Пленники трех планет (СИ) [Течение западных ветров] (fb2) читать онлайн

— Великое Ладо, какая же она огромная. И это только одна площадка, — ахнул кто-то. — Только одна!

Посадочная площадка располагалась прямо посередине экрана. С этого ракурса казалось, что она занимает половину планеты. Это было похоже на полярную шапку, которая почему-то ускользнула со своего места да еще и выкрасилась по дороге в металлический цвет. Идеально ровный отполированный круг.

Полярные шапки! Когда-то они были и у их родной планеты. Сейчас ими могла похвастаться только Звезда гроз. Сине-зеленый шар в светлой дымке атмосферы, светлая кисея облаков, ослепительно-белые полюса — ну как на такой красоте может подстерегать опасность? Наверное, это в крови у человека, генетическая память какая-то включается при виде зеленой листвы. Недаром этот цвет — успокаивающий. Прекрасная розовая планета, их новый дом, хоть и была похожа на Холодную звезду в дни ее юности, но все же оставалась чуточку чужой. Несколько лет Стат прожил на Эо, и каждое утро, подходя к окну, заново изумлялся восходу, розовеющему небу и траве, отражающей рассвет. Розовый лес, пурпурные тени, багряные мхи. Ничего, они привыкнут. Новое поколение получит новую родину, и вырастет среди этих чудес, и уже зеленые деревья будет считать странными. Вот только утрясем проблему с синотами…

Остальные товарищи его оптимизма не разделяли. Стат и сам в глубине души не думал, что договориться будет легко, но вел себя так, будто в успехе не сомневался. Глядя на него, начинали держаться бодрее и остальные. И это к лучшему, а то ничего толком не началось, а народ уже унывает.

— Приготовиться! — прозвучал голос в наушниках. Стат сжал подлокотники, не сводя глаз с экрана. В каюте был и иллюминатор, но сейчас его закрывал люк. Считалось, что так безопасней.

Ох! Опасность, безопасность — все это пустые слова, когда ты на чужой планете, обитатели которой относятся к тебе, как к конкуренту за жизненное пространство. Что с того, что у вас общие корни? Синоты эферийцев никогда не считали братьями, гордо презирали за неспособность постоять за себя, отсутствие социальных конфликтов и технического прогресса. Но кто же думал, что так далеко все зайдет?

Все пройдет хорошо. Все непременно закончится хорошо.

Гравитация вжала людей в кресла. Все дышали быстро и прерывисто. Приближалась ровная металлическая поверхность на экране — поле космодрома. Теперь и ракеты хозяев были видны, тоже огромные, под стать площадке. Горные пики, инкрустированные металлом, вот что они напоминали.

Эферийский корабль медленно опустился и сел. Экран заволокло туманом.

Исчезла вибрация. Рассеялись дым и пар вокруг корабля. Стих скрежет, висевший в воздухе. Они прибыли на Звезду гроз, родину воинственных и недружелюбных соседей.

-Ну вот и все, — сказал кто-то. Ему ответили:

— Все только начинается.

— Ну, не убьют же они нас, — возразил первый голос. Учитывая все обстоятельства — возразил не слишком уверенно.

Их не встретили сразу. Воздух вокруг корабля давно очистился, а вокруг не заметно было ни летательного аппарата, ни автомобиля, явившегося за делегацией. Связаться со служащими космопорта не получалось. Связь не работала. Никакая.

— Они хотят, чтобы мы шли пешком? — возмутился Гран, астрофизик, самый молодой из всей компании.

— Они хотят, чтобы мы вышли из себя, — сказал Стат. — Поэтому, друзья, терпение. Мы на их территории.

Площадка уже не казалась такой ровной и блестящей. Однородная матовая поверхность простиралась до горизонта, и лишь там начинались постройки. До огромных кораблей хозяев тоже было далековато.

— Кажется, это за нами, — указал Тийн, второй социолог. К ним приближался массивный бронетранспортер.

— Это же военная машина! — ахнул кто-то. — Зачем?

— Ждем! — возвысил голос Стат. — Нас хотели разозлить, теперь хотят напугать. Друзья, мы с вами знали, куда летим. Знали и о манерах синотов. Так же нагло и самоуверенно они себя вели, даже когда к нам прилетали их торговые ракеты. Переговоры должны состояться.

Все промолчали, только Тийн буркнул:

— Да никто и не боится.

Они ждали, пока могучая машина доедет и остановится возде их ракеты. После перелета и перегрузок стоять было нелегко, но люди держались прямо.

Бронетранспортер фыркнул, затормозил. Открылся верхний люк, оттуда выглянула голова в шлеме и критически оглядела делегацию.

— Залезть сможете? — спросила голова. — А то какие-то вы тощие все.

— Простите, вы кто? — поинтересовался Стат.

— Я? Шофер я. Не летчик же.

— Понятно.

Значит, братья по солнечной системе не пожелали даже отправить к ним навстречу своих представителей — дипломатов или чиновников. Хорошо. Они не имеют права провалить переговоры.

— Залезай, ребята! — Стат обернулся на своих. Все держались уверенно и спокойно, с непроницаемыми лицами, как будто это нормально, что за дипломатами с соседней планеты приезжает шофер на бронетранспортере.

Стат первым взялся за поручень лестницы. Голова одобрительно хмыкнула и исчезла в люке.

Внутри было душно. Темно и душно, пахло металлом, пылью и чем-то странным и незнакомым. Впрочем, металлический запах преследовал его с момента приземления. Невидимый из-за перегородки водитель насвистывал что-то веселое. Стат сказал погромче:

— Что же вы такую машину за нами пригнали?

— Какую дали! — крикнул водитель, прекратив свистеть. — По здешнему покрытию самое то! И скорость у нее, машина зверь, хороша и устойчива. А вы какую хотели?

— Пахнет тут чем-то странным.

— Сиденья новые, кожаные. Ну держитесь, единым мигом домчу!

Мотор зарычал.

— Кожа? Это с животных, что ли, снята? — немного наивно спросил Гран, ощупывая сиденье. Стату страшно хотелось ответить: «Нет, с людей», но он просто сделал знак молчать. Наверняка их прослушивают.

Они не могли даже видеть, куда их везут. Сквозь шум мотора слышался свист водителя — и все. Семь человек впервые за много лет были допущены на соседнюю планету. Перед этим почти половину здешнего года эферийцы пытались договориться с правительством обеих сверхдержав по удаленной связи: объясняли, возмущались, призывали… все без толку! Наконец в подземной столице получили ответ: ну так и быть, присылайте свой корабль с посольской миссией, побеседуем… да, а что вы хотели-то? И вот их встретили, как незваных и нежеланных гостей, не позволили взять свои средства передвижения, а куда везут теперь — неизвестно. Они опустились на космодром, ближайший к главному городу республики Тиксандании. Империя Трианглет обещала прислать своих представителей.

Ехали долго. Люди не могли ни лечь, ни вытянуться во весь рост, ни еще как-то распрямить затекшие мышцы. После полета они и так чувствовали себя ужасно, но ни у кого не вырвалось и слова жалобы. А ведь посланцев синотов у себя на планете они так не встречали! Даже последних, фактически объявивших войну.

Водитель все насвистывал. Казалось, воздух у него в легких не кончится никогда. Он был весел и безмятежен. Стат усмехнулся — синоты даже охрану им не выставили, они знали, что эферийцы никогда не причинят вред безоружному человеку и не нападут толпой. Да они и не могли бы. Это означало бы провал миссии, а у них нет такого права. Они решают судьбу всего человечества. И Стат обещал жене…

В тот день, бесконечно далекий, но памятный, обрушилось перекрытие в одной из дальних пещер. Исправляли аварию автоматы, но без волонтеров-наблюдателей тоже было не обойтись. Стат пробрался в опасную зону глубже, чем надо…и очнулся, лёжа на эвакуационной тележке, а сверху, из прорези защитного шлема, на него смотрели очень строгие карие глаза.

— Лежите тихо, — возмутился девичий голос, когда Стат заворочался. — У вас могут быть внутренние повреждения.

— Вы врач?

— Да.

Стат хотел сказать, что она лечит одним своим видом, но постеснялся. Она довезла его до медпункта, проверила, насколько серьезно он пострадал, и только тогда отпустила, взяв обещание придти на следующий день, отчитаться о самочувствии и ни в коем случае не пропадать.

А он пропал. Пропал ещё в тот миг, когда увидел ее глаза, и пропадал все глубже каждый день. Быстро, очень быстро сделал предложение и получил согласие. Родители его выбор одобрили, то есть отец одобрил, а мать встревожилась:

— Дочь профессора Клада? Не знаю, не знаю…

Он удивился — в чем дело? Флёр, дочь Клада, крупного ученого, жила в детстве вместе с отцом на экспериментальной базе на далёкой Эо, потом вернулась поступать в медицинский университет. Несмотря на молодость, уже известна несколькими научными работами. Что же тут может быть плохого? В конце концов, мать тоже его поздравила, но при этом губы чуть-чуть поджала, что показывало ее недовольство. Он решил не обращать внимания и считать это обычной материнской ревностью. А потом…

— Приехали! — громко сообщил шофер. Машина остановилась. Люди, стараясь не кряхтеть и не охать, стали подниматься с мест.

Вышли они так, как и зашли — вылезли в открытый люк. В лицо ударил чистый воздух. Он только немного пах пылью, а ещё свежестью, влагой и почему-то опять металлом. Уже вечерело, небо слегка потемнело. Или же оно здесь всегда казалось словно предгрозовым? Синее, безоблачное, но со свинцовым отливом. На закат ползло солнце. Выглядело оно непривычно и в то же время невероятно уютно и… правильно. Не слишком большим, как с Розовой планеты, не слишком маленьким, как с умирающей родины.

Вокруг раскинулся город. Древняя прекрасная столица, которую им посмотреть, скорее всего не удастся. Впрочем, взгляды к себе прежде всего приковало огромное правительственное здание. Оно вздымалось над прочими строениями, как скала. То была высотная башня, имевшая форму правильного параллелепипеда (привыкшие к шестигранникам эферийцы слегка пожали плечами). Казалось, будто кто-то начал строить подпорки для неба и ограничился одной. Со стороны, обращенной к зрителям, глухая стена была полностью облицована светлым мрамором, и лишь в самом верху, словно второе солнце, горел золотой круг.

— Правительственный дворец, — сообщил вылезший следом шофер. Он снял шлем и оказался молодым лопоухим парнем, рыжеватым, веснушчатым, со щетиной вместо традиционной бороды. — Знали небось, да? Ну все, до места я вас довез.

— А дальше? — спросил Стат. Шофер развел руками:

— Дальше я без понятия, звиняйте.

— Ну что же, спасибо, что довезли, — Стат протянул руку, помня, что рукопожатие важная часть этикета у синотов. Шофер посмотрел на свою ладонь с подозрением.

— Она ж в масле у меня. Да и вы вроде как послы, а я?

— У нас все люди равны, никто не ниже и не выше других, — заверил Стат. Шофер осторожно пожал протянутую руку.

— Ну вы извините, я человек маленький… Прибудут за вами. Не бросят же.

Он быстро забрался в люк. Огромная машина зафыркала и двинулась прочь по улице, оставив делегацию чихать в облаке выхлопных паров. Стат поглядел вслед бронетранспортеру не без сожаления. Внутри была хоть какая-то иллюзия того, что о них не забыли.

— Что делать будем? — спросил Тийн мрачно.

— Ждать и осматриваться.

Город вокруг был почти пуст. Стат оглядывался вокруг и видел только нескольких людей в форме, похожей на военную — видимо, полицейских, и совсем немного автомобилей. Все они были далеко и окликнуть их не получалось. К тому же у них наверняка были четкие указания — эферийским дипломатам не отвечать.

О государственном строе и общественном распорядке на соседней планете Стат был достаточно осведомлен, хоть и ни разу не посещал ее лично. Что-то удавалось увидеть по локатовизатору, о чем-то рассказывал экипаж кораблей, прибывших на Эфери для торговли. Жители Холодной звезды разработали ее недра чуть ли не до ядра, и могли обменять излишки тяжелых металлов, в которых нуждались синоты. Ну а Звезде гроз тоже было, что предложить соседям — семена, удобрения. Потерявшая атмосферу Эфери потеряла и свою биологическую оболочку. В подземных убежищах сохранились лишь немногие виды растений, да и те иногда хирели и гибли. Обе планеты могли вести полностью автономное существование, из-за этого, а еще из-за разницы в мировоззрениях двух систем, торговля шла ни шатко, ни валко, а простое общение было еще более скудным.

Но все же, как Стату было известно, столица не пустовала никогда. Скорей всего, эту часть города перегородили из-за прибытия делегации. Значит, за ними непременно приедут, не могут же они ограничить движение надолго. А пока можно посмотреть, как живут эти удивительные и ужасные синоты.

Город был красив. Красив, несмотря на то, что живущие в глубине планеты эферийцы привыкли к строгому порядку, геометрически четким зданиям и улицам, и строго определенному количеству теплиц на участок. Гай Лир Сино — так именовалась столица. На тиксанданском языке, родственные которому слова встречались и в эферийском, это название означало «За грозой приходит солнце».

А ведь что-то в этом есть, думал Стат, разглядывая петлявшие улицы, фонтаны, удивительные дома — новые, правильной формы, и более старые, с причудливой лепкой, башенками, арками и зарешеченными окнами. На противоположной стороне улицы виднелся древний храм, покрытый строительными лесами. Видимо, его реконструировали. Особенности архитектуры трудно было разглядеть, но Стат почти уверился — этот храм похож на встречавшиеся на поверхности Эфери старые разрушенные капища. Лишнее доказательства того, что два народа друг другу не чужие! Только для синотов это не аргумент.

Рядом наконец-то затормозил автомобиль — блестящий, скоростной, обтекаемый. Открылась дверца, изнутри выглянул бородатый человек, одетый в явно дорогой черный костюм. Так одевались официальные лица.

— Что же вы тут стоите, господа? Садитесь! Я секретарь протокольной службы.

Из-за приветливого тона фраза даже не выглядела издевательством. Делегаты, переглянувшись, забрались в автомобиль. Он был длинным, с пятью парами сидений, поместились все. Стату досталось место рядом с секретарем.

Эта поездка оказалась не в пример комфортней предыдущей. Можно было хотя бы сесть удобней и смотреть по сторонам. Мимо мелькали городские улицы. Исторический центр столицы словно с картинки сошел: белое покрытие мостовой, парки, прекрасные высотные здания, набережная с высоким фигурным парапетом. Увидев реку, делегаты не смогли сдержать восхищения. Конечно, они видели реки на Эо, но эта казалась игрушечной: заключённая с двух сторон в стены из мрамора, с арочными мостами и парящими прямо над водой беседками.

«Надо обязательно будет сделать на Эо что-то похожее», — мысленно отметил Стат. — «Умеют они всё-таки строить. Хотя бы в парочке городов. Вот только договоримся…»

На секунду его захлестнул порыв отчаяния — с этими договоришься, как же! И любой договор они потом разорвут, как только он станет для них невыгоден.

Машина свернула прочь от реки. Дорога шла в гору. На одном из перекрестков Стат заметил перегораживающую металлическую стойку и полицейских рядом. Значит, так и есть, часть города перекрыта. Из-за них или ещё по какой-то причине?

Дальше шли невысокие, в два этажа, дома, окружённые садами и решетчатыми оградами.

— Частные владения, — сообщил секретарь, указав в сторону узорных заборчиков и серебристых крыш. — Скоро появится гостиный двор, где вы остановитесь. Вас примут завтра.

Стат кивнул, глядя поверх частных домов. Дальше начинались однотипные серые здания, многоуровневые развязки, а потом, почти на горизонте, виднелись дымящие трубы и скученные темные постройки — промышленные кварталы и трущобы. Не так уж прекрасна столица, если отъехать от центра.

Но стоп. Это их дела, их внутренние дела. У него задание, которое никак нельзя провалить. И потому…

Автомобиль затормозил резко. Гостиный двор тоже был памятником архитектуры, как коротко пояснил секретарь. Комплекс современных зданий, стремящихся ввысь, блестящих, с огромными окнами стоял в стороне. А их высадили перед длинной, более старой с виду постройкой, с красными стенами и белыми линиями карнизов и рам.

Над головой пронесся летательный аппарат. Эферийцы дружно поглядели вверх — у него не было ни крыльев, ни винта, он летел сам по себе. То был еще один технический секрет хозяев планеты.

— Вы переночуете здесь, — секретарь кивнул на красно-белый дом. — Завтра с утра я приеду за вами. Или вам что-то не нравится?

