Игра с химерами (СИ) [KaliWoo] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
========== Предупреждение ==========
Думаю, будет честно предупредить вас, кем бы вы ни были.
Вы входите на территорию свободной мысли. Здесь формы размываются, а фразы наполняются двояким смыслом.
Здесь нет места обходным путям, лести, преклонению и ханжеству.
Вы можете увидеть здесь отражение самих себя.
Едва ли вас это напугает, но вот будете ли вы готовы принять себя такими, какими есть?
Если существует только два мнения – ваше и неправильное, думаю, у вас найдутся гораздо более важные дела, чем эта книга.
Если вам хорошо в вашем и только вашем мире – я вежливо скажу «до свидания» и не посмею больше вас тревожить.
Но если вы останетесь, я хочу, чтобы вы знали: я не жалею себя.
Но это значит ещё и то, что я не намерена жалеть и вас.
Немного аскетизма и немного откровенности.
Немного боли и немного радости.
Немного страха и немного смелости.
Немного смеха и немного слёз.
Немного близости и немного разлуки в этом лучшем из миров.
От моего эликсира может закружиться голова. Итак, вы готовы его выпить?..
Добро пожаловать.
========== Конфигурация первая ==========
Сегодня я его поймала.
Можно подумать, день выдался как раз для такого случая: с ворчащим громом и грозовой стынью. Обычно такое бывает на мой день рождения. Видать, репетиция. Как высокомерно с моей стороны думать подобным образом. Но, пожалуй, для людей характерен такой ход мыслей.
Он же человеком не был. Быть может, поэтому и попался. Я плохо разбираюсь в людях, а вот в его сородичах кое-что смыслю.
И вот он лежит передо мной – задняя лапа придавлена шкафом – и, истошно перхая, выплёвывает сценарии один краше другого. В его историях меня рвут на части собаки, топят, вешают, насилуют – и это на пяти языках сразу. Какое разнообразие.
Я сижу на полу перед ним. Никогда таких не видела. Путешествующий в объятьях углов. Серый и жилистый, чуть больше спаниеля. Я жду, когда к нему вернётся благоразумие, а пока сырым угольком вывожу на лице полукруг. Хочется курить. Но закурю, как он разговорится.
Вот и тот самый момент.
– Отпусти меня.
Смотрит исподлобья. Это не просьба – требование. Ишь какая цаца.
– Ты на моей территории, – замечаю я, – И не помню, чтобы я кого-то приглашала.
Снова зыркает:
– Ах, ты…
Непечатное определение относительно моего пола и самоидентификации. Я поднимаю руку. Она медленно, но верно вытягивается в острейший шип:
– Скучно. Думаю, я тебя убью.
А вот и встрепенулся:
– Нельзя. По законам…
– Ты вторгся в моё пространство. А я просто оборонялась.
Шевелит второй ногой, но, наконец, сдаётся:
– Чего ты хочешь? Извинений?
– Вот уж нет, – усмехаюсь я, закуривая от льдинки. Волоски на руках становятся дыбом. Любая людская сигарета – шлак по равнению с глясарой, – Ты ничуть меня не оскорбил. Среди этого не было правды. Только стандартные штампы.
Снова придирчиво меня осматривает:
– Почему ты переходишь без одежды?
Ещё один. Я вздыхаю:
– Хочу быть свободной. Хотя бы здесь.
– Волк, – говорит он, принюхиваясь, – Ужасный волк.
Пронюхал мою вторую сущность, браво.
– Верно.
– Почему не принимаешь обличье, что привычнее?
– Не хочу забывать, кем являюсь, – говорю я, выдыхая сноп снежинок.
– Раненая? – он кивает на глясару, которую я методично покручиваю между большим и указательным пальцами.
– Да.
– Ты бы поменьше ими баловалась. Окоченеешь.
– Так оно и задумано. Я не хочу чувствовать боли.
Усмехается:
– Чёртовы люди. Разбери вас… Ты Эклипс, верно?
– Да. Также наречена Одиннадцать. Над, если хочешь.
– Это не твои имена.
– Ещё я Кали.
– И это не твоё.
– Имя – штамп. Настоящее меня не передаёт. А эти три подходят.
– Забавно, но да… Так и чего ты хочешь от меня, Эклипс-Одиннадцать-Кали?
– Я собираю истории, – в моих ладонях тлеют остатки холодного пламени, – И как раз сейчас у меня кризис. Очень обяжешь, если чем-нибудь поделишься. Чем-то, что человеческий мозг ещё не сотворил.
– А не много ли хочешь, молодь?
Как всегда. Вечно тыкают в одно и то же – в молодость. Как обоссавшегося щенка в его же тёплую лужу.
– Я сделана из звёзд. Химии моего тела миллиарды лет. Тебя же сотворило чьё-то больное сознание. Так что не тебе со мной тягаться.
Сопит.
– А ты умная.
– Так ты согласен?
– А мне что с того?
Ну ещё бы. Не такой он святой, чтобы не торговаться.
– Свобода. Это самое ценное из всего, что я могу тебе дать.
Он хитро прищуривается:
– А может, мы могли бы… Ну, знаешь…
– Пожалуй, я потушу об тебя глясару.
– Ладно-ладно, я пошутил! – он встопорщивает жёсткую шерсть на спине и укладывает голову на передние лапы. Я молча восхищаюсь архитектоникой его тела. Он жилистый и переливчатый. Тощий, словно дикая норка.
– Что смотришь? – грубовато окликает он.
– Ищу, где потушить окурок.
Смачно перхает и вертится. Ему неудобно, но я знаю, что его вид достаточно вынослив, и придавленная лапа – мелочь для его здоровья.
– История, – наконец, произносит он.
– М?
– Чтобы я дал тебе историю, подари сначала свою.
Я упираю глаза в пространство. Оставленный мною носитель слабо подёргивается. И я это чувствую. Мой срок нахождения в фазе осознанного сновидения отчётливо тикает, и у меня как раз есть время, чтобы сделать то, о чём он просит. Я вспоминаю и рассказываю.
Комментарий к Конфигурация первая
Ссылка на рассказ Над:
https://ficbook.net/readfic/11538493
========== Конфигурация вторая ==========
На следующую ночь я случайно застаю врасплох что-то чёрное, когда захожу к своему пленнику. Увы, тварь шустрее меня, и единственное, что я чувствую – небольшой выброс чужой энергии у правой ноги. Зато мой заключённый кажется невероятно довольным.
– Ты сумасшедшая, – сразу заявляет он.
Ага. Понятно. Здесь был информатор.
– Да ну? – я сажусь перед ним по-турецки, подпирая подбородок под рукой.
– Точно. У тебя нет единого тела, значит, ты слабая.
– Действительно, нет. Я существую одновременно в сонме тел, – плечи лениво поднимаются вверх и снова опускаются на прежнее место, – Одни мои тела сотканы из воздуха, другие спрятаны в плесневых страницах, третьи баюкают нейроны в моём мозгу. Может, я и слабая. Но мне хватит сил прикончить тебя.
Колеблется. В итоге вариант с колкостью отходит на второй план в его системе ценностей.
– Кем ты ранена?
– Не твоё дело.
– Зачем ты ищешь неведомый Кадат?
– Ради покоя.
– Пустая отговорка. Его там нет. Там ничего нет. Это мёртвый город из чёрного оникса.
– Значит, я хочу жить в мёртвом городе из чёрного оникса.
– Будь ты хоть трижды демоницей – этому не бывать.
– Из меня выходит шикарный ужасный волк – и до демоницы дорасту, дай время. А Кадат меня дождётся.
– Крайне самонадеянно.
– Как и твой тон.
– Ха… – он собирается с мыслями, – И чего ты ждёшь?
– Что значит «чего»? Идеи.
– М… Эй, машина по уничтожению глясар!
Как раз хотела прикурить новую.
– Что?
– Я хочу увидеть, как ты улыбаешься.
Я недоумённо вздёргиваю одну бровь.
– Поясни.
– Нет, не здесь – слишком серьёзный облик, – он почёсывается свободной задней лапой, – Напиши что-то маленькое, с неожиданным финалом.
Я с минуту обдумываю его предложение.
– Ладно.
Комментарий к Конфигурация вторая
Рассказ:
https://ficbook.net/readfic/11541802/29657622
========== Конфигурация третья ==========
– Ну как? – спрашиваю я. Мой незваный гость делает вид, что сейчас во всей Вселенной нет ничего интереснее пальцев на его задней лапе. Он лениво пошевеливает ими, будто изображая морские водоросли.
– Что «как»?
– Рассказ.
– М, – он протяжно зевает, – Животрепещуще.
Никак не могу понять, он это серьёзно или с сарказмом. Поэтому жду.
– Быть может, ты меня отпустишь?
Мне кажется, или он стал немного толще? Что он мог здесь съесть? А, кажется, догадалась…
– Ты способен поглощать энергию из произведений искусства?
Я несколько застаю его врасплох, а потом он фыркает:
– Тоже мне, нашла искусство. Ел и лучше. Твоё это так, картофель фри.
– Твоя нога поменяла цвет, – замечаю я.
Он молчит.
– Задай мне тему – и будем считать, что мы квиты, и ты не вламывался на мою территорию.
– Эй, ничего личного, ладно? Это не моя вина. Я почуял углы – и не смог устоять. Это инстинкт, я ищу территорию… А вдруг я задам тему – а ты не выпустишь меня?
– Едва ли ты что-то потеряешь.
– Логично. Тогда – невидимость.
– Невидимость?
– У меня нет вакансий на должность моего эха. Без конкретики перед тобой море возможностей. Дерзай и всё такое… Ну, выпускаешь или как?
– Да нет проблем. Только у меня предложение.
– Слушаю, – неохотно снисходит он.
– Я покажу тебе все те углы, что ты учуял. Мой личный мир.
– О. Видимо, я должен скакать от счастья?
– А вдруг заскачешь?
Мы буравим друг друга взглядом, изо всех сил стараясь не моргать, будто два пьяных подростка, заключивших пари на вечеринке.
– Ладно. Как ты это видишь?
– Будешь моим гостем. Как-никак, ты нашёл брешь в моём защитном куполе, которой я не видела.
– Что компенсирует моё безрезультатно потраченное драгоценное время? – продолжает нудеть он.
– Я дам тебе рассказ. Если захочешь уйти – я тут же тебя отпущу.
– Как насчёт отпустить прямо сейчас?
– Разумеется, – я испаряю шкаф движением руки, и зверь быстро вскакивает, неловко шевеля побледневшей под прессом лапой. Когда та приходит в норму, он некоторое время выбирает между побегом и обещанными углами, и, наконец, со вздохом садится:
– Как я понимаю, мы в складке пространства.
– Да.
– Здесь отвратительно, особенно скруглённые стены.
Я кривовато улыбаюсь:
– Номера люкс не для лазутчиков.
– Никакого уважения… Так и чего ты стоишь?
– А что я должна делать?
– Рассказ. Если уж мне у тебя не понравится, я хоть поем напоследок.
– Это разумно, – соглашаюсь я, – Что ж. Жди…
Комментарий к Конфигурация третья
Рассказ:
https://ficbook.net/readfic/11541824
========== Конфигурация четвёртая ==========
Ну вот, свершилось. Я привела его в своё святилище.
Знаю, что не надо было… но хотелось увидеть изумление на этой самодовольной роже.
– Четыре квартала! – он действительно преисполняется восторга. Вижу, что у него в мыслях не мелькает бежать: настолько поразил его мой мир.
С одной стороны синие, с другой – красноватые сумерки.
Море звёзд.
Когда-то здесь были лес и поле.
Теперь здесь город.
Четыре квартала города.
В шпиле посередине живу я.
Он заходит – и видит стену, пройдя сквозь которую можно очутиться прямо у дорожки, ведущей к домику на побережье. Моё место грёз.
Внутри Шпиля – первобытный хаос из гор книг и скомканных пледов. Кое-где виднеются окурки глясар. Рукописи шуршат под ногами, словно прошлогодние листья. На полке шкафа из тёмного дерева в блаженном неведении ровно дышат растущие тома – мои дети, которых я сейчас вынашиваю в голове. Один из них покашливает. Не могу на него смотреть, но я уже смирилась с его неизбежной кончиной. Я задумала его слишком рано, переносила – и сейчас мои взгляды на мир переменились.
Остальные эмбрионы лишь отодвинулись от него, оставив его судьбу на моё усмотрение. Я не первый раз теряю детей, но после каждого подобного случая остаётся какое-то призрачное сожаление.
– Плюгавенький. Можно я съем, пока дышит? – спрашивает мой собеседник.
Всё же однажды я потушу об негодную тварь глясару. Чисто в профилактических целях. Однако… В конце концов, жизнь устроена таким образом, что что-то умирает во имя чьего-то продолжения. И в итоге, подумав, я киваю:
– Ешь.
Никогда бы не подумала, что у его вида такая пасть. Он глотает моего заморыша без пережёвывания и всасывает мерцающую пуповину словно спагетти. Я бы сказала, что мне больно, но нет. У меня ещё много детей, о которых нужно заботиться.
Шлепки босых ног по яшмовым плиткам.
– Это что, твоё?
Я протягиваю руки, и мой личный зверь о двух ногах тычется носом в моё плечо, истошно пыхтя. Вообще не знаю, как он пыхтит, ведь его лицо абсолютно гладкое, нет ни носа, ни рта, ни глаз. Даже его тело сглажено и нельзя сказать точно, юноша он или же молоденькая девушка.
– Что за… Что это за ересь? Ты что, сотворила его… её… из своей энергии?
– Да, – я глажу то единственное и неизменное, с чем точно определилась – копну густых волос существа с мелкими колечками кудрей.
– Что… что оно для тебя? – четвероногий настороженно втягивает носом воздух.
– Друг. Собеседник. Модель. Сырая глина… Иногда я его люблю.
Существо покорно ластится. С его точки зрения, я и только я обладаю неограниченной властью и над всем, что вокруг, и непосредственно над ним. Я создала его. В моих же силах его убить. Но я всё же надеюсь, что прижимается он ко мне искренне.
– Как зовут это изделие?
– Голем, – пожимаю плечами я.
– Как же я сам не догадался, – мой гость подгребает под свой тощий зад валяющуюся неподалёку подушку, и я нахожу имя для обозначения этого низшего демона. Тварь Углов. Пусть зовётся по тому, чем является.
– Ерунда какая-то. Не проще ли найти себе что-то реальное? – Тварь Углов дожидается только того, что новый персонаж поворачивает в его сторону пастельно-рыжие звериные уши, и, дождавшись, фыркает, выказывая презрение моему выплеску творчества.
– Но я хочу это, – с некоторой долей удивления отвечаю я.
– Кто он вообще? Или это она?
Я касаюсь щеки своего порождения кончиком указательного пальца. Он замирает, предвкушая, что я нарисую. Ногтем я вывожу на кожаном холсте глаз – и тот немедленно открывается, довольно прищуриваясь при виде меня.
– Это глина. Здесь нет никакого пола. Он то, что я хочу сиюминутно… Стань зверем!
Он становится на четвереньки и превращается в изящно сложенное волкоподобие без морды. Уши, ореол шерсти – но морды нет. Один глаз лихорадочно носится по своей глазнице.
Вильнув хвостом, Голем идёт в мои покои, где с довольным видом крутится у моих ног.
– Здесь рождаются мои идеи, – поясняю гостю я, – Тут я могу сотворить их в тишине и покое. Уважай это место.
– Сама его уважай, – независимо поводит носом Тварь Углов, но практически сразу миролюбиво замечает, – Раз мы в подходящем месте, я предлагаю сочинение на ходу.
Он ненадолго уходит в коридор за подушкой, и, наметив себе место, располагается со всеми удобствами с самоуверенностью подзаборной кошки, намекающей новым хозяевам на свою царскую родословную:
– К тому же будет неплохо занять место твоего наивного зачахшего творения. Утроба хороша, только когда наполнена.
И попробуй переспорь его…
Я подзываю Голема щелчком пальцев, оповестив о своём намерении рисовать. Некоторое время я задумчиво вожу пальцами по лицевому диску своего черновика. Потом резкими рывками довольно уверенно леплю пришедшие в голову новые черты.
– Покажись нашему гостю, – прошу я, закончив.
Тварь Углов без тени изумления созерцает то, что у меня получилось. Это красивое мужское лицо с волевым, чуть выдвинутым вперёд подбородком и блестящими чёрными волосами. Мой гость говорит только одно.
– Давай.
Комментарий к Конфигурация четвёртая
Рассказ:
https://ficbook.net/readfic/11333093
========== Конфигурация пятая ==========
Нет. Расстреляйте меня – но мне не дождаться комментариев от этого четвероногого жмота. Жрёт мои рукописи без малейшего намёка на экспрессию, ну чисто как сухой корм. С кроликом, с уткой, с говядиной – а, всё из одного чана, надо хавать, пока не отняли.
Вот, извелась. Гляньте на меня. Сижу и колупаю четвёртую стену. Ау, есть там кто?.. К слову, я по делу, мне есть, что рассказать. Итак…
Сразу оговорюсь: я терпеть не могу всяческого рода подробные описания чего бы то ни было. Поэтому давайте я надорвусь один раз – и больше мы не будем поднимать эту тему во веки веков или пока моё тело не вернётся обратно во вселенский хаос. Окей?
Отлично.
Моя территория, занимаемая в вирте, несколько бесформенная, однако героически стремится к окружности, чтобы хоть когда-нибудь подравняться под охранный купол.
Кварталы периодически перестраиваются – собственноручно мной. Из-за того, что строитель и архитектор из меня так себе, здесь нет модных зеркальных небоскрёбов или памятников. Зато есть Шпиль, по форме поразительно напоминающий трюфель, волею судеб посидевший на строгой диете. Шпиль является высочайшей точкой обзора, хотя ничто не мешает мне рассматривать окрестности и с крыши Университета. Это второе моё любимое здание, в виде буквы «Е», охраняемое двумя каменными львами.
Мне нравится натуральный камень, особенно яшма, обсидиан, и, быть может, мрамор. Поэтому пол Шпиля выстелен плиткой из яшмы терракотово-красного цвета с легчайшими желтоватыми прожилками. Однако кроме Шпиля и Университета мой город отделан простыми городскими материалами: бетоном, кирпичом и беспорядочно натыканными фонарями, дающими свет не ярче призрачного свечения фосфоресцирующего планктона южных морей.
Дома невысокие, и, скорей, бутафорные, ведь в них никто не живёт. По асфальту между ними не ездят машины, поэтому сквозь трещины в нём пробиваются пучки травы и одуванчики. Можно подумать, пространство помнит то, что было здесь до города.
Самым ярким памятником этого воспоминания является пустырь, расположенный неподалёку от Шпиля. Он зарос беспорядочной, как шерсть линяющего койота, порослью, кустами аконитов и вьюнками. Я хожу в это место для того, чтобы поваляться на земле и кинуть презрительный взгляд на мшистый пенёк на самом отшибе. Возможно, я как-нибудь расскажу об этом месте, если буду в настроении.
Окрестности являются смутными отражениями тех мест, которые моё тело помнит с детства, но ныне потеряло, а также всего, что оно хотело бы сохранить в своей памяти. Кое-что исчезает, кое-что достраивается, кое-что превращается в пыль.
Это всё, что нужно знать о городе. Вернёмся же к Шпилю.
В него ведёт тяжёлая массивная дверь, словно вырезанная из подлодки. Базовый этаж самый просторный, там есть удобные кресла, шкафы и полочки, ковры из шкур, картины и восхитительные кучи бардака. Бардак состоит из: а) пледов; б) книг; в) рукописей; г) письменных принадлежностей; д) инструментов для рисования; е) иного, предположительно, с безграничным потенциалом использования. В особо крупных бардакомонолитах может скрываться что угодно – в диапазоне от пушки до пудреницы.
Поскольку я не люблю, когда к моему хламу предъявляют претензии, горничной у меня нет. Вместо неё я обхожусь горшком с раскидистой монстерой – она не ворчит и ей не нужно платить жалованье.
Выше базового этажа кроется ряд небольших комнаток, в каждую из которых можно попасть с винтовой лестницы, если иметь достаточно терпения и не страдать от клаустрофобии. Входы узкие, как для кухонного лифта, и возле них нет лестничных площадок, поэтому стартовать нужно прямиком с перил. Но внутри достаточно просторно, по крайней мере, там, где я ещё не успела разместить свой хлам. Порой оттуда наружу могут выпархивать летучие мыши или бражники «мёртвая голова». Казалось, однажды я взяла всего-то парочку коконов и как-то раз закрыла глаза на живые пушистые комки в темноте ниши… и вот, теперь у меня кожисто-чешуйчатая армия. Они методично пожирают друг друга, а я занимаюсь своими делами.
Голем обитает в подвале, похожем на хранилище для выдержки вина. Там прохладно, пахнет пробкой и памятью камней, слагающих этот сумрачный покой. Я редко туда захожу, ведь у меня своя комната на самом верху.
Там есть гамак, подоконники для сидения, груша для снятия стресса и высокие, словно бойницы-переростки, окна, из которых очень удобно наблюдать за звёздами. Гамак травяно-зелёный, груша коричневая, звёзды белые, голубые и порой красноватые. Это всё, что следует знать для счастья.
Ещё за пределами Шпиля и города расположен маленький домик, я называю его «домиком у моря», но море иллюзорно. Я наведываюсь туда по особым случаям. Достаточно сказать, что внутри нет ничего кроме одной большой кровати. Вопросы?
Если их нет – мои муки творчества окончены, и можно спокойно продолжать сказ о мире сновидений и обнажённой бродяге с короткой стрижкой.
Как было приятно испачкать бумагу своими каракулями! Отлегло вроде. Что ж. Движемся дальше…
========== Конфигурация шестая ==========
Не знала, что прогулка по Шпилю может напугать кого бы то ни было. Во всяком случае, я не помню, чтобы хоть где-то хранились орудия пыток, или, скажем, замаринованные в формалине неведомые существа.
Однако мой гость едва не сбивает меня с ног, пока я сосредоточенно шарю палкой в зазоре между шкафом и полом в поисках доселе невиданных сокровищ.
– В чём дело? – сразу спрашиваю я.
– Одна из картин на стене рябит! Это какой-то портал, верно?
– Кошачья дверца, – усмехаюсь я.
– Кошачья?! Рама метр высотой! Не молчи!
– Идём туда, не волнуйся, – я спокойно встаю и направляюсь к лестнице.
Да, рябит. Кажется, будто холст трепет порывистый ветер.
– А почему картина подписана «6:15»? – немного успокоившись, спрашивает Тварь Углов.
– Священное время кормления… Вот он, идёт.
Полотно привычно расходится, пропуская огромную полосатую лапу. Потом грубую голову с торчащими клыками. Махайрод довольно встряхивается и подставляет мне шею, чтобы я прикоснулась к величайшей загадке мира: угадала, сколько раз сегодня он хочет, чтобы я его погладила.
– Эль, давно тебя не было, – я опускаюсь на корточки и принимаюсь скрести белый подбородок. Кот протяжно урчит, тычась носом в мои ладони.
– Я не понимаю… Он похож на махайрода, но пахнет обычным домашним котом.
– Он обычный кот, который живёт у моего тела. Просто Эль любит, чтобы зрители восхищались его исключительными размерами, а, Эль? – я зарываюсь носом в перекрёсток полос на его щеке.
Тварь Углов успокаивается окончательно и идёт здороваться. Вскоре к нам присоединяется и Голем. Моя модель и Эль принимаются играть в салочки с элементами реслинга. Я наблюдаю за ними некоторое время, потом возвращаюсь к шкафу.
– Давно он у твоего тела? – спрашивает Тварь Углов, от нечего делать заглядывая в зону моих раскопок.
– О, более чем достаточно. Однако он ходит сюда редко, я бы даже сказала, что всё реже и реже, – я вычёрпываю невесть откуда взявшийся пульт и продолжаю, – В реале мы с ним тоже нечасто видимся.
– Скучаешь? – Тварь Углов ложится, по-кроличьи складывая под себя лапы.
– Да, скучаю. Но меня радует, что он сыт и в тепле. И я не имею права требовать от него, чтобы заходил почаще. Всё же это я в каком-то смысле его бросила.
– Ой, да ладно. Здесь нет смысла переживать. Кошки эгоисты, да и по природе одиночки. Он будет рад видеть тебя вне зависимости от того, как часто это происходит. Вообще, если я и уважаю за что-то человечество, так это за выведение домашних кошек. Они не льстят, не показывают свою угодливость и смотрят на людей как не менее чем на равных.
Я улыбаюсь:
– О, да. Они не дают человечеству в полной мере уютно угнездиться на своём троне виртуального превосходства над всеми живыми существами. Именно поэтому кошек часто клеймили как животных тёмного начала.
– Да, собаки попадали в эту категорию гораздо реже… О! Слушай, у меня идея.
– М? – я вытаскиваю на свет поистине исключительный шар из канцелярских резиночек, – Эй, Эль, я нашла твою игрушку!
После того, как восторженное топанье начинает доноситься с противоположного края Шпиля, Тварь Углов решается закончить:
– Так вот. Как насчёт несколько отбелить кошачье племя и сделать демоническим существом собаку? Это я насчёт рассказа, если вдруг не дошло.
– Почему бы и нет, – для баланса хлама в Шпиле я запинываю мелкие бусинки и засохшие листья обратно в их сумрачную обитель, – Пока я ещё не нашла срочных дел и думаю, что это будет интересный рассказ.
– Тогда приступай, а я пока побегаю с этими двумя.
– Ты?! Гордый независимый демон? – вздёргиваю бровь я.
– Это исключительно для того, чтобы держать себя в форме, – поясняет Тварь Углов, – Нечего тебе об этом думать, ты занимайся чем положено. Давай-давай!
Да даю я, даю, чего так торопить-то?
Некоторое время я подумываю над названием, потом вывожу то, что решила, тонкой гелевой ручкой.
Комментарий к Конфигурация шестая
Рассказ Над:
https://ficbook.net/readfic/11551336
========== Конфигурация седьмая ==========
Думаю, настало самое подходящее время для того, чтобы рассказать вам, где мы находимся.
Мир сновидений, или в обиходе просто вирт – вторая по величине чрезвычайно сложная система, известная человечеству. Никто точно не знает, когда он появился, хотя и предполагается, что вирт начали создавать ещё первые обзавёдшиеся сознанием животные. Именно поэтому здесь относительно мало объектов технического происхождения и гораздо больше неприрученных лесов, полей, рек, лиманов, скал, озёр и прочих объектов, составляющих неповторимую и крайне пёструю анамнетическую природу.
Термин «анамнезис» был придуман ещё Платоном для обозначения мира идей, в котором обретаются души до рождения; как название для мира сновидений это слово используется редко, однако иногда его можно заметить в именах живых существ.
Фауна вирта также отличается редкостным разнообразием и состоит из животных либо когда-то живших, либо придуманных в рамках мифологии и человеческих страхов.
Самые грозные животные мира сновидений – это наводящие ужас символы кошмаров Мигрирующие Охотники (или в обиходе просто Мигрирующие). Они шестикрылы и по габаритам часто перерастают аэропланы; всеядны и практически ничего не боятся. Наиболее примечательной частью тела этих воздушных хищников являются их челюсти, способные разрывать ткань пространства. Считается, что именно благодаря им этот мир разросся до столь необычайных размеров.
Изложенное выше приводит нас к вопросу о структуре. Если подумать, миры вирта напоминают морскую пену, пузырьки которой соприкасаются через практически невидимую плёнку. Области носят названия по самым примечательным объектам на своих территориях; размеры миров могут значительно варьироваться.
Приблизительно три миллиона лет назад мир сновидений стал стремительно меняться под воздействием человека, от природы одарённого именно по части цветного зрения и фантазии. Первые профессиональные сновидцы возникли ещё в эпоху палеолита вместе с шаманами и заклинателями зверей. Однако переходы не всегда были удачны из-за активного использования галлюциногенных и психотропных веществ. С другой стороны, некоторые образчики флоры и фауны обязаны своей экстравагантной внешностью именно этим первопроходцам, затерявшимся в клубах обманчиво-пряного дыма своих колдовских трав.
Гойя говорил, что «сон разума порождает чудовищ». Иррациональные страхи людей быстро размножились на свободной территории. Вирт заполонили как животные (вроде собадей), так и многочисленные демоны: мары, инкубы, суккубы, вампиры. Отголоски некоторых древних богов смогли давать потомство, и их многочисленные отпрыски основали города, такие как Ультхар и Селефаис. Людское племя, обретающееся тут на правах гостей, в основном объединено в Орден Фаэтона. Там с самого детства обучают узкоспециализированных сновидцев – дримеров, занимающихся поддержанием баланса между светлой и тёмной сторонами. Обретаются в мире сновидений и люди творческие, называемые здесь имажинёрами. Порой они создают свои собственные миры, держатся особняком и обычно никому не причиняют вреда. Сразу стоит отметить, что не-ваша непокорная принадлежит к другой разновидности людей, о которой она, скорее всего, расскажет позже.
Наверное, не хватает куплета о презренном металле. В вирте всего одна валюта – крипа, по сути представляющая собой сконцентрированную ментальную энергию. Основной, так никем и неразгаданный исторический парадокс состоит в том, что 25 крип равняются одному соулу. В мире сновидений ещё никому не удалось найти банк, ибо очень часто крипы… просто съедают, как аналог энергетических батончиков. Кроме того, предпочтение отдаётся натуральному обмену, повышающему шансы найти что-то необычное.
Дабы раззадорить любопытных, скажу, что у опытного сновидца поразительный спектр доступных функций. Лично я получаю кайф от превращения в птиц и зверей и от ставшего классикой, но не менее захватывающего умения проходить через стены.
Ну и, наконец, для любителей спрашивать «Серьёзно?». Обещаю даже пальцем не шевелить, если кто-то начнёт вопить о здравости моего рассудка или тыкать пальцем в многоэтажные расчёты. Не в моём стиле до хрипоты доказывать, права я или нет, и, если честно, мне просто нужно место действия. И знаете что? Я выбираю вирт.
========== Конфигурация восьмая ==========
– Настала пора поговорить серьёзно, – изрекает Тварь Углов, устав следить за покачиванием гамака.
– Тебе было хорошо вместе, но ты сваливаешь? – выдвигаю предположение я, в очередной раз нашаривая носком стену, чтобы оттолкнуться.
– Что? Нет, я думаю о твоей жизни. Обычно люди строят великие планы – а ты просто валяешься тут и пялишься в потолок!
– Я жду от тебя тему. К тому же, разве я обещала, что буду носиться туда-сюда безо всякой на то необходимости? – несколько удивлённо замечаю я.
– Моя тема очень серьёзна.
– Да ну?
– Да. И имя ей смерть. От смерти не убежать никому. Что ты полагаешь, будешь делать, когда умрёшь?
– Полагаю, что ничего, – пожимаю плечами я.
– Друзья и знакомые соберутся над твоим телом и вспомнят… что? Что бы ты хотела услышать?
– «Смотрите! Она шевелится!»
– С тобой невозможно поговорить серьёзно.
– Нет. Меня просто нелегко напугать, – я потягиваюсь и выскакиваю из своего лежбища, – Заладили. Смерть-смерть. Да, мы смертны, и это естественно. И нечего раскатывать из этого мистерию или трагедию, искать пути обхода и эликсиры обретения вечности. Лучше просто жить, пока возможно, в полную силу, наслаждаясь каждым днём по своему усмотрению. Если жить так – то слова, произнесённые над покинутой призраком машиной, уже никогда не будут тебя волновать. Так что я не вижу смысла мусолить эту тему «серьёзно». Смерть есть у жизни как тень у любого тела. Конец есть у Солнца и даже у Вселенной. Так что с того? Классно, если умирать не сегодня. А если уже случилось – то у трупа никаких переживаний быть не может.
– А… Ага, восторг. А рассказ будет?
– Меня не перестаёт восхищать твоя практичность… Чёрный юморок сгодится?
– Попробуем, – он всё ещё изображает обиду, но причмокивает с явным интересом.
– Но у меня остался один нерешённый вопрос.
– Какой?
– Я не знаю, как мне тебя называть.
– Никак не зови, – судя по его тону, это вовсе никакая не проблема.
– Я хочу дать тебе имя, но не хочу заморачиваться, – я закуриваю новую глясару, пока ищу подходящую бумагу для рассказа, – Пусть будет Угол, в честь твоей природы.
– Разбежалась. Я не принадлежу тебе, а значит, не тебе меря и называть.
– Всё на свете имеет имя.
– У тебя три – и ни одно не твоё настоящее.
– Потому что… – я останавливаюсь, задумавшись. Так и есть. Мы оба никому не принадлежим. И поэтому у нас нет имён.
– А если это будет прозвище? Неужели тебе нравится откликаться на «Эй, ты» или «Или сюда»? – всё же предпринимаю попытку штурма его индивидуальности я.
– Ты мною не владеешь. Подхожу когда хочу.
– Раз так, почему ты перестал проситься за пределы моего мира?
– Хм. Мне просто интересно, к чему всё это может привести.
– Что «всё это»? – на всякий случай уточняю я.
Вместо ответа он обводит взглядом мой Шпиль.
– Всё то, что ты рождаешь… Ну, ты будешь сочинять новый или как?
Да буду, буду, конечно. Перед тем, как засесть за творчество, я решаю, что и правда засиделась дома, в тепле и уюте. А ведь я совсем недавно намечала себе пару интересных экскурсий.
Во всяком случае, поразмыслю об этом, когда допишу…
Комментарий к Конфигурация восьмая
Рассказ:
https://ficbook.net/readfic/11559143
========== Конфигурация девятая ==========
Эта ночь выдаётся…
Впрочем, в ней есть и плохое, и хорошее.
У моего невольного собеседника пленного типа отвисает челюсть, когда я, открыв дверь плечом, неуверенно ковыляю в своё святилище. В моих руках – окровавленный ком.
– Что… Как… Это… – Тварь Углов от неожиданности раздумает ноздри.
– Заткнись, – бросаю я, свистом подзывая модель. Существо в моих руках не умеет кричать, но дрожь его израненного тельца говорит сама за себя.
– Ты… Этот зародыш, он не твой… Откуда? – мой гость замечает оборванную пуповину, и его глаза округляются ещё больше, – Как ты смела?!
– Смею что хочу, – я награждаю своё опоздавшее ушастое творение несильным пинком и перекладываю дитя в левую руку. В правой тут же находит себе место нож. Хотела бы я быть всего лишь чистой энергией и ничего не бояться – ибо сейчас на ни в чём не повинных руках появятся глубокие порезы. Я тут же сую едва живой комок в тонкие руки безликого существа. Подключить к себе, нужно просто…
– Он неполноценен! Это фрагмент, он не выживет!
Я мечтаю сейчас же нашарить четвероногий кошмар ногой, но серая тень не зря живёт в углах и не попадается.
Быстро, быстро!
Голем начинает дрожать. Я хватаю листок и пишу инструкции. Только бы не ошибиться! Только не сейчас!
Стоящее передо мной тело начинает меняться. Имя. Срочно дать имя.
– Я нарекаю тебя… – шепчу я ему на ухо, чернилами выводя на плечах новенького знаки защиты. Потом вцепляюсь в его лицо и разрываю глазницы вместе с провалом рта. Ноздри. Материал едва поддаётся, но уступает моему рвению. Я вижу. Я представляю.
Оно создано.
Огромное. Но эти янтарные глаза…
– Всё в порядке, в порядке, – мягко говорю я, поглаживая копну длинных волос. По щеке существа скатывается слезинка. И ещё одна. Оно не просто плачет. Оно понимает, что с ним делали. Но теперь настала свобода.
Я обнимаю его, сначала гладя по спине, потом потираясь лбом о лоб, будто передо мной маленький ребёнок.
– Обещаю, здесь тебе будет лучше. Не бойся. Теперь я с тобой.
Постепенно образ покидает тело модели и возвращается в свой клубок.
– Отнеси, – у меня нет сил на вежливость, и всё, что я могу – это искать глясару и угольный лёд.
Мои ноги скользят в остывающей крови, дорожка от которой протянулась от самой двери. Вот чёрт…
Я затягиваюсь до тех пор, пока не начинает саднить в горле. Появляется то самое редкое чувство того, что теперь в Шпиле обитает ещё одно дитя.
– Значит, ты ухронист.
Сейчас бы я не хотела видеть никого весь остаток ночи, но зверь здесь.
– Поставил диагноз? Вот и умница, – я закуриваю следующую, и туман в голове отступает.
– Ты похитила чужое дитя.
– Отныне это моё дитя. Те, у кого я его забрала, не имели права на такую драгоценность. Они торговали им, – затяжка. Вздох, – Использовали ради наживы и убрали бы, как только надоел.
– Ничто не вечно.
– Идея, созданная личность не должна ходить из рук в руки. Это всё равно, что отдать в публичный дом собственного ребёнка.
– А разве люди так не делают? – с интересом спрашивает Тварь Углов, гнездясь на чистой стороне пола. Я вяло отмахиваюсь. Мораль – красивое слово, но это всего лишь слово для любителей наживы.
– Что будешь с ним делать?
– А разве не очевидно? Отныне это моё чадо. Его нужно растить и обеспечивать самым лучшим. Дружбой, приключениями и любовью.
– Да пойми ты. Это идея. Ей всё равно, как с ней поступают. Ей дали родиться – пусть будет благодарна.
– Я бы с радостью задушила тебя на месте, но знаю, что ты просто меня провоцируешь, – я принимаю законные усилия для чистки своего храма.
