Воспоминания Горация [Александр Дюма] (fb2) читать постранично


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]


Воспоминания Горация

I

Мое рождение. — Мой отец. — Три моих имени, их происхождение. — Венузия и ее окрестности. — Первые годы моей юности. — Отъезд в Рим. — В дороге. — Виа Аппиа. — Въезд в Рим.


Я родился в Венузии,[1] старинном городе на границе Апулии и Лукании, на западном склоне тенистого холма, у подножия которого берет начало прелестный ручей, чуть поодаль, милях в пяти или шести, впадающий в Ауфид[2]и, по моему разумению, являющийся его главным истоком.

Расположенная у подошвы Вультура, среди гор, перевалы в которых она держит под надзором, Венузия не могла не привлечь внимания сынов Ромула, и потому, примерно в 460 году от основания Рима отняв ее у самнитов, победители вывели туда колонию и проложили к ней ответвление Аппиевой дороги.

Я родился 8 декабря 689 года от основания Рима, при консулате Аврелия Котты и Манлия Торквата, которые в том же году едва не были убиты Катилиной, Автронием и Гнеем Пизоном. Заговор, напомню, провалился лишь потому, что Катилина чересчур поторопился подать сигнал и его сообщники большей частью еще не успели собраться.

В тот же самый год, став эдилом, Юлий Цезарь устроил грандиозные игры, на которых сражались триста двадцать пар гладиаторов, и, воспользовавшись этими играми, снискавшими ему расположение народа, восстановил в Капитолии статуи Мария и вновь водрузил трофеи его побед.

Отца моего звали Гораций Флакк. К этим двум именам мне добавили личное имя Квинт.

Первое из имен Гораций и Флакк досталось моему отцу не потому, что он был потомком кого-либо из членов прославленного рода Горациев, как ни старались уверить меня в этом, видя, что я оказался в милости при дворе Августа, а потому, что он был вольноотпущенником Горациевой трибы, имевшей власть над городом, которому он принадлежал в качестве servus рubliqus.[3]

Что же касается прозвища Флакк, то есть «вялый», «дряблый», «расслабленный», «лопоухий», «вислоухий», доставшееся нам невесть отчего, то я и сам, как мне это в достаточной степени присуще, посмеивался над ним, чтобы над ним не посмеивались другие, и говорил:


Nam si quid in Flacco viri est…[4]

Именно в этом уединенном уголке Апулии я провел первые годы моей юности, удаляясь от своего родного города лишь для того, чтобы совершить прогулку по тучным равнинам, окружающим город Ферент,[5] вдохнуть восхитительную свежесть лесов Банции[6], взобраться на стены Ахеронции,[7] расположенной, словно орлиное гнездо, на вершине скалы, или, проявляя еще большую отвагу, наклониться над потухшим кратером величественного Вультура.

Но самой излюбленной моей прогулкой была прогулка к дивному роднику Бандузии, которому я посвятил стихи, свидетельствующие о том, с какой радостью я вновь оказался на его берегу, после того как был вынужден столь долго находиться вдали от него.[8]

Но, возможно, столь дорогим для меня этот родник был потому, что на его берегах я впервые удостоился знака благосклонности, ставшего предвестием любви ко мне муз. Однажды — и это все, что я в состоянии припомнить, настолько еще мало было мне лет, — утомленный игрой, я уснул на склоне Вультура, обращенном в сторону Лукании. И пока я спал, прилетевшие голуби усыпали меня свежей листвой, так что поселяне, проходившие мимо, с изумлением увидели меня там, где постоянно бродили медведи и кишели черные змеи, спокойно дремлющим и не имеющим против свирепости одних и яда других никакой иной защиты, кроме миртовых и лавровых ветвей.

Среди таких ребяческих прогулок и детских забав я достиг восьмилетнего возраста. И тогда отец, хотя и был человеком небогатым, задумался о моем образовании. С тех пор, как у него родился сын, мой славный отец мечтал лишь об одном: сделать человека из этого сына. В итоге, путем строгой бережливости, ему удалось собрать некую сумму, весьма скромную, наверное, для всякого другого, но достаточно значительную для него.

Некто Флавий держал в Венузии школу. Тем не менее, хотя самые знатные жители города посылали в нее своих сыновей, чтобы они усвоили там чтение и счет, отец, невзирая на то, что даже такое образование превышало все, чего можно было ожидать от сына вольноотпущенника, без колебаний решил не только отправить меня в Рим, но и самолично сопроводить меня туда.

Было три способа добраться до Рима: либо верхом на лошади, либо на перевозном судне, либо в запряженной мулами телеге.

Я не был достаточно крепок для того, чтобы путешествовать верхом. Кроме того, стоял ноябрь, и море уже начало штормить. Так что отец остановил свой выбор на телеге.

Однако из