Золотой идол (СИ) [anatta707] (fb2) читать онлайн

====== 1. Охранник в чёрном ======

Так стыдно и сладко: когда совсем стемнеет, сбежать от друзей, спрятаться там, где никто не станет искать, вжаться лбом во впадинку под золотым коленом гигантского безмолвного истукана, развязать опостылевшую, вымокшую за день тяжёлую ткань, облепившую гудящие от постоянной беготни ноги. Становится легче. Кожи касается прохладный ночной ветер и собственные ладони. Со стороны сада доносится одуряющий запах магнолий и апельсинов, сладкий аромат розовых и жёлтых цветов манго… Из горла вырываются полустоны-полухрипы, и уже невозможно терпеть и сдерживаться. Край накидки зажат меж зубов, чтобы крик наслаждения замер на выдохе, не вырвался наружу и не привлёк внимания охранников.

Здесь его никто не найдёт, если он сам не выдаст себя. А ему хочется, чтобы нашли, но не глупые охранники, от которых придётся убегать опрометью, ибо за творимое им еженощно его наверняка приговорят к казни, а кое-кто другой… Пусть даже потом этот «кто-то», удовлетворив свою страсть, убьёт его. Один раз получить желанное и сразу умереть — не так уж плохо.

Слёзы облегчения и горечи текут по лицу, а меж пальцев на землю извергается семя, подобное расплавленной реке Паталы. Да и он сам горит изнутри! Дхум вчера, пощупав его лоб, сказал: «Ты словно всегда в лихорадке, Чандра. Что с тобой?» Друг как никогда прав! Только ему неведомо, что имя той лихорадки — самрадж Дхана Нанд.

Чандрагупта зажмуривается. Его точно прокляли. Бывает же, что проклинают любовью? Наверное, бывает. Вот ему и прилетело от шутника-Камы. Индре по ночам снится Субхада, Стхулу — Шипра, Дхум, кажется, присмотрел себе кого-то в прачечной. За что ему, Чандрагупте, такое? Мечтать о несбыточном, желать невозможного.

С первого дня, как он вошёл в сабху и увидел прекрасного, сильного мужчину, глядящего на него с высоты золотого трона, его разум помутился. Он сошёл с ума. Ему не стал нужен никто в целом мире, кроме золотого идола Магадхи.

Каких безумств он только ни сотворил за проведённые во дворце месяцы… Пробирался к царской купальне, наблюдая за тем, как царь ублажает наложниц; раздевался донага и делал вид, будто медитирует, в те мгновения, когда Дхана Нанд прогуливался ранним утром по саду в сопровождении немого носильщика зонтов. А однажды и вовсе, встретив царя ночью в коридоре дворца, выпалил, что готов служить ему и сердцем, и телом. Это вырвалось само, и он сам испугался сказанного, но Дхана Нанд посмеялся, потрепал его, словно котёнка, по голове и пошёл дальше.

Царь видел в нём исключительно забавного мальчишку, чьё единственное достоинство — уметь устраивать нелепые выходки, удивлять и смешить своего повелителя.

Дрожащими пальцами юноша замотал себя в ткань, закрывая грешную часть тела, бунтующую каждый раз при виде того, кого она вожделела.

«Почему ни мантры, ни голодание не помогают? Ачарья сказал, что вожделение можно победить силой воли. Значит, я никчёмный, слабый, никуда не годный… Хуже того, я не верю ачарье, когда он говорит, что самрадж — самое большое зло Бхараты. Для меня он как солнце. Я не смогу никогда причинить ему вреда. Нет, я так и скажу ачарье: мне всё равно, какие грехи совершил самрадж. Я прощу ему даже собственное убийство. Да, я лучше умру сам, чем когда-либо предам его!»

Прижавшись щекой к статуе, Чандрагупта медленно съехал на каменную кладку дворцовой площади и съёжился от беззвучного плача. Хорошо, что его позор никто никогда не увидит в сгустившейся тьме. За статуей — каменная ниша дворцовой стены, в ней можно немного пересидеть и успокоиться. Добравшись до своего убежища, Чандра откинулся назад и внезапно похолодел, ощутив чьи-то руки на своих плечах. Его ухватили крепко, словно железными тисками, и грубым рывком подняли на ноги.

— Попался, осквернитель, — голос незнакомца звучал глухо. — Я видел, чем ты занимался. Тебе конец.

Замирая от ужаса, Чандра обернулся и увидел за своей спиной мужчину в чёрных одеяниях с жуткими пронзительными глазами. Он показался Чандре похожим на Ямараджа, только без петли на руке. Лицо неизвестного почти полностью закрывала чёрная ткань, в узкой прорези которой виднелись лишь сверкающие от ярости глаза. Вся фигура незнакомца с головы до ног была закутана так, что не представлялось возможным определить ни возраста, ни касты, ни рода занятий пришедшего из тьмы призрака.

— Вы… кто? — язык с трудом отлип от нёба, чтобы произнести всего два коротких слова.

— Охранник. Берегу статую самраджа от таких, как ты.

Чандрагупта лихорадочно пытался вспомнить, когда царь успел назначить специального слугу для охраны своего золотого изваяния, но ум отказывался повиноваться, парализованный страхом.

— Царь всегда прощал тебя и исполнял твои прихоти, а ты унижал его таким вот образом. И, видимо, многократно! Но сегодня удача покинула тебя, — в голосе незнакомца послышалось злорадство. — Ты можешь сейчас выбирать: или я свяжу тебя и брошу к ногам царя, рассказав всю правду о том, где и за каким занятием поймал, или, — тут интонации охранника изменились, — ты позволишь мне прямо сейчас сделать всё, что я захочу! И, поверь, мои желания совпадают с твоими, — чёрная ткань коснулась уха юноши, и горячее дыхание мужчины, вырвавшееся из-под повязки, обожгло кожу Чандрагупты. — Ты желаешь кого-то, имеющего лингам, а я желаю взять тебя, как распутную девку, пока ты будешь обнимать ногу золотого изваяния, шепча про себя имя царя. Если подумать, какая в темноте разница? Закроешь глаза и можешь представлять, что твоя мечта сбылась. Я даже согласен, чтобы ты называл меня «самраджем».

— Нет! — Чандрагупта содрогнулся. — Лучше убейте. Я заслужил, — юноша медленно поднял руки и сложил их перед грудью.

— Значит, ты мне отказываешь?! — грозно прорычал ему в ухо охранник. — Ты посмел сказать «нет», когда я попытался спасти твою жалкую жизнь?

— Да, — спокойно продолжал Чандра, мысленно смирившись с гибелью. — Отсеките мне голову, сожгите заживо, разрубите на части — всё, что угодно. А потом скажите, что я ночью сбежал за пределы дворца, и на меня напали разбойники. Если царь доверил вам охрану своей статуи, то и словам вашим поверит. Но не говорите самраджу настоящую причину моей смерти. Это моё последнее желание: пусть повелитель никогда не узнает о моей низости и о том, как сильно и неправедно я желаю его!

Некоторое время царила тишина, слышалось только дыхание неизвестного в темноте за спиной. Вдруг Чандрагупта ощутил, как железная хватка на плечах ослабела, а затем его правую руку осторожно приподняли, и юноша не поверил глазам — ему на указательный палец незнакомец надел перстень с золотым цветком, состоящим из пяти лепестков.

— Оберег? — задохнулся от удивления Чандрагупта. — Но… — он удивлённо смотрел на мужчину в чёрном во все глаза, а тот прикоснулся к повязке на своём лице и откинул ткань.

Чандрагупта внезапно ощутил, как летит в бесконечную тьму.

— Самрадж, — прошептал он, чувствуя, как слабеют ноги.

И мир исчез.

Он очнулся от того, что его виски кто-то осторожно смазывал чем-то прохладным и ароматным. Он был раздет, но обнажённое тело прикрыли тканью, сухой, мягкой и гладкой, словно лепестки роз. Он никогда прежде не носил одеяний из такой нежной ткани. А потом вернулась память, и Чандрагупта, задыхаясь, подскочил на постели, закричал, широко распахнув глаза.

— Нет!!!

— Ш-ш, — его заботливо обхватили поперёк туловища и уложили обратно. — Шумный-то какой. Напугал я тебя? Извини. Не хотел, чтобы так вышло.

Сердце колотилось, как у загнанной охотниками антилопы. Перед глазами всё плыло и качалось.

— Самрадж, вы не убили меня?

— Как видишь.

— Почему? Ведь вы собирались сделать это! — терзая пальцами шёлковое покрывало, он с напряжением ждал ответа.

Дхана Нанд вздохнул, потом на его губах появилась слабая улыбка.

— Знаешь, я привык, что меня все вокруг воспринимают, как того бессловесного идола, стоящего во дворе. Мне либо поклоняются из страха, либо пытаются разломать, либо от меня стараются оторвать кусок. И я настолько смирился с происходящим, что потерял способность ждать другого. Но ты, — царь неожиданно протянул руку и коснулся волос Чандрагупты, нежно поглаживая их, — видишь во мне человека. Сначала я думал, что ты желаешь подобраться ближе ко мне из корысти. Потом, из любопытства проследив за тобой на протяжении трёх ночей, включая сегодняшнюю, я рассердился, решив, что ты — просто испорченный мальчишка, которому доставляет наслаждение получать днём царские милости, а ночью — осквернять изваяние своего царя. Я решил, что ты полон презрения ко мне и творишь это безумие, чтобы выразить таким образом своё истинное отношение. Меня обуяла ярость, и я действительно готов был наказать тебя, но ты обезоружил меня. Твоя решимость умереть, лишь бы я не узнал о твоих чувствах, сказала мне о многом. Одним словом, оставайся здесь. Отдохни. С рассветом вернёшься к себе.

Чандрагупта растерянно смотрел на Дхана Нанда, не зная, что сказать, а потом, решившись, откинул покрывало в сторону.

— Простите, самрадж. Там, возле статуи, когда я предпочёл смерть исполнению вашего желания, я не знал, кому отказываю. Но вы имеете право делать всё, что захотите. Вы больше не услышите слова «нет». Никогда.

Вместо ответа царь молча вернул покрывало на прежнее место.

— Я вам не нужен? — с горечью выдохнул Чандрагупта.

Дхана Нанд тепло улыбнулся, заметив недоумение и разочарование юноши.

— Просто ты сегодня устал и чересчур разволновался. В таком состоянии у нас всё равно ничего не выйдет.

— А завтра? — с надеждой спросил парень.

