Глава 1
Минни жила в тёмном чулане под каменной лестницей. Единственное окно было наполовину скрыто фундаментом поместья, и всё, что она видела из него — кусочек чёрной земли и лоскуток голубого неба. Или чьи-нибудь ботинки, когда кто-то из хозяев проходил мимо.
У стены стояла узкая кровать, накрытая шерстяным одеялом, рядом — старый комод, а под окном — колченогий стол и скрипучий стул.
На шее Минни всегда висела тонкая цепочка с тремя серебряными колокольчиками, чтобы хозяева могли вызвать её в любое время. Когда звенел самый большой — нужно было бежать к мистеру Люциусу, средний — к леди Нарциссе, и самый маленький — к мастеру Драко.
«Чтобы не забывала своё место», — любил повторять её хозяин, мистер Люциус Малфой.
Минни помнила о себе мало.
Она знала, что ей девятнадцать, что её родители погибли и завещали ей перед смертью служить Малфоям верой и правдой. Потому что такие, как она — грязнокровки, всегда были преданы чистокровным волшебникам.
Минни очнулась в этом самом чулане полтора года назад, и мистер Малфой рассказал, что её родители были убиты предателями Лорда и всего волшебного мира — членами Ордена Феникса, которые ещё называли себя Сопротивлением. Хозяин объяснил, что Минни — единственная, кого удалось спасти в ужасной битве, но теперь она потеряла семью и память. И Малфои — всё, что у неё осталось.
Воспоминания иногда всплывали нечёткими образами, подёрнутыми дымкой, но в общую картину не складывались. Неведомый и страшный Орден почему-то представлялся ей чем-то вроде сборища иллюминатов в чёрных плащах и белых масках. Почему-то казалось, что орденцы обязательно должны носить островерхие колпаки, закрывающие лица, как это делали члены Ку-клукс-клана. Но она не была уверена даже в том, правильно ли называет эти организации. Минни не любила своих хозяев.
Мистера Люциуса она боялась. Он всегда ходил в чёрном, будто пастор, никогда не расставался с тростью, был вечно недоволен Минни и редко смеялся. Девушку пугали его тёмные мантии и чаровали длинные белые волосы. «Злой колдун» — так она называла его про себя.
Леди Нарциссу не любить было сложнее: она хоть и открыто выражала презрение, но порой заботилась. Однажды, когда Минни, разбирая её причёску на ночь, упала от усталости в обморок, хозяйка приказала эльфам увеличить порцию горничной за обедом. Она была красивой и надменной, «Снежная королева» — так окрестила её Минни.
Иногда она завидовала изяществу хозяйки, понимая, что никогда не сравнится с ней. Треснувшее зеркало в чулане отражало девушку с большими карими глазами и копной вьющихся каштановых волос, которые приходилось сплетать в косу. Ничего особенного: ни соблазнительной фигуры, ни смазливого личика. Только тонкие пальцы и хрупкая надежда когда-нибудь сбежать с унизительной службы.
Минни чувствовала себя неловко всякий раз, прислуживая за обедом. Хозяева сидели за длинным столом в голубой гостиной и чинно жевали ростбиф. А маленькая горничная в коричневом шерстяном платьице с белым воротничком и кружевной наколкой на волосах тенью стояла у стены, опустив голову и дожидаясь момента, чтобы долить вина или унести пустые тарелки. Сердцем Минни чувствовала: она не на своём месте, и наряд этот — не её. Но доказать это она ничем не могла даже себе. Звенел колокольчик — и приходилось быстро исполнять поручения.
Иногда девушке снились красочные сны. Большой замок с башнями и рыцарскими латами. И двое мальчишек: один в очках и с чёрными вихрами, другой — рыжий, с немного виноватой рожицей. Быть может, они когда-то были друзьями? Минни с нежностью вспоминала эти сны. Они пахли тыквенным соком и зубной пастой со вкусом мяты.
По воскресеньям в поместье бывала сестра миссис Малфой, леди Беллатриса. Минни старалась не попадаться ей на глаза, потому что во взгляде черноволосой ведьмы проскальзывало что-то хищное, опасное. Посматривая на горничную, она время от времени поглаживала свою волшебную палочку, и той вовсе не хотелось знать, о чём думала эта женщина в такие моменты.
Ещё свежо было в памяти Круцио этой ведьмы, когда год назад Минни осмелилась спросить у леди Нарциссы о том, зачем она здесь, в поместье.
— Ведь всё делают домовики, верно? А у меня и палочки-то нет! Я только руками всё делаю. Но зачем я прислуживаю, если домовики всё делают магией и гораздо быстрее?
Леди Беллатриса чёрной змеёй метнулась к Минни и больно схватила за волосы.
— Да как ты смеешь, поганая грязнокровка, открывать свой рот без хозяйского позволения?! Я проучу тебя, мерзкая маггла! Круцио!
Горничная забилась в жестоких судорогах, задыхаясь от боли. Казалось, под кожу запустили тысячи острых игл, и не было никакой возможности от них избавиться.
Минни больше не спрашивала хозяев ни о чём. А леди Беллатрису вообще обходила стороной.
Но самым странным девушке казалось то, как сёстры в последнее время частенько держатся за руки и хихикают, когда перешёптываются. Глаза у леди Нарциссы при этом блестят так, будто она скрывает какую-то одной ей известную тайну.
Минни не любила и само поместье. От некоторых портретов покойных Малфоев она частенько слышала обидное: "Грязнокровка!", домовики Чайна, Юна и Лу тоже только бранили за нерасторопность и неуёмное любопытство, а мрачные стены давили, будто прутья клетки. По-настоящему свободной Минни чувствовала себя в парке, подстригая жасминовые кусты или срезая свежие розы в зимнем саду для хозяев. А в непогоду — в большой библиотеке. Книги мучительно манили Минни. Слова с жёлтых страниц будто разговаривали с ней, приглашая в другой мир, где она была со всеми на равных, абсолютно свободна. Однажды девушка достала с полки фолиант с рунами и так увлеклась разбором их значения в различных сочетаниях, что не заметила, как вошёл мистер Люциус. Он был в ярости. Хозяин наложил жестокое Круцио, а когда бедняжка пришла в себя на потёртом ковре, запретил брать книги, в течение месяца появляться в библиотеке и на двое суток запер в чулане.
Минни долго плакала, считая это самой худшей неприятностью, которая только могла с ней произойти.
Но полгода назад с учёбы в поместье вернулся младший мистер Малфой — Драко. Высокий и худощавый, он был таким же сероглазым и беловолосым, как отец. И даже стал забирать отросшие пряди в хвост.
От его взглядов Минни было не по себе. Он смотрел то с ненавистью, то с самодовольным презрением, но иногда глаза его темнели и словно наливались свинцом. В такие моменты маленькой горничной хотелось бежать со всех ног и запереться в своём тесном чулане. Жаль, ключа от двери не было.
Минни порой казалось, будто мастер Драко преследует её. Когда она обметала щёткой статуэтки или выгребала золу из камина, он частенько был поблизости: читал газету в кресле, положив ногу на ногу, или потягивал горячий кофе. Девушка точно знала, что он посматривает на неё, когда считает, что она отвернулась. Боковым зрением Минни много раз ловила на себе взгляд парня, и это её беспокоило. Потому что в нём читалось удовлетворение. Больше никто из хозяев не смотрел так. А мастер Драко словно наслаждался, наблюдая за тем, как она работает. И это-то как раз казалось подозрительным. Потому что если Минни служит здесь с детства и все здесь к ней давно привыкли, с чего бы мастеру Драко так пялиться?
Однажды она чистила ковёр в голубой гостиной, а он сидел у овального столика, листая большой альбом с колдографиями. Минни уже закончила и встала, чтобы уйти, как вдруг раздался недовольный голос мастера Драко:
— Ты плохо вычистила здесь, Минни. Вернись и закончи.
Минни обернулась. Хозяин указывал прямо себе под ноги, туда, где на ковре был вышит алый цветок. Девушка прекрасно знала это, что это место она вычистила досконально. Вызывающий взгляд мастера Драко говорил о том, что чистота ковра интересует его в самую последнюю очередь. И это неожиданно разозлило Минни.
«Ему нужно снова пялиться на мою сгорбленную спину! Неужели мало того, что я целыми днями провожу на коленях, оттирая вековые пятна?!»
— Простите, сэр, я думаю, ковёр достаточно чист.
Она сделала лёгкий книксен, как учила Юна, и развернулась, чтобы выйти.
— А ну вернись! — хрипло процедил парень.
Минни обернулась и вздрогнула: он оказался рядом слишком быстро, и теперь стало заметно, как лицо его, и без того бледное, всё побелело от ярости.
— Ты смеешь пререкаться со мной, грязнокровка?!
Кончик палочки упёрся в подбородок девушки, и она уже приготовилась к мучительному Круцио.
«И чёрт с ним! Лучше боль, чем ползать перед ним на коленях!»
Она смотрела, как нервно ходит его кадык, и вдруг стало жутко от понимания: молодой хозяин выше её, больше и сильнее. Минни чувствовала, как мужской взгляд колюче ощупывал лицо и грудь. Палочка вдруг опустилась ниже и поддела цепочку с колокольчиками.
— Забыла своё место, а, Минни? Стоит напомнить тебе о нём?
Вкрадчивый голос был обманчиво ласков, а дыхание хозяина опасно коснулось лица. Он дёрнул палочку на себя, и цепочка натянулась, понуждая выпустить из рук ведро и щётку, чтобы вцепиться в серебряную удавку. Минни подняла голову, и карие глаза встретились с серыми. Девушка вздрогнула, ощутив, как их тела соприкоснулись, а во взгляде мастера Драко зажёгся какой-то нехороший огонёк. Металлические пуговицы его сюртука холодили кожу её груди сквозь платье. Минни уже чувствовала, как горько пахнет от парня кофе, а он всё стоял и неторопливо рассматривал её, как редкую бабочку.
«Давай же своё Круцио! Ну!»
И тут затренькал средний колокольчик. Леди Нарцисса.
«Благослови вас бог, мадам!»
Драко хмыкнул, убирая палочку в рукав. Минни подхватила ведро со щёткой и бросилась бежать со всех ног.
Но несколько дней назад ей пришлось зайти в его спальню, чтобы убраться и застелить постель.
Увидев, что хозяина нет в комнате, она быстро вытерла пыль со стола и аккуратно разложила одежду в шкафу. Разгладив покрывало, девушка взбила подушки и красиво уложила их. Она собиралась уходить, как вдруг за спиной раздался голос:
— Здравствуй, Минни. Скучала по мне?
Девушка обернулась у порога и покраснела, выронив тряпку. Драко стоял у двери ванной в одном лишь банном полотенце, обёрнутом вокруг бёдер.
— Ох, простите, сэр…
Она попыталась выскочить из комнаты, но Драко схватил палочку и моментально запер дверь. Минни ахнула и прижалась спиной к косяку, замерев от недоброго предчувствия. От резкого маневра полотенце свалилось на пол, но парня это ничуть не смутило. Он медленно подошёл к испуганной девушке, не сводя гипнотизирующего взгляда. Минни вся сжалась. Ей казалось, она маленький кролик, замерший перед удавом, который его сейчас сожрёт. Хозяин Драко был намного выше её, и чтобы смотреть ему в глаза, приходилось задирать голову. Опустить взгляд девушка не решалась, до смерти боясь увидеть член.
— Я с тобой тогда не закончил, грязнокровка. Ты совсем распустилась. Парочка уроков тебе не повредит.
И вдруг мастер Драко прижался к ней всем телом. Она задёргалась, пытаясь оттолкнуть хозяина. Ладони уперлись в его обнажённую гладкую грудь.
— Что вы делаете? Отпустите меня! Это… это… так нельзя!
Драко перехватил её руки и придавил их к двери.
— Смеешь приказывать мне, Минни?
Его тон отдавал холодом, но дыхание и тело были тёплыми, даже горячими. И Минни растерялась. Она понятия не имела, насколько далеко распространялась власть хозяев над ней. Горничная ойкнула, когда он вжался в неё ещё сильнее, так, что та почувствовала, как что-то твёрдое упирается ей в живот. Минни задрожала от страха и чего-то ещё совершенно незнакомого, слыша тяжёлое дыхание хозяина. Он задержал взгляд на её высоко вздымающейся груди и тихо сказал:
— Пора содрать с тебя эти тряпки, слишком много простора для воображения…
— Нет! — горничная в ужасе забилась с новыми силами. — Пустите. Я… закричу!
Зрачки мастера Драко расширились, глаза стали совсем тёмными.
— Кричи, Минни, кричи… ведь я трахну тебя так, что ты сидеть не сможешь…
Он коснулся щекой её лица и стал тереться членом о её промежность сквозь ткань платья, заводясь всё больше. Склонился и лизнул ключицы, шею. Минни вскрикнула. Её затрясло. Она готова была разрыдаться от невозможности вырваться и убежать, но что ещё хуже — от горячего пламени возбуждения, внезапно вспыхнувшего между ног.
Вдруг за дверью раздался стук и голос леди Нарциссы.
— Драко! Драко, ты здесь?
Драко досадливо зашипел и медленно разжал пальцы.
— Да, мама. Ты что-то хотела?
Минни оттолкнула его и до боли вцепилась в ручку, стараясь не смотреть на его возбуждённый член, подрагивающий от нетерпения.
— Драко, мне нужно поговорить с тобой. Сейчас. Открой, пожалуйста.
— Сейчас, мама. Одну минуту.
Не сводя тяжёлого взгляда с девушки, Драко чертыхнулся и отошёл к шкафу. Он надел бельё, брюки и чёрную водолазку. Затем неохотно отпер дверь, наблюдая, как Минни пулей выскочила наружу и шмыгнула мимо изумлённой Нарциссы.
***
Люциус Малфой, Пожиратель Смерти, только что вернулся из резиденции Тёмного Лорда, широко шагая по холлу поместья. Он выругал осенние холод и слякоть, по которым пришлось добираться до барьера трансгрессии.
Было уже поздно для ужина, в большой гостиной его никто не ждал, и мужчина решил перекусить в кабинете. Поднимаясь по лестнице, он отдал распоряжение насчёт ужина домовухе.
Закрывшись в кабинете, Малфой сбросил мантию, сел перед камином в кресло и задумался.
Полтора года назад Тёмный Лорд победил Поттера, но Уизли в последний момент спасли мальчишку и трансгрессировали. Зато забыли о своей грязнокровной подружке, которая осталась лежать без сознания под стенами Хогвартса. Люциус сумел взять девчонку в плен, чем и вернул расположение Тёмного Лорда. Тому хватило пары сеансов легилименции, чтобы выяснить о замыслах Поттера всё, что нужно. Он велел убить пленницу, но Драко вдруг предложил стереть ей память и оставить служить в Малфой-мэноре. Лорд одобрил это решение, заявив, что таким, как она, самое место в грязи. Очевидно, Грейнджер сильно насолила Драко в школе, потому что его Обливейт лишил её сознания на два дня. Люциус уже думал, что девчонка не очнётся, когда зашёл в чулан, где её заперли. Но грязнокровка открыла глаза и стала расспрашивать обо всём подряд: кто она, как её имя и что она здесь делает. Люциуса тогда позабавила мысль внушить ей, что она — служанка Малфоев и всегда была ею. Он помнил, что её зовут Гермиона, и дал ей кличку Минни. С тех пор девчонка убиралась в поместье наравне с эльфами.
Уизли с остатками Ордена Феникса бежали куда-то на север Британии. Люциус знал, что вместе с ними отправилась и племянница Нарциссы, и преподаватель-оборотень, и Лавгуды — отец и дочь, и несколько выпускников, среди которых точно были Лонгботтом, Финниган, Томас и Голдстейн. Обнаружить точное местонахождение орденцев не удавалось: они быстро перемещались и укрывались сложными чарами.
Министерство по-прежнему вело пропаганду против грязнокровок, а по лесам шныряли раскормленные обнаглевшие егеря. Рано или поздно членов Сопротивления обнаружат, это только дело времени.
Лорд однажды уже передал Поттеру по одному ему известной связи воспоминания Беллатрисы о том, как пытали грязнокровку, чтобы выведать всё о Сопротивлении. После этого было совершено сразу несколько нападений на Пожирателей Смерти в Хогсмиде и на Косой аллее, и тогда-то Поттера чуть не схватили. Но Люпин, этот треклятый оборотень, сумел снова отбить разъяренного мальчишку. Однако воспоминаний хранилось ещё немало, и Лорд вскоре рассчитывал расставить ещё одну такую же ловушку.
Люциус теперь состоял в Совете Лорда. Когда власть сменилась, Волдеморт стал просто Лордом, он занял, наконец, желанный пост директора Хогвартса и преподавал Тёмные искусства в своё удовольствие.
Но теперь на каждом заседании Совета Люциуса всё больше беспокоил Лорд. Что-то с ним определённо происходило, но что именно, маг понять не мог. Лорд стал вялым и раздражительным, накладывал Круцио ещё чаще, чем обычно, порой даже безо всяких объяснений. Он слишком пристально рассматривал свои бледные руки, и узкие змеиные ноздри его при этом неприятно подрагивали. Но поделиться своими мыслями Люциус ни с кем не мог во избежание подозрений в измене.
Кроме того, следовало определиться, что теперь делать с Драко. Целый год он провёл в рейдах и обучении у Лорда, полгода назад вернулся, и ситуация усложнилась. Люциус не мог не признать, что сын стал смелее, самостоятельнее и в то же время наглее, безжалостнее. Методы Лорда, разумеется, оказывали влияние на характер, а ещё и рейды… Понятно, что Драко приговаривал к смерти или пытал предателей, укрывавших Сопротивление, но как далеко он мог зайти — вот в чём вопрос…
Люциус всё время прокручивал в памяти вчерашний случай.
Он зашёл в библиотеку, чтобы отыскать четвёртый том «Сочинений Салазара Слизерина», когда услышал возню за стеллажами.
— Пустите, мистер Малфой… За что вы так?.. Я ведь всё сделала… Заправила постели, убралась в комнатах…
— Тихо, грязнокровка… — Люциус ещё никогда не слышал такого голоса у сына — низкого, дрожащего. — Ты не убралась в моей комнате. Почему ты перестала заходить туда?
Люциус заглянул за угол.
Драко всем телом прижимал грязнокровку к стене. Она пыталась вырваться, но он крепко сжимал её запястья.
— Если ты думаешь, что сможешь спрятаться от меня в моём же доме, ты глупее, чем кажешься…
Он раздвинул её ноги коленом, и девушка тихо вскрикнула. Драко склонился к её губам, но она отвернулась.
— Вы не можете… Не имеете права…
Парень провёл носом по её шее, зарывшись в густые волосы и жадно вдыхая.
— Я сейчас покажу тебе, что имею…
Он отпустил её руку и задрал подол, пытаясь стащить трусики.
— Пустите!.. пожалуйста… — она отчаянно задергалась и встретилась взглядом с Люциусом.
— Ну, не омерзительно ли, — Люциус сложил руки на груди, — потомок старинного рода обжимается с грязнокровкой! Отпусти её немедленно, Драко!
Драко замер и обернулся с вызовом во взгляде. Минни, красная от стыда, бросилась прочь со всех ног.
— Мне девятнадцать, отец. Не указывай, что мне делать. Всё это — и моё тоже. Я твой наследник, помнишь?
Люциус процедил:
— Вот и веди себя, как наследник! Почему твоя будущая невеста не бывает у нас? Ты ни разу не пригласил Асторию на ужин.
— Ты и сам прекрасно знаешь, почему, отец, — усмехнулся Драко. — Она мне чужая, и я знать её не желаю.
— Быть может, ты желаешь самостоятельно выбрать себе невесту? — ядовито осведомился Люциус.
— Знаешь, отец, пожалуй, я так и сделаю! Спасибо за совет!
Драко развернулся и хлопнул дверью библиотеки.
«Нужно всё обдумать. Может, закрыть грязнокровку в Восточном крыле, пока сын не остепенится?»
Люциус вздохнул и принялся за ужин.
Закончив, он выкурил трубку, разоблачился, набросил шлафрок и направился через маленький коридор в ванную. После прогулки под проливным дождем хотелось погреться в тёплой воде. Импервус, разумеется, защищал от холодных струй, но не от ощущения промозглой сырости. К тому же, нужно было отдохнуть, отвлечься.
Под потолком и вдоль стен, отделанных волшебным лабрадором, плавали огоньки света, и, что самое странное, кто-то негромко пел.
— У маленькой Мэри Большая потеря: Пропал ее правый башмак. В одном она скачет И жалобно плачет, — Нельзя без другого никак!
Люциус по привычке хотел вернуться за палочкой, но, узнав голос, передумал. Обойдя круглый бассейн, он подошёл к шкафу с бельём, открытая дверца которого скрывала певицу.
— Но, милая Мэри, Не плачь о потере. Ботинок для правой ноги Сошьем тебе новый Иль купим готовый, Но только смотри — береги!
Люциус медленно заглянул за створку.
"Девчонка превратилась в красивую девушку, это стоило признать", — с досадой подумал он, вспоминая вчерашний поступок сына.
В ванной было жарко, и грязнокровка забрала густые волосы в высокий хвост, на шею спускались игривые завитки. Раскладывая по полкам полотенца, она раскраснелась, приятный румянец цвёл на щеках, контрастируя с коричневым платьем. Лёгкие нотки кисловатого, будто с привкусом яблока, пота, смешивались с запахом юного тела. Люциус невольно втянул носом будоражащий аромат. Взгляд задержался на тонкой талии девушки, упругих ягодицах, которые вздрагивали, когда Минни пританцовывала. Люциус с досадой понял, что горничная действовала так опьяняюще не только на Драко, но и на него. Тонкий халат не позволял скрывать нахлынувшего возбуждения. Маг хлопнул ладонью по шкафу.
— Ой!
Горничная подпрыгнула и обернулась. В больших карих глазах плескался ужас.
Люциус принял свой обычный надменный вид.
— Что ты здесь делаешь, грязнокровка?
— Я… — пролепетала она, — я всего лишь раскладываю чистые полотенца. Простите, если я помешала… Сэр, я сейчас же уйду!
Она опрометью бросилась к двери.
— Стоять! — холодно скомандовал он. — За то, что ты посмела задержаться, зная, что хозяин будет принимать ванну, будешь наказана.
— Но я не…
— Молчать! — отрезал Люциус. — Вымоешь мне волосы. Наполни-ка ванну.
Минни чуть не заплакала.
«Хорошо ещё мести полы или чистить подсвечники, но мыть их, хозяев?! За что мне такое? Он ведь прекрасно понимает, что это унизит меня не только как человека, но и как женщину. Это несправедливо! Я ведь не знала, когда он сюда заявится!»
Девушка наполнила бассейн тёплой водой и отошла к полке с шампунем. Она старалась не смотреть, как мужчина царственно распахнул шлафрок, сбросил его на пол и медленно шагнул в воду. Минни поспешно подобрала халат, ещё пахнущий мистером Малфоем, его табаком и одеколоном, и повесила в шкаф. Она нашла на полке шиповниковый шампунь и поставила бутылку на край бассейна. Девушка знала, что это — запах именно мистера Люциуса Малфоя, потому что сам он был таким — красивым, но опасно-колючим.
— Что это? — недовольно спросил Люциус.
— Вы… Вы сказали вымыть вам голову… — растерялась Минни.
— Для начала взбей пену.
«Час от часу не легче!»
Горничная капнула в воду жидкую пену и принялась взбивать. Она старалась сделать это поскорее, чтобы белые хлопья скрыли обнажённое мужское тело, чтобы не видеть то, о чём она стеснялась даже подумать. Длинные рукава от брызг намокли, и их пришлось закатать. Минни густо краснела всякий раз, когда пальцами случайно касалась колена Люциуса. Но тот молчал, откинувшись на гладкий бортик и наблюдая за ней из-под полуопущенных ресниц.
— Приступай.
Мужчина положил руки на бортик, и правая, будто нечаянно, соскользнула, когда Минни проходила мимо. Девушка вздрогнула, ощутив, как пальцы коснулись щиколотки, и встала за спиной хозяина.
Она полила его белые волосы из кувшина и принялась осторожно намыливать. По ванной комнате поплыл горьковато-сладкий аромат шиповника. Аккуратно перебирая пальцами длинные пряди, горничная старалась не касаться кожи мужчины, но от страха всё время задевала то ухо, то шею.
Минни откуда-то помнила, что массировать нужно именно здесь, под затылком, тогда человек максимально расслабляется.
Люциус закрыл глаза и только что не постанывал от удовольствия. Грязнокровка творила чудеса: все мысли о Лорде выветрились, голова стала лёгкой, как пушинка, и хотелось, чтобы девчонка не останавливалась ни на миг, такими целительными были её касания.
Неосознанно желая большего, он взял её руки и переместил себе на шею.
— Продолжай.
Минни едва дышала. Она никогда не посмела бы настолько приблизиться к своему хозяину, не то чтобы коснуться: от одной мысли об этом она получила бы Круцио. А теперь он сам приказывает ей сделать массаж. Девушка принялась разминать его затёкшую шею, переходя на плечи и ключицы. С изумлением она поняла, что первый раз в жизни видит улыбку хозяина. Улыбку неподдельного блаженства на тонких губах.
Спустя какое-то время Люциус открыл глаза и задумчиво посмотрел в никуда, словно совсем забыв о ней. И когда заговорил, голос звучал низко и хрипло:
— Минни…
— Да, сэр?
Мужчина обернулся и окинул горничную таким взглядом, будто увидел впервые: румяные щёчки, тёмные глаза, на лоб спадает локон, а руки по локоть в мыльной пене.
— Нет, ничего. Иди к себе.
Когда она вернулась в свой чулан, на столе белела баночка с волшебным кремом. Сомневаться в том, кто подарил её, не приходилось. Минни густо покраснела, вспоминая мытьё мистера Люциуса. Разглядывая свои пальцы, она видела, как они огрубели от грязной работы. Но, зная хозяина, в простую благодарность девушка поверить не могла. Напрашивался один вывод: мистер Люциус рассчитывает, по крайней мере, ещё на один сеанс массажа.
Глава 2
Минни, задрав голову, стояла под мрачным октябрьским небом и смотрела на птиц. Стая диких уток, покрякивая, поднялась с озера и потянулась над парком Малфой-мэнора дальше, в лес. Девушка проводила их завистливым взглядом и плотнее укуталась в шерстяную мантию.
«Вот бы и мне так: раз и улетела! Раскинула крылья, как Феникс…»
И тут же смутилась от этой мысли, вспомнив про Орден Феникса. Почему они назвались так, ведь Феникс — символ свободы, радости? И за что они убили её родителей? За что хотели убить её? За то, что она в этой войне была на стороне Малфоев? Но что такого она могла сделать, если у неё даже палочки нет?
Вопросы со временем всё множились и множились, а ответов не было. Спрашивать у хозяев бесполезно. Домовики чуть что шарахаются и трясутся от страха, от них ничего не добиться. Книги брать нельзя — заработаешь Круцио, чтоб их всех…
«Не велено, не велено… Домовикам запрещено, домовикам нельзя…» Но я-то ведь не домовик!»
Сегодня за завтраком мистер Люциус снова говорил о каком-то Поттере. Судя по всему, он тоже принадлежал Сопротивлению.
— Лорд снова планирует с ним рандеву.
«Поттер, Поттер».
Отчего-то эта фамилия волновала её. В воспоминаниях ничего толком не всплывало, только создавалось ощущение, словно по воде идут круги от брошенного камня. Быть может, они были раньше врагами?
— Надеюсь, на этот раз всё пройдёт удачно, — заметила леди Нарцисса, отпивая чай.
«Надеюсь, ты знаешь, что у твоего мужа левое ухо оттопырено сильнее, чем правое?» — отчего-то со злостью подумала Минни, устремив взгляд на сбитые носки своих туфель.
— В этот раз ему никакие Уизли не помогут, — ухмыльнулся мастер Драко, — в операции участвуем мы с отцом.
— О! — Нарцисса строго посмотрела на обоих. — Вы должны быть очень осторожны!
— Всё пройдёт как по маслу, — ответил ей сын, бросив многозначительный взгляд на Минни, но та о чём-то глубоко задумалась и поэтому ничего не заметила.
Горничная старалась утихомирить внезапно участившийся пульс.
«Уизли? Уизли? Что это за фамилия? Обычная фамилия, но… Что-то в ней тёплое, морковное… Тёплое?»
Она внимательно следила за газетой, которую мистер Люциус бросил на край стола. На первой полосе неразборчиво темнела колдография с крупной надписью «Разыскивается Поттер. Нежелательное лицо № 1». Добыть хоть какую-то свежую информацию стало идеей фикс в последнее время. Но все газеты зловредный Лу подшивал в толстую папку и относил в кабинет мистера Люциуса, так что подобраться к прессе Минни никак не удавалось. Вот и тот экземпляр домовик утащил куда-то под мышкой…
Девушка вздохнула и оглядела неуютный по осени парк. Сегодня она сгребала с газонов прелую листву. Лу щелчком пальцев поджигал рыхлые кучки, и ветер волок горький дым вдоль голых клёнов и дубов. Тонкие ветки можжевельника и жасмина сиротливо тянули чёрные ветви к свинцовому небу и дрожали на холодном ветру.
Очищая от жухлой травы каменные сточные канавки, Минни украдкой поглядывала на высокие стены поместья. Она на мгновение обернулась. Лу колдовал с дымом, отгоняя его от поместья к озеру, и, кажется, смотрел в другую сторону.
«Проклятый шпион!»
Она недолюбливала старого эконома: казалось, что домовик вечно следил за ней, куда бы она ни пошла. Минни подозревала, что здесь не обошлось без мастера Драко, но с тем же успехом это могла быть и леди Нарцисса.
Отложив грабли и склонившись, якобы для того, чтобы поправить тёплую мантию, девушка ощупала пространство между стеной и мокрой почвой. Но нет, камень и земля смыкались плотно, не давая никакой надежды. Минни пробежалась взглядом в обе стороны, и в двадцати футах от того места, где сидела, увидела небольшую яму, будто нарочно подрытую лисицей или барсуком.
— Что это ты тут копаешься? — проскрипел за спиной Лу. — Чайна и Юна давно ждут тебя в прачечной! Ступай, лентяйка!
— Хорошо, — улыбнулась Минни, отряхивая грязные ладони.
«Кажется, стоит наведаться сюда ещё разок!»
***
В подвале прачечной было душно и жарко. У стены, отделанной цветной мозаикой, в большом тазу шустро полоскалось бельё, заколдованное Чайной, а Юна развешивала в соседней комнате уже выстиранное. Когда Юна забрала последнюю корзинку с чистыми вещами, Минни осталась одна.
Пар от утюга припекал так, что по спине градом бежал пот. Девушка гладила хозяйские простыни, так как одежду Чайна ей пока не доверяла и сама занималась всеми этими кружевными оборками и шёлковыми подкладками.
Поставив маленький чугунный утюг на раскалённую печь, горничная завернула волосы жгутом и скрепила заколкой. Затем плеснула на мятую простыню воды из хрустального графинчика и снова принялась за дело.
Сначала Минни сняла насквозь мокрое платье, оставшись в белом нижнем белье. Но пот натекал и неприятно скапливался под грудью, так что пришлось снять бюстгальтер и остаться только в трусиках. Вздохнув, девушка заперла деревянную дверь на щеколду и вернулась к гладильной доске.
Груда мятых наволочек и пододеяльников слева постепенно таяла, справа росла ровная стопка ароматно пахнущего постельного.
Минни с головой ушла в размышления о том, как бы стянуть газету из кабинета мистера Люциуса, и поэтому не сразу услышала стук в дверь.
— Юна, это ты? Погоди, я сейчас!
Она успела только подхватить платье, как снаружи раздалось громкое:
— Алохомора!
Дверь распахнулась, ударившись о стену. В прачечную, поигрывая палочкой, вошёл мастер Драко. Он замер, увидев, что горничная прикрылась платьем, под которым, похоже, ничего нет.
— Я… кажется, я закончила, сэр, — пролепетала она, хватая одной рукой бюстгальтер. — Простите, сэр, я должна идти.
— Не так быстро, Минни. Погоди-ка…
Мастер Драко загородил ей дорогу, не давая ни малейшего шанса на побег. Он медленно подходил к ней всё ближе и ближе, а Минни отступала шаг за шагом, пока не уперлась обнажённой спиной в холодную мозаичную стену.
Парень заправил за ухо выбившуюся из хвоста белую прядь и коснулся её щеки. Девушка резко дёрнулась в сторону. Он едва заметно усмехнулся, не отрывая от неё тяжелого взгляда.
— Боишься меня, а, Минни?
Видя, как капля пота скользнула с её шеи мимо колокольчиков на ключицы, а затем между едва прикрытыми грудями, Драко облизнулся.
— Ты раздета и совсем одна, надо же… Скажи-ка мне, Минни, — и снова эта интонация, превращающая её имя в половую тряпку, — ты ласкаешь себя по ночам?
От неожиданности она даже ответила, изумлённо округлив глаза:
— Что?!
— Что,
сэр.
— Простите, сэр…
— Я спрашиваю, ласкаешь ли ты себя, Минни? Гладишь ли ты себя там? Запускаешь ли в трусики свои шаловливые пальцы?
Минни ощутила, что в прачечной до этого момента вовсе не было жарко. А вот теперь… В горле совсем пересохло. Она сглотнула, намертво вцепившись в платье.
«Да как он может спрашивать меня о
таком?!»
— Ответь мне. Я жду.
— Я… не делаю этого… сэр.
Капля пота скатилась по спине и скользнула между ягодицами, словно чьё-то невидимое касание. Минни прикрыла глаза. От духоты кружилась голова. А хозяин Драко стоял напротив свежий, как огурчик, будь он проклят.
Конечно, она это делала! Пыталась расслабиться, когда не падала от смертельной усталости от работы, добираясь до чулана. Но ему-то об этом знать совершенно необязательно!
Его голос понизился до шёпота.
— Я думаю, ты врёшь мне, Минни. Скажи-ка, о ком ты думаешь, когда твой пальчик проникает внутрь?
Минни вздрогнула, вспомнив ночные фантазии: чьи-то крепкие мужские руки ласкали её, но лица было не разобрать. Тёплое дыхание на коже, нежные касания…
Ноги ослабели, внизу живота словно затянулся узел. Ей хотелось упасть на пол. Он был таким манящим. Холодным. И плевать, что тогда она окажется у ног хозяина. Лениво проплыла мысль: «он ведь этого и добивается… Просто сменил тактику, чтобы жертва упала прямо в руки, как созревшее яблоко… и тогда ты сама сдашься…»
Точно уловив перемену в настроении девушки, Драко ухмыльнулся и провёл по её губе большим пальцем. Он медленно потянул платье на себя, открывая её грудь.
Но тут снова настойчиво зазвенел колокольчик, на этот раз большой. Минни очнулась от наваждения и бросилась в сторону. Зовёт хозяин Люциус, но не станешь же по поместью бегать голышом. Девушка сцепила зубы и вывернула платье на правую сторону — ей казалось, что всё происходит медленно, чертовски медленно! — и натянула его на себя, вынужденно демонстрируя обнажённую грудь. Оно как назло застряло на бёдрах, и пока Минни спешно одёргивала ткань, Драко сдавил её в объятьях так, что она только охнула.
— Дразнишь меня, грязнокровка? — прошипел он. Серые глаза были так близко, что она разглядела своё отражение в его зрачках. — Сегодня я покажу тебе, чем это чревато!
Он ослабил хватку, и Минни кинулась прочь, сжав в кулаке бюстгальтер. На колокольчике появилась надпись, что мистер Люциус у себя в кабинете.
* * *
Робко постучавшись и услышав недовольное «да», она вошла, спрятав бюстгальтер за спиной. В кабинете было сумрачно и дымно, золотистые шторы задёрнуты, повсюду царил горьковатый смолистый аромат. Мистер Люциус сидел в широком кресле вполоборота к ней и смотрел, как огонь пожирает дрова в камине.
Минни сделала заученный книксен:
— Вы звали меня, сэр?
— Что тебя так задержало?
— Простите, сэр… я гладила бельё в прачечной.
«А ещё ваш сын, чёрт бы его побрал, меня лапал!»
Она смотрела, как оранжевые отблески огня румянили бледное мужское лицо, как тени углубляли морщины на лбу и в уголках глаз. Строгий костюм немного измялся от неудобной позы, воротник белой рубашки наполовину расстёгнут, шёлковый галстук торчал из кармана.
«Какая всё-таки разница между сыном и отцом: один вспыльчив, а другой спокоен и невозмутим».
Мужчина поднялся, сбросил пиджак и рубашку на подлокотник кресла и уселся повыше, держа спину прямо.
— Приступай, Минни. Крем на столе.
Горничная взяла маленькую баночку и подошла ближе, окидывая быстрым взглядом его обнажённый торс и редкие золотистые волосы на груди. Встав позади, она положила скомканный лифчик на спинку кресла и провела по плечам хозяина, будто примериваясь, затем аккуратно скрутила его длинные волосы в жгут и перебросила вперёд. Минни открыла крышку и растёрла крем между пальцами. Вкусно запахло ромашкой, мёдом и шиповником. Девушка втянула носом приятный аромат и принялась разогревать затёкшие мышцы мужчины, растирая до красноты кожу, так, что Люциус поморщился.
— Поласковей! Не бельё стираешь.
Горничная поняла, что всё ещё взвинчена словами Драко, и постаралась успокоиться. Она мягко массировала пальцами шею хозяина, легко постукивала по твёрдой спине и тут же разглаживала, но он почему-то не расслаблялся. Морщина всё так же перечёркивала его лоб, словно Люциус был сердит, а не просто чем-то недоволен. Его явно что-то беспокоило, эта глубокая складка появлялась редко, Минни изучила хозяина достаточно хорошо, чтобы понять это.
И тут её осенило.
«Да, точно! У отца иногда, особенно по осени, разыгрывалась ужасная мигрень, и я массировала ему виски, чтобы прогнать мучительную боль. Похоже, у Люциуса то же самое».
Окрылённая внезапным воспоминанием, она решила проверить свою догадку и осторожно коснулась лица хозяина, с его молчаливого разрешения нежно провела вдоль скул. Затем её пальцы опустились на линию подбородка и поднялись к вискам. Люциус постепенно расслаблялся в кресле, дышал глубже, медленнее, и Минни мысленно поздравила себя с победой, поглаживая ласковее, размереннее.
Отвлёкшись на массаж, она совсем позабыла, что перед ней взрослый полуобнажённый мужчина. Хозяин. Чистокровный волшебник. Пахнущий шиповником и кориандром. Злой колдун. В одних, чёрт возьми, брюках!
Распалённая собственными мыслями, которые пробудили слова Драко, девушка перегнулась через спинку кресла, чтобы увидеть лицо хозяина. Люциус, казалось, задремал: белые волосы раскрутились и рассыпались по плечам, лицо расслаблено, ресницы вздрагивают, рот приоткрылся. Сейчас он меньше всего походил на злого колдуна, каким обычно бывал. Минни задержала взгляд на его тонких изогнутых губах.
«Должно быть, когда он целует жену, прикусывает её верхнюю губу, потому что с такими узкими губами…»
И тут же мысленно выругала себя.
Это ведь просто массаж. Прямо как отцу. Откуда же такие «недочерние» мысли?
И тут Люциус резко открыл глаза, уставившись на горничную, низко склонившуюся над ним, словно внезапно проснувшийся хищник — на жертву, что подобралась к нему слишком близко. Девушка побледнела. Её и без того большие карие глаза стали просто огромными, губы задрожали. Она мигом отпрянула, едва успев схватить бюстгальтер и спрятать его за спиной.
«Теперь он меня убьёт. Да, точно убьёт», — подумала Минни и ляпнула:
— Простите, сэр, я просто хотела узнать, почему вон тот портрет на стене всегда пуст?
Люциус нахмурился, разом потеряв добрую половину своего очарования.
— Не твоего ума дело.
Он резко поднялся, расправил плечи и набросил рубашку. Бегло застёгивая пуговицы, маг привычно отдавал приказы.
— Сегодня будет приём в большом зале. Будешь прислуживать за столом. Иди… Пусть домовики подберут тебе что-нибудь не столь… ветхое.
Минни уже шмыгнула к двери, но его голос остановил её.
— Что это ты там прячешь?
«О, нет. Только не это».
— Ничего, сэр. Я…
Но Люциус уже шагнул к ней и взял руку, разжимая пальцы.
— Какая распущенность! Как ты смеешь ходить без белья?
Минни было так стыдно, что она не уловила в его голосе насмешку, только брезгливое осуждение.
— Я просто гладила бельё, сэр, — тихо пробормотала она. — А там, в прачечной, слишком жарко…
— Оденься немедленно!
— Хорошо, сэр, — горничная сделала очередной книксен и взялась за ручку двери.
— Сто-я-ать, Мин-ни, — протянул Люциус, явно наслаждаясь ситуацией.
Девушка обернулась, обречённо комкая в кулаке лифчик. Она уже чувствовала подвох, но ещё не понимала, где он кроется.
— Уж не думаешь ли ты, что я позволю тебе разгуливать по поместью без белья? — с напускной строгостью заметил хозяин. — Надевай его здесь. Да не медли.
Он снова сел в кресло и сложил пальцы домиком, будто предвкушая незабываемое зрелище.
«Это происходит не со мной, — подумала Минни. — Это всё сон, надо просто проснуться, проснуться…»
Она повернулась спиной к нему и лицом к двери, стаскивая платье и вознося молитвы Мерлину, чтобы никто не вошёл в кабинет именно сейчас. Это была бы просто катастрофа, может быть, всё вряд ли ограничится Круцио, возможно, её ещё и запрут в чулане без еды и воды.
Лифчик никак не желал застёгиваться. Минни нервно крутила руками за спиной и безуспешно царапала одним крючком о другой. Она уже хотела спустить его на талию, чтобы было удобнее, как вдруг тёплые пальцы коснулись её спины и ловко сцепили застёжки между собой. Девушка замерла, боясь вздохнуть. Мистер Люциус только что задержал руки на её спине дольше, чем следовало, или это ей просто кажется? И тут она услышала провокационный шёпот у самого уха:
— Нежнее, Минни, нежнее…
Горничная не помнила, как натянула многострадальное платье, как шагнула за порог в спасительную прохладу тёмного коридора. Ей казалось, она втянута в какую-то слишком хитрую игру, правила которой ей совершенно неизвестны.
Глава 3
На вечерний приём прибыли двенадцать человек. Кого-то Минни уже видела в поместье и раньше, кто-то был вовсе незнаком. Среди известных персон она узнала мистера Пия Толстоватого по чёрной эспаньолке, мистера Яксли — по длинной седой косе, мистера и миссис Паркинсон с дочерью, чету Гойлов с сыном и, разумеется, леди Беллатрису, явившуюся в багровом платье с жемчужным ожерельем. Мрачные женщины под длинными тёплыми мантиями обнаруживали вычурные платья викторианской эпохи с кринолинами и буфами, хмурые мужчины сбрасывали Минни на руки рединготы с беличьей опушкой, чтобы остаться в длиннополых сюртуках и шёлковых жилетах.
В большой гостиной было сумрачно, как и всегда. Тёмно-зелёные стены освещало пламя камина, свечи в тяжёлых канделябрах с хрустальными подвесками и маленькие фонарики под потолком у самой лепнины — их в последний момент наколдовала Юна.
Гости прохаживались вдоль стола с бокалами аперитива, но за накрытый стол не садились. Леди Малфой в бледно-желтом платье, которое, по мнению Минни, ей удивительно не шло, мелькала то тут, то там, поддерживая светскую беседу. Мистер Малфой в сюртуке цвета ультрамарин раскуривал свой бриар в компании с мистером Гойлом и мистером Яксли, которые дымили сигаретами. Мастер Драко за карточным столиком в углу затеял игру в баккара с мистером Грегори и мисс Персефоной.
Сама Минни стояла у стены с подносом, низко наклонив голову. Юна нарядила девушку в старое платье леди Нарциссы, но его всё равно пришлось укорачивать и убавлять в талии, а затем спарывать банты и бисерную вышивку, чтобы не смотрелось слишком роскошно. Тёмно-синее, строгое, с воротничком под самое горло и юбкой чуть ниже колен — самое то для незаметной горничной. Даже туфли выдали другие: поношенные чёрные «лодочки» на невысоком каблуке.
Гости негромко переговаривались друг с другом, но в воздухе чувствовалось напряжение, будто самый главный гость ещё не прибыл. Вскоре Минни убедилась в своей догадке. Из камина в зал шагнул высокий волшебник в чёрной шерстяной мантии, и горничной подумалось, что, похоже, он постоянно мёрзнет. Это впечатление усиливала бархатная шапочка с кисточкой на совершенно лысой голове, и шапочка эта кого-то до боли напоминала, знать бы ещё, кого. Но как только гость вошёл в зал, сочувствие покинуло девушку разом. Это был монстр с бледным змеиным лицом, словно сошедший со страниц рассказов Роберта Говарда о «Конане-киммерийце». А следом за чудовищем из камина выползла громадная
анаконда, такая страшная, что горничная вцепилась в край подноса, чтобы не закричать от ужаса.
Жуткий гость молча проследовал, сел во главе стола, и только тогда остальные гости принялись рассаживаться по местам, с опаской поглядывая на змею, свернувшуюся у его ног.
— Добрый вечер, друзья мои! — монстр простёр бледные руки с чёрными когтями, словно желая обнять присутствующих. — Я рад, что мистер Малфой великодушно устроил этот приём, на котором мы обсудим нашу дальнейшую тактику по избавлению мира от Сопротивления. Но сначала я хотел бы выслушать ваши отчёты. Прошу вас, мистер Толстоватый, мистер Яксли.
Те заговорили по очереди. Минни вслушивалась, но из-за недостатка воспоминаний улавливала только суть: Министерство встало на ноги и крепко как никогда, волшебники выдают мятежников одного за другим за приличные вознаграждения. Пленники заключены в Азкабан под охраной дементоров, а под Южным Уэльсом снова видели членов Сопротивления, теперь у них появилась своя «метка», над каждым убитым Пожирателем Смерти парит алый феникс.
— Достаточно, — когти монстра от плохо скрываемой злобы поцарапали полировку столешницы. — Скоро мы покончим с этим отребьем. Я уничтожу Поттера через несколько дней… Я уже назначил ему встречу у Стоунхенжда, и он должен явиться туда один, чтобы… Кстати, Люциус… — он развернулся к хозяину поместья, — как поживает твоя горничная?
Мистер Малфой вежливо улыбнулся и кивнул в сторону Минни:
— Прекрасно, мой Лорд, уверяю вас. Сыта, одета и послушна.
Тот, кого хозяин назвал Лордом, повернулся к Минни и уставился жутким взглядом алых глаз.
Девушку мгновенно скрутило от мерзкого ощущения, будто мозг сжимают чьи-то ледяные когти. Она побледнела и изо всех сил вцепилась в поднос. Когда жестокая рука отпустила, Минни поняла, что вся дрожит, а по вискам стекает пот. Голоса доносились словно сквозь толстый слой ваты.
— Она ничего не помнит. Я вижу, она боится тебя, Драко. Это так?
— Мой Лорд, я всего лишь указал её место.
— Что ж, хорошо, мой мальчик, но смотри не переусердствуй… в ближайшее время…
Минни внезапно поняла, что монстр не испытывает боли, потому что просто не может чувствовать, будто он не человек, а живой мертвец, который вдруг ожил по чьей-то ошибке. Но в то же время его мучает панический страх. Такой липкий и противный, что аура его распространялась на всё вокруг.
«Чего же ты боишься? Чего?»
— Думаю, на сегодня хватит деловых разговоров, ведь мы прибыли сюда затем, чтобы отдохнуть.
Минни смотрела, как гости с аппетитом накручивали на вилки длинные белые нити, словно спагетти, и отправляли в рот, закрыв от наслаждения глаза. Клош-черви под ливерпульским соусом. Чайна их готовила так, что пальчики оближешь. Увидев их впервые на сковороде, девушка с трудом сдержала рвотный позыв: так мерзко шевелились они, ещё живые. Но когда ей удалось из любопытства тайком от хозяев и домовиков попробовать этот деликатес, Минни ощутила, как во рту от удовольствия выделилась слюна: бесподобно, непозволительно вкусно, и сладковатое мясо так и таяло на языке.
Сама она успела перехватить на кухне миску лукового супа и кусок грибного пирога, да и тот ей по доброте душевной дала сердобольная Юна.
И теперь, разливая по бокалам вино, Минни с завистью смотрела, как гости с аппетитом едят розовые медальоны из свежей форели, бризоли и шашлычки из жареной трески.
После трёх перемен блюд и напитков за столом постепенно завязались негромкие разговоры, мистер Яксли отпускал сальные шуточки, мистер Гойл посмеивался, тряся двойным подбородком. Леди Беллатриса с улыбкой поглядывала на сестру, опустошая бокал за бокалом. Лорд принял благодушный вид, потягивая белое вино и поглаживая плоскую голову своей ужасной змеи.
Лу притащил старый граммофон с громадной трубой, поставил пластинку и завёл ручку. Минни ожидала, что сейчас раздастся шипение, треск, скрип иглы по исцарапанному винилу, но внезапно из аппарата полилась такая чистая музыка, что девушка невольно заслушалась. Нежный девичий голос под аккомпанемент ирландской арфы поочерёдно выводил «Hindero Horo», «Scarborough Fair» и даже кельтскую «Ev chistr 'ta, laou». Из всего репертуара горничная узнала только «Вересковый мёд».
Она вдруг с тайной радостью поняла, откуда знает песенку про Мэри и башмачки: её пела мама в детстве.
Горничная прикусила губу, когда её вдруг пронзила мысль, что она вспомнила отрывки ещё нескольких песен. Но откуда бы ей знать их? Не все же пела мама, значит, сама Минни раньше много читала. Так почему же ей нельзя брать книги теперь? Что так существенно изменилось? Что скрывает мистер Люциус?
Тем временем гости закружились в причудливом парном танце, напоминающем торжественный полонез, а потом, когда мелодия сменилась на более быструю, выстроились в сложную фигуру кадрили.
Запыхавшись, леди Беллатриса упала на стул, жеманно обмахиваясь веером. Она опустошила бокал, и тут ей попалась на глаза юная горничная.
— Эй ты, грязнокровка! — подозвала она небрежным жестом. — Повесели нас. Спой что-нибудь!
Минни замерла, прикрываясь подносом, словно щитом. Мастер Драко смотрел с холодным интересом, леди Нарцисса поджала губы, морщась от очередного каприза сестры.
— Простите, леди, но я не знаю…
— Я приказала петь, а не бормотать себе под нос! — рявкнула она. — А ну, пой!
Минни скрипнула зубами от злости. Пусть бы эта ведьма мучила Круцио, но так издеваться…
«Хватит с меня! Что ж, я тебе спою…»
Она облизала пересохшие губы и откашлялась. Среди песен, всплывших сегодня в памяти, только одна подходила для подобного исполнения.
Дрожащий девичий голос негромко затянул:
К двум сестрам в терем над водой, Биннори, о Биннори,
Приехал рыцарь молодой,
У славных мельниц Биннори.
Колечко старшей подарил, Биннори, о Биннори,
Но больше младшую любил,
У славных мельниц Биннори.
И зависть старшую взяла,
Биннори, о Биннори,
Что другу младшая мила,
У славных мельниц Биннори.
Вот рано-рано поутру,
Биннори, о Биннори,
Сестра гулять зовет сестру
У славных мельниц Биннори.
— Вставай, сестрица, мой дружок, Биннори, о Биннори,
Пойдем со мной на бережок
У славных мельниц Биннори.
Над речкой младшая сидит, Биннори, о Биннори,
На волны быстрые глядит
У славных мельниц Биннори.
А старшая подкралась к ней, Биннори, о Биннори,
И в омут сбросила с камней
У славных мельниц Биннори.
— Сестрица, сжалься надо мной,
Биннори, о Биннори,
Ты станешь рыцаря женой,
У славных мельниц Биннори.
Подай перчатку мне свою, Биннори, о Биннори,
Тебе я друга отдаю,
У славных мельниц Биннори.
— Ступай, сестра моя, на дно,
Биннори, о Биннори,
Тебе спастись не суждено,
У славных мельниц Биннори.
Недолго младшая плыла, Биннори, о Биннори,
Недолго старшую звала
У славных мельниц Биннори.
В плотине воду отвели,
Биннори, о Биннори,
И тело девушки нашли
У славных мельниц Биннори.
Девичий стан ее кругом, Биннори, о Биннори,
Узорным стянут пояском,
У славных мельниц Биннори.
Не видно кос ее густых,
Биннори, о Биннори,
Из-за гребенок золотых,
У славных мельниц Биннори.
В тот день бродил у берегов, Биннори, о Биннори,
Певец, желанный гость пиров,
У славных мельниц Биннори.
Он срезал прядь ее одну, Биннори, о Биннори,
И свил упругую струну,
У славных мельниц Биннори.
Он взял две пряди золотых, Биннори, о Биннори,
И две струны плетет из них,
У славных мельниц Биннори
К ее отцу идет певец,
Биннори, о Биннори,
Он входит с арфой во дворец,
У славных мельниц Биннори.
Струна запела под рукой, Биннори, о Биннори,
«Прощай, отец мой дорогой!»
У славных мельниц Биннори.
Другая вторит ей струна,
Биннори, о Биннори,
«Прощай, мой друг!» — поет она
У славных мельниц Биннори.
Все струны грянули, звеня, Биннори, о Биннори,
«Сестра, сгубила ты меня
У славных мельниц Биннори!»
Минни смолкла, выравнивая сбившееся дыхание. Она вздрогнула, когда Лорд медленно захлопал в гулкой тишине. По всей гостиной раздались редкие аплодисменты и сдержанные смешки.
Горничная бросила быстрый взгляд на Беллатрису. Та обменялась многозначительным взглядом с Нарциссой, которая едва заметно насупилась и поджала губы.
«Бинго! Они, видимо, когда-то ссорились из-за рыцаря. А кто же рыцарь? Люциус? Вот это номер!»
Беллатриса вдруг одарила её таким взглядом, что Минни только сглотнула.
Ведьма медленно, словно танцуя, подошла к ней, поигрывая палочкой. На дне агатовых глаз вспыхивали искры злого безумия, острый язык играл на полных губах.
— Маленькая грязнокровка вздумала играть со взрослыми волшебницами?
Минни вся сжалась, отступив к стене. Она зажмурилась, приготовившись к мучительной пытке. Но мышцы не пронзала острая нестерпимая боль, и девушка опасливо открыла один глаз. От хриплого неприятного скрипа мороз продрал по коже.
Лорд смеялся.
— Вижу, грязнокровка задела тебя, Белла? Умей ценить противника! Она нужна нам, ты помнишь?
Леди Беллатриса отступила и спрятала палочку в потайной карман багровой юбки. Но в её чёрных полоумных глазах Минни прочла обещание мучительной мести.
Когда Лорд покинул поместье вместе со своей жуткой змеёй, гости заметно расслабились. Домовики едва успевали подавать ликёры дамам, а мужчинам — виски. Минни уже три раза унесла пустые бутылки и подала новые закуски. Она очень устала, ей хотелось присесть, чтобы унять ноющие ноги, но тут зазвенел маленький колокольчик. Подавив нехорошее предчувствие, горничная поспешила на небольшую террасу, обнесённую на зиму волшебным стеклом. По пути она наткнулась на страстно целующуюся парочку у стены: джентльмен забросил ногу леди себе на талию, а она, пыхтя, возилась с застежкой его брюк. Узнав в них мисс Паркинсон и мистера Гойла-младшего, Минни припустила быстрее. Влажные звуки разносились по галерее, преследуя её.
На террасе по бокам от журнального столика сидели в креслах леди Беллатриса и мастер Драко. Минни подошла и сделала книксен, едва держась на ногах.
— Вы звали меня, мастер Драко?
Тот осмотрел её с ног до головы, и по его затуманенному алкоголем взгляду девушка поняла, что сегодня он претворит свои намерения в реальность. Так или иначе.
— Твои услуги требуются леди Беллатрисе.
Ведьма вальяжно откинулась на спинку кресла, вытащила из пачки тонкую сигариллу и вставила её в длинный мундштук.
— Минни, распутай-ка моё ожерелье, пока оно не задушило меня!
Девушка подошла и послушно склонилась над многослойными жемчужными нитями. Она не могла взять в толк, как можно было их так между собой запутать. И ответ пришёл в голову, когда девушка почувствовала, как рука мастера Драко одним движением задрала подол её платья и уверенно погладила бедро. Только сейчас она поняла, в какой позе стоит перед ним: попа, ноги в тонких чулках и все интимные места открыты взгляду… и рукам. Минни попыталась вильнуть бёдрами, чтобы отодвинуться, но парень крепко сжал её ягодицу, а Беллатриса прикурила, смачно затянулась и нетерпеливо бросила:
— Ну, грязнокровка? Что ты там возишься? Хочешь, чтобы я тебя как следует проучила?!
Минни осознала, что угодила в ловушку. Белые бусины выскальзывали из вспотевших рук, проще было разрезать это чёртово ожерелье. А мастер Драко не терял времени даром. Его пальцы прошлись по её промежности и принялись поглаживать губки сквозь ткань. Горничная стояла, ни жива ни мертва: трусики намокли, низ живота предательски отяжелел.
Она дёргала спутанные нити жемчуга, чуть не уткнувшись в декольте Беллатрисы. Горничная тяжело дышала, и в нос впивались острые запахи табака, приторных женских духов и помады. Минни громко всхлипнула, когда тонкие пальцы отодвинули ткань и проникли внутрь.
Беллатриса сильно затянулась и хрипло заметила:
— Драко, ты что же, залез ей под юбку?
— Ну, тётя Белла… — протянул он, даже и не думая останавливаться.
— Пора бы тебе остепениться, племянник!
В надежде на то, что теперь она будет избавлена от домогательств Драко, Минни взмолилась:
— Леди Беллатриса!
Та выдохнула горький дым, прикусила мундштук гнилыми зубами и отрезала:
— Молчать, грязнокровка! Веди себя потише! Подумаешь, какое дело: мужчина залез под юбку! Ну же, что ты копаешься?!
Минни подташнивало. Руки дрожали, распутывая проклятые нити. Мастер Драко тёр указательным пальцем клитор, а большим методично трахал её, ничуть не смущаясь соседством родной тётки. Девушка только постанывала сквозь зубы от слишком частых проникновений, но это, казалось, только сильнее заводило парня. Минни задыхалась и почти ничего не соображала, ещё чуть-чуть и она сама начнёт подаваться назад, насаживаясь на палец.
Мерлин знает, сколько бы это продолжалось и чем бы закончилось, если бы вдруг не раздался голос, в котором сквозило едва уловимое раздражение:
— Белла, Драко, вот вы где. Я считаю, Лорд достаточно ясно выразил свои пожелания насчёт грязнокровки.
Минни отпустила последние нити распутанного ожерелья и с горящим от стыда лицом поднялась, оправляя платье. У порога, сложив руки на груди, стоял мистер Люциус.
— Ладно тебе, — протянула леди Беллатриса, — как будто ты сам таким не был. Мальчик становится мужчиной…
Минни чувствовала, как трусики врезались в промежность, а между ногами мокро, чертовски мокро.
— Ты игноририруешь приказы Лорда, Белла? Или песенка грязнокровки так тебя задела? — холодно осведомился мистер Малфой-старший.
Ведьма сверкнула агатовыми глазами, расхохоталась и раздавила окурок в пепельнице.
— Тебе лучше знать, Люциус.
Он поморщился и повернулся к горничной.
— Вот что, Минни. Спустись в кладовую, принеси мне «Латакию». У меня от этой духоты и коньяка опять ломит виски.
— И не забудь принять душ и сменить бельё на обратном пути, — насмешливо заметил мастер Драко.
Минни молча кивнула. Только силой воли ей удалось выровнять дыхание и медленно выйти с террасы. От пережитого унижения хотелось умереть.
Она спустилась в кухню на подгибающихся ногах. Кладовая была за дверью, а «Латакия» — в деревянном ящичке, на самой верхней полке. Девушка взялась за ручку двери и вдруг бросила взгляд на суетящихся эльфов. Чайна заколдовала посуду, и та самостоятельно мылась в большой раковине, Юна порхала над десертами, любовно добавляя в пирожные то вишенку, то взбитые сливки. Лу, хвала Мерлину, не было.
«Рабы, — с отвращением и грустью подумала она. — Но их хотя бы не пользуют, как последнюю…»
Злость поднялась с глубины души удушливой волной и охватила её, как пожар. И решение, такое чёткое и определённое в своей простоте, поставило точку в ненужных размышлениях.
— Чайна, — попросила горничная, — мистер Люциус просил открыть окна в холле, слишком душно, у него голова разболелась.
Домовуха кивнула и щёлкнула пальцами.
— Конечно, Минни!
— Ты — прелесть, Чайна, — усмехнулась Минни. — Мастер Драко просил твоего грибного пирога и бутылку воды.
Поставив тарелку с пирогом, бутылку и стакан на поднос, девушка быстро зашагала в тёмный холл. Она прекрасно знала, что все двери поместья запирались на ночь, и выход был только один. Горничная убедилась, что вокруг пусто: только холодный ветер вытаскивал прозрачные занавески сквозь приоткрытые створки. Она на всякий случай попыталась снять с шеи унизительные серебряные колокольчики, но это ей, как и всегда, не удалось. Стащив забытый плед с диванчика, она завернула в него бутылку и пирог и выбросила свёрток из окна. Услышав глухой звук удара о землю, она влезла на широкий подоконник и спрыгнула прямо в острые ветки жасминовых кустов.
Чертыхаясь, Минни потёрла оцарапанные ноги и левое плечо. Кругом царила ночная тьма, такая густая, что, казалось, можно было потрогать её руками. Изо рта вырывался пар. Девушка принялась шарить руками вокруг в поисках свёртка. Прошло несколько томительных минут, прежде чем она нащупала мягкий ворс краденого пледа. Минни прижала его к груди и попыталась сориентироваться. Парк потерялся в густом тумане. Серая пелена окутывала деревья и дорожки, размывая границы между предметами.
«Так, — судорожно соображала она, — если я с левой стороны холла, то та часть стены должна быть за теми клёнами… Наверное…»
Осенний холод торопил, пробираясь под атласное платье. Когда девушка добралась до стены, у неё зуб на зуб не попадал. Яму, обнаруженную накануне, пришлось искать на ощупь в кромешной тьме. Минни рыла подмёрзшую землю, ломая ногти о случайные камни и стараясь не думать о том, сколько времени она здесь возится. Наконец, ей удалось найти звериную нору, и она с двойным усердием принялась углублять её, стуча зубами от холода.
В какой-то момент Минни послышался шум со стороны поместья, и тут же она провалилась по локоть в яму. В этот момент в ночной тишине зазвенели колокольчики, то ли два, то ли три сразу, времени разбирать не было. Не теряя ни секунды, девушка нырнула в нору и протиснулась с другой стороны стены, вся в грязи земле.
«Свобода!»
Однако расслабляться было рано. Впереди чернело щетинистое редколесье, и Минни бросилась туда, прижимая к груди свёрток с едой. Затерявшись между деревьями, она ещё раз попыталась сорвать проклятые колокольчики, которые и не думали умолкать. Бесполезно. Заколдованные язычки трезвонили, грозя выдать её местонахождение, и Минни собралась с силами и побежала вперёд. От усталости её шатало, и приходилось держаться за шершавые стволы деревьев. Подол треснул, зацепившись за ветку шиповника, но девушка только дёрнула ткань на себя и порвала атласное платье.
«Главное — добраться до какого-нибудь жилья… людей… И не попасться Сопротивлению…»
Подлесок вывел к широкому полю с дорогой, изрытой колеями. Минни ковыляла по обочине, дрожа от холода, и спотыкалась на каждом шагу — туфель стало не видно из-за налипшей грязи. Вдали от поместья туман рассеялся, и над полем взошла ядовито-жёлтая луна, заливая всё вокруг нездоровым мутным светом.
Минни шла, шла, но на пути не попадалось ни единого признака человеческого жилья. Она вздрагивала, заслышав вдалеке голодный волчий вой, и плотнее куталась в мягкий плед. Колокольчики по-прежнему пели, но уже тише, и девушка почти смирилась с этим назойливым звуком. Может, поэтому и прослушала, как позади с хлопком появились три тёмные фигуры.
— Попалась, грязнокровка!
Минни вскрикнула и обернулась. Мистер Люциус. Мастер Драко. И Чайна. Неприятный жёлтый свет луны придавал всем им зловещий вид. Будто злые духи, вышедшие из преисподней на Хэллоуин, задумали утащить беглянку в ад.
— Далеко собралась? — процедил хозяин Люциус.
В слепой надежде она бросилась бежать, но от усталости ноги больше не держали. Девушка спотыкалась и падала, вставала и снова с трудом передвигала ноги, ставшие вдруг такими тяжёлыми.
— Хватит, — раздался над головой сердитый голос мистера Люциуса. — Спектакль окончен. Бери её, Чайна, и неси домой! Да вымой хорошенько!
Минни почти не почувствовала внушительный тычок в ребра от обманутой домовухи. Только объятья худых лапок и резкий рывок, увлекающий куда-то сквозь пространство.
Глава 4
Люциус не мог заснуть. Который час он ворочался с боку на бок, отбрасывал одеяло и снова укрывался. Но стоило закрыть глаза, тут же возникало видение, как пальцы Драко погружаются во влажное лоно грязнокровки, а та сдавленно постанывает и безуспешно пытается свести ножки. Это сводило с ума. Люциус в очередной раз откинул одеяло и перевернулся на живот, сжав уголки подушки в кулаках. В голову закралась крамольная мысль, что груди девчонки, должно быть, такие же мягкие на ощупь. Лежать в таком положении стало совсем неудобно, и мужчина со стоном перевернулся. Его лихорадило. Такой каменной, неспадающей эрекции он не помнил давно, хлопковые пижамные штаны грозили порваться, едва видение вставало перед глазами. Но на месте пальцев Драко должно быть кое-что иное, чтобы девчонка кричала, визжала…
Невыносимо!
Люциус лежал в кромешной темноте и слушал, как воет осенний ветер за стенами поместья. Вот уж кто не связан никакими приличиями и обязательствами!
Он, конечно, накажет девчонку. О, да. Она поплатится за свой побег. Когда он понял, что её нет слишком долго, паническая мысль об её раненой гордости закралась сразу. И потом Люциус ясно представил себе, что сделает с ними Лорд, когда узнает, что они упустили грязнокровку.
Отыскать её, разумеется, не составило труда: колокольчики звенели на зов обоих Малфоев. Звук на какое-то время потерялся в перелеске, но на открытом поле стал слышен так, что даже волки подобрались ближе.
«А если бы волки… Проклятая дура! А Драко? Какого боггарта он так несдержан?!»
Люциус злился на сына, но в какой-то мере понимал его, и это сильно раздражало. Признавать свои пороки оказалось не слишком-то приятно.
Снова перед глазами возникла картинка: Драко прижал Минни к стене, его рука задирает коричневую юбку и дёргает трусики…
Люциус мысленно поставил себя на место сына. Он должен быть там, а не Драко. Чувствовать бархат её кожи, шёлк податливых губ…
Сейчас проще всего было спуститься в чулан, раздвинуть грязнокровке ноги и так отыметь её, что… но… Мерлин, всегда есть эти «но».
Лорд ясно дал понять, что к девчонке пока нельзя применять Круцио, а значит, придётся использовать более сложные методы.
Люциус осознавал, что находится в весьма скользкой ситуации. Минни сбежала явно из-за Драко, и если сам он пойдёт по пути сына, то так ничего толком и не добьётся, а девчонка снова попытается улизнуть или выдумает ещё чего похуже. К тому же мужчина и сам предпочитал совершенно другой, более действенный подход, который всегда себя оправдывал. Умение заставить женщину «вариться» в собственном желании пришло к нему только с опытом, но каков был результат, когда вожделенный плод падал в ладонь сам, весь истекающий соком и предлагающий себя отведать!..
Люциус встал и набросил халат. Его била крупная дрожь. Он взял палочку, зажёг Люмосом свет и торопливо зашагал к спальне Нарциссы, справедливо рассудив, что женатому мужчине не пристало удовлетворять свои потребности самостоятельно.
После того, как мучительное напряжение было снято, Малфой вернулся к себе и смог думать яснее.
Люциус досадливо фыркнул, вспомнив манерные слова Нарциссы, разбуженной бесцеремонным вторжением: «Люциус, это же так некуртуазно. Это не модно теперь».
Хорошо ещё, что в спальне царила тьма: представлять на месте жены девчонку было намного легче. Особенно заводили воспоминания о массаже, о маленьких нежных пальчиках, так беззастенчиво и невинно ласкавших его.
Люциус снова накрылся одеялом и прислушался: ветер за стенами тоже успокоился и стих.
Однако мысли о маленькой горничной продолжали преследовать. Минни вторглась во все аспекты его жизни. Как некстати она заметила тот пустой портрет! Он заказал его почти год назад, и когда повесил в кабинете, сразу позвал:
— Северус! Ты слышишь меня, Северус?
Бледный зельевар "ожил", покосился на него, укоризненно покачал головой и ушёл. Просто взял и ушёл с картины за сто галлеонов. Собственно, от Снейпа ещё и не такого можно было ожидать, но именно теперь Люциусу требовался совет по поводу того, что происходит с Лордом. Почему он стал рано уходить с приёмов, будто сбегая в Хогвартс? Что за паника в голосе, когда он заговаривает о Поттере? В его смехе пробиваются истерические нотки или это только кажется?
Если бы Люциус не знал Лорда так давно, он мог бы сказать, что тот чего-то боится. Но образ напуганного Волдеморта просто-напросто не помещался в его сознании.
«Мы победили. Власть в наших руках, и всё идёт, как нужно… Чего же тогда ему опасаться? Неужто мальчишки Поттера?»
Вот если бы Снейп вернулся и рассказал хотя бы о том, за что Лорд убил его, загадок стало бы значительно меньше.
Мысли невольно вернулись к минувшему вечеру.
«Зачем грязнокровка, задери её пикси, разозлила Беллу этой песенкой? Нашла кому мстить и демонстрировать характер! Дважды дура!»
Эта идиотская песенка про двух сестёр вызвала непрошеные воспоминания не только у Беллы и Нарциссы. Нетрудно догадаться, что в роли «рыцаря» выступал он сам. Старая история. Давние обиды…
Белла всегда посматривала на него искоса. И Люциус, зная свояченицу, прекрасно понимал этот взгляд: таким хищник смотрит на жертву, мужчина — на женщину. Но ему претила одна только мысль о том, чтобы стать очередным победным значком на мантии этой ведьмы. Экземпляром личной коллекции.
Они тогда вернулись с Лазурного берега: жена забеременела Драко, её постоянно тошнило. Нарциссу успокаивали только прогулки в парке да жасминовый чай, который готовила Чайна. Поначалу Люциус везде сопровождал её, но потом ему это наскучило. Он наколдовал рядом с беседкой большие качели под навесом, и Нарцисса часто засыпала там.
Однажды в поместье гостили Белла с Родольфусом. Был июль, солнце палило нещадно. Они играли в покер в беседке и пили вермут, Нарцисса цедила свой чай. Люциус собрал тогда стрит-флеш и выиграл у Руди. Малфой допил вино, потянулся и отправился в особняк, чтобы облегчиться. От зноя его, помнится, сильно развезло, и, встретив в коридоре на обратном пути Беллу, Люциус не слишком удивился. В глазах свояченицы плясали черти. Она молча подошла к нему и опустилась на колени, стягивая брюки.
— Полегче, Белла, — хрипло заметил он. — Мы же родственники!
— Тогда это должно быть вдвойне пикантно, — низко пробормотала она и принялась облизывать его член.
Люциус прекрасно понимал, что сам позволил ей это. Но Нарси из-за беременности в последнее время совсем перестала его ласкать, а мужские потребности никуда не делись. К тому же он просто диву давался, что вытворяла Белла. Свояченица дразнила языком, заглатывала глубоко, до умопомрачения, ласкала полными губами, сжимая его ягодицы острыми ногтями. Это было сродни наваждению — животная похоть, крепко замешанная на вермуте и долгом воздержании; и он, вцепившись в её чёрные растрёпанные волосы, со стоном излился ей в горло.
Разумеется, в этот пикантный момент их и застала Нарцисса. И пока Люциус застёгивал брюки, сёстры уже успели достать палочки и направить их друг на друга. Каким чудом он тогда успел выхватить свою и заорать «Экспеллиармус!» — одному Мерлину ведомо. Хмель мгновенно выветрился, едва Люциус понял, чем бы всё сейчас закончилось. Он фактически втолкнул Беллу в камин и бросился успокаивать рыдающую жену.
— Она мне не раз говорила, — всхлипывала Нарцисса, — что окрутить тебя ей ничего не стоит… она была права… я для тебя ничего не значу!
Люциус мысленно наградил себя Круцио и крепко обнял её, покрывая лицо поцелуями.
— Прости меня, милая! Я в этот момент думал о тебе… — уверенно солгал он. — Я ни на кого тебя не променяю!
Заглаживать вину тогда пришлось долго, Люциус месяца два не отходил от жены. А потом Белла совсем спятила и запытала Лонгботомов до безумия, за что и была заключена в Азкабан. Но позже, когда Лорд освободил её, и она снова появилась у них в поместье, сёстры снова помирились, но свояченица больше не прожигала его взглядом. Ведь она получила свой значок на мантию.
Засыпая, он снова вернулся мыслями к маленькой горничной.
«Повелитель отдал её нам в безраздельное владение, — рассуждал он. — Лорду Поттер нужен мёртвым, и после этой операции Минни больше ему никогда не понадобится. Она наша навсегда».
