Вопросы воспитания (СИ) [Darr Vader] (fb2) читать онлайн

========== Village I ==========

Девчонка совсем крохотная, умещалась на ладонях Альсины, словно камушек; леди Димитреску держала ее на вытянутых руках, позволяя своим по-гиеньи хихикающим дочкам посмотреть на нее. Девицы кружили коршунами над ребенком, и Гейзенбергу делалось не по себе всякий раз, когда Бэла или Кассандра протягивала к Розмари замаранные в крови пальцы. Трогать девочку ведьмы не решались, но у Карла все равно в груди екало, когда они начинали шипеть и щелкать зубами; кровососки поганые, могут заиграться, и тогда от Розы и косточек не останется. За малявку Миранда им всем головы снимет, не помилует и дуреху Беневиенто и пугало Моро, которых даже нет в замке, однако Альсине, кажется, глубоко похер, что ее дочери захлебываются слюной, как голодные псины при виде мясной кости. Леди Димитреску с умилением взирала на Бэлу, Даниэлу и Кассандру, которые толкались, хихикали, скалились, делая вид, что хотят укусить. Розмари, лежа на ладонях Альсины, будто в колыбели, лупала сонными глазенками и пускала пузыри из слюны. Гейзенберг брезгливо скривил рот; мелочь еще, а уже такая заноза в заднице. И угораздило же ее попасться Матери Миранде!

- Какая хорошенькая! - восхитилась темноволосая ведьма, шумно облизываясь; ее рыжая сестра истово закивала.

- Она как куколка. Можно нам с ней поиграть? - Даниэла вытянулась в струнку, обратив к снисходительно усмехавшейся леди Димитреску лунно-бледное лицо. - Пожалуйста, мама, ну, пожалуйста! Мы будет очень осторожными!

- С ее головки и волоска не упадет, - поклялась Бэла, в приступе умиления прижав ладони к щекам, но отскочила, выставив клыки, когда подошедший Гейзенберг взмахнул молотом, разгоняя воздух. Взметнувшийся порыв ветра захлопал черными юбками ведьм, которые юркнули за спину своей рослой матери, сидящей в кресле размером с добрый оружейный шкаф. Черное жужжащее облако из кровавых мух росло над головой Альсины до отвращения довольной. Ее золотящийся взгляд был полон такого злорадства, что Карл, передернув плечами, сплюнул прямо на вытертый паркетный пол.

- Осади своих девок, - рявкнул Гейзенберг; эхо его голоса, отскочив от сводчатого потолка, разлетелось по всей зале. - Пусть даже не облизываются на соплячку! Я им лично головы размозжу, если хотя бы оскалятся в ее сторону.

- Хам, - в грудном голосе леди Димитреску звучало ленивое презрение и уверенность в собственном превосходстве, - наглец, как смеешь ты указывать мне в моем же доме? Если я пожелаю, то ты никогда не покинешь этих стен. Мой замок станет для тебя последним пристанищем.

- А чем это ты собралась меня тут удержать? На цепь посадишь? В комнате запрешь? - мужчина, усмехаясь, потер заросший подбородок. - Я согласен только на твою спальню. Уверен, кровать у тебя здоровенная, вдвоем мы там легко поместимся.

- Думаешь, я пущу тебя, грязного клопа, в свою постель? - бросила Альсина, дернув могучим плечом. - Все равно, что паршивого пса рядом с собой уложить.

- То-то я и смотрю, что рядом с тобой давненько никто не лежал. Поэтому ты так на всех кидаешься? - осклабился Гейзенберг, отступая на почтительное расстояние от женщины и ее скалящихся в остервенении дочерей; ведьмы, сгорбившись, шипели, по-звериному тряся головами; их спутанные волосы - белокурые, рыжие и черные - походили на свалявшуюся шерсть.

- Мама! - хрипела Бэла, припадая на руки и выгибая спину, как разозленная кошка. - Позволь мне вырвать ему горло!

- Выдавить глаза! - вторила Кассандра, а Даниэла, истерично хохоча, парила над полом, окруженная черным жужжащим облаком кровавых мух.

- Вскрыть его от глотки до паха за то, что так говорит с тобой! - надрывалась рыжая, и залу заполнил ее тонкий, высокий голос, сверлом вгрызающийся в голову Гейзенберга. В ушах засвербело, словно туда залетел комар, лоб и затылок отозвались ноющей болью, остро заломило в переносице; почесав мизинцем в ухе, морщась от удовольствия, Карл взглянул на щерившую окровавленный рот ведьму и легко подкинул на ладони молот. Даниэла отшатнулась испуганной псиной, которой может достаться от рассерженного хозяина, однако Бэла и Кассандра продолжали бросаться парочкой шелудивых сук с молчаливого одобрения Альсины, откровенно наслаждавшейся заступничеством своих дочерей. Розмари Уинтерс в ее руках как-то уж подозрительно морщилась и сопела своим носиком-пуговкой.

- Да, девочки мои, - леди Димитреску откинулась на спинку кресла, закинув ногу на ногу; ткань платья на ее бедре натянулась, обнажив контур тела; крутой изгиб напоминал Карлу холмистую местность, такую, по которой едешь на велосипеде без педалей специально, чтобы свернуть себе шею. - Я тоже считаю, что за свои слова он должен заплатить, однако… Матерь Миранда за что-то его ценит. Поэтому закроем глаза на невоспитанность Карла. В конце концов, он всего лишь мужчина.

Темно-алые, как перезрелые черешни, губы тронула надменная улыбка; ведьмы, мерзко хихикая, устроились у ног Альсины, ласкаясь к ней; руки женщины были заняты ребенком, поэтому дочери терлись об ее колени, обвивали их темными от грязи и подсохшей крови руками и ехидно поглядывали на Гейзенберга, который не имел права касаться так Альсины. Стервы спесивые; насекомые, поганые падальщицы, а нрав как у бешеных гарпий, прямо вылитая их мамаша. Леди Димитреску и мух выдрессировала себе под стать.

- Вы сейчас допиздитесь, - беззлобно бросил Карл, ухнув молотом об пол; мощный удар сотряс стены залы, задребезжали стекла в окнах, паркет хрупнул тихо, как яичная скорлупа, и когда Гейзенберг закинул оружие на плечо, пылающему взгляду Альсины предстала внушительная вмятина в полу. Женщина шумно вздохнула, затрепетав крыльями носа, зло приподнялась в кресле; Бэла, Кассандра и Даниэла напружинились, будто гончие перед броском, и в это мгновение Розмари Уинтерс решила напомнить о себе требовательным ревом. Ведьмы пугливо притихли, Альсина уставилась на ребенка во все глаза, а Карл, ухмыляясь, хлопал себя по карманам плаща в поисках сигарет. Он отошел на пару шагов, с затаенным весельем наблюдая за обескураженной Альсиной, успевшей, видимо, позабыть, что дети, особенно, такие маленькие - те еще крикливые засранцы.

Леди Димитреску переложила Розу с ладоней к себе на колени, неуклюже покачала вопящую девочку, красную от натуги, и, донельзя недовольная, покосилась на Гейзенберга, безмятежно попыхивающего сигаретой. Играя посеребренной зажигалкой, на которой был выгравированы конь и счастливая подкова, Карл сквозь темные очки и клубы сизого дыма наблюдал за растерянной Альсиной и тремя ее дочурками, которых плач ребенка встревожил хлеще, чем крик петуха - болотную нечисть.

- Я не хочу играть с ней… такой, - изрекла Даниэла, отпрянув от девочки, а Бэла зажала уши руками.

- Пусть она замолчит! Мама, сделай что-нибудь!

- Ненавижу, когда они кричат, - добавила Кассандра, единственная, кто осталась рядом с леди Димитреску, - почему она плачет? Ей больно? Холодно? Может, она хочет есть? Я готова поделиться с ней кровью. Ей же хватит несколько глотков?

- Глупая, - манерно фыркнула Бэла, уперев руки в бока, - дети не пьют кровь.

- Тогда, может, дать ей вина? - предложила Даниэла, склонившись над девочкой, которая замолчала, увлекшись ее ожерельем, протянула к нему розовые ладошки, но снова захныкала, когда рыжая ведьма, пожадничав, прикрыла украшение рукой. Альсина уложила Розу на сгиб своего локтя, бережно придерживая ей головку; лицо женщины превратилось в маску с трудом сдерживаемой ярости.

- Несносное дитя, - процедила леди Димитреску; Бэла, самая спокойная и рассудительная из личной своры Альсины, пожала плечами.

- Если зажать ей рот, то она замолчит.

- А если и нос, то умолкнет навсегда, - захихикала Даниэла и втянула голову в плечи под прицелом негодующих глаз названной матери.

- Этот ребенок принадлежит Матери Миранде. Она не должна пострадать, - отчеканила женщина, дергая подбородком всякий раз, когда Розмари брала новую октаву. Девчонка разревелась всерьез, не просто канючила, а конкретно голосила, и ее плач раздражал Гейзенберга посильнее причитаний Моро или ведьминского хохота. Альсина выглядела такой обескураженной, словно выкатившаяся на лед кобыла: она понятия не имела, как поступить и как успокоить девочку, однако знала, что делать что-то надо, хотя бы для того, чтобы малявка заткнулась и перестала терзать уши всех присутствующих. Леди Димитреску трясла Розу на руках, словно “Дайкири” взбалтывала, ее дочери, насупившись, жались друг к другу, предпочитая держаться в стороне, а Карл, задавив окурок носком ботинка, потянулся за новой сигаретой. Горький, царапающий нос запах табака заглушил аромат духов Альсины, но оказался слишком слаб перед плотным кровавым душком, пропитавшим стены замка.

- Что, мамаша, не выходит? - издевательски поинтересовался он. - Это тебе не твоих пиявок нянчить. Когда в последний раз ребенка на руках держала не для того, чтобы сожрать?

- Тише, - властно бросила леди Димитреску, непонятно, к кому обращаясь: к Гейзенбергу, к Розе или к взволнованно перешептывающимся дочерям. Розмари продолжала плакать, возможно, требуя отца или мамку, но у Альсины не было ничего, что могло бы успокоить девочку. Дебелая, статная, безобразно высокомерная и гордая леди Димитреску оказалась абсолютно беспомощной перед хнычущей соплячкой. Не будь девчонка нужна Миранде, Альсина использовала бы ее вместо аперитива или решила бы создать из Розы новый прожорливый, жадный до крови гибрид, который впоследствии бы удочерила, но ребенок был для Миранды ценнее всех ее лордов вместе взятых, и на малявку нельзя было даже лишний раз дышать. А вот Альсина пыхтела громче паровой машины, безуспешно пытаясь укачать ребенка; Розу подкидывало у нее на руке, от чего мелкая только громче заходилась плачем.

- Ах, простите, миледи, - продолжил Карл ядовито, прохаживаясь напротив кресла женщины, - запамятовал, что вы из дворянского рода. Не полагается вам руки пачкать грязными пеленками да самим детей своих успокаивать - этим обычно слуги занимались. Только вот беда - вы всех сожрали. Прикончили половину деревни, ненасытные твари!

- Не смей повышать на меня голос, - голос Альсины креп с каждым словом; Розмари верещала так, словно надеялась ее перекричать. У девчонки, похоже, был характер папаши - такая же неугомонная паршивка.

- Сама не ори! Видишь - мелочь ревет! Сиську ей дай, может, тогда умолкнет. Вот я бы точно заткнулся, - осклабился Гейзенберг и крепко затянулся сигаретой; ведьмы встретили его слова недобрым шипением, разлетаясь по зале полчищем мух, немедленно облепившими золотую лепнину на стенах и потолке; леди Димитреску приподняла верхнюю губу, тускло блеснув заостренными резцами.

- Если хочешь чем-нибудь занять свой рот, то я могу предложить тебе множество кляпов на выбор.

- У меня кляп для твоего рта один. Он же и для других твоих дырок пригодится, - Гейзенберг смахнул со своего рукава муху; хотел прихлопнуть, но не стал, чтобы не злить и без того взвинченную Альсину. Матерь Миранда, истекая елеем благодушия, величала их своими детьми, но продолжала молиться на останки своей Евы; Карл в гробу видал таких родственничков, не нуждался ни в брате, ни в сестрах, тем более в такой, как верзила Димитреску. Нет, Альсина ему виделась в другом, более интересном амплуа, и, возможно, у них что-нибудь да вышло, если бы не спесь и паскудство, которые буквально перли у нее из задницы. Из крепкой, сочной задницы, держась за которую не страшно будет сразу и сдохнуть.

- Боюсь, твой “кляп” маловат окажется, - заметила женщина, держа Розу уже на вытянутых руках; девочка явно устала от плача, но продолжала ныть. Гейзенберг швырнул недокуренную сигарету в самый рой мух, на что насекомые отозвались яростным жужжанием.

- Для тебя - в самый раз. Даже с избытком будет, - Карл поправил сползшие очки; он сам не понимал, нахера, собственно, явился к Альсине, однако наблюдать за ее бессмысленными потугами сладить с Розмари Уинтерс уже надоело, и Гейзенберг решительно направился к женщине. Мухи бросились к нему наперерез, но одного взмаха молота хватило, чтобы их отогнать; гневно гудящее облако взвыло голосами Бэлы и Кассандры, а Даниэла выскочила из-за кресла Альсины, размахивая серпом.

- Убирайся прочь! - прорычала рыжая ведьма, однако вскрикнула по-девичьи жалобно, когда Гейзенберг совсем не по-джентельменски двинул ее кулаком в подбородок. Леди Димитреску задохнулась в приступе негодования, но не двинулась с места, не смея лишний раз потревожить раскапризничавшуюся Розу, к которой Карл бесцеремонно тянул руки, перепачканные мазутом и машинным маслом.

- Что ты делаешь? - Альсина приподнялась готовой к броску коброй. - Даже не думай, Гейзенберг. Не смей. Я не позволю!..

- Ой, не блажи. Побереги горлышко, я еще найду ему применение, - зажав молот подмышкой, словно свернутую газету, мужчина ловко забрал у опешившей леди Димитреску зареванную Розу. Девочка собиралась снова заплакать, однако отвлеклась, округлила глазенки, когда Карл побренчал перед ней связкой ключей.

- Что, нравится? - ухмыльнулся он, глядя, как Розмари протянула к ключам свои лапки, крохотные, будто у крольчонка. - Любишь блестящее, да? Все бабы любят: чем больше блеска, тем лучше. Это пока ты маленькая, тебя можно и ключами отвлечь, а как подрастешь, то все - золото и алмазы подавай.

- Ну, и чему ты ее учишь? - возмутилась Альсина. - Настоящей леди корысть не к лицу.

- Да похер. Она еще маленькая, не соображает ни хрена, - отмахнулся Гейзенберг, продолжая использовать свои ключи как погремушку для Розы. Он не любил детей, считал их слишком слабыми и бесполезными, непригодными для экспериментов, однако Розмари имела определенную ценность в глазах Карла, ведь девчонка была так важна для Миранды. Гейзенберг считал церемонию бредом: Миранда просто заигралась, спятила окончательно. Ясно же, что она не могла больше стоять во главе: детки все выросли, пришла пора отступить, однако Матерь Миранда не из тех, кто безропотно уползет в свою плесневелую дыру, да и остальные лорды ее поддерживали. Моро был готов целовать ей пятки, Альсина и вовсе воображала себя наследницей Миранды, Донна Беневиенто хоть и была себе на уме, но мамочку слушалась; Гейзенберг был один против них всех. Даже если бы он сейчас попытался сбежать с Розой, это не к чему бы ни привело: с одной стороны - Карла преследовала бы Миранда, а с другой - караулил бы Итан Уинтерс.

Который рано или поздно вломится в замок Димитреску.

- Матерь Миранда скоро ее заберет, - напомнила Альсина, величаво поднимаясь с кресла; ведьмы потянулись за ней строем, словно утята. В руках девушек сверкнули полумесяцы заточенных серпов, леди Димитреску протянула было руки к Розе, но девочка снова начала морщиться, готовая заплакать, и женщина сочла за лучшее оставить ее у Гейзенберга, который позволял Розмари играть с ключами, но не давал тянуть их в рот.

- Эй-эй, мелочь, куда?! Это тебе не соска!

- Никогда бы не подумала, что ты умеешь ладить с детьми, - Альсина с ехидной улыбкой сложила руки на груди. - Хотя чему здесь удивляться? Ты же не намного ее старше. Ваш уровень развития примерно одинаковый. Нужно будет сказать об этом Матери Миранде - в качестве няньки для Евы ты будешь ей куда полезнее.

- А ты тогда кем заделаешься? Кормилицей? Твоим выменем можно всю деревню прокормить, - Гейзенберг демонстративно облизнулся и громко сглотнул; Роза у него на руках тихо попискивала, цепко, словно ящерка, ухватившись за ключи. - Разрешишь к сиське приложиться, а? По-родственному.

- По-родственному я могу только убить тебя быстро и безболезненно, - прорычала леди Димитреску; паразиту, живущему в ее теле, доставалась вся кровь, Альсине ее не хватало даже для того, чтобы покраснеть. Глядя на лицо женщины с выразительными, тяжелыми чертами, Карл подумал, что румянец ей бы пошел.

- Дорогуша, со мной быстро не получится, - Карл Гейзенберг наслаждался досадой и сдержанной яростью Альсины; мнившая себя хорошей матерью, она оказалась беспомощной перед махонькой, не больше воробушка, девчонкой, которая безмятежно играла с ключами, лежа на сгибе руки мужчины. Утереть нос леди Димитреску было приятно; слаще будет только забраться ей под юбку.

========== Normal!AU I ==========

Комментарий к Normal!AU I

AU без мутантов и вирусов; корпорация “Umbrella” если и существует, то за кадром, и не занимается ничем противозаконным. Жизни персонажей максимально приближены к обычным, но с отсылками на каноны игр.

- Ты мне всю жизнь испортил, - патетично заявила леди Димитреску, прижимая прохладный компресс ко лбу, пока ее дочери суетились вокруг нее с нюхательной солью, стаканом воды и шелковым веером. Женщина сидела, по-кукольному безвольно обмякнув в кресле, с выражением страдания и ярости на бледном лице, и косилась на Гейзенберга, убеждаясь, что он смотрит на нее, видит, как же ей плохо, однако Карла, кажется, совсем не волновало удрученное состояние Альсины: морща лоб, он шумно листал газету под черный кофе с лимоном и жареные колбаски с овощным пюре. Ел Гейзенберг неаккуратно, прихлебывал кофе, забрызгивая стол, скрипел вилкой по тарелке, игнорируя нож, жевал, стуча зубами, запихивал в рот горячее, давился и задыхался, и таращился в свою чертову газету, как будто ему было плевать. Альсина, возмущенно надув губы, вытянула ногу и толкнула мужчину босой стопой в бедро; Карла качнуло, и он нехотя перевел взгляд на потомственную графиню, вынужденную терпеть столь унизительное обращение.

- Ты меня слышал, Гейзенберг? - леди Димитреску недобро понизила голос, и Даниэла, ее младшенькая, золотисто-рыжая, словно солнце, схватила приемную мать за руку, а Бэла метнула на Карла укоризненный взгляд. Кассандра держалась чуть в стороне, сжимая в ладонях стакан с водой, к которому Альсина так и не притронулась.

- Слышу. Тебя все соседи слышат, - заметил Гейзенберг, утирая рот манжетой рубашки, - и с каждым днем убеждаются, что с годами ты становишься все паскуднее.

Мужчина лениво уклонился от брошенной в него подушки и вновь потянулся за своей кружкой с кофе, простой, белой, керамической, покрытой темными разводами. Карл запрещал прислуге ее мыть, и кружка внутри была черной от кофейного налета, но он говорил, что так только вкуснее. Женщина поджала губы, вскинув голову, манерно поправила повязанный на волосы переливчато-серый платок, заколотый жемчужной брошью; в компании своих дорогих девочек она чувствовала себя королевой, окруженной фрейлинами, а Гейзенберг с его замашками разбойника и манерами бездомного вызывал у Альсины раздражение, как застрявшая под ногтем заноза. И почему она связалась с ним? Ведь с самого начала знала, что из себя представлял этот немец, однако что-то в нем заставило леди Димитреску не только принять его грубоватые ухаживания, но и наслаждаться откровенно похабными комплиментами, уместными больше для девиц из пивной.

- И не надоело тебе талдычить одно и то же? Пора бы уже сменить пластинку, - Карл вновь скрылся за газетой, которую Альсине хотелось испепелить взглядом. - Если я пиздец такой плохой, с хера ли ты со мной живешь? Валила бы обратно в свой замок.

- Не надейся, что сможешь так легко от меня избавиться, - взвилась леди Димитреску, и Кассандра тут же опустила легкую ладонь ей на плечо.

- Мама, прошу, - дочь смотрела на нее умоляюще, - тебе нельзя волноваться.

- О, моя милая, - Альсина нежно потрепала девушку по щеке и обняла прильнувшую к ней Бэлу; Даниэла обвила тонкими руками шею женщины и прижалась щекой к ее виску. Леди Димитреску улыбнулась, силясь обнять всех троих дочек разом; не она их родила, однако любила всех троих. Бэла, Даниэла и Кассандра были частью ее сердца, которое болезненно покалывало от тлеющей в нем сдерживаемой злости.

- Мои девочки, такие заботливые, - пропела Альсина, метя в Гейзенберга, безмятежно прихлебывающего свой кофе, - похоже, только им есть до меня дело.

- Просто ты им напрочь мозги засрала. Держишь при себе, как болонок, они лишний раз чихнуть боятся, - припечатал Карл, - думаешь, много удовольствия твои истерики выслушивать? Что не день, то новый припадок. Как бешеная, кидаешься на всех, стараешься укусить побольнее. Раз уж на меня похер, то дочерей бы пожалела.

У шокированной леди Димитреску вытянулось лицо, она приподнялась было с кресла, но три пары рук удержали женщину, уронили ее обратно на подушки, и девушки вновь принялись порхать возле матери.

- Мама, - принялась уговаривать практичная, степенная Кассандра, - ты же знаешь, как он много работает в последнее время. Он просто устал…

- Его дома почти не бывает, - закивала Бэла, - а на следующей неделе ему придется лететь в Гамбург на выставку…

- Что-о? - голос Альсины приобрел генеральскую зычность и мощь. Вцепившись в подлокотники, она тяжело поднялась и сердито одернула шифоновую юбку. - И почему я только сейчас об этом узнаю?! И не от тебя, а от моих дочерей, которым, оказывается, давно все известно?!

- Мы не хотели тебя зря беспокоить, - пискнула Даниэла, съежившись под пылающим взглядом матери, у которой от обиды и негодования дрожал подбородок; Альсина ощутила себя преданной: выходит, Карл был с ее детьми откровеннее, чем с ней, а ее дочери, которых леди Димитреску сама вырастила и воспитала, молчали, утаивали, не договаривали. Как они могли? Ладно, Гейзенберг, он всегда был скрытным, когда дело касалось его работы, но девочки… ни одна ведь не обмолвилась - ни смешливая Даниэла, ни серьезная Кассандра, ни Бэла, ее первенец, попавшая в семью Димитреску совсем малышкой. Возможно, стоило бы порадоваться, что девушки были так близки с отчимом, однако Альсина гневно раздувала ноздри, прижав руку к бурно вздымавшейся груди и сжимая в кулаке нить черного жемчуга. Рвануть бы за ожерелье, разорвать, чтобы перламутровые горошины посыпались по полу, но жемчуга принадлежали еще ее прабабке, и поэтому пришлось сдержаться.

- Выходит, вы сговорились за моей спиной, верно? - елейный тон леди Димитреску заставил троих ее дочерей втянуть головы в плечи; Гейзенберг продолжал завтракать, шурша газетными листами. - Ты настраиваешь моих дочерей против меня?!

- Нахер мне это? Ты и сама прекрасно со всем справляешься, - глумливо усмехнулся Карл, однако тут же посерьезнел, - хватит уже. Блажишь, как овца, которую резать собираются. У тебя молоко скоро скиснет.

- Какое еще молоко?! - прошипела Альсина, едва не топая ногами от ярости.

- Которым ты ребенка моего кормить будешь, дурная ты баба! - шарахнув ладонью по столу, Гейзенберг вскочил, темнея лицом. - Ты его своей желчью отравишь скоро, и сама захлебнешься. Имей в виду, я с твоими девками нянчиться не буду, попиздуют у меня во взрослую самостоятельную жизнь. Может, хоть мужиков себе найдут, когда выберутся из-под твоей задницы.

- Не позволю каким-то плебеям тянуть руки к моим девочкам! - прорычала женщина, сграбастав в объятия сразу всех троих; Бэла полузадушено засипела, Кассандра охнула, ударившись лбом о голову Даниэлы, которая оказалась крепко прижатой к пышной материнской груди. Девушки, сплюснутые, как сельди в бочке, стояли тихо, стараясь не нагнетать обстановку еще больше, однако когда Карл закатил глаза, презрительно передернув плечами, леди Димитреску яростно скрипнула зубами.

- Твои девочки сами разберутся. Они не тупые, не слепые, если помощь нужна будет - скажут. А ты вместо того, чтобы истерить, лучше бы подумала о моем сыне.

- Вот именно! Именно! Сыне! - выпалила Альсина; ее щеки, недавно болезненно бледные, сейчас полыхали разъяренным румянцем. - А я хотела дочь!

- У тебя их уже трое! Куда еще одну?! - развел руками Гейзенберг, и леди Димитреску, отпустив девушек, упала обратно в кресло, трагично скрипнувшее под ее весом. Руки легли на выпуклый живот, слишком большой для семи месяцев, но врачи говорили, что у ребенка нет никаких патологий, беременность протекала как надо, и тревожиться было не о чем.

Кроме того факта, что она носила мальчишку. Альсина не сомневалась, что Гейзенберг сделал это нарочно, сам он грезил о сыне, и чтобы получить желаемое, решил использовать ее. Саму женщину радовал сам факт беременности, однако то, что у нее будет сын, внушало опасения: что, если ребенок будет больше любить Карла? Мальчики всегда ближе к отцам, а дочки принадлежат матерям; несправедливо, что леди Димитреску выносила его, родит в муках, будет заботиться о нем, не спать ночами, а Гейзенберг, подлец, потом отнимет его у Альсины, так же, как переманил ее дочерей.

- Мама, - робко позвала Бэла, но женщина отвернулась, прижав ладонь ко рту; Даниэла шмыгнула носом, посмотрев повлажневшими глазами на Карла, а Кассандра, взяв сестер за руки, потянула их из комнаты. Оскорбленный взгляд леди Димитреску полоснул их спины.

- Правильно, бросайте мать наедине с этим фашистом, - едко бросила Альсина, всплеснув руками, - надеюсь, ты доволен, Гейзенберг?

- Ага, прямо ссусь кипятком на твои ковры, - проворчал мужчина и, нарочно, определенно нарочно, приобнял поникшую Бэлу и поцеловал Даниэлу в висок, чтобы побольнее уколоть Альсину.

- Не думай, что тебе сойдет это с рук, - пригрозила леди Димитреску, стараясь сесть так, чтобы подушки подпирали ноющую поясницу; дочери ушли, прикрыв за собой двери, женщина знала, что вспыльчивая Бэла ощетинится и будет срываться на сестрах, Даниэла немного поплачет, а умница Кассандра будет успокаивать их обеих. Как же хорошо, что девочки так дружны между собой; Альсина воображала, как они трое будут заботиться о младшей сестре, как весной они все вместе поедут в Румынию, чтобы провести лето в замке и показать маленькой леди ее владения, а теперь, столкнувшись с реальностью того, что носила она не будущую графиню, а наследника Гейзенберга, его несносное подобие, женщина оказалась крайне раздосадована. Если бы Карл поддержал ее, утешил, позволил бы Альсине немного покапризничать, она бы не стала так заострять на этом внимание, но мужчина бесстыдно насмехался над леди Димитреску, чем только сильнее распалял Альсину. Сам виноват; не пламя же виновно в том, что рука человека подбрасывает в него хворост.

- Ну? Остыла немного? - Гейзенберг подошел к креслу Альсины, на котором она восседала, будто на троне, и подтащил к нему маленький кофейный столик, на который уселся, как на табурет. Женщина, накручивая на палец жемчужную нить, горделиво задрала нос.

- Оставь меня, будь так любезен. Я устала от твоего общества.

- А от дряни этой своей ты не устала? Не утомило тебя еще быть бешеной сукой? - Карл потрепал Альсину по округлому колену, игриво выглянувшему в разрезе на юбке, и она замахнулась, собираясь оттолкнуть мужскую руку, но вместо этого утомленно откинула голову на спинку кресла, глухо выдыхая. Ребенок в ее животе вел себя смирно, словно не хотел огорчать мать, однако леди Димитреску знала, что от отпрыска Гейзенберга хорошего ждать не стоит. Наверняка мальчишка будет источником неприятностей и причиной ее ранней седины; это отнюдь не значило, что Альсина не будет его любить.

- Скорее бы ты уже родила, - теплая ладонь Карла прижалась к животу женщины, - хочу видеть моего сына.

- Ах, как же ты мне надоел, - леди Димитреску ударила его по запястью, отшвыривая ладонь Гейзенберга, - у тебя одни только разговоры, что о “твоем сыне”. Позволю себе напомнить, что это и мой ребенок, и я не дам его отнять. И не пытайся подластиться к моим дочерям - ты им не отец.

- Так и ты не мать, а просто баба, которой приспичило их удочерить, - ровно произнес Гейзенберг, - и что? Им хуже жить от этого стало?

- Они - мои, - упрямо поджала губы Альсина, и Карл вздохнул, запуская пальцы в свои волосы.

- Ага, ну, понятно. Ты тут главная, охереть какая важная, а я так, сосед, просто мимо пробегал.

- Ну, что за излишний драматизм, - взмахнула рукой леди Димитреску, чуть не ударив мужчину костяшками по подбородку, - оставь, он тебе не идет. Тем более, что я имела в виду совсем не это.

- А что ты, гребанная эгоистка, еще могла иметь в виду? - с мрачной веселостью осведомился Гейзенберг, хлопнув себя по колену. - Выдумала хер знает что, а теперь психует потому, что твой роскошный выдуманный мир не влезает в кальку реальной жизни. Из-за этого ведь бесишься, да? Что не все получается контролировать?

- Глупости, - огрызнулась Альсина, задетая наставительным тоном Карла; много он понимал! У него ведь еще не было детей, он не знал, каково это - когда они взрослели и рвались из-под родительской опеки. Леди Димитреску не хотела отпускать дочерей, не желала делиться любовью детей, не собиралась отпускать Гейзенберга в этот треклятый Гамбург. Что он вообще там забыл?!

- Знаешь, если бы я под твою дудку плясал, как дрессированный пудель, у нас бы нихера с тобой не вышло, - неожиданно выдал Гейзенберг, - я бы тебе быстро надоел, стало бы скучно, и ты бы всадила каблучок своей туфли сорок четвертого размера мне в зад.

- У меня сорок второй размер, - жеманно поправила Альсина.

- А у меня - сороковой, живи теперь с этим, - расхохотался мужчина, заслоняясь рукой от замахнувшейся на него леди Димитреску; каков хам! Знал же, что из-за беременности у Альсины сильно отекали ноги.

- Но речь не об этом. А о том, что заебало уже. Всех довела своими срывами, пацана мне невротиком сделаешь еще до родов.

- Все будет в порядке, - обронила Альсина, ласково поглаживая живот, - он же из рода Димитреску.

- Он - Гейзенберг, - сурово изрек Карл, рассекая ладонью воздух, - мой пиздюк, поняла? А если ты так уж еще одну девчонку хочешь, то к Рождеству попробую заделать тебе подарочек. Только не обессудь, если опять парень получится.

- Ты уж постарайся, чтобы осечек больше не было, - сладко посоветовала леди Димитреску; на сей раз она не стала возражать, когда Карл начал ласкать ее живот.

- Заряжу тебе двойняшек, будешь знать, - рассмеялся он, сверкнув хитрыми глазами, - и тоже пацанов. Назовем их Ральф и Фридрих, как моего отца и дядю. А этот будет Йозефом, в честь деда.

- Ну уж нет, - немедленно вскинулась Альсина, - своим детям я выберу имена. Не допущу, чтобы их звали в честь людей, с которыми я не имела чести быть знакомой.

- Блять, прости их великодушно, что померли все до того, как ты появилась в моей жизни! - рявкнул Гейзенберг, заиграв желваками на щеках; леди Димитреску ответно оскалилась.

- Не кричи на меня! Я ношу твоего сына, и уже за это заслуживаю всяческого уважения.

- Ремнем по заднице ты заслуживаешь, - мужчина дернул краем рта, - если бы мог, прямо сейчас бы свалил в Гамбург и отсиживался бы там, пока ты не разродишься.

- Так от чего же ты медлишь? - ехидно осведомилась леди Димитреску, стараясь не показывать, как сильно ужалили ее слова Карла. Значит, он хочет уехать от Альсины, оставить ее… вот же поганец. Если Гейзенберг полагал, что после такого она примет его обратно, то очень сильно ошибался. На пушечный выстрел не подойдет к замку и не увидит сына! Пусть только попробует протянуть свои загребущие лапы, воняющие моторным маслом и дешевыми сигаретами, к ее семье - останется без них в одно мгновение.

- Боюсь, что только выйду за порог, как ты снова вобьешь себе в голову какую-нибудь чушь. Например, что я тебе там изменяю…

- Ты мне изменяешь?! - прорычала Альсина, однако Карл не позволил этому огню разгореться достаточно, чтобы перерасти в пожар; схватив женщину за плечи, он привлек ее к себе так резко, что платок сбился на бок, а сама леди Димитреску едва не свалилась с кресла.

- Что ты себе позволяешь, грубиян?! - попробовала возмутиться Альсина, однако осеклась, затихла, когда Гейзенберг сжал ее шею и отрывисто поцеловал, оставив у нее на губах привкус кофе и томатного соуса.

- Какая нахер измена? Женщина, блять, ты о чем? Кто, будучи в своем уме, пойдет искать себе другую бабу, когда дома ждет такая краля? - Карл игриво хлопнул ее по бедру. - Ты у меня такая здоровая, мощная. Прямо как лосиха.

- Дикарь, - строптиво бросила леди Димитреску, собираясь всерьез обидеться на столь сомнительный комплимент, однако в объятиях Гейзенберга ей было так хорошо, что Альсина была почти готова простить ему чертову поездку в Гамбург.

========== Normal!AU II ==========

От слабости, навалившейся лавиной, Альсина привалилась к стене, прижав пальцы к вискам; Кассандра шагнула было к матери, простирая руки, но остановилась, напоровшись на ее лютый, немигающий, словно у пантеры, взгляд. Зачастивший пульс отдавался эхом в ушах, сердце ухало в груди, как язык колокола, а губы строптиво сжались в тонкую линию. Расправив плечи, женщина шагнула к Кассандре, которая дрогнула, однако осталась стоять на месте, высоко держа голову и отвечая леди Димитреску открытым, бесстрашным взглядом.

- Вот, значит, как, - процедила Альсина, сопровождая рваным кивком каждое слово, и саркастично вскинула брови, - вижу, пока я отсутствовала, ты не теряла времени, дитя мое. У отчима своего научилась? Он тоже любит проворачивать свои дела у меня за спиной.

- Все совсем не так, - попыталась оправдаться Кассандра; лицо девушки оставалось спокойным, но в глазах лунной пылью мерцала тревога, сменившаяся отчаянием, когда леди Димитреску изобразила пренебрежительную усмешку.

- Не нужно, дорогая. Слова ничего не значат, когда поступки столь красноречивы, - Альсина прошлась по просторному холлу, придерживая бархатный подол; ее отражение в начищенных рыцарских доспехах было мутным и размытым, словно все цвета смазало дождем. Хотелось выпить и выкурить сигарету-другую, однако положение женщины накладывало запрет на некоторые радости, и приходилось довольствоваться фруктами. Леди Димитреску безумно скучала по апельсинам, которые не ела уже больше года из-за небольшой аллергии, появившейся у нее во время беременности. Ладонь Альсины невольно опустилась на живот; она так ждала родов, чтобы освободиться от бремени, но теперь немного грустила, будто бы лишилась части себя; маленький кусочек леди Димитреску, ее плоть и кровь спал сейчас в детской под присмотром Бэлы, вызвавшейся самой посидеть с братом. Белокурый ангелочек, она всегда была хорошей девочкой; в отличие от Кассандры, чьи волосы были черны, как и ее замыслы.