– Что-то мне подсказывает, что это был не первый твой краденый щенок.
– Угу, – киваю я в ответ безо всякой охоты.
– Тоже мне, нашлась героиня. Кем ты себя возомнила, а? Думаешь, со своим миром не получается – так перекроишь этот? Это же интеллектуальная собственность!
– Собственность, – я стираю с рук и живота засохшие корки плаценты, – Разве кому-то может принадлежать ветер?
– А если бы твоё… – почти что угрожающе начинает он.
– Да пожалуйста. Если так будет лучше для самих творений – мои двери всегда открыты.
Ему наконец-то нечего возразить, и я благодарна этой твари как никогда,
– Гордая, – наконец, говорит он, и, заметив в моих глазах отблеск, добавляет, – Что?
– Хорошее название, – откликаюсь я. Думаю, сегодня я заслужила сочинение на свободную тему.
Комментарий к Конфигурация девятая
Рассказ:
https://ficbook.net/readfic/11340030
========== Конфигурация десятая ==========
Музыка везде.
Хаос беспощадно трепет плоть Шпиля.
– Эй, ты!
Я делаю громче.
– Прекрати это! Слышишь, истеричка?!
Ничего, делений ещё много. У меня самой уже болят уши, но как-нибудь потерплю. Плеер внедрён в стеклянную сферу и летает прямо за мной. Чтобы изменить уровень звука, достаточно поставить пальцы в пазы и повернуть в нужном направлении.
– Не смей меня игнорить!
Я, не поворачиваясь, показываю в его сторону комбинацию из четырёх сложенных и одного гордо вознесённого к небу пальца, изображающего одну из составляющих человеческого бытия. И я добиваюсь желаемого: жест Твари Углов знаком и вызывает желание беситься ещё пуще прежнего.
Я выключаю тогда, когда уже весь воздух припадочно вибрирует, не останавливаясь и после завершающей ноты. Голем блаженно выпрямляется, убирая руки от ушей, и я продолжаю лепку, создавая из волос моей модели невероятную, на две трети чёрную и на одну треть белую гриву. Образ в разработке. Мой новый ребёнок немного дёрганный и пугливый, так что рождение в хаосе будет отличным стартом для его выживания. Самое время покинуть тёплое лоно и приготовиться к медвежьим объятьям внешнего мира, готового вырвать тебя из зоны комфорта в любую минуту.
– Ты меня оскорбил, – наконец, говорю я.
– С чего это? – Тварь Углов подозрительно прищуривается.
– Это низко: оскорблять творца за его творение.
– А обижаться на это просто смешно. Подумаешь, критика. Ты её заслужила.
– О, неужели? – я уже жалею, что выключила плеер, – А по-моему я просто перестала кормить тебя легкодоступной пищей. Переключилась на мрачноватые темы, а?
– Нет, дело не в этом. Все вы, люди, одинаковы: понятия не имеете, что значит быть собакой, но зато горазды прививать ей свои мысли и чувства. И сравнивать: ой, смотрите, и я одиночка, и я непохожа на других! Срочно, срочно воздвигайте мне памятник! В кого ни плюнь – повсюду непризнанные гении, непринятые миром… – он с интересом разглядывает то, что я сотворила из Голем, пока я обдумываю ответ. К слову, нашим яблоком раздора является рукопись, которая абсолютномирно полёживает на краю стола. Понятия не имею, чего он вспенился. То ничего не говорил насчёт еды, прямо не выжмешь – то вот тебе, мешок претензий. Из-за чего, спрашивается…
– Ты ещё знаешь меня недостаточно хорошо. Я осознаю своё место в мире и в данный момент пришла к полному пониманию того, почему я именно среди меньшинства. Я хотела написать рассказ про собаку – ни больше, ни меньше. Если я позволила себе субъективные переживания – то это только лишь от моей эгоцентричной человечьей природы, любящей тянуть одеяло на себя.
– Что за проблема? Раз он испорчен, просто напиши что получше.
Я усмехаюсь:
– Как у тебя всё просто. Это всё равно что сказать: «Роди мне ребёнка получше, первый не такой, как я рассчитывал».
– Люди часто так говорят. И делают, – Тварь Углов смелеет при виде того, как улетает прочь сфера с плеером.
– Тогда не равняй себя с человеком, в твоём случае это явно не лучший образец для подражания.
– Ха, подловила! Ловко, признаю, – он словно бы невзначай пододвигается ближе к моей ноге, – Забыли. Что у нас сегодня?
– Хватит с меня, я плохо пишу. Значит, нужно как следует отдохнуть.
– Но я же голоден!
– Извини. Я не всемилостивый Будда, – двигаю плечами я, занимаясь тонкими чертами лица моего выплеска творчества.
– Так что, выходит, я буду ходить с урчащим животом из-за какой-то обиды?
– О, да, – на полном серьёзе киваю я, – Нет слов, чтобы передать, какая я коварная.
– Сволочь ты, – плюётся он напоследок, и, чуть подумав, с некоторым презрением забирает со стола вчерашнюю рукопись, – Из-за тебя придётся перечитывать.
– Пока никаких угрызений совести, – кричу я вслед.
– Чёртовы люди со своими идиотскими заморочками, – он пристраивается в одном из понравившихся со времён обхода углов и начинает шуршать бумагой.
Комментарий к Конфигурация десятая
Рассказ:
https://ficbook.net/readfic/11334790
========== Конфигурация одиннадцатая ==========
Сегодня я точно не в самом лучшем из своих настроений.
Обычно, попадая сюда, я стараюсь откинуть проблемы физической оболочки.
Но эта стерва по ту сторону реальности снова облажалась, и теперь, скрипя зубами, кормит слезами подушку.
Голем без особых проблем чует и меня, и моё текущее состояние. Выдержка на нуле – до последнего двигается как можно медленнее, но не может совладать с желанием и тыкается своей равномерной башкой в мой носок.
Я молча надеюсь, что меня оставят в покое.
Ага, как же.
Моё лежбище слегка пригибается, будто ко мне лезет несколько неповоротливая кошка. Замирает, когда я оборачиваюсь, и ползёт дальше, стоит мне отвести взгляд.
– Не смей, – говорю я, едва над моим телом зависает рука. Должно быть, моё недоверие вызывает изумление, ведь мы связаны крепче, чем Осирис и Исида. Две части единого целого.
– Ложись или вали, – не выдерживаю я. Тут же раздаётся колоссальный «плюх» на разнесчастные пружины, что заставляет подпрыгнуть подушку в виде сахарной косточки. Голем просит дать облик. Моя рука зависает над пустым лицевым диском и сама выводит предыдущий, тот самый. Это лицо… Только не оно.
– Нет.
Между нами нависает непонимание, скапливаясь где-то под крышей домика у моря. Раньше, стоило ему принять такой вид, я рассыпалась в похвалах, одаривала его ласками, хвалила и целовала в нос. Мы будто вновь были связаны воедино, как и было в самом начале. Я знаю, что Голем одновременно любит и презирает своё отдельное существование.
Подумав, моя модель принимает облик волка, и я разрешаю его голове покоиться у меня на груди, чтобы зарыться пальцами в чуть волнистый загривок. Серый волосок, бурый волосок, чёрный волосок, рыжий волосок. Словно кто-то прыгал на перечнице, солонке и пачке приправы для барбекю.
Хочет уткнуться мне в плечо, но тут же с урчанием отходит.
– Не спи на плечах моих острых, – напоминаю я давно придуманную, но никуда так пока и не пригодившуюся строчку. Задумываюсь.
Что если Тварь Углов получит сегодня стихотворение?
А пока…
– Я знаю, что ты хочешь снова быть моей частью, – говорю я, приподнимаясь на локте. Голем запирает меня в клеточке из своих лап. Будто мне есть куда бежать.
– Но я не сделаю этого. Прости. Я нуждаюсь в тебе. Если ты станешь моей частью – носителю не выжить. И это не только из-за творческих исканий. Я просто… отсеяла тебя, чтобы… Пойми. Ты тряпка, – я легонько шевелю коленом, проходясь по мускулам живота моей модели, – Бесхребетное изделие, прогибающееся подо всех и практически не умеющее говорить «нет». Благодарящее за боль, ревущее по поводу и без повода. Мы доконаем нашего носителя, если сольёмся или если ты снова будешь командовать.
Ответом мне служит согласное молчание.
– Как же я тебя ненавижу! – в сердцах говорю я, зная, что сейчас это чмо ткнётся мне в шею, обниматься.
И точно, повисает.
– Но и люблю я тебя не меньше. У нас с тобой любовененависть.
На лицевом диске произвольно появляются те самые, знакомые мне черты.
– Не рискуй, иначе снова будет ненависть, – предупреждаю я, но Голем не глупее меня, когда захочет.
Ибо такова моя натура: я всегда одновременно люблю и ненавижу всех, кто мне дорог…
========== Конфигурация двенадцатая ==========
– Цветёшь и пахнешь, – замечает Тварь Углов, когда находит меня посреди Зала Полотен. Я рисую и уже заляпалась краской как какой-то психоделический королевский гепард. С моего лица не сходит улыбка. Голем трётся об мои ноги. Периодически я спотыкаюсь, но даже не чертыхаюсь на безмозглое создание.
– Я тебе не сирень.
– Куда тебе до сирени, ты смердишь человеческой плотью… Так и что же?
– Я нашла собеседника. Мой… мой носитель нашёл собеседника. Изысканный экземпляр, знаешь ли, – я хватаю модель за плечо и стремительно набрасываю детали лица.
– О, – демон зачем-то втягивает носом воздух, – Молодая особь… Ну?
– Давно я так не спорила, – я усмехаюсь, размазывая цветные капли по бедру. Напоминает окрас рака-богомола. Кстати, почему бы не попробовать, в раков я ни разу не превращалась.
– И он принял твои аргументы?
– Не, всего лишь взбесился, что не смог выиграть. У него на редкость закостеневшие мозги… Впрочем, это изюминка самцов нашего вида. Надо полагать, зачастую мы и любим их за то, что они тупые и полагают, будто знают о мире больше чем достаточно.
– И каков его мир?
– Маленький. Ограничивается тем, что вбили ему в голову, а ему и достаточно, ибо влом прилагать усилия, чтобы проверять и искать своё.
– Но это ведь очень удобно, – Тварь Углов расплывается в добродушной улыбке.
– О, да.
– Наверняка он всё ещё злится, что ты атаковала уютное гнёздышко ограниченного мышления.
– О, да.
– Нечему удивляться. Любая устрица не хочет покидать своё убежище, такое обжитое и уютное.
– Я и не удивлена… Кстати, ему бы не понравилось сравнение с животным.
– А, он видист? – тварь кивает с крайне умным видом, – Популярная ересь, особенно среди сапиенсов. Вера в свою исключительность.
– Она самая, – я некоторое время дурачусь, трансформируя руку в клешню, потом с визгом падаю на мольберт и оставляю отпечаток себя.
– Эй, четвероногий, это лимитед эдишн. Когда-нибудь ты разбогатеешь, продав это. Едва ли у кого-то есть отпечаток человека, который, – я цитирую, сдвинув брови, – «выбился из системы». Система… Представляешь, есть те, кто считает её незыблемой!
– Наивно. Но с людьми быстро привыкаешь… Хотела бы его переубедить? Заставить думать?
– Много работы, – я поднимаю свою картину и принимаюсь накладывать жирные мазки цвета ноготков, – Его нужно выцарапать из маленькой клетки и заставить истекать кровью, словно реками смыслов. Боюсь, что это сведёт его с ума, как ту собаку, в клетке с электрошоком. Когда её решили выпустить после всех непредсказуемых ударов током, она не вышла. Лучше насилие, но постоянное и привычное, чем страшный многомерный мир… Хм…
– Что? Идея? О, о, покажи! – стоит мне положить кисть, как Тварь Углов начинает виться вокруг. Я скатываю руками нелепый взъерошенный шарик, явно сатирический рассказ семейства смеходумательные. Неплохой экземплярчик.
– Не откладывай! Я хочу увидеть! Сочини сейчас!
– А разве не ты ныл недавно, что у меня какой-то собачий бум?
– Да чёрт с тобой, напиши рассказы про всех собак мира, только дай, дай мне съесть это, чем бы это ни было! Собака, человек… Что это?!
– Так я тебе и сказала, – я прохожу к стеллажу, чтобы устроить нового младенца со всеми удобствами. На его шерсти остаётся краска. Что ж, так даже забавнее. А ещё забавнее…
– Я тоже пойду туда, – говорю я, – Пора слепить новое тело. Пора объединить «вижу» и «являюсь».
– Да-да, меньше слов – больше дела, я хочу есть! – он так возбуждается, что начинает виться вокруг моих икр, отпихнув модель в сторону.
– Ещё одно.
– Чёрт! Что ещё?!
– Кто-то может узнать в этом себя самого, – я улыбаюсь.
– Это что, проблема? Ой, я не могу, от рассказа ещё никто не развалился! Если о нём – пусть подумает. Если не похоже, значит, ты навертела в вольном стиле и тем более никому не навредила. В крайнем случае, напиши «Я любя». Обычно это успокаивает… Да садись же ты уже! Стих был низкокалорийным!!
Как же тяжело спокойно принять решение при таком давлении…
(Ссылка на рассказ в комментариях после части)
***
Мои руки раскалывают пространство.
Я перекраиваю свой мир.
Десятиэтажное здание перемалывается и падает к моим босым ногам.
– Миленько, – худосочный демон уже здесь, глядит, как на месте руин вырастают буйные степные травы.
Обычно в моём мире царит вечер или ночь, но сегодня я хочу видеть рассвет. Хочу, чтобы моё новорождённое поле сначала окрасилось кровью, а потом налилось золотом.
– Наколдуй мне глясару, – не поворачиваясь, прошу я. Иллюзия подъёма светила просто не оставит мне сил.
– Ага, разбежалась.
– Пожалуйста.
Он ворчит что-то про нещадную манипуляцию, но в итоге протягивает мне заветную палочку. После затяжки холод впивается в натуженные мышцы, и боль отступает.
Я сажусь на кусок арматуры и пристально буравлю взглядом горизонт.
– С чего движуха-то? – спрашивает мой гость, укладываясь рядом в позу сфинкса.
– Я дала ему эликсир. Ответила на вопрос. А он не выпил, – ровным голосом сообщаю я, – Почему он не выпил?
– Это ведь твой персонаж, что ты мозгами скрипишь? В конце концов, можешь переписать. Он всё понял, они взялись за ручки, и, смеясь, побежали навстречу рассвету… А, не, закату, – поправляет себя он, вспоминая концовку.
– В жизни обычно мало хэппи-эндов. Я хочу уйти от этого… Ещё.
– Что?
– Глясару.
– Хорош дымить, скоро снег с неба посыплется!.. Эх, ладно… В общем, если ты не будешь ничего предпринимать, лучше не ной.
– Я не ною. Я рассказываю.
– Не понимаю ни тебя, ни твоих терзаний.
– Мне не нужно, чтобы ты меня понял. Мне нужно, чтобы просто выслушал. Именно так и используют друг друга люди. Понимание при таком подходе – непозволительная роскошь, – я смотрю на то, как вылетающий изо рта дым превращается в аккуратные снежинки.
– Тошнит меня от твоей философии. Аж слышно, как мозг скрипит. Понавыдумывала себе невесть чего, – он встаёт и потягивается, – Я ухожу.
– Спасибо за всё, – отзываюсь я. Небо уже многообещающего персикового цвета, и я жду.
– Знаешь, – вдруг задерживается он, – Иногда люди загораются желанием переделать. Заточить под себя. Когда милое сердцу существо оказывается несколько не тем, чем ты рассчитывал. И именно здесь начинается вся движуха. «Хочу точно такое, только совсем другое».
– Это ты к чему?
– К твоей концовке. Ты оставила персонажа в покое, Может, ты и не согласна с его выбором, но ты не навязываешь свой. Даёшь жить так, как удобно. Не хочешь бороться за свою правоту и право посеять её в чужом уме. Довольно занятная пассивность, но от этого ты сама страдаешь.
– Я не страдаю, – холод покусывает пальцы, – Я просто курю.
– Переделывать себя и свою природу нелегко. Подчас невозможно. Оно тебе надо?
– Я не хочу биться головой о стену. Достаточно. Я думаю… Если бы мне здесь диктовали, кем быть и как себя вести… В общем, не делай другому…
– …и получишь от него вдвойне в порядке компенсации, – Тварь Углов усмехается, и, заметив мою улыбку, уходит восвояси.
Мне не нужно насиловать собственную природу. Всегда найдутся те, кто сделает это за меня.
Так что в моём мире так и не восходит солнце.
Комментарий к Конфигурация двенадцатая
Рассказ:
https://ficbook.net/readfic/11565395
========== Конфигурация тринадцатая ==========
Я в очередной раз практикую внезапное появление.
Мой гость безо всяких комментариев созерцает, как я бью по костяному лбу зверя, старающегося протиснуться вслед за мной в дверь. Щелчок пистолета заставляет преследователя отменить план относительно немедленной состыковки шаттлов «Его челюсти» и «Моя нога».
– Пошёл отсюда, – как можно твёрже говорю я, прижимая к груди бумагу.
В конце концов, он недовольно рычит, и, осознав, что я не сделала дурного, пятится и позволяет мне выпроводить его. Он растянул защитный купол прямо до двери, и, признаться, этот факт меня пугает.
– Ну, и что это было? С бывшим рассорилась?
Что за привычка спрашивать, пока я закуриваю? У меня не два рта, чёрт возьми.
– Нет, изменила, а он узнал и вот, погнался, – парирую я, – А если серьёзно, то вот.
– А… – он разглядывает рисунки и краткие записи, – Понятно. Ничего удивительного, ты же полезла к их щенкам.
Щенки. Слово-то какое нашёл. Молодые собади достигают размеров хороших мастиффов. Для тех, кто не знает, собадь это нечто среднее между собакой и лошадью, с бронированной внешним черепом головой и расщеплёнными на четыре части копытами. Насколько мне известно, они порождены сознанием первобытных охотников.
– Зачем они тебе сдались?
– Они – часть разнообразия этого мира. Я хочу узнать о них как можно больше, – я забираю свои листы и подкрепляю их в специальную папку. Раздел ширится, и это доставляет мне радость.
– А, я, кажется, понял. У тебя есть проект, посвящённый миру снов… Как бишь его, напомни?
– «Анамнезис».
– Да, точно. Страшно оригинально.
Я уже привыкла к его подколкам и обращаю мало внимания на очередную.
– Что у нас на сегодня?
– Мне нужно заняться каталогами. Не до тебя.
– Вы подумайте!
– Серьёзно. У меня в планах намечена экспедиция, – я показываю недавно выдуманную сумку со множеством карманов.
– Ага. А ты в курсе, что мне надо есть?
– У меня найдётся пара крупных рукописей, не видевших свет. Их будет достаточно – а там уже и я вернусь.
– Может, я просто съем твоего голема?
– В таком случае ты займёшь его место.
На коже моего гостя появляются на редкость хаотичные складки:
– Ладно, ладно, понял… Покажи мне, где они… А они из раннего?
– Да.
– Сопливые?
– Умеренно. Одна чуть умереннее другой.
– Эх… Надеюсь, я это переживу, – он с любопытством обнюхивает стопку бумаги, а потом поворачивается ко мне, – Чего стоишь? Оставь меня, женщина.
– А ничего, что я владелица этого шпиля?
– Пленник имеет право на просьбу, – бурчит он в ответ.
Кто бы сомневался. Да ещё и на такую вежливую…
Комментарий к Конфигурация тринадцатая
Повесть:
https://ficbook.net/readfic/11860815
========== Конфигурация четырнадцатая ==========
Повесть заканчивается. Вот-вот конец, и…
Всё.
Тварь Углов некоторое время смотрит на рукопись, потом отодвигает её лапой прочь. Действительно, это нечто было умеренной сопливости, но… Как насчёт второй?
Погодите, а где вторая? Было обещано две!
Она что, забыла? Самой ещё даже на горизонте не видать – а гость уже без еды! Обернулась орлом и смахалась восвояси. Что она там себе думает, интересно?!
Тварь Углов обходит окрестности, залезает носом в бумаги, но там нет ничего похожего на обещанное. Наброски, случайные строки… Этим не накормишь даже детёныша.
Проходит половина ночи – и ничего.
Даже не вспомнила…
Вот уж когда она появится – мало не покажется! Даст столько еды, что…
Погодите.
От пришедшей в голову мысли Тварь Углов немедленно начинает облизывать пересохшие губы. Есть же Голем, это бестолковое творение. В нём целая куча питательной энергии! Если наврать, что хозяйка позволила, можно будет отхапать роскошный кусок мяса! Чего этой дубине, разве пожалеет? Да там ума как у пробки!
Алчущие ноздри тут же утыкаются в пол. Кажется, даже аппетит вернулся. Красота! Это будет самая необычная добыча за всю жизнь, вершина охотничьего триумфа, и…
Увиденное заставляет нижнюю челюсть Твари Углов подчиниться гравитации и покорно отвиснуть.
Голем дремлет – маленький комочек среди подушек. Не мускулистое двухметровое изделие, а будто девочка лет 12-и.
Тварь Углов собирается подойти поближе – но задевает лапой чернильницу. Звяканье тут же заставляет взметнуться одно пшенично-рыжее ухо, и эффект неожиданности исчезает в небытии.
Голем вскакивает и начинает сгребать энергию в кучу, чтобы принять угрожающий облик. Руки превращаются в складчатые крылья – налицо попытка замаскироваться под жуткого упыря с плато Ленг.
– Всё, всё. Поиграли – и хватит, – спокойно произносит Тварь Углов, садясь и облизывая нос, – Выходит, ты всё же девчонка. Как и твоя хозяйка.
Тело Голем протестующе пучится ещё некоторое время, но в итоге восстанавливает свой истинный облик и плюхается на пол следом за шпионом.
– Ну-ну, не сердись, – гость растягивает губы в улыбке, – Перефразируя людскую поговорку, «бабу в Шпиле не утаишь».
Голем выжидающе молчит.
– Признания ждёшь? Да! Я охотился! Но я демон! Не ручная киска. Мне надо есть, а твоя создательница забыла одну рукопись.
«Рукопись?» – внезапно отзывается довольно нежный ментальный голосок, от которого Тварь Углов едва не начинает изумлённо кашлять.
– Да. Одиннадцать ушла и обещала оставить поесть… Эй, ты куда?
«Это повесть?» – спрашивает Голем, открывая дверь в подвал и на четвереньках топая вниз.
– Вроде, – Тварь Углов идёт следом, – Ты знаешь, где она?
«Да» – Голем подбегает к одной из бочек и выкорчёвывает из основания доску, принимаясь копаться внутри.
– А… Ты точно ищешь рукопись? – уточняет гость, стараясь заглянуть в кромешную тьму бочки. Под рукой Голем шуршит бумага. Много бумаги.
– Эй, скажи-ка, – Тварь Углов крайне оперативно переключается на слащавый тон, – Это нычка Одиннадцать, о которой я не знаю?
«Это не её нычка… Вот» – на свет извлекается немного мятая, но, сразу видно, хранимая крайне бережно стопка бумаги.
– Даже почерк другой. Стой. Неужели… Это что, твоя рукопись?! Но… Это возможно только если ты… Хотя ты же её творение… Нет, не понимаю. Ничего не понимаю.
«А читать будешь?» – спрашивает Голем, словно и не услышав его потока рассуждений.
– Конечно, давай! Слушай, а что у тебя там ещё?
«Так…» – неопределённо отзывается существо с гладким лицевым диском, передёргивая плечами, – «Думаю, тебе хватит и этого»
– Ну не скажи, я на редкость прожорлив! У меня крайне быстрый метаболизм, – Тварь Углов топает из подвала с крайней неохотой, – Я съем и это, почему нет, но всё новое разжигает у меня аппетит, а твоя хозяйка не сказала, когда вернётся, вдруг она задержится, и…
«Она мне не хозяйка»
Гость вынужденно тормозит с занесённой перед шагом передней лапой:
– Не хозяйка? Кто же тогда?
«Сестра»
– Сес… Да ладно, правда, что ли?! Вроде не шутишь, но как такое… А, от тебя не добьёшься, видно, ты не очень разговорчивая… Чёрт с тобой. Спасибо, что помогла найти рукопись, я прочту её как проголодаюсь, но потом не обессудь, снова припрусь к тебе, ибо я брошен без провианта твоей… допустим, сестрой.
«Хорошо» – она пару раз виляет хвостом, и, потянувшись, уходит куда-то по своим делам.
Тварь Углов не чувствует особого голода, и рукопись едва ли может исчезнуть до завтра, но…
Эх, была ни была! Что там у этой странной девчонки?..
Комментарий к Конфигурация четырнадцатая
Повесть:
https://ficbook.net/readfic/11861401
========== Конфигурация пятнадцатая ==========
Горизонт укутан в грозу. Где-то там тяжёлыми гардинами ходят потоки дождя.
Тварь Углов и Голем смотрит вдаль, сидя на окраине города, у самого купола. Фонари на улицах едва светят, и ворчащее громом небо видно во всём его великолепии. В нём улавливается какой-то слегка болотный, мертвецкий оттенок. Однако демона ничем таким не напугаешь, а ребёнок, которому любопытно, согласен потерпеть, если в итоге появится что-то интересное.
– Вон, – наконец, произносит Тварь Углов, – Вон там, где небольшой просвет, видишь?
«Это не похоже на небесную рыбу… На червя больше» – задумчиво подаёт ментальный голос Голем.
– Это вы, людишки, придумали им такое идиотское название, – низший демон слегка позёвывает. Высоко-высоко в облаках полупрозрачные твари играют в салочки, аккумулируя в своих телах электрические разряды. Особи, вспыхивающие ярче всех от насыщения, так часто машут боковыми плавниками, что начинают напоминать вольфрамовые пружины в лампах накаливания.
Живот Твари Углов предательски бурчит, что не даёт в полной мере насладиться танцем в тучах. Второй приступ голода, а Одиннадцать всё нет! Та ещё хозяйка – почти обрекла гостя на голодную смерть…
«А вон там что?»
И не только на смерть, но и на основательно задержавшегося в развитии ребёнка. Эх…
– Где? – неохотно капитулирует Тварь Углов, вглядываясь в необходимом направлении через дорожки капель дождя.
«Бредёт. Плотное»
Крайне точное описание, но Голем живёт эхолокацией и видит мир через уши. Интересно, могло ей померещиться в такую бурю?
Менее чем через минуту Тварь Углов обнаруживает, что на соседнем холме и правда что-то есть. Чувство неуютное, хотя и ничем не обоснованное, поскольку купол плотный и надёжный, несмотря на свою кажущуюся хрупкость.
– Я вижу.
«Это кабан?» – Голем прижимается носом (или что там у неё?) к самой ткани купола, востря уши до напряжения в шее. Она похожа на охотничью собаку, которая от нечего делать с чихом втягивает пыль из-под досок пола.
– Нет, не кабан, – Тварь Углов пользуется временным светом в небе, чтобы разглядеть существо повнимательнее. Капли дождя неровно стекают по бугорчатой бронированной шкуре, голова бессильно склонена вниз, рот полуоткрыт и потоки воды стекают в пасть по чудовищным клыкам.
– Это кэтоблепас.
«Кэтоблепас?» – переспрашивает Голем, смакуя новое слово.
– Да. Воплощение слепой алчности. Видишь, его голова склонена вниз? Он постоянно голоден, а если рядом нет еды, кэтоблепас грызёт собственные копыта.
«Прямо как ты»
– Ничего не как я!.. Но сейчас, он, видно, пьёт. Не бойся, едва ли он пройдёт через купол. За исключением безмерного аппетита, способности его крайне ограничены… Ну, чего ты на него вылупилась?
«Он такой… грустный»
– Грустный?! – Тварь Углов даже фыркает от неожиданности, – Вот эта бестолковая скотина?
«Откуда он такой взялся?»
– Спрашиваешь. Откуда многие – из человечьей головы… Проклятье, как я хочу есть…
«Наверное, у него есть своя история… Жаль, что нельзя спросить» – уши Голем складываются и идут вниз, словно скаты пагодки. И именно сейчас гостю приходит в голову мысль:
– А что если ты сочинишь для него историю?
«Я?» – недоумённо уточняет Голем.
– Ты, ты. Ну там… С моралью и всеми делами, с драмой… Как хочешь. Кэтоблепас есть символ, но я не помню, чтобы у него была история… Что скажешь?
Существо без лика задумчиво скребёт подбородок:
«Наверное, я могла бы…»
– Ты должна смочь. А то я умру с голоду, – подсказывает Тварь Углов, направляясь в Шпиль за блокнотом и ручкой.
«А если получится плохо?» – всё ещё сомневается она, следуя за гостем.
– Ну-у, перестань! К тому же я настолько голоден, что готов начать есть этих злосчастных, вертящихся здесь и там бражников.
«Не надо бражников!» – пугается неизвестно чего Голем, – «Я напишу»
– Зашибись, – к её ногам тут же падает чуток слюнявая тетрадь, – Приступай.
Костистая ручка неловко дотрагивается до цветов на обложке.
«Хорошо, я попробую»
Комментарий к Конфигурация пятнадцатая
Рассказ:
https://ficbook.net/readfic/11861543
========== Конфигурация шестнадцатая ==========
Это идеальное подкрадывание к добыче.
Тварь Углов чувствует каждый напрягшийся мускул на своей спине, каждую работающую косточку в своих лапах. Как давно он не охотился? Так и навыку недолго пропасть, нельзя этого допустить!
Добыча лежит у стены и отчаянно скребёт коготками по гладкому полу. Летучий мышонок. Долетался раньше времени, дурачок. Пора ему узнать, что такое естественный отбор…
Вот-вот будет прыжок, откроются челюсти, и…
Совершенную комбинацию вероломно срывает Голем, которая сшибает гениальную пулеобразную головушку вместе с её крепким, но всё же сравнительно лёгким телом.
– Ты какого чёрта творишь?!
«Не смей… маленьких!»
– Говорить сначала научись, – огрызается Тварь Углов сквозь плотно сжатые челюсти. Голем подбегает к зверушке, тут же забирая её на руки.
– О, какая поза. Полезешь отдавать его мамаше? Надеюсь, они искусают тебя так, что ты запомнишь.
Голем поднимает руку и легонько встряхивает мышонка. Тот сразу расправляет крылья и стрелой влетает под стреху.
«Я запрещаю тебе здесь охотиться!»
– Ха. Этот Шпиль ты делишь вместе с сестрой, так что надо ещё у неё спросить.
Голем вострит уши и издаёт звук, похожий на очень высокий писк. Ждёт ответа, и, наконец, говорит:
«Над тоже запрещает»
– Проклятье. Если я разучусь охотиться – я пропаду в дикой природе.
Безликая роется в шкафу и достаёт на свет плюшевую мышку:
«Это тебе»
– А ты ничего не попутала? Я не ваш кот! Не суй мне в морд… Ух, как приятно пахнет, и мягкий… Чего ты пришла, кстати?
Голем почёсывает свой пышный кудрявый хвост из волос и вынимает оттуда свёрнутую в рулон рукопись.
– О, сама написала? Хоть у кого-то здесь не творческий кризис, хоть кого-то не надо бесконечно подталкивать! Что ж молчала? Я готов как никогда! Можешь идти, заниматься своими делами. Я найду тебя как прочту… Что встала? Дуй отсюда!
«Хочешь поиграть с мышкой?»
– Вот ещё! Скажет тоже! Свали, говорю!.. Какая невоспитанность, – Тварь Углов шебуршит листьями, и, словно бы невзначай, протягивает лапу к мышке, наслаждаясь тем, как прогибается под когтями набивка. Идеальное время, чтобы прочитать.
Комментарий к Конфигурация шестнадцатая
Рассказ:
https://ficbook.net/readfic/11405812
========== Конфигурация семнадцатая ==========
Как же хорошо дома!
Вот я, вся такая блаженно усталая, с горой бумаг под мышкой и источенными до основания карандашами кладу результаты своих трудов на стол, и…
Нет, не «Фу-у-у-ух!», а…
– Какого чёрта ты в такой форме? – спрашиваю я явившуюся к двери Голем. Она не отвечает, с некоторой ребячливостью покачиваясь с пятки на носок. Выглядит подозрительно довольной. Хм…
– Неделю! Тебя не было НЕДЕЛЮ, ты, недостряпанный косяк эволюции, недопокрытая шерстью обезьяна! Знаешь, через что мне пришлось пройти?!
– Полагаю, ты ел то, что давала тебе Голем, – я выдыхаю дым, добавляя снежинок в и без того сумбурный интерьер, – Выглядишь поправившимся. Никак, с голоду?
Голем беззвучно смеётся, и папки в её руках начинают мерцать, будто на них высыпали пачку блёсток.
– Ох, спасибо, это кстати, – я сажусь, сосредоточенно нашаривая пальцами ноги дырокол, спрятавший свои глянцевидные бока где-то под столом.
– Где была? – перестав ворчать себе под нос, спрашивает Тварь Углов.
– Я шла за охотящимися собадями. Они устроили настоящее побоище со сферобыками, – мой кивок похож на кивок гурмана, – Я сделала кучу набросков.
Само созерцание стаи, лбами таранящей здоровенный меховой шар, и то, как особи при этом уворачиваются от рогов добычи, достойно того, чтобы смотреть на это с роскошной лоджии и при этом горстями забрасывать в себя поп-корн. К сожалению, еда в вирте доставляет удовольствие только её обитателям; для остальных же она обычно безвкусна.
– Да, признаю, нарисовала ты тут порядочно… Но, знаешь ли, оставлять меня с одной рукописью это… не по-человечески!
Ну просто «дорогая, мне не хватило котлет на ужин».
– А. Я передумала давать тебе вторую, – поясняю я, сортируя свои записи.
– Не вышло. Мне отдала её Голем. Сказала, что это её.
– Соврала, – я смотрю на сестру с крайней степенью неодобрения, – Это общее. Из… очень раннего. Долго объяснять.
– Ладно, обойдусь, – Тварь Углов сверкает ехидной улыбочкой, – А вы с Голем точно из одного теста? Она такая романтичная…
– О, – я протестующе закатываю глаза, – По сути, она ещё ребёнок. А чего ты от неё хотел?
– Того, что она делала, мне хватало. Хочешь взглянуть на её рукописи?
– Спасибо, я не в настроении для соплей.
Голем покорно опускает уши и молча садится у моих ног.
– Пусть мне и всего хватало, но за столь долгое отсутствие ты достойна наказания!
– Сжечь ведьму? – предполагаю я, пытаясь закрыть изрядно распухшую папку.
– Что? Нет, не настолько радикально. Смерть это слишком просто. Я заставлю тебя прожить жизнь. Прошлое, настоящее и будущее. Жизнь, которой у тебя не было и не будет. Насчёт спецэффектов – воля твоя. Что скажешь?
– А не лопнешь? – законно сомневаюсь я.
– Ха! Да ты просто боишься!
Я нависаю над ним как кот над мышью:
– Прежде чем взять меня на понт, в следующий раз подумай дважды, и в итоге всё равно не делай. Три эпизода – три ночи. И я бы на твоём месте заранее облепила пузо скотчем. Сейчас я спать.
– Но…
– Нагуляй аппетит, – я тыкаю кончиком указательного пальца в его нос и устраиваюсь на ночлег прямо на столе, пахнущим графитом и золотой древесной пылью.
Комментарий к Конфигурация семнадцатая
Повесть:
https://ficbook.net/readfic/11861671
========== Конфигурация восемнадцатая ==========
Тварь Углов ещё некоторое время сидит и смотрит на меня, приняв позу фарфоровой кошечки, обвившей лапки хвостом.
– Конец, – подсказываю я, закуривая долгожданную леденящую палочку.
– Как?
– Так. Три истории, – я изображаю глясарой сложный финт, – Получите, распишитесь и всё такое. Или не наелся?
Какой-то он сегодня подозрительно тихий. Мне чудится, или мой гость слегка дрожит? Я не люблю зиму и крайне редко моделирую снегопад или просто понижение температуры в святилище. Сегодня точно не тот исключительный день.
Чего ж он тогда так трясётся?
– Всё в порядке? – после некоторых раздумий интересуюсь я.
– А? Да! Да, разумеется! А почему должно быть не в порядке? – отвечает он с поразительной поспешностью.
– Ладно, – я стряхиваю голубоватые хлопья пепла, – Думаю, после такого я заслужила отдых… Кстати, я тут подумала и занесла тебя в базу данных купола. Всё же тебе, наверное, тоже нужно иногда выбегать по делам, верно? То, что ты теперь сбежишь, представляется мне маловероятным. Тут ведь кормёжка и целая куча углов, в которых можно спрятаться.
– Да… наверное.
Вот это уже и правда странно. Обычно его очень вдохновляет тыкать мне в нос своей демонической независимостью. Неужто надоело? Так или иначе, думаю, мне лучше уйти…
Стоит мне сделать два шага, как Тварь Углов прорывает:
– Наплела с три короба, как обычно! Думаешь, гениально? Ха! Знатно плетёшь, складно – но не более… Куда собралась?
Он что, меня вообще не слушал?
– Уморилась, – сонно потягиваюсь я, – Пойду послушаю музыку.
– Только не через тот адский плеер, – если бы он мог, он бы отогнул уши, но из-за их отсутствия только кукожится.
– О, нет. У меня есть наушники.