* * *
Минни сидела в чулане на полу, сложив по-турецки ноги, напевала себе под нос и чистила картошку. Таз перед ней постепенно наполнялся шелухой, а глиняный горшочек — белыми клубнями. Настроение было прекрасным, хотя ещё два дня назад казалось, что жизнь кончена.
Чайна позавчера была очень зла. Она бросила Минни в ванну с водой и чуть не утопила, заставляя окунуться целиком. Девушка так выбилась из сил, что даже брыкаться не могла, только судорожно отплёвывалась, когда выныривала на поверхность. Старая домовуха была так сердита, что всякий раз больно дёргала за волосы, втирая в них шампунь. Она ополоснула свою подопечную и швырнула ей большое полотенце.
Минни, дрожа, завернулась в него и молча легла на постель, желая уснуть и больше никогда не проснуться.
Следующим утром она обнаружила, что заперта в чулане. На спинке стула висело её старое коричневое платье, рядом — чёрные башмачки. Еду через несколько часов принесла Юна. Маленькая домовуха поставила миску с пресной овсянкой на пол, собираясь исчезнуть, но Минни схватила её за лапку.
— Погоди, Юна. Ну хоть ты-то на меня не сердишься?
— Минни предала хозяев! — неожиданно злобно зашипела та. — Минни плохая!
— Юна, послушай… У меня не было выбора. Прости меня! Вам, наверное, здорово досталось от Малфоев?
— Минни обманула Чайну, — горько ответила Юна. — Домовики никогда больше не станут уважать Минни!
И с хлопком исчезла. Девушка в сердцах пнула миску, и овсянка разлетелась по дырявому ковру. Так она осталась без завтрака.
Юна больше не разговаривала с ней. Домовуха молча приносила какую-нибудь работу и возвращалась, чтобы забрать то, что сделано. Минни поняла, что в наказание поручения ей дают самые унизительные, по мнению хозяев: то разделать перепёлок, то нарезать майоран. А заштопать — горку только эльфийских хламид, ибо чинить одежду чванливых Малфоев она не достойна. Горничная была этому только рада: от одной мысли, что придётся зашивать панталоны леди Нарциссы или бельё мастера Драко, её передёргивало.
«А мистер Люциус? Носит ли он бельё? Вряд ли», — подумала Минни и хихикнула про себя.
Когда работа кончалась, горничная не знала, куда себя деть от скуки и отчаяния. Она понимала, что наказание за побег скоро последует, и гнала тревожные мысли о нём. Временами накрывала такая глухая тоска, что девушка просто ходила кругами по чулану, словно зверь, запертый в клетке. Поневоле она жалела, что не досталась волкам. Уж они-то не стали бы её мучить, сожрали бы — и дело с концом!
На второй вечер Минни прижалась лбом к холодному зеркалу.
«Если бы были живы родители… или друзья. Ну хоть кто-то, кому она нужна… кто бы поддержал… Одна. Совсем одна».
Она провела ладонью по трещине, невольно сравнивая свою жизнь с этим зеркалом — такая же тусклая и разбитая. Из глаз потекли слёзы. И сквозь полупрозрачную пелену Минни увидела, как трещина медленно зарастает. Проморгавшись, она с изумлением уставилась на собственное отражение — целое и невредимое. Девушка снова и снова проводила по гладкому стеклу, но больше чудес не случалось.
Однако это открытие окрылило её и сразу подняло настроение.
«Я — волшебница! Настоящая волшебница! Я могу колдовать даже без палочки!»
Целый день Минни экспериментировала с разными предметами: оторвала кусок простыни, скребла растрескавшуюся деревянную раму, но капризная магия пропала так же быстро, как и появилась. Несмотря на это, девушку грел сам факт волшебства и надежда, что когда-нибудь оно вернётся.
«Что если просто лучше питаться и набраться сил? Или… достать палочку?..»
Настроение поднялось ещё и от воспоминания о словах мистера Люциуса о том, что монстр-Лорд запретил трогать её. А это, если рассуждать здраво, значило, что в ближайшее время Круцио ей не грозит, и этим моментом глупо было бы не воспользоваться.
Кроме того, Минни решила, что стоит заручиться хоть чьей-нибудь поддержкой в этом ужасном доме, иначе до следующей попытки побега ей просто не дожить.
Поразмыслив, она пришла к выводу, что во всём поместье был только один человек, на помощь которого можно рассчитывать. Ведь не первый же раз мистер Люциус спас её от собственного сына. К тому же Минни всё ещё манил его кабинет с пустым портретом и газетными подшивками.
* * *
На третий день Юна вывела пленницу из чулана и велела следовать за ней. В голубой гостиной домовуха оставила девушку щуриться от непривычного после тьмы чулана света, бьющего в высокие окна, и исчезла. Минни почувствовала, как сердце начинает выстукивать бешеный ритм: перед ней в креслах сидели хозяева и пристально разглядывали; леди Нарцисса в строгом белом платье, как шахматная королева — с неодобрением, мастер Драко в костюме цвета индиго — с предвкушением, мистер Люциус, весь в чёрном… его лицо не отражало ни одной эмоции, и это напугало больше всего. Угрюмое молчание затягивалось, и девушка с трудом сдержала желание вытереть о платье вспотевшие ладони.
— Служанка, именуемая Минни, — холодным тоном начал мистер Люциус, — подло предала свою семью, совершив побег и мелкую кражу.
Минни сглотнула. Оттого, что о ней говорили в третьем лице, будто её здесь и вовсе нет, дополнительно создавалось унизительное ощущение собственной ничтожности.
«Кражу? Да чёрта с два они бы обеднели без тряпки, воды и куска пирога!»
И тут она разглядела на столике свиток и серебряный нож.
— Горничная Минни должна быть наказана в назидание другим слугам. И за чёрную неблагодарность и измену своим хозяевам приговаривается к принесению вассальной клятвы на крови.
— На крови… сэр? — переспросила девушка. — Но, может…
— Не смей перебивать, дрянь! — взвизгнула Нарцисса. — Ты переходишь всякие границы!
— Возьми нож и свиток, грязнокровка, — медленно произнёс мастер Драко. — Порань ладонь и зачитай клятву. Вслух.
Минни развернула желтоватый пергамент и нервно облизнула губы.
— Я, Минни Грейнджер, клянусь хранить верность семье Малфоев…
— Нет, так не пойдёт!
Мастер Драко поднялся и схватил её за руку. Взяв острый нож, он раскрыл ладонь девушки и глубоко полоснул по ней. Минни вскрикнула от боли, пытаясь вырваться, на глазах выступили слёзы. Алая дорожка сбегала на толстый ковёр, пропитывая его.
— Читай! — хладнокровно приказал Люциус.
Он кивнул Нарциссе, и та развернула пергамент перед горничной, брезгливо оттопырив мизинец.
Минни всхлипнула, готические буквы сквозь пелену слёз расплывались, теряя своё значение. Сдавленное запястье онемело. Не видя никакого иного выхода, она сбивчиво заговорила:
— Я… Минни Грейнджер… клянусь хранить верность семье Малфоев… не поднимать руки против моих хозяев… и никогда ничего не утаивать. Не выдавать их тайн… ох! Не злоу… не злоумышлять ни против них, ни против их крепостей… ни против их владений… и хранить… и хранить перед ними почтение…
Рану неприятно обожгло, словно её присыпали солью. Кровь, пролитая на ладонь и ковёр, густо задымилась, принимая клятву оммажа.
— Принимаю клятву, — сказал мастер Драко.
Он отпустил руку Минни и внезапно крепко поцеловал её в губы. Пока ошарашенная девушка приходила в себя, леди Нарцисса бросила пергамент на столик и повторила:
— Принимаю клятву.
Она взяла лицо Минни в ладони и также поцеловала её. Когда с кресла поднялся мистер Люциус, щёки горничной пылали от смущения.
— Принимаю клятву, — сказал он и приник к устам девушки.
Минни оперлась на столик, баюкая раненую руку и не в силах поверить в случившееся. Губы ещё горели от нежданных прикосновений, и осознание того, что сейчас произошло, накрыло с головой, возвращая с небес на землю. Девушка совсем растерялась: все планы новых побегов, все мечты о свободе рушились на глазах.
«Вечная кабала…»
— Кроме того, — прибавил вдруг мистер Люциус, — я накажу тебя лично. Чтобы ты знала, что ждёт тебя за любую провинность. Иди за мной!
Он пошёл вверх по лестнице, направляясь, очевидно, в свой кабинет, и Минни обречённо последовала за ним. Даже думать не хотелось о том, что ещё её ждёт.
— Отец, — вдруг вмешался мастер Драко и сжал её плечо, останавливая. — Не стоит беспокоиться. Я сам накажу её.
Люциус медленно обернулся и покачал головой.
— Это моя обязанность, Драко. Отпусти Минни!
— Отец, — парень вопросительно поднял бровь, — не ты ли говорил, что мне пора браться за ум и заниматься делами поместья? Вот я и пытаюсь следовать твоим советам. Мне так хочется испробовать новые заклинания… Не зря же ты посылал меня на обучение к Лорду?
— Конечно, нет. Но пока я — глава рода, я определяю, кто и как здесь будет наказан.
Мастер Драко опасно сощурился.
— Считаешь, у тебя достаточно власти для этого? Лорд одарил меня могуществом, и я не слабее тебя…
Минни зажмурилась. Хотелось бежать отсюда как можно дальше и не оглядываться. Рука молодого хозяина жгла кожу сквозь ткань платья.
— Драко, — вкрадчиво начал мистер Люциус, спускаясь обратно и покручивая трость, — ты сейчас, конечно, в фаворе у Лорда. Но что станет с твоей репутацией, если Лорд узнает, что грязнокровка сбежала именно по твоей вине?
Парень побледнел и сжал губы, глядя на отца.
— Ты этого не сделаешь. Неужели грязнокровка тебе дороже, чем я?
Мистер Люциус схватил трость, и голова серебряной змеи уперлась в подбородок сына. В льдистых глазах полыхало бешенство.
— Ты забываешься, Драко! Изволь следовать приказам старших, иначе наказывать придётся тебя!
— Люциус! Драко! — Нарцисса вскочила и встала между ними. — Перестаньте сейчас же! Это всего лишь прислуга! Кто мешает вам наказать её по очереди?
Минни закрыла глаза от ужаса, пытаясь не упасть в обморок. Хотя в этот момент это было бы наилучшим выходом.
— За мной, Минни, — процедил Малфой-старший, и девушка почувствовала, как неохотно разжимаются пальцы на её плече.
Гостиная осталась позади. Горничная шла за хозяином, низко опустив голову и считая ступеньки, покрытые изумрудным ковром. Мир рушился с каждым шагом. Не соврать, не постоять за себя… И когда за её спиной захлопнулась дубовая дверь, Минни вздрогнула, ощущая боль в ладони и тупую тоску в сердце.
Мистер Люциус задёрнул шторы и зажёг огонь в камине: в кабинете было прохладно. Он подошёл к горничной, что понуро стояла у порога, взял её за руку и направил палочку.
— Вулнера санентур!
Рана мгновенно затянулась, не оставив даже шрама. Минни смотрела в глаза хозяина, который так и держал её руку в своей. Девушка чувствовала, как изнутри снова поднимается гнев: излечить, чтобы затем снова наказать?!
— Зачем вы всё это делаете? Этот обряд, клятва… Я здесь чужая! Это не мой дом!.. Господи… Вы ведь обманываете меня… Если мои родители были вам так преданы, где их могила? У меня нет ни одной их колдографии!
— Не смей обвинять меня! — с угрозой в голосе сказал мистер Малфой, отпуская её и пряча палочку.
Но Минни уже было не остановить.
«Какого чёрта?! — зло подумала она. — Наказанием больше, наказанием меньше?!»
— За что вы меня так ненавидите? Чем я хуже вас?
Мужчина предупреждающе погрозил пальцем. Девушка топнула ногой и поморщилась: её же тело наказывало болью свою хозяйку за нарушение клятвы — непочтительность.
— Да что такого в моей крови? Она заразная? От неё можно заболеть? Или всё это выдумки?
Мистер Люциус скрипнул зубами, вынул палочку из трости и направил на непокорную горничную.
— Не смей говорить о том, о чём понятия не имеешь!
Но Минни это только раззадорило. Она взялась за его палочку и ткнула себе в грудь.
— Давайте! Круцио? Инкарцеро? Я своих убеждений всё равно не изменю. Что, не можете? Лорд не велел?
Мистер Люциус испытующе смотрел в её тёмные как ночь глаза.
— Диффиндо, — тихо сказал он.
Платье, распоротое заклинанием, разъехалось по швам. Минни ахнула. Она схватилась за края в попытке удержать ткань на себе.
— Диффиндо! Диффиндо! Диффиндо!
Люциус взмахивал палочкой снова и снова, так что коричневая ткань вместе с лифчиком и трусиками осыпалась на пол лохмотьями, оставив лишь цепочку с колокольчиками. Обнажённая Минни стояла перед ним, сжавшись от страха и прикрыв груди ладошками. Такого поворота она не ожидала.
Хозяин медленно обошёл горничную, словно хищник, готовящийся напасть на добычу. В чёрной рубашке он напоминал девушке палача. Мистер Люциус снял перчатки и отодвинул вьющуюся прядь с её бледного лица, его пальцы будто невзначай скользнули вдоль белой шеи.
— Бедняжка Минни… Теперь ты не так верна своим убеждениям, м-м-м? Видишь, как всё просто, когда я на своём месте, а ты на своём?
Минни задрожала. Прикосновение тёплых пальцев к озябшему телу будто огнём обожгло.
Голос срывался на рыдания.
— Вы… Я считала вас порядочным… Вы такой же, как ваш сын!
Мистер Люциус насмешливо изогнул бровь:
— Ты так считаешь?
Он подошёл к двери и положил пальцы на круглую медную ручку.
— За этой дверью стоит мой сын. Я чувствую это, это моя кровь. Он ждёт, когда я выпущу тебя, чтобы вплотную заняться тобой. И, знаешь, я в любой момент могу распахнуть дверь и отдать тебя ему. Вопрос в том, хочешь ли ты этого. Решай сама!
Минни заплакала. Ей отчаянно не хотелось верить в происходящее.
Роняя слёзы на толстый ковёр, она проговорила:
— Вы что же… вынуждаете меня выбрать между ним… и вами?.. Как вы можете… Что скажет ваша жена…
Мистер Люциус оперся спиной на дверь и сложил сильные руки на груди, разглядывая носки ботинок.
— Думаю, Нарси будет рада, если я больше не стану принуждать её к тому, чем ей претит заниматься. Не стоит строить из себя идиотку, ты прекрасно видишь, как они с Беллой держатся за руки.
Минни с вызовом бросила:
— Хотите, чтобы я стала вашей сексуальной игрушкой?
— Только так я смогу защитить тебя от Драко. Он набирает силу. Если я проведу обряд первым, он не сможет больше касаться тебя. Это исключительно твой выбор.
Девушка опустила голову. Ей хотелось умереть. Броситься из окна и разбиться насмерть. Быть может, тогда она встретится с родителями?
Молчание тянулось и тянулось. Хозяин ждал ответа, демонстративно поглядывая на настенные часы.
— Итак, я открываю дверь.
В этот момент она себя ненавидела. С большим трудом дались слова:
— Я выбираю вас…
Мистер Люциус резко развернулся и распахнул дверь. Минни вздрогнула от ужаса, думая, что хозяин вероломно обманул её. На пороге действительно стоял мастер Драко, переводя мрачный взгляд с отца на горничную.
— Сам видишь, Драко, — улыбнулся мистер Люциус, — она выбрала меня. Видимо, оригинал лучше копии…
Парень зло ухмыльнулся:
— Это мы ещё посмотрим!
Он смерил Минни оценивающим взглядом, словно обдумывая, с чего бы начать осаду, затем резко развернулся на каблуках и исчез в коридоре.
Девушка сжалась в комок на ковре.
— Зачем вам всё это? Зачем вы это делаете?
Люциус закрыл дверь и запер её заклинанием.
— Считай это наказанием за побег.
Он сдвинул два кресла и взмахнул палочкой, трансфигурируя их в большую кровать. Затем наколдовал бельё и тёплые
одеяла. Минни с ужасом следила за его манипуляциями. Она закрыла лицо руками, когда в кабинете на миг появилась Чайна и тут же исчезла, оставив на столе бутылку вина, бокалы и что-то ещё.
— Сюда, Минни, — нетерпеливо позвал хозяин, похлопав по кровати. — И пошевеливайся!
Она подошла на негнущихся ногах и села рядом, безуспешно пытаясь унять сильную дрожь.
— Держи.
В руках оказался бокал с холодным вином, оно качалось в хрустальном плену, будто кровь, и Минни выпила его одним махом.
Мужчина опрокинул её на спину и улёгся рядом. Замерев от страха, она чувствовала тепло его тела сквозь чёрный шёлк рубашки, чувствовала жадный опаляющий взгляд и лёгкие, почти невесомые касания умелых пальцев.
В нелепой попытке сбежать девушка попыталась встать, но Люциус удержал её за талию и снова повалил на кровать.
— Не спеши, Минни! У нас впереди много, много приятных минут.
Минни закусила губу и отвернулась, признавая своё поражение. Да и можно ли победить в противоборстве со взрослым мужчиной? От бессилия хотелось плакать, но слёзы уже кончились. Она так надеялась на его поддержку, считала, будто Люциус опекает её, заботится, ограждая от своего сына, а на деле… и это можно было бы счесть предательством, если бы её не подвела собственная глупая наивность и невозможные ожидания.
Внезапно Минни поймала себя на мысли, что по телу растеклась приятная нега, а вино постепенно согрело и расслабило, избавив от дрожи. Она не смогла бы с точностью сказать, когда успокаивающие поглаживания перешли в смелые ласки. Одно настолько плавно перетекало в другое, что каждое его касание казалось естественным и таким необходимым. Руки Люциуса дарили неожиданное, но такое нужное сейчас тепло, и девушка с удивлением поняла, что собственное тело предаёт её, что оно с радостью отзывается на умелые мужские ласки, изгибается, словно моля о большем. Дыхание участилось, кожа будто горела от каждого прикосновения. Девушка поймала себя на мысли, что невольно любуется этим беловолосым мужчиной, и покраснела.
Она оказалась права в своих догадках: Люциус при поцелуе действительно прикусывал верхнюю губу. Но когда он принялся посасывать нижнюю, девушка не удержалась от стона и приоткрыла рот. Люциус не замедлил завладеть им, окуная Минни в водоворот чувственных ласк. От того, что проделывал его язык, можно было сойти с ума, и пока она таяла, мужчина принялся за округлую грудь. Он уже видел её накануне, когда заставил Минни надеть лифчик: такую маленькую, аккуратную и необычайно аппетитную, и теперь, получив возможность безнаказанно ласкать, наслаждался этим в полной мере. Розовые ягодки сосков быстро твердели под уверенными пальцами, вызывая у девушки тихие вздохи.
Услышав их, Люциус разоблачился и прижался к ней, дав ощутить его готовность и твёрдость. Минни распахнула свои огромные глаза, когда его пальцы раздвинули ей ноги и опустились на влажные губки.
— Раскройся для меня, Минни!
И она подчинилась: ему, своему хозяину, своему телу и своему новому, неизведанному чувству. Это не было похоже на бесцеремонное вторжение пальцев Драко, Люциус был так нежен, что Минни всё шире раздвигала ноги, позволяя ему проникать глубже.
Её сорванное, учащённое дыхание лишило Люциуса остатков контроля. Он улёгся на неё, прижав всем телом.
— Расслабься, Минни!
Мужчина двинул бедрами и протолкнулся внутрь. Минни ахнула и задёргалась, пытаясь выползти из-под него.
— Пустите! Больно!
— Ш-ш-ш… потерпи… неужели у тебя ещё никого не было?
— Нет… Нет!
Люциус крепко сжал её плечи, удерживая на месте. Сама того не понимая, девушка ёрзала на члене, вызывая совершенно непередаваемые ощущения.
Собрав в кулак остатки самообладания, он прошептал:
— Теперь ты моя, малышка… mea est anima tua aternum*…
Минни почувствовала, как тёплая магия приятно обволакивает тело, позволяя расслабиться. Люциус рвано выдохнул и завладел её губами.
Дав ей возможность привыкнуть к незнакомым ощущениям, он принялся размеренно двигаться в ней. Она была такая горячая внутри, такая восхитительно тугая, что каждое движение отзывалось невероятным наслаждением, и мужчина не удержался от стона. Люциус взял её руку, нежно покусывая подушечки пальчиков. С каждым толчком колокольчики между грудей жалобно звякали, будто прощаясь с прежней хозяйкой.
Минни раскраснелась, прикрыла глаза и непроизвольно обняла Люциуса. С губ срывались тихие стоны, девушка перестала себя контролировать. Боль ещё чуть-чуть осталась, но новые удивительные ощущения перекрывали её. Сладость растекалась от места, где они с Люциусом соединялись, их тела словно пробовали друг друга и наслаждались чудесным вкусом.
— Посмотри на меня, малышка!
Она распахнула глаза и встретилась с его взглядом, полным дикой страсти. Минни закусила губу, обняла Люциуса и запустила пальцы в спутанные белые волосы. Её прикосновения побудили его ускориться, а когда девушка стала подаваться ему навстречу, мужчина почувствовал, что мир взрывается, распадаясь на сотни фрагментов, и со стоном излился.
Он вызвал Чайну, и та наколдовала небольшую ванну. Потом они с Минни сидели вдвоём в тёплой воде и молчали, поглядывая на трескучее пламя в камине. Люциус рассеянно гладил скулу девушки и потягивал вино, охлаждённое заклинанием. Он не мог припомнить, когда ему было так же хорошо, как сейчас. Чувствуя, как коленки Минни упираются ему в грудь, он поймал себя на шальной мысли, что и в этой позе тоже стоит попробовать. Мужчина склонился над ней, удобно устроившись между ногами.
— Горюешь, малышка?
Она облизнула распухшие от поцелуев губы и хрипло ответила:
— Думаю, нет…
Люциус смотрел, как в её бездонных глазах отражаются блики пламени, и не мог поверить: он опять хотел её. Вытащив девушку из ванны, он снова и снова покрывал поцелуями влажное тело, добиваясь неистовых стонов. А потом жадно овладевал, вбиваясь в податливое нежное тело. Когда она билась под ним в оргазме, мужчина пил её хриплые крики, чувствуя себя словно в садах Авалона.
Засыпая, Люциус мысленно поздравил себя с тем, что девчонка оказалась невероятно страстной и сексуальной. Он ощущал себя с ней настоящим мужчиной, ведь Минни — такая живая и женственная.
— — — — — — — — — — — —
• Твоя душа моя навеки (лат.)
Глава 5
Минни больше не давали тяжёлую или грязную работу, и о просторах парка, к сожалению, приходилось только мечтать. Обязанности горничной сводились к сервировке обедов, закручиванию волос леди Нарциссы в причёску и прочим мелким поручениям вроде разрезания листов «Ежедневного пророка», к которому теперь пропал весь интерес. Какой толк в этих новостях, если нет никакой возможности их использовать? Разворачивая газету, она бегло смотрела на чёрно-белые колдографии, на незнакомые угрюмые лица, неизвестные фамилии, которые ни о чём не говорили.
Мистер Люциус сам перевесил цепочку с колокольчиками с шеи на пояс. Отчасти Минни была рада этому, потому что прежде она напоминала себе домашнее животное. Но теперь приходилось постоянно передвигать связку колокольчиков на бедро, поскольку, когда они под собственным весом перемещались, оказываясь между ногами, и звонили, возникали совершенно ненужные ощущения. Она подозревала, что, возможно, мистер Малфой нарочно перевесил их, но молчала: уж лучше на поясе, чем на горле, как петля или унизительный ошейник.
Тёмный чулан сменила маленькая комната на первом этаже с видом на кленовую аллею, светлая и чистая. Окно закрывали голубые шторы, а на столике в вазе скромно белели хризантемы.
Чайна без единого слова выдала новую одежду и обувь, добротные скромные платья, удобные изящные туфли.
Увидев Минни за завтраком в наряде жемчужного оттенка, мастер Драко заметил:
— Наконец-то прислуга прилично одета. Впрочем, сюзерен всегда заботится о своём вассале.
Девушка вспомнила о клятве и опустила глаза.
Теперь вся работа у неё руках так и спорилась, будто поместье живое и помогает новому члену семьи. Но Минни это не интересовало, она всё делала машинально: несла ли кофе в библиотеку, поливала ли комнатные цветы. Что-то сломалось внутри, какой-то стержень, что держал до сих пор.
Минни так и не могла простить себе близости с нелюбимым мужчиной, который, к тому же и её не любил. Она прекрасно понимала, что никакими чувствами здесь и не пахнет, это всего лишь иллюзия, и на самом деле Люциусу от неё нужно только тело. Но она была так одинока и подавлена, что надежда и вера — всё, что у неё оставалось, ведь никакой любви не было и в помине.
Её предало собственное тело, когда охотно отозвалось на ласки Люциуса, душа же ныла от пустоты и ощущения ненужности, пытаясь заполнить эту бездну и принять желаемое за действительное: страсть за любовь.
* * *
На протяжении нескольких дней изредка наблюдая за Минни, Люциус с тревогой заметил её безучастность ко всему. Это озадачило его, омрачив сладость победы, и неожиданно задело мужское самолюбие. Он помнил, что после первой брачной ночи Нарцисса смотрела на него, как на божество, да и редкие адюльтеры оставляли дам в совершенном восторге, а эта магглянка смела остаться равнодушной к его стараниям.
«Ей же нравилось… Она обнимала меня, такие стоны не сымитируешь! Но что же случилось сейчас?»
Девчонка оказалась интересной загадкой, а Люциус любил поломать голову над сложным изящным ходом. Очевидно, к ней требовался более тонкий подход, и Малфой взялся за разработку нового плана.
Он мало знал о Гермионе Грейнджер и, вспомнив её ещё маленькой девочкой во «Флориш и Блоттс», прижимающей к груди книгу, как щит, пригласил Минни в библиотеку. Она с недоверием оглядывалась по сторонам, справедливо ожидая очередного подвоха.
— Минни, — Люциус приобнял её за плечи и подвёл к стеллажам, — ты теперь член семьи. Теперь тебе позволено брать книги в свободное от работы время.
Увидев, как широко раскрылись карие глаза, он понял, что на верном пути.
— Правда, сэр?
— Конечно. Ты ведь пока свободна? Вот и возьми любую. Хотя бы вон с той полки, третьей снизу, те книги не пытаются отхватить тебе палец.
Она торопливо подошла к стеллажу и пробежалась тонкими пальцами по корешкам. Сначала взялась за одну, потом за другую, в конце концов, осторожно вытянула третью, поглаживая тиснёную золотом обложку. Люциус понял: Минни не могла выбрать, ей хотелось прочесть всё.
— Что тебя заинтересовало, позволь полюбопытствовать? — с хитрой улыбкой спросил он.
Девушка робко посмотрела на него и тихо ответила, видимо, опасаясь, что книгу сейчас же придётся вернуть:
— Это «Метаморфозы» Салазара Слизерина. А кто такой Салазар Слизерин, сэр?
Люциус усмехнулся. Он решил, это даже забавно: рассказать маленькой грязнокровке о Слизерине в своей интерпретации и тем самым заинтересовать её. Пленить так, чтобы покорность стала естественной. Шальная мысль о том, что из невинной девчонки, возможно, получится послушная метресса, искушала.
Он придвинул к столику два кресла и зажёг свечи в медных канделябрах. Минни нерешительно переминалась с ноги на ногу, видя, как хозяин усаживается для долгой беседы. Когда он жестом предложил располагаться напротив, девушка робко села на самый краешек.
— Салазар Слизерин был великим волшебником, Минни, — начал Люциус, набивая трубку. — Он был змееустом и говорил на парселтанге. Он изобрёл много весьма любопытных заклинаний. Давным-давно, когда Британия была населена кельтами и дикими пиктами, в деревушке Йейтс, где сейчас Девоншир, развелось много ядовитых змей. Волшебники перепробовали все известные чары, но змеи не уходили. И случилось так, что великий Салазар проходил как раз через эту деревню и остановился там на ночлег…
Минни зачарованно слушала, теребя пальцами край подола. Мистер Люциус оказался прекрасным рассказчиком. Его приятный негромкий голос обволакивал её, унося в далёкие времена, и девушка забывала, что перед ней хозяин. Она видела просто умного мужчину с явным талантом к интересному повествованию. Сладковатый дым трубки окутывал библиотеку, погружая обоих в сказочный мир грёз и волшебства.
Спустя некоторое время Люциус с удивлением осознал, что чувствует необычайный прилив сил и магии, как будто не только близость, но и общение с Минни подпитывала его.
Ему становилось тепло, он странным образом отогревался рядом с ней, задаваясь вопросом, отчего же так пусто и холодно на душе было раньше. Невольно напрашивался вывод, что на самом деле он совершенно одинок: Нарцисса давно забыла о нём, интересуясь исключительно организацией званых обедов и собственной сестрицей, а Драко вырос и теперь вёл самостоятельную жизнь.
А сейчас, когда Люциусу удалось увлечь её, Минни вышла из апатичного состояния, «оттаяла», в большие тёмные глаза вернулся блеск. Она с таким неподдельным интересом слушала его рассказы о волшебниках и заклинаниях, что не хотелось останавливаться. Лишь бы девушка и дальше расспрашивала и с любопытством внимала каждому слову, лишь бы смотрела на него карими глазищами, восхищаясь его умом и умением интересно рассказывать, услаждая мужское самолюбие.
Однако реальность диктовала свои правила. Пятнадцатого октября метка запульсировала, неприятно стягивая кожу на предплечье. Люциусу в такие моменты всегда казалось, что вытатуированная змея свербит под кожей, будто мерзкий червь. Малфой набросил тёплую мантию и трансгрессировал к барьеру Хогвартса.
По пути к замку он привычно оглядывал окрестности. Хогсмид провожал унылыми заколоченными окнами в домах: после битвы слишком многие предпочли убраться отсюда. Остались только старики и те, кому бежать совсем некуда или нечего терять. Осенний ветер гулял в переулках и зло завывал, словно вервольф в полнолуние. Покосившиеся заборы, старые ставни, скрипящие, будто келпи в ночь разлива Темзы, сгнившие доски — жизнь в деревушке едва теплилась, оставляя неприятный осадок обречённости и безнадёги. Над головой грязным одеялом лежали свинцовые тучи, ещё больше усиливая тягостное впечатление.
В «Кабаньей голове» вместо братца Дамблдора теперь хозяйничал некий Эстебан Торрес из Лютного. Поговаривали, что он подливает в виски клиентов сонное зелье, чтобы незаметно срезать кошелёк. Зато ассортимент алкоголя существенно расширился, благодаря контрабанде и запрещённым напиткам вроде «Лепреконовой радости». Люциус знал это от Макнейра и Эйвери, которые частенько наведывались сюда.
Проходя мимо «Трёх мётел», он невольно вспомнил, как ещё юнцом отдыхал здесь с однокурсниками. Как весело было, набравшись сливочного пива и спрятавшись за тем старым дровяным сараем, обстреливать снежками растяпу-Флитвика или толстого, как бочка, Амоса Линтри с Пуффендуя.
По пути к замку Малфой мрачно думал о том, когда же всё это закончится. Лорд так часто обещал рассвет новой эры после и процветание победы, что с каждым разом его речи звучали всё фальшивее. А наблюдая за разорённым Хогсмидом и Косой аллеей, Люциус поневоле признавал, что светлое будущее откладывается на весьма продолжительное время, поскольку Сопротивление сдаваться не собиралось.
Лорд долго восстанавливал замок после битвы. Но он зачем-то решил кое-где оставить дубины великанов и валуны, которые они натащили. Вероятно, так он выражал своеобразное уважение к чести павших, если камни символизировали безымянные надгробья.
Люциус прошёл сквозь двор, занесённый листвой, миновал молчаливую отныне горгулью и поднялся в кабинет директора.
Нагайна, хвала Мерлину, обитала где-то в другом месте. Раньше, как он помнил, на столах и полках вертелись какие-то серебряные механизмы, теперь же все горизонтальные плоскости занимали книги: открытые, растрёпанные, с загнутыми страницами, с пометками на полях, стопками на полу и стеллажах. Будто нынешний директор что-то отчаянно искал.
Лорд стоял, заложив руки за спину, и смотрел в окно на школьников, пересекающих внутренний дворик. В этой шапочке с кисточкой он так напоминал покойного Дамблдора, что Люциус поморщился, гадая о том, знает ли об этом сам Лорд.
— Люциус.
— Мой Лорд.
Молчание пролегло между ними, символизируя разницу во всём: в статусе, положении, возрасте и даже сущности.
— Мне иногда недостаёт Питера…
Люциус мысленно вздохнул. Он терпеть не мог эту трусливую крысу, которая получала удовольствие от пыток Бербидж. Вопли погибшей учительницы до сих пор вспоминались с тошнотворным отвращением. Малфой вообще подозревал, что Петтигрю только так и чувствовал себя мужчиной: мучая тех, кто слабее. Может, иначе он не мог выразить свою истинную сущность… или возбудиться.
— Будь он жив, возможно, я бы знал, какую ошибку он допустил тогда, на кладбище…
Голос Лорда понизился до шёпота, который звучал в кабинете слишком громко. Люциус замер, боясь пропустить что-то жизненно важное.
«Мерлин! О какой ошибке он говорит?!»
Но тот замолчал. Когтистые пальцы за спиной подёргивались, создавая неприятное ощущение, что их хозяин что-то отвинчивает, вонзает или раздирает.
— Мой Лорд?
— Завтра. У Стоунхенджа. Возьмёшь с собой Беллу, Долохова, Эйвери. И Яксли, у него хорошая хватка. И грязнокровку, разумеется. Я прибуду следом за вами.
— Вы убьёте Поттера, мой Лорд?
Он резко развернулся, зашелестев мантией, и Люциус встретился с мрачным взглядом запавших глаз.
— Сомневаешься в этом?
— Конечно, нет, мой Лорд.
Повелитель разглядывал его с усталым интересом и, похоже, с досадой или даже завистью.
— Ты словно светишься, Люциус. Что делает тебя таким счастливым?
— Власть, мой Лорд, — улыбнулся Малфой, вспомнив о Минни.
Он предпочёл поскорее покинуть Хогвартс, пока Лорд в хорошем расположении духа и не намерен к чему-нибудь придраться, чтобы угостить Круцио.
* * *
Минни сама не заметила, как к ней вернулась жажда жизни и лёгкая улыбка. Прислуживать и слушать глупые упрёки портретов по-прежнему претило, но теперь, когда книги оказались в её распоряжении, она всякий раз спешила в библиотеку. Девушка не теряла надежды отыскать что-нибудь о беспалочковой магии и пустить её в ход, чтобы снять обязательства клятвы и сбежать.
Однако Минни временами ловила себя на мысли, что мистер Люциус очень симпатичен, как мужчина, и всё, что случилось той ночью, было довольно приятно. Она старалась не думать об этом, поскольку не знала, что делать с чувствами, которые вызывал хозяин. Но раз за разом возвращалась к этому, особенно когда с удивлением обнаружила, что и мистер Люциус тянется к ней, как и она к нему. Едва они оставались наедине, в его льдистых глазах загорался огонь, а на устах расцветала довольная улыбка, делающая его таким красивым. И Минни в эти моменты больше всего на свете хотелось, чтобы он сжал её в объятьях и никогда не отпускал, доказывая, что она нужна ему. Но признаться в этом было страшно даже себе.
Мастер Драко по-прежнему следил за ней, Минни чувствовала его тяжёлый угрюмый взгляд, цепляющийся за лиф платья или открытую шею. Девушка помнила его обещание и ожидала, когда же он приведёт его в исполнение, чтобы понять, наконец, защищена ли она теперь мистером Люциусом или нет.
Минни знала, что раньше парень часто уходил на какие-то рейды и возвращался с них в мрачном спокойствии, но в последнее время он редко выходил из дома, и это его заметно раздражало.
Горничная протирала широкие листы гигантского фикуса в холле, когда мастер Драко стоял у окна, изредка посматривая на неё. Она привыкла видеть его там, и когда он неожиданно оказался близко, вздрогнула, выронив тряпку.
Мастер Драко стоял и разглядывал её с ленивым любопытством. Вдруг он протянул руку и, прежде чем она успела отшатнуться, заправил ей за ухо выбившуюся прядь. Минни с ужасом смотрела, как с его пальцев вдруг закапала кровь.
— Вот, значит, как, — медленно произнёс он, даже не пытаясь залечить порез. — Страшно подумать, что случится, если я попытаюсь тебя отыметь…
Он вдруг склонился к ней и заговорил тихо, так тихо, словно не хотел сам слышать свои слова.
— Зачем ты выбрала его, Минни? Он использует тебя и выбросит, как раковину от устрицы. Он всегда так делал. Зачем ты выбрала его?
Девушка замерла, ощущая на щеке тёплое дыхание.
— Я… Я боялась вас, сэр.
— А его, стало быть, не боишься? Зря я считал тебя умной… Да что он может дать тебе?!
Минни слышала, как отчаянно колотится сердце.
«Как будто у меня был выбор…» — подумала она, а вслух так же тихо спросила:
— А вы, сэр? Что можете мне дать вы?
Мастер Драко выпрямился. Он медленно облизнул пальцы, не сводя с неё задумчивого взгляда, достал палочку и залечил раны.
Развернувшись на пороге, парень обронил:
— Если ты забыла, я ещё не женат…
Минни не верила собственным ушам, ей с трудом удалось сдержать горький смех.
«Леди Минни Малфой! Грязнокровка! Ну не бред ли?! Да на что он рассчитывал, бросив это заявление?»
Однако мастер Драко добился своего: капля яда была добавлена, и Минни в очередной раз расстроилась, вспомнив о своём двусмысленном положении.
Вечером мистер Люциус потребовал её к себе в кабинет. По дороге Минни встретила мастера Драко и чуть не уронила поднос с кофейником и чашками: таким взглядом он проводил её.
Расставляя приборы, девушка украдкой бросила опасливый взгляд на кровать, которую мистер Люциус так и оставил в кабинете. Хозяин после отлучки был явно чем-то расстроен и напряжён: губы сжаты, на лбу морщинка. Он молча кивнул на баночку крема на столе, сел в кресло и стянул волосы лентой.
Минни усердно растирала шею и плечи, она старалась действовать механически и не думать о том, что перед ней красивый мужчина. Просто человек, которому нравятся её прикосновения, ведь поэтому он взял её руки и положил себе на грудь.
Мистер Люциус покосился на кофейник с чашками и сжал пальцы девушки.
— К драклам кофе, — он потёр переносицу, встал и прошёл к бару. — Здесь оставалось «Мерло»…
Наполнив два бокала, мужчина взял один и вернулся в кресло.
— Чего ты ждёшь?
Минни взяла бокал и несмело подошла к нему. Мистер Люциус подхватил её за талию и усадил к себе на колени. Глядя, как она вся напряглась и залилась краской, он медленно отпил и улыбнулся.
— Как ты держишь бокал? Нет, ну что за невозможное плебейство! Смотри, — он взял её руку с бокалом вина в свою, — держать нужно только за ножку, от пальцев вино через стенки нагревается, и так пропадает весь вкусовой букет…
Минни чувствовала его руку на талии и боялась шевельнуться. Мужчина поднёс бокал к её губам. От вкуса вина и запаха его одеколона закружилась голова. Девушке вдруг вспомнились слова Драко о выпотрошенной устрице, и вопрос сорвался прежде, чем она рассудила, стоит ли говорить это.
— Готовите из меня леди Малфой, сэр?
Мистер Люциус мгновенно изменился в лице. Он столкнул её на пол и зло процедил:
— На колени!
Минни с ужасом смотрела на него снизу вверх, слыша, как опрокинутый бокал откатился в сторону. Мужчина расстегнул брюки, и перед лицом девушки оказался член.
— Займи делом свой рот, если не можешь держать его закрытым!
— Я не… не умею…
— Оближи!
Он ткнулся ей в губы, неожиданно тёплый и гладкий. Минни приоткрыла рот и попробовала на вкус нежную кожу. Она мягко облизала член и принялась водить языком вверх и вниз.
Мистер Люциус обучал её, будто куртизанку: «нежнее», «возьми в рот», «глубже, так, да», и девушка послушно всё выполняла. Минни чувствовала, как всё тело пробирает дрожь, а внизу живота разливается приятное тепло.
Украдкой она поглядывала на хозяина. Сначала он не спускал с неё распалённого взгляда, но потом прикрыл глаза, вцепившись пальцами в обивку кресла.
— Достаточно…
Минни думала, что мистер Люциус уже смягчился, раз он взял её на руки и уложил на кровать, торопливо стаскивая платье и бельё.
Но когда его тяжёлое тело опустилось сверху и белые волосы коснулись лица, жаркий шёпот обжёг ухо:
— Забыла своё место, Минни?
Она вскрикнула от резкого проникновения и вцепилась ему в плечи.
— Так я тебе напомню! Оно здесь, подо мной!
Каждый его размашистый толчок сопровождался их общими вскриками. Ей казалось, она теряет сознание от переизбытка ощущений: он задевал внутри что-то такое, от чего улетучивались все мысли. Мужчина делал всё так, как нужно, иногда замедлялся, а порой набирал такой темп, что перехватывало дыхание.
Вдруг он поднялся и развернул её, поставив на колени.
— Прогнись, малышка, — приказал он охрипшим голосом и снова вошёл в неё.
Минни подчинилась, но и этого ему показалось недостаточно. Люциус прошёлся ладонью по её влажной от пота спине, нагибая ещё ниже и сжимая в кулаке пышные волосы, ощущая эйфорию от своей власти. Он играл на её теле, как на музыкальном инструменте, и оно с готовностью отзывалось ему, пело в искусных руках. Особенное удовольствие доставляло отыскивать на её теле всё новые эрогенные зоны, такие, как внутренняя сторона ладоней или впадинка на спине между лопатками, которую он целовал, обжигая горячим дыханием. Движения его стали грубыми и сильными, но и от жестоких ласк девушка таяла в его руках, будто воск.
— Ты же будешь хорошей девочкой, Минни?
— Да… сэр…
— Тогда кончи для меня, малышка!
Он отпустил её волосы и сжал ягодицы, вбиваясь так быстро, как только мог. Минни вскрикнула, судорожно стиснув в кулачках одеяло, когда её накрыл яркий оргазм. Она чувствовала, как Люциус бурно кончает и вжимается в неё, тяжело дыша.
И шепчет:
— Умница…
Глава 6
Минни сидела на кухне и ждала, пока Чайна приготовит вечерний чай для леди Нарциссы. Она положила локти на стол, спрятав на коленях книгу, которую утащила из библиотеки. На этот раз это были увесистые «Сказания об Инглингах», между страницами которых пряталась маленькая тонкая брошюра «Неизученная магия». И вот как раз она-то и повествовала о новейших исследованиях в этой области: чем обусловлены стихийные всплески, и на чём базируются беспалочковые манипуляции. Словом, оторваться невозможно, и только писклявые голоски эльфих вклинивались на заднем фоне.
— Ты знаешь, что волшебный чабрец лучше собирать в мае, Юна?
— О, конечно, ещё бы! Ведь если его собирать летом, при сушке он теряет все полезные свойства. А если заварить в чае, вообще отдаёт валерьянкой!
— А бадьян, Юна? И листья шелковицы?
Минни вздохнула. Эльфы по-прежнему держались с ней отчуждённо, так и не простив обмана Чайны. Самое парадоксальное, что они приносили ей кофе и тосты по утрам, считая кем-то вроде гостьи или дальней родственницы хозяев, но в то же время не подчинялись ей и не заискивали. Зловредный Лу демонстративно игнорировал, но следить не перестал.
— Чай для леди Нарциссы, — пропищала Чайна, задрав нос.
Показывая своё недоверие горничной, она сама поставила чайник и чашку на поднос и с любовью добавила вазочку с веткой бузины.
Минни спрятала книгу в шкафу с рецептами и поднялась в голубую гостиную.
Леди Нарцисса сидела в кресле прямо, будто проглотила оглоблю, и быстро вертела в пальцах волшебную палочку. Она уставилась куда-то в одну точку и нервно постукивала носком туфельки, поэтому не обратила никакого внимания на горничную, когда та поставила рядом поднос с ароматным чаем.
Минни наполнила чашку и отошла к стене, привычно ожидая, не попросит ли хозяйка чего-нибудь ещё. Она задумалась о том, как же так вышло, что Малфои, муж и жена, так далеки друг от друга, что кажется, будто живут в разных мирах. У них общий сын, дом, положение в обществе. Но даже всё это, вместе взятое, не сближает их, оба они ищут на стороне то, чего им так не хватает — тепло.
Девушка закусила губу, вспомнив сегодняшнее утро. Ей снилось, что она обнимает кого-то тёплого и родного. А чьи-то сильные надёжные руки прижимают её к себе, поглаживая спину. И от этого так уютно, так хорошо, спокойно, что чувствуешь себя абсолютно защищённой. И даже счастливой. От мужского тела немного пахнет горьковатым кориандром и нотками имбиря, а чуть выше, от шеи, у которой сбились белые волосы — шиповником.
Минни проснулась, инстинктивно обнимая скомканное одеяло и крепко зажав его между ногами. Солнце ещё не встало, по углам прятались бурые тени. В нетопленной комнате было холодно, мрачно и одиноко. И никто не гладил её по спине.
А вместо Люциуса — стеганое одеяло.
Девушка с яростью спихнула его на пол и заплакала в подушку.
Минни вздрогнула, когда в гостиную вошёл тот, кто занимал её мысли — в тёплом дорожном плаще и блестящих сапогах. За ним в дверях показался мастер Драко в чёрном рединготе с высоким воротником.
Хозяйка порывисто поднялась и бросилась на шею мужу.
— Люциус!
— Всё будет хорошо, дорогая, — он скупо улыбнулся и отстранился. — Лорд говорил, он придёт один.
— Идём, Минни, — мужчина подал горничной руку, затянутую в чёрную перчатку. — Пришло время показать тебе Сопротивление. Тех, по чьей вине погибли твои родители, тех, кто хотел твоей смерти.
Пока леди Нарцисса обнимала сына, мистер Люциус набросил на плечи Минни длинную ротонду с капюшоном на лисьем меху.
— Куда мы идём, сэр? — упавшим голосом спросила она. — Зачем?
— Ещё один вопрос, и я наложу на тебя заклятье немоты.
Мастер Драко обронил как бы невзначай:
— Отец, стоит снять с неё чары неприкасаемости, иначе мы не сможем трансгрессировать втроём. И ты не знаешь, что там может случиться.
Мистер Люциус молча кивнул и негромко приказал:
— Фините.
Минни зажмурилась, когда кончик палочки коснулся макушки. По телу словно потекли прохладные струи, но никакого озноба не чувствовалось. С изумлением она поняла, что не видит собственных рук.
— За мной! — скомандовал хозяин и направился к холлу.
Мастер Драко на мгновение задержался рядом с ней, наклонился и отчётливо прошептал:
— Ты думаешь, отец так всесилен, что сможет защитить тебя этим простеньким заклинанием? Я бы не был в этом так уверен на твоём месте, Минни. Я не отступлюсь.
Вопреки здравому смыслу девушка даже немного успокоилась после этой угрозы. Ведь это означало, что смерть ей пока не грозит.
В парке стемнело. Чернильно-синее небо царапали чёрные ветки, и недозрело-жёлтая луна, перечёркнутая ими, будто рыба билась в тонких сетях. В макушках клёнов шумел ветер, принося запах стылой воды с озера.
У кованых ворот они остановились. На какое-то время Минни оказалась зажатой между их телами, а потом неведомая сила сдавила со всех сторон и понесла куда-то с бешеной скоростью.
* * *
Стоунхендж, старое капище, находилось к западу от Эймсбери и к северу от Солсбери. Когда они трансгрессировали туда втроём, уже царила глухая ночь. Ледяной ветер завывал здесь утробно, словно по покойнику, неприятно напоминая о том, зачем они явились сюда: убить мальчишку, что оказался слишком везучим.
Люциус переглянулся с Драко, и они подошли ближе к остальным, крепко держа Минни: один за одну руку, второй за другую. Белла уже была здесь с палочкой наизготовку, чуть дальше белела тощая коса Яксли на сутулой спине. Долохов обнаружился правее, нахохленный и угрюмый.
— Ну и грязища тут! Как думаешь, Поттер нарочно выбрал это место? — хрипло прокаркал он.
Люциус молча покачал головой и огляделся. Он не раз бывал здесь, и каждый раз капище производило неизгладимое впечатление. Здоровенные менгиры, что высились по кругу, наводили на неприятные мысли о временах, когда друиды приносили магглов в жертву тёмным силам. Серые глыбы из песчаника ещё помнили отчаянные крики боли, помнили вкус человеческой крови, стекающей из раны, нанесённой острым ритуальным ножом. Мрачные, источенные ветром и временем, камни сами напоминали древних великанов, готовых в любой момент очнуться от векового сна и сокрушить людей, внезапно возомнивших себя великими волшебниками.
Он покосился на Эйвери, стоящего рядом в клетчатом дафлкоте с капюшоном, надвинутым по самые брови. В зеленоватом свете луны его глаза казались безумными, и Люциус понял, что это из-за остекленевшего взгляда. Волшебный опиум Торреса, на который Эйвери плотно подсел после побега из Азкабана, не лучшим образом влиял на его поведение. Положа руку на сердце, такое можно было сказать о любом Пожирателе: Долохов напивался до беспамятства, Уилкис пристрастился к магическому покеру, Белла и вовсе рехнулась. Люциус подумал о Сопротивлении: возможно, повстанцы так долго конкурируют с ними потому, что они слишком молоды и ещё не подвержены пагубным порокам, к которым располагает пребывание в Азкабане. Но на всякий случай он поменял дислокацию и отошёл от Эйвери подальше. Не хватало ещё получить заклятьем от дрогнувшей руки опиомана.
Хлопок трансгрессии Лорда не был слышен из-за воя ветра, но его прибытие ощутилось по ударной волне магии. Высокая фигура застыла рядом с капищем.
Люциус не успел подумать о том, насколько прав Долохов насчёт выбора места Поттером, как тот появился прямо перед ними, прямо за спиной Лорда. Повелитель обернулся и оскалился, сильно напомнив гравюру пятнадцатого века с голодным демоном преисподней.
— Поттер!
Ветер просто взбесился. Когда они только трансгрессировали сюда, он неистово рвал плащ, но теперь просто сбивал с ног. И неудивительно: каждый дюйм этого места пропитан магией чудовищной силы, а теперь здесь собрались волшебники, которых вряд ли можно было назвать слабыми. Рваные тучи бежали по небу, то открывая, то пряча болезненно-бледную луну.
Люциус мельком отметил, что Поттер стал ещё больше похож на своего отца, разве что изящней и меньше ростом. Он заметно исхудал и зарос с их последней встречи. Но зелёные глаза сверкали всё так же бешено и решительно.
— Я здесь, Реддл! Где она?
Люциус взмахнул палочкой, снимая дезиллюминационные чары, и крепче сжал руку девушки в своей. Поттер замер, вглядываясь в её бледное от страха лицо.
В голосе Лорда послышалось нетерпение.
— Так что, Поттер? Меняемся? Ты сдаёшься, а девчонку я отдаю твоим… последователям?
Малфой сжал губы от неприятного предчувствия потери, словно его пытались лишить привычного комфорта. До боли ярко вспомнился день, когда Лорд отнял палочку.
«Это всё блеф. Лорд не отдаст им девчонку. Просто убьёт Поттера и дело с концом».
Он чувствовал, как Драко положил руку на талию Минни, но сейчас было не до разногласий. Люциус поймал взгляд, которым сын наградил Поттера, и понял, что девчонка расплачивается ещё и за своего дружка, и, возможно, в этом причина одержимого влечения Драко.
Поттер быстро кивнул.
— Согласен. Иначе зачем я здесь? Прикажи им отпустить её!
Люциус подался вперёд, с раздражением думая о том, почему Лорд не может просто убить мальчишку, ведь стоит только бросить заклинание.
— Палочку, Поттер!
— Опустите её!
— Ставишь условия, малыш Гарри? — зашипел Лорд. — Что скажешь, если я испытаю на ней Сектумсемпру? Или Круцио? Давай-ка сюда девчонку, Люциус!
— Нет! — Люциус стремительно терял контроль над ситуацией, и это ему очень не нравилось, — для начала пусть сдаст палочку.
Белла подлетела чёрной тучей.
— Будь благоразумен, Люциус! Нас много, а он один!
Взгляд Яксли перебегал с Поттера на Малфоев с девчонкой. Долохов провёл кончиком палочки по губам, неприятно ухмыляясь.
— Палочку, Поттер! — процедил Драко. — Иначе…
— Хватит! — рявкнул Лорд. — Довольно этой интермедии. Поттер, ты знаешь, что мне нужно, я знаю, что тебе нужно! Пора покончить с этим!
— Я знаю, что тебе нужно, Реддл! — с ненавистью крикнул Поттер. — Я знаю, чего ты боишься! Ты умираешь! Ты разлагаешься заживо, мерзкий инфернал!
— Да что ты можешь знать об этом, мальчишка?!
Люциус не помнил Лорда в такой ярости. Повелитель уже тянулся за палочкой, а потом всё случилось слишком быстро. Поттер стремительно рванулся к грязнокровке, а та вскрикнула от страха и неожиданно прижалась к Люциусу, спрятав лицо у него на груди. Такого не ожидал никто, даже он сам.
Поттер замер.
— Гермиона!
Минни обернулась, не отрываясь от мужчины, и прочла в зелёных глазах юноши такую боль, что сердце её дрогнуло. Девушку трясло от страха, она не узнавала его, видя словно сквозь толстую стену из мутного стекла.
Луна вдруг вышла из-за туч, залив всё вокруг серебристым светом, словно театральную сцену волшебными софитами, и Люциус на мгновение вспомнил свою роль Лаэрта в школьной постановке Флитвика.
И тут произошло несколько событий сразу. Рядом с Поттером возник младший Уизли, очевидно, сбросив мантию-невидимку. Он тоже смотрел на Минни, зажатую между Малфоями, и лицо его было искажено от горя и ярости.
— Вы поплатитесь, ублюдки! Клянусь Мерлином, вы поплатитесь!
Его Круцио угодило бы в Драко, если бы Люциус вовремя не выставил щит. Из тени менгиров, снимая дезиллюминационные чары, один за другим появлялись орденцы, и завязалась жестокая схватка.
Лорд сыпал тёмными заклинаниями в отчаянной попытке достать Поттера, но тот красиво уходил и так ловко ставил Протего, что явно сказывалась чья-то тщательная тренировка.
Белла билась с Люпином, и оборотень хладнокровно теснил её к центру капища. Ведьма запнулась об один из голубых камней, и только животная реакция спасла её от алой вспышки.
Долохов сцепился с девицей Тонкс, они превратились в сгусток белого пламени и чёрного дыма, летя между валунами. Эйвери дрался с Лонгботтомом, которого весьма успешно прикрывали две девчонки — Лавгуд и Уизли.
Яксли с Бруствером кружили, словно два бойца на ринге — то резко атаковали, то снова пробовали пробить защиту друг друга, отыскивая слабые места.
Малфои встали спина к спине, а Минни сжалась между ними. Драко издевательски смеялся и, будто шутя, отражал заклинания Уизли-младшего. Люциус только ухмыльнулся, когда перед ним встал Артур со своим старшим сыном.
— Сдавайся, Пожиратель! Иначе пощады не будет!
— Как бы тебе не пришлось просить пощады, Артур!
Заклинания били прицельно, расцвечивая чёрное, как грех, небо ослепительными вспышками, но ветер сносил в сторону цветные лучи, возможно, поэтому многие волшебники остались живы в эту ночь.
Схватку прервал яростный вопль Волдеморта. Поставив щит, Люциус обернулся, чтобы увидеть, как на фоне чёрного неба гигантскую алую кобру, наколдованную Лордом, пожирает золотой грифон Поттера. Едва осыпались последние искры, Лорд швырнул Авада Кедавру, подвывая от бессильной злобы. Поттер ответил Экспеллиармусом, и перекрещенные лучи ослепительно вспыхнули, рассыпая вокруг яркие всполохи. Пожиратели и орденцы застыли, заворожённо наблюдая за схваткой.
Волдеморт моргнул, его глаза заволокло белым, и тут Поттер пошатнулся, рука его дрогнула. Парень схватился за лоб, его Экспеллиармус начал угасать. Не дожидаясь, пока Авада настигнет его, Поттер с большим трудом увёл удар в землю и внезапно исчез. Люциус мгновенно оценил ситуацию и окрикнул сына, прекрасно зная, что сейчас случится. Орденцы хватали раненых и быстро трансгрессировали один за другим, вовремя ретируясь. Пожиратели приходили в себя: Долохов приводил в чувство оглушённого Эйвери, Белла прихрамывала, выбираясь из-за менгира. А Лорд от ярости жёг всё вокруг, оплавляя тысячелетние камни. Наконец, не выдержав, он взлетел ввысь, оставляя за собой густой шлейф чёрного дыма.
Не став дожидаться раздачи Круциатуса, Люциус прижал к себе сына и девушку, и они трансгрессировали втроём домой, в поместье.
* * *
Минни сначала не услышала большой колокольчик. Она сидела на кровати в кромешной темноте своей комнаты, закутавшись в одеяло и меланхолично глядя, как луна серебрит подоконник, поскольку свечей ей не выдавали. Но он звенел и звенел, вырывая из тоскливой апатии, поэтому пришлось выбраться из тёплого кокона, натянуть платье, расчесаться и идти на зов. Когда Минни уже поднялась на второй этаж, запел маленький колокольчик, и девушка с невесёлой улыбкой подумала, что отец и здесь опережает сына.
«Как будто чувствует».
Мистер Люциус возлежал в ванне, наполненной тёплой водой, а воздух вокруг был напоён ароматами ромашки и шиповника, будто несколько часов назад не было никакой битвы. Не поворачиваясь и не открывая глаз, хозяин приказал:
— Раздевайся и присоединись ко мне.
— Сэр…
— Будешь пререкаться — искупаешься в платье.
Девушка вздохнула. Она упрямо стояла рядом, напряжённо сцепив пальцы. Сегодняшняя схватка давала лишний повод снова задуматься о том, что её обманывают. И используют. Кроме того, гордость до сих пор требовала отстаивать неприкосновенность до последнего.
«Я всего лишь пешка. Разменная монета…»
Но как же хотелось к нему, в тепло. Как во сне…
«Быть может, если подчиниться и подыграть, он расскажет больше?»
— Сэр, этот Поттер назвал меня Гермионой. Это моё настоящее имя?
Люциус устало прикрыл глаза и потёр переносицу.
«А палочка, как назло, осталась в кабинете на тумбочке…»
— Ну хорошо… Тебя зовут Гермиона, но мне больше нравится Минни. Ты ведь такая… миниатюрная. А теперь — в ванну. Не заставляй меня портить твоё платье. Просто… побудь рядом со мной.
Последние слова разрешили все сомнения. Она послушно разоблачилась и шагнула в тёплую воду. Всё ещё смущаясь от прикосновений к мужскому телу, Минни села и взбила пену вокруг себя, будто надеясь спрятаться в ней. Девушка подняла безрадостный взгляд к потолку, по которому от воды бежали разноцветные блики.
— Вы хотели отдать меня Сопротивлению, сэр… Почему бы вам просто не убить меня самому, если я для вас ничего не значу?
Мистер Люциус поморщился.
— Не я, а Лорд. Если бы я хотел отдать тебя им, тебя бы сейчас здесь не было.
Минни пришла к выводу, что на сей раз это правда. Он видела, что он действительно расстроен результатом схватки: на скулах играют желваки, в глазах читается какая-то сложная комбинация мыслей.
— Так почему же тогда не захотели отдать?
Люциус молчал, и она не ждала ответа на этот вопрос, понимая, что он и сам его не знает.
— Ты так хочешь уйти отсюда?
Девушка встретилась с ним упрямым взглядом и кивнула. Мужчина только покачал головой.
— Я тебе настолько противен?
Минни опустила глаза, и он залюбовался тенью от длинных ресниц на щеках. От влажного воздуха её волосы распушились и завились на кончиках, придавая неповторимое очарование.
Она хотела бы гневно выкрикнуть ему в лицо очень многое, начиная от «Вы принудили меня!» и заканчивая «Вы женатый человек, и от меня Вам нужно только одно!».
Вслух же сказала только:
— Я — ваша служанка!
Люциус плутовато улыбнулся, поймав её руку и потирая ладошку.
— В первую очередь ты женщина.
Он привстал, взял её за талию и усадил себе на бёдра.
Девушка не знала, куда деть руки, и положила их ему на грудь. При этом её грудь оказалась на уровне его лица.
— А знаешь, в чём предназначение женщины, Минни? — спросил он, медленно обводя её сосок, по которому стекала пена.
— В чём, сэр? — она не узнавала свой голос.
Этот мужчина, будь он неладен, околдовывал. Он так искушал и соблазнял, что его ласк хотелось, они были нужны ей. Как и его отвердевший член, на котором она сидела, придавливая к его животу. От этой мысли Минни бросило в жар.
— Всё просто, малышка, — одна рука нырнула в воду, чтобы сжать её ягодицы. — Мужчина берёт, а женщина отдаётся, покоряясь ему…
От его ласк она подалась вперёд, ложась на него, и запрокинула голову. Хозяин провёл носом по белой шее, вдыхая яблочный аромат, и сжал подбородок девушки, приближая для поцелуя.
Минни закрыла глаза. Его губы так чудесны на вкус, что только так с ним и хотелось целоваться: не видя ничего больше и только на ощупь ощущая их настойчивые ласки.
Она была в каком-то полубреду, когда Люциус приподнял её, насаживая на себя. В этот раз он был нетороплив и нежен, наслаждаясь каждым мгновением в ней. Вцепившись в его плечи, девушка сквозь блаженный дурман отмечала, как от глубоких толчков вода из ванны выплёскивается, заливая пол. Но ей было всё равно, лишь бы он не останавливался, лишь бы не отпускал.
* * *
Люциус сидел в своём кабинете и с тоскливой миной выбивал в пепельницу остатки табака из бриара. Он только что докурил и закончил читать отчёт Пия Толстоватого о реформах в Министерстве. Свиток сгорбился на столе, словно стыдясь той лжи и пафоса, которые содержал.
«Все грязнокровки пойманы и содержатся в Спецлагере под Шеффилдом, охраняемом егерями…
Строится резервация…
Полукровки поставлены на учёт…
Боевая группа номер два успешно осваивает новую темномагическую программу…»
Люциус мимоходом был в том лагере. В редколесье его встретили дырявые палатки, дым над котелками, запах грибов и чёрная надпись на ближайшей сосне «Спецлагерь номер 1». Пятнадцать грязнокровок разного возраста и пола, таких измученных и угрюмых после пыток Макнейра (а тот, надо признать, знал толк в своём ремесле), что казалось просто нелепицей ожидать от них мятежа или нападения. Какая уж там резервация…
О боевой группе Люциус и вовсе предпочел не думать, поскольку в первую входил Драко. И результаты его обучения, надо сказать, не радовали: жестокость, непочтение, своеволие. Конечно, не последнюю роль играли и рейды по маггловским кварталам, и внезапные нападения на членов Сопротивления. Люциус поначалу надеялся, что поведение сына сгладится, когда война закончится, а завершиться она должна была быстро, ведь им противостоял всего лишь мальчишка, но этому конца и края не видно.
Люциус прекрасно понимал, что сына нужно чем-то отвлечь от Минни, и он уже разослал приглашения на воскресный ужин Гринграссам и Паркинсонам, но в глубине души догадывался, что эта одержимость носит какой-то застарелый характер. И что с этим делать, мужчина понятия не имел. Одно он знал точно: делиться своей женщиной он не намерен.
Малфой убрал трубку в сафьяновый чехол и сунул в карман.
После стычки у Стоунхенджа от Лорда не было ни слуху ни духу. Метка тревожно молчала, и Люциус ожидал самого худшего. Что может быть страшнее неизвестности? Но долг главы Попечительского совета требовал появляться в Хогвартсе, чтобы рассматривать и подписывать сметы на перья, чернила, свечи, постельное бельё и прочее. Раньше в его обязанности входило обсуждение штатного расписания и организация мероприятий по охране и укреплению здоровья детей, но теперь в школе всем заведовал Лорд, и почти все дела Люциуса сводились к формальностям да щедрым пожертвованиям на восстановление замка.
Люциус машинально потёр левый бок при воспоминании о последнем визите с отчётом в кабинет директора. Тупая боль в селезенке всё ещё давала о себе знать после чудовищного Круцио. Отвратительное зрелище: он лежал у ног Лорда и безуспешно пытался отключиться, но сознание и взгляд упорно цеплялись за блестязие носы ботинок Повелителя, край цветного коврика с бахромой и чёрную щель между половицами, которая смахивала на глумливую ухмылку голодного дементора. Почему-то на мгновение вспомнилась Минни, распростёртая у его ног в библиотеке, когда он застал её за чтением и так же жестоко покарал.
— Надеюсь, это отучит тебя не подчиняться моим приказам, Люциус!
И он прекрасно понимал, что Лорд наказывает его не за очередной провал операции, а за собственное бессилие. Стычка у Стоунхенджа только доказала лишний раз, что Волдеморт не может убить Поттера. Тот зачем-то нужен ему. Вспоминая слова, которые мальчишка дерзко выкрикивал, Люциус снова тянулся к трубке, чтобы успокоить нервы. Потому что, если сложить два и два, оказывалось, что Поттер прав: Лорд умирает. Странное поведение, эти книги, воспоминания о Петтигрю… А запах! Он мог бы поклясться бородой Мерлина, что у Стоунхенджа ветер донёс до него смрад гнилой плоти со стороны Волдеморта. А как грифон Поттера разделался с его змеёй!
И самое досадное, Малфой не знал, что теперь делать. Оставалось только повесить над поместьем Алого феникса и подписать себе путёвку в Азкабан.
«А если я ошибаюсь, и это всего лишь очередной хитрый ход Лорда? Или, что ещё хуже, проверка на преданность?»
В кабинете вдруг раздалось негромкое покашливание. Люциус невольно вздрогнул, оборачиваясь на звук.
С ранее пустого портрета в медной раме на него смотрел Северус Снейп.
— Что ты наделал, Люциус? Зачем тебе мисс Грейнджер?
— Северус, ты ли это? — заговорил он, приходя в себя и начиная язвить. — О, прости, что тебе пришлось наблюдать наши espièglerie innocente*. Я так увлёкся, что совсем забыл занавесить твой портрет… Ты так по-английски ушёл, что я не рассчитывал на твоё возвращение.
Снейп сокрушённо покачал головой.
— Люциус… ты же всегда был умным человеком. Зачем ты встал под эгиду Волдеморта? Он ведь сам похож на пресмыкающееся, и вас заставляет перед ним пресмыкаться!
— Почему ты спрашиваешь? Ведь ты и сам служил ему, — удивился Люциус.
Снейп гордо вздёрнул подбородок.
— Я перестал служить ему девятнадцать лет тому назад, в тот миг, когда он обрёк на смерть женщину, которую я любил. Магглорождённую женщину, Люциус.
Малфой нервно облизнул губы и забарабанил пальцами по столешнице.
— Девятнадцать лет… Мерлин… Проклятье! Так ты, выходит, шпионил за нами для кого-то? Дай-ка угадаю, это ведь Дамблдор, старый маразматик, всё верно?
Снейп сдержанно кивнул.
— Так Лорд убил тебя потому, что раскрыл?
Северус смотрел на него с непривычной грустью и даже жалостью, и от этого взгляда Люциусу внезапно стало не по себе.
— Я расскажу тебе всё, что знаю, Люциус, в надежде на то, что ты примешь правильное решение. Потому что очень скоро Поттер победит Волдеморта.
__________
* Невинные шалости (франц.)
Глава 7
Маленький лупоглазый сыч постучал клювом в окно. Люциус отдёрнул штору, и впустил его, отдав кусочек печенья и кнат. Едва он взял конверт в руки, на нём появилась надпись «мистеру Люциусу Малфою». Развернув письмо, маг прочёл: «Завтра в десять в Лютоне у старой часовни святого Петра. Пароль: «Волшебная палочка».
Люциус вздохнул и сжёг письмо с помощью Инсендио. Нужно отдать Брустверу должное: пароли он выбирал наименее подозрительные, по которым их вряд ли можно засечь. Ведь сейчас, когда Олливандер не продавал свои палочки на Косой аллее, в них возникла острая нужда у многих волшебников Британии. В их число входил и сам Люциус, палочку которого забрал Лорд и уничтожил Поттер. Волдеморт отыскал некоего Морана во Франции, насколько Малфой знал, тот был даже не мастером, а всего лишь подмастерьем, но палочки делал вполне сносные. По крайней мере, жалоб от Пожирателей Смерти не поступало. Так что такой пароль при наложенных сигнальных чарах мог указать на кого угодно.
Сегодня рано утром, готовясь к встрече с Бруствером, убирая перед зеркалом волосы в хвост, Люциус обнаружил седой волос. Он со вздохом вырвал его и сжёг, как тайное письмо сейчас. Мужчина прекрасно отдавал себе отчёт в том, что теперь, ведя двойную игру в безумной попытке спасти себя и семью, он ходит по лезвию ножа. Одно неверное движение — и любая из сторон с удовольствием запустит в него Авадой.
«И как только Северус выдерживал подобное? Впрочем, ему не за кого было волноваться…»
Сотрудничать с Орденом Феникса невыносимо и опасно, но просто необходимо. В этой операции у Стоунхенджа Волдеморт сам определил своё положение в глазах Малфоя.
Люциус вдруг подумал о том, что Лорд, действительно великий волшебник, действовал масштабно, но прокалывался на таких мелочах. Не доверять своим же людям, готовым отдать за него жизнь, не делиться важной тактической информацией, не ставить ни во что… такое отношение заранее попахивало поражением, а проигрывать Люциус очень не любил.
Северус открыл тайну бессмертия Волдеморта: крестражи. Древняя сильная и злая магия. И самое поразительное, что три подростка смогли уничтожить их все, кроме Нагайны, которую Лорд берёг как зеницу ока. Они ушли от Яксли, ограбили Гринготтс, сбежали отсюда. Люциус подозревал, что ум Грейнджер сыграл в этом далеко не последнюю роль, и невольно поймал себя на мысли, что начинает уважать её.
Волдеморт действительно разлагался, его смерть была лишь делом времени, но кто знает, сколько бы он ещё протянул, пока строились резервации и готовились боевые отряды? Петтигрю пожертвовал свою плоть для создания тела Повелителя, но в результате ему пришлось отдать и часть души, ведь в тот момент, когда он убил Седрика Диггори, она раскололась. А поскольку душа его изначально оказалась гнилой, то и тело Лорда неизбежно протухало.
О себе Северус поведал мало и скупо, Люциус больше сам высказывал предположения, а зельевар их подтверждал или опровергал. Выходило так, что Снейп любил мать Поттера и своей шпионской службой искупал свою вину перед ней. На вполне закономерный вопрос, почему на ней женился Поттер, а не он, Северус нахмурился, глядя куда-то в сторону.
— Я назвал её грязнокровкой.
После этой фразы он снова исчез, а слова занозой засели в голове, и Люциус никак не мог от них избавиться.
Бруствер, конечно, требовал возвратить им Грейнджер. Пришлось сказать, что она потеряла память и теперь живёт в поместье, как член семьи. Взгляд аврора, конечно, сказал, что ни единому слову он не поверил.
— Мистер Малфой, вы вернёте Гермиону нам.
— Что ж, если мы договоримся, вы сможете сами спросить у неё, хочет ли она уезжать куда-то из дома.
— Это ведь Обливейт, Малфой? — прищурился Кингсли.
Люциус сокрушённо вздохнул и покачал головой.
— Мистер Бруствер… Вы хотели, чтобы Лорд её прикончил? Быть может, стоит поблагодарить за то, что она осталась жива?
Кингсли хотел добавить что-то ещё, но промолчал.
Только спросил на прощание:
— Почему вы решили предать его?
— Скажем, я пересмотрел многие взгляды на его политику.
Пока переговоры шли о том, что в обмен на неприкосновенность семьи Малфой брался вынести из кабинета Волдеморта Распределяющую шляпу, а в перспективе — провести несколько членов Сопротивления в Хогвартс.
Против Нарциссы Поттер ничего не имел, очевидно, помня то, как она солгала Лорду о его смерти. Хуже всего ситуация обстояла с Драко. Орденцы не желали давать ему никаких поблажек, настаивая на сроке в Азкабане. И Люциус понимал их: очевидно, сын порядочно напакостил в этих рейдах.
«Во имя Салазара, не стоило отправлять его на обучение к Лорду! Но кто же знал, что всё так повернётся?!»
Поэтому-то переговоры на какой-то момент зашли в тупик. Но он не сдавался, семью всё равно нужно спасать любой ценой. Люциус прекрасно понимал, что сам втянул их в это, и теперь обязан вытащить с минимальными потерями.
Что же касается Минни… Малфой взял перо и сжал его в пальцах так, что оно переломилось пополам. Чудесное время, когда девушка так беззаветно дарила своё тепло и тело, стремительно истекало. Он прекрасно понимал, что как только Сопротивление одолеет Лорда и придёт к власти, орденцы заставят вернуть Грейнджер память. А младший Уизли найдёт способ привести в исполнение свою угрозу.
«Кто бы мог подумать, мне всегда казалось, будто Гермиона — девушка Поттера!»
Конечно, оммаж будет действовать, его силу отменить не так-то просто. Люциус совсем недавно был в библиотеке и обновил знания о случаях нарушения клятвы. Он с удовольствием отметил, что вассал не мог находиться от сюзерена дальше мили, иначе «кровь вскипала в жилах его». Предатели и изменники же карались весьма жестоко, от «шею Уоллеса сдавила верёвка, и он задохся» до «вся кожа его была содрана, как тряпка».
