Торговец цветами (СИ) [YeliangHua] (fb2) читать онлайн

====== Часть 1 ======

— Юйхэн, а этот парень хорош, — заметил кто-то прямо за спиной Мо Жаня. — Может, посмотрим на него в деле?

Юноша, до этого буквально повисший на неплотно закрытой двери хореографического класса, в щель которой уже черт знает сколько времени наблюдал за Ши Мэем, медленно повернулся лицом к говорившему.

Перед ним стоял незнакомый человек возрастом примерно за сорок в простой хлопковой рубахе навыпуск и свободных хлопковых трениках. Выражение его лица было задумчивым и одновременно благожелательным.

Впрочем, было не до конца ясно, к кому он только что обращался, потому что в следующее мгновение дверь соседнего танцевального класса плотно закрылась. Вероятнее всего, некий «Юйхэн» решил пропустить слова этого болтливого типа мимо ушей, отгородившись от назойливого собеседника закрытой дверью.

— Как Вас зовут? — ничуть не растерявшись из-за конфуза, поинтересовался незнакомец у молодого мужчины перед собой. — Вы, кажется, здесь впервые? Вы ведь танцор, правда?

— …... — парень, к которому обратился незнакомец, оторопело моргнул.

Он молчал, потому что все мысли в его голове сводились к мату.

«Что этому типу, бл*ть, от меня нужно?! Какой еще, бл*ть, Юйхэн?!»

Впрочем, знал он когда-то давно одного человека с таким именем — однако не мог о нем сказать ничего приятного. К счастью, все это было достаточно давно, так что вряд ли этот Юйхэн был как-то связан с тем самым «Юйхэном», о котором он только что подумал...

— Юноша?.. — окликнул его незнакомец снова, словно проверяя, расслышал ли его молодой мужчина. — Вы ведь пришли на прослушивание?

— Я просто пришел поддержать друга, — наконец нашелся с ответом парень, заставляя себя «благожелательно» улыбнуться — вот только улыбка вышла больше похожей на оскал. — Я не занимаюсь балетом.

— Дружба — это замечательно! — воскликнул незнакомец и внезапно крепко схватил за руку молодого мужчину, словно боялся, что тот сбежит, а затем снова громко позвал. — Юйхэн! Юйхэн, ты слышишь?! Я тут нашел тебе парня на роль Императора Тасянь-Цзюня!!!

Юноша поморщился от такого громкого крика, и на секунду прикинул, что мог бы с легкостью вырваться и уйти прямо сейчас, но какое-то глупое любопытство все-таки взяло верх.

«Вдруг это тот самый Юйхэн? — подумал он и усмехнулся. — Было бы презабавно встретить его снова…»

Юношей этим, разумеется, был Мо Жань. Рослый и мускулистый, он выделялся на фоне окружающих своими скульптурными чертами лица. Его красота была дерзкой, даже грубоватой. Во внешности угадывалось что-то неуловимо жестокое, и даже диковатое, а пронзительные темно-фиолетовые глаза, казалось, видели насквозь любого.

Не прошло и минуты как дверь хореографического класса напротив распахнулась, но никто так и не вышел. Зато раздался глубокий, мягкий голос:

— Пусть заходит.

Мо Жань неожиданно почувствовал, как по спине прошел холодок.

«Этот голос… могло ли быть, что там, в той студии, действительно был?..»

Ему не пришлось долго раздумывать — незнакомец, крепко ухватившись его за запястье, теперь целенаправленно тащил его за собой в хореографический класс. Вернее, пытался тащить.

— Пойдемте, молодой человек! — поторапливал он. — С таким телом, такой пластикой, я уверен, вы рождены исполнять эту партию! Ну же!..

Но, учитывая, что Мо Жань был выше его примерно на голову, да и к тому же никуда идти не собирался, выглядело со стороны все это так, словно незнакомец пытался голыми руками сдвинуть с места неподвижную скалу.

Отчаявшись, в конце концов он снова жалобно позвал:

— Юйхэн!..

На этот раз в дверном проеме появился высокий молодой мужчина в белом кашемировом свитере и облегающих трениках. Волосы были аккуратно зачесаны в глянцевый хвост, из которого не выбивалась ни одна прядка. Выражение лица было подчеркнуто ледяное.

— Не шуми, я уже здесь, — его голос звучал тихо и в то же время как будто отстраненно. Черные словно зимняя ночь глаза окинули Мо Жаня абсолютно равнодушным взглядом.

— Это — кто? — поинтересовался он. — Хуайцзуй, зачем ты его привел?

Мо Жань вздрогнул, его лицо потемнело.

Человека в белоснежном свитере, гибкого, словно тростник, и изящного, словно полет лепестка хайтана, он не перепутал бы ни с кем и через тысячу лет. Чу Ваньнин… Юйхэн Ночного неба. Его бывший учитель...

Именно из-за Чу Ваньнина шесть лет назад Мо Жань навсегда оставил балетную школу. Но, похоже, сам Ваньнин этот факт выбросил из головы.

— Это.. Просто посмотри на него!.. — выкрутился Хуайцзуй, которому до сих пор так и не удалось выяснить имя Мо Жаня, — Он выглядит так, словно…

— ...словно не уделял тренировкам ни дня в течение многих лет, — холодно резюмировал Чу Ваньнин, проходясь по Мо Жаню колким взглядом, а затем внезапно нахмурился, словно в его голову пришла какая-то не самая приятная мысль, и отвел взгляд.

— Юйхэн! — не отступал Хуайцзуй. — Ты в своем уме, гребаный ты перфекционист?! Ни один живой человек не в силах угодить тебе и твоим требованиям! Посмотри, в конце концов, на его ноги! Взгляни на это… это лицо!..

— Как твое имя? — внезапно спросил Чу Ваньнин, снова остановив взгляд на Мо Жане. — Ты ведь раньше занимался балетом, так?

— Мо Вэйюй, — тихо проговорил Мо Жань, специально называя свое второе имя. — Я на самом деле не очень хорошо танцую. Пришел сюда за компанию, поддержать друга.

В его глазах сверкнуло что-то опасное, но Мо Жань быстро скрыл это выражение, опустив глаза. Идея представиться другим человеком, намеренно назвавшись своим взрослым именем, пришла в его голову молниеносно — изначально он не планировал никого обманывать.

Однако, когда он понял, что Чу Ваньнин и вправду его не узнал, зачем-то решил воспользоваться ситуацией.

«Интересно, как он отреагирует, когда узнает, что я — это я?» — подумал он, и на губах его заиграла странная улыбка.

Чу Ваньнин, впрочем, истрактовал его выражение лица по-своему. Гордо приподняв подбородок, он пригласил:

— Пожалуйста, пройдите со мной, Мо Вэйюй. Я хочу посмотреть, как вы танцуете.

Комментарий к Часть 1 Что же, начало истории положено. Ура!

Буду рада комментариям, и в принципе отзывам по поводу идеи главных героев-танцоров.

====== Часть 2 ======

Медленно разогреваясь, Мо Жань незаметно поглядывал на человека, который, казалось, словно забыл о его присутствии. Отстраненный от мира стройный молодой мужчина сел прямо на пол и прикрыл глаза, надев вакуумные наушники и не обращая на юношу никакого внимания.

С первого взгляда было неясно, медитирует он или погружен в раздумья — но лицо его казалось расслабленным, и Мо Жань на мгновение даже застыл, забывшись, пока его взгляд продолжал скользить по высоким скулам и немного надменному изгибу рта.

Внешность Чу Ваньнина была… неординарной. Если бы Мо Жаня попросили описать его, не отличавшийся никогда красноречием юноша, скорее всего, не сумел бы подобрать правильные слова, ограничившись фразой «лицо как лицо».

Но было в Чу Ваньнине нечто такое, что всегда приковывало взгляд Мо Жаня. Неуловимая одухотворенность.

Когда-то давно, еще находясь в статусе ученика Ваньнина, он часто наблюдал за ним исподтишка — и не раз попадался «на горячем».

Вот и теперь глаза Юйхэна ни с того ни с сего распахнулись, и их взгляд вперился прямо в Мо Жаня, пронзая, словно острый клинок. Он определенно заметил, что юноша откровенно пялится на него, и тут же нахмурился.

Мо Жань, в свою очередь, отказывался отводить взгляд первым, и лишь растянул губы в нагловатой улыбке.

Ваньнин, увидев реакцию юноши, нахмурил брови еще сильнее, а затем, стянув наушники, холодно поинтересовался:

— Уже готовы к импровизации?

Мо Жань, внезапно почувствовав, что, если сейчас заговорит, не сумеет скрыть в своем тоне раздражение, лишь отрывисто кивнул и занял позицию.

Из колонок раздалась тихая чарующая мелодия, мягкими переливами напоминающая плеск размеренных волн в лунную ночь. И, по мере того, как звуки музыки словно прибой заполняли пустое пространство, отражаясь от зеркальных стен, он проделал несколько мягких жете, а затем легко, словно лезвие меча, скользнул в сложный арабеск.

Двигаясь свободно, с хищной грацией, он позволил музыке увлечь себя, диктуя ритм движений, давая своему темпераменту слиться в единое целое со все более отчетливо звучащим скрипичным лейтмотивом.

Неожиданно его зубы блеснули в холодной улыбке, и, качнувшись в сторону, он, подхватив ускоряющийся ритм, закружился в горячем фуэте.

Музыка внезапно смолкла, и тишина в хореографическом классе едва не оглушила его.

Мо Жань остановился, наконец подняв глаза на уже некоторое время задумчиво изучающего пустое пространство перед собой Чу Ваньнина.

«Он, бл*ть, вообще не смотрел в мою сторону?!» — юноша неожиданно почувствовал едкую злость. Чу, мать его, Ваньнин его, что, игнорировал?!

— Неплохо, — раздался прохладный голос Юйхэна, — но не хватает собранности и четкости. Шаг слишком расслаблен, а кисти временами перенапряжены, — взгляд Чу Ваньнина, словно только что вырванный из раздумий, наконец вернулся в сторону Мо Жаня, — Неплохо, — задумчиво повторил он, и, резко развернувшись к Мо Жаню спиной, пошел к двери.

«Неплохо?! Всего лишь «неплохо»?!» — мысленно вспылил Мо Жань.

Все-таки ему оставалось лишь признать, что люди совершенно не меняются. Он прекрасно знал, что танцует более чем просто «неплохо». Шесть лет назад он был одним из лучших учеников балетной школы. Даже бросив балет, он продолжал развиваться в других направлениях, непрестанно работая над собой, своим телом и выдержкой, постепенно дополняя отточенную технику различными акробатическими трюками.

Вот уже несколько лет подряд он выступал заграницей не просто как танцор, а как воздушный гимнаст, проделывая в десятках метров над землей головокружительные трюки, от которых даже его опытных коллег прошибал холодный пот.

Возможно, он давно не танцевал классический танец, но все же он явно был достоин чего-то большего, чем это вслепую брошенное «неплохо»... и пустой взгляд.

«Ваньнин, еб*л я мать твою, и всех твоих родственников до шестнадцатого колена!..»

Мысленно кроющий матом весь род Юйхэна, Мо Жань продолжал стоять в гордом одиночестве в пустом хореографическом классе, и на него неприветливо взирали его собственные отражения в зеркалах. Неожиданно волна не самых приятных воспоминаний накрыла его с головой, перенося в прошлое.

Впрочем, тогда даже брошенное вскользь «неплохо» он расценивал как огромный комплимент...

Мо Жань начал заниматься балетом сравнительно поздно — примерно в том же возрасте, когда пошел в школу. Его одногодки уже с легкостью садились на продольный и поперечный шпагаты в тот момент, когда он все еще мучился с растяжкой. Казалось, от уровня его сверстников его отделяют световые годы, и даже простые связки давались ему неимоверными усилиями.

Даже к концу третьего года учителя все еще смотрели на него как на бездаря, и, конечно же, никогда не допускали, чтобы он танцевал в передних рядах.

Впрочем, упрямства Мо Жаню было не занимать. Он буквально был одержим идеей научиться танцевать, и никакие увещевания его брата и дяди не могли его переубедить, или хотя бы заставить усомниться в себе.

Тем вечером он пришел на занятия раньше обычного, и, поскольку уже переоделся, решил, что пока что просто разогреется и порастягивается в коридоре. Впрочем, дернув от нечего делать ручку двери, он практически тут же с удивлением обнаружил, что танцевальный класс не заперт.

В помещении, освещенном лишь скудным светом с улицы, было непривычно тихо — и как будто бы пусто. Мо Жань безмолвно вошел, огляделся — и хотел, было, уже, уходить, как вдруг его внимание приковал высокий стройный юноша в белом, который будто какой-нибудь призрак скользнул в центр класса практически не касаясь ногами пола.

В следующее мгновение он прогнулся в талии словно гибкое древко лука, и его длинные, черные словно безлунная ночь, волосы скользнули мягким движением по земле в то время, как пара тонких, изящных рук взвилась в искусных фигурах, будто творя замысловатые узоры заклинаний.

Мо Жань застыл словно вкопанный, не в силах оторваться. Казалось, он всецело попал под гипнотическое влияние танцующего незнакомца, который как будто бы парил над землей в полной тишине, совершенно не замечая постороннего присутствия.

Его глаза все время оставались закрытыми, так что Мо Жань только диву давался, как этому парню удавалось двигаться так четко, если он даже не смотрел на собственное отражение в зеркалах. Вздумай сам Мо Жань танцевать с закрытыми глазами, наверняка бы разнес всю студию, разламывая все на своем пути.

Казалось, само время в танце замедлило свой ход, и в этот момент во всем мире остались лишь двое: прекрасный юноша-заклинатель, самозабвенно танцующий в практически полной тишине и темноте — и Мо Жань, застывший словно истукан в дверях и жадно вбирающий каждое движение незнакомца так, словно впервые видел нечто настолько прекрасное.

На самом деле, Мо Жань настолько забылся, что, когда юноша в белом остановился и наконец понял, что за ним наблюдают, лицо юного Мо все еще продолжало сохранять совершенно глупое выражение щенка, только что увидевшего кусок сочного мяса. Казалось, еще мгновение, и у него изо рта потечет слюна.

— Ты… давно ты здесь? — раздался тихий, немного смущенный голос юноши в белом. Огромные, черные, словно бездна, глаза впились в лицо Мо Жаня.

— Э… не то, чтобы, — Мо Жань, наконец, вернулся в реальный мир из состояния космического транса. — Я тут жду… жду друга, — тут же нашелся он с ответом, неожиданно поняв, что, если скажет этому незнакомцу, что тоже занимается балетом, то вовек не оберется позора.

В сравнении с парнем в белоснежных одеждах, который, казалось, был не намного старше его самого, его несколько лет усердных тренировок до изнеможения казались пустой тратой времени, глупой шуткой. Возможно, все-таки Сюэ Мэн был прав, и балет был не для Мо Жаня…

— У тебя очень сильные икры, и хороший подъем, — мягко сказал незнакомец, все это время не отрывая взгляда от лица Мо Жаня.

Каким образом он успел заметить его сложение, если все это время смотрел Мо Жаню в лицо, на самом деле, оставалось загадкой.

— Я… я хотел сказать, что… я… — промямлил Мо Жань, и, несмотря на толстокожесть, впервые в своей жизни ощутил, что краснеет.

— Ты начал заниматься довольно поздно, но усерден в тренировках, — продолжил незнакомый юноша, а затем неожиданно улыбнулся, хотя улыбка эта казалась сдержанной, словно внезапно выглянувший солнечный луч промозглым зимним днем, — Хочешь, я буду помогать тебе в свободное время?

— Мне?.. Помогать?.. — опешил Мо Жань, чувствуя, как сердце ушло в пятки.

«Лучше умереть сразу чем позволить этому юноше-небожителю увидеть, как я танцую…»

— Меня зовут Ваньнин, моя фамилия Чу, — тихо продолжил юноша в белом. — А как… твое имя?

— Мо Жань, — выпалил Мо Жань, и склонил голову, чувствуя, как лицо заливает краска. — Я… я, правда, плохо танцую. Боюсь, Чу Ваньнин лишь потратит свое время на такого, как я…

— Я не собираюсь становиться твоим учителем, — немного чопорно произнес Ваньнин, вдребезги разбивая иллюзию теплого общения. — Всего лишь дам несколько советов. Это сущий пустяк.

Мо Жань согласился. Как мог он отказаться, если этот прекрасный небожитель сам предложил уделить ему, бесталанному Мо Жаню, свое время?..

Еженедельно он приходил на час раньше в танцевальный класс на тренировку, и показывал Чу Ваньнину все, чему обучился — а затем получал новую порцию наставлений чтобы затем дома денно и нощно изматывать себя тренировками до следующей встречи.

Их с Чу Ваньнином общение в это время нельзя было назвать теплым, или даже дружеским. Пожалуй, даже с учителями Мо Жань за все время перекинулся большим количеством фраз, чем с этим талантливым юношей, который, ко всему прочему, оказался очень строгим — казалось, ни одна деталь не ускользала от его цепкого взгляда.

Сколько бы Мо Жань ни пытался заговорить с ним о чем-то постороннем, угостить чем-нибудь, или хотя бы расспросить — все было безрезультатно. Чу Ваньнин только молча щурился на мальчишку, сурово поджимая губы, и холодно цедил:

«Тебя это не касается».

Казалось, на любой вопрос, не касающийся техники танца, у него был заготовлен лишь один ответ.

Впрочем, занятия давали свои результаты. Спустя уже полгода Мо Жань солировал в одной из постановок на местном празднике.

Через два года он победил на международном конкурсе.

А затем произошло то, что перевернуло его жизнь с ног на голову: Чу Ваньнин действительно стал его учителем. А затем между ними разверзлась бездна.

Тогда, шесть лет назад, Чу Ваньнина, восходящую звезду, попросили обучать старшую группу учеников балетной школы для подготовки к выступлениям, и он каким-то чудом согласился.

Уже тогда его начинали называть Юйхэном Ночного неба, и, оправдывая прозвище «далекой северной звезды», он держался со всеми подчеркнуто холодно, даже высокомерно, несмотря на свой относительно юный возраст.

Для Мо Жаня это не было новостью, однако его соученики явно не были готовы к такому нелюдимому и резкому молодому наставнику. «Китайская капуста», «маленькая вдова», «белый дух» — как его только не называли за то, что тот с вечно холодным лицом, облаченный в неизменные белоснежные свитера, всем своим видом выражал скорбь о полной бездарности всех, кого обучал.

Хоть этот парень и был совсем ненамного старше Мо Жаня, вел он себя словно столетний старец: все время смотрел на всех без исключения свысока, безустанно придираясь по пустякам.

Хуже того, едва придя к ним, он ввел суровые правила для всех своих учеников без исключения. И если бы все эти правила касались только занятий!..

Чу Ваньнин требовал от своих учеников соблюдать «восьмичасовой режим сна», «правильное питание» с целым списком продуктов, которые можно или нельзя есть.

Также ввел «запрет на прогулы» — так что любой пропустивший занятие автоматически исключался, поскольку учитель Чу не был намерен тратить свое время на человека, который может себе позволить не прийти.

А особый запрет был на любую физическую активность помимо тренировок, будь то трюки на велосипеде, или акробатические номера.

На самом деле, правил было так много, что даже Мо Жань, который честно старался все упомнить и в глубине души безмерно восхищался Ваньнином, иногда сам того не ведая что-нибудь да нарушал.

Занятия у них тоже перестали быть ограниченными по времени: если учитель Чу видел, что что-то не получается, притом это могла быть чья-то слишком расслабленная или перенапряженная рука, чей-то опущенный подбородок, неловко поднятое плечо — он заставлял всю их группу работать заново до тех пор, пока танец не стал бы идеальным.

К концу каждого занятия все они разве что не плевались кровью от перенапряжения, краснолицые и потные, и, казалось, на теле не оставалось ни одного живого места.

«Если вам хватает времени и сил на что-нибудь еще кроме тренировок, значит, вы плохо работаете» — говорил учитель Чу и продолжал изводить их месяц за месяцем.

Однако было кое-что, бесившее Мо Жаня в тот период еще сильнее. С тех пор как Ваньнин стал его учителем, он, казалось, принял решение полностью игнорировать своего первого ученика, как если бы вычеркнул из своей жизни раз и навсегда те пару лет, что они проводили вместе вечерами.

Иногда Мо Жаню даже казалось, что тот период его жизни и вовсе был сном — но разве могло ему присниться что-то подобное? Разве сны не должны были быть хотя бы приятными и похожими на мечты?..

Мо Жань в то время все чаще забывался и подолгу смотрел на Чу Ваньнина, пока тот не замечал его взгляд — на самом деле, это было одним из любимых развлечений юноши.

Стоило учителю Чу пуститься в пространные разъяснения, или начать отчитывать кого-нибудь, как Мо Жань, тихонько посмеиваясь, не мог удержаться от долгого взгляда в сторону своего преподавателя, который как раз был сосредоточен на ком-то другом.

По его, Мо Жаня, мнению, Чу Ваньнин выглядел особенно одухотворенно именно когда бывал очень зол. Длинные ресницы полуприкрывали метающие молнии глаза, обыкновенно бледное словно нефрит лицо слегка розовело, а грудь, казалось, начинала вздыматься немного чаще. Мо Жаню даже временами казалось, что он слышит ускорившийся пульс Чу Ваньнина, бьющийся под высоким воротом безразмерного белоснежного свитера.

А потом… как-то незаметно наступила осень. И в их группу перевели нового ученика — Ши Мэя. Высокий, статный, привлекательный, он быстро влился в их нестройный коллектив.

Мо Жань, пожалуй, был одним из немногих ребят, кто не пускал на нового парня слюни, а потому они с Ши Мэем быстро сдружились.

Впрочем, на самом деле, на Ши Мэя засматривались буквально все — даже холодная красавица Сун Цютун, обычно недоступная, словно весталка. Неудивительно, что одну из главных партий в постановке, конечно же, получил Ши Мэй — и учитель Чу взялся самолично готовить юношу к выступлению.

Мо Жань, к тому моменту часто ходивший с новым другом вместе домой, тем вечером по привычке ждал его после индивидуального занятия. Однако время шло, а парень все не появлялся. Усталый Мо Жань, которому еще предстояло после дома идти на подработку в клуб, где он часто показывал акробатические трюки (вопреки строгим запретам Чу Ваньнина, конечно же, он не бросил трюкачество), не вытерпел и решил высвободить своего друга из когтистых лап учителя Чу, который, похоже, не знал ни жалости, ни чувства времени.

К тому же, заглянув в класс, он очень надеялся увидеть хоть краем глаза своего Ваньнина — пусть и мимолетно...

Однако, едва подойдя к танцевальному классу, он внезапно почувствовал, что что-то не так. Обычно на занятиях всегда звучала музыка, но сейчас в тишине были слышны лишь странные всхлипы, как если бы кто-то надрывно плакал.

Мо Жань, недолго думая, распахнул двери класса — да так и застыл на месте, не веря своим глазам. На гладком паркете в странной позе сидел, словно сломанная кукла, Ши Мэй. Его волосы растрепались, одежда сбилась, а лицо было бледным, словно воск. Нога юноши была вывернута под странным углом…

В нескольких метрах от него стоял словно холодное изваяние Чу Ваньнин, на лице которого было написано дикое отвращение.

— Убирайся! — раздался срывающийся голос учителя Чу. — Вон отсюда!!!

Его глаза феникса сузились в тонкие щелки, лицо было красным, словно его кто ошпарил.

Ши Мэй лишь судорожно всхлипнул, глотая ртом воздух.

— Ся… — позвал он.

Мо Жань не верил своим глазам. Все это напоминало какой-то кошмар. Что здесь вообще происходило?!.. Он даже пропустил мимо ушей, что его друг назвал учителя незнакомым именем.

— Ши Мэй… — Мо Жань в одно мгновение бросился другу на помощь.

Казалось, только сейчас Чу Ваньнин осознал, что кроме них с Ши Мэем в классе кто-то есть. Его губы дернулись, лицо побелело. На мгновение он закрыл глаза, словно тщетно пытаясь успокоиться, а затем снова повторил:

— Вон отсюда. Оба! — его лицо перекосило. Глаза феникса полыхнули чем-то не поддающимся описанию. Никогда Мо Жань еще не видел его в таком состоянии.

Вместо того чтобы прийти на помощь Ши Мэю, который в очередной раз тихо всхлипнул во внезапно разверзшейся тишине, он направился прямиком к учителю Чу. Сам не понимая, что творит, он приблизился к юноше вплотную — так, что их лица оказались друг напротив друга.

Он никогда еще не был так близко от Ваньнина, и его обоняние внезапно уловило отдаленный аромат цветущих яблонь… В пропитанном запахом пота танцевальном классе он казался абсурдным, и даже неуместным.

На мгновение этот запах едва не заставил Мо Жаня отступить, как если бы он внезапно потерял нить и перестал понимать, что именно собирается сделать. Ударить Чу Ваньнина?.. Или… он боялся подумать о том, что на самом деле хотел сделать с учителем.

Мо Жань отшатнулся, внезапно чувствуя отвращение к самому себе. Его взгляд все это время не отрывался от лица Ваньнина, и в его широко распахнутых глазах он прочитал… ужас.

Абсурдно, но почему-то в его груди в этот момент что-то как будто сжалось, как если бы… ему было больно видеть учителя таким.

—Ты!.., — процедил Мо Жань. — Жестокий… отвратительный... — он замолчал, внезапно понимая, что не может продолжать. Не в состоянии. Он хотел выплеснуть на Юйхэна всю накопившуюся злость, проорать в его лицо, что тот не смеет выставить его словно нашкодившего щенка. Что он, Мо Жань, не потерпит, чтобы его прогоняли прочь таким образом, без объяснений. Но... но он банально не мог.

Всхлип Ши Мэя, прозвучавший в леденящей тишине, наконец привел его разум в подобие нормы, и он вдруг вспомнил, что именно изначально его так разозлило.

Человек, который когда-то научил его всему, что он знает, которого Мо Жань вознес на пьедестал и которому мысленно все это время поклонялся, веря в его непогрешимость — был способен в порыве гнева покалечить своего собственного ученика...

К тому же, вместо того, чтобы прийти Ши Мэю на помощь, велел ему «убираться вон»?!..

Был, на самом деле, настолько равнодушен к Мо Жаню, единственному ученику, едва не боготворившему его — что собирался его вышвырнуть?!!

Если бы он не слышал все это собственными ушами, Мо Жань никогда бы в это не поверил.

В конце концов, это ведь был учитель Чу — его учитель! Человек, которым он не уставал тайно восхищаться. Человек, который был для него недостижимым идеалом столько лет… Человек, о котором он втайне мечтал…

Не произнеся больше ни слова Мо Жань развернулся к Чу Ваньнину спиной, подхватил на руки Ши Мэя и молча вышел из танцевального класса.

Ему было противно от самой лишь мысли, что что-то подобное могло с ним произойти.

Впрочем, сколько он ни пытался выспросить с тех пор у Ши Мэя, что же все-таки тогда случилось, тот так ему и не ответил. Казалось, Ши Мэй стыдился в принципе вспоминать тот вечер. Был слишком травмирован.

Впрочем, все это уже не имело значения, потому что это был последний раз, когда Мо Жань видел Чу Ваньнина. Именно тогда он решил бросить балет. Ши Мэй же, после того как оправился от полученной травмы, и вовсе сменил балетную школу.

Комментарий к Часть 2 Ииии... музыкальная пауза в нашем балете ^^'

Если кому интересно, танец Чу Ваньнина представляла под песню Unge Moped & Tuber

– Tourner dans le vide (slowed).

Надеюсь, не измучила вас своими флэшбэками, но предысторию нужно было рассказать чтоб немного описать, откуда у Мо Жаня такой дикий негатив и смешанные чувства.

====== Часть 3 ======

Мо Жань бессознательно сжал ладонь в кулак, злобно пялясь на собственное отражение. На мгновение предавшись воспоминаниям, он и не заметил, как в дверной проем проскользнул Ши Мэй, который мгновенно уловил состояние своего друга.

— Мо Жань, ты… что с тобой? — спросил он, хмуря тонкие брови. — Я закончил прослушивание, вышел в коридор, но не нашел тебя. И… ты не отвечал на сообщения.

— Забудь, — Мо Жань отмахнулся от вопросов друга. — Раз ты закончил, мы можем идти?

Он не хотел, чтобы Чу Ваньнин и Ши Мэй столкнулись.

— Да, можем… На самом деле, результатов прослушивания еще нет, так что оставаться здесь не имеет смысла, — Ши Мэй прищурил свои красивые глаза цвета персика. — Я просто чуть позже напишу коллегам чтобы все разузнать.

— Пойдем, — медленно кивнул Мо Жань, и уж было собрался уходить, как вдруг за спиной Ши Мэя заметил все того же мужчину в хлопковых одеждах, которого Чу Ваньнин ранее называл «Хуайцзуй».

— Мо Вэйюй? — окликнул он. — Пройдите со мной, нам нужно переговорить.

Удивленный Ши Мэй растерянно переводил попеременно взгляд то на мужчину в дверях, то на Мо Жаня, широко распахнув глаза.

— Мо Жань, ты… ты тоже проходил прослушивание? — оторопело спросил он, запнувшись.

— Я не… — начал Мо Жань, думая, как лучше оправдаться, потому что все это наверняка выглядело довольно подозрительно.

А, и вправду, с чего он вообще пошел за Чу Ваньнином словно покорный пёс, и по привычке кинулся выполнять все его команды? Прошло уже шесть лет, а он все продолжал вести себя как полный тупица — как если бы и вовсе забыл, что тогда произошло. Еще и именем своим настоящим не назвался… Спрашивается, а на что он вообще рассчитывал? Хотел посмотреть на реакцию Ваньнина? Хотел, чтобы тот его узнал — или все-таки не хотел, и думал позабавиться?..

— ...Это же чудесно! — воскликнул Ши Мэй, и неожиданно заключил все еще злобно зыркающего Мо Жаня в объятия. — Я думал, ты никогда больше не вернешься в балет. А ведь ты был намного талантливей всех нас…

В этот момент за дверью рядом с Хуайцзуем появился белоснежный силуэт, заставив Мо Жаня внутренне похолодеть от ужаса.

«Легок на помине ты, Юйхэн… — подумал он, внутренне содрогаясь. — Чу Ваньнин, я, надеюсь, за эти шесть лет ты стал близорук, словно крот. Просто сделай вид, что не видишь меня и Ши Мэя, и, клянусь, ноги моей здесь не будет...»

Но, разумеется, Ваньнин понятия не имел о том, что Мо Жань мысленно пытался сделаться невидимым.

— Прекрасно, — мягко проговорил он. — Вы уже познакомились с Ши Мэем, нашим ведущим артистом. Мо Вэйюй, скажите, когда вам будет удобно прийти на первую репетицию?

Мо Жань оторопело моргнул, резко отстраняясь от Ши Мэя, который, казалось, был абсолютно спокоен, как если бы ничего особенного не произошло, и человек, некогда нанесший ему серьезное увечье и прогнавший его, не вошел только что в комнату.

Снова во всех красках вспомнив жуткую сцену того вечера, Мо Жань рефлекторно сжал ладонь в кулак, а в глазах его сверкнула тщательно сдерживаемая ярость.

Ши Мэй же мгновенно накрыл его руку своей, пытаясь успокоить.

В его взгляде отчетливо читалось беспокойство… но не за себя, а за Мо Жаня.

Мо Жань так и застыл на месте, чувствуя себя загнанным с трех сторон бродячим псом. Он определенно чего-то не понимал.

Почему Ши Мэй был так спокоен? И почему Чу Ваньнин, казалось, в упор не узнавал его? Разве он не сложил уже два и два в уме? Разве не должен был он догадаться, кто перед ним, лишь увидев, как он и Ши Мэй стоят рядом?..

— Я больше не танцую, — после долгой паузы заставил себя процедить Мо Жань, а, затем, взглянув на Ши Мэя, тихо добавил. — Пойдем. Я устал и хочу есть.

Ши Мэй, казалось, на секунду остолбенел, а затем мягко кивнул, улыбнувшись:

— Без проблем. Пойдем…

Не проронив больше ни слова они покинули танцевальный класс. Выходя, Мо Жань не рискнул поднять на Чу Ваньнина взгляд, но спиной почувствовал, как тот глядит в его спину, и практически представлял себе сосредоточенное ледяное выражение лица Юйхэна.

Лишь когда они отошли на порядочное расстояние и уже вышли на улицу, Ши Мэй неожиданно нарушил неловкое молчание, интересуясь:

— Ты все еще зол на него, да?

Мо Жань так и застыл на месте. Его челюсть буквально рухнула на пол от этого вопроса.

О чем, мать вашу, думал Ши Мэй, спрашивая его о таком?! Зол ли он?! Да этот достопочтенный был в ярости!!!

Он словно призрака увидел только что в лице Чу Ваньнина. В его ушах до сих пор звучали всхлипы Ши Мэя и то отрывистое «Убирайся вон! Вон — оба!!!».

Истолковав отсутствие ответа как «да», Ши Мэй как ни в чем не бывало продолжил:

— Тебе незачем продолжать винить Юйхэна. В конце концов, ты и я — мы давно уже не те зеленые юноши. И… честно говоря, мне до сих пор немного стыдно за ту ситуацию. Мне кажется, ты все немного не так понял…

— Что там было понимать «не так»? — бросил зло Мо Жань, вглядываясь в отчего-то взволнованное лицо друга. — Ты прав, все это в прошлом. Но даже теперь, видя этого человека перед собой, я все еще чувствую, что готов его убить...

— Мо Жань, — Ши Мэй виновато опустил глаза, вздыхая. — Я ведь никогда не рассказывал тебе, что тогда произошло, сколько бы ты ни спрашивал. Почему ты так уверен, что учитель Чу… — он замешкался, заметив, как лицо Мо Жаня темнеет от злости.

— Я все видел своими глазами, — бросил отрывисто он. — Он стоял там как истукан, и пальцем не собираясь пошевелить, чтобы помочь тебе подняться — и только орал, чтобы ты убирался. Этот человек… как его вообще допустили к обучению?..

— Мо Жань, — в который раз позвал его Ши Мэй, останавливаясь и заглядывая в лицо другу, — Я все-таки боюсь, что ты действительно надумал лишнего. Учитель Чу тогда действительно оттолкнул меня, и я в итоге по неосторожности упал и вывихнул лодыжку. Но… именно я в тот вечер первым позволил себе оскорбить учителя...

Слова Ши Мэя прозвучали словно гром среди ясного неба.

Мо Жань медленно моргнул, поначалу решив, что ослышался. Кровь отхлынула от его лица.

— Что это значит, Ши Мэй? — он резко развернулся к другу, вцепившись тому в одежду. Они стояли посреди улицы, и, хоть свидетелей этой сцены было не так много, все же не стоило бы им вот так обсуждать подобные вещи.

— ...... — Ши Мэй мягко отстранился, щурясь на Мо Жаня. Он молча смотрел другу в глаза, понимая, что рано или поздно должен будет открыть правду. Останутся ли они друзьями после этого?..

— Что это значит? — повторил Мо Жань, бледнея. В его глазах на долю секунды промелькнуло странное, абсолютно растерянное выражение, а затем зрачки опасно сузились.

— Ты, правда, думаешь, что был тогда единственным, кому нравился учитель Чу? — вместо ответа грустно рассмеялся Ши Мэй.

Настала очередь Мо Жаня дернуться, словно от пощечины.

— Он… мне… не нравился, — проговорил он, едва найдя голос. В горле отчего-то странно пересохло. У него определенно начинала болеть голова.

— О? — Ши Мэй с мнимым удивлением приподнял бровь. — Но те взгляды, что ты бросал в его сторону, говорили совсем о другом, — он покачал головой, вздыхая. — На самом деле, я был влюблен в учителя Чу с первого дня, как пришел к вам. По правде, я был знаком с ним даже раньше вас всех, и потому… мне хотелось обратить на себя его внимание. Когда же он предложил мне заниматься с ним индивидуально чтобы готовиться к конкурсу, моей радости не было предела. Тем вечером… я позволил себе много лишнего. Наговорил ему то, чего не должен был говорить. И, когда он оттолкнул меня, не готов был отступиться так просто…

— Ши Мэй… — Мо Жань отшатнулся, чувствуя, как неожиданно его мир рушится. — Что… что ты несешь?..

— А почему, ты думаешь, я так долго молчал? — усмехнулся Ши Мэй мрачно. — Ты бы видел свое лицо сейчас! Смотришь на меня, словно я вырастил внезапно себе вторую голову. Словно я какая-нибудь мерзкая тварь…

— Я не верю тебе, — покачал Мо Жань головой. — Нет. Этого... не могло быть.

— Это было, — Ши Мэй вздохнул. — Тебе придется выслушать меня прямо сейчас. Шесть лет я молча смотрел на то, как ты бежишь от себя. Я полагал, ты изменился и давно уже забыл о том, что случилось — но сегодня, увидев, как ты смотришь на учителя, сколько в тебе злости… я уже не так уверен.

— Бред, — буквально выплюнул Мо Жань. — Ты хочешь сказать, что жертвой был не ты, а… учитель?.. — он на мгновение замер, только сейчас осознав, что только что произнес.

Он внезапно вспомнил выражение дикого страха, написанное на лице Ваньнина. И это воспоминание резануло его в самое сердце.

— Да, я пытался приставать к нему. Это было… глупой затеей, — продолжил Ши Мэй. — Он оттолкнул меня тем вечером. Толкнул так сильно, что я упал, и сам был испуган. Именно потому, увидев тебя, своего любимого ученика, он только и повторял, чтобы мы оба убирались прочь с его глаз.

— …... — Мо Жань закрыл глаза, мысленно считая до десяти.

Ши Мэй… его друг… как он мог, черт возьми, все это время молчать о таком?!

«Чертов Ваньнин… тем вечером, если разобраться, я… я ведь недалеко ушел от Ши Минцзина...» — запоздало вспомнил Мо Жань.

Он закрыл лицо руками, искренне желая просто провалиться сквозь землю.

Чу Ваньнин не боялся, что Мо Жань ударит его. Его страх был совершенно... другим.

В то время, на самом деле, Мо Вэйюй действительно испытывал к Чу Ваньнину чувства, которые можно было лишь с большим трудом отнести к ученическому восхищению.

Вернее, он действительно восхищался учителем Чу — но в то же время его восхищали далеко не только его талант, или плавность движений. Он, бывало, действительно подолгу засматривался на красивое лицо Ваньнина, пока тот не замечал его взглядов.

Ему нравилось наблюдать, как в глазах Ваньнина зажигаются смешливые искорки, но при этом лицо продолжает оставаться бесстрастным — казалось, такая мелочь, но от этого в груди юного Мо Жаня внезапно становилось особенно горячо.

Он не оставлял попыток заговорить с учителем, и даже время от времени таскал ему в подарок всякую чепуху вроде печенья с лотосом или собственноручно вышитых носовых платков.

Конечно, Ваньнин доблестно игнорировал любые его попытки сблизиться или хотя бы подружиться. Он был холоден — даже холоднее обычного с тех самых пор, как Мо Жань официально стал его учеником.

Но временами небольшие искорки в его темных, словно беззвездное небо, глазах, давали Мо Жаню понять, что учитель, на самом деле, вовсе не так холоден и безразличен, каким всем кажется.

И, все же, если вдуматься, поведение Мо Жаня в то время походило на абсолютно безвредную платоническую влюбленность. Чу Ваньнин был для него божеством, которое находилось на таком высоком пьедестале, что он и надеяться не смел, что тот действительно может обратить на него внимание.

Он и сам тогда не понимал, что именно чувствует, но никогда бы не посмел даже в мыслях оскорбить учителя — не говоря уже о приставаниях.

По крайней мере, до того вечера…

— Почему ты все это время молчал?! — Мо Жань резко вцепился в плечи Ши Мэя. — Неужели ты не мог рассказать мне все это раньше?!

— Не мог, — Ши Мэй опустил глаза. — Да и что бы это изменило? Ты не собирался возвращаться в балет. Но теперь… теперь я не хочу и не буду молчать.

— Учитель Чу… Чу Ваньнин… вы с ним теперь… работаете вместе? — судорожно глотая ртом воздух и запинаясь, проговорил Мо Жань. — Даже после того… случая?

— Да, — Ши Мэй мягко кивнул. — Все, что тогда случилось, действительно в прошлом. Учитель Чу никогда не вспоминал больше об этом. Я же… у меня есть парень, сам знаешь, — он рассеянно пожал плечами. — Мо Жань, тебе нечего опасаться учителя Чу. Я думаю, ему положительно всё равно, что случилось шесть лет назад. В конце концов, мы с тобой были всего лишь кучкой глупых учеников, а он был всего на пару лет нас старше. Я думаю, тебе стоит наконец отпустить прошлое — ты действительно тогда многое не так понял.

— Я был идиотом, — Мо Жань презрительно скривился. — После всего этого как я смогу вообще смотреть ему в глаза?

«Он научил меня почти всему, что я знаю и умею, а я отплатил ему годами ненависти, — подумал он. — Как мог я настолько ослепнуть? Я ведь действительно его тогда боготворил...»

И, все же, Ваньнин прогнал его в тот вечер. И это послужило отправной точкой долгим годам затаенной ненависти, которая даже теперь продолжала искажать его восприятие, как если бы Мо Жань мог думать о своем бывшем учителе только испытывая безудержную злость.

Погрузившись в мрачные мысли, он все еще стоял посреди улицы всего в нескольких кварталах от здания, где проходило прослушивание. Ши Мэй не сводил с него глаз.

Внезапно к ним подошел мужчина, который изначально и предложил Мо Жаню участвовать в прослушивании. Кажется, его звали Хуайцзуй.

— Вот вы где! — запыхавшись, он вытер рукавом раскрасневшееся лицо. — Господин Мо Вэйюй, господин Ши Мэй, вы ушли так спешно, что мы совсем не успели переговорить! А вы, господин Мо Вэйюй, не оставили даже свой номер телефона или имейл…

Мо Жань медленно развернулся к говорящему, и тот мгновенно запнулся, наконец, видимо, заметив его пепельно-безжизненное выражение лица.

— Господин Мо Вэйюй, вам нехорошо? — участливо поинтересовался он.

— Я больше не танцую, — механически ответил Мо Жань, прикрывая глаза. Встретившись снова лицом к лицу с Чу Ваньнином, что он скажет?.. Как сможет он даже просто находиться с ним в одном помещении?..

Хоть он и назвался Мо Вэйюем, и все еще был шанс, что Ваньнин попросту его не узнал после стольких лет, сам Мо Жань чувствовал, словно его грудную клетку только что вспороли и голыми руками вытащили оттуда всееще трепыхающееся сердце. Ему было не просто стыдно — он ощущал боль оттого, что мог так ненавидеть человека, который прогнал его из страха. Человека, который все это время был пострадавшей стороной…

Вместо того, чтобы утешить Ваньнина, тогда он набросился на него с обвинениями, и сыпал злыми словами, не понимая, откуда в нем взялась вся эта кипучая ярость...

— Господин Мо Вэйюй, дело в том, что балетмейстер Юйхэн не готов рассматривать на роль Тасянь-Цзюня никого кроме Вас, — неожиданно резко оборвал его лихорадочный поток мыслей Хуайцзуй. — Танцуете вы или нет, балетмейстер Юйхэн уже принял решение. Вы можете обговорить любые условия, но исполнять обозначенную роль должны именно Вы.

Мо Жань наконец поднял глаза на стоявшего перед ним взволнованного мужчину.

«Да что это за роль такая?..» — мысленно выругался он.

«Гребаный Юйхэн, ты должно быть, спятил или ослеп, раз из всех людей на свете внезапно обратил внимание на меня! Меня!!! Сам ведь сказал, что я танцую всего лишь «неплохо», да и только!..»

====== Часть 4 ======

Поскольку Мо Жань наотрез отказался возвращаться к Чу Ваньнину, и совершенно точно не собирался оставлять Хуайцзую никакие свои контактные данные, вся неловкая ситуация была достаточно быстро исчерпана.

Хуайцзуй, конечно, пробовал убедить юношу в том, что тот сам не знает, от чего отказывается, но Мо Жань лишь язвительно процедил в ответ:

«Отчего же не знаю? Двадцатичасовые репетиции, еда и сон по расписанию — и полное отсутствие права на личную жизнь… ах, да, что же я забыл? Гвоздь программы: скорбное лицо вашего распрекраснейшего Юйхэна 24/7…»

На это уже ни Хуайцзуй, ни Ши Мэй не знали, что ответить — ведь, по сути, Мо Жань был прав. Он отлично знал, что такое балет, и не был готов к той строгой дисциплине, которая требовалась для того, чтобы вернуться на сцену. Тем более, он не был готов исполнять, судя по всему, достаточно сложную партию какого-то там «Тасяня».

Чу Ваньнину придется смириться и найти на эту роль кого-нибудь еще.

«Прошлое не изменить, — рассуждал Мо Жань. — Да, я был неправ, не разобравшись в ситуации шесть лет назад. Но, возможно, все было к лучшему. Неизвестно, как бы сложилась моя судьба, если бы я тогда остался с учителем…»

Нет, он совсем не сожалел о том, что ушел тогда, феерически хлопнув дверью. За эти годы он привык к свободе, научился ценить себя и свой талант, сколотил небольшое состояние и не испытывал недостатка в желающих заключить с ним контракт командах. Он попробовал себя везде, где требовались скорость реакции, ловкость и умение выполнять опасные трюки: побывал каскадером, воздушным гимнастом, гастролировал вместе с известными цирковыми шоу. Его приглашали на интервью блогеры, а его собственный канал на ютубе еще в прошлом году собрал миллионную аудиторию.

Так стоило ли сожалеть о том, что шесть лет назад они с Учителем совсем друг друга не поняли?..

Впрочем, той ночью Мо Жань все никак не мог уснуть. Он вертелся в постели, чувствуя, как простыня под ним сбивается в отвратительный комок. Сон был прерывистым: он то пробуждался, чувствуя, как на лбу выступает холодная испарина, то снова проваливался в грезы.

Ему снился Чу Ваньнин. Высокий и стройный, холодный, словно неземное божество, он смотрел на Мо Жаня с осуждением, чуть поджав губы. Его глаза были темными, словно сама ночь — и отчего-то настороженно-испуганными.

«Почему он так смотрит на меня?» — пронеслось в голове у Мо Жаня.

Он попытался приблизиться к Ваньнину, и внезапно осознал, что тот почти синхронно с ним отступил назад на несколько шагов, словно стараясь удерживать расстояние. Двигался он легко и грациозно, едва касаясь пола — и Мо Жань невольно залюбовался плавностью движений своего наставника. Впрочем, этого короткого мгновения хватило, чтобы он безнадежно отстал от Юйхэна.

Юноша раздраженно выдохнул, а затем позвал:

— Ваньнин, почему убегаешь от меня?

Во сне его собственный голос показался ему странно высоким. И дело было вовсе не том, что ему пригрезилась его детская форма — опустив на себя взгляд, Мо Жань внезапно в ужасе застыл. Он был в теле Ши Мэя! Выглядел точь-в-точь как Ши Мэй в тот злополучный вечер шесть лет назад. Неудивительно, что учитель Чу бежал от него словно от чумного…

— Учитель, постой! Это ведь я, Мо Жань, — выкрикнул он, и внезапно злые слезы покатились по его лицу — слезы, которых он не пролил даже тогда, когда Ваньнин выгнал их с Ши Мэем, — Учитель! Не оставляй меня! Вернись!...

Неожиданно худые изящные руки обвили Мо Жаня за плечи, как если бы стараясь утешить. Подняв голову, Мо Жань увидел, что обнимавшим его человеком был, конечно же, Ваньнин. Все-таки он вернулся...

В полумраке он казался непривычно бледным, даже осунувшимся, в уголке его губ, если присмотреться, был небольшой синяк. На запястьях под длинными рукавами светлого безразмерного свитера виднелись странные линии, которые могла бы оставить, например, грубая веревка...

Мо Жань застыл, пытаясь понять, почему его наставник выглядит так, словно был жертвой жесткого абьюза.

— Учитель, что случилось? — прохрипел он, и его пальцы словно помимо собственной воли потянулись к руке Ваньнина, пытаясь перехватить запястье мужчины и как следует его изучить. Но тот резко отстранился, а длинные рукава его свитера снова скрыли его руки по самые кончики пальцев. Глаза феникса сверкнули темным гневом.

— Убирайся! — он грубо оттолкнул Мо Жаня от себя.

Юноша отлетел на несколько метров, и внезапно… проснулся, оказавшись на полу своей спальни. Его дыхание сбилось, а в голове все еще звенел голос учителя.

«Бл*ть, — выругался мысленно Мо Жань. — Что за фигню я только что увидел?! Мне, что, снился гребаный Юйхэн?!»

К своему ужасу, Мо Жань тут же обнаружил, что его голова буквально раскалывается от похмелья: вчера он допоздна просидел с Ши Мэем, и здорово переборщил с грушевым вином, так что теперь приходилось лишь пенять на себя.

Что было еще ужасней, он внезапно понял, что его глаза как будто воспалены — словно кто в них всыпал пару килограммов пляжного песка. Было полное ощущение, что Мо Жань провел всю ночь самозабвенно рыдая в подушку.

Проведя по постели ладонью, юноша застыл как вкопанный… подушка была и впрямь насквозь мокрой...

«Я распустил нюни словно какая-нибудь девица…» — подумал он, и кровь похолодела в его жилах.

Он действительно рыдал во сне, зовя своего учителя Чу так отчаянно, словно тот разбил его сердце. Он был действительно идиотом, раз одна случайная встреча так сильно пошатнула его самообладание.

Пошарив на столе в поисках телефона, Мо Жань снова ругнулся: он проспал до обеда. И, хоть на сегодня у него не было никаких планов (в противном случае он бы не пил вчера так много), мысль о потерянном времени словно мерзкая заноза засела в его голове.

Мо Жань вдруг обратил внимание на сообщение в мессенджере с незнакомого номера, которое только что мелькнуло на экране перед тем, как в следующее мгновение отправиться в спам. Он нахмурил брови, потому что тот кусок текста, который он успел прочесть в уведомлении, пока оно не «схлопнулось», не был похож на типичную рекламную рассылку.

Юноша почесал затылок, а затем со вздохом полез в «спам» чтобы отыскать незнакомого отправителя. Номер и вправду не был нигде записан, а сообщение было максимально лаконичным, и по сути содержало лишь время и адрес. К слову, если бы Мо Жань и впрямь решил прийти к назначенному времени по указанному адресу, ему следовало бы уже активно собираться.

Он вдруг замер, прекратив наконец раздраженно тереть лоб. Странная догадка пришла ему в голову, и в следующую секунду он набрал несколько строчек текста и, не долго думая, нажал «отправить».

Он написал:

«Вы ошиблись номером?»

Спустя несколько секунд сообщение было прочитано, и написавший его, очевидно, впал в легкий ступор, потому что минут пятнадцать ничего не отвечал.

Мо Жань, с ухмылкой поглядывая на телефон время от времени, успел уже принять горячий душ, переодеться в свежие вещи и выпить несколько чашек кофе на голодный желудок.

Наконец, экран телефона снова замерцал — видимо, у его «таинственного» собеседника не выдержали нервы.

Мо Жань открыл мессенджер и едва ни расхохотался в голосину.

Незнакомый номер написал:

«Я никогда не ошибаюсь номерами. Мо Вэйюй, через полчаса Вам следует прийти на общую репетицию.»

Высокомерие Юйхэна и впрямь было так легко вычислить: стоило только намекнуть, что он в чем-то допустил ошибку, как он тут же выпускал когти.

Если поначалу Мо Жань сомневался, кто же был отправителем, и склонялся к тому, что это могла быть всего лишь общая рассылка, то теперь был уверен на все тысячу процентов.

Мысль о том, что теперь у него есть номер Чу Ваньнина, его почему-то весьма воодушевила. Тогда, шесть лет назад, этот гордый молодой человек едва ли снизошел бы, чтобы написать ему, Мо Жаню, первым — еще и лично. Но, похоже, он и правда так сильно хотел заполучить его в роли какого-то там «Тасяня», что потрудился выспросить у Ши Мэя его контактные данные.

Почесав шею, Мо Жань подумал о том, что ничего страшного не случится, если он все же придет на назначенную репетицию и немного позабавится.

Да, вчера, после откровений Ши Мэя, он действительно почувствовал вину за то, что шесть лет назад неправильно понял ситуацию, и настолько разозлился, что не посчитал нужным разбираться в подробностях.

Все эти шесть лет он прекрасно жил, совершенно не думая о Чу Ваньнине…

Мо Жань вздохнул.

«Ладно-ладно, кого я обманываю? Я думал о нем. Думал — но не так часто, как может показаться. По крайней мере, все эти шесть лет я не рыдал во сне как девчонка. То, что я чувствовал к Ваньнину, больше напоминало… ненависть. Ту особенную ненависть, когда ты гуглишь выступления объекта своих чувств и тайком смотришь их в три часа ночи, а затем напиваешься до бессознательного состояния и сыплешь громкими проклятиями...»

Но ведь, если подумать, Чу Ваньнин тогда сам его прогнал взашей вместе с Ши Мэем — и, даже если учесть, что у него были вполне веские причины прогонять домогавшегося его Ши Мэя, то Мо Жань ведь был совсем ни при чем… Разве нет?

В конце концов, Чу Ваньнин тоже прогнал его, толком не разобравшись. Разве ему не должно было быть хоть капельку стыдно?.. Хоть немного?..

Мо Жань усмехнулся.

Если бы Чу Ваньнин узнал его вчера на прослушивании, юноша бы не осмелился приехать на репетицию даже под угрозой смерти. Но по некой счастливой случайности Ваньнин его не узнал — а небольшой фарс с другим именем сыграл Мо Жаню на руку.

Пытаясь прогнать от себя назойливую мысль, что, видимо, Чу не думал о нем так же часто все эти шесть лет, как он думал о нем, Мо Жань потряс головой.

«Что с того? Ты всего лишь один из его бестолковых учеников — знаешь, сколько учеников у него могло быть за все это время?» — отругал себя он.

Он уже опаздывал на репетицию как минимум на десять минут, так что ему и впрямь следовало перестать ныть и собраться с духом, если он все же собирался осуществить свой абсолютно сумасшедший план.

Спустя полчаса лихаческих обгонов на превышенной скорости, Мо Жань таки добрался живым до указанного места.

По этому адресу находился небольшой концертный зал с масштабной сценой, на которой одновременно могли репетировать несколько десятков артистов.

Обыкновенно для репетиций сцен с большим количеством действующих лиц необходимо было свободное пространство для того, чтобы танец смотрелся хорошо не только из первых рядов партера, но и с верхних ярусов — потому Мо Жань мысленно похвалил решение Чу Ваньнина начать подготовку постановки с проработки таких деталей, как пространственный рисунок и композиция. Для большой сцены действовали свои правила — здесь имели значение не только мастерство каждого отдельно взятого танцора, но и слаженность, синхронность, и даже положение на сцене каждого участника в отдельную секунду времени.

Мо Жань взглянул на часы — он опоздал всего-то на четверть часа, но ему и впрямь стоило бы поторопиться, если он вообще собирался появиться перед своим учителем (впрочем, справедливости ради, тот, скорее всего, понятия не имел, что Мо Жань — его бывший ученик).

Толкнув дверь, он нацепил на лицо выражение полного безразличия и зашагал в сторону толпящихся юношей, среди которых уже успел заметить Ши Мэя. В следующую секунду он уже приветственно похлопал своего товарища по плечу, оттягивая его за руку немного в сторону.

— Мо… — начал, было, тот, но Мо Жань перебил его.

— Мо Вэйюй, — он понизил голос. — Зови меня здесь Мо Вэйюем.

— Ах, да, — спохватившись, кивнул Ши Мэй, а затем его тонкие изящные брови удивленно поползли вверх. — Можно спросить, почему..?

— О том, кто я, здесь знаешь только ты, — Мо Жань вздохнул, а затем, заметив еще большее недоумение на лице друга, добавил. — Учитель в прошлый раз не признал своего ученика. Я представился Мо Вэйюем — и будет лучше, если так и останется. Я не уверен, смогу ли смотреть ему в лицо, если он вдруг поймет, кто я.

— Ты совсем умом тронулся, — фыркнул Ши Мэй. — Ладно, раз ты просишь меня, так уж и быть, я подыграю тебе. Стану называть тебя твоим вторым именем. Доволен? — его глаза цвета персика опасно сузились.

— Зачем ты дал мой номер телефона учит… балетмейстеру Юйхэну? — продолжил допрос Мо Жань.

Ох, он и сам едва ни прокололся только что, продолжая называть Ваньнина своим учителем. Его счастье, что сейчас он общался не с Ваньнином, а с Ши Мэем — в противном случае он бы только что сам себя закопал.

«Дьявол, если я и впрямь собираюсь притворяться другим человеком, мне следует впредь быть внимательней,» — тут же отругал он себя.

— Ну, у меня практически не было выбора, — Ши Мэй закатил глаза. — Хуайцзуй ведь уже понял, что тот друг, из-за которого ты пришел на прослушивание — я. Все, что мне оставалось — просто слить твой номер мобильного, так что уж прости меня. И, кстати, если ты был настолько против, то что ты сейчас здесь делаешь? — на его лице играла нежная, благожелательная улыбка, но Мо Жань не был одурачен ни на секунду.

— Не твоего ума дело! — коротко бросил он.

Когда они с Ши Мэем только познакомились, он никогда бы не заявил нечто подобное этому нежному на вид юноше, который, казалось, был воплощенным добродушием.

Вот только за эти шесть лет Мо Жань не раз замечал обратную сторону характера Ши Мэя: при всей показной нежности этот человек таил в себе твердый характер, умел быть расчетливым и даже жестким.

Вчера, когда Ши Мэй рассказал ему о том, что же действительно произошло тем вечером шесть лет назад, Мо Жань безоговорочно поверил ему — его друг и впрямь был способен на нечто подобное.

На самом деле, ему все еще было не по себе от услышанного даже сейчас — и то, что он срывался на Ши Минцзине по пустякам, на самом деле, было вымещением злости, которая накопилась подобно медленно действующему яду еще со вчерашнего дня.

— Мо Вэйюй? — окликнул кто-то Мо Жаня со сцены. — Дьявол, это же Мо Вэйюй, ТОТ САМЫЙ Мо Вэйюй!

Мо Жань развернулся, недоуменно уставившись на темноволосого мускулистого юношу в спортивной одежде. Тот ослепительно улыбался.

— Кто это вообще такой? — процедил Мо Жань.

— Это Наньгун Сы, первый ученик балетмейстера Юйхэна, — услужливо шепотом подсказал Ши Мэй. — Весьма одаренный молодой человек, к слову.

— Я вижу, — скривился Мо Жань, словно услышал что-то абсолютно похабное. — Первый ученик, говоришь? Почему тогда я вижу его впервые? И почему этот тип ведет себя так, словно знаком со мной?..

Но его вопрос остался без ответа потому что Наньгун Сы уже одним плавным движением спрыгнул со сцены и целеустремленно направился к Мо Жаню и Ши Мэю, явно намереваясь заговорить с ними.

— Господин Мо Вэйюй! — повторил он. — Я смотрел Ваши шоу, и то, что Вы делаете… это… это… — он, казалось, не находил слов.

— Смотрел мои шоу… — тупо проговорил Мо Жань, чувствуя, как душа уходит в пятки.

Он ведь совсем забыл, забавляясь в своем воображении с идеей о притворстве, что вообще-то был публичным человеком.

Что, если Чу Ваньнину тоже взбредет в голову загуглить его — или Наньгун Сы покажет ему случайно какое-нибудь из его интервью?

Мо Жань совершенно не стеснял себя в выражениях, когда рассказывал о своем балетном прошлом, и о том, каким чудовищем был его учитель… По факту, почти в каждом своем интервью слово «учитель» фигурировало как минимум пару десятков раз — и, хоть он и не упоминал конкретных имен, то, что он рассказывал, было далеко от хвалебных речей…

Что же, оставалось надеяться, что Чу Ваньнин не тратил свое драгоценное время, залипая на ютубе.

— Мое имя Наньгун Сы, — тем временем представился молодой человек. — Мне досталась одна из ведущих ролей в этой постановке. Когда я услышал от учителя и мастера Хуайцзуя, что Вы будете исполнять главную роль, я был в восторге!

— Ээээ… — Мо Жань почесал затылок, а затем заставил себя вежливо улыбнуться, — На самом деле, я не то, чтобы согласился.

— Ох, конечно, я понимаю, — Наньгун Сы оживленно закивал. — Вы часто выступаете заграницей, и потому не удивительно, что могут быть накладки. Но я совершенно точно читал где-то, что в прошлом Вы занимались балетом, так что подумал… — неожиданно его глаза расширились, и он замер, замолчав, словно увидел за спиной Мо Жаня призрак.

— Если у всех вас еще остаются время и силы на сплетни, вам совершенно точно необходимо увеличить время репетиций, — послышался вкрадчивый ледяной голос, от которого, казалось, все нервные окончания Мо Жаня разом впали в неистовство.

Чу Ваньнин! Он наконец явился…

Мо Жань, с неистово бьющимся сердцем, медленно повернулся к говорящему, стараясь принять наиболее почтительный и подобающий ситуации вид. Впрочем, он был почти уверен, что Ваньнин наверняка с первого взгляда заметит его похмелье, помятое лицо и покрасневшие глаза. Этот человек всегда всё замечал.

Что удивительно, оказавшись так близко от балетмейстера Юйхэна, Мо Жань неожиданно заметил, что тот внезапно… оказался ниже его ростом. Эта разница была совсем незначительной, но почему-то сразу же вселила в юношу немного больше уверенности.

Если раньше учитель Чу возвышался над ним, словно божество на постаменте, то теперь смотреть на него сверху вниз было забавно и даже… трогательно.

Мо Жань невольно на секунду расплылся в глупой улыбке, но затем поспешно скрыл ее за маской равнодушия.

— Вы, должно быть, балетмейстер Юйхэн, — сдержанно поприветствовал он своего учителя. — В прошлый раз Вы так и не представились… — Мо Жань тут же захлопнул рот, едва подавляя в себе желание самому же себе отвесить затрещину.

Ну почему из всех вариантов приветствия он выбрал именно этот — в котором указывал на оплошность, допущенную учителем в их первую встречу?!

Чу Ваньнин буквально пригвоздил его к месту испепеляющим взглядом. Кончики его ушей окрасились в розовый от едва сдерживаемого гнева, а губы сжались в тонкую линию.

Но, спустя несколько секунд молчания, он все же ответил:

— Сожалею о допущенной оплошности. Моя фамилия Чу, имя — Ваньнин. В тот раз я немного отвлекся и потому совсем забыл о формальностях. Вы можете называть меня “балетмейстером Чу”, или “Юйхэном”. Вы — Мо Вэйюй, верно?

— Да, всё так, — Мо Жань невольно усмехнулся. — Рад знакомству.

На самом деле, он был потрясен тем фактом, что Чу Ваньнин не просто признал, что забыл представиться, но и принес ему некое подобие извинений. За эти шесть лет он, кажется, действительно изменился — теперь было даже неудивительно, что он совсем не вспомнил Мо Жаня...

— Сегодня утром… днем… я получил сообщение с адресом и временем, но немного не понял, какое отношение это имеет ко мне, — продолжил Мо Жань. — Я уверен, что не оставлял своего номера телефона, и потому был удивлен получить от Вас приглашение на репетицию.

Он сказал это лишь для того, чтобы взглянуть на реакцию Юйхэна. Признает ли тот, что раздобыл его номер не совсем честным путем?

Чу Ваньнин молчал, и его бесстрастная маска, казалось, вот-вот разобьется вдребезги от едва сдерживаемой ярости. Так прошло несколько мгновений.

«Кажется, на этот раз я перегнул» — огорченно подумал Мо Жань.

А вслух сказал:

— На самом деле, я и вправду заинтересовался постановкой. И я действительно когда-то давно занимался балетом — и, хоть это было очень давно, я хотел бы посмотреть сценарий… Впрочем, я совсем не уверен, что мои навыки подходят для того, чтобы выступать наравне с профессиональными артистами.

Лицо Чу Ваньнина, до этого бледное и лишенное всякого выражения, мгновенно расслабилось.

— Я пришлю ссылку на сценарий, — он медленно кивнул. — Как давно Вы ушли из балета?

Его проницательный взгляд, казалось, видел Мо Жаня насквозь. Понимая, что ему стоит максимально придерживаться правды чтобы не оплошать, юноша осторожно ответил:

— Честно говоря, я не совсем уверен… возможно, лет пять назад? А, может, и восемь.. Хаха, — он почесал затылок. — На самом деле, это было так давно, что я уже и думать забыл.

— Вчера Ваша техника показалась мне достаточно сильной, так что я поначалу не поверил, что Вы так давно забросили, — хмыкнул Чу Ваньнин, словно погружаясь в свои мысли. — Кто был Вашим учителем?

— Эээ… на самом деле, я не уверен, что смогу ответить на этот вопрос, — рассмеялся Мо Жань. — Я учился у разных людей, в разное время. Часто смешивал разные стили для своих выступлений. Я занимаюсь воздушной гимнастикой и акробатическими трюками — но для меня они во многом перекликаются с классическим танцем. Мне нравится нарушать границы, нравится экспериментировать, сливать в одно целое балет и опасные трюки, — он заметил, как лицо Чу Ваньнина почему-то как будто стало бледнее обычного.

— Чушь, — как будто пробормотал он себе под нос.

— А? — Мо Жань захлопал глазами, уставившись на Ваньнина. Ему послышалось, или его учитель только что назвал его объяснение чушью?!

— Как бы там ни было, вчера по Вашей импровизации было видно очень хорошую балетную подготовку. Я думаю, Вы длительное время занимались именно в балетной школе, — холодно проговорил Ваньнин, — Впрочем, если Вы не хотите, можете не рассказывать.

Чуть помолчав, он добавил:

— Что до акробатических трюков, Наньгун Сы вчера показал мне видео нескольких выступлений достопочтенного Мо Вэйюя. Ваши умения действительно впечатляют. Я не уверен, нарушит ли участие в нашей постановке Ваши планы на будущие контракты… Прежде чем написать Вам, я думал о том, что Вы можете быть слишком заняты, а потому пойму, если Вы все-таки откажетесь от работы со… мной.

Мо Жань вздрогнул словно от удара. Голос его учителя звучал невыносимо печально, как если бы своим отказом участвовать Мо Вэйюй разбил бы ему сердце.

«Да что ты, бл*ть, поймешь! — мысленно выругался он. — Чем я, твою дивизию, по-твоему, могу быть так занят, что прибежал к тебе по первому твоему зову, словно какой-нибудь пёс?!»

Когда он шел сюда, он одновременно и боялся столкнуться с Чу Ваньнином, и искал с ним встречи. Его изначальной истинной целью было всего лишь снова увидеть это бледное лицо, еще раз почувствовать на себе этот пронзительный взгляд, который терзал его словно тысяча ножей.

Он врал себе, что хотел всего лишь развлечься, водя Ваньнина вокруг своего пальца, валяя дурака, прикидываясь другим человеком — но, по правде говоря, то, что он сейчас чувствовал, было мало похоже на развлечение.

В словах Ваньнина он чувствовал горечь, как если бы тот не просто сожалел о том, что Мо Вэйюй откажется от работы с ним — а искренне верил, что так оно и будет, и был давно готов к такому повороту событий.

— На самом деле, я сейчас достаточно обеспечен чтобы на некоторое время оставить выступления заграницей, — произнес Мо Жань, сам не понимая, с чего вдруг старается смягчить голос. — К тому же, мои прежние контракты подошли к концу, и я не тороплюсь продлевать их или заключать новые. Я собирался отдохнуть в этом году. А потому, если балетмейстер Чу считает, что я действительно подхожу на какую-то роль, я готов попробовать себя на этом новом для себя поприще… — он осторожно улыбнулся, пытаясь выглядеть паинькой.

Его внутренний голос в этот момент сыпал самыми разнообразными проклятиями, на какие только было способно его воображение.

«Что ты творишь, Мо Жань?! Ты совсем рехнулся?! Сбрендил, что ли?! Ты, правда, думаешь, что соглашаться на предложение Чу Ваньнина — отличная идея?! Очнись!!! В тебе мозгов как в тупой собаке!!!»

Но Мо Вэйюй, на самом деле, уже принял решение, и отступать не собирался.

Лениво продолжая ругать себя, он задавался вопросом, когда именно мысль о том, чтобы принять это предложение, посетила его всерьез.

Возможно, в тот момент, когда он получил сообщение от незнакомого номера?

Возможно, именно потому он ехал на эту чертову репетицию с таким странным настроением — ведь уже тогда он в глубине души знал, каким будет его ответ?..

Чу Ваньнин же, казалось, вовсе не был уверен в том, что ответит ему Мо Вэйюй, и потому на короткое время потерял дар речи и только со смешанным выражением лица пялился на юношу.

— Хорошо, — наконец, сказал он. — Тогда я пришлю Вам сценарий, и чуть позже познакомлю с другими артистами...

— Можно на «ты», — неожиданно бросил Мо Жань, чувствуя необъяснимое раздражение от официальных манер Ваньнина, а затем быстро исправил свой резкий тон. — Зовите меня по имени, балетмейстер Чу, и обращайтесь на «ты». Я не против, — он немного склонил голову, выражая почтение.

— Тогда я не буду тянуть время и пришлю тебе сценарий, Мо Вэйюй, — кивнул Чу Ваньнин, повторяясь, и в его глазах впервые за эти два дня промелькнуло нечто, похожее на… радость? Улыбку?..

Мо Жань застыл, словно изваяние, вглядываясь в лицо своего учителя, пытаясь понять, не показалось ли ему.

Затем, почесав затылок, вздохнул.

«Видимо, показалось».

Чу Ваньнин был все таким же бесстрастным, как и обычно, когда без лишних вступлений просто отправил ему сообщением ссылку на документ в несколько сотен страниц.

«Хоть бы смайлик поставил…» — мысленно проскулил Мо Жань, а затем поплелся в сторону уже полчаса разогревающихся Ши Мэя и Наньгун Сы.

На сердце было неспокойно…

Комментарий к Часть 4 Мо Жань, ох, “ненависть” — это совсем не то чувство, которое испытываешь, когда в каждом сообщении с незнакомого номера подозреваешь Юйхэна XD

В общем, продолжение следует (постараюсь залить до следующих выходных).

Как всегда, буду рада комментариям ^^'

====== Часть 5 ======

Впечатления Мо Жаня от прочитанного сценария были смешанные — он уже запоздало потом понял, что будет играть в этой постановке главного злодея, человека с абсолютно черным сердцем, зараженного цветком ненависти.

Да уж, исполнителя для этой роли лучше него и впрямь было не найти.

Чу Ваньнин, чтоб его, как в воду глядел.

Весь вечер Мо Жань увлеченно вчитывался в сценарий, попутно вливая в себя кофе и закусывая особенно острыми снэками, от которых приятно жгло губы. Развалившись на диване в не особо удобной позе, он делал пометки прямо на планшете и все глубже погружался в сюжет.

Впрочем, он все еще не совсем понимал, кому из балетной труппы достанется какая роль. Например, роль Учителя пика Сышен, бессмертного Бэйдоу, предполагала весьма любопытные сцены сражений, и в то же время проникновенные и чувственные сцены дуэтом вместе с Императором Тасянем.

Отношения этих двоих определенно не были бромансом — скорее, это были двое влюбленных, но при этом выглядело это как… взаимная ненависть с лёгким налетом БДСМ.

Мо Жань нахмурился и снова сделал несколько пометок в сценарии. От взаимодействия этих двух персонажей к третьему часу чтения у него уже волосы начали шевелиться на затылке, и вопросов становилось все больше...

Не то, чтобы он был против такого сюжета: на самом деле, то, что в постановке будут фигурировать отношения двух мужчин, не было для него каким-то шоком. В реальной жизни ему нравились и женщины, и мужчины, и он даже был в непродолжительных отношениях с одним парнем.

Но дело было в том, что балетмейстером сего действа был Чу, мать его, Ваньнин… Холодная глыба льда, которая могла заморозить одним своим взглядом любого, кто бы посмел выразить сколько-нибудь яркую эмоцию в его присутствии.

К тому же, оставалось непонятно, кому же достанется одна из главных ролей, кто же будет партнером Мо Жаня во всех этих весьма специфически заряженных сценах.

Юноша вздохнул, потирая лоб, и отбросил планшет. Он искренне надеялся, что эта роль не достанется Ши Мэю или Наньгун Сы.

Впрочем, он и так уже знал, что Ши Мэй будет играть коварного злодея Хуа Бинаня — его друг уже некоторое время рассказывал ему о своем образе и персонаже, так что хоть это Мо Жань знал наверняка.

Немного подумав, он решил все-таки задать интересующий вопрос Чу Ваньнину — в конце концов, кому как не ему было знать всех исполнителей.

Валяясь на диване битый час, Мо Жань к тому времени и думать забыл о том, что уже перевалило далеко за полночь, а правила учителя Чу предполагали здоровый восьмичасовой сон и отбой в десять вечера.

Только после того, как его палец уже нажал на кнопку «отправить», юноша увидел время отправки под текстом своего вопроса, и тут же осознал, что допустил ошибку.

«Балетмейстер Чу, у меня есть вопрос...» — гласило его сообщение.

Ни тебе «добрый вечер», ни конкретики, о чем именно он собирался спросить.

Мо Жань едва ни взвыл от собственной тупости, и попытался тут же удалить сообщение — но, к несчастью, оно уже было доставлено и…

«Что?!»

Мо Жаня едва ни хватил инфаркт, едва он увидел это «просмотрено».

«Черт!»

Он вскочил с постели и принялся метаться словно неприкаянный дух из угла в угол, не понимая, что вообще происходит, и почему Ваньнин в два часа ночи мало того, что не спит, так еще и, похоже, залипает в телефоне.

Спустя несколько мучительно долгих мгновений, за которые Мо Жань уже трижды успел ударить себя ладонью по лбу, пришел ответ:

«Спрашивай.»

Всего одно слово, и точка в конце. Глаз Мо Жаня нервно дернулся.

Учитель, правда, ответил ему?..

Ох, ладно… Он ведь сам на себя навлек беду — оставалось уже только идти до конца...

Мо Жань собрался с мыслями, несколько раз набрал текст — и затем тут же стер. Затем, повздыхав еще какое-то время, решил все же написать:

«Кто исполняет роль Бессмертного Бэйдоу?»

Сообщение было прочитано, но на этот раз быстрого ответа не последовало.

Мо Жань почесал шею, тихо выругался — а затем снова вернулся к сценарию, который изучал весь вечер.

Он в нескольких местах отметил сцены, которые тревожили его сильнее всего — сцены, с которыми у него могли быть проблемы, учитывая то, что он очень давно не выступал и не тренировался. Его тело было выносливым и сильным, но все же балет предполагал совершенно другой тип нагрузки, чем в акробатике и воздушной гимнастике.

Затем снова скосил взгляд на экран телефона в призрачной надежде, что Чу Ваньнин уже удостоил его своим ответом.

Но — нет.

Ваньнин молчал.

Прочел сообщение и игнорировал его.

«Бл*дство, здесь что-то определенно не так. Если бы это был Наньгун Сы, он ведь сказал бы мне об этом, так? Так?!»

Мо Жань выдохнул, тщетно пытаясь представить, как они с абсолютно гетеросексуальным Наньгун Сы исполняют лирический дуэт двух влюбленных, а Чу Ваньнин покрикивает на них, комментируя положения рук и ног… Минуту назад съеденное яблоко неожиданно попросилось назад.

Снова покосившись на телефон, Мо Жань внезапно увидел, что Ваньнин что-то ему набирает, но затем останавливается — как если бы стирает то, что только что написал.

Черт, он просто должен был узнать ответ на этот вопрос прямо сейчас, пока еще не слишком поздно (всего-то два часа ночи, подумаешь!).

Он ведь может еще отказаться от участия, правда? Правда?!

Трясущимися пальцами Мо Жань кое-как напечатал:

«Это Наньгун Сы?»

Молчание.

«Балетмейстер Чу, ответьте, прошу Вас...»

Молчание.

«Это ведь не Ши Мэй?» — не унимался Мо Жань.

Наконец учитель снова начал что-то набирать.

Вскоре пришел ответ:

«Это не Наньгун Сы и не Ши Мэй.»

Мо Жань облегченно выдохнул, прислонившись пылающим лбом к прохладной поверхности бетонной стены. А затем совершенно тупым, нелепым взглядом уставился на окошко мессенджера, в котором появилось еще одно сообщение.

«Это я.»

Мо Жань моргнул. Потер глаза — и снова моргнул.

Затем снова посмотрел на их с Ваньнином переписку, пытаясь понять, не мог ли его учитель сказать это не по отношению к его последнему вопросу, а к чему-нибудь еще.

Но нет.

Было похоже на то, что Мо Жань всё правильно понял.

Он молча сглотнул потому что в горле неожиданно образовался филиал пустыни Гоби.

Он не понимал, что на это ответить, и просто продолжал пялиться в экран.

«Мо Вэйюй, я ответил на твой вопрос?»

Новое сообщение от Чу Ваньнина мелькнуло насмешливой строкой текста.

Мо Жань, окончательно собравшись с духом, напечатал короткое:

«Да»

Затем, подумав немного, решил, что такой ответ был слишком коротким, и даже грубым, и отправил вслед гифку с весьма довольным щенком, который лизал экран.

Затем, внезапно осознав, что переписывается с холодным Чу Ваньнином, который даже улыбается только по праздникам, попытался удалить только что отправленное сообщение — но то было уже прочитано.

Время близилось к трем часам ночи.

Чу Ваньнин так ничего больше ему и не ответил — даже «доброй ночи» не пожелал.

«Я тупица, — вздохнул Мо Жань. — С тех пор, как встретил Ваньнина, мой мозг, видимо, деградировал до уровня подростка.»

Немного постенав, он все же решил лечь спать, но так и проворочался с боку на бок до самого утра: то ли виной тому был кофе, то ли мысли о том, как ему жить дальше с тем, что он выяснил. Он понятия не имел, как завтра будет смотреть в глаза балетмейстеру Чу, и как собирается выкинуть из головы яркие образы, которые так услужливо уже начало рисовать его воображение...

По крайней мере, было в этом и нечто хорошее: этой ночью ему не снились кошмары, и он больше не рыдал в подушку.

На следующее утро Мо Жань, предварительно подзарядившись тремя чашками кофе, явился на общую репетицию почти без опозданий. Ши Мэй, который, видимо, пришел немного заранее и уже успел переодеться, приветливо помахал ему, лишь завидев его на входе:

— Мо Вэйюй! — окликнул он товарища. — Рад видеть, что ты не сбежал за ночь из страны.

— Еще чего, — хмыкнул себе под нос Мо Жань.

Он обвел взглядом всех, кто пришел, и внезапно понял, что на глаза ему так и не попался стройный мужчина в белом.

Он продолжал оглядываться с достаточно странным выражением лица в течение некоторого времени, пока Ши Мэй его, наконец, не одернул:

— Кого-то ищешь?

— Да так… — Мо Жань усмехнулся, пытаясь выглядеть максимально естественно. — ...Смотрю, что Наньгун Сы еще не пришел.

— О, он, скорее всего, опаздывает из-за Наобайцзиня, своего пса. Он по пятницам всегда водит его к ветеринару, — Ши Мэй, казалось, знал всё обо всех. — Он придет примерно через час, но, поскольку учителя Чу сегодня все равно возможно не будет, ему можно и не торопиться…

— Чу Ваньнина не будет? — переспросил Мо Жань, хмурясь. — Он ведь… балетмейстер? Разве он может пропускать репетиции?

— Ох, да ведь он сам написал в общий чат, что ему нездоровится, — пожал плечами Ши Мэй, а затем сощурился. — Да, тебя же, по-моему, нет в нашем общем чате? Сейчас добавлю… — он достал телефон и через пару секунд Мо Жаню пришло приглашение в общую группу.

— А что с ним все-таки случилось? — продолжал выспрашивать Мо Жань, попутно пролистывая диалоги.

— Знаешь что… — Ши Мэй хитро усмехнулся. — Если тебе так интересно, возьми и спроси у него сам, — в словах юноши сквозила очевидная насмешка.

— С чего это мне интересно, — осклабился Мо Жань. — Просто так спросил же. Подумаешь!

— Ага, — Ши Мэй фыркнул, похоже, ни на секунду не поверив юноше. — А я просто так ответил…

...Так прошли несколько часов репетиции. Кажется, все давным-давно знали, чем должны заниматься, и только Мо Жань слонялся без дела.

Поначалу он тоже немного разогрелся и порастягивался, но затем как-то быстро потерял энтузиазм и просто развалился прямо на мягких сидениях небольшого зрительного зала, вытянув ноги. Он уже успел перечитать весь сценарий за ночь, и с удовольствием бы вздремнул если бы перед этим не влил в себя так много кофеина.

Его мысли в который раз возвращались к Чу Ваньнину, который, похоже, бодрствовал ночью — а теперь попросту не явился на репетицию, сославшись на плохое самочувствие. Что, если ему стало плохо еще ночью, и именно потому он так быстро отвечал Мо Жаню?..

«Черт его побери!»

Мо Жань нахмурился, пытаясь прогнать от себя тревожные мысли. Но, лишь единожды подумав о том, что Ваньнин может быть болен, и, возможно, ему нужна помощь, он уже не мог перестать себя накручивать.

Был ли у этого холодного словно ледышка человека хоть кто-то, кто мог бы о нем позаботиться?..

Мо Жань этого, разумеется, не знал.

Немного поколебавшись, он все же решился написать Ваньнину:

«Балетмейстер Чу, Вы заболели? Что случилось?»

На самом деле, в общем чате Мо Жань уже успел прочитать, что Ваньнин написал всем, будто «ему нездоровится» — но, зная этого человека, который был готов шесть лет назад проводить занятия, будь в этот день хоть всемирный потоп, он действительно сомневался в том, что тому действительно лишь «слегка нездоровилось». Было больше похоже на то, что Ваньнин слёг.

Сообщение Мо Жаня было прочитано буквально в одну секунду. Но учитель ему снова долго ничего не отвечал. Сам факт его молчания по необъяснимой причине немного подбешивал.

«Ну, правда, неужели так сложно просто ответить хоть что-нибудь? Я ведь не спросил ничего личного...» — подумал Мо Жань угрюмо, но в ту же секунду где-то позади раздался звук хлопнувшей двери, и тут же раздались возгласы: «Балетмейстер Чу! Балетмейстер Чу приехал!»

Мо Жань попытался быстро подняться чтобы понять, действительно ли его учитель пришел, но его ноги настолько затекли от лежания на сидениях в зрительном зале, что он едва ни свалился прямо на пол, и только каким-то чудом, вцепившись в спинки, сумел сохранить равновесие.

Практически в ту же секунду он ощутил на себе пронзительный взгляд, полный скрытого неодобрения. Но, пока ему удалось задрать голову чтобы посмотреть, Чу Ваньнин уже прошел мимо него и поравнялся с другими исполнителями.

— Прошу прощения за опоздание, — мягко сказал он. — Я надеюсь, все в сборе? Я хотел бы начать с расстановки для антре, а затем просмотреть подготовленные вариации… — он неожиданно зашелся легком кашлем, прикрыв нижнюю часть лица тонким шелковым платком.

— Балетмейстер Чу, сделать Вам горячего чаю? — раздалось предложение Наньгун Сы.

Мо Жаню к этому моменту наконец удалось встать, и он презрительно усмехнулся, окидывая холодным взглядом темноволосого раскрасневшегося от усердных занятий юношу, который словно приклеился к Ваньнину.

Мо Жань недобро прищурился, отметив мысленно, что все-таки этот Наньгун стоит чересчур близко к балетмейстеру Чу.

«Первый ученик Ваньнина? Тьфу… откуда он вообще взялся?!»

— Не нужно. У меня, как видишь, есть руки и ноги, так что я сам в состоянии о себе позаботиться, — Ваньнин тут же шагнул в сторону, увеличивая расстояние между собой и своим «первым учеником», а затем его брови сошлись на переносице. — Чего встали? Я приехал сюда не для того, чтобы пить чай. Нам нужно отработать антре.

Никто больше не посмел проронить ни звука — появление Ваньнина и вправду заставило даже самых расслабленных танцовщиков мгновенно собраться. Через несколько минут, когда зазвучала музыка, каждый уже занял свое место на сцене.

Мо Жань же, который все еще не совсем понимал, что именно ему делать, и где он должен стоять, только с прохладным любопытством разглядывалсвоих «коллег». Он так и не решился подойти ближе к Ваньнину, так что так и продолжал маячить немного в стороне.

Впрочем, очень быстро его внимание полностью переключилось на Ваньнина: в мерцающем сценическом освещении его силуэт, казалось, был окутан пурпурными и лиловыми бликами, которые отражались в идеально гладких, темных, словно чернила, прядях волос, собранных в высокий хвост.

В то же время, благодаря тому, что волосы были собраны в высокую прическу, взгляду Мо Жаня открылась изящная белоснежная линия шеи мужчины.

Мо Жань невольно вздрогнул, заметив неуловимое биение пульса под кожей, и его воображение тут же очень живо нарисовало, как легко было бы просто впиться зубами в этот пульсирующий участок плоти, а затем долго ласкать кончиком языка оставленный укус…

Рот юноши наполнился слюной, а горячий взгляд так и приклеился к уязвимому кусочку открытого тела. Мо Жань не мог припомнить, чтобы чувствовал нечто подобное шесть лет назад — так почему же сейчас внутри него словно кто-то неведомый поджег фитиль, который вместо того, чтобы медленно тлеть разгорался все жарче, наполняя его мысли подобными образами?

Он представлял, как подходит к Чу Ваньнину ближе, и резко тянет мужчину за волосы, заставляя обернуться. Как его бедра плотно прижимаются к его округлым аккуратным ягодицам, а руки крепко обхватывают Ваньнина за талию, не давая отстраниться, пока острые зубы скользят по его оголенной шее, оставляя розоватые следы царапин…

— ...Так и будете стоять? — неожиданно раздался тихий вопрос, но в голосе говорившего звучала сталь.

Мо Жань судорожно сглотнул, пойманный на горячем. Чу Ваньнин повернулся к нему, и юноша вовсе не был уверен, что ему удалось вовремя скрыть огонь, полыхнувший во взгляде.

«Заметил ли он?!..»

— Я подумал, что мне стоит прежде посмотреть основные связки и общую композицию, — невнятно оправдался Мо Жань, и прокашлялся, потому что его собственный голос зазвучал неожиданно хрипло.

— Тоже простуда? — Ваньнин нахмурился еще сильнее. Он окинул Мо Жаня взглядом, в котором теперь читалась смутная обеспокоенность.

— Я… да… нет, ничего такого, — Мо Жань неловко рассмеялся, а затем вздохнул. — Но я рад, что Вы уже чувствуете себя лучше. Я переживал, что...

Зрачки Ваньнина как будто в этот момент сузились до состояния крохотных щелочек, как если бы он был котом, которого только что погладили против шерсти.

— О себе побеспокойтесь, Мо Вэйюй, — процедил он. — Я приехал не для того, чтобы попусту болтать и наблюдать, как Вы прохлаждаетесь. Нам с Вами еще готовить совместные сцены — не хочу, чтобы Вы растеряли окончательно оставшиеся крупицы своих навыков…

«Твою ж мать, этот человек!...» — Мо Жань грязно выругался.

«Как можно одновременно кого-то так сильно возжелать, и в то же время возненавидеть?!.»

Несколько секунд он ошарашенно смотрел на бесстрастное лицо Ваньнина, потому что не мог до конца поверить в то, что только что услышал. В его висках все еще пульсировала разгоряченная кровь, он все еще чувствовал пламя внезапно охватившего его желания, но слова балетмейстера Чу были для него медленно отрезвляющей пощечиной.

Смутно он попытался припомнить, почему вообще согласился участвовать в этой постановке?

Неужто ему вчера показалось, что его учитель был расстроен его возможным отказом выступать? Да разве могло Юйхэна что-либо в принципе расстраивать?! У него вместо сердца, похоже, был кусок льда — не то, чтобы это было огромным открытием, но…

Несколько глубоких вдохов помогли привести в порядок готовые сорваться с языка злобные ответы и успокоили продолжающее колотиться словно в горячечном бреду, вопреки всем законам разума, сердце.

Не проронив больше ни слова, Мо Жань, расправив плечи, направился на сцену. Будь он проклят, если позволит балетмейстеру Чу упрекать его в недостатке мастерства — в конце концов, тот сам пожелал, чтобы Мо Жань исполнял роль Тасяня. Что ж теперь вдруг вспомнил про то, что Мо Вэйюю, оказывается, не хватает практики?..

...Зазвучала музыка, и Мо Жань позволил ей двигать его телом, отдаваясь тёмной, лирической мелодии, которая, казалось, позволяла каждой клеточке его тела наэлектризоваться и резонировать в такт точно выверенным движениям, четким, словно росчерк каллиграфической кисти. Он знал, что танцует хорошо, и наслаждался возможностью показать, на что способен. Он уже видел общие связки сегодня утром, и некоторое время наблюдал за тем, как репетируют его коллеги, так что с легкостью повторял увиденные движения, уверенный в своих силах.

— Стоп! — неожиданно раздалось со сцены — резко, словно щелчок плети. Музыка затихла.

— Ну, начинается, —вздохнула Е Ваньси, стройная девушка с короткой стрижкой и чуть раскосыми, яркими, словно угольки, глазами. — Смотри, что сейчас будет…

И, действительно, Мо Жань внезапно понял, что Чу Ваньнина больше не было в зале.

В то же мгновение он заметил стройный силуэт в белоснежном безразмерном свитере подле Наньгун Сы. Было неясно, каким образом Ваньнин смог посреди танца незаметно оказаться среди исполнителей, и при этом не то, что никому не помешать — а даже остаться незаметным наблюдателем.

— Заново! — скомандовал он, и в это мгновение Мо Жань с удивлением понял, что учитель собирается танцевать параллельно с Наньгун Сы одну партию.

Раздалась музыка, и Ваньнин легко, словно перышко, поднялся на полупальцы — а затем с мягкой грацией исполнил сложную связку параллельно со своим учеником. Его тело было плавным, будто спокойные волны на глади тихого озера, а движения рук напоминали кружение лепестков, уносимых мановением ветра.

Это было настолько же прекрасно, насколько чувственно.

Мо Жань настолько увлекся, что едва не вывернул шею, позабыв о том, что вообще-то тоже должен танцевать. Несколько раз он едва не налетел на Ши Мэя, который находился от него по левую сторону.

Когда музыка, наконец, затихла, он услышал:

— Мой ученик, а не можешь даже связку запомнить как следует! Даже Мо Вэйюй только что станцевал куда лучше тебя… — вокруг раздались приглушенные смешки, но суровый взгляд Ваньнина мгновенно прервал всеобщее веселье.

Он щурился из-за слишком яркого сценического освещения, и его глаза в этот момент казались двумя бездонными колодцами гнева, в которых отражаются зимние звезды. Наконец его взгляд задержался на Мо Жане, а губы поджались в тонкую линию.

— Мо Вэйюй, что ЭТО только что было? — поинтересовался холодно он.

— Мне, кажется, что-то попало в глаз, и я немного… отвлекся, — соврал Мо Жань, стараясь интенсивно моргать для более реалистичного эффекта.

— Хм… — казалось, Чу Ваньнин над чем-то на секунду задумался, а затем подошел к Мо Жаню вплотную — и в следующую секунду его прохладные пальцы как будто рассеянно скользнули по лицу юноши — а затем Мо Жань перестал что-либо видеть перед собой в принципе, потому что Ваньнин завязал его глаза плотной лентой, сквозь которую не пробивалось ни капли света.

— Вы должны уметь ориентироваться в пространстве, используя все свои чувства. Что будет, если Вам попадет в глаз ресница во время премьеры, Мо Вэйюй? — мрачно спросил он.

— …... — Мо Жань не нашелся что на это ответить. Он отлично помнил свою первую встречу с Чу Ваньнином, когда тот как раз тренировался танцевать вслепую, и при этом его движения были настолько выверенными и точными, что невозможно было поверить, что у его тогда еще совсем юного учителя были действительно закрыты глаза.

Конечно же, позже Мо Жань тоже тренировался танцевать вслепую — впрочем, балетмейстер Чу не мог этого знать, ведь он понятия не имел, что собственноручно шесть лет назад обучал Мо Жаня всему, что тот сейчас знал.

Мо Вэйюй для него был незнакомцем — темной лошадкой, от которой неизвестно, чего ожидать.

Мо Жань неожиданно почувствовал тревогу — что, если Ваньнин заподозрит неладное, если он будет сейчас танцевать слишком хорошо?

Обучал ли он других своих учеников танцу вслепую?..

«Проклятие!»

— Все, кроме Мо Вэйюя, могут сделать перерыв, — бесстрастно объявил Ваньнин, однако не торопился уходить сам.

Мо Жань, казалось, стал ощущать его присутствие еще более остро: его обоняние улавливало тонкий аромат цветов яблони и сливы, наполняющий воздух. Все его ощущения обострились до предела в этот момент.

Когда раздались первые звуки музыки, он сконцентрировался на своих чувствах, и внезапно понял, что то, что он сейчас испытывает, является желанием — притом настолько сокрушительным, что в какой-то момент грудь словно налилась свинцом, а дышать стало невозможно.

Определенная часть его тела, время от времени сегодня уже напоминавшая о себе, внезапно превратилась в стояк.

«Бл*ть!..»

Мо Жань понял, что не то, что танцевать сейчас не в состоянии — он скорее сдохнет, чем сдвинется с места. Он так и застыл, пригвожденный к одной точке на полу, словно статуя, а музыка все продолжала звучать в его ушах словно какая-то глупая насмешка. Впрочем, мелодия едва долетала до него, потому что кровь оглушительным ревом пульсировала в его висках.

Ваньнин же, видимо, решив, что Мо Вэйюй просто дезориентирован из-за повязки на глазах, тихо сказал:

— Расслабьтесь. Вы находитесь далеко от края сцены, господин Мо. Не нужно так волноваться — просто позвольте своему телу… — он не договорил потому что в одно мгновение Мо Жань оказался совсем близко от него, и в этот момент Чу Ваньнина обдало волной удушающего жара, исходившего от тела молодого мужчины.

Казалось, внутри того пылает пламя. Ваньнин едва не задохнулся, и попытался поспешно отпрянуть в сторону, но пальцы Мо Жаня молниеносно вцепились в его тонкое запястье, даже сквозь ткань свитера прожигая прикосновением.

— Я… не уверен, что смогу, — выдохнул Мо Жань, и поток горячего воздуха щекотнул кончик уха Ваньнина.

Затем его пальцы медленно, словно через силу, разжались, отпуская руку Ваньнина, и молодой мужчина отпрянул, сдергивая со своих глаз чертову повязку.

Сценический свет неприятно резанул глаза после темноты. Впрочем, первым, что Мо Жань увидел, было испуганно-бледное лицо балетмейстера Чу. Тот смотрел на Мо широко распахнутыми глазами, а кончики его ушей окрасились в ярко-пунцовый оттенок, контрастируя с нефритово-белоснежной кожей лица. Губы балетмейстера Чу были разомкнуты, словно он только что собирался что-то сказать, но так и оборвался посреди фразы.

В эти мягкие, раскрасневшиеся губы так и хотелось впиться яростным поцелуем, сминая их до тех пор, пока с них не сорвется стон...

Мо Жань потряс головой, пытаясь справиться с собой. Он с силой сжал ладонь в кулак, пытаясь обуздать самого себя. У него, должно быть, было не в порядке с головой, раз он так остро отреагировал на близость Ваньнина.

«Неужели шесть лет назад, еще тогда я чувствовал нечто подобное?... — в ужасе думал Мо Жань. — Нет, я не припоминаю такого. Это… не может быть правдой. Я ведь превозносил этого человека, восхищался им! Я бы и думать не посмел о нем такие вещи...»

Он вспомнил, что в то время однажды как-то напился и лез с поцелуями к Ши Мэю — вот только в его хмельном сознании он представлял совсем другого человека. И человеком этим был, на самом деле...

Мо Жань содрогнулся, на спине образовалась холодная испарина. Бессознательно он сделал шаг назад, глядя на Ваньнина с таким лицом, словно призрака перед собой увидел. А затем резко развернулся и, не произнося больше ни слова, спрыгнул со сцены, спасаясь бегством.

— Мо Вэйюй, постойте… — окликнул его балетмейстер Чу, но в его голосе больше не чувствовалось того отталкивающего холода — скорее, неловкая растерянность. Он, скорее всего, вообще не понял, что только что произошло.

Нет, Мо Жань не мог смотреть в глаза этому совершенно невинному человеку. В груди словно образовался огромный узел, который мешал его сердцу нормально биться, а в голове проносились мысли одна страшнее другой:

«Что я наделал?! Я ведь готов был на него наброситься прямо там, на сцене...»

«Какой же я придурок… Да ведь одного его присутствия хватает, чтобы я сходил с ума...»

За этими обрывочными мыслями последовала еще более пугающая:

«Я обманываю его доверие, притворяясь незнакомцем, в попытках сохранить хоть какое-то лицо. Он ведь понятия не имеет о том, кто я на самом деле… Зачем я вообще всё это затеял?! Я, и правда, безумен..»

Будь Мо Жань порядочным человеком, ему стоило бы прямо сейчас вернуться к Ваньнину, признаться во всем, а затем выйти отсюда чтобы больше никогда не возвращаться.

«Идиот!»

Он отвесил себе оплеуху, стараясь набраться смелости чтобы поступить правильно. Но в этот момент позади него раздался надрывный кашель, от которого каждый волосок Мо Жаня внезапно встал дыбом. Это было похоже на астматический приступ…

Мо Жань резко обернулся к Ваньнину, и обнаружил, что тот опустился на пол, как если бы его оставили разом все силы, хватая ртом воздух, будто задыхаясь. Лицо его при этом стало не просто бледным, а отдавало болезненной синевой.

В то же время, поблизости никого не было чтобы ему прийти на помощь — коллеги Мо Жаня разбрелись кто куда на перерыв.

Юноша бросился к балетмейстеру Чу, и думать забыв о том, что только недавно собирался говорить или делать. В голове билась лишь одна пугающая мысль: он должен ему помочь! Но… как?!..

В несколько прыжков Мо Жань снова оказался на сцене, сминая совсем не сопротивляющегося Ваньнина в своих руках.

— Тише… дыши… — попытался он успокоить его, пристально вглядываясь в нездорово-бледное лицо балетмейстера.

Он знал, что при астме в первую очередь нужно было постараться успокоить человека, ведь чаще всего паника лишь усугубляла приступ. Но он понятия не имел, как именно он может в данной ситуации успокоить мужчину, который, казалось, в эту секунду был напряжен словно натянутая тетива.

Мо Жань начал бормотать какую-то чушь, осторожно поглаживая Ваньнина по спине и плечам, стараясь сделать свои прикосновения как можно более мягкими и обезличенными.

— У тебя есть ингалятор с собой? — спросил он, и, увидев, что Ваньнин кивает, тут же полез в карманы мужчины, одним движением вывернув все их содержимое на пол. Карманный ингалятор, к счастью, оказался на месте. Мо Жань подобрал его и протянул Ваньнину, помогая тому крепче сжать в пальцах крошечный баллончик.

Балетмейстер Чу наконец смог резко выдохнуть, зажав рот тонким носовым платком. Его трясло так, словно он только что побывал под проливным дождем и все никак не мог согреться.

— Тише… всё хорошо… расслабься, — Мо Жань продолжал увещевать его вкрадчивым, мягким голосом. — Хочешь, я отвезу тебя в больницу?

Он совершенно забылся и перешел на «ты». По правде говоря, ему до сих пор было не по себе, когда он думал о том, что Ваньнин, скорее всего, плохо себя чувствовал еще с ночи, но все равно приехал на репетицию — да еще и вел себя так беспечно, как если бы был абсолютно здоров. Хотя, совершенно очевидно, это было совсем не так.

— Не… нужно, — Ваньнин наконец поднял глаза на Мо Жаня, как если бы впервые осознал, кто находится рядом с ним. — Я поеду… домой.

— В таком состоянии? — брови Мо Жаня поползли вверх.

— …... — Ваньнину, очевидно, не было что на это ответить. Он лишь смотрел на Мо Жаня с весьма странным выражением лица: впервые юноша видел его таким уязвимым, хоть тот и все еще пытался безуспешно натянуть на себя маску холодности.

— Я отвезу тебя, — заявил Мо Жань в ультимативном тоне. — Тебе нельзя за руль, ты в курсе? Что, если приступ повторится?

— ...ладно, —неохотно согласился балетмейстер Чу, а затем его взгляд снова впился в лицо Мо Жаня. — Ты… ты кого-то мне напоминаешь, но я… — он нахмурился, а затем отвел глаза. — Не важно.

— И правда, не важно, — кивнул Мо Вэйюй, криво усмехаясь. Ваньнин впервые назвал его на «ты». И, даже если такая перемена была вызвана только что пережитым потрясением, это короткое обращение почему-то обрадовало юношу.

Он собрал небрежно рассыпанные на полу вещи, которые оказались разбросаны в процессе поиска ингалятора, мысленно удивляясь, что в кармане Ваньнина были… конфеты? Притом скомканные обертки соседствовали со все еще не съеденными сладостями, что вызывало у Мо Жаня легкое недоумение: как такой собранный и аккуратный человек мог носить в своих карманах столько ерунды?..

Через несколько минут, ни с кем не прощаясь, они вдвоем вышли на парковку.

Комментарий к Часть 5 Хочу немного порассуждать в этой части на тему сочетания «астма и балет»: вообще история знает немало примеров, когда именно балет помогал тем, кто страдает астмой, укрепить здоровье и наладить дыхание. Роберт Джоффри тому пример.

Но есть и обратная сторона медали: например, Н. Фадеечев был вынужден оставить классический танец и заниматься только постановками / учить из-за усугубляющейся астмы.

И это отвечает частично на вопрос, почему такой великолепный танцовщик в моей истории, как Чу Ваньнин, является, по сути, балетмейстером (но будет танцевать). ^^'

Надеюсь, теперь немного проясняется логика сюжета ХD

P.S. Надеюсь, не сильно затянула с продой. На этой неделе у меня было тяжко со свободным временем, но я очень старалась.

Буду очень рада комментариям и лайкам, меня это воодушевляет писать дальше ^^'

====== Часть 6 ======

Мо Жань весь путь искоса поглядывал в зеркало заднего вида, тайно наблюдая за Ваньнином, который, вроде как, задремал: даже сейчас его лицо казалось абсолютно бесстрастным, а холодное выражение ничуть не смягчилось.

Впрочем, возможно, он просто держал глаза закрытыми, избегая общения?

Юноша вздохнул, сворачивая на подъездную дорожку к обособленному двухэтажному коттеджу, обнесенному двухметровым забором.

Создавалось впечатление, что этим забором Ваньнин стремился отгородиться от всего мира — а, возможно, пытался предупредить непрошенных визитеров.

Мо Жань усмехнулся: на самом деле, он бы не был удивлен, если бы узнал, что оказался первым человеком за несколько лет, кому Ваньнин сообщил свой адрес. Еще полчаса назад балетмейстер Чу явно не торопился говорить ему, где живет — и только настойчивость Мо Жаня, и то, что Ваньнин был не в состоянии самостоятельно добраться домой, вынудило этого упрямца в конце концов сдаться.

Остановившись у ворот, Мо Жань обернулся к балетмейстеру Чу, который все еще не то дремал, не то прикидывался спящим, открыл рот чтобы окликнуть его — но тут же остановился, хмурясь. Фиалковые глаза слегка сощурились, не упуская ни единой детали: лицо его учителя казалось неестественно разгоряченным.

Мо Жаню внезапно показалось, что тот не выглядел так даже во время репетиции после физических нагрузок.

Юноша неуклюже протянул руку и легко коснулся лба Ваньнина, пытаясь понять, был ли у того жар. Нет, ему вовсе не померещилось — лицо мужчины пылало. Было похоже, что Чу Ваньнин вправду заболел, и это вполне объясняло внезапный приступ обострившейся астмы.

К тому же, даже весьма бесцеремонное прикосновение Мо Жаня не вывело его из состояния сонного оцепенения — это уже о многом говорило.

Дыхание неожиданно сперло, а мысли пришли в хаос.

«Бл*ть. Отлично, просто прекрасно! Что делать дальше?!»

— Балетмейстер Чу… Мы приехали… Вы слышите?... — позвал он. Но эффект был нулевой. С таким же успехом он мог бы говорить с неодушевленным камнем.

В обычной ситуации, будь это его кузен Сюэ Мэн, Мо Жань бы попросту отвесил тому звонкую пощечину чтобы привести в чувства. Но… человек перед ним выглядел беспомощным. Как мог он себе позволить нечто подобное?!..

— Чу Ваньнин, — на всякий случай, позвал он еще раз. — Ваньнин...

— А?.. — не открывая глаз, выдохнул его учитель. Голос звучал тихо, немного хрипловато, весьма некстати прокатываясь по каждому нервному окончанию юноши острым электрическим разрядом.

Мо Жань, вопреки здравому смыслу, расплылся в улыбке, походя на довольного чеширского кота.

— Ваньнин... где ключи от ворот?

Он решил не спрашивать у балетмейстера Чу, можно ли ему войти в дом, пользуясь его сонным состоянием — чем меньше тот будет сейчас думать, тем лучше.

— Ключи?... В рюкзаке, — все так же не открывая глаз пробормотал учитель, а затем неожиданно его глаза распахнулись, и он с непониманием уставился на Мо Жаня. Его зрачки были слегка расширены, а губы подрагивали. Расфокусированным взглядом он скользнул по юноше снова, а затем, застыв на месте, прошептал:

— Мо… Жань?.. Почему… почему ты здесь? Ты… вернулся?

В первую секунду Мо Жань почувствовал, как сердце оборвалось куда-то в пропасть. Его учитель все-таки узнал его.

«Это провал. Конец всему...»

Он прекрасно понимал, что со своим притворством зашел слишком далеко. К тому же, Мо Вэйюй, акробат и каскадер, известный во всем мире, ни от кого не скрывал, как ненавидит своего учителя, и едва ли не в каждом интервью упоминал Ваньнина и то, как тот издевался над своими учениками — впрочем, не называя конкретных имен.

Если его учитель уже сложил в голове этот пазл, то знал, как Мо Жань его ненавидел все это время.

С другой стороны… Чу Ваньнин не выглядел сейчас злым или напуганным. В его отстраненном, затуманенном лихорадкой взгляде, читалась… тоска?

Мо Жань опешил. Было очень похоже на то, что его учитель на самом деле сейчас бредил, и именно потому назвал его по прежнему имени.

«Возможно, он не отдает себе отчет, с кем говорит… А что, если я…?»

Неожиданно в голову Мо Жаня пришла замечательная идея. Смягчив голос и нацепив самую благожелательную улыбку, он спросил:

— А этот учитель хотел бы, чтобы его ученик вернулся?

Он и сам не поверил в наглость собственного вопроса, но не смог устоять перед искушением. Он желал услышать ответ — так сильно, что его едва не трясло от нездорового возбуждения. Проклинал себя за то, что в принципе вместо того, чтобы сейчас заварить Ваньнину горячий чай и сбивать жар, торчит с ним в машине и задает подобные идиотское вопросы. Но ничего не мог с собой поделать.

Ваньнин медленно моргнул, между бровями залегла напряженная складка.

— Ты — всего лишь мой сон, — наконец, после долгой паузы, тихо сказал он. — Мо Жань никогда не вернулся бы.

А затем его глаза закрылись, и он снова провалился в грезы, как если бы не посчитав свое сновидение достойным внимания.

Мо Жань замер, не совсем понимая, что всё это значило. Получалось, что балетмейстер Чу решил, что Мо Жань ему снится, и потому даже в своем гребаном сне решил его игнорировать?!

Но… с другой стороны, из его слов выходило, что Мо Жань снился ему не впервые?..

Совершенно растерянный, юноша потер лоб. А затем наконец решился залезть в рюкзак своего учителя в поисках ключей от ворот. Долго искать не пришлось — маленький пульт был закреплен на общей небольшой связке.

Впрочем, в рюкзаке было действительно очень много хлама — пожалуй, даже больше, чем в карманах балетмейстера Чу. Мо Жань искренне старался не смотреть, однако он не мог не заметить целую гору пакетиков с жаропонижающим порошком, обертки от конфет, смятые бумаги с неразборчивыми записями и…шелковый платок.

На нем Мо Жань остановил немного более пристальный взгляд, потому что вещица показалась ему смутно знакомой — но все же не стал размышлять над этим вопросом слишком долго.

Он по-быстрому запихнул все, что вывалил секунду назад, обратно, а затем воспользовался ключами и, подхватив Ваньнина на руки, решительно переступил порог чужого дома. Отчаянные времена требовали отчаянных мер, так что не было никакого смысла сейчас беспокоиться о соблюдении приличий.

Наобум Мо Жань толкнул одну из дверей в холле, не обращая внимания на обстановку — и из яркого света предыдущей комнаты мгновенно погрузился в кромешную темноту, в которой невозможно было что-либо разобрать. Панорамные окна были тщательнейшим образом закрыты блэкаут шторами, а в воздухе стоял слабый запах лекарств. Это, очевидно, была спальня.

Несколько раз моргнув, юноша наконец сумел рассмотреть очертания застеленной белоснежными простынями кровати — на нее он и уложил все еще крепко спящего Ваньнина.

Волосы его учителя рассыпались по подушкам подобно гладкому черному шелку, а безучастное лицо все еще сильно горело, в то время как руки на ощупь оставались холодными, словно лёд. Лоб мужчины был покрыт испариной — но дышал он ровно, без хрипов, а сердцебиение казалось слегка ускоренным, но равномерным.

Юноша краем глаза отметил брошенный среди скомканных одеял электронный градусник — он все еще показывал температуру 37.6. Видимо, перед уходом его учитель посчитал, что это и температурой-то нельзя называть.

Мо Жаню внезапно захотелось хорошенько встряхнуть этого человека, вытрясти из него всю эту героическую дурь, но вместо этого он лишь аккуратно расправил одеяла, а затем запихнул термометр Ваньнину подмышку, а сам отправился на поиски аптечки.

На самом деле, он весьма смутно представлял, какие лекарства можно принимать при астме, а потому просто надеялся на то, что в аптечке будет все необходимое. Долго искать, впрочем, не пришлось — набитый эластичными бинтами, всяческими пластинками обезболивающих таблеток, гелями от растяжений и жаропонижающими порошками короб уныло стоял в ванной, как будто намекая Мо Жаню, что его владелец, очевидно, явно считал, что отпускаемый без рецепта тайленол — лучшее изобретение человечества.

Мо Жань хмыкнул, а затем задумчиво покрутил в руках случайно найденный не распечатанный флакончик с антидепрессантами, и нахмурился. Он собирался загуглить этот препарат чтобы понять, зачем его учителю понадобилось принимать такого рода лекарство. Возможно, это было бесцеремонным вторжением в личную жизнь — но на этом этапе юношу куда сильнее беспокоило, что Чу Ваньнин действительно не выглядел как человек, подверженный депрессиям… И лекарство это он, очевидно, не принимал — поскольку было видно, что оно пролежало на дне короба как минимум пару лет.

«Но зачем-то ведь ему выписали этот препарат?!..»

Мо Жань посуетился еще немного, приготовив уксусные полотенца для обтирания, набрал стакан воды чтобы запивать таблетки — и направился обратно в спальню к Ваньнину, полный решимости привести своего учителя в чувства.

Градусник как раз издал тихонький писк и показал 38.7. Балетмейстер Чу так и не проснулся.

«Дерьмово…»

Мо Жань, пытаясь не задумываться над тем, что делает, стащил со своего учителя свитер и облегающие треники, оставив его в одном белье — и, изо всех сил стараясь не смотреть, одно мокрое полотенце положил на лоб Ваньиниа, а вторым принялся обтирать мужчине шею.

Его учитель неожиданно дернулся, а затем весьма грациозно взмахнул рукой, бессознательно пытаясь убрать холодную ткань подальше от разгоряченной лихорадкой кожи. Вот только его взмах пришелся прямо по физиономии Мо Жаня — и получилось так, что мужчина буквально наотмашь ударил своего ученика в челюсть...

«Ах ты ж!… »

У Ваньнина была очень тяжелая рука. На какой-то момент Мо Жань перестал что-либо видеть, а перед глазами заплясали цветные точки. Он встряхнул головой, пытаясь прийти в себя, а затем, приняв молниеносно решение, схватил Ваньнина одной рукой за оба запястья — и ловко поднял его руки над головой. Второй рукой он продолжил обтирание.

Удивительно, но после каждого соприкосновения с полотенцем чувствительная кожа учителя слегка розовела, и наблюдать за этим было… интересно. Мо Жань продолжал водить влажным полотенцем по шее, плечам, груди и прессу Ваньнина достаточно долго, размышляя о том, связана ли такая реакция на его прикосновения с общей чувствительностью и возбудимостью кожи.

Он настолько увлекся процессом, что совсем не заметил, когда балетмейстер Чу внезапно в ужасе распахнул глаза и буквально оцепенел, впиваясь в Мо Жаня взглядом.

Ладонь Мо Жаня, сжимающая влажное тонкое полотенце, как раз плавно скользнула по груди мужчины — и внезапно внимание юноши привлек затвердевший сосок. Он замер, рассматривая темно-розовую бусинку словно какое-нибудь сокровище, а темно-фиалковые глаза опасно блеснули в полумраке.

В это же мгновение Ваньнин резко вывернулся, высвобождаясь из захвата Мо Жаня — а в следующую секунду уже оказался на ногах. Его глаза метали молнии, брови стали похожими на мечи, а лицо выглядело неестественно… разгоряченным. — Мо Вэйюй! — выкрикнул он. — Ты... убирайся!

В руках его учителя неожиданно появился… пистолет?!

Мо Жань замер, чувствуя, как кровь отхлынула от лица, а затем медленно поднял вверх обе руки, продолжая удерживать полотенце.

— Учи… балетмейстер Чу, я всего лишь пытался сбить Вам температуру. Вам стало дурно на репетиции, так что я привез Вас домой и решил, что… — Убирайся!!! — проревел Ваньнин в ярости, повторяясь. Его суровый вид так сильно контрастировал с обнаженным, все еще покрытым пунцовым румянцем, телом, что Мо Жань внезапно почувствовал абсолютно иррациональную волну возбуждения, от которой у него буквально подкосились колени. Даже если бы его учитель сейчас выпустил в него всю обойму, он бы не сдвинулся с места и умер прямо тут — созерцая этого прекрасного, сексуального мужчину.

На самом деле, это был далеко не первый раз, когда Чу Ваньнин орал на Мо Жаня и велел ему убираться вон — возможно, именно по этой причине вспышка ярости не произвела на него должного устрашающего эффекта. Скорее, наоборот, все это раззадорило Мо Жаня, и адреналин разошелся по его крови обжигающим огнем.

— Я никуда не уйду, — уверенно сказал он. — У Вас жар. Я приготовил лекарства, и ждал, когда Вы очнетесь. Вам нужно принять жаропонижающее… — Вздор, — процедил Ваньнин, но оружие все-таки медленно опустил и… спрятал под подушку.

«Бл*ть, он спит с пистолетом в постели?! Серьезно?!»

У Мо Жаня отвисла челюсть. Это было… горячо. Он только и мог, что смотреть на Ваньнина, забыв, что вообще собирался сказать.

В этот момент прохладный компресс из уксусного полотенца начал соскальзывать со лба балетмейстреа Чу — и он, видимо, осознал, что Мо Жань не обманывает его. Холодные капли потекли по его лицу — и он раздраженно отбросил компресс на пол, поджимая губы.

— Почему я раздет? — наконец, спросил он. — Ваша одежда… я ее снял чтобы сбить температуру таким образом. — Ясно, — казалось, Чу Ваньнин понемногу приходит в себя. Он опустился на постель, набросив нервно на себя одеяло, а затем снова покосился на Мо Жаня. Тот тут же подал Ваньнину стакан с водой и пластинку тайленола. — Я не буду это пить, — процедил Ваньнин внезапно. — Эти таблетки абсолютно отвратительны. У меня в аптечке есть сладкие жаропонижающие порошки… — Они вредны для желудка, — прервал его Мо Жань, скрестив руки на груди. — Ну же, балетмейстер Чу. Выпейте это, а я приготовлю Вам сладкий чай и что-нибудь вкусное… — Приготовишь?.. — брови Ваньнина, который, было, расслабился, снова встревоженно поползли вверх. — Приготовлю, — подтвердил Мо Жань, энергично кивая. — И вовсе незачем на меня так смотреть — я уверен, если бы я заболел, на моем месте балетмейстер Чу поступил точно так же…

На самом деле, он вовсе не был в этом уверен. Мо Жань думал, что Ваньнин скорее заставил бы его репетировать связки на сцене до тех пор, пока он бы не упал без сознания прямо там и умер — но он не мог этого сказать вслух, а потому лишь лучезарно улыбался Ваньнину, который, похоже, не понимал, шутит Мо Вэйюй или нет.

— Хорошо, — неожиданно кивнул его учитель, а затем забросил несколько таблеток в рот и проглотил их одним глотком, кривясь так, словно только что съел нечто особенно мерзкое. — Ну, как? Доволен? — Да, — Мо Жань неожиданно для себя рассмеялся. — Да, я доволен. Отдыхайте, балетмейстер Чу. Я принесу Вам горячий чай и что-нибудь сладкое к нему, — он запомнил, что Ваньнин таскал с собой в карманах конфеты, так что решил, что тот любит сладости. Кажется, проходя мимо кухни, он видел печенье... — ...ясно.

Учитель воззрился на Мо Жаня таким ледяным взглядом, что тому вдруг стало не по себе. Казалось, Мо Жань не чай собирался ему приготовить, а какой-нибудь яд.

«Почему он так смотрит на меня? — запоздало подумал юноша, покидая комнату, — Как будто я оскорбил его чем-то… »

...Спустя пару минут он вернулся в спальню Чу Ваньнина с подносом, на который водрузил дымящуюся чашку чая и блюдце с османтусовым печеньем. Учитель к этому моменту был уже полностью одет: на нем был один из неизменных светлых кашемировых свитеров «под горло» и свободные бледно-серые пижамные штаны, из-под которых едва виднелись кончики пальцев ног. Казалось, этот человек стремился скрыть каждый миллиметр своего тела. Впрочем, его волосы так и остались распущенными, длинными чернильно-черными прядями ниспадать ему на плечи и спину.

Ваньнин сидел на кровати с неестественно прямой спиной лицом к двери. Его глаза так и сверлили Мо Жаня, а губы сурово поджались.

— Я чай принес, — Мо Жань старательно сделал вид что не заметил напряжения. — Балетмейстер Чу, Вам стало лучше? Может, измерите снова температуру?.. —...Уходи, — оборвал его грубо Ваньнин.

Мо Жань растерянно застыл, его пальцы с силой сжали края подноса так, словно пытались сокрушить холодный металл.

Чертов Ваньнин снова надумал его выгнать. Ну, по крайней мере, он больше не кричал на него и не использовал бранные слова вроде «убирайся» или «вон»... Это определенно можно было считать прогрессом.

— Уйду я, уйду, не переживайте, балетмейстер Чу, — проговорил он со вздохом. — Но прежде выпейте чай и измерьте снова температуру. А еще неплохо бы вызвать на дом врача… — Нет, — Ваньнин нахмурился. — Это лишнее. Мо Вэйюй, я благодарен тебе за помощь, но… — он внезапно замолчал, но в его взгляде читалось «ты слишком многое на себя берешь».

Мо Жаню ничего не оставалось кроме как сдаться. В конце концов, он и так проник в чужой дом, и вел себя так, словно здесь жил. Они с балетмейстером Чу не были ни любовниками, ни даже друзьями.

Он мысленно поморщился, внезапно вспомнив, что его учитель даже не был в курсе, что Мо Жань был его тем самым учеником — бредовые разговоры не в счет.

«Интересно, он бы позволил мне позаботиться о себе, если бы знал, кто я? — рассеянно подумал он, а затем фыркнул. — Ага, еще чего. Знай он, что я — Мо Жань, выстрелил бы мне, должно быть, в колено!»

И, все же, мысль о том, что он снился Ваньнину не впервые, почему-то продолжала его преследовать даже поздним вечером, когда Мо Жань уже вернулся к себе. Он задавался вопросом, что именно его учитель чувствовал тогда, выгнав его вместе с Ши Мэем. Тем вечером он… выглядел напуганным. В его глазах определенно был страх.

Мо Жань потер лоб, вздыхая.

Этот человек хранил оружие под подушкой, оградил свой дом высоким забором, у него стояла сигнализация — и кое-где по дому Мо Жань заметил даже несколько скрытых камер наблюдения.

Это было похоже на какую-то паранойю, или отчаянное желание обезопасить себя.

Немного помешкав, Мо Жань наконец решил набрать своего дядю Сюэ Чженъюна и как следует расспросить его о том антидепрессанте, что он нашел у учителя в аптечке. Все же тот работал психологом — наверняка он мог рассказать побольше чем справка гугла.

Комментарий к Часть 6 Сегодня принесла немного дерганного простуженного Ваньнина и медленно но верно идущего к успеху Мо Жаня.

Теперь учителю не удастся выгнать псинку так же просто как 6 лет назад... ^^

В общем, надеюсь, понравится эта зарисовка, потому что на этой неделе писала очень сумбурно. Как всегда, буду рада комментариям и критике)

====== Часть 7 ======

Комментарий к Часть 7 Сюрприз-сюрприз! Сегодня новая глава вышла не по плану, а по вдохновению. Как автор, я очень надеюсь, вы меня не прибьете за такой сюжетный поворот... ^^'

Он просыпался и засыпал, дрейфуя в океане пустоты и жара, с трудом различая реальность и сон. Перед глазами прошлое накладывалось странным образом на настоящее, и уже сложно было понять, что происходит наяву, а что — нет.

Темная пустая комната, смятые простыни и одеяла, путающиеся в ногах, и липкое, гадкое ощущение собственного тела… Чу Ваньнин резко выдохнул.

Комната?!.. Нет же, он снова заперт в темном багажнике неизвестной машины. Затекшие конечности не слушаются, а желудок скрутило от острого запаха застаревшей крови и грязи. Во рту находится какая-то тряпка, так что любой крик автоматически превращается в глухое мычание.

Этому Чу Ваньнину лишь недавно исполнилось девять. Он снова видит этот чертов сон — и он уже знает, что будет дальше. На дне багажника он нашарит обломок лезвия канцелярского ножа и спрячет его в рукаве. Его привезут на склад, накачают снотворным и запрут в контейнере. Это те самые воспоминания, которых он страшится более всего — не желает переживать все это снова, но во сне не может контролировать происходящее...

...Он хочет проснуться. Прямо сейчас. Это всего лишь сон — почему же все кажется таким реальным?!..

...Ваньнин чувствует себя больным, смертельно усталым. Кажется, у него жар. Его по-прежнему окружает темнота, но он здесь не один. Он находится в одном из контейнеров, а на голове его повязан черный мешок, мешающий ему ориентироваться и свободно передвигаться. Страшный кашель разрывает легкие — и он жадно хватает ртом воздух, словно рыба, выброшенная на берег. Тело настолько ослабло, что он едва может даже голову поднять.

— Ся… Ся Сыни, — окликает его встревоженный детский голос. — Тебя ведь так зовут?..

Ваньнин не отвечает. Он захлебывается кашлем, потому просто не может ответить. Имя «Ся Сыни» он придумал сам, оказавшись в этом кошмарном месте — он не хотел называть своего реального имени.

Не хотел, чтобы имени, данного ему при рождении, касалась эта грязь...

— Я позову кого-нибудь, Ся, — говорит ребенок. — Они должны тебе помочь. В конце концов, они ведь собираются продать нас, и мы нужны им живыми...

— Не… нужно, — сипит Ваньнин. Его голос совершенно его не слушается. Тело неконтролируемо дрожит потому что в памяти еще свежи побои.

В первую же ночь, отойдя от снотворного, он попытался сбежать, и все закончилось тем, что его избили до полусмерти. Если бы не этот незнакомый мальчишка, который каким-то образом сумел вступиться за него, он бы был уже мертв...

— Я позову врача, — настаивает незнакомый мальчик. Во сне у его товарища нет лица, но на самом деле взрослый Ваньнин уже знает, кто он. Это Ши Минцзин…

...Сон снова меняется, и на этот раз перед его глазами предстает полумрак гостиничного номера. Комната наполнена ароматами благовоний, но от этого запаха к горлу подкатывает тошнота. Пестрый полупрозрачный полог скрывает шелковые белые простыни, на которых возлежит пожилой мужчина: он смотрит на Ваньнина масляными похотливыми глазами, словно на кусок мяса, и от этого взгляда мальчика бросает в ужас.

«Нет!!!»

Он застывает на месте, а во рту у него крепко зажато острое лезвие канцелярского ножа. Он не даст к себе прикоснуться, нет — скорее, умрет, и заберет с собой этого мерзкого старика…

...Взрослый Ваньнин, наблюдая за разворачивающимся действом словно со стороны, чувствует, как внутри холодной волной разливается ужас. Он так хорошо помнит, что совершил той ночью: лезвие, которое с того момента, как его похитили, так тщательно берег, той ночью он вонзил в шею этому выродку. Кровь залила белоснежные простыни. Мужчина даже не успел позвать на помощь — все случилось слишком быстро...

«Уходи! Уходи немедленно!» — кричит он в собственной голове, но тело словно одеревенело и не слушается его, как и в ту ночь из его воспоминаний. Он не может ни сбежать, ни убить себя чтобы наконец закончить этот кошмар своей жизни..

...В следующую секунду в номер кто-то входит, и он видит мужчину в форме спецназа. Тот знаками показывает ему, чтобы Ваньнин молчал.

Он… спасен?..

...Чу Ваньнин резко сел в собственной постели, не до конца соображая, где находится, и не снится ли ему теперь его собственная кровать.

Его тело… он чувствовал себя больным, абсолютно разбитым. Дрожащими пальцами нащупал холодную рукоять огнестрельного оружия под подушкой и слабо выдохнул.

«Очнулся. Все еще жив...»

Прошло так много лет с тех пор, как все это с ним случилось… С тех пор, как он побывал в руках торговцев людьми.

Борясь с головокружением, он поднялся на ноги и кое-как поковылял в ванную за лекарствами. У него все еще валялись где-то старые антидепрессанты — возможно, настало время их принять?..

Роясь в аптечке, Чу вяло подумал о том, что на самом деле никакая терапия непоможет ему справиться с этой травмой, сколько бы лет ни прошло. Он был сломлен изнутри произошедшим, и ему действительно стоило бы той ночью в гостинице просто дать себе умереть... Его спасли слишком поздно. Какой смысл был в его жизни, если он попросту не мог больше с тех пор функционировать, как все нормальные люди?..

Он не просто не подпускал никого к себе — он даже не мог перенести, если кто-то находился от него на расстоянии менее метра.

Танцевать в дуэте, с поддержкой, было для него личным сортом ада на земле, потому что любое прикосновение становилось триггером. Любое взаимодействие заставляло его балансировать на грани панической атаки. Танцевать на сцене было приемлемо лишь потому, что он в какой-то момент научился абстрагироваться от окружающего мира, а софиты настолько сильно слепили его чувствительные глаза, что он практически ничего перед собой не видел. На самом деле, это мало чем отличалось от мешка на голове… Он действительно почти всегда танцевал вслепую все эти годы.

Занятия балетом, которые должны были помочь ему справиться с травмой после того, как его вернули домой, превратились в пытку, которая растянулась на целую жизнь. Вся его блистательная карьера была похожа на постоянную борьбу с собой, в которой он заранее проиграл...

Рядом с ним не было никого, кто мог бы хотя бы отчасти понимать его — даже Ши Минцзин, который, казалось бы, пережил то же, что он сам, каким-то образом смог двигаться дальше.

Чу Ваньнин опустил голову на руки, вздыхая. Ши Минцзин, он же Ши Мэй... Оба они выбрали для себя балет как отдушину, но их судьбы сложились так по-разному. Ши Мэй вырос открытым, способным парнем, и, казалось, не было того, кто не любил бы его. Он открыто выражал свои чувства, и даже однажды пробовал приблизиться к Ваньнину…

Ваньнин хмуро уставился перед собой, пытаясь собраться с мыслями.

Нет, он не собирался больше вспоминать события шестилетней давности.

Какой в этом был прок? Его жизнь и без того напоминала непрекращающийся кошмар — не хватало только для полного ощущения своей ничтожности вспомнить еще и Мо Жаня…

Все, что ему сейчас было необходимо — антидепрессанты.

Мужчина решительно вывернул все содержимое аптечки на вымощенный мраморной плиткой пол. Таблеток нигде не было, сколько бы они ни искал их — это было странно, учитывая, что Ваньнин отлично помнил, как пару дней назад они попадались ему на глаза…

Глаза феникса опасно сузились, и болезненная догадка пришла в голову.

«Мо Вэйюй… вчера он был здесь. Мог ли он забрать мои лекарства?..»

Во рту внезапно пересохло от ужаса.

Если хоть одна живая душа узнает о том, в каком он на самом деле состоянии, это будет крах всего. Он не переживет такого удара. Его репутация будет разрушена, и его, в его-то нестабильном состоянии, никогда не допустят ни к выступлениям, ни к постановкам.

Ваньнин растерянно опустился прямо на пол, перед глазами потемнело. Вчера он позволил абсолютно чужому человеку войти в свой дом!!!..

Мужчина закрыл лицо руками, пытаясь выровнять дыхание.

«Нет, нет, нет! Он не мог!!! Не стал бы рыться в моих вещах или... брать мои таблетки!!!»

Но на самом деле Ваньнин уже знал, что слова «не мог» не относились к Мо Вэйюю. Этот молодой человек не просто мог рыться в чужих вещах, но и делал это без зазрения совести. Именно из аптечки Ваньнина он раздобыл вчера жаропонижающее — а, значит, видел и другое ее содержимое… И это было далеко не единственным, что Мо Вэйюй тем вечером ВИДЕЛ...

Мужчина вздохнул. Все еще оставалась надежда, что юноша решит, будто лекарства не принадлежат Ваньнину.

«Но, черт возьми, зачем он их забрал?!..»

Ваньнин нахмурился. Он почти не помнил, что вчера произошло. С того момента, когда ему внезапно стало плохо прямо на сцене, прошли почти что сутки. Мо Вэйюй вроде бы предложил довезти его до дома, и по какой-то нелепой случайности Ваньнин позволил ему это сделать.

Дальше… все было в тумане. Сны и реальность смешались в один запутанный клубок.

Он то просыпался, то впадал в забытье. У него был жар, и он хорошо запомнил, что Мо Вэйюй пытался сбить ему температуру при помощи обтираний и компрессов. Вот только этот юноша понятия не имел, что Ваньнин не переносит чужих прикосновений — и именно его необдуманные действия привели в итоге к этим кошмарным видениям из прошлого.

К тому же, очнувшись, Ваньнин был в тот момент настолько шокирован обнаружить Вэйюя в своей спальне, что едва не пристрелил того на месте.

...Мужчина нахмурил брови, пытаясь вспомнить, как именно отреагировал молодой человек на его нервный срыв.

«Кажется, я кричал на него, чтобы он убрался…»

Но Вэйюй, казалось, пропустил все это мимо ушей. Даже направленного на него дула пистолета не испугался…

Ваньнин внезапно вздрогнул. Такое спокойное поведение не могло не насторожить.

Кем был этот молодой мужчина, раз так хладнокровно себя вел?..

Он привлек внимание Ваньнина буквально сразу еще на прослушивании: лишь бегло бросив на него взгляд, балетмейстер Чу уже понял, что этот молодой человек определенно танцует много лет. В его движениях чувствовалась расслабленная уверенность, а осанка выдавала в нем человека, умеющего держать себя в любой ситуации.

Широкие плечи, высокий рост, и необычные, темно-фиалковые глаза, которые на мгновение показались Ваньнину странно знакомыми… Воспоминание кольнуло тонкой иглой в сердце, но тут же ускользнуло, словно шелковая лента сквозь пальцы.

Тогда он не придал этому уколу значение.

Да и разве мог он задумываться о чем-то в тот момент? Лишь увидев то, как Мо Вэйюй мастерски исполняет импровизацию, Ваньнин был бесповоротно очарован. Он никогда прежде не видел таких свободных, раскрепощенных, и в то же время выверенных движений — в тот день перед ним словно кружилось в фуэте истинное воплощение танцующего Шивы. Он смотрел — и не мог насмотреться, словно жаждущий, который внезапно оказался на берегу кристально чистого озера…

....Тогда Ваньнин с трудом нашел в себе силы говорить. Сказал первое, что пришло в голову — потому что то, что он увидел, невозможно было описать словами. Кажется, придирался к мелочам, хоть и придраться там было особо не к чему.

Мо Вэйюй не просто был талантлив — он был воплощенным талантом. Он был таким, каким должен быть солирующий танцовщик. Его могли бы взять в самый блестящий балетный коллектив в любой стране мира. Неясным оставалось лишь одно: почему Ваньнин никогда прежде о нем не слышал в балетной тусовке?.. Разве этот молодой человек не должен был где-то хотя бы иногда выступать?..

Ответ на этот вопрос появился буквально сразу: оказалось, Мо Вэйюй был известным акробатом и каскадером с весьма неясным прошлым, в котором он вроде бы когда-то давно занимался балетом. Об этом Ваньнин узнал уже позже, от Наньгун Сы, своего первого ученика — тот даже сбросил учителю Чу несколько выступлений талантливого артиста.

Опасные трюки под куполом, в сиянии лазерных огней, откровенные костюмы, необычные танцевальные приемы… от всего этого перехватывало дух.

Ваньнин буквально «подсел» на шоу с участием Мо Вэйюя: за сутки он пересмотрел практически все выступления этого молодого человека, и все сильнее убеждался, что тот не захочет принять участие в балетной постановке. Это был не его уровень. Он просто не мог согласиться — с чего ему соглашаться, если он мог выступать где угодно и как угодно?..

Чу долго колебался прежде чем пригласить его на репетицию. Набирал сообщение и стирал его раз десять, не уверенный, что может написать такого, чтобы Вэйюй хотя бы на секунду задумался о предложении выступить в постановке.

А затем… Мо Вэйюй внезапно явился на общую репетицию. С опозданием — потому что Ваньнин отправил ему сообщение с адресом в последний момент. Но… явился. С таким видом, словно ему было совершенно не интересно все, что происходит вокруг. Как будто он пришел, сам не зная, зачем...

То, что он внезапно согласился выступать, казалось абсурдом. Какой-то шуткой.

Ваньнин настолько воспрял в тот момент духом, что вовсе выпустил из головы свою полную неспособность исполнять танец в классическом дуэте… а когда внезапно об этом вспомнил, ему стало дурно.

...Настолько дурно, что в итоге он физически заболел.

Балетмейстер Чу вздохнул. Ему стоило уже давно признаться самому себе, что Мо Вэйюй полностью занял его мысли — этому человеку удалось даже на какой-то момент отогнать обыкновенную повышенную тревожность Ваньнина. Когда Чу смотрел на Вэйюя, в нем словно постепенно расслаблялась максимально сжатая пружина.

И в то же время… за эти несколько дней он успел наговорить этому юноше столько острых слов, сколько обыкновенно не мог из себя выдавить и за месяц. Он абсолютно не мог контролировать яд, который, казалось, сам изливался из его рта.

Он обозвал Мо Вэйюя едва ли не бездарным лентяем, кричал, чтобы тот убирался прочь, называл его слова чушью и вздором…

На самом деле, было удивительно, что молодой человек все еще никуда не исчез — а всего лишь похитил его антидепрессанты.

Ваньнин поднялся с пола, пристально вглядываясь в собственное отражение в зеркале.

«Ты, видимо, совсем дурак, раз вообще думаешь о нем…» — медленно проговорил он самому себе, и голос непривычно резко прозвучал в тишине ванной комнаты отражаясь от пустых мраморных стен эхом.

Из зеркала на него хмуро взирало собственное отражение: растрепанный неловкий мужчина с болезненно-бледным лицом и неприветливым взглядом. Всем своим видом Ваньнин словно излучал неодобрение. Даже если он улыбался, выглядело это так, словно он делает это натянуто, и даже ехидно.

«Ты знаешь, чем все закончилось в последний раз, когда ты о ком-то вообще думал... — напомнил он себе, горько усмехаясь, — Прекрати, Ваньнин. Они чем-то похожи — но на том всё. Тебе нужно остановиться. Ты закрыл эту дверь в своей голове шесть лет назад. Достаточно.»

...В этот момент его телефон мягко пискнул, уведомляя о сообщении.

Ваньнин от неожиданности дернулся, и перед глазами на мгновение все поплыло: видимо, температура все еще не пришла в норму, и простуда всерьез собиралась его доконать.

Внезапно вспомнив о том, что он так и не удосужился никому сообщить о своем плачевном состоянии, мужчина в ужасе воззрился на три пропущенных от Хуайцзуя и несколько десятков сообщений в мессенджере.

Он действительно сходил с ума раз позволил себе настолько выпасть из жизни.

В следующее мгновение он уже самостоятельно набирал Хуайцзуя, молясь, чтобы тот ответил как можно скорее.

— Юйхэн? — тот ответил после второго гудка, как будто ждал его звонка все это время.

— Хуайцзуй, — поприветствовал его Ваньнин. — Слава богам, ты на связи! Я сегодня окончательно разболелся…

— Я знаю, — прервал его Хуайцзуй. — Господин Вэйюй уже предупредил труппу, так что всё в порядке. Как твое самочувствие?

— Я… эм… уже лучше, — Ваньнин бессовестно врал. Он понятия не имел, стало ли ему лучше — по факту, его все еще шатало от слабости из стороны в сторону, а с ночными кошмарами и нависшей угрозой панической атаки он сейчас явно не мог похвастаться ни физическим здоровьем, ни психическим.

— Юйхэн, даже не думай приезжать на репетиции на этой неделе, — вещал тем временем Хуайцзуй. — Я давно говорил тебе, что идея выступать в одной из главных ролей и одновременно ставить чужие номера доведет тебя до истощения. Ты не единственный балетмейстер в этой труппе, так что какое-то время мы справимся самостоятельно. В конце концов, я ведь тоже имею опыт подготовки хореографических постановок — а ты сейчас должен больше думать о своем здоровье и предстоящей роли…

Ваньнин поморщился, невольно отстраняя телефон от уха. Подобные монологи он выслушивал не впервые. Хуайцзуй когда-то был его учителем, так что вполне справедливо беспокоился о Чу — хоть он и не понимал, что именно было не так с Ваньнином, он прекрасно знал, что у того бывают приступы астмы и панические атаки.

Конечно же, с таким «набором» он изначально не должен был бы допускать Ваньнина к выступлениям — но видимо он все же что-то разглядел в нем, раз решил закрыть глаза на такие серьезные проблемы со здоровьем. Впрочем, именно он предложил Ваньнину стать балетмейстером и понемногу отказываться от выступлений на сцене, поскольку знал, что тот не может себе позволить сильные физические нагрузки.

Кажется, он знал о пределах Ваньнина даже больше, чем сам Ваньнин…

В обычной ситуации Чу бы начал спорить с Хуайцзуем и настаивать на том, что он будет ходить на репетиции — вот только после кошмара, со все еще горящей головой и накатывающей слабостью, он не нашел в себе сил воспротивиться даже ради приличия.

— Хорошо, — мягко согласился он. — Я действительно думаю, что отдохнуть на этой неделе — отличная идея.

— Юйхэн, у тебя там точно все в порядке?! — Хуайцзуй был удивлен и встревожен его ответом. — Мне стоит позвонить доктору Сюэ?..

— Не нужно, — вздохнул устало Ваньнин. — Я сам ему позвоню.

— Хорошо, — Хуайцзуй, казалось, немного успокоился. — Кстати, ближе к вечеру к тебе должны зайти Наньгун Сы, Е Ванси и Ши Мэй. Они хотели принести тебе что-нибудь, так что, если тебе что-то понадобится, просто напиши им.

— Ясно, — Ваньнин поджал губы. Он знал, что Ши Мэй совершенно точно захочет к нему наведаться, так что не был удивлен — он похоже продолжал беспокоиться о нем все эти годы, хоть это и было совершенно иррационально, особенно если учесть происшествие шестилетней давности.

Но Наньгун Сы и Е Ванси… хоть Наньгун Сы и был его первым учеником, он всегда держал со своим учителем почтительную дистанцию (за что Ваньнин ему был весьма признателен).

Почему эти двое решили тоже идти?!

Ваньнин нахмурился, внезапно осознавая, что вместо того, чтобы зарыться в одеяло и предаваться жалости к себе, он будет вынужден развлекать гостей. Перспектива была… мягко говоря, так себе. Не говоря уже о том, что ему придется впустить навязанных гостей в дом. Да-да, он все еще не горел желанием находиться с чужаками под одной крышей. Но, кажется, с тех пор, как Мо Вэйюй впервые бесцеремонно нарушил границы его личного пространства, люди так и рвались навестить его…

Нет, ему срочно нужно было позвонить Сюэ Чжэнъюну. Ему нужны были его лекарства — без них он понятия не имел, как переживет этот вечер…

====== Часть 8 ======

Мо Жань поигрывал телефоном в руке, чувствуя себя отчего-то особенно раздраженным. Он написал Ваньнину около пяти сообщений с интервалами в несколько часов, но тот не просмотрел ни одного. С одной стороны, он мог попросту спать все это время… с другой же...

...С какой стороны ни посмотри, он был уверен, что балетмейстер Чу не спит. Юйхэн, скорее всего, просто его игнорирует — что совсем неудивительно, если учесть, как отчаянно он пытался прогнать Мо Жаня накануне. Он повторил слово «убирайся» не менее трёх раз, и ни на секунду не расслабился в его присутствии.

Выглядело все это так, словно Мо Жань, по его мнению, был как минимум извращенцем, намеренным осквернить Ваньнина грязными приставаниями, пользуясь тем, что тот был болен и слаб. Чего только стоил пистолет под подушкой…

Юноша покачал головой, в который раз проверяя мессенджер. Он так и не успел вчера нормально поговорить с дядей, и весь сегодняшний день провел на репетиции. Хуайцзуй всерьез взялся за их труппу на время отсутствия балетмейстера Чу — так что за весь день Мо Жаню удалось отдохнуть от силы полчаса. Большую часть этого времени он пытался отдышаться, хлестал воду из-под крана и, конечно же, придумывал, что бы еще написать Ваньнину, чтобы не выглядеть слишком навязчивым.

По правде говоря, с той самой минуты, когда он внезапно понял, как сильно на самом деле его привлекает балетмейстер, он действительно впервые был напуган собственными чувствами. Не то, чтобы у него не было опыта в отношениях — скорее, ни одни из его прошлых отношений не вызывали в нем переживаний на грани безумия.

«Сколько же это продолжается? — вдруг подумал он, мрачно рассматривая заставку на своем телефоне. — Когда я впервые начал думать о нем? И переставал ли я о нем думать хоть когда-то?..»

Ответ напрашивался сам собой. То, что он долгое время считал ненавистью, на самом деле было чувством отверженности и тоски, злости на себя — и одновременно на Ваньнина, в упор не замечавшего его, холодного, словно промозглая зимняя ночь. Мо Жань был зол все это время, даже толком не осознавая, на кого именно злится.

Он сжал зубы, пытаясь отбросить запоздало пришедшее раскаяние. Если бы в нем была хоть капля порядочности, он бы признался во всем балетмейстеру Чу немедленно. Но мог ли он рассказать учителю о том, что было у него на душе все эти шесть лет? Мог ли он признаться в том, что Ваньнин, приказавший ему однажды убираться вон, настолько сильно его пошатнул, что всё это время Мо Жань едва не бредил им, и считал, что ненавидит его всей душой?!..

«Но я все-таки снился ему, — с каким-то нездоровым удовлетворением подумал Мо Жань, и от этой мысли кровь стала немного горячее. — Значит, он все-таки не забыл обо мне окончательно, хоть и не узнал спустя столько времени. Значит, все эти шесть лет он иногда обо мне думал...»

Ему было до жути любопытно, что за сон мог привидеться балетмейстеру Чу с его участием. Почти все грезы, которые видел Мо Жань с участием Ваньнина в последние годы, включали в себя жесткий трах — но, разумеется, было весьма самонадеянно думать, что его учитель разделял подобные видения. Вряд ли тот стал бы представлять, как отсасывает у Мо Жаня, или как позволяет себя поиметь.

Мо Жань уже давно подозревал, что его Ваньнин, скорее всего, был асексуалом — и его догадки отчасти подтвердились вчера, когда он побывал дома у балетмейстера Чу. Это место лишь с большой натяжкой можно было назвать «домом»: оно выглядело холодным и необжитым, и в то же время каким-то беспорядочным. Мо Жань не всматривался, но в то же время не мог не заметить, что его учитель, скорее всего, уже много лет живет один: об этом буквально кричали его спальня, ванная, и даже аптечка, в которой не было презервативов. А, между тем, Ваньнину было уже двадцать шесть лет…

...Общую картину запустения и холостяцкой жизни дополняли антидепрессанты и повышенное внимание Ваньнина к мерам безопасности: камеры, сигнализация, высокий забор, огнестрельное оружие под подушкой. Он как будто жил в постоянном страхе, что кто-то вломится в его дом.

Чего же он так боялся?..

— А-Жань, ты сейчас домой? — окликнул Мо Жаня Ши Мэй, вырывая юношу из невеселых размышлений.

— Вроде того. Хуайцзуй все жилы из меня вытянул сегодня, — усмехнулся Мо Жань. — А ты?

— Мы с Наньгун Сы и Е Ванси собрались навестить балетмейстера Чу, — Ши Мэй невинно распахнул глаза цвета персика, а затем деликатно рассмеялся, заметив, как вытянулось лицо Мо Жаня от удивления.

— Он… что, вас позвал? — только и смог выдавить тот.

— Не то, чтобы, — Ши Мэй прищурился. — По правде говоря, если бы балетмейстер Чу вправду позвал кого-нибудь к себе, мы бы решили, что в его тело вселился злой дух… В общем-то, он чаще всего никого не пускает за порог, так что мы думали просто заехать к нему и передать кое-что из еды и лекарств. Но Хуайцзуй вроде бы предупредил его о нашем визите, так что в этот раз, скорее всего, балетмейстер проявит гостеприимство...

— ...Не пускает за порог, значит? — пробормотал Мо Жань, хмурясь. Он начинал понимать, почему Чу Ваньнин был так взбешен, когда очнулся и обнаружил Мо Жаня в своей спальне.

Словно не расслышав, Ши Мэй продолжил:

— Я хотел спросить, не хочешь ли ты съездить с нами. К тому же, у меня нет своего транспорта, а у Наньгун Сы и Е Ванси спортивный купе-двухдверник…

— Без проблем, я подвезу вас, — Мо Жань кивнул, мысленно возрадовавшись, что в кои-то веки будет польза от его любви к большим брутальным тачкам.

А затем, скосив взгляд на телефон, который продолжал вертеть в руках, расплылся в плутоватой сияющей улыбке.

Ваньнин наконец удосужился ответить ему.

На экране всплыла лишь одна короткая фраза:

«Как прошла репетиция?»

Вопрос был нейтральным, подчеркнуто корректным.

Очевидно, Ваньнину, привыкшему все контролировать, не давала покоя мысль, что он пустил все на самотек из-за своей болезни — и теперь балетмейстер окольными путями пытался все выяснить.

С другой стороны, если бы он волновался в целом о репетиции, он написал бы в общий чат, а не лично Вэйюю, разве нет?..

Мо Жань прищурился, продолжая улыбаться, на секунду задумался, а затем быстро набрал ответ:

«Буду у Вас через полчаса, и все расскажу при встрече, балетмейстер Чу :)»

Он не забыл поставить смайлик в конце. Настроение впервые за этот день пошло в плюс.

— С кем это ты переписываешься? Твой новый парень? — Ши Мэй приподнял точеную бровь. Разумеется, ему не было видно, что именно и кому писал Мо Жань, но не заметить полыхающие глаза и едва не стекающую слюну было сложно. Его товарищ, весь день проходивший с постным лицом, сейчас напоминал довольного пса, только что увидевшего лакомую кость. Выглядел он как бесстыдник.

— Пока что не мой, — Мо Жань неожиданно рассмеялся, представляя мысленно лицо балетмейстера Чу, если бы тот услышал этот разговор. — Ну, что, мы едем, или как? Где Наньгун Сы?..

Дом Чу Ваньнина представлял собой небольшой таунхаус из металла и стекла, с виду — такой же холодный и неприветливый, каким казался его владелец. В этот раз автоматические ворота были открыты, так что Мо Жань смог подъехать к самому входу. Краем глаза он мгновенно отметил еще одну машину, припаркованную чуть дальше: серебристый городской седан с очень знакомыми номерами. Это была машина его дяди, Сюэ Чженъюна — и в этот момент его замечательное настроение резко пошло на убыль.

Во-первых, он до сих пор не был в курсе, что дядя Сюэ и Ваньнин знакомы. Во-вторых, он не представлял, что могло заставить его дядю вечером вместо того, чтобы спешить домой к госпоже Ван, приехать к балетмейстеру Чу.

И, в-третьих, он внезапно подумал о том, что дядя Сюэ уж очень любил рассказывать всем, кто готов был слушать, об успехах Мо Жаня и Сюэ Мэна (от этой мысли Мо Жань буквально физически содрогнулся, внезапно осознав, что его прикрытие могло вот-вот рухнуть словно шаткий карточный домик).

— Всё в порядке? — участливо спросил Ши Мэй, чуть щурясь в полумраке машины. Наньгун Сы и Е Ванси уже вышли и направились к дверям, а Мо Жань всё никак не мог собраться, да так и сидел на месте, вцепившись в руль.

Если бы он не отправил сообщение Ваньнину полчаса назад о том, что собирается зайти — он бы прямо сейчас попросту сбежал, оставив товарищам денег на такси чтоб доехать обратно. Соврал бы, что внезапно появились дела. Но… он уже написал Ваньнину то грёбаное сообщение. К тому же, Ваньнин знал, как выглядит машина Мо Жаня.

«С*ка! Что мне теперь делать?!» — юноша повернулся к Ши Мэю, в его глазах отражалось отчаяние.

Как раз в этот момент Сюэ Чженъюн вышел из дома. Ваньнин последовал за ним, проводя его до машины, и они продолжали о чем-то беседовать. Неожиданно дядя Сюэ остановился и как будто начал всматриваться в машину Мо Жаня, словно ожидая, когда его племянник выйдет. Юноша буквально спиной вжался в спинку сидения, зажмурившись, как если бы мог отгородиться непроницаемой стеной от происходящего. Стекла были тонированными — но не настолько.

«Твою мать! Твою мааать!..»

Ши Мэй, все это время лишь наблюдавший за разворачивающейся сценой, спросил:

— Это кто-то, кого ты знаешь?

— …, — Мо Жань не мог ответить, и потому лишь кивнул.

Ши Мэй коротко вздохнул. А затем резко притянул голову Мо Жаня к себе, и их губы мягко соприкоснулись.

Глаза Мо Жаня на мгновение в ужасе распахнулись, но затем он понял план товарища и замер на месте. Его рука легла на спину Ши Мэя, как если бы он был полностью поглощен поцелуем. Все это время их губы оставались неподвижными.

Сюэ Чженъюн, заметив, что его племянник в машине не один, и смутно различив сквозь тонировку суть происходящего, поспешил удалиться без лишних слов. Только когда он сел в машину Мо Жань и Ши Мэй наконец отстранились друг от друга.

На подъездной дорожке стало пусто: Наньгун Сы и Е Ванси уже зашли в дом вместе с Ваньнином. Мо Жань внезапно сухо рассмеялся, осознав, что балетмейстер Чу, вероятнее всего, тоже стал свидетелем сцены вынужденного поцелуя.

— Твою ж мать!..

— Что такое? — Ши Мэй приподнял брови. — Все в порядке, он уехал. Пойдем.

— ...Ничего, — Мо Жань сцепил зубы, едва удерживаясь, чтобы не ударить себя самого по лицу. Ваньнин его наверняка видел, и это было плохо. Очень плохо. Неизвестно, что было хуже: раскрывшаяся правда, или их с Ши Мэем поцелуй...

...Мо Жань постучал в дверь дома Ваньнина, чувствуя себя последним идиотом. Умом он понимал, что, по сути, балетмейстеру Чу должно было быть все равно, с кем он целуется в машине: их ведь не связывали близкие отношения. Для Ваньнина он был всего лишь недавним знакомым.

Но... этим самым поцелуем Мо Жань словно еще глубже себя только что закопал.

«Он ведь наверняка подумает, что мы с Ши Мэем вместе, и будет держаться от меня подальше. Не то, чтобы он и раньше старался со мной сблизиться, но…» — юноша вздохнул, а затем изобразил на лице благожелательную улыбку.

Когда Ваньнин открыл дверь, он выглядел уже почти нормально.

— Балетмейстер Чу, — он почтительно склонил голову, а затем протянул мужчине пакет со сладкими противопростудными порошками и конфетами, которые, как он успел вчера заметить, Ваньнин таскал по карманам. — Мы приехали узнать, как Ваши дела…

Ваньнин молча кивнул, его взгляд казался странно отстраненным. Затем он сделал шаг в сторону, пропуская Мо Жаня внутрь.

— Балетмейстер Чу, — Ши Мэй также склонил голову, а затем последовал за Мо Жанем.

Ваньнин не сказал им ни слова — просто закрыл за ними дверь и молча, словно бессловесная тень, повел их в гостиную.

Мо Жань с любопытством осмотрелся: просторное помещение заливал яркий искусственный свет, идеально гладкий пол из натурального массива древесины сверкал чистотой. В помещении полностью отсутствовал декор, а мебель выглядела дорого, и в то же время до ужаса неуютно.

Когда он был здесь вчера, у него не было времени осматриваться, но сейчас юноша внезапно осознал, что, по сути, смотреть-то было не на что — кроме самого Ваньнина, который сегодня выглядел бледным, и, очевидно, не слишком здоровым.

Мо Жань неожиданно подумал о том, что даже вчера, в бессознательном лихорадочном состоянии, балетмейстер Чу не казался таким безжизненно-отстраненным. Сегодня в нем как будто не осталось ни капли сил — как если бы внутри него внезапно погас весь свет. Даже его лицо имело какой-то пепельный оттенок.

— Как Ваше самочувствие? — поинтересовался Наньгун Сы вежливо. — Уже лучше, — соврал Ваньнин, не моргнув и глазом. Мо Жань прищурился, сверля его тяжелым, пронзительным взглядом — но балетмейстер и не думал смотреть в его сторону.

Уголки его губ приподнялись в слабой улыбке, и он предложил:

— Чаю? Все мгновенно расслабились, а Ваньнин отправился на кухню, оставив гостей развлекать себя самостоятельно.

Мо Жань внезапно поднялся с кресла, и, встретив недоуменные взгляды коллег, усмехнулся:

— Пойду, помогу ему. Не дело ему бегать вокруг гостей в таком состоянии.

Не дожидаясь какой-либо реакции, он развернулся к товарищам спиной и последовал за балетмейстером Чу. Он уже знал, где находится кухня, так что без проблем нагнал Ваньнина, который не успел даже взять в руки чайник.

Перехватив инициативу, он молча принялся хозяйничать по ящикам, доставая чашки. Ваньнин застыл посреди кухни, его глаза феникса опасно сузились.

— Мо Вэйюй, — процедил он, словно имя Мо Жаня было неким ругательством. — Расслабьтесь, балетмейстер Чу. Вы должны больше отдыхать. Можете вернуться к гостям — я приготовлю чай сам, — Мо Жань и не думал отступать. Его было не пронять этими угрожающими взглядами. Даже если бы Чу сейчас наорал на него — он бы и глазом не моргнул. — Нет, — Ваньнин скрестил руки на груди, тонкие губы поджались. — Что, если ты начнешь рыться в моих вещах? Вчера ты… — он неожиданно замолчал, как будто вдруг передумал заканчивать фразу. — Я — что, балетмейстер Чу? — Мо Жань поставил чайник греться, сполоснул и протер чашки, а затем развернулся к Ваньнину лицом. Их глаза наконец встретились на мгновение — но балетмейстер тут же отвел взгляд. Он выглядел крайне злым, но продолжал молчать.

Внезапно до Мо Жаня дошло, что Юйхэн хотел ему сказать. Он вчера и вправду рылся в аптечке Ваньнина — кроме того, кое-что оттуда забрал… Похоже, Чу уже обнаружил пропажу.

— О, я не стану красть Ваш чай, — усмехнулся Мо Жань, облокачиваясь об кухонный стол и меряя Ваньнина взглядом. — Может, расскажете, что случилось? Вы выглядите… — он помедлил. Говорить балетмейстеру о том, что тот выглядит ужасно больным, было, по меньшей мере, нетактично. — …... — Ваньнин продолжал молча смотреть в сторону, как если бы Вэйюя сейчас не было на кухне. Он решил полностью игнорировать его присутствие. — Вы спрашивали, как прошла репетиция, — внезапно переключился на другую тему Мо Жань. — Сегодня балетмейстер Хуайцзуй, похоже, решил нас морально и физически уничтожить. Я едва передвигаюсь… — Рад это слышать, — откликнулся, наконец, Ваньнин. Его слова звучали насмешливо, но мягкий голос, которым они были произнесены, неожиданно заставил Мо Жаня почувствовать обжигающую волну, которая словно охватила каждую клеточку его тела.

Юноша пораженно застыл, и его взгляд впился в лицо Ваньнина, замечая, как кончики губ мужчины приподнимаются ровно на один миллиметр. Эта ироничная улыбка была мимолетной, словно падение звезды, но в то же время завораживала. Отвести взгляд было невозможно.

Во рту внезапно пересохло…

— Чайник закипел, — холодно бросил Ваньнин, разрушая иллюзию. — Либо делай чай, либо проваливай. — Да, балетмейстер Чу, — Мо Жань поспешно занялся приготовлением чая, вырвавшись из состояния оцепенения.

Он вдруг вспомнил, как шесть лет назад точно так же ловил каждую улыбку, каждый взмах ресниц этого человека, словно жаждущий посреди пустыни, счастливый от единственной капли дождя. Он так часто пытался порадовать своего учителя: таскал ему сладости, приносил небольшие безделушки. Время от времени он даже готовил ему обед, когда знал, что у того не будет времени днем выйти поесть.

Ваньнин тогда точно так же улыбался ему, и его глаза казались бездонными пропастями, словно ночное небо, в котором вдруг вспыхивало на короткую секунду сияние далеких звезд…

...Пальцы Мо Жаня вцепились в край стола. Он медленно выдохнул, потому что внезапно он почувствовал, словно кто-то пнул его под дых. Он стоял к балетмейстеру Чу спиной, так что тот не мог видеть его выражение лица.

И, все же, Чу спросил:

— Что-нибудь не так? — казалось, он каким-то шестым чувством понял, что Мо Вэйюй не в порядке. — Я хотел спросить… — Мо Жань вдруг понял, что его собственный голос его не слушается, и звучит странно глухо. — Балетмейстер Чу, скажите… почему Вы так редко улыбаетесь?

Вопрос вылетел раньше, чем Мо Жань успел понять, насколько сказанное им звучит странно и неуместно. К тому же, к своему ужасу, он внезапно осознал, что уже раньше спрашивал у своего учителя примерно то же самое. Теми же словами.

Чу Ваньнин застыл на месте. Он не мигая уставился на Мо Жаня, а между бровей залегла складка напряжения. Лицо, и без того бледнее бледного, теперь могло сравниться по цвету с белоснежной стеной.

— Откуда тебе может быть известно, что я редко улыбаюсь? — после долгого молчания процедил он. — Мы знакомы меньше недели. — И то правда, — кивнул Мо Жань, готовый запихнуть свой вопрос самому себе в глотку обратно, если бы это было возможно. — Ши Мэй улыбается чаще, — неожиданно бросил Ваньнин, и, резко развернувшись, направился к гостям.

От услышанного из рук Мо Жаня выскользнула чашка. Он словно громом пораженный уставился вслед балетмейстеру Чу, не понимая, что только что произошло, а осколки фарфора вперемежку с влажными чайными листьями продолжали лежать в расплывающейся луже кипятка.

Только спустя пару минут он нашел в себе силы убрать разбитую посуду и, прихватив поднос, отправиться в гостиную. Весь оставшийся вечер Ваньнин не удостоил его ни одним взглядом...

Комментарий к Часть 8 Красть чай — это вам не курей красть XD

У этого автора на сегодня всё, но завтра утром обещаю продолжение. ^^'

====== Часть 9 ======

...Неделя больничного подходила к концу, стояли погожие выходные, и, по мере того, как Ваньнину становилось все лучше физически, все более разбитым он чувствовал себя морально.

Радовало лишь одно: доктор Сюэ прописал ему новое снотворное на растительной основе, которое действовало очень эффективно — Ваньнину удавалось теперь заснуть едва его голова касалась подушки. К тому же, он вообще перестал видеть сны.

С того злосчастного вечера, когда к нему в гости заявились Мо Вэйюй, Ши Мэй, Наньгун Сы и Е Ванси, прошло уже несколько дней — и с тех пор никто не осмеливался его тревожить подобными визитами. Даже Ши Мэй, который обычно был самым внимательным, казалось, держался в стороне — хотя он, должно быть, теперь был слишком занят Мо Вэйюем...

Впрочем, Вэйюй так и продолжил ежедневно писать балетмейстеру Чу, регулярно справляясь о его самочувствии.

Ваньнин всегда отвечал ему коротко и односложно, стараясь поскорее закончить диалог.

Он не мог понять, почему этот молодой мужчина, кажется, готов уделять ему столько внимания и все никак не отвяжется — это было, как минимум, странно. Выглядело, как если бы Мо Вэйюй вдруг попытался завести с Ваньнином дружбу… Но разве его не отталкивала холодная манера общения балетмейстера? Разве его не должен был ужаснуть тот факт, что Чу Ваньнин сознательно окружил себя непробиваемой стеной?..

Что до пропажи лекарств, этот факт больше не так сильно терзал его: прошло столько времени, так что, если бы юноша хотел воспользоваться этой информацией во вред — уже сделал бы это. Пока он держал эту информацию при себе, всё было в порядке.

Иногда какая-то часть Ваньнина даже думала о том, что, раскройся однажды правда, он бы почувствовал… облегчение.

Но этим ранним субботним утром ему не хотелось думать о плохом. Ваньнин наспех оделся, привел себя в подобающий вид и решил немного прогуляться по городу. Он часто выходил на подобные прогулки в одиночестве, поскольку у него никогда не было конкретной цели: он мог по пути заходить в небольшие лавки безделушек, слушать любимых уличных музыкантов, или даже просто сидеть часами в парке, любуясь цветущими деревьями и небольшим тихим озером. Часто решения о том, куда же он направляется, принимались спонтанно — так что было бы глупо кого-то звать с собой, когда он и сам не знал, куда именно пойдет.

Конечно, он мог бы позвонить Сюэ Чженъюну, с которым за многие годы их связывали не только отношения «врач-пациент» — тот не раз намекал Ваньнину, что ему стоит почаще бывать на людях, и частенько зазывал на семейные ужины и походы в театр вместе с госпожой Ван. Вот только Чу Ваньнин отказывался от девяти таких приглашений из десяти, утверждая, что ему, как пациенту, не стоит слишком сближаться со своим доктором. Он не был уверен, что есть такое правило врачебной этики, однако слышал о чем-то подобном в кино, и этого было достаточно, чтобы держать дистанцию.

К тому же, доктор Сюэ бы взбесился, узнай он, что Ваньнин только недавно лежал с температурой пластом и едва справлялся с панической атакой — а сегодня, вместо того, чтобы отдыхать, отправился слоняться по городу без дела.

Подъехав к центральной площади на автобусе, балетмейстер Чу вышел на свежий воздух и смешался с толпой прогуливающихся. Он медленно шел, разглядывая витрины магазинов и небольшие лавки, и время от времени останавливался, изучая необычные вещицы. В воздухе пахло весной и солнцем, и впервые в этом году на улице было достаточно погоже, чтобы теплолюбивый балетмейстер не стучал зубами при первом же порыве ветра, поднимая повыше горловину свитера.

Увлекшись прогулкой, он и не заметил, как среди толпы проскользнуло знакомое лицо. В следующее мгновение кто-то потянул его за рукав, окликая:

— Чу Ваньнин? Балетмейстер Чу?!

Ваньнин растерянно замер, с трудом преодолевая инстинктивное желание вырваться и врезать незнакомцу, осмелившемуся так бесцеремонно его хватать посреди улицы. Он поднял глаза на высокого кареглазого юношу, одетого в кожаную куртку-косуху и обтягивающие рваные джинсы.

— Сюэ Мэн?.. — мгновенно расслабился он.

Сюэ Мэн был сыном Сюэ Чженъюна, и Ваньнин в те редкие вечера, когда бывал у своего доктора в гостях, пару раз встречался с ним. К тому же, Сюэ Мэн был барабанщиком в местной рок-группе, и частенько выступал от безделья на улице вместе с близнецами Мэй Хансьюэ. Ваньнин, бывало, видел его на городской площади.

Молодой мужчина заливисто рассмеялся, почесывая за ухом барабанными палочками:

— Балетмейстер Чу, я слышал, Вы подхватили простуду? Как Ваше самочувствие?

— Я в норме, — Ваньнин кивнул, а затем с удивлением осмотрелся по сторонам. — А где близнецы?

— О, они развлекают моего кузена, — усмехнулся Сюэ-младший. — Мой собачий брат недавно вернулся, и теперь они взяли его в серьезный оборот. Они втроем вчера до утра отрывались в клубе, а сегодня слоняются по площади и пристают к девицам…

— Мо Жань вернулся? — вырвалось у Ваньнина раньше, чем он успел закрыть рот.

Конечно, он знал, что Мо Жань — племянник доктора Сюэ. Тот любил рассказывать о нем, но Ваньнин всякий раз старался перевести тему в другое русло. Он был в курсе, что Мо Жань поехал куда-то заграницу, и его пару лет не было в стране — но понятия не имел, чем именно парень там занимается. Впрочем, доктор Сюэ неоднократно упоминал съемки, и потому Ваньнин молчаливо сделал вывод, что юноша стал актером или моделью.

Это было к лучшему — ведь Ваньнин мог беспрепятственно приходить к чете Сюэ и не опасаться столкнуться там со своим бывшим учеником. С другой стороны, если Мо Жань все-таки вернулся, балетмейстеру Чу нужно будет временно воздержаться от походов в гости...

— Ага, вернулся, — фыркнул Сюэ Мэн. — Эта псина к тому же утверждает, что пока не собирается снова уезжать. Он наверняка задумал что-то непотребное. А больше всего бесит, как все вокруг него носятся, словно он какая-нибудь звезда! Подумаешь!..

— Говоришь, твой кузен сегодня здесь?.. — перебил его балетмейстер Чу. Нехорошее предчувствие неожиданно возросло стократно.

— Вроде того, но с похмелья его не интересует уличная музыка, так что вряд ли мы на него случайно наткнемся. Моя барабанная установка отгонит его на другой конец города, — довольно хохотнул Сюэ Мэн. — Кстати, балетмейстер Чу, что насчет нашего совместного выступления? Помните, как в прошлый раз?..

Глаза Сюэ Мэна сияли воодушевлением, но Ваньнин мгновенно его осадил:

— Я не стану танцевать под твои барабаны. Я, что, по-твоему, восточная танцовщица?!

Глаза балетмейстера опасно сощурились в тонкие прорези.

— Балетмейстер Чу, я совсем не это хотел сказать… К тому же, Вы танцуете намного лучше восточных танцовщиц!

— Спасибо и на том, — голос Ваньнина звучал едко.

— Я хотел сказать, что сегодня наше уличное выступление посвящено сбору средств помощи сиротскому приюту, — Сюэ Мэн вздохнул. — Мы собираемся передать их в фонд, так что… если бы Вы смогли помочь, я уверен, мы собрали бы куда большую сумму… Все-таки мои барабаны — дело привычное, но Вы… — он замялся.

Ваньнин смерил Сюэ Мэна пристальным взглядом, словно обдумывая его слова. А затем, вздыхая, процедил:

— Так и быть. Но, если мы, правда, собираемся сделать это, мне нужен костюм и... маска.

— А? Маска?.. — Сюэ Мэн растерянно уставился на Ваньнина. Мужчина перед ним обладал поистине неземной красотой. Промелькнула шальная мысль, что они бы наверняка собрали кругленькую сумму даже если бы балетмейстер просто постоял рядом с Сюэ Мэном и сделал вид, что ему не всё равно.

— Я не хочу, чтобы кто-нибудь случайно узнал меня, — с тяжелым вздохом пояснил Ваньнин, разжевывая Сюэ Мэну очевидное. — Если ты хочешь, чтобы я помог тебе и станцевал, раздобудь мне белое ханьфу и маску. Это мои условия.

— Балетмейстер Чу, спасибо! Спасибо! — Сюэ Мэн несколько раз поклонился Ваньнину, внезапно осознав, что тот не шутит.

— Поторопись, пока я не передумал…

...Через полчаса на городской площади яблоку негде былоупасть. С первыми глухими звуками восточной дарбуки взгляды присутствующих устремились к одинокой фигуре, облаченной в белоснежные струящиеся одеяния из шелка.

С первого взгляда невозможно было понять, кем был человек, выступивший вперед — лицо его наполовину было скрыто под изысканной маской из сверкающего металла с выгравированными витиеватыми узорами. Запястья и щиколотки украшали тонкие браслеты с серебряными бубенцами, которые мягко звенели с каждым движением.

Силуэт в белом плавно качнулся в сторону, а затем его руки воспроизвели сложно выстроенную комбинацию, напоминающую медленно раскрывающийся бутон лотоса. Белоснежные шелковые рукава одеяний затрепетали в воздухе подобно нежным лепесткам. ...В следующую секунду танцовщик резко распустил волосы, до этого плотно стянутые шелковой лентой, и исполнил традиционную восьмерку в стиле фольклорного ираки. Чернильно-черные пряди то взмывали в воздух, то ниспадали до самой земли, выписывая невообразимые фигуры подобно каллиграфической кисти. Грациозные движения рук были резкими, но в то же время ритмичными. Тело буквально излучало энергию с каждым прыжком и ударом барабана.

Окружившая широким кольцом толпа стала оживленно хлопать в такт постепенно ускоряющимся ударам дарбуки, увлеченно наблюдая за танцем, в котором не угадывалось ни капли классики: это была полная импровизация, основанная на арабском танце, некой гремучей смеси ираки и халиджи. Впрочем, такого востока они точно еще никогда не видели: танцовщик был невероятно ловким, его движения были раскованными и смелыми. Иногда шелк его одеяния взвивался вокруг него подобно языкам пламени, полностью скрывая его фигуру — в следующее же мгновение он словно стремительный поток двигался в сторону, а его длинные волосы подобно черному водопаду рассыпались в воздухе, а тонкий стан изгибался словно тростник.

Ритм дарбуки все нарастал, пока не превратился в беснующееся барабанное соло. Мужчина в белом одеянии не пропустил ни одного удара. Его кисти рук и тонкие запястья, украшенные звонкими серебряными бубенцами, мелькали среди кружащегося белоснежного шелкового водоворота одеяний. Казалось, еще мгновение — и он оторвется от земли...

...В следующую секунду музыка затихла, и кружение резко остановилось. Танцовщик замер, а затем глубоко поклонился ошеломленной публике. Площадь тут же взорвалась аплодисментами — настолько оглушительным, что, наверное, их можно было бы услышать на другом конце города.

Ваньнин поспешно отступил в тень, к Сюэ Мэну, и только теперь заметил, что немного поодаль, рядом с барабанными установками маячит еще один размытый высокий силуэт. К сожалению, он не смог рассмотреть, кто это, поскольку сейчас практически ничего не видел перед собой — от нагрузки кровь буквально стучала в висках, полностью оглушая, а перед глазами то и дело вспыхивали цветные круги.

— Балетмейстер Чу, — окликнул его Сюэ Мэн, тут же подскочив чтобы поддержать тяжело дышащего Ваньнина за плечи. Тот резко отбросил от себя руки юноши.

— Это лишнее, — в его голосе сквозил лёд. — Я станцевал, как ты и просил. Теперь пожертвований будет достаточно?

— Балетмейстер Чу, мой кузен… — внезапно заговорил Сюэ Мэн, и развернулся в сторону, где только что стоял размытый силуэт — но тот словно сквозь землю провалился. — Твою ж…!!! Эта проклятая псина снова куда-то сбежала!!!

Эта фраза мгновенно заставила Ваньнина вздрогнуть и начать резко озираться по сторонам.

— Мне нужно идти, — сказал он, обрывая юношу на полуслове. — Я верну ханьфу и маску позже. Пожалуйста, не говори никому, что я был здесь.

— А..? — Сюэ Мэн опешил. — Балетмейстер Чу!!! Но ведь мой кузен… — он вдруг понял, что балетмейстер даже не стал его дослушивать до конца и направился в сторону, противоположную площади — так быстро, как только мог. Белоснежный силуэт буквально в одну секунду растворился в толпе.

Сюэ Мэну ничего не оставалось, кроме как, нахмурившись, крикнуть в спину Ваньнина:

— Хорошо-хорошо! Я вас понял! Познакомлю вас с Мо Жанем в следующий раз! Все равно он уже куда-то делся… — он вздохнул, внезапно осознав, что его двоюродный брат, в общем-то, тоже, судя по всему, не горел желанием знакомиться с балетмейстером Чу.

Это было особенно удивительно, учитывая тот факт, что, пока балетмейстер танцевал, Мо Жань не спускал с него глаз. Он следил за каждым движением танцовщика так пристально, что можно было подумать, будто его жизнь зависит от этого. Сюэ Мэн готов был поклясться, что никогда прежде не видел своего кузена в таком состоянии и с таким странным выражением лица. А ведь Мо Жань и сам был помешан на танцах — наверняка пообщаться с Чу Ваньнином ему было бы интересно...

Махнув рукой на внезапное исчезновение этих двоих, он снова вернулся к своим барабанам. В конце концов, он был здесь ради дела. Ваньнин и так ему здорово помог.

...Тем временем Чу Ваньнин, практически не разбирая дороги, направлялся в сторону городского парка. Он уже успел снять маску, но на нем все еще было белоснежное ханьфу, отчего прохладный весенний воздух пронизывал неприятным холодком. Ваньнин только недавно лежал в постели с температурой, так что перемерзать ему было противопоказано — по-хорошему, он должен был бы сейчас вернуться домой. Вот только он все еще не пришел в себя. Его сердце колотилось в груди словно безумное. Окружающий мир был как в тумане.

«Это было близко…» — смутно пронеслось в голове. Он едва не столкнулся лоб в лоб с Мо Жанем — и только какое-то чудо спасло его от роковой встречи.

«Повезло…»

Судорожно кутаясь в тонкий шелк, Ваньнин наконец замедлил шаг и остановился напротив цветущей яблони. Дерево росло в парке неподалеку уже много лет, и каждую весну радовало Чу своим нежным цветением.

Мужчина наконец позволил себе медленно выдохнуть. Это место было для него своего рода убежищем от тревожных мыслей. Здесь он обычно чувствовал себя особенно умиротворенно, как если бы его прошлое, настоящее и будущее растворялись в лучах пронзительного солнца, пробивающихся сквозь соцветия — и в этом мире у него больше не оставалось ничего, что тянуло бы его на дно.

Вот только сейчас его сердце продолжало биться словно безумная птица, пойманная в клетку. Он замер на месте, и, запрокинув голову вверх, позволил прохладному ветру играть со своими волосами. Кружащиеся в воздухе лепестки цветов падали на него подобно дождю, окутывая своим ароматом…

Неожиданно тишину весеннего дня нарушили чьи-то резкие шаги и сбившееся дыхание. В следующую секунду кто-то с силой дернул его назад, и крепкие руки обвились вокруг его талии, не давая вырваться.

Ледяной ужас заставил Ваньнина оцепенеть на месте, и в этот самый момент горячее дыхание обожгло линию шеи и мочку уха, а затем по обнаженной коже прошелся влажный горячий язык...

Ваньнин дернулся, в панике пытаясь высвободиться, но человек, находящийся за его спиной, крепко удерживал его на месте. Лепестки все еще продолжали осыпаться сверху. В тишине безлюдного парка был слышен щебет птиц и отрывистое дыхание незнакомца. Вокруг не было ни души… Ваньнин тихо всхлипнул, неожиданно осознавая, что его рот зажат широкой ладонью. В то же мгновение человек за его спиной тихо прошептал:

— Так это Вы скрывались под маской, балетмейстер Чу?..

Голос был мягким, бархатистым, и словно обволакивал каждое нервное окончание Ваньнина. Этот голос… был ему знаком.

«Мо Вэйюй?!! Какого…?!!»

Ужас сменился неверием и шоком. Ваньнин понимал, что не может закричать, а потому снова дернулся, пытаясь высвободиться — но Вэйюй и не думал отпускать его. Вместо этого его рука сжала талию мужчины немного крепче: так, что их тела оказались тесно прижаты друг к другу. Ваньнина буквально опалял жар тела молодого мужчины за его спиной. Затылок внезапно начал неметь, а колени странно ослабли — но это не было похоже на подступающий обморок. Ощущения… были пугающими и одновременно дразнящими, на грани удовольствия.

Губы Мо Вэйюя в этот момент снова прикоснулись к мочке уха Ваньнина, а затем он вобрал ее в рот и начал мягко обсасывать, ритмично водя кончиком языка.

— Мммм, — промычал он. — Вам ведь нравится?..

Ваньнин сцепил зубы, пытаясь удержать глухой стон. Его тело словно перестало его слушаться. До сих пор не собранные волосы упали ему в беспорядке на лицо, скрывая проступающий пунцовый румянец.

В какой-то момент он изловчился и всем своим весом наступил Вэйюю на ногу — но тот лишь хмыкнул и на мгновение пустил в ход вместо языка свои зубы, отчего Ваньнина внезапно словно пронзил электрический разряд, а в голове на секунду опустело. Он хрипло застонал в прижимающуюся к его лицу ладонь.

Мо Вэйюй хмыкнул. Он решил, что Ваньнин не станет кричать, а потому разжал его рот, позволяя своим пальцам плавно скользнуть по тонкой шее балетмейстера Чу.

— Вэйюй!!! — выдохнул Ваньнин, шипя от гнева.

— Вы и вправду меня узнали…

— Какого черта ты делаешь?!!

Со сдержанным смехом Мо Вэйюй наконец опустил руки, позволяя балетмейстеру Чу отстраниться. Тот так резко отпрянул, что едва не врезался в цветущее дерево. В одну секунду он повернулся к юноше лицом, щурясь, будто готовая к броску ядовитая кобра.

Впрочем, горящий яростью взгляд только подчеркивал необыкновенную красоту раскрасневшегося лица и растрепанных волос. Вэйюй не мог отвести взгляда, потому что мужчина перед ним выглядел так, словно только что занимался сексом. Соблазнительно. Опасно. Даже его губы были слегка припухшими...

Спустя несколько мгновений, обретя, наконец, подобие здравого смысла, он проговорил:

— Я всего лишь гулял по городу и вдруг увидел восхитительного танцовщика под маской. Мне стало любопытно, кто он, и я последовал за ним…

В его лиловых глазах промелькнула усмешка, но лицо оставалось серьезным.

— И часто ты нападаешь на ничего не подозревающих людей? — язвительно процедил Ваньнин. Неожиданно холодный весенний ветер снова дал о себе знать, и он невольно вздрогнул. Похоже, адреналин от только что пережитого стресса начинал отпускать.

— Только если они так потрясающе танцуют, — усмехнулся Вэйюй. — Я не знал, что балетмейстер Чу, оказывается, увлекается не только классическим балетом...

Ваньнин внезапно почувствовал жуткую неловкость. Одно дело — танцевать традиционное ираки, обычно исполняемое женщинами, скрывая лицо под маской, совсем другое — оказаться замеченным в таком.

«Какой стыд!»

— Разве ты сам не комбинируешь разные техники в своих выступлениях? — Ваньнин приподнял насмешливо бровь, искусно скрывая собственное волнение. Все, чего ему сейчас хотелось — убить самого себя за саму только идею исполнения такого танца. О чем он, спрашивается, думал?!

Неудивительно, что Мо Вэйюй увязался за ним. По всему выходило, что юноша не знал, кто перед ним, прежде чем налететь на него со спины — не то, чтобы это оправдывало его поступок, но… Ваньнину стало как-то спокойнее.

Он-то знал, какое впечатление производит на людей своим холодным видом и скверным характером: не даром у него совсем не было друзей...

«Нет, Мо Вэйюй совершенно точно не стал бы приставать ко мне, знай он с самого начала, что это я. Всему виной были, конечно же, ханьфу и маска…”

— Балетмейстер Чу, Вы так внимательно смотрели мои шоу? Вам понравилось? — прищурился Мо Вэйюй, а на его губах заиграла дразнящая нахальная улыбка, от которой по спине Ваньнина внезапно поползли мурашки, а сердце пропустило удар.

— Твои выступления… сносные.

— Благодарю, — Мо Вэйюй склонил голову набок, а его фиалковые глаза опасно сверкнули, — Возможно, Вы хотели бы посмотреть их вживую? Сегодня вечером я буду выступать в местном клубе, и хотел бы пригласить Вас.

— В клуб? — Ваньнин уставился на него так, словно Вэйюй был ненормальным.

— Да, а что такого?

— Разве тебе некого больше позвать? — намекнул Ваньнин, хмуря брови.

Он снова вздрогнул от порыва ветра, и на этот раз мимолетное движение, похоже, не укрылось от цепкого взгляда Вэйюя. Не говоря больше ни слова, молодой мужчина стянул с себя джинсовку и накинул ее на плечи балетмейстеру. Грубая ткань все еще хранила тепло его тела, и пахла терпко, словно дикие травы или абсент. Чу Ваньнин застыл на месте, словно вкопанный, пораженный тем, как нагло этот человек только что нарушил его личное пространство. В который раз за сегодня. Было странно, что Ваньнин все еще мог нормально разговаривать, а не забился в угол в приступах очередной панической атаки.

