Зябко, стыдно, освобожденно - путевой очерк [Максим Александрович Осипов] (fb2) читать постранично


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Максим Осипов

ЗЯБКО, СТЫДНО, ОСВОБОЖДЕННО

путевой очерк

Три слова, вынесенные в заглавие, — цитата из Гёльдерлина, ею заканчивается книга Себастьяна Хафнера «История одного немца», написанная перед Второй мировой войной. Книгу эту о становлении фашизма мы с увлечением читали в прошлом году, искали и находили в ней совпадения с реальностью, в которой жили в последнее время. Теперь же многим из нас, отправившимся кто куда — в Ереван, Тбилиси, Баку, Астану, Стамбул, Тель-Авив, Самарканд, — пришлось ощутить своей кожей и эти слова Гёльдерлина: frostig, beschämt, befreit.

Мы — это уехавшие (удравшие, cбежавшие) из страны вскоре после того, как она напала на Украину. Мы ненавидим войну, ненавидим того, кто ее развязал, и мы не собирались покидать родину (отчизну, отечество) — все слова, какое ни возьми и с какой буквы, прописной или строчной, ни напиши, испачканы, обесчещены. Искушение смотреть на себя как на цвет нации («Философский пароход», «Мы увезли Россию с собой» и прочее — раздаются и такие нетрезвые голоса) надо отмести как опасную чушь. Есть выражение: когда ты проигрываешь, становится ясно, чего ты сам стоишь, — скоро мы это поймем. Потому что мы и есть проигравшие, исторически и духовно. Сотни тысяч, миллионы людей, наших единомышленников, остались там, откуда мы бежали, — они заняты делом: лечат людей, заботятся о родителях-стариках, друг о друге. Но как бы уехавшим ни было стыдно перед оставшимися, хорошо бы помнить, что водораздел между соотечественниками проходит сейчас совсем в другом месте: между теми, кто против этой войны, и теми, кто за.

— Куда летите? — спрашивают на границе.

Хочется ответить: не куда, а откуда. Но говоришь:

— В Ереван, в отпуск.

Тех, кто помоложе и едет в одиночку, отводят в сторону, учиняют допрос, исследуют содержимое сумок, сотовых телефонов. Как говорят, ищут тех, кто собирается воевать на стороне Украины, но (эксцесс исполнителей) увлекаются, наслаждаются унижением мальчиков и девочек из хороших семей: если в отпуск, то для чего дипломы, свидетельства о рождении, старые письма и фотографии, собаки и кошки? Почему билет в одну сторону, и стоило ли на него тратить тысячу долларов? — Стоило, товарищи, еще как.

Чехарда с рейсами: часть из них отменяется, некоторые самолеты разворачиваются в воздухе и летят обратно в Москву. Большинство пассажиров — молодые люди. Для них это поворот биографии и, возможно, не самый плохой, а для нас, для людей постарше, — обрушение жизни. Из забавного: на рейсе Москва—Ереван ни одного армянина. Забавное на этом кончается.

1.

Первые дни войны прошли в оцепенелом слушании новостей, в составлении и подписывании антивоенных писем, в потреблении больших количеств воды (алкоголь не успокаивал и не пьянил), в попытках что-то важное зафиксировать, удержать (нарушилась краткосрочная память), дозвониться живущим в Украине знакомым. Кстати сказать, переход с «на» на «в», которому раньше язык противился, теперь не составил труда.

О настроении сограждан: те, у кого в Украине родственники (таких меньшинство), страшно удручены. Но многие и воинственны, неуспехи атак на Киев объясняют гуманностью русской армии. «Овощи борщевого набора» — прилетело из телевизора (нельзя, мол, позволить им, овощам, дорожать) — хорошее, звучное обозначение для сторонников этой войны и всего остального, любого, что делает власть. Кровь Его на нас и на детях наших: из кого состоял тот сброд, что вместо пасхального седера приплелся к дворцу прокуратора? «Овощи борщевого набора» присутствуют во все времена и в любой нации. Опора, основа цивилизации, обыватели, в такие моменты, как нынешний, становятся нежитью, нечистью, массово. И вот результат — невинная кровь на нас и на детях наших и детях наших детей.

Произнося слова «овощи» и «они», мы становимся на зыбкую почву (не расчеловечивайте оппонентов!), но это война, гражданская в том числе, и не мы ее начали. Поздно вести разговоры, сейчас каждому приходится выбирать сторону, поздно винить себя: не смогли предложить ничего привлекательного, не написали демократических песен, а идея жить по-человечески оказалась им не близка.

Иногда не спасают и родственники.

— Мама! — кричит в телефон девушка, живущая в Киеве. — Нас бомбят!

— Ошибаешься, деточка, — отвечает мама, она в Петербурге. — Мирных людей не трогают, передавали по телевизору.

Существует и такая форма поддержки войны, относительно мягкая, женская: скорей бы, честное слово, уже все закончилось, а всей правды мы все равно не узнаем, правду знает лишь Бог. Пусть так, но разве это снимает с нас ответственность искать ее? Да и Бог не джокер, чтобы в нужную минуту его вытаскивать из рукава.

Удушье, стыд, ненависть — главные слова тех дней. В самом начале марта разнесся слух, что вот-вот