В идеале же в случае победы Сопротивления Малфой желал уехать в особняк в Кале, чтобы переждать там послевоенные настроения, а уж потом, спустя пару лет, когда подзабудется его имя в свите Лорда, вернуться в поместье. Он на всякий случай уже подготовил портал до Фолкстона, чтобы там спокойно сесть на поезд до Кокеля, пригорода Кале.
Другое дело, как они будут существовать там все вчетвером: он, Минни, Нарцисса и Драко. Впрочем, если договориться с Орденом не удастся, им так или иначе придётся бежать, а в такие моменты уже не до споров.
Из-за его отлучек на переговоры они с Минни стали меньше проводить времени вместе, но зато каждая беседа в библиотеке у камина или ночь в кабинете теперь ценилась на вес золота. Словно рядом друг с другом они обретали отдельный ото всех мир, в котором царили покой, тепло и уют, а за стенами поместья не было никакой войны.
Девушка сидела рядом и рассказывала о неточностях и забавных ляпах в недавно прочитанных сказаниях о «Короле Артуре и рыцарях Круглого стола» в переложении Ромуальда Дейдра. Её замечания, остроумные и точные, а иногда просто наивные, вызывали у него лёгкую улыбку.
Люциус, когда бывал в настроении, брался озвучить некоторые подводные камни этих историй, особенно про поиски Грааля. И глядя, как в больших тёмных глазах Минни, распахнутых от любопытства, отражаются блики огня из камина, он чувствовал эйфорию, оттого, что ей так хорошо с ним.
Но однажды она попросила рассказать о том, как эльфы попали в домашнее рабство.
— Это было очень давно. Говорят, они когда-то воевали с гоблинами, и те изгнали их из родных мест. Эльфы просили у волшебников приютить их в обмен на бескорыстную помощь. Волшебники дали им кров, а эльфы в благодарность поклялись служить им.
— И эту клятву ничем не разорвать?
— Ну отчего же… — Люциус знал, куда она клонит, так почему бы сразу не расставить все точки над i? — Если хозяин дарит эльфу одежду, то это разрывает клятву. Только эльфам давно уже не нужна свобода. Они стали частью любой волшебной семьи.
— Как я?
— Как ты. И я не вижу поводов расстраиваться. Ведь члены семьи всегда заботятся друг о друге.
— Вот как? А если я от вас забеременею, сэр? Вы убьёте моего ребёнка?
— Ты продолжишь принимать противозачаточное зелье, которое тебе приносит Юна, — холодно отчеканил он. — Внебрачный ребёнок простой горничной — позор для любого дома.
Он видел, как побелели костяшки её пальцев, когда она вцепилась в подлокотник кресла.
— Простой горничной, сэр? — переспросила она, и голос её задрожал от гнева. — О, в таком случае, не скажете ли, зачем самому главарю повстанцев обмениваться на какую-то безвестную горничную?
Он замолчал, уставившись на неё, как почтовая сова на неоплаченный экземпляр «Ежедневного Пророка».
Проклятье! Эта маленькая грязнокровная ведьма сводила с ума, околдовывала. И не было минуты, чтобы он не думал о ней.
Люциус тогда собирался выдать ей версию, что грязнокровка Малфоев может стать знаменем для Сопротивления, но не стал. Счёл ниже своего достоинства предлагать настолько неубедительную ложь, что и самому от неё становилось тошно. Просто отослал её, мысленно признав, что в этот раз ей действительно удалось загнать его в угол.
Впрочем, не сам ли он себя туда загнал?
Люциус вздохнул и потёр переносицу. Он обмакнул перо в чернильницу и принялся составлять новое прошение для Ордена Феникса о помиловании сына.
* * *
Улучив свободную минуту, Минни тренировалась в своей комнате в применении беспалочковой магии. Теперь, когда был доступ в библиотеку, она изучила большинство книг, в которых говорилось о вассальных клятвах. Найденные сведения не давали надежды на освобождение, но теперь девушка хотя бы знала правила игры, в которую её втянули. Например, подпалить шторы, насыпать слабительного в суп мастеру Драко или применить любые защитные чары она не могла, поскольку это расценивалось, как порча имущества и прямой вред хозяевам. И поэтому приходилось до потери сознания концентрироваться на колдовстве простейшего Люмоса или Вингардиум Левиоса.
И пока ничего толком не выходило, но упрямая девушка не сдавалась. Возможно, если бы нашёлся тот, кто поддержал, она добилась бы успеха быстрее.
«Быть может, я не была бы так одинока, если бы у меня была кошка. Или кот. Лучше всего рыжий и пушистый…»
Минни с трудом и большой неохотой приняла свои чувства к мистеру Люциусу, но, что поделаешь, приходилось признать очевидное: она влюбилась.
Она не понимала, как он чувствовал, что ей необходимо, но всегда радовалась, обнаружив в комнате кроме нового кружевного белья то толстое одеяло с согревающими чарами, то волшебный ночник, который сам показывал и рассказывал сказки барда Бидля, проецируя на стену картинки-тени.
Люциус был везде и всюду. Проходя мимо неё в гостиной к завтраку, он мог незаметно для всех провести по её спине, напоминая о минувшей ночи, оказываясь рядом — едва уловимо касался локтя, намекая на следующую.
Минни знала хозяина, как человека всегда уверенного в себе, но теперь она иногда видела в его глазах страх. Девушка понятия не имела, чего он может бояться, но изо всех сил старалась поддержать его. Она с нетерпением ожидала, когда зазвенит большой колокольчик, и обязанность приносить кофе и делать массаж превратились из повинности в искреннее желание. Теперь Минни знала, что Люциус любит ежевичный пирог, а заячьим почкам предпочитает сочный ростбиф с подливкой. В кофе он добавлял немного сливок и никогда — сахар, горькую «Латакию» курил только когда хотел успокоиться, а сладковатый «Кэвендиш» — после обеда просто для удовольствия. А если молчит и постукивает пальцами по подлокотнику кресла, лучше затаиться — хозяин принимает какое-то важное решение. Минни в такие моменты заворожённо смотрела, как свет скользит по гладкому обсидиану в его перстне на среднем пальце, который порой так глубоко погружался в её лоно, что обжигал холодом серебряной оправы.
Леди Нарцисса нечасто вызывала её, но в тот вечер все домовики оказались чем-то заняты, а средний колокольчик настойчиво зазвенел.
Минни робко постучалась в дверь спальни и, расслышав что-то похоже на ответ, вошла. Внутри было душно и пахло чем-то солёно-пряным. Вдоль кремовых стен и у кровати с бордовым балдахином мерцали огоньки волшебного света, окрашивая ткань в пурпурный.
То, что девушка вначале приняла за разрешение войти, оказалось стонами и вздохами. Повернувшись на эти звуки, Минни так и застыла. Она никогда не видела ничего подобного. Леди Нарцисса лежала на спине, широко раскинув ноги, между которыми мерно двигалась голова с пышной чёрной шевелюрой. Хозяйка выгибалась ей навстречу, и девушка поразилась, насколько же у неё ещё стройное тело. Она вздрагивала и сжимала колени, стискивала простыню в пальцах, глаза были закрыты, а длинные светлые волосы слиплись от пота и разметались по подушке.
Беллатриса подняла голову, и Минни сглотнула: такой похотливый и затуманенный взгляд у неё был.
— Принеси апельсиновый сок, у меня в горле пересохло.
Девушка не сразу поняла, что голос принадлежит Нарциссе: так похож он был сейчас на голос сестры: низкий и грудной.
— Да, мэм.
Она пулей вылетела из комнаты. В коридоре после запаха секса и спёртого воздуха спальни казалось даже прохладно. И так велико было желание исполнить поручение побыстрее и оказаться подальше, что Минни сама не поняла, как очутилась на кухне, миновав целых три этажа.
Когда горничная показалась на пороге спальни с подносом, сёстры лежали в кровати «валетом». Леди Беллатриса поглаживала гладкие ноги Нарциссы и затягивалась сигариллой в мундштуке, пуская в потолок синие колечки дыма. Минни старалась не смотреть на обнажённые тела, так смущавшие её. Она осторожно поставила на столик запотевший прозрачный кувшин с соком и два стакана.
Беллатриса равнодушно обернулась на неё и хрипло отчеканила:
— Пошла прочь, сука грязнокровная!
Горничная шустро выскочила за дверь и прислонилась спиной к холодной стене, переводя дух и радуясь, что сейчас ведьма в хорошем настроении.
Голоса из спальни доносились глухо, но различимо. Нарцисса что-то негромко сказала, на что сестра низко рассмеялась.
— Держу пари, Люциус никогда не знал, как удовлетворить женщину!
«Держу пари, ты ошибаешься!» — злорадно подумала Минни.
И тут же резко отпрянула от стены: маленький колокольчик зазвенел, и на его блестящем боку появилась надпись: «Кухня».
На кухне витали ароматы шоколада и какао. Чайна вручила ей поднос, на нём над горелкой попыхивала маленькая чугунная фондюшница, из которой торчали две шпажки. Рядом в тарелочке алели крупные ягоды клубники.
— Десерт для мастера Драко, — пропищала она.
Стиснув зубы от тяжести, горничная взяла поднос.
Мастер Драко в чёрной рубашке с рукавами, закатанными до локтя, ожидал её в затемнённой гостиной. Он полулежал на стуле с высокой резной спинкой, на которую был наброшен синий твидовый пиджак, и лениво поигрывал палочкой. Минни поставила поднос на маленький столик перед хозяином и осторожно переставила котелок. Она сделала книксен и повернулась, чтобы уйти, но его вопрос остановил.
— Куда это ты собралась? Подойди-ка сюда.
Девушка подчинилась. Она не чувствовала страха, зная, что хозяин больше не может прикасаться к ней. Но его улыбка и игривый взгляд говорили совершенно о другом.
— Покорми меня, Минни.
— Но разве вы сами…
— Исполняй, Минни! Не зли меня, — его голос понизился, и глаза опасно сверкнули.
Она убрала поднос на край стола и взяла шпажку. Обмакнув ягоду в тёплый шоколад, горничная поднесла её к губам хозяина. Не сводя с неё загадочного взгляда, он медленно, словно нехотя, открыл рот и откусил половину.
— Попробуй и ты, Минни.
Девушка поймала себя на мысли, что он всё-таки красив, дьявольски красив и сексуален, а если бы ещё не был так жесток… Она съела клубнику, ощущая, как тает на языке сочная мякоть. Соус оставлял сладкое послевкусие. Хотелось ещё.
— Сладко?
— Да, сэр.
От второй ягоды ей досталось меньше. А когда она поднесла третью, хозяин спросил:
— Скажи-ка, Минни, не знаешь ли ты, куда всё время пропадает отец? У него новая любовница?
Она вздрогнула и пролила шоколад ему на подбородок и ключицы между отворотами рубашки.
— Простите, сэр! Я не знаю… не знаю, где пропадает мистер Люциус. Я всё сейчас уберу.
— Конечно, уберёшь, — его голос стал похож на шипение змеи. — Языком!
— Что? Нет… Сэр, я не могу!
Драко выжидающе смотрел на неё снизу вверх. Палочка танцевала в тонких пальцах. Он облизнул шоколад с губ.
— Я не могу касаться тебя, это верно… зато ты можешь касаться меня. Глупая… Думала, я не смогу обойти заклятие отца?
Минни замерла, поняв, как ловко хозяин подловил её. И что хуже всего: она точно знала, что мистера Люциуса сейчас нет дома.
— Не испытывай моё терпение, Минни!
Это разозлило её.
«К дьяволу! Я не стану облизывать его!»
Девушка бросила в фондюшницу шпажку, вздёрнула подбородок и уперла руки в бока:
— Меня зовут Гермиона, сэр!
Мастер Драко секунду смотрел на неё, а потом довольно рассмеялся.
— Надо отдать должное твоей сообразительности, Минни. Держу пари, с отцом ты не смеешь говорить в подобном тоне. Поэтому поучить тебя хорошим манерам придётся мне.
Горничная сжала руки в кулачках, мужественно приготовившись к Круцио. Парень всё ещё не пугал: с холодной улыбкой и шоколадом на остром подбородке он не выглядел опасным.
Но всё же она напряглась, когда он задумчиво спросил:
— Боли ты не боишься… Чего же ты боишься?
Минни видела, как палочка в его пальцах начала выписывать какую-то замысловатую вязь, а с губ сорвался зловещий шёпот. В мрачной гостиной, казалось, стало ещё меньше света, а вокруг повис тяжёлый запах меди. Из всех углов поползли странные густые тени. Поначалу девушка не поняла, что это, и только когда ковёр начал промокать, впитывая тёмную жидкость, она почувствовала, как по спине бегут мурашки. Тяжёлый запах заставлял дышать через рот. Минни в страхе пятилась, а кровь бежала за ней, отгоняя к мастеру Драко. Девушка коснулась бедром его ноги и замерла. Багровые сгустки уже испачкали носки домашних туфелек, заставляя опереться на хозяина.
Он приглашающе похлопал по коленям:
— Садись.
— Это всего лишь кровь, — хрипло прошептала Минни. — Ненастоящая кровь…
Она храбро шагнула прямо в лужу, чувствуя, как разом промокли туфли и даже чулки в них. Ей удалось выйти на середину комнаты, где крови было по икры, и тут всё исчезло. Гостиная высохла и приобрела прежний вид. Девушка перевела дух и вздохнула с облегчением. Обернувшись, она увидела, что в серых глазах хозяина заплясали огоньки азарта.
— Никто не придёт на помощь. Всё бесполезно. Серпенсортиа!
Минни вздрогнула, услышав негромкое шипение. Такой звук обычно издавало молоко на кухне, когда выкипало из кастрюльки на плиту. И Чайна потом долго ругалась. Но кроме этого звука примешивался другой: что-то тяжёлое двигалось к ней, неприятно шурша и шелестя. Обернувшись, горничная вскрикнула от ужаса, но вопль тут же умер на устах: в половину высоты комнаты поднялась громадная чёрная змея с узкой мордой. Чудовище быстро направилось к ней, покачивая плоской головой и загоняя к своему хозяину. Сердце колотилось, как сумасшедшее, норовя выскочить из груди. Минни снова отступала шаг за шагом, а мерзкая тварь ощерила пасть, показывая длинные острые клыки, которые предназначены для того, чтобы держать жертву, словно крючья, когда она в слепой надежде пытается вырваться.
«Где я видела её? А глаза… её глаза выколоты!..»
Девушку тошнило от страха. Она сама не помнила, как загипнотизированная чёрным раздвоенным языком, то и дело ощупывающим воздух, практически упала на колени хозяина.
— Вот так-то, Минни, — выдохнул у самого виска мастер Драко, опуская палочку. — Послушание — единственный возможный выход.
Минни отрешённо заметила, что проклятая змея, наконец, исчезла, а парень взмок от усилий.
— Давай же, убери весь шоколад!
Она машинально лизнула его подбородок и закрыла глаза, представляя отца на месте сына. Так стало немного легче. Его кожа была солоноватой и гладкой, немного с кислинкой, не такой, как у Люциуса. Уперевшись руками в его широкие плечи, девушка перешла на ключицы, чувствуя, как сидеть становится неудобно.
Он скомандовал:
— У меня пальцы запачканы, оближи-ка их!
Минни прекрасно знала, что пальцы вовсе не испачканы в шоколаде, но сил сражаться больше не осталось, а чувства как будто выгорели под натиском страха. Она уже слышала, как участилось дыхание хозяина, как вдруг он резко столкнул её на пол. Девушка распахнула глаза, и сразу вспомнила, что случилось, когда мистер Люциус поступил с ней так же.
— Шлюха! — зло процедил парень. — Представляешь его на моём месте?! Тварь!
Он навалился сверху и придавил её к полу, удерживая тонкие запястья. Минни задёргалась, дрожа и сухо всхлипывая, и не сразу различила его тихие слова.
— Зачем ты меня так мучаешь? Жестокая…
В его голосе зазвучали такая горечь и неподдельная нежность, что она от удивления расслабилась и перестала биться. Он уткнулся ей головой в живот.
— Зачем ты выбрала его, глупая? Я столько сил потратил, столько времени… Лорд убил бы Поттера, и всё забылось бы. А ты меня оттолкнула…
Девушка ощущала, как его тёплое дыхание опаляет низ живота, как большой палец правой руки рисует круги на её запястье, заставляя пульс учащаться. Его необузданное желание так быстро передавалось ей, что Минни прикусила губу, чтобы сбросить наваждение.
— Он ведь старый и чёрствый, и всегда таким был… Что ты делаешь со мной, Гермиона?..
На какое-то мгновение молодой хозяин превратился в нормального парня, которому она нравится, но он так боится своих чувств к ней, что не знает, как их выразить.
Вдруг он резко отстранился и провёл ладонью по высокому лбу: ни крови, ни боли. Драко встретился полным предвкушения взглядом с Минни, которая тоже очень быстро всё поняла и побледнела.
— Он забыл наложить заклинание, верно, Минни? Король забыл о своей маленькой наглой служаночке, потому что ему нет до неё совершенно никакого дела…
Он резко задрал ей юбку, удерживая одной рукой запястье, а второй принялся расстёгивать брюки.
— Не смейте! Я не стану спать с вами!
— Раздвигаешь ноги перед ним, раздвинешь и передо мной!
Она размахнулась и отвесила ему звонкую пощёчину. На мгновение парень замер от такой наглости, тяжело дыша и не веря, что она осмелилась сделать это.
— Подлая тварь! Сама напросилась!
От ответного удара обожгло лицо и зазвенело в ушах. Минни закричала, когда он схватил её за волосы, запрокидывая голову, и больно укусил в шею. Из глаз покатились крупные слёзы. Хозяин раздвинул её ноги коленом и сорвал трусики. Девушка зло дёрнулась.
Со дна души поднялись вся обида и отчаяние, копившиеся так долго, и вырвались в гневном выкрике:
— Вингардиум Левиоса!
Минни не могла поверить, но он отпустил её. Распластавшись на ковре, она смотрела перед собой и истерически смеялась: мастер Драко парил прямо над ней, ведь свою палочку он оставил на подлокотнике кресла. Он что-то кричал, но девушка не слышала. Слёзы облегчения стекали по щекам, а на душе впервые стало светло и радостно: она победила. Она, чёрт возьми, победила! У неё получилось. Беспалочковая магия работает.
От порога негромко раздалось:
— Фините.
Мастер Драко упал. Вставая, он потёр ушибленное колено и сразу схватился за палочку. Его лицо перекосило от злобы.
Парень встал над ней и проговорил:
— Я накажу тебя, маленькая сучка, вот увидишь. Ты ещё пожалеешь обо всём этом. Есть много интересных заклинаний, Флагелло, например…
— Ты свободна на сегодня, Минни. Иди.
Минни перевернулась на живот и поднялась. Мистер Люциус снял дорожный плащ и бросил его на спинку кресла. Он утёр пыль со лба и устало сел, ни на кого не глядя. Мужчина снимал перчатки с таким видом, будто в гостиной ничего важнее не происходило.
— Отец…
Чувствуя, как в груди всё словно покрывается льдом, девушка схватила трусики и бросилась прочь. Ей казалось, что обещанное Флагелло сейчас было бы очень кстати. Или Круцио на худой конец. Лишь бы не видеть его равнодушное лицо, выражение которого ранит хуже ножа…
Но если бы она задержалась, то стала бы свидетельницей весьма любопытного разговора.
— Отец… ты ведь знаешь, что она должна была стать моей. Ведь если бы не моя идея с Обливейтом, её бы здесь не было!
— Верно, Драко, — Люциус потёр переносицу. — Но если бы я не оглушил её тогда у стен Хогвартса, тебе некого было бы заколдовывать.
— Отдай её мне! У тебя таких может быть сколько угодно.
— И у тебя. Не находишь?
— Да что в ней такого, что ты…
— Почему бы тебе не задать этот же вопрос себе?
— Неужели она дороже тебе, чем я? — Драко прищурился, стараясь скрыть дрожь в пальцах. — Ты угрожал выдать меня Лорду, если я встану у тебя на пути.
Люциус внимательно смотрел на сына, понимая, что теперь он стал мужчиной, и разделяет их не кто-нибудь, а маленькая грязнокровка.
«Я назвал её грязнокровкой», — совсем некстати вспомнились слова Северуса.
— Я бы никогда не сделал этого, Драко. И ты это прекрасно знаешь. Присядь. Нас ждёт куда более важный разговор, чем выяснение того, кому она принадлежит.
Глава 8
В спальне царила густая тьма и такая хрупкая тишина, что Минни казалось, будто она слышит стук собственного сердца.
Его руки были большими и надёжными. А ладони — тёплыми и немного шероховатыми: они царапали соски, когда он медленно проводил ими вдоль её обнаженного тела в кромешной тьме. От грудей… к животу… и дальше по ногам… до самых кончиков пальцев.
Снаружи ветер скреб ветками по фасаду и окнам холла, а здесь, в спальне, слышалось только их дыхание. От Люциуса пахло тревожно: тлеющим костром, дымом и вереском.
«Латакия».
— Вы должны уйти, сэр…
Минни думала, что это прозвучит твёрдо и холодно, но фраза больше была похожа на просьбу. Она уже выплакала в подушку злые слёзы и почти уснула, когда почувствовала, как прогнулась кровать от его веса. Одеяло медленно ползло под его пальцами вниз, а девушка думала о том, что Люциус в первый раз пришёл к ней сам, не пользуясь унизительным колокольчиком.
— Помолчи…
Пальцы коснулись её губ. Минни поняла, что Люциус пьян: сладковатый запах виски качнулся в густом воздухе. Она видела его разным: человечным и жестоким, застегнутым на все пуговицы и чувственным, без застывшей маски на холёном лице. Но таким встревоженным, открывшим не только тело, но и душу — никогда.
— Я сегодня преступил черту. Нарцисса ещё не знает, а ты… — мужчина покачал головой. — Я выкрал эту проклятую шляпу из кабинета Повелителя и собственными руками отдал Ордену. Обратного пути нет…
— Вы теперь… с Сопротивлением?!
Он молчал в темноте, и она не сразу поняла, что он расстёгивает рубашку. Минни подогнула колени к груди. Обида ядовито колыхнулась в сердце.
— Вы нарушили своё обещание, сэр. Я спала с вами в обмен на защиту от вашего сына, но вы даже не озаботились вернуть чары неприкосновенности.
Люциус сжал её колено. Его пальцы поглаживали внутреннюю сторону бёдер, холодя перстнем кожу.
— Я забыл о заклинании, верно… но у меня были причины… Дементоры забери эту войну! Чего ты хочешь за мою… ошибку?
«Тебя! — чуть было не выкрикнула она. — Всего! Целиком!»
— Свободы.
Он саркастически усмехнулся.
— Меня скоро убьют. Яксли подозревает меня. Он видел… После той стычки у Стоунхенджа он приглядывает за мной… Так что скоро ты получишь свою свободу. А сейчас… скажи, чего хочешь сейчас.
Вместо ответа она села и обняла его за шею.
— Тебя не убьют! Я их всех заколдую. Я ведь ведьма, ты знаешь?
— Моя. Моя ведьма, — прошептал Люциус, запуская пальцы в её пышные волосы на затылке и приникая к устам жарким поцелуем. — Mea est anima tua aternum…
* * *
После той ночи Минни казалось, что время несётся с поразительной скоростью. Спустя пару дней после Хэллоуина в поместье гостили Гринграссы и Паркинсоны. Мастер Драко много танцевал с юной Асторией и шутил. После того, как Минни подвесила его в воздухе, он старался не встречаться с ней взглядом.
Леди Нарцисса с каждым днём мрачнела и теряла свою легкомысленность. Девушка поняла, что Люциус в конце концов сообщил и жене о том, на чьей теперь они стороне. Леди Лестрейндж хмуро зыркала на всех и время от времени потирала предплечье с Меткой.
Поместье то затихало, словно перед бурей, то превращалось в гудящий улей. Из каминов поочерёдно появлялись то мистер Эйвери, то мистер Долохов, то мистер Яксли. На последнего Минни боялась даже смотреть, помня слова Люциуса о подозрениях. Гости обсуждали ярость Лорда и пропажу той самой Шляпы. Вслух обвиняли школьников и преподавателей Хогвартса, которые недавно посещали кабинет директора. И шёпотом роняли предположения о шпионаже и тайной слежке среди Совета.
— На Гриффиндоре не осталось сообщников Поттера, все подозрительные проверены Веритасерумом, — шепеляво рассказывал мистер Долохов, вычищая зубочисткой застрявшее мясо. — Все директоры с портретов попрятались, проклятые трусы! Привидения молчат, задери их мантикора!
Минни не уставала поражаться актёрским способностям хозяина: он кивал Пожирателям Смерти с угрюмо-озабоченным видом и постукивал пальцем по подлокотнику кресла, качая головой на очередную выдвинутую собеседником версию.
Люциус не отпускал её от себя ни на минуту. Под любым возможным и невозможным предлогом она была рядом с ним. В кабинете, пока мужчина работал с бумагами и письмами, вытирала пыль с полок в шкафу, где рядами стояли папки с гербом Малфоев и буквой «М», как на лацкане пиджака мистера Пия Толстоватого. Жаль, пергаменты были девственно-чистыми, но девушка подозревала, что содержание надёжно спрятано от посторонних глаз и проявляется только для хозяина. В спальне Минни перестилала бельё, взбивала подушки и проветривала, наполняя комнату морозной ноябрьской свежестью. А по вечерам растапливала камин и готовила ему земляничный чай с бриошами.
Она чувствовала напряжение Люциуса всякий раз, когда сжимала его испачканные чернилами пальцы. Он ожидал чего-то неприятного.
— Что будет, если Сопротивление победит?
— Мы уедем. К морю. Там есть одно место… я хочу показать его тебе. Волшебный грот. Там красиво.
— И ваша жена будет рядом? Всё время?
— Уж не думаешь ли ты, что я брошу её здесь?
— Правильно, бросьте меня… сэр.
Минни зашипела: так больно он сжал её руку.
Над поместьем сгущались тучи. За обедом все члены семьи молчали, и даже светские формулы не в силах были поддержать беседу. Напряжение висело в воздухе такое плотное, что, казалось, его можно резать ножом. Четыре человека, связанных тайнами, своими и чужими, скрытыми и явными. Семья.
Леди Нарцисса будто очнулась от наваждения и внезапно начала уделять внимание мужу. И каждый раз, когда хозяйка поправляла ему галстук или брала за руку, Минни казалось, что её сердце пронзает острый кинжал.
А на днях Чайна просила отнести в гостиную горячий шоколад. Горничная выполнила поручение с большим трудом. Увидев, что хозяева сидят на диване, а леди Нарцисса склонила голову на плечо мужа, Минни чуть не опрокинула чашки.
Выскочив, она опрометью помчалась в свою комнату, чтобы скрыть непрошеные слёзы. И тогда-то наскочила на мастера Драко. Он загородил ей дорогу, но больше не ухмылялся.
— Здравствуй, Минни.
— Пропустите, сэр, пожалуйста!
— Я ведь говорил тебе, глупая…
Девушка старалась сдержаться изо всех сил, но от его слов выступили слёзы. И она не осталась в долгу.
— Я всё думала, сэр, почему мне сошла с рук та пощёчина, и магия клятвы меня не изувечила.
— К чему ты клонишь? — нахмурился парень.
— А к тому, сэр, что клятва имеет обратную сторону! Когда сюзерен прекращает заботиться о своём вассале, клятва перестаёт действовать с обеих сторон.
Мастер Драко судорожно вдохнул и сжал палочку в рукаве. Но сумел взять себя в руки, только глаза потемнели, как грозовое небо, от еле сдерживаемого гнева.
— Я хотел бы видеть лицо отца в тот момент, когда ты сидела у меня на коленях и облизывала мои пальцы. Ты ведь не говорила ему, верно?
Минни сверкнула глазами: он попал в точку. Конечно, она ничего не сказала Люциусу ради хрупкого мира, который установился между ними. Пусть временно, пусть хоть на несколько дней, но оно того стоило: быть просто женщиной и мужчиной, а не служанкой и хозяином.
В ту ночь ей снилось, как Люциус прижимает её в ванной лицом к стене из чёрного мрамора и входит сзади. А когда она разворачивается за поцелуем, её ртом жадно завладевает Драко.
Минни проснулась, вся в поту. И больше не смогла заснуть.
* * *
В тот вечер за стенами погромыхивало. Минни несколько раз выглядывала в окно, чтобы убедиться, что это не слуховые галлюцинации, ведь в ноябре гроз обычно не бывает. Чернильное небо и рваные свинцовые тучи расчёркивали белые молнии, будто чьи-то смертельные заклинания. Дурное предчувствие комом подступило к горлу, сразу вспомнились слова Люциуса о гибели.
На звон среднего колокольчика в холл она бежала со всех ног. Все Малфои собрались у двустворчатых дверей. Фигуры Люциуса и Драко казались совсем чёрными из-за плащей Пожирателей. Уродливые маски белели на лицах, как оскаленные черепа. Нарцисса обернулась к ней:
— Вот ты где, принеси-ка из гардеробной мою кашемировую мантию, да побыстрее!
— Нет, — голос Люциуса из-за маски искажался до неузнаваемости. — Даже не думай об этом.
Хозяйка совсем по-девчоночьи топнула ногой.
— Я иду с вами! Я волшебница! Я не могу сидеть здесь и переживать, когда вы рискуете жизнью!
Люциус подошёл к ней и погладил по щеке.
— Тебе там не место, Нарси. Мы с Драко будем действовать скрыто, а у тебя нет даже маски. Тебя моментально убьют. И я себе этого не прощу.
Минни поймала себя на том, что больно прикусила губу. Сердце сдавила холодная лапа ревности.
— Всё будет хорошо, мама, — Драко коротко обнял её и отстранился. — Пора. Бруствер просил не опаздывать.
Двери за ними захлопнулись, и поместье погрузилось в надрывное ожидание. Нарцисса устало ссутулилась, убрала светлую прядь со лба и вдруг наставила палочку на горничную:
— Убирайся в свою комнату, проклятая грязнокровка! Это всё из-за тебя, маленькая дрянь! Видеть тебя не желаю!
Минни закрылась в спальне, даже не поужинав. Впрочем, сейчас кусок не полез бы в горло. Вопросы росли, как снежный ком, но никто не мог дать ответов.
«Куда они? Зачем? Последняя битва Сопротивления? А если Яксли… Нет! Нет-нет-нет!»
Она только потом поняла, что домовики её заперли. Дверь оказалась запечатанной магией и не поддавалась ни пинкам, ни толчкам. Минни отчаянно металась, как зверь в клетке, чувствуя, что сердце рвётся наружу и заходится от страха. Вопреки воле и рассудку рвётся к нему, чтобы спасти, чтобы не дать погибнуть. В небе над поместьем разыгралась гроза: гром бранился, будто древнее божество, нечаянно потревоженное человеком. Тёмную комнату озаряли синие всполохи диких молний, окрашивая мир чёрно-белым, как плащ и маска Пожирателя смерти.
Минни закрыла глаза и сосредоточилась изо всех сил. Она вспомнила улыбку Люциуса, его запах, его ласки и руки — тёплые, сильные надёжные. «Моя, моя ведьма». Девушка открыла глаза. В руках сконцентрировался жаркий белый шар. Он менялся до тех пор, пока не превратился в маленькую выдру.
Повинуясь больше инстинкту, чем разуму, Минни выкрикнула:
— Лети к нему! Скажи, что я жду его живым! Помоги ему!
Зверёк вылетел сквозь стекло и растворился в ночи. Обессиленная выплеском магии и переживаниями, Минни упала на кровать и
заснула, крепко обнимая подушку.
* * *
Утром её звали так требовательно, что цепочка туго натянулась, поторапливая и выталкивая в коридор через расколдованную дверь. Звенели все три колокольчика. Минни не стала разбирать, какой был первым, а просто прочла на серебряном боку большого «Спальня» и бегом бросилась туда.
Люциус лежал в кровати, бледный, с тёмными кругами под закрытыми глазами. Леди Нарцисса хлопотала над ним, расставляя на тумбочке склянки с остро пахнущими зельями. Она накрыла его по грудь одеялом и поцеловала в лоб.
— Мэм… — взволнованно начала Минни.
Хозяйка обернулась, и девушка заметила седую прядь в её волосах. А ещё красные от слёз глаза и опухшие веки.
— Минни… мне нужно отдохнуть. Будешь следить за состоянием моего мужа. Через час надо будет втереть в предплечье вот эту мазь, это бадьян и вороний глаз. И сразу же напоить вот этим оранжевым зельем, оно восстанавливающее. Потом пойдёшь к Драко…
Оставшись наедине с хозяином, Минни едва сдерживала слёзы. Она с ужасом смотрела на его предплечье, где теперь вместо Метки алел уродливый рубец. Не удержавшись, девушка коснулась раненой руки, и Люциус застонал, не приходя в сознание.
— Всё кончено… Мы победили… Хогвартс наш…
Минни шмыгнула носом, она только теперь заметила, что из-под одеяла выглядывают бинты, стягивающие грудь. Не дожидаясь положенного часа, она принялась осторожно наносить вязкую мазь дрожащими пальцами.
Поместье словно накрыли невидимым колпаком, отрезав от внешнего мира: никто не появлялся в пламени заблокированного камина, не трансгрессировал в парк, ни одна сова не стучалась в окно. Томительная тишина окутала уголок Уилтшира, за окнами крупными хлопьями падал снег, обволакивая мир холодным белым безмолвием.
День за днём они с Нарциссой сменяли друг друга у постелей Люциуса и Драко — парня ранили в спину, и он вынужден был лежать на животе, но его шрам от Метки хотя бы заживал быстрее. Домовики молча приносили бульон, свежую воду и салфетки для обтирания.
В то время Минни действительно стала настоящей частью семьи Малфоев. После того, как она поила, кормила с ложечки, а потом обтирала влажной тканью Драко и Люциуса, они из хозяев превратились в раненых мужчин, родных и близких.
Когда Люциус пришёл в себя и увидел её, он прошептал:
— Скажи мне, как…
— Что, сэр? — она склонилась над ним.
— Как ты вызвала Патронуса без палочки?
— Я не знаю, сэр. Я просто очень хотела… чтобы вы вернулись.
— Твой зверёк… выдра, он спас мне жизнь. Если бы он не отвлёк Яксли… я бы лежал в склепе, а не здесь.
Люциус благодарно сжал её руку, переплетя её пальцы со своими. Минни казалось, она могла бы сидеть так рядом с ним вечно, чувствуя тепло и радуясь оттого, что нужна ему.
Однажды она застала леди Нарциссу в голубой гостиной, рыдающей над старой колдографией. Тушь под глазами размазалась и стекала по щекам чёрными слезами.
— Мэм, простите, вам плохо? Я сейчас принесу вам жасминовый чай…
— Уйди! — всхлипнула хозяйка, утирая платком распухший нос. — Оставь меня с ней наедине!
Минни поняла, что на колдографии смеётся леди Беллатриса, ещё молодая и, возможно, ещё не сумасшедшая. Ещё живая…
Она боялась спрашивать, кто ещё погиб в этой битве при Хогвартсе. Из скупых фраз Драко стало ясно, что Яксли серьёзно ранил Люциуса и сбежал, а самого его сильно приложил Кэрроу. Эйвери, Макнейр и Долохов теперь в Азкабане. Поттер сразился с Лордом, и оба они упали замертво, но Поттер снова встал, а Волдеморт рассыпался в прах. Убиты оборотень Люпин и один из мальчишек Уизли. Хогвартс пострадал сильнее, чем в первый раз, и грядущее Рождество школьники будут отмечать дома.
Драко поправлялся быстрее, чем его отец. Уже через три дня он сидел в столовой с идеально прямой спиной, которая, видимо, всё ещё ныла, а при ходьбе едва заметно прихрамывал. Люциус начал вставать уже через трое суток, а полностью исцелился через неделю. Он всё ещё был бледен, но со своей обычной уверенностью разблокировал камины и велел эльфам вычистить от снега все дорожки в парке.
Он запретил Драко покидать поместье и в одиночку отправился на разведку в Лондон. Его отсутствие ощущалось остро всеми членами семьи: они меряли гостиную шагами, изредка поглядывая на большие часы на каминной полке, которые так медленно отсчитывали минуты. Минни не понимала, какого чёрта они подчиняются ему сейчас, когда Лорд пал и больше никто не угрожает?
«Почему именно сейчас нельзя прикрыть его, ведь после болезни он так слаб…»
Люциус вернулся к вечеру, живой и невозмутимый.
— Всё довольно неплохо, — сообщил он, стягивая перчатки и меховую шапку. — Орден занял Министерство, там хозяйничает Бруствер. Он первым делом снёс тот идиотский монумент в Атриуме, который поставила Амбридж… В Хогвартсе заведует МакГонагалл, мы с ней договорились, что я переведу из Гринготтса приличную сумму на восстановление замка. Но обучать они смогут только к февралю, если не к марту.
— Что насчёт меня, папа? — спросил Драко, потирая переносицу, совершенно так же, как отец.
— Поттер, — коротко выдохнул Люциус, словно эта фамилия всё объясняла. — Я почти договорился с Бруствером о денежном возмещении твоих рейдов, но Поттер… он требует срок в Азкабане. И сказки про Империо уже не действуют.
— Ну да, почему бы нет? — желчно усмехнулся Драко. — Ведь меня всего лишь ранили в спину, а он умер пару раз!
Леди Нарцисса заявила от окна, потирая озябшие пальцы:
— Я хочу уехать отсюда. Мне больно быть здесь без неё! Я не смогу смотреть в глаза тем, кто её убил… Люциус, когда мы отбываем?
Он нахмурился, разглядывая серебряные застёжки на плаще.
— Международная сеть порталов заблокирована. Французы, чтоб им провалиться! Они запаниковали, когда весть о смерти Лорда пересекла Ла-Манш. Придётся дождаться пока новый исполняющий обязанности министра даст разрешение на перемещение.
— Бруствер согласится пойти против Поттера? — с недоверием спросил Драко.
— Он обещал. Сказал, как подготовит все бумаги, сразу отдаст прямо через камин.
Потянулись бесконечные дни ожидания.
Минни пугала одержимость Люциуса. Самое страшное было позади: битва кончилась, никакая смерть ему не грозила, а он каждый раз занимался с ней любовью, как в последний. Он не мог надышаться ею, зарывался в волосы, шептал какие-то глупости и ласкал до безумия.
И сейчас в его кабинете, когда она удобно устроилась у него на коленях, с интересом читая «Ступени волшебства», что-то определённо мешало.
Люциус занимался двумя стопками, одна из которых была облигациями банка «Гринготтс», а другая — банка «Дувр». Он сверял цифры с пергаментом, развёрнутым на столе, и что-то быстро подчёркивал острым пером, царапая бумагу.
Минни чувствовала, как что-то весьма ощутимо упирается между ягодицами, и сидеть становится всё неудобнее, но не могла оторваться от книги. «Ступени» читались как увлекательный приключенческий роман, и не хотелось пропустить ни строчки. Поэтому она очнулась, только когда руки мужчины накрыли грудь, уверенно поглаживая и дразня сквозь атласную ткань. Пальцы нетерпеливо расстегнули мелкие пуговички на лифе и коснулись нежной кожи.
Облигации и книга были забыты. Люциус развернул её к себе лицом, и девушка обняла его за шею, легонько покусывая мочку уха. Его чувственные губы захватили соски, язык ласкал острые розовые кончики, вызывая у девушки страстные вздохи. Минни взяла его лицо в ладони и приникла в пылком поцелуе. Огонь между ними разгорался, как пламя дракона — стремительно и неистово.
Она слышала, как Люциус расстегнул молнию, и трусики исчезли под властью негромкого «Эванеско!»
Минни чувствовала, как член медленно погружается внутрь, заполняя её. Она уперлась коленями в подлокотники, стараясь принять его в себя целиком.
Люциус насаживал девушку на себя, с силой сжимая бёдра до синяков. Он не сводил с неё жадного взгляда, возбуждаясь ещё больше от одного вида: глаза прикрыты от блаженства, язык скользит по губам, а затем белые зубы вонзаются в них в попытке удержать громкий стон. От несравненного удовольствия её горячего тесного лона темнело в глазах.
Он охватил губами ягодку соска, покусывая и посасывая так, что любовница охнула и впилась в его бедро острыми ногтями.
Минни всхлипывала, от каждого толчка обжигающее горячее удовольствие разливалось по телу. Клитор тёрся о лобок мужчины, и в предвкушении чего-то большего девушка оперлась руками на спинку кресла. Она задвигалась вверх-вниз, пытаясь поймать приятное ощущение. Люциус низко застонал от блаженства и принялся помогать ей, быстро подаваясь навстречу. Вдруг девушка залепетала:
— Милый… Люциус… Боже… До чего же… хорошо-о-о-о!
Она протяжно вскрикнула и обмякла на его груди, тихо вздрагивая. Люциус уже был на грани, когда мышцы её лона сжали его. Он зарычал, вбиваясь с неистовой силой, и вцепился зубами в плечо девушки, чувствуя, как изливается в неё, как весь мир ослепительно вспыхивает, унося на волнах безумного блаженства.
— Ты… великолепна, Минни… В кровать, малышка.
* * *
Гермиона спала. Ей снился странный сон. Сначала погоня по лесу от егерей, потом поместье Малфоев и пытки этой ведьмы Лестрейндж. Потом ограбление Гринготтса и битва в Хогвартсе. Фенрир у горла Лаванды… пылающая Выручай-комната и запах гари… Ярость Рона и кольцо его крепких рук на метле… предсмертный вопль Крэбба… острый клык василиска и смятый от яда кубок… Гарри… Гарри! Как она испугалась, увидев его на руках Хагрида бездыханным! Но он поднялся, словно непобедимый Мерлин и снова атаковал Волдеморта!
Они победили. Конечно же, они победили! А тёплое дыхание рядом — это Рон. Всё позади, всё теперь хорошо. И его рука, крепко прижимающая её к себе — как подтверждение этому. Гермиона улыбнулась, решив не открывать глаз и просто понежиться в объятьях любимого.
Она чувствовала, как Рон целует её в плечо, переворачивает на спину. Его губы касаются ключиц, тёплый язык приятно обводит полушария грудей и вершинки.
«Боже! И когда он только этому научился?».
Поцелуи опускаются всё ниже, обрисовывая живот, Рон сгибает её ноги в коленях, и нежно покусывает внутреннюю сторону бёдер. Гермиона изнывает от предвкушения чего-то великолепного и сжимает в кулачках простынь. Его ласки нежны и неторопливы, язык скользит вверх и вниз, так что всё внутри пылает от желания почувствовать его внутри. Она негромко постанывает, комкая в руках ткань, когда он проникает внутрь. Любимый покусывает и посасывает бугорок клитора, и девушка чувствует, что сейчас взорвётся, а губ срывается какое-то жалобное поскуливание.
— О… о, милый… милый, только не останавливайся!
И он ускоряется, понимая, как она близка к тому, чтобы…
— А-а-а-а-а-а-а-а-а-а!
От нахлынувшей волны оглушающего удовольствия Гермиона выгнулась дугой, сжав голову любимого между бёдрами. Сквозь туман неги и блаженства она чувствовала, как тёплый толстый член раздвигает её складки и беспрепятственно проникает внутрь, вызывая целую гамму невероятных ощущений.
«Но… Нет… Мы же ещё не… я хотела…»
Гермиона распахнула глаза, чтобы увидеть счастливое лицо Рона, ведь он так желал этого. Но мужчина, который двигался в ней, оперевшись на сильные руки, Роном вовсе не был.
— Доброе утро, малышка! — озорно улыбнулся Люциус Малфой.
Его белые волосы, озарённые светом из окна, словно светились, создавая какой-то неземной ореол, и в первое мгновение Гермиона решила, что попросту спятила.
Девушка в ужасе закрыла и открыла глаза. Она не понимала, где она и что происходит. И каждая мысль разбивалась новым толчком, приносящим мучительное наслаждение.
— Прекра-а… тите… — и даже голос срывался на вдохе.
Творился какой-то страшный сюрреалистический кошмар: она в постели с Малфоем-старшим, да ещё и получает от этого удовольствие. Девушка рванулась вверх, пытаясь оттолкнуть его.
— Пусти… Пусти-и-и-те!
На мгновение Люциус замер, осознавая, что происходит, а затем резко перехватил её запястья и прижал к матрацу.
— С возвращением, Гермиона! Кто бы мог подумать, что оргазмы избавляют от Обливейта! Стоит предложить этот метод в Мунго, то-то Локонс обрадуется!
— Что вы де… лаете?!
— Ну ты же получила удовольствие, — ухмыльнулся Люциус, возобновляя движения, — теперь моя очередь.
— Не смейте…
Она яростно задёргалась, и Малфой ускорился, уничтожая любые попытки сопротивления.
— Пусти… Чудовище!
— А вчера ты звала меня «милый Люциус»…
Одно воспоминание об этом — и Люциус подхватил её под коленки, прижимая ноги к животу. Гермиона осыпала его плечи градом ударов, она царапалась и даже вцепилась в спутанную белую гриву. Но когда он стал брать её с бешеной скоростью, проникая так глубоко, что из горла рвались жалобные всхлипы, девушка ощутила, как неотвратимо накрывает второй оргазм, не менее яркий, чем первый.
— О, чёрт… Нет, нет!
— Да-а, — хрипло выдохнул Люциус, и Гермиона, почти теряя сознание, почувствовала, как он заполняет её тёплым семенем.
Придя в себя и отдышавшись, она спихнула его, откатилась на край кровати и завернулась в одеяло. И тут же схватилась за голову: картинки-воспоминания посыпались так быстро, что она не успевала воспринимать их.
Клятва-оммаж… Обливейт Драко… Побег в ночь, волчий вой… Вот она делает Люциусу массаж… «Как поживает твоя горничная, Люциус?»… Драко прижимает её к стенке в библиотеке… Легилименс Волдеморта, боль… «Милый… Люциус…»
Слёзы катились градом по щекам. Гермиона захлёбывалась рыданиями.
— Вы… Вы меня… Это должен был быть Рон!
— И думаю, я прекрасно с этим справился, — цинично заметил Люциус, приводя в порядок растрёпанные волосы. — Уверен, Драко не стал бы с тобой так церемониться.
И тут она вспомнила Стоунхендж. Глаза её расширились от ужаса.
— Гарри! Рон! О, господи… Они теперь думают, что я на вашей стороне!..
— Собственно, так оно и есть, — невозмутимо кивнул Люциус.
Он к этому времени надел брюки и застёгивал последнюю пуговицу чёрной рубашки.
Гермиона злобно прошипела:
— Подонок!
И тут же охнула от боли, скрутившей тело: собственная кровь, принявшая клятву, не давала оскорблять хозяев.
— Мерзавец! Похотливая скотина! Трусливый Пожиратель!
Боль сложила пополам, но так, казалось, даже легче переживать всё то, что свалилось на неё разом.
Глава 9
Люциус достал из верхнего ящика стола бриар и упаковку табака. Разворачивая тонкую бумагу, он вспомнил, как Минни заботилась о нём и приносила из кладовой «Вирджинию» или «Латакию».
«Похотливая скотина!»
Минни… малышка…
«Трусливый Пожиратель!»
Малфой покачал головой и сунул трубку обратно в чехол.
Перед глазами встал тёмный коридор ночного Хогвартса, освещённый факелами, а напротив — Яксли, мерзко ухмыляющийся, с широкой резаной раной через всё лицо. Правая рука онемела от Ступефая, задевшего плечо по касательной, и Люциус уже видел, как противник заносит палочку для Авада Кедавры.
— Решил предать нас?! Сдохни, Малфой!
И тут что-то яркое пронеслось перед его глазами, ослепляя и сбивая с толку. Этого момента хватило, чтобы Люциус послал в Яксли Ступефай, но тот в последний миг каким-то образом ухитрился трансгрессировать, и заклинание угодило в рыцарские латы. А яркая вспышка превратилась в маленького зверька, который доверчиво сел на плечо и голосом Минни сказал: «Возвращайся! Возвращайся живым! Я жду тебя!»
Люциус вздохнул, достал из шкафа бутылку вина и бокал. Наполнив, поднес к губам и замер. Он вспомнил, как учил девушку пить благородный напиток, не нагревая и не портя вкус, как тонкие пальчики сжимали хрупкую хрустальную ножку. «Мерло» отдавало на вкус её поцелуями и пьянило так же. Ещё пара бокалов, и он ворвётся к ней в комнату, чтобы удостовериться в этом!
Люциус скрипнул зубами и заткнул пробкой бутылку.
«Мерлин… она должна быть рядом, она должна…»
Он вздохнул, отводя назад прядь волос.
«Что я наделал… Что натворил Драко…»
Умом мужчина понимал, что клятву нужно разрушить и отпустить девушку, но не мог. Не хотел. Это казалось таким же невероятным, как добровольно отхватить себе заклинанием Секо ногу или руку.
«Нет, нет. Мерлин, только не сейчас! Нет. Ещё несколько дней, и мы были бы в Кале, а оттуда ей сбежать посложнее. Может быть, она привыкла бы…»
Он вспомнил, как судорожно она застёгивала розовое платье на груди сегодня утром, как искала туфли, совершенно забыв про чулки и бельё.
— Гермиона, послушай…
Она вздрогнула и отскочила в угол с затравленным взглядом. Люциус поморщился и протянул ей книгу с закладкой.
— Гермиона… Я не желаю тебе зла, а просто хочу, чтобы ты знала, что от хозяев… от нас всех нельзя уходить дальше чем на милю. Знаю, мне ты не поверишь. Вот книга, посмотри сама.
Заплаканная девушка смотрела на него с таким гневом, что он положил книгу на край кровати. Гермиона тут же схватила её и пулей выскочила из кабинета, сочтя ниже своего достоинства ответить ему.
* * *
Гермиону трясло.
«Он в меня кончил!
Кончил…»
Приходилось держаться за стены коридора, чтобы не упасть от всё новых подробностей, вспыхивающих в памяти. Но ко всем прочим катастрофам добавлялись и свежие. По дороге в свою комнату Гермиона встретила Драко.
Вальяжно убирая назад длинную белую прядь, он недовольно заявил:
— Минни, объявляю тебе выговор. Прислуга не имеет права шататься по дому в таком непотребном виде. До чего ты докатилась? Посмотри на свои волосы!
Гермиона просто вскипела от злости.
— Мерзкий хорёк! Не смей называть меня этой кличкой! Я — Гермиона Грейнджер, если ты забыл об этом, так я тебе напомню!
Она привычно взмахнула рукавом в желании вытряхнуть оттуда палочку, но ладонь была пуста. И клятва мигом скрутила болью, укладывая на пол за очередное оскорбление. А память услужливо подсунула ещё один образ.
Гермиона лежала на каменных ступенях возле Большого зала Хогвартса, у самых ног Волдеморта. Во рту было солоно от крови, а голова раскалывалась от многократно пронзающего сознание «Легилименс!»
Драко смотрел на неё сверху вниз с выражением глубокого удовлетворения и поигрывал её палочкой.
— Больше она тебе не понадобится, Грейнджер. Никогда!
Тихий хруст показался оглушительным в тишине зала, когда парень переломил пополам её единственное оружие.
— Моя палочка! — воспоминание резануло горьким отчаянием. — Малфой! Ты сломал мою палочку!
Драко склонился над ней так низко, что его длинные белые пряди падали ей на лицо.
— Клятву надо соблюдать, Гермиона. Спасибо, что в прошлый раз напомнила мне об этом, а уж уроки извлекать я умею. Заметь, я не делаю тебе ничего плохого, скорее, наоборот…
Он провёл языком по её щеке и задел губу. Гермиона отвернулась и с силой оттолкнула его. Поднимаясь, она замерла от отвращения: Драко облизнул окровавленные губы раненым языком, кончик которого чары неприкосновенности разделили надвое.
«Кошмар! Он будто змея!»
Придя в себя и глядя, как Малфой залечивает порез, она пообещала:
— За Обливейт тебя ждёт Азкабан! Ты пожалеешь! Ты обо всём горько пожалеешь!
— Уверена? — ухмыльнулся Драко.
— Ваш Волдеморт издох! Мне стоит только рассказать обо всём Кингсли!
— А ты попробуй, Грейнджер, попробуй! Я даже рад, что ты вернулась. Так интереснее!
Гермиона сжала пальцами виски и зашагала к своей комнате. Заперевшись, девушка почувствовала себя в относительной безопасности. Она была так потрясена всем случившимся, что не заметила, как задела бедром столик, с которого упала какая-то склянка и разбилась.
«Плевать! Пропади оно всё пропадом! Да хоть бы всё здесь стало вверх дном!»
Гермиона не понимала, как такое могло произойти: два этих чистокровных сноба домогались её, а с одним из них, да ещё и с тем, что годился ей в отцы, она спала! Просто в голове не укладывается!
«Отдавалась ему… ласкала его ртом… тьфу ты, Господи! Отвратительно!»
Как же хотелось его покалечить! А лучше их обоих!
Но при одном только воспоминании об этой невозможной близости, Гермиона ощутила, как кровь прилила к щекам, а внизу живота приятно потеплело. Эта часть жизни никуда не собиралась исчезать, да ещё и напоминала о себе самым постыдным образом. Потому что Минни, как это ни прискорбно признавать, любила Люциуса, мать его, Малфоя!
Больше всего остального возмущало то, что этот чванливый сукин сын манипулировал ею, соврав о смерти родителей — это было низко и подло даже для него. Как же прекрасно, что они живы-здоровы и спрятаны!
В душе она провела не менее получаса, с остервенением пытаясь отмыть с себя запах Малфоев — и папаши, и сына. Одевшись и расчесав кудри, Гермиона с досадой осознала, что Люциус совершенно измотал её своими ласками и необузданным сексом. Мечтая придушить его цепочкой, которая всё ещё обвивала бёдра, девушка поспешила на кухню, чтобы позавтракать и набраться сил.
Пока домовики расставляли на столе тарелку с овсянкой, тосты и кофе, она поймала себя на мысли, что под потолком в углах опять скопилась паутина. Гермиона поняла, что всё ещё думает, как Минни, и это только прибавило злости.
Она с непривычной яростью смотрела на эльфов, прижавших уши под таким взглядом. Чайна, которая притащила её сюда, когда свобода была так близко, Юна, приносившая ей работу в чулан, и Лу — старый противный шпион.
«Г.А.В.Н.Э.! Да они тут все… это слово! Что они со мной сделали?!»
Она едва успела допить кофе, как зазвенел средний колокольчик, показывая «Гостиная».
Нарцисса сидела, сложив ногу на ногу, и листала какой-то дамский журнал, кажется, «Ведьмополитен» за прошлый год.
— Вот ты где, милочка! Отправь сову с пятнадцатью галлеонами на Косую аллею, вот здесь на последней странице адрес. Оформишь полугодовую подписку на моё имя.
— Миссис Малфой, — девушка сложила ладони вместе, — вы, как самая здравомыслящая из этой семьи, должны освободить меня от клятвы.
— Должна? — медленно переспросила Нарцисса. — Когда это я тебе так задолжала?
— Но я Гермиона Грейнджер! Я всё вспомнила! И не собираюсь служить вам!
— Что это меняет? — холодно отозвалась женщина, убирая с колен журнал. — Ты ведь служишь не только мне. Разве что хочешь покончить жизнь самоубийством…
Сердце Гермионы сжалось от безнадёжности положения. Она вдруг вспомнила Нарциссу голой, извивающейся под своей сестрой, и покраснела.
«Чего я ещё от неё ожидала? От такой порочной…»
Однако сдаваться девушка не собиралась.
— Но, мэм, я ведь вам только мешаю…
Вдруг из камина раздалось громкое «Ап-чхи!» и на ковёр полетели искры. Среди языков пламени показалась голова незнакомого бородатого волшебника.
— Миссис Малфой, добрый день. Моё имя Лоуренс. Мы с мистером Бруствером хотели бы побеседовать с вами и вашим мужем.
Гермиона всплеснула руками в радостном предвкушении.
— Лу! — позвала Нарцисса. — Пригласи Люциуса и Драко! Живо!
Домовик появился перед ней, низко поклонился и исчез. Спустя минуту, в гостиную вошёл сначала Драко, затем Люциус. Их тёмные костюмы резко контрастировали с цветом волос и бледностью лиц, и Гермиона увидела в этом некий расчёт вызвать сочувствие у собеседника.
Из камина сначала пыхтя вылез бочкообразный бородатый Лоуренс в оранжевой мантии и круглой шляпе, а потом появился высоченный Кингсли Бруствер в тёплом барашковом пальто и меховой шапке.
— Добрый день, мистер Малфой, Драко… — сказал он. — Привет, Гермиона. Как ты?
— Кингсли!
Гермиона бросилась, чтобы обнять его и спрятать голову на груди, и тут же остановилась, вспомнив, что случилось с Драко, когда он коснулся её. И только теперь заметила, что из-за его спины выглядывают Гарри и Рон.
— Гарри! Рон! Ребята!
Она сжала кулаки, чтобы не кинуться к ним, но мысленно уже заключила их в объятия, вдыхая родные запахи от серого пальто Гарри и от фисташковой куртки Рона. И даже закрыла глаза, мучительно представляя, как их сильные руки сомкнулись у неё на спине, подарив ощущение защищённости и покоя. Это было легче, чем думать, что случится с ними, если она их коснётся.
Девушка сглотнула и бросила на Люциуса взгляд, который, как ей казалось, должен выражать и требование, и просьбу.
«Давай же, отмени свои чары!»
Но Люциус не смотрел на неё. Он с непроницаемым лицом протянул руку Кингсли, и тот пожал её, передавая свитки.
— Здесь все необходимые документы, мистер Малфой. Когда вы отбываете?
— Думаю, сегодня. Надеюсь, вы очень скоро решите вопрос о реабилитации нашей семьи с учётом всех обстоятельств?
— Как ты, Гермиона? — спросил Рон.
Она машинально отметила, что его голос стал ещё более низким, голубые глаза смотрели серьёзно, а медные кудри отросли и цеплялись за мочки ушей.
— Лучше, — пробормотала она, подумав о том, как можно рассказать ему о пережитом за всё это время. — Ко мне вернулась память…
— Мы думали, больше никогда тебя не увидим, — тон Гарри был таким трогательным, что Гермиона закусила губу, чтобы не расплакаться. — Это было… невыносимо…
Он стал молодым высоким мужчиной: широкие плечи и чёрные точки щетины на щеках и белой шее, волосы, отросшие до плеч, и только большие зелёные глаза напоминали о мальчике, которого она когда-то встретила в «Хогвартс-экспрессе».
— А Гермиона отправится с нами, я думаю? — Кингсли подмигнул. — Ты ведь уже собрала вещи?
— Мистер Малфой… — Гермиона решительно повернулась к Люциусу.
— Я сожалею, но мисс Грейнджер не может нас покинуть, — он протянул Брустверу ту самую книгу с закладкой, которую девушка так опрометчиво забыла утром в своей комнате. — За время пребывания здесь она стала частью нашей семьи. Мы очень сроднились. И Гермиона принесла клятву, нарушив которую, погибнет. Мне бы этого очень не хотелось.
По мере чтения выделенного отрывка лицо чернокожего аврора серело.
— Что там, Кингсли? — нервно спросил Гарри. — Какая-то тёмная магия?
— Если она отойдёт от… них дальше мили, её кровь вскипит в жилах…
— Вы принудили её дать эту клятву! — гневно вскричал Рон, доставая палочку. — Она не могла сама сделать это!
Люциус направил кончик трости в его сторону и процедил:
— Не смей угрожать мне в моём доме, Уизли! Пусть Гермиона сама скажет, принуждал её кто-нибудь или нет.
Все взгляды сосредоточились на ней. Девушка открыла рот, чтобы закричать: «Да! Они заставили меня! Пусть они отменят эту чёртову клятву!», но с изумлением поняла, что не может произнести ни звука. Губы размыкались, но язык словно прилип к нёбу.
Драко укоризненно покачал головой, и она вспомнила его слова утром: «А ты попробуй, Грейнджер!»
— Мерлин… о чём тут говорить? Мы просто одна семья, вот и всё. Тебе так трудно поверить в это, Уизли?
Гермиона задыхалась от ужаса. В голове всплыли слова клятвы: «…не выдавать их тайн…». Она с ужасом поняла, что ничего не может рассказать даже самым близким друзьям — Гарри и Рону, чтобы те поверили ей. Особенно Рону, ведь тогда, в Тайной комнате… они наконец поцеловались. Боже, как давно это было, будто в другой жизни!
Гадкое ощущение собственного бессилия сдавило до тошноты. Хотелось сделать что-нибудь, ну хоть что-то, не зависящее от магии клятвы.
— Нет, нет! — Гермиона схватилась за голову. — Этого просто не может быть на самом деле!
В слепом отчаянии она бросилась бежать куда глаза глядят: прочь по коридору — в холл, а дальше — в застывший ноябрьским холодом парк.
«Лучше умереть, чем быть в рабстве у Малфоев! Пусть вскипит эта чёртова кровь, но больше они меня не получат! Ни один!»
— Гермиона! — Гарри вскочил, но Драко положил ему руку на плечо.
— Одна семья, говорите?! — закричал Рон. — То-то она сбежала!
Люциус поднялся, сжав трость.
— Я верну её.
— Нет уж, Малфой! — начал Уизли, но мужчина уже трансгрессировал.
Он нагнал девушку, когда она выскочила через южные ворота, между кудлатыми липами, у старой скамейки, занесенной снегом. Розовое платье мелькало среди чёрных ветвей, как цветок яблони, внезапно распустившейся посреди зимы. Похоже, она была совсем не в себе, раз задумала сбежать через озеро.
— Гермиона, остановись! Стой, я сказал!
Беглянка запнулась за камень на повороте с тропинки и упала ничком. Люциус зажал трость под мышкой и поднял девушку за талию. Она вяло отбивалась испачканными ладошками, оставляя грязные пятна на костюме.
И такая мрачная обречённость читалась в её тёмных глазах, что маг сжалился:
— Фините! На тебе больше нет чар неприкосновенности. А клятва…
Гермиона застыла, глядя ему за спину. В парк трансгрессировал какой-то немолодой волшебник в грязной мантии. Скуластое лицо, изуродованное шрамом, перекосило от ненависти, и узнать его теперь можно было только по длинной белой косе.
Яксли выхватил палочку и хрипло заорал:
— Сдохни, предатель!
— Сзади! — запоздало крикнула Гермиона.
Люциус обернулся и успел только толкнуть её в снег. В одно мгновение его накрыла громадная волна адского пламени и обжигающего жара. Он закричал от нестерпимой боли, понимая, что это конец.
Гермиона завопила, видя, как Малфой исчезает в огне, и схватилась за опалённые волосы. Послышались хлопки трансгрессии, и звенящий от ярости голос Драко рявкнул над головой:
— Авада Кедавра!
Зелёная молния страшной силы подхватила Яксли и подбросила вверх. На промёрзшую землю с глухим стуком свалилось мёртвое тело.
Огненное заклинание растопило снег вокруг, и Гермиона с трудом поднялась, оскальзываясь в грязи. С прогалины отвратительно несло палёной плотью, и девушка с ужасом поняла, насколько омерзителен запах смерти. Рядом потрескивая горел жасминовый куст, а чуть правее ссутулился Драко.
Гермиона всё ещё не могла поверить в происходящее.
«Что это? Галлюцинации? Люциус ведь сейчас снова появится? Восстанет из пепла, как Феникс?»
— Драко… — она обернулась к нему с широко распахнутыми глазами. — Драко… Люциус умер?
Парень молча приобнял её, крепко стиснув плечо. Он тяжело дышал, сжав побелевшие губы, смотрел на кучку золы, оставшуюся от отца, и Гермиона поняла, что Драко пытается сдержать слёзы.
— Что здесь… Мерлин, где Люциус? — растерянно спросила Нарцисса, подходя ближе.
— Яксли убил его, мама. Яксли добрался до него. Но больше этот выродок не встанет. Никогда!
Нарцисса провела ладонью по лицу, словно пытаясь стереть всё то наваждение, что сейчас возникло перед ней.
Рон смотрел, как Драко обнимает Гермиону, и не мог поверить своим глазам, он отчаянно сжал палочку, готовый в любой момент пальнуть Ступефаем. Гарри перевернул мёртвое тело на спину и поморщился.
— Кингсли, это Яксли!
Лоуренс угрожающе вышел вперёд.
— Вы использовали Непростительное, мистер Малфой!
Драко повернулся к нему с ледяной ненавистью во взгляде.
— Он только что убил моего отца!
— И тем не менее это преступление, Драко! — нахмурился Бруствер.
Бородатый аврор, отдуваясь, заметил:
— Бывших Пожирателей не бывает. Инкарцеро!
— Протего! — Нарцисса неожиданно выставила щит. — Беги, Драко!
Драко мгновенно крутнулся на месте, ввинчиваясь в водоворот холодного воздуха, и исчез, только мелькнула волна белых волос.
Лоуренс исступлённо топнул и заорал:
— Вы будете осуждены за укрывательство!
Нарцисса медленно подошла к нему, держа на прицеле палочки. Гермиона вдруг поняла, что сейчас она очень похожа на покойную сестру. Слишком похожа.
— Послушайте-ка меня, аврор! — голос её был тих, но так опасен, что у Гермионы по спине побежали мурашки. — Сейчас же, слышите, сейчас же вы с Бруствером подпишете бумаги на оправдание всей моей семьи и разрешение на международные перемещения! Иначе, клянусь Мерлином, я достану вас из-под земли. Каждый волшебник в Британии узнает, чем вы отплатили тем, кто рисковал ради вас своей жизнью! «Пророк» сожрёт вас с потрохами, и не видать вам ни министерского кресла, ни приличной работы!
Лоуренс попятился, пытаясь ослабить галстук. Кингсли снял шапку и утёр ею вспотевший лоб.
— Это ваше право, миссис Малфой, — наконец, сказал он. — Мы с мистером Малфоем договаривались об этом изначально. И он свои обязательства выполнил. Что же касается вашего сына… ему следует некоторое время побыть вне Британии. И это последнее его Непростительное, иначе Азкабана ему не избежать.
Гермиона склонилась над чёрной прогалиной. Она потерянно растёрла в ладонях горсть пепла, стараясь не выдать себя. В груди жгло так, будто спалили её, а не Люциуса. Девушка часто моргала, чтобы не так сильно щипало глаза.
Рон подошёл к ней и взял в руку испачканную ладонь.
— Гермиона… ты что делаешь?
— Рон… Он спас мне жизнь, толкнул меня в снег… Он знал, как разрушить клятву… хотел освободить меня от неё.
— Это ты, ты во всём виновата! — вдруг истошно завопила Нарцисса. — Из-за тебя его убили!
Она направила на девушку палочку, но Кингсли вовремя выкрикнул «Экспеллиармус!», обезоружив разъярённую женщину.
А Гермиона совершенно неожиданно для всех отчеканила:
— Чайна, Лу! Успокоительное зелье и стакан бренди сюда! Быстро!
Домовики появились с таким громким хлопком, что все вздрогнули. Нарцисса взяла стакан дрожащими руками, опрокинула одним махом и закашлялась. Пока Чайна капала в чашку успокаивающее, Лу заботливо потушил горящий куст. Маленькая Юна тихо всхлипывала над прогалиной, закрывая лицо лапками.
С неба посыпалась колкая белая крупа.
Глава 10
Смерть Люциуса и побег Драко потрясли всех. В доме волшебники притихли, и даже надутый Лоуренс изучал ковёр под ногами и задумчиво пощипывал бороду.
Воцарившееся молчание нарушил Кингсли:
— И всё-таки вам придётся освободить от клятвы Гермиону, миссис Малфой.
— Да я понятия не имею, как разрушить эту клятву! — оскалилась Нарцисса.
Она вытребовала палочку обратно и теперь нервно постукивала ею по колену.
— Погодите, — вдруг сказал Гарри. — Я знаю, кто может помочь! Профессор Снейп!
— Он умер, Гарри, — покачала головой Гермиона. — Мы все видели это.
— Верно, — кивнул Рон, — умер. Но нам удалось сделать его портрет, и он очень помог нам подобраться к Волдеморту. И ещё он тренировал Гарри.
Гермиона округлила глаза.
— Так вот почему ты так ловко сражался с ним у Стоунхенджа!
— Да! — улыбка Гарри погасла. — Он учил теории, а Люпин — практике. И ещё он как-то обронил, что иногда появляется здесь на портрете.
— Что? — у Гермионы от нехорошего предчувствия подкосились ноги.
— Конечно, характер у него всё тот же, — примирительно сказал Гарри, — но, я думаю, если ты попросишь, он не откажет.
Кингсли поднялся.
— Миссис Малфой, проводите нас к этому портрету.
— У нас в доме нет такого портрета, — нахмурилась Нарцисса. — Я бы знала о нём.
— Есть, — тихо сказала Гермиона. — Он в кабинете мистера Лю… Малфоя. Только там есть пустой портрет.
В кабинете, куда они поднялись вшестером, стало тесновато, но девушка молилась о том, чтобы никто не наткнулся на кровать в углу под дезиллюминационными чарами.
Чернота в медной раме слишком сильно напоминала страшную прогалину в парке, и Гермиона зажмурилась.
«Господи… Как часто он возвращался на портрет? Много ли он видел? И кому рассказал?»
— Профессор… — позвала она охрипшим от волнения голосом. — Профессор Снейп! Вернитесь, пожалуйста! Вы очень нужны нам. Помогите разрушить клятву-оммаж!
Прошло несколько томительных минут, прежде чем она услышала давно забытый завораживающий голос и открыла глаза.
— Рад снова видеть вас, мисс Грейнджер!
Его тёмные глаза всё также блестели на бледном лице, обрамлённом смоляными прядями. И едва заметно серебрились пуговицы на всё том же старомодном строгом сюртуке под горло, напоминающем сутану. Снейп задумчиво провёл по подбородку большим пальцем.
— Эту клятву может разрушить старший из рода, мужчина. Всё не так сложно. Где Люциус?
Воцарилось неловкое молчание. Нарцисса отвернулась к окну. Гермиона опустила голову.
— Он погиб, Северус, — сказал Кингсли. — Яксли убил его.
— Мне жаль… — медленно проговорил Снейп. — В последнее время он изменился… При таких обстоятельствах может помочь только Драко. Зовите его.
— Куда трансгрессировал ваш сын, миссис Малфой? — строго спросил Лоуренс.
— Откуда мне знать? — хмуро бросила Нарцисса. — Подальше от вас! В любом случае путь в Британию ему пока заказан, ведь так, мистер Бруствер?
И тогда Гермиона разрыдалась. Она оплакивала себя, свою свободу и даже странного волшебника с белыми волосами, который спас ей жизнь.
* * *
Похороны Люциуса Малфоя состоялись на следующий день, первого декабря. Снег валил так густо, что эльфам пришлось ставить прозрачный купол над мрачным серым склепом. Нарцисса в строгой мантии под горло стояла рядом и комкала в руках чёрные перчатки. Лу, Чайна и Юна застыли изваяниями. Казалось, они и сами-то неживые, но время от времени младшая домовуха утирала слезу и развеивала это сомнение.
Гермиона куталась в меховую ротонду и отрешённо смотрела на позолоченную урну с прахом любовника. Не верилось, что ещё вчера эта кучка пепла в металлическом сосуде была красивым мужчиной, полным сил. Ещё живым…
«Дьявол! Неужели мне жаль его?!»
Гибель Люциуса не принесла никакого ожидаемого удовлетворения. В душе зияла пустота, словно его смерть выжгла что-то тёплое, доброе и яркое, и с этим ничего нельзя было поделать. Хуже всего, что Гермионе порой действительно казалось, что она виновна в этом: ведь если бы она не сбежала в парк, если бы он не потерял драгоценное время, отталкивая её в сторону, всё могло быть иначе.
— Драко должен быть здесь, — неодобрительно покачала головой Нарцисса. — Этот Лоуренс — кретин. Прости, Люциус…
Девушка сглотнула горький ком в горле, удерживая подступающие слёзы, и подняла голову навстречу снегу. Она жалела, что эльфы поставили купол, хотелось чувствовать, как холодные хлопья щекочут лицо и тают, стекая по щекам. Скрывая настоящие слёзы.
«Пусть бы он коснулся меня снова, как этот снег… хотя бы с того света… в последний раз. Боже!»
* * *
Уходя вчера, Гарри и Рон наконец-то крепко обняли её, и Гермиона на мгновение почувствовала себя прежней. Они обещали навещать её здесь и, если понадобится, в Кале. А Нарцисса при Кингсли написала письмо Драко с просьбой вернуться или дать знать, где он находится. Но ответа всё ещё не было, и девушка, откровенно говоря, не очень-то его ждала, зная младшего Малфоя.
Она сидела поздним вечером в библиотеке, изучая книги о клятвах и проклятиях, в нелепой попытке отвлечься от мыслей о Малфоях. Особенно о том, что погиб. О Люциусе. Ведь они так часто бывали здесь вместе рука об руку и говорили о магии, волшебстве… Пока судьба не вернула их в реальность довольно жестоким образом.
Гермиона не могла не признать, что, несмотря на всю свою подлость и коварство, Люциус действительно был очень умным волшебником и… красивым мужчиной.
«Он был. Его больше нет! И незачем больше думать о нём!»
Но раз за разом прокручивая в мыслях трагедию в парке, девушка не могла себе объяснить, зачем Малфой спас её и погиб сам. Какой во всём этом был смысл? Вспоминая ужасный запах горелой плоти, Гермиона съёживалась, словно чувствуя его боль в себе.
Книга сменяла книгу, стрелки часов отсчитывали минуты. Свечи чадили и потрескивали из-за сквозняков, и по стенам бежали причудливые тени. Кофе на столике уже остыл, когда вошла Нарцисса в малиновом пеньюаре и тронула её за плечо.