— Завтра? — хитро прищурился Дхана Нанд. — Всё будет, как обычно. Ты сбежишь ночью из дворца, проберёшься тайком к статуе, а я переоденусь в чёрные одежды, закрою лицо и…

— Вы снова придёте?! Правда?! — радость юноши была слишком очевидна.

Дхана Нанд кивнул и, притянув к себе Чандру, мягко коснулся его губ.

— Конечно. Я охранник статуи и не могу пропускать службу.

— Но если кто-то… — начал Чандрагупта.

— Нет, — прервал его Дхана Нанд, — поверь, нас никто не увидит. И случится только то, чего ты захочешь, а чего не пожелаешь — не случится. Но даю слово царя, тебе будет намного приятнее, чем от собственной руки. А теперь — спи. До утра ещё долго.

Чандрагупта откинулся на подушку, подтягивая покрывало выше, и закрыл глаза, улыбаясь. День закончился совсем не так, как он ожидал. День закончился неожиданным счастьем.

11.02.2020г.

====== 2. Тайный “донос” ======

Продолжение, которое изначально не планировалось, но как-то само выросло после обсуждений фанфика в комментариях. Будет ещё как минимум одна длинная глава или две короткие. Поначалу я хотела заставить аматью подсмотреть за самраджем и испытать шок, но потом мне стало жаль беднягу. Не заслужил он сердечного приступа! И я вознамерилась в кои-то веки Ракшаса осчастливить, причём не отбирая счастья у Дханы с Чандрой. Впрочем, Бхадрасал в финале фанфика тоже не уйдёт обиженным :)

Чудеса начались с утра. Взгляд проснувшегося Чандрагупты зацепился за перевязанный алой лентой пергамент, лежащий возле самой двери. Похоже, кто-то подбросил записку в опочивальню, пока он спал.

Чандрагупта приблизился к пергаменту, наклонился, поднял его и развернул. Сердце сладко замерло от первых же строк, начертанных рукой царя.

«До вечера ты должен решить, сколь много в тебе отваги, прие. Ответь до наступления сумерек: как далеко я могу зайти, играя с тобой? Ты предпочтёшь ласки руками, губами или согласишься принадлежать мне всецело?»

«Он назвал меня любимым! — кровь ударила в голову, а щёки загорелись, будто согретые пламенем костра. — Значит, это не просто игра, я ему действительно дорог!»

Уже невозможно было ни о чём думать, только об этом прекрасном слове. Строчки послания плясали перед глазами. Чандра быстро смаргивал и вытирал со щёк слёзы, катящиеся помимо воли.

«Прие…» — стучало в висках. Наконец, придя в себя, Чандрагупта продолжил чтение:

«Есть только одно важное условие. Придя после наступления темноты к месту встречи, ты обязан сделать вид, будто тебе неизвестна моя личность. Я желаю сыграть в игру, где ты считаешь меня охранником и поначалу сопротивляешься, но довольно скоро сдаёшься. И я буду вести себя как незнакомец, принуждающий тебя к любви силой, но не беспокойся: разыгрывая грубость, я не причиню боли. Сможешь притвориться испуганным, чтобы доставить мне удовольствие, Сокровище?»

Чандрагупта почувствовал, как кружится голова, а ноги подкашиваются от блаженства. «Смогу!» — мысленно прокричал он. Недолго думая он метнулся к столу, чтобы ответить царю согласием на все его условия, но внезапно обнаружил полное отсутствие необходимых письменных принадлежностей.

«У Дурдхары точно есть павлиньи перья и кошениль! — осенило Чандрагупту. — Но эта вредная царевна не даст мне ровным счётом ничего. Придётся действовать хитростью. Поможет лесть и полная покорность».

Так он и поступил. С раннего утра и вплоть до дневной трапезы юноша старался изо всех сил, изображая пылкую преданность, пока Дурдхара не растаяла и не спросила, чего он желает.

— О, всего лишь одно из ваших павлиньих перьев, раджкумари, пергамент и немного кошенили, чтобы написать стихотворение о любви! — пафосно изрёк Чандрагупта. — Кажется, моё сердце переполнено чувствами, которые мне с трудом удаётся сдержать.

«К твоему брату», — добавил он про себя, но вслух, разумеется, этого не произнёс.

Дурдхара неожиданно расплылась счастливой улыбкой и протянула Чандрагупте всё требуемое.

— Надеюсь, завтра утром ты прочтёшь мне своё стихотворение? — лукаво прищуриваясь, спросила царевна.

— Конечно, светлейшая госпожа! — быстро откликнулся Чандрагупта. — Вы будете первой, кто услышит его из моих уст! А сейчас могу я быть свободен, чтобы уже начать переносить на пергамент свои горячие чувства?

Дурдхара отпустила его коротким движением руки, нежно посмотрев ему вслед.

Вернувшись в свою комнату, Чандрагупта быстро начертал на царском пергаменте ответ: «Господин, я принадлежу вам телом и душой с первого мгновения, как увидел вас. Я мечтаю о взаимности каждую ночь, поэтому любые ваши ласки — счастье для меня. Каждое ваше условие, каким бы оно ни было, я выполню с радостью! Я согласен принадлежать вам всецело. С нетерпением жду наступления ночи…»

В порыве чувств он хотел ещё добавить: «Встретимся возле статуи. С любовью, Чандрагупта», но потом сообразил, что предосторожность прежде всего. Вдруг записка случайно попадёт в чужие руки? Уж лучше не называть имён и не обозначать точное место встречи. Так безопаснее.

Осталось придумать, как передать записку Дхана Нанду. Юноша нервно шагал из угла в угол, на ходу стараясь изобрести способ приблизиться к вечно занятому царю. Наконец, его осенило: «Скажу, что мне передали важное донесение от доверенных людей. Да, конечно, никаких доверенных людей у меня в помине нет, но никто из царских братьев не знает об этом. Они не сомневаются, что я — шпион, нанятый Дхана Нандом для наблюдения за собственной семьёй, поэтому у меня особые привилегии во дворце, — Чандрагупта криво усмехнулся. — Заодно напугаю старших царевичей. Пусть думают, что я там такое написал в пергаменте? Не полетят ли чьи-то головы после моего доноса? А пусть боятся! Нечего издеваться над младшим братом и козни за его спиной строить!»

Решившись, он скатал пергамент трубочкой, перевязал той же лентой, и с убийственным лицом отправился в сабху, словно молодой слон, движущийся утолять свой голод к зарослям сахарного тростника. Юноша тогда и представить себе не мог, что благодаря его записке, переданной Дхана Нанду на глазах у всех, кардинально изменится жизнь ещё двоих людей.

— Первый советник, вы не представляете, что стряслось! — запыхавшийся Бхадрасал влетел в покои аматьи Ракшаса и, глотая слова, торопливо заговорил. — Чандрагупта и Дхана Нанд с раннего утра обмениваются записками. Когда один из слуг, которому я щедро плачу за доносы, украдкой шепнул мне на ухо, что самрадж на рассвете, проходя мимо покоев проклятого Чандрагупты, собственноручно подсунул ему под дверь свёрнутый пергамент, перевязанный алой лентой, я насторожился, но не придал этому особого значения. А сегодня днём в сабхе Чандрагупта на глазах у всех передал такой же пергамент царю… Мне кажется, это повод бить тревогу! Мальчишка о чём-то доносит самраджу. А вдруг про нас? Ведь он знает, что мы его ненавидим, и наверняка мечтает извести нас, придумывая всякие небылицы! Я заметил, что Дхана Нанд с большим недовольством глянул в мою сторону, когда заметил, что я внимательно слежу за передаваемой запиской. Что делать, Картикея?

— Возможно, те доносы не о нас, а о старших царевичах или о дэви Дайме? — задумчиво предположил аматья. — Ведь Дайма, Панду и Кайварта ещё более опасные враги для Чандрагупты. В любом случае я бы вмешался и пресёк грязную клевету. Но как? Сам видишь, за одно моё предположение о том, что наглый мальчишка тайно связан с Чанакьей и, скорее всего, является учеником хитрого брамина, я впал в немилость. Уже несколько дней Величайший не зовёт меня в сабху, а если я сам прихожу — выгоняет. Боюсь, если я снова покажусь ему на глаза, меня выставят прочь из дворца. Или казнят.

— Но надо сопротивляться! — Бхадрасал рубанул ладонью воздух. — Я не позволю, чтобы вас, всеми уважаемого аматью, выгнали из-за этого отвратительного Чандрагупты! Нам непременно надо узнать, что в записке. Прочитав её, мы узнаем, как действовать дальше.

Ракшас вздрогнул, но ничего не ответил.

— Я заметил, что Величайший положил пергамент, переданный ему Чандрагуптой, за пазуху. После собрания самрадж непременно будет менять одежды, готовясь к вечерней трапезе. Если бы кто-то его отвлёк ненадолго, я бы сумел достать ту записку, которую он наверняка спрячет под ворохом одеяний, отправляясь в купальню. Мне хватило бы всего нескольких мгновений на прочтение!

— Отвлечь царя должен я? — аматья вопросительно посмотрел на Бхадрасала.

— Да, первый советник. Мне сердце подсказывает: речь в записке идёт о нас с вами. Значит, больше никому её видеть нельзя. И никого постороннего я не могу просить о помощи.

Ракшас вздохнул.

— Чувствую, что сегодня настанет час моей смерти, Бхадрасал. Но так и быть, идём. Одно моё появление, несомненно, вызовет у самраджа сильный гнев. А пока Величайший будет поносить меня, грозя смертью или заточением, ты прочтёшь письмо.

Бхадрасал радостно кивнул.

Хитрость удалась легко. Ракшас даже и не подозревал, что его появление в закрытой купальне вызовет не гнев Дхана Нанда, а неожиданно бодрое восклицание:

— Вот и мой любимый аматья! Почему же ты так давно не заходил? И в сабхе тебя не видно.

«Так вы сами потребовали исчезнуть с ваших глаз и не появляться более», — подумал аматья, но вслух ничего не сказал, только прочистил горло и вкрадчиво произнёс, боясь, что царское отличное расположение духа долго не продлится.

— Самрадж, я пришёл спросить у вас, как вы предполагаете усилить охрану вашей сокровищницы? В связи с недавним неприятным случаем с Чанакьей я бы посоветовал приглядывать за государственным золотом особенно тщательно.

— Уж не намекаешь ли ты… — с гневом начал Дхана Нанд, начиная подниматься из воды, но Ракшас быстро замахал руками.