Такого от своей средней, самой здравомыслящей дочери Альсина не ожидала.

- Мама, - вздохнула Кассандра совсем как Гейзенберг, чем мгновенно вывела женщину из себя.

- Я так понимаю, все остальные уже в курсе? Твои сестры, мой дражайший супруг… они знали, верно?

Девушка опустила глаза, переступая с ноги на ногу, принялась одергивать черные кружевные рукава, и Альсину затопило горькой досадой. Уязвленно поджав губы, она положила ладони на бедра, прохаживаясь по холлу; каблуки ее туфель выбивали торжественный марш. Конечно, в последнее время леди Димитреску немного уделяла времени дочерям; сын, этот маленький крикун, требовал внимания матери, и Альсина легкомысленно увлеклась только заботой о нем, полагая, что девочки достаточно взрослые и толковые и не нуждаются в присмотре. Она немного переживала за Даниэлу, склонную к сумасбродству, и Бэлу, которая с детства была сорванцом, однако и подумать не могла, на что способна Кассандра - ее черный вороненок. Вот и сейчас девушка стояла, нахохлившись, кусала губы, морща лоб, не то расстроенная, не то сердитая, хотя это у леди Димитреску были все причины для огорчения.

- Дитя мое, - негромко промолвила Альсина с тенью печали на лице, пусть ее сердце, раненное пренебрежением, билось о ребра. - Когда ты решила, что я не достойна доверия? Что не заслуживаю твоей откровенности? Что я такого сделала, Кассандра, что ты даже не пожелала со мной переговорить?

- Я не думала, что это станет для тебя ударом, - призналась девушка, нервно отводя волосы за ухо, и стыдливо вспыхнула, когда леди Димитреску обиженно отвернулась, - не хотела тратить время на разговоры, посчитала, что лучше будет решить все сразу.

- Для кого лучше, милая? - от одолевающей ее грусти Альсине не хотелось даже полюбоваться на свое отражение; обычно она не могла удержаться от созерцания себя в зеркале, это всегда поднимало женщине настроение, однако в этот раз даже собственная привлекательность была не в силах развеять пасмурный настрой леди Димитреску, которая еще утром сочла себя великолепной в темно-синем платье со струящейся юбкой, и широкими рукавами с облегающими манжетами, но сейчас чувствовала себя неуклюжей, грузной, будто медведица, и такой же злой, словно она только вышла из спячки.

- Для тебя, - с несвойственным ей нахальством заявила Кассандра, и Альсина сжала челюсти: это все влияние Гейзенберга, не иначе. Раньше дочери никогда ей не дерзили, а теперь же - вопиющее непослушание в каждом жесте! - Ты бы стала волноваться.

- Конечно, я бы волновалась! Ты моя дочь! - запальчиво бросила леди Димитреску. - Чего ты ждала от меня? Равнодушия? Ни одна мать не останется безучастной к судьбе собственного ребенка!

- Мама, ничего страшного не случилось, - попыталась успокоить распалившуюся графиню Кассандра, однако ярость Альсины набирала скорость, как разгонявшийся локомотив.

- Действительно, ничего не случилось. Кроме того, что ты намерена испортить себе жизнь, совершенно ничего не происходит.

- Что тебя так разозлило? - бесстрашно выпалила Кассандра. - То, что я тебя не предупредила? Или что не спросила разрешения и сделала все по-своему?

- Ты это серьезно, родная? - голос леди Димитреску был нежнее бархата, что свидетельствовало о нараставшей с неотвратимостью торнадо силе ее гнева. Она не требовала многого от своих детей, ждала лишь честности, уважения и послушания, а Кассандра позволила себе такую вопиющую наглость. Мерзкая девчонка, как только посмела?! Неблагодарная, после всего, что Альсина для нее сделала!

- Мама, я не хотела тебя обидеть, - призналась девушка без тени раскаяния, - я трижды пыталась с тобой об этом поговорить, но ты была так занята…

- Потому что я занята воспитанием моего сына. Ты бы знала, как нелегко бывает с маленькими детьми, если бы почаще бывала дома.

- Я знаю, - промолвила Кассандра, туманно улыбнувшись, и леди Димитреску покачнулась от накатившего на нее головокружения. Дочь бросилась к ней, но Альсина выставила вперед руку, не позволяя ей приблизиться; просунув пальцы под колье с лазуритами, женщина чуть оттянула ожерелье, ослабив давление на оледеневшее от спазма горло.

- Это что еще значит?! - прошипела она. - Кассандра, милая, только не говори мне, что… Нет, ты не могла. Ты бы не поступила так со мной!

- Мама, прошу, - взмолилась дочь, пока леди Димитреску металась по комнате, готовая крушить все на своем пути. Она убеждала себя, что просто неправильно поняла Кассандру, что девушка вовсе не имела в виду свою неожиданную беременность, однако воображение, разыгравшись, уже рисовало жуткие картины безрадостного, унылого существования Кассандры, потому что мать за ней не доглядела, не поддержала, не дала совет в нужный момент.

Конечно, это была вина Гейзенберга - стервец все уговаривал дать девочкам больше воли и самостоятельности. И вот к чему все это привело!

Нужно немедленно решить, что делать дальше, принять меры, пока не стало поздно! Неважно, сколько лет ее дочерям, для Альсины они навсегда останутся детьми. Кто их защитит, если не мать?

- Ну, дамочки, и чего мы тут шумим? - хмуро поинтересовался Гейзенберг, входя в просторный холл; чуть встрепанный, в мятой рубашке и вельветовых брюках с вытянутыми коленями, он громко, совершенно бескультурно причмокивал, потягивая через широкую трубочку грушевое пюре, в котором Альсина узнала детское питание их сына. Понятно теперь, почему оно заканчивалось так быстро. Сузив глаза, она по-военному развернула плечи, становясь напротив мужчины, словно дуэлянт. Метнув многозначительный взгляд в сторону Кассандры, Альсина одарила Карла елейной улыбкой.

- А вот и ты, любимый, - пропела леди Димитреску, и от ее нежного тона Гейзенберг едва не подавился. Лилейность была не в характере Альсины, под мягкой женственностью скрывался каленый характер с замашками лидера и амбициями на господство, если не в мире, то хотя бы в собственной семье, за которую они с Карлом боролись с переменным успехом. Гейзенберг был соучастником Кассандры, это несомненно, и женщина кипела от гнева, который сама же подпитывала невеселыми мыслями и подозрениями.

- Ну, - настороженно протянул Карл, костяшками вытирая капли фруктового пюре, попавшего на его рубашку, - что случилось? Какая муха укусила мою ненаглядную на сей раз?

- А ты присмотрись, дорогой, - все так же медоточиво проговорила Альсина; ее взгляд полыхал зарницами в преддверии летней грозы. - Ничего не замечаешь?

Гейзенберг повел плечами, не выпуская изо рта пластиковой трубочки и продолжая лакомиться пюре; лучше бы просто грушу взял вместо того, чтобы воровать еду у ребенка. Карл внимательно оглядел леди Димитреску, пышевшую праведным возмущением, затем его взгляд перескочил на расстроенную Кассандру, чьи глаза просили отчима о помощи, прошелся по ее платью, открывавшему ноги, по явно новым туфлям с украшенными филигранью каблучками, после чего вновь вернулся к Альсине.

- Нет. А что не так-то?

- Ты издеваешься надо мной, Гейзенберг?! - от негодующего окрика женщины зеркало в винтажной раме пугливо задребезжало. - Ты, в самом деле, не понимаешь, что натворила моя дочь?! Это просто уму непостижимо!

- Да блять, в чем дело?! - вскинулся Карл, заражаясь раздражением. - Чего ты разоралась?!

- Имею право! Я у себя дома! - рявкнула в ответ Альсина, шагнув к Гейзенбергу и напираяна него грудью; мужчина хотел попятиться, но в самый последний момент передумал и радостно ткнулся носом в ее декольте, от чего леди Димитреску, задыхаясь в исступлении, схватила его за воротник рубашки, однако вынужденно отпустила, опасаясь еще каких-нибудь непотребных выходок. Стыдливости в Карле не было ни на грош, он не стеснялся ни дочерей, ни посторонних, ни прислуги, а правила приличия и этикет были для Гейзенберга чем-то мелочным и несущественным; и от этого человека Альсина Димитреску родила сына. Страшно представить, чему Карл научит ребенка, если она пустит процесс воспитания на самотек.

А Кассандра этого словно не понимала! Будто не знала, как ее матери нелегко, и решило еще подкинуть неприятностей.

- Я последний раз спрашиваю: что, мать вашу, случилось? Даю пять секунд, чтобы все объяснить. Если я так и не получу внятного ответа, то похер, ебитесь с этим дерьмом сами. Ну?! - прикрикнул Гейзенберг на помрачневшую Кассандру и своевольно отвернувшуюся Альсину. - Я тут вечер просирать с вами не намерен, у меня завтра покер. И если я не выиграю у этого тюфяка Моро те серебряные часы, одной истеричной пигалице придется плохо! И я сам выберу, какой именно! Так что лучше не злите папочку.

- Прибереги свои угрозы для других, Гейзенберг, - отчеканила леди Димитреску, - меня тебе не испугать. Вместо того, чтобы торчать за карточным столом, лучше бы уделил внимания детям, потому что Кассандра возомнила себя настолько взрослой, что… привела мужчину!

На последних словах голос женщины взлетел на пару октав; она обвиняюще указала рукой в сторону девушки, за спиной которой, прячась в тени, мялся молодой человек, растерянный, смущенный, оглушенный столь бурной реакцией Альсины. Кассандра тут же кинулась к нему и взяла под руку, вцепилась крепко, голодно, как вампир в свою жертву, и бунтующе вскинула подбородок.

- Я привела его познакомиться с вами, а не воровать столовое серебро.

- А вот я не удивлюсь, если мы потом не досчитаемся ложек, - бросила Альсина, стараясь унять дрожь в пальцах; она знала, что Кассандра с кем-то встречалась, у всех ее дочерей случались романы, однако не было ничего настолько серьезного, чтобы хоть одна из них приводила парня знакомиться с родителями. Перед новостью о том, что у средней дочери серьезные отношения, леди Димитреску оказалась беззащитной; в ее глазах дети все были крошками, которых необходимо оберегать, а оказалось, что Кассандра уже настолько самостоятельная, что рвется из родного гнезда, чтобы свить свое собственное.

Но Альсина была совсем не готова отпускать своего ребенка, особенно к какому-то незнакомцу, щенку, который не нашел в себе сил поздороваться с ней, хотя взгляд его был прямо-таки наглым. Вон, как жмется к Кассандре! Обманул бедную девочку, отвратил от семьи… леди Димитреску была готова наброситься на парня, задушить его голыми руками, но от слов Гейзенберга ошарашенно замерла:

- А что, давно пора было! Я уже немного беспокоиться начал, что девицы твои никак и ни с кем, но, вижу, что у девчонок все путем, - выжав в рот остатки фруктового пюре, Карл смял опустевшую пачку в кулаке и швырнул ее на газетный столик, после чего небрежно обтер руки о штаны и шагнул к Кассандре. - Да ладно, красотка, не зажимайся ты так. Будто мать свою не знаешь! А вот парню, пожалуй, надо выпить.

- Ты в своем уме?! - Альсина, негодуя, топнула ногой. - Не смей распоряжаться здесь! Это - моя дочь, и если я решила, что ей еще рано встречаться с мужчинами, значит, так и будет.

- И что, она до старости будет у твоей юбки сидеть? - хмыкнул Гейзенберг; он успел пожать руку парню и теперь подталкивал его вместе с Кассандрой к столовой. - Имей в виду, сына я тебе так тиранить не дам.

- Мой сын вырастет настоящим джентльменом. Не то, что ты, - высокомерно изрекла леди Димитреску, но поджала губы, когда Карл издевательски расхохотался.

- Бабы джентльменов не любят, им плохишей подавай. Но ты, - он ткнул пальцем в лицо молодого человека Кассандры, - веди себя хорошо, а то большая мамаша от тебя и мокрого места не оставит. Прихлопнет же, как муху!

Смех мужчины немного разрядил обстановку, Кассандра несмело улыбнулась и крепче сжала ладонь своего парня, который дергал кадыком и оглядывался по сторонам с таким видом, словно в любой момент на него мог выскочить зомби, как во второсортном фантастическом боевике. Злость еще вспыхивала в груди ярко, как бенгальский огонь, но уже не так терзала сердце, и леди Димитреску, видя, как трогательно Кассандра прижималась к своему молодому человеку, как держала его за руку и смотрела так, словно ради нее он уже убил дракона, Альсина немного успокоилась. В конце концов, ее дочь не привела домой того, в ком была бы не уверена, однако Альсина сомневалась, что Кассандра достаточно хорошо разбиралась в мужчинах, чтобы распознать негодяя. Вот у леди Димитреску, несмотря на весь ее жизненный опыт, не вышло; теперь она замужем за мерзавцем, и у них есть общий ребенок.

- Мама, - в холл выпорхнула Бэла, жизнерадостная, веселая, будто жаворонок, но с хищными золотистыми глазами горной кошки; полугодовалый мальчик, сидящий у нее на руках, довольно причмокивал соской и, увидев Альсину, протянул к ней ручки, чем немедленно растопил сердце женщины. Леди Димитреску с готовностью взяла сына на руки, пока Бэла, плутовато улыбаясь, вытянула шею, стараясь рассмотреть парня своей сестры; взгляд женщины окатил старшую дочь подозрением. Может, и у нее кто-то есть, только она скрывает, не решается пока представлять избранника родителям? А Даниэла? Она больше всех тяготеет к проказам и шалостям; Альсина вздохнула, качая на руках сына, с которым, несмотря на все колики, бессонные ночи и режущиеся зубки, было проще всего. Как же хорошо, что он еще мал; значит, еще не скоро приведет в дом постороннюю девицу.

- Грушевое пюре закончилось, - женщину из пучины размышлений вырвал голос ее светловолосой дочери, - осталось только морковное и яблочное.

- А Гейзенберг хорош - объедает собственного сына, - усмехнулась леди Димитреску; любовь к грушам у них была одна на двоих; как и имя. Альсина до сих пор не могла понять, как мужу удалось уговорить ее назвать мальчика Карлом. Она с одним едва справляется, а двое точно сведут ее с ума, завершат то, что начали непокорные дочери. Сомнительно, что на парне Кассандры все закончится, но ведь для матери главное, чтобы ее дети были счастливы. Если Кассандре хорошо с этим юношей - пусть встречаются, однако ему еще предстоит убедить Альсину, что он достоин ее девочки.

========== Normal!AU III ==========

Леди Димитреску пила зеленый чай с мятой, брезгливо морщась и поджимая губы при каждом глотке; любимый сервиз с узором из паучьих лилий не тешил взгляд, уютная меховая пелерина - подарок Гейзенберга на их годовщину, - казалась колючей, чай отдавал на вкус жухлой травой, а рисовое печенье с цукатами, бывшее куда полезнее заварных пирожных и шоколадных фонданов, казалось безвкусными кружками пенопласта. Массивный кулон с лунным камнем, широкий браслет с бледными опалами и кольцо с жемчугом, сидящее на указательном пальце, из-за дурного настроения выглядели безвкусно, как дешевая бижутерия; платье как будто сидело не по фигуре, уродливо сминалось на плечах и груди, а волосы никак не хотели держать укладку, назойливо лезли в лицо. Кресло тоже было неудобным - и как она этого раньше не замечала? Альсина ерзала на подушках, стараясь расположиться с наибольшим комфортом, но никак не могла сесть так, чтобы устроить болезненно ноющую спину и вытянуть ноги, однако места было мало, локти постоянно упирались то в спинку, то в подлокотники, и с каждой секундой леди Димитреску мрачнела все больше. Она чувствовала себя неловкой, уставшей и старой; Альсина прекрасно понимала, что давно уже не юная девушка, однако всегда считала себя шикарной женщиной. У нее было все: происхождение, деньги, воспитание и образование, жизнь леди Димитреску была вполне устроенной, однако недовольство затягивало ее зыбучими песками и курить хотелось все сильнее и сильнее. Выпить тоже тянуло немилосердно, однако, в отличие от Гейзенберга, вольно дымящего сигарами и позволяющим себе пить виски и коньяк по вечерам, для Альсины подобная свобода была под запретом, как и многие развлечения. Вместо того, чтобы пойти в театр, на выставку или в ресторан, встретиться с подругами, которых терпеть не могла, леди Димитреску вынужденно сидела дома; потому что обещала Кассандре. Потому что в ее возрасте вторая беременность подряд могла протекать с осложнениями.

Потому что дочь мужчины, в которого ее средняя дочь имела глупость влюбиться, сегодня осталась на попечении Альсины вместе с Карлом-младшим.

Девочка, светленькая, белокожая, была до отвращения похожа на своего отца, которого леди Димитреску так и не смогла принять. Для нее Итан Уинтерс оставался безродным мужланом, не достойным ее драгоценной дочери; и что только Кассандра в нем нашла? Ни характера, ни внешности, обычный, средненький мужчинка, да еще и разведенный отец-одиночка. Не такого зятя хотела Альсина; разве можно было такому охламону доверить счастье и благополучие Кассандры? Презрительно хмыкнув, женщина сложила ладони на животе, с пристальностью хищника наблюдая за маленькой Розмари, которая, сидя на ковре, тихо собирала кубики, что-то лепетала, болтая со своими игрушками - совершенно круглым плюшевым пингвином и весьма потасканным зайцем, - пока Карл-младший сидел, запертый в детском манеже. В отличие от смирной, послушной девочки, сын Альсины был ребенком активным, шумным и игривым: он всюду лез, ему все было интересно, от крошек на полу до кнопок на системном блоке компьютера Гейзенберга. Мальчик выкидывал вещи из шкафа, запускал ручонки в косметику старших сестер, чтобы разрисовать стены их помадой и тушью, мог залезть на стол, пытаясь добраться до печенья, и потрошил кубинские сигары отца, чтобы посмотреть, что там внутри. Карл-младший требовал почти постоянный присмотр; стоило отвернуться, как маленький негодник кузнечиком уносился на кухню, в кабинет Гейзенберга или в комнату Даниэлы, чтобы спрятаться там под кроватью или попробовать на вкус ее крем, пахнущий сладко, будто маршмэллоу; он обиженно ревел, если ему не давали выпить шампунь или порезать ножницами важные договоры отца, однако шалости сына умиляли Карла-старшего, который, леди Димитреску была уверена, в детстве был таким же паршивцем. Все дети склонны к проказам, но женщина не собиралась безоглядно потакать сыну и оправдывать все его выходки нежным возрастом - раз провинился, то будь любезен принять наказание; после того, как Карл-младший пытался колоть смартфоном скорлупу арахиса, Альсина посадила мальчика в манеж. Сын даже не плакал: знал, маленький негодник, что с матерью его уловки не пройдут. Леди Димитреску могла быть строгой, а мужчины, все до единого, заслуживали сурового отношения; если бы не ее терпение, знания и мудрость, ее брак с Гейзенбергом давно бы пошел прахом, но Карл считал их семейное счастье исключительно своей заслугой - потому что кто еще способен вынести жизнь с Альсиной, если не он?

Губы женщины тронула улыбка; до чего же самодовольный олух ее муженек. Мог бы проявлять чуть больше такта и чуткости, ведь леди Димитреску подарила ему сына, но вместо этого шлялся по барам, проводил вечера за играми в покер и бильярд, торчал на своей чертовой работе и возвращался домой затемно, чтобы принять душ и, не вытираясь, завалиться в постель Альсины, чтобы разбудить ее, лапая за зад и ляжки. Сравнение ее с лосихой женщина запомнила крепко: пару раз, когда Карл был слишком уж напорист, леди Димитреску, не размыкая век, лягала с такой силой, что Гейзенберга сносило на пол. Потому что нечего порядочному женатому мужчине шляться черт знает где! Не могут же все без исключения совещания длиться до двух часов ночи! Муж клялся, что задерживался на работе из-за международных переговоров в виду разницы во времени, но Альсина недобро подозревала, что у этой разницы длинные ноги, узкая талия и возраст, близкий к ее дочерям. Раньше леди Димитреску никогда не задумывалась о подобном, но несколько беременностей подряд сделали ее мнительной и недоверчивой; еще и этот Уинтерс, от которого сбежала жена. Почему они развелись? Зачем Кассандре мужчина, который не смог уже ужиться в браке? Альсина печально вздохнула, подперев ладонью подбородок; дочка влюблена и едва ли станет слушать мать, а Уинтерс - не идиот, чтобы упускать такую девушку.

А отдуваться почему-то приходилось леди Димитреску, которая присматривала за Розмари, пока ее отец и Кассандра были на свидании.

Женщина вздрогнула, услышав треск: это Карл-младший увлеченно ломал машинку, колотил по ней фигуркой солдата, раскалывая красную пластмассу, разлетавшуюся в разные стороны осколками. Сын едва ли не с первых дней демонстрировал свои варварские замашки, и сейчас упорно крушил игрушку, чтобы выкорчевать и рассмотреть ее внутренности; колесико, маленькое и блестящее хромированным колпачком, он, размахнувшись, швырнул в Розмари, но не попал, и игрушечное колесо упало в ворс ковра, затерявшись на фоне замысловатого узора. Карл, надувшись, схватился за решетку манежа и принялся трясти и раскачивать, желая привлечь внимание девочки. Роза, занятая строительством домика из цветных кубиков, не сразу поняла, что все это буйство было ради нее, испуганно вскинула глаза, когда Карл-младший, обиженный ее равнодушием, басовито заревел.

- Так, юноша, в чем дело? - чеканный тон Альсины мгновенно успокоил мальчика; Карл отпустил решетку и плюхнулся на пол, хмуро морща лоб совсем как его отец. - Разве воспитанные молодые люди так себя ведут?

- Ма-а… - Карл протянул ручки сквозь пластиковые прутья, загребая ладошками воздух. - Мамочка, пусти! Хочу играть!

- Вот и играй в манеже, - распорядилась леди Димитреску, потянувшись всем телом, словно львица, в попытке удобно устроить свое тело в кресле. Мальчик сморщился, готовый вот-вот заплакать, сердито хлопнул ручонкой по обломкам машинки.

- Не хочу.

- Ты сам виноват, что сломал свои игрушки, - конечно, роботы и солдатики были не так интересны, как вещи старших сестер или документы Гейзенберга, но слишком баловать сына Альсина не собиралась; достаточно, что муж потакал маленькому пигмею во всем. Тем более, что в гостях была Роза, а уследить за двумя детьми у леди Димитреску в ее деликатном положении попросту не было шансов. Дома были горничная, садовник и гувернантка, нанятая в помощь, однако Карлу легко удавалось удрать от них всех; на прошлой неделе он стащил садовые ножницы и порезал ими шторы в гостиной.

- Хочу играть с Розой, - заявил мальчик, водя пальцем по ковру; Альсина поднялась, нервно подумав, что сын так вытирал руку после того, как поковырялся в носу.

- Ты же знаешь правила, мой милый, - придерживая живот, она наклонилась и прижалась бумажным платком к лицу Карла, который, засопев, забрался в него носом, будто котенок. - С таким поведением ты можешь только сидеть в манеже.

- Нет! - Карл Гейзенберг-младший упрямо дернул головой и попытался схватить мать за свисающий на витой цепочке кулон. - Хочу к Розе! Хочу играть с Розой!

- Чтобы ты и ее игрушки сломал? - Альсина погладила сына по черным, мягким волосам, которые уже завивались, ложась крупными локонами; мальчик был так похож на нее… Почему же все остальное он взял у Гейзенберга, этого мерзавца?! Муженек должен был позвонить еще полчаса назад, чтобы справиться, как дела у леди Димитреску, которую все дружно бросили с двумя детьми, один из которых ей чужой, однако, похоже, ему это неинтересно, так же, как и ее дочерям. Кассандра и вовсе голову теряла из-за этого Уинтерса, собиралась переехать к нему; оставалось только надеяться, что жил он не в трейлерном парке, а на работу ездил не на осле.

- Я не буду, честно-честно, - Карл-младший смотрел на мать широко распахнутыми невинными глазами, но Альсина знала, что мужчинам из семейки Гейзенберг не стоило безоглядно верить; ее сыну хотелось поближе познакомиться с Розмари, но девочка была младше его на полгода, и Карл в силу своей прыткости мог случайно поранить ее, толкнуть, ударить. Роза была не игрушкой, а ребенком, доверенным леди Димитреску; она не хотела потом оправдываться перед ее отцом, как провинившаяся школьница, а из-за Карла, возможно, перед Уинтерсом еще и извиняться придется.

Альсина, негодуя, передернула плечами; Гейзенберги, Уинтерсы… прямо наказание какое-то для женщин из рода Димитреску.

- Ты провинился, дорогой. А когда ты провинился и попался на месте преступления, то ты сидишь в манеже, - леди Димитреску медленно и осторожно опустилась на пол рядом с детским манежем, - но я могу с тобой поиграть.

- А Роза? - нахмурился мальчик.

- Роза прекрасно играет одна. Ей и без нас весело, - невольно Альсина подумала, что Розмари похожа на Кассандру: ее средняя дочь так же могла смирно сидеть за раскраской или с книгой, пока приемная мать пыталась угомонить Бэлу и Даниэлу, одинаково непоседливых и шумных. Сейчас леди Димитреску была уже не в том возрасте, чтобы в одиночку управляться с несколькими детьми, а ведь раньше она не расставалась с дочерьми. Они всегда были вместе: Альсина помогала делать уроки Бэле, одновременно заплетая Даниэлу и помогая одеться Кассандре, не оставляла девочек, когда они ухитрялись дружно заболеть, ходила вместе с ними к врачу и не пропустила ни одного школьного спектакля. И что же она получила взамен? Чужого ребенка на шею, который с подачи Гейзенберга пытался звать ее бабушкой!

Ее, Альсину Димитреску, пытались записать в… в бабушки, как будто ей семьдесят лет! Не хватало только вязания и кресла-качалки для полноты образа. Женщина была тогда так возмущена, что не смогла и слова вымолвить, а вот Кассандра и ее молодой человек улыбались, как забавной шутке, пока Гейзенберг издевательски хохотал, чуть не хватаясь за бока. Альсина не хотела разбираться с мужем при детях, в конце концов, это их сугубо личные дела, однако когда Карл фамильярно приобнял ее за талию и потерся лбом о плечо, как приласкавшийся бродячий кот, была на грани срыва, в который Гейзенберг ее буквально втолкнул со словами:

- Да ладно тебе, старушка, ты у меня еще хоть куда.

“Старушку” леди Димитреску стерпеть была уже не в силах.

Посуду Альсина не била, мебель не швыряла, не пыталась расцарапать мужу лицо, однако неделю Карл ночевал в другой комнате: в супружескую спальню доступ ему был закрыт. Гейзенберг пытался насмешничать над этим, но к выходным в его остротах начало сквозить раздражение, он срывался на прислуге и подчиненных, грозился уехать на все выходные в загородный клуб и взять к себе секретаршей блондинку, тупую, как кусок угля, но с пятым размером груди, однако Альсина стойко держала ледяную оборону, зная, что ее безразличие и невозмутимость ранят Карла куда сильнее. Ему нравилось ругаться, так, чтобы стены дрожали, Гейзенберг отстаивал свою точку зрения, будто единственный уцелевший солдат - свою крепость, чтобы потом так же бурно и жарко мириться. Конечно, леди Димитреску его простила: к итогу недели ей и самой надоело это состояние холодной войны, а когда Карл пришел к ней с цветами и сапфировым браслетом, позволила себе сдаться.

Финалом всей этой истории стала вторая беременность Альсины; на этот раз ждали девочку, и женщина заранее предвкушала себе встречу с ее избранником. Любопытно даже, как поведет себя Гейзенберг, когда их дочь представит ему какого-нибудь сопляка и заявит, что любит его и будет с ним жить. Почему-то леди Димитреску сомневалась, что к этому юноше Карл будет столь же радушен, как к Итану Уинтерсу.

Карл-младший немного насупился, когда мать не разрешила ему играть с Розмари, однако быстро об этом забыл, увлекшись своими солдатиками, некоторым из которых не хватало рук, ног и голов; на плечах нескольких сидели головы с других игрушек, а у пары других лица оплавились в мерзкие гримасы, потому что Карл-младший забыл их на солнце. Альсина расставляла солдатиков вместе с сыном, стараясь, чтобы мальчик не пытался вовлечь в игру обломки машинки. Женщина не сразу заметила, что Розмари отвлеклась от своих кубиков и с интересом присматривалась к леди Димитреску и Карлу. Она застенчиво спрятала личико за недостроенной пирамидкой, когда женщина повернулась к ней, а Карл радостно прижался щекой к решетке манежа и протянул к девочке руку.

- Роза, иди к нам! Давай с тобой играть!

Розмари стеснительно улыбнулась, глядя на мальчика сквозь ресницы, и в груди Альсины потеплело: малышка была такой милой, но леди Димитреску не хотелось, чтобы Кассандра воспитывала чужого ребенка. Женщина сама приняла решение удочерить Бэлу, Даниэлу и Кассандру, это был ее сознательный выбор, а Розмари оказалась в их семье случайно, у нее был отец, а мать, бывшая жена Уинтерса, продолжала участвовать в жизни девочки, и Альсина опасалась, что из-за этого могут возникнуть сложности. Она не хотела, чтобы Кассандре причинили боль, ее девочка не должна была страдать из-за того, что первый брак Уинтерса развалился. Если что-то пойдет не так, леди Димитреску раздавит и Итана, и его бывшую жену; им всем не поздоровится, если из-за их семьи сердце Кассандры будет разбито.

Альсина вздрогнула, ощутив теплое прикосновение к своей руке: Розмари успела подобраться к ней и положила свою теплую лапку ей на пальцы; девочка вся была одета в розовое, когда ее только принесли, на ее головке красовалась смешная красная шапочка с зеленым хвостиком на макушке, имитирующим стебелек клубники. Безвкусная вещица; наверное, ее купила бывшая жена Уинтерса.

- Иди сюда, дорогая, - Альсина усадила девочку к себе на колени, разомлев, когда Роза прижалась к ней, а Карл обнял мать за руку, перекинутую через оградку манежа. Она не хотела сильно привязываться к девочке, потому что ничего не гарантировало того, что у Кассандры с ее отцом все сложится благополучно, но и относиться к Розе холодно не получалось. Разве ребенок виноват в том, что ее отец не дотягивал до высоких стандартов леди Димитреску? У Альсины так же были вопросы к первой жене Уинтерса, но при этом она немного брезговала бывшей миссис Уинтерс как стаканом со следами чужой помады. Пусть у нее не сложилось с Итаном, но почему она не забрала ребенка? Как можно было оставить дочь? Альсина не за что бы ни бросила своих дочерей и Карла; она не сомневалась, что Кассандра будет добра к девочке, но ведь они с Итаном наверняка запланируют своих детей. Женщина качнула головой; видимо, без леди Димитреску им совсем не обойтись.

Розмари, уютно устроившись под боком у Альсины, положила руку ей на живот. Карл прижался ладошкой с другой стороны, улыбаясь во весь рот.

- Там моя сестренка, - заявил он гордо, и женщина едва не прослезилась от накатившей на нее сентиментальности. Наклонившись, Альсина поцеловала сына в макушку, а после чмокнула и Розмари, чтобы девочка не чувствовала себя обделенной. Хорошее настроение заиграло радугой после дождя, леди Димитреску покрепче обняла Розу, напомнившую ей Бэлу, когда старшая дочь была совсем крошкой - такая же белокурая очаровашка. Наверное, их дочь с Гейзенбергом тоже будет похожей на Альсину; только бы характером она пошла не в отца - с двумя маленькими гуннами сладить будет совсем не просто.

========== Gender switch!AU I ==========

Карлина прикурила от спички; руки у нее были грязные, все в черных масляных разводах мазута, и она периодически вытирала пальцы о плащ, попыхивая сигаретой. Зажав ее в зубах, она выдыхала дым через уголок рта, затягиваясь через каждый вздох. Молот стоял у нее между ног, по-мужски широко расставленных, в расхристанном вороте рубашки виднелась не стесненная бюстгальтером грудь, а волосы, собранные в небрежный узел, Карлина спрятала под сдвинутой на затылок шляпой. Она постоянно шмыгала носом - сломанная в 1943 году носовая перегородка до сих пор давала о себе знать, - постукивала носками потертых сапог и, подслеповато щурясь, смотрела на Альцина сквозь клубы сизого, как туман над болотами, дыма. Он тоже курил; манерный до тошноты, весь такой прилизанный и отутюженный, лорд Димитреску держал мундштук, отставив мизинец, сидел, закинув ногу на ногу, покачивая стопой, обутой в лакированный ботинок размером с небольшое каноэ. Пятно света скользило по носку, играло на бриллиантовых запонках и хрустальном циферблате наручных часов, а платиновый зажим для галстука украшал черный агат; стрелки на брюках Альцина были идеально прямыми и длинными, словно рельсы, воротник рубашки расходился острым клином, как крылья чайки, а в петлице сидели три черных цветка, напоминавшие Карлине траурный букет. Шляпа лорда Димитреску, широкополая, похожая на зонт, одиноко висела на спинке пустующего соседнего стула, который должен был занимать Моро, но мерзкий уродец предпочитал жаться поближе к Миранде, поэтому секотил возле мраморного постамента, который обычно занимала белобрысая сука. Миранде, этой спятившей тщеславной твари, напичканной мутамицелием по самые гланды, нравилось изображать из себя сраную богиню, хотя все ее лорды знали, что она - такой же мутант, выродок, как и они, только свои патологии Матерь Миранда возвела в абсолют, и теперь простые люди казались ей несовершенными. Карлина Гейзенберг запрокинула голову, вдыхая дым через нос; еще при первой встрече она поняла, что у Миранды с головой не все в порядке, а сейчас ее вагонетка неслась в далекие дали, оставив Миранду и дальше барахтаться в своем безумии, как свинья в грязи.

Еще немного - и она спятит окончательно; и тогда Карлине не составит труда с ней расправиться.

Выплюнув окурок, женщина задавила его каблуком, после чего, шумно облизнув зубы, принялась чесать мизинцем в ухе. Альцин, гладко причесанный, благоухающий лавандой и горьким апельсином, нахмурился; его кожа была бледной, словно присыпанной пудрой, и Карлина ухмыльнулась; она бы совершенно не удивилась бы, узнав, что этот фат пудрил свои щеки и подрисовывал брови.

- Мисс Гейзенберг, - начал лорд Димитреску церемонно, словно они оба были на светском рауте, - я понимаю, что для вас слишком сложно соблюдать элементарные правила приличия, однако не могу не заметить, что для дамы ваше поведение совершенно не допустимо. Не могли бы вы проявить немного уважения и вспомнить о манерах хотя бы в присутствии Матери Миранды и прочих лордов?

Карлина прищелкнула языком, недовольно сведя брови над переносицей; рукоять молота она поглаживала вверх-вниз с весьма двусмысленным видом, и усмехнулась, поняв, что волчье-желтый взгляд Альцина неотрывно следит за ее рукой.

- А нахер бы тебе не пойти, щегол? - бросила Гейзенберг, глядя на лорда Димитреску исподлобья. - Своих щенят воспитывай, а меня не надо. Поздновато уже.

- Отнюдь, - Альцин картинно выпустил ровное колечко дыма и одарил женщину ублюдской улыбкой. - Учиться никогда не поздно.

- Вот и учись пасть держать закрытой, - посоветовала Карлина, зло дернув верхней губой; безобразная кукла, сидящая на коленях у Донны Беневиенто, радостно задрыгала ножонками.

- Кто-то сердится, сердится, сердится, - заверещала она, вращая стеклянными глазами; Моро, косясь на Гейзенберг, отошел, нервно заламывая покрытые волдырями и кожистыми наростами пальцы. Альцин Димитреску склонил набок голову со скорбным выражением лица; тонкие выпендрежные усики над его верхней губой будили в Карлине желание взяться за бритву и срезать их к чертям вместе с половиной его смазливой физиономии.

- Как грубо. Вам это совершенно не идет.

