жаль?
Вы слишком,
Любезный мой кузен, высокородны
Для пустяков. За мелочью такой
Нагнется тот, кто при повторной встрече
Пропажу госпоже вернет в надежде
На похвалу.
Я подниму, пожалуй.
Свой пыл умерьте, сударь. На коленях
Я возвращаю госпоже пропажу.
Какая дерзость!
Отчего ж, вот так
И должно на колени становиться
Пред госпожой. Он, право, заслужил
Кольцо. Кузен, идемте.
Неарх и Каланта уходят.
Итеокл (Амелу)Ну-ка, песик,
Скорее за хозяином, не то
Заставлю хвостподжать.
Полегче, сударь.
Уходят все, кроме Итеокла и Армоста.
АрмостТы забываешься.
Есть, сударь, люди,
Которые ни в чем себе не любят,
Отказывать: наелись до отвала —
И баиньки. Во сне же перед ними
Проносятся прелестные картины:
Наряды, деньги, титулы и званья,
Дворцы, поместья и любовь народа,
Красотки, осаждающие спальню,
И страстные лобзанья по ночам.
Но это — сон, а я хочу всей кожей,
Да что там, каждой жилочкой изведать
Телесное, живое наслажденье.
Ведь я уже отчаиваться начал,
И вдруг такой сюрприз! Она сама
Свое колечко мне дала.
Швырнула.
А что она при этом говорила!
Кузен остался с носом!
И унес
Смертельную обиду.
Порадела
Пентея за меня — и вот плоды.
Ну чем воздам ей за услугу эту?
А он...
Что ты хотел сказать?
А он
Пусть бесится. Как смерч, его дыханье
Сотрет с лица земли всех лизоблюдов,
Но знай, при этом ни единый волос
На голове моей не шевельнется.
Посмотрим, кто кого. Одна улыбка
Принцессы так возвысит человека,
Что никаким аргосским принцам, сударь,
С ним не сравниться.
Ох, не возносись.
Иль ты забыл, как Иксион, обняв
Юнону, поглядел — ан это туча,
Зачавшая уродливых кентавров[168].
Чем не урок: амбиции, покоясь
На облаках иллюзий, порождают
Чудовищ.
И на том спасибо, сударь.
А все ж, из благодарности к судьбе,
Я не могу, попробовав на зуб
Прекрасный плод, вдруг в страхе отказаться
Его глотать.
Бесславно кончит тот,
Кто не внимает голосу рассудка.
Входят Неарх, Оргил, Амел.
НеархОн дерзок!
Это недоразуменье.
Я знаю Итеокла, он так ласков
И обходителен — само зерцало,
В котором отразилось совершенство.
Ну да, ведь "песик" — ласковая кличка!
Где вы воспитывались?
На конюшне!
Воистину, вот рыцарь поля брани
И обожатель шпаги, грубый, резкий,
Не сведущий в высокопарном слоге
И в светском обхожденье.
Чушь собачья!
Вы плохо знаете его, милорд.
Иль вам напомнить, кто я?
Вы родня
Принцессе — это вас и защищает.
Равно как и царю, царю, который
Всем ныне повелел превозносить
Вас до небес. Так вот, царю я, сударь,
Кузеном прихожусь.
Величье духа
Божественнее, чем величье крови.
Молчи!
Ему гордыня роет яму.
Гриб, юноша, ничтожен рядом с кедром.
Уходят Неарх и Амел.
ИтеоклВернись! Ужель безропотно я дам
Так унижать себя? Посмей еще раз
Заговорить здесь о грибах! Как видно,
Все эти геральдические звери
На епанче — обуздывают нрав,
Как льва намордник.
Ох, беда, беда!
Язык твой — враг твой.
Что ж, в вопросах чести
Нам не до осторожности. Я слышал,
Все началось с кольца?
Его принцесса
На землю бросила, а я поднял.
Неужто я отдам свою добычу?
Да будь он ядовитее змеи,
Скорей позволю в грудь себя ужалить,
Чем уступлю. Поверишь ли, Оргил,
Меня смешали с грязью.
Перед дамой
Нельзя ронять себя.
Ронять!
Умерь
Свой дикий норов, если ты не хочешь
Ума лишиться.
Чувству, как фонтану,
Потребен выход.
Входит Текникус.
АрмостК нам идет мудрец,
Чтобы пролить спокойствия бальзам
На рану необузданного гнева.
Зачем он здесь?
Смертельной эта рана,
Боюсь, окажется, и очень скоро.
Армост, вот мой ответ царю Амиклу,
Узнает предвозвестие богов
Он из него. О горький жребий Спарты!
О Лакедемон! Имена различны —
Судьба ж одна. Залихорадит царство,
И вот уже царя трясет озноб.
Я отправляюсь в Дельфы. Пусть Амикл
Не шлет за мной гонцов — так Аполлону
Угодно.
Ты не встретишься с царем?
Мне более высокое служенье
Назначено. Запомни, Итеокл:
Созреет юность, старость источится —
И прах с разбитым сердцем обручится.
Твои слова темны.
А ты, Оргил,
Клянусь слезами этими, не мог
Забыть, что я сказал тебе когда-то.
Что именно?
На доброте стояло
И простоит вовеки все вокруг,
А злоба под собою рубит сук.
Не Аполлонов жрец и не Эдип я,
Чтобы решать загадки[169].
Мне пора.
Опорой будьте все царю. О Спарта!
О Лакедемон!
Уходит.
АрмостЭтот ясновидец
Предрек беду.
Пускай свои угрозы
Приводят в исполненье сами боги,
А страхами беды не отвратить.
Я сам себя казню. Моя Каланта!
Да пощадит нас небо!
Уходят оба.
ОргилМудрый старец
Изрек в слезах: "На доброте стояло
И простоит вовеки все вокруг,
А злоба под собою рубит сук".
Старик добра мне хочет, но частенько
Он заговаривается, Пентея
Не запретила на нее смотреть.
Раз так, я подойду к ней и отважусь
Заговорить — не онеметь бы только.
Уходит.
СЦЕНА 2
Входят Басссаний, Граусиа и Фулла.
БассанийЯ волю вам даю — отныне вы
Живите, как живется, выполняйте
Все порученья не спеша, старайтесь
Умилостивить небо, каковое
Я оскорблял в минуты ослепленья.
Давно бы так.
Какая перемена!
Устал от мнимо выросших рогов,
Теперь вообразил, что он их сбросил.
Займитесь тем, что вам самим по вкусу,
И если я вас чем-нибудь обидел,
Зла не держите на меня. Займусь
Я исправлением своих пороков.
Что может быть важнее?
Эдак скоро
Ты, государь, все зло искоренишь.
И сводом добродетелей, милорд,
Вас назовут. Ну, старенькая кляча,
Труси за мной, покуда ноги держат.
Фулла и Граусиа уходят.
БассанийЖивотным бессловесным кинут жвачку,
Те и не знают, как благодарить.
Им, глупым тварям, много и не надо:
Что перепало, то и ладно. Мы же,
Имеющие разум для того,
Чтоб от половы скотства отличать
Зерно высокое, величье духа,
И вечное природы обновленье,
И перлы моря, и лазурь небес,
Сияющих над сотворенным миром, —
Мы хуже зверя, и среди зверей
Я — худший; как монарх, я обладал
Святыней — целомудренной супругой,
И этот храм, обитель для молитвы,
Я, варвар, сам разрушил, я позволил
Злословию коснуться этих стен.
Так искуплю свое же святотатство
И принесу на алтари богов
Такую кротость и повиновенье,
Что жертвой не побрезгуют моей.
Впредь никакие бури не взволнуют
Мое спокойствие.
Входит Оргил.
ОргилА, вот ты где!
В тебе одном вместилось больше злобы,
Чем в трюмах корабля, который носит
Весь род людской по волнам жизни. Ты,
Ревнивец, так жену свою измучил,
Что жизнь ей не мила.
Добей меня.
Пускай до дна, Оргил, я выпью чашу
Страдания.
Кощунствовать не смей,
Когда такое горе. Видно, парки
Царя ее души, пресветлый разум,
Повергли с трона. Но еще ужасней,
Что, видя это, я остался жив.
Терзай меня, я все снесу покорно.
Ничто мою решимость не подточит:
Ни ругань, ни открытые издевки.
Так пусть умрет твоя любовь к Пентее,
Пускай опустошенная душа
Не знает больше радостей. Меж нами
Ты вырос, как бесплодная скала.
Входят Итеокл, Пентея с распущенными волосами, Филема, Кристалла.
ИтеоклСестра, ты плачешь? Ну скажи хоть слово.
Ты что, не узнаешь меня? Молчит.
Увы! Смотри, Бассаний, эта жертва
На совести твоей.
Теперь ты видишь?
По-твоему, все это только шутка?
Что ж не смеешься?
Лучшая из лучших,
Забудь мое тиранство. Снисхожденье,
О несравненная, тебе к лицу.
Изжил я вспышки гнева, что являлся
Непрошенным и похищал мой сон.
А ты считал, что я тебя дразню?
Давайте, как сирены, петь печально,
Пусть каждый голос в песне погребальной
Ласкает ухо. Потеряв голубку,
Вдруг падает и голубь бездыханный.
Ах, как прекрасно умереть во сне!
А я, хотя глаза мои открыты.
Давно уж сплю. Нет ничего страшнее,
Чем свой обет нарушить. Каждый волос
На голове моей, как груз свинцовый,
Гнетет к земле. Пора, пора в могилу.
Мой путь уже окончен.
Что ты, что ты!
Тебе, Пентея, жить и жить. Твой путь
Лишь начинается.
Скорее солнце
Закутается в черную вуаль,
Чем та, кому назначено природой
Сиять над миром, даст себя затмить.
Что он городит? Кажется, старик,
Ты тоже с горя тронулся рассудком.
О почему я матерью не стала!
Была б теперь детьми окружена,
Мы вместе хохотали бы и вместе
Глотали слезы... Если бы, отец...
Но поздно! Мне нельзя иметь детей,
И не моя вина, что так случилось.
Обрушь потоки лавы на меня,
Пылающая Этна! Адский пламень,
Спали меня живьем! Нет сил смотреть
На этот ужас.
Что же я стою?
Пора отбросить маску лицемерья
И совершить возмездие — такое,
Чтоб вечно помнили, — над тем, кто зло
Посеял, и над тем, кто, распаляясь
От ревности, его преумножал.
Чего ж стою я?
Замолчи, Оргил!
Пусть говорит и, как паяц, смеется
Над дикостью моей. Ведь я смешон
В своем безумии. Как до сих пор,
Не рвется сердце!
Я тебя любила.
Я знаю и наперекор всему
Люблю тебя.
Дай руку мне свою.
Не больно, как я жму?
Душе больнее.
Дай я ее за это поцелую.
Какая мягкая ладонь... Скажи,
Я подурнела? Что же ты молчишь?
...Мы были счастливы, но, как известно,
Хорошего, мой милый, понемножку.
Так он решил.
Но и ему досталось:
Из-за принцессы сам лишился сна...
Придут ей кружева... Когда в саду
Мы встретились, ты потерял рассудок,
Но я нашла, чем охладить твой жар.
...Все он, все он...
Бедняжка, у нее
Бред начался.
Вы, сударь, перестали
Меня терзать?
Она мне подсказала,
Как действовать. Встряхнись же после спячки!
Позволь и мне поцеловать твою
Божественную руку.
Вот она.
Как губы холодны твои, мой мальчик!
Ты побелел как мел... Иль призрак рядом?
Он добрый... Из расселин, посмотрите;
Сочится кровь... из этих аметистов
Премиленькие делали сережки
Холостяки на свадьбе...
Отлети,
Душа, спокойно. Если это бред,
То бред пророческий.
Уходит.
ИтеоклДавно ль, Кристалла,
Она не спит, что так бессвязны речи?
Дней десять, сударь.
И все это время
Она, считайте, ничего не ела.
О горе мне!
Не надо убиваться.
Лишь посвятите добрым начинаньям
Остаток жизни. Если б вы, милорд,
Соединили руки двух влюбленных,
Как мой покойный батюшка когда-то
Хотел соединить их, вы бы стали
Моим отцом. О эти два тирана —
Жестокий брат и мнительный супруг!
Оплакивай, как горькая вдовица,
Убитую любовь и честь свою,
Которой и при жизни и по смерти
Бесславье уготовано... Ну что ж,
Раз уж проникла в кровь мою зараза,
Пусть поскорей меня оставят силы.
Умру от голода, и вместе с плотью
Земле предайте все мои надежды.
Сознание мое слабеет...
Ты,
Племянница, сама себя погубишь.
Природе бросить вызов! Отказалась
От пищи? Но ведь это преступленье!
Сестра, не убивай себя, ты слышишь?
А ты, Бассаний, что молчишь как рыба?
Мне надо с мыслями собраться. Сударь,
Все будет хорошо, я вдруг припомнил,
Что есть такая хитрая уловка,
Как не худеть и оставаться в теле
И жизнь в себе поддерживать, при этом
Не принимая пищи: можно дымом
Питаться или запахом[170]. Я это
Проверю.
Помогите мне идти.
Подруги наши, скорби и печали,
В конце вы с нами так же, как в начале.
Девушки уводят Пентею.
БассанийЯ докажу вам всем, что это так,
Хоть кажется оно невероятным;
Я слышал сам о случаях таких.
Бегу, друзья, а вы меня дождитесь!
Уходит.
АрмостЧудовищно!
Такой тяжелый камень
На сердце давит, что от боли я,
Признаться, отупел... Смотри-ка, ворон,
Беду принесший, вновь летит сюда.
Он нам не даст житья, коли не сможем
Изгнать из этой пышной оболочки
Мы злого беса.
Брось ты эти шутки.
Входят Неарх и Амел.
НеархЯ, сударь, не затем пришел, чтоб вам
Пенять за вашу выходку: солдаты
И в мирной жизни так же грубоваты,
Как на войне, тем более такой
Молоденький и баловень судьбы.
Не требую я также объяснений,
Вы нынче же дадите их принцессе,
Которая вас ждет на галерее
Для разговора с глазу на глаз. С этим
Она меня послала.
Принц, я ваш
Слуга, и поле для словесной брани
Готов покинуть я как побежденный.
Царю вдруг стало худо. Я послал
За докторами.
Вам бы в самый раз
Быть там сейчас.
Милорд, целую руки.
Итеокл и Армост уходят.
НеархАмел, я вижу, что в груди Каланты
Костер пылает, но не тот, который
Я хворостом своей любви хотел
Разжечь в ней. Восходящая звезда
Ее, желаний — юный Итеокл,
А он ведь, рассуждая непредвзято,
Достоин самых лестных слов.
Но принц,
Ужели вы допустите равенство,
Признавши в нем соперника?
Пожалуй.
Тиранство и насилие над чувством
Способны погубить его — так буря,
Не дав побегам укрепиться, с корнем
Их вырывает. Видел, как Пентея
Надломлена и как Оргил несчастен?
Так как же быть, милорд?
На людях стану
Их ревновать, а втайне помогу.
Они и не поймут, кто их союзник.
Уходят.
СЦЕНА 3
Хемофил и Гроней вводят под руки царя и усаживают его в кресла. За ними следуют Армост, Кротолон и Профил.
АмиклГде дочь?
Уединилась, государь,
На галерее.
А кузен мой?
Принц
Гуляет в роще.
Можете идти.
А вас, Кротолон и Армост, прошу
Остаться я.
Здоровья вам, милорд.
Уходят Профил, Хемофил и Гроней.
АмиклГде Текникус?
Перед уходом в Дельфы
Он вашей светлости оставил свиток.
Сломай печать, Армост, и мы узнаем,
Что предвещал оракул... Не томи...
Будь трижды славен Аполлон! Читай же.
Земля, что жизнь лозе дала;
Бесплодна станет, как скала.
Зачахнет корень без воды,
Иссохнут сочные плоды.
Соседний вяз слезу прольет,
Земля же снова оживет.
Ты нам прочел, что говорил оракул,
А как толкует это все философ?
Земля здесь — Спарта, корень — царь.
Ту, что лелеет государь,
Ждет участь высохших плодов.
Принц добрым вязом стать готов.
Так-так... Хотя толкует он туманно,
Нетрудно догадаться, что осталось
Совсем немного жить моим сединам.
Но дочь, едва успевши расцвести,
Ужель увянет? Быть того не может.
Чтоб нежному цветку жестокий рок
Послал погибель?
Вы уж извините
Меня за смелость, только, воля ваша,
Иначе я все это разумею:
Дочь ваша выйдет за соседа-принца,
И тот, слезу на радостях пролив,
Лишь укрепит устои государства.
К тому ж слова оракула, милорд,
Тогда лишь нам ясны, когда событья
Их истинность доказывают. Верно
Толкуют люди: Истина — дитя
Седого Времени. По мне, оракул
Сулит удачу Спарте.
Дай-то бог...
Где Итеокл? Я вас прощу, милорды,
Когда лозу моей увядшей жизни
Вернут земле, отдав ее сначала
На милость погребального костра,
Вы окружите юношу заботой,
Ведь он служил мне верою и правдой.
Ну, а сейчас пусть все войдут.
Входите.
Входят Итеокл, Каланта, Профил, Оргил, Эфрания, Хемофил и Гроней.
КалантаМилорд! Отец!
Мой добрый повелитель!
О вы, две ветви всех моих надежд,
Не надо преждевременных, стенаний.
Такого нет лекарства, чтоб пресечь
Старение иль юность чтоб вернуть.
Я скоро сброшу все мои болезни,
И пусть забрызжут молодые соки
Неистовым потоком в час утраты!
Эфрания с Профилом обвенчались?
Сегодня утром.
Да, сегодня утром.
Взгляните на мою сестру, милорд,
И сразу все поймете. Так румяна
И весела, как будто разгадала
Загадку: сколько можно приобресть,
Теряя малость? Ясно, что девицам
Вопрос не по зубам.
Ты покраснела?
Был строг наряд — теперь наряд свободный,
Блюла себя — теперь тебя блюдут:
Все отдала, а в общем не в накладе.
Вам все б шутить.
Оргил повеселел,
Приятно видеть. Что же остальные
Нахохлились? Так свадьбу не играют.
Мы отменили свадьбу, услыхав
О вашем нездоровье.
Потрудитесь
Возобновить ее. Я сам прибуду,
А не смогу — играйте без меня.
Чем, Итеокл, тебя мне одарить?
Милорд, я вами вознесен безмерно.
Сейчас иль никогда!
Позвольте просьбу.
Считай, я выполнил ее.
Отдайте
В мое распоряженье Итеокла,
А я его, как своего вассала,
Вознагражу.
Воистину, ты дочь
Царя Амикла.
Дай-ка, сударь, руку.
Передаю его тебе, Каланта.
Уж он не подведет. Не уступил бы
Я никому тебя, мой Итеокл,
Но мы одно с ней целое, ты знаешь.
Служа принцессе, остаюсь я вашим
Слугой.
Теперь ты мой.
Держу я слово?
О да!
Благодеяния принцессы
Из рога изобилия теперь
Посыпятся. Вы баловень судьбы.
Завидный взлет! Ишь нос-то как задрал!
Смотри, приятель, можно и споткнуться.
Так веселитесь. Чтобы я не видел
Здесь постных лиц! Ну, а меня снесите
В опочивальню.
Да хранят вас боги.
Будь рядом.
Я от счастья захмелел!
Все уходят, сопровождая портшез царя. Оргил останавливает Итеокла.
ОргилОсмелюсь ли, милорд, к вам обратиться?
Давай без церемоний. Ведь Профил
С Эфранией нас породнили. Правда,
Ближайшие друзья, женясь, как будто
Тотчас же отдаляются от нас.
Святая правда, сударь... ваша светлость...
Точнее, августейшая особа.
Ты это мне? Вассалу?
Пусть венец
Достойному на голову возложат;
В душевном благородстве больше проку,
Чем в генеалогическом клубке
И притязаньях крови. Вы любимы,
И кем! Амур, коль я не ошибаюсь,
Колчан свой Итеоклу передал,
А тот одной стрелой пронзил навылет
Сердечко нежное принцессы.
Что ты!
Я, сударь, сам искал руки однажды
И был любим в ответ, любим настолько,
Что, не сочтите за намек, ничто,
Казалось, не могло расстроить свадьбы.
Все шло к тому, и, если посмотреть
Со стороны, я так же близок был
Тогда к блаженству, как сейчас...
Довольно,
Ты прав. Во избежанье, недомолвок
Своей сердечной тайной поделюсь:
Я обручен с принцессой.
Поступила
Она куда как мудро: если царство
В свои вы руки примете, уверен,
Не будет справедливее монарха.
Вся Греция падет пред вами ниц.
О, стану я счастливейшим из смертных!
Воссяду я с богами...[171]
Воспоют
Вас любящие дети и поэты,
Вы будете шагать по распростертым
Телам нотаблей ваших.
Заручась
Твоею дружбой.
Я всего лишь раб.
Но мы равны. Ведь титулом я буду
Обязан ложу брачному, а так
Что ты, что я...
Что говорить о ложе!
Когда присыпят нас одной землей,
Все ложа хороши, ну разве только
Плита подскажет — где холоп, где царь.
Тихо вступает печальная мелодия.
ИтеоклНо что это? Как музыка печальна.
Не из покоев ли Пентеи?
Тсс!
Из-за кулис доносятся слова песни.
Полно убиваться, свечи
Жизни догорают. Чист
Путь мой, как руно овечье,
Как бумаги белый лист.
Гаснет свет души безгрешной,
Наступает мрак кромешный.
Навсегда закрывши веки,
Спит любовь и видит сны.
И ни утра, ни весны
Ей не увидать вовеки.
Не предай любви,
Без нее на свете не живи.
Все это не к добру!
Тревожна песня,
Еще тревожней эта тишина.
О, что в тебе таится, женский плач?
Уходят.
СЦЕНА 4
Кристалла и Филема вносят кресло, в котором сидит покрытая черным покрывалом Пентея; справа и слева от нее слуги ставят по креслу, одно из которых снабжено механическим устройством. Обе девушки усаживаются у ног госпожи, храня скорбное молчание. Слуги, уходя, сталкиваются с Итеоклом и Оргилом.
Слуга (Оргилу)Готово. То, что справа...
Вы свободны.
Слуги уходят.
ИтеоклМир этим стенам.
Что с Пентеей нашей?
Мертва.
Мертва.
Угасла.
Отошла.
Увы мне!
Как все было?
Госпожа
Велела нам оплакать жизнь свою.
Я песню погребальную запела,
Кристалла подыграла мне на лютне.
Не отзвучал еще аккорд последний,
Как вдруг она: "Жестокий Итеокл...
Несчастный мой Оргил..." — и опочила.
Она мертва!
Уйдите, феи смерти.
Наш траур горек и без ваших слез.
Подите прочь. И никому ни звука
Об этой смерти. Безмятежны будут
Пусть ваши лица.
Филема и Кристалла уходят.
Сударь...
Без сестры
Осиротел я.
Сядьте в это кресло,
Я сяду здесь, а между нами пусть
Сидит она. Оплачем наше горе.
Чтоб сердце растравить, могу я вам
Печальную историю поведать.
Садитесь же, милорд.
Да-да... конечно...
Что это значит?..
И ты меня убьешь столь вероломно?
Конец ее предвидя, заманил я
Тебя сюда, тиран, ты в жертву будешь
Голубке принесен. Мечтал о царстве?
О прелестях принцессы? О минуте,
Когда кивнешь — и этого возвысишь,
А сдвинешь брови — и того казнят?
Ни крики, ни стенания Пентеи
Не достигали слуха твоего;
Моя же боль не тронула тем паче
Изысканнейших струн твоей души,
Но эта сталь — за все расплата.
Бей же.
Не дрогну, я, как, думаю, не дрогнет
Твоя рука. А если промахнешься,
Ударь еще раз и наверняка.
Ты полагал, я запрошу пощады
Из страха не достичь зенита славы,
Но я не стану честь твою лишать
Возможности отмстить за униженья,
Я даже отказался б от дуэли,
Где можно ждать двоякого исхода.
Я понимаю, это не убийство,
А лишь возмездие, так не тяни же!
Но знай, я буду по ночам тебе
Являться.
Ты достойно смерть встречаешь,
Клянусь о том принцессе доложить.
Мне тоже, между прочим, жить недолго:
Моя душа нагонит скоро твой
Смятенный дух, а там уж нас рассудит
Благочестивый взор Пентеи. Дай-ка
Свою мне руку, чтобы легче было
Оставить мир. Ну, вот и все. Прощай.
Дай силы мне, о небо, чтоб не дрогнуть.
Мужайся. Я не стану продлевать
Твои мученья.
Да простят тебя
За это боги. Видишь ли, Пентея,
Как рядом брат твой истекает кровью?
Сниму ли этим я с себя вину
За честь твою, растоптанную грубо?
Властолюбивые желанья, грезы
О счастье и любви — все отлетает
С последним вздохом... Прямо с алтаря
Душа... ища покоя... взмоет... в небо...
Прощай, великий муж. Иду навстречу
Такому же великому страданью.
Тела запру, покуда не свершится
Начертанное. Звезды-близнецы,
Светите вечно. Всех нас ждет одно.
Лишь имя остается, лишь оно.
Уходит.
ДЕЙСТВИЕ V
СЦЕНА 1
Входит Бассаний.
БассанийПослал гонца в Афины — колыбель
Учености и цитадель ума...
Эх, дожили: толкового совета
Не сыщешь в целой Спарте. Все свихнулись,
Решительно свихнулись... Аполлон
Пошлет мне чудо-травку...[174] В Дельфы тоже
Гонец отправился. Не здесь, так там
Отыщется целительное средство.
Входит Оргил.
ОргилМое почтенье, сударь.
Ах, позвольте,
Я ускользну, как мышка. Мне нельзя
Под страхом смерти видеть вас, милорд.
Пусть заяц мне перебежит дорогу,
Иль ведьма встретится с ногой петушьей,
Иль капнут из носу три капли крови,
Пусть каркнет ворон или ухнет филин,
Все лучше, чем во время размышлений
Увидеть вас... Вы гонитесь за мной?
Друг к другу мы немного охладели,
Но я тебя не разлюбил, не думай.
Меня вы с кем-то спутали, милорд.
Увы, теперь беды не соберешься:
Терзай меня, пытай, я все стерплю!
Но я твой друг. Клянусь душой, тебя
Не огорчу я ни единым словом.
Я резок был с тобой, так вот, смиреньем
И преданностью постараюсь я
Вину свою загладить.
Верю, верю
И даже шутовской колпак надеть
Готов я в доказательство.
Обида
В словах твоих сквозит, но я пришел
С открытым сердцем. Хочешь, я тебе
Секрет поведаю, такой секрет,
Который хоть немного скорбь твою
Развеет? Обещай, что наберешься
Терпения. Речь о таком терпенье,
Какого не было еще в природе,
Оно войдет в анналы, и потомки,
Не в силах повторить пример подобный,
Его как образец превознесут.
Такие тайны в веденье богов.
Но, видя прямодушие твое
И доброту намерений, пожалуй,
Тебя я выслушаю. Для меня
Твои слова не более опасны,
Чем молния для лавра[175], оживишь
Ты мраморную статую скорее,
Чем биться вновь мое заставишь сердце,
Уже окаменевшее. О чем же
Хотел ты мне поведать?
Обещай
Хранить все в тайне, как хранит Юпитер
В своей груди загадки бытия.
В земле лежавший три столетья череп
Скорей заговорит.
И наконец,
Пред тем, как ты узнаешь о возмездье
Небесных сфер, во всем повиноваться
Мне обещай.
Охотно.
А теперь,
Призвав все мужество свое, последуй
За мной.
Ну что ж, веди, мне страх неведом.
Уходят.
СЦЕНА 2
Громкая музыка. Входят Гроней и Хемофил, ведя под руки Эфранию; Кристалла и Филема ведут под руки Профила; Неарх поддерживает Каланту; за ними Кротолон и Амел. Музыка обрывается; процессия останавливается.
КалантаГде мой вассал, достойный Итеокл?
И где Оргил?
Принцесса, сын затеял
Какую-то диковинную штуку,
Чтоб нас повеселить. Он с Итеоклом
Ушел переодеться для спектакля.
Что ж, это дело. А Бассаний, верно,
Бежит веселья. Кто с царем? Армост?
Да, ваша светлость.
Начинайте танцы.
Кузен, пойдемте в парах — вы с невестой,
Я — с женихом. Эфрания, не хмурься.
Я искушать его не собираюсь.
Начнем, пожалуй.
Музыка, Неарх танцует с Эфранией, Профил — с Калантой, Кристалла — с Хемофилом, Филема — с Гронеем. Во время исполнения первой фигуры входит Армост.
Армост (на ухо Каланте)Умер царь.
Вторая
Фигура.
Как? Возможно ли?
Танец продолжается.
Входит Бассаний.
Бассаний (на ухо Каланте)Принцесса,
Пентея умерла.
Подите прочь.
Фигура третья.
Я глазам не верю.
Танец продолжается.
Входит Оргил.
Оргил (на ухо Каланте)Ваш Итеокл убит, убит злодейски.
Кто так играет? Ну-ка поживей!
А то, я вижу, ноги отстают
От сердца, рвущегося в пляс.
О боги!
Конец последней фигуры.
Музыка смолкает.
КалантаПередохнем, пожалуй. Как, однако,
От танцев раскраснелись все!
Принцесса,
Румянец так естественно ложится
На вашу алебастровую кожу.
Приятно видеть радостные лица.
Нет ни стыда, ни совести у тех,
Кто вторгнуться готов в разгар веселья
И горькой нотой праздник отравить.
Здесь нет таких.
Ах, вот как? Кто ж тогда
Шепнул мне леденящим душу тоном,
Что умер царь?
Он в самом деле мертв.
То я принес известье роковое;
Он умер на моих руках; корону
И обручальное колечко вам
Он завещал.
Как сдержанна!
Покой
Его душе! Так, значит, я царица.
Царице Спарты — слава!
Слава! Слава!
А что сказал Бассаний?
Умерла
От истощения моя Пентея.
Счастливая! Она оборвала
Мучения. Еще одно известье
Мой осквернило слух.
Нашли убитым —
Зарезанным, точнее, — Итеокла,
Чей гордый дух, не выказавший страха,
Лишь посрамил убийцу.
Как? Убит?
Но кто убийца?
Я. А вот орудье
Моей священной мести. О причинах
Вы знаете; когда бы не они,
Ему бы жить да жить и с полным правом
Стать у кормила власти.
О, несчастный!
Что ты наделал!
Брат!
Так это ты?
Пускай он скажет сам, как бросил вызов
Законности, что до лжно покарать
Со всею строгостью. А я свидетель
Того, что преступленье налицо.
Поэтому не мучь себя, Армост,
Подробностями этой жуткой драмы;
Ты потерял племянника, а я —
Жену, и все же нам нельзя сдаваться.
Бери пример с меня: юдоли скорби,
Способной сделать жизнь для человека
Страшнее смерти, противопоставил
Я силу воли, собранной в кулак;
Со скорбью заключил я соглашенье
(Без всяких оговорок): никакие
Удары не лишат меня покоя.
Смотри, я в трауре — и ни слезинки.
Ношу я боль в себе.
Свое правленье
Мы начинаем с приговора: казнь
Ты заслужил, Оргил, за преступленье.
Сестре твоей и твоему отцу
Мы разрешим уйти. Благослови,
Кротолон, сына. Попрощайся с братом,
Эфрания.
Прими, мой сын, достойно
Свой жребий.
Если б слезы говорили,
Душа б не так томилась.
Не тужите.
А ты, сестра, будь счастлива с Профилом,
Я не желал вам зла.
Теперь идите.
Кротолон, Профил и Эфрания уходят.
Ты, чей рассказ замешан на крови,
Хотя свою ты жертву и лишил
Всего, включая жизнь саму, — за то,
Что ты о нем похвально отозвался,
Ты можешь выбрать смерть себе по вкусу.
А вас, кузен, и вас, милорды, я
Прошу остаться здесь и проследить
За точным исполненьем приговора.
Все сделаем.
Одна, царица, просьба:
Не дайте мне погибнуть от руки
Презреннейшего палача.
class="stanza">
Решат
Твою судьбу вот эти господа,
Мои вассалы. Мертвые мертвы,
Им безразлично, как все обернется,
И если б не сейчас, когда-нибудь
Они бы заплатили дань природе.
За дело, господа. А нам пора:
Сегодня коронация.
Уходят Каланта, Филема и Кристалла.
АрмостНисколько
Ее не тронули все эти смерти.
Мужской характер. Нам ли раскисать,
Как девочкам? Пусть превратятся в камень
Все люди, независимо от пола.
Оргил, твой выбор?
Вены отворить[176].
Кому поручишь?
Чем я не хирург?
Умею кровь пускать, как вам известно.
Перевяжите руку, чтоб текла
Свободно кровь. А вот, смотрите, скальпель.
Один из вас пускай придет на помощь
И вскроет вену на другой руке,
Когда начну слабеть я: так скорее
Мы с этим кончим.
Я готов помочь.
Исполнить это мне сам бог велит.
Наложим два жгута.
Благодарю.
Лишь тот и друг, кто делает добро,
Не думая о воздаянье. Дайте
Мне в руки что-нибудь. Когда бы с детства
Вид крови опьянял меня, сейчас
Порок мой тайный выдал бы меня,
Наверно, с головой, я б содрогнулся
И, оробев от собственного зверства,
Дрожал как лист, моля о снисхожденье.
Но дух мой тверд, и слабость, что сковала,
Меня с тех пор, как ты, Бассаний, вырвал
Из рук моих Пентею, эта слабость
Прошла. Но хватит слов. Теки же, кровь,
Игравшая так бурно в этих жилах!
Отчаянный храбрец.
И жертва чести.
Смотреть нет мочи.
Хоть беги отсюда!
Какой фонтан! Так хлещет молодое
Вино из бочки, стоит выбить дно.
Сожми другой кулак. Ты побледнел.
Не бойся же, моя рука не дрогнет,
Пусть и твоя, Оргил, не задрожит.
Вот так... О как отважно мой соперник
Сражается со смертью! Вот картина,
Достойная высокого стиха,
Который открывал бы для потомков
Величье замысла и торжество
Творца. Ты жив еще?
Пока держусь.
Трем королям я послужу отныне:
Царю я буду ленником; Пентее —
Слугою верным; Итеоклу — честным
Соперником, хоть и не столь отважным.
Не потому я западню устроил,
Что встретиться в открытом поединке
Я убоялся, нет, но правый суд
На волю случая не отдается:
Он от возмездия уйти бы мог.
...Мой друг-философ, вдохновленный Фебом,
Предвидел ты конец мой, говоря,
Что злоба под собою рубит сук...
Балует конь, в Слабеющих руках
Не удержаться, чувствую, поводьям...
Из праха вышли и во прах уходим.
Иссяк источник жизни.
Спущен флаг...
Туман перед глазами... набегает
На солнце тень... черным-черно вокруг...
А сердце-то как лед... тепла не хватит,
Чтоб растопить его...
Умолк навеки.
Пожал десницу Времени. Я сам
Его предам земле. Снесите тело.
Нам быть на коронации пора.
Но что за праздник, коль на сердце траур?
Все уходят.
СЦЕНА 3
Алтарь, покрытый белой материей, перед ним горят две свечи. Звучат флейты. Входят четверо, неся к помосту Итеокла в богатой одежде, с венцом на голове. Его опускают подле алтаря. Входит Каланта в белом одеянии и короне; за ней Эфрания, Филема, Кристалла, тоже в белом. Появляются Неарх, Армост, Кротолон, Профил, Амел, Бассаний, Хемофил и Гроней. Каланта опуекается на колени перед алтарем; женщины следуют ее примеру, остальные стоят в отдалении. Пока царица совершает молитву, звучит тихая музыка. Каланта и фрейлины встают и делают ритуальный поклон перед алтарем.
КалантаМолитвам нашим внемля, не оставят
Нас боги, попечением своим.
Теперь ответствуйте царице Спарты
По совести: всегда бразды правленья
Мужская, сильная рука держала;
Зачем же вы вручили их сейчас
Неопытной юнице? Мы с трудом
Обуздываем собственные страсти.
Нельзя стране, решающей вопросы
Войны и мира да еще ведущей
Дипломатические игры, вверить
Себя всецело женщине. Ну, словом,
Мне нужен ваш совет, кого в мужья
Мне лучше взять, чтоб он сумел достойно
Страною править.
Ваше пожеланье
Для нас закон.
Мы видели, как здраво
Вы судите — так царствуйте над нами.
И все ж, царица, если вдруг найдется
Такой, что может править государством
И вам он по сердцу, тогда вдвойне
Окрепнет Спарта.
Вы того же мненья?
Царица, тьма отчаянья глухого
Заволокла мой разум; мне ль судить
О пользе, преимуществах, изъянах?
Уйти бы мне в забытый небом край,
Где можно провести остаток жизни
Среди рыданий непорочных дев,
Что суженых своих уж не дождутся,
Среди стенания мужей, чьих жен
Унес жестокий рок, среди скорбящих
Друзей, которых развела вражда,
Отцов, чьи дети пали бездыханны,
Детей, что схоронили самых близких, —
Там буду я своим, и в этом плаче
Мой растворится плач. Что можно ждать
От выжившего из ума вдовца?
Любезный принц...
Мадам?
Когда бы вас
Решила нынче выбрать я в супруги,
Я бы хотела перед всем собраньем
Поставить вам условия, милорд.
Готов их выполнить, царица.
Спарта
Должна под вашим быть, кузен, началом;
Над Аргосом поставлю я Армоста;
Кротолон будет управлять Мессеной;
Ну, а Бассаний...
Я, царица? Я?
Бассаний будет в Спарте за архонта.
Все эти назначения помогут
Вам раны залечить.
А эти двое,
Гроней и Хемофил, послужат вам.
Надеюсь, вы их щедро наградите.
Кристалла будет верною женой
Амелу. А Филему посылаю
В храм Весты.
Тут не брачные условья,
Скорее — завещание.
Царица,
Я все исполню.
Что же до Профила,
То пусть его публично удостоят
Тех почестей и титулов, какие
Еще недавно заслужил мой муж,
Несчастный муж.
Я, право, недостоин...
О как, царица, вы великодушны!
"Несчастный муж"? Что это означает?
Вот мой супруг законный, а точнее,
Лишь тень его. Сейчас ему на палец
Я материнское кольцо надену,
Тем самым выполнив наказ отца.
Пред богом и людьми теперь супруги,
Не разлучимся мы и после смерти.
Я, господа, престранным повеленьем
Вас обманула: помните, когда
Мне троекратно возвещали смерть?
Сдавило грудь, а я все танцевала.
Есть женщины, которые от горя
Так воют, что без чувств, того гляди,
Повалятся, но день-другой пройдет —
Глядишь, защебетали. А другие
Безмолвно чахнут.
Страшное признанье!
Коснусь в последний раз холодных уст.
Кузен, храните Спарту. Прикажите
Алтарным певчим запевать слова,
Что я на смерть свою сложила.
Пойте.
Лоск, богатство, наслажденье, слава,
Все эти забавы
Тешат плоть, но душу им
Не опутать колдовством своим.
Мощь державы в Лету канет,
Красота, блеснув, увянет.
Юность, все забрав от жизни,
Подойдет к печальной тризне.
Все земное быстротечно,
Время, только Время вечно.
Смерть впустивший собственной рукой
Обретет покой.
Как венец — любви награда!
Но сердцам разбитым нет отрады.
Каланта умирает.
АрмостЦарица умерла!
Разбилось сердце.
Ты рождена была для грустной роли,
Но как достойно ты ее сыграла!
С улыбкой на устах.
Мудрец сказал:
Созреет юность, старость источится —
И прах с разбитым сердцем обручится.
Сбылось реченное.
Я царь ваш.
Славься
Неарх, царь Спарты!
Не нарушу я
Ни в чем ее последней воли. Надо
Влюбленным этим почести воздать.
Нет, не понять нам неба с нашим знаньем,
Пока мы сами жертвами не станем.
Все уходят.
ЭПИЛОГ
Лишь тот бывает справедлив в сужденье,
Кто непредвзято смотрит на творенье;
Сначала надо замысел понять,
А уж потом создателю пенять.
Тот скажет: "Плоско, право же"; другая:
"Концовка смазана"; "Мысль неплохая, —
Заметит третий, — но избит сюжет";
Четвертый возмутится: "Меры нет";
"Есть, — пятый возразит, — но, между нами,
Уж очень как-то..." — и пожмет плечами.
Доступен всем нехитрый наш рассказ,
И все же лишь знаток оценит нас
Теперь, когда всю правду вы узнали,
Ругайте смело автора, канальи.
Джон Уэбстер. Всем тяжбам тяжба, или когда судится женщина, сам черт ей не брат[177]
Трагикомедия в пяти действиях
Достославнейшему и совершенному во всех отношениях джентльмену, сэру Томасу Финчу[178], баронету. Сэр, пусть Вам не покажется странным, что я ищу Вашего покровительства. Все, на чем лежит печать нравственного, жаждет оказаться под сенью самой нравственности; не думайте, что этим я льщу Вам (лесть мне ненавистна), просто хочу отдать должное Вашим бесспорным добродетелям. Я уже имел честь показывать Вам некоторые мои сочинения, как-то: "Белый дьявол", "Герцогиня Мальфи", "Маска"[179] и другие; смиренно вручаю сей труд, который, надеюсь, целуя Вам руки, заслужит Ваше благоволение. Не сомневаюсь, что заслужит, достаточно вспомнить величайшего из Цезарей[180], легкая рука которого благословляла и более скромные произведения, нежели это. Кроме того, считай я его недостойным, я бы не осмелился просить для него столь достойного покровительства. Зная, что Вы сама доброта, не только не сомневаюсь в счастливом исходе, но пребываю в совершенной уверенности, что выбор мой как нельзя более удачен. В ожидании любезности, которую Вы мне оказываете, остаюсь навечно покорный слуга Вашей милости Джон Уэбстер
Искушенному читателю[181]. Соглашаясь с Горацием, что Sapientia prima, stultitia caruisse[182], я нахожу, что в сочинениях подобного рода я свободен от пороков, проистекающих из невежества, и, надеюсь, это вполне подтвердит данная пьеса. Вот почему я адресую ее главным образом тебе, искушенный читатель, хотя Locus est, et pluribus umbris[183], так что все прочие, пускай незваные, — вольны занять соседние места и прочесть ее. Однако же последним, предложи им даже самую возвышенную музыку, она доставит им не больше наслаждения, чем auriculas citherae collecta sorde dolentes[184]. Я вовсе не жажду услышать похвалу в свой адрес, ибо я настолько далек от довольства собой, что не дал ходу многочисленным хвалебным стихам моих друзей[185], стихам, которые, явившись непрошенными, словно напрашивались оказать мне услугу, предварив собою это произведение. Признаться, изящность сей пьесы во многом достигнута благодаря действию, и, однако, никакое действие не способно явить нам изящество, ежели благородство языка и изобретательное построение сцен не образуют с ним совершенной гармонии. Когда я в этом не преуспел, ты, полюбивший другие мои сочинения, вправе взыскивать с меня, ознакомившись с настоящей пьесой, по всей строгости. Что до прочей публики, то Non ego ventosae plebis suffragia venor[186].
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Ромелио, купец. Контарино, знатный синьор. Эрколе, рыцарь Мальтийского ордена. Криспиано, адвокат. Джулио, сын Криспиано. Просперо, купец, коллега Ромелио. Ариосто, адвокат, потом судья. Контилупо, адвокат, представляющий на суде Леонору. Санитонелла, стряпчий, помогающий Контилупо. Монах-капуцин. Баптиста[187], купец. Леонора, мать Ромелио и Иоленты. Иолента, сестра Ромелио, чьей руки добиваются Контарино и Эрколе. Уинфрид[188], служанка Иоленты. Анджиолелла, монахиня. Лекари, судебные приставы, звонари, секретарь суда, офицер королевской гвардии, герольд, слуги.Место действия — Неаполь.
ДЕЙСТВИЕ I
СЦЕНА 1
Входят Ромелио и Просперо.
ПроспероКак вы богаты! Не сыскать, пожалуй,
Во всей Италии купца, что мог бы
Сравниться с вами.
Каждый год платить
По десять тысяч золотых дукатов
Я королю испанскому могу[189].
Любая пошлина мне по карману.
Что мне голландцы![190] Да супруги всех
Моих агентов разодеты в бархат,
А стряпчие мои, разбогатев,
В дворцах живут, любуясь с галереи
Игрой фонтанов. На море ни разу
Я не терпел убытка. Уж поверьте,
В партнеры набиваются ко мне,
Да я разборчив, и в делах торговых
Я, как в беспроигрышной лотерее,
Играю, можете не сомневаться,
Наверняка.
А что синьор Баптиста?
Вы с ним дела имели?
С этим нищим?!
Да там от силы тысяч пятьдесят.
Немало.
Ну уж! С двадцати трех лет
Потеть не знамо как, чтоб в шестьдесят
С трудом полсотни тысяч накопить!
Гроши, конечно, против тех богатств,
Что к вам текут рекой.
Входит слуга.
СлугаЛорд Контарино!
Кажется, поклонник
Сестрицы вашей?
Да, мой друг, но я,
Скажу вам по секрету, планы их
Расстрою.
Вас, должно быть, сбили с толку!
В Италии, клянусь вам, не сыскать
Синьора благородней и знатнее.
Далась вам эта знать, ей-богу! Рухлядь
На нашу шею, будь она неладна!
У этого синьора за душой
Лишь то, чем был он предками одарен
И что спустить он рад. К нам зачастил
Он неспроста: землею, вишь, торгует,
А сам бы рад отторговать сестру
И втрое взять.
Да просто он влюблен.
И есть во что влюбиться!
Тут вы правы.
С таким приданым, будь ты хоть горбунья.
Тебе от благородных нет отбоя.
Смотри же, благородный дуралей,
Пока ты ловишь золотую рыбку,
Не заглоти крючок.
Входит Контарино.
ПроспероЯ вас оставлю.
Просперо и слуга уходят.
КонтариноЯ закладную вам послал на земли,
К продаже предназначенные.
Верно.
Ее вы изучили?
Еще нет.
Вы часом в путешествие, милорд,
Не собираетесь?
Да нет.
Напрасно.
Оно облагораживает.
Оставьте,
Нет выше радости для сильных духом,
Чем действовать. Коль в нас вложили душу,
Сложнейший этот механизм, где столько
Чудных и чудных ходит шестеренок,
То ей, душе, простаивать не след.
Всем добродетель свой надел дает:
Окоп — солдату, тихий кабинет —
Ученому, а нам, купцам, все море;
Бери, возделывай, покуда честь
Не даст хороших всходов... так какой же
У вас там замечательный проект,
Что столько запросили вы?
Ах, сэр,
Едва мне львиной доли этих денег
Достанет погасить мои долги.
Остаток же послужит мне залогом
Великих уз.
Не понял.
Это к свадьбе
Подарок мой.
Вы женитесь, милорд?
Да, сэр. Я перед вами виноват,
От вас сокрыв характер предприятья,
Имеющего к вам, сказать по правде,
Касательство прямое, пусть утайка
И не такое уж большое зло,
Как действия противно вашей воле.
К тому ж я обнародовать не смел,
Во избежанье кривотолков, суммы,
За каковой я в путь пустился, прежде
Решив войти в свои права.
Туманно.
Рассею я туман. С сестрою вашей
Мы обручились. Дело, сэр, за малым:
Благословите вы и ваша мать
Сей брак — тогда, упрочив дружбу нашу,
Ее мы сможем завещать потомкам.
Скажите, как вы смотрите на это?
О сэр, как на колонны, без которых
Дом рухнет. Вы нам делаете честь,
А честь — залог богатства. Я польщен.
Ведь, породнившись с вами, вознесется
Племянник выше дяди, приближенье
Дочурки-крошки к материнской спальне
Отныне будет возвещать герольд!
Простите, что сдержать я не умею
Своих восторгов, бьющих через край:
Ведь этой чести мы, простые люди,
Так жаждем, особливо же когда
Нет ни гроша за ней, что, правда, редкость.
Вот мой ответ. Как видите, милорд,
Я искренно...
На ваше предложенье
Плевать хотел!
И мать, конечно, тоже.
Счастлив слышать.
Ромелио уходит.
Ромелио, я вижу, человек
Весьма достойный, разве что заносчив
Чрезмерно. Так, ну что ж, теперь осталось
Согласьем Леоноры заручиться.
Простая горожанка по рожденью,
Ни в яствах, ни в нарядах, ни в речах
Не искушенная, она, однако,
Подчас вельможнее придворных дам.
Я как-то видел у нее алмаз —
За этот камешек иным особам
Отдать не жалко все свои наряды
С собой впридачу.
Входит Леонора.
Вот она идет!
Какой-то мне прием сейчас окажут...
О дочери ее — пока ни слова.
Добро пожаловать. Для вашей чести
В любое время дня и ночи двери
Распахнуты.
В долгу я перед вами,
Вы так любезны.
Ваше благородство
Известно всем.
Легко ему вдвойне
Здесь воспарить от вашего дыханья.
Вы редкий гость у нас. Не потому ли
Что мы за стол садимся слишком поздно:
Ведь мы живем по биржевым часам[193].
Аристократки не у нас ли взяли
Обычай долго нежиться в постели?
Они живут по собственным часам.
Их будит колокольчик модных лавок,
Они встают затем, чтобы узнать,
Что нынче носят. У меня к вам просьба.
Все что угодно. Можете считать,
Она уж выполнена.
Вы так щедры.
Мне б вашу копию...[194]
Ах, что вы, сэр,
Ведь тень желанна только летом, я же
Вступаю в осень.
Славная пора:
Сродни весне, но строже, благодатней,
Чем этот первоцвет, когда кукушка
Поет в лесу и молодой олень
Рогами обзаводится.
Пожалуй.
Я в зеркало пока смотрюсь без страха,
А ведь оно не лжет. Портрет вам нужен?
Я был бы вам признателен. Он станет
Моей реликвией.
Меня подвергнуть
Хотите испытанию? У женщин
Меняется лицо, когда они
Позируют, Кто в жизни любит делать
Рот бантиком, кто губки поджимать,
Та расхихикается, эта щечки
Втянула, чтобы ямочки виднелись.
Но вот взялись позировать — и вмиг
Их не узнать. Еще бывает так:
И часу не прошло — а все лицо
Облезло.
Это как же?
В жаркий полдень,
Не ровен час, румяна вдруг растают[195],
И, значит, переписывать портрет
Придется горемыке. Если кто-то
Захочет, чтоб я вышла, как живая,
Он схватит образ как бы между прочим,
В тот миг, когда в молитве я склонюсь
И неземною красотой лицо
Вдруг высветлит душа.
Великолепно!
Вы преподали красоте урок:
Как оберечь себя. Сужденья ваши
Так глубоки!
Милорд, ведь, я вдова,
Примите во внимание мой опыт:
Перенимая у мужчин его,
Мы зорче видим. Сэр, скажите мне,
Вы сыну моему продать хотите
Свои владенья?
Да.
Зачем дворянам
От родовых имений отрекаться
И ездить в город по таким делам?
Нельзя, милорд, господские дома
И, главное, господские угодья
Так разбазаривать; уже и церковь
Теряет замки к радости мирян,
Спят сорок тысяч крон в моей шкатулке,
Скажите, слово — и они проснутся,
Вы к ужину останетесь у нас?
Прошу простить покорно — не могу.
Не продавайте дом, придайте лучше
Ему блестящий вид. Надеюсь, сэр,
Вы поняли мои слова. Прощайте.
Леонора уходит.
КонтариноНапал на золотую жилу! "Сэр,
Вы поняли мои слова", "надеюсь".
Умна-то как! Смекнула, что жениться
Хочу на дочке, стоило портрет
Ее самой мне попросить, в виду
Имея Иоленту. Вот письмо,
В котором та мне пишет, чтобы я
К полуночи явился.
Поговорить нам надо о делах,
Касающихся нас обоих.
Мне неспокойно. Ваша Иолента.
Я что-то не пойму: каких делах?
Не передумала бы. Поспешу.
Все женщины, увы, непостоянны, —
Как пчелы над цветочною поляной...
Уходит.
СЦЕНА 2
Входят Эрколе, Ромелио и Иолента.
РомелиоПоторопись, сестра, пора портнихе
Шить свадебный наряд.
Для гроба мерку
Пора снимать.
Для гроба? Что за вздор!
Тебе тут пишет сам король испанский.
Ты что, к суду меня привлек?
К суду?
Да ты шутница.
Что это тогда?
Его Величества благоволенье:
Он этого достойного синьора
Тебе в мужья дает.
Какая честь!
Хотя мой долг — ему повиноваться,
Но, верю, он мне зла не причинит.
О чем ты? Он его здесь называет...
Что? Соблазнителем?
Да ты рехнулась!
Синьором благородным.
Королям
Видна лишь внешность. А скажи, письмо
Он сам доставил?
Что все это значит?
А то, что мог он выклянчить его
У короля, и в общем то напрасно:
Достойному синьору взять бы надо
Достойнее жену. А эти письма...
Я слышала, их в университет
Шлют сотни, для детей ища протекций.
Письмо рекомендательное я
Хочу вернуть. С таким письмом наш рыцарь
Вдову подцепит, ту, что спит и видит
Себя придворной дамой.
Поверьте, несравненная, письмо
От короля испанского не только
Мне по заслугам воздает, о чем
Судите сами, но вверяет также
До тридцати галер мне. Все богатство
Я был бы счастлив с вами разделить.
Ваш брат все подтвердит вам.
Посуди,
Какая здесь корысть мне?
Ты мой брат.
А коли так, изволь к моим советам
Прислушаться. В таких делах, как брак,
Где надо взвесить все до мелочей,
Нельзя без руководства. А милорд...
Так мало я принадлежу себе,
Что не могу принадлежать другому.
Ну хватит, не упрямься! Мишурой
Ослеплена ты. Дался этот титул!
Не хочешь ли геральдикой заняться?
Достанем знатока. Иль антикварий
Милее сердцу твоему?
Довольно! Вы мне, сударь, нанесли
Такое оскорбление, какого
Не видел свет.
Но, сэр...
О нашем браке
Мне говоря как о решенном деле,
О нем вы растрезвонили повсюду,
Вы даже наняли законоведов,
Чтоб всем, чем я богат, жена владела.
Вы сделали посмешищем меня
В глазах как недругов, так и друзей!
Я ухожу, но мы еще сочтемся
За эту низость.
Ах, милорд, постойте!
Не ровен час, мне глотку перережет.
Повремени чуть-чуть, и ты увидишь,
Как я рассею эти бредни, этот
Туман высокородства, чтобы явь
Вконец ее сразила.
Выходи
За лорда Контарино.
Входит Леонора.
ЛеонораКонтарино?
Да он пять тысяч сряду проиграл
Намедни в кости, а затем, в ответ
На ставку в тридцать тысяч, он поставил
Свое именье.
И его спустил.
Затем отвез, чин чином, в экипаже
Счастливчика к нотариусу, где
Все и оформили. Хорош, не правда ль?
Ну да, они в кредит играть привыкли,
А как продуются, как их за глотку
Возьмут, — тут уж плати. Подумать только,
Мечтает о каком-то жалком лорде,
Когда пред нею доблестный Эрколе!
Неблагодарная! Я столько лет
Вам, детям, отдавала всю себя
И ради вас, ты слышишь, ради вас
Не вышла замуж снова. Ты вглядись-ка:
Богат, и знатен, и хорош собой,
А главное, как любит! Между прочим,
Ему идти на турок, так что нам
Контракт бы надо заключить немедля.
Контракт? А я о нем и знать не знала!
Вы б дали зелья мне... Сойдя с ума,
Скорей бы я в бреду дала согласье
На все.
Да ты и так сошла с ума.
И разум твой, клянусь, не просветлеет,
Пока не назовешь его супругом.
Сударыня, я вас хочу оставить
Наедине с душою вашей, пусть
Она свой выбор сделает.
Слова
Достойные.
Милорд, не торопитесь.
Ну что вы, встаньте, небеса едва ли
Суровость вашу смогут разделить.
Отныне, как клеймо, на мне проклятье!
Не бойтесь. Руку вашу...
Нет.
А ну-ка.
Какое полотно рукою этой
Соткать ты можешь! А какие звуки
Ты извлекаешь из виолы!.. Нынче
Освой искусство новое.
О дьявол!
Не сердцем, так рукою заставляешь
Скрепить союз?
Целуйте же ее,
А слезы? Если верить им, невинность
Заплесневеет. Слезы, что роса
Апрельским утром.
Ну, смелей, синьор!
Ну! Куклы ждут — подергайте за нитку.
Толкните-ка ослицу[197].
Стало модным
Пред свадьбой плакать.
Может, впрямь она
Так безутешна?
Показная скромность!
Ах, матушка! В делах и посерьезней
Такие церемонии не редкость:
Вон, прежде чем епархию принять,
Отказываться дважды надо[198].
Боже!
Все! Ключ от этой двери вам вручен,
Как исстари вручался феодалам[199].
Пусть поцелуй осушит слез поток,
Должна быть сладкой роза и росных каплях.
Горька, как желчь!
Уж эти мне девицы!
Сама — фитюлька, желчи в ней — фонтан.
У вас, у женщин, унции на две
Печенка больше мозга. Между прочим,
Вы замечали, сколько тратим сил
Мы на взаимовыгодные сделки?
Казалось бы, выигрывают все, —
Ан нет!
Легко ль сойтись двум гордецам?
...Изобразив притом восторг на лицах.
От них, положим, этого не ждут.
Кто над толпой вознесся, тот причуду
Себе позволить может, — пусть толпа
Расходится, трезвонит — ведь на свадьбе
Немотствует язык колоколов![200]
Один с причудой... Ну а если оба?
Тут кровь кипит!
Да-да! Не поспевают
Детей рожать. От многих докторов
Я это слышал. Сэр, все это шутки.
Вы скоро их оцените, надеюсь.
Я вас оставлю, госпожа моя,
И вместе с вами оставляю сердце,
Как мне ни жаль расстаться с ним, но если
Вы позовете, — пусть придется ждать,
Как ждет школяр, пока получит степень,
За сердцем я вернусь. Скажу, прощаясь,
Что я охотнее простился б с жизнью,
Доказывая преданность свою.
Благодарю. Я помолюсь за вас.
Эрколе уходит.
РомелиоМолись, молись, на то он и супруг твой,
Чтоб за него молиться.
Что? Супруг?!
Я дождалась счастливейшего часа.
Уходит.
РомелиоСупруг, супруг! Хотя б улыбкой, плакса,
Меня за все труды ты одарила.
Насилие, конечно, тяжкий труд...
Я тоже хороша — как воск, размякла!
Но ты не думай, что твоя взяла.
Входит Уинфрид, служанка.
РомелиоА ну-ка, прачка, подойди.
Синьор?
Коль жизнью ты и местом дорожишь,
Глаз не своди с хозяйки. Чтобы мышь к ней
Не проскочила! Знаю этих сводней,
Понавезут из-за границы тканей
Да побрякушек — и сейчас же к даме,
А в рукаве записочка. Другие
Гадать возьмутся или мозоль отпарить, —
Гони их в шею, так же как торговок
Заморскими заедками, и плутов
С их дынями и мускусным орехом,
Шотландцев с их волынками, танцоров,
Гораздых только пыль пускать в глаза,
И кучеров, особенно французов.
А что случилось?
Не пускать и все!
Чтоб пудинг из мозгов ни у кого
Не покупала: в них порой с начинкой
Такое сунут... Труд тебе по силам?
Чего я только не переносила.
Скорей — кого, когда была брюхата.
А может быть, оно как раз и лучше:
Недаром, говорят, всего ревнивей
От вора и охотников до дичи
Оберегает заповедник тот,
Кто смолоду в разбойниках ходил,
А там, глядишь, перебесился.
Мною
Вы смело можете располагать.
Избави бог! Не то опять тебе
Ходить, бедняжка, с брюхом. Я шучу,
Уинфрид, ну а шутка, что девица:
Все подмывает перейти границы.
Уходит.
УинфридОх, госпожа, как жаль мне вас, хоть плачь,
Ну да слезами горю не поможешь.
Удумали, гляди-ка, выдавать
Насильно замуж, супротив природы
И нашей прародительницы Евы!
Да это ж перед господом кощунство,
Почище огораживаний...[201]
Хватит!
Твоя, Уинфрид, песня так стара,
Что никакими новыми словами
Ее не подновить.
К вам гость, он вам
И пособит.
Входит Контарино.
КонтариноМоя любовь в слезах?
Когда вы плачете, сама печаль,
Дурнушка, расцветает на глазах.
Могу ли я узнать у вас причину
Такой печали?
Подайте мне шкатулку. Я хочу
Все перебрать, что дорого мне было.
Но для чего?
Чтоб сделать вам подарок.
Вы — мой подарок.
Так-то оно так,
Но стань меж вами дьявол, вам придется
Делиться с ним.
О, дьявольские козни!
Да вы о чем?
Меня неволят выйти
За нелюбимого. Судите сами,
Не дьявол ли вершит моей судьбой?
Одно мне остается утешенье:
С постылой жизнью счеты поскорей
Свести достойно.
Но кто, скажите; кто все так подстроил,
Чтоб у меня похитить вас?
Синьор Эрколе, мать моя и брат.
Эрколе? Свадебный его наряд
Для похорон... сойдет.
Его казня,
Уврачевать свою вы рану тщитесь,
Но будет только хуже. Полюбите
Ради меня достойного Эрколе,
Который так сочувствовал мне в горе.
Когда б вы только видели, как он
Со мной держался!
Ах ты, вертихвостка!
Уже забыла, как ты на коленках
Сидела, как он баловал тебя.
А я-то, дура, любовалась ими,
Разиня рот. Мартышка, право слово:
Ластилась к этому, теперь — к другому.
Попробуй кто им ласки запретить,
Они б того сожрали с потрохами.
Ну что ж, коль вел себя он так достойно,
Обиды на него я не держу.
Он жалок — замахнуться на такое
Богатство! Знаю, ваша добродетель
Зло матери искупит. Что до брата,
То лучше уж подделывать бумаги,
Чем в дружбе клясться, а потом предать,
Я только ради вас его прощаю:
Да вы дрожите! Полноте, не надо,
Он больше докучать не станет вам.
О, сэр, я как в горячке, и, хотя
Уже мне легче, страх берет при мысли,
Что завтра приступ повторится снова.
Но он уплыл!
Не ровен час, вернется.
Ну, так поженимся без лишних слов!
В постель бы вам без лишних слов забраться,
И все дела. Любой законник скажет
Вам то же самое.
Ну что ты мелешь!
Ступай-ка с богом.
Уинфрид уходит.
КонтариноСядьте, наконец.
Сначала поклянитесь, что вы зла
Не держите.
Клянусь вам.
Слово чести?
Могу ли зло держать я на Эрколе?
Он благородно вел себя. На брата?
Одной вы крови. На плутовку мать?
Я женщинам не мщу. Мы завтра с вами
Поженимся, и, как бы нам сейчас
Ни досаждали, ни плели интриги,
Заветная возвышенная цель
Уже близка, и надо верить нам:
Как вспыхивает золото на черном,
Воспрянем мы, пройдя по тропам торным.
Уходят.
ДЕЙСТВИЕ II
СЦЕНА 1
Входят Криспиано и Санитонелла.
Санитонелла Вас не узнать. Любой примет вас за купца. Мне только непонятно, синьор, какая причина побудила вас, одного из самых блистательных адвокатов в Испании, человека светского, только что приехавшего из Ост-Индии, нарядиться вдруг купцом? КриспианоСюда, в Неаполь, страх меня привел
За сына — он живет здесь не по средствам.
class="stanza">
Отчасти так, но есть еще резон,
И поважнее этого.
Урезать содержание ему
Я и не думал.
Вы серьезно?
Да.
Я не могу и мысли допустить,
Чтоб сын мой, как бы он ни развлекался,
Такое же изведал наслажденье,
Как я, приумножая капитал.
А коли так, пусть этот расточитель
До нитки спустит все, чем я владею,
Пускай он пустит по миру меня,
Я глазом не моргну.
Уже забыли вы, какого пота
Успех вам стоил? Как учили право,
Просиживая сутки напролет
За Совесть, не за звонкую монету;
И как потом с рассвета дотемна
Докучливых клиентов вразумляли;
И бредили средь бела дня, молитвы
Ко сну приберегая? Может, голос
Вы не срывали, громко оглашая
Дни заседаний или приговоры?
Забыли видно, как я вас волок
Среди других собратьев очумелый,
Когда вы, ваша честь, лишались чувств
От слишком пылкой речи иль от мысли,
Что ляпнули не то... Щучу, шучу.
Валяй.
Да вы и есть не ели толком,
Глотали, как удав, чтобы потом
Часами переваривать.
Да, да!
Ах, добрый друг, какое было время!
Договорились!
Сын меня поймет,
Когда освоит право...
Право щупать.
Игра, знакомая всем адвокатам,
Как, скажем, карты.
Щупать, говоришь?
А если это кончится болезнью?
Нет, разве лен наощупь иль тафта,
Холеный пальчик или грудь... приятней,
Чем гонорар, который на столе
Расставлен аккуратными столбцами?
Спросить не спросишь, только глаз скосишь:
Мол, что за столбики? не маловаты? —
И шапочку снимаешь (знак клиенту,
Что дело сделано).