— Никаких намёков на вашего верного Чандрагупту. Ни малейших! Он — отличный парень, я зря его подозревал! Но у Чанакьи достаточно учеников, которые могут взломать сокровищницу и выкрасть оттуда ваши ценности.

— Это верно, — самрадж снова опустился в воду. — Что ты предлагаешь?

Ракшас заговорил, осторожно наблюдая боковым зрением за тем, как из-за колонны тенью выскользнул Бхадрасал и, присев на корточки, начал бесшумно копаться в сброшенной Дхана Нандом одежде. Наконец, генерал отыскал пергамент, перевязанный лентой, развернул и начал читать. Ракшас как раз вдохновенно расписывал царю свой план по поводу меняющейся трижды в сутки охраны, дополнительных засовов на дверях и сети тайных ловушек по пути в сокровищницу. Бхадрасал дочитал записку, снова свернул, завязал лентой и положил на прежнее место. Выглядел он неважно и почему-то судорожно хватал ртом воздух, словно пергамент был отравленным. Когда главнокомандующий снова исчез за колонной, Ракшас завершил свою пламенную речь:

— Вот это всё я и советую сделать, самрадж!

— Хорошо, я подумаю. Мысли дельные, — Дхана Нанд с мечтательной улыбкой поигрывал тёплой водой, переливая её из ладони в ладонь и даже не глядя на Ракшаса. — Ступай. Благодарю за службу.

«Не похоже, что он вообще вспомнит о сказанном мной, — с подозрением покосился на своего господина Ракшас. — Судя по всему, он погрузился в собственные мысли и ни слова не слышал. В каких облаках сегодня витает Величайший?»

Ответ на свой вопрос Ракшас получил довольно скоро. Вернувшись в покои, он застал у себя Бхадрасала, который бегал по комнате аматьи, схватившись за голову. Тюрбан генерала наполовину развязался, тёмные волосы торчали спутанными лохмами в разные стороны.

— Что в записке? — прямо с порога поинтересовался аматья, не имея сил терпеть. — Гнусный донос?

— Нет, — ошалевший Бхадрасал остановился и медленно повернулся в сторону Ракшаса.

— А что?

— Они свидание назначили.

Ракшас застопорился на месте, как старая лошадь, вёзшая телегу с мукой и попавшая ногой в яму с грязью.

— Не понял, — тихо вымолвил он. — Какое свидание?

— У самраджа с Чандрагуптой. Не знаю где, но они договаривались, как всё будет происходить. Записка об этом.

Аматья снова ненадолго «застрял». Потом изрёк:

— И чем займутся? Будут ловить чужеземных шпионов? Арестуют старших царевичей спящими и бросят в узилище? Нас с тобой отравят?!

— Да при чём тут шпионы и царевичи!!! — отчаянно завопил Бхадрасал. — У них будет любовное свидание!!!

Ракшас смотрел на Бхадрасала будто на скорбного разумом.

— Как двое мужчин могут устраивать любовное свидание друг с другом?!

— А вот я и сам бы хотел это знать, — с подковыркой в голосе ответил ему молодой генерал. — И я бы посмотрел, как всё будет происходить, ибо из послания я узнал, что любить можно тремя способами: руками, губами и «принадлежать всецело». Последний вариант выбрал проклятый Чандрагупта, отвечая Дхана Нанду. Что это значит, аматья?

— Это секс айони, — задумчиво пояснил Ракшас, воздевая глаза в потолок и поглаживая указательным пальцем свой подбородок.

— Чего? — Бхадрасал выставил одно ухо вперёд, отогнув его пальцами. — Я услышал незнакомое название, можно повторить?

— Можно. Секс без использования йони — большая адхарма. Для браминов сие деяние абсолютно запрещено, как и секс вийони, когда йони вроде бы используется, но не то, которое положено. Для царей оба деяния тоже не слишком почётны. Но Величайший, как вижу, ничего не боится.

— Не боится, как истинный самрадж! — подтвердил Бхадрасал, кивнув.

— Странные дела, — продолжал Ракшас. — Три дня назад мне тоже пообещали «принадлежать всецело», а я рассвирепел и выгнал добровольца вон. Поклялся голову снести, если вернётся. Зря, наверное. Если Величайший не отказывается от таких предложений, значит, не так уж это и плохо? Теперь идти самому и просить вернуться того, кого выгнал, как-то неправильно. Да и не смыслю я ничего в любви. Я не Величайший. Мне недоступен талант любить мужчин тремя способами. У меня и женщин почти не было, если не считать пары служанок по молодости. А потом я взял себя в руки и поклялся больше не творить адхарму. И пока ещё ни разу не нарушил клятву, посвятив плоды своих аскез Величайшему!

Бхадрасал с ужасом воззрился на аматью, внезапно ударившегося в откровения о своей личной жизни.

— А всё-таки кто обещал принадлежать вам всецело? — осторожно уточнил генерал.

— Да вот, подбросили записку под дверь, как Чандрагупте. Ну, я и поднял. И прочёл на свою голову…

И Ракшас начал подробно рассказывать недавнюю историю своих любовных похождений.

====== 3. Жертва любви ======

Загадочную записку, обнаруженную поутру в своей опочивальне, аматья разворачивал с особой осторожностью. Не похоже на донесение от шпионов. Те никогда не пользовались шёлковой тканью для передачи тайных сведений.

«Вы — мужчина моей мечты, — прочёл аматья. — Вы подобны Господу Вишну. Я жажду вас каждой частью моего грешного тела и согласен всецело принадлежать вам. Приходите с наступлением сумерек в беседку, скрытую виноградными лозами!»

Ракшас инстинктивно вздрогнул. Упомянутая в послании беседка была известна каждому во дворце. Все знали, что сквозь густо оплетавшие её лозы винограда разглядеть скрывшихся внутри влюблённых невозможно даже днём, а уж в темноте — и подавно. Этим она выгодно отличалась от остальных тайных прибежищ, произвольно рассеянных среди пальм, магнолий, персиковых, апельсиновых или манговых деревьев.

«Мудрый выбор, — мысленно усмехнулся Ракшас. — Интересно, кто эта отважная дэви, столь беззастенчиво склоняющая меня к любви? Написала, что я подобен Вишну. Необычный у неё вкус! По молодости лет я ещё был ничего, но даже тогда никто не сравнил бы моё лицо с божественным ликом. Вероятно, эта дэви слепа? Или боги благословили её безумием? В любом случае следует поговорить с ней. Я не могу бросить на произвол судьбы ту, чьё сердце воспылало гибельной страстью. Если передо мной предстанет неискушённая дева или замужняя женщина, уберегу её от греха, процитировав ей отрывки из священных текстов о неправильности подобных устремлений. Её душа очистится от скверны, и мы разойдёмся, не согрешив. Если увижу пожилую женщину, направлю её мысли на молитвы и напомню о вечности, ожидающей её впереди. Если же передо мной явится молодая вдова, чья горячая плоть горит неутолённым желанием, и нет этой несчастной покоя ни днём, ни ночью от жажды страсти, и настолько она изнемогла, что готова лечь даже со мной, можно доставить ей удовольствие. Однако надо будет вести себя крайне осторожно, чтобы не подарить нежеланное дитя и не опорочить эту женщину перед всеми».

Решив для себя заранее, как правильно поступить в каждом из случаев, аматья Ракшас отправился в сад, едва сумерки спустились на землю. Однако стоило ему раздвинуть густые виноградные листья и очутиться внутри, как он испуганно отпрянул. Перед ним высился могучерукий кшатрий со смуглой кожей, густыми чёрными локонами и блестящими тёмно-карими глазами. В доспехах воина, словно в отполированном серебре, отражалось сияние трёх небольших лампад, зажжённых внутри беседки. Мужчина был почти на голову выше Ракшаса и невероятно хорош собой.

— Ты кто? — осипшим голосом спросил аматья.

— Я из личной охраны самраджа Дхана Нанда. Меня зовут Ишвар.

— Проваливай! Эта беседка занята.

— Ну да, вами и мной.

— Ты глуп или притворяешься? Убирайся. Это приказ первого министра.

«Вот же незадача! Того гляди придёт моя тайная возлюбленная, а тут этот проклятый Ишвар торчит, бхут его побери», — гневно подумал аматья.

Внезапно вместо того, чтобы уйти, мужчина начал снимать доспехи. Под ними не оказалось совершенно ничего, если не считать смехотворно узкой полоски белой ткани, которую и дхоти-то называть было неприлично. Ткань упала на скамью, пугающе близко к горящей лампаде.

— Ты что делаешь? — опешил Ракшас, наблюдая за действиями безумного кшатрия.

— Исполняю обещанное. Готовлюсь принадлежать вам всецело, — и Ишвар страстно посмотрел на Ракшаса. — Уж истомился весь в ожидании!

Влюблённый и абсолютно нагой кшатрий с блестящей кожей, умащённой какими-то снадобьями, благоухающий хвоей кипариса и ароматом сандала, был невероятно прекрасен. Его тело могло бы стать объектом воздыханий прелестной дэви. Или с него смело можно было бы лепить скульптуру Шивы.

И вот тогда Ракшас, в полной мере осознав случившееся, заорал срывающимся голосом, начисто забыв о мерах предосторожности:

— Ты что ли написал записку?!

— Я, — честно признался Ишвар.

— Вон!!! — багровея, завопил первый министр. — Пошёл вон и чтобы больше я тебя никогда не видел!!! А я-то гадал: вдова или девица?! А тут — царский охранник!!! Убирайся!!!

— Неужели я вам настолько отвратителен? — лицо Иштара выглядело невероятно несчастным. — Я же всё честно написал. Думал, и вы такой же, раз не женаты до сих пор… И вы всё-таки пришли, не отказали мне.

— Ты не указал своё имя, идиот!!! Я думал, меня ждёт женщина! А не женат я по той причине, что служу самраджу Магадхи! Моя преданность стране и Величайшему выше личной жизни! А тебе семью заводить пора! Сколько лет? — немного отдышавшись, уже спокойнее поинтересовался Ракшас.

— Тридцать два.

— Срочно жениться! — вынес свой вердикт аматья. — Завтра утром начинай искать невесту, а я проведу для тебя брачный ритуал, как только ты её найдёшь. Даю сроку на исправление своей греховной жизни одну луну. Как только жена появится, вся глупость мигом из тебя выветрится! А если снова придёшь ко мне со своими признаниями — голову снесу, ясно?