Стат огляделся. У огромного нового корпуса напротив стояла вереница темных автомобилей, на первом сбоку красовался блестящий треугольник, символ Трианглета. Стат перевел глаза на здание, доставшееся им. Арочные фасады, башенки, красно-белый орнамент — все это смотрелось если не новым, то вполне уютным и милым. Пусть себе господин секретарь думает, что ночевать в старой гостинице унизительно.

— Нас все устраивает.

— Еда! — спохватился секретарь, когда они уже поднимались по тесной лесенке. — Сможете ли вы есть наши блюда? Вы же у себя питаетесь какими-то концентратами… или нет?

— Благодарю, мы не нуждаемся в пище, мы действительно привыкли к консервам и взяли их с собой. В наших рюкзаках.

Стат мельком подумал, что никто их даже не обыскивал — настолько синоты были уверены, что соседи по солнечной системе оружия с собой не возьмут. Или, что более вероятно, их давно незаметно проверили портативным детектором.

— Как знаете, — синот пожал плечами. — Неужели вы опасаетесь, что вас отравят? Напрасно, напрасно. А ваша одежда? Вы собираетесь явиться на прием в этих, с позволения сказать, купальных костюмах?

Стат нахмурился. Комбинезоны были привычной и функциональной одеждой как в подземных городах, так и на дикой безлюдной Эо. Во внутренних карманах хранилось все, что могло пригодиться в случае аварии: капсулы с «сухой водой», лекарства, рация. Капюшоны и дыхательные маски не просто поглощали избыток кислорода, но и могли стать его источником при утечке воздуха. Он максимально вежливо объяснил это секретарю, но тот и слушать не стал.

— Господа послы, видно, что давненько вас не принимали в цивилизованном обществе. Завтра вам принесут подходящие костюмы, выберете себе по размеру. А пока отдыхайте и готовьтесь к встрече.

Президент Тиксандании Апатуриано встал не с той ноги.

Глава государства, да что там, глава половины планеты, не с той ноги вставать не имеет права. Пусть в стране грядет очередной экономический кризис, пусть в одном из крупных городов начинается забастовка, а южное побережье постигло стихийное бедствие. Это были рабочие моменты, неприятные, но привычные. Даже предполагаемое выступление императора соседней державы, который собрался уйти на покой и оставить на троне одного из принцев, не вызвало у Апатуриано особой тревоги. Раздражение — да. Он, Апатуриано, еще далеко не стар, а император делал такие заявления уже третий раз на его памяти. Сейчас две сверхдержавы соблюдали вооруженное до зубов перемирие, которое могло пошатнуться в любой момент. Например, в случае смены власти одной из стран.

И все же не это нарушило душевное равновесие президента. И конечно, не предстоящий визит эферийцев, этих пещерных чудаков, не умеющих воевать. Утром, заглянув в зеркало, Апатуриано вдруг заметил, что в его глазах отразился тонкий золотой ободок вокруг темной радужки. Он мелькнул мгновенно, но явственно. И по спине вдруг пробежал холодок, а в груди образовалась противная пустота. В далеком детстве Апатуриано слышал старинную легенду — золотой ободок отмечает тех, кому предстоит в течение нескольких лет покинуть этот мир. Великая мать, Звёздная хозяйка, заглядывает в лицо человеку, и некоторым оставляет свой знак. Видят его не все, лишь потомки древних жрецов, но это верная примета — тот, чей взор отмечен золотым ободком, недолго будет топтать грешную землю.

========== Падающая звезда. От имени народа ==========

Можно ли выспаться, когда твое тело лежит на кровати в старенькой гостинице, на враждебной планете, в невообразимой дали от родного дома, а мысли судорожно мечутся по всей солнечной системе. Завтрашний день все решит, мелькало в голове, когда сознание путалось и глаза закрывались от усталости, и Стат сразу же приходил в себя, а остатки сна улетали куда-то.

Завтра, завтра, завтра. То есть, уже сегодня. Наверняка давно перевалило за полночь. Кажется, где-то, очень далеко, раздался треск или череда резких ударов. Это было похоже на звук ружей, эферийский ультразвуковой флан стрелял совершенно бесшумно. Синотский лучевой пистолет — тоже. Именно плазменным оружием уничтожили много лет назад первую эферийскую базу на Эо. Представители Сино Тау, прибывшие на Эфери для торговли, отговорились, что то было недоразумение. Но потом трагедия повторилась, а синоты заявили, что Эо целиком и полностью принадлежит им, потому-де, что они к ней ближе.

Примут ли их? После того, как полгода они не могли договориться о встрече, как болтались сутками на орбите, дожидаясь разрешения на посадку? Если пребывание здесь затянется, у них и консервы кончатся.

Примут. Непременно примут. Не думать, не думать о плохом. Флёр, когда он уезжал, рыдала, как по покойнику…но они же все пока живы. Хотели бы синоты их убить — давно бы это сделали. А миссию провалить он не может. Потому что…потому что…

Их второй ребенок должен родиться на Утренней звезде.

-…Вы, молодые люди, теперь верные друзья и соратники! — так их поздравляли после свадьбы. Флёр смеялась и смущалась, а Стат думал, что соратников у него вообще-то и так полно. Но вот Флёр…

Брачная ночь запомнилась ему, как что-то сумбурное. Болезненно-робкие прикосновения, становившиеся все смелее, и смущение, и восторг, и…желание, которого одна ночь утолить не могла. Он втайне надеялся, что беременность сразу не наступит. Тогда процедуру — в медицинском пособии это стыдливо именовалось «процедурой» — разрешалось повторить через десять дней. В крайнем случае ещё через десять, но это уже было исключением, дальше брак считался бездетным, и супруги должны были посвятить жизнь работе бок о бок во благо общества, а не низменным инстинктам.

Но уже через несколько дней Флёр, смущаясь, призналась, что ждёт ребенка. Это было счастьем, и ему даже стыдно стало за разочарование, что радость обладания друг другом оказалась такой короткой. Дальше они жили, как миллионы пар, оба погрузились в работу, потом — в уход за новорожденным.

Маленькому Стату (малыша назвали в честь отца) исполнилось полгода, когда они впервые поссорились. Флёр только уложила ребенка на дневной сон и стояла у кроватки, любуясь им. Стат подошёл сзади и обнял ее, чувствуя себя почти счастливым — у него любимая работа, очаровательная талантливая жена, здоровый крепкий сын, что ещё человеку надо? Близость молодого женского тела пробудила определенный дискомфорт, но он понадеялся, что Флёр не заметит.

Она заметила. Внезапно оттолкнула его, вырвалась из объятий, подхватила на руки сонного ребенка и отбежала в угол, прикрываясь малышом, как щитом.

— Что ты?

— Что я? Что я? — у неё по щекам бежали слезы. — Это ты что! Подумай, что ты делаешь.

Ребенок проснулся и тоже заплакал, не понимая, что происходит.

— Флёр! Я всего лишь тебя обнял!

— Не надо, Стат, — всхлипнула она. — Ты хочешь, чтобы его у нас отобрали, да? Ты хочешь, чтобы его отобрали? И поместили в воспитательный сектор?

Они помирились ближе к вечеру долгого эферианского дня (свет в подземных убежищах включался и выключался одновременно с восходом и закатом на поверхности). Стат пообещал сходить к психологу и сходил, хотя подозревал, что ничего полезного тот не скажет.

Он и не сказал. Улыбаясь и заверяя, что ничего страшного не случилось, выдал общие фразы о кризисе, через который проходят все пары, особенно совсем молодые. Заверил, что с этой проблемой может справиться любой человек, если вспомнит, что он не животное, а разумное существо, способное контролировать свои инстинкты. В медицинском справочнике написано все, что может помочь в таких случаях — холодный душ, физические упражнения, возможно, лёгкое снотворное. Но если проблема станет серьезнее, лучше обратить к врачу за медикаментозной корректировкой. Стат сказал, что оздоровительных процедур ему должно хватить, и попрощался с психологом, проклиная себя, что вообще к нему пошёл.

Холодный душ и физические упражнения он полюбил страстной любовью — к тому же и тренажёры располагались на той же этажной площадке, что и их комната.

Одновременно Стат вдруг вспомнил недовольство матери его будущей невестой. Он долго терзался муками совести, не желая ничего предпринимать втайне от Флёр, но потом все же отправился к матери на работу и прямо спросил, почему она была против его брака. Мать немного повозмущалась, заявила, что вовсе не хочет быть сплетницей, но затем начала рассказывать. Мать вообще любила, чтобы ее упрашивали. Синоты, уверенные, что у эферийцев не бывает маленьких человеческих слабостей, глубоко заблуждались.

Профессор Клад, отец Флёр, был одним из известнейших учёных в области микробиологии. В год, когда на Эо была основана первая база, профессор уехал туда вместе с женой, тоже видным микробиологом. На Эфери остался их сын, подающий надежды молодой человек, автор нескольких научных статей. Его труд требовал время от времени подниматься на поверхность. Там и произошла трагедия — дикий, нелепый несчастный случай. Он перепрыгивал через трещину, и ее края неожиданно разъехались. Такое бывает раз в миллион лет.

Осиротевшие мать и отец срочно прилетели на похороны сына. Это спасло им жизнь. Базу на Эо обстреляли синоты. Погибли все исследователи, включая родителей профессора Клада.

Разумеется, не было человека, который не сочувствовал бы столь страшному горю. Все, кто мог, выражали соболезнование Кладу и его жене. Профессор весь почернел, ни с кем о своей тройной потере не говорил, не вылезал из лаборатории — нормальная реакция на смерть близкого человека. Окружающие надеялись, что постепенно боль утихнет, людям свойственно утешаться работой.

Через несколько лет стало ясно, что Клад с женой утешились не только работой. Увидев жену профессора и ее округлившийся живот, коллеги отводили глаза и вспоминали про какие-нибудь срочные дела в другом помещении. При всем сочувствии люди качали головами и вздыхали — жаль, что осиротевшая чета пошла на этот шаг, все равно ведь дитя отберут. Так было заведено многие годы.

На предохранение воздержанием эферийцы решились вскоре после катастрофы и переселения под землю. Для огромного количества людей отчаянно не хватало пространства и ресурсов. Были введены нормативы на воду и продукты, люди мрачно шутили, что и воздухом скоро начнут дышать по расписанию. Разумеется, противозачаточные средства цивилизация придумала уже давно, да вот незадача — все они допускали коэффициент неудач, пусть и совсем небольшой. Для пятидесятимиллиардного человечества эти скромные цифры превращались в несколько миллионов лишних рождений в год. На то, чтобы прервать уже наступившую беременность, эферийцы пойти не могли, любая человеческая жизнь была для них священна. Оставался один выход, который давал стопроцентную гарантию. Его и использовали, тем более, в эферийском обществе никогда не было культа телесных удовольствий. В сложившихся обстоятельствах воздержание казалось естественным — люди и так живут друг у друга на головах, это какое же жизнелюбие надо иметь, чтобы в таких стесненных условиях предаваться порокам.

Шли столетия, население сокращалось, но аскетическая риторика не менялась. Вместе с человечеством убывали и доступные ему ресурсы, строгих нормативов на воду и пищу уже не было, но мало ли, как повернется жизнь. Людей призывали к умеренности и душевной чистоте. Для новых поколений единственное за всю жизнь исполнение супружеских обязанностей (о внебрачных связях не могло быть и речи) стало таким же привычным, как и жизнь под землей, безвоздушная мертвая поверхность, черное небо и солнце среди звезд, и висящая сверху уродливая глыба Катагиса.

Иногда вторые дети все же рождались. У родителей их забирали, как и уже имеющихся первенцев. Ведь если люди не смогли обуздать собственные грязные желания, каким примером они бы стали для подрастающего поколения? Эферийцы боготворили детей, и такое наказание для них было хуже смерти. Да и отношение окружающих к нарушителям менялось, пусть и совсем незначительно.

Закон был един для всех — поблажек не делалось даже для тех, кто первого ребенка потерял. Случалось это крайне редко, но иногда ведь рождались и близнецы. Осиротевшим родителям глубоко сочувствовали и советовали заглушить тоску работой на благо общества.

Этот закон и нарушили профессор Клад с женой. Дочь у них изъяли сразу после ее рождения. А еще через год жена профессора поднялась на безвоздушную поверхность и открыла стекло гермошлема.

Потерявший абсолютно всех близких Клад вернулся на Эо и погрузился с головой в научную работу. Вскоре под его руководством группа ученых вывела новый штамм бактерий, ускоряющий разложение — так, убитый ящер или вырубленный папоротниковый лес уже через десять дней превращались в перегной. После этого Клад обратился с письмом к ученому сообществу, умоляя вернуть ему единственного родного человека — позволить забрать девочку из воспитательного сектора. Профессор обещал перевезти дочь на Эо и в благодарность работать над проблемой переселения ускоренными темпами. На новой просторной планете ведь и запрет на второго ребенка наверняка будет снят! К отцам эферийцы вообще были несколько более снисходительны, чем к матерям, ибо за чистоту помыслов в семье отвечает именно женщина.

Сообщество подумало… и, ввиду исключения постигшей беднягу трагедии и его заслуг перед обществом, девочку забрать разрешило. Так Флёр почти все детство провела на Эо, вернувшись на Холодную звезду только в начале занятий в высшей школе.

Стат, узнав о прошлом жены, несколько дней предавался самобичеванию за то, что полез узнавать семейные тайны Флер втайне от нее. Потом понемногу успокоился, пообещал себе не напоминать ей об этом никогда ни словом, ни намеком, и их жизнь потекла по-прежнему. По той самой причине они ссорились еще несколько раз. Да и не ссоры это были, просто Флер при любой, самой невинной попытке проявления супружеской нежности, ударялась в панику. Его ли она боялась или самой себя?

Физические упражнения. И холодный душ…

Стат-младший вырос, выбрал себе профессию такую же, как отец. И в общем-то, все было почти хорошо, когда подтвердился печальный факт — кора планеты уже с трудом выдерживает давление изнутри. Трещина, погубившая сына профессора Клада, не единственная, их с каждым годом становится все больше, через них улетучивается воздух из подземных хранилищ. С переселением на Эо нужно поторопиться!

…Пронзительный резкий звук разорвался в голове. Стат подскочил, запутался в одеяле, чуть не рухнул с кровати на пол. Где-то за стеной звенел звонок, усиливаясь, как сирена. Товарищи, такие же невыспавшиеся и взъерошенные, повскакивали со своих постелей.

— Где-то тревога! — решил астрофизик Гран. Он первым встал на ноги, прошел к двери, распахнул ее и крикнул:

— Что случилось? Авария?

Из коридора внутрь заглянул ухмыляющийся служащий.

— Просто звонок на побудку. Никогда не слышали? У нас так. Это знатные господа выбирают, когда вставать, а всем простым людям каждое утро такая побудка, чтоб не залеживались. Да и вас велено поднимать. Скоро за вами приехать должны!

Приехали за делегацией рано. Они еле успели умыться, перекусить, собраться с мыслями. Идеальная память эферийцев позволяла помнить заготовленную речь наизусть, но все же Стат начал повторять ее про себя, когда к ним в номер поднялся человек — не вчерашний секретарь, его заместитель. Прибывший с ним угрюмый синот с бледным, лишенным мимики лицом, притащил целый ворох мужских костюмов, которые обычно носили официальные лица. После некоторых возмущений и недоумений: «Это же неудобно! А галстук, так он называется, да? Так вот, он шею душит!» эферийцы переоделись на местный манер.

— Теперь мы похожи на синотов, — сказал Март, третий социолог, пытаясь заглянуть себе за спину. Зеркала в номере не было, о том, как они выглядят, они могли судить лишь по словам товарищей. Заместитель секретаря усмехнулся, выражение лица его спутника не изменилось ничуть.

— Не похожи, — Стат поправил воротник. Он был уверен, что хозяева планеты предложили им костюмы не с доброй целью. — Мы готовы. Пора?

Дорога показалась короче, чем накануне. Они ехали исключительно через центральные кварталы, перекрытые для движения других машин, как и вчера; вокруг мелькали высотки, глухие, без окон, и почти сплошь застеклённые, но все невыразительных серых оттенков. Были это промышленные или правительственные здания, Стат догадаться не смог. Их сопровождающего никто расспрашивать не захотел. Бледный молчаливый шофер держался так, будто наелся отравы, и тем более ничего не рассказывал.

Не шофер решает, как поступят ведущие лица государства. У них нет права на неудачу. Нет, нет и нет.

Площадь открылась внезапно. Она была огромна, как и площадка космодрома — казалось, от одного края до другого нужно идти все утро. Ее окружали здания, явно построенные в разное время -‘ настолько отличались их стили. Но все эти постройки были обрамлением главного исполина — уходящего в небо Правительственного дворца. Золотой круг у его вершины тянулся к солнцу, своему подобию.