Мо Вэйюй усмехнулся, заметив сердитое выражение лица балетмейстера и толкуя, видимо, его по-своему.

— Я хочу позвать Вас, балетмейстер Чу. Этого мало? — он смотрел на Ваньнина таким взглядом, что у того снова сперло дыхание. Этот взгляд словно обжигал, в нем читалось что-то дикое, абсолютно первобытное, и даже хищное. В следующую секунду Вэйюй опустил глаза, и иллюзия исчезла…

«Соберись, ну же!»

Ваньнин заставил себя собраться. Пальцы судорожно сжались в кулаки, оставляя на ладонях острые следы от ногтей — и эта боль помогла немного прийти в чувства. Он окинул юношу перед собой абсолютно ледяным взглядом, а затем ответил:

— Боюсь, у тебя обо мне сложилось превратное представление. Я не тот человек, который приветствует случайные связи. То, что происходит между тобой и Ши Мэем — ваше дело, но держись от меня подальше, — он резко вздернул подбородок, а темные, словно безлунная ночь, глаза, сощурились, буквально пепеля юношу на месте.

Мо Вэйюй на мгновение замер. Он позвал балетмейстера в клуб — так почему тот внезапно заговорил про Ши Мэя?.. Он знал, что это тема ему аукнется — но даже не подозревал, что Ваньнин использует ее как щит, и начнет прикрывать им своё отступление.

Но не мог же Чу всерьез ревновать его к Ши Минцзину? Или… мог? Возможно, ему было вовсе не так безразлично, как он пытался показать?!

— Это всего лишь небольшое шоу в клубе, — Мо Вэйюй вздохнул. — Я бы всё равно Вас позвал — в конце концов, мы с Вами собираемся выступать в дуэте на одной сцене. Разве не кажется логичным узнать друг друга получше и хотя бы немного подружиться?..

— Вздор, — фыркнул Ваньнин, но хмуриться перестал, а затем добавил. — Я не знаю, почему тебе так нравится думать, что мы можем стать друзьями...

Затем, немного подумав, он добавил:

— Но, если ты так хочешь, я приду взглянуть на твое шоу.

Мо Вэйюй, кажется, действительно воодушевился его ответом: на лице появилась фирменная сияющая улыбка, которая на этот раз коснулась его глаз.

— Отлично, — он буквально просиял. — Балетмейстер Чу, я заеду за Вами в десять. Только не берите с собой пистолет — а то нас не пустят…

Ваньнин на это ничего не ответил, но посмотрел на Вэйюя так, что тот мгновенно замолчал.

Воцарилась неловкая пауза. Каждый размышлял о своем: Ваньнин — вспоминал все постыдные подробности того вечера, когда едва не пристрелил Вэйюя в своей спальне.

Сам же Мо Вэйюй лихорадочно пытался понять, что ему делать дальше, поскольку балетмейстер Чу сегодня был в одной секунде от того, чтобы раскрыть его личность. К тому же, кажется, он своими неосторожными словами только что сам себя отправил во фрэндзону, а Ваньнин теперь считал его абсолютно бесстыдным человеком, готовым накинуться с приставаниями на первого встречного...

Комментарий к Часть 9 Несколько примечаний:

1) дарбука — это такой кубкообразный барабан, который используют на Востоке (мы говорим сейчас про тот Восток, что не Китай, а арабский), его используют при импровизациях в восточном танце чтобы отбивать ритм;

2) ираки — это традиционный иракский восточный танец, он исполняется в очень закрытой одежде, и в нем большое внимание отведено именно движениям волос. Обычно его исполняют девушки с длинными волосами — чем длиннее, тем красивее смотрится ^^'

Надеюсь, вам понравилась эта часть. Я хотела вылить ее именно сегодня, в субботу, потому что как раз описываю субботнее утро! Шалость удалась! Желаю всем хороших майских выходных.

====== Часть 10 ======

...Ближе к вечеру Мо Жань уже успел накрутить себя до такой степени, что едва не жалел о том, что вообще решился пригласить Ваньнина на свое выступление: во-первых, он прекрасно понимал, что шоу слишком отличается от того, к чему привык балетмейстер.

Во-вторых... он понятия не имел, как теперь себя вести с Чу после того, что произошло утром. От одного только воспоминания о танце Ваньнина у него полностью замыкало мозг, и все, о чем он мог думать: как здорово было бы взять этого мужчину прямо в том парке, под цветущим деревом: вбиваться в него так яростно, чтобы на его запястьях и щиколотках звенели колокольчики… ловить губами его сладостные едва сдерживаемые стоны… впиться в его тонкую шею острыми зубами и никогда не отпускать…

Еще на площади у него буквально сорвало крышу при мысли о том, что этот внешне отстраненный человек может исполнять нечто настолько бесстыдное и в то же время… прекрасное. С маской или без нее — Мо Жань узнал Чу с первой секунды, лишь завидев его прямую, словно бамбук, спину, и высоко вздернутый подбородок. Он наблюдал за ним не один год — как мог он не узнать его?!

Его учитель всегда великолепно импровизировал, так что Мо Жань, лишь завидев издалека знакомый силуэт в белом посреди площади, ожидал чего угодно. Но… не это. Не эти раскованные, завлекающие движения, балансирующие где-то между высоким искусством и откровенным соблазном... Мо Жань буквально прирос к месту. Кровь кипела. Он едва слышал звуки музыки — так громко колотилось его собственное сердце. Он не мог не смотреть, не мог уйти — не мог даже пальцем пошевелить потому что малейшее движение могло убить его.

В это мгновение он готов был попасться с поличным, быть раскрытым — да что угодно, лишь бы этот танец никогда не прекращался. Лишь бы Ваньнин продолжал танцевать, порождая в его голове абсолютно непристойные фантазии, словно сошедшие со страниц древнего сборника Лунъяна. Лишь бы проживать это мгновение вечно…

...Тем утром он едва успел скрыться. Сюэ Мэн, этот павлин, как оказалось, был знаком с балетмейстером Чу. Казалось, Ваньнин отлично знал всю семью Мо Жаня, и оставалось только удивляться, как они сумели каким-то чудом избегать друг друга все эти шесть лет. Мо Жань, конечно, подолгу отсутствовал на гастролях — но ведь он все равно время от времени возвращался домой…

Впрочем, он понятия не имел, что бы произошло, если бы они с Ваньнином столкнулись раньше. Он был настолько ослеплен своей глупой, вздорной ненавистью, что легко мог бы наломать дров…

...Мо Жань думал о Ваньнине весь день. Вспоминал, как тот отреагировал на его внезапный поцелуй. Раскрасневшееся лицо, и глаза — резко распахнутые от шока и волнения, а затем опасно сощуренные. Прокручивал в голове каждое слово Чу: про «случайные связи», Ши Мэя и «некого больше позвать»...

Он отлично знал, что у Ваньнина никого не было: в конце концов, он был у него дома уже дважды, и видел своими глазами эту неприступную, удручающе одинокую крепость. Балетмейстер, судя по всему, окружил себя ледяной стеной — и распугал всех, кто теоретически мог им заинтересоваться. У него не было никого, кто мог бы о нем позаботиться. Никого, кто мог бы его защитить — а Мо Жань был уверен, что Ваньнин чего-то страшно боится. До такой степени, что держит в доме оружие…

Что же, Мо Жань собирался стать тем, на кого Ваньнин сможет положиться. Тем, кто будет заботиться об этом упрямом человеке, прогонит все его страхи. Он всё изменит — проломит этот чёртов лёд. Чу пока что об этом не мог знать, а потому сопротивлялся, но очень скоро, увидев, что Мо Жань не собирается отступать — он все равно рано или поздно сдастся… Юноша был готов ждать. Он был даже рад играть роль друга — почему бы и нет, если это позволяло ему в итоге приблизиться к Ваньнину?..

...Ровно в десять вечера он затормозил перед домом балетмейстера, отправив тому быстрое сообщение о том, что уже «на месте». Ваньнин не заставил себя ждать: буквально через пару минут он ловко забрался на сидение сбоку от водителя — впервые он по собственной инициативе оказался от Мо Жаня так близко.

В ту же секунду салон авто окутал пьянящий аромат цветущих яблонь, и на мгновение юноше пришлось закрыть глаза, потому что свежий, пряный запах почему-то действовал на него словно самый крепкий алкоголь. Он был трезв, но на секунду словно захмелел.

К тому же, этим вечером балетмейстер выглядел… необычно.

На Чу были облегающие черные джинсы, которые искусно обрисовывали его стройные, длинные ноги. Дорогая рубашка с невообразимым абстрактным принтом под атласным черным плащом была расстегнута на несколько пуговиц, открывая тонкие ключицы и изящную шею, обвитую грубым золотым чокером. На носу балетмейстера красовались солнцезащитные очки из дизайнерской коллекции.

Мо Жань сглотнул. Неожиданно ему захотелось включить кондиционер — настолько вдруг стало жарко. Он привык видеть Ваньнина в трениках и растянутых футболках, в безразмерных мешковатых свитерах, взятых словно с чужого плеча, и даже в ханьфу. Его балетмейстер обыкновенно предпочитал белый цвет, и потому было весьма странно лицезреть его таким… но ему, определенно, был к лицу этот образ. Он выглядел так, словно сошел с обложки GQ.

— Что такое? — поинтересовался Ваньнин, опуская очки на кончик носа. — У меня после простуды все еще немного чувствительные глаза. Я не собираюсь ослепнуть от иллюминации. — ...Ничего, — Мо Жань усмехнулся, подумав, что, скорее, это его Ваньнин ослепит весь клуб собой. От одного взгляда на него в таком образе по телу разливался нестерпимый жар. Он так и не решил, что его заводит сильнее: созерцание обнаженной шеи и ключиц, или эти узкие, стройные бедра. — Так мы едем? — Ваньнин нахмурился. Он явно не мог понять, почему Мо Жань бросает на него странные взгляды и все никак не заводит машину. — Ага, — Мо Жань, наконец, казалось, расслабился. — Просто подумал, что эта рубашка Вам к лицу. Круто смотрится, — сквозь темные очки он не видел выражение глаз Ваньнина, так что мог только догадываться о реакции на комплимент по на секунду поджавшимся губам. — Вздор, — внезапно процедил Чу тоном, от которого мороз шел по коже. — Мо Вэйюй, мы либо едем в клуб, либо я прямо сейчас ухожу. И… перестань называть меня на «Вы». Это неуместно. Я всего на несколько лет тебя старше. — ...Хорошо, ...Ваньнин, — Мо Жань тут же расплылся в улыбке, и внезапно повернулся к балетмейстеру, нависнув над ним. Чу резко выдохнул, вжимаясь в спинку сидения. Очки сползли по спинке носа вниз, и на Вэйюя уставились два широко распахнутых, полных смущения, глаза. Мо Жань, все так же не переставая улыбаться, ловким щелчком застегнул ремень безопасности на Ваньнине, и медленно отстранился, наблюдая, как лицо и обнаженная шея Чу покрываются красными пятнами, а кончики ушей буквально охватил огонь. — Всего лишь помог застегнуть ремень, — усмехнулся он, изобретая на ходу. — Застежка иногда заедает. — Конечно… спасибо, — Ваньнин поспешно кивнул, а затем смущенно отвернулся в сторону, поправляя очки. Его голос звучал немного хрипло, но он определенно «купился».

В следующую секунду Мо Жань рванул с места — и они отправились в город. Настроение у юноши было близко к эйфории. Он почти перестал думать о том, что может пойти этим вечером не так.

...Этот клуб был хорошо знаком Ваньнину — конечно, он бывал, в силу своей профессии, на разных светских раутах и афтерпати, не говоря уже о том, что частенько успешные премьеры заканчивались именно совместными гуляниями. Вот только обыкновенно для подобных мероприятий их команда полностью арендовала все залы, и вокруг не было чужаков. Сейчас же балетмейстер Чу оказался застигнут врасплох количеством людей вокруг: казалось, на этом заведении в этот вечер свет сошелся клином, и все, кому не спалось, решили отправиться именно сюда.

Мо Вэйюй неожиданно крепко сжал пальцы на запястье Ваньнина — как будто опасался, что тот сбежит. Даже сквозь тонкую прохладную ткань рубашки прикосновение обожгло.

Чу бросил на юношу вопросительный взгляд, но тут же вспомнил, что из-за темных очков испепеляющие взгляды больше не действуют, а потому вслух сказал:

— Это лишнее. Я неплохо знаю это место, так что не потеряюсь. — Тогда как насчет vip-зоны? — Вэйюй усмехнулся. — Оттуда лучше видно шоу, и, к тому же, я попросил кое-кого занять для уважаемого балетмейстера место… — Отлично, — Ваньнин растянул губы в абсолютно неискренней улыбке, в которой сквозило раздражение. — У меня есть ноги, и я могу дойти самостоятельно. Мо Вэйюй, тебе нужно готовиться к выступлению. Ты должен идти. Но Вэйюй, похоже, и не думал отпускать его руку. — А?!.. Из-за громкой музыки я ничего не слышу! — выкрикнул он, а затем потащил Ваньнина по кованой лестнице на второй этаж, к небольшому vip-боксу, скрытому за высокой перегородкой-экраном. Ваньнину оставалось только последовать за ним. К счастью, идя впереди, Вэйюй заставлял толпу расступиться, так что балетмейстер чувствовал себя в прямом и переносном смысле под защитой. Он был буквально спасен от толчеи, перспектива которой буквально минуту назад приводила его в отчаяние.

Впрочем, стоило им войти в vip-бокс, как оказалось, что тем, кого Вэйюй попросил «занять место», был Ши Мэй… Притом Ши Минцзин, казалось, был тоже крайне удивлен увидеть балетмейстера Чу в клубе. Какие-то несколько секунд оба в шоке смотрели друг на друга.

— Ши Мэй, проследи, чтобы балетмейстер Чу не заскучал пока я выступаю? — попросил Вэйюй. — ...да, — Ши Минцзин открыл, было, рот, чтобы сказать что-то еще — и тут же закрыл его, поскольку в следующее мгновение они с Ваньнином остались вдвоем. — Добрый вечер, — поприветствовал Ши Минцзина Ваньнин, пытаясь сгладить до неприличия неловкую ситуацию. — Балетмейстер Чу, — Ши Мэй почтительно склонил голову, а затем указал на место на диване за столиком. — Садитесь. Мо Ж… Вэйюй… он… он попросил меня присмотреть за Вами. Хотите, закажем что-нибудь? — Ши Мэй, — Ваньнин вздохнул, радуясь, что его лицо наполовину скрыто темными очками и прочесть его выражение сложно. — Пожалуйста, не беспокойся так сильно. Мо Вэйюй пригласил меня посмотреть шоу, и я согласился, потому что мне стало любопытно. Я собираюсь уйти как только Вэйюй вернется, так что не стану вам… мешать. — А?! — Ши Мэй уставился на балетмейстера так, словно тот только что сказал нечто дикое, а затем его точеное нежное лицо густо покраснело. — Балетмейстер Чу, Вы все не так поняли. Я… у меня есть парень. Я… — он замялся, краснея еще сильнее. — Я все понимаю, — с нажимом произнес Ваньнин, искренне надеясь, что разговор будет на том исчерпан. — Но… — Ши Мэй снова попытался объясниться, потому что внезапно понял, откуда у балетмейстера могли возникнуть подобные мысли. — Но тогда в машине это было только чтобы… — Каким образом меня это должно касаться? — Ваньнин прищурился, глядя в упор на Ши Мэя. — Я просил мне что-то объяснять? Я спрашивал о чем-то?

Он и сам не понял, в какой момент хладнокровие его окончательно подвело. Он совсем не собирался отчитывать Ши Минцзина — по сути, он должен был бы радоваться, что этот прекрасный нежный юноша не был таким сломленным, как он сам. Это означало, что хотя бы у одного из них есть возможность строить отношения и жить полноценно после всего, что произошло.

Вот только радости совсем не было, а во рту отчетливо чувствовался кислый вкус уксуса…

«Почему я так реагирую?..»

Ваньнин заставил себя остановиться, а затем тихо проговорил:

— Прошу прощения. Это действительно не моё дело. Я с удовольствием бы выпил «Цветы груши»... — Хорошо, балетмейстер Чу… — Ши Мэй кивнул, а затем бросил на Ваньнина любопытный взгляд из-под темных пушистых ресниц прежде чем пролистать алкогольное меню и сделать заказ.

Спустя несколько секунд он внезапно сказал:

— Я, признаюсь, был удивлен Вас увидеть, потому что Мо Ж… Вэйюй… он очень редко специально приглашает кого-либо на свои шоу. К тому же, он собирался временно взять паузу — но затем сегодня утром буквально сбился с ног для того, чтобы все организовать. На самом деле, никто не успел даже напечатать афиши — клуб только к полудню разместил информацию о его выступлении у себя в соцсетях… — он на мгновение задумался. — Я подумал, что человек, для которого он всё это делает, должно быть, ему небезразличен…

Ваньнин смерил Ши Минцзина пристальным взглядом, решив промолчать.

«Ши Минцзин!!, — хотелось крикнуть ему, — Ты совсем ослеп, что ли?! Человек, для которого Вэйюй все это устроил — несомненно, ты сам!!! Он просто пытается впечатлить тебя!!!»

Ши Мэй тихо вздохнул, решив, что Ваньнин действительно не хочет поддерживать эту тему. А затем мягко поинтересовался:

— На следующей неделе Вы вернетесь на репетиции? — Да, — Ваньнин кивнул, благодарный, что наконец-то они оба нашли безопасную тему, не касающуюся ни самого Вэйюя, ни чего-либо, что Вэйюй делал или не делал. — К сожалению, Хуайцзуй настаивает, чтобы я уделил внимание своей партии и отказался от постановок других сцен — но, безусловно, я буду на репетициях с понедельника. — Хуайцзуй прав — балетмейстер Чу, Вам необходимо беречь себя, — кивнул Ши Мэй, и в его взгляде проскользнуло что-то странное, похожее на сожаление. — Если я могу сделать для Вас хоть что-нибудь, только скажите мне об этом. Я… всегда рядом. И готов помочь. — Спасибо, — Ваньнин неловко усмехнулся краешками губ. — Все хорошо. Пожалуйста, не беспокойся обо мне. — Мо Вэйюй… он… — тут же завел старую песню Ши Минцзин. Он словно пытался что-то донести до балетмейстера, но не знал, как это правильно сделать. — Пожалуйста, будьте с ним осторожней. Он… хороший человек, но иногда... сам себя не понимает. Однажды он допустил огромную ошибку, и теперь… боюсь, он сам не знает, что творит… Я опасаюсь, что он может зайти... слишком далеко...

Чу Ваньнин нахмурился.

— Ши Мэй, как давно ты с ним знаком? — наконец, решился спросить он. — Мы какое-то время совместно занимались в балетной школе, — уклончиво ответил Ши Минцзин, почему-то отводя глаза. — До того, как ты занимался в моей группе? После? — допытывался Ваньнин, хмурясь все сильнее. Его лицо неожиданно побледнело, но в полумраке заметить это было бы сложно. Но Ши Мэй молчал, и только внимательно смотрел на Ваньнина, как будто надеясь, что тот отступит — или что-то поймет. — Я не хочу Вас обманывать, балетмейстер Чу, — вздохнул он после затянувшейся паузы. — Вы ведь не просто так спрашиваете о нем, правда?..

Ваньнин поджал губы. Он молчал, потому что не знал, что на это ответить. Догадывался ли он? Сходство между Мо Вэйюем и его учеником Мо Жанем было… пугающим. Настолько, что иногда у него шел мороз по коже. Вэйюй был выше ростом, более мускулистым, поджарым. Его лицо не было по-мальчишески нежным, черты были даже несколько грубоваты — а голос звучал глубоко, и даже хрипло… Он одновременно был похож на Мо Жаня, и не был, словно знакомый незнакомец.

Вот только Мо Жаню в момент их последней встречи было… пятнадцать? Шестнадцать? За прошедшие шесть лет он вполне мог прибавить в росте и мускулатуре. Но эти глаза… эти глаза заставили Ваньнина усомниться, все ли хорошо у него с рассудком, когда он впервые их увидел. Их он узнал мгновенно — вот только сознательно заставил себя поверить, что обознался. Потому что, если бы Мо Жань и Мо Вэйюй были одним и тем же человеком, он не знал бы, куда бежать…

Ши Минцзин продолжал пристально смотреть на него, а официант уже успел принести им на стол напитки. Чу Ваньнин молча взял бокал и опрокинул его в рот, чувствуя, что ему сейчас жизненно необходимо напиться. Когда горло обожгло алкоголем и его руки перестали наконец дрожать, он тихо сказал:

— Мо Жань не хотел, чтобы я узнал его, и подговорил тебя на это притворство. Я понимаю. Но, пока он участвует в постановке, он — ведущий артист, и остальное меня не должно волновать. Какими бы ни были его причины. Он больше не мой ученик, и прошлое должно оставаться в прошлом, — он отпил еще один большой глоток грушевого вина. — Спасибо за предупреждение. Но мне действительно всё равно...

В этот момент лазерный свет замерцал над сценой, и раздалась тягучая, пульсирующая музыка, в которой мгновенно утонули хлопки и крики веселящихся на танцполе и нижнем ярусе людей. Чу Ваньнин с абсолютно потерянным видом взглянул вниз, отпивая вино — да так и застыл на месте с бокалом в руке.

Над платформой, словно парящей в клубах густого пара, взметнулись два длинных шелковых полотна ярко-красного цвета. В то же мгновение над небольшой импровизированной сценой пошел искусственный дождь. Крупные капли падали вниз, отражая сияние прожекторов словно тысячи крошечных призм.

Из густого тумана, отливающего пурпурным, показалась фигура мужчины, облаченного в простую обтягивающую черную майку-борцовку и тайтсы. Его волнистые темные волосы были плотно скреплены на затылке в небрежный высокий хвост, а глаза — плотно завязаны ярко-алой шелковой повязкой в цвет воздушных полотен...

Ваньнин застыл на месте, не в силах пошевелиться. Он внезапно осознал, что Мо Жань собирается исполнять трюки вслепую — и к горлу подступил ком. Высота полотен была ужасающей — около нескольких десятков метров над сценой. Чу подозревал, что Мо Жань выбрал этот клуб не случайно: здание насчитывало несколько этажей вверх и было переоборудовано из старого заводского цеха. Место, где была оборудована платформа сцены, просматривалось с каждого этажа, представляя собой своеобразный широкий колодец, окруженный ярусами — обустройство было идеальным для исполнения трюков на высоте. Морально он был готов к чему-то подобному — но и подумать не мог, что его бывший ученик решит проделывать всё это с завязанными глазами… Пальцы Чу судорожно сжались на бокале. Ему внезапно захотелось встать и уйти прямо сейчас. То, что собирался делать Мо Жань, было крайне опасно — к тому же, он был уверен, что юноша вообще не репетировал, раз решил выступать только сегодня утром.

«Что, если с ним что-нибудь случится?!»

Балетмейстер Чу сцепил зубы. Он не знал, как поступить, поскольку было бы ужасно вот так просто сбежать прямо сейчас, не дожидаясь конца. В конце концов, Мо Жань с какой-то стати позвал его именно ради этого своего шоу, и даже заставил Ши Мэя составлять ему компанию.

И, все же, сердце продолжало колотиться словно безумное, сжимаясь от ужаса. Смотреть акробатические трюки на ютубе было одним, а видеть все это вживую, зная, что человек перед тобой — твой бывший ученик... балетмейстер на мгновение зажмурился, пытаясь найти в себе силы отрешиться от происходящего. В конце концов, именно он когда-то подал Мо Жаню абсолютно дурацкую идею с танцем вслепую — так кого теперь стоило винить в том, что этот идиот так вдохновился этой мыслью?!..

Между тем, Мо Жань сделал несколько быстрых наземных трюков с разворотами, а затем в несколько раз обернул вокруг своих предплечий алые полотна — и завис в воздухе на руках, паря на полуметровой высоте над платформой.

Полотна продолжали скручиваться в жгуты вокруг его рук и ног в причудливые обороты, позволяя ему балансировать на весу в самых невообразимых растяжках и позах. Искусственный дождь лился на него стремительным потоком, и сверкающие капли то и дело рассыпались подобно снопам искр от каждого движения. Между тем, он взбирался все выше — и в какой-то момент оказался практически под самым потолком… а затем резко отпустил руки, и остался балансировать в поперечном шпагате, удерживаясь лишь за счет плотно обвивающих его голени и щиколотки колец ткани…

Толпа внизу взорвалась аплодисментами и восторженными криками, буквально заглушая музыку. Ваньнин же лишь крепче вцепился в край стола — так, что на бледных руках вздулись вены. Он боялся выдохнуть. Ему казалось, что еще секунда, и Мо Жань просто сорвется вниз и разобьется. Нет, он не мог на это смотреть. Просто. Не. Мог!

Он закрыл лицо руками, а затем резко поднялся с места с твердым намерением покинуть клуб прямо сейчас. Все эти трюки были сплошным безумием: платформа была скользкой из-за воды, и на ней не было ничего, что бы смягчило падение.

Ши Мэй также поднялся с места, бросая на Ваньнина встревоженный взгляд, мгновенно замечая практически пепельное выражение лица мужчины.

— Балетмейстер Чу, прошу, останьтесь… — его тонкая изящная ладонь легла на плечо Ваньнина, удерживая его на месте.

— То, что он делает… немыслимо!!! — вскинулся Ваньнин. — Он рискует жизнью! Там нет ни строп, ни страховки — ничего!!! Как ты… как ты можешь сидеть и просто смотреть на всё это?!! — он сам не заметил, как перешел на крик. К счастью, громкая музыка заглушала его резкие слова, а их бокс был относительно уединен, так что посторонние не могли слышать его вспышку гнева.

— Балетмейстер Чу… — Ши Минцзин вздохнул, пристально глядя на Ваньнина. — Он точно знает, что делает. И он не поймет, если Вы уйдете.

Ваньнин дернулся от этих слов, как если бы Ши Мэй нанес ему удар в самое сердце. Он и сам понимал, как странно выглядит его слишком резкая реакция — но неконтролируемый страх за жизнь своего бывшего ученика буквально лишил его последних остатков разума.

«Подумать только! Этот совершенно безумный молодой человек, балансирующий под потолком в десяти метрах от платформы — мой бывший ученик!!! — билась в голове судорожная мысль. — Что могло заставить его начать заниматься чем-то настолько опасным?!..»

Но невысказанный вслух вопрос оставался без ответа, а Мо Жань действительно выглядел весьма уверенно, балансируя на длинных шелковых полотнах ткани. Он то резко соскальзывал вниз, одним рывком разматывая вокруг себя ткань, то снова взбирался на высоту — и в этот момент красные жгуты опоясывали его бедра, опутывали щиколотки, запястья и предплечья плотными слоями, напоминая некую небрежную версию шибари...

Ваньнин прищурился, неожиданно поймав себя на мысли, что, несмотря на внутренний ужас, он не может отвести глаз от поистине потрясающего зрелища. Мо Жань мастерски играл с полотнами ткани на своем теле, и игры эти напоминали весьма волнующие сцены эротического связывания, будоража воображение… Ваньнин до крови прикусил губу, заставляя себя прекратить даже думать в этом направлении.

«Да что со мной, в конце концов, не так?!»

Вдруг он почувствовал себя настолько возбужденным, что ему физически стало некомфортно. Как будто весь шок, пережитый им менее минуты назад, внезапно обострил его чувства до предела, искажая восприятие…

Ваньнин буквально прижался лбом к прохладному стеклу бокала. Его лицо пылало. Во рту появился тягучий металлический привкус крови от прокушенной губы. Он на мгновение прикрыл глаза — пытаясь выровнять дыхание. В это же мгновение Мо Жань резко отпустил шелковое полотно, выполняя головокружительный «обрыв» вниз, проворачиваясь в воздухе более шести раз подряд на невообразимой скорости. Лишь в метре от платформы его руки снова оказались сплетены в одно целое алой тканью — и он завис над землей в пульсирующем свете лазеров.

Музыка замерла, а пораженная толпа буквально обезумела от впечатляющего падения, надрывно выкрикивая имя Мо Вэйюя, скандируя его словно божественную мантру.

— Вэйюй! Вэйюй! Вэйюй!!! — восторженные крики буквально сотрясали стены здания.

Чу Ваньнин на какое-то мгновение был оглушен происходящим. Он не мог сдвинуться с места — не то, что хоть как-то реагировать. Ши Мэй же подхватил радостные возгласы, неистово хлопая в ладоши. На эмоциях он даже попытался обнять Ваньнина — но тот, наконец придя в себя, резко шарахнулся в сторону.

Его взгляд запоздало метнулся к платформе — и дыхание перехватило, потому что Мо Жань уже стянул с глаз повязку, и его лицо, залитое пурпурным свечением лазеров, было обращено прямо к Ваньнину. Их взгляды встретились — и балетмейстер вдруг почувствовал себя в ловушке этих мерцающих странными эмоциями глаз. Он словно прирос к месту, не понимая, что происходит, и почему по телу разливается дурманящая слабость, от которой буквально подкашиваются колени…

Мо Жань продолжал смотреть на него еще пару секунд этим непонятным взглядом, а затем вдруг улыбнулся, опуская голову. В следующее мгновение его уже не было на платформе…

...Балетмейстеру потребовалось несколько минут чтобы прийти в себя. Он не взялся бы сосчитать, сколько раз его сердце буквально останавливалось за этот вечер по совершенно разным причинам. Он покинул Ши Мэя почти сразу, предпочитая спасаться бегством, пока это было возможно.

К счастью, очереди в уборную не было, так что он без проблем смог закрыться в ней — а затем с абсолютно растерянным видом прижался спиной к двери и едва не взвыл, отвешивая себе пощечину.

«Что ЭТО только что было?!!»

Он как в трансе подошел к умывальнику и плеснул ледяной водой себе в лицо, а затем пристально вгляделся в собственное отражение. Молодой мужчина перед ним выглядел раскрасневшимся и испуганным, зрачки были расширены несмотря на яркое освещение…

Ваньнин со вздохом опустил глаза, в ужасе осознавая, что в таком состоянии ему не стоитвозвращаться обратно в vip-бокс. Он еще не был пьян и отдавал себе отчет в том, что именно с ним происходит. У него твёрдо стояло… и проблема, совершенно очевидно, была в его извращенной фантазии, потому что иначе объяснить, как его могут привлекать сцены, где его бывший ученик, рискуя своей жизнью, вытворяет все эти трюки на шелковых полотнах, он не мог.

«Ради всего святого, это ведь Мо Жань!!!»

Его Мо Жань, который словно беспечный щенок носился перед ним шесть лет назад, пытаясь накормить своего учителя конфетами и осыпать подарками… Мо Жань, которого Ваньнин прогнал взашей, потому что в какой-то момент у него случился нервный срыв… Тот самый Мо Жань!!!

Ваньнин снова плеснул себе в лицо ледяной водой, окончательно обретая уверенность в том, что сходит с ума. Ему стоило бы держаться подальше от своего бывшего ученика — и он держался бы, если бы тот не затеял всю эту игру в «давай притворимся, что друг друга не знаем». И Ваньнин ведь и правда в какой-то момент наивно поверил, что Мо Вэйюй и Мо Жань — разные люди!!! Да, он был настолько отчаявшимся…

...Неожиданно телефон в кармане джинсов завибрировал — и Ваньнин спохватился. Ему пришло сообщение от Мо Вэйюя:

«Куда пропал мой Ваньнин? :)»

Балетмейстер протер глаза, а затем несколько раз моргнул, пытаясь вырваться из этого наваждения. Слова «мой» в сочетании с его именем выглядели… как минимум, неподобающе. Он смутно вспомнил, что сам позволил Мо Жаню называть себя на «ты» и по имени. Того, похоже, просить дважды не приходилось…

Ваньнин дрожащими пальцами попробовал набрать ответ, но ничего не выходило. Он не знал, что на ЭТО можно вообще ответить! Попросить не называть его по имени таким двусмысленным образом? Ответить, что у него появились срочные дела, и пришлось уйти — проигнорировав это дурацкое насмешливое обращение?!

Промучившись несколько минут, в итоге он решил сбежать, ничего не отвечая. Вызвал такси, и, прислонившись к двери уборной, стал ждать, когда за ним приедет машина. По правде говоря, он боялся даже выглянуть наружу, справедливо опасаясь, что столкнется с Мо Жанем — и не сможет как следует сыграть свою роль незнакомца. Лоб покрылся холодной испариной, а пальцы все еще дрожали, едва не роняя скользкий корпус телефона.

В чувства его привел только внезапно засветившийся экран. Мо Жань, видимо, не стал ждать, пока он ответит, и решил набрать его…

Ваньнин молча уставился на свой собственный телефон словно впервые его видел. Спустя несколько секунд он все-таки решился принять вызов:

— Да?

— Я стою прямо за дверью, — Мо Жань не стал вдаваться в подробности, за какой именно дверью он стоит — это и так было понятно.

Ваньнин вздохнул, пытаясь найти в себе силы объясниться, но в голове было как назло совершенно пусто. Немного помолчав, он спросил:

— И давно ты там стоишь?

— Достаточно давно, — усмехнулся Мо Жань. — У тебя всё в порядке? Я переживал, что тебе могло стать хуже…

— Пустяки, — Ваньнин наконец смог немного расслабиться. — Я просто собирался немного раньше уйти, только и всего. Не хотел мешать вам с Ши Мэем развлекаться.

На другом конце повисла странная, жутковатая тишина, которая длилась, наверное, около минуты. Ваньнин даже, было, решил, что Мо Жань посчитал его ответ официальным разрешением окончить разговор, и просто забыл завершить звонок. Но в этот момент Мо Жань тихо проговорил:

— Я все еще жду.

— …... — Ваньнин вперил испепеляющий взгляд в дверь. Похоже, ему все-таки следовало выйти и официально попрощаться с Мо Жанем и Ши Мэем, чтобы эти двое не переживали о нем.

С тихим вздохом он провернул ручку — и в следующее мгновение перед ним возник Мо Жань. Выражение лица у юноши было весьма странное: он не то улыбался, не то пожирал Ваньнина пристальным взглядом, от которого почему-то хотелось укрыться, плотнее запахнув полы плаща.

Одна секунда — и его ладонь крепко обхватила запястье балетмейстера Чу, и он потянул Ваньнина в сторону выхода.

Встретив недоумевающий взгляд Чу, он объяснился:

— Ты сам только что говорил, что хочешь уйти пораньше. Я отвезу тебя обратно домой.

— А… — протянул балетмейстер Чу, едва поспевая за Вэйюем. — Это совсем не обязательно... я уже вызвал такси.

— Мне не интересен Ши Мэй, — оборвал Ваньнина Мо Жань, останавливаясь у своей машины и распахивая дверцу переднего сидения перед мужчиной. — К тому же, это я приглашал тебя — и потому только я отвечаю за то, чтобы ты без проблем добрался домой. Пожалуйста… позволь мне позаботиться о тебе.

Ваньнин резко развернулся к Мо Жаню, не выдержав. Впрочем, он вовсе не ожидал, что в этот момент юноша окажется от него так близко: он едва ли не навис над Ваньнином, блокируя любые пути отступления. От его тела волнами исходило тепло — и уже знакомый аромат полевых трав и кружащего голову абсента. Вдохнув этот пряный, волнующий запах, Ваньнин внезапно почувствовал, как теряет всю свою решимость.

В голове пронеслось:

«Почему он так настаивает?..»

Закусив губу, он несколько секунд неотрывно смотрел на Мо Жаня сквозь темные стекла очков, которые успел надеть по пути из клуба.

Неожиданно лицо Мо Жаня приблизилось к его уху, и, щекотнув теплым потоком дыхания, он прошептал:

— Ну же, что не так? Мы ведь условились, что будем друзьями — разве друзья не заботятся друг о друге?..

Ваньнин отпрянул, чувствуя, как по спине проходит легкая дрожь. Похоже, Мо Жань решил, что вторгаться в его личное пространство — нормально, и потому больше не церемонился. Впрочем, отступать дальше было уже некуда, потому что за спиной была машина Мо Жаня. Юноша, скорее всего, ждал, пока Ваньнин сядет на место — а потому балетмейстер решительно забрался на сидение, избегая даже бросить лишний взгляд в сторону своего бывшего ученика.

Ему было откровенно некомфортно от подобной близости, от развязного поведения юноши и его нагловатой манеры вести себя, но единственным разумным способом остановить все это без рукоприкладства и грубости, было сесть в машину и поскорее добраться домой. Слишком много в этот день всего произошло, так что сил искать правильные слова или спорить просто не оставалось.

Мо Жань расплылся в довольной улыбке, заметив, что Ваньнин не стал с ним спорить, и, захлопнув за Ваньнином дверцу, сел за руль. От него также не ускользнуло, что Ваньнин каким-то немыслимым образом уже успел так скоро пристегнуться...

Комментарий к Часть 10 Вот и еще одна часть подъехала. Надеюсь, понравится.

При написании я активно вдохновлялась ютубом: в частности, видео “Luo Yunxi: Another you in the world”, разными фэшн-бэкстейджами этого актера, а также выступлениями Karina Silva и Kristina Vellai на полотнах.

Оговорюсь, что в воздушных полотнах, в отличие от танцев, я полный ноль, поэтому, если где-то что-то напутала с терминами, не судите строго ^^'.

====== Часть 11 ======

...Его балетмейстер выглядел смущенным. Мо Жань осознал это еще утром — однако был слишком погружен в самокопание чтобы понять, что делать с этой информацией дальше. И все же этим вечером он ради проверки своей теории снова несколько раз пробовал нарушать границы этого ледяного лотоса — только слепой бы не заметил реакцию Ваньнина.

Холодное выражение прекрасного, белого, словно нефрит, лица отчаянно контрастировало с буквально полыхающими кончиками ушей, а из-под непроницаемых темных стекол очков на Мо Жаня буквально пялились в неописуемом шоке два огромных, темных, словно безлунная ночь, глаза…

Мо Жань вдруг рассмеялся, чувствуя, как настроение идет в плюс. Его Ваньнин буквально поедал его глазами там, в vip-боксе, и, когда Мо Жань поймал его с поличным, ему было некуда деться. Чу, конечно же, попытался сбежать — но Мо Жаню с легкостью удалось поймать его еще до того, как он окончательно скроется и снова окружит себя ледяной стеной безразличия.

— Почему ты смеешься? — раздраженно спросил Ваньнин, хмурясь все сильнее. Он сидел на пассажирском сидении по правую руку от Мо Жаня, и его брови напоминали два меча, готовых к атаке.

— О, я вдруг подумал, что тебе так понравилось мое выступление, что мы могли бы включить подобный трюк в постановку. Что скажешь? — Мо Жань намеренно не стал спрашивать, понравилось ли балетмейстеру шоу. Он прекрасно знал, что этот упрямец либо назовет все «вздором», либо скупо охарактеризует его старания как нечто «сносное». На другие комплименты рассчитывать было нечего.

Но тут Ваньнин удивил его. Немного помолчав, он сказал:

— Мне, правда, понравилось. Но все эти трюки опасны, и ты выполняешь их без страховки. Ши Минцзин сказал мне, что у тебя даже не было возможности все как следует отрепетировать… Тебе, правда, необходимо так собой рисковать?

Мо Жань невольно поежился от его проницательного взгляда, впервые не зная, что на это ответить. Отшутиться от слов балетмейстера Чу у него не поворачивался язык.

— Мой дядя утверждает, что всему виной саморазрушительные тенденции, — тихо усмехнулся он. — Он неплохой мозгоправ, и я склонен ему верить.

Признание вырвалось само собой, прежде чем Мо Жань успел отфильтровать то, что только что сказал.

«Какого хр*на я только что вспомнил дядю Сюэ?! Ваньнин же не глуп — он вполне сможет что-то заподозрить...»

— Твой дядя, должно быть, мудрый человек, — осторожно сказал Ваньнин, покусывая нижнюю губу, как если бы нервничал. — Я знаю о саморазрушении не понаслышке. Ты молод, и будет печально, если ты совершишь сгоряча ошибку, о которой будешь жалеть всю жизнь, искренне веря, что поступаешь правильно.

Мо Жань прищурился, бросая косой взгляд на балетмейстера Чу. Было любопытно то, какие слова тот подобрал: у юноши складывалось впечатление, что он говорит о себе и своих собственных промахах.

— Саморазрушение может проявляться в разных формах, и важно вовремя осознать причину чтобы суметь остановиться, пока не стало слишком поздно, — продолжил Ваньнин неожиданно мягко. — Мо Вэйюй, скажи, что тебя так привлекает в подобном риске? Почему ты забросил балет?

Мо Жань неожиданно почувствовал, как во рту пересохло, и все слова словно застряли в горле.

«Твою мать, с чего он вдруг решил провести мне сеанс психотерапии, отчитывая, словно школоту?! Как мы вообще пришли к этой еб*ной теме?!»

Несколько секунд он неотрывно смотрел на дорогу, сознательно выбирая путь, идущий в объезд дома Ваньнина и искренне надеясь, что в темноте тот ничего не заметит. А затем, оскалившись в улыбке, произнес:

— Начнем с того, что саморазрушение иногда может быть весьма приятной штукой. Иногда быть уничтоженным кем-то — лучше, чем быть отвергнутым… — он сощурился, мельком следя за выражением лица балетмейстера Чу.

— Разве?.. — Ваньнин хмыкнул, и, казалось, был весьма заинтересован данной темой. — Мне всегда казалось, что оттолкнуть кого-то — более правильно, ведь таким образом человек не станет питать пустых надежд и не будет в итоге разочарован.

— Тут тебе виднее, балетмейстер, — усмехнулся Мо Жань, а затем, поймав недоумевающий взгляд Чу, объяснил. — Ты похож на человека, который точно знает, о чем говорит.

— Хм… — Ваньнин замешкался, а затем внезапно его глаза в ужасе расширились, когда Мо Жань резко вжал в пол газ.

— Что.. Что ты делаешь?!! — почти что выкрикнул он, чувствуя, как быстро набираемая скорость буквально вдавливает его в спинку сидения.

Мо Жань тихо рассмеялся, поворачивая руль, и машина ушла в крутой занос. В следующую секунду он дернул ручной тормоз, и, резко отпуская газ, сделал крутой разворот на месте. В ночной тишине раздался визг резины.

— Я ведь не только акробатические трюки исполняю, — протянул он, продолжая хитро улыбаться. — Просто хочу еще немного повыпендриваться…

— Мо Вэйюй!!! — Ваньнин вцепился в ремень безопасности, лицо попеременно то краснело, то зеленело.

— Это всего лишь дрифт, а на ночной трассе сейчас никого нет, — Мо Жань тихо рассмеялся, продолжая выкручивать руль в сторону заноса. — Нравится? Примерно то же чувствует человек, у которого отнимают выбор, отталкивая раз за разом...

— Что?! Вэйюй!!!..

— Да ладно тебе, — Мо Жань постепенно замедлился. — Это очень простой трюк, и он совсем не опасный. Но… видел бы ты свое лицо, балетмейстер… хахах… — внезапно его щеку обожгло резким ударом.

— Мо Вэйюй!!! — Ваньнин буквально задыхался от ярости. — Что в этом смешного?!! У тебя с головой в порядке?! Ты… ты словно коллекционируешь тысячу способов умертвить себя, а теперь еще и меня задумал прихватить?!!

Мо Жань приподнял брови, не переставая посмеиваться. На щеке медленно проступал красный отпечаток ладони, но он словно не замечал боли.

— Это абсолютно безопасный трюк, — прекращая смеяться, повторил он. — Я проделываю его не впервые. И с удовольствием покажу балетмейстеру, как его выполнить…

— ...Я не за рулем, — немного помолчав, выплюнул Ваньнин.

И, встретив недоумевающий взгляд Мо Жаня, продолжил:

— Вождение вызывает у меня панический страх. Как и высота. Когда-то давно, в детстве… забудь… — он продолжал вцепляться в ремень безопасности так сильно, что пальцы побелели.

— Прости, — Мо Жань склонил голову, вздыхая. — Я не должен был…

— Да, не должен был! Не должен! Вот именно, — Чу уставился на Вэйюя, и внезапно заставил себя медленно выдохнуть. — У меня бывают панические атаки. Хорошо, что ты вовремя остановился.

— Прости, — Мо Жань смерил своего учителя пристальным взглядом, а затем неожиданно резко притянул его к себе, обнимая.

Тепло его тела окутало Ваньнина, которого в какой-то момент начало знобить. Его тонкий плащ и рубашка, скорее всего, оказались слишком легкими — а Мо Жань, к своему стыду, даже не подумал, что включенный им кондиционер мог слишком переусердствовать.

Ругая себя последними словами за импульсивную выходку с дрифтом и абсолютно глупую невнимательность, юноша нежно погладил Ваньнина по спине, стараясь передать мужчине свое тепло.

— Что… что ты делаешь?! — Чу вскинулся, очки съехали с его лица, и теперь на Мо Жаня взирали сощуренные в щелочки, метающие молнии глаза.

— ...Грею этого замерзшего балетмейстера, — Мо Жань не разжал руки даже когда в его грудь яростно уперлись ладони Ваньнина, и тот попытался отстраниться. — Я виноват по всем фронтам, потому должен хоть как-то попробовать исправить ситуацию. Не хочу, чтобы ты отталкивал меня, как всех остальных.

— А?.. — Ваньнин замер, и его глаза вперились в лицо Мо Жаня. Казалось, он перестал дрожать — но на его лице красовалось поистине неописуемое выражение полной растерянности.

Он вдруг осознал, что всего минуту назад они как раз разговаривали на весьма странную тему.

— Разве не ты сказал только что, что отталкивать людей — правильно? — Мо Жань осторожно поправил волосы Ваньнина, сбвишиеся тому на лицо, и, заметив промелькнувшую тень испуга в глазах балетмейстера, со вздохом добавил. — Я не буду разочарован. И твердо намерен попробовать сделать балетмейстера своим... другом.

— Зачем тебе это? — Ваньнин, казалось, был все еще насторожен, но, заслышав о дружбе, тут же как будто немного расслабился в руках Мо Жаня. Ладони на груди юноши перестали так отчаянно отталкивать. Вэйюй тихо усмехнулся, продолжая перебирать пальцами растрепавшиеся пряди волос, мысленно поражаясь, как что-то может быть настолько мягким, и радуясь, что сумел подобрать правильные слова.

— Зачем? — повторил он медленно. — Возможно, мне тоже нужен человек, который мог бы остановить мое саморазрушение. Возможно, ты похож на именно такого человека…

Он не рискнул добавить, что человеком, изначально запустившим процесс, был Ваньнин, шесть лет назад вышвырнувший его вон. Казалось, он начинал медленно понимать балетмейстера — и ярость, которая подсознательно продолжала испепелять его так долго, медленно трансформировалась во что-то совершенно иное, что Мо Вэйюй пока не осмеливался называть.

Все, что он знал — это факт того, что Ваньнин ему необходим. Он хочет быть с ним рядом, и он собирается добиться его во что бы то ни стало. Это было единственной целью в его жизни, его мотивом, целью существования.

— Но ты говорил, что твой дядя — психолог, — холодно напомнил Ваньнин, тут же давая понять Мо Жаню, что тот ходит по тонкому льду, и каждое его неосторожное слово будет запомнено. — Разве не лучше обратиться к нему?

— А ты обращался? — усмехнулся Мо Жань, мгновенно переводя тему. Он не собирался объясняться — он и так уже успел наговорить Ваньнину целую гору вещей, которые никогда не озвучивал ни перед кем. Балетмейстер Чу обладал странной способностью выворачивать его наизнанку — отчасти Мо Жань устроил весь этот показательный трюк с дрифтом именно потому что был зол на себя за излишнюю откровенность и хотел положить конец разговору.

Сейчас он задал Ваньнину абсолютно бестактный вопрос потому что чувствовал, что снова тема поворачивает куда-то не туда, и в голове промелькнула отчаянная мысль отвлечь балетмейстера снова.

Однако, он не ожидал, что Ваньнин ответит, и потому после повисшей тишины тихо вздохнул, разжимая руки и позволяя Чу наконец отстраниться.

— Ну, как, стало теплее?

— Ты мог бы просто включить обогрев, — бросил безжалостно балетмейстер Чу, мгновенно воспользовавшись возможностью отсесть от Мо Жаня как можно дальше. Он выглядел, словно растрепанный пушистый кот, которого только что интенсивно гладили против шерсти, удерживая в охапке.

— Мог бы, — согласился Мо Жань, улыбаясь, а затем действительно включил обогрев. Он снова завел машину, и на этот раз они отправились уже к дому Ваньнина. Этот вечер нужно было срочно заканчивать, пока они не наговорили друг другу лишнего.

Минут пять в салоне висела знобящая тишина, и, когда Мо Жань уже собирался включить музыку, Ваньнин внезапно сказал:

— Да.

— А? — Мо Жань окинул его удивленным взглядом.

— Да, я обращался к психологу. У меня был… непростой период в жизни. Именно поэтому я стараюсь держать людей на расстоянии. Мне не нравится, когда вторгаются в личное пространство. И мне трудно поддерживать дружеское общение. Ши Мэй — один из немногих людей, кто способен понять меня…

Мо Жань внезапно помрачнел. Его пальцы вцепились в руль так яростно, что он едва не повредил несчастный покрытый кожей пластик. Он решил, что лучшая стратегия в такой ситуации — молчать.

— Вы ведь давно с Ши Мэем знаете друг друга? — Ваньнин вздохнул. — Он очень хороший человек.

Мо Жань бросил на Ваньнина пристальный взгляд, судорожно пытаясь понять, что именно его учитель пытается сейчас до него донести.

— Меня не интересует Ши Мэй, — наконец, тихо проговорил он. — То, что произошло в машине в тот вечер, было нелепостью.

— Но вы ведь так давно общаетесь, — не отступал Ваньнин.

«Откуда, мать его, ему известно, сколько мы общаемся?!»

Мо Жань вцепился в руль еще крепче, продолжая пялиться на дорогу. Он старался не думать о том, что Ваньнину может нравиться Ши Минцзин, но непрошенные мысли так и лезли в голову.

— У Ши Мэя есть любимый человек, — наконец, сказал он, чувствуя мрачное удовлетворение.

Ваньнин же истрактовал его слова по-своему. Он с весьма странным выражением лица произнес:

— Любить кого-то, зная, что твои чувства безответны — больно и глупо. Иногда лучше прекратить всякое общение чтобы вычеркнуть этого человека из своей жизни…

«Твою мать!!!..»

— Я не влюблен в Ши Мэя, — перебил Мо Жань резко. — Никогда не был влюблен.

— Да. Хорошо, я понял, — Чу Ваньнин покачал головой, давая понять, что разговор исчерпан.

— Я серьезно, — Мо Жань затормозил у ворот Ваньнина. Они наконец приехали.

Балетмейстер воспользовался ключом, позволяя подъехать прямо к своему дому — и этот небольшой жест неожиданно умилил до этого мрачного Мо Жаня. Его параноидально настороженный Чу пустил его внутрь без раздумий?! Это было поистине удивительно.

Но что было еще более шокирующим — так это прозвучавшие в неожиданно воцарившейся тишине слова балетмейстера.

Он неловко спросил:

— Может… ты не хочешь… ?

— Не хочу — что? — растерялся Мо Жань, уставившись на человека перед собой во все глаза. В голове возникали самые разнообразные идеи, о чем мог спрашивать его Ваньнин после «свидания». Ни одна, впрочем, не была приличной.

— Я думал, что… ох, забудь, — Ваньнин, кажется, был смущен. Он дернул ручку двери, собираясь выйти.

— Что бы ты ни предложил, я хочу это, — быстро бросил Мо Жань, впиваясь глазами в резко распрямившуюся спину мужчины, который застыл на месте.

Повернувшись к Мо Жаню, Ваньнин удивленно уставился на него, как если бы не до конца понял смысла услышанного.

— Я хотел позвать тебя выпить чаю, — наконец, выдавил он. — Ты сегодня выступал в клубе, но совсем ничего не пил и не ел — а потом еще и сразу же повез меня обратно…

— О, я с удовольствием выпью чай, — кивнул Мо Жань, чувствуя, что еще немного — и сойдет с ума от противоречивых чувств. Этот холодный, отстраненный человек действительно проявлял заботу?..

«Он подумал о том, что я голоден?.. Серьезно?!»

Этот момент следовало запечатлеть в веках.

— Почему сидишь? — окликнул его Ваньнин, который уже выбрался из машины и стоял у двери, излучая ауру безразличия. — Передумал?

Мо Жань не заставил себя ждать. Он буквально выпрыгнул на крыльцо дома балетмейстера, как если бы боялся, что тот вдруг отзовет приглашение.

Ваньнин удовлетворенно вздохнул, увидев, что Мо Жань все-таки вышел из машины, а затем быстро набрал код сигнализации — и внезапно нахмурился, глядя куда-то вниз, на дверь.

Неожиданно его лицо сделалось неестественно бледным, и он отступил на шаг. Вид у него был такой, словно он вдруг столкнулся лицом к лицу с призраком.

Мо Жань, ни о чем не подозревая, расслабленно поинтересовался:

— Ключ заело? Мне помочь?

— …, — Ваньнин смерил его испепеляющим взглядом, а затем сухо процедил. — Тебе сейчас лучше… уйти.

Мо Жань едва не отшатнулся от такого резкого тона. В одну секунду его балетмейстер снова отгородился от него ледяной стеной — настолько непроницаемой, что невольно становилось не по себе.

«Да что бл*ть произошло?! — выругался Мо Жань мысленно. — Не мог же я налажать за эти несколько секунд, что торчал в машине?!»

Внезапно он заметил, что руки балетмейстера дрожат, как если бы его колотило изнутри. Он прищурился, пытаясь разглядеть, что именно привело Ваньнина в такое состояние, но было темно, так что он не мог ничего увидеть.

Молниеносно приняв решение, он вцепился в запястье Чу пальцами, не давая тому вырваться.

— Ты расскажешь мне, что происходит, прямо сейчас.

Ваньнин, казалось, был настолько потрясен, что даже не сразу осознал, кто перед ним. Зато то, что его схватили, он расценил как нападение. Резким движением он потянул Мо Жаня на себя, используя инерцию для того, чтобы нанести юноше удар коленом в живот.

Мо Жань успел уклониться в последний момент, но ему пришлось выпустить руку балетмейстера, который оказался удивительно проворен несмотря на свое весьма изящное телосложение.

— Ваньнин!!! — позвал он, пытаясь достучаться до мужчины. — Что происходит?!!..

Словно только сейчас придя в себя, балетмейстер Чу медленно моргнул, а затем в ужасе отпрянул от Мо Жаня еще на пару шагов, отчаянно увеличивая дистанцию.

— Пошёл вон, — прошипел он, но в его голосе сквозил страх. Он был напуган — и совершенно очевидно было, что испугало его что-то, что он заметил, подойдя к двери. Мо Жань, приняв решение не отступать, подошел на то место, где только что стоял балетмейстер прежде чем в нем произошли все эти странные перемены, и задумчиво прищурился.

На замке входной двери не было следов взлома, а панель системы сигнализации выглядела совершенно обычно. Он опустил взгляд ниже, на ручку — и неожиданно увидел тонкую, словно паутинка, леску, закрепленную двумя кусочками скотча. Вот только эта леска была разорвана — так что ее куски теперь хаотично болтались на ветру…

Мо Жань перевел задумчивый взгляд на Ваньнина. Он не собирался сейчас задаваться вопросом, почему балетмейстер был настолько озабочен возможностью, что кто-то проникнет в его дом в его отсутствие, что прибегал к подобным ухищрениям. Он даже не хотел думать об этом — как и о том, почему Ваньнин так хорошо знал приемы самообороны (на самом деле, Мо Жаню просто повезло застать Чу утром в парке врасплох — иначе бы Ваньнин наверняка подтер им пол).

Куда сильнее его беспокоил вопрос, кто вломился в дом балетмейстера. Зачем кому-то это вообще делать?..

— Мо Вэйюй… — Ваньнин скрестил руки на груди. — Если ты сейчас не уберешься, я вызову копов.

— Я никуда не уйду. — Мо Жань вздохнул, глядя балетмейстеру в глаза. — Хватит меня пытаться прогнать — со мной это больше не работает. Я не позволю тебе войти в дом одному, поэтому я совершенно точно остаюсь.

Ваньнин прищурился, открыл рот, собираясь что-то сказать — но затем тут же закрыл, заметив, что Мо Жань, не прикасаясь к дверной ручке, просто толкает дверь, и та открывается. Его дом был не заперт…

— Постой! — прошипел Ваньнин, бросаясь к Мо Жаню, пока тот не успел войти внутрь. — Там все еще кто-то может быть! Я… все равно собираюсь сейчас вызвать полицию. Уходи.

— ...И сколько после вызова ты будешь ждать патрульных? А если человек, ворвавшийся в твой дом, нападет на тебя? — Мо Жань был непреклонен. — Полицию нужно вызвать, но я остаюсь с тобой. Доверься мне...

— Тебе?.. — Ваньнин скривился, словно Мо Жань оскорбил его подобным заявлением. — В смысле, человеку, который даже имя свое скрывает?..

Мо Жань моргнул. Он даже поначалу подумал, что ослышался — но нет. Ваньнин смотрел на него с ледяным, совершенно жестким выражением лица. Было неизвестно, как давно он обо всем догадался — но явно говорил об этом сейчас с расчетом на то, что Мо Жань должен после этих слов, поджав хвост, сбежать…

— Ваньнин… учитель... — Мо Жань вздохнул. — Вызывай копов. Я не сдвинусь с места.

Ваньнина не пришлось упрашивать дважды. Он оставил экстренный вызов, коротко объяснив ситуацию, а затем мрачно уставился перед собой, не зная, что делать дальше.

Его обвинение в нечестности Мо Жаня вырвалось само собой — раньше, чем он успел сообразить, что говорит. Это было грубо с его стороны — и абсолютно бесполезно в итоге, потому что даже таким образом ему не удалось спровадить этого настырного юношу.

Теперь, когда приедет полиция, Мо Жань узнает все подробности прошлого Ваньнина — что может быть хуже?.. Хотя, нет, Ваньнин знал, что. Мо Жань уже подозревал, что его учитель имеет серьезные проблемы — теперь же он будет знать наверняка…

Полиция не заставила себя ждать. Вскоре к дому Ваньнина прибыла патрульная машина, и спустя десять минут офицеры обошли дом балетмейстера Чу вдоль и поперек — но не обнаружили постороннего присутствия. К тому же, на замке не было следов взлома.

Впрочем, одна неприятная находка все-таки произошла: это была видеокассета старого образца, перемотанная подарочной лентой и оставленная на столе гостиной балетмейстера. По просьбе Ваньнина полицейские проверили ее, и, как и ожидалось, это было очередное послание от неизвестного «благожелателя».

Также к ленте была прикреплена короткая записка, содержание которой гласило:

«Если будешь обо мне болтать, кто гарантирует, что болтать не станут о тебе, Ся?»

Офицеры полиции, до этого выглядевшие расслабленно, мгновенно напряглись, переглядываясь.

— Это то, что я думаю? — спросил один из них. — Вы ведь… тот самый Ся Сыни?

Мо Жань, все это время стоявший в стороне и молча наблюдавший за происходящим, нахмурился. Он не понимал, что именно имел в виду полицейский, но по спине почему-то поползли мурашки.

— Да, — ответил Ваньнин. — Это продолжается с тех пор, как над картелем Жуфэн ведется следствие. Они хотят, чтобы я изменил свои показания.

Мо Жань не отрываясь следил за Ваньнином — тот держался стойко. С другой стороны, само упоминание картеля заставляло задуматься, в какой же передряге в прошлом побывал его учитель…

— Мы приобщим это к делу, — полицейский смерил Ваньнина странным взглядом. — Сомневаюсь, что мы найдем хоть какие-то отпечатки, потому что человек, оставивший это, не вламывался — а, значит, был подготовлен. Но мы в любом случае временно опечатаем Ваше жилье. Вам… есть, куда идти сегодня? Вы не передумали насчет программы защиты свидетелей?

— Нет, я не передумал, — Ваньнин медленно покачал головой. — Они шантажируют меня, но до сих пор не предпринимали ничего серьезней подобных посланий. Если я откажусь от своей жизни и исчезну, разве это не будет означать, что они победили?.. К тому же, разве они не добрались в прошлом году до одного из свидетелей из программы?..

Полицейскому было нечего на это ответить.

— И то правда, — мрачно согласился он, а затем перевел полный подозрений взгляд на Мо Жаня. — А это… Ваш сожитель?

— Он был со мной весь вечер, — не моргнув и глазом, ответил Ваньнин, заставив Мо Жаня измениться в лице. — Он не мог подбросить это. К тому же, Мо Вэйюй — известный человек, он не стал бы заниматься чем-то подобным…

— ...Тот самый Мо Вэйюй? Знаменитость?! — поразился полицейский, и на этот раз посмотрел на Мо Жаня уже с совершенно иным выражением.

— Ага, он самый, — кивнул Ваньнин, а затем мрачно добавил. — И он не мой сожитель. Он мой… В общем, я живу один.

Чу и вправду не знал, как правильно назвать, в каких отношениях они пребывали с Мо Жанем. «Ученик»? «Коллега»?.. «Друг?»

— ...Ясно, — кивнул полицейский.

У Мо Жаня и Ваньнина брали показания еще около получаса, а затем пообещали в случае новых подробностей позвонить, также попросив никуда временно не выезжать.

Было уже далеко за полночь когда Ваньнин проводил усталым взглядом патрульную машину и с тоской уставился на желтую ленту на двери своего дома. Он внезапно почувствовал пробирающий до костей холод, от которого не было где укрыться.

Он тут же осознал, что так и не ответил на вопрос полицейского, где собирается жить — и понятия не имел, что теперь делать. Ему следовало бы сейчас вызвать такси и отправиться на поиски круглосуточного отеля — вот только Мо Жань продолжал как тень маячить перед его глазами, никак не уезжая.

«Он, что, все еще ждет приглашения выпить чай?! — раздраженно подумал Чу, опуская устало голову на руки. — Не видел, что ли, что произошло?! Или… он ждет объяснений?..»

— Почему ты все еще здесь? — спросил он вслух, из последних сил пытаясь сохранять лицо и казаться спокойным.

Мо Жань, все это время слонявшийся без дела вокруг его дома, как если бы пытался высмотреть какие-то улики, замер, поднимая взгляд на Чу, а затем улыбнулся и тихо проговорил:

— Я тут подумал… что ты ведь мог бы пожить вместе со мной.

И, заметив, что Ваньнин уже открыл рот, собираясь сказать что-то вроде «вздор», добавил:

— Подумай: ведь никто не в курсе о том, что мы неплохо знакомы. Я много лет был заграницей, и было бы странно предположить, что ты живешь со мной. Так тебя никто не найдёт.

— Это действительно вздор, — Ваньнин бросил в сторону Мо Жаня один из своих испепеляющих на месте взглядов. — Кто помешает им проследить за мной?

— «Им»? — Мо Жань приподнял брови.

Но Ваньнин, похоже, не собирался ничего объяснять.

— Так куда ты поедешь? — спросил он, так и не дождавшись ответа.

— ...В гостиницу, — процедил Ваньнин.

— Я могу подвезти, — не отступался Мо Жань. — Мне совсем не сложно.

— Я не сомневаюсь в этом, — Ваньнин неожиданно вскинул голову, меряя Мо Жаня пронизывающим взглядом. — Почему… ты до сих пор здесь? Ты избегал меня все эти годы, и зашел так далеко, что решил скрыть свое имя. Так… почему вернулся?

Мо Жань молча уставился на Ваньнина, понимая, что этот вопрос рано или поздно должен был возникнуть. Впрочем, он ожидал, что все же он возникнет скорее «поздно», чем «рано» — и у него будет больше времени убедить Ваньнина в искренности своих намерений…

— Когда учитель успел узнать меня? — ответил Мо Жань вопросом на вопрос, решив, что лучшая защита — нападение.

— Сегодня вечером, — Чу вздохнул. — Ши Мэй случайно проговорился.

— ...Но учитель не прогнал меня, когда я предложил его подвезти, — Мо Жань усмехнулся. — Значит, все-таки не против моей дружбы?

«Что ты несешь?!! — Ваньнин едва не поперхнулся, уставившись на Мо Жаня во все глаза. — Ты едва не силком запихал меня в свою чертову машину, и караулил под дверью уборной!!!»

Но вслух он этого, конечно, не сказал.

— Ваньнин, — позвал Мо Жань тихо. — Я скрывал свое имя потому что опасался, что ты прогонишь меня, едва узнаешь, кто я.

— ....... — Ваньнин даже перестал моргать. Он только смотрел на Мо Жаня во все глаза, не веря тому, что слышит, и что это все вообще происходит с ним.

— Ты прогнал меня шесть лет назад, — продолжил Мо Жань. — Тогда я был достаточно глуп, чтобы понять… что ты прогоняешь всех, кто осмеливается к тебе приблизиться. Был достаточно глуп и обижен, чтобы не заметить, как учитель был… напуган.

— Я не был напуган! — вскинулся Ваньнин, которому уже порядком поднадоело, что Мо Жань пытается лезть ему в душу и никак не понимает намеков, что ему пора бы свалить. — Что за вздор!!! В тот вечер я… поступил несправедливо по отношению к тебе. И мне до сих пор стыдно за это.

— Учитель, если тебе стыдно, ты можешь и дальше предаваться стыду и сожалениям в машине, — вздохнул Мо Жань, теряя терпение. — На улице холодно. И… я уже знаю, что тогда произошло между тобой и Ши Мэем. Мне не нужны извинения — все это в прошлом. Я отвезу тебя в тепло. Пойдем.

— …... — Ваньнин на мгновение потерял дар речи.

Молодой человек перед ним хоть и был Мо Жанем, все-таки имел так мало общего с его милым, нежным учеником, который всячески пытался угодить своему учителю.

То, как он гнул свою линию, действительно пугало… Более того, в памяти балетмейстера навсегда запечатлелись абсолютно безумные глаза и странная улыбка Мо Жаня, когда тот пустил машину в дрифт прямо посреди дороги. Он вдруг вспомнил и то, как Мо Жань напал на него со спины прямо посреди парка… Человек, звавший его с собой, был абсолютно непредсказуем.

Ваньнин на мгновение задумался о том, что ему действительно намного проще было разделять Мо Жаня из прошлого и Мо Вэйюя из настоящего — потому что эти два человека казались полными противоположностями.

Впрочем, несмотря на это, он все же рассудил, что Мо Жань, по сути, был прав: ему сейчас некуда идти, и он продрог до такой степени, что едва удерживался, чтобы не стучать зубами — а ведь еще только в начале недели валялся с температурой… Мо Жань, что бы у него не было на уме, и как бы дико и резко не звучали его слова, похоже, таким нелепым ультимативным образом все-таки проявлял заботу.

— Хорошо, — кивнул Ваньнин, а затем позволил Мо Жаню усадить себя на пассажирское сидение и отвезти к себе.

Комментарий к Часть 11 Мо Жаня раскрыли, при этом ни один Мо Жань не пострадал. XD

Немного объясню, почему он в принципе так странно себя ведет: все-таки он еще не осознаёт до конца свою чувства, и, хоть и понимает умом, что повода для ненависти нет, но все же в нем осталось далеко не самое светлое ощущение отверженности. Каждый раз, когда его отталкивают, он бесится и превращается в некую лайтовую версию 0.5. Именно потому он внезапно устроил весь этот цирк посреди дороги.

Надеюсь, немного пролила свет XD

P.S. Отдельное спасибо всем, кто активно комментирует и лайкает — вы вдохновляете меня писать дальше (хоть у меня иногда и есть чувство, что своим сюжетом я могу в итоге разочаровать, нооо... не будем думать о плохом раньше времени!)

И благодарю всех, кто неравнодушен и потихоньку бетит эту историю (напомню, что тут публичная бета, и приложить руку могут все неравнодушные).

====== Часть 12 ======

...Яркий свет резанул по чувствительным глазам, едва не ослепляя. В нос ударил едкий запах парфюма, смешанный с сигаретным дымом. Маленький мальчик резко заморгал, пытаясь понять, где сейчас находится, и что с ним происходит.

«Нет!!! Снова… это место…»

Ваньнин в ужасе застыл, понимая, что все это ему снится — и он не может проснуться.

Да, вне всяких сомнений, это был один из складских контейнеров из его воспоминаний — но, очевидно, не тот, где раньше он ютился с Ши Минцзином. Очевидно, он переместился к тому моменту, когда кто-то подмешал снотворное в его питье — а пробуждение застало его уже совершенно в другом месте.

Ваньнин опустил голову и тупо уставился на свое побитое тело — синяки медленно сходили, руки, ноги и грудь представляли собой весьма печальное зрелище. Одежда была местами разорвана, местами — ткань пропиталась кровью и так и высохла, прилипнув к коже. Грязь буквально въелась в его волосы, забилась под ногти...

Он все еще был ребенком — испуганным, избитым, балансирующим на грани отчаяния. Он все еще был в этом ужасном месте из своих воспоминаний...

Не поднимая головы, он постарался осторожно осмотреться вокруг. Не хотел привлекать внимание к тому факту, что уже успел прийти в себя — решил, что чем спокойнее будет себя вести, тем меньше шансов, что его снова куда-то поволокут или изобьют.

В контейнере, куда он попал, он был не единственным пленником, но атмосфера здесь была совсем другая: вместо грязного земляного пола под ногами был постелен мягкий ковер, а остальные дети не были связаны и могли свободно перемещаться или играть. Они были одеты в чистое, чисто вымыты и причесаны. Какой-то мальчик постарше осторожно перебирал струны укулеле, девочка примерно одного с Ваньнином возраста наносила на свое лицо плотный слой пудры, маскируя побои… Ваньнин невольно содрогнулся. Его буквально физически передернуло от того, что он видел...

— Проснулся, котенок? — неожиданно раздалось над ухом.

Мальчик стиснул зубы, пытаясь успокоить неконтролируемый порыв дернуться. Он знал, что его снова связали — скотч в несколько слоев облеплял его запястья, колени и щиколотки, не давая пошевелиться.

Тут же в поле его зрения попал миловидный молодой мужчина с обманчиво доброжелательным лицом. Он усмехнулся:

— Будешь вести себя словно дикий звереныш, Ся — так не удивляйся, что с тебя сдерут шкуру…

С этими словами незнакомец достал из-за пояса нож-бабочку и одним резким движением освободил Ваньнина от пут.

Чу на несколько секунд впился глазами в острое лезвие, как если бы оно внезапно стало его смыслом жизни, а затем быстро опустил глаза, пытаясь притвориться незаинтересованным.

В следующее мгновение мужчина схватил его за волосы и потащил куда-то в сторону плотной ширмы в восточном стиле. Боль была пронизывающей череп.

Ваньнин не сопротивлялся — он все это время не сводил глаз с ножа. На самом деле, он к этому времени уже настолько привык к побоям, что такая мелочь как стесанные ладони, спина или колени, да пару вырванных клоков волос, казались ему вполне терпимыми. Он не проронил ни звука — и лишь когда понял, куда именно его тащит молодой мужчина с обманчиво добрым лицом, внезапно уперся, запоздало вцепившись пальцами в край ковра. Он хорошо помнил этот момент в своем прошлом — и ему заранее стало дурно.

За небольшой ширмой с изображениями переплетенных цветущих ветвей находился огромный чан, до краев наполненный водой — настолько горячей, что над ней клубами поднимался пар.

У самого чана находился еще один парень, на вид ему было не более пятнадцати. На его лице застыло странное, слащавое выражение, от которого Ваньнин буквально оцепенел, в сердце зародилось мерзкое предчувствие.

«Если бы я только мог достать нож.. — думал он. — Если бы я только мог изловчиться…»

Однако его надеждам не суждено было сбыться. В следующее мгновение молодой мужчина, поначалу пригрозивший спустить с Ваньнина шкуру, уже швырнул мальчика в горячую воду. Его руки с силой сомкнулись на крохотных худых плечах, не давая ребенку ни единого шанса выбраться.

Голова Ваньнина полностью ушла под поверхность слишком горячей воды, и он едва успел набрать воздуха чтобы не захлебнуться. Перед глазами всё поплыло от почти нестерпимого жара… В то же время мужчина продолжал топить его, удерживая за плечи и не давая вырваться на поверхность… Ваньнин, из последних сил пытаясь сопротивляться, внезапно вспомнил о лезвии, которое ранее обнаружил в багажнике и теперь прятал во рту — это была его последняя надежда.

Носилы покидали его слишком быстро, а в следующее мгновение дыхание в груди сперло в приступе астмы, и он рефлекторно сделал резкий вдох прямо под водой… и зашелся диким кашлем...

...Резкий приступ удушающего кашля заставил его наконец вырваться из кошмарного сна. Чу резко сел в постели, хватая ртом воздух, цепляясь из последних сил пальцами в одеяло. Перед глазами всё плыло, превращаясь в некую странную смесь реальности и жуткого видения, все еще продолжающего стоять перед его глазами.

Его тело… он больше не был беспомощным ребенком. И, в то же время, размытый темный силуэт продолжал склоняться над ним, неся скрытую угрозу...

Ваньнин, задохнувшись, резко сунул руку под подушку в поисках оружия — но его пальцы встретили пустоту. В следующую секунду мужчина оказался прижат к спинке кровати, чьи-то сильные пальцы быстро разжали его сцепленные зубы и… во рту появился гадкий лекарственный привкус.

«Ингалятор?!..»

Ваньнин на мгновение замер, перестав отчаянно вырываться. По мере того, как дыхание восстанавливалось, взгляд медленно прояснился — и в какой-то момент он понял, что перед ним находится не неизвестный противник, а... Мо Жань.

Их взгляды встретились — и Ваньнин тут же отшатнулся, а по спине прошел озноб ужаса. Мо Жань же в этот раз не предпринял попыток схватить его, и только уставился на балетмейстера странным взглядом, как если бы о чем-то интенсивно размышлял.

— С...спасибо, — сухо процедил Ваньнин, запоздало подумав, что юноша в самом деле не замышлял ничего дурного, к тому же помог ему в критической ситуации. Его реакция была, скорее, инстинктивной, чем намеренной.

Спустя еще мгновение он огляделся по сторонам, понимая, что находится в совершенно незнакомой обстановке. Похоже, он очнулся в чужой постели: широкая мягкая кровать подиумного типа была застелена шелковыми простынями насыщенно-винного цвета, а пробивающиеся сквозь панорамное окно огни ночного города внушали… страх. Особенно пугало полное отсутствие штор или ролетов — и огромная высота этажа. Квартира находилась настолько высоко, что Ваньнин с трудом мог различать проезжающие внизу машины. К горлу подкатила дурнота…

«Это… квартира Мо Жаня?!»

Ваньнин внезапно вспомнил, что вчера вечером его бывший ученик предложил ему временно переехать к себе. Но, после того, как он сел в машину Мо Вэйюя, все было как в тумане… Чу мог только предполагать, что, скорее всего, из-за многочисленных потрясений попросту вырубился по дороге, и Вэйюю, видимо, пришлось тащить его весь путь от машины до кровати на себе…

От этой мысли Ваньнину сделалось неуютно.

Мо Жань все это время продолжал смотреть на него с весьма смешанным выражением лица, тоже сохраняя молчание.

Чу медленно выдохнул, и вдруг понял, что его руки мелко дрожат, а сам он забился в самый дальний угол кровати.

«Какой стыд!..» — запоздало подумал он, и рассеянно отметил, что его одежда по-прежнему на нем. Его ученик снял с него плащ, но не притронулся ни к рубашке, ни к джинсам. Ваньнин облегченно вздохнул, немного расслабившись.

— Прости, — как можно спокойнее проговорил он. — Я причинил тебе неудобства. Мне… утром стоит все-таки снять номер в отеле.

— О чем ты говоришь? — Мо Жань наконец отозвался, его брови были хмуро сведены едва ли не в одну линию. — Я пригласил тебя. В моей квартире полно места — оставайся, сколько угодно.

— Мне часто снятся кошмары, и, пробудившись, я… я не различаю реальность и сон, — резко отрубил Ваньнин, решив расставить все точки. — Я… могу навредить тебе, сам того… не… осознавая… — он резко выдохнул, опуская голову.

— Вообще-то я так и думал, — медленно кивнул его бывший ученик. — Тогда, шесть лет назад, ты… у тебя было такое же выражение лица перед тем, как ты выставил меня. А вчера на крыльце своего дома ты едва не заехал мне в живот коленом...

— …, — Ваньнин все-таки посмотрел на Мо Жаня, и тот встретил его взгляд странной, кривоватой усмешкой, — Тебе смешно?!..

— Вообще-то, нет, — Мо Жань вздохнул. — Я уже позвонил своему дяде, и он посоветовал приготовить тебе травяной успокаивающий чай…

— Ты звонил Сюэ Чженъюну среди ночи чтобы обсудить меня?!.. — прошипел Ваньнин, теряя остатки хладнокровия, а лицо его в этот момент едва не позеленело от ужаса. — Что… что он тебе рассказал?

— Он не рассказал мне о причинах — лишь упомянул, что из-за глубокой травмы балетмейстер страдает кошмарами. Посоветовал быть с тобой обходительным, — Мо Жань приподнял брови. — Он ведь врач — врачи не рассказывают направо и налево о своих пациентах…

— …... — Ваньнин молча прищурился, пытаясь понять, врет ли Мо Вэйюй ему в лицо.

— Я предпочел бы, чтобы балетмейстер сам обо всем рассказал мне, — юноша пожал плечами. — Какой толк выпытывать дядю Сюэ? Пока ты спал, я уже загуглил все, что смог найти, про дело, связанное с картелью Жуфэн, и даже нашел кое-что про Ся Сыни… в сети нет его фото, но я сопоставил некоторые факты, и в общих чертах догадываюсь…

— Тебе не стоит в это лезть, — оборвал его Чу, и попытался резко подняться на ноги, хотя и сам не знал, куда собрался идти. К сожалению, волна слабости тут же накатила на него — и ему пришлось снова сесть на кровать чтобы немного отдышаться.

Он внезапно подумал, что, если людям, продолжающим угрожать ему, станет известно, что Мо Жань укрывает его, в первую очередь они обратят свое внимание именно на его бывшего ученика. И им он живым не нужен — в отличие от Ваньнина, который все еще может изменить показания. К тому же, они смогут использовать Мо Жаня чтобы надавить на Ваньнина...

От подобной страшной догадки Чу едва не парализовало на месте. Он впился яростным взглядом в лицо Вэйюя, пытаясь придумать, что такого он может сказать, чтобы тот перестал вести себя, словно супергерой, решивший выручить попавшую в беду девицу…

В голову, как назло, ничего не приходило.

— Я приготовлю тебе чай, — Мо Жань медленно поднялся с постели. — Сейчас принесу. Ты пока можешь воспользоваться душем — свежие вещи и полотенца я оставил в ванной комнате. Если тебе что-нибудь понадобится... всё равно, что... просто позови меня.

Он развернулся и направился… вовсе не к выходу, а просто за перегородку, которая, похоже, разделяла пространство его довольно просторной квартиры-студии на зоны.

Ваньнин уставился на широкую спину удаляющегося Мо Жаня, и почему-то смутился. Его бывший ученик сам пригласил его временно пожить здесь — но, несмотря на огромную площадь его студии, неужели он хотя бы на секунду не задумался, что им вдвоем здесь будет не ужиться?..

Ведь они оба будут как на ладони друг перед другом…

Балетмейстер Чу опустил голову на руки, и внезапно почувствовал, что его лицо все еще покрыто липким холодным потом. Кошмарное видение из прошлого тут же снова восстало в памяти будто неприкаянный призрак, и мужчина содрогнулся, невольно чувствуя, как кашель снова царапает горло, и ощущение нехватки кислорода заставляет мысли теряться в тумане сознания.

Он усилием воли заставил себя медленно выдохнуть — а затем задержал дыхание, потому что внезапно стал опасаться, что Мо Жань, услышав его кашель, тут же примчится обратно.

В самом деле, этого юноши в его жизни было в последнее время как-то слишком много…

Поежившись, Ваньнин решил все-таки поискать ванную. К счастью, она оказалась отдельной комнатой, притом достаточно большой. Тут также присутствовало огромное панорамное окно, рядом с которым располагалось джакузи... У Ваньнина такого не было, и ему всегда было любопытно, как оно работает, но рассматривать его балетмейстер Чу не решился из-за страха высоты.

«Как хорошо, что здесь есть душ…»

Впрочем, забравшись под струи воды, Чу так и не почувствовал облегчения — напротив, воспоминания с новой силой атаковали его. Он, сам не понимая, что творит, выкрутил температуру воды до минимальной, потому что в его голове все еще были свежи видения наполненного кипятком чана, в котором его едва не утопили — а затем, стуча зубами и задыхаясь от холода, обернулся в полотенце. Его буквально колотило, и он все никак не мог согреться...

В этот момент в дверь ванной раздался тихий стук.

— Балетмейстер Чу?.. — окликнул его Мо Жань.

«Что ему нужно?!»

Ваньнин пару секунд тупо смотрел на дверь, не уверенный, как должен поступить, а затем наспех набросил на себя безразмерную толстовку и натянул треники. Кожа была все еще влажной, и потому ткань противно липла к телу. Вещи, к тому же, очевидно, принадлежали Мо Жаню — так что были слегка велики по росту.

— Учитель…? Юйхэн..? — снова постучал Мо Жань. — Ваньнин?..

Ваньнин резко распахнул дверь, щурясь на застывшего на пороге юношу и стараясь не стучать зубами от холода. Вода продолжала стекать с его длинных волос, оставляя влажные пятна на одежде.

— Зачем ты зовешь меня учителем?..

— Ты долго не выходил, не отзывался, и я решил, что… — Мо Жань пожал плечами, не договаривая.

— Что, если переберешь все варианты имени, я выйду быстрее? — фыркнул Ваньнин, хмурясь.

— ...Дядя Сюэ говорил, что ты боишься… — тихо пробормотал себе под нос Мо Жань, и тут же осекся, потому что Ваньнин уставился на него таким злым взглядом, что ему пришлось проглотить свои слова.

— Я боюсь многих вещей, Мо Вэйюй, — подчеркнуто корректно процедил Ваньнин, незаметно кутаясь в толстовку. — Да, среди них есть горячая вода. Но это не значит, что мне нужна чья-то помощь. Я вполне способен преодолеть свои страхи… Холодный душ еще никого не убил.

Он еще несколько секунд злобно зыркал на Вэйюя, пока тот не сдался и не отошел в сторону. Только тогда Чу позволил себе сильнее закутаться и натянул на голову капюшон, постукивая зубами.

Запоздало он подумал, что в таком виде, должно быть, напоминает огородное пугало — и почему-то от этого факта разозлился еще сильнее… Теплее не становилось потому что ткань окончательно промокла из-за постоянно стекающей с волос воды. Он бы спокойно высушил их полотенцем, прежде чем одеться, если бы Мо Жань не надумал так бесцеремонно стучаться в дверь…

«Кто же знал?..»

— Я сделал чай, — мягко напомнил о себе Мо Жань, снова появляясь в поле зрения балетмейстера. На этот раз он принес небольшую чашку, источающую тонкий цветочный аромат.

— С..ссспасибо, — простучал зубами Ваньнин, кутаясь в толстое покрывало. Он протянул руку чтобы взять чай, и на мгновение его ледяные пальцы соприкоснулись с горячей ладонью юноши.

Он отдернул руку так быстро, что своим резким движением едва не выбил чашку.

— …... — Мо Жань пристально уставился на него, хмурясь еще сильнее.

— …... — Ваньнин уставился на него в ответ, чувствуя, как руки ходят ходуном от холода, а лицо само по себе покрывается пунцовыми пятнами.

Мо Жань тихо вздохнул, медленно поставил чашку на прикроватный столик в пределах досягаемости Чу. А потом осторожно сел на постели, и в его руках появилось большое мягкое полотенце — вернее, скорее всего, оно и было в его руках все это время, вот только Ваньнин заметил его лишь сейчас.

— Я хочу высушить волосы своего учи… Ваньнина, — ровным голосом произнес он. — Могу я это сделать?

— …... — балетмейстер Чу уставился на него таким взглядом, словно у его ученика в руках было не полотенце, а опасное холодное оружие.

— Я буду осторожен, — продолжил Мо Жань, придвигаясь вплотную, а затем, не дождавшись ответа, просто стянул с головы балетмейстера капюшон и плавно прошелся ладонями по длинным чернильно-черным прядям, деликатно выжимая с них влагу.

Казалось, он никуда не торопится. От его прикосновений странным образом по телу начало распространяться волнами тепло — и в следующее мгновение Чу в ужасе осознал, что дрожит теперь совсем не от холода… это была нервная дрожь, которую невозможно было остановить.

В то же время Мо Вэйюй мягко прошелся кончиками пальцев по шее и спине Ваньнина.

— Одежда совсем мокрая, — заметил он. — Ее лучше снять...

— …! — Ваньнин резко развернулся к нему, хмурясь.

Мо Жань спокойно повел плечами:

— Ты ведь только недавно выздоровел… В конце концов, мы оба мужчины. Так чего стесняться?..

Ваньнин продолжал в упор смотреть на него, борясь с собой.

С одной стороны, Мо Жань был прав, и оставаться в насквозь промокшей одежде было как минимум глупо. С другой стороны… он чувствовал себя отчего-то ужасно неловко.

Поколебавшись, он все-таки стащил с себя толстовку и бросил ее на пол, старательно делая вид, словно раздеваться перед кем-то для него — самая естественная вещь на свете. И тут же вздрогнул, потому что холодный воздух соприкоснулся с обнаженной кожей. Впрочем, он не был до конца уверен, что причиной был именно холод…

Мо Жань в одной руке так и продолжал удерживать на весу его влажные волосы, а второй внезапно накинул на плечи мужчины сухой плед. На одну секунду его ладонь снова мягко прошлась по спине Ваньнина, проверяя, насколько плотно ткань прилегает к его телу — а затем скользнула вперед, расправляя края.

В этот момент его грудь оказалась прижата к спине Чу, и балетмейстер внезапно почувствовал нестерпимый жар, исходящий от Вэйюя. Сердце молодого мужчины за его спиной билось так быстро, как если бы он только что пробежал марафон — и Ваньнин неожиданно понял, что его собственный пульс тоже пугающе ускорился… он вздрогнул, чувствуя, как горячее дыхание обжигает его шею, и в голове словно дежавю возникло воспоминание о неловком эпизоде в парке, когда Мо Жань не узнал его и точно так же прижимался к нему со спины…

Кровь прилила к лицу, а из груди вырвался неловкий вздох, который Ваньнин тут же попытался замаскировать под внезапный приступ кашля:

— Ах… кха-кха-кха… — он неосознанно попытался отстраниться, но пальцы Вэйюя продолжали сжимать плотную массу его волос, и потому ему не удалось сдвинуться достаточно далеко.

— Я ведь говорил, что в мокрой одежде недолго замерзнуть, — пробормотал Мо Жань у самого уха балетмейстера. Его тихий голос странно расслаблял, и в то же время возбуждал. Он продолжил рассеянно перебирать пряди волос Чу, но так и не отстранился.

— Что… что ты делаешь? — Ваньнин резко потянул за края пледа, пытаясь максимально закрыться им. Его пальцы лихорадочно цеплялись за ткань. Он едва был в состоянии говорить.

— Отогреваю Ваньнина, — Мо Жань усмехнулся, щекотнув горячим дыханием шею мужчины, а затем медленно, словно бы неохотно, отстранился.

И, все же, он продолжал сидеть слишком близко — Ваньнин даже через плотную ткань пледа мог чувствовать исходящий от него жар.

— Ну, как, стало лучше? — поинтересовался он, — Может, все-таки выпьешь чай, пока не остыл?

Его пальцы продолжали медленно, несколько отстраненно, выжимать волосы балетмейстера при помощи полотенца, при этом каждое движение было на удивление нежным. Мо Жань ни разу не причинил Ваньнину боль, не потянул за спутавшуюся прядь, не дернул…

Чу наконец взял чашку с цветочно-травяным успокаивающим чаем, и, вдохнув приятный аромат, отпил глоток. Напиток был все еще достаточно теплым — и пришелся весьма кстати чтобы промочить внезапно пересохшее горло.

— Зачем ты… все это делаешь? — внезапно спросил он. Вопрос сорвался с языка раньше, чем Ваньнин сумел себя остановить.

Мо Жань, продолжая прядь за прядью сушить волосы мужчины, казалось, не был удивлен. Немного подумав, он ответил:

— Возможно, мне это необходимо.

— Ты понимаешь, что даже находиться рядом со мной небезопасно? — Ваньнин вздохнул, понимая, что, если сейчас не наберется мужества рассказать обо всем, не сделает этого уже никогда — ему попросту не хватит на это сил.

— Подозревал об этом, как только услышал о картеле Жуфэн, — Мо Вэйюй и бровью не повел.

Казалось, он был готов к этому разговору даже больше, чем сам Ваньнин.

— Ты не понимаешь… — балетмейстер неловко поерзал на постели, пытаясь сбавить внутреннее напряжение, но Мо Жань мягко притянул его обратно к себе, и его рука обвилась вокруг талии мужчины.

— Расскажи мне, и тогда я, возможно, пойму.

Ваньнин сделал еще один небольшой глоток из чашки, а затем отставил ее в сторону. Он немного помолчал, собираясь с силами, намеренно стараясь не думать о том, как близко к нему склонился Мо Жань.

Возможно, это последний раз, когда они остались наедине, потому что одним богам было известно, как он отреагирует на его прошлое — но это все-таки реальный шанс убедить его держаться подальше...

Впрочем, разве он сам не хотел бы, чтобы Мо Жань наконец оставил его в покое? Чем скорее он все поймет, тем для него же лучше.

Сделав глубокий вдох, Чу заговорил:

— Мне едва исполнилось девять когда меня похитили. Если ты уже читал о картеле, ты понимаешь, чем они известны: наркоторговля, торговля людьми. Таких детей, как я, они используют как мулов, держат в борделях или продают заинтересованным покупателям. На такой товар всегда был спрос — и, наверное, будет… — он сглотнул, неожиданно чувствуя, как пересохло во рту. — Эти люди не останавливаются ни перед чем. Попасть к ним означает умереть... или опуститься так низко, что смерть станет желанным исходом.

Пальцы Мо Жаня на мгновение замерли на волосах Ваньнина. Неожиданно он понял, что пытался донести до него учитель...

— Всё верно, — Ваньнин заметил его колебание и трактовал его по-своему.— Меня похитили еще ребенком, и я стал частью одного из борделей. Я пробыл там около полугода — и почти все время находился на грани смерти, но каким-то невообразимым образом выжил. Неделями лежал на сырой земле, в выстуженном помещении, не в состоянии подняться, с переломанными ребрами, но все никак не умирал… В какой-то момент владельцам надоело, что я приношу одни проблемы, и от меня решили избавиться, продав. В ту же ночь я убил своего покупателя…

Мо Жань невольно вздрогнул от холода в голосе Ваньнина. Казалось, то, что он рассказывал, было совершенно будничным делом — мужчина словно делился историей, прочитанной в газете. На его лице застыло выражение холодного безразличия.

— Ваньнин… — позвал он тихо, чувствуя, как внутри только что что-то сломалось. Он вдруг осознал, что его собственный голос звучит странно… Он словно проваливался в бездну, и больше не знал, как из нее выбраться. К горлу подкатила тошнота...

— Мне повезло, — все так же холодно продолжил Ваньнин, внезапно усмехаясь. — Той ночью была облава, и меня спасли. Но… ты понимаешь, что на самом деле спасать было уже некого?..

Мо Жань уставился на него, не моргая.

Его взгляд почему-то пугал. В холодных пропастях цвета лиловых сумерек сверкнула ярость, зрачки сузились до крошечных щелок.

Чу вздрогнул, резко отстраняясь. Он всегда был чувствителен к чужому настроению, и не заметить состояние Мо Жаня не мог. Юноша перед ним в одно мгновение превратился в пугающего незнакомца.

Ваньнин отвел взгляд, понимая, что, рано или поздно, Мо Жань должен был узнать обо всем. Пути назад не было — он должен рассказать всё до конца.

— Я не надеялся выжить. Той ночью, когда меня вытащили оттуда, я собирался убить себя, но просто не успел. Вещи, что происходили эти полгода… никто бы не мог остаться в своем уме после такого, — продолжил он безжалостно. — Сюэ Чженъюн, твой дядя — работает со мной уже много лет, но… все, что он может сделать — выписать мне лекарства. Большую часть времени я либо не в себе, либо настолько напуган, что забываю, кто я и где нахожусь, проваливаясь в воспоминания. Периодически я всё ещё тот мальчик, Ся Сыни… понимаешь?

Он не смотрел в сторону Мо Жаня, потому что опасался увидеть выражение его лица. Узнать, что все это время находился рядом с психически нестабильным человеком, способным на убийство — и этот человек еще и чему-то учил его, а теперь был партнером на сцене в постановке... о чем здесь можно было вообще думать? О чем еще могла идти речь?!..

Внезапно в звенящей тишине раздался голос Вэйюя. Он спросил:

— Они… все еще на свободе?

— И да, и нет, — Ваньнин невольно облегченно вздохнул, понимая, что на такой вопрос он вполне может ответить. — Их лидер и большая часть виновных сейчас отбывают пожизненный срок, но время от времени кто-то да подает прошение об апелляции. А у их окружения осталось достаточно денег и связей, так что уже несколько раз прошение удовлетворяли, и дело пересматривали. Всякий раз они пытаются все обернуть так, словно я психически нездоров, и потому мои показания не имеют силы. К тому же… ты видел, что случилось вечером. Ко мне вламываются в дом не впервые — именно потому я держу под рукой оружие…

— У них есть на тебя что-то? — задал следующий вопрос Вэйюй.

Чу почему-то коробило от его спокойного, даже слегка отстраненного тона. Он вздохнул:

— Есть видео, на котором Ся Сыни... совершает убийство. Но полиция знает об этом с тех пор, как начался шантаж. Проблема в том, что Жуфэн угрожают сделать эту запись достоянием общественности — но я не настолько глуп, чтобы не понять, что рано или поздно они все равно это сделают вне зависимости от того, изменю ли я показания…, — он на мгновение задумался. — Жуфэн также периодически присылают мне угрозы по отношению к моим коллегам, но до сих пор никто не пострадал. Скорее всего, дело в том, что я в общем-то сторонюсь людей, и ни с кем не сближаюсь. Они не могут мне по-настоящему угрожать потому что рядом со мной никого нет…

В спальне снова стало тихо — настолько, что Ваньнин мог слышать собственный учащенный стук сердца. Он вцепился в плед, чувствуя себя неловко. Все-таки ему не стоило снимать одежду потому что теперь он как будто лишился слоя защиты.

Мо Жань… кажется, он был способен уговорить балетмейстера на любую глупость, и Чу почему-то позволял ему это — но сейчас внезапно остро осознал, что с самого начала не должен был принимать приглашение Вэйюя.

— Мне стоит уйти прямо сейчас, — сказал он. — Я должен идти.

При этом он не сдвинулся с места, и лишь растерянно осмотрелся в поисках своих вещей, старательно избегая даже взглянуть в сторону Мо Жаня.

Но одежда, в которой он изначально пришел, была брошена в ванной… он запоздало вспомнил об этом, и теперь неловко мялся, пытаясь понять, что делать дальше.

Неожиданно Мо Жань оказался рядом с ним, и его руки легли на плечи Ваньнина, а затем он медленно привлек мужчину к себе.

Чу застыл словно изваяние, а затем его пробрала дрожь.

— Я… почти не переношу прикосновения, — тихо предупредил он, и в ужасе понял, что его голос звучит как-то искусственно, словно говорит совсем не он, а какой-то робот.

Резко отстранившись, он отступил на несколько шагов — и тут же замер, понимая, что забылся, и случайно подошел слишком близко к панорамному окну. Взгляд против воли метнулся вниз — и так и застыл.

Его снова начинало неконтролируемо трясти.

— Ваньнин… Ваньнин, стой… — голос Мо Жаня пробился сквозь наступающую волну паники.

Чу вцепился в плед, а тонкие губы поджались.

— Что… что ты теперь думаешь обо мне? — наконец спросил он тихо. — Все еще... хочешь быть моим другом?.. — он внезапно поморщился, как если бы жалел о заданном вопросе.

— Да, — Мо Жань, кажется, не раздумывал ни секунды. Он медленно протянул руку, как если бы хотел коснуться Чу, но его ладонь остановилась в нескольких миллиметрах от щеки мужчины.

Ваньнин удивленно покосился на руку Мо Жаня, зависшую в воздухе, а затем впервые за долгое время поднял на юношу глаза, и в эту же секунду где-то вдали послышались отдаленные раскаты грома, и ночное небо за окном в одно мгновение пролилось густым дождем, перекрывая плотной водной завесой весь обзор.

Лицо Ваньнина внезапно осветила яркая вспышка молнии, и Мо Жань замер, очарованный блеском темных глаз, взгляд которых был сейчас устремлен прямо на него, как будто испытывая его на прочность.

— Я хочу быть твоим другом, — повторил Мо Жань медленно. — Неужели ты думаешь, что я остановлюсь после всего, что ты мне доверил?.. Думаешь, я боюсь?

Ваньнин вздрогнул, словно от удара. Он отвел глаза, и впервые почувствовал, как земля буквально уходит из-под ног.

— Мне плевать на опасность, — продолжал Мо Жань, мрачно усмехаясь. — Ты… Ваньнин, ты, серьезно, думаешь, что меня это может напугать или как-то… остановить? Я уже шесть лет зарабатываю на жизнь исполняя трюки без страховки… — он тут же замолчал, понимая, что выдает себя с головой.

Балетмейстер Чу снова уставился на него.

— Что? — Мо Жань пожал плечами. — Я бросил балет, нужно же было как-то развлекать себя? Острых ощущений после твоих репетиций очень не хватало...

— Хм, — Ваньнин сощурился, пристально вглядываясь в лицо Мо Жаня, но тот выглядел вполне серьезным, делая подобные заявления.

— Ты сам не захотел возвращаться, — после небольшой паузы сказал он. — Я… тогда я не думал, что ты ушел насовсем. Я сказал тебе убираться, но ведь сейчас… ты совсем не реагируешь, когда я прошу тебя уйти, разве нет?..

— …... — Мо Жань воззрился на Ваньнина, разинув рот, а затем точно так же его захлопнул, смутно чувствуя, что балетмейстер... издевается над ним.

Двое снова замолчали, и, когда их в очередной раз накрыла тишина, Чу внезапно подумал, что ему действительно страшно от одной мысли, что с Мо Жанем что-то может произойти.

Пусть он отшучивался, и действительно неоправданно рисковал собой… всё это не шло ни в какое сравнение с тем, на что были способны люди из Жуфэн.

Он вдруг вспомнил, как впервые увидел Мо Жаня, и его сердце пропустило удар, потому что воспоминание было очень болезненным. Ваньнину тогда было тринадцать. Прошло пять лет с тех пор, как его выписали из больницы, где он пробыл около года после своего поистине «чудесного» спасения из Жуфэн. Все эти пять лет он занимался балетом по совету Сюэ Чжэнъюна, который свято верил (и убеждал его родственников), что танцы помогут Чу побороть внутренние страхи.

Но за эти пять лет страхов, пожалуй, стало только больше, потому что Ваньнин к тому времени не только не перестал сторониться людей, избегая любых физических контактов, но и испытывал немыслимый ужас перед сценой. Кроме того, теперь к его целой веренице опасений прибавилось еще одно — он всякий раз боялся, что астматический приступ случится прямо во время выступления.

Впрочем, Хуайцзуй, который решился взять его в свои ученики, похоже, тогда был уверен, что с возрастом Ваньнин сможет преодолеть себя — он и правда искренне верил в то, что Ваньнин станет восходящей звездой балета, и его ученику самой судьбой уготовано солировать на самых роскошных сценах… Ваньнин был с ним не согласен, но все же старался держать планку изо всех сил, усердно прорабатывая каждое движение.

К тринадцати годам помимо общих занятий он все чаще приходил самостоятельно репетировать в хореографический класс, стараясь выбирать время, когда там было свободно — все-таки в одиночестве он чувствовал себя намного уверенней и… свободней.

Ему ведь действительно нравился классический танец — вот только в окружении одногруппников он не был в состоянии нормально функционировать. Стоило кому-то даже просто приблизиться к нему, как Чу в очередной раз впадал в панику. Из-за этого вокруг него всегда на репетициях образовывалась своего рода «зона отчуждения» в несколько метров.

В общем, в один из вечеров, выбранных им для уединенной репетиции, он и повстречал совсем еще зеленого Мо Жаня, который только недавно пришел в балет. Мальчишка бесцеремонно вломился в танцевальный класс, и с удивлением наблюдал за Ваньнином с таким лицом, словно впервые видел, как кто-то в принципе танцует.

Ваньнин поначалу думал прогнать его взашей на правах старшего — но затем сдался. В конце концов, мальчик держался от него на достаточном расстоянии, не лез с расспросами, да еще и выглядел ужасно смущенным. Чу знал, что такое смущение.

Да и… Мо Жань выглядел очень милым ребенком. Темные волосы, хоть и были собраны в хвост, все же вечно казались слегка растрепанными из-за того что вились. Огромные темно-лиловые глаза сверкали любопытством и восторгом. Пухлые щеки заливал румянец.

Ваньнин, закончив репетировать, внезапно для самого себя решил познакомиться с этим необыкновенно обаятельным мальчуганом. В конце концов, у него, кроме Ши Минцзина, который все еще часто пропадал по больницам из-за состояния здоровья, совсем не было друзей — а доктор Сюэ уже давно советовал ему начать с кем-нибудь общаться.

Конечно, скорее всего, он имел в виду кого-то из сверстников Чу — но Ваньнин, по правде говоря, не был уверен, что способен общаться с одногодками. Чаще всего ему бывало ужасно некомфортно на общих репетициях — а особенно становилось не по себе, когда девушки из их группы бросали на него неоднозначные взгляды. От них Ваньнина в принципе прошибал ледяной пот.

Тем вечером он первый представился Мо Жаню, а затем предложил ему помочь — да и что еще он мог предложить, если сам ничего не знал и не умел кроме как танцевать?..

Мо Жаня его предложение, к слову, весьма воодушевило — и так началась их совместная работа над первым танцем Мо Жаня… А затем над вторым, и над третьим… и над десятым тоже… Ваньнин с удовольствием наблюдал, как его маленький ученик прогрессирует семимильными шагами, обгоняя своих одногодок.

Он радовался всякий раз когда Мо Жань выступал на сцене, и никогда не пропускал его партии. Да, возможно, их общение не было похоже на дружбу — но Ваньнин попросту не умел дружить. А Мо Жань… он был одарен, и при этом невероятно трудолюбив.

Учить его было для Ваньнина огромным удовольствием. Что же до общения с Мо Жанем… Ваньнин по-прежнему избегал с ним общаться о чем-либо кроме танца, поскольку не был уверен, что это правильно. В конце концов, он был на несколько лет старше, а у Мо Жаня наверняка были свои друзья.

Впрочем, Чу и сам не понял, в какой момент не только перестал шарахаться от своего ученика, но еще и ужасно привязался к нему. Наверное, он осознал это уже в тот период, когда его внезапно пригласили в группу Мо Жаня в качестве хореографа...

В тот момент Мо Жаню было уже около шестнадцати, и он активно выступал на сцене — и Чу внезапно остро осознал, что больше не может продолжать обучать этого юношу индивидуально потому что сам Мо Жань был уже практически взрослым.

То, что они проводили вместе время, было, по меньшей мере, странно. Чу еще год назад начал корить себя за то, что никак не может прекратить их совместные занятия.

В конце концов, они ведь даже не были друзьями, а сам Мо Жань больше не был тем восторженным краснеющим мальчишкой, неловко мнущимся в дверях...

Вот только всякий раз, когда Ваньнин думал о том, что это будет их последнее занятие, Мо Жань тут же задавал какой-нибудь сложный вопрос или просил помощи с определенным номером — и Чу сдавался, в глубине души понимая, что делает это совсем не в интересах своего ученика. Просто, если их занятия прекратятся, он снова останется в одиночестве, и у него больше не будет никого, кто был бы ему хоть немного близок…

К счастью, внезапно поступившее предложение преподавать у группы Мо Жаня разрешило эту дилемму почти безболезненно: теперь у Ваньнина все еще оставалась вполне приемлемая причина продолжать наблюдать за Мо Жанем со стороны, но он мог официально сказать юноше, что с этих пор их совместным занятиям наступает конец.

Мо Жань воспринял эту новость абсолютно спокойно, как если бы уже давно ждал этого. По правде, Ваньнин даже был расстроен такой прохладной реакцией: ведь все-таки он учил Мо Жаня около шести лет, а тот… относился к Чу как к абсолютно чужому человеку.

Тогда Ваньнин не спал несколько ночей подряд, и даже заболел на нервной почве — настолько ему было тяжело думать о том, что его ученик совсем не собирался хоть немного скучать по нему.

Однако, это было вполне ожидаемо — с чего этому прекрасному юноше было скучать по унылому, вечно мрачному учителю, который и два слова-то связать не мог, улыбался через раз, а от любого случайного прикосновения сторонился, словно от чумы?..

...Ваньнин тяжело вздохнул, вспоминая, что именно в тот год Мо Жань в итоге и бросил балет. Это случилось после очень неприятного эпизода с Ши Мэем, от которого у Чу до сих пор, по правде говоря, возникали двоякие чувства.

Хоть они с Ши Минцзином и были товарищами по беде: оба выжили после облавы на Жуфэн, оба решили заниматься балетом — но Ваньнин чувствовал себя крайне неуютно в обществе этого юноши.

Наверное, все дело было в том, что у них было общее прошлое, но Ши Мэй отлично справлялся с полученными травмами, и, казалось, совсем не испытывал таких сильных психологических проблем, как Чу. Это заставляло Ваньнина ощущать себя вдвойне неудачником.

К тому же… в тот год, когда Ши Минцзин внезапно проявил желание перейти в группу, где преподавал Ваньнин, Чу впервые получил видеокассету и послание с угрозами от Жуфэн.

Все это, вкупе со стрессом от новых для него обязанностей учителя, гастролями, и окончанием индивидуальных занятий с Мо Жанем, в итоге вылилось в нервный срыв. Ши Мэй же, с его внезапной странной выходкой, лишь стал той соломинкой, что в итоге сломала спину верблюда…

Затем последовали уход Ши Мэя и Мо Жаня — и затяжная депрессия Чу, которая закончилась для него больницей и антидепрессантами...

...Балетмейстер устало вздохнул, понимая, что Мо Жань, который находится сейчас перед ним и утверждает, что хочет стать Ваньнину другом, очень изменился.

Он стал жестким, непредсказуемым, и даже пугающим. В этом человеке как будто совсем ничего не осталось от того прекрасного розовощекого мальчишки, который когда-то с таким восторгом наблюдал за Чу в их первую встречу — того самого мальчишки, которого Ваньнин искренне считал своим единственным другом много лет назад...

На его место пришел некто Мо Вэйюй — практически незнакомец… От осознания этого факта почему-то ему становилось невыносимо.

Комментарий к Часть 12 Эта часть мне далась с большим трудом, и писала я ее долго не только потому что она длинная, а еще и потому что не люблю, когда герои страдают... К счастью, с грустными флэшбэками уже всё.

Заранее спасибо за понимание.

====== Часть 13 ======

Само собой разумеется, что Мо Жань солгал Ваньнину, когда тот спросил, что именно ему рассказал его дядя Сюэ. Тем вечером, едва Вэйюй привез относительно крепко уснувшего Чу к себе домой, как буквально тут же взорвал телефон своего старшего родственника, намереваясь получить ответы на целую тысячу вопросов.

Сюэ Чженъюн уже спал, и потому ответил не сразу — однако, едва услышав, о каком именно его пациенте идет речь, мгновенно переменился.

«Мо Жань!!! Если ты его хоть пальцем тронешь, я тебя своими руками закопаю!!!» — ревел он в телефонную трубку, порываясь приехать и забрать балетмейстера Чу из «лап» своего недобросовестного племянника.

Вэйюй с трудом убедил его, что Чу сам согласился к нему временно переехать, да и к тому же сейчас мирно спит. Его дядя выразил откровенное недоверие — но, когда Мо Жань прислал ему в мессенджер фото спящего Ваньнина, и тот выглядел спокойным, все-таки «сдался».

И в следующие полчаса Мо Вэйюй, молча слушая рассказ дяди, с ужасом осознал, что все его представления об учителе как о холодном, скупом на эмоции, отстраненном человеке — сплошное заблуждение...

За надменным поведением, колючими фразами и попытками оттолкнуть от себя любого, кто осмелится приблизиться хоть на шаг, скрывалась... испуганная, болезненная, израненная в клочья душа.

Мо Жань внезапно осознал, что Ваньнин был травмирован своим прошлым настолько сильно, что даже спустя много лет так и не смог никому начать доверять.

Его ледяная стена была призвана не просто отталкивать и отпугивать окружающих, а в первую очередь защищать его самого — ведь Чу многие годы продолжал чувствовать себя беспомощным и слабым, и в глубине души считал себя недостойным того, чтобы к нему проявляли симпатию или сострадание. Он не верил в себя, а в его голове жило столько страхов и комплексов, что хватило бы на целое невротическое отделение.

Среди коллекции фобий Чу был страх высоты, сцены, скорости — но особо “почетное” место, как выяснилось, занимал один пункт, который заставил Мо Жаня захотеть убиться прямо на месте. Оказывается, его Ваньнин мог испытывать дикий ужас от одного лишь упоминания об интимных отношениях. Его фобия также распространялась на тактильные физические ощущения, что в принципе не улучшало и без того нелегкую ситуацию…

«Твою ж мать!!!...»

Мо Жань мысленно выругался, вспоминая, как бесцеремонно лапал Ваньнина еще утром в парке.

Сюэ Чженъюн, в свою очередь, не скупился в выражениях, предупреждая своего племянника, что спустит с него шкуру если тот осмелится хоть как-то обидеть Ваньнина. Казалось, его дядя относился к балетмейстеру Чу с особой заботой и теплом...

Вэйюй вздохнул... К концу этого непростого разговора он все отчетливей понимал, что с самого знакомства с Ваньнином он был настолько одурачен ледяной маской этого человека, что не заметил самого главного.

Из всех окружающих людей ближе всех его учитель подпустил именно своего нерадивого ученика…

Если бы Мо Жань только заметил это раньше!

Если бы он только знал…

Закончив обсуждать с дядей Сюэ балетмейстера Чу, он подошел к постели и пристально вгляделся в красивое, словно нефритовая скульптура, лицо Ваньнина. Во сне этот мужчина выглядел нежным и как будто немного обиженным, а длинные темные ресницы медленно подрагивали на бледных щеках. Тонкие, изысканно очерченные губы были слегка приоткрыты… Мо Жань нахмурился, когда внезапно только что расслабленное выражение лица исказило страдание.

Его дядя предупредил его о кошмарах Чу, и о возможных панических атаках. Он объяснил, что Мо Жаню следовало в такой ситуации быть готовым успокаивать балетмейстера, но при этом держаться на максимальном расстоянии. Никаких объятий…

Мо Жань страдальчески вздохнул, тут же вспомнив, как на их первой совместной репетиции он буквально вцепился в задыхавшегося тогда Ваньнина, а затем ворвался в его дом, и бесцеремонно прикасался к нему, пока тот был в полубессознательном состоянии, извращенно наслаждаясь процессом... Тогда ему казалось, что в его действиях не было ничего «такого».

Ему захотелось врезать самому себе по лицу… вместо этого он сосредоточился на том, как вырвать балетмейстера Чу из пут кошмара.

...Ему все-таки удалось разбудить Ваньнина спустя пару минут. Мужчина распахнул глаза и отчаянно закашлялся, вжимаясь в самый дальний угол кровати. Какое-то время смотрел на Мо Жаня глазами, в которых читался лишь животный страх.

Он явно не узнавал своего ученика.

Вэйюй, взяв себя в руки, постарался как можно быстрее помочь Чу восстановить дыхание — а затем отсел от мужчины на максимальное расстояние и терпеливо ждал, пока тот придет в чувства...

Ему тогда стоило огромного труда не сгрести Ваньнина в охапку, притягивая к себе…

Впрочем, долго решимость Мо Жаня не протянула. Спустя полчаса, заметив, что Чу буквально трясет после ледяного душа, он окончательно сдался, посылая дядю Сюэ нахр*н и проклиная тот момент, когда в принципе додумался выпустить балетмейстера из своего поля зрения, позволив тому околеть от холода…

Сначала он укутал Чу в плед. А затем руки Мо Жаня, кажется, начали жить своей собственной жизнью, отдельно от головы, и он принялся трогать его волосы и гладить спину...

Прикасаться к учителю было для него подобно чистому наркотику: этот человек был настолько нежен, хрупок, и в то же время… отзывчив. Казалось, стоило лишь притронуться к его кончику уха, как он тут же неотвратимо покрывался тонким румянцем, а его дыхание на мгновение замирало...

Мо Жань вдруг подумал о том, что подобная реакция совсем не была похожа на страх.

Он не был до конца в этом уверен, да и Ваньнин все еще не совсем пришел в себя — потому проверять эту теорию не стал. И, все же… он задумался.

«Что же мне с ним делать дальше?!»

Чу Ваньнин был подобен хрупкому, нежному цветку хайтана — прикоснешься к нему слишком грубо, и лепестки осыпятся. Мо Жань же никогда не отличался особенной нежностью.

Он любил секс. И — да, он хотел Ваньнина. Уже давно.

Засматривался на него, еще когда был его учеником, представляя, как выглядело бы тело его учителя без одежды...

Желал Чу, когда тот прогнал его, все эти шесть лет — в некой странной, абсолютно извращенной форме.

Хотел этого мужчину с тех пор, как встретил его снова…

В последние дни он был в шаге от того, чтобы на него наброситься. Его кровь вскипала в жилах.

Он грезил им. Бредил им, представляя, как берет его во всех мыслимых позах.Как вбивается в него, заставляя стонать от удовольствия, смешанного с болью.

В его фантазиях Ваньнин безраздельно принадлежал ему все это время, и он почему-то наивно посчитал, что их отношения — это лишь вопрос времени...

Мо Жань всегда знал, как завоевывать внимание, и был абсолютно уверен в себе. Он хотел этого — и знал, что сможет заставить Ваньнина хотеть его не менее страстно, когда наконец проломит его ледяную стену.

...Вот только он совсем не учел, что Ваньнин, оказывается, выстроил эту стену не просто так… он не подумал о том, что эта стена, вероятно, была единственным способом Ваньнина нормально функционировать. Его единственной опорой в этом мире...

«Я озабоченный идиот…» — выдохнул Мо Жань бесшумно.

Он внезапно особенно остро осознал, что сейчас даже рассматривает вариант того, чтобы они с Чу действительно просто остались друзьями. Ему было, по правде говоря, все равно, в каком качестве находиться рядом с балетмейстером… даже если все их взаимодействие сведется к редким встречам глазами и минимуму прикосновений. Мо Жань был готов к этому.

«Мать вашу, я этому был бы даже счастлив!..» — подумал он не без удивления.

...Это открытие все-таки на мгновение его шокировало.

«В какой момент я окончательно перестал его ненавидеть, и перешел к…?» — подумал он.

Но так и не смог понять, что именно чувствует, и к чему же он все-таки перешел.

Поначалу это было похоже на страсть, которая буквально разъедала все его кости. Он мечтал, как затрахает Чу так, что тот не сможет встать с постели…

Желал Ваньнина так, что порой у него темнело в глазах, и он больше не понимал, как дышать.

Ваньнин был его целью.

Его безумием.

Он все еще ненавидел его за то, что тот продолжал прожигать его ледяными взглядами, и в то же время не мог перестать о нем думать. Не мог перестать желать его.

Затем... его чувства стали еще более сложными. Он почувствовал что-то, что можно было бы теоретически назвать жалостью... Странное, противоречивое, щемящее душу, выворачивающее наизнанку ощущение, которое заставляло Мо Жаня постоянно колебаться.

Он внезапно понял, что не переносит, когда Ваньнин смотрит на него полным недоверия взглядом.

Что боится задеть его чувства.

Что не выносит мысли о том, насколько одинок его учитель.

Что ему становится физически плохо, стоит ему представить, как Ваньнин испытывает боль или страх…

...И в то же время он лишь окреп в своей уверенности, что обязан заставить Ваньнина впустить его в свою жизнь.

Все же никакая жалость не могла вынудить его отступиться. Никакие увещевания дяди Сюэ. И уж точно не сам Ваньнин, который едва ли сам знал, что для него хорошо.

...Той же ночью Мо Жань вывел уже немного успокоившегося Ваньнина на откровенный разговор — и балетмейстер, видимо, считая, что его рассказы о прошлом оттолкнут Вэйюя, не скупился на подробности.

Вот только с каждым словом Ваньнина Вэйюй лишь мрачнел и становился еще увереннее, что Ваньнину не справиться в одиночку ни со своими фобиями, ни с ситуацией, в которой оказался.

Люди Жуфэн столько лет держали его в страхе — совсем неудивительно, что Сюэ Чженъюн был бессилен чем-либо помочь балетмейстеру Чу.

Ваньнин же был слишком гордым, чтобы позволить себе на кого-то положиться, и в то же время слишком привык решать проблемы самостоятельно чтобы рассказывать о них кому-то еще — не говоря уже о том, чтобы обременять другого человека заботами.

Чего только стоило Мо Жаню уговорить его временно переехать к нему!

К тому же, балетмейстер боялся Жуфэн настолько сильно, что был готов оттолкнуть от себя Мо Жаня, лишь бы только тот не попал под удар…

«Какой же ты забавный, Ваньнин… — вздохнул он, — Так отчаянно пытаешься защитить меня, хотя единственный, кто нуждается в любви и защите — ты сам…»

Вэйюй теперь видел все поступки балетмейстера как на ладони, и, понимая, что не может ничего изменить в прошлом, стал раздумывать над тем, что ему делать теперь.

Как защитить Ваньнина?

Как помочь ему раскрыться?

Он все еще был зол на себя из-за того, что так долго принимал холодность Ваньнина за чистую монету, и даже научился ненавидеть этого человека… Подумать только! Он ненавидел Ваньнина за то, что тот так отчаянно отталкивал его. За то, что шесть лет назад он прогнал его прочь. Но разве он тогда знал, что скрывалось за холодной маской его учителя и его жесткими словами?..

Все-таки он был глупцом.

Он совершил так много ошибок в отношении учителя...

Что же, теперь настало время их исправить.

Что с того, что Ваньнин с ним так холоден и резок? Что с того, что он не умеет по-другому? Разве имело это хоть какое-то значение, если Мо Жань был готов принимать его таким?

Казалось, с каждой минутой размышлений он проваливался в бездну своих странных, противоречивых чувств все глубже, и спасения больше не существовало.

Он долго лежал без сна на диване, уступив кровать балетмейстеру. Хмуро глядел из-под полуприкрытых век на сжавшуюся на краю постели фугуру Ваньнина, который, казалось, даже во сне стремился занять как можно меньше места — хоть постель и была огромной…

...Ваньнин уже несколько часов как успокоился и под действием травяного чая уснул, абсолютно обессилев от пережитых потрясений и тяжелого разговора.

Мо Жань же, напротив, не мог сомкнуть глаз.

В его голове медленно выстраивался план вполне конкретных действий, которые должны были помочь ему завоевать доверие Чу.

Он внезапно улыбнулся своим мыслям.

«Сопротивление бесполезно, Ваньнин…»

...Мо Жань не любил просыпаться раньше десяти, а потому, тревожно проворчавшись всю оставшуюся ночь с боку на бок на диване, и уснув лишь под утро, абсолютно не был готов к звуку незнакомого будильника в полседьмого утра.

Впрочем, практически сразу будильник выключили — и все еще полусонный и дезориентированный Вэйюй вскоре уловил почти невесомый звук шагов по направлению к ванной.

Он тут же открыл глаза, опасаясь, что Ваньнин все-таки соберется с мыслями и надумает переселиться в гостиницу. Он был твердо намерен приложить максимум усилий чтобы балетмейстер остался жить с ним — даже если бы это означало ранние подъемы и необходимость уступить Юйхэну кровать навечно. В конце концов, его диван был намного удобнее многих кроватей, на которых Мо Жань иногда был вынужден спать на гастролях и съемках…

Юноша неловко потер лицо, зевнул — и прошлепал босиком к кухонному островку чтобы сварить кофе и приготовить завтрак, ничуть не заботясь о том, чтобы надеть на себя что-нибудь приличнее растянутой футболки и обтягивающих боксеров.

Еще вчера он решил, что с утра порадует Ваньнина чем-нибудь вкусным — в конце концов, Чу так отчаянно нуждался в заботе, хоть и сам этого пока не понимал, и накормить его было первоочередным делом.

Все это было частью плана Мо Жаня, который юноша успел составить этой ночью. План этот, разумеется, включал в себя бессчетное количество пунктов, которые должны были показать балетмейстеру Чу, что его ученик Мо Жань достоин доверия, и надежен, как швейцарские часы.

Вэйюй хорошо знал предпочтения своего бывшего учителя в еде: когда-то давно, в бытность его учеником, он потратил уйму времени на то, чтобы выпытать у Чу, что тому нравится — а затем время от времени таскал ему ланчи в попытках накормить.

Он знал, что на завтрак Ваньнин предпочитает легкую питьевую кашу, тофу с зеленью, а также готов есть любую неострую пищу, которую можно отнести к категории «правильного питания». Единственной слабостью его учителя было сладкое — но он никогда не съедал более трех конфет в один присест.

Что же до других его любимых лакомств… Мо Жань отлично помнил про львиные головы из крабового мяса и планировал приготовить их к вечеру.

...Он был настолько воодушевлен этой идеей, что, пока помешивал ложкой кашу, на лице его играла глуповатая ухмылка, обнажая красивые ямочки на щеках. Именно с таким выражением лица его и застал Ваньнин, который абсолютно бесшумно подошел к уже разогретой кофе-машине и, казалось, полностью игнорировал чашку латте с сиропом, оставленную специально для него на столе Мо Жанем…

— Доброе утро, Мо Жань, — сухо поприветствовал он юношу. — Я собираюсь ненадолго уйти по делам — но к десяти буду на репетиции. Не опаздывай.

Мо Жань уставился на учителя с таким лицом, словно тот только что вылил на него ведро ледяной воды.

«Куда ты собрался в такую рань, Юйхэн?! Где-то случился пожар?!..»

Он с таким усилием сжал несчастную ложку, которой только что помешивал рис, что та слегка погнулась.

Взгляд Мо Жаня в этот момент лихорадочно отмечал детали, которые он не заметил поначалу: Ваньнин был уже полностью одет в те же вещи, что были на нем вчера, а его волосы были аккуратно собраны в идеальный пучок на затылке. Очевидно, он и впрямь уже был одной ногой за дверью...

Заметив растерянный взгляд юноши, Чу сдержанно улыбнулся:

— Ты тоже рано встаешь, а до репетиции еще очень долго... Я не хочу мешаться. К тому же, мне нужно раздобыть свежую одежду и прочие мелочи. Я не знаю, как долго мне придется стеснять тебя, но я ведь не могу носить твои вещи… — он замолчал потому что Мо Жань вдруг зачерпнул ложку каши и поднес ее к губам Чу. Густой молочно-сладкий аромат приятно щекотнул обоняние.

Брови Ваньнина недоуменно поползли вверх. Он растерялся: все-таки не каждый день приходится видеть своего бывшего ученика полуголым посреди кухни, да еще и вовсю орудующим ложкой.

От подобного зрелища балетмейстер забыл, что хотел сказать. Его взгляд метался между ложкой, поднесенной к его губам, и Мо Жанем, который, казалось, совсем не стеснялся стоять у плиты практически в нижнем белье. Он хотел, было, возмутиться — но почему-то не мог...

Ваньнин неожиданно почувствовал, что его уши буквально горят.

— Ну же, я приготовил эту кашу для тебя, учитель. Будет нехорошо, если ты уйдешь, не позавтракав, — улыбнулся ему Вэйюй.

— С-сспасибо… — Ваньнин прищурился, не уверенный, как ему поступить и что на это ответить, а затем, приняв быстрое решение, дважды подул на горячую ложку и аккуратно снял пробу губами.

— …... — Мо Жань так и застыл на месте.

То, как губы Ваньнина аккуратно на несколько секунд раскрылись, обнажив острый розовый кончик языка, а затем плотно обхватили ложку, вызвало в нем яркую, словно зарево, вспышку желания. В одно мгновение все его тело бросило в жар, а рука неловко дрогнула.

«Твою мать!!!»

В следующую секунду он почувствовал нарастающую панику, осознавая, что его внезапно пробудившийся инстинкт был неуместен. Он ведь собирался окружить Ваньнина заботой и нежностью, а не отыметь на кухонном столе! Да что с ним было не так?!

И, все же, его полный нестерпимого голода взгляд так и впился в лицо балетмейстера Чу, который в этот момент сосредоточенно пытался распробовать приготовленную Мо Жанем еду и, казалось, ничего подозрительного не замечал.

— Недурно, — высказал балетмейстер свой вердикт. — Ты действительно умеешь готовить.

— Если учитель мне позволит, я буду готовить для него все время, — проговорил тихо Мо Вэйюй, стараясь, чтобы его голос звучал как можно ровнее.

С каким-то извращенным энтузиазмом он тут же подумал, что, если Ваньнин будет так сексуально есть из его рук, то он готов жить у плиты.

— Мо Жань, тебе, что, вправду больше нечем заняться? — тут же воспротивился Чу, почему-то раздражаясь. — И почему ты снова зовешь меня учителем?

— Балетмейстер Чу… Ваньнин..., — Мо Жань натянуто улыбнулся, исправляясь, а его фиалковые глаза прищурились. — Как мне все-таки лучше тебя называть?

— …... — Ваньнин растерянно уставился на него, в темных словно ночь глазах застыло недоумение.

Он нахмурился, пытаясь припомнить, как Мо Вэйюй называл его раньше, и почему именно сейчас от звука собственного имени с его губ его голова как будто онемела...

— Так как? — Мо Жань повторил вопрос, на мгновение отвернувшись чтобы налить кашу в небольшую пиалу, и ошарашенный Чу в этот момент наконец смог прийти в себя.

— ...Можешь называть меня по имени когда мы не на репетициях, — наконец ответил он, справедливо рассудив, что у них ведь не такая большая разница в возрасте... и вдруг раздраженно вспомнил, что Мо Жань и так уже давно звал его Ваньнином. Лишь этим утром этот болван зачем-то решил поностальгировать о своем ученическом прошлом...

— Какой я тебе учитель?! Ты будешь исполнять основную партию в постановке! Мы собираемся выступать в дуэте!!! Неужели ты думаешь, что я собрался тебя чему-то учить?!!..— вспылил он.

— Значит, Ваньнин, — кивнул Мо Жань, пропуская мимо ушей гневный монолог, а затем неожиданно продолжил. — Кстати, о выступлениях в дуэте… я ознакомился с сюжетом и музыкой, и у меня тут появилось несколько идей…

— Выкладывай, — Ваньнин тут же забыл все свои возмущения, обращаясь в слух.

...Мо Жань и Ваньнин приехали на репетицию без опозданий, ровно к десяти — вместе.

Впрочем, они действительно были близки к тому, чтобы опоздать. Балетмейстер Чу настолько увлекся обсуждением предстоящих сцен и идеями Мо Жаня, что лишь в последний момент осознал: ему все еще нужно что-то решить с вещами, и делать это нужно быстро, потому что ему буквально не в чем идти.

В итоге Мо Жань довез его до ближайшего торгового центра, и он без примерки наспех нахватал несколько светлых свитеров, футболок и толстовок, пару джинсов, тайтсы — и еще одну пару простых кроссовок и балеток. В следующее мгновение он швырнул гору пакетов и коробок на заднее сидение и попросил Мо Жаня отвернуться. На невысказанный вопрос юноши он лишь бросил: «собираюсь переодеться».

Мо Жань, разумеется, промолчал, что вообще-то переодеваться можно было и уже непосредственно на репетиции — но все-таки послушно отвернулся, и даже развернул зеркало заднего вида таким образом, чтобы в него невозможно было ничего подглядеть.

«Не глупи, — сказал он самому себе. — Вызывай у него доверие. Ты ведь хочешь, чтобы он тебе доверял…»

Он внезапно подумал, что балетмейстер Чу, возможно, чувствовал себя неуютно в общей раздевалке — в конце концов, он ведь никогда не видел и раньше, чтобы тот переодевался перед занятиями. Обычно Ваньнин приходил уже в рабочей одежде.

Следом пришла непрошенная мысль, что его Ваньнину, видимо, все-таки было легче переодеться в машине в его присутствии, нежели в раздевалке, куда в любой момент мог войти посторонний человек…

Эта мысль безмерно порадовала юношу.

Он старался не думать о том, почему Ваньнин мог испытывать страх даже от необходимости переодеться в постороннем присутствии — потому что, когда он начинал размышлять о причинах, в нем закипал такой гнев, что он начинал бояться за собственный рассудок… Из-за этой всепоглощающей злости даже теперь его начинало трясти от ярости, а его мысли возвращались к их ночному разговору… К тому, что Ваньнину довелось пережить.

...С заднего сидения тем временем уже несколько минут раздавался шорох пакетов и пыхтение. Мо Жань вздохнул. Он решил отвлечься, так что сконцентрировал все внимание на соцсетях.

Он лайкнул свежее селфи Сюэ Мэна, который традиционно ежедневно постил в ленту свою павлинью физиономию, и уже собрался написать комментарий в духе «найди десять отличий от вчерашнего фото» — как вдруг на заднем сидении всё затихло, и через несколько секунд послышалось тихое «твою ж мать…».

Мо Жань удивленно обернулся… и моргнул, потому что Ваньнин встретил его взгляд с совершенно недобрым выражением лица.

— Не смотри! — прошипел он, но было поздно.

Глаза Мо Жаня медленно скользнули по асимметрично вырезанной глубокой линии ворота кашемирового свитера, обнажившей идеальные плечи и тонкие ключицы… затем его взгляд переместился ниже, на облегающие тайтсы, которые, казалось, подчеркивали каждый изгиб стройных ног… Его сердце пустилось вскачь, а рот внезапно наполнился слюной.

— Тебе очень красиво, — как можно мягче проговорил он, старательно пряча абсолютно хищное выражение лица. — Что не так?

Ему хотелось прикоснуться к этим худым, нежным щиколоткам, а затем плавно подняться выше, лаская упругие бедра… О, он отлично понимал, что именно так взбесило Ваньнина. Балетмейстер, похоже, так торопился, что не глядя нахватал не тех вещей… Его гардероб скромника пополнился парочкой весьма любопытных нарядов.

— Забудь… — Ваньнин раздраженно закатил глаза. — Мы уже опаздываем. Поехали быстрее.

Мо Жань лишь кивнул, и снова развернул зеркало заднего вида на Ваньнина.

Несколько раз по пути он поймал в отражении пристальный взгляд, но делал вид, что ничего не замечает — он решил дать Чу вдоволь насмотреться на себя. В конце концов, ему было приятно знать, что балетмейстер его тоже украдкой разглядывает… он отдал бы многое чтобы узнать, о чем тот в этот момент думал...

...В этот раз репетиция проходила удивительно слаженно. Ваньнин и Хуайцзуй в первой половине дня занимались общими сценами и расстановкой. Мо Жань же с Ши Мэем отработали несколько общих элементов, и, заскучав, направились к кофе-машине.

— Почему такой помятый? Выглядишь, словно до утра тусил с кем-то, — отметил Ши Минцзин мимоходом. — Ты ведь вчера вроде бы так рано ушел из клуба...

— Ушел-то я ушел… — Мо Жань со вздохом покрутил в руке бумажный стаканчик с неприглядной бурдой.

Ши Минцзин расценил невнятный ответ юноши по-своему.

— Когда уже познакомишь со своим новым парнем? — поинтересовался мягко он. — Похоже, у вас всё серьезно?

Подошедшие в этот момент к ним Наньгун Сы и Е Ванси, кажется, все прекрасно расслышали.

Наньгун Сы вскользь заметил:

— Мо Вэйюй, так ты, выходит, занят? — он вздохнул. — Жаль. Моя хорошая знакомая, когда узнала, что мы с тобой играем на одной сцене, очень просилась к нам на репетицию…

— Твою знакомую зовут случайно не Сун Цютун? — Ши Мэй, кажется, знал всё обо всех. — Мо Вэйюй ее знает, — он перевел спекулирующий взгляд на Мо Жаня, словно о чем-то внезапно подумав, и тут же замолчал.

— Серьезно?! — Наньгун Сы удивленно моргнул. — Когда вы успели встретиться?

— На самом деле, я… — Мо Жань вдруг рассмеялся. — Я, правда, уже занят. Сун Цютун — очень красивая девушка, но совсем не в моем вкусе. Ши Мэй прав, у меня уже кое-кто есть...

В этот момент он внезапно почувствовал на себе колючий взгляд, и безошибочно повернул голову. Балетмейстер Чу стоял у соседней кофе-машины с весьма отрешенным видом, как если бы не совсем понимал, что делать дальше. Пустой стаканчик в его руках выглядел весьма жалко.

Мо Жань понятия не имел, сколько Ваньнин успел услышать из этого разговора, но подозревал, что слух его учителя был весьма острым.

— А-Жань, хватит ходить вокруг да около — познакомь уже нас со своей зазнобой, — Ши Мэй подергал его за рукав, отвлекая юношу от созерцания балетмейстера Чу.

— Ага, как-нибудь... обязательно…, — растерянно отмахнулся Мо Жань, а затем решительно направился Ваньнину на помощь.

Ему не нравилось выражение лица балетмейстера Чу — на первый взгляд он выглядел, как обычно, холодным, но, все же, Мо Жаню отчего-то казалось, что мужчина чем-то расстроен. Он не был уверен, в чем именно это выражалось, но все же не мог продолжать стоять в стороне.

— Балетмейстер Чу, позвольте, я помогу Вам, — он подошел к Ваньнину не вплотную, вовремя остановив свой внезапный порыв ворваться в его личное пространство, но мужчина все равно выглядел немного напуганным его пристальным вниманием.

Мо Жань неловко перемялся с ноги на ногу, а затем отступил на всякий случай еще на полшага, пытаясь понять, на какой дистанции Ваньнин перестанет ощущать неловкость.

— Почему ты топчешься на месте?.. — раздраженно фыркнул Ваньнин, и красивые глаза феникса опасно сверкнули. — Раз пришел помочь, так помогай!

Мо Жань открыл, было, рот, чтобы оправдаться, но тут же понял, что сказать ему, по сути, нечего. Решив, что спорить бесполезно, он в два счета приготовил балетмейстеру кофе со сладкими сливками, высокой пенкой и сиропом, как тот любил.

Ваньнин все это время неотрывно наблюдал за действиями Мо Жаня, видимо, пытаясь запомнить, что тот делал. Затем его внимание снова переключилось на наблюдающих всю эту глупую сцену Ши Минцзина, Наньгун Сы и Е Ванси.

— Вам совсем нечем заняться? — он зло нахмурился. — Если завтра будет премьера, все готовы выступать?..

— …... — танцовщики тут же молча разошлись.

Мо Жань к тому моменту уже заканчивал феерическую демонстрацию своих блестящих навыков баристы, выводя последний штрих рисунка на пушистой пенке. В следующую секунду он протянул Ваньнину целое произведение искусства в стакане: при помощи карамельного сиропа он умудрился изобразить довольную кошачью мордочку с торчащими во все стороны усами…

— Что это?.. — Ваньнин медленно моргнул, а его брови поползли вверх. Он так и не притронулся к стакану.

— Это… э… — Мо Жань задумался. — Это... белый сливочный кот.

«Белый сливочный кот для моего злобного котика Ваньнина, хехе….» — добавил он мысленно, но решил не произносить этого вслух.

— Я вижу, — Ваньнин прищурился, рассматривая нелепый рисунок. — Но почему кот… в кофе? Разве на кофе не принято изображать всякие листья, цветы и сердечки?..

— ...Договорились. Я запомню, и в следующий раз нарисую Вам сердечко, — усмехнулся Мо Жань, наблюдая, как лицо балетмейстера Чу стремительно бледнеет.

— Вэйюй!!! — Чу оскалился. — Своему парню рисуй сердечки! Ты!!!... — он, взмахнув руками, с воинственным видом резко направился в сторону только недавно удалившихся Наньгун Сы и Е Ванси.

Мо Жань расхохотался, внезапно осознав, что только что стал свидетелем настоящей вспышки ревности.

«Ваньнин, видишь, как нехорошо подслушивать? Ты пришел за кофе, а напился уксуса…» — подумал он, ухмыляясь.

А затем направился следом за Чу, не забыв прихватить с собой стаканчик.

Он не собирался сдаваться вот так просто.

В ближайшее время он был намерен избаловать этого вздорного человека до такой степени, чтобы тот и думать забыл о ревности.

Дружба дружбой, а он всерьез задумал изрисовать Ваньнину сердечками всё, до чего смог бы добраться своими лапами...

Комментарий к Часть 13 Ииии... новая часть подъехала незаметно XD

Да-да, у нас закончились грустные сцены и как-то незаметно пошло веселье ^.

Как всегда, буду рада комментариям и правкам, и, в принципе, всем неравнодушным.

====== Часть 14 ======

...Ближе к вечеру, когда практически все уже разъехались по домам, Мо Жань снова улегся на сидениях в зрительном зале. Он искоса наблюдал за тем, как Ваньнин разместился на краю сцены, расслабленно вытянув ноги, и сосредоточенно вносит правки в свои записи. Его красиво очерченные брови были напряженно сведены, а острый взгляд непрерывно скользил по разбросанным вокруг листам бумаги.

Словно почувствовав, что за ним наблюдают, он вдруг поднял голову и раздраженно поинтересовался:

— Почему ты не уходишь?

Мо Жань приподнял бровь, отвечая вопросом на вопрос:

— А почему не уходишь ты?

— Тебе совсем не обязательно меня ждать. Я знаю твой адрес и могу добраться обратно на такси, — вместо ответа холодно процедил Ваньнин, снова опуская голову и продолжая что-то черкать на разбросанных листах.

Движение его руки при этом было невероятно изящным — как если бы он держал в пальцах не обычную ручку, а соболью каллиграфическую кисть.

Мо Жань невольно залюбовался его тонкими пальцами и бледным запястьем, которое казалось особенно хрупким в контрастно-мешковатом рукаве.

Немного помолчав, он внезапно задумчиво произнес:

— На самом деле, прошла уже неделя, но мы с тобой еще ни разу не репетировали совместные сцены. Я подумал, что сейчас мы с тобой остались только вдвоем, и нам никто не помешает, — услышав это, Ваньнин внезапно оторвался от записей, отложив ручку в сторону, и его настороженный взгляд резко прошелся по Мо Вэйюю.

Прищурившись, он сказал:

— Никто не помешает — чему?

— Репетировать, — расплылся в улыбке Мо Жань. — Чему же еще?.. — неожиданно он осекся, заметив стремительно белеющее лицо Юйхэна.

«Проклятье!»

Он не имел в виду ничего двусмысленного — почему же в итоге ляпнул нечто неподобающее?!..

Впрочем, цвет лица Чу быстро вернулся в норму, и мужчина мгновенно сделал вид, словно ничего не произошло. Он внезапно оттолкнул в сторону стопку бумаг, а затем плавно поднялся и принялся разминать затекшие от сидения в неудобной позе шею и спину.

В следующую секунду он уже разогревался всерьез.

Мо Жань все еще продолжал лежать на сидениях зрительного зала, рассеянно хлопая глазами. Он вдруг обнаружил, что его спина и ноги тоже успели онеметь от неудобного положения, и, предложив Ваньнину порепетировать совместно, он явно не был готов к тому, что тот будет так легок на подъем.

— Так что? Ты собираешься и дальше прохлаждаться, или может быть все-таки поднимешься на сцену? — окликнул его Ваньнин. — Или ты собрался сменить роль Императора, наступающего на бессмертных, на роль лежащего в массовке трупа?..

В его голосе определенно звучала издевка. Он снова сел на край сцены — на сей раз спиной к Вэйюю — а затем мягко прогнулся, и в следующую секунду буквально свесился вниз головой, внимательно глядя на юношу. В его темных, словно зимняя ночь, глазах сверкал… задор?!

Мо Жань удивленно воззрился на мужчину, который, казалось, впервые, оставшись с ним наедине, отбросил всю серьезность. Даже когда Ваньнин был юношей, он не позволял себе вытворять ничего подобного.

Для Мо Жаня видеть его забавляющимся было совершенно новым опытом, и он даже захотел ущипнуть себя чтобы понять, не показалось ли ему. Неужели этого холодного, чопорного человека приводила в восторг одна лишь мысль о том, чтобы... просто подразнить своего бывшего ученика?..

Мо Жань поднялся на ноги, сделал несколько разминочных движений, искоса поглядывая на все еще свешивающегося вниз головой Ваньнина, а затем подошел к нему почти вплотную, не поднимаясь на сцену, оставаясь в проходе — и их лица внезапно оказались на одном уровне.

Вернее, на уровне глаз Мо Жаня были тонкие нежные губы и острый подбородок Чу.

Ваньнин не успел подняться, а потому так и продолжил висеть вниз головой, но улыбка с его лица медленно сползла, уступая место серьезности.

В следующее мгновение его тонкие, удивительно сильные пальцы решительно обвились вокруг предплечья Вэйюя. Ваньнин каким-то невообразимым образом переместил свой вес, оттолкнувшись ногами, и изящно перевернулся в воздухе.

В одну секунду он буквально парил, в следующую — уже стоял у Мо Жаня прямо за спиной.

Его рука не проскользнула и не расслабилась ни на мгновение, удерживаясь за Вэйюя как за точку опоры. Выглядело это будто сцена из какой-нибудь эффектной исторической дорамы, где герои используют цингун и буквально «летают» в воздухе.

Мо Жань сам занимался трюками и акробатикой, но такого от Ваньнина явно не ожидал. Он развернулся к мужчине, который тут же отступил на несколько шагов назад и теперь опять насмешливо улыбался одними лишь уголками губ.

От вида этой улыбки сердце Мо Жаня налилось солнечным светом и теплом.

Он улыбнулся Ваньнину в ответ:

— Это было... впечатляюще.

— Спасибо, — Чу коротко кивнул, а затем одним движением запрыгнул на сцену и принял исходную позицию. — Я все еще жду тебя, Мо Вэйюй. Долго еще?

Мо Жань тут же последовал его примеру. В следующее мгновение из портативной колонки раздались тихие клавишные переливы, похожие на звук капель дождя, падающих на дрожащую на ветру густую листву.

Ваньнин двинулся первым. Едва касаясь пола он плавно скользнул в самый центр пустой сцены. Его изящные кисти рук мягко очертили в воздухе красивую фигуру, и он легко раскрылся, выполняя грациозный арабеск. К потоку звуков фортепиано в это мгновение примешалась далекая скрипка, и Мо Жань, набирая темп вместе с неровным музыкальным ритмом, одним выверенным прыжком оказался в шаге от Чу. Теперь они танцевали практически синхронно, с той лишь разницей, что в движениях Вэйюя прослеживалась некая разнузданная отрывистость. Его рисунок танца был откровенно хаотичен, жестко контрастируя с плавностью гибкого, словно ивовая лоза, партнера.

Музыка тут же неуловимо изменилась, став более темной, нагнетающей напряжение с каждой секундой. Тихое постукивание барабана, казалось, вторит биению огромного пульсирующего сердца.

Между Чу и Вэйюем всегда оставалось небольшое пространство, но в этот момент оно практически перестало визуально ощущаться, с каждым мгновением сокращаясь. Воздух вокруг двух танцовщиков едва не искрился от с каждой секундой все возрастающего напряжения. В один миг руки Мо Жаня агрессивно опустились к шее Ваньнина, останавливаясь всего в миллиметрах от разгоряченной кожи, очертили в воздухе контуры его изгибающегося тела, а затем резко скользнули к талии — и Чу мгновенно отклонился назад, как если бы «падал». Пальцы Мо Жаня, в это мгновение оказавшиеся на его спине, обожгли прикосновением.

Мо Жань тут же плавно сместил руки снова на талию на мгновение замершего Чу, и мужчина легко, словно перышко, оттолкнулся и буквально воспарил в воздухе, выполняя еще один арабеск, скользящий в нижнюю «ласточку».

Это была очень красивая, замысловатая поддержка, в которой Ваньнин буквально оказывался на несколько секунд в «подвешенном» состоянии — и единственным, что отделяло его от падения, был сам Мо Жань… Вэйюй внезапно остановился, не обращая внимания на продолжающую литься мелодию.

Едва Чу коснулся ногами поверхности, он разжал руки и отступил на полшага назад.

Ваньнин с недоумением уставился на него, а красивые глаза грозно сверкнули.

— Почему ты остановился?..

— Ты слишком напряжен, Ваньнин, — Мо Жань помедлил, но, видя, что на лице балетмейстера застыло неловкое выражение, продолжил. — Если ты будешь так напряжен, можешь ненароком травмироваться.

— Что с того? — Ваньнин скрестил руки на груди. — Это ведь моя проблема...

— Нет, так не пойдет, — Мо Жань покачал головой. — Ты напрягаешься так, словно я собираюсь в любую секунду тебя уронить. Ты… просто попробуй полностью довериться мне. Как недавно, когда ты свесился со сцены, — он заметил, как лицо Чу неожиданно стало непроницаемым и каким-то бледным.

— Мо Вэйюй, это моя проблема. И это мое личное дело, — процедил Чу. — Визуально нет абсолютно никакой разницы от того, напряжен я или расслаблен.

— Так не пойдет, — повторил Мо Жань тихо. — Либо мы всё делаем правильно, либо не используем этот элемент.

— С каких пор ты вдруг заделался великим знатоком хореографии, Вэйюй? — язвительно вскинулся Ваньнин.

Сейчас, после выполнения сложных элементов, он выглядел немного разгоряченным и растрепанным. Его свитер с глубоким вырезом слегка сбился, обнажая плечи и интенсивно пульсирующую жилку на тонкой бледной шее, а несколько прядей волос выбились из пучка, свешиваясь на лоб и мягко обрамляя лицо.

Вэйюй, на мгновение забывшись, инстинктивно протянул руку чтобы убрать мешающиеся волосы со лба мужчины — но тот в последнее мгновение резко отклонился назад, изящно прогнувшись.

При этом он выглядел так, словно готов тут же избить юношу лишь за этот простой, сиюминутный порыв.

В следующую секунду он, отойдя на несколько шагов, медленно выдохнул, а затем непроизвольно… содрогнулся.

Движение было почти неуловимым, но Мо Жань всё равно его увидел его потому подсознательно уже ожидал нечто подобное.

В его голову тут же закралась жутковатая догадка.

«Ваньнин, ты, что, боишься прикосновений настолько, что даже от простой поддержки тебе становится дурно?..»

— Что ты так на меня смотришь? — Чу, казалось, уже снова взял себя в руки, опустив на лицо «забрало» своей обыкновенной надменности. От улыбчивого, расслабленного мужчины, дразнившего своего бывшего ученика всего четвертью часа ранее, не осталось и намека.

— Балетмейстер Чу разбирается в хореографии намного лучше меня, — поспешно уступил Мо Жань, чувствуя, что обязан успокоить этого безумно гордого человека, который, похоже, был смертельно уязвлен.

Ваньнин молчал, продолжая сверлить тяжелым взглядом пустое пространство перед собой. Он как будто решил вообще игнорировать Вэйюя.

«Твою мать, Юйхэн, посмотри же на меня!»

Мо Жань предпринял еще одну попытку приблизиться к Ваньнину — но на этот раз он поднялся на пальцы и сделал несколько расслабленных шене, мягко прокручиваясь на каждом шаге и время от времени поглядывая на своего учителя. Он как будто двигался под музыку, но на самом деле его целью было привлечь внимание Чу и оказаться к нему достаточно близко.

Ваньнин, казалось, разгадал его маневр, и тут же зеркально повторил его движения, синхронно смещаясь в противоположную от Мо Жаня сторону.

И, все же, его внимание снова было сфокусировано на Вэйюе, хоть они и продолжали находиться по разные стороны сцены, балансируя на полупальцах в идеальном тандеме.

Мо Жань неожиданно остановился, тихо посмеиваясь:

— Учитель, не убегайте от этого ученика! Он всего лишь хочет кое-что сказать...

— Говори, — Ваньнин приподнял бровь, и, заметив, как смутился Мо Жань, усмехнулся. — Я весь внимание. Тебе ведь совсем не обязательно подходить ближе, чтобы что-то сказать мне.

Он остановился, и вся его поза при внешней изящности выглядела собранной и странно напряженной. В непрямом сценическом освещении края тонких губ неуловимо приподнялись в не совсем искренней улыбке, а слегка сощуренные глаза казались острыми сверкающими лезвиями, которые так и стремились пронзить врага.

Вот только Мо Жань не был ему врагом… или был?

«...совсем не обязательно подходить ближе?»

«Что, в конце концов, означают эта вымученная улыбка и нарочно-шутливо брошенные слова?»

Мо Жань внезапно нахмурился.

Он вдруг подумал, что человек перед ним снова прячет за насмешливым тоном свои проблемы.

Прошлой ночью он открылся Мо Жаню лишь потому что пережил несколько потрясений и не был в состоянии держать лицо. Теперь же… Ваньнин как будто жалел о проявленной слабости.

Жалел настолько отчаянно, что снова вцепился в свою непомерную гордость и пытался сбить Мо Жаня с толку.

Ему почти удалось провести своего ученика.

«Почти...»

Мо Жань улыбнулся, опуская глаза. Он решил подыграть балетмейстеру Чу еще немного чтобы тот почувствовал себя лучше — в конце концов, его целью было вызвать доверие, разве нет?

Мо Жань сказал:

— Мне очень понравился элемент, который балетмейстер Чу выполнил немного ранее. Я хотел сказать, почему бы нам не попробовать чередовать классические поддержки с чем-нибудь новым?

Ваньнин медленно моргнул, как если бы не совсем понимал услышанное. Затем воззрился на Мо Жаня недоумевающим взглядом, и мрачно поинтересовался:

— И чем же тебя не устраивают классические поддержки?

— Не устраивают… — Вэйюй на мгновение запнулся, не ожидая подобного вопроса, а затем все-таки нашелся с ответом, изо всех сил пытаясь придать голосу серьезность. — Я уже давно не исполнял ничего подобного в дуэте, так что опасаюсь за безопасность своего партнера. Было бы лучше, чтобы балетмейстер Чу сам… — он внезапно замолчал.

— Пару минут назад ты уверял меня, что я могу тебе полностью довериться, что я должен расслабиться, — Ваньнин приподнял брови. — А сейчас говоришь, что опасаешься за мою безопасность?..

На его лице было без обиняков написано «вздор», но вслух он этого почему-то не произнес.

— Я имел в виду, что был бы рад уговорить балетмейстера Чу использовать новые элементы акробатики, — Мо Жань, мельком поглядывая на Ваньнина, вдруг опустился на корточки потому что его внимание привлекла перечеркнутая в сценарии сцена.

Она была не просто зачеркнута линией — Ваньнин заштриховал ее, как если бы она оскорбляла его зрение одним лишь своим существованием. Из-за плотно лежащих друг к другу штрихов было даже проблемно понять, о чем там шла речь. И, все же, Вэйюю стало любопытно.

Он, забывшись, перевернул несколько страниц, которые также были местами яростно почерканы, и неожиданно почувствовал, что Чу наконец подошел к нему и сверлит взглядом его спину.

— Это сцены, где мы должны выступать в дуэте? — как можно более равнодушно спросил Мо Жань, продолжая разглядывать безнадежно испорченные листы с распечатками.

— Да, — Чу Ваньнин говорил сухо, почти безэмоционально. — Хуайцзуй в мое отсутствие напридумывал лишнего. Я всего лишь стараюсь сделать повествование более связным.

— Связным?.. — Мо Жань теперь развернулся к Ваньнину, кончиками пальцев приподнимая несколько листов.

Он смотрел на балетмейстера снизу вверх, а потому сценический свет немного слепил его, и лицо человека, возвышающегося над ним, всегда находилось в тени. Его выражение было сложно рассмотреть.

Мо Жань, снова переведя взгляд на почерканные листы, сквозь штриховку зачитал:

— «Сцена в павильоне Алого лотоса с наложницей Фэй…», — он хмыкнул. — Я уверен, что читал ее еще до того, как Хуайцзуй приложил к сценарию руку.

— Я считаю, эта сцена лишняя, и в ней нет ничего интересного, — Ваньнин буквально пригвоздил Вэйюя свинцовым взглядом к месту. — У автора слишком живое воображение.

— «Сцена в павильоне дворца Ушань»? — зачитал Мо Жань следующее название, задумался всего на мгновение, замолчав, а затем добавил. — Моя любимая сцена — тоже неинтересная для балетмейстера?

— А что в ней хорошего? — Чу лишь хмыкнул. — Сюжет вертится вокруг главного героя, императора Тасянь-Цзюня. Им искусно манипулирует его лучший друг, в то время как его учитель отчаянно пытается остановить его падение. Но он раскрывает правду о цветке Ненависти слишком поздно. Даже его смерть для императора больше не имеет значения — Хуа Бинань достигает своей цели. Цветок Ненависти и воспоминания о потерянном друге приводят протагониста к ожидаемому финалу… Мо Жань, здесь важна общая канва. Небесный раскол, танец фигур вэйци — ключевые сцены. Мост с костяными бабочками — финал. Всё остальное лишь ведёт к этому, и учитель императора — проходной персонаж, словно очередная веха, разрушив которую, у императора больше не осталось пути назад. Как не осталось и человека, который знал всю правду и мог бы его оправдать…

— Вас послушать, балетмейстер Чу — так мы здесь ставим классическую античную трагедию, — Мо Жань усмехнулся своим мыслям. — Почему сцена во дворце Ушань — не ключевая? Мне всегда казалось, что между учителем и его учеником происходило нечто большее, чем банальное противостояние…

Он впился в лицо Чу, пытаясь поймать его выражение, но, как назло, сценический свет слепил его, стоило ему только поднять голову.

«Интересно, понял ли Ваньнин мой намек?» — подумал он рассеянно.

Ваньнин, разумеется, никак не отреагировал на слова Мо Жаня, а мысли читать он не умел. Он лишь молча протянул руку, и, заметив недоумение на лице все так же сидящего на корточках юноши, сказал:

— Мне нужен сценарий. Я попробую поработать над ним, когда вернусь… домой, — на последнем слове его голос невольно дрогнул, и он на мгновение опустил глаза, как если бы попытался скрыть их выражение.

Мо Жань, тихо хмыкнув, отдал Чу листы. Он проследил за тем, чтобы его пальцы не соприкоснулись с рукой мужчины, а затем, решив проверить свою теорию, вытянул вперед вторую руку, восклицая:

— Ох, кажется, я отсидел все ноги и не могу встать! Ваньнин, ты не мог бы… — в следующую секунду тонкие бледные пальцы обвились вокруг его кисти и резко потащили его вверх.

— Сидеть таким образом неприлично, — пробормотал Чу, хмурясь. И, все же, он не выпускал руку своего ученика некоторое время даже когда тот уже поднялся на ноги. Его ладонь была гладкой и прохладной, словно нефрит, но при этом кожа рук на ощупь оказалась удивительно мягкой, и даже нежной.

Он выглядел в этот момент слишком погруженным в размышления чтобы придавать значение случайному прикосновению, но Мо Жань внезапно ощутил, как внутренне плавится от мысли, что Ваньнин мог бы прикасаться к нему и по другому поводу.

Юноша улыбнулся. Выходит, онбыл прав в своих подозрениях: даже если балетмейстер не переносил чужие прикосновения, ничто не мешало ему прикасаться самому к другим людям.

Возможно, если он будет более изобретателен, он сможет прочувствовать на себе эти руки снова. Ведь все, что ему было нужно — удачный предлог...

Ваньнин же в этот момент совсем не обращал внимания на странную улыбку Вэйюя и его прожигающий взгляд. Он машинально прошелся по распечатанному сценарию, укладывая страницы в аккуратную стопку по нумерации.

Внезапно его взгляд запнулся на крошечном чернильном сердечке, выведенном внизу… Пальцы едва заметно дрогнули, а во рту странно пересохло. Впрочем, он мгновенно перекрыл злополучный лист другой страницей, делая вид, что ничего необычного не заметил.

Вот только в его голове до сих пор продолжали звучать слова, брошенные Вэйюем:

«...между учителем и его учеником происходило нечто большее...»

Ему стоило огромного труда очистить свои мысли и перестать думать о том, почему голос Вэйюя звучал так спекулирующе. И еще сложнее было перестать думать о каком-либо подтексте сказанного.

Впрочем, Ваньнин прекрасно осознавал, что вопросы Мо Жаня о вычеркнутых сценах были вполне оправданными: юноша видел сценарий раньше.

Более того: едва прочитав его, он начал написывать Ваньнину с вопросами о том, кто должен был стать его партнером. Разумеется, он не мог не думать об этих сценах. И, разумеется, он о них не мог так легко забыть...

...Все еще раздумывая об этом, балетмейстер Чу сам не заметил, как оказался в машине Мо Жаня. Опомнился он лишь тогда, когда его бывший ученик снова протянул руку чтобы пристегнуть его.

Лицо Мо Жаня оказалось слишком близко — в который раз за этот день. Ваньнин тут же пожалел, что сел на место рядом с водителем, потому что еще утром на заднем сидении был избавлен от подобного посягательства на личное пространство.

И, все же… он заметил, что Мо Жань на этот раз был крайне аккуратен, и как будто даже стремился проделать все как можно быстрее. Вот только ремень безопасности в этот раз и впрямь заклинило — по крайней мере, Вэйюй никак не мог справиться с застежкой.

Он настолько сосредоточился на этом, что даже закусил губу — и Чу вдруг почувстовал необъяснимый жар в районе груди, потому что впервые мог так подробно рассмотреть длинные темные ресницы, резко очерченные губы и красивую линию подбородка... настолько близко. Ощущение не было неприятным — скорее, неожиданно интимным. Слишком. На грани.

Стремясь поскорее уйти от неловкой ситуации, он не выдержал:

— Давай я попробую, — он потянулся к ремню, и его пальцы накрыли руки Мо Жаня. Это было ошибкой потому что их тепло, казалось, мгновенно просочилось ему под кожу, пронизывая чувствительные нервные окончания. Пальцы Ваньнина вдруг сделались деревянными, а в машине неожиданно словно выжгло весь кислород.

Ваньнин беспомощно вздохнул, запоздало отдергивая руки в сторону. Мо Жань, только что сосредоточенный на злополучной застежке, тут же поднял на Чу вопросительный взгляд — и тому на мгновение почудилось, что в темных фиалковых глазах юноши проскользнуло… удовлетворение. В следующую секунду раздался щелчок застежки, а губы Вэйюя растянулись в манящей полуулыбке.

«Манящей?!.. — резко одернул себя Ваньнин, ужаснувшись, — С каких это пор?!»

Он зажмурился, отчаянно пытаясь отгородиться от Мо Жаня, потому что тот продолжал смотреть на него с очень странным выражением. Ремень безопасности был застегнут… почему же он не торопился отстраниться?

— Что… что случилось? — Ваньнин продолжал держать глаза закрытыми.

— Просто показалось, что у тебя прядь волос выбилась, — Мо Жань вздохнул, и в следующее мгновение густое, обжигающее тепло исчезло.

Ваньнин невольно вздрогнул — но на этот раз это была не нервная дрожь. Ему внезапно стало так холодно, что, казалось, его сердце выстудилось и больше никогда не сможет согреть его и без того вечно мерзнущее тело.

Подрагивающей рукой Ваньнин прикоснулся к своим волосам — и, действительно, обнаружил, что несколько прядей оказались вне высокого пучка и свободно свисали сзади.

— А…, спасибо, — он кивнул, и в следующее мгновение просто распустил волосы и не глядя пересобрал их в низкий хвост.

При этом выбившихся прядей стало раз в пять больше.

Мо Жань едва удержал так и рвущийся смешок. Балетмейстер в этот момент представлял собой невероятно чувственную картину: разметавшиеся в беспорядке волосы ниспадали на обнаженное плечо, контрастируя с белоснежной кожей, словно свет и тень смешанные в одном причудливом танце.

Нет, ему следовало держать себя в руках, как бы ни «чесались» его руки прикоснуться к этому манящему участку кожи. Он должен был оставаться в границах дозволенного.

Как ни странно, делать это было намного сложнее, чем еще утром: возможно, виной тому был вздох, сорвавшийся с губ Чу, но что-то внутри Мо Жаня было готово сломаться в любую секунду. Он сжал руки на руле потому что просто должен был за что-то ухватиться — в противном случае он бы перестал за себя отвечать...

Внезапно повисшую тишину их поездки нарушил звук сообщения в мессенджере. Ваньнин извлек из кармана телефон и поспешно уткнулся в экран, что-то интенсивно печатая в ответ.

Мо Жань покосился на него… и едва не создал аварийную ситуацию на дороге, лишь в последний момент успев встроиться в нужный ряд.

Ваньнин переписывался… с Ши Мэем. Это было неожиданно, и заставило Мо Жаня вспомнить, как Чу совсем недавно сказал, что именно Ши Минцзин был единственным, кто его мог понять.

Юноша хмуро уставился на дорогу, стараясь не думать о том, что именно скрывалось за этими словами. Знал ли Ши Мэй о прошлом их учителя? Что именно ему было известно? Насколько Ваньнин доверял ему — и, главное, почему подпустил его так близко, тогда как Мо Жаня оттолкнул?..

Ши Мэй почему-то нравился ему все меньше.

Комментарий к Часть 14 Этот автор, как всегда, со своими “музыкальными паузами”!

На этот раз танец писался под песню Les friction – Dark matter. Сам текст песни, по моему скромному мнению, идеально подходит отношениям оригинальных героев, и в целом прямо веет вдохновением.

А, и еще: я заранее прошу прощения за то, что пришлось слегка исказить оригинальный сюжет в угоду вымыслу — но просто, да, именно так я представляю постановку, если бы она существовала. Массовые батальные сцены с “камнями” вэйци – марионетками, и т.д., и весьма мрачный финал (тут моё видение сходится с товарищем Ваней).

Но у нас в истории, конечно, хэппи энд будет, это же о любви!)

Всё, больше ничего не буду писать.

Спасибо, что читаете!

====== Часть 15 ======

Чу Ваньнин все еще не совсем понимал, почему до сих пор не съехал от Мо Жаня в гостиницу. С каждым днем находиться с ним в одном пространстве становилось все сложнее.

Балетмейстер намеренно в эти несколько недель согласился работать еще над несколькими постановками, и в итоге набирал так много работы, что едва справлялся — лишь для того, чтобы большую часть времени отсутствовать в квартире. Теперь у него больше не было выходных. Уходил он рано утром, а приезжал уже поздно вечером. Старался поесть где-нибудь вне дома, до возвращения.

Что было удивительно, так это то, что Мо Жаню еще не надоело его терпеть, потому что, совершенно очевидно, этот юноша был слишком хорошо воспитан и явно старался услужить своему вынужденному гостю любым возможным способом.

Гостеприимство же его, похоже, не знало никаких разумных границ.

Мо Жань упорно продолжал спать на диване, уступая свою огромную кровать балетмейстеру и не поддаваясь ни на какие уговоры.

Он готовил для балетмейстера еду, стирал его вещи.

Каким-то непостижимым образом он вставал раньше Ваньнина на полчаса (что было неслыханно, учитывая, что ложился юноша не раньше часа ночи) — и готовил для Чу завтраки. И балетмейстеру ведь действительно приходилось это есть — потому что разве он мог отказаться, если юноша, казалось, специально стряпал блюда по его вкусу? По всему выходило, что Мо Жань делал это нарочно — но Ваньнин понятия не имел, как сказать ему «стоп». Еда была слишком хороша…

Но, если бы Мо Жань остановился только на готовке, это было бы еще полбеды. Всякий раз он предлагал подвезти балетмейстера — и тому приходилось приучиться вызывать такси заранее, чтобы демонстрировать Мо Жаню, что его машина уже в пути.

Казалось, Чу не может даже просто лечь спать раскрытым, если ему становилось жарко — откуда ни возьмись всякий раз, стоило Чу только откинуть одеяло, появлялся этот несносный юноша и интересовался, не холодно ли ему. Если Ваньнин отвечал, что ему «не холодно», Мо Жань не отступал и интересовался на этот раз, «не жарко» ли ему. Если же Ваньнин все-таки засыпал раскрытым, наутро он всегда обнаруживал поверх себя слой одеяла...

Сколько бы ни пытался балетмейстер Чу останавливать своего бывшего ученика в его поползновениях, столько бы ни предпринимал попыток сократить свое присутствие под одной с Вэйюем крышей — казалось, его усилия ни к чему не приводили.

Что до их совместных репетиций — отвертеться от Мо Жаня становилось и вовсе сложно. Ваньнин и шагу ступить не мог чтобы его не спросили, не хочет ли он пить, есть, и не устал ли он.

Казалось, все свое свободное время Мо Жань тратит на Ваньнина. Это начинало… пугать.

Ши Мэй, с которым Чу всегда мог найти общий язык, как-то, оставшись наедине с балетмейстером, осторожно заметил:

— Мо Жань совсем перестал куда-либо ходить с нами. Это так странно… неужели так занят своим новым парнем?

Ваньнин, который никогда не видел, чтобы к Мо Жаню приходил его парень, или чтобы тот собирался на свидание, нахмурился. Если раньше он был уверен, что у юноши кто-то есть, сейчас его начинали одолевать смутные сомнения по этому поводу.

— Ши Минцзин, а ты… когда-нибудь видел, с кем Мо Жань встречается? — наконец решился он спросить.

— Нет, — Ши Мэй призадумался. — Но от него только и слышно, что у него нет времени на то, чтобы болтаться с нами. К тому же, даже сейчас он с кем-то переписывается… — он незаметно кивнул в сторону Мо Вэйюя, который действительно сосредоточенно пялился в телефон, но, как будто почувствовав, что на него смотрят, тут же поднял голову и широко улыбнулся, обнажая мягкие ямочки на щеках.

Ваньнин нахмурился, никак не реагируя на улыбку, и сделал вид, что посмотрел в сторону юноши случайно.

Действительно, Мо Жань часто что-то увлеченно набирал на телефоне… в кармане Ваньнина тихо пискнул его собственный телефон, но он лишь раздраженно закатил глаза потому что уже знал, что Мо Жань ему только что написал что-то.

Все-таки не стоило смотреть в его сторону.

Немного помолчав, он произнес:

— Ему стоит больше времени проводить с друзьями.

Этой короткой фразой он словно озвучил некий вердикт — решение, которое должно было заставить Вэйюя наконец прекратить вертеться вокруг него.

Чу опустил глаза, вздыхая, и его взгляд невольно упал на собственные судорожно сжатые пальцы. Тонкие, холодные, узловатые… некрасивые. Его руки были слишком худыми, так что он почти всегда носил одежду с длинными рукавами, стремясь скрыть их от посторонних взглядов...

...Эти тонкие, неловкие, некрасивые руки вчера прикасались к медово-смуглым плечам Мо Жаня, когда у юноши вечером внезапно свело судорогой трапециевидную мышцу спины.

Ваньнин вспомнил, как Вэйюй издал тихий, гортанный стон под его прикосновениями, как напряглась его шея, и как мягко он откинул голову назад, а полуприкрытые глаза, казалось, распахнулись, впиваясь в лицо Чу, как если бы он хотел найти в нем ответ на некий молчаливый вопрос. Он слегка прикусывал нижнюю губу всякий раз, когда Ваньнин сминал его плечи, а его дыхание вырывалось из груди теплой сладостной волной.

Его разгоряченная кожа имела приятный, пряный аромат, напоминающий запах скошенных диких трав посреди летнего зноя… Чем дольше Мо Жань продолжал смотреть на него, тем сильнее Ваньнин был смущен, пока в конце концов не вынужден был испуганно отстраниться, внезапно обнаружив, что больше не может выносить этот странный, подернутый поволокой, темно-фиалковый взгляд.

К счастью, в комнате было темно, иначе Мо Жань наверняка бы заметил, как безбожно дрожат его руки, и как обыкновенно бледное лицо буквально пылает огнем.

— Ваньнин… почему… почему ты остановился? — в темноте голос Мо Жаня в тот вечер звучал странно хрипло, проходясь по нервам Чу подобно электрическому разряду. Горячая волна желания разливалась по нервам Чу, будя абсолютно ужасающее чувство беспомощности перед собственным телом.

Он понимал, что Мо Жань считает его прикосновения абсолютно невинными, что его бывший ученик не думает, что сидеть полураздетым на расстеленной постели в полумраке — сколько-нибудь зазорно… но для Чу, не имевшего подобного опыта, все это было просто… слишком.

Он буквально тонул в океане, в который по неосторожности зашел сам, думая лишь намочить ноги…

Нет, ему определенно не стоило прикасаться к Мо Жаню. Ни тем вечером, ни ранее… все эти несколько недель он словно балансировал на грани, испытывая попеременно то отчаянное возбуждение, то сокрушительное раскаяние.

А его беспечный бывший ученик, казалось, вовсе ничего не подозревал, то прося Чу расстегнуть ему рубашку, потому что его руки были слишком неловкими и не справлялись с крошечными пуговицами, то буквально умоляя Ваньнина по несколько раз в день пересобрать ему растрепавшиеся волосы в ровный пучок…

Так продолжаться дольше не могло.

Ваньнин пребывал в аду. Чем дольше он находился рядом с Вэйюем, тем отчаянней было его желание — но разве ему не было известно, что такой человек, как он, не имел права желать?..

Он не выносил чужих прикосновений.

Он был тем, кого приводила в панику одна лишь мысль о физической близости.

То, что Мо Жань мог вызвать в нем подобные чувства, было абсурдным.

Ваньнин начал справедливо опасаться за собственный рассудок, потому что объяснить подобную двойственность он просто не был в состоянии. Это была патовая ситуация.

И, все же, прекрасно осознавая это, он продолжал медленно сходить с ума…

Ему нужно было набраться смелости, собрать вещи и прекратить пользоваться гостеприимством Мо Жаня, но… он был малодушен. За эти несколько недель он настолько проникся Вэйюем, что снова оказаться в одиночестве казалось… невообразимым.

От одной лишь мысли о том, что рано или поздно ему придется вернуться в свой пустой огромный дом, его прошибал ледяной пот.

...Ваньнин снова мельком поднял глаза на Мо Жаня, и, к своему ужасу, обнаружил, что тот тоже на него внимательно смотрит. Пришлось снова перевести взгляд в сторону, усиленно делая вид, словно это произошло случайно.

Вот только Вэйюй, кажется, направился прямо к ним с Ши Мэем.

— ...Я слышал, что сегодня вечером в центре будет проходить уличный фестиваль, — продолжал о чем-то говорить Ши Минцзин, хоть Чу из-за своих размышлений уже давно успел потерять нить их разговора. — Балетмейстер Чу, Вы хотели бы пойти с нами? Будут Наньгун Сы, Е Ванси...

— Да, — неожиданно легко согласился Чу, натянуто улыбаясь Ши Мэю, и тут же думая о том, что таким образом ему удастся оттянуть время возвращения домой… Он продолжал смотреть на Ши Минцзина, а потому скорее почувствовал, чем увидел, что Мо Жань тоже к ним подошел. От его присутствия Чу всегда почему-то охватывал легкий, немного нездоровый жар. Особенно сильно начинали гореть уши.

— Что за фестиваль? В честь чего? — оживленно спросил Мо Жань у Ши Мэя, демонстрируя заинтересованность.

— Это фестиваль уличной еды, — Ши Минцзин, казалось, воодушевился вопросом. — Также будут выступать приезжие артисты и одна местная рок-группа… А-Жань, я рассказывал тебе о нем вчера, но ты сказал что, как всегда, занят…

— Планы изменились, — Мо Вэйюй приподнял брови, словно бросая другу вызов.

— Неужели твой парень не будет возражать? — ехидно подначил юношу Ши Мэй. — Или ты собрался наконец взять его с собой?

— Парень? Какой еще парень? — юноша сверкнул зубами в улыбке, больше напоминающей оскал. — О ком вообще речь?..

Ши Мэй и Ваньнин обменялись недоумевающими взглядами.

— Недолго музыка играла, — Ши Минцзин мягко рассмеялся. — Еще недавно ты говорил, что у тебя кто-то есть...

— Кто сказал, что мы встречаемся? — Вэйюй спокойно встретил взгляд друга.

Ваньнин деликатно кашлянул, вперив отсутствующий взгляд себе под ноги. Он вдруг вспомнил, что почти с самого начала Вэйюй говорил что-то о том, что «быть разрушенным лучше, чем отвергнутым…» — значило ли это, что некто, кто был ему дорог, так дурно к нему относился?..

Чу вдруг понял, что так мало знает о Мо Жане, в то время как юноша, кажется, знал о нем абсолютно все, начиная от того, что он любит есть на завтрак, и заканчивая самыми постыдными тайнами его прошлого, его самыми сокровенными страхами. От подобного осознания по спине прошла целая вереница мурашек странного предчувствия.

Мо Жань, кажется, заметил, как его учитель вздрогнул, и его непроницаемое выражение лица неуловимо смягчилось. Он сказал:

— Балетмейстеру Чу холодно? Я могу принести горячий чай…

— Мо Вэйюй, на кого я, по-твоему, похож? На немощного старика, не способного залить кипятком пакетик? — равнодушно процедил Ваньнин, а затем развернулся и спокойным шагом направился прочь.

Ши Минцзин и Мо Вэйюй некоторое время продолжали смотреть ему вслед, словно онемев. Подобная сцена не была редкостью — и, все же, такая реакция была слишком грубой даже по меркам Чу Ваньнина.

— А-Жань, разве ты не знаешь, что балетмейстер Чу не терпит такого отношения? — прошептал Ши Мэй тихо. — Зачем ты так с ним?..

— Как — «так»? — усмехнулся Мо Жань, продолжая наблюдать за удаляющейся стройной фигурой в белом. — Если все будут делать только то, что этот человек терпит, потакая ему, разве не останется он в итоге прозябать, стуча от холода зубами?

А затем направился следом.

В последнее время он не видел ничего предосудительного в том чтобы всюду при возможности ходить за Ваньнином — да, тот время от времени мог кричать на него, обзывая бездельником, но Мо Жань был готов терпеть эти оскорбления. Он уже успел понять, что Ваньнин чаще выпускает когти и шипит не оттого, что в действительности зол, а скорее из-за крайней степени смущения и недоумения.

К тому же, ему даже шесть лет назад безумно нравилось, как выглядит этот холодный, чуть надменный прищур. Единственное, чего он не мог вынести — когда в этих темных, словно бездна, глазах, плескался страх…

Репетиция в тот вечер и вправду затянулась, так что времени вернуться домой чтобы немного отдохнуть не было. Все решили ехать сразу на фестиваль — а, поскольку только у Мо Жаня был внедорожник, было решено отправляться вместе.

Наньгун Сы, Е Ванси и Ши Мэй сразу заняли широкое заднее сидение — а потому Ваньнину ничего не оставалось кроме как снова сесть на переднее, рядом с водителем.

Впрочем, с его непереносимостью чужих прикосновений он бы не вынес необходимости тесниться с кем-то, так что подобное решение было единственным правильным, несмотря на то, что мужчине все еще становилось не по себе.

Он изначально согласился поехать на фестиваль только потому что наивно подумал, что Мо Жаня с ними не будет… Как же так получилось, что теперь они все впятером сидят в одной машине, и Вэйюй вместе с Наньгун Сы, словно два одиноких волка, подвывают Билли Айлиш, а Ши Минцзин и Е Ванси погружены в обсуждение костюмов для предстоящего выступления и оживленно листают пинтерест?..

Балетмейстер Чу уставился в окно, стараясь не морщиться, когда кто-то из его учеников брал особо пронзительную ноту.

«I’m the bad type, make your mama sad type, make your girlfriend mad type..!»

Он покосился на Мо Жаня, который, очевидно, наслаждался поездкой.

Блики ночных огней высвечивали его лицо неоном, создавая жесткие тени, от которых обычно немного резковатые черты казались и вовсе демоническими. Взгляд юноши был устремлен на дорогу. Он продолжал напевать абсолютно глупую песню, скалясь в улыбке, а во взгляде танцевали фиолетовые искры, как если бы он предвкушал нечто.

Чу не мог оторваться от созерцания этого восхитительного лица, и ему все больше становилось не по себе от мысли, что он не должен так пристально и долго смотреть на Вэйюя.

Что, если кто-нибудь заметит?..

Он неосознанно сжал пальцы. Мо Жань, продолжая напевать глупую песенку, тут же скосил взгляд, как если бы его периферическое зрение было настолько острым, что малейшее движение Ваньнина могло его заинтересовать.

Чу тут же отвернулся, чувствуя, как лицо и шея начинают гореть под чужим изучающим взглядом. Ему в который раз стало мучительно душно. Именно потому он и предпочитал садиться на заднее сидение в те случаи, когда Мо Жаню удавалось настоять и подвезти его.

— ...Балетмейстер Чу, а Вам нравится рок-музыка? — неожиданно вырвал его из порочного круга Ши Минцзин. — На фестивале будет выступать местная рок-группа. Если не ошибаюсь, они в этом году выиграли конкурс в Линшань…

— Это ведь та самая группа, в которой играет двоюродный брат Мо Вэйюя? — неожиданно припомнил Ваньнин, и тут же осекся, когда осознал, что остальные присутствующие в принципе понятия не имели, что у Мо Жаня был брат.

— Да, Сюэ Мэн тоже будет на фестивале, — мягко улыбнулся Мо Жань. — Но, если балетмейстер Чу снова пожелает станцевать под его барабаны, на этот раз у него вряд ли получится — ту какофонию, которую они с близнецами Хансьюэ играют, сложно и музыкой-то назвать…

Ваньнин поджал губы, чувствуя, что ему не стоило в принципе упоминать Сюэ Мэна. Тот эпизод, когда Мо Жань случайно стал свидетелем его весьма провокационного выступления, до сих пор заставлял его мысленно сгорать от стыда.

«Зачем он снова вдруг это вспомнил?!»

— Балетмейстер Чу, Вы выступали под барабаны? — оживилась Е Ванси. — Я обожаю фольклорный колорит и трайбл! Что может быть прекраснее, чем мужественный танец древних воинов под ритмичные звуки скандинавских ударных!

Чу закашлялся.

— Это… действительно был фольклорный танец, — спустя несколько секунд отозвался он. — Брат Мо Вэйюя — мой хороший знакомый, и время от времени он выступает в поддержку благотворительных акций. В тот раз он попросил меня помочь, и я... согласился.

Он мельком взглянул на Мо Жаня, надеясь, что тот не станет раскрывать его тайну. К тому же, он чувствовал, что просто обязан наконец дать хоть какие-то объяснения о причинах, почему тогда выступал на площади с таким специфическим танцем. Мо Жань ведь вполне мог его превратно понять!

Юноша встретил его взгляд улыбкой.

— Балетмейстер Чу был прекрасен, как всегда, — его голос был пронизан теплом, от которого Ваньнин ощутил внутренний трепет.

Он не был уверен, почему такие простые, безыскусные слова имеют на него подобный эффект, но интуитивно чувствовал, что Вэйюй его не обманывает. Ему действительно понравилось.

Ваньнин не был уверен, почему, но ему вдруг захотелось улыбнуться. Он отвернулся, пряча все еще пылающее лицо…

Разговоры плавно текли вокруг него, и внутреннее напряжение понемногу уступало место какой-то странной, почти неведомой ему ранее, радости. Чу ведь был человеком, привыкшим к одиночеству, избегающим подобных развлечений, слывшим пресным и скучным — теперь же, оказавшись в окружении коллег, он ясно понимал, что никто из них не станет осуждать его или сторониться. Все они стали ему по-своему близки — несмотря на то что он временами раздражался и выплескивал на них свой яд.

Все они принимали его таким, каким он был… От осознания этого факта ему становилось удивительно легко на душе. В этот вечер ему больше не хотелось прятаться от мира, окружившись ледяными стенами безразличия — и, пусть это продлится лишь вечер, он готов был наслаждаться короткими мгновениями случайного счастья…

...Из-за фестиваля основные центральные улицы были перекрыты, а потому им пришлось припарковаться в нескольких кварталах от площади и пройти немного пешком. Наньгун Сы и Е Ванси пошли вперёд все разведать, а Ваньнин оказался в компании Ши Мэя и Мо Жаня. Немного рассеянно он подумал, что ведь шесть лет назад он вышвырнул обоих этих юношей за дверь, и тогда был уверен, что остался совершенно один. Что больше не увидит ни Мо Жаня, ни Ши Минцзина.

То, что они снова были втроем вместе, казалось за рамками фантазий…

— Балетмейстер Чу, не хотите засахаренных фруктов в сиропе? — предложил Ши Мэй Ваньнину. — Когда в прошлом году я гулял здесь со своим парнем, приметил одну неплохую лавку.

— Спасибо, не откажусь, — кивнул балетмейстер. — Ши Мэй, кстати, как себя чувствует твоя матушка? Всё наладилось?

Ши Минцзин удивленно моргнул:

— Мне удалось устроить ее в одном из лучших пансионатов. Она все еще почти не узнает меня, но… по крайней мере, она под присмотром, — он опустил глаза. — Я рад и этому.

— Хорошо, что всё так, — Ваньнин вздохнул.

Мо Жань, который не совсем понимал предмет беседы, хоть и был другом Ши Мэя, вклинился:

— Ши Мэй, разве твоя матушка нездорова? Ты никогда не рассказывал мне об этом.

Казалось очень странным, что отстраненный Чу посвящен в такие подробности жизни своего бывшего ученика.