Ишвар печально посмотрел на Ракшаса, подобрал доспехи и дхоти, задул лампады и вышел из беседки, ни слова аматье не сказав. Когда он скрылся в темноте среди деревьев, у Ракшаса больно защемило сердце, но он убедил себя не переживать.

— Всё будет хорошо, — прошептал он, встряхиваясь. — Этот парень женится и излечится от своих нелепых фантазий. Он точно не третьего пола. Вон какие плечи! Да и лингам что надо. Просто грех с моей стороны тратить такую мощь на бесплодные отношения или использовать, как евнуха, того, кто обязан быть мужем. Себя не прощу, если по моей вине какая-нибудь праведная дэви не получит здоровых детей от красивого супруга. Да и самрадж меня казнит, если узнает, что я совратил его охранника. И будет прав!

Но почему-то аматью преследовало ощущение, что несмотря на своё идеальное знание шастр и великолепное понимание дхармы, он совершил грубейшую ошибку.

— Вот так всё и случилось, — закончил Ракшас свой рассказ. — С того дня я его не видел.

— А хотелось бы? — серьёзно поинтересовался Бхадрасал.

— Мало ли, чего я хочу! — вспылил первый советник. — Есть понятие о правильном и неправильном. Красивый молодой мужчина должен желать женщину, иметь семью и детей, а не отдаваться тайком по ночам другому мужчине в беседке! Этому Ишвару просто блажь в голову затесалась. Или он пришёл, имея намерение поиздеваться надо мной. В любом случае я правильно сделал, что его прогнал. Я первый брамин в Магадхе. Я не имею права творить неправедность. Любой мой грех бросит тень на моего царя, а этого я точно допустить не могу!

— Мне кажется, у самраджа и Чандрагупты такой трудности не возникает, — Бхадрасал уже успокоился и снова всем сердцем и душой перешёл на сторону любимого молочного брата. — Они оба знают, чего сами хотят, и им безразлично, что по этому поводу советуют священные писания, или на кого падёт тень их греха… Да и в целом, если подумать, на кого эта тень вообще может упасть?

Ракшас мрачно молчал.

— Картикея, вам же любопытно посмотреть, что значит «всецело принадлежать»? — весьма фамильярно подмигнул аматье Бхадрасал. — Конечно, вы сами от подобного отказались, но любопытство-то гложет?

— Заткнись, — прошипел аматья. — Не то и тебе башку снесу! Доиграешься.

— Так мы недолго, — зашептал Бхадрасал, склоняясь к уху первого министра. — Просто взглянем — и назад.

— Для этого нам придётся следить за Величайшим, — буркнул аматья. — Я не опущусь до такого. Это низко.

— А за Чандрагуптой следить не низко? — с надеждой вопросил Бхадрасал.

— Нет, но я не стану и этого делать. Пусть самрадж поступает, как считает нужным. Я не имею права унижать его слежкой.

— Как пожелаете, — Бхадрасал широко усмехнулся. — Если что, имейте в виду: мой человек уже тайно следит по моему приказу за Чандрагуптой и сообщает обо всех передвижениях этого наглого мальчишки. Когда наступит темнота, я буду в точности знать, куда он направился. И, предупреждаю, аматья: я непременно пойду за ним! Я никогда не видел вашу загадочную «айони» в лицо, но хочу познать хотя бы посредством самраджа и Чандрагупты, что это за диво такое, пока меня не положили на погребальный костёр. А то так и помру несведущим!

Ракшас, выпучив глаза, уставился на ухмыляющегося Бхадрасала, не находя ни единого слова для достойного ответа.

====== 4. Ночь откровений ======

— Мне это совершенно не интересно, — бормотал себе под нос Ракшас, меряя шагами покои Бхадрасала, пока молодой генерал с ехидной усмешкой наблюдал за мечущимся взад-вперёд первым министром. — Такая ужасная адхарма… Нет-нет! Я ухожу. Глаза мои навек закроются, если я увижу Величайшего, ублажающего Чандрагупту в саду под кустами! Ну, или в тайной нише за занавеской. Мне не вынести такого зрелища.

— Так и уходите, аматья, сам справлюсь, — хмыкнул Бхадрасал. — Мои глаза так точно не закроются. Наоборот, будут следить с огромным вниманием за происходящим!

— Тебя ж прибьют, адхармик, если Величайший вдруг обернётся и обнаружит тебя поблизости в сладкий миг любви с этим… — раздался громкий зубовный скрежет, а затем злобное шипение, — проклятым мальчишкой! Тебя проткнут мечом.

— А вам жалко? — весело спросил Бхадрасал, ничуть не испугавшись предсказаний Ракшаса о наиболее мрачном повороте событий.

— Да привык я к тебе, — буркнул Ракшас. — С новым главнокомандующим, если тебя прикончат, неизвестно, найду ли общий язык? А дэви Дайму кто утешит, если она лишится сына? Не ходил бы ты…

Ракшас умоляюще посмотрел на Бхадрасала, и последний действительно на миг призадумался, стоит ли удовлетворение любопытства такого огромного риска? Однако в этот момент занавесь зашевелилась, приподнялась, и из глубин потайного хода появился взмыленный, запыхавшийся парнишка лет тринадцати, лохматый и чумазый.

— Докладывай! — быстро метнулся к нему Бхадрасал. — Живо!

— Чандра пошёл молиться, — шмыгнув носом, затараторил юный шпион, кланяясь Ракшасу и Бхадрасалу и опуская глаза долу. — Взял поднос с лепестками и лампадой, надел праздничные одеяния и отправился к царской статуе — той, которая во дворе. Сейчас он поклоняется там, словно в храме.

У Бхадрасала глаза полезли на лоб, а Ракшас громко расхохотался, не сдержавшись.

— Чандрагупта поклоняется царской статуе?! — переспросил Бхадрасал.

— Ага!

— Как долго ты за ним следил?

— Да уж довольно долго, — мальчишка почесал одну босую ногу об другую и смешно сморщил нос, словно собираясь чихнуть. — Я стоял в сторонке, к стене дворца прилепившись, чтоб меня не видно было, как вы приказали, а он всё молился и молился. Мантры читал, лепестками статую осыпал, куркумой ей стопы обмазал раз сто… По-моему, свихнулся Чандрагупта, мой господин, — сделал смелый вывод юный шпион. — Ну, я устал стоять и ушёл. Не всю же ночь там торчать? А Чандрагупта явно до утра расположился. Чапати из узелка достал, жевать начал… Но даже продолжая жевать, пел: «Ом Дхана Нанда Джая». И как не подавился? Мне вот мама всегда говорит: «За едой не поют и не разговаривают, а то подавиться можно!» А он не давится. Наверное, в него бхуты вселились, это бывает.

— Хм, — Бхадрасал задумчиво расчесал пятернёй бороду, глядя на икающего Ракшаса, утиравшего накидкой слёзы, выступившие в уголках глаз, — какое странное поведение… Ну я всё равно схожу, посмотрю. Вдруг лекаря пора позвать? Может, его дела и правда плохи?

— Мой господин, не прикажите казнить!!! — взвыл вдруг мальчишка, падая на колени и утыкаясь лбом в пол.

— Что такое?! — удивлённо вытаращился Бхадрасал, а Ракшас напряжённо покосился на подростка.

— Я не смею советовать вам, что делать, но я на обратном пути случайно узнал о чём-то посерьёзнее, чем сумасшествие Чандрагупты.

Бхадрасал собрался грубо схватить мальчишку за верхнюю накидку, но сдержался.

— Быстро докладывай!

— Самраджа нет в покоях. Охрана беспокоится. Наш Величайший ушёл куда-то на ночь глядя, никому не сказав куда и запретив себя сопровождать! Но и это не самое плохое. Один из личных телохранителей царя ещё хуже спятил. Узнав об отсутствии самраджа, поклялся именем Индрадэва, что до утра в одиночку одолеет разбойников, засевших в лесу неподалёку от столицы. Величайший, говорят, планировал выдвинуться и напасть на тех дасью завтра, а этому безумцу приспичило сегодня. Друзья пытались безумного удержать, но он всех раскидал, кому-то глаз подбил, кому-то зуб вышиб, увёл чужого коня, потому что его собственную лошадь от него спрятали, и на том чужом жеребце уехал. Я слышал, как другие воины сокрушались, говоря, что этот сумасшедший теперь и себя угробит, и дасью спугнёт, и планы самраджа пойдут прахом. Не велите казнить за плохие новости, господин!!! — снова отчаянно завыл мальчишка.

— Та-ак, — злобно протянул Бхадрасал, внутренне закипая. — Я немедленно беру с собой нескольких царских воинов и еду убивать дасью и этого ненормального!

— Погоди, — остановил его Ракшас, затем повернулся к шпиону Бхадрасала. — Как звали того сумасшедшего?

— Ишвар, господин, — не поднимая головы, отозвался мальчишка. — Друзья сказали, он уже несколько дней не в себе. Так и ищет случая умереть. То сжечь себя пытался, то в нору змеи руку совал, то с водопада прыгал… Чудом спасли. Теперь он надумал сражаться, чтобы умереть как кшатрий!

Не дослушав, Ракшас рванул к дверям. Остановившись, ненадолго оглянулся:

— Вызывай лекаря к спятившему Чандрагупте, — сказал он, обращаясь к Бхадрасалу, — а я еду догонять Ишвара!

— Погоди, — растерялся Бхадрасал, — как вы справитесь в одиночку и с дасью, и с безумным кшатрием? Вам помощь нужна.

— Некогда звать помощь, мне этого идиота скорее догнать надо, пока он не угробил себя и мою лошадь!

— Вашу?!

— Нутром чую, что мою.

— А если не вашу?

— Всё равно надо спасать глупца!

— Но вы недавно говорили, что вам нет до него дела, — удивился Бхадрасал.

— Ещё одно твоё слово… — лицо аматьи побагровело, и он наставил палец на генерала, однако, не договорив, просто исчез в дверном проёме.

Бхадрасал ошарашенно посмотрел аматье вслед и только покачал головой.

— Да поможет ему Триада, — пробормотал он себе под нос. — Кыш отсюда! — прикрикнул генерал на своего шпиона, и мальчишка быстро сгинул за той же занавеской, из-за которой чуть ранее появился в покоях господина.

Проводив паренька глазами, Бхадрасал крякнул и усмехнулся:

— Пойду-ка гляну, как паршивец молится. Да и молится ли? — и главнокомандующий магадхской армии, укутавшись до пояса в тёмно-синюю ткань, стал спускаться по потайной лестнице во двор.