Ну, а забава
Со сворой гончих? Ведь господский нюх
Развиться может только на охоте.
Держать собак? В моей приемной, сударь,
Весь день толкутся люди. Этот шум
Милее мне, чем лай всех гончих мира.
А вздумай сын ваш строить дом себе?
Недвижимость? Ну что же, это дело.
Пусть строит, я и слова не скажу.
Да только все там будет с гулькин нос:
В Испании и Франции сейчас
За моду взяли украшать фасады,
В самом же доме повернуться негде.
Сквалыги!
Труб на крыше два десятка,
А дымоходов и пяти не будет.
У этих выжиг все не по-людски.
Такие шельмы, чтоб им пусто было!
И не берись перечислять соблазны.
Ни женщины, ни яства, ни вино,
Ни тряпки иль иные наслажденья —
Приманки дьявола, чтоб нас сравнять,
Ему с собой, — не могут дать мне счастья
Сродни тому, что дал я сам себе.
Коль сын удачливей — иди все прахом!
А вот и он. Скажи, что с ним за люди?
Входят Ромелио, Джулио, Ариосто и Баптиста.
СанитонеллаВон тот, что с ним беседует, купец
Ромелио.
Ромелио? Занятно.
Глядит орлом и весел... Я знавал
Отца его и у него жил в доме,
Сыночка еще не было на свете.
Понес убытки он сейчас на море,
Да, видно, не слыхал о том.
А этот,
В чулках, такой подвижный... уж не он ли
Сегодня утром был у вас?
Он самый.
Хотя, конечно, неказист он с виду,
Но адвокат!.. Такой на мировую
Пойти заставит двух врагов заклятых
И кончит свару до начала тяжбы.
Он адвокат?
О да, причем дает
Советы даром — платы ни за что
Не примет и о нем легенды ходят.
Законы знает вдоль и поперек.
Мечтает быть судьей!
Рассудок, я надеюсь, перед смертью
Ему не отказал, и я — наследник?
Оставить блуд, пока еще не поздно.
Эк с места да в карьер! Оставить блуд?
Вы невоздержанны! Господь за это
Жестоко покарает вас.
Да ну?
Впервые слышу, чтоб срамной болезнью
Болели боевые петухи.
Ариосто снимает шляпу.
Что вы делаете, сэр? Вы простудитесь! Ариосто Все ясно, у вас в голове гуляет ветер... и здорово загулял. А сами вы похожи на сахарную головку, сквозь которую можно смотреть на свет. Джулио Ах, как вы играете словами. (Снимает, в свою очередь, шляпу.) Ариосто Еще я играю в шахматы. И с пешками привык не церемониться. Джулио Поберегите шляпу, милорд. Как бы она не запылилась. Ариосто Вашу шляпу, сэр, я посоветовал бы вам надеть на болванку. Тогда она дольше сохранит свою изящную форму. Джулио Впервые в жизни меня так оскорбляют, и это при том, что я как джентльмен держу шляпу в руке! АриостоЕсть смысл ее надеть. Учтите, сударь,
Земля клиента часто к адвокату
Его отходит, а поместный дом
От дворянина может перейти
К его портному.
То есть как — к портному?
Уходит.
Джулио Он сумасшедший, Санитонелла Он мог бы стать отличным брадобреем: так язык навострил, что отбреет любого.Уходит.
Криспиано Я прибыл, сэр, по делу к вам. Ромелио Откуда, Скажите? Криспиано Из Ост-Индии. Ромелио С приездом. КриспианоДавайте отойдем в сторонку,
Я должен нечто важное сказать
По поводу ост-индских ваших дел,
К услугам вашим, сударь.
Криспиано и Ромелио уходят. Появляется Эрколе.
ЭрколеЗаждались
Меня, наверно? Выпьем на прощанье,
Друзья мои! Мне на галерах быть
Давно пора.
Входит Контарино.
КонтариноСиньор Эрколе, ветер
Мне был союзником, мешая вам
Отплыть.
Я, сударь, вас не понимаю.
Любовь, милорд... она всему виной.
Я должен был застать вас до отплытья,
Чтоб с вами передать письмо на Мальту,
Но так как написать я не успел,
То мысль направлю прямо в ваше сердце.
Друзья, оставьте нас.
Джулио и Баптиста уходят.
Давайте сядем.
Эрколе и Контарино садятся.
КонтариноМоя приязнь к вам, сэр, мне говорила,
Что вашим словом движет благородство,
Оно же вам диктует и поступки.
Я не хотел бы обмануться в вас.
Мы вместе в Падуе учились, всем
Пример являя дружбы бескорыстной.
Скажите, вы тогда не притворялись?
Ничуть.
Увы, я вижу, как я в вас
Обманывался. Что ж, пусть худший грех
На свете, ваша злоба, сей же час
Во лжи изобличит вас; в вашем сердце
Нет ничего святого. Не жестоко ль
Двух любящих насильно разлучить?
Да, сэр, насильно! Как могли вы, зная,
Что я имею виды и давно
На несравненнейшую Иоленту,
В нее влюбиться сами?!
Я молод, а она красива... вот вам
И вся разгадка. Вспыхнула любовь
Сама собой.
Судьба, сказать хотите?
Ну что ж, тогда вам не судьба отплыть.
Кто властью вас облек такою?
Небо!
Вам не похитить то, чем я владею
По праву. Жаль, конечно, видит бог,
Что молодость свою загубит кто-то,
Но я клянусь невинностью самой,
Не измышлял я погубить вас, словно
Какой-нибудь злодей, что своему
Сопернику перерезает глотку,
И глазом не моргнув.
Вы благородны.
Рассейте, сэр, одно мое сомненье.
С готовностью.
Речь вот о чем. Скажите,
Не брат ли Иоленты был зачинщик
В истории с женитьбой вашей?
Правде
Вы не поверите.
А все ж?
Извольте,
Хотя мне вас не переубедить.
Скажи я вам, что брат здесь ни при чем,
Вы станете меня подозревать, —
Мол, в эту распрю втягивать его
Я не хочу, предпочитая лучше
Скрыть истину. Ну, коли непременно
Вам надо шпагу с кем-нибудь скрестить,
Ваш враг — мать Иоленты.
Это ложь!
Первейший враг мой — вы, и драться должно
Мне с вами!
Как угодно!
Сей же час.
Пусть так, готов я следовать за вами.
Ответ достойный. Если бы алмаз,
Что нам обоим дорог, камнем был,
Который можно разделить, — поверьте,
Я б отдал вам немедля половину.
Но нам друзьями быть не суждено,
Один из нас умрет, чтоб дать другому
Дорогу.
Вам не кажется, что наша
Беседа стала мирной?
Мирной?
Да.
Ну где ваш гнев? О нем вы, как ученый,
Так трезво говорите.
За словами
Таится буря. Доблесть спит в ножнах,
Но, извлеченная, разит смертельно.
К чему пощечины иль хитроумность,
Которые лишь портят поединок,
Как примесь портит вина; если можно
Вложить всю ярость в острие клинка!
У вас не хватит крови, чтоб во мне
Такую ярость утолить.
Посмотрим.
Кто секунданты?
Да без них спокойней.
Длина оружья?
По пути обсудим.
Смерть суждена иль жизнь нам, но держаться
Достойно будем, как и подобает
Сынам Италии.
Я обниму вас!
Вы слишком близко подошли ко мне!
От итальянца можно ждать всего[204].
Вы, обнимая, верно, проверяли,
Не защищен ли я?
Милорд, я знаю,
Что ваша честь вас защищает лучше
Любой брони, и, смею вас заверить,
Одет я так же: вся моя защита —
Простой камзол.
Ну что ж, я верю, сударь.
Эрколе и Контарино уходят. Появляются Джулио и слуга.
ДжулиоА где синьоры, знатный Контарино
И доблестный Эрколе?
Только что
Ушли, велев сказать вам, что вернутся
Чрез полчаса.
Входит Ромелио.
ДжулиоВы встретили Эрколе?
Лишь дьявола с ужасными вестями!
Но что стряслось?
Я высыхаю, словно
Речное русло... я пропал, как щепка
В водовороте... Да, теперь все прахом!
А что Эрколе?
Только вы ушли,
Явился Контарино.
Контарино?
Он самый, и они уединились,
Нас попросив оставить их вдвоем.
Час от часу не легче! Это пахнет
Дуэлью.
Что? Дуэлью?!
Я прошу вас,
Поменьше слов, скорей найти их надо.
Тогда поищем в разных направленьях.
Боюсь, как бы они не повредили
Свои клинки во время поединка.
О господи, что с женщинами будет!
СЦЕНА 2
Входят Эрколе и Контарино.
КонтариноТак вы мне не уступите Иоленту?
Отвечу шпагой. Вы, милорд, готовы?
Пока мы не сошлись, я вам припомню
Всю недостойность ваших действий. Жаль,
Что вы последние четыре дня
Не провели в молитве покаянной.
Упорствуя во зле, свои грехи
Умножите вы.
В проповедях ваших
Нуждаюсь я сейчас примерно так же,
Как в ваших указаниях бесценных
По поводу того, как шпагу мне
Держать. Учту я ваши пожеланья.
Так вы готовы?
Помните о той,
Чья красота свела нас в поединке.
Я не забыл.
Начинают драться. Эрколе получает ранение.
КонтариноВы ранены, я вижу.
Вы здесь зачем? Чтоб ставить мне диагноз
Иль драться до конца? Держитесь, сэр!
Ваш выпад... так... еще раз... Перед смертью
Вы б совесть облегчили, сняв с себя
Вину раскаяньем чистосердечным.
Смерть ее снимет с одного из нас.
Продолжают дуэль.
КонтариноХороший выпад...
И ответ не хуже!
Болтать не надо, сударь, вы не в зале.
Так молод, а уже отжил свой век!
Не рано ль хоронить? Я, может быть,
Слаб для утех, но только не для боя.
Падая, ранит Контарино. Тот валится сверху.
КонтариноЯ чересчур открылся... Вашу шпагу!..
Ее отдам я смерти, а не вам.
Я вам дарую жизнь, коль вы меня
Попросите.
Не столь я глуп, чтоб вас
Просить о том, что дать вы мне не в силах.
Входят Ромелио, Просперо, Баптиста, Ариосто и Джулио.
ПроспероЧуть опоздали мы, они мертвы.
К монастырю святого Себастьяна
Снесем тела.
Я шпаги... не отдам... его... его...
Он жив еще! Так... взяли... Осторожней,
Чтоб кровь не била из открытой раны.
Вот это, брат, влюбленные!
О чем вы?
Держусь того я мнения, любезный,
Что только тот, кто по уши влюблен,
Готов повеситься иль утопиться.
А эти ради пассии своей
Взялись друг другу глотки перерезать.
Орлы ребята, ничего не скажешь.
Как вам не совестно: равнять отвагу
С насилием и глупым безрассудством!
Пусть помнит каждый, кто вам вторить рад:
Уходит мстительность корнями в ад.
Уходят.
СЦЕНА 3
Входят Ромелио и Ариосто.
АриостоПотери ваши, спору нет, огромны.
Смириться надо.
Про мои потери
Я знаю, а вот вас не знаю я.
Мы незнакомы, верно, но я послан
К вам теми, кто желает вам добра,
Призвать, на опыт свой сославшись, вас
К смиренью.
Род занятий ваших, сударь?
Я адвокат.
Так вам сам бог велел
Учить, чтоб мы смиренно запасались
Терпением: весь христианский мир,
Когда б не ваше крючкотворство, мог бы
Черт знает до чего дойти. Я помню,
Вы Джулио учили жить. Смиреньем
Вы лечите?
Я им и сам спасаюсь.
А вы женаты?
Угадали, сэр.
Учил вас кто терпимости?
Конечно.
А вам жена рога не наставляла?
Рога?
Ну да. Без них терпимость ваша
Едва б достигла степени такой,
Что красной мантии достойна... Нет,
Вы бакалавр, но уж никак не доктор.
Да вы смеетесь!
Потерпите малость,
Мне впору плакать.
Нет, как смели вы
Свой дерзкий мне вопрос задать, ни разу
Моей жены не видя?
Он был задам
Затем, чтоб испытать терпимость вашу.
И вот вы сердитесь. Ваш гнев смешон.
Аж вздыбилась бородка! Вы ее
Не одолжили часом у кого-то?
Как это остроумно, но, увы,
Не в шутках ваше кроется спасенье.
Я здесь, чтоб вас на добрый путь наставить.
Слыхали мы такие наставленья!
Они уже вот здесь у нас! Учить
Горазды вы, а сами как живете?
До праведности ль вам, когда вы желчью
Насквозь пропитаны? Вас только тронь!
А если кто обскачет вас, живьем
Зажарите. Но, возвращаясь к делу, —
Я трех галер не досчитался.
Знаю.
У наших берегов они разбейся —
Так пряности, что забивали трюмы,
Залив бы в сыворотку превратили...
Все хворые бы лошади тогда
Заржали, радуясь потере вашей[205].
Вы тоже, сэр, шутник.
Зачем галеры
Назвали вы так странно, так нелепо,
Так дерзко? Вот, накликали беду.
Есть имена, сулящие несчастья?
Одна галера, кажется, была
"Гроза морей", другая — "Смерть штормам".
А третья как — "Левиафан"?
Как будто.
Все от лукавого! Печать проклятья
На них лежала с самого начала:
И на воду еще их не спустивши,
На гибель обрекли.
Вы суеверны.
Но дело обстоит куда серьезней:
Боюсь, из-за того, что в день отплытья
Пришло на пристань мало рогоносцев,
Галеры толком не благословили,
И те пошли ко дну от огорченья.
Так вы уж впредь скликайте всех...
Довольно!
Я к вам пришел затем, чтоб вас призвать
Смирить свою гордыню. Коль судьба
Еще сведет нас, я заставлю вас
От ярости зубами скрежетать!
Да-да, я слов на ветер не бросаю
Ариосто уходит. Входит Леонора.
РомелиоПостойте, сэр! Куда же вы, ей-богу?
Откаркала ворона и — лететь?
Да что же это! Вон, как раззвонились!
Знать, умер кто-то из вельмож.
Да нет,
То горожан на рыночную площадь
Звонарь сзывает.
Входят два звонаря и капуцин.
КапуцинО плачьте, плачьте... Горькое событье!
Вздохните и украдкой помяните
Тех, кто от церкви будет отлучен[207],
Синьоров знатных, чей предсмертный стон,
Увы, не облегчили ни молитвы,
Ни отпущение грехов. Их битвы
Не сможет им закон простить вовек:
Как сам себя ты губишь, человек!
Что за синьоры?
Доблестный Эрколе
И знатный Контарино. Оба пали
В смертельном поединке.
Горе, горе!
Не похоронят их по-христиански,
Ну так и что же? Шествие за гробом,
И плач, и лицемерность эпитафий,
Что гаже во сто крат, чем паутина,
Которая покроет их, — ужели
Все это облегчит посмертный путь?
Нисколько.
То-то же. А посему
Хочу я, сударь, поделиться с вами
Своими мыслями, покуда там,
В сторонке, моя мать печально четки
Перебирает.
Хранитель склепов и гробов,
Что лечат лучше докторов!
Клочка земли, как вам известно,
Довольно тем, кто пожил честно,
Но их тщеславье превзойдет
Размерами весь ваш приход.
Для нас — конец земной юдоли,
А драпировщикам раздолье —
И тем, кто только гроб везет!
Так повелось — в почете тот,
Кто церкви больше всех оставил,
Хотя бы он всю жизнь лукавил
И от него единый след,
Как в темноте гнилушки свет.
Последний акт хорош развязкой...
Смерть уж близка, и ты с опаской
Глядишь на будущий приют:
Ну как останки разгребут
И выбросят, забыв о чести,
Чтоб в аккурат на прежнем месте
Сарай построить или склад;
Все — и могилы — осквернят![208]
Как пишешь, не кривя душой, Ты:
Мол, "Здесь покоится такой-то..."?
А здесь давно уж не такой —
Смешали годы прах людской!
Где б я ни отдал богу душу,
В открытом море ли, на суше,
Но склепный смрад терпеть невмочь
И треск лампады день и ночь.
Где б ни засыпали землицей,
Мне в судный день, видать, не скрыться...
Идите с миром.
Вы, слыхать, в убытке?
Охотиться за крупной дичью можно
Лишь в диких и нехоженых лесах.
Презренная Фортуна торжествует,
Но худшее, я знаю, позади.
Сэр, жить, без страха значит без надежды.
Гордыня — это грех. Спаси вас, боже.
Капуцин и звонари уходят.
РомелиоБедняжка Иолента, вот так свадьба!
Что ей сказать? Зачахнет, как цветок,
Лежащий на могиле.
Входит Просперо.
Что, Просперо?
Своей последней волей Контарино
Все завещал невесте, Иоленте.
Несчастный мертв?
Да нет, пока живой.
Живой! Вот уж некстати...
Некстати? Лучше вести быть не может,
Хотя она и прервала молитву.
Ты рада?
Жить он должен, чтоб предстать
Перед судом как мерзостный убийца
Поспеши к нему на помощь.
Я снадобье чудесное пошлю
От обмороков и земли щепотку
Из мест святых: она поможет кровь
Остановить. Кто пользует больного?
Светила наши.
Часты ль перевязки?
Одна была.
Я в этом знаю толк.
Вторая или третья нам покажут,
Есть ли надежда. Как бы я хотела
Быть с ним сейчас! Хотя бы кто сказал,
Мол, есть надежда.
Что тебе за дело?
Я ж говорю, он должен пред судом
Предстать: закон нарушил он.
И только?
И буду я счастливейшей из женщин.
Леонора и Просперо уходят.
РомелиоПод маской доброты такая злобность!
О, сколько дум, одна другой страшнее!
Увидеть Контарино... чем не способ
Вернуть все то, что отдал преисподней
Я так нелепо... Только взвесь получше,
Чтобы твоих убытков чаша вновь
Не опустилась: зло судьба карает
Тех, кто на повышение играет.
Так ветер мачту главную крушит,
Так рушатся верхушки пирамид.
Уходит.
СЦЕНА 4
Входит капуцин, ведя под руки Эрколе.
КапуцинСэр, ваше воскресение из мертвых,
Оно не без участья высших сил.
Уже вас бальзамировать хотели.
Мне стыдно вспомнить о моем поступке:
Быть злым и так упорствовать во зле!
Устами вашими вещает небо.
На то, за что я дрался, так же мало
Я прав имею, как душеприказчик
На деньги сироты. Но я решил:
Уж лучше вечной жизни я лишусь,
Зато мой нрав горячий все увидят!
Так объявите о моей кончине;
Поскольку здесь предать меня земле
Не допустила б церковь, вы скажите,
Что прах мой на галере отвезут
В Сицилию или на Мальту.
Полно,
Зачем вам нужен этот слух?
Как будто
Жив Контарино; пусть же он владеет
Тем, что ему принадлежит по праву, —
Прекрасной Иолентой. Если вдруг
Узнают, что я выжил, может кто-то
Их брак расстроить.
Да, но ваша смерть
Грозит ему судом, где он предстанет
Как ваш убийца.
У него есть козырь.
Его отец когда-то испросил
У императора для всей семьи
Большую привилегию: кого бы
Любой из них в открытом поединке
Ни уложил на месте, все ж он будет
Помилован; Карл Пятый даровал
Ту милость августейшим повеленьем
В тот день, когда родитель Контарино
Был послан им снести ответ на вызов,
Что бросил сгоряча король французский,
Назначивший дуэль в нейтральных водах,
На плоскодонке...[209] Верю, суд признает,
Что Контарино дрался благородно.
Ваш локоть... мне идти невмоготу.
Держитесь, сэр.
Во всем здесь виноват
Ромелио. Я слышал, у монашки
Ребенок от него.
В злодействах этих
Когда он не раскается, вовеки
Гореть ему в аду.
Мне жаль его.
Грех и раскаянье связала в узел
Прочнейшая из всех на свете нить.
Я должен этот узел разрубить!
Уходят.
ДЕЙСТВИЕ III
СЦЕНА 1
Входят Ариосто и Криспиано.
АриостоСдержите, сударь, ваше обещанье
И объясните, почему вы здесь
Инкогнито.
Меня король испанский
Послал разведать, где сбывает ваш
Купец Ромелио свои богатства,
Которые текут к нему рекой
Из копей золотых в Вест-Индии.
Король обеспокоен также тем,
Что женщины большую власть забрали.
О наших бедах, вижу, он наслышан.
Мужей супруги взяли в оборот:
Рассказывают, в Нидерландах жены
Расчеты в доме взяли на себя
И задурили головы мужьям
Так, что иной, трудясь над завещаньем,
Не ведает, кого как осчастливит,
Поскольку сам не знает, чем богат;
А нашим дамам волю дай — они ж
На важных птиц охотятся ночами,
Ища для фаворитов синекуры,
Подсиживают, злобствуют, хитрят,
До вице-короля свои интриги
Уже простерли; если так пойдет,
Они проникнут, и довольно скоро,
В военный наш совет.
Хоть я зарекся
Участвовать когда-нибудь в кортесах,
Пожалуй, вновь я место там займу,
Чтоб только обуздать бесстыдниц этих.
Не долго ж пустовать ему, надеюсь.
Уходят.
СЦЕНА 2
Входит Ромелио в иудейском облачении.
РомелиоХорош я в этом одеянье! Право,
Чем не еврей мальтийский?[210] Хоть сейчас
Перехитрю я собственную тень,
Сменю в минуту столько же обличий,
Как тот кристалл, в котором сто оттенков,
Плющом обвившись, удушу врага,
Проникну ртутью в кровь, по волоску
Повыдергаю бороду, а другу
Дам яду, от которого он будет
Лет девять угасать почти без боли,
Чтоб смерть его естественной сочли.
Подделать деньги, даму совратить,
Открыть ворота туркам иль поджечь
Весь христианский флот я нынче мог бы.
Я словно царедворца съел живьем[211],
Чья хитрость в кровь мою навек всосалась.
Но хватит разглагольствовать; смотри,
Вот этот дом, а жертва там, внутри.
Входят лекари.
Первый лекарьВы ищете кого-то, сударь?
Я слышал, вам поручено леченье
Синьора Контарино.
Правда ваша.
И делали мы все, что в наших силах,
Но он уж не жилец.
Неужто помер?
Хватил удар. Да что там говорить,
Затронуты все жизненные центры:
И вот, гнойник. Бессильны промыванья.
Ну а вскрывать нарыв... он слишком слаб,
Да сердце и не выдержит такого!
Что с завещаньем?
Он его составил.
В чью пользу? Иоленты?
Да.
А был
Здесь брат ее, Ромелио, чтоб вам
Своей рукою щедрой за труды
Воздать сполна?
Не приходил покуда.
Друзья мои, я не могу смотреть:
Вы бессеребренники, право слово!
Я подскажу, как надо поступить,
Чтоб часть того, что завещал милорд,
К вам перешла.
Но как? Ведь все в руках
Ромелио, а он прижимист, сударь.
Послушайте меня. Я тоже врач.
Врач, говорите? А откуда сами?
Из Рима.
Вот как? Практика большая?
Двадцатерых залечивал я насмерть
За месяц, по утрам лишь принимая.
Но шутки в сторону, теперь о деле.
Ближайший родич Контарино в Риме,
Прямой его наследник, поручил мне
Больного осмотреть и сделать все,
Что можно, для несчастного страдальца,
Как и для вас, его врачей.
Для нас??
Могу больных я с помощью экстракта,
Пусть дара речи лишены, пускай
Зрачки недвижны, пульс молчит, — вернуть
На время к жизни, дав способность мыслить
И даже говорить. Все это с ним
Мы и проделаем, не сомневайтесь.
Он снова продиктует завещанье,
Но в пользу родича, и вот тогда-то
Я выдам десять тысяч вам дукатов,
После чего из-под больного мы
Подушку вынем, и душа его
Безгрешная пусть отлетит спокойно.
Первый-лекарь
И мы тогда получим... десять тысяч?
Клянусь талмудом!
Что же, по рукам.
Вот пациент. Распоряжайтесь, сударь.
Он, отдергивает занавес, за которым виден Контарино в постели.
РомелиоПохвально, сэр, вы честные врачи
И свято чтите клятву Гиппократа.
Хотел бы с глазу на глаз я...
Извольте.
И дверь плотней закройте.
Воля ваша.
Не нравится мне что-то иудей.
И мне, признаться, тоже. Хитрый, шельма.
Задумал же такое; полутруп
Расшевелить, чтоб вытянуть бумагу...
Тут что-то да не так. Подсмотрим в щелку.
Лекари уходят.
РомелиоНу, вот и славно. Эти простаки
Задаром отдали мне то, на что я
Не пожалел бы средств. Смотри-ка, дышит.
Дыши, дыши... А я тебе сейчас
Припомню смерть Эсколе и попутно
Свой план осуществлю, чего б мне это
Не стоило. С какой, скажите, стати
Он будет жить и мять сестру в постели
Мне назло? Он ведь может завещанье
Менять то так, то эдак... Врешь, не сможешь!
Не допущу! Сверкни же, мой стилет,
Мой грозный друг, способный притаиться
У женщин в волосах, среди булавок,
Острей, чем бритва, тоньше, чем игла.
Такими на Бермудах испокон
Свиней валили[212] с одного удара,
Срази ж, металл презренный, человека,
Войди и выйди, метки не оставив!
Великий Цезарь выжил после ран
От пик, и дротиков, и от мечей,
И топора, и камня из пращи,
Но роковой удар сапожным шилом
Вмиг из него, как воздух из мехов,
Через отверстие с ушко иголки
Всю душу выпустил...[213] Уйми ты дрожь:
Собаке смерть собачья! Отчего же,
Произнеся суровый приговор,
Ты медлишь? Иль себя уверить хочешь,
Что в жизни б на такое не решился,
Когда бы не нужда... Вздор, он сказал бы
Тебе спасибо только: ты спасаешь
Его от эшафота и одним
Ударом исцелишь его. Вот так!
Теперь бежать.
Входят лекари.
Первый лекарьПостойте, я ведь
Христианин.
Уж лучше будь евреем.
Избави бог, чтобы подобный грех
Взял на душу христианин.
Я друг ваш,
Смотрите, я Ромелио.
Ромелио!
Да, друг, ты нам и вправду удружил.
class="poem">
Второй лекарь
Я так оделся, чтобы...
Легче было
Кинжал припрятать?
Этот человек
Мой враг, он должен, должен был погибнуть!
Погибнуть? Да ведь он и двух часов бы
Не протянул...
И умер неотмщенным?
Вот золото. Едва ль какой богач
Молчание своей жены сварливой
За столько покупал, как я сейчас.
Вот вам дукаты за сохранность тайны.
Сэр, если хорошенько поразмыслить,
В убийстве вас не обвинит никто.
С таким же я успехом мог ирландцу,
Пускавшему в пучине пузыри,
Влить виски в глотку. Разве это грех?
Так будете молчать вы?
Как могила.
Тогда скорее золото иссякнет
В Вест-Индии, но не у вас.
Звучит,
Как золотой ручей.
Чтоб так попасться!
Теперь два эти нищих, как вампиры,
Сосать меня начнут.
Уходит.
Первый лекарьВот так удача!
Считай, что все его богатства наши.
Так не садись за стол, пока не вложишь
Себе за щеку кость единорога[215].
О!
Застонал.
Скрипит еще телега?
Вот это да-а-а... иди-ка полюбуйся:
Он точно в рану лезвие вонзил,
Тем самым сняв закупорку сосудов.
А гной-то, гной-то... так, гляди, и хлещет!
Вот так история.
Смотри, он дышит
Уже ровнее.
Знать, была на это
Господня воля: чтобы душегуб
Пришел казнить — да взял и воскресил!
Подобное уже не раз случалось:
Кого-то Тауэр спас от подагры.
А мы спасем вот этого, тогда
Сосать мы примемся обеих маток.
Держать язык нам надо за зубами,
Пусть знать не знает ни о чем, и нас
Вознаградит сполна за исцеленье.
Ну, а теперь за дело поскорей:
Промой-ка рану и щипцы нагрей.
Уходят.
СЦЕНА 3
Стол с двумя восковыми свечами, череп, молитвенник. Иолента молится, Ромелио сидит рядом.
РомелиоДовольно убиваться. Посмотри,
Бледна, как смерть; еще решат, что раньше
Ты красилась. И впрямь, как будто носишь
Посмертную ты маску Контарино.
О, умереть так рано!
Что блажишь?
Не век же мучиться! Тем хуже пьеса,
Чем дольше ждешь развязки.
К злым деяньям
Не прибавляй хулу. Он при дворе
Блистал, как редкий камень.
Не сердись.
Не спорю, при дворе хороший камень
Отполируют: двор что зеркало —
Смотри и охорашивайся. Но
Когда бы внешний блеск спасал и душу,
В раю б жил Люцифер[216]. Его гордыня...
Иолента в гневе встает и порывается уйти.
Постой, куда ты?
А ну-ка сядь и хорошенько слушай,
Тут план задумал я, — всем планам план;
Коль выгорит, из смерти двух синьоров
Мы сможем возродиться, словно феникс
Из пепла...
На могиле ничего
Не выстроишь: гнилое основанье.
Да помолчи ты, выслушай сначала.
Тут, видишь, нужен обходной маневр,
Который очень часто в наши дни
Успех приносит. Вот какое дело:
Все земли Контарино отошли
К тебе; когда б под сердцем ты носила
Ребеночка Эрколе, мы б и эти
Прибрали земли быстренько к рукам.
Какой ребенок? Ты с ума сошел!
Я — девственница, а милорд — покойник.
В делах не смыслишь, а туда же, в крик.
Я так устрою, что в подлунном мире
Не хватит адвокатов расхлебать
Всю эту кашу. В ордене Сент-Клер[217]
Монашка есть — розанчик да и только.
Уже постригшись, поняла бабенка:
Ошиблась домом, — и, конечно, в слезы;
Тут я и появись на радость ей.
Ну, словом, зачастил я в монастырь,
И вот под монастырь подвел монашку:
Оставил с животом.
Придется, значит,
За дело повивальной бабке браться?
Я рад, сестра, что ты повеселела.
Так, значит, мы объявим, что прошло
С тех пор, как понесла ты от Эрколе,
Два месяца. Чтоб избежать злословья,
Оформим предварительный контракт
(Он брачное свидетельство заменит),
Мол, вы с ним — тайно — мужем н женой
Давно уж стали. За вознаграждение
Мне стряпчий задним бы числом составил
Бумагу эту...
То есть твой ублюдок
Потом моим ребенком станет?
Верно.
Когда ж моя монашка разродится,
Ори, как будто ты рожаешь.
Ловко,
Да только, не смогу я.
Почему?
Чем делать вид, как будто я рожаю,
Не лучше ль вправду мне родить: ведь я...
Беременна.
Да что ты? От кого?
От Контарино. Погоди, не хмурься:
Мы предварительный контракт составим,
А я найду священника... имей он
Хоть три прихода[218], лишь бы подтвердил,
Что поженил нас.
Вот так удружила!
Скажи, что твой ребенок от Эрколе!
Какая жалость — плод твоих усилий
Землей не разживется.
Грех монашки
Покрыть мне надо... так... А что, занятно!..
Допустим, та родит быстрее этой,
Тогда мы скроем первого ребенка,
Пока сестра не разрешится. Что ж,
Неплохо, а? Ты разрешишься двойней!
Ты, кажется, про сходство позабыл:
Ведь близнецы должны быть как две капли.
Нам все едино, лишь бы наш ублюдок
Владел землей... О горький жребий мой,
Мое девичество сковал ты зимней стужей,
Теперь же, после стольких унижений,
Ты вознамерился меня ославить.
Да ты ж сама ославила себя!
О нет, ведь я лгала, надеясь втайне
На чудо, сударь.
Что еще за чудо?
Твою любовь и страх за честь мою.
Узнав, что я грешна, ведь ты бы должен
Вонзить кинжал мне в сердце. Но, увы,
Мне суждена иная смерть: терзаться
И угасать как свечка.
Нет, шалишь...
Сам дьявол мне подсказывает выход:
Пусть это все чудовищная ложь,
Но грех ей не воспользоваться.
Слушай,
Я поделюсь с тобой ужасной мыслью,
Я содрогаюсь, думая об этом,
Сама природа мне велит молчать,
Покуда наша мать жива.
О чем ты?
Я не пойму куда ты клонишь?
Вспомни,
Как наша мать встречала Контарино,
Как таяла. А что на ваш союз
Обрушилась — она глаза хотела
Всем отвести, в душе не сомневаясь,
Что вступите вы очень скоро в брак.
Мать влюблена в милорда, и они
Задумали, что, на тебе женившись
И ставши жить втроем под этой крышей,
Он сможет — дыбом волосы встают! —
Иметь — какой же дьявольский расчет! —
Свободный доступ в спальню к ней.
Да-да,
Когда он ранен был, она, я помню,
У всех с утра до вечера справлялась,
Не лучше ли ему.
Подумать только,
Реликвию, нательный крест с камнями,
Который стоит тыщи крон, дарить
Тому, кто унесет его в могилу.
Постой, но если так любил он мать,
Зачем меня наследницей он сделал?
Он был твоим законным женихом,
К тому ж он сделал это до дуэли.
Что до дуэли? Как-то все нескладно;
Влюбился в мать — зачем же за меня
Он дрался на смерть...
Это дело чести.
У них, аристократов, с этим строго.
Эрколе был соперник, уступить
Не мог ему ни йоты Контарино.
Я, как и ты, всех тонкостей не знаю,
Но ясно: он спасал дуэлью имя.
Как ты-то раскопал всю эту грязь?
Сказал мне лекарь, сам же он подслушал,
Что тот шепнул духовнику за час
До смерти.
Я бы вздернула мерзавца
За разглашена исповеди, Боже,
Какой удар! Ужель все это правда?
Нет, это ложь, и, кстати, при дворе
Ей обучают. Ну, подумать только!
Дочь выдать, чтоб ее супругом всласть
Натешиться! А может, этот хлыщ
К тебе под юбку метил, а к мамаше
В шкатулку е. драгоценностями? Малый,
Видать, не промах был. Но полно, полно...
Оставим дьяволу всю эту мерзость! —
Не рвать же нам на части нашу мать.
О боже, я и верю и не верю,
Я, кажется, умру от этой пытки,
Все естество мое кричит, как будто
Сгораю я на медленном огне,
О, если правы чудаки, что нам
Твердят о жизни на луне, пусть небо
Зверей, замысливших прелюбодейство, —
Туда забросит. Будь он трижды проклят!
Отныне память честного Эрколе
Я буду чтить.
А если б Контарино
Остался жить?
Клянусь любой святыней,
Останься жив он, никакой закон,
Зовущий нас хранить друг другу верность,
Его не навязал бы мне. Раз мир
Со мной так лжив, и я с ним лжива буду.
Возьму я твоего ребенка.
Правда?
Пусть жажду мести утолит обман.
Вот-вот. И ты злорадно улыбнешься
При мысли, что присвоит титул лорда
И земли заодно тот, у кого
На все на это прав ничуть не больше,
Чем у скопца турецкого паши.
Теперь, я думаю, мое дыханье
Зловонным станет.
Отчего?
Ну как же,
Ведь ты меня в зловонное болото
Затягиваешь.
Полно тебе, полно.
К чему казниться так?
Врать и краснеть...
Да что я в самом деле, — всем вокруг
Оно не в тягость, ну а я чем лучше?
Как утка, переваливаться стану,
На дурноту ссылаться и чуть что —
Хлоп в обморок.
Овсянку ешь и фрукты
Зеленые, для бледности.
Пусть завтрак
В постель несут.
А выходя к столу,
Наращивай живот, бери подушки
Побольше...
И еще одна идея:
Слыхала я, беременные часто
Мужей бьют чем ни попадя; так, может,
И мне бы для порядка не мешало
Портного, скажем, бить по голове?
А после бы его вознаградили.
Найдем такого: вяленой трески
Сговорчивее будет.
Боже правый,
Ломаю здесь комедию в надежде
Стать на ноги! Увы, напрасный труд:
Когда толкает страсть к подобным шуткам,
Уймемся мы, лишь тронувшись рассудком.
Уходит.
РомелиоЕще вчера ничто бы не смогло
Ее настроить против Контарино.
О ревность, ревность! ты из робкой лани
Способна сделать фурию в момент,
А сколько раз ты начинала тяжбу
И дьявола в союзники брала!
Ну что ж, теперь подкармливай исправно
Бесенка, что рассорит дочь и мать,
Води их за нос. Разыгравши фарс
О родах Иоленты, я внушу ей
В монахини постричься, Дав обет
Безбрачия, тогда ее именье
Отдали б под мою опеку... Кстати,
В Вест-Индию отправить лекаришек;
Небось, тропическая лихорадка,
А то и сифилис вмиг отобьют
У них охоту языком чесать.
Входит Леонора.
Плохая весть... Представь... моя сестра
Беременна.
Готова я к тому,
Что надвигаются одни несчастья:
Ведь беды, как монахи-францисканцы,
Поодиночке не заходят в дом[219].
Что Контарино? Лучше ли ему?
Ты ведь сейчас оттуда.
Как легко
Твою печаль сменило любопытство.
Так вот, в отсутствие его врачей
По доброте душевной оказал я.
Страдальцу помощь, чтоб не ждать, пока
Врачи окажут: я убил его.
На двадцать лет состарил ты меня.
Как так?
Удар предательский нанес ты
Не только Контарино, но и мне.
Ну-ну. Сейчас я скорбь твою развею.
Ты испугалась, думая, что он
Отец ребенка нашей Иоленты,
Но та мне поклялась, что обрюхатил
Ее Эрколе. Ну, хитра сестрица:
Как замуж выходить, так ни в какую,
А как в постель, без уговоров — шмыг.
Голубка не уступит голубку,
Не пофорсив сперва.
Мне что-то дурно...
Всегда ты так, расстроишься, и сразу
Тебе не по себе.
Да, не по мне,
Что сын мой выродок.
Проведай дочку.
Сегодня у меня хлопот по горло.
Ты разве не оплачешь смерть милорда?
А как же, он нам столько завещал.
Уходит.
ЛеонораСмотри, ты у меня еще поплачешь!
О, я сойду с ума: самой послать
Того, кто мог бы жизнь его спасти
И погубил ее! Ужель он мертв?
Чума и та соперничать не в силах
С моим желаньем, ибо страсть меня
Чумною сделала. Конец, конец!
Уже не воскресить того, чьей жизнью
Давно жила я больше, чем своей.
Перемудрила... сразу бы открыться!
В истории примеров сколько хочешь
Того, как дамы в возрасте влюблялись
В юнцов и на себе женили их.
От этих мыслей можно обезуметь!
Как любим мы последнего ребенка,
Так на предмет последней нашей страсти
Мы смотрим и не можем наглядеться:
Он и желанен нам, и всем хорош...
Последний урожай, последний всплеск
Реки перед зимой. О нас, о вдовах,
Недаром говорят, что нам дороже
Не то шитье, которым все пленялись,
А то, последнее, что ждет на пяльцах.
Всего лишить меня... и кто? мой сын!
Ну, берегись. Грудь правую, которой
Кормила, отсеку, как амазонка,
Чтоб застрелить тебя верней[220]. Скорей
Я дам волчонку, что отстал в ночи
От стаи, эту грудь, чем своему
Зверенышу. А? Что вы говорите?
Нет, померещилось...[221] Иль злой мой гений
Меня зовет... Колокола звонят?
Мелькает все перед глазами... Сгиньте!
Дай, старость, желчи мне, как тем, кто счастье
Утратил безвозвратно... Дай мне власть
Превыше той, что сатана имеет...
Дай мне возненавидеть все, что юно...
Дай силы не робеть пред злом любым,
Каким бы мерзким ни было обличье...
Дай смерть мне, как той царственной особе,
Что отказалась от еды и сна,
Терзаясь, что казнен отважный граф,
Который мог бы жить на радость ей,
Когда б посредница не сплоховала...[222]
Дай мне укрыться так, чтоб обо мне
Никто не вспомнил...
Леонора падает. Входят капуцин и Эрколе.
КапуцинСэр, я подготовлю
Ее как исповедник. Обождите
Немного.
Эрколе отступает в нишу.
Мир вам, госпожа.
Кто здесь?
Удобно вам, надеюсь, в этой позе,
Располагающей к раздумьям: ложем
Земля вам служит, вечной темой — небо.
Молюсь я об убитом друге.
Вот как?
А я пришел сказать вам, что убитый
Дыханье вновь обрел.
Отец, о ком вы?
О том, кого вы пестовать хотели,
Как собственных детей.
Видать, господь
Меня услышал.
Был он бездыханный,
Но где уже бессильно врачеванье,
Возможно чудо.
Да продлится век ваш,
Святой отец, и да услышит паства
Ваш зов, вознаграждая за труды!
А сын-то мне сказал, что довершил
Он тяжкий грех Эрколе, прямо в сердце
Больного поразив.
Она решила,
Что выжил Контарино. То, что я
Сейчас услышал, может мне помочь.
Но где же он, мой несравненный, где?..
Он перед вами.
Вы? О, все погибло!
Я ожидала увидать героя,
А вижу смерть, укравшую его.
Не убивайтесь так. Ну да, вы ждали,
Что выйдет к вам отважный Контарино.
Поверьте, как никто другой, я знаю
Про все его заслуги. Если вы
Оплакивать сейчас его начнете,
Я рядом стану.
Искупите жизнью
Другой свой грех, чтоб злые языки
Дочь не ославили. Она ведь носит
Теперь под сердцем вашего ребенка.
Вот случай состраданье проявить!
Она ребенка ждет, отец же мертв.
Кто оградит бедняжку, как не я,
Ее любивший больше всех на свете,
От светского злословья? Дело чести
И совести моей — усыновить
Ее дитя, став мужем и отцом.
Ее супруг — покойный Контарино,
Хоть церковь и не обвенчала их.
Ну а теперь я за нее в ответе!
Синьора, я прошу вас передать ей,
Что ни один отец рожденью сына
Не радовался так, как я сейчас.
Я, разумеется, повременю с визитом,
Чтоб вы ее успели подготовить:
Когда я вас в смятение привел,
То при моем внезапном появленье
Она — с испугу ль, от конфуза — может
Лишиться драгоценного плода.
Скажите дочери, что предан ей
Эрколе. Мой поступок, видит бог,
Зачтется мне, ведь он совсем не плох.
Однако будьте же благоразумны,
И месть Ромелио, месть, о которой
Мать проболталась, — в памяти держите.
Эрколе и капуцин уходят.
ЛеонораКакое благородство. Есть в нем что-то
От рыцарской манеры Контарино,
О, как смириться с мыслью, что он мертв!
Эй, где ты там?
Входит Уинфрид.
А ну-ка принеси
Картину мне из спальни.
Уинфрид уходит.
Я, похоже,
Сболтнула про недавний подвиг сына.
Ну ничего, оплошность я исправлю,
Ему я уготовлю худший жребий —
Мучительную медленную смерть.
Входит Уинфрид с картиной.
Нашла? Повесь-ка там. Один знакомый,
Даря ее... тому уже лет сорок...
Сказал, чтоб я смотрела на нее
В печальные минуты. Посмеялась
Тогда я, а сейчас, сдается мне,
Нашла я в ней ответ, как злее жалить.
Благая мысль! Настал черед войти
В игру и мне. Недавний шторм на море
Сыночка разорил; отцовы земли —
Вот все его богатство. Что ж, закон
И их лишит его... Поди-ка ближе,
Уинфрид, что-то важное скажу,
Но только прежде, чем тебе откроюсь,
Клянись молчать до гробовой доски.
Ах, госпожа, вы только прикажите,
Чтоб я сейчас припомнила свой грех,
В каком самой себе признаться страшно, —
Тогда друг дружке мы заклеим рот.
Пожалуй что, придумано неплохо.
Твоя, Уинфрид, правда: наши планы,
Тем более когда они... с подвохом,
Осуществить нам легче с тем, чье рыльце
В пушку. Сообщникам, идя на дело,
Знать не мешает о грешках друг друга;
Сближает это больше, чем идея
И даже вера.
Бог не даст соврать.
Кому-кому, а вам-то уж худого
Я не чинила. Хороши б вы были,
Когда б ехидну выбрали себе
В советчицы.
Со мною прожила
Ты сорок лет, состарились мы вместе,
Как старятся служанка с госпожой,
Без лишних слов, а часто и без дел:
Одна забота — что надеть — из спячки
Нас выводила. Для тебя была я
Хозяйкою... не хуже знатной дамы:
Платила щедро добрыми словами.
Пора воздать сполна. Мой сын владеет
Шестью именьями.
Ну да.
Осталось
Дня три ему владеть.
Он что, отравлен?
Пока что нет, но яд уже готов.
Ну коли так, дадим ему тихонько.
Тихонько? Я ему в суде, при всех,
Дам яду, и проглотит он его
Перед судьей. Коль будет через сутки
Хотя бы крохотный надел иметь он,
Пусть в благородстве уличат меня!
Что ж, поживем — увидим.
План узнав мой,
Ты ахнешь. Но сначала мы пойдем
К отцу святому, чтоб дала ты клятву
Не выдавать меня, а уж тогда
Я посвящу тебя в такую хитрость,
Что вылезти не смогут из сетей
Пять адвокатов и пятьсот чертей.
Уходят.
ДЕЙСТВИЕ IV
СЦЕНА 1
Через одну дверь входят Леонора, Санитонелла, Уинфрид и секретарь суда, через другую — Ариосто.
Санитонелла (показывает секретарю на Уинфрид) Поторопитесь, сэр, записать ее предварительные показания. А то она так горячится, что у вас высохнут чернила.Уинфрид и секретарь суда уходят.
(Леоноре, показывая на Ариосто.)Вам лучше адвоката не найти,
Язык подвешен у него прекрасно:
А почему? — да порошки глотает,
Чтобы дышалось легче, и кайенский
Ест перец, чтобы рот не закрывался.
И это резюме?
Да здесь, поди, листов полсотни будет.
Еще б вы сыру завернули в них
Или инжир!
Вы, сэр, шутник, я вижу.
У нас доклад зовется резюме,
А тезисы мы на поля выносим.
Сдается мне, вы слишком многословны.
История невинно пострадавшей
Не требует пролога.
Он не в духе.
Что-что? Вот это да! Подобной грязи
Я в практике своей еще не видел...
А сами кто вы, плут ее наемный?
Ну что вы, сударь, я обычный клерк.
Мерзавец и сутяга, вот вы кто!
Вам мало, шлюх, позорящих приходы,
Опекунов, творящих произвол,
Дельцов, что водят за нос бедных вдов,
Разводов липовых и мерзких исков
По plus quam satis[224] (все интриги женщин)
Нет, вы свою соткать хотите сеть?!
Не зря твердит народная молва,
Что нету женской подлости предела.
Ваш гонорар...
Пусть черт его возьмет,
В таких делах он дока. Вы, я вижу,
В латыни не сильны. Небось, дружище,
Вы университетов не кончали?
Нет, сэр, но я прошел весь курс наук,
Просиживая за своей конторкой.
Весь курс наук? Да что вы говорите?!
Четыре года, сэр, не отлучался
Я с кафедры, внимая просьбам паствы.
Ах, с кафедры! Внимая просьбам паствы!
Да за одно такое богохульство
Я пасквиль разорву.
Сэр, я писал
Четыре ночи!
Лучше бы вы пили!
Без вас в суде дела быстрей бы шли.
Вы превышаете свои права!
Ах, вот как? Превышаю я права?
А вы не принижаете значенье
Высоких слов — таких, как Христианство
И Женственность? Якшаться с этим гнусом
И кляузником, с этим остолопом,
Способным расплодить лишь тараканов
Да залу выстудить, с лентяем этим,
Который в перерывах меж судами
Ножом, каким очинивают перья,
Привык срезать мозоли, а экзему
Вот этими чернилами выводит!
Вы, сударь, забываетесь! Полегче!
Синьора, да вы тронулись рассудком,
Не адвокат, а эскулап вам нужен:
Не скрыть меланхолическую бледность
Румянами. Вчинить подобный иск!
Ведь это вызов судьям, а защитник,
Прося за вас, замкнет в смятенье слух;
Из-за таких, как вы, судебный пристав
Натягивает на уши парик!
Молись, безумная, и бес, которым
Ты одержима, тотчас выйдет вон
Иль небеса твой смертный час ускорят!
Не судьи, а истцы наш суд позорят.
Уходит.
ЛеонораНу и старик! Какой-то бесноватый!
Чтоб ревматизм его совсем скрутил!
Когда б, как он, бралась мы защищать
Порядочных, какой бы адвокат
Разбогател? Да, впрочем, вот синьор...
Входит Контилупо, щеголеватый адвокат.
Достойный Контилупо. Этот малый
Иной закваски. Черновой набросок
Я дам ему.
У вас ко мне есть дело?
У этой дамы.
Я к услугам вашим.
Санитонелла протягивает ему черновик искового заявления.
СанитонеллаС трудом вы разбираете мои
Каракули. Так вот вам горсть дукатов.
Теперь полегче?
Несравнимо легче.
Прочел, касатик? Повезло, считай.
Все — денежки! Что ни состряпай — мигом
Съедят, спасибо скажут.
Вот что значит
Vivere honeste![225]
Окститесь, сэр.
Коль встретите вы здесь хоть слово правды,
Вычеркивайте тут же.
Вот как? Ладно.
Где каллиграфии вы обучались?
У вас чудесный почерк, буква к букве.
Благодарю вас, сударь. Мне случалось
Бывать во Франции, так там я видел
Такую вязь!
Вы, право, молодец!
Попался б ты мне сразу, разлюбезный,
Так нет, связался с чертовым хрычом!
Клиентов поставляешь им, но что-то
Навару никакого.
Как вам дело?
Нет слов. Чтоб выдумать такое, надо
Иметь... святое сердце.
Сколько горя
Изведало оно!
О, этот казус,
Беспрецедентный в судопроизводстве,
Войдет в анналы. Нам бы выйти с ним
На сцену, при битком набитом зале,
А не келейно чтобы ваш пример
Всех женщин научил, как отстоять
Им правоту свою.
Так вы беретесь?
Синьора может жить себе спокойно,
Забыв о том, что мозг ее сверлило,
Что и в могиле спать ей не давало б
До страшного, суда.
Вот это да!
Чтобы судейский вдруг заговорил
Про страшный суд!
Весь гнев, всю желчь должны вы
Обрушить на него.
Не беспокойтесь.
Он вызван?
Да. И времени в обрез.
Процесс начнется через полчаса.
Вы речь свою продумали?
Не бойтесь.
Сюда, синьора. Можете считать,
Что дело выиграно.
Уходят.
СЦЕНА 2
Судебные приставы готовят кресла для судей; с ними Эрколе, в маске.
Первый приставВы сядете отдельно, сударь?
Да.
Пройдите в ложу. Вас там не увидят,
А слышно все оттуда.
Что ж, отлично.
Вот вам за хлопоты.
Благодарю вас.
Входят Контарино, одетый как датчанин, и переодетые лекари.
КонтариноУжель все так Ромелио устроил,
Что вас пошлют в Ост-Индию?
Увы.
И вы поедете?
Пустили слух, что Иолента носит
Ребенка достославного Эрколе,
Вот я и думаю: во что еще
Все это выльется? А ловкий братец
Уже просватал, говорят, ребенка:
Родится девочка — ее возьмет
Племянник герцога австрийского,
А мальчик — породнится со старинной
Фамилией Паллавичини. Да уж,
Хитер наш бес! Вот только непонятно,
Что с матерью они не поделили.
Судейские промеж себя толкуют,
Что, мол, ему конец.
Входит Санитонелла с Уинфрид.
СанитонеллаЭй, как вас там,
Смотрите, чтобы близко на порог
Вы не пускали всяких борзописцев.
А как же?
Слышали, что я сказал?
О том, что будет здесь, нигде ни слова.
А пищу для стишков и гнусных сплетен
Я сам подкину вам. Вы подкрепились?
Нет, сударь.
И напрасно, ох, напрасно:
Ведь дело не на час и не на два.
Я кое-что с собою прихватил.
Достать?
А что это? Имбирный корень?
Не корень никакой и ни шалфей,
Однако боль заговорит любую
Не хуже, чем они.
Так что же это?
Чудесная мясная запеканка,
Которая в чести у всех судейских.
Да ну ее, мне нынче ничего
Не лезет в глотку!
Вздор! Она сгодится.
Иной раз мысли в голову не лезут,
И думаешь — пропал, а съешь кусочек —
И снова умный! Там, глядишь, и выплыл.
Входят судьи, один из них Криспиано; за одну загородку проходит Контилупо, адвокат, за другую — Ромелио и его адвокат Ариосто; появляются также Леонора под черной вуалью и Джулио.
КриспианоПрестранный иск. Что, Леонора здесь?
Да, ваша честь. Сюда, сюда, синьора!
Откройте же лицо. Вы что, стыдитесь
Ответчика?
Ей дурно, ваша честь...
От дури лечат темнотой[227].
Ну что же,
Я говорил, что нас сведет судьба.
Попомните слова мои: и часу
Не минет, как вас ярость захлестнет.
Здесь ли Ромелио?
Да, ваша честь.
И заявляю свой протест, поскольку,
Увы, я не был ознакомлен с иском
И, в чем моя вина, до сей поры
Не знаю.
Налицо несоблюденье
Процессуальных норм. Я полагал,
Что адвокат истицы предъявил вам
Все обвинения.
Но кто, скажите,
Мой обвинитель?
Ваша мать, синьор.
Так, так... Она мне мстит за Контарино.
Ну ладно, коль решила засудить
Она родного сына, я ей выдам
По первое число.
Мы вам готовы
Пойти навстречу: обвиненье только
Сегодня огласим, а суд отсрочим
На две недели, чтобы адвоката
Могли найти вы.
Соглашайтесь, ну же!
У вас у всех безумие в крови —
Того гляди, сорветесь.
Кто вы, сударь?
Ваш гневный друг, готовый бескорыстно
Помочь вам. Я берусь вас защищать
Не из любви к вам и не ради денег.
Держитесь лучше от меня подальше,
А то еще...
В Ост-Индии торгуя,
Одну вы пряность вывезли — гордыню.
Я так уверен, сэр, что неповинен
В деяньях низких, даже в низких мыслях,
О матери ли речь, о всем ли мире, —
Что не страшусь хулы, а потому
Прошу лишь об одном: без проволочек,
Сию минуту слушанье начать,
В чем вижу беспристрастности залог.
Подумайте, вам есть чего бояться.
Бояться можно кораблекрушений,
Гроз, молний, извержения вулкана,
Но кто вознесся в помыслах своих,
Привык смотреть на страхи свысока.
Отлично сказано. Еще бы к месту...
Мы нашу просьбу удовлетворим,
Но если вас беспечность ваша сгубит,
Пеняйте на себя. Читайте иск.
Позвольте, уважаемые судьи,
Я изложу суть дела, между прочим
Столь редкого для практики судебной,
Что мы во всех томах гражданских дел
Едва ль найдем аналогичный случай.
Я представляю интересы дамы.
Весь гонорар мне выплачен. Хотя
Все, что скажу я, против подзащитной,
Ее я попытаюсь оправдать.
Итак, Ромелио стоит пред нами,
Я звания нарочно опускаю:
Прикрыл он наготу фальшивым блеском,
Что так же мертв, как отблеск светляка
И как огонь, изображенный кистью,
Как титул дворянина, что за взятку
Купить он может при своих деньжищах.
Но скоро, как Эзопова ворона,
Лишится он заемных ярких перьев
И голышом поскачет. Впрочем, к делу.
Уже, считайте, тридцать восемь лет
Ромелио в Неаполе слывет
Синьором важным. Он же, к высшей знати
Себя причислив, занял чье-то место
И, выскочка, день ото дня наглея,
Как гриб, который тем скорей растет,
Чем почва гнилостней, — затмить стремится
Всех Дориа, Фиесчи и Гримальди,
Цвет нашей знати, символ нашей мощи.
Он перед вами, сей плебей безродный,
Сей кукушонок, выросший в гнезде
У завирушки.
Это обо мне он?
О вас, о вас!
Язык попридержите:
Ишь, вылез!
А, вы в бешенстве? Прекрасно!
Начнете скоро скрежетать зубами.
Как мне назвать фальшивый этот камень?
Мне этот лицемер напоминает
Страшилу ярмарочного — цветную
Тряпицу на шесте. Она б сгодилась
Цыганам — развлекать честной народ,
А если сбыть ее за сто цехинов,
Считай, ты не в накладе.
Докатились:
Когда-то торговали кошенилью
И пряностями — нынче же торгуют
Самим, как чучелом.
Вам петь дуэтом
Сам бог велел.
Вы этого хотите?
Могли б вы краснобаю вместе с чертом
Подсказывать, когда он вдруг запнется.
Синьору Контилупо суд велит
Прервать поток грубейших оскорблений.
Нам суть важна.
Вы правы, ваша честь.
Не странно ли, что опытный юрист
Свел обвиненье к брани площадной?
Когда б, синьор, могли себя вы слышать
Со стороны, я больше чем уверен,
Была бы ваша речь куда скромней.
Поверьте, ваша честь, от предисловий
Я к делу перейду сейчас. Так вот:
Ромелио — бастард.
Бастард? Ну, мать,
Держитесь: он поджарить вас намерен.
Забылись вы, она — ваш обвинитель.
Ах да, конечно. Что ж, я был зачат,
Когда отец мой в жены взял себе
Другую?
Не по адресу вопрос.
Тогда спрошу я мать (не знаю, как мне
Отныне величать тебя), ответь:
Была ль ты моему отцу супругой?
Не знаю, как сказать... и да и нет.
class="stanza">
Как так, вы не были женой Франциско?
Он был моим супругом, ваша честь,
Но не отцом Ромелио.
Когда
Позволит суд, я в нескольких словах
Загадку разрешу, чтоб не осталось
У вас сомнений, хоть, вы согласитесь,
Едва ль найдется аргумент весомей
Признанья матери...
Синьор, короче.
Где доказательства?
Вот в двух словах:
Женившись тридцать девять лет назад,
На этой женщине и с ней прожив
Недели две, Франциско, муж ее,
Ответчика отец, как все считали,
Во Францию и Нидерланды отбыл;
Одиннадцать он месяцев провел
Вдали от дома, не забудьте цифру,
Она важна здесь. Уезжая, муж
Оставил в доме у себя синьора,
Испанца знатного и, по словам
Всех дам, красавца писаного (кстати,
Не евнуха). Души не чаял в нем —
Франциско, но так в жизни выбывает,
Что тот, пред кем распахиваем двери,
Рога и наставляет нам. Короче,
Испанец наш, поправ гостеприимство,
Несчастную хозяйку обрюхатил...
Два месяца спустя вернулся муж.
Отлично. Не забудьте про овчинку.
Да-да.
Для памятки вас ущипну
За ягодицу.
Перестань болтать.
И что же муж, вы спросите? Учтите,
Франциско был простак в таких делах,
Они ведь толком и не жили вместе.
Так вот, вернувшись из далеких странствий,
Нашел жену он страшно домовитой:
Она велела прялки принести
И приказала нить сучить прислуге,
А льна там было — страсть, под потолок,
Вообразите, сколько о вышло пряжи,
Представить даже трудно.
Вы о чем?
О том, что у нее ума хватило
Не щебетать, что муж по возвращеньи
Живот ей нагулял. А как прошло
Семь месяцев и ей рожать приспело,
Дождавшись схваток, преданной служанке
Она велела — вроде бы случайно —
Поджечь весь лен; ну, ясно дело, крики,
Рыданья — и она, со страху будто,
От бремени возьми и разрешись, —
Не доносив два месяца ребенка.
Санитонелла (шепотом).
Вверните про овчинку.
Раздались тут,
Конечно, вопли повивальной бабки,
Не выживет дитя, мол! и — в овчинку
Скорей его, как под крыло птенца:
Лишь нос торчит, поди тут разберись.
Прижала сверток и кричит Франциско:
Крести давай, не то помрет как нехристь!
Ну, тот и окрестил, хотя его
Никак нельзя причислить к пуританам,
Которые кричат, что, дескать, может
Ребенка окрестить родной отец[228].
Довольно!
Ваша честь, таких речистых
Грех прерывать. Он за хороший куш
Разденет догола сестру родную.
Суть нам ясна. Итак, отлучку мужа
Одиннадцатью месяцами вы
Определили?
Да.
Со дня приезда
Семь месяцев прошло, когда родился
Ромелио, доношенным вполне?
Все так.
Откуда следует, что был он
Зачат в отсутствие того, кто сыном
Его назвал.
Все верно, ваша честь.
Да, странный случай. Я, признаться, вижу
Впервые, чтобы через сорок лет
Вот так, публично и без принужденья
Призналась женщина в своем позоре,
А тот, кто выступает адвокатом,
Старался бы ее изобличить,
И как! С таким ораторским искусством
Расписывать поступок, каковому
Нет оправдания... Да, странно, странно...
Зачем бы матери так, жалить ядом
Свое дитя? В согласии ли это
С законами природы? Нет, едва ли.
И там, где человеческий закон
Проводит грань меж низким и высоким,
Природа их готова уравнять,
Являя снисходительность и щедрость,
Подчас чрезмерные. Скажите, сударь,
Не доводилось ли уже однажды
Вам с матерью судиться?
Нет, ваша честь.
Делить имущество не собирались?
Да нет.
Быть может, ссорились друг с другом?
Да что-то не припомню, ваша честь.
И все-таки попахивает это
Обычной женской местью, разве что
Соединенной с дьявольским расчетом.
Синьора, что ж так долго вы молчали?
Страшилась я, пока был жив супруг.
А нынче-то зачем во всем признались?
Ах, ваша честь, да как с собой в могилу
Грех унести? Уж лучше я стерплю
Сейчас позор, сама себя ославив,
Но искуплю свой грех.
А что, синьора,
Для этого нужна вам непременно
Аудитория? И не простая,
А в зале для судебных заседаний?
Конечно, я могла бы все открыть
Духовнику, однако справедливость
Тогда бы, сэр, не восторжествовала.
К лицу ль теперь вам поминать, синьора,
О справедливости? Супруг ваш умер.
Есть высшая, поверьте, справедливость.
Пусть к дочери, наследнице законной,
Все земли отойдут.
Так вот в чем дело.
Прошу я суд учесть один момент:
Он как бастард отдать все земли должен,
Она ж как шлюха — вдовью часть[229] наследства.
Короче, им на пару побираться.
А кто же мне заплатит?
Спохватился!
Теперь вам, несравненная, понятно,
Что под собою вы рубили сук?
Когда б раскаяться чистосердечно
Она желала, делая признанье,
Я мог бы все снести, но, ваша честь,
Как верно вы сказали, ею движет
Одна лишь месть и дьявольский расчет,
А эти разговоры о душевных
Терзаньях и раскаянье скрывают,
Подобно лживым клятвам Гая Фокса,
Готовившего бунт пороховой[230],
Слепую ненависть. О, эти ведьмы!
Вы, женщины, в себе соединили
Весь ужас ада, злобность василиска,
Коварство приворотных трав.
Кипите?
Природа большей мерзости не знает.
Нет, с женщиной, гнуснейшей этой тварью,
Сравниться только женщина способна.
Она, как смерч, сметает все преграды,
Что на ее пути!
Сэр, тише, тише. Вы сорвете голос.
Не сердце в ней, а камень. Хоть пляши
На трупе...
...муженька, вооружившись
Его костями, чтоб на них всю пряжу
Наматывать.
И что я, в самом деле,
Взбесился? Ну, бастард! Как будто мало
Таких средь сильных мира, чье рожденье
Для всех окутано густым туманом
И чьих отцов давно утерян след.
Подумаешь — грязь отрясти с подошв.
Один такой, без племени, без роду,
Не ведавший, откуда взялся он,
Пропащая душа, в суде, представьте,
Сам видел, прямо гоголем ходил.
Ну, хватит! Адвокатишке, поганцу,
Я глотку-то заткну. Беру я суд
И целый мир в свидетели, что чист я
Пред богом и людьми, с какой бы грязью
Ни смешивала мать меня. Пусть вам
Ее признанье правдой показалось,
Его я в грош не ставлю.
Что ж, обвиненье выдвинуто. Суд
Ждет доказательств. Как испанца звали,
Что соблазнил жену?
Дон Криспиано.
Откуда он был родом?
Из Кастильи.
Уж не папаша ль мой так расстарался?
Патрон мой?? Если так, не повезло ей.
Я с ним знаком. И если вы взаправду
Сын этого испанца, я скажу:
Вы — дворянин. В своих ниспроверженьях
Вы далеко зашли, сэр Контилупо.
Ну почему не стал мишенью вашей
Сын Карла Пятого Хуан Австрийский?[231]
Бастард, случалось, прославлял семью,
Где он родился. Впрочем, я отвлекся.
Когда Ромелио зачат был? В дате
Не ошибитесь.
Да, нашла коса
На камень.
Ваша честь, в семьдесят первом.
В семьдесят первом... Битва при Лепанто
Тогда случилась. Время испытаний.
Сэр, до утех ли было? Кто еще,
Помимо Леоноры, факт измены
Здесь подтвердил бы?
Старая служанка,
Которая жила тогда с синьорой.
Она в суде?
Скажите, чтобы стряпчий
Привел ее.
Дорогу саквояжу[232]
И содержимому!
Вот, ore tenus.[233]
Что вы имеете сказать суду?
Ах так, до места действия, короче.
Снять туфли вы ему не помогали?