— Ох, как-то не представлялось возможности, — отмахнулся Ши Минцзин. — Балетмейстер Чу хорошо знаком с моей семьей. Какое-то время он помогал мне… — он тихо вздохнул, и тут же сменил тему. — А вот и та самая лавка!..

Тема как-то сама собой быстро исчерпалась потому что все трое только что вышли на городскую площадь, которая сейчас была почти полностью заставлена множеством пестрых лотков и лавчонок.

Яркие крыши и навесы украшали разномастные вывески, на разный лад предлагающие всем желающим всевозможные угощения. В воздухе парили аппетитные ароматы лапши, сладостей и попкорна, а звуки музыки и гул голосов сливались в единое целое, сплетаясь в удивительно оживленную атмосферу теплого весеннего вечера.

Ваньнин тут же вспомнил утро, когда в толчее повстречал Сюэ Мэна — и подумал, что этим вечером людей стало действительно значительно больше, чем тогда.

Не успел он опомниться, как Ши Минцзин буквально растворился в толпе, видимо, направившись прямиком к лавке, о которой рассказывал ранее — и теперь с ним остался только один Мо Жань.

Чу рассеянно уставился себе под ноги, сверля взглядом стертую брусчатку, в неловком молчании ожидая, когда Ши Мэй вернется.

— Ваньнин, — окликнул его Вэйюй тихо, и его голос звучал удивительно мягко. — Не хочешь взять меня за руку чтобы случайно не потерять друг друга в толпе?

— …... — Чу молча поднял глаза на своего бывшего ученика. Тот внимательно смотрел на него. На лице читалось сдержанное почтительное выражение, и лишь уголки губ были приподняты в вежливой улыбке.

«Он ведь мог бы и сам взять меня за руку — зачем спрашивает?..» — рассеянно подумал балетмейстер.

В конце концов, неужели Вэйюй настолько серьезно отнесся к его словам о прикосновениях, что теперь опасался даже к руке ненароком притронуться?..

Впрочем, Ваньнин одернул себя, тут же подумав, что Мо Жань действительно все эти несколько недель всегда держался от него на почтительному расстоянии. Этот факт почему-то начинал странно раздражать.

— Ты ведь не ребенок чтобы тебя за руку всюду водить, — поддаваясь дурному настроению, бросил он. — Что с того, если мы потеряем друг друга из виду?!..

Теперь настала уже очередь Мо Жаня потупиться. Похоже, он не знал, что на это ответить, и, пока подбирал слова, Чу уже направился в сторону пестрых лавок с безделушками.

— Чу Ваньнин, подожди!.. — он следовал за балетмейстером практически вплотную, с трудом поспевая за спешащим словно на пожар человеком.

Ваньнин же в этот момент всерьез озадачился, почему Вэйюй решил идти за ним, хотя было вполне очевидно, что Чу нагрубил ему потому что хотел побродить в одиночестве.

Парадокс заключался в том, что, до тех пор, пока с ними был Ши Минцзин, Ваньнин чувствовал себя спокойно и даже расслабленно. Но стоило ему уйти, как внутреннее напряжение снова начало сводить Чу с ума.

Он мгновенно ускорил шаг, ловко лавируя между прохожими. В следующую же секунду его запястье до боли сжали обжигающие пальцы, и ему все-таки пришлось остановиться.

— Ваньнин… — Мо Жань стоял к нему слишком близко, а его ладонь продолжала сжиматься, обхватывая изящные тонкие пальцы Чу, — Я приехал сюда только потому что… беспокоился о тебе. Пожалуйста, не убегай от меня.

— Глупость, — Чу нахмурился. — Обо мне нечего беспокоиться — я вполне могу за себя постоять.

Однако слова Мо Жаня на самом деле болезненно вонзились в его сердце, на мгновение парализуя.

«Он снова тратит на меня свое время…»

Ваньнин вновь подумал, что этот юноша в эти несколько недель почти перестал общаться с прежними друзьями, и практически не отходил от него ни на шаг всё свое свободное время.

Под ложечкой неприятно засосало.

«Почему он так себя ведет? Он ведь мне ничем не обязан...»

Это переходило все возможные границы нормы.

Это следовало прекращать прямо сейчас.

— Мо Жань, послушай..., — Чу набрал в грудь побольше воздуха, собираясь с силами чтобы сказать, что собирается в ближайшие дни съехать от Вэйюя, но они все еще находились в толпе, и внезапно кто-то толкнул его со спины. Потеряв на мгновение равновесие, балетмейстер буквально впечатался в грудь юноши, который тут же притянул его к себе.

Тело обдало невыносимой волной жара, а дыхание моментально сбилось. Его лицо оказалось вплотную к широкой мускулистой груди, так что он мог слышать, как сумасшедше участился пульс Мо Вэйюя. Юноша резко выдохнул, а его руки мгновенно прошлись по спине Ваньнина, как будто проверяя, все ли с ним в порядке — и так и замерли, продолжая сжиматься.

Чу ощутил, как его буквально окутывает волнами жара. Голова странно закружилась, и, если бы не руки, удерживающие его на месте, он бы пошатнулся.

Впрочем, его тело мгновенно напряглось, словно инстинктивно группируясь, и в следующую секунду он попытался отстраниться. Вот только Мо Жань продолжал удерживать его, а его пальцы мягко прошлись по позвоночнику Чу таким интимным жестом, как если бы он вовсе забыл, что они до сих пор находятся в самой толчее, в общественном месте.

— Ты не ушибся? — спросил он тихо спустя минуту, и его голос мягко щекотнул и без того натянутые словно струны нервы Чу.

— Я… в порядке, — Ваньнин сделал еще одну попытку вывернуться из рук Мо Жаня, но в этот момент его бедро неловко задело некий выступающий весьма твердый предмет в нижней части тела Вэйюя. Тот резко выдохнул, а его лицо оказалось склоненным к шее Чу, так что рассмотреть его выражение не представлялось возможным.

Ваньнин неловко замер, а перед глазами замельтешили цветные пятна. То, что он ощутил… могло ли это быть?!!

Кровь прилила к лицу Чу так стремительно, что от обычной бледности не осталось и следа. К его ужасу, его собственное тело мгновенно отреагировало на близость Вэйюя практически так же агрессивно, заставляя его в панике наконец отпрянуть, отталкивая юношу.

— Ваньнин, — позвал Мо Жань хрипло. — Это… это вышло случайно. Прости.

«Случайно?! Мать твою, случайно?!»

Ваньнин отчаянно пытался придать своему лицу максимально безразличный вид, собираясь с мыслями.

— Я… понял, — чопорно кивнул он, пытаясь сгладить неловкость. — Такое… кхм, такое иногда случается...

В конце концов, он ведь и сам отреагировал на близость Мо Жаня — что в принципе шокировало даже его самого.

Именно в этот момент их и застал Ши Минцзин, который, не обнаружив их на прежнем месте, пустился на поиски.

— Балетмейстер Чу, я принес фрукты, — бодро сообщил он.

Ваньнин облегченно выдохнул, постепенно успокаиваясь. Ши Мэй с его мягкой улыбкой и теплым взглядом был как нельзя кстати.

— Спасибо, — он благодарно кивнул, решив временно избегать смотреть в сторону Вэйюя. Он почему-то боялся даже взглянуть юноше в глаза — хоть и не знал, что именно может в них увидеть.

Ши Мэй поделился с Мо Жанем и Ваньнином раздобытыми угощениями, и втроем они направились в сторону небольшой крытой шатром площадки, на которой уже начиналось выступление.

Ваньнин неловко кусал ягоды клубники и дольки яблок, вяло думая о том, что всегда любил сладости — вот только после всего произошедшего ему кусок в горло не лез. Даже любимые лакомства на вкус казались не лучше картона.

Ши Мэй оживленно рассказывал о том, что, пока искал их с Мо Жанем, наткнулся на лавку с безделушками и купил себе несколько традиционных шпилек для волос, болтал о прошлогоднем фестивале — и фейерверке, который должен был стать обязательной частью программы праздника.

Чу изредка вклинивался в его монолог с пустячными вопросами, но мысли его были далеки от происходящего вокруг.

Он чувствовал, что Мо Жань, все это время продолжавший молчать, смотрит на него.

— А-Жань, что-то ты совсем тихий сегодня, — Ши Мэй, похоже, тоже обратил внимание на необычное поведение своего друга. — Что-нибудь случилось?

— Нет, — коротко ответил Вэйюй. — Просто... немного задумался.

— В последнее время из тебя слово не вытянешь, — Ши Минцзин вздохнул.

— Тебе нужно больше общаться с друзьями, Вэйюй, — неожиданно резко бросил Ваньнин, и тут же проклял себя за назидательный тон. Временами он забывал, что Мо Жань — не шестнадцатилетний подросток, а он — не его учитель.

— У меня не так уж много друзей, балетмейстер Чу, — усмехнулся Мо Жань, но больше ничего не сказал.

Они подошли почти вплотную к высокой платформе, над которой на десятки метров простирался ярко-красный купол шатра, освещаемый гроздьями неоновых гирлянд. Внутри находились микрофоны и колонки, а в углу виднелась знакомая Ваньнину барабанная установка.

В следующую секунду к ним присоединились Наньгун Сы и Е Ванси, которые к этому моменту уже успели накупить целую гору разнообразных местных деликатесов и побрякушек.

— Балетмейстер Чу! Учитель! — Наньгун Сы неожиданно оказался перед Ваньнином, блокируя его обзор. — Я и для Вас кое-что успел купить! Это ведь Ваша любимая ягодная настойка Мо Сянлу... — он вдруг осекся потому что Мо Жань как-то внезапно возник за его спиной.

— Наньгун Сы, тебе не стоило так тратиться, — Ваньнин неловко замялся, не зная, под каким предлогом ему лучше отказаться от такого подарка. Настойка стоила неоправданно много…

— Что это за настойка? — полюбопытствовал Мо Жань. Его лицо не выражало ничего кроме ленивого интереса, и лишь по холоду в глазах Ваньнин догадывался, что юноша далеко не дружелюбен.

— О, — ничего не подозревающий Наньгун Сы достал наконец из рюкзака небольшой неприглядный пузырек. — Это проверенное старинное снотворное средство. Когда-то перед конкурсным выступлением, в одной из поездок, учитель напоил всех нас этой настойкой чтобы мы как следует выспались… Эта штука на вкус настолько сладкая, что никогда не догадаешься о ее коварном эффекте, — он рассмеялся. — Мы тогда едва не проспали выступление!

— Чушь, — Ваньнин поджал губы. — Я разбудил вас за полчаса до выхода — разве это можно назвать «проспали»?..

Правда же заключалась в том, что он и сам едва не проспал — и вспоминать об этом ему было до сих пор неловко. В конце концов, они приехали ради того конкурса на другой конец страны, тряслись в поезде несколько суток. Каким образом настойка оказала такое сильное действие, и почему он не услышал будильник, Чу не понимал до сих пор.

— В конце концов, наш танец все равно получил призовое место, хоть мы и не репетировали — едва успели добраться из отеля к нужному месту до окончания регистрации, — посмеиваясь, продолжил Наньгун Сы. — До сих пор с содроганием вспоминаю те мятые костюмы…

— Их следовало привести порядок с вечера, как я и советовал, — напомнил бесстрастно Ваньнин, а затем быстро наклонил голову, скрывая улыбку. Воспоминание об учениках в растрепанных костюмах, едва не обезумевших от спешных сборов, до сих пор живо маячило перед глазами.

Это был первый раз, когда он кого-то сопровождал на конкурс, так что он и сам едва не сошел тогда с ума.

— Интересно, как бы мы могли это сделать, если настойка буквально сшибла нас всех с ног ровно в девять вечера? — Наньгун Сы, посмеиваясь, протянул Ваньнину небольшой темный пузырек с жидкостью. — Держите, учитель. Она со вкусом винограда. Вам должна понравиться…

— Спасибо, — Ваньнин со вздохом принял подарок. — Но больше не смей мне ничего покупать, хорошо?

В то же мгновение Мо Жань буквально перехватил ее из рук Чу.

— Можно, я возьму ее посмотреть, балетмейстер Чу?

— Конечно, — ответил Ваньнин.

Что еще он мог ответить, если Вэйюй уже и так выхватил ее у него?..

...В этот момент наконец началось выступление, и, к счастью, все внимание окружающих теперь было обращено на рок-группу, которая только что вышла на платформу.

Чу мгновенно узнал Сюэ Мэна, сына Сюэ Чженъюна, и его двух товарищей — близнецов Хансьюэ. Один из них играл на бас-гитаре, другой — был клавишником. Сюэ Цзымин же, как обычно, расположился за баррикадой из сияющих хромированием барабанов и отбивал быстрый ритм.

Ваньнин так и не ответил в машине на вопрос Ши Мэя о том, любит ли он рок-музыку. На самом деле, будучи танцовщиком, он также мог смело называть себя меломаном, поскольку практически любую мелодию он представлял как некий эмоционально заряженный поток, который мог воплотиться в движениях. Вовсе не обязательно это должна была быть классика.

Группа, в которой играли Сюэ Мэн и близнецы Хансьюэ, исполняла авторские песни, и многие из них были ему неплохо знакомы. Мо Жань назвал их «какофонией», но он явно был склонен преувеличивать — музыка была не такой уж плохой. По крайней мере, люди, собравшиеся у сцены, активно подпевали и танцевали.

Так прошло несколько песен, и Ваньнин отметил, что Наньгун Сы и Е Ванси уже присоединились к танцующим и явно с удовольствием проводят время. Мо Жань же куда-то запропастился, и уже минут десять его нигде не было видно.

Он же продолжал стоять на месте, не совсем понимая, что именно ему делать. Ши Мэй, похоже, находился в такой же растерянности — а потому Чу направился к нему.

— Ши Минцзин, — позвал он. — Как ты смотришь на то, чтобы пойти в ту чайную неподалеку? Оттуда мы сможем смотреть выступление, но при этом нам не придется делать это стоя…

— Отличная идея, балетмейстер Чу, — кивнул Ши Мэй. — Честно говоря, мой парень должен был бы уже приехать, но его задержали на работе, так что сегодня, видимо, я предоставлен сам себе.

Он тихо вздохнул, косясь на телефон.

— По крайней мере, мы сможем составить друг другу компанию, — сдержанно улыбнулся Ваньнин. — Я понятия не имею, что бы здесь делал, если бы вы все разбрелись кто куда. Наверное, уже вернулся бы… домой, — он вдруг замялся, осознавая, что, пока Мо Жань находится здесь, он не сможет попасть к нему в квартиру.

У него ведь банально даже не было ключей...

— Балетмейстер Чу, — Ши Мэй рассмеялся, видимо, истолковав неожиданно побледневшее лицо Ваньнина по-своему. — На самом деле, это ведь я Вас позвал, так что было бы не очень порядочно с моей стороны оставить Вас одного, правда?

Они направились в чайную. Она представляла собой небольшое здание в несколько этажей с резными открытыми балконами и столиками, вокруг которых были разложены расшитые подушки. Именно на одном из таких балконов и задумал Ваньнин расположиться, предполагая, что оттуда будет хорошо просматриваться сцена, и в то же время можно будет посмотреть фейерверки. Все же, коротать время за чашкой чая, умостившись на подушках, представлялось лучшим вариантом, чем находиться в людской толчее.

Они с Ши Мэем заказали чай «восьми драгоценностей», поскольку к нему полагались всевозможные сладости, и быстро обустроились в уединенном алькове, откуда можно было наблюдать за всем, что происходило на площади и на сцене.

— Балетмейстер Чу, можно задать Вам один вопрос? — внезапно поинтересовался Ши Минцзин. — Мо Жань… Вам не кажется, что в последнее время он ведет себя как-то странно?

— Странно?.. — Ваньнин задумался, отпивая глоток обжигающей жидкости. — Боюсь, я знаю его далеко не так хорошо, как ты, Ши Минцзин. Вы были с ним дружны долгое время. Я не видел его шесть лет. Ты... переживаешь о нем?

— И да,и нет, — уклончиво ответил Ши Мэй, тихо вздыхая, а затем вдруг выпалил. — Я переживаю о Вас, балетмейстер Чу.

— Обо мне?.. — Чу немного помолчал, хмурясь. — Тебе… Мо Жань тебе что-то рассказал?

Ему вдруг стало не по себе при мысли, что Вэйюй мог обсуждать его проблемы с Ши Мэем за его спиной… В конце концов, он подозревал, что до этого может дойти, но все-таки не был готов к этому.

Он долгие годы тщательно скрывал от Ши Мэя все, что касалось угроз от Жуфэн, считая, что юноша и так пережил слишком много, и заслуживает спокойно спать по ночам… Но ведь Мо Жань был дружен с Ши Минцзином. Естественно, он вполне мог рассказать своему близкому другу обо всем, что приключилось с Чу…

Настала очередь Ши Минцзина удивленно уставиться на Ваньнина.

— Что именно Мо Жань мог мне рассказать?..

Ваньнин облегченно выдохнул. Значит, Вэйюй все-таки умел хранить секреты...

Ши Мэй, впрочем, продолжал на него внимательно смотреть, и в его взгляде промелькнуло сочувствие. Чу понял, что ответить на вопрос все же придется.

— Он знает о моем прошлом, — выдавил он из себя сухо. — У меня случилась очередная паническая атака, и пришлось как-то объясняться...

Ши Минцзин застыл, а чашка в его руке внезапно дрогнула.

— Ся Сыни… ты вовсе не обязан был оправдываться перед... ним! — он выдохнул. — В случившемся не больше твоей вины, чем моей… Послушай, ты действительно мало что знаешь о Мо Жане — но он из тех, с кем тебе стоит быть осторожнее…

Ваньнин не ожидал, что обыкновенно такой спокойный Ши Мэй так легко выйдет из себя. В это мгновение обыкновенно ласковый, словно вода, юноша выглядел… жутко. На нем буквально не было лица. Он настолько забылся, что назвал Чу его старым именем.

— Ши Мэй, тебе не стоит обо мне беспокоиться, — балетмейстер Чу покачал головой. — Тебе известно, что я могу за себя постоять. Что до Мо Жаня… я, действительно, мало его знаю. Но я уверен в том, что он неплохой человек…

В этот момент к их столику кто-то подошел, и Ваньнин слишком запоздало заметил, как длинная тень упала прямо на него. Его невольно пробрал озноб, но он тут же взял себя в руки, когда увидел, что это был Вэйюй.

«Что он успел услышать из нашего разговора?..»

Предупреждение Ши Мэя все еще звучало у Чу в голове, но… как он мог не доверять Мо Жаню?

Никто в жизни Чу и в половину так не заботился о нем, как делал это Вэйюй.

Эта забота была на грани навязчивости, приводила в ярость, но в то же время... от нее плавилось сердце.

И, пусть Мо Жань делал это из лишь ему ведомых соображений. Пускай все это рано или поздно должно было окончиться.

Чу не хотел об этом думать — сейчас он видел перед собой человека, к которому его отчаянно тянуло.

Человека, которого он хотел бы называть своим учеником, своим близким другом — да кем угодно, лишь бы он только оставался в его жизни…

Огорчало лишь то, что сам Ваньнин был вовсе не так благороден в своих побуждениях, как должен был быть. Он хотел от Мо Жаня того, что тот не смог бы ему дать.

И он прекрасно осознавал, что рано или поздно Мо Жань заметит его странности поведения, заподозрит неладное — и тогда любые их отношения будут навсегда разрушены.

Именно потому Чу следовало поскорее съехать из квартиры Мо Жаня — пока не стало слишком поздно.

Комментарий к Часть 15 Я, кажется, предупреждала, что новая часть выйдет быстро. Ну, вот!

Заранее прошу прощения за возможные опечатки. Если вдруг что-то заметите — пишите, у нас тут публичная бета (и ленивый автор) ^^

Всем, кто читает, заранее спасибо за понимание!

====== Часть 16 ======

...Вечерняя прохлада не приносила облегчения. Мо Жаня все еще преследовал дурманящий голову аромат цветущих яблонь, от которого стремительно учащался пульс, а ровно дышать становилось невозможно. Ваньнин… казалось, он просочился в каждую клеточку его тела, обвился вокруг его сердца подобно изящной ивовой лозе и вонзился в него острыми занозами, не давая покоя ни на секунду.

Все эти несколько недель, что Чу жил с ним под одной крышей, Мо Жань был словно в горячечном бреду. Порой он едва соображал, что именно делает. Несколько раз бывал в секунде от того, чтобы наброситься — но в какой-то момент останавливался, вспоминая о том, что своим поведением лишь вызовет у Ваньнина ужас. Он не хотел, чтобы Чу его боялся — пусть лучше будет вздорным, злым, оказывающим сопротивление, обзывает последними словами.

Он готов был принять что угодно — но только не страх.

Его душа словно раскололась надвое, и порой он больше не был уверен, что психически здоров, потому что как мог он одновременно желать защитить Чу, оградить от всех переживаний, заботиться о нем, словно о самом нежном цветке — и в то же время стремиться поглотить его целиком, смять его лепестки и растерзать на месте?..

Но на самом деле он любил ходить по краю, и потому всякий раз придумывал тысячу поводов, чтобы Ваньнин к нему прикоснулся. И плевать, что предлоги были сомнительными. Главное — они работали. Такие прикосновения могли однажды закончиться потерей контроля, но он готов был рискнуть ради того, чтобы ощущать на себе эти нежные, тонкие пальцы и хрупкие ладони…

Единственное, что все еще удерживало его разум в порядке — желание.

Желание, чтобы Ваньнин оставался рядом с ним как можно дольше.

Он хотел видеть, как нежные губы Чу подрагивают в тщательно сдерживаемой улыбке рано утром, когда Мо Жань готовит для него завтрак. Хотел замечать странные обжигающие искры в обычно холодных, словно мертвый космос, глазах.

Отчаянно желал одновременно и присвоить этого вздорного, гордого человека — и раствориться в нем…

Вот только Чу Ваньнина, похоже, невозможно было присвоить, а растворяться в себе он не позволял, с каждым днем все более четко давая понять, где находится граница между ним и его бывшим учеником, сводя их отношения к вынужденному сожительству двух едва не чужих людей.

Хуже всего, однако, было то, что Ваньнин даже не думал проводить такую границу в общении с Ши Мэем или Наньгун Сы. О, им он позволял баловать себя вниманием и подарками сколько угодно — и лишь на Мо Жаня реагировал диким шипением и язвительными замечаниями. Похоже, лишь Мо Жаня он обдавал леденящим холодом взгляда, когда тот заботливо готовил для него чай или хотел укрыть теплым пледом.

«Откуда такая избирательность, Юйхэн?!»

Иногда Мо Вэйюю хотелось кричать в голосину от такой несправедливости.

Он держался из последних сил на репетициях, когда Ваньнин подолгу болтал с Ши Минцзином, и даже, бл*ть, смеялся его шуткам. Держался... дома, когда балетмейстер, едва придя, тут же спешил переодеться, принять душ и лечь спать, отказываясь под любыми предлогами от ужина, совместного просмотра кино, или, тем более, откровенного разговора. Делал вид, словно Мо Жань был пустым местом. Словно Мо Жаня просто не существовало...

Но Мо Жань держался… до тех пор, пока не увидел, как улыбается его Юйхэн этому гребаному Наньгун Сы. Как ест фрукты, которые купил для него нежный Ши Мэй, и крошки сахара остаются на его губах словно крошечные кристаллы льда…

Прошло всего-ничего с тех пор, как он был в его, Мо Жаня, объятиях — пусть и по чистой случайности. Он был готов поклясться, что на короткое мгновение почувствовал отклик. Что Ваньнин не хотел отталкивать его, и застыл на месте на несколько секунд только потому что на самом деле не хотел, чтобы это прекращалось…

Вэйюй не мог не почувствовать, как тело Чу отреагировало в тот момент на их близость. Это не могло быть ошибкой...

...И, вот, этот несносный человек спустя каких-то полчаса бесстрастно советует Мо Жаню «проводить больше времени с друзьями». И игнорирует его. Не замечает, как Вэйюй пожирает его глазами. Даже не смотрит в его сторону...

Проклиная себя последними словами, Мо Вэйюй вдруг понял, что ему срочно нужно остудить голову — в противном случае быть беде. Он и так уже полчаса продолжал неловко мяться в стороне, не в состоянии выдавить из себя и двух связных слов, рассеянно отвечая на вопросы Ши Минцзина.

Ши Мэй же словно нарочно продолжал сыпать вопросами личного характера — как если бы ему доставляло удовольствие ставить Мо Жаня в неловкое положение. Как если бы он намеренно пытался выставить его перед Ваньнином полным дураком.

Этот вечер, пожалуй, не мог стать еще хуже.

Юноша решил незаметно раствориться в толпе — к счастью, на фестивале было многолюдно, так что сделать это было совсем нетрудно. В следующую секунду он уже шел мимо пестрых лавок и лотков, едва обращая внимание на их содержимое. Остановился, только когда понял, что гул голосов, смешанный с музыкой, почти не слышен. Прохладный ветер не помогал успокоиться, а лицо пылало. В голове роились тысячи непрошенных мыслей, одна абсурднее другой.

«Мог ли Ваньнин испытывать симпатию к Ши Мэю?»

«Почему так легко согласился поехать на этот чертов фестиваль, стоило юноше только позвать его?..»

Лоб начинал порядком болеть от напряжения. Разрозненными осколками впивались мысли о мягких полуулыбках его учителя в сторону Ши Минцзина, и о том, как неуловимо смягчался голос Ваньнина, стоило ему заговорить с Ши Мэем...

Мо Жань вдруг также вспомнил о том, по какой причине Ваньнин шесть лет назад сорвался на него вместе с Ши Мэем: ведь его друг сам же признался, что тогда был влюблен в балетмейстера Чу, и тем вечером открыто приставал к своему учителю… за что, собственно, Ваньнин и подтер им тогда пол, попутно вывихнув ему лодыжку.

«Почему он так легко простил Ши Мэя, но не меня?!»

Последняя мысль была подобна удару в живот, вышибая из Вэйюя последние крохи разума.

Он глухо дышал, прижимая внезапно ставшую пронзительно-холодной ладонь к пылающему лбу.

Вдруг пришло осознание, что только что он с легкостью оставил доверчивого Ваньнина практически в руках Ши Мэя. Наньгун Сы был слишком увлечен Е Ванси, так что, по сути, его балетмейстер наверняка сейчас был именно в компании с Ши Минцзином. Наверняка они оба неплохо проводили время — как могло быть иначе?

Достав телефон, Вэйюй наскоро написал Ши Мэю:

«Где вы?»

Он не стал писать Ваньнину, прекрасно зная, что тот предпочтет пару минут игнорировать его сообщение — как делал в последнее время почти всегда.

Ши Минцзин ответил, как и всегда, буквально сразу, и не стеснялся в выражениях:

«Мы — это кто, А-Жань?

Наньгун Сы и Е Ванси смотрят концерт, мы с балетмейстером Чу сидим на втором этаже чайной на главной площади...

А куда, спрашивается, подевался ТЫ?»

Последняя фраза явно была написана с раздражением. Вывести из себя нежного и ласкового Ши Минцзина было сложно, но, если он злился, он мог быть весьма едок в словах.

«Никуда не уходите.»

Мо Жань не собирался тратить время на объяснения в письменном виде. В конце концов, писать пространные цветистые сообщения никогда не было его сильной стороной.

Он должен был дать понять Ваньнину, что тот принадлежит только ему. Что он находится вне досягаемости других людей. Должен был прояснить ситуацию для них обоих… Но разве сам он не сказал первым, что их отношения будут дружбой?

Мо Жаня захлестнула бессильная злоба, но он не мог понять, на кого зол сильнее: на себя, или все-таки на Ваньнина, который снова решил выстроить вокруг себя периметр отчуждения?

Едва войдя в чайную, он направился прямиком на балкон, где безошибочно различил фигуру высокого мужчины в светлых одеждах. Ваньнин расслабленно сидел на мягких подушках, и в полумраке его лицо казалось несколько напряженным, как если бы он обсуждал с Ши Мэем не самую приятную тему. Как если бы был предельно напряжен в общении с Ши Минцзином, и от былых расслабленных улыбок не осталось и следа...

Сердце пропустило удар, а бессильная злость, разъедавшая его душу, на мгновение улеглась.

«Возможно, он держит на расстоянии не только меня…» — подумал Мо Жань.

...А затем он услышал спокойный, словно поток кристально чистого ручья, голос балетмейстера Чу.

Чу Ваньнин сказал Ши Мэю:

«...Что до Мо Жаня… я, действительно, мало его знаю. Но я уверен в том, что он неплохой человек…»

Вэйюй замер на месте.

Слова Чу буквально пригвоздили его намертво к полу, лишая способностей к здравомыслию.

«Я. Действительно. Мало. Его. Знаю…»

Каждое слово отозвалось в его душе темной, удушающей волной. В ушах звенело. Он словно тонул, и не было никого рядом, кто мог бы его спасти.

— А-Жань?.. — окликнул его встревоженно Ши Минцзин.

Ваньнин резко обернулся, запоздало заметив Мо Жаня за своей спиной. Его выражение лица было, как всегда, непроницаемым. Темные волосы были собраны в безукоризненный высокий хвост, ниспадая сверкающим черным водопадом на одно плечо. В темных глазах… мелькнуло легкое удивление. Мимолетное. Незначительное.

«Он считает, что не знает меня — с чего бы ему реагировать бурно?..»

Пальцы Мо Жаня рефлекторно сжались. Он заставил себя медленно выдохнуть и опустил глаза, опасаясь, что выражение лица его выдаст.

— Мо Вэйюй, — позвал его Ваньнин по официальному имени. — Тебя долго не было, и мы с Ши Минцзином решили немного отдохнуть здесь. Хорошо, что ты нашел нас.

— Садись, А-Жань, — вклинился Ши Мэй. Он определенно видел, что Мо Жань по-прежнему никак не реагирует, продолжая стоять на месте и молча пялиться на Ваньнина.

Но что ему оставалось делать?..

— Вэйюй? — Ваньнин неуверенно окликнул его, и что-то в его тоне наконец помогло юноше прийти в себя.

Изобразив на лице подобие улыбки, Мо Жань извлек из кармана небольшую коробочку и бросил на стол перед балетмейстером Чу.

Движение было наполнено каким-то странным, пугающим безразличием.

— Что это?.. — брови Ваньнина приподнялись в недоумении.

— Пусть балетмейстер Чу сам взглянет, — Мо Жань продолжал странно улыбаться и разместился на одной из подушек рядом с мужчиной — так близко, что их бедра буквально соприкасались.

Ваньнин слегка отстранился, незаметно отклонившись в сторону. Он бросил на Мо Жаня еще один недоумевающий взгляд — словно безмолвно задавал некий вопрос.

Как если бы спрашивал: «что с тобой не так, парень?»

Затем его тонкие, грациозные пальцы немного торжественно раскрыли бархатную коробочку, в которой на мягком ложе покоилась филигранная заколка-цветок. Золотое украшение мягко поблескивало в тусклом вечернем свете, а рубиновые вкрапления в форме лепестков хайтана казались каплями крови.

Балетмейстер Чу замер, а его лицо неожиданно сделалось отчаянно бледным. Он отдернул руки от коробочки, как если бы она обжигала.

— Что это?.. — еще раз спросил он, и его голос прозвучал пугающе холодно. Казалось, все намеки на эмоции словно разом выцвели из его тона, оставляя лишь звенящую пустоту.

— Подарок, — Мо Жань продолжал криво улыбаться. — Для Вас.

— Как красиво! — выдохнул Ши Мэй, который тут же принялся разглядывать изысканное украшение. — Это рубины… это, что, золото?! А-Жань, ты ведь купил ее не только что?.. Я не видел ничего подобного на фестивале…

— Да, я купил ее не здесь, — кивнул Мо Жань, но вдаваться в подробности не стал.

Ваньнин продолжал сидеть с пустым лицом, и лишь его взгляд был прикован к злополучному подарку. Он смотрел на него так, словно хотел стереть украшение с лица земли.

— Я... не девушка чтобы носить золотые заколки, — наконец выдавил он, полностью игнорируя тот факт, что Ши Минцзин лишь час назад рассказывал ему, как приобрел себе несколько новых шпилек для волос. — Забери... это. Верни туда, где купил.

Мо Жань не двинулся с места, а его взгляд продолжал скользить по Чу. Как можно мягче он вдруг поинтересовался:

— Что я могу сделать для балетмейстера Чу, чтобы он принял этот подарок? Я собственноручно рисовал эскиз, и заколка сделана под заказ. Вернуть ее не получится.

Ваньнин вздрогнул и наконец поднял на Мо Жаня глаза, в которых читалось изумление.

— Прости, что ты сделал?.. — переспросил он, как если бы не совсем понял смысл услышанного.

— Ваньнин, — Мо Жань спокойно встретил его взгляд. — Я не хотел покупать тебе ерундовых безделиц, но, кажется, сегодня тебя только ленивый не одарил чем-нибудь. Почему ты принимаешь их подарки, но отвергаешь что-то, что я сделал специально для тебя?..

Он говорил тихо, но каждое его слово звенело во внезапно образовавшейся тишине. Он намеренно назвал Ваньнина по имени, пытаясь вывести его на реакцию. Пошатнуть его самообладание. Заставить, в конце концов, хоть как-то реагировать!

Ваньнин молчал. Он смотрел на Вэйюя с пугающей растерянностью, и лишь его пальцы отчаянно сжимались, впиваясь в край стола.

— Я, наверное, пойду, — мягко предупредил Ши Минцзин. — Уже довольно поздно. А-Жань, я доберусь на такси, не волнуйся, — он скользнул к выходу, оставляя Ваньнина и Вэйюя наедине.

— Ши Мэй… — позвал его Ваньнин, вдруг начиная осознавать, что тот мог что-то превратно понять, и к тому же определенно слышал фамильярное обращение Мо Жаня к нему.

Он словно внезапно вырвался из транса, в котором только что пребывал — и «пробуждение» было не из приятных.

Заколка была идеальной. Ее узор был стилизован под изгибающуюся ветвь, распускающуюся нежными соцветиями. Сочетание золота и рубиново-красного цвета будоражило. Но… такой подарок должен был стоить целое состояние.

С чего Вэйюй решил вдруг дарить ему украшения?!

Ваньнин сделал попытку подняться чтобы последовать за Ши Минцзином, но неожиданно рука Мо Жаня впилась в его запястье, удерживая на месте. В следующее мгновение Вэйюй с силой потянул его на себя, и Чу потерял равновесие. Он упал прямо на руки Мо Жаня, задохнувшись от столкновения. Его бедра неловко сползли на колени Мо Жаня, а сам он буквально вцепился ему свободной рукой в плечи, пытаясь отстраниться.

Вот только его вторая рука все еще была словно зажата в тисках длинными сильными пальцами Вэйюя.

— Ваньнин, — тихо проговорил Мо Жань, и его дыхание коснулось губ Чу. — Не уходи.

Их лица оказались слишком близко.

Чу удивленно застыл на месте. Пугающее предчувствие сковало его. Он чувствовал, как вторая свободная рука Мо Жаня осторожно касается его волос. Медленные, бережные прикосновения контрастировали с грубой хваткой на его запястье.

Он не понимал, что происходит.

Ему хотелось накричать на Вэйюя, но так он бы только привлек к ним лишнее внимание. Пусть они сейчас и находились на открытом балконе — но все-таки были скрыты в тени небольшого алькова от посторонних взглядов.

Ваньнин не мог кричать. Он не мог начать вырываться, потому что Мо Жань, казалось, не делал в этот момент ничего ужасного. И, все же, его запястье уже начинало неметь.

— Расслабься, Ваньнин, — прошептал снова Вэйюй ему в губы. — Прости, если напугал тебя. Все, чего я хочу — заколоть твои волосы. Ты так часто помогал мне собирать пучки, что я решил, что по меньшей мере могу сделать для тебя то же самое...

Ваньнин недоверчиво моргнул.

Спокойные, тихие слова Вэйюя возымели на него положительный эффект. Его внезапно одеревеневшее тело снова обрело природную податливость.

— Вэйюй, это очень дорогой подарок, — понизив голос, прошептал он. — Я не должен принимать его.

Он старался отодвинуться, чтобы разрушить ощущение излишней интимности, но ему не удалось сместиться более чем на несколько сантиметров.

— Не должен или не хочешь? — Мо Жань продолжал мягко играть его волосами.

— Заколка действительно красивая, — уклончиво ответил Ваньнин, чувствуя, что может неосторожным словом оскорбить Вэйюя в лучших чувствах. — Будет правильно, если ты подаришь ее не мне, а кому-нибудь… особенному.

— Ваньнин, — Мо Жань прищурился, изучая неожиданно смущенное лицо Чу. — Ты… ты и есть самый особенный человек из всех, кого я знаю. Как ты думаешь, о ком я думал, когда рисовал ее эскизы? Как думаешь, о чем я думал?..

Злость, временно ослепившая его, наконец начала отступать, и он осознал, что напугал Чу до дрожи — к счастью, то, что Ваньнин наконец расслабился, окончательно вернуло его в реальность.

«Какого хрена я делаю?!» — он едва не застонал в голос, осознавая, что едва не пустился в описания того, о чем же он, собственно, думал.

Ни одна из его мыслей не должна была быть озвучена.

— О цветущем хайтане? — спросил вполголоса Чу.

— Да, — согласился Мо Жань. — А теперь, пожалуйста, повернись ко мне спиной, и я помогу тебе красиво собрать волосы.

Ваньнина не нужно было просить дважды. Он явно был не в восторге оттого, что буквально сидел на руках Вэйюя, а потому легко поднялся, стоило юноше выпустить его запястье из своей хватки — и снова сел на одну из подушек. Его тонкие изящные пальцы одним движением распустили волосы, и они упали на его спину длинным темным водопадом, поглощающим любые крупицы света.

В воздухе распространился тонкий аромат цветов, разливаясь дурманящим облаком, в котором хотелось захлебнуться.

«Ваньнин, ты такой доверчивый...» — вдруг подумал Вэйюй.

Его собственные руки неожиданно дрогнули, потому что осознавать, что Чу без проблем повернулся к нему спиной, позволяя к себе прикасаться — пусть и под вполне благовидным предлогом — было похоже на сладкую фантазию.

Мо Жаню внезапно перестало хватать воздуха. Он склонился над Ваньнином, зная, что тот не может его видеть, и прошелся губами по выступающему из-под растрепанных темных прядей кончику уха мужчины.

Чу не знал, что это был поцелуй — он наверняка думал, что Вэйюй просто задел его пальцами. Он не предпринял попыток уклониться, и лишь тихо выдохнул, продолжая спокойно сидеть, выпрямив спину и гордо расправив плечи.

Вэйюй же упивался прикосновениями к гладкому шелку волос, и его голова шла кругом. Он закрутил тяжелые пряди в толстый жгут и приподнял вверх, а его жадный взгляд уперся в беззащитную тонкую шею. Он застыл, пытаясь справиться с острым желанием склониться ниже к этой бледной, нежной коже, прикоснуться к ней губами.

В этот момент как раз наступила полночь и ночное небо над балконом озарилось яркими вспышками фейерверков. Сотни огней осветили пространство, и Ваньнин забылся, немного запрокинув голову назад. Он залюбовался яркими огненными соцветиями.

Яркие блики затанцевали на его коже подобно отблескам гигантского небесного витража.

И в эту секунду Вэйюй сдался.

Он впился в шею Чу, страстно целуя разгоряченную кожу. Его язык ласкал проступающие костяшки позвоночника, острые клыки прикусывали Ваньнина за загривок. Он тяжело дышал, а его пальцы продолжали ласкать рассыпающиеся темным потоком волосы.

Ваньнин тихо охнул, вцепившись пальцами в собственные колени, как если бы пытаясь найти опору.

— Стой, — прошептал он. — Вэйюй, стой…

Мо Жань тут же остановился, отстраняясь — но в следующее мгновение он взял заколку и наконец закрепил волосы Чу в высоком пучке, а его обе руки оказались свободны. Он тут же мягко обвил Ваньнина за талию, а его подбородок оказался на плече мужчины.

— Ты сейчас совсем не выглядишь испуганным, — заметил он мягко. — Почему же просишь меня остановиться?

— Вэйюй, — Ваньнин открыл глаза, как если бы вдруг понял, кто он, и что с ним происходит, и тут же сделал не вполне успешную попытку развернуться к Мо Жаню лицом, в результате которой оказался еще плотнее прижат к груди юноши — но на этот раз боком.

— Так почему?

Вместо ответа Чу резко толкнул Мо Жаня в грудь, заставляя того наконец ослабить хватку.

В следующую секунду он был уже на ногах. Его лицо было красным — и дело было совсем не в отблесках фейерверков. Пылающие уши и щеки удивительно гармонировали с рубинами на заколке. В то же время его брови были сведены вместе, а глаза полыхали яростью.

— Почему?!.. — прошипел он. — Вэйюй, какого… ты творишь?! Ты ищешь смерти?!

Мо Жань медленно улыбнулся.

— Прости, Ваньнин. Я… случайно, — на его лице читалась насмешка.

— Случайно?! — балетмейстер Чу едва не кричал, пользуясь тем, что грохот от салютов заглушал его голос. — Вэйюй!!! Ты потерял стыд!!! Как можно случайно…? — он внезапно замолчал потому что не мог даже толком произнести нечто подобное.

— Ты прав, Ваньнин, — Мо Жань продолжал улыбаться. — Мне совсем не стыдно. А тебе?

Это был вопрос с подвохом. Первой реакцией Чу было все отрицать. Он не привык уступать в чем-либо окружающим. Он хотел, было, уже ответить, что ему не стыдно — но тут же понял, что это будет ошибкой. Но и противоположный вариант ответа звучал бы еще ужаснее.

Он мрачно смерил Вэйюя взглядом, сохраняя гробовое молчание. Но все-таки не сбежал.

— Ваньнин, — Мо Жань вздохнул, чувствуя, что должен прекращать весь этот фарс. — Ты мне нравишься. Ты ведь понимаешь это?

Чу продолжал сверлить его тяжелым взглядом, стоя на месте. Он молчал, как если бы не понимал, что именно должен на это ответить.

— Ты мне нравишься, — повторил Мо Жань, не сводя с Ваньнина глаз. — Ты наверняка заметил это. Но, если вдруг не понял — я говорю это прямо сейчас, и хочу, чтобы ты меня услышал...

— Ты знаешь, что это невозможно, — оборвал его Чу. Его голос звучал отстраненно, и даже холодно, но выражение лица было... потрясенным. Зрачки расширились так сильно, что буквально поглотили собой всю радужку.

— Почему? — Мо Жань подался вперед, намереваясь взять Чу за руку, но тот незаметно отпрянул назад, и ладонь Вэйюя мазнула по воздуху.

— Ты знаешь, почему, — Ваньнин поджал губы. — Не питай иллюзорных надежд. То, что ты чувствуешь — мимолетное увлечение, но оно быстро пройдет. Тебе не будет интересно с человеком, который тебя сторонится. Который не может дать тебе того, что ты хочешь.

— Ваньнин, — Мо Жань вздохнул. — Ты сам сказал, что мало меня знаешь. Откуда тебе знать, что мне интересно, и что мне нужно? Куда больше меня беспокоит, интересен ли тебе я.

— Вздор, — это единственное слово ударило больнее, чем самая отборная брань. Вот только при одном взгляде на Чу становилось ясно, что он был слишком смущён, чтобы обсуждать свои чувства. Он нервно повел плечами, и тут же обхватил себя руками, словно пытаясь успокоиться.

— Похолодало, — заметил Мо Жань, меняя тему. — И к тому же уже поздно. Думаю, нам пора возвращаться домой.

— Я с тобой никуда не поеду.

Мо Жань удивленно вскинул голову, встречаясь глазами с балетмейстером. Ваньнин был предельно напряжен — его поджатые губы и неестественно прямая спина выдавали его с головой.

Его нельзя было никуда отпускать в таком состоянии.

Комментарий к Часть 16 И тут автора пробило на романтику...

P.S. Я кстати тут на выходных нарисовала небольшой арт к этой части (с заколкой), и он теперь вроде как на обложке. Не спрашивайте, почему всё такое фиолетовое — я художник, я так вижу XD.

====== Часть 17 ======

Признаться, если бы Мо Жаня спросили, почему в этот момент он поступил именно так, а не иначе, он не смог бы ответить. Но единственная мысль, которая была в его голове на тот момент, сводилась к тому, что Чу Ваньнин собирается уйти — и, если дать ему это сделать, он может уйти даже навсегда.

Найдет способ исчезнуть, и, возможно, будет прав.

Неизвестно, что именно рассказал Ши Минцзин балетмейстеру на этот момент, но ему определенно было, что сказать: он прекрасно был осведомлен и о прошлой затяжной ненависти Мо Жаня к своему бывшему учителю, и о многих прочих моментах, которые Мо Вэйюй предпочел бы скрыть от Ваньнина.

Впрочем, Ши Мэй вряд ли вдавался бы в подробности, ограничившись туманными предупреждениями — и, скорее всего, Чу был сейчас так напряжен вовсе не из-за Ши Минцзина.

Очевидно, он запаниковал по совсем другой причине. Его резко вскинутый подбородок и напряженное лицо говорили сами за себя. Похоже, его пошатнуло признание Вэйюя — настолько сильно, что он не знал, куда деваться, и решил спастись бегством. Он был настолько ошарашен, что даже на вопрос Вэйюя, взаимны ли его симпатии, не смог ответить ничего вразумительного кроме своего обыкновенного «вздор».

Мо Жань не предпринял попыток приблизиться к Ваньнину, позволяя ему находиться на безопасном расстоянии. Усилием воли он заставил себя солгать, хотя каждое слово буквально застревало в зубах:

— Хорошо, — произнес он со вздохом. — Я не должен был позволять себе лишнего. Ваньнин… балетмейстер Чу, я все понимаю.

Чу Ваньнин растерянно смотрел на него, в распахнутых глазах отчетливо читалась смесь облегчения и разочарования.

Но не страх.

Мо Жань мысленно поздравил себя с тем, что сумел его немного успокоить своим спонтанным враньем.

— Я все еще хочу считать Ваньнина своим другом, — продолжил он. — Что, если перед тем, как уйти, балетмейстер Чу выпьет со мной чаю? Я действительно немного замерз пока прогуливался.

Его бредовый, халатно состряпанный монолог не выдержал бы первой проверки: его тело все еще пылало от жара, а руки помнили ощущение трепещущего тела, которое лишь недавно прижималось к нему.

К счастью, Ваньнин и не подумал бы прикасаться к нему, чтобы проверить, обманывает ли его Мо Жань — особенно после того, как между ними повисло это неловкое признание.

Он принял слова юноши, как и всегда, за чистую монету, и, немного помолчав, кивнул.

В итоге они снова уселись за столик, и на этот раз между Вэйюем и Ваньнином было вполне приличное расстояние в несколько метров. Разбросанные пестрые подушки продолжали в беспорядке валяться на полу словно жертвы их поединка, а вспышки салютов постепенно стихали, погружая их укромный уголок в полумрак.

Мо Вэйюй принялся хозяйничать. Чайник на подносе был все еще теплым, так что он наполнил свою чашку — а затем подлил немного чая в чашку Ваньнина, который все еще избегал даже смотреть в его сторону и неловко возился с телефоном. Балетмейстер Чу как раз что-то кому-то писал, так что был слишком увлечен, чтобы заметить, как несколько капель настойки Мо Сяньлу оказались в его напитке. К счастью, чай балетмейстера, был сварен на молоке, и подавался с финиками и барбарисом, так что был и без того в крайней степени сладким. Распознать в нем какой-либо посторонний вкус было бы попросту невозможно.

Мо Вэйюй пододвинул к Ваньнину чашку и с тихим вздохом вытянул перед собой ноги, принявшись от нечего делать подбрасывать в воздух финики и ловить их ртом.

Ваньнин тут же переключил свое внимание на него. Отложив телефон, он прохладно поинтересовался:

— Мо Вэйюй, тебе обязательно сидеть в такой неподобающей позе?

Вэйюй как раз поймал финик, а потому, продолжая сжимать его в зубах и сияя белозубой улыбкой, поспешно выпрямил спину и подобрал под себя ноги.

— Так лучше?

Вместо ответа Ваньнин снова отвел взгляд и сконцентрировался на чае. Пил он медленно, словно наслаждался каждым глотком. Тонкие пальцы изящно обхватывали бледный фарфор чашки. От теплого напитка лицо его слегка раскраснелось, а губы и вовсе приобрели яркий оттенок цветков сливы. Волосы все еще были слегка растрепаны, а золотая заколка, которой Мо Жань закрепил сверху тяжелые пряди, неловко покосилась набок. При этом мужчина все еще выглядел настолько чинным и серьезным, что на контрасте беспорядок в его внешнем виде не мог не вызывать волну тепла.

— Я благодарен тебе за то, с каким гостеприимством ты отнесся ко мне, Мо Жань, — внезапно сказал Чу Ваньнин. — Ты помог мне в нелегкой ситуации. Считаться твоим другом для меня в радость.

Его слова звучали размеренно и плавно, словно легкая зыбь на глади воды, но мягкий, почти нежный тон скрывал за собой кое-что очень далекое от благодушия.

Все эти витиеватые слова прятали под собой попытку красиво попрощаться — и Мо Жань отчетливо понимал смысл, который Ваньнин закладывал в сказанное. Он знал, куда ведет весь этот разговор, и, несмотря на то, что в его голове уже созрел определенный план, часть его все равно невольно похолодела от ужаса. Он слишком хорошо знал, как этот чопорный человек умел отталкивать от себя окружающих — прочувствовал все это на собственной шкуре.

Последние сожаления о том, что он решился использовать снотворную настойку на Ваньнине, рассеялись.

— Если балетмейстеру Чу снова понадобится помощь, я всегда буду рядом, — осторожно ответил он, опуская глаза.

В этом он почти не обманывал.

— Мо Жань, — внезапно окликнул его Ваньнин, и его голос странно дрогнул. Он словно хотел сказать что-то еще, но не решался этого сделать.

Его глаза, казалось, странно блеснули, но он слишком быстро отвел взгляд чтобы Вэйюй смог понять, что это было за выражение.

Вдруг он резко покачнулся, и чашка едва не вылетела из его рук.

— Балетмейстер Чу?.. — Мо Жань медленно моргнул, но не предпринял попыток поддержать Ваньнина. Он прекрасно слышал рассказ Наньгун Сы про эффект Мо Сяньлу, но не ожидал, что он проявится так скоро.

Ваньнин испуганно замер, упираясь ладонями в стол чтобы сохранить равновесие. Часть волос упала ему на лицо, а заколка от резкого движения окончательно сползла с его головы.

— Мне… мне, кажется, нехорошо, — проговорил он неуверенно. Только что пышущее румянцем лицо покрылось слоем меловой бледности. — Мо Жань…

Вэйюй, отбросив осторожность, тут же подсел к Ваньнину, бережно обхватывая его за плечи.

— Все в порядке. Это, должно быть, переутомление, — тихо проговорил он. — Я отвезу Вас домой, балетмейстер Чу.

Ваньнин внезапно резко сощурился, а его губы поджались в тонкую линию. В этот момент его лицо выражало крайнюю степень волнения.

— Что-то было… в чае, — он вздрогнул. — Тебе нельзя за руль, Вэйюй.

— Я не пил чай, — спокойно ответил Мо Жань. — Только ел сладости.

Ваньнин тут же уставился на него во все глаза, хмурясь.

— Что? — Мо Жань усмехнулся. — Я просто не люблю пить чай горячим, так что ждал, пока остынет!

— Но ты сказал, что тебе холодно, и ты хочешь горячего, — процедил Ваньнин мрачно, чеканя каждое слово.

Его слабость как рукой сняло, а голос вновь звенел сталью.

— Правда?.. О, я и забыл, — Мо Жань рассеянно пожал плечами. — Балетмейстер Чу, пойдем. Уже действительно слишком поздно — а нам еще ехать. Ничего страшного, если Вы поспите в машине…

— Посплю?!.. — Ваньнин едва не выплюнул последнее слово. — Я сказал, что меня клонит в сон, Вэйюй?!..

Он тут же попытался отстраниться, но, как только его руки оторвались от поверхности стола, снова покачнулся, теряя равновесие — и в итоге буквально вцепился в плечи Мо Жаня.

Было удивительно, как отчетливо он продолжал мыслить притом, что его конечности словно медленно деревенели. Сейчас он был похож на кровожадного тигра, запертого в теле беспомощного котенка.

— Вы, правда, ничего не говорили, — поспешно согласился Мо Жань, пытаясь придать своему лицу обеспокоенное выражение. — Но Вас буквально качает из стороны в сторону. Хотите, я позвоню дяде Сюэ?..

Он уверенно блефовал, отлично зная, что Ваньнин даже с температурой сорок не согласится тревожить Сюэ Чженъюна посреди ночи. Ожидаемо, балетмейстер Чу вяло отмахнулся от его предложения:

— Не нужно. Просто отвези меня домой... Ты прав, я действительно ужасно устал.

Мо Жаня не нужно было просить дважды.

Расплатившись в чайной, он вывел Ваньнина на улицу. На площади все еще было многолюдно, но, к счастью, по пути к машине они не повстречали никого из знакомых.

Балетмейстера Чу немного качало из стороны в сторону всю дорогу, но выглядело это так, словно он слегка перебрал — ничего необычного.

Мо Жань помог ему сесть на заднее сидение, а сам быстро забрался за руль, и в следующую секунду они уже ехали по ночному городу.

Удивительно, но Ваньнин все еще не спал — время от времени он впивался в спину Мо Жаня тревожным взглядом, и в этот момент его лицо становилось абсолютно непроницаемым. Но весь путь он продолжал хранить молчание, и этот факт беспокоил Вэйюя намного сильнее, чем если бы мужчина продолжал сыпать вопросами, или даже напрямую спросил, что именно было в его чае.

Впрочем, он явно не был глуп, и, должно быть, уже сам все понял.

«И все же ты позволил мне увезти себя домой, Юйхэн, — мысленно изумился Мо Жань, — Насколько же сильно ты доверяешь мне?..»

То, что Ваньнин так спокойно себя повел, хотя, очевидно, уже обо всем догадался, приводило одновременно в ужас и вызывало восторг.

Мо Жань тут же вспомнил, что Ваньнин так и не ответил, чувствует ли к нему симпатию. Вместо этого он называл признание Мо Жаня вздором, и утверждал, что тот обманывает себя. Эта формулировка была весьма любопытной, оставляя огромное пространство для догадок — которые, впрочем, могли быть лишь предположениями.

«По крайней мере, он не сказал мне «нет» напрямую,» — Мо Жань снова покосился на Ваньнина, который к этому моменту уже практически лежал на заднем сидении, но все еще по какой-то причине не спал.

Они уже парковались когда Ваньнин неожиданно мягко произнес:

— Это ведь настойка, правда?

Его губы едва шевелились, и потому вопрос прозвучал почти беззвучным шепотом.

Когда Мо Жань ничего ему не ответил, он тихо вздохнул, а затем добавил:

— Я длительное время использовал ее вместо снотворного для того, чтобы избавиться от кошмаров, и потому нескольких капель мне недостаточно, чтобы уснуть, Мо Жань…

«Бл*ть!»

Мо Вэйюй покосился на мужчину, который смотрел на него с таким расслабленным лицом, словно ничего особенного не происходило, и его бывший ученик только что не пытался его опоить неведомой дрянью.

— Я просто хотел, чтобы ты остался со мной, — решил признаться он. — Ты собирался уйти, Ваньнин. Я видел это по твоим глазам.

— Действие настойки закончится. Как ты собирался остановить меня? — спросил Чу мягко, а затем медленно поднял руку к своему лицу и принялся с удивлением разглядывать свои пальцы, словно впервые их видел… при этом его брови странно хмурились.

«Да он… и вправду пьян!» — ахнул Мо Вэйюй.

До этого он никогда не видел, чтобы Ваньнин вел себя подобным образом. Обыкновенно он был относительно стоек к алкоголю — еще совсем недавно, в клубе, где Мо Жань выступал, он выпил немало, но его ум оставался предельно острым.

Но теперь его повело всего от нескольких капель снотворной настойки?..

В этом, похоже, и крылась истинная причина предельного спокойствия Чу Ваньнина.

— Откровенность взамен на откровенность, — медленно проговорил Мо Жань, не сводя глаз с Чу, который теперь принялся неловко тереть пальцами лоб, как если бы пытался избавиться от преследовавшего его наваждения. — Я честно отвечу на вопрос Ваньнина, если он ответит на мой.

— Идет, — согласился балетмейстер. — Я отвечу на любой вопрос. Но только на один, — его тонкие губы неожиданно приподнялись в хрупкой улыбке, от которой у Мо Жаня перехватило дыхание. Чу Ваньнин улыбался искренне крайне редко. Почти всегда его бесстрастное выражение лица выполняло роль плотины, перекрывающей любые проявления теплых эмоций. Но теперь… теперь, похоже, плотина дала огромную брешь.

— После окончания действия настойки я не стал бы задерживать балетмейстера Чу, и, если бы он захотел уйти, я бы позволил ему это, — ответил Мо Жань на вопрос.

Он не кривил душой, когда давал такой ответ: с самого начала он отлично понимал, что его поступок, мягко говоря, нельзя назвать честным.

Вот только он решил умолчать о том, что на самом деле в глубине души мечтал о том, чтобы продолжать спаивать Ваньнина настойкой, не давая ему возможности уйти еще несколько дней. Что до того, что он собирался делать потом… он не загадывал так далеко. Лишь надеялся, что сможет за это время убедить Чу остаться.

Он отдавал себе отчет в том, что такое поведение нельзя было назвать нормальным — но что-то внутри него давным-давно стало неправильным за все эти годы, и теперь, когда Ваньнин практически стал частью его жизни, отпустить его было немыслимо. Это бы разрушило Мо Вэйюя окончательно.

— Спрашивай, — вырвал его из мучительных размышлений голос балетмейстера Чу.

Похоже, все это время он ожидал вопроса и совсем не обратил внимание на весьма неоднозначный ответ Вэйюя и странные взгляды, которые юноша бросал в его сторону.

Мо Жань усмехнулся:

— Почему балетмейстер Чу не кажется злым или напуганным, узнав о настойке?

Изначально он хотел спроситькое-что другое, но подумал, что Ваньнин никогда не даст прямого ответа на вопрос из разряда «как ты ко мне относишься» — иногда Мо Жаню казалось, что тот и сам не понимает, как относится к Вэйюю.

Заданный же им только что вопрос был вполне логичен.

Чу Ваньнин ненадолго замолчал, а затем, хмыкнув, заметил:

— А что именно меня должно пугать? Ты, Мо Жань?.. — на его губах все еще играла улыбка, но теперь она как будто стала еще отчетливей, и в ней появилась насмешливость.

В этих словах было так много бравады, что Вэйюй едва не рассмеялся. Все-таки его бывший учитель был пьян — едва ли он мог бы выдать нечто подобное в трезвом состоянии.

— Некрасиво отвечать вопросом на вопрос, Ваньнин, — он тряхнул головой. — Я надеялся на честность балетмейстера Чу, но, похоже, недооценил его умение изысканно уходить от ответов…

Ваньнин на это лишь хмыкнул, восприняв слова Мо Жаня как комплимент... И, предприняв попытку выйти из машины, едва не грохнулся, лишь в последнее мгновение ухватившись за дверцу.

— Ваньнин! — Мо Жань не ожидал такой прыти от человека, который только что едва не пластом лежал на заднем сидении. Чу действительно вел себя словно хмельной: его движения были слегка раскоординированы, но в то же время природная пластичность никуда не исчезла — и в результате даже то, как он неуклюже хватался за раскачивающуюся дверцу внедорожника, оставляя мутные отпечатки на стекле, выглядело удивительно изящно.

— В следующий раз добавляй в чай не менее пяти капель настойки, Вэйюй, — назидательным тоном прошипел Чу себе под нос. — Избавишь меня от опасности разбить лицо об бетонный пол парковки…

Вэйюй, игнорируя бессвязные бормотания мужчины, одним движением подхватил его на руки — и, плавно закрыв многострадальную дверцу, понес Ваньнина к лифту.

Это был уже третий раз, когда он куда-то нес балетмейстера Чу — но впервые тот был в сознании, заставляя Вэйюя действительно искренне сожалеть о просчете с дозировкой.

— Я тебе не мешок редиски!.., — зло шипел он всю дорогу до лифта. — Либо поставь меня, либо возьми меня, как подобает!

Вэйюй на последней фразе действительно едва не выпустил Ваньнина — просьба мужчины «взять его» немедленно породила в его воображении целую вереницу не самых пристойных идей.

Ваньнин же, почувствовав, что хватка Вэйюя ослабла, мгновенно попытался выкрутиться из его рук. Он был удивительно юрким и ловким как для пьяного, и его ладони то и дело попадали Вэйюю по лицу, осыпая юношу хлесткими ударами и царапинами.

Мо Жаня неожиданно начало не на шутку заводить это странное сопротивление.

Прикосновения Ваньнина, до этого нежные и слишком осторожные, когда тот помогал Мо Жаню собрать волосы, были очаровательными, сладкими, дурманящими — но то, что происходило сейчас, было безумно горячо.

Мужчина перед ним выглядел растрепанным и немного злым, его дыхание сбилось, а взгляд буквально искрил.

Едва за их спинами закрылись двери лифта, Мо Жань прислонил Ваньнина к стене, сжимая его руки в своих, не давая тому сдивнуться с места. Его лицо приблизилось к Чу настолько, что он мог рассмотреть каждую ресницу, каждый миллиметр белой кожи, сквозь которую начинал пробиваться пунцовый румянец.

Ваньнин же в это мгновение, очевидно, вообще забыл о том, что должен испытывать страх — он точно так же бесстыдно рассматривал Вэйюя, как если бы видел его впервые.

Впрочем, когда его взгляд столкнулся с Мо Жанем, он тут же прищурился:

— Смотреть так пристально неприлично, Вэйюй.

Мо Жань изумленно приподнял брови, не зная, что на это вообще можно ответить.

Его глаза тут же скользнули к губам Чу — нижняя казалась слегка припухшей, как если бы мужчина совсем недавно ее усиленно кусал. Казалось, он может даже различить то место, куда пришелся основной укус — там остался слишком яркий след. Смотреть туда было ошибкой потому что мысли мгновенно наполнились фантазиями о сладких до дрожи поцелуях. Почему-то ему всегда казалось, что поцелуй Ваньнина будет нежным, словно прикосновение к лепесткам цветка.

«Что, если… » — Мо Жань подался к Чу, окончательно переставая осознавать свои действия. Его кончик языка мягко прошелся по месту укуса, пробуя его на вкус.

В этот момент он практически вжался в Ваньнина, и его тело отреагировало на подобную близость вполне однозначно: бедра напряглись, а по спине прошиб сладкий разряд предвкушения. Желание окутывало его горячей волной, заставляя забыться. Руки сжались на запястьях Ваньнина сильнее, а осторожное прикосновение к губам превратилось в поцелуй.

Ваньнин внезапно моргнул, и в следующее мгновение его острые зубы с силой сомкнулись на губах Вэйюя. Мо Жань хрипло простонал, чувствуя, как привкус собственной крови смешивается с пьянящим ароматом цветов. Этот грубый укус заставил его буквально задохнуться. Он продолжил целовать Чу еще исступленней, боясь, что, если прекратит — окончательно съедет с катушек. Его язык жадно исследовал рот мужчины когда лифт оповестил их обоих мягким сигналом о том, что они оказались на нужном этаже. Дыхание окончательно сбилось, а в ушах шумело, потому суть происходящего до него дошла не сразу.

В то же время он почувствовал, как напрягся Ваньнин, буквально выдыхая ему в рот:

— Прекрати… это...

Его голос звучал приглушенно, проходясь по раскаленным нервам дурманящим холодком.

Но прекратить начатое было немыслимо. Мо Жань буквально сгорал от ощущения близости, от вкуса этих мягких, влажных губ на своем языке. С глухим рыком он впился в запястья Чу сильнее, вжимая мужчину в стену. В это же мгновение нога Чу с силой пнула Мо Жаня чуть ниже коленной чашечки. Это был отточенный лоу-кик, которому, впрочем, не хватило амплитуды — однако удар все еще был очень болезненным.

На мгновение в глазах Вэйюя потемнело, и исступленный жар желания смешался с пронизывающей болью. Он на секунду ослабил хватку, хватая ртом воздух. Ваньнин же наконец смог вывернуться. С невиданной прытью для человека, находящегося под воздействием снотворной настойки, он выскочил из лифта.

— Ваньнин!.. — Мо Жань уже пришел в себя и бросился за ним следом.

К счастью, на этаже в такой поздний час никого кроме них не было, а Ваньнин был достаточно дезориентирован чтобы запутаться, в какую сторону идти. Его красивое лицо пылало, зрачки расширились. Было очевидно, что он не совсем понимает, что ему делать дальше.

— Ваньнин, стой! — Мо Жань в одну секунду оказался рядом с ним. Одним точно рассчитанным движением он сгреб Ваньнина в охапку — и, игнорируя яростные попытки Чу вырваться, решительно направился домой.

Он перекинул балетмейстера через плечо, так что тот буквально свешивался вниз головой, а его бедра оказались на груди Вэйюя.

К счастью, мужчина в его руках сопротивлялся только вполсилы — удары, которыми он тут же попытался осыпать спину и голову Мо Жаня, часто приходились по воздуху.

«Если бы он был трезв, точно уже оглушил бы меня» — подумал Мо Жань не без восхищенного удивления.

— Ваньнин! — не выдержал он, когда очередной размашистый хук едва не проехался по его печени. — Я упаду, и ты упадешь вместе со мной! Если так хочешь избить меня, дождись, пока я отпущу тебя!

Однако Чу его словно не слышал. Стоило Мо Жаню переступить порог квартиры и захлопнуть дверь, как очередной тяжелый удар пришелся по его бедру. Вэйюй покачнулся, чувствуя, как перед глазами все пляшет от боли.

— Твою ж…! — он инстинктивно прижал Ваньнина к себе крепче чтобы не уронить. Его пальцы импульсивно сжались на стройной талии и узких бедрах.

«Такой изящный…»

Мужчина в его руках напрягся, не то вздыхая, не то шипя, и прекратил молотить руками без разбора. Мо Жань практически ощущал, как бешено колотится сердце Чу, как тот прерывисто дышит.

Его ладонь тут же смягчилась, проходясь вдоль внутренней стороны бедра Ваньнина. Его собственная нога все еще пронзительно ныла от боли, но он готов был вытерпеть еще хоть десяток таких ударов, если Ваньнин просто позволит ему к себе так прикасаться.

— Тебе понравилось? — поинтересовался он тихо.

Ваньнин вместо ответа дернулся в его руках. Это была слабая попытка сопротивления — очевидно, предпринятая больше для собственного успокоения чем из желания, чтобы Вэйюй прекратил.

Пальцы юноши тут же снова впились в бедра Ваньнина, нежно поглаживая длинные ноги. В следующую секунду он решился спросить:

— Если ты позволишь мне снять твои джинсы, тебе будет еще приятней. Мне сделать это?

Ваньнин снова напрягся, но прикосновения Мо Жаня, похоже, лишили его былого напора.

Он по-прежнему упрямо ничего не отвечал, и потому Мо Жань только вздохнул. Он продолжал мягкие, дразнящие ласки, стараясь игнорировать желание перейти к более решительным действиям. Он не хотел напугать Чу, понимая, что грань между возбуждением и страхом у этого мужчины слишком тонкая.

На самом деле, он действительно опасался, что Ваньнин впадет в панику еще после поцелуя — но этого не случилось. Возможно, всему виной было расслабляющее действие настойки, или тот факт, что Ваньнин был уже достаточно возбужден.

Самому Мо Жаню к этому времени удалось отчасти вернуть себе контроль, и потому он собирался попробовать приласкать Ваньнина. Ему хотелось в первую очередь доставить ему удовольствие.

— Ладно… — вдруг сказал Чу, прерывая хаотичный поток мыслей Мо Жаня. Он буквально выдохнул это слово, но его оказалось достаточно.

Пальцы Мо Жаня на секунду замерли в воздухе.

А затем он решительно поставил Чу на ноги, на мгновение отстраняясь. Ваньнин все еще был красным до кончиков волос. Он прикрыл глаза, как если бы был слишком смущен чтобы смотреть на Мо Жаня прямо. Обыкновенно идеально собранные волосы теперь окончательно растрепались и запутались от недавней возни и просто хаотично ниспадали иссиня-черными прядями на разгоряченное лицо.

В следующее мгновение Мо Жань подался к Ваньнину снова — но тот, словно забыв о том, что только недавно сам согласился раздеться, мгновенно отпрянул в сторону.

Их глаза снова встретились, и балетмейстер Чу медленно моргнул, как если бы пытался собраться с духом.

— Я… сам, — наконец, бросил он. Его голос немного дрожал от напряжения. — Дай мне пять минут.

В следующую секунду он развернулся и уверенно направился в сторону ванной, оставляя Мо Жаня одного.

Комментарий к Часть 17 Оффтоп: не одна ведь я, когда в магазине на стойке со специями вижу “Ванилин”, читаю неправильно? XD

Да-да, я в курсе, как переводится это имя, но всё равно смешно ж (наверное О.О).

А вообще спасибо всем, кто дождался! Я старалась на затягивать с продолжением, и даже немного недоспала ради всего этого безобразия.

Как всегда, рада комментариям, лайкам, и отдельно благодарю всех, кто находит всякие глупости, неточности, и присылает правки <3.

====== Часть 18 ======

Комментарий к Часть 18 Товарищи, рейтинг этой главы — NC-17. Это значит, что no children under 17 admitted. Я искренне надеюсь на понимание, и на то, что мои читатели — сознательные булочки. Если вдруг для Вас это неприемлемый контент, или Вам меньше 17, не читайте. Сюжет от пропущенной главы ничего не потеряет (у нас история вообще-то не о кексе, а о любви!).

...Даже закрывшись в ванной комнате Ваньнин все еще не чувствовал себя в порядке. Из огромного настенного зеркала на него полубезумным взглядом смотрел незнакомец. Пришлось несколько раз плеснуть себе в лицо ледяной водой чтобы хоть немного собраться с мыслями.

«Что я наделал?!»

Чу схватился за голову, пытаясь осознать, как вообще могло дойти до такого. Как он в принципе допустил нечто подобное — и как теперь все исправить.

Сердце продолжало надрывно колотиться в груди, а перед глазами проносились словно в жутковатом калейдоскопе его собственные бесстыдные вздохи, глухой от возбуждения голос — и распаленное, расцарапанное, искусанное до крови лицо Мо Жаня прямо перед ним. Темно-фиалковые, словно весенние сумерки, глаза, стали практически черными от вожделения. Они, казалось, пожирали Ваньнина, не давая укрыться. А затем… затем Чу вспомнил, как его тело на секунду превратилось в раскаленный металл, как если бы он хотел вплавиться в руки, которые так настойчиво ласкали его сквозь одежду. Как его бедра дернулись, и как отчаянно он хотел в это мгновение… чего именно — он и сам не мог определиться. Разве можно было одновременно хотеть умереть от стыда — и в то же время так яростно желать, чтобы это мгновение продолжалось бесконечно?

Ваньнин с тихим стоном прижался лбом к ледяной поверхности зеркала. Он едва узнавал себя в собственном отражении — разве удивительным было то, что он перестал также узнавать собственные желания?..

«Идиот!..»

Он раздраженно стянул с себя всю одежду, а затем направился под холодный душ. Впрочем, впервые его трясло не от холода, а от неудовлетворенного желания, которое продолжало циркулировать по его телу беспощадным огнем.

Сгореть в нем представлялось в какой-то момент отличной идеей — но лишь до тех пор, пока он не увидел, в каком состоянии был сам Мо Жань. Юноша выглядел так, словно Ваньнин несколько раз приложил его лицом об асфальт — но при этом продолжал смотреть на Чу, словно хотел еще.

Стоя под ледяным душем, балетмейстер тихо выругался. Даже холодная вода никак не могла заставить его успокоиться. Нижняя часть его тела продолжала отчаянно требовать к себе внимания. Ко всему прочему, его трясло, словно в лихорадке.

Перед глазами снова в определенный момент все поплыло — видимо, опять подействовала настойка. К слову, совсем несвоевременно… Сколько времени уже прошло с тех пор как он ее выпил? Больше часа? Меньше? Ваньнин не знал, через какое время сонливость одолеет его, но было очевидно, что из-за нарушенной дозировки это может случиться в самый неподходящий момент...

Черт, он даже хотел бы уснуть прямо сейчас — и плевать на то, что за дверью его ждал Мо Жань.

Но, к сожалению, мимолетное помутнение в голове прошло так же быстро, как и накатило. А глупое тело все еще требовало внимания… и требовало его весьма настойчиво.

Похоже, другого выхода у Чу просто не было — ему было необходимо прийти в чувства. Иначе, стоит ему вернуться к Мо Жаню в таком состоянии, и он снова потеряет контроль.

Неловкими, негнущимися пальцами он обхватил свою плоть — и тут же поморщился от болезненности прикосновения. Он никогда раньше не ласкал себя таким образом, и потому не совсем понимал, как это лучше сделать, хоть и представлял саму механику движений… теоретически.

Его ладонь обхватывала естество, продолжая дерганно двигаться. Ледяная вода стекала по волосам и лицу, смешиваясь с проступившей испариной. Ваньнин закрыл глаза, кусая губы, представляя, как Мо Жань снова неистово впивается в него поцелуем, и их тела прижимаются друг к другу… Он с трудом сдержал хриплый постыдный стон, прислонившись спиной к стеклянной перегородке душевой кабины. Пульс в висках и шум воды поглощал любые внешние звуки — в том числе и настойчивый стук в дверь, который повторялся уже не в первый раз…

Впрочем, прошло неизвестно сколько времени, а ему все никак не удавалось понять, как лучше двигаться: быстро, или все-таки медленно. Влажные волосы омерзительно липли к телу, мешая сосредоточиться, а от скользкого пола, вымощенного плиточной мозаикой, рябило в глазах.

В какой-то момент Чу Ваньнин окончательно сдался. Он грубо выругался, выключая воду, чувствуя себя растерянным, злым, грязным, голым… и продрогшим до костей.

Он развернулся, чтобы выйти из душевой — но тут же замер, потому что внезапно понял, что в ванной комнате он больше не один. Сквозь покрытое холодными каплями стекло мелькнул темный силуэт.

«Мо Жань… какого?!..»

К сожалению, ситуация сложилась весьма неловкая: Ваньнин уже выключил душ, но не мог выйти из кабинки чтобы взять полотенце и попытаться согреться. Для этого, во-первых, ему пришлось бы пройтись мимо Мо Жаня, так некстати вторгшегося в ванную комнату, обнаженным — а его начинало знобить еще сильнее даже от одного такого допущения.

Во-вторых же, определенная часть его тела, несмотря на жуткий холод и раздражение, вопреки всем законам природы, все еще рвалась в бой. Не то, чтобы Мо Жань не знал, что Ваньнин был возбужден, когда бежал в душ — но одно дело знать, а другое… видеть своими глазами.

В итоге у Ваньнина оставался лишь один вариант действий, и он, отчаянно пытаясь придать своему голосу нормальное звучание, окликнул Вэйюя:

— Мо Жань?...

— Да?.. — казалось, юноша только и ждал, когда Ваньнин его позовет.

— Я… я забыл взять полотенце, — Чу прикусил губу. — Подай мне его. Пожалуйста.

Он почти не запнулся. Только почему его голос звучал так, словно говорил вовсе не он, а некая затертая временем, срывающаяся на писк запись?

— Да, конечно, — Мо Вэйюй тут же торопливо завертелся, а Чу в этот момент облегченно выдохнул, чувствуя себя спасенным.

Он расслабленно привалился спиной к холодной стене, прикрыв глаза, и даже почти перестал дрожать, когда пушистое бамбуковое полотенце внезапно... оказалось обернутым вокруг него?!!

«Что происходит?!»

В следующую секунду он осознал, что Мо Жань вместо того, чтобы повесить полотенце на душевую кабинку, зачем-то вошел внутрь — и, ничуть не смущаясь, уже вовсю орудовал чертовым клочком ткани, растирая Ваньнину грудь и спину. Его руки двигались бережно, но с каждым прикосновением кожа все равно покрывалась красными пятнами, как если бы ее терли изо всех сил.

— Что ты делаешь?! — Чу тут же вскинулся, отстраняясь.

— Пять минут уже давно прошло, — тихо прошептал Мо Жань, и его глаза сверкнули, а искусанные губы растянулись в усмешке. — Ты здесь снова собрался превратиться в ледышку?

Ваньнин бросил на него испепеляющий взгляд.

— Я попросил полотенце, а не вытирать меня.

Мо Жань лишь приглушенно рассмеялся на этот выпад.

— Что смешного? — балетмейстер Чу хмуро уставился на него. — Ты себя в зеркало видел? Ты действительно... не понимаешь?

— Не понимаю — чего? — Мо Жань подался вперед, и его взгляд плавно скользнул по шее Ваньнина, открытым плечам — и ниже, к налитой мышцами груди и рельефному прессу.

Несмотря на некоторую хрупкость, Чу был отлично сложен, и его никак нельзя было назвать женственным. Впрочем, он сам считал себя излишне тонкокостным и худощавым, а потому предпочитал носить оверсайз. Вот только сейчас у него не было возможности укрыться за слоями мешковатой ткани. Он был весь как на ладони… это одновременно и смущало, и выводило из себя.

— Вэйюй!.. — Ваньнину казалось, его голова вот-вот взорвется от противоречивых ощущений, однако он должен был донести до юноши всю опасность ситуации. — Разве тебе не показалось, что я способен… причинить тебе боль?

Он вцепился в полотенце, отчаянно проклиная настойку, собственную глупость, а заодно — и беспечность Мо Вэйюя, который будто специально не хотел замечать, насколько нездоровыми были реакции Ваньнина.

— О… — Мо Жань усмехнулся, и его пальцы накрыли судорожно сжатую ладонь Чу. Жар его прикосновения, казалось, просачивался под самую кожу.

Балетмейстер дернулся, пытаясь отпрянуть в сторону, но за его спиной находилась стена. Ее твердая поверхность не располагала к маневрам.

— Значит, ты боишься, что навредишь мне? — продолжил Вэйюй тихо, и его голос был мягким, словно драгоценный бархат.

Свободной рукой он прикоснулся к собственной прокушенной губе, словно оценивая нанесенный урон.

Ваньнин проследил за его движением, судорожно сглатывая. Почему то, как этот юноша прикасался к собственному рту пальцами, вызывало в нем целую бурю эмоций?.. Он не мог смотреть на него и не представлять, каково было бы чувствовать его на себе. Подобная мысль заставила его вспыхнуть так отчаянно, что, должно быть, его лицо сравнилось по цвету с сигнальным фонарем.

Словно уловив состояние Ваньнина, Мо Жань не торопился убирать руку от лица. Он прошелся кончиками пальцев по своим губам, а затем скользнул к подбородку и шее. Все это время его полуприкрытые веками глаза неотрывно следили за тем, как Ваньнин реагирует на его действия.

«Что, мать вашу, он делает?..»

Чу словно под гипнозом продолжал пялиться на Вэйюя, жадно ловя каждое движение юноши. Его дыхание участилось, а по спине прошел холодок, как если бы Мо Жань прикасался не к себе, а к… нему.

— Но ты не сможешь причинить мне боль, если не притронешься ко мне и пальцем, — продолжил Мо Жань. — Скажи, ты хотел бы посмотреть, как я касаюсь себя?.. Просто посмотреть?

— Мо Жань!.. — Ваньнин побагровел. В его голове внезапно опустело. Рука Вэйюя, все еще сжимающая его пальцы, неожиданно сместилась, оттягивая полотенце, в которое Ваньнин так отчаянно кутался.

— Чего же ты боишься на самом деле, Ваньнин?..

— Я не боюсь!.. — Чу замер, а его глаза изумленно распахнулись, потому что Мо Жань наконец оставил его в покое, и теперь стягивал одежду уже с себя. И даже то, как он раздевался, было чудовищно… чувственным.

Они жили под одной крышей уже несколько недель, и мужчина, разумеется, уже видел его частично обнаженным — и даже как-то несколько раз делал ему массаж спины. Но в моменты, когда Мо Жань оказывался без одежды, Чу всегда старался не смотреть слишком пристально.

Сейчас же, чтобы перестать разглядывать бесстыдного юношу, ему пришлось бы разве что ослепить себя. Вся его сила воли разом куда-то исчезла. Он просто не был в состоянии закрыть глаза и игнорировать происходящее.

Его взгляд, не подчиняясь доводам рассудка, следил за гипнотическими движениями рук Вэйюя, который уже стянул с себя футболку, а затем уперся пальцами в пояс джинсов, теребя пуговицу. Темная грубая ткань контрастировала с медового цвета кожей, а мышцы пресса соблазнительно перекатывались при каждом движении, заставляя Ваньнина отчетливо чувствовать себя самого ужасно извращенным… и в то же время представлять, как он сам бы прикасался к этой мускулатуре.

Он тихо выдохнул, мысленно осыпая себя проклятиями.

«Не смотри! Не смотри, Ваньнин…!»

Но он продолжал, будто зачарованный, следить за тем, как Мо Жань расстегивает ширинку. В следующее мгновение он увидел ту самую часть тела, которую так отчетливо прочувствовал бедром немного ранее. И, если на тот момент он не был уверен, показалось ли ему, что эта часть просто огромна — теперь все сомнения исчезли. Мо Жань был весьма щедро… одарен.

Взгляд Вэйюя тут же встретился с глазами Чу, и он мягко усмехнулся.

— Смотри, что ты со мной делаешь, Ваньнин.

— Заткнись!.. — балетмейстер все еще не мог мыслить трезво. Его мысли метались, словно ополоумевшие мотыльки, вертящиеся вокруг единственного источника света.

Он внезапно ощутил, что совершенно растерян, и понятия не имеет, что следует делать в подобной ситуации. По сути, Мо Жань действительно и пальцем к нему не притронулся — но он уже был настолько возбужден, что даже дышал через раз. Колени неожиданно сделались ватными.

Когда Мо Жань обхватил себя рукой и принялся ласкать себя, Ваньнин едва не застонал в голос.

«Не смотри!..» — повторял он в тысячный раз самому себе, словно это было спасительной мантрой. Обжигающая волна стыда наконец помогла ему прикрыть глаза, но он все еще не мог ни на чем сконцентрироваться. Лицо горело.

— Ваньнин, — позвал его хрипло Мо Жань, продолжая двигаться, — Я хочу, чтобы ты видел… как я хочу тебя… — он не останавливался ни на секунду, а его взгляд все это время был прикован к лицу Чу, которое в этот момент выражало крайнюю степень шока.

Ваньнин содрогнулся. Этот прерывающийся хриплый голос, и пошлые звуки от движений, казалось, настигали его даже с закрытыми глазами. Он неистово замотал головой, пытаясь вырваться из наваждения.

— Ваньнин… — дыхание Мо Жаня окончательно сбилось. Он запрокинул голову, сквозь длинные полукружья ресниц продолжая наблюдать за мужчиной. — Пожалуйста…

Чу не понимал, о чем именно его просят, но от этого томного, тягучего стона его буквально повело. Он шумно выдохнул, а его рука внезапно легла на тяжело вздымающуюся грудь Вэйюя.

— Что… что я должен делать? — он моргнул.

Мо Жань тут же прижал его ладонь к себе, словно она была неким клеймом, которое он хотел оставить на своей коже навечно.

— Что угодно, Ваньнин.

Балетмейстер неуверенно провел свободной рукой по линии скулы, а затем начал неловко блуждать по подбородку юноши, прикасаться к шее, кадыку и заостренным ключицам. Он буквально чувствовал, как бешено пульсирует жилка, как воздух вибрирует, покидая тело Вэйюя с каждым выдохом.

Ему хотелось поймать губами такой вздох и попробовать на вкус. Хотелось снова ощутить прикосновение губ Вэйюя к своим — но он не осмеливался. Вместо этого он продолжал блуждать кончиками пальцев по разгоряченным плечам и крепкой груди.

Он был слишком увлечен своим исследованием чтобы заметить, как соскальзывает вниз его собственное полотенце — и опомнился уже когда оно оказалось под ногами.

Первой реакцией было отпрянуть назад, но Мо Жань продолжал прижимать его ладонь своей, а его пронизывающий взгляд тут же скользнул по фигуре Чу.

— Такой… красивый, — выдохнул он хрипло. — Стой… — он напрягся, когда Ваньнин резко попытался убрать руку.

Было неясно, когда из «только посмотреть» происходящее приняло такой опасный оборот. Все снова повторялось.

Вэйюй буквально ворвался в личное пространство Ваньнина — в который раз за эту ночь.

Ощущение неутолимого жара, закипающего в крови, смешалось с подступающей паникой.

Ваньнин, не соображая, что творит, замахнулся, но в какое-то мгновение его взгляд зацепился за припухшие губы и ссадины, и его рука замерла, а удар так и не достиг цели.

Это ведь был Мо Жань… как же так?! Почему он снова теряет контроль?!

В эту же секунду Вэйюй перехватил вторую руку Ваньнина и приник к ней губами, исступленно целуя.

— Расслабься, — Мо Жань продолжал целовать его пальцы, его губы и язык скользили по костяшкам и вздувающимся венам, острые зубы покусывали ладонь. — Ваньнин, все в порядке. Доверься мне.

Он продолжал скользить легкими поцелуями по предплечью, прикусил острый локоть, а затем вернулся к ладони и мягко прошелся по ней языком. Ощущения были необычными, но в то же время щекотали нервы, сводя с ума скрытой чувственностью.

— Я не стану ничего делать без твоего на то согласия, — продолжал нашептывать между поцелуями юноша. — Ты сейчас контролируешь все, что я делаю, Ваньнин. Если ты скажешь мне остановиться... я остановлюсь. Одного слова хватит. Просто смотри на меня, и не думай ни о чем.

— Мо Жань, я… — Ваньнин глухо застонал когда зубы Вэйюя до боли впились в его палец, а затем губы обхватили его, мягко посасывая.

Его тело было напряженным словно натянутая струна. Было что-то отчаянно порочное в том, чтобы наблюдать, как губы Вэйюя смыкаются на костяшках его длинных суставов, с каждым разом обхватывая их все глубже.

— Я хочу поцеловать тебя, Ваньнин, — выдохнул Мо Жань ему в ладонь, выпуская наконец пальцы изо рта. — Ты позволишь мне?

— Вэйюй… — взгляд Чу был прикован к лицу Мо Жаня, и он неожиданно осознал, что не в состоянии говорить. Все слова оказались разом успешно забыты.

Что он должен был ответить на это?! Что вообще на такое нужно отвечать?!!

Внезапно его голова снова весьма некстати закружилась, и в следующее мгновение он почувствовал ужасную слабость, расползающуюся по телу подобно легкой летаргии.

Во взгляде Мо Жаня мелькнула растерянность, сменившаяся пугающим беспокойством.

— Настойка, — выдохнул Ваньнин, наконец вспомнив еще одно слово кроме имени Мо Жаня.

Чертова настойка наконец начала действовать! Он был спасен!

Комментарий к Часть 18 Ну всё, в следующей части вернёмся к сюжету, хо-хо!

P.S. А вообще такие сцены я буду стараться выделять в отдельные части чтобы их можно было пропускать и продолжать чтение. Вот так! ^^

====== Часть 19 ======

...Все же было что-то неправильное в том, как солнечный свет падает ему на лицо — почему раньше он никогда не замечал, как ярко по утрам?.. Чу резко сел в постели, превозмогая мигрень.

Солнце пробивалось сквозь огромные панорамные окна и ложилось косыми лучами на безбожно скомканное одеяло, которое хотелось натянуть на голову чтобы никогда больше не видеть этого мира.

И уже было совсем не утро.

Ваньнин... проспал.

«Какой… сегодня день недели?!»

Мужчина тут же вскочил и понесся в сторону ванной комнаты. После попыток вспомнить прошлую ночь ему вдруг стало трудно дышать. Не особенно думая, он выкрутил кран до минимальной температуры и опустил на добрую минуту пылающее лицо под ледяную воду — а затем, хватая ртом воздух, уставился абсолютно пустым взглядом перед собой.

Живот перестало скручивать от беспокойства и первая волна паники миновала.

Взгляд медленно фокусировался на собственном отражении в зеркале, но лучше бы Чу не делал этого вовсе, потому что представшее перед ним зрелище вызвало новую волну тошноты. Он выглядел болезненно бледным, испуганным и растрепанным. Губы в нескольких местах были искусаны до крови, а в глазах читалось отчаяние.

Впрочем, в самом плачевном состоянии, пожалуй, были волосы: сбитые в воронье гнездо, они каким-то образом все еще были скреплены нелепо сбившейся набок золотой заколкой.

Стоило Чу только взглянуть на нее, как память с новой силой обрушилась на него — и иррациональный ужас заставил его отшатнуться от собственного отражения.

Он помнил каждую унизительную деталь прошлой ночи, начиная от собственного поведения под действием настойки, и заканчивая тем, как Мо Жань ворвался к нему в душ и обнажился, преследуя какие-то свои извращенные цели. Ваньнин до сих пор не мог понять, что именно произошло дальше, потому что, совершенно очевидно, между ними так ничего и не случилось (слава всем богам!)… но ощущение жгучего стыда от этого никуда не пропало.

Хуже того, он прекрасно помнил, как набросился на Мо Жаня, как исцарапал его лицо, и как, черт возьми, избил его.

В эту секунду он действительно пожалел, что оставил пистолет у себя дома — иначе бы всерьез призадумался о том, чтобы застрелиться. Как ни крути, его действительно нельзя было назвать нормальным человеком. Он был серьезно болен — давно подозревал об этом, на самом деле. И, пусть, в этом не было его вины, его тело реагировало раньше, чем он успевал подумать о том, что делает, по-своему пытаясь справиться с незнакомыми угрожающими ощущениями...

К счастью, в квартире Мо Жаня было тихо: очевидно, юноша куда-то ушел. И вообще-то Ваньнину следовало бы собраться с силами и прямо сейчас уехать на репетицию — то, что он в этот момент ненавидел себя особенно сильно, не избавляло его от рабочих обязанностей. Со всем остальным он разберется как-нибудь потом.

Словно вторя его мыслям тут же завибрировал телефон — звонил Хуайцзуй.

Ваньнин, сделав несколько жадных глотков воды прямо из-под крана, наконец почувствовал себя в состоянии связно говорить и ответил:

— Да? — его голос ничуть не изменился со вчера, не звучал больным или странным. Какое облегчение.

— Юйхэн, где тебя, черт возьми, носит?! Сегодня мы планировали полную прогонку всех сцен! — мужчина не скупился в выражениях. — Через час должны приехать спонсоры — разве ты забыл?!

— Я… помню, — Чу поморщился, отстраняя телефон от уха подальше. — Произошло досадное недоразумение.

— Юйхэн! Ты в порядке? Где ты сейчас находишься? — тут же обеспокоенно затараторил Хуайцзуй, явно додумывая лишнее. — У тебя снова паническая атака?! Наньгун Сы может приехать к тебе и..

— Нет!... — рявкнул Ваньнин, а затем, выдохнув, уже спокойнее добавил. — Не нужно. Я буду на месте максимум через полчаса.

— Что случилось-то? — не отступал Хуайцзуй.

— Я… — Ваньнин замешкался, пытаясь придумать правдоподобную причину, но в голове как назло было пугающе пусто. Что он мог ответить? Сказать, что у него жесткое похмелье?.. Поджав губы, он просто завершил звонок.

Ему и вправду следовало поторопиться.

В следующие пять минут он уже садился в такси — так и не позавтракав оставленными на столе Мо Жанем тостами… Думать о том, что Вэйюй снова пытался накормить его, было особенно тошно...

...Первая прогонка всегда бывала изматывающим событием, требующим огромной ответственности и выдержки, иногда затягиваясь на много часов. К счастью, в этот раз когда смертельно бледный и голодный Ваньнин ворвался вихрем на репетицию, сопровождаемый изумленными взглядами, никто еще ничего не начинал — но это также означало, что им всем, возможно, придется сегодня задержаться до поздней ночи.

К слову, как позже рассказал Хуайцзуй, Мо Жань неким непостижимым образом был лично знаком с одним из спонсоров и уже успел договориться о переносе смотра на следующую неделю. Сам юноша на этот момент куда-то отлучился, что вызвало в Ваньнине смесь облегчения и бессильной злости на себя самого и собственную глупость.

Мо Жань… от одной лишь мысли о нем Ваньнину хотелось исчезнуть с лица земли.

Все-таки то, что Вэйюй отсутствовал, было по-своему неплохо. Без него прогон было не начать — но Чу на этот момент было плевать. Он пил свой сладкий до отвращения кофе (удивительно, что, оказывается, сахара могло быть слишком много даже на его вкус) и хмуро озирался по сторонам, готовый взглядом превратить в соляной столп любого, кто бы в этот момент сунулся к нему.

— Балетмейстер Чу? — неуверенно окликнул его Ши Мэй, очевидно, предпочтя не замечать мрачную ауру, нависшую над мужчиной подобно грозовой туче.

— Что? — Ваньнин смерил Ши Минцзина пристальным взглядом.

Он чувствовал себя раздраженным, но не был уверен, что именно так сильно его сейчас выводит из себя: необходимость с кем-то общаться в принципе, или же все-таки он сам.

Отвращение к себе в этот день достигало невиданных доселе высот.

— Я хотел спросить… — Ши Мэй замялся, отводя глаза.

— Так спрашивай, — перебил его Ваньнин грубо, и тут же прикусил язык. Срываться на Ши Минцзине, который был воплощением чувства такта, было во всех отношениях неправильно.

— Вчера вечером… Прошу прощения, что вынужден был оставить Вас. Вы... нормально добрались домой? — поинтересовался он осторожно.

— Да, — Чу скрестил руки на груди. — Мне было по пути с Вэйюем… — он все еще тщательно скрывал тот факт, что они с Мо Жанем жили под одной крышей, а потому не мог сказать ничего сверх этого.

Ши Минцзин кивнул, а затем его взгляд неожиданно остановился на запястьях Ваньнина, на которых, как мужчина заметил только теперь, отчетливо виднелись синяки и следы укусов. Он поспешно натянул рукава кашемирового свитера пониже, запоздало осознавая, что выглядело это все совсем уж некрасиво.

— Балетмейстер Чу… , — немного помолчав, продолжил Ши Минцзин. — Я знаком с А-Жанем очень давно. Пообещайте мне, что будете осторожны, общаясь с ним. Он...

Внезапно он достал телефон и быстро что-то напечатал в мессенджере — в следующую секунду телефон Ваньнина пискнул, оповещая о новом сообщении.

— Ши Мэй, я понятия не имею, о чем ты подумал, — балетмейстер холодно уставился перед собой. — Но, мне кажется, вчера ты неправильно понял происходящее.

— Хорошо, если все так... Простите… — Ши Минцзин как-то особенно жалко кивнул, а затем удалился.

Ваньнин тихо выдохнул. Не хватало еще сплетен и домыслов за его спиной — как будто мало того, что он и так совершенно растоптан.

Открыв мессенджер он намеренно проигнорировал несколько сообщений от Вэйюя — читать их было откровенно страшно. Он понятия не имел, что юноша мог написать ему, но подозревал, что ничего хорошего там не будет.

В диалогах он почти сразу нашел Ши Мэя — тот прислал ему какую-то старую ссылку на популярный новостной ресурс. В заголовке материала значилось, что это интервью с неким Жун Цзю.

«Новости… серьезно, Ши Минцзин?! По-твоему, мне совсем нечем заняться?..»

Он раздраженно спрятал телефон в карман, не собираясь читать этот бред.

А затем внезапно волоски на его шее наэлектризовались от некого предчувствия. В следующую секунду в поле его видимости появился сияющий улыбкой Мо Жань. Его нос украшал пластырь-бабочка, а по подбородку и скуле тянулись несколько агрессивного вида царапин.

«Бл*ть…»

Юйхэн ругался редко, однако в этот момент в голове у него не было ни единой цензурной мысли. Выбросив стакан с недопитым кофе в урну, он развернулся одним движением на сто восемьдесят градусов и направился в сторону Хуайцзуя.

Последним, что он хотел сейчас видеть, было лицо Мо Жаня, при одном лишь взгляде на которое в воспоминаниях во всех красках представали абсолютно бесстыдные сцены. Он даже думать не хотел о том, что еще могло между ними произойти, если бы настойка не свалила его с ног.

Все, что оставалось — спасаться бегством, изображая, словно все было в полном в порядке...

Однако, если бы он все-таки в какой-то момент набрался смелости взглянуть на Вэйюя, он бы увидел, как ослепительная улыбка медленно сползает с красивого лица юноши, сменяясь непроницаемым выражением под стать его собственному.

К счастью, ни о чем не подозревающий Хуайцзуй тут же взял балетмейстера Чу в оборот, засыпав организационными вопросами. Привычная рабочая атмосфера действовала на растрепанную нервную систему успокаивающе, и вскоре Чу перестал думать о чем-либо кроме постановки.

«Просто не смотри в его сторону, и все будет как раньше,» — убеждал он себя. И, по сути, был прав.

Прогонка двигалась медленно, но все же разрозненные сцены теперь уже начинали складываться в полноценное повествование. Ваньнин, который к этому моменту успел немного расслабиться, оттанцевав несколько партий и просмотрев совместно с Хуайцзуем еще больше, вдруг вспомнил, что им с Мо Жанем предстоит еще одна сцена, которую они репетировали всего раз — и то, в основном, урывками и по отдельности. Даже находиться с юношей в одном пространстве на данный момент ему было тревожно и неловко — что уж говорить о сыром материале, и ситуации, когда на них будут смотреть буквально все присутствующие? И, все же, сделать это было необходимо — как необходимо достать занозу несмотря на боль.

Мо Жань же, похоже, совсем не беспокоился об этом и, забравшись на сидения в зрительном зале, по своему обыкновению, прохлаждался. Ши Минцзин, к слову, тоже вился где-то неподалеку, время от времени перекидываясь с юношей ничего не значащими фразами и полуулыбками.

Чу ничего не оставалось, кроме как самостоятельно подойти к Вэйюю за пять минут до выступления и сухо поинтересоваться:

— Ты готов?

Он отлично понимал, что с утра даже не поздоровался с Мо Жанем. Даже для него это было уж как-то слишком грубо. Но пересилить себя он попросту не мог — а Мо Жань все это время больше не предпринимал попыток приблизиться к нему. За что Чу был ему премного благодарен.

— Ваньнин! Балетмейстер Чу! — юноша, лишь заслышав его, тут же искристо улыбнулся, а затем похлопал по месту рядом с собой. — Отдохни хоть немного! Отсюда, кстати, все отлично видно...

— Через пять минут мы должны уже быть на сцене, — Чу взглянул на Мо Жаня лишь мельком, а затем развернулся и зашагал в сторону кулис, демонстрируя прямую, словно бамбук, осанку.

В голове вдруг совсем некстати всплыло воспоминание о том, как еще вчера вечером, до настойки, Мо Жань сказал ему о своей симпатии. Это беспечное «ты мне нравишься» вылетело как-то уж совсем не к месту и все еще продолжало висеть между ними подобно неясной угрозе.

Ваньнин нахмурился, а затем потер лоб, пытаясь отогнать назойливое воспоминание, от которого почему-то становилось невыразимо плохо.

«Нравиться» можно было по-разному, но он не был слепым, и видел, что тот же Ши Минцзин заставлял Вэйюя взахлеб смеяться своим шуткам. Между этими двоими отчетливо чувствовалась легкость общения, в то время как с ним... Мо Жань все время был в напряжении, хоть и не показывал этого.

И, черт побери, Ваньнин прекрасно понимал, отчего — терпеть под одной крышей такого человека, как он, было наверняка задачей не из легких.

Ко всему прочему, Вэйюй словно был помешан на желании угодить ему всеми мыслимыми и немыслимыми способами, готовя для него завтраки, постоянно интересуясь его самочувствием. Все это напоминало отношение к сломанной игрушке, к больному ребенку или бездомному животному спереломанными лапами.

Было ли это жалостью?..

Ваньнин не знал. После того, что произошло вчера, он уже не был ни в чем уверен.

Он тут же оборвал себя на этой опасной мысли. Да что с ним было не так?! С чего он вдруг начал желать чего-то большего, как если бы был достоин?!..

«Идиот!..»

Чу мельком снова покосился в сторону Вэйюя, который в этот момент наконец встал с места и стал разминаться.

Словно почувствовав на себе взгляд Ваньнина, тот тут же поднял голову, и его глаза буквально впились в лицо мужчины.

— …... — безмолвный контакт продлился буквально долю секунды.

Ваньнин тихо прокашлялся, отворачиваясь. Изображать безразличие он умел как никто.

Безразличие было безопасным островом, на котором он успешно укрывался всю свою жизнь от окружающих его людей. Если Мо Жань смотрел на него так, потому что переживал, что он надумает лишнего после вчерашнего инцидента, у него для юноши были отличные новости: он не собирался строить каких-либо иллюзий. Что произошло, то произошло. Это было… странно, но это было, пожалуй, всё, на что такой человек, как Чу Ваньнин, мог рассчитывать в своей жизни.

Через пять минут сцена погрузилась в темноту, как если бы помещение внезапно накрыло волной, за которой следовала непроглядная бездна. В воздухе зазвенела единственная протяжная нота — а за ней последовал мягкий перелив тоскливой трели циня.

В следующее мгновение одинокая вспышка вспорола черноту, открывая сцену, от которой у любого пошли бы мурашки по коже: в ярко-алом пятне света, расплывающемся неясными контурами подобно кровавому цветку, в неестественной позе застыл бледный силуэт.

Ваньнин.

Казалось, тонкие серебристые струноподобные нити присоединены к его рукам и ногам, сковывая движения — и все же он двинулся, крутанувшись на месте, словно в безмолвной мольбе.

В тот же миг на сцене возник еще один темный силуэт, который до этого все время находился в тени. Их тени сплелись в единое целое, но при этом танцовщик в светлом продолжал оставаться в основном фокусе, двигаясь одновременно и плавно, следуя за бесконечно печальной мелодией, и в то же время немного дергано — как будто что-то в нем оказалось внезапно надломлено.

Темный силуэт все это время продолжал скользить на периферии света и тени, вторя за видимым партнером каждое па, словно жуткий гротеск или тень, явившаяся из чьих-то кошмаров. Серебряные нити парили в воздухе подобно тонким струнам, но ни одна из них не могла коснуться его.

Мелодия вдруг стала тревожной и рваной, а кроваво-алые цветы теперь проецировались на обе фигуры, которые замерли на месте — и лишь серебристые вспышки струн наполняли пространство между ними подобно гигантской паутине, распростершейся над сценой бледными узорами сплетений.

Танцовщик в белом в резком прыжке-баллоне завис в воздухе, и в следующее мгновение струны окутали его неровным сиянием — лишь для того, чтобы в следующий миг он рухнул вниз, и кровавый цветок зловещим пентаклем расползся вокруг него, охватывая алыми лепестками все вокруг.

Темная фигура в это же мгновение оказалась в центре серебристых паутинок, которые теперь излучали багровое сияние.

Вэйюй.

Все это время он оставался неуловимым, но теперь перешел в наступление. Он скользнул к распростертому телу, а затем одним рывком дернул за одну из паутин — и бледная фигура тут же изящно приподнялась, как если бы неведомая сила управляла ею — а затем исполнила мягкий арабеск. Багряные цветы скользили по тонким рукам и бледному лицу. Сцена одновременно напоминала старинную шкатулку и театр марионеток — но кто был чьей марионеткой в этом танце?..

В следующую секунду последовал еще один «рывок» — и на этот раз танцовщик в белом оказался лицом к лицу с «тенью», а музыкальные переливы стали еще более тревожными. Теперь в них звенело нечто зловещее, как если бы струны вот-вот готовы были разорваться от напряжения.

Пара на сцене буквально сплелась в поединке яростных движений, которые попадали в такт незаметно сменившему гуцинь пульсирующему биту.

Каждое па, каждый толчок или поворот имел свое зеркальное отражение, как будто серебряные нити действительно их связывали в единое целое.

Головокружительные поддержки сменялись почти грубыми дисгармоничными элевациями, обрывающимися, когда струны снова взмывали вверх и опутывали белоснежную фигуру подобно сияющей сети, вспыхивающей алым.

Темная фигура в такие мгновения подхватывала танцовщика в падении, и пространство на мгновение застилала тьма. Лишь короткие алые проблески высвечивали два силуэта, сплетенные воедино серебряной паутиной.

Сцена была пронизана будоражащей темной чувственностью.

Когда же музыка наконец затихла, в огненно-красном отблеске лотоса были лишь двое: фигура в белом застыла в глубоком дропе, изогнув поясницу под невообразимым углом и соприкасаясь затылком с полом.

Темная фигура же склонялась к своему партнеру, как если бы стремилась поглотить его. Все серебристые струны были разом оборваны…

***

...Ваньнин медленно открыл глаза, и тут же дернулся, потому что осознал, что Мо Жань так и продолжает склоняться к нему, а его лицо все еще находится в нескольких миллиметрах от его собственного.

Казалось, их дыхание смешивается в один горячий поток, а тела могут вот-вот вплавиться друг в друга.

Взгляд Вэйюя все это время не отрывался от глаз Чу, а мягкие губы вдруг растянулись в дразнящей, немного хищной усмешке:

— А я ведь говорил, что сцена в павильоне Алого лотоса с наложницей Фэй —особенная...

«Точно. Он все еще в образе. Черт с ним!..»

Чу усилием воли заставил себя расслабиться и глубоко вдохнуть… Он вдруг особенно остро осознал, что, несмотря на то, что музыка стихла, в зале как-то до странного тихо — ни привычних перешептываний, ни комментариев Хуайцзуя.

Повернув голову, он наконец понял, что абсолютно все присутствующие, побросав свои прежние дела, откровенно пялятся на них с Мо Жанем.

Ситуация с каждой секундой становилась все хуже.

Даже Хуайцзуй, казалось, забыл, что собирался говорить, и только продолжал смотреть на Ваньнина с очень странным выражением лица.

— Мне нужно подняться, — выдавил из себя Чу, переводя взгляд снова на Вэйюя. — Ты не мог бы… — он не был уверен, что именно Мо Жань должен был сделать, а потому не договорил.

Отстраниться?

Перестать так агрессивно склоняться к нему?..

Прекратить пожирать его глазами?..

Во время их танца Ваньнину удалось полностью отключить восприятие. Он позволил себе перевоплотиться в предписанную ему роль — насколько ему позволяло воображение. Но теперь, когда он вернулся к своим чувствам, ощущать Мо Жаня так близко к себе, чувствовать его дыхание на своей шее, оказаться под его пронзительным взглядом — было выше его физических возможностей...

Вместо того, чтобы отстраниться, Вэйюй внезапно обвил Ваньнина за талию и одним резким рывком притянул к себе, принимая вертикальное положение. В это же мгновение Чу ощутил, как неистово колотится его собственное сердце, и как напряжено его дыхание.

— Что... ты творишь?! — прошипел он, задыхаясь, и тут же с силой толкнул Вэйюя в грудь, заставляя ослабить хватку.

— Вживаюсь в роль, — усмехнулся Мо Жань, а затем легко разжал руки, отступая. — Балетмейстеру Чу, должно быть, многое известно об искусстве переживания?

Ваньнин замер, поджимая губы. Мо Жань был прав — он слишком резко реагировал на произошедшее. В конце концов, действия юноши сейчас мало отличались от той же поддержки в танце — так почему он так всполошился?..

Очевидно же, что Мо Вэйюй был в образе.

Впрочем, Чу прекрасно знал ответ на свой вопрос: он ведь накручивал себя все утро — а теперь его нервное напряжение выливалось наружу, и он ничего не мог с этим поделать.

Между тем, Мо Жань идеально исполнял роль Императора Тасянь-Цзюня. Его мастерство, казалось, росло с каждым днем. Только благодаря его максимальной вовлеченности они и смогли совместно реализовать все эти технически сложные трюки, которые Ваньнин лично придумал только на прошлой неделе.

Более того, слова Мо Жаня об искусстве переживания были более чем корректными и находились в рамках рабочих отношений. Проблема заключалась только в восприятии самого Чу: сначала он надумал лишнего, а теперь шарахался от Вэйюя как от чумного...

Ему не стоило так дергаться. Ему вообще не стоило бы давать Вэйюю понять, что он чувствует к нему нечто большее, чем должен.

— Юйхэн!!! — вырвал Хуайцзуй балетмейстера Чу из тревожных мыслей. — Это было… что, черт возьми, ЭТО было?!

— Этот танец поставили мы с Мо Вэйюем, — спокойно ответил Ваньнин, наконец обретая подобие внутреннего спокойствия.

Теперь он вновь обрел былую уверенность, и даже его голос звучал тихо и в то же время одновременно отстраненно. Нотки паники окончательно исчезли, как если бы их и не было.

— Это было… это было лучшее, что случалось с моими глазами за последние годы! — Хуайцзуй неожиданно перевел взгляд на Вэйюя. — Молодой человек, я видел Вас в сольном танце, но в дуэте с Юйхэном… это нечто! — он продолжал сыпать восхищенными возгласами, но Ваньнин был намного сильнее обеспокоен тем, что все остальные танцовщики продолжали молча пялиться на него.

Особенно тревожило то, какое выражение лица было у Ши Минцзина: юноша выглядел так, словно увидел нечто, потрясшее его до глубин души. В следующую секунду он просто встал и вышел.

«Все-таки между ним и Мо Жанем что-то есть,» — мысленно заключил Ваньнин, отводя взгляд и рассеянно глядя себе под ноги.

Он вдруг почувствовал себя ужасно усталым, а головная боль, не тревожившая его с самого утра, снова вонзилась в виски.

В этот же момент по стечению обстоятельств в кармане завибрировал телефон. Как выяснилось, ему звонили из полиции чтобы сообщить, что его дом больше не опечатан, и он может вернуться к себе в любое время.

Как нельзя кстати.

Он понятия не имел, что стал бы делать, если бы ему пришлось возвращаться снова в квартиру Мо Жаня этим вечером.

— Это был мой последний танец на сегодня, — прервал все еще рассыпающегося в восторгах Хуайцзуя Ваньнин, чувствуя, что находится на переделе своих возможностей. — Я с утра не ел, и хотел бы уйти пораньше. Ты сможешь закончить прогон без меня?

В этот момент взгляд Мо Жаня, который продолжал слоняться без дела неподалеку, снова застыл на Чу в немом вопросе. Похоже, он все прекрасно расслышал.

— В каком смысле ты не ел с утра? Уже ведь вечер... — брови Хуайцзуя поползли вверх. — Что с тобой приключилось, Юйхэн? Не то, чтобы это отразилось на твоих навыках, но ты опоздал на пару часов, а теперь говоришь, что…

— Ничего особенного, — отмахнулся Чу, натянуто улыбаясь. — Просто немного заболел. Если никто не против, я пойду.

— Конечно, Юйхэн, — Хуайцзуй поспешно закивал головой, провожая мужчину растерянным взглядом.

Замешкавшись лишь на пару секунд, Мо Жань поспешил следом за Чу, но тот шел так быстро, что догнать его было не так-то просто.

— Ваньнин! Ваньнин, стой! — Чу ускорил шаг и теперь едва не бежал. Он и сам не знал, почему даже на секунду не задумался о том, чтобы хоть как-то объясниться с Вэйюем. Он просто не мог. Не смог бы смотреть в глаза этому юноше и лгать о том, что все в порядке.

Он был НЕ в порядке!

Ему жизненно важно было вернуть себе хотя бы некое подобие внутреннего спокойствия. Перегореть. Перетерпеть. Переболеть.

Судорожно сжимая в руках телефон, он вылетел на улицу и сел в первое подвернувшееся такси.

Чертов Вэйюй действительно бежал за ним, и ему пришлось поторопить водителя чтобы тот ехал поскорее...

Ваньнин обхватил голову руками, съежившись на заднем сидении. Его телефон снова завибрировал — и на этот раз ему не нужно было угадывать, кто ему звонил. Трясущиеся деревенеющие пальцы едва слушались его, но кое-как ему все-таки удалось включить режим полета.

Комментарий к Часть 19 Есть мнение, что описания танцев длинные, но... знаете, что я скажу?

Я люблю описывать. Сорян.

Я тут к тому же недавно краем уха слышала новость, что Чу Ваньнин в дораме (привет, цензура) будет придворным гуцинистом. Как после этого обойтись без сцены со струнами гуциня?..

Да, я тут еще собрала плейлист под который все это пишу уже пару недель. Кому интересно, welcome, но, пожалуй, предупрежу, что вкусы у меня специфические:

https://open.spotify.com/playlist/4Bja380LNn50YZGk6czP9Q?si=200b99354f8c45b1

Всем спасибо, кто ждал. И вообще спасибо, что читаете этот поток сознания — я в последнее время пишу на одном вдохновении, но зато заметьте, как быстро идет дело! ^^

====== Часть 20 ======

Дом встречал Чу пустыми темными комнатами и беспорядком. Было просто удивительно, как в таком скупом на детали, минималистичном интерьере мог в принципе образовываться подобный бардак — даже когда там никто не жил?.. Вздохнув, Ваньнин решил оставить свет выключенным чтобы не видеть окружающего хаоса, и, стянув обувь, в полной темноте прошлепал в спальню.

Он не ел с прошлого дня, но аппетита так и не прибавилось. И, даже если бы он захотел поесть, в холодильнике вряд ли нашлись бы хоть какие-нибудь продукты, учитывая, что он отсутствовал несколько недель, и все это время для него готовил Мо Жань...

Стоило ему только вспомнить о юноше, как все внутри в очередной раз будто оборвалось.

Нет, он не хотел сейчас думать о Вэйюе.

Не стал бы даже мысленно отмечать, как неуютно сейчас стало находиться в холодном пространстве, которое и домом-то можно назвать с трудом.

Не собирался вспоминать о том, как вечерами юноша любил вытянуться на диване всего в каких-то метрах от его постели, позволяя время от времени бросать на себя взгляды, от которых невольно под кожей разгорался пожар...

Перед глазами все еще стояли эти мягкие, ребяческие улыбки, и бесхитростное лицо, от красоты которого перехватывало дыхание.

Чу знал, что больше не должен об этом вспоминать, что сделает этим себе только хуже… вот только воспоминания сами врывались в его сознание подобно острым иглам.

И остановить их было невозможно.

Это напоминало желание расцарапать лишь недавно начавшую затягиваться рану: ты понимаешь, что не должен этого делать, но руки сами тянутся — и останавливаешься лишь когда уже понял, что натворил.

«Ну, хватит!»

Ваньнина уже начинало порядком трясти. Сознательно он тут же начал мысленно проговаривать тригонометрические формулы, и дышать на мгновение стало легче.

Но лишь на мгновение.

Лежа на спине на застеленной кровати он продолжал фокусироваться на бессмысленном повторении основных тождеств — просто потому что ему нужно было забить свою голову хоть чем-нибудь кроме Вэйюя. Сердце болезненно сжималось в груди, стоило только остановиться или на секунду запнуться.

«Основное тождество через тангенс и косинус...»

Ваньнин закрыл лицо руками, пытаясь выровнять сбивающееся дыхание.

Он не мог вспомнить, сколько ни старался, когда вообще плакал в последний раз, но сейчас почему-то балансировал на грани истерики. Из горла вырывались сиплые сухие всхлипы, от которых слова вязли во рту. Забавно, но глаза по-прежнему оставались сухими.

Видимо, формулы работали.

«Косинус тройного угла…»

Всего-то нужно было продолжать концентрироваться на чем-то отвлеченном. Это ведь так просто! Но его разум сейчас напоминал зыбучие пески: стоит лишь сделать неосторожный шаг в сторону — и провалишься в бездну.

«Эмоции не могут длиться дольше двадцати секунд. Все остальное — самовнушение. Реакция лимбической системы мозга», — вспомнил он слова Сюэ Чженъюна.

«Котангенс двойного угла…»

«Тебе всего лишь одиноко, Чу. Но ведь пару недель назад ты жил один…»

«Произведение синусов…»

Ваньнин зло отер лицо краем покрывала, отчаянно пытаясь избавиться от ослепивших на мгновение слез, которые все-таки начали течь по лицу, а затем зашелся в приступе удушающего нервного кашля.

Он действительно довел себя до того, что начал по-настоящему задыхаться.

Пальцы в темноте нашарили баллончик ингалятора.

Когда он успел снова подпустить Мо Жаня так близко? О чем он вообще думал, когда решился оставаться с ним под одной крышей так долго? Это ведь был Мо Жань… его бывший ученик, из-за которого Чу уже был однажды в шаге от собственной гибели.

Шесть лет назад, после того, как Вэйюй ушел, он не понимал, как собирается дальше жить. День за днем он чувствовал, словно что-то внутри него медленно умирает. Ломается. Гаснет. И эта боль едва не свела его с ума.

Он винил себя в том, что прогнал Мо Жаня — единственного человека, к которому ему всегда хотелось тянуться. Ради которого он все еще хотел жить, несмотря на всю грязь и тьму своего прошлого. Ради которого он готов был попытаться немного открыться…

Понимал, что Мо Жань никогда не обратит на него внимания — да и как он мог думать иначе? Между ними тогда была разница в возрасте, статус ученика и учителя — но даже это ни в какое сравнение не шло с тем, что Чу попросту не подходил для каких-либо отношений.

Был слишком сломлен чтобы даже быть другом.

Все, что он тогда мог — лишь молча наблюдать за Мо Жанем, и радоваться, когда свет его улыбки хоть иногда распространялся на него. Греться в тепле случайно брошенных теплых слов подобно тому, как тусклым осенним днем цветок на последнем дыхании пытается уловить хоть каплю солнца… так бессмысленно, ведь зима все равно неотвратима. Так глупо.

Чу Ваньнин тогда был невероятно глуп.

Его воспоминания все еще отдавались агонией даже спустя столько лет. И, вот, он снова совершает все ту же ошибку: позволяет себе приблизиться к Мо Жаню, понимая, что это все не ровен час как должно закончиться.

«Идиот…»

Ваньнин сжался в постели, стараясь выровнять дыхание. Во рту все еще стоял солено-горький лекарственный привкус. С каким-то злым отчаянием он подумал, что, возможно, стоило бы дать себе задохнуться — и тогда его страданиям бы пришел конец.

«Синус двойного угла…»

Он позволил себе полюбить Мо Жаня тогда, шесть лет назад, понимая, что никогда не сможет быть рядом. И он полюбил его снова… или просто никогда на самом деле так и не переставал любить?

Но ведь он никогда не искал взаимности — даже подумать об этом не смел. Ему было достаточно того, что любит он сам. Тихо. Не прося ничего взамен. Скрывая истинные чувства так тщательно, что даже ему самому порой казалось, что их просто не существует.

Сторонясь, потому что не выдержал бы, если бы оказалось разбито не только его сердце, но и гордость. Если бы Мо Жань узнал правду...

Держать дистанцию с ним казалось единственным безопасным решением чтобы уберечь хотя бы остатки собственного достоинства. Оставить себе те крохи, которые все еще были в нем по какой-то случайности нетронутыми.

Но чертов Мо Жань… казалось, он ничего не понимает. Не видит, как больно Ваньнину от любых попыток сблизиться.

Продолжает попытки лезть Чу в душу.

Говорит, что хочет стать ему другом. Легкомысленно бросает, что Ваньнин ему «нравится»... Ведет себя так, словно это всё какая-то забавная игра, чередуя жалость и распущенность. Неужели Чу недостаточно ясно дал ему понять, что не нуждается ни в том, ни в другом? Что для него равнозначно неприемлемы любые проявления эмоций — потому что сам он слишком хрупок чтобы вынести нечто подобное?..

Еще вчера он был слишком сбит с толку, чтобы осознать мотивы такого поведения Мо Жаня, но сейчас… находясь в одиночестве собственной спальни, в полной депривации от любых источников света и звука, задыхаясь от рыданий и приступов кашля, он мыслил как никогда ясно.

И все, чему он позволил вчера случиться, что посчитал ни к чему не обязывающим желанием Вэйюя развлечься, сегодня выглядело особенно мерзко.

А хуже всего было то, что он готов был позволить себе той ночью быть с Вэйюем — растоптав все свои принципы и убеждения, свое отвращение от самой мысли о том, что должно было между ними произойти. И ему было все равно, что Мо Жань на самом деле не испытывает к нему и толики того, что чувствует он сам. Он все равно хотел этого. Сопротивлялся — но далеко не так, как мог бы, и настойка здесь была ни при чем. Она была лишь маслом, подлитым в уже давно полыхающий костер.

То, насколько сильно он едва не ошибся, решив, что может один раз позволить себе слабость, стало очевидно только сегодня: Мо Жань вел себя с ним странно всю репетицию. Былого жалостливого тепла, доводившего до оскомины, и все же тайно наполняющего сердце Ваньнина сладостью, попросту не осталось.

Зато появился настойчивый, тяжелый взгляд. Как будто Вэйюй ожидал от Чу каких-то слов или реакций… или беспокоился, что Ваньнин примет все слишком близко к сердцу.

Подобное отношение выбивало землю из-под ног. Добивало остатки гордости.

И выход был из данной ситуации только один: прекратить всё прямо сейчас, пока еще не стало поздно. Уйти, пока есть такая возможность — с высоко поднятой головой, и не сметь оглядываться. Не ждать, пока Вэйюю удастся разглядеть за тщательно оберегаемой Чу ледяной маской, истину. Не позволить ему узнать правду.

Ваньнин закрыл глаза, оглушенный болью, которая не шла ни в какое сравнение с тем, что он испытывал когда Мо Жань впервые исчез из его жизни.

Тогда он еще не знал, каково это: чувствовать, как о тебе заботятся — пусть и по совершенно неправильным причинам. Не понимал, каково это — быть рядом с человеком, к кому всегда так тянулась безответно душа. И, все же, тогда у него случилась затяжная депрессия, из которой его едва вытянул Сюэ Чженъюн.

Сейчас же чувство потери действительно было способно разрушить его до основания — и он понятия не имел, как собрать себя заново.

Возможно ли это?..

Ваньнин продолжал смотреть неподвижным взглядом во тьму. Он пролежал таким образом до рассвета, но ответить на последний вопрос все еще не мог… Слезы продолжали катиться по лицу, но в какой-то момент он просто перестал замечать их.

Утром ему все-таки пришлось включить телефон — для того чтобы отзвониться Хуайцзую и сказаться больным. Сил встать с кровати, и, тем более, ехать на репетицию, не было. Все, чего он хотел — продолжать неподвижно лежать, представляя, каково это: быть мертвым по-настоящему. Ничего не чувствовать. Не существовать.

Он и вправду был болен — он не солгал. Просто не стал вдаваться в подробности. К сожалению, в мире не существовало лекарства от самого себя.

Закончив разговор, он пустым взглядом следил за тем, как десятки уведомлений о пропущенных звонках и сообщениях мельтешат на экране.

Всего месяц назад ему чаще всего приходили сообщения от банковского приложения и всевозможных интернет-магазинов, изредка писал Сюэ Чженъюн, и еще реже — Ши Мэй, но теперь... Казалось, люди не собирались так просто оставить его в покое.

С изумлением он обнаружил, что даже в общем чате их балетной труппы Наньгун Сы тегнул его, сбросив несколько снятых на телефон видео с репетиции.

Чу поморщился, просмотрев буквально десять секунд, и тут же закрыл чат.

Разумеется, это была запись их с Мо Вэйюем дуэта. Под ней громоздился поток весьма двусмысленных смайликов и шуточек о том, как здорово Вэйюй и Ваньнин смотрятся вместе. В основном, обсуждали это девушки — что привело балетмейстера в еще большее замешательство.

Похоже, решение временно отключить телефон было все-таки правильным. Даже сейчас в горле внезапно пересохло. И, хоть он и понимал умом, что никто ничего не мог наверняка сказать о том, что было, и чего, что важнее, не было между ним и Вэйюем, ему было отчаянно некомфортно.

Настолько, что вдруг захотелось выпить.

Кое-как добравшись до кухни, он извлек из мини-бара бутылку грушевого вина и налил себе немного, а затем залпом осушил.

«Нет, это необходимо прекращать прямо сейчас.»

Затем, пока порыв храбрости не оставил его, Чу открыл переписку с Вэйюем. Все пятьдесят-с-лишним сообщений замерцали перед глазами пестрым калейдоскопом — впрочем, почти все они сводились к взволнованным вопросам о том, где он, и когда придет домой. Мо Жань, кажется, действительно переживал о нем — и ждал его возвращения.

Последнее сообщение было отправлено еще в час ночи.

Ваньнин вздохнул. Немного помедлил, пытаясь подобрать правильные слова — такие, которые бы не выдали его внутреннего состояния. Сквозь которые бы не было заметно, как ему хр*ново.

Набрал пару строк текста, нахмурился — и тут же стер их. Руки снова начинало трясти как в лихорадке.

Почти тут же на экране высветился незнакомый номер, и Ваньнин нажал «ответить» раньше чем успел сообразить, что творит.

— Юйхэн, — раздался обеспокоенный голос Сюэ Чженъюна. — Почему ты не отвечаешь на звонки?! У тебя все в порядке?!

— Да, — Ваньнин случайно прикусил язык, и тут же поморщился от боли. — Все хорошо, просто переутомился и остался дома. А что не так?

— Где ты сейчас?! — Сюэ-старший, казалось, ничуть не успокоил ответ Чу. Он словно не слышал только что сказанного.

— У себя дома, говорю же… — Ваньнин заторможенно повертел в руках пиалу, в которой все еще оставалось немного вина на дне. К сожалению, он практически не пьянел от алкоголя — а настойка Мо Сяньлу осталась у Мо Жаня. Сейчас бы ему выпить ее да провалиться в глубокий сон — так, чтобы желательно проснуться только через пару лет, когда Вэйюй снова исчезнет с горизонтов.

— Мой племянник едва с ума не сошел от беспокойства! — Сюэ-старший явно был в настроении читать нотации. — Мы обзвонили все больницы, Юйхэн! Какого черта ты забыл у себя дома?!

— С чего мне быть не у себя дома, Сюэ Чженъюн? — парировал холодно Ваньнин. — Как только это стало возможно, я не стал утруждать твоего племянника своим присутствием. Он и так сделал для меня достаточно — и ты сам знаешь, что, чем дольше я нахожусь с ним рядом, тем опаснее для него. На днях я заберу кое-какие вещи из его квартиры — и поблагодарю его лично за проявленное гостеприимство.

Казалось, Сюэ-старшему на это было нечего ответить.

— Ты мог бы предупредить хотя бы меня о том, что вернулся к себе, — после небольшой паузы проворчал он. — Что до опасности, Юйхэн — именно потому мы с Сюэ Мэном и Мо Жанем всю ночь обзванивали больницы и полицейские участки. В конце концов, ты мой пациент уже более десяти лет! Ты… мой друг! Ты действительно поступил с нами по-свински…

— Мне кажется, или ты отрабатываешь психологические трюки, пытаясь вызвать во мне чувство вины? — процедил Ваньнин холодно, а затем, вздохнув и заставив себя немного смягчиться, продолжил. — Мне действительно жаль, что доставил вам всем хлопоты. Теперь, когда все прояснилось, я хотел бы закончить этот разговор. Я дома, и со мной все в порядке. Больше мне нечего сказать.

Он внезапно с невыразимой тоской подумал, что, возможно, ему все-таки придется спустя все эти годы сменить психоаналитика — потому что Сюэ Чженъюн был дядей Мо Вэйюя, и рассказывать ему об истинных причинах своего разбитого состояния было невозможно.

С другой стороны, найти специалиста такого же уровня было практически нереально — не говоря уже о том, чтобы пытаться открыться перед другим человеком… даже сама мысль об этом вселяла ужас.

— Почему мне не кажется, что у тебя все в порядке? — спросил вдруг Сюэ-старший когда Ваньнин уже собрался отключиться. — Как ты смотришь на то, чтобы я зашел к тебе в гости ближе к вечеру?

— Меня, возможно, не будет дома, — на ходу выдумал Чу, понимая, как абсурдно это звучит после его слов о переутомлении. Но он не мог допустить, чтобы его друг увидел его состояние — или, ненароком заглянув в его холодильник, понял, что Ваньнин снова ничего не ест на нервной почве.

— Тогда как насчет завтра утром? — не унимался Сюэ. — Я бы принес тебе кое-что полезное от госпожи Ван…

— Вообще-то у меня есть работа, — Чу растерянно уставился себе под ноги.

Он не был уверен, что готов выйти на репетицию, но мысль о бездействии была едва ли не хуже.

Лучше уж полностью погрузиться в работу чтобы хоть как-то отвлечься от мыслей о Мо Жане. Войти в рутину чтобы создать вокруг себя привычный вакуум.

В конце концов, даже если они с Вэйюем столкнутся лицом к лицу или снова будут репетировать совместные сцены, небеса не рухнут.

Вчера ведь на репетиции Чу отлично справился — и плевать, что потом всю ночь прорыдал, а теперь бледностью и опухшими веками напоминал злобного духа преисподней...

====== Часть 21 ======

Комментарий к Часть 21 В общем, да, экзистенциальный кризис преодолен, и история идет в нужном направлении. Приятного чтения!

К середине следующего дня балетмейстеру Чу стало предельно понятно, что выйти на репетицию было отличной идеей. Мо Жань с утра так и не приехал, а о видео их совместного танца с прогона больше никто не осмеливался даже заикнуться — немаловажную роль в этом сыграло и личное присутствие Чу Ваньнина, который выглядел так, словно был готов уничтожить на месте любого, кто об этом бы упомянул.

Поначалу, пока труппа разминалась, они с Хуайцзуем просматривали в записи сцены, которые Ваньнин пропустил — а затем Чу в очередной раз занялся перестановкой номеров. Он настолько погрузился в это дело, что даже не заметил, как к нему подошел Ши Минцзин.

— Балетмейстер, — окликнул он его, понимая, что Ваньнин сейчас бы не обратил внимание, даже случись светопреставление.

— Что случилось? — Чу так и не оторвался от планшета, из одного уха у него по-прежнему свешивался наушник. Несколько прядей темных волос неловко выбивались из пучка, свисая на бледное лицо.

— Мы с Наньгун Сы и Е Ванси собираемся заказать на обед лапшу. Не хотите с нами?

— Не хочу с вами — что? — растерянно переспросил Ваньнин, продолжая оставлять комментарии в сценарии. Казалось, он не совсем понимает суть вопроса.

— Там есть неострая лапша, и мы подумали, что Вы могли бы пообедать тоже... — Ши Мэй потупился, как если бы был отчаянно смущен своим предложением.

— Да, спасибо, — Ваньнин кивнул, так и не подняв взгляд.

Он был настолько погружен в работу, что в тишине прошло еще несколько минут. Между бровями залегла тонкая складка напряжения.

Ши Мэй так и продолжал стоять за его спиной, не решаясь продолжить разговор.

— Балетмейстер Чу, — снова окликнул он спустя некоторое время, и на этот раз подошел немного ближе к Ваньнину.

— А? — его учитель наконец оторвался от своего занятия, поднимая взгляд. Лицо Чу казалось бледнее обычного, а под глазами залегли темные круги, свидетельствуя о бессоннице — но в остальном он выглядел почти нормально.

Почти.

— Мне показалось, Вы устали, а вчера сказались больным. Я мог бы помочь… — Ши Минцзин кивнул в сторону записей.

— Это лишнее, — Чу приподнял брови, бросив на Ши Мэя пристальный взгляд.

Не мог ведь он сказать ему, что намеренно собирается загружать себя работой чтобы исключить любые сторонние мысли и, тем более, раздражители?..

— Но неострую лапшу я бы поел, — добавил он спустя несколько секунд, и тут же снова вернулся к записям.

Почему-то в груди в этот момент что-то болезненно дернулось. Он не мог не вспомнить, как Мо Вэйюй собственноручно готовил для него обеды и следил за тем, чтобы он их съедал. Впрочем, он никогда не обедал ни с кем вместе — но теперь, похоже, труппа собиралась пригласить его.

Это было ново, и даже настораживало — но, возможно, это было именно то, в чем он все это время нуждался? Если бы он больше общался с коллегами и танцовщиками, не отгораживаясь привычной стеной от любого, кто решался с ним перекинуться парой слов — возможно, он не привязался бы так отчаянно к Мо Вэйюю, который стал для него за такое короткое время едва ли не единственным, кому хотелось бы довериться?..

В любом случае, если раньше он бы отказался от приглашения, сейчас идея показалась ему не такой уж пугающей: вероятно, сказалось то, что они с Ши Мэем, Наньгун Сы и Е Ванси ездили вместе на фестиваль, и эта троица даже приезжала его проведать когда он заболел.

Спустя полчаса Чу уже сидел рядом с Ши Минцзином, расположившись прямо на полу. На импровизированном «столе», роль которого выполняла бамбуковая циновка, стояли несколько дымящихся порций лапши. Всех присутствующих сковывало странное напряжение — и время от времени они поглядывали на Ваньнина, который старательно делал вид, что не замечает этих взглядов.

— Учитель, лапша совсем неострая, — внезапно выпалил Наньгун Сы. — Может, добавите немного кисло-сладкого соуса?

— Нет, благодарю, — Ваньнин рассеянно поддел палочками зеленый стебель, но так и продолжил играть с ним, не торопясь есть, как если бы был слишком погружен в свои мысли.

В их небольшой компании снова воцарилась неловкая тишина.

— А кто-нибудь знает, куда сегодня запропастился Мо Вэйюй? — поинтересовалась тихонько Е Ванси. — Без него так тихо! Ши Мэй, ты ведь общаешься с ним больше всех? До генеральной репетиции осталось меньше месяца, и у него ведь все-таки основная партия...

Ваньнин, который только что все-таки рискнул отправить в рот кусочек брокколи, тут же закашлялся, давясь, и поспешно запил еду несколькими огромными глотками воды.

«И почему любой разговор сводится в последнее время к Мо Жаню?!» — внутренне вознегодовал он.

— Я слышал, он вчера выступал в клубе, — вспомнил Наньгун Сы. — Какое-то очередное шоу, трюки без страховки…

— Это неприемлемо и глупо, — процедил Ваньнин, перебивая восхищенные рассказы своего ученика. — Никто не должен рисковать своей жизнью попусту. Тут нечему восторгаться. Я был на одном из таких выступлений вместе с Ши Минцзином, и это было отвратительно бестолково.

Тон его голоса в этот момент, казалось, мог превратить самую жаркую пустыню в Антарктиду.

— Были на таком шоу?! — воодушевился Наньгун Сы. — Но билеты ведь так трудно достать… Вот бы и мне посмотреть хоть одним глазком...

Ваньнин и Ши Мэй молча переглянулись.

— Спасибо за лапшу, — Ваньнин отставил от себя еду, к которой почти не притронулся, и поднялся на ноги. — К сожалению, мне пора идти.

Он не собирался выслушивать весь этот бред — ему хватало того, что, не ровен час, Мо Жань со своей неутолимой жаждой риска угробит себя. Абсурдным и даже диким казалось, что кто-то мог всерьез радоваться этим нелепым шоу, где парень рисковал собственной жизнью...

При мысли о том, что с юношей могло что-то случиться, и именно потому он отсутствовал сегодня на репетиции, его вдруг прошиб холодный пот.

Стараясь не думать о том, что он делает, Чу открыл сводку новостей и бегло пересмотрел заголовки: ничего необычного, никаких сведений о несчастных случаях. Короткая заметка о шоу в одном из местных клубов и несколько аматорских видео, по которым толком и не разберешь, что именно происходит.

Но на сердце все еще было неспокойно.

«Мне все-таки следовало бы написать ему, — подумал Ваньнин. — В конце концов, и повод для этого есть — я мог бы спросить, почему он отсутствует на репетиции… В этом ведь нет ничего особенного? Совершенно очевидный вопрос...»

Снова открыв чат, он поморщился, стараясь не смотреть на сообщения, отправленные ему Вэйюем день назад.

Немного поколебавшись, он все-таки сумел с пятого раза выдавить из себя единственную фразу:

«Еще один пропуск — и о роли Тасянь-Цзюня можешь забыть.»

Это было совсем не то, о чем он хотел изначально сказать Вэйюю.

И совсем не звучало как вопрос.

Перечитав отправленное сообщение дважды, Чу выдохнул, успокаивая себя тем, что, по крайней мере, прочитав это, Мо Жань точно не подумает ничего лишнего.

К слову, Вэйюй прочитал это буквально в одну секунду.

«Ваньнин...»

Он отправил в ответ лишь одно слово, но этого хватило чтобы Чу тут же пожалел о решении вообще что-либо писать. Его позвоночник словно прошибло электрическим разрядом. С каким-то иррациональным ужасом он смотрел на это единственное слово, которое было его собственным именем…

«Дай мне полчаса, и я приеду. Нам нужно поговорить» — пришло от Мо Жаня новое сообщение через пару минут.

Чу Ваньнин выдохнул. Сжал пальцы на прохладной поверхности мобильного.

По крайней мере, Мо Вэйюй мог приехать на репетицию — а, значит, прошлой ночью его шоу обошлось без травм, переломов и ушибов. И, да, он все еще отвечал на сообщения Ваньнина — даже после того как балетмейстер пропал почти на сутки. Факт сам по себе довольно удивительный, но почему-то неким извращенным образом его радующий.

Балетмейстер Чу снова перечитал предыдущие взволнованные сообщения Мо Жаня — те, в которых парень спрашивал, когда Ваньнин «вернется домой», и писал о том, что ждет его.

Перед глазами снова помутнело, но несколько глубоких вдохов и выдохов помогли ему взять себя в руки. Он считал до пяти на вдохе и до восьми на выдохе, замедляясь подобно тому, как это делают в медитативных практиках. К заледенневшим на мгновение ладоням постепенно начинало возвращаться тепло. Пальцы рук снова его слушались.

«Хорошо.» — напечатал Чу Ваньнин и тут же спрятал телефон в поясной карман.

«Поговорить» могло означать что угодно: возможно, Вэйюй и сам подумывал бросить постановку. С другой стороны, разве не должен был этот факт облегчить существование Чу?

Почему же при мысли о том, что все, возможно, закончится вот так, он снова начинал сходить с ума?.. Разве это не было бы лучшим развитием событий?..

О чем еще им нужно было «поговорить», если не об этом?..

Чу Ваньнин снова пробежался глазами по их переписке: от Мо Жаня не было ни единого намека на желание обсудить произошедшее той ночью, когда он подлил балетмейстеру несколько капель снотворной настойки.

Зачем он это сделал — до сих пор оставалось только догадываться.

Интересно, жалел ли он об этом так же сильно, как сам Ваньнин?..

Мо Жань все еще отсыпался после вчерашней попойки с Сюэ Мэном и близнецами, когда Ваньнин удосужился наконец ему написать. Телефон тихо пискнул рядом с подушкой — но этого было достаточно чтобы Вэйюй мгновенно пришел в себя в надежде, что это все-таки сообщение от «потерявшегося» Чу.

Конечно, дядя Сюэ уже рассказал ему, что балетмейстер, никого не предупреждая, вернулся к себе домой — и тут же настрого запретил даже приближаться к нему.

Дословно это звучало примерно так: «Я знаю, что Чу Ваньнин не стал бы так просто сбегать, ничего не объясняя. Он не только мой друг, но и пациент — и, если я увижу, что ему стало хоть немного хуже, я тебя прикончу!..»

Мо Жань, несмотря на такое прямое предупреждение, все равно думал объявиться на пороге Ваньнина еще вчера вечером, после выступления в клубе… но что-то его останавливало. Это было некое нехорошее предчувствие, которое продолжало грызть его с того самого момента, как Ваньнин буквально сбежал от него после репетиции...

В общем, вместо того, чтобы собраться с духом и встретиться с Чу лицом к лицу он напился в хлам.

А смутное предчувствие беды его все-таки не обмануло...

«Бл*ть… Юйхэн, ты издеваешься?!!»

Он едва удержался чтобы не разбить телефон об стену в порыве злости глядя на то, что именно написал ему Ваньнин. Судя по формулировке, эта гребаная китайская капуста была твердо намерена вышвырнуть его вон как бродячего пса.

Снова.

В который, мать его, раз!!!

«Чу Ваньнин, мать твою, ты вчера сам прогулял репетицию! Растворился, исчез с лица земли, пока мы с дядей искали тебя по больницам — а теперь выбрал именно ЭТОТ предлог чтобы от меня избавиться?!»

У Мо Жаня просто не хватало словарного запаса — в голове стоял отборный мат.

Но наверняка балетмейстер уже видел, что Мо Жань все прочел, и нужно было срочно хоть что-нибудь отвечать. Разбивать телефон было все-таки неважной идеей.

Превозмогая похмелье, Мо Жань попытался выдавить из себя что-то связное. Этим «чем-то» оказалось короткое «Ваньнин…».

Вчера после репетиции и выступления в клубе, вернувшись домой, Мо Жань с трудом держал себя в руках чтобы не начать снова написывать Чу десятки сообщений на нетрезвую голову.

Он надиктовывал феерические полотна текста — и тут же удалял их, потому что не ровен час Чу Ваньнин, прочитав нечто подобное, решит не просто сбежать с репетиции и пару дней игнорировать его, но и переедет заодно в другуюстрану.

Неотправленные сообщения Мо Жаня пестрили десятками извинений за собственную беспросветную тупость, предложениями встретиться «прямо сейчас» и все обсудить, или, как вариант — переехать к Чу Ваньнину, потому что тому наверняка небезопасно оставаться дома одному. Он просил Ваньнина ответить хоть что-нибудь — но… тут же стирал написанное, опасаясь, что этим «что-нибудь» станут слова, которые добьют его окончательно.

Под утро его огромные текстовые простыни сократились до единственной фразы, которую он так и не отправил — и сохранил в черновиках. Нет, пока что писать нечто подобное было рано — и опрометчиво.

Чу Ваньнин был не из тех людей, кто воспринимает всерьез признания в любви, написанные по пьяни, с опечатками — в четыре утра…

Что до теперешнего состояния Мо Вэйюя, то он буквально чувствовал, как лед вот-вот проломится под его ногами, словно не ровен час он упадет куда-то в пропасть, из которой никогда больше не сможет выбраться. А во всем виноват был, разумеется, он сам — и его глупая идея опоить Ваньнина настойкой, а затем... он едва не застонал в голос, вспомнив, как Ваньнин буквально плавился под его прикосновениями, и в то же время старательно пытался дать ему отпор. Его сладостные стоны все еще звенели в ушах, а раскрасневшееся лицо и припухшие от яростных поцелуев губы продолжали будоражить воображение.

И… как если бы этого было недостаточно для того, чтобы фантазии Вэйюя снова накрыли его такой несвоевременной волной возбуждения, память юноши снова в деталях и красках воссоздала то, как Ваньнин выглядел обнаженным.

«Бл*ть!»

Мо Жань едва не приложил сам себя лицом в стену, пытаясь избавиться от наваждения и хоть немного собраться, потому что время шло, и он должен был ответить Чу Ваньнину хоть что-то.

Он снова вспомнил, что в ту самую ночь в его голове возникла идиотская идея, что Чу Ваньнин никуда не уйдет от него если их отношения перейдут на новый уровень. В конце концов, это должно было случиться, да и Ваньнин больше не дергался так сильно от прикосновений, не был напуган, не выглядел затравленным — даже наоборот…

К сожалению, Мо Жань не учел, что мужчина сбежит от него при первой же возможности. Без объяснений. Быстрее проносящейся в небе кометы…

Идея и вправду была отстойной, как оказалось впоследствии.

Мо Жань понятия не имел, что ему теперь делать, и как себя вести с балетмейстером Чу, который после той ночи только и делал, что игнорировал его.

Им действительно нужно было поговорить.

Но, по крайней мере, когда парень все-таки совладал с собой и наконец предложил ему все обсудить, Ваньнин ответил «хорошо».

Это было уже что-то.

Спустя двадцать минут Вэйюй, растрепанный и вооруженный бутылкой минералки, ворвался на репетицию. Он знал, что выглядит помято, но ему было, по правде говоря, безразлично мнение коллег — сейчас его интересовал лишь один человек, и именно к нему он направлялся.

Впрочем, к его удивлению, Чу Ваньнина нигде не было в поле зрения. На мгновение снова закралась мысль о том, что тот сбежал.

К счастью, Ши Мэй как раз был на сцене, и Мо Жань тут же подбежал к нему и, перекрикивая музыку, спросил:

— Где балетмейстер Чу?

Громкая музыка продолжала нестись из колонок, давя на виски, а глаза нещадно резало от сценического света. К горлу внезапно подкатила тошнота.

«Ну же, Ши Мэй, бл*ть, скорее соображай!..»

— В малом зале, репетирует, — Ши Минцзин странно прищурился. — А-Жань, оставь его уже наконец в покое. Он сам не свой. Твои игры зашли слишком далеко.

Он остановился и приблизился на несколько шагов к краю сцены, глядя на Вэйюя сверху вниз. Его красивое точеное лицо в этот момент было залито алыми бликами, от которых обыкновенно мягкий взгляд казался чуть ли не демоническим.

— Мои… что? — Мо Жань резко вскинул голову, меняя Ши Мэя недобрым взглядом. — Ты о чем, мать твою?!

Он так вспылил что половина труппы тут же обернулась посмотреть, что вызвало у него подобную реакцию.

— Ты прекрасно знаешь, о чем я, — проговорил Ши Минцзин спокойно, и его тонкие изящные брови сошлись на переносице. — Ты так долго его ненавидел, трепал языком на весь мир о том, что он за человек, пытаясь очернить — а теперь собрался его одурачить… Я давно тебя знаю, Мо Жань, но это слишком даже для тебя.

— Ты... — Вэйюй мгновенно побледнел. — Какого хр*на?!!

— Я вижу, что ты пытаешься сделать, — Ши Мэй скрестил руки на груди. — Тебе придется смириться с тем, что я тебе этого не позволю. Сходи с ума как хочешь, делай со своей жизнью что угодно, можешь разбиться насмерть на своих тряпках, но не втягивай в это нашего учителя. Он не заслуживает такого.

Чувствовать такой напор от Ши Минцзина, который обыкновенно был мягок и тактичен, и всегда приходил на помощь любому, кто его о том попросит, было настоящим шоком.

Мо Жань не верил, что это происходит с ним. Кем был этот человек на сцене?..

«Это, что, действительно Ши Мэй?..»

До Вэйюя внезапно дошел смысл происходящего, и по спине прошел холодок ужаса потому что он понял, к чему все идет.

Ши Мэй… черт бы его побрал! Он специально выбрал именно этот момент чтобы срывать покровы?!

Что такого он внезапно узнал, что стал вести себя подобным образом?.. Разве он не должен был быть на стороне Мо Жаня? Разве они не были друзьями?..

Но хуже всего, пожалуй, было то, что теперь уже практически вся труппа с любопытством прислушивалась к их диалогу.

— Кто тебе, мать твою, сказал, что я его ненавижу?! — прошипел Мо Жань.

— Жун Цзю, — Ши Минцзин, казалось, и бровью не повел. С его уст сорвалось лишь одно имя — но этого было достаточно. В его обманчиво мягком, даже нежном голосе сквозило отвращение.

Мо Жань резко вдохнул, пытаясь сдержать порыв ярости. Вены на руках вздулись.

— Жун Цзю, мать его!!! Сочинил историю, которой не было! Только конченные идиоты могли ему поверить и позволить этому бреду вылиться в печать!!!

Но джинн был уже выпущен из бутылки, и теперь со стороны труппы слышались приглушенные вопросительные шепотки. Кто-то уже активно гуглил на эту тему и вполголоса пересказывал содержание «отрытого» материала:

«...Жун Цзю, парень-проститут, который попал в больницу с крайним истощением, почти полумертвым»

«...встречался за деньги с Вэйюем»

«...опасные ролевые игры “учитель-ученик”, которые включали в себя бог знает что»

«...Вэйюй вымещал на нем свою агрессию, истязал его до состояния отключки»

«...что же за учитель был у Мо Вэйюя, что он его так сильно ненавидел?»

В это же мгновение Мо Жань каким-то шестым чувством осознал, что Ваньнин тоже был где-то здесь. Он всегда был словно настроен на волну этого человека, и его присутствие всегда вызывало странное волнение.

Его охватил ужас — настолько сильный, что он не мог сдвинуться с места. Впервые он буквально оцепенел, не в состоянии даже повернуть голову.

Ши Минцзин слабо приподнял уголки губ в почти по-девичьи нежной улыбке, продолжая пристально смотреть на Вэйюя, словно бросая ему вызов.

От этой ласковой усмешки почему-то становилось особенно жутко, а любые оправдания застревали в горле.

Да и что он мог, мать его, сказать, когда его еще никто ни в чем не обвинил?!

Краем глаза он словно сквозь туман увидел, как Юйхэн с неестественно прямой спиной и полыхающим дикой яростью взглядом направляется прямо к нему… нет, все-таки, не к нему, а к сгрудившимся и жарко обсуждающим его личную жизнь танцовщикам массовки.

Мимо Мо Жаня он прошел так, словно тот вовсе был пустым местом.

— Всё сказали? — прозвучал колкий, словно острие кинжала, и в то же время тихий голос, от которого даже Мо Жань вдруг почувствовал себя неуютно.

— Балетмейстер Чу, Мо Вэйюй… — подала голос внезапно одна из танцовщиц. — Он…

— Я не спрашивал про Мо Вэйюя. Я спросил вас. Все всё СКАЗАЛИ? — Юйхэн смерил отчужденным, почти нечеловеческим взглядом растерявшуюся труппу. — Я не желаю больше слышать подобной грязи на своих репетициях. Если кто-то хоть слово скажет об этом, я лично позабочусь, чтобы вы забыли о том, что такое балетная карьера. Это, надеюсь, ЯСНО?..

Абсурдно, но музыка все еще продолжала литься из колонок, и мелодия была удивительно нежной — и абсолютно неуместной в свете только что прозвучавших угроз.

Мо Жань невольно содрогнулся когда заметил, что Чу Ваньнин каким-то абсолютно непостижимым образом вдруг оказался за его спиной. Он понял это лишь по косой тени на полу и по слабому аромату цветов яблони, разлившемуся в воздухе — потому что балетмейстер просто молча стоял и не предпринимал никаких попыток заговорить.

Посмотреть ему в лицо казалось чем-то невозможным. Он боялся того, что увидит в глазах Чу, потому что они и были той самой бездной, которая могла разрушить его душу.

Время тянулось бесконечно долго, как если бы они все сейчас находились вне горизонта событий, подвешенные в небытие.

— Мо Жань, — раздался тихий, почти неслышный голос.

Ваньнин наконец окликнул его, положив начало отсчету до катастрофы. Вэйюй внезапно почувствовал себя до странности беспечно — наверное, именно так ощущает себя человек, которого уже приговорили к смертной казни, но все еще не сказали, как именно и когда его собираются казнить.

Юноша заставил себя изобразить улыбку и плавно повернулся к Ваньнину.

Но в глазах Чу он не увидел того, что ожидал. Ни обвинений. Ни ужаса. Ни злости. Там был лишь отрешенный холод — такой, от которого невольно начинало знобить.

Ваньнин смотрел на него несколько секунд с абсолютно непроницаемым выражением лица. Это было не ново — в конце концов, именно так он выглядел практически всегда.

Можно было подумать, его ничто не могло вывести из себя или пошатнуть.

— Мо Жань, ты хотел поговорить. Я уже освободился, — тихо проговорил Ваньнин, а затем, не дожидаясь реакции, молча развернулся и направился к выходу.

Комментарий к Часть 21 Держу пари, все забыли, что Мо Жань у нас наломал дров со своей ненавистью.

Ну, так вот, этот автор ничего не забывает! XD

И всем спасибо за ожидание новой части и моральную поддержку ヾ(≧▽≦*)o

====== Часть 22 ======

...Протяжные звуки скрипки отражались от десятков зеркал, окутывая глубокой трансовой мелодией. Каждый перелив отдавался по нервам электрическими импульсами, из которых рождались призраки движений, наполняя воображение многочисленными комбинациями словно неиссякаемый горный поток.

«На этот раз позволь своему телу вести разум.»

Но сказать проще, чем осуществить.

Чу Ваньнин сам не раз ассистировал Сюэ Чженъюну в практиках танцетерапии, но был всегда слишком погружен в технику чтобы прочувствовать на себе ее благотворный эффект.

Теперь же ему было жизненно необходимо хотя бы просто попытаться пережить происходящее внутри. Попробовать выместить все, что мешает нормально функционировать, в некий рисунок движений, который бы поглотил его самого и позволил раствориться в моменте.

Хотя бы ненадолго.

Хоть отчасти заглушив пронзительную боль, разъедающую его с той самой секунды, когда он снова столкнулся с Вэйюем лицом к лицу на репетиции.

Он собирался утомить себя до изнеможения, когда буквально больше не сможет двигаться — и тогда в нем вряд ли останутся хоть какие-то силы для того, чтобы чувствовать.

Физическая нагрузка была всего лишь еще одним способом переложить «с больной головы на здоровую» — но это было единственным, что ему оставалось теперь, потому что в голове словно заезженная пластинка в сотый раз прокручивался этот чертов день.

Казалось бы, что могло пойти не так?

Ведь он уже давно все для себя решил: держать дистанцию с Мо Вэйюем, а желательно — вернуть их рабочие нейтральные отношения, в которых не останется места случайным прикосновениям, неловкой заботливости и сбивающим с толку улыбкам. И совершенно исключены любые попытки сближения.

Быть друзьями с Мо Жанем он, видимо, не смог — так что же ему оставалось теперь делать?

Да и было ли предложение дружбы Вэйюя искренним хотя бы отчасти?

Как можно быть другом того, кто тебя ненавидит?..

Он этого не знал. И у него не было друзей чтобы понять, возможно ли это.

Чу хмуро уставился на собственное неловкое отражение, бликующее в зеркалах, но его взгляд словно на мгновение ослеп, пройдя сквозь серебристую поверхность амальгамы и так и не остановившись ни на чем.

Физически он находился в хореографическом зале, но в своей памяти он все еще пытался прожить все, что случилось с ним в этот день. Осмыслить произошедшее — потому что осмысление помогает избавиться от чувств. Оно безопасно.

Сегодня он едва сумел собраться с духом чтобы выйти на репетицию. Смирился с тем, что рано или поздно столкнется с Мо Жанем — и им придется работать вместе над постановкой. Неизбежность, которой всегда суждено оставаться между ними.

Однако, далеко не впервые он скрывал свои эмоции так тщательно — да и, когда делаешь это из года в год, с каждым днем становится все проще. Надеть маску отрешенности не было для него чем-то новым или особенно сложным. Он был готов к этому так же, как другие люди готовят свежую рубашку перед выходом из дома.

Единственное, к чему он совершенно точно не подготовился, так это к тому, что личную жизнь его бывшего ученика начнут обсуждать всей труппой.

В подробностях и неприглядных деталях.

Во всей грязи и скандалах, которые только можно вообразить.

И дело было не в том, что сам он понятия не имел, о чем речь — для него не было шоком то, что Мо Жань, будучи известным, мог иметь любовников, и даже платить им за это деньги.

Его не удивил даже тот факт, что, как выяснилось, юноша питал ненависть к нему как к своему учителю, и вымещал ее на ком-то — Ваньнин, в конце концов, не был глуп или наивен чтобы не понять, о чем шла речь, даже если все, что он услышал, было обрывочными комментариями и перешептываниями.

Ненависть Вэйюя могла бы пошатнуть Ваньнина раньше, но не теперь.

Он давно уже принял для себя факт, что Мо Жань едва ли может в действительности испытывать к нему теплые чувства. С чего бы, если сам Ваньнин словно провоцировал юношу держаться от него подальше, делая все, чтобы тот исчез из его жизни?..

Проблема заключалась, скорее, в том, насколько эта ситуация до боли напоминала его собственную: ведь когда-то, много лет назад, о Чу Ваньнине только и делали, что говорили за спиной, называя «странным», «дерганным» и «нелюдимым».

Как он мог позволить себе стоять в стороне и смотреть, как его бывшего ученика смешивают с грязью?

Ваньнин невольно поморщился, потому что это воспоминание было слишком болезненным. В горле пересохло. Его память переплеталась путанными узлами, и попытка объяснить свое поведение рационально даже теперь заставляла его усомниться в собственных умственных способностях.

Он попытался защитить Мо Жаня — оградить от сплетен — прекрасно понимая, что человеком, которого юноша так сильно ненавидит, является он сам.

Это было полным провалом. Его разум отказывался давать какое-либо внятное объяснение этому дурацкому порыву. Да, он был влюблен в Мо Жаня так давно и бестолково — но разве трудно было притвориться, словно он ничего не слышит?.. Ему ведь не впервой было бы изображать непонимание.

Так почему же он не смог проигнорировать происходящее?..

Ваньнин опустился на сверкающий в последних закатных лучах паркет, обхватив голову руками.

На самом деле ответ был прост: Вэйюй и так находился в шаге от того, чтобы бросить балет и уйти из постановки — а его уход бы добил Чу окончательно.

Было ли желание видеть Мо Жаня на репетициях нормальным — если учесть, что теперь он знал, насколько сильно юноша ненавидит его?

Ваньнин не смел об этом думать.

Не теперь.

Он прикрыл глаза, погружаясь глубже в произошедшее.

...Лицо Мо Жаня, неестественно бледное, словно искусно вылепленное из воска, казалось абсолютно потерянным. Улыбка выглядела чужеродной, как если бы ее криво приклеили — и забыли расправить.

Ваньнин не знал, как долго решался заговорить, стоя словно истукан за спиной Вэйюя — но теперь, когда он позвал Мо Жаня по имени, он должен был что-то сказать.

Хоть что-нибудь.

Его спину в этот момент сверлили десятки глаз, и, вне всяких сомнений, любая его фраза будет услышана всей труппой.

Зачем он вообще подошел к Мо Жаню? Неужели не мог развернуться и уйти?

Ответа, как всегда, не было.

Единственное, в чем он был уверен — он так и стоял бы словно деревянный еще тысячу лет, но внезапно его глаза встретились со взглядом Вэйюя, и он почувствовал волну беспросветного отчаяния, обвившую шею тугой петлей так, что невозможно было выдохнуть.

Мо Вэйюй… в его взгляде Ваньнин почувствовал боль. Она походила на токсин, проникающий под кожу и медленно парализующий любую способность мыслить. На удар в солнечное сплетение, от которого вышибает дух.

Чу сам не знал, как смог под этим взглядом выдавить из себя те несколько фраз, и каким чудом его голос звучал почти ровно и бесстрастно.

«Мо Жань. Ты хотел поговорить. Я освободился...»

Ему было жизненно необходимо увести Вэйюя подальше от происходящего.

Он не знал, как это сделать — и последует ли за ним юноша, если он сейчас развернется и пойдет прочь. Понятия не имел, что ему делать теперь — но сама идея о том, чтобы взять Мо Жаня за руку, прикоснуться к нему, после всего, что только что открылось, казалась немыслимой.

Тошнотворной.

Подавляя в себе острое желание содрогнуться всем телом, Чу поджал губы и заставил себя развернуться и двинуться на выход.

«Не пойдет за мной — ну и плевать!»

Он тут же осознал, что юноша идет за ним, и неосознанно замедлил шаг, внезапно вспомнив, что всего день назад едва не бежал от Вэйюя. Теперь же ситуация повторялась — но словно в неком невероятном карикатурном отражении, где все встало с ног на голову.

Теперь он должен был заставить себя сделать вид, словно ничего необычного не произошло. В конце концов, если Вэйюй так тщательно скрывал все это время от него свою ненависть, что стоило Ваньнину подыграть, если в итоге это помогло бы им обоим разрешить эту дурацкую ситуацию?

Выйдя наконец на улицу, Чу позволил себе остановиться и растерянно осмотрелся по сторонам в поисках места, где они с Мо Жанем могли бы укрыться от посторонних.

— Балетмейстер Чу, — раздался приглушенный голос за его спиной. — То, что Вы могли услышать...

— Заткнись, — Ваньнин даже не обернулся.

Не осмелился.

Тонкая линия залегла между бровями. Его взгляд, на мгновение ослепленный ярким солнцем, выхватил отдаленную вывеску чайной, и он тут же пошел в сторону крошечного заведения, ютящегося под одной крышей с лапшичной, автомастерской и жилыми постройками.

— Ты идешь? — окликнул он через мгновение оторопевшего Мо Жаня, который так и застыл в дверях, словно был не совсем уверен, что именно ему делать.

Ваньнин никогда еще не видел этого юношу таким потерянным — ни теперь, ни шесть лет назад. Вэйюй действительно выглядел так, словно шел на погибель.

Смертельно бледный.

«Почему он так смотрит на меня?..»

Балетмейстер неосознанно поджал губы. Он не знал, о чем именно собирается говорить с Мо Жанем. Что они собирались обсуждать до того, как уродливая правда вырвалась наружу?..

— Балетмейстер Чу, если Вы не хотите, чтобы я к Вам приближался, я пойму, — неожиданно сказал Вэйюй ему в спину. — Нам не обязательно говорить о чем-либо. Я могу… просто исчезнуть из Вашей жизни.

— И где я, по-твоему, возьму второго Тасянь-Цзюня за месяц до премьеры, Мо Жань? — Чу снова остановился и, развернувшись к Мо Жаню, смерил юношу пристальным взглядом. — Для меня не новость, что ты испытываешь ко мне не самые светлые чувства. Я… думал об этом и раньше. Это не шокировало меня.

— …... — Мо Жань уставился на него, разинув рот, как если бы только что услышал нечто, что заставило его усомниться в собственном рассудке.

— Я не допущу сплетен за твоей спиной, — продолжил бесстрастно Чу Ваньнин. — Что до меня — я ведь и раньше работал с тобой на сцене. Не думаю, что теперь что-то будет отличаться.

Мо Жань внезапно как будто немного расслабился. Он карикатурно приподнял брови, а затем как-то особенно неловко усмехнулся.

— Балетмейстер Чу уже знал об этом? Как… давно?

— Это неважно, — отмахнулся Ваньнин, пытаясь выглядеть как можно более расслабленным, тогда как внутри него буквально все кричало о том, что он ступил на опасную территорию. — Между нами всегда были и будут в первую очередь рабочие отношения. Я понятия не имею, какие цели ты преследовал до этого, и, по правде говоря, мне все равно, потому что сейчас меня беспокоит только возможность срыва постановки.

— Меня не волнует то, что кто-то говорит обо мне за спиной, — вдруг бросил Мо Жань, и в его глазах сверкнула странная решимость. — Я не хотел, чтобы ты обо всем узнал именно так… Ваньнин. Послушай меня, я...

— Тебе незачем оправдываться, — балетмейстер Чу задрал подбородок так высоко, что тонкая шея обнажилась из-под слоев высокого ворота свитера. — Не трать слова понапрасну. Теперь, когда между нами все прояснилось, работать станет только легче. Все остальное не важно...

Внезапно пальцы Вэйюя обхватили его шею, и обжигающее прикосновение на мгновение лишило возможности ровно дышать.

Чу Ваньнин замолчал, оборвавшись на полуслове.

Широко распахнув глаза, он смотрел на Мо Жаня, понимая, что, возможно, допустил ужасную ошибку, решившись остаться с юношей наедине. Да, они находились посреди залитой ярким дневным светом улицы, и их мог увидеть любой случайный прохожий — но Ваньнин слишком хорошо знал, что случайные люди так редко приходят на помощь, видя подобные сцены…

— А между нами все прояснилось? — спросил Мо Жань тихо.

Он глядел на Ваньнина сверху вниз, и его темно-фиалковые глаза отчего-то внезапно превратились в два колких ледяных омута. Ваньнин никогда прежде не видел на его лице такого странного выражения — как если бы он балансировал на грани ярости.

И эта ярость совершенно не вязалась с образом морально уничтоженного человека, который Чу воспринял за чистую монету всего несколько минут назад, так опрометчиво бросившись на помощь, пытаясь убедить Вэйюя в том, что готов оградить его от неприятных разговоров и сплетен...

Он не представлял, как именно следует поступать в такой ситуации. С одной стороны, он не собирался привлекать к ним лишнее внимание — и, хотя он мог дать физический отпор Вэйюю, это неизбежно бы вызвало ненужный интерес к их персонам.

С другой стороны… Вэйюй выглядел настолько злым, что Ваньнин начинал чувствовать подступающую панику. По спине пополз неприятный холодок.

— Так что именно между нами прояснилось, Ваньнин? — повторил Мо Жань, и его пальцы неожиданно мягко принялись поглаживать горло балетмейстера.

По коже с каждым судорожным ударом сердца разливался странный томительный жар.

«Что… какого черта он делает?..»

— Убери руку, — прошипел Ваньнин.

— Где твое самосохранение, балетмейстер Чу? — прошептал неожиданно мягко Вэйюй. — Ты ведь и сам не веришь, что я способен причинить тебе вред. Разве нет?..

Ваньнин метнул в юношу ледяной взгляд, предпочитая отмолчаться.

Что, в конце концов, он должен был ответить на это?

Что он сам не понимает, почему до сих пор его не скрутило от панической атаки?..

Ладонь Мо Жаня неожиданно расслабилась, и в следующую секунду легко прошлась по щеке Чу. Прикосновение было настолько бережным, что Ваньнин едва мог поверить, что это все происходит наяву. С ним.

Он с трудом смог сдержать тихий вздох, кусая губы чтобы хоть как-то сфокусироваться — и тут же сморщился от неожиданно острой боли потому что не рассчитал силу укуса.

— Я готов остаться в постановке лишь с одним условием, Ваньнин, — ладонь Мо Жаня наконец отстранилась, а взгляд юноши продолжал неотрывно следить за выражением лица Чу. — Ты будешь моим.

— Ч… что? — Ваньнин на мгновение был оглушен. Он резко отшатнулся в сторону и едва не оказался на проезжей части, но в какой-то момент Вэйюй ухватил его за руку, удерживая на месте.

— Все просто: тебе нужна твоя постановка. Но, задумайся, Ваньнин — какой прок в этом мне? — Мо Жань прищурился. — Ты думал о том, что мне в том, что я буду выступать? Ты хоть знаешь, сколько стоит один час моего времени?..

— Ты сам дал согласие исполнять партию, — процедил Ваньнин. — Я не вынуждал тебя.

— Но я ведь все еще могу передумать, — усмехнулся Вэйюй мрачно. — До премьеры всего месяц, балетмейстер Чу. Я готов разорвать контракт и выплатить неустойку. И я тоже ни к чему никого не принуждаю...

Ваньнин не ответил на это. Лишь нахмурился еще сильнее и резким крученым движением высвободил свое запястье из хватки Мо Жаня.

Он продолжал молчать пока его холодный взгляд сверлил юношу.

— Не отвечайте так быстро, балетмейстер, — Мо Жань вздохнул, неожиданно снова вернувшись к формальному общению. — Я понимаю, что это сложно, и не хочу вас торопить. Но я хочу, чтобы вы об этом подумали.

— Можно спросить, зачем тебе это?.. — неожиданно зло бросил Ваньнин. — Чем… я заслужил такую «честь»?..

— Нет, — Мо Жань скрестил руки на груди. — Но я могу поклясться, что никогда не позволю себе причинить вам боль. Это вас успокоит?

— Нет, — Ваньнин резко мотнул головой, и в ответ на удивленный взгляд Мо Жаня, повторил. — Мне должно быть все равно, почему ты ненавидишь меня — но я задал тебе вопрос, надеясь услышать наконец правду. Я думаю, что заслуживаю ее, коль ты собираешься отыгрываться на мне за что-то, о чем я даже не подозреваю. Если ты не ответишь, у меня для тебя будет лишь один ответ — «нет». Не знаю, за кого ты меня принимаешь, но я никогда не пойду на это.

— И… чтобы ты согласился на сделку, я должен сказать, почему... ненавижу тебя? — Мо Жань, казалось, погрузился в раздумья.

— Да, — Чу Ваньнин сохранял каменное лицо, но внутри него все давно уже похолодело от ужаса.

Он и сам не понимал, как у него язык повернулся сказать нечто подобное.

И как до сих пор его не разразило прямо на месте молнией.

«Какого хр*на я наделал?!» — запоздало запаниковал он.

Хуже, чем безответно годами тосковать по человеку, который никогда не ответит тебе взаимностью, стремиться изо всех сил находиться рядом с ним, но при этом скрывать свои истинные чувства… хуже этого было трудно что-либо придумать.

Но, похоже, Чу Ваньнин «с блеском» справился даже с этой задачей.

«Еще ведь не поздно забрать свои слова назад?..»

— Я полагал, Ваньнину безразличны мои чувства, — Мо Жань растянул губы в странной улыбке. — Выходит, ошибся?..

...Чу Ваньнин физически содрогнулся, вспоминая, как в ту же секунду решил, что самое время спасаться бегством. Откровенные разговоры никогда не заканчивались в его случае чем-то хорошим.

Действительно ли он хотел знать причину, по которой Вэйюй его ненавидит настолько сильно? Так ли это было важно? И почему это было, черт возьми, так больно?

Разве не он сам совсем недавно успокаивал себя, что намеренно старался оттолкнуть Мо Жаня, и был даже некоторое время рад (подумать только!) чувству ненависти!

Ведь человек, который ненавидит тебя, вряд ли заметит твою любовь.

Ненависть была той нерушимой стеной, которая могла бы оградить сердце Ваньнина, сохранить его тайну. Она отталкивала, и она была понятной.

Но она впивалась в его сердце подобно отравленным шипам, заставляя задыхаться от боли.

Мо Жань снова перевернул все вверх дном, заставляя Чу сомневаться во всем, что он знает.

Если бы Ваньнин не знал наверняка о том, что Мо Жань его ненавидит, это выглядело бы так, словно Чу ему небезразличен…

Сидя на холодном паркетном полу посреди пустого хореографического зала, он внезапно понял, что запутался еще сильнее.

Мо Жань не ответил на его вопрос — а, значит, принял его отказ?

Но ведь Ваньнин снова сбежал, не давая Вэйюю даже шанса ответить.

Значило ли это, что Вэйюй отказывается выступать, и теперь постановка находится под угрозой?..

Балетмейстер Чу снова потер виски, чувствуя, как мысли вязнут, а тело буквально деревенеет от напряжения. Ему было трудно дышать — в который раз за этот день.

Тонкими пальцами он прикоснулся к собственной шее, как если бы пытался восстановить в памяти то, как это сделал Вэйюй. А затем замер, потому что десятки зеркал отражали теперь его бледное застывшее лицо, все еще влажное от слез, и полные ужаса глаза.

Чувство равновесия, с таким трудом сохраняемое им во время разговора с Вэйюем одной лишь силой воли, в это мгновение наконец полностью рассыпалось в прах. Боль и страх смешивались внутри в гремучий коктейль, шипели сотнями змей, сбиваясь в клубок безумия в голове.

Ему было слишком больно, чтобы это можно было выражать хоть как-то. Его собственное окаменевшее лицо тому было живым свидетельством.

Его боль не была красивой — могла ли она стать частью танца? Композицией столь же уродливой, сколь неприятны картины Мунка? Мучительной — до крика, срывающего голос, когда знаешь, что кричать ни в коем случае нельзя?

Кто сказал, что подобные чувства можно выразить посредством танца для того, чтобы справиться?

Неужели это вообще могло кому-либо помочь — или Ваньнин был настолько за гранью спасения, что все, что ему оставалось — сидеть каменным изваянием на полу, не понимая, как дышать?..

Мужчина заставил себя замедлить дыхание, вслушиваясь в мотивы скрипки, продолжающие литься безумным водопадом.

Он закрыл глаза и медленно поднялся на полупальцы, а затем замер — потому что на мгновение ему показалось, что стоит только пошевелиться, и он рассыпется на мелкие осколки, которые собрать не удастся по крупицам даже через тысячи лет.

И, все же, плавная мелодия уводила его мятущиеся мысли от истоков, заставляя отрешиться от всего внешнего и сконцентрироваться на собственных чувствах.

Существовало ли что-то вне ядовитого океана боли, разливающегося внутри?..

Чу Ваньнин скользнул в сторону, запрокинув голову, а затем позволил своим рукам взвиться в воздух. Движения были ломкими, словно хрупкие побеги, прорастающие на выжженных землях.

Затем, качнувшись в такт лейтмотиву, он склонился в глубоком дропе, позволяя телу изогнуться подобно прочной, но в то же время гибкой лозе, которая не может быть сломлена, но находится на пределе своих возможностей.

Его затылок практически касался пола, длинные волосы словно темные шелковые нити разметались в стороны, а руки в бессильной мольбе протянулись вверх — а затем, будто внезапно обретя силы, рассекли густой от струнных переливов воздух.

В следующую секунду Ваньнин выпрямился — и замер в грациозном тербушоне, напоминающем нефритовые скульптуры древних эпох. Подобно тому, как ритмичное соло скрипки мешалось с гитарным надрывом, его тело вдруг наполнились темной, пульсирующей энергией, от которой внутри будто начала медленно распрямляться прежде сжатая до предела пружина. Он сам сейчас стал похож на непрерывный поток, несущийся в последних отблесках холодного закатного солнца и тысячах алых бликов. Солнце отражалось в зеркалах, скользило хаотическим узором вокруг него подобно танцующим лепесткам — лишь для того чтобы в следующую секунду распасться золотыми искрами чистого света.

Он не останавливался ни на секунду.

Дыхание становилось ровнее с каждым движением.

Каждый удар сердца теперь сливался в одно целое с мелодией — а сам он превращался в продолжение звенящих струн, позволяя собственному телу впервые не руководствоваться велениями разума.

Отпустив себя.

Забывшись.

Переставая осознавать себя как личность.

Существуя как смешанные синкопированные переливы, струящиеся в воздухе незримыми нитями.

Музыка превратилась в его сердцевину. Стала истинным центром его микрокосма — и единственным источником энергии.

Мотивом для того, чтобы продолжать дышать.

Его тело больше не казалось скованным и ломким. Хрупкие ладони, запястья, острые углы плеч — все его существо словно вошло в точку сингулярности, которая теперь вела его в каждом движении ресниц, в каждом невесомом па. Он впервые чувствовал себя таким живым, наполненным — и в то же время опустошенным… он не хотел, чтобы это состояние прерывалось. В нем он мог бы провести всю жизнь, пока не останется больше ни капли энергии.

И лишь когда последний солнечный блик погас в зеркальном отражении подобно тлеющему огарку солнца, превращая фиолетовые сумерки в сгущающийся бархат ночи, Чу Ваньнин наконец остановился.

В голове было пугающе пусто и спокойно. Тело покрывала мелкая испарина.

Он открыл глаза и с удивлением обнаружил, что душившая его все это время боль внезапно отступила.

И, сколько бы он не пытался сконцентрироваться на том, что чувствует — он больше не ощущал той парализующей паники. Он снова мог спокойно дышать и мыслить.

И даже при воспоминании о Мо Жане...

Словно подслушав его мысли, тут же завибрировал отложенный в сторону мобильный.

Несколько непрочитанных сообщений от Вэйюя мелькнули на экране и тут же сиротливо скрылось в строке уведомлений.

Ваньнин помедлил прежде чем разблокировать экран. Его пальцы на секунду зависли в воздухе, который, казалось, в это мгновение наэлектризовался, как если бы не ровен час должна была разразиться гроза.

В следующее мгновение на экране отобразилось еще одно сообщение — на этот раз от неизвестного номера. Однако его содержание заставило его сердце снова пропускать удары, обрываясь куда-то в пропасть и трепыхаясь в груди подобно обезумевшей птице, пойманной в силки.

В сообщении не было прямых угроз.

Это была всего лишь одна-единственная фотография — сделанная достаточно четко чтобы Ваньнин мог понять, что автор этого кадра находится близко к объекту наблюдения.

На фото был Мо Жань.

«Какого..?»

Совершенно очевидно, юноша понятия не имел, что его кто-то фотографирует.

Чу Ваньнин невольно ощутил, как пальцы снова начинают мелко дрожать, а с таким трудом обретенное внутреннее спокойствие дает трещину. В горле пересохло.

Он продолжал пристально всматриваться в изображение, смысл которого был предельно ясен: люди Жуфэн каким-то образом выяснили единственную слабость Чу.

Мо Вэйюй был в опасности.

Преодолевая первый порыв отшвырнуть телефон от себя подальше словно мерзкую ядовитую тварь, Ваньнин тут же набрал экстренный номер офицера полиции — и в следующие несколько минут в деталях пытался объяснить сложившуюся ситуацию.

Но в итоге все, чего он добился — целый ворох неловких вопросов о том, кем приходится ему Мо Жань, и почему он считает это фото угрозой, если ему еще, по сути, никто не угрожал.

Проклиная себя за беспечность и параллельно пытаясь вразумить офицера, Ваньнин толком и не заметил, как окончательно стемнело.

Он был безумно зол на систему правоохранения, и в то же время понимал, что в произошедшем есть лишь его вина. Ведь именно сегодня он отчетливо дал понять буквально каждому, кто присутствовал на репетиции, что Вэйюй был для него намного больше чем просто партнером на сцене. И осознание этого факта тревожило теперь его куда сильнее, чем странная «подвешенная» ситуация между ним и Мо Жанем.

Стараясь не думать о том, что он собирается сделать, Ваньнин открыл чат с Вэйюем и бегло перечитал последние сообщения.

«Ваньнин, тебе не надоело сбегать?»

«Я буду ждать тебя у твоего дома. Все еще хочу поговорить с тобой...»

«Я готов объясниться. Скажи, ты где?»

«Ты решил не ночевать у себя?..»

Чу шумно выдохнул, неожиданно осознавая, что Мо Жань действительно был настолько самоуверен, что решил после всего, что между ними произошло, заявиться к нему домой без приглашения.

«Интересно, он действительно не понимает, что мне не нужны никакие объяснения? Все, что мне важно — чтобы он оставался в постановке, желательно — оставив меня в покое…»

Сейчас, после того, как танец помог Чу немного успокоиться и собраться с мыслями, Ваньнин особенно четко осознавал, насколько глупо себя повел, давая Вэйюю повод думать, что готов при определенных обстоятельствах разменять себя на согласие юноши выступать.

Это было абсурдно — и странно даже по его собственным меркам. Ведь его никто не тянул за язык, и он сам начал ставить условия. Сам буквально выкопал яму, в которую не ровен час упадет.

Кроме того, куда более сложным был другой вопрос:

«Как теперь, при сложившихся обстоятельствах, дать понять Мо Жаню, что он в опасности? Как донести до него серьезность ситуации?.. Что им обоим теперь делать?!»

Чу Ваньнин рассеянно потер виски, а затем, едва глядя на то, что набирает, кое-как написал Вэйюю:

«Я буду у себя дома через десять минут. Пожалуйста, дождись меня.»

Даже в его собственных глазах написанная фраза казалась неестественной — он не привык в общении просить. Но разве сейчас была хоть какая-то разница, каким образом заставить Вэйюя слушать?..

Не дожидаясь какого-либо ответа балетмейстер Чу тут же вызвал такси, и, буквально угрожая водителю немыслимыми расправами, потребовал ехать быстрее — плевать на ограничения скорости в черте города и его собственные страхи.

Все, что его сейчас волновало по-настоящему — опасность, грозящая Мо Вэйюю. Остальное теряло смысл.

Он старался не думать о том, что может не успеть.

Или Вэйюй не воспримет его всерьез.

Единственное, что сейчас было важно: чтобы с Мо Жанем ничего не произошло.

Комментарий к Часть 22 Моё вдохновение этой части — композиция Måneskin “Coraline”, послушать можно ниже:

https://open.spotify.com/track/7HMz8o0m7ASQ3ImFPfhWTY?si=2ee04055eae748e0

ヾ(⌐■_■)ノ♪

И, как всегда, публичная бета открыта (а автор ленивая *опа) ^^'.

А еще, если кто не заметил, у нас тут в истории поменялась обложка. Рисовала, как обычно, этот автор при помощи своих кривых лапушек и планшета. Честно, не хочу даже знать, хорошо ли это выглядит (>_<), зато название хорошо читается, да!

====== Часть 23 ======

Мо Жань уже не был уверен в том, что в действительности у него все в порядке со зрением, потому что внезапно читать от Ваньнина, игнорировавшего его столько времени, просьбу «дождаться» было чем-то из ряда вон.

Он медленно проморгался, а затем бессознательно потер внезапно похолодевшими пальцами экран, опасаясь, что все это ему привиделось. Уже час он торчал под домом балетмейстера Чу, и надежда застать Юйхэна таяла с каждой минутой. Он прекрасно понимал, какую глупость совершил, написав мужчине, что дождётся его под домом — уже позже, после часа бесплодных ожиданий, до него наконец дошло, что тот не сунется к себе теперь и под угрозой смерти.

Впрочем, как будто это была первая ошибка Мо Жаня за этот чертов день.

Казалось, ему мало того, что Ши Мэй ни с того ни с сего решил поиграть с ним в гениальные разоблачения — ему нужно было добить себя в глазах Чу шантажом настолько нелепым и безобразным, что его самого начинало воротить от себя, стоило только вспомнить все в деталях.

О чем он, спрашивается, думал, когда всерьез заявил Ваньнину, будто не собирается участвовать в постановке — а затем еще и принялся ставить условия?

Как если бы он не знал, каким человеком был Чу Ваньнин! Как если бы не видел это ледяное выражение лица, которое невозможно пробить ничем… кроме, пожалуй, такого вот совершенно идиотского шантажа...

Мо Жаню тут же захотелось приложить себя чем-то тяжелым по голове — но, откровенно говоря, в момент, когда с его языка срывался весь этот бред, он не был в состоянии и думать-то, толком не осознавая, что несет.

Все, что крутилось в его башке, сводилось к тому, что Ваньнину совершенно плевать на него. И что балетмейстер Чу в который раз решил, что есть вещи намного важнее Вэйюя.

Постановка. Мнение окружающих. Гребаный Ши Мэй...

Казалось, даже погода на улице вызывала в нем куда больше эмоций, чем его бывший ученик.

МоЖань не мог понять, что именно он совершил такого, что Ваньнин, который еще неделю назад казался в его присутствии таким расслабленным, и который мельком дарил юноше робкие улыбки — внезапно ожесточился настолько сильно, что все, что было между ними, когда они жили под одной крышей, теперь казалось самообманом.