— Гермиона, пойди приляг. Завтра ты нужна мне свежей и отдохнувшей.
— Для чего… мэм?
Женщина усмехнулась.
— Но тебе же нужна палочка, или ты так и будешь пыхтеть, осваивая беспалочковую магию?
Девушка отложила книгу и устало потёрла глаза.
— Зачем вам всё это, миссис Малфой?
Нарцисса поморщилась.
— Иногда я сомневаюсь в том, что ты так умна, как рассказывал Драко. Или ты забыла, что следует за нарушением магической клятвы?
— Я хочу домой, поймите! Мне надо найти родителей!
— Так они всё-таки живы?
— Да, — вздохнула Гермиона, — я наложила на них Обливейт… поместила им в голову ложные воспоминания, чтобы Пожиратели не нашли их.
Нарцисса горько рассмеялась.
— В таком случае, вы с Драко в расчёте!
Гермиона так устала, что не смогла даже разозлиться. Миссис Малфой подошла к ней и провела палочкой по бедру, чуть приподнимая ткань платья. Девушка в испуге дёрнулась и услышала глухой звон. На полу лежала ненавистная цепочка с колокольчиками.
— Я подумала, что теперь это лишнее, — тихо сказала Нарцисса.
* * *
Следующим утром в «Дырявом котле» Гермиона с беспокойством ловила на себе неодобрительные взгляды клиентов и постояльцев. Нарцисса же, казалось, ничего подобного не замечала. Она шла спокойно, высоко подняв подбородок и демонстрируя всему миру стойкое презрение, как и раньше. В длинном приталенном пальто и тёплой шляпке эта женщина смотрелась истинной королевой. Девушка испытывала к ней невольное уважение: надо же так держаться после смерти мужа, пусть и нелюбимого.
«Наверное, этим Малфои и отличаются от нормальных людей: что бы у них ни случилось, они всегда наденут маску и задерут нос».
Сама Гермиона была всё в той же старомодной ротонде с капюшоном, опушённом лисьим мехом. Руки она прятала от холода в мягкой белой муфте.
В «Гринготтсе» их встретили с холодной вежливостью и обслужили на удивление быстро и качественно. Гермиона старалась вжать голову в плечи и ни с кем не встречаться взглядом лишний раз, ведь гоблины явно не забыли, как они с Гарри и Роном ограбили сейф Лестрейнджей и освободили дракона. Пока узкая тележка на огромной скорости спускалась в бездонные глубины горы, ей всё время казалось, что сейчас-то их бросят здесь, чтобы прикончить потом каким-нибудь изуверским способом. Но всё обошлось. Они остановились у большой пещеры, обросшей сталактитами и бурым лишайником, и гоблин вылез, чтобы отпереть замок с хитрым механизмом. Нарцисса сложила в сумку несколько мешочков из сейфа, и они понеслись на вагонетке вверх.
После победы над Волдемортом на Косой аллее многие магазинчики уже работали, но окна некоторых зияли чёрной пустотой и выбитыми стёклами. Над черепичными крышами синело чистое декабрьское небо, и лишь изредка из случайных туч прилетали крупные снежинки, падая на козырьки зданий и вывесок.
В витрине магазина «Мантии на все случаи жизни» кружились манекены, демонстрируя одежду, как и прежде до войны. Нарцисса, к удивлению Гермионы, заказала там для неё
пару тёплых пальто, несколько платьев и бельё.
— Миссис Малфой, у меня есть свои средства! — попробовала возмутиться Гермиона. — Я вовсе не нищая!
— Доверься мне, дорогая, — женщина покровительственно взяла её за руку и подвела к ширме примерочной. — Поверь, так будет лучше. Вот увидишь.
Девушка была настолько подавлена, что только пожала плечами и принялась расстёгивать накидку, ведь она всё ещё пленница клятвы. А потом молча взяла пакеты, не зная, что и сказать.
Когда они вышли из магазина, время близилось к полудню, и волшебников на улице стало значительно больше. Как и их провожающих неприязненных взглядов. Гермиона то и дело отставала, увидев вспышку колдокамеры в окнах офиса «Ежедневого пророка» или заколоченную витрину кафе-мороженого Флориана Фортескью. На тёмных досках от ветра трепыхалось объявление о розыске с угрюмой физиономией Яксли.
«Теперь это ни к чему…»
Девушка сорвала листовку, и бумагу понесло вдоль Аллеи.
Нарцисса дёрнула её за руку и прошипела:
— Возьми меня под руку! Я не собираюсь заглядывать с тобой в каждый закоулок, который тебе дорог! Мы спешим.
Гермиона подчинилась и почти сразу почувствовала запах дорогих духов миссис Малфой: шикарные ноты туберозы и тонкие — иланг-иланга. Она едва втянула носом ранее незнакомый аромат, как вдруг услышала за спиной:
— Шлюха!
С изумлением обернувшись, Гермиона увидела двух пожилых опрятных волшебниц с плетёными корзинками. Старушки смотрели с нескрываемой неприязнью и крутили в сморщенных руках волшебные палочки.
Нарцисса снова дёрнула её, и они вошли в полутёмную лавку Олливандера, пахнущую старым деревом и полиролью. Дверной колокольчик приветственно звякнул, вызывая из подсобки хозяина. Старый волшебник только усмехнулся, узнав их обеих. Он, конечно, не забыл подвал поместья Малфоев, как помнил и гостеприимство хозяев «Ракушки».
— Чем могу вам помочь, дамы? — улыбаясь, осведомился он, потирая скрюченные артритом руки.
— Нам нужна волшебная палочка для этой юной особы, — как ни в чём не бывало ответила Нарцисса.
— О! Мисс Гермиона Грейнджер, если я не ошибаюсь? Палочка из виноградной лозы с жилой дракона, десять и три четверти, верно? Что же с ней случилось?
— Она была сломана… сэр, — с досадой ответила Гермиона, снова вспомнив, как Драко уничтожает её с сухим треском.
— Жаль! Очень жаль! Мою лавку разорили, и мне пока не удалось представить весь ассортимент товара… но думаю, нам стоит посмотреть вот эти экземпляры.
Он разложил на стеклянной витрине несколько футляров и сделал приглашающий жест, предлагая испробовать палочки в деле.
После долгих экспериментов выяснилось, что лучше других слушается маленькая изящная палочка из ясеня с пером Пегаса.
Нарцисса оплатила покупку, и они опять окунулись в толчею и галдёж Косой аллеи.
Гермиона снова ощутила на себе враждебные взгляды, готовые испепелить, но никак не могла понять, что послужило причиной такой неприязни. Кто-то из прохожих толкнул её плечом, а другой поставил подножку. Хорошо ещё, Нарцисса вовремя поддержала, иначе не миновать встречи с булыжной мостовой. На них показывали пальцем и презрительно хмыкали.
Над лавкой «Зелья Дж. Пиппина» из открытого окна второго этажа доносилась пьяная песенка:
— Пожиратели,
Угнетатели,
Ваш безносый тухлый Лорд
Совершил самоаборт!
Был он ловок да хитёр,
А Гарри нос ему утёр!
Гермиона сердито подумала о том, где в самый разгар войны были эти выпивохи, когда над многими домами чернели Череп и Змея.
У магазина «Флориш и Блоттс» прямо им под ноги с верхних этажей выплеснули на мостовую содержимое ночного горшка, и только реакция Нарциссы спасла от унизительного вонючего душа.
Два мальчишки-оборванца принялись из-за угла швыряться в них камнями, и Гермиона испробовала палочку в деле, поставив мощное Протего.
У «Аптеки Малпепера» их освистали какие-то пьяные с флажками. А у «Волшебного зверинца» полная ведьма в красном вязаном берете, удивительно похожая на Молли Уизли, закричала:
— Пожирательские подстилки!
Гермиона еле сдерживала слёзы обиды. Она развернулась было, чтобы выяснить, по какому праву эта женщина смеет оскорблять её, но Нарцисса вовремя втолкнула её в магазин «Всё для квиддича» и заперла дверь на всякий случай.
— Какого чёрта здесь происходит?! — срывающимся голосом негодовала девушка.
Мир с чудовищной скоростью катился в тартарары, и не было никакого всесильного Дамблдора, который явился бы и остановил его одним мановением палочки.
Нарцисса тем временем деловито подошла к прилавку.
— Мы можем воспользоваться вашим камином?
— О, конечно, мэм! — продавец сверкнул золотым зубом. — С вас два галлеона.
— Да, разумеется, — она понимающе улыбнулась и выложила монеты на деревянную стойку.
— Это какой-то бред! — отчаянно закричала Гермиона, бросая на пол пакеты. От острого ощущения несправедливости она не могла подобрать слов. — Я никогда не… Я не имею никакого отношения к Пожирателям! Я — грязно… я — магглорождённая. Я сражалась с Волдемортом! И никогда…
Нарцисса сжала её ладонь белыми тонкими пальцами и убрала за ухо выбившуюся прядь.
— Теперь ты понимаешь, почему мы должны уехать вместе.
Глава 11
Они прибыли в Кале пятого декабря, прямо на площадь Ришелье, и Гермиону после толчеи многолюдного Фолкстона и тишины провинциального Кокеля оглушили безудержный шум толпы и клаксоны автомобилей. Над головой ветер гнал белые облака, и даже отсюда чувствовалось дыхание моря: мощное и влажное. На северном побережье Франции погода была нежнее, и путешественницы щурились от яркого солнца. Магглы не обратили на них никакого внимания: дамы прикрылись чарами незначительности и нарядились в тёплые пальто и шляпки.
Гермиона крепче сжала локоть миссис Малфой, стуча каблуками по булыжникам брусчатки. Ощущения были странными: кругом толпилось столько народу, но никто не видел их. Чары, как и судьба, отделили её от мира магглов навсегда, проведя чёткую границу. Но и мир волшебников не собирался принимать обратно: неприятные воспоминания о прогулке по Косой Аллее всё ещё мучили, и девушка дала себе слово разобраться с этим досадным недоразумением. Отверженная Гермиона радовалась, что магглы их не видели, а волшебники вокруг — сплошь французы, которые далеки от сражений Пожирателей с Орденом Феникса, и никто не швырнет в неё камнем.
Нарцисса повела девушку вниз по улице Ришелье, мимо Музея изобразительных искусств, который Гермионе тут же захотелось посетить. На Оружейной площади они миновали каменную мрачную церковь Нотр-Дам с элементами суровой английской готики. Кругом ворковала, грассировала и перекатывалась, словно вода по камням, звучная французская речь, звенели колокольчики на дверях магазинов, гремела музыка, и Гермиона не успевала смотреть по сторонам и чуть не пропустила городскую Ратушу с высокими колокольнями, взрезающими бездонную синеву неба.
Кале оказался довольно большим городом. Каналы делили его на две части — старый и новый город. Нарцисса уверенно вышагивала по новому шумному району Кале-Зюд, который пестрел вывесками торговых центров, рекламными плакатами бутиков и павильонов на перекрёстке бульваров Жаккард и Лафайет.
Особняк Малфоев, мрачноватый и заброшенный, находился в старом районе Кале-Нор, который был сильно разрушен во время Второй Мировой войны и поэтому магглов не привлекал. Там же раскинулся и квартал французских волшебников. Домовики прибыли туда первыми и принялись наводить порядок: мыть полы, вытирать пыль, изгонять докси из штор и балдахинов, а боггартов — из туалета.
Двухэтажный дом высился на пологом склоне, ведущем к маленькой бухте, окружённой скалами. Он оказался небольшим, с горчичного цвета стенами, кое-где покрытыми малахитовым мхом, черепичной крышей и крыльцом с разбитыми каменными ступенями.
Внутри всё ещё пахло затхлостью, но свежий воздух врывался сквозь распахнутые арочные окна, которые эльфы открыли, чтобы проветрить помещения. Здесь всё казалось старым, из позапрошлого века: мебель с гнутыми ножками в барочном стиле, зеркала на стенах во весь рост, портреты в богатых окладистых рамах, алые бархатные портьеры с тяжёлыми кистями.
С хлопком появился Лу, поклонился и подобострастно проскрипел:
— Мадам, что желаете на ужин?
Нарцисса пожала плечами.
— Закажи что-нибудь из «Au Cote d'Argent». Насколько я помню, там хорошая средиземноморская кухня.
Когда Гермиона поднималась по старой скрипучей лестнице, казалось, она попала на съёмки какого-то исторического фильма.
Из окна спальни виднелась желтоватая высокая крепость, она словно целилась ржавым дулом в мирное небо, такая старая, что казалась возведенной во времена средневековья.
— Сторожевая башня Ге. Единственное строение в Кале-Нор, которое уцелело после войны, — Нарцисса подошла так незаметно, что девушка вздрогнула, услышав её голос у самого уха.
Гермиона невольно вдохнула запах её духов и обернулась. Миссис Малфой не отрываясь смотрела на другой конец бухты, загибающийся полумесяцем, где на холме высился маяк. Девушка поразилась, каким прекрасным и мечтательным стало её лицо, и голубые глаза, и розовые губы, и золотой завиток, зацепившийся за серёжку с сапфиром.
— Когда-то здесь всё было иначе. Мы с Люциусом начали здесь свой медовый месяц, перед тем, отправиться на Ривьеру…
* * *
Первым делом Гермиона списалась с Гарри. На её просьбу найти родителей, которые теперь обретались неизвестно где под именами Моники и Венделла Уилкис, он ответил, что займётся розыском в самое ближайшее время. Друг рассказывал, как много работы теперь в Аврорате, как идёт восстановление Хогвартса, и какая Джинни милая. Гермиона радовалась за них, с улыбкой читая каждую строчку. Рон на письма отвечал редко и скупо, но девушка пыталась понять его: сначала он видел, как она бросилась на шею к Люциусу у Стоунхенджа, а в поместье её обнимал Драко. Неизвестно, что Рон мог думать по этому поводу, но ничего хорошего — это уж точно. К тому же, должно быть, ему сейчас и вовсе не до неё: Фред убит, дом сожжён, нужно поддерживать семью.
Гермиона тосковала. Письма из Франции в Британию ходили редко: чёрный филин Малфоев Цезарь не выдерживал таких долгих перелётов, ему приходилось путешествовать вместе с судами, курсирующими по Па-де-Кале. Девушка провожала птицу в порту печальным взглядом, когда Цезарь задрёмывал на верхушке мачты, сжимая в лапках драгоценный пергамент.
Библиотека в особняке во многом уступала библиотеке в поместье: старые журналы, замшелые фолианты по прикладному зельеварению, книги о тёмной магии и преследованиях инквизиции. Многие тома вообще не поддавались прочтению, потому что были на старофранцузском языке или на смеси южных диалектов.
Гермиона чувствовала себя одинокой и потерянной, как никогда. Словно метеорит в бездне космоса среди тысяч холодных равнодушных звёзд, которым нет до него совершенно никакого дела. Без дома, без близких и родных, без друзей, без Косолапсуса.
Здесь, в Кале, тоска по родителям навалилась с новой силой. В Лондоне они жили на шумной Карнаби-стрит, и спальня Гермионы была на втором этаже. В окно в непогоду стучались и царапались ветки яблони, что росла рядом. Когда Гермиона была маленькой, а ветер на улице завывал, точно голодный вервольф в полнолуние, становилось жутко, и однажды она привязала к сучьям маленький фонарик. С тех пор страх отступил: в чернильной мгле за окном всегда покачивался кусочек света, как луч надежды на то, что тьма не вечна и добро побеждает. А почему ни разу не пришлось менять батарейки, девочка поняла, когда получила письмо из Хогвартса: она сама заряжала фонарик своим внутренним светом и теплом. Но теперь тепла взять неоткуда, и сердце сжималось от боли и пустоты. И понимание того, что Люциус, даже сам того не осознавая, согревал её своей заботой и вниманием, мучило ещё больше. Ведь он погиб, его не вернуть. Некому больше зажечь фонарик за окном, чтобы разогнать тьму.
Днём она ещё пыталась отвлечься, и в этом успешно помогала Нарцисса. На смотровой площадке маяка они любовались на великолепную панораму Кале с изумрудной линией моря и белыми китами яхт и торговых кораблей.
— Что тебе не даёт покоя, Гермиона? — вдруг спросила женщина.
Девушка нахмурилась, ударив кулаком по каменному парапету.
— Наша прогулка по Косой Аллее, конечно! Почему они так оскорбляли меня? Я просто не верю в то, что профессор Снейп мог что-то рассказать Гарри обо мне и… вашем муже, а Гарри — кому-то ещё… Боже…
Нарцисса усмехнулась.
— Весело же вы проводили время в его кабинете, если тебя это до сих пор так смущает! Но я тоже не поставила бы и сикля на то, что Снейп так болтлив. Да и зачем это ему? Кого же ты подозреваешь?
— Там… тогда, у Стоунхенджа… — начала Гермиона и замолчала.
— Расскажи! — потребовала женщина.
Гермиона нехотя рассказала о том, что случилось после того, как она спряталась на груди Люциуса.
— Значит, кто-то из Ордена Феникса пустил эту сплетню, — хладнокровно подытожила Нарцисса. — Кто-то из них не любит тебя, Гермиона. Или за что-то сильно обижен.
— Это не может быть Гарри! — она замотала головой.
— Тогда Уизли? Твой друг Уизли? Ведь это он сбросил мантию и выдал себя, он раскрыл Орден, когда ты повисла на шее у моего мужа!
— Рон… — начала Гермиона и невольно заалела от непрошеного воспоминания о Люциусе, — он не такой. Он бы не смог… Разве что его неправильно поняли, когда он кому-то рассказал об этом…
Нарцисса закатила глаза.
На следующий же день Гермиона написала Рону возмущённое письмо о том, как их встретили в Косой Аллее. Ответа не было, но девушка знала, что в этом нет вины Цезаря, ведь филин вернулся и мирно спал на чердаке, затянув глаза плёнкой. Во втором письме она спросила Рона напрямик о причине такого отношения к ней. Но распечатав конверт, Гермиона поняла, что письмо от Джинни.
«Гермиона, здравствуй!
Ты должна понять Рона. Увидев у Стоунхенджа, как вы обнимаетесь со старшим Малфоем, он потом три дня не выходил из своей комнаты. Мы все видели, как ему плохо. Рон не ел, не спал. А однажды, после победы, пропал. Джордж нашёл его в пабе «Хмельной Лепрекон» на Косой Аллее. Рон там здорово набрался. Там он, наверное, кому-нибудь и рассказал, что его девушка теперь на стороне Пожирателей.
И потом, Гермиона, Рон молчит об этом, но Гарри рассказал мне, как Драко Малфой обнимал тебя, когда погиб его отец, а…»
Гермиона закричала от злости. Она выхватила палочку и направила на злосчастный пергамент:
— Инсендио!
Видя, как чёрные клочья кружат по комнате, Гермиона почувствовала, что обида и ярость только разрастаются до невероятных размеров. Боль от двойного предательства пульсировала внутри, как ядовитое облако, которое грозило вот-вот лопнуть. Девушка бросилась вниз по лестнице и выскочила за дверь.
Лу уже восстановил ступени и дорожку из плитняка, и Гермиона нацелилась на неё. Голос волшебницы разносился над склоном криком раненой птицы.
— Инсендио! Инсендио! Инсендио!
Булыжники плавились от высокой температуры извергаемого пламени, и над чёрной замёрзшей землёй нависали серые потёки, будто и камни плакали вместе с ней.
— Тихо, тихо.
Гермиона пришла в себя от мелодичного женского голоса. Нарцисса набросила ей на плечи толстый плед, тепло дыша в ухо.
— Теперь ты знаешь, что я чувствовала, когда Люциус изменял мне с тобой…
* * *
По средам и субботам, укрытые чарами, они гуляли в самом сердце города — на Оружейной площади, где по традиции устраивались шумные ярмарки. Бродили у городской цитадели на проспекте Роже Салангро, где, по рассказам миссис Малфой, когда-то высился старинный замок колдуна Гийома Красного Глаза. На Площади Неизвестного солдата наткнулись на элегантное здание мэрии в стиле фламандского ренессанса с громадной башней-беффруа, напомнившей своей высотой великанов при осаде Хогвартса. А прямо у дверей склонились персонажи скульптуры самого Родена — «Граждане Кале», почти как магглы на уродливом монументе в Атриуме Министерства Магии во время правления Волдеморта.
Они останавливались, чтобы перекусить печёными крабами или угрями в «Histoire ancienne», а в ресторане «Лондонский мост» ели итальянскую пасту и вкуснейшие пироги.
И Гермиона вздрагивала всякий раз, когда казалось, что в толпе мелькнул прохожий с длинными белыми волосами. Сердце болезненно сжималось от глупой надежды.
Больше всего она полюбила прогулки на пляже, за рыбацким городком Курган, у старого форта Рисбен. Здесь пахло отголосками средневековых сражений, и сами камни хранили память о боевых кличах, победных криках и стонах раненых.
Гермиона стояла на берегу, закрыв глаза, и слушала. Ветер в дюнах пел свои дикие песни, будто пастух играл на сиплой свирели, и рвал полы длинного пальто, открывая ноги в тёплых сапогах. Лазурные волны рокотали, набрасываясь на серый песок, и отбегали обратно, ворча и отплёвываясь белой пеной.
Море манило в холодную глубину цвета глаз погибшего колдуна.
Оно призывно шептало искушающим голосом:
— Минни, малышка…
И с каждой ночью становилось всё хуже и хуже.
Гермиона просыпалась оттого, что сжимала в объятьях стёганое одеяло, совсем как в Англии, после того, как провела первую ночь в постели с Люциусом.
А потом начались кошмары.
Поначалу снилось, как Люциус обнимает её, крепко прижимает к себе и шепчет: «Минни, малышка…». И это неповторимое ощущение надёжности в его сильных руках не возмущает, а успокаивает. Дарит эйфорию и… счастье. Пахнет не «Латакией», а старым добрым «Кэвендишем» и шиповником от длинных белых волос. Он раскрывает её губы ласковым, но настойчивым поцелуем, и от восхитительных ощущений подкашиваются ноги.
И вдруг откуда ни возьмись вспыхивает неукротимое пламя и охватывает Люциуса с ног до головы.
Он так страшно кричал в этих снах… Лицо искажалось от дикой боли, исчезая в огне, и вместо него оставался чёрный череп с пустыми глазницами.
Гермиона просыпалась с воплем ужаса, на щеках всё ещё чувствовался смертельный жар, а в комнате витал отвратительный запах жжёной плоти. Она задыхалась от горя и страха.
Вжимаясь в подушку, девушка всхлипывала:
— Люциус… Люциус… Люциус…
И горькие слёзы впитывались в тонкий хлопок наволочки.
Она вскакивала, подбегала к раковине, чтобы умыться, и поднимала взгляд к зеркалу. И оттуда смотрела не Гермиона — Минни.
В одно такое утро она проснулась оттого, что её кто-то тормошил.
— Проснись! Проснись! Хватит орать!
Гермиона распахнула глаза. Над ней склонилась Нарцисса в своём малиновом пеньюаре. Так низко, что девушку снова окутал терпкий аромат тубероз, а по щеке скользнул золотистый локон.
— Не можешь смириться с его смертью? — выдохнула женщина. — Теперь ты можешь представить, каково мне без моей сестры?
Гермиона тихо спросила:
— Вам тоже снятся кошмары? Кажется, нам обеим нужно зелье сна без сновидений, верно?
Нарцисса с минуту испытующе смотрела ей в глаза, затем встала и запахнула пеньюар.
— Надень к полудню что-нибудь тёплое. Сегодня мы идём смотреть Ньельскую крепость. А вечером отправимся в «Le Channel», так что позаботься о приличном туалете, а с причёской поможет Юна.
* * *
Гермиона листала меню и поглядывала в окно, заворожённая волшебным пейзажем. Нарцисса заказала столик на закрытой террасе, с которой открывался прекрасный вид на вечерний порт. Лиловое небо, разбавленное кляксами туч, озаряли яркие звёзды. Луна ещё не налилась светом, и бледный лик её серебрил верхушки мачт и верхушки бортов. У пристани покачивались пришвартованные суда с жёлтыми и красными огоньками. В море, как в зеркале, отражались их силуэты, искажённые рябью.
— Что будете заказывать, мадемуазель?
Гермиона вздрогнула. Она так засмотрелась, что не заметила, как подошёл официант. Он весело улыбался, поглядывая на неё.
Вспомнилось, как пару часов назад она сидела перед зеркалом в спальне, а Юна укладывала её неукротимые волосы в причёску-«ракушку». В отражении на неё смотрела девушка в длинном вечернем платье винного оттенка с открытыми плечами. Большие глаза казались печальными, под ними темнели круги от бессонницы и кошмаров, и это внезапно разозлило Гермиону.
«Какого дьявола?! Хватит выглядеть мученицей! Я заслужила право быть красивой и счастливой!»
Она взяла тушь и накрасила ресницы так, что глаза стали притягивать взгляд ещё сильнее. Нанесла капельку румян на бледные скулы, с наслаждением провела по губам помадой цвета спелого граната. Теперь Гермиона осталась довольна собой: зеркало показывало красивую юную особу, стройную и элегантную.
«Видел бы меня сейчас Люциус!»
Мысли о том, что бы он сейчас с ней сделал, будь живым, добавили румянца на щёки. Она вдруг поняла, что Малфой пробудил в ней страстную женщину, с желанием флиртовать и обольщать.
— Мадемуазель? — переспросил официант.
— По правде сказать, мне нужно ещё немного времени, чтобы выбрать, — с досадой пробормотала она.
Девушка понятия не имела, что заказать. Все блюда в меню были на французском, и названия ни о чём не говорили.
— Советую заказать филе сибаса с оливковым тапенадом и шпинатом, — с улыбкой посоветовала Нарцисса, разгадав причину её заминки.
— Что ж, пожалуй, так я и сделаю.
— В таком случае мне баранину с машем и салат с баклажанами. И бутылку «Флёр де Галети».
Официант записал заказ и удалился.
Нарцисса непринуждённо заметила:
— Здесь отлично готовят блюда национальной кухни. Это тебе не «La Kabylie» с африканской экзотикой. После их пауков в кляре или варёных змей в соусе с кровью кабана никакие желудочные микстуры не помогут.
Заказ принесли довольно быстро, несмотря на террасу, полную гостей, и дамы принялись за ужин.
Расправившись с рыбой, Гермиона отпила вина и спросила:
— Миссис Малфой, с чего такая забота обо мне? Вы ведь привыкли помыкать мной, пока были моей хозяйкой.
— Если ты забыла, я напомню: мы должны заботиться друг о друге. Если, конечно, у тебя нет желания отправиться на тот свет самостоятельно и избавить меня от своего общества.
— Вы всерьёз считаете, что ваш муж погиб, потому что нарушил клятву?
Женщина усмехнулась.
— Ты из мира магглов и плохо знаешь законы волшебного мира. На поместье и парке всегда стояли защитные чары, и никто не мог трансгрессировать туда без разрешения хозяев. Стоило тебе ступить за ворота — и Яксли убил Люциуса. Я не верю в совпадения… О, а вот и развлекательная программа…
Гермиона проследила за взглядом Нарциссы. На террасе появились музыканты. Темноволосую тоненькую девушку в длинном голубом платье скрывала огромная кельтская арфа с серебряными струнами. С обеих сторон от неё встали два волшебника: один с бойраном, а другой с гитарой.
Публика затихла и обернулась на артистов с предвкушением. Очевидно, их здесь уже очень хорошо знали. Кристальная, как слеза, музыка звучала так легко и нежно, что Гермиона заслушалась. А когда зазвучала песня, хотелось закрыть глаза и слушать этот чистый высокий ласкающий голос, самой очищаясь от грязи воспоминаний.
Нарцисса лукаво улыбнулась.
— Хочешь знать, о чём он поёт?
— Конечно! А вы можете это сделать?
Женщина сделала лёгкий жест палочкой в сторону музыкантов, и французская речь сразу стала знакомой, и слова обрели смысл.
— Отдохни, Волшебник, пока гаснет огонь в очаге,
Гаснет край небес, и все
пропадает за солнцем вслед.
Довольствуйся малой искрой угольев в очаге
и дыханием мороза за порогом.
Отдохни Волшебник, пока догорает огонь,
Здесь твой дом, и давно здесь знаком тебе каждый предмет,
Кружка меда, кувшин, арфа в старом чехле —
Дотронься, она запоет о музыке….
Отдохни Волшебник, пока догорает огонь,
Еще один вздох, еще мановение ока —
Ты увидишь свой прежний сон: журчащий ручей и горящий огонь,
Меч, юный король и белая лошадь.
В темной дали ночи дуют мощные ветры…
Это приходит заря, это наступает рассвет.
Замри в ожидании дня. Замри и слушай музыку арфы.
Отдохни, Волшебник, пока гаснет огонь в очаге,
Гаснет край небес, и все
пропадает за солнцем вслед.
Довольствуйся малой искрой угольев в очаге
и дыханием мороза за порогом…
Гермиона присоединилась к аплодисментам, когда музыка смолкла. Она отпила вина и вздохнула, вспоминая шум моря на пляже.
— Тебе так сильно недостаёт его? — спросила Нарцисса.
— Кого?
— Хватит, Гермиона! — она поморщилась. — Ты прекрасно знаешь, о ком речь. Я не дура, я видела, что между вами происходило.
Девушка опустила голову, кусая губы.
— Я не знаю… Может быть, но… Его всё равно не вернуть.
Нарцисса хмыкнула, и девушка решила задать ответный вопрос.
— А вам… вам так же сильно недостаёт её? Беллатрисы?
— Ты не знала её так, как знала я.
— Вот уж нет! — Гермиона даже приподнялась на стуле от возмущения. — Или вы забыли, как она пытала меня прямо у вас под носом?! Что хорошего можно сказать о женщине, которая довела до безумия родителей бедного Невилла? Она оставила его сиротой!
Нарцисса задумчиво молчала, покачивая ногой, и смотрела на неё сквозь янтарный напиток в бокале.
— Ты мало общалась с Тёмным Лордом…
— И слава богу!
— И поэтому не сможешь понять, чем он так привлекал нас всех, — будто не заметив комментария девушки, медленно продолжила она. — Он был великим. И действительно мог сделать из волшебника личность. Белла была совсем другой до встречи с ним. Тёмный Лорд вдохнул в неё жизнь, уверенность в своих силах, но вместе с тем и изуродовал…
— А Люциус? Почему вы не… были близки с ним?
— Когда-то он предал меня. Белла доказала, что никого роднее и ближе её у меня нет. Что она-то не предаст точно…
Снова зазвучала волшебная арфа, и казалось, её струны — струны души каждого на этой террасе. Гости отложили вилки и затихли, прислушиваясь к чудесным звукам.
— Дон-дин, ты звени-звени,
Колокольчик мой, я опять один
В мраке фонарей, в свете паутин,
В свете наугад мой печальный взгляд.
Люциус закрывает её собой у Стоунхенджа. Его заклятья бьют с такой частотой, что Артур едва успевает уворачиваться. Она сжимается от страха, и колокольчики на поясе звенят.
«Минни, малышка…»
— Дон-дон-дин,
Может быть во сне, может наяву
Встретимся с тобой, милый друг,
А пока лишь до-он-дин.
Люциус печален и небрит. От него пахнет коньяком и жжёным вереском. Он гладит её снова и снова в густой темноте, задевая серебряную цепочку. Колокольчики звенят.
«Минни, малышка…»
— Дон-дин, ты звени-звени,
Колокольчик мой, я опять один.
Плачет мой камин, месяц мой во мгле,
Плачет мой камин, дон-дон-дин, дон-дин.
Может быть во сне встретимся с тобой, милый друг,
А пока лишь дон-дон-дин.
Он входит в неё снова и снова, обжигая висок горячим дыханием, и она бесстыдно выгибается навстречу. Белые волосы скользят по щеке вверх и вниз, узкие соблазнительные губы накрывают её рот, приглушая стоны. От каждого толчка колокольчики звенят.
«Минни, малышка…»
— Дон-дин, ты звени-звени,
Колокольчик мой, только ты со мной, я опять один,
Дин…
Гермиона закрыла глаза. Он поймала губами скатившуюся по щеке слезу.
«Никогда. Больше никогда…»
* * *
Гермиона ходила по спальне кругами. Писем от Гарри не было вот уже две недели.
По всему Кале мигали разноцветные гирлянды и колокольчики, яркие вывески «С Рождеством!» и венки из еловых веток, перевитые алыми лентами. На Оружейной площади прохожим махал рукой пластиковый Санта-Клаус в человеческий рост, на батарейках. Повсюду слышался весёлый смех и французские рождественские песни вроде «Noël Joyeux Noel» или «Les Anges Dans Nos Campagnes». Но Гермионе было не до веселья. Драко по-прежнему отмалчивался, не отвечая на письма, словно пропал без вести.
Люциус снился каждую ночь, и зелье сна без сновидений, чёрт бы его побрал, не помогало. В Кале-Нор на Рождество приехала давняя подруга Нарциссы, мадам Левек, и единственная собеседница теперь пропадала в гостях в полумиле от дома.
Кто бы год назад сказал, что её лучшей приятельницей станет миссис Малфой, Гермиона засмеяла бы. Но теперь без её общества стало совсем тоскливо, а стены особняка давили своим безмолвием и чопорностью, как и чванливые портреты Малфоев с постными минами.
Девушка избегала ярких красок и радостного настроения предпраздничного Кале. Когда становилось совсем невмоготу от давящего отчаяния, она трансгрессировала в Курган, чтобы побродить в старой Ньельской крепости. Искрошенные ветром, волнами и временем стены долгие годы защищали город от штормов и, обманчиво казалось, могут оградить и от боли одиночества. В холодные дни, когда норд-ост пробирал до костей, Гермиона сидела в библиотеке или гуляла по узким улочкам района Сен-Пьер, среди мрачных громад музеев, старых заводов по производству кружев и маленьких магазинчиков.
В очередной раз взглянув в окно, она сжала пальцами подоконник. Горизонт охватило багровое зарево заката. Казалось, небо над Кале покраснело от пролитой крови: оно полыхало неистовым пламенем, сгорая в смертельном пожаре. Сразу вспомнились кошмары, где Люциус со страшным криком гибнет в огне.
Гермиона прикусила губу, не чувствуя боли.
«Это никогда меня не отпустит. О, Господи!..»
Она снова принялась расхаживать по комнате, на ходу трансфигурируя кисти на шторах в золотые и серебряные колокольчики и обратно.
В окно раздался стук.
Гермиона бросилась к нему, торопливо дёргая задвижку и впуская Цезаря. Чёрный филин вежливо протянул лапку с привязанным конвертом и недовольно ухнул, потому что девушка начала надрывать край, а не угостила его печеньем.
Она читала письмо и чувствовала, как пол уходит из-под ног.
«Гермиона, здравствуй!
Я нашёл твоих родителей. Прости меня, что так поздно сделал это. И, пожалуйста, не вини себя. Я разговаривал с офицером полиции, и он сказал, что свидетели подтвердили: авария была случайностью. Водитель «Лендровера» не справился с управлением, у него случился сердечный приступ прямо за рулём. И его машина въехала в «Пикап» твоих родителей. Они не успели среагировать. Просто не успели. Лобовое столкновение. Они не мучились.
Ты держись! Держись, слышишь?
Я сочувствую тебе. Правда, очень сочувствую.
Когда вернусь из Австралии, я обязательно свяжусь с тобой через камин и прилечу в Кале. Ты дождись!
Гарри».
Слёзы полились бесконтрольно, капая на жёлтый пергамент и размывая чернила. Боль пронзила сердце. Казалось, будто лезвие гильотины опустилось на душу, разрубая надвое.
«Они не мучились».
Так почему мучительно больно оттого, что не успела найти их, чтобы сказать… чтобы просто вернуть память и сказать, что любит их?
Почему?
«Мама… Папа…»
Глава 12
Гермиона спустилась в гостиную с твёрдым намерением напиться. Так хотелось усыпить боль от потери родителей, загнать её куда-нибудь в дальний уголок сознания или хотя бы приглушить, что девушка решительно достала из бара бутылку шотландского виски. Нарциссы всё ещё не было, и Гермиона чувствовала себя полноправной хозяйкой.
«Зачем Гарри прислал письмо? Какого чёрта он не сказал об этом лично?! Ему ли не знать, каково терять родителей!»
Из-за горькой пелены слёз тёмная гостиная поплыла перед глазами. Гермиона крепче сжала горлышко бутылки и поплелась в спальню, держась за дубовые перила. Напиваться в присутствии предков Малфоев не хотелось. К тому же, если они отпустят очередной едкий комментарий насчёт чистоты её крови, есть вероятность того, что виски полетит прямо в портрет обидчика, а это опять порча имущества ненавистной семейки, и клятва снова взыщет с неё.
Слёзы стекали безостановочно. В глазах всё так расплывалось, что ей почудилось, будто на втором этаже рядом со спальней Нарциссы мелькнула высокая фигура и волна белых волос.
— Привет, Люциус! — девушка истерично хихикнула и приветственно махнула рукой. — Чистокровные Малфои в отличие от магглов бессмертны, да?!
Она захлопнула дверь, поставила бутылку на столик, рядом со злополучным письмом от Гарри, и бессильно упала в кресло. Хотелось стереть весь этот несправедливый мир вместе с глупыми шторами в коричневую полоску, вместе с нелепым синим платьем с этой дурацкой тесьмой по подолу. Пожар за окном угас, оставив только россыпь иссиня-чёрных углей, среди которых искрами вспыхивали первые звёзды. В нетопленной спальне стало холодно и неуютно, но согревающие чары накладывать не хотелось. В память о погибших родителях пусть вечер остаётся маггловским. Да и согреться можно иначе.
Гермиона принялась откручивать пробку, и тут дверь скрипнула. Поморщившись, что забыла запереть её и теперь придётся объясняться с Нарциссой по поводу виски, она повернула голову и замерла. На пороге стоял Драко. Из-за длинных белых волос в темноте его можно было спутать с покойным отцом, но Драко был худощавее и угловатее. Месяц в окне серебрил широкую пряжку на кожаном ремне поверх светлых брюк, очерчивал резкие белоснежные сгибы воротничка рубашки и бледные скулы.
Он медленно подошёл и взял письмо со стола. Затем зажёг Люмосом огонёк, чтобы прочесть торопливые строчки Гарри. Гермиона отстранённо смотрела, как свет заострил его скулы и превратил глаза в два холодных красивых камня — алмаза. Кажется, в изгнании под ними залегли чёрные тени.
— Ты пришёл отпустить меня?
Драко встретился с ней взглядом и отложил пергамент. Он встал напротив, загораживая лунный свет, словно сам весь был соткан из тьмы, и наклонился к девушке, уперев руки в подлокотники кресла.
— И куда же ты пойдёшь? Бедная маленькая Гермиона… Никого у тебя не осталось, кроме нас с матерью. Так жаль…
— У меня ещё есть Гарри…
— По-оттер? — протянул Драко, опускаясь перед ней на колени. — Тот самый Поттер, который швырнул тебе весть о смерти родителей? Где же он сейчас, твой Поттер? Почему не утешает тебя?
Гермиона закрыла лицо ладонями. На душе была такая пустота, что она едва чувствовала собственное тело.
«Он прав. Он, чёрт побери, прав!»
Девушка очнулась, когда ощутила, как Драко тащит её вниз за подол платья. Она запоздало схватилась за подлокотники, но синий шёлк скользнул по обивке, и Гермиона оказалась на полу, тесно зажатая между телом парня и сиденьем кресла. Колени упирались ему в грудь, и Малфой одним движением раздвинул их, прижимаясь ближе. Она попыталась вскочить, чтобы взять со столика палочку, но Драко удержал её за талию и толкнул в грудь, так что затылок ударился о кресло. Девушка оперлась на его плечи, отталкивая, и выгнулась, чтобы встать. И почувствовала, что фактически распластана спиной на сиденье, а сверху лежит Малфой и упирается в неё бёдрами так, что пряжка ремня давит на живот.
Гермиона презрительно бросила:
— Что, и в такой момент ты способен домогаться, Малфой?
Драко прижался так, что она сквозь шёлк платья почувствовала, как твердеет член в его брюках.
В темноте слышалось его учащённое дыхание и дрогнувший голос, когда он прошептал ей в самые губы:
— Заботиться. Теперь я буду заботиться о тебе, Грейнджер. Ты — моя.
— Чего тебе надо от меня? — в который раз спросила она, зная ответ и не желая его слышать.
— Я устал с дороги. Подари мне немного тепла. Любви.
Такой ответ озадачил. Под её ладонями, лежащими на его груди, всё быстрее билось мятежное сердце. Одна рука Драко легла ей на затылок, другая накрыла грудь, сдавливая и поглаживая. Но тепла, о котором он просил, совсем не осталось, а единственная любовь сгорела. Некому больше зажечь фонарик в ночи.
— Я не… — успела сказать Гермиона, прежде чем его губы жёстко накрыли рот.
Она в ужасе принялась отбиваться, но Малфой завернул ей руки за спину и принялся тереться выпуклостью в брюках о промежность, недвусмысленно намекая, что сейчас произойдёт. Его язык хозяйничал во рту, вылизывая, пробуя на вкус, и от её бессмысленных попыток освободиться Драко, похоже, только заводился. Хуже всего было то, что эти грубые страстные поцелуи пробуждали тело, истосковавшееся по ласке, по бёдрам пробежала лёгкая дрожь.
Он бросил Гермиону на ковёр, так что в глазах потемнело от удара об пол.
— Убери от меня свои грязные руки, Малфой! — закричала Гермиона. — О какой любви ты говоришь? Никогда тебя не любила и любить не буду!
Драко оседал её бёдра и рванул лиф платья.
Придавив запястья к полу, он склонился к её лицу и зло процедил:
— А его, значит, любила?
— Да! — выкрикнула она, с ужасом поняв, что клятва не даёт соврать. — И до сих пор люблю!
Раньше Гермиона боялась признаться себе в этом, но теперь, когда терять было нечего, правда вышла наружу, приведя в замешательство их обоих.
Драко застыл в серебряном полумраке, так сильно сдавливая её запястья, что Гермиона всхлипнула. В его взгляде вспыхнула безумная смесь острой боли и похоти.
— Он украл тебя у меня, — голос Малфоя звенел от напряжения и злости. — Но теперь он мёртв, уясни это! И мы всё наверстаем, правда, Гермиона?
— Отпусти меня немедленно! Я сообщу в Аврорат о том, что ты творишь!
— Давай-давай! — он ухмыльнулся. — В прошлый раз тебе почти удалось!
Драко сунул руку под платье. Гермиона забилась, почувствовав, как длинные пальцы отогнули резинку трусиков. Она схватила его за свисающую прядь и сильно дёрнула так, что Малфой зашипел от боли и упал на неё.
Он прикусил её ухо и усмехнулся:
— Так не терпится, Грейнджер? Я бы, пожалуй, подумал о том, чтобы снять клятву, если ты мне хорошенько отсосёшь. Отец ведь наверняка учил тебя этому?
— Да чтоб ты провалился! — она отчаянно дёргалась, ощущая, что его пальцы проникли внутрь. — Имей совесть, ты же читал письмо! Как ты можешь?!
— Побереги силы, накричишься ещё. Всегда знал, что ты ханжа! Уже мокрая, а всё ещё цепляешься за свои принципы!
Движения его руки стали быстрыми и хаотичными. Драко жадно приник к её шее, покусывая кожу и втягивая носом вожделенный запах.
Гермиона расплакалась от бессилия, разжав кулак с клоком белых волос. Придавленное запястье ныло, а внутри всё пульсировало от ритмичных проникновений.
Девушка была готова сдаться, лишь бы он получил своё и оставил её в покое, но после этого она бы возненавидела себя. Его жёсткие ласки и грязные слова бесили, но в то же время заводили, пробуждая животную похоть, после которой останется только кататься по полу, выть и рвать на себе волосы.
«Он уничтожает меня!»
Перед глазами возник образ Люциуса, который помог подняться в парке и снял чары неприкосновенности. В голове крутились строчки письма Гарри: «Дождись. Дождись!». Боль от безвозвратной потери родителей ледяной иглой вошла в сердце. Они знали её несгибаемой и упрямой и ни за что не поверили бы, что их дочь сдалась. И это отрезвило. Здоровая злость победила страх и придала сил.
Гермиона снова почувствовала, как на кончиках пальцев собираются тёплые сгустки волшебной силы, а в груди всё горит. Мгновение — и её сотряс оглушительный выплеск стихийной магии.
— Не смей больше касаться меня!
Поднявшись на локтях, она увидела в лунном свете, что Драко лежит у стены без сознания, как сломанная кукла — с такой силой его отбросило и приложило. Клятва снова была нарушена: они оба причинили друг другу боль.
Наплевав на изодранное платье, Гермиона поднялась и подошла к столу. Её пошатывало, а руки дрожали. Собрав в себе остатки магии, она направила на Малфоя палочку и с трудом подавила желание применить Сектумсемпру, как когда-то Гарри.
Малфой лежал без движения. Девушка несколько секунд стояла в нерешительности, опасаясь, не убила ли она Драко, а затем быстро склонилась и сжала его запястье, держа палочку у лица.
Убедившись, что пульс есть и мучитель только оглушён, она приказала:
— Локомотор!
Безвольное тело Драко вынесло в темноту коридора и опустило на узкую ковровую дорожку. Без сознания он выглядел таким безобидным: раскинутые длинные руки, приоткрытый рот, белые спутанные пряди.
«Ангел, мать его, с чёрной душой! Или вовсе без неё».
Гермиона покачнулась. Она прекрасно понимала, что это её последняя победа, больше ей не выстоять.
Она облизнула распухшие губы и, собрав оставшиеся силы, наложила отталкивающие чары.
А потом заколдовала дверь:
— Коллопортус!
* * *
В больнице имени Святого Мунго у постели пациента, с ног до головы обмотанного бинтами, негромко беседовали два целителя в жёлтых мантиях.
— Что ж, Стивенс, пора проверить вашу безумную теорию.
— Что нам оставалось, Эллиот? Он трансгрессировал сюда, весь чёрный от гари, с ужасным запахом, и упал без сознания. Сестру Адамс чуть не стошнило, пока она вызывала дежурного колдомедика. Одежду пришлось удалять заклинаниями — она припеклась к телу от такой высокой температуры. Его кто-то заживо поджарил!
— Самое любопытное, что палочка не пострадала, только наконечник сильно оплавился. Должно быть, ударная волна заклятия пришлась на него самого…
— Думаю, вы правы, коллега. И мазь этого паренька, Лонгботтома, на основе эссенции луксорской суховеи и корня асфоделя на тот момент оставалась единственным выходом…
— Да, только экспериментировал Лонгботтом на мышах, клетку с которыми вытащил из горящего сарая! А ещё это его условие: не снимать повязки в течение двух недель! Как мы должны понять, помогает эта его мазь или нет?
— Есть только один шанс узнать.
Целители переглянулись. Они принялись осторожно снимать повязки. Слой за слоем на пол падали пожелтевшие бинты с кусками налипшей мёртвой кожи. Палату наполнил резкий запах волшебной мази и кисло-прелый — отставшей ткани.
Когда целители отошли, чтобы разглядеть пациента, они вдруг поняли, что перед ними голый мужчина примерно сорока лет без каких-либо признаков ожогов.
— Стивенс, вы поглядите! Кожа розовая, гладкая! Ни шрамов, ни волдырей!
— И волосы… Эллиот! У него же при поступлении не осталось ни единого волоса! А сейчас шевелюра, как у того Пожирателя, Малфоя…
— Это тот, который к нашим переметнулся?
— Точно. Только его свои же убили… Погодите-ка, Эллиот…
Мужчина открыл мутные глаза и поморщился от восторженных воплей целителей.
С трудом разомкнув запёкшиеся губы, он прохрипел:
— Пить… Воды…
* * *
— Пить… Воды… Юна!
Гермиона крупно дрожала под клетчатым одеялом. Час назад она впервые в жизни напилась, и её почти сразу стошнило. Не хотелось ни о чём думать, а в особенности о том,
что за разрушением клятвы придётся идти на поклон к Нарциссе, чтобы она упросила сына: ведь Драко теперь скорее умрёт, чем оставит себя неотомщённым. Каждый глоток обжигал гортань горечью и разбивал на куски тоскливые мысли.
У кровати девушка истерически разрыдалась, размазывая по лицу горячие слёзы. А потом поняла, что если сейчас же не добежит до туалета, содержимое желудка окажется на одеяле.
Подлый виски так же легко покинул организм, как и попал в него. Гермиона приняла душ и залезла под одеяло, дрожа и постанывая: голова всё ещё кружилась от хмеля. Палочку она предусмотрительно засунула под подушку и крепко сжала пальцы на рукоятке. В конце концов Юна принесла воды, и жуткое похмелье начало отступать. Всё тело бил озноб, и девушка смогла задремать только ближе к утру от ощущения, будто кто-то согрел её.
Она проснулась оттого, что вдруг стало жарко: к спине прижималось горячее обнажённое тело, чья-то тяжёлая рука лежала на талии, а ухо щекотало тёплое дыхание. Попытавшись выбраться из плена, она перевернулась и оказалась в объятьях Люциуса Малфоя. Живого и здорового. Он смотрел на неё дымчато-серыми глазами и гладил обнажённую спину, будто никогда и не умирал. В утренних сумерках тени рисовали его нереальным, как безумная фантазия.
— Послушай… — прошептала Гермиона, осторожно касаясь его гладко выбритого подбородка. — Если ты снова снишься мне, прошу, не умирай больше. Я больше не смогу… мои родители…
— Знаю. Знаю. Мне жаль.
Мужчина убрал белую прядь, скользнувшую на лицо, и молча приник к её губам. Девушка закрыла глаза: всё было как во сне. После вчерашнего ада страстно хотелось почувствовать себя живой, снова ощутить его тепло и нежность. Кроме того, после ласк Драко тело ныло и отчаянно требовало продолжения.
Она обвила руками шею Люциуса, впуская в свой рот его язык и погружаясь в бездну неистовых ласк. Его поцелуи становились торопливыми и жадными, они спустились по белой шее к плечам, затем к ключицам. Гермиона тихо застонала.
«Как же его не хватало! Господи, как же его не хватало!»
— Ты не уйдёшь? Не исчезнешь?
— Нет.
— Как ты открыл дверь?
— Алохоморой, разумеется…
Она прижалась к Люциусу теснее, с удовольствием чувствуя, как его редкие волосы на груди щекочут живот. Девушка охнула и распахнула глаза, когда мужчина прикусил сосок и тут же облизнул. Рука легла на другую грудь, быстро теребя пальцами. Его язык кружил по тёмным ареолам, обжигая, заставляя её непроизвольно сжать ноги от желания и ёрзать.
— Сладкая…
Только сейчас она заметила, как потемнели его глаза, как дрожат его руки, и поняла: он едва сдерживается.
— Гермиона… я больше не могу…
Девушка облизнула губы от предвкушения, когда широкие ладони Люциуса легли на колени и раздвинули ноги. Приятная тяжесть мужского тела опустилась сверху, и Гермиона втянула свежий будоражащий запах кориандра от его кожи. Горячая головка члена тёрлась у самого лона, и девушка двинулась навстречу, чтобы почувствовать его в себе. Но когда он толкнулся внутрь, она ойкнула и сжала его плечи: было больно оттого, что она долго не принадлежала мужчине, и Люциусу приходилось сдерживаться и входить постепенно. Он накрыл губами её рот, успокаивая, и пока Гермиона нежилась от поцелуя, принялся размеренно двигаться.
Но долго осторожничать не вышло. Он забросил её ноги себе на плечи и вошёл на всю длину. Гермиона впилась ногтями в его спину и подалась назад.
— Ох! Боже…
Люциус провёл дорожку поцелуев от груди к шее и подбородку и поймал её губы, снова проникая языком в рот. Он качнул бёдрами, входя глубоко и медленно, так, что каждый стон Гермионы звучал в такт новому толчку. Девушка возбуждалась ещё больше от одного его жадного взгляда, оттого, что её стоны распаляют мужчину, вызывая ответные.
— Я не смогу долго сдерживаться… Ты такая восхитительная!..
Мысль о том, чтобы доставить любимому удовольствие, захватила Гермиону, и она принялась двигаться навстречу. Скользя на члене, она закрыла глаза от умопомрачительного блаженства.
— О, да! Да…
Это заставило его потерять контроль. Люциус улёгся на неё и, до боли сжав плечи, стал вбиваться часто, хватая ртом воздух.
— Ох, Люциус! Лю…
Малфой обвёл её губы большим пальцем, и Гермиона вдруг облизнула его и взяла в рот, посасывая. Это пикантное зрелище вызвало у Люциуса новую волну возбуждения и стон мучительного удовольствия.
Гермиона чувствовала, как мужчину потряхивает, когда он кончал, и последние толчки словно ярко взорвали всё внутри, заставляя обмякнуть. Она благодарно всхлипнула и прижалась к нему.
— Я люблю тебя, Гермиона… Люблю!
Признание, в порыве страсти вырвавшееся у Люциуса, оказалось совершенно неожиданным для обоих.
Он внезапно сжал её в объятьях, взял лицо в ладони и осыпал поцелуями.
Гермиона улыбалась.
«Он вернулся! Он жив и любит меня!»
— Как ты выжил?
— Потом, это потом. Сейчас тебе нужно в душ.
— Твой сын…
— Потом, — он прижал указательный палец к её губам. — У нас теперь есть время, чтобы обсудить всё.
В душе Гермиона осознала всю абсурдность ситуации. Любовник вернулся из мира мёртвых, но он всё ещё оставался любовником, а она — заложницей вассальной клятвы. Тугие прохладные струи смывали всё очарование этого чудесного утра.
Вытираясь перед большим зеркалом, Гермиона приняла решение всё-таки расставить все точки над i. Сейчас, когда страсти утихли, для этого самое время. Она уже завернулась в пушистое полотенце и закрепляла его на груди, когда увидела в запотевшем зеркале отражение Люциуса. Он был обнажён и, похоже, наблюдал за ней какое-то время.
Гермиона почувствовала, как горят щёки: его подтянутое тело притягивало взгляд, как магнит. И широкая грудь, и поджарый живот с дорожкой золотистых волос, и внушительных размеров член, который непонятно каким образом в ней помещался. Внезапно захотелось облизать его, и от этой мысли всё внутри сжалось.
Тёплая ладонь легла ей на спину, и ловкие пальцы одним движением сорвали полотенце. Гермиона попыталась обернуться, но Люциус удержал её, отведя в сторону влажные волосы и медленно целуя шею.
Он прижал девушку лицом к стене, облицованной чёрным мрамором с золотыми прожилками.
— Люциус… постой, нам надо поговорить…
Гладкая поверхность обжигала холодом соски, и Гермиона вдруг вспомнила свой сон, в котором у этой же стены Люциус брал её, а целовал Драко.
— Я слушаю, — раздался шёпот у самого уха.
Гермиона шумно выдохнула, почувствовав, как его тёплый член раздвигает ягодицы и скользит между ними.
— Нет, постой… Не туда…
Люциус опустился ниже и возбуждающе потёрся в промежности о распухшие губы.
— Ох!
Он вошёл так грубо и резко, что она на какое-то мгновение немного приподнялась над полом на его члене.
Смягчаясь, Люциус поцеловал мочку уха и чуть подался назад.
— Моя Гермиона… как же ты меня заводишь!
И снова вонзился безжалостно, по самое основание. Если в спальне он ещё был нежен, то здесь творилось какое-то безумие.
Малфой размашисто трахал её, а она хрипло постанывала:
— О… Да! Да, ещё!
Гермиона покорно отдалась на волю имеющего её мужчины. Люциус, вцепившись в её бёдра жёсткими пальцами, буквально насаживал на себя безвольное тело.
Она кричала что-то ещё, кажется, молила то остановиться, то продолжать. От переизбытка ощущений девушка не помнила себя. Только оглушающее удовольствие от неистово ходящего внутри члена.
Оргазм уже близился, и в миг, когда Люциус прижал её к себе так, что она оказалась сидящей на члене, ураган толчков заставил Гермиону забиться, захлебнувшись вскриком. Тёплая сперма наполнила её, едва не лишая чувств от острого наслаждения.
— Гермиона, сладкая моя…
От нежности в его голосе дрогнуло сердце. Мужчина откинул назад её голову и приник в ненасытном поцелуе, не выходя из неё.
Потом они вместе принимали душ и обессиленные лежали в кровати. Уже рассвело, и первые лучи зимнего солнца заливали спальню, золотя подоконник и спинку кровати.
— Закрой глаза, — вдруг попросил Люциус.
— Зачем? Мне так нравится смотреть на тебя.
Он без лишних слов взял с кресла платье и завязал ей рукавами глаза.
Гермиона тихо выдохнула:
— Что ты задумал?
— Поласкай меня, любимая!
Оттого, что Люциус будто прочёл её мысли, она смущённо улыбнулась и облизнулась. Круглая головка ткнулась в лицо. Гермиона обхватила губами тёплый член и принялась сосать. Девушка ощутила его ладонь на затылке и раскрыла рот шире: так хотелось сделать приятно любимому.
Она чувствовала, как Люциус вздрагивает от удовольствия, когда её язык оглаживает венки, дразнит под головкой и ласкает нежную кожу, как его дыхание сбивается на хриплые стоны, и от этого промежность снова намокла. Захотелось снова почувствовать его в себе — такого горячего и потрясающе нежного.
Дышать стало тяжело, когда движения Люциуса участились, сделались резче, грубее. Разбухший член упирался в самое горло, и Гермионе казалось, она не выдержит.
— Мерлин… — его голос сорвался, став как будто выше. — Гермиона, я сейчас кончу…
Пальцы Люциуса больно вцепились в волосы и дёрнули, насаживая глубже. Вонзившись ногтями в ягодицы, она из последних сил вобрала его в себя, и тёплая струя брызнула в гортань.
Прокашлявшись, Гермиона хотела обнять его, но Малфой опрокинул её на спину. Его дыхание всё ещё было тяжёлым, а руки дрожали. Она чувствовала, как его переполняют эмоции, но мужчина молчал.
Он развёл её ноги и устроился между ними, поглаживая тонкую чувствительную кожу. Его язык прошёлся по внутренней стороне бедра. Гермиона затрепетала и резко выдохнула.
— Люциус!
Он тут же прикусил место поцелуя, вырывая новый вскрик, и решительно приник к влажной промежности.
Гермиона не чувствовала ничего, кроме его дьявольски изобретательного языка, который ласкал и теребил губы, проникал внутрь и вылизывал клитор, нажимая на него снова и снова. Весь мир остался где-то далеко-далеко, и только здесь сосредоточилась точка неумолимого наслаждения.
Изнывая от сладострастия, она взмолилась:
— Хватит, пожалуйста… Хватит… О, я не могу больше!
— Мерлин… ты как ягодка там, — ответил ей дрожащий шёпот. — Не могу остановиться…
Девушка впивалась ногтями в простынь, чувствуя, что уже на грани безумия. И когда Люциус сжал губами клитор и вонзил в истекающее лоно сразу два пальца, в голове словно вспыхнул ослепительный свет, а тело выгнулось под натиском неистовой волны.
После третьего за час оргазма Гермиона, наконец, отключилась. Она спала в объятьях любимого мужчины. Ей было тепло.
Глава 13
Гермиона беспробудно проспала до самого вечера. С трудом разлепив глаза, она поднялась с постели и поплелась в душ. Одевшись и убрав волосы в косу, она снова присела на кровать. Голова кружилась. Болело всё тело, дрожали ноги. Но как же приятно было вспоминать руки и губы Люциуса! А его слова: «Я люблю тебя, Гермиона! Люблю!»…
Девушка думала, что ещё день, но увидев, как темнеет за окном, поспешила в столовую: её мучил зверский голод. С аппетитом, достойным Крэбба школьных времён, она съела и порцию ухи, и тарелку фетуччини, и пару ванильных булочек с чаем.
В гостиной она увидела Нарциссу. Та сидела в кресле у камина и взмахивала палочкой, подбрасывая ради развлечения поленья в огонь. Женщина отчаянно зевала, прикрывая рот наманикюренными пальчиками, и рассеянно теребила мочку уха, в которой раскачивалась рубиновая серёжка.
— Добрый вечер, миссис Малфой. Как поживает ваша подруга?
— Добрый вечер, Гермиона. Всё отлично. Как твоё настроение?
— Неплохо, благодарю вас! Нет… ужасно, конечно, — она судорожно вздохнула. — Гарри сообщил, что мои родители погибли…
— О, дорогая!
Нарцисса поднялась и слегка обняла её.
— Мне жаль, правда. Я могу что-нибудь сделать для тебя? Может быть, ты хочешь навестить их могилу?
— Она в Австралии, — тихо ответила Гермиона. — Поэтому было бы здорово освободить меня от клятвы…
Нарцисса вздохнула и отстранилась.
«Снежная королева», — вспомнила Гермиона прозвище, которое когда-то сама же ей и дала.
Приглядевшись, девушка в уютном полумраке с изумлением заметила, что губы миссис Малфой распухли, похоже, от поцелуев и ласк, взгляд рассеянный и мечтательный, а на дне глаз затаился шальной блеск. Но самое забавное, что она и сама сейчас так выглядела.
«Вот почему её так долго не было. Утешилась в объятьях мадам Левек!»
— Должно быть, мадам Левек привлекательная женщина? — не удержалась Гермиона.
Нарцисса не осталась в долгу. Она окинула девушку пристальным взглядом и вернулась в кресло.
— Я вижу, вы с Драко наконец нашли общий язык, — усмехнулась миссис Малфой, давая понять, что тоже правильно расценила вид Гермионы. — Драко всегда получает то, что хочет.
Девушка смутилась. Она поняла, что не может сказать Нарциссе, что провела ночь не с её сыном, а с мужем. Особенно теперь, когда знала, какую боль это причиняет. Очень хотелось узнать, когда вернулся Люциус и где он, но не давало покоя опасение, что Нарцисса спросит, при каких обстоятельствах мисс Грейнджер видела её мужа, а клятва не даст соврать. И это будет очень, очень некрасиво.
— Почему вы так и не заказали портрет вашего мужа? — краснея, спросила Гермиона.
— А тебе бы этого так хотелось? — женщина вздёрнула нос, и сразу стало ясно, откуда у её сына такая привычка. — Если помнишь, на родине нас забросали камнями, и я не знаю, кто из мастеров на Косой Аллее взялся бы сейчас за такую работу… А здесь он зачем? Выражать вечное недовольство моими предпочтениями?
Гермиона закусила губу.
— Я по поводу Драко… Вы должны поговорить с ним, миссис Малфой. Он… ведёт себя ужасно.
Женщина не отреагировала, продолжая задумчиво смотреть в трескучее пламя. Сквозь чугунную решётку на облицовку из светлого камня сыпались алые искры. Ветер взвыл в каминной трубе, унося прочь сизые клочья дыма.
— Чем ты его так зацепила, Гермиона? С первого курса я только и слышу от него «грязнокровка Грейнджер». Ну и Поттера он, конечно, частенько поминал.
Гермиона поморщилась, вспомнив железную хватку Драко.
— Понятия не имею. Он вечно доставал Гарри, обзывал меня, задирал нос…
— Ну а всё-таки?
— Ну… — она нахмурилась. — Я врезала ему на третьем курсе. Он ведь тот ещё засранец…
— Полегче, дорогая, речь идёт о моём сыне! О-о-о, вот оно в чём дело… Ранила, значит, его мужскую гордость, характер решила проявить. Чего же ты сейчас хочешь?
— Адекватности, например! — возмутилась девушка. — Уважения!
Нарцисса грустно рассмеялась.
— Святая наивность!.. Ты многого не знаешь. Помнится, я как-то проходила мимо его комнаты, а сын забыл запереться. Это было в каникулы, на четвертом курсе. Драко ласкал себя, глаза были закрыты, поэтому меня и не заметил. В этот момент он представлял тебя на месте своей руки. Или в какой-то другой интересной позиции.
— Почему меня-то? Может, он думал о Паркинсон?!
— Я уже на пороге услышала «О, Гермиона!».
Гермиона покраснела.
— Это его не оправдывает!
— В чём это я должен оправдываться перед тобой?
Девушка обернулась. Драко со стопкой документов стоял у секретера из красного дерева и внимательно её разглядывал.
Гермиона сглотнула. Она совсем не слышала, как он вошёл.
«Как долго он там стоит? Много ли слышал из разговора? Плевать. Теперь Люциус не позволит ему касаться меня».
Она с удовольствием отметила его бледность и тени под глазами. Хотя, возможно, всему виной был иссиня-чёрный костюм, резко контрастирующий с цветом лица.
— В том, как ты ведёшь себя со мной! И не думай, будто я простила тебе Обливейт! Как только… как только клятва будет разрушена, ты понесёшь заслуженное наказание!
Глаза Драко потемнели, однако, он проявил незаурядную выдержку.
Отложив документы на откидную полку, Малфой медленно произнёс:
— На эту тему мы с тобой ещё побеседуем, Гермиона, — от того, как он произнёс её имя, девушке стало не по себе. — Думаю, я смогу убедить тебя в обратном.
Девушка хмыкнула. Мысли о Люциусе придавали сил.
— Мне нужно поговорить с Гарри. Этот камин работает?
Драко молча кивнул и отвернулся к бюро, шелестя бумагами. Нарцисса зевнула и поднялась.
— Не буду тебе мешать, дорогая. Мешочек на полке, рядом с часами.
Гермиона направила палочку на огонь.
— Редуцио!
Пламя сменило цвет на алый, потом на пурпурный, затем на жёлтый, и почти утихло, пригибаясь к чёрным поленьям.
Она встала на колени перед камином, морщась от жара: нагретые камни припекали сквозь платье и чулки. Девушка сунула голову в очаг, затем запустила руку в сафьяновый мешочек и бросила горсть пороха, щедро посыпая горелые поленья.
— Площадь Гриммо, двенадцать!
Очаг охватило изумрудное пламя, и Гермиона едва удержала в себе свой поздний ужин: так стремительно кружило голову. Придя в себя, она увидела тёмную столовую дома Блэков, из которой когда-то ей пришлось трансгрессировать их всех на опушку леса из-за Яксли.
— Гарри! Гарри! Отзовись, пожалуйста!
Но тишина была ей ответом. Длинный деревянный стол, стулья с высокими спинками и зелёные отблески огня на гладких половицах. Пахло луком и чем-то сладковатым.
— Кикимер!
Когда они прощались с Гарри, он говорил, что вместе с Джинни перебрался на Гриммо, но дом, казалось, совсем пуст. Тут раздалось шипение, и Гермиона увидела, что на плите закипел кофе в турке. Заскрипела дверь, и на кухню вошла Джинни в коротком алом халате.
— Джинни! Я здесь!
Длинные белые ноги в тапочках прошлёпали к плите, и огонь под туркой погас. Джинни опустилась на колени, и Гермиона поразилась, насколько та стала худой и бледной. Под глазами темнели круги от постоянного недосыпа.
— Гермиона? Что ты здесь делаешь?
— Я хотела узнать, что с Гарри. Он прислал мне письмо. Написал, что мои родители погибли…
— Вот как? — Джинни нахмурилась. — Это ужасно… Ты ведь стёрла им память, да?
— Верно…
— И ты попросила Гарри найти их… — Джинни отрешённо покачала головой, и тёмно-рыжие волосы коснулись пола. — Он нашёл Уилкисов в Австралии, последнее его письмо было оттуда. А ещё Гарри писал, что за ним кто-то следит, и он видел там Роули… Торфинна Роули. Помнишь такого?
— Да. Он с Долоховым напал на нас в кафе на Тотнем-Корт-Роуд.
— Да… — Джинни устало смотрела куда-то в одну точку, и от этого взгляда Гермионе стало не по себе. — А ещё этот ублюдок убил Люпина…
От плохого предчувствия свело желудок.
— Джинни… Где Гарри?
— Мы не знаем… — девушка потёрла воспалённые распухшие веки. — Похоже, письмо, которое он написал тебе — последняя весточка. Кингсли отправил в Австралию Рона, Перси и Эммелину Вэнс. И до сих пор… — она судорожно всхлипнула, — я так боюсь… А они молчат…
— Джинни! Послушай! — Гермиона сглотнула горький ком. — Всё будет хорошо! Это же Гарри, помнишь? Проклятье! Ничем не могу помочь… Я отправлю ему Патронус. Пусть он знает, что мы с ним!
Джинни вытирала слёзы спутанными прядями.
— Я не хочу снова потерять его. Как тогда, в первой битве… Я пойду, Гермиона…
Она встала, чтобы уйти.
— Держись. Всё будет хорошо!
Вернувшись в гостиную Малфоев, Гермиона отползла от камина и села на пол, справляясь с головокружением и растирая ноющие коленки.
Вспомнив минувшую ночь, она вызвала Патронус и приказала:
— Лети к Гарри! Пусть он знает, что мы с ним! Пусть выбирается оттуда, где бы он ни был! Помоги ему…
Серебристая выдра кивнула и стрелой пронзила замёрзшее стекло, помчавшись исполнять поручение.
Гермиона проводила её взглядом, полным надежды. Она вдруг с удивлением обнаружила, что снова голодна, и отправилась на кухню.
* * *
На следующий день Гермиона сидела в кресле в углу гостиной, подтянув колени к подбородку, и смотрела, как эльфы наряжали небольшую ель. Из кухни пахло вишнёвым пудингом, который приготовила Чайна.
Всё утро Гермиона безуспешно искала Люциуса, чтобы он разрушил, наконец, клятву. Хотелось обрести возможность хоть чем-то помочь Гарри. Гермиона обошла весь дом, но не нашла никаких следов пребывания любовника. На чердаке недовольно ухнул разбуженный Цезарь, на втором этаже среди жилых комнат оказались только три спальни: её, Нарциссы и Драко. Остальные комнаты встречали тоскливым запустением и холодом.
Гермиона смотрела, как Лу, напевая что-то себе под нос, развешивает золотые звёзды под потолком, как прикрепляет венок омелы над камином, и не чувствовала никакого праздничного настроения.
«Может, у Люциуса дела в Британии, и он был здесь всего ночь? Может, он вернётся на Рождество?»
— Скажи, Лу, ты видел позавчера здесь мистера Люциуса?
Вопрос застал эльфа врасплох. Он уронил звезду, и та разбилась, разлетевшись на десятки золотых кусочков.
— Хозяин Люциус умер, — замогильным голосом изрёк домовик, одарив её взглядом а-ля Сивилла Трелони. — Минни должна беречь память о нём!
Гермиона поморщилась и отвернулась, понимая, что больше ничего из старого эконома не выудит.
«Быть может, попытать счастья у Чайны или Юны?»
Нарцисса опять пропадала у подружки-любовницы, Драко Гермиона видела только за завтраком, и не сказать, чтобы скучала по ним. Но одиночество по-прежнему холодной лапой сдавливало сердце. Она думала о Гарри, молясь о том, чтобы с ним ничего не случилось и он вернулся живым и здоровым. Боль от потери родителей немного притупилась, Гермиона поняла, что попрощалась с ними именно в тот момент, когда заменила им воспоминания. Они остались в памяти именно такими: мама, добрая и напевающая песни, отец — страстный садовод и болельщик «Манчестер Юнайтед».
Гермиона зевнула. В последнее время хотелось то есть, то спать. С мыслью о том, что, возможно, стоило выбраться в магический квартал и выбрать подарок Нарциссе, она задремала.
* * *
Люциус быстро расхаживал между столами кабинета в Министерстве.
С момента, как он начал самостоятельно передвигаться в Мунго, казалось, все вокруг только и пытаются удержать его в неведении и на одном месте. Сначала этот целитель Эллиот: «Мы должны провести ряд исследований!», ему подвывал Стивенс: «Это сенсационное открытие тянет на мировую премию по колдомедицине!».
Но, проведя в постели целую неделю, маг больше не собирался отлёживаться. Придя в себя, он допрашивал всех и каждого и не успокоился до тех пор, пока не рассказали, что его семья жива, а Яксли мёртв. Малфой пытался встать, но был слишком слаб — ноги не слушались. От бессилия хотелось удавиться. Эллиот поил его снотворным, успокаивающим и восстанавливающим. Люциус и рад был попросить зелье сна без сновидений, но тогда бы он перестал видеть ЕЁ в своих кошмарах.
Почти каждую ночь ему снилась Гермиона на берегу моря. Она стояла и смотрела вдаль, а ветер развевал её пушистые волосы, которые так и хотелось погладить. Но едва Люциус протягивал руку, девушку загораживала тёмная фигура сына, а в следующее мгновение в волнах качалось неподвижное тело. И он знал — чьё. Вода полоскала тёмные кудри вокруг бледного лица с большими карими глазами, наполненными отчаянием, затекала в приоткрытый рот. Люциус бросался в холодное море и плыл, но течение относило Гермиону всё дальше.
Он просыпался со сдавленным стоном и промокшей от пота подушкой. Сердце заходилось от страшного предчувствия. Мужчина порывался уйти из Мунго, но падал на "шахматный" пол больничной палаты, сделав пару шагов. Жизненно необходимым казалось спасти её, как будто от этого зависела вся его жизнь.
Малфой мучился от страха и неизвестности, и день, когда он смог стоять на ногах, стал поистине радостным. Оказалось, что при нападении Яксли трость сгорела дотла, пока Люциус доставал палочку. Наконечник в виде головы змеи сильно оплавился, но в остальном верная палочка колдовала исправно.
Мужчина трансгрессировал в поместье и привёл себя в порядок: вымылся, побрился, переоделся и выкурил трубку, изгоняя мерзкий больничный запах. Он остался доволен своим отражением: мазь Лонгботтома действительно омолодила его, даже глубокие морщины на лбу и в уголках глаз пропали, волосы отросли ниже лопаток.