Он сроду туфель не носил, милорд.
Допустим. Может, легкие сапожки?
Нет, ваша честь.
Так, значит, путешествовал босой он?
Сударыня, а сколько вам годков?
Да сорок шесть, милорд.
Семьдесят первый...
Ромелио же тридцать восемь... Значит, —
Вы сводней были в восемь лет. Однако
Не рановато ли?
Попалась пташка!
Неужто выплыла?
Матерый заяц,
Ишь, как следы-то заметает.
Дабы
Процесс не превратился в балаган,
Милорд, я вас прошу закончить пренья
И вынести свой приговор.
Последний
Вопрос к синьоре: мог ли Криспиано
Быть с вами близок раньше или позже,
Короче, не тогда, когда ваш муж
В отъезде был?
Не мог.
Вы не ошиблись?
Клянусь душой, что именно тогда.
Ну что ж, запомним, если что и было,
То это был... семьдесят первый год.
Постойте-ка, постойте... Я, синьора,
В те годы жил в Неаполе, и знал
Я дона Криспиано так же близко,
Как самого себя. Перед отъездом
Он вам оставил свой портрет, не так ли?
Боюсь, его не пощадило время.
Милорд, я сберегла его.
Он здесь?
Возможно ли? Он был мне очень дорог.
Сходи за ним.
Сейчас.
Нет-нет, постойте,
Сударыня, вы мне еще нужны.
Кто-то из судейских уходит за картиной.
Первый лекарь (тихо)Пора бы взять за горло негодяя.
Сказать, как он пырнул вас?
Нет, молчите.
А что? Ведь нынче принято толкать
Того, кто оступился.
Тише вы!
Как повернется, поглядим.
Синьоры,
Вот случай вам, когда забыта совесть.
Ведь сколько зла несет прелюбодейство!
Закон природы попран (это раз),
Запятнан дворянина славный герб,
Обман с наследством, оскверненье брака,
Клеймо на детях... Принесли, однако!
Приносят картину.
Повесьте-ка ее. Ну что же, все
Претензии к Ромелио мы знаем.
И вот мой приговор: я приговор
Не вправе выносить.
Как так — не вправе?
Я должен быть допрошен как свидетель.
Свидетель! Вот оно и началось!
Чем, интересно, кончится все это?
Согласно королевскому указу,
Синьору Ариосто надлежит
Занять вот это кресло. Дальше медлить
Уже нельзя. Достойнейший, дай бог вам
Так мудро поступать на этом месте,
Чтоб вас никто не проклял.
Это дело,
Боюсь, настолько неугодно богу,
Что трудно услужить и королю.
Как? Честного — судьей?! Он всех засудит
И пустит по миру таких, как я.
Я предлагаю вам свои услуги:
Так обстоятельства сложились, сударь,
Что вы остались вдруг без адвоката.
Я должен ясность сразу же внести.
Я безвозмездно взялся защищать
Ромелио — раз так, могу по праву
Я стать его судьей, не опасаясь
Быть обвиненным в присвоенье взятки.
Синьор, мы слушаем вас.
Всех прошу
Взглянуть попристальнее на картину.
Не может быть... Ведь это Криспиано!
Отец! Теперь мне будет на орехи!
Весь дьявольский расчет летит к чертям!
Я — выцветшая копия с картины.
Все возраст! Вы отбросьте сорок лет,
И перед вами этот, первоцвет.
Таким меня увидел живописец,
Да их полотна вроде эпитафий —
Они нам льстят и не жалеют красок.
Итак, я заявляю как свидетель:
В тот год, который назван был истицей
Не мог я с нею быть в любовной связи,
Поскольку четырьмя годами раньше
В Ост-Индию уехал и вернулся
В Европу в этом месяце. А так как
Она клянется, что не изменяла
Ни с кем другим, — скажите, что ей движет,
Как не желанье уничтожить сына?
Пусть суд, приняв все это во вниманье.
Ее накажет строго.
Всем нам крышка!
Клиентка оказалась честной дамой.
Что, сударь, станется теперь со мной?
Умоетесь слезами, исполняя
Павану под ударами хлыста[237].
Ну, как там наши тапочки, синьора?
И пунш — залить горящее нутро?
И обжиманья в уголку в надежде,
Что вы прикусите свой язычок?
Неопытная? В сорок пять-то лет?
Уж если я грех на душу взяла
И опорочить собственного сына
Не побоялась, то всему виной
Лорд Контарино.
Я? Вот это новость!
Избранник Иоленты? Вы, наверно,
Хотели, чтобы земли Контарино
Когда-нибудь достались вашей дочке?
Ни слова больше из меня клещами
Не вытяните. Я прошу, у всех
Прощенья.
Как и я у вас, синьор.
Ну с вами, расточитель и повеса,
Мы вскорости поговорим отдельно.
Поди сочтись с ним после стольких трат!
Синьоры, я решила наказать
Себя суровей, чем любые судьи.
В монастыре затворницей хочу
Я провести оставшиеся годы.
Все на меня свалить! Как повернулся
Язык у этой грешницы такое
Здесь говорить? Пора открыться мне.
Ну, наконец я распахнуть могу
Окно, чтоб свет пролить на это дело.
Он жив! О небо, вняло ты моим
Молитвам.
Не спешите выходить
Из скорлупы.
Синьоры, я — Эрколе.
Убийца Контарино! Взять под стражу.
Не склонен я противиться аресту.
Милорд, своим чудесным воскресеньем
Друзей вы радуете.
Я тебя,
Злодей, разоблачу. Пока лишь честь
Твоя была поставлена на карту;
Я ставлю жизнь твою. Синьоры, он
Добил своей рукою Контарино.
Откуда он узнал?
Все дело в том,
Что раны, нанесенные синьору,
Смертельны не были, но этот тать,
По завещанию душеприказчик,
Боясь, как бы не выжил Контарино
И не раздумал земли отказать
Его сестре, к нему прокрался в спальню
И заколол беднягу.
Лжешь, подлец!
У вас есть доказательства?
Да, есть.
В отчаянье, что умер Контарино,
Обмолвилась об этом Леонора.
В отчаяньи, что... Вот оно в чем дело!
Какой же страстью надо было ей
Пылать ко мне, чтоб сына изничтожить!
Что вы на это скажете, синьора?
Была я не в себе, я говорила
В бреду. А вам решать, была ли правда
В моих словах.
Я думаю, что нет.
Так ненавидя сына, лишний раз вы
Напраслину готовы возвести.
Сегодня все, что он имеет в жизни,
Отнять хотите, завтра — жизнь саму.
Прошу я суд мне и моей служанке
Позволить удалиться в монастырь.
Мы вас не держим.
Чем вам досадил
Ромелио?
Мне дорог Контарино.
Ну да, вы доказали это шпагой.
Милорд, я полюбил его, когда
Возненавидеть мог: друг друга кровью
В тот миг мы окропили, и мне стало
Обидно, что рискуем жизнью мы
Не на галерах, осаждая турка,
А для обогащенья негодяя.
Учтите, сэр, вы доказать не в силах,
Что он убил синьора, а не вы,
И спор ваш разрешить, пожалуй, может
Одна дуэль.
Готов поклясться жизнью,
Что говорит он правду, ваша честь.
Вот, стало быть, и третий дуэлянт.
Хоть двадцать третий! Я сражусь со всеми.
Я вас не знаю, сэр.
Вы что, забыли,
Как мы плечом к плечу стояли насмерть,
От турок защищая Мальту?
Как же,
Датчане все — рубаки хоть куда.
Хороший случай доказать отцу,
Что я чего-то стою.
Зря клялись вы,
Я б не дал и гроша за вашу клятву.
Вы, сударь, лжец, ничтожный, гнусный лжец!
Ах, если только суд позволит мне,
О, я обратно вам всю вашу ложь
Забью сейчас по самую печенку,
Чтобы потом в Кале или в Марселе
(Себе по вкусу выберите город!)
Вонзить вот эту шпагу[238] вам в живот
И внутренности лживые прочистить!
Ромелио, в убийстве обвиненный,
Равно как и Эрколе, будут оба
Взяты под стражу. Суд постановил,
Что спор их завтра, до восхода солнца,
Решится здесь же, в честном поединке[239].
Прошу я суд под стражу также взять
Мою сестру, дабы не дать ей скрыться
В монастыре. Милорд, она богата,
И, если захотят прибрать к рукам
Отцы святые все ее наследство,
Она не устоит.
Мы проследим.
А кто же, сэр, монашку обеспечит,
Которая от вас родит ребенка?
Не рано ль вы хороните меня?
Вот остужу свой жар в бою с Эрколе,
А там отвечу.
Уходит.
ЭрколеВот в какой тупик
Все эти хитроумные интриги
Способны человека завести.
Людские устремления, как в капле
Воды, сегодня отразились здесь.
Стремясь к вершинам, истекаем кровью!
Долина — вот что нужно для здоровья.
Пойду в порядок приведу бумаги,
Чтоб случай этот сообщить французам.
Пусть видят, что еще один шажок —
И мы сравняемся по части склок.
Все уходят.
ДЕЙСТВИЕ V
СЦЕНА 1
Женский монастырь. Входят Иолента и Анджионелла с уже заметным животом.
ИолентаВот радость-то! Ну, как ты? Иногда
Мне кажется, что мы с тобой, две крохи,
Резвились лишь вчера и с той поры
Не поумнели.
Дорого пришлось мне
За это заплатить.
Зачем ты скрыла
Лицо вуалью?
Ах, когда грешна,
Легко ли, посуди, смотреть в глаза
Того, чьей дружбой с детства дорожишь!
Ого! Никак ты тяжела?
Как видишь.
А что, скажи, ты сразу догадалась,
Что понесла?
Ну, тут ума не надо.
Ведь ты сама попала в переплет.
Что, ходят слухи? Вот уж смех так смех.
Но воскресение Эрколе многих
Заставило забыть про мой живот.
А если честно, этот слух сама я
Пустила.
Чтоб с тобою поменяться,
Я все бы отдала.
Ты что? Глупышка!
Все отдавать за то, что мы, девицы,
Рискуем то и дело потерять.
Ну, не грусти! Девчонка или мальчик?
То в высшей власти.
Ставлю ожерелье.
Давай пари!
Не дам я и стекляшки.
Уже я прозакладывала честь.
Ты, верно, слышала, что завтра будет
Дуэль?
Да как не слышать? В ней сразятся
Мой брат и мой жених.
Боюсь, дружок мой
Живым не выйдет. Что же мне теперь,
Сестрица, делать?
То же, что и мне.
Раз мы не в силах помешать дуэли,
Бежим с тобой от этого кошмара
Как можно дальше.
Но куда?
Неважно.
Бежим и все.
Ну ладно, ладно, только
Не морем. Я ужасно волн боюсь.
Что, страшно снова на спину упасть?
Ну, не сердись. Отправимся мы сушей.
Твой сын отважным римлянином станет.
Так мы поедем в Рим?
Слуга!
Входит слуга.
Снеси-ка,
Эрколе письмецо. Ну что, сестрица,
В дорогу?
Я как тень: везде с тобой.
Уходят.
СЦЕНА 2
Входят Просперо и Санитонелла.
Просперо Из вас, я думаю, выйдет не просто адвокат, а настоящий зубр. Санитонелла Почему бы и нет. Уж я-то возьмусь за дело, по-новому. У нас вон адвокаты не успели гонорар получить, а уж клиента за его спиной хают, потешаются над ним. Просперо Действительно, нехорошо. Санитонелла Это еще что! Есть вещи и похуже. Просперо Например? Санитонелла Судите сами, в течение всей судебной сессии проктору не разрешается после шести утра заглядывать в таверну. Просперо Интересно, почему? Санитонелла А потому, сэр, что клиент может с ним так набраться, что еще суд не начался, а их уже не разольешь водой.Входят Эрколе с письмом и Контарино, оба в монашеских одеяниях[240].
ЭрколеОставьте нас, синьоры.
Просперо и Санитонелла уходят.
Контарино (в сторону)Зачем я так упорно не желаю
Себя назвать? Вот-вот прольется кровь,
И в этот раз она уж точно будет
На совести моей. Один вопрос,
И все решится.
Благородный брат мой,
Не разрешите ль вы мое сомненье:
Как вы, любя прекрасную Иоленту
И возжелав усыновить чужого
Ребенка, накануне вашей свадьбы
Бросаете вдруг вызов ее брату,
Грозя убить того, кто был доселе
Вам только другом?
Сэр, я вам отвечу.
Как я в суде недавно говорил,
Мне дорог Контарино, чьей кончины
Желал злодей. И то, о чем мне пишет
Иолента, подтверждает лишний раз:
Да, он достоин смерти.
Что ж в письме?
Я ей писал, прося ее ответить,
Кто истинный отец ее ребенка,
Она же, знай, одно — поносит брата,
Виновника позора своего.
Кровосмешенье? Вот злодей!
Вы правы.
А я хотел покрыть ее позор,
Сочтя отцом ребенка Контарино.
Теперь все ясно мне. Готовы ль шпаги?
Да, сэр.
Чтоб я хоть раз еще о ней
Подумал!
Вы о ком?
Я говорю
О матери своей. Пойдемте, сударь.
Уходят.
СЦЕНА 3
Входят первый лекарь и Уинфрид.
УинфридИ вы так любите меня?
Ей-богу!
И женитесь?
Да, я на все готов.
Хоть, как известно, принято у нас
Сначала женщин развратить, а после
На них жениться, я решил иначе:
Сначала сделаю тебя я честной,
Потом женюсь.
Что значит "честной"? Объяснитесь, сударь.
А то, что завралась ты на суде,
Покрыв себя позором. Если хочешь
Отмыться добела, придется честной
Побыть разок.
А что должна я сделать?
Пойди сейчас и госпоже своей
Скажи: мол, жив, синьора, Контарино.
Как жив?
А так. Как живы мы с тобой.
Я не могу сказать ей.
Что так?
Клятву
Я давеча дала, что с ней ни разу
Я не заговорю о нем.
Тогда
Судье все скажешь, Ариосто.
Что вы!!
Единожды совравши, кто тебе
Поверит? Не сходить ли к капуцину?
Сходи, сходи. А юной госпоже,
Тебя подбившей, как ты мне сказала,
Бежать с ней, можешь смело подыграть.
А сам напялю я наряд, в котором
Изображал Ромелио еврея,
И, шум подняв, что вор меня ограбил,
Вернуть назад заставлю пассажиров,
А там откроюсь — и, глядишь, испугом
Безумье вылечу. Ишь, разбежалась!
Вот в чувство-то ее и приведем.
Ну, к капуцину ты идешь?
Да, сударь.
Уходят.
СЦЕНА 4
Замок, где содержатся под стражей Ромелио и Эрколе. Входят Джулио, Просперо и Санитонелла.
ДжулиоВот дурья-то башка!
На кой же черт, ему я бросил вызов?
Послушайте, а если не прийти?
Вас назовут, синьор, лжецом и трусом.
Датчанин вас велит забить в колодки
При всем честном народе, а не то
Привяжет вас к хвосту своей кобылы:
Извольте нюхать...
Нет, благодарю.
Уж лучше драться. Пан или пропал.
Ромелио, набить желая руку,
Стал фехтовать с каким-то виртуозом
И чуть не порешил его!
Возможно.
Поскольку речь зашла о фехтованье,
Вы знаете историю с валлийцем,
Что все моря избороздил бесстрашно,
А как приехал в Рим...
Ну-ну?
Учиться
Стал фехтованью, ну и осрамился.
А что ж случилось?
Ему: "Ваш выпад, сэр!" — а он, как рак,
Все пятится назад, и не заставишь"
Его атаковать. Но вот однажды
Учитель видит, как вояка этот
Набрасывается на пармский сыр.
Наутро шишечку на острие рапиры
Он запекает в сыр, и нате вам! —
Валлийца не узнать[241].
Забавный случай.
А мэтр не знал, куда потом деваться:
Валлиец так бросался на него,
Как будто всю дорогу в Рим постился.
Ну да, Когда ты чуешь носом запах,
Рот сам собой откроешь, даже если
При этом шпагу заглотнешь.
Вы правы.
А что, передохнуть в дуэли можно?
Ну, что вы!
А попить?
Ни в коем разе.
О черт, ведь ярость страшно сушит глотку.
Хотели вы сказать, наверно, страх?
От страха можно только обмочиться.
Попав под дождь?
Нет, в деревенский пруд,
Куда бранчливых окунают женщин,
К горшку их привязав.
Да, тут промокнешь.
Входит Ромелио в глубокой задумчивости, за ним капуцин.
Капуцин (в сторону)Служанка Леоноры сообщила
Мне странное известие о том,
Что Контарино жив. Заставлю я
Ромелио покаяться, а после
Открою всем я тайну, чтоб покончить.
С неразберихой этой.
Мир вам, сударь.
Синьоры, не оставите ль вы нас?
Не вы, синьор. Вы можете остаться.
Просперо и Санитонелла уходят.
Помолимся вдвоем?
Еще не время.
Сначала счеты с миром я сведу.
Быть может, помолиться мне за вас?
Молитесь на здоровье! Мне-то что?
Одумайтесь, пред вами тяжкий путь.
Я сам себе и проводник и путник.
А вы, святой отец, займитесь делом.
Вы думали когда-нибудь о смерти?
Еще чего! А впрочем, думал как-то,
Когда лежал в горячке. Но сейчас
Я думаю о жизни, да, о жизни!
Толедская, скажите, крепче сталь
Или миланская?
Со сталью дела
Я не имею.
Ну, а мне иметь
С ней дело скоро.
Я б на вашем месте
На собственную тень смотрел с опаской.
Будь я на вашем, я б на тень свою
Не мог смотреть без смеха. Кто вас нанял,
Чтоб труса, сделать из меня?
Я вас
Христианином сделаю.
Тому,
Кто в жизни отличается бесстрашьем,
Негоже отступать, как вам негоже
Служить не господу, а Эскулапу[242].
Вам только волю дай, и сразу стану
К утру я сонной мухою; такую
Прихлопнут, а она и не проснется.
Вы правда закололи Контарино?
Какой коварный выпад!
Почему?
Вопрос духовника или шпиона?
Того, кто хочет дьявола из вас
Изгнать.
Вы немощны для этой роли.
Он опытный боец и многим шею
Свернул.
Но чтобы поразить его,
Мощь не нужна.
Пусть будет все как есть.
Я голоден. У вас не разживусь я
Какой-нибудь едой?
Вот ваша пища.
А, жвачка! Но ведь я не богослов.
Отец, духовной пищей сыт не будешь.
Мне драться надо, драться, вам понятно?
Само собой, не на пустой желудок.
Есть, думая о смерти?!
Разве смерть
Не утоляет голод? А могила
Не пожирает все живое? То-то!
Знавал синьора я, ему на плаху,
А он решил приняться за еду,
Все для того, чтоб храбрости набраться
И с блеском перед смертью речь держать...
А мне ведь не болтать.
Вы так спокойны,
Так верите вы в правоту свою...
А как же: тем возвышеннее смерть,
Чем тверже дух. Недаром же герои
Последними уходят с поля боя
Под градом пуль. И что такое смерть?
Надежная траншея, чтоб укрыться
От выстрелов судьбы. Бояться смерти —
Ведь это значит быть трусливей бабы,
Которая, рожая, во сто крат
Сильнее мучается.
Страшно мне.
Какие страсти в вас сейчас клокочут,
Какая буря! Ваша вера шатка,
Вы не умели жить — и умереть
Не можете достойно, по-людски,
Но я сюрприз вам приготовил, сударь.
Как знать, не приоткроет ли он бездну,
Лежащую пред вами.
Что ж, поглядим, я ко всему готов.
Входит Леонора, за ней слуги, несущиедва гроба и два савана, скрепленные траурными цветами. Один гроб, показывает она, предназначается для сына, другой — для Джулио.
Какой наряд! А главное, из моды
Вовек не выйдет. Я готов смириться.
Цветы весенние, отец,
Украсят скорый наш конец,
И человек, он что цветок:
Ему отпущен малый срок.
Нерасторжима круговерть:
Рожденье, возмужанье, смерть.
Тихо вступает музыка.
Прощайте, игры и пиры,
Безудержные до поры,
Дни нашей жизни отлетят,
Как тонкий вешний аромат!
На солнце набежала мгла,
И с ним весь мир заволокла,
Все символы людской тщеты:
Дворцы, трофейные щиты,
Которым суждено истлеть...
Мы только ветер ловим в сеть!
Святой отец, вы. совершили чудо —
Кремень стал воском. С помощью нехитрой
Мистерии меня склонили вы
К раскаянью.
Я рад преображенью.
Простить я должен зло, что причинила
Мне мать, тогда мне многое простится
В ином миру. Напомнил саван мне,
Как близко мы в минуту торжества
Стоим к могиле! Вот что, мать, пойдем
В ту комнату, я расскажу тебе
О деле первой важности; покуда
Дуэль не началась.
Леонора уходит в соседнюю комнату.
Джулио (обматывая саваном шею)Прекрасный шарфик
Для виселицы. Все предусмотрели:
И гроб есть и удавка!
Чудно, чудно.
Теперь, когда готовы к смерти вы,
Низринуты почти что до могилы,
Я подниму вас, окрылю надеждой,
Чтоб вы преображенными явились...
К дуэли? Индульгенцию хотите
Нам дать? Вы так добры. Пройдите тоже
В ту комнату, там Требник на столе,
А рядом лист бумаги. Ждет вас мать.
А я сейчас.
Капуцин уходит. Ромелио запирает за ним дверь.
Ну вот, воркуйте вместе.
Что вы наделали?
Как что? Закрыл
В одной из самых дальних башен замка,
Чтоб не совал он нос куда не след.
Пускай, открыв окно, взывает к морю,
Как лоцман, — на три мили ни души!
Вы не устали от нравоучений?
О да, будь здесь песочные часы,
Уж я бы, сударь, тряс их в нетерпенье.
Постойте, вы ведь заперли и мать?
Я думаю, что так оно спокойней:
Не будет выть над бездыханным телом.
Стучится, слышите? Он вне себя.
Пусть лоб он расшибет об эти двери.
Он там кричит, что Контарино жив.
Сказать он хочет: был бы жив — оставил
Монастырю все земли. Спит и видит
Он эти земли. Гляньте, рассвело.
Нас с вами скоро позовут к дуэли.
Эх, одного я не успел.
Чего?
Балладу написать. Теперь уж поздно.
Со шпагой в животе, боюсь, хороших
Стихов я не сложу. Не перешел бы
Он от духовных наставлений к плотским,
Пока они вдвоем! Случись такое,
Сидеть им за решеткой; ну а там
Истории бывают и похлеще.
Нас ждут. Пора!
Уходят.
У окна, на верхней площадке, появляются Капуцин и Леонора.
ЛеонораТак Контарино жив?
Да, жив и секундантом у Эрколе.
Зачем он запер нас?
Его злой демон
Толкает к гибели. Мы в этой башне
Отрезаны от мира. Так случилось,
Упрямство ли его тому виной.
Иль перст судьбы, но мы спасти не в силах
Жизнь этому безумцу.
Бог с ним, с сыном.
Но Контарино! Что ж вы не кричите?
Нас не услышат.
Вниз тогда я брошусь.
Хотя бы мертвая смогу, быть может,
Дуэли помешать.
Не вниз, а вверх
Смотрите: там спасенье их. О небо,
Что наши помыслы в твоей игре!
Он, убивая Контарино, стал
Его спасителем, а я, желая
Спасти, все погубил. Злодею часто
Сопутствует удача, а другой —
Как ни молись, хорошего не жди.
Воистину, когда стремишься к свету,
Тебе от сатаны прохода нету.
Спаси их, господи! Ужель никто
Нас не услышит? То окно на город
Выходит? Так откройте!
Да, синьора.
Скрываются из виду.
СЦЕНА 5
Заканчиваются приготовления к поединку. Входит офицер королевской гвардии. Криспиано и Ариосто занимают судейские кресла. Поодаль садится Санитонелла.
ОфицерТрубите сбор участникам дуэли.
Дважды звучат трубы. Из одной двери появляются Эрколе и Контарино, из другой выходят Ромелио и Джулио.
Прошу ответить: есть ли основанья
Для переноса поединка?
Дуэлянты
Нет.
Измерено и взвешено оружье?
Да, ваша честь.
Тогда прошу начать.
Пусть небо невиновного укажет.
Постойте! Может всякое случиться.
Не худо бы позвать отца святого —
На крайний случай. Вот, возьмите ключ.
Я в башне замка запер капуцина
И мать свою. Скорей их отоприте,
Скорей же, ну, не то они застанут
Холодный труп.
Отсылают человека в замок.
Ну, а теперь — Victoire a ceux qui ont droit!
Начинается дуэль. Она продолжается до тех пор, пока не появляются Леонора и капуцин.
ЛеонораОстановите их, остановите!
Кто смеет поединок прерывать?
Под стражу их! Держать их взаперти!
Мы взаперти и так уже сидели.
Опомнитесь, ведь Контарино жив!
Он жив?
Конечно. Вот он перед вами.
Вы были другом мне — отныне будьте
Мне братом.
Обнимаются.
ЛеонораЧтобы быть в его объять?
Я все бы отдала.
За вас, синьора,
Готов я жизнь отдать.
Я тоже счастлив,
Коль это все не сон.
Кругом обман!
Чтоб так куражиться над правосудьем!!
Входят Анджиолелла и Иолента, прикрывающая черное, как у мавра, лицо; за ними лекари, один из которых, в иудейском облачении.
А это еще кто?
Две редких птицы, что в мои силки
Попались. Эта, белая монашка,
Из ордена Сент-Клер, а та откуда,
Чернющая, не знаю.
Да, черна.
Как знать, где зло, а где добро?
Черно у ворона перо,
А тронешь — бархатно без меры,
Как мушка на щеке Венеры.
Я в этой маске неспроста,
Душа по-прежнему чиста:
Я не жалела жженой пробки,
Но взгляд, он все такой же робкий,
И кожа пусть черна моя —
По-прежнему безгрешна я.
Кто чище здесь, моя ль подружка,
Что образом светлей, чем стружка,
Иль та; на ком нет ни пятна,
Хотя лицом черным-черна?
Я душу бережно лелею —
Что красотой сравнится с нею!
Синьора? Вы? К чему такой театр?
Милорд, поймите, я подальше скрыться
Надеялась от звона ваших шпаг,
А заодно от ложных слухов, будто
Меня склонил к прелюбодейству брат.
Пусть суд закроет дело. Вот бумаги,
В которых эти все перипетии
Отражены.
Довольно! Суд выносит
Свое решение. Столкнулись мы
Со странным и головоломным делом,
Тем тщательнее надо взвесить все
Пред тем, как объявить вердикт, и, так как
Обман невинен, не карать сурово.
Итак: Ромелио (начнем с него)
Исполнит обязательства свои
По отношенью к секунданту, пусть же
Он возместит ему ущерб моральный.
С готовностью, милорд.
Благодарю. Хочу я выйти в море
С пиратами сразиться: хорошо бы
Под музыку, под небольшой оркестрик,
Который, если я осатанею,
Сыграет мне "Orlando Furioso"[244].
Чтоб этих скрипунов завербовать,
Сулить им надо золотые горы.
Второе. Обвенчаетесь с монашкой.
Хоть завтра.
Долго же мне ждать пришлось.
Одна надежда, что другим девицам
Мой стыд послужит навсегда уроком:
Заманчив рай, но грех давать обет,
Когда его исполнить мочи нет.
Эрколе, Контарино и Ромелио
Снабжать семь лет галеры против турок,
По две на каждого. Анджиолелле,
Иоленте, Леоноре, оскорбившим
Святую церковь, на постройку храма
Дать деньги. Ну, а лекарям, сокрывшим
Выздоровленье Контарино, суд
Вменяет год — бесплатно — на галерах
Лечить команду. С этим вы идите
И постарайтесь для себя извлечь
Уроки из случившегося. В жизни —
Решайте миром все, а не судом:
На зыбкой почве не построить дом.
Все уходят.
Томас Мидлтон. Безумный мир, господа![245]
Комедия в пяти действиях
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Сэр Нараспашкью, престарелый богатый помещик. Ричард Глупли, его племянник. Кайус Грешен, провинциальный дворянин. Лейтенант Червчилль, Прапорщик Гавбой — приятели Глупли. Остолоуп, горожанин. Реалиус, Потенциус — братья. Уотерс, дворецкий сэра Нараспашкью. Джаспер, слуга Кайуса Грешена. Рэйф, слуга Остолоупа. Первый джентльмен. Второй джентльмен. Констебль[246]. Суккуб, дьявол. Сторожа. Посыльный. Мадам Остолоуп. Бесс Хитроу, девица легкого поведения. Мамаша Хитроу, сводня.Сообщники Ричарда Глупли, слуги, гости на обеде у сэра Нараспашкью.
ДЕЙСТВИЕ I
СЦЕНА 1
Входит Ричард Глупли с сообщниками, лейтенантом Червчиллем, прапорщиком Гавбоем и другими.
Червчилль Мой капитан! Нет, бери выше — командор, центурион! Гавбой У меня нет слов, старина. Живчик ты наш, широкая благороднейшая душа! Глупли Да уж, без меня вы, обормоты, как без маяка. Не я ли, выволакивая вас пьяных из кабака, ставлю эти два трупа на ноги? Не я ли отмачиваю номера, без которых наша жизнь была бы не жизнь, а сплошная тухлятина? Я пустил карьеру побоку, верчусь ужом, выжимаю свои мозги, как прачка белье, и все ради вас, мерзавцы, ради вас, пройдохи, в которых я души не чаю, мы ведь повиты одной веревочкой. Червчилль Ты наш маяк! Дай я тебя... Глупли Отстань! Это вы меня сбили с панталыку. Я ведь был пай-мальчик, сквернословил только по воскресеньям, ходил трезвый, уж если возвращался домой "под мухой", так в аккурат перед постом, чтобы, стравив, желудок прочистить. Я же был для дядюшки — свет в окошке. И до чего докатился! Вырядился, понимаешь, пижоном, ругаюсь через слово, гуляю до того поздно, что уже — рано, напиваюсь так, что уже начинаю трезветь, падаю замертво в кабаке, а просыпаюсь в табачной лавке... Сам себя не узнаю. Бывало мимо бедняка проходил — денежку какую-никакую давал, а сейчас — черта с два, еще сам его как липку обдеру. Шляюсь без цели, ругаюсь без продыху, обжуливаю без пощады и пью без меры[247]. Червчилль С последним я не согласен. Как бы ты ни перебирал, ты все равно пьешь в меру. Глупли Как так? Растолкуй, дружище. Червчилль А так, что трактирщик тебе ни в жизнь полную не нальет. Глупли Вот светлая голова, черт меня дери! Эдак любой забулдыга докажет как дважды два, что он пьет в меру. Послушайте, я тоже кое-что придумал, так что не мешало бы вам, мерзавцы, напустить на себя серьезный вид. Хотя что я говорю: можно ли напустить на себя серьезный вид, после того как спустил последний пенс! Гавбой Ладно, командор, чего краснеть-то! Глупли Само собой, прапорщик. Когда ты, интересно, последний раз краснел? Нет, этот божий дар никому из вас не грозит — великий пост стер с ваших щек остатки румянца, все, флаг приспущен[248], так что ли? Да уж, пока в кошельках у вас не забренчит мелочишка, ни румянца, ни даже улыбки от вас не дождешься. Ладно, довольно об этом. Все вы знаете, какое мне скоро отвалят состояние. Пусть только мой дядюшка, сэр Нараспашкью, этот шутник и великий оригинал, даст дуба — и я заживу как король, все, что было его, станет моим, ну а пока все его — при нем, а я — с носом. Сдается мне, у всех стариков одно на уме: пока живы — держать нас в черном теле, чтобы после, на их поминках, мы со смаком пили за их здоровье. Пока, вишь, они еще дрыгают ножками, мы должны ходить с постными рожами, чего ж удивляться, что сынки так потом веселятся на папашкиных похоронах. Я ведь знаю, дядюшка уже спрятал в шкатулку свое завещание и по нему все ко мне отойдет, не в могилу же он эти деньжищи потащит; но понадобись мне сейчас паршивых десять фунтов, он удавится, а не даст; у него не то что в завещании, а и в мыслях-то этого нет, уж будьте уверены. Червчилль Никто и не сомневается, командор. Глупли Ну что же, хотя он при жизни ничего не отказал в мою пользу, я не откажу себе в удовольствии пожить за его счет, пока он не отдал концы. Сейчас поймете, к чему я веду. Кому-кому, а вам, олухи царя небесного, хорошо известно, что мой дядюшка, рыцарь старой закваски, разжился не одной тысчонкой, это вам не нынешняя голь, что из грязи да в князи; и дом он держит открытый, двери нараспашку, оно и понятно, имя обязывает; а уж как он фордыбачится: и прислуга у него расприслуга, и развлечения, какие хочешь, и кухня самая громадная, и кладовая самая вместительная, и подпол от жратвы ломится... и случись какому фон-барону или статс-даме оказать честь его чести, как он уже на седьмом небе от счастья и давай все метать на стол. Сложить все это вместе — и мои шансы явно повысятся, удача, можно сказать, сама плывет к нам в руки. Короче, чтоб не рассусоливать, не заделаться ли мне лордом ради дядюшки? Червчилль Это еще как, командор? Глупли Пышные брыжи, бороденка, пачули, которые за версту в нос шибают, — и все дела. А вам возьму напрокат голубые ливреи у Вестминстера, чтоб уж комар носа не подточил. Червчилль Но, командор... Глупли Никаких но. Я же вас насквозь вижу. Вам ведь одно подавай — бабки. Червчилль Твоя правда, обалдуй, мы как жеребцы: пока бабки не подбили — ни шагу. Глупли Ну что ж, если не сорвется наш спектакль, то мы сорвем приличный куш.Входит Кайус Грешен.
Гавбой Вот слова истинного патриция! Эге, да это никак почтенный Кайус Грешен.Все, кроме Грешена, уходят.
Грешен Любезнейший Глупли, куда же вы?.. Вот у кого мозги набекрень. Чего он только не вытворяет, и во всем первый, всему голова, не дай бог, чтобы другой такой же ненормальный его обставил! У него фокусов больше, чем карт в колоде, а что карты крапленые, это уж будьте уверены. Этот ни под чью дудку плясать не станет, ему и в жизни-то ничего не надо, лишь бы верховодить и з нать, что без него вся компания тут же развалится. Ну а его стервятники, понятно, уж тут как тут, слетелись к нему, как на добычу, и рвут куски пожирней.Но что я? Осуждаю за безумства,
А сам греховным пламенем объят.
Додумался — горячим жеребцам
Пенять на то, что удила грызут!
Ведь я и сам едва стою на месте —
Такой вдруг разыгрался аппетит,
Что нету мочи. И в кого влюбился!
В супругу Остолоупа! Да он,
Ревнивец (от бессилья, видно), глаз
С нее не сводит, держит взаперти.
Пришлось мне взять пример с того, кто в средствах
Не очень-то разборчив, и прибегнуть
К испытанному средству — к куртизанке.
Ему и невдомек, какие шашни
Та завела — мамаша же за сводню! —
Вот он и позволяет ей бывать
В компании жены, и та, плутовка,
Супругу обрабатывает ловко,
Плетет интригу у него под носом,
Уже и день примерки назначает,
Чтобы проверить, как ему идут
Ветвистые рога, — а он и рад
Свою пустую голову подставить[249].
Входит Бесс Хитроу.
А вот, гляди, и наша мастерица.
Грешен уходит.
Появляется мамаша Хитроу.
Мамаша Здравствуй, доченька. Бесс Хитроу Что слышно, матушка? Мамаша Принесли вот гостинец от твоего лесничего. Бесс Хитроу От сэра Нараспашкью, что ли? А что, он и вправду у меня лесничий. Правда, оленины в его лесных угодьях все меньше и меньше, а он про это ведать не ведает. Нет такой заповедной дичи, которая бы, при самой бдительной охране, не доставалась время от времени браконьеру. Мясца-то всем хочется. И потому, как женщину ни оберегай, она свое всегда возьмет. Дураку должно быть ясно, что в одиночку с таким большим хозяйством, как женщина, никакому лесничему не управиться. Мамаша Ох, девка, не зарывайся! Бесс Хитроу Вы за меня, матушка, не беспокойтесь. Мамаша Все вы, нынешние, горазды на выдумки да уловки. Вон и тенетник свои сети плетет все затейнее да мудренее, Чтоб верней муху в нее заманить.Сегодня скажет вам любой мужлан,
Где правда, ну а где один обман.
Гнет на помещика работник спину
И, смотришь, уворует половину.
Поймай нас кто на честности, тогда
Сгорим ведь, право слово, со стыда.
Пятнадцать раз тебя я продавала
Как девушку, чтоб сколотить тебе
Приданое, а этот старый пентюх
Все носится, как с писаною торбой,
С твоей невинностью! Да, претенденты
На девственность твою платили щедро.
Но разве золотые дни прошли?
Не все еще твоей вкусили чести:
Взять тех же итальянцев... иль французов...
Да и средь англичан, я чай, немало
Еще охотников. Запомни, дочка,
Ты, главное, будь скромницей, кажись
Простушкой, но к себе не подпускай,
Все как один они клюют на это.
Увидишь простофилю побогаче,
Который будет на тебя смотреть,
Как пастушок на аленький цветочек, —
Хватай и на себе его жени.
Усвой простое правило, дитя:
Мы имя не должны свое порочить,
Грешить же, право, можно днем и ночью.
Что, матушка, ученую учить?
Уж как-нибудь.
Э-э, знаем вашу прыть!
Ну да живи своим умом... Два брата
Сюда идут. Ты бы ушла покамест.
Бесс Хитроу уходит.
Входят Реалиус и Потенциус.
Потенциус В добрый час мы вас встретили, госпожа. Мамаша Доброго вам утра, господа Реалиус и Потенциус. Реалиус А где юная госпожа, ваша дочь, сударыня? Мамаша За Священным писанием. Потенциус Она так набожна? Мамаша С малых лет, сударь, с малых лет. Потенциус Не удостоит ли нас сударыня счастья лицезреть юную госпожу? Мамаша При одном условии, господа. Чтобы никаких богохульных речей, и игривых комплиментов, и непристойных слов, и всяких там амуров! Для моей дочурки это, знаете ли, хуже смерти. Ухаживайте честь честью, как порядочные женихи. Потенциус Помилуйте, мадам, да я худого звука не произнесу. Реалиус (Потенциусу) Про звук, братец, это ты кстати ввернул. Ведь у тебя что ни звук, то х... хрен знает какая похабщина.Все уходят.
СЦЕНА 2
Входит Остолоуп.
ОстолоупА ну как ночью кто-то ходит к ней!
Они ведь как коты, что по ночам
Охотятся. И ей, покуда темень,
Впустить мужчину было бы с руки.
Нет, глаз да глаз за нею, глаз да глаз!
Входят сторожа.
Первый сторожБог в помощь твоей милости.
И вот что мерзость: взять хотят уменьем,
А не числом; придет один приятель,
Ко мне в доверье втершийся, и кто-то
Из слуг — его сообщник, надо думать, —
Откроет, вероломный, дверь ему
И весь мой дом отдаст на разграбленье.
Страсти-то какие!
Уходят.
ОстолоупНе разошлись бы только слово с делом.
А впрочем, краденое порося
В ушах визжит — теперь к нам только сунься!
Нас голыми руками не возьмешь.
Входит Бесс Хитроу.
Леди Бесс Хитроу! Единственная наперсница моей супруги! Рад вас видеть. А как поживает добросиятельная ваша матушка-благодетельница? Если в мире еще сохранились остатки благочестия, то не иначе как ее молитвами. Вот женщина, — которая всегда и везде показывала себя с лучшей стороны, — будь то двор, город или деревня. Бесс Хитроу Ваша правда, сударь, в любом из этих мест она хорошо справлялась со своими обязанностями. (В сторону.) Умный ты был бы, кабы не дурак! (Вслух.) Как поживает ваша, сударь, сударыня? А я вот опять к ней в гости. Остолоуп Ах, непорочное дитя, душа моя не нарадуется, когда вы вместе. Я оставил ее за лютней. Идите и наставьте ее добрым советом. Бесс Хитроу Ее ли наставлять, сударь! Остолоуп Будет вам, будет! Лишнее напутствие ей не повредит. Бесс Хитроу Я, сударь мой, все силы на нее положу. Остолоуп Да уж, не скупитесь... Я-то давно убрал от нее подальше всякие прелестные книжки вроде "Геро и Леандра" или "Венеры и Адониса"; это ведь для неискушенной женщины такая тля-пагуба, хуже пирога из мозгов. Вот возьмите почитайте-ка ей лучше что-нибудь из "Необоримости духа"[251]. Бесс Хитроу Он у нее уж и так, сударь, необорим. Остолоуп Верно, верно, но это ее пуще прежнего укрепит. Там есть глава о преисподней — как раз чтоб согреться в эту стыть. Вы уж напустите на нее страху, вычитайте там что-нибудь про ужасную расплату за мерзкий блуд, про муки адовы за любодейство, раскройте перед ней ее собственные мысли, ее сокровенные мечтания. Не стесняйтесь в выражениях, представьте ей жизнь потаскухи во всей наготе и безобразности. Бесс Хитроу (в сторону) Эдак он скоро уговорит меня выставить саму себя на поруганье, заставит чернить свое же ремесло.Уходит.
ОстолоупПускай мужья берут с меня пример.
Жену решил держать я в черном теле:
Хлопочет у меня весь день по дому,
А за порог — ни-ни! Обеспеченье
Я ей урезал, чтоб едва хватало
На мелкие расходы. А развлечься
Она и с Бесси может преотлично.
Держать жену в ежовых рукавицах!
Входят мадам Остолоуп и Бесс Хитроу, разговаривая между собой.
Мадам Остолоуп Скорей бы уже его увидеть... Бесс Хитроу Ишь ты, ишь ты! Какие мы прыткие! Не теряйте голову, дорогая. Остолоуп Как она ее взяла в оборот! Не иначе как к нам залетела безгрешная душа из "Братства любви"[252]. Она ее мигом образумит. Бесс Хитроу Не с того конца беретесь. Мадам Остолоуп А с какого мне прикажете браться? Мне бы увидеть его да обняться с ним покрепче... Бесс Хитроу Вы дадите мне слово сказать? Вот что, дорогая... Остолоуп Не слишком ли круто она с ней? Бесс ХитроуКогда супруг ревнив, как сатана,
Как бес, хитрющей быть должна жена.
Невинною кажитесь голубицей,
И ревности своей он устыдится.
Пусть заклинает именем небес
Принять мужчину — друга! — наотрез
Отказывайте. Это все ловушки,
Для вас, такой доверчивой простушки.
Скажите — от мужчины мне услуг
Не надобно, будь он хоть трижды друг.
Бегите всяких радостей. Коль скоро
Придет кто к мужу — дверь на все запоры.
А если муж застигнет вас врасплох,
На этот случай не ловите блох,
Тотчас за патерик и, — вслух цитаты,
А выйдет вон — и из-под юбки вновь
Достанете книжонку про любовь.
С умом все надо делать, моя радость.
Когда свой интерес блюдешь тайком,
Сомнения не вызовешь ни в ком.
До шепота сведите голос плоти
И верною супругой прослывете.
Подумав только, как красноречива!
О чем толкуют, не пойму, но вижу —
О чем-то благородном. Удалюсь.
Скрывается.
Мадам ОстолоупЕму я сердце вместе с этим перстнем
Хочу послать. В накладе не останусь.
Скажите, что по-прежнему меня
Муж держит в заточенье, под замком.
Как ревность не дает ему вздохнуть,
Так не дает он мне вздохнуть свободно.
Он вроде надзирателя в тюрьме:
Закрыл меня и сел с ключом под дверью,
Но если вдуматься, то оба мы
Страдальцы-узники одной тюрьмы.
Я вылезу, поверьте, вон из кожи.
Зазря товару пропадать негоже!
Не знаю, как мне вас благодарить.
Надеюсь, муж воздаст вам за труды.
Воздать-то он воздаст... Вот только чем?
Собирается уходить. Входит Остолоуп.
Остолоуп Как, и это все?! Нет-нет, сударыня, назад! Не покидайте ее так скоро, добрая душа. Нельзя же так. Ну-ка, ну-ка... Бесс ХитроуЯ просто, сударь, выбилась из сил,
Уж я с ней так и эдак, но она
Как стала на своем — и ни в какую.
Твердит, как заколодило, одно:
Мол, всякий грех достоин осужденья.
Один есть смертный грех — прелюбодейство.
Оно, как червь, истачивает женщин,
Все тело изъязвляет, как проказа.
Запомни: то — грешки, а это — грех,
И он один страшнее прочих всех.
Если бы!
Ручаюсь головой. Ну а пока,
Дабы у вас в долгу не оказаться,
Вот вам за ваши хлопоты рубин.
Уходит.
ОстолоупЖена, ты часть своей любви ко мне
Ей удели. Прислушайся к советам,
И успокоится душа твоя,
И благость переполнит сердце, Видишь,
Едва могу я слезы удержать.
Ну, полно... Вы бы их приберегли.
Когда б разок ты сладкий плод вкусила,
Узнала б, что за чудная в нем сила.
Бог даст, узнаю, сударь.
Дай-то бог.
Уходят.
ДЕЙСТВИЕ II
СЦЕНА 1
Входит сэр Нараспашкью с двумя джентльменами.
Первый джентльмен Сэр Нараспашкью, вы, как всегда, верны своему имени. Сэр Нараспашкью Вы слишком добры ко мне, джентльмены. Хотя, вы правы, я всегда рад гостям. Милости прошу, сэр Эндрю Хориок. И вас прошу пожаловать, любезнейший Филлок, сэр. Джентльмены Покорно благодарим, добрейший сэр.Уходят через одну дверь.
Через другую вбегает посыльный.
Посыльный Ваша... уфф... милость... уфф... скажите... уфф... уфф... Сэр Нараспашкью Эй, гонец-тридцать-миль-в-один-конец, ты. чей же будешь? Посыльный Скажите... ваша милость... уфф... уфф... что, милорд уже здесь? Сэр Нараспашкью Милорд? Это еще кто такой? Посыльный Мой господин, лорд Приживал. Сэр Нараспашкью Лорд Приживал! О, я о нем много наслышан. В городе о нем только и говорят. К нему в друзья, я слышал, кто только ни набивался. Посыльный И посейчас, сударь, набиваются. Только он, когда приезжает в Лондон, никого к себе не подпускает. Он, слава богу, почетный член гильдии, так что на кредиторов ему тьфу, пусть только подойдут! Сэр Нараспашкью А подойдут, сами не рады будут. Он их под орех разделает! Да, о твоем господине я много доброго слыхал, а вот лицезреть до сих пор не сподобился. Да точно ли он сюда пожалует? Может, ты перепутал? Посыльный Может, и перепутал. Прощевайте, сударь. (Собирается уходить.) Сэр Нараспашкью Куда ты? Стой, пострел! Стой, тебе говорят! Посыльный Вы меня звали, ваша милость? Сэр Нараспашкью Поди-ка сюда. Твои бы речи да богу в уши. Ты мне вот что скажи, любезный: не поминал ли часом твой господин башню, что над домом? Посыльный Нет, сударь, не поминал. Сэр Нараспашкью Поди сюда, говорю! Может, он про золотые занавески тебе сказывал? Посыльный Нет, сударь. Чтоб мне ни пить ни есть! Сэр Нараспашкью Да стой же ты, бесово отродье! У меня уже от тебя в глазах рябит. Посыльный Бежать мне надо, ваша милость. Сэр Нараспашкью А не было ли разговора о прекрасном органе, или о громадном золотом подсвечнике, или о серебряных щипцах, какими нагар снимают? Посыльный Врать не стану, сэр, не было. Сэр Нараспашкью Чтоб тебе первым куском подавиться! Ты можешь на одном месте постоять? Посыльный Ваша милость погубит меня. Сэр Нараспашкью Не говорил он про большую столовую? Про огромную кухню? Про несметные запасы в кладовке? Посыльный Что же вы, сударь, сразу-то про запасы в кладовке не сказали? У меня даже в животе заурчало. Сэр Нараспашкью Имя он тебе назвал? Посыльный А то как же! Сэр Нараспашкью. Сэр Нараспашкью А-а-а, то-то же! А я кто, по-твоему, олух ты эдакий с шилом в одном месте? Посыльный (со смехом) Эвона! Сэр Нараспашкью Я знал, знал, что рано или поздно он ко мне заглянет! Ни один лорд, храни их господь, мимо моего дома не проходит. Носом чуют, где можно погулять на славу. Я ведь не какой-нибудь захолустный рыцаришко, у меня дар гостей принимать, и они это чувствуют. Кто еще во всем графстве умеет так быстро, как я, удоволить любого аристократа, удовлетворить любую знатную даму? Это своего рода талант, искусство, которым природа щедро наделила меня. Я и сам, веришь ли, не знаю, как это у меня само собой получается. Ах ты, мать честная, совсем заболтался. Эй там!Входит слуга.
Слуга Чего изволите? Сэр Нараспашкью Ну-ка сбегай да покличь мою золотую, цепь, то бишь дворецкого. Одна нога здесь, другая там!Слуга уходит.
Так как поживает милорд? Жаль, не привелось раньше с ним встретиться. Подать посыльному бастарду полную чашу! Посыльный Милорд свой живот почитай пятый год в разъездах проводят. Сэр Нараспашкью Это сколько же он за пять лет детей нагулял? Я ведь сказал: бастарду! Где бастард? Посыльный Да, кажись, ваша милость, у него нет ни одного бастарда[253]. Сэр Нараспашкью Эй, подайте-ка вина гонцу! А то он, сдается мне, малость умом повредился.Входит дворецкий.
Наконец-то! Слушай меня внимательно: пошли к достопочтенному Эндюку за курятиной. Куропатка у нас вроде есть. Дворецкий У нас и гуси есть, ваша милость, Сэр Нараспашкью У нас и вальдшнепы должны быть твоей милостью. Дворецкий Есть и вальдшнепы. Я хотел сказать вашей милости... Сэр Нараспашкью Не забудь про павлина. Вели подать перепелов, да пусть пяток вальдшнепов зажарят. Небось лорда ждем! Ну, чего стоишь? Дворецкий Я хотел сказать вашей милости, что вас дожидается лорд со свитой. Сэр Нараспашкью Что же ты стоял, как пень! Пошел с глаз долой. Эй, музыку, музыку! Вот и он.Входит Глупли, одетый как лорд, за ним его приятели в голубых ливреях[254].
Глупли Посыльный! Посыльный Что прикажете, милорд? Глупли Беги к сэру Брилли Анту. Передашь поклоны и скажешь, что к утру мы будем у него. Посыльный Будет исполнено, ваша светлость.Уходит.
Глупли Если не ошибаюсь, такой благообразный и учтивый джентльмен должен быть не кто иной, как сэр Нараспашкью? Сэр НараспашкьюАх, как вы проницательны, милорд!
Почту за честь принять вас у себя.
Простите за внезапное вторженье.
Хоть вы меня не знаете, а я
Не знаю вас, однако же я знаю,
Что ваша щедрость и гостеприимство
Снискали вам заслуженную славу.
Звучит оркестр. Сэр Нараспашкью начинает исполнять какую-то замысловатую фигуру, но сбивается с такта.
Как вам наша музыка, милорд? Неплохо, не правда ли? Глупли Выше всех похвал. Сэр Нараспашкью Это мой домашний оркестр. Глупли Не может быть! Сэр Нараспашкью Музыкантов и дюжины не наберется, зато все недюжинные. А сейчас, ваша светлость, хотите послушать мой орган? Глупли Сделайте одолжение. Сэр Нараспашкью Начинай!Вступает орган. Слуги обносят гостей различными блюдами.
Ну что, милорд? Как звучит мой орган? Глупли Величаво, сэр, ничего не скажешь. Сэр Нараспашкью Еще бы! Как-никак на нем валлонец играет, а валлиец раздувает мехи[257]. Начинает петь под орган.СЦЕНА 2
Сэр Нараспашкью сопровождает Глупли и его приятелей в их апартаменты. Сэр Нараспашкью Вы уж простите нас, милорд: отобедали чем бог послал. Дичиною я вас все же побаловал. А сейчас, ваша светлость, хочу предложить вам мою убогую опочивальню. Видите, и постель жесткая, всего пять матрацев, и простыни никудышные, батистовые, и балдахин из тонкого ажурного полотна. Занавески, между прочим, венецианской работы; смотрите, как искусно изобразили на них сюжет о блудном сыне, все шелк да золотошитье, а что свиней не выткали[258], так это чтоб зазря красоту такую не губить. Глупли И правильно сделали. Сэр Нараспашкью Ну, спите с богом. Пусть вам на мягкой подушке пригрезятся красотки-душки. Глупли Того же и вам, добрейший сэр. Сэр Нараспашкью Э-э-э, милорд, где мне за вами угнаться! Староват я так высоко в мечтах возноситься. Глупли Кто стар, тот спит сладко. Сэр Нараспашкью Золотые слова, милорд. Заутра я покажу вашей светлости моих кочетов, мои рыбные ловли, мой парк, мои заливные луга. И в конюшни сходим. Они вам покажутся, вот увидите. Глупли Вы слишком добры ко мне, сэр. Сэр Нараспашкью Еще раз желаю сладких грез вашей светлости. Не смею вас больше задерживать.Уходит.
Глупли Покойной ночи, сэр. Эй, ряженые, выходи! Где наши маскарадные костюмы? Червчилль В вашем кофре, милорд. Глупли Спокойно, лейтенант! Червчилль Чересчур кругом спокойно, капитан. Глупли Не дрейфь. Он возвращает нам долги. Дурак! Дают — бери, а бьют — беги. Червчилль Ладно, командор, когда дойдет до дела, я за твоей спиной отсиживаться не стану. Глупли Тогда вперед! Не забудь только физиомордию маской прикрыть.Червчилль уходит.
Хорош сидеть на хлебе и воде!
Я, дядюшка, любимый твой племяш, —
Что ж, золотой, озолоти другого.
Ведь твой наследник — я?Позволь же взять
То, что по праву мне принадлежит.
Сочтемся. Я по первому разряду
Тебя похороню, и закажу
Большой молебен, и велю поставить
Чугунную ограду. Лом железный
В обмен на золотишко: quid pro quo[259].
Усни скорей, чтоб я проснуться смог
Для новой жизни. Так уж повелось:
Одни уходят, чтоб другим жилось.
Уходит.
СЦЕНА 3
Входит Бесс Хитроу, сопровождаемая слугой.
Бесс Хитроу Знаешь, где дом достопочтенного Кайуса Грешена? Тогда беги что есть духу и подними его с постели. Ему, горемыке, все равно не до сна. Скажи ему, что средство я нашла,Как разогреть немеющие члены.
Согласьем он ответит непременно, —
Давно уж он, я знаю, рвется в бой.
Уходят.
Голоса за сценой Помогите!СЦЕНА 4
Входит переодетый Глупли с маской в руке.
Глупли Давай, ребята, вяжи их. Голоса за сценой Воры! Воры! Глупли Заткните ему пасть. Будь он самим дворецким моего дядюшки, можете с ним не церемониться... Ну как?Входят его сообщники в масках.
Червчилль Продернули в лучшем виде. Все слуги связаны, никто и пикнуть не успел. Надевайте, сударь, маску. Глупли С этим, значит, покончено. Тогда за мной, канальи! Сейчас я вознесу вас на вершину благополучия: держим курс на сокровища моего дядюшки. Червчилль Полный вперед! Гавбой За тобой в огонь и в воду! Светлая у тебя голова, командор.Уходят и вскоре появляются вновь, ведя перед собой сэра Нараспашкью в ночном халате.
Сэр Нараспашкью Простите, джентльмены... любезнейшие джентльмены... откуда вы? Глупли Из Линкольншира, сударь. Сэр Нараспашкью Вот как? Рад слышать. Глупли С чего бы это вам радоваться? Сэр Нараспашкью Ну как же, все честные воры, — все добряки и смиренники родом из Линкольншира. Уж если они грабят, так по совести. Зазря мухи не обидят. Их, говорят, даже слеза прошибает, когда надо в карман лезть, — такие жалостливые. Глупли Ты нам зубы не заговаривай. А ну, гони монету! Сэр Нараспашкью Так вот вы зачем пожаловали... А я-то, злодей, давеча все деньги отдал. Ай-яй-яй, как же я вас подвел, господа! Делать нечего, милости прошу в другой раз. Глупли Цыц, говорят! И деньги на бочку. Сэр Нараспашкью Ах, сударь, пожалуйста, не так громко. Какие вы все, господа, шумные. У меня ночует лорд в доме. Не дай бог его чем-то обеспокоить. Глупли Какой там еще лорд? Приживал, что ли? С ним мы уже разобрались — лежит, связанный, в своей постели. — И все его люди тоже. Сэр Нараспашкью Как? Вы связали его светлость? Да что же это вы, люди добрые! Нешто он несвязанный не мог смирнехонько лежать себе в постели? Что мне теперь грабеж! Вы ж меня без ножа зарезали. Глупли Где ключ? Живо! Сэр Нараспашкью Нет, теперь я вижу, ни из какого вы не из Линкольншира, нету в вас этого благородного духа; вы из Бедфордшира, не иначе, раз вы не даете людям спать спокойно в кровати[260]. Берите же, господа, сколько унесете, мое имя — сэр Нараспашкью, и дом мой всегда открыт, здесь все на виду, хватайте без разбору. Веселенький мир, скажу я вам! Кто еще стал бы держать по ночам двери нараспашку? Нет, должна быть какая-то справедливость, только поди сыщи ее! Глупли Довольно с ним чикаться. Вяжите давайте. Сэр Нараспашкью Что ж у вас за странный суд такой? Разве обязательно связывать меня, чтобы развязать мой кошелек? А впрочем, валите, вяжите, оно даже лучше. А то я нынче в щедрости совсем удержу не знаю. Свяжите мне руки, да нет, покрепче; это ведь мне счастье привалило — составить компанию его светлости. Вовремя вы пришли, господа. Когда-то меня посвятили в рыцари в Вестминстере; еще две такие ночки — и я посвящу остаток дней тихим радостям, как верный рыцарь Виндзора[261]. Я восхищен вами, господа, и прошу всех отобедать со мной завтра. Вы окажете мне честь своим присутствием. Я буду ждать вас с нетерпением. Глупли Гоп-ля, сударь! Сэр Нараспашкью Только, бога ради, не трогайте мой орга н, не то вы его расстроите. Глупли (бренча золотыми) Не знаю, как он, но мы бы определенно расстроились, когда б не эта музыка. Сэр Нараспашкью Чтоб вам оглохнуть на оба уха! Глупли Уберите его с глаз долой.Сэра Нараспашкью уводят.
Ну что ж, дядюшка, широкая душа, ты и вправду весь открылся перед нами нараспашку: Сначала, правда, поупирался малость, оно и понятно, ни с чем эти старые сычи не расстаются так неохотно, как со звонкой монетой; она одна и держит их на этом свете, когда ноги уже не держат. Где наш кофр? Червчилль Вот он, мой доблестный капитан. Глупли Кидай туда добро. И пусть стоит под рукой, так оно будет надежнее.Входит Гавбой.
Что, все тихо? Гавбой Так точно, командор. Глупли А теперь вот что: давайте, висельники, вязать друг друга. Ну-ка, стервецы, кому я сказал! Это все для спасения нашего барахла, а заодно и собственной шкуры, так что пошевеливайтесь. Что, никак до вас не допрет? Поутру они должны найти всех связанными, и лорда и его свиту. Напомнить вам, кто у нас лорд? Червчилль Слушай, ты гений! Глупли А вы никогда не думаете об отходе. Чтобы все было шито-крыто. Гавбой Ладно, начнем мы друг друга вязать... а кто последнего свяжет? Глупли А-а, черт с ним, пускай посыльный даст тягу! Посыльный Я то есть? Вот спасибо, сударь. Глупли Кому и ускользнуть, как не ему, ведь он на ночь не раздевается, лежит до света во всей одеже. Порядочный посыльный спит в яслях вместе с лошадьми. Вот он один и улизнет, а нам это на руку, должен ведь кто-то развязать утром нашего рыцаря, что бы мы могли от души повеселиться. Наступает самый хитрый момент: ограбив — выйти из игры, залечь в сторонке и ловить свой шанс. Тут, ребята, дело такое, зазевался — все, крышка, но уж если я взялся за этот спектакль, доведу его до конца, пусть даже и мне с ним придет конец. Либо уйду отсюда лордом, как пришел, либо дам себя вздернуть, как зачуханного воришку. Это мое последнее слова Червчилль И наше тоже, командор.Уходят.
СЦЕНА 5
Входят Бесс Хитроу и Кайус Грешен.
Бесс Хитроу Ах, наконец-то, досточтимый Кайус Грешен! Кайус Грешен Чем это вы, милейшая леди, так взволнованы? Бесс Хитроу Есть, сударь, одна мыслишка, трюк[262], если хотите, который позволит вам очутиться на верху блаженства, если... если, конечно, вы вовремя мною козырнете. Кайус Грешен Мне бы только прижать ее к себе покрепче, а уж ты на этом не прогадаешь. Бесс Хитроу Я вам верю, сударь. Хотите знать, с чего это я велела поднять вас с постели в такую рань? Хотя по глазам вижу, что вы всю ночь без сна проворочались. Слушайте же:Вы без ума от миссис Остолоуп,
Да и она о вас, бедняжка, грезит...
Однако вот вопрос: где вам сойтись?
Меня во сне как будто осенило...
Ну, не томи же!
Ревнивый муж ее как вам известно,
Ей видеть разрешил одну меня.
Ну-ну. И что же?
Уходят.
СЦЕНА 6
За сценой.
Сэр Нараспашкью Эй, дворецкий! Глупли Кастраттер! Первый голос Дженкин, поди сюда, бесово отродье! Второй голос Ограбили! Первый голос На помощь! Глупли Посыльный! Эй, где ты там! Посыльный (обращаясь к сэру Нараспашкью) Господи, беда-то какая! Дозвольте, я помогу вашей милости.Входит сэр Нараспашкью, наполовину еще опутанный веревкой, за ним — посыльный.
Сэр Нараспашкью Как это тебе, честная душа, удалось спастись от этих бандитов? Посыльный Чудом, сударь! Я ведь, ваша милость, одетый лежал. Сэр Нараспашкью Вот оно в чем дело. Жаль, что мне невдогад было одетым спать лечь, тогда и я бы от них ушел, притворился бы нищим и ушел, а теперь по их милости я действительно нищий, во всяком случае здорово поиздержался. Но что особенно меня удручает, господин землемер по казенной надобности, так это то, что злодеи столь грубо обошлась с его светлостью. Как представлю. себе его связанным по рукам и ногам, сердце кровью обливается! Спасибо тебе, дружище. А сейчас беги и развяжи их. Скорее, слышишь, скорее! Посыльный Вы уж меня, дурака, простите, а только, сударь, они давно развязаны. Теперь ихнее дело господское — кушать, спать да ветры пускать.Уходит.
Сэр Нараспашкью Презренный сарацин, вот я кто, если боюсь смотреть в глаза его светлости. Мило-о-орд! Глупли (из-за занавесок) Кого еще там принесла нелегкая? Сэр Нараспашкью Господи Исусе, они его, кажется, до смерти напугали. Глупли Это ты, Кастраттер? Сэр Нараспашкью Кастраттер? Ну, это явно не меня. Глупли Ты, Дью Ралей? Сэр Нараспашкью Дью Ралей? Нет, это тоже не по моему адресу. Я, может, и выжил малость из ума, но ведь не настолько! Глупли Да кто же там, черт меня подери? Сэр Нараспашкью Это я, милорд. Доброе утро. Глупли Доброе утро. Извините, сэр, что не могу при всем желании пожать вам руку. А что, в ваших краях всегда так радушно встречают гостей?, Сэр НараспашкьюМилорд, вы разрываете мне сердце.
Весь мой урон — ничто в сравненье с этим:
На вас, как на чижа, набросить сети!
Входит Червчилль.
Червчилль Черт-те что! Ну и дом! Привидения так и шастают. Сэр Нараспашкью Можно вас, сударь, на полслова. Глупли Какие новости, Кастраттер? Червчилль Мне очень жаль, ваша светлость, но вы лишились... Сэр Нараспашкью Тсс, тсс, тсс... Глупли Чего я лишился? Сэр Нараспашкью Сна, милорд, только и всего. Глупли Так чего я лишился? Отвечай, тебе говорят! Червчилль Ну да, милорд, сна, больше ничего. Глупли Еще бы! Уж какой там сон. Одеваться!Занавески задергивают.