Стат перевел взгляд вниз. На огромной площади, вымощенной светлой брусчаткой, нашлось место фонтанам, беседкам, круглому низкому открытому амфитеатру. А сбоку, не у самого края, но и не в центре, притаились какие-то непонятные сооружения. При их виде Стату стало неуютно, да и не ему одному. Гран вдруг обратился к их немногословному провожатому:

— Простите, вон там у вас что?

— Где? — обернулся помощник. Идущий рядом с ним шофер ни на миг не изменился в лице и не повернул головы.

— Вон те перекладины, — Гран указал на них рукой. — Это какие-то спортивные снаряды?

Помощник усмехнулся. У него с лица вообще не входило насмешливое выражение, будто он водил по столице невоспитанных дикарей.

— Снаряды, — сказал он, — снаряды, можете не сомневаться. Да только те, кто на них занимается, долго не живут. Вы не знаете, что такое толпа? Порой ей нужно вживую показать, что ждёт ее главарей. Иначе в узде не удержать.

Эферийцы переглянулись. На мгновение у всех в глазах мелькнул ужас понимания. Только астрофизик Тийн морщил лоб — он посвятил жизнь точным наукам, а историю, тем более, древнюю, давно и благополучно забыл.

— Виселицы, — одними губами прошептал Гран. Стат взглядом сделал знак молчать, хотя их все равно бы не поняли. Редко кто из синотов хорошо знал эферийский язык.

Открылась огромная массивная дверь посреди белых колонн. Помощник секретаря остановился:

— Дальше вы сами.

Стат шагнул на первую ступень лестницы с уверенным выражением лица. За ним последовали остальные. Ковер под ногами казался с виду ворсистым и пушистым, как эоанский мох, но идти по нему было удобно. Шаги почти не слышались. У пролета лестницы стоял человек, бледный, строгий, похожий как две капли воды на оставшегося внизу шофера. Стат не успел удивиться — человек согнул руку, указывая вверх. На лице его не отразилось ни единой эмоции.

Когда у следующей лестничной площадки Стат увидел ещё одну точную копию шофера, он понял — то были не люди, роботы. На Эфери часто прилетали корабли с частично роботизированным экипажем. Механизмам не страшны были ни космические лучи, ни неровности поверхности. А ещё они были идеальным оружием. Немногие уцелевшие с эоанской базы говорили, что именно роботы испускали смертоносную энергию…

После десятого пролета Стат понял, что нескончаемая лестница — это очередная хозяйская шутка. Разумеется, в таком здании был лифт, и не один. Их заставили идти пешком. Чего от них ожидают? Возмущения? Того, что они повернут назад и откажутся от своей миссии, или начнут скандалить? Прав на ошибку у них нет. Он обернулся, ободряюще кивнул остальным. Ради Флёр и малыша он пешком хоть на самый верх поднимется. К тому же хозяева планеты забыли, что подземные убежища эферийцев тоже очень даже многоярусные, и подъемники возможны не везде, так что такая зарядка для гостей вполне привычна!

На пятнадцатом по счету пролете очередная черная фигура протянула руку не вверх. Робот указал на боковую дверь, за которой открылся просторный холл. Там уже механические люди стояли шеренгой.

Одинаковые ничего не выражающие глаза смотрели сквозь эферийцев. На другой стороне холла, через высокий арочный проход, виднелся зал. Там их и ждали.

Стат с товарищами прошли половину холла, когда сбоку бесшумно разъехалась стена. За ней появилась светлая зеркальная кабина лифта. Оттуда вышли несколько ярко одетых человек — все чем-то похожи друг на друга, но не роботы. Смуглые, темноволосые и темноглазые, с жиденькими длинными бородками, круглолицые и скуластые. То были представители Трианглета, империи Восточного континента. Обе сверхдержавы периодически заключали перемирие и так же периодически его нарушали. Трианглетцы, невероятно трудолюбивые, замкнутые и подозрительные люди, во время своих визитов на Эфери ничего о себе не рассказывали, торговались за цену до последнего атома покупаемых ими металлов, зато и отношение от них было неизменно чопорно-вежливое. За исключением, конечно, того случая, когда они выжгли плазмой базу на Эо. Более открытые тиксанданцы носили пышные бороды, отличались светлым цветом глаз и волос, любили поболтать в свободную минуту (а свободная минута у них была всегда, когда начальник смотрит в другую сторону), охотно делились историями из жизни, громко хохотали над удачными шутками, а шутили частенько на темы, заставлявшие эферийцев сперва краснеть и отводить взгляд, а потом требовать это безобразие прекратить.

На трианглетцах были привычные для них костюмы — не пиджаки и брюки на западный манер, а темные балахоны, расшитые яркими узорами, в которых периодически повторялся треугольник. Их не стали заставлять одеться в манере тиксанданцев.

Потому что у них тоже оружие, подумал Стат, провожая взглядом трианглетских послов. Оба народа Сино Тау, находившиеся в состоянии полувражды, друг друга терпеть не могли, трианглетцы за глаза обзывали тиксанданцев кругляками, но те тоже были хороши и дразнили противников угловатыми. Эферийцам после нападения синотов оставалось только отводить душу, используя оба прозвища.

Угловатые прошли в зал первыми, обогнав эферийскую делегацию. По их непроницаемым физиономиям все же можно было понять — они считали такое положение дел само собой разумеющимся. За послами следовали их роботы, почти не отличавшиеся внешне от тиксанданских. Стат только удивился — надёжны ли такие охранники, можно ведь подменить робота хозяев, чтобы организовать покушение, и наоборот. Хотя что за глупости. У них наверняка есть встроенная защита от подмены. Надо же, прибыл на Сино, вырядился в здешний костюм, и уже думает, как синот.

Послы Трианглета вошли в зал. Дорогу Стату с товарищами преградил робот. Он просто встал безмолвной глыбой на пути, глядя сквозь них своими стеклянными глазами. Эферийцы остановились.

Слышно было, как в огромном светлом зале раздавались аплодисменты и приветственные возгласы. Глава трианглетской делегации ещё на середине пути начал произносить речь. Это было в их обычае — угловатые, люди деловые, не тратили время на то, чтобы вплотную подойти к собеседнику. Таким же быстрым, щелкающим и отрывистым был их язык. Одновременно заговорил переводчик. Стат, как и все эферийцы, обладал острым слухом и легко выучил оба языка. Трианглетский посол призывал к взаимопониманию и сотрудничеству. Ну-ну. Не сегодня-завтра две страны сорвутся в очередную войну, несущую смерть и разрушения, а сейчас синоты упражняются в лицемерии и выглядят лучшими друзьями. А им, эферийцам, наверняка продемонстрируют, что они здесь чужие.

Он не ошибся. Когда стихли аплодисменты и робот убрался с дороги, делегация вступила в зал в полной тишине.

Зал тоже был огромен. Длинный алый ковер, как кровь, пролитая на пол и растертая валиком. Потолок, светлый и высокий, как небо. Стены, покрытые фресками, только впереди пустое пространство, и висящий посередине позолоченный круг. И там, на возвышении, в окружении охраны стоял человек, от которого зависела судьба эферийской цивилизации.

Нет, не только от него одного, думал Стат, отсчитывая шаги и не слыша сердца. Тиксандания — республика, все вопросы решаются голосованием. Или, как иногда шутят синоты, голосуют деньгами — то есть богатые люди, не занимая правительственных постов, могут вполне себе влиять на правительственные решения.

Конечно, им невыгодно отдать Эо эферийцам. Но…

А человек на возвышении приближался, как приближается утес к летящему на негокрылатому аппарату. Нестарый мужчина, приятной внешности, с короткой ухоженной бородкой, в таком же темном костюме, в который обрядили Стата. Только держался он куда более свободно и уверенно, что и неудивительно, — он привык и к этой одежде, и к этому залу.

Карие глаза смотрели на Стата, не мигая. В них не было злобы или равнодушия, в них даже угадывалось сочувствие. Но Стат подошёл ближе, к самим ступеням, и президент Апатуриано перевел рассеянный взгляд поверх его головы.

Вокруг стихли смешки и негромкие разговоры. Все Национальное собрание смотрело на эферийскую делегацию. Возможно, кто-то должен был объявить, что прибыли именно эферийцы, или дать знак, что послу дозволено начать выступление. Стат не дождался ни того, ни другого.

— Господин президент! — произнес Стат. — Мы прибыли сюда по поручению нашего народа. Я имею честь вручить вам послание народа Эфери Тау, в котором все мы выражаем надежду, что нашим планетам удастся прийти к взаимопониманию. Господин президент, прошу вас!

Президент Апатуриано молчал. Мгновение, другое, десять — а он не двигался с места. Чиновники, стоявшие по бокам возвышения, начали улыбаться и переглядываться. Президент не протянул руки и не сошел хоть на ступеньку ниже, просто стоял, будто ждал ещё чего-то.

— На колено, — произнес усатый полный человек слева от Стата. — Когда обращаются к высшему лицу в государстве, встают на одно колено.

Стат впервые слышал о таком обычае. Более того, он был уверен, что трианглетцы колен не преклоняли. Он даже не мог обернуться на своих товарищей и спросить совета у них. Может быть, правильно будет пойти на унижение ради спасения своего народа? Или же синоты просто над ним посмеются?

Что-то дрогнуло в глазах президента. Апатуриано еле заметно повел зрачками из стороны в сторону. И Стат выпрямился так, что чуть не качнулся назад.

— Прошу вас, господин президент.

Апатуриано щёлкнул пальцами. Стоявший рядом робот спустился на пару ступенек, принял бумаги из рук эферийца.

— Благодарю. Не уверен, сможем ли мы прийти к взаимопониманию при столь разных мировоззрениях, но с посланием ознакомлюсь. Вы можете изложить вашу просьбу.

Усатый толстяк зло сверкнул глазами и отступил назад. Стат перевел дух. Первый шаг был сделан.

Комментарий к Падающая звезда. От имени народа

Замечательный фильм Посол Советского союза с замечательной Юлией Борисовой. И тоже неплохая Легенда о Коловрате. “Вот ты и встал на одно колено”.

Шведский король принимает грамоты у Кольцовой, после того, как она делает книксен - но даме в книксене приседать позволительно, а мужику на коленки бухаться - нет.

========== Падающая звезда. Переговоры ==========

Сколько их тут было! Стат впервые в жизни видел такое количество бородатых лиц. Не то, чтобы это было некрасиво, скорее, непривычно. У кого-то была небольшая аккуратная бородка, как у лидера тиксанданцев, у кого-то большая и окладистая, кто-то ограничился усами, как зловредный толстяк. Все они и не думали соблюдать тишину, счастье, что хоть говорили не в полный голос. Ладно, главное, чтобы его слышал Апатуриано. Стату ведь не показалось это движение зрачков.

— Господин президент, впервые за много лет представители нашего народа посещают вашу планету. Увидеть нам удалось не так много…

— Еще бы вы видели много! — буркнул кто-то сзади.

-…но по поводу увиденного я могу только высказать свое восхищение. Природа щедро одарила Сино Тау. Надеюсь, вы знаете, что наша планета этим похвастаться не может.

— Знаем! — ехидно сказал сзади другой голос. Апатуриано слегка нахмурился. Вокруг мгновенно стало тише.

— Ваши корабли иногда посещают Эфери Тау для взаимовыгодных торговых отношений. Вы должны быть в курсе, как обстоят дела на нашей планете. Мы практически потеряли атмосферу. Население вынуждено было уйти вглубь планеты.

Апатуриано надменно кивнул.

— Почти пятьдесят тысяч лет мы обустраивали жизнь под землей и справлялись не так уж плохо. Мы разрабатывали свои недра, освоили глубинные пласты литосферы, что позволило нам торговать с вашей планетой столь необходимыми вам тяжелыми металлами. При этом наш народ использует только энергию солнечных батарей. Но сейчас, к сожалению, мы больше не можем оставаться на Эфери Тау. Запасы воды и воздуха заканчиваются. Если мы не покинем планету в ближайшую сотню лет, последствия могут быть катастрофическими.

Стат перевел дух, услышал, как позади его кто-то из эферийцев вздохнул эхом. У него пересохло в горле. Это был не их очищенный подземный воздух, не влажная теплая атмосфера Эо, не запах озона, преследовавший снаружи. Здесь наверняка тоже работала искусственная очистка, гонявшая туда-сюда воздушные потоки. Отчётливо чувствовался сквозняк. Неужели им самим уютно? Или они привыкли?

Синоты смотрели на него без вражды, но и без особого интереса, меж собой не переговаривались — Апатуриано тяжелым взглядом обвел зал, и этого им хватило.

— Эо Тау — наш единственный выход, господин президент. Разумеется, если бы мы могли добраться до соседних звездных систем, мы бы так и поступили. Ваши пилоты рассказывали, что экспедиции находили не так уж далеко от нашего Ладо другие солнца и другие обитаемые планеты без разумной жизни. Вы можете добраться до них, мы — нет. И потому у нас нет альтернативы.

Апатуриано слегка кивнул, но скорее в знак того, что слышит, чем согласия. Он спустился на одну ступеньку и произнес:

— Тем не менее, вы не должны были забывать, что вы не одни в нашей солнечной системе.

— Господин президент, — Стат склонил голову, — от имени моего народа я приношу вашему народу извинения. Но мы были уверены, что вы знаете о нашем бедственном положении и не станете возражать. Ваши пилоты, прибывающие к нам для торговли, могли видеть, что мы живем в тесноте, что на Эфери Тау не хватает воды и воздуха.

— В тесноте, в тесноте, — сказал вслух человек с торчащим злым носом и узкой полоской растительности на подбородке. — Небось, и в сортире у себя повернуться не можете!

Апатуриано даже не скосил глаза в сторону шутника, лишь слегка сжал губы. Остроносый смолк.

— Ваши пилоты рассказывали о множестве планет, — возвысил голос Стат, — прекрасных планет! Еще более прекрасных, чем Утренняя звезда. Мы были уверены, что если вы, с вашими возможностями, до сих пор ее не колонизировали, значит, у вас не было в ней нужды.

Апатуриано снова щёлкнул пальцами. Робот развернул эферийские бумаги, держа их так, чтобы президент мог проглядеть послание и не терять из виду зал.

— Вам следовало бы сначала спросить, не является ли Эо чьей-то собственностью, — произнес президент, бегая глазами по строчкам. — Мы, знаете ли, потому и не колонизировали ее, что могли сделать это в любой момент. На фотонной ракете лететь до Эо не дольше, чем перейти пешком Дворцовую площадь.

— Господин президент, мы бы, безусловно, спросили о ваших планах, но наши планеты не поддерживают почти никаких отношений, кроме торговых. Сино Тау закрытая планета. После трагедий на наших базах мы напрасно пытались вызвать ваше правительство несколько десятков дней. Кроме того, экипаж ваших торговых кораблей наверняка видел наши ракеты и прочее космическое оборудование. Куда ещё мы могли летать в нашей солнечной системе, как не на Утреннюю звезду?

— Откуда экипажам было это знать? — пожал плечами Апатуриано. — Если вы их об этом не информировали? Ракеты могли отправиться куда угодно. Да, кстати… я читаю ваш документ и понять не могу — кто вас сюда отправил?

— Наш народ.

— То есть — народ? Почему не правительство?

— У нас нет правительства.

— Как же вы существуете? Кто вами управляет?

— Те, кто в данный момент наиболее компетентны… как правило, это члены ученого сообщества. Но как правило управления нам не требуется. Мы сами способны распределить обязанности и выбрать руководителя.

— Странно, — президент сделал роботу знак, и тот убрал документ. — Если отрубить курице голову, она бежит, не разбирая дороги. Не поэтому ли вы поступили, как эта курица? Народ это масса и толпа, он не способен решить свою судьбу. Мне странно договариваться о чем-то с людьми, с которыми у нас настолько разнится само понятие государственности…

— Неужели ваши принципы позволяют вам уничтожать людей за то, что у вас с ними различается понятие государственности? Позвольте не поверить в такую чудовищную принципиальность.

— Дело не в принципах, — Апатуриано скрестил руки на груди и словно замкнулся этим жестом. — Если возникают конфликты, ущемляющие наши интересы, мы их решаем, вот и все.

— Около сорока наших лет назад возле нашего лагеря на Эо опустился корабль с Сино Тау. Мы имели возможность наблюдать за началом встречи, у нас сохранилась запись. Представители обоих народов поначалу общались вполне мирно, но вот закончилось все тем, что наша база была частично разрушена, а исследователи убиты.