А было ли все это — или, может быть, Вэйюй лишь придумал тепло в глазах Ваньнина из собственного беспросветного отчаяния? Мог ли он так сильно заблуждаться? Неужели Чу Ваньнину было действительно настолько все равно?..

«Нет!!!» — он выдохнул, чувствуя, что не выдержит, если продолжит мыслить в этом направлении. Руки впервые за долгое время била мелкая дрожь.

Он знал, что пережил Ваньнин. Понимал, какие травмы продолжал нести в себе этот человек — так какого хр*на, спрашивается, он, зная все эти подробности и детали, все еще не был в состоянии принять все это как данность? Оказался не способен заставить себя любить балетмейстера той почтительной отстраненной любовью, которая наверняка устроила бы Чу?!

Впрочем, Ваньнин ведь даже на почтительность и элементарную заботу после того случая с настойкой реагировал так, словно Мо Жань оскорблял его до глубин души просто дыша с ним одним воздухом.

Что до самого Мо Жаня, он прекрасно знал, почему повел себя сегодня так безобразно. Вместо того, чтобы сделать усилие над собой и оставить Чу в покое, он словно нарочно принялся расшатывать нервы балетмейстера в надежде увидеть, что же все-таки кроется под маской безразличия. Так хищный пес, клацая пастью, пытается выгнать лису из норы… Вот только Ваньнин не был лисой. Он был котом, который, того и гляди, заберется на ближайшее дерево и будет неделями там сидеть, боясь потом спуститься. Заморит себя голодом, но так и будет цепляться за ветви и шипеть, заслышав лай.

Мо Жань потер отчего-то вдруг ставший раскаленным лоб, чувствуя, что еще немного и слетит с катушек.

Он скорее умер бы чем признался кому-либо, но то темное, уродливое чувство, которое зародилось в нем шесть лет назад, когда Ваньнин выгнал его, так никуда и не исчезло. Насквозь отравленный злобой, укоренившейся в сердце подобно цветам зла, порой Вэйюй едва мог контролировать себя. Не узнавал себя в зеркале. Не слышал, что сам же говорит...

Как можно было одновременно кого-то так сильно любить, и в то же время ненавидеть настолько, что иногда Мо Жань начинал опасаться за собственный рассудок?..

Так отчаянно он желал внимания человека, который словно нарочно всем своим видом и поведением, каждым словом воплощал равнодушие. Будь балетмейстер Чу глыбой льда — и та уже наверняка бы хоть немного оттаяла. Но Ваньнин… его раздражала забота Мо Жаня, он игнорировал любые попытки сблизиться, малейший шаг вперед неизбежно приводил к десяти шагам в прямо противоположном направлении.

Стоило Вэйюю заметить, как темные словно зимняя ночь глаза украдкой останавливаются на нем, как Ваньнин тут же отворачивался, а лицо его принимало совершенно угрожающее выражение.

Только лишь Мо Вэйюй не без изумления отмечал, как балетмейстер Чу кусает губы, а кончики его ушей заливаются нежным румянцем, как этот же человек пронзал его таким взглядом, будто собирался испытать на юноше древнюю казнь линчи.

Хуже того, Мо Жань собственными глазами видел, как бледная кожа Ваньнина расцветает пунцовыми пятнами смущения. Слышал, как сбивается дыхание, и как мужчина отчаянно пытается удержать стон, а в глазах его волнами отражаются попеременно возбуждение и гнев. Он помнил мельчайшие детали: крошечную родинку за ухом, от прикосновения к которой Ваньнин всегда вздрагивал, и то, как Юйхэн пытался дать отпор, но при этом всегда делал это вполсилы. Помнил, как сладко было запускать пальцы в тысячи спутанных шелковистых прядей волос, вдыхая тонкий аромат нежных соцветий, и целовал эту тонкую бледную шею и плечи, делая вид, словно это были лишь случайные прикосновения.

Чу Ваньнин позволял ему делать все это — и Вэйюй с каждым разом шел дальше, медленно проверяя на прочность границы дозволенного. Наивно полагая, что Ваньнин тоже ищет способ сблизиться — иначе почему не останавливал? Зачем вообще давал Мо Жаню хоть какую-то надежду?..

Чтобы в один момент отнять у него всё. Снова.

Мо Жань обхватил голову руками, чувствуя, как глаза наливаются кровью. Пытался дышать — но воздух как будто перестал насыщать кровь кислородом.

«Чу, мать твою, Ваньнин… разве не понимаешь, что стал моей навязчивой идеей? Неужели не чувствуешь, как по капле рушатся с твоей подачи стены в моей голове?!»

Эти стены Мо Жань выстроил для того, чтобы скрыть за ними собственное безумие.

Когда же это все началось? Шесть лет назад?.. Или все-таки раньше?

Вэйюй никогда не был уверен.

Возможно, впервые он почувствовал эту темную, беспросветную, тупую ярость когда был ребенком, брошенным на произвол собственным отцом. Тогда они с матерью остались без крова над головой — одни в незнакомом городе, без средств к существованию. У них не было денег даже на то чтобы купить лепешку, несколько дней оба не держали во рту ни рисинки. Мать была уже тогда больна — но он не придавал значения редким приступам удушающего кашля…

Все, о чем он думал — что у них наконец появится место, которое можно назвать домом.

Что придет кто-то, кто о них позаботится.

Но… конечно, его чаяния были напрасными.

Через какой-то месяц его матери не стало. Лихорадка, голод и жизнь на улице свели до последнего не оставляющую надежды женщину в могилу… она угасла в одно мгновение — как, бывает, резкий порыв может потушить только зажженную палочку благовоний, если пламя слишком слабое.

В одно мгновение ее глаза все еще хранили тепло улыбки, глядя на маленького мальчика, застывшего неподвижно у ее ног — а в следующую секунду эта призрачная улыбка слетела с ее лица подобно последнему опадающему лепестку.

Холодный, стекленеющий взгляд устремился в бесконечность и застыл.

Так Мо Жань впервые остался один. Брошенный неизвестным отцом сын, без средств к существованию, в промозглой дыре, без надежды на будущее. Беспризорное, никем не любимое дитя, глядящее на окружающий мир с все возрастающим презрением.

Он старался не вспоминать, как выживал все эти месяцы, и что ему довелось пережить. Всякий раз пытался отбросить болезненные осколки памяти подальше потому что знал, что, стоит им впиться в его сознание — и боль заберет последние крупицы человечности.

После того, как Сюэ Чженъюн подобрал его и усыновил, он продолжал еще несколько лет видеть кошмары о пережитом: пожар в одном из притонов, куда он иногда приходил переночевать в непогоду.

Иногда ему казалось, что он даже видит спички в собственных руках — но никогда не мог вспомнить, действительно ли сам учинил поджог?.. Сколько он себя помнил, он мечтал, чтобы это чертово место сгорело дотла.

Но мог ли он и вправду исполниться ненавистью настолько, что в какой-то момент попросту утратил контроль?..

Очевидно, кто-то верил, что так оно и было.

После пожара Мо Жань попал в колонию для несовершеннолетних преступников. Именно там Сюэ-старший работал психологом — и, по иронии, проникся к брошенному никому не нужному ребенку жалостью, потому что в итоге спустя полгода решился привести его к себе домой...

...Мо Жань опустил глаза на собственные руки.

Сколько раз он просыпался посреди ночи в доме Сюэ Чженъюна и задыхался от запаха гари, который, казалось, накрепко въелся в его кожу?

Сколько раз он крал нож из столовых приборов на кухне у госпожи Ван и прятал его у себя в вещах, опасаясь, что ночью на него нападут чтобы отобрать еду?..

Пару лет он продолжал жить в аду, балансируя на грани паранойи. Все время в страхе, что причинит вред людям, которые взяли его в свою семью. Сюэ Мэн, госпожа Ван, дядя Сюэ… все они стали для него первыми людьми, которым было не всё равно.

И все-таки он боялся, что к тому времени уже утратил человечность.

Что пересек точку невозврата и теперь никогда не сможет вернуться к нормальной жизни.

Он несколько раз пробовал сбегать, и старался проводить дома как можно меньше времени. Стремился утомлять себя физическими нагрузками чтобы увериться, что ночью усталость возьмет свое и у него больше не останется сил видеть кошмары.

Так он и начал заниматься балетом — поначалу безуспешно, потому что его тело, казалось, просто не создано для танца. Движения давались с трудом, а деревенеющие конечности едва слушались, не поддаваясь никакой растяжке.

Вэйюй прикрыл глаза, вспоминая тот день, когда ужасные сны, преследовавшие его столько времени, наконец прекратились.

День, когда он впервые повстречал Чу Ваньнина.

Наблюдая тайком за изысканным танцем подростка в белоснежных одеяниях, он, нескладный неумеха, полный бездарь, вопреки логике, почему-то совсем не чувствовал зависти. Все, что он мог — наблюдать за тем, как в сумерках пустого балетного класса стройный силуэт исполняет грациозные па, практически не касаясь пола, будто скользя по воздуху.

Тьма, все это время наполнявшая его разум болезненными видениями, на мгновение отступила — он больше не возвращался мысленно в ночь смерти матери, не видел перед собой пылающее зарево пожара, не чувствовал во рту тошнотворный привкус пепла.

Он как будто вовсе перестал быть собой — не способный оторвать взгляд от хрупких, наполненных таинством движений, тонких рук, высоко поднятого в воздух подбородка и длинных, темных, словно бархат, волос, которые не были собраны в строгий пучок и просто свободно плескались дикими волнами.

Чу Ваньнин… тогда он первый заговорил с Мо Жанем. Сам предложил ему свою помощь.

Если бы не это, Вэйюй никогда бы не осмелился к нему приблизиться. Юноша в белом слишком уж напоминал небожителя, и даже разговаривать с ним было немного страшно.

Казалось, не ровен час и этот темный, словно бездонный омут, взгляд, вопьется в самую душу, обнажая правду о Мо Жане. Все его прошлое — о котором он сам предпочитал не помнить…

«Чу Ваньнин, какого дьявола ты тогда появился в моей жизни?.. Почему позволил приблизиться к тебе — почему не остановил меня еще тогда?!..»

Но Мо Жань на самом деле уже знал ответ на этот вопрос.

Ваньнин в то время уже был глубоко травмирован — едва ли не сильнее самого Мо Жаня. Даже тогда, много лет назад, он никогда не подпускал своего маленького ученика к себе, удерживая дистанцию.

То, что Чу заговорил с ним первым, действительно было единственной ошибкой, которую совершил Юйхэн по отношению к нему.

«Сам не зная, ты взял в ученики чудовище…»

Его Чу Ваньнин… он был требователен к Мо Жаню, подчеркнуто корректен. Не давал поблажек, и говорил в лицо ему все, что думал, не смягчая острых углов.

Осыпал мальчишку едкими замечаниями — но в то же время Мо Жань видел, как его ледяной взгляд на секунду оттаивает, стоит ему только выполнить экзерсисы без помарок.

Мо Жань был слишком глуп и мал чтобы понимать причины подобного поведения своего юного учителя, а потому словно одержимый пытался получить одобрение Чу.

В его жизни больше не осталось места кошмарам прошлого — он посвящал себя занятиям, наивно полагая, что, если будет достаточно усерден, Чу Ваньнин смягчится и, возможно… улыбнется ему? Станет ему другом?.. Он тогда и сам не понимал, чего хотел.

Лишь в тот год, когда Чу Ваньнин выгнал его, он впервые начал смутно осознавать, что в том, как он смотрит на своего учителя, есть что-то неправильное. Он думал о нем слишком много и слишком часто. Засматривался на него тайком, полагая, что эти взгляды никто не замечает.

Ваньнин именно тогда и прекратил их индивидуальные занятия. Неужели что-то заподозрил?..

А потом была ужасная ситуация с Ши Мэем.

Мо Жань и сам не осознавал, что именно тогда так вывело его из себя: то, что Ваньнин так безразличен к происходящему, или то, что Ши Мэй и Чу находились вдвоем и между ними определенно происходило что-то, воскресившее в Мо Жане всю ту тьму, которая, как он считал, навсегда осталась в прошлом.

Он чувствовал, как волна уродливой злобы заполняет его до краев, и отчетливо помнил, как напуган был Чу Ваньнин…

«Что бы ты сказал, Юйхэн, если бы узнал, что это и есть я, бл*ть, настоящий?.. Все еще цеплялся бы за меня, радея за свою вздорную постановку?.. Позволил бы мне положить ладонь на свою шею, уверенный, что я не начну тебя душить?..»

Он снова перечитал сообщение от Чу Ваньнина с просьбой «дождаться».

Беда была в том, что он больше не был так уверен в том, что балетмейстеру безопасно находиться рядом с ним. Ненависть и любовь к этому человеку переплелись в нем слишком тесно, и он временами переставал отличать одно чувство от другого.

Сейчас же, когда Ваньнин в который раз оттолкнул его, он снова начинал верить в то, что тьма в его сердце никогда не отступала, и лишь ждала момента, чтобы поглотить его.

Для него больше не существовало спасения — он действительно был настолько испорчен, что собирался, если потребуется, заставить Чу Ваньнина обменять себя на чертову постановку.

Балетмейстер Чу был уверен, что Мо Жань ненавидит его?

Что же, тем лучше.

Мо Жань мог ненавидеть его, если потребуется — раз только так он мог заполучить этого человека.

Раз только так он мог любить.

...Почти машинально его взгляд остановился на приближающихся огнях подъезжающего такси. Неприметный старый понтиак резким торможением выбил у обочины острую щебенку.

Через минуту Юйхэн, расплатившись с водителем, вышел и нерешительно застыл у ворот, щурясь на авто Мо Жаня. Он не делал попыток приблизиться, и лишь судорожно кутался в тонкий свитер — тот же, что был на нем на репетиции. Уже было поздно, и ночная прохлада наверняка пробирала его до костей — Мо Жаню было хорошо известно, как сильно Чу мерз от малейшего сквозняка или порыва ветра.

Вэйюй подавил в себе порыв направиться к нему, вглядываясь в отчего-то слишком бледное лицо и покрасневшие веки. Чу Ваньнин выглядел больным и каким-то странно растрепанным, как если бы так торопился, что не успел толком собрать волосы.

«Твою мать, Юйхэн, я оставил тебя на пару часов, какого хр*на с тобой произошло?! Такой надменный, а совсем не можешь о себе хоть немного заботиться?!»

Юноша наконец взял себя немного в руки, и, медленно выдыхая, вышел навстречу.

Колкий холодный взгляд практически сразу впился в него, а затем…

«Какого хр*на происходит?!»

Чу, мать его, Ваньнин сделал несколько шагов в сторону Вэйюя, как если бы пребывал в крайней степени беспокойства! Сам!

Его лицо было настолько белым в этот момент, как если бы его покрывали минимум десять слоев самой светлой пудры.

Мо Жань нахмурился, внезапно понимая, что бледные разводы, бликующие на кончиках ресниц в тусклом свете уличных фонарей, были вовсе не пудрой, а следами соли.

«Ты… ты лил слезы, Юйхэн?..»

Он не стал больше стоять в стороне и направился прямо к Ваньнину, который от такого внезапного порыва Мо Жаня как будто на секунду оступился, замешкавшись. В следующее мгновение они уже стояли друг напротив друга, и Вэйюй пристально взглядывался в тонко поджатые губы и огромные, воспаленные от слез глаза, в которых впервые за этот день отражался… страх?!

— Ты все-таки приехал, — Мо Жань не был уверен, как начать разговор, а потому лишь констатировал факт.

— Мо Жань, я… — голос Ваньнина звучал сипло, и Мо Жань невольно поморщился, осознавая, что ему не показалось — Ваньнин… было по всему похоже, что он прорыдал не один час.

— Пойдем в дом. Ты замерзаешь, — оборвал его Вэйюй резко. — Или, если не хочешь впускать меня, сядь ко мне в машину.

Он едва понимал, что говорит, и с трудом контролировал внезапное желание прикоснуться к судорожно цепляющимся в края длинных рукавов пальцам, которые были едва ли не бледнее лица Чу — как если бы вся кровь в этом теле окончательно застыла.

— Я… должен тебе кое-что сказать, — продолжал Чу Ваньнин, будто его заклинило, и он толком не слышал, что говорит ему Мо Жань. — Сегодня я… — он замешкался, а затем достал из кармана телефон и просто молча открыл мессенджер и показал какую-то переписку.

«Стоп…»

Мо Жань моргнул, пытаясь сосредоточиться.

Некий неизвестный номер отправил Чу Ваньнину его фото. Было очевидно, что оно сделано днем ранее, в клубе. Юноша тогда понятия не имел, что его кто-то фотографирует — и беззаботно опрокидывал в себя текилу.

— Я уже звонил в полицию, но они… они не стали меня слушать, — Чу Ваньнин поднял голову так, чтобы смотреть Мо Жаню в лицо, что было достаточно сложно на таком близком расстоянии. По правде говоря, голову приходилось буквально задирать.

Вэйюй нахмурился.

— Это фото мог сделать кто угодно.

— Мо Жань, подумай, — Чу Ваньнин спрятал телефон в карман и снова поежился. — Будет лучше, если ты уйдешь.

— Прямо сейчас? — Мо Жань продолжал, все сильнее раздражаясь, наблюдать за тем, как Ваньнина буквально потряхивает от холода.

— Я имел в виду, уйти из постановки. Это небезопасно, — Чу вздохнул. — Мне жаль.

— И ты готов отпустить меня? За месяц до премьеры? — Вэйюй с недоверием уставился на балетмейстера. — Разве не ты сам говорил сегодня, что…

— Я был неправ, — Чу Ваньнин слегка склонил голову.

И замолчал.

Мо Жань помедлил, меряя недоверчивым взглядом мужчину. А затем неожиданно рассмеялся, но в его смехе не было ни капли веселья.

— Это не смешно, Вэйюй, — тут же вскинулся Ваньнин. — Тебе, так же как и мне, очевидно, кто прислал это фото. Постановка не может быть важнее чьей-то жизни.

Он словно намеренно построил фразу так, чтобы подчеркнуть, что, будь на месте Мо Вэйюя кто угодно — он поступил бы ровно так же.

— Чу Ваньнин, — Мо Жань растянул губы в мрачной улыбке. — Ты сейчас пытаешься слиться.

— Что?!..

— Что слышал, — Вэйюй обхватил запястье Ваньнина ладонью, и, игнорируя попытки вырваться, мягко потер ледяную кожу пальцами, пытаясь отогреть. — Даже если это фото ты не сам себе прислал, и это не повод, который ты придумал для того, чтобы избавиться от меня, в мои планы не входит оставлять тебя в покое. И это не зависит от того, буду ли я участвовать в постановке.

Он намеренно нес чушь, пытаясь заговорить Чу зубы, разозлить его, вывести на эмоции — потому что теперь видел, что скрывалось за попыткой Ваньнина в который раз оттолкнуть его.

«Юйхэн, твою мать, есть ли под луной человек более глупый, чем ты?!..»

Мо Жань, может, и был сумасшедшим — но определенно не слепым. Он умел сопоставлять факты, и ему совсем не нужно было быть семи пядей во лбу чтобы понять, почему Ваньнин впервые был так косноязычен, да еще и внезапно примчался к нему, позабыв обо всем, что между ними произошло ранее.

«Значит, все-таки твое ледяное сердце может иногда биться…»

Опасался ли он Жуфэн?.. Да он был, бл*ть, готов бить поклоны благодарности человеку, отправившему Ваньнину это *баное фото!

Как и предполагалось, его провокация возымела действие: Чу Ваньнин резко дернулся, сверля Вэйюя яростным взглядом. В следующую секунду на него обрушился поток злословия:

— Вэйюй! Ты серьезно считаешь, будто мне не всё равно, что ты делаешь со своей жизнью? Ты ненавидишь меня! — взмахнув руками и наконец освободив запястье из захвата Мо Жаня, он буквально хлестал юношу словами. — Ненавидишь!!! Какое мне до тебя должно быть дело?! Проваливай на четыре стороны, оставайся — мне без разницы!

— Чу Ваньнин, — Мо Жань мгновенно посерьезнел, а в его взгляде сверкнула решимость. — Раз тебе все равно, я намерен остаться. Ты, кажется, хотел знать о причинах моей ненависти? Это было частью сделки.

— Не было никакой сделки, — Ваньнин пригвоздил Мо Жаня к месту взглядом, способным оживить и заново умертвить хладный труп.

— Балетмейстер Чу отступает от своего слова? — Вэйюй намеренно превращал каждую свою фразу в вызов. Он отлично знал, что Ваньнин не способен спокойно пройти мимо брошенной перчатки.

— …... — темные глаза опасно сощурились.

— ...Или, возможно, Вы так замерзли, что память начала оставлять вас?.. — продолжил юноша бесстрастно, и тут же театрально вздохнул. — Если мы так и будем прозябать на улице, боюсь, у меня появится еще одна причина ненавидеть вас. Впрочем, я никуда не тороплюсь.

— Ты действительно… ненавидишь меня, — медленно проговорил Чу Ваньнин, словно пробуя на вкус каждое слово. Как если бы до сих пор не до конца верил в это.

Его реакция была совершенно не такой, какую Мо Жань ожидал увидеть.

«Почему ты еще не впал в ярость, Юйхэн?..»

— Я… понимаю, — неожиданно кивнул Чу, а затем направился наконец к дому, жестом указывая Вэйюю следовать за собой.

Мо Жань двинулся за ним следом, продолжая недоумевать, отчего Ваньнин так внезапно переменился.

В воспоминаниях неожиданно пронеслось, что и раньше балетмейстер Чу, бывало, вел себя с ним несколько странно: как если бы скрывал от Мо Жаня нечто невообразимо ужасное и чувствовал себя оттого виноватым.

«Что же ты продолжаешь так тщательно прятать от меня?..»

Но его вопрос оставался без ответа...

...Обстановка дома Чу Ваньнина была такой же неприветливой, как ее хозяин — минимум мебели, на которой громоздились хаотично разбросанные вещи. На кофейном столике в гостиной виднелись несколько пустых бутылок из-под алкоголя, чашки из-под чая, скомканные полотенца, коробка от лапши быстрого приготовления, палочки, салфетки... и несколько пустых блистеров таблеток.

Тут же на полу лежали белоснежный плед, в центре которого расползлось высохшее винное пятно, и несколько подушек — очевидно, в какой-то момент перенесенных владельцем прямо с кровати.

«Он, что, спал… на полу?..»

Мо Жань содрогнулся от мысли о том, что его теплолюбивый Чу Ваньнин, у которого от малейшей складки на простыне краснела кожа, мог настолько наплевательски относиться к собственному комфорту.

Словно заметив его взгляд, Чу Ваньнин надменно приподнял брови:

— Как видишь, я не ждал гостей.

— ...Вижу, — Мо Жань изо всех сил старался не смотреть, но его взгляд постоянно возвращался к покрасневшим кончикам ушей балетмейстера.

Один лишь взгляд — и его шальная фантазия пустилась вскачь, воображение уже рисовало, как, должно быть, любопытно было бы застать Чу в нетрезвом состоянии снова.

Кофейный столик был как раз такой высоты и размера, чтобы уложить на него раскрасневшегося от стыда Ваньнина. Пожалуй, из всей унылой мебели, присутствующей в гостиной, Мо Жаню он нравился больше всего.

Мысленно отвесив себе пощечину, Вэйюй заставил себя отвести взгляд и тихо прокашлялся.

— Ты замерз? — воспринял Ваньнин его кашель по-своему. — Я… я сделаю нам обоим чай. Нужно согреться, — бросив еще несколько бессвязных фраз он скрылся в направлении кухни.

Мо Жань не удержался и снова остановил взгляд на беспорядке. Почему он раньше не замечал, что балетмейстер так неловок в быту?..

Он нахмурился, внезапно понимая, что разбросанные салфетки и полотенца выглядят так, словно ими пытались остановить потоп.

«Что здесь, мать вашу, произошло?..»

Он повертел в руках пустые упаковки от таблеток — сплошные обезболивающие, безвредные по своей сути в небольшой дозировке, но не в таком количестве.

Обстановка буквально кричала о том, что Чу Ваньнин, едва вернувшись домой, искал лучший способ угробить себя.

Неприятный холодок прошел по спине Мо Жаня, стоило ему только представить, как балетмейстер пьет горстями лекарства, запивая вином.

«Идиот!!!...»

В следующую секунду Вэйюй уже решительно направлялся на кухню. Он хотел вцепиться в Ваньнина и трясти его до тех пор, пока тот не придет в чувства, или все-таки не отдаст концы.

От мысли о том, что Чу находился буквально на волосок от того, чтобы отравить себя, он впадал в такую ярость, что едва мог дышать.

Комментарий к Часть 23 Всем спасибо, кто ждал главу и поддерживал автора добрым словом! (＾▽＾)

Сегодня уже пятница, так что со спокойным (ну почти >_<) сердцем выливаю в народ, и надеюсь, что поворот сюжета был ожидаем — иначе что бы мы с вами делали в этом фандоме, да?..

P.S. Как понимаете, я бы не писала так быстро, если бы всё вычитывала, поэтому прошу понять, и пользоваться публичной бетой чтоб намекать на ошибки, опечатки и т.д. которые замечаете.

====== Часть 24 ======

Комментарий к Часть 24 Новая глава, в которой эдалт контент, ноу консент, и немного меланхолии. Пропускать, если для вас это неприемлемо, можно и нужно. Автор предупредил.

...На подносе теснились две чашки и изысканного вида глиняный чайник, расписанный цветами крабовой яблони. Чу Ваньнин медленно заливал чайные листья водой, и светлые клубы пара зависли перед его лицом подобно полупрозрачной вуали. Обыкновенно тщательно подобранные волосы сейчас мешались хаотичными прядями перед глазами, так что было удивительно, что мужчина в принципе мог видеть, куда льет кипяток. Ко всему прочему, пальцы Чу едва заметно дрожали.

Мо Жань, который мысленно продолжал сыпать проклятиями, замер, понимая, что любое его неосторожное слово может привести к необратимым последствиям. Не хватало ему только, чтобы Ваньнин получил ожог — это было бы таким феерическим завершением «прекрасного» во всех отношениях дня.

Балетмейстер, впрочем, словно обладал неким чутьем — буквально в следующую же секунду он поднял на Вэйюя глаза. Взгляд был настороженным, и в то же время прямым: он больше не пытался сделать вид, что посмотрел в его сторону случайно — напротив, в его глазах читался вызов.

В это же мгновение он отставил в сторону поднос и как будто сердито поправил волосы.

— Я думал, мы будем в гостиной...

— Ты запивал обезболивающее алкоголем, — перебил его Мо Жань, щурясь. — Ты хоть понимаешь, насколько это опасно?

— Не опаснее твоих трюков без страховки, — парировал мужчина, бесстрастно встречая прозвучавшее обвинение. — Не тебе меня отчитывать, Мо Вэйюй.

Он покосился на юношу с таким видом, как если бы сам не понимал до конца, каким образом сам же пригласил его в свой дом. Было ли это временное помутнение рассудка — или, напротив, внезапное прозрение, которое закончилось едва начавшись?..

Что на него, в конце концов, нашло, что он всякий раз позволял Мо Жаню нарушать свои границы — тем более, теперь, когда знал, что тот его ненавидит? Никому неизвестно, что его бывший ученик может сотворить.

Хоть Ваньнин и не был склонен верить сплетням, даже он понимал, что ему стоило бы поостеречься. Вот только мысль эта пришла в голову как-то уж очень запоздало.

— Чу Ваньнин, с каких пор тебя заботит моя безопасность? — хмыкнул Мо Жань. Он уже понял, что этот разговор обречен стать совсем не таким, как он думал, потому что балетмейстер Чу был весь словно до предела натянутая тетива — разве что не звенел от напряжения.

— Как бы ты ко мне ни относился, ты мой бывший ученик, — после недолгого молчания вдруг произнес Чу. Как и предполагалась, к ответу было не придраться.

Вэйюй мысленно не мог определиться, чего в нем больше: восхищения по поводу поразительной способности Ваньнина удерживать их отношения в рамках приличий, сглаживая все острые углы, или дикого раздражения, потому что Чу Ваньнин наверняка не мог не понимать, какой ответ хотел бы услышать Мо Жань.

И словно специально нивелировал все, что между ними было, до отношений учителя и ученика! Какого хр*на?!

Или… все-таки он не понимает?

В следующее мгновение Мо Жань уже оказался прямо перед балетмейстером, блокируя тому пути к отступлению. Ваньнин, впрочем, даже бровью не повел — и только продолжал смотреть Вэйюю прямо в глаза, все еще бледный, но, как всегда, неизменно отстраненный. Как если бы ничто не могло всерьез взволновать его в этом подлунном мире.

Слегка сощуренный взгляд феникса выражал крайнюю степень отрешенности, более характерную для практикующих даосов, усмиряющих сердечный пыл, чем для танцовщиков.

Мо Жань тихо вздохнул, а затем, немного склонив голову — так, чтобы его лицо оказалось напротив Чу, будто бы невзначай поинтересовался:

— Учитель прогнал меня шесть лет назад, но считает меня своим учеником до сих пор, разве нет? Я помню, однажды ты обмолвился, что сожалеешь о произошедшем. Что тебе стыдно. За все эти шесть лет думал ли ты хотя бы однажды о том, что чувствовал я?..

Он уже спрашивал нечто подобное, но тогда так и не получил прямого ответа. Но ничто ведь не мешало ему задавать одни и те же вопросы снова?

Хотя впечатление у него было, словно он кружит в тумане по одной и той же местности — и, того и гляди, увязнет в трясине.

Несмотря на то, что голос Вэйюя был расслабленным, Ваньнин все же не был обманут показательной легкостью вопроса. Мо Жань тут же почувствовал, как в одну секунду мужчина напрягся еще сильнее, если это было вообще возможно. Ощущение было сродни электрическому полю от удара молнии — его не видишь, но сам воздух словно искрит даже на расстоянии.

— Разве это имеет теперь значение?.. — губы Ваньнина неосознанно поджались, и это мимолетное движение говорило само за себя.

Мо Жань мысленно выругался. Он уже понял, к чему ведет балетмейстер Чу — он не был глуп. Ваньнин хотел, чтобы Мо Жань признал: прошлое осталось в прошлом.

Но идти навстречу ему юноша не собирался, а потому молча сверлил Чу тяжелым взглядом.

— Ты мог заниматься с другим учителем, — балетмейстер вздохнул, как если бы слишком устал. — Если ты сейчас скажешь, что бросил балет из-за меня, я выпровожу тебя за дверь...

Вэйюй неожиданно рассмеялся, не давая Ваньнину договорить, а затем потянулся за чаем, бросая на мужчину взгляд, полный какого-то нездорового веселья.

— Ты, разумеется, прав, ...учитель. Вот только именно ты научил меня всему, что я знаю. Столько лет ты занимался только со мной, и я был единственным твоим учеником многие годы. Именно со мной ты проводил большую часть свободных от репетиций вечеров... Как думаешь, что я почувствовал, когда это все внезапно прекратилось?..

Он задал этот вопрос уже дважды. Чу не мог сбить его с толку так просто.

— Ты не можешь всерьез нести подобный бред, Мо Жань, — балетмейстер скользнул взглядом мимо юноши. Это была демонстрация полного безразличия, но при этом Вэйюй прекрасно видел, как вцепились тонкие пальцы в края рукавов, с силой натягивая их.

Ваньнин так тщательно прятал эмоции, но при этом выдавал себя с головой такими мелкими деталями, которые Мо Жань почему-то не умел раньше замечать.

— Ты не можешь вечно уходить от ответов, Чу Ваньнин, — хмыкнул Вэйюй, а затем внезапно поднес чашку к губам оторопевшего Ваньнина. — Пей, пока горячее. Ты холодный словно труп, даже руки трясутся — так что тебе это нужно.

Лицо Чу в этот момент просто не могло стать еще более бледным. Он попытался уклониться, но Мо Жань внезапно обхватил его подбородок пальцами, жестко сжимая челюсть.

— Не вертись, иначе все прольется, — он слегка подул на чай, а затем буквально прислонил край пиалы ко рту Ваньнина, заставляя сделать глоток — или позволить жидкости течь по подбородку и испачкать одежду.

Мужчина бросил на юношу полный злости взгляд, но разомкнул губы и отпил, видимо, надеясь, что Мо Жань на том и остановится.

Чай, к его удивлению, был не настолько горячим, чтобы обжечься, и в то же время еще не успел остыть. Температура была действительно идеальной...

Он удивленно заморгал.

Мо Жань понимающе прищурился, а затем убрал чашку и мягко прикоснулся пальцами к все еще разгоряченным и влажным губам:

— Даже чай пьешь так, словно ожидаешь обнаружить в нем яд. Что за скорбное лицо? Почему я тебе настолько неприятен?..

Чу Ваньнин хмуро уставился перед собой, не понимая, что делать, потому что Мо Жань буквально прижал его к кухонной стойке, и его дыхание с каждым словом обжигало неожиданно начавшее гореть лицо.

— Эй, посмотри на меня! — Мо Жань буквально впивался в него взглядом, его ладони обхватили лицо Чу — и он в который раз поразился, насколько гладкой и нежной на ощупь была кожа его учителя.

«Словно тонкие лепестки цветов» — подумалось ему.

Ваньнин медленно моргнул, а затем тихо спросил, вперив колючий взгляд в Вэйюя:

— Чего ты добиваешься? В чем я перед тобой так виноват, что даже спустя столько лет ты... продолжаешь это?

— Добиваюсь?.. — юноша повторил вопрос, как если бы на мгновение задумался. Он не был уверен, что хоть один ответ из вертящихся в его голове подойдет для того, чтобы быть озвученным.

Его ладони все еще обхватывали подбородок Чу, и тот не пытался вывернуться — но одним лишь взглядом сейчас этот мужчина мог бы заморозить ад.

Вэйюй тоскливо подумал, что хотел бы, чтобы Ваньнин снова проявил к нему хоть немного доверия — но Чу скорее доверился бы первому встречному с улицы, чем ему. И, возможно, был прав.

Другим его желанием было, чтобы его учитель сменил холодность на тепло, которое, казалось, раньше неуловимо смягчало его обычно надменно поджатый рот и стальной блеск глаз…

Мо Жань покачал головой. Он упал бы на колени перед этим человеком, если бы тот проявил к нему хоть половину того тепла, что существовало между ними всего неделю назад.

А потому все его желания можно было просто выбросить из головы. Как несбыточные грезы. Кроме одного.

— Я хочу, чтобы ты был моим, — тихо проговорил он, внезапно решив, что слишком устал от этого фарса. — Ты ни в чем не виноват, но, когда я думаю о тебе, я не знаю, чего мне хочется сильнее: перегрызть тебе глотку и выпить твоей крови, или ласкать тебя до потери сознания, слушая, как ты стонешь мне в шею… Ваньнин, посмотри на меня. Я думаю о тебе почти постоянно. Думаю, что произошло между нами тогда… — он снова сжал подбородок Чу, но сделал это удивительно мягко.

Ваньнин не предпринимал попыток защитить себя — и только продолжал смотреть на Мо Жаня абсолютно меланхоличным взглядом, в котором сквозила отстраненная грусть.

Он словно был где-то вне этого мира — отключив Вэйюя как назойливый раздражитель.

Не слышал ни слова из сказанного? Не знал, как реагировать? Или… просто не желал слышать?

Почему он выглядел так, словно вот-вот расплачется?..

— Чу Ваньнин!.. — Мо Жань позвал его, чувствуя, как вскипает от злости. — Мать твою, как же я ненавижу тебя!!!

Он резко отстранился, выпуская мужчину из своих рук, тяжело дыша. Перед глазами неожиданно заплясали красные точки, а в висках загудело. Если бы он не отошел от Чу на безопасное расстояние, неизвестно, что мог бы натворить… Ему нужно было взять себя под контроль. Прямо, бля*ть, сейчас!..

«Я, правда, только что сказал ему все это в лицо?..» — в ужасе поразился он.

Балетмейстер Чу выдохнул, как если бы все это время задерживал дыхание. Он закрыл странно сверкнувшие влагой глаза и покачнулся на месте — а затем неожиданно зашелся резким кашлем, едва не сгибаясь пополам от приступа.

В следующую секунду его ладонь скользнула вперед, и Мо Жань едва успел перехватить его запястье и потянуть на себя — потому что Ваньнин пытался ухватиться за воздух и не ровен час просто упал бы.

Он больше не кашлял потому что не мог сделать полноценный выдох. Все, что ему оставалось — хватать ртом воздух, и бесконечно пытаться вдохнуть. И без того белоснежная кожа медленно приобретала нездоровый пепельный оттенок...

— Ваньнин!… — Вэйюй обхватил мужчину за плечи, а затем пошарил в кармане Чу, и, обнаружив баллончик, тут же попытался помочь балетмейстеру — но тот резко отвернул голову в сторону, упрямо пряча лицо в ладонях и продолжая надрывно вдыхать с ужасающими хрипами. И без того воспаленные глаза теперь буквально заливало слезами.

— Твою мать, Ваньнин!!! — Мо Жань резко повалил мужчину на пол, блокируя попытки сопротивления, и буквально заставил Чу вдохнуть лекарство. Тот неистово вырывался — впервые за этот день хоть какая-то реакция, отвечающая за самосохранение… Вот только направлена она была совсем не на то, чтобы спасти свою жизнь.

Ваньнин… он, что, собирался действительно позволить себе задохнуться?..

— Бл*ть!!! — Мо Жань вцепился в волосы Чу, а его лицо, искаженное дикой злобой, склонилось над Ваньнином. — Идиот!!! Совсем рехнулся?!!

Ваньнин снова дернулся, пытаясь высвободиться из захвата, но на этот раз Мо Жань не собирался позволить ему взять верх — он был слишком зол чтобы соображать, что причиняет Чу боль, и тот все еще слишком слаб.

— Я запру тебя нах*р и буду следить, чтобы ты ничего не выкинул!.. Ты... хоть понимаешь, что творишь?! — он вцепился в плечи Чу и буквально тряс его. Чу Ваньнин же был настолько ослаблен приступом, что не мог даже толком голову держать прямо, и потому с каждым рывком бился затылком об пол. — Чу Ваньнин, ты, бл*ть, слышишь меня?!!

Ваньнин окончательно обмяк в его руках, но его дыхание медленно восстанавливалось — и лишь взгляд неожиданно наполнился диким ужасом.

Он смотрел на Мо Жаня с таким выражением лица, словно увидел чудовище.

В это же мгновение у него завибрировал в кармане телефон — но Мо Жань был быстрее и успел перехватить его до того, как Чу сумел до него дотянуться. Продолжая придавливать мужчину к полу своим весом, он хмуро уставился на экран.

«Ши Мэй… какого х*ра он звонит тебе посреди ночи?!»

Он отбросил телефон в сторону, и тот продолжил жалобно жужжать откуда-то из угла. В тишине кухни звук казался особенно громким.

Мо Жань снова склонился к Ваньнину, глядя в расширенные от ужаса зрачки, которые, казалось, заполнили собой почти всю радужку. Их лица теперь разделяли всего несколько жалких сантиметров воздуха, так что он мог чувствовать, как прерывисто дышит Чу, и как неистово колотится его сердце.

— Ты хотел знать, почему я ненавижу тебя, — выдохнул он, и его ладонь неосознанно прикоснулась к затылку Ваньнина, мягко поглаживая ушибленное место. — Но что, если я ненавижу тебя только потому что ты не позволяешь себя любить иначе?..

Чу неожиданно замер, но ужас, расплескавшийся в его все еще слезящихся после приступа глазах, казалось, усилился тысячекратно.

— Правильно, Ваньнин. Смотри на меня, — прошептал Мо Жань, щекоча дыханием сжатые в тонкую линию губы.

Его пальцы продолжали гладить длинные шелковистые пряди, прикасаться к разгоряченной шее и острому подбородку. Чу Ваньнин тут же зажмурился и попытался уклониться от прикосновения — это было единственное, что ему оставалось, потому что его руки Мо Жань удерживал крепко зажатыми.

— Такой красивый… — Мо Жань усмехнулся, а затем, резко сдавив пальцами шею Ваньнина, мягко притронулся к его губам своими, продолжая каким-то невероятным образом шептать сквозь поцелуй. — Я чувствую твой пульс. Скажи, это страх заставляет твое сердце биться чаще?..

Но Ваньнин молчал, буквально сцепив челюсти. Лицо его выражало полную отрешенность на грани с мученичеством, по щекам непрестанно текли слезы, и лишь мягкий румянец, медленно расползающийся по кончикам ушей и шее, да неистово колотящееся сердце выдавали его состояние.

Мо Жань провел языком по плотно сжатым губам, чувствуя отголоски сладости чая, смешанные с соленым привкусом слез, а затем мягко сместился в сторону, продолжая целовать искаженное рыданиями влажное лицо.

Пульс под его пальцами ускорился настолько, что в какой-то момент ему показалось, что сердце Чу вот-вот остановится. Он склонил голову ниже, вдыхая будоражащий аромат цветов, прикусывая шею — и удовлетворенно прищурился, чувствуя, как вибрирует гортань под зубами от сдерживаемого стона, в котором растворился всхлип отчаяния.

Его и без того напряженное тело буквально вжималось в Ваньнина, однако только сейчас он ощутил под своим бедром очевидное свидетельство того, что Чу медленно возбуждался от происходящего — и никак не мог этого скрыть потому что ткань облегающей спортивной одежды была слишком тонкой.

Сама мысль о том, что Ваньнин мог завестись от того, что происходило, придала ему смелости, и в следующую секунду Мо Жань спустился поцелуями ниже, скользя к тонкой ключице, и в то же время продолжая удерживать руки Чу и блокировать его любые попытки вывернуться. Кожа под его языком была солоноватой и пахла яблоневыми цветами — притом аромат становился все более густым и дразнящим с каждой секундой, заставляя рот Мо Жаня наполняться слюной.

Впервые он позволял себе такие вольные действия — а мелкая дрожь под его губами лишь распаляла сильнее, напрочь отключая любыесомнения и понимание того, что он, возможно, не должен делать все это прямо так, на полу, в беспорядке, едва контролируя себя — с человеком, который буквально задыхается от рыданий.

Чу Ваньнин, впрочем, практически не сопротивлялся. Его тело казалось ему самому словно чужим, и он не мог понять, действительно ли все это происходит с ним, или он провалился после приступа астмы, ударившись головой, в один из кошмаров, в котором реальность переплелась с какой-то жуткой фантазией.

Одновременно его сковывал смертельный ужас, и в то же время огненная волна желания буквально пропитывала его до самых костей, заставляя плавиться от невыносимой близости, грубых и одновременно мучительно нежных прикосновений. Казалось, что еще мгновение, и он расколется надвое от противоречия, которое терзало его изнутри.

Он должен был попытаться остановить Мо Жаня, но его тело было все еще слишком слабым — как случалось всегда после удушающего кашля. Все, что он мог — пытаться оставаться в сознании, мысленно абстрагируясь от происходящего и изо всех сил душа в себе подступающую истерику.

Он хотел бы верить, что всё это происходит не с ним. Что это не Мо Жань удерживает его на полу, не давая подняться.

Но в какой-то момент даже это стало невозможным.

— Ваньнин… — тихо дышал Мо Жань ему куда-то в грудь пока его ладонь жадно шарила под свитером, а пальцы очерчивали проступающие ребра и плоский мускулистый живот. — Ты ведь меня так хочешь, учитель...

Чу Ваньнин в ужасе содрогнулся от того, как Мо Жань его внезапно назвал, и наконец попытался из последних сил оттолкнуть его, резко согнув колено и метя в живот — но от этого движения перед глазами расползлась тьма, а его собственные бедра буквально натолкнулись на возбужденный член Вэйюя. Прикосновение едва не вывело его из строя, а из горла вырвался протяжный хриплый стон, в котором утонул едва зародившийся протест.

В следующую секунду бедра Мо Жаня зеркально повторили его собственное движение, и от соприкосновения их тел даже сквозь ткань ему стало невыносимо жарко.

Ваньнин наконец осмелился открыть глаза, и к своему стыду осознал, что Вэйюй перестал удерживать его руки и теперь нависал над ним, а его голодный взгляд впивался в его лицо, как если бы только и ждал, что Чу посмотрит на него. От слез все вокруг теряло фокус, но Мо Жань был слишком близко. И всё, что он делал, было слишком похоже на пытку.

«Зачем?!..»

Юноша снова двинул бедрами, посылая по телу Ваньнина новый электрический разряд, и в следующую секунду, не прерывая зрительного контакта, стал целовать плоскую грудь мужчины, которая каким-то непостижимым образом обнажилась из-под безобразно задравшегося края одежды.

— Зачем ты… — Чу едва мог говорить, настолько сильно его голос исказился от слез и сдерживаемых стонов. — Остановись... остановись...

— Если я остановлюсь, как смогу тебя трахнуть?.. — Вэйюй продолжал осыпать его тело поцелуями и укусами, дразня разгоряченные соски и бормоча что-то бессвязное.

Ваньнин едва мог разобрать некоторые слова потому что в какой-то момент ему заложило уши, но и этого было достаточно для того, чтобы отправить его разум в свободный дрейф.

Мо Жань же и сам не понимал, что несет, и лишь только словно заведенный продолжал требовать от Чу, чтобы тот прекратил сопротивляться — как будто тот все еще мог хоть что-то сделать.

В какой-то момент соприкосновение их тел стало абсолютно невыносимым. Мо Жань, в этот момент уже полностью утративший связь с реальностью, вцепился пальцами в пояс тонких спортивных леггинсов и спустил их с бедер Ваньнина вместе с бельем, обнажая белоснежную кожу и возбужденное подрагивающее естество.

Чу предпринял еще одну отчаянную попытку откатиться в сторону, однако его руки сделались странно слабыми и совершенно его не слушались. Неловкое движение тут же было пресечено пальцами Мо Жаня, которые вжались в его бедра сильнее, удерживая на месте — так, что на мгновение от боли перед глазами у Чу все поплыло. Однако в следующий миг он ощутил, как губы юноши обхватывают его член, и от ощущения незнакомого влажного тепла рассудок едва не оставил его. Он вцепился в пол, жадно глотая воздух и кусая собственные губы чтобы удержать рвущийся стон. В то же мгновение Мо Жань буквально насадился ртом на его член, принимая его полностью, а его пальцы мягко подтолкнули дрожащие бедра Чу вперед, имитируя фрикцию. Слюна стекала с его губ прозрачными каплями прямо на пах и живот, но он практически не замечал этого, продолжая ласкать языком горячую плоть, двигаясь губами и постепенно ускоряя темп. Он был словно пьян от происходящего, возбужден до предела от самого факта, что Ваньнин весь в его руках — впервые такой податливый, со сверкающими не то от слез, не то лихорадочного желания, глазами, пунцовый от стыда.

На вкус он был терпким — и до одури горячим, подрагивающим и хрупким. Его хотелось одновременно и оттрахать, и в то же время заласкать до полуживого состояния. Нежность смешивалась с желанием, превращая Мо Жаня в средоточие противоречий, лишая рассудка. Все, что он мог — методично доводить этого обыкновенно холодного и чопорного мужчину до состояния, когда он больше не сможет сдерживаться.

В этот раз он не собирался позволить Чу отступить, спрятавшись от собственных желаний. Он хотел, чтобы он наконец осознал, что именно может быть между ними, в чем он отказывает себе и Мо Жаню. И ему было уже всё равно, как именно этого добиться. Его не могли остановить ни пронзительные всхлипы, ни упирающиеся в плечи руки, пытающиеся изо всех сил оттолкнуть.

Его губы немели, растягиваясь вокруг твердой плоти, а его собственный член был возбужден настолько, что даже ощущение ткани джинсов причиняло страдания. В следующее мгновение он расстегнул собственную ширинку и обхватил ладонью свое естество, двигаясь грубо, в такт движениям собственного рта на члене Чу Ваньнина. Ласка была спешной, суетливой — но даже ее было достаточно чтобы оказаться на грани оргазма. Ваньнин в этот момент уже перестал контролировать движения собственного тела, и его бедра сами собой двигались, рывками погружаясь в рот юноши. Он тихо постанывал, а его руки перестали цепляться Мо Жаню в плечи. Теперь Чу закрывал ладонями собственное раскрасневшееся лицо, словно старался укрыться от наслаждения, которое, казалось, пропитывало сам воздух.

— Ваньнин, — позвал внезапно Мо Жань, и голос отдался мягкой вибрацией в его горле, толкая Чу через край.

Ваньнин больше не мог сдерживаться. Хрипло застонав в собственную руку, он выплеснулся прямо в рот юноше — и тут же в ужасе снова всхлипнул, как если бы произошедшее привело его в полное отчаяние.

Он не смел открыть глаза потому что ему было страшно представить, что он увидит.

Мо Жань же, очевидно, не торопился выпускать его из своего рта. Он продолжал вылизывать остатки спермы так медленно и тщательно, что, казалось, совершенно не заботится о том, что произошло.

«Сколько прошло времени?!..»

Ваньнин неконтролируемо вздрагивал, продолжая закрывать лицо руками.

Мо Жань тихо выругался, наконец переместившись так, чтобы обхватить Чу за плечи — но тот с тихим вскриком уклонился в сторону.

— Чу Ваньнин, — снова позвал Мо Жань. — Тебе было хорошо, ведь так?..

— Проваливай… — послышался тихий голос из-под спутанных волос, которые упали мужчине на лицо подобно спасительной заслоне.

Сейчас он выглядел особенно хрупким — словно прекрасная фарфоровая статуэтка, застывшая в нежной позе. Темные пряди рассыпались по плечам, на которых медленно проступали пунцовые следы от укусов и пальцев.

Ваньнин походил на самый прекрасный эротический сон: заласканный, все еще трепещущий от пережитого... но при этом все, что он мог сказать Мо Жаню — *баное «проваливай»?!..

Мо Жань моргнул, чувствуя, как едва сдерживаемая ярость затмевает рассудок подобно медленно действующему яду, распространяясь по его все еще напряженному и до предела возбужденному телу. Его руки замерли в воздухе, а затем впились в волосы Чу, резко стягивая их к затылку. Он дернул мужчину на себя — и тот судорожно выдохнул, зажмурившись, как если бы ожидал чего-то подобного.

«Да что с тобой, бл*ть, не так?!»

Мо Жань пристально вгляделся во все еще красное лицо, а затем принялся мягко слизывать языком продолжающие катиться по щекам слезы. Обнаженные бедра Чу теперь были плотно прижаты к его собственным. Свободной рукой Мо Жань провел по позвоночнику мужчины, вызывая в нем новую волну дрожи.

Чу Ваньнин прикусил собственные губы, на мгновение задерживая дыхание.

— Бесполезно, — усмехнулся Мо Жань. — Теперь уже можешь стонать сколько угодно.

На самом деле, ему хотелось услышать эти сдавленные стоны — потому что, похоже, это было единственное, что Чу Ваньнин не мог контролировать.

Ваньнин же, словно прочитав его мысли, внезапно с неожиданной силой наотмашь ударил его по лицу — отчего на мгновение в голове Вэйюя окончательно помутилось.

Юноша отшатнулся, но каким-то чудом не выпустил из хватки волосы Чу — и тут же снова дернул за них, заставляя мужчину в своих руках напряженно застонать и вытянуть шею.

— Какого хр*на это сейчас было? — прошипел он в ухо Ваньнину, кусая за обнажившуюся мочку. — Хочешь жестко, да?..

Ваньнин продолжал упрямо молчать, и, казалось, даже слезы перестал на мгновение лить. Плотно закрытые глаза и вздернутый подбородок выглядели так беспомощно, что Мо Жань, секунду назад готовый растерзать мужчину на части, невольно задохнулся от нежности, а сердце его болезненно-сладко сжалось в груди.

Он снова попытался поцеловать Ваньнина, притягивая к себе, но тот продолжал сцеплять челюсти так плотно, что, казалось, того и гляди — прикусит себе язык. В следующее мгновение Мо Жань просунул в его рот свой палец, ожидая, что острые зубы тут же вопьются в его плоть — но ничего подобного не произошло.

Ваньнин только резче задышал, наконец распахнув глаза. Кажется, он был в прострации от происходящего, потому что его взгляд был подернут странной дымкой.

— Почему ты так сопротивляешься?.. — Мо Жань стал гладить волосы Чу, параллельно касаясь обнаженной спины, — Я никогда не причиню тебе боли, Ваньнин.

Губы Чу нервно дрогнули, а брови сошлись на переносице.

— Я всегда хотел тебя, но ты… — Вэйюй обхватил бедра Чу, а затем принялся ласково поглаживать проступающие следы от его собственных пальцев.

— Сделай уже это, — оборвал его Ваньнин грубо.

— Сделать что?..

— То, зачем ты это все затеял, — Чу мрачно уставился на Мо Жаня. — Если тебе от этого станет легче… Просто не нужно мне говорить всё это. Неужели не понимаешь, что так только хуже?

Мо Жань уставился на Ваньнина так, словно тот снова ударил его.

Его руки замерли, а затем крепко обвились вокруг Чу, не давая тому отстраниться или вырваться.

— Что я, по-твоему, собрался сделать? — выдохнул он в спутанные волосы. — Ваньнин, я так… так люблю тебя…

Ваньнин в отчаянии дернулся, но руки Вэйюя плотно прижимали его, удерживая на месте, а разгоряченные губы продолжали целовать соленое от слез лицо и дрожащие губы, которые внезапно стали мягкими и податливыми, словно масло.

В следующее мгновение Чу сам прикоснулся кончиком языка к губам Вэйюя, и они слились в поцелуе, который поверг обоих в шок.

Комментарий к Часть 24 Я не могу обойтись без музыкального сопровождения, а посему:

Ramsey – Back in the dark

https://open.spotify.com/track/4FoXAoqYJOer24lrLSKEdQ?si=ee6edefcc0094d49

Всем спасибо за ожидание и поддержку (˘︶˘).｡.:*♡

А еще автор очень радуется, что история откликается, и вообще в восторге, когда приходят правки, поэтому не стесняйтесь сделать мою жизнь проще (я и так чуть ли ни с боем всё это писала, а до вычитки толком не дошла, как понимаете).

====== Часть 25 ======

Комментарий к Часть 25 Что сказать: такси отъехало, можно читать дальше.

...Плотно зашторенные окна не давали ни малейшего намека на то, наступило ли уже утро, а мерный стук капель дождя по подоконнику, казалось, доносился даже сквозь сон в практически полной тишине. Чу Ваньнин с трудом разлепил глаза — и ужаснулся тому, какой болью отдалась попытка просто повернуть голову. Затылок ныл так, что перед глазами все на мгновение поплыло, а на спине словно не осталось живого места.

Заставив себя сцепить зубы, он резко сел в постели, пытаясь понять, каким же образом в ней, собственно, оказался. Он совершенно не помнил, как разделся, принял душ, сменил простынь, и почему плотно укрыт несколькими одеялами. Взгляд зацепился за стопку чистой одежды, аккуратно сложенную на полу.

«Значит, все это не было кошмаром…»

Ваньнин и сам не понимал, почему до последнего надеялся, что происшествия вчерашней ночи нереальны — возможно, все дело в том, что он мысленно уже успел убедить себя в том, что Мо Жаня больше никогда не будет в его жизни.

Теперь же он понятия не имел, что делать.

Он смутно помнил, как целовал Мо Жаня — прямо на полу, все еще задыхаясь от слез, исступленно, словно от этого зависела его жизнь. И как жадно Вэйюй целовал его в ответ — словно хотел поглотить его полностью. Как смешивалось их рваное дыхание, и как его пальцы отчаянно цеплялись за плечи Вэйюя — оставляя стремительно наливающиеся кровью полосы на смуглом теле.

Он закрыл тогда глаза потому что ему было слишком страшно, и все еще безумно стыдно. Единственное, о чем он мог думать — как Мо Жань продолжает выдыхать в его губы бессвязные признания, от которых больше невозможно было скрыться, и которые больше не было сил игнорировать.

«Я люблю тебя, Ваньнин… разве не видишь?.. Разве можешь этого не чувствовать?..»

«...Ненавижу то, как сильно люблю тебя, но даже эта ненависть… ненавидеть тебя, или любить — мне без разницы... в моем мире нет никого, кто был бы важнее тебя... Понимаешь?.. Понимаешь?!..»

«Ваньнин… просто посмотри на меня… ты убиваешь меня безразличием, разве не видишь?.. Пожалуйста...»

Мо Жань продолжал целовать его лицо, удерживая его в объятиях так крепко, как если бы боялся выпустить даже на секунду. Но в его прикосновениях больше не было прежней хищной агрессии — лишь безумная, отчаянная тоска, от которой Чу едва мог дышать.

Почему он никогда раньше не замечал, что Мо Жань так к нему относится?.. Вэйюй словно в одно мгновение лишился рассудка — и продолжал повторять как сумасшедший единственное слово.

«Ваньнин…»

Чу Ваньнин заставил свое все еще слишком слабое тело расслабиться в объятиях юноши. Стать податливее. Он с удивлением обнаружил, что все еще мелко дрожит несмотря на то, что ему впервые за долгое время не было холодно — однако ощущение собственной обнаженной кожи, плотно соприкасающейся с телом Вэйюя, не вызывало отвращения, хоть и смущало.

Возможно, все дело было в том, что это был Мо Жань — и Чу не раз сам к нему прикасался. Он сбился бы со счета если бы решил посчитать, сколько раз поправлял ему волосы, или массировал эти напряженные плечи. Впрочем, он солгал бы, если бы сказал, что привык к ощущению жара под своими пальцами и щекочущему обоняние аромату не то полыни, не то абсента...

Он снова невольно вздрогнул, вспоминая, как Мо Жань бесстыдно ласкал себя прямо на его глазах, и каким крепким было его тело, как рельефно напрягались мышцы его пресса, и как соблазнительно двигались его руки… Той ночью он старался не смотреть, однако тех нескольких секунд хватило, чтобы картина оказалась выжжена в его памяти.. а его собственное тело тут же некстати отреагировало на происходящее.

«Ваньнин…»

Мо Жань продолжал шептать его имя куда-то ему в шею, зарываясь в густые волосы. Он касался изгибов позвоночника мужчины, гладил его плечи, скользил по острым углам лопаток — и от каждого такого прикосновения по жилам Чу растекалось жидкое пламя.

Ваньнин хрипло выдохнул, а затем попытался неловко отстраниться, надеясь скрыть свое нелепое состояние — но Вэйюй тут же снова вцепился в него, прижимаясь так близко, что, казалось, еще немного — и они сольются в единое целое.

«Пожалуйста… Ваньнин… умоляю… не отталкивай меня…»

Каждое слово впивалось куда-то меж ребер, заставляя сердце болезненно сжиматься.

Они продолжали сидеть на полу, неловко переплетаясь в то ли утешительных, то ли дразнящих объятиях и поцелуях, кажется, целую вечность. Мо Жань продолжал прикасаться к нему, не давая уклониться или вывернуться — но делал это так бережно, что у Чу снова невольно начали наворачиваться на глаза слезы от противоречивых эмоций.

Он сам не понял, в какой момент так обессилел от происходящего, что его голова буквально упала на грудь Вэйюя. Смутно помнил, как удары сердца юноши отдавались под его влажной щекой мерным эхом, и как его тело окутала изнуряющая истома, и он перестал осознавать, где находится, растворяясь в спасительной тьме.

Из всего выходило, что он попросту уснул, и Вэйюй отнес его в постель. Вот только волосы Чу были все еще влажными — как если бы перед тем как лечь он принял душ — и к тому же пахли шампунем, были аккуратно расчесаны и перетянуты лентой. Сама же постель, совершенно очевидно, была заменена свежей — Ваньнин смутно припоминал, что накануне испортил одеяло, пролив на него случайно вино, а его подушки прежде лежали в беспорядке прямо на полу, где он, собственно, и уснул днем ранее...

...Что же, по всему выходило, что Мо Жань, видимо, снова решил добить его своей неуемной заботой, начав хозяйничать теперь уже в его доме. Ощущение выбивало из колеи и вызывало раздражение, а заодно — непрошенные мысли о том, как тоскливо совсем недавно было возвращаться в пустоту после того, как юноша буквально окружал его теплом несколько недель кряду.

К хорошему слишком легко привыкнуть — но Ваньнин уже знал, какими бывают последствия. Тосковать по Мо Жаню в одиночестве собственного дома было отвратительно, но все еще терпимо… тосковать по Вэйюю в доме, где все бы напоминало о его недавнем присутствии — немыслимо.

К счастью, у него хватило ума уйти, пока Чу Ваньнин не проснулся…

Балетмейстер Чу опустил голову на руки и тихо застонал. То, что произошло между ними, все еще не укладывалось у него в голове. И, если поначалу он был почти уверен, что Мо Жань действительно хочет с ним просто поговорить, и его удастся убедить в опасности, которую несет Жуфэн, то теперь… он понятия не имел, что скажет, если снова столкнется с Вэйюем лицом к лицу.

Как он вообще посмеет смотреть в глаза Мо Жаню после всего, что случилось?..

Да и что, в конце концов, произошло?.. Действительно ли Мо Вэйюй признавался ему в любви… таким образом?..

В любви ли?..

Чу Ваньнин невольно содрогнулся, вспоминая свой приступ — и последовавшую за ним паническую атаку.

На какое-то мгновение он перестал осознавать, где находится, и что происходит с его телом. Он все еще узнавал Вэйюя, но все, что творил юноша, каждое его слово или действие — настолько отличались от того, к чему Чу привык, что в какой-то момент он впал в шок.

Он не понимал, почему обыкновенно мягкое улыбчивое лицо Мо Жаня внезапно превратилось в абсолютно жесткую звериную маску, почему в его глазах больше не рассыпались лиловые искры, а лишь зияла голодная пустота, готовая, казалось, поглотить душу Чу.

Перед ним были словно два совершенно разных человека — однако все они почему-то были Мо Жанем. И осознание этого факта одновременно ужасало и сводило с ума, потому что это ведь был тот самый Мо Жань, который всегда знал, сколько сахара положить в кофе, и что Чу предпочитает есть на завтрак. Тот самый Мо Жань, который предложил изменить поддержки, зная, как Чу избегает прикосновений к себе. Мо Жань, который неделями спал на неудобном диване, уступая Чу свою постель… Тот самый Мо Жань… которого Чу Ваньнин любил.

И этот Мо Жань говорил о том, что ненавидит его. Что собирается перегрызть ему глотку… И он ведь действительно вцепился в горло Чу, а затем…

Ваньнин почувствовал, как мучительно краснеет, потому что то, что последовало за тем, совершенно не вязалось с тем, что говорил юноша. Ядовитые, пошлые издевки смешивались с поцелуями и прикосновениями настолько будоражащими, что кровь вскипала в жилах. Перед глазами все плыло не то от слез, не то от возбуждения…

В какой-то момент он был уверен, что Вэйюй хочет его унизить, и действительно чувствует к нему лишь ненависть — но то, что происходило на деле, пугало намного сильнее, чем возможность насилия.

Потому что, к его собственному ужасу, он сам этого хотел не меньше Вэйюя. И Вэйюй не мог этого не видеть...

Ваньнин резко выдохнул, а затем поспешно оделся и раздраженно огляделся по сторонам. Как бы там ни было, он не собирался обсуждать произошедшее с Мо Жанем. В этом не было никакой необходимости. То, что произошло, невозможно было вычеркнуть из памяти — но говорить об этом было совсем не обязательно.

«Возможно, он ушел потому что сожалеет о произошедшем. Или о том, что сгоряча наговорил…» — подумал Ваньнин запоздало. Он все еще не понимал, как Мо Жань мог всерьез думать, что любит… кого-то, вроде него.

И… как давно это заблуждение длится?!

Он в ужасе представил, как Мо Жаню, должно быть, было неловко, когда он внезапно осознал, что натворил. Почти переспал со своим бывшим учителем… с человеком, который был старше него… травмированным… желчным...

Ваньнин резко выдохнул, стараясь даже не думать о том, что физически он едва ли мог кого-либо привлечь своей смертельной бледностью или астеническим сложением — словно это вовсе и не он ежедневно многие годы репетировал по восемь-десять часов подряд почти без перерывов. Нет, он не собирался изводить себя мыслями о том, что найти человека менее привлекательного было достаточно сложно. Он и так об этом давно знал.

Хмуро скосив взгляд на собственное отражение в зеркале, он решительным шагом вышел из спальни… и тут же застыл как вкопанный, потому что в его гостиной на диване расположился Сюэ Чженъюн, его психотерапевт и друг — а напротив, в кресле, которое обыкновенно занимал сам Чу Ваньнин, вольготно восседал Мо Жань.

— Юйхэн! — Сюэ Чженъюн просиял. — Выглядишь паршиво… как самочувствие?

Ваньнин раздраженно уставился на друга, края губ нервно дернулись.

«Как будто мне нужно лишний раз напоминать, как я выгляжу!..»

— Я приготовил чай и испек печенье, — подал голос Мо Жань. — А еще сходил за продуктами. Можете не беспокоиться, дядя — балетмейстер Чу в надежных руках…

Ваньнин, который уже, было, взял печенье и готов был откусить, так и застыл, опасаясь, что подавится от подобного нахальства. Он медленно перевел угрожающий взгляд с Сюэ-старшего на Вэйюя, всем видом намекая на то, что кое-кому здесь лучше бы заткнуться.

— На Мо Жаня действительно можно положиться, — словно не замечая выражения лица Юйхэна, рассыпался в похвалах своему племяннику Сюэ Чженъюн. — Подумать только!.. Я только на позапрошлой неделе узнал, что вы, оказывается, выступаете в одной постановке и теперь… коллеги? Наш Мо Жань действительно потрясающе танцует! Он поздно начал обучение, но благодаря упорным тренировкам и репетициям в свободное время стал одним из лучших! Юйхэн, вы с ним на самом деле так похожи!..

Ваньнин на мгновение прикрыл глаза, чувствуя, что еще одно слово — и он выплюнет чай. Несколько долгих серий вдохов и выдохов помогли ему обрести спокойствие прежде чем ответить:

— На самом деле, я…

— Дядя Сюэ, прошу, не утомляйте балетмейстера Чу подобными историями, — перебил его Вэйюй. — Это совершенно никому не интересно!

— Мо Жань! — Сюэ Чженъюн просиял. — Всегда такой скромный парень! А ведь тебе действительно есть, чем гордиться — ты многого достиг только благодаря упорству и тяжелому труду. Юйхэн, ты ведь знаешь нашего Сюэ Мэна?.. Так вот, когда Мо Жань вернулся с первых гастролей, он первым делом купил ему профессиональную барабанную установку!..

— Дядя!.. — Мо Жань рассмеялся. — Боюсь, музыкальные вкусы Юйхэна вряд ли сделают его поклонником творчества нашего Мэн-Мэна. Избавь своего дражайшего друга от подобных историй!..

— И то правда, — кивнул Сюэ Чженъюн, а затем неожиданно посерьезнел и, вперив тяжелый взгляд в Ваньнина, поинтересовался. — Так почему ты снова не отвечаешь на звонки?

— Я… — Чу Ваньнин поджал губы потому что тут же вспомнил, где именно и при каких обстоятельствах оказался его телефон. По правде говоря, он сомневался, что тот все еще был цел после того, как Мо Жань буквально швырнул его об мраморный пол.

— Балетмейстер Чу вчера после репетиции рано уснул, так что я взял на себя смелость поставить беззвучный режим, — вклинился Мо Жань и тут же протянул Ваньнину смартфон, который, похоже, таскал у себя в кармане. — Я понятия не имел, что вы договаривались о том, чтобы встретиться сегодня утром — и подумать не мог, что заставлю вас волноваться, дядя!

Ваньнин буквально вцепился в свой мобильный как в спасительную соломинку и закрыл рот.

Он впервые был рад тому факту, что Мо Жань врал как дышал. Сложись обстоятельства иначе, он бы непременно отчитал юношу за обман — однако сейчас был именно тот момент, когда ему хотелось разве что поблагодарить Вэйюя за то, что тот уже дважды перебил его, не давая и слова вставить. Потому что Ваньнин не умел лгать. Если бы он начал отвечать Сюэ Чженъюну, тот бы мгновенно его раскусил, и заподозрил неладное.

— Спасибо, Мо Жань, — кивнул Чу Ваньнин, и облегченно вздохнул, когда его телефон после нескольких мучительно долгих секунд все-таки включился.

Ему тут же прилетело несколько уведомлений о пропущенных звонках от Ши Минцзина — однако тот прекрасно знал, что Чу не из любителей общаться голосом, а чат был пуст, так что балетмейстер только пожал плечами и, спустя секунду раздумий и еще несколько уведомлений о пропущенных от Сюэ-старшего и Хуайцзуя, все-таки отложил смартфон в сторону.

Мо Жань, наблюдавший всю эту картину со стороны, незаметно улыбнулся и что-то быстро набрал — а в следующую секунду Чу пришло сообщение:

«Я отзвонился Хуайцзую. Он в курсе, что тебя не будет сегодня на репетиции.»

Брови Ваньнина поползли вверх, а губы едва заметно дрогнули в слабом подобии улыбки, которую человек незнающий принял бы за гримасу человека с больным зубом. Он бросил в сторону Мо Жаня быстрый взгляд, но и его было достаточно чтобы юноша буквально в одну секунду просветлел лицом и выдал:

— А еще я приготовил любимые пирожные балетмейстера Чу! Дядя Сюэ, простите, я не хотел их ставить на стол сразу потому что их очень мало, и я готовил их специально для Ваньнина… — он тут же вскочил и опрометью умчался на кухню.

— Жань-эр действительно недурно готовит, — снова вернулся к похвалам Сюэ Чженъюн. — Когда он уехал на гастроли впервые, все мы переживали, будет ли он хорошо питаться — однако, как выяснилось, он не только сумел себя прокормить, но и привез немало любопытных рецептов…

— Ясно, — кивнул Ваньнин, который никогда не понимал, как именно реагировать на подобные семейные истории. У него самого семьи не было, а потому он всегда чувствовал себя отвратительно неловко когда при нем начинали рассказывать подобную ерунду. Сюэ Чженъюн был отличным психоаналитиком — но дружеское общение с ним часто сводилось к тому, что его друг постоянно что-то говорил, а Ваньнин время от времени глубокомысленно кивал головой или выдавал нечто вроде «ясно» или «понятно».

В голове внезапно очень некстати всплыло воспоминание о том, как увлеченно они с Мо Жанем порой обсуждали раньше хореографию — и как легко юноша реагировал на порой абсолютно несдержанные и даже язвительные выпады Чу.

Пожалуй, Мо Жань был едва ли не единственным человеком, с кем Ваньнин действительно мог разговаривать так свободно — и при этом не опасаться, что собеседник в один «прекрасный» момент оскорбится от неудачно сказанного слова. Даже с Ши Мэем он всегда предпочитал держаться несколько отстраненно.

— О, а что это? — Сюэ-старший, завидев в руках племянника пиалу, оживился.

— Это сладкие шарики из корня лотоса, — Мо Жань аккуратно поставил перед Ваньнином угощение. — Внутри арахисово-кунжутная паста. Они в меру сладкие, но при этом… — он замолчал, заметив нечитаемое выражение лица балетмейстера Чу, который пристально щурился на три аккуратных шарика в бульоне.

— Их всего три?.. — удивился Сюэ-старший.

— Ага, — Мо Жань нервно почесал лоб, очаровательно улыбаясь. — Просто я не думал, что балетмейстер ждет гостей, а потому готовил это только для Ваньнина…

Чу Ваньнин бросил в его сторону взгляд, способный заставить даже самого болтливого сумасшедшего заткнуться — и Мо Жань, наконец, понял намек.

Было абсолютно недопустимо есть угощение, когда все взгляды были буквально прикованы к нему — но в то же только глупец бы отказался от такого вкуснейшего блюда. Если бы Мо Жань не заявил, что готовил только для Чу, каждый присутствующий мог бы съесть по шарику — но теперь неловкость ситуации просто зашкаливала.

Ваньнин, немного помедлив, взял песочное печенье, которое теперь почему-то не лезло ему в горло, намеренно игнорируя шарики, а затем отпил чай.

Мо Жань тихо вздохнул, а затем поинтересовался у Сюэ Чженъюна:

— Я слышал, Мэн-Мэн сегодня снова выступает?

— Так и есть. Сегодня он будет играть в торговом центре вместе с близнецами Хансьюэ. Там как раз открывается фудкорт, так что… если вы двое сегодня выходные, почему бы вам не сходить прогуляться? — Сюэ Чженъюн залпом допил чай. — К тому же, Юйхэн, ты действительно выглядишь усталым. Со своими постановками ты наверняка уже забыл что такое отдых — почему бы вам всем не развлечься как следует?

Ваньнин, услышав о работе, в очередной раз почувствовал прожигающий до костей стыд. Если бы его друг только знал, сколько репетиций он пропустил за последний месяц! По правде говоря, даже сам Чу впадал в прострацию от собственной безответственности в последнее время. Никогда прежде он не вел себя настолько беспечно.

— Это неплохая идея, —тут же кивнул Мо Жань. — Балетмейстер Чу? Что скажете?

— Разве тебе больше нечем заняться, или не с кем пойти, Мо Жань? — мрачно процедил Ваньнин. — К тому же, разве ты сам минуту назад не говорил, что мои музыкальные вкусы оставляют желать лучшего — так что же зовешь теперь?..

— …... — Мо Жань открыл, было рот, чтобы сказать, что ничего подобного не говорил, и, скорее Сюэ Мэн оскорблял прекрасный вкус Ваньнина, чем наоборот — но все же решил промолчать.

Сам же Чу запоздало подумал, что снова был слишком прямолинеен — но никуда идти с Вэйюем он все равно не собирался. Ему было достаточно и того, что юноша просто находился в его доме после того, что между ними произошло — да еще и взял на себя смелость впустить своего дядю… Впрочем, Чу тут же немного заторможенно понял, что беспорядок, который раньше громоздился на кофейном столике, был убран, и в целом его дом казался намного чище и опрятней, чем был вчера.

Возможно, Сюэ Чженъюн все-таки не догадался, что что-то не так…

Ваньнин вздохнул, испытывая одновременно и облегчение, и тревогу, потому что думать о том, что Мо Жань не просто хозяйничал на его кухне, отвечал на звонки Хуайцзуя и менял его постель — но еще и убирал в его доме — было выше его моральных сил.

— Да ладно тебе, Юйхэн! Нет ничего плохого в том, что Жань-эр немного проведет с тобой времени — уж лучше с тобой, чем болтаться ночами с близнецами Хансьюэ и заниматься всяким непотребством! — фыркнул Сюэ Чженъюн. — К тому же, Мо Жань очень переживал, когда ты снова переехал жить к себе — буквально места себе не находил...

— …... — Ваньнин сощурился, глядя прямо на своего друга. Он не мог понять, к чему Сюэ-старший вообще ведет подобные разговоры: он действительно не осознает, насколько это все странно звучит?.. Все эти хвалебные оды Жань-эру выглядели так, словно Сюэ-старший сватал ему своего племянника.

Вслед за этой мыслью тут же пришла другая, не менее пугающая: Ваньнин вдруг подумал, что Мо Жань мог рассказать своему дяде что-то такое, о чем определенно следовало бы молчать.

— Мы с Мо Жанем не встречаемся, — зачем-то выпалил Чу, а затем в ужасе прикусил язык, понимая, что натворил.

Мо Жань в этот момент неожиданно громко закашлялся, а Сюэ Чженъюн понимающе закивал головой:

— Я понимаю, Юйхэн! Понимаю! Всё хорошо, можешь не объяснять. На самом деле, я ведь совсем не против, и уже давно все понял. Всё действительно в порядке…

Взгляд Ваньнина приобрел угрожающий блеск стали, а бледные губы зло сжались в тонкую линию. Его обыкновенно бледное лицо пошло красными пятнами.

— Ну… мне, кажется, пора! — Сюэ-старший не мог не заметить реакцию Чу и тут же поспешил ретироваться. — Всего хорошего! Отдохни, как следует!

— Всего хорошего, — машинально ответил Чу Ваньнин, провожая друга тяжелым взглядом. Мо Жань пошел за своим дядей следом — и на каких-то несколько минут Чу с облегчением подумал о том, что оба его гостя наконец оставили его в покое.

Машинально потянувшись за сладким шариком из муки лотосового корня, он запихнул угощение в рот. На вкус пирожное было еще лучше, чем на вид — нежное, не приторное, тающее на языке, идеального размера. Сюэ Чженъюн не врал — Мо Жань и впрямь умел отлично готовить.

Ваньнин блаженно вздохнул, наконец позволив себе вытянуть ноги на диване. У себя дома он мог не особо беспокоиться о приличиях, а потому в следующее мгновение потянулся за следующим шариком. Пальцы пришлось облизнуть, потому что салфеток и приборов нигде в поле зрения не было, а мучнистый сладкий сироп весьма неприглядно тек по руке.

— Нравится?.. — послышался тихий голос Вэйюя, который внезапно вернулся, и притом сделал это так тихо, что Ваньнин почувствовал его присутствие как-то уж совсем запоздало.

Кажется, каждый волосок на его затылке стал дыбом. Он резко дернулся, пытаясь сесть, но Мо Жань его остановил, удержав за плечи.

— Дядя Сюэ уже ушел, все в порядке.

— Но ты не ушел, — скорее, констатировал, чем спросил Чу Ваньнин.

Сердце оглушающе колотилось в груди, а дыхание снова начало сбиваться, свидетельствуя о подступающей панике. Он тяжело сглотнул и уставился на Мо Жаня, который теперь склонялся над ним с весьма взволнованным видом.

— Балетмейстер Чу… Ваньнин… если ты хочешь, я тоже могу уйти, — он нахмурился. — Я всего лишь… я хочу объясниться.

— Это лишнее, — оборвал его Чу Ваньнин, чувствуя себя особенно неловко оттого, что лежит на диване и смотрит на Мо Жаня снизу вверх.

Ох, черт, он знал, что этого разговора не избежать — и что Мо Жань захочет обсудить произошедшее. Но разве не лучше сделать вид, словно все в порядке, и ничего особенного не случилось?.. Не проще ли?

Мо Жань продолжал пристально изучать его лицо, и от этого взгляда делалось не по себе. К тому же, юноша молчал.

— Ваньнин, все, что я вчера наговорил… что я делал… — спустя несколько мучительно долгих минут, что тянулись будто целую вечность, начал он.

— Все в порядке, — балетмейстер Чу заставил свой голос звучать ровно, но тут же почувствовал, как по спине прошел озноб потому что Мо Жань мягко прикоснулся к нему.

— Я не хотел, чтобы все было так, — вздохнул юноша. — Я не должен был… Пожалуйста, прости меня, — он опустил голову, и теперь Ваньнин мог вдоволь насмотреться на его растрепанную макушку, потому что Вэйюй все еще склонялся к нему и продолжал каким-то непостижимым образом нависать над ним, изображая покаяние.

— За что ты просишь прощения? — вскинулся Чу, щурясь, и, когда Мо Жань уже открыл, было, рот, чтобы что-то ответить, перебил его. — Если в тебе есть хотя бы капля здравого смысла, ты прямо сейчас покинешь мой дом, и я забуду обо всем, что здесь произошло.

Лицо Мо Жаня потемнело.

— Забудешь? — выдохнул он сквозь зубы, а темные глаза сверкнули яростными фиолетовыми искрами на неожиданно побелевшем лице.

Чу Ваньнин только осторожно кивнул, опасаясь, что его голос может его подвести.

Однако он уже понял, что Мо Жань не собирался быть благоразумным — это было очевидно еще вчера, когда юноша, видимо, в запоздалой попытке хоть как-то оправдать произошедшее, начал нести околесицу про любовь.

По правде, Ваньнин едва помнил, что произошло после того, как Мо Жань начал увещевать его в своих благих намерениях. Его разум был слишком спутан.

Видимо, заметив хмурое выражение лица Ваньнина, Мо Жань вдруг спросил:

— Что, если я не хочу, чтобы ты забывал?..

— А разве не это имеют в виду люди, когда просят за что-то прощения? — отрезал Ваньнин, мрачно глядя перед собой. — Слова или поступки — это неважно. Я... понимаю.

— Что именно ты понимаешь? — во взгляде Мо Жаня промелькнуло странное выражение. — Я не собираюсь отказываться от своих слов. Я…

— Замолчи! — Ваньнин буквально толкнул Вэйюя, упираясь юноше в грудь.

— ...люблю тебя, Чу Ваньнин, — закончил фразу Мо Жань, отшатываясь. — А ты?..

Балетмейстер Чу уставился на Мо Жаня таким жестким взглядом, словно тот внезапно оскорбил его последними словами. Но он… молчал.

Да и что он мог сказать, если в его памяти все еще звучало признание Вэйюя, которое тот вчера шептал в его волосы? Он все еще чувствовал на своих губах поцелуй, который на какое-то мгновение напрочь лишил его рассудка и способности к сопротивлению.

На какое-то мгновение он поверил Вэйюю, и все происходящее между ними обрело некий смысл.

Мо Жань… неужели он мог и вправду любить… такого, как Чу Ваньнин?

«Бред!»

Ваньнин продолжал смотреть на Вэйюя, чуть сощурив глаза. Если юноша планировал вырвать у него признание таким образом, какой была истинная причина этому?

Почему Мо Жань не мог просто оставить его в покое?..

— Не нужно. Не отвечай, — усмехнулся юноша, пожимая плечами. — Мне достаточно того, что теперь ты знаешь о моих чувствах. Если вчера… тебе было неприятно, этого больше не повторится. Просто… просто не прогоняй меня. Прошу.

Ваньнин закрыл глаза, неожиданно ощущая, как решимость прогнать Мо Жаня тает с каждой секундой, а его самого сковывает страх от полного непонимания того, к чему все идет.

Он слышал эту фразу не впервые. Мо Жань раз за разом просил его о том, чтобы он не прогонял его.

В ту первую ночь, когда он узнал, что Ваньнина преследует преступная группировка, разве не он говорил: «Не хочу, чтобы ты отталкивал меня, как всех остальных…»?

Разве ранее, когда Ваньнин язвительно бросил ему в лицо, что знает его истинную личность, Мо Жань ему не ответил, что «скрывал свое имя потому что опасался, что прогонишь меня, едва узнаешь, кто я…»?

Снова и снова. Изо дня в день.

Мо Жань повторял одну и ту же фразу. Как если бы это было единственным, что имело смысл.

Но для Ваньнина это были всего лишь слова. Пустой звук.

До сих пор.

Он вдруг почувствовал, как сердце сжалось от боли, как если бы внутри него вдруг что-то надломилось.

«Иногда быть уничтоженным кем-то — лучше, чем быть отвергнутым…» — сказал ему Мо Жань когда подвозил его домой несколько недель назад. Эта фраза тогда звучала так странно и неуместно — и Чу Ваньнин подумал, что юноша говорит это просто для того чтобы поспорить с ним.

Однако на самом деле все обстояло совсем иначе.

Мог ли Мо Жань все это время пытаться дать ему понять, что происходит в его душе?

Мог ли Чу Ваньнин быть настолько слепым, что попросту не заметил, что на самом деле происходит в сердце Мо Вэйюя?..

— Мо Вэйюй, — Ваньнин наконец нашел в себе силы взглянуть на Вэйюя. — Посмотри на меня как следует. Зачем тебе я?..

Однако тут же балетмейстер осознал, какую ошибку допустил, потому что Вэйюй смотрел на него с таким выражением лица, что Чу внезапно стало по-настоящему страшно.

Во взгляде Мо Жаня он читал чувства, от которых он сам так долго пытался бежать.

— Ваньнин, — прошептал юноша.

Теперь он склонялся над лицом Чу, и его глаза сверкали пугающей одержимостью.

— Ты почти не знаешь меня, — бросил балетмейстер Чу первое, что пришло в голову.

— Я знаю тебя лучше, чем кто-либо. И я единственный, кому ты позволил приблизиться к себе за все это время, — рука Мо Жаня накрыла ладонь Чу, и Ваньнин неожиданно понял, что все его возражения сошли на нет.

Мо Жань был прав: он позволил к себе приблизиться, надеясь, что для Мо Жаня это не будет иметь особого значения, что для юноши это будет лишь игрой, или … ничего не значащим общением, в то время как он сам эгоистично впитывал те крохи тепла, которые Вэйюй дарил ему. Как же он был глуп!..

— Как… как давно? — только и смог тихо прошептать он.

— Всегда, — Мо Жань сжал ладонь Чу в своей. — С тех пор, как впервые тебя увидел. Я пыталсяпробиться к тебе, но ты… Я долгое время думал, будто ты отталкиваешь меня намеренно. Я не знал твоих причин… я ничего не знал. Иногда мне казалось, что ты меня ненавидишь… А иногда я думал, что ненавижу тебя.

— Я не ненавижу тебя, — Чу уставился на Мо Жаня с весьма сложным лицом, однако вовремя остановился и не стал заканчивать фразу.

Он все еще боялся поверить в происходящее. Не понимал, как могло дойти до такого. Не верил.

И не мог позволить себе сказать, что любит Мо Жаня в ответ — ведь, если он сделает это, пути назад не будет.

Если что-то пойдет не так, он попросту не переживет этой боли.

— Я… думаю, что ты неплохой человек, Мо Жань, — тихо проговорил он, чувствуя, что каждое слово застревает в горле. — И... я совсем не против… — он замолчал, понимая, что дальше продолжать не сможет. Лицо и без того пылало. Он сам не был уверен, что хочет сказать.

Не против… чего? Отношений? Но ведь он понятия не имел, о чем говорит.

— Ваньнин!.. — Мо Жань внезапно прижался щекой к его щеке, а затем стал осыпать его лицо поцелуями, заставляя Чу неловко отворачиваться. — Я так люблю тебя! Я… хочу встречаться с тобой. Жить с тобой. Проводить с тобой все время! Ты… скажи… просто скажи, что ты хочешь того же. Просто кивни — и мне будет достаточно…

Его пальцы беспорядочно гладили волосы Ваньнина, а глаза сверкали так, словно он был в лихорадке. Как если бы он видел перед собой нечто невыразимо прекрасное — и боялся, что видение исчезнет в следующую секунду.

Ваньнин не мог отстраниться, пульс отдавался в голове диким ревом, а затылок немел от сладости прикосновений и этого прожигающего насквозь, откровенного, наполненного чувствами взгляда.

Он медленно кивнул — потому что не был уверен, что может говорить. Был слишком смущен чтобы сказать хоть слово. Не понимал, как и почему Мо Жаню удалось заставить его поверить — и был в ужасе потому что все равно еще не до конца верил в происходящее.

«Это все еще может быть шуткой… или какой-то глупой игрой…» — пронеслась в голове непрошенная мысль, но в следующую секунду Мо Жань буквально прижал его к себе так крепко, что его дыхание сбилось.

— Ваньнин, — сбивчиво шептал он, щекоча дыханием ухо мужчины. — Я так люблю тебя… Ты не пожалеешь об этом, обещаю! Я сделаю так, чтобы каждый твой день, каждая секунда были особенными! Я… ждал этого столько лет!..

Ваньнин неожиданно почувствовал что-то влажное на своей щеке, но это были не его слезы. Он в ужасе уставился на Мо Жаня, который, кажется, не осознавал, что плачет…

Комментарий к Часть 25 Автор не хочет писать плохое, однако: я была немного расстроена такой реакцией на прошлую часть, потому что трачу на написание истории время (а на этой неделе у меня его был минимум: я работаю, даже сейчас вот публикую это в ОБЕД), силы, и какие-то внутренние эмоциональные ресурсы.

The story goes as it goes, я пишу как умею. Я не гениальный автор (вообще в шоке, что меня кто-то читает здесь!), и это мой ВТОРОЙ фанфик (а не справочник как создать гармоничные отношения! XD). Который я задумывала как короткую историю про БАЛЕТ… >_<

“Короткую” и “про балет”, понимаете, да?..

Я, надеюсь, смогла объяснить, почему расстроена. В любом случае всем спасибо за понимание. Давайте будем терпимее.

====== Часть 26 ======

Комментарий к Часть 26 Запоздало добавлю, кто еще не читал — саундтрек к части с прыжком Rammstein “Sonne” в этом миксе. Оно того стоит, просто поверьте! <3

https://open.spotify.com/track/68d7fXO55MEqccyl28fLhG?si=77c31764163843e7

Ваньнин понятия не имел, как реагировать на чужие слезы, а потому осторожно обнял Мо Жаня за плечи и легонько погладил юношу по растрепанным волосам, в который раз поражаясь, насколько эти беспорядочные пряди могут быть мягкими.

Его длинные пальцы неуклюже скользили по затылку и шее Вэйюя, а все возражения так и остались невысказанными. По его собственному телу распространялось волнами тепло, от которого сердце млело, пропуская удары.

Говорить не хотелось, потому что любой звук мог разрушить момент, напоминающий зыбкий мираж. Крупные капли дождя продолжали тихо шелестеть по подоконнику, а дыхание Мо Жаня щекотало шею, опаляя жаром.

— Мо Жань… — Чу Ваньнин сам не понял, зачем позвал юношу по имени. Его тут же захлестнуло волнение. Все-таки ему стоило бы молчать, потому что юноша мгновенно напрягся.

— Ваньнин? — он приподнял голову, вопросительно глядя на Чу. — Что-то не так?..

— Ничего, — Чу Ваньнин покачал головой, готовый провалиться сквозь землю от неловкости. Он ни за что бы не признался, что ему просто нравится произносить имя юноши. Это было… слишком. Просто слишком. А теперь Вэйюй еще и смотрел на него в упор, как если бы чего-то ждал.

— Ваньнин, я хотел спросить, — после небольшой паузы поинтересовался он. — Как насчет… свидания?

— Что?.. — глаза балетмейстера Чу на мгновение превратились в щелки. Он снова напрягся.

— Раз уж мы встречаемся, то я хочу пригласить тебя на настоящее свидание, — Мо Жань продолжал изводить Ваньнина полным надежды и нежности взглядом, его все еще красное от недавних слез лицо вызывало главным образом жалость. В этот момент он выглядел таким беззащитным, словно одно неосторожно оброненное слово способно расколоть вдребезги его сердце.

Чу Ваньнин, который в жизни не был на свиданиях, не умел говорить о любви, а из слов поддержки знал лишь «хорошо», был окончательно выбит из колеи. Одна лишь мысль о том, чтобы прилюдно даже просто держаться с кем-то за руки, уже заставляла его напрячься.

Он хотел бы ответить что-то резкое — но вместо этого обнаружил, что голос его больше не слушается, а сам он продолжает беспомощно смотреть на Мо Жаня, мысленно ненавидя себя за слабость.

«О чем, черт возьми, я думаю?! Что, если нас кто-то увидит вместе?..» — проносились в голове мысли одна страшнее другой.

Однако он прекрасно осознавал, что Жуфэн и так уже было известно о Вэйюе, а половина их труппы запечатлела их совместный танец на видео и обсуждала в общем чате, спят ли они.

— Ваньнин?.. — Мо Жань нахмурился, видимо, осознав, что что-то идет не так, — Прости, если я поторопился. Просто я подумал, что было бы здорово за тобой ухаживать… — в его взгляде поселилась паника.

— Я мужчина, — бросил сухо Чу Ваньнин.

— Я в курсе, — Мо Жань расплылся в обаятельной улыбке. — Если ты стесняешься наших отношений, я могу найти уединенное место, и нас никто не увидит…

— Мой дом недостаточно уединен для тебя? — края губ Ваньнина предательски дрогнули.

Он пытался заставить себя держать серьезное лицо, но, кажется, глупый юмор Мо Жаня был заразен.

— …... — кажется, Вэйюй был ошарашен его ответом, потому что юноша только продолжал смотреть на него с открытым ртом, хлопая глазами.

— Я не против свидания с тобой, но не понимаю смысла, — вздохнув, признался наконец Ваньнин. — Я никогда не… в общем, ни с кем не встречался.

— Ваньнин, — Мо Жань неожиданно обхватил его за талию, притягивая к себе так резко, что Чу пришлось вцепиться юноше в плечи чтобы сохранить равновесие. — Это и правда будет твое первое свидание?.. Правда?..

Он заглядывал в глаза мужчине так пристально, что Чу внезапно ощутил, как кровь приливает к лицу. Запоздало он осознал, как, должно быть, ужасно звучит его признание. Он всего лишь констатировал факт — и даже не подумал, как Вэйюй мог воспринять его «внезапное» откровение.

«И, правда, кто в таком возрасте идет на первое свидание?.. Чу Ваньнин, да ты гений!» — «поздравил» он себя.

— То есть, я, конечно, понимаю, что ты вряд ли… ну… — поспешно исправился Мо Жань, отводя глаза, потому что выражение лица балетмейстера не предвещало ничего хорошего. — Но я думал, что уж на свидания-то ты… ходил?

— Мне это было неинтересно, — Ваньнин попытался отстраниться, но Вэйюй продолжал прижимать его к себе так крепко, что Чу пришлось бы двинуть ему хорошенько в челюсть чтобы заставить отступиться.

— Понимаю, — Мо Жань, кажется, воспринял это как вызов. — В таком случае, я должен все организовать так, чтобы тебе совершенно точно понравилось... — он буквально просиял.

— Мо Жань, — Ваньнин скрипнул зубами. — С чего ты взял, что должен что-то устраивать?

С каждой секундой у мужчины нарастало чувство, что он сам не понял, насколько влип, согласившись непонятно на что — потому что Вэйюй, как обычно, не отличался связностью в своих выражениях, когда предлагал ему не то встречаться, не то жить вместе.

И, если перспектива «жить вместе» выглядела не так угрожающе поскольку они уже некоторое время и так вынужденно жили под одной крышей, и Ваньнин действительно скучал по тем нескольким неделям — то сама идея «встречаться» вызывала панический ужас.

Хотя бы потому что он не имел ни малейшего представления, что ему предполагается делать.

Должен ли он будет тоже устраивать Вэйюю свидания? Дарить цветы?.. Представив, как покупает букет и преподносит его юноше, Ваньнин едва не начал плеваться кровью. Нет, он определенно был в шаге от того, чтобы спасаться бегством. Все осложнялось тем, что он находился у себя дома, и бежать здесь было особо некуда.

— Ваньнин, — позвал его Мо Жань тихо. — Не хмурься так сильно. Просто скажи, что тебя так беспокоит.

Чу Ваньнин усилием воли заставил себя сделать лицо попроще и молча покачал головой.

— Ваньнин, — не унимался Мо Жань. — Я здесь. Если ты хочешь о чем-то спросить, или тебя тревожит что-то, я всегда готов выслушать и помочь. Ты ведь знаешь об этом?

— Знаю, — кивнул балетмейстер Чу. Он определенно не мог заставить себя сказать Мо Жаню в лицо, что его беспокоит в принципе само наличие их отношений. Он не понимал, чего юноша от него ждет — вернее, всего минут десять назад ему казалось, что понимает, но на поверку оказалось, что он просто убедил в этом себя. Притом совсем необоснованно.

— Вот и хорошо, что знаешь, — улыбнулся Вэйюй и прижался губами к щеке Ваньнина, заставляя мужчину вздрогнуть от неожиданности. — Пожалуй, я тогда пойду. Отдохни как следует — а вечером я заеду за тобой… часов в девять?

— Так поздно?.. — вырвалось у Ваньнина раньше чем он успел подумать.

Почему-то он даже не предположил, что Вэйюй захочет куда-то уйти — и он уж точно не ожидал от себя, что почувствует укол разочарования. С другой стороны, юноша готовил ему еду, пек печенье, убирал… Ваньнин едва не застонал, вдруг осознав, что Мо Жань, должно быть, не спал еще с прошлого дня.

— Я могу заехать и раньше, но то место, куда я планирую тебя привести, особенно красиво ночью, — как-то уж очень загадочно ответил Вэйюй, хитро щурясь.

— Хорошо, — сдался Ваньнин, понимая, что у него нет ни единого аргумента чтобы отговорить Мо Жаня от этой идиотской затеи. Да и он сам чувствовал, что ему следует побыть наедине со своими мыслями — потому что само присутствие Мо Жаня выбивало почву из-под ног, лишая последних искр разума.

После прошлой ночи он все еще чувствовал себя так, словно каждый его нерв оголен — и малейшее слово, действие или взгляд могли пошатнуть его и без того хрупкое душевное равновесие. Он все еще не верил, что все, что случилось между ним и Вэйюем, было реальным. Казалось, стоит Мо Жаню уйти — и он усомнится в том, что признания Вэйюя ему не приснились…

И, все же, он заставил себя проводить юношу до двери. И его руки почти не дрожали когда он закрывал за ним дверь.

Он даже нашел в себе силы улыбнуться в ответ, когда Мо Жань обернулся и помахал ему.

Лишь когда дверь закрылась, Чу вдруг понял, что внезапно как будто стало нечем дышать. Как если бы весь кислород разом выжгло в его доме. Сердце беспомощно продолжало колотиться где-то в горле — а он сам чувствовал себя настолько разбитым, что, казалось, в нем не осталось ни капли сил чтобы даже просто дойти до постели и рухнуть в нее спать.

Впрочем, он даже не был уверен, что сумеет заснуть… Между тем, до свидания с Вэйюем оставалось целых шесть часов.

«Ну и что я, спрашивается, должен теперь делать?» — спросил он у себя.

...Мо Жань не припоминал, когда в последний раз так нервничал. Он едва сдерживался чтобы не позвонить Чу Ваньнину и не отменить все, потому что его нервы, казалось, превратились в натянутые до предела струны: того и гляди — лопнут, а сам он сорвется в безумие.

Он до сих пор не понимал, каким чудом Ваньнин согласился с ним встречаться после всего, что между ними произошло.

После того, как Мо Жань… потерял над собой контроль.

Одно лишь воспоминание о произошедшем вызывало у него желание исчезнуть с лица земли. Но он ведь знал, что рано или поздно это может произойти. Знал, что в последние дни ему становилось все хуже — всему виной его нестабильное эмоциональное состояние.

Черт, он настолько боялся потерять Чу, быть отвергнутым им снова — а по иронии, это и стало той самой последней каплей, заставившей реку выйти из берегов.

Он едва не потерял единственного человека, который имел для него значение, только потому что слишком боялся его потерять… Что могло быть более глупым?

Мо Жань хмуро уставился на собственное отражение в зеркале заднего вида. Он выглядел так же, как обычно: улыбчивое лицо, вьющиеся волосы, небрежно собранные в высокий хвост, сосредоточенный взгляд темных глаз…

Он невольно вспомнил, как нежно Ваньнин касался его лица еще утром и перебирал прохладными пальцами его волосы. Почти невесомые прикосновения вызывали зависимость сродни маниакальной — иначе Мо Жань не мог объяснить тот факт, что его возбуждали одни лишь фантазии о простых, бл*ть, прикосновениях.

«Что, если он передумает?.. Или снова сделает вид, словно ничего не было?»

Мо Жань припарковался у ворот дома Чу и несколько секунд просто сидел в машине ничего не делая. На часах было уже пять минут десятого.

Тихо выругавшись, он наконец набрал Ваньнина — и спустя несколько мучительных минут ожидания… тупо уставился на экран.

Чу, мать его, сбросил звонок.

«Бл*...»

Мо Жань приложился лбом к стеклу, не сдерживаясь в выражениях. Он подозревал, что Чу Ваньнин вполне способен снова замкнуться или вести себя так, словно ничего не произошло — но даже не догадывался, что тот решит тупо отморозиться!..

Юноша тихо выдохнул, пытаясь успокоиться, а затем снова набрал номер Ваньнина — и принялся ждать. На этот раз звонок был сброшен буквально через пару гудков.

«С*ка!!!»

Однако, к его удивлению, буквально в следующую секунду ему пришло сообщение от балетмейстера Чу с какими-то весьма невнятными объяснениями.

Тот писал:

«Мо Жань, я немного задерживаюсь. Пожалуйста, подожди меня в машине еще десять минут.»

Вэйюй потер глаза, ущипнул себя, а затем снова перечитал эти несколько фраз.

Он определенно не понимал, что может заставить Чу задержаться даже на минуту — обыкновенно тот был даже излишне пунктуален, и пилил всех, кто позволял себе прийти на репетиции позже себя.

«Какого хр*на?..»

Еще более подозрительно было то, что Ваньнин даже не подумал впустить его в дом.

Однако Мо Жаню не приходилось особенно выбирать, так что он приготовился ждать столько, сколько нужно. В конце концов, Ваньнин не попытался слиться — он всего лишь опаздывал.

Даже если он заставит Вэйюя ждать до утра — то не сдвинется с места.

Следующие несколько минут тянулись особенно долго: юноша продолжал перечитывать сообщение Чу и время от времени беспокойно коситься на часы. Под ложечкой неприятно посасывало, и напряжение медленно подползало к точке кипения.

Ровно в четверть десятого, верный своему слову, на горизонте показался балетмейстер Чу, и лишь тогда Мо Жань позволил себе медленно выдохнуть — потому что мужчина решительно направлялся в сторону его машины, выглядя при этом так, словно собрался кому-то надрать зад. На лице его было написана высшая степень раздражения, а взгляд метал молнии.

«Такой красивый... даже когда злой…»

Мо Жань буквально перестал моргать, следя за каждым движением Чу. Всякий раз, глядя на Ваньнина, он словно видел его впервые: даже то, как мужчина просто идет, было захватывающим зрелищем. Движения были четкими, отточенными, и в то же время наполненными изяществом — в них была и острота холодного оружия, и плавность стихии.

— Ваньнин, — Мо Жань вышел ему навстречу.

— Привет, Мо Жань, — балетмейстер Чу резко остановился, и только теперь юноша заметил, что у него было что-то в руках. — Это… это тебе.

Мо Жань хотел перехватить сверток, но Ваньнин почему-то с поразительной ловкостью убрал его в сторону. Выражение его лица при этом стало еще более грозным.

— Можно мне посмотреть?..

— Может, позже? — Чу Ваньнин натянуто улыбнулся, и у Мо Жаня перехватило дыхание от того, как на секунду неуловимо смягчилось обыкновенно лишенное всяких эмоций лицо, выдавая крайнюю степень смущения.

— Как скажешь, — юноша помог Чу сесть на пассажирское сидение, решив, что не станет ни на чем настаивать.

Ему было до одури любопытно, что было в том таинственном свертке такого, что Ваньнин едва не убежал обратно в дом, однако он мог заставить себя подождать. В конце концов, главное — мужчина все-таки сидел сейчас совсем рядом с ним, тщательно пристегнутый и выглядящий так, словно собрался как минимум встретиться лицом к лицу с главным боссом какой-нибудь особо кровавой RPG. Даже одет он был соответствующе: обыкновенные траурно-белоснежные одеяния сменил на не менее траурно-черные минималистичные свитер и джинсы, а волосы собрал в высокий хвост, предварительно скрепив... — глаза Мо Жаня расширились — той самой заколкой! Рубиновые лепестки нежно поблескивали в тусклом свете уличных фонарей и отбрасывали алые блики на черный шелк волос.

«Все-таки он ее носит!..»

Это поразительное открытие подействовало на Мо Жаня как гром средь ясного неба. Он уставился на Ваньнина во все глаза с абсолютно глупым выражением лица, расплываясь в улыбке.

— Так… мы едем? — Чу нахмурился, видимо, не понимая, чем вызвана такая бурная реакция.

— Да… да, как скажешь, — невпопад закивал головой Вэйюй, но улыбаться не перестал.

Следующие полчаса прошли относительно спокойно, если исключить тот факт, что балетмейстер Чу время от времени неловко поглядывал на Мо Жаня — и выглядел при этом так, словно вот-вот попросит повернуть обратно. Когда же Мо Жань наконец припарковался в абсолютно незнакомом квартале, лицо его приобрело откровенно бледный оттенок.

— Мы... приехали? — переспросил он, чувствуя себя невероятно глупо потому что, совершенно очевидно, Мо Жань бы не стал останавливаться без весомой причины.

— Ну, в общем, да, — юноша ухмыльнулся. — Я хотел сегодня показать тебе место, где я часто проводил время до того, как уехал на гастроли. Мне всегда хотелось привести тебя сюда, Ваньнин, но… мне казалось, ты ни за что бы не согласился.

— Но я здесь, — Чу приподнял брови, очевидно, считая, что этого факта достаточно для того, чтобы возразить Вэйюю. — И, к тому же, не припомню, чтобы ты меня приглашал хоть куда-то в то время, что я был твоим учителем…

— На самом деле, я приглашал тебя много раз, — Мо Жань прищурился. — Я звал тебя пообедать вместе, наверное, раз сто, но ты просто…

— Я говорил, что не голоден, — закончил за него Ваньнин, пожимая плечами. — Ты прав. Но как бы это выглядело, если бы я согласился? Тебе сколько тогда было… десять? Одиннадцать?

Мо Жань рассмеялся.

— Какая разница, как бы это выглядело? Ты старше меня всего на пару лет, Ваньнин, но ведешь себя так, словно в отцы годишься.

— Вздор, — балетмейстер Чу опасно прищурился. — В подростковом возрасте разница ощущается совсем иначе. В сравнении со мной ты был мальчишкой.

— Но сейчас-то я уже не похож на ребенка, ...учитель?.. — юноша явно забавлялся.

Определенно он прекрасно знал, что был не только выше ростом, но и сложен крепче. Даже размер их рук отличался — не говоря уже о том, что у Мо Жаня были более широкие плечи, а мускулатура буквально выпирала из-под одежды. Ваньнин же хоть и был в отличной форме, но само его астеническое сложение никогда не позволяло ему похвастаться слишком рельефным телом. И один лишь этот факт иногда отчаянно смущал.

Нет, назвать Мо Жаня ребенком теперь мало у кого повернулся бы язык. К тому же, Чу тут же некстати вспомнил о том, насколько внушительно Вэйюй был сложен ниже пояса — зрелище заставляло его нервничать даже спустя столько времени. Он до сих пор жалел, что тогда ему не хватило духу заставить себя не смотреть.

— Ваньнин?.. — окликнул его Мо Жань. — Пойдем?

Чу Ваньнин, едва живой от стыда, поспешно прогнал не самые удачные воспоминания и кивнул. Однако, едва он вышел из машины, горячая ладонь Вэйюя мгновенно накрыла его глаза. Вторая же рука юноши обвилась вокруг талии мужчины, заставляя остановиться.

Чу застыл на месте, пытаясь понять, зачем Мо Жань пытается сбить его с толку.

— Постой… Ваньнин, ты можешь не смотреть, пока мы не будем на месте? — он склонился к самому уху балетмейстера, и тот едва не подпрыгнул от неожиданности, потому что шепот буквально щекотал чувствительную ушную раковину, пробуждая целую вереницу мурашек.

— Я могу просто закрыть глаза если ты будешь вести меня под руку. Тебе не обязательно… стоять так близко, — выдохнул Чу, напрягаясь. — Я не собираюсь подсматривать.

— О, я придумал кое-что получше, — пробормотал Мо Жань, продолжая обнимать его за талию. Однако теперь место его ладони на глазах заняла плотная темная повязка, сквозь которую едва возможно было что-либо разглядеть.

В следующую секунду он подхватил Ваньнина, заставляя мужчину раздраженно взмахнуть руками в попытках сохранить равновесие — и, отбросив сомнения, быстрым шагом направился вперед. То, что Чу совсем не сопротивлялся и, казалось, был готов ко всему, определенно вселяло уверенность — а сам факт того, что мужчина не просто согласился довериться ему, но и не высказывал никаких возражений, и лишь тихо выдохнул, когда Мо Жань буквально обвил его руками, не могло не воодушевлять.

Однако Мо Жань тут же вспомнил, как однажды уже радовался тому, как Чу Ваньнин ему беспрекословно доверяет, когда опоил мужчину снотворной настойкой — а на следующее утро балетмейстер в ужасе сбежал от него.

Нет, радоваться все-таки было как-то рановато.

Мо Вэйюй действительно собирался сделать это свидание особенным, однако уверенность в том, что еще с утра казалось ему отличной идеей, таяла с каждой секундой. Возможно, он все-таки зашел слишком далеко — и Ваньнин просто не поймет его.

Спустя пару минут он наконец осторожно поставил Ваньнина на ноги, а затем ослабил узел повязки.

— Мы на месте, — он отступил от Чу на несколько шагов, позволяя балетмейстеру самостоятельно снять с глаз ткань и осмотреться.

Мужчина медленно отодвинул повязку в сторону, щурясь, как если бы опасался того, что может увидеть. В следующую секунду его лицо сделалось непроницаемым, а темные словно ночь глаза сверкнули неверием.

— Это..?

— Когда я только начинал заниматься трюками, мне необходимо было где-то тренироваться, и это место было идеальным, — поспешно объяснил Мо Жань. — Здесь все еще шло строительство, так что вечерами в свободное время я пробирался сюда чтобы практиковаться — а сегодня я просто арендовал всю крышу для того, чтобы все устроить и привести тебя… Не переживай, Ваньнин — здесь никого нет кроме нас с тобой. И мы можем здесь находиться сколько пожелаем...

— На каком мы этаже? — внезапно севшим голосом тихо поинтересовался Чу. Его пальцы вцепились в повязку, как если бы он хотел снова натянуть ее на глаза чтобы больше ничего не видеть.

— Это неважно, — Мо Жань шагнул к нему. — Посмотри, какой красивый вид открывается на город. Разве… разве тебе не нравится?

— Я боюсь высоты, — процедил Ваньнин сухо, — ты… должен был помнить.

Его лицо все еще было неестественно пепельным, а взгляд упирался в Мо Жаня, как если бы он опасался, что, если посмотрит куда-то в сторону — окончательно сорвется в панику.

А паниковать было отчего, потому что Вэйюю хватило ума привести его на крышу небоскреба, представляющую собой огромный стеклянный шар с абсолютно прозрачным полом, сквозь который легко просматривались десятки кварталов, проезжая часть — и проносящиеся где-то внизу светящиеся точки автомобильных фар. Город напоминал внезапно оживший дальний план триптиха Босха — светящийся муравейник, разрывающий сгущающуюся тьму потоками света, которые прошивали ночь подобно тысячам золотых нитей.

— Ваньнин, — Мо Жань сделал шаг в сторону Чу, протягивая руку.

— Зачем ты привел меня сюда? — балетмейстер усилием воли заставил себя не смотреть под ноги, и спустя пару секунд сомнений шагнул к Вэйюю, но тут же пошатнулся — как если бы оступился на ровном месте.

Он старался не думать о том, что от разверзнувшейся пропасти его отделяет лишь тонкое прозрачное стекло под ногами.

На реке зимой лёд и то бывал толще.

Казалось, каждый шаг приближает его к неотвратимой гибели.

В горле пересохло.

Мо Жань внезапно отчетливо понял, насколько неосмотрительно выбрал место их свидания — но что-либо менять было уже поздно.

— Ваньнин, — повторил он тихо, — иди ко мне и ничего не бойся, ладно?..

Балетмейстер Чу смерил Вэйюя мрачным взглядом. Он понимал, что юноша сейчас буквально уговаривает его словно ребенка, но ничего не мог поделать с разъедающим последние крохи уверенности страхом, который, казалось, лишь усиливался с каждой секундой.

В следующее мгновение Мо Жань, видя, что Чу снова застыл на месте и не может больше ступить и шагу, сам подошел к нему и обхватил мужчину за плечи, прижимая оцепеневшее тело к себе.

Ваньнин тут же ухватился за Мо Жаня и зажмурился, как если бы был готов к падению в любую секунду.

Однако… шло время, и ничего ужасного не происходило.

— Всё хорошо, видишь? — прошептал Мо Жань ему куда-то в шею. — Расслабься. Здесь действительно очень красиво, и я пригласил тебя сюда совсем не для того, чтобы пугать. Вместо того чтобы смотреть под ноги, взгляни сейчас наверх, хорошо?

Чу Ваньнин позволил себе бросить осторожный взгляд в сторону неба — и замер в потрясении. Перед ним открылся невероятный вид полной луны, как раз выплывающей из-за густых облаков подобно сверкающему призрачному шару. Запорошенный дождевыми каплями огромный стеклянный купол переливался в неровном свете мириадами крошечных призм, удерживаясь в воздухе при помощи прочных хромированных балок. Лунный свет струился сквозь прозрачное стекло и скользил мягкими потоками в прохладном ночном воздухе.

— Тебе нравится? — мягко спросил Мо Жань.

Ваньнин продолжал молча вглядываться в пронзительно бездонное ночное небо. На мгновение он почувствовал себя невероятно свободным, как если бы вдруг вырвался из телесной оболочки и вот-вот мог быть поглощен безбрежной тьмой космоса — и лишь руки Вэйюя удерживали его от того чтобы оторваться от поверхности земли и воспарить.

Он внезапно понял, что именно пытался изобразить Микеланджело на сводах Сикстинской капеллы — небо, простирающееся над ним, принимало его.

— Это… прекрасно, — выдохнул он спустя несколько мучительно долгих секунд. — Мо Жань, это место…

Он говорил обрывками потому что слова путались в голове. Звук собственного голоса казался ему неуместным и грубым — и даже шепот не мог бы его смягчить.

— Я знаю, — выдохнул Мо Жань ему в волосы. — А теперь… Ваньнин, ты хотел бы попробовать забраться на самый верх вместе со мной?

— Я не смогу, — Чу ошеломленно дернулся в руках юноши. — Нет… нет! Просто нет!

— Сможешь, — улыбнулся Мо Жань, щекоча дыханием его шею, и от теплой волны воздуха тело Ваньнина буквально пронзил электрический разряд. — Я сам делал это бессчетное количество раз... Видишь ту балку, напоминающую изогнутую дугу? Прямо под ней находится мягкий гимнастический мат — и, если ты оступишься, ничего ужасного не произойдет. Ты просто упадешь вниз, на мягкую поверхность...

— Зачем ты положил под балкой гимнастический мат? — прищурился Чу, перебивая Мо Жаня.

Он мгновенно заподозрил неладное. Сердце тут же тревожно сжалось потому что он запоздало понял, насколько высоко находится сердце купола от поверхности пола. Даже если падение будет мягким, процесс займет достаточно времени чтобы сойти с ума от ужаса… раз пять к ряду.

— Потому что я хотел попробовать проделать некоторые трюки вместе с тобой, Ваньнин, — признался Мо Жань тихо. — Прямо в воздухе. В падении. Что скажешь?..

— …... — Чу уставился на юношу с таким видом, словно тот нанес ему удар под дых. Он не знал, стоит ли ему сейчас истерически рассмеяться, или осыпать Мо Жаня проклятиями. И то, и другое едва ли могло передать его внутреннее состояние.

Ради всех святых, он и так едва мог находиться в этом месте — в основном, только благодаря тому что цеплялся за плечи Мо Жаня как за спасительную соломинку и старательно уводил взгляд от прозрачного стекла под ногами.

Мо Жань, правда, предлагал ему прыгнуть вниз с самой высокой балки этого купола?.. Без страховки?..

Он… серьезно считал, что Чу способен на подобное?

— Ваньнин… — Мо Жань тихонько вздохнул, поглаживая напряженную спину мужчины. — Ты можешь просто понаблюдать, как это делаю я. Я понимаю, что все это выглядит пугающе, но… просто поверь — если ты все-таки решишься, ощущение в прыжке будет потрясающим. Я могу тебе это обещать. Но я не стану настаивать.

Его пальцы мягко прошлись по волосам Чу, а затем аккуратно принялись массировать буквально заледеневшую от напряжения шею.

Балетмейстер Чу сделал глубокий вдох и перевел взгляд на лицо Мо Жаня. Парень склонялся к нему все это время, но из-за испуга Ваньнин едва замечал, насколько близко они находятся друг от друга.

Все это время он позволял своему телу буквально льнуть к Мо Жаню, и это казалось… правильным. Его собственные руки лежали на груди юноши, и он чувствовал, как бьется его сердце. Удар за ударом. Часто. Гулко.

Казалось, его собственное сердце пытается следовать этим ударам подобно тому, как сам он привык следовать лейтмотиву, исполняя танец.

От внезапно нахлынувшего чувства стыда он резко отпрянул в сторону на несколько шагов, позабыв о том, чем был только что так напуган.

— Хорошо… — сорвалось у него с языка раньше, чем он успел понять, что говорит, и едва удержался чтобы в ужасе не зажать рот ладонью потому что понял, как сильно себя выдал одним этим словом.

Ведь он мог для начала просто посмотреть, как исполняет прыжки Мо Жань — но сама мысль о том, что ему придется смотреть на то, что юноша рискует таким образом, заставляла его содрогаться от ужаса.

Он действительно готов был прыгнуть вниз вместе с Вэйюем… просто потому что не хотел смотреть, как тот рискует один.

— Ваньнин?.. — Мо Жань пристально вгляделся во внезапно лишившееся любых эмоций лицо Чу. — Если ты хочешь отказаться, все в порядке. Я действительно… зашел слишком далеко? Это ведь наше свидание, и тебе должно нравиться то, что мы делаем...

— Вздор, — Ваньнин вскинул в воздух острый подбородок, а его пронзительные темные глаза полоснули юношу словно острое лезвие. — Я прыгну с тобой. В этом нет ничего… особенного.

Он резко развернулся к Мо Жаню спиной и показательно направился… он сам не знал, куда, потому что, сделав всего несколько шагов и случайно скользнув взглядом по простирающемуся под ногами далекому пейзажу ночного города, снова почувствовал, как мучительно перехватывает дыхание.

Однако ему следовало взять себя в руки прямо сейчас — потому что сам факт, что Мо Жань приготовил подобное свидание и захотел поделиться с ним чем-то настолько личным, был важен. Ваньнин понимал, что Мо Жань наверняка задумал все это не просто так — это место было особенным. Юноша позвал его сюда потому что любил этот купол — и те ощущения, которые он испытывал, он хотел разделить с Чу.

Вот только Чу Ваньнин… возможно, никогда не сможет понять Мо Жаня.

Как бы ни старался. И какие бы усилия над собой ни делал.

Как бы отчаянно ни пытался скрыть свой страх.

Словно почувствовав, что мысли мужчины приняли неприятный оборот, Мо Жань тут же осторожно предложил:

— Если хочешь, мы вовсе можем не прыгать. Посидим прямо здесь — и будем делать что угодно. Что захочешь. Я… на всякий случай принес подушки, пледы и вино. Я открою тот сверток, что ты приготовил для меня…

— Я хочу прыгнуть с тобой, — упрямо оборвал его Ваньнин, хмуря брови. — Если ты хочешь этого, я готов попробовать.

Мо Жань недоверчиво уставился на Чу, а затем неожиданно улыбнулся и буквально сгреб мужчину в объятия, целуя подрагивающие от напряжения губы.

Ваньнин замер. Он так и не закрыл глаза, а потому мог нечетко видеть лицо Вэйюя в рассеивающемся лунном свете: резкие черты, широкие скулы, ниспадающие в беспорядке на лоб пряди волос.

Мо Жань был настолько красив, что даже смотреть на него было больно. Чувствовать же его поцелуи, полные невысказанных обещаний и тлеющего огня, готового разлиться в любую секунду жарким потоком, казалось и вовсе невыносимо.

— Ваньнин… — Мо Жань продолжал мягко ласкать его губы, а руки его скользили по спине мужчины, очерчивая каждый изгиб, каждый выпирающий позвонок. — Черт тебя побери, Ваньнин… почему ты такой?..

— Какой? — тихо выдохнул Чу прямо в губы Вэйюя, и его наконец расслабившийся разомкнутый рот дал возможность Мо Жаню углубить поцелуй, буквально впиваясь в мужчину.

Как если бы тот был единственным смыслом его жизни, его спасением и одновременно проклятием.

Он запустил ладонь в темную россыпь волос балетмейстера, мягко заставляя запрокинуть голову, и с диким стоном продолжил начатое.

Чу Ваньнин действительно был его смыслом жизни — притом уже давно. Однако… то, как мужчина без возражений согласился на прыжок… как при этом смотрел на Вэйюя, словно не мог ему ни в чем отказать… это буквально заставляло Мо Жаня преклоняться перед ним.

— Я люблю тебя, Ваньнин, — еще раз произнес он, чувствуя, как ничтожна эта банальная фраза в сравнении с тем, что он испытывает. — Больше, чем люблю. Я… я не знаю, как сказать это тебе иначе — так, чтобы ты понял.

— Мо Жань!.. — Чу уставился на него широко распахнутыми глазами. Он все еще задыхался после долгого поцелуя. Его губы раскраснелись, а лицо горело от смущения. Мягкий румянец заливал обыкновенно белоснежную словно нефрит кожу.

В следующее мгновение Вэйюй подхватил Ваньнина.

— Держись за меня крепче и не смотри вниз, — предупредил он. — Мы отправляемся наверх. Сейчас.

— Прямо… вот так?.. — Чу, все еще не совсем пришедший в себя после поцелуя, едва мог говорить. Сердце тревожно заколотилось, и он буквально обвил Вэйюя, вцепившись руками в его шею, а ногами обхватив его талию. В другой ситуации он бы пришел в ужас от того, в каком положении находится — но в тот момент ему было не до приличий. Он действительно безумно боялся упасть — и понимал, что Вэйюй собирается нести его на себе, балансируя на скользких балках, удерживающих купол. Даже думать об этом было страшно — однако все это происходило с ним прямо сейчас, в реальности, и он понимал, что только так для него возможно оказаться на самой вершине купола, поскольку сам он никогда туда не сможет забраться, находясь в здравом уме.

Он закрыл глаза, позволяя Мо Жаню нести себя, ощущая, как с каждым шагом приближается неотвратимое. Чувствуя себя безумцем — и в то же время понимая, что никогда себе не простит, если в последний момент откажется от прыжка.

Это была ситуация, в которой он отлично знал, что Мо Жань тут же остановится, стоит ему только попросить об этом — но он сознательно не хотел этого делать. Ему действительно хотелось понять, что чувствует Вэйюй, когда летит с высоты вниз. Ему необходимо было разделить с ним этот опыт.

И… он верил Мо Жаню.

Верил больше, чем самому себе.

— Ваньнин?.. — окликнул его вдруг Мо Жань, вырывая из прострации. Он остановился.

— Мы… на месте? — Чу Ваньнин неосознанно сжал шею Вэйюя крепче, едва не душа юношу.

— Да, — Мо Жань, казалось, вовсе не заметил этого отчаянного жеста, и лишь осторожно позволил мужчине стать на ноги. — Если ты передумал, я пойму. Просто скажи мне об этом прямо сейчас.

— Я не передумал, — Ваньнин все еще держал глаза закрытыми, но даже потоки воздуха на вершине купола ощущались совсем иначе чем внизу. Холодный, напоенный дождевой сыростью сквозняк вызывал озноб, а лунный свет стал настолько ярким, что даже сквозь плотно закрытые веки Чу, казалось, мог чувствовать его на своем лице.

Мо Жань крепко обхватил Ваньнина за талию, прижимая к себе. Тихо щелкнула застежка скрепляющей стропы, которая теперь связывала их вместе.

— Можешь открывать глаза, — сказал он вполголоса, и Ваньнин, собираясь с духом, тихо выдохнул. А затем… его взгляд впился в лицо Мо Жаня, и их глаза встретились. Ощущение было таким, словно он уже летит куда-то в пропасть, и это падение невозможно остановить, потому что темный, полный безудержной страсти взгляд, казалось, был сконцентрирован лишь на нем.

— Я люблю тебя, Ваньнин, — еще раз повторил Мо Жань. Он произнес это одними лишь губами, беззвучно.

А в следующую секунду они нырнули в пустоту, проворачиваясь в воздухе в безумной фигуре.

Чу, казалось, забыл как дышать — потому что ледяной воздух обжигал легкие, свистел в ушах, а перед глазами все плыло. Живот скрутило в узел, а перед глазами заплясали огненные точки.

А затем… время словно замедлилось... и он в изумлении уставился на бескрайнее ночное небо, простирающееся над ним бессчетными галактиками, мерцающее отблесками лунного света, клубящееся рваными облаками, в которых, казалось, тонула сама Вселенная, закручиваясь в бесконечную спираль.

Он продолжал лететь вниз на немыслимой скорости — но при этом чувствовал себя так, словно парит в первозданной пустоте — в идеальном пространстве, где не существует ничего кроме самого неба.

Руки Мо Жаня продолжали крепко обхватывать его за талию, а горячее дыхание опаляло шею. Еще один резкий выдох — и Чу прочувствовал неожиданно мягкий удар, от которого на мгновение снова запаниковал.

«Так… быстро?»

«Уже всё?..»

Он дернулся, запоздало осознавая, что Мо Жань все это время находился за его спиной — и принял всю силу удара на себя.

— Мо Жань?.. — позвал он, беспомощно шаря руками, пытаясь избавиться от связывающей их стропы чтобы развернуться и собственными глазами увидеть, что с юношей все хорошо.

Пальцы Вэйюя, однако, не дали ему этого сделать — он тут же вцепился в руки Ваньнина, блокируя любые попытки высвободиться.

— Я здесь, — прошептал он тихо. — Всё хорошо. Просто… давай полежим вот так еще немного?

— Мо Жань… все в порядке?! — Ваньнин снова попытался вывернуться, в его голосе теперь звучал нескрываемый ужас. — Мо Жань!..

Он чувствовал, что сойдет с ума, если не увидит, что с юношей все хорошо. Неконтролируемый страх — намного сильнее, чем даже в момент прыжка — заставил его разум на мгновение помутиться.

— Ваньнин… — Вэйюй тихо охнул когда острый локоть мужчины резко опустился ему на живот. — Черт, да все хорошо со мной… было, пока ты не решил меня искалечить!..

Ваньнин тут же расслабился, а Вэйюй наконец расстегнул стропу.

В следующую секунду оба мужчины оказались в объятиях друг друга. Ваньнин развернулся к Мо Жаню, пристально вглядываясь тому в лицо в поисках хоть малейших признаков, что тот пострадал — но юноша только беспечно рассмеялся.

— Эй, ты, что, так переживал обо мне?..

— Идиот!!! — Чу Ваньнин злобно поджал губы, поспешно отворачивая все еще пылающее лицо.

Но Вэйюй тут же обхватил его за шею, притягивая к себе обратно — еще ближе.

— Тебе понравилось, — скорее констатировал чем спросил он, а в темно-фиолетовых глазах сверкнуло удовлетворение.

Ваньнин не ответил. Немного помолчав, он только утвердительно кивнул головой.

Он не видел смысла обманывать Вэйюя в подобных вещах. Да, он до безумия боялся высоты — и едва ли согласился бы повторить подобный прыжок снова — но то, что он пережил, стоило каждой секунды предшествующего страха. Казалось, на несколько мгновений он погрузился в иное измерение.

Вместе с Вэйюем.

Ни на секунду он не чувствовал себя одиноким. Мо Жань показал ему, каково это — отправиться в полет. Быть бесстрашным.

Теперь, приземлившись, они оба оказались друг перед другом как на ладони —обессилевшие, лишенные всякого притворства, с обнаженными чувствами, от которых кружило голову посильнее чем во время падения.

— Так… что в свертке? — тихо напомнил Мо Жань.

Ваньнин отчаянно покраснел — а затем, неловко пожав плечами, прошептал:

— Можешь посмотреть, когда посчитаешь нужным. Там… действительно ничего особенного. Не сравнится с тем, что ты приготовил для меня.

— Ваньнин?.. — Мо Жань растерянно уставился на мужчину, который, казалось, вот-вот воспламенится от стыда. — Что за ерунда?.. Я просто давно мечтал показать тебе это место. Разделить с тобой… эй! — он вдруг понял, что Чу переживает, что ему не понравится приготовленный сюрприз.

— Мо Жань… — Ваньнин рассеянно уставился перед собой, как если бы боялся даже взглянуть на юношу. — Прекрати. Я не понимаю, зачем ты все это делаешь. Ты… ты невероятный, красивый, талантливый… Ты мог бы быть с кем угодно.

— А..? — Мо Жань вдруг изумленно уставился на балетмейстера Чу, потому что то, что он слышал, напоминало весьма неловкую попытку признания в чувствах. Он недоверчиво уставился на мужчину, на мгновение забыв, как дышать.

— Что «а?»! — Ваньнин зло сверкнул глазами. — Как будто сам не знаешь!..

Комментарий к Часть 26 Рубрика “автор хотел сказать”! XD

Стеклянный купол, подобный тому что в описании, я видела (хоть и днем, а не ночью) тут: https://prnt.sc/15b7w6y

Дальний план триптиха Босха тут: https://prnt.sc/15b84n0 , часть эта изображает ад.

Ну, Микеланджело, думаю, все и без меня знают. ^^

Вообще тема с прыжком (со скалы, или еще откуда) вечна для китайских новелл и всегда символизирует переломный момент.

А, если хорошенько проникнуться атмосферой, можно понять, что, если прыгать лицом вниз, вид при падении будет на ад, а если лицом вверх — соответственно, в обратную сторону, но само движение будет все равно ВНИЗ.

Как прыгали герои — вы в курсе! XD

Сорри, если загрузила ненужными деталями. Этот автор просто любит, когда кто-нибудь куда-нибудь символично прыгает.

И любит выливать новые части среди ночи. ^^

И читателей своих любит тоже, очень-очень! <3

А вычитывать не любит, поэтому не ругайтесь на ошибки.

====== Часть 27 ======

Комментарий к Часть 27 Бесстыдство, убожество и NC-17. А потому все, кому такое не нравится, или не по возрасту — проходим мимо! XD Прямо всю главу можно взять и пропустить.

Мо Жань так и продолжал смотреть на Чу Ваньнина взглядом, полным неловкого обожания. Впрочем, смотрел он — а обжигающий стыд чувствовал балетмейстер Чу. Казалось, даже волоски на шее, выбившиеся после падения из аккуратно собранного хвоста мужчины, наэлектризовались от напряжения.

Ваньнин попытался незаметно сглотнуть, неосознанно цепляясь пальцами в рукава свитера, и тут же легкое жжение прошло по его коже, останавливаясь на вздрогнувшем кадыке. Мо Жань буквально впился глазами в его шею — и продолжал смотреть на него, словно в следующую секунду собирался съесть его без остатка.

— Ты… говорил, что принес вино? — спросил Ваньнин, прекрасно понимая, что алкоголь вряд ли поможет ему избавиться от напряжения. Но, по крайней мере, Вэйюй отвлечется от него хотя бы на пару минут — и этого будет достаточно для того чтобы привести мысли в порядок.

— Да, принес, — Мо Жань одним рывком поднялся на ноги — и откуда в нем оставалось столько энергии после прыжка? — и направился куда-то в сторону.

Похоже, он воспринял вопрос Чу как желание выпить.

«Тем лучше.»

Ваньнин проводил спину юноши задумчивым взглядом, а затем тихо выдохнул. Он впервые так сильно терялся, не понимая, о чем говорить с Вэйюем. Никогда прежде он не жаловался на заторможенность — но сейчас его обыкновенно острый ум напоминал зыбучие пески, в которых тонули любые проблески мало-мальски рациональных мыслей.

«Что я должен делать теперь?..» — мысленно спрашивал он себя в который раз, не зная, каким божествам молиться, лишь бы эта зависшая между ним и Мо Жанем неловкость куда-нибудь исчезла.

Если все будет именно так, то первое свидание очень быстро превратится в последнее.

Хоть Вэйюй и говорил о том, что любит его, Ваньнин был уверен, что любовь наверняка быстро превратится в разочарование, стоит только юноше осознать, насколько балетмейстер неловкий и скучный человек.

«Ну, и что с того?..» — тут же попытался он себя успокоить. В конце концов, всю жизнь он был неловким и скучным — разве что-то изменилось?

Еще вчера он был уверен, что Мо Жань его ненавидит, и принять мысль о ненависти почему-то было проще, чем изводить себя догадками о том, что Мо Жань не ровен час разочаруется в нем.

Нет, ему определенно не следовало питать лишних надежд — но было уже слишком поздно… Он сам поджег этот фитиль, согласившись на это чертово свидание, и теперь ему оставалось только беспомощно наблюдать, как с каждой секундой злосчастный зажженный огонек приближает его к катастрофе.

— Ваньнин?.. — Мо Жань буквально навис над ним, протягивая наполненную пиалу.

И когда он успел так быстро вернуться? Фитиль определенно стал минимум на один цунь ближе к пороховой бочке, потому что юноша, очевидно, уже и сам успел выпить, и его губы приобрели оттенок цветов сливы, а дыхание смешивалось с ароматом алкоголя, щекоча нервы Чу.

— Я немного задумался, — быстро пробормотал Ваньнин, едва не вырывая чашу из рук Вэйюя и залпом осушая ее.

Едва ли он сможет захмелеть вот так, но по крайней мере обжигающая жидкость должна была возвратить его голосу некоторую твердость.

— И о чем же? — Мо Жань снова сел на гимнастический мат, вытянув ноги в развязной манере. Он выглядел расслабленным — однако сосредоточенный взгляд не вязался с общим впечатлением.

Ох, он снова наблюдал за Чу — и наблюдал весьма пристально.

— Мне всегда хотелось спросить, почему ты начал заниматься чем-то… подобным, — Ваньнин кивнул в сторону хромированных балок купола. — Как-то ты упомянул саморазрушительные тенденции, но… так и не рассказал, что имел в виду.

Отчасти ему было действительно интересно, как Мо Жань мог решиться впервые на подобный прыжок. Ваньнину казалось немыслимым, чтобы кто-то мог захотеть забраться так высоко и спрыгнуть вниз ради развлечения. Сама идея того, что юноша увлекался чем-то подобным, почему-то вызывала в нем смешанное чувство тревоги и заставляла леденеть от страха.

С другой стороны, он подумал, что подобная тема сможет отвлечь Вэйюя от него самого — пусть и ненадолго.

— Я не уверен, что это удачный разговор для первого свидания, — внезапно уж слишком наигранно рассмеялся Мо Жань. — Боюсь, если я расскажу балетмейстеру Чу правду, он сбежит от меня снова…

— Мо Жань, — Ваньнин прищурился, его лицо теперь выражало откровенное беспокойство. — Я рассказывал тебе вещи, которые не знает даже Сюэ Чженъюн. Ты видел мои нервные срывы, и то, что со мной происходит в такие моменты… И я только что прыгнул с тобой с черт-знает-какой высоты без страховки. Ты серьезно считаешь, что есть что-то, что я бы не понял в тебе?

Мо Жань только молча уставился на Чу Ваньнина, а фальшивая улыбка медленно соскользнула с его лица.

— Есть вещи, которые не исправить, и которые навсегда изменили меня, — туманно выразился он. — Ваньнин, ты все еще многое обо мне не знаешь, но единственное, в чем ты можешь быть уверен — я никогда не позволю тому, что случилось со мной, затронуть тебя. Для меня это важно.

Его ладонь в это мгновение мягко прикоснулась к руке балетмейстера — и тот тут же рефлекторно попытался отстраниться, однако по нелепой случайности пальцы мужчины запутались в длинном рукаве свитера, не позволяя ему сделать это достаточно проворно. В итоге Мо Жань все-таки ухватил его ладонь и принялся бережно поглаживать напряженные сухожилия и выпирающие острыми углами фаланги.

Руки Ваньнина были теплыми, гладкими — и при этом удивительно жесткими — то ли виной тому было его стройное сложение, то ли некая особенность строения тела. Однако эта жесткость наводила на мысли об изящных произведениях искусства, выполненных из драгоценного белого нефрита. Мо Жань невольно вспомнил о том, как, теряя голову, покрывал эти ладони поцелуями, и как эти руки то впивались ему в плечи, то отчаянно пытались его оттолкнуть — то хлестали по лицу.

Воспоминания накладывались друг на друга подобно калейдоскопу, кружа в его голове сотнями разрозненных деталей, от которых перехватывало дыхание и становилось мучительно жарко.

Пусть прошлой ночью он был не в себе, но память редко его подводила — разумеется, он с невероятной детализацией мог бы даже прямо сейчас воссоздать в своей голове то, каким напряженным был Ваньнин в его руках, и как сладко перекатывались под его пальцами мышцы мужчины, какой белоснежной была эта кожа — и как краснела она от малейшего прикосновения. Все тело Чу вызывало желание вцепиться зубами и покрыть отметинами каждый миллиметр.

Мо Жань прикрыл глаза, пытаясь восстановить на мгновение утерянное равновесие. Ему достаточно было просто притронуться к руке Ваньнина чтобы завестись до такой степени… насколько же сильно он его хотел?

Тихо выдохнув, он все же не решился выпустить ладонь мужчины из своей — но немного ослабил хватку. Балетмейстер в свою очередь больше не делал попыток отстраниться или как-то сопротивляться. В следующее мгновение его длинные ресницы дрогнули, и Мо Жань обнаружил, что Чу смотрит на него — немного смущенно, но при этом не отводя взгляда.

Его глаза были темными и холодными, словно бездонный омут, обыкновенно заставляя окружающих держать дистанцию — но сейчас отчего-то, глядя на Мо Жаня, Чу казался таким беззащитным и робким, что сердце неистово застучало где-то в горле, а дыхание сперло.

— Я… Ваньнин, я поцелую тебя? — выпалил Вэйюй, решив, что будет правильно предупредить мужчину прежде чем что-либо предпринимать.

Тот тут же нахмурил брови, а затем едва заметно отстранился, как если бы раздумывал над заданным вопросом — или… почувствовал себя крайне неуютно.

— Что не так? — Мо Жань тут же погладил напрягшиеся пальцы, а затем, видя, что Чу не собирается отвечать, добавил. — Я не стану делать ничего, если ты против. Всё… в порядке.

Ваньнин снова ничего не ответил, и только неловко дернул рукой, как если бы хотел высвободиться, окончательно прерывая любой физический контакт.

Мо Жань вздохнул, чувствуя, как с каждой секундой уверенность в том, что он делает, тает. Ему всегда казалось, что Чу нравятся его поцелуи — столько раз тот медленно таял в его руках, а плотно сжатые губы становились податливей с каждой секундой под его натиском. И, все же... мог ли он на самом деле все это время заблуждаться?

Его взгляд тут же невольно проследил за рукой Ваньнина, которая в какой-то момент мелко задрожала, в который раз за этот вечер цепляясь за свитер, как если бы мужчина пытался максимально закрыть одеждой каждый миллиметр тела. Как если бы он мёрз… вот только Мо Жань знал, что Чу не было холодно, потому что буквально несколько секунд назад он чувствовал, что кожа балетмейстера была разгоряченной.

Юноша моргнул, а затем прищурился, пытаясь собраться с мыслями.

— Я тебя чем-то обидел? — тихо спросил он.

Ваньнин уставился на него в этот момент с таким выражением лица, словно желал ему гореть в аду — долго и мучительно.

— С чего ты взял? — спустя несколько секунд ответил он, кутаясь в свитер еще плотнее. Казалось, еще немного — и из ворота будут виднеться одни глаза. Подбородок, губы и кончик носа уже скрылись за широкой горловиной.

— Ты отсел от меня, убрал руку, и смотришь так, словно я… — Мо Жань замолчал когда заметил, что уши Ваньнина резко покраснели, и балетмейстер тут же попытался отвести взгляд.

На некоторое время между ними снова повисла тишина — такая пронзительная, что Мо Жань готов был поклясться, будто слышит, как истошно колотится его собственное сердце, проваливаясь куда-то в бездонную пропасть.

«Ваньнин… почему снова ты..?»

Он тихо покачал головой, вздыхая. Если балетмейстер Чу пожелает, он будет держать дистанцию столько, сколько потребуется. Месяц, год — или десять лет. Все это меркло в сравнении с тем, что Ваньнин был с ним — прямо сейчас! — на чертовом свидании!.. Один этот факт был способен придать Мо Жаню сил.

— Если хочешь целовать, так целуй, — вдруг выпалил Чу, и из-за того, что лицо его было наполовину скрыто свитером, голос прозвучал не так хлестко, как Ваньнину, скорее всего, хотелось бы. — Зачем спрашиваешь?!

Темные глаза сверкнули злостью.

Мо Жань, в этот момент решивший от безысходности налить себе еще вина, громко закашлялся и расплескал на себя напиток. Он так и застыл с пустой пиалой, чувствуя себя идиотом.

Если же кто-то спросил бы Ваньнина, почему он вдруг так грубо накинулся на юношу, он толком бы не знал, что отвечать — потому что внезапный порыв Вэйюя поиграть в благородство буквально сводил с ума. Чу и так был смущен до предела — что именно, спрашивается, Мо Жань хотел от него услышать?!..

Но Мо Жаню, похоже, действительно было важно знать, чего хочет Ваньнин, потому что в следующее мгновение он буквально впился в Чу пристальным взглядом, от которого по спине балетмейстера пронеслась целая вереница мурашек.

Ваньнин неосознанно напрягся, потому что этот взгляд был совсем не о поцелуях…

— Значит, ты не против? — снова спросил Вэйюй тихо. — А что насчет… — его взгляд скользнул по неестественно ровной спине и бедрам Чу.

Ваньнин зло уставился на Мо Жаня потому что так и не услышал сути вопроса, но взгляды, которые бросал парень в его сторону, говорили о чем-то, от чего его сердце пропустило удар.

Когда он соглашался на свидание, он предполагал, что нечто подобное может произойти, и даже успел посмотреть несколько видео и загуглить, как именно все могло бы происходить между двумя мужчинами, и как он мог бы подготовиться.

Он не отличался глупостью или наивностью — и еще прошлой ночью почувствовал, что Мо Жань был возбужден, но так и не получил разрядку. Однако теперь, когда дело дошло до физического контакта, одного прикосновения Вэйюя к его руке было достаточно чтобы он тысячу раз передумал — хотя, собираясь на свидание, был уверен, что готов к любому повороту событий.

Сердце колотилось словно сумасшедшее, в горле пересохло, а мысли скакали словно рассыпающиеся по паркету бусины внезапно разорванного ожерелья.

Перед глазами проносились сцены прошлой ночи — и обжигающий страх, сбивающее с толку чувство дурманящего удовольствия, смешанного с унизительной неспособностью взять собственное тело под контроль — все это снова заставляло его сознание плыть в опасные воды непонимания, чего именно добивается Вэйюй, и как именно должен вести себя он сам.

Должно ли все происходить между ними именно так?..

С другой стороны, Чу прекрасно понимал, что Мо Жань в чем-то прав, и такие вещи следовало бы обсуждать заранее — но сейчас он был настолько сбит с толку общей неловкостью момента, что едва мог выдавить из себя даже короткое «да» в ответ на заданный Вэйюем вопрос.

Вздумай Мо Жань говорить с ним на более откровенные темы — он бы, наверное, умер от стыда, если от такого вообще возможно было умереть.

Но этот разговор был неизбежен — как неизбежно было и то, что Чу безумно влекло к Мо Жаню. Стоило ему только бросить взгляд на юношу, как в голове представали настолько смущающие картины, что он до сих пор не знал, как в принципе может даже просто находиться рядом с Вэйюем — да еще и старательно делать вид, словно прошлой ночи просто не было.

— Ваньнин, — окликнул его Мо Жань, вырывая из плена отвратительно смущающих ощущений.

— Мо Жань? — Чу попытался придать своему лицу как можно более отстраненный вид. Удивительно: даже его голос почти не дрожал. Но, когда он рискнул снова взглянуть Мо Жаню в лицо, он тут же вспомнил, что с ним творил вчера юноша этими чертовыми губами, которые сейчас растянулись в улыбке — и его тело мгновенно восстало, не подчиняясь никаким доводам рассудка.

Он был отвратителен сам себе — но ничего не мог поделать с тем, как дрожат его руки, как сбивается дыхание и пылающий жар распространяется в паху.

Вэйюй тут же потянул мужчину на себя, и в следующее мгновение Ваньнин снова очутился у него на коленях, и его весьма очевидный стояк, скрытый длинным свитером, прижался к животу парня. В то же время бедра Чу весьма отчетливо прочувствовали возбуждение Мо Жаня — которое так же отчетливо выпирало из-под джинсов.

Мо Жань натянуто улыбнулся, склоняя голову к лицу Ваньнина, заглядывая в широко распахнувшиеся глаза.

— Такой напряженный, — выдохнул он в его губы, и пьянящий аромат вина разлился головокружительной сладостью. — Подумать только…

— Замолчи! — Чу Ваньнин был готов провалиться сквозь землю. Ему казалось, еще мгновение — и он воспламенится. Бикфордов шнур подходил к своему концу, и пламя медленно охватывало теперь его самого, лишая способности связно мыслить.

Его сознание в такие моменты могло ускользать, возвращаясь к травматическому опыту, оставляя лишь примитивные реакции из разряда «бей или беги» — и по печальному опыту прошлых раз он знал, что ни один из этих вариантов не был хорош.

Один раз он уже едва не избил юношу до кровоподтеков. Вчера же ночью… он был наполовину в отключке потому что его разум попытался «сбежать», не имея физической возможности защититься.

Вот только Мо Жань прошлой ночью не позволил ему даже этого.

— Хорошо, я замолчу, — кивнул юноша как-то уж слишком безропотно. А затем его зубы сжались на широкой горловине свитера Чу, оттягивая ее куда-то вниз. В следующее мгновение мужчина оказался буквально по пояс обнажен, и в то же время его руки так и остались в рукавах, плотно прижатыми к телу. В одну секунду он оказался связан собственной одеждой.

Руки Мо Жаня тут же обвили его, прижимая ближе — так близко, что Ваньнин мог теперь слышать каждый удар его сердца. Пальцы продолжали медленно поглаживать теперь уже оголенную спину, массируя напрягшиеся до предела плечи и узловатые выступы позвоночника.

Губы юноши мягко прижались к уху Ваньнина, а затем он прикусил пылающую мочку так, что Чу вскрикнул. В следующую секунду теплые губы и язык принялись осторожно ласкать место укуса. Вэйюй изучал языком каждый изгиб ушной раковины, двигаясь жадными, голодными поцелуями к шее, изящным линиям тонких плеч и выпирающим ключицам.

Чу Ваньнин набрал ртом воздух в беззвучном шоке. Возбуждение было слишком сильным. Жаркое пламя разливалось под его кожей в тех местах, где к нему прикасался Вэйюй — и отдавалось болезненным томлением по всему телу, отправляясь куда-то вниз.

Если это Мо Жань называл поцелуем, то… Чу боялся представить, что еще юноша мог иметь в виду.

Неужели… все произойдет между ними вот так? Прямо сейчас?..

— Ваньнин… — вдруг выдохнул Вэйюй ему куда-то в шею. — Тебе нравится?..

Его руки продолжали ласкать обнажившуюся спину, постепенно спускаясь ниже, к талии. В какой-то момент его пальцы оказались на бедрах Чу и резко сжали их, а сам Ваньнин дернулся, кусая губы, и его колени неловко разъехались в стороны, обхватывая Мо Жаня за пояс чтобы сохранить хоть какое-то равновесие. Одно это движение заставило Вэйюя буквально задохнуться, потому что ягодицы Чу оказались прямо над его членом, а сам Ваньнин теперь мог удерживаться в таком положении только плотно прижимаясь к нему всем телом — его руки были надежно зафиксированы при помощи его же свитера и не могли служить ему поддержкой.

Мо Жань тут же почувствовал, как мужчина пытается принять более устойчивое положение, ерзая на месте — и глухо застонал от удовольствия потому что ощущение было на грани невыносимого. В следующую секунду зубы Чу проехались по плечу Мо Жаня, как если бы он отчаянно старался то ли удержаться хотя бы таким образом, то ли оказать сопротивление.

— Вот так… Ваньнин, — Мо Жань чувствовал, как острая боль от укуса смешивается с обжигающей волной возбуждения.

Ваньнин тоже находился на пределе — сбитое дыхание щекотало кожу Вэйюя, а раскрасневшееся лицо выдавало мужчину с головой. Его восставшая плоть подрагивала от возбуждения, отчетливо упираясь Мо Жаню в живот.

В следующее мгновение юноша запустил руку по внутренней стороне бедра Чу. Его пальцы медленно скользнули выше, к зоне паха, очертили напряженные контуры тела — и замерли на застежке.

— Ваньнин, — позвал он. — Я хочу, чтобы ты кончил от моих прикосновений… хочу увидеть, как ты хочешь меня. Ты… — он хотел задать вопрос, но Чу внезапно снова впился зубами ему в шею, едва не прокусывая кожу, очевидно, пытаясь заставить его заткнуться.

Мо Жань грубо выругался, потому что его собственное тело мгновенно отреагировало на прикосновение влажного языка, который тут же прошелся по месту укуса.

Каким-то чудом в следующую секунду он сумел расслышать обрывочную фразу — прошившую его нервы подобно огненному цунами.

— Сделай… это… только… не болтай...

В следующее мгновение Мо Жань уже стягивал с бедер Чу джинсы — тесные, словно вторая кожа. Его взгляд упивался постепенно открывающейся картиной, распаляя и без того бесстыдные фантазии: в полумраке блики лунного света скользили по стройному, гибкому телу, свет и тень играли на точеных лодыжках, нежных коленях и подтянутых бедрах.

Ваньнин плотно закрыл глаза, отворачивая лицо в сторону, чувствуя, как Мо Жань снова пристально рассматривает его. Он все еще опасался того, что может увидеть во взгляде юноши отвращение или разочарование. Собственное распаленное до предела тело казалось ему нескладным, неловким — словно чужим. А затем ему внезапно стало холодно потому что Мо Жань больше не прикасался к нему уже несколько секунд.

Время шло — но… ничего не происходило.

Его охватила паника.

Ваньнин дернулся, пытаясь отстраниться — но, внезапно не удержав равновесие, резко упал на спину, и тут же испуганно распахнул покрасневшие от откуда-то взявшихся слез глаза.

Его взгляд уперся в лицо Мо Жаня, который нависал над ним — да так и застыл, пойманный с поличным. Юноша смотрел на него так, словно никак не мог насытиться. Как если бы видел перед собой нечто невероятно прекрасное.

Голодный.

Мо Вэйюй был голоден — и собирался поглотить Чу без остатка.

Ваньнин неосознанно сжался. Он больше не мог отвернуться или снова закрыть лицо — руки все еще были надежно зафиксированы, а сам он оказался распростерт в абсолютно пошлой позе: все еще в свитере, который неловко сбился куда-то в район живота, взъерошенный, с разведенными в сторону коленями, стремительно багровеющий от стыда.

Мо Жань вдруг мягко поцеловал его в висок, а затем скользнул губами к его губам и зашептал, выдыхая каждое слово ему в рот:

— Только прикосновения, Ваньнин. Сегодня… ничего больше.

— Мо Жань! — Ваньнин задохнулся когда ладонь Вэйюя снова прошлась по его худым ногам, плоскому животу и выступающим ребрам — радиус каждого круга сужался, пока наконец пальцы не соприкоснулись с его плотью.

Мужчина дернул бедрами — и Вэйюй тут же впился в его губы обжигающим влажным поцелуем, от которого по телу распространился ток. Пальцы продолжали ритмично двигаться на возбужденном до предела члене: поначалу медленно, а затем все быстрее, ускоряясь, задевая чувствительные точки.

Чу захлебнулся в собственных ощущениях: опьяняющее удовольствие переплелось с ощущением близости разгоряченного тела, от жара которого плавились даже его кости.

Словно в трансе он открыл глаза, разрывая поцелуй, и снова наткнулся на взгляд Вэйюя — распаленный, стекленеющий, словно его сознание вконец сошло с орбиты и теперь неслось в раскаленную пустоту.

— Мо Жань… — выдохнул он снова, а затем потрясенно осознал, что вторая рука Вэйюя поглаживает его меж ягодиц. Ваньнин мелко задрожал, и в следующее мгновение почувствовал, как его неподатливое тело постепенно уступает нежным прикосновениям. В следующую секунду влажный палец Вэйюя уже полностью вошел в него и начал плавно двигаться, симметрично повторяя поступательные ласки на члене, и ощущение пронизывающего дискомфорта наложилось на все нарастающее возбуждение.

Чу сдавленно прикусил трепещущие тонкие губы, силясь сдержать рвущийся стон. Ему казалось, он сам дрожит так сильно, словно Вэйюй задел в нем некую струну, которая теперь звенела в каждом уголке его тела, с каждой секундой — все громче. Он чувствовал себя оглушенным, жаждущим — доведенным до исступления — готовым умолять о большем, но только о чем?.. И все же его тело кричало о пощаде, которой все не было потому что Мо Жань, казалось, решил довести его до безумия.

Возможно ли убить человека удовольствием?..

— Ваньнин… — прошептал Мо Жань, и голос его разлился жидким пламенем по нервам мужчины. — Не сдерживайся… стони...

Но Чу продолжал упрямо давиться собственным голосом. В следующую секунду движения Вэйюя стали резче, а к одному пальцу прибавился второй, а затем и третий, растягивая его изнутри до такой степени, что перед глазами мужчины все поплыло от выступивших слез. И все же ощущение было на грани боли и удовольствия, и с каждым рывком Чу настигало странное, невесомое головокружение.

— Мо Жань… — прошелестел он пересохшими губами, едва понимая, что говорит. — Я… я хочу тебя…

На мгновение во взгляде юноши промелькнуло удивление — на грани с недоумением. А затем он покачал головой. Темные пряди сбились от резкого движения на покрытый испариной лоб:

— Только прикосновения, Ваньнин.

— Мо... Жань, — Чу едва не задыхался потому что Вэйюй не прекратил двигаться внутри него пальцами, всякий раз задевая некое чувствительное место, отчего перед глазами Ваньнина на доли секунд становилось темно, а сознание захлестывала непередаваемая, отупляющая сладость.

— Ваньнин, — лицо Мо Жаня приблизилось к нему, темные от желания глаза изучали раскрасневшуюся кожу и искусанные до крови губы., — Тебе будет... неприятно.

— Я… я хочу.

Чу вдруг осознанно сфокусировался на Мо Жане, а в следующую секунду протяжно вскрикнул, выгибаясь в пояснице, его бедра неконтролируемо подались вперед — и ладонь Вэйюя стала влажной. А затем Ваньнин обмяк в его руках.

— Ваньнин, — Мо Жань притянул мужчину к себе, сгребая в охапку, целуя разгоряченный лоб, растрепанные волосы — и все еще подрагивающие губы. Сцеловывая катящиеся по щекам дорожки слез, лаская языком плотно сомкнутые веки.

Чу, каким-то образом наконец сумевший высвободить руки из свитера, внезапно резко толкнул Мо Жаня в грудь с такой силой, что тот подался назад — но объятий не расцепил. В итоге оба они оказались лежащими друг на друге — но на этот раз Ваньнин был сверху.

Брови Мо Жаня удивленно сошлись на переносице, а затем он мягко прочистил горло.

— Что бы ты ни задумал…

Однако Ваньнин не предпринимал больше попыток сдвинуться с места и лишь неловко поерзал — отчего Мо Жань тут же едва не выругался. Он планировал доставить Чу удовольствие, а о себе позаботиться уже позже — однако у него продолжало нещадно стоять потому что даже просто смотреть, как Ваньнин кончает, ему было достаточно чтобы сходить с ума от желания затрахать его до бессознательного состояния.

Когда же Ваньнин начал внезапно просить его об этом, ему едва не сорвало крышу окончательно.

Однако он не собирался торопиться. Не сейчас. Это было их первое свидание — и он хотел, чтобы оно было именно таким. Он знал, что его Ваньнину это было нужно — что мужчина в любую секунду мог бы снова оказаться на грани панической атаки, либо испугаться произошедшего и попытаться сбежать.

Мо Жань не мог этого допустить. Не теперь, когда впервые он видел собственными глазами, что лед, всегда казавшийся ему непроницаемым, наконец вдребезги разбился под натиском неуправляемого пламени.

Следующие несколько минут он собирался просто обнимать Ваньнина, позволяя ему постепенно приходить в себя.

Комментарий к Часть 27 Ну, что вам сказать, я впервые пишу (а не читаю, хохо) такое НЦ О.О. Еще и такое длинное вышло!

На том всё. В следующей части вернемся к сюжету! ^^

====== Часть 28 ======

…Перед рассветом дождь наконец прекратился. Мо Жань покосился на медленно светлеющее небо и невольно улыбнулся, вглядываясь в бледные проблески потому что впервые встречал этот день, удерживая в объятиях мирно уснувшего Ваньнина, который отключился почти сразу — и продолжал крепко спать весь остаток ночи, прижавшись к его груди.

Поразительно, насколько этот мужчина был красив даже во сне: обыкновенно бесстрастное лицо выглядело умиротворенным и даже нежным, а первые блики рассветного солнца теперь мягко скользили по бледной коже и трепещущим длинным ресницам, окрашивая все, чего касались, в алый. Волосы все еще были собраны в высокий хвост и скреплены рубиновой заколкой, но выбившиеся пряди падали Чу на лоб и рассыпались мягким шелком, подрагивая от каждого выдоха. Мо Жань едва сдерживался чтобы не убрать их — но в то же время слишком опасался потревожить и без того чуткий сон.

Он знал, что Ваньнин обычно очень плохо спит, и часто просыпается среди ночи от кошмаров: десятки раз он видел, как мужчина резко содрогался и садился посреди кровати, а затем с трудом мог успокоиться, пытаясь убедить себя в том, что ему всего лишь привиделся кошмар.

Поначалу Мо Жань старался успокаивать его, и даже готовил ему ромашковый чай — однако быстро заметил, что Ваньнин не рад такой заботе и все чаще пытается скрыть свое состояние. В такие моменты все, что Вэйюю оставалось — беспомощно наблюдать за тем, как Чу лежит в постели, беззвучно давясь рыданиями, и пытается оставаться неподвижным, чтобы не привлечь к себе внимания.

Потому, живя с Чу под одной крышей, он в итоге прекратил попытки утешений. На время.

Мо Жань тихо вздохнул...

Больше он не позволит этому вздорному человеку спать в одиночестве. Он будет рядом — потому что слишком хорошо помнит, как сам в детстве едва мог уснуть, опасаясь, что впадет в беспамятство и сотворит нечто непоправимое. Он действительно хотел оберегать Ваньнина, стать для него тем человеком, который всегда будет с ним — стоит только протянуть руку, позвать или даже просто… открыть глаза.

Мо Жань нахмурился, внезапно осознавая, что экран его телефона снова засветился, нарушая поток мыслей. Этой ночью ему звонили бессчетное количество раз — с незнакомого номера. Благо, у него был выключен звук, так что он мог не опасаться потревожить чужой сон.

Впрочем, ему было недосуг выяснять, кому он понадобился в такой час.

Один лишь этот факт того, что Ваньнин уснул в его объятиях, мог заставить его отложить любой разговор или срочное дело на потом. Юноша все еще не до конца верил в то, что все это было реальностью, и что Чу больше не пытается оттолкнуть его, однозначно давая понять, что испытывает к нему симпатию.

Внутри разлилось обжигающее тепло.

Вэйюй невольно улыбнулся своим мыслям, тут же вспомнив испуганное лицо Ваньнина, когда юноша в очередной раз признался ему в любви — а затем спросил, любит ли тот его в ответ. Темные глаза распахнулись так широко, что, казалось, еще немного — и займут треть лица. Его балетмейстер молчал, но выглядел настолько пораженным, словно опасался, что может сболтнуть лишнего.

Именно в это мгновение Мо Жань вдруг отчетливо понял, что, возможно, Чу к нему далеко не так холоден, как пытается показать.

Его сердце снова волнительно сжалось потому что он впервые осмелился предположить, что Чу, возможно… мог тоже его любить. Или, по крайней мере, испытывать чувства, которые могли бы стать любовью.

Вот только… был ли он сам достоин этой любви?

Осознание это было подобно медленно действующему яду. Он был отравлен им так долго, что попросту свыкся, перестав об этом думать чтобы просто не сойти с ума.

Однако… было ли ему достаточно того, что Чу готов доверять ему и не отталкивал? Или же ему было мало и этого?

Он перевел взгляд на Ваньнина, который внезапно вздрогнул, как если бы что-то действительно почувствовал — а затем тихо вздохнул, неловко отстраняясь. В следующую секунду он уже окончательно проснулся, и тут же инстинктивно отодвинулся, как будто близость Мо Жаня обожгла его.

Беспокойно щурясь, Ваньнин сел — и потер лицо руками, еще сильнее растрепав и без того рассыпавшиеся в беспорядке пряди.

— Я… я уснул?

— Доброе утро, Ваньнин, — Мо Жань невольно улыбнулся, наблюдая за тем, как уши мужчины стремительно алеют.

Очевидно, до Чу быстро дошло, что уже рассвело, и потому он лишь молча нахмурился — а затем, продолжая сохранять немного жутковатое молчание и абсолютно каменное лицо, принялся лихорадочно поправлять сбившуюся одежду и рыскать в поисках джинсов.

— До репетиции еще несколько часов. Мы могли бы поехать ко мне… — предложил Мо Жань, чувствуя, что должен хоть что-то сделать чтобы сгладить неловкость ситуации.

— Нет, — оборвал его Ваньнин. Если бы взглядом можно было убивать, Вэйюй готов был поспорить, что уже лежал бы бездыханным трупом.

— Тогда… тогда я отвезу тебя домой, — поспешно исправился он, запоздало понимая как неоднозначно могло прозвучать его предложение — и, не дожидаясь ответа, поднялся.

В следующую секунду его взгляд упал на одиноко отброшенный в сторону сверток, который вчера принес Ваньнин — но так и не позволил ему открыть.

Воспользовавшись тем, что Чу слишком смущен и занят приведением себя в порядок чтобы обращать внимание, он незаметно прощупал тонкую крафтовую бумагу, которая была скреплена в нескольких местах при помощи степлера и скотча — как если бы человек, запечатывавший сверток, не имел понятия, как это толково сделать, и потому второпях использовал все возможные способы сразу.

Кажется, это объясняло, почему Ваньнин вчера опоздал.

Мо Жань тут же попытался аккуратно, стараясь ничего не надорвать, раскрыть упаковку слой за слоем — и после нескольких неудачных попыток извлек на свет… его пальцы неожиданно задрожали потому что он осознал, что это такое.

«Ваньнин… ты действительно…?»

Он с недоверием уставился на скрепленные на плотной картонной подложке фотографии, с которых на него смотрел он сам… Фотографий было очень много, и все они были из разных временных отрезков: начиная с его первого выступления на сцене в массовке — а это случилось уже после того как он познакомился с Ваньнином — и заканчивая его сольными партиями. У некоторых фото качество оставляло желать лучшего, некоторые — и вовсе выглядели потрепанными или выцветшими, как если бы их много раз рассматривали, или даже носили с собой. Однако неизменным оставалось то, что кто-то так бережно собрал память обо всех его танцах вплоть до последнего, когда шесть лет назад он ушел из балета.

Мо Жань неожиданно почувствовал, как горло перехватывает странный спазм, не дающий ему нормально дышать. Его пальцы в который раз прошлись по страницам самодельного фотоальбома, выглядящего до того неаккуратно, что постороннему человеку могло бы показаться, что его склеил ребенок.

Неожиданная догадка прожгла Мо Жаня подобно раскаленному металлу, и с таким трудом склеенные, местами истрепанные страницы едва не выпали из его пальцев.

Чу Ваньнин… когда же ты начал собирать все это?

Но Мо Жань, похоже, уже знал ответ.

Ваньнин завел этот альбом когда ему самому было тринадцать. В тот самый год, когда они познакомились, и он взялся обучать Мо Жаня.

Он действительно берег каждое фото — и хранил эту нелепую склейку до сих пор… даже после того, что произошло шесть лет назад. После всего, что Мо Жань наговорил ему. Все эти годы, в течение которых Вэйюй был уверен, что его ненавидел...

«Какого хр*на?!..»

— Ваньнин, — хрипло окликнул Вэйюй подозрительно затихшего мужчину.

Чу не ответил.

Юноша вскинул голову, и его взгляд уперся в неловко мнущегося балетмейстера, который уже был полностью одет, но по-прежнему не находил себе места. Казалось, еще секунда — и он сбежит, наплевав на то, что их свидание еще, в общем-то, формально не закончилось. Похоже, даже виды на простирающийся внизу медленно просыпающийся город не вызывали в нем такого ужаса как то, что Мо Вэйюй все-таки распечатал его подарок.

— Чу Ваньнин, — повторил Мо Жань отчетливо, не понимая, что именно собирается сказать, однако чувствуя, что молчать не может. — Это… это…

Он сам не понимал, почему его голос так дрожит. Он испытывал ужас от одной лишь мысли, что все это ему, возможно, снится, и что на самом деле он проснется в одиночестве, в мире, где Чу навсегда для него потерян — и сам он потерян, а внутри него существует лишь непроглядная тьма.

Как сумасшедший он вцепился в хрупкие страницы, едва не сминая их.

— Извини, Мо Жань. Я знаю, что это… очень глупо, — внезапно начал зачем-то сбивчиво просить прощения Чу. — Я сам не знаю, зачем принес эти фотографии — возможно, мне просто хотелось, чтобы ты знал, что я всегда надеялся, что ты… вернешься. Даже если ты не стал бы выступать со мной на одной сцене. Я всегда... я просто верил в это. Странно, да?

— …... — ком в горле Вэйюя лишил его способности говорить. Он волевым усилием заставил себя разжать пальцы и отложить альбом, а затем медленно, будто в трансе, шагнул к Ваньнину, который продолжал стоять в стороне, настолько бледный, что его лицо казалось сделанным из тончайшей бумаги.

В следующую секунду он обхватил плечи Чу и притянул к себе, зарываясь в его волосы. Любое сказанное слово казалось бы ему самому пошлым, а потому он так и застыл, не разжимая рук. Его сердце билось так часто, словно вот-вот остановится. Перед глазами все плыло.

— Мо Жань, — наконец окликнул его тихо Ваньнин, как если бы оцепенение наконец покинуло его. — Что с тобой? Почему ты… ты снова плачешь?

Холодные жесткие пальцы внезапно прикоснулись к лицу Вэйюя, и юноша замер, чувствуя, что Ваньнин пристально вглядывается в его глаза, чуть сощурившись.

«Он никогда не забывал обо мне…»

Мо Жань заставил себя улыбнуться, но внутри него все еще клубилось ощущение страха. Он боялся верить — но иначе объяснить тот факт, что балетмейстер Чу собирал все эти фотографии воедино просто было невозможно.

«Неужели… он любил меня?»

Догадка заставила его почувствовать, как привычный ему мир рушится.

Разве мог он осмелиться предположить, что Ваньнин — эмоционально отстраненный, пугающе холодный человек — мог действительно испытывать к нему подобные чувства столько лет? И скрывать их?

Но Вэйюй тут же вспомнил, как мастерски Чу пытался отталкивать его в течение последнего месяца, сколько раз велел ему убираться вон, и как часто бывал зол — или делал вид, словно игнорирует.

Ему пришлось приложить немало усилий, чтобы разглядеть за всем этим поведением проблески тепла.

Все это время он пытался прорваться сквозь толстую броню колючих слов. Учился замечать учащенное дыхание, пробивающийся сквозь бледность румянец, неловко прикушенные губы и смущенно отведенный в сторону взгляд. Читать между строк то, что Чу никогда бы не позволил себе показать постороннему человеку — то ли так сильно цеплялся за свою гордость, то ли просто не умел проявлять чувства потому что был слишком травмирован.

Мо Жань опустил голову, чувствуя, как сжимается от боли сердце.

Его Ваньнин все это время был один.

Лицом к лицу с зияющей пустотой одиночества и… этим альбомом.

Черт, в его доме не было ни одной семейной фотографии, ни одного намека на присутствие близких людей. У него была только эта склейка — и его воспоминания о Мо Жане, его нерадивом ученике, который однажды назвал его жестоким и отвратительным, а затем исчез из его жизни. Который действительно считал, что ненавидит своего учителя… все эти шесть лет. Который даже пользовался услугами людей вроде Жун Цзю чтобы выместить свою ненависть…

Если бы Мо Жань тогда знал, что Чу хранит его фотографии так бережно!

Если бы он потрудился обратить внимание…

— Я люблю тебя, — тихо прошептал в который раз Мо Жань — потому что не знал, какие еще слова найти для того, чтобы исправить то, что навсегда потеряно для них обоих. Он был повержен. Полностью уничтожен осознанием того, от чего был в шаге, и что мог натворить.

Ваньнин моргнул — а затем слегка отстранился.

— Ты обещал отвезти меня домой, — напомнил он, как если бы пытался намеренно вывести юношу из этого состояния. Или попросту не имел представления, как ему реагировать на очередное признание.

— Да, Ваньнин, — юноша кивнул, беря себя в руки. — Как скажешь.

class="book">Он не мог позволить себе быть слабым. Не теперь.

Он собирался сделать все, что в его силах, чтобы никогда больше не причинять этому человеку боль.

Но мог ли он действительно доверять самому себе, если иногда переставал контролировать свои действия?..

Внезапно ему стало по-настоящему страшно.

Репетиция шла своим чередом: очередной прогон тянулся уже третий час без перерывов, танцовщики сменяли друг друга на сцене, а ослепительные вспышки пульсирующего света и громкие переливы музыкальных репризов повторялись в дюжинный раз, вызывая тошноту.

Чу Ваньнин сидел рядом с Хуайцзуем, рассеянно листая сценарий. Он с самого утра испытывал проблемы с концентрацией внимания, так что строчки текста то расползались перед глазами, то сливались в сплошные нечитаемые пятна. Одни и те же фразы приходилось перечитывать по пять раз прежде чем хоть что-то становилось понятно.

После прошлой ночи он был сам не свой, а присутствие Мо Жаня на сцене не облегчало его участи. Наблюдать за юношей было пыткой потому что, стоило Чу взглянуть в его сторону, как балетмейстер забывал, что должен дышать, а с его телом творилось нечто невообразимое.

Впрочем, по правде говоря, он и посмотрел-то в сторону Вэйюя не более нескольких раз за все это время — слишком опасался встретиться с ним взглядом.

— Что-то не так, Юйхэн? — вдруг осторожно поинтересовался у него Хуайцзуй. — Ты кажешься каким-то напряженным…

— Где Ши Мэй? — перебил его Ваньнин, решив, что лучший способ сбить коллегу со следа — отвечать вопросом на вопрос.

На самом деле, его действительно беспокоил тот факт, что Ши Минцзин отсутствовал с самого утра. Он всегда был даже слишком ответственным — и то, что он внезапно позволил себе пропустить прогон, говорил о том, что случилось что-то серьезное.

— Я не знаю, — Хуайцзуй нахмурился. — Сложно сказать. Я звонил ему еще вчера, но он не отвечал, и, как видишь, так и не объявился. Сегодня вместо него вышел дублер. Если честно, я думал, что они с Вэйюем взяли совместный отгул. Они же вроде бы друзья, и вчера не было их обоих?

— Ерунда, — отмахнулся Ваньнин, и, когда Хуайцзуй бросил на него любопытный взгляд, поспешил объясниться. — Вчера мне нездоровилось, так что Мо Вэйюй заезжал ко мне — и отсутствовал из-за меня. Он ни словом не обмолвился о Ши Минцзине, так что вряд ли он что-то знает.

— Да-да, я вспомнил, — задумчиво кивнул Хуайцзуй, немного подумав. — Он ведь действительно вчера утром говорил о том, что ты не в порядке, и что он присмотрит за тобой… Юйхэн, я, на самом деле, беспокоился, думая о том, что он с тобой. Учитывая, что о нем говорят...

— Обо мне тоже говорят разное, — мрачно оборвал коллегу Чу. — Сам знаешь. И… если услышишь, как кто-то распространяет эти слухи, скажи об этом мне, ладно?

Хуайцзуй поспешно кивнул, но выражение его лица было как никогда тревожным. Ваньнин вдруг подумал, что, возможно, был слишком резок, потому что они знали друг друга давно — и, разумеется, его коллега не мог не беспокоиться о его состоянии.

Было бы странно, если бы он не переживал.

Ваньнин поджал губы, пытаясь собраться с мыслями — а затем вдруг вспомнил, что Ши Минцзин звонил ему день назад. Однако, пожалуй, впервые в жизни он был настолько занят собой, что даже не удосужился вспомнить о многочисленных пропущенных звонках.

И даже не подумал перезвонить — или спросить, что произошло, в чате.

Обреченно вздохнув, он быстро открыл диалог с Ши Мэем и написал:

«Тебя нет на репетиции. Что случилось?»

Обычно Ши Минцзин отвечал ему быстро — однако на этот раз его сообщение даже не было прочитано.

«Странно…»

Он не был уверен, почему, однако тревога продолжала медленно разливаться по его нервам фантомным покалыванием. Ощущение было сродни тому, что испытываешь перед самым началом грозы, когда внезапно ветер стихает, и темное подернувшееся дымкой небо нависает над тобой подобно предвестию скорой беды.

Затем его взгляд невольно вернулся к Мо Жаню, который как раз решил сделать перерыв и жадно пил воду —сидя на краю сцены и полностью игнорируя танцовщиков, репетирующих позади себя.

Юноша мгновенно будто почувствовал на себе взгляд Чу — потому что тут же поднял голову и улыбнулся, обнажая мягкие ямочки на щеках. При этом вода пролилась ему на подбородок и футболку.

—…... — Чу Ваньнин едва не выронил телефон из рук, и тут же отвел глаза, чувствуя, как смущение пересиливает здравый смысл. Вопреки его отчаянному желанию сохранить спокойствие лицо начало гореть.

— Балетмейстер Чу!.. — окликнул его Мо Жань, перекрикивая музыку, а затем соскочил со сцены и решительно направился в его сторону.

«Ну, что ты делаешь?..»

Ваньнин внезапно почувствовал, что за ним с любопытством теперь наблюдают не только Хуайцзуй, но и остальная труппа, и неосознанно выпрямился, понимая, что деваться некуда — и ему придется каким-то образом взаимодействовать с Вэйюем. При всех.

Мо Жань к этому моменту уже поравнялся с ним и, продолжая легкомысленно улыбаться, спросил:

— Балетмейстер Чу, как насчет перерыва на обед?

Ваньнин растерянно покосился на наблюдающих за их диалогом танцовщиков, а затем едва слышно процедил:

— Я не возражаю. Можешь идти.

Мо Жань удивленно моргнул, но улыбка не покинула его лица.

— А вы?

— А я не голоден, и у меня есть неотложные дела, — Чу Ваньнин вздохнул, поглядывая на чат с Ши Минцзином. Парень так и не прочел его сообщение — и это могло свидетельствовать о чем угодно. Возможно, Ши Мэй был слишком занят чем-то, или телефон был у него не под рукой… вот только почему по спине Чу прошел холодок стоило ему подумать о других причинах?

Он пытался убедить себя в том, что Ши Мэю не могло ничего угрожать — в конце концов, разве не получил Чу накануне фото Мо Жаня с незнакомого номера?

Разве опасность не угрожала из всех людей именно Вэйюю?

И, пусть балетмейстер и пытался держать дистанцию между собой и Мо Жанем при посторонних — он все еще чувствовал подступающую панику, стоило лишь ему лишь подумать о том, что даже Хуайцзуй уже начинал что-то подозревать. Что до Сюэ Чженъюна… тот, похоже, был в шаге от того чтобы предложить им отбить три поклона в храме.

Сейчас же вряд ли от кого-либо могло укрыться, какие взгляды бросал на него юноша, и как близко подошел — пусть и использовал официальное обращение.

Нет, им с Мо Жанем стоило проявлять больше осторожности.

Впредь он не должен допускать подобного — и стоило бы дать Вэйюю это четко понять...

— Чу Ваньнин, — выпалил Мо Жань, и неожиданно его ладонь накрыла руку Ваньнина, опаляя жаром. — Пойдем.

Ваньнин резко выдохнул, однако подавил в себе желание отпрянуть или вывернуться — в конце концов, они и без того уже привлекли достаточно внимания. Этих нескольких минут их диалога и так хватит, чтобы вся труппа обсуждала их еще месяц.

«Мо Жань, ты, что, этого не понимаешь?..»

— Хорошо, — сказал он вслух, бросая на юношу весьма красноречивый взгляд и уповая, что тот поймет его правильно.

Вэйюй, улыбаясь еще шире, осторожно погладил пальцами внутреннюю часть его запястья — а затем потянул его в сторону выхода.

«Твою ж…!»

Ваньнину ничего не оставалось кроме как идти за ним, потому что иначе это показательное шоу бы выглядело еще безобразней — если, конечно, это было в принципе возможно.

Однако, стоило им оказаться вне поля зрения коллег, как мужчина тут же резко остановился и поинтересовался:

— Что это было, Мо Жань?

Один лишь его голос мог бы предотвратить таяние льдов Арктики — однако Вэйюй, похоже, уже обзавелся иммунитетом к подобным выпадам потому что даже абсолютно перекошенное гневом лицо балетмейстера не заставило его разжать хватку на запястье мужчины.

— Мне надоело находиться так далеко от тебя, — выдохнул он, приближаясь к Чу. — С самого утра ты сидишь со своими бумажками… даже не смотришь в мою сторону...

— Это опасно, — перебил его Ваньнин резко, пытаясь сменить тему. — Ши Мэй пропал. Его нет на репетициях второй день, и… он звонил мне той самой ночью, Мо Жань. Помнишь?

Он сам почувствовал, как неловко краснеет при одном воспоминании о событиях, при которых его телефон едва не оказался разбит вдребезги.

Мо Жань, заметив его выражение лица, прищурился:

— И что?

— Я думал, вы друзья, — Чу хмуро уставился на юношу. — Я… я хочу позвонить ему. И, если он не ответит, нам стоит поехать к нему домой.

— Зачем нам к нему ехать?.. — парень с недоверием уставился на Ваньнина. — С чего ты так переживаешь о нем? Разве не говорил сам, что в опасности только близкие тебе люди?..

— Мо Жань… — Чу медленно выдохнул, понимая, что не может рассказать историю Ши Минцзина, однако внутри него все буквально кричало об опасности.

— Чу Ваньнин… — Вэйюй тихо выругался. — Только не говори, что…

— Что я не должен говорить, Вэйюй?! — вскинулся балетмейстер, опасно сверкая глазами. — Что ты пытаешься спросить?! Я… Ши Мэй… ты с ума сошел?!..

— Тогда почему ты так печешься о нем? Он… тебе дорог?

Ваньнин уставился на Мо Жаня с таким видом, словно тот вылил ему на голову ведро ледяной воды. Он не мог понять, каким образом в голову Вэйюя могло прийти нечто подобное.

Что это было? Ревность?..

Казалось, молчание тянулось целую вечность.

— Он — человек, который помог мне выжить в Жуфэн, — наконец, заставил Ваньнин себя признать. — И, Мо Жань, если об этом узнает хоть одна живая душа…

— Бл*ть!… — Вэйюй грубо выругался.

А затем выругался еще раз — и снова, качая головой, и, очевидно, пребывая в состоянии шока.

— Ты сейчас серьезно?.. — переспросил он сквозь зубы спустя некоторое время, и почему-то его вопрос звучал как-то до странного зло.

— Мо Жань?.. — Чу недоуменно уставился на юношу, который словно не мог найти себе места и продолжал сыпать ругательствами.

«Неужели он все-таки… любит Ши Минцзина…» — промелькнула болезненная мысль.

Лицо Вэйюя стало темным от злости, а глаза, всего минуту назад лучившиеся светом, внезапно приобрели звериный блеск.

— Твою ж мать!.. Ши Мэй… тварь! — выругался он и потащил Чу к машине так резко, что мужчина едва не потерял равновесие и лишь в последний момент удержался на ногах.

Комментарий к Часть 28 Ваньнин: «Неужели он все-таки… любит Ши Минцзина…»

Мо Жань: «Убивааать! Убивааать! Убивааать!…» (голосом песни из TikTok, если вы понимаете о чем я XD)

А, если серьезно, спасибо, что читаете! Как всегда, не стесняйтесь писать про неточности и опечатки — ну и этот автор всегда рад комментариям и просто потрындеть, любит читателей и шлёт лучики позитива ^^'

====== Часть 29 ======

Комментарий к Часть 29 Тут есть кусок NC-17. Поэтому я даже не знаю… пропускайте наверное с фразы “хорошо-хорошо” до “они оба замерли”, если вам это не ок XD

Если ок – nevermind.

Лишь подъехав к блоку квартир, где жил Ши Мэй, Ваньнин рискнул бросить осторожный взгляд на Мо Жаня, который, казалось, замкнулся окончательно и был сам на себя не похож.

Чу едва ли видел когда-либо, чтобы лицо юноши было… таким. Или, все же, видел? Смутное воспоминание подобно бледнеющему призраку проскользнуло перед глазами: шесть лет назад Вэйюй и вправду смотрел на него так, словно в следующую секунду был готов перегрызть Ваньнину горло. Что до позапрошлой ночи… балетмейстер невольно съежился потому что он не мог отрицать, словно не заметил жестокого блеска в глазах, которые казались ему одновременно такими знакомыми — и в то же время пустыми.

Он и сам не знал, наложился ли на его восприятие приступ, или Мо Жань действительно на мгновение потерял контроль. Возможно, сам Ваньнин был попросту слишком потрясен и его понимание ситуации исказилось страхом?

Однако даже находиться рядом с юношей сейчас было неуютно: сердце продолжало колотиться где-то в горле, а сам он едва мог заставить себя держаться отстраненно, едва обращая внимание на проносящиеся мимо жилые кварталы и узкие, испещренные граффити улицы.

Мо Жань резко затормозил на ближайшей стоянке и вышел из машины даже не оборачиваясь на Чу, который тут же отстегнулся и едва не бегом бросился следом. Страх почему-то впервые подстегивал его к действию, не вызывая оцепенения — хоть он и сам не был уверен, чего именно так боится, ведь Мо Жань не обронил больше ни слова по пути. Сам же он… Чу не был уверен, что ему есть, что сказать.

Он не мог не думать о том, что могло приключиться с Ши Минцзином — который так и не ответил ни на один из его звонков. Все сообщения так и остались непрочитанными. В памяти снова прокручивались в тысячный раз картины, от которых накатывала тошнота. Их общее прошлое, и неловкое стремление помочь друг другу двух детей, ставших случайными жертвами обстоятельств и низведенных до уровня зверенышей в клетках.