Червчилль Платье его светлости! Его светлость будут вставать. Сэр Нараспашкью Молодцом, что поддакнули. Идите-ка ближе. Так что там потерял милорд? Шепните мне на ухо. Червчилль Я должен доложить об этом его светлости. Сэр Нараспашкью Да тише вы! Скажите мне. Червчилль Вы очень огорчитесь, сударь. Сэр Нараспашкью Пустое. Говорите все как есть. Червчилль Если так угодно вашей милости, то у моего господина украли бриллиант на голубой шелковой ленте, который обошелся ему в сотню фунтов, и еще на столько же золотых империалов. Сэр Нараспашкью Итого, значит, двести фунтов? Червчилль Ваша милость принимает это слишком близко к сердцу. Сэр Нараспашкью Идите за мной. Я отсчитаю вам всю сумму. Его светлости об этом, разумеется, ни звука. Червчилль Извините, сэр, но мне как-то совестно. Если милорд узнает, мне не поздоровится. Сэр Нараспашкью А почему он должен узнать? Вы же единственный его поверенный, и, сколько я понимаю, вам надо хорошо заплатить, чтобы у вас язык развязался. А я готов дать вам вдвое только за то, что вы будете держать язык за зубами. Договорились? А теперь идите за мной. Червчилль Не беспокойтесь, сэр, у меня, и времени-то на разговоры с ним не будет. Милорд сейчас съехать от вас желают. Сэр Нараспашкью Сначала милорд со мной отобедает. Без обеда я его не отпущу. Слушайте, вдруг вспамятовал: вот так штука, я же сам пригласил нынче ночью всю эту шайку стервецов к сегодняшнему обеду. Хорошая будет за столом компания! Ах ты, язви меня!Уходит.
Червчилль Ручаюсь, что кроме нас, сэр, других вам гостей не видать. А мы уж расстараемся, чтобы ваша милость не скучали.Уходит.
ДЕЙСТВИЕ III
СЦЕНА 1
Входят Остолоуп с Реалиусом и Потенциусом.
Потенциус Простите нас, достопочтенный Остолоуп, за это внезапное вторжение. Остолоуп Входите, дорогой Потенциус. Рад вас видеть, милейший Реалиус. Реалиус И все же извините нас, сударь, за навязчивость. Остолоуп Рэйф!Входит Рэйф.
Рэйф Я здесь, хозяин. Остолоуп Попроси свою госпожу сойти вниз к этим джентльменам, моим друзьям. Рэйф Слушаюсь, хозяин.Уходит.
Остолоуп (в сторону)Посмотрим, как она держаться будет.
От глаз моих ничто не ускользнет,
Ни брошенный украдкой томный взгляд,
Ни знак условный, пусть невинный с виду.
Любая хитрость — и она пропала:
Возьмет ли с ними слишком строгий тон
Иль будет чересчур непринужденна.
Лицо покроет бледность, а в глазах
Запляшут мальчики... Едва успели
Раскрыться лепестки, как уж увяли.
Вот так блюдет хозяйка свой, цветник,
А смерть пришла — и вытоптала вмиг,
Она, бедняжка, — верите ли, нет —
И, будучи в беспамятстве, в бреду,
Мою жену все время поминала.
Она продиктовала завещанье
И самый свой огромный бриллиант
Моей жене, представьте, отказала.
Входит Рэйф.
А где же твоя госпожа? Рэйф Она просит вас и ваших друзей покорнейше извинить ее. У ней случился такой приступ озноба, что ее аж трясет. Остолоуп И где ж он ее, интересно, трясет? Рэйф Везде, хозяин. Остолоуп Везде, говоришь? Озорник, однако, этот озноб! Я начинаю ревновать ее к нему. Пройдите пока туда, господа. Я сейчас.Потенциус и Реалиус уходят.
Рэйф Коль скоро они не слышат — с ней все в порядке, хозяин. Остолоуп Чего-чего? РэйфХозяйка в добром здравии, хозяин,
И просит вас дозволить ей не видеть
Ни одного мужчины, кроме вас.
Едва слегла в постель ее подруга,
Весь мир ей опостылел в тот же час.
Вернись же к ней, дружок, и передай,
Что господа ушли, что, мол, один я
И жду ее на пару слов. Иди.
Так и скажу, хозяин.
Уходит.
ОстолоупБолван я! Бесноватый! Живорез!
Нашел кого подозревать! Да это
Не женщина, а золото. Она
Сама себе и сторож и защита.
Изъяны видеть там, где нету их!
Нет, право же, я изверг, сумасброд:
Супругу ограждаю от того,
К чему она питает отвращенье.
Она мне это трижды доказала.
Я в комнату прокрадывался к ней,
И всякий час она там, благочинно
Сидела над Писанием — с закладкой
На тех страницах, где как раз пример
Людской гордыни и преступных связей.
Отбрось же ревность, этот тяжкий груз, —
Ведь ей не страшен никакой искус.
А вот и несравненная супруга.
Входит мадам Остолоуп.
Ну, смелее, они ушли. Да что ж ты такая трусишка, или ты мне не веришь? Боишься, что я устроил тебе ловушку? Клянусь тебе, они ушли. Иди же сюда. Наша общая любимица и твоя единственная наперсница, дававшая тебе столько, неоценимых советов, внезапно занемогла, вернее сказать, тяжело заболела, и пока, увы, ей легче, не становится. Мадам Остолоуп Мы, ее друзья, весьма огорчены этим, сударь. Остолоуп Она тебя все время спрашивает, поминутно о тебе вспоминает, просто бредит тобой. "Где же, где же мадам Остолоуп?" — взывает бедняжка. Мадам Остолоуп Спаси, господи, эту добрую душу! Остолоуп Когда я узнал, что она завещала тебе свой бриллиант, у меня, веришь ли, слезы хлынули из глаз. Мадам Остолоуп До последнего вздоха она — сама чуткость. Остолоуп Возьми же кого-нибудь из моих людей и сходи проведай ее. Мадам Остолоуп Осмелюсь заметить вам, сударь, что мой визит, увы, ничем не облегчит ее страданий. Остолоуп Ну почему же? Одно твое дружеское участие... (В сторону.) Она по-прежнему верна себе. (Вслух.) Возьми же моего слугу, прошу тебя. Мадам Остолоуп Я бы, сударь, не прочь и сходить, но только не с вашим слугой. Остолоуп Это еще почему? Мадам ОстолоупАх, сударь, мир настолько извращен,
Что может очернить кого угодно;
Мир так погряз в растлении своем,
Что все о людях судят по себе.
Со всех сторон одни лишь оговоры:
Тот скажет — он ее содержит, этот —
Что промышляют ею, третий скажет —
Она гулящая, ну а четвертый —
Что сам ее... Послушать — уши вянут.
Начнут судить, как ходишь, как одета я.
Когда же рядом муж, молва молчит,
Яд копится, но он нейдет наружу.
Хотите, сударь, чтобы я пошла,
Извольте мне компанию составить.
Со мною и ни с кем другим! Природа
Такой жены еще не создавала!
Уходят.
СЦЕНА 2
Бесс Хитроу в постели. На столике пузырьки с лекарствами, аптекарские склянки, песочные часы. При ней Кайус Грешен, изображающий доктора.
Кайус Грешен Леди! Бесс Хитроу Что там? Кайус Грешен Прибыл сэр Нараспашкью на лошади под расшитой попоной. И он и она ожидают у входа. Бесс ХитроуМой тайный покровитель! Вот некстати.
Плюгавенький такой? Толстяк в камзоле?
Он самый, Я тотчас его узнал.
Он — это все: стол, деньги, туалеты,
Займитесь им... а то я так слаба.
Я готов, леди.
Входит сэр Нараспашкью.
Сэр Нараспашкью Ну, где моя неженка,? Где мое пухленькое чувствительное создание? Кайус Грешен Вы, собственно, к кому, сударь? Сэр Нараспашкью Что значит, к кому? А вы кто такой, что от вас чумой пахнуло? Кайус Грешен Я лекарь, если вам угодно. Сэр Нараспашкью Тогда ясно. Все вы, лекари, чумные. Может, вам клистир поставить, чтобы желудок очистить? Кайус Грешен (в сторону) Тебе уже никакой клистир не нужен, и так любой обчистит. Бесс Хитроу (слабым голосом) Ах... это вы, сэр... Сэр Нараспашкью Ну, как ты? Полегчало? Бесс Хитроу Ах, добрейший сэр.... Сэр Нараспашкью Как же ты изменилась, черт меня дери! Что, старина Гарри, занедужила твоя Розамунда?[265] Ну и видок! Вся охота пропадет... Я ведь и тебе шел с самым твердым намерением, а сейчас, чувствую, совсем, дьявол, обмяк... Помираешь что ли? Так и мне скоро выроют ямку на два метра вглубь, эх-эх-эх... Пет, доктор! Можно вас на два слова? У нее часом не бубонная, а? Кайус Грешен Чума? Ну что вы! Сэр Нараспашкью Вот и ладно. Кайус Грешен (в сторону) Ему бы спросить, не сифилис ли... Из всех болезней, какие она могла бы подхватить, эта самая вероятная. Сэр Нараспашкью Ну как ты, моя куколка? Что с тобой? Бесс Хитроу (кашляя) Кхе, кхе. Слабость у меня, сударь. Кхе, кхе. Кайус Грешен (в сторону) Тут ты правду сказала — у тебя к мужчинам слабость. Сэр Нараспашкью Где ж тебя, милая, прихватило? Бесс Хитроу Ах, сударь, везде. Кайус Грешен (в сторону) И это правда. Понимай так, что нигде. Сэр Нараспашкью Слушай! Не новое ли яблочко в тебе там наливается? Мать честная, может, я сделал тебе ребеночка? Бесс Хитроу Я уж тоже, сударь, грешным делом, об этом подумала. Сэр Нараспашкью То-то бы я гульнул на радостях! Еще один Нараспашкью. Бесс Хитроу Да уж, вы, сударь, постарались. Сэр Нараспашкью Теперь мне яснее ясного, это все от необузданности моего темперамента: натворил дел, даром что старый хрыч! Ничего, раз уж у меня хватило сил тебя уложить, хватит и денег в мошне, чтобы поставить тебя на ноги. Эй, доктор! Кайус Грешен Да, сэр? Сэр Нараспашкью Скажите-ка мне, что вы ей прописали? Кайус Грешен Сердечные капан, дорогие пилюли — для поднятия тонуса, ну и, разумеется, настой лечебных трав — для релаксации. Сэр Нараспашкью Так, так... понимаю... Кайус Грешен А также толченый коралл, немного янтаря, кость единорога в гранулах и одну восьмую унции "жемчужина регина". Сэр Нараспашкью О! Кайус Грешен И еще, в малых дозах, мочу молодого поросенка, слиткум золотаре (можно в виде тинктуры) и... Сэр Нараспашкью Ценный, однако, рецепт. Кайус Грешен ...и бриллиантис вульгарис. Все это надо будет тщательнейшим образом перемешать и растворить в спиритус вини. Сэр Нараспашкью Побойтесь бога, сударь! Кайус Грешен Вы требуете невозможного. Моя профессия обязывает меня не бояться, но, напротив, напускать страх на других. Сэр Нараспашкью Ах да, вы же эскулап. Кайус Грешен Все это надо будет... Сэр Нараспашкью Это уже было, сударь. Кайус Грешен Все это, повторяю, надо будет апробировать, то есть, проще говоря, профильтровать. Рекомендую также содрать свежего березового лыка и спустить шкуру с годовалой свиньи. Сэр Нараспашкью Спустить шкуру? Я слышал, этот способ пользуется большим успехом среди тех, кто сидит в наших долговых тюрьмах. Кайус Грешен Вы правы, сударь, там его давно практикуют. Сэр Нараспашкью А ну-ка, моя куколка, выше носик! Вот тебе золотишко для поднятия тонуса. (Обращаясь к "доктору".) Она ни в чем не должна себе отказывать. В ней теперь течет моя кровь, так что я о ней уж как-нибудь позабочусь. (В сторону.) А тебе, коновал, жирный кукиш! — (Вслух.) Ну, улыбнись же, мой котик. Недолго тебе страдать. Тяжело, конечно, но ты ведь оправишься. (В сторону.) Да уж, отяжелил я тебя, ничего не скажешь, ха-ха-ха! Старый кочет, а все бы кур топтал. На то мне и шпоры даны, чтоб вас, молодушек, объезжать. Кайус Грешен Золотой вы наездник, сударь, ничего не скажешь. Только и вам это обойдется в один золотой. Сэр Нараспашкью Ваше дело, господин доктор, следить за тем, чтобы она ни в чем не знала недостатка. А что до золотых, то она свое уже получила, так-то, ха-ха-ха!Уходит.
Бесс Хитроу Что, вышел? Кайус Грешен Я бы сказал — выжил... И вышел и из ума выжил. Бесс Хитроу Вот с кем легче легкого договориться. Ему дай повод, он сам себя расхвалит и все недостатки обратит в достоинства. Уж и поверил, что это его работа, а я и без веры знаю, что он уже лет сто, как на это дело не способный... Вот так, господин доктор, не было счастья, да несчастье помогло. Кайус Грешен Тсс! К вам братья-женихи. Бесс ХитроуЭтим я всегда рада. Они без денег не приходят.
Входят Реалиус и Потенциус.
Потенциус Почтенный доктор... Кайус Грешен Я к вашим услугам, джентльмены. Потенциус Ну как она? Кайус Грешен Боюсь, все так же. Реалиус Скажите, сударь, есть надежда, что она выживет? Кайус Грешен Пока я что-то в ней признаков смерти не обнаружил. Потенциус И на том спасибо. Не нужно ли чего-нибудь? Кайус Грешен Нужно, нужно! Чем больше ей сейчас давать, тем быстрее дело пойдет на поправку. Что с вами, сударь? У вас воротничок в крови. Реалиус Расчесал, сударь. Зуд меня замучил. Кайус Грешен Diverse genera scabierurh, как говорит Плиний[266], что в переводе означает — зуд зуду рознь. Реалиус А что, разве зуд бывает разный? Кайус Грешен Зуд с красной сыпью — от потаскухи; зуд в мошне — от ростовщика; зуд в одном месте — от любопытства; зуд в сердце — от ревности; зуд в темечке — от ловкого пройдохи; но, если хотите знать всю правду, самый страшный зуд, головной, терзающий нынче многих, — от новоиспеченных чиновников. Реалиус Что касается моего зуда, то он явно последнего происхождения, ибо как раз сегодня один из этих шакалов так заморочил мне голову, что я до сих пор чешусь. Кайус Грешен Вот видите, я как в воду глядел. Реалиус Все равно ваш брат лекарь малость того... Кайус Грешен Наш брат лекарь проницает все стороны человеческой натуры. Астроном ищет наверху, а мы внизу, но, вообще говоря, человека мы знаем сверху донизу. Реалиус Что правда, то правда. Потенциус Как вы себя чувствуете, сударыня? Бесс Хитроу Пока чувствую... О-ох! Потенциус Вот беда-то. Бесс Хитроу Все никак не отпустит... О-о-о!.. Вы всегда были так щедры ко мне, господа. Реалиус Не надо об этом, сударыня. Состояния не жаль за ваше драгоценное, здоровье. Почтенный доктор, пользуйтесь открытым кредитом. Потенциус Вот, сударь, берите сколько надо. Бесс Хитроу Господа, как можно! Немедленно спрячьте свои кошельки. Ах, вы же видите, у меня нет сил с вами бороться, не то я бы вас мигом урезонила... Вы пользуетесь моей беспомощностью, как вам не совестно! О-ох, только бы мне выжить, а, там уж я сумею за все вас отблагодарить. Реалиус Успокойтесь, сударыня. Мы и так уже более чем вознаграждены. Потенциус Мадам Остолоуп, сударыня, намеревалась нанести вам визит. Бесс Хитроу Вот как? Прекрасно! Кайус Грешен (в сторону) Наступает, наконец, минута, когда все мои сокровенные желания расцветут пышным цветом! Но вот незадача, как мне от этих двоих избавиться? Бесс Хитроу Какая жалость, господа, что вам, наверное, уже пора уходить. Реалиус Вот же нет, сударыня. Кайус Грешен (в сторону) Хитро задумано, но номер не прошел. Их не так просто спровадить. (Вслух.) Господа, можно вас на минутку? Реалиус и Потенциус (вместе) Да, доктор? Кайус Грешен Ей нужен покой, чтобы прийти в себя. Немного здорового сна, господа, и организм ее окрепнет. Потенциус Да-да, вы правы. Реалиус Дайте ей сонного, доктор, а мы посидим рядышком, оберегая ее покой. Кайус Грешен (в сторону) Чтоб вас так черти оберегали! Их никаким калачом отсюда не выманишь. Какой прок от мыслей о блаженстве и о земле обетованной, когда до исполнения моих желаний, как до Геркулесовых столпов![267] Бесс Хитроу Доктор! Доктор! Кайус Грешен Я здесь, сударыня. Бесс Хитроу Скорей помогите мне встать! Ваш порошок подействовал! Потенциус Прощайте же, сударыня. Реалиус До свидания, доктор.Оба уходят.
Бесс Хитроу Ну вот. Кайус ГрешенТы бесподобна! У мужчины ум,
Как жалкий месяц, убывает втуне,
Но женский... это вечно полнолунье!
Входит мадам Остолоуп.
Звезда с небес спускается ко мне.
Как ослепительно ее сиянье!
Ужели наступил мой звездный миг?
Блаженный миг!
Счастливая минута!
Скорей, любовный морок, нас окутай.
Кайус Грешен и мадам Остолоуп уходят. Входит Остолоуп и приникает ухом к ширме, за которой лежит Бесс Хитроу.
ОстолоупПослушаю ее предсмертный бред.
Перед кончиной женщины нередко
Выбалтывают вдруг такой секрет,
Который хоронили много лет.
Входят мадам Остолоуп и Кайус Грешен.
Мадам ОстолоупМуж послезавтра едет по делам.
О счастье! Будешь ты опять моею.
Была б на это только воля божья.
Сейчас же вновь запрут меня, похоже.
Мадам Остолоуп выходит на улицу.
Остолоуп Рад тебя видеть, жена. Позволь, я тебя расцелую. За те полчаса, что ты отсутствовала, ты доставила мне ни с чем не сравнимое наслаждение. Мадам Остолоуп Вы хотите сказать, сударь, что вы все слышали? Остолоуп Да-да, вообрази. Я тебя невинно обманул, зато как я все это время блаженствовал! Приятно вспомнить.Прошу, нет, даже требую, жена,
Чтоб ты и впредь меня не огорчала
И каждый день больную навещала!
Ах, что за пыл. Вас слушаться — мой долг.
Он, вижу, продиктован сильным чувством.
Уходят.
СЦЕНА 3
Входит Глупли и с ним Червчилль, Гавбой и прочие сообщники.
Глупли Ну что, жулье, здорово я это дело обтяпал? По первому разряду, а? Червчилль Блеск! Чтоб нам, командор, всегда так легко обламывалось. Глупли Легко, говоришь? Да я клещами вытягиваю из него каждый фартинг, который ему, считай, даром достается. А если ему случалось облапошивать простачков, то мне тем более сам бог велел за них посчитаться. Если он, скажем, чью-то вдову поприжал, то, выходит, поделом ему от меня, безотчего, досталось. Словом, все как по-писаному: не мытьем, так катаньем. Хошь не хошь, а рано или поздно чужие слезы тебе отольются! Пережил пружину — она тебя же стеганет, переложи в мушкет пороху — разорвет ко всем чертям, не то руку отчекрыжит. Вот и ростовщик: перегнул малость палку, а она, смотришь, его же в лоб да на тот свет. Ну и чудила мой дядюшка, скажу я вам! У него и в мыслях не было, что это мы его ночью обчистили, и вот, пожалуйста, еще и обедать нас зазвал. Ладно, попомнишь ты у меня этот обед — все, что первый раз недодал, сейчас выложишь. Червчилль Не зарывайся. Мы ж унесли двести фунтов золотыми монетами. Глупли Отвяжись. Он так и так не уснет, пока не отблагодарит нас за то, что мы его обобрали. Он ведь иначе не может. Все они, толстосумы, так: закармливают тех, кому уже и так ничего в глотку не лезет, а они пихают, пихают... Разве это не называется, — швырять деньги на ветер? То-то же. Червчилль Но что ты задумал? Глупли Да вот пошевелил, брат, извилинами, и родилась мыслишка, как сорвать неплохой куш. Червчилль И как же, сударь? Глупли Это точно, лейтенант, что мой дядюшка взял на содержание какую-то шлюшку? Червчилль Абсолютно. Глупли Эдак они меня могут на кривой объехать: она отхватит львиную долю его состояния, а мне останется пшик. И на земли его, глядишь, наложит лапу.Однако! Этот старый греховодник, —
Который, если что еще и может,
Так только слюни по ночам пускать,
Все раздает направо и налево,
А эта размалеванная шлюха
К наследству подбирается, попутно
Свою болезнь мне, дурню, завещая!
Неплохо. А откуда ты узнал?
Из разговоров. Мне не удалось
Лишь имя выведать... девицы этой.
Ну и фефела же ты, братец мой!
Довольно! Я уже сообразил.
О чем ты?
Не иначе как мою
Фантазию злой гений окрыляет.
Да что такое, командор?
Скажи нам!
Имейте же терпенье! Я придумал,
Как дядюшку еще раз пощипать
И к девке у него отбить охоту.
Заметь: одним выпадом!
Червчилль уходит.
Гавбой Интересно, что ты собираешься делать с женскими панталонами? Глупли Что? Разумеется, использовать по назначению. Гавбой А-а-а. Вопросов больше нет.Возвращается Червчилль.
Глупли Вот и чудно. Лейтенант... Червчилль Что ж дальше, командор? Глупли Дальше ты увидишь, как можно в мгновение ока стать женщиной. Червчилль Но ведь это будет насилие над природой, сударь. Обычно девицы к этому долго готовятся. Глупли А то они не совершают каждый день насилия над природой! Разве путаться со своим конюхом — это не насилие над природой? А трясти гривой из чужих волос — это тебе не насилие над природой? А спаивать мужчину до того, что у него уже ноги разъезжаются, разве это, Скажи, не насилие над природой? Так что, лейтенант, помалкивай. Чем позволять, слепец, Купидону вертеть тобой, как кочет, лучше завязывать им, бабам, юбки над головой и пускать их на все четыре стороны. Червчилль Ладно, капитан, делай как знаешь. Я ведь не меньше тебя люблю отмачивать всякие штуки... Слушай, на кой черт ты корсет напяливаешь? Глупли А ты пораскинь мозгами. Не видишь, я обряжаюсь. Червчилль Обряжаешься? Глупли Жилет нынче в моде, особливо если надо бюст подчеркнуть. Мы ведь только до талии мужчины, а выше талии все мы — просто человеки. Наступают времена амазонок: скоро жен от мужей будет не отличить... Так, лейтенант, сзади у меня из-под шляпы должны выбиваться два-три локона. Ну-ка, поколдуй там. Главное, чтоб прическа была по моде, тогда не к чему будет придраться, самый дошлый критикан не подкопается. Червчилль Особенно если сзади смотреть. Кукла на вате. Вылитая! Глупли Кукла на вате? Это ты так о своем командоре? А впрочем, ватой, говорят, хорошо щели затыкать... Ну что, пустобрехи, разве я не обещал показать вам, как в мгновение ока сделаться женщиной? Гавбой Лихо, капитан! Глупли Теперь черед вуали и платка. Подай-ка их сюда. Червчилль А их, вроде, уже никто не носит. Глупли Так... Теперь вопрос, где взять сутенеров? Лучше вас для этой роли мне все равно никого не найти. Раз уж я заделался магдалиной, смотрите, блюдите меня хорошенько! Не забывайте, времена нынче такие, что порядочной женщине прохода нет. Того и гляди, нарвешься на шальную компанию. Затащат в лодку, увезут куда-нибудь на Хуттон... ЧервчилльВот смеху-то будет!
Все уходят.
ДЕЙСТВИЕ IV
СЦЕНА 1
Из своего кабинета выходит Кайус Грешен с раскрытой книгой.
Кайус ГрешенПрочту еще раз. Вот: "Прелюбодейство
От неба отлучает наши души".
Страшись быть отлученным от небес!
Беспечный расточитель тот, кто вечным
Блаженством мог пожертвовать во имя
Минутной прихоти, животной страсти,
Кто отогнал возвышенные мысли
И слепо бросился на голос плоти,
Ужасной этой ведьмы, всех подряд
Заманивающей в кромешный ад.
Что кровь? она поет, пока поется;
Душа же... о, душа не столь проста —
Чужда душе нетленной суета.
А я! Прекрасно зная цену жизни,
Греховности и воздержанья цену,
И, осознав, что слава, человека
Почти сродни бессмертию творца, —
Я опустился до греха, до грязи,
До женщины! А что она такое
Без мишуры? Никчемный механизм,
Точь-в-точь как все немецкие часы:
Так много шестеренок и пружинок,
Что вечно что-нибудь да заедает;
То отстают безбожно, то спешат,
А то, глядишь, трезвонят невпопад.
...Мой бог, ведь нам встречаться послезавтра!
Что ж, душу прозакладывать зазря?
Ну нет! грешить я больше не намерен.
Она не знает, где моя обитель,
И не найдет меня... Прочь, ведьма! Прочь!
За спиной Кайуса Грешена вырастает Суккуб — дьявол, принявший обличье мадам Остолоуп[272], и хлопает его по плечу.
Суккуб Я вижу, ты готов? Ну так пойдем! Кайус Грешен Обороните, ангелы-воители! Суккуб Что с тобой? Или мое появление так тебя напугало? Кайус Грешен Защитите, святые отцы-заступники! Суккуб И не совестно тебе? Такими словами встречать женщину! Кайус Грешен Дьявол ты, а не женщина. Суккуб Дьявол, говоришь? А ты потрогай. Где ты видел дьявола из плоти и крови? Кайус ГрешенЯ распознал в тебе эту нечеловеческую силу...
Зачем над слабой женщиной глумиться?
Еще вчера ты клялся мне в любви.
Что ж, совратил — и тотчас же бросаешь?
Пусть котик поцелует свою киску.
К тебе я вырвалась с трудом,
А ты как будто скован льдом.
Я рада вкруг тебя обвиться,
А ты весь сжался, как девица!
Нам выпал долгожданный миг,
Так отчего ты вдруг поник?
Целуй меня, раскрой объятья,
Не то не избежишь проклятья!
Ну что стоишь, как пень, чудак!
Забыл неужто, — что и как?
Так я тебе сейчас напомню...
Стой! Не приближайся ко мне!
Тогда ты сам ко мне прильни!
Грех упускать удачный случай.
Ну, не дразни меня... не мучай!
Куда пропал твой юный пыл?
Ведь ты, я знаю, полон сил,
Так обними же что есть мочи!
Мы страсть как до любви охочи.
Робеешь? Ничего, пройдет.
Стаканчик пунша и — вперед!
Тра-ля-ля, тир-лям-пам-пам,
Тра-ля-ля-ля, пим-пам, пим-пам![273]
Прочь, дьявол! Я узнал твой мерзкий голос.
Пока ты не обвил меня хвостом,
Я трижды осеню тебя крестом.
Суккуб с проклятиями исчезает.
Кайус ГрешенПодействовало! Ах, я весь дрожу.
Эй, где ты, Джаспер? Слышишь? Джаспер! Джаспер!
Входит его слуга Джаспер.
Джаспер Случилось что, сударь? Эк вы переполошились! Кайус Грешен Плывет все перед глазами... И тошнота. Что, ушла мадам Остолоуп? Джаспер Мадам Остолоуп, сударь? Кайус Грешен Ушла она, я тебя спрашиваю? Джаспер Так она вроде как и не приходила. Кайус Грешен Не приходила? Джаспер Нет, сударь. Кайус Грешен А ты уверен? Джаспер Уверен? Как в том, что я — это я. Кайус Грешен Ох, не нравится мне это! Ты где был? Джаспер В соседней, сударь, комнате. Кайус Грешен Где же тогда твои глаза были? Она ведь мимо тебя прошла! Джаспер Вы меня, сударь, никак за полоумного держите. Чтобы женщина мимо прошла, а я не услыхал? Вот те на! Да их за милю слыхать, как они юбками шуршат. Кайус ГрешенНу ладно, верю... Верю, да не очень...
Я буду чист перед ее супругом,
Тогда нечистая мне не страшна:
Тиранит только грешников она.
Уходят.
СЦЕНА 2
В одну дверь вводит сэр Нараспашкью, в другую — его слуга Уотерс.
Сэр Нараспашкью Что это ты разлетелся? Есть новости? Уотерс Я должен вам кое-что сообщить, ваша милость. Сэр Нараспашкью Ну так сообщай. Говори. Уотерс Простите, сэр, но я не так воспитан. Сэр Нараспашкью Что ты этим хочешь сказать? Уотерс Я должен шепнуть это вам на ухо. Сэр Нараспашкью О-о-о! Ну и зануда! Я и так все понял. Что, пришла? Уотерс Пришла, сэр. Сэр Нараспашкью Значит, выздоровела, раз на ногах? Уотерс Боюсь, что да, сэр. Сэр Нараспашкью Боишься? Уотерс У нее нос повязкой закрыт. Сэр Нараспашкью Ха-ха-ха! Ну уморил! Это ж мода, болван, теперь такая. Уотерс Не знаю, сударь, нынешнюю моду, А в старопрежние-то времена, Как королеву сватали у нас[274], Смотрели очень косо мы на это. Сэр Нараспашкью Вспомнил тоже! Жидковатые, Уотерс, Тогда времена стояли. Нынче век потверже будет — мы ведь огонь и воду прошли. И срамная болезнь сейчас — дело обычное, все равно что лихоманка по весне. Не стоит даже лечиться: только даром снадобья переводить. Вот что, бери-ка ты ключ, а что делать дальше, сам знаешь. Пускай затопят в спальне да поставят выпивку. Слышишь, что я толкую? Уотерс Как прикажете, сударь.Уходит.
Сэр Нараспашкью Гоняться за Дианой в мои годы — это, господа хорошие, дорогое удовольствие. Тут нужен размах.Уходит.
СЦЕНА 3
Входят Уотерс вместе с Глупли, одетым как Бесс Хитроу и с лицом, скрытым под вуалью.
Уотерс Милости прошу, леди. Чувствуйте себя как дома. Глупли Благодарю вас, милый Уотерс. Уотерс Узнали старый кабинет? Глупли Еще бы, сударь. Уотерс Видите эту шкатулку? Получать бы мне в год столько жалованья, сколько спрятано в этой шкатулке. Мне, ведь платят пятьдесят фунтов, сударыня. Глупли Не считая расходов на платье? Уотерс Это уж как водится. Глупли Вы, верно, включили сюда стоимость вашей золотой цепи? Уотерс О нет, сударыня, цепь — это особая статья. Так что, сами видите, дорогая моя, я для вас очень даже выгодный поклонник. Глупли Что вы делаете, сударь? Оставьте меня! Уотерс Ну, ну, ну... Такое сокровище само плывет к вам в руки, а вы толкаться! Я ведь тут за главного, все хозяйство на мне. И провизия вся проходит через мои руки[275]. Глупли Перестаньте, сударь, тискать меня. Уотерс Будет вам кобениться. Клянусь, сударыня, про это дело ни одна живая душа не узнает. Глупли Знаю я, чего стоят ваши клятвы. Все вы, мужчины, обманщики. Уотерс Это я-то обманщик? Да я ручаюсь головой... Глупли Голова вам еще пригодится. Поручитесь лучше вот этой цепью, что придете завтра в сад между девятью и десятью. Уотерс Клянусь, сударыня. Или пусть я лишусь вашей любви и всех своих сбережений. Глупли Что ж, посмотрим. А сейчас идите. Уотерс Прощайте, дорогая моя.Целует Глупли и уходит.
Глупли Сам, хлыщ, идешь в мои сети. Неплохая прелюдия, черт возьми! Судя по его пошлой болтовне и фривольному обхождению, он уже не первый раз к ней подъезжает, а девка она себе на уме и такую лакомую поживу наверняка не упустит. Значит, мне сам бог велел спасти его заблудшую душу... и тело тоже. Я покажу этому холопу, как лезть на рожон. Ишь ты, берейтор выискался — хозяйских кобыл объезжать! Так. Теперь шкатулка. Издали, правда, я ее видел, ан по фасаду не судят. Иной раз с виду загляденье, а внутри хоть шаром покати. О! Вот она, клянусь печенкой, моя дамочка! У этой все на месте, приятно пощупать: алмаз... рубин... сапфир... onyx cum prole silexque[276]. Может, я межеумок какой, что в толк не возьму: и как эта девка на такой соблазн не польстилась? Всего-то и надо было, чтобы черт пальцем ткнул... или черта рядом не оказалось? Ну что ж, тем лучше. Вот что значит, дядюшка, заводить шашни на старости лет. Скажешь спасибо своей потаскушке. И не стыдно тебе, старая песочница, ставить какую-то девку вперед своего родного племянника! Это, черт меня дери, вызов самой природе. Ты об этом еще пожалеешь... Но мне пора. Там внизу мои разбойники совсем, наверно, меня заждались.Воистину, тому, брат, не страшны
Ни вор, ни враг, ни тяжкие недуги,
Кто умудрился шлюху взять в подруги.
Уходит.
Входит сэр Нараспашкью.
Сэр Нараспашкью Ну вот, Уотерс, я освежился, подкрепился и разрумянился и стал совсем как огурчик. Знаешь, а она здорово изменилась после болезни. Но теперь она мне, чертовка, еще больше по вкусу. Я чмокнул ее на лестнице, и мне показалось, что от моего птенчика изрядно попахивает: этакий букет из вина, пива и табака. Особенно от нее табаком разило.Знать, перепичкали ее отравой,
А может быть, меня подводит нюх,
Но был какой-то в ней мужицкий дух.
Убегает.
Сэр Нараспашкью Что, сразу проснулся?.. Ну и ну, мало ей было распутничать, еще и на воровство потянуло! Шлюха-воровка! Нет, определенно это болезнь так на нее подействовала — она стала еще более испорченной. Клянусь дьяволом, я ей этого не прощу.Я дал ей все. Чего ей не хватало?
Ну, старый пень! Все девке отдаешь,
А родственникам — ничего... Хорош!
Ох, это уж мне имя — Нараспашкью!
Позор, позор, позор... Но эта, эта!
Да как же, девка, плюнуть ты могла
В колодец, из которого пила?
Не заявить ли о пропаже? Может,
Она уже все скупщику несет?
Ограбили и поминай как звали!
Ну ладно уж, оправлюсь как-нибудь.
Не дам себя еще раз обмануть,
С меня довольно, слышите, довольно!
Уходит.
СЦЕНА 4
В дом стучится Кайус Грешен. К двери идет слуга.
Слуга Кто там? Кайус Грешен Свои.Слуга впускает его.
Слуга Чего изволите? Кайус Грешен Что, дома достопочтенный Остолоуп? Слуга Нет, сударь. Только-только ушел. Кайус Грешен А досточтимая его супруга где? Слуга Госпожа дома. Кайус Грешен Скажи-ка мне, давно ли она вернулась? Слуга Госпожа-то? Да она, вроде, и не выходила вовсе. Кайус Грешен Не выходила? А мне, понимаешь, показалось, что я видел ее. Мне бы ей два словечка сказать. Слуга Пойду доложу. Кайус Грешен Будь добр. Ох, не нравится мне это все.Входит мадам Остолоуп.
Мадам Остолоуп Вы, сударь? Какой вы отчаянный! Я вас уже сегодня, признаться, не ждала. Кайус Грешен Вот как? Что же вас заставило прийти ко мне домой полчаса назад? Мадам Остолоуп Я? К вам домой? Кайус Грешен Только не хитрите. Сознайтесь прямо, что приходили. Мадам Остолоуп Как вы можете, сударь! Кайус Грешен А что, собственно? Мадам ОстолоупИзвестно вам, как стерегут меня.
К тому ж не знаю я, где вы живете.
Ну ладно, будет вам... Однако плохи
Мои дела.
Да что сегодня с вами?
То дьявол принял облик ваш.
Что-что?
Он самый! Но от вас не отличить:
Лицо, повадки, голос, эта шляпка,
Цвет парика, одежда, все точь-в-точь,
И юбка с фижмами на нем сидела
Вот этак же, и так же он ходил, —
Ну, словом, как бы взял вас напрокат...
Спаси нас, грешных!
Рассказал, какие
Измыслил он уловки, чтобы нам
Увидеться; припав к моей груди,
Ласкался и тащил меня на ложе;
Слова твердил, которыми друг другу
В любви клялись мы, и прельщал стихами,
И пел, и танцевал вокруг, как фея...
Так искушал, короче, что едва
Смог устоять я против колдовства.
Я стала жертвой собственных страстей!
Как быть?
Очиститься от скверны! Дьявол
Не принимал обличья тех доныне,
В ком не живут ни похоть, ни гордыня.
От праведника так же он чумеет,
Как нечестивец — от него. Пусть он
Боится нас ... и будет посрамлен!
Протите же, сударыня, того,
На чьей душе лежит вина двойная:
Страсть низкая и низменный поступок —
За что и суждено мне, наконец,
Принять сей мученический венец.
О женщины! В объятья стоит взять их,
Как мы уже у дьявола в объятьях;
Они друг с другом снюхались давно,
И различить их стало мудрено.
Ну как нам жить-то? Плакаться да охать!
Одна религия осталась — похоть.
Сменился пыл души альковным пылом,
Лицо — личиной, постоянство — модой,
И собственные волосы — шиньоном.
Извилистою сделалась стезя!
Уже нам без любовницы нельзя,
И собираемся своим мы кругом,
Чтоб только похвалиться друг пред другом.
К чему теперь нам вывеску блюсти,
Когда за нею — господи прости!
Входит Остолоуп.
Живите честно, век свой коротая.
Та, что лишь мужу отдалась, — святая.
Любите мужа, больше никого,
Ведь сердце-то — оно для одного.
Анафеме предам я волокит!
Не осквернить им, как бы ни хотели,
Вовек моей супружеской постели.
Отныне я ваш самый верный друг.
А я — ваш друг. Отныне и вовеки.
Позвольте вас обнять. В моей душе
С моей женою вы теперь живите.
Обрел я две жемчужины: супругу
Безгрешную и преданного друга.
Все страхи прежние, прости-прощай!
Да воцарится радость в вашем сердце!
Вы так любезны, сударь.
Входит слуга.
Что такое?
Пришел гонец от сэра Нараспашкью.
Вас и супругу будут ждать к обеду,
Назначенному на ближайший вторник.
Скажи, придем. Премного благодарны.
А вы уж нам компанию составьте.
Вы это мне?
Ну да.
Почту за честь.
Без вас не стану я ни пить, ни есть.
Уходят.
СЦЕНА 5
Входит Бесс Хитроу, вырываясь из объятий Глупли.
Глупли Ну чего ты ломаешься, как копеечный пряник? Иди ко мне, глупенькая. Бесс Хитроу Вы меня, сударь, с кем-то путаете. Я не из этих. Глупли Но позвольте мне... Бесс Хитроу Позвольте мне вам не позволить.Уходит.
Глупли Что за чертовщина! Первый раз встречаю девицу, которая бы так упиралась. Даже приволокнуться за собой и то не дает. Интересно, на сколько ее хватит? Покажите мне дерево, которое бы плодоносило, не дав сначала завязи. А что такое ухаживания, как не завязь отношений, от чего нередко бывает сочный плод через сорок недель. И дернул меня черт наскочить на нее! Нет, она будет моей, сейчас или никогда. Я, кажется, готов выкинуть самый безумный фортель из всех, какие выкидывал. Ей-богу, уже созрел.Мне не хватало только безрассудства —
Искать любовь там, где одно распутство.
Ни разу не задумывался я,
С какого к женщине конца подъехать,
Все было просто... А сейчас впервые
Я словно околдованный стою.
Смех да и только — угодил-таки в силки!
Входит мамаша Хитроу.
Мамаша Рада вас видеть, сударь. Глупли Вы случайно не знаете юную госпожу, которая сейчас вышла отсюда? Мамаша Мне ли не знать ее, сударь. Ведь она моя дочь. Глупли Тем лучше. Она мне очень понравилась. Настоящая красотка. Мамаша Вы правы, сударь. Чем-чем, а красотой природа ее не обделила. Глупли Но у нее есть один существенный недостаток. Мамаша Что вы говорите? Глупли Клянусь печенкой, она робеет мужчин. Мамаша Это от стыдливости, сударь. Она боится за свою честь. Глупли Вот как? Клянусь своими потрохами, я не могу лишить ее девственности одним дыханием, точно так же как она не может уронить свою честь только оттого, что произнесет лишнее слово. Мамаша Верно, сударь, верно. И я ей сколько раз об этом толковала, но что вы хотите от этой, дурочки? Останусь, говорит, в девицах — и хоть кол ей на голове теши! Разве б я жила, сударь, так скромно, держись она с мужчинами посмелей да посвободней? А она — глаза долу, и чуть что — бежать. От этой ее робости ни ей, ни мне, сударь, житья нет. Какие женихи, какие брильянты, какие предложения ей делали! Мы ведь обе с ней словно созданы для красивой жизни. А она! Только завидит мужчину, как, верите ли, сразу шмыг в норку и носа не кажет. Уж так блюдет себя, так блюдет, что просто ни в какие ворота.Ей замуж бы... Ведь золото девица.
На жен таких мужья должны молиться.
Уходит.
Глупли Черт меня дери, но я, кажется, врезался в нее по уши. Своей робостью эта недотрога словно цепью меня к себе приковала. Ничто нас так не распаляет, как лакомый кусок, когда око видит, а зуб неймет. Вот ведь жены торговцев никогда за ценой не стоят, лишь бы свое заполучить, А мне подавай женщину, какой ее природа создала, — простую, неиспорченную, вроде этой молодки. Когда я вижу, как они ловчат, морочат нам голову и расставляют сети, меня с души воротит. Есть ведь такие бесстыжие, что кого угодно В краску введут; такого наговорят, что хоть уши затыкай. Считается, что это придает женщине мужественность. Оно, возможно, и так, да только женственности у них от этого явно не прибавляется.Но той, кого дано мне полюбить,
Невинной, как голубка, надо быть.
Входит мамаша Хитроу, таща за собой упирающуюся дочь.
Бесс Хитроу Отпустите меня! Что вы делаете, сударыня? Неужели вы таким образом будете праздновать победу? Великая слава, нечего сказать, сломить сопротивление беззащитной и простодушной девицы! ГлуплиЕсть ли такие уголки земли,
Где девственность еще бы так блюли?
Упрямица! Стыдливость ум отшибла.
Ну что дрожишь, как будто ты погибла?
Ужель я допустила бы разбой?
Не зверь же, а мужчина пред тобой.
Иль носом чуешь развращенный дух?
Иль оскорбился твой невинный слух?
Нельзя мужчин одною меркой мерить;
Мол, все их чувства — это напускное.
На языке одно, в уме другое.
И среди них найдется честный — тот,
Кто принципы, как ты себя, блюдет! —
Ну вот, я проломила, сударь, брешь,
Теперь в нее вы сами устремляйтесь.
Иди сюда, дикарка... Да не бойся.
Скажи, ты улыбаться-то умеешь?
Ведь я не волокита и мои
Желания серьезны.
Объяснитесь.
Да я готов жениться, черт возьми!
Теперь ты видишь, с кем имеешь дело?
Я вам без околичностей скажу:
Я беден, но мой дядюшка по смерти
Все свои тысячки оставит мне.
Его я знаю. Дочь моя тем паче.
Ты слышала, он правду говорит.
Жену свою, как куколку, одену,
Отделаю карету, как игрушку.
Картина будет просто загляденье!
Так по рукам? И поцелуй впридачу!
Готово. Все было сделано при свидетеле.
Позвольте, мамаша, я обниму вас.
Отличная идея, черт возьми.
Ее богатство — красота, однако,
Хоть этого для женщин и довольно,
За ней приданого на триста фунтов.
Где сбережем, где облапошим честно,
А дядюшка не вечен, как известно.
Уходит.
Мамаша Попалась птичка в клетку. Бесс Хитроу На сей раз — да. Но как быть с его дядюшкой? Не думаю, что он будет в восторге. МамашаНе все ль равно, откуда плод упал.
Бери да ешь... Важнее, что ты стала
Порядочной.
Да, это ведь немало.
Уходят.
ДЕЙСТВИЕ V
СЦЕНА 1
Деловито входит сэр Нараспашкью, отдавая распоряжения Уотерсу и слугам относительно предстоящего пиршества.
Сэр Нараспашкью Эй, голубые ливреи, смотрите мне! А ты, Уотерс, не зевай, приглядывай за этими мошенниками, особенно на кухне. Нынче у всех родни развелось! То кузен, то кузина, и все норовят пожирней кусок урвать. Пока обед не закатишь, так и не узнаешь, сколько сидит на твоей шее нахлебников. Весь дом людьми кишмя кишит, как Варфоломеева ярмарка[278] мухами, — въезжающими верхом на мясных тушах. Вот черти, за десять миль унюхивают, чем пахнет у меня на кухне.Входят супруги Остолоупы и Кайус Грешен.
Достопочтенный Остолоуп и его милейшая половина! Покорнейше прошу. Остолоуп Позвольте, сударь, представить вам нашего дорогого друга. Мы взяли на себя смелость пригласить его к вашему столу. Сэр Нараспашкью Чрезвычайно вам признателен за эту смелость, добрейший Остолоуп. Так это ваш друг, сэр? Остолоуп Не только мой, но и моей супруги. Сэр Нараспашкью Тем более всенижайше рад вас приветствовать, сударь. Кайус Грешен Благодарю вас, сэр, в восьмикратном размере, октавою. Сэр Нараспашкью Достойный ответ, клянусь честью. Мы рады всякому остроумному гостю. Я знаю толк в приветствиях и умею оценить их по достоинству. Входите, господа, входите. В гостиной уже горит камин. Извините, я вынужден на минутку лишить вас своего присутствия. Остолоуп Конечно, конечно, дорогой сэр. Сэр Нараспашкью Я сейчас, господа.Гости скрываются.
Входит слуга.
Ну что ты там мешкаешь? Какие новости? Слуга В наши края заехали какие-то актеры, сэр. Они хотят показать свое искусство вашей милости. Сэр Нараспашкью Актеры? Ну конечно, зови их, они украсят мой праздник. Только ты зря назвал их "какими-то". Мне случалось видать в своей жизни совершенно никаких актеров: скачут, изображают что-то, а сами не имеют понятия, что играть, где играть и когда играть. Что играть для идиотов-критиканов, где играть для идиотов-пуритан и когда играть просто для идиотов, которые всего боятся. Ладно, иди зови их.Слуга уходит.
Вовремя эти сукины дети подвернулись. Я и сам уже подумывал о чем-нибудь этаком.Входят Глупли, Червчилль, Гавбой и прочие, переодетые актерами.
Рад вас видеть, рад вас видеть, друзья! ГлуплиТак май не наслаждается цветами,
Как мы пришли в восторг от встречи с вами.
Глупли с сообщниками уходит.
Я уже, кажется, разошелся. Требую огней, когда и этих двух хватило бы на целый дом.Входят мамаша Хитроу и Бесс Хитроу.
Как? Воровка осмелилась глядеть мне в глаза? Какое падение нравов! Что ж, валяй, притворяйся. Мамаша Храни вас бог, сэр. Сэр Нараспашкью Добро пожаловать, воровка, шлюха и сводня. Рад вас всех троих видеть. Мамаша Но нас только двое, сэр. Сэр Нараспашкью Правда? А я принял вашу дочь за двоих. Клянусь, в ней промелькнуло что-то двуликое. Мамаша В одной оболочке? Сэр Нараспашкью А почему бы и нет? Или у меня в глазах двоится? Мамаша Нет, сэр. Пожалуй, вы правы. Моя дочь теперь как бы едина в двух лицах: она вышла замуж. Сэр Нараспашкью У-у-у!! Мамаша Вы решили, сэр, что ее муж — шакал? Что вы, это настоящий волк! Вот погодите, сами увидите. Сэр Нараспашкью Будет, вам. Представляю, какое это, должно быть, отребье. Проходите же, незваные гости, проходите.Мамаша уходит.
Теперь я вижу, на что пошли мои драгоценности. Подарок к собственной свадьбе! Бесс Хитроу Вы не хотите мне ничего сказать, сэр? Сэр Нараспашкью Пожалуй... Ответьте, зачем вам понадобилось устраивать мне эту подделку позавчера? Прошу заметить, я выразился более чем мягко. Бесс Хитроу О чем вы? Что-то я с вами запуталась. Сэр Нараспашкью Вы, наверное, хотите сказать, я слишком стар, чтобы вам со мною путаться? Надеюсь, вы по крайней мере не станете ничего отрицать? Бесс Хитроу Стану, сэр, ибо моя совесть чиста. Сэр Нараспашкью Чиста?! Позвольте же вашу ручку, сударыня... Засим прощайте. Отныне я вас не знаю. Бесс Хитроу Я не прощаюсь, сэр. У нас еще все впереди.Уходит.
Сэр НараспашкьюДа-а-а, дожили — спокойно лгут в глаза!
Все отрицать, когда у ней на пальце
Сидит рубин, что из моей шкатулки,
Краснея за нее! К чему пришли?
Накуролесим так, что все вверх дном,
А чуть прижмут — за шутку выдаем!
Да, не соскучишься.
Входит Глупли.
Ну что, готовы?
Снимает шляпу.
Сэр Нараспашкью Зачем вы сняли шляпу? Глупли У меня к вам просьба, ваша милость. Сэр Нараспашкью Ах, вот оно что. Ну, тогда другое дело. Глупли Нам бы хотелось, чтобы наша пьеса, сударь, дышала самой жизнью. Тогда и вы, ваша милость, останетесь довольны и наша комедия выиграет. Сэр Нараспашкью Прекрасно. За чем же дело стало? Глупли Дабы избежать досадных огрехов, мы, по установленному обычаю, просим содействия вашей милости. Сэр Нараспашкью Рад помочь, В чем вы нуждаетесь, говорите. Глупли Во-первых, нужна золотая цепь. Для судьи. Сэр Нараспашкью Ради бога, ради бога. Вот, берите, прохвосты. Подойдет? Что еще? Глупли Хорошо бы колечко с камнем. Сэр Нараспашкью Э-э-э, нет, никаких колечек! Я и так уже роздал слишком много колец за последнее время. Вот, возьмите этот камень взамен. Годится? Глупли Сойдет, сударь. Сэр Нараспашкью Ну что, теперь все? Глупли Все, сударь, только... в середине пьесы, знаете ли, у нас появляется Время[280], поэтому мне понадобятся часы вашей милости. Сэр Нараспашкью Часы? Изволь. Не забудьте сказать вашему Времени, чтобы оно с ними не убежало. Глупли Как можно, сударь! Сэр Нараспашкью Ну вот, теперь у вас есть все необходимое, так что проваливай, дружище.Уходит.
Глупли Охотно. И чем быстрее, тем лучше. Пусть эти канальи бегут первыми и поваляют дурака на свободе, а то они здесь уже засиделись. А я задержусь. Прочту пролог и двину за ними. Надо иметь совесть в конце концов. Не могу же я сбежать, не произнеся перед ними ни одной фразы! Дядюшка-то эвона как расщедрился, придется отблагодарить его.Уходит.
СЦЕНА 2
Входит сэр Нараспашкью вместе со своими гостями.
Сэр Нараспашкью Побольше света, побольше стульев! Прошу рассаживаться, начинаем. Остолоуп У вас есть актеры, сэр? Сэр Нараспашкью Специально для вас, уважаемый. Пять комедиантов, все умницы и, по-моему, неплохие актеры. Кайус Грешен Интересно, чьи же это люди, сударь? Сэр Нараспашкью О, они служат не кому-нибудь, а досточтимому джентльмену по имени лорд Приживал. Остолоуп Лорд Приживал? Он недавно вернулся из Ирландии, если не ошибаюсь. А как называется комедия, ваша милость? Сэр Нараспашкью Представьте себе — "Подделка"! Остолоуп "Подделка"? Сэр Нараспашкью Именно. Сейчас они начнут пролог, чтобы подделаться под живых персонажей. Остолоуп Интересно, очень интересно.Входит Глупли и начинает пролог.
ГлуплиО странствующих рыцарях рассказ
Мы нынче приготовили для вас.
То здесь, то там, изменчивы обличьем,
Всегда в седле, они смелы, как Бичем[281].
Изъян найдет, быть может, в пьесе зал:
Мол, коротка... изящна, я б сказал!
На сессию суда похож наш раус[282]:
Немного слов и очень много пауз.
Итак: "Подделка"! Пьеса хоть куда.
Засим я удаляюсь, господа.
Уходит.
Сэр Нараспашкью Великолепная игра и весьма тонкий замысел. Остолоуп Да, пролог был очень мил. Кайус Грешен А как он ушел! Сэр Нараспашкью В этом-то вся соль, джентльмены: уметь красиво уйти. Бесс Хитроу Ах, не будь я замужней женщиной, я бы, право слово, влюбилась в этого актера и пригласила бы его к ужину. Нынче в городе это принято. Кое-кто устраивается в дешевых нумерах — и так входит в роль зазывалы, что к утру гости трутся друг о друга, как сельдь в бочке; на сцене и то посвободней будет, хотя там вся знать сидит[283]. Сэр Нараспашкью Что-то долго нет этих мошенников. Уж не сбежали ли они? Сколько можно копаться? Кайус Грешен Имейте, сударь, терпение. Им ведь надо загримироваться до неузнаваемости. Сэр Нараспашкью До неузнаваемости, говорите? Пока что я не узнаю себя. От возмущения.Возвращается Глупли в совершенной ярости.
Глупли (в сторону) Это ж надо так влопаться. Весь замысел насмарку. Теперь все откроется! Вон, идут голубчики в сопровождении констебля. Дернул меня черт связаться с этими молокососами! Что же делать? Так опростоволоситься перед всей этой шушерой и собственной женой впридачу... А, черт..! Стой! Я, кажется, придумал, как выкрутиться. Золотая цепь! Да-а, голь на выдумки хитра; глядишь, опять выплывем... Что ж, попробую. Сэр Нараспашкью Да где же эти актеры?... А, вот один. Наконец-то! Я было уже хотел послать за ними. Остолоуп Смотрите, как он задумчив. Кого это он изображает? Сэр Нараспашкью Судью, клянусь богом! Видите, цепь на нем? Глупли Ах, горе-правосудие, ей-богу... Сэр Нараспашкью Ну, что я говорил! ГлуплиНе горе ли — племянника судить?
Вон, как преступника, его ведет
Констебль, а также всех его дружков,
Не ведая о том, что мы в родстве.
Уже я дважды их из лап закона
Спасал; придется, видно, в третий раз
Закрыть глаза на все их сумасбродства.
Ха-ха, правосудие, закрывающее глаза![284]
Готов себя подставить под удар,
Чтоб выручить его. Узнает кто,
Что мы — родня, не избежать скандала.
Спасу его во что бы то ни стало![285]
Входит констебль, сопровождающий Червчилля, Гавбоя и всю компанию.
Сэр Нараспашкью Вот это, я понимаю, правосудие! Констебль Спасибо, добрые люди, за содействие, теперь я и сам справлюсь. Червчилль Ты еще здесь? Гавбой Сидит себе как ни в чем не бывало! Первый сообщник Глупли, ты что это? Второй сообщник Эй, командор! Глупли Что скажете, констебль? Констебль (сэру Нараспашкью) Вот, ваша милость, поймал шайку разбойников. Сэр Нараспашкью Я-то тут при чем? Обращайся, осел, к правосудию. Никак новый персонаж! И как всегда: самый придурочный — констебль. Глупли Так в чем же дело, констебль? Констебль Вам, сударь, мне нечего сказать, (Обращаясь к сэруНараспашкью.) Они все ехали верхом, ваша честь. Сэр Нараспашкью Опять ко мне? Ну и дубина! В борделе все верхом ездят... что ж теперь, хватать каждого? Констебль Конюх, сэр, сказал мне, что они подозрительные люди. Глупли Констебль, теперь я вижу — вы пьяны. Червчилль И нам так сразу показалось, ваша честь. Надо бы его призвать к порядку: так набраться при исполнении служебных обязанностей! Мы подчинились только из уважения к нему как к представителю власти; решили не оказывать никакого сопротивления, добровольно отдаться, так сказать, в руки закона. Но я протестую, ваша честь. Задерживать людей только потому, что они верхом! Глупли Это единственная причина? Червчилль Клянусь душой. Он больше не мог предъявить нам никаких обвинений. Констебль Не ходите ли вы этим сказать, что вы никуда не ехали? Червчилль А что еще, сэр, можно делать, сидя на лошади? Глупли Логично, сударь. Сэр Нараспашкью Молодец, судья. Здорово, выгораживает своего родственничка. Глупли Неужели, сэр, вы требуете наказания для этих джентльменов на том лишь основании, что они ехали верхом? Что ж, по-вашему, вскочив в седло, как Смаг на своего белого скакуна[286], они должны были после этого стоять на месте как вкопанные? Да у вас мозги расплавились, сэр! Придется наказать вас, чтобы другим констеблям неповадно было напиваться на службе и оскорблять правосудие. А ну-ка, привяжите его к стулу. Констебль Привязать к стулу? Меня? Глупли Если нет под рукой веревок, используйте подвязки. Констебль На помощь! На помощь! Червчилль Накрепко привяжем, будьте покойны, ваша честь. Констебль Разбой! Насилие! Глупли Осталось кляп вставить. Очень уж этот шельмец разбушевался. Констебль Помогите! О! О!Ему затыкают рот кляпом.
Сэр Нараспашкью Ха-ха-ха! Глупли (констеблю) Что ж ты притих? Когда тебе понадобится влезть в стремена, позови на помощь. Всегда к твоим услугам.Глупли уходит вместе со всеми своими сообщниками.
Констебль Мм... мм... Сэр Нараспашкью Ха-ха-ха! Такого безумного правосудия, господа, мне в жизни своей видеть не доводилось, клянусь богом! Остолоуп Чего-чего, сэр, а безумия хватало. Сэр Нараспашкью Если дальше не будет так же смешно и остроумно, я буду обманут в своих ожиданиях. Кайус Грешен Бедняга констебль, сидит с разинутым ртом и ни одного тебе умного слова. Сэр Нараспашкью Для него что молчать, что говорить — разница невелика. Пусть уж лучше молчит. Когда он так сидит, с разинутым ртом, у негр очень умный вид. Ха-ха-ха, смотрите, как этот телок объясняет мне что-то мычанием. Ну, что мне, скажи, за дело до того, уезжают они верхом или нет? Да пусть себе катятся! А тебе, дубина стоеросовая, поделом досталось, клянусь богом. Кайус Грешен Но что же дальше, сэр? Пора бы уже, мне думается, появиться кому-нибудь и пособить констеблю. Сэр Нараспашкью Вы правы, черт возьми, А ну-ка, как тебя там, сходи за ними, По-моему, они забылись. Кликни давай этих проходимцев, не то безумие заведет их слишком далеко. Констебль Мм... мм... Сэр Нараспашкью Глядите-ка, поддакивает. Хочет, небось, сказать: они уже заехали так далеко, что дальше некуда. Ха-ха-ха! Уотерс Никак, сэр, ему сидеть надоело.Входит слуга.
Сэр Нараспашкью Ну что, идут? Слуга Вы уж простите, ваша милость, а только никого там, сударь, нет. Сэр Нараспашкью Как так? Остолоуп Что он такое говорит? Слуга Ни людей, сударь, ни лошадей. Сэр Нараспашкью Врешь, поганец! Слуга Ей-богу, след простыл. Остолоуп Что же это значит, сэр? Сэр Нараспашкью Мы в дураках, вот что это значит! Вытащите кляп изо рта этого мерзавца. Я его вздерну на ближайшем дереве, если он не вернет назад своих приятелей.Слуга вынимает кляп.
Констебль Разве я вас не предупреждал, ваша честь, что они подозрительные люди? А вы не послушались, позволили им уйти. У меня челюсть заболела делать вам знаки. А вы, ваша честь, потешались надо мной, называли дубиной стоеросовой. Сэр Нараспашкью Что-то я... ничего не понимаю. Остолоуп А я, кажется, начинаю догадываться. Сэр Нараспашкью Постойте, постойте... Разве констебль — это не ваша роль в комедии? Констебль В комедии? К вашему сведению, я честно исполняю эту роль в жизни, сэр. Сэр Нараспашкью Облапошили! Ох, облапошили! Слушайте, а когда вас успели назначить? Констебль В четверг, сэр. Сэр Нараспашкью Черт меня подери, теперь все ясно. Кайус Грешен Видал я, как люди шутят, но чтоб так! Остолоуп Да, неслыханно. Сэр Нараспашкью Джентльмены, могу я вас попросить об одолжении? Остолоуп Да, сэр? Сэр Нараспашкью Прошу вас, не смейтесь надо мной до конца своих дней. Кайус Грешен Что вы, сударь! Это значило бы смеяться над собственной глупостью: ведь нас тоже, в сущности, обвели вокруг пальца. Сэр Нараспашкью Ну и хорошо, сразу немного от души отлегло. А здорово они нас, ха-ха-ха! Надо отдать им должное. Откровенно потешались над нами, а мы, дураки, себя же на смех поднимали! Кайус Грешен Эти прохвосты, сударь, мастера на всякие подделки. Сэр Нараспашкью Они и не скрывали этого, сами сказали, что будут играть "Подделку", и сдержали свое слово. Одна надежда, что правосудие окажется не настолько бессовестным, чтобы прикарманить мою золотую цепь. Остолоуп Цепь, сэр? Сэр Нараспашкью Ну да. А также драгоценный камень и отличные часы на цепочке. Остолоуп Как это вас, сударь, угораздило? Сэр Нараспашкью Надеюсь, актеры лорда Приживала не будут особенно презирать меня за мою доверчивость. Может, они еще вернутся и все отдадут мне... Отдадут, как же, держи карман шире!Входят Глупли и вся компания в своих обычных костюмах.
Глупли Благословите меня, дядюшка, прошу вас. Сэр Нараспашкью А-а, Глупли? Это ты, племянник... Глупли (в сторону) Опустимся на одно колено, как актеры после представления для знатного вельможи[287], и возблагодарим достославного лорда Приживала и его добрую супругу, моих покровителей. Сэр Нараспашкью Встань же, очищенный моим благословением. И добро пожаловать. Глупли Спасибо, дядюшка. Я взял на себя смелость привести с собой этих джентльменов, моих друзей. Сэр Нараспашкью Рад всех их видеть. Можешь представиться моим друзьям, а я тем временем отрекомендуюсь твоим. Иди знакомься. Остолоуп Мое почтение, уважаемый Глупли. Глупли Я благодарен судьбе, сударь, за то, что она свела нас. Сэр Нараспашкью Погоди, ты меня еще не знаешь. Глупли Кого я вижу? Милейшая мадам. Остолоуп! Сэр Нараспашкью Всему есть предел. Глупли (Бесс Хитроу) Он уже знает, что мы поженились? Бесс Хитроу (Глупли) Нет. Глупли (Бесс Хитроу) Тем лучше. Сэр Нараспашкью Жаль, друг мой, что все вы не пришли чуть раньше. Глупли Почему, дядюшка? Сэр Нараспашкью Для нас тут разыгрывали пиесу. Глупли Пиесу? Что вы говорите? Сэр Нараспашкью Да-да. Чтоб ее автору провалиться на месте! Глупли Помилуйте, ужели, сэр, они так гадко вели себя? Сэр Нараспашкью Уж куда гаже! Глупли Что, какие-нибудь неотесанные мужланы? Сэр Нараспашкью О нет! Пройдохи те еще, к тому же нечистые на руку. Глупли Не может быть! Сэр Нараспашкью Какой дорогой вы ехали? Вы не должны были с ними разминуться. Глупли В самом деле, нам встретилась компания с какими-то узлами. Сэр Нараспашкью Это они, они, чтоб им самим в узел завязаться! Глупли (в сторону) Можешь еще раз нас всех благословить. Сэр Нараспашкью После них, сударь, хоть иди с узелком побираться. Глупли Это еще почему, сэр? Сэр Нараспашкью Почему?! Я одолжил этим негодяям реквизит для их пьесы: драгоценный камень, цепь, часы для некоего Времени, а они улучили время и поминай как звали. Глупли Да как же они посмели?И тут в кармане Глупли раздается бой часов.
Сэр Нараспашкью Что это? Вы слышали, господа? В его кармане пробили мои часы! Мои либо их точная копия... Так чьи же? А ну-ка... У тебя, племянник, есть часы? Позволь твоему дядюшке взглянуть на них. А вдруг нашлась моя пропажа? (Извлекает из кармана Глупли часы.) Они! Здравствуйте, родные мои! Ты заслужил награду, племянник. Приз ему, господа, приз! Остолоуп Большой или маленький? Сэр Нараспашкью (извлекая на свет все ворованные вещи) Вот так да! Все нашел разом: и цепь, и часы, и камешек! Кайус Грешен Легкая у вас рука, сударь. Остолоуп Это ж надо, все разом! Червчилль Наскочил топор на сучок. Глупли Что же это, от констебля ушел, а на часах попался? Бесс Хитроу Неужели мне, матушка, на роду было написано за вора замуж выйти? Мамаша Успокойся, дочка, ему за тобой не угнаться. И вообще у вас еще все впереди. Сэр Нараспашкью Ну, племянничек, и вы, господа, давно ли. вы ходите в слугах лорда Приживала? Глупли Ах, дядюшка, сказать ли всю правду? Сэр Нараспашкью Давно пора. А то уж вон до чего докатился. Глупли Зная о дне вашего пиршества и о том, какой вы любитель повеселиться и поразвлечься, я, сударь; решил испытать ваше терпение доброй шуткой в надежде, что это продлит ваши дни и... Сэр Нараспашкью Вот как! Может, ты и цепь прихватил для того, чтобы мои дни продлить? Глупли Что нет, то нет. Но, смею вас заверить, сэр, с завтрашнего дня я начинаю новую жизнь, жизнь солидного человека. Сэр Нараспашкью Что так? Глупли Я женился. Сэр Нараспашкью Женился?! Это где же сыскалась такая дура, пожелавшая выйти за помешанного? Не иначе как в Бедламе. Глупли Да будет вам известно, сэр, она из знатной семьи и невинна, как голубка. Сэр Нараспашкью Постой, постой! А могу я ее увидеть? Глупли Разумеется. Вот она. Сэр Нараспашкью Ах так? Ха-ха-ха! Ну уморил! Это искупает все. Глупли Что вы хотите сказать, сэр? Червчилль Слушай, командор, ты что, взаправду женился на этой...?[288] Глупли Представь себе. А в чем дело? Червчилль Тогда мне тебя жаль. Сэр НараспашкьюВсех обдурить в таком отменном духе —
И дать себя обставить потаскухе!