Стата несильно толкнул в спину Март, он обернулся и увидел поднимающегося с места посла Трианглета. Узкие черные глаза смотрели на эферийцев без презрения и вообще всякого выражения, как на неодушевленную помеху.

— То была провокация, — угловатый говорил на тиксанданском почти без акцента. Усилители звука разносили его слова по залу. Обычные и неудобные, по их мнению, микрофоны, синоты давно не использовали. — Провокация эферийских представителей. Они солгали, сообщив о своих мирных намерениях. На самом деле у них было оружие.

Стат по возможности незаметно сделал глубокий вдох. Держаться надо спокойно.

— Это не провокация, а недоразумение. Никто из нашего народа не способен на ложь и вероломное нападение, поверьте, это совершенно невозможно!

— Оружие у них было, — повторил трианглетец.

— Какое? Может быть, ультразвуковые ружья?

— Да! Именно!

Стат развел руками:

— Но, господа. Я уверен, что вы в курсе — Эо Тау переживает тот период развития, который на наших планетах завершился уже давно. На ней растут огромные плотоядные растения и бродят гигантские хищные ящеры. К сожалению, человек не может ни одолеть их без помощи оружия, ни убежать от них. Поэтому у наших исследователей были с собой ультразвуковые ружья. Но ни один эфериец просто не мог применить их против человека.

— Оружию, — угловатый прищелкнул языком, — все равно против кого его применяют… У него нет ни слуха, ни зрения, ни разума.

Он сел на свое место с видом человека, который не верит ни единому слову собеседника. В зале зашумели. Апатуриано пришлось сделать знак молчать.

— Пострадал ли в то время кто-нибудь из ваших людей? — спросил Стат. Угловатый поиграл желваками на скулах и бросил свысока:

— Мы не обязаны не перед кем отчитываться.

Ответил, хотя мог промолчать. Конечно, это не было ни победой, ни маленьким шагом по направлению к ней, но…

— Насколько я знаю — никто.

— Чем вы можете это подтвердить? — холодно спросил второй угловатый. Спросил на своем родном языке и с вызовом в глазах — ну-ка, переведи, если сможешь.

— Нам не позволили взять с собой нашу технику и наши запоминающие устройства, на которых запечатлен вид базы после разгрома. Но на месте трагедии не было ни единого тела, принадлежащего синоту. Ни одного пострадавшего синотского летательного аппарата, — ответил Стат тоже по-трианглетски. Зрачки угловатого слегка расширились. Тиксанданцы наречие Восточного континента учили с трудом, справедливо считая, что на нем можно язык сломать.

— Кроме того, — добавил Стат, — если бы доказательства противного были у вас, вы бы их предоставили, правда?

— Мы не обязаны отчитываться ни перед кем, — сказал первый угловатый. По его лицу видно было, что переговоры ему надоели, толком не начавшись. — Вы заняли чужую территорию. Этот факт неоспорим.

Вокруг негромко зашумели. Национальное собрание дружно вспомнило, что угловатые им тоже так себе соседи и ни в коем случае не союзники.

— Территория пока что не ваша, — рявкнул сзади мощный бас. — Это не решенный вопрос, господа, вы поторопились.

Стат быстро обернулся. Рядом с делегацией остановился высокий, широкоплечий человек, с намечающимися залысинами и густой черной бородой. Он смотрел на трианглетских послов и обращался к ним. Стат узнал генерала Мегасколико. Генерал, помимо военной карьеры, сделал себе имя на изучении химии и несколько раз приезжал на Эфери, так как его специализацией были именно тяжелые металлы. Он даже великодушно позволил перевести на эферийский некоторые свои статьи, посвященные урановым рудам, и объяснил это так:

— Все равно вы их потом нам продаете!

От объяснений тогда чуть не посыпался подземный свод. У генерала были две отличительных черты — его громовой голос, которым можно было сбивать птиц на лету, и его борода. Ухоженная, гладкая, черная, как космос, и блестящая, как зеркало, она была предметом особой гордости Мегасколико.

— Здравствуйте, господин генерал, — произнес Стат. — Помните, я переводил вашу статью о методах сепарации? Я вижу, у вас все еще самая роскошная борода во всей солнечной системе?

Генерал заулыбался, подняв руку к подбородку.

— Польстили, — пророкотал он. — Да, выглядеть надо, соответствовать… Все же с ней другой вид. Не то, что у этих, — Мегасколико слегка кивнул в сторону угловатых. — Наглецы они. Рассчитывают на всю Эо, так как их, видите ли, миллиард.

Генерал искренне полагал, что говорит шепотом, и все же добрая половина зала его услышала. Услышали, наверное, и трианглетцы, которые так и сидели с каменными лицами, выставив вперед свои жидкие бороды. Отчитываться перед тиксанданцами они тем более не рвались.

— Вы явились сюда из-за событий сорокалетней давности? — спросил Апатуриано, дождавшись, пока общий гул голосов немного утихнет.

— Нет, господин президент, — ответил Стат. — К сожалению, недавно трагедия повторилась. Еще один наш лагерь подвергся нападению.

— Вы опять обвиняете нас? — прищурился Апатуриано.

— Нашему народу этого бы не хотелось.

— Но по-вашему, все конфликты всегда спровоцированы Сино Тау?

— Господин президент. Последние пятьдесят тысяч лет мы обустраивали жизнь внутри планеты, но в космос мы вышли уже давно. Мы посещали Сино Тау ещё тогда, когда и Тиксандания, и Трианглет не были едиными державами. Более того, здесь и промышленности не было. Если бы мы захотели завоевать вашу территорию, мы сделали бы это. Но такой путь для нас неприемлем, отсутствие всякого насилия — основное правило нашего общества.

Снова вскипел общий шум. Смысл возмущения сводился примерно к фразе: ” Да просто кишка тонка». Апатуриано призвал к тишине и снова спросил:

— А известно ли вам, господин посол, какие настроения блуждают среди наших низших классов? Вы понимаете, кстати, что это такое?

— У нас нет ни высших, ни низших классов. Но я понимаю значение ваших слов. Вы имеете в виду ваш народ.

— Да, народ… Так вот среди нашего народа есть горячие головы, призывающие к свержению власти и государственному перевороту. В их листовках в пример иногда приводится именно ваше общество. Как вы это объясните? Не перелетит ли птица анархии через разделяющий наши планеты вакуум?

— Мы не причастны к этому, господин президент.

— Никак?

— Никак, — ответил Стат под общий негодующий гул. — Я повторяю, Сино Тау закрытая планета. Мы не могли бы вести свою пропаганду, даже если бы она у нас была. И социология…

— Что — социология?

— Социология учит, что общественный строй нельзя установить со стороны и насильно. Он устанавливается сам, когда общество готово к переменам.

— Я не верю в такую социологию, — заявил Апатуриано.

— Науки, господин президент, хороши тем, что их законы исполняются независимо от того, верят в них или нет.

— Точные — возможно.

— Хорошо, — согласился Стат. — Давайте говорить о точных науках. Физика и математика говорят, что мы не сможем добраться до других планет и единственное наше спасение — Эо. Господин президент, на родной планете наше человечество занимает небольшую площадь. Очень небольшую! И поэтому нам хватит части площади Эо Тау.

— Вас же много, куда больше нас, — Апатуриано приподнял брови.

— В три раза, — уточнил Стат. — Раньше нас было еще больше. Контроль над численностью для нас не пустой звук. Через два поколения численность населения наших народов должна сравняться. Да, мы живем долго. Но исторически этот срок все равно ничтожен. И тогда ничто не может помешать нам вместе обосноваться на Эо Тау. Утренняя звезда может стать общей планетой.

— Общая! — давешний остроносый снова высунулся из толпы. — Общим может быть сортир в бараке…

— Безусловно, — Стат вдруг почувствовал себя пилотом, машину которого захватил и несёт ураган. — Вижу, вы хорошо разбираетесь в этой теме, которую поднимаете во второй раз.

Остроносый побагровел. Синоты вокруг оживились, чуя скандал. Холодок разошелся по грудной клетке — все, конец, всех подставил, но нельзя же было безмолвно это сносить?

И тут расхохотался генерал Мегасколико — от души, на всю мощь своего голоса:

— Браво! Как он вас, а?

Смех оказался заразителен — над остроносым захихикали все. Улыбнулся даже президент Апатуриано.

— Господин заместитель начальника полиции, говорите по существу, или за вас скажу я. Нет. Мы не видим в этом смысла. Какая выгода нам будет от общей планеты? Сами подумайте, господин посол, захотели бы вы жить с оглядкой на соседа?

— Но ведь ваша планета цветущий сад, господин президент! — запротестовал Стат. Сердце билось уже нормально и слабость в ногах исчезла. И все же он проигрывает. Безнадежно проигрывает, как камень, что тонет в зыбучих песках.

— Сад или нет, это уже наше дело. У нас могут быть резоны и причины обосноваться на Эо Тау. Что-нибудь еще?

По лицу Апатуриано было видно, что он устал, да и ответ не очень ждал услышать.

— У нас очередное предложение, господин президент, — медленно произнес Стат. — Если вы считаете, что нашим народам тесно в солнечной системе, мы согласны ее покинуть и отправиться к звездам. Мы готовы оставить вам нашу планету — поверьте, там много еще урановых месторождений. Но взамен мы просим вас раскрыть тайну межзвездных перелетов. Подумайте! Мы обещаем исчезнуть из нашей системы и никогда больше не докучать вашему народу, если вы откроете нам секрет околосветовых скоростей.

Синоты в первый миг молчали, то ли обомлев от такой наглости, то ли гадая, сколько на Эфери осталось урановых рудников, а потом сразу и одновременно начали возмущаться.

— Да вы понимаете вообще, что говорите?

— Они там сумасшедшие — все!

— Ваша планета и так достанется нам, — прошипел сзади молодой злой голос. — Когда вы передохнете.

На обернувшегося Стата уставились ненавидящие глаза со зрачками, похожими на острие иглы. Так же злобно смотрел остроносый упоминальщик сортиров. Все же Стат ожидал большего негодования, просто взрыва, но взрыва не было. Кричали не все — большинство уже не воспринимало посольство всерьез, некоторые откровенно потешались.

— Господин президент! — возвысил голос Стат, не дожидаясь, пока Апатуриано призовет всех к молчанию. - Я говорю не только о нашей планете. Мы предлагаем технологии за технологии. Все эти тысячи лет вы исследовали бездну небес, мы бездну подземную. И тоже добились некоторых успехов. У нас есть технологии, позволяющие добывать тяжёлые металлы из самой глубины недр и даже из верхнего слоя мантии. Подумайте, вы уже испытываете дефицит тяжёлых металлов, а ваша цивилизация моложе нашей, а мы — нет. Если мы покинем нашу солнечную систему, у вас останется наша планета, и наши технологии, и ещё две планеты, которые обеспечат вас необходимыми элементами на многие тысячи лет. Мы понимаем, что огромное количество кораблей изготовить в краткий срок невозможно. Мы готовы отправить в космос на поиски новых миров только детей и молодежь с учителями и наставниками. Старшее поколение останется доживать на нашей родной планете и с радостью поделится с вами всеми секретами! Ради наших детей, господа! У вас ведь тоже есть дети!

Шум не смолк, настроение немного изменилось. И Апатуриано, как показалось Стату, глянул более благосклонно, и у других в глазах читалось по крайней мере любопытство. Генерал Мегасколико пробасил:

— А верно, если бы мы нашими методами добывали уран, он бы давно иссяк, а у них нет. Только…

— Только, — неожиданно подхватил Апатуриано, — то, что вы нам предлагаете, это предательство! Просто предательство национальных интересов! Странно, что вы этого не понимаете! Правда, при вашей анархии это неудивительно.

Толпа мгновенно превратилась в недружелюбную. Стоявшие рядом отшатнулись. Молодой синот со злыми глазами прошипел:

— Мы могли бы давно ударить по вашей планетке аннигиляционным зарядом, только не сделали этого!

— Простите, но не смогли бы, — неожиданно заявил астрофизик Гран, и синоты уставились на него с подозрением, как будто думали, что прочие члены делегации глухонемые. — Да, нам бы не поздоровались, но такая диспропорция в материи и антиматерии не уничтожила бы нашу планету, а разрушила ее. Одни обломки полетели бы к солнцу и вызвали небывалую вспышку, другие начали хаотично носиться по системе… Поверьте, Катагис показался бы сущей ерундой!

Стат с благодарностью посмотрел на друга. От синотов, посещавших Эфери, они слышали, что на Звезде гроз важна субординация, потому и приняли решение, что говорить будет в основном руководитель делегации. И как же он устал. И, похоже, — да не похоже, а точно, — потерпел сокрушительное поражение. И не утешает мысль, что они рассчитывали на такой результат.

Сбоку, на возвышении, в кресле сидела женщина. Не совсем первой молодости, но красивая, яркая, с вьющимися рыжеватыми волосами. У синотов женщины не допускались на важные государственные посты, но женам сановников позволительно было присутствовать на дипломатических встречах. Скорее всего, это была супруга самого главы государства, госпожа Блактипиана. Решила поинтересоваться редкими зверушками — этими странными эферийцами. Чужие, бесконечно чужие, самодовольные, жёсткие, высокомерные люди, как можно было думать, что они проникнутся их бедой?

Женщина смотрела на него без холодного любопытства и даже с некоторым сочувствием. Маленький аккуратный нос, брови вразлет и упрямый подбородок напомнили Стату Флёр.

Флёр, которую он сегодня предал. Предал дважды — когда обещал синотам сократить население и когда не добился обещания не препятствовать колонизации Эо. Ведь все надежды были на его победу, потому что…

О том, что он станет главой делегации, если синоты согласятся ее принять, Стату было известно давно. Сразу же после уничтожения лагеря на Эо тиксанданцами. Он был одним из лучших социологов, часто встречался с торговыми представителями синотов, знал некоторых высокопоставленных лиц, — например, того же Мегасколико, — совершенно естественно, что на совете социологов выбрали его. Родные встревожились, но не слишком — на Сино Тау высокомерно молчали в ответ на просьбы принять парламентеров, а вообще из-за воинственных надменных соседей в безопасности не чувствовал себя никто и нигде.

О полученном разрешении ему сообщили за четверть суток до старта. Корабль стоял в готовности на взлетной площадке, с Сино Тау совершенно неожиданно заявили, что делегацию примут через пятнадцать местных суток, если, конечно, эферийцы успеют. Они как раз успевали, планеты находились на одной прямой от великого Ладо, означенного времени хватило бы для эферийской ракеты, только вылетать надо было немедленно. Голому собраться — только подпоясаться, запасные комбинезоны, продукты, лекарства и прочее уже находились в корабле, в космос Стат летел не впервые и подготовку проходил неоднократно, речь для синотского правительства заготовил и выучил давно. Его просто вызвали и предупредили, что лететь предстоит уже сегодня и что можно отказаться. Никто его не отправит на опасное и трудновыполнимое предприятие насильно.

Стат ответил, что его главное жизненное предназначение — служить народу Эфери Тау и он не передумает. Руководитель тяжело вздохнул:

— Только помни, надо держаться спокойно, даже если они тебе будут в лицо плевать. Попрощайся с родными на всякий случай…

Он позвонил родителям — они жили на другом полушарии, точнее, под другим полушарием, и тратить время на дорогу было непозволительной роскошью. Мать залилась слезами, отец пожелал удачи — этого стоило ожидать. Он поклялся непременно вернуться и связался с сыном.

Тот проходил учебную практику не так далеко, и можно было бы, наверное, увидеться лично. Но Стату вдруг пришла в голову суеверная и недостойная цивилизованного человека мысль, что такая встреча будет похожа на завещание и тогда он точно живым не вернётся. Взяв с сына обещание немедленно навестить бабушку и деда, Стат начал обзванивать других старших родственников. Лицом к лицу он повидался только с прадедом по материнской линии, с которым у него было редкое родство душ. Прадед, человек бодрый и ещё не старый, обнял Стата, похлопал по плечу, но тоже не смог сказать ничего, кроме банальных общих слов, в которые Стат почти не вслушался, и тревогу из глаз убрать тоже не смог.

Предстояло ему последнее — объяснение с женой. Стат успевал заскочить домой буквально на полсолтана. Флёр была там, бледная и заплаканная. Она уже знала.

— Что ты! — начал успокаивать ее Стат. — Мы же с тобой все заранее предвидели. Это быстро. Планеты в противостоянии, через пятнадцать — двадцать дней я должен вернуться.

Она хотела ответить, и вдруг неудержимо разрыдалась.