Тишина зимнего парка и пустого дома угнетала. Люциус задумался, обрадуется ли хоть кто-то его возвращению с того света. Нарцисса? Драко? Гермиона? Разве что Минни, но её больше нет…
Сейф, о котором Нарцисса не знала, так и остался нетронутым, и это радовало. Малфой слышал, что его похоронили, и какое-то время не решался переступить порог старого семейного склепа, но всё-таки любопытство победило. В конце концов не каждый волшебник имеет возможность взглянуть на собственные останки. В усыпальнице пахло сыростью и плесенью, а от мороза изо рта вырывался пар. Мужчина держал в руках позолоченную урну с собственным прахом и думал, что тот Люциус действительно умер. И, должно быть, это к лучшему, ведь теперь можно начать жизнь с чистого листа.
В Министерстве все шарахались от воскресшего покойника, поминали Мерлина Всемогущего и складывали пальцы в кельтский крест, отводящий беду. Уточнив у Бруствера, что с семьёй всё в порядке, и все они теперь в Кале, он вздохнул с облегчением.
— Мистер Малфой, — темнокожий министр замялся, — вам придётся оформить некоторые документы у архивариуса Финчли. Вы ведь воскресли чудесным образом. Нужно занести ваше имя в волшебный реестр. К тому же, некоторые обязательства…
— Что вы имеете в виду?
— Средства на восстановление Хогвартса…
Люциус криво усмехнулся.
«Будь ты трижды героем и восставшим из пепла, они всё равно помнят, что ты — денежный мешок. «Рыцарь галлеона и кната», а не живой человек».
Пришлось задержаться ещё и в Гринготтсе, чтобы перевести деньги на счёт школы и отправить приличную сумму Лонгботтому на дальнейшие исследования и письмо с предложением оформить патент на его изобретение. Пока гоблины дотошно сверяли личность и счета, Малфой успел заказать на Косой Аллее новый наконечник для палочки и трость, уж очень привык к старой. Он развернул свежий выпуск «Ежедневного пророка» и с удивлением прочёл интервью Бруствера о битве в Хогвартсе. Было странно читать об этом со стороны, но надо отдать должное Кингсли: ничего лишнего, что роняло бы Министерство в глазах общественности. Аврор сдержал своё обещание: было сказано и о переломной роли, сыгранной семьёй Малфоев в решающей битве.
Узнав, что Драко убил Яксли, тем самым отомстив за смерть отца, Люциус был поражён. Он уважал этот поступок, и в то же время одна только мысль о том, что сын остался наедине с Гермионой, на которой больше нет чар неприкосновенности, заставляла паниковать от ревности.
Предчувствие непоправимой беды то и дело сдавливало грудь. Сердце отстукивало: «Мин-ни, Мин-ни, Мин-ни…»
Он обернулся на клерка. Тот еле водил затупившимся пером по пергаменту.
— Сколько можно возиться с документами?!
Архивариус недовольно почесал седые бакенбарды, насупился и заворчал:
— Из-за таких, как вы, авроры в Австралии! Беглых Пожирателей ловят! А мне работы прибавилось в самый канун Рождества!
Острый наконечник трости Люциуса упёрся в дряблое горло обидчика. В льдистых глазах колдуна полыхала такая ярость, что Финчли судорожно сглотнул.
— Из-за таких, как я, Поттер смог победить! Из-за таких, как я, ты теперь сидишь в этом кресле, а не в «Спецлагере номер один»! И если ты немедленно не оформишь все документы, на своей шкуре испытаешь, что такое Пожиратель смерти!
* * *
Гермиона проснулась оттого, что спина затекла от неудобной позы в кресле. Она потянулась и посмотрела на каминную полку. Часы показывали пять вечера. За окнами сумерки наливались лиловым. В гостиной стемнело, и только блики от огня в камине играли на золотых звёздах.
Девушка хмуро подумала о том, что стоит снова пойти обыскать дом. Ей очень не нравилось, что поиски Люциуса не дали результата. Даже думать не хотелось о том, какие выводы напрашивались, исходя из всего этого.
«Может, стоит выйти за пределы дома?»
Гермиона расправила складки на платье и направилась в спальню, чтобы одеться потеплее. Но выход из гостиной загородил Драко. Глаза его поблёскивали, взгляд был хищным и пристальным.
— Дай пройти!
Он молча наступал, она пятилась обратно в гостиную.
— Дай пройти! — Гермиона наставила на него палочку. — Третий раз повторять не буду!
— Я говорил, что мы ещё побеседуем, Гермиона, — медленно произнёс Малфой.
— Нам не о чем раз… — начала девушка и замерла: он молниеносно выхватил палочку и невербально запечатал все выходы и камин.
— Рождество… — Драко небрежно сбросил на пол пиджак. — Время разворачивать подарки! Мать всегда ругала меня, когда я не дождавшись утра распечатывал свёртки…
Гермиона принюхалась, не отводя нацеленную на него палочку. Похоже, он пьян.
— Не понимаю, о чём ты, Малфой.
— О подарках, — его глаза опасно блеснули, — подарках под ёлкой, завернутых в дурацкие платья. Сама снимешь обёртку или тебе помочь?
— Я смогу постоять за себя, — ей хотелось, чтобы голос звучал спокойно, без панических нот. — И твой отец… Он вернулся, если ты не знал. Ему очень не понравится твоё поведение!
— Отец? — Драко рассмеялся и облизнул губы. Он принялся закатывать рукава белой рубашки. — Его больше нет, Гермиона, отец мёртв. И между нами больше никто не стоит.
Девушке захотелось пальнуть в него Ступефаем за эти слова. Но и он держал её на прицеле.
— Как бы не так, Малфой! Позавчера я видела твоего отца живым и здоровым.
— Уверена, ягодка? — Драко сощурился. — Ты такая сладкая там…
Гермиона распахнула глаза от жуткой догадки. С лица разом сошла вся краска.
— Что? Не может этого быть… это был ты?! Ты!
— Теперь всегда буду только я. Только ты и я.
— Оборотное зелье?!
— Пять баллов Гриффиндору!
Он неторопливо приближался, но Гермиона не замечала этого. Она в смятении опустила палочку и сжала пальцами виски. Мысли проносились одна страшнее другой.
«Перстень! Был ли у него перстень с обсидианом? Но тогда я меньше всего думала о перстне…»
— Этого не может быть! — победно закричала она. — Люциус жив! Частицу мёртвого волшебника нельзя добавлять в Оборотное зелье. Ты бы умер!
— Ещё пять баллов Гриффиндору, мисс Грейнджер! Кровь единорога, — небрежно обронил Драко. — Если выдерживать в ней частицу человека, взятую у него, пока он был ещё жив, Оборотное зелье действует. Меньше, чем обычно, но часа вполне хватает… как выяснилось.
— Как ты мог?! Это что, какая-то тёмная магия?!
— Тёмная и древняя. Лорд многому научил меня. Хочешь, продемонстрирую?
— Неправда! — кричала Гермиона. — Враньё! Ты бы не сделал этого! Для этого нужны волосы Люциуса!
— О, да, — Драко ухмыльнулся. — Я держал их на тот случай, если он не снимет чары неприкосновенности. Я говорил, что не отступлюсь, и я сдержал своё слово. В чём дело, Гермиона? Вспоминаешь свои оргазмы?
Девушку затошнило от ужасных мыслей, которые чередой пронеслись в голове.
«Драко всегда получает то, что хочет».
«— Твой сын…
— Потом».
«Закрой глаза… Поласкай меня…»
«Ягодка. Ягодка. ЯГОДКА!»
— Ты так трогательно всхлипываешь, когда кончаешь, — продолжал он издеваться. — А твой ротик… Ммм!
Гермиона постепенно осознавала всю подлость и чудовищность этого обмана.
«Предала себя… Предала Люциуса…»
Девушка чувствовала, как её трясёт от боли и гнева. В груди горело жидкое пламя. Красная пелена застила глаза, и уютная гостиная стала похожа на Рождественский зал из сказки «Щелкунчик», когда настала ночь и балом правили чудовища.
— Ты подонок… Я убью тебя, Малфой! — страшным шёпотом пообещала она, впервые в жизни желая по-настоящему убить.
— Валяй! — в его голосе кроме злости теперь звучала и обида, но Гермиона этого не замечала. — Но учти, я был с тобой ласков. И не стану щадить тебя, если хоть одно заклятие…
— Круцио!
— Протего!
Их отбросило друг от друга, и в следующее мгновение оба приняли боевые стойки.
— Ступефай!
— Инкарцеро!
Стенка секретера громко треснула от угодившего заклинания, бумаги, подхваченные вихрем, разлетелись по всей гостиной. Воздух заискрил от магии, переполнявшей его. Гермиона оскалилась. Хотелось сделать ему больно, больно! БОЛЬНО!
— Сектумсемпра!
— Протего!
— Редукто!
— Эверте статум!
Девушка поднялась из-за располовиненного кресла, держась за спинку и не замечая, как по щеке стекает кровь.
Драко, в разодранной рубашке, пошатываясь, едко бросил:
— Что, думала одолеть ученика Тёмного Лорда?
— Инсендио!
— Агуаменти!
— Пиро!
— Рефлекто!
Гостиную заволокло дымом. Удушливо пахло гарью и палёной обивкой. По шторам вверх ползли жёлтые языки пламени. Тлела ёлка, лопалась разноцветная мишура на ветках.
Драко рявкнул:
— Мне надоела эта мышиная возня!
Отразив Петрификус Тоталус, он просто направил палочку в пол. Половицы вдруг ожили и заскользили под ногами. Очередное заклинание угодило в потолок, и на белой глади расползлась паутина трещин. Гермиона, потеряв равновесие, вскрикнула и рухнула на спину.
— Экспеллиармус! Инкарцеро!
Малфой отбросил её палочку куда-то за спину и погасил пожар. Но даже извиваясь в своих путах, Гермиона видела, что пламя в его глазах разгоралось только сильнее. Он призвал витой шнур от портьеры и крепко связал ей запястья, а затем отменил заклятие. Девушка забилась, не желая признавать своё поражение.
— Ненавижу! Ненавижу!
— Диффиндо! Как приятно видеть тебя у своих ног, Грейнджер! Слабая, побеждённая…
Заклинание разделило платье и бельё надвое, только чулки уцелели, и теперь Гермиона лежала перед парнем полуобнажённая. Она отбивалась так яростно, что путы больно врезались в кожу. Драко улёгся на неё, сжав бёдра пальцами и покусывая шею.
— Не надо… Не смей! Остановись! Ты не в себе!
— Что ты так нервничаешь, Гермиона? — он накрыл ладонью грудь и принялся мять её. — В прошлый раз тебе понравилось, ты так стонала…
Девушка искала способы остановить его и не находила.
Но она знала, как причинить Драко боль за всё, что он натворил, и выпалила:
— Потому что я была с ним, а не с тобой! Это его я целовала, а не тебя!
В то же мгновение Малфой так сдавил её грудь, что она взвизгнула.
Он сунул руку ей между ног и прошипел в лицо:
— Больше ни слова о нём, поняла?! Я ещё получу то, что он у меня отнял! Ревирго! *
Гермиона снова задёргалась и вскрикнула: промежность обожгло, там пульсировало какое-то чуждое тепло. Будто на краю сознания она услышала, как вжикнула молния. А потом он приставил к лону член и стал протискиваться внутрь, разрывая восстановленную преграду.
Девушка просто не могла поверить, что это происходит с ней.
Задыхаясь от боли, она бросила свой последний козырь:
— Ты ведь говорил, что любишь меня, помнишь? Как ты можешь творить такое, если любишь на самом деле?!
Малфой остановился на мгновение, глядя ей в глаза, словно надеясь отыскать там какой-то намёк на взаимность.
— Потому и могу.
Хуже всего было то, что она понимала: Драко искренен. Он действительно считает, что любит её какой-то странной одержимой любовью.
— Пощади меня! — взмолилась она. — Не надо!
— Ты не пощадила меня, когда выбрала его! Я должен был быть с тобой тогда! — рыкнул Малфой и сильно двинул бёдрами.
Гермиона закричала от боли. Она изворачивалась, но он крепко вцепился в её плечи и вонзался, стремясь проникнуть глубже. Из-за пелены слёз очертания насильника размывались, горячие дорожки стекали к вискам.
Девушка прикусила губу, чтобы не показать ему своих чувств, но Драко сжал пальцами её подбородок и дёрнул вверх:
— Кричи!
Гермиона отвернулась, чувствуя, как его член ходит в ней всё быстрее.
— Кричи, сучка!
Толчки стали ещё стремительнее, болезненнее. Его член упирался куда-то так глубоко, что казалось, вот-вот разорвёт её. Девушка всхлипнула и тут же закричала: Малфой больно укусил её в нижнюю губу, проникнув языком в рот. Он задвигался быстро, хаотично, тяжело дыша и всё сильнее сжимая плечи. И в какой-то момент застонал, и Гермиона почувствовала, как насильник кончает в неё.
Она лежала на ковре, растерзанная и измученная, думая, что всё закончилось, но Драко поднялся и улёгся рядом.
Отдышавшись, он поцеловал её в висок и спросил:
— Ну как, нравится? Теперь так будет всегда.
— Отпусти меня…
Девушка вздрогнула, ощутив его руку в промежности, и сжала ноги.
Малфой зарылся в её волосы и шепнул:
— Я, кажется, не должен пугать тебя или причинять боль, верно? Тебе лучше расслабиться, Гермиона.
Его пальцы кружили по клитору. Нажимали на распухший бугорок, зачерпывали собственную сперму, стекающую из влагалища, и размазывали по губам.
— Я не могу, не могу! Перестань! — она закрыла глаза от отчаяния. — У меня всё болит…
— Я смотрю, отец щадил тебя. Теперь тебе придётся стать выносливой. Привыкай!
Гермиона так хотела отключиться, потерять сознание, чтобы не видеть, не чувствовать этой боли и стыда, но реальность не давала сделать это. Шнур тёр кожу на запястьях, движения пальцев в промежности всё ускорялись, натирая чувствительную кожу. Девушка зацепилась взглядом за трещины на потолке, думая о том, что и сама теперь такая же разбитая.
— Смотри на меня! — Драко сел и снова сжал её подбородок пальцами. — Хочу видеть, как ты кончаешь. Это так заводит!
Гермиона невидяще смотрела в его серые, потемневшие от возбуждения глаза и не чувствовала ничего, кроме боли и отвращения.
— Ну же, ягодка, кончи… Давай…
Но никакого возбуждения не наступало, и она только всхлипывала от боли в саднящей промежности. Драко понял, что желаемого снова не добьётся, и наконец убрал руку, выругавшись сквозь зубы. Девушка получила лёгкую передышку, на миг погрузившись в долгожданное забытье. Она не видела, как Малфой смотрел на её дрожащие губы, на закатившиеся глаза и поглаживал восставший член.
Гермиона охнула, когда Драко перевернул её на живот.
— Хочу попробовать тебя везде.
Это пожелание вызвало панический ужас. Она забилась из последних сил, ощутив, как его пальцы раздвигают ягодицы и проникают в анус. Адская боль ослепила девушку, когда Драко резко толкнулся в зад и принялся безжалостно двигаться, разрывая её.
— Запомни навсегда, чья ты! Запомни, кому принадлежишь!
Гермиона сорвала голос от крика, когда, наконец, потеряла сознание, уткнувшись в пыльный ворс ковра.
________________________________
* Ревирго — заклинание, позволяющее вернуть девственность. Ре (лат.) — «вновь, обратно», вирго — «девственность».
В каноне такого заклинания, конечно, не существует. Просто я его изобрела для этой главы. Пусть оно останется под авторством безумной фантазии Волдеморта, раз Драко был у него на обучении.
Глава 14
Люциус поднимался по ночному склону с белым огоньком, зажжённым Люмосом. Погода была вовсе не Рождественской: снег ломко хрустел под сапогами, ветер швырял в лицо колкую крупу. От стужи защищали Согревающие чары, но лютый холод отчего-то пробирался в самое сердце. Маг поёжился.
Окна особняка встречали неприветливым мраком. От этого на душе скребли книзлы. Для полноты картины не хватало ещё крика козодоя или плача келпи.
Дурное предчувствие превратилось в панику, когда из-за крыши дома показалась луна. Она была багрово-красной, и смотрелась вовсе не румяной, а словно напившейся чьей-то крови. Такая луна висела над поместьем в ночь, когда умер его отец.
Люциус сжал зубы и трансгрессировал прямо к порогу. Рождественский венок из еловых ветвей, перевитый алой шёлковой лентой, покачивался от ветра и стучал по двери. Люциус сглотнул ком, образовавшийся вдруг в горле, и решительно повернул круглую холодную ручку. Заперто.
— Алохомора!
Пройдя в разгромленную гостиную, он нахмурился и втянул носом запах гари. И сразу поморщился, вспомнив жуткую боль от ожогов. В слабом свете оплывающих свечей мужчина увидел своего сына, сидящего на полу рядом с неподвижным телом связанной девушки. Он гладил её по спине и растрёпанным волосам, что-то бормоча под нос, и Люциусу стало дурно от одной этой картины: он узнал Гермиону.
— Драко! Что здесь произошло?
Тот поднял голову, и Люциус с трудом подавил желание отшатнуться: такое пугающее безумие плясало в его затуманенном взгляде.
— Отец? Ты же умер. Сгорел.
— Как видишь, нет.
Люциус наконец сбросил на кресло тёплое пальто и смог шагнуть ближе.
— Что ты с ней сделал, Драко?!
Он не верил своим глазам. То, чего так боялся, то, от чего так ревностно оберегал свою нежную малышку, случилось. Произошло. Стряслось.
«Как можно было быть настолько слепым… Мерлин!»
Задранный подол открывал раскинутые ножки в чулках, с потёками крови и спермы между бёдрами. Мужчина осторожно перевернул девушку на спину и сжал зубы, увидев багровые отметины на шее, укусы на груди, налившиеся лиловым.
Будто сквозь туман донесся голос сына:
— Не тронь её, отец! Она теперь моя!
Люциус вдруг увидел себя на месте Драко: ведь он так же домогался её, так же использовал, забыв о том, что Гермиона — живой человек, способный чувствовать.
Она лежала, как сломанная кукла. Игрушка, брошенная двумя жестокими мальчишками. Гермиона вдруг пошевелилась, приоткрыла глаза и узнала его. Люциус ощутил непривычную ноющую боль в груди: он видел эту девушку раненой, напуганной, но такой сломленной и безжизненной — никогда. Искусанные распухшие губы дрогнули и до слуха мужчины донеслось:
— Малфой… Оборотное зелье…
— О чём она говорит? Какое ещё Оборотное зелье?
Голос Люциуса дрожал от злости, которая волнами поднималась изнутри. Он освободил стянутые запястья Гермионы и расправил руки вдоль тела. Девушка сдавленно застонала.
— Не смей трогать моё, отец! — медленно, но чётко повторил Драко, поднимаясь. — Она теперь моя! Я не знаю, как ты воскрес, но…
— Да как ты смеешь?! — взвился Люциус. — Как смеешь ты так разговаривать со мной в подобном тоне?! Как ты посмел надругаться над ней?!
Он нацелил на сына палочку, краем глаза отмечая, что в гостиной появилась Нарцисса.
— Что здесь случилось? Почему камин заблокирован? Мне пришлось трансгрессировать… — она подошла и уставилась на Люциуса округлившимися глазами. — Ты жив? Но как?
— Вижу, ты не рада, — криво усмехнулся он. — Оставим обсуждение этого вопроса на потом, сейчас есть более важные проблемы. Наш сын изнасиловал мисс Грейнджер!
Нарцисса окинула холодным взглядом девушку, пытающуюся закрыться обрывками платья.
— О. Должно быть, она снова позволила нелицеприятное высказывание в адрес Драко.
— Нарцисса… — палочка дрогнула в руке Люциуса. — Как ты могла это допустить?
— Допустить что? — Нарцисса сложила руки на груди. — Что мой сын наконец исполнил давнюю мечту?
Мужчина не верил своим ушам.
— Ты же женщина… Нарцисса! Как ты можешь так спокойно относиться к подобному?!
— Поздновато ты вспомнил о том, что я женщина! — прошипела она, доставая палочку. — Тебе стоило почаще вспоминать об этом, когда ты трахал грязнокровку!
Люциус почувствовал себя мерзко, словно его вываляли в грязи и помоях. И самое отвратительное — то, что его вина во всём этом едва ли была меньше, чем жены или сына.
— Наши претензии взаимны, Нарцисса, — холодно парировал он. — Тебе стоило почаще вспоминать, что я — мужчина, когда ты развлекалась со своей сестрой! Пора нам перестать играть тех, кем мы с тобой давным-давно не являемся.
— О чём это ты?
— О нашем разводе. Я пришлю с совой необходимые документы.
— Какой приятный подарок к Рождеству: развод с покойником! — зло рассмеялась Нарцисса.
Люциус повернулся к сыну.
— А теперь объясни мне, о каком ещё Оборотном зелье говорит мисс Грейнджер?!
Драко расправил плечи в разодраной рубашке и безразличным тоном заявил:
— Без этого можно было и обойтись, если бы она не была такой строптивой!
— Чью частицу ты добавил? — тихо спросил Люциус, уже зная ответ и желая услышать всё что угодно, кроме него.
— Разумеется, твою, отец. Твой волос.
«Потерял. Навсегда. Навсегда!»
От гнева и отвратительного чувства, что его использовали, Люциус шагнул назад.
— Мне стыдно, что ты мой сын! Это подло, Драко! По-настоящему подло!
— Подло, говоришь?! — парень сощурился. — Отнимать девушку своего собственного сына — вот что по-настоящему подло, папа!
В глубине души Люциус понимал, что сын прав, но сейчас у их ног немым обвинением лежала растерзанная девушка, и багровая пелена ярости застелила серые глаза мужчины.
— Ты знал, что она не любит тебя! Ты знал это, задери тебя вервольф! И всё равно сделал это!
— Как хорошо было здесь без тебя! — фыркнул Драко. — Стоило тебе вернуться с того света, как ты снова портишь нам жизнь! Нужно было оставить Яксли в живых, чтобы он довершил начатое!
Люциус мельком отметил, что Гермиона нашла в себе силы встать, и теперь искала что-то в углу гостиной.
— Недолго я гордился твоим поступком, сын. Вижу, я плохо воспитал тебя, но никогда не поздно наверстать упущенное. Тебя ждёт срок в Азкабане.
— Только посмей! — завизжала Нарцисса. — Тебя первым прикуют цепями к креслу на заседании Визенгамота! Я расскажу им о том, кто заставил девчонку дать вассальную клятву!
— Я буду рад, что ты окажешься в соседней камере, когда тебя осудят за соучастие, — невозмутимо ответил Люциус.
— Как благородно, отец! — Драко починил рубашку взмахом палочки и сложил руки на груди. — Раз уж у нас здесь Рождественский вечер семейных откровений, не расскажешь ли, как именно ты наказывал мисс Грейнджер в своём кабинете?
Люциус на мгновение замер, и с конца палочки сорвались алые искры в опасной близости от лица Драко.
— Хочешь знать, поступил ли я так же, как ты?! Должен тебя разочаровать: я никогда бы не сделал этого! Выбирай: Азкабан или местные застенки?
— Я первый отправлю тебя туда! — Драко нацелил на него палочку.
— Инкарцеро!
— Протего!
— Импедимента! — вмешалась Нарцисса.
— Экспеллиармус!
— Протего!
Люциус отступил за секретер: сложно было уворачиваться от заклятий жены и одновременно атаковать сына. Гермиона оказалась у него за спиной, он обернулся и успел увидеть, что она починила платье.
— Беги!
И пропустил взрывающее заклятье.
— Конфринго!
Страшный грохот оглушил Люциуса. Он едва успел выкрикнуть «Протего тоталум!», защищая себя и Гермиону, и в тот же миг куски дерева, секунду назад бывшие секретером, с шумом разлетелись по всей гостиной. Когда в ушах перестало звенеть, он услышал крики и причитания предков с горящих портретов.
— Отец! — крикнул Драко, отпинывая с пути доски. — Скажи, ты будешь вспоминать в Азкабане, как дарил мне подарки на Рождество?
Люциус смотрел на него сквозь подрагивающую полупрозрачную завесу и думал о том, что они уже давно перестали играть привычные роли отца и сына. Ровно в тот момент, когда он увёл Гермиону к себе в кабинет.
— Ты должен понести наказание, — твёрдо отозвался мужчина. — И я устрою это. Будь ты хоть трижды мой сын, я в своём доме насильника не потерплю!
— Что же ты тогда прячешься, как трус?! Сражайся! — зло выкрикнул Драко. Он взмахнул палочкой, разрушая защиту. — Бомбарда!
Люциуса оттолкнуло волной и кусками тающей завесы, и он опять поставил щит. С ним стало удобнее атаковать, и мужчина снова скрестил палочки с сыном, пытаясь обездвижить его или связать.
— Будешь вспоминать, папа, — издевался Драко, — как учил меня летать на метле?! Или вызывать змею Серпенсортией?
Сын бил прямо в цель. Люциуса раздирали ужасные внутренние противоречия, и только железная сила воли позволяла не опустить палочку. Сознавать, что сражаешься с собственной семьёй, с людьми, которых ещё совсем недавно считал самыми близкими и родными, было невыносимо. Но он знал, что должен исполнить своё обещание, потому что не смог бы жить с чувством вины из-за обоих: и Драко, и Гермионы.
Люциус чувствовал, как выступил пот на висках и пропитал волосы. Он не мог пробить защиту сына, поскольку Нарцисса надёжно прикрывала его, и мужчина едва успевал отражать двойные заклинания. Его загоняли в угол, к креслу, но тут на «Таранталлегру», пущенную женой, рядом неожиданно прозвучало звонкое «Протего!». Маленькая храбрая Гермиона нашла в себе силы встать с ним плечом к плечу. Теперь она прикрывала его, как Нарцисса — Драко, и сражение приняло новый оборот. Противники сошлись в яростной схватке, и от вспышек заклинаний в полутёмной гостиной слепило глаза. Треск от магии, переполнявшей гостиную, оглушал, оголяя нервы до предела.
— Откуда такая сила, Драко? — переводя дух, спросил Люциус.
— Я уж думал, ты не спросишь! — парень замер, с ненавистью глядя на Гермиону. — Тёмный лорд поделился со мной своим могуществом, так что можешь даже не рассчитывать выстоять против меня!
— Я ошибся, отправив тебя на обучение к нему! — выкрикнул Люциус. — Если бы у меня был хроноворот, я бы повернул время вспять! Очнись, Драко! Эта мощь убивает тебя! Сводит с ума!
— О, нет! Только Лорд показал мне, что такое истинная сила! И что она может дать! — Драко повернулся к девушке. — Зря ты решила сражаться против меня. Подумай о том, что будет, когда я снова одержу победу!
Гермиона издала какой-то животный вопль ярости, и палочка её заплясала, как острая рапира в опытных руках фехтовальщика.
— Вариари Виргис!
Удар хлыста был такой силы, что Нарциссу отбросило на столик и перевернуло вместе с ним, а Драко прижал ладонь к щеке: из глубокого пореза ручьём бежала кровь.
Люциус с горечью понял, что времени терять нельзя, и обрушил на сына град заклятий. Теперь они атаковали вдвоём. Мужчина сковал жену «Петрификусом» и отнял палочку, а хлыст Гермионы оглушительно щёлкал без остановки, выжигая белые молнии. Драко яростно отбивался, посылая и «Круцио», и «Экспульсо», но девушка била с такой скоростью, что магия его заклинаний сгорала на лету.
Поставив щит вокруг неё, Люциус выжидал момент, чтобы пробить брешь в обороне сына и остановить это безумие.
Вот уже плечо Драко окрасилось кровью, а Гермиона неловко отскочила в сторону, уворачиваясь от заклинания-подножки. И в этот миг, когда сын сосредоточился для решающего удара, Люциус послал в него «Редукто» и следом «Экспеллиармус».
Драко неверяще посмотрел на свои опустевшие руки и с рёвом бросился на отца. Люциус настолько не ожидал этого, что не успел среагировать. Они сцепились и покатились по обгоревшему ковру, забыв про палочки и отчаянно молотя друг друга. Гермиона бестолково топталась рядом, она целилась и отводила палочку с руганью, боясь попасть не в того.
Наконец Люциус оказался сверху и врезал Драко так, что голова сына мотнулась в сторону, а из лопнувшей губы выступила кровь.
— Это тебе за Гермиону! — тяжело дыша, бросил он, утирая кровь с подбородка: Драко разбил ему нос.
Но ощущение было мерзким: будто ударил самого себя. По крайней мере, в груди ныло так, будто сам в себя вонзил нож.
— Я хотя бы любил её! — невнятно простонал Драко. Похоже, отец выбил ему зуб. — А ты просто трахал. Но она больше никогда не позволит тебе…
Гермиона сжала зубы и приставила палочку к его затылку.
— Обливейт! Забудь меня. Навсегда!
Люциус бросил на неё запоздалый взгляд, вытер кровь под разбитым носом и быстро добавил:
— Забудь всё то, чему тебя учил Лорд! Ты всегда мечтал жить во Франции… открыть самый лучший ресторан… жениться на Астории Гринграсс.
Взгляд Драко остановился, глаза помутнели, впитывая ложные воспоминания. Длинное жилистое тело расслабилось, а щека с порезом неприятно подёргивалась, и Люциус в который раз за эту ночь почувствовал себя чудовищем. Но иного выхода не было. Не сделай они этого, он чувствовал бы себя ещё большим чудовищем.
Поднимаясь, мужчина отбросил волосы с лица и заметил:
— Мне нужно было сделать это самому… Гермиона.
— Да уж, — всхлипнула она, сгорбившись, — У вас, Малфоев, это прямо призвание!
«Язвит, — отметил про себя Люциус. — Значит, всё не так плохо, как могло бы быть!»
Он зажал нос, чтобы остановить кровь, и посмотрел на Драко: тот лежал с полузакрытыми глазами и, казалось, спал. В эту минуту раздался визг Нарциссы: заклятие окаменения перестало действовать, и она бросилась к сыну, покрывая его равнодушное лицо поцелуями.
— Ты — чудовище! — бросила она. — Никчемный любитель грязных магглов! Ты ничем не лучше этих Уизли! Я засажу тебя в Азкабан! Я выдам все твои тайники с тёмными реликвиями!
— Ты этого не сделаешь, — Люциус предупреждающе покачал головой и отнял ладонь от лица. — Иначе не получишь ни сикля при разводе.
— Я сотру тебя в порошок! — шипела Нарцисса, даже не пытаясь утереть слёзы, что градом катились по щекам. — Ты! Ты предпочёл грязнокровку собственному сыну!
— Кроме того, ты дашь клятву о том, что всё случившееся здесь никогда не покинет пределы этого дома. Грязнокровка, как ты изволила выразиться, только что избавила твоего сына от Азкабана, подарив ему новую жизнь.
Женщина спрятала лицо на груди сына. Её плечи подрагивали от глухих рыданий, словно Драко погиб.
Гермиона, бледная как смерть, шагнула к камину и уже зачерпнула пороха из сафьянового мешочка, как вдруг зашаталась и рухнула без сознания, безвольно раскинув руки.
— Лу! — рявкнул Люциус.
Домовик появился тут же, будто ждал зова. Он с восхищением и ужасом уставился на ожившего и окровавленного хозяина, а затем с восторженным воплем кинулся целовать его сапоги, но мужчина брезгливо оттолкнул его. Лу со страхом смотрел на плачущую над сыном леди Нарциссу, и мысленно оценивал следы разрушения гостиной, наверняка с печалью понимая, что некоторые портреты уже не спасти.
— Немедленно трансгрессируй сюда ближайшего целителя! И лучше бы это была женщина, иначе тебе придётся отправиться в Британию!
Эльф смиренно прижал уши и исчез. Люциус бережно поднял на руки бесчувственную девушку и поднялся с ней на второй этаж. В коридоре царила глухая тьма, приходилось ориентироваться интуитивно, опираясь на гладкие стены.
— Чайна! Юна! — позвал он, не зная, где спальня Гермионы.
Домовухи тут же появились, с нескрываемой радостью вглядываясь в лицо хозяина.
— Юна, посвети мне и покажи путь к комнате Гермионы! Чайна, займись уборкой в гостиной, а лучше наколдуй-ка наскоро какую-нибудь иллюзию! У нас будет гостья, и я бы не хотел, чтобы после неё здесь появились авроры с ненужными вопросами.
В спальне домовуха зажгла свечи в канделябрах, и тени заметались по потолку, как дементоры, отступающие перед светом Патронуса. Уже укладывая девушку на кровать, Люциус почувствовал, как она пошевелилась.
Он склонился над Гермионой и прошептал, втайне надеясь на то, что она не ответит:
— Ты ведь хотела убить Драко. И могла… Почему же не убила?
— А ты? — отозвался слабый голос.
— Он ведь мой сын…
— Поэтому и не убила, — чуть слышно сказала она и закрыла глаза, снова проваливаясь в беспамятство.
Люциус подложил Гермионе подушку под голову и не удержался: скользнул губами по виску, и сделал то, чего никогда не успевал во сне — погладил пышные спутанные волосы. Тёплое сияние свечей золотило изящные черты бледного лица девушки, очерчивая губы и острый подбородок. Малфой ласково провёл по нежной щеке, рядом с ранкой. Такая хрупкая, как фарфоровая кукла. Но стоило только вспомнить, как яростно она сражалась, какая грозная и безжалостная в битве…
Он подумал о том, что если бы меньше любовался урной с собственным прахом, возможно, он мог бы успеть предотвратить эту катастрофу. Мужчина втянул воздух разбитым носом. Его бедная маленькая колдунья всё ещё пахла яблочной свежестью, но теперь к этому аромату примешивались нотки горечи и боли. За каждую рану и синяк хотелось спуститься и врезать Драко ещё. Да и себе тоже.
Всего-то четыре слова «поэтому и не убила», но они растревожили в груди что-то дикое, первобытное, отчего кровь прилила к лицу, а сердце застучало с перебоями. Эта поистине волшебная фраза перечёркивала мрачное предсказание Драко «Она больше никогда не позволит тебе», от которого всё в душе холодело. Выбор сделан. Он предпочёл Гермиону.
Кровь из носа снова закапала на рубашку. Люциус помянул Мордреда и достал палочку, собираясь произнести кровоостанавливающее, но тут на пороге показалась грузная женщина. Она была завёрнута в блестящую серебристую ткань, как рождественский подарок в яркую обёртку, и мужчина не сразу понял, что это платье. На голове возвышалась целая башня из чёрных волос, уложенных в причёску, в полные руки впивались разноцветные браслеты. Дама недовольно охала, потому что сзади её ощутимо подталкивал Лу.
Увидев Люциуса, она возмущённо возопила:
— Пресвятая Эстерель! Если меня вытащили из-за праздничного стола, чтобы залечить разбитый нос…
Мужчина устало поднялся и отошёл, открывая её взгляду лежащую Гермиону.
— Вот ваш пациент. Лечите! Да, и внизу вас ждут ещё двое.
Толстуха нахмурилась и подошла к постели. Уверенным движением достала палочку, и, дополнительно осветив девушку с помощью «Люмос максима», принялась нараспев читать заклинания. Магия волнами хлынула от её полных рук, и в спальне сразу запахло озоном.
Вдруг она обернулась и многозначительно заявила:
— Кстати, меня зовут мадам Фюи, месье Таинственный Похититель.
Люциус чертыхнулся. Проклятая схватка так вымотала, что не хватало сил залечить нос, а кровь так и бежала с подбородка на рубашку. Во рту чувствовался гадкий металлический привкус и никак не выходило произнести правильно банальное «Вулнера санентур». Мужчина с удивлением и благодарностью заметил, как гостья невербально исцелила рану, только махнув рукой в его сторону.
Мадам Фюи вдруг развернулась, шумно шелестя платьем, и, уперев руки в боки, торжественно заявила:
— Месье, для начала: их двое!
— Что?
— Я говорю, эта девушка беременна!
Люциус шумно выдохнул и запустил пятерню в густую гриву, пытаясь прийти в себя. Такого он не ожидал. Хуже всего то, что теперь отцом ребёнка мог быть как он, так и Драко.
«И что тогда делать? Вряд ли она оставит ребёнка! Вынесет ли она это?! Но… Мерлин… если всё же этот ребёнок мой…»
Он не замечал, с какой скоростью расхаживает по комнате из угла в угол. Остановившись у стены с дурацкими обоями в розовый цветочек, он зычно крикнул в сторону порога:
— Лу, виски! И «Латакию»!
Когда домовик поставил на прикроватную тумбочку бутылку с жёлтой этикеткой, бокалы и упаковку табака, целительница ловко набулькала себе янтарной жидкости и опрокинула одним махом. Крякнув, она одобрительно кивнула и с сожалением заметила:
— И вас с Рождеством! Неужели у вас ничего не подают к аперитиву? Праздник же!
Люциус с трудом удержался от того, чтобы не наслать на неё заклинание, заставляющее есть слизней — так, в качестве закуски, которую она просила.
Он облизнул пересохшие губы и, стараясь, чтобы голос звучал хотя бы вежливо, спросил:
— Мадам Фюи… Вы можете узнать, кто отец ребёнка?
— Что ж, — хмыкнула толстуха, — я не особо сильна в такого рода магии, но попробую.
Она потёрла руки, разогревая ладони, и вдруг подмигнула:
— А что, девица-то не очень разборчива в связях?
Люциус побелел от гнева. Он схватился за палочку и нацелил её кончик между глаз толстухи.
— Не советую судить по себе, мадам! Ещё одно подобное замечание, и я прокляну ваш род до седьмого колена! А в таких проклятиях я знаю толк, уж поверьте.
Женщина разом растеряла игривое настроение. Она раздела Гермиону заклинанием, и только теперь начала подмечать, что синяки на теле девушки похожи на отпечатки пальцев, а багровые ссадины на шее не слишком-то напоминали следы нежных поцелуев.
Мадам Фюи сосредоточенно взмахнула палочкой, и нежно-голубая сфера возникла прямо над животом девушки. От неё во все стороны ищуще поползли тонкие нити. И одна из них протянулась прямо к сердцу Люциуса, заставляя его биться сильнее.
— Его имя Люциус Абраксас Малфой, — глухо произнесла целительница, пристально вглядываясь в переливчатую сферу. — Знаете этого негодяя, месье?
Люциус встретился с её подозрительным взглядом, отметившим, куда указала нить, и разом осушил бокал виски.
Такого подарка к Рождеству он не ожидал.
Глава 15
Давно не чищенный дымоход не справлялся: в маленьком охотничьем домике стало чадно, и Гермиона взмахнула палочкой, распахивая окно. Свежий мартовский воздух ворвался на первый этаж, залитый сонным утренним светом, и потащил сизые клубы наружу.
Девушка усердно водила кистью по листу бумаги, закреплённому кнопками на деревянном мольберте. Она пыталась мысленно отвлечься, не сосредотачиваясь ни на чём конкретном, но рука снова и снова обмакивала кисть именно в алую краску, и яркие разводы слишком напоминали кровь. Или клубнику.
Арт-терапия, по словам доктора Фоссета, должна была «высвободить боль от душевной травмы, а творчество и искусство — сублимировать агрессию».
Получалось неважно. Впервые взяв в руки волшебные краски, которые привез Люциус, она сначала радовалась: достаточно было указать палочкой на нужный цвет, а потом на холст — и образ, возникающий в сознании, тотчас отпечатывался на загрунтованной ткани. Но следом за мордой василиска с выколотыми глазами на холст полилась алая, как кровь, краска. И в довершение всего в центре появился нарисованный Драко. Он пошевелился и поднял голову, недобро ухмыльнувшись. Гермиона стояла, замерев от страха и тяжело дыша, рука с палочкой словно приросла к боку. Неимоверной силой воли удалось поднять руку, но слова не шли.
— Инсен…
Слабые искры сорвались с конца палочки.
— Инсендио!
Ничего не произошло. А он смотрел на неё в упор и уже открыл рот, чтобы сказать что-то.
Тогда, злясь уже на своё бессилие, девушка рявкнула:
— Инсендио!
Полыхнуло так, что она невольно отпрянула, закрываясь рукой. Гермиона стояла и смотрела на горящий мольберт, даже не стараясь его потушить. Только когда занялся ковёр, она скомандовала:
— Агуаменти!
С тех пор девушка отложила волшебные краски и взялась за обычные. Вздрогнув от непрошеных воспоминаний, она посмотрела на бумагу. Всё то же самое: алая кровь, белое лицо со страшными глазами и дьявольской ухмылкой.
«Да когда же это кончится?!»
Гермиона сглотнула и подожгла лист. Бумага, пропитанная водой и акварельной краской, горела неохотно, будто намекая, что от мерзких воспоминаний избавиться не удастся никогда.
Девушка потушила набросок, сдернула и швырнула в мусорную корзину, полную таких же обугленных листов. После рисования она всегда принимала душ, пытаясь смыть ощущение гадкого прикосновения к тому проклятому вечеру.
В бревенчатом домике было уже натоплено, и Гермиона пригасила пламя в камине. Она сняла мешковатый свитер грубой ирландской вязки и отправилась в ванную.
* * *
Первый месяц пребывания здесь она просто лежала на диване, завернувшись в плед, и смотрела, как магическое голубое пламя пляшет на щербатой коре сосновых поленьев. Не хотелось шевелиться, мыться, есть. Жить. Внутри царила тьма и пустота, и, казалось, порой можно услышать тоскливые завывания самума, разносящего песчинки с серых барханов — всего, что осталось от души.
Иногда приходили Гарри и Джинни. Впускать Рона после одной памятной беседы на Гриммо Гермиона отказалась напрочь. Она видела их, слышала слабые голоса далеко-далеко, словно с другой планеты, что-то говорила в ответ. И продолжала лежать. Гарри брал её руку в свою, Джинни гладила по голове. Но создавалось ощущение, что друзья боятся трогать её, будто девушка — одна большая открытая рана. Собственно, так оно и было.
Мерлин знает, сколько бы это всё продолжалось, пока Люциус не встряхнул её. В буквальном смысле. Он тоже появлялся здесь, но обычно молчал, глядя на неё. Ведь это был его домик. Охотничий домик Малфоев.
Гермиона встала у зеркала и провела ладонью по небольшому округлому животу. Всё здесь принадлежало Малфою, но кое-что — и ей.
Она ступила в гладкую колыбель ванны и задёрнула голубую занавеску. Котёл нагрел воду, и тёплые струи потекли по лицу, вызывая в памяти картины трёхмесячной давности.
* * *
В первое утро Рождества она проснулась оттого, что стало жарко. Тело больше не болело, и, к своему удивлению, Гермиона снова почувствовала голод. А ещё ощутила, что кто-то большой и тёплый прижимается сбоку, а тяжёлая рука лежит на талии. Рассмотрев, что это Малфой-старший сопит рядом, приоткрыв рот, она принялась яростно отталкивать его, пытаясь освободиться.
«Второй раз за несколько дней просыпаться с ним… но, Мерлин, он ли это?!»
Она схватила с тумбочки палочку и направила на него, с облегчением отметив, что мужчина в рубашке и брюках. Перстень темнел на пальце, обозначая владельца.
— Убирайтесь!
Люциус моргал и тёр глаза. Он зевнул и сонно пробормотал:
— Который час? Десять уже есть?
— Что вы делаете в моей постели? — сощурилась Гермиона.
Мужчина зажмурился от света из окна, застонал и упал лицом в подушку.
— Какого боггарта… Я так устал… Эта проклятая толстуха, чтоб ей провалиться, извела меня своими подозрениями! Полночи я ей втолковывал, что и пальцем тебя не трогал…
— Какая ещё толстуха?
— Целительница, сожри её акромантул, — он поднялся, потирая покрасневшие глаза. — Нет, такой, пожалуй, подавится и акромантул… Пришлось до утра поить тебя зельями. Восстанавливающее, укрепля-а-а-а — он широко зевнул, — ющее. Я так устал, что заснул прямо здесь.
— Мне нужно в душ, — бросила она чужим голосом. — А потом я уеду отсюда.
Когда Гермиона вышла из ванной, чувствуя, как горит под халатом тело, безжалостно натёртое щёткой, Люциус сидел в кресле у стола и читал письмо от Гарри. Она заметила, что он тоже успел привести себя в порядок и чинно потягивал кофе в отутюженном костюме.
— Не против позавтракать со мной?
Девушка молча села напротив и принялась намазывать тост. Поглядывая на него украдкой, она заметила, что белоснежная шевелюра уложена волосок к волоску, но мешки под глазами и горькая складка у рта напоминали о схватке и бессонной ночи.
— Прими мои соболезнования, — проговорил Люциус. — Мне очень жаль, что твои родители погибли. Куда ты пойдёшь, Гермиона?
Она остановила взгляд на чашке кофе в его руке и заметила, что палец с обсидиановым перстнем слегка дрогнул.
— На Гриммо, к Гарри…
— Нам нужно поговорить… — осторожно начал маг.
Раздался громкий хлопок, и возникший перед ними Лу прервал беседу. Подобострастно склонившись перед хозяином, он проскрипел:
— Мастер Люциус, там гость, мистер Поттер.
— Что ж, — вздохнул мужчина, — пусть подождёт.
— Сэр, — домовик затрясся, — он грозится, что если немедленно не увидит мисс Грейнджер живой и здоровой… он в аврорской мантии, сэр…
— Зови его сюда немедленно! — велела Гермиона.
Люциус бросил взгляд на её халат и влажные вьющиеся волосы, но смолчал. Только тогда она и поняла, что поторопилась, но было поздно: Гарри уже стоял на пороге, рассматривая странную пару за завтраком в спальне. И, судя по его удивлённому взгляду, они смотрелись, как супруги, а не как бывший Пожиратель и его жертва.
— Гермиона… Привет! — с облегчением выдохнул он. — Мистер Малфой?! Вы же погибли?!
— И воскрес. Приветствую вас, мистер Поттер!
— Доброе утро… в таком случае.
— Не назвал бы его добрым, но пусть будет так.
— Что там случилось, Гарри? Почему ты пропал?
Гермиона кусала губы, стоя напротив, но не приближалась, чтобы поприветствовать друга. Гарри воспринял это как обиду. Он шагнул к девушке и крепко обнял.
— Прости меня, Гермиона! Я не должен был так поступать, но мне казалось, это моё последнее письмо. Роули был всего лишь наживкой, и я клюнул на неё. Они держали меня в подвале и хотели обменять на возможность вернуться в Англию… Твой Патронус меня просто спас! Он передал твои слова и осветил пол, а там оказалась барсучья нора!.. Эти Пожиратели всегда недооценивали магглов и простые решения… Гермиона?
Гарри не сразу понял, что подруга рвано дышит и пытается освободиться.
— Что с тобой, Гермиона? Что такое?
Он пытался удержать её в объятьях, чтобы успокоить, но девушка только сильнее вырывалась и сухо всхлипывала.
— Постойте, мистер Поттер! — Люциус взял его за локоть. — Отпустите её! Вот так. Мисс Грейнджер попала в беду, и я не успел спасти её.
Он аккуратно усадил её в кресло. Гермиона вся сжалась, будто закаменела, и только огромные карие глаза были расширены от неконтролируемого ужаса. Малфой призвал успокаивающее зелье и, просунув ложку ей между зубами, влил несколько капель в рот.
Гарри смотрел на неё удивлённо, не скрывая своей боли.
— Что вы с ней сделали, Малфой?! Она больна?! Вы били её?!
— Не я, — Люциус мрачно протянул ему пузырёк с успокаивающим и кивнул на кресло. — Мой сын.
— Что сделал этот подонок? — звенящим от злости голосом спросил Гарри.
Бледная Гермиона молчала. Люциус тоже. Оба они боялись произнести это слово, будто, озвучив, оживят какого-то монстра, усыплённого заклинанием.
— Что он натворил? — переспросил Поттер. — На какой срок мне засадить его в Азкабан?!
— Изна… сило… вал, — с трудом выдавила Гермиона, сжав побелевшими пальцами подлокотник.
— Ублюдок! — Гарри издал мучительный стон. — Как он мог, мать его?!
Он повернулся к Люциусу и прокричал:
— Это всё вы виноваты! Почему вы это допустили?!
Малфой поднялся и отчеканил:
— Я был прикован к постели в Мунго, Поттер! Потому что едва не погиб. А вот где были Вы — ещё вопрос!
— Вы же слышали: Ваши дружки заперли меня в подвале!
— Мои бывшие единомышленники, — поправил мужчина и тут же парировал, — где были остальные ваши друзья? Где был ваш общий друг, мистер Уизли?
Гарри замолчал. В комнате повисла тяжёлая напряжённая тишина.
— Рон бросился спасать меня. Он был сам не свой последнее время. Но ваш сын… он в любом случае сгниёт в Азкабане за это!
— Ты не сможешь посадить его в тюрьму, — тихо, но отчётливо предупредила Гермиона. — Потому что я стёрла ему память. Как и он мне когда-то. Теперь ничего нельзя доказать.
— Зачем?! Зачем ты это сделала?!
— Мне нужна была безопасность, Гарри! — Гермиона сжала пальцами виски и закрыла глаза. — Ты ведь сам знаешь, что сбежать из Азкабана при большом желании… можно. И Сириус, и Пожиратели…
Она встретилась взглядом с Люциусом, но тот молчал, сжав губы и мерно постукивая пальцем с перстнем по гладкой столешнице.
— Кроме всего прочего, мне нужна свобода. Освободите меня от клятвы… мистер Малфой!
— Мерлин… Клятва… Эта идиотская клятва! — он закатил глаза и тяжело вздохнул. — Как вы не вовремя, Поттер, чего стоило вам появиться хотя бы на полчаса позже?..
— И что бы это изменило? — Гарри покачал головой.
— Многое.
— Почему?
— Да потому что нет никакой клятвы!
— Что?! О чём вы? — Гермиона угрожающе приподнялась из кресла, сжимая палочку.
— Она была, эта клятва, да, — Люциус досадливо поморщился. — Я хотел освободить тебя от неё, и если бы не Яксли, всё было бы иначе. Я трансгрессировал за тобой в парк, чтобы спасти… Я тогда ещё не знал, но, возможно, ты уже была свободна в тот день, когда… когда к тебе вернулась память.
— Я не понимаю! — Гермиона нахмурилась. — Объясните!
Люциус вздохнул.
— Клятва снимается довольно просто. Поскольку она на крови, весь смысл разрушения в том, чтобы приравнять вассала к господину. Стоит только смешать кровь обоих, чтобы эти узы навсегда были разорваны. Это я и хотел сделать в парке.
Он замолчал, задумчиво изучая набалдашник трости.
— Мистер Малфой? — нетерпеливо спросил Гарри. — Почему клятва разрушена?
Люциус негромко ответил:
— Гермиона беременна.
Друзья одновременно выкрикнули:
— Что?! Как?!
— Нет! Быть этого не может!
— Да, — Люциус смотрел девушке в глаза, не отводя взгляда. — Поэтому клятва и разрушена. В тебе плоть и кровь Малфоев.
— Это просто невозможно! А если я избавлюсь от этой крови и плоти?! — запальчиво спросила она и нервно вскочила. — Мне, чёрт возьми, нужно в больницу, сейчас такие проблемы решаются очень быстро. И чем скорее, тем лучше. Я избавлюсь от этого… этого…
Гермиона подошла к шкафу и распахнула дверцу, вываливая на пол одежду и чертыхаясь. Дрожащей рукой она призвала чемодан, и он, криво завалившись на бок, подскочил и раскрылся.
— Постой, подожди… — мужчина подошёл к ней сзади и осторожно взял за локоть. — Ты ведь не знаешь, чей это ребёнок…
Девушка застыла, чувствуя его запах. Аромат одеколона смешивался с горькими нотками «Латакии», и Гермиона осознала, что и Люциусу нелегко далось принятие новости о ребёнке. Она с тоской подумала о том, почему тогда не поняла, что от Драко в отцовском обличии не пахло табаком.
— А вы, стало быть, знаете?
Она развернулась, глядя ему в глаза и боясь разреветься. Но слёз больше не осталось.
— Узнал вчера, — едва заметно кивнул мужчина. — Это мой ребёнок.
Гарри потер лоб, с которого пропал шрам, и сквозь зубы бросил что-то вроде «долбанные Малфои!» Он внимательно следил за реакцией подруги, держа палочку наготове.
— Мне сейчас очень хочется отдать под суд и вас, Малфой! Вам не кажется, что меня стоит разубедить в этом?!
Люциус даже не обернулся. Он выжидательно смотрел на Гермиону, не отпуская её руки.
— Я не вправе просить тебя о чём-либо, но послушай, просто послушай меня… — его голос дрогнул. — Мы с тобой теперь совсем одни. И у тебя, и у меня никого не осталось. Не губи эту маленькую ни в чём не повинную жизнь, Гермиона! Этот ребёнок не заслужил того, чтобы умереть, не родившись.
— Вы?! — горько бросила девушка. — Это вы-то одни?! А как же ваша семья?
— Ты — теперь моя семья, Гермиона. Ты и наш ребёнок. Вчера ты сражалась со мной бок о бок и прекрасно знаешь всё это.
Она стояла молча, пытаясь понять и принять его слова. Если бы Драко не изнасиловал её, кажется, она могла бы даже обрадоваться, но теперь…
— Мне нужно увидеть могилу родителей, — глухо бросила Гермиона. — Гарри, ты покажешь её мне?
— Я отправлюсь с вами, — заявил Люциус. — Может понадобиться моя помощь.
Однако избежать встречи с остальными Малфоями не вышло. Внизу, в гостиной, вычищенной от копоти, пахло мебельной полиролью и лимонной кислотой. Нарцисса прикрывала нос платочком и бодро командовала Чайной.
— Нет, шторы перевесь из комнаты Люциуса. А сгоревшие портреты вышвырни. Прекрати трястись! Да, я приказала выкинуть этих старых узколобых…
Драко рядом в кресле перебирал обугленные листы и что-то бормотал про себя. От глубокой раны на щеке не осталось и следа, но парень заметно нервничал, покусывая ноготь большого пальца.
Увидев Люциуса, Драко вскочил и порывисто подошёл к нему.
— Отец, доброе утро! Это звучит странно, но… я не помню, из-за чего мы повздорили накануне. Ты не напомнишь?
— Здравствуй, Драко! О, всё как обычно. Ты не хотел возвращаться в Британию. Снова уцепился за идею остаться здесь и жениться на Астории.
Драко потёр лоб и нахмурился. Взгляд его вдруг переместился за спину отца — на Гермиону, которая напряглась так, что в любой момент могла атаковать, и Люциус крепче сжал её руку.
— Отец, кто это? Твоя гостья? Я не видел её вчера.
Нарцисса едва слышно хмыкнула. Малфой-старший сдержанно улыбнулся.
— Моя невеста.
Гермиона поджала губы.
— Вот как! — Драко недовольно сощурился. — Так это правда: вы с мамой разводитесь?
— Да, — Люциус кивнул, испытующе глядя на сына. — Ты уже взрослый, чтобы понять. Мы возвращаемся в Британию, я напишу тебе.
— Так скоро? Мы же всегда проводили Рождество вместе! Что-то случилось?
— Да, дела в Министерстве. Очень важные.
— Ты познакомишь меня со своей невестой?
На мгновение в гостиной повисла такая напряжённая тишина, что воздух, казалось, можно резать ножом. Люциус чувствовал, как дрожат и скользят от пота пальцы девушки в его руке.
— Ты прав, мы так поторопились, что я забыл об этикете. Гермиона, это мой сын, Драко. Драко, позволь представить тебе мисс Гермиону Грейнджер!
— Очень рада, — выдавила девушка. — Люциус много мне рассказывал о вас.
Она пыталась улыбнуться, чтобы ничем не выдать себя, но получалось чертовски фальшиво. Люциус проклял все хорошие манеры в мире, когда Драко поднёс её руку к губам и поцеловал. Мужчина мысленно возносил молитвы Мерлину о том, чтобы Гермиона выдержала этот спектакль до конца.
— Рад знакомству, — кивнул Драко. — Любопытно знать, на кого отец променял мою мать.
Девушка сглотнула, чувствуя, как подкашиваются ноги.
— Нам пора, — Люциус слегка подтолкнул её.
Заметив Гарри, Драко округлил глаза и шагнул ему наперерез.
— Ты-то что здесь делаешь, Поттер?
Тот так стремительно выхватил палочку, нацелив в лицо врага, что Малфой-младший неприязненно отшатнулся.
— Спокойно, мистер Поттер, Драко, — Люциус, поморщившись, встал между ними. — Мы уже уходим. Мистер Поттер передавал мне важные документы от министра Бруствера, только и всего.
Старые враги разошлись в стороны, но Гермиона шестым чувством ощущала, как Драко сверлит взглядом её спину.
Она считала, что достойно справится со всем этим: и со встречей с насильником, и с известием о беременности, и с приступами паники. Но на пароме «Кокель-Фолкстон» ужас стал накатывать волнами.
Девушка сидела на широкой скамье рядом с Гарри, закутанная в длинное пальто. Люциус ушёл дымить трубкой на корму, чтобы ветер не приносил на палубу запах табака. Судно шло, рассекая ярко-синюю воду до белоснежной пены, северо-западный ветер трепал шляпы и шарфы редких пассажиров. Мимо проходили рыболовецкие сейнеры, тарахтели буксиры и прогулочные катера. Когда они вышли из бухты и французский берег остался далеко позади, Гермиона прикрыла глаза, вдыхая запах соли и желая почувствовать облегчение.
«Теперь Драко далеко, всё закончилось. Всё теперь будет хорошо. Он больше не тронет меня».
Но вместо долгожданного покоя внезапно вспомнилось, как Драко насиловал её, и жуткая боль пронзила тело, вгрызаясь в живот и позвоночник. Снова нахлынуло мерзкое ощущение собственного бессилия в связанных руках.
Гермиона задышала тяжело и медленно, пытаясь прогнать приступ паники. И ничего не получилось. Всё стало только хуже. Перед глазами вдруг всплыли кошмарные образы.
Весь мир подёрнулся красным с багровыми прожилками. Лютый холод сжал сердце от жуткого шипения, которое слышалось отовсюду, и не было от него никакого спасения. Громадная змея бросилась на девушку, обвивая всё тело холодными кольцами. Чудовище повернуло голову, и Гермиона отчаянно завизжала: у монстра было лицо Драко. Изо рта высунулся длинный раздвоенный язык и скользнул по щеке девушки, вызвав дрожь омерзения.
— Думала сбежать от меня, ягодка?
Она даже не могла кричать: кольца давили с такой силой, что рёбра, казалось, вот-вот хрустнут. Воздух заканчивался, Гермиона хватала его открытым ртом, стремительно теряя сознание.
Более ужасной смерти она и представить себе не могла, но когда в глазах уже потемнело, раздался шёпот Драко у самого уха:
— Думаешь, Обливейт защитит тебя? Долго ли действовало моё заклинание? Как думаешь, сколько продержится твоё? Ты — моя, ягодка…
Гермиона забилась от страха, и нашлись силы и на вопль. Она так дёргалась, что не сразу поняла, что слышит голос Гарри и шум моторов вперемешку с плеском волн.
— Гермиона! Проснись!
Бледное лицо друга маячило над ней, очки съехали набок.
— Я в порядке, — голос охрип. В горле кололо, будто туда насыпали толчёного стекла. — Всё хорошо. Просто задремала. Плохой сон. Можешь позвать мистера Малфоя? Я так и не узнала, как он выжил.
Гарри хотел снова обнять её, но вовремя отстранился, вспомнив, как она теперь на это реагирует.
— Хорошо. Но только если ты обещаешь быть здесь. Ты так жутко стонала…
— Без проблем, — Гермиона улыбнулась одними губами.
Уходя, он обернулся:
— Ты сильная, Гермиона. Ты справишься. Я в тебя верю.
Девушка судорожно вздохнула и подошла к краю палубы. Она стояла, оперевшись на гладкий металлический поручень, и вглядывалась в белую пену на изумрудных верхушках волн. Чайки тоскливо кричали сверху, только подбавляя тревоги и паники.
А море убаюкивало. Звало. В глубине вода казалась почти чёрной, будто чернила, нечаянно разлитые по пергаменту. И оно обещало желанный покой. Небытие. Избавление от всех бед и печалей.
«Думаешь, Обливейт защитит тебя? Ты — моя…»
Нет! Никогда!»
Гермиона и сама не заметила, как перебросила одну ногу через поручень, затем другую. Гладкая подошва ботинка соскользнула, и девушка полетела вниз.
Вода оказалась обжигающе холодной, и в первые минуты Гермиона пришла в себя, барахтаясь и отплёвываясь. Но потом снова навалилась апатия, и течение подхватило девушку, увлекая всё дальше от судна, от Гарри и Люциуса, от жизни и кошмара, в который её с головой окунул Драко. Вода унесла шапку и смешала тёмные пряди с бордовыми полосами шарфа.
Очнулась девушка оттого, что кто-то потянул её за воротник пальто и больно дёрнул за кудри. Увидев краем глаза белые волосы и чёрный рукав, Гермиона встрепыхнулась, но её уже настойчиво тащили.
Люциус схватил её за шиворот и трансгрессировал на палубу, отплёвываясь и бранясь такими словами, что пассажиры начали оглядываться, и Гарри поспешно наложил заклятие незначительности, а затем быстро высушил обоих заклинанием. Люциус поднял палочку, он так быстро и яростно наколдовал согревающие чары, что одежда Гермионы встопорщилась, и с неё посыпались алые искры.
От гнева он едва мог связно говорить.
— Совсем… ополоумела?! Для того ли я влил в тебя галлон зелий, чтобы ты сейчас сиганула в море?! Да что ты о себе возомнила?! Тоже мне Офелия нашлась!
— Да какое твоё дело, грим тебя забери?! — огрызнулась Гермиона. — Я не просила себя спасать!
Мужчина шагнул к ней вплотную, так что между ними едва ли остался дюйм, крепко вцепился ей в плечи и резко встряхнул. Его лихорадило так, что, казалось, длинные пальцы в перчатках сейчас отпустят ткань пальто и сомкнутся на её хрупкой шее.
— Я отказался от всей своей семьи ради тебя! Ты хоть понимаешь, что это значит?!
— Не трогай меня! — панически завопила девушка. — Слышишь, никогда не трогай!
— Я не стану, — пальцы Люциуса разжались, но отступать он не спешил. — Обещаю вообще не касаться тебя, если только ты сама этого не захочешь!
В глазах Гермионы, тёмных, как ночь, плясала дикая злость и тоска.
Девушка выкрикнула:
— Что, вместо вассальной клятвы можешь дать Нерушимый Обет?!
Люциус замер на мгновение, а затем тихо ответил:
— Могу, если тебе этого хочется. Только подумай о том, что я не сумею больше спасти тебя, если ты снова…
Гермиона прошептала:
— Мне стало страшно… Мне снился твой сын… Мне так страшно…Ты представления не имеешь, каково жить с этим…
Она опустила глаза и задрожала от всхлипов, сотрясающих тело. Люциус молча сгрёб её в охапку, крепко прижимая к груди и гладя по встрепанным волосам.
Гарри стоял рядом вполоборота и слышал, как подруга плачет в объятьях бывшего Пожирателя Смерти. Он всё ещё не мог понять, как Малфой догадался, куда делась Гермиона, и как опередил его самого. Должно быть, такому Малфою стоило и поверить.
До его слуха донеслось:
— Зачем ты тащил меня за волосы? Можно ведь было воспользоваться «Акцио»…
— В моих снах это не помогало. Не одна ты видишь кошмары.
На горизонте показался британский берег, и чайки заорали громче.
Глава 16
Гермиона заплела длинные косы и закрепила их на затылке заколками. Сегодня снова ожидалась духота, и девушка взмахнула палочкой, чтобы распахнуть все окна в домике. На дворе была середина июня, но молодая женщина надела поверх лёгкого сарафана с маками белое болеро, а на голову водрузила широкополую соломенную шляпу. Стоило вспомнить, как однажды, примерно месяц назад, Люциус застал её на крыльце в тонком халате и долго отчитывал в доме, как маленькую девочку за непозволительное легкомыслие, чтобы больше так не рисковать. Ей-богу, лучше бы устроил скандал с криком, чем злобно шипеть, как слизеринский змей!
По большому счёту он был прав: погода здесь, в Шотландии, менялась так стремительно, что солнечный день мог мгновенно обратиться градом или мощным ливнем. А если ещё учесть постоянные ледяные ветра, которые, казалось, пронизывают до костей, возможно, стоило и согласиться с Малфоем. Ведь он спас её тогда, на пароме, достал из студёной морской воды и теперь, очевидно, опасался каждого её чиха.
Надевая плетёные золотистые босоножки, девушка вспомнила, как они с Люциусом выбрали их здесь, в Шотландии, в магическом квартале «Волшебный закоулочек».
Она вышла на крыльцо и сощурилась от яркого солнца. Пришлось призвать тёмные очки и бутылку воды. Гермиона устроилась в красивой беседке рядом с домом и подложила под поясницу подушку. Стоило ли вспоминать, что это деревянное произведение искусства, с тонкой обрешёткой, увитой бледно-розовыми клематисами — тоже дело рук Люциуса. И
тропинка, облагороженная плитняком, надёжными перилами и ступенями, и вон та площадка для удобной трансгрессии.
Малфой многое делал для неё. Слишком многое, чтобы заподозрить его в том, что она — всего лишь игрушка в его руках, но та его фраза: «Я никогда не позволю своему ребёнку прозябать в нищете — и точка!» уничтожала на корню всю благодарность за заботу.
«Нет. Он делает всё это не для меня. Для своего ребёнка. Я здесь вообще ни при чём!»
И даже его слова на могиле родителей не могли разубедить её.
Тогда, почти шесть месяцев назад, перемещения в Австралию сразу из Фолкстона оказались сущей пыткой. После каждого прибытия на очередное место назначения Гермиону всё время мутило, и она жалела, что не решилась полететь самолётом. Но одна мысль о том, что придётся выдерживать взгляды и шепотки о двух мужчинах, сопровождающих её, угнетала до невозможности. Когда она пошатывалась и зажимала ладонью рот, падая на глинистый холм где-то в Словакии, Люциус поддерживал, а девушка не отказывалась, хватаясь за крепкую руку. Гарри привычно подставлял плечо с другой стороны, но Люциус успевал раньше. Он всегда успевал раньше.
Гарри, видя, что Малфой не отходит от подруги ни на шаг, занимался организацией порталов и переговорами с аврорами. Случай на пароме давал возможность довериться бывшему Пожирателю. Рождественские каникулы сильно тормозили перемещение: болгарские волшебники, оторванные от праздничного стола, сердито ворчали, индийские качали головой и недовольно потирали виски, но всё же проводили к побережью океана, откуда трансгрессировать было удобнее. Слава Гарри помогала, титул героя и победителя одиозного тёмного волшебника делал своё дело, и путешественники в конце концов оказались на безлюдном кладбище недалеко от Канберры.
В Австралии было жарко, и Гермиона сняла пальто, бросив его на руку. Ровные ряды одинаковых серых надгробий, между которыми ветер колыхал жёлто-зелёные стебли, навевали тоску. В куцей траве стрекотали цикады и будто пели о том, как вечна и в то же время преходяща жизнь.
Могила Уилкисов обнаружилась в пятнадцатом ряду, третьей от узкой протоптанной тропинки. Гермиона опустилась на колени, обводя пальцем выбитые буквы чужих имён: «Венделл» и «Моника». Она чувствовала, как за спиной неподвижно стояли Гарри и Люциус, и думала о том, что смерть страшна не сама по себе, а страшна её необратимость. Ничего нельзя вернуть, и все твои ошибки остаются с тобой навсегда. Как и радости.
— Орхидеус, — почти одновременно произнесли мужчины.
Могилу украсили два венка, один с лиловыми цветами, другой с жёлтыми. Гарри вопросительно посмотрел на Малфоя.
Тот, не поворачивая головы едва слышно сказал:
— Дань уважения её родителям. Гермиона спасла мне жизнь. Я обязан ей и им.
Оказавшись в Британии, они расстались на площади Гриммо.
Люциус взял её руку в свою и легонько сжал.
— Ты в любой момент можешь вернуться в поместье, Гермиона. И я не откажусь от своих слов, слышишь? Я сумею защитить тебя и помочь.
Она покачала головой.
— Я не смогу играть роль миссис Малфой.
— А я и не прошу играть.
На миг она посмотрела в его серо-голубые глаза, вспоминая о том, как стояла на берегу в Кале и мечтала, как лазурные волны станут его руками. Море было таким же: ласковым и неумолимым. Или он был морем, раз она так порывисто бросилась в волны?
Но череда ударов судьбы так опустошила и обессилила, что Гермиона не нашла в себе ни капли желания обдумать это предложение.
И даже не обернулась, когда поднималась с Гарри на крыльцо дома.
На Гриммо было, как и раньше: темно и мрачновато. В коридорах пахло уксусом и печёными яблоками, в гостиной у камина переливалась огнями скромно украшенная ёлка. На портрете Вальбурги красовалась какая-то аляповатая композиция, изображающая то ли цветы, то ли бабочек.
— Джинни не выдержала, — пояснил Гарри. — Миссис Блэк так вопила, что Джин привела свою угрозу в исполнение. И знаешь, не сказать, что я сильно жалею. По-моему, даже красиво.
Гермиона обосновалась в комнате Регулуса. Она бросила чемодан в пыльный угол и упала на кровать. Поймав взглядом паутину на потолке, девушка задумалась о том, как теперь жить. Гарри рассказал, что Грейнджеры продали дом на Карнаби-стрит и купили коттедж в Австралийской Канберре, который зарегистрировали на Уилкисов. И теперь, в связи со смертью владельцев, жильё было передано в собственность города. Гермиона понятия не имела, как и кому доказывать, что погибшие — Грейнджеры, а не Уилкисы, чтобы предъявить право собственности на дом. Ведь выходило так, что она действительно осталась круглой сиротой с весьма скромным счётом в банке, и всё, что у неё было — Малфои. Один в Уилтшире, в поместье, и другой здесь, прямо под сердцем. Такая злая насмешка судьбы стоила ответного удара.
Гермиона положила руку на живот и, повинуясь какому-то древнему инстинкту, прошептала:
— Ты меня слышишь, малыш? Если твой отец и вправду Люциус… О, Мерлин… Ты ведь пережил всё это вместе со мной, верно? Ты хорошо держался, должна тебе сказать. И я своих не бросаю. Мы всем этим кретинам с Косой Аллеи ещё покажем финт Вронского, вот увидишь!
Утром она столкнулась на кухне с Джинни и Роном. Поначалу беседа не клеилась. Все трое молча пили кофе с ореховым печеньем и невпопад роняли фразы о погоде. Когда спустился Гарри, обстановка разрядилась. Уизли загалдели, рассказывая о Рождественском ужине в Норе, магазинчике Джорджа и малышке Мари-Виктуар, Кикимер спрашивал, что приготовить на обед, и потирал лапки. Гермиона, усмехнувшись, предложила клош-червей и медальоны из форели. Гарри удивился такому выбору, но просьбу домовику передал. Кикимер смерил её странным взглядом и важно кивнул хозяину.
Когда Рон и Гарри трансгрессировали к Министерству, они с Джинни остались одни. Только теперь Гермиона заметила, как светится рыжая девушка. В глубине её голубых глаз сверкали искорки настоящего счастья.
— Гермиона! — она взяла подругу за руки. — Ты помнишь наш разговор тогда, перед Рождеством? Я боялась, что Гарри не вернётся, и молчала. Просто хотела сказать об этом сначала ему самому, но больше, кажется, не выдержу!
— Что такое?
— У нас будет малыш!
Гермиона даже приоткрыла рот. Как непохоже было это сообщение на то, которым «осчастливил» её накануне Люциус.
— Я… Я очень рада за вас, Джинни! В самом деле, рада! Как же вышло, что вы ещё не женаты?
— Так война ведь была… И мама хотела собрать всех родственников. Считай, что ты уже приглашена! Жаль, что мне теперь нельзя шампанское.
Они засмеялись.
— Но я ещё по поводу Рона… — начала Джинни.
Гермиона напряглась от нехорошего предчувствия.
— Не надо. Просто не надо.
— Ты должна поговорить с ним! — настаивала Джинни. — Он всё ещё надеется, что ты простишь его.
— После того, что он натворил?! После того, как в меня летели камни на Косой Аллее? Шутишь?
— Перед тем, как пропал Гарри, я видела, что Рон сидел с вашей общей колдографией.
— О, это очень мило, Джинни, но даже на моё письмо ответила ты, а не он!
— Поверь, ему было очень стыдно…
— Но мне-то от этого не легче!
— Просто поговори с ним. Если надежды нет, так и скажи.
— Я так понимаю, Гарри ничего не рассказал тебе? — Гермиона сощурилась. — Совсем ничего?
— А что он должен был рассказать? — с любопытством спросила Джинни.
— Нет, ничего. Ничего особенного…
Гермиона опустила взгляд. Вряд ли стоило винить Гарри в том, что он умолчал о случившемся в Кале. Он поступил так же, как Люциус: предоставил ей самой делать выбор, рассказывать или нет. Но обнажать душу перед всеми не было ни сил, ни желания.
Через две недели они с Роном остались одни в доме. Джинни утащила Гарри к Джорджу, а потом на запланированное свидание, чтобы сообщить радостную новость, и Гермиона догадалась, что эту встречу с младшим из своих братьев подстроила именно она.
Когда она устроилась в кресле со сводом магических законов, Рон уже спустился с чердака, откуда, по легенде, изгонял боггарта.
— Привет, — он стоял на пороге комнаты Регулуса, уперевшись руками в косяки.
— Привет, — тускло улыбнулась Гермиона, разглядывая его красную рубашку в клетку. — Как боггарт?
— Побеждён и заперт в сундук!
Рон прошел в комнату и сел в соседнее кресло.