- Сказать, куда ты пойдешь, если не заткнешься? - воздух вокруг правой руки Карлины задрожал, потрескивая от напряжения, молот прыгнул в ее ладонь, будто живой, и каменные плиты треснули, когда женщина, размахнувшись, опустила набалдашник на пол. Энджи зашлась визгливым мерзким смехом, пока Донна изображала истукана в вуали, Моро шарахнулся в угол, а зараженные, прячущиеся по углам и в щелях, как крысы, отозвались воем и рычанием, которые, сливаясь единым гулом, заполнили полуразрушенную залу собора. Карлина мятежно взглянула на Альцина, готовая колотить его до тех пор, пока молот не пробьет ему грудную клетку; уже за одни его намеки и шуточки лорд Димитреску заслуживал, чтобы ему выбили нахер все зубы.

Рев, вой и тявканье доносились со всех сторон, но перешли в подобострастный скулеж, когда Альцин звонко щелкнул каблуками, поставив обе ноги на пол; ликаны и зомби поджимали при нем хвосты, как шакалы перед тигром, однако Карлина, может, и проигрывала слегка в размерах, но вполне могла уложить этого гренадера на лопатки. Или хотя бы слегка взлохматить ему волосы. Или сбить галстук. Испачкать пиджак, порвать брюки, плюнуть на начищенные до блеска ботинки; что угодно, лишь бы Альцин стал похож на обычного живого мужика, а не на картинку из модного журнала тридцатых годов.

- Откуда в тебе столько злости, девочка? - лорд Димитреску говорил ласково, вкрадчиво, будто с ребенком, зная, как подобное обращение выводило из себя Карлину. - Мы же семья.

- Мы - местное шоу уродцев, а ты - звезда нашего цирка! - подбросив молот, Гейзенберг легко поймала его другой рукой и вскочила, крутанувшись на каблуках. Полы ее потертого плаща взметнулись, шляпа едва не слетела, но женщина успела придержать ее рукой. - Дамы и господа! Мальчики и девочки! Только сегодня и только у нас выступает лорд Пиявка! Сколько бы крови он не хлебал - ему все мало!

- Мало! - вскинулась Энджи, размахивая тонкими ручками. - Нужно больше крови, больше!

- Проказница, - обронил Альцин, стряхивая пепел на пол, - если дитя ведет себя скверно, значит, жаждет внимания. Совсем не обязательно быть такой несносной, мисс Гейзенберг, чтобы я вас заметил. Трудно проглядеть ваши грязные руки или не услышать ваш запах, более подходящий портовому грузчику, нежели порядочной женщине.

- Ах ты сукин сын! - прорычала Карлина, и железные балки под потолком загудели, опасно накренившись; Моро попятился, булькая и икая, Донна Беневиенто поспешила прочь, прижимая к груди задорно визжавшую куклу, а лорд Димитреску продолжал сидеть, привольно развалившись на резном стуле, на котором могли уместиться разом несколько человек. Он растянул темные тонкие губы в широкой улыбке, сверкнув выступающими резцами, клацнул зубами, резко подавшись вперед, и плавно уклонился от молота, метящего ему прямо в висок. Карлина знала, что его череп с одного удара не пробить, однако стоять столбом не могла; клокочущая в крови злость толкала ее вперед, на Альцина, который держал мундштук, чуть отведя в сторону руку, словно позировал для камеры. Ноздри мужчины трепетали, он по-звериному подергивал носом, словно принюхиваясь, и Гейзенберг сама втянула носом воздух, пытаясь определить, как и чем от нее пахло. Не розами, конечно, но у нее и не было времени в ваннах разлеживаться; это лорду Здоровенному Херу нечего делать, вот он и развлекается в своем замке, Гэтсби недоделанный, а Карлина бездельничать не привыкла. Не ее проблема, что Альцин привык видеть женщин в шелковых платьях и с перьями в волосах; эти самые перья Гейзенберг скорее ему в задницу засунет да пощекочет так, что у этого кровососущего ублюдка глаза лопнут.

- Не нужно оскорблять мою матушку. Это была достойнейшая женщина. Вам, мисс Гейзенберг, до нее еще расти и расти.

- А ты кого перерасти пытаешься? Карпаты? Не нажрешь столько, скорее, лопнешь, - мрачно пообещала Карлина и едва не отступила, когда лорд Димитреску поднялся, выпрямившись во весь рост; Гейзенберг бесили слишком высокие мужики, она терпеть не могла смотреть на них снизу вверх, а, чтобы встретиться глазами с Альцином, приходилось запрокидывать голову. Карлине хотелось бы увидеть его на коленях. Или распластанным на полу, или вытянувшимся струной на цинковом столе в ее мастерской; уж она-то смогла бы найти применение такой здоровой туше. В концлагерях самых здоровых и сильных заключенных оставляли для особых нужд Рейха; если бы Карлина и Альцин встретились тогда… то этот зажравшийся комар-переросток прикончил бы фройлян Гейзенберг как куропатку. А сейчас он может сколько угодно клацать зубами, укусить все равно не посмеет, так же, как и Карлина не сможет размозжить ему затылок.

Матерь Миранда одинаково привязана ко всем своим детям, однако, если бы Гейзенберг по-настоящему захотела, ее бы не остановил даже гнев этой сумасшедшей ведьмы. То же самое касалось и Альцина; сучий мазохист! Если ему так нравилось, что его оскорбляли и поносили, мог бы просто попросить, тогда бы Карлина и вовсе не стеснялась в выражениях.

- Твоя забота очень трогательна, - сказал лорд Димитреску, не меняя своего светского тона; кончик сигареты вспыхнул рыжим огоньком, когда он затянулся, - но, право же, я не стою такого беспокойства. Лучше удели немного внимания себе. Или же позволь мне тебе помочь. Если захочешь, я сделаю из тебя настоящую леди, ту дочь, которой бы Матерь Миранда могла бы гордиться.

- Матери Миранде насрать, ношу ли я каблуки и брею ли подмышки и ноги, - рявкнула женщина с почерневшим от ярости лицом, - ее интересует моя работа, а не кружева, рюши и прочая бабская херота.

Альцин, недоверчиво наморщив лоб, оглядел воинственно настроенную Карлину с оттенком гадливости.

- Ты что же, не избавляешься от волос на теле? Как негигиенично. И неприлично обсуждать такое на публике. Дорогая, - судорожно затянувшись, лорд Димитреску выдохнул дым через плечо, - вы огорчаете меня до глубины души.

- Да и насрать, если честно, - буркнула Карлина; она бы ни за что не отступила первой, если бы не шум крыльев и тихие легкие шаги, сопровождаемые шорохом парчовых одежд - явилась Мамочка Монстров, первый фрик на деревне. При Миранде она все же старалась сдерживаться, чтобы ее отношение к Альцину не бросалось в глаза; слишком ярая ненависть вызывала вопросы так же, как и неуемное желание лорда Димитреску сделать из фройлян Гейзенберг кисейную барышню; хорошо, что Моро и Донне по большему счету было на них плевать, иначе бы об Альцине и Карлине уже вовсю бы судачили.

Хотя похер; Матерь Миранда все равно слишком занята экспериментами, чтобы отвлекаться на размолвки своих детей, которым давным-давно стало тесно в их манеже.

- Ты же не будешь против, если мы продолжим беседу в другом месте? - лорд Димитреску докурил свою сигарету в одну затяжку и, наклонившись, выпустил облако дыма в лицо женщине, у которой защипало в глазах, однако она не отвернулась. Заморгала часто, сморщилась, но смотрела прямо в холеное лицо Альцина, в его хищно-желтые глаза, мерцающие мягко, как луна в безоблачную ночь.

- Если тебе так хочется, чтобы я еще раз послала тебя на хер, то давай, - хмыкнула Карлина, - это я могу делать хоть сутки напролет.

Альцин Димитреску негромко рассмеялся.

- Ох, дитя, какой же ты бываешь смешной! Разве таким занимаются сутки напролет? - он вернулся обратно к своему стулу, однако садиться не торопился, собирался встретить Матерь Миранду на ногах, как и полагало джентльмену. - Окажи любезность и посети мой замок сегодня вечером. Буду рад продемонстрировать юной леди, как можно провести время с гораздо большей пользой и удовольствием.

- Ой, завали, - отмахнулась Карлина; шаги Миранды теперь сопровождали тяжелое шарканье Моро и мерзкое хихиканье Энджи. - На меня твои уловки все равно не действуют.

- Никаких уловок, моя дорогая, - поклялся Альцин с самой вредительской улыбкой, - только не говорите мне, что вы испугались моей компании. Всегда такая бесстрашная мисс Гейзенберг боится остаться с мужчиной наедине…

- Хер тебе! Я приду. И вобью каждое слово тебе в глотку, - пригрозила Карлина, пламенея щеками, не сразу сообразив, что лорд Димитреску ее поймал, сделал заложницей собственного решения. Теперь, если женщина не придет, будет выглядеть трусихой, полной идиоткой, а Альцин выйдет победителем, хотя это ни хера не так, они не в школе, чтобы бросать друг другу такие нелепые вызовы. Однако, глядя в самодовольное лицо мужчины, который улыбался Карлине так, словно она обещала ему первый танец на балу, фройлян Гейзенберг испытывала странное желание все-таки как следует приложить его молотом по макушке. И надеть этим вечером платье, чтобы, увидев ее, этот франт охерел и долго не мог выхереть обратно.

========== Gender switch!AU II ==========

Простая керамическая кружка, голубая, от кипятка меняющая цвет на зеленовато-синий, по сравнению с манерными фарфоровыми чашечками с золочеными изогнутыми ручками казалась огромной, словно ведро, хотя Карлине ее содержимого было всего на три глотка, не больше; того, что влезало в сервизные чашки, расписанные кобальтовой сеткой, хватало ровно на то, чтобы слегка смочить губы. Женщина вылила в свою кружку почти половину чайника, заливая крепким зеленым чаем горсть размокшего в бренди изюма, дольки вяленой груши, звездочки бадьяна и веселую зелень мяты, присыпанную корицей. Карлина резко поставила чайник на стол, бряцнув неровно сидящей крышкой сахарницы, и, потянувшись через весь стол, зацепила кончиками пальцев вазочку с конфетами, чтобы притянуть ее к себе. Посеребренные края вазочки с неприятным скрежетом прошлись по столешнице, сминая скатерть, несколько шоколадных трюфелей шмякнулись на стол, роняя посыпку с ароматом пряной вишни, а когда Карлина запустила в сладости руку, загребая разом полную ладонь, глаза лорда Димитреску округлились до размера чайных блюдец. Неловко кашлянув, он поправил шелковый шейный платок, блестящий бриллиантовой булавкой, и торопливо глотнул из своего бокала. Густая, темная до черноты жидкость оставляла на хрустальных стенках зловеще-алые следы.

Карлина, поддернув мешающий подол, шире развела ноги, привычно развалившись на стуле; она чуть сутулилась, постоянно ставила локти на стол и облизывала пальцы, собирая с них шоколадные следы, пила чай, шумно глотая, жевала, по-лошадиному стуча зубами, и совершенно не замечала, как лицо Альцина становилось мрачнее с каждой секундой. Его брови, иронично приподнятые в начале вечера, опустились, сходясь над переносицей, лоб пересекли морщины, рот строптиво сжался, а подбородок выдался вперед; взгляд лорда Димитреску больше не искрился весельем, а раздраженно потух, равняясь цветом с застывающей смолой.

- Я прошу прощения, - начал он, дергая нижней челюстью, - однако не могу избавиться от чувства, что вы надо мной издеваетесь.

- С хера ли? - проворчала Карлина с полным ртом, от чего Альцин досадливо поморщился. Деликатно промокнув губы тканевой салфеткой и сложив ее так, чтобы пятна крови были не видны, мужчина закинул ногу на ногу с поразительной для его габаритов грацией; когда Гейзенберг просто откинулась на спинку стула, она умудрилась толкнуть носком ботинка ножку стола, запутаться в собственной юбке и уронить чайную ложку, из-за которой стукнулась локтем, когда полезла вниз, чтобы ее достать. Увидев под столом ступни Альцина, обутые в сшитые на заказ ботинки из мягкой итальянской кожи - сучонок никогда не скупился на свои тряпки и побрякушки, - Карлина с трудом подавила желание связать его шнурки вместе; вот была бы потеха, если бы этот детина грохнулся! Верно, и пол бы собой проломил, и провалился бы на нижний этаж. Смешок толкнулся в горло женщины, она приглушенно хрюкнула, по-прежнему прячась под столом и крутя в пальцах подобранную ложку, на ручке которой красовалась именная монограмма семейства Димитреску.

- Куда вы пропали, моя дорогая? Нашли там что-то интересное? - от звуков глубокого голоса мужчины Карлина подскочила, стукнувшись головой о край стола; скатерть, спускавшаяся почти до пола, заглушила ее брань. - Если так, то я тоже хочу взглянуть.

- Ты все равно сюда не поместишься, - огрызнулась Гейзенберг, вылезая из-под стола, чуть встрепанная, недовольная, оттягивая чуть тесноватый ворот платья, украшенный кружевным воротником. На легком черном шифоне распускались оранжевые острые бутоны, похожие на всполохи огня; платье было немного мало Карлине в плечах и груди, юбка немного топорщилась и цеплялась подолом за высокие ботинки, которые женщина обычно носила на фабрике. Другой обуви у нее попросту не было, а ломать голову над своим нарядом из-за чаепития в замке его сиятельства Кровавого Хера, женщина не собиралась. Вот еще! Не хватало только, чтобы Альцин подумал, будто Карлина пыталась ему понравиться. К черту, обойдется как-нибудь и без его симпатий.

О том, что в таком случае не стоило принимать приглашение лорда Димитреску, Карлина как-то не думала.

- Так… на чем мы остановились? - задумчиво протянул Альцин, щуря свои звериные глаза; через мгновение на его губах распустилась улыбка, широкая, радушная, как у палача, встречавшего свою юбилейную жертву. - Ах, да!.. Мы говорили о том, что вы, мисс, бессовестно меня провоцируете.

- С хера ли?! - повторила Карлина, растерянно моргнув. - Ты говорил, что я над тобой издеваюсь. Хотя это не так.

- Отнюдь, - мужчина озорно погрозил пальцем; вся его угрюмость улетучилась, было видно, как Альцин искренне забавлялся ситуацией, и у Гейзенберг в ту же секунду испортилось настроение. Из чувства протеста она взяла из вазочки сразу несколько трюфелей и с мятежным видом сунула их в рот, отправив за щеку. Лорд Димитреску, сбившись с мысли, осекся, темнея лицом; острый прищуренный взгляд полоснул лучащееся злорадством лицо Карлины.

- Вот об этом я и говорил. Вопиющее бескультурье, хамство, дерзость, но с этим я еще готов примириться. В конце концов, чего еще ждать от пролетария?

- Ты допиздишься, - хмуро пригрозила Карлины, упираясь локтем в столешницу рядом со своей кружкой; Альцин от ее угрозы небрежно отмахнулся. Сложно воспринимать всерьез женщину, которую он мог носить на плече, как попугая, однако Гейзенберг уже не раз доказывала раздувавшимся от самомнения мужикам, на что способна. Этому крупнокалиберному напыщенному засранцу было мало того, что Матерь Миранда сочла Карлину достойной Каду, лорд Димитреску, кажется,не пытался увидеть в ней что-то большее, чем шаловливый, невоспитанный ребенок, пытающийся вмешиваться в дела взрослых, хотя кровосос был немногим старше Гейзенберг и уж точно не знал, через что ей пришлось пройти и что пережить. Самодовольный, эгоистичный напомаженный здоровенный ублюдок, наверное, каждый вечер наяривал на самого себя перед зеркалом; представив себе Альцина, голого, бледного, как мертвец, в одной руке держащего бокал со своим пойлом, а в другой - собственный хер, женщина едва не поперхнулась родившимся в груди смехом. Она попыталась утопить его в чае, но только подавилась, забрызгав платье и скатерть, что еще больше рассмешило Карлину, а лорда Димитреску заставило мученически возвести глаза к потолку.

- О чем я и говорю, - он постучал ровными крепкими ногтями по столешнице, прозрачными и твердыми, точно стеклянными; ногти самой Карлины были подстрижены коротко, однако под них все равно забивалась грязь и копоть, оседавшие траурной каймой. - Однако, полагаю, все дело во времени, в которое вам довелось появиться на свет. Война оставила сильный отпечаток на вашем характере. Вы загрубели, забыли, как быть женщиной, стараясь превзойти мужчин. Это не плохо, моя милая, но совершенно противоестественно.

Карлин несколько раз осоловело хлопнула веками; в груди саднило, горло слегка першило, а Альцин смотрел на нее с таким видом, словно собирался исповедовать, и Гейзенберг, не сдержавшись, отправила следующий трюфель в рот, после чего запила его чаем, прихлебывая. Золото в глазах лорда Димитреску полыхнуло ярче.

- Не нужно пытаться вывести меня из себя, - прорычал он; когда Альцин сжал зубы, его холеное лицо напряглось, черты приобрели суровую чеканность, и Карлина чуть не поперхнулась снова, чувствуя, что краснеет перед бледнозадым кровопийцей, словно школьница. Она знала, что лорд Димитреску хорош собой, и он сам это прекрасно осознавал, однако в эту минуту, глядя на него, стоящего на пороге ярости, Гейзенберг видела мужчину, перед которым у нее слабели колени - властного, жесткого, уверенного, способного работать руками не только для того, чтобы завязать свой шелковый платок.

- А что не так-то? - удивилась Карлина, почти не лукавя; в самом деле - чего Альцин от нее ждал? Реверансов, как на приеме у королевы? Даже Миранда при всем ее дутом пафосе не требовала от своих лордов соблюдения этикета. - Я всегда себя так веду.

- Будучи моей гостьей, могли бы и постараться вспомнить о такой полезной вещи, как манеры, - процедил лорд Димитреску. Женщина апатично пожала плечами.

- Нахер надо, - честно призналась она, - я и так специально приоделась, чтобы ты не слишком придирался.

- О, это платье заслуживает отдельного разговора, - Альцин спешно сделал глоток и совсем некультурно облизнул губы, - оно выглядит так, словно когда-то принадлежало вашей матери, а перед тем, как вы его надели, им вдоволь попользовалась моль.

Карлина мотнула головой, глядя на мужчину поверх своей кружки, которую специально для этого чаепития принесла из дома.

- Не матери. А бабушке, - пояснила она с ухмылкой и в ответ на шокированный взгляд лорда Димитреску развела руками. - А что?! Я не ношу платья! Они мне не нужны, мне хватает моей обычной одежды. И вообще - всем похер, что на мне надето.

- И вам самой, как я вижу, тоже, - лорд Димитреску поднялся, выпрямляясь, и Гейзенберг усилием воли заставила себя сидеть на месте, а не попытаться забраться на стол, чтобы оказаться выше этого гренадера; она думала, что Альцин скажет ей уходить, не прямо повелит убираться к чертям собачьим из его замка, а сухо намекнет, что Карлине пора, и что он готов выделить ей сопровождение из числа своих слуг, чтобы женщина безопасно добралась до своей фабрики. Как будто Гейзенберг есть, чего бояться. Карлина ждала; ей одновременно было весело и как-то горько: пусть донимать Альцина было довольно забавно, женщина ненавидела эту его снисходительность, покровительственный тон, жеманность, сквозящую в каждом жесте. Подумаешь, салфеткой она не пользуется и юбки не носит, разве это главное? Из-за всех насмешек лорда Димитреску Карлина начинала думать, что недостаточно хороша, что из-за отсутствия тяги ко всему женственному в ней есть какой-то изъян, хотя это полная херня. Наличие или отсутствие хуя не значит ровным счетом ничего, как и то, что Гейзенберг не могла отличить вилку для мяса от вилки для сыров.

Вернее, могла, но просто не хотела. Ей это было не нужно. Так же, как и Альцину не требовалось перебирать двигатель, чтобы почувствовать себя настоящим мужиком.

И при этом Карлине совсем не хотелось уходить; она не любила замок Димитреску, его хозяин вызывал у нее приступы бешенства, его дочерей Гейзенберг считала глупыми кривляками, однако Альцин приготовил для нее чай и сладости, возможно, отравленные, но все равно это было даже мило. А вот Карлина даже не пыталась быть с ним любезной, потому что слишком много чести выродку, который зачем-то выбрасывал из огромного гардероба вещи: платья и юбки, разлетаясь, падали на кресла и диван, пестрые и яркие, словно лепестки цветов и крылья бабочек. Женщина, нервно одергивая рукава, следила за ним, непонимающе хмурясь; конфет уже не хотелось, как и чая, а ведь такой был удобный случай перетаскать под шумок все сладости. Пусть Альцин питался одной только кровью и к трюфелям и бисквитному печенью был равнодушен, вести себя как вороватый енот было задорно, это будило в крови азарт, так же, как и суженные в гневе глаза лорда Димитреску и его неумолимо сжатый рот, словно он вот-вот собирался отдать приказ о расстреле.

- Хули ты делаешь? - выпалила Карлина, устав наблюдать за летающими по комнате вещами; когда она встала, поводя плечами, ткань на спине натянулась, затрещав, и женщина замерла. Не хватало еще, чтобы платье порвалось прямо перед Альцином, он же этого никогда не забудет, вечно будет припоминать. Гейзенберг запоздало заслонилась рукой, когда в лицо ей прилетело скомканное платье, зеленое, с серебристым узором и бахромой на подоле, похожее на старую портьеру. Оно упало ей под ноги смятой тряпкой, и отсветы свечей мерцали на замысловатой вышивке.

- Можешь выбрать любое. Бери, что нравится, - распорядился Альцин; щеки у него чернели от румянца, больше похожего на пятна тлена. - Во всяком случае, это выглядит гораздо презентабельнее, чем старое платье твоей бабушки.

- И чем это платье моей бабушки хуже тряпок, оставшихся от твоих жертв? - едко осведомилась Карлина, перешагивая через упавшее платье. - Оставил их себе на память? Заставляешь дочерей в них наряжаться?

- Ну, что за глупости, - устало обронил лорд, опираясь на дверцу шкафа, - почему в каждом моем поступке видится подвох? Такое недоверие очень задевает.

- Ну, пиздец, - хихикнула женщина, оглядывая ворох вещей, больше подходящих какой-нибудь расфуфыренной старлетке, но никак не ей; и что ей делать с этим тряпьем? Разве что руки вытирать или перегревшийся вентиль обматывать. - Не знаю, что ты задумал, да и как-то похер на самом деле, но в твои игры с переодеванием я играть не буду.

- До чего же с тобой трудно, дитя, - произнес Альцин с таким видом, словно Карлина была младенцем, отказывающимся есть кашу. - Неужели носить обноски лучше, чем принять мою помощь?

- Помощь в чем? Раздеть меня? - рявкнула Гейзенберг, мгновенно рассвирепев; чайная ложка слетала с края стола и примагнитилась к ее бедру.

- Ну, если ты попросишь, то я готов, - мягкие вкрадчивые нотки в голосе лорда Димитреску вынудили Карлину слегка напрячься; она резко выкинула в сторону руку, не заметив, что плечевой шов треснул, и обхватила пальцами рукоять вспорхнувшего в ее ладонь молота. Знала же, что Альцин ее не тронет, однако слабость в коленях и легкое головокружение встревожили женщину. Сукин сын точно отравил конфеты, накачал ее какой-то дрянью, чтобы потом беспрепятственно воспользоваться и играть ею, как куклой.

Больной ублюдок; за этим пусть к Донне катится, будут веселиться на пару. Беневиенто и тихая, и кроткая, и утонченная, прямо-таки эталон женщины, разве что с головой у нее не лады, но кто сейчас без недостатков?

Почему-то от мысли, что на чай Альцин будет приглашать Донну, а не Карлину, в груди стало горячо, словно на сердце ей плеснули расплавленный металл.

- Осади назад, - потребовала Гейзенберг, когда между ней и лордом Димитреску оставалось не более пяти шагов; взмах молотом снес со стола половину посуды; ковер смягчил падение, но несколько чашек все равно раскололись, у кружки Карлины отлетела ручка, блюдце треснуло, а край серебряной вазочки погнулся. Альцин искоса взглянул на осколки фарфора, оставшегося от крышки сахарницы, и перевел внимательный взгляд на женщину, у которой в волосах потрескивали короткие электрические импульсы.

- До чего же своенравная барышня. Не хочет учиться, не слушает умных советов, не принимает помощь. Хамит и дерзит, как будто остальные обязаны это терпеть, - под его ногой чашка лопнула, фарфор минорно захрустел, а Карлина вздрогнула, ощущая себя слабой и беспомощной, будто кролик перед удавом, хотя могла ползучую гадину в узел завязать. Женщина стояла, не шевелясь, находя странное наслаждение в своем положении, в том, что Альцин тянулся к ней, такой обманчиво хрупкой по сравнению с ним, и от этого дыхание волнительно участилось. Это было глупо; все равно, что львице возбудиться от близости аллигатора, однако Карлине хотелось, чтобы Альцин подошел и… и что? Поцеловал? Снял с нее бабулино платье? Посадил за учебники по этикету? Карлина сама не знала, чего от него ждала и чего хотела.

Пока ее разум пребывал в прострации, тело на приближение лорда Димитреску среагировало само: когда он протянул к Гейзенберг руку, она с силой вмазалась набалдашником молота в живот Альцина. Осознание того, что сделала, пришло к женщине лишь тогда, когда лорд Димитреску снес собой диван и завалился вместе с ним, задрав ноги в своих заказных ботинках. Штанины слегка задрались, продемонстрировав Карлине его носки, полосатые, как рождественские леденцы.

- Ну, пиздец, - вновь выдала Карлина, пламенея лицом. Не дожидаясь, пока Альцин поднимется, она рванулась вон из комнаты, действительно чувствуя себя круглой дурой, еще более умственно отсталой, чем Моро и Донна вместе взятые. Хер теперь она придет в замок Димитреску; впрочем, вряд ли Карлину сюда еще пригласят.

К досаде и облегчению женщины, Альцин не пытался ее догнать; дочери тоже не высовывались, и Карлину сопровождал только звук ее злых торопливых шагов и, кажется, далекое эхо смеха. Ей могло и померещиться, однако это вполне мог быть и лорд Димитреску, потешавшийся над срывом Карлины, от чего она в беспомощной ярости скрипнула зубами. Не чувствуй Гейзенберг себя такой глупой, нелепой и так бездарно облажавшейся, обязательно бы вернулась назад, чтобы вломить Альцину еще раз. И узнать, что же он все-таки хотел с ней сделать.

========== Normal!AU IV ==========

- Это плохая идея, - меланхолично протянула Донна Беневиенто, сквозь дымку черной вуали глядя на леди Димитреску, которая с помощью водителя доставала из машины коляску, пока Карл-младший и крохотная Элоиза сидели в детских креслах. - Ничем хорошим это не кончится. Вы только лишний раз поссоритесь.

- Тебя это в любом случае беспокоить не должно, - отмахнулась Альсина, улыбаясь своим детям; сын радостно потянулся к ней навстречу, словно травинка к солнцу, а Элоиза глубокомысленно причмокивала соской, стреляя любопытным взглядом по сторонам. Пока леди Димитреску устраивала их в коляске, Донна, чье постное выражение лица было едва различимо из-за наброшенного на него куска кисеи, стояла возле бордюра, придерживая свою сумку, на которой восседала антикварная кукла, жуткая, словно кузина небезызвестной Аннабель. Игрушка таращила круглые, выпуклые, как у стрекозы, глаза, то и дело роняла голову из стороны в сторону, будто прислушиваясь к разговорам окружающих, и нижняя половина кукольного лица сползала вниз, приоткрывая ее рот в уродливой гримасе; прохожие шарахались от Донны, Альсина и сама старалась лишний раз не ловить немигающий, словно у змеи, взгляд куклы, которую Беневиенто держала нежно, будто младенца. Донна всегда была склонна к чудачествам и, как человек творческий, жила в своем собственном мире по правилам, известным ей одной. Зачем было всюду таскать эту куклу, леди Димитреску не понимала; сама она с нетерпением ждала того дня, когда Карл и Элоиза научатся ходить, и можно будет свободно отказаться от неудобных громоздких колясок. Переноски-кенгуру Альсина не терпела категорически.

- Если ты собралась выяснять отношения со своим мужем, - Донна последовала за женщиной, перед которой охранник услужливо распахнул стеклянную дверь, - зачем детей с собой взяла? Не лучше ли было оставить их дома?

- Ну уж нет, - леди Димитреску величаво ступала по холлу, катя перед собой двухместную, сделанную на заказ коляску, в которой привольно устроился трехлетний Карл и полугодовалая Элоиза. Мальчик крутил головой, восторженно оглядываясь по сторонам, а его младшая сестра тихо дремала, убаюканная теплом вышитого одеяльца и качающимися над ней серебристыми полумесяцем и звездочками.

- Я не из тех ленивых, безответственных разгильдяек, кто бросает детей на попечение прислуги. Элоиза еще слишком мала, чтобы я оставляла ее одну.

- Но это же не повод брать дочь на выяснение отношений с Гейзенбергом! - заунывное хныканье, посредством которого предпочитала общаться вся такая изнеженная, тонко чувствующая Донна, перешло в возмущенный свистящий шепот. - И почему именно на работе? Хочешь выступить перед большой аудиторией? Билеты на ваши скандалы еще не додумалась продавать?

- Замечательная идея, - скалозубо улыбнулась Альсина, - уверена, на наших выступлениях будет полный аншлаг. Как раз удастся собрать детям нужную сумму на колледж.

- Ах, ну, что за вульгарность? - патетично воскликнула Донна, тряхнув вуалью; ее кукла согласно склонила голову, пялясь на леди Димитреску как будто обвиняюще. - Ты так изменилась с тех пор, как вы с Карлом узаконили свои отношения. Похоже, ты перенимаешь его грубость.

- Что ты, дорогая, я сама любезность, - секретарь поднялся из-за стойки ресепшна навстречу женщинам: сухопарый молодой мужчина с лицом приятным, но излишне бледной кожей и нарисованными бровями, изобразил на лице крайнюю степень счастья при виде Альсины. Пока он картинно улыбался детям и пожимал ладошку потешно посерьезневшему Карлу, леди Димитреску смерила Донну Беневиенто надменным взглядом:

- Если бы я хотела тебе нагрубить, ты бы сбежала отсюда в слезах.

- О да, ты умеешь быть безжалостной, - Донна пакостно захихикала; через тонкую ткань вуали тускло блеснули в улыбке ее зубы. - Я заранее сочувствую той несчастной, которой хватило смелости, глупости и наглости заигрывать с твоим мужем.

- Говори потише, - отчеканила Альсина, после чего, поправив соболий воротник своего пальто, повернулась к администратору, - не говорите мистеру Гейзенбергу, что я пришла. Хочу сделать ему сюрприз.

- Уверен, он обрадуется, - всплеснул руками администратор и умиленно вздохнул, глядя на Элоизу, - особенно - визиту мистера Гейзенберга-младшего и маленькой мисс. Решили уже ввести их в курс дела компании? Приучать к труду с юных лет?

- Разумеется, - леди Димитреску чуть слышно скрипнула зубами в недовольстве, и администратор мгновенно ретировался за стойку, приглаживая волосы. Женщина почти не сомневалась, что о ее приходе станет известно до того, как лифт поднимется на нужный этаж, однако Альсина не собиралась сразу идти к Гейзенбергу; целью визита леди Димитреску была встреча с другим человеком: с некоей барышней, которая слишком уж часто претендовала на время и внимание Гейзенберга.

Альсина не считала себя ревнивой; она была достаточно уверенной в себе, чтобы не сомневаться в том, что брак с ней был благом для Гейзенберга, однако появление на горизонте другой женщины заставляло ее чувствовать закипающее раздражение. У кого вообще могло хватить смелости бросать ей вызов? Какая нахалка решила позариться на Карла, который был весьма счастлив в браке? Девица, видимо, считала себя лучше леди Димитреску, раз полагала, что у нее хватит сноровки запудрить голову Гейзенбергу; только зачем? Ради денег? Продвижения по карьерной лестнице? Или обаяние Карла оказалось для нее настолько мощным, что девушка не смогла устоять? Альсина допускала возможность, что там не было ничего серьезного, а случившееся - не более, чем ряд подозрительных случайностей, однако всякий раз, когда Гейзенберг задерживался на работе, срывался и уезжал на выходных, запирался в кабинете и сидел со смартфоном за столом во время ужина, женщине хотелось крушить кулаками стены.

Если ее опасения подтвердятся, мало никому не покажется - ни Карлу за его предательство, ни этой вертихвостке, ни сотрудникам, на глазах у которых происходило все это непотребство и которые молчали. Альсина их уничтожит, всех до единого; Гейзенберг еще пожалеет, что осмелился взглянуть на другую, когда был женат на такой шикарной женщине, как леди Димитреску.

- Альсина, дорогая, ты в порядке? - голос Донны Беневиенто был тонким, как у испуганного ребенка. - У тебя такое… зверское выражение лица. Знаешь, еще не поздно уйти. Ты успокоишься, Карл вернется домой, и вы в тихой, приватной обстановке все обсудите. Уверена, все это не более, чем недоразумение.

Кукла согласно щелкнула шарнирами, от чего Альсина строптиво поджала губы.

- А я тебе не сказала? Мой благоверный еще утром поставил меня перед фактом, что вернется поздно. На ужин, естественно, не успеет, а утром у него запланирована деловая поездка. Очаровательно, не правда ли?

С усмешкой на губах леди Димитреску втолкнула коляску в лифт, занимая практически все пространство; Донна мышью юркнула следом и вжалась спиной в стену, обнимая куклу, которая свесилась с ее локтя, кося левым глазом.

- Это еще ничего не значит, - продолжала стоять на своем Донна; Карл-младший, заметив болтающиеся рядом с коляской тонкие руки куклы, потянулся к ним обеими ладошками. Мальчик кряхтел, сжимая и разжимая кулачки, смешно перебирал руками, как упавший на спину щенок, хмурясь совсем как Гейзенберг. Альсина улыбалась, любуясь сыном, пока Донна таращилась на леди Димитреску сквозь вуаль.

- Вот сейчас мы это и выясним.

- О нет! - Беневиенто всплеснула руками, и кукла подпрыгнула, клацнув деревянной челюстью и взмахнув оборчатой юбкой. - Я не собираюсь в этом участвовать! Я пришла, чтобы морально тебя поддержать, не более! Так что, пока ты будешь муштровать Карла, я лучше подожду тебя в кафетерии.

- И пропустишь все веселье? - в насмешливом удивлении Альсина приподняла брови, и Донна жеманно поправила вуаль и шляпку броши, приколотую к бархатному воротнику, не удостоив женщину ответом. Лифт прибыл на нужный этаж, и хромированные двери разошлись в стороны; Донна Беневиенто выскочила первой, тревожно стуча каблучками замшевых туфель по полу. Куклу Энджи она держала как ребенка, бережно уложив на плечо, и ее белесые немигающие глаза с точками зрачков следили за Альсиной, которая с помощью подошедшего охранника выкатывала коляску из лифта.

- Увидимся в кафетерии, - бросила Донна, не оборачиваясь, и леди Димитреску снисходительно усмехнулась ей вслед; Донна Беневиенто всегда была трусихой, старалась держаться подальше от скандалов и шумных сборищ, редко покидала семейный особняк, полный пыли, портретов и старых кукол, а круг общения Донны едва насчитывал дюжину человек, включая прислугу, служившую дому Беневиенто. Она всегда была такой… социофобкой, но после потери родителей, сестры и маленькой дочери замкнулась в себе окончательно, не решаясь даже выйти на улицу с открытым лицом. С леди Димитреску Донна продолжала общаться потому, что у нее не было сил сопротивляться силе ее характера; Альсина буквально подавляла нервную, склонную к апатии и меланхолии Донну Беневиенто, которая предпочитала живым людям своих кукол, которые никогда не предадут, не обидят, не отвергнут, как сделал это тот мерзавец-итальянец, отец бедной малышки Клаудии.

Неожиданно леди Димитреску подумалось, что ее собственное семейное счастье могло восприниматься Донной довольно болезненно, однако ведь не вина Альсины, что в семью Беневиенто пришло несчастье. Будь Донна хоть немного похожа на стойкую, решительную Бернадет, вполне могла устроить бы свою жизнь, а не прятаться за спины кукол; даже улиткам, чтобы выжить, приходилось покидать свои раковины, но Донна слишком боялась боли, которую ей могли причинить. Она вызывала тихую брезгливую жалость, как больной голубь, однако Альсина не предпринимала попыток спасти Донну, полагая, что Беневиенто в этом не нуждалась: если бы Донна хотела что-то изменить, то сделала бы это давно, а у леди Димитреску и без того было полно забот, чтобы отвлекаться еще и на чужие проблемы.