Ваньнин никогда бы в этом не признался — однако все эти годы он был рад тому, что Ши Мэй не пострадал психически так сильно. Парень был легок в общении, обладал удивительно мягким, по-девичьи нежным характером, и при этом умел твердо отстаивать свои границы. У него были отношения — и близкие друзья. То, что Ши Минцзин смог жить полноценно после всего, что с ними произошло, давало Чу право надеяться, что и он сам однажды сможет перебороть свои страхи и стать нормальным. Если, конечно, это все еще было возможно для такого, как он…

В свою очередь балетмейстер Чу старался держаться от юноши на максимальном расстоянии — потому что опасался, что станет для Ши Мэя живым напоминанием о самом темном времени его жизни. Он никогда не обсуждал с ним произошедшее — и лишь искренне старался оградить парня от всего, что могло бы того расстроить, будь то попытки Жуфэн шантажировать его, или его собственные проблемы со здоровьем и психикой.

Если бы ни случившийся шесть лет назад весьма неловкий эпизод, свидетелем которого стал Мо Жань, отношения Чу и Ши Минцзина можно было бы назвать братскими — ведь именно родственникам стараешься не показывать, насколько тебе тяжело, опасаясь их разочаровать или расстроить.

Впрочем, у Ши Мэя, помимо Ваньнина, была мать — пусть женщина и находилась в плачевном состоянии после того, как её удалось спасти из Жуфэн, иногда она мыслила достаточно ясно, и, конечно же, души не чаяла в своем сыне.

Ши Мэй искренне заботился о ней — а, что до балетмейстера Чу, то именно он помог Ши Минцзину договориться о размещении женщины в специализированном пансионате и внес необходимую сумму, оплатив лечение на несколько лет вперед. Это были первые деньги, которые он самостоятельно заработал выступая на сцене — и он посчитал, что они нужнее Ши Мэю чем ему самому. В конце концов, он сам едва ли в чем-то нуждался, ведь его жизнь была чередой постоянных репетиций и постановок.

Единственным просветом в его мире в то время был Мо Жань — но на тот момент ему едва ли приходилось надеяться, что юноша обратит на него свое внимание. Впрочем, как он выяснил позже — Мо Жань обратил на него свое внимание со дня их знакомства. Как мало Чу все-таки понимал в человеческих взаимоотношениях...

Сейчас же, следуя за Вэйюем, Ваньнин понятия не имел, чего ему ждать. Парень был в очень странном состоянии — и необычайно молчалив.

Поначалу Чу показалось, что юноша вдруг отбросил притворство и дал своему беспокойству за судьбу Ши Минцзина взять верх.

Кем эти двое были друг для друга? Друзьями?..

На какое-то короткое мгновение Ваньнин был готов поверить даже в то, что юноша на самом деле все-таки испытывал какие-то чувства к своему другу — иначе почему внезапно так взбесился, стоило Чу лишь мельком упомянуть, что Ши Мэй был с ним в Жуфэн?..

Однако то, как грубо Мо Жань выругался в следующую секунду, и какой непроницаемой стала аура злобы, которая, казалось, окутывала его теперь подобно плотному покрову, не могло не говорить о том, что чувства, испытываемые им, были прямо противоположны дружбе.

Ваньнин не хотел верить в это — однако он не мог не узнавать этот дикий, сумасшедший взгляд.

Мо Жань ведь и на него так смотрел не раз.

Словно мечтал стереть в порошок одним лишь взглядом.

Чу невольно вздрогнул, а затем, собравшись с силами, попросил:

— Может, подождешь меня снаружи?

Он и сам не понимал, чего опасается — ведь разве Мо Жань когда-либо проявлял себя при нем с жестокой стороны? И, все же, просьба сорвалась с его губ раньше чем он сумел остановиться. И это было первой сказанной им фразой Мо Жаню за последние полчаса.

— Хр*на с два я подожду, — процедил Мо Жань тихо, но в голосе сквозила неприкрытая угроза.

Они с Вэйюем уже подошли к двери Ши Мэя, и запоздало пришедшая мысль о том, что все-таки не стоило впутывать юношу в эту ситуацию, отозвалась в Ваньнине новой волной сожалений.

Он понятия не имел, что Мо Жань внезапно станет так реагировать на происходящее — как и не понимал причину такой внезапной ярости. Но что ему оставалось делать, если Вэйюй явно не собирался позволять ему идти одному?..

Мо Жань несколько раз нажал на кнопку дверного звонка — и замер в ожидании. Он стоял прямо перед входной дверью, перегораживая весь обзор так, что Чу приходилось вытягивать шею чтобы рассмотреть хоть что-нибудь из-за широких плеч.

— Мо Жань… — попытался вразумить балетмейстер юношу еще раз. — Ши Минцзин не отвечает на звонки уже сутки. Я пробовал дозвониться ему пока мы ехали сюда, но… безрезультатно. У него не отключен телефон, но… что, если он не может ответить?

Мо Жань, не говоря ни слова, снова зажал кнопку дверного звонка — и замер, не отпуская несколько долгих секунд. Затем повернулся к Чу и мрачно бросил:

— Набери его сейчас.

— …... — балетмейстер Чу все еще сжимал телефон в руке, и потому, одарив продолжающего отчего-то кипеть Мо Жаня раздраженным взглядом — как же он ненавидел, когда кто-то говорил ему, что делать! — все-таки снова набрал Ши Мэя по громкой связи.

Послышались долгие, протяжные гудки… и тихий звонок из-за двери. Либо Ши Мэй куда-то ушел и забыл телефон дома, либо… в следующее мгновение Ваньнин в ужасе уставился, как Мо Жань с силой толкнул входную дверь, и та распахнулась настежь, как если бы вовсе не была закрыта на замок.

Странно, но в воздухе почему-то тут же разлились едкие пары лекарств и антисептика. Чу знал этот запах как никто, а потому тут же невольно содрогнулся, цепляясь леденеющими пальцами в длинные рукава собственной куртки.

Что бы ни произошло с Ши Мэем, он определенно не был в порядке.

Мо Жань, впрочем, не задумываясь ни на секунду уже шагнул в темноту прихожей — и буквально в одно мгновение скрылся за дверью одной из комнат. Трель телефона Ши Мэя продолжала звучать откуда-то из недр квартиры, становясь все громче — и Чу сбросил звонок потому что с каждой секундой его собственный ужас лишь нарастал подобно жутковатому крещендо, вторя мелодии.

Он заставил себя войти внутрь.

Шаг за шагом направился в темноте к той комнате, в которую вошел только что Вэйюй… затем замер и внезапно повернулся в другую сторону. Запах антисептика, казалось, мешался в воздухе с другим, приторно-сладковатым — и становился сильнее у двери ванной.

— Мо Жань… — позвал Ваньнин тихо, и юноша тут же вышел к нему, хмурясь.

Чу, понимая, что Вэйюй сам не свой — и все же абсурдно чувствуя себя более спокойным в его присутствии — дернул за ручку ванной. Дверь, кажется, была заперта изнутри, а потому не поддалась.

— Позволь мне? — Мо Жань буквально вцепился в ручку, накрывая ладонь Чу своей рукой — а затем Ваньнин почувствовал, как пальцы юноши сжались и дернули механизм с такой силой, что на мгновение он поразился — а действительно ли парень может вот так выдернуть замок одной левой? Он, что, включил мистера Хайда?

Впрочем, дверь тут же распахнулась — и в тусклом люминесцентном свете Чу увидел распростершееся на полу тело. Юноша лежал в позе эмбриона, поджав руки и ноги таким образом, словно пытался из последних сил защитить себя — или скрючился от боли. Рядом с ним были рассыпаны лекарства.

— Ши Мэй!.. — Ваньнин тут же бросился к парню, и едва не поскользнулся на вымощенном темной плиткой полу потому что тот был все еще как будто влажным…

— Ваньнин, стой! — Мо Жань в последнее мгновение вцепился руками в его пояс, помогая удержать равновесие и оттягивая прочь, назад в коридор. — В гостиной следы борьбы. Чем ты, мать твою, думаешь?! Звони в полицию и в скорую!

Но Ваньнин смотрел на Вэйюя полным ужаса и непонимания взглядом, едва соображая, почему Мо Жань кричит на него. Все, что он видел перед собой — бледное изможденное тело человека, который, казалось, не дышал.

Ши Мэй…

Вэйюй продолжал удерживать Чу, не давая ему войти в ванную, и уже сам принялся звонить в неотложку. Время тянулось безумно медленно, как если бы просыпалось с каждой секундой песчинками в бесконечной пустыне.

Спустя всего пару минут за окном послышались сирены скорой и полиции. Еще через несколько минут кто-то уже задавал им вопросы — но отвечал всегда Вэйюй. Это были короткие объяснения, из которых становилось понятно, что Чу и Мо Жань пришли к Ши Мэю потому что беспокоились о нем — и обнаружили его в таком состоянии.

— ...У него есть родные? — вырвал из прострации Ваньнина спокойный голос медсестры.

— Его мать, — тихо ответил он. — Но она находится в пансионате. И его парень…

— Парень? — офицер полиции бросил на Чу холодный взгляд. — Вы его парень?

— Я? Нет… — Чу смешался, не уверенный, почему его вообще спрашивают о таком.

—Ши Минцзин — наш коллега, — вмешался Мо Жань, а затем привлек абсолютно растерявшегося Ваньнина к себе, как если бы всем своим видом показывал, что тот с ним. — И, да, мы хотели бы знать о его состоянии. Мы можем отправиться вместе со скорой?

— Боюсь, что нет, — отозвался врач, который в этот момент закреплял капельницу и готовил Ши Мэя, который все еще пребывал в бессознательном состоянии, к транспортировке. — Парню здорово досталось: есть внутренние повреждения. Я не могу сказать наверняка без результатов томографии и УЗИ, но он пробыл в отключке более суток, и его состояние нестабильно. То, что вы пришли к нему, возможно, спасет ему жизнь.

— Возможно?.. — повторил Ваньнин тихо, едва шевеля бледными губами.

— Мы забираем его в реанимацию. Помимо сотрясения мозга, внешних травм и переломов у него могут быть повреждения внутренних органов и кровотечения. Я не могу сказать более точно. Приезжайте в больницу через несколько часов, если хотите знать подробности — либо звоните по этому номеру, — он протянул визитку.

Ваньнин уставился на клочок бумаги, как если бы не понимал, что с ним нужно делать, и потому номер телефона перехватил Вэйюй.

— Спасибо, — кивнул он, а затем повернулся к офицеру полиции и поинтересовался. — Моему молодому человеку нехорошо. Мы можем быть свободны?

— Да, разумеется, — кивнул офицер. — У меня есть все ваши данные, всё в порядке. Просто не покидайте временно город на случай, если нам потребуются дополнительные показания…

Вэйюй не стал ждать дольше и буквально выволок Ваньнина из квартиры. Они остановились на лестничной площадке — и лишь здесь балетмейстеру удалось наконец полноценно выдохнуть. Он тут же зашелся приступом кашля, едва не сгибаясь пополам.

— Ваньнин?.. — Мо Жань мягко обхватил его за плечи, а затем помог принять лекарство. Еще несколько минут Чу просто тяжело дышал и не мог ни на чем сфокусироваться. Пепельно-бледное лицо и расширенные в ужасе глаза выдавали состояние шока. Его восприятие сейчас напоминало бушующий вихрь, в котором проносились мысли одна страшнее другой — а сам он, казалось, был пропитан запахом крови и больничного спирта.

В каком-то недоумении он покосился на свои ноги — и тихо вскрикнул, осознав, что подошвы белых кроссовок запятнаны кровью. В следующую секунду горло перехватило от рвущихся рыданий.

— Тихо… Ваньнин, успокойся… — Вэйюй принялся мягко подталкивать мужчину в сторону выхода, стараясь делать это как можно осторожнее.

— Мо Жань, он звонил мне… ты понимаешь? Ему нужна была моя помощь… — тихо прошептал Чу Ваньнин. Тело его совершенно перестало слушаться: ноги, казалось, стали деревянными и едва передвигались.

— Ты не знаешь, кто именно звонил тебе с его телефона, — резонно заметил Мо Жань. — И ты не мог знать, что произойдет нечто подобное. Никто не знал.

— Я должен был ответить, — упрямо повторил Ваньнин, качая головой. Он яростно отер лицо рукавом куртки, запозладо чувствуя, что застежкой расцарапал щеку — но боль почему-то практически не ощущалась.

— Хватит, — Мо Жань впился в его руки, останавливая Чу, а затем склонился к нему, зло щурясь. — Если кто и виноват в случившемся, так это он сам.

— Мо Жань!..

— Когда начались первые угрозы от Жуфэн?

— Ты совсем идиот?! — Ваньнин все еще чувствовал, как глаза щиплет от слез, но внезапный вопрос Вэйюя разозлил его так сильно, что он едва не извергал пламя.

— Ты не хочешь отвечать потому что сам об этом думал, правда? — Мо Жань усмехнулся. — Готов поспорить, угрозы начались в то же время, когда Ши Минцзин перешел в нашу группу…

— Заткнись!.. — перед глазами Ваньнина заплясали темные пятна. Он едва мог дышать. Каждое слово Мо Жаня наносило удар в самое сердце.

«Почему… почему он говорит все это?..»

— Я прав, — Вэйюй продолжал цепляться в руки Ваньнина, не давая тому отстраниться. — Ты сам это знаешь. У него был доступ к твоему дому, к твоим вещам. Он мог следить за тобой, и при этом ты продолжал доверять ему — потому что сочувствовал. Потому что думал, что он твой друг… Друг, который пропал, а затем внезапно объявился вместе с угрозами из картели.

Чу Ваньнин внезапно вырвал руку из хватки Мо Жаня и со всей силы ударил парня в челюсть. Тот тихо выругался, прикрывая глаза и наконец отступая в сторону.

— Ты… не смеешь так говорить о нем, Вэйюй! Ты не знаешь, через что он прошел! — Ваньнин сцепил зубы, но его взгляд помимо его собственного желания впился в место, куда пришелся удар — скула Мо Жаня быстро краснела, а затем начала приобретать бледно-синюшный оттенок.

— Я не знаю этого, — Мо Жань хмуро уставился на Ваньнина. — Но я не позволю ему одурачить тебя даже если ты изобьешь меня до полусмерти. Я давно замечал за ним определенные странности — но, когда ты сегодня рассказал мне про то, что он был с тобой в Жуфэн, у меня больше не осталось сомнений.

— Мо Жань… — Ваньнин вдруг совсем поник. — Если даже Ши Мэй может меня предать… я не знаю, кому еще могу верить. Мы с ним… очень похожи.

— Я бы так не сказал, — Вэйюй покачал головой, меряя Чу задумчивым взглядом, а затем, немного помолчав, добавил. — Едем ко мне. Чуть позже я отвезу тебя в больницу к нему, если захочешь. Но я не оставлю тебя одного после всего что произошло.

— Хорошо, — Ваньнин кивнул, чувствуя вину за то, что ударил парня. В который раз. Он и сам не понимал, почему никогда не мог сохранять спокойствие с Вэйюем. Его чертовы рефлексы работали раньше чем он включал голову.

Он и сам осознавал, что Мо Жань, возможно, имел право сомневаться в Ши Минцзине — он ведь не знал, что Чу пережил с ним, и понятия не имел, что балетмейстер все это время изо всех сил стремился защитить Ши Мэя, оградить от своих проблем насколько это было возможно. Если это было возможно вообще — учитывая тот факт, что одна из крупнейших картелей их страны продолжала ломать им жизни. Даже спустя столько времени…

И в то же время Мо Жань был прав в одном: Чу действительно никогда не позволял себе усомниться в Ши Мэе. То, что юноше можно верить, было для него несокрушимой истиной — и, все же, даже если Вэйюй был прав… разве мог бы он поверить, что Ши Мэй поступил бы с ним подобным образом без каких-либо весомых причин?

С другой стороны, Ваньнин всегда думал, что Мо Жань и Ши Мэй были друзьями — и, как бы там ни было, он ведь даже временами испытывал колючую ревность наблюдая за их отношениями.

Что именно Мо Жаню было известно о Ши Мэе такого, о чем не знал сам Чу Ваньнин?..

Спустя несколько часов ожидания и бесплодных попыток Мо Жаня уговорить Ваньнина лечь спать, они оба оказались не в силах ехать в больницу и потому просто продолжали молча сидеть друг напротив друга. Шел третий час ночи. Мо Жань прислонил к лицу компресс из холодного льда, пытаясь сделать свежий синяк менее заметным. Чу Ваньнину же было слишком неловко, чтобы начинать разговор, хоть в голове и вертелись тысячи вопросов. К тому же, он все еще чувствовал вину за то, что в который раз распустил руки и навредил своему бывшему ученику — а потому мужчина сознательно решил сосредоточиться на том, что могло бы отвлечь его от бесполезных терзаний.

Все, что угодно — лишь бы не думать о том, что Ши Мэй мог не пострадать, ответь он тогда на звонок.

Он написал Хуайцзую, что Ши Мэй, скорее всего, не будет участвовать в постановке, и коротко объяснил суть произошедшего — стараясь не вдаваться в подробности.

Затем отправил запрос в пансионат, где находилась мать Ши Минцзина — понимая, что ночью едва ли ему пришлют какой-либо ответ. Однако ему необходимо было знать, что дорогой юноше человек находится вне опасности и будет получать необходимую опеку.

После этого, собравшись с духом, Чу все-таки написал детективу, который вел его дело о шантаже — описав в общих чертах произошедшее. И только затем в его голову закрались смутные сомнения — потому что он прекрасно знал, что никогда не получал от Жуфэн угроз, которые бы касались напрямую Ши Минцзина.

Это было странно, учитывая тот факт, что юноша был единственным кроме Мо Вэйюя человеком, который, так или иначе, был ему небезразличен.

Почему же тогда угроза, полученная им накануне, касалась Вэйюя — а пострадал Ши Мэй?..

Он перевел задумчивый взгляд на Мо Жаня, который как раз со вздохом вытянулся на диване и прикрыл глаза — видимо, слишком устал чтобы делать вид, будто бодрствует.

Что-то в голове Ваньнина никак не складывалось.

Он продолжал теперь уже без всякого стеснения разглядывать Вэйюя, который позволил себе задремать — прокручивая в голове то, как парень внезапно взбесился едва заслышав об их с Ши Мэем общем прошлом.

Отчего-то он был так зол на Ши Минцзина, что едва был в состоянии связно говорить. Но почему?..

Ваньнин почувствовал, как озноб снова пробежал по спине неприятным холодком — ему все еще было жутковато вспоминать выражение лица Мо Жаня, когда тот поднимался с ним в квартиру Ши Мэя.

Балетмейстер опустил голову на руки, а затем мысленно оборвал самого себя:

«Нет... Мо Жань не такой. Он не мог бы причинить вред Ши Мэю — это… это не похоже на него.»

Да и когда бы он это сделал? Почти все время юноша пробыл с ним: все эти два дня они были друг у друга на виду... за исключением того дня, когда Вэйюй позвал его на свидание.

— Ваньнин?.. — Мо Жань внезапно открыл глаза и вопросительно уставился на балетмейстера, который бессознательно продолжал качать головой, отрицая собственные догадки.

— Нужно позвонить в больницу и выяснить, есть ли новости, — Чу поспешно отвел глаза, проклиная себя за неуместную подозрительность.

Он и сам не понимал, как мог предположить, что Мо Жань может быть замешан в чем-то подобном. Его Вэйюй был нежным и открытым, несмотря на некоторую резкость поступков и слов… он заботился о Ваньнине так, словно мужчина был не человеком, а хрупкой фарфоровой вазой. В каждом его поступке и взгляде чувствовались осмысленность и желание сделать всё как лучше — пусть на практике это и не всегда получалось именно так.

Вот только одно лишь воспоминание о безумном взгляде Вэйюя все еще заставляло балетмейстера Чу содрогаться от странного, болезненного предчувствия, потому что в такие мгновения ему казалось, словно из глубин на него смотрит незнакомец.

— Хорошо, я позвоню, — Мо Жань достал визитку из кармана и, набрав номер, с кем-то долго говорил пока Ваньнин продолжал гадать, почему ему вообще пришло в голову, будто Вэйюй может быть замешан в чем-то подобном.

Те, кто избил Ши Минцзина, были преступниками — настолько жестокими, что их едва ли можно было назвать людьми. Это было дело рук Жуфэн. Здесь не могло быть инотолкований.

Но чем Ши Мэй так разозлил их? С каких пор он встал у них на пути? В отличие от Ваньнина, он ведь не давал показаний против Наньгун Яня в суде.

— Он все еще не пришел в себя, — ворвался в вереницу его мыслей Мо Жань. — Но его состояние удалось стабилизировать. Он в коме, однако функции мозга сохранены — и, да, мы нашли его как раз вовремя. Еще час-другой — и неизвестно, как бы всё обернулось…

Ваньнин тихо вздохнул, позволяя напряжению медленно отпустить все еще тревожно сжимающееся сердце: в голосе Мо Жаня проскальзывало сопереживание. Ему было не все равно.

— Это были люди Жуфэн, — наконец заставил себя произнести Ваньнин невысказанную мысль, и его взгляд уперся в глаза Вэйюя.

Юноша медленно кивнул, а затем осторожно сдвинулся на диване, как если бы молча пригласил Чу сесть рядом с собой. Весь этот вечер они просидели друг напротив друга, и атмосфера мрачного напряжения истощила нервные ресурсы обоих.

Чу Ваньнин немного помедлил, а затем решительно поднялся с кресла-мешка, на котором ранее расположился, и, потирая затекшую шею, пересел ближе к юноше.

Он бы никогда в этом не признался, но, чем больше времени он проводил с Мо Жанем, тем сильнее нуждался в его присутствии. Думать об этом было страшно — и еще страшнее понимать, что он доверял Мо Жаню больше, чем человеку, который был с ним рядом в самое грязное время его жизни.

Доверял человеку, который ворвался в его жизнь после шести лет отсутствия, скрывая свою личность и прошлое…

«Черт побери…»

Чу Ваньнин поджал губы, стараясь не думать о причинах. Мог ли он быть ослеплен своими чувствами к Мо Жаню? И… был ли он точно так же все это время ослеплен доверием к Ши Минцзину — настолько, что упустил нечто действительно важное?

Что-то не сходилось...

— Все будет в порядке, — тихо пробормотал Мо Жань. Абсурдно, но подобное заявление оказало на Чу прямо противоположное действие. За последние несколько часов он потерял всякую уверенность в том, что его жизнь — как, впрочем и жизни всех людей, так или иначе ставших ему близкими — когда-либо будут в порядке. Однако он ощущал себя слишком опустошенным морально чтобы пытаться что-либо предпринять. Все, что ему оставалось теперь: наблюдать за тем, как неотвратимо приближается катастрофа, понимая, что остановить ее он уже не сможет — и, возможно, он сам ее навлек своим безрассудством, впустив в свою жизнь людей, которые теперь находились в опасности из-за него.

Пальцы Мо Жаня осторожно прошлись по шее Чу, заставляя мужчину мелко вздрогнуть — и все же он заставил себя сидеть ровно и не отстраняться. Тепло прикосновения просачивалось под кожу — и Ваньнин вдруг осознал, что действительно все это время испытывал холод, но по привычке даже не обратил внимания.

— Я сделаю тебе горячий чай, — Вэйюй словно прочитал его мысли и попытался встать, но рука Чу внезапно жестко опустилась ему на плечо, удерживая на месте. Ваньнин и сам удивился этому своему жесту: он был не из тех людей, которые шли на контакт легко. И все же он не хотел, чтобы Мо Жань уходил, настолько сильно, что готов был сейчас вцепиться в него. Возможно, свою роль в его странном поведении также сыграло и то, что он понятия не имел, что их с Мо Вэйюем ждало завтра — и было ли у них это «завтра» как таковое.

Встретив изумленный взгляд юноши, он покачал головой и тихо произнес:

— Пожалуйста, не уходи.

Лицо Мо Жаня, все это время как будто сохранявшее отпечаток жестокости, в один миг неуловимо смягчилось, а темно-фиалковые глаза сверкнули так ярко, что Чу замер, забывая, как дышать.

— Я никуда не ухожу, Ваньнин, — руки Мо Жаня обвились вокруг талии балетмейстера — удивительно, но, кажется, он мог бы при желании обхватить его пальцами двух рук, настолько стройным был этот человек.

— Хорошо, — Чу нахмурился, но все-таки позволил себе расслабиться, снова возвращаясь к тому, насколько поведение, взгляд, голос, и даже выражение лица Мо Жаня отличались от того, чему он стал свидетелем всего несколько часов назад.

Мог ли один человек быть таким разным в различных ситуациях?..

Губы Мо Вэйюя тем временем невесомо коснулись щеки Чу — и этот поцелуй был настолько нежным и целомудренным, что Ваньнин, вопреки здравому смыслу, почувствовал себя удивительно испорченным из-за того, что определенно ожидал чего-то большего.

Казалось, его тело наэлектризовалось от внутреннего напряжения — того и гляди, мысли могло закоротить, а сам он был в шаге от того, чтобы обратиться в бегство просто на всякий случай, чтобы исключить возможность недопонимания и неловкости.

— Ты не дышишь, — вдруг заметил Мо Жань, щурясь. От него не могло ускользнуть, что Чу задержал дыхание, пытаясь не дать трепко-сладкому немного диковатому аромату, исходящему от Вэйюя, попасть в свои легкие и довершить цепную реакцию, запущенную мимолетным поцелуем.

Ваньнин уставился на Мо Жаня таким тяжелым взглядом, что тот был вынужден выпустить балетмейстера из объятий.

— Хорошо-хорошо. Я понял, Ваньнин. Больше не буду, — он поднял руки в примирительном жесте, а затем быстро добавил, полностью сметая свои предыдущие запальчивые заверения в пыль. — Но я не против, если будешь ты…

Все это время Чу смотрел в глаза Мо Жаня, и от него не мог укрыться опасный, острый блеск, от которого его повело словно от самого крепкого вина. Утро этого дня он провел как на иголках, подсознательно опасаясь, что все произошедшее между ним и Мо Жанем было ошибкой. Притом, для них обоих.

Он избегал Мо Жаня как умел — старался даже не поворачивать голову в его сторону на репетиции.

Затем же происходящее и вовсе вышло из-под контроля — и на какое-то время Чу даже смог забыть об ужасной неловкости, потому что все, что его беспокоило, сводилось к базовой человеческой потребности ощутить себя в безопасности. После всего, что случилось, он словно перестал осознавать, почему ему было так важно удерживать дистанцию.

Продолжая пристально смотреть Вэйюю в глаза, он медленно провел ладонью по лицу парня, касаясь высоких скул и резкой линии подбородка — поражаясь, какой горячей была его кожа, и как расширились его зрачки, как если бы Мо Жань испытал шок от его внезапного прикосновения.

Кадык Мо Жаня дернулся, а сам он резко вдохнул, замирая чтобы позволить Ваньнину спокойно изучать себя.

Чу тоже на мгновение застыл, как если бы пытался решиться — но в следующий миг его пальцы словно сами собой двинулись уже к губам Вэйюя. Ему хотелось попробовать прикоснуться к ним — воспоминание о том, как Мо Жань целовал его пальцы, и насколько это было горячо, заставило его почувствовать новую пробирающую до основания волну возбуждения, но он даже не подумал остановиться. Слишком часто в последние несколько дней он смотрел на эти губы и представлял, что Мо Жань мог ими делать с ним… и, собственно, делал. Видимо, ему все-таки следовало быть осторожнее с желаниями, потому что юноша определенно понял ход его мыслей и в следующую секунду взял кончики его пальцев в рот. Картина эта была настолько бесстыдной, что Ваньнин едва удержался чтобы не отскочить в сторону. В конце концов, он ведь сам все это затеял — так почему же теперь собрался отступать? Это был всего лишь… поцелуй?

Он продолжал словно загипнотизированный смотреть, как Мо Жань движется губами по его руке, ощущая нестерпимый жар — от которого, казалось, даже температура окружающего воздуха поднялась на добрый десяток градусов по Цельсию. Чу было невыносимо душно, горло пересохло.

Вэйюй продолжал удерживать его взгляд, опаляя его кожу тяжелым дыханием. Он не предпринимал попыток обнять Чу или притянуть мужчину к себе — но при этом определенно давал понять, что не против того, чтобы Ваньнин продолжал начатое. Сквозь смуглую кожу проступал лихорадочный румянец, а сам он выглядел так, будто бросал всем своим видом некий вызов. Капелька испарины медленно скользнула по его виску, и Ваньнин жадным взглядом проследил ее движение вниз, к подбородку и шее — куда-то к вороту футболки. Балетмейстер тут же невольно моргнул, пытаясь прогнать из своей головы видения, как мог бы точно так же скользнуть по коже Вэйюя влажным поцелуем. Нет! Он не собирался вести себя настолько бесстыдно. Одной близости Мо Жаня хватало для того, чтобы его голова немного кружилась, а определенная часть тела болезненно восставала, неуместно требуя внимания.

Вэйюй неожиданно пересталпосасывать его пальцы и выпустил их изо рта. Капелька слюны продолжала стекать из уголка его темных от прилившей крови губ. Он резко сглотнул, а затем вопросительно приподнял брови, выдыхая:

— Не мог удержаться. Прости?

— …... — Ваньнин неловко поерзал, надеясь, что смена положения поможет его телу хоть немного расслабиться, но тихий голос Мо Жаня, прозвучавший в полной тишине, нарушаемой лишь его собственным сбивчивым дыханием, подействовал на него совершенно противоположным образом, потому что больное воображение продолжало искать подтекст в кажущейся на первый взгляд обыденной фразе.

Мо Жань с любопытством проследил за его перемещениями на диване, а затем внезапно его ладони легли Чу на колени, останавливая какие-либо движения. Он оперся на руки, а пальцы мягко пробежались по острым коленным чашечкам. Даже сквозь джинсу жар его ладоней прошибал Ваньнина неконтролируемой дрожью.

— Не двигайся, — Мо Жань склонился к нему так низко, что Чу мог ощущать, как вибрирует его голос где-то в районе виска. В это же мгновение длинные сильные пальцы прошлись вверх по его бедрам — и снова вниз, к коленям, мягко поглаживая напрягшиеся до предела мышцы, как если бы он хотел чтобы Чу максимально расслабился. Вот только даже если бы Ваньнин напился до полуотключки, едва ли он мог бы чувствовать себя комфортно в таких обстоятельствах. Словно завороженный он следил за тем, как руки Мо Жаня движутся по его телу.

В следующую секунду его взгляд переметнулся на лицо Вэйюя, который все это время продолжал пристально наблюдать за ним. Небрежные вьющиеся пряди падали юноше на брови, оттеняя внезапно ставшие более резкими черты — и Чу протянул ладонь чтобы откинуть в сторону мешающиеся волосы, но, лишь притронувшись к ним понял, что хочет зарыться в них пальцами.

Вэйюй прикрыл глаза, словно довольный пес, а затем подался затылком ближе к ладони Ваньнина, безмолвно упрашивая мужчину не останавливаться.

В то же время его собственные руки стали более настойчивыми, теперь уже сжимая бедра Чу с такой силой, что тот едва сумел сдержать потрясенный вздох. Однако, сколько бы мужчина ни кусал губы, пытаясь сохранить видимость спокойствия, лихорадочный румянец и колотящийся пульс, отдающийся в бедренной артерии прямо под ладонью Мо Жаня, выдавали его с поличным.

Вэйюй резко дернул его за талию, заставляя проехаться по дивану спиной. Одежда Чу снова сбилась куда-то вверх, обнажая очертания скульптурно-точеных мышц груди и пресса. Это тело хотелось не то отыметь, не то заласкать до состояния, когда каждый миллиметр станет полыхать от желания. Возможно, и то и другое — вместе. Мо Жань едва сдерживался чтобы не раздвинуть эти длинные худые ноги, потому что все еще помнил, как они ощущались на нем когда Ваньнин обвил его — пусть и лишь для того чтобы сохранять равновесие. Долбаные джинсы все еще мешались на его пути — впрочем, он ненавидел сейчас почти каждый предмет одежды, отделяющий его от Ваньнина. Чу, похоже, и сам испытывал дискомфорт ниже пояса из-за плотной ткани, которая обтягивала его слишком тесно. И, все же, он продолжал игнорировать собственные сигналы тела, а его пальцы нежно ласкали волосы Вэйюя, посылая по спине юноши целые снопы искр. Прикосновения были бережными, на грани целомудрия — и почти не задевали открытые участки кожи, но было в самом затуманенном взгляде Чу нечто такое, что заставляло Мо Жаня сходить с ума еще сильнее. Он задыхался от мысли, что этот обыкновенно бесстрастный человек сейчас буквально лежит под ним и давится собственным дыханием, покрываясь краской от кончиков ушей до пят.

— Ваньнин? — позвал он, наклоняясь к Чу еще ниже, намеренно задевая губами чувствительную мочку уха. Широко распахнувшиеся глаза цвета ночи впились в него с немым вопросом. Тонкие губы поджались так сильно, что, казалось, еще мгновение — и Чу их съест.

— Я так хочу тебя, Ваньнин, — прошептал Мо Жань. — А ты?..

Его рука отправилась к поясу джинсов мужчины, легко очерчивая судорожно поджимающийся на каждом вдохе пресс. Твердый… его Ваньнин был твердым не только ниже пояса, но и в других местах. Вэйюй невольно облизнул губы потому что все, о чем он мог думать — насколько чувствительны грудь и живот Чу, и можно ли заставить его потерять контроль от одних лишь прикосновений?.. Он думал, что это вполне возможно, если учесть, в каком состоянии балетмейстер пребывал в данный момент — а ведь они оба еще были полностью одеты.

Ваньнин продолжал смотреть на него практически не моргая. Спустя несколько мучительно долгих секунд он медленно кивнул, и его лицо приобрело оттенок спелых персиков, а заостренные черты как будто смягчились от растерянности.

Мо Жань не стал медлить, и тут же накрыл дрогнувший рот своим, проходясь по нему языком, раздвигая губы в попытке углубить поцелуй. Его собственное сердце неистово колотилось в груди, разгоняя по телу безумный огонь от которого перед глазами темнело. Он знал, что должен быть нежным, что иначе может напугать Чу — однако то, как балетмейстер внезапно сжал его затылок ладонью, привлекая к себе, и как его рот неожиданно распахнулся на вздохе, заставило Вэйюя онеметь, а мысли — теряться в бесконечном водовороте желаний.

Он продолжал целовать Чу, и в то же время руками приподнял его за бедра. Следующим движением он уже спускал с него одежду — действуя спешно, и в то же время погибая от мысли, насколько идеальными все-таки были эти изящные голени и икры. А затем его пальцы погладили внутреннюю сторону бедер, побуждая мужчину слегка раздвинуть ноги. Ваньнин шумно хватанул ртом воздух, цепляясь руками за поверхность дивана, как если бы безуспешно пытался заземлить циркулирующие по его телу импульсы.

— Нравится? — Мо Жань пристально вглядывался в сделавшиеся совершенно дикими глаза. Ваньнин смотрел на него — но, очевидно, едва понимал, что именно Вэйюй у него спрашивает. Он дышал так, словно пробежал стометровку, а длинные темные пряди волос растрепались и упали ему на лицо, попадая в приоткрытый рот.

В следующую секунду он все-таки застонал потому что Мо Жань принялся осыпать поцелуями его грудь и живот, неотступно спускаясь вниз. Мягкие прикосновения его губ были щекотными и вызывали волны дрожи, сменяющейся пронзительными вспышками отрезвляющей боли когда острые зубы внезапно впивались в разгоряченную ласками влажную кожу.

— Мо Жань?.. — Чу вдруг замер, когда губы Вэйюя внезапно очутились там, где совсем недавно были его пальцы — где-то между бедер. Инстинктивно он попытался свести ноги вместе, но юноша придавил его разомкнутые колени руками, не давая это сделать, а затем его влажный язык прошелся ровно по шву промежности, прослеживая влажную дорожку до судорожно сжавшегося заднего прохода.

Ваньнин тут же попытался отстраниться, не желая допускать нечто настолько бесстыдное. Ему едва не стало дурно от мысли, что именно Мо Жань собрался сотворить с ним — но он не мог бы его остановить даже если бы от этого зависела его жизнь, а его собственный возбужденный член предательски дернулся, выдавая его смятенное состояние.

В то же мгновение он ощутил влажное прикосновение к своему входу — и оно было совсем не таким, как в прошлый раз. От непривычного ощущения по телу прошел озноб — сменившийся прошибающим спину разрядом тока потому что буквально в следующую секунду он почувствовал, как нечто длинное и скользкое вошло в него и плавно задвигалось. Палец?..

Ваньнину не было больно — но ощущение было странным, невероятно смущающим, потому что в прошлый раз все было совсем не так, и Мо Жань не сидел на коленях меж его раздвинутых ног, бесстыдно изучая его. Чу хотелось вывернуться чтобы прекратить всё это прямо сейчас, но в то же время он не находил в себе сил. Его напрягшееся на мгновение тело медленно уступало по мере того, как палец медленно скользил внутри него, туго сжимаемый мышцами. В то же время Вэйюй снова принялся лизать его промежность, и Чу подумал, что если это не прекратится в ближайшее время, он попросту сойдет с ума. В какой-то момент ощущения стали настолько невыносимыми, что он побоялся, что кончит прямо так — однако в этот момент в его тело вторглись еще несколько пальцев, и на этот раз ему действительно стало больно. Он сдавленно всхлипнул — и тут же зажал рот рукой, ужасаясь, насколько пошло это прозвучало.

— Ваньнин?.. — окликнул его Мо Жань, и его жаркое дыхание опалило дрожащие бедра Чу.

Балетмейстер закрыл глаза, собираясь с силами чтобы ответить, но все, что он мог произнести, было единственное имя:

— Мо Жань?..

— Тебе... больно?

Вэйюй продолжал двигать пальцами, сохраняя плавный, очень медленный ритм, от которого замыкало в голове, и временная боль медленно сменялась невероятной истомой, от которой немело нутро.

— Нет… — Ваньнин нахмурился, когда пальцы Мо Жаня куда-то исчезли, а затем юноша как будто отстранился. Чу попытался сесть, помогая себе руками, заставляя себя посмотреть, что произошло — однако в то же мгновение Вэйюй резко перевернул его на живот. Колени Ваньнина проехались по полу, а сам он остался лежать на подушках, упираясь лицом в мягкое. В то же время его член оказался зажат таким образом, что любое движение заставляло его тереться об его собственный живот. Положение было едва ли не более неприличным — и полностью лишающим его понимания, что происходит с его телом.

— Мо Жань?.. — он вытянул шею, поворачиваясь — и вдруг заметил, что Мо Жань спешно стягивает с себя футболку, будучи уже обнаженным ниже пояса. Его член был без преуменьшений огромным — по правде говоря, Чу даже не припоминал, чтобы он был такого размера, когда видел, как юноша ласкал себя в душе.

«Не то, чтобы я смотрел внимательно..» — запоздало вспомнил он, потому что на тот момент зрелище настолько выбило его из колеи, что он попросту боялся открыть лишний раз глаза.

— Я войду, — внезапно проговорил Мо Жань тихо, и эта фраза пронеслась по каждому нервному окончанию Чу, концентрируясь где-то ниже пояса. Он снова почувствовал прикосновение языка и несколько расслабленных движений пальцев внутри себя, отдающихся невероятной сладостью. На этот раз Мо Жань, казалось, двигался решительнее — но боли все еще не было, а потому Чу даже позволил себе прислушаться к необычным ощущениям, немного расслабляясь. А затем вдруг в него уперлось нечто влажное, теплое и пульсирующее — и он сжал зубы, понимая, что к этому был все-таки не готов. Его колени начало мелко потряхивать, а сам он почувствовал, как тонет в волне паники. Мо Жань находился прямо за его спиной, но Чу не мог ничего контролировать. Все, что он мог — попытаться поверить, что Мо Жань и сам поймет, что их габариты и диаметр, мягко говоря...

— Ваньнин?.. — аккуратный толчок пришелся аккурат между сжатых бедер Чу, и мужчина удивленно застыл, потому что вдруг понял, что юноша трахает его между ног. В тот же момент пальцы Мо Жаня снова сжали его зад, направляя его навстречу толчкам.

«Но разве он не сказал?..»

— Расслабься, — Вэйюй сделал еще несколько плавных толчков, а затем Ваньнин снова почувствовал нечто обжигающее у своего входа — но на этот раз было сложно понять, что именно это было. Пальцы?.. Он зажмурился, тихо выдыхая в подушку, и в то же время позволяя в себя проникнуть. Мо Жань сделал всего несколько движений, но задел внутри что-то, от чего перед глазами на мгновение рассыпались яркие вспышки, а возбуждение снова накрыло горячей волной. Ваньнин бездумно подался навстречу следующему толчку — и внезапно ощутил, как его на этот раз растягивает до такой степени, что глаза заслезились, а рот наполнился кровью от прокушенной насквозь губы. Он попытался перетерпеть это вторжение, надеясь, что оно так или иначе должно однажды закончиться, глубоко дыша — но боль, казалось, лишь нарастала с каждой секундой. В какой-то момент он понял, что не просто хнычет, а глухо стонет, а его тело буквально надето на нечто огромное и твердое.

— Уже всё, — нежный шепот Мо Жаня раздался неожиданно близко от его уха, обдавая теплом.

Чу застыл, понимая, что не уверен, сможет ли вынести, если Вэйюй вдруг решит сдвинуться в нем хотя бы на миллиметр. Он обливался ледяным потом, чувствуя себя абсолютно разбитым — и в то же время пугающе спокойным, как если бы самое худшее уже произошло. Понимая, что во второй раз он точно не рискнет повторить нечто подобное — не в здравом уме.

Губы Мо Жаня приникли к его шее, а затем он ощутил целую вереницу легких, словно опадающие лепестки, поцелуев по линии роста волос. Казалось, юноша пытается его успокоить — но почему? Разве он… плачет? Разве он… не молчит? Ваньнин в ужасе содрогнулся, понимая, что действительно почти ничего не видит из-за застилающих все слез.

А затем прикосновения рук юноши скользнули по его спине, все еще подрагивающим бедрам — и наконец замерли на члене, который отчего-то все еще продолжал нелепо дергаться, как если бы пребывал в противоречии с разумом.

Ощущения были странными, и даже пугающими, потому что ласки, которыми Мо Вэйюй осыпал плечи, шею и уши Ваньнина, были слишком нежными, почти щекотными, его прикосновения к его возбужденному естеству же — напротив, распаляли и без того доведенные до предела чувства. Боль от проникновения в этот момент почти полностью отступила, сменяясь ощущением недопустимой, постыдной наполненности, от которой у Чу невольно проходил мороз по коже.

— Все еще больно? — Мо Жань внезапно осторожно двинул бедрами, и Ваньнин хрипло выдохнул, готовясь к худшему… которое так и не наступило. Ощущение было все еще терпимым, на грани допустимого, переплетаясь с его собственным возбуждением от ласк Вэйюя. Он покачал головой — но тут же понял, что Мо Жань вряд ли поймет его движение, а потому проговорил вслух единственное слово, на свой страх и риск:

— Нет.

Он понятия не имел, что произошло с его телом, которое, казалось, успело растянуться и теперь отзывалось на малейшее движение внутри себя самым невообразимым образом. У Чу не просто встал колом — в следующее мгновение он почувствовал, как буквально проваливается в кроличью нору, а его разум отказывается обрабатывать поступающие в него с такой силой и скоростью сигналы.

Вэйюй, снова впившись в его шею долгим поцелуем и окутывая жаром своего тела, начал медленно вбиваться долгими, доводящими до безумия толчками. Его тело двигалось по странной траектории, от которой у Чу всякий раз было полное впечатление, словно он вот-вот утонет в бесконечном океане — однако всякий раз руки Вэйюя удерживали его на плаву, обвивая за талию и не давая потерять сознание. Юноша прижимался к нему так тесно, что в какой-то момент можно было подумать, словно они превратились в единое целое. Это было одновременно пошло, грубо, на грани одержимости — но при этом настолько правильно, что с каждым движением Ваньнину казалось, словно он переносится в параллельное измерение, в котором ему хотелось существовать вечно. Мужчина уже давно перестал себя контролировать, из горла его рвались вскрики — а сам он, не будь под ним дивана, уже давно бы потерял опору и рухнул вовсе на пол.

— Ваньнин… — Мо Жань вдруг сжал его бедра крепче, ускоряя темп, двигаясь теперь резко. У него кружило голову от одного лишь вида, как балетмейстер абсолютно диким голосом стонет в подушки, как его тело неконтролируемо содрогается с каждым движением, а руки бессильно царапают воздух. Он слышал, как их тела соединяются с хлопающим звуком, и терял голову от осознания, как туго обхватывает его Ваньнин всякий раз, когда он пронзает его.

Огонь лизал его внутренности, ревел в его ушах, концентрировался где-то внизу, проходясь яростным потоком по позвоночнику. В какой-то момент терпеть это стало абсолютно невозможно. С хриплым стоном Мо Жань зарылся лицом в волосы Ваньнина, как если бы пытался впитать мужчину в себя, поглотить его, сделать его своим любым возможным способом — а затем излился. Бедра Чу мелко задрожали от пролившегося внутрь жара, а в следующую секунду он и сам кончил прямо себе на ноги и обессиленно обмяк в объятиях своего любовника.

Они оба замерли, продолжая сплетаться телами, едва дыша — и чувствуя каждый вздох друг друга во внезапно ставшей невыносимо пронзительной тишине.

— Чу Ваньнин… — позвал Мо Жань балетмейстера тихо, чувствуя себя вдруг абсолютно потерянным. Он не был уверен, что произошедшее между ними было приятно мужчине — и оттого не знал, что именно должен говорить. Пересек ли он грань дозволенного когда довел начатое до конца? Должен ли был остановиться?..

— Ммм, — Ваньнин, не поднимая головы, выдохнул в подушку нечто нечленораздельное. Его голос был сиплым и едва слышным, а сам он едва мог разлепить веки. Его тело было до странного тяжелым, как если бы сила земного притяжения внезапно стала воздействовать на него особенно интенсивно. Даже пошевелить губами казалось непосильной задачей.

И, все же, в своей голове он продолжал находиться в неком странном парящем состоянии, как если бы в какой-то момент испытал внетелесный опыт и часть его так и осталась где-то за пределами физической оболочки.

Он смутно чувствовал, как Мо Жань наконец с осторожностью вышел из его тела — а затем, подхватив на руки, куда-то понес. Чу в этот момент мог позволить юноше что угодно потому что его собственные ощущения были притуплены, а сам он — лишен малейшего желания сопротивляться. Сквозь пелену сонливости он осознал, что они оба находятся в большом джакузи, на которое он обратил внимание еще когда впервые оказался у Мо Жаня в гостях. Едва теплая — почти что комнатной температуры — вода постепенно наполняла емкость, вызывая ощущение, близкое к блаженству.

Ваньнин вдруг подумал о том, что Мо Жань, должно быть, не привык к такой прохладе, но все равно находится с ним и продолжает творить нечто невообразимо нежное с его телом и волосами — как если бы ему было мало того, что Чу едва жив после испытанного им сокрушительного удовольствия, и теперь он решил добить мужчину еще и ласками, от которых тот действительно мог умереть.

В воздухе витали дразнящие ароматы шампуня и пены для ванн, а легкие прикосновения пальцев Мо Жаня к его волосам повергали Ваньнина в состояние, близкое к нирване. Чу прикрыл глаза, уплывая куда-то еще дальше от окружающего мира. Ему было слишком хорошо чтобы он пытался прорваться сквозь это хрупкое состояние катарсиса.

— Ваньнин… — вдруг снова позвал его Мо Жань так тихо, что голос его едва был слышен сквозь плеск воды. — Ты… уснул?

Чу предпочел ничего не отвечать потому что едва мог говорить в таком состоянии. Он действительно мог уснуть в любую секунду — а, возможно, и вправду уже грезил, и все происходящее было частью его сна.

Однако в следующее мгновение Вэйюй настойчиво зашептал ему в ухо, очевидно, посчитав, что он действительно уснул слишком крепко, чтобы услышать:

— Ваньнин… я хочу рассказать тебе кое-что важное, — юноша вздохнул, и его руки вдруг обвили мужчину так сильно, как если бы он опасался, что тот может в следующую секунду исчезнуть.

А затем сквозь плеск воды прозвучали всего пять слов, от которых внутри Чу внезапно все оборвалось. Он продолжал неподвижно лежать в объятиях Мо Жаня с плотно закрытыми глазами, но рвотный позыв едва не заставил его скрутиться пополам.

— Наньгун Янь — мой отец, Ваньнин, — прошептал Мо Жань тихо ему в шею, мягко поглаживая спину мужчины и продолжая пенить шампунь на его волосах.

А затем снова вздохнул, и мягко поцеловал Чу в ставшую вдруг ледяной шею.

Комментарий к Часть 29 Да, если тут есть опечатки или бессмыслица — давайте все дружно смиримся с тем фактом, что этот автор просто пишет как попало потому что ему интересно, и не сильно шарит в мужских отношениях. И в принципе не сильно шарит в чем-либо.

На том всё. Спасибо, что читаете!)

====== Часть 30 ======

Все, чего желал Чу Ваньнин этой ночью — притвориться мертвым. Представить, что все это происходит не с ним, что он оглох и ослеп, потерял рассудок. Что угодно, лишь бы не чувствовать, как бережно Мо Жань к нему прикасается, как заботливо кутает в толстое полотенце и кладет на постель, осыпая поцелуями плечи.

«Хорошо, что ты уснул. Я никогда не решился бы сказать тебе это в лицо. И… все еще не знаю, как начать этот разговор. Как убедить тебя выслушать меня.»

Балетмейстер едва мог контролировать собственную реакцию отвращения — он старался дышать как можно ровнее и не двигаться, потому что боялся выдать себя и собственное состояние. Справеливо опасался, что его вывернет наизнанку от омерзения… которое он испытывал к самому себе. В висках стучало, а запах Мо Жаня, близость его тела — вызывали волну дурноты.

Что бы сейчас или наутро не решил рассказать ему Мо Жань, это не исправит ситуацию.

Он не просто переспал с ним… он хотел этого. Сам позволил этому произойти — кто был в этом виноват? Мо Жань?..

Нет.

Он готов был признаться ему в любви. Еще немного — и он сказал бы то, что нельзя забрать назад с такой легкостью.

Отдать кому-то свое тело — одно. Но… сердце?

Как будто он сам не отдал его намного раньше.

Ваньнин так и не уснул этой ночью: когда убедился в том, что Вэйюй спит, выбрался из постели и, быстро одевшись в первое попавшееся из вещей, что с прошлого раза еще не успел забрать, ушел.

Какое-то время ему пришлось простоять, кутаясь в тонкую толстовку на предрассветном холоде — такси все никак не ехало. Улица пустовала, как если бы конец света уже наступил, и только один балетмейстер Чу об этом ничего не слышал, потому что снова был слишком занят собой.

В конце концов он назвал адрес больницы, куда отвезли Ши Мэя — и отправился прямо туда, наплевав на то, что мог бы позвонить по телефону и справиться обо всем у дежурного врача. Да, он мог бы — но он чувствовал себя настолько потерянным и растоптанным, что единственное место, где ему сейчас могло стать хоть немного спокойней, было больничным коридором.

Казалось, чувство вины способно выжечь в его груди дыру если он не сделает хоть что-нибудь правильно. Прямо сейчас.

Да, он мог бы малодушно обвинять во всех бедах Мо Жаня, который слишком увлек его — и, вероятно, проделал это намеренно. Но в глубине своего сердца он знал, что, будь у него выбор — поступил бы точно так же снова, даже зная обо всем. Даже понимая, что именно Мо Жань может быть причастен к произошедшему и что его мотивы могут быть нечисты.

Потому что было слишком поздно.

Он любил его.

Разве можно приказать своему сердцу забыть, как чувствовать?

После того, как первоначальный ужас отступил, всю ночь Чу все еще пытался найти объяснение, которое бы оправдало этот чертов обман. Это было похоже на поиски случайно соскользнувшего кольца в мутной воде: ты не видишь его за толщей ила и грязи — но знаешь, что оно где-то там, на дне.

Что же ему теперь оставалось, если грязь эта въелась, казалось, в саму его душу — а объяснения так и не было?

Признать, что он был готов любить Мо Жаня, даже если тот способен навредить Ши Мэю или причинить вред ему самому?..

Потому что помнил, каким он был светлым мальчишкой — и все еще продолжал видеть в нем отблески этого света даже теперь?..

Ваньнин вышел из такси и, спустя несколько минут бессмысленного плутания по стерильным больничным коридорам, все-таки нашел палату, в которую перевели Ши Минцзина после реанимации. Состояние юноши стабилизировалось, однако он так и не пришел в себя.

Выглядел Ши Мэй едва ли не бледнее белых простыней, на которых лежал. Его левая рука была в гипсе, а грудную клетку перебинтовали так плотно, что, казалось, кто бы это ни сделал — человек этот пытался таким образом воссоздать некое подобие скелета, чтобы удержать дух в разрушенной оболочке из плоти.

Чу Ваньнин, не задумываясь, протянул руку, собираясь поправить сбившееся в сторону одеяло — однако тут же нерешительно застыл, вдруг подумав, что он ведь был последним человеком, кто должен это делать.

Столько лет он пытался защищать Ши Минцзина — но в конце концов они оба все равно пришли к такому финалу.

По его вине.

— Прости, — прошептал он одними губами. — Я должен был ответить тогда. Должен был послушать тебя, но я… не смог.

Боль от произошедшего разрушала — однако почему-то он совсем не был в состоянии плакать, как если бы вся тьма, накопившаяся в его душе, неожиданно поглотила его способность выражать эмоции. Как если бы он опустился на самое дно — и больше не знал ни кто он, ни что должен чувствовать. Его мир заполонила сплошная боль — а кроме нее больше не было ничего.

— Ся Сыни?.. — тихий голос сливался с мерным писком многочисленных аппаратов в палате. Однако Ваньнин все равно услышал его — и тут же в ужасе едва не отшатнулся от постели юноши. Лишь в последний момент ему удалось заставить себя поднять на Ши Минцзина взгляд.

— Ши Мэй, я здесь, — он даже не пытался выглядеть ободряюще: ему самому казалось, что еще немного и он провалится сквозь землю на самый последний уровень ада.

— Прости... меня, — Ши Минцзин смотрел куда-то в сторону, как если бы не мог толком сфокусироваться, но ориентировался на голос Ваньнина. Ресницы внезапно задрожали, а в следующее мгновение по бледной щеке потекла влага, отблескивая в холодном свете больничных ламп.

— Ши Мэй, — Чу Ваньнин замер, а затем резко мотнул головой. — За что ты просишь у меня прощения? Я… это я виноват перед тобой. Я не сумел защитить тебя снова. Ты… попал в беду… а я не смог ничем помочь.

Он едва помнил, как опустился перед постелью Ши Минцзина на колени, а затем осторожно поправил подушку под головой юноши, избегая прикасаться к нему — опасаясь, что причинит боль. Впрочем, он догадывался, что Ши Мэй все еще находится под действием обезболивания.

— Ся Сыни…ты слишком хороший. Не говори так о себе — ты ведь уже обо всем догадался, правда? Все еще… считаешь, что меня стоит защищать? — слова Ши Мэя то и дело обрывались, ему было сложно говорить, но он явно был намерен расставить все точки прямо сейчас.

Чу Ваньнину не нравилось, куда вел их разговор.

В конце концов, Ши Минцзин был ему словно брат — какое право Ваньнин имел обвинять его в чем-либо, даже если тот действительно причастен к шантажу и следил за ним для Жуфэн?

Разве сейчас — то самое время, чтобы обсуждать подобные вещи?..

— Кто это сделал? — спросил он вместо тысячи вопросов о причинах, по которым Ши Мэй мог так поступить с ним.

И затаил дыхание, понимая, что одним лишь этим выдал себя: ему слишком важно было знать, что Мо Жань — его Мо Жань! — непричастен.

Хотя бы в этом он хотел чувствовать уверенность.

— Люди Жуфэн, — Ши Минцзин помолчал, а затем медленно, как если бы обдумывал каждое слово, добавил. — Он... Мо Жань не имеет к этому отношения.

— Ши Мэй, я… — Ваньнин замолчал, потому что понимал, что даже оправдаться не сможет.

Спрашивать у близкого человека на больничной койке нечто подобное — как же низко он пал!..

— Всё хорошо, — Ши Мэй попытался улыбнуться, однако треснувшие губы не дали ему это сделать.

Похоже, на том их разговор мог быть закончен.

Однако Ваньнин не торопился уходить — так что какое-то время все еще продолжал стоять у постели Ши Минцзина на коленях, цепляясь рукой за край одеяла, как если бы этим глупым жестом хотел запоздало проявить заботу, которая теперь была уже не нужна.

Ши Мэй, разумеется, этого не мог видеть — его зрение, кажется, было не в порядке, и он постоянно обращался к Чу, глядя немного в сторону.

— Я уже предупредил труппу, что ты попал в неприятности, и написал в пансионат с тем, чтобы все вопросы, касающиеся твоей матери, они адресовали мне, — сухо сообщил он, а затем, хмурясь, добавил. — Что бы ты ни натворил в прошлом, я хочу, чтобы ты знал: я всегда буду на твоей стороне. Ты спас мою жизнь…

На этих словах Ши Минцзин неожиданно колко рассмеялся.

— Спас… твою жизнь?! — повторил он, и на этот раз странная, ядовито-сладкая улыбка расцвела на его лице. — Я никогда не спасал тебя, Ся Сыни. Я… был твоей тенью. Твоим личным демоном… Как же… как же ты веришь... в людей!..— он вдруг зашелся смехом, но тут же черты его исказились дикой болью, а в следующее мгновение на бинтах, перевязывающих грудь, проступила кровь.

— Ши Мэй… — Ваньнин резко поднялся, а затем нажал кнопку вызова дежурного врача.

Он не собирался выслушивать этот бред — не был готов до тех пор, пока Ши Минцзину не станет лучше. Тогда они поговорят о прошлом — и, возможно, он найдет в себе силы спросить, что это все значит. Но не раньше.

«Как будто ты не знаешь, у кого мог бы еще об этом спросить…» — пронеслось тут же в голове.

В следующую секунду в палату влетел врач и, сыпя бранью, буквально вышвырнул абсолютно не сопротивляющегося Чу Ваньнина за дверь.

«Справедливо».

В конце концов, именно Ваньнин довел Ши Мэя до такого отчаянного состояния. Жестокий смех юноши продолжал звучать в его ушах. А ведь он едва очнулся и был еще слишком слаб. Поначалу едва мог говорить…

Ваньнин дернулся, вдруг осознавая, что ему кто-то безуспешно пытается дозвониться. В утренней тишине больничного коридора медсестра пару минут кряду неодобрительно зыркала в его сторону — а до него только дошло, в чем дело.

Насколько же он был не в себе.

Однако он мог даже не смотреть на имя на экране, чтобы знать, кем был звонивший. И отвечать на этот звонок не хотелось. Им необходимо было поговорить — по-настоящему, лицом к лицу. Но не сейчас. Не так.

«Я никогда не решился бы сказать это тебе в лицо…» — тут же вспомнил он слова Мо Жаня.

Что же… Вэйюй должен будет либо решиться, либо катиться на все четыре стороны. Третьего не дано. Чу слишком устал от обмана. Создавалось впечатление, что все вокруг него только и делали, что пытались — намеренно или нет — его одурачить. Была ли эта ложь во благо, или во вред?.. Он не знал, но слишком устал разбираться. Просто больше не желал жить в страхе открыть для себя чужую правду.

Собравшись с мыслями, он сбросил звонок и написал Мо Жаню единственное короткое сообщение:

«Я был у Ши Мэя. Всё хорошо».

Он не был уверен, что еще добавить — потому что между ним и Вэйюем было слишком много такого, о чем говорить прямо сейчас он не смог бы даже под угрозой скоропостижной кончины.

Например, о своих чувствах.

О признании Мо Жаня прошлой ночью — и своем отношении к услышанному.

О прошлой ночи как таковой.

Чуть помедлив и осознав, что Мо Жань прочел его сообщение, но так ничего и не ответил, он снова вызвал такси. Ему нужно было привести себя в чувства перед репетицией. Пропускать еще один день только потому что он не был в состоянии разобраться со своими проблемами, Ваньнин не собирался. Что до Мо Вэйюя… было бы хорошо, если бы он тоже начал вести себя ответственно.

Самое время.

Проснувшись, Мо Жань был уверен, что найдет Ваньнина в постели — в конце концов, после такой насыщенной событиями ночи они оба нуждались в отдыхе. Однако осознание того, что он остался в квартире один и Чу не оставил ни записки, ни намека о своих намерениях, тут же заставило его прийти в себя и попытаться понять, что именно могло пойти не так.

«Что угодно…»

На часах было шесть утра — в такое время даже птицы еще спали на деревьях. Так какого, бл*ть, хрена?!..

Он тут же вспомнил, как почти решился рассказать Ваньнину свою историю — однако тот провалился в сон так быстро, что, должно быть, ничего не слышал.

Не слышал ведь?!..

Не мог же он… сделать вид, словно уснул, чтобы потом сбежать?!..

Твою мать!..

Это была вполне рациональная причина, по которой Чу Ваньнин мог бы так резво попытаться свалить от него после всего, что между ними произошло!

Бл*ть!...

И ведь Мо Жань так ничего и не объяснил — просто ляпнул своим тупым языком самое страшное, а затем решил, что отложит весь этот разговор на потом.

Потому что… даже зная, что Ваньнин спит, он все еще не мог найти в себе силы рассказать о своем детстве, о своей матери и о годах жизни на улице.

Что до его провалов в памяти и вспышек агрессии, отсутствия контроля… он прекрасно понимал, что это может стать ему приговором. Если Чу Ваньнин посчитает его ненормальным — вероятно, будет, мать его, прав.

Даже сам Мо Жань не был уверен в своей непричастности к ситуации с Ши Мэем — как на это мог отреагировать балетмейстер Чу?..

«По крайней мере, у Ваньнина не отключен телефон, — с облегчением осознал он находясь на полпути к дому балетмейстера, — Хоть он и не отвечает, но все-таки не обрубил все канаты, как в прошлый раз…»

Он решил звонить до победного — надеясь, что Чу так или иначе надоест его игнорировать и он решится хотя бы удостоить его одним словом. Пусть даже пошлет его нах*р — даже этого было бы достаточно. Мо Жань по крайней мере понял бы его текущее отношение к произошедшему. Всё же лучше, чем быть в неведении.

Однако звонок шел… и Чу даже не думал брать трубку.

Мо Жань припарковался у дома Ваньнина — однако, разумеется, все еще понятия не имел, вернулся ли тот к себе — или отправился в другое место. Но куда еще он мог бы поехать, кроме собственного дома, если действительно планировал сбежать?..

В следующее мгновение его звонок был безжалостно сброшен — и Чу прислал ему сообщение, отвечая на только что в сердцах заданный вопрос.

Был у Ши Мэя?..

Что это, мать вашу, значит?!..

Мо Жань хмуро уставился перед собой, пытаясь понять, что балетмейстер имел в виду под второй частью сообщения, в которой утверждал, что «все хорошо».

Хорошо — у кого?

У Ши Мэя?

У тебя, Ваньнин?

Мо Жань стиснул зубы, останавливая себя от попытки написать что-либо в ответ. Пока он не выяснит, что имел в виду Чу, отвечать ему что-либо было бы ошибкой.

«Он… ведь наверняка поедет к себе домой. Не захочет возвращаться ко мне — иначе бы не сбежал среди ночи вот так, в тайне».

Все, что ему оставалось — ждать, пока Чу вернется к себе домой, чтобы попытаться объясниться. И надеяться, что ему все еще будет, что объяснять — после того, как Ваньнин побывал у Ши Минцзина, который явно был способен рассказать балетмейстеру немало интересного… если пришел в себя.

Мо Жань обхватил голову руками, едва не воя. Что, если все-таки это он, сам не помня того, напал на Ши Мэя? Ведь он совершенно не помнил, как совершил поджог в детстве… и едва мог восстановить в памяти, что предшествовало пожару.

Его воспоминания в последние шесть лет продолжали сбоить все сильнее. Результатом тому стала ситуация с Жун Цзю. Если бы не присутствие Ваньнина в его жизни, он бы продолжил падать в эту чертову яму, пока не натворил бы нечто непоправимое.

Если еще не натворил.

Он настолько оказался подавлен мыслями о том, что же ему делать, и как сказать Ваньнину обо всем этом, что едва не ужаснулся, когда балетмейстер внезапно показался в поле его зрения — да так близко, что сперва ему почудилось, что это игра его воображения.

Однако в следующую секунду Чу настойчиво дернул ручку передней дверцы — и поток прохладного утреннего воздуха мгновенно остудил разгоряченное лицо юноши.

— Мо Жань, — казалось, мужчина ничуть не удивлен присутствием Вэйюя у своего дома. — Я собираюсь на репетицию. Могу приготовить завтрак на двоих.

Мо Жань остолбенело уставился на Чу, забыв, какой околесицей собирался оправдываться.

«Почему… он ведет себя так, словно ничего не произошло? Возможно, все-таки не слышал моего признания, и я просто слишком…»

Ваньнин продолжал смотреть на него с очень странным выражением лица: он казался бледнее обычного, однако в то же время как будто смелее. Темные глаза внимательно изучали Мо Жаня — и юноша вдруг понял, что Ваньнин смотрит на него так долго впервые.

— Я… не голоден, — тихо проговорил он, чувствуя, как в груди отчаянно перехватывает.

«Твою мать!..»

Чу Ваньнин все прекрасно слышал и помнил… это было написано у него во взгляде. Он смотрел на Мо Жаня с такой невыносимой болью...

Он. Снова. Сделал. Это.

Причинил боль человеку, который открылся ему. Который доверил ему себя.

«Мо Жань, какого хрена?!»

Вэйюй внезапно залепил сам себе пощечину, а затем пораженно охнул, потому что попал аккурат в то место, куда ударил его балетмейстер Чу вчера. Перед глазами заплясали черные точки.

— Ты.. ч-ч-что творишь?!.. — зашипел на него Ваньнин, а затем вцепился в его руку и буквально выволок из машины.

— Ваньнин… — Мо Жань прикрыл глаза, позволяя мужчине вести себя.

— Не здесь!.. — Чу решительно направился в дом, при этом не выпуская руку Вэйюя из своей стальной хватки. Он шел так стремительно, что Мо Жань при своем высоком росте и размашистости шагов едва поспевал за ним.

Осознавать, что балетмейстер буквально волоком тащит его в свой дом, было… странно.

Взгляд Мо Жаня уперся в ровную, словно росток бамбука, спину мужчины перед собой.

Если бы Ваньнин был слишком зол, растерян или напуган, он бы попросту прогнал… возможно, даже вызвал копов. Разве нет?

Можно ли было считать то, что он все еще желал видеть Вэйюя в своем доме, хорошим знаком?

***

Знакомая гостиная встречала их задернутыми плотно шторами и легким беспорядком на полу.

Ваньнин некстати вспомнил, что именно здесь, на этом диване, Мо Жань в прошлый раз объяснялся ему в любви и предлагал встречаться. Но все это происходило словно в другой вселенной — и как будто вовсе не с ним.

Готовясь к свиданию, он так и не убрал обрывки упаковочной бумаги и ленты — а потому весь этот хаос продолжал, словно в насмешку над ним, лежать под кофейным столиком вместе со степлером, скотчем и ножницами.

— Пойдем, — он снова дернул Мо Жаня за руку, не позволяя юноше останавливаться и надеясь, что тот не заметил беспорядок.

Воспоминание о том, как он готовил такой бесполезный подарок, отдалось болью.

«Возможно, Мо Жань его уже выбросил…» — подумал он с каким-то мрачным удовлетворением, намеренно желая ожесточить себя.

Если он не заставит себя смотреть на Вэйюя здраво, он снова позволит себе верить — и может ошибиться. Какой прок в том, чтобы быть ослепленным чувствами, если это лишает понимания происходящего?

Чу Ваньнин не был глупцом — он знал, что едва ли перестанет испытывать к Вэйюю чувства, даже если тот напрямую скажет ему, что все это время был замешан в чем-то незаконном. Однако выяснить правду сейчас было намного важнее — ведь от нее, возможно, сейчас зависели их жизни и будущее.

Все это время Чу видел лишь часть картины, доступную ему, а потому наивно предполагал, что он один несет опасность окружающим людям. На деле же… он все еще не понимал, какую роль играл во всем этом Ши Мэй.

Что до Мо Жаня… выходит, все это время он действительно едва знал о юноше что-либо, почему-то наивно считая, что племянник Сюэ Чженъюна не может быть дурным человеком. Разумеется, он понятия не имел, что Мо Вэйюй был Сюэ-старшему не родным.

— Ваньнин, — позвал его внезапно Мо Жань, нарушая тишину кухни, куда они в итоге пришли.

Чу так и не включил свет, так что спасительная темнота отчасти скрывала эмоции на его лице.

— Мо Жань, — он повернулся к юноше и, набравшись смелости, решил сказать это первым. — Вчера ночью… я не уверен, что именно ты имел в виду.

Он все еще держал Вэйюя за руку, а потому не мог не почувствовать, как юноша вздрогнул от его слов, как ускорился его пульс и вспотели пальцы. Казалось, этот вопрос причинил ему физическую боль.

— Мне не стоило затевать этот разговор вот так, — он говорил тихо и ровно, а потому было сложно понять, какие эмоции он испытывает на самом деле, но его рука неловко дернулась. Он волновался — и Чу Ваньнин не мог припомнить, чтобы видел его когда-либо в таком состоянии.

— Ты говорил о том, что не знаешь, как начать этот разговор. Поэтому… я думаю, его стоит начать мне, — Ваньнин пожал плечами, стараясь держаться отстраненно, — Я слышал твое признание, Мо Жань, и не уверен, что мне думать по этому поводу.

Повисло долгое молчание, от которого обоим вдруг стало страшно.

Мо Жань больше не дрожал, но его пульс ускорился так, что, казалось, отдается в висках, а холодный пот буквально пропитал футболку.

Он словно находится на грани безумия.

— Почему… почему бы нам не включить свет? — вдруг выпалил Мо Жань, понимая, насколько его предложение звучит неуместно.

От него ждут объяснений — слов, которые станут решающими в этих отношениях. Он же вместо этого делает вид, словно всё это само собой разумеется.

— Не ты ли сам вчера сказал, что не смог бы во всем признаться мне в лицо?.. — процедил Ваньнин, а затем хмуро уставился перед собой, чувствуя себя идиотом.

Похоже, этот разговор был нужен больше ему, чем Вэйюю. Если так… это был конец всему. Он не сможет ничего исправить, если самМо Жань не захочет этого. Он не может оставить все как есть — и больше не потерпит обмана. Никакая любовь не сможет спасти их — ее будет недостаточно, чтобы преодолеть эту пропасть.

Был ли он все это время настолько слеп, что так и не заметил: все уступки, все шаги навстречу Вэйюю делал он сам? Он лишь отдавал, но ничего не получал взамен, кроме… лжи.

Внезапно ему стало страшно, потому что он понял, что действительно готов был отдать все, включая свою гордость и чувство собственного достоинства. И на какую-то секунду ему захотелось стать малодушным и притвориться, словно все это лишь недоразумение.

Как будто ничего не произошло.

— Убирайся, — выдохнул он, внезапно чувствуя, как в голове пустеет, а нервы, натянутые до предела, дают слабину.

Мо Жань вздрогнул, словно от удара, а затем медленно отпрянул.

— Ты меня… ненавидишь?

— Я хочу, чтобы ты ушел, — повторил Ваньнин тихо. И сам удивился, каким ровным и холодным был его голос. Как будто и не было всех тех слёз, той изводящей тоски, от которой рвало в клочья душу. Как будто он умер внутри себя — и даже не заметил этого.

Когда же это случилось с ним?..

— Я… я уйду, — Мо Жань медленно кивнул, а затем, все так же оставаясь на месте, как если бы сам не понял, что сказал, растерянно проговорил. — Просто… просто выслушай меня. В последний раз. Я ведь… мне есть, что сказать…

Он замолчал, понимая, что дальше отступать некуда. Все те слова, которые он готовил, пытаясь придумать, как собирается объясняться, просто вылетели из головы, оставляя его лицом к лицу с правдой: он был настолько сломлен, что даже не знал, с чего начать.

Где начиналась его история?..

Когда он понял, что временами не контролирует себя и не помнит собственных действий?

Или намного раньше?

Ваньнин молча смотрел на него, явно ожидая продолжения, но больше не пытался его прогнать. Было очевидно, что он ждет.

— Мою мать звали Дуань Ихань. Она была танцовщицей в одном из заведений Жуфэн, и однажды привлекла внимание не того человека. Тогда он представился чужим именем, соврал ей, что работает чиновником в Линь И. Между ними закрутился бурный роман, который ни к чему не обязывал… однако вскоре оказалось, что мужчина вынужден уехать по делам. Он не оставил Ихань ни адреса, ни номера телефона — просто в один момент исчез со всех радаров. Что до девушки… примерно в это же время она поняла, что ждет ребенка, а бар — тем более, принадлежащий картели — не лучшее место для беременной. Да и беременность ограничивала ее физические нагрузки, — Мо Жань вздохнул, пытаясь говорить как можно более сухо.

Он не хотел вызывать в Ваньнине жалость — эта история не была красивой, в ней не было места любви. Она с самого начала была выстроена на обмане… разве удивительно, что все закончилось именно так?

Он тут же подумал, что ведь и он сам, вернувшись спустя шесть лет, начал свое общение с Чу Ваньнином не лучше, чем его отец… Однако мысль эта хоть и обожгла его сердце на мгновение — быстро улетучилась, потому что он продолжал погружаться в воспоминания.

— Дуань Ихань не пыталась отыскать моего отца — она взяла все свои сбережения и просто переехала в другой город. Устроилась на самую простую работу, какую удалось отыскать без опыта. Через девять месяцев у нее появился ребенок — и, собственно, все могло бы сложиться неплохо, если бы однажды мой отец не решил ее отыскать… На тот момент я был слишком мал, чтобы что-либо помнить, но знаю, что нам пришлось много переезжать с места на место. Я думаю, Наньгун Янь преследовал мою мать — и она, осознав, что тот ее не отпустит, и является совсем не тем, за кого себя выдает, попыталась скрыться. За несколько лет мы сменили десятки городов, ночевали в машине, питались на заправках. Я помню, как холодно было зимой спать на заднем сидении, и как мать грела меня при помощи теплого термоса с чаем, который купила на последние деньги. Мы тогда заглохли посреди дороги… и в итоге я тяжело заболел.

— От Жуфэн почти невозможно скрыться, — кивнул Ваньнин мрачно. Эта фраза была первой за долгое время молчания, но все-таки он не просил Вэйюя остановиться и внимательно слушал его, хоть и никак не выдавал своего отношения к услышанному.

— Это так, — Мо Жань покачал головой. — В тот самый момент, когда мать обратилась в больницу за помощью, картель нашёл ее. Выплыло на свет, что она несколько лет подряд скрывала меня — я все еще был ребенком без фамилии и документов. Меня звали просто Жань — и я был мальчишкой без отца, но всем, на самом деле, было ясно, чей я сын. Однако… это не помешало людям, посланным за Дуань Ихань, угрожать моей матери тем, что они расправятся со мной, если она не согласится вернуться к Наньгун Яню. А я все еще не оправился от болезни. В итоге мы с матерью снова вынуждены были спасаться бегством. У нас больше не оставалось денег, и… очень скоро мать продала машину. Но даже этого хватило всего на несколько месяцев, потому что жить в бегах, не останавливаясь, очень сложно. Первая же зима застала нас на улице. Мы голодали и мерзли. Дуань Ихань, не выдержав такой жизни, тяжело заболела — а через месяц… я остался один.

Мо Жань вздохнул, понимая, что горло почему-то странно пересохло, как если бы ему все еще не хватает воздуха.

— Твоя мать берегла тебя до конца, — проговорил Ваньнин тихо. — Она была, должно быть, потрясающей женщиной. Если бы ты попал в Жуфэн ребенком… ты бы вряд ли выжил. Я полагаю, она знала о том, кем был Наньгун Янь, и потому предпочла улицу.

— Я начал танцевать в память о ней, — внезапно бросил Мо Жань, и тьма в его сердце словно начала медленно рассеиваться. — Я никогда не видел ее выступления, будучи ребенком, а сама она не упоминала о своем прошлом. Однако дядя Сюэ навел о ней справки, и я знаю, что она стала клубной танцовщицей, лишь желая заработать денег — до этого она занималась классическим танцем. Именно поэтому я выбрал балет.

— И потому ты так возненавидел меня, когда бросил танец, — мягко предположил Чу Ваньнин, довершая сказанное.

— Нет, — Мо Жань резко вскинул голову, в темноте его глаза сверкнули странными эмоциями. — Я думал, что ненавижу — но никогда не ненавидел тебя по-настоящему. И… Ваньнин, мне было больно осознавать, что ты прогоняешь меня. Ты был единственным, кто удерживал меня в рассудке все это время. Если бы не ты… я давно превратился бы в чудовище. Возможно, я и превратился… я больше сам не знаю… — он замолчал, вдруг чувствуя себя особенно мерзко. Грязно.

До сих пор его история могла вызвать лишь жалость — однако это был далеко не конец.

Чу Ваньнин обладал холодным взглядом и теплым, словно парное молоко, сердцем. Конечно, сейчас он сочувствовал Вэйюю — что еще мог бы испытывать такой светлый и правильный человек?..

Однако стоило Мо Жаню подумать, о чем он еще собирался рассказать, как ему становилось дурно. Ваньнин был у Ши Мэя… что, если он уже обо всем догадывался? Знал, что Мо Жань способен на такую жестокость?..

— Мо Жань, ты… кто угодно, но не чудовище, — вздохнул Чу Ваньнин, понимая, что юноша слишком страшится о чем-то ему рассказать — и, возможно, его история слишком тяжела. — Я видел по-настоящему жестоких людей. Ты не такой. Когда я смотрю в твои глаза, иногда я вижу злобу, неспособность контролировать эмоции, однако... это все еще ты.

Ему отчаянно хотелось дотронуться до Вэйюя, попытаться ободрить его — но он не смел. Ему вдруг показалось, что Мо Жань расценит его поведение как проявление сочувствия или жалости. На деле же… его сердце обрывалось, стоило ему вспомнить, как маленький Мо Жань старательно оттачивал у станка плие и батман тандю, каким пунцовым было его лицо, когда он продолжал сидеть в растяжке слишком долго — превозмогая боль, не обращая внимания на затекшие мышцы рук и спины. Он был даже слишком старателен — но Чу Ваньнин продолжал одергивать его и критиковать его позицию бедер, отрывистость движений, положение стоп… Он всегда находил, к чему придраться, в глубине души думая, что мальчишка устанет от его нападок, сдастся и не захочет больше заниматься с ним.

Однако Чу Ваньнин тогда не знал: маленький Мо Жань бы вытерпел что угодно, потому что все это время он пытался стать похожим на свою покойную мать…

Что же до того факта, что Наньгун Янь был его отцом… Ваньнин был шокирован им прошлой ночью настолько, что едва не обезумел. Однако сейчас он и сам понимал, какой абсурдной была его реакция. Разве мог Мо Жань испытывать сыновние чувства к человеку, который стал причиной смерти его матери?..

Ваньнин понятия не имел, что именно так боится рассказать ему Мо Жань, однако испытывал уверенность, что это его вряд ли пошатнет так же сильно.

— Если хочешь, я налью нам обоим вина, — предложил запоздало он. — Мы все равно опаздываем на репетицию. Тебе станет легче, если немного выпьешь…

Мо Жань дернулся, как если бы предложение Чу вывело его из тумана собственных сомнений. Он мотнул головой, а затем проговорил сухо:

— Ты с такой легкостью пускаешь меня в свой дом, балетмейстер Чу. Предлагаешь выпить… Неужели тебе никогда не было страшно, что я… могу с тобой что-то сделать? Говоришь, замечал, что я не могу себя контролировать… неужели не боялся?

— А есть что-то, что я бы не позволил тебе сделать с собой? — парировал Ваньнин. — Чего я, по-твоему, должен бояться? — его красивые глаза распахнулись, и он уставился на Мо Жаня так пристально, что тот на мгновение перестал дышать.

— …... — казалось, у юноши не осталось больше слов. В полумраке кухни они продолжали смотреть друг на друга, почти не моргая, находясь на расстоянии. Со стороны это выглядело, как молчаливая дуэль.

— Я доверяю тебе, Мо Жань, — Ваньнин произнес это с нажимом, как если бы бросал вызов. — Именно поэтому прыгнул с тобой без страховки, хоть и до смерти боюсь высоты. Потому рассказал тебе о своем постыдном прошлом. И именно потому прошу тебя довериться, наконец, мне. Ты — человек, которого я выбрал. Что бы ты не думал о себе — я знаю, что мои чувства к тебе не изменятся. Но ты… продолжаешь почему-то считать, что правда отталкивает меня сильнее, чем обман. Это не так.

— Ваньнин…

— Мо Жань, я хотел этого разговора, не зная, какое отношение к твоему прошлому имеет Наньгун Янь, и прекрасно понимая, что он за человек. Я рад, что ты открылся мне, и правда вовсе не так уродлива, как я посчитал поначалу. Но… даже не зная ее, я пригласил тебя в свой дом. Для тебя это ничего не значит?.. — Чу поджал губы, заставляя себя остановиться.

Он не хотел говорить Мо Жаню о своих чувствах — но история, которую рассказал ему Вэйюй, словно лишила его последних крох сдержанности.

— Что, если ты все же ошибаешься, и я действительно жестокий человек, похожий на своего отца?.. — спросил Вэйюй тихо.

— Я буду рад услышать доказательства и самостоятельно решить, так ли это, — отрезал Ваньнин. — Продолжай. Расскажи, что, по-твоему должно оттолкнуть меня так сильно.

— Ваньнин, ты… когда-нибудь слышал про диссоциальное расстройство личности? — спросил Мо Жань, а затем, немного помолчав и так и не дождавшись ответа, продолжил. — Люди с подобным отклонением равнодушны к чувствам и переживаниям окружающих, агрессивны, идут на необоснованный риск, способны на насилие. Такой человек не испытывает чувства вины, будет лгать для достижения своих целей… он крайне ограничен в способности формировать привязанности…

— То, что ты сейчас перечислил, можно применить к кому угодно, — Ваньнин покачал головой. — Кто тебя надоумил ставить самому себе диагнозы?

— Этот диагноз мне поставили в колонии для несовершеннолетних, откуда меня затем и забрал дядя Сюэ, — Мо Жань вздохнул. — Он был не согласен.

— Ты… был в колонии? Сколько же тебе было? Что… ты там делал? — Ваньнин был ошеломлен, потому что он прекрасно помнил, что познакомился с Мо Жанем, когда тот был еще десятилетним мальчишкой.

И, если Мо Жань танцевал на момент их знакомства уже несколько лет, что это могло значить?..

— В шесть лет я совершил убийство и поджог, — тихо проговорил Мо Жань, зная, что его лицо скрыто темнотой, и что Ваньнин не сможет увидеть ничего, кроме смутных контуров — и его глаз. Он хотел бы отвести взгляд — но в то же время не мог, поскольку некая часть его хотела увидеть осуждение.

Такой человек, как Чу Ваньнин, не мог не ужаснуться услышанному — разве нет?..

Однако балетмейстер Чу, немного помолчав, спросил:

— А что произошло на самом деле?

— Я не помню, — Мо Жань внезапно тихо рассмеялся. — Иногда во сне мне кажется, что я вижу спички в своих руках, но… я так и не смог вспомнить, почему сжег тот клоповник. На самом деле, все, что осталось в памяти — ненависть к тому притону, где я в то время ночевал за неимением другого места. Моя мать к тому времени уже была мертва, а сам я побирался и бродяжничал. Ребенок, у которого даже фамилии не было… но который быстро научился шманать чужие карманы и драться за еду с другими бездомными… я не знаю, почему я так поступил. Уже после колонии я страдал лунатизмом, и всякий раз просыпался в ужасе, опасаясь, что во сне кого-нибудь прикончил или сжег дотла дом Сюэ Чженъюна... пару раз в моих руках был зажат нож, и я стоял на пороге своей комнаты…

— Мо Жань, я до сих пор сплю с пистолетом под подушкой, — Ваньнин прищурился. — Все, что ты описываешь, похоже на посттравматический синдром, включая потерю памяти. А то, что ты когда-то давно желал кому-то смерти, не делает тебя убийцей…

— Я едва не убил Жун Цзю, — оборвал его Мо Жань. — И, возможно, напал на Ши Мэя. Я не могу быть уверен, потому что не помню этого, но… Ваньнин, я едва не напал на тебя. Несколько раз был в шаге от этого. Это все еще похоже на последствия травмы?..

— Ши Мэй пришел в себя, и он утверждает, что ты не имеешь к нападению на него никакого отношения, — холодно заметил Чу Ваньнин. — Что до Жун Цзю, мне неизвестны подробности, поскольку я не читал его интервью. Однако… ты ведь ему… платил.. за… — он так и не смог заставить себя сказать это, однако смысл до Мо Жаня дошел.

— Платил, — он кивнул. — Но однажды я перешел черту, и он действительно оказался в больнице.

— Ты помнишь, как это произошло?

Ваньнин внимательно вглядывался в Мо Жаня, однако темнота не давала ему увидеть то, что он хотел бы.

Впрочем, он уже знал, что, вне зависимости от ответа на этот вопрос, он верит Мо Жаню — и не верит в то, что тот мог действительно кого-то избить до полусмерти. Он мог впасть в ярость, быть грубым, сыпать оскорблениями — но ни разу он не поднял на Ваньнина руку. А ведь балетмейстер Чу был человеком, которого, как Вэйюй считал, он ненавидел...

Вся эта ситуация с безымянным проститутом в больнице походила на то, что кто-то сторонний пытался подставить Мо Жаня. Выставить его в дурном свете.

Что до Ши Мэя — если бы они с Мо Жанем вовремя не пришли к нему, он бы не выжил и не смог рассказать, что Мо Жань ни в чем не виновен. На кого могла бы пасть тень в таком случае?

Однако… какой в этом был смысл?

— Ты не помнишь, — Ваньнин протянул наконец руку, касаясь лица Мо Жаня. Он решился притронуться — и тут же едва не отдернул пальцы, потому что лоб Вэйюя был мокрым от ледяного пота, но при этом пылал.

— Не помню, — Мо Жань прикрыл глаза, когда трепещущая рука Чу скользнула по его волосам, а затем заставил себя произнести самое важное. — Но я не хочу обманывать тебя, Ваньнин. Я не уверен, что со мной ты будешь в безопасности. Я… действительно ограничен в способности формировать привязанности. Так вышло, что единственный человек, который мне важен — ты. Я ничего не чувствую по отношению к другим людям, но, стоит мне подумать о тебе… я теряю контроль. И я готов лгать тебе, манипулировать, применять силу — делать что угодно, лишь бы ты оставался со мной.

— Тебе не пришлось бы лгать, если бы ты рассказал все, как есть, — прошептал Чу Ваньнин.

Он наконец попытался убрать руку, но пальцы Мо Жаня тут же сжались на его запястье, а сам он придвинулся к Чу ближе, глядя тому прямо в глаза.

— Ты говоришь это всерьез? — он все еще не верил, что Ваньнин не пытается вырваться или вызвать полицию после всех его признаний.

Что не так с человеком, который после подобных откровений решает погладить потенциального убийцу и насильника по голове?..

— Мо Жань, ты этого не делал, — Ваньнин вздохнул. — Тебя пытались в этом убедить, но… я знаю тебя. Это не ты.

Комментарий к Часть 30 Всем спасибо за ожидание!

Как видите, я просто решила сделать одну длинную главу из нескольких коротких, и потому немного затянула ^^

И, в целом, спасибо, что читаете! ヽ(⌒▽⌒)ﾉ

P.S. А еще, если кому интересно, у этой главы есть свой саундтрек, под который автор это писал, и, по идее, читать будет веселее: https://open.spotify.com/track/0DtktYF0tDTCOEGGrUjCRb?si=0947b465d68d4129

====== Часть 31 ======

...Приехать на репетицию удалось только к обеду. Дождь с утра лил стеной, и потоки мутной воды стекали по асфальту, вынуждая редких пешеходов сторониться обочин. Небо продолжало реветь раскатами грома, угрожающе поблескивая высеченными искрами молний. По такой погоде велико было искушение остаться дома, в защите четырех стен — к тому же, Ваньнин этой ночью так и не сомкнул глаз. Однако переутомление настигло его уже в пути. К собственному удивлению он то и дело обнаруживал, что проваливается в сон, и даже резкая манера вождения Мо Жаня больше не держала его в напряжении, как это бывало раньше.

— Если хочешь, можешь подремать — кажется, перед мостом все равно пробка, — юноша потянулся, чтоб выключить музыку, но Ваньнин одарил его таким взглядом, что рука Мо Жаня так и замерла над дисплеем, а затем медленно опустилась.

Сидеть в тишине вдвоем в пробке было последним, чего хотел бы Чу после откровений последних дней. Конечно, он мог бы действительно попробовать уснуть — но что, если он не сможет? Ему что, придется снова притворяться спящим, чтобы избегать неловкости?

А потому все, что ему оставалось — молча наблюдать из окна за тем, как обрушившаяся стихия стирает четкие грани окружающего мира. Сам он чувствовал себя таким же размытым, как медленно проносящиеся мимо пейзажи города — как если бы все, что он когда-либо знал, неожиданно обратилось в воду и просочилось сквозь пальцы, оставляя его продрогшим, но при этом принося очищение.

После того, как Мо Жань наконец открыл ему свое прошлое, все, чего он хотел — перестать думать о том, как все могло бы сложиться, узнай он обо всем раньше. Но не мог.

И, если прошлое невозможно изменить, то настоящее было в его руках — вот только осознание это приводило в еще больший ужас; он все еще не до конца понимал, почему Мо Жань ведет себя так, словно Чу вот-вот должен его прогнать — и что ему теперь с этим делать.

Даже думать о том, что, должно быть, творится у Вэйюя на сердце, было невыносимо. А ведь все это время юноша молчал о чем-то подобном, похоронив в себе сомнения в собственной нормальности, не подпуская к своим чувствам и воспоминаниям даже самых близких.

Опасаясь самого себя.

Этим утром Чу не выдержал совершенно потерянного взгляда на лице Мо Жаня. Прямо посреди кухни он схватил его за одежду, притягивая к себе так резко, как только мог — а затем настойчиво поцеловал его в губы.

Он не был уверен, что делает все правильно, но исполнился решимости выразить чувства единственным доступным ему способом — потому что просто не был уверен, что найдет правильные слова.

Мо Жань на пару секунд растерянно замер. Он точно не ожидал чего-то подобного. Его руки какое-то время болтались словно плети, как если бы в одно мгновение он растерял весь свой обыкновенный напор — а, возможно, был слишком потрясен тем, что Чу проявил инициативу, да еще и настолько открыто.

— Ваньнин… что… что ты… — он попытался говорить, но его разомкнутые губы тут же оказались смяты, а язык Чу проник в его напряженный рот, заставляя его проглотить все слова. В следующую секунду их сбивающеся дыхание смешалось в единый поток. Ваньнин продолжал цепляться в футболку юноши, худые пальцы едва не разрывали тонкую эластичную ткань. От нехватки воздуха у обоих кружилась голова и подкашивались ноги.

Мо Жань обхватил его за талию и подтолкнул назад. Что-то жалобно звякнуло и покатилось по столу, об который они оба теперь опирались.

А затем он заставил себя разжать объятия и внимательно всмотрелся — чертов полумрак! — в разгоряченное лицо.

— Нам стоит остановиться, — юноша с сожалением провел по все еще приоткрытым губам Чу, который явно не понял его внезапного отступления. — Репетиция.

— Да… — Ваньнин кивнул, и тут же отстранился. Однако несмотря на недостаток освещенности Мо Жань не мог не заметить раздосадованное выражение лица. Как будто Чу был немыслимо зол — настолько, что даже скрыть это толком не мог.

Однако на репетицию они отправились только спустя несколько часов.

Балетмейстер, немного прийдя в себя, взял на себя труд приготовить Мо Жаню завтрак: как выяснилось, у него среди запасов были овсяные хлопья, которые он доблестно залил кипятком.

Взгляд Мо Жаня остановился на не очень аппетитно выглядящей клейкой субстанции, но комментировать он это никак не стал, и лишь зачерпнул ложкой вязкую кашу.

— Это полезная еда, — не то объяснил, не то попросил прощения Чу Ваньнин, а затем и сам принялся бесцельно помешивать в своей пиале абсолютно пресные хлопья без намека на присутствие фруктов, молока или меда.

— Я понял, — Мо Жань улыбнулся, чувствуя, что за ним с подозрением наблюдают.

На самом деле, он съел бы даже подошву от ботинок, реши Чу Ваньнин приготовить ее. Да и, если разобраться, овсянка действительно едва ли могла нанести вред чьему-либо здоровью — разве только вкусовым рецепторам. Теперь становилось понятно, почему Чу не переносил острое — после такого питания щепотка перца наверняка казалась ему целым халапеньо.

Так прошли несколько долгих минут: в тишине Мо Жань и Ваньнин сидели друг напротив друга, созерцая собственную еду.

— Почему ты так зол на Ши Минцзина? — внезапно сменил тему разговора Ваньнин. Похоже, теперь он был готов к расспросам, которые раньше казались неудобными.

Мо Жань замер с ложкой у рта, а рука его невольно дрогнула поскольку он явно не ожидал такого поворота. И, все же, он должен был ответить, а потому несколько размыто сообщил:

— Я… выяснил кое-что о человеке, который может быть тем, кто тебя все это время шантажировал.

— У кого выяснил? Каким образом?.. — Чу явно насторожился, а Вэйюй продолжал смотреть на него так пристально, что с каждой секундой напряжение росло. — Ты снова не хочешь мне говорить. Почему мне казалось, что вы с Ши Мэем друзья? Человек, который тебе рассказал все это, вызывает большее доверие, чем твой друг?..

— Это мой отец, — выпалил Мо Жань, и, внезапно побледнев, покачал головой.

Ваньнин застыл.

— Я знаю, что ты можешь сейчас подумать обо мне. Но за все эти годы я впервые решился с ним встретиться лишь когда узнал твою историю. Я… всего лишь хотел тебя защитить, — продолжал увещевать его Мо Жань, но все это звучало так, словно было вялой попыткой оправдаться. Снова.

Чу закрыл глаза, чувствуя, как едва обретенное равновесие с треском рушится. Во внезапно воцарившейся тишине до него донесся тихий вздох, смутно напоминающий «твою ж мать…».

Ваньнин молча покачал головой, понимая, что ему даже сказать нечего.

Мо Жань, который пережил столько бед из-за Наньгун Яня, действительно думал, что обратиться к нему было хорошей идеей?..

— Ты… ты понимаешь, кто этот человек? На что он способен? — после долгого молчания спросил он как можно спокойнее.

— Ты сам сказал, что от Жуфэн невозможно скрыться, — Мо Жань вздохнул. — Меня не преследовали, однако… спустя некоторое время, намного позже, со мной пытались выйти на связь люди моего отца. На тот момент он уже был в тюрьме — и, возможно, ему внезапно стало интересно, жив ли я. До сих пор я никогда с ним не встречался. Ты… ты мне веришь?

— …... — Чу Ваньнин зло покачал головой, не находя достаточно скабрезных слов, чтобы выразить свое отношение к тому, что только что услышал.

— Мне удалось выяснить, что в твоем окружении есть человек, который все это время действительно следит за тобой, и к тому же очень давно. Человек этот все это время был причастен к угрозам, которые ты получал, — продолжил Мо Жань упрямо, избегая останавливаться. — Ши Мэй… я не знал, что вы были знакомы до того, как он стал твоим учеником. Когда ты сказал мне, что знал его намного раньше, и вы вместе были в Жуфэн, все встало на свои места. Я не знаю, почему с ним так расправились, но… если все это время он был в картели, я не удивлен.

— Что им от меня нужно, Мо Жань? — вдруг спросил Ваньнин. — Прошло столько лет. Ты… видишь, как я живу. Каждый день в страхе новой угрозы. Да, я дал показания против Жуфэн и Наньгун Яня. Но… на том все. Я не единственный, кто свидетельствовал против них и не воспользовался программой защиты свидетелей.

— Я… не знаю, Ваньнин, — Мо Жань опустил голову на руки. — Наньгун Яню об этом ничего неизвестно. Но, как бы там ни было, теперь, когда все прояснилось, тебе больше ничего не угрожает. Ты действительно свободен.

Чу Ваньнин полоснул Вэйюя на этих словах таким тяжелым взглядом, что тот зашелся кашлем. А затем поинтересовался, чеканя каждое слово:

— Значит, вчера, когда ты сказал мне про Наньгун Яня… ты на самом деле хотел рассказать мне это?

— Да, — Мо Жань покачал головой, видя, как Ваньнин снова молчит, замкнувшись в себе. — Я не хотел, чтобы ты ездил к Ши Мэю. И я уверен, что он — тот человек, который все это время неотступно следил за тобой.

— У него могли быть свои причины, — прервал его Ваньнин резко. — Он сейчас в больнице, и едва пережил эту ночь. Не думаю, что нам стоит спешить с выводами.

— Как скажешь, — Вэйюй снова помешал ложкой жидкую кашу, а затем бросил взгляд на определенно потерявшего аппетит Чу и добавил. — Мне жаль, если я… разочаровал тебя.

— Я не хочу об этом говорить, — Ваньнин нахмурил брови, и как всегда в такие моменты стал выглядеть едва ли не пуленепробиваемым, а затем сменил тему. — Если ты не будешь есть, я просто выброшу…

Мо Жань тут же вспомнил о том, что едва притронулся к уже остывшей каше, с каждой секундой становящейся все более похожей на клей — и принялся, запивая каждую ложку большим глотком воды, поглощать безвкусную субстанцию.

Он так увлекся, что даже не заметил, каким странным взглядом на него смотрит Ваньнин.

— Что?..

— Я забыл положить сахар, — наконец признался Ваньнин, а затем встал и молча выбросил свою порцию.

— …... — Вэйюй перевел взгляд на свою пустующую пиалу, а затем его губы подозрительно дернулись в болезненной полуусмешке.

Ваньнин — и забыл положить сахар?.. Мать его, серьезно?!..

Но, конечно, после такого бодрящего начала дня ехать на репетицию можно было не опасаясь получить голодный обморок.

Уже добравшись к месту, чудом преодолев пробку, растянувшуюся на пару кварталов и весь мост, оба мужчины долго не выходили из машины. Ваньнин продолжал пустующим взглядом смотреть на парковку, а затем вдруг спросил:

— Кто пойдет первым?..

Идти первым все-таки никому не пришлось: Мо Жаню удалось убедить Ваньнина в том, что они оба могли навещать Ши Мэя, и в их совместном опоздании нет ничего необычного. На самом деле, он прекрасно понимал, что балетмейстеру Чу будет слишком неловко если кто-нибудь узнает об их отношениях — особенно после того как Вэйюй стал основным предметом сплетен труппы — а потому он намеревался держаться от Ваньнина как можно дальше весь день.

Однако он совершенно точно не предполагал, насколько же сложно будет держать себя в руках пять часов подряд.

К тому же, репетиция основных сцен, включая финальную, заставила его вспомнить о том, что за шесть лет одиночных выступлений он напрочь забыл, как солировать в массовом танце, и что, оказывается, Ваньнин может остановить его в любой момент совсем не потому что накосячил он — а из-за того, что ему не нравится, как выглядит общая композиция, или показалось, что кто-то из танцовщиков выбился из общей перспективы.

— Хорошо, если к девяти вечера закончим, — вздохнула Е Ванси, заметив, как Мо Жань тоскливо поглядывает на часы и превратно толкуя его поведение. — Он даже перерывов на кофе не делал сегодня из-за того что сам же опоздал…

Мо Жань лишь вымученно улыбнулся в ответ — и тут же почувствовал, как чей-то взгляд прожигает в его спине дыру.

Чу Ваньнин. Балетмейстер выбрал именно эту секунду, чтобы обратить на Вэйюя внимание — и тут же столкнулся с ним глазами.

Мо Жань так и продолжил улыбаться, но теперь в его улыбке появилось тепло, которое отразилось в обыкновенно резких чертах.

— Балетмейстер Чу! — он помахал рукой, и, заметив, как Ваньнин тут же неприветливо нахмурился, продолжил. — Не хотите выпить кофе? Я… сделаю вам как обычно, с пенкой…

— …... — Е Ванси молча перевела взгляд с Ваньнина на Вэйюя, видимо, мысленно ставя за последнего свечку.

Чу Ваньнин, впрочем, пару секунд помявшись с ноги на ногу, почти незаметно кивнул — а затем молча развернулся и отправился к кофемашине. Он не стал дожидаться Вэйюя, а потому юноше оставалось только спрыгнуть со сцены и буквально броситься за ним следом. При этом Чу так и не объявил перерыв — и все остальные танцовщики растерянно уставились на происходящее, не понимая, что им делать дальше: продолжать ли репетицию, или тоже идти отдыхать, как поступил Мо Жань.

Впрочем, гнаться за Чу долго не пришлось: он сбавил шаг в пустующем холле, а затем и вовсе остановился, дожидаясь, пока юноша с ним поравняется. Суровая маска была отброшена, а сам он теперь выглядел отвратительно вымотанным, и даже хрупким.

— На сегодня нам стоило бы закончить, — предложил Мо Жань, чувствуя, что должен как-то заставить его отдыхать.

— С чего бы?..

— Я устал, — юноша проигнорировал приподнятые брови и взгляд, который сам по себе говорил «ты не выглядишь уставшим». — И… я соскучился.

Неожиданно неподалеку кто-то закашлялся, и Чу дернулся на месте, пристально вглядываясь в полумрак лестниц, ведущих к балконам концертного зала. Его и без того осунувшееся от бессонной ночи лицо приобрело и вовсе пепельный оттенок.

— Ваньнин… — Мо Жань намеренно отвлек его, чувствуя, что мужчина в который раз паникует по старой привычке, а его тело напряглось так, словно он вот-вот превратится в камень. — Дыши. Теперь это в прошлом, и ты можешь не переживать, что за тобой следят, или тебя видят с кем-то вместе… все в порядке.

Чу вздрогнул, ощутив прикосновение горячей ладони Вэйюя к своей руке, однако сковавший его страх постепенно отступал, а сам он кивнул, хоть и продолжал смотреть на лестницу.

— Посмотри на меня, — Мо Жань улыбнулся, притягивая Ваньнина за руку ближе. — Даже если кто-то нас увидит, нет ничего необычного в том, что мы стоим и беседуем. Мы ведь и раньше так делали, помнишь? Мы партнеры по сцене, так что никому до этого нет дела…

Ваньнин в конце концов оторвался от созерцания темных закоулков и покачал головой, а затем тихо произнес:

— Прости. Мне до сих пор кажется, что за нами кто-то наблюдает. Наверное, я никогда не смогу перестать смотреть по сторонам...

— Пойдем, — Мо Жань потянул его за руку, направляясь куда-то по коридору, и, когда Чу в недоумении уставился на него, нетерпеливо погладил его ладонь. — Здесь и правда нас могут увидеть, но я пару недель назад нашел одно укромное местечко, где мы можем… — он вдруг замолчал, заметив, как меняется Ваньнин в лице, и как расширяются его глаза.

Однако затем Чу решительно шагнул вперед, словно совсем не был смущен подобным предложением, и вовсе не он покраснел за пару секунд так, что, казалось, мог бы светиться в темноте.

Мо Жань поначалу предлагал ему уединиться в заброшенной гримерке, чтобы выпить кофе и немного отдохнуть — однако теперь все благородные мысли были забыты, а в его голове представали картины одна развязней другой.

В следующее мгновение оба едва не вбежали в полузаброшенное холодное помещение, и, захлопнув за собой дверь, молча уставились на заполонивший почти все пространство и местами обросший паутиной реквизит, и отжившую своё кушетку.

— Здесь… действительно обычно никто не бывает, — Мо Жань осторожно обнял Ваньнина за плечи, притягивая к себе ближе, а затем вдруг понял, что балетмейстер Чу растерянно смотрит куда-то в сторону.

В следующую секунду он тоже заметил огромное припавшее пылью зеркало, занимающее всю стену. Оба их отражения были нечеткими, однако контраст между ними ошеломлял: если Вэйюй обладал четко выраженной мускулатурой, то Чу казался в сравнении с ним изящным, словно явился из иного мира. Вэйюй был растрепанным и производил впечатление ожившего беспорядка — тогда как Ваньнин выглядел безукоризненно собранным. Смотреть на него в отражении было утонченным удовольствием, однако сам он почему-то отвернулся, как если бы не мог вынести представшей перед ним картины.

— Ваньнин? — Мо Жань осторожно погладил обнаженный участок шеи Чу — его волосы были тщательно собраны в высокий пучок — и тот мелко вздрогнул, но глаз так и не открыл. Кадык дернулся когда он попытался нервно сглотнуть.

— Тебе… не нравится? — Мо Жань отметил напряженно сведенные брови и поджатые губы, а затем неожиданно высказал едва пришедшую в голову догадку. — Дело в отражении?

Его голос звучал немного насмешливо потому что он и сам был не уверен в правдивости такого предположения.

Как такой человек как Чу Ваньнин мог не нравиться самому себе? Он ведь… не серьезно? Он полжизни провел в хореографических залах, глядя на собственное отражение — так почему же теперь…?

Однако Ваньнин не оценил юмора, и резко развернулся к Вэйюю лицом, которое снова в одно мгновение будто заледенело:

— Нелепость.

Определенно он снова пытался показаться более равнодушным чем был на самом деле — и воспринял вопрос юноши как насмешку.

— Ваньнин? — Мо Жань спокойно выдержал злой прищур Чу, а затем со вздохом поинтересовался. — Как такой красивый человек может не любить глядеться в зеркало? Это ведь естественно…

Он осторожно провел кончиками пальцев по лицу Чу. Тот снова закрыл глаза, но не отстранился. И так и продолжал напряженно молчать.

«Плохо дело…»

— Когда я впервые тебя увидел, подумал, что в жизни не видел никого прекраснее… — снова попытался подступиться он, и Ваньнин тут же полоснул его таким яростным взглядом, что у него вылетело из головы все, что он собирался сказать.

— Тебе было десять! Что ты мог понимать?!

Мо Жань сверкнул белозубой улыбкой, понимая, что попал в точку — ему не показалось, Чу и вправду не выносит вида собственного отражения в зеркале.

Это определенно многое объясняло: юноша отлично помнил, что в тот самый вечер его поразило, как Чу танцевал с закрытыми глазами. Позже он решил, что таким образом Ваньнин усложнил свою тренировку, пытаясь отточить мастерство настолько, чтобы быть в состоянии исполнять танец в любых обстоятельствах. Однако сейчас он уже не был в этом так уверен.

— Ты прекрасен, — Мо Жань задумчиво помолчал, а затем резко развернул Ваньнина лицом к зеркалу и вцепился ему в ребра, сжимая так крепко, что тот не смог бы вырваться даже при желании. — Если не веришь мне, смотри сам… — его губы опустились на шею Чу, впиваясь обжигающим поцелуем, однако сам он продолжал смотреть на сплетение их отражений, следя за тем, чтобы Чу не отводил взгляда от его действий.

Желание, всего несколько минут назад сводившее его с ума, вернулось с десятикратной силой. Под языком он ощущал учащенное биение пульса Чу, а его телу передалась мелкая, будоражащая дрожь мужчины, от которой его собственное возбуждение обострилось до такой степени, что он, не до конца понимая что делает, запустил пальцы под пояс облегающих тренировочных тайтсов Чу и принялся ласкать его постепенно твердеющую плоть.

Ваньнин, не выдерживая его действий, попытался отвернуться — он не мог смотреть на происходящее не испытывая сумасшедшего стыда. То, что Мо Жань проделывал с ним, выглядело отвратительно порочным — однако намного порочней была реакция его тела, которое реагировало на происходящее подобным образом.

Он больно прикусил и без того прокушенную еще с прошлой ночи и только лишь начавшую заживать губу, пытаясь вернуть себе ощущение реальности происходящего — и эта боль на мгновение позволила его сознанию проясниться настолько, чтобы услышать отдаленные шаги в коридоре, которые, казалось, с каждой секундой все приближались.

— Мо Жань… — его голос звучал встревоженно, но дыхание все еще было сбитым, а потому часть звуков оставалась беззвучной. — Кто… кто-то… идет… сюда…

— Я закрыл дверь изнутри, — выдохнул юноша ему куда-то в затылок, не прекращая ласк, от которых внутри все медленно немело.

— Это… это… странно…, — Ваньнин попытался отстраниться, однако пальцы Вэйюя снова с силой впились ему в живот, удерживая на месте.

— Странно?..

— Здесь давно никто… не бывал, — Ваньнин перевел взгляд на толстый слой пыли на полу, в котором их с Мо Жанем следы были единственными за, по-видимому, несколько лет.

— Что ты пытаешься сказать? — Мо Жань нахмурился, по-видимому, наконец осознавая, что все же что-то идет не так.

— За нами действительно следят, — прошептал Ваньнин, едва шевеля губами, чувствуя, как жар тела Мо Жаня опаляет его холодную от ужаса спину. — Мне не показалось.

Комментарий к Часть 31 Спасибо всем, кто дождался и прочел! ＼(＾▽＾)／

Как всегда, не могу не предупредить о возможных опечатках — и искренне надеюсь, что публичная бета спасет мир (если не весь, то меня так точно).

====== Часть 32 ======

Теперь, в тишине, Мо Жань тоже мог различать шаги, и по мере того как напряженное состояние Ваньнина тушило разгоревшийся в его груди пожар, ему все же удалось вернуть себе ясность мышления. Действительно, когда он только обнаружил заброшенную гримерную, он был уверен, что она была единственным помещением в этой части здания — к тому же, всеми забытая, она идеально подходила для уединения. Никто не стал бы просто так слоняться по коридору если не шел сюда целенаправленно — да и кому вообще могло что-то понадобиться среди горы хлама, неизвестно сколько лет уже пролежавшего в забвении?

Единственным объяснением присутствия кого-то постороннего за дверью было то, что этот человек все же следил за ними с Ваньнином — и, потеряв их из виду, принялся их искать.

Задумчиво глядя на бледное словно мел лицо Чу, Мо Жань повторил шепотом:

— Дверь закрыта изнутри. Сюда никто не войдет.

И, все же, его слова были слабым утешением потому что по всему выходило, что его предположение относительно Ши Мэя были изначально ошибочны.

Однако кто, если не Ши Мэй? Кто был все это время рядом с Чу Ваньнином — и не вызывал подозрений? Как такое вообще было возможно?

Мо Жань потер лоб, пытаясь собраться с мыслями, так что не сразу заметил, как Чу Ваньнин зачем-то достал из кармана поясной сумки телефон и принялся кому-то звонить.

Послышались тихие гудки — и спустя пару секунд из коридора раздалась тихая мелодия.

Ваньнин тут же сбросил.

Взгляд его в одно мгновение подернулся изморозью, став таких холодным, что Мо Жань невольно содрогнулся.

В то же время шаги в коридоре замерли — притом казалось, что только что звучали они настолько близко, насколько это было вообще возможно. Их преследователь очевидно стоял всего в нескольких метрах от них — сейчас их разделяла одна-единственная дверь.

Мо Жань нахмурился потому что дверная ручка медленно провернулась — а затем тихо щелкнул замочный механизм.

Ваньнин тут же крепко обхватил его запястье пальцами и потянул куда-то в сторону, однако в ответ на недоумевающий взгляд Вэйюя лишь поджал губы и покачал головой — очевидно, опасался, что даже шепот будет слышен.

Мо Жань позволил мужчине вести себя, стараясь двигаться бесшумно — и тут же в изумлении понял, что Чу лавирует между полками с реквизитом так, как если бы уже бывал здесь раньше.

Буквально в следующие несколько мгновений замок снова защелкал, на этот раз громче и более настойчиво. Кто-то явно пытался открыть дверь снаружи — и, хотя механизм был заблокирован изнутри, сама дверь была старой, дерево рассохлось, а потому надеяться на то, что преследователь не сможет войти, если действительно того пожелает, не приходилось.

Тем временем Ваньнин уводил Мо Жаня все дальше в полумрак нагроможденных старьем стеллажей. Здесь хранились поблекшие от времени задники и декорации, ветхие костюмы и разнообразная мишура. В воздухе все сильнее пахло сыростью — и этот запах, казалось, въедался в кожу, вызывая глубочайшееотвращение.

Чу тоже выглядел так, словно едва держался. На лбу мужчины проступила мелкая испарина, а взгляд казался ледяным — верный признак того, что он отключил эмоции. Пройдя еще несколько шагов по направлению к одному из стеллажей он вдруг остановился. Мо Жань последовал его примеру — а затем, осмотревшись, наконец осознал, что именно задумал Ваньнин.

В углу гримерной, за стеллажом, у которого они остановились, лежали десятки манекенов. На некоторых из них были надеты костюмы, оставшиеся от постановок прежних лет — иные же просто неловко грудились в огромном пластиковом хаосе конечностей.

Ваньнин не глядя схватил одну из нелепых дамских бархатных накидок-мантий с одной из полок и молча набросил ее на Мо Жаня — на удивление она оказалась достаточно длинной, чтобы полностью скрыть одежду юноши, а отороченный искусственным мехом капюшон покрыл его голову.

Затем Чу просто толкнул юношу в сторону манекенов, и, не отвечая на его немой вопрос, быстро развернулся, чтобы уйти.

Мо Жань хотел, было, возразить, и уже даже открыл рот — однако дверной замок издал истошный лязг, а затем все снова затихло.

Юноша попытался разглядеть происходящее из-под нависающего на глаза капюшона, но темнота была слишком густой, и все, что он видел, сводилось к тусклым очертаниям нижней части стеллажей. Даже пыль на полу теперь почти невозможно было рассмотреть — настолько в помещении было темно.

Ваньнин уже успел отойти от него достаточно далеко, чтобы скрыться из его поля зрения.

«Твою ж!..»

Мо Жань вдруг понял, что Чу с самого начала не планировал скрываться от преследовавшего их человека — он всего лишь хотел убедиться, что Мо Жань будет в безопасности пока сам он отвлек бы внимание.

В идее балетмейстера присутствовала определенная логика — поскольку человек, следящий за ними, наверняка не подозревал, что Ваньнин о чем-то догадывается, а на пыльном полу присутствовали свежие следы.

Но в то же время Мо Жань не мог оставить его один на один с опасностью.

«Бл*ть!.»

Юноша отбросил с головы капюшон накидки — и тут же зажал нос, чтобы не чувствовать затхлого пыльного запаха.

«Как Ваньнин с его астмой вообще может здесь находиться?..» — пришла как-то запоздало странная мысль. Однако раздумывать над этим было некогда.

Беспомощно пошарив взглядом по стеллажам, Мо Жань в конце концов наткнулся на металлические щипцы для поленьев —массивные, и, в отличие от всевозможных мечей из пластика и фольги, вполне пригодные для самозащиты.

В следующее мгновение он, вооружившись коваными щипцами и передвигаясь как можно тише, обошел несколько полок и ящиков — и затаился за вешалкой с дряхлого вида костюмами, которая находилась всего в нескольких метрах от внимательно вглядывающегося в противоположную сторону Хуайцзуя.

«Какого хр*на он-то здесь забыл?!..»

Чу Ваньнин стоял прямо напротив мужчины — и, хвала богам, находился ближе всех к двери. Выглядел он удивительно стойко, и даже отрешенно — если бы ни его привычка нервно комкать длинные рукава свитера и хмурить брови, можно было бы подумать, что он расслаблен.

— Танцовщики уже полчаса не могли найти вас с Вэйюем, — заговорил Хуайцзуй, повернувшись к Чу наконец лицом. — Юйхэн, что происходит? Ты… в порядке?

Вопрос звучал участливо, однако было в нем что-то, от чего Мо Жаню вдруг стало не по себе.

— Со мной все хорошо. Просто подумал, что для постановки может пригодиться что-нибудь из старого реквизита, а потом… кажется, дверь заклинило, — ответил Чу почти без заминки. — Что до Мо Вэйюя, то я понятия не имею, где он.

Мо Жань тут же заметил, что балетмейстер снова вцепился в рукав свитера, словно пытался бессознательно защититься. Очевидно, ему было крайне некомфортно общаться с коллегой — однако он все еще каким-то непостижимым образом сохранял внешнее бесстрастие.

— А я ведь не раз говорил тебе, что ходить сюда не стоит. Здесь слишком пыльно и сыро — ты мог бы послать сюда кого угодно. Зачем самому дышать этой гадостью? — Хуайцзуй покачал головой, делая шаг к Чу.

Его выражение лица источало беспокойство, и даже отеческую заботу — однако чем ближе он находился к Ваньнину, тем сильнее внутри Мо Жаня скручивались щупальца ужаса. В какой-то момент он осознал, что его сердце колотится так громко, что стук едва не заглушает происходящее вокруг.

— Балетмейстер Чу! Вот вы где!.. — с наигранной улыбкой выпалил Мо Жань, не выдерживая напряжения и неловко выныривая из-за вороха разномастной одежды.

Он махнул рукой — и тут же осекся потому что понял, что все еще сжимает в ней тяжелые каминные щипцы. Полы женской накидки-мантии, которая все еще была на нем, правда, в какой-то момент скрыли его вынужденное оружие.

— …... — Хуайцзуй недоуменно воззрился на него, явно не понимая, откуда он появился. На долю секунды на его лице промелькнуло выражение крайней злости, тут же сменившееся беспокойным удивлением.

Ваньнин же недобро прищурился, а затем тихо процедил:

— Мо Вэйюй, не обязательно так кричать. У меня все хорошо со слухом.

Напряженные пальцы в тысячный раз вцепились в многостадальные края рукавов, выдавая его внутреннее волнение.

— Балетмейстер Чу послал меня за кое-чем из реквизита, и, когда я не вернулся, должно быть, начал беспокоиться и решил прийти сюда самостоятельно, — продолжил вдохновенную ложь Ваньнина Мо Жань. — Балетмейстер Чу, простите, но, мне кажется, здесь нет того меча, который вы просили…

— Меча?.. — Хуайцзуй теперь переводил взгляд с Мо Жаня на Ваньнина, как если бы не мог понять, действительно ли эти двое разыгрывают перед ним сцену, или всё происходит всерьез.

— Меч для сцены на озере Цзиньчэн, — пояснил Ваньнин, и тут же изобразил раздражение. — Мне казалось, количество мечей в старом реквизите исчисляется десятками. Неужели не нашел ни одного подходящего?

— К сожалению, нет, — Мо Жань развел руками, и снова взмахнул щипцами для камина. — Я могу пока что воспользоваться вот этим…

Хуайцзуй невольно отшатнулся в сторону потому что не ровен час Вэйюй, с его безумными навыками фехтования, мог угодить ему по лицу.

— …... — балетмейстер Чу молча уставился на Мо Жаня.

— Подойдет? — допытывался Мо Жань и снова сделал нечто смутно напоминающее выпад из экарте. Мантия цвета ядовитой фуксии взвилась вокруг него подобно кислотному облаку.

— Недурно, — Чу с совершенно серьезными лицом кивнул, а затем перевел взгляд на Хуайцзуя, и его тонкие губы дрогнули в подобии тщательно сдерживаемой улыбки. — Пожалуй, мы вернемся.

Не произнося больше ни слова, он развернулся и покинул гримерку.

Мо Жань усмехнулся, внимательно глядя на лишившегося дара речи Хуайцзуя, а затем, пожав плечами, последовал за Ваньнином, поскольку ему тоже было нечего сказать.

Как выяснилось, к их возвращению репетиция уже закончилась, и почти все танцовщики разъехались по домам. Работники сцены все еще были на месте — однако и они уже с нетерпением ждали окончания смены.

Чу Ваньнин после всего произошедшего слишком устал, чтобы настаивать на отработке Мо Жанем их совместных сцен, а потому лишь кивнул когда юноша предложил ему ехать домой. Недостаток сна, разговор с Ши Мэем, объяснения Вэйюя — все это и без того ударило по его нервной системе. Что до ситуации с Хуайцзуем, то он до сих пор не чувствовал себя в безопасности.

В какой-то момент он был настолько напуган, что едва не впал в панику — и лишь неким чудом ему удалось сохранить ясность рассудка и действовать так быстро, как только было возможно. В ту секунду все, о чем он мог думать, сводилось к единственному вопросу: мог ли Хуайцзуй все это время быть тем, кто следил за ним.

Однако ответ напрашивался сам собой: если это не был Ши Мэй, то у Ваньнина действительно не было больше никого, кому бы он доверял так безотчетно.

Хуайцзуй был не просто коллегой. Он был его учителем — человеком, благодаря которому Чу впервые попал на сцену, и в итоге построил карьеру несмотря на многие проблемы личного характера и физические ограничения. Именно Хуайцзуй увидел в нем потенциал — и заставил его отбросить неуверенность и страх.

В то, что он мог следить за Чу для Жуфэн, верилось с трудом — как сложно было поверить и в то, что он в принципе мог быть замешан в чем-либо незаконном.

И, все же, когда они с Мо Жанем оба замерли, тревожно вслушиваясь в шаги в коридоре, именно о Хуайцзуе подумал Чу Ваньнин. И именно потому он набрал его номер — не доверяя до конца своей жуткой догадке.

Более всего ему хотелось получить подтверждение тому, что он ошибается.

Однако он не ошибся.

И за дверью был действительно Хуайцзуй.

А, когда балетмейстер Чу оказался с ним один на один, предварительно укрыв Мо Жаня в безопасности, он впервые заметил, каким холодным взглядом смотрел на него его учитель. От внезапного осознания, что они находятся вдвоем в замкнутом пространстве, и тот, очевидно, зол, ему едва не сделалось дурно. Он не мог не думать о том, что и раньше столько раз они репетировали вдвоем — но никогда прежде он так отчетливо не ощущал себя пойманным в ловушку.

«Что, если Хуайцзуй понял, что я в чем-то его подозреваю?..»

Ваньнин пытался держаться бесстрастно — однако все его мысли сводились к тому, что он должен отвлечь внимание мужчины на себя и увести его из гримерки как можно дальше, позволив Мо Жаню остаться нераскрытым.

Впрочем, идея эта с треском провалилась, потому что в следующую же минуту Вэйюй буквально выпрыгнул из вороха костюмов, размахивая чем-то отдаленно напоминающим кочергу — это было определенно одним из самых нелепых появлений, что Ваньнину доводилось видеть, однако в то же время балетмейстер не мог не испытать абсурдного облегчения от одного лишь факта, что юноша решил вопреки здравому смыслу прийти ему на помощь. Даже если при этом выглядел, мягко выражаясь, странно.

Да, изначально Чу не хотел, чтобы их преследователь знал, что он был в заброшенной гримерной не один — но, только лишь увидев Мо Жаня, он тут же почувствовал себя намного лучше. Страх, сковывавший его все это время, наконец отступил... а сам он ощутил, что снова может дышать ровно.

Хуайцзуй же, лишь завидев Мо Жаня, как будто стушевался — и ядовито-липкое чувство опасности, въевшееся в самую душу, наконец как будто улетучилось.

Чу Ваньнин не был уверен, что поступок Вэйюя не повлечет за собой последствия — но в тот момент, на самом деле, был благодарен юноше за вмешательство... несмотря на то, что никогда не сказал бы этого вслух.

Он не помнил, чтобы за него когда-либо заступались — ощущение было новым и не совсем ему понятным.

Как должен он был на все это реагировать?..

Этот вопрос продолжал навязчиво вертеться в мыслях без ответа.

Сев к Вэйюю в машину, Чу по привычке быстро пристегнулся и молча уставился в окно. Мо Жань тут же занял место водителя — и вскоре они выехали на проезжую часть.

Ваньнин настолько погряз в размышлениях, что только когда Мо Жань вдруг заехал на подземную парковку вдруг осознал, что приехал не к себе домой.

Это был жилой комплекс, где располагалась квартира Вэйюя.

Юноша привез его к себе, даже не спросив — а он позволил ему это сделать, и даже не возразил ничего по дороге, хотя мог бы. Разве не любой нормальный человек должен был бы заметить, что едет не к себе домой, за столько-то времени?..

Проблема заключалась лишь в том, что Чу Ваньнин слишком устал, а потому на какое-то время отключился.

Заметив растерянный взгляд, с которым балетмейстер Чу осматривается по сторонам, Мо Жань тут же всполошился:

— Хочешь, поедем к тебе? Я не подумал… прости, — он вдруг мучительно покраснел, и выглядело это невероятно забавно: румянец проступал пятнами под обыкновенно смуглой кожей, расползаясь по щекам.

Ваньнин тут же отрывисто покачал головой, чувствуя себя неловко: хоть он и ничего еще не сказал, а Вэйюй уже смутился, как если бы его обвинили во всех смертных грехах.

— Все в порядке. На самом деле, мне не хочется сейчас оставаться одному, и я не против заночевать у тебя, — попытался его успокоить Чу.

В его словах не было лжи, хоть и понял он это лишь когда произнес их вслух. Ему действительно хотелось, чтобы Мо Жань остался рядом, потому что он все еще не отошел от происшествий последних дней. Если они оба в опасности, и за ними следят — не будет ли лучше для них держаться вместе?

К тому же, сколько бы они ни стыдился этого чувства, он действительно наслаждался обществом Мо Жаня — и тосковал по нему когда вернулся к себе.

Мо Вэйюй неуверенно взглянул на него — как если бы не совсем понимал, что именно ему теперь все-таки делать, потому что он уже позволил себе привезти Ваньнина к себе, не удосужившись спросить у мужчины, что тот думает по этому поводу. Само решение казалось ему в тот момент таким правильным, что он даже не задумался, как оно может выглядеть со стороны, и как Чу может его истолковать.

Ему просто хотелось быть рядом — это было единственным, что его волновало.

Разве могло быть как-то иначе?..

— Мо Жань… — Ваньнин настороженно взглянул на Вэйюя, видя, что тот явно не находит себе места. — Почему ты так на меня смотришь?..

— Все в порядке, просто… просто подумал, что мы ведь жили вместе несколько недель, — юноша нервно сглотнул, а затем резко дернул головой. — ...Забудь.

Чу нахмурился, не совсем понимая, к чему идет разговор, и почему его внезапно просят «забыть» то, что, в общем-то, забывать ему совершенно точно не хотелось.

— У тебя очень уютная квартира, — сказал он, вдруг подумав, что Мо Жань, возможно, беспокоится, что ему что-то не нравится. — И ехать к тебе ближе, чем ко мне.

— …... — Мо Жань вдруг покраснел еще сильнее.

«Что я не так сказал-то?..» — подумал Чу, и недоуменно уставился на юношу.

— На самом деле… если тебе все нравится, я… мне очень хотелось бы жить вместе с тобой, Ваньнин, — внезапно выдал Мо Жань, и его глаза наконец в открытую встретились со взглядом балетмейстера. Было видно, что он переживает, что Чу откажет ему, так сильно, что едва может связно говорить.

На этот раз настала очередь Ваньнина растерянно застыть.

Он не ожидал подобного предложения — и то, что Мо Вэйюй озвучил это вот так прямо, произвело на него эффект разорвавшейся гранаты. В ушах вдруг зазвенело, а сердце забилось так яростно, словно он был на грани приступа.

Конечно, они уже жили под одной крышей раньше — однако тогда они не встречались… И, да, он все еще помнил, что Вэйюй уже однажды говорил ему что-то о том, чтобы жить вместе.

Но Ваньнин не думал, что все это произойдет вот так. Он не был готов к чему-то подобному — и в то же время не мог заставить себя представить, что прямо сейчас едет к себе, запирается в своем доме и в одиночестве ложится в постель.

Обе перспективы казались удручающими.

К тому же, Мо Жань все еще ждал его ответа — с настолько потерянным видом, что сердце Чу невольно облилось кровью. Юноша в этот момент выглядел настолько уязвимым, что казалось, любое неосторожное слово способно его уничтожить.

— Мне понравилось жить с тобой раньше, — неловко признался Ваньнин, понимая, что должен сказать правду. — Но я не знаю, изменится ли что-нибудь теперь.

И как его угораздило оказаться втянутым в подобный разговор посреди подземной парковки, после ночи, проведенной без сна, и всех пережитых потрясений?..

— Но тебе, правда, понравилось?.. — Мо Жань ухватился за его ответ, словно утопающий за ломкую соломинку.

— Это было... терпимо, — Чу кивнул, пытаясь придать своему лицу максимально спокойное выражение, из последних сил скрывая волнение, от которого едва мог дышать. Он и сам больше не был уверен, что имеет в виду: те пару недель совместного проживания, или прошлую ночь?

— Терпимо?.. — Вэйюй растерянно уставился на него, не понимая, что именно он хочет сказать.

— Мне понравилось, — Чу резко расстегнул ремень безопасности, и, щелкнув дверным замком, вышел на парковку, потому что больше был не в состоянии выносить пристального взгляда Мо Жаня, который, казалось, того и гляди заберется ему под кожу.

Он знал, где находится выход, а потому не стал ждать, пока Мо Жань его догонит, и попросту вызвал лифт — а затем, нажав нужный этаж, лениво наблюдал за тем, как юноша бежит к нему и в последнюю секунду втискивается в хромированную кабину.

— Ваньнин?.. — окликнул он мужчину, и голос его прозвучал сипло из-за того, что он бежал весь путь от парковки до лифта.

— Что? — Чу бросил в сторону Вэйюя взгляд, полный подозрения.

Двери лифта снова открылись на нужном этаже — и юноша тут же просиял, демонстрируя нежные ямочки на щеках:

— Добро пожаловать домой, Ваньнин!..

Чу на это несколько секунд продолжил молча смотреть на него с весьма сложным лицом.

Затем его кончики губ незаметно дрогнули в мимолетной улыбке — потому что он больше не мог сдерживаться.

Это было не просто приглашением в гости.

Это было приглашением разделить жизни друг друга.

Спонтанным, неуместным и несвоевременным.

Но сердце Чу все равно забилось быстрее, когда он переступил порог уже хорошо знакомой ему квартиры.

====== Часть 33 ======

С прошлого вечера ровным счетом ничего не изменилось, однако впервые Ваньнин осознал, что больше не гость в чужом доме — от этой мысли он чувствовал, как сердце пропускает удар за ударом.

Едва переступив порог, он скосил взгляд на им самим же второпях собранные в спортивную сумку вещи, которые планировал отвезти к себе в ближайшее время — да так и не забрал.

Что с ними делать теперь? Развесить обратно в шкаф?

«Нелепо… как же нелепо...»

Он поморщился, думая о том, что сам создал себе еще одну проблему — а затем, сняв обувь, проследовал на кухню, чтобы заварить чай пока Мо Жань отправился в душ.

По крайней мере, его кружка все еще была здесь. И на том спасибо.

Мысли спутались еще сильнее — вторые сутки он обходился без сна, но при этом не был уверен, где должен лечь.

В постели — или все-таки на диване?

Даже после всего, что между ними с Вэйюем было, он не знал, правильно ли поступит, заняв чужую кровать. Или… теперь она была их общей?

Чу задумчиво осмотрелся по сторонам, отпил глоток чая… и едва не подавился, потому что его взгляд прилип к Мо Жаню, который только что прошлепал босиком к шкафу в одном полотенце, едва прикрывающем его чуть ниже пояса.

Вода стекала с его растрепанных влажных волос вниз по налитым мышцами плечам и спине: прозрачные капли скользили сверкающими дорожками к гибкой пояснице, а затем впитывались в пушистую ткань, небрежно обернутую вокруг талии.

Ваньнин внезапно понял, что у него пересохло во рту — при этом он только что залпом осушил половину чашки, к тому же больно обжег язык. Впрочем, он едва заметил боль потому что мысли замкнуло на смутных воспоминаниях прошлой ночи, и том, как он прочувствовал силу этого тела в буквальном смысле на себе.

Чу вдруг стало так жарко, что он едва мог дышать. Он предпринял запоздалую попытку отвернуться, понимая, что еще секунда — и Мо Жань стянет с себя полотенце прямо на его глазах. Однако в последнее мгновение юноша перехватил его взгляд… и замер на месте, смущенно улыбаясь.

— Ваньнин?.. — позвал он.

«Твою мать!...»

Балетмейстер Чу не был уверен, что способен в принципе выдавить из себя хоть что-то связное. Его голос, казалось, перестал его слушаться.

Чтобы избавить себя от необходимости отвечать он резко влил себе в рот весь оставшийся в кружке чай, и тут же громко закашлялся, давясь. Горячая жидкость обожгла горло, а на глазах проступили слезы.

— Ваньнин, что случилось? — Мо Жань поспешил к нему на помощь, но Чу, увидев, что юноша все еще не одет, быстро отступил назад.

— Все в порядке! — он выставил перед собой обе руки, надеясь, что его жест заставит Вэйюя остановиться. Но юноша, видимо, понял его движение превратно, потому что тут же вцепился в запястья, притягивая к себе и пристально вглядываясь в раскрасневшееся лицо и слезящиеся глаза.

— Ты весь горячий…

— Мне жарко! — Ваньнин резко вырвался и отскочил в сторону, а затем налил себе полную чашку воды из-под крана и под удивленным взглядом Мо Жаня выпил ее содержимое в три глотка.

— Прости, — Мо Жань опустил голову. — Я должен был пропустить тебя в душ первым. Я… пока займусь ужином и перестелю постель, а ты… — он вдруг оборвался на полуслове потому что заметил, что Чу смотрит на него почти не моргая.

— Ох, понятно, — беспокойство на лице юноши сменилось улыбкой.

Первой мыслью Ваньнина было огрызнуться, однако он заставил себя сдержать этот порыв. Вместо этого он спросил:

— И часто ты ходишь по дому в таком виде?

— Тебе не нравится? — Мо Жань прищурился. — Или… наоборот?

— Я предпочитаю ходить в одежде, — Чу решил притвориться глупым. Однако его обыкновенно бледное лицо полыхало всеми оттенками рассветного неба в январе, выдавая, что всё он, на самом деле, понял.

— Ммм, — Мо Жань приподнял брови. — Разделся бы — было б не так жарко…

Ваньнин, не произнося больше ни слова, развернулся на пятках и поспешил в ванную комнату, спиной чувствуя взгляд, от которого, казалось, невозможно скрыться даже за плотно закрытой дверью.

Впрочем, предварительно убедившись, что Вэйюй не собирается за ним следовать прямо сейчас, он наконец смог сделать глубокий вдох и внимательно взглянуть на собственное отражение в зеркале: покрытое конденсатом стекло отражало растерянного вида мужчину в подернутой горячим паром комнате. То ли из-за того, что разогретый воздух вокруг него плыл, то ли из-за все еще никак не желающей проходить реакции собственного тела, Чу понятия не имел, что ему делать.

Разум подсказывал, что сейчас далеко не лучшее время идти на поводу у своих желаний: им с Мо Жанем все еще следовало обсудить ситуацию с Хуайцзуем, к тому же, оба они были изнурены затянувшейся репетицией. Он сам мог с уверенностью сказать, что приблизился к пределу своей выдержки… однако, вероятно, именно по этой причине ему так сложно было подавить в себе неожиданно рассыпавшееся раскаленными углями желание.

Ваньнин рассеянно тряхнул головой, зло щурясь на лихорадочный вид собственного лица — а затем решительно стянул с себя одежду и дрожащей рукой выкрутил душ до минимальной температуры. Ему действительно следовало в первую очередь остудиться — иначе он никак не сможет находиться с Мо Жанем в одном пространстве всю ночь.

Ледяная вода стекала по голове и спине, заставляя ежиться от ощущения пробирающего до костей холода. Чу сцепил зубы, обхватив себя руками в попытке унять неконтролируемый озноб.

Никогда еще он не был так зол на самого себя.

Сердце колотилось где-то в горле, разгоняя по телу волны обжигающего жара. Перед глазами все еще стояло это чертово бледно-голубое полотенце, едва прикрывающее округлые ягодицы и узкие бедра юноши. От одного такого вида все рациональные мысли одновременно покинули его голову — как будто мало ему было целого дня безуспешных попыток не смотреть в сторону Мо Жаня, или того, что их едва не застали «на горячем» в забытой богами гримерной… Еще несколько секунд в объятиях Вэйюя — и ему было бы все равно, войди туда хоть международная делегация в полном составе.

Разве это нормально?..

Он вдруг понял, что на сушилке нет свежих полотенец — но в тот момент, когда он включил душ, ему и в голову не пришло обратить на это внимание.

Или… полотенце все-таки там висело?

Он не мог вспомнить...

Ваньнин выключил воду — и в то же мгновение оказался закутан по самый подбородок в теплую пушистую ткань. Неожиданно оказавшийся за его спиной Вэйюй обхватил его за талию, притягивая ближе, а затем развернул к себе лицом.

Чу едва успел выставить перед собой руки, пытаясь отстраниться, однако его все еще влажные замерзшие пальцы уперлись прямо в обнаженную мужскую грудь.

Мо Жань все еще разгуливал по дому без одежды!...

Мужчина чувствовал, как сумасшедше быстро бьется чужое сердце под его раскрытой ладонью — и этот ритм отдавался в нем самом так яростно, что на мгновение ему пришлось прикрыть глаза, чтобы просто не перестать дышать.

— Ваньнин? — Мо Жань склонил к нему голову, пристально вглядываясь в сведенные напряженно брови и плотно поджатые губы. — Ты ведь можешь так замерзнуть...

Он бережно коснулся лба Чу ладонью, собираясь поправить влажные сбившиеся пряди, но тут же почувствовал, как Ваньнин резко выдохнул, а затем неожиданно вжался в него, мелко дрожа. При этом каждый миллиметр его кожи медленно розовел: от мочек ушей румянец расползался по тонкой шее и острым линиям плеч подобно разгорающемуся зареву пожара.

— …... — Мо Жань на мгновение перестал дышать потому что внезапно до него дошло, почему Чу так быстро сбежал от него под ледяной душ — и, судя по всему, даже студеная вода не смогла ему ничем помочь.

Всю дорогу домой он был уверен, что балетмейстер слишком устал, и чудом не уснул еще в машине — так что собирался приготовить быстрый ужин и дать Ваньнину как следует отдохнуть. Совершенно точно в его планы не входило приставать к Чу: несмотря на то, что одного лишь взгляда на него хватало, чтобы разбередить никогда не оставляющее его желание, сегодня Вэйюй собирался просто заботиться о нем. Это значило, что он вполне мог бы обойтись нежными объятиями и возможностью наблюдать за тем, как Ваньнин мирно спит в его постели. В конце концов, с тех самых пор, как Чу съехал от него, в сердце Мо Жаня поселился страх больше никогда не увидеть его спящим. Было нечто откровенно трогательное в том, чтобы смотреть, как Ваньнин в полудреме беззащитно кутается в одеяла, словно пытаясь укрыться от всего мира.

За прошлые недели юноша определенно пристрастился наблюдать за своим гостем — и, пока тот видел сны, Мо Жань часто с упоением рассматривал его, подмечая крошечные детали: бледную родинку за ухом, удивительно тонкие вены на запястьях, постоянно выбивающуюся прядь волос, привычку класть голову мимо подушки...

Несколько раз он даже был настолько смелым, что позволял себе откинуть одеяло — однако Ваньнин, разумеется, никогда не спал полностью раздетым. Максимум, что юноше довелось тогда увидеть, была небольшая открытая полоска кожи на пояснице — хотя даже этого той ночью ему хватило, чтобы до утра проворочаться на диване, сгорая от желания.

Теперь, когда Чу буквально вжимался в него, и их тела разделяло лишь влажное полотенце, стоило ли говорить о том, что Мо Жань едва не обезумел?

На какое-то мгновение он был не уверен, что все происходящее реально — а потому застыл, опасаясь, что видение рассеется слишком быстро. Однако сбитое дыхание Чу щекотало его подбородок и шею, а сам он трепетал, словно холодный огонь, способный обратить в пепел любого, кто посмеет по неосторожности прикоснуться.

Мо Жань был осторожен. Медленно, давая Чу возможность отстраниться в любую секунду, он склонился к разгоряченному лицу мужчины, а затем нежно потерся губами об плотно сомкнутые губы — и мягко надавил пальцами на челюсть, заставляя приоткрыть рот.

Ваньнин разомкнул губы, а затем, задохнувшись, сплелся с Мо Жанем языками.

Его руки так и оставались на груди юноши — он не был уверен, куда их деть теперь, поскольку спуститься ниже казалось чем-то слишком постыдным. И все же его пальцы все равно медленно соскальзывали по обнаженной коже, очерчивая проступающие мышцы.

— Ваньнин… — Мо Жань неожиданно накрыл его ладонь своей, прижимая к себе ближе — так близко, что Чу на мгновение показалось, словно еще немного и он окажется где-то под кожей.

То, как Мо Жань звал его, почему-то заставляло его одновременно и плавиться от желания, и испытывать странную, щемящую сердце тоску — как если бы, даже находясь в объятиях друг друга, они оба продолжали изнывать от желания стать еще ближе.

— Я… люблю тебя, — вдруг прошептал Чу куда-то между поцелуями, и тут же сам ужаснулся сказанному, как если бы слова обожгли ему губы.

Почему он признался вот так?..

Сколько до этого было возможностей сказать эти чертовы слова — и всякий раз он молчал, чувствуя, что, если произнесет их вслух, произойдет нечто ужасное. Понимая, что между ними всегда будет слишком много препятствий и недосказанного — и, возможно, у них вовсе нет будущего.

Однако бесконечная тоска, звеневшая в голосе Мо Жаня, окончательно вышибла из него последние крохи сопротивления. Он чувствовал, что нужен этому юноше прямо сейчас — так сильно, что тот продолжал звать его по имени даже сжимая в объятиях, как будто не осознавал до конца, что он рядом.

Это окончательно сломило его.

Мо Жань на секунду словно окаменел. Он обхватил ладонями лицо Чу, вглядываясь в него слишком пристально, едва дыша.

— Ты… ты… — его губы шевелились, но голосовые связки перехватило.

— Я люблю тебя, Мо Жань, — повторил Ваньнин, на одном дыхании встречая полыхающий взгляд, в котором в один миг отразились неверие и надежда. Пальцы Мо Жаня оказались на его шее, а затем впились в плечи с такой силой, что Ваньнин едва удержался, чтобы не вскрикнуть.

Мо Жань прижал его к себе так яростно, будто пытался впечатать его внутрь себя. Неистовый поцелуй поглотил его резкий вдох — а сам Ваньнин почувствовал, как стремительно немеет его голова, а сам он будто становится невесомым и почти бесплотным, но при этом все еще каким-то образом стоит на ногах… Он резко вцепился в Вэйюя, опасаясь, что в любую секунду может упасть. Широкое пушистое полотенце, которое все еще было обернуто вокруг него, сбилось куда-то вниз и оплелось вокруг босых ног. Все еще влажный воздух, казалось, стал густым от жара их тел.

— Я тоже люблю тебя, — Мо Жань вдруг подхватил Чу за бедра, отрывая от пола — прикосновение его ладоней отдалось у того мелкой дрожью.

В следующее мгновение он уже нес мужчину в комнату.

Он сам едва понимал, что делает — знал только, что, если не отнесет Ваньнина в постель, то возьмет его прямо так, у стенки, в душевой. Для второго раза это было слишком. Он даже не был до конца уверен, что Чу действительно этого хочет, ведь прошло менее суток — а потому до последнего сомневался.

Но Ваньнин, казалось, вообще об этом не думал — лишь продолжал словно дикий кот впиваться в его плечи, видимо, опасаясь, что Мо Жань его уронит. Осознавать это было забавно, ведь они оба отработали за прошедшие пару месяцев десятки поддержек, и Чу не мог не знать, что Вэйюй беспокоится о его безопасности намного сильнее, чем о собственной.

К счастью, постель Мо Жань успел расстелить пока Ваньнин был в душе.

В следующую секунду Чу уже лежал на белоснежных сатиновых простынях, полностью раздетый, тяжело дышащий и ужасно смущенный. Казалось, еще мгновение — и он либо сбежит, либо ослепит Мо Жаня.

Вэйюй лег рядом с ним, перекатившись набок, решив, что нависая над Ваньнином, напугает того еще сильнее. Он тоже был обнажен — и в комнате было достаточно светло, чтобы Чу мог без труда видеть его состояние.

Впрочем, тот упорно закрывал глаза — при этом его собственное тело было не менее возбуждено.

— Ваньнин?.. — Мо Жань снова позвал его, проходясь медленным, обжигающим прикосновением по груди и напряженному прессу, однако предусмотрительно не спускаясь ниже.

— Свет… — Чу мотнул головой, продолжая держать глаза закрытыми. — Очень яркий... Выключи его.

Его лицо выражало крайнюю степень робости, а сам он наверняка попытался бы чем-то прикрыться, если бы Мо Жань вовремя не перехватил второй рукой его оба запястья. Они были такими тонкими, что одной правой юноша мог с легкостью вдавить их в матрас, надежно удерживая вместе.

— Но я хочу тебя видеть, — он придвинулся к Чу максимально близко, выжидая, когда тот наконец откроет глаза и взглянет на него. — И хочу, чтобы ты смотрел на меня, когда я буду любить тебя сегодня.

— …... — Ваньнин действительно открыл глаза, и его зрачки, казалось, заполнили собой всю радужку, превращая и без того темный взгляд в две бездонных пропасти. Он явно не ожидал увидеть лицо Мо Жаня так близко, а потому резко выдохнул и непроизвольно дернул руками, но высвободиться так и не смог.

И, все же, он смотрел.

Мо Жань улыбнулся, и его пальцы все так же мучительно медленно прошлись по ребрам Чу, неспешно покружили ниже, а затем словно вскользь задели напряженный член, который тут же содрогнулся.

Ваньнин поджал ноги, неловко ерзая на месте — и беззвучно охнул, снова жмурясь, когда Мо Жань вдруг обхватил его пальцами и неторопливо задвигался вдоль напряженной плоти.

Юноша, впрочем, тут же остановился, а его губы мазнули по уху Чу, опаляя тонкую раскрасневшуюся кожу отрывистыми словами:

— Снова не смотришь?..

— Мо Жань… — Ваньнин покачал головой, и, казалось, еще сильнее смутился. — Я… я не могу так.

— Можешь.

Юноша втянул губами его мочку уха, а затем спустился ниже по шее, задевая зубами гортань и кадык, проникая влажным языком в яремную впадину.

Ваньнин покрылся мурашками от неожиданного ощущения — а затем снова впился в собственную губу, едва сдерживаясь, потому что рука Мо Жаня продолжила двигаться по его телу, но на этот раз ладони проходились по бедрам и ягодицам, и, хоть движения все еще были изучающими, в них чувствовалось все меньше нежности и все больше огня. В какой-то момент он снова почувствовал, как Мо Жань медленно проникает в него пальцем — и тут же останавливается, будто ждет чего-то.

«Черт!... Он всерьез хочет, чтобы…»

Ваньнин заставил себя посмотреть — и тут же наткнулся на жадный, испытывающий взгляд, от которого в голове окончательно замкнуло. Он не хотел думать о том, как, должно быть, странно сейчас выглядит, распростертый на постели, задыхающийся — но не мог не увидеть отражение собственного лица в глазах Вэйюя.

Палец внутри него тут же резко толкнулся глубже — и Чу беззвучно хватанул ртом воздух, забываясь. Это было странное, немного холодящее чувство, способное одновременно сбить с толку и свести с ума.

Он смутно помнил болезненное ощущение прошлой ночи — оно тогда показалось ему почти невыносимым, на грани пытки. Но как он мог думать об этом теперь, в момент, когда Вэйюй буквально пожирал его взглядом, как если бы никаких признаний ему не было достаточно для того, чтобы утолить внутренний голод?..

Мо Жань облизнул губы, а затем, заметив, как на мгновение напрягся Ваньнин, спросил:

— Мне продолжать?..

Еще немного, и он был бы слишком разгорячен, чтобы остановиться, его собственное тело все еще помнило прошлую ночь и подчинялось инстинктам — но это не означало, что он не смог бы найти альтернативы для них обоих в случае отрицательного ответа. В этот вечер, однако, ему хотелось показать Ваньнину, насколько тот желанен и чувственен. Хотелось, чтобы мужчина увидел себя его глазами — и понял, какие переживания вызывает в Мо Жане лишь один звук его тихих, срывающихся вздохов. Как действует на Мо Жаня один лишь взгляд его широко распахнутых, полных страсти, глаз.

Единственное, в чем Мо Жань был уверен: что бы Ваньнин сейчас ему ни ответил, он больше не позволит ему отворачивать лицо и прятаться.

— Мо Жань… — голос Чу едва заметно задрожал, он словно не знал, что именно должен говорить. — Пожалуйста… пожалуйста...

Вэйюй впился в его губы яростным, диким поцелуем, проникая языком глубоко в рот, потому что едва держался, чтобы тут же не наброситься.

Ваньнин просил его продолжать, и в его голосе звенело тихое отчаяние, словно он мог рассыпаться в пыль если Мо Жань ничего не предпримет. Это было не просто позволение идти дальше — это был белый флаг.

Чу был настолько распален происходящим, что теперь стонал прямо в губы юноши. Его бедра беспорядочно дергались, плоть терлась об живот Мо Жаня, а каждый небольшой толчок внутри отзывался все большим томлением, подводя его к точке кипения. Он едва заметил, как Мо Жань оказался сверху, и в какой момент их тела переплелись, а сам он вцепился в обнаженную спину, чувствуя под своими пальцами мелкую дрожь напряженных до предела мышц. Небрежно растрепавшиеся волосы юноши падали ему на лицо, щекоча лоб и шею, а его собственные губы раскраснелись и стали болезненно чувствительными от поцелуев.

Мо Жань тоже терся об него — резкими, почти грубыми движениями, при этом зарываясь лицом Чу куда-то в шею, продолжая оставлять на коже россыпи яростных поцелуев. Это было похоже на помешательство, но сходить с ума было слишком хорошо, чтобы предпочесть остаться в здравом уме.

В следующее мгновение Мо Жань вылил почти полтюбика оставшейся смазки на себя, и, обхватив Чу под бедра, осторожно подался вперед. Тот снова застонал, и тут же попытался зажать себе рот рукой.

Мо Жань остановился, пристально вглядываясь в напряженное, раскрасневшееся лицо. Он снова перехватил запястье Ваньнина, убирая искусанную ладонь в сторону, а затем склонился к лицу мужчины.

— Я жду, — его пальцы обхватили ладонь Чу, поглаживая.

Ваньнин мотнул головой, понимая, что просто не может заставить себя снова открыть глаза в такой момент. Сам факт того, что Мо Жань был так близко, что видел его таким, и при этом уже наполовину вошел в него… все это заставляло его терять разум.

Как мог он найти в себе силы открыть глаза?..

Вдруг он ощутил странное, легкое прикосновение губ к своим векам… и тут же понял, что Вэйюй целует его лицо, причем делает это так ласково, что еще миг — и его сердце разлетится вдребезги на тысячи осколков.

— Ваньнин, прошу… — его дыхание касалось губ мужчины горячим потоком воздуха. — Посмотри на меня. Ну же...

Чу все еще ощущал себя немного странно, и даже дико, однако невозможно было противиться этим уговорам. Он резко выдохнул… а затем в одночасье понял, что видит на лице Вэйюя лишенную всякой пошлости, обнаженную нежность — чувство это было настолько честным, что все внутри него разом перевернулось.

Пальцы Чу наконец переплелись с пальцами Мо Жаня, и он утонул в полном любви взгляде, готовый захлебнуться в этом темном океане даже насмерть — лишь бы никогда больше не оказываться на поверхности.

Комментарий к Часть 33 Ну, всё, они оба теперь признались друг другу! Нет, не слипнется!

а этот очень счастливый автор, выполнив долг, убегает в выходные ~

====== Часть 34 ======

Утренний кофе едва бодрил, а тело все еще местами горело, напоминая о прошлой ночи... Или, возможно, позапрошлой? Даже после самых изнурительных репетиций Ваньнин не чувствовал такой крепатуры: казалось, в последнее время он напрягал мышцы, о существовании которых до сих пор не имел ни малейшего представления. Прошла неделя с тех пор, как они с Мо Жанем съехались, однако создавалось впечатление, будто пролетело не более нескольких дней.

За это время он успел дважды навестить все еще восстанавливающегося в больнице Ши Мэя, приноровиться на репетициях не реагировать на присутствие Мо Жаня так остро, и понять, что скрывать отношения от кого-либо бесполезно — особенно если твой парень тянет к тебе лапы в любую свободную минуту.

Что до Хуайцзуя, то с того самого дня, когда они с Мо Вэйюем столкнулись с ним лицом к лицу в заброшенной гримерной, он сказался больным — и Ваньнину пришлось заменить его на всех репетициях. Так он снова переключился с проработки своей партии на работу по композиции и постановке танца.

Тысяча вопросов, вертевшихся в его голове, временно так и остались без ответа.

Был ли его коллега, а в прошлом — учитель, действительно связан с Жуфэн?

Ваньнин этого не знал — однако все еще не мог до конца поверить, что человек, заботившийся о нем, давший ему так много, мог предать его таким образом. Был ли он тем, кто все это время стоял за шантажом и слежкой? Был ли он замешан в этом вместе с Ши Минцзином?

Прежде чем делать выводы, Чу хотелось задать все вопросы самому Хуайцзую — он верил, что тот ответит, если спросить его прямо. Вот только уже неделю спрашивать было не у кого.

К тому же, Чу взял у Вэйюя обещание, что тот больше никогда не станет ради него идти на риск и устанавливать контакт с Наньгун Янем — и таким образом оба они снова оказались в весьма странном положении.

Впрочем, теперь Ваньнин по крайней мере не задерживался допоздна в одиночестве: Мо Жань взял обыкновение ходить с ним даже на проработку сторонних сцен, и не оставлял балетмейстера ни на секунду. Возможно, раньше это безмерно раздражало — но теперь, когда Чу действительно не представлял, ждут ли их в будущем новые угрозы, и только слепому былонепонятно, что они с Вэйюем в отношениях, он был даже рад тому, что юноша всегда где-то на периферии.

Ему самому было так спокойнее хотя бы потому что, пока Мо Жань находился в поле его зрения, казалось, что в случае опасности он успеет прийти ему на помощь.

Мо Жань, в свою очередь, придерживался примерно такой же точки зрения — а потому, несмотря на периодически злящегося Чу, продолжал следовать за ним по пятам.

Что было важнее, он действительно держал обещание не связываться со своим отцом — и Чу Ваньнин не мог не ценить этого, понимая, что парень наверняка мог бы уже попытаться все выяснить самостоятельно.

Вот только сама мысль о том, что юноша снова, нарочно или нет, привлечет к себе внимание Жуфэн, заставляла его испытывать неосознанный страх. Ваньнин все еще не был уверен, что они оба в безопасности — и до сих пор, глядя на то, как Мо Жань репетирует на сцене, задавался всего одним вопросом: кому и зачем было необходимо подставлять юношу, приписывая ему случившееся с Ши Мэем и Жун Цзю?..

С его точки зрения, это не имело смысла ни для его отца, ни для картели.

Так в чем же было дело?..

Ваньнин допил кофе и рассеянно потер ноющие с самого пробуждения виски, а затем мельком взглянул на сцену, где танцовщики готовились к началу генеральной репетиции.

Мо Жань тоже был среди них — высокий, атлетичный, смуглый, он легко приковывал к себе взгляды не только благодаря выдающимся физическим данным. Несмотря на шестилетний перерыв в классическом танце, технически его исполнение было одним из лучших, что доводилось видеть Чу Ваньнину.

Иногда мужчина даже начинал сомневаться, действительно ли Мо Вэйюй был его учеником — как мог он обучить кого-то настолько хорошо?..

Разумеется, он никогда не сказал бы об этом парню в глаза: с него было достаточно вечера на прошлой неделе, когда он неожиданно для самого себя признался Мо Жаню в любви, почему-то решив, что тому необходимо услышать эти слова, чтобы почувствовать себя уверенней.

С тех самых пор Мо Жань, обыкновенно сначала делающий, а потом включающий голову, вдруг превратился в нежного и ранимого молодого человека, способного смущаться, краснеть и — невероятно! — постоянно донимать Чу вопросами в самое неподходящее для этого время.

Он всерьез мог спросить Ваньнина, спит ли он, посреди ночи, когда Чу, вполне очевидно, не спал потому что проснулся от очередного кошмара.

Мог допытываться, что Чу хотелось бы на ужин — в момент, когда Ваньнин ленился есть, и собирался вовсе обойтись без еды.

Но, пожалуй, особенно глупыми были вопросы Вэйюя в постели: он едва не сводил Чу с ума попытками выспросить, что именно тот ощущает, и как именно ему хотелось бы заняться любовью. Ваньнин, не привыкший в принципе говорить много, тем более — не имеющий почти никакого опыта, вскипал всякий раз, положительно не понимая, как и что в такие моменты должен отвечать. В конце концов, Мо Жань, что, действительно ждал от него каких-то особенно ценных рекомендаций? Почему же раньше так хорошо без них обходился?..

Ваньнин опустил голову на руки, отрывая взгляд от происходящего на сцене, и все больше погружаясь в свои мысли. Он снова вернулся в памяти к последнему разговору с Ши Минцзином.

Пару дней назад он пришел к Ши Мэю в палату — заодно принес наушники и свежую одежду. Юноша в последнее время постоянно находился в сознании, но все еще проходил дополнительные исследования из-за пережитой черепно-мозговой травмы, и к тому же был в гипсе, а потому маялся от безделья.

Однако, едва завидев балетмейстера, он попросту уставился в потолок, изображая, будто ему вовсе нет дела до пришедшего его навестить Чу.

— Ши Мэй, — Ваньнин осторожно положил на прикроватную тумбочку пакет с вещами, а затем нерешительно застыл у кровати.

Он понятия не имел, что еще должен сказать, а потому просто молчал, ожидая хоть какой-то реакции.

— Уходи, — юноша так и не взглянул на него, и только его голос прозвучал вполне отчетливо и ясно. — Тебе не нужно приезжать ко мне в больницу.

— Я все равно уже приехал, — Ваньнин пожал плечами, растерянно глядя на бледное, лишенное всякого выражения лицо.

Ши Минцзин выглядел так, словно утратил душу: его взгляд оставался безразличным, а сам он держался отстраненно и холодно, как если бы не хотел больше чувствовать боль и потому окончательно замкнулся в себе.

Чу были хорошо знакомы эти переживания: он сам отключал эмоции когда испытываемая боль становилась невыносимой.

Вот только… разве Ши Мэй не был открытым парнем, который всегда умел найти нужные слова, с легкостью решал любые проблемы, и мог одной улыбкой растопить самое холодное сердце?..

Неужели все, что до сих пор знал о нем Ваньнин, было лишь искусной маской, за которой скрылся некто чужой?

— Почему ты не хочешь оставить меня в покое, Ся Сыни? — оборвал его тягостные мысли Ши Мэй. — Ждешь ответов на свои вопросы? Задай их Мо Вэйюю.

— …... — Ваньнин молча уставился на юношу.

Он не знал что на это ответить, потому что Мо Жань действительно стоял в больничном коридоре и ждал его возвращения. Он порывался войти вместе с Чу в палату — и тому стоило огромных усилий отговорить его, потому что выражение лица парня явно не вязалось с положительными намерениями.

С другой стороны, Ши Минцзин… знал ли он, что Мо Жань был сыном Наньгун Яня?

И, если знал… значило ли это, что он действительно был связан с Жуфэн настолько тесно?

Неужели Мо Жань все это время был прав относительно того, что именно Ши Мэй был замешан в шантаже?

Глядя на некогда полное жизни, теперь же — безжизненно-пассивное — лицо перед собой, Ваньнин больше не был уверен, что хочет это знать.

Вместо всех своих вопросов он внезапно сказал:

— Ты всегда был для меня одним из самых близких людей. Что бы ты ни сделал, я уверен, что смогу это понять.

Он не мог назвать Ши Минцзина своим другом, не мог также назвать братом по крови — однако парень всегда вызывал в нем желание заботиться. Должно быть, нечто подобное испытываешь к младшим родственникам: привязанность эта не похожа на романтические чувства, но в то же время достаточно сильна, чтобы прощать им даже самые обидные проступки.

Ши Мэй, услышав его слова, развернулся к нему спиной. Впрочем, гипс не давал ему свободно двигаться, а потому даже это далось ему с трудом.

Он молча смотрел теперь уже в стену — как если бы даже неравномерная покраска могла увлечь его сильнее чем этот очевидно нежеланный разговор.

— Ши Мэй, я… мне действительно жаль, — после долгого молчания вздохнул Ваньнин. — Если бы ты рассказал мне, в чем дело, возможно, я смог бы помочь. Мо Жань и я...

— Мне это не нужно, — отрубил Ши Минцзин резко. — Ты не можешь помочь себе — но хочешь спасти других. Я последний, кто достоин твоего времени и усилий.

— Ты ни в чем не виноват, — Ваньнин не собирался сдаваться. — Жуфэн творят страшные вещи чужими руками…

— Он все-таки тебе все рассказал, — Ши Мэй неожиданно усмехнулся, и это было первое выражение эмоций за последнюю неделю. — И ты… все равно с ним остаешься. Как это интересно.

Чу Ваньнин внутренне похолодел.

То, что юноша только что сказал, свидетельствовало о том, что он знает о Мо Вэйюе и его отце — иначе с чего ему думать, что Мо Жань мог его раскрыть?

Однако все-таки Ши Минцзин, похоже, не знал, что Мо Жань и Наньгун Янь почти не общались — потому что внезапно выплеснувшиеся ядовитые слова, явно нацеленные на то, чтобы ранить Чу, говорили о том, что Ши Мэй верил, будто Мо Жань тоже в чем-то замешан.

— Я не собираюсь говорить с тобой о Мо Жане, и тебя с Мо Жанем тоже не желаю обсуждать, — Ваньнин резко покачал головой. — Я всегда был с тобой честен, и верю, что только ты можешь рассказать мне всю правду о себе. Если… если ты того захочешь, я готов слушать.

— …, — Ши Мэй молча смотрел в стену, перестав вообще реагировать на присутствие Чу.

— Когда ты только очнулся, ты сказал, что был моим личным демоном, — вспомнил Ваньнин. — Ты… действительно отправлял мне эти послания?

— А сам как считаешь? — вскинулся Ши Мэй. — Как думаешь, мог ли это быть я?

— …... — Ваньнин покачал головой, понимая, что Ши Мэй сейчас может намеренно очернить себя лишь для того, чтобы он наконец ушел.

Он снова замолчал, не уверенный, как именно продолжать разговор, когда собеседник, очевидно, был в шаге от того, чтобы позвать охрану и выставить нежеланного посетителя.

— Почему они сделали это с тобой? — наконец задал он вопрос, который беспокоил его так долго. — Если ты все это время был с ними заодно, то почему же…

Ши Мэй продолжал молчать.

Он просто игнорировал присутствие Ваньнина — и тому вскоре все-таки пришлось уйти.

Думая о том, почему Ши Мэй так и не ответил ни на один из его вопросов, Чу не могла не прийти в голову единственная мысль: юноша попытался противостоять картели, либо отказался выполнять то, что ему было велено.

Подобные показательные расправы в криминальном мире не были редкостью: он помнил, что ждало всех, кто попадал в Жуфэн и решался противостоять им. Он сам был одним из тех, кто чудом выжил после того как несколько раз стал примером для других в борделе — дважды его избивали до полусмерти. Единственная часть тела, всегда остававшаяся нетронутой, была его лицом — что до многочисленных переломов ребер, ключиц, внутренних кровотечений и гематом, то он и сам не знал, каким образом сумел сохранить жизнь в таких условиях.

Его запирали в выстуженных помещениях с промерзшим земляным полом когда он был не в состоянии двигаться. Его продолжали бить за любые попытки сопротивления — несмотря на то, что прежние побои еще не сошли, а кости до конца не срослись.

Полгода он продолжал противостоять — втайне надеясь, что однажды его забьют до смерти, и прекрасно понимая, что его не отдадут клиентам в таком состоянии. Он платил болью за то, чтобы оставаться собой.

Полгода он провел на грани — и все эти полгода единственным, кто был к нему хоть немного добр, был Ши Мэй.

Но Ши Мэй не боролся вместе с ним — он плыл по течению, и всегда делал то, что ему говорили.

Он был слишком мягким, и он бы никогда не смог вынести то, на что сознательно обрек себя Чу Ваньнин, решив, что скорее умрет чем сдастся.

То, что произошло с Ши Мэем, возвратило Чу в который раз к болезненным воспоминаниям — и он не мог больше не думать о том, что такого мог совершить юноша, что навлек на себя подобную расправу когда, казалось, все давно было в прошлом.

К сожалению, Ши Мэю было проще до конца казаться злодеем и признавать абстрактную вину, чем открыто рассказать о том, что же именно он сделал… и у Ваньнина было стойкое чувство, что на самом деле имело огромное значение и то, что Ши Минцзин делать отказался.

...Балетмейстер внезапно понял, что продолжает бесцельно вертеть в руках пустую чашку, а репетиция неким таинственным образом идет полным ходом без его участия. Это было странно и неожиданно, потому что обыкновенно труппа едва могла организоваться, чтобы даже просто выполнить совместное антре.

Он тут же заметил, что Мо Жань время от времени вклинивается в постановку и вносит коррективы. По всему выходило, что он взял на себя часть его работы — при этом даже не сказал ему об этом ни слова.

Чу Ваньнин закрыл лицо руками, выдыхая. Он одновременно был в ужасе от происходящего — и в то же время не мог не испытывать благодарность. Как он мог допустить нечто подобное?! Что, если бы Вэйюя не оказалось рядом?..

Он тряхнул головой. К счастью, его рассеянность никак не сказалась на общем состоянии дел.

Мо Жань, только что закончивший править танцевальный рисунок массовки, как раз вышел на сцену для одиночного исполнения — этот танец Ваньнин прорабатывал вместе с ним уже десятки раз, так что был уверен, что юноша все сделает идеально даже если в день премьеры напьется или повредится рассудком.

И, все же, не смотреть на него Ваньнин просто не мог — к тому же, впервые исполнение проходило с полной подготовкой света, в специально отшитых костюмах.

Музыка разливалась над залом подобно дурманящему мареву, в котором все движения являлись продолжением дрожащей в воздухе мелодии. Танец больше не был четко считываемым хореографическим текстом, состоящим из последовательности движений — он оживал и играл совершенно новыми красками, которые невозможно было ранее различить не видя полной картины.

Внезапно Чу заметил странное движение за левыми кулисами. Можно было списать увиденное на огрех светооператора, который создал лишние тени — однако внутри отчего-то тут же неприятно закололо, а сам Ваньнин почувствовал хорошо знакомый пробирающий до костей холод, от которого вдруг стало тяжело дышать.

Он поднялся с места и, стараясь не привлекать к себе внимания — что было достаточно легко, если учесть, что все взгляды были сейчас прикованы к Мо Жаню — направился за сцену.

Пространство за кулисами всегда казалось ему отчаянно нуждающимся в ремонте и проветривании. К счастью, большую часть времени оно не освещалось — а потому взволнованные перед выходом танцовщики едва замечали, насколько потертыми были стены и пол. К тому же, сами кулисы ежедневно собирали на себе тонны пыли, которая всякий раз оказывалась в воздухе и кружила мелкими частичками в свете ярких софитов. Зрители не обращали внимание на подобные мелочи — но Ваньнину часто приходилось задерживать дыхание, чтобы случайно не вдохнуть эту взвесь.

Впрочем, сейчас он забыл и об астме, и о том, что ему не следовало в одиночку отправляться куда-либо, предварительно никому об этом не сказав — особенно в текущей ситуации, когда ни он, ни Мо Жань, не знали, что именно от них нужно картели, и следил ли за ними еще кто-то в труппе, помимо Ши Мэя и Хуайцзуя.

Намного сильнее его беспокоило, действительно ли всего пару минут назад здесь кто-то был.

Ваньнин внимательно осмотрелся, но так и не смог прийти к какому-либо выводу.

Между тем, танец продолжался, и музыка за кулисами звучала особенно пронзительно, отдаваясь болью в висках — эта композиция всегда вызывала в Чу ощущение, словно он проваливается куда-то глубоко под лед и тонет в кромешной тьме, поглощаемый собственным одиночеством. Она отлично подходила для отражения внутреннего состояния главного героя, впервые решившего использовать запрещенные техники — однако сам Ваньнин никогда бы не стал сознательно слушать ее потому что глубокие скрипичные переливы странно диссонировали между собой, заставляя чувствовать себя некомфортно. Было в них нечто жестокое.

Сейчас же, подстегиваемый нарастающим беспокойством, он не позволял себе поддаваться настроению упорно нагнетающей мелодии — но что-то в его разуме все равно неприятно откликалось на ее мрачный зов. В какой-то момент он даже заставил себя на мгновение закрыть глаза и очистить сознание, сделав несколько последовательных глубоких вдохов и выдохов. Ему нужно было сконцентрироваться — иначе он так и не сможет разобраться, что именно спровоцировало страх.

Запрокинув голову вверх, он... внезапно уставился на темный силуэт, словно бы нависший над сценой.

Что это было?..

Чу Ваньнин моргнул — но видение не исчезло. Высоко, на металлических профилях, к которым крепились софиты, кто-то... был.

Страшная догадка заставила Чу содрогнуться от ужаса — и в то же время, казалось, никогда еще он не мыслил так ясно.

Если он сейчас закричит, чтобы предупредить Мо Жаня об опасности, тот может его просто не услышать из-за громкой музыки — но человек наверху вполне способен обратить на него внимание.

Если он выбежит на сцену… он, возможно, успеет оттолкнуть Мо Жаня в сторону.

Однако человек наверху все еще ничего не предпринимал — а, значит, внезапное появление Чу может его наоборот спровоцировать.

Буквально в несколько секунд Ваньнин метнулся за сцену и быстро, стараясь не смотреть вниз, взобрался по шаткой лестнице на самый верх.

Он больше не думал о том, сколько метров в высоту он только что преодолел — в висках надрывно стучало, пальцы время от времени проскальзывали мимо металлических перекладин, но... он едва осознавал происходящее. И ему было все равно.

Еще немного — и он окажется на одном уровне с человеком, затаившимся над сценой.

Чу бесшумно взобрался на леса, которые обыкновенно использовались для обслуживания занавеса — и тут же в ужасе осознал, что от сцены его отделяет около четырех метров пустого пространства… он тут же зажал себе рот ладонью, стараясь, чтобы даже звук сбившегося дыхания не мог его выдать. Несколько секунд ушло на то, чтобы преодолеть приступ внезапного головокружения и полное онемение конечностей. Пальцы с силой вцепились в сухой деревянный помост — и заставить себя сдвинуться с этой точки он уже был не в силах.

И, все же, его взгляд упал на Мо Жаня, который все еще репетировал где-то там, внизу, в бесконечно переливающихся оттенками пурпурного прожекторах… его танец стремительно приближался к кульминации по мере того, как нарастало напряженное звучание темной, страшной мелодии, звуки которой словно оплетали Чу своим отчаянием.

Ваньнин знал, что если ничего не предпримет, скоро все будет кончено — а потому, с трудом отрывая взгляд от сцены, заставил себя ступить с лесов на металлический профиль, к которому крепились софиты.

В голове его сформировался план — но он должен будет действовать быстро.

Конструкция под его весом на мгновение содрогнулась на крепежах — а сам он застыл, понимая, что неизвестный, находящийся сейчас над сценой вместе с ним, наверняка только что мог обратить на него свое внимание.

Все могло быть кончено так быстро — по одной лишь глупой неосторожности...

К счастью, внизу, на сцене, свет в это мгновение то ослепительно вспыхивал, то погружал окружающее пространство в кромешную тьму, а потому злоумышленник едва ли мог что-либо отчетливо различать вокруг себя — сам же Чу тоже практически оказался ослеплен, его зрение попросту не успевало адаптироваться к темноте так быстро.

Он закрыл глаза и стал медленно передвигаться вперед, к своей цели, используя осязание. В конце концов, он раньше с легкостью удерживал баланс и танцевал с закрытыми глазами, находясь на земле — а единственным различием сейчас для него была огромная высота, и внутреннее состояние глубокого шока, из-за которого он едва мог связно мыслить.

И, все же, он понимал, что если ничего не предпримет сейчас — они с Мо Жанем потеряют шанс раз и навсегда разобраться с угрозой. Он верил, что должен на мгновение забыть обо всех своих чувствах, и сделать то, что должен, а потому шаг за шагом продолжал идти вперед, в сторону стены, к которой была закреплена металлическая конструкция, на которой находился неизвестный.

Еще несколько секунд — и его ладонь вслепую мазнула по металлической распорке, в которую входил силовой электрический кабель.

На месте.

Чу Ваньнин тут же переместился на сухие деревянные леса с другой стороны сцены — а затем, стараясь не думать о том, что делает, не прикасаясь к металлическим креплениям, резко дернул за обшивку, а затем замкнул обнажившуюся проводку с крепежом.

В одну секунду все помещение погрузилось в темноту, а затем послышался оглушительный удар от падения человеческого тела. После секундной тишины кто-то внизу пронзительно вскрикнул...

Ваньнин тут же вжался в деревянные леса, мелко вздрагивая, чувствуя, как горло перехватывает приступ удушья.

Ему вдруг стало нечем дышать, а перед глазами все поплыло и завертелось подобно бесконечно ускоряющейся карусели. Еще немного, и он просто потеряет сознание, задохнувшись от осознания того, что только что сделал.

Еще немного — и он…

Ваньнин вдруг почувствовал, как его внезапно ставшие влажными ладони проскальзывают по дереву, а сам он медленно проваливается в темноту…

Комментарий к Часть 34 Во-первых, спасибо, что дочитали до этой части!

Я долго думала, какой она должна быть — и очень надеюсь, что она никого не разочарует.

Во-вторых, я добавила в общий плэйлист композицию, о которой речь в тексте: https://open.spotify.com/track/4eDvrzo60zAUlUVaLUISiO?si=3957ba0595094526

Это Peter Gundry “Goetia”.

В-третьих…

Чу действительно мог взяться руками за оголенный провод под напряжением, находясь на сухих деревянных лесах, а не на земле, если при этом продолжал держать проводник за кожух, потому что сухое дерево является природным диэлектриком, оно не проводит ток, соответственно ни о какой разности потенциалов не может идти речь.

А вот любой, кто оказался бы на электропроводящей металлической конструкции, получил бы очень серьезный удар током (так и произошло ^^).

====== Часть 35 ======

Что-то определенно пошло не так. Странное, гнетущее ощущение продолжало отдаваться внутри, и Мо Жань, несмотря на все ускоряющийся темп музыки то и дело бросал тревожные взгляды в сторону, где, как ему казалось, сидел Чу Ваньнин — вот только сценическое освещение слепило так сильно, что ему едва удавалось различать даже коллег, находящихся в нескольких метрах от сцены, не говоря уже о более дальних рядах, погруженных в темноту.

В то же время с каждой секундой внутри расползалось ощущение непередаваемого ужаса, от которого дыхание сперло, а перед глазами заскользили багровые пятна.

Двигаться становилось все труднее, и, если бы он не отточил каждое движение до автоматизма на прошлых репетициях, сейчас наверняка бы сбился.

Что именно его так взволновало?

Мо Жань неожиданно почувствовал, что не может продолжать, и резко остановился, игнорируя ошеломленные взгляды и продолжающую бить по вискам из колонок музыку. Его спина насквозь промокла от ледяного пота, колени неумолимо подкашивались от охватившего страха.

Ваньнина не было в зале.

Его вообще нигде не было в поле видимости.

— Где Чу Ваньнин? — выкрикнул Мо Жань сквозь музыку, не задумываясь ни на секунду о том, что только что позволил себе назвать балетмейстера Чу по имени в присутствии посторонних. Тот пришел бы в бешенство если бы услышал — но… очевидно, он находился еще и вне пределов слышимости.

— Он… пару минут назад был у кулис? — неуверенно ответила Е Ванси, хмурясь.

Мо Жань не стал слушать дальше и, развернувшись, направился прямо за кулисы — однако спертое замкнутое пространство, как он и предполагал, пустовало. Впрочем, неким странным образом его внимание привлек выход за сцену, и в следующую секунду он уже был там.

Ваньнина нигде не было видно — и один лишь этот факт почему-то привел Мо Жаня в еще большую панику. Зачем-то он скользнул взглядом по шатким деревянным лесам и лестнице, однако даже допустить мысль о том, что Чу взобрался куда-то так высоко, было сложно. Его Ваньнин боялся подойти близко к незашторенному окну на высоком этаже — о чем могла идти речь?.. Мо Жань потянулся за телефоном, собираясь уже набрать Чу — но затем почему-то помедлил. Его внимание привлекло странное колебание теней где-то сверху: он едва мог рассмотреть что-либо, однако сами движения заставили кровь стыть в жилах.

Сверху, на лесах, кто-то был.

Мо Жань замер, осознавая, что, если Ваньнин там — наверняка он оказался так высоко не по собственной воле.

Не долго думая, он начал карабкаться прямо по неустойчивым деревянным распоркам, действуя быстро, полагаясь на годы физической подготовки и акробатики — прекрасно понимая, что лестница его сейчас лишь замедлит, а времени у него может не быть.

Две трети высоты лесов он преодолел за считанные секунды, не обращая внимания на занозы, впивающиеся в ладони и крошащееся под пальцами в щепки дерево. Кажется, его пальцы опухли, а его самого потряхивало — но он не ощущал боли и едва обращал внимание на собственное состояние.

Что может чувствовать Ваньнин, оказавшись на такой высоте, на шаткой деревянной конструкции, которая, того и гляди, обрушится?..

Оставшаяся треть подъема казалась совсем незначительной. Еще пару мгновений — и Мо Жань доберется до платформы.

Еще немного…

Глухой звук падения растворился в продолжающей литься из колонок музыке, однако несмотря на это Мо Жань был оглушен им.

Нет...

Его ладонь уже оказалась на поверхности платформы. К горлу подкатила тошнота, а сам он едва не лишился опоры.

НЕТ!!!...

Сами леса опасно накренились в сторону, как если бы в какой-то момент больше не выдерживали нагрузку.

А затем Мо Жань сквозь на мгновение застелившую глаза кровавую пелену смог смутно рассмотреть нездорово-бледное лицо Ваньнина, который, похоже, тоже ничего не видел перед собой — и был в миллиметре от того, чтобы соскользнуть с платформы в пустое пространство.

— Ваньнин!.. — Мо Жань едва не задохнулся на крике, толкая Чу обратно на деревянные леса. Тот потерял равновесие и ничком упал на помост.

Юноша в одну секунду оказался рядом с ним. Доски под их общим с Ваньнином весом надрывно скрипели, наводя на мысли о том, что им обоим следовало срочно спускаться вниз.

Мо Жань не стал церемониться и попросту перехватил Ваньнина за талию, в следующую секунду закидывая мужчину себе на плечо — благо, тот был удивительно легким. Чу хрипло охнул — должно быть, от резкого удара животом — однако не попытался оказать сопротивление, а его руки и ноги продолжали безвольно болтаться в воздухе, свидетельствуя о том, что балетмейстер потерял сознание.

Тихо выругавшись, Мо Жань крепко обхватил Чу одной рукой — а затем быстро, стараясь не думать о том, что в любую секунду вся конструкция может рухнуть, погребая их под слоем иссохшего в труху дерева — двинулся вниз.

Спускаясь небольшими прыжками, удерживая равновесие при помощи одной лишь свободной руки, он несколько раз переносил свой вес из стороны в сторону для того, чтобы потрескивающие от нагрузки леса не переломились прямо под ногами — однако, когда до пола оставалось около полутора метров, платформа снова начала неумолимо крениться, и ему пришлось спрыгнуть. Он обхватил Чу обеими руками, прижимая к себе — и попытался сгруппироваться, прекрасно зная, что прыжок с такой высоты с дополнительным весом может закончиться для них обоих в преддверии премьеры плачевно. Однако сделал он это вовремя, потому что в следующую секунду та самая распорка, на которой он удерживался, протяжно застонала и обвалилась вниз, увлекая за собой все остальные опоры.

Мо Жань же, едва оказавшись на земле, перекатился таким образом, чтобы закрыть собой от обломков все еще не пришедшего в себя Ваньнина. Несколько щепок задело спину юноши — однако удары почти не ощущались из-за всплеска адреналина.

Он тут же обхватил лицо Чу руками, осторожно поглаживая, пытаясь понять, почему тот не приходит в себя. Они все еще находились за сценой, скрытые от посторонних взглядов — где-то там, по ту сторону кулис, можно было разобрать громкие вскрики и призывы вызвать скорую и полицию, но юноша едва осознавал происходящее. Его внимание было сейчас полностью сфокусировано на человеке в его руках.

Ваньнин лежал неподвижно, его глаза были плотно закрыты, а дыхание казалось едва различимым и каким-то слишком замедленным. Выражение лица мужчины оставалось странно пустым и блеклым.

«Ваньнин… что с тобой?..»

Мо Жань нахмурился — а затем в следующую секунду осознал, что Чу наконец открыл глаза и абсолютно невидящим взглядом смотрит куда-то сквозь него, как если бы все еще пребывал в шоке.

— Ваньнин?.. — Вэйюй тут же почувствовал, как пальцы Чу впились ему куда-то в ребра — прикосновение было резким и задело ссадины от обрушившихся на него всего несколько минут назад обломков, однако юноша даже не поморщился, давая Ваньнину возможность ухватиться за себя.

— Мо… Мо Жань? — Чу тут же зашелся кашлем, отворачиваясь и разжимая хватку. Вэйюй только теперь заметил пыль, поднявшуюся клубами и наполнившую воздух медленно циркулирующими в практически неподвижном воздухе частицами.

— Не вдыхай! — он зажал ладонью нос и рот мужчине, а затем, подхватив его снова на плечо, поволок прочь. Ваньнин на этот раз попытался вывернуться, однако его руки скользили в воздухе, а сам он все еще был дезориентирован — а потому едва мог сопротивляться в полную силу. Впрочем, это не помешало ему вцепиться зубами в ладонь Мо Жаня. Юноша тихо зашипел от боли. Он не ожидал, что Чу его укусит, да еще и в полную силу.