— Ом Дхана Нанда Джая… — оборвав мантру на полуслове, Чандрагупта улыбнулся, продолжая любоваться пламенем лампады. — Ушёл, — новая улыбка озарила лицо хитрого юноши. — Ступай-ступай, малец, — прошептал он одними губами, — докладывай своему господину, чем я занят. В молитве нет вовсе ничего предосудительного.

Дождавшись, пока все шорохи стихнут, Чандрагупта медленно встал и обогнул статую с другой стороны. Он весь трепетал в предвкушении и в то же время опасался, что о нём позабыли и придётся уйти не солоно хлебавши. Сердце билось, то почти замирая, то принимаясь бухать, как падаяни таппу*.

«Он уже здесь? Как понять, где он, если ничего не видно?»

Чандра не успел додумать. Опаляющим жаром окатило с головы до пят, когда крепкие руки обхватили его поперёк туловища и такой желанный, прекрасный голос горячо зашептал в самое ухо, заставляя колени ослабеть:

— Вернулся, осквернитель? Не терпелось снова встретиться? Так давай познакомимся поближе, — бесстыжая рука скользнула меж бёдер юноши, огладив его заметно отвердевшее естество. — О… Вижу, ты очень рад мне!

— Что вы делаете? — тихо простонал Чандра, пытаясь высвободиться. — Не трогайте, господин.

— Почему бы и не тронуть? — соблазнительно рассмеялся над ухом коварный «охранник». — Ты пришёл во второй раз, и твой лингам, как вижу, приветствует меня, хоть твой лживый язык смеет утверждать обратное! Нет, мои руки решительно не могут остановиться, раз есть один бодрый малый, который уже проснулся и почивать не собирается, — Чандра ощутил, как сжатая ладонь начала совершать те самые движения, которые некогда совершал и он сам, прячась здесь. Однако от руки Дхана Нанда запретные ласки были стократ приятнее.

— Господин… Пощадите… — извиваясь в руках «охранника», рвано выдыхал Чандрагупта, чувствуя, что долго не выдержит. Наслаждение накатывало сильными,благословенными волнами, всё неотвратимее подводя его к заветному пику, сорваться с которого вниз — чистое блаженство.

— Кажется, в самом деле стоит придержать колесницу страсти, — с коротким смешком промолвил «охранник», не выпуская свою жертву из крепкого захвата, но замедляя движения. — А то, пожалуй, столь скорый финал разочарует меня. Я собираюсь играть с тобой достаточно долго, прежде чем ты выплеснешься на прекрасного идола, которому так трогательно молился, читая мантры с именем самраджа!

— Вы… Вы слышали? — пролепетал Чандрагупта. Опьянение страсти смешивалось со стыдом и смущением, у юноши кружилась голова.

— Конечно. Я же не глухой.

Неожиданно его мочку уха жарко вылизали, с придыханием прихватив зубами, и от этого укуса желание вспыхнуло, как факел в ночи, доводя Чандру до неистового нетерпения. Гортанный стон смешался с нетерпеливым рычанием, рвущимся изнутри.

Пока он приходил в себя, пытаясь справиться с пронзающей страстью, с него грубо сдёрнули пояс и дхоти, а следом, немного помедлив, и верхнюю накидку. Прохладный ночной воздух слегка охладил разгорячённое тело, но руки хитрого «охранника» не дали возбуждению пройти. Чандра ощутил, как его ягодицы сжали изо всех сил, немного отпустили, потом снова сжали — почти до боли. Притянув парня к себе, «охранник» потёрся о него, заставив почувствовать собственное возбуждение. Кровь прилила к паху юноши так стремительно, что семя едва не излилось, но его лингам тут же умело перехватили, заставляя возбуждение схлынуть.

— Так-то лучше, — услышал Чандра сзади. — Даже не вздумай закончить без моего разрешения, я очень рассержусь. Ты же постараешься не разочаровать меня?

Хотелось кричать на весь царский двор о том, что он готов на всё, но, следуя правилам игры, Чандрагупта лишь взмолился:

— Господин, отпустите! Я совершил ошибку, снова придя сюда, но проявите милосердие, не лишайте меня чести.

— С чего бы мне щадить тебя? Чай не впервые занимаешься такими делами, осквернитель! Небось уж половину моих слуг перепробовал. Или они перепробовали тебя?

— Я… Нет… Ни разу, господин! — отчаянно воскликнул Чандрагупта, мигом поняв по интонациям царя, что тот задал ему сейчас не шуточный, а вполне серьёзный вопрос.

Хватка на теле ослабела.

— Чандра, ты что… Правда невинен?! — услышал он за спиной сбившийся от волнения голос Дхана Нанда, и это уже точно было не игрой.

— Да, самрадж, — твёрдо ответил он.

Какой смысл лгать, если он действительно ничего не смыслит в любовных утехах?

— Неужели ни со своими друзьями, ни с кем-то из мужчин постарше в доме Лубдхака ты ни разу?

— Нет, самрадж.

— Но если так, то…

Осознав, что сейчас царь может действительно отпустить его и никогда больше не дотронуться и пальцем, Чандрагупта сам крепко прижался к нему дрожащим телом, обхватывая Дхана Нанда за талию и зарываясь лицом в складки чёрной ткани, под которой скрывался самый желанный, самый любимый человек:

— Я никогда и ни с кем не делал такого, потому что никого и никогда не любил до вас. Я даже не знал, что способен полюбить мужчину! Я не переживу, если вы передумаете и бросите меня! Я умолял не трогать меня лишь потому, что мы условились так делать по игре, но на самом деле… Сделайте то, что собрались! Вы даже не представляете, как сильно я вас желаю.

— Почему — не представляю? — чёрные глаза блеснули, словно в них на мгновение отразились падающие звёзды. — Я мгновение назад трогал тебя, и я отлично ощутил, каковы твои истинные желания. Ну коли не боишься… — голос Дхана Нанда окреп, снова став хриплым и грубым. — Тем, кто оскверняет царскую статую, нет пощады! Для начала я примерно накажу тебя!

С этими словами Дхана Нанд несколько раз звонко шлёпнул Чандрагупту поочерёдно ладонью и тыльной стороной руки по обнажённым ягодицам, но несмотря на ощутимые удары юноша вовсе не почувствовал боли. Ниже пояса медленно расползалось, разливаясь тяжестью, приятное жжение. Жажда удовлетворения возросла. Чандра едва остановил себя от желания податься навстречу массирующим его пальцам, недвусмысленно стремящимся проникнуть внутрь, но всё ещё помнил, какой игры от него ждут и что из роли выходить рано.

— Нет, господин! Только не это! — очень убедительно запричитал парень, делая вид, будто смертельно боится проникновения. — У меня правда никого не было до вас!

— Отлично, — изображая злодейский смех, откликнулся Дхана Нанд, — значит, прямо сейчас ты получишь свой первый опыт. Какого же милого зайчика мне повезло поймать! — и совсем другим тоном — обеспокоенным, нежным — добавил. — Успокой сердцебиение и расслабься, прие. Наклонись вперёд и обопрись о статую… Не сопротивляйся. Впусти меня.

Чандрагупта усилием воли унял колотящееся сердце, выровнял дыхание и прикрыл глаза, доверяясь ласкам того, кого любил. Звук льющейся на землю жидкости, а потом запах манго, персика и розы. Нотка жасмина — почти неуловимая… Он бы не учуял её, не будь его чувства обострены, словно в последний миг жизни. Сейчас он ощущал всё: бархатную тишину ночи, дыхание любимого за спиной, влажные скользящие пальцы, ласкающие его — решительные, умелые, нежные.

— Выдохни, — тихо прошептал Дхана Нанд, мягко скользнув внутрь в нужный момент, и совсем иным тоном добавил. — Ну что, осквернитель? Я не хуже самраджа? Говорил же, если я буду сзади, ты не почувствуешь разницы. Разрешаю называть меня его именем! Начинай.

— Дхана, — Чандрагупта не шептал, скорее, срывался в стоны, не имея сил сдерживаться. Тело вибрировало, словно струна, по которой ударили, и она зазвучала. Нет, ему это не померещилось, рука царя, ласкавшая его, слегка дрогнула. — Дхана, ещё!

Движения пальцев стали быстрее, жёстче. Если прежде огонь пылал только снизу, то теперь каждая клетка тела превратилась в пламя. Он весь полыхал!

— Ещё, прошу вас! — осмелел Чандрагупта, уже не имея сил скрывать желания. — О… Мне так хорошо, господин!

— Хм-мм… Вон как заговорил! — «охранник» самодовольно рассмеялся, продолжая наслаждаться своей властью над чужим телом. — Понравилось? А я знал, что так будет. А теперь, — Чандра ощутил новый шлепок по заду, — стой смирно и не дёргайся. И проси! Умоляй о том, чего тебе больше всего хочется, — свободная рука царя вцепилась в пышные локоны юноши — ощутимо, но не причиняя боли. — Проси, я жду.

— Господин, — смиренно отозвался Чандрагупта, подхватывая игру в унижение. — Возьмите меня, как и хотели в прошлый раз… Словно служанку.

— Значит, хочешь меня? Именно меня, а не самраджа Дхана Нанда? Отвечай!

— Да, господин. Я весь ваш, и я вас хочу… Делайте со мной, что пожелаете.

Послышался шорох сбрасываемой на землю одежды, а потом обнажённое тело царя обхватило его, окутывая сладчайшей благодатью. Щека Дхана Нанда тесно прижалась к его щеке, лингам Чандры нежно огладили, а шею от уха до ключицы покрыли множеством частых, нежных поцелуев.

— Спасибо, прие, — донеслось до его слуха сквозь частое дыхание и оглушающие удары сердца. — Ты дал мне именно то, что я хотел. Прости эти безумные фантазии о том, как я беру тебя силой, притворяясь кем-то другим… Больше никакого притворства. Перед тобой твой царь, которому ты очень дорог. Если ощутишь малейшую боль, я остановлюсь. Одно твоё слово — и я прекращу всё немедленно. Понимаешь?

Чандрагупта кивнул, глотая неизвестно откуда подступившие слёзы. Он вскрикнул, стискивая зубы, когда их тела соединились, но боль ушла быстро. А потом мир исчез. Осталось только рваное дыхание, жаркие объятия, стоны, запах персиков, роз и жасмина…

Мокрое от слёз лицо, закрытые глаза и сияющая улыбка — невыразимо странное сочетание, но Чандрагупта выглядел сейчас именно так. Обхватив юношу за талию, лаская одной рукой его лингам, чтобы отвлечь от неизбежной боли первого соития, Дхана Нанд тоже прикрыл веки, трепеща всем телом, забывшись в остром, ярком удовольствии, нарастающем, словно буря.