- Миссис Гейзенберг, добрый день, - радушно улыбнулся женщине болезненно тучный человек, сидящий за широким столом из красного дерева. Он чуть приподнялся в кожаном офисном кресле, однако не нашел в себе сил, чтобы подняться на ноги: мистер Дюк почти безвылазно сидел в приемной, не оставляя свое рабочее место даже во время обеда, и Альсине иногда казалось, что он и ночевать оставался за столом - такой вес не под силу было поднять даже офисному лифту. Сложив пухлые руки на круглом, словно арбуз, животе, мистер Дюк устремил на женщину масляно-блестящие глаза.

- Весьма, весьма рад вас видеть. Чем мы обязаны вашему визиту? Чем заслужили счастье познакомиться с маленьким мистером и мисс Гейзенберг? - продолжал мистер Дюк, и его щеки лоснились от пота, несмотря на работающий кондиционер. Леди Димитреску расправила меха, лежащие у нее на плечах, чтобы покрасоваться яшмовым ожерельем; пока Элоиза дремала, причмокивая соской, Карл-младший тянул шею, будто утенок, рассматривая все вокруг.

- Пришла прояснить несколько вопросов. Я ненадолго, - пообещала женщина мрачно; мистер Дюк сметливо кивнул, качнув всеми своими подбородками.

- Конечно, миссис Гейзенберг. Попросить Елену проводить вас?

- Не стоит, я сама, - отмахнулась Альсина, разворачивая коляску; мистер Дюк поерзал в своем кресле, которое под ним скрипело и проседало.

- Может, хотите чаю? Или кофе? Мистер Гейзенберг немного занят…

- Думаю, для меня у него время найдется, - отрезала леди Димитреску, невольно укрепляясь в своих подозрениях. Конечно, Гейзенберг действительно мог быть нагружен работой, однако Альсине хотелось посмотреть негодяю в глаза. Она знала почти всех сотрудников его предприятия, если там появилось новое женское лицо, заметит сразу. Впечатывая каблуки в пол, леди Димитреску шла, величественная и гордая, как испанская королева, готовая объявить войну. Сердце билось через раз в ожидании измены, пальцы сжимали ручку коляски, а голоса работников офиса звучали словно издалека; среди одинаковых кабинетов, отделенных друг от друга стеклянными стенами, кулеров, стоящих в напольных горшках гибискусов и карликовых пальм легко можно было затеряться, но своего мужчину леди Димитреску увидела сразу же: одетый в мятую рубашку и мешковатые джинсы, он с хмурым видом рассматривал чертежи, пока вокруг него крутилась стройная брюнетка в облегающем красном платье, от вида которого Альсина сжала челюсти и по-бычьи раздула ноздри. С силой толкнув коляску, будто собираясь переехать девушку, леди Димитреску направилась к мужу; в то время, как все остальные сотрудники при виде ее поднимались на ноги, сворачивали шеи, глядя потомственной графине вслед, ее ненаглядный супруг соизволил оторваться от своих бумажек только тогда, когда коляска с его детьми оказалась прямо перед Гейзенбергом. Брюнетке пришлось отойти, чтобы пропустить Альсину, которая успешно оттеснила ее от Карла, смерив оценивающим взглядом. Девушка, однако, не стушевалась, даже имела нахальство улыбнуться. Леди Димитреску недовольно прищелкнула языком; что сказать - недурна. Правда, эти азиатские черты очень на любителя.

Что же это Гейзенберга на китаянок-то потянуло? Экзотики захотел?

- Так! - мужчина, шурша бумагами, отложил чертежи. - Кто пустил сюда детей?! У нас здесь что, детский сад?

- Очень смешно, - скривилась Альсина, доставая из коляски проснувшуюся Элоизу; она успела вовремя перехватить соску, которую девочка выплюнула, пока Гейзенберг подбрасывал на руках восторженно визжавшего сына. Карл-младший весело дрыгал ножонками, взлетая к потолку, и Элоиза принялась подпрыгивать на руках у матери, узнав отца.

- Что, пришли бате помогать? Думаете, батя сам не справится? - Гейзенберг поцеловал сына в лоб и наклонился, чтобы пощекотать носом шейку заверещавшей Элоизы; себя леди Димитреску позволила поцеловать только в щеку, демонстрируя свою холодность и отстраненность. Пусть знает, подлец, что она обижена, однако, Карл, кажется, так ничего и не заметил.

- Я отойду ненадолго, - сказал Гейзенберг китаянке и кивнул в сторону лежащих на столе чертежей. - Заканчивайте без меня. К вечеру жду готовый проект.

- Конечно, сэр, - брюнетка улыбнулась, дразня Альсину румянцем на щеках; сразу видно, тот еще подгнивший фрукт. Девушка ушла, собрав бумаги, и ее покачивающиеся бедра стали объектом внимания мужской половины офиса. Леди Димитреску затылком ощущала ее присутствие, пока китаянка не скрылась из виду; Гейзенберг, занятый детьми, даже не проводил брюнетку взглядом, хотя вся ее фигура будто была создана для того, чтобы радовать глаза мужчин.

- Пойдем-ка в кабинет. Потолкуем. Коляску здесь оставь, не уведут. Разве что бутыли для кулера будут в ней катать.

Рассмеявшись над собственными словами, Карл усадил сына к себе на плечи и, удерживая его за руки, стремительно стартовал с места, разгоняясь по коридору под смех мальчика; Альсина степенно двинулась за ним, укачивая закряхтевшую Элоизу, которой тоже веселее было бегать с отцом, чем находиться в крепких, надежных объятиях матери. Допускать шумные, грубые игры Гейзенберга с их дочерью леди Димитреску не собиралась; у нее и так сердце замирало, когда муж принимался бросать в воздух Карла, словно мяч, и ловить ребенка у самого пола. Мальчику это, разумеется, было в радость, однако Элоиза для такого слишком мала; но если Гейзенберг хоть раз уронит кого-то из детей, Альсина спустит его с лестницы, так, что даже в клинике Моро не соберут.

Вход в кабинет Карла оберегал помимо чопорной секретарши за столом двухметровая статуя коня, вставшего на дыбы. Отлитая из черненой стали, с кровожадным выражением на вытянутой морде, она производила гнетущее впечатление, но Элоиза потянулась к ней, чтобы потрогать металлическое копыто, бывшее размером с ее голову. Отказавшись от предложения секретарши принести кофе или чай, Альсина прошла в кабинет, где Карл-младший, сидя за столом со столешницей из черного мрамора, довольно мял и рвал отданные ему для игры бумаги. Белые клочки и обрывки летели в разные стороны, мальчик чиркал по уцелевшим листам карандашом, после чего хватал ручку и принимался выводить новые каракули с донельзя сосредоточенным видом. Элоизе достался от отца крохотный колокольчик на палочке, очаровавший девочку; усаженная на диван, она принялась размахивать новой игрушкой, вторя тонкому нежному звону заливистым смехом.

- Так, с этими разобрались. Теперь ты, - Гейзенберг, шмыгнув носом, повернулся к недобро молчавшей жене. - Чего приперлась? Да еще и спиногрызов притащила.

- Спиногрызов, да? - прищурилась леди Димитреску. - Так, значит, ты называешь наших детей.

- Пиздюков как не назови, пиздюками они и останутся, - отчеканил Карл, подступая ближе, - ты мне объясни лучше, для чего тебе понадобилось волочь сюда наш выводок. Не лечи мне мозги, что, якобы, соскучилась - не поверю. Когда скучают, мужа ждут дома и, желательно, голышом.

- Для того, чтобы ждать тебя дома, нужно чтобы ты там хоть изредка появлялся, - ощетинилась Альсина, - но, как я успела заметить, здешняя компания тебе нравится намного больше.

- Ага, просто обосраться, как я здесь всех люблю, настолько, что оргию устраиваю здесь каждую пятницу, - Гейзенберг ударил кулаком по раскрытой ладони, - нагибаю раком всех и каждого, кто напортачил с проектом.

- Сделай одолжение - избавь меня, пожалуйста, от подробностей, - поморщилась Альсина, отходя к стене, сплошь занятой грамотами и сертификатами, висящими в причудливых золоченых рамках, отлитых изломанными линиями разной длины. - Если твои отношения с подчиненными настолько… крепки, что из-за них ты готов забыть о собственной семье, то не жди, что я буду это безропотно глотать. Унижать себя и пренебрегать моими детьми я не позволю, имей в виду.

- Ну, не начинай, - в голосе Гейзенберга звучали усталость и плохо скрываемое раздражение, - меня самого эта нервотрепка бесит, но контракт выгодный, вот меня и пытаются поиметь со всех сторон. Зато когда проект уйдет в производство, все будет на мази.

- Ты так в этом уверен? - леди Димитреску с острой, как свежевальный нож, улыбкой повернулась к мужу; глаза ее сверкали отражением пожара. - Интересно, а та мисс в красном платье разделяет твое мнение? Она так старалась встать к тебе поближе… И не скажешь даже, что у вас с ней сугубо деловые отношения.

- Че? - выпалил Гейзенберг отупело, не уловив смысл слов Альсины; лицо у него глупо вытянулось, глаза сползли к переносице, рот чуть приоткрылся - Карл выглядел так, словно его только что мощно треснули по затылку. Леди Димитреску, уперевшись ладонями в бедра, шагнула к мужу. Шуршал бумагами Карл-младший, звенел колокол Элоизы, а сердце Альсины билось где-то в горле, растревоженное непонятным предчувствием; обескураженность мужа могла быть вызвана тем, что его практически застали на месте преступления, впрочем, в пользу его невиновности, как и вины, пока ничего не говорило. Леди Димитреску продолжала надвигаться на Гейзенберга с неумолимостью боевого крейсера, который мучительно медленно переваривал брошенные в него обвинения.

- Ты, блять, что?.. Ты сейчас сказала, что я тут себе любовницу нашел? - протянул Карл, почесывая нахмуренный лоб. - Намекаешь, что я тут не работаю, не пашу, как проклятый, а баб трахаю?

- Выбирай выражения при детях, - сурово промолвила Альсина, и Гейзенберг с гневно побелевшим лицом ринулся на жену, вынудив ее отступать.

- А дети в курсе вообще, что мамка у них спятила? Знают, что ей голову шляпой совсем передавило? Пиздец. Нет, это абсолютный ебаный пиздец. Я-то думал, что Донна-Гандонна с приветом, но у тебя диагноз посерьезнее будет.

- Прекрати, - леди Димитреску поджала губы, исподволь поглядывая на детей, надеясь, что они не заметят размолвки родителей; пожалуй, зря она взяла их с собой, выяснять отношения с Карлом наедине было бы куда проще.

- Мне даже интересно, откуда у тебя такие выводы, - продолжал Гейзенберг, осатанело осклабившись, - если рядом со мной баба постояла, то все, значит, я хочу ей присунуть? Или как? Или что?!

- Ты в последнее время почти не бываешь дома, - леди Димитреску ткнула в мужа пальцем, - что я должна была подумать?

Мужчина насмешливо развел руками.

- Блять, даже не знаю. Может, что у меня работы дохера?

- Ты… - Альсина, сбившись с мысли, заставила себя дышать медленно и размеренно. В претензиях Гейзенберга был некоторый резон, однако от своих опасений женщина была еще не готова отказаться, особенно после того, как увидела ту профурсетку в красном.

- Давай, давай, что замолчала, - поторопил ее Карл, язвительно кривя губы, - развивай свою мысль. Мне уже самому пиздец как любопытно.

- Ты стал меньше уделять мне внимания. Ты не расстаешься с телефоном и допоздна сидишь в кабинете. Стал чаще уезжать в командировки, а сегодня эта китаянка на тебя чуть ли не вешалась. Что у нее вообще за внешний вид?! Она пришла на работу на серьезное предприятие или на свидание?

- А чего не так с ее внешним видом? - Гейзенберг пожал плечами. - Не голая - и ладно. Буду я еще внимание обращать на бабские шмотки.

- А речь и не о вещах, мой дорогой, а о том, что они подчеркивают. Или ты хочешь сказать, что не заметил ее прелестей? - с медовой сладостью осведомилась Альсина.

- Знаешь, сиськи и жопа у каждой бабы есть, так мне что, за каждой волочиться? Мне и твоих хватает, потому что в комплекте с ними идет голова со слетевшей крышей.

Леди Димитреску строптиво отвернулась.

- В последнее время мои, как ты выразился, сиськи и жопа тебя не слишком интересуют.

- И поэтому ты решила, что я нашел их на стороне? Так, что ли?

Альсина не ответила, шумно выдыхая, прикусив внутреннюю сторону щеки; да, с ее стороны это было несколько… опрометчиво, однако виноватой себя женщина не считала. Карл тоже хорош! Ушел с головой в свою работу, забыв, что у него есть такая роскошная жена; неудивительно, что всякие смазливые азиатки начали подбираться к нему, словно водяные змеи к задремавшей на солнце ящерке.

Надеяться им все равно не на что; леди Димитреску не для того выходила замуж, чтобы вот так просто и легко уступить Гейзенберга первой попавшейся вертихвостке.

Карл потер лицо ладонями, не замечая, что Элоиза потянула колокольчик в рот, а Карл-младший ухитрился сломать ручку и теперь сидел, вымазанный в чернилах, по цвету похожих на черничный сок. Мальчик пытался вытереть ладошки о бумагу, но пятна не оттирались, и тогда Карл стал обтирать руки о свою курточку. Альсина, увидев, как сильно испачкался ее сын, смогла только прижать пальцы к ноющим вискам; за этими Гейзенбергами нужен глаз да глаз, и не важно, сколько им лет.

- Значит, так, - мужчина взял на руки Элоизу, которая тут же обхватила ручонками его шею, - ты заберешь мелочь и едешь домой. В командировку мне все равно ехать надо, но постараюсь вернуться как можно скорее. Приеду - и мы поговорим.

- О чем? - процедила Альсина, злясь на Карла за свои сомнения; если бы любимый супруг не давал ей поводов, ничего бы такого не случилось!

- О сеансах психотерапии, которые тебе охереть как понадобятся, если и дальше продолжишь забивать себе голову всякой херней, - передав жене Элоизу, Гейзенберг направился к сыну, - а сейчас давай сходим куда-нибудь. Я успел проголодаться, пока пытался разгрести тот бред, что ты на меня вывалила.

- Донна ждет меня в кафетерии.

- Скажу Луизе; она передаст Гандонне, что твои планы изменились, - держа перемазанного чернилами Карла-младшего подмышкой, Гейзенберг с ласковой насмешливостью посмотрел на Альсину, - чего застыла, как истукан? Сама внимания хотела. Так что поехали, пока я не передумал.

- Твои галантность и обходительность просто не знают границ, - изрекла леди Димитреску, чувствуя себя победительницей. Стоило заставить мужа немного понервничать, а то он, кажется, совсем расслабился и растворился в своей работе; однако эту китаянку Альсина больше видеть не желала. Пусть работает, но не рядом с Гейзенбергом; об этом леди Димитреску решила подумать позже. Сейчас она шла по коридору фирмы с видом триумфатора, потому что совершенно неважно, насколько открыто твое красное платье; чтобы затмить женщину из рода Димитреску, нужно что-то посильнее.

========== Gender switch! III ==========

Недостатков у лорда Димитреску было множество, и Карлина смаковала их, наслаждаясь тем, что его светлость милорд граф далеко не так идеален, как хотел казаться. Пусть манеры в него вдалбливали с младенчества, однако его благородные родственнички, давно упокоившиеся в фамильном склепе, были бы весьма удивлены, узнав, каким развратным, похотливым засранцем был Альцин, не говоря уже об его кровавых наклонностях. Подумать только - наследник рода развлекал себя и свою гостью тем, что принимал кровавую ванну; он и Карлине предлагал окунуться, говорил, что это очень полезно для кожи, однако женщина категорически отказалась - не настолько она больная, а когда Альцин, уйдя вниз так, что на поверхности осталась только половина его головы, шумно выдохнул, пуская пузыри, как бегемот, после чего начал лакать кровь, по-звериному высовывая язык, Карлину замутило. Она отвернулась, съезжая по стенке ванны спиной, уходя под воду по самую макушку, так, что ее волосы закачались на волнах щупальцами медузы. Гейзенберг задержала дыхание, мысленно отмеряя секунды; Моро мог жить в воде, как уродливая вонючая рыба, однако на поверхность его тянуло - на дно озеро телевизор не забрать, и Миранда скорее даст подтереться своим крылом, нежели нырнет к сыночку-страхуиле, а Карлине и живущему в ней паразиту требовался кислород, но выносливость ее была на порядок выше, чем у обычного человека, и она смогла продержаться под водой почти пять минут. Получилось бы и дольше, но женщине не хотелось, чтобы Альцин обрадовался, будто бы Карлина утонула в ванной; мерзавцу пришлось бы объяснять Маме Монстров, почему фройлян Гейзенберг в его замок пришла на своих двоих, а покинула его вперед ногами. Лорд Димитреску хитрый, продуманный ублюдок, чтобы вредить Карлине в стенах своего дома; желай Альцин ей зла по-настоящему, постарался бы прикончить где-нибудь подальше от замка. Женщину бы совсем не удивили подобные планы - любви в их семейке уродов не было и в помине, все лорды друг друга терпеть не могли, кто-то больше, кто-то меньше; Альцин открыто брезговал Моро и немного презирал чопорную немногословную Донну, которых сама Гейзенберг считала бесполезными слабаками - но верными Миранде. Из-за их слепой, какой-то собачьей преданности Матерь Миранда держала Донну и Моро при себе, а действительно нуждалась она только в Альцине и Карлине, у которых чердаки еще стояли на месте, а яйца были такие, что хоть в жопе закаляй. Гейзенберг давно привыкла, что среди мужиков много бесхребетных, непроходимо тупых и самоуверенных гадов, умеющих разве что разевать свою пасть, чтобы пожрать и поорать; у Мора не хватало смелости, чтобы даже сказать о том, что его не устраивало. У лорда Димитреску рот вообще никогда не закрывался, потому что ему не нравилось все: погода за окном, плач расплодившихся зомби и ликанов, капризы подросших дочерей, запах Моро, одежда Карлины, прическа Карлины, поведение Карлины… Его заставляло строптиво поджимать губы буквально все в этой женщине, но это не мешало Альцину приглашать ее на чай в свой замок. Пару раз Гейзенберг составляла потомственному графу компанию за ужином, несколько раз даже оставалась ночевать: лорд Димитреску не пытался пробраться в ее спальню, всегда чинно желал доброй ночи на пороге комнаты и пожимал ей руку; целовать пальцы Карлины с обломанными грязными ногтями, мозолями и следами мазута, с которыми не смогло справиться благоухающее сиренью мыло, он почему-то не хотел. Лицо женщины Альцин тоже обделял вниманием, хотя к нему Карлина старалась приходить всегда умытой, распространяя запах пусть не духов, но глицеринового мыла, а эта титулованная скотина ломалась почище всякой девственницы, от чего Гейзенберг и сама начала чувствовать себя мужиком.

Какого хера вообще?! На кой черт тогда нужно было назначать встречи почти на каждый вечер, мечтательно вздыхать и таращиться так, словно у Карлины хуй на лбу вырос?! Нехер было ходить вокруг да около, когда сам раздразнил женщину из семьи Гейзенберг; это все равно, что вулкан разбудить - спасет только бегство, и то не факт.

Но Альцин бежать не собирался, и, судя до довольной физиономии графа Кровопийцы, именно этого он и добивался с самого начала: хотел, чтобы Карлина сдалась, чтобы не он выглядел коварным соблазнителем, а она предстала распутницей.

Как будто репутация в их краях кого-то ебет! Пиздец как интересно Донне, что они трахаются, настолько, что она разошлет телеграммы всем соседям. Даже Миранде было безразлично, чем заняты ее дети, так что Карлина не испытывала ни стыда, ни грусти; она просто подошла и взяла то, что хотела, как и всегда.

А Альцина Димитреску она хотела сильно, до сухости во рту, до головокружения, до слабости во всем теле; фройлян Гейзенберг была сильной женщиной, и мужчина ей нужен был под стать. Конечно, Альцин был не идеален, однако в их дыре сложно найти кого-то получше: всех более-менее сносных мужиков Миранда давно пустила в расход после своих неудачных опытов.

Карлина вынырнула, отбрасывая мокрые волосы со лба и протирая ладонями лицо; вода стекала по ее плечам, волосы облепили спину, как водоросли - валун, а в носу засел запах соли для ванн: успокаивающие мята, душица и ромашка. Как будто в чае искупалась. Воду для женщины готовил Альцин; видимо, посчитал, что Гейзенберг много нервничала. И подколол, сволочь, и вроде как позаботился; Карлине было приятно, но в то же время в груди свербело от раздражения. В любом поступке лорда Димитреску ей мерещилась издевка. Наверное, это уже паранойя, однако женщине нравилось перебирать в голове поступки и слова Альцина, словно просыпанные зерна. Совсем не думать о нем уже не получалось.

Перебросив руки через края ванной, Гейзенберг откинулась на бортик, уютно устроив затылок на подушке; она слышала, как мужчина весело плескался в крови, омывал шею, плечи и грудь, растирал кровь по рукам, жмурясь от удовольствия; Карлина не любила его таким - окровавленным, лежащим в ванне, для заполнения которой требовалось убить не меньше пары дюжин человек. Это было противно, уродливо, сильно отдавало ебанутым культом Миранды, которой самые дремучие крестьяне даже как-то приносили в жертву своих детей. Тупицы; Карлина всегда вспыхивала, когда думала об этих ребятишках и их семьях. Ее саму родители пытались защитить, но куда им тягаться с Мирандой? Потом уже Гейзенберг сама берегла своих родных от этой больной суки; самой ей было надеяться не на кого.

Альцин, несмотря на то, что много времени они проводили вместе, был не тем,на кого стоило бы полагаться.

- О чем задумалась, моя дорогая? - спросил лорд Димитреску, громко, с удовольствием отфыркиваясь; кровь стекала, огибая его скулы, лоб, линию подбородка, стремилась вниз по шее к рельефной груди, повисла каплей на кончике носа, которую Альцин надменно смахнул пальцем. Карлина искоса взглянула на него и тут же отвела глаза.

- О том, что ты похож на кусок тофу, плавающий в томатном супе, - обронила она сонно, уходя в воду по шею; женщину мягко клонило в сон, разомлевшая от воды и тепла, Гейзенберг была готова уснуть, однако для здорового сна наполненная ванна едва ли подходила. Стоило вылезти из воды, вытереться нагретым полотенцем, подготовленным запуганными до смерти слугами замка, и пойти в спальню, где Карлину ждала мягкая, удобная кровать. Нахер гробы; если Гейзенберг все-таки случится помереть, то пусть ее хоронят на шикарной постели.

- Довольно бесцеремонное замечание, - заметил лорд Димитреску; тряхнув влажными, слипшимися от крови волосами, он поднялся на ноги, и кровь в ванне заволновалась, чуть не выплескиваясь через борта. Звук был такой, словно со дна океана поднялась субмарина, и губы Карлины тронула туманная улыбка: Альцин тоже мог похвастаться наличием торпеды внушительных размеров, а яйца - как парочка морских мин. Женщина хмыкнула, сдерживая смех, который не остался для лорда Димитреску незамеченным. Пройдя босиком по выложенному изразцами полу за ширму, оставляя за собой кровавые следы, Альцин включил душ; Карлина, мгновенно оживившись, села повыше и перевернулась на живот, устроив подбородок на сложенных поверх бортика ванны руках. Силуэт голого лорда Димитреску вызывающе белел сквозь ширму из дымчатого стекла.

- Позволю себе предположить, что смеялась ты тоже надо мной? - спросил мужчина, стараясь перекричать шум воды. Карлина улыбнулась, дурашливо сморщив нос.

- Конечно. Ты же здесь главный клоун.

- До чего же лестно, - Гейзенберг видела, как Альцин тер мочалкой плечи и грудь, и во рту у нее скопилась слюна, как у голодной собаки. Она могла бы встать, присоединиться к нему в душе, но шевелиться было лень, настолько, что не хотелось даже лишний раз моргать. Опасно было так расслабляться в замке Димитреску, однако рядом с его хозяином Карлина как влюбленная деревенская дурочка забывала об осторожности.

- Я бы посоветовал тебе вылезти из воды, - произнес Альцин, - остыла же. Замерзнешь.

- Нормально, - проворчала женщина; вода действительно успела остыть, но была еще достаточно теплой, чтобы фройлян Гейзенберг было комфортно. - Если хочешь заманить меня к себе, то хотя бы имей смелость сказать это прямо.

- Я бы не возражал, если бы ты ко мне присоединилась, - ровно ответил лорд Димитреску, - но немного позже - для начала я бы предпочел помыться.

- Для начала чего? - Карлина села, и вода, волнуясь, плескалась на уровне ее сосков. Альцин выглядел и вел себя так, словно в койку к нему прыгали Рита Хейворт и Грета Гарбо, однако сейчас с ним была фройлян Гейзенберг, которая не могла похвастаться изящным станом: у нее были широкие плечи и бедра, плоский крепкий живот, маленькая грудь. Она была не похожа на хрупких бледных барышень, которые томно заламывали чахлые руки и закатывали глаза на полотнах, украшавших стены замка, однако Альцин хотел Карлину, и это позволяло ей верить в то, что она красива. Не так, как его дочери или женщины на картинах, а по-своему, как безвременник, ядовитый, но с нежно-сиреневыми цветами. Некоторые идиоты путали безвременник с черемшой, что приводило к весьма печальным последствиям; Карлину когда-то тоже считали безвредной и пытались ею воспользоваться.

Большая ошибка.

Женщина поднялась из воды без особой грации, спустила ногу на пол, особо не заботясь о том, что под ней за какие-то пару секунд образовалась лужа. Вне ванной оказалось куда прохладнее, чем в остывающей воде, и Карлина зябко поежилась, передернув плечами. Она прошлепала босыми ногами к душевой, скрытой за ширмой, женщину тянуло к воде, к теплу, к Альцину, который должен был уже смыть кровь.

- Подвинься, - велела она, пихнув лорда Димитреску в известково-белый бок, облизывая взглядом его руки, плечи, спину, налитой зад, мощные ноги; в представлении Гейзенберг все аристократы были хилыми и болезненными, практически выродившимися в своих попытках сохранить чистоту крови, однако Альцин отъелся на деревенской крови с молоком, вырос больше коня-тяжеловоза. Такого только запрягать и седлать дни напролет. Сглотнув, Карлина поджала пальцы на ногах, прижав ладони к вспыхнувшим щекам; лорд Димитреску чуть посторонился, пуская ее под воду, и женщина подставила лицо воде, горячей, исходящей паром; Альцин встал ей за спину, устроив одну из ладоней на пояснице Карлины, так, что кончики пальцев касались копчика. Сытый лорд Димитреску был теплым почти как обычный живой человек, и Гейзенберг даже не вздрогнула, когда он обнял ее второй рукой, обхватывая живот.

- Чего надо? - она своенравно дернулась, больше заигрывая, чем, в самом деле, сердясь, и сладко зажмурилась, когда Альцин, наклонившись, поцеловал ее в макушку. - Чего это ты, здоровяк, ко мне подкатываешь?

Лорд Димитреску горестно вздохнул ей в волосы.

- Что за мнительность, милая? Мне казалось, ты знаешь меня достаточно, чтобы научиться доверять.

- Черта с два я тебе доверяю, - усмехнулась Карлина, откидываясь на мужчину, пока он гладил ее живот; Гейзенберг хотелось, чтобы он потрогал ее грудь или опустился ниже, но в таких делах Альцин никогда не торопился. Когда ее живот начали ласкать уже две ладони размером с хороший такой ковш, женщина сжала колени.

- И, тем не менее, ты продолжаешь меня навещать.

- Других развлечений здесь просто нет.

- Я потрясен до глубины души, - голос мужчины звучал скучающе, ладони продолжали шарить по телу Карлины, которая прижалась щекой к внутренней стороне его локтя. - Я думал, ты настроена серьезно, а оказалось, что тобой движет жажда развлечений.

- А тобой двигает голод, - заявила Карлина, приподнимаясь на носочки, так, что пальцы Альцина опустились чуть ниже, к лобку, поросшему курчавыми волосами. Гейзенберг не брила ноги, подмышки и прочие места, лорд Димитреску морщился, однако ехидно называл ее волосяной покров шерсткой и говорил, что она на половину волчица. Карлина немного обижалась, сразу же думая о ликанах, однако прогибаться под лорда Димитреску не собиралась. Если ему так нравится бриться везде, то, пожалуйста, а к ней нехер лезть с этим бредом.

- Голод двигает всеми, - следующий поцелуй пришелся в висок Карлины, пальцы забрались в кудряшки у нее в паху, и женщина содрогнулась, обхватывая руку Альцина. - Просто у меня он немного сильнее, чем у всех остальных.

- Немного? Это слабо сказано, - ноги Карлины совсем ослабели, когда лорд Димитреску забрался пальцем ей между ног, раздвигая складки. Гейзенберг могло хватить и его рук, чтобы кончить, однако если Альцин пускал в ход язык или член, то женщина под ним забывала саму себя.

- Мне нужно не больше, чем самому простому парню, - развернув Карлину лицом к себе, мужчина без труда подхватил ее на руки, поддерживая под ягодицы; грудь Гейзенберг оказалась на уровне его лица, и он с упоением принялся облизывать ее соски.

- Еда, сон, крыша над головой. Здоровые дети, добротная одежда, - перечислял Альцин, на секунду отрываясь от груди Карлины, - дорогая сердцу женщина. Что еще нужно для хорошей жизни?

- Даже не знаю, - Гейзенберг не могла промолчать, хотя мысли в голове пребывали в беспорядке; ни о чем думать не получалось, кроме того, как ей приятно. В обособленной деревушке ручным уродцам Матери Миранды действительно жилось неплохо, однако Карлина не отказалась бы и от обычной жизни среди людей, а не зараженных и ликанов. Плевать на эксперименты, Каду, культ и церемонию, она бы ничуть не хуже чувствовала себя в большом городе, где по вечерам слышно не вой, рев и плач, а музыку, смех, вой сирен и шум трасс. Однако Альцин ни за что не бросит свой замок, наследие предков, которые в свое время отказались от него.

- Ты слишком много думаешь о лишнем, - пожурил лорд Димитреску, целуя Карлину в шею; пальцы мужчины касались ее между бедер, подготавливая и растягивая, и женщина нетерпеливо подкидывала зад; ей хотелось так, что зубы сводило. - Отпусти все пустое - и жить станет намного проще.

- Не станет, - Карлина прикрыла глаза; Альцин ее не понимал - для лорда Димитреску Миранда была спасением, а Гейзенберг видела в ней только надзирателя и мучителя. Узнай Альцин о планах Карлины, чтобы он сделал? Выдал бы ее Миранде, поддержал или посоветовал забыть? Женщина не нуждалась в одобрении лорда Димитреску, однако ей хотелось, чтобы он по-настоящему был на ее стороне.

Пока его хватало только на то, чтобы целовать Карлину, опуская ее на себя медленно, остервенело сжимая ее бедра, и Гейзенберг на эту ночь было достаточно. Потом, как и всякой женщине, Карлине захочется большего, и если лорд Димитреску не сможет ей этого дать, то будет очень печально. Тряхнув головой, Карлина обняла мужчину за плечи и прижалась своим ртом к его губам, чувствуя, как щекочут раздражающие усики Альцина. Плевать на Миранду; она испортила Карлине Гейзенберг всю жизнь, так пусть хотя бы этот вечер будет свободным от мыслей о ней.

========== Village II ==========

Комментарий к Village II

Особая благодарность читателю Джукин Киндич за идею с пуговицами.)

Штурм переминался с ноги на ногу, стоя на полусогнутых, нервно дергаясь всякий раз, когда ведьмы подходили к нему слишком близко. Лопасти дробилки, заменявшей ему голову, не двигались, но механизм отзывался чуткой вибрацией, когда Даниэла или Кассандра касались Штурма. Мастерская звенела девичьим смехом, Гейзенберг, сидя без шляпы, но в очках с увеличительными линзами, никак не мог закончить перепаивать одну микросхему; стоило только немного сосредоточиться, как паршивки вновь принимались заливаться хохотом, терзая несчастного Штурма, в котором человеческого осталось разве что ноги. От остального Карл избавился за ненадобностью; Гейзенберг создавал из него бойца, механизм абсолютного уничтожения и беспрекословного подчинения, стер его личность, оставил лишь инстинкт самосохранения, бешеное желание выжить и ярость к посторонним. Не было ни страха, ни жалости, Штурм был четко запрограммирован на убийства, однако трех хихикающих девиц будто бы смущался. Он сжимался, приседал, шарахался в сторону, путаясь в собственных ногах, но не нападал, зная, что перед ним не враги, но и друзей в расшалившихся дочерях Димитреску он не видел. Их поведение выходило за рамки встроенных в него установок, и бедолага Штурм пребывал в смятении, пока Бэла проходилась ладонью по крепким, рельефным бокам и спускалась к жилистому бедру, чтобы провести по нему ногтями. Даниэла тем временем с видом важным и донельзя задумчивым ощупывала его живот, а Кассандра, кусая улыбающиеся губы, любовалась спиной Штурма. Окруженный нахальными, бесстыдными девчонками, Штурм только и мог, что топтаться на месте, сигнализируя Гейзенбергу красным светом впаянной ему в спину лампочки. Когда Бэла деловито помяла его ягодицу, Штурм не сдержался: лопасти разогнались, разрубая воздух, ведьмы с визгом и смехом бросились в стороны, а Штурм завертелся волчком, не зная, за кем бежать, кого именно из паршивок выбрать целью. Стоило ему повернуться в сторону младшенькой, рыжей и самой взбалмошной из всех троих, Гейзенберг нажал на рычаг, и мощный разряд тока прошил тело Штурма; он забился, еле держа равновесие на подгибающихся ногах, которые разъезжались в стороны, как у новорожденного теленка. Штурма корчило от боли - нервные окончания Гейзенберг почти не тронул, - и ведьмы следили за тем, как его корежило и колотило с жадным, веселым любопытством. Даниэла широко улыбалась, распахнув медово-золотистые глаза, хлопала в ладоши, пока Бэла прохаживалась вокруг Штурма, играя собственными волосами. Кассандра помахивала серпом, словно теннисной ракеткой; больше выпендривалась, чем всерьез угрожала. Знала соплячка, что по заднице получит, если что-нибудь здесь похерит, а у Гейзенберга рука тяжелая, приложит так, что мало не покажется. Но Штурм сам нарвался - у ублюдка была четкая, ясная команда, ослушался - получишь по ебалу, иначе никак. Альсина потом бы с Карла семь шкур спустила за своих девчонок.

- Бедняжка, - елейно пропела Бэла, подходя к сжавшемуся на полу Штурму, - ему, должно быть, очень больно.

- В этом и смысл, - хохотнула Даниэла; придерживая юбки, она приплясывала, подпрыгивая и картинно взмахивая подолом, а Кассандра водила пальцем по лезвию серпа, чему-то туманно улыбаясь. - Люблю, когда мужчинам больно.

- Разве он мужчина? - светловолосая Бэла, фыркнув, указала пальцем на пах Штурма, перечерченный несколькими грубыми, бугристыми шрамами. - В нем же ничего не осталось.

- Все самое интересное отрезали, чтобы заменить железками, - изрекла Даниэла, скорчив рожицу, и заслонилась ладонью, когда Гейзенберг, откинувшись на спинку стула, повернулся к девушкам.

- “Самое интересное” ему без надобности, - отчеканил он, чем только сильнее рассмешил сестер.

- Ох, как жестоко! - всплеснула руками Бэла. Штурм, стоя на коленях, мерно раскачивался из стороны в сторону, уже не пытаясь отбиваться от льнущих к нему ведьм, однако сам Карл не выдержал, когда девушки дружно повисли на Штурме, пробегаясь пальцами по конструкциям механизма, которые вплавливались в органическую ткань, в кожу и кости. Шарахнув кулаком по столу, Гейзенберг поднялся, но ведьмы только повернули головы в его сторону, и не думая отпускать свою игрушку.