Что было в прошлом, поросло быльем.
По-новому мы заживем вдвоем.
Так вот в чем дело? Сам попал в ловушку?
Брось! Мы, родня, всегда поймем друг дружку.
Я сливки снял — тебе досталась муть;
Чтоб это дело подсластить чуть-чуть,
Вот тыща марок.
Нет нектара слаще
Тому, кто жил, как холостяк пропащий.
Без прибыли в женитьбе что за прок?
И грог без пряностей уже не грог.
За стол, друзья! Что ж нам, поститься? Дудки!
Потешив слух, потешим и желудки[289].
Не рой другому яму — сам туда
Провалишься. Вот так-то, господа!
Все уходят.
Бен Джонсон. Черт выставлен ослом[290]
Комедия в пяти действиях
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Сатана[291], сущий дьявол. Паг, чертенок. Беспутство, порок[292]. Фицдупель[293], помещик из Норфолка. Госпожа Франсис, его жена. Меерплут, прожектер. Драчлифф, его защитник. Смелтон, юный кавалер. Гудмэн, его друг. Крюквелл, торговец поношенным платьем. Шлейфус, слуга Меерплута. Подпилок, ювелир. Плутарх, его сын. Сэр Поль Флюгер, законник и судья. Леди Флюгер, его жена. Леди Веерхвост, прожектриса. Ловли, ее служанка. Сбруингс, дворецкий леди Веерхвост: Кувалда, кузнец, он же констебль. Засов, ньюгейтский тюремщик. Сержанты, тюремщики, слуги.ПРОЛОГ
"Черт выставлен ослом" — названье пьесы,
В которой нынче осрамятся бесы.
Но вы, почтеннейшие господа,
Изволившие к нам прийти сюда,
Должны актерам уступить их место!
Хоть дьявол, верно, из такого теста,
Что может уместиться в перстенек, —
Но как на сцену втиснется Порок?[294]
А он ведь тоже персонаж. К тому же,
Себе вы только сделаете хуже,
Когда актерам станете мешать,
Вертеться и под локти их толкать,
И каждый раз просить поворотиться,
Чтоб лучше слышать или видеть лица, —
Как будто мы все время, как компас,
Должны глядеть единственно на вас![295]
Иль сделаться прозрачнее вуали,
Чтоб мы друг друга вам не заслоняли!
Нетрудно же в конце концов понять:
Актерам нужно место, чтоб играть.
Так будьте умниками и не спорьте,
Как давеча на "Эдмонтонском черте"[296].
Коль выпадет удача — пополам
Разделим славу, ну а если вам
Придется не по нраву представленье,
Так дьявол тут замешан, без сомненья![297]
ДЕЙСТВИЕ I
СЦЕНА 1
Входят Сатана и Паг.
СатанаХо, хо, хо, хо! Хо, хо, хо, хо!
На землю? Для чего на землю, дурень?
Да что ты будешь делать на земле?
Там будет видно, о мой повелитель!
Прошу лишь месяц сроку, как дается
Любому недорослю из чертей.
А там, клянусь, ад обо мне услышит!
О чем? Ну, коровенку охромишь,
Свинья опоросится раньше срока,
Кобыла по дороге в Тоттенхэм
Упрется у торговки. Вот предел
Твоих возможностей, глупыш. Ты можешь
Испортить, например, пивные дрожжи
Иль сделать так, чтоб масло не сбивалось
Хоть выкини проклятую мутовку! —
Или старушку в Хогсдене иль в Кенте,
Мешавшую тебе творить проказы,
Под виселицу подвести как ведьму[298]:
Ты сквасишь сливки всем под воскресенье,
А обвинят ее, и скорый суд
Свершится — к удовольствию соседок,
Которым только б языки чесать.
Нет уж, чертенок, знай свои силенки
И не касайся до высоких сфер!
Ты слишком глуп, чтобы тебе доверить
Какое-нибудь стоящее дело,
Преумножающее нашу славу.
Что толку в пустяках? Нет, адский двор
С разбором назначает слуг. Ты, малый,
Годишься быть агентом в Ланкашире
Иль где-нибудь в глуши Нортумберленда.
Вот дело по тебе.
О повелитель!
Вы плохо знаете мои таланты.
Лишь предоставьте мне хотя б неделю
И дайте в спутники любой Порок, —
Увидите тогда, на что я годен.
Какой Порок? Какой ты хочешь вид
Порока?
Все равно, мой повелитель.
Ложь или Скупость, госпожу Гордыню
Иль старое пузатое Беспутство;
Сейчас я позову его сюда.
Входит Беспутство.
БеспутствоЭй, кто меня звал, кому нужен Порок?[299]
Ты только подумал, а я шасть на порог!
Всегда я под боком, как кот возле мышки:
Здорово, приятель! Что — в кости, в картишки?
Тебя научу я, как в долг напиваться,
Мошенничать, хвастать, бузить, задираться,
Буянить, горланить, божиться нещадно,
В плаще длиннополом и в шляпе громадной,
В распыженных бриджах, с раздувшимся брюхом
Жевать корешки и таскаться по шлюхам!
Неправда ли, милорд, какой он шустрый?
Беспутство. Это так еще, шутки! Мы скакнем с тобой, друг,
С колокольни Сент-Пола на Большой акведук[300],
Мы пройдемся вприпляску по веселым местам,
И, как нить за иголкой, — ты за мной по пятам!
Мы обшарим предместья, все дурные дома
От села Нижней Юбки до Двойного Холма,
Мы заглянем в Уайтчепель и в голландский квартал,
У святой Катерины опрокинем бокал[301],
В кабачке у таможни, где галдеж и содом,
С захмелевшим купчишкой лихо кости метнем,
И, содрав с него тихо в пользу умных налог,
Проедим его с шиком в таверне "Клинок"!
Вот так Беспутство! Подойдет, милорд?
У Биллинсгейта[302] к девкам в заведенье зайдем,
Где запивают устриц португальским вином,
Оттуда через мост в погребок "Три девчонки" —
Взглянуть, как там буравчики дырявят бочонки,
А если хочешь — к Стрэнду[303], поглядеть, как ползет
Там стадо адвокатйшек, чернильный народ,
И как они бормочут про статьи и поправки,
Присасываясь к простакам жадней, чем пиявки!
Уж мы повеселимся!
Бесподобно!
Ну, хватит, старый хрыч! А ты, бесенок, —
Невежда, если этим восхищен.
Иль думаешь, по нашим временам'
Такой Порок сгодится? Ты припомни,
В каком году живешь. В тыща шестьсот
Шестнадцатом! Лет на полста пораньше,
Когда при каждом важном персонаже
Стоял Порок с кинжалом деревянным, —
Ты со своим напарником, возможно,
Сумел бы господина искусить
Тем, что теперь — обыденное дело
Для всех его лакеев, Ты подумай:
В наш век — кому вы будете нужны?
Кто с вами ныне пожелает знаться?
На что способен твой Порок — в таверне
Шута ломать, взобравшись на скамью?
Где Веннор вхож[304], туда его не пустят.
Допустим, на обеде у шерифа
Он может, прокричав стишок нелепый,
Скакнуть двумя ногами в блюдо с кремом,
Чтоб у сестер и у жены лорд-мэра
От смеха набок чепчики сползли.
А толку что? Нет, на земле в ходу
Пороки почуднее, — что ни час,
Все новые — не уследишь за модой!
Их вскачь гоняют, словно лошадей,
И каждую неделю легионы
Усталых, насмерть загнанных пороков
К нам возвращаются. Не успеваем
Плодить им смену. Посылаем новых —
А нам их заворачивают сходу.
Сдается мне, что у людей теперь
Свой племенной завод, Который может
Оставить нас и вовсе не у дел,
И прогорит вся адская контора.
Лишь модные, нарядные пороки
Мам удается сбыть. Извозчик ныне
Белье крахмалит только в желтый цвет[305],
А трубочисты нюхают табак
И обарни[306] предпочитают пиву.
Нет, нам нужны изящные пороки,
Чтоб славу ада поддержать — не этот
ЗанюханныЙ товар, твое Беспутство.
Учти, пришли другие времена,
Теперь порок похож на добродетель,
Не отличишь никак: наряды те же,
Обеды, и постели, и кареты
Четверкой лошадей запряжены, —
Все в точности, как у людей достойных.
Парча, подвязки, пряжки башмаков
По сорок фунтов пара, кружевные
Чулки, фламандской вышивки сорочки —
Теперь такие ж признаки разврата,
Как прежде — истинного благородства.
Но если, Паг, ты впрямь горишь желаньем
На пользу ада потрудиться, ладно:
Я отпущу тебя на сутки к людям.
Но тел о. Должен раздобыть ты сам
И действовать в их смертной оболочке,
Подверженной всем впечатленьям плоти.
Даю тебе совет: сегодня утром
Повешен в Тайберне[307] воришка юный.
Душа рассталась с телом, так что можно
Тебе в него вселиться; а одежку
Потом приобретешь у палача[308]
Иль у старьевщика. В таком обличье
Ты должен, пообтершись меж людьми,
Явить свои таланты (там пороков
Хватает, нет нужды, их брать с собой).
А ночью ты вернешься в ад с отчетом
И, коль сумеешь оправдать доверье,
Получишь назначение и должность.
О мой великодушный повелитель!
Еще одно условье; ты наймешься
На службу к первому, кого увидишь.
Вот этот человек идет, гляди!
Он будет первым, с кем столкнешься ты
После того, как раздобудешь платье.
Наймись к нему и будь ему слугой,
Пока не прокричит петух полночный.
На все согласен.
Ну, тогда ступай.
Уходят.
СЦЕНА 2
Входит Фицдупель.
ФицдупельТеперь вот Бретнор на устах у всех,
Как раньше Грешэм был и доктор Формен,
Фиск, Савори и знаменитый Франклин[309].
Но ни один из них не мог на деле
Вам дьявола представить, ни один!
Конечно, все при них: кристаллы, кольца,
Магические кости, амулеты,
И черепа, и вороновы крылья,
А толку что? Я б все их побрякушки
Отдал за то, чтобы единый раз
Увидеть дьявола воочью. Право,
Порою кажется (будь я рогат,
Коли не так) — мне кажется порою,
Что существует он лишь на картинках.
Иначе попадался б на глаза
Хоть изредка. Неужто б он позволил,
Чтоб родовитый дворянин, носящий
Фамилию Фицдупелей, страдал
И мучился, к нему взывая тщетно
Уж целый год! А если нет его,
То как же те, что с ним вступают в сговор?
А если нету таковых, откуда
Законы против них? Я передал
Немало денег просвещенным людям
И в Оксфорде, и в Кембридже, и в Кенте,
Чтоб вызвали его, но все напрасно.
И, черт возьми, я стал подозревать,
Что все искусство их — круги чертить
И выкликать чудовищные клички.
Мне говорят: он явится к тому,
Кто расположен к этому общенью.
Так кто же расположен, как не я?
Приди, молю! Когда бы от тебя
Я был брюхат, я не молил бы жарче!
Приди ко мне, могучий Вельзевул!..
Имей он жалость или состраданье,
Он бы не стал так мучить человека.
А я бы обошелся с ним учтиво,
Клянусь! И кротко б искушенья снес.
Уж я не стал бы, как иные маги,
Держать его в цепях или гонять
За тыщи миль по разным порученьям, —
Какая блажь! Вот отчего, должно быть,
Он не является; и справедливо.
Кто добровольно променяет волю
На рабство? Вот ошибка. Нет, уж я бы
Сумел его принять, как подобает,
За кушаньями проследил бы сам,
Подушечек прислал бы кружевных
Из спальни жениной, а захоти он,
Я б и жену ему прислал — из дружбы
И уваженья. Для кого другого
Стараться бы не стал, но для него.
Ах, если б он сейчас меня услышал
И появился, юный и прекрасный,
Чтобы поймать на слове... Ба! Кто это?[310]
Входит Паг.
ПагПрошу прощенья, сэр, что нарушаю
Уединение. Я — дворянин
И младший сын в семействе[311], да к тому же
В разладе с близкими и оттого —
Без всяких средств к существованью. Сударь,
Я бы хотел наняться к вам на службу.
На службу? Черт возьми! А я уж думал...
Мне показалось, что такие пряжки
Могли бы скрыть козлиные копыта.
Вакансий нет, мой друг. Я обхожусь
Одним слугой. Я все ему доверил —
От щетки до метлы: он мой швейцар,
Мой повар, поставщик, мой камердинер,
Он у меня за лошадью следит
И за женой глядеть мне помогает;
На кухне, в спальне, в кладовой, в конюшне,
На козлах, на запятках — всюду он.
Но, сэр, я вашу милость не введу
В большой расход; я буду вам служить
За пропитанье лишь, а ем я мало.
Что, что? Без платы? Я б тебя послушал
В другое время, но сейчас я занят.
Прошу, не докучай мне. Будь ты чертом,
Тогда бы я с тобой поговорил.
Но, сэр, я — черт.
Что-что?
Даю вам слово.
Врешь, милый друг. Уж ты меня прости,
Но я умею различить, где ноги,
А где — копыта. Ведь копыт-то нет?
Сэр, это заблужденье повсеместно.
И все-таки я — то, что вы слыхали.
А как тебя зовут?
Черт, ваши милость.
Да правда ли?
Сэр, истинная правда.
Вот интересно! Ты откуда родом?
Из Дербишира я, с Дырявой Горки.
Она принадлежала вашим предкам?
Да, сэр; она звалася Чертов Зад.
Возьму его за это совпаденье,
А прежнего слугу уволю; этак
Я сберегу четыре фунта в год.
Отлично! Пусть теперь придет сам дьявол!
Друг, я беру тебя к себе на службу.
Но ты учти, что если провинишься,
То будешь бит. Такое обычай мой,
Без этого нельзя.
Коль провинюсь,
Пожалуйста.
Да, черт, и очень крепко.
А звать тебя я буду просто чертом.
Мне нравится фамилия твоя,
Входят Крюквелл, Смелтон и Гудмэн.
КрюквеллВот он гуляет, сэр. Одну минуту,
Сейчас я подцеплю его для вас,
Но осторожнее. Любезный Крюквелл,
Чтоб не сорвался. Рассчитай все точно;
По действиям и пунктам; докажи,
Что ты — математический старьевщик,
Пари на соверен[312], сэр.
Принимаю.
Крюквелл направляется к Фицдупелю и заговаривает с ним.
ГудмэнВы думаете, дурень согласится?
Я ничего не думаю. Посмотрим.
А правда, что его жена красива?
С тех пор, как воротился я из странствий,
Я не встречал ее, но говорят,
Она не изменилась, Посуди:
Лишь раз ее я видел до отъезда,
А до сих пор она перед глазами!
Да, красота для наших взоров, друг —
Такой жилец, который неохотно
Съезжает с постоялого двора...
А как ее содержит он?
Отменно.
Сам — скупердяй ужасный, но жену
Старается он ублажить нарядом.
А для себя подержанное платье
Находит в лавке Крюквелла?
Ну да.
Сегодняшний его костюм, к примеру.
Взят напрокат для посещенья пьесы
"Черт выставлен ослом" (доход изрядный
Старьевщику, притом еженедельный);
Наш дурень не пропустит ни за что.
Ни представленья в театре, ни обеда,
И, как в обновке, всюду щеголяет
В чужом старье.
Так он поесть любитель?
Поесть он любит; но не в брюхе дело,
А в гордости. Он до того уверен
В своем уме великом, что оспорит
Все человечество, и пуще смерти
Боитея пропустить малейший повод
Блеснуть пред обществом своим искусством
В речах, полемиках, опроверженьях
И диспутах...
Крюквелл уговорил Фицдупеля примерить плащ.
Смотри-ка, примеряет.
Роскошный плащ, клянусь душой!
Он стоил
Полсотни фунтов, сэр, никак не меньше;
А тридцать вам всегда дадут. Плюш стоит
Три фунта десять шиллингов за ярд.
А кожа! а тесьма! а бархат, сударь!
Он будет мне к лицу. А ты уверен,
Что эту пьесу ставят?
Вот афиша.
Глядите.
А! "Черт выставлен ослом".
Отлично, Крюквелл! Но скажи, любезный,
Ужели этот кавалер так глуп,
Так обуян безумьем, что готов
Плащ уступить мне на таких условьях?
Доверьтесь Крюквеллу. Коль подведу,
На мелкие кусочки изломайте,
Как старую телегу! Да вы сами
Поговорите с ним.
Поговорю.
Скажите, джентльмены, кто из вас
Такой поклонник женской красоты
И так при этом щедр, что предлагает
За краткую беседу и четверть часа
С моей женой мне уступить свой плащ?
Я — этот доброволец, сэр.
Отлично.
Зовут вас Смелтон?
Совершенно верно.
Вы посмуглели в странствиях, — но ум
У вас остался светел, я надеюсь?
Должно быть, сэр. У каждой головы —
Свой путь развития.
Но ваш отец,
Который вам оставил состоянье,
Должно быть, не учил подобным сделкам?
Нет, сэр; но он учил, начавши дело,
Не возвращаться вспять.
Так вы решились?
Да, сэр.
По-видимому, красота —
Такой кумир, которому готовы
Вы поклоняться и в одной рубашке?
Но я зато украшу вашу милость.
Я буду вам обязан, сэр.
Не стоит.
Носите на здоровье.
Ближе к делу.
Итак, сэр, вы желаете всего лишь
Поговорить с моей женой?
Всего лишь.
В моем присутствии?
Конечно, сэр.
Так, чтоб я слышал все?
Да, но с условьем
Не прерывать нас.
Краткую беседу,
На четверть часа, как вы говорите,
Все тщательнейшим образом обдумав
И взвесив обстоятельства
я склонен
Вам предоставить.
Этого довольно.
Идемте, сэр. У вас в распоряженье
На разговоры будет четверть часа —
И ни секундой больше. Удлиненье
Опасно в этих встречах; чем длинней,
Тем может дальше и зайти. Но, сударь,
Без всяких поцелуев! Поцелуи —
Безмолвные ходатаи влюбленных.
Влюбленных? Что за мысли!
Знаю, знаю.
И повторяю: ничего губного.
Я не охотник до запретных лакомств.
В неподобающих поступках — зло.
Вот именно, что зло! Вы правы, сударь.
Поэтому — без рук, без обниманий,
На расстояний свершите дело —
Любовь с невинных пожиманий ручек
И начинается, ее зачатье —
В ладонях. Так что я кладу запрет
На все прикосновенья, даже пальцем.
Беседуйте, — но действий никаких!
А языком уж как вы захотите:
Пустите в ход и тропы, и фигуры,
Все риторические ухищренья,
И да поможет вам Квинтилиан![313]
Удачи вам!
Еще одно условье:
Пусть рядом с нами будет, как свидетель,
Вот этот джентльмен.
Пускай; но молча.
Да, сэр.
Вперед, мой черт! Тебя я сразу
Приставлю к делу; но сперва сведу
Хозяйке показать. Тебе везет!
Иные платят, чтоб ее увидеть.
Надеюсь, что и ты мне принесешь
Удачу.
Постараюсь, мой хозяин.
Уходят.
СЦЕНА 3
Входят Смелтон, Гудмэн и Крюквелл.
СмелтонНу, Крюквелл, я проспорил. Вот монета.
Ступай.
Крюквелл уходит.
А у тебя, дружище Гудмэн,
Кто здесь, признайся?
А, молчишь? Скала!
Я просто раздираем любопытством,
Чем кончатся твои переговоры!
Не беспокойся, все увидишь сам.
Как он тебе понравился?
Нет слов!
Но что ты думаешь?
Я в изумленье.
Ни в Африке, ни в амазонских дебрях —
Со всеми чудищами их — не встретишь
Такого чуда!
Мог ли ты поверить,
Не убедясь воочию, что есть
Столь низкие, бессовестные души,
Клюющие на дорогую тряпку?
Теперь всему поверю. Хоть, признаться,
Его пороки — это совершенства
В своем нелепом роде[314], Но за что
Так дьявола он любит?
Сэр, он верит,
Что черт ему укажет скрытый клад,
И столько в нем вообразил сокровищ,
Что платит деньги ведунам и магам,
Надеясь после возместить расход;
А те — сулят ему златые горы,
И скряга расточительствует пуще.
А ты уверен, что он сдержит слово?
Конечно. Тот, кто сделал низость раз,
Тот сделает и во второй. Гляди,
Вот он ведет сюда свою жену.
Мой бог, какое милое созданье!
Входят Фицдупель и госпожа Франсис.
ФицдупельВходи, жена. Вот этот джентльмен.
Что это значит, сэр? Где ваш рассудок?
Я вроде не давал его взаймы
И ничего не съел, что бы могла
Его испортить, Так что, дорогая,
Не спорь со мной, ведь добродетель жен —
В повиновенье.
Разве мало толков!
О вас идет по лондонским гостиным,
Что вы хотите дать им новый повод?
Подумаешь, им лишний повод дать!
Пусть будет сплетней больше или меньше,
Зачем волненьями и суетой
Ты портишь удовольствие супругу?
Тебе ведь от того ущерба нет.
Нет, есть. Позор падет, и на меня,
Когда, над нами все смеяться станут.
Смеяться, милый птенчик? Пустяки!
Ну, ну, смелее, робкий соколенок!
Смеяться? Вздор! Кто из высокой знати
(Конечно, не у нас, а за границей) —
Кто из французской знати не давал,
Хотя бы раз в семь лет, для смеха повод?
Заметь, я говорю; не семь недель,
Не семь часов — я не стесняю сроком;
Хотя бы раз в семь лет, я говорю,
Над кем из них (во Франции, конечно)
Не потешаются? Пускай смеются,
Не плакали бы только! Этот плащ,
Ценой в полсотни фунтов, я свободно
Продам за тридцать, поносив немного.
Сегодня я пойду на представленье
К "Доминиканцам"[315], сяду на виду,
Отдам поклоны дамам и знакомым,
А в перерыве встану, развернусь,
Чтоб как бы ненароком показать
Свой плащ во всей красе (ведь в этом радость,
А не в кривляний комедиантов),
И дамы спросят; это кто такой?
(Они ведь ходят поглядеть на нас,
Как мы на них,) Так жертвовать ли этим
Из опасенья ложного, что кто-то
Смеяться будет? Пусть себе смеются!
Пусть ржут, как молодые жеребята,
Всем табуном, раз нет у них ума,
Лишь ушко предоставь свое, голубка!
Сэр, вы поставили часы?
Ну, птенчик,
Последний мой совет — нет, приказанье
Супружеское: как бы он ни льстил,
Ни выражал восторг или любовь
(Они ведь хитрецы!) или, допустим,
Как ни бранился бы, — на все уловки
Ты отвечать должна одним и тем же;
Молчанием упорным, Я Их знаю,
Самоуверенных юнцов, и здесь
Я их побью их собственным оружьем,
Часы готовы?
Я поставил парус;
Лавируй против ветра, катерок!
Он отводит жену на ее место и пускает часы.
(Смелтону.)А ваши где часы?
Пускаю, сударь.
Увы, я повинуюсь поневоле.
Ее застенчивость и красота
Подстать друг другу. Жалости достойно,
Что муж у ней — такой дурак.
Итак,
Начнем, Но разрешите вкратце, сэр,
Напомнить вам условья. Я стою,
Одетый в этот превосходный плащ,
Вот здесь, а вы свободно говорите
С моей супругой ваши четверть часа,
Держась отмеренного расстоянья
В ярд или больше, но никак не меньше,
От вышеупомянутой супруги.
Таков ли будет уговор?
Да, сэр.
Но время уж идет.
Верните вспять
Часы на это время.
Я надеюсь,
Что обойдусь и так.
Сэр, начинайте.
Но за границу чтобы ни ногой!
Но перебьете, сэр, — с плащом проститесь.
Срок дан мне небольшой; и потому,
Чем бережливей им распоряжусь,
Тем легче вы меня простите, леди.
Я здесь не для того, чтоб говорить,
Как вы красивы или грациозны, —
Вам зеркало расскажет это лучше,
Красноречивей, чем уста мои.
На этой почве мудрый и глупец
Сойдутся в мнениях. И я уверен:
Для вас, отлично знающей свои
Достоинства, такие откровенья
Излишни. Что вы замужем за старой
Вороною, в которой даже нет
Души, чтоб плоть безвкусную подперчить, —
Не нужно и доказывать. Постель
Холодная и гаснущая свечка,
Следящая все ночи напролет,
Как, черствый к нежным чарам красоты,
Ваш чертом данный муж, угодник бесов,
Вас покидает, чтоб бродить в потемках
Под вязами в аллеях Линкольнз-инна[316],
Взывая к дьяволу, — постель и свечка
Жалеют вас.
Я ожидал подарка!
Какой ужасный жребий! Он вас сделал
Затворницей, заложницею мрака!
Да вы неделями лица живого
(Помимо заклинателей чертей,
Таких же черствых и шальных, как он)
"Не видите; а чтобы вас увидеть,
Так нужен подвиг. Леди, ваше сердце
Измученное подтвердит само
Правдивость этих слов. Я говорю,
Что это положенье нестерпимо.
Я действую без чар, без заклинаний
И снадобий фальшивых...
Но позвольте...
Сэр, вас раздеть?
Молчу же!
Я хочу
Сказать вам, леди, что сама Любовь,
Служанка преданная Красоты,
И с ней Фортуна, Смелости подруга,
Вам предлагают выход на свободу —
Довольно только руку протянуть.
Я полюбил вас с первого же взгляда;
С тех пор, где б я ни странствовал, я жил
Лишь для того, чтоб снова вас увидеть.
Подумайте, пусть ум ваш будет действен,
Какваша красота. Взгляните, леди,
На вид мой, на манеры и на возраст.
Подобное сближается с подобным,
И радость в равенстве заключена.
Не бойтесь мужа, посмотрите смело
В глаза своей судьбе — и наслаждайтесь,
Пока царит весна. Цветы прекрасны,
Но быстро вянут. Мы стареем с вами,
Пока я говорю. Несчастлив тот,
Кто не умеет пользоваться часом.
Когда за нас Фортуна и Любовь,
Чего еще нам ждать? Я все сказал —
И жду ответа, леди.
Вот забавно!
Пусть ждет себе, пусть ждет... Песок течет,
И времечко уходит.
Как! Ни слова?
Нет! Это лишь уловка; я не буду
Так недоверчив к собственному чувству,
Чтоб усомниться в вашей доброте.
Суровость эта, вижу, показная.
И так как ваш тюремщик зоркий рядом,
И несвободны вы в своих желаньях,
Позвольте мне считать молчанье ваше
Согласием (как исстари толкуют)
И дать ответ за вас, насколько я
Могу вообразить, что б вы сказали.
Нет, нет, не надо!
Сэр, я отниму!
Что это значит, сэр?
В последний раз
Предупреждаю: перебьете снова —
Останетесь в. одних штанах с чулками.
Молчите лучше. — Вот ее ответ...
Ну, прямо пьеса!
Встань сюда, дружище.
Ты будешь за меня.
Сэр, это правда — все, что вы сказали
Здесь о моем неравном, горьком браке
И о его невыносимых узах,
Мой муж, хоть и кичится остроумьем,
Настолько туп, что лишь чулки да пряжки
Его и отличают от осла.
Он стал такою притчей во языцех
Для всех, что без малейшего сомненья
Его б я наградила украшеньем
Заслуженным. Одно лишь то, как он
За плату выставил свою жену
Перед мужчиной, обличает явно
Его ослиное нутро. Но, сударь,
Когда вы так же благородны сердцем,
Как видом, вы не сможете предать
Доверчивую женщину. А я
Была б неблагодарною, отвергнув
Вас, кто находчивостью и умом
Преодолел преграды к этой встрече.
Я вас прошу: подумайте теперь
О безопасности. Я вам вверяю
Любовь и честь свою, распоряжайтесь
Свободно ими. Если нам удастся
Большие уши моего супруга
Дополнить украшением таким,
Чтоб из осла он сделался оленем,
То поделом ему, Сегодня, сударь,
Он собирается на представленье,
И вряд ли даже королевский билль
Его бы дома удержал — тем паче,
Когда на нем такой роскошный плащ!
А мы, едва подобные отлучки
(Сегодня иль потом — в любое время)
Нам предоставит случай, будем с вами
Встречаться, и любить, и веселиться,
Как вздумается, — Леди, я смиренно
Благодарю вас.
Сударь, там черта!
Раздеть?
Молчу.
Когда б не договор,
Поставивший ревнивую границу
Меж мной и вами, я бы научил вас,
Как можно на губах запечатлеть
Слиянье душ, Но должно подчиниться
Необходимости. Поверьте, леди,
Что я умею целовать, шептать,
Ласкать, смеяться и свершать все то,
О чем не говорят при посторонних.
Но связан я условиями сделки...
Обидой грубой было б домогаться
Того, что щедрая душа сама
Готова дать. Но я люблю вас, леди,
Так искренне и пылко, как, надеюсь,
Полюбите и вы! — Я кончил, сэр.
Итак, я дело сладил.
Сэр, я тоже
Как будто сладил дело.
О, конечно!
Я срочно озабочусь, чтоб жена
Вывешивала вымпел из окошка,
Когда меня нет дома. Да найму
Трех скороходов, чтоб носить записки,
А также срочно закажу карету,
Чтоб вы могли с ней ездить на прогулки
В Гайд-Парк, к доминиканцам заезжать,
К художникам[317], рассматривать картины
И ценные советы подавать.
А может быть, вам подыскать старушку,
Чтобы к себе пускала — под предлогом
Изготовленья редких притираний
С миндальным молочком? Сэр, я немедля
Займусь всем этим, А пока прощайте.
Я договор соблюл, и плащик — мой.
Носите на здоровье! Но боюсь,
Что он вам слишком дорого достался.
Как остроумно! До свиданья, сэр.
Ну, вот и все, жена. А то, что было,
Забудь скорее, словно сон дурной.
Диковинней не видел представленья!
Смелтон и Гудмэн уходят.
ФицдупельНу, стал ли хуже плащ из-за того,
Что мы с тобой немного потерпели?
Ты думаешь, они сейчас смеются?
Сэр, вам должно быть самому понятно,
Что скоро этот юный джентльмен
Расскажет всем...
Что?! Юный джентльмен!
Проклятье! Ты влюбилась, признавайся?
Зачем не просто джентльмен, а юный?
А ну-ка, живо, в комнату к себе!
Скажите лучше — в клетку!
Да, мой птенчик.
Там почирикай! Ты б сейчас хотела
Сбивать с ним бланманже, я понимаю.
Ступай наверх к себе!
Госпожа Франсис уходит. Входит Паг.
Что скажешь, черт?
К вам Крюквелл, сэр, с каким-то сообщеньем.
Я ждал, что он появится. Зови!
Паг уходит. Входит Крюквелл.
Ну что, любезный Крюквелл? Снова плутни?
Нет, сэр. Крупнейший, глубочайший ум,
Тот самый грандиозный прожектер, —
О нем я сообщал вам, — прибыл в город.
Так где ж он?
Здесь. Он не успел разуться,
Как я к нему явился и привел
Сюда — для дела.
Но скажи мне, Крюквелл,
Что значит прожектер?
Изобретатель
Проектов, как разбогатеть: путем
Предпринимательства, женитьбы, тяжбы —
Кому какое средство подойдет.
А он умеет духов заклинать?
Как видно, да. Но с некоторых пор
Так притесняют ведунов и магов,
Что им пришлось оставить ремесло.
А я с тех пор — как поле, что под паром.
Сэр, вы разбогатеете иначе.
Надеюсь. Но не слишком ли ты, Крюквелл,
Хлопочешь о моих делах? Тот щеголь,
Чей плащ на мне, был так осведомлен...
Не от меня ли?
От кого ж еще?
Сэр, вы его не знаете. Пройдоха,
Сорит деньгами, собирает сплетни.
Все составители календарей[318] —
Его знакомцы.
Неужели?
Сэр,
Вас ждет другой. Он светский человек
И любит точность.
Важная персона?
Он к вам явился в верховом костюме,
В котором ездил ко двору. Примите
Его со всевозможным уваженьем.
Уходят.
ДЕЙСТВИЕ II
СЦЕНА 1
Входят Меерплут, Фицдупель, Крюквелл, Шлейфус и слуги.
МеерплутСэр, деньги — это шлюхи, девки, слуги,
Которых я гоняю, как хочу,
С посылками. Живей! Via, pecunia![319]
А надорвутся — можно отпоить
Живой водой из старой толстой бочки.
Пока вина остаток есть и пиво
На донце, деньги будут. Отчеканю
Из грязи их, из паутины. Мехом
Заставлю курьи яйца обрасти,
Травой — окорока, но раздобуду!
Эй, передай поклон своей хозяйке,
Скажи, пускай готовит тыщу фунтов —
И деньги будут!
Первый слуга уходит.
Покажите мне
Такого человека во плоти,
Хоть принца, чтобы он сумел растратить
Все те мильоны, что я дам ему.
Как он сказал — мильоны?
Твой хозяин
Получит завтра мой отчет, ступай.
Второй слуга уходит.
Да, что сказал я, то и совершу,
Причем впрямую, без нечистой силы,
Все по закону, честно, благородно.
Сэр...
Мистеру Вудкоку передайте,
Что вечером мы свидимся на бирже,
Пусть принесет бумаги, — и тотчас
Покончим с делом.
Третий слуга уходит.
(Фицдупелю.)Сэр, вы — джентльмен
Приятной внешности и обхожденья.
К такому бы стволу привить хотелось
Достойный титул. Я задумал сделать
Вас герцогом, и в самый краткий срок.
Коль по душе вам это предложенье,
Должны вы слушать все, что я скажу.
Что, слушать? Вы как будто усомнились
В его ушах? Да знаете ли вы
Фицдупеля?
Нет, он меня не знает.
Спасибо, Крюквелл, хорошо сказал.
Отлично! Крюквелл, выслушай, в чем дело
(Ты всем известен, как разумный малый);
Я предлагаю выгодный проект,
Расходов никаких.
Отлично, сударь!
Потребуется лишь его поддержка
И выгодная внешность, чтоб явиться
Перед вельможами (за это вскоре
Я и его введу в их сферу). Денег
Не нужно ни полпенни, я достану
Ему патент. Мы вовлечем купцов,
Ремесленников; чтоб несли расходы.
А после сдуем их, как дохлых мух,
Когда наладим дело. Речь идет
Об осушении земель прибрежных.
Конечно, доля отойдет короне;
А если земли частные, — часть доли
Короне, часть владельцу; ну, и нам
Оставшаяся доля — за идею.
По всей стране?
Да, что составит сумму
В осьмнадцать миллионов, семь из них —
За первый год. Все высчитано точно;
До акра. Я начну не с мелководья,
Как кое-кто пытался неудачно,
И все у них разрушило и смыло:
Рвы, дамбы, сваи... Нет, я с глубины
Начну; я знаю настоящий, метод!
Кусок земли получится изрядный!
Он даст по фунту с акра. Для почину
Дешевле будем отдавать. Но, сударь,
Для вас, наверно, это слишком крупно.
Есть и помельче планы.
Поглядите:
На вид — простецкий парень, но в руках
Он держит сумку, полную бумаг,
Иные из которых стоят графства.
Эй, вытащи любую наудачу!
Шлейфус достает бумагу.
Проект четвертый. О собачьих шкурах.
Двенадцать тысяч фунтов. Самый мелкий!
Позвольте поглядеть.
Да нет, пустяк!
Двенадцать тысяч за собачьи шкуры —
Пустяк?
Мой способ обработки кожи
Дает такое качество товара,
Как у испанских винных бурдюков.
Мне предлагали сразу девять тысяч
За этот способ.
Кто? Не королевский
Перчаточник?
А ты откуда знаешь?
Сэр, соглашайтесь.
Поглядим. Ну, парень,
Тяни еще. На этот раз, быть может,
Счастливей вынется? Тьфу, так и знал:
Почти такой же ерундовый случай —
Всего двадцать четыре тыщи фунтов!
Бутылочное пиво. Ну, тяни
Другую... или две.
Постойте, друг!
Двадцать четыре тысячи — на пиве?
Да, сэр. Вот видите — на обороте —
Расписано все точно, до гроша.
Я выиграю на воде, на бочках,
На солоде, на варочных котлах,
На ячмене особом, на бутылках, —
Для них такую надо вырыть глину,
Так выщелочить и перемешать,
Так размельчить и так обжечь, что выйдет
Не хуже, чем фарфор. Вы поразитесь
Размаху моему, лишь дайте срок!
Я на одних лишь пробках, на затычках
Три тыщи сэкономлю. Как? А так:
Специальным полукруглым долотом
Их выбивать — и точно под размер,
Ни в коем случае ножом не резать,
Отсюда — все убытки.
Шлейфус достает еще бумагу.
Что еще?
Изюмное вино? План этот вызрел,
Но не вполне.
Вино, сэр? Из изюма?
Ну да, и не уступит лучшим винам
Испанским, итальянским и французским.
Тут главное — лоза и сорт изюма.
Канарский виноград, мускат, кларет
Дадут свой вкус и аромат. Причем
За полцены. В масштабах королевства
Получится неслыханная прибыль.
А ежели изюм подорожает?
Так пустим в дело клюкву, ежевику —
И все в порядке. Будет посложнее,
Зато дешевле.
Доставай еще.
Не надо, сударь мой, не утруждайтесь.
Вернемся лучше к первому проекту,
К прибрежным землям. Это — то, что надо.
Не правда ль?
Тут не место и не время
Входить в подробности. Но заверяю:
Вы станете кем будет вам угодно —
Наперекор ходячему сужденью,
Что герцогов Британия не может
Рождать[320]. Владея землями в избытке,
Вы титула достигнете. А если
Захочется вам в деньги обратить
Имение, то кто вам помешает
Купить на них потом, что захотите?
При этаком богатстве! Я и сам
Намерен выложить часть капитала
За стоящее княжество — к примеру,
В Италии. Но, вероятно, сэр,
Милее вам английские туманы?
Итак, найдется ли у вас местечко,
Где можно все спокойно обсудить?
О да. Эй, черт!
Подобные дела
Ведутся осторожно.
Понимаю.
Входит Паг.
Черт, где сейчас хозяйка?
Наверху,
В своих покоях.
Это хорошо.
Тогда пройдемте, сэр, сюда.
Охотно.
Дай сумку, Шлейфус. А теперь ступай
И засвидетельствуй мое почтенье
Милейшей леди Веерхвост. Скажи,
Что наше дело движется недурно
И чтоб она тебе передала
Для сэра Поля Флюгера, судьи,
Сто ангелов. Я к ней зайду сегодня
Попозже и подробный дам отчет.
Шлейфус уходит.
Крюквелл (Фицдупелю)Не правда ли — какой проворный малый?
Да, кстати, Крюквелл, ты давно видал
Кузена Драчлиффа? Он до сих пор
Изволит обретаться на Бермудах?
Да, сэр, сегодня он писал все утро.
Не говори ему, что я приехал.
Я провернул кое-какое дело
Ради него, но не хочу заране
Оповещать.
Оно завершено?
Пока что нет, но близко к завершенью.
Сэр, ваша милость так неутомима
В своих заботах.
В дружбе я ценю
Энергию, — безделье развращает.
И вам во всем сопутствует удача.
Да, на судьбу я не в обиде.
Сэр,
Уединимся.
Вот сюда, прошу.
Чтоб нам не помешали.
Уходят Меерплут и Крюквелл.
ФицдупельВот что, черт:
Закрой дверь с улицы, чтобы никто
Не беспокоил нас (за исключеньем
Посыльных разве к гостю моему).
Понятно? Как ты нынче убедился,
Твоя хозяйка — лакомый кусочек,
И, значит, есть нужда ее стеречь.
Следи же в оба, черт, и не пускай
Ни кружевниц, ни девок, что разносят
Французские манжеты и куплеты,
Ни старых бестий с вафлями, в которых
Упрятаны записки, ни юнцов,
Наряженных крестьянками, с их маслом
И пудингом. Я знаю, сколько плутней
И всяких непристойных ухищрений
Таится в пудингах. У, ловкачи!
Сосед ли постучит — не отворяй,
Хотя бы он пришел просить огня,
Но загаси скорее печь, чтоб дыма
Не видели; а за водой придут —
Всю выплесни и колоти сильней
В пустые бочки, чтоб слыхали — нету!
Попросят ложки одолжить, скажи,
Что нас ограбили. Придет ли Счастье,
Благословенье божье, — не пускай,
Пока я занят.
Буду начеку.
Не беспокойтесь, сударь.
Ну, смотри же.
Уходит.
ПагНе служба, а сплошная скукота.
Да и хозяин — нудный. Право, лучше
Сидеть с аду. Тащить сюда порок —
Такое же бессмысленное дело,
Как в Англию ввозить сукно, а фиги —
В Испанию. Теперь я вижу: прав
Был повелитель мой. Таких пороков,
Какие тут произвели Природа
С Искусством совокупно, не отыщешь
Среди чертей. Обидно даже стало.
Разобрало всего! Неужто люди
Так скоро обошли нас? Поглядим.
Мой первый подвиг будет — орогатить,
Хозяина, — несложная работа,
Я так перед хозяйкой отличусь
Сперва сочувствием, потом советом,
Потом храненьем тайны, что — поверьте! —
Кто б ни был первым, буду я вторым.
Ах, этой нежной, этой грешной плотью
Я овладею! Если б можно было
Замедлить время! Полночь слишком скоро
Прервет мои услады...
Входит Франсис.
ФрансисПосмотри,
Кто там стучится.
Хороша, чертовка!
Уходит.
ФрансисНейдет из головы тот джентльмен
И беспримерная его проделка
С плащом. Чудно; но, что ни говори,
Изящно! Он сочтет меня, наверно,
Безмозглой курицей — и будет прав, —
Коль не смогу я отблагодарить
Его за эту смелую попытку.
Он на мою догадку положился,
И стыдно будет, если не найду
Возможности ответить.
Входит Паг.
Кто там, черт?
Сейчас скажу, хозяйка, — но сперва
Позвольте мне заверить вашу прелесть
В своем усердье. Ничего, что я —
Слуга хозяина. На самом деле,
Я — ваш слуга, хозяйка, верный раб
Всех ваших тайн, желаний сокровенных
И нежных мыслей.
Это что за вздор?
Приди в себя, припомни роль свою,
И отвечай: кто там?
Тот джентльмен,
Что давеча с плащом сюда являлся
И с вами говорил. Он, ждет от вас
Любых приказов, вашей красоты
И обхожденья милого достойных.
Так он сказал.
Он снова за свое!
И, видно, приплатил тебе, любезный,
За порученье? Передай ему,
Чтоб выбросил соломинку надежды
И не раскидывал напрасно сети.
Фицдупеля он мог поймать легко,
Но я — другая дичь, ко мне так просто
Не подкрадешься. И скажи еще.
Чтобы не смел он больше появляться
В окне гостиницы — том, что напротив
Балкона моего. А то, клянусь,
Супругу расскажу про эту блажь
И справедливой ярости его
Предам безумца. Пусть получше взвесит
Мои слова, не то сумею я
Иначе удовлетворить обиду.
Вот так дословно все и передай.
Досталось дурню?
Уходит.
ФрансисЕсли он догадлив,
Поймет, надеюсь. Говорить ясней
Я не могу. Не нравится мне этот
Назойливый слуга. Он, несомненно,
Приставлен мужем, чтоб за мной шпионить.
Но если он все точно передаст,
Не может же влюбленный не смекнуть,
В чем дело. Не хочу, чтоб он считал
Меня немым, бездушным истуканом,
На чувство не способным.
Входит Паг.
Передал?
Да, госпожа.
И что же он ответил?
То, что и я сказал бы, если б смел.
Сказал, что вы — гордячка, и к тому же
Не понимаете своей же пользы
И (я прошу прощенья, госпожа)
Не столь умны, коль, в браке состоя
С таким болваном, у кого на лбу
Написана его судьба оленья,
Вы из каких-то ложных опасений
Его томите долгим ожиданьем;
А он уж так старается, бедняга,
Стать рогоносцем, так стремится к цели...
Не сам ли он тебя и подослал?
Подумайте...
Да, здесь его работа.
Слуга бы не решился так дерзить.
Когда бы он так важно не носил
Венец тщеславья своего, — зачем бы
Он стал держать вас в задней комнатушке,
Чтоб вы в окошко не перемигнулись
С каким-нибудь прохожим кавалером?
Зачем перо, чернила отнимать,
Как яд крысиный? Проверять вино —
Не скрыто ль что-нибудь на дне кувшина?
И яйца, принесенные с базара,
Рассматривать над свечкой — нет ли букв
На скорлупе? Хотите, я открою
Вам правду, госпожа? Да, я приставлен
Следить за вами, не спуская глаз,
И каждый шаг, взгляд, вздох — передавать
Ему. Но если вы, о госпожа,
Наделе — госпожа своих желаний, —
Мы в дураках оставим господина,
Мы сделаем его ослом набитым,
Усерднейшим ослом, везущим все,
Что на него мы взвалим. Я устрою
Так, что вы будете свободно ездить
На пьесы, маскарады и пиры.
А то к чему тугие паруса
И вся эта роскошная оснастка,
Коль ваше судно, жаждущее ветра,
Не выйдет смело на простор морей?[321]
Забрасывайте шире ваши сети!
Вот промысел для вас. Вы обретете
Себе друзей, поклонников и слуг.
Я буду ваш поверенный, посыльный,
Исполню все, что ваша красота
И страсть прикажут. И тогда, о леди,
И мне порою, для разнообразья...
Хоть я фигурою не так осанист
И, может быть, не так хорош яйцом,
И не ношу воротничков французских,
Чтоб хвастать перед дамами, — а все же
И я гожусь для дела, госпожа.
Ну, поцелуемся!
Что, что?
Не бойся!
Я — раб твой, я — твой нежный червячок,
Твой песик, твой кузнечик, твой чертенок,
Который жаждет ласк!..
Сэр, вы слыхали?
Не утруждайте прятками себя,
Скорее появитесь из засады
Рукоплесканьем наградить слугу
За исполненье роли.
Входит Фицдупель.
ФицдупельЧто случилось,
Мое сердечко?
Ах, вам непонятно?
Не вы послали этого прохвоста
Нахально, непристойно искушать
Супругу вашу?
Это правда, черт?
Не знаете? Вы, значит, не таились
На лестнице или за этой ширмой,
Подслушивая? Кто же вам поверит!
Он не дерзил бы так, не получив
От вас приказа.
Ты сейчас увидишь,
Как он расплатится за эту дерзость.
Уходит и возвращается с дубинкой.
ПагВ уме ль вы, дорогая госпожа?
Ах ты, мошенник! Негодяй отпетый!
Пес окаянный! Адское отродье!
Достойный господин мой!
Плут достойный!
Достойный вор, предатель! Вижу, черт
В тебе сидит. Так обмануть доверье!
При первом же заданье; в первый день
Хозяйку совращать?!
Смотри-ка женка,
Как я его учу!
Сэр, где ж вы были?
Еще разок-другой, для упражненья.
Ведь я предупреждал!
Довольно, сэр!
Жена, я свел знакомство с человеком
Редчайших качеств...
Получай еще —
На память!.. Что за смелый ум, жена!
Какие превосходные проекты
Осуществляет он!
В тебя вселился
Бес любострастья? Шорох женских юбок
Тебя смутил?
Мой добрый господин!
Прочь с глаз моих! Когда б ты прозывался
Не чертом, я б тебя и на порог
Не допустил. Вон! — нет, постой! — нет, вон!
Займусь тобой, когда уйдет мой гость.
Я вылечу тебя от заиканья!
Паг уходит.
Ах, что за человек! Какие планы!
Он в герцоги меня произведет.
Запомни! Будешь ездить шестерней,
При полной сбруе! Мы сейчас по карте
Поместье выбираем. Зря смеешься!
Меня не так-то просто одурачить.
Смотри! Как доберусь до миллионов,
Найду себе другую герцогиню,
Коль ты не веришь мне.
Боюсь, напрасно
Доверились вы духу честолюбья!
Не духам я доверился — уму!
Мой друг презрел чертей и положился
Всецело на свои изобретенья
И Кркжвелла. Он выдумал, к примеру,
Плуг парусный, который вспашет вам
По сорок акров в день. Или насос,
Который сразу высушит болота
На десять миль в округе. Все низины
От Кроулэнда и до Линкольншира
Мы приберем к рукам. Все учтено,
Подсчитано, док должно, по масштабу.
Обширнейшие земли! Мы считаем,
Они дадут семнадцать миллионов,
Никак не меньше. Так что ты заране
Обдумай, женка, где б тебе хотелось
Выть герцогиней — здесь иль за границей,
Во Франции, в Италии... Решай,
А за деньгами дело уж не станет.
Вы бредите, должно быть...
Входят Меерплут и Крюквелл.
МеерплутГде вы, сэр?
Тебе не растолкуешь... Ну, ступай же
К себе наверх, цыпленочек. Мы сами
Все это обмозгуем.
Франсис уходит.
МеерплутСэр, есть место,
Которое вам подошло бы — Глостер.
Не подойдет.
Как?
Место роковое.
Да, вы, пожалуй, правы. Младший Спенсер
Там встретил смерть. Но он был только граф.
Не знаю, сэр, не знаю... Томас Вудсток
Был несомненно герцогом — и все же
Погиб в Кале, а герцог Хэмфри — в Бэри.
А вспомните, как кончил Ричард Третий![322]
Да вы — знаток истории, ей-ей!
Да, я историй этих поднабрался
Из пьес: источник верный[323].
Безусловно.
А не годится ль вам...
Нет, на него
Имеет виды знатное семейство.
Перебегать дорогу не хочу.
Я мог бы предложить вам напоследок...
Что именно?
Стать герцогом земель,
Которые затоплены покуда,
Но будут вами же осушены;
И титул выбрать: герцог Утопийский,
Иль просто: герцог Топей.
Это мысль!
Звучит неплохо: герцог Утопийский.
С "Утопией" созвучно[324], сэр.
Ваш подвиг
В потомство перейдет и сохранится
В самом звучанье имени.
Чудесно!
Владетель Утопийский должен жить
В Утопии!
Конечно, вам придется —
Увы! — покинуть этот мир однажды,
И через тридцать-сорок поколений
Какой-нибудь потомок злополучный
Утратит разом титул и именье,
Запутавшись в долгах иль согрешив
Перед короной; так ведется в мире:
Владения клиентов переходят
К их адвокатам, земли вертопрахов —
К портным и ювелирам. Таковы —
Превратности природы и фортуны.
Нет вечного под вечною луной.
Вы правы, сэр. Пройдемте в кабинет
И там договорим.
Входит Паг.
Опять ты здесь?
Ну, я еще с тобою потолкую!
Фицдупель, Меерплут и Крюквелл уходят.
ПагОн, несомненно, вырвет мне язык
Иль оскопит — да, да, одно из двух.
Осел! Мужлан! Но деру дать нельзя,
Раз напросился сам на это дело.
Такое мое чертово везенье!
Кто бы подумать мог в конце концов,
Что женщина в такой роскошной сбруе,
Разряженная в дорогие юбки, —
В сорочки шелковые, кружевные,
Которых просто жаль не показать, —
Поступит так? Вот дьявол! В чем причина?
Не угожденье же болвану-мужу,
Или фамильным выцветшим портретам,
Иль собственной персоне ненаглядной,
Что в зеркале? А почему бы нет?
Я знал немало женщин, что, ступив
На путь соблазна, соступали вдруг
С дороги (черт их знает, что им надо).
Они способны целые часы
Беседовать с собой и наслаждаться
Своею тенью в глубине стекла.
Но б этом ли их суть? Нет, здесь иное.
Не станет женщина так наряжаться
Лишь для себя самой. Я доберусь
До подоплеки, дайте только время.
Уходит.
СЦЕНА 2
Входят Смелтон и Гудмэн.
СмелтонВот так удача! Мог ли я подумать,
Что эта комната — твоя? Итак,
Устранена важнейшая загвоздка.
Не это ли окно?
Должно быть, это.
Да, помнится, что женщину напротив
Я видел, но не обратил вниманья.
Иль у тебя ледышка вместо сердца?
Да нет, порою я интересуюсь
Такими видами.
Нет, ты — кремень.
А я, дружище, восхищен теперь
Ее умом сильней, чем красотою,
Которую хвалил так пылко утром.
Вот, прочитай стихи. Они ложатся
На твой мотив любимый. Спой, — быть может,
Она услышит и придет к окну.
О, небеса! Она! Ну, пой скорее!
В окне комнаты, что напротив, появляется Франсис.
ФрансисИль он меня не понял, иль слуга
Не точно передал мои слова...
Напрасно я пренебрегла, быть может,
Услугами прохвоста; этим самым
Себе самой я нанесла урон.
Гудмэн начинает петь, входит Паг и все видит.
Как! Музыка? Так, значит, он пришел!
Ах, вот что! Тут свидание! Отлично.
Ну, милая, ты у меня в руках!
Черт выставлен ослом, избит, надут
И обморочен, как последний олух!
Что ж! Если вы, хозяйка, показали
Свою зловредность женскую и хитрость,
Я тоже покажу, на что способен
Малютка Паг, и отомщу за все.
Не столько даже больно, как обидно:
Чуть шкуру не спустили. Вот так черт!
Уходит.
СмелтонОна к окну подходит, скройся!
Ладно.
Я отлучусь покуда. Есть дела.
Следующая сцена играется возле двух окон почти соприкасающихся домов[325].
СмелтонПрекраснейшая!
Я принуждена
Краснеть по вашей воле, сэр!
Ну что ж,
Прекрасен этот цвет и так естествен!
Я утром получил распоряженье
От вас, мадам, но смысл его был столь
Завуалирован, что я боялся
Его не так истолковать; однако
Я не ошибся, раз я вижу вас.
Здесь кто-то был?
Я здесь один. Так вышло,
Что в этой комнате живет мой друг.
Здесь очевиден заговор Фортуны,
Которая благоволит влюбленным.
А кто здесь пел сейчас?
Он, госпожа;
Но удалился тотчас же, едва
Вы подошли к окну, — как я просил.
Он верный друг и благородный рыцарь.
Сэр, если вы теперь в моем поступке
Увидите лишь внешнее обличье,
Лишь легкомысленность и безрассудство,
То вы подумаете, что предками —
Дурная женщина. Но если вспомнить
Все обстоятельства моей судьбы-
О чем вы сами говорили утром, —
То, может быть, найдется для меня
Хотя б какое-нибудь извиненье,
Коль оправданья нет.
Нет оправданья?
Тогда нет оправданья ни любви,
Ни красоте, ни всеблагой природе,
Что так красноречиво говорит
Певучим вашим голосом. Я думал,
Что утром все сомненья разрешил
И предоставил вам все оправданья,
Разоблачив того, кому отныне
Не может быть малейших извинений!
Да все, что ни свершите вы над ним,
Все будет поделом и по заслугам!
Но кончено об этом! Я хотел
Вам показать сейчас, как шаг за шагом
Амур становится непринужденней;
Ведь то, что, совершил он нынче утром,
Являлось лишь прелюдией к свиданью...
Теперь, когда любви разрешено
Приблизиться к сестренкам-близнецам
Груди волнующейся, прикоснуться
К ладошкам розовым, она сумеет
С них поцелуями собрату нектар,
Спуститься шаловливыми прыжками
С уступа этого в долину роз
Смелей косули и затеять игры,
Как скачущий воробышек, как белка,
В кудрявой этой роще, завернуться,
Как шелкопряд, в густые эти пряди,
Ловить порхающею Купидона —
Меж завитков, купаться в ароматах
И зябнущие пальцы согревать,
Лаская этот теплый, круглый, нежный
Прелестный подбородок — и резвиться
На этих губках — берегах любви, —
Сбирая урожаи поцелуев.
Сколь дивны, сколь благословенны тайны,
Которые скрывает красота!
Сударыня, прямое богохульство
Свершил я, заявив, что зеркала
Расскажут вам о вашем совершенстве
И что оно понятно дуракам!
О взгляни в эти очи, взгляни! —
Мир любви в них сияет.
Эти волосы видишь? Они,
Как огонь, обжигают.
Этот лоб чистотою своей
Только с небом сравнится.
Из-под выгнутых аркой бровей
Свет чудесный струится,
Чтобы душам людским ниспослать
Упоенье, тревогу, восторг, благодать!
Ты лилею видал на лугу,
Что сорвать не успели?
Ты видал ли равнину в снегу
Сразу после метели?
Ты вкушал ли нектарный настой
Из ячейки пчелиной?
Трогал соболя мех дорогой
Или пух лебединый?
Это все воплотила она:
Так бела и мягка, так сладка и нежна!
За спиною Франсис появляется ее муж.
ФицдупельНеужто, сэр? Но если это так,
Придется и хранить ее особо.
Я позабочусь, чтоб над нею больше
Никто не вился здесь и не жужжал.
Засиженная мошками жена
Не столь приятна.
Ну-ка, отодвинься!
А вы... глядите, сэр!
Я и гляжу.
Глядите, вам придется расплатиться
За это!
Сэр, так я же заплатил.
Я вам скажу, кто вы такой!
Кто, сэр?
Скажу, когда вам глотку перережу.
Молчите, вы, осел!
Клянусь вам, сэр!
Без клятвы ясно.
Я вам все припомню.
Прочь, барахольщик, низкая душа!
Сэр, если вы ударите меня,
То я ее ударю.
Негодяй!
Когда б я мог пронзить его насквозь
Глазами иль зубами впрыснуть яд,
Который убивает рогоносцев!
Что за чудовищный удар судьбы!
Нет сил терпеть; вся кровь во мне вскипела,
Мозг содрогнулся, видя эту подлость.
Какая мука! Сердце разорвется!..
Уходит.
СЦЕНА 3
Внизу появляется Паг.
ПагТак! Вот начало мщенья моего.
И все ж пока я мало потрудился
На пользу аду, помешав их шашням.
Ну, ничего, еще я наверстаю,
Ад обо мне услышит!
Появляется спустившийся вниз Фицдупель со своей женой.
ФицдупельАх, малютка,
Как ты могла? И за моей спиной!
Сейчас, когда твоей же пользы ради
Я погрузился с головою (глубже,
Чем земли, что надеюсь осушить)
В заботы и труды? Я размышлял,
Каких тебе нанять швейцаров важных,
Лакеев и почтительных пажей,
Из скольких знатных дам составить свиту,
Какую благородную особу
Привлечь для переписки с заграницей,
Чтоб ты могла за модой поспевать...
Ты оскорбила мужа в лучших чувствах,
Втоптала в грязь сладчайшие мечты
И чистые стремленья. Я склоняюсь
Найти себе другую герцогиню.
Ступай же.
class="stanza">
Черт, ты искупил вину
И я тебя прощаю. Жди награды.
Паг уходит.
Входят Меерплут и Крюквелл.
МеерплутЧто за прогулки, сударь? Где вы были?
Так... Мелкий случай, легкая досада.
Сэр, мелкие невзгоды не должны
Касаться вашего чела. Его
Великая украсит скоро слава.
Готовьтесь.
Я готов.
Вас ожидает
Судьба прославленного мужа, сэр.
Вот именно.
Отныне вы должны
Начать другую жизнь, ни с кем не знаться
Из тех, с кем прежде знались...
Будь он другом
Еще позавчера.
Позавчера?
Сегодня утром! Ты не знаешь, Крюквелл,
Какие привилегии дает
Высокий титул и как быстро. Словом,
Когда он станет лордом...
Понимаю.
Не беспокойтесь, я сумею, сэр.
Но вот жена... Сумеет ли она
Блюсти себя, как должно? Я, признаться,
Ее обескуражен поведеньем.
Так надобно воспитывать.
Но как?
Нет дамских школ и женских академий.
Мужские только... Я в них сам учился
Осанке и поклонам.
Сэр, я вспомнил
О редкой вещи, что видал у вас, —
Испанском платье.
Ха! Спасибо, Крюквелл.
Блестящая идея!
Сэр, есть дама
Здесь, в городе, — ее зовут испанкой,
Хотя она и англичанка родом, —
Затем, что, путешествуя по свету
С покойным мужем, долго прожила
В Испании и носит до сих пор
Наряд испанский. Редкая особа!
Весь наш изящный пол ее считает
Своим кумиром, образцом — и верит
Ей так, как Формену[326] в былое время.
Какие чудные рецепты есть
У ней для мазей, кремов, притираний,
Духов, помад, лекарств et cetera —
Непостижимо! И притом она —
Знаток манер и может обучить
Хоть даму, хоть гулящую девчонку,
Как правильно себя вести.
О, сударь,
Сколь рад я это слышать! Где ж она?
Достаньте мне ее.
Чуть-чуть терпенья.
Тут нужен способ, чтоб свести знакомство.
Сэр, умоляю!
Надобно обдумать.
Сэр, если мне чего-то захотелось,
Оттягивать я не люблю. Учтите,
Уж я таков!
Супруга ваша, сэр,
Должна послать ей небольшой подарок,
Чтоб засвидетельствовать уваженье.
Так делают все дамы.
Я согласен.
Но что послать?
Какой-нибудь пустяк.
Ну, например, колечко с бриллиантом
Ценою фунтов в сорок-пятьдесят
Вполне достойным будет подношеньем.
Тотчас пойду, скажу жене.
Уходит.
МеерплутОтлично!
Наряд у нас готов, но где взять даму?
Найти бы нам смышленого мальчишку
И натаскать на роль[327]. А этот дурень
Проглотит все.
Сэр, надо взять актера.
Нет, ненадежно. Разболтают сразу
Поэтам.
Ну и что? Пусть эта шутка
Послужит сцене. А среди актеров
Есть славные ребята. Например,
Дик Робинсон[328]. Миляга! Он знаком
С одним моим приятелем. Однажды
Был этот джентльмен (приятель мой)
На ужин зван к соседке — и с собою
Взял Дика, нарядив его для смеха
Женой судьи. Вот это номер был!
Умора! Вы бы только поглядели,
Как он ломался, толковал законы,
И сыпал непристойности, и пил,
И слал записочки! На вас бы, сэр,
Ни пуговицы целой не осталось,
Ни шва!
Да, я слыхал, он ловкий парень.
А платье носит — что там ваши дамы!
Я в этом не знаток. Так говоришь,
Он согласится?
Сэр, мой друг сумеет
Его уговорить. Идет?
Ну, ладно.
Входит Фицдупель.
ФицдупельПроклятье! Ни за, что не хочет дать
Колечка, вот упрямая мартышка!
А у самой их два.
Не стоит, сэр,
Настаивать. Пошлите к ювелиру,
Чтоб ей урона не было.
Урона?
Ведь все же делается для нее!
Сэр, проявите щедрость. Будет лучше.
И что вам сорок фунтов?
У меня
Лишь сто монет наличных; не хотелось
Их разбивать.
Сэр, вам дадут и в долг.
Я напишу записку ювелиру.
Входит Шлейфус.
Вот мой слуга идет. Он все исполнит.
Ну, Шлейфус, как дела? Как наши птички?
Кузен ваш Драчлифф отлупил меня
За то, что я ему не рассказал,
Где вы находитесь. Кажись, он следом
За мной сюда приплелся.
Ничего.
Ты сможешь выйти черным ходом, Шлейфус.
Во что бы то ни стало приведи
Подпилока сюда!
Он не пойдет, сэр.
Скажи, что здесь имеется дичина.
Я угощу его, да и жене
Пошлем фазана.
С места он не встанет,
Покуда не вернете сорок фунтов,
Что брали прошлый раз. Такая мелочь
Его сильней приводит в беспокойство,
Чем восемь сотен под залог земли.
Скажи, что мы дадим обеспеченье,
И распиши Фицдупеля ему
Поживописнее, как богатея.
Попробую, да вряд ли согласится.
Уходят.
ДЕЙСТВИЕ III
СЦЕНА 1
Входят Подпилок и Плутарх.
ПодпилокЧтоб сделать тебя, сын мой, джентльменом,
Пойду на все. Не для того ль тебя
Я к сэру Полю Флюгеру приставил,
Чтоб ты законов разных поднабрался
И выгоду свою умел блюсти?
Он опытный судья; ты за год с ним
Узнаешь больше, чем за двадцать лет
Ученья в Оксфорде или в Париже.
Сейчас я спешно вызван Меерплутом,
Чтоб мистеру Фицдупелю (две тыщи
Дохода в год, по наведенным справкам)
Отдать в кредит колечко с бриллиантом
За сорок фунтов, хоть оно не стоит
И тридцати. И это для того,
Чтоб сделать тебя, сын мой, джентльменом.
О папочка, ты чересчур легко
Даешь в кредит!
Мы тем живем, сынок,
Что открываем дуракам кредиты.
Гроссбухи наши — пастбища, куда
Мы запускаем их, чтобы потом —
Отправить прямо в долговую яму.