— Я рад, что ты вернулась. Я хотел… поговорить с тобой.
Гермиона облизнула пересохшие губы. Разговор с Джинни сердил её, и раздражение росло по мере того, как близилось это объяснение с Роном. Ко всему прочему она почуяла от него запах одеколона, и это подлило масла в огонь.
— Да, Рон?
Она старалась, чтобы это прозвучало не холодно, но эмоции одержали верх. Рон стушевался.
— Быть может, я выбрал не лучшее время… Я хотел извиниться и… — он вздохнул, теребя палочку. — Тот поцелуй в Тайной комнате, когда мы уничтожили крестраж, он был самым лучшим! Он многое значит для меня. И я хотел спросить, остались ли у тебя ко мне чувства… Но мне хотелось бы сначала услышать кое-что от тебя…
— Услышать что?
— Что связывает тебя с Малфоями? Ведь клятва, как я понимаю, разрушена, раз ты здесь? — выпалил Рон. — Почему хорёк тебя обнимал?
И словно непреодолимая стена выросла между ними. Что её с ними связывает?! Да целая жизнь! И той Гермионы, которая целовалась с ним в Тайной комнате, давно нет. Но как объяснить это в двух словах?
— Видишь ли, Рон… — начала девушка и вдруг побелела, крепко сжав древко палочки. — Я бы могла довериться тебе, как старому другу, но, боюсь, как бы мои слова вдруг не стали достоянием сплетников из Косой Аллеи!
Рон покраснел и сглотнул.
— Я очень виноват, да. Я знаю! Но что мне было делать?! Я думал, ты погибла, я думал, они запытали тебя до смерти! А потом, у Стоунхенджа, ты бросилась на шею к Малфою, и я подумал…
— Что ты подумал? Договаривай!
— Я подумал, что между вами что-то есть!
Тоном, каким маленькому ребёнку объясняют, что делать нельзя, а что можно, она заявила:
— Я беременна, Рон.
— От кого же?
— От Малфоя!
— От младшего? Или старшего?! — запальчиво выкрикнул Рон, будто издеваясь.
— Я не знаю! — злорадно солгала она. — А что, для тебя есть какая-то принципиальная разница?! Ты ведь подозреваешь обоих!
— Я любил тебя, Гермиона! Я надеялся!
— Где же ты был, любимый, когда мне действительно нужна была помощь?! Где ты был, когда Малфой скрутил мне руки и…
Почувствовав новый приступ паники при одном только упоминании о насилии, Гермиона выскочила из комнаты и бросилась на кухню.
Ошеломлённый Рон поспешил за ней, выкрикивая на лестнице:
— Постой! Гермиона! Что он сделал с тобой?!
Но девушка уже не владела собой. Едва сдерживая слёзы обиды и ярости, она просто зачерпнула пороха из оловянной чашки над камином и громко скомандовала:
— Малфой-мэнор!
Её закружило, заметая пеплом, и выбросило из камина в голубую гостиную. Гермиона прекрасно помнила, где кабинет Люциуса, и направилась туда, заставляя себя просить о помощи. Но иного выхода молодая женщина не видела. Все пути вели сюда, к нему, к этому беловолосому дьяволу, Мордред бы его побрал. Тому единственному, что защищал, спасал и берёг.
— Ты сказал, что я могу вернуться в любой момент, — сказала Гермиона с порога. — Я принимаю твоё предложение.
Люциус видел, что она не в себе. Хотелось обнять её и утешить, но обещание, которое он дал, сдерживало. Мужчина подошёл и убрал с её бледного лица пушистую прядь, осторожно погладил по голове.
— Всё хорошо. Всё теперь будет хорошо.
«Недолго же она продержалась у друзей».
— Я не могу оставаться здесь, — глухо пробормотала она. — Он травил меня здесь василиском…
— У меня есть охотничий домик в Шотландии. Он рядом с Далвини, в горах, далеко от людей и волшебников. Там тебя никто не найдёт.
* * *
Люциус шагнул из камина и провёл ладонью по волосам, отряхивая золу и в который раз давая себе зарок приказать Лу вычистить дымоход здесь, в охотничьем домике.
— Добрый вечер, дорогая! Как ты?
— Чудесно, милый! — ответила Гермиона. — Как прошёл день?
Они давно так пикировались. С того самого момента, как Люциус в начале февраля встряхнул её, видя, как день за днём она лежит на диване и бездумно смотрит на огонь в камине безо всякого желания двигаться и жить.
Однажды Малфой просто вышел из камина и запер дверь. Затем сбросил пальто на кресло и вытряхнул Гермиону из пледа. Она вяло отбивалась, но весь масштаб трагедии осознала, когда Люциус втолкнул её под упругие струи душа. Вода хлестала по макушке, и тонкая пижама моментально прилипла к телу, но мужчина и не собирался уходить. Под оглушительный визг Гермионы он щедро полил её шампунем и принялся усердно намыливать.
— Убирайся! — верещала она. — Какой бес в тебя вселился?! Отпусти меня немедленно!
— И не подумаю! — рявкнул Люциус, хладнокровно сдирая с неё пижаму и орудуя мочалкой. — Решила плесенью зарасти?! Не выйдет! Хватит притворяться бледной поганкой!
Гермиона захлёбывалась и пыталась закрыться руками. Малфой бесцеремонно поворачивал её, растирая спину и поясницу. Он повернул её обратно, и мочалка заскользила между грудей. Его совершенно не заботило то, что сам он вымок с ног до головы, а белая рубашка прилипла к телу, просвечивая рельефные мускулы. Тёмные брюки очертили узкие бёдра с круглой выпуклостью, которая приманивала взгляд.
«Надо остановиться… остановить его! Это просто невозможно!»
— Я бы и сама могла! — крикнула она, отнимая мочалку.
— Если могла, давно бы сделала! — отрезал Люциус. — Или ждала, что кто-то другой, кроме меня, сделает это?
Гермиона вытаращила глаза, убирая со лба мокрую прядь.
«Он что, ревнует?!»
— О чём это ты?
— О том, что приличные дамы хоть иногда принимают ванну!
Эти слова обидели её. Гермиона едко бросила:
— Приличные дамы? Готовишь из меня миссис Малфой?
— И что, если так?
Девушка не нашлась, что ответить. Такие мысли просто не укладывались в голове. Она была не готова принять это.
Но и не съязвить не смогла:
— В таком случае, дорогой, благодарю за заботу! Я закончу сама, а пока подай полотенце, если тебя это, конечно, не затруднит!
Люциус окинул её насмешливым взглядом и вернул шпильку:
— Хорошо, дорогая!
Он задёрнул голубую занавеску и вышел. А Гермиона поймала себя на том, что губы расползаются в улыбке. Малфой нашёл способ встряхнуть её, и какой банальный — просто вымыл! Взял и очистил от налипшей горечи.
Гермиона понимала, что просто так боль от изнасилования не отпустит. Но и безвольным тюфяком отлёживаться больше не собиралась. Она привыкла сражаться и побеждать, и не сомневалась, что справится и с этим.
Девушка разыскала лучшего психолога в Лондоне, доктора Фоссета, и с энтузиазмом взялась за арт-терапию.
На четверг планировался третий урок танцев у миссис МакКинтри на самой окраине Эдинбурга.
Танцы Гермиона избрала чтобы внутренне раскрепоститься и перестать шарахаться от каждого мужского объятия. К тому же, перед Гарри до сих пор чувствовалась неловкость: третий раз она не может крепко обнять его, как в детстве — от всей души. Это, чёрт возьми, угнетало.
Люциус ей не мешал, хотя и пришлось выдержать скандал по поводу финансового обеспечения. На его закономерный вопрос о деньгах она только отговаривалась тем, что хватает процентов с суммы, выданной в виде вознаграждения, как героине войны, Кингсли Бруствером. Малфой, конечно, сделал запрос в Министерство и предъявил выписки с ничтожной сотней галлеонов. Гермиона в ответ на его предложение обеспечивать её намертво упёрлась в то, что никогда не станет содержанкой, а жить в долг не имеет смысла, так как нечем отдавать.
Люциус, скрепя сердце, долго объяснял, что другого выхода пока у неё нет, а когда понял, что упрямство девушки просто непрошибаемо, так и заявил:
— Я никогда не позволю своему ребёнку прозябать в нищете и точка! Кроме того, ты пришла сама и приняла мою помощь, так что изволь засунуть свою непомерную гордость в известное место и взять деньги!
И Гермиона смолчала, закусив губу.
Ей понравилась Шотландия: её изумрудные холмы с резкими каменистыми обрывами в неспокойное море, величественный Эдинбургский замок на горе и низкие звуки волынки музыканта с футляром для пожертвований на площади Сэнт-Эндрю.
Эта гордая страна и её девиз «Nemo me impune lacessit», что в переводе с латыни означало «Никто не тронет меня безнаказанным», вызывали безусловное уважение.
Она всегда мечтала побывать здесь, ведь дед по отцу был шотландцем, но из-за каких-то семейных недоразумений родители не общались с ним, и Гермиона видела его только на старых чёрно-белых фотографиях.
В Национальной библиотеке на улице Георга IV девушка набрала увесистую стопку любимых книг. Пока она ждала, когда библиотекарь заполнит формуляры, взгляд скользнул на стену, где в красивой рамке были перечислены самые известные шотландские писатели. Среди них Гермиона обнаружила Вальтера Скотта, Артура Конан Дойла, Роберта Льюиса Стивенсона и даже Кеннета Грэма, чью книгу «Ветер в ивах» так не любила в детстве. Ниже значился Ирвин Уэлш, его роман «На игле» экранизировали, и Гермиона с дрожью вспомнила этот жутковатый фильм. На строчке с именем Джеймса Барри она улыбнулась, подумав о том, что автору бы наверняка понравился бы новый фильм «Питер Пэн» по его сказке, съёмки которого скоро должны были начаться в Австралии. В «Кинозвезде» Гермиона прочла, что роль капитана Крюка будет играть сам Джейсон Айзекс, а уж это чего-то да стоило: даже в трейлере фильма в роли полковника Тавингтона этот актёр просто завораживал.
Наткнувшись на имя Уильяма Макгонаголла, девушка вспомнила об его однофамилице, совершенно несправедливо забытой ею. Ведь и сам замок Хогвартс находился здесь же, в Шотландии.
Левитировав домой книги, Гермиона написала письмо Минерве МакГонагалл, рассказывая о том, что теперь живёт совсем рядом и хотела бы навестить её. Пожилая учительница не замедлила с ответом и прислала с совой портал в виде свежесрезанной розы.
Когда девушка прибыла на место назначения, она поняла, откуда цветок: между двумя зелёными холмами прятался аккуратный кирпичный домик с маленьким садом, красиво усаженным разносортными розами и фиалками.
Профессор МакГонагалл в зелёном платье с оборками взмахивала палочкой, и по её мановению тяпка ловко орудовала среди клумб, взрыхляя чёрную землю.
Они обнялись, как давние приятельницы, и Минерва левитировала на столик в саду чайник с чашками и овсяные лепёшки.
— В Хогвартсе сейчас каникулы, и я позволила себе пару недель отдохнуть от ремонта, — подмигнула профессор трансфигурации. — Послезавтра вернусь и продолжу восстановление. Вовремя же Люциус Малфой перевёл деньги: мы ещё не все классы восстановили, а трибуны на поле для квиддича так и лежат сгоревшие!
При упоминании о Малфое Гермиона залпом выпила чай и принялась выспрашивать об остальных преподавателях.
— Слизнорт ищет себе замену, последняя битва сильно подкосила его. Флитвик решил освоить курс боевой магии… Ох, Гермиона, я мечтала зазвать тебя преподавать трансфигурацию. Ты ведь одна из самых талантливых учениц! Помнишь, у тебя получалось почти любое заклинание? А мистер Уизли и мистер Поттер пыхтели, как два чайника… Я думала, ты уйдёшь работать в Министерство, когда закончится война. С твоими способностями, Гермиона… ты всегда делала мир лучше.
— И вы тоже, профессор!
— Я бы предложила тебе капельку рома или виски, — улыбнулась волшебница, — для настроения. Но вижу, ты в положении, верно?
Гермиона вздохнула и положила ладонь на круглый живот под белой тканью свободного платья. Она вдруг вспомнила о самом унизительном упражнении доктора Фоссета, которое заключалось в том, чтобы полчаса в день смотреть в зеркало на своё обнажённое отражение. Девушка никогда не выдерживала больше пяти минут, потому что возненавидела своё тело. Ей казалось, будь она уродливее, Драко её никогда бы не изнасиловал.
Минерва внимательно посмотрела на неё и вдруг, словно угадав её мысли, сказала:
— Знаешь, иногда даже с самыми замечательными людьми случаются несчастья. Но от этого мы не становимся хуже, поверь мне. Если тебе понадобится помощь, любая — обращайся ко мне!
— Спасибо, профессор!
* * *
Люциус вышел из камина, отряхивая золу с рукавов пиджака.
— Добрый вечер, дорогая! Как ты?
— Чудесно, милый! — отозвалась Гермиона. — Как прошёл день?
— Более-менее, — Люциус опустился в кресло, вытягивая длинные ноги к огню. — В Министерстве скандал по поводу взяток, зелье Лонгботтома прошло испытания и запатентовано, «Ежедневный пророк» в лице Скитер собирает пожертвования на памятник Снейпу.
— Какой ужас! — невольно рассмеялась Гермиона. — Надеюсь, ты внёс свой вклад?
Люциус только поднял бровь и хмыкнул, показывая своё отношение к этим сборам. Лицо его оставалось невозмутимым, но в душе всё ликовало: ведь любимая так редко улыбалась. Он достал из кармана пиджака чехол и принялся набивать свой бриар тёмной «Вирджинией».
Гермиона не удержалась от закономерного вопроса:
— Профессор Снейп был очень зол, когда узнал?
— О, — Люциус выдохнул терпкий дым и взмахнул палочкой, приоткрывая окно. — «Зол» — не то слово, которым можно описать его состояние! Он так бранился и скрежетал зубами, что мне казалось, портрет воспламенится от гнева.
— Я представляю, — она снова хихикнула.
Люциус долго не отваживался курить при ней, заботясь о ребёнке, но Гермиона однажды с раздражением заметила:
— Перестань, дорогой! Я же вижу, как ты теребишь край кармана! Закури уже, если тебе так хочется! В конце концов твой табак вкусно пахнет, исключая «Латакию», конечно. Я же прекрасно знаю, что "Латакию" ты куришь, когда нервничаешь. И смол в трубочном табаке так мало, что вряд ли он может хоть как-то навредить ребёнку!
— Что у нас на ужин, дорогая? — спросил Люциус, заправляя за ухо белую прядь.
— Тушёная брокколи, милый! — в тон ему отозвалась Гермиона.
— Я так и думал! — ворчливо отозвался он, расстёгивая пиджак. — Потому и поужинал в поместье!
Девушка довольно усмехнулась. У неё всегда поднималось настроение, когда удавалось подшутить над Люциусом. Она знала, что он ей подыгрывает, но от этого игра не становилась хуже.
Гермиона левитировала на стол две тарелки со стейком и картошкой. Затем приборы и чайник, источающий медовый аромат свежезаваренного янтарного напитка.
— Ну раз ты предпочитаешь стряпню эльфов, мне достанется две порции!
Она деловито повязала себе салфетку и принялась за стейк. Люциус втянул носом чудесный аромат запечённого в сливочном соусе мяса и принялся торопливо выбивать трубку, чтобы присоединиться к Гермионе, пока свинина не остыла. Ведь он солгал о том, что ужинал дома.
Глава 17
Гермиона, Гарри и Джинни иногда устраивали пикники на левом берегу озера Лох-Несс, поросшем вереском, и строили планы на будущее. После памятного разговора с Роном и постыдного побега с Гриммо совы приносили в охотничий домик письмо за письмом, пока Гермиона наконец не ответила и сама открыла камин. Гарри, Джинни и Рон показались в пламени, но впустила девушка только первых.
— Это я во всём виноват, — каялся Гарри. — Я должен был всё рассказать сразу. И не смог.
— Прости меня, Гермиона! — просила Джинни. — Я ничего не знала. Я такая глупая!
И она простила их. Но не Рона с его поспешностью и эгоизмом. Теперь и он знал все тайны, и Гермионе почему-то казалось правильным оставить его с этим знанием и чувством вины наедине, будто Рон символизировал все мужские недостатки разом.
И сидя на берегу старого озера, где когда-то обитал сонный дракон, Гермиона часто ломала голову, что же будет, когда ребёнок подрастёт. Ведь невозможно всю жизнь жить на деньги Малфоя, а малыш потребует дополнительных расходов. Вот Джинни, к примеру, предложили место ловца в «Холихедских гарпиях», но она отложила работу по понятным причинам. А куда податься ей самой? Не в Министерство же идти на шестом месяце беременности… И как назло, все вакансии, которые предлагались в «Ежедневном Пророке» ограничивались уборщицами и официантками, а если снимать жильё на свои деньги и нанимать няню, такой зарплаты ни на что не хватит.
И тогда Гермиона решила действовать постепенно. Лу и Юна вернулись с Люциусом из Франции в отличие от Чайны, которая сильно привязалась к Нарциссе и не пожелала покинуть любимую хозяйку. И домовики иногда появлялись в охотничьем домике: старый эконом чистил дымоход, маленькая Юна убиралась и готовила. И вот у неё-то Гермиона и выведывала хитрые эльфийские рецепты, которые аккуратно записывала в толстый кожаный блокнот.
Из раздумий её вырвала Джинни.
— Ты помнишь, что приглашена на нашу свадьбу? — спросила она, надвигая шляпу пониже: солнце стояло в зените.
Шаловливый ветерок колыхал кудрявую поросль клевера, а по озеру, скованному скалами, бежала лёгкая рябь.
— Конечно!
Гермиона растянулась рядом на клетчатом пледе. Она смотрела на ласточек в синем небе, пожевывала стебелёк пырея и прислушивалась к ощущениям внутри. Когда она впервые почувствовала лёгкие толчки в животе, то не смогла сдержать радости: малыш здесь, с ней! Её ребёнок рядом! Она больше не одна! И поймала себя на том, что испытывает неожиданную благодарность и тепло к его отцу.
— Как вы думаете, кто у вас родится? — хитро прищурилась молодая женщина.
— Девочка! — сказал Гарри.
— Мальчик! — возразила Джинни.
Гермиона засмеялась, поглаживая живот: изнутри толкали маленькие ножки.
* * *
Тем временем, арт-терапия, обещавшая, по словам доктора Фоссета, «позитивные сдвиги», катилась книзлам под хвост. Потому что единственным моментом, когда Гермиона чувствовала себя защищённо и спокойно, был тот, когда она плакала на груди Люциуса на пароме, а он крепко прижимал её к себе. И как это ни парадоксально, но в его объятьях было действительно хорошо и уютно. Ей остро не хватало простого человеческого тепла. Любви.
Даже отчётливо понимая это, молодая женщина сжимала зубы, сжигала очередной изрисованный лист и упрямо садилась медитировать под музыку Вивальди.
«Любви! От Люциуса Малфоя! Да скорее Мерлин восстанет из могилы!»
Шёл седьмой месяц, но Гермиона так и не могла вытащить наружу «свой самый страшный страх и тем самым победить его», говоря языком доктора Фоссета. Обгорелые эскизы копились в корзине, танцы давали лишь ненадолго забыться, но в так называемую «зону доверия» по-прежнему страшно было кого-то впускать.
Но больше другого донимала бессонница. Живот позволял спать только на спине и то недолго. Когда спина затекала, и Гермиона поворачивалась на бок, изнутри начинали возмущенно колотить крохотные ручки или ножки. А недовольные пинки гарантированно будили в пять утра, так что приходилось вставать и заваривать ромашковый чай.
И ко всему прочему всё ещё оставались кошмары. Во сне она убегала от Драко, но ноги не двигались, вмерзая в пол. А насильник догонял и снова наваливался сверху, а затем врывался в неё, скручивая руки и повторяя: «Моя ягодка!»
Молодая женщина с криком просыпалась, вытирая пот со лба, и медленно приходила в себя, поглаживая живот. В такие моменты рука искушающе тянулась к палочке, чтобы направить её к виску, а губы готовы были прошептать: «Обливейт!» Но Гермиона вспоминала о слове, данном малышу, закусывала губу и шла рисовать очередной проклятый эскиз.
Малфой сделал ей портал в поместье в виде старого медного ключа, но она долго боялась им воспользоваться из опасения увидеть там Драко. Но когда Люциус не приходил и она оставалась в пустом домике, одиночество накатывало удушливой тоскливой волной, и однажды женщина не выдержала.
Переместившись в поместье поздно вечером и втайне надеясь, что Люциус уже спит, она замерла и прислушалась. Вокруг царила полутьма и тишина. В гостиной едва слышно перестукивали стрелки часов и кто-то из славных предков Малфоев бесславно храпел с волшебного портрета. За окнами ветер качал ветку жасминового куста, а сумерки закрашивали очередной летний день.
Гермиона решила посидеть в библиотеке с редкими волшебными книгами. Кроме того, туда манили тёплые воспоминания, когда они с Люциусом сидели в соседних креслах у камина и с интересом обсуждали историю волшебного мира.
По дороге в библиотеку, Гермиона услышала звуки музыки и замерла. Женщина не помнила, чтобы кто-то из Малфоев играл на рояле, пока она была Минни. Осторожно ступая по паркету, Гермиона подошла ко входу в комнату и заглянула в щель между дверью и косяком.
Люциус сидел за небольшим роялем, почему-то больше похожим на клавир, и небрежно наигрывал неизвестную медленную мелодию. Пальцы бежали по клавишам, и обсидиановый перстень мелькал тёмным скарабеем.
Внезапно зазвучал мужской голос, низкий и глубокий. Он не всегда попадал в ноты, но до самого сердца пробирал своей искренностью и тоской.
— Раздели со мной моё одиночество,
Быть величеством и даже высочеством —
Высока цена…
Как ты мне нужна…
Раздели со мной моё одиночество.
Раздели со мной моё одиночество,
Я не верю колдунам и пророчествам.
Я, как перст, один,
Нет, не уходи,
Раздели со мной моё одиночество.
Раздели со мной моё одиночество,
Мне в объятья заключить тебя хочется.
Вот моя рука,
Твой я на века,
Раздели со мной моё одиночество.
Голос смолк, и рука тяжело упала на клавиши, заставив рояль издать громкий жалобный звук, такой горький, будто вместе с хозяином страдал весь мэнор. Люциус спрятал лицо в ладонях, склонившись над инструментом. Гермиона забыла как дышать. Она прижалась спиной к стене, чувствуя, как по щекам бегут слёзы. Женщина с большим трудом удерживала себя от того, чтобы броситься к нему и обнять со словами: «Я твоя! Я рядом!», опасаясь его реакции. Это было слишком интимное, личное. Люциус не знал, что она здесь, за стеной, и мог решить сгоряча, что она нарочно подкралась, чтобы подслушать. Сердце билось, как сумасшедшее, в ушах всё ещё звучали такие трогательные слова, от которых выворачивало наизнанку всю душу: «нужна… не уходи».
Гермиона с большим трудом оторвалась от стены и неслышно отправилась в сторону библиотеки. Ощущение, что только что она подсмотрела в душу Люциусу, не покидало.
В библиотеке она ходила из угла в угол с книгой в руках, не в силах усидеть на одном месте. Малыш, чувствуя состояние матери, толкался, и Гермиона поглаживала живот, успокаивая его.
«Нужна… Не уходи…»
Прочитанные строчки никак не укладывались в голове, мысли перескакивали с одной на другую, а перед глазами накрепко отпечаталось, как Люциус сидит перед роялем, уронив голову на руки. Вспомнились его слова после битвы у Стоунхенджа:
«Просто побудь со мной».
В тот вечер Гермиона так толком ничего и не прочитала. Она заснула на диванчике у камина, поджав ноги и крепко прижимая к себе томик «Магические поэзы Ренуара». И не проснулась даже когда Люциус, увидев полоску света под дверью, зашёл в библиотеку и укрыл её тёплым клетчатым пледом.
Это была первая ночь, которую она провела в поместье по доброй воле.
* * *
Гермиона так привыкла к вечерним визитам Люциуса в охотничий домик, что уже тосковала, когда он не приходил. Она никогда не спрашивала о его сыне или Нарциссе, а сам он не рассказывал. Конечно, она видела, что с его безымянного пальца однажды пропало обручальное кольцо, а в том майском «Ежедневном пророке», купленном в «Волшебном закоулочке», появилась крохотная заметка о его разводе. И рядом, в разделе светских сплетен, который вела Скитер — объявление о свадьбе Драко Малфоя и Астории Гринграсс.
В иной раз Люциус так долго отмалчивался в кресле перед камином, дымя трубкой, что и троллю было ясно, что он думает о сыне, оставшемся во Франции. Или о каких-то нерешённых проблемах, связанных с ним. К тому же, Малфой всё ещё оставался главой попечительского совета Хогвартса, а в скором времени собирался занять в Министерстве должность советника по финансам по предложению Бруствера. Сам Кингсли, по словам Люциуса, был от этого не в восторге, но людей после войны не хватало, а прежний советник, Энтони Дулитл, вышел на пенсию.
И однажды, именно в тот вечер, когда Гермионе снова приснился кошмар с Драко, Люциус как раз явился не в духе. Глаза его зло поблёскивали, отливая холодной сталью, и тонкий запах виски витал в воздухе, когда мужчина, тяжело оперевшись на комод, смотрел на неё.
— Как твои успехи, Гермиона? — голос был опасно вкрадчивым, будто они снова оказались в роли хозяина и горничной в его кабинете. — Тебе удалось справиться со своими страхами?
Молодая женщина сжала губы, вцепившись в край столешницы. Ей не нравилось, что Люциус не назвал её сегодня «дорогой», выйдя из роли заботливого мужа. К тому же, признаваться в своём полнейшем провале не хотелось, но этот тон… он пугал до дрожи, будя непрошенные воспоминания.
— Я стараюсь, — глухо заговорила она, опустив глаза и старательно разглядывая узоры на полированном дереве. — Доктор Фоссет говорит, что это может занять несколько лет…
— Вот как?
Люциус бросил голодный взгляд на её стройные ноги, выглядывающие из-под полупрозрачного пеньюара, на округлившийся животик, и уже почти передумал, но отступать было нельзя. И без того слишком много времени упущено.
— Скажи-ка мне на милость, — заговорил он, неторопливо подходя ближе и расстёгивая рубашку, — что именно сделал мой сын с тобой в ту ночь, что тебя так трясёт при одной мысли о том, что мужчина коснётся тебя?
— О чём ты? — Гермиона изумлённо уставилась на него и подалась назад, но натолкнулась спиной на бревенчатую стену. — Ты ведь и сам всё знаешь…
— Подробности! — оскалился Малфой в её перепуганное лицо. — Мне нужны подробности! Дракловы детали!
Он вдруг рванул её на себя и, сжав подбородок пальцами, зло бросил:
— Что он делал с тобой, Гермиона?
Женщина ещё старалась разглядеть в его глазах остатки рассудка, но вместо этого увидела ядовитую горечь ревности и что-то ещё, неопределяемое, странное. Она молча дёрнулась за палочкой, оставленной в шаге — на полке с книгами, ведь от Люциуса она такого не ожидала. Его стальные пальцы сдавили запястья, как наручники, и вытянули руки над головой. Он так прижался к Гермионе голой грудью, что свежесть его одеколона, смешанного с запахом кожи, окутала дурманящим облаком. Позади бревна впивались в лопатки. Отступать было некуда.
— Что ты делаешь?! — всхлипнула она. — Зачем?
— Претворяю в жизнь твои кошмары! — рыкнул Малфой. Он вклинил колено между её ног, прижавшись бёдрами. — Собираюсь отыметь тебя везде! Для начала сюда! — он упёрся в неё отвердевшим членом в брюках, и женщина взвизгнула:
— Пусти! Пусти!
— Я тебе открою один секрет, Гермиона, — его изогнутые от злости губы касались уха, и каждое слово отпечатывалось в мозгу каленым железом, — когда ты сопротивляешься, это только сильнее заводит!
— Перестань! — она вся побелела, как полотно. — Не надо!
— Я твой самый близкий человек! — между ними не осталось и дюйма, Гермиона чувствовала мужское дыхание на лице. — Я тебе теперь мать, отец, и муж! Так что давай! Скажи это!
— Не м-м-м-м-м-м… — горло будто свело судорогой. — А-а-а-а!
— Как он называл тебя?!
— Я… Ягод-кой…
И воспоминание резануло по живому. Лопнула рана, из которой слезами просочилась боль.
— Чего он хотел?! Отвечай!
— Чтобы я кричала! — прошептала она, закрыв глаза от заново переживаемого ужаса. — Кричала под ним! Чтобы кончила…
— Скажи, скажи, чего ты боишься?! — не сбавлял оборотов Люциус, не давая ей закрыться и уйти в себя. — Давай, говори!
Гермиона задыхалась от страха. Хватая воздух открытым ртом, как рыба, выброшенная на берег, она не видела перед собой ничего, кроме белой рваной рубашки Драко и его голой груди. Громадная холодная лапа дикого ужаса сжала её всю, грозя раздавить, как букашку без всякой жалости. Была — и нету. И разве только Гарри вспомнит её с сожалением и грустной улыбкой, потому что больше некому…
— Хватит! Не надо больше! — она с такой силой рванулась из его рук, что Люциус едва удержал её, прижимая к себе.
— Говори! Давай, Гермиона! Скажи это! — кричал он, добиваясь, чтобы она, наконец, разозлилась.
— Я боюсь! — вдруг отчаянно завопила девушка. — Мне страшно! Я боюсь, что ты окажешься Драко! И снова причинишь мне боль! Я не вынесу этого ещё раз…
Она зарыдала, вырвав руки и прижав ладони к лицу. Люциус ослабил хватку, осторожно обнимая Гермиону и мысленно вознося молитвы Мерлину, что всё обошлось, и ребёнок не пострадал. Она смогла. Справилась.
— У него нет над тобой власти, кроме той, что ты даёшь ему сама, — шептал он ей в пушистую макушку. — Ты женщина, и нет твоей вины в том, что он оказался сильнее тебя! Позволь себе быть слабой…
Малфой старался не думать о том, чего это испытание стоило ему. Должно быть, всего тюремного срока в Азкабане, включая все «Круцио» Тёмного Лорда. Мужчина прекрасно понимал, что весьма тонкая грань отделяла его от того, чтобы начать жадно целовать Гермиону и разрывать тонкую сорочку, обнажая желанное тело. Очищать её от скверны каждым прикосновением и войти в неё, наконец, доказывая, что она принадлежит ему, только ему, а не Драко.
Молодую женщину трясло. Поглаживая её по спине и волосам, Люциус не пытался утихомирить истерику, понимая, что сейчас страх, выплеснувшийся наружу, должен уйти вместе с болью. Пусть не весь, но хотя бы большая часть.
— Ты молодец, малышка… Я горжусь тобой. И я тебя никогда ему не отдам! Слышишь?
Гермиона что-то глухо прорыдала в ответ.
— Он ничего не помнит, — тихо проговорил Люциус. — Скандалит со мной из-за Нарциссы. Хочет, чтобы я к ней вернулся. Говорит, ты со мной из-за денег.
Гермиона возмущённо замолчала и встретилась с ним недоверчивым взглядом.
— Вот и я его убеждаю в обратном, — мужчина стёр большим пальцем слезинку из уголка её глаза. — Видишь ли, Нарцисса в Мунго, Чайна не отходит от неё. Нарцисса помешалась после той ночной схватки. А Драко считает, я её бросил. Из-за тебя.
— Она что, нарочно притворяется?
— Увы, — вздохнул Люциус. — Мы с Драко два месяца назад проследили за ней. Никакой мадам Левек не было и в помине. Нарцисса сидела в заброшенном доме и разговаривала сама с собой.
— А как же… Я видела, у неё следы поцелуев! — удивилась Гермиона.
Мужчина поморщился.
— Поверь, зрелище, когда человек сходит с ума не слишком приятное. Не стоит тебе этого знать.
Он вспомнил, как Нарцисса каталась по пыльному полу чьего-то пустого дома, закусывая губы и выкрикивая имя покойной сестры. И промолчал.
— Так ты теперь вернёшься к ней? — затаив дыхание, спросила женщина.
Малфой подмигнул, чувствуя, как она снова сжалась в его объятьях.
— У меня есть идея получше. Когда я учился в Хогвартсе, мы однажды на спор развели костёр в Запретном лесу и жарили там сосиски! За окном сейчас отличная тёплая ночь!
Гермиона недоверчиво уставилась на него.
— Не может быть! Или у вас тоже была мантия-невидимка?
— Нет, — Люциус улыбнулся, — всё было честно. Просто я и Рэймонд Нотт как-то похвастались, что никого не боимся и можем хоть в Запретном лесу ночью прогуляться, а Билл Паркер с Гриффиндора сказал, что нам «слабо».
— Как же вас не поймали?
— Счастливая случайность! Фил Истуик отвлекал Филча, а мы с Рэем призвали мётлы и вылетели в окно.
— А как…
— Подожди! — Люциус прижал указательный палец к её губам. — Давай всё-таки воссоздадим ту же обстановку!
Он вызвал Лу, и домовик быстро собрал корзинку с провизией.
Снаружи всё-таки оказалось прохладно: северо-западный ветер трепал макушки вересковых кустов и закрытые головки клематисов на деревянной обрешётке. Над головой раскинулся бездонный небесный шатёр цвета индиго. Яркие созвездия подмигивали, освещая бока рваных седых туч.
А в беседке, согретой чарами, было тепло: в железной жаровне весело потрескивало пламя, пожирая сосновые чурки. Люциус и Гермиона сидели на подушках и жарили на шпажках аппетитные сосиски. Ароматный сок капал в огонь и шипел, но они не обращали на это внимания, увлечённые разговором. Из беседки на холме, рядом с охотничьим домиком, раздавались взрывы смеха и плыл сладковатый аромат «Кэвендиша».
Так теория арт-терапии доктора Фоссета потерпела позорное поражение.
* * *
Драко проснулся тяжело дыша и судорожно оглядываясь по сторонам. Нет, всё в порядке, это его спальня в Кале: полог откинут, малахитовый балдахин зеленеет над головой. Астория, хвала Мерлину, ещё не проснулась: сопит рядом укутавшись в тонкую простынь, светлые волосы рассыпались по лицу, и дыхание чуть шевелит их.
Он отбросил тонкое одеяло и попытался утихомирить бешеный пульс, вытирая ладонью пот со лба. Но сердце так и колотилось, норовя выскочить из груди, а член болезненно ныл, налившись кровью.
Утренние сумерки смазывали очертания предметов, придавая им незавершённость. И в эту недореальность всё ещё тянулись липкие ниточки сна, из которого он только что вынырнул.
Драко прижимал к себе спиной какую-то девушку в коричневом платье, одной рукой удерживая её за горло, второй — поглаживая округлое бедро. От её душистых волос волшебно пахло цветочным шампунем, а от тела — яблоками, такими сочными, сладкими, но чуть с кислинкой, которая и придаёт пикантность любому вкусу. И Драко с наслаждением вдыхал этот неповторимый аромат, водя носом по нежной коже её шеи.
Девушка всхлипнула. Похоже, ей было страшно. Но Драко это только подхлестнуло. Он переместил руку с бедра на грудь и с треском порвал лиф платья. Девушка вскрикнула и дёрнулась, но Драко сильнее сжал её горло и склонился к розовому ушку:
— Раз, два, три, четыре, пять,
Вышел боггарт погулять,
Запереть его забыли,
Раз, два, три, четыре, пять…
Жертва застыла, коротко выдыхая, и он с наслаждением сжал её аппетитную полную грудь. В брюках отозвалось приятным жаром.
Розовый сосок, зажатый между пальцами, смотрелся как произведение искусства, а мягкое вкусное полушарие в плену ладони хотелось лизнуть, взять в рот, потеребить губами так, чтобы девушка застонала. Драко сам едва сдержал стон: член запульсировал так, что осталось только одно стремление: нагнуть эту девицу и засадить ей по самые… чувствовать её тепло и влагу, когда он будет иметь её. Мужчина толкнул её перед собой на пол, не отпуская шею и задирая подол.
— Не надо… — вдруг прошептала она.
И Драко в ужасе замер. Потому что узнал этот голос. И девушку. Ему снилась Гермиона Грейнджер, невеста отца.
Глава 18
Приглашение на свадьбу Гарри и Джинни Гермиона получила в середине июня и решила, что пробудет там недолго, только на самой церемонии и, может быть, чуть задержится на праздничный ужин.
Погода в тот день выдалась чудесная: после недели дождей солнце палило, как сумасшедшее, в кустах шиповника, затянутых стеблями мышиного горошка, трещали коноплянки и славки. На широкой поляне в Оттери-Сент-Кэтчпоул возвышался всё тот же белоснежный шатёр, что и на свадьбе Билла и Флёр. Множество гостей с бокалами прогуливались между столиками и оживлённо разговаривали — казалось, на свадьбу героя Магической Британии собрались волшебники со всего мира. Кингсли беседовал с каким-то старичком, убелённым сединами, сёстры Патил, похожие на канареек в жёлтых платьях, хохотали в компании Симуса Финнигана, Полумна о чём-то увлечённо рассказывала Минерве МакГонагал, Виктор Крам и Оливер Вуд жестикулировали, видимо, обсуждая тактику полётов на метле или какой-нибудь матч по квиддичу. Рядом Невилл Лонгботтом в стильном смокинге что-то втолковывал Ханне Аббот, а та кивала с серьёзным видом.
Гарри элегантно смотрелся в ладно скроенном чёрном фрачном костюме с бабочкой на ослепительно-белой сорочке. Сам жених с усталой улыбкой кивал гостям и всё пытался улизнуть от колдокамеры Денниса Криви, но тот был слишком настойчив, и герой несколько раз попал в кадр.
Белоснежное платье Джинни не скрывало её положения, но невесту, судя по всему, это мало волновало. Юная миссис Поттер с важным видом принимала поздравления и время от времени поглаживала животик.
Гермиона прекрасно понимала подругу: и её малыш устраивал внутри фестиваль ирландского танца, едва хлопала пробка от шампанского или начинала грохотать музыка. Приходилось поглаживать живот под лиловым сарафаном и отходить подальше от толпы.
Гермиона старалась избегать Рона, но он всё-таки нашёл её и предложил присесть на скамеечку, рядом с чёрными кофрами музыкантов.
— Нам пора поговорить, Гермиона, — Рон грустно поджал губу так, как это умел делать только он, и Гермиона почувствовала ностальгию по временам, когда они были совсем детьми.
Она села рядом и оперлась на спинку скамьи, принимая удобное положение.
— Я очень виноват перед тобой. Надеюсь, ты когда-нибудь простишь меня, если сможешь. Ты многое потеряла на этой войне. Больше, чем мы все, и я хотел бы хоть как-то загладить свою вину перед тобой.
— Не надо, Рон… — начала она, положив руку ему на плечо.
— Нет, надо, — он взглянул на неё своими голубыми глазами, и только теперь Гермиона поняла, насколько он повзрослел. — У меня нет хроноворота, чтобы повернуть время вспять, но я подумал, что тебе понадобятся деньги для ребёнка, и перевёл свою премию на твой счёт в Гринготтсе.
— Что? Зачем ты это сделал? Они ведь тебе нужнее!
— Нет, они нужнее
тебе. Вам с малышом. И если понадобится помощь, я всегда рядом!
Гермиона улыбнулась.
— Спасибо тебе, Рон!
«Подумать только… То одна целую вечность, то сразу много друзей, готовых поддержать в трудную минуту!»
— Мне бы очень хотелось, чтобы мы остались друзьями, — Рон снова поджал губу. — Если бы не ты со своей настойкой бадьяна, там, в лесу, я бы здесь сейчас не сидел.
— Ох, Рон, если бы не вы с Гарри… Помнишь, тролль в туалете для девочек?
— Такое забудешь!
Через минуту они весело хохотали, вспоминая свои приключения. Гарри, отделавшись от Денниса, с удовольствием присоединился к ним, искренне радуясь тому, что друзья наконец помирились.
Гермиона улыбалась и аплодировала жениху и невесте, танцующим парам. Всё шло просто прекрасно, настроение поднималось вверх, но ровно до той отметки, где начинались мысли о собственной свадьбе. Из головы не выходили слова Люциуса.
«— Готовишь из меня миссис Малфой?
— И что, если так?
— Ты — теперь моя семья!»
Но вон она Джинни — беременная, счастливая и замужняя. Улыбается и бросает свадебный букет за спину, а потом они с Гарри оборачиваются и хохочут: букет поймали близнецы Патил, обе сразу. А сама Гермиона здесь, на скамейке, одна — беременна и незамужем.
Женщина вздохнула. Она встала, чтобы уйти и вдруг натолкнулась на Джорджа. Они давно не виделись. Гермиона знала, что Фред погиб, и теперь его брат, по рассказам Джинни, больше не был таким озорным и весёлым, как прежде, однако магазинчиком своим занимался с завидным упорством, словно доказывая, что даже смерть не способна остановить Уизли.
Джордж поначалу очень мило рассказывал о новых изобретениях, а потом предложил потанцевать: как раз в это время заиграли кельтские арфы и флейты.
— Извини, Джордж, не хочется.
— Ты что, Гермиона, уходить собралась? — он весело подмигнул. — Сейчас всё самое интересное начнётся: конкурсы, фейерверки… А заночевать можешь у нас!
— Мисс Грейнджер, кажется, ясно выразила своё нежелание, — раздался за спиной голос, до того холодный, что по спине побежали мурашки.
Гермиона обернулась. Люциус в светло-сером костюме стоял рядом, опираясь на серебряный набалдашник трости. Из-за жары он забрал волосы в хвост, перетянув их бархатной лентой.
— О, мистер Малфой, вы сегодня без маски? — усмехнулся Джордж.
— Как и вы — без уха, — сухо улыбнулся Люциус.
Гермиона поняла, что пора брать ситуацию в свои руки. Она просунула руку под локоть Малфою и решительно увела его подальше.
— Ответь, Гермиона, это был способ отделаться от Уизли, или ты действительно не хочешь танцевать?
Она закатила глаза:
— Вы никогда не помиритесь, да?
Люциус покачал головой и повернулся к ней.
— Так что же? Моё предложение ты принимаешь?
Гермиона закусила губу. Стоило подумать о нём, как он появлялся, будто читая её мысли.
— Да, — улыбнулась она.
Они закружились в медленном танце, и поначалу было неловко от множества острых взглядов других пар, режущих, как нож. Гермиона поймала взгляд Люциуса, и он вдруг ободряюще подмигнул ей.
— Представь их лица, если бы они увидели, как мы жарили сосиски!
Гермиона хихикнула, и волнение постепенно спало. Она с удовольствием окунулась в знакомое облако имбирных ноток «Pas de Calais», будто вернулась домой. Люциус одной рукой обнимал за талию, другой — сжимал миниатюрную ладонь, и прикосновение тёплого металла обсидианового перстня навевало нескромные воспоминания.
С ним было тепло и уютно. Хотелось закрыть глаза, но она не могла оторвать глаз от Малфоя и, чтобы он не заострял на этом внимание, смотрела на его аметистовую булавку в белом галстуке.
Люциус вёл уверенно и спокойно, будто они танцевали где-нибудь в роскошном зале, а вокруг не было никого.
— Ты хорошо танцуешь, — невольно вырвалось у неё.
— То же самое могу сказать о тебе. Всё-таки от этих танцевальных курсов есть польза. А ещё ты очень изящная и красивая.
— Если это и так, то я ненавижу свою… красоту.
Он помолчал немного, а потом чуть склонился и прошептал ей на ухо:
— Твоя красота достойна не ненависти, а любви.
И эта простая фраза заставила её вспыхнуть до корней волос. В голове почему-то отразилось, как он произносит «любви», на букве «в» его белые зубы касаются тонкой верхней губы.
«Почти как при поцелуе… Мерлин, как он божественно целуется!»
Гермиона вдруг поняла, что касается пальцами кожи Люциуса на запястье, и сердце забилось сильнее от этого волнительного и даже интимного единения. Она чувствовала его пульс, неосознанно поглаживая большим пальцем мужскую руку сквозь рубашку.
«Полгода между нами ничего нет… Наверняка Люциус снимает напряжение с какими-нибудь дамочками из Лютного!»
От этой мысли едкий яд ревности проник под кожу, заставляя вцепиться в длинную манжету его рубашки сильнее.
* * *
Люциус допил остывший чай и отставил пустую чашку на край стола. В кабинете летним вечером было ещё светло, и маг решил поработать с документами по обеспечению Хогвартса.
Мужчина развернул жёлтые пергаменты со сметами, полученными от МакГонагал, и погрузился в раздумья.
Он чувствовал себя зверем, загнанным в клетку, будто снова вступил в ряды Сопротивления, предав Тёмного Лорда.
В нём теперь, казалось, уживались три личности, и всем троим было тесно в одном человеке. Прежний Люциус знал, что обязан заботиться о сыне и выжившей из ума жене, новому хотелось всё бросить к дементорам и трансгрессировать в охотничий домик, а ещё был третий — негласный советник министра по финансам и глава попечительского совета магической школы. Всё это изрядно изматывало. Хорошо ещё, Гермиона поддерживала его морально — дельными советами и шутками, иначе пришлось бы совсем туго.
Люциус вспомнил пышную свадьбу Драко в Кале. Астория, кажется, была всем довольна, ведь она вот уже пару лет тайно вздыхала о Драко. Сын тоже выглядел счастливым, улыбался шуткам, смеялся впервые за столько лет, и у Люциуса отлегло от сердца: было так приятно видеть его радостным. И глядя, как сын смотрит на невесту, Люциус втайне надеялся, что он никогда не вспомнит ту, что встала между ними.
Но Нарцисса… Он и сам одно время считал, что она притворяется, чтобы вернуть его, но целители в Мунго делали неутешительные прогнозы: затяжная депрессия, связанная с гибелью сестры, которая переросла в шизофрению в тяжёлой форме. Нарцисса теперь редко узнавала его или Драко, всё звала покойную Беллатрису и, не дозвавшись, в отчаянии раздирала лицо ногтями. Хорошо ещё, что Чайна ухаживала за ней день и ночь. Люциус вдруг подумал о том, что если существует загробная жизнь, то Белла, должно быть, сейчас жалеет, что запытала Лонгботтомов до безумия, зная, что её родная сестра спятила.
Он вспомнил, как после госпитализации Нарциссы в Мунго Драко ворвался в его кабинет и зло бросил:
— Ты предал её, отец! Из-за тебя она сошла с ума!
Люциус молчал, давая сыну возможность выплеснуть гнев.
— Ты променял её на какую-то невзрачную девчонку! Как ты мог?!
— В тебе сейчас говорит обиженный мальчик, Драко. Ты и сам прекрасно знаешь, что мы с твоей матерью давно не любим друг друга. Только озвучивать это пришлось в твоём присутствии, о чём я жалею.
— Мерлин… Отец, да кто она такая, в конце концов?! Что это за выскочка? Она хоть чистокровная волшебница? Я её совершенно не помню, а семьи чистокровных наперечёт!
Уголки губ Люциуса дрогнули. Он снова вспомнил слова Северуса «Я назвал её грязнокровкой».
— Видишь ли, чистота крови не играет никакой роли…
— Что?! — Драко был поражён. — Не ты ли втолковывал мне всю жизнь, что грязнокровкам не место в волшебном мире? Не ты ли воевал за это?
— Люди меняются, — Люциус отвернулся к окну, чтобы сын не заметил, как пальцы теребят пуговицу рубашки. — Ты уже взрослый, и можешь понять, что я тоже имею право на ошибку.
Эти слова несколько остудили Драко. Но не уняли боль и злость. Он с досадой бросил:
— Но почему именно какая-то девчонка? Она что, так хороша в постели?!
Тогда-то Люциус и сорвался. Он схватил сына за грудки и с еле сдерживаемой злобой процедил:
— Ты переходишь всякие границы! Ещё слово, и ты недосчитаешься зубов!
Именно в тот вечер он опустошил бутылку виски, мучаясь ужасными воспоминаниями и ревностью. А потом решительно трансгрессировал в охотничий домик.
«О, Мерлин…»
Хорошо ещё, что с Гермионой всё прошло как по маслу. Когда Малфой услышал от неё про эту идиотскую арт-терапию доктора Фоссета, он сразу понял, что весь этот балаган — всего лишь отъём денег наглыми магглами у честных волшебников. Посоветовавшись с Гастингсом, семейным целителем, который каждый месяц осматривал Гермиону, Люциус выяснил время, более-менее безопасное от внезапного выкидыша или преждевременных родов. Он понятия не имел, выдержит ли Гермиона такой натиск и эмоциональное давление, и шёл ва-банк, надеясь на её природное упрямство и жажду жизни.
Малфой каким-то колдовским чутьем понял, что Гермиона, как личность сильная и независимая, не могла простить себе того, что случилось. Она винила в этом саму себя, думая о том, что вот если бы была сильнее, чем Драко, он бы никогда не одержал над ней верх. Люциус понял, что избрал верный способ, когда объяснил, что женщина имеет право быть слабой и беззащитной.
Быть рядом с ней безо всякой возможности коснуться стало настоящей пыткой. Теперь, во время беременности, Гермиона расцвела, как роза: румяное личико сердечком в обрамлении пышных кудрей, притягательные розовые губы. Её грудь увеличилась и приятно округлилась, бёдра манили соблазнительным изгибом, а круглая аппетитная попка…
«Хватит!»
Люциус судорожно вздохнул, потёр лоб и вернулся к списку со школьными принадлежностями. Восстановить трибуны на квиддичном поле влетело в копеечку: добротный лес стоил немало, да и цены после войны взлетели до небес.
В магазин «Всё для квиддича» только-только начал поступать качественный товар, а то, что предлагали продавцы до этого, Люциус неизменно отвергал с брезгливым презрением: он по опыту знал, что лучше купить дорогую вещь, чем потом переплачивать за несколько дешёвых, но некачественных. Хороших мётел осталось мало, а те, что пылились в кладовых Хогвартса, рассыпались от плесени, покрывшей ручки и прутья чёрным налётом. Пришлось часть покупать в Ирландии, переплатив за доставку морем. Хорошо ещё, что со спортивной формой всё оказалось проще: Люциус просто сделал заказ на маггловской фабрике, чем сэкономил немало галлеонов, ведь на Косой Аллее выходило намного дольше и дороже, а качество оставалось одинаковым.
Невольно Люциус снова вернулся мыслями к своей беременной «невесте». Он с тоской подумал о том, что Гермиона всё ещё потеряна для него. А мэнор для неё — место пыток и унижений, она никогда не вернётся сюда. И когда родится ребёнок, ему самому придётся, как гостю, приходить в охотничий домик, чтобы повидаться с собственной семьёй. И даже если малыш когда-нибудь назовёт его отцом, Гермиона вечно будет шарахаться от него.
«Проклятье!»
Глава 19
Гермиона паниковала. Она кружила по домику и безуспешно пыталась приготовить на ужин салат. Заклинания не получались без нужной концентрации, а нож выскальзывал из вспотевших пальцев, и подлые цуккини никак не желали нарезаться.
«А, чтоб вас!»
Гермиона порезалась и сунула палец в рот. От несправедливости хотелось плакать. Она долго сдерживала себя, но очевидное скрывать, похоже, бесполезно.
Молодая женщина со стыдом поняла, что совершенно неприлично возбудилась сегодня на прогулке в зоопарке, глядя сквозь стекло на спаривающихся черепашек. Но они, сожри их пикси, делали это так сексуально! И этот самец… так сжимал крохотными коготками панцирь подруги, будто обнимал, говоря: «Ты — моя! Никуда не отпущу!».
Потом были голуби на карнизе чьего-то балкона на перекрёстке, две болонки в подворотне. Будто все животные сговорились и срочно занялись благородным делом продолжения рода.
Гермиона была чертовски напугана, и в голову даже закралось подозрение, не опоил ли Малфой её амортенцией. Она никогда не обращала внимания на такие вещи, но после своей неожиданной реакции даже трансгрессировала в библиотеку, прошла в компьютерный зал и набрала в поисковике похожие симптомы. С изумлением она узнала, что это вовсе не болезнь, подобные всплески гормонов встречаются у большинства беременных женщин.
Но вот что делать дальше, оставалось загадкой. От одной мысли о Люциусе бросало в пот, а рот наполнялся слюной, будто Малфой был изысканным десертом, а сама она — оголодавшей сладкоежкой.
Гермиона пару раз снимала напряжение, лаская себя, но это скоро перестало помогать. Хотелось именно почувствовать Люциуса в себе, ощутить, как он медленно входит и растягивает истекающее от желания влагалище, и при этом сжать его ягодицы так, чтобы остались следы. Хотелось запустить пальцы в его дивные белые волосы, целовать широкую грудь и покусывать соски, особенно правый, там, где шрам…
Гермиона застонала.
«Это невыносимо!»
Накатывало какое-то необузданное желание просто ворваться в спальню Люциуса, сесть на него верхом и банально оттрахать. Чтобы он постанывал от удовольствия и сжимал её грудь, ноющую от недостатка прикосновений.
«А если станет возражать… Но он ведь не станет? О, да! Скорее, помрёт со смеху, когда она попытается его соблазнить. С таким-то пузом! О, Мерлин!..»
Гермиона чертыхнулась и решила поискать в поместье какую-нибудь книгу с рецептом зелья, успокаивающего гормоны.
Спящий мэнор дышал размеренно, как живой. Тиканье больших часов размыкало таинственную тишину. Лунный свет чертил узкие дорожки на полу, рисуя руны и загадочные символы. Портреты в галереях сонно вздыхали и почёсывались, шёпотом жалуясь на зуд от воображаемой пыли.
Вместо библиотеки Гермиона поднялась на третий этаж и потянула на себя ручку дубовой двери.
Она редко бывала здесь, в спальне Люциуса, чаще в кабинете, но воспоминания нахлынули неукротимыми волнами: вот он прикусывает её ушко у порога, вот прижимает бёдрами к столу. А как-то раз усадил на подоконник и… Гермиона сглотнула, ощущая, как влажно стало между ног.
От июльской жары было распахнуто окно, и вместе с переливчатым пением какой-то птахи по комнате плыл сладкий аромат жасмина. Слабый ветерок шевелил золотистые шторы.
Люциус спал на спине, закинув руку за голову, спутанные волосы разметались по подушке. Широкая грудь мерно вздымалась, а тонкое одеяло сползло на бёдра.
«На спине спит король, на боку — мудрец, на животе — богач», — мысленно усмехнулась Гермиона.
Сейчас она напоминала себе львицу, которая вышла на охоту. Она медленно стащила одеяло, под которым оказался совершенно голый мужчина, пахнущий шиповником и имбирной свежестью. Ароматное диковинное лакомство, а сейчас она голодна как никогда! От предвкушения дрогнули ноздри, а язык хищно обвёл губы.
Гермиона устроилась между ног Люциуса и принялась покрывать медленными поцелуями внутреннюю сторону бёдер. Его мышцы немного напряглись, и Малфой что-то пробормотал во сне. Она усмехнулась и коснулась губами члена. Он дрогнул, будто приветствуя её, и Гермиона медленно провела вдоль него языком, чувствуя, как орган твердеет, с готовностью отзываясь на её ласку.
Женщина закрыла глаза от удовольствия, целуя круглую головку, нежно вбирая её в рот и посасывая. Член пульсировал и подрагивал, разбухая в плену губ, он становился всё больше, упираясь в гортань, но Гермиону это не останавливало. Она скользила по нему ртом, постанывая и чувствуя, как между ног нарастает нестерпимый жар.
Поэтому и пропустила момент, когда Люциус пробормотал «Гермиона…» и открыл глаза. Она почувствовала, как его широкая ладонь легла на затылок и протянула вверх, притягивая к тёплому телу. Круглый живот касался твёрдого торса, и ей пришлось опереться руками на подушку с обеих сторон от его головы.
— Гермиона? Я думал, ты мне снишься…
— Как ты меня узнал в темноте?
— Яблоки, — его дыхание сбивалось точно так же, как и у неё. — Ты пахнешь яблоками. Что ты здесь делаешь?
— Я… — она сглотнула, — я думала, это очевидно… ты же дал мне портал…
Гермиона смотрела в его затуманенные желанием глаза, в которых отражался жемчужный лунный свет, и вдруг на мгновение стало страшно, что он выгонит её, выставит за дверь за такое нахальное вторжение. Она потянулась и коснулась его тонких губ. И сразу почувствовала, как Люциус отвечает: немного скованно, напряжённо, вовлекая в нежный и неторопливый поцелуй.
Он приподнялся, сунув подушку под поясницу, и через голову снял с неё тунику. Гермиона как заворожённая смотрела на его пальцы, высвобождающие её грудь из тесного кружевного плена, спускающие с плеч белые бретели.
От его прикосновений сводило ноги. Такого с ней не было никогда. Каждый раз, когда губы Люциуса дотрагивались до разгорячённой кожи, Гермиона негромко вскрикивала от предвкушения. Соски затвердели и вызывающе торчали перед лицом мужчины, словно провоцируя на новые ласки языком.
Но этого было мало, дьявольски мало! Желание почувствовать Люциуса внутри стало таким острым, что мышцы влагалища сжались от нетерпения и невыносимой пустоты.
Его руки огладили круглый живот, нежную кожу на спине с соблазнительной выемкой, ягодицы. Гермиона выгнулась в истоме и застонала.
— Не надо… — взмолилась она. — Я готова! Возьми меня… Пожалуйста!
Люциус буквально содрал с неё летние брючки вместе с бельём и усадил на себя, осторожно проникая внутрь. Несмотря на всю её влажность, Гермионе понадобилось какое-то время, чтобы впустить его напрягшийся член. Люциус издал глухой стон, когда она двинулась, пытаясь вобрать его в себя больше. А потом сжал её ладони в своих, давая опору.
— Гермиона… о… да!
От того, как он произносил её имя, пересыхало в горле.
Гермиона не знала, существует ли ещё весь остальной мир. Во всей Вселенной были только двое, она и он, мужчина и женщина. И божественный танец их тел, который хотелось продлить как можно дольше.
Сквозь полуразомкнутые веки она видела, с какой страстью смотрит на неё Люциус, и насаживалась глубже. Крутила бёдрами, подавалась вперёд, задыхаясь от восхитительных ощущений.
— Моя! Моя ведьма! — постанывал он сквозь зубы, сжимая её ягодицы и толкаясь вверх.
— Да! — вторила она, впиваясь ногтями в его бёдра. — Да!
Люциус поначалу пытался сдержаться, снизить темп, но Гермиона не давала ему ни единого шанса. Она не могла остановиться, раскачиваясь на нём и скользя на налитом кровью члене. Это было прекрасно: он заполнял её всю, обжигающе горячий, твёрдый и нежный одновременно.
Люциус чувствовал, как она напряжена, и ускорился, прижав её бедра к своим и насаживая Гермиону на себя до предела.
Она умоляюще простонала:
— Ох! Только не останавливайся!
В голове не осталось ни одной мысли, только знакомое предвкушение сказочного сладкого…
Будто от Люциуса сквозь неё саму прорастал чудесный цветок — всё выше и выше, от живота к позвоночнику, а потом между лопатками словно раскрылись разноцветные крылья, унося вверх, на небеса блаженства. Гермиона вскрикнула, задрожав всем телом, и упала в объятья любимого.
Люциус аккуратно перевернул её на спину и снова вошёл, возобновляя движения. После такого продолжительного воздержания ему казалось подвигом сдерживаться так долго. Но ради неё — всё, что угодно.
Мужчина чувствовал, что вот-вот последует за Гермионой и откровенно любовался тем, как она млеет под ним, закусывая губу и шепча его имя.
— О, Люциус! Ты просто… чудо!
И это действительно было чудо: вбиваться в неё, такую жаркую, тесную и… Люциус со стоном толкнулся, чувствуя, как изливается в Гермиону и блаженство уносит на своих волнах.
Малфой нашёл губами её рот и жадно приник к нему, словно говоря: я здесь, в тебе. С тобой. Одно целое. Неразъединимое.
— Люблю тебя, — почти вместе сказали они.
Люциус улёгся рядом, отбросив мокрые от пота волосы. По стенам в густой тьме плыли серебряные лунные лучи. В тишине спальни два сердца стучали в унисон так громко, что казалось, они слышат друг друга.
— Позволь спросить, дорогая, — с лёгкой усмешкой спросил Люциус, отдышавшись, — откуда такой пыл?
— Мне понравилось быть женщиной, дорогой, — лукаво улыбнулась она, и он не удержался, чтобы провести пальцами по её нежным губам.
— Иди сюда!
Люциус прижал её к себе спиной, набросив на них забытое одеяло, и ласково обнял любимую. Он гладил её живот, с удовольствием и восторгом чувствуя, как ему в ответ толкается их ребёнок.
— Гермиона… моя малышка…
Но она уже спала сном младенца, и никакие кошмары её не тревожили. Люциус вдруг понял, что никогда не чувствовал ничего подобного с Нарциссой.
«Быть может потому, что я никогда не любил её по-настоящему? Кто знал, что дожив до таких лет, я встречу магглокровку, которая пустит корни в самое сердце?»
Люциус заснул счастливым сном. Ему было тепло.
Утром он проснулся оттого, что Гермиона пыталась высвободиться из-под его тяжёлой руки. И когда ей это удалось, она села на кровати, выискивая взглядом тунику на полу.
— Куда это ты собралась? — его пальцы крепко сжали женское бедро. — Хватит бегать от меня!
Гермиона вздрогнула и обернулась.
— Господи, я думала, ты ещё спишь! Между прочим, это твой ребёнок будит меня в пять утра! А ещё, если ты не в курсе, беременным часто нужно в туалет!
— Тогда возвращайся поскорее. Мне холодно без тебя.
Эти слова послужили самым лучшим стимулом поторопиться. Когда Гермиона вернулась, Люциус взял её руку и переплёл их пальцы, снова стараясь быть к обожаемой женщине как можно ближе. Он опять заключил её в объятья, покрывая порозовевшее лицо нежными поцелуями.
Это был второй раз, когда она осталась в поместье. И больше в охотничий домик Гермиона не возвращалась.
* * *
На дворе царил август. Жара наконец спала, погода стояла мягкая, бархатная. В садах наливались яблоки и сливы. На Косой Аллее продавали ароматную шарлотку и свежий сидр. Люциус Малфой официально заступил на пост советника по финансам, и в «Ежедневном Пророке» вышла льстивая статья о прошлых заслугах «талантливого и перспективного мага».
В парке Малфой-мэнора с лёгкой руки Люциуса появился небольшой пруд, который тут же обжили местные утки. Их кряканье в камышах по вечерам слышалось из открытых окон, вырывая из полудрёмы.
В восточном крыле, обычно ото всех закрытом чарами, Лу по приказу Люциуса отремонтировал две смежные комнаты, для малыша и Гермионы. В первой, заставленной кроваткой, игрушками и комодом с пелёнками, на обоях по изумрудному лугу скакали белоснежные единороги. На стенах второй зеленели холмы Шотландии и кусочек деревянной беседки с нежно-розовыми цветами — в память о той ночи, когда они с Люциусом жарили сосиски. Полки с любимыми книгами, удобная кровать с подушками под спину, туалетный столик, балкон с выходом на террасу — Малфой позаботился обо всём.
Гермиона жила здесь днём, прячась от неожиданных гостей и сотрудников из Министерства. А ночью она набрасывала пеньюар и шла к спальне Люциуса. Доставляло удовольствие идти по тем же самым коридорам и прохладным анфиладам уже не в качестве прислуги, а в качестве женщины — любимой и любящей. Устав от ласк, они часто просто лежали рядом, чувствуя тепло друг друга, и молчали. Слова стали третьим лишним. Гермиона улыбалась в темноте, когда Люциус во сне обнимал её, чтобы не сбежала.
А по вечерам, как в старые добрые времена, они снова сидели в библиотеке и рассуждали о волшебном мире, о его перспективах и скрытых возможностях. Но теперь — на равных правах.
Пятнадцатого августа Гермиона посетила Гринготтс и сняла со счёта все деньги. Вместе с процентами выходила приличная сумма, и ведьма неторопливо отправилась на Косую Аллею. В тот день народу было мало, но Гермиона знала, что на неё поглядывают. Из кафе Флориана Фортескью на открытой террасе глазели и перешёптывались редкие посетители, из окон «Магазина котлов» украдкой смотрели зеваки. Но никто не посмел бросить камнем или выкрикнуть оскорбление.
Гермиона остановилась у длинного двухэтажного дома из белого кирпича, он высился между лавкой старьёвщика и «Волшебным зверинцем». На деревянной двери висела картонка с надписью «Продаёца помищение». Женщина зашла внутрь и чихнула от пыли, скопившейся на столах и лавках. В полутьме она разглядела, что когда-то это был паб: над широкой стойкой в тени плясал намалёванный лепрекон, краска стёрлась от старости, и теперь виднелись только бледно-зелёный костюм. Отовсюду несло чем-то прокисшим и перепрелым, а на несущих балках мотались лохмотья паутины.
Только теперь она заметила сгорбленную фигуру за столом. Гермиона потормошила мужчину в рубашке мышиного цвета, заляпанной пятнами.
— Где я могу видеть хозяина заведения? Я по поводу покупки.
Человек оторвался от столешницы, являя миру мятое лицо с полузакрытыми глазами.
— Вот он, перед вами.
Гермиона поморщилась от алкогольного духа, который шёл от хозяина.
— По какой цене я могу купить ваше помещение?
Мужчина оглядел её мутным взглядом, заметив округлый живот под платьем, и задумчиво почесал всклокоченную голову.
— Вам не по карману!
И снова уткнулся головой в столешницу.
Гермиона достала из сумки тяжёлый мешочек, уменьшенный заклинанием, и поставила на стол. Затем придала ему обычные размеры, и он превратился в большой кожаный мешок, из которого на столешницу звонко посыпались новенькие галлеоны.
Хозяин паба нехотя оторвался от стола. Он протёр красные глаза, алчно глядя то на золото, то на мешок, и хрипло выдохнул:
— Думаю, мы с вами договоримся!
* * *
Гермиона была практически счастлива, всё шло по плану. Тревожило её другое. Она давно подозревала, что с её беременностью что-то не так: живот стал слишком большим даже для срока в девять месяцев, да и аппетит только увеличивался. Семейный целитель Малфоев Гастингс, стараясь рассеять её подозрения, терпеливо уверял, что всё в полном порядке, никаких отклонений нет.
Но Гермиона доверяла своему чутью, и поэтому отправилась на обследование в маггловскую клинику. Глядя на чёрно-белую фотографию, распечатанную с ультразвукового аппарата, она нащупала сбоку стул, чтобы присесть: внутри неё росли два плода. Целых два ребёнка. Два Малфоя!
«Двоих я потеряла. Двоих приобрела…»
Вдруг в коридоре за кушеткой раздался шум. Гермиона быстро нацелила палочку на источник и сердито приказала:
— Лу! Вылезай, старый шпион! Я знаю, что ты там!
Домовик был явно недоволен тем, что его изобличили. Он ссутулился и встал перед ней, угрюмо глядя в пол.
— Давно ты следишь за мной?
— Хозяин Люциус велел присматривать за Минни. Он сказал, Минни хотела убить себя, бросилась в море. Лу всего лишь смотрел, чтобы Минни себя не убила…
Гермиона замерла. Люциус всё это время присматривал за ней. Подстраховался. Слежка, конечно, была неприятной новостью, но Малфой заботился о ней, действительно заботился. Будто любил ещё тогда, когда она была Минни.
— Вот что, Лу, — решила она, — ты ничего не скажешь Люциусу о том, что сегодня здесь услышал, а я в обмен на это скрою, что знаю о твоей слежке.
— Хозяин не слишком-то расстроится, если узнает, что Минни раскрыла Лу!
— В таком случае я скажу ему, что это ты тогда в кладовке рассыпал его табак, а потом нанюхался и теперь таскаешь по щепотке!
От ужаса старенький домовик затрясся всем телом. Он упал на колени, заламывая морщинистые лапки:
— Минни! Лу ничего не скажет хозяину! Только не говори ему про табак!
— Не скажу, — хитро усмехнулась Гермиона и достала из сумки толстый кожаный блокнот, — если ты мне ещё расскажешь несколько эльфийских рецептов.
Лу с недоумением посмотрел на неё, но послушно кивнул.
* * *
На Гриммо в столовой Гарри и Рон доигрывали партию в шахматы и опасливо поглядывали на Гермиону и Джинни. Беременные женщины, перемазанные красным соком, с аппетитом ели грейпфруты и таинственно шептались о чём-то.
Гарри переставил ладью на D8 и негромко посетовал:
— Скорей бы малыш уже появился. Вчера Джин отказалась от печеной курицы. Представляешь, разревелась и говорит: у неё бы могли быть маленькие цыплятки!
— Угу, — с видом знатока кивнул Рон и выиграл у друга ладью. — Скорей бы уже они обе родили. Вчера чуть не подрались из-за упаковки фисташек…
— А сегодня грейпфруты…
— Ой! — вдруг Гермиона схватилась за живот. — Ой, мамочки! Кто там хотел, чтобы мы родили?! Принимайте роды! Люциуса зовите!
* * *
Родовое древо Малфоев было похоже на старую дорожную карту с десятками маршрутов: тонкие ветви расходились от широкого ствола с именем основателя — Шарля Бертрана, рисуя всё новых и новых волшебников. Люциус с нарастающим благоговением смотрел, как на гобелене распускаются волшебные цветы: это хоть как-то отвлекало от мучительных стонов Гермионы, помочь которой он сейчас ничем не мог. Золоченая нить выплетала крошечный бутон с неразборчивым личиком, обрамлённым белыми кудряшками, но потом рядом протянулась вторая веточка, и шелковая завязь принялась расправлять нежные лепестки. Это было поистине чарующее зрелище, от которого глаз не оторвать, и Малфой боялся даже затронуть вышитое чудо, чтобы не повредить. Но тут вдруг второй цветок прямо на глазах начал темнеть и вянуть. Люциус не раздумывая бросился к спальне Гермионы, откуда время от времени доносились крики боли и стоны.
В комнате резко пахло антисептиком и страхом.
Бледная измученная Гермиона полулежала на подушках и прижимала к себе свёрток с пищащим младенцем. Она была по пояс укрыта простыней, заляпанной кровавыми пятнами.
Молодая мама попыталась встать и сквозь слёзы закричала:
— Отдайте мне его!
Люциус увидел второй свёрток в руках у хмурого целителя. Тот что-то бормотал, водя палочкой над ребёнком, и не сразу заметил Малфоя.
«Их двое», — поражённо вспомнил Люциус слова толстухи Фюи.
— Иногда такое бывает, что близнецы не выживают вдвоём, — покачал головой бледный, как смерть, Гастингс. — Мне очень жаль, мистер Малфой…
— Дайте сюда! — не своим голосом потребовал Малфой.
Целитель протянул белый свёрток, и Люциус отогнул мягкую ткань. Внутри оказался бездыханный младенец, такой маленький, что, казалось, мог уместиться на одной его ладони. Это была девочка.
«У меня никогда не было дочери. И, может, уже не будет».
Люциус за всю жизнь видел много страшных вещей: смерть Чарити Бербидж, битву в Хогвартсе, убийство магглов и много чего ещё, но вид собственного мёртвого ребёнка ужаснул его. Это было больно: будто стальная игла вошла в сердце.
Он положил младенца на столик рядом с кроватью и встал рядом на колени. В голову не приходило ни одного заклинания. Люциус осторожно растирал крошечное тельце, не чувствуя, как жгучие слёзы капают на посиневшую полупрозрачную кожу.
— Живи! Живи! Ты же Малфой!
Пальцы массировали ручки и ножки, а в груди нарастал какой-то ядовитый ком, который грозил вот-вот лопнуть.
— Живи, маленькая! Не умирай! Я ведь ещё не прочитал тебе сказки на ночь! Я не купил тебе самую красивую куклу! Живи!
И когда раздался сначала писк, а потом обиженный крик, Люциус не поверил своим ушам. Малышка покраснела от плача и принялась сучить ручками, требуя законную пищу, но отец не сразу отдал её плачущей Гермионе, боясь, что дочка снова перестанет дышать.
Ком в груди, наконец, лопнул, и Люциус отёр мокрое лицо ладонью, прислонившись к стене: только что на его глазах случилось чудо. Он не знал, что именно оживило его маленькую девочку, массаж или слёзы, а, может, магия его слов, но её возмущённый крик был самым лучшим звуком, который Малфой когда-либо слышал.
Глава 20
Февральским вечером Гермиона вышла из камина в свою спальню и громко чихнула. И тут же зажала рот ладонью: не хватало ещё разбудить малышей. Держась от усталости за стены, она сбросила на кресло тёплую мантию и прокралась на цыпочках в комнату близнецов.
Здесь всё было тихо. Ангелочки Ричард и Вивиан мирно спали в кроватках, и Гермиона почувствовала, что улыбается, глядя на них, а на душе теплеет. Всё-таки они замечательные!
Она огляделась. К шести вечера уже смеркалось, и золотые звёзды от волшебного ночника медленно плыли по потолку молочного оттенка.
Измотанная Юна дремала, прислонившись к белому комоду с одеждой и приоткрыв рот. Гермиона прекрасно понимала домовуху: вдвоём близнецы задавали такого жару, что мало не казалось никому. И самое ужасное, что всё у них случалось одновременно: болели ли животы, лезли ли зубы или просто они хотели есть. Милые пупсы голосили так, что уши закладывало, а портреты в коридорах, отвыкшие от младенческого плача, недовольно ворчали. Ей-богу, если бы не Юна со своевременной помощью, можно было и свихнуться.
Гермиона вздохнула с облегчением и отправилась в душ, по дороге чуть не уронив стопку выглаженных пелёнок.