— Ваньнин!.. — он ускорился, морщась с каждым шагом потому что адреналиновый подъем медленно истощался, уступая место далеко не самым приятным ощущениям. Скорее всего, он действительно переоценил свое собственное состояние, и обломки лесов задели его спину достаточно сильно.

— …... — Чу расцепил зубы, как если бы собирался что-то сказать, однако тут же задохнулся под давлением ладони на свое лицо.

В следующее мгновение они оба оказались в тускло освещенном коридоре концертного зала. Помещение это также редко проветривалось, но пыли здесь, к счастью, не было.

Мо Жань опустил Чу на один из диванов, на которых часто дожидались начала представления посетители, и позволил тому резко отстраниться.

Ваньнин тут же потер лицо ладонями, а затем несколько раз потрясенно моргнул, как будто не совсем осознавая, где находится.

По коридору в этот момент раздались чьи-то сбивающиеся шаги, и Мо Жань напрягся, всматриваясь в размытый силуэт.

— Балетмейстер Чу, Мо Вэйюй — вот вы где! — Е Ванси поспешила к ним. Выглядела она встревоженно: взгляд то и дело метался.

— Что произошло? — спросил Мо Жань, старательно демонстрируя спокойствие.

Балетмейстер каким-то образом в одну секунду собрался — так что тоже выглядел так, будто ничего не произошло. Если бы ни грязь и паутина на светлом кашемире его кофты, и красные пятна гнева, не сошедшие с его лица еще с того момента, когда Мо Жань нес его вниз головой, можно было бы подумать, что и вправду он в полном порядке.

— Новый парень из массовки, Бай Жу, каким-то образом сорвался вниз и разбил голову. Он не приходит в себя… неотложка вот-вот должна приехать, — Е Ванси закрыла лицо руками. — Сначала Ши Минцзин, теперь это…

— Бай Жу?.. — невыразительно повторил Ваньнин, и его глаза встретились со взглядом Мо Жаня. — Тот танцовщик, которого Хуайцзуй привел на прошлой неделе?

— Да, это он, — Е Ванси явно была слишком потрясена, чтобы заметить, какими взглядами обменялись Чу и Мо.

— Балетмейстер Чу немного устал, ты не могла бы принести ему стакан воды? — попросил Мо Жань внезапно, игнорируя резко вскинувшийся подбородок Ваньнина и явно написанное на лице мужчины раздражение.

— Да… да, конечно… — Е Ванси быстро закивала и, развернувшись, едва ли не бегом ретировалась.

Мо Жань и Чу Ваньнин остались наедине. Балетмейстер продолжал сверлить юношу тяжелым, нечитаемым взглядом, так что тому ничего не оставалось кроме как объясниться:

— Они вызвали не только «скорую», но и полицию. Ваньнин, будет лучше, если… мы скажем, что это я был на тех лесах.

— Мо Жань, ты не должен лгать ради меня, — Ваньнин покачал головой, а затем вздохнул. — К тому же, в момент, когда это случилось, ты все еще репетировал.

— Я бросил репетицию когда понял, что тебя нет в зале, — оборвал его Мо Жань резко, чувствуя, что должен настаивать на своем во что бы то ни стало. — Мы с тобой прекрасно понимаем, что человек, упавший на сцену, явно действовал по указаниям Хуайцзуя… — он осекся. — Ваньнин, ты… ты ведь знаешь это, правда? Ты же не думаешь, что...

Он тихо выругался, видя, что Чу продолжает молчать.

— Если мы расскажем о своих подозрениях, у нас все еще нет никаких доказательств того, что Хуайцзуй в чем-либо замешан, — решил пойти по другому пути он. — Этот Бай Жу… он видел тебя там, наверху?

— Нет, но… — Чу недовольно поджал губы, понимая, что Мо Жань прав, и нет никакого смысла рассказывать полиции о том, что он сделал.

И, все же, если была хотя бы крошечная вероятность того, что он навредил ни в чем не повинному человеку…

— Что он делал наверху? — спросил Мо Жань, словно читая мысли мужчины. — Занимался паркуром? Тренировал скрытые способности человека-паука?..

— Мо Жань, он упал с четырехметровой высоты, получив удар током. Это не повод для шуток...

— Он находился там не для того, чтобы развлечься, Ваньнин, — оборвал Ваньнина юноша. — Я до сих пор не совсем понимаю, как на такую высоту забрался ты, но…

— Я не думал об этом, — Чу снова потер разгоряченное лицо, а затем наконец осознал, в каком виде его одежда, и тут же начал судорожно отряхивать пыль и паутину.

— Будет лучше, если я скажу, будто это я был за сценой, — резюмировал Мо Жань, а затем пришел на помощь Чу, выбирая из его растрепанных волос соринки. Чу Ваньнин на мгновение застыл, явно не понимая, как на подобное стоит реагировать, настороженно следя за перемещениями рук Вэйюя в воздухе — но в следующую секунду со вздохом сдался, подавшись вперед и прикрыв глаза.

Прошло еще несколько часов прежде чем прибывшая на место полиция опросила всех присутствующих, так что у них обоих было время прийти в себя после происшествия. На самом деле, вся труппа в тот момент была слишком потрясена случившимся, чтобы обращать внимание на то, что Мо Жань и Чу Ваньнин сидели друг к другу намного ближе, чем положено балетмейстеру и танцовщику — и практически все время держались за руки.

Ближе к полуночи, дождавшись, пока Ваньнин уснет, Мо Жань осторожно вытянул телефон Чу из его пальцев — тот даже спал, крепко удерживая мобильник, как если бы ожидал, что в любой момент ему могут позвонить из полиции и уличить во лжи.

Приложив палец мужчины к сканеру отпечатков, парень без труда разблокировал устройство и, пролистав в несколько свайпов контакты в мессенджере, нашел тот самый.

Сообщение, которое он намеревался отправить, было коротким, а потому вся эта махинация заняла у него не более минуты.

«Нам нужно встретиться».

Он мельком покосился на крепко спящего Чу, который сейчас выглядел удивительно расслабленным. Перед тем, как позволить ему лечь спать, Мо Жань настоял на том, чтобы заварить ему успокаивающий травяной чай, в который подмешал несколько капель оставшейся снотворной настойки.

Он не собирался опаивать Ваньнина — всего лишь хотел, чтобы тот перестал корить себя за случившееся и спокойно отдохнул. Слишком уж напоминало юноше то, что сегодня произошло с Чу, его собственную историю — с тем лишь отличием, что Мо Жань никогда не винил себя за поджог. Он не помнил случившегося детально, и беспокоился лишь о том, что может навредить окружающим — однако ни разу в жизни, по правде, не сожалел.

Но Чу Ваньнин был другим. Он был полон сострадания, и одна лишь мысль, что из-за него мог кто-то пострадать, наверняка лишила бы его сна не на одну ночь.

Мо Жань осторожно, почти невесомо дотронулся до лба Чу, пытаясь разгладить внезапно появившуюся напряженную складку. Ему хотелось прикоснуться губами к лицу мужчины — он знал, что, стоит ему наклониться ближе, как его обоняние уловит свежий неуловимый аромат весенних соцветий, от которого в груди станет жарче, а сам он ощутит мучительное сладостное жжение, растекающееся по позвоночнику. Искушение лечь рядом с ним, обвиться вокруг него и таким образом провести целую ночь, было непреодолимым.

Вот только у них и так впереди еще сотни тысяч ночей — если он сделает сегодня все правильно.

Экран телефона на пару секунд засветился, отображая уведомление.

«Через полчаса, старая оранжерея. Приходи один».

Мо Жань нахмурился.

Разумеется, он подозревал, что это может быть ловушкой — однако его собеседник наверняка ожидал, что придет Чу Ваньнин. Предполагать, что Мо Жань решится действовать в одиночку, никто не стал бы.

Времени было в обрез, к тому же Ваньнин продолжал хмуриться во сне — того и гляди, мог проснуться. Вэйюй решил действовать по ситуации, и потому, прекрасно понимая все риски, быстро собрался и вызвал такси, зная, что Ваньнин всегда передвигается в одиночку именно таким образом.

Он имел смутное представление об условленной встрече: ночью заброшенная оранжерея была самым безлюдным местом, какое только возможно найти — человек, выбравший ее, наверняка затеял недоброе.

Вот только, если он думал, что на встречу приедет безоружный и полный сомнений Чу, его ждало разочарование. У этого достопочтенного, в отличие от балетмейстера, сомнений относительно того, кто стоит за событиями за сценой, не возникало.

Выйдя из такси и стараясь привлекать минимум внимания, Мо Жань направился в сторону увитых ночным жасмином теплиц. Цветочный влажный аромат разливался в воздухе сладкими тошнотворными волнами, от которых почему-то нервы скручивались в тугой узел. Высокие стеклянные панели почти не пропускали свет, а между металлических стеллажей клубился настолько густой туман, что Мо Жань, пробыв в этом помещении всего пару минут, в какой-то момент понял, что едва различает перед собой собственные руки. К его большему изумлению, он тут же осознал, что предметы перед глазами начинают неуловимо двоиться и подрагивать, словно бы оживая.

«Что за х*рня?..»

Он вытянул перед собой руку — и в ужасе уставился на пятнадцать пальцев и три ладони. От увиденного к горлу подкатила тошнота. В следующее мгновение он уже цеплялся в один из старых стеллажей, понимая, что неким образом отравлен, и его сознание затуманено.

Рефлекторно юноша задержал дыхание — но было слишком поздно, потому что его собственное тело, казалось, с каждой секундой наливается свинцом...

Он очнулся от того, что вода попала в дыхательные пути, а его голова словно онемела. Казалось, он одновременно утратил способность ощущать жар, холод — или даже боль. Мо Жань надрывно зашелся кашлем, пытаясь податься корпусом вперед, чтобы не захлебнуться, но крепкие веревки удерживали его привязанным к стулу.

В следующее мгновение желудок совершил странный кульбит, и парень едва сдержал рвотный позыв. Сердце колотилось в груди словно обезумевшее — даже самые сложные физические нагрузки не вызывали в нем раньше такой болезненной тахикардии.

Впрочем, зрение постепенно возвращалось к юноше — и, если в первую секунду он видел перед собой лишь медленно движущиеся размытые темные и светлые контуры, то теперь смог различить человеческое лицо, находящееся буквально в нескольких сантиметрах от его собственного.

Хуайцзуй…

Мо Жань сцепил челюсти, понимая, что угодил прямиком в ловушку этого человека.

Мужчина перед ним, очевидно, понял, что к юноше вернулось сознание — и тот его узнал — потому что тут же его губы расползлись в странной, кривоватой усмешке, которую нельзя было назвать ни доброй, ни злой.

— Вы наконец пришли в себя, Мо Вэйюй.

Говорил он тихо. Это была его обыкновенная манера речи: примерно таким же голосом он давал рекомендации труппе, точно так же он изо дня в день общался с Чу Ваньнином.

Если бы Мо Жань в этот момент не был привязан к стулу и перед этим усыплен газом, он наверняка бы не поверил, что человек перед ним каким-то образом может быть связан с Жуфэн и способен на подобные вещи. Однако он не мог отрицать то, что Хуайцзуй всегда держался с ним дружелюбно, и даже теперь, в подобных обстоятельствах, все еще производил впечатление вежливого и тактичного человека.

Мо Жань не стал ни подтверждать, ни опровергать слова Хуайцзуя, потому что тот изначально скорее утверждал чем спрашивал. Вместо ответа он встретился с мужчиной глазами. Живот все еще скручивало — видимо, давали о себе знать последствия отравления газом.

— Я предполагал, что это будете вы, — Хуайцзуй вздохнул, а затем, приблизившись к лицу Мо Жаня еще немного, добавил еще тише. — Вы никогда не считались с его мнением, ведь так? Этот раз не стал исключением…

— …... — Мо Жань молча продолжал смотреть мужчине в глаза, внутренне почему-то чувствуя некий диссонанс.

«С чьим мнением я не считался?..» — билась в его голове единственная мысль. Если речь шла о Наньгун Яне, то Мо Жань его едва знал.

И, все же, то, что Хуайцзуй внезапно сказал нечто подобное, почему-то заставило его волосы встать дыбом.

«Не может же он говорить о… Чу Ваньнине?»

Видимо, на лице юноши была написана его смутная догадка, потому что Хуайцзуй вдруг заливисто рассмеялся.

— Ах, Мо Вэйюй! Вы все еще считаете, что я работаю на Жуфэн? Вы действительно верите, что кто-то из вашей грязной своры способен заботиться о человеке вроде балетмейстера Чу?..

Мо Жань застыл, понимая, что человек перед ним действительно говорит то, что думает.

— Что же вы молчите, Мо Вэйюй? Обыкновенно вам не приходится подбирать слова, —Хуайцзуй благодушно усмехнулся, но от его улыбки веяло нездоровым полубезумным весельем. — Все те годы, что вы втаптывали в грязь имя Чу Ваньнина, вы никогда не испытывали нехватку красноречия. Что же теперь молчите?..

Комментарий к Часть 35 Спасибо всем, кто дождался этой части!

Кое-как, отпахав самую адскую неделю, я все-таки настрочила всё это, а вдохновляла меня “в пути” вот эта чудесная композиция: https://open.spotify.com/track/01GzR8CaxfoPzAWYhvH8Nn?si=06728a4a23ab4c2a

P.S. Бай Жу, 白 竹 – дословно “белый бамбук”, выдуманный персонаж, поскольку я не хотела никого убивать из канона. Вот, пришлось придумать персонажа, чтоб он упал.

====== Часть 36 ======

Притворяться спящим было не лучшей идеей. Откровенно говоря, ничего глупее Чу Ваньнин еще в своей жизни не делал — исключение составлял разве только его совершенно безумный порыв прийти на помощь Мо Вэйюю сегодня на репетиции.

Впрочем, он действительно не был уверен, чем бы все закончилось без его вмешательства: возможно, присутствие Бай Жу над сценой нельзя было объяснить иначе чем попыткой покушения на Мо Жаня — однако в то же время Чу все равно продолжал испытывать весьма смешанные чувства по отношению ко всей сложившейся ситуации.

Он до сих пор с трудом мог поверить, что Хуайцзуй как-либо связан с Жуфэн. И… помимо всего прочего, он все еще не понимал, кто именно все это время пытался выставить Мо Жаня в дурном свете. Это никак не мог быть Ши Мэй — но, если не он, то кто же?

Ваньнин предположил, что Мо Жань захочет встретиться с Наньгун Янем, и потому ничуть не удивился, когда юноша приготовил для него чай и с особой настойчивостью стал следить за тем, как он пьет его глоток за глотком. Чу, не подавая виду будто что-либо заподозрил, незаметно вылил содержимое в раковину — а затем спустя полчаса сказался усталым и отправился в постель.

Мо Жань, впрочем, вовсе не торопился уходить. Он долго сидел рядом с Ваньнином, поигрывая его волосами, гладя его по лицу. Мужчине в какой-то момент пришлось буквально больно укусить себя за щеку, чтобы никак не выдать себя, потому что от этих прикосновений безумно хотелось отбросить притворство и податься к горячей ладони, продлевая контакт. Но он не мог себе позволить даже этого — так что всякий раз продолжал напоминать себе, что Мо Жань снова опоил его настойкой Мо Сяньлу явно не из благих намерений.

Впрочем, стоило юноше уйти, как Чу внезапно осознал, что определенно поторопился с выводами.

Мо Жань не собирался встречаться с Наньгун Янем — он воспользовался его телефоном и от его имени договорился о встрече с Хуайцзуем…

Первые несколько минут осознания этого факта оказались для Чу отрезвляющим шоком — должно быть, нечто подобное испытываешь, когда на тебя в одно мгновение обрушивается внезапный ливень, не оставляя ни клочка сухой одежды.

Как же вышло, что Мо Жань отправился вовсе не на встречу со своим отцом?

Ваньнин продолжал непонимающим взглядом смотреть на сообщение от Хуайцзуя в своем мессенджере.

«Через полчаса, старая оранжерея. Приходи один».

Даже то, как отрывисто была написана эта фраза, заставляло Ваньнина заранее испытывать ужас.

Разумеется, балетмейстер отправился следом.

Уже по пути он набрал детектива, занимавшегося все время делом о шантаже, и коротко описал ситуацию, избегая называть конкретные имена. Как всегда, тот стал задавать десятки уточняющих вопросов, от которых становилось не легче.

«Этот человек… вы говорите, ваш коллега?»

«Как долго вы с ним знакомы?»

«Простите… как, вы сказали, его имя?»

Морщась от плохо скрываемого раздражения, Чу процедил:

«Послушайте... я все равно сейчас туда еду. Я не собираюсь оставаться в стороне когда опасность угрожает человеку, которого я люблю. И, если с Мо Жанем что-то случится... я этого не прощу».

Он завершил разговор не дожидаясь пока детектив ему ответит.

Впрочем, спустя минуту тот набрал Чу уже сам, убеждая мужчину оставаться на месте и позволить полиции разрешить ситуацию.

Ваньнин на это ответил единственным колким «нет».

Он едва находил себе место от волнения — как мог он не ехать, понимая, в какой опасности находится Мо Жань?..

Однако мысль о том, что вскоре к оранжерее прибудет подкрепление, не могла не вселять надежду.

Ваньнин, на самом деле, был очень хорошо знаком с этим местом: в далеком прошлом, когда он только начинал заниматься классическим танцем, он часто проводил здесь свободное время, репетируя партии в уединении — потому что занятия в окружении сверстников очень уж часто представляли для него, с его повышенной сенсорной чувствительностью и целым полчищем страхов, неразрешимую проблему.

Именно Хуайцзуй однажды показал ему эту заброшенную оранжерею с ее сотнями старых стеллажей и увитыми разросшимся белоснежным жасмином теплицами. Именно он мог часами следить за тем, как Чу старательно отрабатывает первые плие и батманы — стеллажи заменяли тогда ему станок. Именно Хуайцзуй, когда Ваньнин впервые испытал на себе весь ужас астматического приступа, был с ним рядом — отвез его в больницу — и помог ему скрывать этот факт на многих последующих смотрах и выступлениях, когда они оба надеялись, что с возрастом проблема исчезнет.

Однако астма никуда не ушла — а Чу пришлось признать, что выступления придется оставить позади.

Он вздохнул.

Само это место было ожившим напоминанием о том, кем был для него Хуайцзуй. Если в мире существовал человек помимо Мо Жаня, которому балетмейстер всецело доверял, это был его учитель.

Чу Ваньнин на мгновение закрыл глаза, пытаясь заставить себя осознать, что, возможно, все, во что он верил до сих пор, было обманом.

Вся его жизнь. Карьера. Успех.

Было ли это всего лишь неким изощренным дрянным способом сломить его?

Могла ли вся его жизнь идти к этой ночи? Он… не хотел знать.

«Нет. Хуайцзуй не мог работать с Жуфэн».

Ваньнин решительно шагнул вперед — и тут же, сделав единственный вдох, понял: что-то не так.

Он хорошо помнил аромат цветов, который пропитывал воздух теплиц: он менялся из сезона в сезон, летом — становясь душисто-звонким, а вечерами утопая в холодной сладости жасмина.

Однако сладкий, тошнотворно-тяжелый запах, накрывший оранжерею этой ночью, явно не был ароматом цветов. Кроме того, от повышенной влажности почти все видимое пространство застилал неестественный молочно-густой туман.

Чу нерешительно отступил — а затем, немного поразмыслив, понял, что, где бы ни были сейчас Мо Жань и Хуайцзуй, они явно не могли находиться в таком месте.

Он задумчиво осмотрелся, тут же вспоминая, что помимо теплиц здесь неподалеку также оставался глубокий пруд, где круглый год не отцветали алые лотосы. За долгие годы они разрослись так сильно, что крупные округлые листья заволокли почти всю поверхность воды, напоминая природный ковер, на котором словно капли крови распускались цветы. У этого пруда даже в самый знойный день было прохладно и тихо — а потому Чу Ваньнин в юности часто здесь отдыхал после изнурительных занятий. Здесь же располагался ветхий эллинг, который прежние хозяева оранжереи использовали для ремонта и хранения лодок.

Это помещение было единственным, что приходило на ум, когда Чу пытался вспомнить о месте, достаточно уединенном и удаленном от теплиц.

Ваньнин, лавируя в лабиринтах каменистых туманных тропинок меж теплиц, добирался до пруда дольше чем обычно. Темнота и ощущение нереальности происходящего давили на него, и время от времени ему приходилось останавливаться, чтобы понять, туда ли он свернул.

Впрочем, спустя полчаса он наконец увидел отдаленный силуэт старого деревянного эллинга. На первый взгляд строение выглядело в темноте все таким же заброшенным и тоскливым, как и многие годы назад. Однако, стоило Чу приблизиться, как внимание его привлекла узкая полоска тусклого света, пробивающаяся из-под двери. В ночной тишине не было, впрочем, слышно никаких посторонних звуков — казалось, кто-то просто забыл погасить свет когда уходил.

Чу Ваньнин, собираясь убедиться в том, что в помещении никого нет, уже протянул руку, чтобы потянуть дверь на себя — но буквально за секунду остановился. От оглушительно резкого, надрывного раската такого знакомого ему смеха кровь застыла в жилах.

«Мо Жань?..»

Юноша смеялся так громко, что, казалось, его легкие вот-вот взорвутся от рвущихся наружу диссонирующих звуков, однако было в его смехе нечто истерическое — отчего Ваньнин почувствовал новую волну страха.

— Вам кажется это смешным? — оборвал поток нездорового веселья неожиданно резкий голос Хуайцзуя.

Балетмейстер Чу продолжал стоять за дверью, жадно вслушиваясь в каждое слово, пытаясь понять, что же все-таки происходит. Он все еще не решался войти, опасаясь того, что ему откроется — как если бы, затянув время, он мог продлить собственное неведение.

— Хуайцзуй… ты считаешь, я сам не понимаю, насколько подвёл его? — теперь уже говорил Мо Жань. Его голос звучал надсадно, словно он до этого много кричал, или плакал. — Ты думаешь... я каждую секунду своей жизни не сожалею о том, что сотворил с единственным человеком, которого когда-либо любил?..

— Сожалений недостаточно, — Хуайцзуй говорил тихо, и в то же время отрывисто. — Знаете ли вы, что тот год, когда вы ушли, он провел в больнице? У него была клиническая депрессия, и он не мог ни выступать, ни преподавать. Знаете, какого труда стоило ему восстановление?..

Чу Ваньнин был готов провалиться сквозь землю. Тот самый год был одной из его самых постыдных тайн — Мо Жань не должен был об этом узнать. Были вещи, которые просто не стоило озвучивать.

Одно дело — события его детства, на которые он никак не мог повлиять.

Совершенно другое — его слабость, его болезненная влюбленность в собственного ученика, приведшая в итоге к такому печальному исходу.

Когда Мо Жань ушел из балета, Ваньнин просто выгорел: в нем больше не оставалось ни единой искры жизни. Как мог он продолжать выступать на сцене или учить кого-то, если он едва мог заставить себя разлепить глаза поутру? Казалось, сама его душа превратилась в выжженную пустошь, черную от копоти там, где прежде полыхало пламя так тщательно сдерживаемых им чувств.

Он больше не мог так жить. Если бы не Сюэ Чженъюн и Хуайцзуй, он наверняка бы пробил дно еще тогда, никогда не возвращаясь к балетной карьере. Ему потребовался целый год на то, чтобы прийти в чувства, и еще полгода для того, чтобы вернуться в форму.

Нет, Мо Жань определенно никогда не должен был об этом узнать.

Вот только Хуайцзуй продолжал слово за словом обличать уродливую правду:

— Он перестал ходить на работу, появляться на репетициях. Поначалу я считал, что он заболел — однако он не отвечал на звонки и сообщения. Просто исчез отовсюду. Когда я пришел к нему домой, обнаружил, что он уже несколько дней ничего не ест и просто продолжает неподвижно лежать в постели... словно живой труп. Он пил снотворное всякий раз когда просыпался, чтобы снова заснуть — и в конечном итоге настолько ослаб, что не мог больше самостоятельно подняться…

— Заткнись!.. — выкрикнул Мо Жань, а затем снова резко рассмеялся — так, что Чу в какой-то момент сделалось дурно.

«Он… ему это действительно смешно?..»

Ваньнин вжался в стену эллинга, закрывая горящее лицо руками. К горлу подступил ком.

— Вы этого не знали, разумеется, когда лили грязь на него в каждом своем интервью, Мо Вэйюй. Что вы говорили о нем? Что ваш учитель издевался над вами, что вынуждал вас и ваших одногруппников задерживаться допоздна на репетициях, танцевать до кровавых мозолей. Что он избил вашего друга… что он заставлял вас приходить во время, свободное от занятий, потому что ему казалось, что вы танцуете недостаточно хорошо…

Хуайцзуй продолжал беспощадно сыпать обвинениями, и от каждого слова сердце Чу Ваньнина покрывалось коркой льда.

Разумеется, он не мог не знать, что в труппе ходили слухи о том, что Мо Жань якобы ненавидел своего учителя — однако он и предположить не мог, что юноша мог заявлять на весь мир нечто подобное.

— Я… был жалок, — Мо Жань усмехнулся. — Тому, что я творил и говорил, нет оправдания.

— Если это так, зачем вы вернулись, Мо Вэйюй? Неужели происшествие с Жун Цзю ничему вас так и не научило?..

Чу Ваньнин застыл, словно громом пораженный.

Он не мог понять ни почему эти двое вообще говорят о таком, ни зачем Хуайцзуй внезапно упомянул инцидент, в котором Мо Жаня, очевидно, подставили.

Разве только… сам Хуайцзуй имел к этому непосредственное отношение?

Ваньнин вцепился ногтями в собственные ладони, понимая, что едва может дышать. То, что ему приходилось слышать, с каждой секундой выносить становилось все тяжелее.

Он не имел представления о деталях случившегося, однако, когда Мо Жань говорил, что не помнит, что именно произошло, безоговорочно ему верил.

Отвратительное предчувствие заставило его внутренности съежиться.

— Вы помните, что случилось той ночью с Жун Цзю, Мо Вэйюй, — Хуайцзуй не спрашивал, он утверждал. — Вы ведь думали о Чу Ваньнине в те мгновения, не так ли?

— Я… — Мо Жань внезапно замолчал, и от этой тишины Ваньнин едва не оглох. Его сердце, казалось, могло в эту секунду проломить ребра резкими, глухими ударами.

Он ведь должен ответить правду — просто сказать, что не помнит той ночи...

Почему же он МОЛЧИТ?!..

Балетмейстер, не в силах больше выносить происходящее, потянул дверь на себя — и в следующее мгновение его взгляду предстала картина настолько жуткая, что, казалось, останется выжженой на его сетчатке до конца дней.

Мо Жань был привязан веревками к стулу, но при этом его руки были свободны. В мокрой одежде, со слипшимися в космы волосами, с которых непрестанно капало, он выглядел болезненно бледным, словно находился на грани жизни и смерти. К одной из безвольно повисших рук юноши крепилась капельница: длинная тонкая трубка змеилась в воздухе, присоединяясь к флакону с раствором.

Впрочем, шокированный увиденным Ваньнин не сразу заметил, что в свободной руке Мо Жань сжимал нож. Остро заточенное лезвие недобро сверкало в холодном искусственном свете флуоресцентных тепличных ламп, по стальному полотну медленно стекали багровые капли крови, оставляя грязно-бурые следы.

Чья это кровь?!..

Ваньнин замер, чувствуя, что взгляды Мо Жаня и Хуайцзуя обратились к нему.

В ту же секунду рука Мо Жаня взметнулась резким движением, и лезвие ножа вошло на одну треть в его собственное бедро. При этом юноша даже не вскрикнул, и лишь продолжал смотреть на Чу абсолютно пустыми глазами, в которых отражались лишь отчаяние и непонимание.

— Мо Жань!... — Ваньнин задохнулся собственным криком. — Прекрати! Прекрати сейчас же!..

Юноша медленно тряхнул головой, словно не хотел ничего слышать. Его пальцы снова крепко сжались на рукояти ножа, вены вздулись под бледной кожей. Одним рывком он высвободил лезвие из собственной плоти — и, к еще большему ужасу Ваньнина, занес его для следующего удара.

— Нет!.. — Чу в одно мгновение оказался подле Вэйюя, пытаясь ударом выбить нож из напряженной хватки. Мо Жань, казалось, даже не осознавал, кто перед ним. Он явно был не в себе — и, когда нож выпал из его рук, зло оскалился на Чу. Глаза его налились кровью.

Впрочем, кровь теперь и так была повсюду: сочилась из ран, которых было уже несколько, стекала багровой лужей на пол.

— Юйхэн, — Хуайцзуй усмехнулся за спиной Чу. — Не стоило его останавливать. Он полностью заслужил всё это.

Чу похолодел от ледяного спокойствия в голосе мужчины.

— Что… что ты с ним сделал?! — он едва осознавал что перешел на крик.

— О, не переживай так. Все это он сотворил с собой сам.

Ваньнин резко развернулся к Хуайцзую, до конца не веря что все это происходит в действительности. Казалось, в одну секунду он лишился способности говорить — любые слова, которые он мог бы сказать, застревали в горле.

В воздухе смешивался запах крови и лотосов, вызывая волны дурноты.

— Почему?.. — Чу поднял глаза на Хуайцзуя.

Он все еще не мог заставить себя поверить, что его наставник мог действительно иметь отношение к Жуфэн. Все эти годы Хуайцзуй был тем, кому Ваньнин доверял безоговорочно.

И, все же…

— Этот человек причинил тебе столько боли, Юйхэн. Почему ты продолжаешь о нем так беспокоиться? — задал встречный вопрос Хуайцзуй, а затем, натолкнувшись на ледяной взгляд Ваньнина, растянул губы в странной улыбке, качая головой. — Ты так разочаровал меня...

Ваньнин на секунду прикрыл глаза, понимая, что ситуация оборачивается худшим кошмаром. Если Мо Жань будет продолжать находиться в подобном неадекватном состоянии и истекать кровью, он погибнет через несколько часов.

Но едва ли он мог надеяться убедить Хуайцзуя вызвать «скорую».

Становилось очевидно, что его наставник не собирался отпускать ни одного из них живыми из этого проклятого места. Он планировал все это таким образом, чтобы заманить их в ловушку, понимая, что Чу никогда не бросит неспособного спастись Мо Жаня — а, значит, не сможет сбежать.

— Мо Жань! — Ваньнин снова развернулся к Мо Вэйюю, чувствуя, как его самого настигает отчаяние. — Мо Жань, очнись!..

Юноша не реагировал на его голос — и словно не понимал ничего из того что Ваньнин ему выкрикивал в лицо.

Чу тут же попытался зажать сочащуюся кровью рану на бедре Вэйюя рукой — но буквально сразу понял, что его действия едва ли к чему-либо приведут. Это было венозное кровотечение, юноше нужно было срочно наложить шину — и госпитализировать как можно скорее.

К тому же, с такой кровопотерей Мо Жань не смог бы ступить и шагу. Ему требовалась транспортировка.

— Оставь его, — голос Хуайцзуя звучал мягко, даже сострадательно. — Ты ему не поможешь. Он не слышит тебя: его разум наполнен его собственными демонами, для него ты — его галлюцинация. И… не пытайся убрать капельницу. Он находится в сознании только благодаря ей...

— Чего ты всем этим хочешь добиться? — оборвал его Ваньнин. Параллельно он стянул с себя рубашку и попытался затянуть рану на ноге Вэйюя хотя бы так.

— Я?.. Добиться?! — Хуайцзуй тихо рассмеялся, качая головой. — Я ничего не хочу добиться, Юйхэн. Я разочарован! Ты… мог быть премьером, выступать на мировых сценах, однако этот человек… он сломил тебя. И даже не осознал, что натворил.

— Я был сломлен до того как впервые повстречал его, — тихо возразил Ваньнин. — Тебе ли не знать? Мо Жань… он не виноват в том, какой я. Не виноват в моей астме, в моем страхе сцены. Он всего лишь ушел — и в том была моя вина. Я дал ему право себя ненавидеть.

— Ты был моим лучшим учеником. С астмой или нет, ты просто позволил ему уничтожить себя, — Хуайцзуй вперил в Чу суровый взгляд. — Это постановка должна была стать последней в твоей карьере танцовщика, Юйхэн — но она никогда не состоится.

— Что… что ты имеешь в виду? — Чу вдруг отчетливо осознал, что время работает против него.

Где же была полиция когда они были так нужны?!

Разве не обещали они прибыть на место?..

Сам он давно уже включил голосовую запись на телефоне для того, чтобы зафиксировать происходящее.

Однако он не был готов к тому, что Хуайцзуй будет говорить нечто подобное. Сейчас включенный диктофон буквально прожигал ему карман — потому что он вдруг отчетливо понял, что во всем происходящем виновен он сам.

Он не был уверен, что сможет заставить себя предоставить эту запись как свидетельство. По правде, он больше ни в чем вообще не испытывал уверенности.

— Ты действительно веришь в то, что я позволил бы тебе танцевать с этим сбродом на сцене во время премьеры, Юйхэн? — Хуайцзуй покачал головой. — Для вас обоих все должно закончиться, не начавшись. Ты — предал себя ради него. Он — уничтожил тебя. Вы оба... не достойны больше ни выступать, ни жить…

Ваньнин содрогнулся от того, как холодно и отстраненно звучал голос Хуайцзуя — как если бы он действительно верил в то что говорил.

— Значит, тот случай на репетиции?.. — Чу внезапно ощутил, как самые страшные его догадки оживают с новой силой. Медленно его разум начинал осознавать происходившие в последние дни инциденты совершенно в ином свете.

Хуайцзуй лишь продолжал улыбаться, и от этой привычной мягкой улыбки становилось дурно.

— Всё это время… те записки… те послания? Это не был Ши Мэй?.. — Ваньнин вдруг почувствовал, что тонет в этой трясине отчаяния, и ему не за что ухватиться.

Хуайцзуй!!!

Всё это время он держал его в страхе.

Но… зачем?!..

— Тебе не следовало отвлекаться по пустякам, — взгляд Хуайцзуя внезапно стал колким, словно отравленная стрела. — Ты должен был посвящать время репетициям, а не другим людям. Время — самое ценное, а ты растрачивал его... и себя. Да, мне пришлось немного припугнуть тебя, чтобы вернуть на сцену.

Ваньнин закрыл лицо руками, чувствуя, как дыхательные пути жжет от нехватки кислорода.

Он больше не понимал, что происходит.

И он начинал задыхаться.

Выходило, что Жуфэн уже давно не было дела до него — но… разве Мо Жань не выяснил у Наньгун Яня, что рядом с ним всегда находится некто, кто следит?

— Ни с места!!!.. Руки за голову!!!.. На пол!!! — резкие крики вдруг оборвали сбивчивые обрывки мыслей, и в следующий миг по полу и стенам заскользили десятки красных точек — лазерные прицелы.

Чу Ваньнин, едва соображая что делает, рывком опрокинул стул, к которому был привязан Мо Жань, на пол, закрывая юношу собой. Тот глядел на него мутным злым взглядом, и в какой-то момент попытался из последних сил оттолкнуть — однако Чу продолжал прижимать его к полу, а юноша настолько ослаб что его прикосновение едва ощущалось.

В следующую секунду зрачки Мо Жаня расширились, и он, вдруг узнав человека перед собой, сбивчиво выдохнул:

— Ваньнин?.. Это… это, правда, ты?

А затем прогремел единственный выстрел.

Все еще оглушенный резким звуком, Чу заставил себя не двигаться потому что опасался задеть раненую ногу Мо Жаня. Запах крови стал еще сильнее — и примерно в это же мгновение он заметил, что на теле юноши были другие порезы и колотые раны, исчисляющиеся десятками.

Чу тут же вспомнил, как Вэйюй смеялся, отвечая на вопросы Хуайцзуя, и что это был за безумный смех… он вдруг представил, что, должно быть, в этот момент Мо Жань уже нанес сам себе эти увечья — в то время как сам Ваньнин стоял под дверью эллинга и был уверен, что юноша насмехается над ним...

— Чу Ваньнин? — раздался голос откуда-то сверху, отрывая его от размышлений, и Чу медленно повернул голову в сторону говорившего.

Человек перед ним не был ему знаком.

— Мы заберем его в больницу.

— Я поеду с ним, — Чу смерил ледяным взглядом незнакомца в экипировке, которая не имела ничего общего с полицейской.

— Это невозможно. Мы теряем время, — мужчина в маске и бронежилете явно был зол, но все же не предпринимал попыток оттащить Чу от Мо Жаня.

— Я поеду с ним. — упрямо процедил Ваньнин сквозь зубы, слово-в-слово повторяя собственные слова.

Он догадывался, кто был перед ним. Человек из Жуфэн.

Но Чу было плевать.

Он не собирался позволить этим людям забирать Мо Жаня. Если они действительно собрались везти его в больницу — он поедет тоже. Должен ехать.

Спустя пару секунд молчания вооруженный незнакомец в маске коротко кивнул.

Комментарий к Часть 36 Спасибо, что дочитали до этой части!

P.S. Писала быстро, поэтому если видите опечатки или глупости — публичная бета открыта, и признательность этого автора будет безгранична! ^.

Ну и, да, без монолога злодея никуда! XD

====== Часть 37 ======

Огромные от страха глаза цвета терна, раскрасневшиеся от слёз, усталые — вот всё, что Мо Жань мог вспомнить.

В глаза эти хотелось упасть. В них хотелось глядеть, когда сознание пребывало в тумане и реальность ускользала. Их хотелось запомнить до мельчайших вкраплений — чтобы однажды сравнить со звездным небом.

Мо Жань не был уверен, снилось ли ему это, однако, когда его тело пылало в непрекращающейся агонии, единственным, что удерживало его в сознании, были эти глаза.

Звездного неба видно не было — вместо него над головой простирался смертельно-белый больничный потолок. Но юноше до этого не было дела. Он просыпался и засыпал, не понимая, пробыл в отключке несколько минут или час — но всякий раз ему было удивительно спокойно несмотря на обжигающую изнутри боль, потому что он знал: человек у его постели никуда не уйдет. Он будет стеречь его сон, продолжая тревожно вглядываться в лицо Мо Жаня, касаясь ледяными пальцами покрытого испариной лба.

Чу Ваньнин.

Имя пронеслось в памяти юноши подобно ослепительно яркой комете, двигающейся по противоречивой траектории.

Он знал, что красивого словно небожитель человека у его постели так зовут. Но почему-то это осознание отдалось в его голове такой болью, словно в одно мгновение в его разум вонзились сотни отравленных стрел.

Мо Жань сцепил зубы, подавляя рвущийся из груди стон.

Человек у его постели… даже думать о нем было больно. Пробуждаясь, юноша тонул в темной трясине стыда и чувства вины, не находя оправдания собственным поступкам.

Почему он не уходит?

Он засыпал, чувствуя, как обливается ледяным потом от страха, что красивый мужчина у его постели куда-то исчезнет, каким-то образом узнав о его мыслях — но даже во сне его все еще окутывал тонкий аромат цветущих яблонь, мешаясь с грязным запахом его собственного тела... Мо Вэйюй знал, что небожитель никуда не ушел. Чувствовал его неуловимое присутствие даже захлебываясь в кошмарах.

Держался за него словно за единственную путеводную нить, ведущую на свет.

Даже когда его нутро обжигала нестерпимая боль, а кости, казалось, выламывало под невообразимыми углами, Чу Ваньнин все еще был у его постели… он все еще ждал его.

Мо Жань не помнил, когда окончательно очнулся — однако, стоило ему открыть глаза и сфокусироваться, как он снова начал взглядом искать Чу Ваньнина.

Где он?!..

Первая волна паники сошла на нет когда юноша понял, что Чу просто уснул не отходя от его постели. Мужчина опирался лбом на руку, как если бы просто немного устал — но глаза его были закрыты, а дыхание замедлилось. Второй рукой он продолжал переплетаться с пальцами Мо Жаня — прикосновение было невесомым, и в то же время распространилось теплыми волнами в груди Вэйюя.

Некоторое время юноша просто неподвижно лежал, вглядываясь в бледное, несущее отпечаток усталости лицо, длинные полукружья ресниц — и собранные в небрежный пучок волосы. Даже во сне, растрепанный и выбившийся из сил, Ваньнин, казалось, все равно мог ослепить своим светом.

Как мог я вообще его ненавидеть? За что?..

Мысль эта обжигала нестерпимой болью.

Как я могу даже просто находиться с ним рядом? Дышать с ним одним воздухом?

Разве смогу я стать достойным его?..

Мо Жань осторожно, стараясь не потревожить чужой сон, разжал пальцы Ваньнина, высвобождая свою руку. Он не мог перенести этого прикосновения — оно жгло его ладонь. В то же время… он не был уверен, что сможет вынести, если Чу Ваньнин уйдет.

А он наверняка уйдет.

Ведь он все о тебе знает, Мо Жань.

Хуайцзуй был прав. Такому, как Мо Жань, было нечего надеяться на то, что Чу простит его в очередной раз.

Юноша обманул его, едва появившись в его жизни спустя шесть лет. Продолжал обманывать, не раскрывая правду о себе, своем отце, своем психическом здоровье.

Он знал, что Чу понятия не имеет о потоке злословия, который он извергал в адрес своего учителя все это время едва ли не в каждом своем интервью.

Понимал, что Чу может не осознавать, в какой опасности находится рядом с ним — что, если ситуация с Жун Цзю однажды повторится, и Мо Жань не сможет себя контролировать, он может сотворить нечто непоправимое.

Мо Жань все это знал — но его собственное эгоистичное желание обладать этим человеком, его сердцем и душой, всегда заглушало голос совести.

Он оправдывал это тем, что Чу Ваньнин сможет полюбить его. Что он, Мо Жань, может стать достойным этой любви. Сделает всё, чтобы Ваньнину было рядом с ним хорошо.

Но разве мог человек, подобный Чу, в действительности любить кого-то, похожего на Мо Жаня?

Чу Ваньнин был достоин большего.

Мо Жань закрыл лицо руками, понимая, что глаза печет от слез. Он не знал, как ему дальше поступить — не был уверен, что должен позволять Ваньнину оставаться рядом с собой. И в то же время… он не мог прогнать его.

Веки Чу дрогнули, и мужчина неловко приподнял голову, моргая. Казалось, он не понимал, где находится и был дезориентирован — но затем, завидев Мо Жаня, как будто немного расслабился. Края тонких губ приподнялись в робкой улыбке.

— Мо Жань! Ты очнулся...

Мо Жань продолжал закрывать лицо ладонями, понимая, что не в состоянии встретить взгляд Чу.

Ему казалось, если он осмелится еще хоть одну секунду смотреть в эти чистые, полные доверия глаза, он будет проклят.

Он хотел попросить Ваньнина уйти, но ему не хватало духу.

Хотел сказать, что между ними все должно закончиться — но одна лишь мысль о том, что он, возможно, больше никогда не увидит Чу, причиняла больше боли чем все ножевые ранения и швы на его теле.

— Ваньнин… — прохрипел он. Голос едва слушался из-за подкатывающих к горлу слез.

— Я здесь, Мо Жань, — Чу снова попытался взять юношу за руку, но тот дернулся, избегая любых прикосновений.

Ваньнин опустил глаза, хмурясь. По его лицу не было понятно, что он чувствует — это снова было то самое ледяное выражение, к которому Мо Жань почти привык за долгие годы — и лишь недавно осознал, что именно так балетмейстер скрывает свои истинные чувства.

«Я подвел тебя и расстроил, — подумал юноша с тоской. — Мне казалось, я знаю, как все исправить. Но со мной ты никогда не будешь счастлив… Я продолжу подводить тебя, и однажды ты все равно меня возненавидишь. Итог будет один».

Вслух же он сказал:

— Выглядишь усталым. Тебе надо бы отдохнуть...

— Я буду с тобой, — Чу сощурился. — В любом случае, тебя выпишут через пару дней. Тогда и отдохнем.

Казалось, он неким странным образом понял, о чем думает Мо Жань — вот только, зная Ваньнина, юноша сомневался в том, что тот сделал правильные выводы. Чу был одним из тех людей, которые всегда представляют себе самые тревожные сценарии развития событий.

Мо Жань продолжал избегать смотреть на балетмейстера прямо — и тот тихо вздохнул, а затем, словно не обращаясь ни к кому конкретно, сказал:

— Все это произошло из-за меня. Я пойму, если после всего, что случилось, тебе трудно меня видеть.

«Мать твою… ЧТО?!»

Мо Жань, забыв о том, что только что собирался найти правильный предлог, чтобы отправить Чу домой, во все глаза уставился на мужчину, который выглядел образцом равнодушия.

— Мо Жань… мне уйти?

— НЕТ!!!

Мо Вэйюй дернулся так сильно, что невольно потревожил швы — и тут же, с абсолютно серым лицом, вцепился пальцами в простыню, глубоко дыша, чтобы перетерпеть пронзительную боль.

— Я позову врача. — Ваньнин нахмурил брови и поднялся, чтобы покинуть палату.

— НЕ УХОДИ!..

Мо Жань чередовал длинные вдохи и выдохи, перед глазами временами темнело, но он не бросал попыток сосредоточиться на Ваньнине, который застыл у двери с еще более мрачным лицом.

— Меня не будет пару минут. Я просто приведу кого-нибудь на помощь, — балетмейстер некоторое время колебался — а затем, видя, что Мо Жань все еще не в себе, сделал шаг обратно, сдаваясь. — Хорошо. Я побуду с тобой, а врача позову позже.

— Спасибо. — Мо Жань как будто расслабился, однако его тревожный взгляд теперь не отрывался от Чу.

Он смутно осознавал, что в его желании не отпускать мужчину от себя нет ничего правильного, но ничего не мог с собой поделать. Казалось абсурдным, что еще минут пять назад он всерьез считал будто сможет отказаться от Чу.

Он любил его. Хотел для него чего-то лучшего. Однако… не мог отпустить. Не тогда, когда видел, насколько Чу расстроен.

— Мо Жань? — Ваньнин снова присел у края его постели, вглядываясь в его лицо. — Почему… ты так смотришь на меня? Тебе больно?

— Что с Хуайцзуем? — перебил его Вэйюй, отчаянно пытаясь сменить тему. — Как… как мы выбрались? Что произошло? Почему ты вообще пошел за мной?

Ваньнин растерянно заморгал, сбитый с толку таким количеством вопросов — а затем, прочистив горло, решил начать с самого простого:

— Хуайцзуй получил огнестрельное ранение в живот, его госпитализировали для оказания первой помощи — но сейчас он уже неделю пребывает во временном заключении. Скорее всего, после того как психиатр сделает заключение о его состоянии психики, он будет проходить принудительное лечение. Я… не навещал его. Мне не хотелось оставлять тебя одного.

— Уже неделю?.. — Мо Жань ужаснулся. — Сколько… я пробыл в отключке?

— Девять дней. Ты приходил в сознание, но из-за препаратов, которые вызывают абстинентный синдром, у тебя была ломка — так что ты, возможно, ничего не помнишь…

— Я помню, что ты все время был рядом, — перебил его Мо Жань. — Ты держал меня за руку.

Ваньнин опустил глаза, непроизвольно сжимая в пальцах воздух, словно пытался ощутить призрачное тепло прикосновения. Ему вдруг стало ужасно неловко — Мо Жань видел это по тому, как он свел брови и поджал губы.

— Я помню это только потому что это было единственным, ради чего мне хотелось приходить в себя, — добавил юноша тихо. — Среди всей той боли только ты удерживал меня в рассудке.

— Мо Жань… — Чу предупреждающе поднял руку, пытаясь остановить парня, однако тот перехватил его ладонь, притягивая к себе.

— Я люблю тебя, Ваньнин. Но после всего, что произошло, я больше не уверен, что имею право быть любимым тобой. Я… не уверен, что заслуживаю тебя.

Каждое слово давалось юноше огромным трудом. Он снова отвел взгляд, понимая, что не вынесет, если увидит на лице Чу разочарование или боль.

Однако его рука все еще удерживала руку Ваньнина, прижимая к груди так крепко, как если бы она была его единственным спасением.

— Почему ты об этом говоришь сейчас? — резко бросил Чу. — Что за вздор?!..

Он попытался отдернуть пальцы, но сделал это неуверенно, а потому выскользнул из хватки лишь наполовину.

Мо Жань вздохнул.

— Я снова подвел тебя.

— Ты идиот? — Ваньнин оборвал его на полуслове.

Их взгляды снова схлестнулись — и теперь уже Мо Жань ощутил на себе всю силу гнева балетмейстера. Тот смотрел на него так, будто собирался его ударить, невзирая на то что юноша находился на больничной койке и едва пришел в себя.

— Ты позволил Хуайцзую заманить себя в ловушку, — процедил Ваньнин ледяным голосом. — И, да, он понял, что в оранжерею приехал ты, потому что я очень хорошо знаком с этим местом — и никогда бы не вошел в теплицы с усыпляющим газом. Мне было бы очевидно, что что-то не так, с первого взгляда. Хуайцзуй знал, что ты приедешь. И он воспользовался моментом, накачав тебя чем-то психотропным, чтобы внушить тебе искаженное восприятие многих вещей. То, что ты сейчас говоришь, будто недостоин… это не твои слова. И позволь мне самому решать, кто достоин меня, а кто — нет.

Юноша явно не ожидал услышать такую хлесткую лекцию о своих похождениях, а потому только молча продолжал смотреть на Ваньнина, приоткрыв рот от шока.

— Единственное, в чем ты меня подвел — попал в неприятности за неделю до премьеры. Спектакль снова пришлось перенести на месяц, и я остался единственным балетмейстером в труппе. Что до твоего состояния, то на тебе сейчас швов больше чем на Франкенштейне — но, к счастью, прогнозы хорошие, и шрамов не останется. Сухожилия ты себе чудом не задел. Тебя зашивал один из лучших пластических хирургов страны. К слову… о хирурге и о нашем спасении — нас вытащили из этой передряги люди Наньгун Яня...

— Чьи люди?.. — теперь уже лицо Мо Жаня приобрело нездоровый оттенок.

— Твоего отца.

— Я… не совсем понимаю, — юноша потер виски свободной рукой. — Каким образом Жуфэн оказались той ночью в оранжерее? Что это за жест доброй воли?..

— Детектив, который вел мое дело о шантаже, был человеком из Жуфэн, который следил за мной все это время. Это был не Ши Минцзин, — тихо проговорил Чу. — Когда я сообщил, что ты в опасности, надеясь на вмешательство копов, люди из Жуфэн пришли нам на помощь намного раньше, чем мы могли бы ожидать. Возможно, только благодаря этому ты сейчас жив и говоришь со мной…

Мо Жань не знал, что на это ответить, а потому просто молча кивнул головой, хотя на самом деле все еще ничего не понимал.

Ши Мэй… разве он сам не признался Чу в том, что работал на Жуфэн?

Разве шантаж не начался с его появлением среди учеников Чу Ваньнина?

— Картель Жуфэн никогда не шантажировала меня, все это время за угрозами стоял Хуайцзуй, — оборвал его лихорадочный поток мыслей Чу Ваньнин, оставаясь внешне все таким же спокойным. — Это не отменяет того, что я никогда не смогу смириться с тем, что… что… — он замялся, а затем и вовсе поник.

— Ваньнин, — Мо Жань вздохнул, поглаживая ладонь Чу. — То, через что ты прошел, не искупить одним случайным аттракционом невиданной щедрости. Жуфэн продолжали слежку за тобой спустя столько лет не по доброте душевной. И они едва не погубили тебя — а ты мой мужчина, и я не собираюсь на это закрывать глаза. Я не забуду обо всем, что было раньше, только потому что Наньгун Янь внезапно вспомнил, что я его сын.

— Он твой отец, — Чу поморщился, а затем покачал головой, словно не собираясь продолжать тему, которая была, очевидно, ему крайне неприятна. — Что до Ши Мэя… мне до сих пор стыдно перед ним за то, что я подозревал его. Он действительно работал на Жуфэн в детстве — его мать была в картели, и у него никогда не было иного выбора кроме как исполнять все, что бы ему ни говорили, в обмен на ее жизнь. Мо Жань… правда в том, что любой из нас мог оказаться на его месте. Ты знаешь, что его мать сейчас находится в специализированном пансионате. Что до того, что именно он делал для Жуфэн — это касается лишь его и меня...

— Он все-таки продолжал путаться с ними даже спустя все эти годы, — процедил Мо Жань хмуро. — То, как с ним расправились… это было демонстративно. Я не верю, что все это в прошлом.

— Возможно, — уклончиво ответил Ваньнин. — Однако никто не вправе его осуждать.

Почему-то его лицо при этом снова превратилось в бесчувственную маску, что заставило юношу задуматься о причинах такой внезапной отстраненности. Было нечто, что Чу Ваньнин хотел бы сохранить в тайне — однако о чем именно молчал балетмейстер он не мог предположить, а потому ему оставалось только довериться ему.

В конце концов, Ваньнин, как оказалось, был не только прав в том, что доверял Ши Мэю, но и явно поступал намного разумнее самого Мо Жаня, ухитрившись раздобыть подкрепление по пути в оранжерею, тогда как сам Мо Вэйюй ломанулся туда вооруженный лишь своим гневом и кулаками.

Но, несмотря на это, Мо Жань не мог не ощутить отчетливый укол ревности.

— Тебе нужно отдыхать, — Ваньнин тихо вздохнул. — Ты едва очнулся. Врач запретил мне тревожить тебя — но… видимо, я неважно справляюсь.

— Я отдыхаю, зная, что ты со мной, — юноша улыбнулся, и тут же заметил, как уши Чу Ваньнина приобрели легкий розоватый оттенок.

Он, конечно же, мог только догадываться о причинах такого смущения — и, вероятно, решил, что Ваньнин так отреагировал на его слова.

Однако едва ли ему пришло бы в голову, что у балетмейстера перехватило дыхание, едва он увидел две до боли знакомые ямочки на щеках парня.

Все дни, что Мо Жань был в полубессознательном состоянии, Чу не был уверен, что сможет увидеть его улыбку снова — но в мгновение, когда он осознал, что Мо Жань после всего пережитого находит в себе силы улыбаться, его сердце словно заново разбилось.

Ради одной этой улыбки Ваньнин готов был пережить что угодно.

— Почему ты так на меня смотришь? — Мо Жань заулыбался еще шире, не ведая, что творит.

— Все-таки ты и вправду идиот...

Комментарий к Часть 37 Спасибо всем, кто дождался — и остался неравнодушным к этой истории!

====== Bonus 1 ======

Комментарий к Bonus 1 Первый бонус. Я в курсе, чтоне все любят поэзию, поэтому это не основной текст, и читать его следует только по желанию.

Если такового нет — проходим мимо и ждем эпилог.

Говоришь, что подаришь время мне и подаришь свою любовь,

И искал ли меня — не знаю, и кого ли во мне нашел.

Этот миг — только наш, и надо ли опускаться до грубых слов

И на ситец менять дарованный нам судьбою мечтаний шелк?

Само Солнце — менять нам нужно ли на обманчивый лунный свет?

Я боюсь так обжечься пламенем, я боюсь так забытых клятв,

Всуе сказанных слов красивых – мертвых бабочек тусклый цвет

Не хочу собирать в ладони и надеяться, что взлетят.

Слишком много вопросов, но просто не будет ответов,

Слишком сильные чувства показывать даже не стоит.

Вся любовь — тяжелее свинца, но однажды она легче ветра

Прикоснется — и вновь растворится. Монеты не стоит.

Что терять? Рассыпать пепел звезд и сиянием лунным

Обволакивать души затем, чтоб когда солнце встало,

Отрекаться от чувств, признавать их бессвязно-безумными,

Словно призраку ночи, любви дать по капле растаять.

Не сдавайся, держи-не-держи ускользающий ветер,

Оживляй, чтоб убить, распинай, чтоб потом преклоняться.

Что “любовь”? Ее жизнь от заката до кромки рассвета.

Что от нас, полюбивших однажды, к рассвету останется?

Мое сердце, прорастаешь изнутри

Сквозь грудную клетку тонкими побегами,

Прорываясь на свободу, чтоб смогли

Твои ветви дотянуться до изнеженного

Солнцем осени сентябрьского дня.

Только нет ни для тебя, ни для меня

Отголосков угасающего лета.

В мертвом холоде бесчувственно увянет

Лишь родившееся зеленью на свет,

Проломив мне ребра, листья сбросит наземь;

Станет хрупким и трескучим на ветру.

Мое сердце, еще не было ни разу,

Чтобы ты с собой не привело беду.

Все стремишься по костям моим на волю,

Лишь бы вырваться — чтоб вечно после стыть.

Почему не дашь мне наконец покоя?

Почему так хочешь ты меня убить?

Иногда меня просто нет.

Не стучи — заколочены двери.

Не звони — шесть ближайших лет

Проведу я один в постели.

Лучше просто меня забыть,

Как ключи, как чужое имя.

Мне бы так не хотелось быть

Ни с тобой, но и не с другими.

Да ни с кем. Утопить в тоске

И заварке холодной крепкой

Свою жизнь. И не сжать в руке

То, что прежде держало цепко.

Для тебя меня больше нет.

Оборвался шнурок так просто.

Передай от меня привет

Темной ночи и блеклым звездам —

Мне же: чай, потолок и сон.

Прячу грусть свою под подушкой.

Не один я на миллион —

Суть, разломанная игрушка.

Есть получше. Легко найти.

На запчасти — и в мастерскую

В самый раз меня отнести.

Незачем и чинить такую.

Комментарий к Bonus 1 P.S. Все стихи написаны в случайном порядке, но их объединяет тема очень холодной неразделенной любви, совсем как в этой истории, поэтому решила их тоже добавить. Критику я читать здесь не хочу, поэтому если чем-то недовольны — прошу просто скромно пройти мимо.

====== Bonus 2 ======

Комментарий к Bonus 2 Постановка. Не эпилог, а бонус, потому что у меня все еще есть ужасное чувство, что я перегибаю палку. Пропускать разрешаю.

Вообще очень прошу, если уж решились, хотя бы читать под музыку, желательно в наушниках. Все-таки это балет.

Гайд по музыке и названиям сцен, чтоб не заблудиться (там два слайда, стрелка справа их переключает): https://www.canva.com/design/DAElnT65j0w/QnsjTKZb24ggx0jXd9cHRQ/view

«Вернувшись спустя год с гастролей в столицу, снискавший расположение зарубежной публики балет «Бессмертие» в который раз собрал аншлаг, заставив злые языки, твердившие о вероятном провале после ухода опытного балетмейстера, умолкнуть.

Да, мы не привыкли видеть, чтобы молодой балетмейстер совмещал одну из главных партий и постановочную деятельность. Еще меньше мы были готовы к тому, что Мо Вэйюй, всемирно известный акробат и исполнитель трюков, десятки раз публично заявлявший, что балетное прошлое останется для него навсегда закрытой дверью — станет премьером труппы несмотря на такой длительный перерыв в карьере танцовщика.

Балетные критики наперебой твердили нам о том, что постановка обречена на провал — однако даже им пришлось сменить гнев на милость после премьеры. И, если кто-то прежде еще мог огульно рассуждать о том, что человеку из акробатики никогда не сравниться с опытным танцовщиком, после скандально известной сцены «Алых лотосов» все мы воочию убедились, насколько тонка грань между классическим танцем и театральным искусством.

Чу Ваньнин, чье имя не единожды украшало афиши современных интерпретаций «Дон Кихота», «Баядерки» и других балетных историй, искусный танцовщик, чьи движения в отточенности и грации подобны рассекающей воздух стреле, исполнил самый жаркий дуэт в истории классического танца совместно с Мо Вэйюем. Ах, что это был за дуэт! Огонь и кипящее масло! Мы, зрители, на какое-то мгновение напрочь забыли о том, что в этой постановке отсутствует ведущая женская партия. Но, положа руку на сердце, она была бы лишней, учитывая, насколько проникновенно герои исполняли свои роли, и насколько искрил воздух, стоило этим двоим оказаться в пространстве одной сцены. Кто-то из критиков до сих пор говорит об отсутствии любовной линии — однако, если этот человек оторвет свой нос от либретто и посмотрит хотя бы несколько секунд «Бессмертия», он вынужден будет скомкать и съесть собственные критические замечания.

Впрочем, постановка ознаменовалась не только рождением одного из самых горячих дуэтов в истории современного балета. Сложная авторская хореография сцены «Мост костяных бабочек» не имеет аналогов, одновременно перекликаясь с небезызвестной «Женщиной в песках» и «Человеческой многоножкой»...»

Чу Ваньнин поджал губы, видя, что Мо Жань почти не слушает его. И, действительно, кем бы ни был автор этого обзора, у нее, должно быть, было не все в порядке с головой, потому что сравнить сцену моста с «Человеческой многоножкой» мог только кто-то очень неадекватный.

Ваньнин, будучи человеком искусства, даже помыслить не мог, чтобы смотреть такой ширпотреб — однако он был наслышан об этой картине.

Слышал он, к слову, только плохое.

— Ни женщин, ни песка у нас нет, — Мо Жань почесал затылок, запоздало реагируя на прослушанную рецензию. — О чем вообще думают эти тупые журналистишки? Скучные, заумные, что вообще они понимают в балете? «Бессмертие» — история о настоящей мужской любви!..

Чу Ваньнин нервно поперхнулся кофе. В конце концов, они и так с трудом преодолели порог цензуры как раз из-за отзывов, подобных этому.

К счастью, никакие скандальные сцены в павильонах с лотосами не уменьшили продажу билетов — скорее, наоборот. А выступать с Мо Жанем было так легко, что Чу не понимал, почему раньше, шесть лет назад, они никогда не пробовали танцевать в дуэте. Мо Жань был идеальным партнером, и, как бы его ни критиковали, в первую очередь, танцовщиком — а уже затем акробатом и актером. Впрочем, акробатические трюки в постановке тоже присутствовали.

— Сегодня на выступление обещал прийти наш Мэн-Мэн, — Мо Жань покрутился перед зеркалом в гримерке, однако взгляд его ни на секунду не отрывался от отражения Ваньнина. — Дядя Сюэ смотрел премьеру год назад, а мой брат-павлин тогда так и не пришел потому что злился, что мы не рассказали ему о наших отношениях. Помнишь свое выступление на площади под дарбуку, когда мы оба его бросили посреди благотворительной акции?..

Чу Ваньнин сделал вид, словно ничего не помнит. Он медленно покачал головой, но на шее проступил румянец — очевидно, лицо осталось бледным только благодаря плотному гриму.

— А я вот помню. Помню, я обнял тебя тогда вот так… — Мо Жань вдруг обхватил Чу за талию, резко притягивая к себе и прижимаясь грудью к спине мужчины. Его губы мягко прошлись по чувствительной мочке уха.

В следующую секунду из-за двери донеслось:

— До начала десять минут! Ребята, вы готовы?

Это была Е Ванси. К счастью, она оставила попытки врываться к ним в гримерку после того как однажды едва не стала свидетельницей весьма пикантной сцены. К счастью, тогда было достаточно темно и едва ли она могла различить что-то визуально — так что ей хватило ума ретироваться, вовремя осознав, что Ваньнин и Мо Жань не включают свет и не отзываются неспроста.

— Еще три минуты! — выкрикнул Мо Жань, не выпуская Чу из объятий.

— Окей! — Е Ванси, очевидно, довольная услышанным, оставила их в покое.

Чу Ваньнин в последний момент попытался высвободиться из объятий, воспользовавшись тем, что Мо Жань отвлекся, однако юноша лишь сцепил руки крепче.

— Три минуты. Просто… давай постоим вот так?

— Зачем? — Ваньнин прищурился, его взгляд нашел глаза Мо Жаня в зеркале. — Хочешь снова танцевать в мятом костюме?

— Да.

— А я вот не хочу.

— …... — Мо Жань лишь усмехнулся в зеркало, но из рук Ваньнина по-прежнему не выпускал.

— После выступления нас не оставят в покое до поздней ночи. Я просто хочу побыть наедине с тобой — разве я о многом прошу? — наконец ответил он со всей прямотой и честностью, которая всегда почему-то лишала Чу Ваньнина последних аргументов, раньше казавшихся вполне разумными. Сердце Чу действительно таяло, словно кипящее масло под воздействием пламени.

«Чертовы журналисты со своими бестолковыми сравнениями!» — мысленно выругался он, а затем, заметив, как Мо Жань улыбается, забыл обо всем, улыбаясь в ответ. Этим вечером им предстояло подарить зрителям историю о настоящей любви. Но кто он был, в конце концов, такой, чтобы лишать этой любви самого близкого человека?..

— Две минуты, — со вздохом согласился он. — Я все еще хочу допить свой кофе, Мо Жань.

Акт 1.

1.

Погруженный во мрак зал зажегся тысячами крошечных огоньков цвета едва тлеющего рассветного солнца. Мягкие волны музыки окутывали подобно тончайшим шелковым нитям, переплетаясь в канву готовой начаться истории. В следующее мгновение занавес бесшумно поднялся, обнажая зеркально-гладкую сцену, на которой идеально выстроенным живым узором застыли десятки танцовщиков.

Один из юношей первым начал движение — одного лишь его шага было достаточно, чтобы запустить сложный механизм, и другие танцовщики подхватили его беглые па де буре. Двигался он стремительно, следуя за потоком музыкальных переливов клавшиных, лишь на короткие мгновения замирая в безмятежных аттитюдах. Отголоски свободы и беззаботной юношеской бравады пели в каждой мышце его тела, каждом положении рук, каждом толчке ног — чуть более стремительном, чем полагалось. Чуть более отчаянном, чем было необходимо технически.

Бесконечно рассыпающиеся золотистые блики продолжали кружить в воздухе, и, едва касаясь сцены, срастаться в древоподобные ответвления, по которым танцовщик следовал словно по озаренной солнечным светом карте, как если бы они указывали ему тайный путь.

Внезапно золотые софиты выхватили одинокую фигуру у самого края сцены — там, где еще секунду назад пространство казалось пустым. Перед зрителями предстал неподвижно застывший мужчина, облаченный с ног до головы в белые струящиеся шелка. Он единственный казался совершенно равнодушным к происходящему, как если бы суета целого мира не могла вовлечь его в свой танец — однако именно его золотые блики окружили плотным кольцом, выбирая «сердцевиной» своего вечно движущегося древа.

Юноша, который первым начал движение, продолжал тем временем крутить шене по сцене — плавно, почти невесомо. Полы его длинного стилизованного ханьфу цвета неаполитанских сумерек взлетало в воздух подобно самому легкому облаку, на доли секунд демонстрируя идеально отточенные движения ног.

Казалось, у его танца нет четко заданного направления — однако все пути вели его неизбежно к единственному неподвижно стоявшему человеку в этом кипящем движением хаосе.

В какой-то момент этот юноша замер перед мужчиной в грациозном эфасе, и его рука простерлась вперед, словно бы он предлагал присоединиться ко всеобщему танцу. Однако человек в одеяниях белее снега не предпринял попыток ни уклониться от прикосновения, ни двинуться навстречу.

В итоге ладонь юноши в синем мягко соприкоснулась с ладонью незнакомца — и до этого нежная, разливающаяся словно весенний ручей музыка — задрожала звонкими, лучистыми нотами.

Юношей в синих одеждах был, конечно же, Мо Вэйюй, премьер этого спектакля. Что до человека в белом — разумеется, это был Чу Ваньнин. Возможно, из зала сложно было заметить, но на один короткий миг взгляды этих танцовщиков встретились, и уголки глаз балетмейстера приподнялись в крошечной, почти несуществующей улыбке приветствия.

А затем до этого неподвижная фигура сорвалась с места и легким глиссе ушла в сторону, поднялась по полупальцы — и, по мановению скрипичных трелей, закружилась по сцене в тающем шаге, увлекая за собой силуэт в синих одеяниях.

Золотисто-розовые блики все так же парили в воздухе — и в какой-то момент стало очевидно, что их заменили настоящие лепестки цветов. Они просыпались подобно пестрому дождю на танцовщиков, рассыпались ярким конфетти, падая на волосы, плечи и тонкие ткани одеяний.

Так окончилась одна из самых нежных композиций этой истории — встреча будущего императора мира бессмертных Тасянь-Цзюня и его учителя.

2.

В следующее мгновение сцена снова утонула во мраке на несколько секунд. На место звонкой музыки пришла меланхоличная мелодия, словно беспокойный мотылек трепещущая над едва тлеющей свечой.

В один миг многолюдная душная сцена превратилась в пустое пространство, в центре которого остался лишь одинокий танцовщик в темном облачении. Лицо его было наполовину сокрыто черной вуалью.

В какой-то момент его руки плавно взмыли в воздух и медленно описали сложную фигуру в такт чарующей сладостно-горькой музыке. Хрупкие запястья и тонкие пальцы словно сплетали в воздухе печати древних заклинаний, в то время как сам он продолжал практически сидеть на полу среди вороха шелков черных одеяний, напоминая темный цветок, распускающийся в белоснежном пятне света.

Несмотря на кажущуюся статичность сцены, он легко удерживал на себе внимание, мастерски играя волнами широких шелковых рукавов традиционного одеяния династии Хан. В танце его запечатлелась эстетика старинного театра.

Еще секунда — и из непроглядной темноты вынырнул еще один танцовщик. Это был юноша в синих одеяниях, будущий император мира бессмертных Тасянь-Цзюнь. Осторожно, как если бы не хотел тревожить танцовщика в центре, он сделал несколько легких па по контуру — и световой круг в одну секунду расширился в диаметре.

Будущий император оказался в ослепительном свете софитов, и ноги его в один миг подкосились. Прогнувшись назад, словно от удара, он пал наземь — а центр круга сместился уже на него.

Танцовщик в черной вуали — Хуа Байнань — заметив, что в световом пятне появился еще один человек, словно только того и ждал. Медленно он поднялся на ноги и, двигаясь плавно, описал полный круг вокруг оказавшегося вовлеченным в его ритуал юноши. Его черный шлейф змеился, струясь в воздухе. Подобно лепесткам темного цветка, над сценой взмывали то длинные полупрозрачные рукава, то колышущиеся полы верхней накидки. Движения не замирали ни на мгновение, отбрасывая длинные тени, которые медленно смыкались на теперь уже единственном человеке в самом центре теневого лотоса.

А затем черный цветок поглотил нечаянно оказавшегося вовлеченным юношу. Свет просто погас, уступая место непроглядной тьме.

Последней освещенной точкой некоторое время все еще оставалась простертая ладонь будущего императора, как если бы он безмолвно молил кого-то о помощи. Ранее на сцене в той стороне находился его учитель.

Вот только сейчас человека в белом там не было. Вокруг будущего императора разрасталась лишь густая тьма.

В конце концов, он и сам исчез в ней — вместе с постепенно стихающей мелодией, в какой-то момент сменившейся абсолютной тишиной.

3.

Вдруг вся сцена заполыхала алым, словно в одно мгновение наполнившись огнем, дымом и кровью. Звенящий сталью, лязгающий скрипичный мотив слился с отбивающими ритм шагами десятков танцовщиков. В кажущемся воплощенном хаосе на сцене они быстро оказались заключены в полыхающий круг, за пределами которого в багровой дымке подобно многоликому демону кишели темные силуэты.

Скрипичное соло тем временем все ускорялось. В нем слышался молчаливый темный призыв: музыка манила во тьму, звала пересечь пылающую линию защиты. И, если сцена напоминала теперь разверзшийся ад, в котором лишь горстка людей оказалась по счастливой случайности нетронутой пламенем — оставалось вопросом времени, когда кто-то из них сдастся неизбежной опасности, разрушая барьер.

В этот миг на сцену ступил учитель будущего императора. Несколько летучих па — и он устремился прямо в багровую взвесь мглы. Глаза его оставались плотно закрытыми, он совсем не смотрел куда движется — однако каким-то образом чувствовал пространство настолько, что, оказавшись у самого края сцены, молниеносным движением из плие взмыл в перехватывающем дыхание прыжке. На секунду время словно остановило свой ход. Прозрачный шелк его длинных одеяний полоскался в воздухе, скользя по гибкой фигуре словно блики лунного света на воде.

В следующее мгновение мгла плотно окружила его, время от времени блокируя от зрителя — однако он продолжал свой неумолимо прекрасный танец. Его стремительное фуэте больше напоминало вьюгу зимней ночью. Тени медленно отступали под натиском наполненных решимостью движений.

В последний момент все это время продолжавший находиться в стороне Хуа Байнань вдруг заступил за пределы барьера — и с непревзойденным изяществом закружился в фуэте, зеркально отражающем танец его учителя. Вот только там, где его наставник был подобен неудержимому порыву стихии, юноша казался слишком мягким. Отступающая мгла в одну секунду захватила его, и музыка сорвалась на безумную смесь скрипки и глубоких насмешливых барабанных ударов, заставляющих стыть в жилах кровь.

Из плотного кольца адептов Сышэн вырвался вслед за Байнанем будущий император бессмертных. С искаженным до неузнаваемости лицом он упал на колени перед распростертым в клубящейся дымке телом друга, а затем медленно поднял голову, и метнул налитый яростью взгляд в сторону исполняющего танец-заклинание учителя.

Тот продолжал двигаться четко, словно по щелчкам секундной стрелки, то замирая в арабеске, то выходя в точно просчитанное экарте. Движения его были порывисты, полностью вторя нарастающей скорости мелодии: он не останавливался ни на секунду, но при этом не обращал внимания ни на что вокруг себя, словно был действительно слеп.

А затем тьма полностью рассеялась.

На сцене не оставалось больше никого кроме него и недвижимого Хуа Байнаня.

Лишь в этот момент учитель позволил себе безвольно упасть на сцену. Один из них, абсолютно лишенный сил, был облачен в белое — тогда как другой с ног до головы был одет в черное. Ткани их легких ханьфу разметались, создавая причудливый, почти нереальный контраст. Сценический свет медленно мерк, оставляя их наедине со внезапно разразившейся трагедией.

Будущий император уже не видел этого.

В ярости он покинул сцену намного раньше.

Кулисы плавно опустились в знобящей тишине.

4.

От по-юношески беспечного будущего императора бессмертных осталась лишь оболочка — это стало очевидно уже сейчас.

Его действительно с трудом можно было узнать в мертвенно-бледном человеке, оказавшемся в одиночестве в центре огромной сцены, пол которой теперь заменяло многоугольное зеркало. Отражение юноши в нем искажалось неровными потоками света, то расплываясь нечеткими образами подобно кругам на воде, то становясь настолько отчетливым, что больше не было ясно, где заканчивается реальность и начинаются аберрации.

Над ним словно колокольный набат звучала холодящая своей безжизненностью музыка: казалось, в ней слышны далекие отзвуки бушующего шторма и треск летящих в разверстую пропасть камней.

Будущий император все еще был одет в ученические одеяния пика Сышэн, однако присутствовала в его облачении некая бесстыдная небрежность. Длинные полы верхней накидки казались растрепанными, кое-где завязки нижнего ханьфу свободно болтались. Волосы больше не были аккуратно собраны лентой на затылке — вместо этого они полоскались прядями по лицу, укрывая в тени холодное выражение глаз и тонкую усмешку.

Едва пронесся первый позывной скрипки, как юноша, выполнив развязную комбинацию из нескольких арабесков, девлюпэ, па-де-буре и «кошачьего» шага, на секунду замер — но и этого было достаточно, чтобы зеркало, на котором он все это время продолжал танцевать, начало подниматься в воздух подобно платформе.

По сцене снова заструилась невесомая дымка — и из клубящегося тумана наконец проступили размытые силуэты. Сквозь плотную занавесь мглы их сложно было отличить от адептов пика Сышэн — однако в каждом из них угадывалась некая, свойственная и самому юноше, пугающая небрежность.

Всего фигур было около дюжины — и все они находились по краям многоугольного зеркала-платформы, вторя все движения будущего императора, словно были его двойниками или отражениями.

Свет софитов скользил по ним, а затем мерк — чтобы в следующую секунду снова начать свое непрерывное движение. В какой-то момент сцена погружалась во мрак, а затем новая вспышка света вспарывала пространство, вырывая всё новые детали. В постепенно рассеивающемся тумане теперь можно было заметить, как черные шелковые ленты опоясывают танцовщиков: они напоминали одновременно и искусный бондаж, и асимметрично свитую паутину — являя собой нечто среднее.

Края этих лент словно поводья удерживал в руках будущий император.

Болезненно-жесткая музыка становилась все пронзительней, и вместе с нею движения всех участников композиции теперь казались намного более разнузданными и рваными. В них больше не было ни следа прежней собранности — в какой-то момент классические па заменил безумный экстатический танец, полный ломаных гротескных линий.

Лишь будущий император, казалось, все еще сохранял отчасти рассудок — однако все та же торжествующе-страшная улыбка-оскал так и не сошла с его лица.

В тот миг он творил первые пешки вэйци.

5.

Внезапно воздух пронзило надрывное эхо виолончели, и в следующий миг на сцене оказалась еще дюжина адептов пика Сышэн. Они всё прибывали, группируясь по диагонали — в руках каждого сверкал клинок, движения каждого были слажены и легки. Они готовились принять бой — однако, видя будущего императора и своих соучеников, превратившихся в пешки, все еще не осознавали, действительно ли те несут угрозу.

Между тем, подчиненные юношей-заклинателем вэйци теперь, казалось, ничем не отличались от своих собратьев помимо темных шелковых лент, которые были закреплены у каждого на поясе. Однако будущий император их вовсе не удерживал — и они как-то слишком легко смешивались с не затронутыми запретной техникой адептами, вторя их движениям, так же ловко выстраиваясь в диагонали, так же искусно рассекая воздух выпадами клинков.

В какой-то момент оказалось, что пешек вэйци и адептов на сцене примерно равное количество — и различать, кто из них где находится, стало невозможно даже для внимательного зрителя. Однако в следующее мгновение пешки резко потянули за черные ленты, и в воздухе застыл сложный узорный барьер из черного шелка, выбраться из которого их противникам было невозможно.

Их соученики пораженно замерли, скованные в движениях — словно мошки, способные жалить, но все равно пойманные в самое сердце паутины. Слишком поздно они осознали, что произошло.

Будущий император наконец спрыгнул на сцену с зеркальной платформы и надменной поступью двинулся вперед. Приблизившись к одному из адептов, он, все так же продолжая скалиться, оттолкнул его так резко, что тот провис в темных путах подобно безвольной марионетке.

В этот же миг яркий свет софитов выхватил одиноко застывшую в стороне фигуру учителя. Единственный прыжок, легкий, словно полёт райской птицы — и он преодолел расстояние, разделявшее его и учеников его пика. Тяжелый дуэт контрабаса и виолончели обозначил бой, которому было суждено состояться между ним и его учеником-отступником. Еще мгновение — и они схлестнулись в поединке, в котором ни одному из них не было суждено насладиться победой.

Оба закружились в фуэте — и оба упали на одно колено друг перед другом, выбившись из сил. Долгие прыжки чередовались с уклонами противника в сторону — однако в одно из мгновений будущий император дернул за черную шелковую ленту сплетенной его пешками паутины — и один за другим адепты Сышэн стали замертво падать с каждым глухим ударом барабана.

Учитель застыл на месте, а затем медленно, словно в трансе, опустился перед своим учеником на колени, признавая поражение. Его спина все еще была надменно прямой, а подбородок высоко поднят — но сам он больше не оказывал сопротивления.

В следующий миг его ученик набросил на его руки тонкие струноподобные путы. Свет софитов вдруг переменился, разлившись зловещими оттенками пурпурного и алого, выхватывая из темноты лишь два силуэта, застывшие друг напротив друга — а затем окончательно померк, знаменуя окончание первого акта.

Акт 2.

6.

Сцена погрузилась в темноту, как если бы помещение внезапно накрыло волной, за которой следовала непроглядная бездна. В воздухе зазвенела единственная протяжная нота — а за ней последовал мягкий перелив тоскливой трели скрипки.

В следующее мгновение одинокая вспышка вспорола черноту, открывая сцену, от которой у любого пошли бы мурашки по коже: в ярко-алом пятне света, расплывающемся неясными контурами подобно кровавому цветку, в неестественной позе застыл бледный силуэт учителя.

Тонкие серебристые струноподобные нити были присоединены к его рукам и ногам, сковывая движения — и все же он двинулся, крутанувшись на месте, словно в безмолвной мольбе.

В тот же миг на сцене возник еще один темный силуэт, который до этого все время находился в тени. Их тени сплелись в единое целое, но при этом танцовщик в светлом продолжал оставаться в основном фокусе, двигаясь одновременно и плавно, следуя за бесконечно печальной мелодией, и в то же время немного дергано — как будто что-то в нем оказалось внезапно надломлено.

Темный силуэт все это время продолжал скользить на периферии света и тени, вторя за видимым партнером каждое па, словно жуткий гротеск или тень, явившаяся из чьих-то кошмаров. Серебряные нити парили в воздухе подобно тонким струнам, но ни одна из них не могла коснуться его.

Мелодия вдруг стала тревожной и рваной, а кроваво-алые цветы теперь проецировались на обе фигуры, которые замерли на месте — и лишь серебристые вспышки струн наполняли пространство между ними подобно гигантской паутине, распростершейся над сценой бледными узорами сплетений.

Танцовщик в белом в резком прыжке-баллоне завис в воздухе, и в следующее мгновение струны окутали его неровным сиянием — лишь для того, чтобы в следующий миг он рухнул вниз, и кровавый цветок зловещим пентаклем расползся вокруг него, охватывая алыми лепестками все вокруг.

Темная фигура в это же мгновение оказалась в центре серебристых паутинок, которые теперь излучали багровое сияние.

Император. Все это время он оставался неуловимым, но теперь перешел в наступление. Он скользнул к распростертому телу, а затем одним рывком дернул за одну из паутин — и бледная фигура тут же изящно приподнялась, как если бы неведомая сила управляла ею — а затем исполнила мягкий арабеск. Багряные цветы скользили по тонким рукам и бледному лицу. Сцена одновременно напоминала старинную шкатулку и театр марионеток — но кто был чьей марионеткой в этом танце?..

В следующую секунду последовал еще один «рывок» — и на этот раз танцовщик в белом оказался лицом к лицу с «тенью», а музыкальные переливы стали еще более тревожными. Теперь в них звенело нечто зловещее, как если бы струны вот-вот готовы были разорваться от напряжения.

Пара на сцене сплелась в поединке яростных движений, которые попадали в такт незаметно сменившему гуцинь пульсирующему биту.

Каждое па, каждый толчок или поворот имел свое зеркальное отражение, как будто серебряные нити действительно их связывали в единое целое.

Головокружительные поддержки сменялись почти грубыми дисгармоничными элевациями, обрывающимися, когда струны снова взмывали вверх и опутывали белоснежную фигуру подобно сияющей сети, вспыхивающей алым.

Темная фигура в такие мгновения подхватывала танцовщика в падении, и пространство на мгновение застилала тьма. Лишь короткие алые проблески высвечивали два силуэта, сплетенные воедино серебряной паутиной.

Сцена была пронизана будоражащей темной чувственностью.

Когда же музыка наконец затихла, в огненно-красном отблеске лотоса были лишь двое: фигура в белом застыла в глубоком дропе, изогнув поясницу под невообразимым углом и соприкасаясь затылком с полом.

Темная фигура же склонялась к своему партнеру, как если бы стремилась поглотить его. Все серебристые струны были разом оборваны.

Занавес резко опустился на сцену подобно обрушившемуся шквалу.

7.

Тоскливый скрипичный мотив словно саван теперь накрывал все пространство, отражаясь от высоких потолков, вливаясь ядовитой меланхолией в самое сердце. Ослепительная белизна разъедала глаза. Сцена за какие-то несколько минут превратилась в заснеженный пустой пейзаж, от которого невольно пробирал озноб. Но был ли он и вправду пустым — или так казалось лишь поначалу?.. Постепенно взгляд привыкал к слишком яркому свету, начиная различать бледную человеческую фигуру, которая будто сливалась со снегом, как если бы еще мгновение — и могла без остатка раствориться в бесконечном холодном пространстве. Это был учитель императора… но было в том, как он двигался, нечто неправильное, тревожное. Больное.

Его па были медленными, сомнамбулически-ломкими, словно человек в белых одеяниях утратил всю свою стремительную энергию и теперь из небожителя превратился в призрак самого себя.

И, все же, он поднялся на ноги и сделал несколько почти невесомых шагов — а затем, став на полупальцы в полоборота, выполнил хрупкое фалли, из которого внезапно опустился на сцену в глубоком дропе, словно даже это движение лишило его последней капли сил.

Словно он больше не мог этого выносить.

Лицо его было теперь наполовину скрыто белоснежной вуалью, длинные рукава и полы светлых одежд безвольно опадали.

Долгие, затяжные удары барабана вдруг на секунду замерли, словно сердце, пропустившее удар — и на залитой белоснежным светом сцене черным масляным пятном появился еще один человек.

Тасянь-Цзюнь.

Он размеренно ступал по снежному покрову в сопровождении своих слуг, облаченный в черный струящийся шелк, расписанный золотыми драконами. Странно, однако его лицо казалось практически таким же белым как снег — а сам он выглядел нездоровым несмотря на показную холодность и собранность.

Остановившись в стороне, он резко вскинул голову, а затем жестом поманил своего учителя к себе — однако тот словно ослеп, и лишь продолжал исполнять свой странный, гипнотический танец, запрокинув голову и кружась в потоках снежных крупиц и света. Длинные волосы его были теперь распущены и ниспадали черным атласом до самой поясницы. Тонкие руки простирались вверх и скользили в воздухе подобно движениям искуснейших прях.

Было ли ему дело до холода вокруг, или до теряющего остатки терпения императора?..

Лишь когда слуги Тасянь-Цзюня приблизились к нему, обступая со всех сторон, он словно опомнился — а затем позволил себя подхватить и протащить по снегу вперед, замирая в «рыбке». Это была искусная поддержка в падающем положении — однако было в ней нечто беспомощное и трагичное, как если бы мужчина в белом даже не собирался сопротивляться.

Один из слуг императора толкнул его вперед — и в следующее мгновение учитель упал в снег. Длинные волосы в беспорядке разметались, а сам он медленно поднял голову, и тут же увидел, что Тасянь-Цзюнь склонился к нему с протянутой рукой помощи. Свет вокруг них внезапно замерцал алым, и в следующую секунду не прекращающие кружиться снежные хлопья стали красными словно замерзшие капли крови.

Человек в белом проигнорировал протянутую руку, а затем, плавно поднявшись, сделал несколько нетвердых па де пуасон назад, и вновь медленно закружился в долгом, изнуряющем двойном туре. Обагренный снег продолжал сыпаться теперь и на него, путаясь в волосах, оставляя разводы на некогда лилейно-белых одеждах. В последнее мгновение он снова взмыл в прыжке, протягивая руки к Тасянь-Цзюню — а затем упал, отклоняясь назад. Император успел поймать его и удержать за талию. Одним движением он отбросил скрывающую черты учителя вуаль в сторону — однако тело его наставника уже обмякло.

Это был конец.

Продолжавшая все это время литься медленная музыка постепенно превратилась в одинокий голос единственной струны, готовой порваться в любую секунду.

Император потянул безвольное тело на себя, но его учитель лишь проскользнул в его руках, а голова запрокинулась назад, обнажая бледную шею.

В следующую секунду в гробовой тишине император опустился на колени, удерживая перед собой своего учителя, как если бы все еще пытался утешить человека, которому это на самом деле больше не было необходимо.

Которого больше никогда не будет с ним рядом.

Его учитель был мертв.

8.

Белоснежная сцена озарилась последним алым заревом — а затем медленно яркий свет померк, уступая место прежней ослепительной белизне.

Вот только учителя императора больше нигде не было: ни мертвого, ни живого.

Тасянь-Цзюнь в одиночестве ступал по снегу — и там, где его длинные одеяния неровно скользили по земле, оставались багровые следы.

Низкие камертонные вибрации сливались с жутковатым соло фортепиано, чеканя каждый его шаг словно обратный отсчет нарастающего крещендо. Движения были резкими, и в то же время присутствовало в них нечто мертвенно-стылое, механическое.

Император замер.

Затем в такт медленно нарастающему камертонному гулу развернулся в резком туре — и, раскинув руки, опустился на смятый покров снега, где еще совсем недавно покоилось тело его наставника.

Снежный покров был безжалостно холоден и пуст.

В следующую секунду яркие алые вспышки обратили сцену в воплощенный сюрреализм, где тени, отбрасываемые единственным танцовщиком, больше не принадлежали ему самому и жили собственной жизнью.

Обхватив голову руками, Тасянь-Цзюнь сорвался с места — а затем упал на колени на покрытую снегом сцену, выламывая спину, изгибаясь будто одержимый. Тени продолжали преследовать его словно призраки загубленных им же жизней. От них было не укрыться — как не укроешься от себя и собственных воспоминаний, стоит лишь пустить их в свой разум, давая себе однажды вспомнить.

В одну секунду в свете софитов опасно сверкнуло лезвие меча — а затем собственная рука императора занесла его над собой. Тасянь-Цзюнь, не в силах выносить больше эту пытку, пронзил свою грудь — и застыл, окончательно поверженный, безжизненно заваливаясь на спину с запрокинутой назад головой.

Тени замерцали и наконец остановили свою смертельную пляску, подрагивая от колебаний источников света и отражателей, медленно растворяясь в темноте. И, все же, музыка продолжала литься, и, вторя ее скорбным напевам, один из силуэтов все никак не исчезал — ускоряясь в странном, полубезумном танце, становясь все отчетливее — пока полумрак не рассеялся, и из него наконец не выступил стройный юноша в черных одеяниях, расшитых узорами в виде золотых слез.

Хуа Байнань.

На голове его была простая бамбуковая шляпа, покрытая черной вуалью. Каким-то непостижимым образом он все еще был жив.

Подобно хищной птице описав несколько грациозных кругов вокруг тела императора, он крутанулся в отточенном торжествующем фуэте, вскидывая тонкие изящные руки будто в призыве — а затем, опустившись на одно колено перед некогда величественным Тасянь-Цзюнем, изобразил в воздухе хрупкими пальцами замысловатый знак. На мгновение вуаль на его шляпе колыхнулась, делая видимой тонкую словно полумесяц улыбку.

Свет тревожно замерцал — а в следующее мгновение в его ладони уже была черная лента, подобная той, которую использовал Тасянь-Цзюнь для управления пешками вэйци. Второй же край ленты был накрепко привязан к запястью мертвого императора.

Легко, почти не прилагая усилия, изящный юноша потянул свой край ленты на себя — и император, широко распахнув глаза, будто марионетка подался к нему. В следующую секунду он склонился перед Хуа Байнанем.

Очертания багрового цветка-пентаграммы снова замерцали на снегу, и занавес словно плаха рухнул на сцену, отсекая происходящее от зрителя.

9.

Сцена вновь неумолимо сменилась.

Теперь здесь высилась подвешенная на металлических тросах выкрашенная лаком в красный пустая дверная рама. В такт музыке она медленно раскачивалась в нескольких метрах над сценой, предельно освещаемая жестким светом софитов — а в нижней ее части полоскались в воздухе подобно десятку странных воздушных змеев уже хорошо знакомые зрителю черные ленты.

В это мгновение сцену заполонили все прибывающие танцовщики в темных одеждах императорского дворца. Двигались они слаженно, словно единое целое — то переплетаясь руками в замысловатых поддержках, то выполняя композиции, напоминающие древние ритуальные танцы народов Индии.

Хореография их движений была одновременно и классической — и все же находилась на грани экстатики. Язык их тел был прост и груб, но вместе с тем непостижимым образом завораживал. Десятки пар рук и ног — исполняли сложный танцевальный ритмичный рисунок, вторя глубоким хрипам контрабаса, словно порождая существо с единым сердцебиением и дыханием — на дюжину сердец и легких.

Танцовщики то превращались в живой хаотический клубок телодвижений, то выстраивались в ровные диагонали, в центре которых неизменно находилась та самая дверь, до безжизненно свисающих лент которой невозможно было дотянуться никому из них, даже встав друг другу на плечи.

Внезапно в очередном цикле медленных вращений вокруг своей оси дверная рама оказалась не пустой — в ней подобно затаившемуся хищнику теперь сидел сам император, и длинные полы его шелкового расписанного золотом одеяния скользили в воздухе словно хвост, по мере того как конструкция гигантским маятником раскачивалась над сценой.

В одно мгновение император выполнил ловкий аттитюд, балансируя на полупальцах и удерживаясь лишь одной рукой за длинный трос — а затем, развернувшись вокруг своей оси, спустил ленты, закрепленные на двери, ниже — и танцовщики словно свора псов, принялись хватать их, пытаясь тянуть на себя.

Кто-то толкал соседа, и тот падал. Кто-то цеплялся друг в друга, повисая мертвым грузом. Это все еще был танец — однако в нем было столько жестокости, что смотреть на это было отвратительно, но не смотреть — невозможно.

Танцовщики карабкались друг по другу наверх, повисая на лентах словно марионетки, перехватывая друг друга за лодыжки и запястья. В какой-то момент все они оказались в воздухе, превращаясь в некое подобие шаткой живой лестницы из человеческих рук, ног, коленей и голов. Невозможно было различить, кто где находится — а во внезапно налившемся алым сценическом свете вся эта одушевленная конструкция напоминала массовую могилу.

10.

Вдруг луч прожектора скользнул в сторону — и все взгляды теперь застыли на Хуа Байнане, который, выполнив безупречный тур на два оборота, легко запрокинул корпус в ранверсэ и в несколько невесомых прыжков оказался у подножия лестницы из человеческих тел.

Чуть запрокивнув голову, он встретился ликующим взглядом с Тасянь-Цзюнем. Вот только тот неожиданно резко развернулся в релеве и, выполнив легкий перекрестный прыжок в воздухе, обратился... спиной к своему хозяину.

Луч света метнулся от него дальше, в сторонунепроглядных клубов тумана, выхватывая в колышущемся мареве едва различимый силуэт мужчины. Неизвестно, сколько времени тот уже неподвижно стоял у самого края сцены, скрывая лицо за завесой из черных широких рукавов простого одеяния — однако теперь все внимание было на нем. Почему-то даже в самой его позе угадывалось нечто смутно знакомое — словно случайно услышанный напев, засевший в голове и преследующий затем днем и ночью.

Кем был этот человек, облаченный в простое черное ханьфу?

Император бессмертных неожиданно потрясенно застыл когда мужчина в отдалении плавным движением опустил руки, позволяя свету коснуться своего лица лишь на мгновение — чтобы представить миру нефритово-белую маску призрака.

В следующий миг он поднялся на полупальцы и стремительно закружился в невесомом ускоряющемся фуэте, с каждым оборотом устремляясь вслед за нарастающим темпом музыки. В белоснежной пелене тумана его темный силуэт казался нематериальным, в движениях чувствовалось что-то неправильное, потусторонне-холодное.

И, все же, от призрачной грации его движений перехватывало дыхание.

Примерно в этот же момент Хуа Байнань потянул за ленты, связывающие лестницу, ожидая помощи императора — однако тот был полностью поглощен танцем призрака, и на лице его внезапно отразилась неясная борьба, ладонь его прижалась ко лбу — а затем скользнула к груди, накрывая сердце.

Внезапно он резко качнулся на тросах, и лестница начала распадаться по мере того как танцовщики ослабляли хватку и соскальзывали вниз.

Хуа Байнань яростно бросился к трепещущим в воздухе лентам в отчаянной попытке схватиться за них и удержаться в последний момент, однако больше не отягощенная весом дюжины тел дверная рама стремительно набирала высоту над сценой, находясь вне пределов досягаемости.

Император бессмертных неожиданно покачнулся, как если бы готовился к прыжку. На лице его отразилась пугающая решимость.

В следующую секунду он одним безумным, страшным движением скользнул вниз, проворачиваясь в воздухе в нескольких сальто — прежде чем раскинув руки упасть в заполнившие к тому моменту сцену густые клубы тумана.

Мгла на мгновение плавно всколыхнулась прежде чем неровный свет софитов снова выхватил два силуэта.

Один продолжал неподвижно лежать, словно поверженный воин.

Второй — с бесконечной нежностью склонялся над ним, простирая руки.

В какой-то момент молниеносная вспышка света все-таки пронзила мглу, выхватывая призрак учителя, который тихо скорбил в безмолвной тоске над своим погибшим учеником.

Однако в последнюю секунду пальцы императора дрогнули — и руки мужчин снова переплелись. Точно так же, как в первую их встречу.

В воздухе снова закружили алые словно кровь лепестки.

Комментарий к Bonus 2 Это была единоразовая попытка написать что-то подобное, и один из немногих случаев, когда я не хочу видеть здесь критику.

Эпилог будет отдельно, чуть позже. Спасибо за понимание.

P.S. А еще кто не в курсе — сегодня же 3 годовщина нами всеми люимой 2Ha. Так что всем истинным фанам мои поздравления _

====== Экстра. Ночь Семерок ======

Комментарий к Экстра. Ночь Семерок Предупреждение: это экстра-flashback. Она описывает события примерно за месяц до того, как Чу Ваньнин прогнал Мо Жаня и Ши Мэя.

Это была не первая поездка их группы на конкурс в соседний город. Мо Жань, которому тогда лишь недавно исполнилось шестнадцать, любил оказаться вдали от неусыпного контроля дяди Сюэ — ведь это бы значило, что некому будет следить, в котором часу и в каком состоянии он возвращается домой. Еще за месяц он развернул целую подготовительную кампанию: прекратил тратить карманные деньги, попутно устроившись на подработку почтальоном, чтобы скопить еще немного.

Они с Ши Мэем, его новым товарищем, неделями просматривали в интернете локальные бары и клубы, потому что им предстояло выбрать маршрут, позволяющий обойти все самые злачные места за одну ночь. Уже наутро после конкурса следовало возвращаться, и оба были готовы кутить всю ночь напролет, собираясь выспаться по пути домой.

Однако в какой-то момент их тщательно проработанный план оказался под угрозой срыва.

Угрозу эту звали учитель Чу.

Он был самым младшим руководителем в коллективе — лишь недавно парню исполнилось девятнадцать. Обычно в поездки со старшей группой отправляли более опытных педагогов, и, как правило, их сопровождал учитель Таньлан. Тот мало следил за ребятами — должно быть, ностальгируя по собственной молодости. Даже если Мо Жань ночью сбегал из гостиницы, он закрывал на это глаза, прекрасно осознавая, что парень вернется к отъезду.

Но учитель Чу… Мо Жань знал его не первый год, еще со времен, когда тот сам был учеником в балетной школе. Этот ледышка сам не развлекался, и другим не давал. Одна лишь мысль о занятиях с ним вызывала у большинства в учебной группе нечто сродни нездоровой радости, испытываемой мазохистом при виде плетки. Этот парень был жесток, полон язвительных замечаний. Никого никогда не хвалил, никогда не поднимал ни на кого голос, лицо его всегда казалось непроницаемым — но его тихая циничная критика вышибала дух, заставляя всех, кто у него учился, нервно сглатывать от одной лишь мысли о приподнятом плече или неуместно согнутом колене. Он не терпел опозданий, вранья, и запах духов, коими первое время обильно орошали себя девицы перед занятиями в жалких попытках привлечь его внимание. Видел насквозь каждого, кто смел явиться на занятие толком не выспавшись. Прожигал при малейшей оплошности таким взглядом, от которого спину прошибала ледяная испарина.

Вот только все это было нипочем их старшей группе. Потому что учитель Чу, обладая характером демона преисподней, выглядел словно небожитель. Стройный, гибкий, будто изящное древко лука, от кончиков ресниц до хрупких лодыжек и тонких пальцев.

Мужчина предпочитал носить мешковатые кашемировые свитера с высоким горлом, но Мо Жань также знал, что скрывается под ними: видел пару раз мельком эту тонкую талию, острый разлет ключиц и бледную, длинную шею. Втайне он радовался, что Чу Ваньнин не выставлял себя на обозрение — его одногруппники и без того исходили на него слюной на занятиях. Наверняка многие бы не дожили до конца репетиции, если бы однажды Юйхэн надумал прийти к ним в чем-нибудь облегающем.

Впрочем, никакие длинные свитера не могли укрыть от жадных взглядов его идеальные черты лица: высокие бледные скулы, острый прямой нос, красивые чуть хмурые брови вразлет — и дивные глаза феникса, от одного неодобрительного взгляда которых Мо Жань всякий раз чувствовал, как в груди поднимается странная горячая волна. Иногда он намеренно допускал ошибки в связках лишь для того, чтобы парень обратил на него внимание, и этим чертовым мягким голосом произнес его бл*дское имя.

— Мо Жань…

Мягкий, вопросительный тон творил с ним нечто невообразимое. На мгновение выпав из реальности, юноша не сразу понял, что Чу Ваньнин незаметно подошел к нему и, чуть щурясь, уже какое-то время разглядывал его набитый до отказа рюкзак — словно задаваясь вопросом, что такого объемного парень мог взять в поездку на два дня.

— Учитель Чу? — юноша склонил голову. Ему все еще было непривычно называть Ваньнина учителем. Они были знакомы около шести лет — все это время тот занимался с Мо Жанем индивидуально. Их совместные занятия прекратились лишь пару месяцев назад, когда Ваньнин пришел в балетную школу в качестве преподавателя.

Девятнадцатилетний деспот. Белый дух. Маленькая вдова. Как его только не называли за глаза.

Часть этих прозвищ Мо Жань придумал сам — в моменты, когда осознание, что парень даже не смотрит в его сторону, становилось особенно невыносимым.

Их знакомство не давало ему никаких привилегий перед соучениками — если говорить откровенно, то, скорее, наоборот, Чу Ваньнин относился к Мо Жаню даже хуже чем к другим ребятам.

Если кто-то из них зажимал пальцы или опускал локти — он лишь холодно указывал на оплошность, чуть хмуря брови. Но, если вдруг забывался Мо Жань… юноша знал, что одной колкой фразой дело не ограничится. Нет, Чу Ваньнин не поносил его, не повышал на него тон, не обзывал криворуким калекой. Он не был похож на учителя Таньлана, который не гнушался пройтись по ученикам крепким словцом.

Нет, Чу Ваньнин был другим.

Он сверлил юношу долгим, пронизывающим взглядом, а затем, поджав губы, многозначительно цедил, что талант и физические данные — ничто в сравнении с упорством и практикой.

Сама фраза как будто не относилась ни к кому конкретно, но тяжелый взгляд, который, казалось, проникал куда-то глубоко под ребра, вонзаясь острием заточенного клинка, не давая парню и на мгновение усомниться, о ком именно говорил Чу.

По правде, Мо Жань всегда был старательным — и лишь благодаря этому спустя шесть лет занятий с Чу Ваньнином танцевал основные партии практически во всех постановках. Он немного распустился только в последние месяцы — и не хотел бы признаваться даже себе в том, что таким образом мстил юноше за то, что тот решил прервать их совместные занятия.

Ему отчаянно не хватало их. Не хватало… Мо Жань вздохнул, а затем потряс головой. Он знал, что дело было совсем не в занятиях — а в том, кто именно их проводил.

Чу Ваньнин.

Чертов Чу Ваньнин, решивший, что Мо Жань отлично справится и без его помощи. Заявивший, что заниматься индивидуально им больше нет нужды.

— Что-то случилось? — Чу Ваньнин теперь пристально вглядываться в лицо юноши, видя, что тот снова отвлекся.

— Все в порядке, учитель Чу. А-Жань, он… немного устал после поездки. — Раздался мелодичный голос Ши Минцзина, который пришел парню на выручку, вовремя заметив, что происходит.

Очевидно, он резонно опасался, что их план ночной вылазки после конкурса может сорваться если Мо Жань продолжит молча цепляться пальцами в лямки рюкзака и хмурить брови словно какой-нибудь злодей в низкопробной драме. Выглядело все это и впрямь весьма подозрительно.

— Если устал, зачем встал посреди холла словно истукан? У нас до выступления еще три часа. Самое время пойти в номер и отдохнуть.

Мо Жань сглотнул. Правда, почему он так и не поднялся в номер?

Ах, да. Он же все это время наблюдал за тем, как Чу Ваньнин помогал ребятам распределиться по комнатам. Сам Мо Жань должен был заселиться вместе с Ши Мэем в один номер на двоих, однако… он так и не поднялся за своим другом, потому что ему внезапно стало ужасно любопытно, в какой номер отправится его учитель.

Он планировал тихо выждать, пока тот освободится, и проследовать за ним.

Похоже, его план с треском провалился.

— Пойдем, А-Жань. — Ши Минцзин снова напомнил о себе. Его пальцы уверенно обхватили запястье юноши, потянув его за собой. Мо Жань бросил последний взгляд в сторону Чу Ваньнина, и понял, что тот отчего-то хмурится, и взгляд его прикован к соединенным вместе рукам его учеников.

— Мо Жань, стой. — Голос Чу Ваньнина прозвучал отчего-то чуть резче обычного, и Мо Жань поймал себя на мысли, что в груди на мгновение появился странный, сладостный трепет.

Когда учитель Чу называл его по имени, он чувствовал себя необычно. Почти так же, как когда смотрел п*рно — но все же… иначе. Лучше. Ощущения каким-то непостижимым образом были намного острее, отдаваясь горячим томлением где-то в паху.

Выскользнув из хватки Ши Минцзина, он развернулся к учителю в полоборота, бросая на него украдкой тревожный взгляд.

Он всерьез опасался, что Чу Ваньнин каким-то образом поймет, в чем дело. Он был удивительно проницательным человеком когда дело касалось постановок и танца — какова была вероятность, что он заметит возбужденное состояние парня?

— Учитель Чу? — Мо Жань попытался изобразить на лице правдоподобную улыбку. Мысленно призвал себя сохранять спокойствие, но в груди жгло от осознания, что Чу Ваньнин на него смотрит.

“Что, если он и вправду заметит? Он ведь старше меня всего на три года — мы почти ровесники. — думал он. — Не может же быть он в самом деле таким холодным, каким кажется? Интересно… ему вообще нравятся мужчины?”

Непрошеные образы тут же наводнили воображение. Последний год он частенько представлял Чу Ваньнина, когда хотел получить быструю разрядку. Стоило только подумать о том, как его учитель кладет свои худые прохладные ладони ему на плечи, пытаясь откорректировать положение… или проходится длинными, изящными пальцами по его запястью, заставляя выправить заломанный угол…

Мо Жань едва не застонал в голос — ему пришлось укусить себя за щеку, чтобы сдержаться.

То, как он реагировал на Чу Ваньнина и его вполне невинные прикосновения, было ненормально.

Он ведь даже не представлял его себе обнаженным, или…

Мо Жань невольно вздрогнул, из ушей едва не повалил пар.

Нет, он определенно был не в себе.

— Будет лучше, если Ши Минцзин поселится с Наньгун Сы. Они оба недавно перешли в группу, и Сы не с кем жить. Что скажешь?

“Твою ж…!!! Какой облом!!!”

Мо Жань обменялся с товарищем быстрыми взглядами. Тот незаметно пожал плечами — но было видно по выражению глаз, что расстроен. Деля один номер на двоих, они с Ши Мэем могли не опасаться, что кто-то донесет на них Чу Ваньнину. Но чертов Наньгун Сы… он был слишком правильным, заставляя Мо Жаня скрежетать зубами, задаваясь вопросом, откуда он вообще взялся на их головы. Всегда почтительный к учителю, не допускающий ошибок, идеальный… Вечно крутящийся вокруг Чу Ваньнина.

Неудивительно, что селиться с ним никто не хотел.

Юноша невольно сжал челюсти.

— Если вы захотите после выступления прогуляться, я не стану возражать, — добавил Чу Ваньнин, и как-то странно взглянув в последний раз на Мо Жаня, отвел глаза. — Сегодня седьмое число седьмого месяца. Ночь Семерок… наверняка в городе будет, на что посмотреть. — Последняя фраза звучала как-то до неубедительного странно, сопровождаясь еще более неловкой паузой.

“Стоп… он, что, действительно собирался отпустить их с Ши Мэем одних?!”

Мо Жань изумленно моргнул.

А затем до него дошла вторая часть сказанного.

“Ночь Семерок… Праздник Циси”.

Он снова обратился взглядом к Чу Ваньнину — и, поскольку тот на него в этот момент не смотрел, и, казалось, был увлечен изучением собственных скрещенных на груди рук, задержал взгляд на лице парня.

Плотно поджатые губы выдавали напряжение, кончиков ушей и шеи коснулась легкая дымка румянца.

— Просто возвращайтесь в гостиницу до полуночи, ладно?

— Учитель Чу… — Мо Жань знал, что его голос прозвучал немного хрипло, но ничего не мог с собой поделать.

Ваньнин вопросительно вскинул голову, и на мгновение взгляду Мо Жаня предстала тонкая бледная шея и быстро дернувшийся кадык.

— Что?

— Если Наньгун Сы будет жить с Ши Мэем, где… где теперь буду жить я?

— У меня двухместный номер, — буквально выплюнул Чу Ваньнин, сверля парня ледяным взглядом. — И, если ты опоздаешь хоть на секунду, и не вернешься к полуночи, можешь забыть о будущих конкурсных выступлениях и поездках.

Мо Жань потрясенно уставился на Ваньнина, не понимая, не послышалось ли ему.

Тот, правда… только что сказал, что они будут жить в одном номере?

Вместе?.. Вдвоем?...

В груди разгорелся пожар.

На какое-то мгновение парень забыл как дышать, и только смотрел на Чу, пытаясь понять, не шутит ли тот. Но не было похоже, чтобы Ваньнин внезапно решил поупражняться в юморе. По крайней мере, выглядел он максимально серьезно.

Щурясь, он поддел рюкзак Мо Жаня рукой, проверяя его вес — а затем приподнял брови, услышав характерное металлическое побрякивание пивных банок.

— И чтоб никакого алкоголя. — После недолгой паузы процедил он, и, выхватив рюкзак парня раньше, чем тот успел хоть как-то его остановить, направился к лифту.

— Учитель Чу!!!

Мо Жань бросился за ним следом, окончательно отказываясь от планов на вечер — сам факт того, что он будет жить с Чу Ваньином в одном номере, пьянил сильнее чем самый крепкий алкоголь.

— Учитель Чу, стойте!!! Я… я же не знаю, куда идти! — он остановился у самого лифта, и едва не налетел на Ваньнина, который в этот момент стоял к нему спиной и хмуро зажимал кнопку.

Бросив на Мо Жаня раздраженный взгляд, юноша несколько нервно отступил.

“Всегда сохраняет дистанцию…”

Мо Жань знал, что Чу Ваньнин терпеть не мог, когда к нему приближались — а от случайных прикосновений приходил в неистовство, иногда — даже содрогался от отвращения. Но, если бы не это знание, он бы подумал, что его молодой учитель ведет себя словно стыдливая девушка, смущенная близостью объекта своих симпатий. Даже чуть покрасневшие уши Ваньнина выглядели невероятно мило… интересно, они действительно так сильно раскраснелись от гнева?

Мо Жань на секунду представил, как бы выглядел его учитель, если бы был… возбужден близостью. Насколько бы это сильно отличалось от того, что он видел сейчас?

Чу Ваньнин бросил в его сторону непонятный взгляд, сильнее поджал губы. Очевидно, был настолько зол, что не был в состоянии говорить.

— Учитель Чу, я прошу прощения за… — Мо Жань неловко замер, неуверенный, что именно ему нужно сказать, чтобы Чу Ваньнин перестал сердиться. — За все это…

Повисла долгая пауза, нарушаемая тихим гулом заселяющихся постояльцев гостиницы. Лифт все никак не спускался на их этаж.

— Извинения приняты, — наконец ответил Чу, и его выражение лица как будто немного смягчилось. — Я вылью весь привезенный тобой алкоголь в раковину, и будем считать, что я ничего не видел.

Возможно, он ожидал, что Мо Жань начнет возражать, но на его заявление парень только расплылся в улыбке, кивая.

— Пусть будет так, как скажет учитель.

Ваньнин еще некоторое время с абсолютно нечитаемым выражением лица бросал в его сторону странные мимолетные взгляды пока они ехали в лифте и по пути к номеру — но больше не проронил ни слова.

Номер, в который они заселились, был просторным и чистым. В воздухе стоял тонкий запах цитрусовой полироли, прохладный кондиционированный воздух приятно холодил после суток в душном автобусе. Две аккуратно застеленные покрывалами цвета морской волны кровати находились по разные стороны от тонкой ширмы в восточном стиле, украшенной причудливыми узорами в виде пестрых черно-белых и золотых сорок.

Чу Ваньнин отошел в сторону, давая Мо Жаню пройти вперед.

— Выбирай, где будешь спать.

А затем, не дожидаясь ответа, развернулся на пятках и понес рюкзак парня в ванную комнату. Вскоре оттуда послышались звуки сливаемого в канализацию алкоголя. Мо Жань чуть нахмурился, уставившись на тонкую, но при этом удивительно плотную ширму.

До последнего он надеялся, что у него будет возможность незаметно понаблюдать за Чу Ваньнином — и это определенно стоило бы всех тех денег, которые он потратил на закупку спиртного, и которые его молодой учитель сейчас бессовестно спускал прямо в унитаз.

Однако планировка номера была такова, что он не смог бы незаметно следить за Чу Ваньнином даже при большом желании.

И, все же, сама мысль о том, что учитель будет спать с ним в одной комнате, всего в нескольких метрах от него, по-прежнему волновала.

Выбрав для себя ту кровать, что стояла ближе ко входу, Мо Жань вытянулся на ней. Неожиданно в голове пронеслась мысль, которая заставила его едва ли не подскочить на месте.

“Чертов Чу Ваньнин, чтоб тебя!...”

Среди его вещей было кое-что, чего его учителю видеть определенно не стоило. Вот только он напрочь забыл об этой вещи, а потому так спокойно позволил тому забраться в свой рюкзак.

Все дело было в том, что какое-то время назад он периодически подкладывал Чу Ваньнину всевозможные пустяковые безделушки и сладости, чтобы того развлечь. Делать он это старался незаметно, и никогда не акцентировал на этом внимания — как правило, просто оставлял их где-то в танцевальном классе в момент, когда Чу отвлекался. Длилось это не первый год, и поначалу Ваньнин с улыбкой принимал его маленькие знаки внимания, хоть и не делал этого напрямую.

Однако примерно год назад что-то в его отношении к Мо Жаню начало неуловимо меняться, и однажды он подозвал его после индивидуального занятия и достаточно холодно попросил больше ничего не приносить.

Мо Жань поначалу подумал, что у юноши просто не было настроения, а потому, проигнорировал просьбу Чу, и на следующей же репетиции незаметно подсунул ему в сумку лотосовое печенье.

Вот только когда он пришел на следующий день, случайно бросив взгляд в сторону корзины для мусора, обнаружил в ней нетронутый бумажный пакет со сладостями, который собственноручно накануне разрисовал аккуратными цветами хайтана.

Все это произошло примерно за месяц до того, как Чу Ваньнин сухо сообщил ему о прекращении индивидуальных занятий.

С тех самых пор Мо Жань больше никогда не докучал парню подобными знаками внимания.

На самом деле, ему все еще было тошно от мысли, что Чу Ваньнин так внезапно решил оборвать с ним все то полудружеское общение, что продолжалось в течение стольких лет.

“Полудружеское, — мысленно скривился Мо Жань. — Иначе не скажешь. Все это время именно я пытался стать Чу Ваньнину другом. Делился с ним своими историями из жизни. Таскал ему сладости. На самом деле, сколько бы я не старался, он все эти годы продолжал во мне видеть лишь назойливого ученика”.

И, все же…

Почему-то в эту поездку, узнав, что Чу Ваньнин повезет их группу, он снова прихватил для него подарок. Он и сам не смог бы объяснить себе, зачем это сделал — тем более, что вещь эта была не купленной второпях в магазине. Одного лишь взгляда на нее хватило бы, чтобы Чу Ваньнин это понял. К тому же… Мо Жань не был уверен, принято ли было среди друзей дарить нечто подобное.

А сегодня к тому же был праздник Циси...

За неделю до поездки он купил шелковый отрез, раскроил из него платок — и несколько ночей провел без сна, старательно вышивая на нем цветы. Стежки временами собирали ткань гармошкой, ложась слишком плотно друг к другу — иногда же, напротив, растягивались и казались неловкими. Нитки путались на обратной стороне в уродливые узлы, швы петляли и расползались. Несколько раз парню приходилось полностью срезать вышивку, чтобы попытаться заново сделать все как следует. Он и сам не помнил, с какой попытки ему удалось вышить все более-менее сносно — так, чтобы цветы хайтана были хотя бы узнаваемы.

В конце концов, он до сих пор не был уверен, что в итоге наберется смелости, чтобы подарить собственноручно вышитый платок учителю. Казалось глупым, что он потратил столько времени на что-то, что могло так навсегда и остаться неврученным подарком.

Мо Жань даже не был уверен наверняка, чего он опасался больше: что не решится подарить платок Чу, или что все-таки решится, но затем найдет его где-нибудь в очередной мусорной корзине. Он уже знал, насколько бессердечно мог обходиться Чу Ваньнин с такими подарками.

В какой-то момент он принял решение, что платок все равно возьмет с собой в поездку, и затем, улучив момент, подсунет его незаметно куда-нибудь учителю Чу в вещи. Возможно, тот найдет его лишь вернувшись из поездки домой — и оставит себе. Вот только… Мо Жань никак не рассчитывал, что учитель полезет в его вещи и обнаружит приготовленный сюрприз вот так.

Неправильно.

Слишком рано.

Мо Жань неосознанно сжал руки в кулаки, чувствуя, как в груди становится невыносимо горячо.

“Да что со мной такое?!”

Он попытался взять себя в руки. Убедить себя, что не было ничего страшного в том, что Ваньнин увидит его бестолковый сюрприз. Он ведь мог подумать, что этот платок вышит для кого-нибудь еще — в конце концов, для того же Ши Мэя.

“Все нормально, — убеждал себя Мо Жань. — Он ни о чем не должен догадаться”.

Ему удалось окончательно успокоиться только к моменту, когда Чу Ваньнин наконец вернул его изрядно выпотрошенный рюкзак.

Старательно делая вид, словно ничего особенного не происходит, Мо Жань пошарил среди своих вещей в поисках того самого вышитого клочка шелка. Но его пальцы бесконечно натыкались на провода от наушников, пакеты со снеками, футболки… Платка же нигде не было. Он словно исчез с лица земли.

Он… что, правда, его забыл дома?!..

Мо Жань вывалил все содержимое своего рюкзака на постель и принялся лихорадочно перекладывать и перетряхивать вещи. Да нет же, он ведь помнил, как положил его...

Спокойно наблюдавший за происходящим Чу Ваньнин вдруг прохладно поинтересовался:

— Ты что-то потерял?

Мо Жань поднял голову и молча уставился на молодого учителя, который методично раскладывал свои вещи в прикроватной тумбочке. Почти вся его одежда была либо белой, либо в светлых пастельных оттенках. Сложенные стопки футболок и рубашек напоминали снеговиков.

— Я… да… то есть, нет.

Мо Жань хмуро покачал головой.

Почему его так сильно расстроило, что он забыл подарок дома, если даже не был уверен, станет ли его дарить?..

Впрочем, возможно, все это к лучшему. Чу Ваньнин, вероятно, все равно бы его выбросил.

— Прекрасно. Тогда советую тебе сходить в душ. До открытия конкурса еще пару часов, но нам еще нужно добраться до места проведения, переодеться и разогреться. Я сейчас пойду, проверю, как дела у нашей группы. Постарайся отдохнуть — если плохо выступишь, о вечерней вылазке с Ши Мэем не мечтай.

Мо Жань бросил долгий взгляд на Чу Ваньнина, и только теперь заметил, что волосы старшего юноши были слегка влажными. Он был полностью одет, так что ничто его не выдавало — однако, судя по всему, он и сам только что освежился.

При мысли о том, что парень совсем недавно был полностью обнажен — и при этом находился от него, Мо Жаня, всего в нескольких метрах, сердце яростно заколотилось где-то в районе горла, а тело налилось нестерпимым огнем.

Возможно, если он действительно сейчас отправится в душ, ему удастся почувствовать запах кожи юноши, и даже ощутить призрачное тепло там, где он стоял босыми ступнями.

Возможно… возможно, закрыв глаза, он сможет представить, что они находятся в душевой кабинке вдвоем.

Мо Жань опустил глаза. Он опасался, что Чу Ваньнин каким-то образом прочитает по его лицу, о чем он думает.

Лишь когда парень ушел он, стягивая с себя в спешке одежду прямо на ходу, Мо бросился в ванную комнату.

В воздухе совсем не было пара — что было само по себе странно — и чувствовался едва уловимый прохладный мыльный аромат. Шумно втянув его полной грудью, Мо Жань стал под под струи воды и прикрыл глаза. Его мысли обратились к Чу Ваньнину, и тому, как совсем недавно он точно так же стоял примерно здесь.

Обнаженный...

Мо Жань сдавленно застонал, представляя, как его учитель плавно скользит рукой по своей груди, опускаясь все ниже. Как длинные изящные пальцы проходятся по темно-вишневым соскам, на мгновение задерживаясь.

Его собственная плоть уже давно пребывала в напряжении — теперь же он оказался на грани отчаяния.

Интересно, бывал ли Чу Ваньнин иногда возбужден? Трогал ли он себя вот так?..

Прижавшись лбом к холодному кафелю, Мо Жань обхватил член рукой и резко, грубовато задвигался. Дыхание сбилось, перед глазами все пылало — он словно переместился в некий причудливый инфракрасный мираж, в котором прежде размытые фантазии обретали отчетливую физическую форму.

Он думал о том, как бы отреагировал Чу Ваньнин, если бы увидел, чем именно Мо Жань сейчас занят — и от этой мысли его словно прошибло током. Выгнув спину, запрокинув голову назад, он теперь двигал бедрами, представляя, как глаза юноши бы расширились от удивления, и как сбилось бы его дыхание. Наверняка он бы ко всему прочему еще и покраснел…

Мо Жань глухо застонал, представляя, как румянец цвета лепестков хайтана заливает обыкновенно бледные скулы, и как поджимаются тонкие губы… Те самые губы, которые ему так часто хотелось попробовать на вкус, когда Чу Ваньнин забывался и все-таки подходил к нему на репетициях ближе обыкновенного, касаясь его напряженных плеч.

“Расслабься. Дыши глубже” — говорил ему Чу Ваньнин в ухо. Его мягкий голос далеко не всегда отдавал холодом. По крайней мере, так было прежде.

До того, как их индивидуальные занятия прекратились.

Мо Жань задвигался резче, яростней, думая о том, что мог бы… мог бы тогда поцеловать Чу Ваньнина. Просто накрыть его губы своими — и посмотреть, как тот отреагирует. Отстранится ли — или ответит на поцелуй… Возможно, он бы приоткрыл рот, позволяя языку Мо Жаня скользнуть внутрь. Возможно, его обыкновенно такое спокойное дыхание бы наконец сорвалось в хриплый стон...

Мо Жань кончил.

Его плоть пульсировала еще какое-то время, а затем медленно обмякла. Он тихо выругался, понимая, насколько глупо предаваться подобным фантазиям.

В ту же секунду его окатило отвращением к самому себе.

Чу Ваньнин никогда бы не стал ни целовать его, ни, тем более, ласкать себя в душе, думая о нем.

Он был холодным словно кусок льда, по какой-то нелепой случайности принявший человеческое обличие.

Даже краснел-то не как все люди, а лишь местами — пунцовыми становились кончики ушей и шея, но не само лицо.

Казалось, ничто не могло заставить его утратить контроль. Уж точно не Мо Жань, которого он воспринимал как потенциальный источник неприятностей, который нужно было всегда держать на коротком поводке, в пределах видимости.

Парень отдавал себе отчет в том, почему учитель Чу подселил его к себе. Здесь нечего было додумывать.

Дело было не в том, что они были знакомы не первый год.

Не в его особенном отношении к Мо Жаню.

Чу Ваньнину было плевать на него — Мо Жань это уяснил раз и навсегда, хоть и с опозданием…

А ведь когда-то ему казалось, что между ними было нечто большее.

Всего пару лет назад все было иначе… или, может, он все это себе придумал? Принял желаемое за действительное.

Раздражаясь все сильнее, парень грубо выругался. Он уже успел привести себя в порядок после временного помутнения.

Он и сам не понимал, что именно его так привлекало в учителе Чу, что, едва завидев его, он терял контроль.

А ведь потеря контроля в его случае была особенно опасна.

Нет, ему положительно не стоило соглашаться ночевать с Чу Ваньнином в одной комнате: он понятия не имел, как выдержит с ним в одном пространстве всю ночь.

То, что поначалу он посчитал благословением небес, внезапно каким-то непостижимым образом превратилось в пытку.

В насмешку.

А как еще можно было назвать необходимость спать всего в нескольких метрах от человека, один взгляд в сторону которого поднимал член колом?.. Никакая ширма не была способна его спасти от унизительного ощущения бессилия что-либо изменить.

Приняв решение, Мо Жань обреченно вздохнул.

Он собирался провести всю эту ночь в компании Ши Минцзина — плевать, что Чу Ваньнин угрожал, будто больше не возьмет его ни на какие конкурсы.

Пускай.

Даже это было лучше, чем всю ночь лежать без сна, сгорая от желания к человеку, который только и способен, что жалить ядовитыми словами и сыпать издевками.

К человеку, который настолько холоден, что способен выбросить печенье, преподнесенное ему учеником ото всей души.

К человеку, которого от Мо Жаня и его попыток стать ему хотя бы другом, видимо, воротило.

Он лежал в постели без сна уже пару часов. Поначалу не хотел гасить свет — все еще надеялся, что Мо Жань вернется в номер, пусть и с опозданием. Но он должен был признать, что сам спровоцировал юношу сбежать.

В конце концов, какой подросток в своем уме захочет, вырвавшись из дома, проводить Циси в компании человека вроде Чу Ваньнина? Глупый… он решил, что, если расселит Мо Жаня и Ши Мэя, они не найдут способ провести эту ночь вместе.

Глаза в который раз безбожно защипало — и парень раздраженно прижал прохладные пальцы к векам. Еще этого не хватало. В какой момент он утратил контроль и позволил себе влюбиться в своего ученика?..

Если подумать, у них не было огромной разницы в возрасте — он был старше Мо Жаня всего на пару лет. Вот только с таким же успехом это могла бы быть разница в полвека, потому что он был скучным, глупым, вздорным, абсолютно никому неинтересным. Некрасивым. И, ко всему прочему, больным.

Он начал преподавать лишь потому что приступы астмы в какой-то момент обострились, и ему пришлось уменьшить количество выступлений, опасаясь, что однажды нагрузка добьет его, и он подведет труппу. Все еще выступал на сцене время от времени — но и он, и Хуайцзуй знали, что так не будет вечно. И что однажды — возможно, через год, или шесть лет — ему придется закончить карьеру танцовщика.

На самом деле, он имел вполне четкое представление, почему астма внезапно начала так быстро прогрессировать. Если раньше приступ мог случиться раз в полгода, а то и реже — теперь он вынужден был таскать ингалятор с собой буквально всюду. Брать его с собой даже в ванную — и хранить под подушкой на случай, если начнет задыхаться среди ночи.

Все пошло под откос когда он принял решение прекратить индивидуальные занятия с Мо Жанем.

Это было тщательно продуманное и очень взвешенное решение, которое он принял в одностороннем порядке потому что знал, что дальше так продолжаться не может. Он либо сойдет с ума, либо выставит себя и свои чувства на посмешище перед единственным человеком, который когда-либо проявлял к нему симпатию — и так искренне пытался стать его другом все это время.

И все разрушит.

Беда в том, что Чу Ваньнин не желал дружбы с Мо Жанем.

Он сам не знал, чего хотел от парня, учитывая, что отношения он строить попросту не способен после всего, что пережил в Жуфэн. Травматический опыт прошлого наложил на его жизнь такой глубокий отпечаток, что всякий раз, когда он даже просто допускал, что кто-то к нему может прикоснуться, его охватывал едва ли не панический приступ. Сердце начинало колотиться словно безумное, спину прошибал ледяной пот. Его трусило в лихорадке. От одной лишь мысли.

Что было бы, если бы Мо Жань попробовал к нему прикоснуться, он не знал — и проверять не собирался.

Был слишком сломлен, чтобы ставить на себе эксперименты.

Все, что ему оставалось — попытаться сохранить лицо и отдалиться от Мо Жаня так, чтобы парень и думать о нем забыл. Чтобы не пытался проявить к нему тепло, прекратил набиваться в друзья.

Он намеренно решил отдалиться.

Сначала проводил индивидуальные занятия все реже. Если прежде они с Мо Жанем занимались четыре раза в неделю, к концу прошлого года их встречи сократились до двух раз — а затем и те немногие занятия Чу Ваньнин начал переносить, оправдываясь гастролями и нехваткой времени.

Через пару месяцев его надежды, что Мо Жаню надоест заниматься в таких нестабильных условиях, и он сам решит прекратить все, так и не оправдались.

Казалось, юноша был теперь настроен еще решительнее. Он приносил Чу Ваньнину подарки — по сути, всевозможную чепуху, но… всякий раз сам факт того, что Мо Жань потратил время и карманные деньги на то, чтобы купить ему печенье или конфеты, положительно сводил с ума. Добивал его. Заставлял устыдиться самого себя и собственной решимости оттолкнуть парня.

Подарки, между тем, становились все разнообразней. Если раньше это были магазинные конфеты, то теперь Мо Жань время от времени собственноручно готовил их из шоколада специально для Чу Ваньина. Если раньше печенье бывало упаковано в обычный целлофан, теперь Мо Жань тратил время на то, чтобы красиво разложить его в бумажном крафтовом пакете, который украшал рисунками.

Чу Ваньнин зажмурился, пытаясь подавить в воспоминаниях момент, когда Мо Жань обнаружил один из своих подарков в корзине для мусора.

Почему Чу Ваньнин выбросил печенье? Сделал ли он это намеренно, чтобы Мо Жань увидел это и прекратил одаривать его своим вниманием? Отчасти. Однако он не мог отрицать, что слишком устал, и ему было невыносимо чувствовать, как юноша продолжает к нему тепло относиться несмотря на все его сознательные попытки саботировать их дружбу… или то, что сам Мо Жань считал дружбой, а Чу Ваньнин — мысленно окрестил “пыткой”.

Они не могли остаться друзьями. Это было невозможно. Не с Чу Ваньином, который знал, что его сердце однажды окажется разбито, стоит Мо Жаню повзрослеть и осознать, что его учитель — просто глупый, никчемный, скучный человек, с которым даже поговорить не о чем.

Это должно было произойти рано или поздно.

В конце концов, когда Чу Ваньнин не выдержал и напрямую сказал Мо Жаню об окончании индивидуальных занятий, было скорее поздно, чем рано.

Его собственное сердце уже предало его окончательно — и он провалился в бездну отчаяния, понимая, что бесповоротно влюблен, и что с трудом представляет, что теперь будет делать, когда в его жизни парня больше не останется.

В итоге на нервной почве его астма стала постоянной проблемой. По глупой случайности как раз из-за ухудшения физического состояния он снова вынужден был столкнуться с юношей — теперь уже как преподаватель в его балетной группе.

С удивлением он отметил, что за время, что он не видел Мо Жаня, тот действительно повзрослел — и наконец отдалился от него. У парня появились друзья-одногодки, с которыми он весело проводил время. Ему теперь вовсе не было дела до его неловкого учителя Чу — тем более, что тот держался с ним подчеркнуто отстраненно. Да и как он должен был с Мо Жанем себя вести, если одно лишь присутствие юноши на занятиях и репетициях вызывало в нем такое отчаяние? Такую боль?..

Всегда сохраняя дистанцию, он наблюдал за тем, как между парнем и Ши Мэем зарождаются первые чувства. Ши Минцзина Чу Ваньнин знал не только как перспективного танцовщика, но и как необычайно легкого, отзывчивого и добросердечного человека.

Они были дружны с детских лет — и с его стороны было бы низко ревновать Мо Жаня к человеку, который был для него словно младший брат.

Ши Мэй заслуживал счастья. Он любил жизнь — и умел ею наслаждаться.

Он был достоин.

А Чу Ваньнин — нет.

Чу умел лишь молча наблюдать из тени, как живут другие — и старался испытывать радость, когда у небезразличных ему людей в жизни все складывалось.

Но делать это становилось с каждым днем все сложнее.

В какой-то момент он понял, что ревнует Мо Жаня к Ши Минцзину — и осознание это ударило по нему словно пуля, выпущенная куда-то в сторону и случайно срикошетившая прямо в сердце.

Он сам себе опротивел.

А особенно отвратительным был, пожалуй, его недавний поступок.

Случайно увидев в вещах Мо Жаня вышитый шелковый платок, он не мог не догадаться, что парень приготовил его в подарок Ши Мэю на Циси.

По всему выходило, что этой ночью Мо Жань собирался признаться Ши Минцзину в любви — именно с этой целью и дарили платки в этот праздник. Тут не могло быть никаких инотолкований.

Чу Ваньнин закрыл лицо руками, чувствуя, что сгорает от стыда.

Он украл этот чертов платок из вещей Мо Жаня!

Какое бесстыдство!!!

Зачем он вообще это сделал?!..

Мо Жань мог вполне признаться Ши Минцзину в чувствах и словами, без всяких подарков. Едва ли такая потеря могла его остановить.

Проблема была в другом.

Чу Ваньнин задохнулся от подкатывающих к горлу рыданий, вспоминая, что на платке были вышиты аккуратными, четкими стежками распускающиеся цветы хайтана.

Те самые цветы, которые Мо Жань так любил изображать на коробках с печеньем. Которые весной, бывало, мог наломать в парке и принести ему — просто так, чтобы поднять настроение.

Те самые цветы.

Теперь Мо Жань хотел дарить их другому человеку.

Они больше не принадлежали Чу Ваньнину — и никогда не будут принадлежать…

Чу Ваньнин не знал, сколько пролежал без сна, беззвучно захлебываясь собственными слезами — казалось, он никак не мог остановиться, сколько ни тер лицо. Они просто лились из его глаз подобно прорвавшей плотине, которую больше невозможно было починить.

Он украл этот чертов платок потому что все еще хотел присвоить себе что-то, что стало бы для него частью воспоминаний о Мо Жане и том беззаботном времени, когда парень был его учеником — когда Чу Ваньнин считал его своим другом и еще не знал, что его сердце вот-вот разобьется.

Мо Жань вернулся в номер только к рассвету. На самом деле, он отправился прогулятьсяпо чужому городу после конкурсного выступления в одиночестве — в какой-то момент он понял, что не сможет выдержать бесконечный треп Ши Минцзина, который, казалось, и минуты не мог провести с закрытым ртом.

Ему было хр*ново.

По-настоящему.

И он понятия не имел, что с этим делать.

В какой-то момент он остановился посреди темной улицы и, запрокинув голову вверх, уставился на безжизненно холодное темное небо. Даже оно напоминало ему своим цветом глаза его учителя — темные, бездонные, похожие на разверстый космос.

Из-за отсвета огней ночного города звезд практически не виднелось, так что нечего было и надеяться увидеть падающую звезду.

Да и что он мог бы загадать?

Все, чего ему хотелось по-настоящему — вернуться в номер, где, должно быть, его ждал злой как демон преисподней Чу Ваньнин, готовый растерзать на куски из-за опоздания.

Вот только… разве был Мо Жань виноват, что так сильно желал этого демона? Разве мог он с этим хоть что-то поделать?

Он был, мать вашу, влюблен.

Казалось, чем хуже к нему относился Чу Ваньнин, тем сильнее парень влюблялся.

Все, что ему оставалось теперь — блуждать по ночному городу до самого утра, потому что вернуться в гостиницу он просто не мог.

Когда небо начало светлеть по кромке горизонта, внезапно пошел сильный дождь.

Парень вымок до нитки, и теперь одежда облепляла его словно утопленника.

Он тихо приоткрыл дверь номера и проскользнул внутрь — мокрый, с волос бесконечно капало. Продрогший до нитки словно бездомный пес, вышвырнутый хозяином.

В номере было тихо.

Парень бросил взгляд в сторону ширмы, украшенной изображениями парящих сорок — однако та надежно скрывала от него дальнюю от двери кровать, и учителя Чу, который, очевидно, уже давным-давно мирно уснул, так и не дождавшись ученика с поздней прогулки.

Поборов желание хотя бы мельком взглянуть на спящего юношу, Мо Жань направился прямиком в постель. Стянул с себя мокрую насквозь одежду — и бросил ее прямо на пол. Натянул на себя просторную футболку для сна — не до конца был уверен, что надел ее нужной стороной, но сейчас ему, по правде, было все равно. Она липла к вымокшей под дождем коже и мешалась, но он не рискнул бы включить свет на случай, если Чу Ваньнин все-таки спал не так уж крепко.

Немного поколебавшись, он сел на своей постели и уставился на ширму, отделявшую их кровати.

Какого хр*на он делает?!..

С волос продолжало течь ручьями. Его руки мелко дрожали — и он обхватил себя за талию, медленно покачиваясь из стороны в сторону, отчаянно пытаясь успокоиться.

Дышать медленнее.

Не думать о Чу Ваньнине, который лежал, такой беззащитный, всего в паре метров от него, и ни о чем не подозревал.

Не думать, что мог бы, пока тот спит…

“Бл*ть!!!”

Мо Жань обхватил голову руками, продолжая раскачиваться.

А затем вскочил на ноги и беззвучной тенью преодолел расстояние между собой и спящим учителем Чу.

Это было недостойно?!..

Плевать!!!

Он оперся руками по обе стороны от головы Чу Ваньнина, склоняясь к нему. Тяжелые влажные капли падали Чу на лицо, но Мо Жаню было плевать.

Проснется?!

Ну и пусть!!!

Он склонился к Чу еще ниже, и теперь мог слышать странно хриплое, прерывающееся дыхание своего учителя. Оно было медленным, но отчего-то словно... натужным.

Мо Жань опустил голову ниже, и его губы накрыли мягкий, чуть приоткрытый рот.

Соленый…

Почему его губы были такими горько-солеными?!..

На вкус поцелуй был словно глоток морской воды.

Мо Жаня буквально затрясло от этой *баной горечи, его пальцы сжались по обе стороны от головы не сопротивляющегося и ни о чем не подозревающего Чу.

Его язык уже проникал в рот учителя, соприкасаясь с нежными стенками щек, двигаясь нагло, в порыве охватившего безумия. Чу Ваньнин не смог бы сейчас остановить его, даже если бы проснулся и попытался оттолкнуть — но… к счастью, он действительно крепко спал.

Что… что он творит?..

Он целует находящегося в бессознательном состоянии учителя, пользуясь тем, что тот ни о чем не догадывается.

И его это, мать вашу, возбуждает…

Мо Жань резко отпрянул в сторону, словно обжегшись.

Что он творит?!..

Дрожащей рукой он накрыл свой рот, все еще чувствуя соль и горечь.

“Это был вкус слез, — изумленно понял он через некоторое время, когда его наконец перестало колотить нервной дрожью. — Определенно… вкус слез”.

В груди что-то болезненно сжалось, но парень тут же заставил себя ожесточиться, вспоминая, как Чу Ваньнин выбросил его с таким трудом и заботой приготовленный подарок. Как с каждым днем взгляд Чу, обращенный к нему, становился все более холодным и отстраненным.

Ему было все равно, почему Чу Ваньнин плакал этой ночью.

Мог вырыдать тут хоть целый океан — какое Мо Жаню было до этого дело?!..

Его вообще не должно было это беспокоить.

Комментарий к Экстра. Ночь Семерок Всех с праздником Циси! Я постаралась сделать эту часть максимально в духе этого дня.

Те, кто знаком с легендой, заметят, что у нас тут Мо Жань, как Ткачиха, шил платочки, и Чу Ваньнин, как Пастух, крал вещи. И сороки на ширме символизировали что-то — но автор не уверен до конца, что именно. Самые внимательные также вспомнят, что Мо Жань в одной из глав обнаружил среди вещей Ваньнина смутно знакомый платок.

Да, дождь в этот день традиционно считается приметой к тому, что влюбленные друг в друга Пастух и Ткачиха так и не смогли встретиться.

Всем любви!

====== Часть 38 ======

Комментарий к Часть 38 Примечание: это не эпилог, а обычная прода.

...В просторном холле второго этажа, казалось, случилось вселенское столпотворение: балет закончился полчаса назад, но никто почему-то не торопился уходить несмотря на отличную вечернюю погоду, располагающую к прогулкам по ночному городу. Казалось, все чего-то ждут… и Мо Вэйюй действительно догадывался, чего. Время от времени он выглядывал из-за дверей гримерной, однако покидать её не спешил. В воздухе мешались тяжёлые ароматы разношерстных парфюмов и цветочных букетов: приторно-сладкие сахарные розы цвета бургунди, влажно-пудровые белоснежные лилии и пряно-зелёные бархатные ирисы. В шумной толчее терялись отзвуки оркестра — бодрый кофейный джаз, так разительно отличающийся от строгой классики постановки — но даже его разгоряченные ноты растворялись в общем гуле голосов словно таблетка шипучего жаропонижающего.

— Ну, и сколько ещё ты будешь меня здесь держать? — балетмейстер Чу, успевший принять душ и переодеться в повседневное, сидел на длинном диване, вытянув ноги. От безделья он решил размяться, попеременно оттягивая стопы.

Вместо ответа Мо Жань лишь покачал головой.

Стоит им покинуть гримерку, как толпа накинется на них подобно рою разъяренных ос. Чу Ваньнина с его непереносимостью прикосновений окружат ни о чём не подозревающие зеваки — и мужчина будет слишком вежлив, чтобы попросить всех убраться с дороги.

Мо Жань устал наблюдать за тем, как балетмейстер притворяется, словно всё в порядке: год совместных гастролей в абсолютно безумном графике научил его различать, когда тот приближается к пределу возможностей. Возвращение в столицу должно было стать заключительным этапом, после которого они оба собирались взять продолжительный отпуск… вот только понимание Чу Ваньнином слова “отдых”, как выяснилось, отличается от того, что успел навоображать Мо Вэйюй.

— Нам ведь совсем не обязательно участвовать в новой постановке, — между делом, пробормотал он себе под нос. Он не обращался ни к кому конкретно, однако Чу Ваньнин всё равно услышал.

— После всего, через что мы оба прошли, ты собираешься снова всё бросить?..

— Я не это имел в виду… — попытался замять тему Вэйюй, но балетмейстер Чу, очевидно, явно не был впечатлён таким объяснением. Он хмуро уставился на Мо Жаня, в выражении его глаз читалось прямым текстом: “да что ты говоришь — шесть лет назад ты хлопнул дверью, и явно не собирался возвращаться, пока я тебя едва ли не силком затянул на репетицию”.

И Чу Ваньнин был, конечно же, прав.

Год назад Мо Вэйюй даже не думал возвращаться в классический танец: для него казалось полным абсурдом, что после такого длительного перерыва это вообще возможно, а сам он в то время был уверен, что, скорее, проглотит язык, чем позволит себе заговорить с балетмейстером снова.

Однако… как же он ошибался.

И вот он снова танцует главную партию в новой постановке Чу — при этом даже не до конца уверен, как на это согласился. Вполне вероятно, Чу Ваньнин его даже не удосужился спросить — просто поставил перед фактом, что завтра они вдвоем выходят на первую репетицию, так что им обоим следует вернуться домой пораньше и выспаться.

— Я, правда, не имел ничего такого в виду, — Мо Жань осторожно покусывал губу, размышляя, сколько ещё им придётся проторчать в гримёрной.

— Я не участвую в постановке, — Чу Ваньнин сложил руки на груди, и, запрокинув голову, уставился в потолок. Приглушённый свет обрамляющих зеркало ламп отбрасывал на его лице замысловатые тени, заостряя и без того резкие, словно клинок, черты. Мо Вэйюй против воли засмотрелся, а потому не сразу понял, что именно ему сообщил балетмейстер.

— Что?.. — в какой-то момент он осознал, что прощелкал клювом главное. Чу Ваньнин… он, что, намеренно его отвлёк?..

“Ерунда какая-то…”

— Твоей партнёршей станет Е Ванси.

Вэйюй уже понял, что не ослышался. И, всё же, не был готов к такому повороту, а потому несколько секунд продолжал безмолвно смотреть на Чу.

Значит, балетмейстер не будет танцевать?..

— Я думал, что… — Мо Жань прокашлялся, пытаясь придать своему голосу больше уверенности, — ...после того, как всё немного улеглось, тебе ведь стало лучше. У тебя не было приступов весь этот год, и нагрузка…

— Это женская роль, — оборвал его Чу Ваньнин. — Мы ставим “Баядерку” Минкуса. С какой стати мне быть твоим партнёром? Если ты забыл, то, пожалуй, напомню — я балетмейстер, а не танцовщик.

Мо Жаня, похоже, его тирада ничуть не убедила. Он продолжал растерянно смотреть на Чу, как если бы ждал, что тот переменит решение.

— Это. Женская. Роль, — повторил Чу Ваньнин с нажимом, и замолчал. Этим было всё сказано.

Вэйюй вздохнул, понимая, что переупрямить мужчину ему не удастся — по крайней мере, не сейчас, когда тот, кажется, даже молчание Мо Жаня воспринимает в штыки.

— А зачем мы ставим “Баядерку”? — поинтересовался он вяло.

Перспектива танцевать с кем-то кроме Чу Ваньнина свела к нулевой отметке и без того отсутствующий энтузиазм.

— Затем, что из тебя выйдет неплохой Солор, и все эти издания, пишущие про “дуэт огня и кипящего масла”, должны увидеть тебя в паре с кем-то… более подходящим, — Чу продолжал изучать потолок так пристально, что Мо Жань на мгновение даже засомневался, нет ли там и вправду чего-то особенно увлекательного. Но — нет. Тот был пуст и невинно-белоснежен, как обычно.

— Чу Ваньнин… — он бесшумно двинулся в сторону дивана. — Посмотри на меня.

— Я на тебя смотрел минуту назад, — балетмейстер, казалось, намеренно не желал поворачиваться в сторону Вэйюя. С отсутствующим видом он продолжал глядеть куда-то вверх — словно вопрошая небеса, за что его настигло проклятие в виде несносного Мо Жаня.

— Так посмотри ещё раз…

Было видно, что Чу Ваньнин этого не сделает, а потому Вэйюй улучил момент и запрыгнул на диван, упираясь коленями по обе стороны от бедер мужчины, хищно нависая над ним.

Балетмейстер застыл. Он явно не ожидал ничего подобного.

В широко распахнутых глазах промелькнула целая вереница чувств: мгновенный испуг, недоверие, грусть…

— Что, если кто-то войдёт?.. — прошептал сдавленно он.

— Что, если нет?.. — Мо Жань склонился ниже, его губы практически касались кончика носа Чу, иногда задевая его. — Ты всегда думаешь только о плохом.

Чу Ваньнин смерил его едким взглядом, в котором читалось невысказанное “а ты, похоже, думаешь чл*ном”.

Мо Жань склонился ещё ниже, часть прядей теперь падала ему на лицо, отчасти скрывая от Ваньнина медленно разгорающийся румянец на щеках и пожар во взгляде оттенка ранних сумерек.

Он скользнул длинными пальцами по подбородку Чу, затем медленно спустился к шее, очерчивая острый кадык, прошёлся по угловатой линии плеч.

Чу Ваньнин поджал губы, тёмные брови сошлись к переносице. Острый взгляд метал громы и молнии — и в то же время мочки его ушей стремительно заалели.

— Что, если даже нас увидят вместе?.. — продолжил Мо Жань, и внезапно его щеку обожгла хлёсткая пощёчина. — Ай!..

Он перехватил руку Чу Ваньнина, не давая тому времени отдёрнуть её, и тесно прижал к своей груди — туда, где так алчно колотилось сердце. Их лица пылали: Чу Ваньнин был отчаянно смущен, Мо Жань — объят желанием. Впервые за этот вечер помимо десятков тяжёлых ароматов цветов и парфюмов он чётко различил будоражащую цветущую яблоню. Тонкий запах усиливался у линии роста волос, у самой шеи мужчины. Кожа Чу Ваньнина не только одурманивала, но и была удивительно нежной, на ней легко появлялись синяки и отметины, потому весь этот год Мо Вэйюй был предельно осторожен чтобы не оставлять следов. Однако гастроли закончились, и он внезапно ощутил себя псом, дорвавшимся до лакомства, в котором ему так долго отказывали.

В следующий миг его зубы сомкнулись на горле Чу, и тот тихо вскрикнул, пытаясь отстраниться — вот только он лежал на диване, упираясь затылком в подушку, и уворачиваться было попросту некуда.

— Что… ах… что ты… делаешь?.. — он сощурился на Вэйюя, но мягкий подрагивающий голос выдавал волнение.

Вместо ответа Мо Жань продолжил изучать молочно-белые изгибы длинной шеи. Чу Ваньнин его не отталкивал, и этого было достаточно, чтобы понять: все эти слабые протесты ни о чём. В какой-то момент Чу сдался, его губы дрогнули, а затем свободной рукой он потянул Вэйюя на себя. Примерно в ту же секунду раздался настойчивый стук в дверь.

— Мо Жань… — Чу Ваньнин дёрнулся, и наверняка стукнулся бы носом об лоб юноши, если бы тот вовремя не уклонился. Впрочем, Вэйюй, казалось, вовсе не был ни обескуражен, ни смущен. Его губы на этот раз сомкнулись на мочке уха Чу, он принялся играть с нею языком.

— Ммм?.. — вероятно, он не мог ответить ничего более связного из-за того что его рот был занят.

— Мо Жань!.. — балетмейстер на этот раз всерьез запаниковал, ему даже удалось согнуть одну ногу в колене в попытке оттолкнуть Вэйюя — однако из-за всей этой беспорядочной возни Мо Жань каким-то образом оказался прямо между его бедер, и поза стала выглядеть еще более непристойно.

Между тем дверь гримерки резко приоткрылась буквально на пять цуней, и внутрь просунулось недоумевающее лицо Сюэ Мэна, которое в одну секунду изменилось в выражении.

— Чёрт тебя побери, Мо Жань!.. — Вместо того, чтобы молча закрыть дверь и удалиться он заскочил в гримерную с пылающим лицом. — Ты ненормальный!.. Ты!..

Чу Ваньнин снова попытался оттолкнуть Вэйюя — на этот раз, свободной рукой перехватив того за шиворот рубашки. К несчастью, из-за натяжения ткани несколько верхних пуговиц с треском оторвались, и в итоге ткань на груди юноши неловко распахнулась.

— Черт тебя побери, псина!.. — завопил Сюэ Мэн снова во весь голос. Казалось, еще немного, и из его ушей повалит пар. — Немедленно прекрати приставать к балетмейстеру Чу!..

— Да я ничего в общем-то не делаю, это балетмейстер… — Мо Вэйюй наконец поднял голову чтобы ответить, и тут же получил затрещину.

— Мо Вэйюй!.. — взбеленился Чу Ваньнин. — Весь стыд потерял!..

— По крайней мере, я не вламываюсь без стука… — попытался оправдаться он, но Сюэ Цзымин тут же перебил его.

— Я стучался!..

— ...и, что, тебе ответили? — Мо Жань опасно прищурился.

Сюэ Мэн раскрыл рот, чтобы что-то сказать, но затем, махнув рукой, пробормотал:

— Просто… просто скажите спасибо, что это был я. — Он вышел из гримерной, показательно громко хлопнув дверью.

Мо Жань картинно приподнял брови, опуская взгляд на собственную распахнутую на груди рубашку, а потом переводя его на онемевшего от шока Чу Ваньнина.

— Это было… страстно.

— Заткнись.

— Мне понравилось… — хотел, было, продолжить Вэйюй, но его рот тут же накрыла худощавая бледная ладонь.

— Мой телефон… где он? — зрачки Чу Ваньнина внезапно расширились, словно у ошалевшего кота, который вдруг оказался на матрасе посреди глубокого бассейна.

— Хорошая попытка, — усмехнулся Мо Жань, и потянулся, чтобы возобновить поцелуи, но Чу Ваньнин впечатался ладонью в его лицо, резко отталкивая его от себя. По всему было видно, что он распереживался.

— Я не шучу. Мо Жань, я не чувствую телефона в кармане джинсов…

— Возможно, ты его туда не положил, когда переодевался? — Вэйюй вздохнул. — Он может быть среди твоих вещей…

— Я не припоминаю, чтобы видел его, — балетмейстер покачал головой. — Набери меня, если тебе не сложно.

Мо Жань наконец сдался, понимая, что Чу Ваньнин не успокоится, пока не найдёт свой мобильник. Ему пришлось встать с дивана и порыться в рюкзаке чтобы найти свой смартфон, затем некоторое время он сосредоточенно хмурился, пялясь в экран.

Чу Ваньнин сел на диване, попутно поправляя сбившуюся толстовку. Выглядел он несколько испуганно.

Мо Жань вздохнул:

— Ты не в сети…

Их взгляды встретились, и Вэйюй с сожалением понял, что Чу Ваньнин, который за этот год, как он считал, казалось, отчасти избавился от повышенной тревожности, снова выглядел до странного затравленно. Ему был знаком этот болезненный растерянный взгляд — всё это напоминало времена, когда балетмейстер получал угрозы.

— Эй, всё ведь в порядке!.. Может быть, он просто разрядился, и ты его забыл дома, или ещё где… — затараторил Вэйюй, отчаянно пытаясь разрядить гнетущую обстановку. — Ну же, что за лицо?..

— Я зарядил его с утра, и совершенно точно взял с собой. — Чу Ваньнин покачал головой. — Думаешь, я совсем не в себе, чтобы не запомнить такое?..

— Конечно-конечно, ты всё помнишь! — закивал Мо Жань, активно размахивая руками, и ими же задевая стойку с одеждой. Планки перекосились, и несколько кофров с костюмами медленно но верно поползли вниз. Мо Жань попытался их подхватить, и в итоге вся конструкция с грохотом рухнула на пол.

Чу Ваньнин закрыл лицо руками.

— Я… я всё подниму! — Вэйюй принялся собирать рассыпавшиеся по полу костюмы.

— …… — балетмейстер Чу продолжал сидеть с абсолютно каменным выражением лица, наблюдая за происходящим. Однако было видно, что мгновенное оцепенение прошло, и теперь он был просто несколько раздражен — да и только.

— Я могу пройтись и порасспрашивать труппу — может быть, кто-то из них видел твой мобильный, — предложил между делом Вэйюй, продолжая кое-как собирать кофры и костюмы.

— В этом нет нужды.

— Почему?.. — он замер, вглядываясь в лицо Чу Ваньнина.

— Я вспомнил, что оставил его прямо здесь. На столике. Значит, здесь кто-то был во время выступления — и кто-то его забрал, — балетмейстер говорил спокойно, но при этом было видно, что каждое слово даётся ему большим трудом.

— Ты в этом уверен? — Вэйюй растерянно отложил в сторону охапку костюмов, и завертел головой. — Но Хуайцзуй же…

— Знаю, — Чу вздохнул. — Я навещал его.

— …… — настала очередь Мо Жаня молча уставиться на балетмейстера. Он просто не мог подобрать правильных слов, чтобы хоть что-то на это ответить, в голове вертелся оглушительный мат.

Хуайцзуй столько лет морочил голову Чу Ваньнину, и в итоге довёл мужчину до состояния, когда тот боялся лишний раз выходить из дома и даже просто с кем-либо сближаться, будь то дружба, или обыкновенное общение вне балетных тем.

Мо Жань опасался, что мужчина и дальше не оставит попыток контролировать Чу — и ему было неприятно осознавать, что Ваньнин этого, казалось, не замечал, хотя именно он был настоящей жертвой в этой ситуации.

— Он был мне вторым отцом, — Чу Ваньнин заметил выражение лица Мо Вэйюя и поспешил объясниться. — Я не могу оставить его. Он такого отношения не заслужил.

Вэйюй не знал, как на это реагировать. По его мнению, Хуайцзуй легко отделался. Ему было всё равно, что тот едва не обвёл его самого вокруг пальца, и по его вине он загремел в больницу — гораздо сильнее его беспокоил Чу Ваньнин и его попытки оправдать своего наставника. Всё это выглядело как результат некой долгоиграющей манипуляции…

— Прекрати, — балетмейстер Чу хмуро уставился перед собой. — Он здесь ни при чем. Я… пойду, сообщу о случившемся охране.

Он резко поднялся на ноги. Движения стали неловкими и деревянными.

— Стой! — Мо Жань перехватил его за руку. — Мы пойдём вместе.

Он отлично помнил, как Чу Ваньнин обращался в полицию, когда получал угрозы, и как всякий раз к нему относились с насмешливым презрением — так, словно всё это было не то его собственной игрой воображения, не то попыткой привлечь внимание на ровном месте.

Наверняка Чу тоже вспомнил об этом, а потому всё ещё медлил.

— Не беспокойся, я подтвержу твои слова, — Мо Вэйюй подмигнул Чу.

Тот натянуто улыбнулся.

— Я пойду сам.

Разумеется, им предстояло пройти через весь этаж и спуститься по лестнице — задача не из лёгких, потому что зрители после выступления всё ещё продолжали слоняться без дела.

Вэйюй знал, чего они ждут: все они надеялись увидеть их с Ваньнином вместе, чтобы понять, насколько реальны слухи об их отношениях.

Ему самому было глубоко всё равно, увидит ли кто-нибудь его с Чу, однако балетмейстер продолжал сохранять видимость сугубо рабочих отношений.

По правде, это было не то, чтобы приятно — скорее, наоборот.

— Я могу пойти сам, а ты подождёшь меня, — парировал Мо Вэйюй, понимая, что ему всё равно не хочется предоставлять Чу Ваньнину справляться со всем в одиночку.

В чём тогда был смысл этих отношений, если Чу не позволит ему ничем себе помочь?..

Балетмейстер кивнул. По тому, как мгновенно расслабились его лицо и линия плеч, можно было сказать, что он испытал облегчение — он действительно собирался продираться сквозь толпу один, прекрасно зная о собственной проблеме с восприятием чужих прикосновений, и общаться с охраной тоже был намерен сам.

Он был настолько напуган пропажей телефона...

Впрочем, это было вовсе неудивительно, если учесть, через что им пришлось пройти.

Мо Вэйюй ободряюще улыбнулся ему:

— Жди меня тут, и никуда не выходи. Я скоро вернусь…

Чу фыркнул себе под нос что-то про то, что он взрослый человек, и не нуждается в подобной чуши, но Вэйюй пропустил это мимо ушей. Чу Ваньнин нуждался в этом, что бы он ни утверждал по этому поводу, и как бы ни пытался казаться сильным.

Впрочем, в его силе Мо Вэйюй не сомневался — ведь именно Чу Ваньнин год назад спас его.

Чу Ваньнин, на самом деле, в критических обстоятельствах был способен практически на всё, и это пугало Мо Вэйюя намного сильнее, чем он показывал.

Ваньнин дважды спас его год назад... но какой ценой?..

Мо Жань, очнувшись в больнице, поклялся, что попытается оградить его любыми возможными способами от новых потрясений. Он хотел заботиться о Чу, потому что до этого у мужчины не было никого, кто бы делал это искренне, и ничего не требовал взамен.

Чу Ваньнин мог фыркать на него, закатывать глаза, однако Мо Жань был уверен — в глубине души мужчина рад, что ему не придётся разбираться со сложившейся ситуацией в одиночку.

С этой мыслью он вышел из гримёрки и спустился по лестнице вниз.

Комментарий к Часть 38 Прошу прощения, но эпилога не будет в ближайшее время ✨ Я сама не знаю, что пишу — знаю только, что в конце лета испугалась, что никогда не закончу эту историю, или всё испорчу, и в итоге как-то всё недописала. В общем, выливка потихоньку возобновляется. Что-то будет. Возможно, что ничего хорошего...

====== Часть 39 ======

....Позже, вернувшись домой, Мо Жань ещё раз на всякий случай всё перепроверил, но телефон Чу Ваньнина словно растворился в воздухе: его попросту нигде не было.

Сам балетмейстер Чу, на первый взгляд, вовсе не был расстроен пропажей — однако выпил не менее трёх чашек травяного чая, и весь вечер почти не обращал на Вэйюя внимания, погрузившись в вычитку нового сценария. Мо Жань знал, что делает он это намеренно, чтобы отвлечься от произошедшего, а потому не мешался. Впрочем, ему пришлось трижды напомнить мужчине, что тот сам говорил, будто собирался лечь пораньше, прежде чем Ваньнин перебазировался с ноутбуком на коленях в кровать — да так и продолжил сидеть.

Мо Жань уснул, глядя на синие отсветы на бесстрастном лице — а, когда проснулся от звонка будильника, обнаружил, что Чу уснул сидя, и его ноут давно ушёл в ждущий режим. Он решил дать балетмейстеру ещё немного отдохнуть, так что приготовил завтрак — и лишь затем его разбудил.

Удивительно, но тот ни на что не жаловался, и выглядел всё таким же погружённым в размышления, хотя наверняка спина и шея его затекли так, что даже подъем с кровати дался не без усилий. Однако, когда Вэйюй предложил сделать ему массаж, Ваньнин смерил его таким взглядом, словно речь шла о постельных экспериментах, а не о банальной человеческой заботе.

Завтракали они в тишине. По пути на репетицию Чу Ваньнин отвечал на попытки Мо Жаня завязать диалог односложно и вяло — а, когда тот спросил, что именно случилось, пожал плечами:

— Сам как думаешь?..

Вэйюй растерянно вздохнул. Он знал, что дело в пропаже телефона — но, в конце концов, это ведь всего лишь вещь. Прямо в обед они могут выйти и купить новый… с чего так накручивать себя?

Они подъехали к уже хорошо знакомому залу, где проходили репетиции, не требующие большой сцены — и почти сразу разделились: Чу Ваньнин отправился общаться с новым помощником-хореографом, а сам он присоединился к Наньгун Сы и Е Ванси. Чуть позже они ждали и Ши Минцзина — эта постановка должна была стать первой после длительного перерыва и сложнейшего периода реабилитации парня.

— Это было… смело, — без вступлений начал Наньгун Сы. — И как вы, ребята, на это решились?..

Е Ванси деликатно покашляла в кулак, призывая товарища замолчать, и он примирительно закивал головой. Мо Жань, который в свою очередь вообще не понял, о чём речь, приподнял брови:

— Решились — на что?..

Он смотрел на Наньгун Сы, а тот добродушно улыбался, приподнимая большие пальцы рук вверх, и одобрительно кивал. Так продлилось примерно пару секунд...

— Мо Жань… — Чу Ваньнин подошёл к нему слишком тихо, а потому Вэйюй не сразу понял, что стоит за его спиной.

Знакомый голос вызвал у него широкую улыбку — и в следующее мгновение он бодро развернулся вокруг своей оси:

— Балетмейстер Чу…

Однако выражение лица Чу Ваньнина было ледяным, и он даже не подумал улыбаться в ответ — лишь сильнее сжал губы, словно колебался, стоит ли говорить что-то, что вертелось на языке.

— Вы очень красивая пара, — вклинился Наньгун Сы. Е Ванси снова незаметно одернула его, однако это его не остановило. — То видео из Европы… просто балдеж!..

Чу Ваньнин продолжал неотрывно сверлить взглядом Мо Жаня, который всё больше терялся в догадках, лихорадочно перебирая в голове все видео, которые могли бы привлечь столько внимания… но в голову, как назло, ничего не приходило.

— Видео?.. — повторил он растерянно.

— Кто-то выложил наше совместное видео с гастролей в мой аккаунт, — мрачно резюмировал Чу Ваньнин. — Вероятно, тот самый человек, который вчера украл мой телефон.

— Это то видео, где… — Мо Вэйюй насторожился.

— Посмотри сам, — Чу Ваньнин покачал головой. — Его слили ночью. Сегодня утром у меня состоялся важный разговор — и я принял решение на время взять отпуск. Съезжу куда-нибудь, отдохну.

Мо Жань застыл. Он не верил собственным ушам. Происходящее казалось какой-то дурной шуткой.

“Чу Ваньнин… который сразу после гастролей так рвался работать… берёт отпуск? С чего бы?”

С другой стороны, возможно, это было правильным решением — им обоим стоило бы как следует набраться сил. Вэйюй давно об этом говорил — вероятно, Чу наконец решил к нему прислушаться?..

— Хорошо. Я забронирую билеты и отель… — он неуверенно заулыбался, но Чу не разделил его энтузиазма.

— Я забронирую всё сам. Ты остаёшься.

Каждое слово обрушивалось словно неподъемный жернов.

После года, проведенного в постоянной близости, когда ни один из них не расставался с другим более, чем на сутки, внезапная новость… внушала ужас.

Мо Жань сжал ладонь Чу в своей так крепко, как только мог, не совсем понимая, что именно делает — и, главное, зачем.

— Вэйюй… — Ваньнин попытался остановить его, как делал всегда при посторонних, но парень хмуро уставился на него, а затем усмехнулся, кивая подбородком в сторону коллег:

— Им давно уже всё известно. От кого нам прятаться?.. О каком вообще видео речь?

— Там, на самом деле, нет ничего особенного: это пятнадцатисекундный ролик в доуин, съемка видов ночного города с балкона, но в балконном стекле… есть отражение, — решил уточнить Наньгун Сы, уверенный, что помогает.

Вот только после его слов лицо Ваньнина, кажется, и вовсе потеряло всякие краски.

Он не пытался выдернуть руку из хватки Мо Жаня, не отводил взгляда, но в его глазах читалась странная прохладная решимость.

— Пойдём.

Он явно не хотел говорить при свидетелях — и, разумеется, был прав.

Мо Вэйюй вздохнул. Он теперь понял, о чем толковали в труппе: кто-то слил то самое видео, которое Чу Ваньнин записал на телефон — по сути, там не было ничего особенного, но в отражении окна, присмотревшись, кто-то вполне мог различить два мужских силуэта, которые стояли друг к другу достаточно близко. В конце один мужчина обнимал другого за талию, привлекая к себе ближе.

Там не было ни поцелуев, ни еще каких-либо откровенных сцен, от которых Чу стоило бы так сильно сходить с ума или злиться. Стыдиться было нечего.

Так почему же Чу Ваньнин так остро отреагировал?..

Они оба отдалились от труппы на приличное расстояние, и всё ещё продолжали идти в сторону пожарной лестницы по практически пустому коридору. Всё это время Вэйюй продолжал сжимать ладонь Чу в своей — и ему казалось, словно он никак не может согреть эти пальцы. Ваньнин почему-то был слишком холодным — и это явно было нездорово...

В итоге они оказались на одном из скудно освещённых лестничных пролётов, куда наверняка месяцами не заглядывал даже ночной охранник.

Только тогда Чу Ваньнин остановился. Он дышал чаще обычного и выглядел предельно напряженным. Глядя прямо на Вэйюя, он равнодушно спросил:

— Это ведь не твоих рук дело?

— Что?.. — Мо Жань изумлённо распахнул глаза.

— Видео. Украденный телефон из гримёрки… ты ведь к этому не причастен?

Теперь уже происходящее начинало выходить за всякие рамки понимания.

Как балетмейстеру вообще могло прийти в голову что-то подобное?..

Видимо, на лице Мо Жаня отразилась обида, а потому Чу Ваньнин тут же пошёл на попятную:

— Прости. Я не должен был… спрашивать. Я тебе доверяю, но… всё ещё не понимаю, кто мог это сделать. И… зачем?

— Возможно, это журналисты, — Мо Жань вздохнул. — На том видео ведь особо ничего не поймешь. Лиц не видно… и, даже если бы там было что-то примечательное, рано или поздно все и так узнают о наших отношениях. Неужели ты думаешь, будто их удастся скрывать вечно?

Ответом послужило гробовое молчание — и стало понятно, что примерно так Чу Ваньнин в самом деле и думал.

“Бл*дство…”

Мо Жань рассеянно почесал шею. Он чувствовал себя предельно паршиво: с одной стороны, из-за того, что плохо было Чу Ваньнину, с другой — потому что внезапно пришло осознание, что тот продолжает считать их отношения некой грязной тайной, которую необходимо скрывать любой ценой.

Сам Мо Вэйюй, разумеется, так не думал — ему с почти что детской наивностью хотелось, чтобы весь мир знал о том, что они вместе. Чтобы Чу Ваньнин не прожигал его негодующими взглядами, когда он берёт его за руку, или хочет обнять. Он не желал прятаться от окружающих, словно они с Чу какие-нибудь преступники. Мечтал ходить на настоящие свидания, не притворяясь, что они всего лишь близкие друзья, или коллеги...

Какая разница, что подумают об их отношениях случайные люди, если они будут друг у друга? Если в любой ситуации Мо Жань сможет обнять Чу, зарывшись лицом тому в плечо — и тот обнимет его в ответ?..

— На том видео мог быть кто угодно, — решил он зайти с другой стороны, пытаясь успокоить Ваньнина, как умел.

— Но его выложили с моего аккаунта, — балетмейстер покачал головой. — Очевидно, что всё это снимал я. И, по правде, мне не стоило этого делать...

— Это не так, — Мо Вэйюй затряс головой из стороны в сторону, но Чу его остановил.

— Мне действительно давно следовало взять небольшой отпуск. Я устал, и мой помощник вполне может подготовить постановку. Мо Жань, будет лучше, если ты останешься и продолжишь работать над ролью, а я на время уеду…

— Ты… меня бросаешь? — вдруг оборвал его Мо Жань.

Внезапно ему стало по-настоящему страшно. Он впился пальцами в прохладную ладонь, как если бы пытался из последних сил удержать этот физический контакт — словно создавал между ними невидимую связь, которая не позволит Чу отвернуться от него.

“Неужели тебе так важно, что об этом думают или говорят чужие люди?.. Тебе недостаточно моей любви, Чу Ваньнин, чтобы вообще не думать ни о чём — после стольких лет недоговорённости… стольких событий, ты всё ещё считаешь, что кто-то посторонний вправе решать, можем ли мы быть вместе?..”

Мо Вэйюй застыл, словно изваяние. Ему хотелось провалиться сквозь землю. Исчезнуть.

Почему Чу Ваньнин так с ним поступает?..

Чу Ваньнин опустил голову. Тусклые лампы почти не освещали лестничный пролёт, а потому Мо Жань не мог видеть его выражения лица, отчего понимать его истинные эмоции было невозможно. Молчание тянулось около минуты — однако, по ощущениям Вэйюя, куда дольше.

— Нет, — Чу Ваньнин тяжело вздохнул, как если бы только что решал в голове сложнейшую загадку. — Я вернусь, и мы будем работать параллельно — над разными проектами. Так никто не посмеет говорить, будто… — он замолчал.

— Говорить что?.. — Вэйюй подался вперёд. Он давно уже кипел от злости — лицо его раскраснелось, ноздри подергивались, взгляд полыхал злыми искрами.

Однако он не знал, на кого злится сильнее: на Чу Ваньнина, или на себя.

Весь этот год он считал, будто после гастролей их ждёт светлое будущее, в котором они не будут ни от кого скрываться, и посвятят себя друг другу.

Ему никогда даже в голову не приходило спросить балетмейстера Чу, как тот представляет их совместную жизнь: будут ли они жить вместе в его доме, или в квартире Мо Жаня, будут ли совместно праздновать Новый год и дни рождения? В конце концов, заведут ли собаку — или кота?

Что будет, если им придётся работать в разных проектах, и гастроли не совпадут?..

Черт, он даже не знал, намерен ли Чу Ваньнин и дальше выступать — для него оказалось шоком, что в следующей постановке они не в дуэте.

— ...будто ты получил роль только потому что спал со мной, — продолжил Чу Ваньнин, а затем закрыл глаза, и отшатнулся в сторону, вырывая ладонь из пальцев Вэйюя.

Юноша настолько был не в себе, что прослушал, что Ваньнин пытался ему сказать до этого, так что его внимание выхватило лишь конец фразы.

Он продолжал ошалело глядеть на Чу, не понимая, верит ли тот сам в то, что только что сказал.

Неужели… кому-то в голову могла прийти такая глупость?

Бред!..

Да, безусловно, он ушёл из балета на шесть лет, и, вернувшись, получил место премьера и главную роль. Вот только… это ведь он на самом деле поставил однажды перед Чу Ваньнином ультиматум: или они вместе, или он уходит из постановки.

Чу Ваньнин был готов согласиться на это. Ему было важно, чтобы Мо Вэйюй играл главную роль. И, хоть воспоминания о той гадкой сцене до сих пор вызывали в Мо Жане волну отвращения к самому себе, он был уверен, что Чу всё прекрасно помнит.

Тогда почему же?..

— Я тебя не бросаю, — повторил уже более уверенно Чу Ваньнин.

Однако на лице его было написано нечто совершенно иное.

Растерянность — и непробиваемая решимость.

Мо Вэйюй кивнул, зная, что спорить сейчас бесполезно.

— Я могу всё бросить, и мы отдохнём вместе. Уедем туда, где нас никто не знает, — предложил он, но заранее знал, что Ваньнин не захочет даже слушать.

— Вздор, — балетмейстер Чу отмахнулся. — Ты сейчас в прекрасной форме, и тебя ждёт новая роль, в которой, уж я-то знаю, ты проявишь себя. Я же всё равно планировал… отпуск.

Мо Жань насторожился. Ему не понравилась пауза перед тем, как Чу Ваньнин в который раз заявил об отдыхе — как если бы он собирался сказать нечто совсем иное, но вовремя заставил себя остановиться.

Но он не мог придраться к словам балетмейстера — тот и так был крайне встревожен прецедентом с фото, и, вероятно, общением со спонсорами и руководством.

Вэйюй ощутил приступ иррациональной паники. Он думал о том, что ему самому следует расставить все точки: он выступает только из-за Чу Ваньнина, и, если того не будет, он уйдёт тоже.

Знал ли об этом Чу Ваньнин?..

— Даже не думай, — мрачно процедил Чу. — Твой контракт подписан на год.

Мо Жань открыл рот — а затем снова его закрыл.

Он ощущал себя рыбой, выброшенной на пустынный берег. Ему не хватало ни слов, ни воздуха — он задыхался, когда пытался заставить себя вымолвить хоть что-то. Внутри него сейчас пульсировал безотчётный страх, в который капля за каплей проникала подобно яду злость.

Чу Ваньнин находил время на то, чтобы навестить Хуайцзуя, и даже вернул Ши Минцзина обратно в постановку после года интенсивного восстановления и терапии. Он находил время на свои сценарии — и на общение со спонсорами.

Но он собирался пожертвовать временем, которое принадлежало Мо Вэйюю… по какому праву?

Неужели в его глазах Мо Жань и их отношения, их чувства… ничего не стоили?

— Я тебя не бросаю, — повторил Чу Ваньнин, и снова вздохнул. — Пожалуйста, пойми это. Мне нужно провести некоторое время одному, но я вернусь.

— Ага.

Мо Жань кивнул для большей уверенности. Ему было больше нечего сказать. Он не собирался устраивать скандал или закатывать истерику, и он ещё не решил, что именно собирается делать в данной ситуации. Знал только, что с Чу Ваньнином невозможно спорить — тот всегда найдёт способ обратить слова Мо Жаня против него же.

— Когда… ты уезжаешь в отпуск? — выбрал он вопрос, который казался максимально нейтральным для обсуждения.

— Я ещё не знаю, куда отправлюсь, но… полагаю, определюсь на этой неделе. Мне потребуется пару дней на сборы.

“Пару дней…, — Мо Вэйюй нахмурился, понимая, что поездка, скорее всего, продлится не меньше месяца, раз сборы такие долгие. — Месяц… это не неделя-две.”

— А… надолго? — задал он следующий вопрос.

Чу Ваньнин пожал плечами.

Мо Жань понял, что конкретного ответа он не дождётся — и это пугало, на самом деле, ещё сильнее.

Выглядело всё это так, словно Чу Ваньнин собирался сбежать от него — но делал это максимально мягко и цивилизованно.

— Я… люблю тебя, Чу Ваньнин, ты ведь знаешь это, — тихо проговорил Мо Вэйюй, как если бы боялся спугнуть мужчину очередным признанием.

Он жадно впился глазами в лицо балетмейстера — но в полумраке невозможно было ничего толком различить. К тому же, тот смотрел куда-то себе под ноги.

— Я тоже люблю тебя, — ответил тот.

Почему-то в этих словах Вэйюю мерещилось прощание — но он не был уверен, откуда в голову пришла такая страшная мысль.

“Он ведь сам сказал, что вернётся, и отпуск временный, — попытался убедить он себя, сжимая кулаки так, что проступили жилы. — Возможно, я просто накручиваю себя. Может ли быть… что я надоел ему за этот год? Он ведь привык жить один…”

Чу Ваньнин снова тихо вздохнул:

class="book">— Я собираюсь вернуться домой. Пожалуйста, продолжай репетировать без меня.

— Хорошо. — Мо Вэйюй попытался ободряюще улыбнуться Чу, но затем решил не издеваться над своим лицом после того, как обнаружил, что мышцы будто парализовало.

Он проводил Чу Ваньнина, и позволил мужчине вызвать такси и уехать.

Некоторое время смотрел вслед уезжающему кэбу, пока тот не скрылся за одним из углов — и продолжал стоять на обочине, не обращая внимания на проносящиеся в опасной близости автобусы и легковые машины.

Погода быстро портилась, солнце заволокло дымкой, а затем не прошло и десяти минут, как первые капли дождя упали на асфальт — тёмные, похожие на прожжённые сигаретами дыры.

Мо Вэйюй закрыл глаза, понимая, что в сложившейся ситуации действительно должен вернуться на репетицию — если он разорвёт контракт до отъезда Чу Ваньнина, тот устроит скандал и попытается его как-то удержать или отговорить.

Однако Мо Жань уже всё для себя решил.

Комментарий к Часть 39 Спасибо за ожидание! ✨

Надеюсь, не затянула. Постараюсь делать выливки, по традиции, пару раз в неделю.

====== Часть 40 ======

...Прохладный воздух обжигал лицо, и мелкая взвесь тумана бледным шлейфом поднималась над пустынной ночной пристанью, к которой только что причалило пассажирское судно. Высокий мужчина плотней закутался в мягкий вязаный шарф и в одиночестве спустился по трапу, из багажа у него была лишь объемная дорожная сумка через плечо — да небольшая поясная бананка. Ветер спутывал пряди волос, и те мешались перед глазами, так что идти приходилось медленней обыкновенного, то и дело цепляясь в скользкие холодные поручни.

Добравшись до суши, он остановился и ещё раз внимательно осмотрелся по сторонам. Ни такси, ни какого-либо ещё транспорта в поле зрения не попало — очевидно, ему придётся либо стоять ещё какое-то время на промозглом ветру и ждать, пока приедет водитель, либо добираться пешком. Выбрав второе, Чу Ваньнин пошарил в кармане в поисках нового телефона и заледеневшими пальцами кое-как набрал адрес чтобы посмотреть маршрут. К счастью, идти совсем недалеко.

Он не стал терять ни минуты и направился прямо вдоль проезжей части — всё равно никто в такое время никуда не ехал, курортный городок производил впечатление вымершего в середине декабря.

Чем дальше Чу отходил от пристани, тем растерянней себя ощущал. Ему теперь некуда было торопиться, и, даже если он решит в один момент всё переиграть и изменит планы, никто не станет ему докучать бесконечными звонками и вопросами. Его никто не ждал — за исключением, пожалуй, ночного администратора. Никто даже не знал, где он: по сути, этот город стал третьим в его маршруте, и выбрал он его отчасти как раз потому что здесь не нужно было беспокоиться о возможности случайно столкнуться с кем-то из знакомых — или, того хуже, поклонниками Мо Вэйюя, которые, казалось, находились даже за пределами страны, и в последнее время начали узнавать Чу Ваньнина.

Всё это было не к добру.

С самого начала Чу понимал, что ходит по тонкому лезвию, разрешая себе надеяться на какие-либо отношения с парнем, который был его младше, и, к тому же, которого он некогда учил. Всё стало лишь сложнее, когда они оба выступили в нашумевшей балетной постановке — было трудно не замечать косые взгляды окружающих, и далеко не все они были просто любопытными.

В какой-то момент Ваньнин уверил себя, что справится, и что сплетни так и останутся сплетнями, если не давать для них почву — но, по правде, он и сам понимал, насколько наивно действительно верить в возможность скрывать отношения постоянно. Он и сам не верил в это по-настоящему — однако ему всё ещё хотелось почувствовать вкус счастья перед тем, как всё неизбежно рухнет.

Никакая любовь не могла длиться вечно, перед лицом проблем любые чувства давали слабину, и даже самые достойные из людей не выдерживали постоянного давления.

Мо Жань сам не знал, во что ввязывался, и Чу понимал, что, чем дольше продлится их роман, тем сильнее они оба рискуют. И, если он сам так или иначе собирался завершать карьеру в балете, поскольку с его состоянием здоровья и возрастом рассчитывать на долгие годы на сцене не приходилось, то Мо Вэйюй после оглушительного успеха, находясь в потрясающей физической форме, мог танцевать ещё очень долго — и было бы несправедливо отнять у него эту возможность.

Чу Ваньнин учил его как раз для этого самого момента триумфа — более всего он опасался стать пятном на репутации ученика, загубить собственные усилия своими же руками.

Даже если ценой успеха должно было стать его счастье.

За год гастролей они оба привыкли друг к другу — так что Чу убедил себя, что расставание не станет особым ударом для Вэйюя, который поначалу с какой-то детской наивностью вбил себе в голову, будто желает этих отношений.

Наверняка за это время он понял, что балетмейстер далеко не так хорош, как он себе навоображал в голове — и, скорее всего, лишился большей части иллюзий.

Рано или поздно всё это должно было закончиться — и Чу Ваньнин справедливо рассудил, что лучше бы всё это произошло “рано”, потому что только так он сможет морально подготовиться к одиночеству.

К сожалению, пока он размышлял над тем, как ему лучше закончить отношения, не слишком огорчая Мо Жаня, случилось то, что разительно повлияло на его планы: у него украли телефон, а затем в сети появилось видео, которое определённо могло ударить по репутации Вэйюя намного сильнее, чем парень думал.