Мы, горожане, не ссужаем в долг,
А надуваем; если нам заплатят,
То должников, а если нет — себя!
Ну что ж! приходится идти на риск,
Чтоб сделать тебя, сын мой, джентльменом.
Но, папочка, я вовсе не хочу.
Так мы и сами через поколенье
Окажемся на месте тех, кого
Мы надуваем. Мне б хотелось лучше
Остаться при отцовском ремесле.
Со временем, держась друг друга крепче
И укрепляя браками родство.
Мы бы могли надуть их повсеместно
И вовсе выжить из Rerum natura[329].
Сначала нам пришлось бы запретить
Своим наследникам блажным жениться
На дочках их и собственных невест
С большим приданым выдавать за знатных.
Вот что, сынок, запутывает дело...
И помеси плодит. А залучив
Деньжата, нас же поднимают на смех
И с лестницы спускают. Мы должны
Их надувать, а не ссужать деньгами.
Входит Меерплут.
МеерплутЯ был уверен, он не подведет!
Добро пожаловать, мистер Подпилок!
Я вас просил прийти, чтоб оказать
Любезность джентльмену. Речь идет
О пустяке, брильянтовом колечке
Фунтов в полста иль шестьдесят. Назначьте
Ценою сто, а лишних сорок будут
Обеспечением под мой должок.
Он человек и без того богатый,
А вскоре так возвысится, что только
Сумейте угодить, — и, без сомненья,
Он вас осыплет золотом. Согласны?
Ей-богу, не могу; кругом прорехи.
Прорехи? В честности или в уме?
Ну, скопидомы...
Папочка, не надо
В кредит им верить.
Нет уж, Том Подпилок,
Должна охотной быть услуга ваша.
Он человек такой: скорей заплатит,
Чем будет клянчить. Честь его пока —
Не проститутка!.. Это кто? Ваш сын?
Прелестный юноша; как его имя?
Плутарх, сэр.
Как? Плутарх? Чья это мысль?
Сэр, в год его рожденья я как раз
Купил Плутарха "Жизнеописанья" —
И до того влюбился в эту книгу,
Что сына в честь ее назвал. Быть может,
И он со временем опишет жизнь,
Виднейших наших граждан.
Горожан?
И вы его склоняете к тому?
Сэр, ум его склоняется и сам
На эту сторону.
Великолепно.
Но я б охотнее его женил
И поселил в деревне, чтобы мирно
Жил-поживал там, пользуясь наследством.
Помилуйте! Лишить его всех благ
И преимуществ города, где вы
Его могли бы с юных лет готовить
В старейшины! Опомнитесь, мой друг!
Купите ему должность капитана,
Пусть марширует с перевязью пышной,
С пером на шляпе, вдоль всего Чипсайда[330],
Красоток покоряя; пусть подцепит
Жену с приданым в десять тысяч фунтов.
Вот это будет жизнь для молодца!
Солдатиков расставить на столе,
Раскрыть альбом артикулов военных
И невзначай за юбку зацепить
Служаночку, чтоб показать ей в красках
Сражение при Фьюсбери...
Я, сударь,
Его отдал к судье, чтоб он на совесть
Законы изучил.
Одно из двух —
Законы или совесть... Повернись-ка,
Плутарх, — не зря Плутархом ты зовешься,
Я вижу, ты рожден героем быть
И в ополченье лондонском служить!
Вот твой талант. — О, дорогой кузен!
Входит Драчлифф.
ДрачлиффАх, вот вы где! Прошу вас на минуту,
Отходят и говорят между собой.
ПлутархОтец, поверьте ему в долг, прошу!
Так я и собираюсь. Но не вдруг же!
Нет, с господами надо поступать,
Как с нами — господа. Явись я сам
К кому-нибудь из них, поверь, сынок,
Уж я наждался бы! Пусть дело спешно —
Волынить будут месяц или два
Для развлеченья, чтобы сделать гуще
Толпу просителей и насладиться
Своим величьем. Без задержки можно
Лишь оскорбленье получить от них:
Вот это вмиг! А доброго чего-то
Поди дождись-ка!
Папочка, прошу:
Поверьте ему в долг.
Ну, поглядим.
Нет, вы обязаны — ведь я же гибну!
Поймите, сэр, я к леди Веерхвост
На ужин приглашен, а мой костюм
В закладе. Я сегодня разослал
Штук двадцать писем — все без результата.
А я предупреждал, я говорил,
К чему ведут подвязки щегольские,
Розетки пышные на башмаках,
Пурпурные жилеты, галуны
И кружева; к чему ведут фазаны
И куропатки, театры и таверны,
Бахвальство и разряженные девки!
Когда бы вы довольствовались сыром,
Селедкою и маслом в Нидерландах,
Простыми бумазейными штанами,
Девчонкой местною из гарнизона,
Голландской шлюхой или маркитанткой[331],
Вы, б не сидели нынче на мели,
Не рассылали слезные посланья
К знакомым; уж и так вас сторонятся,
Точь-в-точь, как вы — судебных приставов.
Да провалитесь вы! Мне не советы
Нужны, а деньги.
Вы не позабыли,
Что мне уже должны?
Вздор! Вам должны
Те, что намеревались заплатить,
А я, клянусь, об этом и не думал.
Предупреждаю: я могу испортить
Все ваши плутни.
Да, любезный мой,
За вами, вижу я, не пропадет!
А как же.
Вам когда-нибудь придется
Расстаться и с империей своей
И с податями всеми.
Не морочьте
Мне голову!
А не хотите вместе
Со мною обморочить кой-кого?
Не знаю... Впрочем, стоит попытаться.
Я не всегда такой уж тугоплавкий,
Договориться можно и со мной.
Входит Фицдупель.
МеерплутМистер Фицдупель, я прошу теперь
Великодушного соизволенья
Покинуть вас. Внезапность обстоятельств
Торопит.
Сударь, как же так?
Я должен
Прийти на помощь этому джентльмену,
С которым мы в родстве.
Сэр, я обижусь.
Я сожалею, сэр; но речь идет
О назначении его на должность,
Которой добивался он давно:
Магистра препирательств. Этот чин —
Моя идея; были возраженья;
Но после многих споров и писаний
По поводу дуэлей государству
Пришлось признать его необходимость
И должность утвердить. Вот суть ее:
Поскольку ежедневно средь дворян
Случаются раздоры — и доходит
Порой до буйства и до преступленья,
А безупречным рыцарям — немногим,
Достойным, зваться так, — претит бахвальство,
Им надлежит теперь адресоваться
К Магистру — и любой, кто нарушает
Законы чести, будет оштрафован.
Клянусь, отличнейшее учрежденье!
Подобие третейского суда.
Он может мне понадобиться вскоре,
Есть у меня обидчик.
Но покуда
Не смажешь кой-кому маститой лапы,
Бумаги не подпишут. Так что деньги
Нужны тотчас, и это все на мне, —
Как будто я — монетный двор! Сто фунтов,
Вы говорите?
Да, сэр, эта крыса
Потребовала сотню.
Что ж, придется
Их доставать. Сэр, завтра я всецело
К услугам вашим, а сегодня нужно
Помочь кузену; медлить я не в праве.
Ни в коем случае!
Сэр, я обязан
Достать ему сто фунтов и достану.
Я заявляю, сэр, что сам скорее
Достану деньги, чем позволю вам
Меня покинуть.
Неужели, сударь,
Вы полагаете, что воспитанье
И принципы позволят нам их взять,
Как бы радушно вы ни предлагали?
Ну да!
Отказываюсь в это верить.
Нет, сударь, честь нам запрещает вашим
Великодушьем злоупотреблять.
Прощайте же.
Сэр, если вы сейчас
Откажете мне, значит, вы меня
Не уважаете.
Сэр, я вас чту
Так высоко, как ваше благородство
Заслуживает. Но какой вам смысл?
Ведь незнакомы вы.
Ты все испортишь
Избытком хитрости...
Не все ль равно!
Хотя бы это было лишь причудой.
Но у меня к тому же есть и дело,
С которым я, быть может, обращусь
К его заступничеству.
Коли так,
Я должен сдаться.
Да, и мне б хотелось,
Чтоб это было самым первым делом
Такого рода. Я могу просить?
Чтоб оно стало как бы образцом?
И станет; я ручаюсь вам, что станет.
Сэр, честь его порукой служит в том!
И слава учрежденья, сэр!
Иначе
Не стал бы затевать и разговора.
Ведь не осел же я, на самом деле.
Однако как ведется рассмотренье?
Каков процесс?
Да, расскажите все
В подробностях.
Во-первых, подается
Прошенье с полным изложеньем дела
И требованьем выступить в защиту.
Так, сэр. А вы на это что?
Мы сразу
Исследуем исходную причину,
Все обстоятельства и сущность дела,
И, если признаем по рассмотренью,
Что случай сложный и закоренелый
И соглашение недостижимо,
Мы принимаем случай к производству.
Итак, он принят, сэр; а дальше что?
Мне нравится следить за процедурой.
Потом истцу мы предлагаем (если
Он человек имущий) привести
В порядок все свои дела и сделать
Распоряжения, хотя б для вида,
Чтоб люди видели серьезность распри.
Мы называем это оглашеньем.
Очень разумно, сэр, А дальше что?
Чу дно, чу дно, сударь!
И все — за сотню? Я бы дал и двести.
Ваш человек расписку примет?
Да,
Конечно, сэр. Но эти горожане —
Жадней акул.
Должок есть в сорок фунтов;
Я поручился, а должник дал деру
Куда-то на Бермуды[334]. Вот Подпилок
И требует, чтоб их сперва вернуть.
Пускай! Кольцо, должок и сто монет
Составят двести.
Как вы ловко, сударь:
Раз, два — и сосчитали!
Недурная
Наклюнулась рыбешка. Подсекайте —
И двадцать фунтов ваши.
Двадцать фунтов?
Ну, папочка!
По-прежнему хитрите?
У вас возможность, милый, благородно
И сразу службу сослужить — так нет,
Вы мнетесь, и учтивость ваша лезет
Из вас с невероятною натугой
И страшной вонью. Легче селезенку
Из вас достать, чем деньги. Ну и, ну!
Будь маленький Подпилок той же стали,
Я б не любил его. А он — добряк;
Ишь, губы оттопырил!
Ваша мать
Была, видать, из благородных?
Да, сэр.
И ко двору являясь в рождество,
Гвардейцам вешала на шею цепи?
Жемчужные и золотые, сэр.
Я знал, что щедрость у тебя в роду.
Ты не похож на лавочника. Скоро
Ты станешь капитаном, будешь пить
Во всех тавернах, в Пимлико[335] гулять,
От баб не знать отбою!
Да что, вы, сэр! Взгляните, что за блеск;
Хоть в жернова засуньте для проверки;
Отличный, настоящий парагон!
Что за огранка!
Желтоват немного.
Чистейшей, изумительной воды
Брильянт — и без малейшего изъяна!
Будь желтым он, отдал бы по дешевке.
А сколько стоит? Фунтов тридцать?
Нет, сэр,
Он стоил мне полсотни самому.
Полсотни экивоков и уловок?
Вы в том иезуитов превзошли.
Но помните, кольцо пойдет туда,
Где разбираются в камнях. Итак,
Полсотни фунтов — и ни пенсом больше.
Чтобы не мешкать, я отправлюсь тотчас
Устроить встречу с дамой. Вы же, сударь,
Могли бы, под рукой имея сотню,
Вручить ее немедля джентльмену,
Чтоб он охотней вам потом служил,
А деньги вам вернет назад Подпилок
По завершенью сделки.
Я согласен.
Так и покончим с этим сразу.
Вот:
Здесь ровно сто монет, я дважды в день
Их пересчитывал последний месяц.
Идите, сэр, составьте договор.
Мы будем ждать вас.
Фицдупель, Подпилок и Плутарх уходят. Меерплут с кузеном начинают делить деньги.
ДрачлиффНу, гони монету!
Потише, сэр.
Давай! Я ждать не буду!
А слушать?
Прежде деньги!
Хорошо.
Вот ваша доля — сорок фунтов.
Как?!
Здесь половина. Двадцать должен взять
Подпилок.
А кольцо? Что — тоже вам?
Кольцо — для дамы.
Так я и поверил!
Как перед небом!
Ну, тогда еще
Мне десять фунтов, ну!
С какой же стати?
А за Подпилока!
Но нужно долю
Дать и ему.
Вам, может быть, и нужно.
А мне — нисколько. Десять фунтов, сударь,
И поживей!
Да по какому праву?
По праву льва. Хотите, зарычу?
Ну, ладно.
Вы слыхали, как осел
Делил добычу мудро?[337]
Так выходит,
Что я — осел? Благодарю.
Не стоит.
Но я покончу с этой тиранией!
Нет, сэр, пока вы пьете и едите
И доите чужие сундуки,
А я поддерживаю к вам доверье,
И выгораживаю, и спасаю
Вас от плетей, и помогаю вам
Знакомства заводить для новых плутней,
Как в этом деле с леди Веерхвост;
Забавнейший проект, но вот в чем штука:
Как выпутаться из него?
Спокойно!
Ведите дело, как договорились.
А у меня промашек не бывает.
С таким помощником, как я! еще бы!
Неблагодарный!.. Ладно, понимаю,
Сейчас вам требуется в одиночку
Обстряпать дельце. Я вас разыщу
Потом — и призову на страшный суд.
Драчлифф уходит.
МеерплутПроклятье! Я совсем забыл: ведь надо
И Крюквеллу дать что-то. Это иго
В конце концов несносно! Я избавлюсь
От рабства своего...
Входят Крюквелл и Смелтон.
А, вот и Крюквелл!
Что слышно?
Все отлично.
Удалось?
Где Робинсон?
Вот этот джентльмен
Его заменит. Он уж в курсе дела.
Но почему же он?
Так предложил
Сам Робинсон. Он, видно, не решился
Такую щеголиху представлять.
А этот джентльмен весьма остер,
К тому ж бывал в Испании и знает
Все моды. Положитесь на него,
Он обещает нас повеселить.
Но рост!
Он будет говорить, что носит
Cioppinos на огромных каблуках,
Как все испанки. Робинсон к тому же
Не ниже.
В самом деле?
Ни на йоту.
Раз так, то я из них двоих доверюсь
Скорее джентльмену.
Подойдите
И поздоровайтесь с ним.
Сэр, мой друг
Вас ознакомил с этим делом?
Да.
Занятный случай! Герцог Утопийский
С прекрасной герцогинею, не так ли?
Так, сударь. Заклинателями духов
Оставлен он и одолжен на время
Моим заботам.
Я надеюсь, с целью
Употребить его как можно лучше?
Так, сударь.
Что касается меня,
Не беспокойтесь: я сыграю роль
И распотешу вас на славу.
Верю.
Где мне переодеться?
У меня.
Он вам достанет, сударь, все что нужно —
И ни на пенни меньше.
Сэр, простите,
Но я участвую лишь в развлеченьях,
А не в расчетах ваших. Обеспечьте
Меня экипировкою испанской,
Каретой и лакеем.
Безусловно.
Будьте спокойны, сэр. Ну, а теперь,
Раз я доверился вам в полной мере
И положился на таланты ваши,
Добавлю кое-что. Поскольку в деле
Понадобится женская поддержка,
Чтоб направлять и поощрять беседу,
То стеной для задуманного фарса
Избрали мы дом леди Веерхвост.
Знаком: и с нею, и с ее дворецким.
Достопочтенным Сбруингсом?
Да, с ним.
Признаюсь вам без ложного стыда,
Что мы, малоземельные дворяне,
Порой принуждены копать болванов
И вспахивать богатых дам взамен
Недостающих акров. В этой леди
Обрел я плодороднейший надел.
Мы разрабатываем с ней проект
Обеспеченья женщин новым кремом
Для кожи (наподобие румян),
Она мечтает получить патент
И монополию.
С какой же целью?
Чтобы прославиться своим открытьем.
Но вместе с тем надеется на прибыль,
Назначила экспертом по сырью
Мистера Сбруингса, притом ему же
Доверены бухгалтерские книги
И руководство в целом. Если вдруг
Она ввернет при вас на эту тему
(Ведь я представил так, что вы могли бы
Помочь советом делу как особа,
Объездившая свет), присочините
Ей что-нибудь о заграничных средствах,
Подсыпьте ей диковинных названий
Каких-нибудь...
Задача мне ясна.
Так не пора ль заняться подготовкой?
Да, сэр.
Наш дурень движется сюда.
Ступайте же.
Уходят Смелтон и Крюквелл.
Входит Фицдупель.
Как быстро вы вернулись!
Сэр, сделку совершил я. Вот кольцо.
А денег, он сказал, не подвезли
Еще с монетного двора.
Ах, плут!
Чума его возьми!
Но он клянется!
Такое ремесло его, чтоб клясться.
Напрасно вы поверили.
Вернусь
И отлуплю его!
Теперь уж поздно.
Я так горел желанием скорей
Послать кольцо.
Вы правы. Я узнал,
Пока, вас не было, что эта дама
Обедает у леди Веерхвост,
Неподалеку.
Рядом, в переулке?
Да, сэр. У вас имеется слуга —
В приличном платье, бойкий на язык,
Не заикающийся, не гнусавый,
Чтоб передать почтенье и привет
От имени супруги вашей?
Есть
Пригожий парень, джентльмен по виду.
Его хочу назначить я дворецким
К супруге — Утопийской герцогине.
Вот только имя у него чудное.
Не имя важно тут, а порученье.
Эй, черт!
Входит Паг.
Ну, как он вам?
Теперь пройдись.
Взгляните на походку, на осанку.
Он подойдет, сэр. Пусть возьмет кольцо
И отправляется со мной.
Смотри же,
Любезнейший, исполни дело с честью,
Иначе повышенья не видать.
Ты понял?
Сэр, он справится с задачей.
И не забудь воздушный поцелуй
Послать и поклониться по-французски,
Вот этак, спину изогнув... Понятно?
А что до слов...
Слова я подскажу.
Но я же обучался им в колледже!
Сэр, вскоре вам представится возможность
Блеснуть — после обеда, вечерком;
Ведь вы же званы в гости.
Вечерком?
Но в это время — представленье пьесы.
Сэр, если леди вас желает видеть,
Придется представленье пропустить,
Она же — президентша.
Но сегодня
В афише "Черт"!
Черт или даже дьявол —
Но надо всем пожертвовать иль сразу
Все потерять.
Хотя бы на полпьесы...
Сэр, невозможно.
Хоть на первый акт
Явиться, быть замеченным, подняться
И выйти, чтобы досадить актерам
И наказать поэта — пусть трепещет!
А если он не станет трепетать?
Так сам хотя б расплатится за ужин!
Он предпочел бы заплатить вдвойне,
Чем вас благодарить. Нет уж, забудьте
Про дьявола, милорд (я буду так
К вам обращаться конфиденциально),
И вспомните о собственных делах.
Вы, кажется, хотели обратиться
К Магистру препирательств?
Да, хотел.
Но почему б, милорд, вам самому
Не разрешить вопрос? Пусть мир увидит,
Что вы способны сами отстоять
Себя в вопросах чести. Пусть я этим
Обижу родича, — мне ваше благо
Всего дороже.
Я весьма польщен.
Но перейдем...
Конечно, к оглашенью.
Вы вашу волю изъявить могли бы
Немедленно, оставив лишь пробел,
Чтобы вписать туда опекунов[338]
Двух или трех, как захотите.
О!
Благодарю сердечно, сэр. Ни слова
Об этом больше, умоляю вас.
Мне что-то нездоровится.
Когда бы
Я мог так беззаботно рассуждать...
Вот впутался же, дурья голова!
Уходит.
МеерплутНу, нам пора.
А это далеко?
Здесь в двух шагах.
Колечко б надо было
Отнять пораньше. Хоть моя испанка —
Достойный джентльмен и отвергает
Участье в барыше, а вдруг прельстится?
Характер переменчивый у дам.
А эти дамы хороши собою?
О да!
И я представлен буду им?
Входит Шлейфус.
МеерплутА как же!
Накладная борода
С тобою?
Да.
А этот плащ двойной?
Да, двухсторонний, сэр.
Итак, готовься.
Уходят.
СЦЕНА 2
Входят Меерплут, Паг, Ловли.
МеерплутАх, Ловли, дай тебя я поцелую,
Моя ловушечка!
Прочь!
Не волнуйся,
Я вновь тебя налажу. Что, никак
Не ловятся пичужки? Вот досада!
Ну, подожди: настанут холода,
Я помогу тебе поймать синичку.
Кто у хозяйки?
Я сейчас узнаю.
Быстро уходит.
МеерплутПобудьте здесь пока, я отойду.
Уходит вслед за Ловли.
ПагУжасно как охота распуститься,
Попробовать от каждого греха,
Уж раз я в человеческом обличье.
Милашечка!
Что вы хотите, сэр?
Попасться в сети к вам, быть вашей птичкой,
Как выразился этот джентльмен,
Лежать близ вас дрозденком прирученным.
Вот золото, вы сможете на это
Купить себе в два раза больше юбок,
Чем я сниму с вас...
Входит переодетый Шлейфус.
ШлейфусСударь, вы должны
Мне передать кольцо для джентльмена.
Возьмите.
Шлейфус уходит.
Ну пойми, глупышка Ловли!..
Какая наглость!
Ловли, дорогая!
Я закричу, ей-ей!
Входит Меерплут.
МеерплутНу где ж вы, сэр?
Кольцо при вас? Идемте.
Но ведь я
Вам отослал кольцо.
Как — отослали?
Когда? И с кем?
Да только что от вас
Являлся человек.
Я никого
Не посылал. У вас же был наказ
Вручить кольцо собственноручно, даме.
Вы знаете того, кто приходил?
Нет, сэр.
Входит Шлейфус.
МеерплутТы видел посторонних, Шлейфус?
Нет, сэр.
Его видала камеристка.
Расспросим.
Черт! Я так увлекся ею,
Что не заметил ничего... Позор!
Телесный вид, в который я облекся,
Так неудобен, так обременяет —
Я в нем как будто слепну! До сих пор —
Одни промашки.
Сэр, она сказала,
Что не заметила тут никого.
Должно быть, сатана сюда являлся
Меня морочить.
Странная беспечность,
Что же теперь вам делать, сэр?
Одно:
Из шкуры выпрыгнуть своей, бежать
Из этой глупой, смертной оболочки!
Позор! А предстоит еще ответ
Перед моим эрцгерцогом. Ох, ноет
Спина, предчувствуя дубинку!
Сударь,
Вы мне не можете помочь?
Но как?
Что можно сделать в данную минуту?
Сэр, я прошу вас дать мне в долг. До завтра.
Нет, сударь, не успеть. Один лишь выход:
Просить мадам. Она так благородна,
Что не откажет в просьбе джентльмену
И скажет, что подарок ей кручен,
Вы думаете?
Я уверен в этом.
Особа эта — превосходных качеств.
А если выдаст?
Ни за что! Не бойтесь
И смело доложите господину,
Что президентша приняла кольцо,
Великодушно выразив готовность
Служить хозяйке вашей,герцогине.
Добавьте, что она весьма учтива
И заверяет, что ее мечта —
Полезной быть прекрасной госпоже,
Что жаждет познакомиться и просит,
Не мешкая, пожаловать сюда,
Просите же господ поторопиться.
А вы уж там похлопочите, сударь!
Да полно вам! Ваш страх велик не в меру,
Но стыд мой пуще страха.
Я избавлю
От страха вас — равно, как от стыда.
Уходят.
ДЕЙСТВИЕ IV
СЦЕНА 1
Входят леди Веерхвост и Меерплут.
Леди ВеерхвостЧума их забери! Опять оттяжки!
Давно пора бы утвердить патент.
Вельможи ваши — медленней улиток.
Мадам, все постепенно, по порядку,
Не сразу — прыг да скок!
Джон Денегпуд
Небось одним прыжком достиг решенья!
С такими связями — и не достигнуть!
Но, милая сударыня, не всем же
Скакать через канавы — есть мосты.
Труднейшие препоны позади,
За малым дело. Между прочим, дамы
Все, как одна, за вас горой.
Все дамы?
Они свою прислали президентшу —
Испанку — вас поздравить.
Я должна
Им передать привет и благодарность.
Да, и ответный нанести визит.
Где Сбруингс?
Он пропал куда-то нынче.
Пропал?
Запропастился. Говорят,
Что он не ночевал сегодня дома.
К тому же ваш кузен и мистер Гудмэн
Повздорили.
Да, я слыхал, мадам.
Как это вышло?
Говоря по чести,
Ваш родич отличился. Я надеюсь,
Вы знаете, что Гудмэн — мой поклонник?
Догадываюсь.
Гудмэн попросил,
Чтоб ваш кузен мне, как бы невзначай,
Достойно расписал его.
А тот?
Явился — и, напротив, стал бранить
И поносить его.
Вот как? А Гудмэн?
Конечно, не стерпел, облил презреньем
И оскорбил; да так, что я дивлюсь,
Как ваш кузен спустил ему. А впрочем,
Мужчины только на словах храбры.
Входит Гудмэн.
МеерплутА вот и Гудмэн.
Разрешите, леди,
Откланяться.
Нет, я прошу остаться.
Я покажу вам чудную особу —
Испанку.
В следующий раз, мадам,
Я буду рад служить, но не сегодня.
Останьтесь, сэр, прошу. Я все улажу
И помирю вас.
Тщетная затея.
Зачем же волноваться так чрезмерно?
Мадам, нельзя забыть обиду.
Сэр,
Вот родственник его. Он сожалеет
Об этом случае.
О нет, мадам,
Мы не в родстве; мы лишь зовем друг друга
Кузенами; а будь мы и в родстве,
Я за его грехи не отвечал бы.
Я обвиняю только лишь себя,
Хотя меня и предал он бесчестно, —
Сам виноват; как мог я доверяться
Тому, кто этой выходкой своей
Лишь подтвердил свою дурную славу?
Он, может быть, исправится?
О нет,
Наивно ожидать, что человек,
Всосавший с материнским молоком
Порок, вдруг переменится. А если
Его призванье в том, чтоб предавать,
Зачем увечить в нем его природу,
Зачем пытаться?
Сэр, но акт доверья
Его бы мог исправить.
Даже акт
Парламента, сударыня, не может
Горбатого исправить.
Входит леди Флюгер.
Леди ВеерхвостЛеди Флюгер!
Где, душечка, вы столько пропадали?
Неделю целую!
Мадам, я рада,
Что вижу вас.
Я рада бесконечно.
Но где ж вы были?
Делала визиты;
И так устала — адское занятье!
Еще бы! Как подумаю, что завтра
И мне придется начинать визиты
Придворные, так прямо содрогаюсь!
Я слышала, мадам, что ваш проект
Успешно движется.
Кто вам сказал?
Конечно, мистер Флюгер.
А, супруг ваш!
Да, правда, дело близко к разрешенью.
Когда его подпишут, дорогая,
Мы заведем парадную карету,
Двух кучеров, шестерку лошадей, —
Да Сбруингс, да еще три камеристки!
Мы будем задавать повсюду тон
И править модой.
Вы и так, мадам,
Законодательница мод в столице.
Да, но тогда я буду каждый день
Изобретать по новому фасону.
Мы будем, Флюгер, первыми во всем,
А остальные — следом. Каждый месяц
Вы сможете менять свой гардероб.
Благодарю, мадам.
Ах, дорогая,
Давайте звать друг друга просто: Флюгер
И Веерхвост, без всяких там "мадам".
Я рада, Веерхвост, что так удачно
Идет у вас проект.
Спасибо, Флюгер,
Спасибо, душечка.
Но мой супруг
Мне говорил, что ваш второй проект
Еще удачнее.
Какой проект?
О зубочистках.
Я о нем не знаю.
Так знает, верно, мистер Меерплут.
Меерплут в это время разговаривает с Гудмэном.
МеерплутМадам?..
...Ну, одним словом, он таков,
Что если б я кому-то дал совет
Довериться ему, я был бы сам
Обманщиком.
Сэр, не могу сказать,
Что вы меня утешили.
Что делать!
Я вам поведал мнение свое.
Судите ж сами.
Я могу судить,
Что дружба с ненадежными людьми
Надежной не бывает.
Сэр, скажите:
Что это за проект о зубочистках?
Как раз я собирался посвятить
Вас в это дело.
В чем же его сущность?
Суть в том, чтоб зубочистками снабдить
Всю Англию. Я показал, во-первых,
Сколь неумело их употребляют,
И, во-вторых, что заражение десен
И многие болезни происходят
Из-за гнилой и скверной древесины-
Я предлагаю вот что: учредить
Особую Палату для проверки
Всех зубочисток; проставлять клеймо,
А за подделки штрафовать. А также
Издать пособие по ковырянью,
Чтобы любой мальчишка в королевстве,
Умеющий читать, его усвоил;
Полезными советами дополнить:
Не спать с открытым ртом, жевать мастику
Для свежести во рту — и в то же время —
Для белизны зубов...
Входит Шлейфус и что-то шепчет ему.
Ха! Неужели?
Клянусь душой, хорошенькое дело!
И мистер Флюгер то же говорит.
Она приехала.
Испанка, сударь?
Скорей ее просите.
Меерплут уходит.
Как некстати
Пропал мой Сбруингс. Флюгер, дорогая,
Как выгляжу я?
Правда, элегантно?
О да, мадам.
Оставь свое "мадам"
В конце концов!
Отлично, Веерхвост!
Звучит куда изящней, правда, Флюгер?
Что на тебе за скверные белила?
Жемчужные.
Жемчужные? Куда там!
Из устричных ракушек, дорогая.
Не спорь, не спорь! Сейчас сюда придет
Испанка — элегантнейшая штучка!
Она от имени придворных дам
Меня поздравить хочет. Присмотрись,
Подметь все недостатки в ней, а после
Мы их переберем и посмеемся.
Охотно, Веерхвост!
Меерплут вводит Смелтона, переодетого испанской дамой.
Леди ВеерхвостВот великанша!
Мадам, вот благородная особа,
Которая желает передать
Вам дружеский привет от многих дам
И засвидетельствовать уваженье.
Сэр, это для меня большая честь.
Прошу простить, в Испании при встрече
Объятье заменяет поцелуи.
Мадам, надеюсь, будет не в обиде?
Все, что вы скажете, для нас — закон.
Прошу садиться, дорогая леди.
Благодарю. Я слышала столь много
О ваших добродетелях, мадам,
Что счастьем бы почла вам предложить
Свои услуги.
И свою любовь, —
Иначе обесценятся услуги.
Мадам, располагайте ими вместе
В великих ваших начинаньях.
Что вы!
Великими назвать их слишком громко.
Хоть чем-то полу своему помочь
По мере сил — одна моя надежда.
Исполнена величья ваша скромность.
Вся женская республика, мадам,
Вас будет прославлять.
За исключеньем
Завистниц.
Да, они всегда найдутся.
Одна из них, я слышала недавно,
Пыталась опорочить ваш проект.
Каким же способом, мадам?
Не стоит
И говорить. Противная особа,
Давно утратившая все надежды
Похорошеть.
Однако мне б хотелось
Услышать доводы ее.
Извольте.
Она, насколько помню, говорила,
Что краска ухудшает цвет лица.
Ну, это — старый довод.
Есть другие:
Сквернит дыханье, поцелуи портит, —
Так, что они уже не наслажденье,
А ритуал, а скоро превратятся
Ив наказанье, — разрушает зубы
И причиняет массу неудобств;
Свободно веселиться и смеяться —
И то нельзя, чтоб не осыпать краской
Друг друга...
Этот голос мне знаком,
Да и лицо знакомо.
Говорят,
Она особенно вредна тем дамам,
Что, собственным, как говорится, потом
Желают зарабатывать на жизнь.
Ведь от тепла и сильного движенья
Румяна начинает течь, ползти
И так размазываются по щекам,
Что гости убегают в беспорядке,
Прервав занятье и не заплатив.
Ну, эти сплетни — клевета поэтов,
Чума их побери!
Их распускает
Какая-нибудь ведьма, у которой
Поэт на содержанье.
Мистер Флюгер
Недаром говорит, что всех поэтов
Пора послать к чертям.
Мистер Фицдупель
С женою.
Где?
Входят Фицдупель, Франсис и Паг.
МеерплутВот без пяти минут
Сиятельнейший герцог Утопийский.
Так это он?
Он самый.
О мадам,
Я — ваш слуга.
Что — сердишься, дружище,
Что я раскрыл убежище твое?
Гудмэн.
Да нет, дивлюсь на эту авантюру.
Она тебе должна раскрыть глаза
На свойства дам.
Я полагаю, это —
Отличное лекарство от женитьбы.
Смотри и пользу извлекай.
Мадам,
Вот леди, приведенная сюда
Супругом ради ваших наставлений,
Он представляет госпожу Фицдупель.
Мадам, прошу садиться.
Президентша!
Значительней дама! Но, однако,
Колечко где?
Колечко у нее.
Мадам, все эти доводы ничтожны.
Я так и заявила ей, мадам,
Что новый крем, который к производству
Готовит ваша милость, не содержит
Ни одного такого компонента.
Который я бы не решилась съесть.
В Испании везде такие кремы.
Ах, сделайте любезность, расскажите
Нам об испанских кремах!
Всех рецептов
Не счесть.
Но их состав?
Они содержат
Укропную водичку, сок морковный,
Цветы чертополоха, розмарин,
Мед, тыквенный отвар, сырое тесто,
Хлебные крошки, козье молоко,
Яичные белки, жир лебединый,
Мозги телячьи, корешки нарциссов,
Заячий хвостик, камфору, лимон,
Горошек, портулак...
Какой восторг!
Какие дивные ингредиенты!
Довольно заурядные, мадам.
Но есть и редкостные: alvagada
И argentata герцогини Альбы.
А их состав, сударыня, каков?
Состав их сложный: alum scagliolo,
Иначе poi di pedro, zuccarino,
Тунисский скипидар, grasso di serpe,
Зола от шишек, в девяти водах
Промытая, касторовое масло,
Смола tentisco, benjamin di gotta,
И zucche mugia[339] — в надлежащей смеси
Дают вам притиранье для лица
Волшебных свойств; две капли превращают
Шестидесятилетнюю старуху
В красавицу осьмнадцати годов.
Но подлинное чудо: эликсир
Из белых кур сеньоры Эстефаньи!
О да, я слышала о нем, мадам,
Как он приготовляется?
Извольте,
Скажу. Берете курочку, мадам,
Ощипываете и потрошите
И, мелко нарубив (с костями вместе),
К ней добавляете carravicinus
И унцию египетского мыла;
Отвар процеживаете и потом
Храните в глазированном горшочке.
Три капли эликсира вас избавят
От пятен, желтизны, прыщей, морщин,
От бородавок, солнечных ожогов,
И вашу кожу in decimo sexto[340]
Навечно сохранят; не зря зовется
Он молочком девичьим для лица
И oglio reale. Ни жара,
Ни холод не страшны ему; а в смеси
С цветами cataputia (левкоя)
С бальзамом миртовым и rovistico
Получите вы лучший в мире крем,
Истинный muta!
Дорогая леди,
Ах, как бы нам сойтись поближе с вами!
Сударыня, всегда к услугам вашим.
Как вы ее нашли?
Я восхищен.
Однако — где колечко?
Сэр?
Я должен
Отдать кольцо, чтоб не испортить все.
Дурак волнуется.
Мадам...
...наденьте
Вот этот перстенек, он послан в дар
Его женой. Смотрите, не забудьте
Благодарить ее.
А вы не трусьте!
Спасибо, сэр.
Уж коль вы так добры,
Поведайте нам, дорогая леди,
И об испанских вкусах. Это правда,
Что там все дамы очень утонченны?
Не все, а лишь грандессы — с длинным шлейфом,
Который можно распустить до пола,
А можно через руку перекинуть —
Вот так...
А носят ли они cioppinos?
Да, если одеваются in punto[341]
И с позолотой?
С золотой чеканкой
И бриллиантами, а верх сработан
Из тонкой и благоуханной кожи.
Должно быть, трудно в них ходить, мадам?
Сначала нелегко.
А вы, мадам,
Не падаете?
Никогда.
Клянусь,
Я падала бы каждую минуту!
Но если упадете вы, найдутся
Мужчины под рукой, чтоб вам помочь?
Лишь старичок-служитель, вот такой!
Увы! Но он ведь ничего не может!
Сударыня, я видела в Мадриде,
Как знатная сеньора растянулась
В присутствии монарха. На полу
Она лежала, как раскрытый зонтик,
С поломанными обручами юбок,
Но ни один мужчина не посмел
Приблизиться, пока старик-служитель
(Единственный, кому разрешено
Ее касаться, да и то лишь пальцем)
Ей не помог.
Но разве нет у дам
Друзей, поклонников?
Лишь эскудеро,
Который следует за ней в отдельной
Карете, на приличном расстоянье,
А на прогулке и во время танцев
За край платочка держит, — но коснуться
Не смеет и подумать.
Чересчур
Уж это церемонно! Наш обычай
Куда милей!
Галантней и милей!
Милей, галантней и непринужденней!
Здесь, в Лондоне, мы можем строить куры
Хоть дюжине поклонников зараз.
При муже.
Муж? Клянусь своею честью,
Когда б меня любил один лишь бедный
Мой муженек, я б удавилась!
Что ты,
Подружка! Для такой прелестной шейки —
Такой противный воротник!
О да,
Клянусь своею красотой!
Мадам,
Подарок ваш получен; он мне дорог,
Как первый знак вниманья.
Я доволен!
Порядок, сэр.
Но если вы теперь
Мне дарите божественное счастье
Узнать вас ближе, — я прошу, мадам,
Чтоб вы носили этот перстенек
Ради меня.
Какой знакомый голос!
Что это значит, сэр?
Не мелочитесь.
Мы наверстаем в чем-нибудь другом.
Меерплут и Шлейфус уходит.
ФицдупельПустяк, и все ж таки и не в накладе.
Жена, послушай, и тебя привел
В такую школу, где тебя изучат
Всему! Как быть изящной, важной, гордой,
Ну, и так далее. Став герцогиней,
Меня ты не посмеешь упрекнуть,
Что к славе я тебя не подготовил,
Вот скольким и пожертвовал сегодня
Ради тебя:
во-первых, за кольцо
Отдал полсотни фунтов; во-вторых,
На пьесу не пошел; чего же больше?
Теперь, ей-богу, вправе и воскликнуть:
Глаза мои и уши, подтвердите,
Я сделал все, на что я был способен.
Чтоб дурой выставить жену.
Ты зла,
И потому превратно все толкуешь.
Но я останусь добрым — вопреки
Твоим порочным свойствам. Так и знай.
Склони же шею своего упрямства.
Мадам, через кого там шлют записки?
Через рабов, мадам.
И ваша милость
Находит это верным?
Нет, конечно.
Куда верней, как в Англии, учтивый
Дворецкий или ловкий юный паж.
Мадам, я полностью согласен с вами.
У нас дворецкий — это образец
По исполнительности и манерам.
Когда он хорошо натаскан, сударь.
Само собой, мадам.
Такие люди
Распорядительны. Они вполне
Годятся в эскудеро.
Безусловно.
Допустим, я хотела бы, мадам,
Вам сообщить, как можно приготовить
Пастилки герцогини Де Браганца,
Coquettes, aimoiavanos, tnantecadas,
Alcoreas, mustaccioli, aqua natifa,
Иль, скажем, peladore Изабеллы,
Или пилюли от чесотки, или
Жасминовую мазь маркиаы Мухи,
Крем для волос, дли кожи, — не раба же.
С подобным порученьем посылать!
Конечно, не раба, но джентльмена.
Ну, скажем, чтобы одолжить
Ароматический испанский уголь,
И раб сгодится. Но нельзя ж ему
Доверить тайны женских будуаров!
Пленительные тайны!
Совершенно
Вас понимаю. Я умею думать
По-женски, а не только по-мужски.
Я знаю, что по вкусу нашим пылким,
Изящным дамам.
Вы бы и жену
Такой хотели видеть?
Да, мадам, —
Живой и резвой. Речь не о беспутстве,
Но об умении скользить по грани.
Я понимаю, сэр. Нельзя доверить
Свободу даме, коль она не может
Быть честной от греха на волосок...
И в то же время, ради светской славы,
Так пылко предаваться развлеченьям...
Как только можно; ездить в Пимлико,
Визжать, скакать, танцуй сарабанду,
Шутить скабрезно, хохотать, беситься
И прочее...
В компании подруг...
И кавалеров. Если это лорды
Иль щеголи, тогда святой наш долг —
Их чем-то развлекать...
Святое дело!
Вот это да! Ад — приходская школа
В сравненье с этим университетом.
А дрянь холщовую — не замечать...
И грубых увальней.
По платью нужно
И по компании решать — кого
И как приветствовать.
И я ей то же
Всегда втолковывал; я объяснял,
Что неприличности, по сути дела,
Не менее приличны в разговоре...
Чем все другие здешние дела.
Но ей никак наука не дается,
И уговоры все мои — впустую.
Я нанял джентльмена без наследства,
Чтобы приставить к ней, как эскудеро
(Ввиду определенных опасений), —
Так нет, она его не хочет видеть.
А как его зовут?
Черт Дербиширский.
Помилуй боже!
Вы сказали — черт?
Не лучше ль будет звать его Да Чьорте?
Как вам угодно.
Так куда изящней!
Да, так звучит совсем по-итальянски —
Да Чьорте!
Вот же чертовы бабенки!
И как это природа сотворила
Подобных дур! Нет, хватит обольщаться!
Уходит, исполненный негодования.
СмелтонЧто он умеет?
И на что годится?
Давайте спросим.
Черт, стань вот сюда.
Ужели все, что было, лишь пролог
Тягчайших мук?
Стой прямо, чтобы дамы
Могли тебя получше рассмотреть.
Какие отвратительные ноги!
Ужасные!
Для черта подойдут.
Мадам, прошу вас говорить: Да Чьорте.
Да Чьорте! Что, по мненью твоему,
Является важнейшим в эскудеро?
Ну, что молчишь?
Степенная походка,
Сударыня.
Нет, крепкая башка,
Подобье голой и пустой скалы,
Чтобы сносить все молнии и громы.
О да, мадам, гроза необходима,
Чтоб сделать плодородной эту пустошь.
Не мог сообразить? Так получай!
Мой добрый господин!
Довольно, сударь.
Он все сообразил.
Из-за тебя
Я должен вечно с палицей ходить,
Как Геркулес.
О повелитель мой!
Молю, скорее забери меня
Обратно в ад!
Ты что, болван, бормочешь?
Молчу.
Синьор Да Чьорте, в чем вершина
Искусства истинного эскудеро?
Ну, отвечай же.
В том, чтоб разузнать
И описать вам действие любого
Слабительного в элегантной форме.
Да, это важный пункт и деликатный.
А что еще?
Вожжой бы подстегнуть!
Найти хорошего жнеца для дамы.
Нахал!
Какое варварство!
Ты что —
Меня позоришь? Ах ты, окаянный!
О, каюсь, каюсь! Жизнь моя в аду
Была в сравненье с этой просто раем!
Напрасный труд, мадам.
Он безнадежен:
Тупой...
И без малейшего понятья.
Ах, если бы тут был мой верный Сбруингс!
О да! Но где еще найти такого?
Теперь, синьор Да Чьорте, предположим,
Что у одной из этих дам есть сучка,
А кобелька достать велели вам,
На что тут нужно обратить вниманье?
На цвет и на размер.
На что еще?
На серп Луны, болван, на серп луны!
То есть растет луна или стареет.
И отзывы о резвости важны.
Ну, а когда появятся щенки,
Что делать, сэр?
Составить гороскопы,
Так. А еще?
Астрологов спросить,
Который будет меньше всех, смирней.
Который чистоплотней. Это верно.
Ну, а покуда сучка ходит с брюхом?
Выгуливать почаще.
Хорошо.
И блох у ней ловить прилежно?
Да, сэр.
Мне кажется, что он вполне годится.
Воистину, вот адский катехизис!
Ну надо же! Черт выставлен ослом.
Вот ум! Вот высочайшая из женщин!
Я восхищаюсь каждым ее словом!
Миледи, разрешите мне его
Еще немного испытать в сторонке.
О да, а я пока уединюсь
Вот с этой милой дамой. Почитаю
Ей наставленья.
Ну, синьор Да Чьорте...
Спаси меня, мой добрый повелитель!
Паг и Веерхвост уходят.
СмелтонМадам, пройдемте вслед за ними. — Сэр,
Вы не ревнуете?
Мадам, как можно!
Я в полное распоряженье вам
Жену вручаю. Можете с ней делать,
Что захотите: плавить, мять, лепить
По-своему — и свежую печать
На ней оттиснуть, чтоб из ваших рук
Она вернулась к мужу обновленной!
Все уходят.
СЦЕНА 2
Входят Меерплут и Фицдупель.
МеерплутНу, как ваш препирательский процесс?
Продвинулся. Я виделся сейчас
С магистром.
Изложили ваше дело?
Да, как и собирался. А иначе
Он оскорбился бы пренебреженьем
К его посту — и это привело бы
К дальнейшим препирательствам. Но он
Выл в духе и пообещал мне твердо
Свое содействие.
Пообещал;
Но сделает ли?
Я как раз спешил
Сюда с женой и очень был доволен,
Что мы столкнулись. Он пошел тотчас
К судье, что здесь живет неподалеку, —
Тот рыцарь, ваш знакомый...
Сэр Поль Флюгер?
Он должен с ним оформить все бумаги
И грамоту по делу об опеке.
Да, но кого ж в опекуны? Надеюсь,
Не Драчлиффа?
Я не решил еще.
Там будет видно.
Входит Ловли.
МеерплутА, малышка Ловли!
К вам мистер Драчлифф. Он хотел войти,
Но спрашивает, тут ли мистер Гудмэн.
Скажи, что нет. Пускай идет спокойно.
Ловли уходит.
Сэр, этот Драчлифф — человек никчемный,
Не стоящий доверья.
Это ж надо...
Входит Драчлифф и Плутарх.
ДрачлиффВот ваша грамота.
Плутарх, дружочек,
Ты от судьи? Заверил он бумагу?
Да, подписал.
Пойдемте, господа,
Прочтем ее.
Идемте.
Погодите.
Сэр Поль велел мне вас предостеречь
Насчет опекуна; ведь вы ему
Доверите все ваше состоянье.
А мой кузен, хоть человек достойный,
Но, между нами говоря, игрок,
И честь его при этом под сомненьем.
Ни слова больше. Я вас известил
Для вашей пользы. Если ж разгласите,
Я отрекусь.
Большое вам спасибо.
Все уходят.
СЦЕНА 3
Входят Смелтон и Франсис.
СмелтонНе бойтесь, милая, — я не насильник,
Но ваш слуга, который может стать
(Коль вы его доверьем наградите)
Надежным другом.
Появляется Гудмэн незамеченный.
ФрансисЯ нуждаюсь в друге,
Но не с такою целью. Сознаюсь,
Что к вашим предприимчивым попыткам
Я не могла остаться равнодушной;
Но у меня намеренья другие.
Я думала (хотя и не успела
Еще вам высказать), что человек
Такого красноречья и ума,
И смелости — сумел бы их направить
Стезею добродетели и чести
И благородную доставить помощь.
Сэр, перед вами женщина, чье горе
Вы можете понять; мой муж — безумец,
Что с каждым днем все ближе к разоренью;
Приданое мое он все растратил,
Не выделив мне даже вдовьей части[342].
Я — в тупике, мне неоткуда ждать
Поддержки и разумного совета.
Вот почему я так нуждаюсь в вас,
Но лишь как в друге. Помогите мне
В моем несчастье.
Гудмэн, до этих пор таившийся, появляется перед ними.
ГудмэнДруг, не отвергай
Возможности, какую добродетель
Тебе дает. Я наблюдал за вами,
Боясь, что может победить соблазн;
Но, увидав в слабейшей стороне
Такую чистоту и безгреховность,
Сильнейшей стороне я говорю:
Уйми порок и помоги невинной!
О друг, невинности не нужно дважды
Меня просить; а твой совет — приказ.
Мадам, я добронравье в вас ценю
Превыше красоты. Располагайте
Моею преданностью. Я мечтаю
Пред вами быть оправданным.
Входит Меерплут.
Меерплут (тихо Смелтону)Миледи,
Мы можем вновь болвана околпачить.
Он тут ввязался в ссору и намерен
Избрать опекуна, чтобы доверить
Ему все состояние. Бумага
Уже готова, а в опекуны
Он прочит вас. Ну, право, как безумный
В свою фантазию, он в вас влюбился!
Но ваше имя в этой обстановке
Не может обладать законной силой, —
Так посоветуйте вписать меня.
Входят Фицдупель, Драчлифф и Плутарх.
Вот он идет. Сэр, вы войдете в долю.
Миледи, у меня к вам предложенье.
Но вы заранее мне обещайте
Не отказать.
Мне нужно знать, в чем дело.
Зачем же нужно? Впрочем, так и быть,
Скажу, мадам. Я вас хочу назначить
Своим опекуном и передать
Вам состояние свое, — пустяк,
Каких-то восемнадцать сотен фунтов.
Увы, я в этом ничего не смыслю.
Я — женщина и, право, не хотела б
Себя обременять.
Не обижайте
Меня отказом.
Как? Вы на меня
Обидеться готовы?
Нет, миледи.
Другой обидой озабочен я:
Из-за нее-то и затеял дело.
Меня ведь могут запросто убить.
Но, сэр, у вас немало есть друзей,
Чтоб сделать выбор.
Сэр, она права!
Права иль не права, что в этом толку!
Сэр, если есть у вас ко мне доверье,
Я б назвала вам имя.
Назовите.
Кто он, мадам?
Вот этот джентльмен!
О нет, миледи, он ведь друг того,
С кем у меня раздор.
С кем это, сударь?
Да с неким Смелтоном. Слыхали имя?
Он — друг его? Да что вы говорите!
Не более, чем, я, даю вам слово.
Вы можете ручаться за него?
Вполне.
Как его имя?
Юстас Гудмэн.
Откуда родом он?
Из Мидлсекса.
Мадам, ни слова больше. Клерк, пишите
Так: Юстас Гудмэн, сквайр из Мидлсекса.
Что вы наделали?
Не бойтесь, сэр.
Он верный человек. А вас назвать
Не мог я, чтоб не вызвать подозрений.
Прошу вас, джентльмены,расписаться
Свидетелями.
Что все это значит?
Сэр, это значит, что на вас пал выбор
Достойнейшего джентльмена.
Вряд ли
Я слышу это из достойных уст.
Из ваших это — брань.
Сэр, я готов
Вам дать любое удовлетворенье.
Тогда молчите. Ложь не хвалит правды.
Сэр, это все передается в руки
Мистера Гудмэна?
Да.
Сэр, скажите,
Где этот Смелтон? Я уже готов
Для препирательств; это — оглашенье.
Я покажу ему, как строить куры
Моей жене!
Сэр, вы уж показали;
Свидетелем тому — вот этот плащ.
Что, что?!
Мадам, вы можете ручаться?
В чем, сударь?
Что он Смелтону не друг?
Да что он сделал?
Ах, она не знает!..
Миледи, этот желторотый Смелтон
Пытался совратить мою жену —
Наставить мне рога, вообразите,
Через окно! Но тут я налетел
И вырвал жертву из когтей мерзавца.
И ему уши оборву, клянусь!
Ну что ж, попробуйте. Он — перед вами.
Как? Смелтон?
Уж, конечно, не испанка.
Он самый — Смелтон.
Неужели нынче
Я стал — ну, этим...
Рогачом? Нет, сэр.
Хоть были к этому весьма близки,
Скажу вам честно.
Но жена у вас,
По счастью, добродетельная дама.
Ее сейчас проводим мы домой.
Ну, до свиданья, герцог Шоредича![343]
Плуты! Грабители!
Еще лишь нота —
И я попорчу вашу флейту, сэр.
Отдайте хоть бумагу!
Нет, придержим
Ради супруги вашей; уж она
Сумеет лучше ей распорядиться.
Прокутит с вами денежки мои?
Молчите, сэр, пока я не заткнул
Вам глотку. Вот и снова будет повод
Для препирательства. Прощайте!
Отстраняет Фицдупеля и выходит.
ФицдупельО!
Что скажут уважаемые духи
Моей достойной матушки, отца
Ученого и прадедов почтенных?
Что их потомок выставлен ослом
И рогоносцем? Что его лишили
Всего именья и вот-вот зарежут, —
И все из-за нее!
Сэр, нас надули!
И вы молчали?! Не могли вступиться!
Оставьте, мне не надо никого.
О, я несчастный герцог Утопийский!
Сэр, это можно все переиграть.
К азартным играм я не расположен,
Оставьте...
Вы нуждаетесь в совете.
Будь они прокляты, советы ваши!
Будь проклята зловредная жена!
Мы все исправим, если только вы
Начнете действовать.
Я не желаю
Ни действовать, ни говорить, ни слушать.
Уж лучше мне рехнуться, чем опять
Поддаться доводам и уговорам.
О да! Не будь я Фабиан Фицдупель[344],
Черт побери!
Последуем за ним.
Все уходят.
ДЕЙСТВИЕ V
СЦЕНА 1
Входят Сбруингс и Ловли.
СбруингсЯ нужен был хозяйке?
Чрезвычайно.
Она хотела вас гостям представить
Как образец дворецкого; там был
Один простак, который претендует
На это званье.
Вызови, подружка,
Мне Меерплута — только на два слова.
Ловли уходит.
Боюсь, что этот неприятный случай
Мне может стоить места.
Входит Меерплут.
МеерплутМистер Сбруингс?
Что скажете?
Я умоляю, сударь,
Помочь мне оправдаться пред хозяйкой
За долгую отлучку.
Это все?
Даю вам слово.
Я вам расскажу,
Как все случилось.
Только покороче.
Резвее, сударь мой! — я тороплюсь.
Вы будете смеяться надо мною,
Но получилось так: один мой друг
Сказал мне, что я слишком целомудрен
Для моего сложенья, слишком строг
Для занимаемого положенья,
И дал совет: ради моей же пользы
(А я ее блюду)...
Прибавьте ходу.
...Дать выход сокам.
Ну, и вы пошли
В веселый дом?
Нет, сэр, я не дерзнул
(Чтоб как-нибудь не просочились слухи,
Куда не нужно), но договорился
С одной служанкой, и, уйдя подальше,
Расположился с ней на акведуке,
Что возле Тайберна, — как говорится,
Возле приемной залы у лорд-мэра[345],
Но в это утро намечалась казнь,
А я не знал про это, сэр; как вдруг
Раздался конский топот, шум и крики;
Мы с бедною служанкой затаились,
Боясь пошевельнуться, до тех пор,
Пока все не окончится — и, как-то
Нечаянно заснули в это время...
Ну, если вы так выдохлись от скачки,
То я пошел.
Когда я пробудился,
Моя одежда, новый мой камзол,
Все деньги, кошелек; мои печати,
Чернильница, перо, сургуч, духи,
Все записные книжки, зубочистки —
Ну, словом; все пропало! Даже туфли
Служанки с бантиками — мой подарок —
Исчезли; мне пришлось отдать свои;
А сам я, обмотавшись женским пледом,
Босой, едва дождавшись темноты,
Побрел к Сент-Джайлзу...
Вот ведь наказанье
Ирландское!.. И это все?
Довольно,
Чтобы смягчить хозяйку.
Обещаю.
Вот горе!
Соболезную вам, сэр,
А также поздравляю с возвращеньем.
Уходит.
СбруингсДостойный джентльмен, но непоседа.
Дела, проекты, — вечно впопыхах!
Уходит.
СЦЕНА 2
Входит Паг.
ПагО, повелитель, прикажи мне лучше
Лисиц впрягать в ярмо, доить козлов,
Веревки вить из глины, воду в ступе
Толочь, ловить сетями ураган
Или вычерпывать скорлупкой море,
Из трупов добывать дурные ветры,
Считать ато мы воздуха, — все пытки,
Какие может ад изобрести,
Приятней этой жизни. Лучше блох
Пасти хоть тыщу лет, ведя учет
Их поголовья, прыти и привеса,
Чем полминуты провести вдвоем
С изящной дамой. Вот где сущий ад!
Скорей бы в пекло — отдохнуть немного,
Входит Сбруингс и разглядывает его.
СбруингсВот мой камзол, а вот и эти туфли!
Нет, целая коллегия чертей
Не выдумала б хуже наказанья!
А, вот кого застал я спящим с девкой
И пообчистил. Как бы увильнуть?
Эй, сударь!
Отвечать, но невпопад,
Как вас зовут?
А что, уже так поздно?
Я не про время вас спросил — про имя.
Благодарю. Все в том же состоянье.
Кто — в состоянье?.. В состоянье, сэр,
Вы мне ответствовать: чье это платье?
Премиленькие кружева! И все же
Портной меня надул.
Нет, вы надули!
Ограбили меня!
Коль вы хотите
В картишки, по три пенса, я согласен.
Чума на ваши карты! Вы дадите
Прямой ответ?
Сэр, вам ответит лучше
Хозяин мой.
Вот как! Кто ваш хозяин?
Допустим, в полночь с четверга на среду.
Что будет в полночь?
Том-лунатик, сэр,
Споет вам песню.
Сами вы лунатик...
Иль он меня морочит или сам я
Не в силах правильно задать вопрос?
Как ваше имя, сэр?
Кулик да утка.
И дупеля подстрелим — дайте срок,
Уходит.
СбруингсОн хочет отвертеться от меня,
Как этот... как его там?.. скептик, что ли.
Ну попадись еще мне этот чижик —
Он у меня иначе запоет!
Уходит.
СЦЕНА 3
Входит Меерплут, Фицдупель и Драчлифф.
МеерплутСэр, это очень просто будет сделать,
Вращайте лишь глазами пострашнее
И выпускайте пену изо рта
(Для этого помажьте губы мылом);
А пламя изрыгать поможет вам
Зажженный трут в ореховой скорлупке,
Все это трюки Дэррела[346]. Слыхали
О деле Соммерса из Ноттингема[347],
О семерых ребятах ланкаширских
И мальчике из Бертона?[348]. Вот так
Они и делали. А мы объявим,
Что вы, сэр, околдованы женой...
При помощи двух этих негодяев...
И были не в себе, не compos mentis[349],
Когда подписывали ту бумагу.
Другого средства нет вернуть потерю...
...И их к суду привлечь.
Ведь очевидно,
Что здесь — коварный умысел жены
Присвоить ваши земли.
Очевидно.
Тут все понятно, сэр.
А мой кузен
Видал, как эти двое ловкачей...
Проделывали фокусы свои,
Причем один из них — в обличье дамы.
Так нагло обмануть! Я был уверен,
Что перед нами женщина.
И я!
Но мы им отомстим.
Да еще как!
Жена, свернувшая на путь измены...
Отныне мне чужда, клянусь душой!
Да будет лишена она отныне
Всех радостей, что ей дарил супруг,
Ее любимый Дупель!
Мудро, сэр.
Решенье in potentia[350], в вашем духе.
Входят Подпилок, Плутарх, Кувалда и сержанты.
МеерплутНу, как дела, Подпилок?
Как мои
Сто фунтов — принесли?
О да. Сержанты,
Арестовать его.
Кого — меня?
Вы арестованы.
Спокойно, сударь.
Арестовать меня? Но почему?
Как должника. Мой сын Плутарх сказал,
Что вы несостоятельны.
Да, папа,
Их милость потеряла состоянье.
Я знаю: сам ведь составлял бумагу.
Вот чем вы занимаетесь!
Да, сударь. —
Сержант, и этого арестовать
По иску моему.
И моему.
Два года он не платит за квартиру.
Да что вы, господа, с ума сошли?
А я-то столько при дворе старался,
Чтоб вам добыть патент!
Какой патент?
Патент на вилки.
Это что такое?
Мой план — ввести повсюду в обиход
Употребленье вилок (как ведется
В Италии), что сбережет салфетки
И в умыванье сократит нужду.
Такое дело вмиг раздует горны
И в вашей кузне и в печи плавильной
Подпилока. Я все почти уладил
И даже втайне переговорил
С мануфактурщиками и ткачами
(Они могли бы погубить проект,
Ведь будет экономия на ткани).
А прибыль вам: Подпилоку — поставки
Серебряных и золотых изделий
Для публики почище, а Кувалде —
Железных вилок для простого люда.
И я уже добился монополий;
Но вы мне помешали, — что ж, спасибо!
Сэр, я возьму назад свой иск, поверьте.
Уж как хотите.
Папочка, и вы!
А что? Удачная идея — вилки!
Мудреного в ней нету ничего;
Как раз подходит для простых голов.
Таких, как наши. — Господа сержанты,
Вы можете идти.
Сержанты уходят.
МеерплутНо сознаю сь:
Я опечален вашим поведеньем.
Нельзя же так испытывать друзей!
Плутарх, малютка, отвращай отца
От этих выходок. Как! беспокоить
Такого дворянина из-за жалких
Пятидесяти фунтов? Ай-яй-яй!
Немедля принесите сто монет,
Что вы ему должны. А там посмотрим.
Подпилок и Плутарх уходят. Входят Сбруингс и Паг.
СбруингсО господин констебль, вы тут? Прекрасно.
Вот человек, повинный в фелони и[351].
Его одежда — главный обвинитель.
Кто? Мистера Фицдупеля слуга?
Да вы ошиблись, сэр.
Вот эта сбруя,
Клянусь, моя. А эти башмаки
Принадлежат служанке, о которой
Вы слышали. Я требую суда.
Хозяин, заступитесь за меня.
Ах так? Теперь запел ты по-другому?
Не заступлюсь, раз ты такой мошенник.
Пускай тобой судейские займутся.
Позвольте, сэр, два слова по секрету!
Ну, говори, да только живо.
Сэр,
Признаюсь честно: я и вправду черт,
Из пекла прибыл только нынче утром,
Чтоб вам служить, — и тут вселился в тело
Казненного воришки, а потом
Украл костюм, чтоб как-нибудь прикрыться.
Ах, сэр, не дайте мне попасть в тюрьму;
И так я время потерял впустую,
Без всякой пользы. Я вам помогу
Обстряпать дело с колдовством; я знаю
Все эти трюки, я вас научу,
Как раздувать живот, вращать глазами,
Зубами скрежетать, пускать слюну,
Вещать чужими голосами...
Вон,
Прохвост! Изыди, мерзкий самозванец!
Ты думаешь, меня легко надуть
Эзоповыми баснями? — Возьмите
Мошенника, я от него отрекся.
Сэр!..
Прочь, я не желаю больше слушать.
Кувалда уводит Пага.
МеерплутЧто он сказал вам?
Лживый негодяй
Мне клялся, что он черт.
Вот это шутки!
И что меня готов он научить
Своим бесовским трюкам.
Ну и черт с ним!
Вы мудро поступили с этим плутом.
Прекрасно обойдемся и без черта.
Ложитесь, сэр, в постель, скажитесь хворым.
Нам всем покуда стоит удалиться.
Потом, когда пойдут у вас припадки,
Мы будем тут как тут.
Ты следуй к дамам
И обработай их. Я сам пойду
К судье. А в это время Шлейфус
Разыщет Крюквелла, чтоб вместе с ним
Повсюду раззвонить об этом. Надо
Травить все шкоты, на ноги поднять
Всю агентуру. Сэр, я вам пришлю
Кузнечный горн и бычьи пузыри,
А черта превзойти не так уж трудно;
Любой сопливый уличный мальчишка
Его в минуту выставит ослом.
Пора за дело. Нет, им не удастся
Меня надуть.
Да, да, пора.
Идемте.
Сэр, ваша роль проста; а нам придется
За вас еще порядком попотеть.
Оставьте, дорогой кузен...
Фицдупель уходит.
ДрачлиффИ все же:
К чему вы затевали маскарад
С испанской дамой?
Что прошло, кузен,
И вспоминать не стоит.
Нет, признайтесь:
Не вытянули, дали петуха?
А вам-то что?
Хотите загрести
Побольше и, от жадности своей,
Теряете, что было.
Вы несносны!
Мне помощь требуется, а не брань.
Уходят.
СЦЕНА 4
Ньюгейтская тюрьма[352]. Входят Засов и Паг.
ЗасовВот ваше место, сэр. Коли хотите
Отдельно обретаться, без соседей,
С вас причитается.
Возьмите, сэр.
Засов уходит.
Опять в тюрьме! Несчастный, жалкий бес!
Теперь навеки я покрыт позором!
Как будет хохотать мой повелитель,
Узнав, что в теле мелкого воришки
Я водворен туда, откуда утром
На виселицу увели беднягу.
Скорей бы полночь — и конец мытарствам!
Как тянутся часы! Как будто Время
Наклюкалось и дрыхнет по-мертвецки.
Но нет, я не ропщу на свой удел,
Его я заслужил...
Входит Беспутство.
БеспутствоНе кручинься, бесенок!
Веселее глади и скачи, как козленок.
Не стыдись кандалов: это знаки отлнчья,
Украшавшие часто и честь, и величье.
Твой владыка тебе посылает привет свой
И велит не бояться лишений и бедствий,
Но, снося все невзгоды в земном этом теле,
На земле оставаться четыре недели.
Как? Еще целый месяц?
Поскучаешь покуда.
Но зато уж с триумфом ты выйдешь отсюда,
На позорной телеге?
Нет, малыш, в колеснице,
На которой везут плясунов из темницы,
Неумытых и вшивых, в оборванном платье,
Безобразных и пьяных, что сыплют проклятья
Вперемешку с мольбами, — отпетых злодеев
Привлекающих в Тайберн толпу ротозеев.