— А если…а если… — слезы мешали ей говорить. Она вцепилась в его руку и не могла успокоиться. Стат хотел обнять ее, но вспомнил, как она всегда болезненно реагировала на это. Он просто слегка встряхнул Флёр за плечи.

— Ну не звери ж они там, не чудовища! Обычные люди, мы же их видели здесь, конечно, они отстали от нас, но не дикие же они совсем! Ты же читала историю, парламентеры всегда считались в безопасности!

— Считались! — выкрикнула она и от волнения перестала плакать. — Мирные жители тоже должны быть в безопасности! Что им сделали наши исследователи с Пурпурного нагорья? Я на той базе выросла, Стат! Они ее уничтожили, могли и меня! И тебя! И…

Флёр снова разрыдалась, закрыв лицо руками и раскачиваясь из стороны в сторону. И Стат не выдержал - обхватил ее руками, прижимая к себе и успокаивая. Он всегда полагал, что он для нее просто друг, соратник и отец ее ребенка, и такое острое горе его даже немного обрадовало.

— Милая, все, успокойся. Это же ради всех нас. Ради нашего мальчика. Ради того, чтобы люди над головой видели небо и свободно дышали. Все будет, все… Ты же всегда смеялась, что я кого угодно переболтаю. Неужели я их не переспорю?

Он сам не мог понять, как объятия неожиданно перешли в страстные, и как оказалось, что жена, которую он любил уже десять лет, сама льнет к нему и осыпает поцелуями. С треском порвалась застёжка ее комбинезона, и они целовались, когда опустились на пол, когда все более смелыми прикосновениями узнавали друг друга заново, целовались так, будто могли удержать друг друга рядом — навсегда. Отчаяние перед разлукой перепуталось с мучительным счастьем, к смятенному наслаждению примешивались восторг и упоение собственной смелостью — они смогли, они разрушили барьер и сожгли за собой мосты, и какими же глупыми, жестокими и нелепыми были стоявшие между ними запреты! С запоздалой радостью он понял, что все эти годы ее так же тянуло к нему и она так же молча страдала из-за собственной неправильности.

В последний миг Стат отстранился было, вспомнив, как иногда, озираясь в ожидании подозрительных взглядов, перешептывались некоторые его коллеги, уверяя, что это может помочь избежать последствий. Но она обняла его, прижавшись как можно крепче, и все закончилось, как в их первую брачную ночь — вспышкой блаженства, сладкой и горькой одновременно.

Реальность вернулась, остановившееся время пошло ускоряться, Стат глянул на часы и охнул — ему оставалось всего ничего. Надо было срочно вставать, одеваться, приводить себя в порядок и выходить. Да и в гости кто-нибудь мог пожаловать, чтобы оказать другу социологу всестороннюю моральную поддержку.

Вначале они даже ничего не говорили, лихорадочно собирались, приглаживали волосы, брызгали в лицо холодной водой из умывальника и не смотрели друг на друга, как люди, совершившие преступление и старающиеся вести себя естественно.

Только перед самым выходом он обернулся к ней:

— Флёр! А если..? Как тогда ты… одна…

У Флёр из глаз уже снова сами собой бежали слезы, но она попыталась улыбаться:

— Он будет со мной почти треть года. Это уже немало. А потом я буду добиваться, чтобы его вернули. Не бойся, я сильная. Я не поступлю, как моя мать.

— Так ты знаешь!

— Да. Я справлюсь.

У Стата перехватило дыхание. Он еле смог произнести:

— А я вернусь. И наш народ переберется на Эо.

В кармане загудело переговорное устройство — его уже вызывали. Он успел только обнять Флёр, жалея лишь о том, что память о проведенных вместе мгновениях все равно не сможет их заменить, выбежал на площадку и прыгнул в лифт. Тот должен был поднять Стата в самый верхний слой коры планеты, где проходили скоростные транспортные линии.

Этот фарс, который эферийцы считали переговорами, подходил к концу. Апатуриано знал, что результатов не будет, ещё когда давал согласие на посадку. Может быть, лучше было просто оставить их воркотню в эфире без внимания, но уран… Да и оппозиционные газетенки время от времени писали, что власти якобы боятся присутствия эферийцев. Решено было продемонстрировать, что никто никого не боится, а потом напугать уже жителей Холодной звезды. Пусть не рвутся больше на Сино и не навязывают своих посольств. При самом большом сочувствии он не мог пойти на их условия. Его разорвали бы собственные подчинённые, а в прямом или переносном смысле, уже неважно.

По-человечески ему было их жаль. Порядочные до смешного, наивные до глупости, они не могли быть опасны сами по себе, и в то же время одним своим присутствием разжигали искру вольнодумства. Скажите, пожалуйста, нет властей. И любое общество приходит к таким переменам. Нет, Тиксандания к безвластию и анархии прийти не должна!

К президенту подошёл робот, вытянул руку. Под рукавом открылся миниатюрный электронный экран, на котором горела надпись:”За-Менг». Значит, старый трианглетский хрыч сделал очередное заявление, что склоняется к передаче власти младшему принцу. Если бы смена правителя действительно произошла, прямо в зале уже включили бы интерактивный экран. Но даже просто такие намеки ничего хорошего не несут. За-Менг один из самых неадекватных представителей императорской семьи. Сам он решает мало что, он марионетка, только и кукловоды у него полоумные. А он, Апатуриано, разве самостоятелен? Разве он сам не марионетка?

Президент окинул взглядом зал — послы Трианглета сидели на месте, как каменные. Ни тени страха, ни малейшего волнения — а ведь если бы сейчас объявили о новом официальном императоре, участь их была бы незавидна. Перемирие считалось бы недействительным. Это эферийцев весело презирали, трианглетцев ненавидели, тайно или явно…

Апатуриано откашлялся и поднял руку, призывая к тишине.

— Господин эферийский посол, — голос президента, подхваченный усилителями, разнёсся по залу. — Ваши предложения нас не заинтересовали. Я мог бы ещё напомнить, что ваша планета принимает наших перебежчиков, и это трудно считать хорошим отношением, но не буду отнимать ни свое, ни ваше время. Возвращайтесь на родину. Я не могу гарантировать безопасность ваших людей на Эо. Мой вам добрый совет — бросьте все силы на создание собственных межзвездных кораблей. Против этого мы никак не возражаем.

Он спустился с трибуны и остановился рядом с эферийцем — худощавым высоким молодым человеком. Никакое это было не определение внешности, все жители Холодной звёзды были тощими и выглядели молодо, а на самом деле кто знает, сколько им было лет.

В глазах эферийца плескалось беспредельное отчаяние, а еще — нет, Апатуриано не показалось, — светилась тонкая линия, окружавшая радужку.

Апатуриано вздрогнул. Больше всего ему захотелось броситься вон в поисках любого зеркала. Но он и так знал, что там увидит — знак Звездной хозяйки, вестник скорого ухода.

Посол не двигался с места, будто надеясь, что президент изменит свое решение. Апатуриано сжал челюсти. О брат мой по золотой метке, ты думаешь, я силен и свободен? Я скоро пойду догонять тебя на пути к Звездной хозяйке.

Апатуриано церемонно поклонился трианглетцам, затем неожиданно для себя повернулся к эферийцу и протянул ему руку.

— Прощайте, господин посол, — сказал Апатуриано, слегка подчеркнув голосом первое слово. Эфериец растерянно пожал протянутую ладонь. В его глазах мелькнуло понимание. Но Апатуриано уже развернулся и в сопровождении охраны вышел из зала.

========== Падающая звезда. Формальность ==========

— Его величеству и их высочествам крайне неугодно, чтобы чужие космические корабли подлетали к нашей планете и запрашивали разрешение на посадку. Его величество и их высочества настаивают, чтобы впредь таких инцидентов не было. Его величество и их высочества…

Апатуриано раньше не задумывался, какой пронзительный голос бывает у угловатых, когда они говорят на тиксанданском, с его обилием гласных и звонких согласных. Будто завывают, будто нарочно выкрикивают слова. Уж лучше бы говорили на своем, вкрадчивом и свистящем. Он и так бы их понял. Пожелания Трианглета насчет эферийской ракеты остаются в силе. Потеряют корабль с экипажем, сто раз задумаются впредь, стоит ли пытаться ставить какие-то условия Империи. По поводу спорной принадлежности Эо его величество и их высочества не наделяли послов какими-либо полномочиями. Апатуриано вскользь спросил, нет ли оснований полагать, что риторика Империи в ближайшее время изменится. Послы зашипели, как коты, на своем родном языке. Нет, им ничего не известно. Его величество в добром здравии, их высочества в полном повиновении у отца и властелина, и да будет так ещё много лет!

Глаза у послов, кстати, были обычными. Никаких мистических знаков в них не наблюдалось.

Наконец, послы, раскланявшись, отбыли, выразив надежду в исполнении воли его величества и их высочеств. Апатуриано пообещал всестороннюю поддержку, думая, что в отношении эферийского корабля планы совпадают, а вот в отношении территории Эо — кукиш им с маслом, угловатым.

Оставалась формальность — голосование. Разумеется, большинство будет за принятие решения. Наверное, можно было и просто отдать приказ, но есть вероятность, что возникнут проблемы в торговле, а множество предприятий страны используют урановое сырье.

Голосование проходило не в приемном зале, а зале заседаний Сессионного собрания, на минус первом этаже. Лифт скользнул вниз бесшумно и почти мгновенно. Из его стеклянной шахты открывался вид на столицу. Не на Дворцовую площадь, а на огромный городской парк и Круглое озеро. Конечно, водоем искусственно расширили и обровняли берега, чтобы он был похож на государственный символ, но, по преданию, он и раньше представлял собой почти правильный круг. Сейчас вид озера только напомнил Апатуриано золотой ободок в собственных глазах, и он отвернулся.

Зал был полон примерно на три четверти. Кто-то отсутствовал по уважительным причинам, для Сессионного собрания это было вполне нормально! Лишь утвержденные члены Постоянного Национального собрания не имели права пропуска мероприятий. Апатуриано оглядел ряды трибун. Люди ждали начала голосования, большинство вполне равнодушно.

Он заговорил, сам мечтая быстрее покончить с этим делом. Стараясь не употреблять глагол «убить», изложил лишний раз суть вопроса. Напомнил, что Империя свои пожелания высказала, и что единственные неприятные последствия, которые могут приключиться — это неприятные заминки в торговле. Но, с другой стороны, корабль взорвется в верхних слоях атмосферы, и у эферийцев не будет никакой уверенности, что это случилось не по естественным причинам. Если не проявить достаточной жёсткости, жители Умирающей звезды так и не прекратят попытки обосноваться на Эо, и их будет значительно труднее оттуда выдворить. Поэтому сейчас необходимо принять взвешенное решение.

Зал зашумел не то чтобы совсем одобрительно. Торри, как бы плохо ни думали про них соседи по солнечной системе, в принципе не были кровожадны и не всех обрадовала идея вероломного убийства беззащитных людей. Общую мысль выразил генерал Мегасколико.

— Я котят слепых никогда не топил, поздно начинать! — заявил он, и сидевшие рядом синоты привычным движением прикрыли уши.

— Мне самому это не слишком нравится, — ответил Апатуриано. — Но если они благополучно вернутся домой, они снова будут пробовать обосноваться на Эо. Просто потому, что другого выхода у них нет. Будут опять присылать сюда своих парламентеров. И в дальнейшем все может обойтись ещё большей кровью. Надо, чтобы они поняли раз и навсегда — мы им здесь не рады.

— По-вашему, они этого не поняли, когда пешком на пятнадцатый этаж поднимались? — Мегасколико развел руками, обращаясь к Собранию. — Господа. Я хочу напомнить, что в этом деле есть и третья заинтересованная сторона, а именно — Трианглет. За Эо проще соревноваться с эферийцами, чем с ними. А кроме того, угловатые мастера всяких интриг. Например, после их нападения в Жемчужной гавани они тоже уверяли, что это была провокация. Тогда конфликт с трудом погасили, потому что страна находилась в глубоком кризисе и воевать для нас было совершенным самоубийством. Войны на территории Эо не избежать, но согласитесь, для нас это будет менее болезненно. А эферийцы в таком случае сами оттуда уберутся.

— Это все ваши соображения? — спросил Апатуриано.

— Не все. Уничтожение ракеты может использовать Трианглет. Припомнит нам в любой момент под видом того, что мы не умеем держать обещаний и опять же в любой момент нарушит перемирие. Да, послы подтвердили намерения императора, но только устно! У нас нет никаких подтверждений, только запись голоса. Они скажут — подделка. А мы пока что в худшем положении. Мы должны воевать на наших условиях, не на их.

— Трианглету не нужен повод, — на другом конце зала поднялся глава совета промышленников, долговязый Меноптеро. — Они нарушат договоренности в любом случае. А вы знаете, кстати, одну из причин кризиса? Фабрики бастуют! Сколько листовок мне уже доставили службы безопасности! И в нескольких упомянуты ваши друзья-эферийцы.

— Они не мои друзья, — рыкнул Мегасколико. — Кстати, напомните, ваши частные электростанции ведь нуждаются в импорте урана?

— Значит, надо развивать собственную добычу, — с обидой в голосе ответил промышленник. — Я всегда так говорил.

— Я с этим согласен и ни капельки ни возражаю. Развивайте. И учтите, что после демарша с кораблем это надо будет делать быстро.

— Но им же нечего будет нам предъявить, — смешался Меноптеро. — Корабль может взорваться из-за неисправности… А для развития добычи урана надо время.

— Развивайте, а не думайте, как истребить людей, которые и так обречены, — пожал плечами Мегасколико.

— Врага нельзя сбрасывать со счетов, каким бы слабым он ни казался, — послышался голос Кулекидано, заместителя начальника полиции. Его острый нос напоминал комариный, но прозвище «Кровосос» Кулекидано все же получил за жестокий нрав. — Здесь ведь говорили про листовки? Я в службе безопасности вижу их куда больше, чем вы, военные! Все верно, каждая вторая восхваляет Умирающую звезду! Не только их корабль стоит уничтожить, но и всю планету! Потому что они вносят смуту! Потому что народ смотрит на небо, разинув рот, и мечтает…

— Всю планету невозможно, — это говорил Энтогатано, генерал космических войск. Мегасколико одобрительно закивал головой. — Эферийский физик был совершенно прав, попытки разрушить любое крупное тело в нашей системе приведет к тому, что мы сами недолго проживем. А под землю они запрятались глубоко, если мы вдруг начнем тратить аннигиляционные снаряды, которые так нужны на случай войны, на истребление безобидного и безоружного народа… Мы все равно не уничтожим всех эферийцев, как мечтают некоторые горячие головы. А до отчаяния людей доводить не стоит. И крыса, загнанная в угол, кусается. С другой стороны, жили же они под землёй столько тысяч лет, и ещё столько же проживут. Наверняка.

— А они говорят, что не проживут. Воздух там у них кончается, — крикнули из зала.

— Ну… — Энтогатано смешался, развел руками. — Да преувеличивают, проживут. Все равно на Эо онилишние.

— Они сами сбегут оттуда, если на территории Эо начнется война между нами и Трианглетом, — заявил Мегасколико. Энтогатано, поморщившись от оглушительного генеральского баса, кивнул:

— Это было бы идеально. Вот про корабль я не скажу. Разумеется, лучше сейчас проявить жесткость, чем потом разбираться с переселенцами на Эо… И потом, здесь верно говорили, Эфери Тау подбивает людей на бунт одним своим существованием.

— А так вы из них мучеников сделаете, — усмехнулся Мегасколико, и голос его не стал звучать тише. — И они так же будут подбивать на бунт. Своим несуществованием.

— А не проучим их один раз, они так и будут обращаться с просьбами и захламлять эфир! — закричал Кулекидано. — Вы их потому защищаете, что их вожак бороду вашу похвалил?

— А вы их потому топите, что он вас головой в сортир окунул, — не остался в долгу генерал и мстительно добавил: — Совершенно справедливо.

Зал безжалостно расхохотался. Кулекидано побагровел.

— К делу, господа, — призвал Апатуриано. — Речи об уничтожении Эфери Тау нет и быть не может. Но корабль? Главы крупнейших корпораций обоснованно жалуются на забастовки, на негативное влияние общества со столь непривычным порядком и призывают преподать эферийцам урок. Как справедливо заметил господин генерал наземных войск, гибель корабля может романтизировать образ соседней планеты в глазах народа. Вместе с тем, милосерднее и разумнее сейчас пожертвовать кораблем, чем потом разбираться с новой делегацией. А она будет, можете не сомневаться, потому что эферийцы рвутся захватить Эо.