- Так! Отцепитесь уже от него! - рявкнул Карл; напускная злость в его голосе распугала остальных киберсолдат, которые притихли нашкодившими щенками; увидев, что Даниэла потянулась губами к обрубкам, оставшимся на месте рук Штурма, Гейзенберг ногой оттолкнул стул и направился к девушкам. Ведьмы со смехом и визгом кинулись к матери, рассыпаясь роем мух, Штурм, ошалев от счастья и свободы от любопытства дочерей Димитреску, на коленях пополз в угол комнаты, обиженно гудя двигателем.

- А ну, заткнись, - прикрикнул Гейзенберг, после чего повернулся к Альсине, безмятежно пускавшей голубоватый сигаретный дым к потолку, - а ты - приструни своих девок! Нечего устраивать мне здесь хер пойми что!

- Девочки, ведите себя прилично, - проворковала леди Димитреску с несвойственной ей покладистостью, мгновенно насторожившей Карла, однако следующие слова женщины расставили все по местам: - Воспитанной даме всегда нужно быть примером хороших манер. Особенно перед теми, кто о них не знает.

- Завали, - угрюмо потребовал Гейзенберг, - снизь накал своей паскудности. Ты у меня дома, будешь бесить - вылетишь отсюда нахер.

- Весьма гостеприимно с твоей стороны, - Альсина стряхнула пепел в мятую консервную банку, которую Карл дал ей вместо пепельницы; сам он давил окурки в грязной тарелке, которую не убрал со вчерашнего ужина. В своем шелковом платье, с несколькими рядами черного жемчуга, обнимающего шею, леди Димитреску смотрелась чужеродно в захламленной мастерской. Кресло, в котором Гейзенберг мог уместиться лежа, для нее оказалось тесноватым, и женщина то и дело ерзала, стараясь устроить свою задницу поудобнее; в иной раз Карл предложил бы даме свои колени, однако в случае с Альсиной Димитреску для него могло все весьма плачевно закончиться. А вот забраться на нее, пожалуй, было бы уютно: залезть на колени и уткнуться лицом прямо в глубокий вырез; стерва намеренно щеголяла с таким декольте, в котором можно утонуть, специально так нарядилась, чтобы подразнить Гейзенберга. Но если виду ее сисек, белых, как снежные шапки Карпат, он еще мог сопротивляться, то разрезы на юбках Альсины били Карла прямо по яйцам, так, что в ушах звенело. От вида крепких щиколоток и икр, мощных коленей и сильных бедер в чулках перед глазами все плыло как у пьяного, а леди Димитреску еще и закидывала ногу на ногу, оголяя все это великолепие, и Гейзенбергу хотелось сожрать собственную сигару от накатывавшего воодушевления; если у войны женское лицо, то у рая должны быть ноги Альсины Димитреску, чтобы раздавать пинки грешникам и раздвигать их пошире для праведников. Мужчина похабно усмехнулся собственным богохульным мыслям и вытер рот рукавом рубашки, на манжете которого отсутствовала пуговица. Леди Димитреску брезгливо дернула уголком рта прежде, чем вновь обхватить губами мундштук и затянуться.

- Мой дорогой Карл, - начала она, выдыхая дым, - салфетки изобрели за много лет до твоего рождения. Будь так добр, пользуйся ими. Или носи при себе носовой платок.

- Так носовой платок для носа же, - слова Гейзенберга развеселили ведьм, которые, вновь приняв облик девушек, выглядывали из-за кресла Альсины. Камни в их ожерельях искрились и вспыхивали как огоньки в рождественской гирлянде, кончик сигареты тлел морковно-оранжевым от каждой затяжки леди Димитреску, которая покачивала ступней в лаковой туфле с золоченой пряжкой. Приехала Альсина, как и полагало благородным дамам, в карете, размерами тянувшей на небольшой дом, которую по ухабистым дорогам еле дотащила четверка тяжеловозов; машины женщина не любила, хотя с ними было проще уже потому, что не нужно было выгребать навоз и заготавливать корм на несколько месяцев вперед, но разве могла баба, высоченная, что вековая сосна, не покрасоваться перед Гейзенбергом? Тяга к самолюбованию у леди Димитреску была такой же, как и ее задница, а задница у нее была здоровенная, однако Карл был не против. Все женщины такие: выкаблучиваться любят; Миранда целый культ имени себя организовала, а Донна, вся такая дохрена загадочная, носила вуаль. Нахрена, если уж Моро светил своей рожей, то Беневиенто точно стесняться нечего. Едва ли у нее там все хуже, чем у этого маменькиного сынка.

- Если хочешь, можешь воспользоваться моим, - Альсина изящно выхватила из рукава сложенный платок и кончиками пальцев подала его Карлу; Гейзенберг, скривив рот в подобии усмешки, сунул руки в карманы брюк.

- Мне что, по-твоему, подтереться нечем? На худой конец могу и газетку взять.

- На худой конец? - переспросила Бэла, коварно прищурившись, и взгляд леди Димитреску вспыхнул негодованием.

- Это что еще за намеки?! - грозно пророкотала она; ведьмы, поняв, что мать всерьез рассержена, перестали хихикать и опустили головы, как провинившиеся школьницы, однако от Карла не укрылось, как озорство искрилось в их глазах под полуопущенными в раскаянии веками. - Бэла, как не стыдно?! Девушкам не полагает думать о таком, не то, что говорить вслух.

- Ага, - насмешливо подтвердил Гейзенберг, - только такие запреты мало кому мешали думать и говорить. Уж если захотят, то ты хоть жопу себе порви, все равно не остановишь.

Альсина, строптиво поджав губы, медленно поднялась; подол, струясь волнами шелка, закрыл ее ноги, оставив на виду только носки туфель, пальцы в вышитых замшевых перчатках сжались в кулак, сминая кружевной платочек, белый, словно занавеска.

- Ты говоришь о моих дочерях, - напомнила леди Димитреску, - а не о каких-нибудь беспутных крестьянках. Или ты думаешь, что я не в состоянии привить им манеры? Хочешь сказать, я настолько негодная мать, будто мои девочки будут допускать всякие непотребства в отношении мужчин? Так?!

- Эй, не заводись, - глядя на заметно поникших девушек, Гейзенберг расхлябанно выступил вперед, переводя ярость Альсины на себя, - чего раскипятилась-то? Ну, пошутила девчонка, что с того? Ты меня иногда фразочками покрепче припечатываешь. И когда они моего Штурма изводили, чуть не облапали всего, ты почему-то не возражала.

- Твой Штурм - не более, чем болванчик. Расходный материал, - женщина манерно взмахнула мундштуком, роняя пепел, - я - их мать и глава семьи Димитреску. Ясно же, что мне позволено куда больше, чем этим юным леди, в воспитании которых, оказывается, есть изрядные пробелы.

- Дедовщину, значит, разводишь, - понимающе кивнул Карл, маскируя кашлем щекотнувший горло смех, когда лицо Альсины возмущенно вытянулось; не давая ей времени опомниться, он проворно выхватил платок из ее пальцев. Леди Димитреску растерянно разжала ладонь, силясь собраться с мыслями для достойной отповеди, только захлопала ресницами, когда Гейзенберг принялся вытирать лицо ее платком, украшенным именной монограммой на уголке, терпко пахнущий духами женщины: миндалем, словно цианид, полынью и шалфеем. Карл тер лоб, щеки, нос, собирая нежной тканью пот, копоть и машинное масло, которыми измарался во время работы, после чего протянул платок, превратившийся в мятую грязную тряпку, обратно Альсине. Леди Димитреску взяла его самыми кончиками пальцев с выражением крайнего омерзения на мучнисто-белом лице, на котором ее глаза, подведенные черным, горели парой солнц.

- Да, ты права, с носовым платком гораздо удобнее, - оскалился Гейзенберг, не особо впечатлившись стройными лезвиями, в которые вытянулись ногти женщины; испачканный платок она уничижительно бросила в лицо Карла, но легкий шелк распластался в воздухе и плавно, как оброненный лепесток, опустился на пол.

- Ты - гнусное, грязное животное, Гейзенберг, - отчеканила Альсина, перехватывая мундштук всей ладонью, после чего царственно взмахнула рукой, рассекая когтями воздух; мужчине пришлось спешно отступить, чтобы пятерка клинков не отрезала ему нос. - Девочки! Мы уезжаем! На выход, немедленно.

- Но… я думала, мы погостим еще немного, - дерзнула пискнуть Даниэла, и Бэла, старшенькая, верная помощница матери и надзирательница над сестричками, схватила ее за руку.

- Не спорь, глупая! Видишь - мама сердится.

- В карету! Сейчас же, - повторила леди Димитреску, чуть повысив голос, и ведьмы печально потянулись к выходу уже без возражений; Кассандра то и дело оборачивалась на Гейзенберга, очевидно, виня его в испорченном настроении матери, Даниэла скорбно вздыхала, бросая на Штурма томные взгляды, хотя сам солдат едва не выплясывал кадриль от радости; парень совсем терялся рядом с девушками, и сейчас провожал их довольным ревом двигателя, который закрутили лопасти смертоносного пропеллера; противный вой бензопил вызывал у Карла мигрень и зубную боль, однако он не мог даже повернуться к Штурму, чтобы приказать засранцу заткнуться: все его внимание было обращено на леди Димитреску, которая не придумала ничего лучше, чем обидеться на какую-то мелочь.

Подумаешь, платок… У нее наверняка этим добром все сундуки забиты, а для Гейзенберга одного пожалела.

- Психованная баба, - бросил Карл, когда Альсина повернулась спиной, чтобы уйти, - чуть что - и сразу в истерику. Ненормальная!

- Я вижу, тебе доставляет особое извращенное удовольствие меня оскорблять, - леди Димитреску прищурилась, сделавшись похожей на тигрицу, готовую к прыжку. - Однако я не собираюсь доставлять тебе подобной радости. В следующий раз я скорее позволю ликану облизать мне ладони, чем переступлю порог твоего дома.

- И лишишь меня возможности принимать у себя твою семейку? Женщина, да ты бессердечная стерва, - расхохотался Гейзенберг, но стиснул зубы, когда Штурм взревел двигателем, по-бычьи разъяренно роя ногой пол. - Да завали ты уже! Не видишь, блять, у нас тут светская беседа?!

- О, не нужно так злиться, - обронила Альсина, выбивая каблуками боевой марш, - я уже ухожу. А ты можешь дрессировать своего питомца сколько угодно.

- Не будь такой сукой, - попросил Карл, чувствуя все нарастающее раздражение; вот чего она? Нормально же сидели, Гейзенберг был готов даже предложить ей на ужин одного из рабочих своей фабрики, а леди Димитреску нихрена его усилий не ценила. Паскуда в бархате, самая настоящая. Гнутая металлическая балка, лежащая в углу мастерской, приподнялась, инструменты, в беспорядке лежащие на верстаке, поднялись в воздух, и Карл стиснул челюсти, громко выдыхая через нос в попытке успокоиться, хотя до ужаса хотелось врезать гаечным ключом прямо по заднице леди Димитреску. По голове было бы действеннее, но по жопе - куда приятнее; он чувствовал холодок драгоценного металла в серьгах Альсины, железные набойки в подошвах ее туфель, крючки и застежки на ее корсете и серебреные горошины пуговиц на платье, сбегающими вереницей вниз вдоль позвоночника. Маленькие, не больше ногтя на мизинце; явно же, что с ними возни еще больше, чем со шнуровкой; Гейзенберг шевельнул пальцам, уловив движение пуговиц, чуть натянувших ткань. Леди Димитреску шла к дверям с упорством танка, и с одной стороны - пусть бы убиралась, а с другой - с какой стати Карл должен был отпустить ее так просто? Металлические двери не открыть, если Гейзенберг того не захочет, а Штурм мог знатно подпортить дамочке платье; но брать третьего в их игру не хотелось, поэтому мужчина вытянул вперед руку и резко сжал пальцы в кулак, смыкая створки дверей, буквально вдавливая их друг в друга. Железо со скрежетом и лязгом сминалось, высекая искры, ревел раскалившийся докрасна мотор Штурма, готового к атаке, шурупы выплевывало от напряжения прямо под ноги Альсине; Гейзенберг дернул рукой, спаивая замочную скважину, однако немного не рассчитал сил, и вместе с металлической стружкой ему в ладони бросились пуговицы с платья леди Димитреску. Треск ткани и лопающихся нитей затерялся в грохоте, спинной шов разошелся, практически развалив платье надвое, и сквозь прореху Карл увидел ровные выступающие лопатки и маленькую темную родинку ровнехонько между ними. Мужчина глуповато усмехнулся, но тут же нахмурился, когда Альсина повернулась к нему; мундштук тихо хрустнул в ее пальцах.

- Что ты наделал, Карл? - голос леди Димитреску звучал тихо и грустно, однако набирал октавы с каждым следующим словом. - Ты хоть понимаешь, что ты натворил?! Стервец! Негодяй! Разве можно так обращаться с дамой?!

- Ты права - нельзя. Совершенно нельзя, - серьезно кивнул Гейзенберг, отступая; пальцы его сами потянулись к пуговицам на рубашке, надоедливо рычащего Штурма протащило по комнате и швырнуло в раскрывшийся в полу люк прямо в нижний ярус мастерской; прежде, чем стальная крышка лаза захлопнулась, Карл услышал восторженный смех ведьм, которые дожидались мать внизу. Пусть девчонки развлекаются; кажется, леди Димитреску еще задержится на фабрике.

========== Normal!AU V ==========

Карл подошел к Альсине, в одной руке сжимая кружку, украшенную узором из павлиньих перьев, а в другой - удерживая Элоизу, которая весело болтала ножонками в розовых пинетках.

- Что, опять мигрень, да? - сочувственно поинтересовался мужчина, протягивая леди Димитреску ее чай; она приняла кружку, не открывая глаз, прижалась озябшими в недомогании пальцами к нагревшимся фарфоровым бокам и вдохнула полной грудью пар, пахнущий ромашкой, перечной мятой и мелиссой.

- Да, - процедила женщина, не размыкая губ, - мучение какое-то… Видимо, скоро Уинтерс опять явится, не иначе.

- Да ладно, чего напустилась на парня, - проговорил Гейзенберг так, что Альсине стало совершенно ясно, что мужу плевать на ее страдания, - обычный он, крепкий такой середняк. Кассандре нравится.

- Кассандра еще слишком молода, чтобы ее мнение было решающим в некоторых вопросах, - напыщенно изрекла леди Димитреску; она не торопилась пить чай - никогда не любила ромашковый, - а просто дышала ароматным паром, который не прогонял боль, но согревал и немного успокаивал расшатанные нервы. Сидя в спальне с задернутыми шторами, в тишине и одиночестве, кутающейся в шаль, Альсина ощущала себя разбитой старухой, и все - из-за Итана Уинтерса! Как не старалась она привыкнуть к молодому человеку своей средней дочери, все равно не могла заставить себя его принять; приходилось сдерживаться только из-за Кассандры, леди Димитреску не хотела с ней ссориться по причине бесперспективности Итана, который после развода жил на съемной квартире вместе с дочерью и трудился скромным айтишником, на зарплату которого не мог даже позволить себе нанять няню, поэтому вынужденно брал работу на дом, чтобы не оставлять Розу без присмотра. Пожалуй, Альсина могла и восхититься самоотверженностью отца-одиночки, но только не в том случае, когда все это напрямую касалось ее дочери! И неважно, что Уинтерс ни разу не попросил Кассандру и ее семью о помощи, девочка сама вызывалась посидеть с Розмари, отвозила ее к врачу, гуляла вместе с ней и Элоизой, и леди Димитреску видела, что Кассандре было приятно проводить время с чужой дочерью. Это несколько обескураживало; безусловно, Роза была очаровательной малышкой, но зачем пытаться стать ей матерью, когда у нее уже есть одна? Мия Уинтерс виделась с Розмари крайне редко, навещала через каждые выходные, но не всегда выкраивала время, чтобы приехать, однако активно претендовала на опеку и изъявляла желание самостоятельно воспитывать ребенка. Итан, ожидаемо, был против и настаивал на совместной опеке, а Кассандра ревниво намекала, что Розе стоит остаться исключительно с отцом; Альсина прижала пальцы к сомкнутым векам, мягко массируя; из-за этого Уинтерса ее дочь совсем сошла с ума, а хуже всего было то, что леди Димитреску ничего не могла с этим поделать. Не станет же она держать Кассандру взаперти, хотя именно этого женщине иногда и хотелось: посадить несносную девчонку под замок, и не подпускать Итана Уинтерса к их дому ближе, чем на милю, да разве это поможет? Только настроит Кассандру против матери; от отчаяния дочка еще и глупостей натворит вроде побега или тайной свадьбы где-нибудь в Вегасе. Нет уж, пусть все происходит на глазах у леди Димитреску; по крайней мере, она сможет немного контролировать процесс и быть в курсе событий.

Тем более, что Альсина успела привязаться к Розе, однако бабушкой себя по-прежнему не ощущала. Помилуй, Господи, ее дочь даже младше Розмари - какая из нее бабушка?! Леди Димитреску все так же хороша собой и полна сил; пусть сейчас у нее так нещадно болела голова.

- Ты что же, и мужика ей выбирать собиралась? - Гейзенберг занял кресло напротив жены, устроив причмокивающую соской Элоизу на коленях. - Тебе заняться нечем? Если возни с двумя малявками мало, я тебе занятие быстро найду.

- Не будь таким вульгарным, - поморщилась женщина, делая глоток чая; рождение двоих детей сделало Карла до ужаса заносчивым, он загордился так, словно их сын и дочь появились на свет только благодаря ему, без участия Альсины, однако мужчине это было простительно в виду другого склада ума, пусть и скабрезные намеки Гейзенберга раздражали. Леди Димитреску не хотела больше детей; она вполне могла довольствоваться и тремя старшими дочерьми, бесконечно любила и Карла-младшего, и малютку Элоизу, по-своему дорожила Розой, однако не собиралась служить при муже племенной кобылой ради удовлетворения его эго. Гейзенберг пытался жульничать и хитрить, стараясь застать леди Димитреску врасплох, но со своей стороны женщина делала все, чтобы более не допустить досадных случайностей; их семейству и так вполне хватало наследников.

- А что? Мы же с тобой еще самый сок, - подавшись вперед, Гейзенберг развязно потрепал Альсину по колену, - ну, я так точно. Это ты болеешь и чахнешь. Скоро начнешь носить очки и ходить с помощью трости.

- Которой я при первом же удобном случае огрею тебя по шее, - сумрачно пригрозила леди Димитреску; Элоиза, выплюнув соску, запищала, будто поняв, что мать имела в виду, и губы женщины тронула бледная улыбка. - Видишь? Дочь со мной согласна.

- Что, одобряешь избиение бати, маленькая пиявка? - Карл крепко поцеловал дочь в пухлую щечку, тиская ее бока, от чего девочка принялась колотить ножками воздух, хихикая и взвизгивая, и от восторженного верещания Элоизы у Альсины возникло стойкое ощущение, что ей в висок ввинчивалось ледяное сверло, отзываясь ноющей болью в челюсти. Мучительно поморщившись, она прижала ладонь ко лбу, откинув голову на подушки, и Гейзенберг, заметив страдания жены, торопливо сунул соску Элоизе.

- Ну-ка, тш-ш-ш, мелочь. Видишь, мать разболелась? Старая уже стала, вот и хворает, - мужчина пакостно захихикал, не позволяя разыгравшейся дочери вытолкнуть соску изо рта.

- Еще одно слово - и я выплесну чай тебе в лицо, - леди Димитреску смерила Карла недобрым взглядом, поудобнее перехватив кружку с чаем; Гейзенберг чуть отодвинулся вместе с креслом, проехавшись ножками прямо по паркетному полу, и заслонился от женщины гулившей Элоизой.

- Ничего, дочь батю любит - прикроет.

- Прячешься за спину детей? Какое мужество, - язвительно заметила Альсина, отпивая еще немного чая; вкус был ужасный, но она пила, потому что для нее чай готовил сам Гейзенберг. Лучше напиток от этого не стал, однако женщине было тепло от его заботы, хотя шуточки мужа действовали на нервы, как песок в туфле, сползший чулок или щекочущая шею этикетка на новой блузке. Впрочем, она уже привыкла за столько лет; по-другому Карл не умел и учиться не хотел, а Альсина очень сомневалась, что стала бы женой Гейзенберга, будь он кем-то иным.

- Сегодня ты злее, чем обычно. Это мигрень на тебя так действует или предстоящей визит парня Кассандры?

Леди Димитреску рассерженно приподнялась в кресле.

- Так что же, этот юноша все же явится?

- Хрен знает, - мужчина пожал плечами, после чего развернул кресло к двери; от вида длинных царапин на паркете Альсине сделалось дурно, и она обмякла, немного неловко стукнув кружкой по столешнице журнального столика; чай пролился, обжигая пальцы женщины, которые она в мгновение слабости вытерла о собственный бархатный халат. Зычный окрик Гейзенберга влетел ей в макушку, словно раскаленная дрель:

- Кассандра! Что, нам сегодня ждать твою плесень или нет?

- Не называй Итана плесенью! - беспардонно завопила девушка в ответ, будто невоспитанная крестьянка; леди Димитреску прижала ладони к раскалено пульсирующему лбу; безумие какое-то! Что же случилось с ее чинными, ласковыми девочками? Почему они вдруг стали себя вести как… как Гейзенберг?! Очень сомнительный объект для подражания; пусть он и приходился отчимом дочерям Альсины, девушки должны же понимать, что его поведение нередко балансировало на грани между откровенным хамством и непосредственностью. Но Кассандра… она же леди! Разве так ее воспитывали? Что бы она считала уместным кричать на весь дом?!

- Да ладно тебе, мошка, не жужжи, - продолжал голосить Карл, словно пытался докричаться не до комнаты падчерицы, а до соседней улицы. Леди Димитреску в изнеможении прикрыла глаза и принялась массировать переносицу, которую раскалывало от боли.

- Мама! Скажи ему, чтобы перестал оскорблять Итана!

- Да разве “плесень” - это оскорбление? - удивился Гейзенберг. - Вот если бы я его говнюком назвал, тогда да, можно было бы обидеться, но ты же знаешь, что я так, по-дружески.

- Он никакая не плесень, - капризно продолжала Кассандра, старательно оглашая своим голосом весь дом, - почему все нападки сыплются только на моего парня? Бэла тоже встречается, но это как будто никого не касается!

- Кэсс! - визг старшей дочери выпорхнул из малой столовой, расположенной между кабинетом Карла и библиотекой, и Альсина обреченно опустила плечи: вот, еще одна дочь ведет себя точно базарная торговка. - Ты обещала не говорить!

- А ты что, стесняешься? - ядовито осведомилась Даниэла из библиотеки. - Стыдишься? Неужели он так ужасен?

- Не твое дело, - огрызнулась Бэла, на что младшая сестра отозвалась издевательским смехом, - не лезь, куда не просят, Дани! Вместо того, чтобы совать нос в мою личную жизнь, лучше бы занялась своей!

- Давай я займусь твоей? Судя по всему, у тебя все очень печально. Настолько, что ты не хочешь познакомить с нами своего парня. Если он существует, конечно. А то вдруг ты его выдумала. Ты ведь у нас такая фантазерка, Бэли.

- Ну ты и сука, Дани, - выпалила Бэла, и Альсина, окончательно потеряв терпение, ударила ладонью по подлокотнику кресла; от ярости, вспыхнувшей ярче бенгальского огня, головная боль почти прошла, однако женщина была слишком взвинчена, чтобы это заметить. Выпрямившись во весь рост, расправив плечи, леди Димитреску набрала полную грудь воздуха и отчеканила во всю мощь своих легких:

- Довольно!

Дом пристыженно затих, даже Элоиза замолчала, прижав крошечные ладошки к лицу; Карл, дурашливо скривив рот, втянул голову в плечи, умильно посматривая на рассвирепевшую жену, а Бэла, Даниэла и Кассандра затаились каждая в своей комнате; Альсина порадовалась, что Карла-младшего няня увела на прогулку, иначе бы на одного крикуна было бы больше.

- Что бы я больше не слышала подобных выражений! Что это все значило?! Брань, крики… ведете себя, как беспутные скандалистки! Если еще раз такое повторится, пеняйте на себя, девочки. Не посмотрю на то, что вы взрослые!

- И что ты сделаешь? Под домашний арест их посадишь? - неосторожно хмыкнул Гейзенберг, но замолчал, снова прячась за Элоизу, стоило леди Димитреску перевести на него взгляд, кровожадно прищуренный, как у леопарда. - Все, все, я понял, не лезу. Твои дочери, сама с ними разбирайся.

- Это все ты, - патетично заявила Альсина, взмахнув широким рукавом халата, - дурной пример заразителен, вот и мои девочки, глядя на тебя, совсем отбились от рук.

- Слушай, им же не пятнадцать лет. Чего ты их строить пытаешься, как школьниц? - Карл уложил на плечо Элоизу, заметно поникшую после гневной вспышки матери; леди Димитреску, заметив грустное личико младшей дочери, ее насупленные бровки, надутые губы и сжатые кулачки, мгновенно устыдилась своего срыва. Как она могла требовать от своих детей благовоспитанности, если сама позволяла себе повышать на них голос? Женщина забрала Элоизу у мужа, прижала девочку к груди, успокаивающе поглаживая по спинке; Элоиза трогательно уткнулась носом ей в шею, тихонько посапывая, и леди Димитреску растроганно улыбнулась.

- Моя маленькая, - шепнула Альсина, целуя дочь в висок, - не сердись на маму. Мама так злится потому, что очень вас любит. Мои девочки ведь самые лучшие, и очень сложно принять, что у моих прекрасных, замечательных дочерей есть недостатки.

- Да, то ли дело твои мужики - идеальны со всех сторон, - заметил Гейзенберг, боком подбираясь ближе к женщине, - во всяком случае: я и мой пиздюк. А Итан все-таки плесень. Кто там у Бэлы, узнаю при знакомстве, но точно тот еще паразит. Осталось теперь еще и Даниэлу пристроить, и все, можно спать спокойно. Пусть у их мужиков голова о девчонках болит.

Альсина не ответила, продолжая укачивать Элоизу; думать об избранниках дочерей совсем не хотелось. Они с девочками жили так тихо и мирно, когда их было только четверо, однако стоило мужчинам войти в их жизнь, как все изменилось. Это так походило на испытание на выносливость, однако леди Димитреску находила удовольствие в постоянной борьбе, в стычках с Гейзенбергом, в препирательствах дочерей, ставших такими взрослыми в одночасье, в шалостях Карла-младшего и Элоизы, в шумных ужинах, когда вся семья, включая худосочного Итана Уинтерса и его милую дочурку собиралась за одним столом. Было совсем не утонченно и не изысканно, но весело и уютно, настолько, что леди Димитреску могла бы милостиво согласиться с тем, что другой судьбы она ни за что не пожелала бы. Даже при условии, что Гейзенберг иногда ел руками, игнорируя приборы, а Итан Уинтерс гладил под столом колено Кассандры, наивно полагая, что этого никто не видел.

========== Normal!AU VI ==========

Леди Димитреску не терпела присутствие в доме посторонних: они раздражали Альсину своей неуместностью, неловкостью, суетностью, похожей на мышиную возню под полом, поэтому к новой прислуге женщина привыкала долго и тяжело, выбирала персонал скрупулезно и тщательно, стараясь удостовериться, что в ее доме будут работать порядочные, проверенные люди. Постепенно леди Димитреску свыкалась с привычкой горничной петь во время работы или пристрастием гувернантки к цитрусовым духам, похожим больше на автомобильный освежитель воздуха, однако стоило порог переступить Итану Уинтерсу, как в груди начинало жечь от раздражения. Свыкнуться с наличием молодого человека в своей жизни никак не получалось: внимание цеплялось за все, что выбивалось из привычного Альсине уклада: куртка, небрежно брошенная на стул, коробка из-под пиццы, забытая на столе в гостиной, дешевые кроссовки в прихожей, запертая дверь в комнату Кассандры, откуда доносился смех. Это ужасно выводило из себя; как ни странно, малышка Роза леди Димитреску ничуть не мешала. Девочка росла тихой, беспроблемной, в отличие от собственных детей Альсины - парочки варваров, которых уже в столь юные годы тянуло на завоевания. Пока Розмари примерно рисовала, Карл-младший мог залезть в буфет за банкой с печеньем, а Элоиза - юркая, проворная, словно обезьянка - могла ворваться в гардероб, вооружившись ножницами, чтобы порезать платья леди Димитреску на наряды своим куклам. Несносные, совершенно невозможные дети; Альсина пришла в ужас, увидев Элоизу, сидящую в окружении шелковых обрывков и лоскутков, в которые превратилось ее вечернее платье. Его было почти не жалко - к дьяволу, это всего лишь тряпки! - но Элоиза могла пораниться ножницами; специально взяла самые большие, кухонные, которые легко резали куриные кости и хрящи. Что им детские пальцы? Но, несмотря на весь испуг женщины, Элоизу наказали за испорченное платье; как и Карла-младшего, который, наевшись сладкого, уронил винтажную банку из-под печенья, переполошив всю прислугу. Хорошо, что сам не сорвался с верхних полок буфета, тогда бы сердце леди Димитреску точно не выдержало бы.

Чтобы впредь не вздумали так пугать мать, Элоиза и Карл-младший до конца месяца были лишены десерта; протесты детей Альсина подавила одним суровым взглядом, которого оказалось недостаточно для потешавшегося Гейзенберга. Ему все было смешно, как будто шутка, что его сын мог разбить голову о кафельный пол! А если бы Элоиза покалечилась?!Мерзавец продолжал бы смеяться?! Леди Димитреску буравила мужа янтарно-потемневшими, как у львицы перед прыжком, пока Гейзенберг попивал какао под грушевые кексы, одновременно что-то высматривая в мониторе своего ноутбука.

- Хватит на меня таращиться, - проворчал он с полным ртом, засыпав крошками клавиатуру, - как будто я в детстве коленки не расшибал. Ни один пацан без синяков и шишек не обходится. Свалится - значит, в следующий раз не полезет.

- Скажи еще специально его со шкафа сбросить, чтобы получше запомнил, - огрызнулась Альсина; спокойствие Карла ее бесило. Это, между прочим, и его сын тоже, а Гейзенберг вел себя так, словно у него в запасе еще несколько детей. Если один убьется, то можно будет попробовать вырастить следующего. А что? Это же легко, рождение детей - почти как работа принтера, главное, чтобы краски в картриджах хватало. Уперев руки в бедра, леди Димитреску стояла, нависая над мужем, который с апатичным видом шумно отхлебнул какао и продолжил щелкать мышкой, водя курсором по таблицам, графикам и столбикам расчетов.

- Зачем его куда-то бросать? - мужчина небрежно пожал плечом. - Он и сам отлично справляется. Вчера он в косяк врезался, шишка выросла с мой кулак.

Альсина, возмущенно раздув ноздри, придвинулась к Гейзенбергу вплотную, напирая на него грудью. Карл косил заблестевшим глазом на линию ее декольте, пряча ухмылку в уголках рта; леди Димитреску, оперевшись ладонью о стол, с видом кровожадным и свирепым впилась глазами в мужа, который, позабыв о кексах, предпочитал исподволь любоваться ее обнаженной в вырезе домашнего платья грудью.

- Так вот почему на ужин он пришел в шапке, - протянула женщина, недобро постукивая ногтями по столешнице.

- Ага, - счастливо подтвердил Гейзенберг, - там еще и синяк… Одним словом - красота! Как будто его лошадь лягнула.

- А мне почему не сказали?! - вспылила Альсина, борясь со страстным желанием сделать какую-нибудь глупость вроде сахара, высыпанного за шиворот Карлу, или резко опушенной крышки ноутбука, которая прищемит пальцы мужа.

- Так ты же не разрешаешь ему ездить на велосипеде по дому! А он катался и не вписался в поворот. Так что, в соответствии с ПДД, прав он лишен на ближайшие пару недель.

- В самом деле? - женщина недоверчиво склонила голову набок. - Сегодня утром в парке он катался на самокате.

- Так это же не велосипед, - хохотнул Гейзенберг и прежде, чем леди Димитреску успела обреченно всплеснуть руками, положил ладонь на крутой изгиб ее талии, притягивая к себе. Альсина слабо упиралась, пыталась стряхнуть с себя пальцы Карла, цепкие, как у ящерицы, то и дело оказывавшиеся у нее то на бедре, то на животе. Подхватив женщину под колено, Гейзенберг дернул, надавив ладонью, и леди Димитреску, покачнувшись, буквально упала на него. Стул заскрипел под навалившимся на него весом, мужчина, повернувшись в последний момент, усадил Альсину себе на колени. Стол качнулся, когда женщина случайно задела его ногой, чашка с недопитым какао опасно накренилась, едва не пролив содержимое на клавиатуру, а ладонь Гейзенберга с размаху опустилась на бедро леди Димитреску; Альсина вздрогнула, неловко чиркнув каблуком по полу, сжала колени, когда Карл сжал пальцы, тиская ее ляжку, крепко держа женщину под бок. С глухим, зловредным смешком он потерся колючей от щетины щекой о грудь Альсины, после чего прихватил зубами край выреза и потянул вниз. Леди Димитреску охнула, чувствуя, как раскалившаяся кровь бурным потоком устремилась в голову.

Прикрыв декольте ладонью, она пихнула Гейзенберга локтем в плечо.

- Что это на тебя нашло? - обронила Альсина, насмешливо изогнув брови; Гейзенберг шумно, с присвистом выдохнул, тряхнув головой.

- А чего? Имею право! Жена ты мне или кто? Может, соседка? Или сестра, а? - гоготнул Карл и уткнулся носом в шею женщины, и по телу леди Димитреску пронеслась волна приятной слабости, смывая все переживания, унося их течением куда-то далеко, на самую кромку сознания. Но это не значило, что она перестала думать о непоседливости и неусидчивости своих детей; с гувернанток, не досмотревших за Карлом-младшим и Элоизой, так же спросили, однако если не привить детям понятие о дисциплине, как же они будут учиться в школе? Альсина утомленно прикрыла глаза, держась за плечи мужа, который забавлялся тем, что мял ее бедро и ягодицу. С девочками у леди Димитреску не было таких проблем: Бэла, Кассандра и Даниэла были погодками и играли всегда вместе, не находя времени на проказы и шалости. Платья матери они не резали, а примеряли, воровали не печенье, а вишневое варенье - перемазавшись сладким ягодным сиропом, сестры изображали невест Дракулы; не самые подходящие персонажи для маленьких девочек, но тяга к классической литературе в столь юном возрасте весьма похвальна. Кем будет воображать себя Карл-младший при нынешней моде на супергероев даже страшно представить, однако разве могла Альсина мешать сыну в его самовыражении?

Но если еще раз она узнает, что этот негодник катался на велосипеде в доме… Какое будет наказание за столь вопиющий проступок, леди Димитреску еще не решила, однако знала точно, что после этого Карл запомнит, что маму надо слушаться.

Женщина втянула воздух сквозь зубы, чуть расставив ноги, когда Гейзенберг принялся деловито задирать подол ее платья; тянуло немного поломаться для вида, чтобы муж ее немного поуговаривал, приласкал так, чтобы Альсина не могла ему отказать, но было немного лень, и вообще они уже столько лет женаты, а почтенной воспитанной даме кокетство не к лицу. Пока леди Димитреску раздумывала, Гейзенберг успел оголить ее колени и устроить ладонь на внутренней стороне женского бедра, по-хозяйски поглаживая и растирая, и Альсина уже решила сдаться, как звонкий голос Кассандры, просочившийся через закрытую дверь кабинета, прокатился зимним холодком вдоль спины:

- Мама, ты дома? Мы ненадолго!

- Надо сказать твоим дочуркам, чтобы звонили перед тем, как прийти, - проворчал Гейзенберг, не торопясь отнимать рук от тела жены, - не дом, а проходной двор какой-то.

- Перестань, - фыркнула Альсина, одергивая юбку; она не ждала сегодня Кассандру, которая уже несколько месяцев жила с Итаном Уинтерсом и его дочерью. Обычно дочь навещала родных на выходных, договариваясь заранее; что же заставило ее прийти посреди рабочей недели? Что-то случилось? Мгновенно встревожившись, леди Димитреску хотела подняться, однако Карл удержал ее, обхватив обеими руками поперек живота.

- Пусти. Слышал же, дочка пришла.

- Если будем сидеть тихо, она нас не найдет, - шепнул Гейзенберг, хитро прищурившись, на что Альсина чопорно поджала губы.