— Прие, — шептал он, не в силах удержаться. — Сокровище моё, — и слышал в ответ своё имя, повторяемое снова и снова — со страстью, нежностью, любовью…

С противоположной стороны статуи всё ещё горела одинокая лампада. Её пламя колебалось от лёгкого ночного ветерка, выхватывая пятнами детали неповторимой картины, на которую, остолбенев, пялился ошалевший генерал Бхадрасал, спустившийся во двор, чтобы отвести Чандрагупту к лекарю. Однако главнокомандующий, подойдя ближе и едва взглянув на освещаемое лампадой действо, понял, что лекаря Чандрагупте сейчас точно не надо.

Любопытство пересилило чувство стыда. Генерал продолжал смотреть, замерев на месте…

Полуобнажённое тело царя, подобное золотисто-розовому опалу, укутанное лишь чёрной верхней накидкой, тесно прижималось к бронзово-смуглой спине нагого юноши, запрокинувшего голову, вздыхающего и всхлипывающего от наслаждения. Руки царя вслепую оглаживали ягодицы и бёдра Чандрагупты, выделяясь на фоне смуглой кожи почти слепящей белизной. Никаких колец на пальцах Дхана Нанда не наблюдалось. Похоже, царь их снял, чтобы в пылу страсти не поранить своего возлюбленного.

Скорые, порывистые движения любовников, их сбившееся дыхание, гортанные, протяжные стоны заставляли Бхадрасала испытывать смутное беспокойство. В животе генерала вдруг стал подниматься непонятный жар. Бхадрасал смотрел на то, как Чандрагупта пытается удержать равновесие, ухватившись обеими руками за ногу статуи, и на чистом золоте его смуглые, тонкие пальцы казались по-девичьи хрупкими.

«Он словно девушка! — поймал себя на странной мысли Бхадрасал. — Вот сейчас, в объятиях Величайшего, с растрёпанными волосами, прикрытыми веками, раскрасневшимися щеками и припухшими губами он похож на юную наложницу, а не на парня! Как это возможно?»

Стоны становились всё громче. Царь и Чандрагупта совершенно забыли о том, где находятся, погрузившись в водоворот запретной страсти. Бхадрасал понял одно: если сейчас кто-нибудь придёт сюда, то он, генерал, убьёт этих случайных свидетелей, чтобы сохранить тайну Дхана Нанда. Но сам продолжал смотреть, страшно стыдясь себя, пока невероятно долгий спазм наслаждения не сотряс тела царя и Чандрагупты. Их стоны слились в один нескончаемый экстатический крик.

Бхадрасал развернулся и торопливо пошёл прочь от подножия статуи, никем не замеченный, всё ещё чувствуя сжигающий жар в животе и не зная, как себе помочь. В таком растревоженном состоянии он ступил на нижний этаж дворца.

— Мой генерал, вы бродите совсем один в полночь? — симпатичная служанка в зелёном сари неожиданно вывернулась откуда-то из бокового коридора и встала на его пути, смущённо теребя кончик косы.

Бхадрасал, стиснув зубы и стараясь мысленным чтением мантр унять неправедную страсть, вспыхнувшую в нём от лицезрения любовных игр царя и Чандрагупты, продолжал идти по направлению своим покоям, но служанка не сдавалась.

— Господин, что-то случилось? — спросила она, догоняя Бхадрасала и пользуясь тем, что вокруг никого нет.

— Ничего не случилось! — грубо зарычал тот. — Уйди, я не в настроении.

— А если я подарю вам ночь любви, ваше настроение улучшится?

Бхадрасал замер.

— С ума сошла? — опешил праведный кшатрий. — Зачем тебе тайная любовь? Тебе замуж надо, а ты…

— Я уже была замужем, — потупилась девушка. Щёки её пылали — от страсти или от стыда, понять было невозможно. — Меня выдали в тринадцать лет за мужчину, которого я не любила. Хуже того, он был мне отвратителен. Но кто меня спрашивал? Через два года муж погиб, оставив меня вдовой. Если бы самрадж за меня не заступился, меня бы отправили доживать свой век к прочим вдовам — молиться и ходить в вечном трауре, а то и положили бы на костёр! Но самрадж сжалился и приказал, чтобы по окончании срока траура мне было позволено жить здесь. И вот я продолжаю работать во дворце и носить обычную одежду. Только замуж меня уже никто не возьмёт, — служанка печально вздохнула. — А мне всего девятнадцать! Я ужасная грешница, потому что всё ещё хочу счастья, пусть и совсем не знаю, каково это — быть счастливой и любимой тем, кто нравится мне.

— Я ухожу, — Бхадрасал сделал последнюю попытку соблюсти дхарму.

— Постойте, господин! — услышал он вдруг, и ноги против воли будто приросли к полу. — Думаете, я всем подряд предлагаю любовь? Думаете, я бесстыжая? Нет. Я смотрю каждый день только на вас, но вы меня не замечаете. Конечно, я обычная служанка, и мне далеко до таких красавиц как царевна Дурдхара или ваша сестра Шипра! Я всего лишь глупышка Сонам, не добродетельная ничуть, ибо первая созналась в любви, отбросив стыд… Просто сил не было молчать. Я вдруг представила, что придёт день, я состарюсь, а вы так и не узнаете о моих чувствах, а старая я буду вам точно не нужна. Простите! — и Сонам, окончательно устыдившись своего поведения, уже собралась скрыться за дверью опочивальни, но неожиданно цепкие пальцы Бхадрасала ухватили её за край накидки.

— Ты уверена, что не пожалеешь, получив то, о чём попросила?

На губах Сонам расцвела счастливая улыбка.

— Как я могу пожалеть? Я мечтаю о вас так давно! Пусть я буду опозорена и сгорю от стыда, пусть самрадж, узнав о моём грехе, отправит меня на костёр, но одна ночь с вами — это уже счастье.

«Будет ли это считаться адхармой? — задумался Бхадрасал. — Да и пусть! Попрошу Ракшаса совершить очистительную пуджу, тем более, аматье после встречи с Ишваром пуджа тоже необходима!».

Это была последняя сознательная мысль генерала. Бхадрасал сам не заметил, как очутился в чужих покоях, благоухающих ароматами лилий, и нежные женские руки освободили его от опостылевших одеяний, беспощадно натиравших окрепший лингам. А потом генерал потонул в наслаждении, сравниться с которым не могла бы даже самая горячая и успешная битва.

Комментарий к 4. Ночь откровений * Индийский барабан с деревянным каркасом, на котором играют руками.

====== 5. «Простите, самрадж, ибо я согрешил!» ======

О том, где скрываются дасью, совершающие регулярные набеги на ближайшие деревни, Дхана Нанду сообщили день назад. По донесениям шпионов была составлена карта местности, ныне пригвождённая стрелой к стене сабхи, чтобы все воины, участвующие в будущей вылазке, могли ознакомиться с расположением противника. Пылая яростью, самрадж поклялся напасть на разбойников на другой же день, но Ишвар его опередил. Только отправился воевать ночью, когда ни зги не видно.

— Идиот… Какой же идиот! — скрипя зубами, бубнил про себя Ракшас, заставляя несчастного коня продираться сквозь густые заросли, пока не осознал: дальше верхом не проехать.

Спешившись и привязав жеребца за ветку дерева, ругая себя на чём свет стоит, Ракшас продолжил продвигаться вперёд, расчищая путь мечом. Он действовал практически вслепую, ибо свет луны не помогал в непролазной чащобе. Куски отрубленных лиан падали на голову, засыпая глаза древесной трухой. Тени летучих лисиц бесшумно мелькали вверху, шелестя крыльями. Вдали надрывно выли волки. Пахло отцветающей магнолией и высохшими лепестками чампы. Аматья поднял лицо вверх. Сквозь густо переплетённые ветви он почти не видел неба, разве что крохотные кусочки в просветах между листьями фикусов и баньянов.

— Зачем я тащусь за ним? А вдруг он не поехал сюда? А вдруг я заблудился, потому что неверно запомнил карту?

Советник сделал ещё несколько неуверенных шагов, как вдруг до его слуха донёсся пронзительный свист, затем — чей-то крик, потонувший в гуле многочисленных голосов, подобных жужжанию рассерженных пчёл, начинающих вылетать из улья. Аматья замер. За гулом последовал звон мечей, разгорячённые вопли гнева и боли. Несомненно, впереди завязалась битва. Зато теперь Ракшас точно знал, в какую сторону идти.

Звук сражения не утихал. Визжали женщины, кричали перепуганные дети, разбуженные посреди ночи, ржали кони, блеяли овцы… Сколько раз, участвуя в сражениях, аматья уже слышал такое! Он не сомневался, что Ишвар не тронет женщин и детей, несмотря на их принадлежность к разбойничьему племени. Но что сделают с ним самим? От одной мысли, что Ишвар, вероятно, уже ранен, и его добивают разъярённые дасью, во рту стало горько. Аматья с удвоенной силой рванул вперёд. Он ломился сквозь заросли, не замечая боли от ссадин и порезов, от царапин на руках и лице. В поселение дасью он ворвался, словно обезумевший тигр. Если бы его сейчас увидел самрадж — несомненно, удивился бы. Аматья, чьи способности воина никогда не казались Дхана Нанду впечатляющими, выглядел в данный миг опасным противником. То, что предстало перед глазами советника, заставило его ярость вырасти многократно.

Посреди поселения пылал костёр, сложенный из огромной кучи хвороста, а к столбу, вбитому в центре, был привязан Ишвар. Между соломенными хижинами в панике метались отвязанные кони, волоча поводья по земле и топча копытами окровавленные тела разбойников. Большинство уже не шевелились, иные — дёргались в предсмертных судорогах. Дети и женщины жались к стенам жилищ, стараясь держаться в тени. Толпа, состоявшая из двух десятков мужчин разного возраста, окружила Ишвара, терпеливо ожидая, когда огонь подберётся к нему.

— Гори, злодей!!! — брызжа слюной, кричал один из дасью. — Пусть после смерти тебя заберёт Патала! Ты уничтожил наших лучших людей!

Ишвар поднял вверх залитое кровью лицо и криво усмехнулся.