Впрочем, Мо Вэйюй, казалось, и вовсе не задумывался над тем, какими могут оказаться последствия. Его не смущало, что люди посчитают, будто он получает свои роли только из-за того, что спит с Чу Ваньнином — а ведь это было всего лишь логическим следствием, и не нужно было обладать выдающимся интеллектом, чтобы прийти к такому выводу. Чу Ваньнин не был особо хорош собой, однако он утверждал танцовщиков, и именно он взял в постановку Мо Вэйюя, который не танцевал уже шесть лет. С его подачи Мо Жань стал премьером — а, если взять во внимание, что парень, ко всему прочему, некогда был его учеником, картина складывалась пренеприятнейшая.

Чу Ваньнин знал, что просто обязан что-то предпринять, иначе в какой-то момент ситуация выйдет из-под контроля, и Мо Жань по своей беспечности лишится всего — а виноват во всём этом окажется балетмейстер.

Он решил предоставить Мо Вэйюю работать над сложной ролью в новой постановке, так, чтобы тот был слишком занят и особо ничего не заметил — и тем временем понемногу исчезнуть из его жизни.

Взял бессрочный отпуск, собрал вещи, и отправился в путешествие без конкретной цели.

Для него всё это было в новинку: раньше он даже не понимал, что такое быть по-настоящему одиноким, несмотря на то, что уже давно чувствовал себя таковым. Сюэ Чженъюн, Хуайцзуй, труппа — все они были, так или иначе, частью его жизни. Теперь же… даже их не осталось. И Чу Ваньнин не был уверен, когда сможет вернуться обратно — а, значит, ему следовало научиться жить в таком подвешенном состоянии.

От отеля к отелю. Изо дня в день.

Он сам не заметил, как вышел на освещённую фонариками парковку гостиницы. Остановился, чтобы поправить дорожную сумку, и мельком взглянул на часы. Четвертый час утра… он договаривался, что приедет в полтретьего ночи, однако тогда он понятия не имел, что будет идти пешком весь путь от пристани до гостиницы. Неудивительно, что на стеклянной панели светилась неоновая табличка, уведомляющая о том, что отель закрыт. Когда мужчина для уверенности дёрнул дверь несколько раз за ручку, та не поддалась. В фойе было темно.

Снова порывшись в кармане, Чу Ваньнин достал телефон, набрал номер администратора — и после долгой паузы услышал сонный женский голос:

— Слушаю вас?..

— Это Чу Ваньнин, — Чу прокашлялся. — Я должен был приехать на сорок минут раньше, но случилась непредвиденная задержка. Скажите, могу ли я заселиться в отель прямо сейчас?..

— Вы тот постоялец, который забронировал номер неделю назад? Бронировали с этого телефона?.. — сонный администратор явно медлила, и у Ваньнина появилось нехорошее предчувствие.

— Да, это так, — он поежился в очередной раз под порывом колючего ветра. Несмотря на то, что отель находился на юге, стоял декабрь — а на побережье зимой бывало подчас даже холодней, чем на континенте.

— Сожалею, но вы не явились в обозначенное время, а потому мы сняли бронь. Ваш номер уже забронирован другим человеком, — тягучим голосом проинформировала администратор.

— Что?..

— Сожалею, но ваш номер забронирован. В него должны заселиться уже утром, — повторила администратор, как если бы вправду решила, что Чу Ваньнин её не расслышал с первого раза.

— Хорошо… — мужчина вздохнул. — Что насчёт других номеров в отеле?

— Сожалею, но всё занято.

— Вздор… — пробормотал Ваньнин себе под нос. Он ума не мог приложить, каким образом все номера могут быть заняты, если на море стояла зима, и он приехал не в сезон.

— Что?..

— Ничего… — Чу вздохнул, понимая, что остался посреди ночи на улице, и, даже если загуглит с телефона какой-нибудь хостел, никто его в такой час не заселит. К тому же, спорить с администратором отеля было бесполезно. — Всего доброго…

— Постойте, — администратор остановила его, когда он готов был завершить вызов, — вы ведь тот самый Чу Ваньнин, да?..

— ……

— Ну, тот, о котором все говорят…

Чу не был уверен, кто именно и что о нём может говорить, а потому медлил с ответом.

— На самом деле… если вы съедете до восьми утра, мы успеем подготовить забронированный номер к заселению другого постояльца, так что… вы можете в нём переночевать, если хотите.

— Спасибо, — Ваньнин медленно выдохнул.

Кажется, ему не придётся прозябать на улице до открытия других отелей — а заодно он сможет в спокойной обстановке подыскать себе другое место и подзарядить телефон.

В фойе зажёгся свет, и вскоре к двери подошла женщина средних лет в накрахмаленной рубашке и наглаженных брюках. Широко улыбаясь, она открыла перед Чу дверь:

— Это и вправду вы!..

— ……

— Я смотрела отрывки из вашей постановки! Ваш дуэт!.. Мо Вэйюй на своём канале вылил пару дней назад видео с одной из репетиций… ну, то, которое… — она вдруг покраснела.

— Я не подписан на канал Мо Вэйюя, — холодно отрезал Чу Ваньнин, и это было правдой. Он знал, что Мо Жань выкладывал раньше ролики с каскадёрскими трюками в собственном исполнении, и те популярны, но понятия не имел, что парень продолжает вести ютуб канал теперь. К тому же, он не знал, что Мо Жань записывает их совместные репетиции.

Ему не понравилось и то, как прозвучало упоминание видео от администратора — разумеется, он не мог не насторожиться, но расспрашивать ничего не стал. В конце концов, ему хотелось уже поскорее оказаться в фойе гостиницы, потому что ещё немного — и он определённо подхватит простуду. С его астмой это будет чревато осложнениями.

— Ох, сначала вы, затем он… — продолжала восторженно вздыхать администратор, не торопясь, между тем, пускать Чу внутрь.

Чу Ваньнин пропустил и эти бессвязные вздохи мимо ушей.

Всё, о чём он мог сейчас думать — как окажется в номере, закутается по самые глаза в тёплое одеяло, и поспит хотя бы несколько часов, а затем займётся поисками другого места чтоб остановиться.

Администратор, видимо, наконец заметив, что Ваньнин начинает стучать зубами, отошла в сторону:

— Может быть, приготовить вам чай?

— Спасибо, — Чу Ваньнин благодарно кивнул.

Они отправились к стойке, где, взяв из ячейки ключ и не став ничего регистрировать, женщина тут же достала откуда-то термос, и в два счета налила в пластиковый стаканчик горячий напиток. Конечно, это мало тянуло на “приготовить”, но, по крайней мере, чай действительно мог согреть.

— Бар сейчас закрыт, так что… простите, если это немного не то, чего вы ожидали, — виновато улыбнулась она.

— Всё в порядке, спасибо, — Чу кивнул, и, взяв в руки напиток, сделал несколько небольших глотков.

Чай оказался совершенно несладким, однако действительно приятно обжёг горло, что было как никогда кстати.

— Пойдёмте, — администратор повела Чу Ваньнина по коридору, и, подойдя к дверям лифта, передала мужчине ключ-карточку. — Вам на третий этаж, а затем по коридору налево, номер триста одиннадцать. Это большой люкс с балконом. В полвосьмого я поднимусь к вам. К сожалению, это всё, что я могу для вас сделать — в восемь заканчивается моя смена… но Мо Вэйюй...

— Спасибо, — Чу Ваньнин улыбнулся, обрывая администратора, — я понял. Дальше я сам. Не беспокойтесь, я не задержусь дольше положенного, и, разумеется, оплачу эту ночь.

Он намеренно не дал ей договорить, потому что она снова зачем-то упомянула имя Мо Жаня, а о нём Чу слышать сейчас хотел меньше всего. С него достаточно было и того, что девица, похоже, была рьяной поклонницей его бывшего ученика — с недавних пор также ставшего его бывшим партнёром по сцене. Казалось бы, он уехал для того, чтобы все эти чёртовы слухи наконец прекратились — но даже здесь, вдали от дома, продолжал сталкиваться с людьми, которые искренне считали, будто ему хочется слушать о Вэйюе и его похождениях.

— Простите, что так вышло с номером!.. — администратор всё ещё неловко мялась.

Чу Ваньнин благодарно кивнул ей перед тем, как войти в наконец спустившийся лифт. Через пару минут он уже был в номере, который на самом деле должен был принадлежать ему. Сложно было понять, каким образом и кто мог перехватить его бронь — к тому же, в столь поздний час. Кому вообще могло понадобиться останавливаться в приморском отеле зимой?.. То, что забронированы оказались в принципе все номера, также вызывало полнейший шок. С чего бы?..

Однако Чу Ваньнин не стал размышлять над этим вопросом долго.

Он слишком замёрз для того, чтобы идти в душ, а потому, допив чай, просто переоделся в свежие тёплые вещи, и, забравшись под плотное одеяло, принялся искать в городе другие отели. Разумеется, все они были сейчас закрыты, а звонить на ресепшн смысла не было, поскольку они не работали круглосуточно — однако он сохранил во вкладках браузера несколько возможных вариантов. Утром он отправится в какое-нибудь кафе позавтракать — а уже оттуда можно будет пробовать разобраться, где лучше остановиться.

Поставив мобильный заряжаться, Чу Ваньнин наконец позволил себе закрыть глаза. Он знал, что едва ли уснёт — по сути, отдыхать ему оставалось всего-то три с половиной часа, совсем недолго. В голову приходили мысли одна неприятней другой: во-первых, ему отчаянно не нравилось, что администратор упомянула некое видео с репетиций, о котором он понятия не имел… во-вторых, если видео выложили всего-то несколько дней назад, а их совместные репетиции давно остались в прошлом, могло ли быть, что сделал это не сам Мо Жань, а тот же человек, который слил видео с телефона Чу?..

Балетмейстер резко сел в постели, понимая, что наверняка прав — просто настолько устал в долгой поездке и так сильно замёрз, что почему-то поначалу как-то не сопоставил все факты. Мо Вэйюй разумеется не стал бы выкладывать их совместные видео на свой раскрученный канал — особенно после того случая с телефоном Чу. Парень не был настолько бестолковым.

Чу Ваньнин нахмурился, колеблясь буквально несколько секунд — а затем всё-таки решился и снова разблокировал телефон. Любопытство взяло верх. Найти канал Мо Вэйюя не составило труда, и, судя по количеству просмотров, последнее видео действительно возымело популярность. Мужчина напряженно уставился на стоп-кадр, хмуря соболиные брови. Ему определённо не нравилось то, что он видел: это была отработка сцены “Алые лотосы”, и он отлично помнил тот день, и то самое видео, которое разлетелось по внутреннему чату их труппы. Кажется, его тогда снял Наньгун Сы. Некоторые поддержки были слишком двусмысленными, и сам финал выглядел так, словно это лишь прелюдия. Со временем они заменили некоторые элементы на более безопасные, хотя Мо Вэйюй и пытался вяло сопротивляться, считая, что оригинальная хореография куда лучше передаёт взаимоотношения Императора бессмертных и его учителя.

“Да вы издеваетесь…”

Предчувствие не обмануло Чу Ваньнина: на видео была именно та первая репетиция, в оригинальной хореографии. Смотреть до конца он всю запись не стал — вырубил на пятнадцатой секунде. Руки тряслись так, что телефон выскользнул и грохнулся об пол. Лицо балетмейстера полыхало.

“Если это выложил Мо Жань… о чём он, спрашивается, думал?!..”

Чу Ваньнин подобрал с пола телефон и вздохнул.

Видео выложили пару дней назад — не то, чтобы очень давно. Вэйюй его почему-то не удалил. Могло ли быть, что он просто не стал этого делать, потому что был так занят на репетициях? Возможно, слишком уставал?..

Искушение позвонить ему было как никогда сильным — и Чу Ваньнин с трудом нашёл в себе волю остановиться.

Он сменил номер спустя две недели после отъезда потому что не было ни дня, чтобы Мо Жань ему не звонил, и это были не пятиминутные звонки по вечерам со стандартным набором вопросов о том, как у кого прошёл день — Вэйюй звонил Чу Ваньнину по шесть-семь раз за сутки, и его интересовало буквально всё, начиная от того, где балетмейстер остановился, и заканчивая тем, чем он занят, куда ходил, и что на нём надето. Несколько раз он даже порывался заняться сексом по телефону, но Ваньнин всякий раз бросал трубку, и Мо Жань в конечном счете смирился, что мужчина этого не допустит.

В конце концов, он ведь уехал не затем, чтобы продолжать всё это непотребство. Разве не станут все его попытки держать дистанцию в таком случае профанацией?

Чу Ваньнин тут же вспомнил последний разговор с Мо Жанем, и то, как юноша поинтересовался, когда тот собирается возвращаться. Этот вопрос звучал всё чаще изо дня в день, и вместе с ним приходило понимание, что физическое отсутствие Чу в жизни Вэйюя ничего не изменило — тот всё так же продолжал ждать, и считал, что балетмейстер со дня на день приедет… именно тогда Ваньнин и решился избавиться от старого номера. Позже он объяснит Мо Жаню, что потерял карточку, или придумает что-нибудь ещё — главное, на какое-то время прекратить всякое общение. Так будет легче и ему, и Вэйюю, потому что это бесконечные звонки умножали на ноль все его усилия отдалиться.

Мо Жань должен был смириться, что Чу Ваньнина не будет с ним рядом — и начать строить свою жизнь без него. Вот только по какой-то причине весь этот план едва не пошёл под откос в силу наступления эры видеосвязи.

“Чу Ваньнин… скажи, почему ты на самом деле уехал?..”

Мо Жань в тот самый последний вечер задал вопрос, на который Чу так и не ответил ему. Балетмейстер отшутился, и быстро сменил тему, понимая, что говорить что-либо опасно.

Что он мог на это ответить, не кривя душой?

Ничего.

Чу Ваньнин рассеянно уставился на телефон, размышляя, стоит ли ситуация того, чтобы наплевать на изначальный план держаться подальше и не вмешиваться.

Знал ли Мо Жань об этом видео на своём канале?..

“Конечно, знал… Глупости. Если о нём знала даже администратор курортного отеля, о чём ещё может идти речь?..”

Чу Ваньнин закрыл лицо руками.

Следовало ли ему просить Мо Жаня удалить этот ролик?

С другой стороны, его уже успели посмотреть так много людей. Какая теперь разница? И, всё же…

Чу набрал в лёгкие побольше воздуха, подобрал мобильный и, особо не глядя, вбил по памяти номер Мо Вэйюя. На часах было уже около пяти утра, и парень наверняка крепко спал, так что рассчитывать на быстрый ответ не приходилось. Слушая гудки, Чу Ваньнин репетировал в голове, что скажет.

— Кто это?..

Голос Вэйюя не показался Чу сонным, и это было странно. Балетмейстер на пару секунд выпал из реальности, потому что сам факт того, что сейчас они сейчас разговаривали после столь долгого перерыва, вызывал в нём одновременно волнение и неловкость.

Внезапно он почувствовал себя настолько одиноким в этом чёртовом номере, из которого ему совсем скоро придётся съехать, что дыхание спёрло, и говорить стало совсем невозможно.

Ему действительно так не хватало Вэйюя. Он привык к тому, что юноша всегда где-то рядом, и теперь одна лишь возможность просто его слышать… оглушила.

“Ты сам сделал этот выбор, Чу Ваньнин, — напомнил он себе мысленно. — Не время для сожалений.”

— Кто это? — снова переспросил Мо Жань, и теперь в его тоне внезапно проявилась агрессия, о присутствии которой Чу даже не подозревал.

После вопроса, заданного таким образом, захотелось тут же бросить трубку.

Ваньнин свайпнул “завершить вызов”, медленно выдохнул... и в ужасе уставился на снова замерцавший экран, на котором высветился только что сброшенный номер.

Мо Вэйюй его зачем-то перенабрал.

“Черт возьми… зачем он звонит по незнакомому номеру?..”

Чу снова сбросил, ощущая усиливающуюся панику. Теперь уже ему всерьез казалось, что он медленно сходит с ума — иначе объяснить такое тревожное состояние никак нельзя. Впервые за столько времени он снова ощутил, как цепкие щупальца страха впиваются под рёбра, мешая полноценно дышать.

Экран замерцал снова, зловеще отсвечивая такими знакомыми цифрами, и Чу Ваньнин, наконец опомнившись, перевёл телефон в режим полёта, а затем, зарывшись с головой в одеяло, попытался абстрагироваться от произошедшего.

Он и сам не понимал, почему настойчивые звонки Мо Жаня его так выбили из колеи.

Это ведь был его Мо Жань!..

...Чу Ваньнин пролежал в темноте, пытаясь успокоиться, до самого рассвета. Ему даже удалось себя убедить, что агрессия Вэйюя ему, скорее, почудилась.

“Он не знал, что это я ему позвонил… не мог знать этого наверняка, ведь у него не было этого номера,” — балетмейстер вздохнул.

Почему-то в глубине души ему казалось, что Мо Жань с самого начала понял, кто ему звонит — он просто не хотел в этом признаваться самому себе, потому что, в таком случае, это означало, что их отношениям, какими бы они не были, наступил конец.

Чу сам к этому стремился, но по какой-то причине теперь, когда всё, вероятней всего, было кончено, вместо облегчения испытал беспросветное отчаяние.

“Неужели всё будет вот так?..”

Он закрыл глаза, думая о том, что, по крайней мере, теперь никто не скажет, что Мо Жань и Чу Ваньнин хоть как-то связаны. Короткий роман — всего лишь крошечная вспышка нейтронной звезды, которая быстро гаснет в безграничной тьме ночи. Об этом все позабудут спустя пару недель. Новых видео не будет, поводов для пересудов — тоже. И он, и Вэйюй, по крайней мере, теперь в относительной безопасности.

Комментарий к Часть 40 Спасибо за ожидание! ❤️✨

Постараюсь новую часть вылить на выходных.

====== Часть 41 ======

...В полвосьмого утра Чу Ваньнин уже покинул гостиницу. В такую рань солнце ещё не успело прогреть воздух, и зябкая сырость, казалось, пробирала до самых костей, соседствуя с ослепительно-ярким светлым небом. Ближайшая кофейня открывалась, судя по данным гугл карт, в восьмом часу и уже должна была работать, но до неё ещё нужно было дойти.

Чу не торопился. Он привык особо ничем не завтракать кроме кофе, и, хотя год жизни с Мо Жанем несколько отразился на его гастрономических издержках, в том, чтобы не поесть с утра, он не видел ничего крамольного — а вот без кофе дальнейшие перспективы дня представлялись весьма смутно.

Кое-как добравшись до кафе, бросив дорожную сумку под столик, он быстро просканировал qr-код меню и сделал заказ онлайн: общаться с официантами не хотелось после инцидента в гостинице. Через несколько минут ему принесли двойной американо с молоком и несколько стиков сахара. Впрочем, даже после того, как Ваньнин всыпал их в тёмную жидкость и тщательно перемешал, сладости все ещё не хватало.

Чу вздохнул, удерживая в руках чашку, тепло которой медленно просачивалось в замёрзшие до красноты руки. Уныло упёрся взглядом в холодное море и практически пустой пляж, где сейчас прогуливались разве что чайки — ветер стоял такой, что, казалось, ледяной поток воздуха проникает даже под герметичную плащевку куртки. От одного воспоминания о том, каково сейчас на улице, за пределами кафе, хотелось сесть на ближайший рейс и поскорее уехать отсюда.

С чего вообще ему пришло в голову отправиться зимой на море?..

Чу Ваньнин неожиданно улыбнулся.

Много лет назад они с Таньланом, Хуайцзуем и совсем ещё юными учениками отправились на очередные соревнования, которые проходили на этом побережье. Чу Ваньнин тогда сам ещё учился, и должен был выступать с вариацией на тему Питера Пэна. Он сторонился других ребят — но в этом не было ничего удивительного, все давно уже привыкли к его странностям, так что почти не обращали на него внимания. В автобусе место рядом, как всегда, пустовало — чудесная прослойка воздуха между ним и окружающим миром. Вот только после очередной остановки, во время которой Чу так и не сдвинулся, поскольку ему не хотелось одиноко слоняться по заправке, кто-то швырнул рюкзак прямо на полку над его головой.

Ваньнин испуганно распахнул глаза, и обнаружил, что на него с вопросительной улыбкой смотрит тот самый мальчишка, которого он сам не зная зачем взялся натаскивать в хореографии.

Мо Жань… уже тогда он почти сравнялся с Чу Ваньнином ростом.

Они занимались уже несколько лет подряд, но Чу никогда не позволял своему случайному ученику пересекать границы рабочих отношений, и даже в самом страшном сне не мог представить, что Мо Жань однажды отправится вместе с ним на соревнования — и, того хуже, навяжется ему…

Ваньнин тогда показательно изобразил равнодушие, сделав вид, словно погрузился в чтение. Однако он не стал прогонять мальчишку, и время от времени за ним наблюдал, размышляя, когда тому наскучит ехать с таким молчаливым соседом.

Мо Жаню не наскучило… Это не случилось ни через пять минут, ни даже через час. До конца поездки тот просидел рядом.

Чу Ваньнин усмехнулся, вспоминая, что маленький Мо так и таскался за ним на протяжении всех соревнований, и никакие угрозы Таньлана не могли его заставить отлипнуть от старшего друга.

Мо Жань сопровождал Ваньнина на его выступлении — и тихо, словно мышь, сидел за кулисами, пока его самоназванный учитель танцевал.

Навязался сидеть с Чу Ваньнином в столовой.

На обратном пути с бодрой уверенностью прошагал в самый конец автобуса под тихие смешки старшей группы, и, мягко улыбаясь, снова молча занял место рядом с нелюдимым Чу.

Это, в самом деле, было одно из самых светлых воспоминаний Чу Ваньнина о юных годах. Неудивительно, что он решил вернуться на побережье спустя столько лет не в сезон: ему хотелось снова почувствовать себя… немного счастливее.

Но, вероятно, то ли сезон был не тот, то ли… всё дело было не в месте, а в присутствии Мо Жаня в его жизни.

Чу равнодушно попытался размешать несуществующий сахар на дне быстро остывающей чашки.

Он не собирался сожалеть о том, чего изменить не мог. Мо Вэйюю с ним не по пути — какими бы прекрасными не были моменты их прошлого.

Чу Ваньнин тут же вспомнил, что должен, в общем-то, найти, где остановится на ночь, и, достав из кармана телефон, вспомнил, что так и оставил его в беззвучном режиме. Раздражённо ткнул по экрану в значок самолёта, и, поджав губы, уставился на уведомления о пропущенных звонках.

“Один… два… шесть…”

После седьмого оповещения телефон пришлось отложить и переключить внимание на уже практически остывший кофе.

Сообщения о пропущенных тоже перестали приходить — и, судя по времени, в последний раз Мо Жань ему пытался дозвониться минут тридцать назад. Он тогда как раз выезжал из отеля.

Задумавшись на секунду о прошлом, Чу уплыл в своих размышлениях — и теперь с трудом возвращался к реальности, едва замечая, как портится всё сильнее погода, и тёмные тучи быстро заволакивают горизонт от края до края. Он опомнился только когда по застеклённой крыше кафе забарабанили тяжёлые капли.

Неожиданно колокольчик на дверях практически пустого кафе пронзительно зазвенел, и Чу замер, вцепившись в чашку. На мгновение ему показалось, будто он видит призрака, или его разум играет с ним в особо жестокую игру, потому что иначе он не мог объяснить, каким образом Мо Жань мог оказаться здесь.

Парень стоял на пороге, неестественно бледный и мокрый. Одет он был как-то слишком легко: едва набросил тонкую ветровку поверх кашемирового свитера, тонкие тёмные джинсы очерчивали мускулистые бёдра, светлые кроссовки вымокли и, очевидно, испачкались в грязи.

В руках он сжимал телефон, и вид при этом у него был совершенно растерянный — словно он не совсем понимал, что делает в этом кафе, и каким образом здесь оказался.

Чу Ваньнин подавил в себе желание окликнуть парня по имени, обратив на себя внимание. Он продолжал наблюдать за тем, как Вэйюй на несколько секунд замялся у дверей — и с некоторым раздражением отметил, как поспешила к нему официантка, которая, очевидно, надеялась обслуживать юношу лично.

“Разумеется. Мо Жань привлекает к себе внимание, куда бы ни пошёл… трудно не заметить такого, как он.”

Чу Ваньнин подавил в себе укол глупой ревности.

“И, всё же, что он здесь делает?..”

Он продолжал рассматривать парня, задаваясь сотнями вопросов, и как-то упустил тот самый момент, когда Вэйюй неожиданно натолкнулся на него взглядом.

Ощущение было сродни электрическому разряду, пронесшемуся в воздухе снопом искр.

Чу Ваньнин чудом не выплеснул на себя остатки кофе, потому что взгляд Мо Жаня обжигал подобно кипящему маслу, попавшему на кожу. Эти глаза, казалось, могли действительно прожечь его насквозь — столько в них было огня.

В следующее мгновение парень направился прямо к столику Ваньнина, полностью игнорируя попытки официантки увязаться за ним.

— Привет, — он остановился напротив Чу, но не сел. — Можно?..

— Здравствуй, Мо Жань, — Чу Ваньнин натянуто улыбнулся, старательно скрывая любые признаки волнения. — Конечно. Садись.

Он напомнил себе, что ему не за что оправдываться перед Вэйюем: тот знал о его отпуске, и между ними не было никаких договорённостей о чём-либо. Он не обязан был его предупреждать о том, куда едет, или ставить в известность о смене номера. С какой стати теперь он ощущал себя виноватым? Это было как-то глупо. Но Мо Жань… один взгляд на его осунувшееся бледное лицо вызывал отчаянное чувство вины.

Словно это из-за Чу Ваньнина парень вымок до нитки и выглядел так странно.

“Всё совсем не так, — напомнил себе Чу. — Мо Жань мог быть здесь проездом, и забежать за кофе. Всё это лишь случайность...”

Но, по правде, это объяснение даже ему самому казалось неправдоподобным, потому что Вэйюй сейчас должен был готовиться к своей следующей большой роли — так какого чёрта он делал в каком-то задрыпанном кафе на забытом всеми богами побережье?..

Мо Жань сел напротив Чу, положив локти на стол. Там, где по деревянной поверхности прошлась ветровка, остались влажные следы.

“Он и впрямь насквозь мокрый…”

Чу Ваньнин нахмурился, вглядываясь в бледное лицо и залёгшие под глазами тёмные тени. С Мо Вэйюем что-то было не так — но что именно… он не был уверен. Знал только, что парень не в порядке.

— Я не думал, что встречу тебя здесь, — решил заговорить первым Чу Ваньнин потому что Мо Жань продолжал молча сверлить его тёмным взглядом, словно чего-то от него ждал. — Что… с репетициями?

Желваки на скулах Вэйюя перекатились. Казалось, во взгляде мелькнуло на долю секунды раздражение, но это была не более чем мимолётная тень, в следующее мгновение бесследно растворившаяся в холодном пурпуре.

— Я решил взять небольшой перерыв. Захотел увидеться с тобой.

— Вот как… — Чу Ваньнин отставил чашку в сторону, на безопасное расстояние, потому что руки дрожали, и это было особенно заметно по плещущемуся внутри тёмному напитку.

Сцепив пальцы в замок он спрятал их под стол.

— Как ты меня нашёл? — задал он вполне резонный вопрос.

— Я и не терял тебя, — Мо Жань пожал плечами. — Ты ведь достаточно публичный человек, разве нет?..

— Нет, — Чу холодно уставился на Вэйюя, — не публичный.

— …… — Мо Жань молча глядел на Чу Ваньнина, очевидно, растерявшись.

— То видео на твоём ютуб канале, — решил сменить тему Чу, — откуда оно?

Он не стал спрашивать парня, не он ли его вылил, потому что не хотел делать поспешных выводов. Собирался дать Вэйюю возможность объясниться.

— Видео?.. — Мо Жань теперь казался совершенно не в себе. Ему словно стало дурно.

Чу Ваньнин вдруг подумал, что у него, возможно, жар — выглядел он совершенно точно нездорово. Он ведь мог перемёрзнуть под дождём… могла ли простуда развиться столь быстро? Может быть, Мо Жань бредит?..

Прежде чем понял, что делает, Ваньнин подался вперёд, потянувшись через стол, чтобы прикоснуться ко лбу Мо Жаня ладонью — но тот внезапно перехватил его руку. Прикосновение было обжигающе ледяным.

— Ты замёрз… — Чу сжал ладонь Вэйюя в своей, пытаясь хоть как-то согреть её, но это было невозможно. — Тебе нужно выпить горячего. Я закажу чай с имбирём.

— Чу Ваньнин… — Мо Жань нахмурился, вглядываясь в лицо мужчины.

Он словно был удивлён проявлению заботы.

“Да что с ним такое?..”

Чу быстро стянул с себя сравнительно тёплую куртку и набросил её Мо Жаню на плечи, и, встретив вопросительный взгляд, проборомотал, повторяясь:

— Ты замёрз.

Он и сам был одет не слишком тепло, но состояние Вэйюя его беспокоило куда сильнее: тот выглядел нехорошо. Нездорово. Посторонний человек бы этого не увидел, но Чу Ваньнин наблюдал за Мо Жанем изо дня в день в течение года, и он не мог не заметить напряжения в уголках губ, покрасневшие белки глаз, несколько расфокусированный взгляд.

Официант принес им чайник и две пиалы на подносе. Чу Ваньнин, не дожидаясь, пока чай заварится, разлил напиток.

— Вот. Выпей это.

Он подтолкнул к Мо Жаню одну из пиал, и парень наконец улыбнулся, как если бы только сейчас пришёл в себя, выйдя из настигшего его на какое-то время шокового оцепенения.

— Ты ведь не против, если мы проведём этот день вместе? — спросил он.

— Конечно, нет, — Чу машинально кивнул головой. — Твой чай остывает. Пей.

Вэйюй опустошил пиалу в несколько больших глотков, а затем снова остановился на лице Чу, и спросил:

— Это ведь ты звонил мне сегодня утром?

Чу Ваньнин пожал плечами. Глупо было отпираться, но ему всё ещё было не по себе от того, как Мо Жань затем пытался его перенабрать.

— Ты скучал по мне? — теперь уже напрямую задал вопрос Мо Жань, и внезапная тишина между ними стала оглушительной.

Балетмейстер неожиданно осознал, как сильно пересохло у него в горле — самое время выпить чаю.

— Это… не так важно, можешь не отвечать, — вдруг добавил Вэйюй.

Чу Ваньнин неосознанно вздрогнул — крошечная пиала едва не выскользнула из пальцев — однако, он быстро совладал с собой.

“Не так важно?..”

Они с Мо Жанем беседовали уже около четверти часа — если, конечно, происходящее можно было назвать беседой — и у Чу складывалось полное впечатление, словно его собственные ответы вообще опциональны, и парень больше говорит сам с собой, а началось это примерно с момента, когда балетмейстер впервые упомянул видео.

— Так… как ты хотел бы провести этот день? — спросил Ваньнин, решив сменить тему и несколько рассеять гнетущее ощущение.

— Мы можем прогуляться по побережью, — предложил Мо Жань, — как тогда… помнишь?

Чу Ваньнин улыбнулся, а затем отпил еще глоток чая. Разумеется, он помнил ту поездку, в которой Мо Жань его преследовал словно надоедливый слишком резвый щенок. Сколько бы Чу ни пытался тогда удерживать дистанцию, какие бы раздраженные взгляды ни бросал на глупого паренька — тот, казалось, вообще не понимал намёков, и лишь ещё рьяней набивался Ваньнину в друзья. Ни холодная манера держаться, ни разница в возрасте, ни привычка молчать — ничто его не останавливало в столь искренних поползновениях.

Воспоминание было таким ярким, что Чу Ваньнин, казалось, ощущал на губах привкус солёного ветра, а в ушах всё ещё звучал беспечный смех того Мо Жаня из прошлого… от ребячливой лёгкости которого теперь не осталось даже тени.

Человек перед ним выглядел глубоко несчастным и физически нездоровым.

— Сейчас дождь, и на улице холодно. Я боюсь, что ты простынешь. Может, лучше пойдём куда-нибудь в другое место? — вздохнул балетмейстер.

— Куда скажешь, — Мо Жань расплылся в улыбке, но за ней чувствовалась… печаль.

Сердце Чу тревожно сжалось. Он не знал, что ему сказать или сделать, чтобы Вэйюй перестал смотреть на него таким опустошённым взглядом, словно в какой-то момент лишился души. Не понимал, как ему достучаться до парня.

— Здесь где-то недалеко есть океанариум, — предложил балетмейстер, — мы можем пойти туда. А затем сходим куда-нибудь пообедать — и, если погода так и не наладится, арендуем машину и прокатимся по окрестностям…

Он на самом деле понятия не имел, где именно находится океанариум, и придумывал маршрут прогулки на ходу, исходя из почерпнутых из отельной брошюрки обрывочных сведений о местных достопримечательностях. Всё, чего ему хотелось по-настоящему — увести Мо Вэйюя в тепло, и не позволить парню вконец околеть под дождём, но он даже не знал, снял ли Мо Жань номер — а он сам сейчас так и не решил вопрос с ночлегом, так что позвать парня к себе не мог.

— Океанариум?.. Мне нравится, — Мо Жань тряхнул головой, а затем провел ладонью по растрёпанным прядям, которые постепенно просыхали в тепле кофейни. — Пойдём?

— Нет… постой. Давай посидим здесь ещё немного, — попросил Чу, надеясь, что хоть так Вэйюй немного отогреется. — В чайнике ещё остался чай. Тебе налить?

— Да… спасибо, — юноша закивал.

Удивительно, как быстро между ними стиралась неловкость неожиданной встречи. Чу Ваньнин занялся чаем, мысленно поражаясь этому, и размышляя, что, по сути, рад появлению Мо Жаня, потому что ещё утром ему казалось, будто всё кончено.

Он откинулся назад, наблюдая за Вэйюем, проворачивая в голове варианты развития событий: если парень действительно приехал к нему всего на день, и завтра вернётся к репетициям, нет ничего ужасного в том, чтобы провести это время вместе. Если они не будут привлекать к себе внимания, всё это вполне безобидно — и… Чу Ваньнин нахмурился.

Он понимал, что хочет обмануться, и верить, будто Мо Жань оставит его и уедет завтра обратно, вернётся к роли. Но какова вероятность, что так и произойдёт? “Взять небольшой перерыв” можно и на месяц… и даже на два. Чу Ваньнин сам говорил, что “взял перерыв”, при этом даже не был уверен, что когда-либо возвратится в труппу.

— Как дела у нового балетмейстера? — поинтересовался он. — Всё в порядке?

— Да… отлично, — Мо Жань улыбнулся, и замолчал. Всё это было так непохоже на него: обычно парень взахлёб рассказывал всевозможные перипетии, делился забавными случаями на репетициях. Когда они с Чу Ваньнином раньше созванивались, мог часами рассказывать о постановке, но теперь… ограничился двумя словами. Словно ему нечего было сказать в принципе.

— А как… Ши Минцзин?

Во взгляде Мо Жаня промелькнуло раздражение, он нервно сглотнул прежде чем ответить:

— Ши Мэй...танцует. Очень быстро приходит в форму.

— Понятно… — Чу Ваньнин не знал, как вытянуть из Мо Вэйюя ещё хоть слово, тот полностью закрылся от всех вопросов и, очевидно, ощущал себя неудобно. — Ты когда-нибудь видел ската?

Мо Жань изумлённо распахнул глаза, и, казалось, едва не подавился чаем. Теперь он смотрел на Ваньнина с подозрением, словно раздумывал, не сошёл ли балетмейстер с ума.

— Ах, да, ты ведь корм для рыбок, разумеется, ты избегаешь рыб, — Чу прищурился.

— Что?..

— Ничего, — Ваньнин расплылся в улыбке, заметив, как, наконец, дрогнули губы Мо Жаня, а на ставших за пару месяцев худыми щеках проступили крошечные ямочки. — Говорю, в океанариуме интересно будет. Допивай чай, и пойдём…

...В океанариуме и вправду было интересно: Чу Ваньнин и Мо Жань оказались единственными посетителями, и, к тому же, в полумраке их едва ли мог кто-то узнать. Они неспешно прогуливались по длинным галереям, разглядывая пёстрые стайки тропических рыбок, юрко снующие вокруг коралловых рифов. Мо Жань сжимал пальцы Чу, не отпуская руки мужчины ни на секунду. Он уже успел согреться, и больше не казался таким хмурым: то и дело останавливался под предлогом что-нибудь рассмотреть, и с каким-тосовершенно детским восторгом вглядывался в проплывающих сквозь толщу воды огромных скатов, обнимая Ваньнина за талию и прижимая к себе. Чу позволил себе наслаждаться этими моментами близости, заведомо зная, что у них, вероятно, будет в распоряжении только этот день.

Он скучал по ощущению тёплых пальцев на коже, по щекочущему затылок дыханию — даже по тому, как Мо Жань тихо посмеивался, словно невзначай проходясь губами по шее. Каждый такой поцелуй вызывал лёгкое головокружение — и отчаянный жар где-то под кожей. Чу Ваньнин почти не смотрел на рыбок — потому что всё, о чём он мог думать, сводилось к тому, как Мо Жань поглаживает кончиками пальцев основание его шеи, и как эти мягкие словно бархат губы задевают мочку уха, когда парень шёпотом рассказывает ему о том, что когда-то читал легенды о драконах старинных озёр.

— Мо Жань… — он развернулся к парню, зная, что лицо его пылает, с трудом вывернувшись из цепких рук. — Что ты делаешь?

— А что ты хочешь, чтобы я делал? — Вэйюй сверкнул зубами, вглядываясь в глаза Чу. — Просто скажи мне.

— …… — Ваньнин, казалось, потерял дар речи. Он оторопело уставился на Мо Жаня, которого, казалось, ничто не могло сейчас смутить.

— Скажи, — Вэйюй снова приблизился к Чу, щурясь. — И я всё сделаю. Как ты любишь...

Ваньнин буквально задохнулся от такого напора. Он успел забыть, насколько бесстыдным может быть Вэйюй. От одного взгляда на него хотелось провалиться сквозь землю.

“Он… действительно считает, что сейчас самое место и время для такого?..”

Мо Жань, между тем, подался к Чу, опираясь руками прямо в ударопрочное стекло аквариума по обе стороны от его головы, распугивая всех рыб — и, по правде, Чу Ваньнин и сам был бы не против сейчас отрастить чешую и скрыться среди кораллов. Он замер, пытаясь собраться с мыслями. Они были здесь сейчас одни — ведь ничего ужасного не произойдет, если даже Мо Жань его поцелует?.. И, всё же, это было общественное место, в эту галерею в любой момент мог войти кто угодно.

Чу Ваньнин подался Мо Жаню навстречу, уповая на полумрак. В голове продолжали проноситься с лихорадочной скоростью мысли о том, что он только что переступил черту, за которой, вероятно, лежит целая бездна. Вероятнее всего, он совершил огромную ошибку. Но его губы уже натолкнулись на рот Мо Жаня, и в следующий миг всё это перестало иметь хоть какое-либо значение, потому что он задыхался от сладости поцелуя, в котором утонул последний проблеск здравого смысла. Его затылок впечатался в стекло, дыхание сбилось, пульс в голове громыхал словно безумный барабан. Должно быть, сам Чу тоже потерял рассудок, потому что его бёдра подавались навстречу движениям Вэйюя, и он ненавидел каждый миллиметр одежды, разделявший их напряжённые тела в этот момент, одновременно вознося хвалы полумраку и непопулярности этого места. Мо Жань сжал его, притягивая ближе — и замер, щекоча дыханием лицо. В каждом его вдохе, каждом прикосновении была такая невыразимая нежность, что почему-то глаза Чу обожгло. Он не был уверен, что выдержит ещё хоть секунду. Хотел бы забыть, каково это — быть с Мо Жанем — но не мог, потому что тот в один момент мог схлопнуть его Вселенную до этих жадных ласк, от которых так легко было потерять контроль.

— Ты скучал по мне, Ваньнин... Ты же вернёшься со мной?..

Чу застыл.

Сквозь туман, застивший глаза, вгляделся в лицо Мо Жаня — и понял, что происходит, и к чему всё идёт. Ему это совсем не нравилось.

Одно дело — провести вместе этот день, а затем снова расстаться.

Совсем другое — говорить об отношениях.

О возвращении.

Что Мо Вэйюй хотел от него услышать? Что Чу готов забыть о том, что их обоих съедят живьем, если станет известно об их романе?.. Или… очередное признание в любви — потому что поступков Вэйюю мало?

Если всё обстоит так, Ваньнин просто не выдержит и ударит его.

Он любит Мо Жаня. Готов ради него практически на всё.

Неужели парню всё равно кажется, будто этого недостаточно?

Чего он, в конце концов, хотел? Думал, что решение уйти с должности в бессрочный отпуск далось Ваньнину легко? Балетмейстер ведь даже толком не знал, как жить вне труппы! Посвятил жизнь грёбаному балету и постановкам! Он… был готов пожертвовать всем, чтобы Мо Жань продолжил выступать.

Вэйюй… был настолько слеп, что этого просто не понял?..

Ваньнин неожиданно разозлился на себя так сильно, что едва мог дышать от ярости.

“Что я творю?!.. Зачем позволяю всё это?!..”

Он толкнул Вэйюя в грудь, давая понять, что хочет высвободиться.

Без толку.

Мо Жань усмехнулся, глядя на него сверху вниз. В лиловых глазах промелькнуло что-то жуткое, хищный проблеск — а в следующий миг Чу влетел лопатками и затылком в стекло, от удара на секунду перед глазами всё поплыло. Ладонь Мо Жаня сомкнулась на его подбородке, задирая его вверх.

— Ты вернешься со мной?

Теперь в его тоне не было и тени нежности.

Чу Ваньнин дёрнул головой, выскальзывая из хватки — понимая, что внутри разрастается иррациональный ужас от происходящего.

Это был его Мо Жань… тот самый, который с такой нежностью заботился о нём. Который готов был рисковать собой ради него, и который... проделал весь этот путь, чтобы просто встретиться с ним, хотя, вероятно, даже не был полностью уверен, найдёт ли его здесь.

Ваньнин похолодел.

Он понял, что именно не вязалось в появлении Мо Вэйюя в кафе: время.

Парень объявился буквально через полчаса после того, как в последний раз попытался дозвониться до Чу — а звонил он балетмейстеру, когда тот покидал гостиницу.

Вероятно, он знал, где Чу Ваньнин остановился — потому и пытался связаться с ним, осознав, что мужчина съезжает, и найти его затем будет сложно. Вполне может быть, что он следовал за Ваньнином от гостиницы до самой кофейни… и всё ещё оставался вопрос, как именно и откуда он узнал, где Чу остановился. У Ваньнина ведь даже номер не был забронирован, а платил он администратору наличкой…

“Администратор…”

Ваньнин задохнулся, потому что в следующую секунду ладонь Вэйюя обвилась вокруг его шеи. Парень не сдавливал — но и не позволял Чу отстраниться, его хватка была крепкой. Их взгляды встретились — и балетмейстер понял, что то, что Мо Жань прочел в его глазах, не привело ни к чему хорошему.

Свободной рукой парень вжал в лицо Чу белоснежный носовой платок — и Ваньнин задержал дыхание, одновременно пытаясь высвободиться.

Он знал, что в какой-то момент попал Вэйюю в челюсть, потому что тот едва не оступился, и, грязно заругавшись, сжал гортань с утроенной силой. Балетмейстер задыхался теперь уже вовсе не от астмы или паники. Всё это длилось от силы секунд двадцать — но, когда ладонь снова пустила его горло, Ваньнину ничего не оставалось, кроме как глубоко вдохнуть. Он так и не смог высвободиться, и, чем бы ни был пропитан платок — это “что-то” действовало быстро. В глазах стремительно темнело — а тело, казалось, вовсе превратилось в тряпичную куклу.

Последней осознанной мыслью Чу было то, что Мо Жань, похоже, с самого начала планировал усыпить его.

Он действительно зачем-то пошёл на полное безумие… но зачем?

Суть такого странного поступка не укладывалась в голове.

В конце концов, что с Мо Жанем было не так?..

Комментарий к Часть 41 Спасибо за поддержку этой истории! ✨

Думаю, такой поворот был ожидаем? В любом случае, всё понемногу пишется и вырисовывается. Надеюсь, никто не в ужасе.

И, да, всех с Halloween! 🎃

====== Часть 42 ======

…Белый гостиничный потолок кружился перед глазами, вызывая лёгкую дурноту и ощущение нереальности происходящего, в то время как свет, пробивающийся из-за лишь наполовину задёрнутых штор, вызывал слезотечение. Чу Ваньнин некоторое время неподвижно лежал в постели, пытаясь понять, не приснилось ли ему всё случившееся, потому что номер казался знакомым — вернее, балетмейстер не мог толком вспомнить, ночевал ли именно в этой кровати, но… похоже, он оказался в том же отеле, где изначально планировал остановиться. Тут же на ум пришло странное совпадение: кто-то ведь забронировал его номер практически в тот же момент, когда его собственная бронь слетела. Был ли этим человеком Мо Жань?..

Чу Ваньнин сглотнул, надеясь избавиться от горьковатого привкуса на языке — и едва не задохнулся от боли. Потянулся рукой к горлу — и замер, потому что перед глазами пронеслось, как накануне Вэйюй сдавил его гортань с такой силой, что в какой-то момент стало казаться, что это конец.

Что произошло потом?..

Чу Ваньнин снова осмотрелся по сторонам — однако парня нигде не было. В спальне царила почти стерильная тишина, нарушаемая лишь приглушённым шелестом дождя по подоконнику.

Поверх белоснежного одеяла лежало что-то полупрозрачное.

Чу нахмурился, и сел в постели, разглядывая аккуратно разложенное белое нижнее ханьфу, расшитое традиционными серебром и золотом. Он недоуменно проморгался, вглядываясь в ткань, и даже в какой-то момент протянул руку, пытаясь понять, не кажется ли ему — но в следующий миг одернул её в сторону, стремительно бледнея. Ткань оказалась шелком — притом настолько тонким, что он просвечивал.

“Что всё это значит?..”

Чу встал с постели, старательно избегая даже смотреть в сторону отвратительной вещи. Оперся об стену, терпеливо ожидая, пока головокружение сойдёт на нет. Размял ноющую спину, и, отдышавшись, направился к двери. Ручка не поддалась ни с первого раза, ни со второго.

Закрыто.

Чу Ваньнин навалился на дверь плечом, пытаясь разболтать защелкнутый замок — но и эта манипуляция ни к чему не привела.

Его закрыли в спальне гостиничного номера словно какого-нибудь ребёнка, или домашнее животное!

Понимание, что ему так просто не выбраться, вызвало новую волну злости. Чу развернулся, и на этот раз направился к балконной двери. Та тоже оказалась заперта — впрочем, если бы балетмейстеру даже удалось выйти, он понятия не имел, что делал бы дальше, потому что с его страхом высоты как-либо спуститься на нижний этаж, или хотя бы перебраться на соседний балкон казалось чем-то совершенно невозможным.

Он тяжело вздохнул, пытаясь осознать происходящее.

Совершенно ясно, что его закрыл в спальне гостиничного номера Мо Жань — но зачем он это сделал? И, что важней — где он сам?..

Несколько минут бесплодных поисков мобильного телефона и хоть каких-то личных вещей так ни к чему и не привели. Чу выдохся, и, раздумывая над тем, сколько ещё ему придётся просидеть в этом злосчастном отеле, устало опустился на кровать.

По сути, ему было совершенно нечем заняться — разве что лечь спать, или принять душ. Последнее не представлялось таким уж хорошим вариантом, если учесть, что Вэйюй мог прийти в любой момент, но хотя бы могло помочь освежить голову и убить время.

Чу отправился в ванную комнату — и, обнаружив защелку на двери, плотно закрыл её. Так его хотя бы не застанут врасплох. После долгого ледяного душа насухо вытерся оставленными на сушилке свежими полотенцами, и, надев уже ношенную накануне одежду, вышел.

Мо Жань уже ждал его.

Он сидел на краю незаправленной постели, и рядом с ним на полу стоял широкий латунный поднос, где громоздились пиалы с едой, термос и несколько чашек.

Чу Ваньнин прищурился, задерживаясь взглядом на странном наряде Мо Жаня: тот был облачен в длинное чёрное ханьфу из такого же полупрозрачного шелка, что и белое, лежавшее на кровати. Вышивки изображали диковинных мифических существ. Наряд, который должен был создавать атмосферу традиционности, выглядел… совершенно непристойно. Вызывающе. Смуглая кожа проглядывала из-под полураспахнутого ворота, изящные узловатые пальцы медленно перебирали витой шелковый шнур пояса, играя с длинными кисточками.

У Чу Ваньнина пересохло во рту. Он понятия не имел, что всё это значит, но оказался не в состоянии отвести глаз от совершенно порочного зрелища. Сотни вопросов потерялись в растерянной тишине.

— Ты… ты… — он снова сглотнул, и боль в горле напомнила ему, почему пялиться на Мо Вэйюя в таком виде — ужасная идея. — Ты закрыл меня в номере.

Мо Жань приподнял брови, мягкие губы растянулись в усмешке. Однако он так ничего на это и не ответил.

— Это несмешно, — Ваньнин покачал головой, видя, что Мо Жань продолжает улыбаться. — Это что ещё такое? Ролевые игры?

Он уткнулся негодующим взглядом в белое ханьфу.

— Это твой костюм...

— …… — Чу Ваньнин раскрыл рот, чтобы что-то ответить, и тут же закрыл, понимая, что огрызаться бессмысленно. Он просто не собирается это надевать. Никогда.

— ...для постановки.

Если до этого Чу Ваньнин думал, что Мо Жань не в себе, теперь у него не осталось в этом в принципе сомнений.

— Ты сейчас серьёзно?..

— Я хочу, чтобы ты танцевал для меня.

Чу Ваньнин на несколько секунд закрыл глаза, пытаясь успокоиться. Если бы речь шла о сексе, он, вероятно, понял бы смысл происходящего. Но это...

Мо Жань говорил всерьёз. Он действительно думал, что балетмейстер будет танцевать — после того, как его приложили головой и душили?..

— Ты выдворил меня из гостиницы, и затем преследовал до самого кафе… усыпил… запер в спальне… Мо Жань, ты себя сейчас слышишь?.. Чего ты хочешь?

— Чтобы ты танцевал, — парень вскинул бровь. — И я не люблю повторяться.

Чу Ваньнин сжал кулаки. Он сверлил Вэйюя тяжёлым взглядом, но тот оставался непоколебим. Так длилось несколько минут, и Чу постепенно начинал осознавать, что происходящее совсем не похоже на затянувшуюся неудачную шутку, или игру.

— Мне долго ждать? — тихо поинтересовался Вэйюй, и в его голосе было нечто такое, от чего по спине Ваньнина прошел ледяной озноб.

— Что, если я откажусь?.. — балетмейстер вдруг понял, что прямо за его спиной дверь в ванную комнату, и он может закрыться в ней, если что-то пойдёт не так.

“Это ведь Мо Жань… он не причинит мне вреда… о чём я вообще думаю?.. — спохватился он тут же, понимая, насколько глупо испытывать страх перед человеком, с которым жил бок о бок целый год. — Я должен с ним поговорить. Возможно, у него всё-таки жар, и он бредит…”

Мо Жань, кажется, заметил, что Чу Ваньнин косится на дверь, и неожиданно рассмеялся:

— Так сложно уважить этого достопочтенного?

— …… — Чу Ваньнин застыл, перебирая в голове варианты ответа. Во-первых, он не совсем понимал, с чего вдруг Мо Жань принялся называть себя “достопочтенным”. Во-вторых, не было похоже, чтобы парень шутил — в его смехе вообще не было ни капли юмора, это был неприятный прохладный смешок, в котором сквозила невысказанная угроза.

И, всё же, он снова напомнил себе, что перед ним Мо Жань, и им обоим давно следовало объясниться. Ему самому не в чем оправдываться, однако у него немало вопросов к парню. В конце концов, как тот узнал, куда отправился Чу? Зачем приехал именно сейчас — и почему всё это время держался в стороне? К тому же, то видео не давало балетмейстеру покоя.

— Мо Жань, это ведь ты выложил то видео, — решил начать не самый приятный разговор Чу Ваньнин. — Ты понимаешь, что натворил? Я уже не смогу вернуться в труппу...

— А зачем тебе возвращаться? — Вэйюй продолжал поигрывать с кистью на поясе, тонкие нити просыпались шелковым водопадом сквозь изящные пальцы. — Ты останешься со мной, этого достаточно.

Ваньнин схлестнулся с парнем взглядами. Он не выдержал и шагнул вперёд, сжимая кулаки с такой силой, что в какой-то момент под бледной кожей проступили вены.

— Ты… снова ушёл из балета!..

В нём кипел такой гнев, что на мгновение он попросту забылся. Ни холодное выражение лица Вэйюя, ни его странное поведение не могли его уже остановить.

Мо Жань!... Он решил перечеркнуть одним махом всё, чего добился за год! Чего они добились вместе!..

Бледная ладонь взметнулась в воздухе и опустилась на щеку Вэйюя.

Ваньнин дышал так часто, что, казалось, еще немного — и у него начнётся приступ. Кровь стучала в висках, заглушая всё вокруг. Он почти ничего не различал перед собой кроме вдруг ставшего недобрым лица Мо Жаня.

— Ты ушёл от этого достопочтенного. Почему меня должно волновать, что важно для тебя, если тебя не волную я?..

Ваньнин сжал челюсти, пытаясь выровнять дыхание. То, что говорил Мо Жань, не имело никакого смысла. Он медленно покачал головой:

— У тебя было всё. Ты стал премьером, и получил роль, о которой другие мечтают всю жизнь, за год. Что ты наделал?..

Вэйюй даже глаз не опустил — так и продолжал смотреть на балетмейстера с абсолютно ледяным выражением. Ему не было стыдно, и он не видел ничего зазорного в том, чтобы в который раз всё бросить — это было очевидно. На его левой щеке распускался словно лепестки лотоса алый след от пощёчины, но он даже не обратил внимания ни на боль, ни на что-либо ещё, словно этого удара вовсе не было.

— Надевай костюм, — тихо проговорил он.

Чу Ваньнин уставился на него во все глаза.

— Это всё, что ты можешь мне сказать?..

— Да, — Мо Жань усмехнулся, заметив, как Чу вскинул подбородок. — Или ты наденешь его сам, или я тебе помогу.

Балетмейстер подавил тихий истерический смешок — однако тут же осёкся, потому что горло всё ещё болело, напоминая о том, как Вэйюй душил его. Он не мог понять, шутит ли парень над ним, или действительно всерьёз предлагает ему надеть эти вульгарные тряпки?..

Что, если он не станет этого делать?..

Чу покачал головой, пытаясь избавиться даже от тени мысли о том, чтобы действительно переодеться.

Он не станет всерьёз воспринимать угрозы Мо Жаня — тот никогда не навредит ему. Это ведь не в его характере. Что до того, что произошло в океанариуме… атмосфера в номере почему-то становилась всё более тревожной, и с каждой секундой приходило осознание, что происходящее ненормально.

— Мне повторить ещё раз?.. — Мо Вэйюй отбросил наконец поясной шнурок и впился в лицо Чу жёстким взглядом. — Я непонятно выразился?

— Я не стану этого делать, — Ваньнин скрестил руки на груди, и примерно в то же мгновение Вэйюй вдруг вцепился в его запястье и рванул на себя. Чу от неожиданности не успел сгруппироваться и налетел прямо на парня, едва сумев выставить перед собой свободную руку чтобы предотвратить падение. Его пальцы натолкнулись на грудь Мо Жаня, и он поразился, как быстро колотится сердце под его ладонью — словно тот только что пробежал кросс. Жар кожи обжигал сквозь тонкий чёрный шёлк.

— Мо Жань… — Чу попытался отстраниться, но Вэйюй снова потянул его на себя, и на этот раз свободной рукой принялся расстёгивать его спортивную кофту. Змейка с тихим треском разъехалась. Ваньнин после душа не успел пододеть футболку, о чём теперь неистово сожалел, потому что его мгновенно начало знобить там, где прохладный воздух теперь беспрепятственно соприкасался с кожей.

Действительно ли Мо Жань собирался его раздевать?..

Чу безуспешно попытался вывернуть запястье чтобы высвободить хотя бы одну руку — вторую он не мог убрать с груди Вэйюя, потому что в противном случае бы потерял равновесие. Мо Жань же даже не думал ослаблять хватку — при этом теперь переключился на пояс джинсов.

— Стой!.. — Чу едва не задохнулся, когда длинные пальцы уверенно расстегнули верхнюю пуговицу. — Мо Жань, это ведь глупо, ты сам понимаешь… — он оборвался потому что парень уже взялся стягивать джинсы с его бёдер, и ощущение было далеко не самым нежным, грубая ткань не хотела опускаться вниз и тянула за собой нижнее бельё.. — Я… сам!..

Мо Жань наконец остановился, и, казалось, начал обращать внимание на то, что ему говорит балетмейстер.

— Я сам, — повторил Чу Ваньнин, и уверенно кивнул в сторону белого полупрозрачного ханьфу. — Если тебе так хочется, я надену его.

— Не наденешь, — расплылся в знающей усмешке Вэйюй. — Ты думаешь, что я отпущу тебя в ванную переодеться. Этого не будет.

В следующую секунду он вывернул руку Ваньнина под углом, и мужчина вскрикнул, впечатываясь лицом и грудью в постель. Мо Жань, воспользовавшись его секундной дезориентацией, оседлал поясницу, и в один момент полностью стащил с него кофту, а затем перехватил левую руку, и продел узкую ладонь в шёлковый рукав.

У Чу Ваньнина после падения всё ещё немного кружилась голова — видимо, давали о себе знать последствия хлороформа.

Он предпочёл не сопротивляться, потому что Мо Вэйюй действительно переодевал его.

Прикосновения были максимально мягкими и нейтральными, в них не было никакого сексуального подтекста или агрессии. Если бы не определённая часть анатомии Вэйюя, напряжённо упирающаяся куда-то в область поясницы Чу, балетмейстер бы подумал, что тот и вовсе не заинтересован.

“Это какое-то безумие…”

Когда обе его руки оказались продеты в рукава, Мо Жань снова принялся стаскивать с Чу джинсы, притом проделывал это уже намного аккуратней, проводя ладонями по бёдрам вслед за спускающейся тканью. Там, где его пальцы касались оголившейся кожи, Ваньнин ощущал нарастающее тепло, от которого невозможно было укрыться.

В какой-то момент Вэйюй спустился к его лодыжкам и на секунду сжал их — а затем послышался тихий щелчок и позвякивание. Чу Ваньнин попытался дёрнуться, но не смог, потому что Мо Жань крепко перехватил его ступни:

— Расслабься. Это всего лишь небольшие браслеты.

Балетмейстер застыл, чувствуя, как к лицу приливает кровь.

Он… добровольно позволил себя раздеть, и теперь мало того, что на нём было лишь полупрозрачное одеяние, которое и ханьфу-то назвать язык не поворачивался — теперь Мо Жань ещё и нацепил на него побрякушки!..

За весь год, что он провёл с Вэйюем, с ним никогда не случалось ничего настолько отвратительного.

Он даже решить для себя не мог, чего ему хотелось сильнее: провалиться сквозь землю от стыда, или просто сразу умереть, чтобы этот позор наконец закончился.

Между тем, Мо Жань теперь уже склонялся над его спиной, оставив наконец в покое его ноги — и Чу смутно ощущал что-то прохладное на своей талии. В какой-то момент его бёдра потянули вверх — и ещё одна золотая цепочка теперь тихо защёлкнулась на его поясе.

“Клац”.

Она оказалась связанной с браслетами на ногах.

Чу резко перекатился, пытаясь отползти в дальнюю часть кровати, не давая Мо Жаню завершить начатое — но браслеты неожиданно впились в тонкие щиколотки, и он снова упал, задыхаясь, проезжая коленями по гладким простыням.

Мо Жань рывком перевернул его на спину, и в два счёта застегнул ещё два браслета на его запястьях, а затем, склонившись к шее, погладил кадык пальцами и нахмурился.

— Прости.

Чу Ваньнин уставился на Вэйюя испепеляющим взглядом. Он был настолько зол, что у него разом пропали все слова. Буквально задыхался от гнева. Его лицо полыхало.

— Я причинил тебе боль, — Мо Жань снова прошёлся по шее, и вздохнул.

Послышался финальный щелчок — и на этот раз Ваньнин оторопело осознал, что Вэйюй застегнул что-то теперь уже у него на горле. Мужчина, забыв обо всём, поднёс руку, морщась от мягкого позвякивания бубенцов — и на ощупь понял, что это тонкий металлический ошейник.

Мо Жань продолжал наблюдать за ним и его реакцией, как если бы ему было интересно, что балетмейстер будет делать дальше. Он даже немного отстранился — впрочем, по правде, скорее, был вынужден это сделать, чтобы наконец завязать полностью ханьфу.

Чу, в свою очередь, молчал. Внутренний ужас мешался с непониманием и стыдом. В голове не укладывалось, зачем Мо Жань всё это делает: ему, правда, не хватает острых ощущений?.. Или он считал, что это всё уместно в их отношениях?..

— Готово, — Вэйюй завязал последний узелок на поясе и поднялся с постели. — Тебе идёт.

Чу Ваньнин прожёг его злым взглядом, всё ещё не понимая, как должен реагировать на происходящее. Он тоже попытался подняться — и на этот раз беспрепятственно сел на кровати, мельком проходясь по скреплённым цепочками между собой браслетам и поясу. Тонкие золотые нити свободно тянулись от его шеи к запястьям, ниспадали по груди к поясу, опускались по спине, повторяя изгибы позвоночника. Кое-где на них поблёскивали крошечные золотые бубенчики, украшенные камушками.Выглядело всё это дорого — словно изысканное ювелирное украшение, изготовленное на заказ.

Что там Мо Жань говорил о его костюме? Для постановки?..

Любопытно, какой.

— Ты привыкнешь, — Вэйюй улыбнулся. — На самом деле, я долго выбирал их. И… я принёс твою заколку.

Он кивнул головой в сторону прикроватной тумбочки, на которой лежала та самая вычурная золотая заколка в форме цветущей ветви, инкрустированная алыми камнями.

Чу Ваньнин должен был признать, что все украшения действительно сочетались между собой — и с его нарядом.

Но… зачем?

Мо Жань холодно усмехнулся:

— Тебе не нравится?

Чу Ваньнин поджал губы, не понимая, какой ответ от него хотят услышать.

“Нет, ты что, мне всё нравится — особенно то, что в таком виде я, скорее, застрелюсь, чем выйду туда, где меня могут увидеть… Не беспокойся, смело оставляй номер открытым...” — так?

— Ты говорил, что хочешь, чтобы я станцевал для тебя, — выдавил он из себя вместо язвительной тирады.

— Именно, — Мо Жань кивнул.

— Что именно?

Вэйюй внимательно осмотрел Чу Ваньнина с ног до головы, и этот взгляд можно было расценить как любопытный — как если бы он был заранее уверен, что его ответ может взбесить балетмейстера.

— Я хотел бы увидеть тебя в партии Никии.

Чу Ваньнин не позволил себе ничем выдать состояние внутреннего шока. Он помолчал несколько секунд прежде чем ответить, потому что ему стало действительно не по себе. Медленно выдохнул, проходясь взглядом по браслетам на руках, тщательно взвешивая в голове каждое слово.

— Ты ради этого на самом деле приехал?

Мо Вэйюй изумлённо уставился на Чу, и, казалось, потерялся с ответом.

— Я станцую, — балетмейстер кивнул, но затем снова поднял глаза на Мо Жаня. — Но тебе придётся вернуться к своей роли. Поверить не могу, что ради этого ты проделал весь этот путь. Это…

— “Вздор”? — подсказал Мо Жань.

— Именно. Я думал, ты бросил балет. Посчитал…

— Я оставил труппу, — оборвал его Мо Вэйюй, разрушая все иллюзии на то, что между ними возникло недопонимание.

Чу Ваньнин старался сидеть неподвижно, чтобы не зазвенеть колокольчиками — если бы не это, он бы уже, вероятно, вытряс из Мо Жаня душу. Единственным, что его останавливало, был невероятно глупый наряд, от одного вида которого на себе у него ползли мурашки по спине… да и то, что Мо Вэйюй был физически сильнее, и, если прежде это никак не сказывалось на их отношениях, теперь парень, похоже, не испытывал особых угрызений совести, применяя силу — всё это тоже не внушало уверенности.

— Тогда… зачем? — спросил Ваньнин хмуро.

— Я этого хочу.

Мо Жань откинулся на подушки, как если бы вот этим “я хочу” всё и объяснил.

Чу Ваньнин вздохнул. Он положительно не понимал, зачем всё это: попытка поиздеваться напоследок, перед тем, как в очередной раз закрыть дверь и оставить классический танец?.. Или всё обстоит ещё хуже, и Вэйюй хочет унизить его за что-то — вероятно, свой провал после того, как сам же выложил то видео?.. Ему мало того, что Чу Ваньнин ушёл — или он злится, что тот его оставил, и не смог выручить, когда всё полетело к чертям?..

— Какую сцену ты хотел бы, чтобы я импровизировал? — поинтересовался он сухо. Решил не спорить: в конце концов, они оба находятся за закрытыми дверями гостиничного номера, свидетелей у происходящего нет. И на том спасибо. — Ты же понимаешь, что я не танцую женские партии, и это глупо, пошло, и совершенно бессмысленно…

— Ваньнин, — оборвал его Мо Жань, — если ты не начнёшь прямо сейчас, я тебя заставлю, и тебе это не понравится.

Чу моргнул, пытаясь понять, как именно кого-либо можно заставить танцевать, если человек не хочет этого делать, но так и не пришёл ни к какому ответу. Впрочем, он не собирался прояснять этот момент, потому что всё давно уже для себя решил. Мо Жань хотел посмотреть его импровизацию?.. Что же, он и сам давно не танцевал, его тело определённо тосковало по свободе движений.

Ему было совсем несложно что-нибудь придумать на ходу, совместив с классической хореографией Петипа. Вэйюй так и не ответил на его вопрос, какую сцену он хотел — а потому балетмейстер справедливо рассудил, что выбор за ним. Ему всегда нравился танец теней: летучий, ломкий и меланхоличный. Он любил эту сцену, хоть никогда сам и не представлял себя в солирующей роли: он был бы совершенно негодным Солором, брамином, или раджой, и уж тем более не ассоциировал себя с полной жизни Никией, или коварной Гамзатти. Зато представить себя тенью мира мёртвых, призрачной иллюзией, безусловно, мог.

Поднявшись с постели, он бросил на Вэйюя очередной негодующий взгляд — и принялся разогреваться прямо в цепочках и браслетах. Те мягко позвякивали при малейшем движении, однако звук этот раздражал и вызывал стыд лишь первые несколько минут — вскоре Чу вообще перестал обращать на них внимание. Никакие полупрозрачные одеяния и прочие гадкие вещи не могли поколебать его уверенность в том, что он не позволит себя унизить подобным образом. Он исполнял разные роли, и совершенно точно не ударит лицом в грязь теперь. Если Мо Вэйюй решил, что станцевать эту партию ему не по силам, или решил посмеяться… что же, парня ожидает сюрприз.

— Мне нужна музыка, — тихо проговорил он, когда почувствовал, что готов. — Из третьего акта. Вступление, танец Никии, или сцена с шарфом. На твоё усмотрение.

Мо Вэйюй приподнял уголки губ в улыбке:

— Сцена с шарфом подойдёт, — он приподнял пальцами одной руки длинное шёлковое полотно из такой же безупречно-белой ткани, что и наряд Чу Ваньнина. Всё это время шарф лежал вместе с костюмом. Чу поджал губы, думая о том, что сцена, выбранная Мо Вэйюем, вообще-то, дуэт.

Когда он говорил о музыкальной композиции, имел в виду в первую очередь сопровождение, а не сам танец.

Длинный гладкий шёлк, стоило Вэйюю всколыхнуть его, невесомо воспарил в воздухе — и Чу ничего не оставалось, кроме как перехватить его, механически обвивая вокруг запястья. Он не знал, как именно собирается исполнять композицию, потому что пространство гостиничного номера очень сильно ограничивало в возможностях, да и отсутствие нормальной в меру скользящей обуви явно играло не на руку. Зато тонкие золотые цепочки мешались и раздражали.

Чу замер, вслушиваясь в мягкое скрипичное соло, открывающее сцену, мысленно выстраивая цепочку из па-де-ша и парящих аттитюдов, чередующихся с полутурами и турами на полупальцах.

Танцевать без обуви оказалось не так уж сложно, как он мог предположить — к тому же, длинный полупрозрачный шёлк струился до самого пола, скрывая часть движений, отчего временами казалось, будто фигура мужчины действительно неподвластна гравитации. В то же время, мягкие арабески вздымали плавными волнами льющуюся ткань, и размеренная мелодия соединялась с его телом в целое: тонкие руки то рисовали в воздухе полный круг, и ткань шарфа будто оживший призрак парила над головой — то описывали восьмерки, заставляя прозрачное полотно змеиться и ластиться к изгибам талии, медленно ниспадая вниз, отчасти скрывая силуэт. Колокольчики мелодично звенели на браслетах, с каждым завершённым движением ставя крошечный акцент — и Чу Ваньнин этим беззастенчиво пользовался: ему необходимо было лишь выполнить ещё одно пор-де-бра — и вот его запястье снова отдавалось эхом мелодии, увлекая с каждым шагом его в бесплотный призрачный танец.

Голова всё ещё слегка кружилась, а потому балетмейстер прикрыл глаза — неизменная привычка отсекать от себя окружающий мир оказалась как нельзя кстати. В какой-то момент ему удалось отпустить себя, и наконец ощутить всю лёгкость движений, перетекающих друг в друга словно нескончаемый поток. Он даже не сразу осознал, когда край полупрозрачного шарфа обвился вокруг его пояса плотнее, чем следовало — и снова выполнил полный тур, позволяя ткани описать вокруг себя ещё одно кольцо.

Неожиданно его лицо соприкоснулось с обжигающе горячими ладонями. Чу инстинктивно отклонился назад, в попытке отстраниться — но ткань шарфа не дала ему сделать это достаточно проворно и глубоко.

Балетмейстер распахнул глаза, и понял, что Мо Жань удерживает свободный край шарфа, в то время как его вторая рука протянута к его щеке и осторожно поглаживает высокую скулу.

Вэйюй улыбнулся, заметив, что Ваньнин на него смотрит.

— Это было прекрасно.

Всего три слова, произнесённые шёпотом, обожгли мужчину нестерпимым жаром. В какой-то момент Ваньнин забылся и просто танцевал — так, словно был один в этом номере, будто не было Мо Жаня, который неотрывно следил за каждым его движением. Словно ему ничто не угрожало, откажись он танцевать вовсе.

Внезапно ему захотелось забыть обо всём и прижаться щекой к ладони Вэйюя. Он был разгорячён движениями, его тело пело свою мелодию, и жаждало разделить эту песнь. Это было странное помутнение рассудка, длившееся всего долю секунды — но и его было достаточно, чтобы Ваньнин, едва подавшись вперёд, тут же содрогнулся от пронзительного перезвона колокольчиков, которые напомнили ему, почему всё это — невозможно.

Неправильно. Гадко. Унизительно.

Он уставился на руку Мо Жаня так, словно та была ядовитой змеёй.

— Я станцевал для тебя. Что ещё тебе нужно?.. — процедил он, щуря тёмные от внезапной злости глаза.

Комментарий к Часть 42 А вот и возвращение блудного танцовщика, он же балетмейстер, он же прекрасный Чу Фэй! ✨ Следующая часть к выходным. ✨

Спасибо за ожидание, и терпение! ❤️✨

====== Часть 43 ======

...Когда Чу Ваньнин спрашивал Мо Жаня, что тому от него нужно, он был убеждён, что его голос полон сарказма, и истолковать его как-то иначе невозможно. Во взгляде мужчины легко считывалась злость — и, по правде, впервые за всё время он был настолько разъярён, что даже не мог это никак скрыть, сколько ни старался. Казалось, ещё немного, и перед глазами начнёт темнеть.

К чему он не был готов — так это к тому, что Мо Вэйюй чуть склонит голову набок и мягко поинтересуется:

— Тебе, правда, так хочется знать?..

В его глазах не было жёсткости, только мягкая улыбка, так хорошо знакомая Чу Ваньнину. Даже просто смотреть на это внезапно так резко переменившееся выражение лица было почему-то больно.

Мужчина медленно выдохнул, пытаясь собраться с мыслями. Он всё ещё не понимал, что у Мо Вэйюя на уме, и происходящее его беспокоило. Смутно помнил, что как-то парень рассказывал ему о проблемах с самоконтролем, однако за всё это время его слова оставались некой абстракцией.

“Не совсем так, — тут же напомнил себе Ваньнин. — Шесть лет назад Мо Жань меня так сильно напугал, что я, почти не задумываясь, выставил его вон. Именно тогда всё, должно быть, и началось.”

Если вдуматься, тот вечер всё ещё был в памяти Чу неким слепым пятном, которое не давало ему покоя: словно разрозненные фрагменты мозаики, в воспоминаниях представали то искажённое нечитаемыми эмоциями лицо тогда ещё совсем юного Вэйюя, то собственная растерянность балетмейстера, и полное ощущение, что его загнали в угол.

Его собственный страх, вытеснивший доводы рассудка...

Мо Жань тогда не притронулся к Чу, не ударил его, хотя выглядел так, словно готов разорвать его в клочья. Однако в его взгляде Ваньнин увидел нечто, отчего ему до сих пор становилось не по себе.

Были и другие предпосылки, которые тревожили Чу: постоянные фразы Вэйюя о том, что его отталкивают, его абсурдное появление спустя шесть лет под незнакомым именем. Казалось, он в своём желании добиться внимания мужчины был готов пойти на всё.

Ваньнин вспомнил, как однажды парень добавил в его чай усыпляющую настойку — тогда всё это показалось ему недоразумением, которое затем вылилось в куда большую проблему с подачи самого Ваньнина.

Однако теперь, после того, как Вэйюй усыпил его хлороформом и закрыл в номере, ситуация из прошлого больше не казалась такой безобидной. Чу думал о том, что, по сути, ему следовало бы злиться на самого себя — он знал, что Мо Жань способен выкинуть нечто подобное.

Знал, и ничего не предпринял.

Наивно посчитал, что всё в прошлом, и они оба, как взрослые люди, не станут впадать в крайности. По его мнению, во всём произошедшем не было никакого смысла.

Разве что…

Он мельком бросил взгляд на Вэйюя, продолжая вспоминать.

После глупой истории с настойкой, когда Чу попытался донести до Мо Жаня, что им не по пути, и даже согласился отпустить парня, подобрав на его роль кого-то другого, потому что знал, что они оба находятся под угрозой — Вэйюй снова потряс его. Настолько, что у Ваньнина тогда случился приступ, и его воспоминания теперь представляли собой секундные стоп-кадры: вот, парень валит его на пол, и кричит ему в лицо о своей ненависти… вот, его тело объято жаром, и Мо Жань, только что задыхавшийся от ярости, покрывает поцелуями обнажённую кожу… вот, он уже шепчет о том, как любит Чу Ваньнина, прижимая к своей груди, и гладит его волосы, словно пытается утешить. По лицу его катятся слёзы...

Той ночью Мо Жань признался ему в любви, однако это признание не было красивым. В нём была лишь боль.

Чуть позже, когда правда об отце Мо Жаня открылась, Ваньнин вспомнил, что юноша не раз и не два повторял, что боится однажды причинить ему вред. Он упоминал о ситуации с Жун Цзю, и о том, что не помнит, что именно произошло.

Чу Ваньнин верил Мо Жаню. Он доверял ему — даже после признания в том, что однажды парень едва не напал на него.

“Стоит мне подумать о тебе… я теряю контроль. И я готов лгать тебе, манипулировать, применять силу — делать что угодно, лишь бы ты оставался со мной…” — описывал Вэйюй тогда свои чувства.

Ваньнин снова поднял на Мо Жаня внимательный взгляд. Он сохранял молчание так долго, что, казалось, все слова забылись, а во рту нещадно пересохло.

— На самом деле, да. Мне важно знать, чего бы ты хотел, — сказал он, раздумывая над тем, что всё ещё не верит, будто Мо Жань ему может навредить.

Ему хотелось понять, действительно ли парень говорил тогда настолько буквально.

Вэйюй, казалось, на какое-то время выпал из реальности. Его зрачки расширились, губы дрогнули.

— Я?..— он нервно сглотнул, и Ваньнин заметил, как перекатывается его кадык, но затем мгновенное ощущение тепла и растерянности вдруг сменилось колкой усмешкой. — Я хочу тебя.

Чу понял, что больше ничего не добьется. Между ними снова с каждой секундой разрасталась пропасть, которую, казалось, они могли ещё совсем недавно преодолеть. В ответе Мо Жаня была завершённость. Похоже, он всё решил для себя, ничто не могло теперь сбить его с толку.

Он мягко прошёлся пальцами по волосам Чу, и, намотав шелковистую прядь на указательный палец, потянул — так, что балетмейстер вынужденно подался вперёд.

Он не сопротивлялся, потому что понятия не имел, что Вэйюй собирается делать дальше.

Было ли что-то, чего он не отдал бы Мо Жаню с готовностью? Имело ли значение то, как грубо или жестоко с ним мог обойтись парень, если сам Чу Ваньнин знал, что его сердце уже безвозвратно потеряно, а сам он — лишился всех иллюзий и чаяний?

Мо Жань был его учеником, и ещё шесть лет назад Ваньнин верил, что того ожидает прекрасное будущее, недоступное ему самому в силу проблем со здоровьем. Ему так хотелось, чтобы мир увидел Вэйюя таким, каким видел его он сам: искусным танцовщиком, способным покорить любую сцену.

Чтобы окружающие восхищались им так же, как делал это он сам…

Чу Ваньнин жил ради этого, он готов был продать собственную душу за это. Обменять собственное счастье на чужой успех.

Он влюбился в своего талантливого ученика — и слишком поздно понял, что эта любовь погубит их обоих. Будет тянуть их на дно, обратит всё в прах — и, если ему самому было уже всё равно, то Мо Жань… на весах было его будущее.

Чу Ваньнин любил Вэйюя слишком сильно, чтобы позволить себе разрушить его карьеру, желать ему сломанной судьбы. Чудом было то, что тот вернулся в постановку, и снова танцевал.

Кем был балетмейстер, чтобы позволить себе закрыть на это чудо глаза?

Он верил в парня — и в то, что сцена подарит ему куда больше, чем когда-либо сможет дать он сам. Да и что мог он дать Мо Вэйюю такого, чтобы тот забыл о нём и вернулся на сцену?..

“Ваньнин, мне было больно осознавать, что ты прогоняешь меня. Ты был единственным, кто удерживал меня в рассудке все это время. Если бы не ты… я давно превратился бы в чудовище…”

class="book">Мо Жань говорил всё это абсолютно серьёзно год назад. Чу казался для него значимым. Единственным, кто ему был когда-либо нужен. Но… сам Чу Ваньнин в это не верил.

Его Мо Жань был достоин любви миллионов… как мог сравниться со всеми этими людьми один Чу Ваньнин?..

Мо Жань сам того не знал, но ему хотелось признания и любви — и Чу Ваньнин был уверен, что любви одного человека никогда не будет достаточно, чтобы его наполнить.

Он прикрыл глаза, ощущая себя разбитым. Позволил Мо Жаню прикасаться пальцами к своим губам, сдавливать их, словно спелые вишни. Приоткрыл рот под давлением пальцев — и тут же почувствовал знакомый терпковатый вкус чужой кожи.

Он был неимоверно зол, что Мо Жань вбил себе в голову, будто ему нужен балетмейстер — но, быть может, в этом была и его вина?.. Он позволял этой иллюзии длиться, эгоистично наслаждаясь моментами близости весь этот год. Позволил себе пригреться в тепле невозможного счастья — на время, зная, что ему всё равно придётся отпустить Мо Жаня, и их отношения не могут длиться вечно.

“Готов лгать, манипулировать… применять силу…” — пронеслось в голове снова.

Мо Жань так зациклился на нём, что перестал осознавать: тем самым он рушит свои возможности. Видеть это было больно. Осознавать, что ты и есть та причина, по которой парень тратит свой потенциал… мерзко.

Чу жил мечтой о блестящих постановках парня — эгоистично позволял этим грёзам себя подпитывать всё это время, когда вечерами лежал в очередном гостиничном номере в одиночестве и не мог заснуть, вспоминая, что ещё год назад Мо Жань бы лежал с ним рядом, и, вероятно, даже обнимал его.

Одиночество всё это время разъедало изнутри словно кислота, и лишь мысли о том, что жертва не напрасна, помогали Ваньнину хоть немного справляться с тоской.

Он запрещал себе думать о том, что мог бы вернуться — и попробовать начать всё сначала. Рано или поздно Вэйюй всё равно поймёт, что Ваньнин — обуза, пресытится этими отношениями. Что тогда?

“Лучше оставить всё вот так. Уйти быстро и не оглядываясь. Позволить парню разобраться в себе и погрузиться в новую постановку,” — так думал Ваньнин из раза в раз.

Он мечтал вернуться к премьере, и просто тихо сидеть в зале. Смотреть на Мо Жаня, и думать о том, что тот теперь по-настоящему счастлив... ведь, видят боги, никто так не был достоин, и в то же время не нуждался так сильно в любви и внимании, которых был лишён.

Мо Жань был создан для сцены. Это было его предназначение. Чу Ваньнин верил в него — потому что иначе в его жизни остался бы лишь беспроглядный мрак.

Как же он был глуп…

Стоило ему уйти, как Вэйюй не оставил от его единственного желания камня на камне. Кажется, он возненавидел Чу за то, что тот хотел ему иной, лучшей жизни, в которой больше не оставалось места для самого балетмейстера. Он не понял, почему Чу так поступил — а сам Чу Ваньнин никогда бы не смог ему рассказать, потому что испытывал невероятный стыд и сам, стоило лишь подумать о том, что всё это время он потакал своим желаниям, оставаясь рядом.

“Почему меня должно волновать, что важно для тебя, если тебя не волную я?..” — вспомнил он тут же брошенную Мо Жанем хлёсткую фразу.

Что это вообще было?..

Попытка переложить ответственность — притом весьма ребяческая?..

Убедить себя, что Чу Ваньнин во всём виноват? Снова возненавидеть?

Мо Жань склонил голову, его горячее дыхание щекотало лицо Чу. Балетмейстер знал, что его взгляд обращён на него — ему не нужно было поднимать глаз, чтобы чувствовать, как внимательно Вэйюй разглядывает его чуть припухшие губы.

Он знал, о чём тот думает — и приоткрыл рот шире, позволяя кончикам пальцев Мо Жаня проникнуть в свой рот.

То, что он сейчас делал, злило его самого, потому что шло вразрез с его собственными убеждениями: Мо Жаню нужно смириться и оставить его. Вернуться в постановку. Осознать, что то, в чём он нуждается — не балетмейстер, а кое-что совсем другое.

Но… вероятно, чтобы убедить его в этом, Ваньнину придётся отдать ему всё, что у него есть, включая остатки гордости.

Иначе до Мо Жаня не дойдёт.

За весь этот год — не дошло…

Чу Ваньнин ощутил, как жжет глаза от непрошенных слёз, и впервые ужаснулся тому, что ему предстоит. Сможет ли он заплатить такую цену в обмен на то, чтобы Мо Жань снова танцевал?.. Готов ли?..

Ему стало по-настоящему страшно — и больно от осознания, что, вероятно, это единственный возможный путь. На мгновение он полностью забылся, и лишь когда пальцы толкнулись в его рту, поглаживая язык, пришёл в себя. Моргнул, поднимая глаза на Мо Жаня, и увидел перед собой пылающее лицо, на котором отражалось удовлетворение, и обещание большего.

Ваньнин заставил себя сомкнуть губы на его пальцах и вобрать их так глубоко, как мог, думая о том, что, вероятно, не сможет увидеть, как Вэйюй выступит в своей лучшей роли. Ему пришлось снова опустить ресницы, потому что глаза защипало от слёз, но он не собирался позволять себе быть слабым.

Не теперь.

— Такой покорный… посмотри на меня… — Мо Жань судорожно выдохнул, когда Ваньнин мягко прикусил подушечку его пальца.

Чу разомкнул губы. Слова Вэйюя звучали пошло, и против воли смущали. Он чувствовал, что подбородок его стал влажным от слюны. Наверняка сейчас он выглядит ужасно.

Ваньнин сделал глубокий вдох, пытаясь успокоиться — и, когда уверился, что слёз больше нет, впился взглядом в лицо Мо Жаня.

Он сделает всё, о чём Вэйюй его попросит.

Станцевать? Отлично.

Раздвинуть ноги?.. За весь год он потерял счёт, сколько раз они занимались сексом.

Что ещё Мо Жань мог от него хотеть? Он больше ничем не располагал, кроме, пожалуй, своей весьма унылой жизни — за которую не стал бы даже держаться.

Мо Жань… неужели ему всё это не осточертело? Чего же он ещё хотел?..

— Почему ты так смотришь на меня? — вдруг спросил Вэйюй, и в голосе его сквозило раздражение. — Я не твоя любимая разбитая чашка, чтобы меня жалеть!..

Он сцепил челюсти, вглядываясь в и без того бледное лицо изящного мужчины перед собой, будто пытаясь найти в его глазах некий ответ, который бы его устроил. Вероятно, он хотел бы увидеть там страх, или что-то ещё… но Чу Ваньнин в этот момент был непоколебим.

Страха он не испытывал — ему, по сути, нечего было бояться. Всё самое худшее уже случилось.

Пальцы Вэйюя снова впились в волосы Чу и потянули его голову вперёд. Он даже не вздрогнул. Тонкие губы на секунду разомкнулись на беззвучном выдохе… и всё.

— Смотришь на меня так, словно я лишь игрушка — которую ты оставил, когда она тебе надоела, на потеху публике, — вдруг мрачно процедил Мо Жань.

Чу Ваньнин вздрогнул, словно от пощёчины.

— Ты никогда не был для меня и… — он попытался сказать что-то ещё, но Мо Жань закрыл его рот, заставив замолчать.

— Шшш, я не обязан это выслушивать. Я так старался стать тем, кем ты мог бы гордиться, кого ты мог бы полюбить, достойным… но тебе было плевать, ты всё равно ушёл. Я уже понял, что, что бы я не делал, этого будет всегда мало...

На долю секунды в его взгляде мелькнула обжигающая боль, от которой у Чу перехватило горло — но затем это полубезумное загнанное выражение отчаяния сменилось холодом.

Ваньнин зажмурился, ожидая чего угодно, но не.... мягких, кротких поцелуев на своём лице, похожих на прикосновения крыльев мотыльков.

Он растерялся, потому что всё происходящее никак не вписывалось в его понимание мотивов Вэйюя.

— Ты будешь танцевать для меня, Ваньнин… будешь спать со мной… Это ведь почти не отличается от того, что было между нами весь этот год, как ты считаешь?.. — тихо обрушились следом жёсткие слова.

Ваньнин распахнул глаза, пристально вглядываясь в склонённое к нему лицо. Мо Жань целовал его так, словно опасался, что мужчина в его руках может рассыпаться в пыль от любого неосторожного движения — а затем позволил себе сказать подобное?..

Балетмейстер, казалось, забыл, как дышать.

Нет, в сказанном не было ничего, что его бы удивило, но… скорее, ему стало неуютно от того, каким Вэйюй говорил с ним тоном.

Он был нежен, и в то же время в нём всё чаще теперь ощущалось что-то, от чего у Чу волосы начинали вставать дыбом.

— Что это значит? — заставил он себя задать вопрос.

— А как ты считаешь, Ваньнин?.. — Мо Жань сощурился. — В этом отеле только мы с тобой. Я снял всё здание, так что здесь нет ни постояльцев, ни персонала… ты ведь так опасался, что кто-нибудь увидит нас вместе, но… можешь не переживать теперь на этот счёт. Мы здесь надолго.

Чу Ваньнин ощутил, как по спине прошёлся неприятный холодок.

— Что… значит “надолго”? — внезапно севшим голосом спросил он.

То, что Вэйюй снял весь отель, было и без того эксцентричным поступком — но куда сильнее настораживала вторая часть фразы.

Мо Жань пожал плечами, оставляя вопрос без ответа. Пробежался пальцами по золотому обручу-ошейнику на шее мужчины, и расплылся в улыбке.

— Мо Жань… — Чу попытался остановить его, но на этот раз парень снова потянул его за волосы — куда резче.

— Шшшш, будь послушным котиком, а не то этот достопочтенный разозлится.

Ваньнин метнул в парня полный негодования взгляд. Его безмерно злили всевозможные уменьшительно-ласкательные прозвища, и ещё сильнее раздражала новая манера Мо Жаня называть себя достопочтенным — так, словно он был высокопоставленной особой.

В глазах Чу он был глупцом.

— Если ты хочешь секса, так и скажи, — выпалил зло Ваньнин. — Вовсе не обязательно устраивать столько шума вокруг. Я не против.

— Вот как?.. — Мо Жань вскинул бровь. — Уважаемый балетместер скрывался так долго, а теперь вот так просто сдаётся мне на милость?..

— Мо Жань… — Чу открыл, было, рот, но Вэйюй дёрнул за цепочку, и неожиданно золотой обруч на его шее стал туже.

— Молчать.

Чу растерянно сглотнул. Он не ожидал такого поворота — и понятия не имел, что то, что он принял за украшения для костюма, могло впиваться в кожу и причинять дискомфорт.

— Мне нравится видеть на твоём лице недоумение. Впервые, кажется, ты не знаешь, что сказать, Ваньнин, — усмехнулся Мо Жань, — но на твоём месте я был бы осторожнее со словами. Говоришь, ты не против?.. Отлично. На колени.

Он прищурился, видя, что Чу колеблется — однако Ваньнин решил, что не доставит ему удовольствия своим сопротивлением.

Он сказал именно то, что имел в виду.

Мо Жань хочет от него этого? Ну, что же… он медленно опустился на колени перед Вэйюем, глядя прямо перед собой. Белое ханьфу расплескалось по полу гладким шёлком. Цепочки мелодично зазвенели от резкого движения.

Ваньнин не позволит себе отступить так просто. Выдохнув, он собрался с силами и поднял на Мо Жаня изучающий острый взгляд — и вдруг понял, что на лице парня написано плохо скрываемое изумление. Казалось, он был удивлён поведением Чу не меньше, чем того удивило желание юноши. В то же время Ваньнин видел разгорающееся пламя в его глазах, и ему стало любопытно, как далеко тот зайдёт. Кроме того, он не мог отрицать, что его самого странно возбуждало происходящее. Мысль о том, что Мо Жань хочет его таким образом… заводила.

Пауза затянулась по мере того, как они оба изучали друг друга.

— Мо Жань… — Чу вздохнул, решив, что Вэйюй передумал, а сам он совершенно точно понятия не имел, что делать дальше. Пол под коленями оказался твёрже, чем он считал, и неприятно жёг холодом.

— Шшш, — Вэйюй наклонился к Ваньнину, поглаживая его голову. — Мне так нравится, когда ты послушный. Я не знал, что ты можешь таким быть…

Его кончики пальцев прошлись по длинным прядям, задевая ухо, а затем осторожно погладили едва заметную родинку. Ваньнину пришлось сжать губы чтобы сдержать вздох — прикосновение обжигало, это место было особенно чувствительным, однако он не собирался идти на поводу у своих желаний.

Куда важнее было то, чего хотел Мо Жань.

“Тебя не волнует, чего хотел бы я...” — сказал Вэйюй. Чу Ваньнин собирался доказать ему, что всё было как раз наоборот.

Были ли действия Мо Жаня продиктованы желанием отыграться, или попыткой заполучить желаемое? Что будет, если Чу Ваньнин добровольно даст ему всё, чего он попросит?..

— Какой хороший… — Вэйюй, казалось, сконцентрировался на лице Чу, его прикосновения теперь были мягкими, бережными. Он поглаживал подбородок мужчины, глаза его сверкали, а сам он дышал слишком часто, словно лишь смотреть на Ваньнина в таком виде ему доставляло невыразимое наслаждение. — Знаешь ли ты, как сейчас выглядишь? Лицо твоё белее снега, но уши и шея, кажется, горят. Готов поспорить, ты возбуждён… это так, Ваньнин?

Балетмейстер поджал губы.

Он не хотел акцентировать внимание на себе — для него было важно, нравится ли всё происходящее Вэйюю, а не ему самому. Однако отрицать слова парня он бы не смог даже при всём желании — его естество наливалось кровью, и он знал, что только благодаря свободным слоям тонкого шёлка его состояние всё ещё не очевидно.

— Покажи этому достопочтенному, — прошептал Вэйюй, словно прочитав его мысли.

Ваньнин ощутил, что теперь горит уже не только его шея, но и щеки.

Что Мо Жань имел в виду?..

Он уставился на парня, сводя брови к переносице. Тёмный взгляд натолкнулся такой же лиловый. Вэйюй улыбнулся, заметив его растерянность:

— Развяжи ханьфу, но не снимай. Дай мне посмотреть на тебя как следует.

Чу Ваньнин медленно кивнул, думая о том, что Мо Вэйюй видит его обнажённым не впервые. Сам он испытывал по этому поводу смешанные чувства, не считая своё тело привлекательным, но… едва его пальцы потянулись к тонким шелковым шнуркам-завязкам, как стало очевидно, что парень действительно этого ждёт: зрачки его расширились, кончик языка прошёлся по нижней губе.

Балетмейстер в свою очередь постарался проделать всё максимально нейтрально, без неуместных сантиментов и стыдливости — как если бы ему вовсе не было сложно. Белая ткань распахнулась сначала на его груди, а затем раскрыла обнажённые ноги и бледные узкие бёдра. На нём всё ещё было нижнее бельё — тонкие брифы — но сквозь них отчётливо проглядывали контуры члена, на светлой ткани виднелось небольшое влажное пятно.

— Спусти их ниже, — голос Вэйюя сделался хрипловатым. Очевидно, его возбуждало то, что он видел.

Чу потянул за эластичную резинку, опуская бельё на уровень коленей. Воздух, поначалу казавшийся ему выстуженным, теперь приятно холодил разгорячённое тело. Он прикусил губу, пытаясь сосредоточиться на Вэйюе, заставить себя поднять на него глаза — потому что в этот самый момент его вконец одолел стыд, и вся затея с тем, чтобы потакать Вэйюю и его желаниям, больше не казалась такой уж удачной. Он понятия не имел, что парень будет просить его о чём-то подобном. Только внутреннее упрямство помогало ему до сих пор хоть как-то держать лицо — но при этом он не был уверен, сможет ли оставаться холодным до конца.

— Скажи, ты ласкал себя, думая обо мне, всё это время? Раньше не было ни ночи, чтобы мы не спали вместе… ты скучал? — прошептал Вэйюй.

Чу Ваньнин невольно сжал кулаки.

Этим разговорам, казалось, не будет конца — и всякий раз Вэйюй предпочитал говорить о нём, а не о себе, или том, чего сам хочет. Ваньнин замялся, пытаясь понять, что ему лучше ответить в этой ситуации. Правду?.. Что он в самом деле старался не думать о Мо Жане вообще, потому что ему было слишком больно осознавать, что всё должно остаться в прошлом?.. Что любые воспоминания приводили к тому, что ему хотелось забиться под одеяло, уснуть — и больше никогда не просыпаться?..

— Отвечай, — Мо Жань подался к нему ближе, в его голосе теперь звучало плохо скрываемое нетерпение.

— Я скучал, но… я… — одними губами проговорил Чу Ваньнин. Он не знал, как правильно ответить.

— Значит, у тебя не было секса уже несколько месяцев, — Мо Жаня, казалось, удовлетворил его ответ. Он вдруг склонился к Ваньнину так низко, что кончик его носа задел ухо мужчины. — Это многое объясняет.

“Что, мать вашу, это вообще могло объяснять?..” — задался вопросом Чу Ваньнин, у которого до Мо Жаня секса вообще не было в принципе, но долго раздумывать над этим ему не пришлось, потому что парень перехватил его ладонь и потянул вниз, переплетаясь с ним пальцами.

В следующее мгновение Чу понял, что он делает, и едва не вскочил — однако Мо Вэйюй опустился рядом с ним для удобства прямо на пол, и вовремя удержал его, свободной рукой надавив на плечо.

Второй рукой он обхватил ладонь Чу Ваньнина — и поочерёдно теперь поглаживал его пальцы, заставляя их сгибаться, обхватывая напряжённый член.

— А теперь двигайся так, как тебе нравится, — он выпустил Чу из своей хватки и, кажется, впрямь собрался только наблюдать.

Чу Ваньнин закрыл глаза, думая о том, что не может в таком состоянии смотреть на Мо Жаня. Ему оставалось разве что надеяться, что это всё не продлится слишком долго. С каждым движением браслет на его запястье позвякивал в воцарившейся тишине, его собственное дыхание казалось оглушающим, а ощущение чужого взгляда на теле действовало словно худший афродизиак. В какой-то момент ему удалось забыться, и он стал подмахивать бёдрами, отдаваясь нарастающему огню, который в любую секунду грозил объять его полностью, выжигая последние крупицы здравого смысла.

— Тебе нравится, правда? — раздался тягучий мягкий голос, и мужчина, успевший на какое-то время забыть о том, что происходит вокруг, невольно дёрнулся — но тут же ощутил, как ошейник сдавливает шею. — Я тоже скучал по тебе. Если ты откроешь глаза, увидишь, как сильно…

Чу медленно моргнул, слова Вэйюя отчасти смогли вернуть ему рассудок и способность здравомыслия — однако то, что он увидел затем, снова едва не отправило его куда-то в стратосферу. Пока он прикасался к себе, Мо Жань тоже развязал ханьфу, и снова поднялся на ноги. Его бёдра оказались напротив лица Чу Ваньнина, и было невозможно не заметить длинный набухший член, агрессивно выпирающий вперёд, словно оружие в полной боевой готовности.

Он и забыл, насколько Мо Жань был “одарён” — и теперь одно это зрелище заставляло в который раз нервничать.

Вэйюй мягко ткнулся в губы Чу, не давая тому слишком долго раздумывать.

— Открой рот, золотце. Нехорошо веселиться одному. Этот достопочтенный так скучал по тебе…

Ваньнина не пришлось просить дважды. Его рот и без того истекал слюной, и то, как Мо Жань просил его об этом, поставило бы его на колени, если бы он уже на них не стоял.

Он разомкнул пересохшие губы. Провёл по ним языком, думая о том, что так Вэйюю будет легче войти — его рот всегда был несколько маловат и принимал орган такого размера он с трудом.

Парень никуда не торопился, он обхватил одной рукой себя по окружности, направляя к губам мужчины лишь головку, давая тому время, чтобы подготовиться. В то же время вторая его ладонь сжимала тонкую цепочку, соединённую с ошейником Чу. Он неосознанно поглаживал золотые звенья, и было в этом движении что-то совершенно порочное. Чу Ваньнин на секунду даже забыл, как дышать, и перестал прикасаться к себе, глядя на Мо Вэйюя, словно завороженный.

— Ваньнин? — Мо Жань потянул за цепочку, и Чу, придя в себя, раскрыл рот ещё шире, обхватывая губами головку.

Парень сдавленно застонал, и Ваньнин ощутил, как по его телу прокатилась волной мелкая дрожь.

“Ему так нравится?..”

Мужчина снова прикрыл глаза, находя в себе смелость начать двигаться. Удовольствие, которое получал Мо Вэйюй, казалось, передавалось и ему, потому что его собственное тело теперь снова требовало повышенного внимания.

Ваньнин продолжил ласкать свой член, теперь уже подстраиваясь под тот ритм, в котором двигался Мо Жань: тот не проникал слишком глубоко, но при этом выглядел так, словно вот-вот перешагнет черту. Достаточно было бросить взгляд на плотно сомкнутые веки, раскрасневшееся лицо, подрагивающие губы, с которых слетали пошлые стоны вперемежку с бессвязными вздохами, чтобы это понять — Чу Ваньнин даже украдкой заметил, что по лбу Вэйюя стекает пот, что говорило о том, что тот едва сдерживается.

Балетмейстер прищурился, пытаясь подловить момент, а затем на одном из толчков позволил себе принять Мо Жаня так глубоко, что ощутил его где-то у самых гланд. Мо Жань содрогнулся, изливаясь вязкой субстанцией прямо в горло. Он хрипло застонал — и Чу едва не кончил от одного этого звука. Теперь он задвигался резче, позволяя и себе прийти к финишу — и, спустя всего несколько мгновений излился сам, ужасаясь странному ощущению безразличного удовлетворения, о котором и помыслить не мог в таких обстоятельствах. Всё, что он делал, было для Мо Вэйюя... почему же ему самому было так хорошо?

Вэйюй, который всё ещё не совсем пришёл в себя, медленно выскользнул изо рта мужчины и, опустившись на пол, внезапно обхватил Ваньнина за плечи, притягивая к себе так близко, как только мог, зарываясь носом в его испачканную щеку.

— Я так скучал по тебе, мой Ваньнин… почему ты оставил меня? Ты ведь… — он неожиданно отстранился, отворачиваясь, однако Чу не мог не заметить, что лицо Мо Жаня было странно влажным, а глаза его подозрительно покраснели.

— Мо Жань… — он попытался подняться, но парень внезапно снова грубо оборвал его.

— Этот достопочтенный доволен и устал. Можешь отдыхать.

С этими словами он резко запахнул ханьфу и покинул гостиничную спальню. В замочной скважине послышался щелчок — похоже, он снова закрыл Чу одного.

Комментарий к Часть 43 Пожалуйста, обратите внимание, что я всё это пишу не для того чтобы выслушивать, какие мои герои нехорошие. Это всего лишь фик, прошу относиться с пониманием и, если не нравится, не читать. Спасибо.

====== Часть 44 ======

...Балетмейстер сам не помнил, сколько просидел прямо на полу гостиничного номера, пытаясь сообразить, что произошло между ним и Мо Жанем. То, как парень его оставил, напоминало спешное бегство — словно он всерьёз опасался, что Чу Ваньнин отправится за ним следом. По правде, тот не смог бы, даже если бы очень захотел: от продолжительного нахождения на коленях мышцы ног затекли, и даже простая смена положения вызвала дискомфорт.

Опомнившись, Чу дрожащими пальцами кое-как стянул золотые браслеты и цепочки — те невыносимо раздражали своим перезвоном, напоминая о том, на какое бесстыдство он пошёл… неясно, чего ради. Потом взялся разминать занемевшие от неудобного положения бёдра и голени, и направился в душ, смутно понимая, что из одежды у него в номере несвежие кофта и джинсы — да ещё это чёртово пошловато расшитое ханьфу.

Сколько он простоял под ледяной водой, он точно бы не ответил — вышел, только когда кончики пальцев уже сморщились от избыточной влаги, и, как обычно, стуча зубами, прямо в полотенце прошлёпал в спальню, оставляя за собой на полу влажные следы.

У постели всё ещё стояли пиалы с едой и термос, но… есть не хотелось.

Он поморщился, думая о том, что Мо Жань принёс ему еду и оставил в номере, как если бы он был каким-то животным в клетке. От одной мысли об этом начинало мутить, но не было возможности ни открыть окно, чтобы подышать воздухом, ни выпить чистой воды, которая была бы не из-под крана. В итоге он снова лёг в постель, и попытался отрешиться от происходящего.

Ему не хотелось думать о том, с чем ещё ему придётся столкнуться после пробуждения, и как он будет смотреть в глаза Мо Жаню теперь, после всего случившегося. Ничего изменить он уже, увы, не мог… как не сумел и достучаться до юноши, который едва его слушал, и, казалось, не понимал вопросов.

“Почему ты так смотришь на меня? Словно я всего лишь игрушка, которую ты оставил на потеху публике…”

По спине снова прошёл холодок, и Чу укрылся одеялом с головой, пытаясь отгородиться от нездоровой реальности услышанного.

Мо Вэйюй действительно не понимал, почему Ваньнин его оставил — в его словах была болезненная честность. Уродливая правда, которую трудно принять.

Ты никогда не был для меня игрушкой, Мо Жань. Скорее, наоборот — это ты решил поиграть со мной. Разве не видишь?..

Чу поджал худые колени к подбородку, выдыхая, изо всех сил пытаясь согреться. Его продолжало знобить после душа — и, быть может, в равной степени из-за нервного напряжения, которое он всё это время скрывал внутри.

Мо Жань надел на него все эти побрякушки. Заставил танцевать. А затем…

Чу Ваньнин покачал головой, морщась.

Он не хотел думать о том, что произойдёт, если Вэйюй забудется, и в будущем сделает с ним что-то непоправимое. Он собирался ему это позволить — потому что только так, вероятно, парень поймёт, что небезразличен ему. У него не было иного пути. Не о чем было жалеть — да он и не привык жалеть себя. Просто не думал, что всё между ними будет вот так. Что Мо Жань зайдёт так далеко в своих желаниях, и ему придётся принять этот вызов.

По мере того, как шло время, Чу постепенно проваливался в глубокий сон — это была обычная реакция его нервной системы на стресс. Забытье напоминало холодную воду под толстой коркой льда, сквозь которую ничто больше не сможет к нему пробиться...

...Мо Жань, который всё это время неумело пытался придумать предлог, под которым наконец объяснится с мужчиной, и попросит у того прощения за случившееся, так и застыл в дверном проёме, вглядываясь в неясные очертания знакомой фигуры под покровами одеял.

Его Чу Ваньнин… не прошло и часа с момента, как Мо Жань покинул номер, а балетмейстер уже крепко спал. В воздухе витал аромат цветочного геля для душа. На оставленном подносе еда осталась нетронутой, и давно остыла.

Вэйюй нахмурился, покосившись на растекшееся на полу лужицей полупрозрачного шелка ханьфу, и сброшенные тут же неподалёку украшения. Он потратил на них немало времени и средств, собственноручно рисовал их крепления… следил за тем, чтобы ювелир всё сделал максимально комфортным. Хотел подарить их Ваньнину к особому случаю — да так и не решился.

Видимо, был прав — потому что мужчина поспешил избавиться от них, едва Мо Жань вышел за порог.

В груди внезапно стало отчаянно тесно.

Балетмейстер Чу — человек, которого Мо Жань безотчётно любил все эти годы — продолжал отвергать эту любовь. Казалось, что бы парень ни делал, всё это было напрасной тратой времени и сил, будь то дорогостоящие подарки, или собственноручно приготовленная еда. По капле всё это сводило с ума, и в итоге привело к ситуации, из которой, вероятно, не будет обратного пути ни для кого из них.

Весь прошлый год Мо Вэйюй стремился быть лучшей версией себя, чтобы Чу наконец полностью отпустил поводья и просто начал наслаждаться этими отношениями без необходимости что-либо скрывать и жить в постоянном напряжении… но, казалось, чем сильнее он пытался заботиться о каждой мелочи вокруг, делая жизнь Ваньнина лёгкой и приятной, тем сильнее балетмейстер замыкался и отдалялся. Между тем, Мо Жань был уверен, что Чу и сам не знал, как сильно нуждается в заботе, и оттого подчас смотреть, как тот уезжает к себе в пустой дом ради сохранения приличий, или отказывается завтракать вместе с Мо Жанем под разными предлогами, было больно.

“Тебе не нужно так стараться для меня,” — цедил Чу, отводя глаза, и вид у него при этом был такой, словно Вэйюй в который раз разочаровал его. Примерно с таким же выражением он когда-то скупо критиковал первые неловкие плие юноши.

Вэйюй пытался игнорировать недовольство, и продолжал делать то, что считал необходимым: приходил к Чу на репетиции, даже когда у него самого был выходной, устраивал свидания на тех условиях, которые ему ставил Ваньнин — выбирая уединенные места, всегда осмотрительно оговаривая с мужчиной, чего бы тот хотел.

Но правда заключалась в том, что чаще всего Чу Ваньнин ничего не хотел вовсе.

Напряжение между ними медленно росло, и Вэйюй списывал его на усталость мужчины — по наивности считая, что, стоит им вернуться из турне, как всё станет на свои места.

Вот только, когда они оба вернулись к подготовке новой постановки, случился инцидент с мобильным телефоном Чу, после которого балетмейстер был вынужден взять длительный отпуск и уехать.

Мо Жань едва не застонал, вспоминая, как буквально сразу же после отъезда Ваньнина обнаружил смартфон у себя же в квартире, среди вороха вещей.

Посторонних там быть не могло — Чу был особенно щепетилен в вопросах безопасности, так что Вэйюй установил дорогую охранную систему, чтобы мужчина ощущал себя расслабленно, находясь у него. Надеялся, что тот после этого наконец, быть может, переедет к нему окончательно.

По всему выходило, что телефон Чу Ваньнина украл сам Мо Жань...

Тем же вечером парень в ужасе принялся пересматривать записи с камер, и понял, что его предположения оказались правдой — но почему же тогда он ничего об этом не помнил?..

Значило ли это, что видео, из-за которого Ваньнин решил добровольно отойти от дел и уехать, залил тоже он?..

Но… зачем?

Разве во всём этом был хоть какой-то смысл? Он ведь знал, какими могут быть последствия, и что Чу Ваньнин будет в ярости… а что, если балетмейстер обо всём догадался, и потому бросил Вэйюя, ничего толком не объясняя?..

Однако Ваньнин, казалось, продолжал с ним общаться так, словно ничего особенного не произошло, и их расставание было лишь временной мерой, так что Вэйюй на какое-то время даже успокоился. В конце концов, они — не первая и не последняя пара, скрывающая свои отношения. Рано или поздно скандал уляжется, и всем станет безразлично, кто из них с кем спит.

Чу вернётся.

Всё будет-по-прежнему.

Мо Жань убеждал в этом себя несколько недель подряд. Только благодаря этому — и Чу Ваньнину, который, казалось, стал спокойнее, и общался с ним теперь, как прежде, пусть и был далеко — кое-как продолжал ходить на репетиции. Его мало волновало происходящее вокруг, и он практически не старался — ему не была интересна роль, а его партнёрша по сцене вызывала откровенное раздражение... как и хореография, которую ставил не Чу Ваньнин. Чем больше он наблюдал за происходящим, тем сильнее возрастала уверенность, что Чу Ваньнин танцевал бы партию Никии совсем иначе. Пластичней. Легче. И наверняка бы внёс больше элементов народного танца в партию Солора.

Парень прокручивал в голове способы, как заставить руководство пересмотреть состав, и вернуть Ваньнина на сцену в качестве исполнителя — если даже не балетмейстера. Несколько раз встречался со сценаристами, а затем и спонсорами, всерьёз обсуждая этот вариант, апеллируя всё ещё не отшумевшим успехом постановки “Бессмертие” — и распроданными на несколько месяцев вперёд билетами.

Взывая к логике.

Также у него были записи с репетиций, где Ваньнин танцевал совершенно разные партии, в том числе женские — показывая танцовщицам, как им следует двигаться. И были записи, где Чу исполнял расслабленное балади в своё удовольствие. У каждого, кто бы это ни посмотрел, не оставалось сомнений, что лучшего кандидата на роль баядерки представить сложно.

Решение о возвращении балетмейстера в состав было вопросом принятия единогласного решения — и нескольких дней.

Если Чу вернут, Мо Жань всё изменит. Он станет ещё внимательней к Ваньнину — и будет стараться держать дистанцию, если мужчина того пожелает. Сделает всё, чтобы тот оставался на сцене.

Но… затем Чу Ваньнин исчез.

Бесследно растворился. Его номер больше не обслуживался — а, позвонив в отель, где он остановился, Мо Жань услышал от администратора, что тот уже уехал.

Конец… это конец...

Мо Жань, казалось, провалился куда-то на самое дно колодца, и теперь медленно тонул во тьме без единого шанса выбраться наверх.

Репетиции были заброшены. Несколько суток он просидел в машине у дома Чу, надеясь, что тот всё-таки решит закончить отпуск. Ел и спал прямо в салоне. В какой-то момент забылся… и очнулся только через пару суток: в незнакомом месте, не понимая, ни как туда попал, ни что именно там делает.

Судя по календарю, прошло пару недель. Он открыл сообщения в телефоне и наткнулся на запись с незнакомого номера с несколькими вариантами координат. Пробил их — и обнаружил, что эти места — небольшие отдалённые отели на побережье, в одном из них он даже когда-то бывал в юности. Добираться туда долго и сложно.

Смутная догадка не могла не ужаснуть.

Жуфэн.

Он обратился к Наньгун Янь за помощью, чтобы тот нашёл для него Чу. Как ещё он мог бы раздобыть такую информацию?..

Набрав номер, который отправил ему данные, он кратко переговорил с незнакомцем, который уважительно поинтересовался, “в силе ли план” — а, когда Вэйюй попытался расспросить о подробностях, только рассмеялся.

Что именно он имел в виду?..

Чу Ваньнин… в опасности?

Тут же, в сообщениях, Вэйюй обнаружил высланный в электронном виде билет в один конец — как раз нужное направление. Как бы там не было, ему следовало поторопиться — иначе он может не оказаться там вовремя, и балетмейстер Чу попадёт в беду. Парень старался не думать о том, что опасным в данной ситуации для Ваньнина мог быть он сам — очевидно же, что у него возобновились провалы в памяти... он отлично помнил, как в последний раз по той же причине пострадал Жун Цзю.

Чу Ваньнин верил, что Мо Вэйюй ни в чём не виноват, что парня подставили ради раздутия скандала. Верил, что Мо Жань не имел отношения к нападению на Ши Минцзина. Но он сам… не был уверен в этом до конца.

Что, если он снова перестанет себя контролировать, и пострадает Чу Ваньнин?

Возможно, ему бы следовало впредь держаться подальше от мужчины, и то, что он делает — огромная ошибка.

Но что, если с Чу что-то произойдёт, и он не будет рядом? Сможет ли он когда-либо себя простить?..

“Чу Ваньнин верит тебе. Почему же ты сам себе не можешь доверять?..”

Он отправился за Ваньнином. Снова потерялся во времени — и очнулся лишь в каком-то небольшом придорожном кафе, не понимая, как в нём оказался, и почему вымок до нитки.

Балетмейстер сидел за столиком и выглядел воплощённым спокойствием. Когда Мо Жань к нему подошёл, неуверенный, видятся ли они сейчас впервые, натянуто улыбнулся — однако тёмные глаза оставались предельно серьёзными.

Вэйюй не знал, как начать разговор, и чувствовал себя максимально неуютно под этим изучающим взглядом: казалось, мужчина видит его насквозь. Знает о нём то, что неизвестно ему самому.

Затем последовал вопрос о каком-то видео — Мо Жань понятия не имел, о чём речь, и лишь потом, после того, как в океанариуме случилось непоправимое, понял, что в беспамятстве вылил на свой канал запись их с Чу репетиции. Пересмотрел ролик, пока вёз усыплённого балетмейстера обратно в отель.

Впрочем, теперь его память его больше не подводила. Он отлично помнил, как толкнул Чу к стеклу, и требовал от балетмейстера вернуться с ним — а затем вырубил его хлороформом. Ощущение было, словно его тело действовало на автопилоте — так, ты не задумываешься, когда чистишь зубы, или пишешь.

Откуда он вообще достал хлороформ?..

Он не знал. Знал только, что везёт Ваньнина в гостиницу, где к этому времени не будет ни души.

“Ему должно понравиться — он всегда предпочитал уединённые места…”

Не то, чтобы это теперь было важно, ведь джинн был выпущен из бутылки, после того видео на ютубе мало кто в принципе мог бы усомниться в их отношениях.

Мо Вэйюй уложил мужчину в постель, тщательно укрыв — помня о том, что тот легко может подхватить простуду от малейшего сквозняка.

Принёс в номер заранее приготовленный костюм — один из многих, которые обнаружил в своих вещах. Колебался, раздумывая, стоит ли переодеть его, пока тот спит — но решил, что Чу испугается, или поймёт его превратно. Он относился к балетмейстеру с уважением — и хотел, чтобы тот знал: Мо Жань не станет нарушать его личные границы.

То, что он запер Чу Ваньнина в номере, и без того было как-то слишком.

Оставалось совсем немного: приготовить для мужчины еду, и переодеться.

“На этот раз обратного пути уже нет, как и права на ошибку — Чу ушёл однажды, и теперь нужно любыми способами убедить его остаться. Дать ему всё, в чём тот нуждается, будь то возможность танцевать, или даже бл*дские излюбленные сладости.”

Мо Жань медленно выдохнул.

Он предусмотрел всё — вплоть до мелочей. Даже привёз тот самый комплект золотых браслетов… решил, что другого шанса вручить подарок может не быть.

Был готов сделать для Ваньнина всё, что угодно. Купать его в нежности и заботе до тех пор, пока тот не смягчится, и не впустит его если не в сердце, то хотя бы в свою жизнь. Ведь Мо Жаню нужно было, на самом деле, так мало: получить от мужчины хоть немного тепла. Увидеть в его глазах счастье — как тогда, в те редкие моменты, когда они оба проводили совместно долгие ночи, просто лёжа в постели и глядя друг на друга, соприкасаясь лишь руками.

В глазах Ваньнина он, казалось, тогда видел целые вселенные — мерцающие огни далёких миров, в которые он влюблялся с каждой секундой всё сильнее. Вероятно, впервые встретив Чу когда-то давно, много лет назад, полюбил его, осознав, что человек перед ним… возможно, вовсе и не человек, а прекрасный дух, сотканный из звёздной пыли и лунного света. В это было так легко поверить в тёмном балетном классе, где Ваньнин в одиночестве танцевал перед зеркалами, не глядя на собственное отражение.

Мо Жаню тогда было всего десять. Он понятия не имел, что изящный юноша-дух — на самом деле, разбитый внутри, одинокий парень чуть старше него самого, отчаянно нуждающийся в том, чтобы с ним был рядом хоть кто-нибудь, но в то же время живущий в постоянном страхе, преследуемый призраками прошлого.

Теперь, спустя много лет, Мо Жань всё ещё испытывал странный восторг, когда находил отголоски того яркого сияния в глубине тёмных, словно ночь, глаз.

Этим светом он хотел любоваться вечность, если даже не мог им обладать.

Но Чу Ваньнин продолжал отдаляться с каждым днём, и взгляд его медленно угасал.

Сейчас, когда он смотрел на Мо Вэйюя, парень видел лишь всепоглощающую тьму и… решимость. Несмотря на все старания, Ваньнин, казалось, был несчастен — и оставалось неясно, можно ли это исправить.

“Я знаю, что ему нужно на самом деле. Он любит танцевать — и, только когда танцует, чувствует себя свободным, — продолжал твердить внутренний голос. — Помоги ему. Ты же видишь… ты должен ему помочь. Он будет сиять только для тебя.”

Вэйюй зажал уши ладонями.

Слушать этот голос было опасно. Прямо сейчас он смотрел на Чу Ваньнина, который крепко спал, сжавшись под одеялом так, словно пытался защититься от всего произошедшего.

Нет, он не хотел, чтобы Ваньнин сиял лишь для него — ему было бы достаточно и того, что мужчина перестанет избегать его. Снова отведёт для Мо Жаня место в своей жизни…

“Это не так. Он твой. Должен быть твоим.”

Но этот же убл*дский голос утверждал всего час назад, что Чу Ваньнину, на самом деле, понравится, если Мо Жань переоденет его в костюм. И в украшения — тоже.

А теперь всё это лежало кучей мусора на полу, свидетельствуя об обратном.

По спине Вэйюя прошёл озноб, и он, наконец, позволил себе вспомнить, как сильно завёл его танец, и что произошло затем. Он не собирался заниматься с Ваньнином сексом, или принуждать его к чему-либо, но балетмейстер вёл себя очень странно. Смотрел на него таким взглядом, словно в любую секунду его сердце могло разорваться от боли. В его глазах парень читал бл*дскую жалость, как если бы это не Чу Ваньнину нужна была помощь, а ему самому: уголки глаз Чу раскраснелись, тонкие губы едва заметно подрагивали. Он то скрипел зубами от злости — то выглядел так, словно находился на грани истерики.

При этом говорил с Мо Жанем, будто ему всерьёз было не плевать — и его слова совсем не вязались с тем, что можно было прочитать в его взгляде.

Безысходность.

“Мне важно знать, чего бы ты хотел, Мо Жань…”

Отчаяние.

“Ты никогда не был для меня игрушкой.”

Вэйюя прошиб ледяной пот.

“Если хочешь секса, так и скажи…”

Он всерьёз заставил мужчину встать на колени и тр*хнул его в рот — а тот ему это позволил.

На самом деле, выглядело всё так, словно Ваньнин его поимел, потому что в этом бл*дском тёмном взгляде, подёрнутом поволокой желания, читалось… удовлетворение.

Чу Ваньнин не потерял голову от страсти — скорее, наоборот, мыслил, как никогда ясно. Мо Жань же ощущал себя совершенно разбитым и опустошённым. Возможно, он заслужил всё произошедшее — он ведь собирался уважать балетмейстера, почитать его, дать ему всё, чего тот пожелает.

Но на деле… Ваньнин выбил его своим поведением из колеи, и в какой-то момент Вэйюйперестал себя контролировать. Всё закончилось тем, что ему пришлось спешно покинуть мужчину, потому что сам он пребывал в отчаянии от произошедшего. Не знал, как и чем всё это можно вообще оправдать.

Зато догадывался, что после случившегося Чу его не простит. Это был ещё один гвоздь в крышку гроба их отношений. Как будто мало было украденного телефона, вылитого видео, и того, что он общался с отцом, чтобы найти мужчину. Не говоря уж о том, что он не помнил практически ничего из того, что натворил — а, значит, ещё и представлял для балетмейстера угрозу.

Мало мне было Жун Цзю…

Вэйюй едва не застонал, вспоминая, как тот ему тоже всё позволял — и в итоге закончил в больнице с серьёзными травмами. И ведь он представлял тогда на месте парня Чу Ваньнина…

“Расслабься. Это был не ты. И Чу Ваньнин тебе верит — он ведь даже не снял ошейник… ему понравилось.”

Мо Жань нахмурился, пытаясь понять, каким образом его внутренний голос узнал об ошейнике — Чу спал, укрывшись одеялом с головой. Покосился на груду украшений… и прищурился, покусывая губу, понимая, что это правда. Ошейника здесь не было.

Его Ваньнин… действительно его не снял.

Улыбка медленно затрепетала на губах юноши.

— Тебе понравилось… — прошептал изумленно Мо Жань, пробуя каждое слово на вкус, и желание снова впилось ядовитыми шипами куда-то в живот.

Перед глазами снова промелькнуло то, как Ваньнин поражённо застонал, кончая, длинные ресницы задрожали, красные от долгого напряжения губы разомкнулись, и из уголка рта полилась белёсая жидкость… Мо Вэйюй бы убил за то, чтобы ещё раз это увидеть: задыхающегося от вожделения мужчину, с пылающим лицом, обнажённого — в тонких золотых цепочках, позвякивающих от каждого движения по мере того, как его ладонь быстро движется между его ног, и он давится стонами, пытаясь не пролить ни капли из своего рта.

Чу Ваньнин выглядел в этот момент красиво.

Он не казался грязным или порочным — напротив, Вэйюй готов был сам упасть перед ним на колени, и целовать каждый миллиметр его тела, поклоняясь ему. Желая его. Доказывая ему свою любовь.

Он закрыл лицо ладонями.

Ему физически было плохо от одной мысли, что он сбежал. Ему следовало проделать всё это — но он был слишком напуган тем, что балетмейстер его возненавидит за всё произошедшее, за его желания — и то, что он всё ещё хотел большего.

Теперь же Чу Ваньнин уснул, и тревожить его было бы неудачной идеей. Неизвестно, что мужчина подумал о нём после всего этого...

Вэйюй осторожно прикрыл за собой дверь, но на этот раз не закрыл её на замок.

Из отеля было не так просто выбраться: окна и наружные двери были заблокированы и дополнительно оснащены сигнализацией, об этом позаботились люди его отца. В коридорах и холле стояли камеры. Мо Жань уже успел всё как следует перепроверить — у него было на это время.

Всё это походило на полное безумие, но…

“Ты обязан сделать его счастливым. Ты ведь видел его в том кафе — он выглядел так, словно потерял свою душу…”

Мо Вэйюй тяжело вздохнул, пытаясь собраться с силами — они ему явно потребуются для того, что он приготовил для Чу. Он уже заказал всё необходимое для обустройства сцены в конференц-зале отеля. Это будет отличным сюрпризом — Чу сможет танцевать и творить в свободном пространстве в своё удовольствие. Пускай его зрителем будет пока только Мо Жань — что в этом такого? Парню даже нравилось, что Ваньнин не будет думать о зрителях.

Чу не должен будет подвергать каждое своё движение цензуре, ему не потребуется ни о чём беспокоиться — Мо Жань сделает так, чтобы у него было всё, и он мог просто наслаждаться тем, что любит больше всего.

Танцем.

Край его рта изогнулся в совершенно грешной улыбке.

….и самим Вэйюем.

====== Часть 45 ======

...Чу рывком сел в постели, вглядываясь в полумрак номера. Кто-то заходил сюда, пока он спал — и выключил свет, так что теперь только тусклые блики луны просачивались в тёмные окна. Стояла глухая ночь, и вокруг было так тихо, что шум собственного дыхания казался неприятным и неуместным.

Балетмейстер потёр виски, пытаясь пригладить растрепанные пряди — те до сих пор так и не просохли после душа. Снова осмотрелся, и понял, что на постели лежит свежая одежда: мягкий кашемировый свитер и свободные треники… всё это было заботливо извлечено из его личных вещей, отутюжено и аккуратно разложено.

“Мо Жань…”

Мужчина едва удержался, чтобы не закатить глаза. Парень всерьёз считал, что Ваньнин сейчас испытывает острую необходимость в чистых выглаженных вещах? Надевать всё это не хотелось даже просто из банального протеста против отсутствия здравого смысла в происходящем.

Были и другие небольшие изменения: например, поднос с едой исчез из комнаты, как и ханьфу, которое Чу оставил на полу. Что до браслетов и цепочек, то теперь они лежали на прикроватной тумбочке вместе с рубиновой заколкой.

Чу Ваньнин покачал головой, и с любопытством поддел пальцами одну из цепочек — та мелодично зазвенела, наполняя тишину номера мягким звуком. Сердце заколотилось в груди словно безумное, разгоняя кровь в направлении лица и шеи. Ваньнин отдернул руку, словно обжегшись… и решил, что наденет заколку, потому что разве не он собирался доказывать Мо Жаню, что тот ему небезразличен?

Перехватил её, и, кое-как расчесав пальцами волосы, застегнул на небрежно собранном пучке.

По всему выходило, что свитер и треники тоже придётся надеть — у него, в конце концов, и выбора-то особого не было, потому что сам он уснул прямо в полотенце, которое, к слову, всё ещё было влажным. Никто в здравом уме не стал бы расхаживать в таком виде.

Чу вздохнул, думая о том, что уже более суток не ел: в последний раз ему пришлось перекусить тофу с зеленым луком ещё в кафе пассажирского судна, на следующий день он позавтракал чашкой кофе… и на том всё. Такими темпами он действительно получит истощение раньше, чем до Мо Вэйюя хоть что-нибудь дойдёт. Аппетита, впрочем, всё ещё не было.

Мужчина без особого энтузиазма подошёл к двери и потянул за ручку, ничего особо не ожидая. Дверь, между тем, поддалась...

Вэйюй… забыл запереть номер?

Чу Ваньнин тихо проскользнул в коридор, думая о том, что, если Мо Жань не врал, сейчас во всём здании ни души — а, значит, пожелай он спрятаться, сделать это будет проще простого.

Вот только ему не нужно было прятаться, или пытаться сбежать. Первая инстинктивная мысль была полнейшей глупостью. Напротив, ему следует найти Мо Жаня… но прежде, разумеется, поесть.

Балетмейстер понятия не имел, есть ли здесь хоть какая-нибудь кухня, или, в крайнем случае, припасы. Он смутно помнил, что во время первого визита видел в холле внизу закрытый бар, а за стойкой у администратора был термос… но едва ли администратор бы оставила его.

Тишина вокруг, между тем, действовала на нервы. У Ваньнина в номере не было обуви, так что он вышёл босиком. Мягкий ворс ковролина глушил даже звук шагов, и создавалось абстрактное впечатление, будто весь этот отель — огромная палата с войлочной обивкой изнутри. На мгновение даже захотелось попробовать выкрикнуть что-то, набрав в лёгкие побольше воздуха, и проверить, будет ли эхо, услышит ли хоть кто-нибудь… вот только Чу даже закричать толком не смог бы, чтобы не зайтись в приступе кашля. Он не был уверен, куда делся его ингалятор, и был ли он в его номере, когда он его покидал… но возвращаться обратно уже не хотелось. Час был поздний. Натолкнуться на Мо Жаня в таком огромном пространстве случайно наверняка не так много шансов — да и, парень, вероятно, спит. А вот узнать, где его комната, будет достаточно просто — у стойки администратора потребуется всего лишь проверить ячейки, и выяснить, в которых отсутствует магнитный ключ.

Чу Ваньнин пару минут поразмышлял, стоит ли спускаться на лифте — но затем передумал и отправился на первый этаж пешком. Лестница была старой, но добротной — очевидно, её построили ещё задолго до того, как в здании появились новомодные удобства...

Ваньнин неожиданно замер, вслушиваясь в приглушённые звуки музыки, раздающиеся со второго этажа. Он смутно различал мелодию па-де-де Никии и Солора из первого акта, тонкое скрипичное соло в сопровождении оркестра.

Мо Вэйюй танцевал в столь поздний час?.. Или он просто слушал музыку?

Любопытство перевесило изначальное решение избегать его, по крайней мере, пока не удастся хоть чем-нибудь перекусить. Ваньнин бесшумно двинулся вдоль коридора, влекомый лёгкой мелодией, и вскоре оказался у приоткрытых двойных дверей, за которыми было сложно что-либо различить из-за полумрака, кажущегося после яркого освещения в коридоре почти непроглядным.

Мужчина осторожно прислонился к одной из створок дверей, и легонько толкнул ее вперёд, увеличивая зазор. Буквально в то же мгновение в воздухе расплылся аромат свежесрезанных цветов и благовоний, от которого на мгновение слегка всё поплыло перед глазами. Чу несколько раз моргнул, пытаясь адаптироваться к темноте… и замер, неожиданно осознавая, что смотрит на просторное помещение конференц-зала, в котором практически отсутствуют места для зрителей — но при этом огромная сцена украшена гирляндами из живых цветов. Белые фрезия и жасмин свисали гроздьями прямо с потолка, словно в каком-нибудь древнем храме Индии. Цветы и живая зелень были оформлены в виде колонн и корзин. Свежевыпавший снег из лепестков устилал путь к алтарю, на котором располагался кувшин с благовониями. Вокруг в несколько рядов стояли незажжённые свечи — бледных фитилей ещё никогда не касалось пламя.

Но… где же сам Мо Жань?

Чу Ваньнин вытянул шею, пытаясь увеличить угол обзора, опираясь на дверь, и та внезапно скрипнула, подаваясь вперёд ещё немного. Диссонирующий звук пробился сквозь льющуюся из колонок музыку, заставляя балетмейстера покрыться мурашками от неожиданности. Он снова застыл, озираясь — и тут же натолкнулся взглядом на возникшего словно из ниоткуда в шаге от него Мо Жаня. Парень скрестил руки на груди, улыбаясь так обаятельно, что на секунду у Чу сердце ушло в пятки. Он снова напомнил себе, что Вэйюй совсем недавно казался ему не совсем адекватным — как если бы не совсем понимал происходящее, или… не хотел понимать. А потом и вовсе ушёл, закрыв Чу на ключ в номере. С чего вдруг такая резкая перемена настроения?..

Ваньнин нахмурился, подмечая, что юноша определённо выглядит слегка взмокшим — даже рубашку расстегнул, так что та теперь обнажала смуглую грудь и рельефный пресс танцовщика, привыкшего к физическим нагрузкам. В волосах парня виднелись несколько лепестков, и запах разгорячённой кожи смешивался с цветочным, почему-то отдаваясь волной жара в районе солнечного сплетения.

Чу Ваньнин снова перевёл взгляд на лицо Вэйюя — и невольно задохнулся, заметив, как тот нерешительно покусывает губу: на секунду стали видны белоснежные зубы — а затем на тёмно-розовой коже осталась пунцовая вмятина. У Чу тоже такие бывали после особенно яростных поцелуев… Мужчина тряхнул головой, пытаясь отрешиться от воспоминаний, которые отнюдь не облегчали его и без того шаткое состояние, и спросил:

— Что здесь происходит?

— Я решил заняться декорациями, — Вэйюй пожал плечами, безоружно улыбаясь. — Тебе нравится?

— А зачем… — Ваньнин вдруг замолчал, понимая, что парень смотрит на его шею. Он бы и сам посмотрел, если бы обзор позволял, однако сделать это, увы, не представлялось возможным.

— Что такое?.. — он потянулся рукой, и пальцы наткнулись на золотой ошейник, который всё это время оставался на месте, но при этом практически не ощущался. Чу Ваньнин забыл его снять! Он едва не задохнулся, впиваясь в Мо Вэйюя колким взглядом.

— Ничего, — Мо Жань заулыбался шире. — Хочешь мне помочь?

Ваньнин пожал плечами, но затем утвердительно кивнул, всё ещё хмурясь. Он напомнил себе, что намеревался идти на поводу у Мо Жаня, однако делать это оказалось вовсе не так просто, как он себе представлял. Он понятия не имел, ни в чём именно Вэйюй попросит его помочь, ни справится ли он с этим.

— Чем я могу быть полезен? — наконец, спросил он, в который раз осматриваясь. Мо Жань всё ещё частично заслонял ему обзор: высокий и широкоплечий, он перекрывал единственную зажжённую свечу, рассеивающегося света которой ничтожно не хватало, чтобы осветить весь зал.

— Ты мог бы попробовать плести цветочные гирлянды… если, конечно, хочешь, — Мо Жань махнул рукой в сторону корзин с цветами. — Я тем временем буду крепить те, что уже готовы.

— Но разве тех, что есть, не… — Чу Ваньнин поджал губы, решив смолчать.

Было очевидно, что цветов вокруг и так слишком много. Голова кружилась от смешивающихся в воздухе тяжёлых ароматов, и он всерьёз опасался, что в какой-то момент потеряет сознание.

— Это для декораций храма, — объяснил Мо Вэйюй тихо.

Бровь Чу Ваньнина нервно дёрнулась.

— Какого храма?

— В постановке, — Мо Жань, казалось, не говорил ни о чём особенном, как если бы чуть ли ни каждый день работал с реквизитом. — Мне хотелось создать для тебя приятную атмосферу.

Ваньнин прикусил язык, потому что в этот момент готов был разразиться бранью.

С чего вдруг Мо Жань решил тратить время на такую ерунду?..

Однако тут же вспомнилась отутюженная и бережно разложенная на постели одежда.

— Мо Жань, — Чу вздохнул, — мне всё равно, где танцевать для тебя, если тебе этого действительно хочется. Но… есть кое-что действительно важное, что ты мог бы сделать, и это не имеет отношения к украшениям сцены, — мужчина поймал внимательный взгляд Вэйюя на себе, и, заметив, что тот наконец внимательно слушает его, решился. — Ты мог бы стать моим партнёром. Эта мелодия… это ведь па-де-де?

Чу опасался, что снова услышит от парня тираду о том, как он не желает больше иметь ничего общего с классическим танцем, и приготовился к ней, но Вэйюй его удивил.

— Да, — он неожиданно отбросил недоделанную цветочную гирлянду на пол и сделал шаг навстречу балетмейстеру, — я ждал, когда ты предложишь. Всё, чего пожелает мой Ваньнин.

Чу помрачнел, потому что последняя фраза звучала, будто насмешка.

— Ты не шутишь? Ты будешь танцевать со мной?

— Если балетмейстер Чу того желает.

— …… — Ваньнин уставился на юношу так, словно едва мог в это поверить. Ему совсем недавно казалось, что Мо Жань злится всякий раз, когда речь заходит о том, что он бросил балет.

Чу думал, что заставить его репетировать будет несколько сложнее — но выяснилось, что для этого ему достаточно было просто один раз попросить Вэйюя. Тот как будто даже ждал этого предложения, и был ему рад.

— Отлично. Как насчёт того, чтобы начать со сцены с кувшином?

Чу Ваньнин кивнул. Любая сцена хороша — он оттанцует хоть целый акт без перерывов, если Мо Жань наконец соизволит включиться в работу. Он не спрашивал у юноши, но подозревал, что тот забросил репетиции, вероятно, около месяца назад. Впрочем, сам Ваньнин не танцевал намного дольше — и, разумеется, позволить себе делать это посредственно не мог. Он был хорошо знаком с классической хореографией Петипа, но в то же время непреодолимое желание несколько видоизменить партию Никии, дополнив движениями из восточных танцев, пустило робкие корни ещё до инцидента с украденным мобильным телефоном… к сожалению, быстро выяснилось, что Е Ванси, которой предстояло стать главной героиней, не имеет представления об основных положениях рук и движениях в востоке, и несколько пробных па, которые ей показал Чу Ваньнин, вышли настолько деревянными, что балетмейстеру было больно на это смотреть. От изначальной идеи пришлось отказаться — а, когда на роль Солора утвердили Мо Вэйюя, он сознательно решил дистанцироваться от постановки дабы избежать кривотолков и не портить парню и без того шаткую репутацию.

Стоило ли ему самому танцевать партию Никии так, как он считал правильным?..

— Я принесу костюмы, — Мо Жань неожиданно двинулся к двери, обогнув ушедшего в размышления Ваньнина.

— Стой… — Чу перехватил руку парня, останавливая его. — Не нужно. Какая разница, будем ли мы танцевать в обыкновенной одежде, или нет?

— Но это храм, — Мо Вэйюй приподнял брови. — Тебе понравится костюм. Я мигом.

Чу разжал пальцы, выпуская ладонь Мо Жаня из своей хватки — не то, чтобы тому было трудно вырвать руку при желании, но всё-таки Вэйюй остановился, и даже обосновал своё решение. Даже если всё, что он говорил, казалось полной глупостью, Ваньнин решил дать ему карт-бланш несмотря на то, что к этому моменту уже порядком ощущал себя не в своей тарелке, и, к тому же, в голове немного плыло от ставшего из-за смешавшихся цветочных ароматов густым воздуха.

Оставшись в не особенно гордом одиночестве, он подобрал цветочную гирлянду. Добрая охапка крошечных белых лепестков просыпалось на пол, заставляя мужчину нахмурить лоб. Всё же, в том, что Мо Вэйюй не поручил ему делать гирлянды, были свои преимущества: по крайней мере, ему не придётся бесцельно нанизывать цветы на нить — более бессмысленное занятие трудно, в принципе, представить.

— Ваньнин… — Мо Жань застал его врасплох, бесшумно появившись из-за спины.

Чу развернулся, вглядываясь в охапку белоснежной ткани в руках юноши. На этот раз браслетов и колокольчиков нигде не виднелось, так что мужчина ощутил временное облегчение.

— Мой костюм? — уточнил он.

— О… — Мо Вэйюй заулыбался, — это, на самом деле, мой наряд. Твой… вот.

Он протянул Ваньнину кофр, в котором что-то подозрительно зашелестело. Снова шёлк?.. Чу перехватил наряд за плечики и, расстегнув змейку, недоумённо уставился на нижнюю часть костюма.

Это было огромное светлое полотно ткани.

Просто полотно.

Оторвать и выбросить.

Ваньнин поджал губы.

— Это дхоти, такие традиционные штаны, — подсказал Мо Жань.

— Вижу, — балетмейстер опасно прищурился. — Твой костюм тоже такой?

— Да, — парень пожал плечами, — сверху можно надеть расшитый жилет, а снизу…

— ...обвязаться куском тряпки, — Чу Ваньнин теперь сверлил прохладным взглядом уже Мо Вэйюя, а не костюм.

Было неясно, на что Мо Жань надеялся: что с кого-нибудь их них в процессе танца начнёт спадать одежда?

И, всё же, он кивнул и отошёл на некоторое расстояние, мысленно пытаясь понять, как именно обвязаться этом странным полотном. Бросил быстрый взгляд на Вэйюя — и убедился, что у того проблем с одеждой не возникает. Парень сложил отрез пополам, и, став в его центр, принялся завязывать узел чуть ниже пупка, словно бы перевязывался слишком длинным полотенцем. Он уже успел снять рубашку — та была изначально расстегнута — а снизу на нём были лишь тёмные боксеры. Ваньнин наблюдал за тем, как парень ловко натягивает ткань, складывает её в сборки — пытаясь запомнить очерёдность действий — но на деле всё время возвращался к рельефу рук и пресса. Мышцы плавно перекатывались от каждого движения, и от мыслей о том, как бы они ощущались под прикосновениями становилось… жарко.

В какой-то момент Мо Жань поднял голову, отвлекаясь от своего одеяния, и их глаза встретились. Чу Ваньнин поспешно обратился к своему костюму, и, пытаясь повторить увиденную последовательность движений, быстро сложил полотно, и наспех принялся повязывать его прямо поверх треников.

— Тебе помочь?.. — Мо Жань, завершив подготовку нижней части костюма, приблизился к Чу. Балетмейстер прожёг его быстрым сосредоточенным взглядом, молча пытаясь побороть длинный белоснежный отрез.

— Давай, я… — парень протянул руку, но Ваньнин ловко отшагнул в сторону, увлекая за собой тканевое безобразие.

— Я сам, — он прищурился. — И, да, не мог бы ты не смотреть, что я делаю?

Повышенное внимание Вэйюя раздражало, заставляя путаться ещё сильнее.

— Как скажешь, — Мо Жань пожал плечами, демонстративно отворачивая голову. — Пожалуй, займусь декорациями…

Чу Ваньнин машинально кивнул. На самом деле, декораций и так было слишком много. Он понятия не имел, зачем Вэйюй всё это устраивает — было впечатление, словно парню нечего делать.

Он снова сосредоточился на повязывании дхоти, и, спустя минут пятнадцать безуспешных попыток вдруг осознал, что так и не снял треники. Принялся развязывать шнурок на поясе, потому что иначе стащить их было проблематично — но тот лишь сильнее запутался.

Со сцены раздался тихий смешок, и Чу гневно свёл брови, оборачиваясь лицом к Вэйюю. Тот мгновенно притих, и, казалось, даже перестал дышать.

— Что-нибудь хочешь мне сказать?

— Нет… нет, — Вэйюй поспешно отвернулся, однако Ваньнин успел заметить, что щеки его раскраснелись.

Балетмейстер кивнул:

— Так я и думал.

Пользуясь тем, что парень отвернулся, он наконец смог высвободиться из одежды для тренировок, и кое-как изобразить злосчастные индийские шаровары. Мужчина завязал узлы и заправил свободные концы за пояс так туго, что на мгновение стало нечем дышать — но зато вся эта конструкция, казалось, теперь вполне прилично держится на талии. Следующим он надел расшитый традиционными узорами светлый жилет. Серебристо-белая вышивка в виде лотосов на белоснежной ткани ощущалась под пальцами идеально гладко. По сути, костюм был не так уж плох — по крайней мере, никакого полупрозрачного шелка. Вероятно, жилет мог бы быть чуть длиннее и прикрыть живот — впрочем, не то, чтобы Чу было, чего стесняться, поскольку его тренированное тело выглядело не просто стройным, но и поджарым. Да, у него никогда не было такой рельефной мускулатуры, как у Вэйюя, однако и совсем уж хрупким его бы никто не осмелился назвать.

— Ваньнин? — окликнул мужчину Мо Жань. — Твой пояс…

Балетмейстер Чу прищурился, вглядываясь в тонкую полоску ткани в руках Вэйюя, к которой крепились небольшие бубенцы.

“Кто бы сомневался…”

На секунду мужчине пришлось прикрыть глаза чтобы не выдать ничем внутренний гнев. Он заставил себя подойти к юноше и взять пояс. Вышивка на нём точь-в-точь повторяла ту, что была на жилете — однако помимо неё по кромке свисали длинные серебристые кисти и колокольчики. Кажется, Чу видел нечто подобное на танцовщицах в храмах, однако не был уверен, что такой элемент подходил его мужскому костюму.

— У тебя тоже есть пояс? — процедил он, косясь на Вэйюя.

Парень вместо ответа повязал второй такой же себе на талию. Он приподнял брови, ожидая, когда Ваньнин повторит за ним — и балетмейстер наконец успокоился...

...Первые звуки подрагивающих струн арфы проплыли над импровизированной сценой, знаменуя соло Никии. Тонкая фигура в белых одеяниях застыла перед алтарем, почти растворяясь в приглушённом освещении и клубах тлеющих благовоний. Ещё мгновение — и почти бесплотный танцовщик неожиданно чётко, словно секундная стрелка часового механизма, выполнил батман фраппе. Тонкие лодыжки и острые щиколотки проглядывали из-под струящегося шелка одеяния, вытятнутая стопа всего на миг замирала над полом, словно парящая над водой стрекоза — а затем снова возвращалась в исходное положение.

Он резко вскинул вверх руки, однако движение было нетипичным для классической балетной школы, в нём не было ничего от трепетного образа прекрасной девушки. Его ладони казались остриями, разрезающими дрожащий воздух — однако в то же время движения словно бы перетекали друг в друга, напоминая мистические медитативные позы, в которых безымянные скульпторы изображали своих многоруких божеств.

Секунда — и он опустился на одно колено перед алтарём, склонив низко голову. В следующее мгновение на его плече оказался кувшин, и он двинулся по сцене, то замирая в батмане, то разворачиваясь ан фас и выполняя искусные рон де жамб в воздухе.

По мере того, как в соло арфы вплеталась пронзительная трель духовых, движения становились плавнее, длинные поясные кисти взмывали в воздух, словно серебристые капли дождя, сверкая в неровных отблесках свечей.

Внезапно позади танцовщика возник тёмный силуэт, а затем гибкие руки обвили его за талию. Оркестровая музыка на мгновение забилась тревожным ритмом, которому теперь нота-в-ноту вторили позиции рук обоих исполнителей: одна пара удерживала баядера подобно паре оков в то время как его партнёр, казалось, молит небеса о пощаде… но затем мотив стал неуловимо мягче и сладостней, и бледная фигура как будто расслабилась, а затем их руки переплелись, и в ловком развороте оба танцовщика оказались лицом друг к другу.

Мо Жань глядел на Чу Ваньнина, практически не мигая, взгляд его был наполнен тьмой и жаром, пронизывающим до самых костей. Чу не отводил глаз. Казалось, воздух между их телами начал вибрировать от напряжения. Еще миг, и их ладони зеркально задвигались в воздухе, как если бы руки обратились в пытающихся свиться в клубок змей. Ваньнин склонился к Мо Вэйюю ближе, трепещущий свет свечей выхватил резко очерченный профиль и длинную изящную шею — а затем в такт музыке Чу выполнил ловкий аттитюд — и Мо Жань снова обхватил его за талию, на этот раз прикосновения были невесомыми, однако обжигали обнажившуюся из-под жилета кожу.

Чу Ваньнин провернулся в нескольких отточенных турах, и застыл, понимая, что пальцы Мо Жаня всё уверенней скользят вверх, вдоль его рёбер, поднимаясь к грудной клетке. Ладони уже почти скрылись под свободными полами жилета. Парень склонил голову к его плечу, и Ваньнин кожей ощущал его жаркое дыхание. Он… впервые сбился, и не знал, что делать, потому что оркестр продолжал играть уже следующее па-де-де, где возлюбленные должны были прощаться. Он знал, что тоже дышит слишком часто, и Мо Жань наверняка может чувствовать, как оглушительно колотится его сердце. Неожиданно от интенсивного кружения и густых ароматов благовоний и цветов мир перед его глазами стал стремительно меркнуть. Ваньнин всё ещё находился в сознании настолько, и понимал, что его покидают силы — теперь Мо Жань удерживает его в своих руках, прижимая к себе, а сам он почему-то ощущает лишь предобморочное онемение по всему телу.

— Ваньнин?!.. Ваньнин, что случилось?..

Голос Вэйюя казался встревоженным — но балетмейстер Чу слышал его отдалённо, словно эхо, доносившееся откуда-то глубоко из-под земли. Он медленно но верно шёл ко дну, проваливаясь в тёмный омут беспамятства. Дышать, между тем, стало вдруг непередаваемо сложно...

Комментарий к Часть 45 Музыка к этой части:

1) соло Никии: https://open.spotify.com/track/60msCuQQUCG61JkOf61f2y?si=d77e18c56e78437c

2) па-де-де Солора и Никии: https://open.spotify.com/track/7epy32UkWtMxMF3qdch10D?si=5626f8dc85d247f1

3) прощание Солора и Никии, второе па-де-де: https://open.spotify.com/track/3dE2cXT9D9y69TVw97BnTl?si=2dc7e283333c4785

Также сразу оговорюсь, что я в угоду сюжету изменила оригинальную хореографию этих сцен. Надеюсь, всё не так ужасно, как может показаться, и Никия-мужчина нас всех ещё удивит! ✨

Всем спасибо, что читаете ❤️✨

====== Часть 46 ======

...Сколько бы Мо Жань не пытался привести Чу в сознание, всё было напрасно. Мужчина его не слышал, его тело казалось пустой оболочкой. Слишком лёгкое. Редкие едва слышные удары сердца так сложно улавливались, что иногда казалось, будто балетмейстер мёртв.

Липкий холодный страх был подобен быстро действующему яду. Мо Вэйюя начало трясти, словно в лихорадке. Тёмные глаза покраснели.

— Ваньнин… Очнись… очнись ради этого достопочтенного… прошу…

Он продолжал истерически сжимать прохладную ладонь в надежде, что мужчина наконец придёт в сознание — однако уже стало ясно, что этого не произойдёт.

Это был не обморок.

Мо Жань не припоминал, чтобы балетмейстер когда-либо терял сознание — даже в самых скверных обстоятельствах тот оставался при памяти. Почему же теперь, после всего нескольких минут танца, отключился, и даже острый спиртовой запах не привёл его в сознание?..

В таких обстоятельствах следовало вызвать врача.

«Он тебя покинет. Сообщит в полицию о том, что ты удерживаешь его против воли в этом отеле…»

Мо Вэйюй застыл.

Сцепил зубы, пытаясь прогнать навязчивую мысль. Даже если он сядет в тюрьму на этот раз, ему плевать. Чу Ваньнин нуждался во враче — что могло быть важнее этого?..

«Ты его потеряешь…»

Казалось, эта единственная мысль зудит в его голове, не давая дышать.

Между тем, оператор «неотложки» уже ответил на звонок, и нетерпеливо требовал сообщить данные.

Мо Жань как умел описал ситуацию, умалчивая о том, каким образом Чу Ваньнин оказался с ним вдвоём. Он вдруг осознал, что понятия не имеет, есть ли у балетмейстера аллергия на медицинские препараты, или пищевые продукты, принимает ли тот на постоянной основе какие-либо лекарства. Он не знал, когда тот в последний раз вообще ел или пил. Всё, что он мог сообщить, было «у него хроническая астма» — но... то, что происходило сейчас, выглядело совсем не как астматический приступ. Мо Вэйюю было, с чем сравнить.

Чем больше вопросов задавал оператор, тем сильнее парня трясло — а, когда тот наконец завершил вызов, предварительно сообщив, что время ожидания — около пятнадцати минут… Мо Жань рухнул на пол, сжимая Ваньнина в объятиях так, словно тот мог в любой момент раствориться в воздухе. Исчезнуть.

— Пожалуйста… очнись… — он перестал понимать, что бормочет. Его телефон был отключен уже пару дней, и уведомления о сообщениях и пропущенных звонках продолжали сыпаться.

То чёртово видео… наверняка, труппа обо всём знает. Вероятно, хотят сообщить, что я больше не выступаю, и партию мою отдали Наньгун Сы, потому что я не появлялся на репетициях одним богам ведомо, сколько…

Парень со злостью уставился на свой смартфон. Ему было плевать на роль, на свой статус — но думать о том, что Чу Ваньнин и без того разочарован в нём… а, когда придёт в себя, и получит доступ к сети и звонкам, ему расскажут, что Мо Жань попросту сбежал из постановки, саботировав её… всё это вызывало новый приступ желчи.

Он надеялся удерживать мужчину рядом всеми способами, забрал у него личные вещи, включая мобильный… Чу Ваньнин и так был зол, думая, что Мо Жань ушёл из балета.

Однако он не знал того, как именно Мо Жань ушёл.

Насколько это будет неприятно для мужчины: знать, что все считают, будто они вместе, и при этом Мо Жань всё равно поступил с постановкой вот так.

Вэйюй продолжал удерживать ладонь Ваньнина в своей, терпеливо ожидая врачей. Ему больше ничего не оставалось — только ждать помощи. На самом деле, в мире было так мало вещей, которые были бы хуже ожидания в полной неизвестности…

Только бы он очнулся… пусть будет в ярости, разочарован, или изобьет меня, отправит меня за решётку, потому что я ужасен… мне уже всё равно.

Парень провёл ладонью по тёмным выбившимся из пучка прядям, и вдруг понял, что балетмейстер надел его заколку с цветущей ветвью.

Осознание этого факта походило на удар под дых: внезапно горло сковало, и Вэйюй понял, что ему впервые так отчаянно страшно. Он впился в бледное лицо Чу полуслепым от слёз взглядом, осознавая: это он довёл мужчину до такого состояния. Чу Ваньнин сейчас лежит у него на руках, словно тряпичная кукла, податливый и такой покорный… однако лучше бы он сопротивлялся, исходил ядом, или сломал Вэйюю пару рёбер…

Боги свидетели, Вэйюй этого заслужил...

— …Как давно он потерял сознание? — оборвал его размышления кто-то из неотложной помощи.

Парень поднял красные от слёз глаза на невысокого роста молодую девушку, которая уже какое-то время была здесь.

Он не помнил, ни как перенёс Чу в номер, переодев в свободную футболку и треники, ни как впустил врачей. Едва осознавал, что делает.

— Я… я не знаю.

Он действительно этого не знал. Как быстро он позвонил в скорую? Сразу же?.. Может быть, прошло около получаса… но за окном было светло, а, когда они с Чу Ваньнином танцевали, стояла глухая ночь.

Он даже не удосужился засечь время.

Он идиот.

Молоденькая врач бросила на парня красноречивый взгляд. Похоже, она была полностью согласна с его самооценкой.

— Так… кем вы друг другу приходитесь? — поинтересовалась она после непродолжительного неловкого молчания. Она уже измерила Чу давление, и взяла пробу крови на сахар. Вероятно, проделала ещё какие-то манипуляции… Вэйюй этого не помнил. Он продолжал сжимать ладонь Ваньнина в своей так крепко, как только мог.

Словно от этого зависела его жизнь.

Он уставился на неё немигающим взглядом, понятия не имея, что на это ответить.

— Вы… член семьи?

Он продолжал молча смотреть перед собой. Его колотило от ужаса, потому что он понимал, что за этим последует: Чу Ваньнина заберут в больницу.

Он не имеет права ехать с ним вместе.

Они с Чу друг другу никто — а, когда мужчина придёт в сознание, откроется, что Мо Вэйюй с ним делал. Его больше не оправдать состоянием аффекта или потерей памяти… быть может, он всё ещё не помнит деталей, но он сознательно запер балетмейстера Чу в гостинице. И он преследовал мужчину.

Чу Ваньнин будет прав, если отправит его своими показаниями за решетку. Пусть.

Главное — пусть очнётся.

— Что с ним? — спросил он тихо, зная, что врач наверняка о нём далеко не самого лестного мнения.

— Состояние похоже на гипогликемическую кому. Обыкновенно наблюдается у пациентов, страдающих диабетом, но может развиться и в случае физических нагрузок и постоянного недостатка питания. Вы сказали, что не знаете, когда он в последний раз ел?..

Мо Жань больше не мог этого слышать. В голове вдруг стало совершенно пусто. Каждое слово врача ранило точно в цель.

Он не позаботился о том, чтобы Чу поел, с тех пор как встретил его в том придорожном кафе. Упустил это из виду. И… он заставил мужчину танцевать в таком состоянии.

Сколько Ваньнин уже не ел? Питался ли вообще хоть сколько-нибудь регулярно с тех пор, как ушел в отпуск, и Мо Жаня не было рядом, чтобы о нём позаботиться?..

«Я не малое дитя, у меня есть руки — я могу приготовить, если захочу есть!» — злился Ваньнин, когда Мо Жань приносил ему салаты из свежих овощей и тофу на репетиции.

По правде, Чу Ваньнин мог только злиться — что до его «могу приготовить», обычно речь шла о жидкой каше быстрого приготовления. Он ничего не жарил и не варил, когда жил один, и Вэйюй задавался вопросом, чем тот питался всё это время.

Впрочем, однажды он сделал специально для Мо Жаня вонтоны в остром соусе — однако сам к ним не притронулся, и только наблюдал за тем, как парень их ест. Блюдо получилось и впрямь удивительно вкусным, аккуратно слепленные края теста выглядели едва ли не ювелирно выполненными. Сам бульон был как раз таким, как Мо Вэйюй любил… но он бы съел всё до последней капли, будь это даже резиновой подошвой. Всё дело было в том, что балетмейстер Чу готовил тогда специально для него, потратив практически весь свой выходной — всё это было невообразимо приятно, учитывая, что обычно мужчина находил, чем себя занять, и считал готовку пустой тратой времени.

Выходит, он совсем ничего не ел...

Мо Жань вдруг вспомнил, что именно ему рассказывал Хуайцзуй.

«...Он перестал ходить на работу, появляться на репетициях. Поначалу я считал, что он заболел — однако он не отвечал на звонки и сообщения. Просто исчез отовсюду. Когда я пришел к нему домой, обнаружил, что он уже несколько дней ничего не ест и просто продолжает неподвижно лежать в постели... словно живой труп. Он пил снотворное всякий раз когда просыпался, чтобы снова заснуть — и в конечном итоге настолько ослаб, что не мог больше самостоятельно подняться…»

Чу Ваньнин уже однажды исчезал — и закончилось это тем, что мужчина попал в больницу с сильнейшим истощением.

Бл*ть…

Вэйюй вцепился в ледяные пальцы Чу так, что те хрустнули. Его разбирало зло.

— Чу Ваньнин… почему?..

Врач вздохнула, наблюдая всю эту сцену со стороны.

— Думаю, вы сможете это выяснить чуть позже, уже в больнице. Оставьте свои контактные данные, и я сообщу вам, когда ваш парень будет готов к визитам. Скорее всего, нам придётся положить его под капельницы.

— Я хотел бы отправиться вместе с ним, — Вэйюй полез в карман и, порывшись, извлёк несколько хрустящих банкнот. — Я не стану путаться под ногами, или мешаться. Он… мне дорог.

— Это лишнее.

— Я дам больше…

— Я не возьму ваши деньги. Садитесь в такси и отправляйтесь в местный госпиталь прямо сейчас. Скорее всего, вашего друга определят на второй этаж для более обширного обследования. Вы ему никто, так что вас не пустят к нему в палату, пока он не придёт в себя, а это случится примерно через четверть часа — я ввела глюкозу, и ему должно стать легче.

— …… — Вэйюй уставился на девушку, разинув рот.

— Я не стану повторять дважды. С нами вы не поедете. Вызывайте такси, — прошипела она и, стянув стетоскоп, подала знак только что объявившемуся в дверях медбрату. — У мужчины предположительно гипогликемическая кома, однако нужно более обширное обследование. В себя он не приходит после введения глюкозы. Госпитализируем.

Мо Жаню пришлось выпустить ладонь балетмейстера из своей. Он видел, как Чу уносят на носилках в машину «скорой», и ощущал себя совершенно разбитым.

Ваньнин, почему...

…Он действительно вызвал такси и отправился в госпиталь, однако в регистратуре Ваньнина ещё не оформили. Пришлось ждать в общем холле, ютясь на холодной металлической скамье. Впервые Мо Вэйюй почувствовал, что стоит начало декабря, и приморский климат далеко не так мягок, как ему, вероятно, казалось совсем недавно.

Чу Ваньнин… в одной футболке…

Парень закрыл лицо руками, понимая, что это, на самом деле, меньшая из проблем.

Как он мог проглядеть, что балетмейстер Чу банально занимался саморазрушением? Вероятно, потому он так странно вёл себя в последние дни — ему было безразлично, что с ним случится. Он считал себя проигравшей стороной, и, вероятно, думал, что ему нечего терять.

Как давно всё это продолжалось?..

— Мо Вэйюй, — Мо Жань не сразу заметил, что к нему подошёл молодой человек в униформе врача. — Пройдёмте. У меня есть к вам несколько вопросов — дежурный врач «скорой» утверждает, что вы были с Чу Ваньнином, и именно вы вызвали неотложку.

Мо Жань отрывисто кивнул. Он опасался задавать какие-либо вопросы, и просто молча поднялся на ноги и прошёл в ординаторскую. Врач плотно закрыл за собой дверь, отрезая пути к отступлению. Теперь они с Вэйюем оказались лицом к лицу.

— Я сообщил в полицию о происшествии, — начал врач, — так что будет лучше, если вы останетесь здесь и никуда не будете отлучаться. Для безопасности мне придётся закрыть вас…

— Да, я понимаю, — кивнул Мо Вэйюй, и молодой мужчина неожиданно хмуро уставился на него. Было видно, что он отчего-то невероятно зол, но спокойный ответ Мо Жаня его сбил с толку.

— Хорошо.

— Чу Ваньнин… он пришёл в себя? — наконец нашёл Вэйюй в себе силы спросить.

— Около десяти минут назад, — врач развернулся, собираясь уйти.

— Он… говорил обо мне?

Мужчина в униформе развернулся, вглядываясь в лицо Мо Жаня так пристально, словно пытался понять, насколько сильно парень тронулся умом.

— К вашему счастью, нет.

Затем он молча покинул ординаторскую.

Вэйюй уставился непроницаемым взглядом на стерильно-белую дверь.

Если Чу Ваньнин ничего не говорил о нём, то с какой стати врачам вызывать полицию?..

Он попытался вспомнить, что именно говорил девушке со «скорой». Она, казалось, не была настроена к нему враждебно — так… что же случилось?

К несчастью, голова отчаянно раскалывалась всякий раз, когда он пытался вспомнить хоть что-нибудь такое, что могло бы свидетельствовать о том, что Чу Ваньнин находился с ним не по своей воле: если тот молчал, то ситуация становилась ещё более запутанной.

Впрочем, один лишь факт, что балетмейстер очнулся, внушал определённую степень оптимизма.

Мо Жань был готов во всём чистосердечно сознаться. Будь, что будет.

Единственное, чего он хотел бы сейчас совершенно искренне — снова увидеться с Чу.

Неважно, в последний ли раз... просто увидеть, что тот будет в порядке.

Комментарий к Часть 46 Сюрприз-сюрприз!

На этих выходных 2 небольшие главы вместо одной длинной! ✨✨✨

Ожидание было совсем недолгим, но всё равно всем спасибо! ❤️

====== Часть 47 ======

…Чу Ваньнин не сразу понял, где находится — казалось, просыпаться каждый раз в новой неожиданной обстановке становится некой традицией. Яркое солнце, какое бывает только в морском климате вне зависимости от времени года, пробивалось сквозь наполовину закрытые плотными тканевыми ролетами окно, слепя и без того слезящиеся глаза. Стойкий запах спирта и хлора вызывал лёгкое головокружение.

— Чу Ваньнин?.. — окликнул его мелодичный женский голос. — Вас ведь так зовут?

Он повернул голову к двери и наконец заметил только что вошедшую медсестру. Она медленно подошла к его постели — и только сейчас балетмейстер Чу заметил капельницу.

— Почему я в больнице? — прохладно спросил он вместо ответа на вопрос.

— Вы впали в гипогликемическую кому. Кто-то вызвал “скорую”...

Нехорошее предчувствие продолжало нарастать. Само слово “кома” уже звучало достаточно пугающе, однако Ваньнин интуитивно чувствовал, что это ещё не всё. Что же произошло?

— ...и, раз вы пришли в себя, думаю, мне стоит позвать терапевта, — предупредила медсестра, перекрывая капельницу. Возможно, она говорила что-то ещё, но Чу Ваньнин всё прослушал, потому что мысли метались от плохого к худшему.

Мо Жань… был ли он тем, кто вызвал неотложку? Что произошло на самом деле?..

На всякий случай он кивнул, давая понять, что готов общаться с врачом.

Спустя пару минут в палату вошёл симпатичный молодой мужчина. В руках он вертел планшет, с шеи свисал хромированный стетоскоп.

— Чу Ваньнин? — он подошёл к больничной койке ближе, а затем, заметив, что солнце падает на подушку и частично слепит пациента, отправился к окну и принялся возиться с ролетами, так что балетмейстер не видел его выражения лица и вынужден был наблюдать затянутую в белый халат спину. — Как ваше самочувствие? Есть жалобы на головные боли, головокружение, тошноту?..

— Голова немного кружится, — Чу нахмурился. — И… тошнота. Болей нет.

— Давление всё ещё понижено, — врач развернулся к Ваньнину лицом, однако глаза были опущены в планшет. — Пришлось вызвать полицию, но… на самом деле, вы можете не давать показания сейчас, если не готовы. Это подождёт.

— Полицию?.. — повторил глухо Ваньнин. Слово почему-то царапло внезапно пересохшее горло.

— В ходе обширного обследования обнаружились остаточные следы сильных анестетиков в тканях. Кроме того…

Чу Ваньнин неожиданно нахмурился. Он понял, о чём речь, но дослушивать это не собирался.

— Мо Вэйюй — мой близкий друг, — перебил он, впиваясь в лицо врача ледяным взглядом, и, когда убедился, что до того дошёл смысл сказанного, выдохнул. — Это никого не касается. Всё не так, как выглядит...

— ...множественные варварски залеченные старые переломы, крайняя степень истощения, предполагаемое сексуальное насилие, — закончил врач. — Об этом может быть сложно говорить. Я настаиваю, чтобы вы пообщались с кризисным психотерапевтом…

— Где Мо Вэйюй? — вздохнул Чу Ваньнин, понимая, что с психотерапевтом всё равно придётся общаться, равно как и объяснять, что множественные переломы и старые травмы не имеют никакого отношения к сложившейся ситуации. Он был в чужом городе, его медицинская карточка и все истории болезни, вполне вероятно, доступны онлайн, но для этого ему нужно сообщить свои полные данные, и пройдёт некоторое время, прежде чем врачи ознакомятся с его ситуацией.

В этот момент его намного сильнее интересовало, что с Мо Жанем.

— Он беседует с офицером полиции.

— …… — Ваньнин не находил слов, чтобы описать все эмоции, которые в этот момент его захлестнули. Он понятия не имел, что парень ответит на вопросы, которые ему неизбежно зададут. Расскажет правду?..

Вэйюя нужно срочно выручать.

— Если это касается меня, я хочу присутствовать.

— Боюсь, это невозможно… — терапевт осёкся, видя, что Чу всерьёз собирается подняться с койки, при этом лицо мужчины стремительно бледнеет, соревнуюсь оттенком с выкрашенными в стерильный белый стенами. — Хорошо! Я... посмотрю, что можно сделать.

— Отлично, — балетмейстер прикрыл глаза, стараясь дышать глубже. Попытка подняться, казалось, стоила ему последних сил, которые он и сам не знал, откуда взялись в таком разбитом состоянии.

Он понимал, насколько глупо может повести себя Мо Жань, и всю опасность любых показаний без адвоката. Если они с Вэйюем снова влипнут в очередной скандал, ситуацию будет невозможно исправить. Кроме того, всё лишь усугубится тем, что их показания, вероятно, будут различаться.

“Всё из-за меня…”

Он невольно сжал тонкое покрывало, пытаясь отделаться от чувства, что в который раз подвёл Вэйюя.

Врач покинул палату некоторое время назад, и теперь оставалось просто лежать и гадать, что именно Мо Жань мог рассказать полиции.

Впрочем, долго терзаться не пришлось — спустя всего несколько минут, если судить по настенным часам, дверь снова открылась. На пороге оказался хмурый мужчина в униформе.

— Чу Ваньнин? — вместо приветствия спросил он.

Ваньнин молча кивнул. Он вдруг подумал, что, казалось, каждый, кто к нему приходил, считал делом чести удостовериться, как его зовут. Как если бы сложно было поверить, что он является собой. Всё это несколько раздражало, и не могло не насторожить. Ему действительно следовало быть крайне аккуратным в том, что он собирается говорить.

— Я детектив Сюаньцзин, со мной детектив Му Яньли. У меня и моего напарника есть несколько вопросов…

— Где Мо Вэйюй? — Чу Ваньнин смерил детектива, удерживающего на виду удостоверение, колючим взглядом. Он уже понял, что парня нет в коридоре.

— Он временно в ординаторской, — Сюаньцзин сделал шаг в палату, — Мы не успели его допросить, однако… он подождёт.

Чу снова кивнул, и, сев в постели, продолжил:

— Мо Вэйюй ни в чём не виноват. Вероятно, если врачи поднимут мою медицинскую карту, всё прояснится. Я длительное время прохожу психотерапию, и недавно у меня обострилась депрессия. Это не первый случай.

Он замолчал, пытаясь побороть внутреннее отвращение из-за необходимости рассказывать о своём психическом здоровье. Сталкиваться с осуждением со стороны правоохранительных органов приходилось не впервые — все его заявления с просьбой расследовать множественные угрозы, которые ему слали в течение долгих лет, офицеры полиции игнорировали, считая плодом его воображения. Столько лет к нему относились, как к умалишённому — пока не появился Мо Жань, и человек, превративший его жизнь в ад, не совершил ошибку, выдавая себя.

Чу по возможности избегал полицейских, и не верил в верховенство закона — а представители закона, в свою очередь, не спешили верить ему... особенно когда узнавали, что он пережил. Все его опасения так хорошо вписывались в симптомы посттравматического расстройства… впрочем, именно сейчас всё это могло сыграть ему на руку.

— Простите, но давать показания без своего адвоката и консультации с психотерапевтом я не стану. Что до Мо Вэйюя… это мой близкий друг. Его вина лишь в том, что он попытался помочь мне, — закончил Чу Ваньнин, глядя в упор на детектива, как если бы бросал тому вызов.

— …… — детектив Сюаньцзин замер, прямо за ним в таком же недоумении застыла Му Яньли — вторым детективом оказалась миловидная женщина лет тридцати.

— Прошу прощения, что медперсонал вас побеспокоил, однако нет никакой необходимости в том, чтобы допрашивать Мо Вэйюя. Всё это, видимо, какая-то глупая ошибка. Если не верите… можете зайти в мой профиль в соцсети — там есть наше с Мо Жанем совместное видео… и, думаю, многие из нашего общего окружения подтвердят, что мы уже давно вместе.

— Ох... ясно, — первой отозвалась Яньли, и, судя по её лицу, она чувствовала себя крайне неловко в том числе и из-за своего напарника, который продолжал сверлить Чу Ваньнина суровым взглядом. Детектив Сюаньцзин был уже в годах, и переносицу его седлали очки для зрения в тяжёлой оправе… впрочем, если физическую близорукость компенсировали линзы с диоптриями, с полной слепотой в области дел сердечных что-то сделать было уже проблемно.

— Кто может подтвердить ваши слова? — поинтересовался детектив.

Чу Ваньнин на секунду задумался. Ему не хотелось в эту ситуацию втягивать никого из близких, однако, вероятно, у него попросту не оставалось иного выбора.

— Сюэ Чженъюн, мой психотерапевт. Я могу продиктовать его номер.

Балетмейстер решил умолчать, что Сюэ-старший является членом семьи Мо Вэйюя — ради общего блага.

— Прекрасно…

...Спустя ещё несколько минут, уже после ухода детективов, Чу Ваньнин рассеянно подумал о том, что Сюэ-старший наверняка с ума сойдёт от беспокойства, и с ним нужно бы связаться как можно скорее, иначе тот наверняка навоображает себе всевозможных ужасов.

Голова почти не кружилась, и в сон перестало клонить — вероятно, всё это было временными эффектами от капельницы.

Он всерьёз раздумывал, стоит ли ему отправиться пройтись по коридору, когда в дверь палаты снова постучали.

— Входите, — он поправил подушку, пытаясь вместе с тем придать себе как можно более нейтральный вид. Если это кто-то из медсестёр, или врачей, пусть видят, что ему уже намного лучше.

Однако в палату вошёл Мо Жань.

На нём не было лица, и казался он ещё более измученным, чем пару дней назад, когда вымок насквозь под дождём.

Чу задался вопросом, как же выглядит он сам, и неосознанно попытался поправить волосы… пальцы наткнулись на тяжёлую немного сбившуюся заколку, которая всё ещё удерживала собранные в пучок волосы.

— Чу… Ваньнин! — выдохнул Мо Жань, и во взгляде его сверкнуло негодование, — Что… ты наделал!..

Балетмейстер Чу замер, пытаясь понять, в чём его обвиняют. Вероятно, Мо Жань зол, что его едва не упекли за решётку?..

— Я сказал детективам, что мы вместе, — мягко проговорил он, — прошу, успокойся.

Он уже начал различать два состояния Вэйюя: в одном парень переставал контролировать себя, и обыкновенно мог запинаться в разговоре, как если бы его внутренняя ярость была настолько велика, что её становилось невозможно выражать словами. В другом — он замыкался, и тщательно продумывал каждое слово, однако в то же время все его действия были направлены на то, чтобы угодить Ваньнину. Он был мягок и уступчив… Но Чу до сих пор задавался вопросом, какая из ипостасей Мо Жаня была более реальной.

Балетмейстер не был уверен, что в данный момент готов к общению с болезненно-откровенным и злым Мо Жанем.

Он на секунду прикрыл глаза, собираясь с силами, зная, что ему придётся, вероятно, объясняться, удерживая напор.

Впрочем, Мо Жань, услышав его слова, вдруг замолчал. Его взгляд теперь блуждал по палате, останавливаясь где угодно кроме лица Чу.

— Мо Жань?.. — Чу Ваньнин подавил в себе желание помахать ладонью, привлекая к себе внимание.

— Зачем ты это сказал?.. — пробормотал парень тихо себе под нос.

Лицо Чу сделалось ледяным. Он впился в юношу глазами, тщательно подбирая выражения:

— Это было первое, что пришло в голову, чтобы объяснить, почему ты был со мной. Лучше уж слухи об отношениях между нами, чем вероятный арест. Ты не понимаешь?..

Мо Жань наконец посмотрел на Ваньнина.

— Меня есть, за что садить, — медленно и чётко проговорил он.

— …… — Чу Ваньнин понял, что не в состоянии ничего на это ответить, и только продолжал удерживать взгляд Вэйюя, ожидая, что тот продолжит.

Но парень молчал. Казалось, ему было больше нечего сказать.

Когда пауза затянулась настолько, что терпеть тишину стало абсолютно невыносимо, Чу мрачно поинтересовался:

— Ты ведь этого хотел? Чтобы о наших отношениях знали все?

Во взгляде Мо Вэйюя промелькнуло секундное бешенство. Белки глаз налились красным, челюсти свело словно в судороге. Он неожиданно оказался так близко к постели Чу, что мужчина ощутил волны жаркого иссушающего гнева, исходящие от него.

— А чего хотел ты, Чу Ваньнин?.. — он говорил тихо и хрипло, от скрытой агрессии у Чу внезапно по спине поползли мурашки. — Чего хотел ты, когда внезапно всё бросил и исчез?.. Чего хотел, когда продолжал танцевать в полуобморочном состоянии?.. Ты делал всё, чтобы угробить себя.

— Нет, ты не понимаешь…

Чу застыл, вглядываясь в потемневшие от злости глаза. Казалось, что бы он ни сказал, всё это будет истолковано превратно.

— Я периодически не осознаю, что делаю. Всё, в чём меня хотят обвинить — правда. Я тебя УСЫПИЛ, мать твою. Я даже “скорую” вызвал только когда предварительно надрочился на тебя без сознания — а ты был в КОМЕ! От истощения!.. Ты меня слышишь?!..

— Замолчи, — балетмейстер наконец отвел взгляд. Ему было не по себе от грубых слов Мо Жаня настолько, что на мгновение он растерялся... но в то же время дело было не в том, что он услышал что-то, чего не знал. Ему было известно, что Мо Жань не всегда себя контролирует.

И, всё же, в устах Вэйюя всё это звучало гадко.

— Всё ещё хочешь этих отношений?..

Чу Ваньнин невольно отпрянул. Он внезапно наконец осознал, что парень имеет в виду. Вернее, думал, что осознал.

— Я никогда не хотел публичности, Мо Жань, не потому, что не хотел быть с тобой…

— Ты был прав. С самого начала, — оборвал Мо Вэйюй, щурясь, — когда прогнал меня, в тот год. Ты — и Хуайцзуй. Вы оба. Причина, по которой ты не хотел этих отношений, не имеет значения...

Парень наконец отстранился, и Чу смог дышать полной грудью. Он заметил, как Вэйюй сжимает кулаки, как будто пытается неосознанно удержать что-то бесплотное, вечно ускользающее.

Отчаянно хотелось положить конец этим терзаниям — но, увы, он не знал, как.

Какие слова необходимы для того, чтобы Мо Жань его услышал и понял?

— Ты считаешь, мне следовало рассказать детективам всё, как есть?.. — он снова нашёл в себе силы смотреть на Мо Жаня, понимая, что тот уже взял себя в руки. — После истории с Жун Цзю все только и ждут, когда ты оступишься снова, и вот...

— Они правы, что ждут этого от меня, и ты сам это знаешь.

Чу Ваньнин поджал губы.

— Если ты сейчас же не прекратишь, я действительно передумаю, и напишу на тебя заявление в полицию.

— ……

— Мо Жань, я оставил тебя, надеясь, что ты сможешь продолжать карьеру. Так надоело танцевать под классику, что решил попробовать выступать под тюремный шансон?..

Вэйюй внезапно рассмеялся, однако смех этот был холодным, словно пригоршня снега, вдруг оказавшаяся за шиворотом.

— Не заговаривай мне зубы, Ваньнин.

— Не будь идиотом, Мо Жань! — Чу Ваньнин вскинулся. — Ты ещё не понял? Всё, что я делал — ради тебя!..

Он так разозлился, что в какой-то момент и сам перестал контролировать, что именно говорит. Неосторожные слова вырвались быстрее, чем он сумел остановиться.

Мо Жань горько рассмеялся. В его глазах теперь не отражалось света.

— Ты ушёл, когда всё, чего я желал — чтобы ты оставался со мной.

Каждое слово било куда-то в солнечное сплетение, проходясь по нервам болевым шоком.

Болезненная тёмная правда вырвалась наружу, и её больше не имело смысла скрывать.

— Смотришь на меня так, словно впервые слышишь.

— Мо Жань… — Чу попытался успокоиться, чтобы вести конструктивный диалог, но каждая фраза Вэйюя достигала цели, — я всего лишь твой учитель. Ты намного ценнее меня, и достоин лучшего. Способен на большее… Ты продолжаешь считать, что нуждаешься во мне, но это не так...

— Но я люблю тебя не так, как ученик любит своего учителя, — неожиданно перебил его Мо Вэйюй. — Кто я для тебя, Чу Ваньнин? Ты говоришь о том, на что я, по-твоему, способен, и что я, как тебе кажется, должен делать. Но кто я для тебя?..

Его вопрос застыл в воздухе подобно грозовому фронту, вот-вот готовому вспыхнуть электрическим разрядом и поразить обоих.

Чу Ваньнин невольно вжался спиной в подушку, понимая, что Мо Вэйюй, вероятно, прав.

Он поставил успех Мо Жаня выше своих интересов. Выше самого себя. Это казалось правильным… потому что Мо Вэйюй в прошлом был его любимым учеником.

Но он был не только им.

Чу Ваньнин верил, что не вправе отнимать у Мо Жаня его успех, не считал, что достоин подобного. Его злило, что парень не понимал этого. Что готов променять что-то действительно важное — на сомнительное увлечение, которое будет лишь вызывать кривотолки.

В то же время, он не считал, что отношение Мо Вэйюя к нему будет значить так много. Когда правда наконец открылась, он посчитал, что просто даст Мо Жаню всё, чего тот только пожелает — и тот, в конце концов, очнётся от наваждения и увидит, что Чу Ваньнин вовсе не так хорош.

Но… кем в этот момент был для него Мо Жань?

— Я люблю тебя, — проговорил Чу Ваньнин едва слышно. Слова ощущались на языке горечью, утонувшей в приторной сладости. Ему было тяжело говорить об этом — каждый звук приходилось выцеживать из себя по капле, словно кровь.

Он всё ещё не был уверен, поймёт ли Мо Жань, как много в этих словах для него.

Его любовь столько лет существовала в тишине, и, дав знать о своих чувствах Мо Жаню однажды, Чу так и не научился выражать их иначе, кроме как молчать.

Вероятно, из-за того, что так долго он хранил их в тайне, в какой-то момент всякое упоминание любви вслух превращалось в пытку.

— Как учитель, — заключил Мо Жань, и на его лице появилось совершенно загнанное выражение. — Ты думаешь, я не вижу разницы?

Чу Ваньнин замолчал.

Он действительно не знал, что на это сказать.

Мо Жань привык говорить о своей любви открыто. Для него это было так легко: шептать “я тебя люблю” каждый день... в волосы, подвернувшуюся случайно ладонь, колени, изгиб шеи, или разомкнутые в удивлении губы; писать об этом в сообщениях, звонить — и заканчивать каждый телефонный разговор этой фразой.

Чу продолжал молчать.

Теперь же, когда он буквально вывернул наизнанку собственную душу, ему попросту не верили.

— Как учитель ученика, — кивнул он медленно, понимая, что ещё немного — и начнёт задыхаться от омерзения к самому себе. — Думаю, я устал, Мо Жань. Полиция оставит тебя в покое. Ты… можешь идти.

====== Часть 48 ======

Прошло пару дней прежде чем Чу Ваньнин наконец покинул больницу. Он больше не виделся с Мо Жанем, однако, вероятно, всё это было к лучшему: подозрения о том, что за ним наблюдают, ничем не подтверждались, но мимолётные вопросы медсестёр казались уж слишком подозрительными. Чу предпочитал отмалчиваться, или делал вид, что не в настроении ни с кем говорить, но всякий раз, когда кто-нибудь упоминал Вэйюя, становилось не по себе.