- Не веди себя как мальчишка! - бросила она, строго сведя брови. Подумать только, у них двое детей, а Карл все равно вел себя так, словно они - пара школьников, которые решили пообжиматься в укромном уголке. - Потерпишь немного.

- С чего это я в своем доме должен терпеть?! - осклабился мужчина, хватая Альсину за грудь, которая толком не помещалась ему в ладони. Гейзенберг мягко сжал, и леди Димитреску закрутило в водовороте злости и возбуждения.

- С того, что это и мой дом тоже. И мои дочери. Так что не надо мне здесь этих вольностей, - отрезала женщина, сбрасывая руки мужа и стремительно поднимаясь. Лицо у нее пылало, вырез чуть сполз, грудь грозила вывалиться, и Альсина принялась лихорадочно поправлять платье. Не хватало еще перед Кассандрой появиться в таком виде. С кем же дочка пришла? Леди Димитреску надеялась, что с ней навестить родителей решила Даниэла или же маленькая Розмари попросилась в гости; Итана Уинтерса видеть не хотелось, однако они с Кассандрой были почти неразлучны, и девочка была весьма решительно настроена на сближение семьи со своим избранником. В прошлый свой визит Итан преподнес матери своей девушке букет белых лилий; милый жест, но леди Димитреску предпочитала розы. Цветы приняла исключительно, чтобы не расстраивать Кассандру.

Если Уинтерс принесет что-нибудь нелепое, безвкусное или же уродливое, Альсина молчать не станет.

- Грымза, - оскалился Гейзенберг и мстительно ущипнул женщину за ягодицу; леди Димитреску отмахнулась, грозно сверкнув на него глазами, но радушно улыбнулась, когда дверь кабинета приоткрылась, впуская в комнату лучащуюся хорошим настроением Кассандру и Итана Уинтерса. Улыбка Альсины чуть дрогнула, однако не пропала, даже когда она встретилась глазами с молодым человеком. Кассандра почти мгновенно закрыла его собой, бросившись навстречу к матери, которая с готовностью распахнула ей свои объятия.

- Здравствуй, моя дорогая, - леди Димитреску расцеловала дочь, поправляя ее смоляные волосы, уложенные крупными волнами. - Как я рада тебя видеть. Надеюсь, ты пришла по хорошему поводу.

- Мы оказались поблизости и решили заглянуть, - пропела Кассандра; ее лицо лучилось счастьем, и в груди Альсины будто разлился сахарный сироп от радости за дочь. Кто же не желает лучшего своему ребенку? Однако солнечное настроение женщины померкло, набежали тучи, под кожу забрался колкий зимний холодок, когда вслед за девушкой в комнату робко сунулся Итан Уинтерс в своей дешевой светлой куртке и линялых джинсах; мужчина изобразил улыбку, глядя на Альсину с подозрением, исподлобья, но скулы Уинтерса зажглись брусничным румянцем, когда Гейзенберг, скаля во весь свой набор зубов, направился к нему:

- Вот за что уважаю плесень, так за то, что в любую щель, в закрытую банку заберется. Да ладно, чего ты кривишься? Я же шучу, - Карл похлопал Итана по плечу; Уинтерс нервно ежился под немигавшими взглядами родителей своей девушки, сжимал челюсти, играя желваками на щеках, однако помалкивал, не решаясь показывать характер в чужом доме. Умное решение: хамства от чужих Альсина не снесла бы, а Итан для нее был посторонним. Пусть Кассандра его любила, леди Димитреску не собиралась вот так просто открывать свое сердце какому-то хлипкому, невзрачному, худосочному пареньку; и неважно, что его милую дочь Альсина приняла сразу. Это же ребенок, а не какая-то… плесень.

- Что это там у тебя? - Гейзенберг бесцеремонно ткнул пальцем за пазуху Итана, и под курткой что-то закопошилось, зашевелилось, и леди Димитреску недовольно нахмурилась. Женщина вопросительно покосилась на дочь, которая рассмеялась, тряхнув блестящими волосами, тяжелыми, как мокрый бархат.

- Подарок, - задорно выпалила Кассандра и застучала каблучками к Уинтерсу, который заслонялся плечом от распалившегося Гейзенберга: мужчина продолжал тыкать пальцем в куртку Итана, под которой тоненько запищало. Кассандра, бесстрашно шлепнув ладонью по пальцам отчима, свободно запустила руки под одежду Уинтерса, и его лицо довольно разгладилось, в глазах зажегся хитрый огонек, а по губам пробежала улыбка, заставившая леди Димитреску еще больше помрачнеть. Бесстыдники; какое будущее ждет ее девочку рядом с этим мужланом?! Ни положения, ни воспитания… И все равно Кассандра продолжала рядом с ним млеть, словно школьница. Вот в кого она такая?

Сложив руки на груди под нитями янтарного ожерелья, Альсина подошла ближе, высокомерно глядя на Итана, кривя край рта в глумливой усмешке; Уинтерс избегал ее взгляда, предпочитая любоваться Кассандрой. Молодые люди перемигивались и хихикали, словно дети, и когда девушка прижалась к нему, запустив ладони ему под куртку, Итан подался вперед, пытаясь ее поцеловать. Гейзенберг прочистил горло, пряча ехидную улыбку, Альсина раздула ноздри, округлив гневно глаза, а Кассандра вдруг увернулась, в притворной суровости сведя брови.

- Ну, тише! Раздавишь же, - быстро чмокнув его в щеку, девушка повернулась, вытаскивая из-под куртки Итана крохотный белый комочек. Гейзенберг поперхнулся от неожиданности, Альсина приподняла бровь, брезгливо изогнув губы, не уверенная, что ее средняя дочь была серьезна. Это какая-то несмешная неудачная шутка? Что это значило? Если дети решили завести домашнее животное, то пусть; совсем не обязательно приносить его родителям, чтобы похвастаться.

- Правда, она милая? - Кассандра протянула комочек, оказавшийся котенком, матери. Котенок тонко мяукал, цепляясь лапками за пальцы девушки, прижимал ушки, подергивал розовым носиком и выглядел таким трогательным, беззащитным, прямо как дочки Альсины, когда они были совсем крошками. Леди Димитреску скупо улыбнулась, однако не заметила в себе желания погладить кошечку или взять ее на руки.

- Все котята милые. Но у вас маленький ребенок. Разумно ли?

- Ну, - Кассандра смутилась, - у Итана маленькая квартира, и с животным будет не очень удобно. Но она такая прелесть! Я не смогла удержаться.

- Дорогая моя девочка, - леди Димитреску снисходительно усмехнулась, - если решила жить отдельно и самостоятельно, да еще и своей семьей, то нельзя думать только о себе.

Кассандра по-детски насупилась, прижимая к груди притихшего котенка, который тихонько урчал, щурясь, когда Гейзенберг принялся почесывать ему за ушком. Девушка кусала губы, дыша чуть громче и чаще, и румянец медленно расцветал на ее щеках маками. Итан двинулся к Кассандре, ободряюще обняв ее за плечи; взгляд, которым он смерил Альсину, можно было счесть вопиюще наглым.

- Вообще-то… подарок для вас. Мы с Кассандрой решили, что вам понравится.

- Неужели? - губы женщины растянулись в широкой, обнажавшей резцы, улыбке. - И с чего вы, молодые люди, сделали такие выводы?

- Да, - гнусаво подхватил Гейзенберг, продолжая гладить котенка, - что, раз у нас полный дом пиздюков, то нам и без шерстяного мешка с блохами не обойтись?

- Нет у нее никаких блох, - возмутилась Кассандра и обезоруживающе посмотрела на посуровевшую мать, - прости, что не посоветовалась и не предупредила, но я подумала, что тебе понравится.

- Ты лукавишь, милая. Ни за что не поверю, что это была твоя идея, - леди Димитреску перевела глаза на Уинтерса, до странности самоуверенного, бесстрашного, словно бессмертного. - Неудачная идея: пытаться распоряжаться порядками чужого дома.

- Мы хотели сделать вам приятное, - заявил Итан; Альсина вздохнула полными легкими, угрожающе вздымая грудь.

- И вы сочли, что приятное мне может сделать это животное? Конечно, у меня ведь мало забот с двумя маленькими детьми, мне так не хватает дел, и еще одно грязное, шумное, требующее внимания создание именно то, в чем я нуждаюсь.

- Ага. Какой в кошке толк? - хмыкнул Карл Гейзенберг, успевший забрать котенка из рук падчерицы; кошечка ползала у него по груди, цепляясь коготками за ткань рубашки, смешная и неуклюжая, с тонким подрагивающим хвостиком. - Собаки лучше. Но не эти мелкие, тявкающие херовины, которых в карманах носят, а такие нормальные, здоровые зверюги, с которыми на медведя можно ходить.

- Никаких собак! - повысила голос Альсина; не хватало еще устроить зверинец у нее в доме! Разумеется, Карл-младший и Элоиза будут в восторге, однако, где одна собака, там и вторая, а потом еще дети начнут таскать лягушек и ящериц, Даниэла заведет паука-птицееда, о котором мечтала со средней школы, а Бэла отдаст аквариум, пустеющий последние пять лет, какой-нибудь ползучей твари вроде полоза или молочной змеи. Маленький белый котенок, сидящий на ладони Гейзенберга, мог раскачать более-менее устоявшийся распорядок сильнее, чем шторм - оставшуюся без весел лодку. Но и выставить вон Кассандру вместе с ее парнем и котенком Альсина не могла; дочка ведь расстроится, обидится, Итан Уинтерс будет ее утешать и выставит леди Димитреску их врагом. Женщина размеренно выдохнула, сжав зубы; маленький, пронырливый негодяй, он нарочно это сделал, чтобы поссорить Альсину с ее девочкой. Решили они, вы посмотрите на них!

- Если ты не против животных в доме, мы ее заберем, - Кассандра потянулась за котенком, но Гейзенберг отошел, удерживая зверька в одной ладони.

- Куда?! Это же подарок. А что выходит - пришла, подразнила и ушла? Нет, мошка, так дела не делаются.

- Не называй меня так, - надулась девушка и покосилась на мать; Альсина молчала, сосредоточенно морща лоб. Она не хотела кошку, не хотела видеть рядом с любимой дочерью, очевидно, недостойного ее Итана Уинтерса, но почему-то когда леди Димитреску предлагала логичные и рациональные решения, все принимались возражать и спорить. Их семье не требовалось домашнее животное, однако, кажется, что так думала только она. Хорошо, что котенка еще не видели младшие дети, иначе бы на Альсину напали толпой. Сейчас женщина могла еще настоять на своем, но, глядя на напряженное, настороженное лицо Кассандры, на Итана, нарушителя спокойствия, на Карла, на локте которого котенок лежал, вытянувшись всем тельцем, леди Димитреску опустила плечи, признавая поражение.

В конце концов, какой вред будет от одного котенка?

- Она породистая, - подал голос Уинтерс, - настоящая турецкая ангора.

- Надо же. И где вы достали настоящую турецкую ангору? - протянув руку, Альсина погладила котенка по головке самыми кончиками пальцев. Глаза Итана насмешливо блеснули.

- У моих знакомых. Остальных котят им удалось пристроить, а этой малышке никак не получалось найти дом.

- Как мило, что она досталась именно мне, - не удержалась от язвительного замечания Альсина, поглаживая нежные ушки котенка. Зверек тянулась за ее рукой, размахивала лапками, пытаясь уцепиться за рукав ее платья, и леди Димитреску позволила котенку перебраться в ее ладонь. Гейзенберг посматривал на жену с нескрываемым ехидством; когда Альсина усадила котенка себе на грудь, где она начала вполне вольготно топтаться и пытаться жевать янтарные нити ожерелья, мужчина засопел.

- Так, скажи этому комку шерсти, чтобы не слишком там устраивалась - это мое место.

- Карл! - одернула мужчину леди Димитреску; неужели нельзя было придержать свои скабрезности хотя бы при детях? Кассандра цвела ямочками на щеках, Итан Уинтерс продолжал жаться к ней, будто боялся, что девушка сбежит и оставит его наедине со своими родителями, а котенок копошился на груди Альсины, мял ее лапками, не выпуская коготков, и женщина гладила зверька по бокам и спинке. Карлу и Элоизе наверняка захочется с ним поиграть, но разве можно подпускать детей к такой малютке? Женщине придется взять заботу о котенке на себя… опять.

До чего тяжело быть самой ответственной в семье.

- Я назову ее Маришкой, - произнесла леди Димитреску, тоном давая понять, что не допустит возражений, но спорить с ней никто не собирался. Кассандра, восторженно всплеснув руками, вдруг кинулась в холл:

- Мы все для нее купили: миски, лежанку, ошейник. Для прививок она еще маленькая, но я уже записала ее на плановый осмотр к ветеринару.

- Кстати, о животных и врачах, - Альсина бросила беглый взгляд на мужа, - у тебя на следующей неделе поход к стоматологу.

- Нихера: у меня командировка. На месяц, - бросил Гейзенберг и стремительным шагом направился за падчерицей и ее парнем, - и чтобы я ее у нас в постели не видел. Мне там и так места мало, болтаюсь с краю, так еще и этот корм для блох будет мне свою шерстяную жопу на лицо укладывать.

- А против моей ты не возражаешь, - заметила Альсина ему вслед и рассмеялась, услышав сердитое, глухое бормотание Карла. Погладив Маришку по белой, шелковистой шейке, женщина нежно улыбнулась: она как-нибудь сама разберется, у кого будет место в ее кровати, а у кого - нет. Особенно, если этот кто-то уже третий раз пропускает визит к стоматологу.

========== Normal!AU VII ==========

- Ты куда собрался?

Голос Альсины догнал Гейзенберга уже на пороге; затылком чувствуя надвигающуюся грозу, Карл скрипнул зубами: по-тихому свалить не получилось, однако он был не из тех, кто легко сдается, поэтому бесстрашно повернулся к женщине с самым невозмутимым выражением лица. Леди Димитреску казалась спокойной, держала на руках изрядно подросшую и распушившуюся Маришку, блаженно растекшуюся по ее груди, и смотрела на Гейзенберга с затаенной претензией. Пальцы с длинными ногтями зарывались в белую шерсть ангоры, и урчание Маришки звучало на весь холл. Когда Карл заговорил, кошка нехотя приоткрыла глаза, мутные, зеленые, цвета воды в заболоченном пруду.

- По делам. Скоро вернусь, - Гейзенберг неопределенно махнул рукой, не собираясь распинаться о своих планах. Аккуратно, боком, он придвигался к двери, готовый выскочить в любой момент; осталось только дождаться, пока Альсина отвлечется или хотя бы моргнет - Карлу хватит и доли секунды, чтобы сбежать от своей боевой женушки, неумолимой и решительной, будто кельтская воительница. Иногда Гейзенберга заводил крутой нрав леди Димитреску: жить с такой бабой все равно, что черпать жидкий металл голыми руками, но иногда она бесила до зубной боли. Совсем не давала мужику расслабиться, так и пыталась покрепче ухватить его за яйца, забив на личное пространство. А Гейзенбергу нужна была свобода! Он не подкаблучник какой, чтобы сидеть безвылазно под задницей своей жены; даже если жопа у нее такая, что закачаешься.

- Я недолго. Если что - позвоню, - Гейзенберг, попятившись, положил руку на дверную ручку, стараясь не смеяться и не дергать плечами под взглядом Альсины. Лукавить перед ней было сложно: женушка, натренировавшись на своих вертлявых дочурках, раскалывала Карла как заправский агент КГБ. Да и сам Гейзенберг не умел ей врать; изворачиваться, выкручиваться, проталкивать нужные сделки - сколько угодно, акционеры и заграничные партнеры жадно глотали все, что он им предлагал, однако леди Димитреску будто бы видела Карла насквозь, и от этого становилось так смешно, что мужчина не мог сдержаться. А двухметровая стерва в шелках хоть бы моргала, но нет же, таращила на него свои желтые, как у упыря, глазищи и дышала, дразня сдобной ложбинкой между дебелых грудей, на которых так вольготно расположилась кошка.

- Ну, я пойду, да? Не хочу опоздать, а то сейчас такие пробки…

- Стоять, - одного слова леди Димитреску было достаточно, чтобы Карл застыл, взволнованно облизывая губы. Знал же, что нужно валить через окно или хотя бы через черный ход! - Позволь спросить: какие же срочные дела у тебя появились?

- По работе, - неохотно процедил Гейзенберг, стараясь не встречаться с женой взглядом, - нужна моя подпись.

- Почему контракты не отправят по факсу? - въедливо продолжала леди Димитреску, почесывая шейку блаженствующей Маришки. - Или не передадут с курьером? Зачем тебе вдруг понабилось в офис в субботу? Сегодня выходной, там никого нет.

- Я… там кое-что забыл, - выдавил Карл, чувствуя себя альпинистом, у которого рвалась страховка. Вот он еще держится над бездной, однако от неминуемого падения его отделяло лишь несколько секунд. Альсина вздохнула, трепеща крыльями носа, опустила ресницы, расслабившись лицом, от чего черты женщины смягчились, однако Гейзенберг достаточно хорошо ее знал, чтобы понимать, что это нихера не значило. Пусть сейчас леди Димитреску казалась умиротворенной, через минуту она могла так схватить его за жопу, что не вырвешься.

- И что же ты там забыл, мой дорогой? - сладко пропела женщина, улыбнувшись. - Уж не свою ли совесть?

- А… чего? - опешил Гейзенберг; он, конечно, ждал претензий, но не таких. Мужчина думал, что Альсина начнет упрекать его в невнимании, в том, что на работе он бывает чаще, чем дома, а свободное время предпочитает проводить не с семьей, а в пабе или в клубе за игрой в бильярд, что, разумеется, было полной туфтой. Просто Карлу иногда тоже хотелось немного отдохнуть. Гейзенберг же не предъявлял благоверной, что она по вечерам иногда уходила на какие-то мутные выставки и поэтические вечера, в театр вместе с Гандонной Беневиенто или, прихватив дочерей, отправлялась на целый день по магазинам. Карл тоже мог бы возмутиться, однако молчал, терпеливо ожидал супружницу, прямо как старый пес, а самого, как ту же псину, и за порог не пускали! Мужчина нахмурился, дернул шеей, мысленно готовясь к ссоре. Без боя сдаваться он не собирался! Дома и так женщины обложили Гейзенберга со всех сторон, сынок - его опора, наследник, - еще слишком мал, чтобы выдерживать их натиск наравне с батей, а Альсина слишком привыкла командовать, но Карл не прогнется. Если он решил, что пойдет сегодня в бар, значит, он идет сегодня в бар!

- Ты что, все забыл? - ужаснулась леди Димитреску, и у мужчины вмиг пересохло в горле. Так, о чем он мог забыть? Чей-то день рождения? Их годовщина? Нет, список дат хранился у секретарши, которая всегда своевременно напоминала боссу о важных семейных мероприятиях. Тогда что? Гейзенберг сморщился, на лбу у него выступили, покраснев, вены от напряжения, но в голове было пусто, и только где-то в районе гипофиза билась мысль, что приятели ждут его в баре, наливаются темным пенным элем и играют в дартс и настольный футбол, пока Карл тут распинается перед своей женой.

- О чем это я забыл? - мужчина нахально повел плечами, сунув руки в карманы. - Я все прекрасно помню.

- Тогда куда же ты собрался в таком случае? - ласково осведомилась Альсина, недобро прищурившись.

- Я же сказал: дела! Срочные, мать твою! Я же потом вернусь.

- Когда это - потом?! - женщина повысила голос на несколько октав, начиная свирепеть. Карл, замявшись, почесал в затылке.

- Ну… например, завтра. Вот завтра я точно буду свободен, а сегодня - извини, моя котлетка, я должен идти.

- Ты обещал, ненаглядный мой, - прогрохотала леди Димитреску, и Гейзенберг, скрипнув зубами, замер на пороге.

- Язва моя, чума, боеголовка моя ядерная, я ни в коем случае не отказываюсь от своих слов…

- В таком случае иди и помоги Бэле и Даниэле с репетицией! - отчеканила Альсина, грозно потрясая Маришкой. - Ты обещал моим девочкам, милый, а премьера уже через неделю.

- Так впереди еще целая неделя! Куда торопиться?! - Гейзенберг предпринял последнюю попытку улизнуть от жены, заранее зная, что она обречена на провал; леди Димитреску всегда шла напролом, как чертов танк, рвалась вперед с мощью авианосца, и проще было послушаться, чем выстоять против такой громады. Тем более, мужчина действительно начал вспоминать, что, кажется, говорил девочкам, что поможет им репетировать спектакль, который ставили в любительском театре при местном дамском клубе, в котором состояла Альсина. Сам бы Гейзенберг в жизни до такого не додумался, наверняка это придумала его благоверная.

- Иди и помоги моим девочкам. Не может же тебе быть так сложно провести время с нашими дочерьми, - леди Димитреску сделала особое ударение на последние слова, и Карл понуро опустил плечи. Такого смачного облома с ним не случалось с тех пор, как у него сорвалась крупная поставка оборудования в Румынию; тогда Гейзенберга прижали конкуренты в лице одной бледной, напыщенной суки, однако ему удалось все решить почти без проволочек, а сейчас придется остаться и изображать полоумного мужика в кружевном воротнике из пьесы, в которой собирались участвовать Бэла и Даниэла.

И нахера им сдался вообще этот театр?! Кассандра прекрасно жила без него и ничего; правда, мошка увлекалась фотографией и шитьем, но Карла к этому приплести не пыталась, а по полной использовала своего парня. Почему бы Бэле и Даниэле не поступить так же? Обе ведь с кем-то встречались, однако берегли этих чертей, не рисковали знакомить их с родителями. Паршивки. Вот и воспитывай детей после этого!

Что будет, когда Элоиза, его сахарочек, начнет интересоваться парнями, Гейзенберг даже думать не хотел. Прихлопнет же любого, каждого, как сраного клопа, кто посмеет позариться на Элоизу, любимую батину тефтельку.

Губы Альсины тронула благостная улыбка, взгляд прояснился и потеплел, когда Карл, обреченно подволакивая ноги, побрел в сторону холла; поймав мужа за плечо, леди Димитреску прижалась к нему, потираясь щекой о его висок. Гейзенберг глухо заворчал, отворачиваясь, но сбивчиво вдохнул, стоило женщине прижаться губами к его шее, колючей от проклюнувшейся щетины.

- Спасибо, родной. Хорошо, что ты все-таки решил остаться - для девочек очень важно проводить с тобой время.

- Конечно! Как же без бати-то? Без бати никак, - буркнул Карл, старательно игнорируя ощущение того, что его крупно развели. Нет, он был совсем не против побыть с Бэлой и Даниэлой, однако немного выводило из себя, что им вертели, как хотели. Как Донна управляла своими марионетками, так Альсина распоряжалась мужем, как чертовой куклой! Туда не ходи, это сделай, а то не делай; совсем раскомандовалась, вздохнуть свободно лишний раз не дает.

Однако Гейзенберг сам на это подписался; вот же… блять! Только немного потеряешь бдительность с этими бабами, и все, пустят в оборот.

- Сегодня на ужин будут стейки, - искушающе проворковала леди Димитреску; Гейзенберг, все еще пребывавший в мрачном расположении духа, заинтересованно встрепенулся. Мясо он любил, поджаристое снаружи и сочное, кровавое внутри, но Альсина пичкала его до омерзения полезной рыбой, овощами и диетической курицей, потому что в последнее время мужчину мучила изжога и тяжесть в желудке; а сегодня - смотрите-ка! - стейки! Ух, холера, знала, чем его зацепить!

- Я бы предпочел другое мясцо, - Карл, положив ладонь на бедро Альсины, с удовольствием сжал пальцы, а после - слегка шлепнул женщину по крепкой ягодице. Леди Димитреску кокетливо охнула, хлопая ресницами, и Гейзенберг усмехнулся, уже не так сильно жалея, что остался дома. В конце концов, чего Карл там не видел, в этом баре? Что, сложно порепетировать с девицами, которые ему практически родные? Да и Альсина довольна, а это тоже многого стоит.

- Изголодался, мой хороший? - леди Димитреску погладила Гейзенберга по щеке, огибая пальцами его скулу и линию подбородка, и кончиками ногтей пощекотала мужскую шею; Маришка, своенравно помахивая белым пушистым хвостом, осоловело косилась на Карла. Острые кошачьи ушки подрагивали, словно она прислушивалась к разговору.

- Еще как! Так что я рассчитываю к концу дня быть сытым и усталым.

- О, я тебя накормлю, дорогой. А потом - как следует уложу в постель, - пообещала Альсина и рассмеялась, почувствовав руку мужу на своем бедре; Гейзенберг тискал, мял и гладил, от чего женщина раскраснелась, дико блестя глазами, однако вскоре она отстранилась, силясь выровнить дыхание, и деловито поправила чуть сбившееся декольте, по-прежнему удерживая Маришку на руках.

- Но сначала - репетиция. Бэли и Дани тебя ждут.

- О, я их так отрепетирую, что мало не покажется! Пьеса от зубов отскакивать будет! - самодовольно заявил Гейзенберг, вдохновленный, решительный, готовый уже выйти на сцену и отстрелять все роли без суфлера. Вот это женщина: сначала в бараний рог скрутила, а потом так зарядит, что лететь и гореть будешь ярче фейерверка. На прощание шлепнув жену по смачному, налитому заду, Карл направился в библиотеку: голоса Бэлы и Даниэлы доносились оттуда; однако, чем ближе мужчина подходил к приоткрытой двери, тем яснее становилось, что репетиции, скорее всего, не будет. В комнате звенели девичьи голоса: разъяренный, возмущенный крик Бэлы и истеричный, полный слез и затаенного гнева визг Даниэлы. Гейзенберг сбавил шаг, прислушиваясь; входить и вмешиваться не хотелось, для здоровья куда безопаснее не вставать между этими двумя фуриями. Мужчина уже планировал вернуться к Альсине, чтобы она сама утихомирила распалившихся дочерей, когда Даниэла выпалила:

- …Неудачник! Ты встречаешься с полным неудачником и завидуешь, потому что мой парень уже многого добился в жизни!

- Серьезно?! То есть, этот лопоухий тролль - действительно твой парень?! - Бэла едко рассмеялась. - Великолепно, Дани, ты просто превзошла саму себя!

- Он не лопоухий! - взвилась Даниэла, на что ее старшая сестра презрительно фыркнула:

- Его ушами можно заменить спутниковые тарелки. И вообще… разве он не живет до сих пор с родителями?

- Мы, знаешь ли, тоже живем с родителями!

- Я могу съехать в любой день, - самодовольно изрекла Бэла, - просто не хочу оставлять маму. А вот ты думаешь только о себе. Эгоистка!

- Дура! - не осталась в долгу Даниэла. - Что ты ко мне привязалась?! Меня все устраивает!

- Не устраивает, раз ты начала этот разговор.

- Я просто не понимаю, что ты нашла в этом лузере! Позавидовала Кассандре и взяла первого встречного?

- Тогда ты своего нашла на свалке! Хотя нет… на болоте! Он ведь там вырос, среди аллигаторов, которые этого страшилу приняли за своего.

Гейзенберг присвистнул: вот это поворот! Кажется, скандал достиг критической точки, еще немного - и девчонки вцепятся друг другу в волосы. По-хорошему с этим разбираться стоило леди Димитреску, однако Карл, как-никак, глава семьи, хозяин дома, так что нечего тут устраивать хер пойми что!

Элоизе так ссориться будет не с кем; не порядок! Может, намекнуть Альсине на еще одного ребенка? Мошки ведь скоро совсем разлетятся, а Гейзенберг привык, что у них полный дом детей. Вот бы была еще одна дочка, их имбирный пряничек; похер, что скоро внуки пойдут, старым Карл Гейзенберг себя не чувствовал.

Поэтому он резво влетел в библиотеку, где друг напротив друга стояли бледные от злости девушки, встрепанные, с горящими, словно у ведьм, глазами, и гаркнул во всю силу голосовых связок, от чего Бэла и Даниэла пугливо шарахнулись в стороны:

- А ну, тихо! Устроили тут, понимаешь, грызню!

- Она первая начала, - захныкала Даниэла, указывая пальцем на сестру, - она не хочет, чтобы я была счастлива!

- Неправда! - Бэла негодующе топнула ногой. - Это все Даниэла! Как она начала встречаться с этим типом, так стала вести себя… просто невозможно!

- Как будто тебе принц достался, - девушка скривилась, манерно поправляя свои рыжие локоны; ее белокурая сестра набрала полную грудь воздуха, готовясь вновь разразиться яростной тирадой, но Гейзенберг опередил пышущую буйством Бэлу:

- Хватит, девочки, не ссорьтесь. Нашли из-за чего ругаться. Я уверен, что оба ваши парня - те еще доходяги и стоят друг друга.

- Эй! - ощетинилась Даниэла, а Бэла, мгновенно позабыв о разногласиях с младшей сестрой, строптиво поджала губы.

- Не говори так! Ты их совсем не знаешь.

- И знать не хочу, мне плесени Кассандры хватает по самые гланды.

- Лукас не плесень, - обиженно вставила Даниэла, и мужчина ехидно оскалился:

- Да, он не плесень. Он - черт лопоухий. Верно, солнышко? - обратился он к захихикавшей Бэле, пока Даниэла, красная, будто цветок гибискуса, топала ногами.

- Вы ужасны! Я все маме расскажу! Только она меня понимает!

- О да, - серьезно кивнул Гейзенберг, - иди и расскажи ей, что у тебя отношения с каким-то парнем, которого даже твоя сестра считает пугалом.

- Главное: каким я его считаю. А для меня он замечательный. Самый лучший, ясно?! - Даниэла смерила сестру и отчима гордым взглядом, и Карл примирительно поднял руки.

- Все с тобой понятно, малышка. Раз так - не буду спорить, сама разберешься. Тебя это тоже касается, - мужчина искоса взглянул на Бэлу, - лезть не буду, пока сами не попросите. И с матерью вам самим поговорить придется. Но если надо будет, я прикрою.

Даниэла, счастливо хлопнув в ладоши, звонко рассмеялась, а Бэла налетела на Гейзенберга, повисла на нем, обвив руками шею, и крякнувшего Карла повело в сторону; рыжая, вцепившаяся в мужчину с другого бока, помогла вернуть ему равновесие, но под весом девушек Гейзенберг шатался и только щурился, пока они благодарно зацеловывали его щеки.

- Ты лучше всех! - прощебетала Даниэла ему прямо в ухо, едва не оглушив. - Хорошо, что ты у нас есть. Без тебя наша семья была бы совсем не такой счастливой.

- Это все потому, что в детстве я съел четырехлистный клевер и закусил кроличьей лапкой, - просипел Карл, донельзя польщенный и растроганный, прижимая к себе девушек. Хорошие у него все-таки дети; только парни у дочек все какие-то… охламоны.

========== Normal!AU VIII ==========

Комментарий к Normal!AU VIII

Небольшой эксперимент в рамках Normal!AU, раскрывающий часть предыстории леди Димитреску и ее отношения с семьей. Родственники Альсины и Карла являются оригинальными авторскими персонажами автора и созданы с целью дополнить образы и заполнить пробелы в истории альтернативной вселенной.

У леди Димитреску были весьма напряженные отношения с родителями: требовательная чопорная мать и суровый, исполненный высокомерия отец редко бывали ею довольны. Появление в семье трех приемных внучек их не слишком обрадовало, брак с Гейзенбергом они окрестили мезальянсом, даже внешность Альсины считали состоящей из сплошных изъянов, хотя она была поразительно похожа на лорда Димитреску - мужчину рослого, статного и крайне гордого, однако то, что у него принимали за достоинства, в его дочери принимались как недостатки. Это было обидно; в юности замечания родителей, их едкие комментария и упреки воспринимались очень болезненно, но именно такое хлесткое обращение закалило леди Димитреску, научило идти к своей цели, не сворачивая с курса. Сердце Альсины отчаянно жаждало похвалы отца или ласки матери, но леди Звенислава надменно поджимала губы и, изящно взмахнув шелковым веером, говорила, что белое платье с оборками дочери не идет и выглядит она в нем как разряженный ледоруб, а отец советовал не так сильно расправлять плечи и при возможности сгибать колени, чтобы казаться ниже ростом, ведь мужчины любят миниатюрных, нежных леди, а не девиц с тяжелой поступью кавалериста и руками, которые способны гнуть подковы.

И не важно, что эти самые руки Альсина унаследовала именно от батюшки, порицали именно лели Димитреску, тогда совсем юную девушку, словно в этом была ее вина.

Альсина старалась, очень старалась быть примерной дочерью, слушалась мать и отца, пока не поняла, что их советы с ней не работали. Надежда снискать их расположение еще была, а вот терпение после совершеннолетия стремительно иссякало; помимо ширины плеч и поистине рыцарской выправки, леди Димитреску переняла от родителей также решительность, упрямство и целеустремленность. У леди Звениславы и ее благородного супруга никак не могло получиться тихой покорной дочери, и в один прекрасный день Альсина устала бороться с предубеждениями и родительской враждебностью и предпочла просто быть собой. А почему нет? Матушка и отец и так были ею всегда недовольны, так к чему стараться, превращая свою жизнь в гонку за недостижимым идеалом? Лучше Альсина Димитреску сама станет тем образцом, к которому все будут тянуться, но ни один не сможет достичь тех же высот, что и она.

Первым вызовом стало курение, затем - уроки вокала; туфли на каблуках, делавшие ее еще выше и внушительнее, фасоны платьев, подчеркивающие грудь и бедра, украшения, шляпы, темная помада, вызывающе смотревшаяся на молодой девушке… Отец демонстрировал свое неодобрение, запираясь в кабинете и не разговаривая с дочерью месяцами, мать прямо заявляла, что ей стыдно появляться в обществе вместе с Альсиной, которая в ответ только улыбалась. Сквозь обиду, досаду и разочарование изображала равнодушие к словам леди Звениславы и наряжалась в ярко-красное атласное платье с черными перчатками, а прическу украшала перьями, и в таком виде выступала на сцене, не как наследница аристократичного рода, а как женщина, которой нравилось петь.

Хотя, по заверениям леди Звениславы, у нее не было ни толики таланта.

Против удочерения родители выступали единым фронтом, Альсине пришлось в одиночку выдержать целую бурю, однако она стояла на своем. Она уже обожала своих девочек, и слова родителей о том, что теперь ни один мужчина не ней не женится, ничуть не тронули леди Димитреску. Можно подумать, она пойдет замуж за первого встречного! Нет, ее мужем станет только тот, кто полюбит и саму Альсину, и ее дочерей, трех малюток, с первого мгновения покоривших сердце женщины. Бэлу, Даниэлу и Кассандру невозможно было не любить; Альсина никогда не воспринимала девочек как сирот, которых она осчастливила. Нет, это были ее дети, ее дочери, без них леди Димитреску не представляла своей жизни и хотела стать для девочек самой лучшей матерью; не такой, какой была требовательная, скупая на нежности леди Звенислава. Альсина забрала Бэлу, Кассандру и Даниэлу, готовясь к тому, что родители окончательно отвернутся от непокорной, своевольной дочери, однако лорд и леди Димитреску отнеслись к приемным внучкам прохладно, но без открытой враждебности, с удивительным спокойствием приняли их присутствие в фамильном замке, чтобы через какие-то несколько месяцев превратиться в любящих бабушку и дедушку, готовых дни напролет проводить рядом с девочками. Альсина даже немного ревновала, глядя, как лорд Димитреску катает на плечах Даниэлу или разбирает бумаги, пока Бэла рисует, сидя рядом с ним за письменным столом. Кассандра была любимицей леди Звениславы: женщина часто брала ее с собой на прогулки, читала девочке сказки на ночь и вместе с ней ходила на уроки живописи, чтобы резвой, неусидчивой Кассандре было не так скучно; любовь, которую лорд и леди Димитреску экономили для собственной дочери, они щедро дарили ее приемным девочкам, и это было… несправедливо. Нечестно. Как будто Альсина не заслуживала заботы, сочувствия и тепла. Однако теперь у нее были ее дочки; ее было кому любить, поэтому холодность родителей ранила не так сильно. Было еще больно, но уже не резало, как по живому, а слегка саднило, покалывало, как при судороге. Разве что теперь леди Димитреску из неугодной дочери становилась еще и никудышной матерью, не способной справиться с тремя дочерьми, которых оказалась не в состоянии родить, вот только Бэла, Кассандра и Даниэла обожали ее такой, несовершенной, недостойной, не достаточно талантливой и красивой.