Только после Рождества она смогла немного передохнуть. Хлопоты о детях выматывали так, что они после очередной кормёжки частенько засыпали в кресле все втроём: Ричард, Вивиан и она сама.
Люциус помогал с удовольствием: гулял с малышами в парке по выходным, купал, наколдовывая в ванночках разноцветные пузыри — они щекотали ребячьи бока, и близнецы довольно хихикали.
А иногда кормил, если находил время. Гермиона всё никак не могла забыть, как Ричард плюнул морковным пюре в отца (сын почему-то терпеть не мог всё полезное), и она тогда даже зажмурилась, гадая, насколько сильно рассердится Люциус. Но он только стёр со щеки оранжевую кляксу, зачерпнул побольше пюре и щедро намазал сыну на личико. И Ричард вдруг довольно засмеялся во весь рот.
— Хулиганы! — с сердцем прокомментировала Гермиона.
— Думаю, моей няне всегда хотелось сделать то же самое, судя по рассказам матери, — невозмутимо ответил Люциус. — Жаль, меня кормил не отец…
Похоже, он едва сдерживал смех, даже губу закусил.
И строго добавил, уже обращаясь к сыну:
— Но ты, Рик, больше так не делай! Приличные люди себя так не ведут. Одно дело — игра, другое — полезный ужин.
И Ричард удивлённо заморгал, услышав, как сменились интонации отца.
Люциус оказался хорошим папой, вопреки всем ожиданиям и опыту общения с Драко.
Гермиона была безмерно благодарна ему за спасение дочери, именно Люциус предложил дать малышам такие имена.
— Вивиан — значит живая, — пояснил Малфой. — Здесь даже уточнять не надо. А мальчика назовём Ричардом.
— Почему именно Ричардом? — удивилась Гермиона. — Почему не Джоуи? Не Феликсом?
Люциус, едва касаясь, провёл по голове сына, облачённой в чепчик.
— Потому что Ричард — это смелость и сила. Они ему очень понадобятся в жизни. Знаешь, мне бы хотелось, чтобы, когда мальчик слышал своё имя, вспоминал бы о том, что он храбрый и могучий волшебник. Не трусил и не боялся трудностей.
Гермиона прижалась к нему и обняла, поглядывая на детей, сыто дремлющих в кроватках.
— Мне нравится.
Люциус души не чаял в малышке Вивиан. Конечно, Ричарда он любил тоже, но Гермиона знала: его слабость — единственная дочка. Он с удовольствием нянчился с ней, баюкал и при этом пел какие-то волшебные песни на бретонском. А Ви часто засыпала именно у него на руках, и Гермиона подозревала, что малышка млеет и успокаивается именно от запаха отца: смесь одеколона, табака и шампуня с шиповником.
Но в последние пару недель Люциус стал заходить в Восточное крыло редко: либо в выходные, либо на полчаса, не больше. Гермиона знала, что сейчас, в феврале, Министерство проводит финансовые проверки по уплате налогов на Косой Аллее, и Люциус как раз возглавляет комиссию. Он пробовал назначить себе заместителя, но пока что ни одна кандидатура не выдерживала его критики: Бен Хайсворт закладывал за воротник, а Иен О'Доннел был нечист на руку. Поэтому Малфой теперь всё время пропадал на работе, а вернувшись, падал от усталости.
Гермиона всё это прекрасно понимала и поначалу даже пыталась помочь разобрать гору отчётов в его кабинете. Но и она не успевала справиться с этой документальной лавиной.
И чем дальше, тем больше между ними копились какие-то тайны, недомолвки, и это тревожило.
Особенно тот момент, когда после Рождества в мэнор прибыл архивариус Финчли, чтобы записать имена детей в волшебный реестр.
На дубовом бюро в голубой гостиной раскинулась большая кожаная папка, рядом звякнула стеклянная чернильница. Скрюченные пальцы архивариуса дрожали от артрита, выводя на пергаменте красивые каллиграфические буквы. Финчли старался не встречаться взглядом с хозяином поместья, и Гермиона решила, что в этом повинна какая-нибудь служебная стычка.
Седые бакенбарды затряслись, когда старый волшебник спросил:
— Фамилия детей?
Малфой вдруг замер с нечитаемым выражением на лице. И это неприятно удивило Гермиону. Она смотрела на любимого мужчину и не понимала, в чём дело, почему он просто не назовёт свою фамилию.
«Разве он не спас Вивиан? Не он ли называл меня миссис Малфой? Так в чём же сейчас дело? Передумал?»
Пауза неприлично затягивалась, и Гермиона уже хотела выпалить свою фамилию, как Люциус вдруг ответил:
— Малфой.
И словно камень упал с сердца. Но всё же те несколько томительных мгновений, пока мужчина раздумывал, не давали покоя и вспоминались до сих пор.
Мало того, с недавних пор Гермиона стала улавливать нотки женских духов от пиджаков и рубашек любимого. Это всерьёз расстроило её. Она ничего не сказала Люциусу о своих подозрениях, ведь это могли быть сотрудницы, давние знакомые, ведь ни разу не пахло туберозами — духами Нарциссы.
«Женщина. Да у него другая появилась! Конечно, я не такая привлекательная после родов, но не так же быстро… всё из-за того, что между нами давно ничего не было: он так много работает, у меня дети… Вот в чём причина!..»
Червь сомнения точил сердце, и Гермиона решила на всякий случай поскорее подготовить почву для отступления.
Но забота о детях отнимала фактически всё время, а оставлять их с Юной молодая женщина поначалу опасалась — а ну как уронит или ещё чего?!
В очередной раз поменяв сыну подгузник, она устало опустилась в кресло.
«Боже… Я не успею ничего! Мне бы сейчас здорово помог хроноворот!»
И тут Гермиона вспомнила о профессоре МакГонагалл и бросилась писать ей письмо. Пришлось использовать всё красноречие и дар убеждения, чтобы доказать пожилой ведьме, что хроноворот действительно нужен, и что она не собирается менять что-то в ходе времени. И, конечно, «отправит бесценную вещь обратно», как только всё наладит.
Через неделю, в феврале, пришло ответное письмо, в котором Минерва, помня своё обещание, с явной неохотой давала согласие, но только на месяц. В конверте лежал портал — засушенная жёлтая роза. Гермионе всё-таки пришлось оставить детей с Юной, чтобы забрать хроноворот. Она каким-то чудом выпросила его у МакГонагалл на три месяца и, счастливая, трансгрессировала к «Дырявому котлу».
Очутившись на Косой Аллее, она быстро добралась до приобретённого паба, повернула волшебный ключ в замке и вошла внутрь.
Повязав на пышные волосы зелёную косынку, ведьма достала палочку, откашлялась и сказала:
— Что ж, начнём, пожалуй!
Она наколдовала воды в оцинкованное ведро и зачаровала швабру на мытьё полов. Скоро под потолком летали щётки, смахивая пыль и паутину, а тряпки натирали полиролью столешницы и барную стойку. Закопчённая посуда на кухне жалобно звенела и поскрипывала от напора воды и чистящих средств, но в скором времени блестело всё: сковородки, подвешенные над плитой, прозрачные стаканы в сушилках, фарфоровые чашки на полках, вилки, ложки и ножи.
В тот вечер
Гермиона вернулась довольной, хотя работы ещё предстояло немало.
Хроноворот отлично выручал: никто в мэноре не замечал её отсутствия, а Лу не мог проследить, чтобы донести хозяину. Гермиона представляла, как отреагировал бы Люциус, сообщи она ему о том, что собирается открыть своё дело. И поэтому действовала втайне, но старалась пользоваться хроноворотом пореже: после двойной нагрузки усталость обрушивалась, как снежная лавина, отнимая последние силы. Такова была плата за «игры» со временем.
Она теперь ничего не боялась, даже Драко, который на Рождество поздравил их из камина, но так и не решился зайти, увидев близнецов на руках счастливых родителей. Кажется, это его ошеломило, судя по остановившемуся взгляду. Или очень не понравилось. В любом случае Драко теперь ничего не помнит, женат на другой женщине и живёт в другой стране.
Больше Гермиону пугали тайны, которые тенями вставали между ней и Люциусом, омрачая безоблачное счастье.
Она чувствовала свою вину за то, что и сама создавала их, но страх за будущее детей перекрывал все доводы разума. Однажды Люциус застал её с новым рецептом, который она хотела вложить в свой исписанный блокнот. Гермиона торопливо спрятала пергамент за спину.
— Как дела в Министерстве? Скоро тебе найдут помощника?
Люциус поморщился. Он обнял её и пальцами нащупал шуршащий свиток.
— Лучше покажи, что это ты прячешь за спиной.
— О, пустяки! — смутилась Гермиона. — Это рецепт зелья от фурункулов.
— У тебя есть фурункулы? — он в притворном ужасе оглядел её и с любопытством заглянул в вырез платья. — Где?
— Нет, что ты! Я просто хотела освежить знания по зельям. Я ведь привыкла к умственной работе, и мне скучновато просто менять подгузники…
— Разве наших детей можно променять на какие-то зелья?
— Нет, Люциус, конечно, нет…
Гермиона смолчала и приуныла, понимая, что Малфой явно не обрадуется её идее с маленьким бизнесом.
Но самым невыносимым стало то, что в феврале Люциус начал закрываться от неё. Закрываться! Мерлин! Однажды она стучалась к нему в кабинет, но как бы ни звала, он не открыл. Гермиона видела полоску света под дверью и длинную тень мужчины, но не понимала, что происходит.
Он запирался в библиотеке, там, где они провели вместе у камина так много счастливых вечеров. Гермиона слышала, как скрипят половицы под домашними туфлями Люциуса, ощущала запах его табака, но не могла добраться до него самого.
— Почему ты прячешься? — спрашивала она. — Я стучу, но ты не открываешь мне!
— Разве ты стучала? — удивился Малфой. — Наверное, я был занят работой с документами и наложил заглушающее заклятье, чтобы мне никто не мешал.
— А в библиотеке?
— Я не помню, Гермиона. Возможно, мне и там нужна была тишина, чтобы сосредоточиться. Бруствер завалил меня проектами!
Камины в мэноре топились жарко, но Гермиона начинала мёрзнуть. Потому что чувствовала: Люциус лжёт.
* * *
Люциус Малфой гневным росчерком поставил подпись и взмахнул палочкой. Белый лист заявления ловко сложился в самолётик и вылетел за дверь кабинета в направлении отдела кадров.
«Пустоголовые курицы! Да чтоб их дракон поджарил!»
Люциус мстительно отодвинул стопку отчётов из «Флориш и Блоттс» за прошлый год и вернулся к предложениям по финансированию новых министерских проектов.
Он негодовал. Пост заместителя пустовал до сих пор, словно был проклят, как должность преподавателя защиты от тёмных искусств в Хогвартсе.
Мало того, что ему всё ещё не могли подыскать помощника, чтобы делегировать тому рутинную работу, так теперь ещё и с секретарём образовалась проблема. Отдел кадров каждую неделю присылал на стажировку новую девицу на шпильках, в короткой юбочке, и думал, что всё прекрасно. Эти, с позволения сказать, девушки ничего не смыслили в налогах и сборах, понятия не имели, как составлять план рабочего дня начальника и правильно сортировать корреспонденцию. Единственное, на что они годились — так это подавать кофе в кабинет и мило улыбаться. Но и это получалось не у всех, четвёртая из них умудрилась пролить чай ему на брюки и принялась торопливо промокать салфеткой чуть ли не самое интимное место. Люциус в ярости выставил её вон, с трудом удержавшись, чтобы не придать ускорения пинком под зад.
«Мерлиновы грехи, откуда ж только берутся эти пигалицы?!»
Впрочем, и на этот риторический вопрос он прекрасно знал ответ. Две недели назад, в аккурат после Рождественских каникул, за обедом в министерском кафе он краем уха услышал беседу между двумя стажёрками из Отдела обеспечения магического правопорядка. Перегородки между кабинками были тонкими, а девицы — пустоголовыми, поэтому и не удосужились сбавить тон.
— Слышала, опять к Малфою очередная охотница в секретарши собралась!
— Да ну? Ещё одна?
— Ага!
— Так ведь он старый! И злой колдун. Синяя Борода! Настоящий Жиль де Ре!
— Да ты что?! Расскажи!
— Да ведь он сплавил женушку во Францию, свёл с ума, а потом и бросил! Да ещё и бывший Пожиратель! Наверняка у него в поместье есть Тайная Комната Боли со всякими хлыстами и цепями!
— О, вон оно как! Хотела бы я там побывать! Вот эта слава и возбуждает весь ажиотаж вокруг него. Ну вот точно же, когда он развёлся и место советника занял, знаешь, как эти охотницы зашевелились? Запрыгали, как блохи: богатый! Красивый! Холостой… Какая-нибудь его точно захомутает.
— Давай делать ставки!
Люциус поперхнулся. Кусок такой аппетитной пасты застрял теперь в горле склизлым комом.
«Вот, значит, как. «Захомутает».
Он тоскливо царапнул вилкой по тарелке, желая одного: чтобы его «захомутала» та, что в данный момент растила двух его детей.
Малфой вспомнил, как покупал обручальные кольца в «Таггити Би» на Косой Аллее. Как хотел вручить Гермионе на Рождество кольцо для помолвки, а потом обговорить с ней дату свадьбы. Но вдруг так некстати вспомнил о волшебных обычаях и решил кое с кем побеседовать.
Мэнор был исконной вотчиной Малфоев. Он стоял незыблемой крепостью на юге Уилтшира не одну сотню лет и сам по себе стал магической сущностью: вершил судьбы Малфоев, помогал выстоять в невзгодах, исцелял раны и женил.
Именно за этим и обратился хозяин к своему дому: за одобрением и благословением. Люциус спустился в подвал, туда, где связь особняка с землёй, на которой он стоял, концентрировалась и росла. На широком перекрёстке тёмных коридоров Малфой зажёг факелы в кованых подставках, и оранжевые отблески пламени заплясали на серых стенах. Запахло пылью, тайной и забытой магией.
Люциус, как и положено, начертал алым мелом все нужные знаки на полу и позвал:
— Я, глава рода, Люциус Абраксас Малфой, взываю к тебе, дом мой. Я желаю взять в жёны Гермиону Джин Грейнджер!
Заколыхалась паутина по углам, холодный ветер промчался вдоль старых стен. И мэнор загудел, как древний подземный великан. Он ответил глухо, многоголосьем умерших предков. Но совершенно не то, чего ожидал его хозяин.
— Грязнокровка! Грязнокровка! Никогда! Не быть ей твоей женой!
Люциус онемел. Такого он не предвидел.
— Как смеешь ты говорить мне об этом?!
И дом ворчливо заскрипел:
— Малфои не разводятся! Никогда! Твоя жена — Нарцисса!
— Я люблю Гермиону! Она моя женщина!
— Она — грязнокровка! Была бы она чистокровной — другое дело!
— Какая чушь! Её кровь ничем не хуже моей! А с Нарциссой я разведён и всё равно женюсь на Гермионе!
— Ты можешь сколько угодно жениться на ней по вашим человеческим обычаям. Но магические браки расторгает только смерть! И ты всё ещё женат на Нарциссе.
Люциус в ярости стёр мыском ботинка начертанные знаки и поднялся на первый этаж, чуть не забыв погасить факелы. Проходя мимо галереи, он с презрением посмотрел на тусклый от времени портрет основателя рода, Шарля Бертрана.
— Желал бы я вернуться в прошлое и сделать так, чтобы и ты не смог жениться на любимой женщине по волшебному обычаю!
Предок поднял брови, нахмурился и хотел что-то сказать, но Люциус уже вышел и так ахнул дверью, что с потолка посыпалась извёстка. Он вышел в парк: находиться в доме, который его предал, было тошно.
Под ногами хрустел свежий снег, стало морозно и зябко, но Малфой, погружённый в свои мысли, не замечал холода. Хотелось, чтобы Гермиона принадлежала ему не только благодаря простой подписи на пергаменте. Древние обычаи давали такую мощную связь, которая разрывалась только со смертью, а при жизни связывала души, при условии взаимной любви, разумеется. Люциус прекрасно помнил такую связь с Нарциссой, но она сошла на нет в тот день, когда он изменил ей с Беллой.
В тисовой аллее пушистыми хлопьями падал снег, прибавляя Лу работы по расчистке дорожек. Сугробы на лужайках всё росли и росли, как сахарная вата. Люциус, наконец, ощутил, как сильно замёрз, стряхнул снег с волос и наложил согревающие чары, поворачивая к дому.
В кабинете он долго «оттаивал», потягивая шотландский виски, и мрачно смотрел в огонь. Не хотелось даже курить. На самом деле согреть в такой момент могла лишь одна женщина в мире, которая сейчас находилась в Восточном крыле его дома. Захотелось вдруг, чтобы она пришла и, как в то время, когда она была Минни, вымыла его волосы в горячей ванне, а потом…
Люциус вздохнул и опустошил залпом бокал.
«Не сегодня. Сейчас не смогу признаться ей в том, что мой собственный дом не даёт мне права жениться на ней из-за кретинского статуса её крови! Да что я за хозяин такой?!»
Он с помощью хитрой комбинации открыл чёрный металлический сейф в углу и вынул на свет маленькую склянку.
«Остаётся разве что отравить Нарциссу…»
Люциус долго вертел в пальцах флакон с ядом и разглядывал его, решая, что же теперь делать. А затем размахнулся и со злостью швырнул о стену. По матовым обоям потекла зелёная жидкость. После того, как он «воскресил» Вивиан, человеческая жизнь стала бесценной в его глазах. А убийство виделось чем-то жутким и омерзительным одновременно.
Глава 21
Мартовский ветер приносил с моря холод и тоску. Драко стоял, оперевшись на гладкие перила каменной террасы, и смотрел, как в бухту заходит спортивная яхта Блейза.
«Наконец-то. Хоть с кем-то можно будет поговорить. И не о тряпках».
— Как дела?
Астория подошла сзади и обняла его со спины. Драко машинально протянул руку, чтобы сжать её пальцы, привычно изображая интерес. Жена ни о чём не должна догадаться.
— Чудесно. Любуюсь видом из нашего будущего ресторана.
Она молчала, и Драко был благодарен ей за это. За все эти её «Драко, смотри, какие очаровательные портьеры!», «Драко, Драко, смотри, это же оригинал Ле Фолле!» хотелось влепить «Силенцио».
Даже её голос казался не высоким, а писклявым. Астория стала какой-то блеклой, неживой. Как будто её кто-то недорисовал. Бледная, тень настоящей женщины.
Драко никак не мог понять, откуда вдруг взялась эта антипатия к собственной жене. Ведь он любил её, раз женился? Или нет? Был ведь отличный секс на пляже, долгие морские прогулки…
Он поначалу думал, что вся эта внезапная неприязнь оттого, что Астория так сильно похожа на его мать. Такая же бледная, светловолосая, надменная и холодная. Поэтому он жену больше и не хочет, ведь испытывать желание к матери — противоестественно.
Но когда понял истинную причину, внутри зашевелилось отчаяние. Всё началось именно в то утро, в августе прошлого года, когда ему приснилась Гермиона Грейнджер. Тогда Драко с трудом удержался, чтобы не разбудить Асторию и не реализовать грёзы. Он стоял под тёплыми струями душа, закрыв глаза, и прокручивал в голове жуткий и возбуждающий сон. Вода стала губами Гермионы: они ласкали обнажённый живот, внутреннюю сторону бёдер. Пальцы сами сомкнулись на члене, водя вверх-вниз, вверх-вниз. Драко настолько реально почувствовал её язык на головке, что застонал, запрокинув голову. От ощущения безграничного удовольствия его просто взорвало на мельчайшие частицы так, что он ещё долго не мог понять, где находится.
Когда он отдышался и смыл сперму, в голове вдруг что-то щёлкнуло: ты уже делал это. Как дежавю. И откуда-то всплыла фраза, его голос: «Поласкай меня!».
Драко бросило в жар.
«Невеста отца! Мерлинову мать…»
Были и другие сны. Один за другим. В первом Гермиона облизывала его подбородок так, что во рту скапливалась слюна. Во втором соблазнительно ела клубнику в шоколаде. В третьем выгибалась под ним и стонала: «Ещё, ещё…».
Всё это привело к тому, что сексуальная жизнь Астории стала яркой и разнообразной. А вот Драко мучился: он представлял на её месте другую. С пышными медовыми волосами и сладкими ягодными устами. Такую нежную и горячую.
«Ягодка…»
Жена вырвала из воспоминаний.
— Ты почему такой хмурый?
— Я был у мамы, — солгал он.
И Астория замолчала. Она прекрасно знала, каким угрюмым и дёрганым возвращался муж из Мунго.
В этом вопросе Драко сложно было уличить во лжи. Вид постаревшей опухшей матери медленно убивал. Но печальнее всего — то, что она больше не узнавала его. И самое ужасное — что ничего нельзя сделать, только смотреть, как Нарцисса медленно угасает. Драко упорно искал способ вернуть матери разум, но ни в одной книге ничего не говорилось об этом: одни легенды, сказки вроде Святого Грааля. Он принялся штудировать свитки с зельями, но и там пока не находилось никакого ответа. Теперь Драко частенько поминал покойную тётку недобрым словом. Беллатрису он всегда побаивался и не любил, но теперь ещё и ненавидел за то, что это она «заразила» сестру безумием.
Злило ещё и то, что отец совершенно ничего не предпринимал по этому поводу, полностью смирившись с ситуацией. Драко даже не стал сообщать ему о том, что Нарцисса пыталась дважды покончить с собой, и только благодаря своевременному вмешательству целителей осталась жива.
Конечно, во всём виновата грязнокровка Грейнджер. После очередного визита в Мунго хотелось сжать её горло так, чтобы услышать, как хрустнут позвонки. Но слишком велико было искушение, что он не выдержит и сотворит с ней всё то, что душными ночами мучает во сне.
Эта Гермиона, чтоб её, сводила с ума, и порой Драко всерьёз опасался, что может присоединиться к собственной матери в Мунго. Он видел Гермиону в каждой женщине на улице, в каждом портрете и каждой колдографии под заголовками газет.
Грейнджер манила, как мираж оазиса в пустыне, как фата-моргана, которая, как известно, влечёт за собой только к гибели.
Драко вдруг вспомнил об одном неотложном деле в Британии, о серебряных запонках, забытых в верхнем ящике шкафа. В конце концов, пора бороться со своими страхами, пора посмотреть в глаза таинственной la femme fatale. *
* * *
Кожаный блокнот Гермионы всё распухал и распухал от новых записей. Оказалось, что вся хитрость вкуснейших блюд и напитков, приготовленных эльфами, крылась в правильно подобранных и добавленных травах. Вместе с Юной они составили календарь, когда нужные растения входят в полную силу, и их нужно собирать.
Гермиона полюбила Уилтшир. Весной он хорошел, как диковинный первоцвет. В конце апреля по краям оврагов уже синели цикорий и медуница, кивали золотыми головками нарциссы. Гуляя по опушкам и излучинам речки Кеннет, женщина собирала в корзинку травы. Голову кружили запахи дикой мяты и примулы.
На узких улочках Солсбери, сжатых старинными домами с остроконечными сказочными крышами, отпадала нужда в хроновороте. В древнем соборе замерло само время, оставив навсегда призраков рыцарей охранять святое место и чопорный Королевский дом.
А как здорово было похулиганить и нарисовать ещё один ведьмин круг на фермерском поле! На следующий день в местных газетах поднималось столько шума, а вокруг заколдованного места бродили сосредоточенные хмурые люди со странной аппаратурой.
Изредка в Малфой-мэноре гостила Джинни с маленьким Джеймсом: трансгрессия для таких крох была ещё опасна, да и после путешествия каминной сетью малыши, бывало, пугались и плакали. Они вместе гуляли в парке и болтали обо всём на свете: о Хогвартсе, о том, когда дети начнут ходить и когда к ним прилетит сова с приглашением в школу Чародейства и Волшебства. Гермиона была втайне благодарна Джинни за то, что та тактично молчала о её статусе незамужней женщины. Но всё-таки осознавать, что Гарри смог сделать подруге предложение, а Люциус ей — нет, было очень обидно. Он, видимо, не доверял ей и не желал связывать с ней дальнейшую жизнь.
Гермиона отгоняла горькие мысли и шла гулять в парк. Она полюбила фонтан и тисовую аллею. И Ви с Ричардом тоже. Когда Гермиона катила коляску с близнецами вдоль рядов стволов с изумрудным мхом, малыши пищали от восторга и смотрели вверх — туда, где смыкались кроны и ветви причудливо переплетались между собой, образуя ажурную арку.
Она с тоской и болью думала о том, что если у Люциуса появилась другая, и он приведёт когда-нибудь эту женщину в поместье, ей с детьми придётся убраться. Мэнор стал настоящим домом. Но Гермиона с готовностью променяла бы его на Люциуса, если бы только тот чаще вспоминал о ней.
Они по-прежнему редко виделись. Неразбериха с налогами в Министерстве продолжалась, к тому же попечительский совет в Хогвартсе отнимал у Люциуса почти всё время. Гермиона почти физически чувствовала, как его не хватает, будто выдернули почву из-под ног, но ничего не могла сделать.
* * *
В своём желании жениться на Гермионе с благословения мэнора Люциус упорствовал и не собирался сдаваться.
Он просил совета у Северуса Снейпа, но тот ничем не смог помочь, ответив с портрета, что с такого рода магией дела никогда не имел. Тогда Малфой засел в собственной библиотеке и принялся искать лазейку в условии мэнора.
Он пропадал там вечерами и ночами, перебирая книгу за книгой, свиток за свитком, но нигде не встречался подобный случай. Люциус измучил Лу, подключив его к поиску и постоянно выпытывая все подробности о мэноре и предках. Но преданный домовик тоже оказался бессилен и, видя, что его помощь не приносит пользы, всё время порывался разбить голову о каминную решётку.
Люциус оформил подписку на редкие книги о волшебных домах и существах. Теперь по вечерам в библиотеке он разбирал волшебные статьи и сочинения, которые пока тоже не давали ответа на вопрос.
Когда от досады хотелось сжечь к Мерлину всю эту бесполезную макулатуру, Малфой шёл в Восточное крыло. В свой маленький уютный мир, где жила семья и всегда было тепло.
Ви, очаровательная Ви, так любила ловить мыльные пузыри, которые он запускал палочкой. От её серебристого смеха, казалось, всё вокруг светится и переливается разноцветными огнями. Люциус знал уже сейчас: когда-нибудь дочка станет настоящей красавицей, как её мать: личико сердечком обрамляли льняные кудри, буйные, как у матери, а глаза были его — цвета весеннего ручья.
А Ричард обожал возиться с игрушечным единорогом. С тех пор, как малыш безуспешно пытался поймать тех, что скакали на обоях, он устраивал скандалы, пока Люциус не вручил ему «настоящего» — пушистого и осязаемого. С тех пор единорог, который получил прозвище «Файт», благодаря стихийным всплескам магии Ричарда не раз поменял свой цвет с белого на красный, фиолетовый, морковный и ещё Мерлин знает какой. Сыну тоже достались светлые волосы Малфоев, и в сочетании с карими глазами, которые он унаследовал от матери, Люциус видел в нём черты юного Ланселота из легенд — белокурого и отважного.
Малфой любил наблюдать, как Гермиона возится с детьми: кормит, переодевает, читает сказки. Его поражало, насколько взрослой и властной она стала. Уже не наивная девочка, которую он знал, но мудрая молодая женщина, с большими карими глазами, на дне которых таилась печаль. И очаровательная нежность.
От нахлынувших чувств хотелось скорее сломать глупые условия мэнора и сделать Гермиону своей навсегда. А потом надеть кольцо.
А ещё радовало, что визит Драко в Рождество не испугал её. В тот день Гермиона сидела на диване и держала на коленях Ричарда, а малыш сосредоточенно грыз синюю погремушку.
Драко выглянул из камина на несколько минут. Разглядев отца и Гермиону, перевёл взгляд на малышей и замер. Кажется, тогда он окончательно понял, что намерения Люциуса серьёзны и пути назад нет. Драко сдержанно поздравил их, и Гермиона так же невозмутимо поздравила в ответ. Без страха, без дрожи, без заикания. Истинная леди.
Люциуса теперь волновало иное: не была ли смерть Вивиан подстроена коварными духами недовольных предков, и не грозит ли теперь ещё какая-нибудь пакость новой семье. Он мучился день и ночь, думая о том, как разорвать узы, сковывающие его с Нарциссой. Убить слабую, беззащитную спятившую женщину Малфой не мог. Вспоминая последний свой визит в её палату, он только вздохнул. Бывшая жена теперь не узнавала никого. Сидела целыми днями у окна и пела ту самую песенку «Cruel Sister», которую когда-то исполнила Минни на приёме в мэноре. Сквозь неубранные волосы виднелись выцветшие пустые глаза. Нарцисса давно была не здесь. А где-то там, с Беллой.
А когда Люциус пытался заговорить с ней, начинала истерично кричать и снова царапать лицо. Так что приходилось прибегать к помощи целителей, чтобы успокоить её.
Малфой ставил в вазу на её тумбочку одинокую розу и вручал целителям очередной мешочек с галлеонами на уход. Никто не виноват в том, что он полюбил другую, а бывшая жена тронулась умом. И мэнор не вправе ставить условия. Придя к этому логическому выводу, мужчина немного успокоился.
Люциус решил: как только закончится вся эта налоговая свистопляска, он купит дом и переедет туда вместе со всей семьёй. Подальше от кровожадных призраков, которые ослабнут без постоянной поддержки волшебной силы, текущей от магов. И там женится на Гермионе.
* * *
Близнецы тем временем пытались научиться ходить самостоятельно. По всей детской паутиной протянулись верёвочки, Рик храбро держался за толстый шнур и ковылял, а Ви, у которой ножки были слабее, чем у брата, обиженно хныкала и тянулась следом, хватаясь за всё подряд: коробку с игрушками, мягкий пуф.
Помня, что хроноворот скоро возвращать, Гермиона отчаянно трудилась в бывшем пабе. Уже дожидались свою хозяйку маленькая уютная спальня и рабочий кабинет с сейфом и полками для папок с договорами и заказами.
Одним мановением палочки навсегда исчез старый лепрекон над стойкой, и его место заняла связка блестящих серебряных колокольчиков.
Гермиона улыбнулась, оглядывая своё творение. Она помнила, что именно в этом пабе Рон напился и оклеветал её. Помнила всё, что кричали ей тогда на Косой Аллее: «Шлюха!», «Пожирательская подстилка!». Догадывалась, о чём шептались в прошлом году у Фортескью, видя её с животом. И решила показать им всем, чего стоит героиня войны — никогда она не будет содержанкой!
Гермиона с детства доказывала, что имеет полное право быть ведьмой и колдовать в волшебном мире. И теперь предстояло вернуть своё доброе имя.
Всё, что осталось от покупки паба, пришлось снова положить в Гринготтс под самый высокий процент.
Но даже вся эта сумма целиком не давала возможности закупить необходимые продукты. Недолго думая, Гермиона направилась во «Всевозможные Вредилки Уизли».
Джордж встретил её за прилавком — в лёгком оливковом костюме и с хитрой улыбкой.
— Рад тебя видеть! У Верити выходной сегодня.
— Джордж, я к тебе с просьбой. Мне нужно тысячу галлеонов. В долг, конечно, — торопливо прибавила она и смущённо опустила глаза. — И я обязательно верну!
— Ого! — Джордж присвистнул. — Кстати, может, зайдёшь, выпьем чаю?
На кухне с заколдованным окном, в котором бесновалась гроза, царил хаос. На полках громоздились сахарницы в виде розовых слонов, с потолка свисал серпантин, оставшийся с Рождества, а из шкафа торчал красный бок воздушного шарика.
Джордж заварил свежий чай и поставил на стол вазу с овсяным печеньем.
— Как тебе живётся у Малфоя?
— Прекрасно!
— Но не настолько, чтобы попросить денег у него?
— Джордж!
Это был удар ниже пояса. Гермиона вспыхнула и вскочила.
— Послушай, я зря пришла… не стоило мне…
— Нет, ничего, прости меня, — Джордж взял её за руку. — Я с удовольствием одолжу тебе эту сумму. Ты всегда можешь на меня положиться. Просто я хотел знать, что с тобой всё в порядке.
— Всё отлично, правда!
— Как малыши?
— Ви поёт песенки… Правда, на своём, на детском… А Рик, кажется, будет рыцарем, всё хочет поймать нарисованного на стене единорога!
Они рассмеялись, и Джордж пожал ей руку на прощание:
— Береги себя!
Объявление о наборе персонала Гермиона дала в Лютном, рассудив, что именно там быстро найдутся те, кто отчаялся, оказавшись на самом дне. Такие люди будут держаться за своё место и смогут измениться ради хорошей жизни, лишь бы достойно платили.
В назначенное время в паб собрались семеро. Две размалёванные девицы, высоченный детина, кто-то из родителей которого явно был великаном. Волшебник в жёлтом котелке, пожилая дама в кружевах и с бородавкой на носу. Две бедно одетые девочки-подростка лет пятнадцати, видимо, сёстры.
Гермиона откашлялась, напустила на себя важный вид, совсем как в Хогвартсе, и представилась.
— Хочу, чтобы вы уяснили себе раз и навсегда: я потребую от вас беспрекословного подчинения. Дисциплина будет железной. Один-единственный промах — и вы будете уволены! Так что если здесь ещё остались лентяи и плуты — прошу на выход. Я обещаю вам хорошую зарплату, даю вам шанс на достойную жизнь и надеюсь, что вы оцените это!
Она с замиранием сердца следила, как парочка размалёванных девиц, хихикая, скрылась в дверях. Но больше никто не ушёл, и это несказанно радовало.
Гермиона вернулась в мэнор поздно, окрылённая успехом и уставшая. Вылетев из камина, она попросила Юну подать ужин ей в комнату, а сама трансгресировала прямо в коридор, ведущий в Восточное крыло.
— Ой!
Гермиона столкнулась с кем-то в сумраке и отпрянула, удивлённо моргая. Пока она искала палочку в кармане, незнакомец засветил огонёк «Люмосом». Это был Драко.
Гермиона оторопела.
— Что ты… Что вы здесь делаете?
— Странный вопрос, — протянул Малфой. — Это и мой дом, вообще-то. Но если хочешь перейти на «ты», я не против.
Драко окинул её долгим оценивающим взглядом, задержавшись на тонких пальцах, сжимающих палочку.
— Ты боишься меня?
Гермиона вздрогнула и нахмурилась, подавив желание отшатнуться.
— Вот ещё! С чего бы это?
— Тебе лучше знать… Вижу, ты так и осталась в статусе невесты, Гермиона.
— Верно, — Гермиона дёрнула плечом. — Мне пора! Доброй ночи!
— До встречи!
Она вбежала в комнату и заперлась на все известные заклятья. Судорожно сбрасывая джемпер, Гермиона пыталась не разреветься. Вспомнились все провокации Драко и гадкая фраза про выпотрошенную устрицу. Его слова причиняли боль. Ведь он был прав.
Добравшись до детской, она вцепилась в спинку кроватки так, что побелели пальцы. Сердце обжигало ядом недоверия.
«Почему Люциус ничего не делает? Ведь достаточно простого росчерка пера и обычного кольца!»
Вивиан проснулась и заплакала. Гермиона взяла дочку на руки и прижала к груди.
— Надеюсь, твой принц будет больше тебе доверять и вовремя возьмёт тебя замуж!
* * *
Драко в кабинете листал договоры с продуктовыми лавками, собственное меню и курил, стряхивая пепел в волшебную пепельницу. Она всё время бегала по столу, перемещаясь за сигаретой хозяина, чтобы успеть ничего не просыпать. Малфой пытался сосредоточиться, но его отвлекало нестройное щебетание птиц: май выдался жарким, и окна были распахнуты настежь.
Ресторан вышел прекрасным: небольшим, но стильным и респектабельным. Клиентам нравилось, часто поступали заказы на праздники, мелькнула пара статей в местной прессе от довольных критиков. Года через два все вложения должны окупиться.
Но что-то коробило, что-то было не так. Драко изучил меню всех ближайших конкурентов и не понимал, чего не хватает. Ресторан казался каким-то банальным, безликим, как Астория.
Взгляд коснулся альбома в цветной обложке, лежащего на краю стола. Он вспомнил, как на Рождество у них в особняке гостил Блейз со своей новой подругой. И пока девушки болтали о своём, Забини протянул большой альбом со школьными колдографиями.
— Вот, с праздником! Решил, что воспоминания — неплохой подарок!
Листая страницы, Драко внезапно наткнулся на колдографию гриффиндорцев. Это был пятый курс, снято рядом с галереей, во внутреннем дворике. Поттер, Уизли…
— Грейнджер!
— Да, конечно, — хмыкнул Блейз. — А что тебя так удивляет? Она же всё время таскалась с этими двумя…
— Тогда почему я этого не помню? — с мукой в голосе спросил Драко. Он смотрел, как лёгкий ветерок теребит завитки волос девушки, и сам хотел стать этим ветерком. — Я помню Поттера, Уизли… всех, кроме неё. Как я мог забыть подругу Поттера?..
— Я не знаю… а зачем тебе её помнить? — озадаченно ответил Блейз и усмехнулся: — может, тебе показаться в Мунго?
Драко бросил на него такой взгляд, что Забини мгновенно сменил тему, и злосчастный альбом в тот вечер был благополучно забыт.
Но не Гермиона Грейнджер.
Драко знал своего отца, как человека весьма скрытного, с упрямством и убеждениями, достойными гранита. Если он что-то решил, например, жениться на грязнокровке — его уже не сдвинуть с места. И не подобраться, чтобы узнать хоть что-то сверх того, что скажет сам Люциус. Оставалось одно — провоцировать отца на внезапные откровения.
«А ещё, — решил Драко, — если уж он такая скала, почему бы не попытать удачи с самой мисс Грейнджер? Уж одна-то наверняка не такой крепкий орешек».
И пора, в конце концов, наведаться в библиотеку мэнора и поискать там что-нибудь об излечении безумия. Может, там кроется ответ, как помочь матери. Прекрасный повод бывать чаще рядом с Гермионой, чтобы раскусить её.
Кроме того, чтобы узнать всё о мисс Драклова-Загадка-Грейнджер, он нанял частного детектива, чтобы в случае чего отвести от себя подозрения: Астория оказалась ревнивицей.
Драко затушил сигарету, придавливая пепельницу вместе с ножками к столешнице. Пальцы скользнули в карман жилета и извлекли на свет фиал с волосом медового цвета, который, казалось, даже сейчас пах яблоками. Ею.
Когда Малфой пару недель назад столкнулся с Гермионой в коридоре мэнора, он и не думал, что сумеет незаметно заполучить такой неожиданно приятный подарок. Оборотное зелье оказалось несложно достать даже здесь, в Кале, только именовалось оно во Франции Многосущным и продавалось почему-то дешевле, чем в Британии.
— Дорогая! — позвал Драко. — Ты уже ужинала?
* * *
Заваленный финансовыми отчётами, протоколами заседаний попечительского совета и книгами о волшебных домах, Люциус изнывал и злился от бессилия. Всё вокруг пока что шло против него, наперекор всем планам.
Визит Драко хоть как-то разнообразил этот рутинный поток бумажного Ахерона. Они разговорились, и Люциус поведал сыну о плачевном состоянии дел с заместителем и секретарём.
Драко откинулся в кресле и сказал:
— Я могу порекомендовать тебе Блейза.
— Забини?
— Да, именно. Блейза Забини. Мы учились вместе, и я помню, что он неплохо разбирался в налогах и страховках, ведь его мать…
— Да, помню, — Люциус постукивал пальцем с перстнем по подлокотнику. — Регина ведь получала немалые суммы по страховкам, выплаченным за смерть очередного мужа… Что ж, пусть твой друг явится ко мне в пятницу, посмотрим, выйдет ли из него толк. Во всяком случае, его кандидатура лучше всех, которые присылал Отдел кадров… Кстати, как твои успехи в качестве ресторатора?
Драко неопределенно повёл рукой и вздохнул.
— Я давно нашёл подходящее место и уже всё закончил. Получилось бы раньше, но для отделки пришлось брать гоблинов, а они работают хорошо, но медленно. Там красиво, там два этажа с видом на бухту. Не хватает какой-то изюминки. А чего именно, понять не могу…
— Как Астория?
— Прекрасно, — он отвернулся к заколдованному окну, в котором переливался жаркий тропический день. — Ты давно был у мамы?
— Тридцатого марта, — Люциус холодно взглянул на сына, ожидая новой тирады о возвращении к Нарциссе. — Мои визиты плохо влияют на её самочувствие. Да и дела, знаешь ли.
— Да, знаю, — Драко обернулся и посмотрел на отца изучающе. — А ещё детишки, молодая ведьма…
— Если ты пришёл, чтобы снова оскорблять мою семью… — угрожающе начал Люциус.
— А я? Разве я — не твоя семья?
— К чему ты клонишь?
— Она — не пара тебе, отец! — Драко оперся на рабочий стол, с отчаянием глядя на него. — Разве ты не понимаешь, эта Грейнджер с тобой только из-за денег?! Как все эти вертихвостки, от которых ты отбиваешься. Она окрутила тебя! А дети… Как ты можешь быть уверен в том, что они твои?! Да она же залетела от кого-то, а ты и рад возиться с баста…
Бах!
Ладонь Люциуса оглушительно хлопнула по столешнице.
— Хватит! Не смей оскорблять мою семью!
Он схватился за трость, и Драко примирительно поднял руки:
— Я всего лишь пытаюсь заботиться о тебе. Я ведь твой сын, помнишь?
— А я — твой отец и взрослый человек! И в такой заботе не нуждаюсь!
* * *
В конце мая Люциус вздохнул с облегчением: закончились, хвала Мерлину, бесконечные проверки, аналитический отдел обрабатывал полученные данные, а Блейзу уже можно было доверить часть рутинной работы. Забини неплохо показал себя, и если будет продолжать в том же духе, может стать его правой рукой.
Малфой наконец-то стал больше времени проводить дома. Неприятное чувство, что они с Гермионой сильно отдалились за последнее время, камнем лежало на сердце. Толком не разговаривали, не жили, как муж и жена. Люциус понял, как сильно соскучился по любимой женщине. И решил устроить семейный вечер в гостиной, чтобы ближе к ночи Юна уложила близнецов в кроватки, а они остались наедине.
За окнами рацветало лето, и всё никак не темнело. Лиловые сумерки колдовским туманом лились в гостиную сквозь приоткрытые шторы.
Ричард и Вивиан выглядывали из полупрозрачного манежа, держась за край, и увлечённо гремели игрушками.
Люциус и Гермиона устроились рядом, на диване. На столике подтаивало фисташковое мороженое в креманках, в бокалах искрилось золотистое вино. Малфой обнял Гермиону, с грустью чувствуя, как отвыкла она от его ласк, как неловко сжалась.
— Если ты замерзла, я согрею, — прошептал он ей на ухо.
— Последнее время мне кажется, ты так далеко, что я замёрзну без тебя навсегда…
— Гермиона…
Её большие глаза смотрели с надеждой и недоверием. Люциус провёл пальцами по её нежным полуоткрытым губам, и улыбка тронула его уста.
— Не знаю, как жил без тебя так долго. Кажется, пора звать Юну и укладывать малышей…
Он сжал футляр с кольцом в кармане пиджака, собираясь сказать все самые важные слова.
И вдруг полыхнуло зелёным пламенем. В гостиную из камина шагнул Драко, весь в чёрном, как ангел смерти. Его крупно трясло, а глаза бегали. От колючего взгляда всё вокруг словно покрылось инеем.
— Как трогательно, отец… Вы с мисс Грейнджер сидите здесь, будто всего остального мира и в помине нет!
Его голос так срывался, что Люциус сразу поднялся, мысленно выбранив себя за незапертый камин.
— Что случилось, Драко? Что за тон?!
— Ты не получал сегодня почту?
И тут же в окно заколотила клювом взъерошенная сова. Люциус повернул задвижку, впуская её, и отвязал от лапки письмо. Птица крутила головой и печально ухала, будто извиняясь за опоздание. Пока Люциус читал, Гермиона настороженно поймала больной взгляд Драко, полный неприязни и чего-то смутного, тяжёлого. Ричард и Вивиан заплакали. Она взяла детей на руки и прижала к груди, неосознанно пытаясь защитить от неизвестной опасности.
— Гермиона… — голос Люциуса стал холодным, как лёд. — Иди к себе.
— Что случилось?
Гермиона чувствовала, как от паники сильнее стучит сердце. Она смотрела, как Лу подаёт Малфою пиджак, и вспоминала ту ночь, когда они собирались к Стоунхенджу, чтобы обменять её на Гарри.
— Укладывай малышей, я вернусь через несколько часов.
— Но что случилось? Я должна знать!
Люциус замер, сжав трость. Он колебался, не решаясь озвучить новость, которая могла бы выдать всю гамму чувств. Потом обернулся и тихо ответил:
— Нарцисса умерла.
_______________
* Роковая женщина (фр.)
Глава 22
День похорон Нарциссы выдался дождливым и мрачным. Над поместьем висели угрюмые тучи, пакостная морось сыпалась со свинцового неба.
Никто не пришёл, чтобы проститься. Гермиона слышала когда-то от Гарри, что у неё есть сестра, Андромеда, но и та не явилась на похороны. Видимо, слишком чужими они стали друг для друга.
Чайна глухо завывала на всё поместье, вытирая мордочку передником. Юна утешала её, Лу скорбно поджимал губы.
После погребения тела в фамильном склепе, Люциус и Драко с женой молча сидели в гостиной. Мужчины курили, и дым уносился в приоткрытое окно, где его разрывал в клочья дождь На столе, рядом с початой бутылкой виски лежал открытый альбом с колдографиями покойной.
Вскоре Астории наскучил весь этот поминальный сплин. Считая, что свой долг проводить свекровь в последний путь она исполнила, девушка чмокнула мужа в щёку и отбыла домой в зелёном пламени камина.
Гермиона тоже не имела ни малейшего желания присоединяться к Малфоям. К Нарциссе, ни к живой, ни к мёртвой, после случившегося в Кале никаких тёплых чувств она не испытывала. К тому же, эти похороны лишний раз напоминали о том, что покойная была женой Люциуса, а Гермиона всё ещё оставалась бесправной любовницей.
«Это женщина даже после смерти умеет разлучить!»
После обеда она уложила детей спать и оставила Юну присматривать. А сама отправилась в кафе. Сегодня намечалось торжественное открытие.
Гермиона испытывала некоторую неловкость, оттого, что оно придётся на день похорон Нарциссы, и хотела сначала перенести. В конце концов, она весьма неожиданно узнала о её смерти. Но было слишком поздно: персонал и кухня ждали в полной боевой готовности, тянуть дальше некуда, продукты могли потерять свежесть, а само кафе — клиентов.
* * *
Люциус испытал ощутимое облегчение, когда тяжёлые каменные двери склепа закрылись. Нелёгким испытанием оказалось наблюдать, как Нарцисса убивала сама себя. И в конце концов, убила. Отняла у целителя палочку, направила на себя и… Авада Кедавра. Сама прекратила свои страдания и отправилась к любимой сестре. Туда, где никто не помешает их счастью.
Два часа авроры нудно составляли протокол, допрашивали целителей и пациентов. Пришлось выдержать ряд неприятных вопросов и намёков на его причастность к попыткам самоубийства бывшей жены. Люциус мысленно возблагодарил Мерлина и Гермиону за то, что вовремя развёлся, иначе не избежать бы скрупулёзного расследования, в ходе которого на свет могли выплыть весьма неприятные детали. Например «Обливейт» Драко и сама трагедия в Кале. Кто знает, чем бы всё это обернулось. Касаться этой истории крайне не хотелось.
Ещё большее облегчение чувствовалось оттого, что смог удержаться от искушения мэнором приблизить смерть бывшей жены. Холодной змеёй проскользнула внезапная мысль о том, что, возможно, духи предков таким жестоким способом испытывали его.
«Нет, не может быть… Хотя от некоторых, вроде Октавиуса или Клотильды Малфой всего можно ожидать».
Он глотнул виски, и огненная жидкость обожгла гортань, прочищая разум.
Нарцисса унесла с собой целую эпоху и ворох воспоминаний: Лазурный берег, маленький Драко, Тёмный Лорд. Люциус не любил бывшую жену, но она была верным другом, заслуживающим покоя и доброй памяти.
Одна дверь закрыта. Открыта другая, для новой жизни.
«Пора бы рассказать Гермионе о ритуале».
Он с досадой понимал, что в последнее время они слишком отдалились. Люциус догадывался, к чему вела такая прохлада. Наглядным примером тому служило давнее отчуждение с Нарциссой.
Он отставил недопитое виски и поднялся. Драко остался сидеть в кресле, невидяще глядя на колдографии с матерью.
Уже на пороге сын окликнул:
— Ты и в такой момент торопишься к ней?
Люциус обернулся.
— Всегда. Торопиться к Нарциссе я уже не могу.
В портретной галерее слышались тихие всхлипы, кое-кто из нарисованных женщин украдкой промокал глаза, вспоминая почившую Нарциссу. Люциус остановился перед изображением Шарля Бертрана Малфоя, основателя рода. И тот вдруг изрёк на бретонском:
— Королева умерла. Да здравствует королева!
Люциус удивлённо поднял бровь.
— С чего вдруг такая честь? Не ты ли вместе с остальными предками называл Гермиону грязнокровкой?
Шарль огладил бородку и хитро улыбнулся.
— Моя жена, колдунья Дейдре, тоже была грязнокровкой. Большого труда мне стоило завоевать её сердце. Они всегда слишком хороши, чтобы принадлежать кому-то другому, верно, Люциус?
— И ты говоришь мне об этом только теперь?!
— Теперь ты готов узнать это. И совершить ритуал.
— Мордред и Моргана! Чего ещё я не знаю о нашем роде? — с раздражением спросил Люциус.
— Всему своё время, — строго ответил Шарль и замер, давая понять, что беседа закончена.
Люциус поспешил в Восточное крыло, пытаясь успокоиться быстрой ходьбой. Основатель рода практически никогда ни с кем не разговаривал, а сейчас, получается, благословил их. Значит, у него были для этого серьёзные причины: он не лгал о Дейдре. История рода обросла легендами, и только сам Шарль мог знать правду.
«Теперь всё получится!»
Но ни в детской, ни в спальне Гермионы не оказалось. Рядом с кроватками, в которых сладко спали малыши, сидела Юна и что-то штопала.
— Где Гермиона?
Домовуха задрожала. Глаза её бегали.
— Я… я не знаю, сэр. Она никогда не говорит мне…
Люциус замер. Нехорошее предчувствие невидимыми когтями вцепилось в горло.
Он вышел из детской, чтобы не разбудить детей, стукнул тростью о пол и рявкнул:
— Лу!
Домовик появился с хлопком и тут же подобострастно раскланялся.
— Я здесь, сэр!
— Где Гермиона? — прошипел Малфой. — Я ведь приказал тебе следить за ней!
Лу вытаращил на хозяина огромные глаза, открывая и закрывая рот. Он дышал всё чаще и чаще, а потом вдруг забился в истерике. Домовик вцепился в уши, расцарапывая их до крови, и страдальчески завыл:
— Хозяин! Табак! Лу плохой! Плохой! Минни сказала, что всё расскажет! У-у-у-у-у!
Малфою понадобилось полчаса времени и масса терпения, чтобы выяснить, о чём причитает этот бесноватый.
— Кретин! — ругнулся он, огрев домовика тростью. — Она обдурила тебя! Плевать я хотел на этот табак! Она пропадает, дементор знает где, а я только сейчас об этом узнаю!
* * *
Драко сидел в тёмной гостиной и листал альбом с чёрно-белыми
колдографиями. Мама на них улыбалась. Танцевала. Обнимала его. Жила.
Он был рад, что Астория убралась так быстро: её общества сейчас он бы не вынес. Она явно всё ещё дулась на него. И неудивительно, после того предложения, которое Драко ей сделал. Гриндилоу дёрнул его предложить жене «разнообразить сексуальную жизнь» и попробовать Оборотное с волосом другой женщины. Драко прекрасно понимал, как она отреагирует, но словно какой-то бес изнутри подначивал его. Скандал вышел шикарным: Астория рвала и метала, разбила венецианское зеркало и две вазы. Кричала, что любила его всегда, а он женился на ней из жалости. И, Мерлин свидетель, как же хотелось ответить «Да!»
Но потом стало жаль её, и он даже попросил прощения. Однако, у Астории, видимо, остался осадок.
Драко закрыл альбом и прижал к груди.
Ему вдруг вспомнились рейды на маггловские кварталы.
Тогда он был пьян от свободы и вседозволенности. Магглы тебя не видят, а ты их видишь. И всё можешь. Разве от такого не срывает крышу в девятнадцать лет?
Драко редко пользовался «Авадой», чаще — «Круцио», оно давало власть над жертвой, над телом и сознанием. А «Авада» жертву только отнимала. Раз — и нету.
Альбом жёг пальцы. Драко вспомнил те зелёные вспышки Смерти под покровом ночи.
Тот маггл с пакетом продуктов… мужчина лет сорока… Он ведь тоже был отцом кому-то. И та компания придурков, которая решила обсмеять его в переулке, когда он уже собрался трансгрессировать — их наверняка ждали дома. А та подвыпившая женщина у старой библиотеки на Кавинтон-роуд, чем была виновата она? Просто назвала его «мальчиком»? Или всё дело в том, что утром того же дня тётка Белла обозвала его мальчишкой? И ведь она,
та женщина, тоже была чьей-то матерью…
Смерть оказалась безжалостна ко всем. Она стирала границы между магами и магглами. Чистокровными и грязнокровками.
Драко почти ничего не ел с утра, но его резко затошнило. Осознание того, что из-за него кто-то вот так же сидел, прижимая к себе альбом, накрыло с головой. От отвращения к себе свело желудок.
Он схватил бутылку и жадно присосался к горлышку. Виски обжигал горло и пищевод так, что на глазах выступили слёзы и покатились по щекам. Но Драко не замечал этого, глотал и глотал. Он хотел стереть это всё из памяти и больше не помнить себя таким. Никогда!
* * *
Открытие прошло на ура. Первыми посетителями обещали прийти Гарри и Рон. Гермиона только ахнула, когда вместе с ними в зал ввалилась шумная компания. Пламенели рыжие макушки Джинни, Джорджа и Билла, пришёл улыбчивый Невилл под руку с Ханной Аббот, Полумна в широкой соломеной шляпе, Энтони Голдстейн, Симус Финниган и Дин Томас.
Кафе наполнилось гомоном и шумом. Рассевшись, гости хохотали, вспоминая былое, и перебрасывались шутками и свежими сплетнями. Кто-то затянул «Рональд Уизли — наш герой», и все тут же дружно подхватили, а Рон закрыл уши руками, густо краснея и улыбаясь.
Официантки, сестры Грейс и Делла, шустро записывали заказы, а мистер Ренделл и миссис Файнс не успевали выпекать пироги и вафли. Гермиона хлопотала на кухне, с точностью отмеряя количество трав к баранине и карпам, жареным на углях. Сливочное пиво в зале лилось рекой. Когда она немного освободилась и вышла к друзьям, они уже вовсю горланили «Делай, как гиппогриф» из репертуара «Ведуний». Симус пританцовывал, а Дин топал в такт.
Главным сюрпризом стало появление министра — Кингсли белозубо улыбался и пытался отбиться от какого-то ушлого репортёра. В итоге Гермиона усадила Бруствера рядом с Гарри, а журналиста увела, обещая интересное интервью о своём кафе и булочки с какао. А потом они с Джорджем сидели в уголке и обсуждали стратегии ведения бизнеса.
Деннис Криви повсюду слепил всех вспышками от колдоаппарата — он готовил колдографии героев Магической Британии для спецрепортажа в «Ежедневном пророке».
Вечером, подсчитывая выручку, Гермиона радовалась: для первого дня получилось довольно неплохо. А если интервью в прессе «выстрелит» удачно, о лучшей рекламе и желать нельзя.
Со счастливой улыбкой и желанием поделиться радостью с Люциусом, она переместилась в мэнор. Пора уже всё ему рассказать, и без того этот обман слишком затянулся.
Покормив малышей и переодевшись, Гермиона поспешила в кабинет к любимому. Но застала его не там, а в голубой гостиной. Он устроился в кресле и читал «Ежедневный пророк». Из-под газеты виднелся палевый шлафрок и домашние брюки.
— Люциус… Нам надо поговорить.
Он медленно отложил газету и вперил в неё немигающий взгляд.
— Где ты была?
Гермиона вздохнула и затеребила рукав платья.
— Послушай…
— Где. Ты. Была?
— На Косой Аллее.
— Точнее — в какой-то забегаловке.
— Ты следил за мной!
— И у меня, как ты знаешь, были на это причины. Ты шантажировала моего домовика, — тоном судьи, выносящего приговор, произнёс Люциус. — Ты оставила детей и тайком от меня встречалась с каким-то рыжим мальчишкой!
Гермиона покраснела от досады.
«Выследил всё-таки!»
— Господи… Мы с Джорджем просто…
— Уизли, — выплюнул он, и Гермиона едва поборола желание съежиться. — Джордж Уизли! Ты сбегаешь из дома, чтобы видеться с каким-то Уизли! Решила найти кого-то помоложе?
— Я всего лишь одолжила у Джорджа денег для кафе… — ошеломлённо ответила она.
И поняла, что только что совершила непоправимую ошибку.
— Что ты сделала, позволь уточнить? — голосом Малфоя можно было резать не хуже ножа. — Ты бегала к Уизли просить денег вместо того, чтобы попросить об этом меня?!
— Ты не одобрил бы моё кафе…
Люциус так сверкнул глазами, что она попятилась. Он поднялся из кресла и медленно подошёл.
— Что ещё ты делала за моей спиной?
И этот праведный холодный гнев в льдистых глазах так разозлил Гермиону, что она наконец пришла в себя.
— А ты сам, Люциус? — Гермиона прищурилась и сложила руки на груди. — Почему от тебя иногда женскими духами пахнет? С кем у тебя интрижка на работе? И в конце концов, почему ты закрываешься от меня?!
— Интрижка на работе? — медленно процедил Малфой. — Вот как?
— Я больше не чувствую тебя! — отчаянно выкрикнула она. — Не чувствую себя любимой, желанной…
От гнева волшебников воздух в гостиной заискрил, остро запахло озоном. В окнах жалобно задребезжали стёкла.
Люциус заговорил, и каждое его слово падало, как топор палача.
— Да как ты смеешь подозревать меня в интрижках?! В то время, как я искал способ обойти условия мэнора, чтобы заключить с тобой настоящий магический союз, ты бегала к Уизли! И ни на секунду не задумалась, <i>насколько</i> это унизительно для меня! Как и для тебя!
— Что? — Гермионе казалось, она ослышалась. — Для того, чтобы жениться на мне, тебе нужно обойти какие-то там условия?!
— Это тебе не маггловские гуляния! — взорвался Люциус. Окно громко треснуло, и на пол посыпались осколки. — Это древняя магия! И для того, чтобы соединиться с грязн… нечистокровной, нужно расторгнуть предыдущий брак! А это делает только смерть!
Гермиона почувствовала слабость в ногах и оперлась на спинку стула.
—
Грязнокровкой, значит? — тихо переспросила она, сглатывая подступившие слёзы. — А если бы Нарцисса не умерла, я бы так и осталась вечной любовницей? И твой сын вечно бы издевался надо мной по этому поводу?!
Люциус гневно отбросил длинную прядь.
— Ты ничего не понимаешь в волшебных обычаях! И ведёшь себя, как избалованная неблагодарная девчонка!
Холодный ветер с воем пронёсся по гостиной, взметнув шторы и страницы книг на полках. И будто погасил огонь, пылавший между ними.
— Я думала, ты изменился! — горько бросила Гермиона. — Статус крови — вот, что для тебя важно! Если ты забыл, хочу напомнить, что твои дети — полукровки! И нам не место рядом с тобой и твоим мэнором, такими важными и чистокровными!
Она развернулась и зашагала обратно, в Восточное крыло, задетая ещё и тем, что Люциус, уверенный в своей правоте, не остановил её. Казалось, что портреты в галерее мерзко хихикают над ней и её глупыми надеждами — стать когда-нибудь женой Малфоя. Слёзы текли не переставая. От обиды сердце горело, будто обсыпанное пылающими угольями.
Пока Гермиона укачивала детей и пела им грустные колыбельные, мысли о Люциусе ещё отступали. Но когда малыши заснули и сквозь занавески полился серебристый лунный свет, ссора снова вспомнилась во всей своей неприглядности. Хотелось пойти и выяснить всё до конца, но обида скручивала будто жгутом.
Гермиона всё ходила и ходила между кроватками, утирая слёзы. Она смотрела на настенные часы и ждала: вот-вот отворится дверь, и на пороге появится Люциус. Пусть шипит от злости, но расскажет, что там за загадки с мэнором, и они решат всё вместе. А потом он обнимет её и останется на ночь. Но время шло, стрелки миновали полночь и волшебные звёзды загорелись на потолке, а Люциуса всё не было.
Следующим утром она безуспешно пыталась найти его, но Лу ответил, что хозяин отбыл на работу в Министерство.
Гермиона не могла поверить в то, что он не остался всё обсудить. Не подождал её, не пришёл сам.
Решив, что больше не может здесь оставаться, она собрала детей и трансгрессировала в кафе.
* * *
Драко очнулся в своей старой спальне от чудовищной головной боли. Видимо, кто-то из домовиков переместил его сюда, когда он отключился. Бирюзовый балдахин плыл перед глазами, и казалось, весь мир такого же мерзкого мутно-зелёного цвета.
«Мерлин… сколько же я выпил вчера?»
Память услужливо показала бутылки с виски, две пустые и третью — ополовиненную.
— Лу!
Домовик появился с таким хлопком, что Драко только болезненно поморщился.
— Да, сэр!
— Антипохмельное зелье, крепкий кофе и… ох!.. завтрак.
Эконом исчез, а Драко отправился в душ.
После зелья невидимые иглы перестали впиваться в мозг, а кофе с тостами окончательно привели в чувство.
Драко побрился, надел чистый костюм. Он спустился в гостиную с альбомом и, сев в кресло, принялся снова рассматривать колдографии матери. Домой, во Францию отчаянно не хотелось. Терпеть сочувственные вздохи Астории, касания её чужих рук, холодных, как ледышки — всё это выше его сил. Но вернуться придётся, рано или поздно.
Драко вдруг резко выпрямился в кресле. Решение пришло внезапно, и оттого казалось таким гениальным в своей простоте.
— Лу!
Домовик с тихим хлопком появился перед ним и почтительно склонил голову.
— Да, сэр.
— Перо, чернила, бумагу сюда!
— Хорошо, сэр!
Закончив письмо, Драко трансгрессировал на чердак и прикрепил свиток к лапке Цезаря. Верный филин услышал имя адресата, согласно ухнул и вылетел в слуховое окно.
Когда Драко вернулся в гостиную, в окно стучали клювами две почтовые совы. Он впустил обеих, велел Лу накормить их, а сам сел читать письма, адресованные ему.
Первое было от Моррисона, частного детектива, и Драко с любопытством взялся за него первым. С каждой строчкой сердце колотилось быстрее, а лёгкие сжимала холодная лапа горькой обиды. Грейнджер была талантливой ученицей в Хогвартсе, её знали все. Куча баллов Гриффиндору, Поттер, Уизли, Виктор Крам на Святочном балу, клуб Слизней. Активно участвовала в Сопротивлении Волдеморту. Была в плену в Малфой-мэноре.
«Мерлин… и этого я не помню!»
Но последние строки пришлось перечитать трижды, а то и четырежды, чтобы они хоть как-то уложились в голове.
«После первой битвы за Хогвартс была взята в плен Люциусом Малфоем, когда тот был Пожирателем Смерти… Полтора года скрывалась в поместье Малфоев в качестве горничной… После войны переехала во Францию вместе с Нарциссой Малфой, поселилась в Кале… В данное время снова проживает в Малфой-мэноре. Часто появляется на Косой Аллее».
Драко отложил письмо и яростно потёр лоб. Ничего этого в памяти не было.
«Полтора года она жила здесь. Ходила, ела, пила, разговаривала. А я не помню этого…»
Выходило так, что у него отняли все воспоминания о Грейнджер. Кто-то очень не хотел, чтобы Драко знал о ней хоть что-то. И единственный, кто попадал под подозрение — отец. Ведь он лгал тогда, в Кале, что Драко не знаком с ней. И сама Грейнджер тоже как-то причастна к этому. Ведь когда они столкнулись в коридоре, она явно испугалась. Сказала «ты».
«Но почему мама ничего не рассказала? Она ведь явно тоже знала…»
Голова шла кругом. Драко встал и прошёлся по гостиной. Он распахнул окно, впуская свежий летний воздух, аромат жасмина и пение малиновок. Казалось, он близок к разгадке, прямо на пороге, только распахнуть дверь.
«Заговор… Это ведь Обливейт, чтоб их всех… Да они что тут все, за кретина меня держат?!»
Сигарета дрожала в пальцах. Драко щёлкнул вечной зажигалкой и крепко затянулся. Горький дым обжёг гортань, заставляя мыслить быстрее, активнее. Самая последняя мысль была крайне неприятной, она сильно беспокоила, но как нельзя более удачно подходила для решения этой головоломки. Всё это как-то связано с его влечением к этой грязнокровке. Отец не хотел, чтобы он помнил её, потому что сам желал обладать ею.
«Проклятье!»
Драко потёр лоб холодной ладонью. На коже остался пот, липкий, как вся эта таинственная история, противный. Сигарета догорела до фильтра и обожгла пальцы. Драко выругался и бросил её в пепельницу.
Он закрыл глаза и попробовал прислушаться к своим ощущениям. Гермиона Грейнджер всё так же находилась в самом центре — в сердце, и пульсировала там вместе с ним, как одно из предсердий.
«Надо успокоиться. Отец не устоит перед фактами. Расскажет всё, всё! Но сейчас — успокоиться».
Он взял второе письмо. Оно было от Бенуа, управляющего его рестораном. Бенуа всегда скрупулёзно изучал меню и цены всех близлежащих ресторанов, сравнивал, анализировал, чтобы не отставать от конкурентов и всегда быть на высоте.
В этот раз в поле зрения его мониторинга попало почему-то английское кафе «Минни» на Косой Аллее, видимо, совсем новое. И это было странно. Должно быть, оно какое-то выдающееся, креативное.
«Минни…»
От этого названия, дурацкой клички, достойной домашнего эльфа, сердце Драко сделало кульбит и застучало где-то в горле. Он чуть не выронил конверт от внезапного волнения, и оттуда вдруг выпали пара газетных вырезок с колдографиями. На одной из них Грейнджер радостно улыбалась, обнимая Поттера, на другой держала поднос с чашками и с кем-то беседовала.
«И здесь она… А знает ли отец, что она открыла эту забегаловку? Зная его, вряд ли бы он одобрил…»
Драко не мог усидеть. Мысли путались, наматываясь одна на другую, как многоцветный клубок.
«Мерлин… Она ведь здесь. В доме. Прямо здесь. И она скажет мне всё, иначе…»
Что скрывалось за этим «иначе», он и думать не хотел. Поэтому поспешил в Восточное крыло. Кажется, туда она так торопилась в последнюю их встречу.
Коридоры и портретная галерея казались нескончаемо длинными. От нетерпения и предвкушения разоблачения Драко не сразу понял, что наткнулся на остатки невидимой преграды. Защитные чары висели под потолком рваной золотистой паутиной и таяли на глазах. Это заинтриговало его, такого близкого к разгадке тайны.
— Лу!
Домовик появился и сразу поджал уши, увидев, в каком состоянии хозяин.
— Кто ставил эти чары?
— М-мастер Люциус, сэр.
Драко ухмыльнулся.
«Значит, я на верном пути. Что же их разрушило?»
Он торопливо прошёл дальше, обрывая тенёта магии, которые цеплялись за плечи и сгорали в тёплом воздухе.
Однако, в жилых комнатах Драко никого не обнаружил. Детская была пуста, и на одной из кроваток сиротливо висело клетчатое одеяло: видимо, сборы проходили впопыхах.
«Вот оно что. Чары были завязаны на неё. Она ушла, и они рухнули».
На столике белела записка. Драко развернул её, и облизнул пересохшие губы.
«Прощай, Люциус. Не хочу больше в своей жизни видеть ни тебя, ни твой ненормальный мэнор».
«Дала папочке отставку! Тем лучше для меня».
Он отыскал мешок с волшебным порохом на каминной полке, зачерпнул его и бросил в очаг.
— Кафе «Минни»!
«Я иду, ягодка. Иду».
Глава 23
…в которой снова звенят колокольчики.
Драко шагнул из камина в небольшой светлый зал, заполненный волшебниками. От шума и гомона временно заложило уши, а от аромата жаркого, которое мимо пронесла молоденькая официантка, рот мгновенно наполнился слюной. Все столики были заняты, у стойки толпились несколько мужчин и женщин в летних нарядах.
Драко с досадой поймал себя на том, что… завидует. В его ресторане клиенты были всегда, но без такого ажиотажа.
«Что ж, ещё один повод повидать мисс Грейнджер».
Он придержал за локоть официантку, машинально отметив, что на тёмной блузке у неё связка крохотных серебряных колокольчиков.
— Мне нужно поговорить с хозяйкой вашего заведения по очень важному делу. Где её найти?
Девушка что-то говорила, но Драко не мог оторвать взгляда от колокольчиков. Что-то вертелось в голове, связанное с ними. Они звенели так жалобно, так притягательно.
— Что?
— Я могу проводить вас к мисс Грейнджер.
— Да, будьте так любезны.
Они миновали стойку и тёмный коридор, обшитый липовыми панелями. Официантка постучала в дверь, разрисованную звездами.
— Мисс Грейнджер! К вам джентльмен!
— Одну минуту! — отозвался из кабинета негромкий голос, от которого сильнее застучало сердце. — Я сейчас. Присядьте, пожалуйста, там, на диване!
Девушка окинула Драко подозрительным взглядом, который ясно сказал, что «джентльмен» ей чем-то не понравился, и скрылась в коридоре.
Драко хмыкнул, толкнул дверь и вошёл, пытаясь утихомирить сердце, что стучало всё громче и громче. Сразу запахло травами и специями.
«Должно быть, недалеко склад…»
Он на пороге тайны. Всё решится здесь.
«Время срывать все покровы…»
Шаг. Ещё один. И ещё.
Он замер у дивана, наблюдая за молодой женщиной в малиновом сарафане. Пышные волосы, собранные в хвост, весело пружинили, а на висок спустился тёмный локон.
Драко смотрел, как ловко она управляется палочкой, как пришпиливает на деревянную доску разлетевшиеся бумаги, укладывает в папку договоры, лавирует между столом и сейфом, и в голове возник образ юркой серой веретеницы. Он мысленно усмехнулся, и рука сама нацелила палочку на женщину. Тело, кажется, помнило больше, чем он сам, и Драко решил всецело довериться ему. Но в последний момент передумал. Он представил, что бы чувствовала его мать, если бы её так пугали. К тому же, кажется, нагонять страх на Грейнджер совсем не хочется. Разве что подшутить, не больше. И Драко наколдовал вместо веретенницы маленькую зелёную ящерку.
«Лацертус!»
Гермиона взвизгнула. Она трясла рукой и палочкой, на которой сидела ящерица, вцепившись всеми четырьмя лапками. А потом рептилия вдруг перепрыгнула на запястье и поползла выше.
Гермиона отбросила палочку и завопила:
— Уйди! Отстань! Гадость!
Когда стряхнуть ящерицу удалось, женщина вскочила на сейф, а оттуда перебралась на широкую полку, уцепившись обеими руками. Она смотрела, как ящерица сидит на полу, уставившись на неё, и чёрный раздвоенный язык ощупывает воздух.
Драко вышел из тени и взмахнул палочкой, одним универсальным движением отправляя своё творение в небытие.
Увидев его, Гермиона гневно закричала:
— Это всё твоих рук дело, Малфой! Я знала!
Драко засмеялся.
— Давай руку! Не будешь же ты сидеть там вечно!
Он протянул ей руку, но Грейнджер смотрела на его пальцы точно так же, как мгновение назад на ящерицу — со страхом и отвращением.
Драко сглотнул. Было больно. По-настоящему больно — видеть такое в её глазах.
«Всё, что угодно, кроме этого! Всё, что угодно!»
Тут полка затрещала под весом женщины, и она с криком полетела вниз. Он успел поймать её на руки, но отпускать не спешил. Это же так естественно: держать её и прижимать к себе, такую лёгкую и тоненькую.
Драко прошептал:
— Надо же, героиня войны и боится маленькой ящерки!
И тут её большие карие глаза расширились и стали просто огромными. Гермиона забилась, как птица, пойманная в силки. Она яростно молотила его кулачками и отталкивала, но Драко только сильнее прижимал к груди, к заходящемуся от волнения сердцу.
Ведьма вывернулась и коснулась ногами пола. Сарафан задрался, но она не замечала этого, сосредоточившись на том, как вырваться из крепких объятий. Гермиона слишком хорошо помнила его железную хватку.
Драко сжал её плечи и резко встряхнул.
— Да что с тобой?! Ты же ушла от отца! Помнишь?
Голова Гермионы мотнулась.
— Пора бы помочь и мне кое-что вспомнить!
— Так ты блефуешь! — прошипела она. — Ни черта не помнишь!
Их взгляды встретились. В её тёмных глазах вспыхнули искорки злого страха и обожгли его.
И Драко накрыло. Волна горячего возбуждения затопила тело, совсем, как во снах. А Гермиона будто раздвоилась, потом растроилась… она одновременно была в коричневом платье горничной, в лиловом наряде, потом в белом…
«Ты уже делал это… Делал это! Мерлин…»
Перед глазами всё плыло. Пальцы ослабели и разжались.