Тварь Углов мельком смотрит на то, что я вынимаю из шкафа. Потом встряхивает головой и приглядывается ещё раз, повнимательнее. Моргает:
– Да ладно… Да не может… Не может же, да? Врёшь… Врёшь?
Я неопределённо пожимаю плечами и надеваю наушники цвета переливчатого опала. И заказываю песню, игнорируя его требование не уходить от ответа.
В самом деле, раз я плохо пишу, пусть он хотя бы поживёт с интригой.
========== Конфигурация девятнадцатая ==========
Сегодня я несу тьму.
При моём появлении в Шпиле свечи начинают трепетать и съёживаются почти до синих пушинок в своих основаниях.
– Ну ничего ж себе! – мой четвероногий читатель издалека принюхивается, – Не ранена?
Моё звериное тело покрыто кровью – пасть, шея, лапы и даже живот. Я встаю, принимая человеческий облик. От меня несёт солоноватостью моря и ржавчиной.
– Вроде в порядке… И куда на этот раз понесло?
– Логово Жрущих.
– Лавкрафт этих тварей не для твоих экскурсий придумал! Сама виновата, что умахалась… Ты слышишь вообще?
Я разжимаю ладонь. В ней – практически чистое серо-голубое пёрышко.
– Я лишь хотела… помочь.
В Логово Жрущих оседают те, кто разочаровался в мире, но не могут совершить самоубийство. Жизнь не радует их, и даже сны им не снятся. Вся их подсознательная активность проходит в своре потных глянцевидных, пожирающих друг друга тел. Нет причин объяснять название этих тварей.
– Этот человек сделал выбор.
– Я видела, как… это началось. И думала успеть.
Шажки. Переходят в бег. Голем преданно обнимает меня, тыкаясь безликой мордой в моё плечо. Мышцы согласно расслабляются, а щёки внезапно расчерчивают слёзы.
– Ах вот оно что… Да, я теперь точно вижу! – зверь подпрыгивает, и на его морде замирает торжественная ухмылка, – Твоя сестра – твоё сердце! Твои переживания и слабости. Твои тревоги. А ты, ты, Кали, Эклипс, Одиннадцать, как тебя? – холодный разум. Ты не можешь существовать в единстве. Вы не сливаетесь, иначе вы просто… кх!
Я хватаю его за горло. Кровь Жрущих на моих локтях уже превратилась в корку.
– Заткнись.
Он расслабляется. Слишком покорно. Я теряю бдительность.
Он умеет лгать. Вскакивает, и, вырвавшись из моей зоны досягаемости, кричит:
– Ты слаба! Чтобы стать сильнее, ты отделила от себя чувства!
– Я тебе покажу, какая я слабая, – извернувшись, я запускаю в него стул. Предмет разбивается о стеллаж безо всякого шума – такое часто бывает в мире сновидений.
– Слепила эту образину, чтобы она то ли держалась подальше, то ли ласкала и утешала тебя, – он ловко втискивает своё тело в малейшую щель, что не даёт мне его преследовать.
– Что ты понимаешь! – я вспыхиваю, пытаясь выкорчевать Тварь Углов из-под массивного горшка с монстерой. Хочу остановиться. Понимаю, что поддалась на провокацию – но не выходит.
– О, много чего! Да, определённо картинка проясняется… – он бросает жадный взгляд на стеллажи с эмбрионами и заливисто шипит, – Ты хочешь отделиться от мира, но не можешь. У тебя есть желания и мечты. Ты создана из плоти и крови – но у тебя всего одна жизнь. И ты предпочитаешь это, всё это, Шпиль и фантазию. Ты боишься…
– Заткнись! – моё тело пронзает молнией трансформации, и я тяжело опускаюсь на четыре лапы.
– Ты боишься накосячить! Боишься превратиться в покорную судьбе безвольную самку! Не хочешь, чтобы над тобой властвовали, чтобы командовали.
Ума не приложу, как он умудряется болтать – мои челюсти лязгают прямо у его носа.
Загнанный в тупик, он лихорадочно протискивается между стопками книг и кладбищем мольбертов. Но протискивается. Я иду в обход. Злая. Я готова порвать его в клочья.
– А все твои проекты… Они живут, питаясь тобой, но это симбиоз. Ты проживаешь их жизни, поскольку не хочешь иметь свою. Ты вырываешь их из плена жестоких создателей? Чушь собачья! – он знает, чего я боюсь и в жизни не сделаю, поэтому с изяществом кошки взлетает на полку с трепещущими комками, заставляя меня замереть.
– Чего… ты… хочешь? – я успокаиваюсь, чтобы вернуть себе человеческий облик и возможность говорить. Тихо, тихо, девочка.
– Ты – коллекционер и эгоистка. Всё, что ты создаёшь – твои аватары. Всё, что ты подбираешь – тоже твои аватары. Слушай меня и давись этим, давись своей правдой!
Мои глаза застилает алое марево. От бессилия и ярости я прикусываю язык. Мои кулаки сжаты так плотно, что кажется, будто скоро от впившихся в ладони ногтей польётся кровь у моего реального тела.
– Я слушаю, – с готовностью вздёргиваю голову я.
– Ты гордишься своей свободой, но сама желаешь владеть, вещью ли, живым существом ли – не важно, – он вошёл во вкус и ходит туда-сюда по деревянному «постаменту», – Ты борешься с этим, но Природу не одолеть. Когда ты кого-то хочешь – ты его лепишь. Ты так любишь свою индивидуальность – но не принимаешь чужую. Легче создать аватару и сделать ей индивидуальный сценарий, чем стоить отношения, обременённые обязанностями и спорами. Впрочем, – он усмехается, – Другие люди пугаются того, что обитает в твоих глазах. Твоего внутреннего зверя. Твоих противоречий, скрытых в двух сущностях, принимающих абсолютно разные решения. Кому нужен носитель с двумя хозяйками? Это сложно. Так что будет проще, если ты нанесёшь удар первой – скажешь, что ты осознанно одинока. Давай, скажи, что я не прав!
– Ты прав, – устало отмахиваюсь я, садясь на колени. Носитель по ту сторону реальности бешено мечется в холодном поту – нужно немедленно успокоиться. Да и Голем внезапно обнаруживает тягу к насилию, намереваясь подкрасться к Твари Углов сзади и грохнуть его обломком разнесчастного стула. Я делаю ей незаметный знак глазами, чтобы не вздумала этого делать. Хватит бегать от правды, раз нам её скормили – мы переварим.
– Что, вот так сразу? Подписываешься под каждым словом? – он всё ещё ждёт нападения, поэтому обходит нас со всё-таки замеченной сестрой по широкой окружности.
– А почему бы и нет, – я отправляю Голем погулять, а сама из последних сил наколдовываю себе глясару. Наивно. Пламя в моей груди уже не потушит ничто.
– Нет одной тебя. Нет ни одного чёткого чувства. Имя тебе легион. Что же тебя так размахало?.. Ты не знаешь, кто или что ты такое. Не знаешь, какого пола и возраста. Ты – самая гремучая смесь из противоречий, которую мне когда-либо приходилось видеть. Ты любишь и ненавидишь, хочешь – и корчишься от отвращения. Споришь и соглашаешься, но остаёшься при своём. Всегда.
– Да, – новая затяжка. Стужа топчет разгоревшиеся капилляры.
– Ты сама себя растрепала. Разбившись, обзавелась новыми трещинами, пока само твоё существо не стало пылью. Ты ощущаешь себя целой только когда живёшь сотней жизней одновременно. Только так ты можешь всё успеть и ощутить себя счастливой.
– Да.
– Ты не найдёшь никого, кто смог бы шагать рядом с тобой, – он усаживается напротив меня. В его зрачках полночь, – Никто не выдержит твоих скачков из образа в образ.
– Я понимаю.
– С другой стороны, ты мастер по аватарам. Можешь сделать себе кого хочешь.
– Тоже верно.
– Так и какого же чёрта ты так злилась?
– Ты меня бесишь, – устало поясняю я.
– И я одновременно тебе нравлюсь.
– Да, так быловсегда. Чистые чувства не моё.
– Ты что-то неправильное. Как животное с чумкой. Тебя надо убить, чтобы не мучилась.
– Попробуй.
Он бросается мне на шею, но смех мешает сжать челюсти. Он смеётся почти по-человечески, первый раз в жизни,
– Набрался… И от кого?.. Хах, дефектная ты особь, – говорит он наконец.
– Я так хочу спать, – глаза закрываются, – Так что если решился, души быстрее.
Он спрыгивает и шаркает в мою сторону лапой:
– Я достаточно тебя унизил.
– Ты недостаточно меня знаешь, чтобы достаточно унизить, – я улыбаюсь, закладывая руки за голову, – Если ты прав, то не страшно, я отражаюсь в твоих глазах как в зеркале и готовлюсь принять себя, всю себя без остатка. Если же не прав – то ко мне не прилипнет. К солнечным лучам грязь не пристаёт.
– Какое изящество, добивать меня Боккаччо, – цедит он сквозь зубы.
– Всё в порядке? – спрашиваю я, – После марафона еды ты сам не свой.
– Дуй в глубокую стадию сна и не приставай к настоящему демону, недоучка.
Надоело. Ухожу. В спокойное место, где не нужно ничего держать под контролем.
В глубокий сон.
========== Из «Энциклопедии абсолютного и относительного сновидения». Переход в вирт и глубокий сон ==========
Переход в вирт имеет биологическую природу и тесно связан с особым состоянием мозга в фазе осознанного сновидения (фазе БДГ – быстрого движения глаз). В этот период появляется чувство контроля над телом в другом, по ощущениям вполне реальном пространстве. Сама фаза длится 10, у тренированных практиков до 15 минут; таких фаз может быть несколько за одну ночь.
Придумано множество практик, позволяющих освоить осознанные сновидения, по-своему являющиеся видом искусства наряду с йогой или молитвой. В целом, даже при отсутствии опыта этот мозговой трюк можно освоить приблизительно за 5-6 месяцев.
Основными способами освоения техники является внезапное пробуждение, поедание солёного на ночь, нестандартная поза сна, разница температур в комнате, золотое тело и пр. Каждая из них эффективна и может привести к положительному результату при наличии постоянных тренировок.
Ощущения от перехода могут быть различными; обычно чувствуется приятное покалывание кожи, будто от погружения в газированную воду. Наряду с этим могут наблюдаться слуховые галлюцинации (шум) и фосфеновые пятна перед глазами, что, впрочем, быстро проходит.
Первое, что делают новички, это пробуют взлететь. Ощущения полёта во сне, знакомые многим с детства, являются отголосками эволюционного прошлого, связанного с прыжками по деревьям. После полёта можно попробовать ступить на землю или совершить аниморфозу, превратившись в какое-либо животное. В любом случае, вирт открыт для идей и каждый день в нём появляется что-то новое.
После фазы БДГ обычно наступает стадия глубокого сна, то есть время неконтролируемых сновидений. Они менее яркие, и, что называется, обычные, плохо запоминаются и редко впечатляют подобно осознанным снам.
========== Конфигурация двадцатая ==========
Надо сказать, такое в моём мире происходит впервые. Тварь Углов не пускает меня в Шпиль. И – нет, это не захват. Это…
– Не дури, открой, – прошу я, стараясь не растерять приличествующее случаю терпение.
– Ни за что!
Я отхожу на шаг, недоумённо почёсывая голову. Да, вчера был тот ещё разбор полётов, но ведь до ссоры не дошло. Что тогда случилось?
– Ты на моей территории, спаниель ты ощипанный, – напоминаю я, и вдруг вспоминаю, что неподалёку есть открытое окно, – Совсем сдурел, что ли? Чего ты хочешь, давай обсудим как два цивилизованных демона.
– Ничего! Просто отстань от меня, ты, бледное недоразумение, вообразившее себя писателем!
Он что, правда надеется пронять меня этим? Ох уж эти самцы и их упрямство…
Стоит мне спрыгнуть на яшмовые плитки, как из угла с мольбертами сразу раздаётся негодующее шипение:
– Не подходи!
Ну да, ну да. Теперь, когда я дома, он точно не имеет права мне указывать. Так что зря он заговорил, ибо я определила, где он прячется. Держись, пустобрёх, сейчас я извлеку тебя из-под завалов.
Когда я нашариваю заветный шиворот, Тварь Углов начинает истошно клацать челюстями, но его шея не приспособлена для поворота, достаточного, чтобы укусить меня. Так что…
– Ух ты, – признаться, я поражена, – Какой ты… сливочный.
– Не смотри на меня, – чуть ли не с горечью просит он, прикрывая лапами тощую грудь. Я бережно опускаю его на пол:
– Что случилось? У тебя линька? Если так, то я не возражаю, можешь ещё попрятаться среди моего хлама.
– Это не линька, это… – он вздыхает, – В общем, я теперь ношу твои цвета. Довольна?
– Мои цвета? – переспрашиваю я.
– Мы что, в эхо играем? – Тварь Углов сердито ерошит редкую щетину на спине, потом снова снисходит до объяснений, – Мне… понравилась твоя трилогия о себе. А вчера ты ещё и не стала отражать мои атаки, так что… Всё срослось. И – чёрт возьми! – я не могу с собой ничего поделать. Моя кожа выдала меня с потрохами. Такие дела.
– Не поверишь: это самый поразительный и приятный комплимент в моей жизни, – я сажусь рядом с ним, – А это обратимо?
Мой гость сдержанно мотает своей пулеобразной головой. Даже не знаю, что сейчас задето больше: его гордость или его самоидентификация.
– Ты отлично выглядишь, – решаюсь я, – Такой цвет… как сливочная ириска.
– Утешила так утешила.
– Между прочим, когда-то давно, эдак 18 тысяч лет назад, среди людей появился мутант-блондин.
– Мне-то что с того?
– А то, что каждый современный блондин – его потомок. По тому мужчине сходило с ума всё женское население в округе.
Смотрите-ка, сработало. Тварь Углов оживлённо встряхивается:
– А ведь верно. Второго такого среди нас точно нет. Но смотри, если брачный период я проведу в затхлом углу…
– Мольберты всегда к твоим услугам, – великодушно замечаю я.
– Шутка сейчас была не фонтан, я серьёзно!
– А что ты сделаешь? Забросаешь меня творческими заказами? – интересуюсь я, запинывая на место пару выкатившихся во время раскопок маркеров.
– Непременно! И начну прямо сейчас.
– Вперёд, мой рыцарь.
Тварь Углов с аппетитом фыркает:
– Раз уж я на новом положении, стану капризнее и строже – так и знай.
– Пока ты не задал мне тему, – прерываю его я, – Это же твоё мелирование не значит, что ты поселишься здесь навечно?
– И не мечтай. Уйду когда захочу.
– Это успокаивает… Что ж, я готова. Чего Вы желаете сегодня, о знойный блондин несравненной красоты, стоящий под моими знамёнами?.. Да ладно, шучу!
– Отлично. Тогда и я пошучу, – он заливисто сопит, – Я хочу то, что ты корябаешь перед самым рассветом в своей комнате.
Сначала я не совсем понимаю, о чём он, но когда до меня доходит, не могу не засмеяться:
– Ах, это! Ерунда, это едва ли съедобно. Я делаю записи относительно окружающего мира. Это вроде дневника естествоиспытателя. Очень сухо, по большей части наблюдения и теории.
Он какое-то время смотрит на меня с долей скептицизма:
– Думаю, однажды ты умрёшь от расширения воображения.
– О, это прекрасная смерть! – я так вдохновляюсь, что обещаю себе подумать на досуге о том, как такое возможно и как приблизительно выглядит.
– Не юли. Я хочу взглянуть на последнюю запись… Чего ты так подозрительно хихикаешь?
– Ты удивишься. Она о тебе.
– Что-о?! Правда? Тогда я хочу её немедленно! – он тут же передумывает прятаться и жалеть себя и подбегает ближе, скребя лапами по моему бедру, – Дай-дай-дай-дай-дай!!
========== Из “Бестиария”. Твари Углов ==========
Длина тела: 70 см
Рост: 40 см
Вес: 12-16 кг
Изящно сложенные животные, являющиеся разновидностью низших демонов. Небольшие размеры компенсируют почти сверхъестественной ловкостью и увёртливостью, что объясняется особым строением костей и распределением мышечной массы. Похожи на рептилий или на первых млекопитающих; покрыты гибкой, умеренно складчатой, бархатистой на ощупь кожей тёмно-серого цвета; на шее и хребте встречаются щетинистые волоски, являющиеся атавизмом и не несущие никакой определённой функции. Хвост длинный и частично хватательный; передние лапы снабжены подвижными пальцами, способными к выполнению мелкой работы; задние лапы напоминают птичьи, палец на пяточной кости снабжён острым пинательным когтем. Шея относительно короткая, заканчивается пулеобразной головой с характерными выступающими за пределы губ крупными клыками нижней челюсти, покрытыми природным цементирующим веществом; зубы используются самцами для выяснения возраста и статуса, иногда в борьбе за самку. Глаза крупные, почти недвижимые относительно своей оси, угольно-чёрные. Мозг хорошо развит, любая особь способна освоить не только ментальное общение, но и языки, а также научиться читать.
Особая демоническая способность – взаимодействие с углами, лучше всего с прямыми. Учуяв подходящее место, становятся жидкой тьмой и вскоре бесследно маскируются, поджидая подходящую добычу. Хищники, но всеядны в неблагоприятных условиях; если живут в жилище, обычно ловят грызунов и насекомых. На воле питаются птицами и их яйцами, ящерицами, кроликами – всем, что могут подстеречь и поймать, особенно любят голубей. В редких случаях могут переходить на питание какой-либо разновидностью информации (музыка, лирика и пр.).
Брачный период и размножение изучены слабо; однако по имеющимся данным, животные ведут одиночный образ жизни и встречаются только для спаривания, не образуя стабильных пар.
========== Конфигурация двадцать первая ==========
Кажется, это самый скоростной диагноз за всю историю мира сновидений.
– Идиотка влюблённая.
– Ну вот, теперь мне перематывать припев, – ворчу я, тяжело дыша. Я только что танцевала, по моим впечатлениям, смесь танго и вакинга, – Голем не видел?
– Нет. Затискала, наверное, до полусмерти, вот она и спряталась.
– С чего бы это? – убийственно радостный тон выдаёт меня с потрохами.
Тварь Углов принимается лыбиться со снисходительностью профессиональной свахи:
– Та-ак… И что это за особь?
Я хлопаю в ладоши, и музыка стихает:
– Никто.
– Да ладно, – он терпеливо играет по правилам закадычной подружки, – Вчера тебя не было – зато кто-то ночь напролёт протусил в кабаке Волчьей Шкуры, напевая «Любовь кусается – да и я тоже». Серьёзно! Дримеры так разошлись, что не могут работать. Из-за тебя половине земного населения сейчас снятся кошмары – потому что некому убрать весь расплодившийся бардак… Эй? Это всё, что ли?
– Надоело, – я с аппетитом потягиваюсь и топаю к гамаку, – Но я замочу твоего информатора, как только отыщу.
Хотя теперь понятно, почему Голем с недавних пор практикует стиль передвижения по-пластунски на открытых пространствах. Сдала, значит.
– А, да, непременно… Видимо, у тебя эйфория.
– Если ты всё знаешь, то почему ты всё ещё здесь? – я уже собираюсь лечь, но передумываю и иду к окну. Мой сонм созвездий сонно шевелится, сверкая боками. Город наряжен в огни, фонари горят ярче, чем обычно. Безжизненно и красиво. В одном месте у горизонта затяжка. Пролетал Мигрирующий? А я даже не заметила. Проходной двор какой-то. Ладно этот недоспаниель, но чтобы тварь размером с аэроплан…
Впрочем, я сейчас не в состоянии здраво рассуждать. И не хочу!
– Я голоден.
– А мне что?
– Ты не пишешь. Хотя я понимаю. Влюблённые идиотки тратят всю свою энергию на живые объекты.
– Дай срок – и я к тебе вернусь.
– Не вернёшься, если будешь счастлива. Ты уничтожишь всё это, – он вертится, показывая на весь Шпиль.
– А гори оно, – я как раз уместно закуриваю, но почти сразу же тушу. Не могу понять, чего хочу.
– Когда ты скажешь о своих чувствах?
– В ближайшее время, – я оборачиваюсь. Мои глаза полны решимости, – И поэтому у меня просьба: следи за Голем. Не подпускай её к рубке… к месту, где я исчезаю. Отвлеки, не дай ей связаться с носителем. Она всё испортит.
– А ты мне что? – капризно ворчит он.
– Ешь моих мертворождённых. Я разрешаю… Чёрт, ты можешь капризничать потом? Я измотана! Я бросила все силы на ухаживания, мне не до твоих закидонов!
– А мне чт… – он замолкает, увидев у носа пистолет.
– Я не шучу. Башку снесу.
– Ты не посме…
– Хочешь проверить?!
– Нет демона страшнее влюблённой женщины! – он согласно пятится прочь, – Иди, раз такое дело. Я посторожу. Но у тебя мало, слишком мало времени. Скоро контроль над мешком мяса возьмёт нытик.
Он прав. Мои плечи призрачно просвечивают в отблесках уличных огней.
– Ничего. Этого достаточно. Сейчас или никогда! Ты взгляни на это, – я вызываю образ своего реального тела. Поза похожа на воплощённое страдание.
– И давно это?
– Вот уже три месяца.
– Уже можно было поймать его и изнасиловать, – на редкость по-философски изрекает Тварь Углов.
– А я о чём?! Но я в процессе… Надеюсь… Хм, у меня много надежд!
– Бритва Оккама, – предупреждает он.
– Не смей каркать… Да помню я, помню! – я пошатываюсь, но всё же хватаюсь за врата связного узла. Честно говоря, чистой воды позёрство, я могу связаться с носителем из любой точки вирта, но почему бы не сделать эксклюзивный уголок в Шпиле?
– Ты слишком устала. Впусти Голем.
– Вот ещё, – я до боли закусываю губу, – С ней наш носитель и рта не раскроет!
… Следующим вечером я даю Голем полную свободу, создаю пустую бутылку, смотрю на неё безо всякого выражения, возвращаю в мир энергии, и, в конце концов, сажусь на обрыве у окраины, свесив ноги.
– Самое время, – внезапно появляется Тварь Углов, – Дать тебе новый импульс.
– Валяй, – разрешаю я, поджимая под себя одну ногу.
– Хорошо, – Он ложится рядом, потягивая задние лапы, – Слушай внимательно: самое светлое чувство из всех, тобою испытанных.
Вместо ответа я протягиваю ему рукопись.
– Это что, уже… Не, ну так не интересно!
– Можешь не читать.
– Эй, не вздумай! – он с аппетитом смотрит на мятые листы, – Разбитые сердца самые вкусные!
– Наверное, – равнодушно пожимаю плечами я.
========== Конфигурация двадцать вторая ==========
И… мы всё ещё здесь. И я отчего-то медлю.
– Отдай мне рукопись.
– Нет.
– Что значит… Эй!
Бумага вспыхивает и стремительно горит, пока под моими пальцами не остаётся только хрустящий пепел.
– Ты зачем это сделала? – как-то жалко мямлит мой гость, провожая глазами потоки энергии, стрижами взмывающие в небо, – Какая сильная была вещь…
– Не самое лучшее из всего, что я сочинила, – вздыхаю я в ответ, – К тому же, пришлось сочинять это вместе с Голем, ну и получилось чёрт его знает что… Ты, видно, всё ещё голоден?
– Представь себе! – он даже идёт складками от возмущения, – И ты только что оставила меня без пищи!
– Может быть, этого рассказа больше и нет, но мои мысли и чувства никуда не делись.
– И что? – бурчит мой гость, безо всякого желания снова присаживаясь рядом.
– Я предлагаю АС.
– Абсолютную связь? – его тон напоминает общение с буйнопомешанным в крайней степени обострения.
– Ну да. Всё, что чувствую я, на мгновение станет твоим. Я пропущу свой ток энергии через тебя.
Тварь Углов медлит.
– Решайся. Или ты уже не под моими знамёнами?
– Твоё счастье, что я любопытный. Так, и что там у тебя?
Я беру и его на руки и прижимаю к груди. Сначала он хочет непристойно пошутить, но, когда его пронзает поток моего о сознания, безмолвно обмякает, как тряпичная кукла. Сейчас он похож на пациента, подключённого к капельнице. В него вливаются мои чувства: благодарность собеседнику за то, что дал изложить свою историю в письме, а не в разговоре; презрение к телу, неспособному скрыть свою боль; всепоглощающий поиск партнёра и хроническая неспособность быть вместе из-за разницы во взглядах; ярость за отвержение безо всякой попытки узнать поближе. Злости много: и за наигранное объяснение извечного «почему нет», и за неспособность почувствовать то, что пережили мы с Голем – ибо стоило нам услышать о другой, как моя реплика приняла удар на себя и уползла истекать кровью, пока я приказала нашему носителю улыбнуться, пожелать удачи и доволочься до дома. Фрустрация, как ком волос в раковине, такая ожидаемо-неожиданная находка. Опять. Как ни крути, а она возвращается и приносит с собой полную беспомощность. Ничего удивительного, что я взорвалась потоком нелестных характеристик и переоценкой всего произошедшего. Жаль, что ничего не вышло – надо было поиметь и выбросить первой. А вместо этого в моих руках фиглярство, и это словно плащ-невидимка. Никто не видит, что внутри меня остался один щебень и горящие клочки, где нет и грана порядка.
Но…
Этот хаос озарило. В нём словно вспыхнула сверхновая. Кто сказал, что их любовь будет жить вечно? Кто сказал, что всё потеряно? Кто в состоянии запретить мне охотиться?
Так тяжело, так ужасно тяжело, но вроде бы ещё жива, ещё дышит и ещё в состоянии ходить и смеяться. Не сейчас. Не снова.
Этот смешной, отчаянный энтузиазм разбивается о новое «Нет». Всё. Финал. Delete. Пожалуйста, хватит. Занавес и «снято». Очередная трагедия, мыльная опера, каких полно и какие ещё не скоро прекратит штамповать человечество. Всегда будут герои с утешительным призом и всегда будут отщепенцы-неудачники, на которых сэкономят ресурсы.
Это беспримерно жестоко и беспощадно. Зато так по-людски.
Существо в моих руках начинает хрипеть, и я ослабляю хватку:
– Извини, я не нарочно.
– Стиснула так стиснула… Уф… Только не говори мне, что это письмо достигло адресата.
– За всё приходится расплачиваться, – я перевожу свой взгляд на Тварь Углов, – Если бы я могла, я бы послала следом кусок хлеба – чтобы заесть и переварить.
– Да ты…О, боги мира сновидений, ты… Ты… – он ищет название, но сдаётся, в итоге просто укладываясь рядом.
Какое-то время я на автоматизме курю, чтобы унять дрожащие руки.
– Жалко мне тебя, сучка, – наконец, изрекает он после порядком затянувшегося молчания.
– «Сучка»? – абсолютно без обиды переспрашиваю я.
– Стопроцентная. Хоть и ухаживаешь как кобель… Эй, не раскисай!.. Ну, хочешь, будь моей самочкой.
Я смотрю прямо в его бездонные очи, и, учуяв благие намерения, вдруг начинаю заливисто хохотать.
– Ну тебя совсем, – бурчит он и отступает, поджав хвост, – Сегодня ты ненормальная…
========== Из «Энциклопедии абсолютного и относительного сновидения». Стремление как философская концепция ==========
Несмотря на то, что Орден Фаэтона не состоит под началом ни одной из известных религий, есть кое-что, что признаётся общим для всех дримеров, а именно идея Стремление и всё, что с ним связано.
Исторически Стремления возникли в тот же период, что и дримеры. По сути, каждое Стремление представляет собой то, что французы называют raison d’etre – смысл жизни. В отличие от представлений о некоем божестве, традиционно общем для всей группы, у каждого дримера есть своё индивидуальное Стремление. Это может быть некое абстрактное понятие, явление и даже животное, но чаще это любимый человек. Вне зависимости от разновидности Стремления каждый дример говорит о нём с любовью и гордостью, иногда украшая именем или изображением свои доспехи или знамёна. Отчасти это напоминает культ прекрасной дамы времён рыцарского Средневековья и так же, как и он, воспевается в песнях и упоминается в стихах вирта.
========== Конфигурация двадцать третья ==========
Шпиль захлёбывается в крови.
– Я весь измазался! – шипит четвероногий демон. Он отмывает лапы, сидя на книжной полке.
Я молча подаю ему моток бумажных полотенец и шлёпаю по липкому полу вниз, в подвал. К гадалке не ходи – она точно там спряталась.
Во мраке утробы стен Голем похожа на кусок сырого мяса. Она бьётся в страданиях. Сейчас она кажется ещё миниатюрнее, чем обычно.
– Ты знаешь, что у меня не было выбора, – говорю я. Она знает. Знает, что страдает ради общего блага, но в её сопении пробивается истеричный свист.
– Хватит. Ты залила собой весь Шпиль, – я подхожу, и она синхронно со мной отодвигается. Похоже, будто она обернулась в только что освежёванную мышцу. Кровоточит всё тело.
– Вставай. Достаточно.
Она конвульсивно сжимается в клубок, едва я заношу ногу, чтобы пошевелить её. Можно подумать, я её постоянно поколачиваю.
– Пинками тут не поможешь.
Конечно. Незаменимый ингредиент – лысая тварь с жизненно важными советами.
– Уйди отсюда, чтобы я долго тебя искала.
– Понял.
– Бесстыжая истеричка, – говорю я после недолгого молчания, потом наклоняюсь и взваливаю полное энтузиазма тело на закорки. Голем послушно обвисает, абсолютно не облегчая мне задачу, поскольку из-за крови соскальзывают и мои пальцы, и она сама. Но приходится терпеть.
Я знаю, что её порадует.
Наше место, в которое мы можем уйти, если страданий стало сверх всякой меры.
Заповедник.
– Смотри, где мы, – мои ноги со сладострастием вгрызаются в жестковатую траву, а щиколотки Голем щекочут пушистые венчики сухостоя. Мы в холмах. Светит солнце, не тепло и не холодно, а свежо. За холмами располагается наше пристанище. Я не знаю, кто создал этот мирок, но он заброшен уже очень давно и словно бы законсервирован. Меня устраивает.
Дорожка в Заповедник присыпана хвоей, а по обе стороны от неё – животные немыслимых видов и форм. Пространство здесь складчатое, так что им предостаточно места. Это только кажется, что они напиханы здесь как самоцветы в полировальный барабан.
Ничего больше шпица – и буйство красок. Но я могу сделать и больше. Всё, что она захочет.
– Дай-ка я кое-что тебе подарю, – предлагаю я, опуская свою реплику на землю.
Голем гладит подбежавших зверушек, оставляя на них алые пятна, но, заинтригованная, тут же перестаёт кровоточить, когда я творю что-то по ту сторону холмика, осыпанного мягкими, будто войлочными осенними листьями.
Как ребёнок, моя сестра перестаёт плакать, стоит появиться занятию поинтереснее.
За коим я с ней нянчусь, спрашивается?..
Так или иначе, я уже закончила.
Если бы сейчас у Голем было лицо – оно бы преисполнилось восторга. Но мне не нужно видеть её глаза, чтобы знать о чувствах. В этом разглядывании глаз очарованного ребёнка есть что-то от самолюбования.
Смотрите! Я – великий взрослый, высокомерно и одновременно снисходительно преподносящий нечто новое вот этому «ещё не пожившему». Эх…
Навстречу моей кровоточащей идиотке вышагивает великолепная кабарга. Это низенький самец с изящными ногами и округлым, словно серпик месяца, крупом. Его клыки блестят как жемчужины. Голем сопит, оборачиваясь ко мне.
– Тискай, чего уж, – пожимаю плечами я, и она на четвереньках подползает к маленькому оленю. Несмело гладит его влажный нос, пушистые щёки, мягкие уши.
Он не может сопротивляться. Неизбывной нежности чертовки слишком много, и он пьянеет от каждого прикосновения. Голем прижимается лицевым диском к его лбу и замирает. Слышно только блаженное сопение.
Самец кабарги легко подгибает ноги, ложась. Голем приобнимает его за шею, устраиваясь рядом.
Я смотрю на них с моей фирменной смесью умиления и презрения. Ох уж эти ми-ми.
Кабарга поднимает на меня глаза.
«Позаботься о ней» – мысленно передаю ему я, – «Пожалуйста, сделай это».
Зверь кивает своей точёной головкой. Слегка подрагивают белые полосы на шее, делающие его похожим на сдобренную сливочным кремом шоколадную вафлю.
Он прекрасен.
Как бабочка.
И жить ему также недолго.
Голем, как и всякий ребёнок, не желает зла тому, кто рядом – но нещадно эксплуатирует его на бессознательном уровне.
Раны на её груди и животе начинают затягиваться. Малышка спит и видит сны.
Её подушка же больше не встанет.
Он лениво прядает ушами. Ему всё равно даже то, что клыки уже становятся прозрачными.
Животные не осознают свою бытийную конечность – криттеры сознания тем более. Они всего лишь энергия, волею влияния или чаще случая перетекающие из состояния в состояние.
Так что он спокойно перетекает, отдавая моей девочке то тепло, которого она не допросилась от человека из плоти и крови.
Думаю, я никогда и не узнаю, понравилось ли ему быть кабаргой.
…Обратно Голем приходит на своих двоих. Отшаркивается на пороге со смущением учудившего невесть что подростка, который едва помнит произошедшее.
Незадолго до её появления я сотворила целую кучу бабочек-вампиров, которые слизывают кровь Голем с пола, стен и вещей. Её путь ко мне отмечают всполохи молочно-жёлтых крыльев.
– Ну что, истеричка? – спрашиваю я, сгребая отсыревшую гору книг в полноценную высотку.
Пригибается. Думает, я сержусь.
Я подхожу к одной из полок и окунаю палец в золотистую банку. Мёд. Провожу полукруг по её груди. Спрятавшиеся было по углам бражники «мёртвая голова» сразу же ведутся на приманку, образуя живое ожерелье на её шее. Голем замирает, отчего-то шевеля пальцами на ногах. Я знаю, что она очень довольна.
– Если ещё раз такое… – начинаю я, но куда там!
Будь я хоть трижды демоницей – а запретить влюбляться я не в силах.
– Так значит, ты её всё же не бьёшь, – замечает Тварь Углов, вылезая из-поистине гигантского портрета.
– Это потому что я лелею надежду однажды напинать твою тощую задницу, – я вызываю водяную сферу, чтобы помыть руки.
– Ой, боюсь-боюсь. Раз уж я почистился, я хочу есть. Что ты можешь мне дать?
Неужели я даже не воспротивлюсь этой откровенной эксплуатации?
– Задавай тему, вымогатель.
– Хочу боевик.
Нормально.
– Какой?
– Чтобы чёрт ногу сломал.
– Так у меня для этого есть шкаф, которым я тебя поймала. Вернуть? – вежливо предлагаю я. Тварь Углов негодующе кукожится:
– Не вздумай!.. Просто… Жрать я хочу. Накорми меня, ладно?
– Что-нибудь придумаю, – я роюсь в кучах и наконец отыскиваю неокровавленный блокнот, – Внимай, о недостойный эксплуататор. Я поведаю тебе о бесстрашном воине и его главной битве!
– Да-да, поехали. Я весь внимание, женщина.
Комментарий к Конфигурация двадцать третья
Рассказ:
https://ficbook.net/readfic/11861795
========== Конфигурация двадцать четвёртая ==========
О том, что Мигрирующий Охотник остался отдохнуть в моём мире, я узнала в липкие сумерки.
Буквально.
Когда подобная тварь с аппетитом пожёвывает пространство, через частокол зубов нередко просачиваются капли слюны.
Ну и – чего уж ходить вокруг да около – я вляпалась в одну из этих луж сладострастия, обходя тихие переулки.
Проклятье.
Со всеми этими жениханиями я перестала уделять внимание своему драгоценному храму.
И вот – накосячила.
Проморгала ни много ни мало животное размером с небольшой такой аэроплан. В лёгкую, как нечего делать!
Хорошо что он, судя по всему, не слишком голоден и не начал поедать пространство. Так, прогрыз купол и угнездился на крыше Университета, словно горгулья к этому зданию в стиле неоготики.
Глядя на переливы обсидиановых плит и изящных химер, я сосредоточенно тыкаю на кнопки внутреннего калькулятора.
Один. Без стаи.
Не голоден, значит, скорее всего, не озлобленный отщепенец, а молодая особь, выпнутая родителями с продовольственного обеспечения. Всё ещё склонен играть и забавляться. Если он ещё имеет запасы в своём зобе, его опасность стоит оценить как среднюю.
По идее.
… Честь первому увидеть крах моих расчётов выпадает…
– Какого…?! – Тварь Углов, приноровившийся оросить громадный горшок с монстерой (ага! Теперь я знаю, кто это делает!), увидев меня в окно, тут же кубарем вылетает навстречу.
– Прикольно, правда? – я отнимаю ладонь от правого бедра, которое прорезали две кривые симметричные царапины. Из них сочится плазма голубоватого цвета. Крайне интересно.
– Это же укус Мигрирующего, – он втягивает носом воздух, проверяя, не ошибся ли, потом протяжно фыркает, – Поздравляю. На моей памяти ещё никто не получал межпространственного укуса в задницу!