Кроме того, у него было теперь предостаточно времени, чтобы проанализировать ситуацию. Разумеется, пришлось вспомнить и о Жун Цзю — но, вот незадача, тот, казалось, исчез с лица земли сразу после скандала. Дело так и не дошло до судебного разбирательства — его замяли… но, как выяснилось, сам скандал в прессе смаковали несколько месяцев. Куда при этом смотрели агент Мо Вэйюя и вся пресс-служба команды, в которой парень работал, оставалось загадкой.

Чу Ваньнин подумал, что, вероятно, именно отсутствие самой жертвы — Жун Цзю — подстегивало газетчиков и блогеров генерировать тонны контента со всевозможными домыслами и грязью.

Эти несколько дней в госпитале он посвятил просмотру старых видеороликов и чтению всевозможных досужих сплетен о Вэйюе, всё сильнее убеждаясь, что ни в одной из версий нет ни слова правды.

Мо Жаня он знал хорошо — вероятно, лучше, чем кто-либо. И так же отчётливо он знал, что тот никогда не причинит вреда человеку, если на то нет веских причин. Даже в порыве злости, не осознавая себя, парень продолжал оставаться собой, пусть и отрицал это. Его мотивами поступков были те же чувства, что и в спокойном состоянии. Ваньнин за эти сутки, проведённые в отеле с Вэйюем, ни разу не испытывал опасений за свою жизнь — притом, что Мо Жань определённо был не в себе, и периодически едва понимал, что Ваньнин пытался ему донести.

Вот только сам Мо Вэйюй, оказывается, не был в этом так уж уверен. В тот единственный раз, когда он пришёл к Чу в палату, казалось, преобладающим чувством в его глазах была болезненная растерянность. Он походил на человека, страдающего лунатизмом, который пробудился где-то посреди незнакомой улицы, и в ужасе пытается осознать, каким образом вообще туда попал.

Впрочем, куда хуже этой растерянности оказались последовавшие за нею вина — и, наконец, горечь.

Чу Ваньнин знал эти чувства слишком хорошо, и не спутал бы их ни с чем. Мо Вэйюй смотрел на него взглядом, в котором не теплилась надежда. Он задавал балетмейстеру вопросы, но в его голосе не было трепета влюблённого сердца — лишь боль. Слишком много боли.

Похоже, это было всё, что Чу Ваньнин смог дать Мо Жаню, несмотря на все свои старания и решимость.

Горечь и боль — вместо любви.

Эти отношения были обречены.

Мужчина знал, что должен сделать, чтобы всё это наконец прекратилось: сказать то, что Мо Вэйюй ожидает от него услышать. Сдаться. Возможно, это поможет парню отпустить его.

“Я люблю тебя, как учитель ученика”.

Всего одна фраза, которая далась ему таким трудом, расставила все точки.

Мо Вэйюй его больше не беспокоил все эти дни — и даже вернул ему старый смартфон, который пропал ещё пару месяцев назад.

Не то, чтобы вернул… скорее, оставил его в палате, пока Ваньнин спал. Видимо, опасался осуждения?

Странный поступок, скорее всего, продиктованный стыдом и нежеланием объясняться.

Чу Ваньнин не стал задавать вопросов. Всё ещё надеялся, что Мо Жань напишет ему, или позвонит первым — но парень этого не делал.

Всё это к лучшему.

...Балетмейстера вскоре выписали из госпиталя. Он всё ещё не понимал, что ему делать дальше, потому что его вещи остались в отеле — и он не знал, снимает ли то здание Мо Вэйюй до сих пор, или уже уехал.

Решил набрать парня перед тем, как вызвать такси, чтобы понимать, стоит ли туда вообще возвращаться.

— Да?.. — Мо Жань ответил практически сразу, и, судя по хрипотце в голосе, то ли только что проснулся, то ли простыл.

— Мо Жань, я хочу забрать свои вещи. Они всё ещё в отеле? — спросил Ваньнин напрямик, понимая, что ему не стоит увлекаться долгими вступлениями. Парень не навещал его несколько дней, и, очевидно, не хотел бы с ним больше общаться. Даже то, как он говорил о своём желании, чтобы Чу оставался с ним, в прошедшем времени в их последнюю встречу — уже свидетельствовало о многом.

— Да, в отеле, — после небольшой паузы вздохнул Мо Вэйюй. — А помнишь?.. — он вдруг замолчал.

— Что? — Ваньнин нахмурился. Такси уже подъехало к госпиталю, но водителю никто бы не позволил стать на место служебной парковки. Мужчине следовало поторопиться, потому что жёлтый “рено” сейчас остановился просто у самой обочины.

— Ничего, — тихо проговорил Мо Жань. — Я не знал, что тебя уже выписывают. Пойду, соберу твои вещи.

Он завершил звонок первым.

Чу Ваньнин ещё несколько секунд поражённо глядел в экран телефона, не понимая, почему сердце вдруг стало таким тяжёлым, как если бы в любую секунду могло провалиться, проламывая на своём пути рёбра. Глаза подозрительно защипало, хотя ветра не было. Он стоял в тонкой футболке и джинсах, шёл декабрь, но почему-то не чувствовал ни холода, ни ветра — только пробирающую до самых костей тоску, и чудовищную тяжесть в груди.

В такси оказалось не слишком-то теплее, а воздух был сухим из-за работающей печки, вызывая желание бесконечно кашлять.

Ваньнин устроился на пассажирском сидении сзади, назвал адрес — и равнодушно уставился в окно, размышляя, о чём мог вспомнить Мо Жань, и какими воспоминаниями хотел поделиться — но передумал.

Мог ли он иметь в виду то время, когда они были на этом побережье на соревнованиях?

Это было слишком давно, и, всё же…

Чу Ваньнин вздохнул. Ему не следовало думать о таком — от воспоминаний будет лишь больнее видеть Вэйюя теперь, зная, что между ними всё закончилось.

Ему следует отпустить парня, раз тот в свою очередь решил отпустить Чу, и нашёл в себе наконец на это силы.

Такси остановилось у самого входа в отель, и Ваньнин, расплатившись с водителем, направился прямо в холл, который, разумеется, пустовал.

Мужчина понятия не имел, где застанет Мо Жаня, а потому пошёл в номер, где впервые очнулся после того, как Вэйюй его усыпил.

Впрочем, едва ступив за дверь, он уже понял, что Мо Жаня здесь нет: слишком уж тихо было вокруг.

Его дорожная сумка с вещами лежала поверх тщательно застеленной кровати. Чуть поодаль обнаружились аккуратно разложенные тёплый свитер и джинсы, рядом расположился ингалятор. В раскрытом шкафу — сделано это было, очевидно, нарочно, чтобы Чу обратил внимание — на плечиках висела новая зимняя куртка, с которой ещё не срезали бирки.

Дело рук Мо Жаня.

Чу Ваньнин покачал головой.

Всё это казалось какой-то нелепостью. В области сердца вдруг стало тяжело и невыносимо жарко, как если бы кто жёг изнутри калёным железом. Видеть все эти проявления заботы, и понимать, что это, вероятно, последнее, что Мо Жань для него сделает, было невыносимо.

Ваньнин на секунду закрыл глаза, опасаясь, что не справится с эмоциями. Затем заставил себя раздеться и принять душ — он и сам не был уверен, насколько долгим будет намеченный маршрут. Вероятно, путь займёт несколько дней, если повезёт — так что отправляться в поездку необходимо было, по крайней мере, свежим.

Переодевшись в чистые вещи и высушив волосы феном, он в последний раз окинул взглядом номер. Затем, чуть помешкав, достал телефон и набрал Мо Жаня.

Тот ответил на втором гудке:

— Ваньнин?

Чу не был уверен, что парень знал о его возвращении — за всё время они так и не столкнулись. Также могло быть, что тот просто не хочет больше его видеть…

С одной стороны, было бы, возможно, правильно взять сумку и уехать, не прощаясь, но что-то внутри сопротивлялось этому решению так отчаянно, что в итоге мужчина решился отзвониться.

— Ваньнин?.. Всё в порядке? Что-то случилось?.. — ещё раз переспросил Мо Вэйюй, пока Чу судорожно пытался понять, что именно должен сказать в этой ситуации.

Зачем он вообще позвонил ему…

Он набрал в лёгкие побольше воздуха, но так и не смог придумать ничего путного. Между тем, в гостиничном коридоре звякнула дверь лифта, послышались быстрые шаги, а затем в дверь номера постучали.

— Чу Ваньнин!..

Не дожидаясь ответа, Мо Жань распахнул дверь. Он остановился на пороге, пристально вглядываясь в лицо Чу. Очевидно, из-за того, что балетмейстер не знал, что сказать, и так долго молчал в трубку, он решил, что что-то произошло.

Как глупо…

Чу Ваньнин завершил вызов, понимая, что более странного прощания сложно себе представить.

— Я уезжаю, — зачем-то пробормотал он, косясь на дорожную сумку. И так ведь было очевидно, что он уезжает — он стоял посреди номера полностью одетый, даже куртку накинул поверх свитера, хоть и не застегнулся. Ситуация с каждой секундой становилась всё более дурацкой.

— Тебе помочь отнести вещи вниз? — спохватился Мо Жань.

Чу едва не закатил глаза. Мог ли Мо Вэйюй в принципе хоть на секунду оставить попытки навязывать ему свою помощь?.. Как будто тяжёлая сумка была единственной их проблемой в эту минуту.

Впрочем, он так и не собрался с мыслями, что именно хотел сказать Мо Жаню — все слова спутались в голове словно тысячи фрагментов осыпавшейся мозаики, больше не подлежащей восстановлению. Он и сам ощущал себя блеклым и рассыпающимся — неудивительно, что не мог ничего толком сказать.

Между тем, Вэйюй потянулся к его сумке с вполне твёрдым намерением её нести.

Чу Ваньнин, вдруг осознав, что, если допустит это, будет совершенно неприемлемо заставлять Вэйюя и дальше ждать от него каких-либо объяснений, но уже с тяжелой сумкой в руках — в последнюю секунду ринулся заслонять свой багаж собой. Это было молниеносное движение, продиктованное рефлексами — в результате которого он оказался на пути Мо Жаня. Парень налетел на него, и они столкнулись лбами с такой силой, что у Чу на мгновение заискрило в глазах.

— Бл*ть!..

— Вэйюй!.. — каким-то чудом балетмейстер остался на ногах после такого удара. Инстинктивно потянулся потереть ушибленную голову — и уже затем понял, что Мо Жань каким-то образом успел обхватить его руками, привлекая к себе. Неудивительно, что он устоял — парень держал его так крепко, как только мог.

— Прости!.. — выдохнул Мо Жань. Его голос был не более чем потоком воздуха, горячим и трепещущим у самого уха. — Я ненарочно…

Он продолжал вглядываться в лицо мужчины, и только сейчас, вблизи, Ваньнин заметил, насколько парень выглядит измученным. Вероятно, он не спал несколько суток — и, возможно, действительно простудился. Его тело, казалось, пылало, а белки глаз отдавали неестественной краснотой.

— Мо Жань, ты простужен?.. — Чу Ваньнин, собиравшийся потереть свой ушибленный лоб, вместо этого приложил ладонь ко лбу парня. — Ты весь горячий!..

— …… — Мо Вэйюй уставился на мужчину так, будто тот сказал нечто забавное. Бледные губы растянулись в вымученной улыбке.

— У тебя жар?..

— Ничего подобного, — парень попытался покачать головой, но в результате снова столкнулся с Чу. Они всё ещё находились друг к другу слишком близко, но отстраняться он не торопился. Его ладони всё ещё покоились на пояснице мужчины, и даже сквозь свитер эти прикосновения обжигали — пусть в них и не было никакой двусмысленности.

— Так… куда ты отправишься теперь? — спросил он тихо.

— Собираюсь разыскать Жун Цзю.

Если секунду назад Мо Вэйюй выглядел простуженным и усталым — впрочем, не оставляя попыток казаться более бодрым, чем являлся на самом деле — теперь его маска вдребезги разбилась. Тёмно-пурпурные глаза глядели на Чу ледяными пропастями. Кончик языка прошёлся по губам, выдавая крайнюю нервозность.

— Зачем?..

— Хочу понять, кто тебя пытается подставить, — Ваньнин проигнорировал попытку Мо Жаня перебить его, и продолжил, — и, прежде чем ты заявишь, что это не так, позволь спросить: откуда в больнице знали о тебе и твоём прошлом в таких деталях, что не преминули вызвать полицию?..

— Ваньнин…

— Я догадался о том, что это ты украл мой телефон, и о видео тоже. Я прекрасно знаю, на что способен ты, Мо Жань, и отдаю себе отчёт в том, что ты не садист, и не психопат. Пока я был в больнице, я ознакомился с разными версиями случившегося, однако всё, что там написано… не имеет никакого отношения к тебе, — перебил Чу Ваньнин парня снова. — Если ты собираешься доказывать обратное, я тебя ударю.

— Тебя ждёт жестокое разочарование, Чу Ваньнин, — проговорил тихо Мо Жань. В этот момент он был бледнее кипенно-белого свитера балетмейстера; было видно, как тяжело ему даже просто говорить об этом. — Не трать своё время, пытаясь отбелить репутацию этого недостойного ученика. Рыться в моём грязном белье — пустая затея.

В его словах сквозила насмешка, за которой парень отчаянно пытался скрыть неотвратимо подступающую панику.

— Разочаруюсь я, или нет — это мой выбор. Я хочу знать правду, — Ваньнин покачал головой. — Я делаю это не ради твоей репутации.

Мо Вэйюй внезапно уставился на Чу так пристально, словно не до конца мог осознать, что только что услышал.

— А ради чего тогда?.. — казалось, он затаил дыхание, как если бы от последующих слов зависела его жизнь.

— Мо Жань, — Чу Ваньнин понял, что ступил на тонкий лёд, слишком поздно, однако вернуть сказанное вслух было, увы, невозможно, — я хочу, чтобы ты доверял себе так, как доверяю тебе я. Это… то меньшее, что я всё ещё могу для тебя сделать. Я… быть может, не умею любить тебя так, как тебе бы хотелось, но это… всё, что я могу.

Он закрыл глаза. В горле стоял огромный ком. Он знал, что нужно остановиться, пока это всё ещё возможно — потому что, открывая правду Вэйюю, он рисковал, возможно, собственной душой. Не был уверен, что выдержит, если тот попросту высмеет его чувства. Не было сил даже смотреть на Мо Жаня, потому что, если он увидит на его лице насмешку или грубость — вероятно, окажется уничтожен.

Он чувствовал себя невыразимо виноватым в том, что так и не смог стать для Мо Жаня кем-то, кто сделал бы юношу по-настоящему счастливым — однако, быть может, если он откроет парню правду о нём самом, тот в дальнейшем освободится от своих демонов и сможет жить дальше, и даже полюбит кого-то, кто окажется достоин его чувств. Будет подходить ему намного больше Ваньнина. В конце концов, что в действительности балетмейстер мог ещё отдать Мо Жаню?.. У него больше ничего не было.

В номере вдруг стало так тихо, что любой звук сейчас показался бы оглушительным.

Мо Вэйюй молчал слишком долго — и в полном отсутствии звуков, словно в камере депривации, было рукой подать до сумасшествия.

Внезапно Чу Ваньнин ощутил мягкое прикосновение к своим губам — такое нежное, что, казалось, его сердце остановится, если это не прекратится.

— Мо Жань, — он отклонил голову в сторону, и губы Вэйюя прошлись по его отчего-то слишком горячей щеке, а затем остановились на пустоте, — я должен ехать.

Его собственный голос звучал уродливо и пронзительно-громко, разрушая почти застывшую смолу молчания.

Мо Вэйюй наконец разжал руки, давая Ваньнину отступить назад, чем мужчина мгновенно воспользовался. Находиться в непосредственной близости друг от друга, чувствовать, как часто и болезненно бьется сердце юноши, как их обоих окутывает нестерпимым жаром — и понимать, что всего этого всегда будет мало, было... слишком больно.

— Я поеду с тобой, — вдруг глухо прошептал Мо Вэйюй, когда Ваньнин уже думал, что тот вообще ничего не станет говорить.

В следующую секунду он снова приблизился к Чу, и, когда балетмейстер наконец поднял на него взгляд, вдруг стало понятно, почему парень так долго молчал.

— Мо Жань… — Ваньнин замер, не зная, что теперь делать, и вдруг понял, что говорит то единственное, что с самого начала боялся сказать, — хорошо.

====== Часть 49 ======

Мо Жань был не из тех, кто ценит комфорт превыше всего. Когда он только начинал делать карьеру, ему приходилось жить в полевых условиях, ночевать прямо на месте съемок, питаясь лапшой быстрого приготовления. Бывало, он участвовал в двух-трёх проектах сразу, так что требовалось переезжать из локации в локацию — а узнавал он об этом за несколько часов до отправления. Быстрые сборы и бессонные ночи в дороге были ему хорошо знакомы.

И, всё же, когда Чу Ваньнин заявил, что собирается добираться до предполагаемого последнего места жительства семьи Жун Цзю автостопом, он едва нашёл в себе силы, чтобы не сорваться на мат. Балетмейстер Чу явно не знал, что такое автостоп, и совершенно точно не имел представления обо всех опасностях, подстерегающих в пути.

Как бы там ни было, Вэйюй уговорил мужчину арендовать авто и задержаться в городе ещё на полдня — этим временем он воспользовался, чтобы приобрести всё необходимое для совместной поездки длиной в несколько дней.

Никакого автостопа. Мо Жань был за рулём — и намеревался проследить, чтобы им обоим в дороге было хоть немного комфортно.

Если это вообще возможно в их ситуации.

В голове всё ещё с трудом укладывалось, зачем Ваньнин решил разыскать Жун Цзю — с чего вообще мужчина взял, что сможет это сделать, если адвокаты Вэйюя бросили попытки выйти на связь с парнем ещё пару лет назад, когда разразился скандал? Даже у них ничего не вышло — едва ли теперь сделать это будет проще.

Впрочем, невыполнимость задачи составляла лишь полбеды; намного более странным было объяснение Чу Ваньнина такому решению:

“Я хочу, чтобы ты доверял себе так, как доверяю тебе я — это меньшее, что я могу для тебя сделать.”

Создавалось впечатление, будто балетмейстеру Чу Мо Жань далеко не безразличен — но… как мог Вэйюй осмелиться даже думать в этом направлении, когда мужчина ясно дал ему понять, что не любит его, как ему бы того хотелось?

Как мог Вэйюй надеяться на что-либо после всего, что между ними произошло?

Его и без того удивило, когда Чу Ваньнин выгородил его перед детективами — одним богам известно, чего стоило мужчине заявить во всеуслышание, что они вместе.

Так долго он стремился скрыть эти отношения, а теперь вот так просто заговорил о них публично.

Вероятно, внутри погибал от позора.

В этом была лишь вина Мо Вэйюя. Ничья больше.

В какой момент его желание защищать Чу Ваньнина, максимально оградив от любых кривотолков и косых взглядов, любить его, заботиться о нём — обернулось против них обоих, и Чу теперь приходилось такой ценой расплачиваться за то, в чём виноват был только Мо Жань?..

Это он украл телефон и выложил то дурацкое видео.

Он усыпил Чу, и запер в гостинице.

Он заставлял балетмейстера танцевать в полуистощённом состоянии.

Он… он… всё время ОН.

Вэйюй помнил каждую постыдную деталь — память была к нему немилосердна — и ему становилось дурно, стоило лишь представить, что в этот момент мог чувствовать Ваньнин.

Опасался ли он за свою жизнь — или испытывал безразличие к судьбе, позволяя Мо Жаню творить с собой немыслимое?.. О чём он в этот момент думал? Что желал показать или доказать своими поступками?..

Мо Жань не знал.

Он не понимал Чу Ваньнина — и почему тот вёл себя так странно: не сопротивлялся, не пытался сбежать.

Хуже того — Вэйюй перестал понимать самого себя, потому что в те дни его рассудок словно помутился, однако впервые за всё время он помнил свои поступки до мелочей — и в то же время не знал, каким образом всё дошло до такого.

Если до этого ему казалось, что он никогда не причинит вреда Чу, теперь само основание его убеждений пошатнулось. Стоило только вспомнить, как балетмейстер впал в кому от истощения, и как Мо Жань обращался с ним до этого… страшно представить, до чего могло дойти, если бы Ваньнина не забрали в госпиталь.

Когда наваждение внезапно рассеялось, Мо Вэйюй оказался морально уничтожен.

Ужас сотворённого смешался с потрясением, что Чу Ваньнин после всего случившегося по-прежнему пытался его покрывать.

“Верный учитель готов на всё, лишь бы выгородить непутёвого психопата-ученика, — засела горькая мысль. — Мы оба пойдём на дно, если это не прекратится. Я тяну его в пропасть.”

Он приходил в госпиталь каждый день, интересовался состоянием Чу Ваньнина у врачей, но избегал заходить в палату, потому что не знал, как посмотрит Чу в глаза, что скажет ему, если тот спросит его о чем-то.

Как сможет вообще заговорить с ним теперь?

Было слишком стыдно понимать, что он не просто подвёл человека, которого так сильно любит — но и буквально пытался его принудить любить в ответ, в то время как всё, чего желал Чу Ваньнин, сводилось к успеху Мо Жаня как танцовщика.

Изо дня в день, пока Чу лежал в больнице, Вэйюй приходил к двери, за которой, как ему известно, находилась палата балетмейстера, и думал о том, чем тот занят. Стоял, прислонившись к стене, и считал, сколько часов прошло с тех пор, как они виделись в последний раз. Вспоминал те самые слова, что разбили ему сердце:

“Я люблю тебя.”

Раньше Мо Жань был бы безумно счастлив услышать их — но теперь они казались ему горькой насмешкой. Отравленной правдой, в которой было слишком много уродства.

В том не было вины Чу Ваньнина — балетмейстер действительно всё время стремился помочь Вэйюю, чем мог. И по-своему любил его.

Возможно, пойми парень раньше суть этой любви, он сумел бы остановиться.

Но прошлого не вернуть.

Оставалось только смириться с этой мыслью, и жить со знанием, что Чу действительно дал ему так много, и, похоже, ни в чём не винил — проблема была только в самом Вэйюе и его чувствах.

Чу Ваньнин не обязан был любить его в ответ.

На самом деле, именно Мо Жань был обязан Чу практически всем — неужели он не сможет дать балетмейстеру то малое, чего тот по-настоящему хотел бы?.. Даже если это будет значить, что он должен отпустить Ваньнина и вернуться в постановку.

Вэйюй вздохнул, на секунду прикрыв глаза.

Он и подумать не мог, что Чу Ваньнин, выписавшись из госпиталя, первым делом решит не обратиться в полицию, или уехать куда глаза глядят, лишь бы не видеть своего неадекватного ученика — а соберется на поиски Жун Цзю, человека, который был личной проблемой парня, его тайным кошмаром, но при этом не имел к самому Ваньнину никакого отношения.

Кроме того, Чу Ваньнин согласился отправиться на поиски вместе с Вэйюем… Неужели совсем не боялся, что тот снова сойдёт с ума?..

“Я хочу, чтобы ты доверял себе…” — откликнулось где-то в памяти снова и пронеслось холодной рябью по поверхности сознания.

Вэйюй перевёл взгляд на пристёгнутого на соседнем сидении Чу Ваньнина, который скроллилновостную ленту в WeChat.

Они выехали из отеля примерно в обед, и с тех пор прошло около трёх часов. За это время мужчина не проронил ни слова, всё его внимание было поглощено телефоном. Мо Жань, в свою очередь, был бы и рад завязать беседу, но всякий раз думал, о том, что любая тема будет походить на пустую попытку отвлечь внимание от того, что действительно важно.

Что, если Чу начнёт спрашивать о Жун Цзю в подробностях?

Или, того хуже — попытается выяснить, зачем вообще Мо Жань решил тогда воспользоваться его услугами?

— Может, включим музыку? — неожиданно прервал его поток хаотичных размышлений Чу Ваньнин.

Вэйюй снова рискнул бросить осторожный взгляд в сторону балетмейстера. Было непохоже, чтобы тот шутил.

— Музыку?.. — повторил он, пытаясь понять, правильно ли всё расслышал.

Чу Ваньнин, выходит, не собирался его ни о чём спрашивать?..

— Сейчас так тихо, что, кажется, я слышу, как скрипят твои извилины, — Ваньнин пожал плечами. — Если не хочешь говорить, не нужно, но избавь меня от этого траурного молчания.

— Я понял.

Мо Жань практически не глядя включил первый попавшийся плэйлист — неожиданно это оказалась подборка музыки из “Баядерки”. Грустные скрипки и мягкие переливы арф больше подошли бы райским пейзажам, вот только внутри творился чёртов армагеддон. Ко всему прочему, это была та самая мелодия, под которую Чу Ваньнин танцевал для него впервые.

— …… — Чу поджал губы, старательно отводя взгляд куда-то в сторону клонящегося к западу солнца. Его уши подозрительно порозовели, и это были не закатные отблески.

— Я переключу. Прости.

Вэйюй собирался сменить плэйлист, но Ваньнин вдруг остановил его:

— Прошу, оставь.

Теперь тёплый румянец затронул уже и его щеки.

Мо Жань кивнул и вернулся к созерцанию дороги, изо всех сил стараясь отвлечься от воспоминаний о том, как легко парил в руках мужчины полупрозрачный белоснежный шарф. Казалось, в его ушах всё ещё звенели золотые колокольчики, воссоздавая в воображении кружащийся в турах гибкий силуэт, ловкие движения тонких запястий и изящные щиколотки, украшенные золотыми браслетами. Чу Ваньнин танцевал тогда лишь для него, но эта импровизация превосходила танец, который весь прошлый месяц так усердно репетировала Е Ванси.

“Не смей даже думать об этом. Он танцевал лишь потому что…” — Мо Жань внезапно поморщился, понимая, что у него начинает болеть голова. Он в самом деле понятия не имел, зачем Чу Ваньнин согласился танцевать.

Парень снова мельком взглянул на наконец будто бы расслабившегося Чу. Мужчина откинул голову назад, и, прикрыв веки, просто слушал музыку. По чётко очерченному профилю скользили янтарно-золотые отблески последних солнечных лучей. Длинные ресницы едва заметно подрагивали.

— Почему ты… — пробормотал Мо Жань тихо, но затем лишь покачал головой, снова впиваясь злым взглядом в дорогу.

Он не хотел знать.

Достаточно больно было получить вполне честный ответ тогда, в госпитале. Иногда Вэйюй хотел бы отмотать время назад и заткнуть себе рот, чтобы никогда не знать правды.

Он сам виноват. Он задал Чу Ваньнину этот чёртов вопрос — и получил на него ответ.

“Да, Мо Жань, я люблю тебя, как учитель ученика.”

Парень вцепился пальцами в руль, чувствуя, как жжет в груди. Казалось, этот ответ будет вплавлен в самые кости до конца его дней. Чу Ваньнин, бледный, едва пришедший в себя, лежащий среди капельниц, и тихо просящий Мо Жаня уйти.

Зачем бы Чу Ваньнин не танцевал тогда, он считал это правильным, и относился к Мо Жаню, как к ученику.

Парню следовало запомнить это накрепко, и больше никогда не задавать таких бестолковых вопросов. Не унижать ни себя, ни Чу Ваньнина излишними объяснениями, потому что между ними всё теперь стало наконец предельно ясно.

Он и так доставил Чу так много проблем — и продолжал создавать новые, а балетмейстер Чу был слишком мягкосердечен, готов был приходить на помощь ему всякий раз, когда того требовала ситуация. Выгораживать Вэйюя. Спасать его репутацию — и его самого.

А ведь это Мо Жань должен был заботиться о Чу Ваньнине. Собирался делать это, несмотря на чувства балетмейстера по отношению к нему — всего год назад.

Что пошло не так? Куда девалось его уважение? Его благие намерения?..

Как Мо Вэйюй мог доверять себе, если не сумел защитить единственного дорогого ему человека от самого себя?..

— Я делал это, потому что мне это нравится, — тихо проговорил Чу Ваньнин. Музыка как раз на мгновение стихла. — Невозможно заставить танцевать того, кто этого не хочет. Если тебе нужно обвинить кого-нибудь в том, что я слёг с истощением, обвиняй меня.

Выходит, он услышал вопрос?..

Парень снова покосился на Чу — и понял, что мужчина уже некоторое время наблюдает за ним. Сердце беспорядочно заколотилось где-то в груди, так что пришлось приложить усилия чтобы вернуть концентрацию на дороге. Ладони вдруг стали отвратительно липкими. Казалось, Вэйюй мог чувствовать жжение на своей щеке — ровно в той точке, куда упирался взглядом Ваньнин.

Хуже всего было то, что он попросту не знал, что ответить. Никогда бы не подумал, что ему станет так неловко от одного лишь взгляда. Он едва был в состоянии дышать.

“Почему ты не попытался сбежать, или хотя бы остановить меня?” — хотелось ему спросить, но он боялся, что воздуха не хватит в лёгких чтобы задать этот вопрос.

Вместо этого он плавно вдавил педаль тормоза, паркуясь у пустой обочины. Вокруг уже стало темно, и лишь в отсветах фар кружилась мелкая взвесь не то снега, не то замёрзшего тумана.

— Что ты делаешь?.. — встрепенулся Чу Ваньнин.

Мо Жань остановил машину, и, раскрыв бардачок, принялся в нём рыться. Потребовалось всего несколько секунд чтобы он извлёк на свет хорошо знакомый Чу травмат.

Лицо Ваньнина сделалось непроницаемым, и, казалось, утратило все краски.

— Что это?..

— Вот, возьми. Если когда-нибудь ты по моей вине снова окажешься в опасной ситуации, воспользуйся им, — Вэйюй протянул оружие балетмейстеру. — К тому же, он и так твой. Ты его оставил у себя дома.

— Ты всерьёз считаешь, что я захочу тебя однажды застрелить? — Ваньнин замер, и лишь кончик брови слегка дёрнулся, выдавая негодование. — Ты... ты, что, был в моём доме?

— Был, — Мо Жань опустил голову. — Когда ты уехал, я поначалу ждал твоего возвращения, но, когда ты сменил номер… — он замолчал, понимая, что не должен рассказывать Чу о том, как несколько суток караулил его, надеясь, что мужчина всё-таки вернётся. Примерно в тот период у него снова участились провалы в памяти — однако он знал, что в одну из ночей вломился к Чу в пустой дом. Тогда же он и подобрал пистолет, который балетмейстер оставил без присмотра.

— Возьми, — Мо Жань продолжал протягивать Чу оружие. Он уже знал, что это не огнестрел, однако на близком расстоянии травмат мог нанести не меньшие повреждения. Ваньнин в свою очередь даже не пытался его взять, и лишь смотрел на Мо Жаня чуть расширившимися от эмоций зрачками, которые в полумраке теперь попросту сливались с практически чёрной радужкой.

— Мне это не нужно.

— Ваньнин, — Вэйюй вздохнул, — просто возьми его. Так мне будет спокойнее.

Чу хмуро покачал головой, а затем всё-таки взял оружие, и, повертев в руках, хмыкнул:

— Ты зарядил его.

Мо Жань на это лишь улыбнулся. Балетмейстер Чу всегда немного ревностно относился к своим вещам, и терпеть не мог, когда к ним прикасались посторонние люди. Вероятно, пистолет он тоже воспринимал как нечто очень личное.

Вэйюй кивнул, трогаясь с места. Если даже у него снова сорвёт крышу, по крайней мере, Ваньнин сможет себя защитить.

“Если того захочет, — тут же встрепенулся внутренний голос. — Разве не помнишь, как он едва не сломал тебе руку год назад, когда ты всего лишь собирался поцеловать его? А теперь он просто игнорирует опасность…”

Парень снова бросил на Ваньнина быстрый взгляд — и понял, что мужчина не прекращал наблюдать за ним.

— Мо Жань, — после недолгой паузы окликнул Чу парня.

— Ммм?

— Ничего. Думаю, пистолет мне пригодится, спасибо, — балетмейстер аккуратно отложил его снова в бардачок, поставив на предохранитель. — Неизвестно, что нас ещё ждёт впереди.

Вэйюй кивнул, в который раз пытаясь сосредоточиться на дороге. Снегопад становился всё более густым, и в какой-то момент ему пришлось включить дворники. В салоне снова стало совсем тихо.

— Ты знал, что Жун Цзю — один из тех ребят, кого удалось спасти из Жуфэн? — внезапно спросил его Ваньнин.

— Нет… — Мо Жань нахмурился. — Откуда тебе это известно?

— Неважно.

Парня на секунду охватило дурное предчувствие. Такая информация находилась в закрытом доступе, а, значит, Чу пришлось либо сотрудничать с полицией, либо выйти на контакт с кем-то из Жуфэн.

Он сам впервые слышал о том, чтобы Жун Цзю был как-либо связан с картелем — но, если всё так, что это значило для него и Чу Ваньнина?..

К тому же, едва ли полиция стала бы делиться с балетмейстером такими сведениями.

Оставались люди из Жуфэн… те самые, против которых Чу в своё время свидетельствовал в суде.

На какие уступки мужчина пошёл ради этих данных? Что он им пообещал?..

— Смотри на дорогу, а не на меня, — хмуро посоветовал ему Чу. — Информация, которую я сообщил тебе, достоверна. Подумай, почему кому-то из Жуфэн могло быть выгодно тебя подставить. Ты не общался с отцом — и рос без него. На момент происшествия с Жун Цзю ты уже знал о Наньгун Яне?..

— Да.

Мо Жань неосознанно впился пальцами в руль. Он понимал, что всё это не имело ни малейшего смысла: Наньгун Янь на тот момент находился в тюрьме, сам парень никогда не воспринимал мужчину как отца. Была ли зацепка, найденная Чу Ваньнином, случайностью? Простым совпадением?..

— Ты знал о нём, но вы не общались? — уточнил Ваньнин.

— Да.

— Когда всё это произошло, ты обратился за помощью в Жуфэн, так?..

Мо Жань вздохнул.

— Думаешь, они сами всё это подстроили? Это исключено, Ваньнин.

— Почему?.. — балетмейстер удивлённо моргнул, когда Мо Жань свернул c междугородней трассы.

— Потому что мои отношения с отцом весьма прохладные, однако это не значит, что они плохие, — тщательно подбирая слова процедил парень.

Он понимал, что, вероятно, сам себе копает могилу, признавая, что Наньгун Янь играл в его судьбе какую-то роль, но иначе Чу попросту не отказался бы от этой теории.

— Я не осуждаю тебя, — Чу Ваньнин покачал головой, но лицо его при этом потеряло всякое выражение. Очевидно, он пытался скрыть чувства за безэмоциональностью.

“Черта с два ты меня не осуждаешь…”

Вэйюй вполне мог представить, о чём мог сейчас думать балетмейстер: Жуфэн в своё время разрушили жизнь стольким людям, и дети вроде Чу Ваньнина были для них расходным материалом — к ним относились хуже, чем к животным. Их использовали, и от них избавлялись. Ими торговали, словно товаром.

Каким бы ни был Жун Цзю, какие бы ужасные поступки он не совершил, он прошёл через этот ад, а затем пострадал — не исключено, что от рук Вэйюя. Чу Ваньнин не мог не задавать себе вопрос, действительно ли в тот момент Жун Цзю продолжал работать на Жуфэн, или за этим происшествием стояло что-то ещё? Или… кто-то.

Вероятно, он снова всерьёз задумался: а что, если Мо Жань действительно виновен?

Сам Мо Вэйюй в этом как раз не сомневался.

— Ты так и не спросил, что именно произошло с Жун Цзю, — отметил он, стараясь говорить как можно ровнее, зная, что рано или поздно эта тема всё равно возникнет между ними.

В этот момент они как раз подъезжали к небольшому отелю на окраине — им следовало где-то остановиться, потому что снегопад усиливался с каждой минутой. В скором времени ехать в таких условиях будет опасно — уже сейчас парень едва разбирал знаки сквозь белую пелену. К тому же, время шло к ночи.

— Я читал заключение врача, оказывавшего первую помощь Жун Цзю, — Чу Ваньнин пожал плечами, — помимо сотен журналистских материалов, в которых описаны самые разные версии случившегося. На самом деле, я не уверен, что ты сам знаешь, что тогда произошло, а полицейского рапорта по делу не сохранилось, как и изначальных показаний пострадавшего, так что… заключение врача — единственное, на что можно опираться и делать какие-либо выводы. Кстати, не уверен, что ты сам его видел.

Мо Жань затормозил на парковке и, забыв на секунду о том, что собирался говорить, удивлённо уставился на Чу Ваньнина, который, казалось, вещал не о закрытой ото всех информации, а пересказывал прогноз погоды.

Балетмейстер вздохнул:

— Ты считаешь, я стал бы ехать на поиски этого человека неподготовленным?

Тон, которым он задал вопрос, красноречиво говорил Вэйюю, что тот, должно быть, совсем дурак.

Впрочем, стоило признать, что Чу Ваньнин, похоже, действительно знал о Жун Цзю куда больше самого Мо Жаня.

— Пойдём, спросим, есть ли у них свободные комнаты, — Мо Вэйюй решил сменить тему, ощущая себя крайне неловко.

— Пойдём.

Они вышли в метель и в обоюдном молчании направились ко входу в гостиницу — на этот раз это был видавший виды придорожный отель. В иных погодных условиях ни Мо Жань, ни Ваньнин не стали бы рассматривать его для ночлега, но ледяной ветер и метущий в лицо снег не оставляли им особого выбора.

====== Часть 50 ======

...Как выяснилось, в придорожном отеле из-за погодных условий остановиться решили не одни Ваньнин с Вэйюем — это стало ясно практически сразу, едва они вошли в неуютный холл, где отсутствовал администратор, но при этом у стойки терпеливо чего-то ждали человек пять. Среди них была женщина с истошно кричащим маленьким ребёнком, подросток, и молодая пара.

Мо Жань рассеянно уставился на пустую стойку, где не было даже звонка вызова персонала. Затем обвёл взглядом обветшалые обои и покрытые тонким слоем пыли торшеры, шаткие кресла — очевидно, ровесники его дяди Сюэ. В конце концов, его взгляд остановился на Чу Ваньнине, который, пожав плечами, сел на скрипучем диване и вытянул ноги, собираясь ждать, сколько потребуется.

В любом случае, перед ними была целая очередь.

Он подошёл к Чу и, опустившись на корточки перед ним, так, чтобы их глаза находились на одном уровне, предложил:

— Мы всё ещё можем найти другое место.

— Не нужно, — Чу прищурился, поворачивая голову в сторону входа. Как раз в этот момент в холл с улицы вошли ещё двое мужчин. С виду они были ничем не примечательны, кроме, пожалуй, достаточно лёгкой — не по сезону — одежды. Балетмейстер Чу, едва заметив их, снова повернулся к Вэйюю лицом, и в ответ на вопросительный взгляд парня медленно покачал головой, поджимая губы.

Примерно в это же время к стойке подошёл наконец администратор — долговязый парень в очках — и принялся регистрировать людей из очереди. Делал он это достаточно проворно, так что вскоре в холле остались лишь двое новоприбывших — и Ваньнин с Вэйюем.

Когда Мо Жань уже собрался подняться на ноги и подойти, Чу внезапно перехватил его запястье, останавливая.

В свою очередь, двое мужчин, пришедших позже всех, тоже никуда не торопились.

Вэйюй столкнулся с одним из них взглядом — и тот приподнял брови, как если бы был удивлён такой заминке.

— Не спеши, — одними губами произнёс Ваньнин, делая вид, словно увлечённо листает ленту телефона и что-то показывает Мо Жаню. Голос его был не более чем потоком воздуха, и, если бы Мо Жань не находился от него менее, чем в полуметре, наверняка бы ничего не услышал. — Я почти уверен, что эти ребята ехали за нами с самого побережья. Ты видел, во что они одеты?... Не смотри в их сторону, прошу.

Мо Жань придвинулся к Чу ближе, а затем, чуть помешкав, положил ладони мужчине на колени, и, когда тот не стал возражать, оперся на них подбородком.

— Когда ты успел их заметить?

Он говорил так же тихо, на ходу соображая, что Чу Ваньнин, должно быть, добивался, чтобы эта парочка странных типов сняла номер. Когда они покинут холл, они с Чу смогут вернуться в машину и продолжить дорогу. Вероятно, подыщут другое место — но придётся ехать в метель.

— Как только выехали. Я привык обращать внимание на номера машин с тех пор, как вернулся из Жуфэн. Знаешь, сколько людей пропадают ежегодно?.. Всегда есть вероятность, что в авто находится кто-то, кому требуется помощь.

Мо Жань молча кивнул. Он понимал, почему Чу Ваньнин так внимателен к деталям: тот провёл в Жуфэн полгода, а затем дал показания против них в суде. Кроме того, подвергся шантажу — и причастен оказался человек, которому он безусловно доверял.

В самом деле, было странно, что балетмейстер всё ещё мог так безоговорочно доверять Мо Жаню после всего пережитого. Невероятно.

Иногда даже начинало казаться, что чувство самосохранения мужчины работало с огромными погрешностями: иначе как ещё объяснить, что он практически ничего не ел несколько суток, доведя себя до комы, разгуливал по морозу в футболке, и безо всяких опасений относился к самому Мо Жаню после всего, что случилось?.. Но при этом обращал внимание на, мать их так, номера машин, и каких-то случайных людей в несезонной одежде…

Беспокоился, что они замёрзнут?..

...Неожиданно Вэйюй ощутил лёгкое, почти невесомое прикосновение к своим волосам, и невольно вздрогнул, поднимая глаза на в ту же секунду растерянно замершего Чу. Вид у мужчины в этот момент был виноватый и слегка испуганный.

— Прости, — произнёс он одними губами, а затем медленно отвёл руку в сторону.

Мо Жань покраснел. Ему стоило бы притвориться, будто не замечает этого прикосновения — очевидно же, что Чу Ваньнин сделал это ненарочно: отвлёкся на какую-то мысль, и сам не заметил, как начал поглаживать затылок парня. Впрочем, от одного воспоминания об этом мимолётном касании внутри началась оттепель, и сердце отчаянно затрепетало.

“Остановись, Вэйюй! Ты не должен даже думать об этом...”

Во рту появился странный горьковатый привкус.

“Выставишь себя дураком... Он не чувствует к тебе того же, неужели не понимаешь?..”

Парень медленно выдохнул — а затем на вдохе уловил мягкий аромат цветущей яблони, от которого под кожей словно рассыпались жаркие искры. Он тихо сглотнул, понимая, что стало только хуже. Если ему не удастся взять себя в руки, неизвестно, чем всё закончится.

Между тем, двое незнакомцев, не дождавшись, когда Мо Жань и Ваньнин подойдут к стойке регистрации первыми, заполнили все бланки и, подхватив вещи, ещё немного послонялись в холле и по очереди разошлись по номерам.

Чу Ваньнин неторопливо подошёл к администратору, делая Мо Жаню знак ждать его на улице. Оставлять балетмейстера одного не хотелось, однако выбора особо не было, а потому парень отправился на выход и стал у самых дверей.

Чу присоединился к нему спустя пару минут. Вскинув брови поинтересовался:

— Почему не завёл машину?

Глупая ситуация. Вэйюй был наготове в любую секунду вернуться в холл, случись что непредвиденное.

— Ждал тебя. Ты…

— Я снял номер на сутки, на случай, если эти парни спустятся вниз и начнут расспрашивать, где мы. Администратор считает, что мы сейчас отправились на ближайшую заправку купить провиант, и вскоре вернёмся. И — да, я выяснил имена наших преследователей…

Мо Жань молча покачал головой.

— Что? Что такое?..

Чу Ваньнин хмуро уставился на парня, пристёгиваясь. К счастью, несмотря на густой снег машину ещё не успело замести настолько, чтобы выехать с парковки стало невозможно.

— Ничего, — Вэйюй задумчиво бросил взгляд в зеркало, а затем поправил его так, чтобы видеть в нём отражение мужчины — Балетмейстер Чу, ты способен разговорить администратора, продумать план действий до мелочей… я не понимаю, как мне удалось поначалу обмануть тебя. Неужели ты не узнал меня спустя шесть лет?..

Они медленно выехали на дорогу, и, по мере того, как машина набирала скорость, Чу всё ещё молчал.

— Ладно, забудь, — вздохнул Вэйюй, — это уже не имеет значения…

— Я не хотел, чтобы это был ты, — перебил его внезапно Чу Ваньнин, и, поймав растерянный взгляд Мо Жаня в зеркале, тут же прохладно добавил, — и, к тому же, ты прав, разве говорить об этом важнее, чем следить за дорогой?

— Кстати, куда мы едем? Ищем другой отель? — вынужденно сменил тему Мо Жань после несколькосекундной заминки. Они свернули на второстепенную трассу, которая уводила несколько в сторону от первоначального маршрута.

Мысли Мо Жаня тоже помимо его желания сворачивали не туда по мере того, как в голове продолжал крутиться странный ответ Чу.

“Не хотел, чтобы это был я?.. Черт тебя побери, Ваньнин, что ты имеешь в виду?..”

— Я сейчас найду ближайший населённый пункт и включу навигатор, — между тем, ответил Чу Ваньнин на совсем другой вопрос, а затем принялся молча разглядывать карту в телефоне.

Тишину в салоне теперь нарушал лишь шум работающих дворников.

Так прошло минут пятнадцать.

В какой-то момент Мо Жаню даже показалось, что он услышал со стороны пассажирского сидения тихий вздох, подозрительно напоминающий по звучанию “бл*ть”.

Снегопад стал совсем тяжёлым, белые хлопья налипали на лобовое стекло. Они ехали по пустынной дороге, уже давно миновали ещё более пустынную заправку, о которой говорил администратор, свернули — и ни разу им никто не встретился по встречке. Бледные отсветы фар с трудом рассеивали сгустившуюся тьму, упираясь в стену снега.

— Сколько до ближайшего населённого пункта? — поинтересовался Мо Вэйюй.

— Четыре часа пути, — Чу Ваньнин вздохнул. — А с такой скоростью и того больше. Эта трасса объездная, она мало используется. Здесь вокруг ничего нет, сплошной пустырь. Мы можем вернуться, но...

— Мы можем заночевать в машине, — предложил Вэйюй, перебивая. — Свернём через полчаса к небольшому леску и остановимся. Я взял на такой случай плед и спальный мешок. Сложим задние сидения, прогреем салон, и…

— Так можно задохнуться во сне.

— Ваньнин… — Мо Жань покачал головой, — никто не собирается оставлять мотор включенным на ночь. Мы просто прогреем салон, как следует утеплимся, и заночуем. Я так делал не раз…

Чу Ваньнин уставился на парня во все глаза. Казалось, ещё немного, и просверлит в нём дыру своим тяжёлым взглядом.

— В машине мало места, — добавил он последний аргумент, но уже как-то менее уверенно.

— Ерунда. Ты такой стройный, что вообще поместишься в багажник… — возразил Мо Жань, и, заметив, как недобро полыхнул взгляд Чу, вдруг опомнился.

“Твою ж…!”

Он вспомнил, как Чу Ваньнин рассказывал, что в детстве похитители затолкали его именно в багажник. Кто его тянул за язык?..

— Прости.

— …… — Чу Ваньнин мрачно уставился перед собой, как если бы не мог подобрать слов. Затем, прочистив горло, пробормотал, — ...ладно.

Мо Жань кивнул, испытывая невероятное облегчение. На секунду у него даже появилось чувство сродни алкогольному опьянению — не совсем уместное посреди зимней дороги, однако всё ещё приятное.

Он вдруг подумал, что сможет, вероятно, обнять Ваньнина этой ночью во сне — да, это будет вынужденная мера, ведь им обоим нужно сохранить тепло до утра, однако… он бы бессовестно солгал, сказав, что эта “необходимость” не заставляет его испытывать некое извращённое предвкушение.

— В конце концов, это по моей вине мы оба оказались на улице в метель, — тихо проговорил Чу Ваньнин, очевидно, уплывший мысленно в совершенно ином направлении.

Видимо, мужчину грызли сомнения, стоила ли ещё неизвестно к чему ведущая попытка оторваться от преследователей того, чтобы рисковать им обоим обморожением и удушьем.

— Я, правда, уже ночевал в машине зимой, — Мо Жань на секунду отвлёкся от дороги, ободряюще улыбаясь Чу, — тем более, места хватит для нас двоих. Ещё полчаса — и остановимся, не переживай так.

Он не знал, что ещё сказать чтобы убрать выражение скепсиса с лица балетмейстера, а потому снова решил молчать. Очевидно, Ваньнин был из тех людей, которые берут на себя ответственность за малейшие неувязки, и переубедить его будет сложно.

“Берёт на себя ответственность… бл*ть…”

В голове Мо Жаня подобно вспышке внезапно промелькнула чудовищная мысль: что, если всё это время балетмейстер Чу считал, что именно он в ответе за всё?

В конце концов, именно так Чу Ваньнин поступал на работе: нёс на себе ответственность за труппу и успех их постановок, что иногда означало отсутствие выходных, сбитый режим сна и ненормированный рабочий график. Вэйюй наблюдал всё это в течение года, и ему так и не удалось убедить Чу, что жить можно как-то иначе, оставляя работу в буквальном смысле на работе, когда приходишь домой. Когда мужчина заявил об уходе в отпуск на неопределённое время, всё это настолько не вязалось с Ваньнином, что в голове Мо Жаня буквально сразу сработал сигнал тревоги. Он тут же понял, что что-то не так.

Чу Ваньнин отличался гипертрофированным чувством ответственности, которое распространялось не только на него самого, но и на всё его окружение.

Вероятно, он мог считать, что в ответе за Мо Вэйюя.

Он думал, что несёт ответственность за человека, которому ещё в детстве диагностировали диссоциальное расстройство личности.

Бл*ть.

Это… многое объясняло.

И злило — потому что именно по этой причине Чу Ваньнин, видимо, так спокойно отнёсся к тому, что натворил Мо Жань, когда другой человек бы уже вовлёк в происходящее полицию.

“Так по-учительски — брать ответственность за своего ученика на себя,” — горькой отравой просочилась в его разум иная мысль.

А за нею последовала иная. Ещё более страшная.

Чу Ваньнин… считал ли он, что в случившемся с ним в Жуфэн также виноват он? Что до ситуации с Хуайцзуем, то мог ли он думать, что именно по его вине тогда пострадал Мо Жань?..

— Мо Жань, сбавь скорость, — попросил Чу Ваньнин, рассеивая на секунду наполнивший разум Мо Вэйюя хаос.

Однако жуткие догадки продолжали накатывать на Мо Жаня подобно волнам в самом сердце шторма, в котором никому не суждено выжить.

Парень был почти уверен, что балетмейстер Чу винит себя в том, что произошло с ним в детстве — равно как и в том, что Мо Жань неадекватен.

В чём ещё он видит свою вину?..

— Мы едем слишком быстро, Мо Жань…

Вэйюй сжал руль крепче. Его пальцы казались сделанными из ваты. Чужими. Голос Чу Ваньнина доносился словно из-за толстой стены, и смысл слов едва доходил.

Мог ли Чу Ваньнин отправиться на поиски Жун Цзю, потому что считал себя косвенно виновным и в том, что эта ситуация произошла с Мо Жанем?

“Это то меньшее, что я всё ещё могу для тебя сделать..” — разве не так он сказал тогда?..

— Вэйюй, ВПРАВО!..

Парень в последний момент выкрутил руль в сторону, и они чудом избежали столкновения с едущим по встречной полосе авто.

На секунду перед глазами всё стало ослепительно-белым от света фар, которые вынырнули из-за стены метущего снега.

Вэйюй тяжело дышал. Сердце колотилось так, словно в любой момент готово отказать. Машина истошно вильнула по скользкому заснеженному асфальту — и продолжила нестись сквозь непроглядную метель.

— СБАВЬ СКОРОСТЬ!..

Мо Жань медленно надавил на тормоз, позволяя авто ещё некоторое время катиться вперёд, пока он парковался на заснеженной обочине.

Они оба — он и Чу Ваньнин — только что могли умереть в лобовом столкновении.

Понимание, насколько быстро всё могло закончиться для них обоих, замкнуло все мыслительный процессы, заставляя его развернуться к Чу и уставиться на всё ещё бледного мужчину, вжавшегося в спинку сидения. Балетмейстер выглядел странно спокойным — разве что кровь отлила от лица, и зрачки, казалось, расширились словно блюдца.

— Чу Ваньнин… прости…

Мужчина молча кивнул головой.

— Это всё метель. Та машина появилась словно из ниоткуда… нам нельзя продолжать ехать в таких условиях… — продолжал бессвязно оправдываться Мо Жань, чувствуя, что его начинает запоздало трясти от ужаса. — Ваньнин… Ваньнин, ты в порядке?

Чу Ваньнин снова медленно кивнул. Он избегал теперь смотреть на Мо Жаня прямо, взгляд его был опущен куда-то в его же собственные колени.

Неужели он был до сих пор в шоке?

— Ваньнин…

Вэйюй неосознанно потянулся к Чу рукой, и, прежде чем осознал, что именно делает, провёл пальцами по щеке мужчины — та оказалась холодной на ощупь, как если бы мгновенно отлившая от лица кровь унесла с собой последние крохи тепла.

Это прикосновение, кажется, наконец вернуло внимание Чу к Мо Вэйюю.

— Я в порядке, — тихо проговорил он, и голос его звучал приглушённо в тишине авто. — Ты прав, нам стоит заночевать в машине. К утру снегопад прекратится, и видимость будет лучше.

Он поджал губы, как если бы хотел добавить что-то ещё, но не решался.

— Хорошо, — кивнул Мо Жань, — мы проедем немного дальше, а затем укроем машину в лесополосе. Так нас никто не заметит, и мы будем в относительной безопасности…

Он продолжал безостановочно говорить, пытаясь рассеять жуткую тишину. Молчание снова возвращало к мысли о том, что они оба с Чу были только что на волоске от смерти. Ему было страшно от осознания, что в какой-то момент они могли перестать существовать, и всё закончилось бы вот так.

Он говорил о термосе со сладким чаем, который предусмотрительно наполнил перед отъездом, и контейнерах с лапшой, которые завернул в фольгу чтобы они сохранили тепло, о тёплом пледе и дорожной подушке — и о том, как легко им обоим будет устроиться в машине сзади.

Но мысленно… всё ещё видел этот белоснежный засвет от фар. И думал о том, что это могло быть последним, что он увидит. Не лицо Чу Ваньнина — а фары чужого авто по встречке…

“По крайней мере, он был бы совсем рядом…” — мелькнула совершенно неуместная мысль, от которой по спине прошёл холодок.

— Да, я был бы рядом, — согласился Ваньнин внезапно, и это было первым, что он сказал в течение этих десяти минут, пока они парковались посреди заметённых снегом деревьев.

Мо Жань замер.

Он, что, сказал это вслух?..

Почему Чу Ваньнин вообще заговорил об этом — и что он имел в виду?..

— Я тоже думал об этом, — добавил балетмейстер несколько сконфуженно. — Умереть вместе, совсем рядом друг от друга… было бы не так больно.

Мать твою, что?!..

Казалось, у Вэйюя в горле застрял ком наждачной бумаги. На секунду он потерял способность говорить.

Бросил ещё один недоверчивый взгляд в сторону Чу — и понял, что тот по-прежнему изучает свои колени, избегая смотреть куда-либо ещё.

Мысли в голове путались, словно в какой-то невообразимой четырёхмерной головоломке.

— Но мы оба живы, — тихо проговорил он, впиваясь взглядом в, казалось, ставшее ещё более бледным лицо Чу. — И мы совсем рядом.

Чу Ваньнин молча буравил глазами теперь уже приборную панель.

— Ваньнин…

— Давай готовиться к ночёвке, — перебил его мужчина, и наконец вышел из временного оцепенения.

Мо Жань закусил губу.

Кажется, впервые он начинал понимать Чу Ваньнина, и то, что только что открылось ему, одновременно пугало — и обнадёживало.

Могло ли быть так, что Чу заботился о нём ровно потому, что ощущал некую ответственность, но всё это не имело никакого отношения к его настоящим чувствам?..

“Я не хотел, чтобы это был ты…”

“Я доверяю тебе…”

“Умереть вместе было бы не так больно…”

Оговорка за оговоркой он заставлял Мо Жаня чувствовать себя брошенным на едва застывшей корке льда посреди реки — и он знал, что вот-вот провалится вниз, начиная захлёбываться в чудовищной правде.

“Я не умею тебя любить так, как тебе хотелось бы… но это всё, что я могу.”

Мо Жань вцепился руками в голову, чувствуя, что его начинает трясти уже от собственных догадок, вплавленных в десятки разрозненных воспоминаний, в которых Чу Ваньнин вёл себя странно, или говорил что-то такое, что никак не вязалось с его поведением. Он знал это чувство слишком хорошо — казалось, реальность начала расслаиваться, и он перестал понимать, насколько реальным было то, каким он привык видеть балетмейстера Чу.

— Чу Ваньнин, возьми пистолет и сними с предохранителя, — выдохнул он куда-то себе в ладонь, понимая, что должен предупредить мужчину о том, что тот в опасности.

— Мо Жань?.. — Ваньнин поначалу, кажется, не понял, зачем ему понадобится оружие, а потому быстро открыл бардачок и извлёк травмат. Послышался щелчок предохранителя, а затем мужчина уставился на Вэйюя во все глаза — пытаясь понять, увидел ли тот что-то в окне, или почувствовал приближение опасности как-то иначе.

— Вот так, молодец, — Мо Вэйюй вдруг понял, что улыбается. — Целься в меня как следует. Ты хотел, чтобы я доверял себе — однако… будет лучше, если я доверюсь тебе. Я хочу, чтобы ты не колеблясь выстрелил в случае, если я скажу или сделаю что-то, что тебя оскорбит или заденет.

Ваньнин раздражённо сощурился, и готов был отложить оружие, но Мо Жань перехватил его запястье, удерживая его руку и направляя ствол прямо себе в грудь.

— Чу Ваньнин, — он подался к мужчине ближе, и холодный металл упёрся куда-то в рёбра, обжигая холодом даже сквозь одежду, — я тоже не умею любить тебя так, как тебе хотелось бы. Но… я прошу, позволь мне любить тебя.

Комментарий к Часть 50 Всем спасибо за ожидание! ❤️✨

Между тем, сегодня 50 часть этой работы... мне кажется, я в шоке.✨✨✨

====== Часть 51 ======

Снег мягкими хлопьями падал поверх тонированных стёкол, постепенно погружая всё вокруг в зыбкий холодный полумрак. Чу Ваньнин сжал крепче ледяную рукоять пистолета под давлением пальцев Мо Жаня, и резко выдохнул когда парень подался ближе, упирая дуло себе в грудь. Лица мужчин находились друг напротив друга, так близко, что в замкнутом пространстве каждый мог чувствовать слабое тепло, исходящее от другого.

— ...позволь мне любить тебя, — повторил Мо Жань глухо, и жар его слов, казалось, проникал в самое сердце, распространяясь обжигающей волной, — пожалуйста.

— Я не могу тебе этого запретить, — Чу Ваньнин снова попытался убрать руку чтобы опустить пистолет, но Мо Жань лишь сильнее сжал его ладонь в своей, и на секунду мужчина запаниковал, что может случайно нажать на спусковой крючок. По спине прошёл озноб.

— Ваньнин…

— Чего ты от меня хочешь? — балетмейстер Чу понял, что лучше не сопротивляться. Он по наивности сам снял оружие с предохранителя — как же это было глупо!.. Теперь малейшая оплошность — и Мо Вэйюй получит пулевое. Не делая резких движений он сознательно расслабил пальцы, позволяя Мо Жаню удерживать свою руку вместе с пистолетом.

— Ты запретил бы мне любить себя, если бы мог?

Мо Вэйюй говорил тихо, и в то же время отчётливо. Каждое слово тонуло в жуткой тишине засыпанного снегом авто.

Чу Ваньнин не знал, что на это можно ответить.

“Твоя любовь ко мне приносит тебе лишь страдания — и, если бы я мог избавить тебя от них, я не колеблясь сделал бы это… даже если это будет значить, что ты останешься один,” — думал он.

Но Мо Вэйюй явно не это хотел от него услышать.

В глазах юноши медленно расползалась тьма, и в какой-то момент он подался к Чу ещё ближе, упираясь грудью в пистолет.

— Если хочешь всё это прекратить, стреляй.

Чу Ваньнин замер, понимая, что с каждой секундой дышать становится всё тяжелее, и горло обжигают подступающие слёзы. Он не мог отвести взгляда от Вэйюя — в полумраке его лицо казалось высеченным из синих электрических искр снежной бури. Мо Жань… слишком красивый, но в то же время на него было больно смотреть.

Если в кого и следовало всадить пулю, так это в самого Чу.

Это из-за него Мо Жань стал таким.

— Ваньнин, я люблю тебя, — неожиданно парень склонился и провёл губами по металлическому затвору, а затем язык прошёлся по сжатым пальцам. — Ты можешь прекратить это, — обжигающий шёпот касался теперь ладони Ваньнина и едва выглядывающего из-под сбившегося рукава запястья, — или позволить мне быть с тобой. Чего ты хочешь?..

Чу Ваньнин медленно покачал головой. Его шея и затылок онемели от шока, так что движение вышло дёрганным. Он снова попытался отстраниться, но Мо Жань внезапно перехватил губами весь ствол пистолета, глядя прямо ему в глаза.

— Прекрати!.. — Чу зажмурился, потому что картина была настолько бесстыдной, что у него волосы встали дыбом. — Мо... Жань, чего ты добиваешься?!..

В следующее мгновение губы Вэйюя прошлись по костяшкам пальцев, и парень впился зубами в его ладонь, в то же время продолжая рукой придерживать пистолет так, чтобы Чу его не выпустил.

— Ответь мне.

— Что ты хочешь, чтобы я сказал?!

Мо Жань наконец как будто отступил, и Чу приоткрыл глаза, надеясь, что у парня закончилось это чёртово временное помешательство. Однако, стоило ему вглядеться в полумрак, как он понял, какую ошибку допустил.

Мо Жань никуда не отстранился. Он продолжал вглядываться в лицо Ваньнина, направляя пистолет себе в грудь. Терпеливо чего-то ждал, и раскрасневшиеся от поцелуев губы выделялись на фоне странно-бледного лица.

— Мо Жань… — Ваньнин снова попытался убрать оружие, но Вэйюй перехватил его ладонь.

Всё так же молча. Упираясь в глаза Чу настойчивым взглядом.

И Чу Ваньнин вдруг понял.

Никакие слова любви не сделают Вэйюя счастливее. Он продолжит винить себя, даже если Чу Ваньнин вывернет перед ним наизнанку всю душу, и отдаст ему всё, что когда-либо имел, до капли.

Однако было то единственное, что он всё ещё мог сделать для Вэйюя.

На секунду мужчина прикрыл глаза, пытаясь найти в себе решимость — а затем тихо проговорил:

— Сними куртку. — Мо Вэйюй замер. На его лице отразилось недоумение, но Чу Ваньнин неожиданно подтолкнул дулом пистолета его в грудь. — Быстро.

Парень как будто отошёл от мгновенного шока. Несколько нерешительно он потянул бегунок змейки вниз, а затем высвободился из рукавов и отбросил пуховик на заднее сидение. Теперь на нём были лишь свободная толстовка и облегающие тёмные джинсы.

— Расстёгивай ремень, — продолжил Чу Ваньнин, не выпуская Вэйюя с прицела.

Его голос казался ему самому странно хриплым и громким в почти оглушающей тишине, нарушаемой лишь шорохом одежды.

Мо Жань на этот раз не колебался, и бросил лишь один вопросительный взгляд на Чу — сам балетмейстер к этому времени чувствовал себя настолько неловко, что, казалось, ещё немного — и его уши начнут светиться в темноте.

Когда с поясом было покончено, пальцы парня замерли над верхней пуговицей. Он осторожно поддел её, вопросительно глядя на Чу.

— П… продолжай, — Ваньнин быстро сглотнул, не находя в себе сил озвучить, что именно Вэйюй должен сделать дальше.

Парень неторопливо расстегнул верхнюю пуговицу, а затем снова поднял взгляд на Ваньнина, его щеки теперь выглядели вовсе не такими бледными, полные красные губы влажно поблёскивали в отсветах снега и приборной панели.

Чу теперь уже сам подался вперёд, неловко накрывая рот юноши своим. Очертил языком разгорячённую мякоть, а затем проник глубже, проходясь по кромке острых зубов. Он продолжал вжимать дуло пистолета Мо Жаню в живот, при этом вторая его ладонь легла на затылок Вэйюя, привлекая его ближе, вовлекая в долгий поцелуй от которого в груди будто кто разлил кипящий металл. Одним движением он толкнул водительское кресло назад, а затем переместился на колени Вэйюя. Места в машине было мало, а потому ноги неловко упирались по обе стороны от бёдер парня в сидение.

— Что… что ты делаешь? — выдохнул Мо Жань, на мгновение прерывая поцелуй. Распалённый и задыхающийся, он смотрел на Чу слегка настороженно, но в то же время сквозь всё ещё застёгнутые джинсы Ваньнин мог ощущать его напряжённое естество.

— Отвечаю на твой вопрос. Ты хотел знать, чего я хочу?..

Зрачки Мо Жаня мгновенно расширились. Он быстро сглотнул, кадык плавно перекатился. Там, где дыхание Ваньнина касалось его шеи, проступила гусиная кожа.

Чу Ваньнин завороженно наблюдал, как лицо парня полыхает, покрываясь алым румянцем. Осознавать, что Вэйюю достаточно одного лишь поцелуя чтобы прийти в такое состояние, было странно и… возбуждающе.

— Теперьрасстегни мои джинсы, — мягко приказал Чу Ваньнин.

У него кружилась голова — не то от ограниченного количества воздуха в машине, не то от всего происходящего. Мо Жань был слишком горячим, и этот жар проникал в кровь и гнал её ниже, в область бёдер и паха. Он знал, что парень наверняка заметит его состояние, однако старался ничем не выдать волнения, когда ладонь Вэйюя скользнула вверх по его ноге и остановилась у молнии — а затем послышался характерный звук, и Мо Жань просунул пальцы между поясом джинсов и кожей мужчины, мучительно медленно оттягивая грубую хлопковую ткань вниз.

Примерно в эту же секунду взгляд Вэйюя опустился между ног Чу, и парень шумно вобрал в лёгкие воздух, буквально захлёбываясь собственным дыханием. Он полулежал на откинутом сидении, а потому легко мог видеть Ваньнина полностью: начиная от длинных пушистых ресниц, едва скрывающих смущённый взгляд, до белоснежного изгиба порозовевшей шеи, тонкой талии, виднеющейся из-под мешковатого худи, и узких стройных бёдер, над которыми возвышался чуть покачиваясь изящный слегка изогнутый член. Почему-то он всегда напоминал Мо Вэйюю нежный бутон на длинном стебле.

Между тем, Чу Ваньнин так и не опустил оружие, упираясь прохладным металлом ствола в живот парня.

— Что дальше?.. — голос Мо Жаня слегка дрожал от предвкушения, и эта дрожь передалась Чу. Мужчина поднял на Вэйюя взгляд, понимая, что должен заставить себя сказать это. И, всё же, казалось, в его лёгких в одну секунду одна лишь эта мысль выжгла весь кислород.

Как он должен был говорить, если ему было нечем дышать от этого невыносимого жара?..

— Я… хочу, чтобы ты… ты… — свободной рукой он провёл по губам Вэйюя, и, когда тот с готовностью притокрыл рот, лаская языком тонкие пальцы, резко отвёл ладонь в сторону, впиваясь взглядом в раскрасневшееся от смущения лицо.

— Хочешь, чтобы я приласкал тебя?.. — Мо Жань, не дожидаясь ответа, потянул мужчину на себя, и в следующий миг задел губами покрасневшую головку.

Чу Ваньнин едва не потерял равновесие, и лишь в последний момент успел опереться пальцами Мо Жаню в плечи. С губ сорвался резкий вздох, и без того напряжённые бёдра мелко задрожали. Между тем, Мо Вэйюй касался языком его естества, изучая каждую неровность и выпуклость, двигаясь медленно, словно хотел запомнить в точности размер, форму, текстуру. В какой-то момент он раскрыл рот, позволяя влажной головке войти. Его ладони при этом сжимали бёдра мужчины. Сдавливая пальцы, он подталкивал Ваньнина вперёд, побуждая того двигаться глубже.

Чу прикусил губу, едва сдерживая стон. Перед глазами расплывались синие и серебристые искры, однако ничто не могло затмить абсолютный экстаз, написанный в жадном взгляде Мо Жаня. Ощущений было слишком много: мягкое обволакивающее пламя, казалось, превращало его нервные окончания в бесконечный поток полыхающих стрел. В какой-то момент он забылся, и, запрокинув голову, насадился глубже. Снова и снова.

— Мо Жань… — он поднёс ладонь ко рту, пытаясь заглушить собственный голос, его тело дрожало будто натянутая до предела тетива.

— Да, баобэй, — Вэйюй выпустил наконец его изо рта, тонкие нити слюны продолжали поблёскивать в полумраке, губы его припухли от напряжения. — Всё, чего ты хочешь… — он внезапно начал целовать бёдра Чу, быстрыми движениями притягивая его ближе пока мужчина не оказался прямо над его лицом. А затем Чу Ваньнин ощутил скользящее прикосновение языка к своему входу, и Мо Жань буквально впился в него. Движения были нежными, но в то же время в них появилась лихорадочная горячность, стремительность, с которой распалённый погоней хищник пытается нагнать вечно ускользающую добычу. Чу Ваньнин весь взмок, его тело покрылось горячей испариной. Колени разъехались в стороны по грубой обшивке сидения, но он едва замечал происходящее потому что, казалось, пламя теперь разливается где-то внутри, грозясь выплеснуться.

Так не могло продолжаться. Если он позволит себе пересечь черту, всё происходящее будет напрасно.

Он вдруг нашёл в себе силы отстраниться.

Толкнул Мо Жаня ладонями в грудь, пытаясь найти опору, встретил растерянный взгляд юноши — и едва не передумал. И, всё же… мысль о том, чтобы сделать это с Мо Вэйюем, возбуждала так сильно, что он едва сохранял способность мыслить.

— Всё, чего я хочу… — повторил Чу Ваньнин, и неловко провёл пальцами между ног Мо Жаня, пытаясь понять, как это должно происходить. Его всё ещё влажный палец упёрся в плотно сжатую мышцу, а затем туго проник внутрь.

Вэйюй резко выдохнул, сжимая бёдра. Пресс напрягся словно корабельные канаты в полном натяжении. И в то же время естество его вопросительно дёрнулось, наливаясь сильнее. Всё ещё влажные губы разомкнулись на выдохе:

— Чу Ваньнин… т-ты… хочешь меня... т-так?..

— …... — мужчина опустил глаза, понимая, что всё это наверняка будет слишком смущающе для них обоих. Он никогда не был сверху — и совершенно точно понятия не имел, что для этого может понадобиться. Мо Жань обыкновенно долго готовил его к проникновению, однако он сам… даже не был уверен, что Вэйюю это приятно.

— Ах, Ваньнин… — Мо Вэйюй неожиданно повернулся спиной, упираясь коленями и одной рукой в откинутое назад сидение, — ...я хочу тебя. Я… я думал, тебе это может не нравиться…

На нём всё ещё была сбитая толстовка, из-под которой проглядывала гибкая поясница и мускулистые смуглые бёдра. Он слегка развёл ноги в стороны, а затем свободной рукой провёл по собственной ягодице, а затем, обнаружив плотно сжатое отверстие, самостоятельно принялся растягивать себя пальцами. Чу завороженно смотрел, как медленно тело Вэйюя становится податливым, как в его движениях появляется звериная грация, за отголосками которой он так часто завороженно наблюдал в танце. Его рот наполнился слюной, а внизу живота стало невыносимо горячо. Слух опаляли жадные вздохи Мо Жаня. Балетмейстер практически забыл как дышать. Казалось, происходящее останется выжженным на его сетчатке до конца дней: то, как Мо Жань буквально извивался на собственных пальцах, повторяя:

— Ваньнин… Ваньнин…

Его голос был сбитым и хриплым, как если бы он просил о спасительном стакане воды, умирая от жажды, а не… о том, чтобы Чу Ваньнин его трахнул.

Член Чу стоял колом, и всё ещё был влажным после того, как Мо Жань буквально заглатывал его.

И, всё же...

— Ваньнин… прошу…

Чу Ваньнин провёл ладонью по литым мускулам ягодиц, и ощутил, как дрожит под его мягкими прикосновениями Мо Жань. Парень буквально прогнулся в пояснице, насаживаясь на свои пальцы сильнее.

— Пожалуйста…

Чу Ваньнин закрыл глаза, вжимаясь бёдрами в Мо Жаня, склоняясь к нему ниже. Его член влажно скользил между ягодиц, он был небольшим — но даже такой размер казался огромным в сравнении с таким узким входом.

Твёрдая головка упёрлась в сжатые мышцы, а затем Чу наклонился к Мо Жаню, лаская губами его шею, и в этот момент его бёдра качнулись вперёд.

Вэйюй не то всхлипнул, не то застонал, теперь его голос звучал жалобно, но в то же время Ваньнин мог ощущать, как подрагивают его колени, как медленно растягивается парень изнутри, принимая его.

— Ах, Ваньнин… ах… — его пальцы впились в обшивку сидения так сильно, что проступили жилы.

Чу Ваньнин продолжал медленно растягивать его собой, проникая глубже. Он сходил с ума от того, как Мо Жань прогибался под ним, каким рваным стало его дыхание. Всё, чего ему хотелось — засадить ему глубже. Каждый вздох Вэйюя растворялся в его сознании подобно афродизиаку, вплавлялся в его рёбра, подстёгивая действовать. Он обхватил Вэйюя за бёдра, тонкими пальцами вжимаясь в сокращающиеся мышцы. Казалось, в висках раздавался звук их общего сердцебиения. Он чувствовал невыносимый жар, исступлённо целовал сбившиеся в беспорядке волосы Мо Жаня, впивался губами во влажную от испарины шею. В одно мгновение его тело превратилось в огненную вспышку, мгла перед глазами расцвела сотнями тысяч красок — и он далеко не сразу понял, что слышит собственный гортанный стон.

— Мо Жань… — его ладони накрыли сжатые до исступления пальцы Вэйюя. — Мо Жань…

Его бёдра продолжали рефлекторно толкаться, они оба будто плыли в туманном опиумном мареве, но их движения стали мягче, переполняясь невыразимой нежностью.

— Ваньнин… я… я люблю тебя… — Мо Жань говорил сдавленно, его голос дрожал, часть слов терялась в грубой ткани автообшивки, — ...ты… ты хоть понимаешь… как я люблю…

Чу Ваньнин осторожно покинул его тело, а затем обнял парня, привлекая его к себе ещё ближе. Он не знал, сколько времени они пробыли вот так, переплетаясь словно виноградные лозы, медленно приходя в сознание... Неожиданно он почувствовал влагу сквозь одежду.

— Мо Жань?.. — реальность происходящего постепенно начала просачиваться сквозь накрывшую после испытанной кульминации истому. — Т-ты… плачешь? Тебе больно?

Вместо ответа Вэйюй вжался лицом в живот мужчины, крепко обхватывая его. Его плечи едва заметно дрожали.

— Мо Жань…

Чу Ваньнин закрыл глаза, думая, что, вероятно, всё это было слишком. Вэйюй наверняка не был готов к такому ни физически, ни морально. Мужчина всё ещё помнил свой первый раз, и насколько интенсивными были те ощущения: он балансировал на грани боли и удовольствия, пока одно не заглушило в итоге другое. Мо Жань мог не знать, что его ждёт, и ему наверняка было неприятно… к тому же, у Чу не было опыта, он наверняка по незнанию мог причинить боль.

Его сердце похолодело.

Что, если Мо Жаню было неприятно?..

— Чу Ваньнин…. Я… я люблю тебя, — снова прошептал Мо Вэйюй ему в живот, и Чу застыл от ощущения горячего дыхания и губ на обнажённой коже — там, где только что была мокрая от слёз ткань.

— Мо Жань, почему ты плачешь?.. — спросил он глухо, испытывая страх перед возможным ответом.

Только что он буквально трахнул Мо Вэйюя. И тот промочил насквозь его одежду своими слезами. Парень обнимал его и осыпал поцелуями, но в то же время… он плакал. Беззвучно. И никак не мог остановиться.

— Мо Жань… Мо Жань… — балетмейстер не знал, какие утешения должен говорить, и как подступиться к Вэйюю теперь, после всего, что между ними было.

Что, если Чу Ваньнин стал ему отвратителен?..

— Я люблю тебя, — повторил Мо Жань снова на выдохе, прижимаясь к мужчине так близко, как только было возможно, как если бы пытался стать с ним единым целым. А затем, куда тише, прозвучал хрупкий шёпот, от которого Чу окончательно повело, — ...и Чу Ваньнин… Чу Ваньнин меня любит.

Комментарий к Часть 51 Я должна была это написать.

====== Часть 52 ======

…Всю ночь Чу Ваньнин и Мо Жань провели вместе, переплетаясь руками и коленями в тёплом спальном мешке на заднем сидении авто. Казалось, не может быть ничего естественней, чем заснуть в объятиях друг друга, утопая в близости и жаре прикосновений; к тому же, мужчины слишком устали, чтобы думать о предстоящем — в тот момент оба хотели одного.

Первым проснулся Чу Ваньнин.

Недоверчиво уставился на крепко спящего напротив Мо Вэйюя, пытаясь сесть в спальном мешке — и возмущенно охнул сквозь зубы. Мо Жань во сне намотал его волосы себе на руку и буквально зарылся в растрёпанные пряди лицом. Судя по тому, что спал он всё ещё довольно крепко, Чу едва ли удалось бы высвободиться, не разбудив его.

Взгляд балетмейстера снова прошёлся по расслабленным чертам. Казалось, в уголках губ Вэйюя теплилась едва заметная улыбка, во сне он выглядел по-ребячески счастливым — как если бы событий прошлой ночи вовсе не было, как и последовавших за ними слёз.

Чу Ваньнин на мгновение прикрыл глаза, борясь с отвратительным чувством стыда, свернувшимся внутри подобно клубку шипящих змей. Он настолько потерял голову, что в какой-то момент перестал думать о том, что мог чувствовать Мо Вэйюй.

Было ли ему это приятно — или, напротив, отвратительно?

Казалось, в ушах всё ещё звучали тихие признания сквозь пробирающие до костей всхлипы.

Когда Мо Жань повторял о том, что любит Чу Ваньнина, пытался ли он удержаться за эти слова из отчаяния, или дело было в другом?

— Я люблю тебя, Вэйюй, — прошептал Чу Ваньнин. — Ты можешь не верить, но… всё, что я когда-либо делал, было из любви…. — он помедлил, чувствуя неловкость даже от того, что говорил всё это вслух. Однако он знал, что не осмелился бы сказать ничего подобного, если бы Мо Жань бодрствовал. Он уже признавался парню однажды — и тот не принял его чувства, назвав фальшивкой. Не поверил…

В конечном итоге Чу замолчал. Он решил, что не станет продолжать, ведь, даже если Мо Вэйюй крепко спит, было слишком трудно говорить вслух о любви — всё равно что бередить не успевшую толком зарубцеваться рану. К тому же, это было нечестно по отношению к Мо Жаню — признаваться ему в чувствах, заведомо зная, что парень этого не услышит, и тем более никогда не ответит.

Лучше уж и вовсе молчать.

— Чу Ваньнин… — Мо Вэйюй неожиданно подался ближе, однако его веки всё ещё были плотно сомкнуты, — я не хочу, чтобы этот сон заканчивался. Это ведь… сон? Слишком хорошо, чтобы быть правдой…

— Это сон, Мо Жань, — мягко согласился Чу Ваньнин. Он снова окинул парня задумчивым взглядом, а затем осторожно поцеловал его в губы. Их лица находились совсем близко, так что для этого не пришлось даже тянуться.

Мо Вэйюй на этот раз нахмурился, а затем длинные ресницы плавно дрогнули и приоткрылись.

Чу Ваньнин обнаружил, что парень на него пристально смотрит.

— Нет, это не сон. Иначе почему я чувствую жар твоего дыхания, запах твоих волос?.. Я… знаю, что мне это не снится.

— Зачем тогда спрашиваешь, сон ли это? — фыркнул Чу, однако отстраняться не стал.

— То, что ты сказал… — проигнорировал его выпад Мо Жань, — ты ведь действительно любишь меня. Почему тогда молчал об этом? Почему ушёл?..

— Глупости, — Чу Ваньнин раздражённо нахмурился, и теперь уже попытался вывернуться — однако Мо Вэйюй, намеренно или нет, всё ещё удерживал его за волосы. Неосторожное движение привело к тому, что пряди больно натянулись.

— Вовсе нет, — Мо Жань растерянно моргнул, и на его щеках проступили крошечные ямочки. Чу Ваньнин вдруг понял, что парень улыбается, однако взгляд его остаётся серьёзным. — Ты любишь меня, но при этом без колебаний оставил одного. Ты… неужели тебе не было больно и тяжело?..

Чу Ваньнин вздохнул. Он не собирался обсуждать свои чувства, потому что от подобных разговоров становилось лишь хуже. Будет ли легче Мо Жаню, если он признает: ему тоже тяжело далось расставание и решение уйти? Да, он тоже скучал — но что с того?..

Он ведь живой человек — конечно, он тосковал по Вэйюю. Разве это не очевидно?..

Вот только ему было бы легче, если бы Мо Жань об этом никогда не узнал.

Когда он согласился взять парня с собой, отправляясь на поиски Жун Цзю, он понятия не имел, что им придётся ночевать в машине и у него сорвёт крышу от желания — и уж тем более не был готов к подобным откровенным порывам.

— Ты можешь ничего не говорить, — Мо Жань наконец высвободил его волосы и отстранился. Его грудь медленно вздымалась на каждом вдохе, и он всё ещё выглядел растерянным. На шее и плече парня виднелись два бледно-розовых следа от укусов, и Чу Ваньнин вдруг понял, что это он оставил эти отметины в порыве захлестнувшего его безумия. Окончательно смутившись, он мрачно процедил:

— Я не молчал.

— Что?.. — Вэйюй удивлённо уставился на него, и, кажется, перестал моргать. Его зрачки резко расширились.

— Я не молчал о своих чувствах, Мо Жань, — Чу Ваньнин поджал губы, не зная, что ещё сказать.

Он действительно пытался проявлять любовь как умел, но выходило у него всё это, видимо, из рук вон плохо — а на большее он не был способен. Он даже признался в чувствах — но парень не пожелал его слушать.

Вероятно, изначально было отвратительной идеей пытаться строить отношения с Мо Жанем — потому что Чу Ваньнин с его багажом травм и полным отсутствием какого-либо опыта в отношениях едва ли мог стать человеком, который бы помог Вэйюю преодолеть страхи.

— Почему ты смотришь на меня так, словно снова собрался уйти?.. — перебил поток бесконечных сомнений Мо Жань.

— А ты действительно хотел бы, чтобы я остался? — Чу Ваньнин окинул парня внимательным взглядом. Он не стал договаривать, но невысказанная мысль звенела между ними, подобно невидимому заострённому мечу, рассекающему воздух.

“Ты хотел бы, чтобы я остался, даже после того, что я сотворил с тобой вчера?..”

Мо Жань продолжал смотреть на Чу со странным выражением лица. Неожиданно его губы растянулись в улыбке, и он медленно выдохнул:

— Чу Ваньнин… такой милый, когда смущается.

— Идиот… — выдохнул себе под нос Чу, выбираясь из спального мешка. К счастью, вчера он уснул в чистой одежде, предварительно позаботившись о себе и Мо Жане, так что был хотя бы избавлен от неловкости.

Впрочем, стоило ему вспомнить, как он помогал Мо Жаню переодеться в свежее и как вытирал его влажными салфетками, при этом продолжая целовать солёное от слёз раскрасневшееся лицо, как дышать стало совсем сложно.

Этой ночью он буквально убаюкивал Мо Жаня в своих объятиях. Ему хотелось окружить его заботой, чтобы хоть как-то загладить произошедшее — но он в самом деле ничего не знал о том, как быть нежным, и как себя вести в подобных ситуациях, а потому действовал, как умел.

Стоило только всколыхнуть воспоминания о том, какую сентиментальную чушь он нашёптывал Мо Вэйюю, как появлялось непреодолимое желание выскочить из машины в снег. Лицо его горело от стыда.

— Чу Ваньнин… — позвал его тихо Мо Жань, — что значит “остался”? Я хотел бы, чтобы ты со мной был всегда… понимаешь? Вчера я просил позволить мне любить тебя…

— С тех пор многое могло измениться, — Чу Ваньнин перелез на переднее сидение и со вздохом извлёк из бардачка термос с кофе, — разве это не очевидно?

— И то верно, — кивнул Мо Вэйюй, а затем его взгляд встретился с глазами Чу в зеркале заднего вида, — могло. И изменилось. Я… понял, что был неправ.

Он затих на пару секунд, и Чу Ваньнин внезапно ощутил подступающий ужас от грядущего разговора. Он не хотел поднимать эту тему, избегал заговаривать о прошлой ночи — как же так вышло, что всё равно всё к этому пришло?.. Если Мо Жань ему скажет, что всё было ужасно, ему всё равно будет больно, сколько бы он не пытался мысленно подготовить себя к неизбежному.

— Тебе было… плохо со мной? — спросил он, не дожидаясь продолжения. В конце концов, Мо Жань молчал слишком долго.

— Что?.. — лицо юноши буквально вытянулось в отражении. — Ты о чём сейчас?..

— Ты знаешь, о чём.

— …… — Вэйюй прищурился, впиваясь заострёнными зубами в нижнюю губу. Очевидно, он ждал уточнения.

— Прошлая ночь, — Чу Ваньнин вздохнул, сдаваясь. Ему всё-таки пришлось это произнести вслух.

— Ааа… — теперь парень неловко заулыбался. — Мне понравилось… думаю, я хотел бы это повторить...

Теперь настало время Чу Ваньнину испытать резкую нехватку кислорода и слов.

— Ааа… — термос дрогнул в его пальцах, на какую-то долю секунды он его едва не выпустил, пролив весь кофе на себя, — тогда… тогда в чём же ты был неправ?

— Я думал, я обременяю тебя своими чувствами.

Чу Ваньнин вдруг почувствовал себя полным идиотом.

— Это не так, — он отставил многострадальный термос в сторону, от греха подальше, и в какой-то момент ногой нашарил выпущенный прошлой ночью и так и не найденный пистолет под своим же сидением.

Чудесно. После такого заявления Мо Вэйюя ему впору было бы застрелиться.

Разве он сам не считал, что его чувства будут только помехой им обоим?..

Как до этого дошло?.. Он ведь старался дать Мо Жаню всё, что тот желал получить. Единственное, чего он себе не позволял — так это верить, будто имеет право привязаться к Вэйюю.

И всё же, он всё равно не сумел этого избежать.

С самого начала именно Мо Вэйюй был для него тем близким человеком, которого он никогда не рисковал подпустить к себе ближе, чем необходимо. Беспардонный мальчишка, нашедший в себе смелость и желание терпеть его скверный характер и постоянную отстранённость, вырос и стал молодым мужчиной. Как казалось Чу, теперь ему нечего было делать рядом с человеком вроде него.

Их отношения казались ошибкой. Абсурдом.

Но Мо Вэйюй этого не понимал — или, вероятно, ему было всё равно, потому что… он действительно не просто нуждался в Чу Ваньнине, но и сумел полюбить его.

Ваньнин на мгновение прикрыл глаза, понимая, насколько глупо повёл себя, раз Мо Жань не был уверен даже в том, что его чувствам действительно рады… ему следовало догадаться об этом намного раньше, потому что буквально в каждом поступке Мо Жаня, в каждой его фразе читалась... неуверенность.

Вэйюй словно пытался преодолеть пропасть, шаг за шагом ступая по шаткой доске, которая в любой момент могла вырваться из-под его ног… он понятия не имел, что внизу его ждёт не бесконечная тьма падения, а сам Чу Ваньнин. Он не хотел верить, что Чу Ваньнин его мог полюбить.

Он думал о прошлом, и о том, что, вероятно, может нести опасность окружающим. Считал, что ситуация с Жун Цзю могла повториться, и, должно быть, решил, что балетмейстер Чу пытается помочь ему из жалости, либо по иным причинам.

Разве не Мо Жань спрашивал его, любит ли Чу его как учитель ученика?

Это был обидный вопрос, от которого Чу Ваньнин до сих пор не мог оправиться… но он внезапно понял, почему Мо Жань мог у него это спросить.

Парень не считал себя достойным любви. В своих безответных чувствах и сомнениях он… был похож на Чу Ваньнина.

— Мо Жань, я… — Ваньнин вдруг покачал головой. — Нам нужно ехать, но машину занесло снегом.

Он решил сменить тему, потому что ему было слишком сложно говорить. К тому же, Мо Жань должен был сам убедиться, что Жун Цзю выдумал всю эту историю для того, чтобы его подставить.

Мо Вэйюй не был ни насильником, ни психопатом — по правде, он настолько боялся сам себя, что даже не был уверен, что сможет однажды действительно быть по-настоящему любимым.

Разве так себя должны вести психопаты?..

— Нужно расчистить сугробы, — кивнул Мо Вэйюй, который, казалось, не заметил перемену в настроении Чу Ваньнина. — Я… мигом. Только нальёшь мне кофе?

Чу молча передал Вэйюю пластиковый стакан с тёплым напитком. Ему всё ещё было не по себе от внезапного открытия.

— Много лет назад я украл тот платок, который ты вышил для Ши Мэя, — внезапно сказал он, и, наткнувшись на недоуменный взгляд Мо Жаня, со вздохом объяснил. — Платок с вышивкой. Ты собирался подарить его Ши Мэю в тот последний год, когда я прогнал вас обоих. За пару месяцев до этого я украл его, потому что… мне хотелось получить хотя бы что-то, что приблизило бы тебя ко мне. Я думаю, я любил тебя ещё тогда… или даже раньше…

— Чу Ваньнин, я… — Мо Жань внезапно закашлялся, давясь кофе.

— Да, думаю, я влюбился ещё раньше, — продолжил Ваньнин, игнорируя кашель Вэйюя. — Именно потому я решил прекратить заниматься с тобой. Это было непорядочно… ты приносил мне печенье, уделял столько внимания, в то время как я… думал о тебе, и все эти мысли были недостойными. Мо Жань… ты был важен для меня уже тогда, и мои чувства к тебе были… не такими, как ты думаешь.

— Чу Ваньнин!...

— Я не мог позволить себе быть с тобой тогда. И теперь, когда твоя карьера оказалась под угрозой, я снова сделал выбор, который считал правильным только из любви к тебе… понимаешь?.. — продолжал Чу. Теперь он говорил быстро, как если бы опасался, что Мо Жань его остановит. Несколько раз парень пытался уже перебить его — но он не собирался позволить ему это сделать.

Ему казалось, его сердце перестанет биться, если он замолчит.

Эти слова… Мо Вэйюю следовало услышать их намного раньше.

Парень не верил в то, что Чу Ваньнин мог его любить.

Подумать только… а ведь Ваньнин действительно сделал буквально всё, чтобы Мо Вэйюй никогда не смог заподозрить его в каких-либо чувствах. Более того… он проделывал это с самого начала.

Считал, что им обоим будет так проще.

— Я хочу, чтобы ты знал об этом. Прошлой ночью я хотел показать тебе свои чувства, но всё вышло… не так.

— ...Не так? — Мо Вэйюй приподнял брови. Казалось, на мгновение он потерял нить.

— Я довёл тебя до слёз.

Чу Ваньнин помрачнел.

— Чу Ваньнин… — Мо Вэйюй жадно сглотнул, а затем вдруг отчётливо проговорил, — ...тот платок… я помню его. Я тогда вышил его для тебя.

Его взгляд впился в лицо Чу Ваньнина с немым вопросом, как если бы он только что что-то спросил — но Чу так и не понял сути.

— Я готовил для тебя печенье потому, что влюбился в тебя, — продолжил он, когда так и не дождался от Ваньнина какой-либо реакции. — Ты… выбрасывал его, и я не был уверен, почему ты так поступаешь.

— Я не мог иначе, — Чу Ваньнин покачал головой. — Ты был глупым подростком. Что я, по-твоему, должен был делать, если… если… — он запнулся, не зная, как облечь в слова весь ужас того периода.

Мо Жань продолжал вопросительно смотреть на него.

— Ты был единственным кроме Хуайцзуя, кому я позволил находиться рядом… но ты был моим учеником, — попытался объяснить Ваньнин, но это было совершенно не то, что он на самом деле тогда чувствовал.

Он знал, что полюбил Мо Жаня — и не верил, что они смогут быть вместе.

Не после того, что ему пришлось пережить в Жуфэн.

Считал, что Мо Жаню следует обратить внимание на кого-нибудь еще — но, как только появился Ши Мэй, всё стало только хуже, потому что он не мог избавиться от ревности.

Чу Ваньнин никогда не был святым — по правде, ему следовало бы гореть в аду за те мысли, что его порой посещали, когда он думал о Мо Вэйюе.

— Хуайцзуй говорил тебе, как тяжело я перенёс твой уход. Он не солгал… но… вероятно, ты не знаешь, как сложно мне до этого было находиться с тобой рядом и при этом знать, что я не тот человек, с кем тебе стоит быть вместе, — закончил Ваньнин.

Это было самое близкое к правде, что он мог позволить себе произнести вслух.

Мо Жань неожиданно опустил глаза.

— Но ты — именно тот человек, — он замер. — Я не знал этого… Ваньнин, я не знал.

Он вдруг резко покачал головой, словно не мог поверить в подобное. В его словах читалась растерянность. Он словно пытался за что-то просить прощения — но сам не был уверен, за что.

— Разумеется, я не хотел, чтобы ты знал об этом, — Чу поджал губы, — и ты не мог ничего знать, Мо Жань. В этом нет твоей вины… я говорю тебе всё это лишь для того, чтобы ты перестал думать, будто твои чувства являются обузой. Меня не за что любить, и, по правде… я даже не уверен, что умею проявлять любовь так, как тебе хотелось бы. Во мне, вероятно, нет того, что ты ищешь, но… я действительно тебя люблю. Как умею. Разве я не говорил тебе?..

— Говорил… — Вэйюй продолжал смотреть прямо перед собой. Он не отпил из стакана ни одного глотка, так что кофе давно остыл.

— Нам нужно ехать, — продолжил Ваньнин как ни в чем не бывало, предпринимая очередную попытку сменить тему.

Мо Жаню, очевидно, было некомфортно узнать о чувствах Чу Ваньнина — мужчина мог это понять, ведь сам он жил наедине со своей болью так долго, а Мо Жань… он понятия не имел, насколько глубоко в его сердце проникла эта заноза, и как долго она отравляла его жизнь.

Ваньнин перестал обращать внимание на собственные чувства и желания только потому, что знал: стоит ему это сделать, и он рискует потерять рассудок. Его отстранённость имела вполне конкретное объяснение, но… знал об этом до сих пор лишь он сам.

— Да, я расчищу путь к дороге, — кивнул Мо Вэйюй.

Он набросил на себя курточку и вышел из машины, кое-как открыв заднюю дверцу.

Спустя полчаса они уже выехали на трассу — и весь остаток пути к болезненной теме не возвращались.

Комментарий к Часть 52 Прошу прощения за задержку с выливкой ✨

Пришлось поднапрячься, чтобы успеть на этих выходных.

Ещё раз спасибо за ожидание! ❤️

====== Часть 53 ======

Весь путь Мо Жань провёл в затяжном молчании. Старался даже не смотреть в сторону Чу Ваньнина, и всё размышлял, почему мужчина так долго скрывал свои чувства.

Знать бы ему много лет назад об этом — вероятно, парень никогда бы не ушёл из балета, и Жун Цзю не появился бы в его жизни.

Как вышло, что он не заметил, что Чу Ваньнин его любит?..

Собственные слова о том, что он для Чу лишь ученик, вызывали теперь желание вырвать себе язык с корнем. Он ведь действительно имел наглость заявить это балетмейстеру в лицо, требовать от него объяснений и доказательств любви — словно всего, что Чу Ваньнин сделал ради него и пережил, было всё равно мало…

Казалось, если он снова встретится с Ваньнином глазами, умрёт от стыда.

Чу Ваньнин тоже не торопился разряжать обстановку — молча скроллил ленты новостных приложений в смартфоне, время от времени хмурясь и отрывисто комментируя оставшееся расстояние. Очевидно, непогода сыграла им обоим на руку, так что они оторвались от преследователей и теперь спокойно могли возвращаться на практически пустую основную трассу. Метелью занесло основные подступы к той гостинице, в которой они едва не остановились на ночлег, так что удача определённо была на их стороне. Даже без превышений скорости можно было рассчитывать ещё до сумерек добраться до города семьи Жун Цзю.

Чу Ваньнин внезапно кому-то позвонил — однако Мо Вэйюй так и не понял, кто был по ту сторону экрана. Разговор оказался совсем коротким: балетмейстер даже не включил видеосвязь, просто скупо поблагодарил неизвестного за помощь.

Мо Жань не стал задавать вопросов, однако не мог не задуматься, кем был человек, с которым Ваньнин поддерживал отношения даже теперь. У этого неизвестного, как выяснилось, был и новый номер телефона балетмейстера, и некие общие с ним дела.

Ревновать было глупо — особенно в свете последних откровений… но почему тогда ему становилось не по себе всякий раз, когда он думал об этом?

— Почти приехали, — оборвал его размышления Ваньнин.

Он вертел карту в навигаторе под разными углами последние несколько минут, и оставалось только удивляться, как у мужчины до сих пор не сел смартфон.

Часы показывали около пяти вечера — не лучшее время для визитов к незнакомым людям.

— Переночуем в отеле, или отправимся сразу по делам? — спросил Мо Вэйюй.

Он смутно представлял, как отреагирует семья Жун Цзю на его внезапное появление на пороге их дома — особенно после того, как пару лет назад с его подачи их квартал осаждали репортёры и адвокаты. Любопытно, что об этом думал сам Чу Ваньнин.

— Тебе не о чем беспокоиться, — балетмейстер Чу прищурился. — Ты ведь никогда не встречался с ними лично, правда?

— Ты хочешь сказать, они нас ждут?.. — Мо Жань поражённо уставился на Чу. Когда тот кивнул, парень с недоверием покачал головой. — Шутишь, что ли?..

— Нет, — Чу Ваньнин рассеянно пожал плечами. — Однако я подозреваю, что, если ты напрямую не представишься, никто не станет задавать вопросов. В конце концов… ты очень изменился за последние годы. Я сам тебя не узнал поначалу, забыл? Может, ты и известен, но...

Мо Жань не мешкая кивнул, понимая, что с Чу Ваньнином лучше не спорить — балетмейстер уже всё решил, и у него, видимо, есть некая теория произошедшего, которую он всё ещё держит при себе.

Между тем, они припарковались у небольшого частного дома на окраине. Мо Вэйюй не был уверен, откуда этот адрес раздобыл Ваньнин, но и спрашивать сейчас, когда они были уже в двух шагах от входных дверей, не мог. Следовало бы сделать это раньше — но почему-то он об этом не подумал.

Чу Ваньнин снова кому-то позвонил, всё ещё оставаясь в машине, и на этот раз говорил дольше и эмоциональней. По правде, Вэйюй даже не мог вспомнить, чтобы видел мужчину таким взволнованным. Всё это не на шутку тревожило — равно как и тот факт, что Мо Жань всё ещё не знал, кто делился информацией с балетмейстером.

Происходящее странно напоминало ситуацию с Хуайцзуем — той ночью в оранжерее всё чуть ли не кричало об опасности, но Мо Вэйюй всё равно туда пошёл, и в итоге едва не поплатился жизнью. Если бы не Чу Ваньнин и помощь извне, ему бы не удалось выбраться — но теперь они с Чу оба были как на ладони. Что, если это ловушка?..

Ощущение надвигающейся беды не было таким отчётливым, но Мо Вэйюй чувствовал, что что-то не так, и задавался вопросом, знает ли об этом Ваньнин.

Балетмейстер наконец тоже вышел из машины — как всегда, собранный, и вовсе не похожий на человека, ночевавшего на заднем сидении. Незнакомцу вряд ли удалось бы различить в нём усталость или напряжение, но Мо Жань видел, насколько мужчина эмоционально отстранён.

“Плохо дело…”

Судя по лицу Чу, впереди их не ждало ничего хорошего.

— Планы не меняются? — уточнил Мо Жань вполголоса, когда мужчина поравнялся с ним.

— О чём ты?.. — Чу Ваньнин продолжил идти ко входной двери не сбавляя шаг, как будто этого вопроса вовсе не было. Но, судя по его хмурому лицу, Мо Жань был уверен, что мужчина тоже знает: что-то не так.

Вопрос заключался в том, что именно… потому что ледяное спокойствие Чу Ваньнина, очевидно, было показательным. Неужели за ними кто-то наблюдал?..

Балетмейстер, между тем, осторожно нажал на кнопку дверного звонка, и, подержав её пару секунд, отступил от двери.

В коридоре послышались шаги, а затем в приоткрывшийся проём выглянула миловидная женщина в тёмно-лиловом атласном ципао.

— Чу Ваньнин?.. — она окинула мужчину приветливым взглядом. Зимние сумерки наступали быстро, так что, вероятно, ей не сразу удалось различить Мо Вэйюя, который остановился чуть дальше от порога и настороженно ждал.

— Да, это я, — балетмейстер Чу приветственно склонил голову. — Госпожа Ванфу, так?

— Всё правильно, — женщина неловко улыбнулась, её взгляд в какой-то момент скользнул мимо Чу Ваньнина, и затем на выбеленном пудрой лице появилось удивлённое выражение. — А… этот молодой человек с вами?

— Именно так, — Чу равнодушно пожал плечами, — это мой коллега. Всё в порядке?

— ...разумеется, — женщина поспешно кивнула, а затем открыла дверь шире, пропуская Мо Жаня и Ваньнина внутрь. — Вы ведь друг Жун Цзю, а друзьям моего младшего брата я всегда рада. От него давно нет вестей, но, возможно, вместе мы сможем понять, как выйти с ним на связь… Проходите.

— Госпожа Ванфу, вы — старшая сестра Жун Цзю? — снова уточнил Чу Ваньнин уже в коридоре. Он медлил, возясь с верхней одеждой, и Мо Вэйюй готов был поклясться чем угодно, что мужчина тянет время.

Но… чего, спрашивается, Ваньнин добивался этим?

Ему оставалось лишь молча наблюдать за происходящим.

— Да, но мы не родные брат и сестра, если это имеет какое-то значение, — Ванфу подступила к Ваньнину ближе и, понаблюдав за тем, как мужчина возится с кнопками, сменила тему. — Позволите?..

— Не стоит, — проворно вклинился между ними Мо Жань. — Ах, балетмейстер Чу всё время мучается с разного рода застёжками. Всё в порядке.

Он быстро перехватил инициативу в свои руки. На секунду взгляд Чу обратился на него, и в нём полыхнуло негодование, но затем мужчина снова как ни в чем не бывало обратился к растерявшейся женщине. Он заговорил с ней, будто ничего особенного не произошло:

— Когда вы в последний раз виделись с Жун Цзю, или получали о нём вести?

— Думаю… пару лет назад, — госпожа Ванфу наконец отступила, выглядела она при этом холодно, и даже надменно. — Он… снова пересёкся с тем мерзавцем Син Чаном.

Мо Жань слышал это имя впервые, а потому не был готов к тому, что Чу Ваньнин вдруг стремительно побледнеет. С его лица словно сошёл в одну секунду весь цвет, и лишь тёмные глаза продолжали внимательно следить за Ванфу. Казалось, в этот момент он перестал вообще выражать какие-либо эмоции.

— А кто такой этот Син Чан? — спросил он. В голосе читалось равнодушие, а сестра Жун Цзю не могла видеть выражения его лица потому что Мо Жань частично перекрыл ей обзор.

— Он… человек, из прошлого моего брата, — госпожа Ванфу вздохнула. — Вероятно, будет лучше мне рассказать эту историю за чашкой чая, потому что… видят боги, это непросто.

Мо Жань наконец расстегнул куртку Чу до конца и, осторожно помогая ему высвободиться из рукавов, ободряюще улыбнулся мужчине, незаметно сжав его запястье.

Наощупь рука балетмейстера оказалась холодной и твёрдой, словно отполированный до блеска нефрит. Мужчина был так напряжён, что словно перестал замечать Мо Жаня вовсе.

В следующее мгновение он уже проследовал за Ванфу в небольшую гостиную. Мо Вэйюй прошёл за ними, раздумывая над тем, что именно так встревожило Чу.

Дом внутри отличался стерильной мрачностью, какую порой можно встретить в морге: не было ни фотографий на полках, ни какого-либо дополнительного декора, как и ощущения, что здесь кто-то жил хотя бы неделю. Никто так и не зажёг свет, так что оставалось полагаться только на едва пробивающуюся сквозь окна сумеречную синеву.

Мо Жань расположился на напольных подушках, подогнув под себя ноги. Чу Ваньнин всё ещё колебался, и, подойдя к одному из стеллажей с книгами, неожиданно нахмурился, достал телефон — и что-то сфотографировал.

— Что такое? — вполголоса спросил Вэйюй, но Чу тут же покачал головой. Практически в ту же секунду в гостиную вошла госпожа Ванфу с подносом.

Чу Ваньнин, как ни в чём не бывало, опустился на подушку по правую сторону от Мо Жаня и мягко поинтересовался:

— Вам помочь?

— Да… чайник кажется немного тяжёлым, — Ванфу закивала, и Ваньнин с всё такой же благожелательной улыбкой перехватил поднос и поставил на циновку, а затем, пока хозяйка расставляла чашки, приподнял заварник.

— Что вы… Ах!..

Чайник из исинской глины выскользнул из рук балетмейстера и раскололся на несколько частей.

— Простите, — Чу Ваньнин уставился на расползающееся по циновке чайное пятно. — Так неловко…

Мо Вэйюй готов был поклясться, что мужчина даже не покраснел. Балетмейстер... симулировал смущенно опущенный взгляд?

“Какого хр*на он делает?..”

С самого начала Мо Жаню было не по себе от происходящего, но теперь, наблюдая за тем, что делает Ваньнин, он не мог не задаться вопросом о причинах, и не спросить себя: что же могло быть в чае?.. Госпожа Ванфу выглядела безобидно и вполне миловидно — в чём именно её подозревал Ваньнин? Он ведь намеренно опрокинул заварник.

— Всё в порядке, я приберусь… — Ванфу поднялась с места и вскоре покинула мужчин.

Мо Жань вопросительно уставился на Чу, ожидая хоть каких-то объяснений, но тот продолжал молчать, при этом взгляд его внезапно подёрнулся изморозью.

Было полное ощущение, что он игнорирует Мо Жаня намеренно.

Чего он этим добивался?..

Между тем, Ванфу вернулась с бумажными полотенцами, и балетмейстер, желая помочь женщине, взял часть уборки на себя.

— Вы хотели рассказать о Жун Цзю и Син Чане, — напомнил он, собирая оставшуюся влагу и чайные листья салфеткой.

— Ах, да, — госпожа Ванфу подняла на него задумчивый взгляд, — я… как же это сказать…

— Я знаю о Жуфэн, — Чу Ваньнин встретился с женщиной глазами, однако Мо Жань не мог быть уверен, к чему прозвучала эта реплика.

“Жуфэн?.. Это-то здесь причём?”

Он хмуро уставился на Чу Ваньнина. Ситуация нравилась ему всё меньше и меньше.

— Я никогда не был знаком с Жун Цзю, но представляю, что ему довелось пережить, — продолжил Чу осторожно. — Вы можете говорить со мной об этом, не опасаясь, будто я позволю себе лишние мысли об этой ситуации, или о вашем брате.

— …… — Мо Жань впился недоверчивым взглядом в Чу, пытаясь сообразить, о чём речь. Если Ваньнин действительно имел в виду то, что Жун Цзю попал в больницу по вине Мо Вэйюя, какого хр*на он упоминал Жуфэн? К чему вообще была эта ремарка?..

Мысли путались. Во рту внезапно пересохло, и чай был бы уместен — но его больше никто не предлагал, и хр*н пойми, что в нём было ещё намешано.

— Вы всё правильно поняли, — закивала госпожа Ванфу, — мой брат тоже был одним из спасённых детей, воспользовавшихся программой защиты свидетелей. Жун Цзю попал в одно из тех ужасных мест совсем ребёнком, а потому, даже имея шанс жить иначе, ничего иного не знал, кроме как торговать своим телом. Для него оставался лишь один путь, а Син Чан… ох, простите…

— Син Чан — человек из Жуфэн? — уточнил Чу Ваньнин тихо. — Госпожа Ванфу, я знаю, что вам сложно об этом говорить, но постарайтесь объяснить мне происходящее. Когда я связалсяс вами, вы уже знали, кто я — и, должно быть, вам также известно, почему я задаю эти вопросы.

Ванфу остановилась. Прекратив вытирать пролитый чай, она перевела взгляд на Мо Жаня, а затем, несколько секунд помолчав, прошептала:

— Уходите.

— Госпожа Ванфу, прошу вас… — снова попытался добиться от неё ответа Чу Ваньнин, но женщина резко покачала головой.

— Сейчас же. Пока ещё не поздно. Катитесь к чёрту оба.

Чу Ваньнин хмуро кивнул, а затем, не предпринимая больше попыток что-либо узнать, молча направился в коридор. Мо Вэйюй поторопился за ним.

Происходящее вызывало слишком много вопросов, и, чем дольше они с балетмейстером находились в этом доме, тем более странно он себя чувствовал.

Всё это походило на гигантскую тщательно расставленную ловушку — но кто же был целью, и почему Ванфу внезапно решила предупредить их?..

— Мо Жань, иди вперёд, — тихо проговорил Чу, хватая на лету зимнюю куртку, — я догоню тебя.

— Я не оставлю тебя здесь, — Мо Жань впился тяжёлым взглядом в лицо Ваньнина. — Даже не думай…

В этот момент в узком проходе коридора он повернулся к балетмейстеру лицом, а потому не мог видеть, что происходит сзади. Когда на его затылок обрушился сокрушителый удар, он не знал, ни кто его нанёс, ни где находился источник опасности.

— Ваньнин, беги! Живо!.. — он толкнул мужчину вперёд, пытаясь выиграть время. Перед глазами всё завертелось от боли. В следующий миг удар повторился с новой силой — на этот раз его нанесли точно по шее. Перед глазами в одну секунду расстелилась зыбкая чернота.

====== Часть 54 ======

…В висках продолжало отчаянно стучать, так что Мо Жань не мог толком разобрать ничего из происходящего вокруг. Было слишком шумно: кто-то беседовал совсем рядом, и голос этот казался смутно знакомым — впрочем, Вэйюй не смог бы уловить смысл, даже если бы от этого сейчас зависела напрямую его жизнь.Он пришёл в чувства несколько минут назад, и с тех самых пор разум, казалось, погрузился в хаос.

— Чу Ваньнин… — попытался позвать он. Губы оказались плотно сцеплены между собой, так что слова превратились в нечленораздельное мычание. По всему выходило, что ему не только закрыли глаза, надев мешок на голову, но и заклеили рот.

Мо Жань шумно выдохнул, а затем безуспешно попробовал пошевелить конечностями. Руки, затекли от неудобной позы, напоминая безвольные плети… сколько же он пробыл связанным?

— Он очнулся, — видимо, всё же кто-то заметил его пробуждение.

В следующий миг по глазам резануло невыносимо ярким светом. Пришлось прикрыть их на несколько секунд, чтобы привыкнуть.

— Эй… — чьи-то прохладные пальцы прошлись по лицу юноши, а затем, перехватив подбородок, развернули голову вверх и отлепили клейкую ленту от губ, — не засыпай, Мо Вэйюй. Я так долго мечтал с тобой вновь встретиться…

Мелодичный голос и нежность рук, не знавших ни дня тяжелого труда казались знакомыми…

Мо Жань похолодел от страха.

Когда временное ослепление прошло, он попытался сфокусироваться на человеке перед собой. Белоснежное лицо, шелковистые тёмные волосы, собранные в небрежный пучок… тёмные глаза, лишь слегка подчёркнутые тёмно-красными тенями…

— Жун Цзю.

Мо Жань знал этого юношу достаточно хорошо, и совершенно точно ни с кем бы не спутал. Некогда он считал его красивым — но теперь парень казался слишком манерным и женоподобным. Оставалось только признать, что у Мо Вэйюя пару лет назад были огромные проблемы с чувством вкуса.

В каком бреду он мог посчитать, что этот слащавый сяогуань напоминает ему Чу Ваньнина хоть в чём-то?..

Видя, что Мо Жань узнал его, Жун Цзю заулыбался — но в улыбке его была приторная сладость на грани с издевкой.

— Давно не виделись… ох, кажется, тебя что-то беспокоит?..

Мо Жань продолжал бесстрастно вглядываться в лицо Жун Цзю, а затем скосил взгляд в сторону, незаметно осматриваясь. К сожалению, было сложно понять, где именно он оказался: яркий свет промышленной лампы прямо над его головой выхватывал лишь узкий круг бетонного пола, в центре которого он сидел. Его руки и корпус накрепко зафиксировали и привязали изолентой к металлической опоре, ноги также были плотно перехвачены монтажной лентой чуть выше щиколоток и под коленями.

Мо Жань знал, что в помещении они с Жун Цзю не одни, но из-за того, что находился в пятне света, различить что-либо за его пределами попросту не мог.

Он попробовал сдвинуться с места, отталкиваясь спиной от металлической опоры, чтобы хоть как-то сменить положение и позволить конечностям восстановить чувствительность.

— Что это за место?..

— Тебе не нравится? — Жун Цзю с деланным удивлением уставился на Вэйюя. — Странно. Твой отец и его люди считали, что здесь прекрасная обстановка. Самое место для кого-то вроде меня.

Мо Жань похолодел. Значит, его привезли туда, где раньше держали похищенных детей? Значило ли это, что Ваньнин тоже здесь однажды был?

Однако намного страшнее звучал другой вопрос: что, если его тоже удалось схватить? Каково ему будет снова сюда попасть?

— Где он? — Вэйюй снова обратил тяжёлый взгляд на Жун Цзю. В его тёмных зрачках теперь полыхала ярость.

— Он?.. — Жун Цзю то ли не понял, то ли искусно изобразил недоумение.

— Чу Ваньнин.

Мо Жань продолжал сверлить парня злым взглядом.

Однако, услышав ответ, Жун Цзю заулыбался ещё шире:

— Тебе, правда, так хочется это знать? Ты ведь не его, а меня искал. Любопытно, кстати, зачем...

Вэйюй сжал челюсти. Он уже понял, что Жун Цзю — не тот человек, который станет отвечать на его вопросы. Скорее, юношу лишь обрадует беспокойство Мо Жаня.

— Так что же? Ты проделал весь этот путь, пытаясь найти меня. Втянул в поиски посторонних людей… любопытно, что же тебе от меня нужно спустя столько времени? — продолжал Жун Цзю. — Ах, да… ты ведь так торопился, что даже наши люди не успели тебя нагнать. Если бы ты не покинул придорожную гостиницу в метель, мы увиделись бы намного раньше, смекаешь?

— О чём ты? — Мо Вэйюй усмехнулся. — Кому ты вообще нужен?..

На секунду лицо Жун Цзю исказилось от гнева, но затем он лишь кокетливо захлопал ресницами:

— О?.. Помнится, ты совсем не это говорил в нашу последнюю встречу. Впрочем, что это я… ты ведь завсегдатай борделей, с каких пор меня должно волновать мнение такой мерзкой пустоголовой псины?..

— Где Чу Ваньнин? — повторил свой вопрос Мо Жань, не желая выслушивать далее потоки грязи из уст обиженного проститута. Сейчас его волновало лишь одно — угрожала ли балетмейстеру Чу опасность.

— Хм… я всё равно тебе не скажу, где он, — Жун Цзю осклабился. — Не потому, что не знаю. Просто нравится наблюдать за тем, как ты жалок. Твои привязанности не стоят и гроша, Вэйюй — ты ведь знаешь об этом?.. — он картинно изогнул тонкую бровь. — Ещё вчера ты готов был щедро одаривать меня, и говорил, что в мире не найдётся такого красавца, а теперь… посмотри-ка, как весь извёлся! Скажи, что в нём такого? Стонет в постели слаще?..

Мо Жань дёрнулся. Прилив адреналина позволил вновь вернуть чувствительность, мышцы вздулись на руках — однако монтажная лента оказалась достаточно крепкой и не поддалась.

— Ты не из тех, кто станет рисковать жизнью ради других, Мо Вэйюй. О, я знаю это. Ты — ничтожество. Пытаешься затянуть любого, кто посмотрит на тебя, так глубоко в грязь, что потом не отмыться. Жестокий, полный ненависти ублюдок… Весь в отца вырос.

— У меня нет отца, — Вэйюй холодно уставился на Жун Цзю.

— А Наньгун Янь, думаю, считает иначе, — парень усмехнулся. — Когда я подал на тебя в суд, не он ли приложил руку, чтобы тебя выгородить?.. Любопытно, что об этом думает твой любезный Чу Ваньнин? Ты ведь едва не убил меня, Мо Жань. Связал меня так же, как сейчас я связал тебя, а затем несколько дней тр*хал и избивал.

Вэйюй закрыл глаза.

Он ничего не помнил из того, о чём говорил Жун Цзю, но то, что парень снова произнёс всё это вслух, лишь подтверждало, что Чу Ваньнин неправ. Мо Жань был садистом и насильником, и ему не могло быть никаких оправданий.

Если только Чу Ваньнин узнает об этом…

— Смотришь так, словно впервые слышишь, — продолжил Жун Цзю с мрачным удовлетворением. — Память слабая? Начинаешь чувствовать раскаяние?.. Аж, да, ты ведь на такое неспособен даже, о чём это я… говоришь, отца нет? Посмотрим, что он скажет после всего, что я с тобой сделаю…

— Жун Цзю, — окликнул внезапно кто-то парня, — не торопись. Его всё равно никто не станет искать. Он ушёл в отрыв пару месяцев назад, забросил все свои дела и укатил в никуда. Тем более, не одному же тебе только с ним развлекаться?..

В яркое пятно света вошёл ещё один человек — рослый и довольно крупный мужчина средних лет. Так же, как и Жун Цзю, он не скрывал своё лицо, и этот факт не мог не тревожить. По всему выходило, что Мо Вэйюю не дадут покинуть это место в живых.

— Симпатичный паренёк, правда? — кивнул Жун Цзю незнакомцу. — Единственный сын Наньгун Яня — кому, как не ему расплачиваться по долгам своего отца…

Губы незнакомца тронула неприятная сальная улыбка:

— И то правда. Хорош собой. Наверняка всё ещё девственник…

Мо Жань снова дёрнулся — на этот раз резче. Он начинал понимать, какие виды имел на него бывший обиженный любовник.

Жун Цзю и незнакомец, наблюдая за его потугами, расхохотались.

— Вэйюй, ты хоть знаешь, скольких Син Чан ломал до тебя? — Жун Цзю подмигнул. — Мы познакомились ещё в Жуфэн, он тогда был одним из старших детей, приглядывавших за дисциплиной. Твой близкий друг, которого ты, едва очнувшись, так отчаянно звал по имени, тоже наверняка его может припомнить…

Лоб Мо Жаня укрылся ледяным потом.

— Вы оба из Жуфэн?

Он окончательно перестал понимать происходящее.

— Ну разумеется, — Жун Цзю склонился к Мо Жаню, теперь их лица находились совсем близко, и парень ощущал приторно-сладкий химический запах дешёвого парфюма. — Неужели после всего, через что прошёл каждый из нас, считаешь, хоть кто-то остался бы в здравом уме? Даже твой Чу Ваньнин…

— Заткни хлебало! — вырвалось у Вэйюя раньше, чем он успел остановиться. Он продолжал незаметно напрягать и расслаблять мышцы рук, ослабляя монтажную ленту.

Его щеку обожгло пощечиной.

Ледяной взгляд Жун Цзю теперь напоминал змеиный.

— Кому здесь открывать и закрывать хлебало, и в каких обстоятельствах, решаю я, — он усмехнулся. — Так боишься услышать правду о своём балетмейстере Чу? Кстати, давно вы вместе?..

— Не твоё , бл*ть, дело!

— Вот как, — Жун Цзю вздохнул. — Между тем, узнав о тебе правду, Чу Ваньнин предал тебя. Он ни секунды не сомневался, когда понял, каков ты на самом деле. И, да, у меня осталось на тебя столько компромата… поверь, он услышал о тебе много нового, ты явно превзошёл все его ожидания…

— Сука!.. — Мо Жань едва дышал от злости и бессилия. Лёгкие выжигала тошнотворная сладость парфюма Жун Цзю, перед глазами плясали алые пятна.

— Кто здесь сука, мы ещё посмотрим…

Мо Жань снова дёрнулся, понимая, насколько всё это было бесполезно.

Тошно было даже представить, какую боль причинило Чу Ваньнину знание правды. Что бы Жун Цзю ни показал балетмейстеру, это наверняка окончательно добило его.

Вэйюй испытывал стыд. Знал, что совершённые им поступки не подлежат искуплению или оправданию.

Он будет гореть в аду за всё это… его ждёт худший котёл за то, как он подвёл Чу Ваньнина.

Балетмейстер… как мог Мо Жань вообще сближаться с ним, подозревая о себе худшее? Чу был в его жизни единственным светлым пятном среди всей этой грязи… что же сделал Вэйюй?

Обманул его доверие.

Как если бы Чу Ваньнин мало страдал.

Откуда Чу было знать, насколько Мо Жань испорчен и мерзок? Даже его любовь к Ваньнину никогда не была чистой — что уж говорить о нём самом…

…В то время, как Чу Ваньнин так слепо верил в него, что Мо Жань сам усомнился и захотел думать, что он не так плох. Что он изменился… или его вовсе оклеветали.

Но в глубине души разве не знал он правды о себе?..

Так почему же позволил себе заблуждаться вместе с Чу Ваньнином?

Ответ был прост: Чу Ваньнин заразил его своей верой в него самого тогда, когда он сам не хотел в себя верить.

Если бы Мо Жань потерял эту веру, его больше ничего бы не удерживало от беспроглядной тьмы внутри.

Теперь, когда Чу Ваньнин сдался, свет в душе Вэйюя погас. Его захлестнуло такой злобой, что, казалось, если он не найдёт ей выхода — она разъест его заживо.

И, всё же, в нём даже теперь оставалась крупица человечности.

Он всё ещё должен был убедиться, что балетмейстеру Чу ничего не угрожает.

— Вы отпустили его? — заставил он себя спросить снова.

Он словно давился зыбучим песком на каждом слове. Жун Цзю ведь лишь в радость было насладиться его отчаянием… Он и сам уже не знал, зачем продолжает спрашивать одно и то же — но только это теперь удерживало его в своём уме.

Чу Ваньнин… Мо Жань держался за него даже сейчас, когда у него больше ничего не оставалось.

— А знаешь ли ты, что именно Чу Ваньнин сыграл не последнюю роль в том, чтобы ты достался нам? — ответил, чуть помедлив, вопросом на вопрос Жун Цзю. — Если бы не он, разве отправился бы ты искать меня? Как думаешь, почему он привёл тебя прямо в ловушку?..

Его голос сочился ядом.

— Мо Вэйюй… такой наивный! Знаешь ли ты, что именно Ся Сыни всё это время водил тебя за нос, пока ты бегал за ним, словно недоумок? Ему нравилось издеваться над тобой, зная, какие чувства ты испытываешь к нему… или, думаешь, у него не было счетов с твоим отцом?..

Каждое слово падало подобно каменному жернову.

“Ся Сыни” — разве не так звали Чу Ваньнина, когда он был в Жуфэн?..

В какой-то момент Мо Жань перестал осознавать, действительно ли сказанное — правда.

Слишком больно.

— Если он действительно так поступил… у него есть на это право, — прошептал он спустя несколько минут издевательского молчания Жун Цзю.

Тот усмехнулся, недоверчиво щурясь — но Мо Жаню было всё равно.

Если бы потребовалось, он бы не колеблясь отдал свою жизнь ради Чу.

Пожертвовал всем, включая самого себя.

Что с того, если Ваньнину захотелось уничтожить его таким образом?..

Он был готов даже к такому. Оставлял за мужчиной право решить его судьбу — ему больше незачем было жить и бороться, если единственный, кто владел его сердцем, решил от него избавиться, растоптав в пыль.

Если Чу Ваньнин хотел его уничтожить, разве стал бы он сопротивляться?..

— Забавно, — Жун Цзю покачал головой. — Не ожидал такого от отброса вроде тебя. Думаешь, если будешь играть в благородство, это зачтётся? Станешь чище, лучше всех нас? Назовёшься жертвой — и будешь достоин любви?.. — он усмехнулся. — Не надейся. Ты на неё даже не способен.

Мо Жань теперь лишь молча смотрел на Жун Цзю.

Судя по всей этой длиной яростной тираде, парня всерьёз задело, что Вэйюй готов ради кого-то жертвовать собой.

Заметив на себе пристальный взгляд, Жун Цзю, между тем, и вовсе слетел с катушек:

— С х*ра ли ты так смотришь на меня?! Думаешь, в том положении, чтобы кого-то жалеть?! — он отвесил Мо Жаню ещё одну пощечину.

— Я так не думаю, — Мо Жань неожиданно тихо рассмеялся. — Ты и я… мы ведь оба не достойны даже жалости. Мы прогнили внутри, разве не чувствуешь?..

— Да что ты можешь знать!.. — на этот раз удар пришёлся по подбородку Вэйюя, Жун Цзю двинул ему коленом так, что голова на мгновение запрокинулась, и парень прокусил язык. Из уголка губ потекла тонкая струйка крови.

Между тем, Вэйюй продолжал тихо посмеиваться.

— Что, мало?! Тебе мало, придурок?! — глаза Жун Цзю налились ненавистью. Он замахнулся, чтобы заехать парню в челюсть, но немногословный мужчина рядом остановил его руку.

— Не стоит. Потеряет товарный вид — кто его в таком состоянии захочет?.. Он делает это намеренно. Такой же упрямый, как твой Ся Сыни…

Сквозь гул от удара до Мо Жаня донесся обрывок фразы.

“Значит, этот человек… действительно знал Чу Ваньнина в прошлом? Но разве Жун Цзю не сказал, что тот приглядывал за дисциплиной среди похищенных детей?.. Чем именно он занимался?”

Эта мысль наконец помогла Мо Вэйюю взглянуть на происходящее с небывалой ясностью.

Даже если Чу Ваньнин бы его действительно всё это время тайно ненавидел, и желал использовать его для своей мести Наньгун Яню — он никогда не оставил бы его в руках человека, который в прошлом был его надзирателем.

Чу ненавидел всё, что связано с Жуфэн, и не стал бы помогать кому-то, вроде Жун Цзю — или, того хуже, кому-то настолько мерзкому из своего прошлого.

А, значит… он никогда не оставил бы Мо Жаня, даже если бы знал о ловушке?

Вероятно, у балетмейстера был какой-то план… и, скорее всего, он провалился?..

Быть может, Ваньнину угрожала опасность прямо сейчас…

Мо Жань сплюнул кровь.

— Так… где он?

— Кто?.. — Жун Цзю недоверчиво уставился на Вэйюя, а затем злобно сощурил веки. — Ся Сыни?.. Всё ещё хочешь с ним увидеться?..

Мо Жань молча продолжал смотреть перед собой, его взгляд упирался прямо в лицо Цзю. Он старался ничем не выдать внутренний ужас от запоздалого понимания, что Чу Ваньнин, вероятно, никогда бы не оставил его по своей воле. Балетмейстер бы боролся с противником до последнего… Как всё-таки глуп он был, что даже этот ублюдочный Цзю смог его так легко одурачить!..

В словах о том, что Чу Ваньнин предал его, не было правды — это теперь было очевидно.

Именно Чу увёз Мо Жаня в метель, и они оба пытались скрыться от преследователей, рискуя жизнью; Чу Ваньнин отказался заявлять на Мо Жаня в полицию, когда попал в больницу…

Мог ли Чу Ваньнин отступиться, если Жун Цзю действительно сохранил компромат на Мо Жаня?

Было ли причиной отступления то, что Чу разочаровался в нём — или, всё-таки, страх, что Жун Цзю сделает прошлое Мо Жаня достоянием общественности?..

Мо Жань замер.

Вот оно. Если Чу Ваньнин отступился, это — попытка защитить, а не бегство или предательство.

Но что, если Чу Ваньнин не отступил?

— Думаешь, он захочет видеть тебя? Сына человека, который превратил его жизнь в ад? — Цзю поморщился. — Ты смешон, Вэйюй. Никто не захочет тебя, и никому ты не нужен.

Он развернулся, чтобы уйти, но затем в последний момент обернулся:

— Чу Ваньнин был здесь всё это время. Он слышал каждое твоё слово, и не торопился прийти тебе на помощь.

Комментарий к Часть 54 Спасибо за ожидание! ❤️

====== Часть 55 ======

Чу Ваньнин понимал, что Мо Жань не сможет избавиться от демонов прошлого, пока не осознает, что его вины в происшествии с Жун Цзю нет. Увы, он не мог даже догадываться о том, в какое змеиное гнездо им обоим предстоит попасть, пытаясь добраться до правды.

Ехать к Жун Цзю домой было ошибкой. Даже Ши Минцзин говорил об этом, но балетмейстер Чу не послушал.

Напрасно.

Разумеется, он подозревал о ловушке — но ему всё ещё казалось, что всё дело именно в юноше-проституте и его личной мести Мо Жаню. Ошибочно он посчитал их общего врага одиночкой, решившим отыграться на репутации Вэйюя и тем самым отомстить за постыдное прошлое в Жуфэн.

Чу Ваньнину удалось навести справки: много лет назад Жун Цзю действительно был одним из мальчишек, которых продавал картель извращённым клиентам. Ши Мэй помог балетмейстеру собрать всю необходимую информацию, сомнений не оставалось: тот имел личные счёты с Жуфэн и Наньгун Янем.

Он действительно мог быть тем, кто всё это время оставался в тени, искусно дёргая за нужные ниточки и регулярно создавая Вэйюю существенные проблемы. Не был причастен к поджогу в далёком прошлом — однако именно с его подачи в прессу впервые просочились слухи о том, что у Мо Вэйюя, восходящей звезды в мире каскадёров, за плечами полгода в исправительной колонии.

Кто ещё, если не Жун Цзю, чуть позже мог инсценировать нападение на себя, обставив всё так, что именно Мо Жаня во всём обвинили?.. Он тщательно подготовился, а потому смог быстро исчезнуть со всех радаров, когда его хватились люди Жуфэн после его показаний.

Провалы в памяти Мо Жаня вследствие аффекта лишь играли на руку его врагам, продолжавшим всё это время вить вокруг него крепкую паутину.

Мо Жань переставал понимать, что реально, что — нет, веря в худшее о себе.

Он всё глубже увязал в самообмане, считая, что действительно может утратить контроль.

И он его утратил.

Чу Ваньнин, сам того не зная, сам едва не стал частью ловкой игры — малейший скандал в соединении с именем Вэйюя давал почву для его врагов, которые лишь ждали, когда Мо Вэйюй, словно бомба замедленного действия, наконец рванёт.

Они знали, что ему всё равно, так или иначе, снесёт крышу.

Просчитали буквально всё.

Не учли только, что в этот момент рядом с ним окажется Чу Ваньнин — человек, который сумеет его сдержать — и поверит Мо Жаню, когда тот будет готов сожрать себя заживо…

Ещё тогда балетмейстеру следовало спросить себя, способен ли Жун Цзю продумать и провернуть такую схему в одиночку.

Ши Минцзин предупреждал Чу Ваньнина, что никто не смог бы скрываться от Жуфэн так долго, не будь у него сообщников.

Он злился, что Ваньнин и Мо Жань собираются ловить противника “на живца”, без посторонней помощи, тогда как Наньгун Яню ничего не стоит их прикрыть.

Но Мо Жань и Ваньнин заехали слишком далеко, в незнакомый город.

Пока к ним доберётся помощь, Жун Цзю и след простынет…к тому же, балетмейстер Чу давно подозревал, что помимо Наньгун Яня в Жуфэн могут быть ренегаты: люди, преследовавшие их на заснеженной трассе, могли оказаться как союзниками, направленными Наньгун Янем, так и врагами, знавшими, куда они направляются и кого разыскивают, благодаря утечке информации.

Ши Минцзину наверняка приходилось задавать много вопросов разным людям, наводя справки о событиях не первой давности и личности Жун Цзю — он мог, сам о том не подозревая, привлечь ненужное внимание.

…Все предположения Чу Ваньнина в итоге разбились об уродливую реальность: дело было не в одном Жун Цзю, и даже не в подковёрных играх Жуфэн.

Войдя в дом госпожи Ванфэй, он понял это, едва наткнулся на единственное сохранившееся фото от прежних жильцов — вероятно, действительно приёмной семьи, в которой рос Жун Цзю.

На снимке помимо миловидного юноши был человек, которого Чу Ваньнин никогда не смог бы забыть — одного взгляда хватило, чтобы узнать это лицо.

Сальная ухмылка, тёмный разлёт бровей, хмурый бульдожий взгляд…

Син Чан.

Он был вместе с Чу Ваньнином в Жуфэн. Его звали “старшим братом”, на деле же — парень работал надзирателем, следил за дисциплиной…

Это он топил Ся Сыни в кипятке, ласково называя его “котёнком” и гладя по спине.

Против него мало кто мог выступить — все знали, что он получал удовольствие, издеваясь над слабыми.

Иногда ему не нужно было даже повода, чтобы кого-нибудь избить — притом бил он так, что следов особо не оставалось…

…Чу Ваньнин никогда не интересовался, что стало с этим человеком после того, как картель раскрыли — в тот момент он был не в одном из подпольных борделей. От него в конце концов решили избавиться, продав клиенту насовсем.

Выходило, что Син Чан всё это время был на свободе — к тому же, жил под одной крышей с Жун Цзю?

Как этот факт мог ускользнуть от Ши Минцзина?!..

То, что в деле замешан Син Чан, говорило о многом: этот человек был садистом.

О какой вообще мести могла идти речь, если в Жуфэн он процветал?!..

Но что тогда им всем было нужно от Мо Жаня?..

Чу Ваньнин не знал, сможет ли им ответить госпожа Ванфэй, которая, очевидно, выполняла роль подсадной утки.

Он жалел о том, что не послушал Ши Мэя, и понимал, что, сам того не ведая, привёл Мо Жаня прямо в распахнутую ловушку.

Подвёл его.

Всё, что он теперь мог — надеяться, что они как-нибудь выберутся.

Ни в коем случае им теперь нельзя было разделяться — он собирался отправиться вместе с Жун Цзю и Син Чаном, куда бы те не решили увезти его ученика.

Сделать это оказалось удивительно просто: когда Мо Жаня оглушили, никто не стал трогать балетмейстера. Жун Цзю сам предложил Ваньнину “насладиться отмщением” — похоже, в его планах было обставить всё так, словно именно Чу Ваньнин мстил Мо Жаню, а самому выйти сухим из воды.

Чу Ваньнин решил, что это его шанс.

Люди Син Чана и Жун Цзю считали, что он ненавидит своего бывшего ученика, и что тот держал его против воли в отеле, творя с ним невесть что — а он не торопился их разубеждать.

Они даже не позаботились о том, чтобы проверить его карманы на наличие телефона с включённым GPS…

…Небольшой серебристый фургон направлялся к смутно знакомым портовым докам. Пять часов пути без остановок — этого времени хватило бы, чтобы оторваться от Жуфэн, будь они на подходе… вот только Чу Ваньнин знал, что никто за ним с Мо Жанем не приедет в ближайшее время.

Он совершил чудовищный просчёт.

В пути, впрочем, ему удалось разговорить Жун Цзю и выяснить, что тот действительно хранил немало компромата на Мо Жаня.

Парень был только рад продемонстрировать балетмейстеру Чу особенно “сочные” видео, от которых Ваньнина всерьёз в какой-то момент начало мутить.

На одном из них его ученик в совершенно неадекватном состоянии приставал к некоему юноше в маске лиса, притом неизменно называл его учителем.

На другом — приставаниями дело не ограничивалось…

Чу Ваньнин хорошо знал Мо Жаня, он мог сказать наверняка, что тот был под веществами. Затуманенный расфокусированный взгляд, казалось, проходил сквозь парня в маске, как если бы Вэйюй не вполне осознавал, реально ли происходящее.

Балетмейстер Чу заставил себя досмотреть видео до конца.

Затем поднял глаза на Жун Цзю и холодно поинтересовался:

— Как давно это было?

— Пару лет назад.

Чу Ваньнин вздохнул.

— Я понятия не имел, как сильно он всё это время меня ненавидел.

Он говорил правду.

Невыносимо было видеть, как Мо Жань вымещает злобу на безымянном юноше в маске. В наркотическом опьянении он более себя не контролировал, в нём осталась лишь слепая жестокость, замешанная на отчаянии от понимания, что на самом деле перед ним вовсе не Чу Ваньнин.

Мо Жань знал, что всё это лишь иллюзия, и оттого вёл себя ещё уродливей, словно пытался отыграться по максимуму в своей фантазии, и в то же время был зол, что это всё не реально.

“Он представлял на этом месте меня,” — подумалось с болью.

Он действительно так сильно обидел Мо Жаня, что тот вплотную подошёл к грани безумия. Ненавидел так же страстно, как и любил.

Потому что любил.

Ваньнин перевёл взгляд на плотно связанного бесчувственного Мо Жаня на полу минивэна.

Если бы балетмейстер не прогнал его тогда, у Жун Цзю и его людей, возможно, никогда бы и не появилось этого видео. К сожалению, в этом мире не существовало сослагательного наклонения.

Сделанного не воротить…

Он знал, что в тот момент не поступил бы иначе, и причина крылась в его прошлом, но всё равно не мог до конца избавиться от странной горечи, которая продолжала его преследовать уже много лет подряд.

В сложившейся ситуации он не был уверен, как быстро Ши Мэй сможет прийти с людьми из Жуфэн на помощь — знал только, что на этот раз он ни в коем случае не должен подвести Мо Жаня.

В конце концов, это была его вина с самого начала, это с его подачи ловушка захлопнулась — вот только в ней он Мо Вэйюя ни за что не оставит одного…

…Место, куда их доставил Жун Цзю, было Чу Ваньнину знакомо: портовые доки с контейнерами, которые прежде использовал картель, чтобы содержать мальчиков на продажу. Когда-то он считал, что скорее наложит на себя руки, чем снова попадёт сюда, но теперь всё изменилось.

Всё больше его беспокоило, что Мо Жань так и не пришёл в сознание — его, словно мёртвый груз, вытащили из минивэна и понесли к одному из закрытых металлических боксов.

— Что с ним будет? — не удержался он от вопроса, обращаясь к Жун Цзю. Попытался говорить как можно безразличней.

— А что бы ты хотел с ним сделать? — Жун Цзю приподнял брови. И, не дождавшись ответа Ваньнина, продолжил. — Он получит по заслугам, Ся Сыни. Око за око. Не переживай, ты тоже сможешь… хм, поучаствовать.

Чу Ваньнин нахмурился.

Он понимал, что за происходящим наверняка стоит не только месть. В деле был замешан Син Чан, от которого можно было ожидать чего угодно, и Мо Вэйюй — не случайная жертва. Происходящее было результатом длительной подготовки, но что было их конечной целью?..

— Ся Сыни, — оборвал его размышления внезапно подступивший Син Чан. — Я знал, что мы однажды встретимся.

Чу Ваньнин не стал делать вид, будто не узнал, кто перед ним — вместо этого он остановил на мужчине долгий внимательный взгляд, а затем прохладно поинтересовался:

— Почему именно теперь?

Ему было действительно сложно понять, зачем все эти люди ждали столько лет, чтобы отомстить сыну Наньгун Яня — который, к тому же, не то, чтобы жаловал отца.

Вместо ответа Син Чан пожал плечами, неприятно усмехаясь:

— Кто знает…

Это был, разумеется, никакой не ответ. Чу Ваньнин теперь точно знал, что всё дело в скрытой игре, затеянной Син Чаном. Очевидно, манипулируя желанием отомстить, он заручился поддержкой тех, кто пострадал от Жуфэн, втягивая их в нечто противозаконное.

Далеко не все знали, кем на самом деле был Син Чан в Жуфэн… но Чу Ваньнин помнил это слишком хорошо. Он опасался, что в искренность его желания примкнуть к рядам мстителей не поверят.

И всё же к балетмейстеру Чу отнеслись не как к пленнику.

Его даже позвали в бокс, где проходил допрос, когда Мо Вэйюй начал приходить в себя.

Чу Ваньнин видел, что людей вокруг достаточно, многие вооружены.

Что мог он им сейчас противопоставить: один, не совсем понимающий, что происходит?

Всё, что ему оставалось: затеряться в тени и наблюдать…

Мо Жань приходил в себя долго и болезненно, сознание его до конца не прояснялось ещё некоторое время: его чем-то накачали в дороге, когда он был в первоначальной отключке. Когда всё-таки очнулся, казалось, он даже не сразу понял, кто перед ним.

Долгая дезориентация в пространстве и времени сказывалась тем, что он не осознавал, что связан, а на голове его плотная тёмная ткань.

Сквозь заклеенные губы Вэйюй всё пытался кого-то позвать…

Сердце Чу Ваньнина оборвалось.

Мо Жань пытался позвать его…

Ваньнин мог утверждать это с полной уверенностью, хотя сквозь сжатые губы Вэйюя не просачивалось ни единого раздельного звука.

Балетмейстер Чу поспешно опустил взгляд, понимая, что может не вынести происходящего. К горлу подкатывала дурнота.

Жун Цзю же, напротив, был рад смятению своего пленника. Он напоминал грифа, выгибающего змеиную шею и всё примеряющегося, куда следует нанести первый удар…

Чу Ваньнин сжал кулаки. Ему следовало взять себя в руки — иначе он сойдёт с ума и окажется не в состоянии чем-либо помочь, когда представится такая возможность.

Жаль, он не мог заткнуть уши, чтобы не слышать, как Мо Вэйюй снова и снова повторял единственный вопрос, выводя Жун Цзю из себя.

“Где Чу Ваньнин..”

“Что с ним…”

Ваньнин сознательно старался отстраниться от происходящего, убеждая себя, что всё это не имеет значения, но он уже догадывался, к чему всё идёт.

Жун Цзю собирался морально уничтожить Мо Жаня — но сделать он это мог, лишь убив его веру в Ваньнина.

Мо Вэйюй позволял избить себя, он, казалось, был рад любой боли — всё, что имело для него значение, сводилось к благополучию балетмейстера Чу. Ему было плевать на себя и собственную жизнь…

Понимать это было совершенно невыносимо.

Мо Жань смеялся в лицо Жун Цзю, когда тот пытался пошатнуть его веру в единственного важного ему человека. Продолжал улыбаться сквозь боль кровоточащими дёснами, задыхаясь.

“Так… где он?”

Жун Цзю не выдержал. Захлёбываясь ядом, он прошипел Вэйюю в лицо:

— Думаешь, он захочет видеть тебя? Сына человека, который превратил его жизнь в ад?.. Ты смешон, Вэйюй. Никто не захочет тебя, и никому ты не нужен.

Он развернулся, чтобы уйти, но затем в последний момент обернулся:

— Чу Ваньнин был здесь всё это время. Он слышал каждое твоё слово, и не торопился прийти на помощь…

Балетмейстер Чу не боялся этой обличительной речи — к тому моменту он уже понял, что ему позволили здесь находиться с неким умыслом.

Никто не знал, что Мо Жань на самом деле испытывает к нему не ненависть — однако его наверняка собирались использовать.

Именно он должен был стать их инструментом возмездия — вот только он до сих пор не понимал, каким образом.

Медленно он вышел из тени под свет единственной лампы, представая перед Вэйюем. Ноги, казалось, с каждой секундой наливались свинцом. В висках гудело.

Мо Жань сощурился, словно не вполне различал, кто перед ним, лицо его после побоев медленно наливалось краснотой, обещавшей со временем перейти в синюшность.

— Учитель…

Чу Ваньнин продолжал стоять на месте. Он понимал, что не сможет ничего толком сказать Мо Вэйюю на глазах у всех, а потому после затяжного молчания тихо ответил:

— Твой учитель здесь.

В свете брошенных до этого издевательских слов Жун Цзю могло показаться, будто он издевается над Вэйюем, на деле же — он пытался этой фразой дать Мо Жаню понять, что он никуда не ушёл.

Он будет с ним до конца, что бы это ни значило: гибель для них обоих — или призрачную возможность спасти ученика, который давно стал для него больше, чем просто глупым привязчивым парнем.

Мо Вэйюй приподнял разбитые уголки губ в подобии улыбки, в которой было слишком много света — сейчас, как никогда, он напоминал того беззаботного мальчишку в первый день их встречи.

Словно не было между ними долгих лет недопонимания, страха и ненависти.

Вот только в глазах его застыла больная грусть, от которой сердце Ваньнина, казалось, вот-вот остановится.

Возможно, было слишком поздно, но…

Он всё равно заставил себя смотреть на Мо Жаня прямо, не пытаясь укрыться.

— Я знаю, кто ты, и каков ты, — в голосе балетмейстера Чу не было горечи.

Он хотел дать Мо Жаню понять, что никакие видео Жун Цзю не заставят его изменить мнение.

Его чувства к Мо Жаню — прежние.

В этом забытом богами месте, где даже воздух многие годы вбирал в себя запах скверной крови и безнадёжности, он хотел стать для него если не надеждой, то хотя бы утешением.

Надеялся, что Вэйюй прочтёт его чувства правильно хотя бы сейчас — потому что ни на что большее сейчас у него не было сил.

— Да, вот именно! Он теперь всё знает!.. — снова напустился Жун Цзю, который стал свидетелем этой сцены, однако продолжал трактовать её превратно, — Ты сын своего отца, Мо Вэйюй, такой же прогнивший. Ты и Наньгун Янь — подонки. Думаешь, вы оба не ответите за всё, что сотворили? Ошибаешься! Я заставлю тебя прочувствовать всё, через что прошли все мы! Тебе воздастся сполна…

Мо Жань опустил голову.

Чу Ваньнин видел, как стекают по его лицу крупные капли пота, как подрагивают его разбитые губы, словно он силится что-то сказать, но затем заставляет себя молчать.

До того, как узнал о его присутствии, Мо Жань не скупился в выражениях, но теперь, казалось, растерял прежний запал и больше не желал никому противостоять.

— Мо Вэйюй, — окликнул его балетмейстер Чу.

Парень поднял на Чу Ваньнина глаза, останавливаясь на лице мужчины. Во взгляде его читался вопрос.

— Я хотел бы ему отомстить, — продолжил Ваньнин, теперь уже поворачиваясь лицом к Жун Цзю. Понимая, что это может быть их с Мо Жанем единственный шанс, а большего он сам не вынесет. — Он заставил меня пережить весь ужас Жуфэн заново, и я хотел бы отплатить ему той же монетой…

Он склонился к Вэйюю, бесстрастно глядя тому в лицо, надеясь, что Мо Жань осознаёт, зачем он всё это говорит.

Мо Жань молчал. Казалось, он даже перестал дышать.

Позади Чу Ваньнина раздался сальный смех Син Чана, подхваченный Жун Цзю и ещё несколькими присутствующими.

— Это будет прекрасно! — Син Чан осклабился. — Давай, Ся Сыни! Покажи, на что ты способен!..

Чу Ваньнин даже не поморщился. Внезапно он ударил Вэйюя в челюсть с такой силой, что у того голова запрокинулась назад, а на время остановившееся носовое кровотечение возобновилось.

Смешки перешли в дикий хохот.

— Мне нужен пистолет, — холодно процедил балетмейстер, разворачиваясь к Син Чану, и, когда тот непонимающе уставился на мужчину, повторил. — Пистолет. Хочу, чтобы он ощутил себя беспомощным. Чтобы понял, каково это, когда твоя жизнь на волоске… никто не пострадает.

В нём было достаточно ледяной решимости, чтобы остановить всеобщее веселье.

— Дайте ему пистолет, кто-нибудь! — крикнул Син Чан. Очевидно, желание увидеть чужие страдания перевесило здравый смысл. В его глазах читалось предвкушение садиста.

Кто-то из присутствующих неохотно протянул Чу Ваньнину свой заряженный форт.

— Благодарю, — Ваньнин усмехнулся, снимая оружие с предохранителя, а затем без всяких церемоний выстрелил Син Чану в голову и, пока всеобщий шок оглушал Жун Цзю и других присутствующих, дёрнул Мо Жаня на себя и приставил дуло уже к его виску.

— Какого хр*на?! — Жун Цзю хотел, было, броситься вперёд, но затем замер, словно послушная кукла.

— Вам он нужен живым, так? Это связано с Наньгун Янем и Жуфэн. Если я убью его, все эти годы ваших стараний подмочить Мо Жаню репутацию пойдут прахом. Мёртвый Мо Жань — всё ещё недостаточно осквернённый в глазах общества. Он покажется жертвой, а не монстром.

Балетмейстер Чу действовал вслепую, однако, похоже, он сумел сделать правильные выводы. По крайней мере, никто не пытался больше к нему приблизиться.

— Что ты задумал, Ся Сыни?

— Всего лишь собираюсь уединиться здесь с Вэйюем на время, — он приподнял брови, когда реакции не последовало. — Мне повторить?.. Выметайтесь отсюда! Все, кто попробует сюда войти, последуют за Син Чаном!

— Ты… действительно его так ненавидишь, — Жун Цзю всё ещё пытался договориться, хотя остальные пятились к выходу. — Я ведь разделяю твою ненависть. Я такой же, как ты, Ся Сыни! Позволь мне…

Вместо ответа Чу Ваньнин выстрелил.

Жун Цзю упал в трёх шагах от Син Чана.

Мёртвый.

Ваньнин и Мо Вэйюй остались наконец одни в стенах металлического контейнера.

Чу Ваньнин какое-то время всё ещё держался, но затем, когда подошёл к герметичным дверям и закрыл их на засов, наконец позволил себе чувствовать.

Его по-настоящему трясло, руки ходили ходуном, а пальцы, казалось, вросли в рукоятку пистолета.

Он не смог бы разжать их, даже если бы от этого зависела его жизнь.

В свете промышленной лампы лежали два бездыханных тела. Выглядели они так, словно в любой момент могут очнуться — вот только пулевое отверстие словно извращённая бинди зияло на лбах обоих.

Чу Ваньнин их застрелил.

— Ваньнин… он был прав, — вдруг подал голос Мо Жань. — Я превратил твою жизнь в ад. Затянул тебя в грязь… я ничтожество. Ублюдок и психопат.

Балетмейстер Чу содрогнулся. Подняв прохладный взгляд на Мо Жаня, поинтересовался:

— И каким же образом ты это сделал?

Мо Вэйюй потупился, и мужчине пришлось продолжить:

— Я убил четырёх человек. Первого — в рамках самозащиты много лет назад. Он был клиентом Жуфэн, купил меня, и я бы не пережил того, что он планировал со мной сделать. Второго — на лесах над сценой, когда спасал тебя. Сейчас… — Ваньнин сглотнул, пытаясь подавить нервозность, — …сейчас я защищал нас обоих, но они тоже мертвы. И убил их я. Подумай… об этом.

Он наконец опустил оружие и устало сел прямо на землю.

Мо Жань всё ещё молчал, а потому он продолжил:

— Когдаты снова посчитаешь, что происшествие в твоём раннем детстве с пожаром сделало из тебя психопата, подумай, кем меня делает всё то, что совершил я.

— У тебя не было выбора, — Мо Жань вскинулся. — Ты ведь сам это знаешь!.. Даже сейчас мы всё ещё в опасности: снаружи наверняка есть ещё люди. И заправлял здесь всем наверняка не Син Чан…

— …мы можем дождаться людей Жуфэн. Продержимся часов пять здесь — этого хватит.

— Кто-нибудь знает, где мы?..

— Ши Минцзин, — Чу Ваньнин заметил странное выражение лица Мо Жаня, а потому поспешно добавил, — и он всё ещё работает на твоего отца. Ты не должен на него злиться, Мо Жань — он всё это время был рядом с тобой по распоряжению Наньгун Яня, но он старался тебя защитить. Ши Мэй…

— Развяжи меня, — перебил его Мо Вэйюй, морщась. Очевидно, хотел сменить тему.

— Ты… что? — поразился Ваньнин. Казалось, он даже перестал моргать, только удивлённо глядел на Вэйюя.

Тот фыркнул:

— У меня кровь из носа льёт как из ведра с твоей подачи, Ваньнин, и мы с тобой сидим в осаде, отделённые от вооружённых ребят несколькими листами гофрированного железа. Я даже не знаю, смогу ли двигаться ближайший час, потому что не чувствую рук и ног, а люди из Жуфэн, которые к нам едут на выручку, могут и не успеть. Грёбаный Ши Мэй — последний, о ком я хотел бы сейчас думать...

— Вот и правильно.

Чу Ваньнин не мог поверить, что Мо Жань действительно ревновал.

Ши Минцзин так долго был его другом — пусть изначально на то и были некоторые причины, он ведь всё равно столько лет оставался рядом с Мо Жанем, приглядывая за ним.

В отличие от балетмейстера Чу, Ши Минцзин ведь так и не покинул Жуфэн.

Дорогостоящий уход за прикованной к постели матерью, отсутствие каких-либо крупных перспектив в карьере танцовщика, жизнь от постановки к постановке — всё это лишило его права выбирать.

Для юноши, который был слишком мягок, чтобы противостоять обстоятельствам, и не в пример Ваньнину боялся даже косвенно свидетельствовать против картеля, казалось единственным выходом плыть по течению.

Да, возможно, Мо Вэйюй был ему поначалу никем — однако затем всё изменилось.

Что с того, что Наньгун Янь платил ему за слежку за собственным взбалмошным сыном?..

Он прошёл через многое — его возможно было понять. Особенно после случая, когда на него напали в его же квартире.

— Так ты развяжешь меня? — снова напомнил Вэйюй о своём весьма плачевном состоянии. — В противном случае люди Наньгун Яня могут подумать, что ты и вправду взял меня в заложники, стремясь отыграться...

— Не думаю, что Син Чан и Жун Цзю хотели отыграться на тебе, — вздохнул Чу Ваньнин, наконец решив поделиться своими соображениями. — Они пытались внушить эту видимость другим жертвам Жуфэн, но на деле всё было иначе.

Затем он молча принялся развязывать Вэйюю руки и ноги.

Делиться соображеними по поводу того, что на деле человек, которого Мо Вэйюй и так не жаловал, мог намеренно стравить Жуфэн и Син Чана с его людьми, было бы явно лишним. А то, как настоятельно отговаривал Ши Мэй Ваньнина что-либо предпринимать, не дожидаясь подкрепления, определённо наводило на мысли…

Вот только Чу Ваньнин не был уверен, что чувствует по этому поводу.

Шок?..

Да, пожалуй, он всё ещё пребывал в шоковом состоянии после того, как в очередной раз убил.

Видимо, тогда, много лет назад, в нём что-то необратимо сломалось.

На его руках теперь всегда будет кровь — людей, которые были убийцами, насильниками и садистами — но… действительно ли это меняло хоть что-нибудь?

Он ведь и сам стал убийцей в Жуфэн — так имел ли он право судить других?..

…Неожиданно Мо Жань провёл всё ещё отчасти непослушными пальцами по его щеке.

— Ваньнин?.. — позвал он.

Чу Ваньнин открыл глаза и вопросительно взглянул на Вэйюя.

Тот молча заключил балетмейстера Чу в объятия.

Балетмейстер Чу вдруг понял, что всё это время дрожал — и лишь теперь, ощущая тепло, просачивающееся сквозь одежду, немного расслабился.

Словно невыносимая тяжесть, всё это время давившая на грудь, рассеялась.

— Я люблю тебя, Чу Ваньнин. Ты слышишь?.. Ты ни в чём не виноват. Никогда не был…

Мо Жань гладил его по спине затёкшими руками, и Ваньнин наконец обнял его в ответ, прижимаясь теснее.

Он осознал, что внутри него вдруг всё становится предельно ясно: словно они с Мо Вэйюем наконец вышли из тени прошлого на свет.

Он не знал, успеет ли приехать к ним помощь, однако это больше не имело значения: в этом узком островке искусственного света, окружённые смертью и тяжёлым запахом крови, искалеченные и больные, они любили друг друга.

Любили больше жизни.

Комментарий к Часть 55 Всем, кто дождался ❤️

====== Часть 56 ======

…Подмога прибыла спустя несколько часов, но ни Чу Ваньнин, ни Мо Жань не были готовы к тому, что после затихших криков и стрельбы снаружи человеком, аккуратно стучащим в герметичные двери, окажется именно Ши Минцзин.

По правде, он был последним, кого ожидал увидеть Чу Ваньнин, несмотря на то, что именно он и должен был вызвать подмогу.

Ши Мэю пришлось потратить почти год на восстановление: множественные дроблёные переломы требовали операций, а месяцы в гипсе привели к тому, что мышцы попросту начали атрофироваться.

Казалось, ему стоит забыть навсегда о карьере танцовщика — однако после мучительных реабилитаций он снова репетировал на большой сцене. И преуспевал.

Неужели он не боялся попасть в переделку и вновь оказаться прикованным к койке?..

— Вы здесь… — Ши Минцзин замер, вглядываясь в мрачное лицо Чу Ваньина, а затем перевёл взгляд на Вэйюя, который всё ещё сидел на земляном полу, меряя парня ничего не говорящим взглядом.

От Ши Мэя также не укрылось, что Син Чан и Жун Цзю были мертвы — Ваньнин и не пытался это скрывать, да и сложно было не заметить два распростёртых тела с пулевыми.

— Хорошо, что всё обошлось… — он опустил голову. — Мо Жань, Ся Сыни… простите меня. Я должен был рассказать о Син Чане, однако…

— …Не сделал этого, потому что думал, что я отступлю, — продолжил за него Чу Ваньнин, в его голосе звенел холод. — Да, было бы не лишним понимать, во что оказался замешан Жун Цзю, и кто его сообщник, перед тем как отправляться на поиски.

— Мне жаль, — Ши Минцзин, казалось, не знает, что ещё добавить. Помолчав, он вдруг спросил. — Ты ведь всё уже знаешь?

— Догадываюсь, — балетмейстер Чу прикрыл глаза. — Вероятно, не обо всём, но…

— Син Чан после того, как с частью Жуфэн было покончено, имел представление, как войти в этот бизнес, — решил расставить все точки Ши Минцзин. — У него был неоспоримый авторитет, и… среди нас всегда ведь были те, кто понятия не имел, как жить дальше — ты ведь помнишь, что было со всеми нами, когда всё закончилось?.. Многие хотели покончить с собой из-за травли, потому что за их спинами продолжали шептаться. На всех нас лилась грязь несмотря на то, что мы были детьми. Мало что от нас зависело… Син Чан сыграл на чувствах других жертв. Вскоре он занял место, которое прежде принадлежало Жуфэн — и Наньгун Янь ничего с этим не мог поделать. Его дело нашумело так сильно, что он больше не мог безнаказанно заниматься торговлей несовершеннолетними…

— Однако те, кто пошёл за Син Чаном, считали, что его цель — мстить Жуфэн, — вмешался Мо Жань. — Разве это не странно: Син Чан заново открыл бордель, но внушил всем, кто к нему примкнул, что собирается мстить их прежним обидчикам... Ничего ведь не изменилось для них — разве нет? По сути он стал вторым Наньгун Янем, просто местного разлива.

— Многим было некуда идти. Те, кого пристроили в приёмные семьи, часто сбегали, не в силах вынести то, что для других казалось нормой. Они не знали иной реальности, кроме как продавать себя, — вмешался Чу Ваньнин. — Меня растил Хуайцзуй. Я занимался балетом всё свободное время, обретая в нём новый смысл… некоторым из нас так не повезло. Я мог оказаться на месте Жун Цзю. Ты мог быть тоже… да кто угодно…

— Это правда, — кивнул Ши Мэй, однако распространяться о том, как и зачем снова примкнул к Жуфэн, не стал.

Впрочем, балетмейстер Чу и сам знал, что у Ши Минцзина больная мать, которую он содержал.

Почему он не примкнул к Син Чану, как это сделали другие? Зачем предпочёл оставаться столько лет в одной лодке с прежним врагом?..

Не хотел обманываться?

Ему претило, что Син Чан прикрывался справедливостью, но на деле делал всё то же, что и картель?..

— Ся Сыни, — Ши Мэй покачал головой, выглядел он при этом усталым, — не пытайся их оправдывать. Син Чан и Жун Цзю были подонками. Они собирались использовать компромат на Мо Жаня, чтобы влиять на Наньгун Яня и отбирать у него новые сферы влияния. При этом не хотели допускать прежних ошибок, а потому надумали вовлечь тебя. Тогда, пару лет назад, Жун Цзю пришлось исчезнуть, потому что Наньгун Янь всё ещё мог до него добраться. Теперь они хотели, чтобы весь огонь на себя навлёк ты. Не оправдывай их — им нет оправдания, и никогда не было. В том, чем они занимались, не имело отношения к восстановлению справедливости…

— Как насчёт оправдания тебе? — Мо Вэйюй осклабился, перебивая. — Ты находишься здесь, и я отлично понимаю, что всё это значит. Как давно ты работаешь на моего отца?..

— Мо Жань… — Ваньнин покачал головой. — Не время.

— Хр*на с два не время, Ваньнин, — Вэйюй скрипнул зубами. — Он из Жуфэн. Всегда был их продажной шавкой…

— Это всего лишь моя работа. Такая же, как и другие, — отозвался ровно Ши Минцзин, тон его был ледяным. — Я не стесняюсь факта, что достаточно ответственен, чтобы заботиться о своей матери и близком мне человеке… собираешься пристыдить меня этим?

— Твоего близкого человека собирались использовать, — не отступал Мо Жань. — Много лет он получал угрозы, и дошёл до того, что боялся даже начинать общение с кем-то посторонним. Твой близкий человек пострадал от Жуфэн. Мог погибнуть от рук Син Чана… мог пострадать от моей руки, когда эти сволочи пытались сыграть на моей ненависти и спровоцировать Ваньнина!.. Этого мало?

Казалось, с каждой секундой он становится всё злее.

— Мо Жань!.. — снова попытался остановить его Чу Ваньнин, но Вэйюй уже поднялся на ноги и стал напротив Ши Минцзина, зло сверкая глазами.

— Мне плевать на то, что ты был мне д*рьмовым другом. Но ты предал его, — продолжил он. — Ты говоришь, что Ся Сыни тебе близок — разве близких людей используют как приманку, чтобы решить очередную проблему Наньгун Яня?

— Ты ничего обо мне не знаешь, — Ши Мэй прохладно но вежливо улыбнулся. — Думай, что тебе угодно.

Он перевёл взгляд на Чу Ваньнина:

— Я приехал, как только смог, и никогда не оставил бы тебя здесь одного. Ся Сыни... ты не должен был столкнуться с Син Чаном. Ситуация никогда не должна была дойти до… такого.

— Я знаю, — Чу Ваньнин кивнул. — Ты предупреждал меня. Это было моим решением.

— Ты мог лишиться жизни, — Ши Минцзин сощурился.

— Я мог лишиться его, — парировал Ваньнин. Не оставалось сомнений, о ком он говорил.

Ши Мэй наконец отступил.

Вздохнув, он приложил ладонь ко лбу, словно пытался понять, что делать дальше. Молчание затягивалось.

— Как вышло, что ты знал о планах Син Чана, но ничего не рассказал Ваньнину? — снова въедливо начал допытываться Мо Вэйюй.

— Я знал не так уж много, — Ши Минцзин пожал плечами. — Мне действительно жаль.

— Жаль?.. — Мо Жань едва не подавился этим словом. — Всё это время ты знал, что Жун Цзю подставлял меня, и позволял мне верить, что я способен впасть в беспамятство и навредить близким людям! Ты… зачем ты так поступил?

— Мо Жань, — Ши Мэй вздохнул, — что ты хочешь от меня услышать? Тебя задело, что всё это время я находился рядом с тобой, просто чтобы присматривать? Но ведь это ты подпустил к себе Жун Цзю, позволив ему создать ситуацию, в которой тебя изваляли в грязи. Ты совал в него свой чл*н, а потом удивлялся, почему твоё имя втоптано в грязь. Ты ненавидел учителя Чу — и Жун Цзю сыграл на твоей ненависти. Почему оправдываться должен именно я? — он горько усмехнулся. — Всё, что я делал, сводилось к единственному желанию избавить этот мир от таких, как Син Чан. Пока все считали, что в Жуфэн с торговлей детьми покончено, их дело продолжалось. Мне пришлось здорово поработать, чтобы выйти на них — и Наньгун Янь к этому не имеет никакого отношения. За кого ты меня принимаешь?..

— Ши Мэй… — Ваньнин сам не знал, что ответить на это внезапное признание, но почему-то его сердце сжалось от тоски.

Ши Минцзин никогда не был горячен, он казался слабым и мягким, даже хрупким — однако сколько же в нём было воли, чтобы пройти через весь этот ад и всё равно остаться в Жуфэн? Что он чувствовал, работая на Наньгун Яня? Всё это время ища способ раз и навсегда стереть из этого мира несправедливость и жестокость, какими бы благородными целями она не пыталась прикрыть своё существование?..

Ши Мэй молча хранил свои тайны, и ни на секунду не усомнился в том, во что верил.

Всё это время он был рядом с Чу Ваньнином, прекрасно зная, кем является Мо Жань. Вынужден был приглядывать за ним по поручению Наньгун Яня… притворяясь его другом.

Какие чувства он испытывал к Мо Жаню на самом деле?..

Но с Чу Ваньнином он никогда не притворялся — ему не было в том необходимости. Разве нет?

Он действительно относился к балетмейстеру Чу хорошо… и всё же молчал.

Тихо заботился о своей матери и Чу Ваньнине — как умел. Пытался предупредить мужчину о связи Мо Жаня и Жуфэн. Изо всех сил старался поддержать Чу Ваньнина, даже когда тот прогнал его.

Он ведь вернулся к Чу Ваньнину, и не скрывал своего имени или прошлого. Ему хватило смелости просить прощения — и верить, что его Ся Сыни его поймёт.

Почему же скрыл свои планы?

Думал, что Ваньнин не сможет быть полезен? Боялся испугать, или не хотел втягивать?..

Но ведь было поздно утаивать происходящее, когда Мо Жань тоже оказался втянут. Ши Мэй знал о ненависти Вэйюя к Чу Ваньнину — и о Жун Цзю.

Он единственный понимал, что происходит, но при этом позволил Ваньнину и Вэйюю оставаться в неведении до последнего.

Почему он предпочёл бороться в одиночку?..

Разве не понимал, что Чу Ваньнин стал бы ему помогать в любом случае?

— Не нужно, — Ши Минцзин прищурился, его обыкновенно нежный взгляд теперь напоминал золотые глаза змеи. — Ты мало что обо мне знаешь, Ся Сыни. Мо Жань прав — я ничего тебе не рассказал, хотя мог бы. Но я действительно точно не знал, что задумали Жун Цзю и Син Чан. Помнишь, что я сказал тебе тогда в больнице?..

— О том, что к нападению на тебя причастен картель?..

— Нет, — Ши Минцзин приподнял уголки губ в печальной улыбке. — Ты слишком веришь в людей, Ся Сыни. Даже сейчас… почему? Я ведь тебе даже не нравлюсь. Ты всегда любил его — я знал это. Чувствовал. И всё же… ты продолжаешь доверять мне. Это абсурдно.

— Ты лучше, чем о себе думаешь, — Чу Ваньнин неожиданно ощутил, как Мо Жань сжимает его руку, словно предостерегая, но всё равно продолжил. — Я тоже не бывал с тобой до конца откровенен: скрывал свои приступы, и то, как меня шантажировали. Открываться кому-либо сложно: ты словно делишься своей болью, но… разве кому-то становилось лучше или легче оттого, что с ним разделяли боль?.. Я ведь понимаю. Всегда понимал, и не отвернулся от тебя, когда узнал о твоей роли в Жуфэн…

— Нет, — Ши Мэй покачал головой, усмехаясь. Затем бросил взгляд на часы и сменил тему. — Вам двоим нужно отсюда уезжать как можно скорее. Скоро прибудет группа зачистки. О том, что вы здесь были, никто не узнает, но лучше быть начеку.

Мо Жань кивнул, оттягивая руку Ваньнина, словно пытаясь заставить мужчину скорее идти, но тот упрямо не двигался с места:

— А ты?.. В прошлый раз, когда Мо Жань попал в неприятности, тебя избили…

— Со мной всё будет в порядке.

Чу Ваньнин не поверил. Он действительно не хотел уходить — продолжал вглядываться в красивое, но бесстрастное лицо Ши Минцзина, пытаясь понять, чего тот добивается.

Он хотел бы ему помочь — но даже не представлял, чем.

— Пожалуйста, уходи, — тихо повторил Ши Мэй и, развернувшись к балетмейстеру Чу спиной, вышел на улицу первым.

Ваньнин и Мо Жань остались одни — однако по крайней мере оба были теперь в относительной безопасности.

— Нам действительно нужно идти, — напомнил Вэйюй, потому что балетмейстер Чу продолжал смотреть вслед уже давно скрывшемуся Ши Минцзину со сложным лицом. — Ваньнин?..

Казалось, ещё немного — и он отправится за ним.

Только со второго оклика мужчина наконец опомнился.

— Это его выбор, — напомнил Вэйюй вполголоса. — Он знает, что делает.

— Приехать за тобой сюда тоже было моим выбором, — напомнил балетмейстер Чу, хмурясь.

Мо Жань мог презирать Ши Мэя за скрытность и попытки манипулировать, однако Чу Ваньнин понимал: Ши Минцзин собирался в очередной раз подставиться под удар.

Во многом они были действительно похожи.

— С ним будет всё в порядке, — снова попытался убедить балетмейстера Мо Жань. — Думаю, он хорошо подготовился к любым вопросам Жуфэн и прекрасно знал, что делает, сталкивая картель и людей Син Чана. Позволь ему заниматься тем, что он умеет лучше всего — мы с тобой сейчас только мешаем… пойдём.

Вероятно, так оно и было: присутствие Мо Вэйюя могло всё усугубить.

Чу Ваньнину оставалось только смириться — и поверить, что Ши Мэй действительно осознавал все риски и мог постоять за себя…

…Вскоре Чу Ваньнин с Мо Жанем уже были на расчищенной от снега трассе — возвращались обратно в отель.

В машине негромко играла тема из “Баядерки”, лишая необходимости говорить друг с другом. Практически разряженный в ноль мобильный телефон больше не мог похвастаться интересной новостной лентой, так что балетмейстер, в основном, развлекал себя пейзажами смеркающегося неба над проносящимися мимо верхушками заснеженных деревьев.

Мо Жань всё ещё выглядел побитым, однако после того, как умылся на ближайшей заправке, и балетмейстер Чу обработал ему рассечения, уже перестал напоминать восставшего из мёртвых. Впрочем, смотреть на него всё равно было немного неловко.

Что же до самого Чу Ваньнина, то он ни на что не жаловался — разве что на лёгкую боль в пояснице из-за долгого пути.

Очень не хватало привычных нагрузок у станка, всегда помогавших сбрасывать напряжение — что могло быть лучше, чем танцевать до онемения в руках и свинцовой тяжести, пока чувство физической усталости не зазвучит в теле громче всех прочих проблем и переживаний?..

Усталого после изнурительных репетиций Ваньнина обычно мало занимало, насколько правильные вещи он говорит, или насколько некомфортно окружающим с ним, если он молчит уже несколько часов кряду.

Сейчас же его мысли, словно слетев с орбиты, бесконечно вертелись вокруг единственной темы.

“Что дальше?”

Он вдруг подумал, что, возможно, настало время вернуться к репетициям — но всё ещё не знал, что об этом думает Мо Жань.

К слову, о Вэйюе — тот вёл себя всё это время подозрительно тихо, так что балетмейстеру Чу иногда начинало казаться, что всё, что они оба пережили, ему приснилось.

Признания сквозь боль и отчаяние.

Весь ужас осознания, что они оба могут проститься с жизнью, так и не сказав друг другу главного.

Так и не открыв чувства в полной мере…

— Снова начинается снегопад, — внезапно ворвался в вереницу его размышлений Вэйюй. — Остановимся в отеле?

— Хорошо.

По навигатору им следовало проехать ещё минут двадцать до ближайшего городка — не так и много.

Заночуют ли они в одном номере на двоих?..

Возможно, этого делать не следовало — ведь оба так устали.

Ваньнин бросил на Мо Жаня ещё один быстрый внимательный взгляд — один из немногих, которые себе позволил на обратном пути. Снова мельком прошёлся по заклеенной пластырем-бабочкой переносице и рассечённому виску, разбитой губе и первым свидетельствам проступающих сквозь оливково-смуглую кожу синяков. Опустился к просматривающимся из-под узкого ворота водолазки следам от верёвки на шее — он знал, такие же отметины были ещё на запястьях и ногах парня.

— Ваньнин?.. — Мо Жань неловко улыбнулся, заметив на себе задержавшийся чуть дольше положенного взгляд. — Выгляжу д*рьмово, да?.. Это… заживёт. Пустяки.

Чу Ваньнин на это лишь промолчал. Ему было нечего ответить, потому что, по его мнению, Мо Вэйюй был последним человеком, кому следовало стыдиться внешности. Даже сейчас, с багровыми отметинами после верёвок и разбитым носом, парня хотелось не то окружить заботой, не то… целовать прямо в растрескавшиеся болезненные губы, и ласкать — бесконечно долго, пока не сойдут следы от пережитого кошмара. Спускаться губами по ключицам и груди, исследовать поцелуями плоский живот, который — Чу Ваньнин знал — всегда напрягался от легчайшего прикосновения. Расстегнуть молнию, а затем…

“О чём ты вообще думаешь?! Пару часов назад ему угрожали изнасилованием…”

Балетмейстер Чу закрыл глаза, отворачиваясь к окну.

Он слишком хорошо помнил свои полгода в Жуфэн — до сих пор ему было иногда трудно воспринимать даже самые невинные прикосновения, если он морально не был готов. Его обычной реакцией был яростный отпор при любом физическом контакте, и лишь со временем он привык, что Мо Вэйюю это нравится.

Он больше не испытывал панических атак, и спокойно мог выполнять поддержки на сцене — хотя Мо Жаню всё ещё иногда доставалось, если он заставал Ваньнина врасплох своими внезапными объятиями со спины.

Чу Ваньнин не знал, что сейчас творилось в голове у Мо Вэйюя — однако понимал, что тот может больше не захотеть никакой физической близости.

Что, если балетмейстер Чу забудется, и Мо Жань оттолкнёт его, или испугается его внимания?..

Нет, вероятно, им не стоило ночевать в одном номере.

— …Приехали, — Мо Жань остановился на крытой парковке. — Пойдём?

Чу Ваньнин кивнул.

Очередной придорожный отель оказался двухэтажным зданием под островерхой заснеженной крышей, укрытой зелёной черепицей. Внутри было намного теплее и уютней, чем в салоне поспешно взятого напрокат видавшего виды авто, в котором не работала толком печка и всё пропахло сигаретами.

Приветливый парень-администратор, казалось, не был смущён даже откровенно побитой физиономией Мо Жаня. Улыбнувшись, он поинтересовался:

— Мо Вэйюй?..

Мо Жань усмехнулся. Похоже, пытаться сохранять анонимность было глупой затеей — в последнее время его узнавали всё чаще. В год, когда он вернулся в балет, его и без того милионная аудитория на ютуб канале выросла в полтора раза: отчасти, потому что он начал выкладывать не только трюки, но и видео с репетиций, но… в основном — из-за скандала вокруг роли Императора Бессмертных.

— Он самый, — усмехнулся парень растресканными губами. — Был на съемке. Пришлось делать кое-какие опасные трюки…

Парень-администратор закивал, сверкая глазами.

— Обалдеть!.. То есть, спасибо, что выбрали наш отель! — он прокашлялся. — Как здорово, что у нас как раз есть один свободный номер премиум-класса!

— Но нам нужно два стандарта… — попытался вклиниться Чу Ваньнин, пока не стало совсем поздно.

Мо Жань неожиданно бросил на него странный взгляд, и Ваньнин замолчал.

— По цене стандарта! — на одном дыхании продолжал паренёк, который ничего не расслышал. — А… можно с вами сфотографироваться? Это… это же… — он перевёл взгляд на Чу Ваньнина.

— Мой мужчина, — Мо Жань снова улыбнулся, а затем покачал головой. — Боюсь, для фотографий я не в том виде, а вот автограф дать могу…

Чу Ваньнин, которого только что представили не как друга или коллегу, растерялся окончательно. Ждал, пока Вэйюй напишет в книге пожеланий отеля несколько строк, маясь — и лишь когда за его спиной закрылась дверь номера, позволил себе наконец выдохнуть.

Мо Жань, защёлкнув замок, развернулся к нему и приподнял брови — правда, тут же поморщился, потому что из-за гримасы потревожил ссадину у брови.

— Всё закончилось, — Чу Ваньнин медленно выдохнул, позволяя себе пройти в спальную и бросить вещи на пол.

Разумеется, кровать в номере была одна. Общая. Кинг-сайз.

Он развернулся, и тут же натолкнулся взглядом на Вэйюя, который остановился в дверях, привалившись к косяку плечом. Парень молчал, не сводя с Чу Ваньнина глаз… было непонятно, что всё это значит.

— Я могу спать на диване в гостиной, — Ваньнин пожал плечами. — Просто отнёс вещи…

Мо Жань не двинулся с места. В тёмных глазах его на секунду вспыхнуло какое-то чувство, определения которому Ваньнин не мог дать. Не злость, и даже не раздражение… что же это было?

— Мо Жань?.. — позвал он.

— Ты собираешься спать отдельно? — балетмейстер наконец понял, что это было за чувство. Разочарование… которое Вэйюй зачем-то старался скрыть. — Я… не против, на самом деле, но…

— Ерунда, — оборвал его Ваньнин, шагая к Вэйюю ближе, и, когда тот продолжил смотреть на него с тем самым смешанным беспомощным выражением, продолжил. — Ты против.

— …… — Мо Жань, казалось, даже не знал, что на это ответить.

— Ты против, и потому сегодня мы спим вместе, — заключил Чу Ваньнин тихо.

Мо Жань наконец улыбнулся. Крошечная ямочка заиграла на левой щеке.

— Я поддержу любое решение моего Ваньнина.

Единственная фраза.

Полное принятие любого исхода их отношений.

Будут ли они вместе спать, будут ли заниматься любовью — и как именно.

Будут ли вместе, или порознь.

Будут ли вместе вообще?..

— А чего хотел бы ты, Мо Жань? — балетмейстер Чу продолжал смотреть на Вэйюя, и, кажется, даже забыл, как дышать.

Он боялся этого ответа — и в то же время желал для них обоих некую определённость.

После всего, что им довелось пережить, кем они стали друг для друга теперь?..

Вэйюй назвал Ваньнина “своим мужчиной” — но Чу Ваньнин понятия не имел, что именно тот имел в виду.

Что их ждёт дальше?..

— Я… хотел бы… — Мо Вэйюй, казалось, не отвечал целую вечность. Он начинал говорить, но затем умолкал, словно горло его забивалось острыми иглами. Избегал смотреть Чу Ваньнину в глаза.

Вдруг он поморщился и выдохнул:

— …ничего. Забудь.

— Мо Жань?.. — Ваньнин внезапно понял, что дыхание Мо Жаня стало прерывистым. Он словно пытался сдержать слёзы.

Неужели… он закрыл глаза, чтобы скрыть от Ваньнина ответ?..

Внутри всё похолодело.

— Что бы ты ни сказал, я пойму, — балетмейстер Чу попытался взять себя в руки.

Бессознательно впился пальцами в рукава свитера, натягивая их чуть ли не до треска.

Вэйюй вздрогнул, и наконец посмотрел на мужчину прямо.

Проступающие синяки выглядели ещё более тёмными на фоне отхлынувшей от лица крови.

— Я просто… просто хотел предложить… Ваньнин… — он впился зубами в и без того израненную губу. — Я… ты… давай оформим взаимную опеку?

— Что?.. — Чу Ваньнин едва не подавился воздухом.

— Я говорю… забудь, — Мо Жань скривился. — Это глупость. Я не это имел в виду…

— Да, — остановил его поток самобичеваний Чу Ваньнин, у которого наконец разложило уши. Он не был уверен, началось ли внезапное землетрясение — или это его трясёт.

— Да?.. — Мо Жань распахнул глаза. Выглядел он ошарашенно. — После всего… ты согласен?

— Я думаю, это вполне логично, — Ваньнин попытался нервно улыбнуться, однако вышло лишь изобразить ехидную мину. — Мо Жань, я думал, мы уже выяснили, что ты никакой не психопат, и Жун Цзю всего лишь использовал тебя, чтобы заполучить материал для шантажа твоего отца. Я… я люблю тебя. И это разумно. Когда ты попал в больницу впервые, я всё ещё был тебе никем…

— Ты выйдешь за меня, — вдруг продолжил Мо Жань уже более уверенно, и это был не вопросительный тон. Он улыбался так, что, казалось, ещё немного — и начнёт светиться, словно лампочка Эдисона.

— Я этого не говорил… — Чу Ваньнин прищурился.

— Мы отправимся на следующие гастроли и зарегистрируем брак, — тараторил радостно Вэйюй, словно ничего не слышал. — В Аргентину… или в Канаду!

Чу Ваньнин закашлялся. Ему вдруг перестало хватать воздуха.

— Ваньнин?.. — Мо Жань посерьёзнел. — Тебе нужен ингалятор?..

— Мне нужно понять, каким образом, давая согласие на взаимную опеку, я вдруг превратился в жениха… — балетмейстер Чу неожиданно для самого себя улыбнулся, в одну секунду лишаясь привычного строгого выражения. — Не то, чтобы я был против, конечно…