— Я предложил вам начать честную жизнь, представ перед императором и вернув незаконно нажитое добро. Вы могли бы стать жителями Магадхи, но предпочли битву. Я всегда был хорош в бою, и я предупреждал: если начнётся сражение, будут потери…

Ракшас выскочил из зарослей. Взметнулась вверх рука с мечом, и от одного удара, быстрого, словно взмах крыльев сокола, к подножию горящего костра повалился один из разбойников. Остальные дасью мгновенно повернулись лицом к новой опасности, выхватили оружие и бросились на очередного врага.

Советник всегда знал, что он, в отличие от Ишвара, никогда не был хорош ни в ближнем, ни в дальнем бою. Все его сильные стороны заключались в умении продумывать стратегию боя или оказывать содействие царю в управлении государством. Ракшас всегда знал, что, случись ему ввязаться в битву, без поддержки самраджа его быстро убьют.

Но в тот миг он не думал об этом, а если бы задумался, то пропустил бы вражеский удар и точно стал покойником, как те несчастные, чьи мёртвые тела устилали землю вокруг костра. Он не задумывался, как парировать. Впервые в жизни тело защищалось само, словно знало, куда и как надо бить нападавших! Ракшас не понял, в какой момент сильная спина вдруг прижалась к его спине, и он услышал глубокий, тревожащий душу голос Ишвара:

— Благодаря вам, я успел отвязаться. Спасибо, советник. Так их!

Они вдвоём кружились, словно Рудры-близнецы, почти слившись друг с другом. Опустевший деревянный столб полыхнул. Языки пламени взметнулись к небу, рассыпая вокруг сонмы сверкающих искр, подобных волшебной пыльце лотосов, растущих в небесных мирах. Искры быстро гасли, превращаясь в серый пепел, бесконечно сыпавшийся на головы сражающихся. Аматья чувствовал уколы чужих мечей, но даже не осознавал, насколько глубоки его раны. Каждое ранение лишь сильнее распаляло его, и он чувствовал такой же яростный огонь, истекающий от Ишвара, сражающегося рядом.

Последний выживший дасью внезапно упал на колени, отбросил меч и сложил руки перед грудью:

— Я бы не сдался людям, но вы — дэвы, — неожиданно воскликнул он. — Я никогда не видел, чтобы кто-то из людей так сражался!

И вот тогда Ракшас снова стал прежним собой. Выпустив рукоять меча из внезапно ослабевшей руки, он в ужасе оглядел поле битвы.

— Как? — только и вымолвил советник, не веря собственным глазам. — Неужели… Мы вдвоём?!

Тяжёлая ладонь Ишвара опустилась на его плечо.

— Мы, аматья. И вы были великолепны! Вы — настоящий воин.

Это он-то великолепен? Да сколько раз и самрадж, и бывшие соученики в ашраме насмехались над его жалкими попытками сражаться, сколько раз его называли никчёмным воином, ставя ему в пример проклятого Чанакью!

— Я сдаюсь, — продолжал бормотать стоящий на коленях дасью. — Пощады…

— Не беспокойся, — спокойно отозвался Ишвар, заметив, что аматья всё ещё погружён в себя и не способен говорить, — мы не тронем ни тебя, ни детей, ни женщин, живущих здесь. Однако, разбойник, задумайся о том, чтобы покончить с неправедной жизнью, иначе в другой битве, возможно, тебя не пощадят.

Ловко поймав за повод одного из пробегавших мимо коней, всё ещё мечущихся по поселению, Ишвар собрался уже вскочить в седло. Кажется, он не обращал ни малейшего внимания на свои раны. Аматья невольно залюбовался им.

— Берите другого коня, если и вашего убили, и едемте отсюда, советник, — сказал Ишвар, обернувшись к Ракшасу. — Доложим самраджу о победе.

— Да, — растерянно пробормотал Ракшас, чувствуя, как ноет продырявленное чьим-то мечом бедро и больно дёргает задетая в бою рука, — но мой конь жив. Он привязан неподалёку.

— Тогда вернёмся за ним, — передумав садиться верхом, Ишвар взял под уздцы позаимствованного у дасью жеребца. — Как ваши раны? Я могу перевязать.

— Не стоит. Со мной всё в порядке. А ты как? — Ракшас сам не знал, зачем интересуется, ведь Ишвар ему, по сути, безразличен.

— Кажется, тоже цел, — царский телохранитель широко усмехнулся. — Бывало и хуже.

Всё ещё оглушённый недавним сражением аматья двинулся через наполовину порубленные им самим заросли. Он ощущал некую внутреннюю опустошённость после яростного прилива сил. По телу пробегала дрожь — не от страха, а от усталости и желания передохнуть прямо здесь, — но советник старался ничем не выдать свою слабость. Он шёл из последних сил, гордо выпрямившись. Когда они достаточно углубились в чащу, Ишвар внезапно догнал его и стал идти шаг в шаг, почти вплотную к нему, дыша в затылок, и от его частого, сбившегося дыхания аматья почувствовал, как слабеют колени, а в паху заметно тяжелеет.

— Советник, — донеслось до него вдруг едва слышно, с какой-то отчаянной, изломанной интонацией, — остановитесь.

— Зачем? — грубовато откликнулся Ракшас.

— Я прошу.

— Ишвар, мы теряем время. Кстати, ты выпустил повод. Конь убежит.

— Коня я не отпустил, а привязал. Стойте, умоляю!

Он мог бы не останавливаться, но проклятые ноги встали на месте, словно Ишвар, а не Ракшас был их господином. И стоило ему замереть, как его обняли поперёк груди, безжалостно сдавив рёбра, а горячие губы нетерпеливо прижались к его шее. Влажный язык грубо и властно приласкал вспотевшую, пахнущую кровью кожу. Ладонь Ишвара накрыла пах советника, обхватывая так крепко, так… сладостно.

— Аматья, вам тоже надо, — зашептали ему на ухо. — Я чувствую, не отрицайте! Эта битва разгорячила нас больше, чем следует. Обычно от боли и запаха крови я только сильнее возбуждаюсь. Как вижу, и вы такой же. Мы просто созданы друг для друга.

— Нет! — отчаянно вырвалось у Ракшаса. — Нельзя. Я — брамин, и за такие дела лишусь своей варны!

— Никто не узнает, — продолжал сзади страстный голос Ишвара. — Кто увидит нас? Птицы? Звери? Они молчаливы и никому не расскажут.

— А потом? — Ракшас ощутил, что ему не хватает дыхания. — Ты ведь не остановишься и во дворце!

— Не остановлюсь, но я придумаю способ отводить подозрения. Никто не заподозрит нашей связи. Положитесь на меня. Я сделаю всё лишь бы быть с вами!

— Почему ты выбрал меня? — Ракшас извернулся и в упор посмотрел в красивое мужское лицо. — Чем я хорош? Стар, грузен, неповоротлив…

Ишвар улыбнулся.

— Это вы-то? Не наговаривайте на себя. Сегодня вы были так быстры и ловки, что многим юношам стоило бы поучиться у вас! А я бы согласился снова постоять привязанным к столбу в центре разгорающегося костра и пережить предсмертный ужас, лишь бы опять увидеть, как вы появляетесь внезапно и убиваете тех разбойников. Я так счастлив, что вы примчались сюда спасать меня! Аматья, я не выпущу вас отсюда, пока не отблагодарю вас!

И не успел Ракшас сказать ни единого слова, как Ишвар, распалённый и, несомненно, обезумевший, сполз на колени перед ним и прижался губами к его лингаму сквозь влажную ткань, пропитанную кровью, грязью и дымом костра, едва не ставшего для молодого кшатрия погребальным… Ракшас хрипло выдохнул, прилипая спиной к ближайшему дереву и помогая одной рукой торопливо стащить с себя пояс и набедренную повязку.

— Нет, — шептал он, словно в бреду, — нет…

Его «нет», сопровождаемое нетерпеливыми движениями и стонами, звучало как «да, ещё», и Ишвар воспринял правильно затаённую просьбу советника. Вобрав жадным ртом обнажённую плоть, начал ритмично ласкать её, водя по ней языком. Блаженство всколыхнулось, сладостной волной прокатилось через всё тело, заставляя забыть про недавнюю битву, про строжайший запрет на неправедные отношения… Ишвар не давал наслаждению ослабеть, лишь слегка замедлял ласки, а потом снова возобновлял их торопливо, безудержно. Приближаясь к экстазу, аматья утратил последние силы, невольно сползая меж корней дерева, под крону которого их двоих забросила судьба.

— Нас покарают боги, — шептал Ракшас, запрокидывая голову, стёсывая спину о грубую кору дерева, впиваясь ногтями в узловатые корни, торчащие из земли, и наконец закричал долгожданное «да» так громко, что в лесу на миг настала тишина. Казалось, все шорохи и звуки стихли, даже ветер прекратил шевелить листву, осталось только слабеющее эхо, повторяемое голосом первого советника. Ишвар поднял глаза, медленно облизывая губы.

— Вам было хорошо, аматья? Скажите ещё раз «да». Прошу.

В наступившей тишине слышалось лишь хриплое дыхание Ракшаса, пытавшегося прийти в себя. Отвернувшись от Ишвара, советник прижался к шершавой коре щекой. Лицо горело, и он радовался, что цвета его кожи сейчас не видно в темноте. Заботливые руки осторожно вернули одеяния первого министра на место, тщательно разгладив каждую складку ткани. Ишвар коснулся руки Ракшаса, переплетя с ним пальцы.

— Если бы вы только решились ко мне прикоснуться, — услышал аматья. — Но если для вас такое прикосновение неприемлемо, позвольте отлучиться ненадолго и покончить с напряжением. Терпеть нет сил…

К величайшему изумлению Ишвара, Ракшас вдруг обнял его и рванул к себе, заставляя улечься на свою грудь, а потом скользнул рукой меж их сплетёнными телами.

Ишвар задышал чаще и глубже, потом содрогнулся, издав стон, похожий на глухое рычание, и прижался к советнику, наваливаясь всей тяжестью.

— Это всё безумие какое-то, — неожиданно раздалось желанное признание над ухом Ишвара, — но мне так хорошо. Никогда и ни с кем не испытывал подобного. Однако я не стану лгать самраджу. Я признаюсь.

— Нет! — вскрикнул Ишвар. — Вас предадут позору, лишат звания брамина, а если самрадж будет не в духе — и вовсе казнят! Зачем губить самого себя?

Ракшас странно улыбнулся, и темнота поглотила его улыбку.