– В бедро, – без энтузиазма поправляю я. По ноге бежит неприятный холод, но распоясывания всяких мелких демонов я не допущу. Но в принципе я права – основной удар пришёлся в кость, а уж потом, когда жизнь хищника прекратилась с выпущенной в голову пулей, я выкарабкалась из-под его зубов.
– Расскажи, пока не сдохла, – просит Тварь Углов, пока я пытаюсь исцелиться, отпихивая Голем, случайно задевшую больное место.
Что тут рассказывать?
Я его нашла – молодого да горячего.
Потом тварёныш сыграл со мной в кошки-мышки. Он знал, что такое человек и знал, насколько опасен пистолет.
С шестью крыльями и я уворачивалась бы как полубогиня. Так что, чтобы дождаться его промаха, я притворилась, что сдаюсь.
Ну он и сплоховал.
А я не совсем увернулась.
Так или иначе, у меня есть план.
Я заставляю холодный труп врага переместиться, создавая волну, искривляющую пространство. Вблизи шкура мёртвой твари напоминает по цвету мокрый асфальт. Кое-где причудливо чередуются ныне блёклые чешуйки, которым уже не налиться цветом во время брачных игр.
Жалко мне этого дурака, что ли?..
– Только не говори, что ты хочешь похитить облик.
– Я хочу похитить облик, – подтверждаю свои намерения я. Стоит мне открыть рот – как вскрываются и раны, так что аргументы при мне, причём солидной весомости. Я знаю, что превращение в существо родом из вирта может запереть меня в новом облике навечно. Но если я не рискну, через считанные минуты моя энергия вытечет из ран без остатка.
Голем тыкается головой мне в коленку и послушно отбегает.
– Что ж, – я кладу руки на чешуйчатое полотно перед первой парой крыльев, и, крепко зажмурившись, даю своему облику команду.
Сила. Ярость. Голод. Я никогда прежде не ощущала себя столь потрясающе. Я просто могу захотеть, только лишь захотеть – и выгрызть у мира всё, что пожелаю! Я жрец насилия с частоколом клыков и разрывающими любую плоть мощными задними лапами! Если бы я могла, я бы топорщилась – но тело покрыто жёсткой чешуёй, похожей на костяной фарфор. Белки глаз темнеют, и я это чувствую. В ушах словно визжит струна, без остановки, раздражающе и одновременно маняще.
Царапины начинают заживать, и возврат чувствительности в ноге отрезвляет. Полностью не затянулось, но я больше не смогу сопротивляться соблазну остаться шестикрылой зверюгой навечно. Так что я прячу усвоенный трюк куда-то далеко и обещаю его больше не трогать.
Пока Голем трётся о мои вновь человеческие ноги, Тварь Углов отчего-то начинает улыбаться.
– Ну? – устало интересуюсь я, шевеля пальцами, которые всё ещё покалывает.
– Теперь на тебе написано твоё имя, – наконец, соизволяет просветить меня гость.
Я присматриваюсь, на всякий случай даже втягивая живот, чтобы не упустить ни одной детали. Узкие следы атаки видны на мне не более чем нити телесного цвета, но на бедре остались шрамы.
– Одиннадцать, – понимаю я, притрагиваясь к боевому ранению, похожему на оттиски клинописи.
Отныне на мне, будто на шумерской глиняной табличке, написано моё имя.
Одиннадцать.
========== Из «Бестиария». Мигрирующий Охотник ==========
Длина тела: 2,5-3 м
Размах крыльев: около 11 м
Вес: 70-100 кг
Самый успешный летающий хищник вирта. Вполне может быть отнесён к низшим демонам из-за способности пожирать пространство, вспарывая его своими межпространственными клыками. Предположительно, придуман нелетающими животными как часть мечты о небе, потом успешно эволюционировавшей из-за того, что в вирте на те времена было недостаточно пищи кроме непосредственно пространства, которого всегда было в избытке. Несмотря на это, не является узкоспециализированным видом и ест всё, что хоть немного съедобно, предпочитая хищничество. В поисках пищи может преодолевать колоссаьные расстояния, чему способствуют шесть крыльев, обеспечивающие высокую манёвренность. Если животное устало, оно может сложить одну пару и «переключить» усилия на два оставшихся комплекта; Мигрирующие могут даже спать в полёте, как стрижи или альбатросы. Ареал простирается вплоть до побережий; Мигрирующие никогда не залетают охотиться в открытое море, где могут столкнуться с местой мегафауной, или в плато Ленг, где вступают в конкуренцию с гиганскими ленгскими упырями.
По строению тела напоминает рептилию, однако теплокровен, поскольку активен практически в любое время суток и при любой температуре. Цвет шкуры серый; в брачный период линяет, покрываясь опалесцирующими чешуями, переливающимися на солнце. В водухе ловок, отлично чувствует себя на отвестных скалах, но на землю спускается неохотно, поскольку передвирается на манер летучей мыши, опираясь на сильные передние крылья. Задние лапы мощные, помогают разрывать тушу жертвы или защищаться в случае нападения. Скелет лёгкий, но укреплённый естественным углеродистым волокном; при охоте на Мигрирующего не используется никакое другое оружие кроме огнестрельного. Челюсти, несмотря на устрашающий вид, не способны даже разгрызть кость, однако самое страшное это «гребёнка» из передних резцов, запускающих процесс информационного распада того, во что впился их владелец. Механизм этого явления изучен недостаточно хорошо; вероятно имеет место неизвестная химическая реакция.
========== Конфигурация двадцать пятая ==========
– Ваш мут-дью, барышня.
Превосходно, просто превосходно.
Да, сорвалась. Честно, держалась, но даже сражение с Мигрирующим не смогло меня откачать. В общем, я уже всё равно приволоклась сюда, и…
Я поднимаю глаза на официанта:
– О… Ты из Селефаиса?
Он дружелюбно моргает своими чуть раскосыми зелёными глазами:
– Верно… Интересуют алые птички моей родины?
– Допустим, – я упериваюсь взглядом в стакан с массивным дном, в объятьях которого застыла масса, похожая на коматозное желе, – Но не сейчас.
– Я понял. Приятного отдыха.
– Эй, Одиннадцать!
– Отмечаешь или заливаешь?
– Маринуюсь, – с усмешкой отвечаю я, вызывая здоровый гогот дримеров.
Кабак в Волчьей Шкуре. Кажется, что бедлам, но на деле это самое тихое и уютное место во всём вирте. Шмыгающие снаружи собади не останавливают тех, кому срочно нужно похвастаться новыми трофеями или повидать старых друзей. Сегодня я здесь единственная человеческая особь женского пола. Ещё есть стриптизёрши-фурры, обитательницы мира сновидений со зверообразными телами, но они не в счёт. К тому же фурры тут на работе, пожирают неуёмную мужскую энергию, а не…
В общем, не напиваются, как я.
– Не видели мою знакомую? Такая бледная, с маленькой грудью.
Клянусь, я его убью.
– А, вот ты где, – Тварь Углов запрыгивает на стул, стоящий напротив моего.
– Оставь мою грудь в покое.
– Да ладно, что тут скрывать-то, ты же всё равно не носишь одежду.
– Подумал, посмаковал – оставь мысль при себе, – более чем услужливо подкидываю я подходящий случаю алгоритм. Но куда там! Этот лишайный не оценит.
– Плоскогрудка, угостишь меня?
Я вздыхаю.
– Официант, миску мут-дью для этого усмертия.
– Ну-с, – он лакает принесённый алкоголь раздвоенным язычком, – Что отмечаем?.. А, погоди, дошло. Разбитое сердце затапливаешь?
Вместо ответа я пью из своего стакана. Кто бы знал, что отмалчиваться так просто. К тому же это мут-дью, от него язык у меня всё равно развяжется. У этой слизи с текстурой пластилина эффект – полная противоположность медовухе. Скорость реакции не уменьшается, ноги тебя держат, вот только до изнеможения будешь плести полную околесицу – всё, что накипело. Зато потом полегчает. Вот я и закидываюсь в ожидании того самого волшебного мига.
Сначала я хотела забрести в Пустоши и поорать там в своё удовольствие, но раз Провидение послало собеседника…
– Чё хотел-то? – собирая мозги в кучу, спрашиваю я.
– Я же демон. Садист от рождения. Хочу посмотреть, как ты мучаешься.
– А. Ну это пожалуйста, – великодушно разрешаю я, дёрнув плечами.
– Расскажи мне о нём, – просит Тварь Углов.
– М… Очень милый, добрый, если коротко – моя полная противоположность.
– Уже представляла вашу свадьбу и имена детей?
Я пару секунд смотрю на него как на ненормального, потом разражаюсь истерическим смехом:
– Свадьбу?! Детей?! Меня с ним?! Ребята, слышали? Ну каков юморист! – я опрокидываю в себя штоф и грохаю посудинку на стол, в тайне надеясь подобным звуковым подозвать понимающего официанта. К моему облегчению, стакан тут же наполняется. Парень из Селефаиса умница, пожалуй, я даже готова раскошелиться на чаевые.
– Над, а Над, – в поле моего зрения оказывается пятнистая шубка циветты, – Мы с девочками решили потанцевать. Ты с нами? – она не удерживается и дотрагивается до моих плеч. Мех фурры уже слегка искрит, энергия поступает.
– Прости, Дюна, не сегодня.
– Жаль, в тот раз мы так зажгли, что едва не разгромили кабак, – она смеётся, мимолётным движением поглаживая округлившийся живот. Беременна. Вот поэтому и такая активная – выкармливает дитя.
– Решила, как назовёшь? – спрашиваю я. Циветта улыбается во всю свою зубастенькую мордочку:
– Если будет похож на папу, назову Зефир.
Занятный эксперимент. На моей памяти фурра первый раз забеременела от инкуба. Интересно, что там сейчас шевелится в её чреве.
Официант приносит мне чашечку с голубой льдинкой – для раскуривания глясары. Тварь Углов не сводит с меня глаз.
– Ну, чего упялился? – интересуюсь я, делая заветный финт пальцами, дарующий мне успокоительную палочку.
– Тебе больно, – уверенно говорит он.
– Да ну? – я делаю такую могучую затяжку, что начинает колоть в носу, – Слушай, это гениальное открытие.
– Каково это: не плакать?
– Чувствую себя как моа, – глоток мут-дью, – Ну знаешь, может, большая такая нелетающая нелепица. Здоровенная, с куцыми крыльями… Не знаешь? Яйца ещё несла огромные. Ну, понял? Вот. Я – моа. С яйцами. Смотрю на тех, кто летает, сижу в своём неряшливом гнезде и даже не знаю, что меня истребят к чёртовой матери, – этот стакан подозрительно быстро заканчивается, что за привычка подавать такую мизерную склянку человеку, решившему надраться? – Официант!!
– Не делай этого.
– Неси сюда бутылку, я праздную своё исключение из движухи! Праздную любование чужим счастьем через стеклянный купол, где я – на другой стороне и у меня нет VIP-приглашения!
Среди дримеров чувствуется оживление. Неудивительно: прямо посреди кабака хочет налакаться из горла совершенно голая баба. Скажи мне кто – я бы и сама посмотрела.
– Ик! Ох же ты, – я успеваю сделать всего один глоток. Зрение ясное, тело реагирует на команды, но мут-дью заставит меня высказать всё, что придёт в голову. Или ответить на любой вопрос.
– Наверное, ты много от него требуешь, – раздаётся густой бас. Кажется, этого парня зовут Лаки, и он очень хорош в охоте на Мигрирующих.
– Я?! Правило номер три! – с возмущением выпаливаю я, разрываясь между бутылкой и глясарой.
– Что за правило? – спрашивает молоденькая фурра-каракал.
– Как? Никто не знает правил, по которым я живу? – моему изумлению нет предела, – А, ну хотя да, они же не вытатуированы на моей заднице.
Смешок. Я всё ещё борюсь за своё достоинство, и они это ценят.
– Говори уже, – подталкивает Тварь Углов.
– Ладно-ладно. Первое: никаких богов. Второе: никаких авторитетов. Третье: никому не принадлежать и самой никогда не заявлять права.Четвёртое: не думать ни о ком и ни о чём лучше или хуже, чем есть на самом деле. Это мои мантры против разочарований, и обычно они работают. Но вот сейчас был облом, и… Дайте я закинусь, хватит уже пялиться!.. Другое дело.
– Так и как надо поступить по правилу номер три?
Не узнаю голоса. Дримеров стало гораздо больше после моего ухода, а бейдж с именем скрыт толпой.
– Всё просто. Я не могу дать ему ничего хоть сколь-нибудь ценного. Знаний моих он не хочет, тело его не восторгает, внешность – озадачивает. Так что я дарю ему самое ценное из всего, что может дать человек человеку – свободу.
– Свободу? – Тварь Углов моргает, покрывая глаза желтоватым третьим веком. Как ящерица. Занятно.
– Именно. Никакого общего жилья, никаких «я за тебя заплачу», никаких «дай помогу», никаких «клянусь, я тебе не изменяю». Он волен делать всё, что считает нужным и жить так, как ему хочется. Передо мной не надо отчитываться, не надо лететь на свидание со мной, будто это последний шанс увидеть настоящее НЛО. Не надо цветов – мне ещё отрезанных половых органов растений не хватало, бр, не надо подарков – что подарить себе я и сама знаю. Понадобились друг другу – сошлись. Не понадобились – что ж, пусть так. Никто никого не ревнует, никто не жалуется на секс на «отвали», никто никому не приедается. Каждый сам готовит и сам стирает то ли свои лифчики, то ли свои семейки. Любовь живёт примерно три года – так зачем сажать её в клетку и тыкать раскалённым прутом за каждую провинность, верно?
– Выходит, он тоже не может назвать тебя своей? – подаёт голос Дюна.
– Правило номер три, – важно киваю я, снова кидаясь на поиски дна бутылки, словно Ясон через воды между Сциллой и Харибдой, – А знаете, что самое интересное? Что ему плевать на моё предложение! Он верный! С принципами! Я не против быть второй или даже третьей – но у него отключена полигамия. А самый сок в том, что я сама верная. Ему! – дно близко, – Никого не хочу и никого не могу кроме него. Во как! А теперь что столпились, идите вон, у вас работа есть, а я допила и отчаливаю поорать в чащу. Официант! – я с притопа превращаюсь в белоснежного орикса, – Забирай свою плату.
– Можно завтра донести остаток, – предлагает парень из Селефаиса, приближаясь. Его зрачки отливают холодным золотом.
– Бери сейчас, – я подставляю шею, и он кусает меня у ключицы. На границе сна и бодрствования я вижу, как мои радости и горести текут чистой энергией вон, превращаясь в крипы. Чаевые же он выпьет сам. Он умница, заслужил.
После оплаты услуг меня пошатывает, но, благо, алкоголь не тронул силу в моих ногах. Надо бы чмокнуть взасос памятник того, кто изобрёл это пойло. А если нет памятника – высечь, а потом всё равно чмокнуть. Вот так!
– Пойти с тобой? – спрашивает Тварь Углов, отрываясь от своей миски.
– Нет, ты ведь не допил. Я заплатила. Лакай на здоровье, – я делаю ему ручкой, – Ребята, хорошей всем ночи!
И я вываливаюсь в пахнущую пеплом ночь. Волчья Шкура нашпигована торфяниками как сало чесноком, поэтому здесь если не горит – то дымится.
Аг-р-р-р!
Я оборачиваюсь. Собадь. Рыжевато-жёлтая щенная сука, высосанная почти до скелета. Соски изранены и болтаются как тряпки, на лапах вздулись вены.
Ощенилась первый раз, и малышей очень много. Выплеснула свои силы и волю в жирные комки, которые теперь терзают её неповинный живот прорезавшимися молодыми зубами.
Она смотрит на меня и напрягается, но не может скрыть потухшего взгляда. Если я нападу – она будет биться как фурия, но – о капризные боги сновидений! – до чего же она этого не хочет. Я вывалилась из кабака совсем некстати, и прекрасно понимаю это.
– Давай, – я делаю два шага в сторону, показывая безоружные ладони, – Топай.
Увидев, что я не желаю зла, она с тяжёлым вздохом плюхается на костистый зад.
– Что, тоже замордовалась быть сильной? – я сажусь следом за ней, и пепел, обосновавшийся здесь в роли песка, расчерчивает мои бледные ноги.
Рыжуха выпускает язык, покрытый мелкими язвочками. Если бы она хотела – могла бы без труда откусить мне голову. Но от меня немного пахнет скрытой волчьей сущностью, так что отчасти я «своя».
Она тоже любила, когда настало её время, а забеременев, дала ему свободу. Самки собадей сами растят своё потомство, пока то не будет готово присоединиться к стае. Такова их природа. Интересно, любит ли она своего избранника до сих пор, ловя его отражение в собственных детях, или полна ненависти, пока зализывает раны непослушным языком? Нет. Правило номер четыре. У неё маленький мозг, сейчас включенный в режиме «всё равно». Ей надо жить, а думать и сокрушаться некогда.
– На, – я собираю волю в кулак, и леплю из остатков энергии аппетитную индейку. У дримеров есть правило «я – Швейцария», провозглашающее не лезть в естественный отбор, но я не дример, я пьяна, и мне класть с прибором на их правила.
Собадь вскакивает и мелко трясётся, когда её зубы вгрызаются в толстую птицу. Из глубины глотки несётся почти человеческий стон удовольствия. Она настороженно зыркает на меня.
– Приятного аппетита, – я встаю с колен, небрежно отряхиваясь. Поворачиваюсь к ней спиной и слышу удаляющийся топот. Гляжу на неё через плечо – такую же жертву цепи случайностей, истерзанную и одинокую.
Но мне есть, чему у неё поучиться. Она живёт моментом, и сейчас ей хорошо. И у неё есть прекрасная привычка.
Она не оглядывается.
========== Из «Бестиария». Собадь (собаколошадь бронированная, эндрюсарх анамнетический) ==========
Длина тела: 3,5-4 м
Высота в холке: до 1,6 м
Вес: до 800 кг
Собади являются альтернативным вариантом волков для вирта. Образованные сплавом признаков собаки и лошади (что отражено в названии), виртуозно используют особенности обоих видов. Выносливы, настойчивы, практически всеядны: прдобно гиенам, не брезгуют самыми непримечательными частями туши вроде костей и рогов. Анатомически могут быть отнесены к копытным: четыре пальца на передних и пять на задних покрыты затвердевшими кератиновыми пластинами. Животное имеет очень крупную (до 80 см) голову и мускулистую шею, действующую как таран: окостенелый внешний череп при ударе крошит кости мелкой и валит с ног крупную добычу. У самцов внешний череп покрыт бугорками, что позволяет бодаться, соперничая за самку или территрию (в таком случае, головы противников фиксируются в одном положениии и они пытаются отодвинуть друг друга с определённого пятачка земли, не нанося друг другу увечий). Окрас чаще рыжеватый или палевый, но встречаются и коричневые, и пятнистые особи. Интересно, что существуют два чётко выраженных подвида: коротконогие и длинногогие особи. Живут и охотятся в стаях, исключая только что ощенившихся сук, которые на некоторое время уходят и растят щенков самостоятельно. Постоянных пар не образуют, после спаривания самец никак не помогает в выращивании потомства. В помёте до 5-6 щенков, но чаще 3-4.
========== Из «Энциклопедии абсолютного и относительного сновидения». Создание и распределение энергии ==========
Одной из самых примечательных черт каждого сновидца является его способность к созданию объектов из своей энергии. Обладая телом, по сути и являющимся источником мыслей и идей, дример, имажинёр или вольный ходок после определённых тренировок способен скатывать пространство в глобулы, заставляя его часть превращаться во что-то принципиально новое (широко принят термин «наколдовывать», хотя к колдовству этот не имеет никакого отношения). Именно перераспределённая и в какой-то степени мутировавшая энергия может становиться тем, что в вирте зовётся личными мирами. Созданные живые объекты зовутся криттерами сознания, и в случае, если они подходят к уже сложившейся экосистеме и могут размножаться, со временем становятся полноценным биологическим видом.
Некоторые предметы, пользующиеся большим спросом, записаны в самой памяти вирта. Так, группа имажинёров-умельцев изобрела повсеместно распространившиеся глясары – разновидность анамнетических сигарет, поджигаемых от угольного льда (поставляется в комплекте, не существует в природе) и вызывающих у курящего ощущения, сходные с употреблением очень насыщенной, леденящей ментоловой настойки. Курильщики глясар отличаются постоянно холодными руками (особенно кончиками пальцев), а в вирте их легко распознать по выпускаемым клубам дыма, часть из которого слипается в снежинки.
Наряду с созданием вещей безопасных (глясары, книги, пледы, носовые платки, продукты и т.п.) на опасные технологии введён негласный запрет. Огнестрельное и колюще-режущее оружие можно либо приобрести у местных жителей (в частности, у кузнецов или полулегендарных певцов о металлу), либо получить за выполнение сложных миссий, будучи дримером. В последнем случае выдаётся специальная карточка, позволяющая своему владельцу призвать нужный предмет в критической ситуации.
========== Конфигурация двадцать шестая ==========
Сказать, что я не ожидала того, что произошло на следующую ночь – значит, ничего не сказать. Однако с тех самых пор я твёрдо решила устраивать внезапные попойки только рядом с домом.
Итак, я просыпаюсь неизвестно где. Сюрприз!
Пасторальные зелёные холмы и смешанный лес. Оглядываюсь. Созвездия мне не знакомы. Это не моё святилище. Кажется, на горизонте виднеется Железный лес… Я что же, дотопала сюда пешком после вчерашнего?..
Выходит, что так, ибо не похоже, чтобы я пользовалась меркабой для перехода. Ноги ноют… но от чего? Я была в кабаке Волчьей Шкуры, потом поболтала по душам с собадью, потом…
Провал. Но я чувствую какую-то тревогу.
Будь проклят создатель мут-дью! Даже если я когда-нибудь и создам его статую – я тут же разобью её на мелкие кусочки, ибо этот провал в памяти точно произошёл по вине пойла.
Так, сосредоточиться. Вчерашняя ночь. Я на грани пробуждения, и…
И что?
Нет, я слишком много думаю – можно было просто открыть портал и в самом деле смахаться отсюда. Но нет же…
Мои раздумья прерывает свист пращи и попадание камня точнёхонько промеж лопаток. Боль настолько резкая, что у меня темнеет в глазах.
– Вот она!
Я быстро оглядываюсь, не давая себе упасть на колени. Увиденное может порадовать кого угодно, но только не меня.
Если ты имеешь своё мнение – готовься остаться с ним в полном одиночестве.
Если ты не только имеешь, но ещё и открыто демонстрируешь свою жизненную позицию – готовься, что найдутся несогласные и однажды предпримут попытку переубедить тебя силой.
Вот. Именно такой момент.
Религионеры.
– Оставьте меня в покое, я не желаю зла.
– Нечистая сила многолика в своих воплощениях! Покайся, грешница!
– Опять? – скорее удивляюсь, нежели испытываю возмущение я. Вечно одно и то же, – Необязательно было в меня кидаться. Давайте просто разойдёмся, пока все целы и невредимы.
– Складно говоришь, ведьма, да только нет тебе прощения! – старший из братии (всего их четверо, одна – женщина) потрясает кулаком в воздухе.
Не могу поверить, что спрашиваю, но…
– А что я сделала?
– Ты меняешь облики, превращаешься в разных тварей, но самое страшное… – существо моего пола выдерживает достойную аплодисментов драматическую паузу, – Твоё тело! Где твоя честь и скромность, где твоя покорность?! Опомнись, не то будет поздно!
– Моё мировоззрение таково, что люди тоже являются животными, – спокойно поясняю я, надеясь, что от возмущения они перестанут столь угрожающе надвигаться в мою сторону.
– Да как ты смеешь?!
– А исходя из этого, моё тело не более отвратительно, чем тело кошки или собаки. Мир сновидений – общее достояние и никому не принадлежит. А значит, здесь нет и свода законов наряду с запретами. Мне не нужна ни ваша, ни чья-нибудь другая религия. В моей системе мира нет места богу или богам. Я не пытаюсь переубедить вас – вы вправе жить в том мире, в котором вам удобно. И поэтому прошу отнестись уважительно и ко мне.
– Не будет тебе уважения, бесово отродье, пока не покаешься и не станешь вести себя сообразно порядочной женщине! Ты признаёшь свою вину?
– Моей вины нет, – пожимаю плечами я. Мышцы на ногах судорожно напрягаются. Видимо, конфликт переходит в разряд неизбежных.
– Значит, ты отказываешься признаться? У тебя всё ещё есть шанс покаяться.
– У вас всё ещё есть шанс убраться, – я прикидываю, владеет ли кто-то из них техникой наложения глифов.
Поздно.
Пора наутёк.
И…
Ну да, подкрались сзади. Классика. Я превращаюсь в мангуста, чтобы нырнуть им под ноги, а потом мчу изо всех сил, обратившись волком. Сзади творят глиф – и в следующую секунду мои лапы повисают в пустоте.
Кошка!
Тело слушается сигнала как раз вовремя, и я аккуратно приземляюсь на дно выпрошенного у пространства карьера, а мои преследователи тяжело плюхаются следом.
– Не уйдёшь!
Воздух вибрирует. Купол! Они создают купол! Чёрт!!
Я снова принимаю волчью форму и вцепляюсь зубами в энергетическую преграду, но над ней работают сразу два адепта, и она мне не поддаётся. Оборачиваюсь к ним и клянусь запомнить каждого. Вся взъерошилась, хвост словно вымпел, и какое-то время они боятся подходить, глядя на жемчужный ряд моих зубов, поблёскивающих в сумраке.
– Чего встали? Хватайте её!
То, что они смогут меня побороть – вот эти молодцы с бицепсами, как моя голова – даже не вызывает сомнений. Однако купол ещё не сомкнулся на вершине, а эти ребята любят церемониал…
Да, вот и он, долгожданный церемониал. Они суют мне в морду полуистлевшую книгу. Я сейчас что, обязана корчиться от боли? Нет, они серьёзно?!
И, в тот самый момент, когда к моему загривку тянется тяжёлая ручища…
ВЫПЬ!
Облик так быстро схлопывается в новую форму, что добытчик не успевает отреагировать и получает от меня клевок прямо в лоб. Я взлетаю, но…
У выпей есть один недостаток. Длинные ноги.
Меня швыряют наотмашь, и по волне тупой боли, охватившей солнечное сплетение, я понимаю, что их терпение кончилось. Я успеваю снова превратиться в волка, но они набрасываются на меня с такой яростью, что, будь мне нужен здесь кислород, в лёгких бы уже воцарился идеальный вакуум. Я прикусила язык, от боли слезятся глаза, но я нахожу в себе силы скалиться. Пытаюсь встать, стряхнуть, но меня держат крепко. Поэтому я расслабляюсь – ни к чему так надрываться.
Пока.
Кажется, их несколько озадачило моё внезапное успокоение.
– Грешница, – говорит главный из них, садясь передо мной на корточки. Если бы я могла, я бы с радостью откусила его самодовольные яйца.
– М? – подталкиваю к продолжению я, раздувая ноздри с видом упыхавшегося на корриде быка.
– Прими свой достойный человеческий облик, хорошенько подумай и ступи на путь истинный. Я уверен, ты найдёшь нужные слова.
Их способность надеяться до последнего изумляет меня. Но он не сказал, нужные для кого или чего именно – и я вцепляюсь в эту непреднамеренную лакуну.
– Хм… – я немного хмурюсь, недовольная тем, что ко мне прикасаются, и поднимаю на него глаза. Успокоиться. Чуть улыбнуться.
И сказать…
– «Если бы кто-то посмел сказать всё, что он думает об этом мире, для него не осталось бы здесь места. Когда в мир является человек, мир наваливается на него и ломает ему хребет. Он не может жить среди этих всё ещё стоящих, но подгнивших колонн, среди этих разлагающихся людей. Наш мир – это ложь на фундаменте из огромного зыбучего страха. Если и рождается раз в столетие человек с жадным, ненасытным взором, человек, готовый перевернуть мир, чтобы создать новую расу людей, то любовь, которую он несёт в мир, превращают в желчь, а его самого – в бич человечества»…
Они пока думают, что я пою по их души. Что ж.
– «… Если является на свет книга, подобная взрыву, книга, способная жечь и ранить вам душу, знайте, что она написана человеком с ещё не переломанным хребтом, человеком, у которого есть только один способ защиты от этого мира – слово; и это слово всегда сильнее, чем все орудия пыток, изобретённые трусами для того, чтобы подавить чудо человеческой личности».
Они поняли. Сжимают сильнее, но я успею:
– «Если бы нашёлся кто-нибудь, способный передать всё, что у него на сердце, высказать всё, что он пережил, выложить всю правду, мир бы разлетелся на куски, рассыпался бы в прах – и…»
Сильно прижали. Я хриплю:
– «И ни Бог, ни случай…»
– Замолчи!
– «Ни воля не смогли бы собрать все эти…»
– Богохульство!
– «Кусочки, атомы, кванты, из которых он состоит».
Вместе с моей цитатой в их постные мины взглянул несравненный бунтарь Генри Миллер. И я растягиваю губы в улыбке. Я смеюсь вместе с ним. Над ними.
Этого мне не простят. Но это была моя минута торжества.
И я шлифанула их Миллером, да так, чтобы помнили. Готова поспорить, они жгут его книги по выходным.
– Что решим, братья?
– Много болтает.
– Узду для болтливых женщин на неё!
– Точно!
– Мы не убьём тебя, – сообщают мне.
– Какое счастье.
– Но ты заблудилась, дитя, – его снисходительный тон отзывается уколом где-то в районе печени, – Пойми, это для твоего же блага.
– Женщине полагается больше молчать и больше слушать.
– А это тогда точно женщина? – интересуюсь я у своей коллеги по полу, скашивая на неё глаза. Если они думают, что я буду молить о пощаде – пусть забудут об этом.
Увидев аппарат пыток, я снова начинаю судорожно дёргаться и кусаю чужие пальцы, пока мне разжимают рот. В язык и губы вцепляется нечто с крючьями, щелчок внутреннего замка – и я в ловушке. Точней, вся моя голова.
Странно, но не одна я желаю прервать миг их триумфа.
Из дыры наверху появляется любопытствующая морда Мигрирующего. По треску понятно, что его сородичи уже делают на куполе собственные окна.
Наверное, все мы сейчас напоминаем голодным тварям эдакую капсулу с мясом.
По счастливому стечению обстоятельств, пробравшись внутрь, Мигрирующий сбивает с ног держащую меня ватагу, и, пока настало замешательство, я запрыгиваю на хребет твари и что есть силы пинаю её ногами.
Мигрирующий встаёт на дыбы, словно необъезженный конь, я отталкиваюсь от его шеи – и вцепляюсь в разорванное полотно купола. Оно угрожающе прогибается, словно лист желатина, но держит. Внизу религионерам, кажется, не до меня – они с визгом отбиваются от шестикрылого хищника, растеряв абсолютно все крохи своего былого величия.
По дрожанию моей зоны эвакуации я понимаю, что адепты творят защитные глифы для товарищей. Купол теперь может распластаться в любую минуту.
Я быстро карабкаюсь наверх и неловко скатываюсь на землю, из-за тяжести намордника зарываясь носом в песок. Попытка отплеваться вызывает жгучую боль, так что я только фыркаю, прочищая нос. До Железного леса рукой подать, его чаща будет ко мне милостива.
Только забредя достаточно далеко, я решаюсь приняться за намордник. Снизу, под подбородком, мокро. Что это? Маслянистое.
Не могу поверить, что это кровь. Такого просто не может быть.
Я сажусь на прохладный берег речки и методично обшариваю основной обруч. Там, где должен быть паз для ключа, меня ждёт пустота и слабое электрическое напряжение. Глиф.
Краем глаза я замечаю, что Мигрирующие поднялись в воздух, и две молодые особи перекидывают друг другу фигурку, похожую на потрёпанную тряпичную куклу. Не буду отрицать – я испытываю от этого зрелища мрачное удовлетворение.
Может быть, перед концом он просил своего бога сделать себя чем-то иным, нежели просто куль мяса. Ничего. Желудки Мигрирующих споют ему славную погребальную песнь.
Ладно, гори оно синим пламенем, но…
Откуда эта кровь?
Как далеко на самом деле они зашли? Где копнули? Дело ведь вовсе не в уздечке.
Изнутри обруч покрыт письменами. Их идеями. Я наклоняюсь, окуная в воду подбородок. Раны продолжает жечь. Это душевные раны, которые наше с Голем тело вскрывало и зализывало годами. И теперь в них снова попала шрапнель возрастом в несколько тысячелетий.
Женщина хуже мужчины, гласит эта шрапнель. Раз в месяц ты – грязное животное, не имеющее права касаться священных предметов. Ты не имеешь права контролировать то, что находит пристанище в твоей утробе и должна рожать каждого ублюдка, даже если в итоге твои паховые нервы истреплются в метёлку, а грудь превратится в два нелепых мешка для мусора. Когда говорит твой самец – ты не должна перечить. Ты не имеешь права уйти, даже если твоя любовь умерла. Тебе не нужно лезть в высшие сферы. Не нужно быть умной. Лучше живи жизнью клопа, который при малейшем изменении окружающей среды прячется под обои и боится шелохнуться.
Молчи. Подчиняйся. Тупей.
Хватит!!
Я ломаю ногти о свой намордник, который в итоге становится скользким от крови. Я так возмущена и расстроена, что не могу ни в кого превратиться. Да как они смели, какое они имели право распоряжаться моим телом?!
Кто даёт право тысячам таких, как они, делать каждую женщину каким-то ресурсом, достоянием, подобным безмозглой элитной свиноматке, которую даже не спросят, кого она предпочитает в партнёры? Подобным собаке, которая должна забыть, что она умеет лаять и кусаться и встречать каждый пинок хозяина восторженным и благодарным визгом…
Пластина ранит мой язык при малейшем движении, и после тщетной попытки откусить её от основания уздечки я разражаюсь негодующим яростным мычанием. Иной бы заплакал, но моя единственная реакция на несправедливость мира это злость, бескрайняя, как густые лавовые реки. Я принимаюсь в исступлении возить этим шлемом по земле и камням, пока не начинаю чувствовать во рту привкуса глины и опавших листьев. И тут совсем рядом со мной кто-то протяжно пыхает носом.
Этого мне ещё не хватало. Я быстро вскакиваю, чтобы очутиться лицом к лицу с собадью. Той самой, встреченной у кабака.
«А. Это ты», – одними глазами говорю ей я, садясь обратно, точней, неловко оседая на землю. Я так устала, что не до конца осознаю всего спектра возможных действий, которые могут быть осуществлены в отношении меня со стороны этой четвероногой особы.
Но её выбор меня изрядно удивляет.
Собадь опускает голову и своими костистыми челюстями бережно обхватывает уздечку. Изо рта животного несёт чем-то кисловатым, но мне ли жаловаться? Сейчас она может сдвинуться на пару миллиметров – и благополучно, без особых усилий откусить мне что голову. Но…
Дзвяньк!
Крепления не выдерживают, и я теперь могу освободиться. Правда, из-за спешки вылетают скрытые в передней части крючья, и после снятия я могу представить себе, как чувствовал себя Локи после того, как враг заштопал ему губы.
– Спасибо, – благодарю я, отплёвываясь от солёной слюны, – Ты классная.
Её небрежная силища, впалые бока и растянутые соски сейчас вместе воплощают для меня истинный облик могучей, почти бессмертной женщины, которая может преодолеть любые трудности, успевая жить, любить и дарить жизнь другим.
С позволения владелицы я осторожно глажу костяную переносицу. Тут она отступает, востря уши. Видимо, мать зовут спрятанные в чаще щенки. Оглядывается на лес, потом на меня.
– Ничего, подруга, я понимаю, выпьем по кофе в другой раз, – шучу я. Собадь виляет хвостом на прощание, и разворачивается с поразительными для животного такого размера ловкостью и изяществом. А во мне растёт и ширится буря…
========== Из «Энциклопедии абсолютного и относительного сновидения». Религионеры ==========
Сообщество крайне агрессивных и радикальных религиозных фанатиков, более всего схожее с крестоносцами времён покорения Америки. Интересно, что группа состоит из представителей разных конфессий и при этом сохраняет внутренний мир. Согласно их мировоззрению, они успеют повраждовать друг с другом после того, как смогут окончательно подмять под себя любые негативные элементы, способные предложить альтернативу их основным верованиям. В случае вылазки, завершившейся поимкой жертвы, ею занимается та конфессия, которая представляет большинство в конкретном отряде. Из-за отработанной веками добровольно-принудительной техники вербовки новых адептов сообщество постоянно расширяется.
Религионеры сохраняют нейтралитет по отношению к дримерам, так как последние следят за порядком, в том числе и в их агитационных зонах. Большинство имажинёров в их понимании практически сумасшедшие, а значит, особо не опасны, но группа живо реагирует на любое ярко выраженное нарушение «норм», принятых только ими и внезапно всплывающих на поверхность в самый неожиданный момент. Тем самым они нарушают общепризнанные, хоть и негласные правила демократии мира сновидений, однако религионеров практически никогда не судят, поскольку это чревато последствиями ещё более масштабного нарушения всех мыслимых и немыслимых перемирий.
========== Конфигурация двадцать седьмая ==========
Поначалу мне кажется, что он шутит.
– Чего-чего ты от меня хочешь?
– Хочу узнать, как бы ты рассказала о своих правилах совместной жизни тому, кого любила, – Тварь Углов так и сверкает своей фирменной улыбкой, похожей на персональную коллекцию лучших колов Влада Цепеша.