— Но не только поэтому, — снова подал голос Мегасколико. — Это и впрямь народ, действующий убеждением, а не оружием. Да и бесхитростны они, людям доверяют… Вы можете эферийцу руку отрезать, а если вы сами в пропасть будете падать, он вам оставшуюся протянет. Если бы можно было сделать их союзниками в борьбе с Трианглетом…

Вокруг негромко засмеялись, все, даже те, кто эферийцам сочувствовал — от голубей в качестве союзников и то было бы больше пользы.

— Беззубый союзник пользы не принесет, — заявил Энтогатано. Собрание согласно закивало. — Нет! Нам необходимо разобраться с народными волнениями и кризисом производства. Тогда мы одолеем врага. И никто не должен мешаться у нас под ногами.

На стене вспыхнул интерактивный экран.

— Это сигнал, господа, — поднялся с места Апатуриано. — Скоро корабль будет стартовать. Мне кажется, мы достаточно дискутировали. Пора переходить к голосованию.

Сколько дней прошло?

У Флёр никак не получалось ответить на этот простой вопрос. Она считала их, отмечала в электронном календаре, но цифры начинали ходить по кругу и менять одна другую. Корабль перестал откликаться на позывные совсем недавно, когда получил разрешение опуститься на Сино Тау. Пришла пора считать солтаны. Сколько времени понадобится делегации? Флёр пыталась представить, что происходит в этот момент на закрытой и страшной планете, и не могла. Никаких картин в голове не рождалось. Никаких. Она могла только вспоминать. Детство на Эо, учебу, аварию и незнакомого парнишку, попавшего под обвал, первые годы жизни вместе, малыша, так похожего и на нее, и на Стата… Потом она вдруг соображала — надо считать не только время, проведенное делегацией на Сино, надо вспомнить точно, сколько дней прошло с последних месячных, а это совершенно вылетело у нее из головы. Она их никогда не отмечала. Зачем? Проблемы со здоровьем были редки, беременность исключалась, зачем тогда следить за естественными процессами в организме?

Стат так надеялся, что на новой молодой планете запрет на второго ребенка будет снят. Но решает не он…

От корабля не было ни слуху, ни духу. Постоянно кто-то звонил — родители Стата, родственники, друзья. Сын предлагал приехать, она отказалась — пока что все хорошо, он уже взрослый, в его возрасте важнее компания соучеников. У нее все в порядке, у нее работа, она сама врач.

Но на работе на нее внимательно посмотрели и отпустили домой. Даже не отпустили — отправили.

— Друг доктор, освобождаем вас от дежурства. Отдохните, побудьте дома.

Она еле уговорила коллег, собравшихся ее провожать, что делать этого не нужно. Кажется, они все же пошли, но по пути куда-то делись. Флёр обнаружила себя дома в одиночестве. В комнате надрывался экран связи — переносное устройство она забыла на работе или потеряла.

Звонил отец. Она и хотела его услышать, и в то же время боялась — боялась, что он посмотрит на нее и все поймет. К счастью, профессор Клад находился на Эо. Разговор в таких случаях выглядел странно — вопросы и ответы разделяли длинные паузы.

Флёр, не дожидаясь, пока отец начнет спрашивать, выложила все, что могло его заинтересовать: у нее все хорошо, она держится, сын тоже, родители Стата переживают, но тоже держатся, коллеги готовы оказать любую помощь… Она говорила и говорила, пока не сообразила, что отец сам молчит и только смотрит пристально на экран.

— Папа, — растерялась Флёр. — С тобой все хорошо? Эти…не появлялись рядом с вашей базой?

Ей не хотелось сейчас даже произносить вслух название соседей. Вспомнились старые-старые сказки и предания, гласившие, что можно потревожить чудовище, просто позвав его по имени.

Чудовища…вроде обычные люди. В скафандрах, лишь немного отличающихся от эферийских, чуть плотнее телосложением, с короткими ресницами, вот и вся разница. Да! И взгляд у них отличался, у высших по званию он был жёсткий, оценивающий — ее соотечественники могли смотреть так на машину, прикидывая, долго ли она ещё проработает, но на человека — никогда. Синоты из технического персонала смотрели обычно восхищённо и объясняли это так:

— А у нас таких хорошеньких нет, госпожа докторша!

Вспомнился белобрысый молодой механик из последнего прилетевшего к ним корабля. С виду обычный человек, только с усами — как будто жёлтую нашивку с костюма приклеил себе под нос. Он повредил руку, и Флёр делала ему перевязку. Только разговаривал он странно, хоть и о делах житейских — жаловался, что по возвращении домой должен будет отмечать какой-то праздник, и что туда надо непременно созвать всю родню. Флёр из вежливости спросила:

— Бабушек, дедушек?

— Не-е! — присвистнул механик. — Они померли давно. А вот… — и начал сыпать какими-то совершенно незнакомыми словами, для которых не было аналогов в эферийском. — И никого нельзя пропустить — обидятся. А у вас деды живы?

Услышав, что у Флёр живы не только деды, но и их собственные деды, механик опять присвистнул:

— Ничего себе! Впрочем, у нас, кто хорошо живёт, тот и долго… А вот у угловатых — слышали? У них там говорят, в императорской семье и вовсе никто не помирал…

И с таким же азартом, как перечислял родственников, принялся ругать трианглетцев. Они эксперименты на людях проводят — знаете? А что с Архипелагом сделали, не себе так и никому, что-то такое туда выпустили, что рыба сперва подохла, а потом двухголовая ловилась. А когда война была, в плен им никто не сдавался, там с людьми такое творят, лучше тысяча раз смерть. Даже пленные ихние уговаривают их тут казнить, на родину не отдавать. Да и какая родина, тьфу. Как есть угловатые.

Стат полетел в Тиксанданию, напомнила себе Флёр. Не в ужасный жестокий Трианглет. Хотя разве они друг от друга отличаются! Базы на Эо расстреливали и кругляки, и угловатые.

— Флёр! Флёр! У нас все в порядке, синоты на Эо пока не появляются! А ты, ты как, что с тобой? — она сообразила, что бессмысленно раскачивается перед экраном взад и вперёд, а отец напрасно зовёт ее. И это с учётом сдвига разговора во времени!

— Все хорошо, — сказала она бодро. — Я просто устала.

Горло сжал спазм. Флёр сглотнула и повторила:

— Просто устала. Я приму снотворное и лягу спать. Это будет разумно.

Спазм все усиливался. Изнутри душила темная горькая волна. Флёр еле дождалась, пока отец сказал:

— Ну хорошо, ложись, тревожить не буду. Только ты сейчас так похожа на свою мать…

Она отключила экран и кинулась к умывальнику.

Ее рвало желчью — и неудивительно, учитывая, что она не ела уже половину суток. Это нервное.

Кажется, прошло пятнадцать дней.

Это не нервное.

Из-за нее сейчас Стат…бедный Стат! Из-за нее он сейчас там терзается вдвойне, потому что больше никто не оставил дома жену, беременную вторым ребенком.

Только бы он вернулся живым.

А если нет? Тогда — шевеления крошечного родного существа, потом он растет, можно уже угадывать, что ему нравится, а что нет, и когда он спит, и думать, каким он будет… Потом ослепительный белый свет под потолком, крик младенца… Может быть, позволят один раз посмотреть, запомнить крошечное личико, угадать в нем знакомые и любимые черты, а потом все равно унесут. «Вы же понимаете, дорогой друг… Нам очень жаль… Недостойно поддаваться инстинктам». И что она скажет старшему сыну?

Нет, она все сделает, будет подавать прошения, будет унижаться, сколько нужно, но добьется, чтобы малыш рос с ней на Эо. Добился же отец.

Сегодня он вспомнил мать. Он почти не говорил с ней об этом, она была слишком мала, когда он забрал ее на чудесную розовую планету. Люди вокруг были предупредительны, добры, и ни словом, ни жестом не показали, что ее ситуация необычна. Отец тоже молчал. Он проговорился, когда они оба вернулись на умирающую Эфери ради того, чтобы Флёр получила медицинское образование. Ей все казалось необычным, но чудесным — огромное количество людей, подземные жилища-муравейники, самодвижущиеся дороги, многоярусные пещеры, даже поверхность — на тех, кто постарше, скелеты былых городов наводили печаль, молодежь и в них находила развлечение. Это была та же археология, только наизнанку — им приходилось не рыть, а подниматься повыше.

Флёр закончила второй курс, и ее соученики по поводу последнего экзамена решили устроить забег на поверхности по высохшему руслу реки. Все было бы хорошо, только за ними проследил один из преподавателей. Провинившихся хорошенько отругали и сдали родителям на поруки. Вот тогда Флёр и узнала, как кричать умеет ее спокойный и выдержанный отец.

Мать смогла вынашивать ребенка, зная, что его отберут, значит, и она сможет. Даже если не вернётся Стат. Ведь это будет его продолжение.

Продолжение? Если Стат не вернётся, значит, Эо для них закрыта. Значит, на Утренней звезде обосновались хищники. Значит, через пару сотен лет весь их народ…и малыш тоже. Невелик выбор, задыхаться в подземельях или погибнуть на Эо при очередной атаке синотов.

Тошноты больше не было. Кружилась голова и стучало сердце, но не тошнило. Это не то…не то… И прошло слишком мало времени. Не будет ни Стата, ни ее ребенка…

Мозаика. Вот чем был мир. Поверхность экрана отражала Эо, цветущую прекрасную Эо. Где всем хватит места, где люди будут чувствовать себя людьми, а не животными в клетках, которых кормят по времени и раз в жизни водят на случку. Сзади простиралась бездна космическая, с туманностями и далёкими звёздами. Стучал, пульсировал, жил огромный подземный город. Но не было ее и Стата в этой мозаике.

Или она была? Везде и нигде? Где-то шумит очиститель воздуха…нет, это кровь в висках шумит. Надо выполнить обещание, данное отцу — принять лекарство и лечь спать.

Белая таблетка на руке росла, пухла, поворачивалась. Водяной синий шар подскочил с ладони и завис в пустоте. Сино Тау, Звезда гроз — зигзаги молний пронизывают небо, белые облака несутся над континентами. Через весь мир протянулась дорога, по ней шагают, громко разговаривая и хохоча, вооруженные молодчики в боевых скафандрах. Скоро весь мир ляжет под их сапоги.

Флёр отшатнулась от идущих прямо на нее синотов, ударилась головой об стену, пришла в себя. Вот она — таблетка, так и лежит, вот стакан, надо набрать воду из крана, в пересушенном воздухе подземелий порошок «сухой воды» почти бесполезен.

Флёр поднесла таблетку ко рту и тут же выплюнула. Вдруг она заснёт, а Стат выйдет на связь. Тогда мозаика сломается. Нельзя ложиться в кровать, от нее не виден экран.

Она села прямо на пол, на том самом месте, где они несколько дней назад упали друг другу в объятия. Здесь она сможет ждать… только почему-то очень болит живот.

Кто-то вставил в мозаику черный фрагмент. И Флёр забыла обо всем.

Голосование не должно было занять много времени. Перед каждым участником располагалось электронное устройство, а общие цифры залу демонстрировал огромный интерактивный экран. Он был разделен на две половины: красную и синюю. Трианглет, говорят, признавал в таких случаях только чёрно-белые цвета.

Голосующие одним касанием руки выбирали нужную позицию. Алые цифры бросились в галоп, показатели на синей стороне экрана росли куда медленнее. На первом ряду ткнул пальцем в электронное устройство и распрямил плечи Мегасколико, с вызовом поглядев вокруг. Синий счётчик подрос на единицу. Кулекидано со злорадной усмешкой указал на интерактивный экран. Генерал сделал вид, что ничего не замечает.

Меньше чем через пару тильтилей все было кончено. Последним голосовал президент. «За» было подано четыреста девяносто девять голосов, нерешительное «против» собрало куда более скромный урожай — всего сто шестьдесят шесть. Апатуриано, сжав зубы, коснулся кнопки. Красный счётчик округлился до пятисот. Голосование завершилось.

— Благодарю вас, господа, — церемонно поклонился Апатуриано. — Нужные распоряжения будут отданы немедленно. Надеюсь, это возымеет нужное действие…

Остальные слова застряли у него в горле. Золотые искорки сверкали в укоризненном взгляде Мегасколико. Поднял голову Меноптеро — в его черных глазах золотился край радужки. Всё, всё Национальное собрание глядело на Апатуриано, и каждый был отмечен знаком Звёздной хозяйки!

— Нужные распоряжения будут отданы немедленно, — хрипло повторил Апатуриано. Бред или не бред начинается у него, но страну нужно оградить от тлетворного влияния анархии…

— Я даже не ожидал, что они нас выпустят, — воскликнул социолог Тийн, пока они устраивались в амортизационных креслах. — Ну, друзья, не расстраивайтесь. Можно будет отправить ещё одну делегацию. Подготовиться получше, найти аргументы!

Стат закрыл глаза, притворяясь смертельно уставшим. Он знал, что эта короткая пылкая речь обращена к нему. Он, держался до последнего и подбадривал других, но теперь у него просто не осталось сил. Что он скажет Флёр? Он обещал…эферийцы никогда не лгут…наплевать можно на его обещания! Косые взгляды окружающих они как-нибудь переживут, если будут вместе, а если Флёр останется одна? Как она переживет одна потерю ребенка? Корабль ещё не взлетел, и от синотов всего можно ожидать.

Не страшно умереть. Страшно то, что он не оправдал ожиданий. О великое Ладо, дай мне добраться до дома, я организую вторую делегацию, пообещаю им нашу медицину…подкуплю кого-нибудь, кто знает тайну световых скоростей… Не может пять миллиардов человек задохнуться в подземельях, потому что кто-то решил прибрать себе лишнюю планету.

— Ну что же, — раздался в наушниках голос пилота. — Летим! Три…два…один…старт!

Корабль дрогнул. Загудела поверхность взлетной площадки. Столб пламени ударил вниз, ракета оторвалась от земли. Люди, прижатые к креслам возросшей силой тяжести, старались дышать медленно и размеренно. Ракета набирала скорость.

— Выходим в верхние слои атмосферы! Готовьтесь, скоро начнется невесомость! — голос пилота прозвучал самой чудесной музыкой. Небо на экране стало черным. Они были почти в космосе, здесь любому снаряду с ядерной боеголовкой трудновато будет угодить в цель по наводке снизу. А в самой ракете взрывного устройства нет, эргометры эферийцев тоже кое-что умеют.

Стат открыл глаза, мысленно скомандовал себе собраться. Скоро он увидит жену и сына… Планеты в противостоянии, даже в анабиоз ложиться не придется.

Астрофизик Гран шумно выдохнул:

— Ну, все! Считай, дома!

И вспыхнул чудовищно яркий свет. Он сиял снаружи, он был в каюте и повсюду. Он ослепил их с экрана, забрался под веки, выжег зрение. Он не оставил ничего, ни воздуха, ни пространства, — ничего, кроме боли и ужаса. Стат зажмурился, вокруг расплылась темнота, и в ней пульсировали два светлых пятна, он открыл глаза — ничего не поменялось, все так же в черноте горели две цветных кляксы — его бывшие зрительные нервы. Кто-то отчаянно, надрывно кричал на одной ноте, кто-то, кажется, он сам, прохрипел:

— Бомба! Нас пытались взорвать!

Апатуриано стоял на смотровой площадке Президентского дворца. Зрелище отсюда открывалось необыкновенное — казалось, с огромной высоты виден весь Западный континент. Дома, даже многоэтажные, сверху казались микросхемами на печатной плате. Черный дым заводских труб сливался в одну темную перину, наброшенную на промышленные кварталы. Знаменитое Круглое озеро блестело на солнце монеткой.

Апатуриано смотрел вверх. Будто не сам принял решение, будто мог что-то изменить, будто это не было лучшим выходом… А эти парламентеры…они даже ничего не заметят. Это происходит мгновенно, и промахнуться трудно — аннигиляционный снаряд, новое оружие для космических войн, сам притягивается концентрированной материей. Потому его и использовать можно было только на огромной высоте.

Тем не менее, первый пристрелочный выстрел ушел «в молоко». И весь город увидел, как расцветает полярным сиянием небо умеренных широт.

Флёр проснулась от шума. Словно весь подземный город сразу охнул и застонал от боли. Сам включился экран локатовизатора — значит, центр связи вел передачу. Только что он показывал, она не поняла совсем — вот вроде белое, как античная статуя, человеческое лицо, искажённое криком, вот очертания каюты, что-то неясное мечется по ней, вот рука на весь экран… И свет. Белая вспышка. Полосы. Чернота. Тишина.

Вторая ракета с аннигиляционным зарядом попала в цель.