А потом появился Гейзенберг, мужчина, который умел смотреть так, что Альсинапод его взглядом чувствовала себя голой и единственной женщиной на Земле. Стоило ли говорить, что совсем не такого зятя хотели лорд и леди Димитреску?

Это была не просто ссора, когда родители вдвоем нападали на Альсину, словно пара слепней на несчастную, измученную Ио, грянул самый настоящий скандал. Альсину нарекли и предательницей семьи, беспутной девкой, бесстыдницей и развратницей, которая совсем не думала о детях. Отец грозил, что откажется от нее, что ему не нужна дочь, которая постоянно его позорит, а мать предпочитала молчать, но от ее горделивой позы, царственного поворота головы и презрительного взгляда веяло арктическим холодом, и Альсина замерзала, казалась себе маленькой, беспомощной, ребенком, который остро нуждался в любви и ласке, а получала лишь пощечины.

Странно вышло: люди, которые должны были любить Альсину, беспрестанно демонстрировали свое пренебрежение и недовольство, а чужие дети, которым леди Димитреску заменила мать, и Карл Гейзенберг, мужлан, грубиян и циник, любили ее, любили так сильно, что с ними Альсина отогревалась, оживала и расцветала. Ощущение внутреннего спокойствия и уверенности стоило того, чтобы оставить фамильный замок Димитреску, все эти годы бывший таким негостеприимным для единственной наследницы рода.

Леди Звенислава не хотела отпускать девочек с Альсиной, но Даниэла, Кассандра и Бэла сами не захотели расставаться с матерью, что очень обидело леди Димитреску; мать была уверена, что девочки решат остаться с приемными бабушкой и дедушкой, не рассчитывала, что дети привяжутся к Гейзенбергу, которого считала невоспитанным, шумным и грязным иммигрантом. Разве годился такой мужчина в мужья дочери лорда Димитреску?

Однако именно он заменил Кассандре, Бэле и Даниэле отца, чего леди Звенислава никак не могла простить Альсине.

- Из всех глупостей, что приходила тебе в голову, эта самая вопиющая, - высказывала мать на прощание Альсине; отец, по обыкновению, закрылся в кабинете и не собирался даже проводить девочек. - Связать свою жизнь с таким человеком… если уж тебе нет дела до своей жизни и собственных родителей, то, может, пожалеешь хотя бы своих детей? Что будет с девочками, когда он тебя бросит?

- Ах, мама, ты всегда знала, как меня поддержать, - медово улыбнулась Альсина; она не могла показать, как сильно ранили ее слова леди Звениславы; рядом были дочки, которые с радостью предвкушали поездку, а Карл ждал их внизу. Обстановка накалилась настолько, что леди Димитреску была готова сбежать без вещей, поскорее оказаться подальше от пышущей возмущением и негодованием матери, но чувство собственного достоинства, которое ее родители так часто использовали как мишень, не позволили Альсине дрогнуть перед леди Звениславой, безжалостной, холодной, словно зима.

- Напоминаю, что я в первую очередь всегда думала только о твоем благе, - когда леди Звенислава взмахнула рукой, варварски великолепный браслет из бриллиантов и рубинов рассыпал снопы искр, отражая свет гранями камней. - Если бы ты побольше прислушивалась к любящим тебя родителям, то давно устроила бы свою жизнь должным образом, а не уходила к мужчине, не имеющем представления о манерах. Я понимаю, ты уже далеко не девушка, но нельзя же так отчаиваться!

Альсина молчала; когда-то она еще пыталась убеждать, уговаривать мать, но со временем поняла, что это бесполезно. Для леди Звениславы Димитреску существовало только ее, истинно верное мнение; все остальные, включая ее собственную дочь, были не правы и совсем не разбирались в жизни.

- Отец не простит твой отъезд, - визгливо возвещала леди Звенислава, следуя за Альсиной, которая с чемоданом и дочерьми спускалась вниз по мраморной лестнице. Каблуки звонко били по полированному золотисто-кремовому мрамору, тяжесть чемодана оттягивала руку, а девочки прыгали по ступенькам, считая все игрой; Гейзенберг ждал их внизу и курил; в просторном холле сизый дым повис пеленой, как туман, и леди Звенислава принялась лихорадочно обмахиваться веером. Когда Кассандра, отпустив ладошку Бэлы, бросилась к Карлу, женщина совсем не аристократично кинулась за приемной внучкой.

- Довольно! Меня утомил этот фарс! Ты никуда не едешь с этим человеком, и девочки остаются! Это… это же просто смешно! Возмутительно! Немыслимо! Моя дочь, наследница семьи Димитреску - и с этим… этим…

- С этим со всех сторон охуенным мужиком, - закончил за нее Гейзенберг и расхохотался, держа на руках Кассандру; зажав в зубах тлеющую сигару и пыхтя, словно локомотив, клубами седого дыма, мужчина забрал чемодан из рук побледневшей под слоем пудры Альсины, - не задерживайся. Мы тебя на улице подождем.

- Не смейте распоряжаться в моем доме, - взвилась леди Звенислава, дрожа от негодования, - если вы соблазнили мою дочь с целью получить выгоду от нашей семьи, то ничего не выйдет! Милорд мне так и сказал: этот голодранец не получит и ломаного гроша, даже если…

- Отъебись, стрыга старая, - тихо попросил Гейзенберг, наклонившись к женщине; Звенислава Димитреску, не привыкшая к такому обращению, хапнула ртом воздух и резко замолчала, опешивше клацнув зубами. Карл внимательно посмотрел на нее поверх сползших на кончик носа очков и неприятно ухмыльнулся, вдохнул, крепко затягиваясь сигарой, пепел с которой осыпался на паркетный пол, блестящий ледяной гладью. Пользуясь временным затишьем, Альсина подхватила на руки Бэлу и Даниэлу и подошла к матери, которая стояла, будто оглушенная, осоловело хлопая ресницами. Чтобы поцеловать леди Звениславу, невысокую, элегантную, с узкими запястьями и тонкой шеей, Альсине пришлось нагнуться; от матери пахло перечной мятой, кипреем и розой, и этот аромат на мгновение вернул женщину в детство, заставляя ее вновь почувствовать себя маленькой и ни на что не годной.

Но Бэла обняла Альсину за шею, а Гейзенберг стоял и смотрел на нее так, что леди Димитреску начинала верить, что ей хватит сил раздвинуть горы голыми руками, поэтому она без сожаления переступила порог замка, ударив каблуком по каменным плитам крыльца, и вышла в прохладные, пахнущие лесом и дождем сумерки вслед за Гейзенбергом. Девочки махали приемной бабушке на прощание, Альсина шла вперед, не оборачиваясь; только перед тем, как сесть в машину, она посмотрела на стоящую в дверях мать и улыбнулась.

- Передай отцу, что я его люблю, - попросила Альсина; леди Звенислава поджала дрожащие губы и вскинула голову, похожая на королеву, которую возвели на эшафот.

- Если ты, как утверждаешь, любишь нас, своих родителей, которые всю жизнь пеклись о тебе и заботились, то никуда с девочками не поедешь.

- Я сейчас двигатель посажу, - сварливо напомнил сидящий на водительском сидении Гейзенберг, - поехали! Я хочу свалить отсюда до полуночи.

- А что будет в полночь? - спросила Даниэла, сидящая между Бэлой и Кассандрой; мужчина ухмыльнулся, поправляя зеркало заднего вида так, чтобы видеть сразу трех девочек.

- Ваша бабушка превратится в летучую мышь и отправится за нами в погоню. Поэтому мы поедем очень быстро, чтобы эта ведьма до нас не добралась.

- Не говори так о моей матери, - потребовала Альсина, занимая переднее пассажирское место; ее дочери, прижавшись друг к другу, азартно верещали, Гейзенберг курил и выдыхал половину дыма в салон, а леди Звенислава, будто не в силах поверить, что ее дочь все же уезжает, стояла в шелковой блузке на ветру, сжимая веер, пока ее муж наблюдал за покидающей территорию замка машиной из окна своего кабинета.

Альсина тогда плакала; тихо, чтобы не напугать дочек, искусав губы в кровь и пряча лицо в меховом воротнике пальто; Карл не лез с утешениями, позволил ей выплакаться и развлекал девочек, которые копошились на заднем сидении, как разыгравшиеся котята, только сунул леди Димитреску в руки плоскую фляжку с брэнди, которую Альсина осушила почти на половину. Леди Димитреску никогда не использовала алкоголь как лекарство от переживаний, но, уезжая все дальше и дальше от деспотичной матери и жесткого отца, она пила крупными глотками, как мужчина, то ли празднуя свое освобождения, то ли поминая связь с семьей, которую сама же и оборвала.

Со временем становилось легче; находясь вдали от родителей, Альсина, в собственной семье, в доме, где она была хозяйкой, леди Димитреску ощутила себя живой и цельной; как будто хрустальная статуя, недавно разбитая, а теперь - заботливо восстановленная по каждому осколку. У них с Гейзенбергом было все: и ссоры, и недопонимания, и посуда, которую Альсина со смаком швыряла в стену, однако Карла устраивало, как она выглядит, как одевается и как ходит; недостатки были у обоих, но с ними примирились, научились принимать такими, какие они есть, не забывая о достоинствах. У бесцеремонного, беспардонного Гейзенберга получилось разглядеть в Альсине нечто особенное; у ее родителей - нет.

Мать с отцом не старались поддерживать связь с мятежной Альсиной, хотя она исправно писала им и звонила несколько раз в неделю; лорд Димитреску постоянно сказывался слишком занятым, чтобы уделить несколько минут дочери, а леди Звенислава общалась с Альсиной сухо и неохотно, хотя для Кассандры, Бэлы и Даниэлы по-прежнему была доброй, любящей бабушкой. О подарках для девочек леди Звенислава никогда не забывала, финансово поддерживала скорее их, чем дочь и зятя, но Альсине этого было достаточно. Биться за признание родителей ей больше не хотелось.

Такое параллельное друг другу существование продлилось до самой кончины лорда Димитреску; Даниэла, Бэла и Кассандра тогда уже ходили в старшую школу, когда леди Звенислава позвонила, но не самой Альсине, а в приемную офиса Карла, чтобы сообщить о смерти его тестя. Альсина тогда почувствовала странную пустоту в груди, как будто ее сердце высохло; осознать смерть отца, которого она помнила высоким, здоровым, преисполненным силы и уверенности, было непросто, особенно из-за того, что в последние годы они не виделись. Казалось, что лорд Димитреску просто вновь заперся в своем кабинете, поднялся в любимую башню, чтобы посидеть там с бокалом виски, шоколадными конфетами и засахаренными грушами, которые ему были всячески противопоказаны в виду слабого желудка. Отец, так кичившийся своим происхождением от рыцаря, последнего охотника на чудовищ в Румынии, человек, которого собственная жена звала милордом, лорд Димитреску, как-то заявивший Альсине, что на сына она походит больше, чем на дочь, навсегда оставил их, а она даже не смогла прийти на похороны.

Когда леди Звенислава позвонила, со дня смерти ее мужа прошло почти девять дней.

- Грымза сделала это нарочно, - ярился Карл, - в офис мне еще позвонила, старая горгулья! Не домой, не лично тебе, а моей секретарше! Надо было еще директора школы девчонок известить, чтобы наверняка!

- Она хочет приехать, - бесцветным голосом сообщила Альсина; дома было тепло, однако она мерзла и куталась в песцовую пелерину. Крепкий кофе совсем не согревал, леди Димитреску дрожала, но на ее губах вспыхнула и тут же погасла несмелая улыбка, когда Гейзенберг щедро плеснул ей в чашку бренди.

- Зачем? Дальше жизнь тебе отравлять? Отца твоего свела в могилу, теперь за тебя решила взяться?

- Следи за языком, когда говоришь о моей матери, - в глазах Альсины сверкнуло белое пламя; Карл свел кустистые брови, не оставаясь в долгу:

- Пусть лучше она следит за тем, что несет, находясь в моем доме. Это у себя в Румынии она фу-ты ну-ты леди, а здесь - приживалка! Сморщенная старая карга! Каркнет что-нибудь на тебя или на девчонок - выставлю эту херову аристократию на улицу.

- Меня тоже выставишь? Я ведь, получается, тоже “херова аристократия”, - по-звериному оскалилась леди Димитреску, сжимая онемевшими пальцами кружку с кофе, разбавленным бренди. Гейзенберг в ответ растянул рот в скалозубой улыбке, глядя на женщину сквозь занавес упавших на лицо волос.

- Считай я тебя “херовой аристократией”, не стал бы забирать от мамаши с папашей. Останься ты с ними, тебе бы весь мозг выклевали. Выпили бы досуха, как вампиры! Я думал, за столько лет ты поняла, что чем дальше ты от родителей, тем лучше. Всем нам лучше, потому что если мошек старая ведьма не тронет, то нас жалеть не будет. Особенно меня!

- Ты действительно считаешь, что моя мать едет к нам только ради тебя? Хватит называть ее ведьмой. И прекрати, наконец, сравнивать моих дочерей с насекомыми!

- Мошки они. Как ты мошек не назови, мошки они и есть, - безапелляционно заявил Карл и рассмеялся, но замолчал, когда Альсина, слишком вымотавшаяся, чтобы спорить, отвернулась. Гейзенберг ее не понимал, его отношения с семьей были куда проще и легче. Карл ладил с родителями, которых на момент его знакомства с леди Димитреску уже не было на свете, однако у Гейзенберга осталась сестра, с которой он был очень близок, и маленькая племянница, тихая, замкнутая, молчаливая девочка, которую Бэла, Даниэла и Кассандра опекали на правах старших. С Кларой Гейзенберг у Альсиной не вышло такой крепкой дружбы, как у детей, однако они вполне мирно сосуществовали и научились делить Карла.

Но леди - вдовствующая леди, - Звенислава это совсем иное дело. В отличие от золовки, которая не пыталась вмешиваться в отношения брата с его высокой, дебелой женой, мать Альсины не сможет сдержаться и промолчать. Неужели все начнется сначала? Леди Звенислава вновь будет осуждать, упрекать, придираться и хлестко, до щелчка складывать веер всякий раз, когда ей что-то не понравится; леди Димитреску невольно втянула голову в плечи, словно хотела заранее спрятаться, но Гейзенберг опустился на корточки перед креслом и накрыл ладони женщины своими. Альсина подняла голову, глядя на мужа сквозь полуопущенные веки; в ее взгляде мерцало золото и янтарь, но нижняя губа подрагивала, будто она сдерживала слезы, хотя плакать не хотелось, однако полагалось: у леди Димитреску ведь умер отец, для которого она не смогла стать хорошей дочерью.

- Ты сама хочешь, чтобы она приехала? - спросил Карл, массируя пальцы жены; он крутил крупный перстень с гранатом, играя, и поглаживал выступающую косточку на костяшке под самым обручальным кольцом. - Если хочешь, действительно хочешь, я не против. Все понимаю, мать все-таки, какой бы змеей она не была. Да и девчонки обрадуются, для них-то она хорошая. Но если нет - я сам дам понять старой драконихе, что ее здесь никто не ждет.

Альсина вздохнула, сбрасывая с плеч палантин; внезапно ее бросило в жар. От мысли, что она может отказать леди Звениславе, сказать, что не хочет ее видеть в своей семье, сердце сорвалось на галоп. Это будет наиболее легкий выбор, но… трусливый; леди Димитреску попросту спрячется за спину Карла и лишит дочерей возможности увидеться с бабушкой. А что же сама леди Звенислава? Смирится с решением дочери или отвернется от нее окончательно? Вдовствующая леди Димитреску осталась совсем одна, нуждалась в Альсине, однако если бы она сказала о кончине отца раньше, женщина постаралась бы приехать на похороны. Получается, мать лишила ее возможности проститься с милордом.

Или была настолько убита горем, что позабыла о дочери?

А если и леди Звенислава… покинет их? Как будет чувствовать себя Альсина, не поговорив с ней, не обняв, не позволив увидеть девочек?

Леди Димитреску молчала, стискивая кружку; кофе остыл, казался чернее дегтя. Глубоко вздохнув, женщина встретилась глазами с мужем, который по ее взгляду все понял. Обреченно опустив голову, Гейзенберг прижался лбом к колену Альсины, не отпуская ее рук.

- Ладно… двум тещам не бывать, а одной не миновать. И так столько лет жили в тиши и спокойствии… пришла пора расплачиваться.

Карл, ласкаясь, по-кошачьи потерся лбом о ногу женщины, проехался щекой по ее бедру, затем провел носом, повторяя изгиб, и вдруг прихватил зубами, не сильно, но Альсина все же дернулась всем телом, подскакивая на кресле. Кофе, переплеснувшись через край кружки, забрызгало атласный халат леди Димитреску и упало темной кляксой на ковер.

- Гейзенберг! - прошипела она, запахивая чуть разъехавшийся халат на груди. - Если ты не забыл, у меня отец умер! Я в трауре!

- Я тоже! Ко мне теща едет! Такая, что впору подавать штормовое предупреждение. Ураган “Звенислава”. Хотя нет - она как вирус. Грядет эпидемия, потому что носитель заразы приедет сюда из-за тебя.

- Моя матушка - вдовствующая леди Димитреску. Имей уважение, Гейзенберг, к женщине, благодаря которой ты женат на мне.

- Я женат на тебе благодаря своей харизме, обаянию и… и потому, что ты славная баба, мимо которой невозможно пройти. А твоя мать… Она как диарея в детском лагере или прыщ на заднице: нет-нет, да вскочит, напомнит о себе.

- Карл, мой отец скончался, - прошептала Альсина, сдерживая нервный смех; она не имела права над этим смеяться, но Гейзенберг, беспринципный грубиян, нарочно издевался.

- Все когда-нибудь там будем. Не удивлюсь, если они там с моим стариком встретились. Сидят сейчас, пьют шнапс… обсуждают, какой я охуенный сын и какой хуевый зять.

- Об этом ты услышишь, когда приедет моя мама, - улыбнулась Альсина, погладив мужа по волосам; наклонившись, она прижалась губами к его макушке. Поддержка Гейзенберга была для леди Димитреску очень важна. После всех лет пренебрежения, с которым к ней относились родители, Альсина очень ценила то, что Карл был на ее стороне.

При этом он все же предпринял попытку сбежать из дома накануне приезда леди Звениславы.

- Нахера мне с ней встречаться? Она к вам едет, а не ко мне, - упирался Гейзенберг, - я же о ней в первую очередь и думаю. Милая, я же не сдержусь, я себя знаю. Еще чего доброго, старушка преставится и вслед за благоверным отправится…

- Ты в своем уме?! - рычала Альсина, хищно сверкая глазами. - А если бы я так вела себя с твоей сестрой, тебе бы это понравилось?!

- Клара - святая по сравнению со стрыгой, которая тебе досталась в матушки. А Галатея вообще ангелочек, чудо, а не ребенок, - тон Карла потеплел при упоминании племянницы; девочка росла без отца, который погиб еще до ее рождения и отличалась от сверстниц не только сдержанным, даже нелюдимым, характером, но и гетерохромией: левый глаз Галатеи был темно-карим, а правый - голубым, что было предметом зависти для Даниэлы: самой младшей из дочерей Димитреску это казалось безумно красивым. Галатея была очень милой малышкой; улыбалась бы она еще почаще.

- Если твоя мать меня проклянет, ты будешь виновата, - изрек Гейзенберг, состроив трагичную мину. Альсина поцеловала его в щеку и потерла большим пальцем кожу, на которой остался темно-бордовый оттиск помады.

- Она тебя прокляла в тот день, когда ты забрал меня и девочек. Так что можешь успокоиться: ее колдовство на тебя явно не действует.

- Значит, в ход зелья пойдут, - нахмурился Карл, почесывая заросший подбородок. - Так, девчонки! Следите, чтобы бабуля ничего мне не подсыпала и не подливала!

- А ты действуй на опережение: подсыпь ей сам что-нибудь, - кровожадно предложила Даниэла, за что заслужила пылающий возмущением взгляд матери.

- Не уверен, что привычные средства на нее подействуют. Нужно что-то по-настоящему забористое и бронебойное. О, знаю!.. Тот абсент, что мы пили с Моро на День независимости! Когда нас вырубило после первой стопки!

- Издеваешься? - прищурилась леди Димитреску, расправляя платье на груди; черный шелк шел по линии выреза тонкими аккуратными складками, тяжелая брошь с лунным камнем, на которой был выточен профиль самой Альсины, была приколота чуть правее линии декольте, ближе к плечу. - Недавно моего отца похоронили, ты еще и мать хочешь угробить?

Гейзенберг подозрительно замолчал, втянул голову в плечи, надув щеки, взгляд его заметался из стороны в сторону, и девочки дружно захихикали, глядя на отчима, словно застигнутого на месте преступления. Он поджал губы, выдвинув вперед нижнюю челюсть, после чего встретился глазами с женой и выпалил, шаркая ногами:

- Нет, что ты! Как я… Как тебе такое в голову вообще пришло?! Эта старая перечница подарила миру тебя, мою драгоценную жену, поэтому я буду бесконечно счастлив принять эту чуму в блузке с жабо в своем доме.

Карл, умильно моргая, боком придвинулся к все больше мрачнеющей жене.

- Слушай, дородная моя, а твоего батюшку случайно не кремировали?.. А то, подозреваю, и он к нам с визитом может приехать… сидя в виде пепла в урне.

- Еще одно слово в подобном тоне - и я сама овдовею в ближайшее время, - отчеканила леди Димитреску, которую все абсурдности, что нес Карл, странным образом успокаивали. Это было так грубо, вопиюще и нелепо, что просто не могло быть о чем-то серьезном. Девочки в силу возраста еще не понимали всю глубину и трагичность потери, тем более, проведя столько времени вдали от бабушки и дедушки, однако Кассандра ждала приезда леди Звениславы с воодушевлением, Бэла, которая ярче, чем младшие сестры, помнила лорда Димитреску, последние дни была крайне тихой и задумчивой, а Даниэла охотно подхватывала насмешки отчима, словно для нее все было только шуткой. Даниэла всегда любила посмеяться; даже разбив колено в детстве, хихикала сквозь слезы, но и ее улыбка померкла, когда в просторный холл в сопровождении рослого дворецкого зашла закутанная в меха вдовствующая леди Димитреску.

При виде матери сердце Альсины дрогнуло и звонко треснуло, рассыпаясь, как тонкий весенний ледок.

Леди Звенислава выглядела совсем прозрачной, болезненной и усталой, следы былого очарования едва угадывались за маской скорби и морщинами. Лицо женщины осунулось, щеки и глаза ввалились, а вот подбородок и шея стали дряблыми, истончившиеся волосы леди Звенислава прятала под атласным тюрбаном, заколотым брошью с топазом, а ее руки сделались костлявыми, похожими на птичьи лапы. Кряхтя и отдуваясь, она снимала шубу, мрачно оглядываясь по сторонам, однако избегала смотреть на дочь и ее семью. Вдовствующая леди Димитреску была одета в закрытое черное бархатное платье с высоким пышным воротником, которое казалось слишком тяжелым для пожилой женщины, однако она выпрямилась, царственно расправив плечи, и медленно повернула голову, как будто ей было тяжело встретить взгляд Альсины. Рот леди Звениславы исказило судорогой, край губ повело в сторону, словно она хотела улыбнуться, а выцветшие глаза вдруг наполнились слезами, что напугало Альсину; раньше ей никогда не доводилось видеть свою мать плачущей, но сейчас леди Звенислава стояла перед ней, прижав ладонь к губам, и дрожала, как от холода, силясь справиться с накатившими эмоциями.

Девочки, прижавшись друг к другу, настороженно следили за приемной бабушкой, не решаясь подойти, ждали реакции матери или отчима, Гейзенберг старался дышать как можно тише, надеясь, что его не заметят, но держался поближе к Альсине, которой хотелось, так хотелось подойти, обнять леди Звениславу, которая раньше не слишком была щедра на нежности; с чего бы ей быть ласковой со своей непутевой дочерью сейчас?

Улыбка Альсины вышла вежливой, но нерадостной.

- Здравствуйте, мама. Добро пожаловать. Надеюсь, дорога не слишком вас утомила?

- А что, - голос леди Звениславы звучал надтреснуто, - ты надеялась, что я умру в пути, и не придется терпеть меня в своем доме? Не волнуйся, я не позволю себе долго пользоваться вашим гостеприимством. Не хочу жить под одной крышей с твоим мужем больше, чем это необходимо.

Альсина глубоко вздохнула, сжимая зубы; она догадывалась, что будет нелегко, однако мать ясно дала понять, что годы ее ничуть не изменили, а вдовство сделало и без того тяжелый характер желчным. Раньше леди Звенислава сдерживалась при внучках, теперь же говорила в их присутствии, не стесняясь. Она словно не заметила Даниэлу, Бэлу и Кассандру, не сводя с дочери горького взгляда.

- Надеюсь, мне подготовили комнату? Или мне придется ночевать на диване в гостиной? - едко осведомилась леди Звенислава. - Я с самого начала знала, что этот немец, за которого ты по глупости вышла замуж, не сможет обеспечить тебе достойную жизнь. Лучше бы пожила в гостинице. Казенный сервис, но всяко лучше…

- А чего в гостинице? Я думал, мороайки на кладбищах живут. Что, не нашлось свободного склепа? - нагло поинтересовался Гейзенберг, ощерившись; Альсина округлила на него глаза, давая понять, что не следует, однако Карл уже закусил удила, словно понесший конь, а леди Звенислава непримиримо раздула ноздри:

- Альсина, передай этому мужлану, который женился на тебе только по случайному стечению обстоятельств, что у него нет ни малейшего права так со мной говорить. То, что мы… породнились, еще ничего не значит.

- В своем доме я буду говорить с кем и как захочу, - отрезал Гейзенберг; вдовствующая леди Димитреску поджала узкие губы.

- Альсина, будь добра, приструни этого человека.

- Да, дорогая, приструни меня. Ты ведь знаешь, как мне нравится, - в довершении своих слов Карл хлопнул Альсину ладонью пониже спины. Женщина от неожиданности глупо ойкнула, ее дочери дружно охнули, затаив дыхание, а леди Звенислава смотрела на разворачивающуюся перед ней сцену с вытянувшимся от возмущения лицом.

- И ради… него ты оставила нас с отцом, - тихо промолвила вдовствующая леди Димитреску, - ему ты позволяешь воспитывать своих дочерей и оскорблять собственную мать.

- Вас еще никто не оскорбляет, - рявкнул Гейзенберг, сердито раздувая щеки, - но если услышу, что какая-то старая грымза попытается снова заклевать мою жену, я отправлю ее в полет из окна. Без метлы.

- Ты это слышала?! Альсина! С этим человеком ты связала свою жизнь! Мне страшно представить, как он обращается с девочками!

- Нормально я с ними обращаюсь! Вода и хлеб три раза в день и профилактическая порка розгами по воскресеньям, - издевательски заявил Карл, на что уже Кассандра, Бэла и Даниэла ошарашенно заморгали. Лицо леди Звениславы побелело от ярости; она вздохнула полной грудью, собираясь ответить Гейзенбергу достойной отповедью, от чего стала похожей на готовую к броску кобру, но Альсина бесстрашно шагнула вперед и поймала мать в крепкие объятия, не столько волнуясь за Карла, который разве что копытом не бил, готовый снести все на своем пути, включая тещу, но беспокоясь за леди Звениславу. Она недавно лишилась мужа, прилетела в другую страну и столкнулась лицом к лицу с Гейзенбергом; сердце немолодой женщины может попросту не выдержать переживаний. Альсина подозревала, что силы духа и выдержки ее матери хватит на десятерых мужчин, однако рисковать не хотела; не готова была потерять так сразу обоих родителей, какие бы сложные отношения у них не были.

- Медведица! - просипела леди Звенислава; обнимая ее, Альсина чувствовала, как мать вся высохла и истончилась. - Задушишь ведь! Разве леди полагается вот так хватать?

- Мама, помолчите, пожалуйста, - попросила женщина, не размыкая рук. - Раз уж вы напомнили мне, что я - леди, то и я хочу сказать, что вам не к лицу поддаваться провокациям Карла.

- Не тебе меня учить. Нахальная девчонка. Уехала, бросила нас с отцом и… И… - неожиданно леди Звенислава всхлипнула. - Единственная дочь!.. И предпочла какого-то…

- Мама, неужели вы до сих пор не смирились? - грустно улыбнулась Альсина; прижимая пожилую женщину к груди, она вдруг остро ощутила ее тоску и одиночество. Лорд Димитреску был камнем, скалой, вершина которой удерживала ледник и тонны снега, и теперь без этой поддержки леди Звенислава летела вниз, как птица с перебитыми крыльями. Альсина могла бы ее поймать; но не ценой своего счастья и семейного благополучия.

- Не смирилась, - глухо призналась леди Звенислава, - если бы не он, нам с милордом не пришлось бродить в одиночестве по замку, словно пара приведений.

Гейзенберг театрально хлопнул себя ладонью по лбу.

- Так вот кого вы мне всегда напоминали!..

- Карл! - взревела Альсина в полный голос, и зычное эхо ее голоса прокатилось по квартире; вдовствующая леди Димитреску отстранилась от дочери и скорчила презрительную гримасу в сторону зятя.

- Слышала, какого он обо мне мнения? И ты, наверное, с ним согласна, раз так легко уехала.

- Мама… - простонала Альсина, но леди Звенислава упрямо продолжала:

- Неужели с нами тебе было так плохо? Девчонок твоих приняли, ничего не запрещали, а ведь могли, имели полное право! Считаешь, слишком строго тебя воспитывали? Надо было быть с тобой еще суровее, чтобы и не помышляла из дома сбегать!

- Чтобы ты продолжила ее клевать? У-у, стервятница… - скривился Гейзенберг, брезгливо поддергивая рукава рубашки; леди Звенислава строптиво мотнула головой, сверкая желтым топазом, украшавшим ее тюрбан.

- Я свою дочь воспитывала потому, что желала ей счастья!

- Мама, я вполне довольна своей жизнью, - вмешалась Альсина, однако женщина неуступчиво поджала губы:

- Какая приличная женщина может быть счастлива с этим мужланом?!

- О, она неприличная. Очень-очень неприличная! - расхохотался Карл, и леди Звенислава, не выдержав, вдруг разрыдалась, совсем не аристократично хлюпая носом и всхлипывая, уткнувшись в грудь дочери, у которой вслед за вдовствующей леди Димитреску задрожали губы.

- Мама… Ну, что же вы… - пробормотала Альсина, у которой подступившим плачем перехватывало горло; девочки, держась за руки, осторожно подбирались к бабушке и матери, подкрадывались, словно рысята, готовые отскочить. Бэла замерла, когда леди Звенислава обратила к ним заплаканное, некрасиво опухшее от слез лицо; пожилая женщина смущенно вытерла мокрые щеки рукавом платья и постаралась улыбнуться девочкам. Бэла, как самая старшая, стояла впереди, Даниэла выглядывала из-за ее спины, а Кассандра стояла рядом со старшей сестрой, такая взрослая и серьезная, что у Альсины защемило в груди. Леди Звенислава, не выбираясь из объятий дочери, повернулась к внучкам; Карл, обходя жену по кругу, на всякий случай встал поближе к девочкам, однако держась на безопасном расстоянии от тещи, которая явно не забыла “ведьму”, “грымзу” и “стервятницу”.

- Какие красавицы… уже выросли. Я бы их и не узнала, - растроганно пробормотала леди Звенислава; Бэла и Кассандра настороженно переглянулись, а Даниэла, обняв старшую сестру за шею, дерзко осведомилась:

- Бабушка, а ты случайно не привезла нам подарки? После долгой разлуки любимым внучкам полагается дарить что-то дорогое и красивое, верно?

- Дани! - одернула ее Бэла, но девушка только рассмеялась, встряхнув рыжими локонами; ее звонкий, русалочий смех отразился в циничной усмешке леди Звениславы, которая, ничуть не огорчившись и не обидевшись, погладила Альсину по судорожно сжавшейся руке.

- Сразу видно, чье воспитание. И чей характер! - пожилая женщина ехидно прищурилась. - А подарки, дорогие и красивые, полагаются только тем внучкам, что поцелуют свою бабулю.

- Да это же подкуп! - возмутился Гейзенберг. Девочки, смешливо прыснув, потянулись к леди Звениславе, облепили ее со всех сторон, вжимая пожилую женщину в Альсину, обняли ее вместе с матерью, крепко обхватывая обеими руками.

- Мы бы поцеловали тебя и без подарков, - заверила леди Звениславу Кассандра, а Даниэла проказливо добавила:

- Но с подарками намного лучше.

- Бесстыдницы, - пробурчала вдовствующая леди Димитреску, - никакого почтения к старшим! Разве так ведут себя юные леди? Нахальничают и клянчат подарки? Я так и знала, что вашей матери нельзя доверить детей.

- Мы уже не дети, - напомнила Бэла, - так что воспитывать нас уже поздно.

- Учиться хорошим манерам никогда не поздно, - вскинулась леди Звенислава, - и вашего… отчима это также касается!

- Вас в таком случае тоже, - ядовито заметил Гейзенберг, и леди Звенислава, выпростав руки из тугих объятий дочери и внучек, сжала пальцами виски.

- Нет, это совершенно невозможно! Видел бы милорд, как со мной обращаются в доме нашей дочери…

- Ну, если перед тем, как закопать, ему не вбили в грудь осиновый кол, то, может, мы его увидим в ближайшее полнолуние, - предположил Гейзенберг, пожав плечами, и юркнул в сторону кухни, когда две леди Димитреску обратили на него пылающие диким огнем взгляды.

- Хам! - каркнула ему вслед леди Звенислава и задрожала, обмякнув на руках дочери от нового приступа плача, сквозь который пробивался истеричный смех. - Я, что, летела сюда, чтобы выслушивать оскорбления?! Знаю, я не всегда была к тебе добра, но я старалась быть хорошей матерью, дать тебе достойное воспитание, образование, устроить твою жизнь, чтобы ты была счастлива. И отец… думаешь, у него камень вместо сердца? По-твоему, нам было все равно, что ты настолько измучилась рядом с нами, что предпочла замужество с… ним?!

- Я думала, что не оправдала ваших ожиданий, - призналась Альсина; говорить об этом с матерью было тяжело, правда вырывалась из груди с кровью, вытягивая вены. Если бы не дочки, жмущиеся к ней, словно утята, женщина не смогла бы говорить так открыто, семья давала ей сил, напоминала, что Альсина Димитреску не бесполезна, она не одна, она любима, ею дорожат, в ней нуждаются. И это не изменится, что бы ни сказала леди Звенислава.

Пожилая женщина невесело усмехнулась.

- Видимо, и мы твоих не оправдали. Да толку теперь об этом говорить?.. Мне недолго осталось, милорд ушел в последний путь, тебя не дождавшись. Это моя вина. Прости, но твоя дряхлая мать была совсем раздавлена, и не смогла сделать все, как подобает.

- Я… я понимаю, мама, - севшим голосом произнесла Альсина. Леди Звенислава посмотрела на дочь, задрав голову, как на изваяние, стоящее на постаменте.

- Надеюсь, что понимаешь. Это значит, что хоть крупица любви ко мне у тебя осталась.

- Мама, - всхлипнула Альсина, крепче обнимая леди Звениславу, которая снова заплакала, тихо, жалобно, проливая слезы уже не только по почившему мужу, но и по годам, которые они с единственной дочерью провели врозь. Даниэла, Бэла и Кассандра тоже шмыгали носами, плаксиво морщились и щурились, смаргивая слезы от жалости, сочувствия и понимания того, что они уже никогда не увидят дедушку. Альсина по очереди гладила дочерей по волосам; она не верила, что леди Звенислава все поняла и исправилась, но леди Димитреску так не хватало матери, и девочки заслуживали общения с бабушкой, поэтому она решила дать им всем еще один шанс. Все изменилось, Альсина теперь может за себя постоять, даже против такого грозного противника, как Звенислава, вдовствующая леди Димитреску.