Я смотрю на своего гостя подчёркнуто внимательно, но, кажется, он не замечает моего возмущения. Прямо как ни глянь – ни следа мозгов!
Я демонстративно выжимаю губку, которой вытираю висок. Всё моё лицо словно побывало в терновом кусте. Кое-где кровоточит, кое-где опухло, и я готова растерзать всех, кто к этому причастен. От части уздечки, бывшей во рту, до сих пор больно глотать.
– Не думай, что я сошёл с ума. Я мыслю здраво.
– Моей радости нет предела, – бурчу я, – Ну и?
– Месть ведь блюдо холодное. Нужен план. К тому же, скорее всего, они снова до тебя рано или поздно доберутся. Ты должна подумать над тем, что делать. Подумать спокойно. Понимаешь, о чём я?
– Понимаю, – кивок головы говорит о неохотном соглашении.
– Поэтому остынь. Закури глясару и подари мне, очаровательному и очень голодному, новый юмористический рассказ.
А он точно демон? Что-то он подсел на лёгкие жанры…
– Ну, ежели так просят… – я леплю на щёку пластырь, укрывая особо глубокую ссадину, и иду за любимой ручкой и пачкой бумаги.
Комментарий к Конфигурация двадцать седьмая
Рассказ:
https://ficbook.net/readfic/11353195
========== Из «Энциклопедии абсоолютного и относительного сновидения». Глифы ==========
Глифы можно назвать первой известной попыткой изобретения универсального общеанамнетического языка, отголоски которого встречаются и используются и по сей день.
В вирте не существует разницы в языке, ведь любое обращение есть, по сути, трансформированная мысль, а процессы мыслеобразования протекают схожим образом у всех живых тварей. Правда, животные могут намеренно блокировать свои мысли от разумных существ вроде людей, предпочитая связываться друг с другом при помощи собственных каналов. Однако с развитием системы возникла необходимость в создании письменных носителей информации, в частности, книг. До изобретения очков-дешифраторов, позволяющих без труда уловить мысль, излагаемую автором в труде, хоть бы и написанном на его родном языке и чужом для читателя, была предпринята попытка создать так называемый «ангельский язык»; этим занялась группа мистиков и лингвистом, среди которых были специалисты по иероглифам. В итоге был создан грандиозно сложный алфавит, в котором для каждого имени собственного благодаря тасовке составных частей «букв» создавался свой персональный глиф. На глифах было удобно записывать многостраничные заклинания, и вскоре многие демоны создали свою тёмную магию, основанную на нанесении противнику печати с приказом, например, «блокировать», «стой», «заперто». После такого успеха появились даже персональные гербы с собственным, записанном в виде глифа, именем; мода сохранилась и по сей день.
Считается, что в древних библиотеках всё ещё хранятся результаты экспериментов со звучанием и написанием, что в купе с рычащими и чуть певучими демоническими заклинаниями позволяет вызвать существ невиданной мощи, от чьей поступи способен содрогнуться весь мир сновидений.
========== Конфигурация двадцать восьмая ==========
– А может, ты просто объешься перед сном шоколада? – в голосе Твари Углов слышится какая-то щенячья тоска, когда он топает со мной на границу города.
– У меня творческий кризис, – я не сбавляю шага и полна решимости как ледокол в Арктике, увидевший на горизонте открытое море, – И у меня есть возможность сходить туда, где редко кто бывал. В Инкубатор я не сунусь. И вообще, тебе какое до меня дело?
После стычки с религионерами и того абсолютно мимишного рассказа я никак не могу избавиться от мысли, что моя жизнь понемногу превращается в абсурд, и всё, что я могу – это сидеть в первом ряду и лениво листать программку сего действия. Чего он там ноет?..
– Такое, что я останусь без дармовой еды. И как бы меня тут не схлопнуло вместе с городом, если тебя сделают детским питанием для детёнышей Мигрирующих… Втопила и не слушает меня, вот же чёрт!
– Не схлопнет, тут всё равно есть Голем, – я подозрительно оглядываюсь. Мне ещё не хватало, чтобы эта дурында держала меня за ногу перед порталом. Что за драматический театр я тут развела?!
Я дотрагиваюсь до шрама. Это будет моим штрих-кодом для попадания в Мир Тысячи Ходов. Это складчатое пространство, в котором отражаются сны всего живого на Земле. Так говорят. Я же хочу выяснить, что да как там на самом деле. И набраться вдохновения, конечно же.
– Вали, – наконец сдаётся Тварь Углов и оббегает меня полукругом, – В конце концов, если ты вернёшься с идеями, мне будет что поесть.
– Ты соображаешь, – хвалю своего гостя я, делая ряд пассов, которыми столетиями нельзя было ничего открыть.
Войти в Инкубатор не составит труда – но выйти из него или дойти до другой стороны практически невозможно. В одном месте у Мигрирующих дети, в другом – кормовая база. Им есть, что защищать, и осуждать их не за что.
Открывается. Подозрительно искрит, но проход есть. Отлично.
Я делаю глубокий вдох – и ныряю в новую реальность.
И…
Ноги погружаются в нечто, похожее на столбики из сыра моцарелла. Это растение пружинит и ненавязчиво светится в синевато-зелёном спектре.
Несмотря на название, пространство кажется маленьким и довольно уютным. Небо бездонное и чёрное, на нём нет ни одной точки. Ни одной звезды или облака.
И тут рядом со мной что-то вспучивается. Я отхожу на всякий случай, чтобы посмотреть на то, как из-под травы показывается сфера, похожая на воздушный шарик. Я что-то слышу.
…отчёты…
Да, так и есть.
– Вы не составили отчёты! Когда будет готово, я Вас спрашиваю?!
Могу поспорить на что угодно, что в самом мире царит полная тишина. Значит, я связалась с сознанием, сотворившим этот сон.
Вот, значит, как. Я в мире снов, сознание носителей которых не способно на походы по вирту. И я только что оказалась в реалиях служащей средней руки, которая видит кошмар со стопкой бесконечных бумаг и подгоняющим к подвигам начальством. Я присматриваюсь – и сквозь оболочку пузыря вижу жалко скрюченный за столом хрупкий силуэт. Плохо. Чем сон нестабильнее, тем легче Мигрирующим пробраться в её подсознание и начать пожирать страх.
Сзади намечается ещё один пузырь, и я понимаю, откуда он берётся – так надуваются стебли той самой странной травы, что встретила меня на входе в этот мир.
– Уфр.
Мне навстречу небрежно ковыляет создание, похожее на муравьеда. Оно задумчиво проводит языком по промежуткам между травинками. Местный, я полагаю. Надо будет потом его зарисовать. Падальщик, ест жухлую траву, освобождая место для свежих ростков. Очень сомневаюсь, что он кажется аппетитным для Мигрирующих Охотников, не то с его медлительностью и неповоротливостью он уже давно был бы съеден. Однако в этом месте он похож на банку шпрот, по непонятной причине оставленную среди шикарного стола, полного чёрной икры, рябчиков и трюфелей. Подфартило парню, что сказать.
Кстати об Охотниках… Нет. Никаких хлопков крыльев или голодных воплей. Судя по всему, подфартило и мне. Я делаю пару шагов – стебли травы не хрустят.
Так что я просто пускаюсь в странствие по этому необычному уголку вирта.
Снов людей больше всего; меньше всего снов крыс и кошек, да некоторых птиц вроде воронов: они ходоки от рождения. Мне случалось видеть их в самых неожиданных местах, небрежно чистящих шерсть или перья, пока вокруг разрывается пространство или идёт охота на колоссальных чудищ. Пожалуй, есть какое-то название для дримеров-животных. Надо как-нибудь выяснить.
Сны людей вызывают у меня печаль.
Очень часто это просто отголоски рабочего дня и его проблем. Отчёты, смены, встречи, надрывающийся телефон. Если оболочки их дрём истончатся до предела, любому Мигрирующему даже не придётся прилагать особых усилий, чтобы проникнуть внутрь.
И вот, когда мне уже кажется, что ничего интересного здесь нет, я нахожу чудо.
Сфера переливается, будто светлячки под матовым стеклом. Там нет слов. Это чувства. Эмоции. Страх, робость, эйфория и…
Любовь. Это первая любовь подростка. Я знаю, что это всего лишь недооформленный сексуальный импульс, но эта наивность и отсутствие опыта, эта едва осознаваемая радость, эта сладкая щемящая боль наполняют меня восхищением.
Мне это незнакомо. Моё тело не влюблялось так рано. Жаль, что этого не случилось. Возможно, такая любовь стала бы приятным воспоминанием, а не зудящим шрамом глубоко внутри… Ну так тут не попишешь – каждому своё.
От снов молодой матери меня накрывает удушающей волной. Страх, счастье, сила. И залитый опиатами мозг. Боюсь представить, через что она прошла. Её сфера исчезает очень быстро, видимо, проснулось чадо. Ей предстоит пережить ещё огромную вереницу прерванных дрём. А я просто пойду дальше.
Животные. Собакам снятся запахи, летучим мышам – эхо-копии их брачных партнёров. Птицы и звери не подавляют своих желаний, и в их снах вьются мечты о еде и спаривании. Я вижу сон кобелька таксы, в котором отчётливо мелькают длиннющие тонкие ноги. Борзая. М-да…
Ходя погодите, если она выроет яму и распластается…
От решения столь интересной задачки меня отрывает хруст.
Не может быть. Я стояла на месте и не шевелилась. Это не я.
Звук повторяется. В следующем ряду от меня по одному из снов неторопливо карабкается крупная гусеница, чёрно-коричневая, с ярким ирокезом красных волосков на хребте. Это скребут её коготки.
– Куда же ты, сломаешь, – я осторожно беру её на руки, и по могучему выдоху у моего левого уха понимаю очевидную вещь.
Если время охотничье, а хищников нет – значит, это время чего-то гораздо более опасного.
Поворачиваюсь.
И крупного!!
И я держу его ребёнка.
Ибо передо мной поистине колоссальный мотылёк, который стоит вертикально, опираясь на задние лапы.
В дневник, если выживу: оно гермафродит, как ни странно, млекопитающее, а его крылья скроены из клочьев чистого пространства.
Открывается пасть. Комплектов зубов больше одного. Это ротовой аппарат пиявки, скрещенный с бензопилой и мясорубкой.
Ну какие молодцы Мигрирующие, что террорят мир сновидений, сбегая от такой образины!
От металлического скрипа это зубастого измельчителя внутри у меня всё съёживается. Гусеница же пригрелась, и, судя по всему, решила кошечкой лежать у меня на ручках до тех пор, пока их не разорвут на лоскуты вместе с остальным телом.
– Я не желаю зла, – как можно чётче говорю я, пытаясь сделать шаг назад. Нет. С собадями срабатывает – но не с этим существом. Чёрт!
У меня остался только один безумный план.
Я хватаю детёныша за яркий шиворот.
– Твоё, а?!
Эта дрожь и почти неуёмное желание кинуться, этот угрожающий импульс, родившийся раньше любого человеческого языка. Звук вертящихся челюстей.
Рукой, заведённой за спину, я делаю краткие пассы, буквально вымаливая у пространства портал. Гусеница начинает недовольно извиваться, и я перехватываю её половчее. Сейчас.
– Так забирай!
Громадный мотылёк приседает от неожиданности, когда я бросаю его чадо прямо ему в лапы, и, пока он не успел опомниться, ныряю в как раз вовремя открывшийся проход между измерениями.
Переливчатокрылый ужас остаётся в своём мире.
А я…
– Ух! – Тварь Углов подскакивает от неожиданности, когда я приземляюсь на траву неподалёку от его лежбища, – Ну и как оно?
– Мотылёк, – бормочу я, приподнимаясь и как-то неловко плюхаясь рядом.
– Какой ещё мотылёк? И что это за гадость у тебя на руках?
Я туго соображаю, что он говорит, но, поняв, принимаюсь рассматривать пальцы. На них какой-то млечный искрящийся сок.
– Видимо, это то, чем была испачкана гусеница, – я принюхиваюсь. Пахнет приятно.
– Да ты что?! Значит, совпадает! О, дай мне попробовать! – Тварь Углов бросается к ближайшей ладони, но я останавливаю его:
– Нет уж. Не раньше, чем ты объяснишь.
– Проклятье!.. Ладно. Это легенды, но… Эти твари, которых ты назвала мотыльками, высасывают сны. Как вампиры.
– А… – мне становится понятно присутствие муравьеда в этих пузырчатых галереях. Выходит, они с мотыльками элементы одной пищевой цепи. От челюстей такой огромной зверюги пустые сны лопаются, а муравьед поедает остатки, – Нет, стоять! Что у меня на пальцах? – я ловким щелчком в очередной раз отпихиваю от запястья хитрую морду.
– Вот дура из дур! – он возмущённо притоптывает передними лапами, словно взбунтовавшийся пони, – Если волчица кормит волчат, её молоко – это плоть и кровь. Если ослица кормит ослёнка – это кора и трава. А здесь…
– Сны, – я удивлённо растираю в пальцах мерцающую капельку и поворачиваюсь к своему собеседнику, – Как насчёт попробовать вместе?
– Да делай что хочешь, только и мне!
Я с опаской облизываю палец… и ничего не происходит. А потом в моём горле словно поднимается штормовой ветер. В мозг вгрызается холод. Тепло. Дрожь. За орбитами моих глаз пересыпают зерно. Рядом облизавшая всю мою руку Тварь Углов конвульсивно катается по земле, совершая ломаные движения, словно вышедший из стоя паяц.
Бумага. Чёрным по белому. Печати. Перфоратор. Занюханный розовый халат. Полуфабрикат в микроволновке. Начальник и секретарша.
Невысказанное: гнев, похоть, страдание. Дождливый день. Серые города. Беспощадный будильник. Цвета! Синий и фиолетовый. И их снова нет. Зябко, зябко, снова тепло, озноб…
Я прихожу в себя, лёжа на боку и истошно трясясь, словно эпилептик.
– Ох же ты… – только и могу произнести я, приподнимаясь на локте. Кажется, на моей коже вздыбилось всё до последнего волоска.
– Эй, – тихо окликаю я Тварь Углов, – Ты в порядке?
Нет ответа.
– Изволь не умирать до тех пор, пока сам не выкопаешь себе яму. Я тебя хоронить не буду, – предупреждаю я, чётко различая, как он дышит. Кажется, жадность сыграла с ним злую шутку. Он тихонько ругается, вставая на дрожащие лапы.
Я внимательно осматриваю правую руку, не доставшуюся Твари Углов, и, найдя ещё капли, собираю их и запаиваю в изящный сосуд.
– Ещё! Есть ещё… – его шатает, из пасти течёт слюна, а глаза больше обычного и блестят отполированным гематитом.
– Я это спрячу. Сильная штука.
– Нет! Отдай мне!!
Ампулка исчезает в миллиметре от его мчащегося напролом носа, и он неуклюже тормозит, покачиваясь при повороте:
– Чёртова сволочь…
– Алкаш, – парирую я, – Успокойся.
– Я найду это!
– Ты не знаешь места, в которое я его отправила. Остынь. У меня есть кое-что получше.
– Да ну? – он подозрительно прищуривается.
– Да. Гляди, – я скатываю у груди пушистый шарик, – Ко мне вернулось вдохновение. Хорошенький, а?
– Я пока его не прочёл, – капризно шевелит хвостом мой гость, – Он должен быть не хуже мотылиного молока, так и знай.
– Я буду творить достаточно долго, чтобы этот проклятый вкус выветрился и из твоей пасти, и из твоей памяти.
– Совсем чокнулась? Не смей!.. Эй ты, двуногое недоразумение! Ты там что, смеёшься?! Не вздумай работать долго!
– Так уж и быть, – нарочито лениво повожу плечом я, – Только неплачь.
– Не дождёшься!
Обожаю его бесить! Но обещание есть обещание. Так что…
Комментарий к Конфигурация двадцать восьмая
Рассказ:
https://ficbook.net/readfic/11404603
========== Из «Энциклопедии абсолютного и относительного сновидения». Структура вирта ==========
Может быть самой что ни на есть разнообразной, зависит от миров, входящих в выбранный кластер и длительности их сосуществования. Сам вирт аморфен, но его составляющие чаще имеют устойчивую, подчас даже уникальную структуру. Нестабильные миры разрушаются; стабильными являются те, что хоть в какой-то степени подчиняются или максимально приближены к законам физики. Благодаря гибкости и одновременно устойчивости мировых оболочек, они способны выдержать как большую нагрузку, так и, подобно клеточной мембране, исцелиться после разрывов Мигрирующих и ожогов от порталов. Иногда миры налаживают между собой тесное взаимодействие, и тогда животные могут без проблем перемещаться через практически незаметную «стену». Водные просторы, как правило, вовсе не разделены никакими барьерами, и автономность самой разнообразной жизни успешно обеспечивают многочисленные подводные течения.
В целом сложно что-то сказать о структуре вирта в целом; нет такой точки пространства, которая позволяла бы увидеть всю его колоссальность. Однако предполагается, что в целом мир сновидений аморфен и слипается в сеточки вроде того, как растут мозговые нейроны с их сложными межклеточными связями. И, как и мозговые клетки, вирт не растёт только в длину и ширину: встречаются миры, на небесах которых отражаются жители верха.
========== Конфигурация двадцать девятая ==========
Когда я врываюсь в Шпиль и вижу, как подскакивает от испуга мой гость, на секунду кажется, будто это сама моя злоба подошла и пнула это белёсое тело.
– Где она?!
– Во имя кошмаров, кто?! – Тварь Углов непроизвольно съёживается.
– Голем!! – реву я с яростью и отчаянием мастодонта, попавшего в смоляную яму, – А ну покажись!
– Дела семейные… – недовольно ворчит низший демон, но, встретившись со мной взглядом, тут же жалеет, что не может запихать свои слова обратно в глотку.
Я обыскиваю подвал, подсобные помещения и кучи хлама. Можно подумать, она испарилась. А ведь я почуяла неладное, когда она не встретила меня после вчерашнего похода в запретное место, хотя в иное время бы с удовольствием посопела, опёршись об моё плечо.
Неужели она вышла за пределы Шпиля? И это с её-то поистине циклопическим домоседством?
Так и есть. Я застаю её на пустыре. Увидев меня, Голем собирается бежать, но я хватаю её за пушистый хвост и немедля опрокидываю навзничь.
– «Хочу быть друзьями»? – медленно и угрожающе произношу я. Она тут же поворачивает голову набок, будто отгораживаясь от этой фразы.
– Ну нет, не прокатит! – я готова заорать в любую минуту, – Ты знаешь, о чём я. «Друзьями»! Серьёзно?! Я и представить себе не могла, что ты настолько тупа и наивна!
Естественно, после попойки в Волчьей Шкуре я не могла руководить носителем, поэтому временно отдала наш костно-мясной механизм в распоряжение Голем. Думала, она будет вести себя тихо и смирно, ведь, по идее, воспоминания о залитом кровью Шпиле ещё должны быть достаточно свежи… И что я вижу? Она полезла на рожон!
– Чем ты думала, делая это?! – я прижимаю хрупкое, но полное протеста тельце к земле, – Как можно хотеть новой боли?! Или – нет, точно? – я саркастически усмехаюсь, – Ты думала, если втереться в доверие, рано или поздно… Нет, правда? Ты думала, его решение изменится?
Она молчит, по-прежнему смотря куда-то вбок, и, видно, представляя, что я перестала существовать в этой реальности, а мой голос ей только чудится.
– И тебя пожалели, – я беру её за подбородок, стараясь повернуть к себе, – Да, пожалели, как блохастого дворового котёнка. А ты поверила, что смогла что-то пробудить… И вот он – новый щелчок по носу. Мы едва-едва выдернули нашего носителя из юдоли страданий – и ты заставляешь его сунуть пальцы в дверной косяк. И это в тот момент, когда нам грозит опасность, появились враги, я думаю, что с этим делать, а ты… Как успехи, кстати? Чего замолкла-то?!
«Он по-прежнему… хочет быть друзьями»
Мой смех вылетает наружу с громким «Пха!», будто петарда.
«Не потому, что презирает. Не потому, что жалеет»
– Не поэтому? В самом деле? Уж не думаешь ли ты, что мы зачислены в почётные ряды «а, с этой я всегда успею»?
«Он хочет быть друзьями» – в ментальном голосе Голем появляется по-детски упрямая настойчивость.
– Заладила, будто заело что, – моя левая рука перемещается к её горлу, – Только не надо разыгрывать передо мной невинность. Мы две части единого целого, ты знаешь меня, а я – тебя. А значит, бессмысленно юлить. Говори, что задумала.
Она молчит. В моей груди ворочается ярость:
– Да, война нам не нужна. Это слишком хлопотно. Но есть прекрасная тихая ненависть, которая делает сильнее!
«Ненависть… убивает»
– Ой, да что ты такое говоришь? Думаю, тебе пора к религионерам. Они вечно знают, кому и как себя надо вести. Можешь собираться прямо сейчас!
«Твой носитель – мой носитель»
– Да? И что ты делаешь для этого носителя? Заставляешь его унижаться, а вечерами реветь в подушку? Вообразила себе «филиа»? А это забавно. Представляешь, однажды он будет рассказывать нам, как влюбился… Не смей кровоточить, я не закончила!.. Да-да, будет петь нам в уши, какая она потрясающая, просить совета, сбивать мандраж перед свиданием… Ведь мы «друзья»! Чёртовы друзья!!
Голем перехватывает мою руку, и глаза начинает противно щипать. Не сейчас, не сейчас…
– Ты не находишь подвоха в моих словах? Согласна? Не хочешь сказать, что у него уже есть девушка? Или уже поняла… – на моих глазах появляется предательская слёзная плёнка, – Что наш так называемый «друг» соврал о другой, желая отмазаться! Вот как он хочет дружбы: даже начинает её со лжи!.. Скажи хоть слово против!.. Нет?.. Слушай, а вдруг, если мы и дальше продолжим игнорировать собственную боль, поддерживая при этом так называемую «дружбу», однажды нас пригласят на свадьбу? Вот потеха-то будет! Не находишь? – щёку перечерчивает мокрая дорожка, – Возможно, будем сидеть где-то рядом, есть торт и все дела, а? Улыбаться, кланяться – а дома обнимать холодную подушку. Нам предстоит всю жизнь разыгрывать радость и бурное веселье, так что… – проклятье, я начинаю шмыгать носом, – Ты сделала правильный выбор, сестра. Так мы будем обречены ещё несколько лет репетировать дешёвую беззаботность. Плевать, что мы умираем изнутри, – над нашими головами сгущаются тучи, – Главное, чтобы были счастливы окружающие и бессердечный лжец, которого… которого…
Нас освещает молнией.
«Мы любим» – одними губами произношу я, но Голем видит, и я не в состоянии сдержаться. Не выношу, когда видны мои слабости, и…
На лицевом диске Голем запечатлевается звонкая пощёчина. Когда я осознаю, что натворила, она что есть силы выворачивается и бежит прочь.
– Постой! – кричу я, но поздно. Кажется, я до сих пор ощущаю её руку на своём запястье. Начавшийся дождь стекает по мне, под ногти забивается грязь… Грязь?
Лапка Голем была грязной. Что эта девчонка делала на пустыре?.. Я слишком расстроена, чтобы думать об этом.
Я задираю голову и взбешённо кричу, показывая клыки – на дождь, на купол, на несправедливость, на то, что не в силах изменить и от чего страдают мои самые близкие. Слёз нет. Крови тоже – это не мои функции. Я должна быть сильной. Старшей. Разумной… И мне предстоит просить прощения, как бы ни было тяжело.
Я стираю с лица слезинку. В ней не больше смысла, чем в конденсате.
– Я хочу, чтобы ты кое-что сделала, – ко мне подходит Тварь Углов. Конечно же, он всё видел.
– Что? – безжизненным голосом спрашиваю я.
– Нырни на самое дно своего отчаяния. Сделай во сто крат хуже – и не найди выхода. Заяви о своей боли и о своих желаниях. Через рассказ.
– Хорошо. Я дам тебе такой рассказ, – я клоню голову вниз, чувствуя, как мокрые волосы налипают на разгорячённый череп.
– В таком случае, вручи его мне, останови дождь, и, в конце концов, подбери сопли. Так или иначе, придётся жить дальше.
Спустя какое-то время я отдаю ему рукопись и сажусь рядом на любимые яшмовые плитки. Со слипшихся от воды прядей на листы бумаги капает, и кажется, будто я изобрела свой собственный способ плакать.
Непогода под куполом разворачивается в полную силу. Если так и дальше пойдёт, придётся открывать аквидуки.
Я сделаю это. Потом. Сейчас я просто вспоминаю рассказ.
Комментарий к Конфигурация двадцать девятая
Рассказ:
https://ficbook.net/readfic/11861917
========== Конфигурация тридцатая ==========
– Я хочу стихи! – орёт Тварь Углов с лестницы, стоит мне только появиться в Шпиле.
– А я хочу розового пони с крыльями! – ору я ему в ответ. Совсем уже обнаглел, личинка недоделанная. Нарывается на отпор – получит.
С его стороны было крайне великодушно дать мне денёк отдыха после случившегося. Я хотела извиниться, но Голем умудряется до сих пор не попадаться мне на глаза. Поэтому я, чтобы успокоиться, принялась сортировать свои записи о вирте. И вот стоило мне расслабиться – как в Шпиле нашёлся страшно голодный демон.
– Ну что тебе стоит? – начинает ныть он, пока его когти цокают по ступеням.
– Это не моё искусство.
– Ещё как твоё!
– У меня выходит крайне посредственно, – я пожимаю плечами, – И из-за тебя я не хочу горбатиться.
– Погоди. Я находил здесь зародыши стихов. И их было много.
– Выблёвывала несчастную любовь. Всего-то. Это меня поэтессой не сделало, – я вытряхиваю на стол сумку набросков, начиная сортировать их по папкам.
– Ну por favooooor, – он нагло вьётся у моих икр, – Это же просто. Ты ведь умеешь играть в буриме, верно?
– Умею, – отвечаю я.
– Так давай сыграем!
– Ты чего-то налакался, что ли? Или самку хочешь? – я пытаюсь нашарить его шиворот, чтобы проверить, но я не зря имею дело с Тварью Углов, и он выворачивается без особого труда.
– Над, ну пожалуйста!
– Тогда у меня условие, – говорю я, – По строке. Не сможешь ответить – и ты затыкаешься, оставляешь меня в покое и даёшь мне заниматься моими делами. Уговор?
– Ха! Это запросто! – он хвастливо выпучивает тощую грудь, и, запрыгивая на мои бумаги, деловито топчется по ним, – Предлагаю переосмысление классики. Я начинаю: «Не возбуждай меня без нужды…»
– «Не то ты будешь на полу»! – почти сразу же выпаливаю я, да так, что мой собеседник конвульсивно съёживается.
Какое-то время он судорожно дышит словно вытащенный с глубины карась, потом бормочет «Твою мать, оригинально!», и, поджав хвост, послушно топает в угол.
В Шпиле повисает тишина. Раскладывание бумаг уже не кажется мне таким увлекательным делом.
– Твой… твой носитель всё ещё страдает? – тихо спрашивает он. От такого проникновенного тона я вздрагиваю. Со вздохом ставлю папку на место:
– Есть такое. Некоторые мысли… просто не уходят. Не получается не верить. Мы спотыкаемся о собственные правила. Они работают, но легче не становится. Никто в этом не виноват, но… Так сложно не спрашивать «почему»…
– Куда ты? – он замечает моё передвижение.
– Ты хотел стихи, – улыбаюсь я, – И сам говорил, что разбитые сердца самые вкусные.
– А… Мне очень…
– Да брось. Ты же демон. Не раскисай из-за такой ерунды, – я роюсь в стопках черновиков, – Вот тебе несколько. А я ухожу. Думаю, я знаю место, способное подлечить мои раны. Жаль, что тебе придётся прочесть такую посредственность, но ты сам этого захотел.
– Они не так уж и плохи, – отвечает Тварь Углов, осматривая помятые листы, – А что за место такое?
– Дело даже не в месте. Дело в Леди Дорог.
– О… – он восторженно прищёлкивает языком, – Надо быть очень быстрой, чтобы догнать её ездового зверя.
– Знаю, – я творю портал, а мои задние ноги вытягиваются, пальцы превращаются в копыта, – Ведь это я его создала.
– Облезть можно.
Уж не знаю, о чём он – о моём лошадином облике или о животном Леди, но, стоит мне исчезнуть в портале, как он утыкается носом в стихи…
Лис, змей и ворон
Я увижу твой след на рассвете,
Тонкой строчкой в саду, между трав –
Ясноглазого белого лиса –
У богов лишь такая расцветка.
Здесь ты встал – видно, что-то заметил;
Там – охотился, уши прижав…
Мне казалось, что ты – очень близко,
А в ответ мне – звон лисьего смеха.
Я увижу твой след на закате,
Тонкой строчкой в саду, между трав –
Темноглазого белого змея –
Словно жемчуг твоя чешуя.
Шелуха моё синее платье
И проклятье – диковинный нрав,
А лицо – из графита камея.
Уже поздно что-либо менять.
Я увижу твой след в ночи лунной,
Когда страсти мне грудь растерзают –
Ярокрылый взъерошенный ворон
В изголовье постели моей.
А на утро, в сосуде чугунном,
Что обычно главой называют,
Я услышу зов призрачный сонма
Неродившихся диких идей…
Я проведу две полосы
Я проведу две полосы,
Укрыв себя в объятьях мрака.
Я – непокорная собака
И слушатель сонат грозы.
Я проведу две полосы:
И тень, и кровь – в ночи всё чёрно.
Я морщу нос, так дико, вздорно,
И будто чувствую усы…
Не для меня ласк тёплых сети,
Не для меня цветущий луг,
Не для меня ты, верный друг,
Не для меня – поток столетий.
Я отверну своё лицо,
Ведь я не знаю, что здесь слёзы,
А что – слова из тёмной прозы…
Я отверну своё лицо…
Мне надоел поток людей,
Интриги, жалобы и стоны.
Что плотоядные вороны,
Что люди – всё едино мне!..
Две полосы проведены.
Настало время видеть сны.
Всё это
Будоражащий взор. И искомканы звуки.
Плоть нежна, как арбуз. У небесной реки
Я вопила, смотря на дрожащие руки,
Отвергая дары одинокой тоски.
Искромсала ткань снов, будто что-то искала.
И хребет поёт песни – натянутый лук.
Верховой я пожар. Я всё ем – и мне мало.
Упоителен сердца встревоженный стук.
Так отчаянно стать пробудилась у вьюги –
«Дай любви мне! Тепла!»… Крик сорвался в ночи.
Грязь и пепел. Слеза. Будто в ведьмином круге,
А ты учишь меня: «Потерпи. Замолчи».
Распускается боль, как цветок аконита,
Ядом страсть пробежала до самых зубов.
Я истерзана. Склеена. Снова разбита,
А ты просишь всё это сажать на засов.
Не умрёт
Я не своя. Ничья.
Не подхожу к чему-то. Почему-то.
Сияет кровь рубином на песке
И шея стёрта – где же тот ошейник?
Ищу его. Не нахожу. Брожу
Средь тысячи миров – в каком я дома?
Мне кажется, я с вами незнакома:
Не бойтесь – то улыбка палача,
Что променял забвенье на минуту,
Которую прожить решил в тоске…
О, право, право… Где же тот ошейник?
Взрывается мильонами частиц
То, что когда-то сердцем называлось…
Ну а теперь – сверхновая. Теперь
Во мне такого вовсе не осталось.
И словно жду, что мне вот-вот вручат
Диплом, иль премию, а может – орден Лютой.
Я вывожу в грязи победный скетч
Самой собой – ведь здесь я распластаюсь
И задержу дыханье… Мой обман!
А вечер – отвратителен и прян.
И, как вампир, я страстно жажду ночи.
Союз с былым мой крайне непорочен –
Вот-вот подам заявку на развод.
Теперь – ничья. И раньше я ничьею
Как кажется, ни разу не была.
Стекает с пасти алая смола,
И ноги заплетаются, уставши.
Прими меня, мой лес, архангел павший!
То тварь твоя скучает по тебе!
Манили лишь ошейники и цепи –
И в плен я не сдалась, но всё равно мне горько,
Я умираю. Сколько, лес мой, сколько
Должна просить? Молить, гадать…
Так где же эта огненная стать
И мех узором молнии на теле?
Я лишь прошу о моховой постели…
И треск сверчков о свадьбе пропоёт,
И здесь моя Вселенная сгниёт.
Прах к праху, и мелодия пустот –
Хотя волчица, может, не умрёт.
Свободна
Опалите огнём мои мышцы,
Разотрите в прах горестный смех.
Поднимаю я голову выше,
Убивая дрожание век.
Мне стенать или плакать нет толку,
Может быть, погорюю во сне.
Выстригайте же рваную чёлку
Из всего, что осталось во мне!
Я свободна, я снова ликую,
Я так жадно, со свистом дышу.
И от стужи я жду поцелуя,
У Вселенной я благ не прошу.
Не молитесь; желайте удачи.
Не волнуйтесь – я алкаю жить.
Что ж. Добра тебе, милый обманщик,
Ну а я – постараюсь остыть.
========== Конфигурация тридцать первая ==========
Такт. Такт. Такт.
Где-то далеко у моего носителя немного учащается пульс, пока я, его воплощение в мире сновидений, бегу по следу ушедших далеко вперёд рельсов.
Я белая лошадь с чёрной и короткой, словно у зебры, гривой, но зато с роскошным хвостом, развевающимся позади мятежным стягом. Эта часть вирта залита солнцем, и земля сухая, словно задубевшая кожа. Самое то для копыт.
Вот он. Поезд Леди Дорог.
Я прибавляю ходу. Главное, не сбиться с такта. Копыта чуть более изящная штука, нежели волчьи лапы, и я всё ещё привыкаю к этому виду конечностей.
Вокруг меня, слева и справа, начинает виться золотистая пыль. Демоны движения, полуприрученые звери Леди. Они бесформенны, но едят энергию передвижений самых быстрых существ или механизмов. А я догоняю поезд, так что трое, а то и четверо начинают плясать, превращаясь в подобия меня. Один даже смог считать человеческий облик, и теперь размеренно бежит у окон поезда.
Что это? Он изображает меня нарочно?
Так и есть: Леди придумала способ узнавать, кто идёт в гости. Одна из дверей открывается, выплёвывая лесенку. Поезд не сбавляет хода. Собственно, я и не жду от него ничего такого.
Нужно что-то юркое. Я становлюсь горностаем. Дыхание перехватывает от изменения массы, но вот я уже повисаю на поручне. Маленькие лапки заменяются человеческими руками, и я залезаю внутрь.
Тут мало что изменилось со времени моего последнего посещения. На стенах висят красивые светильники в форме экзотических резных листьев. Я иду вперёд по ковровой дорожке цвета говяжьей мышцы с золотистой лентой по краям.
– Эклипс, – ко мне поворачивается точёная головка, обрамлённая крупными кольцами золотистых кудрей.
– Леди, – я чуть заметно, по-дружески, кланяюсь.
Она и её свита сидят в купе и потягивают чай. Всё в том же составе: сама Леди Дорог, её пожилой дворецкий и мальчик десяти лет, серьёзный не по годам. Если Леди не предоставит этому малышу убежище в своей мобильной крепости – и орды дримеров не хватит перестрелять все кошмары, наштампованные его подсознанием. Не ребёнок, а атомная бомба. Мигрирующие бы его до полусмерти зализали от радости.
Про дворецкого же я не знаю ровным счётом ничего, кроме того, что он всегда молчалив и услужлив. Ну и его лицо ещё ни разу не потеряло невозмутимого выражения, кто бы не являлся сюда за утешением.
Леди в лёгком белоснежном платье, которое очень идёт к её загорелой коже. Она улыбается, легко и приятно:
– Садись, дорогая.
– Вы не будете так любезны?.. – нарочито вежливо спрашиваю я самого младшего из компании.
– Обойдёшься, нудистка чёртова!
– Ты потрясающий, – я с усмешкой ерошу тёмно-русые волосы уворачивающейся молодой особи.
– Он до сих пор не нашёл ответа на свой вопрос, – мягко говорит, почти мурлычет Леди, – Кев, ну что тебе стоит спросить Эклипс?
Он дуется и отодвигается. Потом, поняв, что я намерена прилечь, уходит на другую полку.
– С прошлого раза, как мы виделись, я стала отражать моё любимое имя, – делюсь с Леди я, кладя голову ей на колени.
– Да, я вижу, – она осторожно касается пальцами моего шрама на бедре, – Укус Мигрирующего. И как подходит… Что ж, пора определиться, чего ты хочешь на этот раз.
– Забвения, – почти что шепчу я, – Мне нужно воссоздать… Нет. Мне нужно сделать то, чего не было. Я могу и сама, но твои иллюзии правдоподобнее моих. Ведь это ты – та, что дарит утешение всем жаждущим путникам. Я прошу сон во сне. Я хочу снова уметь плакать.
– Тогда просто расслабься, – Леди Дорог кладёт руку на мой разгорячённый лоб, – Закрой глаза. Вслушайся в перестук колёс, в песню рельсов. Видимо, дела серьёзные, раз ты пришла не в оговорённый день… Засыпай, засыпай, молодая демоница, пожелавшая увидеть неведомый Кадат. Спи…
Я снова там, где всё началось и закончилось. Я, не открывая глаз, некоторое время жду, пока этот мир строится с тихим шуршанием и позвякиванием. И открываю их, когда ощущаю тепло другого существа.