Снизу Апатуриано видел вспыхнувшую яркую звезду, которая горела ровным светом, а затем начала гаснуть. Высоко-высоко в небе над Тиксанданией возник рукотворный антимир, и его граница с миром обычным светилась, как отражение Большого взрыва. Шар антивещества расширился, поглотил корабль — и исчез. Только потоки невидимых глазу элементарных частиц неслись в разные стороны.

Флёр непонимающим взглядом смотрела на экран. Кажется, она потеряла сознание и бредила. Ничего из этого дурного сна правдой быть не может. Вот только почему так болит живот… Локатовизатор демонстрировал обрыдший до тошноты шар Сино Тау, вид из космоса, все, как обычно, но участок атмосферы над Тиксанданией светится… Скорбный и гневный голос диктора что-то быстро говорил, свечение показали крупным планом, там, на границе с космосом, вспыхнул разряд молнии — не ветвящийся, а прямой, словно горящее копьё. И погас. Плыли в черной пустоте огненные сполохи.

Она попыталась сесть, оперлась рукой об пол, ладонь скользнула, и Флёр снова растянулась на полу. Экран проиграл мелодию вызова — наверное, отец. Или сын.

Дверь открылась без стука, на пороге возникла одна из коллег с работы:

— Вы в порядке? Горе какое! Держитесь, дорогая, держитесь!

Флёр протянула ей руку, все ещё не понимая, как теперь жить и зачем. Коллега наклонилась и ахнула:

— Дорогая, да у вас же кровь!

На столицу Тиксандании надвигалась ночь. В небе догорали последние зарницы, ничто не напоминало об эферийском корабле. В новостях скупо сообщили о катастрофе, вызванной технической неисправностью. А в подпольных типографиях печатали газеты с речью эферийского посла — далеко не все рабочие могли пользоваться электронными устройствами. Им, по старинке, раздавали простые листовки.

Апатуриано спустился на лифте в свой кабинет. Его ждала жена. И, заглянув ей в лицо, он увидел в ее глазах преследовавший его весь день золотой ободок.

Комментарий к Падающая звезда. Формальность

Кое-какие технические подробности честно слизаны из романа Гаррисона “Падающая звезда. Проект Прометей”. Взрывали там корабль ядерной боеголовкой.

Думаю, если люди летают в космос явно не первую тысячу лет, исправный корабль долго готовить к полету им не надо - зашли, сели, полетели. Чуть сложнее, чем в автомобиль.

Что было у Флёр? Задержка или выкидыш на раннем сроке? Скорей всего, она и сама не определит. С учётом того, что абортов нет, ранняя диагностика им особо и не нужна. Для тех, кто как она, согрешил и сомневается, это даже часть морального наказания от высоконравственного общества - а вот побегай в неведении, попереживай, покрутись. В другой раз не захочешь точно.

========== Рубериада. Дети Звёздной хозяйки ==========

Комментарий к Рубериада. Дети Звёздной хозяйки

К истории эферийского корабля, Падающей звезде, рассказ отношения не имеет. Разве что происходит в той же вселенной. Неохота плодить сущности и заводить новый минифанфик. Поэтому оно будет тут - нелогичное, сюрреалистичное и еще какое-то ичное.

Рассказ немного по мотивам “Слово лес значит мир” Урсулы ле Гуин.

— Правда, — продолжала Флер, — синоты, побывавшие в других солнечных системах, утверждают, что они встречали мыслящие существа, передвигающиеся на четырех конечностях, и что эти конечности служат им одновременно как руки.

— Человекообразные обезьяны, — вставил Никита.

— Нет, — запротестовал Волшебник, — обезьянообразные люди! Обезьяны не мыслят, дорогой богатырь!

Лес нависал над ними, как бахрома пушистого ковра нависает над тремя букашками. Один из космонавтов обернулся на лежащую позади равнину, покрытую низкой густой растительностью. В лучах солнца она была мрачной, сине-зеленой. Красным отсвечивала поверхность ракеты, стоявшей посреди, словно маяк. Они и шли вроде недолго, но ракета была уже так бесконечно далека! Может быть, так казалось из-за близости этого первобытного леса. Может быть, из-за солнца — оно стояло в зените, но светило тусклыми алыми лучами. Их родное солнце, жёлтое, светлое, щедрое, в полдень рассыпало по земле золото. Здешнее жалило, как оса. Рубериада, красный карлик, — слишком мало тепла и света дарят такие звёзды, и планетам приходится подбираться к ним поближе, если они хотят быть обитаемыми.

Знакомые растения обретали новый облик. Пышно разросся по земле мох, влажный, бархатный, но до того прочный, хоть чехлы на военные машины из него делай. Поверхность равнины слегка пружинила под ногами. Почвы тут заболочены, и человек в тяжёлом облачении космического путешественника не проваливается лишь потому, что его держит переплетение множества корней. Больше того, и ракета спокойно опустилась на этот ненадежный мягкий грунт. Опустилась — и устояла. Словно корни со всей равнины собрались и соединились в прочнейшую площадку…

— Не отставать! — донесся до космонавта голос капитана. — Помните инструкции. И помните про корабль кругляков.

Он был немногословен. О том, как вести себя на Рубериаде — единственную населенную планету называли так же, как и тусклую алую звезду, — космонавтам сообщили заранее. Они выслушали лекцию, просмотрели учебный фильм и сверились с показаниями приборов, по которым выходило, что в глубине под этой круглой безобидной равниной находится огромное количество металла — ракета кругляков, их предшественников.

Первый межзвёздный корабль к Рубериаде послали давно, он облетел планету несколько раз и вернулся в срок. Второй через несколько лет исчез. Так бывало. Он мог потерпеть аварию в пути. Но спустя год пришла радиограмма пропавшего корабля — космонавты благополучно высадились на лесную планету, на круглую равнину среди лесов, и собирались исследовать ее поверхность.

Тиксанданцы (ведь это был их корабль) отправили к красному карлику ещё одну экспедицию. Та прибыла к планете, долго кружила вокруг и никаких следов пропавшего корабля не нашла, если не считать аномалии — именно на круглой равнине посреди тропического леса приборы показывали под землей огромную массу металла.

Опасаясь, что это и была пропавшая ракета, и что ее тяжести просто не выдержали здешние сырые почвы, корабль остался на орбите, вниз же спустился катер.

Грунт на лужайке оказался вполне прочным и был скорее луговым, чем болотистым. Никаких дыр в нем не осталось, ни ямы, ни воронки, а ведь такой огромный объект, как ракета, не может пропасть бесследно.

Копать хотели, хорошо, что не начали. Из леса к экспедиции вышло (космонавты свидетельствовали, что его вывели) странное существо, потерявшее человеческий облик. С трудом путешественники признали в нем своего товарища по первой экспедиции. Заросший волосами, как дикарь, нагой и безумный, он не мог объяснить, что с ним случилось. На катере его немного отмыли и привели в себя.

Увидев, что с катера выгружают землеройную технику, бедняга вновь впал в неистовство, цеплялся за ковш и орал. В его непрерывном вопле не разобрать было ни одного слова. Члены экспедиции подумали о похороненной под равниной ракете, сопоставили с поведением бедняги помешанного и технику загрузили обратно на корабль.

Хоть и не совсем правильно это было — улетать домой, не добившись цели и не исследовав как подобает чужую планету, — экспедиция возвратилась на Сино Тау, а вот спасенный так и не пришел в себя.

Только под гипнозом он кое-как рассказал, что же случилось на Рубериаде. На планете под алой звездой было собственное население — человекообразные лесные существа, у которых, однако ж, обнаруживались зачатки разума. Например, они умели добывать огонь.

Нет! С местными не было конфликтов! Какие могут быть конфликты с полуживотными? И фауна там была не особо опасная, в густой чаще леса не могут жить слишком крупные звери, а открытых пространств на Рубериаде немного.

Просто когда планировалось вырубить лесной участок…

Дальше свихнувшийся бедняга выдал совершенно дикий вариант развития событий, видимо, слишком сильно пострадала его психика от пребывания на чужой планете, если даже под гипнозом он не мог вспомнить, как оно все было на самом деле. По его словам получалось, что техника просто исчезла в лесу после первого же срубленного дерева. Исчезла, разобранная на части ветвями. А ракета ушла под землю. Вот только попытались один раз выстрелить по опушке энергетическим лучом — и сразу же прямо из-под земли взметнулись длинные, как щупальца, корни, почва разошлась, в образовавшийся провал рухнула ракета, края ямы мгновенно сомкнулись и поросли высокой травой и болотным мхом.

На поверхности оставалось несколько человек. Почти все они погибли в тропическом лесу. Выжил только этот космонавт. Под гипнозом он вспомнил, что лесные полулюди-полуобезьяны отнеслись к нему неплохо — кормили, позволяли греться у костра, и на языке жестов предупредили, чтобы он не вредил растениям, если ему дорога жизнь.

Лес обступил их сразу. Только что рядом была опушка, но обернувшись, невозможно было заметить просвет. Взгляд упирался в переплетения сучьев, кустарники, или древесные грибы, или листья — их было больше всего! Листья были под ногами, с боков, вверху, а то вдруг свешивались с ветки и мягко касались лица, словно ощупывая пришельцев. Здесь надо было следить за спиной идущего спереди, ведь дороги как таковой просто не было. Капитан, бывалый первопроходец, выбирал тропу по одному ему известным приметам. Космонавты оглядывались по сторонам, но видели лишь стволы, и дупла, и тени, и листья. Землю устилал ковер из листьев. Травы не было — ее задушили деревья. Но со стволов тянулись ползучие растения, они оплетали ноги, хватали за колени.

А сверху была крыша из листьев, многослойная роскошная крыша, такая прочная и толстая, что рядом с ней крыша императорского дворца на их далекой родине была не толще бумаги. Ни одного солнечного луча не пропускали вниз кроны деревьев. Лес должен был быть царством вечного мрака, но космонавты видели все отлично. Свет словно впитали в себя сами деревья. В гуще веток проглядывали бледные контуры стволов, светились и листья, перебрасываясь бликами.

Лес был живым. Вот протянулась рука и приветливо помахивала им, вот изогнулся чей-то стройный торс, вот кряжистая приземистая фигура, несущая на себе всю тяжесть ветвей. А вот мелькнуло лицо, злобное или удивленное, и лишь приглядевшись, с облегчением понимаешь — это просто нарост на коре, просто дупло… И по спине пробегал холодок, а рука сама тянулась к оружию, пользоваться которым воспрещалось.

Деревья вдруг разошлись в сторону. Они вышли на большую поляну, если ее можно было назвать так — земля здесь была свободна и покрыта мхом, деревья росли по краям. Над головой протянулись их ветви, в шатре из листьев не виднелось ни единого просвета. На поднятые вверх лица людей падали бурые отсветы. Алый цвет Рубериады, темная синеватая зелень листвы, влажный воздух, тени у корневищ, — все это смешалось и превратилось в пеструю палитру. Но идти стало легче. Влажная почва лишь слегка пружинила под ногами.

Капитан остановился в центре поляны. Над ним чуть не по диаметру всего свободного пространства протянулась длинная прямая ветвь, похожа на поручень, расти такую ветку специально — не вырастишь.

Капитан присвистнул, как это делают птицы. Космонавты переглянулись.

— Этого достаточно? — спросил один, самый молодой. На него посмотрели с укором. Истинный трианглетец никогда не оспаривает действия старшего по званию.

Капитан даже не обернулся на торопливого юнца и терпеливо свистнул еще раз. Посмотрел на остальных и сделал им знак отойти на пару шагов. Они повиновались, оглядываясь по сторонам — откуда же из чащи появится так называемый лесной человек, дикарь, полуобезьяна?

Сверху метнулась тень. Они не сдержали изумленного вскрика. Человеческая фигура падала отвесно, зацепилась за тонкую ветвь, сделала сальто и повисла вниз головой, раскачиваясь. Руки человека и длинный хвост из седеющих волос доставали земли. За ветку он держался ступнями ног.

Нет, в том и дело, что не ступнями! Изумленные космонавты подошли ближе и даже в лесном полумраке ясно видели, что лодыжки человека переходят в самые настоящие ладони с противостоящим большим пальцем.

— Это же как руки! — прошептал все тот же невыдержанный юнец. Остальные смолчали, не показывая своего изумления. Они знали, что им предстоит увидеть, но все же ожидали чего-то более примитивного, более похожего на обычных обезьян на далекой родине.

Старик качнулся сильнее, оттолкнулся от ветки, сделал еще одно сальто, весьма лихое для его седин, приземлился на мягкую почву и сел, расставив колени и сложив ладони нижних конечностей. Пригнувшись, он исподлобья наблюдал за космонавтами.

— Садитесь напротив него, — сказал капитан. По листьям прошел шелест. Старик, не мигая, смотрел на них. У него были темные белки глаз и зеленоватая радужка, над веками нависали довольно массивные надбровные дуги, но высокий лоб, прямой нос и волевой подбородок никак не придавали ему сходства с обезьяной.

Сначала им показалось, что его тело покрывает зеленоватая шерсть. Но дикарь был одет. Странная роба, сплетенная из стеблей какого-то вьющегося растения, вроде плюща, не имела штанин и рукавов и оставляла открытыми мускулистые смуглые руки и …ноги? Космонавты так и не решили, как называть нижние конечности старика. Они покосились на его одежду, подивились искусному плетению и решили, что он не такое уж и животное. Но дикарь, конечно, дикарь!

Старик все так же пристально наблюдал, не произносил ничего, ни слова — слов от него и не ожидали, — ни звука.

— Они не говорят? — спросил наконец один из космонавтов. Капитан ответил:

— Вы же знаете — говорят, но мало. С нами согласился общаться только этот человек. Его так и зовут — Говорящий.

Невыдержанный юнец открыл рот, но спрашивать передумал. Вместо него подал голос космонавт постарше:

— У них нет собственных имен?

— Неизвестно. Ты лингвист, Уунхи, попробуй его разговорить.

К младшим по званию в Империи обращались исключительно на «ты». Уунхи недоверчиво поглядел на старика:

— Да есть ли разум у него?

Однако поднял с земли сухую ветку и начертил несколько значков на свободном от мха участке. Рисовать на земле разрешалось.

Уунхи начал с самых простых арифметических действий — нарисовал две черточки и сложил их:

I + I = II.

Старый абориген поглядел на это довольно равнодушно. Открыл рот и зевнул, продемонстрировав здоровые крепкие зубы.

— А вот это? — Уинхи нарисовал кружок, вокруг него орбиту, на ней меньший кружок. Указал на него и ткнул себе под ноги. Указал на больший кружок и поднял палец вверх, имея в виду здешнее солнце. Старик покосился на густую листву, которая не пропустила бы и сияние атомного взрыва, и опять зевнул.

— Абориген! — сказал Уунхи с обидой. — Откуда ему понять?

— И верно, откуда ему понять, что плюс это плюс, а знак равенства это знак равенства? — усмехнулся капитан. — И языки начинают учить не с этого, это знаю даже я.

— Я проверял, есть ли у этого туземца способность к абстрактному мышлению, — возразил Уунхи. — Конечно, я знаю, как изучать язык.

Он ткнул пальцем вниз, громко и четко произнес:

— Земля! — и для убедительности потер в ладонях пыль с поверхности почвы. — Земля!

Выжидающе уставился на старика. Тот ответил спокойным взглядом, но и не подумал произнести хоть слово на своем языке.

— Дерево! — воскликнул Уунхи, указав на ближайший ствол. Старик поцокал языком, будто восхищаясь, как громко может вопить пришелец, или наоборот возмущаясь нарушению тишины. За полноценный ответ принять это было трудновато.

— Если у него есть разум, он издевается над нами, — сердито буркнул Уунхи. — Но разума у него нет. Это обезьяна с человеческой внешностью.

— Попробуем другое, — согласился капитан. — Эй, — он наклонился к старику и произнес несколько странных шелестящих звуков.

Туземец понял — его ответный взгляд был осмысленным. Он поднял с земли ветку, разломил ее, одну половинку протянул капитану и произнес несколько звуков, тихих, не громче треска сломанной ветки, но членораздельных.

Капитан нарисовал на земле несколько кружков, соединенных линиями, два заштриховал, два не тронул. Старик продолжил его рисунок. Космонавты удивленно переглянулись.

— Тут ничего нельзя понять! — возмущенно воскликнул самый молодой космонавт.

— Ничего нельзя? — спросил укоризненно капитан. — Ай, Ченг Ву-Худжа, твои преподаватели скверно учили тебя! Какой же ты биолог?

Юноша пристальнее вгляделся в рисунок и ахнул:

— Это же первый закон генетики!

Капитан усмехнулся, пригладил жиденькую черную бороду.