========== Normal!AU IX ==========

Итана Уинтерса леди Звенислава сердечно расцеловала к восторгу Кассандры и тихому раздражению Альсины, которая стояла с застывшим лицом, буравя мужчину немигающим, будто волчьим взглядом; кажется, давно смирилась, приняла выбор любимой дочери, однако все равно внутренне леди Димитреску всю перекручивало, когда Итан оказывался в поле ее зрения. Объективно Альсина понимала, что Уинтерс не так уж плох, но Кассандра могла найти себе кого-то более презентабельного. Женщина надеялась, что мать поддержит ее в этом вопросе: леди Звенислава до сих пор относилась к браку единственной дочери с Гейзенбергом как к чудовищному совпадению, а не как к осознанному выбору двух взрослых людей, поэтому Альсина пребывала в уверенности, что и Итан не сыщет симпатии у высокомерной вдовствующей леди Димитреску, но к Уинтерсу леди Звенислава отнеслась весьма радушно, обнимала его тепло, совсем по-родственному, и тискала за щеки, пока Итан сконфуженно морщился, переминаясь с ноги на ногу, отводил взгляд, однако не вырывался; видимо, воспитание и уважение к семье любимой девушки не позволяли. Леди Звенислава придирчиво рассматривала Уинтерса сквозь очки в тонкой золотой оправе, щурила зеленые, цвета цветущей воды, глаза, мяла его плечи, руки, даже потыкала пальцем в живот; Итан охнул и беспомощно взглянул на Кассандру, которая посмеивалась, играя браслетом из платины и белого золота.

- Неплохо, неплохо… Мяса на костях маловато, но в целом - вполне сносно. Славный мальчик, дорогая, одобряю, - величаво промолвила леди Звенислава, согласно качая элегантно причесанной головой; в ее волосах, уложенных крупными волнами, загадочно мерцали жемчужные шпильки, тяжелые серьги из золота и гранатов оттягивали уши, а ожерелье из нескольких рядов кремового жемчуга и увесистого, инкрустированного перламутром медальона казалось для немолодой женщины слишком массивным. Вдовствующая леди Димитреску прихорошилась для встречи с женихом своей внучки; Бэла и Даниэла пока не спешили представлять семье своих спутников, что радовало Альсину. Не выдержит она еще двоих мужланов во время визита матери, однако, если Кассандра представила бабушке Итана, то и сестры потянутся за ней, не желая отставать, и леди Димитреску заранее нервничала; за старшую дочь она не слишком тревожилась: Бэла очень похожа на мать, и не ей при всей решительности, самостоятельности и уверенности было пасовать перед мужчинами, а вот импульсивная Даниэла тревожила Альсину: слишком уж легко она поддавалась сиюминутным желаниям, не задумываясь о последствиях. Из-за этого могли возникнуть неприятности; Альсина была готова бороться с трудностями ради дочерей, но так хотелось уберечь детей от любой боли.

Тем более, если источником нервов были мужчины; ни один не стоил того, чтобы стать причиной слез ее девочек; у Итана Уинтерса после знакомства с леди Звениславой не осталось путей отступления. Если негодяй что-то выкинет, что огорчит Кассандру, вдовствующая леди Димитреску уничтожит то, что останется от поганца после того, как Альсина с ним закончит.

Если, конечно, что-то уцелеет после Карла.

- Благодарю за столь высокую оценку, мэм. То есть, миледи… Или мэм? - окончательно стушевался Итан, и леди Звенислава потрепала его по полыхающей щеке.

- Ох, ну, что за очаровательный молодой человек, - скрипуче рассмеялась она, - и такой вежливый. Не то, что некоторые.

Карл, который мгновенно понял, что метили в него, осклабился и демонстративно шмыгнул носом, вытираясь рукавом; Альсина примиряюще положила руку ему на плечо. Гейзенберг склонил голову набок, потираясь заросшей щекой об ее пальцы, которые поцеловал мимолетно, едва коснувшись губами; леди Звенислава вдохновленно продолжала:

- Можешь обращаться ко мне “мэм”, хотя “миледи” больше соответствует моему положению в обществе.

- Бабуля, - Кассандра страдальчески закатила глаза, - ну, что за снобизм?

- Дорогая девочка, я уже в том возрасте, когда небольшое манерничанье уместно. Это молодым жеманство не идет, а старухам, вроде меня, все позволено.

- Возраст - не главное, мэм, - галантно вставил Уинтерс, развеселив вдовствующую леди Димитреску.

- Это для вас - не главное, у вас вся жизнь впереди, а меня разлюбезный зять готов хоть сегодня в гроб уложить.

- Зачем вас укладывать? Что, сами не ляжете? - едко поинтересовался Гейзенберг. Альсина толкнула его локтем, состроив страшное выражение лица; не будь рядом Уинтерса, она бы не смолчала, однако должен был хоть кто-то в этом доме вести себя прилично. Благо, что Кассандра не пыталась вмешаться, но нахальную девчонку перепалки между бабушкой и отчимом забавляли, словно в этом было что-то смешное, взбалмошная Даниэла могла даже вслух, не стесняясь, подбадривать то Карла, то леди Звениславу, а вдовствующая леди Димитреску вместо того, чтобы вести себя подобающе возрасту и титулу, охотно поддавалась провокациям Гейзенберга. Альсина не видела иной причины, кроме как того, что ее матери все это нравилось.

И сейчас пожилая женщина улыбнулась в ответ на издевку Карла, которого жена взглядом просила успокоиться хотя бы в присутствии постороннего. Не хватало еще, чтобы Итан перенял манеры Карла; дурной пример заразителен, а то, что было можно Гейзенбергу, никто не позволит Уинтерсу, особенно - в отношении Кассандры.

- Знаешь, дорогая, - начала леди Звенислава, обращаясь к дочери, но не сводя цепкого, как у орлицы, взгляда с зятя, - я не хотела говорить, что твой муж давно забыл как вести себя в приличном обществе. Все-таки он отец моих внуков…

- Но вы сказали - а мы запомнили. Danke sean, - развел руками Карл, склоняясь в подобии поклона; вдовствующая леди Димитреску негодующе стукнула наконечником трости по полу.

- Не смей лаять на меня на этом своем языке!

- А доченьке вашей нравится. Особенно когда мы… - договорить Альсина ему не позволила: ухватив мужа за затылок, она беспощадно сжала в горсть его волосы, и Гейзенберг шумно хапнул ртом воздух, чувствуя, как ногти леди Димитреску, острые, как у тигрицы, впиваются в его кожу. Карл качнулся вслед за ее рукой, дернулся было в сторону жены, но на ответные действия не решился, только искоса взглянул на Альсину, обещая своими мерцающими, точно лунный кварц, глазами серьезный разговор позже наедине. Губы женщины, покрытые темно-красной помадой, сложились в сладкую улыбку; отпускать мужа она не спешила, однако чуть ослабила хватку, и Карл с присвистом выдохнул. Леди Звенислава по-птичьи тряхнула головой, качнув серьгами, которые, поймав свет, рассыпали радужные искры.

- Фриц, он и есть фриц, - презрительно изрекла она, поведя узкими плечами; Итан благоразумно помалкивал, все еще несколько робея перед родственниками Кассандры, от чего Альсина считала его слишком мягкотелым, осторожным и нерешительным. Как он только вырвался из когтей бывшей жены? Или причиной развода послужила Кассандра?

Леди Димитреску с гордостью посмотрела на свою черноволосую дочь; она и не думала, что Кассандра - такая роковая женщина.

- Кобылка моя, - прорычал Гейзенберг, - отпусти своего жеребца, пока он не начал бить копытом.

- Только при условии, что мой мустанг будет хорошо себявести, - шепнула женщина, так и не отнимая ладони от его затылка; она уже не сжимала, а поглаживала, перебирая волосы, густые, жесткие, как лошадиная грива; Карл смерил ее долгим, выразительным взглядом, но от необходимости отвечать его избавило появление детей: молодая, гладко причесанная няня, одетая в строгое платье с широким атласным поясом, вошла в гостиную, держа за руки Розмари и Элоизу. Карл-младший шел сам впереди девочек, недовольный тем, что его заставили надеть галстук-бабочку. Мальчик хмурился, совсем как отец, дергал за воротник, сопел, надув губы, однако заметив растроганно вздохнувшую леди Звениславу, потопал к ней, раскинув ручонки. Элоиза в кружевном платьице вслед за братом направилась к бабушке; Розмари, наряженная в розовое пышное платье и ободок с искусственной розой, которая была размером чуть ли не с голову ребенка, потянулась к отцу, и Уинтерс с готовностью забрал ее из рук няни, которая сразу же удалилась, повинуясь кивку Альсины.

- Так, так, так, кто же это у нас? - проворковала леди Звенислава, с трудом наклоняясь к детям. Брать на руки Элоизу или Карла-младшего она не рисковала, но охотно тискала внуков; неприязнь, которую она испытывала к Гейзенбергу, совсем не распространялась на его детей.

- Кто эта взрослая красавица? Где же моя малютка Элоиза? Когда мы виделись в прошлый раз, она была совсем крошкой. Она, что же, прячется от бабушки?

- Бабушка, ты чего? - удивился Карл-младший, дергая пожилую женщину за рукав. - Это же я взрослый, а Элоиза маленькая. Вот, видишь? Я выше, потому что старше!

Мальчик подскочил к сестренке, вытягиваясь во весь рост, вытянул шейку, даже приподнимаясь на носочки, пока Элоиза хихикала, закрыв лицо ладошками и хитро поглядывая на вдовствующую леди Димитреску сквозь пальчики.

- Видишь, какой я большой? - продолжал Карл-младший, развеселив леди Звениславу. - Скоро еще больше вырасту!

- Ах, мой хороший, - рассмеялась пожилая женщина, обнимая внуков; Элоиза, нежная, ласковая малютка, обхватила ручками шею бабушки, а маленький Карл скривился, принялся упираться и выворачиваться из кольца рук леди Звениславы. Гейзенберг хмыкнул, глядя на сына, который грузно, будто медвежонок, топал ножонками и оттягивал нарядный галстук-бабочку, пока леди Звенислава зацеловывала его щеку.

- Бабушка… - заканючил он. - Я уже большой! Не надо со мной целоваться!

- Нельзя стать слишком взрослым для поцелуев бабули, - заявила вдовствующая леди Димитреску, однако мальчик все равно вырвался и бросился к отцу; галстук сбился, волосы, недавно зачесанные на бок, растрепались и топорщились как хохолок у сойки. Карл обхватил колени Гейзенберга, прячась за мужчину, не то обиженный, не то застеснявшийся, пока его младшая сестра весьма привольно себя чувствовала рядом с бабушкой. Элоиза, будучи самой маленькой в семье, привыкла к всеобщему пестованию и вниманию, а Карл-младший стал демонстрировать характер, становясь все больше похожим на отца; он был сыном Гейзенберга от макушки до пяток, уже перенимал все его жесты и привычки настолько, что Альсину это немного пугало. Она любила сына, не представляла себе жизни без этого упрямого, непоседливого барсучонка, однако слегка царапало, проходилось будто наждачной бумагой, когда Карл-младший тянулся к Гейзенбергу больше, чем к матери.

Зато у леди Димитреску оставались ее дочки и Розмари; немного бросало в неприятный озноб, когда Роза назвала ее бабушкой, однако что взять с ребенка? Как подрастет, Альсина приучит девочку звать себя по имени.

- Маленький дикарь, - проворчала леди Звенислава; она медленно поднялась, тяжело опираясь на трость; внучку она держала за руку. - Сразу видно, в кого он такой.

- В кого? - картинно удивился Гейзенберг; Карл-младший, шмыгая носом, прятался за отцом, обхватив его за колени. Немолодая женщина хмуро взглянула на него исподлобья, но не ответила, обратилась к дочери:

- Займись его воспитанием, Альсина, иначе у вас в семье появится еще один невежа.

- А кто такой невежа? - пискнула Розмари; Карл Гейзенберг, хохотнув, хлопнул себя по животу, пока остальные пытались подобрать ответ.

- Известное дело, кто. Это же я, малютка! По крайней мере, в этом уверена одна очень пожилая дама.

- Хочу быть невежей, - подхватил Карл-младший, - хочу быть как папа!

- Кто бы сомневался, - фыркнула леди Звенислава, после чего пригвоздила к месту Уинтерса зорким взглядом: - Надеюсь, Кассандра сможет сделать то, что не удалось моей дочери - приструнить своего мужчину, если он начнет забываться.

- Ну-ка, миледи, расскажите нам тогда, как вы своего муженька строили, - насмешливо попросил Гейзенберг, - поделитесь опытом.

- Ну, хватит, - отчеканила Альсина; почему каждый визит леди Звениславы превращался в непонятно что? Неужели мать не могла не обращать внимания на издевки Карла, а он не мог вести себя чуть мягче? Может, им было и весело кусать друг друга, но то, что их перепалки выматывали окружающих, никого не волновало.

- Как скажешь, дорогая, - сахарно протянул Гейзенберг, подхватывая сына на руки; Карл-младший, ловко, как обезьянка, перелез ему на плечи, повис на отце, ухватив его за шею; растянутый, помятый галстук-бабочка болтался у мальчика на уровне груди. Леди Звенислава поморщилась, но промолчала; устало переваливаясь, она отошла к креслу вместе с Элоизой, села, аккуратно расправляя бархатные юбки, после чего усадила внучку себе на колени; девочка тут же принялась перебирать пальчиками горошины жемчужин на ожерелье пожилой женщины, вызвав у нее улыбку.

- Настоящая леди всегда тянется к драгоценностям, - заметила вдовствующая леди Димитреску. - Альсина, когда была маленькая, постоянно норовила сунуть нос в мою шкатулку. И эти три плутовки от нее не отставали.

Усмехнувшись, леди Звенислава взглянула на Кассандру.

- Помнишь, как вы с сестрами колье у меня умыкнули?

Девушка нахмурилась, с оттенком смущения поправляя волосы.

- Я не при чем, это была идея Даниэлы.

- Не важно, - отмахнулась пожилая женщина, - что бы ни придумали, какая бы пакость вам в головки не пришла, все равно друг за другом тянулись. Разворошили мою шкатулку, наигрались, колье с изумрудами на диване оставили, а оно между подушками и завалилось. Вспомнили уже под вечер, когда горничная успела его найти и вернуть на место, а эти три сороки принялись носиться по замку, его искать. Ясное дело, что не нашли. Утром явились ко мне, зареванные… помнишь, милая? Еще обещали купить мне новое, когда вырастите.

Леди Звенислава тихо рассмеялась.

- Вытвори такое ваша мать, я бы спуску не дала, а вот на вас, малюток, злиться совершенно не в силах. У самой сердце щемило от жалости, глядя на ваши слезы, а ведь сами провинились.

- Да, мама, - не без ехидства произнесла Альсина, - к внукам ты относишься куда мягче, чем ко мне.

- Ах, не начинай, - жеманно попросила леди Звенислава, - внуки существуют для того, чтобы их баловать, жизни их пусть учат родители. Вот я тебя и учила. Видно, недостаточно хорошо…

Пожилая женщина покосилась на Гейзенберга, который гарцевал по комнате с Карлом-младшим, сидящим у него на спине. Мальчик заливался смехом, весело подпрыгивая на плечах отца, и Элоиза, растеряв интерес к ожерелью бабушки, попыталась соскользнуть с ее колен.

- Папа, я тоже хочу! - заявила девочка, приминая ладошками задравшиеся пышные юбочки; леди Звенислава печально вздохнула, отпуская девочку.

- Я так давно не видела внуков, - посетовала пожилая женщина, когда Альсина заняла кресло рядом с ней, - а они по мне совсем не соскучились. У Кассандры своя семья, Бэла и Даниэла тоже находят дела поинтереснее, чем встреча со склочной старухой, а малыши от меня отвыкли. Если бы ты согласилась переехать…

- Мама, мы это уже обсуждали, - Альсина знала, что после смерти мужа леди Звениславе было тоскливо оставаться одной в замке, однако работа Гейзенберга не отпустит его в Румынию надолго, а оставлять супруга леди Димитреску не хотела; обосноваться в США отказывалась уже сама леди Звенислава - слишком она была привязана к родным местам, чтобы перебраться в Америку, вот и ограничивалась визитами к семье дочери раз в несколько месяцев, если позволяло самочувствие пожилой женщины. Здоровье Звениславы Димитреску было хрупким, возраст брал свое, однако она еще бодрилась и даже собиралась в круиз перед своим возвращением в Румынию. Альсина надеялась, что авантюризм матери не выйдет за пределы разумного. А то вдруг, глядя на внучек, решит найти себе молодого жениха.

От подобной абсурдности леди Димитреску содрогнулась, как от озноба.

- Я помню, о чем мы с тобой говорили, - проворчала леди Звенислава, - провалами в памяти я пока не страдаю. Но и ты меня пойми, я переживаю не за себя и не за детей, которые по милости родителей почти не видят родную бабушку. Я не вечна, а кто позаботится о замке после моей смерти? Муженьку твоему он не нужен, Карл еще слишком мал, да и его с Элоизой всем обеспечит отец, из девочек ты вырастила американок, и в нашу глушь они не поедут. Родственников у нас нет, но даже если бы были, я бы не позволила, чтобы собственность нашей семьи ушла посторонним.

- Я думаю, об этом еще рано говорить, - промолвила Альсина, надеясь перевести разговор в иное русло; леди Димитреску любила фамильный замок, стоящий у самых корней горы, она там выросла, однако и помыслить не могла о том, чтобы туда вернуться; не просто съездить в отпуск, а жить там на правах хозяйки. Альсине нравилась ее жизнь, и ничего менять в ней пока не хотелось.

- Это твой дом, твоим он и останется, - продолжала женщина, накрыв руку матери своей; леди Звенислава цинично усмехнулась, но мягко сжала ее пальцы.

- А ты - моя дочь, и это - мои внуки. Даже Розмари, хотя малышка нам чужая, но если Кэсси так нравится ее отец, то как же нам не принять девчушку?

- Ты поразительно великодушна ко всем, кроме моего мужа, - с оттенком недовольства заметила Альсина, - знаешь, немного унизительно, что какого-то мальчишку ты жалуешь больше, чем отца своих внуков.

- Этот мальчишка хотя бы умеет держать язык за зубами, - парировала леди Звенислава, и леди Димитреску выдохнула, коротко и раздраженно. Гейзенберг уже носился по гостиной, катая обоих своих детей, Розмари тихо сидела на руках у отца, устроив головку у него на плече, а Кассандра, присев на подлокотник дивана, качала ножкой, обутой в бархатную туфельку, вышитую серебристым бисером, и показывала Итану что-то такое на экране своего смартфона, что заставляло их обоих улыбаться. Альсина моргнула, теплея взглядом; дочь планировала отпуск и переезд в собственный дом, говорила уже и о свадьбе, хотя Уинтерс еще не сделал ей предложения. Разумеется, первой замуж полагалось выйти Бэле, однако своего ухажера она еще не представила родителям, а Кассандра, живя с мужчиной, рисковала забеременеть, и этого Альсина ждала с тревогой и трепетом. Ее первый родной внук или внучка… Это же значит, что ее девочка совсем взрослая.

Но никак не подкрадывающуюся старость, нет, нет, нет. Женщины из рода Димитреску не стареют; они всегда полны сил и хороши собой.

Гейзенберг успел совсем выдохнуться к тому моменту, когда в гостиную подали кофе и пирожные; няня увела детей, чтобы накормить их ужином, и Карл, запыхавшийся, упал на диван, вытянув ноги.

- Вот ведь… малявки! Совсем меня загоняли!

- Что-то ты быстро выдохся. Теряешь сноровку? - улыбка Альсины вышла острой, глаза сверкнули тусклым золотом; Гейзенберг, перекинув руки через спинку дивана, склонил голову набок, глядя на жену из-под упавшей челки.

- Попробуй поскакать с двумя спиногрызами на горбу. Это хорошо, что у нас только двое детей, было бы побольше - умотали бы батю.

- Мы же тебя не уматывали, - отметила Кассандра с озорным смешком; Итан Уинтерс торопливо убрал ладонь с ее колена, когда леди Димитреску повернулась в их сторону.

- Тогда он просто был моложе, моя дорогая. Спина была крепче, ноги и остальные части тела были резвее, но годы берут свое, и теперь достаточно двоих детей, чтобы справиться с Карлом.

- Так… я не понял, - Гейзенберг недовольно поерзал на подушках, - а что с моими частями тела не так? Что, нарекания какие-то есть? Претензии? Почему я об этом узнаю только сейчас, да еще и в присутствии стариков и детей? Кобылица моя, такие вещи нужно выносить на обсуждение с мужем, а не молчать до последнего.

- Dumnezeu! - патетично воскликнула леди Звенислава. - Вы можете поговорить об этом позже? Мои уши не выдержат таких подробностей, а Кассандре об этом слушать совсем не обязательно!

- Кассандре - нет, а вот ее плесени следует поучиться, если он не хочет, чтобы его отношения с Кэсс закончились так же, как и с бывшей женой.

- Не называй Итана плесенью! - секундно вспыхнула девушка, хищно прищурившись; леди Звенислава одобрительно кивнула.

- Правильно, моя девочка. Своего мужчину надо защищать.

- Почему-то когда я заступаюсь за Карла, ты говоришь совсем по-другому, - возмутилась Альсина; пожилая женщина посмотрела на дочь снисходительно поверх изящной чашки лиможского фарфора.

- Конечно, это же твой муж.

- По-моему, меня притесняют в собственном доме, - изрек Гейзенберг, и Альсина набрала полную грудь воздуха, готовая вновь его одернуть, когда в комнату заглянула горничная в белом переднике поверх форменного синего платья. Карл вскочил, хлопнув себя ладонью по колену, вслед за ним с кресла радостно вспорхнула Кассандра.

- Что, приехали? - девушка быстро застучала каблучками по полу. - Мама, я пойду, встречу Тею.

- Дорогая, этим вполне может заняться и прислуга, - проворчала леди Звенислава и капризно поджала губы, когда внучка выбежала из гостиной вместе с отчимом. Уинтерс, очевидно, побоялся оставаться наедине с Альсиной и ее матерью, потому что неловко поднялся на ноги, отряхивая джинсы; даже костюм не потрудился надеть, разгильдяй.

- Я пойду, посмотрю, как там Роза, - произнес он извиняющимся тоном; леди Димитреску нахмурилась, наметив морщинку на переносице; можно подумать, с девочкой что-то случится в его отсутствие. Леди Звенислава проводила Уинтерса взглядом, после чего сделала еще один глоток кофе, после которого добавила в чашку немного сливок.

- Не знаю, хорошая ли это идея. Для меня одного Гейзенберга более, чем достаточно, а тут их будет сразу трое.

- Клара не похожа на Карла. Она куда спокойнее, - заверила мать Альсина, - а его племянница учится на факультете культурологии в Нью-Йоркском университете. Очень уравновешенная девочка. Совсем не такая, как мои дочери.

- Не уверена, что такая характеристика ей как-то льстит, - сварливо обронила леди Звенислава и расправила плечи, отставив чашку с кофе, когда в гостиную вернулась Кассандра под руку с худощавой девушкой, меланхоличное выражение лица которой придавало ей несколько усталый вид. Тяжелые, будто бы припухшие веки, опушенные густыми ресницами, делали взгляд девушки сонным и чуть высокомерным, а на темно-красном пуловере с высоким горлом мерцал свисающий на тонкой цепочке кулон в виде лошадиной головы. Пара красных прядей в темно-каштановых волосах вились у висков девушки, и Кассандра то и дело перебирала крашеные локоны, накручивая их на палец.

- Смотрится потрясно, - изрекла девушка, - тебя Дани красила? Мам, смотри, правда, Тее идет?

- Очень красиво, - Альсина поднялась навстречу племяннице, открыто улыбаясь, - здравствуй, милая. Мы вас уже заждались.

- Добрый вечер, - Галатея сдержанно обняла леди Димитреску; духи девушки веяли вишней, лавандой, дамасской розой, но от волос пахло травяным шампунем и сигаретным дымом. Альсина мимолетно прижалась щекой к виску Галатеи, которая слегка напряглась, заметив леди Звениславу.

- Здравствуйте, мэм, - произнесла девушка, - вы, должно быть, бабушка Кассандры?

- И не только Кассандры, - усмехнулась вдовствующая леди Димитреску, - благодаря моей дочери, богатства в лице внуков у меня более, чем достаточно. Ну-ка, девочка, подойди. Хочу рассмотреть тебя получше.

- Бабушка, не пугай Тею, - шутливо попросила Кассандра; леди Звенислава прищелкнула языком, устроив обе ладони на резном набалдашнике трости.

- Кого может напугать старуха вроде меня? Иди сюда, моя хорошая, садись рядом. На первый взгляд от Гейзенбергов в тебе немного, но все еще может измениться. К сожалению.

Еле заметная дрожь пробежалась по лицу Галатеи, заостряя тонкие черты.

- Вы пытаетесь оскорбить меня или мою семью? - голос девушки звучал ровно, даже слегка апатично; тонкие брови леди Звениславы чуть приподнялись: мало кто решался говорить с ней так прямолинейно; Кассандра прижалась к кузине, шутливо толкнув ее плечом.

- Не обращай внимания на бабушку, она всегда такая. Любит поворчать.

- Не изображай меня брюзгой, - потребовала вдовствующая леди Димитреску и внимательнее присмотрелась к Галатее, которая ни взглядом, ни выражением лица не выражала раздражения или обиды. - А ты, милая, не злись. Просто общение с твоим дядей не всегда может быть приятным.

- Никогда не замечала подобного, - не меняя монотонной интонации, ответила Галатея, - может быть, тогда дело не в дяде Карле?

- Не слишком ли вольные разговоры для такой молодой девушки? - вскинулась леди Звенислава в мрачном веселье. - Юным леди не полагается спорить и пререкаться со старшими.

- Мама, давай не будем… - вклинилась Альсина, оттесняя девушек от вдовствующей леди Димитреску, накапливающей воинственный пыл; племянница Гейзенберга казалась ей более легкой добычей, чем сам Карл, однако никто не позволит пожилой женщине точить о Галатею свои клыки. Тея и сама могла постоять за себя, однако, если ее мать вмешается, следом подтянется и Карл, и тогда семейная встреча закончится шумным скандалом.

Впрочем, как всегда и бывало.

- Не одергивай меня, девчонка, - огрызнулась леди Звенислава, - если макушкой до потолка достаешь, это не значит, что ты можешь указывать собственной матери.

- То, что вы дожили до своего возраста, не значит, что вы можете говорить со всеми в таком тоне, - напомнила Галатея, чем шокировала не только Кассандру, но и Альсину; Тея всегда была своеобразной девочкой, ее выходки леди Димитреску считала недостатком внимания со стороны матери: Клара растила дочь одна, пусть и с помощью брата, но не могла посвятить себя ребенку так, как это сделала Альсина для своих детей. Галатея Гейзенберг казалась апатичной, безразличной ко всему, однако, если удавалось копнуть глубже, как показывался неуступчивый характер девушки, готовой до последнего отстаивать свою точку зрения; Тея в определенные моменты могла прислушаться к другим, но иногда упорно отказывалась идти на компромиссы, стояла на своем твердо, как гора, и пошатнуть ее решимость не могли ни мать, ни дядя, ни кузины.

Крепкий орешек, однако леди Звенислава раскалывала и не таких.

Смотреть на очередное противостояние вдовствующей леди Димитреску с членом семьи Гейзенбергов Альсина не хотела.

- И, тем не менее, ты будешь относиться к моей матери с уважением, - с нажимом проговорила женщина, любовно поправляя крашеные прядки в волосах племянницы; когда Галатея подняла на нее глаза, в животе Альсины неприятно похолодело: на контрасте с карим голубой глаз казался до жуткого светлым, прозрачным и практически белым.

- Конечно, тетя. Хотя я не слишком согласна с вашей дочерней предвзятостью, но, думаю, на вашем месте я вела бы себя так же.

- Хочешь повидаться с Розмари? - выпалила Кассандра, предчувствуя надвигающийся ураган; она потянула Галатею за руку к боковой двери гостиной; леди Звенислава следила за девушками колючим взглядом; ее глаза отливали желтовато-зеленым, цветом желчи и болотной воды.

- Элоиза и Карл тоже успели по тебе соскучиться. Из-за своей учебы ты совсем перестала нас навещать, - продолжала щебетать Кассандра; Галатея молчала, предоставляя кузине самой сглаживать неловкую ситуацию. Когда они вышли из комнаты, леди Звенислава чопорно поджала губы и шумно вздохнула, трепеща крыльями носа.

- Сразу видно, кого не помешало бы пороть в детстве.

- Сейчас уже поздно об этом говорить, - отмахнулась Альсина; ее мать с коварной усмешкой откинулась на подушки.

- Ну, не скажи. Если отпустите со мной эту нахалку на пару месяцев в Румынию, то я смогу сделать из нее что-то путное.

- Тебе настолько хочется насолить Карлу, что ты готова ради этого использовать Тею? Мама… - леди Димитреску опустилась в кресло, уронив руки на колени. - Поверить не могу, что ты пойдешь на такое. Какое отношение его племянница имеет к вашим пререканиям?

- Такое, что благодаря твоему браку, девчонка и мне приходится родней. Нечего все измерять своим мужем, Альсина, не все так нездорово привязаны к нему, как ты, - леди Звенислава стиснула длинные костистые пальцы, оплетая ими набалдашник трости, - просто… я скучаю. После твоего отъезда у меня оставался милорд, который, как ребенок, нуждался в постоянном присмотре, а сейчас я совсем одна. Поездки, круизы, все это конечно хорошо, однако рано или поздно мне придется вернуться домой, а там пусто и холодно как в склепе.

- У Галатеи учеба.

- Я же не собираюсь забирать ее насовсем! Просто на каникулы. Съездит в другую страну, развеется, узнает, что такое приличное общество. Девочке это в любом случае будет полезно.

- Для начала нужно узнать, что сама Тея об этом думает. И поговорить с Кларой.

Леди Звенислава манерно вскинула голову.

- Не вижу ни одной причины для отказа, кроме как очередной попытки вывести меня из себя. Надеюсь, что сестра твоего мужа более благоразумна, чем он. Хотя от их семьи всего можно ожидать.

Альсина, донельзя раздраженная и вымотанная нападками матери, прижала пальцы к вискам, наморщив переносицу. Она не жалела, что вновь начала общаться с леди Звениславой, и без ее приездов в доме что-нибудь да случалось, однако пожилая женщина сама же усложняла себе жизнь. Ей ничего не стоило не провоцировать Карла и не пытаться поучать Тею, но вдовствующая леди Димитреску была искренне уверена, что все горят желанием узнать ее мнение. Если каникулы Галатеи пройдут плохо, это накалит и без того натянутые отношения, а Альсина не собиралась рисковать покоем в семье ради жеманства заскучавшей леди Звениславы.

- Если Тея все-таки поедет, то, будь, добра, спрячь заранее все столовое серебро, чтобы потом не возникло искушения заподозрить мою племянницу в корыстных целях, - язвительно посоветовала Альсина; леди Звенислава хмыкнула, просунув пальцы под свое ожерелье, отвернулась с оскорбленным видом, скосив глаза на дочь.

- Что я, по-твоему, совсем из ума выжила?

- Тебе виднее, - елейно ответила леди Димитреску, поднося к губам чашку с кофе.

- Мне много, что видно, но толку с этого мала, потому как все вокруг считают себя самыми умными и не прислушиваются к советам, - проскрежетала леди Звенислава и царственно расправила плечи, когда в гостиную сначала ворвался басовитый смех Гейзенберга, а следом появился уже и сам Карл, обнимая невысокую, крепко сбитую женщину, скуластую и с тяжелой линией подбородка. Черты ее лица были грубоватыми, светлые с проседью косы уложены узлом на затылке, а улыбка вышла кривой из-за небольшого шрама на правой щеке; Альсина встала, придерживая вышитую юбку, когда Клара, призывно распахнув объятия, шагнула к ней. Золовка была немногим ниже Карла и на леди Димитреску смотрела снизу вверх, для верности запрокидывая голову.

- Давно не виделись, - отметила Альсина, обнимая Клару Гейзенберг, от которой пахло корицей, ванилью, сандалом и фрезией; аромат ее духов веял сладостью, теплом и уютом, подчеркивал более мягкий, добродушный нрав женщины, не слишком похожей на своего шумного, бесцеремонного брата. Клара всегда относилась к Альсине весьма благосклонно, не осуждала выбор Карла и не пыталась вмешиваться в их жизнь; была готова помочь и поддержать, но только, если попросят, сама не навязывалась, держала дистанцию, и это было намного лучше, чем тяга матери Альсины пристально рассмотреть и раскритиковать каждую мелочь.

- Клара, дорогая, - леди Димитреску подтолкнула золовку к дивану, на котором с видом королевы восседала нахохлившаяся леди Звенислава. - Это моя мама, вдовствующая леди Димитреску.

- Guten abend, - поздоровалась женщина, вежливо улыбаясь, - наконец-то я с вами познакомилась. Много о вас слышала, но рада встретиться с вами лицом к лицу.

- Да. Я тоже… очень рада, - леди Звенислава пожала протянутую руку Клары самыми кончиками пальцев, и почти сразу же отняла ладонь, - мы с моей дочерью до вашего прихода говорили о Галатее…

Клара Гейзенберг с видимым огорчением плюхнулась в кресло, совсем не аристократично смяв подол своего бархатного, винно-красного платья.

- Ох, она успела что-то выкинуть, пока нас не было? Нет, вы не подумайте, фрау Димитреску… ох, простите, миледи, моя Тея - хорошая девочка, но то, что она иногда говорит, просто сбивает с толку!

- Да ладно, сестрица, - Карл беспечно махнул рукой, - она еще сопля совсем, вот и чудит. Мои девчонки тоже такое творили в свое время, но ничего, подросли - и все прошло. Ну, или просто с их выкрутасами теперь их парни разбираются.

- Тее не до парней, у нее одна учеба на уме, - не без гордости заявила Клара, но, грустно усмехнувшись, добавила: - или она просто со мной ничем не делится. Скрытная, все в себе держит. Порой думаю, что я совсем не знаю собственную дочь…

- Не поверите, временами меня посещают точно такие же мысли, - с горьким вздохом призналась леди Звенислава, - полагаю, это участь всех матерей - растить детей, чтобы в один прекрасный день понять, что рядом незнакомец, который уверен, что все знает лучше всех.

- Ну, это вы хватили лишнего, - смех Клары не позволил ее брату снова сорваться на тещу, - конечно, хочется, чтобы дети всегда оставались такими же ласковыми, доверчивыми и открытыми, но мы все меняемся, и мы сами становимся другими. Однако это не значит, что я стала меньше любить Тею.

- В ее любви к вам вы так же уверены? - с неподдельным любопытством осведомилась леди Звенислава. - Потому что дети зачастую старания ради их блага воспринимают очень уж превратно.

- Мама, твои намеки слишком очевидны, - процедила Альсина, подливая в чашку пожилой женщины кофе, - вместо того, чтобы обсуждать меня в моем же присутствии, лучше угощайся пирожными.

- О чем я и говорила, - голос вдовствующей леди Димитреску трагично дрогнул, однако во взгляде плясал лукавый огонек, - дети так редко бывают благодарными. Особенно - дочери.

- Будет вам, леди. У вас замечательная дочь. Поэтому Карл и не устоял, - Клара лукаво взглянула на брата, - вечно тянул руки ко всему красивому, так и норовил заграбастать себе побольше.

- Я заметила, - кисло отозвалась леди Звенислава, после чего, к удивлению Альсины и Гейзенберга, любезно подвинула к Кларе блюдо со сладостями, - угощайтесь, милая. И расскажите мне побольше о вашей дочери. Если я правильно помню, вы когда-то тоже жили в Румынии?

- Да, и я и Тею там родила. Переехали мы уже после того, как Карл здесь обосновался.

- Не хотели бы вернуться ненадолго? Буду счастлива принять вас с дочерью в замке Димитреску, - без намека на иронию заверила женщину леди Звенислава, пока Карл хмуро выбирал пирожные с засахаренной грушей, руками перекладывая их себе на тарелку, а Альсина мелкими злыми глотками пила кофе, не убирая чашки от лица. Ее мать улыбалась Кларе Гейзенберг, как старой подруге, обходительно подливала ей кофе и советовала попробовать шоколадные бисквиты с творожным кремом и вишней; похоже, леди Звенислава всерьез настроена заполучить Галатею. Альсина не верила, что она сделает племянницу Гейзенберга своей наследницей, а превращать девушку в сиделку для вдовствующей леди Димитреску слишком жестоко, и женщина знала, что этого не допустит, однако не возражала, если Тея вдруг захочет посетить Румынию. Мать права: ей это не повредит.