Да, он недаром — повелитель наш,
Воистину он в злобе — сущий дьявол,
Нет, больше — архидьявол! Он ведь знает,
Как я страдаю в этой оболочке,
В обличье невезучего воришки, —
И наслаждается моим бессильем.
Ему, конечно, это все потеха;
А мне-то каково?
Входит Сатана.
СатанаНахальный бес!
Заткни свой лживый рот! Тебе не стыдно
Винить в своей бездарности проклятой
Чужое тело? У того, кто прежде
Им обладал, в мизинце было больше
Фантазии, чем у тебя в башке.
Что путного сумел ты совершить
За целый день? Во-первых, чуть не сразу
Дал дураку себя отколотить, —
Какой позор! Но это лишь начало.
А чтобы отомстить, ты помешал
Прелюбодейству; кто бы мог подумать,
Что черт способен на такую глупость!
А как тебя вкруг пальца обвели
С фальшивой бородою и плащом,
Одетым наизнанку? Тот воришка,
Предшественник твой, никогда бы в жизни
Так не попался. Выродок ты чертов!
Из-за тебя людишки возомнят,
Что могут беса превзойти в проделках;
Вот как ты опозорил наше званье!
С кем бы сегодня ни имел ты дела,
С мужчиной или женщиной, — любой
Тебя дурачил. И еще мечтаешь
О славе? Может быть, тебя назначить
Архиепископом у шулеров
Или послом у шлюх? Я представляю,
Какие ты бы присылал отчеты!
Ну нет, ты больше не протянешь когти
За новым назначеньем; я найду
Смолу и серу, чтобы подпалить их!..
Нельзя, однако, допустить такое
Бесчестье, чтобы черт повешен был
В том самом теле, что увел из петли.
А ну, садись верхом. — Скачи, Порок!
Беспутство берет Пага на закорки.
Влезай и не бойся решеток и стражи!
Кто беса везет, тот уверен в поклаже.
Обычно нечистый пороки уносит[353],
А нынче Порок черта в пекло забросит.
Уходит. Раздаются грохот и крики, вбегают перепуганные тюремщики.
ЗасовСюда!
Что тут произошло?
Стена
Обрушилась.
Тьфу, жженой серой пахнет!
Глядите, только что прибывший малый,
Кажись, отдал концы.
Где?
Посмотрите.
Черт побери, да это Джилл Карманник,
Которого повесили сегодня.
Он самый.
Видно, тут замешан дьявол.
Что ж теперь делать?
Доложить шерифу.
И судьям тоже.
Это очень странно!
Определенно дьявольщиной пахнет.
Как будто уголек из адской кухни
Застрял в носу.
Тьфу!
Отнесем его.
Ну взяли живо!
Как же здесь воняет!
Уходят, унося тело.
СЦЕНА 5
Фицдупель в постели, леди Веерхвост, леди Флюгер, Сбруингс, Шлейфус, Ловли.
Входят сэр Флюгер, Меерплут и Драчлифф.
Сэр Поль ФлюгерКоварней заговора не бывало.
Чудовищно!
Он опоен был зельем,
Которое его приворожило
К испанке мнимой.
А потом открылись
Припадки; колдовство здесь очевидно.
Сэр Поль, прошу, взгляните на больного
И накажите плутов.
Для того
Я и пришел, мадам.
Он их накажет.
Эй, пригласите-ка сюда констебля
И нескольких почтенных горожан
В свидетели. Я выполню свой долг
По совести и по закону.
Так, сэр.
Пришлите и жену его сюда.
И этих колдунов сюда доставьте.
Сбруингс уходит.
Леди ВеерхвостЯ думала, она и вправду дама,
Чтоб не сойти мне с места! Правда, Флюгер?
Чтоб мне ослепнуть! Правда, Веерхвост.
А друг его учтивым кавалером
Казался мне.
Припомните, мадам,
Что я вам говорил.
Теперь я вижу.
А я в их честь хотела дать обед,
Закончив разговоры с этим малым,
Да Чьорте.
Этот малый оказался
Воришкой. Да, мадам, украл костюм
У Сбруингса.
Как?
Я вам расскажу
Попозже.
Чесноку мне, чесноку!
Бедняга! Видите, как он страдает?
Жена моя — шлюха; я дам ей в ухо: не плачь!
Узнаем в свой час, который из нас рогач.
Ха-ха-ха-ха! Ха-ха-ха-ха!
То бес хохочет, что в него вселился.
Вы полагаете?
Я полагаю.
А чем, скажите, бес вам нехорош?
И голос не его!
Ведь бес похож
На рогоносца, — кто их разберет,
Когда он рожки выставит вперед?
Ха-ха-ха-ха!
И пена изо рта!
Как его пучит!
Гляньте, что такое
Ему живот раздуло?
Вниз давите!
Шлейфус и Ловли
Не получается!
Да, случай явный:
Его околдовали.
Смелтон, Смелтон!
Входят Смелтон, Гудмэн и Франсис.
СмелтонГляди, да здесь разыгрывают пьесу.
Какую пьесу?
"Шут под одеялом".
Осмелились сюда явиться? Сами?
На место преступленья?!
Не стесняясь
Присутствием судьи!
Спокойно, сударь.
Сэр, вы заметили, он крикнул: Смелтон,
Когда они вошли?
Еще не видя!
Я все заметил. Поглядим, что дальше.
Цып-цып-цып-цып!
Ах, бедный джентльмен!
Он так страдает!
Сударь, как не стыдно!
Зачем вы притворяетесь?
О! О!
Втыкает иголку: как больно, как больно!
Втыкает булавку: довольно, довольно!
Исколот повсюду, по всем я местам,
И колется здесь, и колется там! Ой-ой!
Мадам, вам не к лицу.
Что не к лицу?
Столь мерзкое занятье.
Неужели
Вы им поверили?
Взаправду, сэр?
Сужу по совести и по закону.
Здесь, как могу я видеть, явный сговор
И колдовство.
Убогий вы судья!
Сэр, это же нелепо!
Не дерзите.
Я здесь судья, и я постановляю...
Возвращается Сбруингс с Кувалдой и Подпилоком.
Вот и констебль, а с ним — мой друг Подпилок.
Будьте свидетелями, господа.
Я здесь по совести и по закону
Определяю и постановляю:
Чудовищно, неслыханно, ужасно!
Стоните громче.
Лязгайте зубами.
Как его корчит бедного!
Еще бы!
Добавьте мыла: мало пузырей.
Теперь изобразите что-нибудь.
Что это он?
Больной воображает,
Что нюхает табак. Ведь черт — охотник
До табаку.
Пиф-пиф!
И просит пива.
Учтите, пьяницы и табакуры.
Желток, желток, желток!
Он в желтый цвет
Велит крахмалить. Черти любят желтых.
Вот, хлопает в ладоши от восторга.
Все доказательства!
Ну это ж надо...
Как черт умеет сцены представлять!
Он любит лицедеев и поэтов.
Заметили, он в рифму говорил?
Вот то-то же!
Он изрыгает пламя!
Нет, это он играет на волынке, —
Ведь сатана волынку изобрел.
Скажите же ему...
Зачем, приятель?
Нет смысла говорить с таким болваном,
Каким он выставляется.
Ура!
Еще десяток чертей полосатых
Стучат у дверей: открой поскорей!
Ах, бедный, бедный!
Разведите их.
Поставьте порознь.
Вы в своем уме?
Ведь это все подстроено, поймите.
Мы не боимся правосудья. Пусть
Рассмотрит суд, чего мы добивались,
Какими средствами и почему, —
Но не решают, прежде чем услышат.
Не надобно и слушать. Дело ясно
Из обстоятельств.
Так ли ясно, сэр?
Все очевидно.
Очевидна здесь
Лишь ваша глупость.
Я решаю дело
По совести своей и по закону.
Вы — справедливейший судья на свете.
Я голоден — беда, несите мне сюда
Все лучшие куски: судейские мозги...
Черт не выносит судей, как известно.
...И потаскухи-женки вареные печенки,
А Подпилока я съем с потрохами и со всем!
Не бойтесь, это дьявол в нем играет.
Да, рыцарь, пыцарь, поль, король, флюгарка, припарка!
А это — крамбо[354], тоже у чертей —
Любимая игра.
Заговорите
Теперь как бы по-гречески. Судья —
Невежа и болван надутый.
Тише...
Ой, мой какодаймон, кай трикалскадаймон, кай
тетракис, кай пертакис, кай додекакис, кай муриакис[355].
Наверно; это греческая брань.
Сэр, по-испански, как я вас учил.
Quebremos el ojo de burlas[356]
Вот ведь как!
Свернемте ему шею, просит дьявол.
Di gratia, signer mio, se havete denari fatamene
parte[357].
Как, дьявол просит денег?
Oui, oui,
Monsieuf, un pauvre diable, diabletin[358]
Вот дьявольщины явная примета —
Он говорит на разных языках!
Входит Засов с имуществом повешенного воришки.
ЗасовНе здесь ли сэр Поль Флюгер?
Здесь. В чем дело?
В Ньюгейте — небывалый случай, сэр.
Обрушился кусок стены тюремной.
Черт побывал там. Он вселился в тело
Карманника, повышенного утром,
Лишь приоделся заново. При нем
Мы обнаружили вот эти вещи.
Мои вещички!
Он был осужден
По заявленью вашему о краже.
Да.
Он исчез, оставив это тело,
Да смрад ужасный, да такой дымище,
Что, как в тумане, разглядеть нельзя
И колокольни ближней, а зловонье
На десять миль в округе разнеслось.
А ты не врешь, дружище?
Сэр, сходите
И убедитесь.
Это мне урок
И знак, чтобы отбросить прочь притворство.
Сэр, я не околдован, и в меня
Черт не вселился. Эти джентльмены
Сэр, вам сейчас не стыдно
За вашу спесь и глупое упрямство?
Я был не прав, но правде я воздам.
И все ж они обманом овладели
Моей землею и моей женой,
Которая, хотя и не колдунья,
Но хуже — шлюха!
Сэр, не клевещите.
Она невинна, да и мы честны.
А блажью похваляться не пристало.
И провиденье вам не помогло
Умнее стать. Сперва услышьте правду,
В суть вникните, — а уж потом судите!
Вы сами захотите искупить
Свои слова, узнав, как мы старались
Избавить вас от разоренья, герцог
Утопии.
Действительно, утопла
Моя земля...
Молчите!
Как страдала
Правдивая и скромная супруга
От ваших безрассудств! Вам будет стыдно
За опрометчивость своих поступков.
Его земля останется за ним,
Мы ничего иного не хотели,
Как лишь помочь супруге, у которой
На эту землю тоже есть права.
А если кто имел другие планы
(Они меня сейчас, конечно, слышат),
Пускай раскаются, а называть
Я их не стану. Было б недостойно
Злорадствовать из-за чужих ошибок.
Мы все порою поступаем дурно;
Иное дело — кто коснеет в зле
И злом живет. А впавших в заблужденье,
Чтоб им дорогу к правде указать,
Полезней пристыдить, чем наказать.
Все уходят.
ЭПИЛОГ
Итак, мы посрамили прожектеров.
Но есть прожектик свой и у актеров.
Пусть нынче вечером никто у нас
Не отбивает автора на ужин, —
Коль пьеса вам понравилась сейчас;
А коли нет — так он и нам не нужен.
Джеймс Шерли. Ветреница[361]
Комедия в пяти действиях
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Лорд. Сэр Томас Добруэлл Сэр Вильям Блудли Мистер Александр Бреллок, Мистер Джон Меллок — светские щеголи. Мистер Стриггинс, парикмахер. Мистер Фредерик, племянник леди Добруэлл. Дворецкий в доме леди Аретины. Дворецкий в доме леди Селестины. Секретарь лорда. Слуги и т. д. Аретина, супруга сэра Томаса Добруэлла. Селестина, молодая вдова. Изабелла, Мариана — родственницы Селестины Мадам Капкаун, сводница. Камеристка[362].Место действия — Лондон, Стрэнд[363].
ДЕЙСТВИЕ I
СЦЕНА 1
Комната в доме сэра Томаса Добруэлла.
Входят Аретина и дворецкий.
ДворецкийМиледи, успокойтесь! Вашу волю
Исполню я...
Вот именно, на волю
Я из деревни вырвалась! Теперь
Меня уж не заманишь в захолустье,
Хоть дюжину мне посулите графств!
Что там за жизнь! Кругом одни мужланы,
Тупые от рожденья — на уме
Всегда одно: земля! Да их мозги,
Как пустоши, перепахать бы впору...
А их досуги?! Оскорбляют слух
Какой-то допотопной плясовою,
По праздникам вышагивают в церковь
И с постным видом жертвуют на свечи...
А накануне троицына дня
На луг сойдутся, ряженых обступят —
И ну скакать, покуда семь потов
С Прекрасной Марианы не сойдет,
А Робин Гуд не дотечет, как студень![364]
Мадам, неужто этого довольно,
Чтоб показалось вам таким мученьем
В поместье жить, где наслаждались вы
Спокойствием и властью безраздельной,
Где все капризы ваши исполнялись
С восторгом, где влюбленный ваш супруг
Ни сил, ни денег не жалел на то,
Чтоб угодить вам. Жили вы в достатке,
Без горя и забот, и всекругом
Превозносили вашу доброту,
Гостеприимство... Все за вас молились!
И даже зависть не касалась вас.
А ныне... О, подумайте, мадам,
Куда ведут все эти перемены!
Вы, сударь, верно, кажетесь себе
Красноречивым? Думаете вы
Сравнением принизить Лондон? Что же —
Мы можем вас в деревню отослать
И поручить там управлять именьем!
Как так, мадам?!
Вот так.
Хоть я, мадам,
У вас на службе ныне состою —
Я дворянин!
Да, сельский дворянин:
Вы говорите колкости, в которых
Есть что-то... от соломы. Впрочем, там,
На воздухе, на пудингах крестьянских
Толстеют даже тонкие остроты!
Куражьтесь на здоровье. Спорить с вами
Я не могу.
Пожалуйтесь Церере!
Вам не под силу нрав свой обуздать,
И мне вас жаль.
Входит сэр Томас Добруэлл.
ДобруэллВ чем дело? Что случилось?
Ничего сэр.
Уходит.
ДобруэллТы сердишься, голубка?
На себя.
Как стыдно, что приходится во всем
Себя мне ограничивать. Ведь это —
Пятно на чести мужа моего!
Ответь, жена, в чем провинился я?!
Ведь я исполнил все твои желанья:
Я не хотел усадьбу покидать,
А все ж уехал. К возвращенью путь
Себе отрезал сам, продав поместье,
Где жили мы безбедно... Променял
Покой на шум, достаток — на расходы!
Расходы!? Я расходую не больше,
Чем подобает даме моего
Происхождения и воспитанья!
О, я прекрасно знаю, что за кровь
Течет в вас... Вашу знатную родню
Я чту, как должно! Но и вы, миледи,
Не забывайте: вы моя жена!
Я вашей родовитости бесценной
Намерен дать достойную оправу
В пределах состоянья моего.
Но так мирволить вашему тщеславью,
Чтоб по миру пустить себя и вас
И сделаться посмешищем?! Ну нет!
Так вот что я для вас! — статья расхода!
Во сколько ж оценили вы меня?
Хоть вы меня не цените нисколько,
Я все же должен вас предостеречь
От тех советчиков и доброхотов,
Что разжигают в вас пристрастье к блеску
И к расточительству толкают вас.
Вся эта раззолоченная мебель,
Картины итальянцев и голландцев[365],
Невиданных размеров зеркала,
Которые подвозят на колесах,
Как пушки! А серебряные кубки
Старинные, а шляпки! а обеды
В честь именитой тетушки и прочих...
Заморские духи! Орава слуг!
А выезд ваш? Разряженная свита
Вокруг кареты? То-то кутерьма!
Болван форейтор прет по переулкам,
Торговцы жмутся к стенам, их лотки
Шатаются; и громко люд простой
Поносит вашу милость!
Это все?
Могу сказать о вашем гардеробе:
О вышивках столь пышных, что под ними
Не видно шелка, или о брильянтах,
Что ослепляют блеском... А меж тем
Вы благородны от рожденья! Блеск
Излишний может только повредить вам,
Затмив богатства истинного свет,
Что льется из души... Еще два слова...
Прекрасно, продолжайте! Я в восторге
От этой проповеди скупердяйства!
Я вас просил бы воздержаться впредь
От игр азартных.
А! Так я к тому же
Игрок?
Увы, — хоть вам и нет нужды
Играть для денег. Мастерством игры
Вы не владеете и не стремитесь
Все тонкости постигнуть и секреты
Карт и костей. Вас проигрыш не злит,
А выигрыша вряд ли бы хватило
На юбки и чулки. И слава богу!
По крайней мере, ни один из слуг
Не скажет нам, что стол его и платье
Оплачены с подобного дохода!
Игра — не безобидная забава,
Коль на нее транжирятся бездумно
И ваше время, и моя казна.
Отлично! Дальше!
Предаетесь вы
Еще одной забаве, что вредит
Не кошельку; но вашей доброй славе.
Я о балах, о сборищах ночных,
Куда слетаются все ваши дамы
И щеголи — как если бы Венера
И Купидон их вызвали повесткой:
Ни дать ни взять — диковинная секта,
Поборники греха! Как раз о том
Я видел пьесу: жаль, во всей красе
Не показали вашего ломанья;
Подмаслили поэта, а не то
Уж выплыли бы темные делишки,
И кой-кому пришлось бы покраснеть,
На представленье глядя... Дорогая!
Я верю в вашу честность, но ведь мало
Невинным быть — не надо подавать
И повода к молве и подозреньям!
Что, лекция окончена?
Я кончил.
Вас речь моя обидела? Поверьте,
Что я далек от мысли вас лишить
Невинных развлечений. Я, напротив,
О вашем удовольствии радеть
Готов и день и ночь.
Отвечу вам
Не так пространно и без церемоний:
Я остаюсь при мнении своем!
Под маской бережливости похвальной
Вы скопидомство прячете. Свободу,
Которой наделил меня создатель,
Отнять хотите... Будь мои желанья
Неслыханным каким-то сумасбродством,
Капризом, не имеющим подобья!
Отнюдь, пример любой достойной дамы —
Свидетельство тому, что я, как все.
Так ограничивать меня во всем —
И упрекать к тому же! Вот нелепость!
А кстати, слишком строгие мужья
Наносят сами вред своей карьере:
О них не слышно в свете, а известность
Среди дворян приводит к полученью
Высоких должностей!
Такой ценой
Я возвышаться не желаю.
Я же
Бесчестием считаю для себя
Нужду и крохоборство. Я иначе
Воспитана, сэр Томас, и никто
Меня к подобной жизни не принудит!
Остановитесь! Вы себя ведете...
Как я себя веду?
Сказать по чести,
Как человек... еще не искушенный.
Смотрите, как бы ваши рассужденья
И доводы не увели меня
С привычного пути.
Что вы сказали?
Я по-английски говорю, сэр Томас.
Не нравится мне что-то ваша речь!
Входит мадам Капкаун.
Мадам КапкаунМое почтенье, госпожа.
Вот радость!
Мадам Капкаун! Милости прошу.
Увы, мадам, я только на минутку.
Я проезжала мимо и зашла
Напомнить, что всегда к услугам вашим,
И доброго здоровья пожелать.
Благодарю, мадам. Останьтесь, право!
Вы мне нужны.
Увы, карета ждет.
Мою возьмете, душенька. Прошу вас!
И рада бы, мадам, да нынче много
Визитов нужно сделать. Не взыщите...
Так обещайте быть у нас к обеду.
Всенепременно.
Я вас буду ждать.
Всего вам наилучшего, мадам.
Уходит.
Входит дворецкий.
АретинаЧто новенького, сэр?
Два джентльмена.
Что значит два — иль нет у них имен?!
Один — с копной волос, без парика,
Его хвалить вы давеча в Гайд-парке
Изволили за выправку в седле.
Да что же это за примета?!
Имя
Ну так и вертится на языке!
Он одолжил жемчужное колье
У вашей милости, чтоб заказать
Такое ж ювелиру.
Вот мошенник!
Ну, с веером... затянутый в корсет...
А, вспомнил! Мистер Александр Бреллок!
А кто второй?
Не память у меня,
А решето! Да тот, что все танцует
На улицах, тот самый, в шляпе с лентой,
Во всех карманах носит леденцы,
Чтоб речь казалась слаще, дамам льстит,
Угрюмых книгочеев презирает
И чрезвычайно строго судит пьесы,
В которых мало непристойных мест.
Ах, да! Джон Меллок — так его зовут.
Я их приму охотно. Вы покуда
Займите их: я не совсем готова.
Они ведь спрашивали не меня?
Нет, сэр, не вас.
Все ж надобно принять их.
Моя прическа в страшном беспорядке.
Фу! Локон выбился... Пойду к себе.
Уходит.
ДобруэллПросите их. Миледи скоро выйдет.
Дворецкий уходит.
Я в бешенство привел ее... Сейчас
Опасно с нею спорить. Этих франтов
Принять я должен — или грянет буря,
И дом мой содрогнется от имен
И титулов ее родни. Прикинусь
Безропотным и кротким — до поры.
Входят Бреллок и Меллок.
Бреллок и МеллокСэр Томас — с добрым утром!
С добрым утром!
Я рад вас видеть!
Как погода нынче?
Тут все решает взгляд супруги вашей:
Он ясен — значит, будет ясный день.
Она сейчас к нам спустится сама,
И вы разочаруетесь в приметах.
А впрочем, в вас учтивость говорит.
А в вас, как видно, скромность. Не желать
Похвал своей же собственной супруге!
Оставим это. В Лондоне теперь
Какие развлеченья входят в моду?
Вы всюду поспеваете.
Последний
Крик моды — петушиные бои.
Иной раз я и сам по сто монет
На фаворита ставлю. Чудо-птицы!
Избранники воинственного Марса!
А не Венеры?
У нее свои
Излюбленные пташки: голубки,
Что впряжены попарно в колесницу
И на лету целуются.
Вот эти
Сражения — по мне.
Когда же вновь
На Бэнстеде волынки зазвучат,
Откроются ларьки и балаганы?
Что скачки — скоро ль? А, идет жена.
Входит Аретина.
АретинаПривет вам, господа! Вы нынче рано.
Вчера, должно быть, засветло легли?
Я польщена.
Наш первый долг — служить вам.
Что нового успели разузнать?
Все говорят о ваших совершенствах
И больше ни о чем. На сплетни даже
Нет времени! Конфетку не хотите?
Во сколько оценил ваш ювелир
Те жемчуга, что одолжили вы
У леди Аретины?
Ожерелье
Ценнейшее.
Есть у нее другие
Безделки, что пришлись бы вам по вкусу.
Хотите что-нибудь у ней купить
Из украшений женских?
Что вы, сударь!..
Возможно, вы бы предпочли продать.
А впрочем, пустяки. Надеюсь, вы
Обедаете с нами?
Непременно.
А где вчера вы были?
О! Вчера?
Я ночь не спал: грех было покидать
Обитель красоты и благородства,
Где я блаженствовал... Мадам! Есть леди,
Что будет вашей милости под стать.
Прекраснейшая, тонкая душа
В роскошной, несравненной оболочке!
А как умна! Какой изящный вкус!
Танцует, по-французски говорит,
Поет и музицирует на лютне.
Румян, белил — не знает! Знает толк
В салонных играх, А в беседе светской
Находчива, как истинный Меркурий![366]
Вот как! А замужем она?
О нет!
Девица, значит?
Тоже нет.
Вдова!
Я так и знал; средь этих всех достоинств
Немыслимых уж должен быть изъян!
Скорей возьми свои слова назад!
Ей нет еще шестнадцати: сей возраст
Обычно не находят неприятным.
В течение положенного года
Она носила траур по супругу,
Что вовремя скончался, не иначе
Из состраданья к юности жены.
Такие вдовы — редкость! Красотой
И свежестью затмит она любую
Невинную девицу.
Кто ж она?
Она зовется леди Селестина,
По мужу — леди Бельамур. Да вот
Ее кольцо с печаткой.
Одолжили?
Хотите позаимствовать девиз?[367]
Не правда ли, прелестные рубины!
Она дала мне это, чтоб я мог
Такое ж заказать: любезно, правда? —
Я так люблю хорошенькие вещи.
Она богата?
Ценных украшений
У ней без счета. Я же ослеплен
Богатствами ее ума и сердца,
Хотя и гардероб ее богат.
Однако вы щедры на похвалы.
Нет, скуп еще, пожалуй!
Теперь в тревоге, что ее затмят.
Недешево мне встанет эта новость...
За этот отзыв следовало б ей
Вас обласкать!
Она ко мне добра.
Вы нас должны свести.
И я о том
Прошу — я жажду повидаться с нею.
Жена! Я передумал: развлекайся,
Как только хочешь, и располагай
Моим карманом, да и мной самим:
Я — всюду за тобой. Я был глупцом
С моею бережливостью. Теперь же
Я искуплю вину и стану тратить:
Ты будешь мной довольна.
Вы всерьез?
Позвольте мне обнять вас, джентльмены,
И наставляйте новичка!
И вы
Готовы целовать прекрасных дам?
Да, и плясать, и петь. Сейчас бы в кости
Спустил я для почину фунтов сто!
Вы завтра же получите наряды
На зависть всем!
А вы сторгуйте мне
Лошадок скаковых... Пошлите слуг
За греческим вином! Бочонки с пивом
Из погреба долой! А вместо них
Заставить все бутылками кларета![368]
Мы будем пить с утра и дотемна,
Музыку заведем! В пунцовый бархат
Оденем скрипачей и скрипки!.. Да,
Столовую придется нам расширить,
Чтобы давать, обеды в честь послов.
А в праздник — даровое угощенье
Всему приходу выставим: столы
Накроем за городом, пушкарей
Наймем и апельсинами палить
Заставим по столам: по куропаткам
И каплунам...
Невиданный размах!
Клянусь во всем супругу ублажать
И свой обет скрепляю поцелуем.
Я обращен! Не спорьте, господа:
Взирайте молча, как вершится чудо.
Я рада слышать, сэр, что вы сменили
Мелодию.
Входит дворецкий.
ДворецкийХудожник ждет, миледи.
Да, нынче для портрета я должна
Ему позировать.
А я покуда
Распоряженья новые отдам
Дворецкому.
Позвольте вам составить
Компанию. Прескучное занятье —
Позировать, коль не с кем поболтать.
Для леди это скучное занятье —
Венец обычных утренних трудов:
Подняться, совершить свой туалет,
Позировать, а там, глядишь, обед.
Об утренней молитве — ни словечка.
Молитвы уж не в моде, говорят.
Все уходят.
СЦЕНА 2
Комната в доме Селестины, Входят Селестина и ее дворецкий.
СелестинаФу! Чем это здесь пахнет?
Здесь духами
Побрызгано, мадам.
Дешевой дрянью!
Вы что, из экономии решились
Мой нос подобной вонью оскорбить?
А может, вашей милости подагра
Записывать расходы не дает?
Иль вы не верите, что я по счету
Сумею заплатить?
О, госпожа!
Ужель меня вы обвините в лени
Или в презренной скупости, способной
Унизить вашу милость?!
Не пытайтесь
Прикрыться красноречьем. Я хочу
Повиновенья полного — и только.
Что это тут свисает?
Гобелены.
Опять дерзите?! Знаю и без вас!
Мне новые нужны, и подороже,
Без нечестивых лиц из допотопных
Еврейских сказок о верблюдах, братьях,
Зерне[369] и прочем. Дай вам только волю —
Вы мне б еще ирландских дикарей
На стены понавешали, чтоб дамы
Шарахались.
Мадам, надеюсь, вы...
Я говорю вам, господин дворецкий,
Что мне нужны другие гобелены:
Расшитые по шелку серебром,
Конечно, если только ваша милость
Не возражает... К каждому сезону —
Особые картины, чтоб менять их,
Когда мне вздумается!
Да, мадам.
Прелестно! Я уж было испугалась,
Что вы откажете... Мою карету
Доставили?
Сегодня привезут.
Обивка — алый бархат, так ведь?
Алый
Ворсистый плюш.
Пусть моль его поест!
Неужто мне пристало разъезжать
По улицам в какой-то власянице,
Как кающейся грешнице?! Продать
Ее кому угодно! Пусть торговка
По праздникам в деревню ездит в ней
И возвращается назад с поклажей
Ватрушек, слив и яблок. Ни за что
В нее не сяду!
Гвоздики на дверцах
Идут узором — так замысловато!
И шляпки золоченые, мадам.
На гвоздиках — двойная позолота?
Нет, ваша милость.
Тьфу! Опять обман!
Нет! этот человек меня в могилу
Сведет! Уж лучше вовсе не молиться,
Чем ездить в церковь в этой колымаге.
Продать ее на рынке! Пусть кряхтит
С тяжелым грузом по дороге в Майл-энд;
Пусть шлюх катает в Излингтон[370] глазеть
На сливки общества.
Мадам! Внемлите...
Да лучше этот жуткий катафалк,
Что мне прислала тетушка-графиня...
И жеребцу на скачках — фавориту —
Подковы золотые набивают,
А у меня — благодарю вас! — гвозди
Почти без позолоты! Ну и ну!
Миледи, удостойте...
Мой портшез[371]
Готов? И для носильщиков — ливреи?
Готов, миледи, только без султанов
По четырем углам. И пурпур ярок,
Как вы просили, но без галунов.
Да вам что за нужда, хотя бы даже
Мне вздумалось парчой обить карету,
Украсить сбрую золотым шитьем,
А на портшезе вышить жемчугами
О блудном сыне притчу!
О мадам!
Конечно, дело ваше: вы хозяйка,
А я слуга, но вот что я скажу:
Стараясь управлять именьем вашим
Со всей расчетливостью, я блюду
Не выгоду свою, но вашу честь.
При чем тут честь моя?!
Вам невдомек,
Как в свете отзываются о вас
С тех пор, как эта роскошь, этот блеск
Вас окружают. Вы ведь дорожите
Своею доброй славой?
Мне бы вас
Своим опекуном назначить. Дерзкий
Лакей с неугомонным языком!
Мне не нужны дурацкие советы.
Извольте слушаться без рассуждений,
Пока я вас еще терплю на службе.
Как! Я должна отказывать себе
Из-за невежественных пересудов?
Ну нет, клянусь, никто мне не указ!
Мои причуды будут все роскошней,
Затем и поселилась я на Стрэнде,
Чтоб нашуметь! Чтоб принимать гостей
Без счета! Чтобы всюду шла молва
О щедрости моей и о богатстве,
Чтоб даже двор померк — и переехал
Подальше от меня! Я соберу
Созвездье умников и острословов —
И пусть являют свой изящный дар[372],
Моей красе слагая мадригалы
И воспевая блеск моих пиров!
Пусть лошади столичной высшей знати
Сворачивают к дому моему,
Хотя бы кучер гнал их к Черинг-кроссу![373]
Пусть каждый всадник, голову задрав,
Мне машет шляпой, проезжая мимо;
Пускай вельможи проглядят глаза
На мой балкон, как в Темпле[374] люд простой
Таращится на судей за барьером!
Миледи, — вы безумны.
Вот же вам
За вашу невоспитанность!
Спасибо...
Вот что такое щедрая рука.
Уходит.
СелестинаНет, мало для исправного слуги
Одной лишь честности: их надо школить.
Чтоб ни единым словом, даже взглядом! —
Не смели бы перечить госпоже.
Я вознамерилась повеселиться
Любой ценой! Расходы сократить
Всегда успею!
Входит дворецкий.
ДворецкийНекий джентльмен,
Вас спрашивает, ваша милость.
Имя?
Он говорит, вы незнакомы с ним.
Он из дворян, мне кажется.
Просите.
Входит Стриггинс.
Сэр, с кем имею честь?
Мадам, не знаю,
Как вы воспримете мой смелый шаг,
Но, о намереньях моих узнав,
Надеюсь, явите мне снисхожденье...
О, несомненно, продолжайте.
Слава
О ваших добродетелях, мадам,
Дошла до всех! За исключеньем разве
Каких-нибудь отшельников. И я,
Безвестный ваш поклонник, прибыл к вам,
Чтоб к ручке приложиться.
И других
Нет дел у вас ко мне?
Хоть и за этим
Приехать стоило, но все же есть
Кой-что еще.
Скажите, не смущаясь.
Ведь вы, мадам, вдова?
Вдова, и что ж?
Я — холостяк.
Так это сватовство!
Хотите показать мне, как мирить
Две эти крайности?
О да, я был бы
Счастливейшим из смертных.
Мне по нраву,
Что прямо к делу, без обиняков,
Вы перешли. На столь прямой вопрос
Вы вправе ждать ответа без задержки.
Но я впервые вижу вас. Ужель
Вы ждете от меня такой охоты
К замужеству? Девицы по незнанью
Страшатся брака — что же говорить
Вдове, чьи страхи зиждятся на знанье?!
Но если я решительным отказом
Отвечу, не придется ль пожалеть?
Быть может, вы — вельможа родовитый,
И вас роскошный экипаж, лакеи
И свита ожидают у дверей?
Откройте титул свой, чтоб мне принять вас,
Как надлежит.
Я дворянин, мадам.
Зовусь я Стриггинс.
Вы ведь при дворе
Бываете?
Да.
Видно по всему!
Скажу вам прямо, сэр: я не была
В замужестве настолько несчастливой,
Чтоб зарекаться выйти замуж вновь.
Но знайте: только тот меня получит,
Кто мне полюбится!
Коль вы любить
Способны — вы не сможете сказать,
Что я любви не стою! Постепенно
Вы преданность узнаете мою
И, может быть, решитесь удостоить
Меня согласьем.
Ваша речь — как мед.
А какова любовь у вас? Прочна ли?
И постоянна? Или, может быть,
По четным только числам?
О, мадам...
Как протекает? Жар или озноб?
Ведь у мужчин любовь подобна хвори!
О чем вы, не пойму... одно скажу:
Со мной вы не замерзнете...
Но вы
Со мною не согреетесь так скоро.
Когда бы вы мне оказали честь,
Позволив навещать вас, — терпеливо
Я ждал бы перемен.
Но только впредь
Не утруждайтесь открывать мне душу:
Ведь я уж знаю, что в ней.
Я счастливец!
Входит дворецкий.
ДворецкийМадам, к вам родственницы: леди Но вис
С сестрой. Сейчас выходят из кареты.
Просите их ко мне!
Дворецкий уходит.
(Стриггинсу.)Я им даю
Уроки обхожденья.
Не хочу
Вам слишком докучать и удаляюсь.
У вас свои дела, и у меня
Есть при дворе занятье... Честь имею!
Блюдите же ее получше, сэр!
Стриггинс уходит.
Кузины ждут. Они получат в срок
Придворной философии урок.
Уходит.
ДЕЙСТВИЕ II
СЦЕНА 1
Комната в доме сэра Томаса Добруэлла. Входит сэр Томас Добруэлл.
ДобруэллДиковинная, право же, затея:
Плясать, играть, транжирить... Но ее
Все это напугает и заставит
Быть бережливей. Я к тому же дам
Ей повод к ревности: коль не поможет —
Тогда она не женщина! Тогда
Ее способно усмирить лишь чудо!
Входит дворецкий.
ДворецкийТам мистер Фредерик, племянник леди.
Откуда он?
Из университета.
Зачем?
Должно быть, вызвала мадам.
Я потолкую с ним, пока он с теткой
Не повидался.
Дворецкий уходит.
Что-то здесь не так.
Входят дворецкий и Фредерик; последний в костюме студента.
(Фредерику.)Добро пожаловать! Я вас не ждал
Так скоро. Что случилось?
В этих письмах
Наставник мой[375] причину изложил.
Вот вы и дома, мистер Фредерик!
Где тетушка?
Художник иностранный
Ее срисовывает на портрет.
Она позирует?
Ее повесят
В столовой, где французский кардинал.
Но стоит ей услышать, ваша милость,
Что вы уж здесь, — забросит иностранца
И примется за вас.
Вы научились
Острить? Вам здешний воздух, видно, впрок.
Наставник отзывается о вас
Похвально, сожалеет, что придется
По воле тетушки вам от наук
Отвлечься, но забросить их совсем
Вы не должны... Ученость — высший титул,
А без ученья знатность — ложный блеск,
Скрывающий невежество, и только!
Я проводил счастливейшие дни
За книгами и лекциями, силясь
Основы философии постичь:
Чудесная гармония природы
Меня заворожила, я бы мог
Всю жизнь учиться!
Жаль: такой талант
Загублен будет прихотью бездушной!
Она идет: посмотрим, что-то будет?
Входят Аретина, Бреллок, Меллок.
ФредерикАх, дорогая тетушка!
Мне дурно!
Что с вами?
Этот, в черном — Фредерик?!
Зато камзол атласный.
Погубили!
Чем вы огорчены?
На мне забота
О воспитании твоем. А ты
Ко мне явился, как сухарь ученый!
Не знаю, что там в университете
С ним делали, но это чересчур:
Вернуть его родным в подобном виде!
Вам черное, как видно, режет глаз.
Но, сударь, что дурного в этом цвете?
На многих благороднейших гербах
Чернеет траур.
Если б вы доныне
Носили траур по отцу... иль вдруг
Скончайся ваша тетушка родная —
Наряд ваш был бы к месту. А студенту
Так мрачно одеваться не к лицу.
Ну что бы мне послать его учиться
Во Францию! Там можно получить
Весьма широкое образованье.
Там вник бы он в премудрости нарядов,
Причесок и поклонов, модных па
И научился делать комплименты,
А не бурчать смущенно "да" и "нет"
И не краснеть при этом, как послушник.
Он смог бы изучить чужой страны
Обычаи и нравы, и, быть может,
Сумел бы сам придумывать фасоны,
И много пользы родине принес:
Тогда б не приходилось королевству
Ввозить образчики из-за границы
К ущербу государственной казны...
Ну полюбуйтесь, как он держит шляпу!
Мадам, простите, но когда меня
На воспитанье взяли вы — в то время
Другим вы говорили языком.
С тех пор у вас наречье изменилось:
Латынь и греческий мне разбирать
Намного проще! Логику осилить
Я смог скорей, чем вас уразуметь.
Я падаю! Глоток вина, скорее!
Вот сладкое, вас это подкрепит.
Боюсь, он безнадежно развращен!
Он говорит о Логике какой-то:
И дело, видно, далеко зашло.
Я так и знала, что его испортят.
Из греческих пословиц не сошьешь
Камзола, и латынь не пригодится
Для болтовни любовной... милый Бреллок
Вы так добры! Не откажите взять
Его в опеку... Только прежде лекарь
Пускай ему слабительного даст,
Чтоб голову очистить от науки
И освежить сей гадкий цвет лица.
Коль вы мне доверяете...
Вы, Меллок,
Должны здесь также руку приложить.
Я научу его изящным позам,
И прочей азбуке.
Но этот вид
Невыносим! Мне делается дурно.
Он ваш, как только сменит переплет.
Мне долг велит воспитывать сиротку;
На это я употреблю доходы
С его имения, покамест он —
Мой подопечный.
Подойди поближе.
Как тетушка со мною поступить
Намерена?
Перевести вас, сударь,
С наречий ваших древних на язык
Теперешних вандалов — на французский.
К какому злу ведут на этот раз
Ее причуды? Он пропал, бедняга!
Хоть выжидать мужчине не к лицу,
Но с ней нужна стратегия: прямые
Пути меня от цели уведут.
Все будет выполнено, ваша милость.
Выходят все, кроме Фредерика и дворецкого.
ФредерикОна ли? Я как будто вижу сон!
Скажите, сударь, тетушка ли это?!
Она, конечно! И, как прежде, в вас
Души не чает. Надобно вам справить
Костюм получше: этот нехорош.
Да он почти что новый.
Не для новых
Порядков, сэр... У нас теперь постов
Не соблюдают; госпожа велела
Ни в чем вам не отказывать, хотя бы
Вы этого просили, а науки
Забудьте поскорей, как долг велит
Потомку благородного семейства.
Тут не поместье: жизнь теперь не та!
Давно уж мы не кормим бедняков
Обедами, не пахнет ни жарким
На кухне, и ни солодом, ни хмелем
Из погребка: у нас любой сапожник
Лакает вина, что твой дворянин.
...По праздникам, бывало, скрипачи
Придут, волынки тут же — вот и танцы.
Весь пол распашут, чтоб повеселить
Хозяйку... Нынче — подымайте выше:
Придворных принимаем! Можно ль вам
В таком-то платье — с герцогами знаться?!
Так тетушка уж завела свой двор?
А что сэр Томас, рад платить за это?
Сперва не радовался, но теперь
В их веру обращен. И вам бы, сударь,
Чем сеять ересь — взять да разгуляться
На радость тетушке и всем друзьям.
Вас обеспечат всем. Транжирьте деньги
Во славу госпожи. Вот сто монет
На платье новое. Я подберу вам
Лошадку из своих; улыбка леди —
Награда мне за этот скромный дар.
Еще я должен подыскать вам слуг,
Лакея и жокея.
Покоряюсь,
Раз это воля тетушки... Кошель —
Вот лучший довод, веский и наглядный.
Я должен тратить?
Непременно, сэр!
Тогда начнем! Чтоб вы меня и впредь
Так опекали — вот вам пять монет,
Не за лошадку вашу, за заботу.
Да уж, надеюсь, не за мой подарок.
Купите шляпу, чтоб была по моде
И по болванке. Кто у вас вином
Распоряжается?
Кто, как не вы, сэр?
Пожалуй, пропущу глоток-другой
За тетушку... Коль это предисловье
Меня не пошатнет, то перейду
К наукам лондонским.
А если кровь
В вас от вина взыграет и подвигнет
На подвиги по женской части, сэр —
То тетушка для ваших упражнений
Не пожалеет горничной любой,
Уж так она вас любит.
Мне в новинку
Такие упражненья... Аристотель,
Прощай! Я завещаю свой скелет
Вестминстерской библиотеке: черви
Ученые пусть пользуются им.
Я наверстать упущенное время
Теперь хочу — идемте в погребок!
Уходят.
СЦЕНА 2
Комната в доме Селестины. Входят Селестина, Мариана и Изабелла.
МарианаНо разве не осудят нас, мадам, —
За эту независимость?
Осудит
Нас только тот, кто судит по себе.
Что ж, отказаться нам от удовольствий
Из страха перед злыми языками
И подлыми душонками мужчин?
Мы, слава богу, не бедны, кузина,
Чтоб в них нуждаться; а посмеет кто
О нас злословить — дерзкая насмешка
Оружьем будет против клеветы.
Мне ваша стойкость по душе.
Судьба
Ко мне благоволит, сказать по чести:
Я нынче ни в кого не влюблена,
И впредь меня мужчина не заставит
От горестей сердечных изнывать
И портить зренье жгучими слезами...
Нет! Я — хозяйка собственному сердцу.
"Играй, но не люби!" — вот мой девиз.
Ни о молитвах я, ни о нарядах
Не забываю и сама плачу
Своим портным. Такая жизнь по мне.
И все ж о вас — простите! — говорят,
Что роскошью стремитесь вы привлечь
К себе вниманье, чтобы выйти замуж.
Да разве дама в возрасте моем,
С моею красотой, с моим богатством,
Вдова, уже не в трауре притом, —
В столице может жить, не привлекая
К себе вниманья?.. Толпы ухажеров
Тотчас же явятся без приглашенья.
Чем хуже я какой-нибудь вдовы
Богатого купца; она и траур
Еще не снимет, как за ней уж граф
Примчится в раззолоченной карете,
И вмиг — она графиня! Наша знать
Не прочь, когда не греет их именье,
Погреться у мужицкого костра.
Вы говорите истинную правду.
class="poem">
Мариана
Пусть у жены не голубая кровь, —
Получит граф наследство от вельможи,
Что был купцом покойным разорен...
Итак, хотя бы даже я стремилась
Себя поклонниками окружить,
Чтобы достойнейшего выбрать, — можно ль
Меня за это осуждать?
О нет!
Вы поступили бы весьма разумно.
Но мне противна даже мысль о том,
Чтоб милую свободу променять
На цепи брака. О, я изучила
Мужские нравы, хитрости, уловки —
И мне они смешны!
Вы все, мадам,
Прекрасно разъяснили.
Поясню
Еще кой-что на собственном примере:
Вы видите меня веселой, резвой,
В забавах, в танцах первой; но никто
Не видел, чтобы слишком расточала
Я милости кому-то... Чтобы я,
В свой будуар заторопись внезапно,
Знак подала кому-то из гостей;
Мольбы и вздохи светских селадонов
Я слушаю на людях; губ моих
Коснуться можно только в знак привета;
Кто руку поцелует мне, уж должен
Считать себя счастливцем и покорно
Ждать снова благосклонности моей!
Иные дамы милости и ласки —
Все разбазаривают в одночасье,
И вскоре только грех, лишь он один,
У них в запасе есть для кавалера...
Нет! Только та красотка, что скупа
На ласки, побуждает к постоянству:
И чести не уронит, и надолго
Поклонника удержит при себе.
Воистину достойное искусство!
Оно свободе вашей не грозит,
Напротив, вам покажутся забавы
Приятней, коли совесть в вас чиста.
Я честь свою блюду, а развлеченьям
Без меры и без страха предаюсь
И говорю об этом откровенно
И не стыдясь.
Мы польщены, мадам,
Доверьем вашим.
Входит камеристка Селестины.
КамеристкаК вам сэр Вильям Блудли
С визитом.
Пусть немного подождет.
Камеристка уходит.
(Изабелле и Мариане.)Вот частый гость.
Надеется жениться?
Он с виду франт, но для таких надежд
Мало его именье родовое.
Он у вельмож бывает на пирах.
По слухам, он им нужен как посредник,
Как егерь, что в Венериных лесах
Выслеживает дичь для джентльменов
И не гнушается в подарок взять
Уже подстреленную куропатку...
Да, и при лорде есть такие люди,
Что отбирают фрукты для стола
И с каждой ягодки взимают плату
За то, что съест ее аристократ.
До них мне дела нет.
Входит камеристка.
КамеристкаК вам мистер Стриггинс,
Он хочет засвидетельствовать...
Пусть
Сэр Вильям развлечет его покамест.
Кто этот Стриггинс? Он всегда наряден,
И знатные дворяне угодить
Стараются ему.
Не знаю, кто он.
Одет прекрасно, весел... при дворе,
Должно быть, занимает пост изрядный:
Он держится уверенно. Просил
Моей руки, и, я должна признаться,
Он нравится мне больше остальных.
Что вам в нем нравится?
Хотя бы пудра.
Сиди он вечно в комнате моей,
Так не пришлось бы прыскать в ней духами.
Просите.
Камеристка уходит.
Входят сэр Вильям Блудли и мистер Стриггинс.
БлудлиВаш покорнейший слуга
Явился и с благоговеньем ждет
Сиятельной улыбки.
Ваша милость
Простит мой неожиданный визит:
Я всякий день, когда не вижу вас,
Потерянным считаю безвозвратно.
Вы, как всегда, любезны, господа.
Здесь мудрено решить, кому скорей
Любезность выказать. Кто эта дама?
Мы родственницы с нею.
Тем охотней
Я ей готов служить.
Вы при дворе
Уже сегодня были?
Я бываю
Там постоянно, и свою судьбу
Благодарю за высшее блаженство,
Которым утешаться мне дано,
В те горькие часы, что я не с вами.
Но лишь тогда, поверьте, я бы мог
Считать себя избранником Фортуны,
Когда б вы удостоили меня
Великой чести, разрешив представить
Вас ко двору.
В какой же это роли?
Кем я вам довожусь?
Не понимаю.
Вы захотите, может быть, назвать
Меня сестрой — я буду польщена.
А может как возлюбленную вашу
Представите? Довольно ль я богата
И хороша для этого?
Надеюсь...
До этого покамест не дошло,
Не правда ль? Не сердитесь, это шутка!
Вы прелесть!
Можно вам задать вопрос
Нескромный? Что за должность при дворе
Вы занимаете? Ведь вы простите
Мне любопытство женское?
Мадам,
Мое теперешнее положенье
Мне доставляет прибыль и почет,
Но будущий мой пост еще почетней.
Примите этот мой ответ как вексель:
Вы по нему получите сполна,
Узнав все то, что вам открыть до срока
Я не могу из скромности.
Ответ
Прекрасный! Вы пришлись бы мне по вкусу
В какой угодно должности высокой,
За исключеньем разве что посла.
...А где сэр Вильям?
Вышел на охоту:
Видать, поблизости учуял дичь.
Не будем же сбивать его со следа.
Вы знаете его?
Да как не знать!
Вам каждый паж все выложит о Блудли,
Служанки и подавно... Говорят,
Он приторговывает шпанской мушкой.
Чем, чем?
Спросите горничных и прачек,
Короче, он поклонник Эпикура,
Неглупый, по рожденью дворянин
Но он не джентльмен, скажу вам прямо.
Вам эти сведения, может быть,
Придутся кстати: применяйте их,
Не называя автора.
Позвольте
Поцеловать прекраснейшую ручку.
А что ж другая — менее прекрасна?
Я не хотел обидеть вас.
Сэр Вильям
Любезен неизменно и учтив.
Я вашей похвалы великодушной
Не заслужил, мадам... Весьма польщен!
Могли бы вы мне рассказать подробней
Об этом джентльмене?
Разве вы
Не знаете его?
Кто он такой?
Припарка с камфарою! Помазок!
Со временем узнаете точнее,
Он сам вам скажет; я ж остерегусь:
Уж больно он обидчив.
В вас обоих
Я нахожу редчайшую черту
Для двух соперников: вы остаетесь
Друзьями! Благородный ваш союз
Неколебим, вы не таите злобы
И черной зависти на дне сердец
При мысли успехе конкурента...
Не каждый смог бы низменную страсть
Так укротить в себе.
Ничто на свете
Не разлучит нас... Стриггинс! Добрый друг,
Вернейший и достойнейший!
Мой Блудли!
Все это в точности игра в волан.
Входит камеристка.
КамеристкаМадам, вас спрашивает джентльмен,
По имени сэр Томас Добруэлл.
Как вы сказали?
Говорит, что вы
Его не знаете.
Я с ним знаком.
Он ваш сосед.
Супруг той самой леди,
О чьих пирушках говорит весь Стрэнд.
Он человек порядочный, я слышал;
Жена влияет дурно на него.
О них обоих ходит много толков.
Просите.
Камеристка выходит.
Стриггинс (в сторону)Что за цель его визита?
Входит сэр Томас Добруэлл.
ДобруэллСударыня, простите: я решился
Явиться к вам, не будучи знаком...
Вас добрая молва опередила.
Входите, сударь, вы — желанный гость!
Растроган и польщен!..
И вас, мадам,
Пусть вдохновит пример хозяйки дома:
Я ваш слуга.
Не помню, чтобы дама
Подставила мне щеку вместо губ,
Вот разве у нее гнилые зубы
И пахнет изо рта?
Мое почтенье
Вам, господа. Билль Блудли! Как дела?
Прости, кузина, этак ведь недолго
Гордячкой невоспитанной прослыть,
Коль дружеское, чистое лобзанье
Столь грубо отвергать! Нехорошо,
Не подобает это знатной даме,
Не то еще решат, что у нее
Зловонное дыханье.
К вам, миледи,
Есть дело у меня.
Он оживлен!
Так вы со мной иметь хотите дело?
Мне слух мой говорит, что вы умны,
А зрение твердит, что вы прекрасны!
Ну, что до, слуха — это толькослухи,
А зрение вас может обмануть:
Ведь человеку свойственны ошибки.
Он держится игриво!
Говорят
У вас прекрасный голос: будто лебедь
Вам, умирая, песню передал.
К тому же вы играете на лютне
И дивной силой своего таланта
Берете за душу мужчин.
Что? Силой
Беру мужчин?
С их полного согласья.
Насиловать с согласья? Что за вздор!
Нет, честь их не страдает; ведь мужчине
Себя девицей легче возомнить,
Чем вспомнить, как давно он сбросил бремя
Невинности.
В ответе вашем горечь.
Ну что ж! Порою горькое лекарство
Бывает благотворно: все зависит
От организма. Ваш мне незнаком.
Ну, это поправимо.
Что за спешка?
Сперва мне предъявите документ
На рассмотренье.
Что еще за новость?
На нем должна быть подпись и печать
Супруги вашей.
Вы, видать, шутница!
Но доля правды в каждой шутке есть.
Хоть я женат, я вас могу любить,
Как эти холостые джентльмены,
И мог бы пробудить ответный жар
В груди прелестной...
С вашим языком
Я так же, как и с вами, незнакома.
Так познакомьтесь! Кое-кто бы мог
Аттестовать подробно нас обоих.
Должно быть, лекарь ваш?
Вы о моих
Способностях, мадам, такого мненья?
Одно скажу: я вам готов служить
Со всем усердьем и с неменьшим пылом,
Чем все юнцы, что осаждают вас!
Располагайте мной: я буду счастлив
Пойти на все.
Нет, сударь, не на все.
Как так?!
Да очень просто: вы на мне
Не женитесь. А кое-кто другой —
Дай только я согласье — хоть сейчас
Из-под земли священника достанет!
Да, я женат.
И в этом положенье
Уж ничего нельзя переменить.
Вы правы. Ах! Стрела попала в цель.
Я истекаю кровью.
О, поверьте,
Я не искала уязвимых мест.
Вы вправе защищаться! Отражайте
Мои удары, если вам под силу,
Сказать еще, на что вы неспособны?
Быть добродетельным!
Клянусь, мадам,
Я докажу обратное! Простите:
Нескромными речами я смущал
Невинность вашу; пусть же устыдится,
Кто сомневался в ней! И все вокруг
Пускай на вас дивятся, как на чудо!
Что там у них за тайный разговор?
Не помешать ли им?
Нет-нет, не надо.
Сэр Томас прежде не был никогда
Любезником.
Для вас он не соперник.
Но не приписывайте это вашим
Достоинствам высоким: он женат.
Еще одно: вы держите оркестр,
Я ехал к вам с намереньем проверить,
Как вы танцуете.
Ах вот как, сэр?
Сейчас проверю я, как вы пыхтите.
Я, сударь, не танцую при дворе
В балетах[376], но уж, если вам угодно
Свое искусство показать, — я вам
Компанию составлю.
Этой чести
Не стою я...
Танцуйте с нами вместе!
Все танцуют.
ДобруэллМадам! Еще раз я прошу простить
Меня за дерзость; от души надеюсь,
Что вы мне предоставите возможность
За доброту вас отблагодарить
И дом мой удостоите визитом;
Супруга же моя сочтет за честь
Быть вам представленной... Не откажите!
Ведь я затем и ехал: вас просить
Быть в нашем доме дорогою гостьей.
Хоть я обыкновенно, не схожусь
Так скоро с незнакомцами, но все же
Я не подам вам повода считать
Меня гордячкой.
Я безмерно счастлив.
Сэр Вильям, честь имею.
Мне пора.
Придворный этикет...
О да, конечно!
Надеюсь, вы окажете мне честь
И приглашенье примете?
Охотно.
Все уходят.
ДЕЙСТВИЕ III
СЦЕНА 1
В доме лорда. В глубине сцены лорд, полуодетый. На сцене туалетный столик и зеркало. Стриггинс оправляет парик лорда.
Лорд (из глубины сцены)Который час?
Уж три часа, милорд.
Пора вставать.
Должно быть, поздно лечь
Изволили?
Скорее рано — утром.
Прошу вас обождать, хозяин занят.
В чем дело?
Входит секретарь.
СекретарьДама спрашивает вас
По делу; говорит, что это будет
Вам интересно.
Как ее зовут?
Мадам Капкаун.
Вот как? Пусть войдет.
Входит мадам Капкаун.
Скажите мне, мадам, какое дело
У вас ко мне?
Такое, что для вас
Не будет неприятно, ваша светлость!
Я слушаю.
Наедине бы лучше...
Вы подождите там; я позову.
Прошу вас, говорите.
Ваша светлость!
Хоть вы меня не знаете, однако
Представился мне случай доказать,
Как я вам предана, и предложить
Свои услуги.
В чем же? Объясните.
Хочу я знать, за что благодарить
Вас надобно и чем я заслужил
Подобную заботу.
Я осмелюсь
Ответить прямо: дорогой милорд,
Помимо множества других достоинств,
Вы славитесь как истинный ценитель
Прекраснейшего пола.
Вы о чем?
О том, как ваша милость снисходили
До некоторых дам... я их имен
Не назову! А ваше постоянство
И преданность сердечная — повсюду
Снискали вам любовь!.. Как представитель
От женского сословья, я нашла
Возможность услужить вам.
В самом деле?
Не будьте столь суровы, ваша светлость,
Я знала ту, кого вы так любили.
Прелестное созданье! Вместе с ней
Все радости ушли из вашей жизни,
И скорби вы глубокой предались.
Зачем вы мне все это говорите?!
А вот зачем: когда бы вы, милорд,
Решились излечиться от печали,
Так я б вам подсказала, где найти
Отличное лекарство!
Вы, как видно,
Товаром промышляете живым?
Для знатных джентльменов, вроде вас;
Я кое с кем и при дворе знакома...
Само собой, что я сюда явилась
Не писаря вам предлагать, милорд!
Какую же беспутную особу
Вы мне хотите рекомендовать?
Она знатна, богата и, ручаюсь,
На редкость добродетельна, милорд!
Она зовется леди Аретина.
Супруга сэра Томаса?!
Она.
И что, она не против?..
Я покуда
Ей вас не называла, чтоб сперва
Доведаться, согласны ль ваша светлость;
Но нрав у ней не строгий, а скорей
Сговорчивый.
А вы, мадам, не против
Публичной порки вместо мзды за труд?
Вы шутите, надеюсь?! Да неужто
Вы разницы не видите, милорд,
Меж честной женщиной, что исполняет
Ряд важных и почетных поручений,
И непотребной сводней?! Прежде вы
Не презирали нашего занятья.
Но леди Аретина мне родня!
Тем более, милорд: любить родных —
Святое дело.
Я уж позабочусь,
Чтоб с вас на площади спустили шкуру!
Не стыдно ль будет знатному вельможе
По-варварски расправиться с такой
Почтенной женщиной?
Почтенной? Что ж!
С почетом вас и выведет на площадь
Конвой из алебардщиков.
Спасите!!
Коль вы еще задержитесь на миг —
Пеняйте на себя.
Я исчезаю!
Хотела б я, чтоб в вас взыграла кровь,
А женщин бы, на десять миль вокруг,
Всех разом обуяла добродетель!
Уходит.
ЛордНе для меня подобные утехи:
Я к ним остыл с тех пор, как умерла
Белла Мария. Ни одна из женщин
Мне больше не покажется желанной!
Эй, там!
Входят Стриггинс и секретарь.
Что эта дама, не бранилась?
Молчала, но весьма красноречиво,
И прежняя приветливость ее
Пропала.
А взглянуть на эту леди —
Не сразу и поймешь, что пред тобой
Бесстыдница и сводня.
Эта дама
Честь делает профессии своей.
Со временем, гладишь у нас и шлюхи
Свои гнилые зубы и носы
И волосы нечесаные скроют
За дверцами роскошных экипажей.
Я передумал: воротить ее!
Воспользуюсь возможностью... Скажите,
Чтоб не боялась.
Секретарь уходит.
За ее труды
Я щедро заплачу. Что это ныне
Не видно Блудли?
Он мне говорил,
Что едет к вашей светлости... Вернулась!
Входят секретарь и мадам Капкаун.
СекретарьСмелей, сударыня, мой господин
Не гневается больше.
Да, я жду вас.
Надеюсь, вы, мадам не новичок
В таких делах, чтоб напугаться гнева
Мужчины! Потерпите: я сполна
Вам заплачу за добрую услугу.
Сказать по правде, мне в новинку, сударь,
Чтобы вельможа так разбушевался
Из-за приятной вести. Джентльмен
Всегда учтив с людьми любого званья.
И пусть я не дворянка...
Вы письмо
Передадите леди Аретине.
Теперь прошу немного подождать
В соседней комнате.
Как вам угодно.
Мадам Капкаун и Стриггинс уходят.
Секретарь садится за стол.
Лорд Пишите: "Мадам, мое искреннее к Вам расположение заставляет меня предупредить, что вашей чести грозит опасность".Входят сэр Вильям Блудли и Бреллок.
А, Блудли! Бреллок! Милости прошу.
Вы заняты как будто, ваша светлость?
Пишу письмо, но это, господа,
Для дружеской беседы не помеха.
Далее лорд расхаживает по сцене, подходя поочередно то к секретарю то к Блудли и Бреллоку.
Секретарь "...опасность". Лорд "Хоть я и не врач, но, может быть, мне удастся воспрепятствовать развитию у Вас некоей горячки". (Блудли.)А где вы были утром?
Где я был?
За то, чтоб побывать там — я уверен —
Вы отдали бы лучшего коня
Из ваших берберийцев[377].
Снова дама?
Очередное чудо?
Волшебство!
Как жаль, что я не верю в чудеса.
А кто она?
Спросите Александра.
Он с ней знаком.
С кем?
С леди Селестиной.
Да, у него весьма широкий круг
Знакомых дам. Бедняга Александр!
Когда ж ты отдохнешь?
Когда дождусь
От юбок милосердья — или, может,
Паломничать пойду к святым местам,
Чтоб прохладиться.
Было бы прохладней
Пройти по всей Испании пешком.
По Эфиопии!
Вот дьявольски почтенное занятье,
Которым вы прославились.
Ах, так?
Позвольте ж вас спросить, мой гордый рыцарь:
Что менее зазорно: подавать
Другим на стол иль самому обедать? —
Что скажете?
Молчу! А ты остер,
Не будь я...
"...сводня".
Это что такое!!
Как — что? Весьма почтенное занятье,
Которым вы прославились давно.
Скажите, эта леди Селестина
Действительно такой уж редкий перл?
О да, милорд! Коль вам небезразлично
Мое сужденье, — никогда, нигде
Я не встречал творения прекрасней.
Я покажу вам ту, что всех превыше,
И посрамлю ваш вкус...
Взгляните, вот!
Так, подпись...
Запечатайте письмо;
Нет, адреса не надо, вы свободны.
Белла Мария! Да, она была
Красавица.
Но все же не сравнить...
Я вас оставлю на одну минуту.
Уходит.
БреллокЧто, его светлость вышел по делам?
К той даме он пошел, что дожидалась
В соседней комнате.
А что за дама?
Простите, я всего лишь секретарь.
Как! Новый секретарь, а мне ни слова?
А прежде совещался он со мной
По всем вопросам... Расшибусь в лепешку,
Но докажу ему, что Селестина
Всех краше! И тогда он снова мой.
Входит лорд.
Лорд (показывая на миниатюру)Признайтесь же, вас вывел сей предмет
Из заблужденья?
Эта безделушка?
О, если б вы, как я, могли ее
Себе представить! Тотчас бы признали,
Что женщины прекрасней и милей
Нет, не было и никогда не будет!
Она была, бесспорно, хороша.
Но стоит лишь попристальней вглядеться,
Не вашими влюбленными глазами,
А взором беспристрастным...
Я, милорд,
Страсть не люблю разглядывать портреты
Умерших: я потом прескверно сплю.
Нет, мне подай любовницу живую,
И пусть она хотя бы вполовину
Так будет хороша, как Селестина!
Нельзя же вам всю плоть свою и кровь
На призрак извести? Обидно, право!
Оставьте и живым хоть что-нибудь.
Иль вы в язычество хотите впасть
И поклоняться идолу? Постройте
Себе гробницу там, где милый прах
Покоится, и червяков могильных
Молите не губить прелестных черт,
Что в землю унесла она с собою...
Как будто все на свете губки, щечки
И глазки спят в могиле вместе с ней![379]
А что, себя вы мните знатоками?
Ценителями женской красоты?
Еще бы, сэр!
Я их перевидал
Немало, перепробовал не меньше.
Но вожделенье и к поживе страсть
Вам, господа, туманят вздор и разум:
Вы судите пристрастно!
Вам, милорд,
Конечно, легче, с вашим ясным зреньем,
Судить: во все проникнуть, все постичь.
Конечно! По достоинству ценю я
Все линии, и точки, и штрихи,
И красоту от тысячи прикрас
Я отличу! Вам это недоступно!
Испорчены глаза у вас...
Тогда
Вы сами этот спор и рассудите:
Коль вы отважитесь хотя бы раз
Взглянуть на эту леди — я уверен,
Ей первенство присудите над всеми
Красотками, что жили и живут.
На свете.
Ставлю весь свой гардероб,
Что вы не устоите, ваша светлость!
Вы твердости не знаете моей.
А может, слабости? Да вы боитесь
Поддаться искушенью!
Вовсе нет!
Я встречусь с ней, и докажу, что вы
Не правы, и она не стоит той
Чью память свято чту я. Непременно
Увижусь с нею и поговорю:
Мне нечего бояться! Кто из вас
Меня представит ей?
Я все устрою.
Она радушно принимает всех.
Я фору Вам даю; скажите ей:
Пусть предо мной предстанет в полном блеске,
В доспехах драгоценных, что тщеславье
Сработало для дерзкой красоты;
Пусть будет каждый взгляд ее и вздох
Прельстительней, чем у самой Венеры;
Пусть воплотятся в ней каким-то чудом
Все Грации и Музы! Встреча с ней
Не ранит сердца мне; на нем броня,
А в нем — один лишь незабвенный образ...
Над вашими же бреднями и буду
Смеяться!