– Здравствуй, – шепчу я.
Мы стоим лицом к лицу. Я, как и моё человечье тело, завёрнуто в нелепые людские тряпки.
– Здравствуй, – эхом отзывается он. Это лицо идеально воссоздано до последней чёрточки, и я заставляю себя поверить.
– Я должна была сказать. Прости, что была слишком слаба. Сейчас, когда уже слишком поздно, я готова, – я стискиваю зубы и глубоко вздыхаю, – Я люблю тебя.
– Я знаю. Я видел и чувствовал, и должен был сказать «нет» раньше, – он делает шаг навстречу, протягивая руки, – Прости меня. У меня не хватало духу отказать. Я не хотел причинить тебе боль. Как я могу помочь тебе?
– Можно… – я внезапно начинаю всхлипывать, – Можно я тебя обниму?
Он сам мягко обнимает меня. Не из жалости, не «по-дружески», что равняется утешительному призу для круглых неудачников, а поэтому едва ли не равноценно жалости, а по-человечески, как тот, кто готов сопереживать. А я реву и пускаю сопли на его плечо, слюнявлю его, как подзаборная сука – с нежностью протянутую руку. Я обнимаю его до царапин, мои челюсти сжаты до спазма, и где-то там, в пожизненном союзе голосовых связок, рождается утробный вой. Я никак не могу понять, плачу я или рычу, пытаясь заставить спину не горбиться, а ноги – крепко держать меня на земле. Даже сейчас, когда я могу побыть вполне себе полноценной истеричкой, я борюсь с этим что есть сил.
А моё время истекает. Скоро я погружусь в глубокий сон. Контроль уйдёт, сменившись сумраком убаюканного сознания.
Всего несколько драгоценных мгновений – и только на самое важное.
– Спасибо, что мы поговорили, – шепчу я ему на ухо. Мир распадается на нелепые клочья, но какая теперь разница?
Зарёванная, разодранная своей болью и измученная мыслями, я лежу посреди недвижимой пустоты.
Я всё ещё жива. Я просто сплю.
И сейчас сны мне не снятся.
========== Из «Энциклопедии абсолютного и относительного сновидения». Носитель и ментальное тело ==========
Носителем называется физическое тело сновидца, на время перехода в вирт оставленное на Земле, чаще всего в кровати. В особом представлении не нуждается: стандартный мешок с мясом и костями, несколько различающийся от индивида к индивиду. Может как контролироваться своим ментальным телом, так и вести относительно автономный образ жизни. Примечательно, что внешность носителя может не совпадать с внешностью его отражения в вирте; обычно меняется цвет волос, глаз и такие антропометрические данные как рост или физическая форма, чаще из-за недовольства носителя собственными отличительными признаками.
Ментальное тело это то, что, собственно, и совершает переход в вирт. Формально представляет собой то, как человек видит себя со стороны, частицу самосознания, помноженную на глюк мозга относительно двигательной активности. Обычно занимается тем, что носитель не может позволить себе в реальной жизни (возможности ограничены функционированием и общим развитием мозга). Развито не у всех; причины неизвестны. Самыми вероятными считаются глобальное сокращение времени сна, высокий уровень стресса и повсеместное распространение сильных успокоительных. Однако согласно имеющимся данным, во все времена существовали люди, неспособные видеть сны, так что, скорее всего, причина отсутствия ментального тела кроется в наследственности.
========== Из «Бестиария». Демоны движения ==========
Длина тела: до 2 м
Рост: до 1,8 м
Вес: неизвестен
Яркий пример энергетической жизни. Демоны движения насыщаются за счёт кинетической энергии, производимой неким интенсивно движущимся объектом. Подобно дельфинам, они преследуют любого из своих временных «хозяев», не причиняя ему никакого вреда и лишь пожирая клочья расходуемой им энергии. В случае голода способны к длительной спячке под землёй. В качестве мест обитания предпочитают открытые пространства с минимальным количеством холмистых участков. Цвет животных интенсивный, чаще жёлтый или (реже) сияющий белый, походий на разряд статического электричества; иногда можно заметить глаза особи, очерченные несмыкающимися веками. Размножаются почкованием: при перенасыщении энергией готовая к воспроизводству особь отбрасывает свою маленькую копию, полностью готовую вести самостоятельную жизнь.
========== Конфигурация тридцать вторая ==========
Когда я просыпаюсь, я уже лежу не на коленях Леди Дорог. Видимо, она отошла по делам. Быть может, слушает доклад своих питомцев, меняющих облик.
Я потягиваюсь. В голове будто взорвалась фугасная мина: там блаженно пусто и безжизненно. Я знаю, что это временно, но сейчас просто наслаждаюсь покоем.
И тут я замечаю Кевина. Он сидит на полу купе и создаёт маленькие кошмарики.
– Привет, – мягко говорю я, собираясь изменить своё тело до сглаживания половых признаков.
– Да не надо, – вяло отзывается он, – Я знаю, как выглядят девчонки.
Позвольте я кое-что объясню, прежде чем вы начнёте разводить для меня инквизиторский костёр. Вирт – пространство разного восприятия. Подобно тому, как слепой от рождения не может знать, как выглядит красный цвет, так и здесь всё окружающее пространство может меняться в зависимости от опыта путешественника. Вы можете видеть что-то размыто или не видеть вовсе в том случае, если ваше представление об объекте расплывчато или имеет травмирующий характер. Поэтому для многих Мигрирующие Охотники предстают как непонятные кошмарные тени, а вовсе не как животные определённого строения и текстуры. Правильное чёткое восприятие – дело практики и опыта. Сейчас, пока я сижу с Кевом, мой вид не может его травмировать, поскольку у него уже имеется фрагментарный опыт, не имеющий для него негативной окраски.
– Ладненько, – я сажусь, почёсывая шею и гляжу, как выдуманный мальчиком определённо хищный зверёнок не крупнее мыши пытается атаковать сотворившие его пальцы. Щелчок ногтя – и образ исчезает, а тёмные сферы вокруг изящных рук юного творца прячутся под кожу.
– Со временем ты станешь отличным имажинёром. Создашь свой мир, – улыбаюсь я.
– Ага, как же, выйду я отсюда, – бурчит Кев, почёсывая канапушчатый нос.
– Как только ты возьмёшь свои силы под контроль и переборешь свои страхи, ты точно сможешь покинуть «Анамнетик Экспресс».
– Я сдаюсь, – внезапно говорит мальчик, поднимая на меня глаза, – Я не знаю ответа на свой вопрос. На… её вопрос.
Он говорит о матери. Каждый день, после прихода с работы, она устраивает себе и сыну интеллектуальный марафон.
– И какой он? – интересуюсь я, мечтая о глясаре.
– Мисс, Леди Дорог передала вам угощение, – дворецкий внезапно вручает мне поднос с виноградом. Я автоматически принимаю позу лежащего римского патриция и киваю собеседнику в знак того, что до сих пор жду ответа.
– Это вопрос «За что?», – кажется, даже с некоторым облегчением делится тайной Кев.
– О-о-о… – протяжно выдыхаю я, – Никак, сам Царь-вопрос, самый многогранный после «Почему?», по мнению некоторых экспертов.
– Бывают дни, когда она не думает ни о чём кроме этого. «Кевин, ты опять испачкал кроссовки? За что мне это?»; «Мне задерживают зарплату – за что?»; «Придётся сушить плащ – за что мне такое наказание?», – Кев подпирает рукой щёку, – Никак не могу понять, почему она до сих пор не найдёт ответа.
– Дело не в том, что она его не нашла. Дело в том, что она силится сделать вид, что ответа не существует в принципе. Видишь ли, – я доедаю кисть и откладываю растительный скелетик в сторону, – Наше женское племя постоянно подвергается… активному давлению общества, в обиходе называемого доброжелательным. Стоит дожить до определённого возраста – и ты попадаешь под пресс. «А у тебя есть парень?», «Ты что, ещё одна?». Если ты находишь себе пару: а вы поженитесь?», «Когда заведёте детей?», «Пора-пора, часики ведь тикают!». Нас редко агитируют получать образование и развиваться интеллектуально. Мы по не совсем понятной причине поголовно должны планете одно – бросить в её объятья новых людей. Нас торопят и вводят в постоянный стресс, будто мы находимся на скоростной распродаже. И вот юное создание хватает первого попавшегося, чтобы не остаться старой девой. Притирается к нему, стерпится – слюбится и всё такое, хоть и порой тошно, ибо они вообще друг другу не подходят. Но страх одиночества во сто крат сильнее. Страх клейма сильнее. А здесь, стоит разобраться с этой проблемой, включаются пресловутые часики. Рожай, пока молодая и сильная, не спрашивай, зачем, иначе ты точно, непременно пожалеешь в будущем! Если я излагаю витиевато, ты скажи… Нет, нормально? Ладно. И вот она собирает комплект, – уже спокойнее продолжаю я, принимаясь за последнюю кисточку, – Но жизнь это не распродажа. Шарфик можно вернуть, но нельзя вернуть постоянно усложняющуюся систему под названием «ребёнок». Он требует ресурсов, сил, времени и внимания. Гонка заканчивается – и машину пора сдавать в автосервис. Колёса стёрты, на корпусе царапины и вмятины – но нет. Теперь настала пора гнать ещё быстрее. Нужно больше ресурсов, нужно жилище попросторнее, нужны деньги на образование чада. Появляется ещё одна работа, появляются кредиты. Счастливая обладательница набора «Всё для настоящей женщины» стоит перед своими достижениями и беспомощно разводит руками. Если бы да кабы не сработает. Она либо смиряется и тянет лямку, либо начинает яростно биться, как лиса в капкане. Она видит призрак другой жизни – но она почтенная мать семейства и лежит на алтаре, а значит, таких мыслей не должно быть. Они откинуты – но возвращаются, как недолеченная простуда. Постоянно. Во снах или в редкие минуты отдыха. И она ищет выход. Например, начинает спрашивать неизвестно кого о причине своей настоящей жизни, Она не желает тебе зла, Кев. Думаю, тебе приходилось сомневаться, любит ли она тебя. Не сомневайся, она любит, ты её дитя, плоть её плоти, её поддержка и опора в старости. Но ей больно. Она не смиряется и вертится где-то внутри, растрёпанная лиса со вспенившейся слюной у пасти. Ей невдомёк, что ты хотел бы помочь, но здесь нет никакого реального решения. Она не сможет переписать свою жизнь начисто и сравнить, какая в итоге лучше. Поздно. Всё, что ты можешь – это поддерживать её и постараться понять. Если тебя стращает учитель в школе – ты от бессилия пинаешь камешки. А кто-то находит вопрос, на который запрещено отвечать, но его постоянное повторение дарует хоть какую-то свободу… Что-то я увлеклась. Ну как, я смогла ответить тебе?
– Это грустно, – произносит Кев.
– Да, пожалуй, это и правда грустно. Но что сделано, то сделано,
– Когда пройдёт её боль?
– Кто знает. Видимо, когда она смирится… Стой! Что ты сказал? «Когда пройдёт боль»?
– Э… Да.
– Ты чудо! – я рисую в его сторону сердечко из снежного дыма, – Не знаешь, у Леди найдётся бумага и какой-нибудь письменный инструмент?
– Найдётся, – хозяйка позволила уже стоит у дверей, – Видимо, нашу гостью внезапно посетила муза?
– Кев подкинул мне славное название, и вот, всё сложилось… Ох, огромадное тебе! – я стремительно черкаю новый рассказ на странной текстурированной бумаге, похожей на плотную салфетку.
– Как курица лапой, – незамедлительно комментирует своё открытие Кев, заглядывая мне через плечо.
– О, да. Чистописание я проваливаю, – я шутливо бодаю его лбом в лоб.
– Как самочувствие? – заботливо осведомляется Леди Дорог, присаживаясь рядом.
– А, тоска всегда приносит творчество, так что легче.
– Это не признак того, что всё хорошо, – мудро парирует моя собеседница, зачёсывая золотистые кудри за ухо.
– Твоя правда. Но мне есть, куда убежать, а это уже неплохо… Кстати о беге, – я встаю, откладывая ручку в сторону и готовясь вспороть грудную клетку для размещения рукописи, – Надо проведать малыша.
– Уверена, он будет сказочно рад тебя видеть… О, дорогая, ну зачем же…
– Ты же меня знаешь, я та ещё показушница, – я кривовато улыбаюсь, пряча рулон бумаги между осколками сердца и затягивая привычный «карман» кончика и пальцев, – Спасибо за всё! Кев, я могу ещё чем-нибудь тебе помочь?
– Нет, ты точно можешь проваливать, – сверкает зубками юное пристанище кошмаров.
Я уже говорила, что обожаю этого засранца?
– Тогда Над сваливает! – я делаю ручкой и вылетаю вон из окна, на лету превращаясь в кобылицу. Копыта несколько протестуют против такого обращения, но я лихо разворачиваюсь и лечу вперёд и вперёд, пока не начинает казаться, будто я вовсе не касаюсь земли.
И я догоняю. Вот то место, где пройденные рельсы снова ложатся под невероятный механизм. Неутомимый зверь «Анамнетик Экспресса», вся его суть. Я слепила его из гепарда, сокола и голубого марлина – самых быстрых существ, что знала. Он распластан, он часть машины, он сам машина, он киборг с венами, по которым течёт масло. И бег – вся его жизнь.
Я ржу что есть сил, и он поворачивает ко мне голову с горящими, как прожекторы, глазами-блюдцами. Его ответ – это свист, дребезжание и визг рельсов.
– Ты смотри какой вымахал! Ай да красавчик! Береги их, ладно? Мамочка о тебе помнит! – кричу я напоследок и благополучно отстаю. Мне пора домой.
Я возвращаюсь под утро и кладу рукопись рядом с «гнездом» моего гостя. Потом иду наверх, к рубке.
Несмотря на то, что пора и маячит угроза будильника, я превращаю одну из стен в зеркало и смотрюсь в него, встав полубоком. В вирте можно вовсе не моргать, а значит, не упустить ни одной детали.
Я знаю, что пора собраться и отволочься по месту назначения, но одна мысль грызёт меня что есть мочи: «И что только со мной не так?..»
Я ухожу в реальность. И сейчас как никогда хочу, чтобы она мне только снилась.
Комментарий к Конфигурация тридцать вторая
Рассказ:
https://ficbook.net/readfic/11862100
========== Конфигурация тридцать третья ==========
Подвох.
Я слишком поздно заметила, что случилось.
После охоты на Мигрирующего мне отчего-то казалось, что больше под куполом не произойдёт ничего вне моего контроля, но то был ложный оптимизм, несвойственный даже умственно отсталому.
– Эй, я же демон, чего ты, спрашивается, от меня хотела? – небрежно поводит головой Тварь Углов. Ещё бы, должно быть, насладился зрелищем.
– Когда я её поймаю – я с неё три шкуры спущу! – во всеуслышанье заявляю я, решительным шагом топая на пустырь. В общем-то это тихое бесприютное местечко, в котором я иногда катаюсь с боку на бок в облике ужасного волка.
Мои худшие опасения обретают плоть и кости.
Да, так и есть.
Там, где раньше ничего ничего не было, растёт молодое деревце уже нехилой толщины, примерно с мою ладонь. Ствол и ветви чуть заметно пульсируют. Кора посверкивает скрытым пламенем необработанного янтаря.
– Восхитительно, я давно такого не видел, – мой гость тоже рядом и обнюхивает новообразование с тщанием ищейки, – Ты смотри как разнесло-то. И что мы будем делать?.. Ого, прямо так?
– Оно нежизнеспособно, – я заставляю правую руку превратиться в острое лезвие наподобие серпа, – Эта маленькая стерва… без моего ведома…
Размах не удаётся. У меня на пути тут же становится хрупкое тело. Голем прижимается к творению спиной.
– Уйди, – твёрдо говорю я.
Она дрожит и сопит, но не сдвигается ни на йоту.
– Какое ты имела право оставлять эту любовь? Мы договорились. Слышишь меня? Наше тело будет страдать, и сильно… Эй, ты! – я замахиваюсь, и она неожиданно подставляет лицевой диск. На месте царапины тут же открывается глаз, уставляясь на меня со щенячьей печалью.
– Свали отсюда!! – я уже выходу из себя и вспыхиваю. Буквально. Трава под моими ногами загорается, грива огня бежит пожирать ближайшие здания.
На четыре лапы, обрастая шерстью. Клыки обдирают губы.
– Он не заслуживает такого чувства! – мой вопль постепенно превращается в рык, – Эта любовь обречена, он её не хочет, ему на неё плевать! Да пойми же ты, ты защищаешь иллюзию! Он, он…
«Представь его ребёнком!»
От её мощного мысленного сигнала я отшатываюсь, как от удара плетью. Ребёнком?..
Вот он бегает с друзьями и лающим за спиной коротколапым щенком. Вот падает, счёсывая коленку. Ему больно, он плачет, и мать берёт его на руки, утешает и дарит тепло. Так же, как наше тело. Мечтает дарить ласку и тепло. Неважно, что он этого не хочет – надежда позволила этому дереву расти. Корни нашего чувства проросли уже слишком глубоко, и даже если срезать ствол, оно зазеленеет снова.
Я прищуриваюсь и поднимаю глаза:
– Проклятая… Безмозглая дура…
Она чуть округляет своё тело до беспомощных подростковых форм – с синяками от растяжек и пушком на животе. Знает, чем меня пронять.
Чёрт. Вот же чёрт!
– Ты пожалеешь, – я снова встаю на задние лапы, возвращая себе человеческий облик, – Потом я не стану тебя откачивать. Изволь достойно сдохнуть, когда этот фарс ранит тебя слишком глубоко.
Она молчит, но большего я от неё и не жду. Сопит уже ровнее, зная, что не трону.
– Чудненько поговорили, – худощавое усмертие уже прыгает у моей левой ноги.
– Меня не интересует твоё мнение.
– А что такое? Ты ведь тоже его любишь.
Конечно. Он знает, смешно было бы отрицать.
– Я смотрю в будущее. Мы ему не нужны, а значит, нечего тратить время. И силы… Эта идиотка чуть не умерла – и что, она сделала выводы?
– Ваше тело – тело самки. К тому же человеческой, – Тварь Углов бережно обходит язычок пламени, – Чувство безосновательной привязанности в вашей природе. Хотя, конечно, можно воевать с этим до озверения… Озверения. Ха! Поняла, а? Не говори, что не поняла!
– Ты само остроумие.
– Вместо сарказма подумала бы о том, что мне почитать… Эй! Не обязательно в меня швыряться!
– Мне некогда искать для тебя атласную подушку, у меня тут пожар, – вроде бы, это были главы моей черновой энциклопедии. Я быстро закуриваю глясару и ухожу, пока мой ценитель малых литературных жанров ещё думает над оптимальной претензией.
========== Из «Энциклопедии абсолютного и относительного сновидения». Творцы вирта ==========
По подсчётам учёных, Землю населяет около триллиона различных видов живых существ. Любое из них, имеющее хоть проблеск сознания, способно внести свой вклад в постоянно меняющийся облик вирта.
Учитывая молодость и незрелость человечества, нет ничего удивительного в том, что вирт небогат на техногенные пейзажи. Отдельные мирки имажинёров составляют лишь крошечную часть мира сновидений; кроме того, по большей части они разрознены.
Несмотря на это, в вирте всё же встречаются города, выстроенные усилиями не столько человеческих, сколько анамнетических рас. Дети богов и демонов возводят прекрасные дворцы, торговые порты,изящные улочки и грозные статуи, в итоге объединяющиеся в невероятные мегаполисы с кипящей в них жизнью. Одними из самых крупных городов считаются город кошек Ультхар и славящийся своими алыми птичками Селефаис – оба торговые и оба выстроены на берегах Сумеречного моря.
Остальные просторы вирта это поля, леса, реки, озёра, пампасы и сельвы, лиманы и горы – всё то разнообразие ландшафтов, которыми издревле славилась планета Земля. На подобных территориях встречаются селения, обитатели которых живут натуральным хозяйством.
Встречаются миры, очень экзотические для человеческого глаза, созданные существами, абсолютно непохожими на людей по уровню восприятия. Головокружительные сферические миры морских котиков и тюленей, звуковые миры летучих мышей, пахучие миры собак сбивают с толку своей кажущейся алогичностью, а потому обычно не осваиваются и схлопываются через какое-то время либо по естественным причинам, либо при помощи зубов Мигрирующих, добывающих залежалую информацию как желанную падаль. Внутренности малых миров действительно уплотняются, и на выходе, по словам очевидцев, похожи на уголь. Вероятно, однажды, когда будет изобретён способ хранения, эта информация станет топливом для ещё только зарождающихся в головах молодых изобретателей сложных механизмов.
========== Из «Энциклопедии абсолютного и относительного сновидения». Смена циклов и времени суток ==========
В вирте не существует единой системы смены циклов и времени суток. И то, и другое зависит от конкретно выбранного мира, и немного схоже с разницей в биомах Земли. В одних местах царит вечное лето, в других – Ледниковый период; где-то жарко, а где-то очень холодно. Периоды времени тоже колеблются; доподлинно неизвестно, какова самая распространённая длительность анамнетических суток, но, вероятно, она установлена в пределах 21-24 часов (согласно данным о скорости вращения Земли вокруг своей оси). Кроме того, время суток и сезонные циклы едва ли связаны с каким-то конкретным местом на Земле, однако это правило не является чётким для индивидуальных имажинёрских миров, хозяева которых могут задать условия, комфортные именно для себя.
========== Конфигурация тридцать четвёртая ==========
Если уж жизненная ситуация совершенно перестала радовать, по моему твёрдому убеждению, не помешает сделать пробный запуск хоть чего-нибудь.
– Как насчёт немного пожариться на солнышке? – спрашиваю я Тварь Углов. Кажется, этим вопросом я слегка застала его врасплох.
– У тебя есть локальное солнце? – наконец, реагирует он, отчаявшись до конца сладко потянуться после моего внезапного предложения.
– Да, валяется в запасниках, – утвердительно киваю я, – Так что?
– Даже не знаю, у моего вида крайне чувствительная кожа, – он даже встряхивает лапкой, изображая кокетку.
– Ох, бедный ты бедный, – сюсюкаюсь с ним я, – Но не бойся, тётя Над сделает для тебя солнцезащитный крем.
– Тогда ударим по лапам и посмотрим, как выглядит твой хаос при солнечном свете.
– Хорошо… ГОЛЕМ! ЖМИ НА РЫЧАГ! – во всю силу лёгких отдаю команду я. Поначалу механизм запускается неохотно, с глухими ударами в своём основании. По своду купола начинает ползти яркий диск, становясь из красного пастельно-жёлтым. Оно к лучшему. Телу полезно вспомнить о лете, когда землю нещадно хлещут бесчисленные осенние дожди и кажется, будто весь мир превращается в сопли и носовые платки. И в платки с соплями – но это по праздникам.
– Ты только глянь на нас, – фыркает Тварь Углов, пытаясь сдержать смех, – Ну совсем бледные. Как вампиры.
– Как личинки в формалине, – я вытаскиваю язык и в шутку потрясаю кистями рук.
Солнце заливает собой город, и четыре моих квартала начинают казаться почти что игрушечными. В переулках лихорадочно прячутся тени. Голем выплывает из-за угла; её шерсть победоносно золотится. Желтоватая и бурая трава на пустыре наливается зеленью, да так стремительно, будто вот-вот лопнет от энергетического обжорства. Даже акониты немного приподняли свои шлемовидные цветы.
Там есть ещё кое-что зелёное и уже на секундочку раскидистое, но я старательно делаю вид, будто кроме разнотравья там ничего нет. Я пока не могу принять это дерево. Не сейчас.
Шпиль совершенно не смотрится при новом освещении. Он лепился второпях, поэтому сейчас кажется неоднородным и угловатым. Окна пыльные; вроде бы я нём отродясь не убиралась. И, насколько я помню, уборка успокаивает…
– Как насчёт погонять мыльные потоки? – спрашиваю я Голем, и она кивает с абсолютно искренним воодушевлением.
– А. Ну, удачи, – Тварь Углов выволакивает наружу поистине колоссальную подушку, отыскивая местечко потеплее, – Вечно вам, самкам, не сидится.
– Какой редкостный беспардонный сексизм, – качаю головой я, впрочем, без особой обиды.
– Да, я такой… Где там мой крем от загара, женщина?
В общем, он сваливает, а мы с Голем принимаемся за уборку. Чем-чем, а чистоплюйством мы вовсе не отличаемся, однако умудряемся даже получить некоторое удовольствие, глядя на исчезающие пятна.
Внутри Голем, к моей вящей гордости, моет как раз в обход хламовых куч. Ещё немного – и я лопну от гордости.
Нет, не лопну.
Я чувствую, что в Шпиль с ненормальной торопливостью влетает Тварь Углов.
– Я прибью тебя, если ты с грязными лапами, – предупреждаю гостя я, но увидев, что он прячется в мольбертах, меняю тон, – В чём дело?
С лестницы, словно богиня Ниагарского водопада, в сопровождении мутного потока воды скатывается Голем, встряхивается с собачьим озорством и внезапно начинает вострить уши.
– Что? – спрашиваю я уже у неё.
«Кто-то у купола».
– Да, – подаёт голос надёжно спрятавшийся гость, – Это посол от религионеров.
Мне кажется, что в Шпиле заметно холодает.
– Что ему нужно? – в недоумении хмурю брови я.
– А я почём знаю? – несколько ворчливо отзывается Тварь Углов, выглядывая из зазора между коробкой с пастелью и банкой полузасохшей гуаши, – Одно могу сказать точно: я не пойду это выяснять. Эти упоротые на всю голову не слишком-то жалуют демонов.
– Едва ли к атеисткам они относятся лучше, – я откладываю тряпку и отряхиваю руки, – Что ж. Хотят поговорить – я с ними поговорю.
Сказано – сделано. Вот я уже на месте происшествия. Но молоденький адепт сходу сообщает мне о нежелании говорить со мной на равных:
– Женщина, прикрой свой срам!
Я безмолвно закатываю глаза:
– На мне нет ничего, что могло бы называться таким словом. Говори, зачем пришёл, и убирайся восвояси. Мне неинтересны твои морали.
– У меня послание, – он со скрипом убирает руку от лица и изо всех сил старается смотреть мне в глаза, Просто делает вид, что меня ниже чем носа не существует, как эдакой глазастой версии Чеширского кота.
– Я слушаю.
– Мы нашли снятую уздечку. Ты воспротивилась наказанию, призвав на помощь презренную тварь.
– Она помогла мне по своей воле, – возражаю я, – К тому же я не принимаю вашего наказания. Я ни в чём не виновата.
– Это не обсуждается!
– Нет, обсуждается. Я не позволю ровнять себя под ваши бестолковые критерии.
– Но…
– Скажи-ка мне, мальчик, – я чуть склоняю голову набок, – Ты рождён от женщины?
– Д… да, – несколько удивлённо соглашается он.
– А все, кого ты знаешь и любишь, рождены от женщины?
– Да, а…
– Погоди. А ваши самые достойные умы рождены от женщины?
– Да, но при чём тут это?
– А вот представь, что вместо законного уважения все, кого ты знаешь, в том числе и ты сам, стали бы надевать на своих матерей уздечки вроде той, что вы разместили на моей голове. Как по-твоему, это справедливо? Ну, скажем, затыкать им рты только за то, что они имеют иную точку зрения на твой порядок в комнате. Что скажешь?
– Не сравнивай себя с нашими матерями, ты… Ты, безбожница! – он выходит из себя ещё легче, чем мне казалось. Жаль, что он отказывается думать. Но я всё же попробую воззвать к его разуму.
– Поразмысли над тем, как вы обходитесь с подарившими вам жизнь. Вы клеймите всё женское племя за его тайные желания и за умение радоваться жизни. За нежность и за сексуальную ненасытность. За то, что в принципе женщины способны выполнять любую вашу работу, да и ещё и иметь больше на целый пункт, решающий пункт, – я усмехаюсь, – Ни один мужчина ни разу ну не родил. Он умрёт даже от попытки.
Кажется, я что-то сломала в его мозгах. Он шевелит губами, соображая, что же мне сказать.
– Может быть, я не рожала. Но я знаю, что я такое. Моё тело прекрасно – не срамно и не грешно. Как и мои мысли. Если бы не наше тепло, наша смелость, наш жар – в этом мире не было бы мужчин. Мы не только рожаем вас – мы же делаем из вас полноценных взрослых людей. А это значит, что я не позволю унижать меня и пытаться пересадить из чистого поля в горшок для бонсая… Не старайся смотреть мне в глаза, я знаю, что ты хочешь взглянуть и на остальное. Вот оно, это тело. С одной стороны плоть и кровь, с другой – мечты и табу. Я не собираюсь испытывать стыда за то, с чем появилась на свет. Не собираюсь стыдиться того, что под хранилищем знаний расположено прибежище удовольствий и создания новых людей. Я сказала достаточно, и если ты просто пришёл меня хаять, я буду вынуждена показать тебе на дверь. Так что говори по существу и не трать моё время. Ты на моей территории, и здесь действуют мои правила.
– Твой город собираются уничтожить.
До этой фразы я и не подозревала, что волосы на висках и затылке могут вставать дыбом.
– Точней, – он откашливается, чтобы вернуть себе морализаторский тон, – Мы всё ещё рассчитываем на твоё здравомыслие. Тебе будет дано время поразмыслить над своей ересью и прийти к истинному положению молодой женщины по отношению к мужчине. Возможно, однажды ты станешь достойной матерью семейства и покаешься в грехах молодости.
– Извини, – пожимаю плечами я, – Притворяться, будто у меня пустота между ног – это не совсем моё. Хотя кто спорит? – фантазия интересная.
– Одумайся! Вернись к истинной вере!
– Люди изобрели просто фантастическое количество «истинных» вер, лишь бы только не мыслить самостоятельно и всегда иметь невидимого родителя и советчика.
– Да… Да как ты смеешь сомневаться?!
– Я не мешаю вам. Не мешайте и мне жить так, как хочется.
– Мы взволнованы относительно твоей судьбы!
– Не переживайте, я справлюсь сама, – ответствую я, – Уверена, у вас найдутся занятия поинтереснее. Например, петь хвалебные песни, строить храмы и рисовать своих богов.
– Мы будем молиться о спасении твоей души.
– Что ж, это ваше время и вы распоряжаетесь им по своему усмотрению, – я примирительно поднимаю ладони вверх, – Но не смейте трогать мой город.
– Мы не можем допустить укрепления твоей ереси. Так будет лучше.
– Лучше для кого?
– Для тебя.
– А по-моему, только для вас.
– Ты обретёшь истинного бога!
– Если я обрету его таким способом… – я наклоняюсь к самому рубежу, чтобы посланец расслышал всё достаточно чётко, – Тогда идите нахрен вместе со своим богом.
– Кх! Не ведает, что творит! – он взвивается, словно жеребёнок. У него мягкие черты лица и тонкие руки, как жаль, что он отказался думать над тем, что ему говорят.
– У тебя есть несколько дней, чтобы всё ещё раз обдумать. Если ты изменишь свою мнение – то уберёшь купол и примешь нашего посла. Мы возьмём тебя в семью и научим, как искупить свои грехи.
– Пусть ваш посол будет аккуратнее, – опасно-бархатным голосом говорю я, – Потому что я открою огонь при малейшем его приближении, а если будет упорствовать – оборву его жизнь. Надеюсь, мы друг друга поняли, – я усилием воли диктую своему солнцу закатиться и погружаюсь в полумрак, закуривая, – Уходи. Ты безумно смел и упоительно туп. Беги к своим хозяевам, которые отправили тебя сюда, испугавшись моей непредсказуемости. Ну же. Уходи.
– Храни тебя истинный бог.
– Оставь своего бога себе! – я хлопаю по куполу, и он ощетинивается энергетическими шипами. Я разворачиваюсь так резко, что щёлкает колено, и окидываю взглядом всё пространство, принадлежащее мне.
Конечно, я не ответила прямо, но, по-моему, эта фраза вполне висела в воздухе.
Не отдам.
Эти несколько дней – настоящий подарок. Они ещё не раз пожалеют, что дали мне эту фору.
Ибо в моей голове проклёвывается величайший план.
Однажды эта непреклонная голая баба войдёт в их анналы истории!
========== Из «Энциклопедии абсолютного и относительного сновидения». Вопрос о душе и великий колбасный эксперимент ==========
Чтобы ответить на вопрос о том, что будет, если в вирте потерять связь с носителем и не найти дороги назад, предлагаю вашему вниманию один занятный эксперимент.
Если вы уверены в наличии у себя души, но не можете ответить, к какому виду энергии она принадлежит, когда появляется и где точно находится, представьте себя палкой колбасы. Если представили – начинайте её нарезать, желательно тонкими ломтями, после каждого куска останавливаясь и спрашивая, где сейчас душа. Дойдите до конца, посмотрите на вышедшую нарезку, и, сделав собственные выводы, переходите к следующей странице книги.
========== Конфигурация тридцать пятая ==========
Я возвращаюсь в мир полного игнора.
Судя по всему, мне предоставляется уникальная возможность спокойно заниматься поиском решения общей проблемы.
Ну и вот. Я была в Золотистом мире Высоких Волн, поглазела на статуэтки, пообщалась со смотрителями музея и поняла, что мой план практически невероятен. А на десерт у меня, значит, муки совести перед Голем.
Когда я прихожу в Шпиль, она проходит мимо. Вчерашняя уборка вместе? Не, не помню, словно говорит её мелькнувший хвост. Даже кот, сидящий на лестнице, замечает меня, но не приближается, мурлычет оттуда. Будто все сговорились довести меня до сенсорной депривации. Восхитительно, что сказать.
От нечего делать я поднимаю старые записи. Сдуваю пыль с папки, на которой маркером нарисован знак вопроса и принимаюсь листать обрывочные сведения и наблюдения. Однажды я хотела рассортировать её, но, кажется, я никогда этим не займусь. Некоторые вещи хороши только в первобытном хаосе, и я уже привыкла к этой неопределённой очерёдности листов разной толщины и текстур.
В тот самый момент, когда я, наконец, нахожу достойное обмозгования предложение, будто из-под земли появляется Тварь Углов:
– Семейная ссора, а?
– Давненько меня не ненавидели, – говорю я, передумав огрызнуться. Папка слишком тяжёлая, и я решаю сесть, – Собираешься читать мне морали?
– Да кто я такой, чтобы это делать, – он взгромождается на колонну книг и выпрямляет спину, будто орёл, который собирается взлететь с минуты на минуту.
– Это всё противоречия нашего общего тела. Даже если разумно спрашивать: «Вот что ты в чистом нём нашла?» – это бесполезно. Метод Фишера и всё такое. Выбор привлекательных самцов для рождения привлекательных сыновей. И даже если заведение детей не маячит на горизонте – инстинкты работают, – я с хрустом разворачиваю вкладыш примерно посередине папки. Нет, не то.
– Голем носит иррациональные чувства.
– В основном. Как я ни билась, ей не привить систему здравого расчёта. Творит, что хочет, а потом ноет, получив по башке. Упрямая девчонка.
– Она похожа на свою сестру.
– Да… Иногда. Отрицать не буду.
– И, как я полагаю, вы обе считаете, что по-своему правы.
– Я сожалею о пощёчине, но она применила запрещённый приём.
– Искать первого бесполезно. Одна хочет убить любовь, другая – сохранить её. Вы начали свои крестовые походы одновременно.
– Ты явно засиделся, у тебя появились философские наклонности, – качаю головой я, вставая. Неловко перехватываю папку – и она, конечно, вываливается у меня из рук. Листы разлетаются кто куда.
– Сказать, откуда у тебя руки? – чуть ли не с радостью предлагает Тварь Углов.
– Иди к чёрту, это на счастье, – я опускаюсь на колени, собирая бумагу. Эль тут же решает, что я сделала ему игровую площадку, и подхватывает лапой один лист.
– Отдай, отдай, мальчик… Да, молодец. Где твой мячик? Принеси мне мячик. Ищи! – я осматриваю лист в поисках повреждений и вдруг улыбаюсь, видя подпалённые края.
– То, что надо?
– Это письмо от подруги.
– Хм, занятно. Где же она живёт, если ты не можешь просто к ней прийти?
– Это недалеко, но задача не из лёгких. Её дом… – тут я автоматически запускаю руку в волосы затылка, – Точно… Как же мне это раньше в голову не пришло!
– Раньше, чем ты рванёшь, – тут же начинает путаться под ногами Тварь Углов, – Смею напомнить, что кое-кто хочет есть.
– Я не могу обещать эпопею, – качаю головой я.
– Всё лучше, чем голодный желудок. Вот тебе тема: вежливость.
Он что, издевается? Ну да уговор есть уговор.
– Это даже скорее скетч, – поясняю я, выводя символы на бумаге.
– Ничего, я съем… Так и куда тебя там понесло?
Я торжествующе улыбаюсь:
– В Дис.
Кажется, это стало гораздо более крупной интригой для моего гостя по сравнению с нынешним рассказом, но, раз начала, я закончу…
Комментарий к Конфигурация тридцать пятая
Рассказ:
https://ficbook.net/readfic/11375695
========== Конфигурация тридцать шестая ==========
Когда человек влюблён, его сердце стучит так быстро, что кровь обжигает кончики пальцев объятого нежностью и страстью тела.