— Я не могу лгать Величайшему, скрывая от него неправедность, — спокойно отозвался министр. — Адхарма первого советника бросает тень на царя. Моя прежняя чистота была для Величайшего защитой, теперь же мой грех станет камнем на его шее… Накажет — значит, так тому и быть. Я всю вину возьму на себя, тебя наказать не позволю.

— Нет, если нас накажут, то вместе! Я разделю вашу судьбу, — возразил Ишвар.

— Воля твоя, но к самраджу признаваться я пойду один. Пусть его первый, самый сильный гнев изольётся на меня и там, где никто не увидит и не услышит. Я признаюсь самраджу, когда мы останемся наедине. Я терпеть не могу чужой лжи, Ишвар, и никогда не лгу сам. Я желаю получить царское прощение или наказание.

Ишвар ничего не ответил, только крепче обнял советника, словно желая защитить его от всех бед.

На следующее утро Чандрагупта проснулся и, потянувшись в постели, обнаружил, что тело ноет изнутри, умоляя о снисхождении. Перекатившись на бок, юноша дотянулся до столика и взял сосуд со снадобьем, вручённый ему вчера Дхана Нандом.

«Стоило оно того? — задумчиво спросил он себя и невольно расплылся счастливой улыбкой, вспоминая, какое наслаждение испытал ночью в объятиях самраджа. — Это всё оттого, что я спешил. Самрадж пытался действовать медленнее, а я не мог терпеть, умолял его не щадить меня! Вот и расплата».

Закончив наносить мазь, Чандра отставил целебное средство в сторону и улёгся на бок, вспоминая слова Дхана Нанда перед их расставанием: «Как бы хорошо тебе ни было сейчас, прие, но утром станет тяжело. Это неизбежно. Держи заживляющее и охлаждающее средство. Полежишь некоторое время, медитируя на шивлингам, ну или на мой лингам, и вскоре исцелишься… Фрукты, ладду и питьё прикажу принести в твою комнату, голодным не останешься. Дурдхаре скажу, чтоб не входила. Пусть думает, будто ты заразился опасной лихорадкой, тогда точно не придёт. Как сможешь встать, приходи в сабху или в мои покои. Буду ждать!»

И как можно лежать пластом, если тебя ждут? Чандра медленно спустил ноги с ложа. Поморщился, пережидая болезненный спазм, обул сандалии и похромал к выходу. Первые шаги давались непросто, но потом стало значительно легче. К сабхе он уже подходил привычным шагом.

Заглянув в тронный зал, Чандра убедился, что в собрании никого нет. Зато в личной комнате царя внезапно обнаружились первый министр и генерал. Бхадрасал и Ракшас стояли перед своим повелителем с виноватыми лицами, а Дхана Нанд смотрел на молочного брата и первого советника с озорным любопытством. Чандрагупта просочился в покои так осторожно, что его поначалу не заметили.

— Давайте медленно, подробно, с начала. Я ничего не понял из ваших сумбурных речей! — бодро воскликнул Дхана Нанд, разглядывая «кающихся грешников». — Ракшас, докладывай свои новости первым.

— Простите, самрадж! Я согрешил с вашим личным охранником.

— Любопытно. И как это вышло, учитывая вашу обычную непоколебимую, сияющую праведность?

— Это вышло… само. Ночью, в лесу, после того, как мы разорили поселение дасью, на которое вы сегодня планировали напасть.

— На адхарму вас сподвигло разорение разбойничьего поселения? — ещё более изумился Дхана Нанд.

— Да, Величайший, бхуты попутали, — Ракшас низко опустил голову. — Казните меня или лишите звания брамина, но Ишвара простите. Это я его… соблазнил, воспылав к нему страстью. Он не виноват.

— Много ли удовольствия тобой получено от той адхармы? — голос царя звучал весело и беспечно. — Давай-давай, не молчи! Признавайся честно!

Ракшас вздрогнул и залился густой краской.

— Очень много, самрадж, — еле-еле выдавил аматья.

— А как нынче дела у соблазнённого? Может, снадобье хорошее подарить? Заживляет все повреждения за один день. Если верить лекарю, конечно.

— Не надо, — казалось, Ракшас сейчас провалится сквозь пол от стыда. — Мы не зашли… настолько далеко.

— Ну, если всем участникам было хорошо, и при этом никто не пострадал, кроме дасью, да и те — до того, а не в процессе, какой же это грех? Передавай Ишвару мои пожелания твёрдой руки, крепкого лингама и долгих лет жизни. И не стесняйся просить снадобье, случись в том необходимость. Я не жадный.

— Вы… Вы не накажете нас? — Ракшас не верил своей удаче. — Совсем никак?!

— Разве я похож на изверга, чтобы наказывать счастливых влюблённых? — царь сиял, словно бриллиант, и аматья не нашёлся, что ему ответить. — Ну, а ты? — обратился Дхана Нанд к Бхадрасалу. — Что у тебя стряслось?

— Простите, самрадж, и я согрешил! — генерал упал ниц, уткнувшись лбом в пол.

Лицо Дхана Нанда озадаченно вытянулось.

— Вот это да! Неужели тоже с охранником?! Надеюсь, не с тем же самым, которого возлюбил аматья? А то нехорошо как-то…

— Нет-нет, со служанкой. Она вдова, но я теперь хотел бы на ней жениться как честный человек!

— И всего-то грехов? Это несерьёзно, Бхадрасал, — благодушно отозвался Дхана Нанд. — Я ожидал большего. Как зовут вдову?

— Сонам. Она красавица! — на лице Бхадрасала расплылась радостная улыбка.

— И, бесспорно, хороша в искусстве Камы, раз уж ты возжелал связать себя узами брака, проведя с ней всего одну ночь?

Теперь настала очередь Бхадрасала краснеть.

— Что ж, я дам этой женщине щедрое приданое, поговорю с Даймой — и твоя трудность решена! Можешь жениться по обряду гандхарвов.

— Благодарю, благодарю! — Бхадрасал начал неистово кланяться царю. — Вы так добры, о мой Повелитель!

— Чандра, входи, — наконец заметил царь своего юного возлюбленного, застывшего возле дверей. — Я уже скоро освобожусь и смогу выслушать твои откровения.

Лицо Бхадрасала при виде Чандрагупты приобрело странное выражение, и это не ускользнуло от внимания Дхана Нанда.

— Ты что-то ещё хочешь сказать, брат? — опасно прищурился царь.

— Ничего, — замотал головой Бхадрасал.

— Надеюсь, если нет желания говорить сейчас, то ты не выскажешь свои потаённые соображения вовсе никогда, — выразительно посмотрел на него Дхана Нанд. — А иначе мне придётся наказать всех в этом дворце, кто грешит в опочивальнях со служанками-вдовами!

Бхадрасал с готовностью кивнул, прекрасно поняв намёк.

— Как мне кажется, — переглянувшись с генералом, заговорил Ракшас, — большая очистительная пуджа решит все трудности. Наши общие трудности, — многозначительно прибавил он.

— Правильная мысль, — притягивая к себе ближе Чандрагупту и обнимая его за талию, улыбнулся самрадж. — Позаботьтесь о пудже, аматья! И да, с нынешнего дня пусть слуги украшают цветами мою статую. Хочу, чтобы она красиво выглядела и приятно пахла.

— Будет сделано, самрадж!

Низко поклонившись царю, Бхадрасал и Ракшас покинули покои Дхана Нанда.

Оставшись наедине с Чандрагуптой, повелитель Магадхи заставил Чандру усесться меж своих расставленных ног. Заметив, что юноша морщится и кусает губы, нежно погладил его по спине.

— Ты слишком рано пришёл, прие. Тебе стоило отдохнуть.

— Скучно лежать одному. Мысли разные в голову лезут.

— Какие же мысли не дают тебе отдохнуть?

— Я бы хотел учиться, чтобы быть вам полезным. Хочу не только уметь сражаться, но и знать тактику ведения боя. Во-вторых, мне бы неплохо почитать пергаменты в библиотеке. Я бы не отвлекал никого, а занимался сам, задавая вопросы аматье и Бхадрасалу лишь о том, что мне будет непонятно. Обещаю ничего не портить и всё складывать на место! — он умоляюще сложил руки перед грудью.

Дхана Нанд довольно улыбнулся.

— Разрешаю. Занимайся в библиотеке, спрашивай… И, конечно, я непременно найду время, чтобы потренировать тебя сражению на мечах и стрельбе из лука. Я знаю много такого, о чём другие учителя тебе не расскажут.

— Но это далеко не всё, — на лице юноши заиграла хитрая улыбка. — Я придумал одну интересную игру, но я опасаюсь обидеть вас, рассказав о ней. Обещайте не обижаться на меня!

— Говори, я обязан знать все твои тайные мысли.

Чандра склонился к уху царя и зашептал ему что-то, отчего лицо Дхана Нанда вдруг приобрело потрясённое выражение.

— Ты действительно хочешь, чтобы я сделал такое?! — удивлённо спросил он.

Чандра кивнул, весело блестя глазами.

— Если у вас однажды появится время на такую игру, самрадж. Я ж понимаю, вы обычно всегда заняты.

— А я думал, у меня одного странные фантазии! Но то, что я сейчас услышал, не пришло бы в голову даже мне. Говоришь, через несколько дней мне стоит переодеться погонщиком слонов, тебя нарядить царевичем и разыграть твоё похищение на слоне со связыванием и овладением тобой в лесу?

— Ага, на какой-нибудь удобной поляне! Ещё можно с предварительным купанием в лотосовом озере, где вы будете соблазнять меня, а я с презрением вас отвергну, наговорив кучу дерзостей, вы сильно рассердитесь, потому и овладеете мною на берегу, не дожидаясь моего согласия. Обещаю кричать и сопротивляться, словно по-настоящему. Хотите развлечься так, мой царь? — у Чандрагупты блестели глаза в предвкушении новой игры.

Дхана Нанд засмеялся.

— Хорошо, я исполню твоё желание. В лесу мы будем скрыты от чужих глаз, и любознательный Бхадрасал нас не увидит… Одна проблема, куда слона девать, когда доедем до заветной цели? Слону не понравится, что о нём забыли! Он своенравный.

— Совсем как его хозяин, — окончательно осмелев, прошептал Чандрагупта, неотрывно глядя на Дхана Нанда и будто невзначай очерчивая подушечкой большого пальца контур его губ.

Не выдержав столь откровенного выражения чувств, Дхана Нанд схватил в охапку своего возлюбленного и, склонившись к нему, запечатлел на его губах долгий, жадный поцелуй.

03.10.2020