Гермиона не преминула воспользоваться этим: нырнула под стол и схватила палочку. Она молниеносно поставила Щитовые чары и приготовилась к отражению атаки, но Драко не нападал. Он сидел на полу, оперевшись спиной на боковую стенку дивана, и глубоко дышал. Взгляд его был устремлён вглубь себя, палочка с глухим стуком выпала из пальцев, покатившись по полу.
Гермиона многое поняла по этому отрешённому взгляду. Точно так же она сидела на кровати, завёрнутая в одеяло, в кабинете Люциуса, когда память вернулась к ней, а по ногам стекало его семя.
Драко казалось, он летит внутри огромной кроличьей норы, и прямо из темноты возникают цветные фрагменты его жизни — той, о которой его заставили забыть.
Класс зельеварения. Поттер опять вызвездился — сварил Слизнорту какую-то дрянь и получил бонус, о котором можно только мечтать. Но дементор с ним, с Поттером. Рядом, очень близко, стоит со своим котлом Грейнджер. Она расстроена и постоянно поправляет волнистую прядь, спадающую на лоб. И Драко вдруг понимает, что нужно подойти и самому сделать это. Дотронуться до её мягких, шёлковых волос. Вдохнуть этот терпкий яблочный запах. Слизнуть с её верхней губы бисеринки пота.
А лучше всего — чтобы она оказалась в мэноре. Навсегда. Только его. И ничья больше.
Нельзя. Отец не одобрит. Не время…
Слизеринская спальня. Драко лежит в кровати, задёрнув изумрудный полог, и невидяще смотрит в потолок. Он вспоминает, как Грейнджер смеялась со своими дружками, улыбалась им. Им — не ему. Ведь это он, Драко, обзывал её грязнокровкой. Так что никаких шансов. Нет, сэр!
Но, Мерлин, она… Вся такая идеальная. Умная. Красивая. Наверняка девственница, чтоб её!
Драко понимает, что люто ненавидит себя за любовь к ней. И ничего не может с этим поделать. Грейнджер нужна, как воздух. Как вода. Как волшебная палочка…
…с треском хрустит, когда он переламывает её пополам.
— Больше она тебе не понадобится!
Грейнджер лежит у ног жалкая, разбитая. Побеждённая. И это дико возбуждает. Хочется…</i>
…прижать её к двери, вот так, сдавить запястья, чтобы не дергалась. Сломить её. Овладеть. Ворваться…
…надо только отодвинуть трусики и быть внутри. Чувствовать её. Испачкать эту фею, заляпать в грязи, раз уж ему не подняться до её уровня святости!.. Отец в библиотеке…
— Ну как, нравится?
Вопрос Гермионы вернул в реальность, и Драко поднял на неё больной воспалённый взгляд.
Чужим голосом попросил:
— Пить… Дай воды или… Покрепче…
— Не держу в кабинете крепких напитков, — холодно ответила Гермиона. — Мне это незачем.
— Я стёр твою память… я хотел, чтобы ты знала меня другим… Волдеморт бы всё равно тебя убил. Ох…
Воспоминание, яркое и безжалостное, накрыло его с головой так, что он невольно застонал.
Гермиона лежала под ним на ковре со связанными руками, а он вбивался изо всех сил, утверждая своё право на неё. Вымещал горькую обиду и злость. И не видел слёз на висках, и не слышал мольбы, крики боли. Ещё. Ещё. И ещё.
Драко казалось, он уничтожен. Смят. Убит. Раздавлен подошвой сапога, как жалкий флоббер-червь.
— Я не мог! — сипло простонал он. — Нет… Не мог! Это не я!
— Как видишь, мог, — сухо бросила она.
— Не мог! Я ведь тебя… — и слова застряли в горле.
Гермиона сжала губы. Она помнила, при каких обстоятельствах он сказал ей о том, что любит — в облике своего отца.
И Драко вспомнил это.
— Ты отдавалась не мне — ему! — зло прорычал он. — Всё было бы иначе, если бы ты выбрала меня! Хотя бы просто согласилась! Хоть раз!
— Ты не дал себе ни единого шанса, — равнодушно отчеканила Гермиона. — Ты сделал всё, чтобы оттолкнуть меня.
Драко, наконец, ощутил своё тело и нашёл силы, чтобы встать. Он ходил по маленькому кабинету, попеременно натыкаясь то на стол, то на диван, но не замечал их. Взгляд его лихорадочно бегал, пальцы ерошили длинные белые волосы.
— Постой-ка… — он обернулся и замер. — Дети! Твои дети! Они ведь мои? Они могут быть моими, верно?
Гермиона смотрела на него, закусив губу: столько слепой надежды было в его голосе.
— Это — дети Люциуса… — медленно ответила она.
— Откуда ты можешь знать?! — отчаянно выкрикнул он. — Ты ведь наверняка не делала никаких специальных тестов! Не принимала зелий!
Гермиона помолчала и снова взглянула на него.
— В тот день, когда ко мне вернулась память, я случайно разбила флакон с противозачаточным зельем.
— Это ничего не доказывает!
— Меня постоянно клонило в сон уже в Кале. Да и аппетит, знаешь ли…
Драко подошёл близко, пытаясь схватить её за руку, но Гермиона нацелила на него палочку, и он отступил, глядя со злостью и мукой.
«Потерял. Навсегда. Навсегда!»
— И что? — какой-то ком в горле всё ещё не позволял говорить в полную силу. — Были бы мои, так избавилась бы?!
Она склонила голову набок, рассматривая его, как редкое насекомое.
— Не избавилась бы. Но безумно рада тому, что это дети любви, а не насилия…
Драко сжал кулаки.
«По-прежнему идеальная и неприступная! И не моя…»
Её слова больно ранили. Драко раньше и не знал, что может быть так больно, что больше не вынести. Так больно, что хочется поделиться своей болью хоть с кем-нибудь, чтобы просто выжить, не сдохнуть.
Он призвал палочку и направил на Гермиону.
— Что помешает мне сделать это снова?! Ты ушла от отца, так почему бы мне не занять его место? Что скажешь, ягодка?
— Попробуй! — ухмыльнулась она. — В тот раз я пощадила тебя из-за Люциуса. А сейчас не стану. Моим детям нужна мать, и меня ничто не остановит. Я не боюсь тебя, Драко. Даже если ты снова победишь меня, это ничего не изменит.
В глубине души Драко понимал: она права. Но злость не отступала. Он знал, что злится на самого себя за содеянное, но слишком привык вымещать злобу на других, чтобы признать это до конца.
— Ты меня всерьёз не воспринимаешь? — прошипел он. — Сейчас я это исправлю!
Гермиона приняла боевую стойку, а Драко уже взмахнул палочкой, чтобы снова связать её и… замер.
Он не мог. Не мог. НЕ МОГ. Перед глазами вставала картина, где Гермиона кричит и плачет, и это видение раскалывало пополам. Драко понял, что тогда, в Кале, причинил гораздо большую боль себе, чем ей. И второго раза просто не может быть. Никогда…
Единственная слеза скатилась по щеке, и на мгновение стало легче. Пришло тоскливое осознание того, что Гермиона права: он может сколько угодно домогаться её, но это ничего не изменит. Всё кончено. «Ягодка» оказалась слишком горькой.
Драко медленно опустил палочку, признавая своё поражение. И бросил последний козырь, как нож в спину.
— Он никогда на тебе не женится! Слышишь, никогда!
Гермиона тихо и отчётливо приказала:
— Вон!
И этот приказ прозвучал громом в маленьком кабинете, пропахшем пряностями и травами.
Уже на пороге Драко с ужасом понял, что она выгнала его навсегда. Не только из кафе. Из своей жизни.
Это настоящая катастрофа.
Он действительно жалел, что воспоминания вернулись. Так погано ему не было никогда.
«Мерлин… Как больно жить…»
* * *
Люциус был зол, как разъярённый дракон. Блейз ходил чуть ли не на цыпочках и молча приносил в папке отчёты, но досталось и ему.
Начальник бушевал.
— Какого дементора не готовы расчёты по Отделу регулирования популяций?!
— Но сэр, вы же знаете, там на проекте штатного расписания не хватает резолюции Дик…
— Мистер Забини, — вкрадчиво заговорил Люциус, — если вы хоть сколько-нибудь дорожите своей должностью, извольте выполнять свои обязанности! Пойдите и достаньте эту резолюцию, хоть бы на этого Диккенса пришлось наложить Империо!
— Да, сэр, — Блейз кивнул и послушно покинул кабинет.
Люциус вполголоса выругался и снова взмахнул палочкой, ставя свои резолюции на бесконечные прошения и заявления.
«Отказать!
Отказать!
Отказать!»
Работа не шла. Записки из других отделов хотелось сжечь к Мерлину: таким идиотским казалось их содержание.
Хорошо ещё, что серьёзных дел в этот день не было. Два совещания, на которых пережёвывались всё те же вопросы, обсуждавшиеся в течение последнего месяца: финансирование выездных юниорских турниров по квиддичу, магические конференции и форумы за пределами Британии.
Переместившись домой, Люциус без аппетита поужинал и направился в Восточное крыло.
Первым неприятным сюрпризом оказалось то, что охранительные чары исчезли. Вторым — подозрительная до дрожи тишина. Детская была пуста, и Люциус почувствовал, что его ограбили. Вынесли всё самое ценное.
Вне себя от страха и гнева, он вытащил палочку из трости, чтобы немедленно определить, куда подевалась Гермиона вместе с детьми, и вдруг заметил клочок бумаги на столе.
Записка взбесила окончательно. Только сила воли удержала от того, чтобы отыскать Гермиону и приволочь негодницу в мэнор за волосы.
Чуть погодя, Люциус немного остыл. Хотя бы то, что с детьми всё в порядке, примиряло со всем остальным.
Он прижал к груди клетчатое одеялко, которым укрывал на ночь Вивиан, и почувствовал лёгкий детский запах.
«Бессердечная ведьма! Что же ты наделала…»
* * *
Следующим вечером Люциус сразу после работы отправился на Косую Аллею, чтобы найти Гермиону. Но едва он начинал думать о ней, снова пробирала неистовая злость, и Малфой решил пройтись, чтобы успокоиться.
Когда же он дошёл до её маленького кафе, удивлённый взгляд остановился на вывеске: «Минни». Лу ничего не докладывал о названии, и Люциус с неясной тревогой и любопытством рассматривал его: буква «М» так подозрительно похожа на «М» на старом гербе Малфоев, даже завитушки снизу такие же.
Внутри было шумно и людно, несмотря на жару и вечер. Сквозь витражные окна лились разноцветные солнечные лучи. Волшебники галдели за столиками, за стойкой кто-то потягивал холодный эль, пахло мёдом и горячими пирогами со свежей форелью. Потрясающие ароматы обещали вкусный ужин, и Люциус устроился за столиком в углу, откуда был виден весь зал.
— Добрый вечер, сэр! — молоденькая девушка в странно знакомом коричневом платье сделала книксен. — Возьмите меню, пожалуйста!
Люциус взял увесистую папку и вдруг заметил, что у официантки на груди приколота связка из трёх маленьких колокольчиков.
Девушка, видя его замешательство, затараторила:
— Сэр, хочу сообщить, у нас специальное летнее меню! И лучшая чайная карта на всей Косой Алее! Есть чай со льдом: с весенним чабрецом, жасминовый, земляничный со сливками, эрл грей с цедрой, с листьями каленопсиса и дикой мятой…
— Что ж, — задумчиво протянул Люциус, — тогда мне ростбиф с подливкой, да посочнее. И ежевичный пирог. И чашку кофе со сливками.
Официантка унеслась и оставила его в раздумьях: что бы всё это могло означать? «Минни», колокольчики, форменные платья… Тут стоило поломать голову: Гермиона всегда была мудрёной загадкой.
Заказ принесли довольно быстро. И Люциус приступил к горячему ужину, с удовольствием лакомясь сочным мясом. Когда и с пирогом было покончено, он увидел, как двое молодых волшебников в зелёных рубашках левитировали в зал большую арфу и установили её рядом со стойкой. Один из них достал бойран, а другой — гитару. Люциус заметил, как гомон стих, разговоры перешли на шёпот.
«Неплохо же у Гермионы идут дела, если в её кафе выступают легендарные «Meldis»! Хотя… возможно, здесь не обошлось без протекции Поттера…»
Тоненькая темноволосая девушка встала рядом с арфой, которая была выше её самой. Белые пальцы птицами взлетели над струнами, и переливчатые звуки разнеслись по залу. И голос, чистый, как горный родник, полился, отражаясь от стен, и наполняя душу невыразимым восторгом.
— Дон-дин, ты звени-звени,
Колокольчик мой, я опять один
В мраке фонарей, в свете паутин,
В свете наугад мой печальный взгляд.
Грудь огнём горит от попавших заклятий, жаркий пот сбегает по вискам на подушку. И дыханием самой Нимуэ — спасительные касания тонких пальцев Гермионы. На их кончиках столько целительной магии, что боль уходит, тает. В густой тишине спальни слышится «дзинь».
Колокольчики на поясе звенят, звенят.
«Минни, малышка…»
— Дон-дон-дин,
Может быть во сне, может наяву
Встретимся с тобой, милый друг,
А пока лишь до-он-дин.
Небо над головой черно, как плащ Пожирателя. Оно усыпано яркими звёздами — огнями света и надежды. Гермиона сидит напротив него у огня в беседке, и блики пламени отражаются в её янтарных колдовских глазах. Она заливисто хохочет. И смех её — перезвон серебряных колокольчиков.
«Гермиона, малышка…»
— Дон-дин, ты звени-звени,
Колокольчик мой, я опять один.
Плачет мой камин, месяц мой во мгле,
Плачет мой камин, дон-дон-дин, дон-дин.
Может быть во сне встретимся с тобой, милый друг,
А пока лишь дон-дон-дин.
Гермиона сидит верхом на нём, прекрасная, как языческая богиня. Её волосы в лунных отблесках — медное пламя, а очи — полночь. Он входит в неё снова и снова, и полные груди, как две луны, налитые молочным светом, искушающе раскачиваются в такт.
Гермиона бесстыдно выгибается навстречу, сжимая крепче его пальцы. Манящие уста её со вкусом дикого мёда размыкаются, и оттуда рвутся стоны, такие сладкие, что в голове звенят тысячи маленьких колокольчиков.
«О, Гермиона…»
— Дон-дин, ты звени-звени,
Колокольчик мой, только ты со мной, я опять один,
Дин…
Музыка смолкла. Ещё мгновение в воздухе дрожала тишина, и вдруг всё взорвалось аплодисментами. Они гремели так громко и долго, что артисты устали улыбаться и раскланиваться.
Люциус только теперь почувствовал, как участился пульс, а на языке (или всё-таки в душе?) горчило от глупой ссоры и разлуки с Гермионой.
Всё сошлось в этом кафе: время, обстоятельства, чувства.
«Всё началось с Минни. Ею же и закончится».
Он понял, что злился отчасти и на себя: за то, что сорвался и назвал Гермиону «грязнокровкой». А ещё вдруг осознал, что она всегда оставалась именно Гермионой, какое бы имя он ей ни дал и как бы ни называл. Даже будучи Минни, она всегда храбро сражалась и спорила, упрямо отстаивая свою точку зрения. Из неё никогда бы не вышел домовый эльф, и это бесконечно радовало.
Люциус понял, почему в «Минни» так хорошо: Гермиона каким-то образом сумела воссоздать какую-то неуловимую атмосферу мэнора. Да ещё и использовала для своего кафе рецепты лучших блюд кухни Малфоев. Именно поэтому здесь так тепло и уютно. Совсем как дома, у очага.
«Но какова нахалка! Как она посмела только…»
Люциуса вдруг осенила замечательная идея. Он хитро улыбнулся и подозвал официантку.
Глава 24
Гермиона вертелась как белка в колесе, и всё равно едва-едва успевала справиться со всеми делами. С утра устраиваться на работу в «Минни» пришли два волшебника. Конечно, она радовалась новым помощникам, но по их изношенной мятой одежде и грубой речи стало ясно: они тоже из Лютного. И, похоже, явились по приглашению кого-то из персонала.
Одному, с бегающими глазками и трясущимися руками, Гермиона отказала, безошибочно угадав в нём опиомана со стажем, точно так же выглядел Эйвери, появляясь изредка в Малфой-мэноре. А вот другого, с глазом, прикрытым чёрной кожаной повязкой, приняла. Джим Бим, как он себя называл, в прошлом был зельеваром, а значит, разбирался в травах. И первым испытанием, которое она для новичка назначила — отправиться за свежими запасами, сейчас как раз в полную силу входили пьяный зверобой, гудящий молчальник и два вида ромашки.
Сразу после визита Драко Гермиона забрала детей от Джинни, опасаясь его мести. Ричард и Вивиан теперь были рядом, и она старалась не отходить от них далеко.
Британия подёрнулась полупрозрачной вуалью зноя. На синем небе не было ни облачка, только ветер с юга порой приносил долгожданную прохладу. Но даже к вечеру жара не спадала.
Гермиона покормила малышей и отправилась вместе с ними на задний двор, чтобы снять высохшее бельё. Без Юны приходилось тяжело, она так спешила, что оделась наскоро, позабыв лифчик, и теперь ткань рубашки натирала соски. Из-за жары Гермиона обрезала старые джинсы, в коротких шортах стало намного удобнее и легче.
Пока малыши шагали друг за другом по кругу, держась за край большой плетёной корзины, заколдованное бельё улеглось в стопку. Гермиона левитировала его в дом, а сама направилась следом, взяв малышей на руки, чтобы переодеть.
Но только она распахнула шкаф, в дверь спальни раздался громкий стук, а следом ворвалась взволнованная Грейс Фрикс, официантка.
— Там! Мисс Грейнджер, там!
— Что такое? Джоанна опять толчёного мятлика пересыпала?
Грейс отдышалась и продолжила.
— Клиент недоволен заказом! Я точно знаю, всё было хорошо приготовлено, мы сами заклинанием проверяли, как Вы учили! И пробу с заготовок снимали!
Гермиона нахмурилась.
— Чего он хочет?
— Требует Вас, мисс Грейнджер! Говорит, всё невкусное, и жалобу на нас подаст! Грозится закрыть нас! Я пока ему кофе со сливками принесла и газету.
— Ладно. Грейс, посиди с детьми, я сейчас! На вот книжку, и не давай им жевать страницы! Там, в тарелке, морковка.
— Ох, закроет он нас, мисс Грейнджер! Он, кажется, важная шишка в Министерстве. Малфой вроде бы, с тростью такой…
— Что?!
Гермиона замерла у дверцы шкафа. Она как раз думала переодеться во что-нибудь более респектабельное, но теперь… Рука сама потянулась к туши, и ресницы стали ещё гуще, темнее. От помады губы вызывающе заалели. В довершение образа Гермиона стянула волосы в два хвоста.
«Пусть знает, что у меня без него всё прекрасно! Пусть знает и страдает!»
Она увидела его, как только вошла в зал. Малфой в элегантном костюме жемчужно-серого оттенка небрежно откинулся на спинку стула. В левой руке — свежий выпуск «Ежедневного пророка», в правой — трубка. Даже отсюда чувствовался проклятый аромат дорогого «Кэвендиша», и видно было, как свет из окна озаряет белоснежную шевелюру, собранную в хвост, перехваченный золотистой лентой.
Люциус непринужденно положил ногу на ногу, и за этот беспечный жест захотелось встряхнуть его. Будто не он позавчера шипел на неё, как разъярённый василиск.
Но ещё больше — прильнуть к широкой груди и вдохнуть любимый запах.
— Мистер Малфой! Добрый вечер. Мне сообщили, что вы недовольны сделанным заказом. В чём причина? Какое блюдо вам не понравилось?
Он смотрел на неё с откровенным интересом.
Взгляд остановился на её полной груди, и Люциус вдруг понял, что Гермиона без лифчика: соски остро выступали под тканью рубашки. Это его разозлило.
«Хочешь поиграть, малышка? Давай начнём! Только по моим правилам!»
— Присядь, Гермиона.
— Может, мы всё-таки решим вопрос с блюдом, которое вам не понравилось? У меня много дел, мистер Малфой, поверьте!
Однако Люциус молчал и выжидающе смотрел на неё. Затем невозмутимо принялся выбивать погасшую трубку в пепельницу. Гермиона не выдержала. Раздражённо вздохнув, она опустилась напротив.
— Где мои дети? — сразу же спросил Малфой.
— Твои дети?!
— Хорошо, наши. Так где они?
— С Грейс. Она вызвала меня в зал и согласилась за ними присмотреть.
— Это та официантка, что меня обслуживала? Что ж… — Люциус кивнул и сунул бриар в сафьяновый футляр. — Не могла бы ты пояснить, что означают эти девицы в платьях горничных?
Гермиона ухмыльнулась, разглядывая себя в отражении столешницы.
— Есть у магглов такая сказка про Золушку. Она делала по дому всю чёрную работу, а сёстры и мачеха только шпыняли да ругали её. Однажды к Золушке пришла крёстная фея и подарила ей прекрасное платье и хрустальные туфельки, чтобы Золушка смогла пойти на бал, где танцевали сестры и мачеха. И на балу Золушка встретила принца, они полюбили друг друга… это сказка, только и всего. С надеждой на счастливый конец. Впрочем, зачем вам это всё, мистер Малфой?
— Верно, Гермиона — незачем… Всё-таки какие глупые у магглов сказки! У волшебников в такой сказке был не принц, а король. И он увёз-таки упрямую Зезоллу в свой дворец, как она от него ни пряталась.
Гермиона хмыкнула.
— Сказки на то и сказки, чтобы люди не переставали мечтать… И верить в счастливый конец.
Люциусу показалось, что в уголке её глаза блеснула слеза.
— Почему именно кафе? Не библиотека? Не лавка волшебных реликвий?
— Я слишком много времени провела на кухне, с твоими домовиками, — улыбнулась Гермиона. — Должна же я была извлечь из этого хоть какую-то пользу!
— Пусть так. Но зачем ты выбрала именно такой интерьер? Я думал, тебе неприятно вспоминать об этом. Колокольчики…
Она фыркнула.
— Колокольчики! Меня попрекали тем, в чём я ни капли не виновата! Я собираюсь идти по жизни с гордо поднятой головой. Я превратила все эти колокольчики в символ счастья, а не рабства! Где слышен колокола звук, змей не бывает и гадюк!* * И ящериц…
Люциус задумчиво молчал, глядя, с каким достоинством она вздёрнула подбородок. Много же он не знал о ней.
Гермиона посмотрела в сторону служебных помещений и тоскливо спросила:
— Я могу считать наш конфликт исчерпанным? Вы заплатите по счёту, сэр? Или мне занести вас в чёрный список?
— О, Гермиона, — сладко усмехнулся Люциус, — я ведь не сказал самого главного. Ты нарушила волшебный закон номер SW-пятьсот тридцать один. Использовала фамильные секреты кухни Малфоев, которые хранились не одну сотню лет за семью печатями, а это уголовно наказуемо. И для этого ты шантажировала домовика.
— Как это?! Не может такого быть! Нет такого закона!
Люциус только развёл руками, словно говоря: «Не хочешь, не верь, но истина такова».
— Ну, милая… ты ведь не можешь знать всех
волшебных законов и традиций…
Её личико приняло такой виноватый вид, что Люциус едва удержался от улыбки. Позже, когда Гермиона узнает, что это всего лишь блеф, понадобится немало времени, чтобы унять её гнев, но сегодняшний розыгрыш явно стоит того.
— Ты ведь сказал мне об этом не просто так, — она прищурилась. — Чего ты хочешь, Люциус?
— Такие вещи не обсуждают публично. У тебя есть кабинет?
В кабинете они встали друг напротив друга, как непримиримые враги. Гермионе вспомнилось, как днём ранее на месте отца стоял сын, и захотелось выставить Малфоя-старшего раз и навсегда. Пусть исчезнет хотя бы из «Минни», раз уж застрял занозой в сердце.
Люциус заметил, как поникли её плечи, и понял: времени терять нельзя.
— Чего ты хочешь? — глухо повторила Гермиона. — Какая сумма тебя устроит?
— Зачем мне деньги, дорогая? — усмехнулся Люциус. — Их у меня столько, что я могу купить всё твоё кафе вместе с персоналом!
Он посерьёзнел.
— Мне нужны наши дети. Ты сейчас же вернёшь их домой или можешь ждать судебных приставов.
— Ты не сделаешь этого! — вскричала Гермиона. — Это ведь и твои дети! Если ты отнимешь кафе, нам не на что будет жить!
— И дети вернутся ко мне, — подытожил он. — Они всё-таки Малфои, так что учти: Визенгамот будет на моей стороне. Я имею полное право на их воспитание, и ты отлично знаешь об этом.
— А я?! Ты, значит, хочешь меня в Азкабан посадить?!
— Ну, — нарочито медленно протянул Люциус, — если вернёшься сама, по доброй воле, никакой Азкабан тебе не грозит. И кафе у тебя, конечно, останется.
Гермиона хмуро сложила руки на груди и пробормотала:
— Не хочу иметь с тобой ничего общего. Не хочу. В моей жизни и без того слишком много Малфоев!
Люциус скорбно поджал губы.
— Вот как ты отзываешься о собственных детях! Действительно стоит забрать их у тебя.
— Да кто бы говорил! Ты назвал меня, их мать, грязнокровкой! Зачем вообще тебе дети-полукровки?!
— А для чего ещё я, по-твоему, здесь? — тихо спросил Люциус. — Потому что вы нужны мне. Вы — моя семья. И я сожалею, что обидел тебя.
Гермиона опустила голову. Эти простые, но такие важные слова несколько успокоили и заставили дышать ровнее. Но обида и гнев всё ещё полыхали в душе, и она не собиралась уступать ему.
— И думаю, — промолвил Малфой, — Вивиан помог именно массаж, а не колдовство, потому, что она полукровка. Не находишь?
— Может, мы и поживём у тебя какое-то время… может быть… но… — начала Гермиона, но Люциус тут же прервал её:
— Юна! Чайна!
Домовухи появились одна за другой и заозирались, с подозрением принюхиваясь к аромату трав.
— Унесите домой детей, они здесь, в соседней комнате.
— Нет, подожди!
Гермиона бросилась в спальню, но успела увидеть только, как Ричард обнимает шею Юны и лепечет: «Нана Уна!» А потом домовуха исчезла, а вслед за ней и пропала и Чайна с ревущей Вивиан.
Грейс с расширившимися от ужаса глазами завопила:
— Мисс Грейнджер! Они украли детей! Я не смогла их остановить! Я ещё не накопила денег на палочку!
Гермиона гневно развернулась к Люциусу.
— Им было хорошо здесь! У них было всё, что нужно!
— За исключением отца, — кивнул Малфой.
Гермиона вдруг сощурилась.
— Грейс, выйди, пожалуйста! У меня будет приватный разговор с нашим гостем.
Официантка, бледная как смерть, сглотнула и попятилась к двери. Едва раздался щелчок закрытого замка, Гермиона рявкнула:
— Ты ведь всё это выдумал, так?! Наплёл про несуществующий закон, лишь бы детей выкрасть!
Она рассчитывала, что Люциус хотя бы смутится или съязвит в ответ, но тот только улыбался, будто услышал что-то необычайно забавное.
— Отвечай, пока я не применила магию!
Малфой мягко усмехнулся, мысленно восхищаясь маленькой разгневанной гордячкой: её пунцовыми губами и покрасневшими щёчками.
Он прекрасно понимал, что рисковал вызвать материнский гнев, но Гермиона сама попалась на его уловку, согласившись вернуться, и теперь нельзя было терять ни минуты.
Взгляд снова остановился на её полной груди, и Люциус почувствовал, как желание наполняет жаром всё тело, отдаваясь в паху.
Голос его стал хриплым и низким.
— Ты так и не прислушалась ко мне тогда, Гермиона.
— О чём это ты?
Она заметила, как потемнели его глаза, и отступила к столу.
Люциус медленно подходил, поглаживая гладкий бок чёрной трости. Гермиона сглотнула, не в силах оторвать взгляд от его длинных белых пальцев: от одной мысли, что они вот так же ласкают её, всё внутри сжималось. Движения мужчины завораживали, отвлекая от желания вытряхнуть из него всю правду.
— Ты в тот день делала мне массаж… малышка, — протянул Люциус. — О, если бы я тогда знал, что ты без белья! Помнишь, я помог тебе застегнуть лифчик? И не давал разрешения ходить без него.
Гермиона удивлённо распахнула глаза. Он вёл себя, как мистер Люциус, хозяин Минни.
«Злой колдун», — вспомнилось его прозвище.
Но от такой знакомой тягучей интонации перехватывало дыхание, и женщина стояла, как загипнотизированная, судорожно ощупывая сзади столешницу и совершенно забыв, что палочка в кармане джинсов.
«Не сделает же он этого здесь, прямо в моём кабинете!»
Люциус облизнул тонкие губы.
— Итак, ты не послушалась меня. Думаю, стоит наказать тебя за это!
Он взял её на руки и отнёс на диван. И только тут словно спали какие-то чары, Гермиона толкнула его и рванулась, чтобы встать. Но не учла, что он намного сильнее. Малфой сдёрнул с волос золотистую ленту и моментально стянул тонкие женские запястья, заведя руки за спину. Гермиона успела только взвизгнуть:
— Пусти меня, негодяй!
А в следующее мгновение уже была переброшена через колено. Уткнувшись лицом в подушки, она яростно крутилась в безуспешной попытке скатиться на пол, но Люциус крепко держал её, сжимая упругие ягодицы. Он запер дверь и наложил заглушающее заклинание.
— Ты всегда была такой строптивой, малышка… Диффиндо!
Гермиона сдавленно вскрикнула, почувствовав, как съехали разрезанные шорты вместе с трусиками, и воздух холодит оголённую кожу. Женщина забилась сильнее.
— Прекрати немедленно! Чистокровный мерзавец! Когда я освобожусь, тебе мало не покажется!
Люциус склонился, и шёлковая прядь щекотнула ухо.
— Но сначала попросишь меня об этом…
— Не дождёшься! Ой!
Ладонь опустилась на кожу так резко, что Гермиона не удержалась от гневного крика.
— Да как ты смеешь?! Ай!
— Как ты смеешь разгуливать перед посетителями без белья?! — шипел он. — Как у тебя хватает наглости дразнить мужчин тем, на что имею право любоваться исключительно я? За одно это тебя стоит выпороть, глупая девчонка!
Люциус не останавливался и не жалел сил. В кабинете раздавались громкие шлепки, женщина извивалась и постанывала, сквозь зубы обещая экзекутору все казни египетские.
Малфой не мог оторвать голодный взгляд от упругих ягодиц, которые покраснели от ударов. Они были такими аппетитными, что хотелось укусить. И он не сдержался. Гермиона взвизгнула и закрутила попой.
Люциус рассмеялся. Он плотоядно облизнулся и запустил руку между её ног. Благодаря экзекуции кровь прилила к низу живота, и клитор под его пальцами пульсировал, твёрдый и распухший. Гермиона закусила подушку, стараясь не выдать ни единого звука, чтобы Малфой не думал, будто её завело это унизительное избиение. Щёки пылали от возмущения и злости, хотелось проорать, что она без лифчика потому, что кормила их детей и спешила именно к нему, к Люциусу! Но гордость не позволяла оправдываться, и Гермиона яростнее дёргалась.
Малфой с удовольствием отметил, какая она мокрая у самого входа. Розовые складки и тёмные завитки соблазнительно блестели от влаги. Он сглотнул.
— М-м-м… А говорила, не хочешь иметь со мной ничего общего… Обманщица!
— Ох!
Его длинные пальцы проникли внутрь, и Гермиона потеряла над собой контроль. Он снова играл с ней, как искусный музыкант на послушном инструменте: входил изощрённо медленно, так, что приходилось тереться сосками об рубашку и обивку дивана, чтобы хоть как-то сбросить напряжение.
Женские стоны становились всё громче, всё отрывистей, и Люциус нетерпеливо поднялся. Он поставил Гермиону на колени и повернул лицом к спинке дивана. Она попыталась слезть на пол, но Люциус вклинился между её ног и освободил налитый кровью член.
Гермиона не понимала, когда он успел расстегнуть свой пиджак и сорочку. Она почувствовала, как Люциус прижался к ней сзади: с нестерпимо горячей плотью, глубоко дышащий от нетерпения. А Малфой уже рванул её рубашку, и пуговицы брызнули во все стороны, застучав по полу.
Ноющие от нехватки ласки груди сами легли в его широкие ладони, и женщина хрипло выдохнула.
— Освободи меня!
— Я ведь говорил, что ты попросишь меня об этом…
— Да чтоб тебе провалиться, Малфой! — из-за рук, стянутых за спиной, ей приходилось выгибаться.
— Будут ещё пожелания? — деловито осведомился Люциус и провокационно потёрся членом о ложбинку между её ягодицами.
Признавая своё поражение, Гермиона сквозь зубы простонала:
— Ты — дьявол, Люциус!.. Возьми меня…
Люциус только того и ждал. Он резким толчком глубоко вошёл в неё и замер.
Гермиона вскрикнула. Она распахнула глаза и шумно выдохнула от долгожданного ощущения заполненности.
— Кажется, ты была недовольна тем, что не чувствуешь меня… — его хриплый голос доносился словно сквозь толстый слой ваты, так оглушающе пело всё тело. — Теперь чувствуешь?
Гермиона только сдавленно всхлипнула, подаваясь назад, чтобы плотнее насадиться на член. Но Люциус удержал её за талию, чтобы она не могла этого сделать.
— Я жду, малышка!
Его жаркое дыхание обожгло ухо, а зубы прикусили мочку. Гермиона застонала. Она ощущала Люциуса внутри без возможности шевелиться и чувствовала, что вот-вот обезумеет.
— Чувствую! О да, чувствую! Только двигайся, пожалуйста! Мерлина ради!
Люциус усмехнулся. Он и сам едва сдерживался.
Ощущение Гермионы, такой горячей и тесной внутри, сводило с ума, оставляя одно желание: вбиваться ещё и ещё. Люциус брал её жёстко, будто стараясь наказать за побег или оставить клеймо внутри, и её сладкие стоны только распаляли ещё больше.
А осознание того, что они занимаются сексом в кабинете Гермионы, а за стеной ужинают волшебники, добавляло пикантности. Люциус сжимал тонкую талию, насаживая женщину на себя, а другой рукой ласкал полную грудь.
Он схватил Гермиону за один хвост, заставляя выгнуться, хотя, казалось, дальше уже невозможно.
И прошептал на ухо:
— Мне нравятся твои хвостики! Тебе стоит почаще их делать!
От смены угла проникновения Гермиона вскрикнула: так он входил настолько глубоко, что мышцы струнами напряглись в предвкушении оргазма. Люциус почувствовал это и ускорился, с рычанием вбиваясь в податливую плоть. Он словно сквозь туман услышал громкий неконтролируемый крик Гермионы, а потом она сладко сжала его изнутри, и взмокшее обнажённое тело задрожало в его объятьях.
— Лю… ци… ус…
Люциус набрал яростный темп, чувствуя, как океан блаженства готов принять его в свои волны. Ещё несколько сильных толчков — и весь мир сжался до одной точки, а потом развернулся многоцветьем вспышек, а тело содрогнулось, выплёскивая семя в тёплое лоно. Из-за оглушительного оргазма он не слышал собственного стона, только осознал, как прошептал:
— Моя малышка…
Люциус лёг на диван, увлекая за собой Гермиону. Она раскинулась на его груди, тяжело дыша, а кончик одного из длинных хвостиков щекотал его подбородок. Они молчали, восстанавливая дыхание, и Малфою вдруг пришло на ум, что так же вкусно, как здесь, пахло травами на кухне, в кладовой мэнора, куда он забрался в детстве.
Задрав истерзанную рубашку, он ласково гладил Гермиону по влажной от пота спине. Обессиленная ведьма чуть вздрагивала, крепко обнимая его за талию и прислушиваясь к неровному биению сердца.
— Ты — моя, малышка, только моя… Я был достаточно убедителен?
Гермиона беззвучно рассмеялась и подняла голову, встретившись с ним затуманенным взглядом.
— Ты никогда меня не отпустишь, да?
— Никогда. И не смей больше сбегать от меня!
— Боже… Я тебя ненавижу… — маленький кулачок ударил его в грудь. — И люблю.
Люциус взял её лицо в ладони и приник к губам долгим поцелуем. Гермиона низко простонала от удовольствия, опираясь на его плечи, но всё же нашла в себе силы оторваться.
— Люциус… — её тон стал серьёзным. — Это ведь случайная вспышка… Как я могу верить тебе, что мы снова не отдалимся? Как я могу…
— Тс-с-с, — он прижал к её губам указательный палец. — Если мы перестанем лгать друг другу, этого не повторится. Я должен был рассказать тебе о ритуале. Мне казалось, ты не поймёшь…
Гермиона опустила голову.
— Прости, что не доверяла тебе. И не рассказала про кафе и Джорджа.
И тут же посмотрела на него, сверкнув глазами.
— Однако всё это не объясняет, почему от тебя иногда пахло женскими духами!
Люциус брезгливо поморщился.
— Претендентки на должность помощника. Дракловы секретарши… Судя по их болтовне, они приняли меня за перспективного жениха.
Гермиона села на нём верхом, совершенно не обращая внимания на распахнутую рубашку, и возмущённо уперла руки в бока.
— Какого чёрта! И ты только сейчас мне об этом говоришь?! Да я превращу их всех в лопаты, которыми отхожие места чистят!
Люциус расхохотался, представив эту картину.
— Я завтра же отправлюсь к тебе на работу и займусь этим!
— Поздно, милая, поздно. На этой должности с недавних пор успешно работает Блейз Забини.
— Блейз Забини?
— Да. Мне его порекомендовал Драко. И знаешь, я доволен.
— Драко… — Гермиона задумалась. — Он, кстати, был здесь вчера. Должна сказать тебе, он всё вспомнил.
— Что?!
Люциус поднялся так резко, что ей пришлось схватиться за его шею, чтобы не упасть назад. Он бесцеремонно осматривал её, а его руки уже хаотично ощупывали тело, отыскивая синяки и ссадины.
— Какого боггарта ты молчала? Он что-нибудь сделал тебе? Обидел? Угрожал?
— Ай! Ой! Прекрати! Щекотно! — Гермиона остановила его и внимательно посмотрела в глаза. — Люциус… Он ничего мне не сделал. С ним что-то случилось. Он как-то изменился. Но он не тронул меня. Не смог.
Малфой тяжело вздохнул и так крепко прижал её к себе, что она только охнула.
— Я тебя больше никогда от себя не отпущу. Что бы ни случилось. Хватит с меня.
— — — — — — — — —
* Любопытное предание, связанное с теноровым колоколом аббатской церкви в Дорчестере-на-Темзе, гласит, что его звук не выносят змеи и потому они в этом городе никогда не встречаются. В настоящее время Дорчестер — не более чем маленькая деревушка, но в седьмом веке в нем располагалась кафедра св. Берина, апостола Уэссекского, который умер и похоронен там в 650 году н. э. Легенда повествует, что он умер от укуса гадюки и с тех пор посредством своего колокола предохраняет народ от подобной участи. На этом колоколе, отлитом в 1380 году, имеется латинская надпись, взывающая к его покровительству, хотя змеи в ней не упоминаются. Не очевидно, восходит ли эта легенда к англосаксонским временам или даже ровесница ли она самому колоколу; во всяком случае, она была известна в начале восемнадцатого века, ибо Томас Кокс упоминает о ней в своей «Magna Britannia» (1727 г.). Он приводит стишок, который еще помнили в округе в то время:
«Где слышен колокола звук,
Змей не бывает и гадюк…
И прибавляет: «В подтверждение чего старожилы этой местности говорят, что никогда не видели никакого ядовитого существа и то же слышали от своих отцов».
Глава 25
Ирландские кейли (ирл. céilí) — парные и групповые танцы, базирующиеся на стандартных шагах ирландских сольных танцев.
Август выдался норовистым, непредсказуемым. Один день был тихим, и облака мирно плыли по небу, как белые карликовые пушистики. А на другой — всё вверху темнело до черноты, белыми, как иней, вспышками до самой земли палили молнии, и обезумевшим драконом рокотал гром, да так, что стёкла в окнах дребезжали.
«Ежедневный пророк» печатал последние сплетни: живительное зелье Лонгботтома покорило волшебный мир, открылось новое кафе на Косой Аллее, Гарри Поттером пойман последний Пожиратель Смерти — Селвин, Британия выиграла в мировом чемпионате по квиддичу, «Вредилки Уизли» вышли на мировой рынок, Люциус Малфой женится, а Драко Малфой — разводится.
Сегодня небеса радовали чистой синевой, а утреннее солнце золотило деревянные рамы, проникая в распахнутые окна Малфой-мэнора.
Гермиона сидела в своей спальне перед большим туалетным зеркалом и задумчиво рассматривала своё отражение, пока Чайна собирала её волосы в хитрую причёску. Она вспомнила себя в этой роли, как некогда сама скручивала и разбирала перед сном волосы Нарциссы.
— Ты, наверное, ненавидишь меня, — медленно произнесла ведьма, отводя от виска тёмный локон. — Я заняла место твоей хозяйки…
Домовуха помолчала и, ни на минуту не переставая укладывать волосы волнами, ответила:
— Чайна никогда не забудет леди Нарциссу… Но Минни сделала хозяина Люциуса счастливым! Он так давно не напевал у себя в кабинете, а теперь поёт, правда очень тихо… когда никого нет рядом. Но Чайна слышит, и это хорошо. Чайна будет верно служить Минни. И маленьким Малфоям тоже.
— Что ж, — вздохнула Гермиона, — а я постараюсь не быть слишком суровой к тебе. И знаешь… пусть я выпытала у Лу и Юны твои рецепты, но готовить так, как ты, у меня не получится никогда.
Они обменялись улыбками и понимающими взглядами. Гермиона встала и бросила взгляд в зеркало. Там отражалась почти незнакомая девушка, с волной тёмных густых волос, обрамляющих лицо. И только большие карие глаза выдавали, что повидала она в жизни немало.
Белый шёлк с хитрой вышивкой очерчивал высокую грудь и тонкую талию, спускаясь до самого пола. Узкий золочёный поясок охватывал гибкий стан и змеился к подолу. Гермиона шагнула, и платье распахнулось до середины бедра, открывая стройную ножку, затянутую в чулок.
— Мадам, — тихо позвала Чайна.
Гермиона снова села, и домовуха аккуратно достала из футляра золотую диадему, возложив её, словно корону, на тёмные волосы хозяйки.
— Ох… — вздохнула взволнованная ведьма. — Чем дальше, тем больше кажется, что всё это лишнее…
Она встала, обернулась, чтобы выйти, и замерла. Все три домовика, Лу, Чайна и Юна почтительно склонились перед ней, признавая свою новую хозяйку. Совсем некстати вспомнились слова Люциуса о волшебной сказке, где король увёз Зезоллу во дворец — ведь там она стала королевой. А это предполагало подданных.
— Вы вовсе не обязаны кланяться мне! Поднимитесь сейчас же! В конце концов, мы вместе готовили жаркое на кухне и стирали бельё…
Эльфы с достоинством поднялись.
— И оттого мы станем ценить новую хозяйку ещё больше. Она знает, каково нам живётся.
Гермиона улыбнулась, вспоминая свой тёмный чулан под каменной лестницей.
— Надеюсь, вы согласитесь на симпатичные мантии? Или красивую униформу?
И тут же в ужасе вскрикнула:
— Юна! Ты что, детей одних оставила?!
— С ними мастер Люциус. Он сказал…
Но Гермиона уже трансгрессировала в детскую.
Ричард и Вивиан сидели в мягком круглом бассейне, наполненном разноцветными шариками, и с любопытством наблюдали, как несколько из них крутятся у них над головами. Приглядевшись, Гермиона с изумлением поняла, что шарики ещё и меняют цвет, и, это, похоже, проделывала Ви, а пытался управлять ими Рик.
— Посмотри, — с гордостью сказал Люциус, — первый всплеск стихийной магии!
Один из шариков вдруг резко сменил траекторию и с оглушительным звоном разбитого стекла вылетел в окно. Гермиона торопливо взмахнула палочкой, склеивая осколки.
— Ох, похоже, теперь придётся всё вокруг чинить…
Она только теперь заметила, как смотрит на неё жених и смущённо закусила губу. Он и сам во фраке кофейного оттенка выглядел сногсшибательно. И белая прядь на щеке, выбившаяся из хвоста, стянутого золотистой лентой, только добавляла шика.
— Я думала, Юна ещё не одела детей, а вы все, оказывается, уже готовы…
Люциус взмахнул палочкой, невербально ставя щит на окно, и со вздохом проговорил:
— Северус просил передать тебе свои поздравления.
— Почему же он не может сделать это лично? — удивилась Гермиона. — Я сейчас поднимусь к тебе в кабинет.
Люциус подошёл к Ричарду и расправил бабочку, пришитую к льняной сорочке. И принялся рассказывать о вчерашнем разговоре с портретом погибшего зельевара.
— Тебя можно поздравить, — уголки губ Северуса приподнялись. — Ты всё-таки последовал моему совету.
— И бесконечно благодарен тебе за него.
— Грязна, чиста ли её кровь, тебе подскажет лишь любовь.
— Да ты поэт, Северус!
Снейп меланхолично пожал плечами.
— После смерти всё видится в ином свете… К тому же, как оказалось, слухи о фанатизме Салазара Слизерина касательно чистоты крови сильно преувеличены.
Он поднял нарисованный кубок с вином и отпил.
— Поздравляю! Надеюсь, ты исполнишь моё последнее желание.
— Какое же? — Люциус напрягся.
— Уничтожь мой портрет.
— Но, Северус…
— Я устал, — звучно заговорил Снейп, тряхнув смоляными волосами. — Я хочу покоя, свободы. На этом свете я сделал всё, что мог. Все мои долги отданы. Я хочу к Лили.
— А если и на том свете она останется с Поттером?
— Нет, — Северус улыбнулся, и улыбка эта была такой непривычной для него: тёплой, уверенной. — В моём раю она замужем за мной. У нас двое детей и домик с красивым садом на берегу реки…
Гермиона едва сдержала слёзы.
— Ох… Люциус! Он ведь действительно сделал больше, чем возможно… а ещё обучил Гарри! Но как же его жаль…
Малфой посадил на одну руку Ричарда, на другую Вивиан и прижался к своей невесте, приобнимая кончиками пальцев.
— Думаю, нам стоит порадоваться за него. Там он будет счастлив. У него будет семья. Совсем как у нас. Идём встречать гостей!
Первой прибыла Минерва МакГонагалл. Гермиона знала, что традиционный букет, замороженный чарами, ждёт её в тени террасы, в вазе. Но когда директор преподнесла ей белые розы, изящно перевязанные золотой лентой, она не смогла отказаться.
— Возьми, девочка моя. Я растила их с любовью, как и тебя. Пусть они принесут тебе счастье. Видит Мерлин, ты его заслужила.
Гости постепенно заполняли парк, украшенный гирляндами белых орхидей. Воздух благоухал цветами, источающими ароматы сладковатой свежести, напоминающими о скошенной траве и прохладе горного родника.
Гермиона с некоторым волнением наблюдала за Драко, рядом с которым стоял Блейз Забини и, резко жестикулируя, что-то настойчиво объяснял. К счастью, спустя пару минут прибыли Гарри и Джинни вместе с маленьким Джеймсом, Джордж, Невилл и Луна. Затем Кингсли вместе с группой работников Министерства Магии.
К алтарю Гермиону вёл Гарри. Минуя арки, украшенные кустовыми розами, он тихо говорил:
— Спасибо тебе, Гермиона. Если бы не ты, мы бы сейчас здесь не стояли. Ты столько раз спасала мне жизнь… И в Годриковой впадине, и в Австралии… И я догадываюсь, только благодаря тебе Малфои встали на нашу сторону…
Она крепче сжала ткань его пиджака на сгибе локтя.
— Ты их недооцениваешь, Гарри. С ними нелегко, но они… необыкновенные.
Они шли между рядами, провожаемые взглядами волшебников и лёгкой музыкой кельтской арфы. У самого алтаря, где ждал Люциус и Кингсли, они остановились. Гермиона кусала губы и смотрела на острые носки своих туфель, не решаясь подняться на ступеньку.
Гарри взял её руки в свои и с улыбкой сказал:
— Я знаю, о чём ты думаешь. Вернее, о ком. На нашей с Джинни свадьбе я тоже жалел, что мои родители погибли и не могут порадоваться за нас… Поверь, они всегда рядом с нами, здесь, в самом сердце! Я уверен, они бы гордились тобой!
Гермиона смахнула слезу и улыбнулась.
— Спасибо тебе, Гарри!
Она подошла к жениху и встала рядом, чувствуя, как бешено бьётся сердце и потеют ладони.
Гермиону потряхивало. Всё-таки это была её первая свадьба. От волнения она почти не слышала слов Кингсли, только оглушительный стук сердца и стрёкот цикад, а в момент принесения супружеской клятвы едва выдавила из себя нужные слова.
И очнулась от оцепенения, только когда Люциус пальцами приподнял её подбородок.
Лёгкая усмешка тронула его тонкие губы.
— Горюешь, малышка?
Их взгляды встретились, и Гермиона улыбнулась этой подначке. Эти слова он говорил в их первую ночь.
— Нет, дорогой. Пожалуй, нет.
Их поцелуй был нежным и медленным, но теперь Гермиона отвечала Люциусу со всем пылом, тесно прильнув к нему, а он крепко обнимал её.
А потом они танцевали, совсем как тогда, на свадьбе Гарри и Джинни, и теперь ничто не омрачало этот вальс. Гермиона вдыхала любимый запах, который источала кожа и белоснежная сорочка мужа.
«Pas-de-Calais», аромат с нотками имбиря и кориандра, когда-то вскруживший ей голову. Па-де-Кале, холодный пролив, разделивший душу надвое и едва не стоивший ей жизни. Но объединивший их в горе и счастье.
— Хочешь знать, когда я в первый раз нашла тебя привлекательным? — лукаво спросила она.
— Когда же? — Люциус с любопытством выгнул бровь.
Гермиона встала на цыпочки и шепнула ему на ухо:
— Я тогда мыла тебе волосы. А ты улыбнулся.
— Если так, я готов улыбаться всегда!
Гермиона внутренне сжалась, когда к ним подошёл Драко. Он вежливо поздравил их и, нажимая пальцем на пуговицу рукава, неожиданно спросил:
— Я украду твою невесту, папа?
Люциус наградил его таким уничтожающим взглядом, что Драко только кисло улыбнулся.
— Отец… Это образное выражение. У меня к Гермионе деловое предложение.
— Если она не против, Драко. И помни наш вчерашний разговор. Гермиона?
Она кивнула и последовала за Драко. Они дошли до старого тиса, увитого вьюном с белыми дудочками цветов, и остановились.
Гермиона наблюдала за своим пасынком с опаской и любопытством. Что-то произошло с ним за это время. Драко определённо изменился. Исчезла из взгляда самоуверенность, а на дне серых глаз затаилась глубокая печаль.
Он всё никак не мог начать разговор, скользя взглядом по её фигуре, и Гермиона спросила первой:
— Значит, газеты не врут? Ты что же, развёлся?
— Да. Ты и сама знаешь, что эта женитьба была ошибкой.
— Твой отец думал, Астория поможет тебе всё забыть.
Драко горько усмехнулся.
— Он жестоко ошибся. Гермиона… Я знаю, что мой поступок… непростителен. И ты никогда не позволишь быть с тобой. Я знаю это… Поэтому хочу купить твоё кафе.
— Что? — удивилась она. Это было неожиданно. — Зачем?
— Я прекрасно знаю тебя, Гермиона. Это — не твоё. Ты — птица высокого полёта. Тебе нужно в Министерстве работать.
Гермиона молчала, не зная, что и ответить. Она принялась теребить край кружевной перчатки, обдумывая неожиданное предложение.
— Так что скажешь? — Драко нервно облизнул верхнюю губу. — Я, конечно, не тороплю тебя. Если тебе нужно время — подумай. Моему ресторану как раз не хватает того, что есть у «Минни» — тепла, уюта. Изюминки с колокольчиками и нашей кухней. Я хочу полностью переделать его под твой стиль. Пусть будет англо-французская сеть ресторанов. «Минни Малфой». Как звучит, а? — он подмигнул.
Гермиона уже хотела ответить, но Драко вдруг положил руку на её пальцы, теребящие перчатку.
— Прошу тебя… Не отказывай мне! Не отказывай мне хотя бы в этом! Я хочу, чтобы у меня было хоть что-то от тебя. Я хочу, чтобы хоть одна «Минни» стала моей.
Она читала отчаяние в глазах Драко. Ещё чуть-чуть и станет слышно, как колотится его сердце.
— Хорошо… Но тогда я буду твоим компаньоном и… какой процент от прибыли я получу?
Он выдохнул с облегчением и заметно расслабился.
— Мерлин… Это уже детали! Я попрошу Бенуа подготовить для тебя результаты последнего мониторинга. И остальные документы. Только скажи, правда, что у тебя работают волшебники из Лютного? Всякие ходят слухи, но если это на самом деле так, какая бы репутация была у «Минни»?
Гермиона рассмеялась.
— Это чистая правда, я сама их пригласила. В том и есть идея «Минни», что свою репутацию создаём мы сами своими поступками!
Драко недоверчиво смотрел на неё, осмысливая её слова. А когда медленно заговорил, голос его был так тих, что Гермиона сомневалась, не послышалось ли ей это.
— Я так хотел опустить тебя до своего уровня… А мне нужно было вырасти до тебя…
И уже громче добавил:
— Давай обсудим всё в среду? Если, конечно, отец выпустит тебя хоть куда-нибудь. У вас же медовый месяц…
Он снова кисло улыбнулся.
— Я пришлю тебе сову, — Гермиона улыбнулась так, что Драко просиял.
— Я буду ждать. Пока пойду к Забини. Ему, наверное, неловко среди толпы гриффиндорцев.
Он успел пройти несколько шагов, прежде чем она окликнула его.
— Драко?
Он обернулся. Гермиона в глубине души знала ответ, но всё же сказала.
— Надеюсь, ты сможешь когда-нибудь забыть меня.
Длинная тень от его опущенных ресниц упала на щёку.
— Нет. Никогда. Я буду ждать тебя всегда.
Она смотрела, как его высокая фигура скрывается в толпе гостей. И видела, как широкие плечи опустились от непомерной тяжести безответного чувства, которое он добровольно решил нести, словно рыцарь вассальную клятву своей даме.
После череды поздравлений, казавшихся бесконечными, на столиках появились бутылки с вином и холодные закуски. На банкете гости оживились, послышался смех и шутки.
Однако, даже несмотря на это в парке Малфой-мэнора чета Поттеров, Джордж и Невилл с Луной чувствовали себя несколько скованно. Они искоса поглядывали на Драко и Блейза, негромко переговариваясь.
А персонал «Минни» и вовсе смотрел на свою хозяйку чуть ли не с благоговением. Сёстры Фрикс, миссис Файнс, мистер Ренделл и Джим Бим старались держаться все вместе, похоже, их, недавних обитателей Лютного, пугала вся эта роскошь. Одни министерские деловито расхаживали с шампанским между столиками и обсуждали последний чемпионат по квиддичу.
Но яблочное вино и ирландский эль скоро объединили всех. Поздравления и пожелания счастья молодожёнам стали сыпаться одно за другим, весёлые тосты, торжественные спичи и болтовня не умолкали. А спустя всего полчаса за одним столиком какой-то министерский отдел нестройно завёл «Вересковый мёд», а за другим басовито затянули «Ярмарку в Скарборо». Гриффиндорцы распевали «За Хогвартс». А Драко и Блейз сидели чуть поодаль и улыбались.
Гермиона подумала: «Ещё немного, и они присоединятся к бывшим врагам».
А потом под громкие аплодисменты прибыли долгожданные «Ann'Sannat», и начались весёлые танцы. Группа исполняла свой легендарный альбом «Кельты», и когда в самом начале песни «Бабочка» заиграли флейта и скрипка, у гостей засверкали глаза, кто-то уже отодвигал стулья, кто-то торопливо вытирал рот салфеткой, чтобы не пропустить ни аккорда. Под такую зажигательную музыку невозможно было усидеть на месте, и площадка на лужайке быстро наполнилась гостями.
— Знаешь, — шепнула Гермиона мужу, — я всё вспоминаю свадьбу Билла и Флёр, где Молли и Артур Уизли танцевали так, будто в день своей свадьбы. Как думаешь, у нас получится так же?
Люциус лукаво улыбнулся и протянул руку:
— Это зависит только от нас!
И в день своей свадьбы Гермиона с изумлением сделала для себя ещё одно открытие: Люциус неплохо танцевал ирландский кейли по сравнению со всеми гостями, которые отплясывали, кто как мог. Она ещё раз мысленно возблагодарила миссис МакКинтри за уроки, с радостным смехом повторяя хитрые движения под весёлую музыку.
Гермиона застала только начало волшебного по своей красоте фейерверка, который устроил Джордж. Она вместе с Юной отправилась укладывать малышей.
* * *
Когда разошлись все гости, а эльфы уже приводили ночной парк в порядок, Люциус отправился на поиски жены. Он безошибочно определил, что она в детской и уже хотел войти, как вдруг из-за двери раздался её тихий голос.
— У маленькой Мэри
Большая потеря:
Пропал ее правый башмак.
В одном она скачет
И жалобно плачет, —
Нельзя без другого никак!
Люциус замер, крепко сжимая ручку двери и не решаясь войти. Он вспомнил, как впервые услышал эту песенку. Гермиона раскладывала полотенца в ванной, а он думал о том, какая же она, во имя Салазара, сексуальная. И что было бы неплохо поиметь её. Сколько всего случилось с тех пор, и помыслить страшно. Люциус раздумывал, как сильно Гермиона изменила его за такое короткое время.
— Но, милая Мэри,
Не плачь о потере.
Ботинок для правой ноги
Сошьем тебе новый
Иль купим готовый,
Но только смотри — береги!
Люциус осторожно вошёл. Гермиона стояла между кроватками. В свете ночника она улыбалась засыпающим малышам, и казалось, нет ничего прекраснее этой улыбки. И теплее.
— Ви, Рик, я всегда буду с вами, никто нас не разлучит. И может быть, когда-нибудь вы будете своим детям петь эту песенку, как моя мама пела мне её в детстве.
Люциус обнял её сзади, положив руки на талию.
— Спасибо тебе за них. Они чудесные. И в них так много от тебя.
Гермиона откинула голову ему на плечо, встретившись с голодным взглядом серых глаз, и закусила губу.
Малфой сжал её ладонь и нежно, но настойчиво повлёк в коридор.
— Идём, дорогая. Настало время нашей ночи. Я уже приказал Юне присмотреть за детьми.
По пути она взволнованно говорила:
— Люциус, подожди… По поводу ритуала… Я читала… Я нашла в библиотеке древнекельтскую историю «Приключения Арта, сына Конна». Там говорилось, что когда королева умерла и Конн взял в жены… м-м-м… прелюбодейку из Иного Мира, принадлежавшую к Туа-та Де Дананн, все пошло по-другому: «Конн и Бекума провели год вместе в Таре, и в это время в Ирландии не было ни зерна, ни молока». Я боюсь, поэтому твой мэнор был против…
Малфой раскатисто рассмеялся.
— Беда моя в том, что жена мне досталась слишком умная! Бекума не могла родить Конну, поэтому ему пришлось взять в жёны другую. Следуй за мной и не верь россказням глупого трубадура, который ничего не смыслил в родовой магии!
Он зажёг «Люмосом» яркий огонёк и уверенно направился к широкой лестнице, ведущей куда-то вниз.
Чем ниже они спускались в таинственном сумраке, тем больше Гермиону окутывал какой-то первобытный страх. Люциус из английского джентльмена превратился в охотника, ноздри хищно подрагивали, глаза в свете волшебного огонька сверкали, как фианиты.
Гермиона прижалась к нему.
— Люциус, я боюсь!
— Всё будет хорошо, малышка!
От шампанского кружилась голова и заплетались ноги. Гермиона споткнулась на очередной ступеньке, и Люциус взял её на руки.
— Я не понимаю, зачем нам в подвал…
— Уже близко.
Он остановился перед глухой каменной стеной и поставил жену на ноги.
— А теперь повернись!
Гермиона, затаив дыхание, подчинилась. Малфой стянул с волос золотистую ленту и завязал ей глаза.
— О господи, Люциус… Сколько ещё функций у твоей ленты?
Он тихо усмехнулся:
— У тебя будет много времени, чтобы узнать их все. А пока лишь скажу, что по давнему обычаю наших предков жених завязывает узел невесте в знак вечной любви. И я привязываю тебя к себе. Навсегда.
По тихому скрипу Гермиона поняла, что открылся потайной ход, как в трактир «Дырявый котёл».
— Эту комнату мэнор открывает только для тех, кто решил связать себя древними узами, — тихо пояснил Люциус. — В брачную ночь.
Гермиона не нашла, что ответить, только облизнула пересохшие от смущения и любопытства губы и крепче сжала руку мужа, когда он помог переступить через порог.
Тайный ход закрылся со зловещим скрипом. Внутри пахло чем-то древним и чуть сладковатым, так пахнет в подземельях или старых библиотеках. А ещё немного — мускусом.
Лёгкий ветерок пронёсся по помещению, взметнув подол платья Гермионы.
— Люциус… Мне страшно!
Он взял её за руку и крепко сжал.
— Ничего не бойся. Я здесь, рядом. А ты — теперь хозяйка здесь… Я, Люциус Абраксас Малфой, беру в жёны эту ведьму, Гермиону Джин Грейнджер!
Его громкий голос разнесся по невидимому помещению и несколько раз отразился от стен. Земля под ногами будто задрожала. Она не двигалась, но в то же время чувствовались колебания: р-рок! Р-рок!
И Гермиона с волнением поняла: мэнор разговаривает со своим хозяином, откликается ему. В воздухе всё потрескивало от избытка магии так, что покалывало кожу, даже в Хогвартсе казалось, было меньше этой неукротимой волшебной силы.
Она с трудом подавила желание прижаться к мужу, когда в вое невидимого ветра услышала голоса: мужские, женские, молодые и старые. Это было жутковато.
— Я взял её невинной, и кровь её на мне! — зычным голосом продолжил Люциус.
Гул усилился. Сейчас в нём различался шёпот: «сильная ведьма», «даровитые дети», «владеет, обладает», «до смерти, до конца». Создалось пугающее ощущение, что множество волшебников из бесчисленных поколений Малфоев стоят вокруг неё и бесцеремонно разглядывают, обсуждают.
Гермиона выдавила:
— Это что, какая-то тёмная магия?
— Тёмная — не значит плохая, — усмехнулся Люциус. — Ты согласна быть моей? Согласна быть со мной единым целым?
Она почувствовала, как вспыхнули щёки от властных и возбуждающих ноток в его голосе. Этот ритуал не шёл ни в какое сравнение с тем, что провёл Кингсли.
— Да, я… — во рту вдруг пересохло.
— Громче!
— Согласна!
— Да будет так! — ответил Люциус.
Тёплый вихрь снова закружил подол свадебного платья вокруг лодыжек, и Гермиона отчаянно сжала руку мужа от страха.
По шороху и звуку расстёгиваемой молнии она поняла, что он разоблачился. Но оказалась совсем не готова к тому, когда Люциус положил руку ей на спину, медленно размыкая застёжку свадебного платья.
— Люциус! Я боюсь! Я хочу видеть тебя!
— Доверься мне, милая, — Малфой встал позади, и его тёплое дыхание щекотало ухо. — Ещё увидишь. А пока чувствуй!
Гермиона замерла, прислушиваясь. Люциус шептал какие-то заклинания то ли на кельтском, то ли на бретонском, и голоса предков вторили ему, умножая силу волшебных слов.
И от его ласковых касаний, а ещё от магии, разлитой вокруг, Гермиона почувствовала, как знакомый жар охватывает тело. Руки мужа спустили вниз платье, и, поглаживая бёдра, а затем талию, поднялись к груди, лаская нежные полушария.
Не видя Люциуса, Гермиона могла только представлять себе его в сумраке, фантазировать, как он разглядывает её с нарастающим вожделением, и от этого желание усилилось.
— Ты делала мне массаж столько раз… а я так ни разу и не отплатил тебе. Сейчас самое время. Скажи, когда ты перестала считать это повинностью?
— В ноябре… Ты тогда ночью пришёл ко мне сообщить о том, что перешёл на сторону Ордена…
Его руки мягко сжимали и гладили плечи, окутывали приятным теплом, и Гермиона немного расслабилась. Она не заметила, как муж медленно освободил её от перчаток, покрывая лёгкими поцелуями сгибы локтей и тонкие запястья. Вот он спустился ниже… сдвинул край чулка, мучительно медленно стаскивая его… едва ощутимые касания губ обжигают внутреннюю сторону бедра, вызывая предательскую дрожь в ногах… и ноющее напряжение между ними.
Когда Люциус потянул вниз трусики, Гермиона только шумно выдохнула: она ощутила, как её влага промочила ткань.
— Пусть они уйдут… Призраки…
— Здесь никого нет, кроме нас. Малышка… Как ты прекрасна!
И действительно: голоса стихли, и воздухе звенело лишь эхо наговорённых заклинаний. Губы Люциуса коснулись её промежности, и Гермиона безотчётно застонала. Вдруг стал ясен смысл этого ритуала: она чувствовала то же самое, что и муж. Их ощущения перекликались между собой и от этого увеличивались. Руки сами сжали его мягкие пряди, словно пытаясь прижать ближе или передать, как же ей хорошо.
Гермиона едва держалась на ногах, мучимая его ласками, но Люциус крепко сжимал её ягодицу, а другой рукой поглаживал то плоский живот, то внутреннюю поверхность бёдер. Она могла только всхлипывать и пошире расставлять ноги, чтобы даровать ему большую свободу действий. От неторопливых движений его языка и губ обнажённое тело всё чаще сотрясала крупная дрожь. Всё ближе и ближе разноцветная пелена…
— Люциус… о-о!
Колени подогнулись, и Гермиона всё-таки упала в объятья мужа, а он уложил её на что-то мягкое, целуя в висок.
— Твои крики — самое лучшее, что я когда-либо слышал.
Руки тряслись от пережитого оргазма, но она нашла в себе силы сорвать золотистую ленту с глаз.
Перед ней в свете плавающих в воздухе белых огоньков открылась круглая комната без единого угла — и со всех сторон зеркала, кое-где задёрнутые бордовыми портьерами. На пушистом ковре алела россыпь бархатных подушек с кистями. Рядом обнаружилась овальная тумба с открытыми ящиками-полумесяцами.
Гермиона села, оглядывая Люциуса глазами, блестящими от голода.
— Думаешь, я оставлю тебя без сладкого?
Он усмехнулся и протянул к ней руки. Она слегка толкнула его на спину и села верхом. Гермиона знала, что Люциус давно готов, но решила помучить его. Начав с долгого поцелуя в губы, она спустилась к его ключицам, груди, а потом вдруг провела языком по рёбрам.
— Такой вкусный… ароматный!
— Искусительница… — прошептал он.
Гермиона коснулась его члена кончиками пальцев, и Люциус вздрогнул.
Она не торопилась. Лизнув его по-кошачьи коротко, Гермиона обхватила горячую плоть ладонью и сжала губами круглую головку. Люциус пробормотал что-то неразборчивое, и женщина окунула его в горячее тепло своего рта. Нежно водя языком вверх и вниз, она с наслаждением слушала, как участилось его дыхание, как напряглось молочно-белое тело. Какая-то подушка, подвернувшаяся под руку, оказалась намертво зажата в его кулаке.
Гермиона знала: ему хочется быстрее, и чтобы она сжала его пальцами вот там, между бёдер. И когда она проделала это, Люциус вскрикнул и попытался отстраниться, но Гермиона не оставила ему шансов, прижавшись ближе. Она с затуманенным от желания взглядом облизнула его, выпивая остатки, и Люциус притянул её, укладывая к себе на грудь.
Гермиона обняла мужа, поглаживая талию кончиками пальцев, и поёрзала: она успела снова возбудиться во время минета.
— Ты был слишком соблазнителен, чтобы я могла остановиться.
— Люблю тебя, — прошептал Люциус. — Хочу быть с тобой. И в тебе…
— Что? — она округлила глаза. — Уже?
— Должно быть, это магия мэнора, — он рассмеялся, подминая её под себя и приникнув в сладком поцелуе. — А может, просто любовь…
Гермиона закрыла глаза, тая от того, как Люциус покусывает
её верхнюю губу, гладит внутреннюю сторону ладони. Ей не нужно было видеть: она чувствовала, как глаза его потемнели, едва широкие ладони сжали её груди с острыми сосками.
— Иди, мой король… Иди ко мне!
Люциус медленно вошёл, наслаждаясь каждым мгновением. Гермиона выдохнула от восторга и обхватила его ногами, скрестив лодыжки на его пояснице. Его движения были как сладкий яд, огненная лава, разливающаяся по венам вместо крови. Гермиона истово поднималась ему навстречу, желая только одного: чтобы это никогда не заканчивалось.
Когда Люциус перевернул её на живот и поднял, сжимая бёдра, она уже ничего не соображала. Возбуждение накатывало жаркими волнами: одна за другой.
Малфой толкнулся в неё, и Гермиона всхлипнула от лавины новых ощущений. Она видела их обоих в десятках зеркал: обнаженные, мокрые от пота, задыхающиеся от желания — и это зрелище заводило до умопомрачения. Люциус властно сжимает её бедра и одной рукой прогибает спину, не переставая вбиваться. Он словно создан для неё: с сильным телом и крепкими руками, которые творили с ней что-то невероятное.
Склонившись, Люциус прошептал:
— Кончи для меня, малышка! Кончи!
Гермиона вздрогнула. Эти слова переполнили чашу напряжения, которое уже перехлёстывало через край. Ослепительная молния прошила тело, пробежав по позвоночнику и заставляя выгнуться. Женщина запрокинула голову с криком наслаждения, плеснув по щеке Люциуса мягкой волной кудрей.
Но он не спешил её отпускать. Пока Гермиона приходила в себя, она почувствовала успокаивающе прохладный гель, а потом и палец мужа в анусе.
— Люциус!
— Расслабься, милая, я не сделаю тебе больно.
Движения его были осторожными и медленными, и от того, с какой нежностью Люциус входил, Гермиона неожиданно для себя возбудилась, хоть это и казалось совершенно невозможным. Почувствовав это, Малфой добавил второй палец, затем третий.
— Да, чёрт возьми… — простонала Гермиона. — Да…
Она не узнавала ни свой голос, ни себя. Были только он, она и дикое неутолимое желание. И когда член сменил пальцы, боль принизила приятные ощущения. Гермиона испуганно дёрнулась, но Люциус сжал её плечи и прошептал:
— Всё хорошо, детка, всё хорошо. Просто расслабься.
Она ощутила теплую головку его члена, и легким движение он вошел в неё. Боль и наслаждение смешались воедино. Колени дрожали и подгибались, но дикое желание снова нарастало с неистовой силой. Люциус двигался медленно и плавно, давая ей привыкнуть к новым ощущениям, и всё же она знала, что он сдерживается с большим трудом.
Малфой сжимал её ягодицы то нежно, то грубо, и от этого кровь приливала к низу живота, усиливая и без того безумные ощущения. Возбуждение охватывало от одного только осознания, что Люциус обладает ею, но когда его пальцы добрались до клитора, Гермиона издала гортанный стон и подалась ему навстречу: муж чувствовал всё, чего бы ей хотелось, словно читал мысли.
И Люциусу передались её ощущения, он задвигался глубже, теряя себя от узости её плена и острого наслаждения. Дыхание обрывалось, из груди рвалось животное рычание.
— Да, Гермиона! Да!
Гермиона вдруг вскрикнула. Волна лёгкой дрожи прошла по её телу. Затем ещё одна. И тело затопило необыкновенное тепло. Казалось, она разлетелась на тысячи осколков и каждый из них слился со Вселенной.
Она чувствовала, что и Люциус готов кончить, он вбивался всё быстрее и в конце сильно и глубоко вошёл, с глухим стоном выплёскиваясь в неё. Он упал рядом, тяжело дыша, и легко поцеловал её в макушку.
Гермиона постепенно приходила в себя, а Люциус вдруг взял её лицо в ладони и принялся покрывать быстрыми жаркими поцелуями.
— Милая моя, хорошая… Прости, прости, уже всё…
Она в изнеможении прошептала:
— Я не знала, что и от этого можно получать удовольствие…
— Мерлин! — он с облегчением выдохнул и упал на подушки. — Скажи мне только, о чём ты сейчас думаешь?
Гермиона рассмеялась.
— Я думаю… я не жалею, что выбрала тебя. А ты?
— А я рад, что взял в плен именно тебя, а не Поттера или, не приведи Мерлин, Уизли.
Она снова рассмеялась, и смех звенел, как серебряные колокольчики.
Люциус нежно очертил овал её лица и сказал:
— Я рад, что Минни больше нет. Потому что утром из этой комнаты выйдет Гермиона Малфой.
Оглавление
Глава 1
Глава 2
Глава 3
Глава 4
Глава 5
Глава 6
Глава 7
Глава 8
Глава 9
Глава 10
Глава 11
Глава 12
Глава 13
Глава 14
Глава 15
Глава 17
Глава 18
Глава 19
Глава 20
Глава 21
Глава 22
Глава 23
Глава 24
Глава 25
Последние комментарии
7 минут 46 секунд назад
10 минут 27 секунд назад
19 минут 5 секунд назад
23 минут 30 секунд назад
31 минут 57 секунд назад
43 минут 27 секунд назад