Я вам сообщу, милорд,
Когда она вас примет.
Непременно.
Прошу прощенья, ждут меня дела.
Уходит.
БлудлиОтлично! Он начти что обращен.
Что до меня, я еду к Аретине.
О нашем деле никому ни слова!
А вы поторопитесь к Селестине!
Пора упрямца нашего свернуть
С благой стези — на старый добрый путь!
Уходят.
СЦЕНА 2
Комната в доме сэра Томаса Добруэлла. Входят Аретина с письмом в руке и мадам Капкаун.
Мадам КапкаунОн — украшенье вашего семейства,
Сей благородный лорд! Ему я многим
Обязана.
И он о вас в письме
Прекрасно отзывается.
Как мило.
Мой родич очень кстати мне открыл,
Кто эта женщина: как раз такое
Орудье мне и нужно. На нее,
По-видимому, можно положиться.
О его светлости, прошу, ни слова:
Я позже вам причины объясню;
Пока, чтоб доказать свое доверье,
Открою душу вам: я влюблена!
Избранник мой, похоже, не из тех,
С кем трудно столковаться... подойдите!
Я понимаю вас и от души
Служить вам рада. Жаль, мадам, что прежде
Не знали вы меня! Таких услуг
Немало я оказывала знати!
Кто только подвигов не совершал
В моем уютном и укромном доме,
Где есть опочивальни потайные,
А в них — картинки, чтобы подхлестнуть
Воображенье...
Входит Меллок.
Меллок (Аретине)Свет очей моих!
Прошу прощенья, сэр, еще минутку
Побудьте в темноте.
Отходит в сторону с мадам Капкаун.
МеллокЯ ждать готов
Смиренно и безропотно хоть вечность.
Так не забудьте: он не должен знать,
Кто я такая...
О, не беспокойтесь!
Мне столько раз случалось помогать
Замужними дамам, что по этой части
Есть опыт у меня.
Неужто впрямь
Она верна супругу и старанья
Мои напрасны? Экий гордый вид!
Попробую схитрить: пускай полюбит
Меня из мести.
Значит, нынче ночью?
Я все устрою.
Я у вас в долгу.
Сперва услуга, а награда после.
Уходит.
Аретина (Меллоку)Как там застолье? Весело ль гостям?
О да, мадам! Их веселит сэр Томас
С возлюбленной своею.
Что за чушь?!
Да-да, сэр Томас с леди Селестиной:
Глаза в глаза — ну точно голубки!
Не может быть!
Да он уж вдел в петлицу
Ее подарок...
Он — ее подарок?
От веера он выпросил перо
У ней, любезничал напропалую.
Она его как будто поощряет.
Тем лучше.
Он слагает ей стихи
Хвалебные!
Он так умен? Я рада.
Нисколько не ревнует, вот так штука!
Мне повезло... Другая бы жена
От ревности давно позеленела,
Мне ж эта новость лишь развяжет руки:
Теперь он не посмеет обвинять
Меня ни в чем. А все-таки обидно,
Что я не так красива, как она!
Хотя б за это впору отомстить.
Входит Бреллок.
Бреллок (Аретине)Владычица всех помыслов моих!
Придумала!
Вы оба оказали
Мне множество услуг. Что, если вновь
Понадобятся ваше хитроумье
И верность?
Мы почтем за честь, мадам...
Вы, помнится, с восторгом отзывались
О леди Селестине?
Да, мадам.
Что, кто-нибудь из вас в нее влюблен?
Ну, нет, во всяком случае не я.
А мне ее не надо и задаром!
Она сегодня у меня в гостях:
Супруг мой пригласил ее нарочно,
Он хочет осрамить меня... Так вот —
Вы, джентльмены, в Лондоне слывете
Мудрейшими из мудрецов; для нас
Вы вроде как сенаторы для римлян:
Над чем смеетесь вы — то и смешно,
В какой трактир зайдете — тот и в моде.
Привычкам вашим, даже и дурным,
Все подражают, точно школяры
Наставникам своим. Одним кивком
Вы уничтожить можете театр,
Оратора, поэта... Узаконить
Любое непотребство и в печать
Отправить непечатное...
Оставьте.
О нас довольно.
Что должны мы сделать?
Вы всю изобретательность свою
Должны направить против этой дамы:
Вышучивать ее, заставить злиться
Иль унижаться, это все равно.
Мое расположенье вам послужит
Наградой. Но ни слова обо мне!
Как будто это ваш почин.
И только?!
Мой друг ее и шлюхой назовет
Без риска быть убитым на дуэли.
Как так?
Ему дубинка нипочем:
Отколотив его, любой противник
Угомонится и простит обиду.
Короче, предоставьте дело нам.
Идут! Я вам шепну, когда начать.
Входят сэр Томас Добруэлл, Селестина, Мариана и Изабелла.
Аретина Je vous pris, madame, d'excuser l'importuriite de mel affairs, qui m'ont fait offenser, par mon absence, une dame de laquelle j'ai recu tarit d'obligations[380]. Селестина Pardonnez moi, madame; vous me faite trop d'honneur[381], Аретина C'est bien de la douceur de votre naturel, que vous tenez cette langage; mais j'espere que mon mari n'a pas manque, de vous entretenir en mon absence[382]. Селестина En verite, monsieur nous a fort oblige[383]. Аретина Il eut trop failli, s'il n'eut tache de tout son pouvoir a vous rendre toutes sortes de services[384]. Селестина C'est de sa bonte qu'il hous a tant favorise[385]. Аретина De la votre plutot, madame, que vous fait donner d'interpretation si benigne a ses efforts[386]. Селестина Je vois bien que la victoire sera toujours a madame, et de langage et de la courtesie[387]. Аретина Vraiment, madame, que jamais personne a plus desire l'honneur de votre compagnie que moi[388]. Селестина Laissons-en, je vous supplie, des complimeris, et permettez a votre servante de vous baiser les mains[389]. Аретина Vous m'obligez trop[390]. ДобруэллС меня довольно! Будем веселиться
На языке родном, иль я засну.
А вот и наш племянник!
Входят пьяный Фредерик и дворецкий.
АретинаМальчик мой!
Я вас не понимаю.
Не беда:
Я вас не понимаю, вы меня,
Вот весело-то!.. Чур, не сквернословить!..
Где ж тетушка? Я музыку заслышал —
И тотчас поспешил на этот звук.
Мои мозги настроены кларетом,
Готовы заиграть, как никогда,
И я возжаждал дружеской беседы!
Вот, не угодно ль скушать леденец
Вас это подкрепит и успокоит.
Увы, издам! Что было делать с ним?
Чтоб он гостям не вздумал показаться,
Его я постарался напоить,
Но он; как видно, легкость в голове
Почувствовал и воспарил, сердечный,
Прямехонько сюда, а я — за ним.
Он даму оскорбил, заговорив
С ней по-латыни.
Что за беспардонность!
Убрать его подальше, да тихонько!
Не то я...
Невозможно, госпожа,
Он говорит, что я нелепый дурень,
Свихнувшийся от трезвости; грозится
Любого, кто посмеет спорить с ним,
Проткнуть насквозь своею новой шпагой,
Когда ее доставят...
Как же быть?
Любезный Меллок, попытайтесь вы!
Пока он, не при шпаге...
Юный друг мой!..
Пропал парнишка, жаль его. Но вам
Расстраиваться, право же, не стоит.
Расстраиваться? Я, наоборот,
Настроена прекрасно!
Где ваш веер?
Я перышко еще возьму на память.
Вы что-то загрустили, джентльмены?
И ты, жена? Глядите веселей!
Тра-ля-ля-ля!
А вы, наставник, сами
В ладах с науками?
Я, слава богу,
Не так воспитан! Дружбу я вожу
И с умниками, но другого сорта:
С такими, чьи остроты, точно стрелы,
Разят не в бровь, а в глаз! Науки — чушь!
Ведь дамы нынче подымают на смех
Любого, в ком хотя бы по одежке
Ученость заподозрят... Я займусь
Попозже вами, а пока ступайте
Бай-бай в кроватку. Вот вам леденец.
Позвольте! Но куда же я попал?
Мне нужно к тете, в особняк на Стрэнде.
Кто вы такие и чему смеетесь?
Ступайте прочь, а я останусь тут!
Пущу здесь корни, стану рассуждать
О логике, риторике, латыни —
Я все постиг! Не верите? А ну!..
А впрочем, я науки презираю.
Я сделаюсь невеждой, как вон тот
Иль тот... Как всякий шелковый, атласный,
Парчовый или бархатный кривляка.
Вы надо мной смеялись?
Я? О нет!
Но если даже я и улыбнулась,
Что ж — вы меня побьете, мальчуган?
Вы б не посмели обратиться так
К нарядному камзолу с новой шпагой!
Племянник!
Вздор... я ей не мальчуган!
Пускай я молод, род мой не моложе
Любой высокороднейшей семьи;
Мой плащ убог, но на гербе моем
И золота, и серебра довольно...
Да это оскорбленье — "мальчуган"!
Терпение, племянник! Эта дама
Тебя не помышляла оскорбить.
Она ведь женщина; не забывай
О вежливости.
Женщина? Вот славно!
Вы слышали? Мне дядюшка открыл,
Кто вы такая!
Совершенно верно.
Ведь вы меня назвали "мальчуган"?
Вот именно.
Как остроносый ялик
Порой дырявит парусную шхуну,
Как вороненок, мал, но быстрокрыл,
Бросается бесстрашно на слониху,
Щенок тигрицу может укротить, —
Так, может статься, и у мальчугана
Достанет твердости и остроты
Схватиться с вашей милостью... Что, дядя,
Не захотите ли со мной распить
Еще бутылку и потолковать
О философии?
Идем, племянник.
Я вас оставлю только на минуту.
Вы будьте виночерпием у нас.
Да, сэр.
Ну, начинайте, господа.
Уходят все, кроме Селестины, Бреллока и Меллока.
БреллокПрошу простить меня за прямоту,
Но больше я, мадам, молчать не в силах;
Я поражен! Кто б ожидал, что вы,
Чья стать и благородные манеры
Всеобщее снискали одобренье,
Так дурно станете себя вести!
Как вы сказали, сэр?
И вам не стыдно
Еще и переспрашивать?
Не стыд
Испытываю я, но изумленье:
Вы говорите так со мной, как будто
Сегодня я икала за столом.
Что это значит?!
По всему видать:
Забывчивость сопутствует гордыне.
Да вы о чем?
Тот юный джентльмен,
Над кем вы так бездарно пошутили, —
Племянник дамы, чьим гостеприимством
Вы пользуетесь нынче. Пусть она
Из вежливости вам не возражала,
Все ж это — оскорбленье!
Стыд и срам!
Где благородное происхождение?
Где воспитанье ваше? Фу! Медведя,
Должно быть, легче вышколить, чем вас.
Я полагаю, сэр, вы воспитатель.
Я воспитатель?
Да, в медвежьей школе!
Опомнитесь, в своем ли вы уме?
Что это, заговор против меня?
Ведь мы едва знакомы!
Незаметно входит сэр Томас Добруэлл.
Добруэлл (тихо)Что такое?
Едва знакомы? Вздор! Мы знаем вас
До кончиков ногтей.
Да, нам известно,
Что вы за птица!
То-то вы меня
Пытаетесь облаять по-собачьи.
Они свихнулись.
Полно, господа,
Вам вредно волноваться... За другую
Вы приняли меня: вглядитесь — ну?
Кто я такая?
Крашеная кукла;
Ходячий манекен! Да та девчонка,
Которая Сюзанну представляля
На ярмарке[395], и то красивей вас!
Тот балаган вы часто посещали,
И так бедняжкой Сузи увлеклись,
Что вздумали из-за нее подраться
С комедиантами...
Неостроумно!
Вы...
В самом деле, кто же я такая?
Изобразите, Не жалея соли
И перца. Я охотно посмеюсь.
Вы — женщина...
Попали прямо в точку!
...которую сочли бы недурной
В базарный день, в провинции. Вы душу
Сменяли бы на модный туалет —
Чтоб выбросить его спустя недели!
О да! Ведь за неделю б он успел
Из моды выйти. Но ужель гордыня —
Единственный мой грех?
Такой порок
Всем добродетелям не перевесить.
Вы восхищались им еще вчера!
А вы моим гордились восхищеньем.
Опять гордыня?
Да куда уж больше!
Скажу вам в завершенье этой оды:
Я ведьм встречал, что были краше вас.
Наверное тогда, когда Вы спьяну
Портьеры порывались обнимать?
Позвольте мне спросить вас: сколько денег
Растратить вы успели в ожиданье,
Что я вас полюблю?
Не больше, верно,
Чем вы долгов вернули кредиторам
В последние семь лет... На вашу дерзость
Я не сержусь: вы безразличны мне.
Да есть ли, право, хоть один мужчина,
Который к ней бы страстью воспылал?
Вы в пении писклявите, а в танцах
Цепляетесь за собственный подол,
И с такта все сбиваетесь, и гнетесь
Вбок, на манер канатных плясунов;
Французский ваш убог, а реверанс —
Ни дать ни взять, как делают крестьянки.
Не злится!
Разве мы не больно жалим?
Тут заговор.
И ваше состоянье
Не так уж велико, как говорят,
Лишь стоит уплатить по векселям —
И вашим, и покойного супруга.
А впрочем, будь вы даже и богаты,
Никто вас больше замуж не возьмет.
Скажите, почему? Я знать хочу
Свои изъяны.
Говорят, что вы
Не слишком добродетельны.
Все это
Мне попросту, смешно; а вас мне жаль:
Ведь как-никак вы все-таки дворяне,
Хотя бы с виду. Я б могла позвать
Своих друзей, чтоб задали вам трепку
За эту дерзость; впрочем, для чего
Калечить вас, ведь вы и так убоги!
На вас, червей ничтожных, даже жалко
Хорошего проклятья... Уж теперь
Я не приму мартышку за мужчину.
О, что за благородная душа!
Я слышал эти варварские речи,
Вы слишком снисходительны, мадам,
К пиявкам этим! Назовите кару...
Мне не к чему и говорить о них:
Их имена язык запачкать могут,
Грехов же их не сможет искупить
И виселица.
Мы уже в петле!
Но все же кое-что я им скажу.
Эй, головастики! Двадцатой доли
Бессмертной человеческой души
У вас двоих и то не наберется!
Тупые грубошерстные бараны
Из самых никудышных! Толк от вас
Один: служить болванами портному
И выставлять везде его товар:
Ведь вы еще и ходите! У клячи
Изяществу учиться надо б вам.
Вам лошади в одном лишь уступают:
Они не пляшут, их ведь не учили,
Как вас, ломаться на французский лад!
Взгляните в зеркало: две ваши рожи,
Одну худую, как великий пост,
Другую сытую, как рождество,
Сложить бы вместе! Этот жуткий Янус
В два счета мог бы исцелить хромых:
Они, бегом пустились бы от страха!
Но женщина — пусть даже и карга
Беззубая — на вас не поглядит!
Ну, не смешны ли жалкие намеки,
Что я могла искать расположенья
Подобного красавца! Но не стану
Зря тратить пыл и осквернять уста
Беседою с такими слизняками.
Ступайте по домам и языки
В отваре ячменя прополощите.
Суд — не для вас! Предоставляю вам
Повеситься на собственных подвязках.
Сэр, я прошу вас, не карайте их,
Они и гнева вашего не стоят!
Но где, скажите, леди Аретина?
Увы, мадам! Похоже, что с нее
Спросить придется...
Это дело ваше.
Позвольте мне доставить вас домой.
Вы так добры.
Прощайте, мухоморы!
Уходит в сопровождении сэра Томаса Добруэлла.
Входит Аретина.
АретинаОна ушла?
Мы задали ей перцу!
Как хорошо, что это позади!
А впрочем, мы для вас на все готовы.
Входит слуга и дает Бреллоку письмо и драгоценный камень.
Письмо? С таким приятным предисловьем?
Но от кого?
Любовное письмо?
Любовниц у него не меньше сотни,
А у меня, бедняги — ни одной.
Миледи, сжальтесь! Он всю ночь в трудах,
А у меня болят наутро почки.
Пойду, и непременно. Видно, дама
Заметила меня и утолить
Свой голод захотела.
Мистер Бреллок,
Вы вдруг повеселели — отчего?
Так, пустяки. Мне встреча предстоит
С хорошим другом.
Кто же этот друг?
По камню судя, я ее не знаю.
Так этот друг — "она"? Что ж, господа,
Сыграем в сент[396], пока вы не ушли.
Ступайте, я последую за вами.
Чтоб вам служить, хоть в воду.
Хоть в огонь!
Бреллок и Меллок уходят.
АретинаОт мыслей собственных бросает в жар!
Но жребий брошен, от судьбы не скрыться.
Увы! Когда запретный плод манит,
Не остановит нас ни страх, ни стыд.
ДЕЙСТВИЕ IV
СЦЕНА 1
Комната в доме мадам Капкаун. Двое мужчин входят под руки Бреллока, у которого завязаны глаза, и тотчас же уходят.
БреллокЯ цел и невредим, а ведь могли
И глотку перерезать! Это счастье,
Что я не упирался... Но куда
Они меня доставили?
Вот темень!
Стократ темней, чем ночью без луны,
На дне колодца! Фу ты! Налетели,
Схватили — и повязку на глаза...
А может, это духи преисподней
Сюда перенесли меня? Увы,
Скорей уж это приставы, а сам я
В тюрьме: мои злосчастные долги
Так в нос-то и шибают! Кости ноют
От страха, что наделают из них
Костей игральных... Все же для тюрьмы
Здесь слишком тихо. Может; это воры,
И я ограблен? Но они меня
Как будто не обшаривали! Что там?
Неужто музыка?
Из-за сцены доносится музыка. Входит мадам Капкаун; она одета старухой и держит в руке зажженную свечку.
А вот и свет!
На помощь! Это что еще за ведьма?!
Кто ты такая? Отвечай!
Ваш друг.
Не бойтесь, я не призрак.
Прочь, карга!
Не презирайте возраст мой! Оделась
Я в рубище совсем не из нужды.
Вы сами убедитесь, что попали
Не к нищему в лачугу, не в подвал
Иль в дикую пещеру: вам глаза
Откроет золото... Вот — для почина!
Еще получишь, жила не иссякнет,
Коль будешь умницей.
Не сатана ль
Чеканил их? На это он мастак.
Нет — настоящие!
Еще не веришь?
Дом этот мой! Богатство, что откроет
Тебе источник радостей, — мое!
Ведь это я тебя облюбовала,
Письма и камень были от меня.
Я не могла открыться в этом раньше
И честь, свою доверить незнакомцу,
Не убедившись в скромности его.
Честь! Скромность! Ну и времена! Чтоб дьявол
Радел о репутации своей!
Однако ублажать, ее — уволите,
Я с ведьмами не знаюсь.
Ну, скорей!
Приди же, наконец, в мои объятья!
Мы станем целоваться, и часы
Промчатся в наслажденье: даже время
Замедлит ход, чтоб любоваться нами
И нашей страстью!
"Страстью"! Да у ней
Зубов как не бывало и язык-то
Сгнил на корню, и выпадет вот-вот,
При первом кашле! На нее чихнешь —
И зад у ней отвалится, пожалуй,
А стукнешь — вся рассыплется в труху...
Так холодна она, что и в аду
Ей не согреться; а мокроты, слизи
В ней столько, что хватило б затушить
Любой пожар... Бр-р! От ее дыханья
И пуля, пущенная из мушкета.
Отворотится!
Что ж, решились, вы?
На что?
Да на любовь же!
Полюбить
Я мог бы... да смотря кого. А вы,
Вы просто позабавиться хотите.
Я вижу, ты, дружок, не так уж прост.
Смышленый малый!
Вот пошла хитрить!
Так, помню, бабка у меня хитрила.
Да, полюбить я мог бы!
А меня?
Хоть, столь достопочтенную матрону
Скорее подобает уважать,
Но если вы уж так великодушны,
Дерзну ответить — да, я вас люблю!
Тогда ты мой...
А как у ней с ногами?
Копыта есть?
Ты мой, а я твоя!
Бери ж меня и все, чем я владею!
Со мной ты будешь счастлив; я давно
Горюю, что такому кавалеру
Приходится на торжище нести
Свою красу... Ты в роскоши купаться
Со мною будешь; и еще скажу:
Сейчас тебя страшит моя наружность,
Но позже, в спальне, где не будет света
(Так в доме у меня заведено!),
В объятьях тесных, — я уже не буду
Ни старой, ни противной: эта кожа
Нежна; как бархат, и тонка, как шелк,
А пылом я сравниться бы могла
С Венерой, искушавшей Адониса![397]
Да, это точно дьявольские козни,
И, стало быть, я в лапах у него!
Нет, лучше все свершить беспрекословно:
Начнешь перечить — в клочья разорвет,
На то она чертовка!
Мы теряем
Минуты драгоценные! Идем,
Я спальню покажу тебе и тотчас
Задую свечку.
А глоток вина
Найдется в доме, чтобы не идти мне
В атаку безоружным?
Вздор! Пошли.
Я рада, сэр,
Что вам так весело.
Вон там, взгляните,
Вон, видите — кровать?
Еще какая!
Ее нетрудно будет отыскать
И в темноте. Разденьтесь и ступайте
Прямехонько туда. Я буду следом.
Смелей! Не пожалеете потом.
Уходит.
БреллокВот это случай! Главное — молчать
И слушаться. У ней не хватит духу
Сгубить меня, хоть будь она Геката![399]
...Воображу, что я иду к подружке
И, может статься, не вернусь назад...
А уцелею — мне сам черт не брат!
Уходит.
СЦЕНА 2
Комната в доме сэра Томаса Добруэлла. Входят Фредерик в ярком, нарядном костюме, Меллок и дворецкий.
ФредерикКак я вам нравлюсь в этом новом платье?
Поистине великолепный вид!
А вы что скажете?
Француз-портной
Вас сделал настоящим джентльменом!
Теперь и мне не стыдно с вами знаться.
Не чувствуете ль вы в себе самом
Решительных и важных изменении?
Да нет, во мне как будто все на месте.
Вот это плохо. Значит, модой вы
Не до конца прониклись. Вместе с платьем
Меняются походка, и осанка,
И жесты... В платье важен не покрой,
Не матерьял, но способы ношенья
С позиций геометрии.
Вот-вот.
Вы шляпу нахлобучили, как кучер.
Как повитуха! Сдвиньте чуть назад
И набок, чтобы локоны виднелись.
Перо общипанное — не годится!
Перо должно свисать, как балдахин,
И спину овевать, как опахало:
Так носит ваш жокей, а он француз!
Теперь камзол... Его мы расстегнем,
Тогда не заподозрят, что у вас
Сорочка нечиста. Камзол и бриджи
Встречаться в этом месте не должны;
Плащ длинноват: он достает до зада
И сильно отдает испанской спесью.
У нас теперь короткие в ходу
Накидки: их набрасывают франты
Лишь на одно плечо, а кое-кто,
Опережая моду, нынче ходит,
Как я, — in querpo[400].
Твой-то модный плащ
Известно где: висит себе в ломбарде!
А если дождь?
Накинете на плечи
Ваш пояс — и тростинкою машите
Над головой, чтоб всасывала дождь:
Тростник ведь пористый. Я так спасался
От ливня и грозы: другие мокли
В своих плащах, а я себе спокойно
Шагал, сухой из кабака в кабак.
Еще бы не сухой, коль нету денег
На выпивку!
Все охраняли чары?
Вы шли, случайно, не от чаровниц?
А впрочем, ладно. Лучше расскажите,
Каких мне слуг положено иметь.
Как! Разве до сих пор никто об этом
Не позаботился?
Нет, почему ж?
Подыскиваем.
Слуг везде полно!
Да мудрено сыскать таких, как нужно.
Каких же нужно? И в каком числе?
Ну, кроме приходящих педагогов
По пению, по танцам, фехтованью,
Французскому и верховой езде, —
Потребны два, что состоять при вас
Возьмутся безотлучно: шут и сводник.
Об этих двух я справки народил,
И мне уже сыскали претендента
На оба места — и в одном лице!
Конечно, можно было б сэкономить,
Договорясь с молочницей, что носит
Записки в пудингах, или с торговкой
Куплетами[401]: она-то вмиг подыщет
Девчонку на любой мотив и вкус...
Но я задумал, сэр, к нему приставить
Плута из плутов: он читал всего
Плутархуса! Он знает заклинанья
И в полночь вызовет любую шлюху
Из Лондона и близлежащих сел,
Советами поможет, если нужно —
И лекаря доставит...
Молодчина!
Я буду дважды в год ему дарить
По новому костюму!
Это слишком.
Сойдет и ваш поношенный камзол,
А уж на плащ он соберет с девчонок,
Которых к вам доставит вечерком.
А как, мне называть его: "помощник"?
Не стоит! Просто Гарри или Джек —
Лишь думали бы все, что он крещеный.
А разве нету у таких людей
Своих особых титулов и рангов?
Различья есть, согласно рангам тех,
Кого они при этом ублажают;
К примеру, императору любезность
Оказывает герцог, а король,
Наместника попросит об услуге;
У герцога в посредниках — виконт,
У лорда — баронет, у баронета —
Помельче дворянин, а уж дворяне
Все друг у дружки и промеж себя!
Вот это по-товарищески! Сударь,
Теперь раскройте сущность дурака,
Что, должен забавлять меня своими
Остротами.
Дурак необходим.
Вот именно.
Но кто из них нужнее:
Дурак иль сводник?
На такой вопрос
Ответить лишь геральдике под силу.
Я лично полагаю, что дурак.
Свой собственный дурак — вот верный признак
Влиятельной особы.
А зато
У сводника работа и потоньше,
И чище: он доверьем облечен,
Он ловок и сметлив, собой приятен,
По службе продвигается легко,
В чем дураки как раз и невезучи.
Не все! Обратных множество примеров:
Иные принцы были не умней,
Чем им положено, — и преуспели!
Богач, что разорился в пух и прах,
Найти пытаясь философский камень,
Чтоб стать богаче, — это ль, не дурак?
А рыцари, что строят богадельни, —
Не дураки? Владельцы крупных вотчин,
Что ссорятся из-за клочка, земли, —
Не дураки?! Семейство дураков
Огромно и разбросано по свету:
Везде их любят, всюду им почет,
Они пребудут вечно!
Все же сводник,
По-моему, нужнее дурака!
Вы оба правы... Тетушка идет!
Входит Аретина.
МеллокНу, как теперь вам нравится племянник?
О-о! Повернись-ка... Вот теперь отлично!
Не правда ли, как я похорошел!
Что делает одежда с человеком!
Теперь дорогу я не уступлю,
Хоть попадись навстречу мне сам Цезарь
Со всем сенатом! Я исполнен спеси,
Точь-в-точь как ваше сердце: я надел
Характер новый вместе с новым платьем.
Нахальным стану, как мальчишка-паж
Или актер... Все светские науки
Пройду у Джона Меллока; клянусь,
Он сможет мной гордиться! Ваш дворецкий
Имеет также ценные познанья
По части нравов.
Я у вас в долгу!
На этот раз, как никогда доселе,
Достойны вы награды и похвал.
Я счастлив тем, что вы меня сочли
Достойным вам служить; за эту честь
На край земли пополз бы на коленях!
Я целый год готов платить налог
За каждую минуту рядом с вами!
На комплименты вы изрядный мастер.
Вот так всегда: отделается шуткой,
Как будто ей намек мой невдомек!
Ведь если о коленях речь зашла,
Казалось бы, пора и догадаться?
Ох, эти дамы!
Входит Бреллок.
БреллокДжек, здравствуй! О мадам, храни вас небо
Для радостей земных! Что наш дичок,
Не принялся еще?
Ба! Кто явился!
Ваш Александр!
Какой победный вид!
Наш Александр Великий!
Буцефала
Оставил я за дверью.
Видно, ваши
Дела пошли на лад?
Я ни при чем:
Так пожелали Парки! Это жатва
С чужих полей...
Но все же плуг был твой!
Как он хорош в своем наряде новом!
Привет тебе, отважный македонец!
Вы отдали племянника, мадам,
Ко мне в ученье: а давать уроки
Привык в тавернах я. Идемте все
К "Медведю под мостом", я угощаю!
Буфетчик тамошний — мой Ганимед,
Нектаром, он наполнит наши кубки;
Велим зажарить дюжину цыплят,
Потом пойдут фазаны, куропатки
(Шеренгой, как гвардейцы на параде!),
Потом пирог огромный с осетриной
Мы атакуем, как мятежный форт...
Довольно, сэр! Вы этак перебьете
Себе весь аппетит. Сейчас я, право,
Не голодна, но в следующий раз
Приму охотно ваше приглашенье.
У дам сейчас не в моде аппетит.
Что ж, я всегда готов. Идемте, Меллок.
Вы с нами, Фредерик?
Наймем оркестр!
Да пошумней, чтоб Темзу заглушал,
Чтоб трясся мост!
Мадам, целую ручки.
Прошу вас, вспоминайте обо мне
Хоть изредка... Как тяжко бремя плоти,
Когда нам не на кого возложить
Хотя бы часть его!
Так возложите
Его в карету: лошади свезут!
Иль на корабль — и пусть вода несет!
Вода? Я весь в огне!
Река потушит.
Но потушить во мне сердечный жар
Одна лишь может ваша благосклонность.
Коль так, я сохраню ее для вас
В сыром, холодном месте.
О надежда!
Теперь пойду на радостях напьюсь.
Уходят.
АретинаОн не узнал меня, теперь я в этом
Убеждена; и было бы безумьем
Самой себя мне выдать... Вот мой муж.
Входит сэр Томас Добруэлл.
ДобруэллКак! Ты одна? В чем дело, Аретина?
В одну минуту опустел весь дом!
Картежники куда-то подевались...
Что за чума! И музыка молчит.
Неужто простудились инструменты?
Так надо снова жару им задать!
Да что с тобой? Открой причину грусти!
Вам весело... Признайтесь, что сейчас
Вы целовались с вашей Селестиной!
Мои уста еще хранят тепло
Ее нежнейших уст... А собеседник
Она отменный: прежде я не знал,
Что женский пол так может быть приятен.
По счастью, ты открыла мне глаза
И скучного супруга превратила
В мужчину пылкого! С такою дамой
Я б не расстался до скончанья дней;
Года текли бы, как песок в часах,
А я по-прежнему все был бы молод...
Ее глаза обуздывают Время
И высекают искры из камней!
В подобном роде мог бы воспевать
Невзрачную и глупую служанку
Ее поклонник. Пышные сравненья
Лишь обесценить могут красоту,
Которая прекрасней всех прикрас
И выше всех сравнений! Если б только
Мы разумом почувствовать могли
Очарование лица и тела —
Все то, чего касается лишь зренье,
И прелесть, что исходит из души,
Душою ощутить... Я признаю
И взглядом, и душой, что Селестина —
Прекрасна! Несравненна! И достойна
Любви и поклоненья.
Ты всерьез
Ее расхваливаешь, Аретина?
Или решила подразнить меня?
Пусть мне во вред моя же справедливость —
Я вижу в ней все лучшие черты,
Которыми наш пол себя прославил.
Будь я мужчиной...
Ну и что тогда?
На все пошла бы, чтоб завоевать
Ее любовь! Она — небесный ангел:
Желать ее не так уж и грешно,
Да с ней и грех — почти что добродетель.
Уходит.
ДобруэллНи тени ревности! Что это значит?
Ужель она почуяла обман?
Но что со мной? Я, кажется, не прочь
Дать настоящий повод ей, когда бы
На это согласилась Селестина.
Да, плоть слаба... Невелика и честь
Прослыть безгрешным, избегая женщин.
Нет! Я того бы праведником звал,
Кто, встретившись с соблазном, — устоял!
Уходит.
СЦЕНА 3
Комната в доме Селестины. Входят Селестина, Мариана и Изабелла.
Селестина...Вот все, что мне известно. Раз уж он
Сам напросился, я его приму.
Вы будете присутствовать при этом.
А с кем приедет он?
Сэр Вильям Блудли,
Тот самый, что меня предупредил
Об этом неожиданном и лестном
Визите, — привезет его ко мне.
Они вот-вот подъедут.
Входит сэр Вильям Блудли.
БлудлиЕго светлость!
Для нас большая честь его принять.
Входят лорд и Стриггинс.
Блудли (лорду)Милорд, у вас парик перекосился.
Поправьте, сэр!
Пока Стриггинс занимается прической лорда, Блудли подходит к Селестине.
БлудлиВы поняли, мадам,
Кто рядом с ним стоит? Его цирюльник!
Он вам не предлагал своих услуг?
Вот и она, сэр!
Я разоблачен.
Твоя работа, Блудли! Погоди же,
При случае с тобою разочтусь!
Уходит.
БлудлиОна — посередине.
Да, красива.
Но отчего стоит так далеко?
Чтоб высказать, милорд какую честь
Вы оказали мне своим визитом,
Язык мой слишком беден, — но зато
Души моей богаче нет отныне!
Готова я навеки затвориться
В стенах, которые высокий гость
Почтил хотя бы кратким посещеньем,
И день и ночь смиренно возносить
Молитвы благодарственные...
В храм
Вы обращаете любое место
Одним своим присутствием. Не след
Такую красоту скрывать от света,
Уж лучше благочестье умалить.
Вам подобает трон скорей, чем келья,
Чтоб вами любоваться мы могли
И подставлять сердца под ваши взоры.
Ну, кажется, пошло.
А мне, — мадам,
Вы подали пример великолепный,
Как надобно приветствовать гостей.
Я возблагодарю свои уста
За их красноречивое молчанье,
Коль ваша светлость в нем смогли прочесть,
Что вы — желанный гость.
Ответ забавный,
Невольно улыбнешься!
Здесь, милорд,
Грустить вам не придется. Я была бы
В отчаянье, случайно огорчив
Вас чем-то скучным или неприятным.
Мадам, от ваших уст и глаз бегут
Печаль и скука.
Я бы огорчилась,
Когда бы вам, милорд, моя свобода
Пришлась не по душе. Явись ко мне
Хоть герцог — льстить ему и лицемерить,
Под приторной улыбкой пряча ложь,
Не стану! У меня такой обычай.
Простите мне и мой веселый нрав:
Отец мой, вероятно, улыбнулся,
Когда меня зачал.
У ней и впрямь
Веселый нрав.
Мадам, прошу прощенья,
Что вторгся к вам незваным: ведь со мной
Вы незнакомы.
Нет, почти знакома!
Хоть видела вас лишь издалека,
Зато наслышана о вас, и столько,
Что хватит на подробнейший рассказ.
Который мы послушаем охотно!
Тогда вам нужно запастись терпеньем.
Да... и смиреньем, чтобы признавать
Свои ошибки.
Кроме тех, какие
Вы не признаете... Итак, милорд,
Позвольте передать вам мненье света.
Я весь вниманье.
Вы аристократ,
Чьей родовитости с избытком хватит
На дюжину дворян, а благородства
Души и сердца — дюжины на две.
Вы образованны, что нынче редкость
Средь нашего дворянства; ваш язык
Чарует слух и проникает в сердце;
Ваш ум — блестящий, острый, но не злой
(Невиданное в свете сочетанье!) —
Давно стяжал вам славу мудреца;
У вас к тому ж и память превосходна,
Не правда ль — целый перечень чудес?
За честь не раз стояли вы отважно
И шпагою умеете владеть,
Хотя не любите носить оружье.
Вы так щедры, как щедр весенний дождь,
Что поит и питает все живое, —
Поскольку рождены вы господином,
А не слугой богатства своего.
Принявши чью-то сторону, — идете
С ним до конца; вас многие боятся
И залучить стараются в друзья.
И это все известно вам из слухов?
Известно мне и кое-что еще.
Прошу вас, продолжайте!
Есть у вас
Еще достоинство... (не забывайте,
Я только пересказываю слухи!),
Но все единодушно говорят, —
Что вы любили женщину.
Одну?!
Нет, многих; уточнять я не хочу,
Но дамы утверждают (извините
Невольную улыбку), что за вашу
К их полу благородную любовь
Вам надобно воздвигнуть монумент
Из мрамора... Я скромно умолкаю,
Чтоб зря вас не смущать.
К чему смущаться?
Любовью мы обязаны природе!
Обязанности должно выполнять,
Как каждый знает.
Но не каждый может.
Вы с вашими возможностями, сэр,
Могли бы пробудить бездушный камень!
Но женщины вас больше не влекут.
Куда уж больше? Что-то не пойму!
Не вы ли мне поведали сейчас,
Что по природе я любитель женщин!
Прошу прощенья, сэр, я лишь сказала,
Что вам приписывает это свет!
В последнее же время ходят слухи,
Что вы, презрев законы естества,
Свое перебороли полнокровье:
Как будто вся любовь и красота
Ушли из мира вместе с вашей милой!
Вы этим унижаете всехнас,
Весь женский пол, не меньше, чем когда-то
Возвысили одну из нас, милорд!
Ведь вам любовь протягивает щедро
Сбой урожай: колосья тяжелы,
Плоды сочатся сладостным нектаром —
Вкусите их!
Так вот что обо мне
Толкуют... Что ж вы, верите ли в это?
Я этому дивлюсь. Поверить трудно,
Что вы, столь именитый дворянин,
Изваянный праматерью Природой
Из лучших матерьялов; холостой,
Богатый, независимый, ученый
И принятый с любовью при дворе,
Где пышно зреют красота и роскошь,
Как яблоки в саду у Гесперид
Под неусыпной стражею дракона[402];
Где столько игр, утех и новых лиц,
И где всегда так много развлечений, —
Что до сих пор скорбите вы о той,
Которая давно смешалась с прахом!
Одно я только вижу объясненье,
Но мне неловко и предположить...
Что именно?
Что сами над собой
Вы хирургическую процедуру
Произвели...
И сделался скопцом?!
Как это ни прискорбно.
Успокойтесь!
Я мог бы, если нужно, предъявить
Все признаки нормального мужчины.
Я не монах, но я до встречи с вами
Не видел настоящей красоты!
Что королевский двор! Вы — королева
Любви, вы — божество: у вас в глазах
Сияет нежный пламень Афродиты,
Стреле Амура озаряя путь!
И хорошо бы в цель она попала:
Для вашего же блага.
И тогда
Вы полюбить меня в ответ готовы?
...Конечно, если б я нашла мужчину,
Поистине достойного любви
И постоянного...
Мужчина этот —
Пред вами!
Сэр, давно ли ваше сердце
Оттаяло? Не разучились, вы
Вести себя как истинный влюбленный?
Прими немедля жертву, Купидон!
Сама я буду жрицей...
Вашу руку!
И губки тоже!
И отныне мне
Не страшно никакое искушенье.
Что это значит?
Это значит, леди:
Я, устоявший против ваших чар,
Теперь могу не опасаться женщин.
Я памяти твоей не осквернил,
Белла Мария! Колдовство бессильно,
И кровь моя, как прежде, холодна.
Прощайте! Будь вы столько же безгрешны,
Сколь хороши — вам не было б цены.
Надеюсь, ваша светлость пошутили!
Прошу вас, отобедайте у нас.
Простите, не могу. Идемте, Блудли,
Уж нынче я над вами посмеюсь!
Останьтесь! Заклинаю вас, во имя
Той самой, незабвенной...
Остаюсь.
Пусть будет добродетель мне порукой,
Поверьте: я испытывала вас,
И вы проверку выдержали с честью.
Простите этот маленький обман...
Но не пойди вы первым в наступленье —
Признайтесь, я бы выиграла бой!
А после пристыдила б вас — и только.
Теперь я вижу: ваша добродетель —
Не от тоски по той, кого уж нет,
Но от великой чистоты душевной,
Пример которой всем нам подают
Два царственных светила[403], что сияют
Для подданных созвездьем путеводным.
...Теперь, милорд, судите обо мне.
Лорд уходит.
(Мариане и Изабелле.)Я, кажется, устала. Что ж, пойдем,
Подышим свежим воздухом втроем.
Уходят.
ДЕЙСТВИЕ V
СЦЕНА 1
Комната в доме сэра Томаса Добруэлла. Входит Аретина в сопровождении слуги.
АретинаНеужто это правда, что сэр Томас
Уже пять сотен фунтов проиграл?
И тут же одолжил еще пятьсот!
Уж эти кости! Прорва, да и только:
Жрут золотые, точно леденцы,
Горстями, грудами... А игроки-то!
Один как крикнет: "Ставлю двести сверху!"
Другой: "Я с вами в доле!" Третий: "Пас!",
А тут все враз: "Покрыто!" Стол завален
Монетами — ну долго ль до греха!
Иной бедняга, точно впал в столбняк:
Глядит, как мученик на палача,
На двойку, слова вымолвить не может,
Потом отдышится, закурит трубку,
Глядишь — уже рассеялся... Другой
Тряс, тряс над головой стакан с костями —
Свернул плечо, за костоправом шлет. —
Тот клянчит в долг еще хоть пару сотен,
Спускает их — и тоже за табак...
Но вот вмешается игрок бывалый:
И мечет и сгребает куш за кушем,
Подбрасывая изредка монетки
По мелочи играющим "грачам",
И сетует еще на невезенье...
Но мне пора идти. Хозяин ждет,
Небось уж просадил и те пять сотен!
Уходит.
АретинаНельзя же нам обоим столько тратить,
Ведь так и все недолго промотать!
Не знаю, что и думать: он так странно
Себя ведет!
Входит сэр Томас Добруэлл в сопровождении слуг, один из которых несет кошелек.
ДобруэллЖивее, черепахи!
В игорный дом и заплатите долг
Хозяину, а игрокам скажите,
Что к ночи я еще зайду спустить
Ненужных пару тысяч. Все понятно?
Да, ваша милость.
Ну, улитки, марш!
Слуги уходят.
Тра-ля, ля-ля!.. А, это ты, жена!
Вы, кажется, в отличном настроенье?
А ты бы предпочла, чтоб я грустил?
Вы проиграли...
Небольшую сумму;
Уж тратить — так не все ль равно, на что!
Неужто вам нисколько не досадно?
Да лучше втрое больше проиграть,
Чем хоть на миг почувствовать досаду
Из-за безделки! Деньги, что иным
Отдать так трудно, точно сердце вынуть, —
Мы, игроки, транжирим так легко
И радостно, как пьем или целуем...
Что нам богатство? — Деньги — это прах!
Я игроков сравнил бы с королями
По широте натуры: на двоих
Дай им весь мир — делить его не станут,
А бросят кости, лишних слов не тратя,
И проигравший даже не вздохнет,
Невозмутим, как истинный философ!
Что ж вы, как проиграете именье,
Снесете философию в заклад?
Ко всем чертям мороку с закладными!
Все разом распродам!
Ах вот вы как?
Я завтра же куплю еще карету!
Роскошней, чем у принца!
Я забыл
Послать слугу узнать у ювелира,
Готово ли алмазное колье,
Что давеча я заказал в подарок
Прекрасной Селестине.
Это платье
Мне надоело: я уж пятый день
Его ношу, пора отдать служанке.
Теперь я закажу себе наряд
Из золотой парчи, расшитой щелком,
И туфельки такие же к нему!
А я две дюжины прелестных дам
И столько же веселых джентльменов
Поужинать на завтра пригласил
В таверну, где хозяин итальянец.
Нас ждут напитки, яства и оркестр,
И танцы, и игривые куплеты,
И я плачу за все!
А я весь двор
К себе на завтра позвала на ужин!
Для нас актеры будут представлять...
Как жаль, что вы уходите!
В то время,
Как будете вы слушать эпилог,
Мы дружески простимся с итальянцем
И к немцам все покатим, прямо в Стил-ярд[404].
А там пускай рейнвейн течет рекой
И затопляет окорок вестфальский,
Анчоусы, колбасы, языки,
Весь этот маленький съедобный город...
И тех из нас, кто одолеет Рейн,
На Темзе будут ждать гребные лодки:
Кареты все отправятся домой
По берегу, а мы по водной глади
Помчим навстречу новым приключеньям!
Но если больше вас нигде не ждут,
Прошу вас, бросьте якорь в этом доме:
Я приглашаю ваших дам на бал
С оркестром и богатым угощеньем.
Мы будем танцевать, пока заря
От зависти не покраснеет в небе.
А с кем бы мне сейчас потанцевать?
Что там в гостиной — ни одной красотки?
Вот скука! Не сидеть же мне с женой!
Ах, да! Я счел; у нас осталось денег
На целый месяц райского житья,
Как так — на месяц?!
Я предпочитаю
Хотя бы месяц предаваться всласть
Восторгам и блаженству, чем в унылом
Благоразумье годы проводить,
Богатство потребляя понемногу...
Безвестность не по мне; я буду жить.
На зависть и на диво всем потомкам!
На месяц, вы сказали?! А потом
Что с нами будет?
Сам-то я подамся
В заморские края, наймусь в солдаты:
Невелика премудрость топать в ногу,
В траншее мерзнуть, на часах стоять,
Да выстрелить иной раз из мушкета.
Зато в неделю буду загребать
Четыре шиллинга! А коль в бою
Мне что-нибудь ненужное отхватят, —
Тем лучше: стародавние друзья
Уж выхлопочут пенсию герою!
А что до вас, мадам — у вас полно
Богатых и влиятельных знакомых,
А если станет ваша нищета
Препятствием для дружбы — не печальтесь:
Есть способ заработать вам на жизнь,
И связи пригодятся... Ну, резвитесь,
А мне пора! Забудусь в наслажденьях!
Уж падать — так с небес, как Фаэтон!
Уходит.
АретинаЗвучит красиво, но...
Входит мадам Капкаун.
Мадам Капкаун!
Что означает этот грустный вид?
Ведь вы так славно потрудились ночью!
Отменно все сошло! Уж я знаток
В таких делах...
Как истинная леди!
О-о, этот комплимент возвысил сразу
Мое занятье и меня саму.
Вы с ним еще не виделись сегодня?
Что скажет, любопытно...
Вот и он!
Входят Бреллок и Фредерик.
БреллокДержись, держись, мой верный мирмидонец...[405]
А что, Джон Меллок следует за мной?
Какое — следует! Свалился в Темзу,
Когда из экипажа вылезал.
Пусть черт за ним ныряет! Я не стану
Задаром портить шелковых чулок.
Пусть моряки его багром подцепят,
Иль вынесет его морской прилив,
Как огурец в рассоле, — вот забавно!
Да он и не подумает тонуть:
Его башка — как поплавок из пробки.
Утонет он иль кончит жизнь в петле —
Мне все равно, а было б справедливо,
Когда бы смерть он принял от воды
За то, что пить досель не научился.
Не тетушка ли это?
Да, и с ней
Другая дама, с виду недурная.
Пойду представлюсь...
Кровь моя горит!
За кем бы приударить? Да хотя бы
За тетушкой!
Мой мальчик, где ты был?
Я затравил "Медведя под мостом"
Во славу несравненной Аретины!
Нам всем недоставало вас, мадам;
Мы не сумели раздобыть девчонок,
Такая незадача! А глазеть
На слуг в трактире — скука! Нам хотелось
Всласть позабавиться и почудить...
Ах, тетушка! Случалось вам напиться?
Что?!
Разве дамы никогда не пьют,
Хотя бы за компанию? Без женщин
Веселья нет! А у меня как раз
Возникли презабавные идеи...
Профессор Бреллок, доктор острословья,
Нам лекцию прочел: "Как поступать
Со слабым полом". Я представлю в лицах...
Ты что, на мне решил поупражняться?
Сначала — ручку... Дайте-ка, вот так...
Какая мягкая! Вы вся такая?
Племянник!!
Нет, вам следует молчать
И улыбаться. Так, теперь целуем
В уста... Перчатку стягиваем прочь...
Какая белизна! Ее коснуться
Губам отрада... Повернем ладонь,
Вот так, тихонько... Так, теперь — гаданье.
На это дамы поддаются все:
Они ведь любопытны. Первым делом
Поищем полукружие Венеры,
А в нем — Сатурна малый бугорок
И шишечку Юпитера... Коль сыщем
Все это — стало быть, ошибки нет:
Красотка создана для дел любовных!
Но что я вижу?! Торжествуй, Амур!
На вашей ручке есть все эти знаки!
Мальчишка спятил!
Где у нас диван?
Я дверь запру... Кому-то строить глазки,
Когда родной племянник жаждет ласки!
Довольно!
Не смущайтесь: плоть и кровь
У нас и так одна, ведь мы родные.
Вот вам подружка ваша, забирайте!
Я ей о развлеченьях, а она
Толкует о женитьбе!
Вот и Меллок.
Входит Меллок, весь мокрый.
Откуда вы, наставник?!
С рыбной ловли.
На что же вы удили?
На себя.
Ха, ха! А шпага где твоя?
Утопла.
Меня ж как тряханули вверх ногами,
Так хлынула вода, и с ней — вино.
Теперь мне полегчало.
Хмель прошел.
Да уж, с водички-то не захмелеешь.
Зато, наверно, ваш сердечный жар
Теперь погас!
Теперь не то, что прежде,
Когда наш Джек "из кабака в кабак
Шагал сухой" под проливным дождем.
Что, Джек, поел ты рыбки там, на дне?
Я сам в селедку чуть не превратился!
Была бы снасть, так мы бы из него
Повыудили парочку сардинок.
Давно подохших... Сжальтесь, о мадам,
Мне нужно лечь в постель!
Нет, отведите
Его на воздух: пусть, как мокрый пес,
По травке покатается, встряхнется
На солнышке, — глядишь, уже сухой,
Хоть печку им топи!
Пошли, бедняга,
Я уступлю тебе мою кровать.
Да-да, пойдем, красавчик!
Неудачи
Преследуют меня: сперва мытье,
Теперь вот ка танье...
Ну что, милашка?
К услугам вашим.
Ладно, так и быть,
Смотрите только не сдерите шкуру
С промокшею рубахой заодно.
Поосторожней.
Я вас не обижу.
Уходят все, кроме Бреллока и Аретины.
Аретина (в сторону).Он под хмельком... Быть может, я узнаю,
Как принял он вчерашний маскарад.
Надеюсь, ваша милость в добром здравье?
Лицо у вас, как пасмурный денек.
У вас, напротив, вид такой веселый —
Под стать наряду.
Деньги могут все!
Кто ваш портной? Мне помнится, что раньше
Камзолы ваши были победней.
Я надевал его всего два раза.
Приберегал его до лучших дней.
Теперь вот поношу до послезавтра —
И новый закажу... Теперь не то!
Я стану шить в неделю по костюму
И столь же часто обновлять запас
Платков, и шляп, и шелковых чулок;
А сапоги — носить до первой чистки.
Белье мне станут доставлять с утра
Из лавки, а вчерашняя сорочка —
Пойдет лакею!
Ишь, как вы щедры!
Я буду иногда у вас обедать,
А также при дворе — не для еды,
Для дружеской беседы; мой же повар
Искусен и на выдумки горазд:
Сто раз на дню готов слетать на рынок,
Чтоб угодить мне... Словом, молодец!
Говядину я больше есть не стану,
А крылышками дикой куропатки
Кормить начну прислугу, чтоб была
Проворней...
Да, но это стоит денег!
И хорошо, что стоит... Я напал.
На золотую жилу!
В самом деле,
Откуда вдруг такие чудеса?
Мне помнится, доходы от поместья
У вас невелики?
Ко всем чертям
Поместье и несчастные гроши,
Землей измазанные! Есть почище
Доходы у меня, и их источник —
Щедрей, чем вся британская казна![406]
Но как внезапно вы разбогатели!
Ни в карты вы, ни в кости не могли
Так много выиграть за день вчерашний.
Есть и другие игры.
Хоть любви
Достойны вы вполне, но столь богатых
Любовниц нет! Кто мог бы оплатить
Подобные роскошества? Принцесса,
Наследница престола, — распродав
Все украшенья, а потом и земли, —
Останется ни с чем!
Уж коли речь
Зашла об украшеньях — вот вещица
Занятная: что скажете, мадам?
Да, дорогая вещь!
Не откажите
Принять ее в подарок от меня!
А эту безделушку и цепочку
Я брал у вас на время: нате, вот.
Я просто отдавал их на храненье
Приятелю... И если вам, мадам,
Понадобятся деньги — не стесняйтесь,
Ведь мы друзья!
Вы верите мне в долг?
И не боитесь?
Я не обеднею:
Мне золотом заплатят завтра вновь.
Невероятно! Кто же этот Крез?
Есть у меня надежная подруга...
Мы скоро с ней увидимся, опять!
Подробностей выспрашивать не стану,
Поздравлю вас с удачей, вот и все.
Но я с ума схожу от любопытства!
Нет, это тайна...
Я скорей умру,
Чем выдам вас!
Хоть вы мне добрый друг,
Все ж поклянитесь: никому ни звука!
Чтоб мне навек лишиться языка!
Так слушайте, но только не пугайтесь.
Вообразите: старая карга,
Ужасная, уродливая ведьма,
Меня к себе сумела залучить,
Чтоб я провел с ней ночь... и вот за это
Она богатым сделала меня.
Она — ох, нет! Боюсь произнести!
Как вы сказали? Ведьма?
Я не стал бы
Вас так пугать... Но ведьмы — все равно
Что духи... Словом... Как вы побледнели!
Раз так, молчу!
Нет, говорите все!
Тогда, прошу вас, соберитесь с духом
И слушайте всю правду: эта тварь —
Не что иное... словом, это — дьявол!
Я вся дрожу!
Мужайтесь! И не дьявол,
А хуже: дьяволица! Как страшна!
А уж бесстыдна! Удержу не знает!
А за спиной у ней длиннющий хвост.
О небеса! Вы разглядели хвост?
Нет, это было в темноте кромешной
А перед тем она явилась мне
В обличье старой ведьмы: принеслась
Неясно как, неведомо откуда,
В сопровожденье пары домовых!
Но как же вы рискнули с ней спознаться?
Чем не рискнешь для выгоды, мадам!
Какая низость!
Нет ли здесь ошибки?
Быть может, ночь вы все же провели
Не с дьяволицей?
Говорю вам, точно!
Не я ли ублажал ее всю ночь?
Она — чертовка и исчадье ада.
И вам совсем нестрашно?
А с утра
Я очутился в комнате той самой,
Куда меня доставили вчера.
Входит слуга.
СлугаМиледи, к вам с визитом его светлость!
Молчите, чтоб меня не погубить!
Коль выплывет вдруг эта чертовщина —
Я потеряю все!.. Пора идти:
Я обещал с ней встретиться сегодня,
А вам, когда вернусь, перескажу
Все чудеса. Но помните: ни слова!
Уходит.
Аретина (смотрится в зеркальце)Я чувствую себя такой дурной:
Не может быть, чтоб я не изменилась...
Несчастная, что натворила ты!
Входит лорд.
ЛордЯ вам послал письмо.
Я получила
И за заботу вас благодарю.
Входит сэр Томас Добруэлл с Селестиной.
ДобруэллМилорд, для нас с женой большая честь
Вас принимать...
Мадам, я рад вас видеть.
Я нынче собирался ко двору
И думал к вам заехать по дороге.
Меня как раз сэр Томас упросил
Приехать с ним сюда.
Вы так любезны...
Вот на! Никак, вы плакать собрались?
И вид у вас какой-то похоронный!
Да что случилось?
Ради всех святых,
Уйдите! Дайте мне одной остаться
На несколько минут.
Ну что ж, пожалуй!
Я вас не тороплю.
Она святых
Упоминает, это добрый знак.
Куда нам удалиться?
Нет, я выйду,
А вы потом разыщете меня.
Уходит.
ДобруэллСогласен, и сейчас отправлюсь следом.
Как быть! Еще вчера я устоял
Пред голосом ее и нежным взглядом.
Гордился я суровостью своей.
А что же ныне — сдача всех редутов?
Нет, все-таки я был несправедлив
И нелюбезен! На ее старанья
Не отвечал, как должен бы мужчина,
Свободный и уверенный в себе.
Я подожду вас здесь, коль вам угодно,
Я тотчас же вернусь к вам, ваша светлость.
Коль с женщиною холодны, то ей
Нетрудно добродетельной казаться.
Попробую иначе...
Вы, мадам,
Как и вчера, в веселом настроенье.
Вы действуете на меня, милорд,
Как заклинанье от печальных мыслей.
Ах нет, напротив: это вы, мадам,
Задорным взглядом, сладостной улыбкой
Вселяете в меня такой восторг,
Что я зарекся бы скорей на звезды
Глядеть, чем хоть один ваш пылкий взор
Оставил без ответа... Ну, признайтесь:
Я показался мрачным чудаком,
Когда так дурно с вами обошелся?
Так "дурно"?
Да, надеюсь, никому
Не жаловались вы? Иначе дамы
Меня осудят дружно!
Но за что?
За то, что угощеньем пренебрег,
И прочим также... За неблагодарность.
О нет, я не могу вас упрекнуть
В неблагодарности. Вы проявили
Похвальнейшую твердость.
Проявил
Я глупое упрямство. Но поверьте:
Раскаянье мое чистосердечно.
Вы так великодушны! Не разрушьте
Того, что сами создали, мадам!
О чем вы, сэр?
Я объясню вам, только
Скажите, что способны вы любить!
В ком есть душа, тот на любовь способен.
О, вы сама гармония!
Скажите,
Вы о какой любви ведете речь?
О той, что нас украсит и возвысит.
Мне постоянство ведомо в любви.
Вы в этом сердце будете хозяйкой
Единовластной, коль решитесь стать
Моей возлюбленною!
Как, милорд?!
Возлюбленною вашей?
Что ж, миледи,
Для дамы нынче не зазорно стать
Возлюбленною знатного вельможи
На новый, платонический манер.
Примите во внимание мой титул,
Богатство, положенье при дворе, —
Хоть это все лишь тени по сравненью
С моей любовью к вам! Любовь вернет
Мне юность, вам — девичества цветенье;
Любовь нам путь укажет в райский сад,
Где стану я подобен Адонису
(Не хладностью своей, но красотой),
Где будешь ты сперва пугливой Дафной[407],
Закованной в древесную броню,
И, лишь моими пылкими речами
Обвороженная, предстанешь вдруг
В пленительном обличье Афродиты
И увенчаешь миртовым венком
Мои власы...
Что это значит, сударь?!
О, стань моею нимфой! И весна
Для нас с тобою будет вечно длиться,
В полях и рощах станет ветерок
Нам песни петь и веять ароматом,
Фиалки будут под ноги стелиться,
И будут розы алые бледнеть
От зависти к твоим румяным щечкам,
А белые — краснеть пред белизной
Неомраченного чела. Мы сядем
С тобою где-нибудь на бережку,
И тут со всех сторон слетятся птицы,
Сокроются в листве и запоют,
И будет нам казаться, что над нами —
Поющие деревья и кусты, —
И с каждой ветки музыка струится...
Мы будем целоваться на траве
И говорить, и снова целоваться —
О, райское блаженство!
А когда
Наскучит нам все это, через рощу
Сосновую мы спустимся в долину,
Прекрасную, как сказка или сон!
Там, на зеленой бархатной траве,
Нам Грации станцуют дивный танец
Под звуки серебристого ручья,
Журчащего по россыпи жемчужин;
Там нимфа Эхо[408] за горой живет,
Она проснется, чтоб внимать рассказам
О нас, о нашей жизни и любви,
Пока не разрыдается, бедняжка,
От зависти... Мы углубимся в лес
И выйдем к бурной, полноводной речке.
Где лебедь умирает на воде,
А рыбки пузырьки со дна пускают,
Оплакивая бедного певца...
А далее — все то же, в том же духе,
И целый воз любовной чепухи.
У вас, мадам, на все готов ответ!
Посмотрим, что вы скажете на это...
Прошу вас, ваша светлость...
Будет вам
Разыгрывать пугливую невинность!
Уж эти вдовушки! Сплошной каприз!
Пока я тут любезничаю с вами,
Я б мог объездить дюжину девиц
Нетронутых и даже обучить их
Переходить на рысь иль на галоп
По воле всадника...
Должна признаться,
Я в вас разочарована, милорд.
Вы слишком забываетесь!
Простите!
Вы сердитесь?
Позвольте вам задать
Один вопрос, достаточно невинный:
Есть у меня знакомый; он богат,
Но не дворянского происхожденья.
Ему хотелось бы приобрести
Дворянский титул...
Что ж, благое дело.
Пусть купит землю, намалюет герб
На дверцах экипажа — и покатит
Помещиком в деревню!
Разве герб,
Который младше своего владельца,
Хоть каплю знатности придаст ему?
Ваш род, милорд, древней, чем слово "честь",
А гордый герб ваш — украшенье рода!
Вот если согласитесь вы продать
Свой древний герб и родовое имя,
То я вам покупателя доставлю,
Который за ценой не постоит!
Продать мой герб?! Нет, это невозможно...
Быть может, разрешенье получить
Не так уж трудно... Дайте лишь согласье,
А после в Геральдической палате
Уладим это дело как-нибудь.
Да я скорее голову на плаху
Сам положу и сердце из груди
Исторгну, чем продам хотя б крупицу
Высокой чести рода моего!
Вот вы и подсказали мне ответ
На ваше предложенье! Вы хотели,
Милорд, чтоб я для вас пренебрегла
Моею честью: не цветной картинкой,
Что украшает знамя или щит,
Но чистотой души моей и тела,
Моею сутью! Вдумайтесь, милорд,
Какой удел вы мне предназначали!
Ведь сами вы на злато променять
Не пожелали даже символ чести,
Бездушный разрисованный щиток!
Я кончила.
О, этого довольно,
Чтоб вразумить и буйного сатира!
Мадам, я пристыжен!
Входит сэр Вильям Блудли, за ним по пятам идет Стриггинс.
Стриггинс (Блудли)Нет, защищайтесь!
Пусть я служу милорду, все равно —
Я джентльмен не хуже вас и прочих
Пустоголовых светских шаркунов!
По крайней мере ничего дурного
В моих услугах нет, тогда как вы...
Довольно! Покоряюсь: не из страха,
А только чтоб не нарушать запрет
На поединки.
Ну-ка, сударь, живо —
Парик долой!
Сэр Вильям Блудли снимает парик.
Лорд (Селестине)Я больше никогда
Не оскорблю нескромным предложеньем
Чистейшую из чистых... Преклоняюсь
Пред вашей добродетелью, мадам!
Я приложу отныне все старанья,
Чтоб быть достойной этой похвалы.
Послушай, Блудли, у тебя под шляпой
Ведь что-то было, вроде?
Мы пари
Со Стриггинсом сегодня заключили,
Что я за полчаса без парика
Не простужусь.
А вы, мадам, простите
Мне дерзкие мечты, но я не лгал:
Я дворянин, и службу у милорда
Бесчестьем не считаю.
О, ничуть!
Я ваш слуга покорнейший, как прежде.
А этот плут пред вами осрамить
Меня хотел, за это и наказан!
А может, я ввести желаю в моду
Новейший стиль: прическу без волос!
У вас, наверно, голова потеет?
Нет, я ее сверх меры не тружу.
Входят Аретина и Добруэлл.
АретинаС глаз спала пелена, и наважденье
Прошло, — благодаренье небесам!
О, будьте милосердны и примите
Мое раскаяние. Я во всем
Отныне покоряюсь вашей воле!
Отправьте снова в университет
Племянника... Меня же отошлите,
Куда сочтете нужным.
Нет, приди
В мои объятья! Ты теперь мне стала
Дороже прежнего, и я ли в чем
Стеснять твоей свободы не намерен.
Я мота напоказ изображал:
Богатство цело, только нужно тратить
Его с умом... Милорд, и вы, мадам!
Вы нынче — наши гости.
Да, прошу вас,
Останьтесь, и не надо помнить зла.
Кто знает, вдруг захочется жене
В деревню завтра ехать.
Нет, сначала
Вдвоем вы нанесете мне визит!
Скажите "да", тогда и я останусь.
Вы нам окажете большую честь.
Моей душе уже немного легче.
Клянусь, я искуплю свои грехи...
Простите, небеса, мое паденье
И скройте мой позор от глаз людских!
Входит мадам Капкаун.
Мадам КапкаунМое почтенье, милая мадам!
Скорее уходите! Мы пропали!
Я к вам зайду сама.
Но не за тем,
Что прежде: я склоню ее, быть может,
Подумать о спасении души!
Входит Бреллок.
БреллокМадам, вы мне не одолжите денег?
Злой дух меня оставил в дураках.
Увы мне! Прозерпина[409] не явилась.
Вы ждали верности от сатаны?
Потише, нас услышат!
Всем на свете
Я расскажу про ваш ужасный грех,
Коль вы мне тотчас не дадите клятву
Раскаяться и плоть свою смирить.
Ну, видно, я пропал!
Не пропадете:
Я буду ободрять вас как могу,
И даже постараюсь приискать вам
Порядочную должность при дворе.
Тогда я брошу дьявола, пожалуй,
И вожделенья плоти укрощу.
Вы будете наставницей моею...
Милорд, я ваш слуга!
Вы молодцом!
Я должен попросить у вас прощенья.
Осознаете ль вы свою вину?
Вы оскорбили даму!
Каюсь, каюсь!
И в знак раскаянья и сожаленья
Останусь нынче ужинать у вас.
Друзья мои! Вы что-то заскучали?
Эй, музыку! Устроим танцы в зале,
Чтоб было нынче весело у нас,
Чтоб тело и душа пустились в пляс!
Последние комментарии
2 часов 46 минут назад
3 часов 53 минут назад
4 часов 51 минут назад
5 часов 5 минут назад
14 часов 15 минут назад
14 часов 17 минут назад