— Верно!

— Совпадение, — неуверенно предположил юный биолог. Он быстро наклонился и начал рисовать очередную порцию больших и маленьких кружков. И старик, дождавшись, пока Ченг Ву-Худжа выдохнется, спокойно и уверенно продолжил схему.

Биолог посмотрел на капитана и неуверенно сказал:

— Вы… вы подучили его.

— Я был здесь однажды больше десяти лет назад, — капитан слегка сдвинул брови. Можно было не сомневаться, что биолог понесет наказание за свои слова, но — позже. — Вчера я предпринял сюда совсем короткую прогулку. За это время невозможно ничему научить существо без разума.

— Но не может же он знать, что эти кружки обозначают гены, если он математических знаков не понимал!

— Тем не менее, он понимает. Это выяснилось случайно в одной из прежних экспедиций. Все, что связано с биологией, они понимают на уровне интуиции. Поэтому с ними надо осторожнее. Поэтому здесь нельзя вести себя так, как вы привыкли. Вы помните, что стало с ракетой кругляков? Ну так и не задавайте вопросов, когда мы начнем работы. Хорошо, что у нас есть бесконтактные методы исследования.

Старик слушал капитана с виду равнодушно, поглядывая то на одного, то на другого космонавта и изредка поглаживая свою густую длинную бороду. Когда все замолчали, старик прошелся на четвереньках, выпрямился и сделал несколько шагов — учитывая, что ноги его заканчивались ладонями, шаги вышли довольно неуклюжими. Он ухватился за ветку и неуклюжим быть перестал — раскачался, забросил на опору нижние конечности и с нечеловеческой ловкостью и грацией взлетел вверх. Над ним протянулась следующая ветка.

Капитан негромко окликнул туземца. Тот наклонился, выслушал и произнес в ответ несколько слов на своем шелестящем птичьем языке. Это явно были членораздельные и осмысленные звуки, а значит, язык можно было выучить! Трианглетцы вообще ответственно относились к изучению чужих наречий (в отличие от жителей западного материка, которые считали, что если кому-то нужно с ними поговорить, пусть он ради этого и старается).

— Великая Хуоджан! — не удержался Ченг Ву-Худжа. Юный биолог был из западных провинций, где особенно поклонялись Великой матери, Звездной хозяйке. Её культ сливался с почитанием императрицы Хуоджан, единственной женщины среди владык Трианглета.

И старый абориген вдруг одобрительно закивал. Прочие не обратили на это внимания, но Ченг Ву-Худжа насторожился. Насторожился и капитан, пристально наблюдавший за туземцем. Старик сверху произнес ещё несколько слов и исчез среди листвы.

— Что он сказал? — не выдержал молодой биолог, не дожидаясь, пока старший по званию сам сообщит необходимую информацию. Капитан машинально ответил:

— Он сказал, что мы все ее дети… — и тут спохватился, командным голосом обратился к остальным:

— Пора уходить. Больше местные с нами говорить не будут. Недавно племя откочевало в глубь леса. Здесь осталось несколько аборигенов. Поэтому встреча откладывается.

Космонавты не пытались возражать, но довольными их лица точно не были. Капитан заметил это, усмехнулся:

— Переглядываетесь и говорите себе: это просто грязные дикари? Помните про корабль кругляков! Они тоже считали, что здесь просто грязные дикари. В прошлой экспедиции не было лингвиста, а мне не поверили, что я выучил несколько слов из местного языка. Идем. И помните: чем медленнее, тем надежнее.

Они вышли из леса цепочкой, как и вошли. Перевели дух, не оглядываясь назад, побрели по равнине, залитой все тем же красноватым тусклым светом. Рубериада, звезда старости и печали, медленно шла к закату. Впереди над кромкой противоположного края опушки возвышалась ракета. Она одна была незыблемой, простой и понятной. Она притягивала к себе, как магнит. Люди зашагали бодрее. Эта странная планета и странное четырёхрукое племя нагоняли на них тревогу.

Ченг Ву-Худжа шел последним. Он пару раз оглянулся, не увидел ничего опасного и пугающего в чаще, успокоился, перевел взгляд вверх и вдруг замедлил шаг. На фоне фиолетового мрачного неба кто-то прочертил четкую линию.

— Что за чертовщина, — пробормотал юный биолог, приглядываясь внимательно. Это было похоже на провод. Но не может же быть, чтобы здесь…

Он завертел головой. Его товарищи успели уйти на несколько десятков шагов, но это не слишком его тревожило. На открытой местности он догнал бы их легко. Чуть поодаль располагался небольшой холм, даже не холм — лёгкое выпячивание земной поверхности, похожее на панцирь огромной черепахи. С него можно было поближе поглядеть на странный провод. А свои за это время далеко не уйдут, они и не заметят его отсутствия, он справится меньше, чем за тильтиль!

В несколько скачков юный биолог добежал до холма, мгновенно поднялся на его вершину, остановился. Алая Рубериада слепила глаза так же, как их родное Ладо. Но все равно он увидел, что хотел, и чуть не расхохотался — провод! Конечно, это была лиана, тонкая и прочная. Ах, ты!

Биолог сжал рукоятку топорика. В голову пришла шальная мысль рубануть по поверхности этой удивительной лианы. Нет, вредить растениям тут нельзя. Но он и не будет, можно взяться рукой, проверить прочность…

Биолог не видел, как за его спиной часть стебля вдруг дернулась, вытянулась вверх и изогнулась, сворачиваясь в петлю. Не заметил, потому что находившаяся перед ним часть лианы казалась неподвижной и лишь слегка колебалась от естественных движений воздуха. Он стоял, прикидывая, как лучше уцепиться за этот созданный самой природой провод.

Вдруг «провод» завибрировал. Биолог только что не подпрыгнул. Со стороны опушки к нему по лиане скользило какое-то массивное тело. Стебель дрожал, как натянутый нерв. Ченг Ву-Худжа не поверил своим глазам, настолько несущаяся тень была похожа на кабину фуникулёра.

Дальше все произошло слишком быстро. Он успел увидеть, как мелькнула гладкая темно-зеленая поверхность, мускулистая рука с зажатой в ней дубинкой, блестящие глаза на темном лице, оскаленные зубы:

— Хай-я!

Дубинка просвистела рядом. Биолог отпрянул, но потерял равновесие и просто скатился с холма. Импровизированная кабина из огромного прочного листа пронеслась мимо и летела к противоположной сторонеопушки с такой скоростью, будто ее двигал мощный мотор.

Биолог вскочил. Сбоку донесся крик. К нему спешили товарищи. Биолог, проникнув виноватой головой, пошёл им навстречу.

— Ты нарушил инструкцию, — голос капитана был холоден и спокоен. — О том, что случилось, расскажешь на корабле. И тебе запрещено покидать его до конца экспедиции. Понятно, рядовой?

Биолог, до злополучного эксперимента носивший звание старшего лейтенанта, ответил таким же ровным голосом:

— Понятно, господин капитан.

Он встал в строй предпоследним. И люди снова зашагали к ракете, что, как свеча стояла посреди равнины.

На поляне горел огонь. Она вся поросла мягкой густой травой, и только вокруг костра была голая земля. Рядом грелись двое. Скорей, даже не грелись — вечер был теплым. Просто сидели, глядя на пламя, которое отражалось в их глазах.

Старик с длинной седой бородой наклонился вперёд, опираясь на локти. Алые отблески огня играли на его блестящем от пота лице. Его собеседник сидел около старого узорчатого дерева, увитого плющом. Он ласково перебирал пальцами по морщинистой жёсткой коре и иногда жмурился.

— Надолго ли пришли эти железные люди? — спросил Мастер, ибо соплеменники обращались к нему именно так. — Надолго, Говорящий? Сколько дней они пробудут тут?

— На этот вопрос они не дают ответа, — старик наклонился ещё ниже и подставил ладони под подбородок. — Они не так хорошо знают наш язык.

— Но ты же понимаешь их, недаром ты Говорящий, — возразил его товарищ. — Да и знаний особых для слова «сколько» не нужно, достаточно показать нужное количество пальцев.

— У них у всех столько пальцев не наберется, — старик глядел на костер, не мигая. — Они прибыли очень издалека и не могут позволить себе сразу вернуться домой.

— Глупые люди, — сердито сказал Мастер. — В их далёком доме все ли хорошо?

Зашуршали листья старого могучего дерева. С его верхушки спускался молодой мужчина. Он шел по ветке, обхватывая ее ладонями ног, руки у него были заняты. В одной он сжимал дубинку, в другой держал огромный лист, похожий на лист гигантской кувшинки.

— Нужен новый лист для охоты, Мастер, — заявил он. — Старый истрепался.

И легко и бесстрашно соскользнул с ветки, зацепившись за нее ногами и повиснув вниз головой.

— Бросай лист в костер, — велел Мастер. — Что улыбаешься довольно, напугал железных людей?

— Только одного, — молодой охотник раскачивался вниз головой. Это не мешало ему говорить спокойно и дышать ровно. — Он хотел рубить лиану. Ещё немного, и она задушила бы его.

— Остальные не допускали таких ошибок? — спросил старик Говорящий.

— Нет, — охотник зацепился свободной рукой за ветку, подтянулся и сел. — Они становятся умнее.

— А все же они здесь лишние, — упрямо сказал Мастер. Ногой он дотянулся до лежащей у костра палки, поднял ее и поворошил угли. Огонь, прибитый упавшим сверху листом, снова разгорелся, прожег темную высохшую поверхность и весело заплясал, собирая язычки пламени воедино.

Высоко вверху поднялся ветер. Кроны деревьев зашумели, но у костра было почти так же уютно и тихо, как и раньше.

— Чтобы вырастить листья, нужно время. Но мы все равно не сможем пользоваться лианами, пока на равнине живут железные люди.

— Они уйдут, — беспечно ответил Мастеру молодой охотник. — Уйдут. Что им делать здесь? Они больше не вредят деревьям.

— Они могут забыть урок, — сурово сказал Мастер и обернулся — из кустарника кто-то шел к костру. На поляне появилась женщина. Длинные светлые волосы падали на ее плечи, сливаясь с робой из желтого плюща, открытой на груди. Одной рукой женщина прижимала к себе младенца, идти ей было неудобно.

— Что тебе нужно, сестра? — спросил Мастер.

— Сумка для ребенка, — сказала женщина певучим высоким голосом. — Мой малыш вырос.

За матерью из кустарника показалась такая же светловолосая девчушка. Она улыбнулась взрослым и подошла чуть ближе к старику Говорящему. Опустилась на четвереньки и уставилась на него, не мигая.

— Сумка будет готова завтра, сестра, — сказал Мастер и провел пальцами рук по плющу, увивавшему ствол дерева. — Завтра. Не благодари — ты подарила племени двух здоровых детей.

— Я все же говорю тебе спасибо, — женщина качнула головой. — Я приду завтра. Идём, Ния!

Девочка выпрямилась, неуклюже перебирая ногами, подошла к матери, шепнула что-то и спряталась за ее спину. Младенец принял это за игру. Он рассмеялся и попытался ухватить сестру ножкой. Мать пересадила малыша на другую руку и обратилась к старику.

— Говорящий, ты рассказывал Ние сказки… Она хотела бы послушать их. Правда, мне надо уложить ребенка, мне тяжело нести его на руке, а держаться за меня он ещё не может.

— Оставайся, Ния, — кивнул старик. — Такая большая девочка и сама дойдет до дома.

Девочка присела на землю ближе к костру. Ее мать скрылась в кустарнике.

— О чем же мне рассказать, о чем рассказать, — раздумывал вслух старик Говорящий. — О чем ты сама хочешь услышать, Ния? О далёких краях, о храбрых людях?

— Не рассказывай ей о жёлтых звёздах, — заметил молодой охотник. — Очень уж страшна эта сказка.

— О чем? — Ния перевела взгляд со старика на охотника. Мастер хмыкнул негромко. Всё это время он перебирал плющ на дереве, будто играл на струнах. И удивительное дело, ростки плюща быстро удлинялись, сплетаясь словно в кусок ткани…

— Плохая история, Ния, — сказал Мастер. — О людях, которые носили жёлтые звёзды на одежде, чтобы их не убивали, но их все равно убивали. Плохая история родилась в твоей голове, старик!

— То было на самом деле, — сказал старик негромко. Пламя костра прижалось к земле. — О, далеко, далеко отсюда. Солнечный луч летит туда много лет, человек успеет родиться, состариться и умереть. Дерево из ростка вырастет и поднимется к небесам. Далеко. Очень далеко.

— Не с железными ли людьми это было? — сурово спросил Мастер. Старик энергично затряс головой.

— Нет, нет. Они живут не так далеко от нас. Дорога солнечного луча равна жизни ее маленького братца, — он кивнул в сторону Нии. — И они не таковы, наши железные гости. Они могут стать такими, но удержатся. Я надеюсь.

— Не нравятся мне эти гости, — угрюмо сказал Мастер. Девочка вздрогнула, глядя на огонь, будто увидела там страшные жёлтые звёзды.

— Не бойся, маленькая Ния, садись ближе к костру, — предложил старик Говорящий. — Вот так. И слушай меня. Далеко отсюда кончается суша. Там вода, не ручей, что журчит и затихает, пропадая под корнями, и не лесное озеро, а огромная поверхность. Так выглядит лес, если смотреть на него сверху. И вот однажды…

Девочка грелась у костра и слушала рассказ о большой кровожадной рыбе и маленькой рыбешке, которая перехитрила хищницу. Совсем стемнело. Молодой охотник исчез в зарослях и вернулся с охапкой валежника.

Старик закончил сказку и собирался уже начинать новую. Ния, щурясь от яркого пламени, спросила совсем тихо:

— Откуда ты знаешь это, Говорящий? Ведь туда не дойти.

— Слушай, слушай меня, — шепнул старик, наклонившись. — Есть дорога длинная, по ней солнечный луч бежит. Есть дорога короткая. Только душа и мысль человеческая могут ею пройти…

— Душа? — сонно спросила Ния.

— Там, за звёздами и совсем рядом есть бескрайний сад. И каждый человек — цветок в том саду. Великая матушка, Звёздная хозяйка, следит за цветами. Как вернётся к ней цветок, она ищет ему новое место. Такое, где ему будет лучше всего, ну а дальше все от него зависит…

— Как вернётся? — в глазах у Нии расплывались жёлтые пятна.

— Узнаешь скоро.

— А как же ты знаешь о ней?

— Нас немного таких. Тех, кто помнит, как рос цветком в саду у Звёздной хозяйки. Но те, кто помнит, может попасть в чудный сад силой мысли, это быстрей всего, что в мире есть. И мы можем жить в разных мирах, раз между ними мгновенно ходим, и облик можем любой принимать, лишь бы человеческий… И мне пора, дело у меня, маленькая Ния. Девочка, такая же почти, как и ты, лишь чуть побольше. Давным-давно далеко за звёздами гремела битва, и осталась девочка сиротой. Сказала мне Звёздная матушка — вот тебе забава малая, унесу вас отсюда далеко, воспитай, как внучку родную… Пора мне, девочка, пора, а ты спи и все забудь…

Ния потерла глаза и опустилась светловолосой головкой на теплую землю. Ей снилось, что старик Говорящий идёт по тонкой паутине меж звёзд, и на нем вместо удобной робы из плюща какое-то странное цветное одеяние, а ноги кончаются не ладонями, как у всех нормальных людей, а непонятными подпорками. Старик обернулся помахать ей рукой. Его глаза из зелёных стали голубыми… Девочка вздохнула, свернулась клубочком и продолжала спать.

— Ребенок задремал, — шепнул молодой охотник. — Э! А где Говорящий?

Он завертел головой, надеясь отыскать старика.

— Он часто уходит внезапно и надолго, — Мастер снял с дерева полностью сплетенную удобную и лёгкую сумку для переноски младенца. — Набери ещё валежника. Или лучше ее разбудить и отправить к матери?

— Да что может случиться в лесу с ребенком, пусть спит до утра, — пожал плечами охотник. — Надо же, я не заметил, как ушел Говорящий.

— Появились железные люди и все наперекосяк, — невпопад ответил Мастер. — Нет, не к добру это, и зря старик вообще говорит с ними. Пока они не трогают нас, на них нельзя натравить деревья, но они мне не нравятся. Они искусные мастера? Но что может сделать человек, у которого только две ладони? Они умны? Но они у себя не навели порядок, у них есть старший, который командует другими. Они овладели тайнами природы? Но они любят мертвый металл и не понимают язык живого дерева. Нет, они мне не нравятся, — возмущаясь все больше, говорил Мастер. И, вложив в голос все свое презрение, добавил:

— Дикари!