Когда же сердце разбито, человек спускается в состоянии спячки. Коматоза. Летаргии. Как хотите.
Как хотите, а я намерена проделать трюк, который влечёт за собой долгий сонный паралич и отголоски странных образов, которые поутру притаятся в закоулках капилляров век.
Я хочу пойти туда, куда люди прячут свои страхи о загробной жизни.
Мне нужно в Дис.
И я собираюсь воспользоваться своим полувменяемым состоянием. На всякий случай прошу носителя отозваться – он отвечает вяло и неохотно, будто готов погрузиться в глубокий сон с минуты на минуту. Но я не позволю. Мы пройдёмся по краю – и вернёмся с победой.
Над городом нависла угроза. И я знаю только одно место, где могут знать то, что мне нужно.
Давай же. Всего и нужно увеличить паузы между вдохами. Успокоиться, подразнить смерть, презрев базовые инстинкты.
Пространство вокруг накатывает кипящим прибоем. Я падаю в пустоту, по тоннелю из слегка светящихся порталов.
Приземляюсь. Почва похрустывает, словно хорошенько прожаренный тост. Между пальцев набивается угольная пыль и пепел. Уж и не помню, когда была здесь последний раз.
Однако дорога знакома. Вот она, мощёная пространственными кирпичами. Спрессованная энергия, живая информация. Она слегка поскрипывает, когда я иду. Иногда отращивает глаза или крохотные щупальца, поэтому приходится очень внимательно смотреть под ноги.
Конечно, существа, выложившие себе такую прогулочную тропочку, гуманизмом никогда не отличались. Да сейчас им не славятся.
Человек – биологический вид с невероятным уровнем агрессии. 30% людей погибают от рук собратьев; у животных этот показатель едва преодолевает порог в 0,03%.
А что будет, если в одном месте собрать то тёмное и неукротимое, что люди при нормальных условиях сочтут неимоверной жестокостью, и тут же, защищаясь, отгородятся от этого «зверства»?
Вы получите Дис.
Один из городов, где правят падшие ангелы.
И я собираюсь на аудиенцию к их боссу, самому Повелителю Мух.
Но сначала…
– Привет, красавчик, – я наклоняюсь погладить существо, похожее на изуродованную, да ещё и облитую кислотой собаку. Оно с сипом дышит и притоптывает кривой лапой.
– Будь умницей, отведи меня к своей мамочке, – прошу я молодую абиссаль и схожу с тропы вслед за ней.
Зверёк ведёт меня к Озеру Слёз, не забывая задирать кривоватую лапку у стволов деревьев, похожих на гигантские сети вен. На фоне чёрной, словно шерл, воды отчётливо виднеется белоснежная фигурка.
Собака лает – голос похож на чахоточный кашель со странным посвистом в конце, будто внутри тискают канарейку.
– Лилит! – машу рукой я.
Женщина с белоснежной кожей, такая же нагая, как и я, оборачивается:
– Над! Рада тебя видеть.
– О, иди сюда, чертовка! – я осторожно обнимаю её, уворачиваясь от кривого рога посреди лба подруги. Мои ноги ощущают перья: у Лилит птичьи лапы примерно до колен.
По сравнению с белизной её кожи моя кажется загорелой. Лилит улыбается; у неё очень мудрые, но ещё и очень печальные глаза.
– Чё как? – спрашиваю я, – Оторвала тебя от работы?
– Не страшно, – женщина мягко поглаживает разверстую на земле плоть, и узел соединённых по её воле мышц и сухожилий сначала вздрагивает, но потом спокойно растекается и лежит смирно, словно верная гончая.
– Что делаешь? – интересуюсь я, пытаясь разглядеть в куске мяса знакомые очертания.
– Антилопу… когда начинала, – она усмехается, почёсывая шею, – Не могу найти подходящей плоти. А Вельз не разрешает трогать стены, – при упоминании мужа она морщит нос, будто только что продегустировала лимон.
– Опять тебя достаёт этот мудак? – я сочувственно притрагиваюсь к её плечу, пока мы бредём по берегу озера и пинаем в воду камешки.
– Я отказалась делать абиссалей для его армии. Он как зря обращается с бегемотами – и при этом просит новых зверей для всадников. Ему и в голову не приходит, что даже о столь кошмарных и вселяющих трепет существах надо заботиться.
– Мухоголовый, – моя улыбка стремительна, как блеск ассасинского клинка. Лилит не удерживается и прыскает со смеху:
– Точно!.. Как хорошо, что у меня есть он.
Я поднимаю глаза. В обманчиво низком небе через дым и пепел светит одинокая звезда. Саргатан.
Лилит помотало по жизни так, что мне и не снилось.
Сначала её отверг Адам – но это не страшно, она его не слишком и любила. Люцифер не совсем определился, что с ней делать, поэтому свалил оплакивать своё изгнание с небес в гордом одиночестве, отдав мою подругу в жёны своему заместителю – Вельзевулу. А потом появился Саргатан, единственный, кто смог оценить Лилит по достоинству и не обращался с ней как с помехой или как с забавой для постели. Так что она полюбила – первый раз в жизни. И остаётся верна своему мятежнику несмотря на то, что прошли тысячелетия.
Саргатан заслужил прощение, и звезда – его революционный флаг на этом пропитанном кровью и пламенем небосводе.
– Знаешь, а ведь я успела поцеловать его на прощание, – говорит Лилит, касаясь живота кончиками пальцев. Какой красивый жест. Именно здесь у нас, дочерей Евы, рождаются самые глубокие и нежные чувства. А сердце это так, актёр, кривляющийся болванчик.
Я молча жду, что она скажет, но Лилит молчит.
– Круто, – наконец, сдаюсь я, – И?
– И мне больше ничего не досталось, – она прищуривается, – Ты не находишь, что мы, женщины, слишком привыкли обходиться малым?
– Ещё как нахожу, – киваю я, – То самое «ничего», великое, бессмертное, интернациональное. Как тёмная материя.
– Точно. И мы что-то раскатываем из неё прямо на ровном месте. И верим в это, – Лилит обращает ко мне свои медово-зелёные глаза, – Тебе не кажется, что перед тем, как разрастись до своих немыслимых габаритов, Вселенная влюбилась, а потом уже просто не могла остановиться, рожая фантазии одну за другой?
– Признаться, ничего подобного не приходило мне в голову, но я об этом поду… Эй!
– Отпадный шрам! – она касается следа зубов Мигрирующего Охотника, – Теперь на тебе написано твоё имя… Но, кажется, ты нырнула сюда не только для того, чтобы повидаться со мной?
– Жаль, но нет. Однако я всегда жду от тебя писем, – я приобнимаю подругу за плечи, – На меня открыли охоту. Религионеры.
– А, – она полулениво цокает языком, – Мужланы, что с их взять. Для того, чтобы отправить меня сюда, им было достаточно того, что я попросила быть сверху во время секса.
– Я знаю, – понимающе киваю я в ответ. Этот факт мог бы быть смешным – если бы не был таким грустным и несправедливым.
– Твой план? – напоследок спрашивает Лилит, когда мы добираемся до Диса известными только ей окольными путями.
– Кетцаль, – первый раз озвучиваю идею я, и мне кажется, что у этого слова есть какой-то свой, невероятно соблазнительный привкус.
– Я заинтригована, но уже восхищена, – Лилит почти что лошадиным движением головы убирает упавшую на глаза прядь волос, – Значит, ты идёшь в библиотеку.
– К твоему муженьку я тоже загляну, он ведь никогда не пускает меня в гости без разборок, – я разминаюсь, готовясь идти напролом.
– Он у меня тот ещё мудак, – абсолютно бесстрастно констатирует Лилит, глядя, как я становлюсь волком, – Что ж, до письма, дорогая.
– Ры-ры, – только и могу ответить я, поскольку сейчас готовлюсь на полном ходу врубиться во врата Диса, чтобы…
… – Будь проклято всё, что с тобой связано, ты, человечья холера! Хуже Саргатана! – голос Вельзевула, похожий на басовитое мушиное жужжание, с грандиозным эхом разносится по тронному залу, пока трое его стражей тщетно пытаются меня поймать.
– Надо поговорить! – я ловко выскальзываю из рук одного из подчинённых ему демонов, чтобы продолжить играть в догонялки с его приятелями.
– Чего тебе дома не сидится?! Ты опять раскурочила ворота! Лилит на улице, дьявол тебя раздери!! Не здесь!
– Я с ней виделась. Мне нужно в библиотеку, – я отталкиваюсь от стены и бабочкой пролетаю над головой одного из претендентов на звание короля салочек.
– Ты что думаешь, в библиотеку ада можно получить читательский билет?!
– А он есть?! – я останавливаюсь, когда позади меня от одышки падает последний преследователь.
– Вот ещё! – властелин Диса видит, что я больше не бегаю, и сам садится на трон, – Говори, чего тебе – и вали отсюда.
– Заклинание.
– Я не читаю, – презрительно бросает он, – Что за заклинание?
– Вызов кетцаля.
– Кетцаля? Какая глупость. Зачем он тебе, дочь Евы?
– Приспичило, – я не спускаю с него глаз. Это довольно тяжело. От роящихся мух его очертания постоянно меняются.
– Приспичило ей…. Ворота размахала… Ты хоть знаешь, кто я и что я могу сделать с твоей душой?
– Докажи мне, что у меня есть душа и что ты не одна из моих фантазий.
– Одной умной бабы мне не хватало, – наконец, капитулирует он, – На! Чтобы больше не трогала ворота, ясно?!
К моим ногам падает чёрный прямоугольник, который тут же начинает шипеть и плавить пол. Достойно адской библиотеки!
– Что ж, наивсего, почаще бы так, – я делаю два издевательских книксена и привычно топаю в сторону библиотеки. Стражники почтительно расступаются, а молодые и горячие зло буравят меня глазами. Ну, ко всем лицом всё равно не повернёшься.
Разборка с Вельзом это ещё цветочки. Впереди у меня общение с… нет, даже представить страшно.
Из-за библиотекарской стойки на меня молчаливо взирают два двухметровых слизня. Ничего не скажу, красивые, в малиновую крапинку, на обоих – изящные слюнявчики, чтобы не пачкать книги, но вот говорить с ними непросто.
Я глубоко дышу, чтобы сосредоточиться. Вспоминаю свои первые деньки в вирте, Никто, попадая в мир сновидений в первый раз, не может полноценно жестикулировать языком и губами при разговоре. Либо ты молчишь как рыба – либо учишься чётко формулировать и передавать мысленные импульсы.
Вот и сейчас настало время проверить, не забыла ли я чего в этом искусстве. А то как бы не пришлось тащить сюда Голем.
«Здравствуйте».
Зашевелились. Отлично. Моё время в вирте заканчивается, я должна добраться до книгохранилища перед тем, как носитель проснётся.
«Мне нужно заклинание».
Нет, короче.
«Заклинание. Кетцаль», – снова предпринимаю попытку я, пока ближайший из них лупится на меня, забирая читательский билет кузнечными щипцами.
Они так долго не отвечают, что мне уже кажется, будто пришёл и их час спать.
«Ангельский язык?» – наконец отзывается тот, что чуть поменьше.
«Заклинание. Кетцаль».
Мне кажется, мы друг друга поняли.
«Ангельский язык» – мурлычет он, вытягивая необычайно тонкую для столь громоздкого существа лапку для того, чтобы порыться в картотеке, – «Сектор 16G».
«Спасибо!» – выпаливаю я, и, добежав до ближайшей полки, с удовольствием сворачиваюсь клубком среди пахнущих древностью фолиантов. Для меня нет места лучше. Да ещё и Вельз взбесится, что я ошиваюсь в его городе дольше положенного. А значит, это точно понравится Лилит.
Как ни крути, звезда Саргатана сегодня стала моей счастливой звездой, звездой этой замороченной ночи с Повелителем Мух, абиссалями и влюблённой Вселенной.
Всё. Спать, немедленно.
========== Из «Энциклопедии абсолютного и относительного сновидения». Боги и демоны вирта ==========
Учитывая острую человеческую потребность в высших силах, недоступных для понимания, вирт оказался в какой-то степени населён также богами и демонами (число последних, как и распространённость, намного выше). Некоторые боги в силу исторически сложившихся причин не имеют воплощения, многие из них вымерли ещё на ранних этапах своего существования, не выдержав конкуренции с остальными божествами и людьми, так что сейчас они являются достаточно редкими существами. Стоит отметить, что боги вирта никоим образом не причастны к событиям, происходящим в реальном мире, и всего лишь являются творением сонма разумов наряду со многими анамнетическими животными. Да, иногда они обладают выдающимися способностями, но только в рамках специфики среды и фантазии своих творцов.
Особой когортой отстоят от других так называемые боги мира сновидений, живущих в Неведомом Кадате. Анализ показал, что они не являются богами в узком смысле этого слова, и использование данного определения, скорее всего, сложилось чисто исторически, от непонимания физиологии и общей загадочности этих существ, живущих в проклятом и оставленном жизнью городе неизвестного происхождения.
О демонах вирта известно гораздо больше. Они успешно приспосабливаются к изменяющимся условиям, хорошо размножаются, в том числе и при межрасовых браках, и, являясь частью неукротимых сил Природы, сыты и обласканы практически на любых территориях, выбранных ими для проживания. Само слово «демон» постепенно приобрело нейтральную окраску без какой бы то ни было отрицательной подоплёки; сами носители этого определения часто используют его с некоторой долей гордости, а то и высокомерия.
Существует множество разновидностей демонов, и, в зависимости от классификации, к ним могут относиться как падшие ангелы Диса, так и животные с выходящими за рамки способностями (такие как Твари Углов). Обычно вопрос об отнесении к демонам той или иной расы определяется самоидентификацией большинства членов этнической группы.
Стоит также отметить, что демоном можно стать, не рождаясь им, если накопить достаточно негативной и разрушительной энергии. Таковы, к примеру, мононоке, выгоревшие изнутри от страданий и боли и превратившие себя в чистую ненависть. Как и каждый демон, мононоке может иметь латентный период неопределённой длительности и держать свои силы под контролем, пользуясь ими только в случае крайней необходимости. Если же контроль более невозможен, молодой демон сразу принимает своё новое истинное обличье и автоматически переходит в разряд низших (демонов-животных), но при этом очень сильных существ. Вероятно, после этого не живут слишком долго: организм не выдерживает постоянного напряжения.
О продолжительности жизни: у богов и демонов он может значительно превышать человеческую и при этом не отмечаться такими негативными человеческими признаками как старение и дряхлость. Смерть богов красива: они растворяются в пространстве с тихим хлопком, будто мыльные пузыри. Демоны же принимают облик стихии, которой принадлежат, и постепенно тоже становятся частью информационных потоков вирта.
========== Конфигурация тридцать седьмая ==========
Когда я просыпаюсь в следующий раз, рядом со мной дремлет новая абиссаль Лилит. Видимо, моя подруга не удержалась от того, чтобы похвастаться.
Ювелирная работа. Вплоть до рожек, выточенных из желтоватой берцовой кости. Шкурка ладно сшита из последних лоскутов.
Вельз должен сдаться – ему не сломить такой талант. Даже в столь ужасающих условиях его жена способна творить из пыли и тлена прекрасных, хоть и немного ужасающих с первого взгляда зверей.
– Давай, умница, топай к мамочке, – я глажу важный бок животного, но оно не уходит, а молча топает следом за мной.
Интересно, Вельз уже начал за мной шпионить?
З-з-з-з-з-з…
С творением Лилит происходит разительная перемена. Оно вострит уши и напрягается, отыскивая источник звука.
Сначала я хочу успокоить антилопу, но быстро понимаю, что расцениваю ситуацию как-то не так.
Это не испуг.
Это охота!
И, как только показывается муха, я понимаю, как приставленный ко мне зверь собрался её ловить.
Миг – и насекомое попадается на длиннющий язык, схожий с ловчим инструментом хамелеона. Пока я отхожу от шока, антилопа (или как её назвать после такого?) с аппетитом облизывается.
– Так, – я достаю гелевую ручку и вывожу на крупе хищницы сносный стилизованный значок с поднятым вверх большим пальцем. Надеюсь, Лилит позабавит такой «лайк».
Теперь – основное.
Сектор 16, зона G.
Самые маленькие стеллажи здесь сделаны из роскошных секвоий, так что помоги мне удача.
Заклинание, скорее всего, должно быть начертано на свитке, так что я, оседлав лестницу, с неохотой отпихиваюсь от полки с вызывающими уважение толстыми томами.
Для меня нет ничего лучше старинной библиотеки, по крайней мере, из того, что создано человеческой культурой. Природу любишь безусловно, на уровне генетики, она записана в твою плоть и кровь и сама же является твоей плотью и кровью. С книгами другое. Это личное, не для всех. С этим не рождаешься. Как цветные контактные линзы. Или шипастый браслет. Или «семейки» в сердечко. По всем признакам ты можешь обойтись и без этого – но ты это хочешь. Не каждый хочет. Или хочет, но в другом объёме.
Лично я, будь у меня такая возможность, обжиралась бы сокровищами этой библиотеки до самого последнего мозгового импульса. Ну или до тех пор, пока вижу.
Сосредоточься.
Кетцаль.
Свитки разворачиваются с хрустом или шорохом, словно жучиные панцири или крылья бабочек. Некоторые добротные и упругие, словно коврики для йоги, некоторые покрыты гнилью, сырые или поедены неизвестными мне тварями. Вокруг тишина, в которой чудится фантомный гул, как часто бывает в подобных циклопических помещениях.
Иногда я слышу цокот копыт, когда новой, и, как выяснилось, насекомоядной абиссали Лилит надоедает лежать и она разминает ноги. Шаги бодрые и уверенные – крепенькая скотинка, значит, долго проживёт. У Лилит бывали потери, и тогда мне приходилось пускать в ход всё своё красноречие, чтобы утешить её через письма.
Как ни странно, в такие моменты в группу поддержки вступает и Вельз, так что в итоге моя подруга даже отвечает ему кратковременной вспышкой нежности… которая, впрочем, быстро угасает, стоит им снова начать делить плоть одной из крепостных стен. Супруги, что сказать…
Время идёт. Мой глаз медленно, но верно замыливается. Восторг от возни с непонятными текстами сменяется почти что земным ощущением онемения в шее. И эта моя идиотская привычка наводить порядок на полках, если там до меня всё было свалено, как попало (а здесь именно так и было, как-никак, адская библиотека…).
Кажется, это уже двадцатая полка, и я, бормоча под нос проклятья в свой адрес, бережно ровняю папирусное наследие. Наследие докладывает, что не согласно с новым порядком, но я полна решимости убедить его в обратном. Два свитка не проходят в паз. Что за идиотизм, я не настолько слепая, чтобы, приложив их к другим, не заметить разницы в размерах! Или…
Я вытаскиваю их так стремительно, что лестница едва не включает привилегированную программу быстрого и стремительного спуска меня с дальнейшим расплющиванием об пол. Не включила, отлично. Я уже шарю по нутру углубления. Так и есть. Что-то завалилось. На ощупь как… тубус?
Я вытаскиваю свою находку и прищёлкиваю пальцами, чтобы подозвать одного из эйчеров. Эти зверьки, что-то среднее между ящерицей и хомяком, имеют светящиеся горлышки, что позволяет использовать их как очень покладистые и высокоэффективные светильники. А ещё они работают за печенье.
Пока животное, урча и икая, запасается предложенным мной курабье, я открываю тубус и случайно становлюсь причиной того, что ни в чём не повинный эйчер до слёз давится угощением. Ох уж этот вопль радости.
– Прошу прощения, – я тут же оставляю зверьку кокосовое лакомство в качестве чаевых, и, спустившись, бегу к стойке библиотекарей.
«Чем мы…»
« КОПИЮ!!» – кажется, я проорала это на всех доступных частотах, так что не удивлюсь, если через пару тысячелетий для меня привезут посылку с какого-нибудь Арктура.
Но это кетцаль! Это заклинание для его вызова! А значит, есть шанс спасти мой город!
У меня дрожат руки, когда долгожданный лист переходит ко мне.
«Спасибо!» – усердно кланяюсь я и вылетаю наружу.
– Дорогая, ты знаешь, как этим пользоваться? – мягко окликает меня Лилит, пока я мастерю портал.
– Понятия не имею, но я быстро разберусь, – я оборачиваюсь и подмигиваю, – Демоны ведь быстро учатся, не так ли?
– Удачи и прощай, – Лилит машет мне рукой, а я в пылу ликования поднимаю два пальца значком «V» в сторону Саргатана. Мы не были знакомы, старик, но, возможно, сейчас я похожа на тебя в начале твоего грандиозного бунта. Пожелай мне удачи…
========== Из «Бестиария». Эйчер (мышовка люминесцентная) ==========
Длина тела: 20-25 см
Вес: 100-400 г
Небольшое, преимущественно зерноядое животное, представляюшее собой переходное звено между млекопитающим и зверообразной рептилией. Характерной осоебенностью является горловой мешок с биолюминисцентными железами, используемыми зверьком для освещения своих нор. Живут семейными колониями до сорока особей в каждой. Если маленьких эйчеров поселить в подходящее место, они вскоре обживут новый дом и охотно обучатся подбегать по условному сигналу, позволяя использовать себя как живые светильники за скромное угощение. Окрас особей рыжевато-коричневый, чешуйчатые участки кожи зеленовато-серые, половой диморфизм выражен слабо. Самки рожают от трёх до пяти детёнышей; о них заботится вся колония.
========== Конфигурация тридцать восьмая ==========
Настал день игры в принцессу Сквозь-Забор.
Но это Вайт Веддинг: место, где тусуется элита мира сновидений, и я как-то не хочу стоять в нищенской очереди и делать благодарные глаза после получения билета на посещение.
Так что я просто вспоминаю молодость и отыскиваю брешь в энергетическом ограждении. Она находится посреди горного ущелья, усыпанного острыми слоистыми кремниевыми камнями, и, если честно, надо быть тем ещё смертником, чтобы сюда добраться. Однако – вот везение! – путешествия по филейным частям этого мира как раз мой конёк.
Я бережно, с профессиональной нежностью медвежатника взламываю брешь и быстро захожу внутрь. Подходы к Вайт Веддингу укутаны в тропические деревья, и я, чуть подумав, превращаюсь в фоссу. Так я доберусь куда надо и останусь незамеченной, ведь Вайт Веддинг примечателен древесными шакалами, прирученными и расплодившимися здесь сверх всякой меры.
Стоит мне залезть на дерево – и я как раз встречаюсь взглядом с одним из них. Кажется, моё появление ни капли его не удивило. Он нежит свой раскормленный живот под пробивающимся через крону солнышком и отодвигается с крайней неохотой, когда я уже едва не наступаю на него. Обычно древесные шакалы ловкие и осторожные хищники, но этот образчик похож на переевшего сладостей евнуха. Зато у него на редкость лоснящийся мех, и прерывистая серая прожилка вдоль боков сверкает, словно месторождение серебряной руды. Сам он буровато-рыжий. Когда я ухожу, древесный шакал с некоторой ленцой поворачивает мне вслед два левых уха. Вот бездельник.
Первое, что поражает на подходе к Вайт Веддингу, это музыка. Вирации часто долетают и до окрестных миров, поэтому округ практически не заселён. Мне случалось видеть, как ездовым зверям по прибытии их хозяев на тусовку надевали защитные наушники. Сама я, как закоренелый меломан, чувствую себя здесь в высшей степени комфортно.
Кстати о ездовых зверях. Нужно проверить стойла.
Проверка меня успокаивает. Грифоны, парящие скаты, аморфы, гигантские нелетающие птицы. Ни одного полярного льва или волка-крестовника. Класс.
Увы, деревья заканчиваются, и я вынуждена слиться с толпой, чтобы отыскать своих друзей. Благо, это несложно: Вайт Веддинг полон экстравагантных личностей, и, если я буду осторожна, меня никто не засечёт.
Я подхожу к тренировочной площадке для танцев, где разминаются две фурры: лисица-майконг и роскошная самка сервала.
– Лапочка! Айсиз! – негромко окликаю их я в перерыве между треками.
– Ой, да это же Над, – чёрно-рыжий лисий хвост принимается дружелюбно вилять. Лапочка опускается на четвереньки, и, нашарив меня, лижет прямо в нос, – Что ты тут делаешь?
– Я ищу Денизо, только т-с-с, если что, меня здесь не было! Вы не в курсе, где он? – я мимоходом расцеловываюсь с Айсиз согласно её горячим африканским традициям.
– Мр-р, его супруга часто приходит на нас посмотреть, – довольно щурится Айсиз, потягивая длинные ноги.
– Я не прочь повидаться и с Селиной… А сегодня они здесь?
– О да, – оживлённо кивает её напарница, – Пока мы завтракали в «Счастливой лапке», они как раз заказывали столик
– Спасибо, девчонки, – я приобнимаю пушистые шеи, – С меня две текилы в Волчьей Шкуре.
– Ой, да брось!
– Мы ведь подруги!
– Хорошо вам сегодня выступить.
– Спасибо!
– Ни пуха, Над!
Я снова эвакуируюсь на деревья, и, распихав толстых шакалов, терпеливо жду своего часа.
Как только Вайт Веддинг меняет свой прикид на золотисто-сиреневый вечер, всё пространство оживает. Прибывают гости, готовятся актёры, поставщики интим-услуг наводят финальный блеск. Несмотря на пестроту и экстравагантность, Вайт Веддинг активно используется для проведения свадеб и просто в качестве убежища для парочек – так что название вовсе не врёт. Однако с каждым разом здесь собирается всё больше сливок общества. Но кто я такая, чтобы это обсуждать?
Мне крайне везёт, что «Счастливая лапка» располагается в аллее, поодаль от основных мест скопления посетителей. Мне не случалось потчевать в этом маленьком ресторанчике, но я нахожу его очень милым. К тому же, у них звуконепроницаемые стены.
– Где Ваша пара? – несколько нудит встретивший меня в дверях официант.
– Меня ждут. Денизо Линдвурм и его супруга Селина.
– О, – на его лице появляется отблеск понимания, – В таком случае, не смею Вас задерживать.
Бинго! Однако я не могу не устроить сюрприз, поэтому вспархиваю на потолок, и, уже в виде геккона, затаиваюсь на изысканной лепнине в ожидании подходящего момента.
Наконец, я их нахожу. За столом сидит роскошная молодая женщина со светло-рыжими волосами в лёгком белом платье.
Напротив неё – Денизо. Линдвурм Денизо. Змей с двумя лапами и умным взглядом. Селина как раз почёсывает его шею, когда я затягиваю:
– «Не сбрасывай кожу, не надо, оставь!
Я счастлива тем, что не сон ты – а явь.
Люблю, когда жалом ласкаешь мне бровь
И с губ моих жарких смываешь мне кровь,
Когда ты свиваешься вдоль моих ног
И лбом ударяешь о лона порог,
Я груди свои наклоняю к тебе.
За то, что ты мой, благодарна судьбе.
Мне сладостны слюни, объятья твои…
Останься же змеем, ласкай и трави!». (отрывок стихотворения «Гад» Болеслава Лесьмяна)
По рассерженному шипению я понимаю, что попала в цель, и после реплики Денизо «А ты не завидуй, скажи, где спряталась, я тебе ноги сейчас выкорчую!» с изяществом приземляюсь на их столик, ровнёхонько между бокалами с белым вином.
– Какое чудесное стихотворение, Кали, – очень нежно улыбается Селина, и её супруг затыкается как по сигналу, – У тебя дело к одному из нас?
– На самом деле, к обоим. Добрый вечер. Я не займу много времени. Примите это в знак моих извинений.
– Ах! Персики! Мои любимые! – глаза Селины загораются от счастья, когда я вручаю ей наколдованные плоды, – Дорогой, я подожду. Ты просто обязан помочь нашей обворожительной заказчице!
– Милая Сел, твоё сердце готово пригреть даже самых неделикатных… – Денизо косится на меня абсолютно без восторга, но стоит нам отойти, тут же переходит на деловой тон:
– Что за спешка? Сбои в работе купола?
– О, нет-нет. Недавно я даже стала эксплуатировать локальное солнце. Оно превосходно.
– Ага! – он начинает вышагивать более степенно, – Я же говорил, что это потрясающая штука!.. Погоди, ты меня, часом, не умасливаешь?!
– Да как я смею! – притворно ужасаюсь я, – Если серьёзно, мне нужно усиление.
– Хочешь создать более мощное гравитационное поле?
– Только на время. И… – я делаю паузу, чтобы пройти в его передвижную лабораторию, – Сдвинется ли поле, если сдвинется город?
Денизо замирает с одной приподнятой лапой:
– В смысле сдвинется город?
– Вообще, я полагаю, что он будет двигаться достаточно долго и… интенсивно.
– «Интенсивно»?! Что ты такое задумала? Давай, говори, женщина, у меня когти свело от интриги!
– Кетцаль. Я вызову кетцаля.
В помещении вдруг становится возможным изучать многогранность звука падения булавки.
– И…
– Он нужен мне, чтобы спасти город. Перенести святилище в другое место.
– Не… Да ладно?! Правда?! Ну, если ты это сделаешь…
– Денизо, пожалуйста. Мне нужна помощь. Я хочу, чтобы мой персональный мир уцелел. Ты можешь это сделать? – я заглядываю в его янтарно-коричневые глаза, и линдвурм со вздохом сдаётся:
– Я посмотрю, что можно сделать. Позволь я сброшу кожу. Садись на свободный стул.
Он меняет змеиный облик на человеческий, и к картотеке уже подходит статный красавец с перехваченными в хвост струящимися волосами. Кожу он небрежно запинывает ногой в угол, незамедлительно начиная копаться в шкафу.
– Так-так… Вот досье на твой купол, – Денизо достаёт конверт, вынимает из него кристалл и ставит в гнездо проектора, чтобы появилась голограмма. Потом увеличивает модель и ловко проводит необходимые расчёты.
Чтобы не мешать, я остаюсь сидеть на месте и закуриваю, думая о том, как живётся этой смешанной паре. Процитированное мною стихотворение недалеко от истины: Селина и правда предпочитает своего супруга именно в змеином облике. И даже в постели. Перед последним пунктом повестки дня от собственной пасующей перед столь сложной задачей фантазии у меня даже начинает слегка кружиться голова.
– Можешь посмотреть, – говорит мне в этот момент Денизо.
– А? – вздрагиваю от неожиданности я.
– На купол, – он двигается и показывает мне пластину, похожую на робот-пылесос, – Вот стандартный усилитель. Я определил точки, в которые их нужно заложить. Два под Шпиль, два под Университет, два под пустырь и по одному на каждый квартал. Итого десять. Закопаешь на полметра. Команды не меняются. Когда больше не понадобятся – спрячешь подальше.
– Отлично! За город теперь я могу не беспокоиться. Но мне нужно знать, можно ли усилить непосредственно купол.
– Защита? Нападение?
– Защита.
– Хм… – он почёсывает подбородок, – Дай-ка я кое-что тебе покажу. Это одна из моих последних разработок, я назвал её «мимика».
– Похоже на жвачку, – не вижу смысла скрывать я, дотрагиваясь до пластичного куба.
– О, да. Оно сносит удары, аккумулирует энергию нападения для того, чтобы в итоге тоже ударить.
– О-о-о… – проникаюсь всей грандиозностью идеи я, решая попробовать, – Можем потестить?
Денизо ударяет по кубу кулаком, и, стоит ему отвести руку, в ответ упруго выскакивает розовый пузырь.
– Круто!
– А то как же, – приосанивается линдвурм, – К тому же износоустойчивость на уровне. Берёшь?
– Беру! Сколько должна?
– Пока обслуживание в рамках сервисного, – создатель куполов листает приложенный документ, – Но в следующий раз…
– Да-да, я поняла, приду с деньгами, – киваю я, создавая маленький портал и поскорее забрасывая туда покупки, – А теперь огромное спасибо и извини, мне ещё нужно поговорить с твоей женой.
Он серьёзнеет:
– Похоже, ты здорово вляпалась.
– Нет, не переживай… Я очень надеюсь что мне придётся применить то, что сделает Селина, всего единожды. Не я вступила в конфликт, но если я не защищусь – то погибну.
– Вы, волки, вымираете из-за своей непреклонности, – делает вывод старый знакомый, – Но это твой выбор. Я понял, кому ты перешла дорогу.
– Не я первая – не я последняя… – я делаю перерыв между бросками, подправляя волосы, – Вообще все, кто заглядывает в Вайт Веддинг, перебежали религионерам дорогу. Но все на зависть целы и невредимы.
– Разумеется. В случае претензии они платят деньги за замаливание грехов.
Меня аж передёргивает от этого ханжества:
– Лучше бы за собой смотрели, что творят и как насаждают свою правду.
Денизо передёргивает плечами:
– Это ваши, людские разборки. Я – сторона, пока они не возьмутся за мне подобных.
– Логично. А как же твоя супруга?
Он довольно приятно улыбается:
– С навыками Сел лучше не вздорить… К тому же, она крайне ценна из-за своих талантов.
– Это я знаю, – я закрываю портал после того, как там исчезает записка для Голем следующего содержания: «Положи туда, где я найду. Над». Пора отправляться к Селине.
Зная усидчивость этой женщины, я ничуть не удивляюсь, когда застаю супругу Денизо на том же месте, мирно уплетающую персик.
– Селина, у меня для тебя особый заказ, – безо всяких предисловий говорю я.
– Здорово, да, минутку, – она облизывает пальцы от сладкого сока и тут же создаёт для нас обеих непроницаемую складку пространства, – Я слушаю.
– В общем… – я провожу ладонью по шраму на бедре, и, сосредоточившись, вылепляю череп животного, нанёсшего травму. У моей знакомой падает из рук косточка:
– Череп Мигрирующего Охотника? Но…
– Сможешь сделать из него оружие? – спрашиваю я.
– Мне приходилось ковать ножи из их выпавших зубов, но они, несмотря на остроту и прочность, не могут рвать пространство. Убитые Мигрирующие быстро разлагаются, и только исключительные умельцы делают инструменты вроде твоей меркабы.
– Да? – я смотрю на свою открывашку порталов так, будто вижу её впервые в жизни.
– Да, – улыбается Селина, – Поверить не могу, что этот череп сохраняет свойства живой материи… Это будет лучшее из всего, что я делала! И это будет редкостно смертоносное оружие, скажу я тебе. Знаю, что хочешь спросить. Нет цены, достойной такого изделия. Поэтому я прошу у тебя половину черепа.
Признаться, я такого не ожидала. Десяти лет персонального рабства – положим, но не этого.
– О качестве исполнения не беспокойся. Всё будет сделано в лучшем виде. Я создам инструмент, достойный королевы демонов.
– В таком случае, мы договорились, – я жму её тёплую, но крепкую руку, – Пусть твой голос будет звонким и чистым.
– Я спою твоё оружие сегодня же. Приступаю прямо сейчас.
– Денизо меня удушит за то, что изничтожила ваше свидание, – неловко чешу затылок я.
– Ой, да брось. Видела, как он сам побежал возиться с твоим куполом? – напоминает мне Селина, убирая защитную складку пространства, – Мы оба фанатики своего дела и прекрасно об этом знаем. У нас будет ещё куча времени повозиться друг с другом… Порой это даже утомляет.
Я сверкаю улыбкой и прощаюсь с обоими. Подошедший Денизо действительно не собирается меня убивать, увидев восторг в глазах жены.
– А, да. За срочность, – я создаю поистине колоссальную банку с консервированными персиками. Селина едва сдерживает восторженный визг, но внезапно вздрагивает:
– Ты здесь «зайцем», верно?
–Ага, вспоминаю молодость, – с притворной серьёзностью киваю я.
– Тогда я прошу тебя валить отсюда как можно скорее, – шепчет мне певица по металлу, – Недавно в Вайт Веддинге появился покалеченный Молчаливый.
Мне кажется, что ответная дрожь рождается прямо из позвоночного столба:
– Как?.. Где?
– Он сегодня выступает. Танцует вместе с фуррами. Ты легко его узнаешь – у него теперь замочный механизм вместо рта.
Я теряю дар речи, что для существа со столь хорошо подвешенным языком уже является исключительным событием. Молчаливые – это религиозная каста, хранящая тайны вирта. Их можно узнать по обвязанным платками нижним частям лица. Но я первый раз слышу, чтобы за разглашение тайны наказывали так жестоко.
– Так, – наконец, упорядочиваю разбегающиеся мысли я, – Разве даже после такого его не оставили в покое?
– Свои да, оставили, – произносит Денизо, – Но есть те, кто хотел бы заставить его каяться до конца дней.
Мне нет нужды смотреть в телескопическое окно, чтобы понимать, о ком идёт речь.
– В таком случае, мне и правда пора. Но не раньше, чем я сама его увижу.
– Будь осторожна, – Селина мягко приобнимает меня, с некоторой змеиной манерой, приобретённой от супруга, – Я помню координаты твоего мира… Как доспехи, кстати?
– С прошлого раза мне так и не представилась возможность их надеть, но я храню их очень бережно, – отвечаю я, превращаясь в фоссу и снова собираясь лезть на деревья, – Наивсего, и спасибо за помощь.
Когда зелёная тропа заканчивается, я становлюсь человеком и по уже отработанной схеме смешиваюсь с толпой. Здесь есть низшие демоны, «золотые мальчики», мары, трансы и просто однополые пары. Вайт Веддинг не щадя мешает любые мировоззрения и заставляет их танцевать до изнеможения, так, чтобы для презрения и взаимных упрёков просто не осталось бы места.
Сцена. Вот и он, его легко узнать по ломаным движениям. Одет в чёрную кожу, которая как ничто другое подчёркивает его худобу и истерзанность. Лапочка и Айсиз танцуют с двух сторон от него и время от времени жмутся к клетке рёбер мужчины, отдавая немного энергии. Видимо, теперь он стал частью их группы.
Подойдя ближе, я могу увидеть его глаза. Там видны раны, которые постепенно заживают и рубцуются. Переживший сильные чувства умирает, чтобы воскреснуть и больше никогда не любить, не ненавидеть, а просто радоваться жизни. И я вижу такого перед собой. Воскресшего и обновлённого. И отравленного.
По ту сторону купола и правда мониторит кучка религионеров; двое даже держат плакаты. Не могу на это смотреть. Они словно ждут, пока он перестанет сопротивляться, а потом, словно стервятники, причастятся от мертвечины.
Мне в голову закрадывается идея.
Я выскальзываю из своей бреши в ущелье и превращаюсь в келенкена – гигантскую вымершую птицу. Немного напряжения – и готово седло с уздечкой. Думаю, мой план собьёт с них спесь. Буквально.
В самом деле – в таком «притоне» так много потенциальных идиотов, которые могут не проверить, хорошо ли привязаны их ездовые средства…
Так в моей памяти появляется одно из самых лучших воспоминаний: я сбиваю этот балаган словно партию кегель, и, не сбавляя хода, мчу прочь, не давая им опомниться.
И плевать, что по возвращении я порядком настораживаю Тварь Углов, поскольку не могу отдышаться от хохота. Пусть недоумевает – этого того стоило!
– Так… Ну ты… Женщина, успокойся! – почти что рявкает мой гость, устав от того, что я никак не прихожу в себя, – Твоя четвероногая, слепая и немая разобрала покупки и пошла их ныкать, сверившись с инструкцией.
– Восхитительно, – киваю я, а потом шёпотом спрашиваю, – Как по-твоему, она всё ещё дуется?
– Вообще, когда я видел её в последний раз, она с энтузиазмом укрепляла силовое поле, вкапывая эти твои новомодные штучки… Что, стыдно?
– Обе виноваты, – уклончиво отвечаю я, – Я должна была уделять ей больше внимания.
– Тогда не откладывай, – предлагает Тварь Углов, – Действуй прямо сейчас.
Я приблизительно знаю, где она. Так и есть. Она на пустыре, пристраивает один из усилителей рядом с деревом.
– Хорошая мысль, это надо закрепить, – хвалю я. Голем тут же вскакивает, загораживая растение.
– Я не трону. Обещала ведь… Знаешь, оно красивое. Немного напоминает магнолию… Как считаешь?
Нет ответа. Что ж…
Я чувствую возмущение в пространстве и иду проверить, в чём дело.
Это оружие. Нет. Это самое необычное оружие из всех, что я видела.
Оно похоже на японскую нагинату, только лезвие сделано из половины верхней челюсти Мигрирующего. Оно щетинится, словно гарпун, и, стоит сделать взмах, пространство вокруг начинает испуганно свистеть. Как и всякому оружию, такой красоте нужно имя. И я быстро нахожу его.
– Нарекаю тебя Поющая Погибель, служи мне верой и правдой, – торжественно провозглашаю я, целуя древко. По дороге нахожу скрытую резьбой кнопку, при нажатии на которую на другом конце нагинаты выскакивают зубки нижней челюсти Мигрирующего. Просто потрясающе!
Может, и так, а из его упаковки торчит белый листочек. Взглянув на это, я немедленно разворачиваюсь и иду к Голем.
– Я сегодня была у Селины и Денизо, – бодрым голосом сообщаю сестре я. Реплика молчит, и лишь усердно рыхлит почву возле своего саженца.
– Ладно. Это от Селины. Я оставлю здесь. Прочти, если хочешь. Я буду в Шпиле, на своём ярусе.
Спустя какое-то время я слышу шлепки босых ног по ступенькам. А потом попадаю в объятья.
– Классное стихотворение, а? – ерошу её волосы я, пытаясь скрыть наплыв чувств, – Это Перси Биши Шелли, если я не ошибаюсь… Да, определённо он, с этим «Сливаются все друг с другом, – / Почему же ты не со мною?» – моя рука ласково гладит русую голову. Голем поднимает ко мне свой лицевой диск.
– Прости, что вела себя как последняя тупица. Мне тоже горько и больно. Я не хотела убивать лучшее во мне… в тебе… в нас. Я больше не буду. Пусть растёт. Однажды оно станет большим и красивым деревом, а?
Сестра согласно виляет хвостом и замирает, обратив внимание на нагинату и на открытый шкаф.
Там переливами ртути мерцает ещё одно гениальное творение Селины – доспехи из метеоритного стекла. Кажется, что они затаились, словно неведомый хищник, который только и ждёт, пока его выпустят на волю. В место, где царит боль и смерть. Поле боя.
Голем прижимается щекой к моему бедру.
– Я тоже этого не хочу. Но мы вынуждены. Если сюда прорвутся религионеры – от нашего дома не останется ничего. Они уничтожат всё, что связано с нами. Ибо мы неправильные. За рамками их узкого понимания. А потому нам надо сражаться. Что есть сил. Не бойся, я защищу тебя. Всё будет хорошо. Найдём новое место и начнём сначала.
«Там будет красиво?» – наконец, решается отозваться Голем.
– О, да. Мы отыщем самый лучший уголок вирта.
«И там зацветёт дерево»
Признаться, это мне в голову не приходило.
– Да, наверняка зацветёт, если ему будет комфортно.
«Это магнолия. Я думаю, что ты права и это правда магнолия» – признаётся Голем.
– Магнолии крепкие деревья. Они пережили динозавров. И мы переживём. Ради нас. Ради носителя. Ради города и ради дерева.
«И ради него?»
– Да… – в моём голосе сквозит сомнение, но всё же я отвечаю, – Да, и ради него. Пусть будет так.
Мы обе протяжно вздыхаем и потом молча пялимся в полумраке шкафа.
Мы прошли испытание любовью и выжили. А теперь из шкафа и с кончиков зубов нагинаты на нас с интересом и аппетитом смотрит война.
Вот только нас не так-то просто съесть…
========== Из «Энциклопедии абсолютного и относительного сновидения». Способы перемещения по вирту ==========
Несмотря на активность людей, в вирте так и не произошла техническая революция, а это значит, что в нём нет ни автомобилей, ни самолётов. Местные, правда, изготавливают суда и кое-какие повозки; в иных случаях для перемещения по суше используются ездовые животные или самое проверенное средство – собственные ноги.
Однако в силу масштабности и удалённости пространств были изобретены порталы. Изначально порталы между мирами продирали Мигрирующие, поэтому и по сей день все основные техники открытия проходов связаны с этими вечно голодными тварями. Умельцы с Чёрного рынка изготавливают для всех желающих проездные – карточки из прессованных измельчённых чешуек Мигрирующих, оставшихся после линьки. Способ с писком и треском, однако всё же позволяет открывать порталы; наряду с ним используются редкие на сегодняшний день меркабы, иногда выдаваемые отличившимся дримерским группам Вольного поиска, и ещё более редкие и очень ценимые в качестве трофея межпространственные ножницы, по слухам изготавливаемые из металла с примесью слюны Мигрирующих.
========== Из «Бестиария». Келенкен ==========
Длина тела: 2,3 м
Рост: 3 м
Вес: 220-270 кг
Гигантская нелеющая хищная птица из сем. Фороракосовых. Несмотря на устрашающий (свыше 70 см) клюв, является птицей-падальщиком. Келенкены повышенно агрессивны только в брачный период и при охране территории; в остальных случаях предпочитают демонстрировать свои исключительные размеры, а не силу. Из-за массы тела не силён в беге на длинные дистанции, но хорош для длительных переходов, способен переносить объёмистые грузы и часто используется как элитное ездовое животное. Ведёт одиночный образ жизни. Окрас коричневый, реже – песчано-серый; у самцов на шее встречаются «серёжки» из складок голой кожи, наливающейся кровью при ухаживании. Келенкены – отличные родители, заботящиеся о потомстве вплоть до половой зрелости последних. В кладке два яйца, но чаще выживает один, более сильный и крупный птенец.
========== Из «Бестиария». Древесный шакал ==========
Длина: 60-110 см
Вес: 6-12 кг
Хищник вирта, чьи охотничьи угодья простираются в кронах деревьев. С шакалом не имеет ничего общего: тело гибкое, лапы мускулистые и хватательные, хвост удлинён и служит в качестве балансира. На землю спускается редко, так как выбирает зоны обитания, где деревья переплетаются друг с другом, обеспечивая идеальный переход с кроны на крону. Питаются всем, что могут найти; часто грабят гнёзда и подкарауивают сонных птиц.
Интересной деталью являются две пары ушей, что позволяет предположить, что первые древесные шакалы были чьими-то персональными криттерами сознания, позднее сбежавшими в дикую природу. На это же указывают и серебристые полосы на боках, благодаря которым особей можно различить в полумраке дерева.
Живут стаями. В помёте два, реже три детёныша; пока малыши слепы, они крепко держутся за спину матери, которая занимается поисками пищи; позже, окрепнув, следуют за ней, ловко перескакивая с ветки на ветку.
========== Конфигурация тридцать девятая ==========
Такое чувство, что после Твари Углов ко мне в Шпиль повадилась всякая нечисть. Жили себе тихо-мирно, никого не трогали, и вот тебе: то здоровенный Мигрирующий, то…
Это нечто я почувствовала внезапно: так ощущается лёгкое покалывание в носу. Что-то совсем маленькое, и оно о себе доложило. У меня нет привычки прихлопывать безобидных существ, я даже готова потратить часа полтора на то, чтобы в реале выгнать обратно в окно залетевшую в комнату муху, но… здесь ко мне зашли намеренно.
– Голем, – обращаюсь я к вскочившей и навострившей уши реплике, – Это твой друг, но, кажется, он успел заблудиться. Найдёшь его? Я пока приготовлю угощение.
Проводив глазами мелькнувший у двери пшеничный хвост, я беру десертный ножичек и начинаю нарезать сочное жёлтое манго.
– Чё там у тебя? – сонно интересуется из свалки мольбертов Тварь Углов. Он куда-то отбегал, его не было пару ночей, и теперь он лелеял мечту хорошенько отоспаться.
– Это ко мне. Ничего интересного. Спи, – отзываюсь я, отряхивая пальцы от сладкого сока, – Нет, ну ты бы ещё этого лентяя на атласной подушке принесла.
Голем подходит ко мне на своих двоих, держа в тонких ладонях существо, похожее на летучую мышь, с длинными, как у куличка, задними лапами. Свою способность летать он обнаруживает сразу после того, как улавливает аромат фрукта. Я в этом ни секунды не сомневалась.
– Мном-ном-ном… – он чавкает с довольством свиньи, нашедшей трюфель, а я пока разглядываю метку его принадлежности. На спине, чуть ниже крыльев, искрится всеми цветами радуги изображение фруктового сорбета.
– Фари, с какими ты ко мне новостями?
– Ещё! – капризно заявляет от, вылизывая миску. Мордочка и грудь испачканы мякотью, живот вздулся барабаном, но этот обжора считает, что еды было мало.
Никак с ним по-хорошему…
– Ответь на мой вопрос, Фари, хохлик, принадлежащий Таки и Даку и их персональному миру сладостей.
– Ладно, – бурчит он, принимаясь умываться и вытряхивая фруктовые брызги из здоровенных ушей, – Хозяева согласны выполнить твой заказ. Вместо оплаты крипами они просят об ответной услуге.
Куда-то сходить и что-то сделать. Кто бы сомневался.
– И?
– Они отдадут заказ в обмен на яйцо ассиды.
– Занятно, – почёсываю подбородок я. Чтобы получить яйцо от этой, мягко говоря, специфической птицы, нужен ловец поистине ангельского терпения. С другой стороны, ассиды практически безобидны и тупы, словно пробки. А лучше Таки и Дака мой заказ никому не выполнить, да и отношения незачем портить.
– Что мне передать моим хозяевам?
– Я согласна на их условия. Отправляюсь немедленно, – я вынимаю из шкафа припрятанную дольку, – Благодарю тебя, Фари.
– Еда!!
Можно подумать, в прошлый раз это был не манго, а вакуум.
– Пока-пока, – он трётся носиком о лицевой диск Голем, кивает мне, и, тоненько рыгая, тяжело взлетает, чтобы передать ответ.
– Что ж. Я пошла.
– Ага, разбежалась, – навстречу топает Тварь Углов, сонно потягивая задние лапы, – Самое время накормить меня.
– Ты понимаешь, что хождение за ассидой требует уйму времени? – спрашиваю я, хотя и подозреваю, что он ответит.
– Я же демон. Каждый твой тяжёлый вздох – моё сокровище, – сладко улыбается он.
– Это будет сочинено быстро и безо всяких красивостей, – выдвигаю свои условия я.
– Пойдёт. Люблю лёгкие закуски… Но про летучую мышь.
– Ты крайне оригинален, – язвлю я.
– Не болтай понапрасну, ассида может снестись в любой момент.
Конечно! Тварь Углов и без шантажа – да это ведь фантастика!
– То, что я проявлю себя сейчас как сволочь, понял уже каждый, кто прямо сейчас читает твою многостраничную муру.
– Ты мне тут четвёртую стену не рушь, а то я пожизненно буду тушить об тебя окурки, – предупреждаю я.
– Не теряй время, – он вскакивает на стол, водя носом в поисках блокнота.
– Тогда будет как-то так, – я сгребаю мятый лист из ближайшей кучи.
– О! Прекрасное название! «Как-то так».
– Я запомню, но это что-то не то.
– И это название отличное. Или то – или другое.
Издевается как может. Лучше я промолчу, дабы не накликать ещё чего-нибудь на свою разнесчастную голову…
Комментарий к Конфигурация тридцать девятая
Рассказ:
https://ficbook.net/readfic/11862746
========== Конфигурация сороковая ==========
Если желаете достигнуть понимания термина «ничто» – загляните в глаза ассиды.
Я смотрю на эту нелепую тяжеловесную птицу. В её взгляде плывут целые галактики пустоты.
Она и не настроена убегать. И не была бы, даже если бы я подошла к ней с ножом, с самыми что ни на есть понятными намерениями. Ассиду интересуют только её яйца, точней, сам процесс кладки. До тех пор ей по барабану абсолютно на всё.
Я не хочу быть предосудительной, но слово «тупая» уже не только всплывает в моём сознании, но и отпечатывается в мозгу, светясь, как расплавленная железная болванка.
Ничего не могу с собой поделать. Заставить эту идиотку снестись я тоже не в состоянии. Вот она, сидит на безымянном пограничье, среди слоновьей травы и крошащихся камешков, и практически не шевелится.
Птица пепельная, жёлтая и коричневая, чуть массивнее страуса. У неё тяжёлый, немного загнутый на кончике клюв и пышный, словно меренга, кокетливый хвост. Про глаза я уже упомянула, а вот про ноги – нет. Мифология наградила ассиду верблюжьими ногами. Не то, чтобы существо от этого страдало. Просто странно выглядит.
Время от времени она почёсывает шею копытцем, лениво встряхивается и ёрзает, чтобы устроиться поудобнее.
Я какое-то время стою над ней, но потом со вздохом плюхаюсь напротив. Если бы знала – взяла бы заранее стул.
Вокруг заливаются цикады. По равнодушному небу плывут клочковатые облака.
– Эй, – окликаю я.
Лимонно-жёлтый глаз нехотя фокусируется на мне.
– Не хочу тебя торопить, но, быть может, уже пора снестись? Что тебе стоит, ты ведь никогда их не высиживаешь. А мне очень, очень надо, – принимаюсь за уговоры я.
Ответа нет, но, судя по всему, слушателя я нашла благодарного.
– В обмен на твоё яйцо я получу кое-что, необходимое мне для защиты собственного города. Его хотят уничтожить. Понимаешь?.. Хотя что ты понимаешь, ты и сама после разглядывания обычно разбиваешь свои яйца… Вот что ты за нелепица такая? Тоже мне, символ творческого существа! – меня охватывает внезапное раздражение. Я бы могла столько всего сделать! Прямо сейчас! Когда времени осталось так мало и всё может рухнуть по мановению пальца. А что делаю я? Сижу, как древняя старуха, над переросшим все приемлемые размеры бройлером! Чёрт!
Надо закурить, немедленно. А то я так с ума сойду.
Спустя целую вечность и три полноценных окурка нас проведывает хищник, что-то длинное, с короткими лапами и тёмно-шоколадным мехом, усеянным соломенного цвета крапинами. Он выскальзывает из зарослей, топая прямо к моему инкубатору. С минуту смотрит сначала на меня, потом на ассиду. Зверь похож на громадную норку с массивной головой и скошенным, словно у бультерьера, лбом.
Вот эта ситуация уже зажигает тревожные огни. Ассида готова к употреблению не хуже чем начинённый вырезкой багет. И мозгов у неё столько же, сколько у этого хлебобулочного изделия – ноль. Однако происходит чудо: «третий лишний» принюхивается, едва ли не втягивая перья на птичьей шее в свои широкие ноздри, и столь же равнодушно разворачивается, уходя прочь.
У меня от этого зрелища едва не выпадает изо рта глясара. Ассиды что, ядовитые? Или от их поедания можно заразиться схожей формой безумия? Во всяком случае, неожиданно. Должна была быть веская причина для отказа от такого подарка судьбы.
Ну да ладно.
– Да-ва-а-а-а-а-а-ай, – уже начинаю ныть я, раскачиваясь вперёд-назад.
Под конец я просто ложусь на спину, головой к ассиде, и смотрю на неё снизу вверх.
На периферии зрения мерно покачиваются стебли сухих трав. Кое-где видны колоски и метёлочки. В переплетении корней шныряют туда-сюда ящерицы и мыши. Высоко-высоко в небе виден силуэт Мигрирующего. По тяжёлым взмахам крыльев я понимаю, что у него был плотный обед.
Вокруг – тишина. Можно подумать, всё зверьё вокруг надело для сохранения атмосферы флисовые тапочки. Слышна лишь песня ветра среди стеблей и пучков сухостоя, да от редкого порыва иногда катится от своих соседей камешек. Или ассида почешется – скрёб-скрёб-скрёб – да бережно уберёт под себя звериную ногу.
Я закладываю руки за голову и слегка потягиваюсь. Незачем так убиваться и напрягаться. Эта перьевая подушка не может снестись раньше положенного. Нельзя написать рассказ раньше, чем он будет придуман. Или сорвать плод раньше, чем из цветов появятся завязи…
Я расслабляюсь. Скоро мне предстоит изо всех сил рвать жилы, чтобы спасти свой мир. А сейчас по моему обнажённому животу мягко гуляет тёплый ветер. Земля под лопатками немного мокрая и горько пахнет несбыточными мечтами пограничья. Этот перекрёсток служит только для прохода. Это пустырь, а не самостоятельный мир. Ни здесь – ни там.
Не самостоятельный?..
Между многими территориями расположено ужасающее в своей звенящей пустоте Ничто, такое же непостижимое, как глаза ассиды. Но здесь есть клочок земли, небольшой поток информации, не желающий вливаться в соседние реки. Сам по себе. Не похожий ни на то, ни на другое. Нелепица, сгусток хаоса в море гармонии. Как ассида… Или даже как я.
Я скашиваю глаза на птицу и впервые делаю усилие воли, чтобы её понять. Она несётся только в известное ей время, а до этого равнодушна всему происходящему. А разве многие из нас не поступают точно таким же образом, экономя силы на то, что действительно важно – и у каждого это «важно» своё? Ассида является символом влияния вдохновения на любое существо, склонное мыслить, и не её вина, что она создана подобным образом, как и каждый живущий не выбирает, какой опыт он получит и что за личность выйдет в итоге.
И в тот момент, когда я начисто избавляюсь от мысли выжимания яйца из упрямой твари, ассида встаёт и с любопытством принимается разглядывать сферу, словно сделанную из нежно-голубого фарфора.
Я вскакиваю следом и беру ещё тёплое яйцо. Ассида не возражает. Теперь, снёсшись, она теряет интерес к этой чудесной деятельности и бредёт прочь от меня, с непривычки покачиваясь на онемевших ногах. А мне пора домой.
Как ни странно, к моей добыче проявляет повышенный интерес Голем. Так и вострит уши в сторону полки.
– Да, – говорю я. Лицевой диск тут же поворачивается ко мне, хвост замирает в готовности вилять. Словно переспрашивает.
– Бери, не стесняйся. Только не разбей. Я должна буду его отдать, так что сейчас я иду к носителю, а ты завтра вернёшь мне трофей. Уговор?
Она тут же хватает яйцо и бережно прижимает к груди, топая к одной из хламовых куч. Перед уходом я замечаю, что Голем поигрывает с ним, лёжа на спине и расположив яйцо на поверхности поднятых вверх стоп. Всё, перевозбудилась. Видимо, материнский инстинкт. Кажется, я сглупила и завтра буду участвовать в мучительной процедуре изъятия.
Но что тут сказать? Денёк расслабились – и хватит…
========== Из «Энциклопедии абсолютного и относительного сновидения». Стыки миров ==========
Редкие миры вирта не разделены никакими границами; даже в случае разрыва плёнка между ними быстро восстанавливается. Различают несколько видов стыков: типа клеточной мембраны, он же самый распространённый, типа жёлоба (такой образуется между мирами, слишком различающимися по своим климатическим условиям) и типа отдельного потока информации – своеобразного «пустыря», однозначно не относящегося ни к одному, ни к другому пространству. «Пустырь» может стать приютом для растений и мелких животных и в целом стабилен; в отличие от него, любой жёлоб славится экстремальными условиями обитания и годен только для Точек Невозврата – микроскопических чёрных дыр, в которых живут опасные для живых существ мысли-отказники. Этот вид тварей многочислен и отличается скромными размерами, но в своём стремлении стать хоть чем-нибудь жители жёлоба доводят свою жертву до нервного истощения, растрёпывая её энергию в случае, если она отказывается их обдумывать. Таким образом, путешествие через жёлоб в случае попадания в одну из Точек Невозврата может стать билетом в один конец, и только опытные дримеры решаются на подобный риск.
========== Конфигурация сорок первая ==========
– Голем? Голем… Голем! Нет, не делай вид, что ты меня не слышишь!
Конечно, я пришла за яйцом. И, конечно, уговор провалился. Голем скомковалась вокруг своего сокровища и усердно пыхтит, словно протестующий паровоз.
– Мы же с тобой вчера договаривались, – со вздохом напоминаю я, понимая, что, по сути, пытаюсь вернуть назад данный сладкоежке леденец.
– Ты самый наихреновейший лидер из всех, что я видел, – замечает Тварь Углов. Я чувствовала, что он тут же рванул за мной, едва я пошла возвращать обещанное Таки и Даку.
– А тебе что, шоу недостаточно? Или поп-корн ещё дать?
– Превосходная мысль!.. Ну же, давай, я за тебя болею.
– Голем, ты должна его отдать. Это яйцо нам не принадлежит, оно обещано другим людям.
Интонация пыхтения не меняется. Я переключаюсь в режим подкупа:
– Голем, если ты отдашь яйцо, я тут же найду тебе другую игрушку, обещаю.
Кажется, моя компонента поджала ноги ещё сильнее. Мы в подвале. Она сбежала сюда, поскольку любит прохладу стен из крупного булыжника и норки между громадными бочками. В них нет вина, но если расковырять лаз и натаскать чего-нибудь на подстилку, выйдет приличная кровать или тайник…
Или индивидуальная крепость, как сейчас.
Голем загородилась от меня хвостом, который торчит у «входа» словно оружейный пыж. Можно подумать, я всю жизнь что-то у неё отнимаю. Ежедневно.
– Голем, солнышко, мы же не чужие, и святилище – наш общий дом. Если ты не отдашь яйцо, возможно, скоро нам будет негде жить, кроме как в твоей бочке.
Фыр.
Видно, кто-то из нас двоих по-любому будет сворачиваться в калач снаружи.
– Я даю тебе время подумать, – капитулирую я, – Ты знаешь Таки и Дака, так что от тебя зависит, испортим мы с ними отношения или нет. Я посижу наверху.
Вернувшись на базовый ярус, я приземляюсь в кресло-мешок, потирая брови и переносицу. Вечно я нахожу себе приключения. Если не за пределами Шпиля – то уж наверняка у себя дома.
Вот чего она заупрямилась? Конечно, винить некого – я такая же упёртая. Но чтобы так…
– Нужно было быть более искренней, – оповещает меня Тварь Углов, поднимаясь следом. Он на редкость доволен.
– То есть я должна была сказать «Голем, дорогая, если ты не отдашь яйцо – я откушу тебе голову»?
Он хохочет. Конечно, очень смешно.
– Правда – это обоюдоострый меч. Интересно, что люди постоянно пропагандируют друг друга говорить её, а сами зачастую лгут гораздо больше… Правда и ложь. Что скажешь? Из этого может получиться неплохой рассказ.
– Серьёзно? Ты что, не видишь, что я на грани нервного срыва из-за этой лопоухой дуры? – я картинно взмахиваю рукой в сторону подвальной двери.
– Вижу, но тебя надо чем-то занять.
– Скажи лучше, что ты просто хочешь жрать и тебе плевать на моё состояние.
– Я бы не был столь категоричен в суждениях, но по большей части да, я хочу жрать, – он двигает носом подушку и находит под ней блокнот, – Смотри, вот тебе и полотнище. Всё равно нечем заняться, пока Голем думает
Вот уж с чем не поспоришь. Зная, что она может вылезти из своего угла с августейшим решением относительно нашей судьбинушки в любой момент, мне бы ничего не осталось, кроме как ходить из угла в угол с нетерпением попавшей в клетку дикой пантеры… или провести время с пользой.
– Думаю, у меня есть идея, – согласно киваю я, забирая блокнот, – Ты там же, часом, не видел ручку?..
Комментарий к Конфигурация сорок первая
Рассказ:
https://ficbook.net/readfic/11862823
========== Конфигурация сорок вторая ==========
Даже явление инопланетной формы жизни сейчас не обрадовало бы меня больше, чем вылезшая из своего бункера Голем. Стоило мне перестать кипеть, отвлёкшись на творчество – и вот она, великая искусительница моего терпения.
– Я знала, что могу на тебя рассчитывать, – я изо всех сил гоню от себя мысль о её самоволке относительно дерева, забирая протянутое мне яйцо, – Вот это нагрела. Смотри, чтобы не оказалось варёным! Я к Таки и Даку, тебе что-нибудь принести?
Она оживлённо мотает головой, и, опустившись на четвереньки, вылетает из Шпиля. Побежала на своё растение любоваться. Ей много для счастья не надо: разве что иногда заклинит забрать у меня предмет для обмена, бесстыжие её лисьи уши.
– Вернёшь на место? – спрашиваю я Тварь Углов, указывая на рукопись.
– О, это несложно, – он берёт листы в зубы, и, чуть покопав одну из хламовых куч, устраивает результаты моих трудов со всеми удобствами. Я смеюсь, ничуть не обидевшись на этот маленький спектакль. Единственное различие в том, что я бы сложила новый рассказ наверх, а потом что-то ещё, ещё и ещё, пока бы всё это великолепие не обрушилось. Может, это и чертовскинеаккуратно, но я крайне редко теряю что-то подобным образом.
Пора. Меня дожидается заказ.
… Когда попадаешь в личный мир Таки и Дака, главное – не застревать на деталях. Если засмотришься, считай, пропал.
Двое сладкоежек обитают в большом гроте, оформленном с таким расчётом, чтобы заставить плакать от своей никчёмности даже радугу. По сравнению с этим гротом радуга выглядит не привлекательнее прилипшей к ботинку старой жвачки. Кроме того, этот хаос, напоминающий вкопанный под углом полый цилиндр, полностью съедобен. Его складывают карамельки, тянучки, суфле, батончики, трюфели, мармеладки, вафли, козинаки, леденцы и ещё куча всего, так или иначе связанного с кондитерским делом.
А теперь я погружу ноги в газировку. Не по своей воле. Это следствие вытекающего из грота родника, в котором хозяева периодически тестируют сиропы. Судя по всему, сегодня крем-сода.
Сладкие ароматы кружат голову. Ощущение нереальности происходящего усиливает неровный свет обожравшихся эйчеров, вьющих гнёзда в карамели. Я подозреваю, что эти звери поедают столько сладкого за свою жизнь, что после смерти мумифицируются, и даже спустя годы выглядят свежими и аппетитными, как мохнатые сдобные булочки. При моём приближении они делают пару шажков – и на этом их сопровождение заканчивается. Можно даже не подзывать, их лимит движений исчерпан.
В глубине как всегда идёт дегустация.
– А вы всё едите, – подмигиваю я, подходя ближе.
– А-а-а, Кали! – Дак, льняногривый скандинав с глазами цвета арктических небес приветственно поднимает вверх клубничный коктейль с шапкой шоколадных взбитых сливок, – Таки! Вылезай из своих специй, гляди, кто пришёл!
Контраст друзей поражает. Таки чёрен, как безлунная ночь. Его яркую улыбку обрамляют цветные ленты в дредах. Оба на зависть худые, несмотря на еженощное обжорство.
– Эш! Э-э-эш! У нас гости! – хором зовут они третьего обитателя грота. Точней, обитательницу.
Со скрытой под потолком ниши пикирует вниз молодая самка суккуба, похлопывая широкими красными крыльями.
– А, привет, дорогуша, – она подходит ближе, лизнув мою щёку и с этим жестом впитав некоторое количество моей энергии.
– Новый лифчик? – оцениваю я. Несмотря на природное демоническое высокомерие, Эш внезапно слегка краснеет от удовольствия:
– Мальчики изобрели вафли с эффектом ткани. Круто, да?
– Заботятся, – уважительно киваю я в сторону её содержателей, – А старый где?
– Я его сожгла! Он ужасно натирал – и получил по заслугам!
– Был классный костерок, мы даже сэндвичей с зефирками нажарили, – усмехается Дак, венчая свой коктейль вишенкой.
– Я тут кое-что принесла, – я вынимаю из-за спины яйцо. Коктейль и специи тут же отходят на второй план. Пользуясь тем, что Таки и Дак покинули насиженные места, Эш, соблазнительно покачивая бёдрами, потирается о бока парней точно домашняя кошка.
Все суккубы ведут паразитический образ жизни, и, чтобы отрастить крылья, должны найти себе содержателя. Разница в том, что ребята быстро вычислили Эш и отнеслись к ней и её природе с пониманием. Оценив доброжелательное отношение, Эш не выпила их без остатка, а брала каждый день по чуть-чуть. Прорезывание её крыльев заняло почти три года – зато таких шикарных мышц и сухожилий ещё поискать. По достижении взрослого возраста самка суккуба не покинула своих друзей, связав свою в принципе бродячую жизнь с «вот этими придурками», в которых она всё же души не чает.
– Это оно и есть?! – Таки моментально создаёт колонну из жевательного зефира, чтобы устроить яйцо со всеми удобствами. Дак тут же дополняет скульптуру лучшего друга стильным золотистым парапетом из жжёного сахара. От их движений я мельком замечаю скрытые пятнами красителей наплечники со знаками имажинёров – попугаями-ара. Таки и Дак уже давным-давно на вольных хлебах, но их отметки заставляют меня невольно задуматься. Интересно, а где мой значок?..
– Такое большое… – Дак почёсывает подбородок, оценивая габариты моей части договора, – Это будет партия печенья, которая войдёт в историю.
– Печенья? Я думал, это будут пирожные.
– Таки, у тебя кокосовая стружка вместо мозгов? Печенье проще продавать и оно хорошо хранится.
– Зачем делиться? Сделаем торт – и съедим сами!
– Когда в тебе уже проснётся коммерческая жилка? Ты представляешь, сколько будет стоить такое печенье?
– Ребята… – негромко окликает их Эш.
– Вечно ты со своими крипами, мы же не бедствуем!
– Ребята?
– Лишних денег не бывает, брат!
– Ребята!!
Тут уж и я обращаю внимание на Эш:
– В чём дело?
– Оно шевелится!
Мы замираем, будто на этапе игры «Море волнуется раз», как раз для того, чтобы увидеть, как по яйцу ползёт трещина. Звонкое «крак!» выпускает в мир достаточно головастого птенца, который встряхивается, вытягивает шею и с любопытством глядит на ещё более изумлённых хозяев грота.
– Ой ну надо же какая прелесть, – первая приходит в себя Эш, – Ну что, мальчики, торт или печенье? Как по мне, тут только на пирог.
– Рурайк! – звонко вскрикивает молодая ассида, неловко вскакивая на верблюжьи ноги и хлопая крохотными крылышками. Чувствую, этот возглас будет звучать в моей голове, когда я примусь за уничтожение Голем после её успешной выходки.
– Наверное, оно голодное… – стоически выживает из себя Дак, – Кто в курсе, что едят ассиды?
Таки навскидку наколдовывает чашечку с голубикой. Птенец тут же ныряет клювом в самую гущу и измазывается цветастым соком с ног до головы за рекордные четыре секунды.
Так. А вот эту сцену я зарисую позади памятной гранитной плиты, под которой закопаю свою непослушную реплику.
И, когда я уже думаю, что это точно и бесповоротно конец, парни начинают смеяться.
– Эш, а Эш, будь другом, принеси полотенце, – Таки осторожно берёт птенца на руки, разглядывая его, – Дак, плакали твои печенья, а?
– Как и твой торт.
– Как и мой заказ, – устало потираю лоб я.
– С чего бы это?
– Я не выполнила свою часть договора.
– Формально, ты его выполнила, – Эш забирает молодую ассиду, начиная полировать её лысую шею полотенцем, – Ведь эти двое попросили яйцо. А уж что там должно было быть, не уточнялось. Так что всё в порядке.
– В конце концов, всё не так плохо, – усмехается Дак, – Однажды она вырастет и начнёт нестись. Тогда у нас будет столько яиц, сколько пожелаем!
– А если мы дадим и им вылупиться – у нас потом будет стадо ассид!
– Ого, Таки, а ты соображаешь…
– Это надолго, – шевелит крыльями Эш, ловко перехватывая птенца и складывая его под мышку, словно чихуахуа, – Ты знаешь их не меньше меня, если у них бла-бла – то до утра. Если сделаешь для ассиды садок, я приложу к твоему заказу подарок… Кстати, хочешь коктейль?
– Ой, не, – кругом столько сахара, что у меня есть подозрения о возможности заработать для моего носителя полноценную инсулиновую кому.
Я сооружаю сносный садок, и, оставив птенца обживаться, иду за Эш ко второму выходу.
Мой заказ упакован в приятную хрустящую бумагу и перевязан верёвкой, чтобы как раз перекинуть через плечо.
– Идеально, – я отодвигаю один краешек, оценив качество исполнения, – Уверена, это вкусно.
– Другого не делаем, – с некоторой гордостью приосанивается Эш, – Так что, решила, что хочешь за обитель для ассиды?
– Да. Ваш фирменный фруктовый пирог. Который долго хранится.
– По рукам, – самка суккуба открывает замаскированную дверцу и выдвигает противни, – Большой?
– На двоих.
– Ага… Вот, этот подойдёт, – Она вручает мне коробку, перевязанную розовой ленточкой, – Спасибо, что порадовала моих умственно отсталых.
– Ты знаешь, где меня найти, если понадобится что-то ещё для их бесценного благополучия, – сверкаю улыбкой я, – Жаль, что теперь на тебе птенец.
– Ой, – отмахивается она, – С этими двумя я уже давно имею высочайшую квалификацию мамаши редкостной функциональности, – она подправляет тёмно-русую чёлку и орёт в сторону прохода, – Где «спасибо», эй, вы там?
В ответ тут же доносятся два нестройных «спасибо».
– У меня ещё много работы в их воспитании, – она смеётся, прикрывая губы кончиком крыла, и тут же напускает на себя деловой тон, – Что-то ещё?
– Нет, мадемуазель. Позвольте мне свалить восвояси.
– Да-да, валите, – она вдруг наклоняется поближе, переходя на шёпот, – Пожалуйста, будь осторожна. Я слышала от старших сородичей, куда ты вляпалась. Не вздумай помереть. Без тебя в вирте станет скучно.
– У меня есть план, надеюсь, он сработает, – я тепло обнимаю её на прощание, и Эш в знак дружбы практикует энергетический трофоллаксис: забирает часть моей энергии и взамен отдаёт равноценную порцию своей. Это приятно, я чувствую покалывание рядом с солнечным сплетением. Пора идти. Скоро наступит глубокий сон.
Казнь Голем пока откладывается.
– Что, довольна? – спрашиваю я, вернувшись в Шпиль, – Ты почуяла в яйце жизнь, да?
Реплика тут же поворачивает в мою сторону уши.
– Благодаря твоим усилиям вылупился птенчик.
Если бы Голем могла – она бы расцвела фейерверком от радости. Я знаю, что она счастлива, ибо её хвост вертится из стороны в сторону как ненормальный.
– Сукина ты до-очь, – напоследок протяжно журю её я, ероша сестринские пшеничные пряди.
========== Из «Энциклопедии абсолютного и относительного знания». Энергетический вампиризм ==========
Является одной из самых распространённых форм демонического питания, к которой время от времени прибегают даже Мигрирующие Охотники и ряд других животных. У обычных жителей вирта выражен слабо. Особенно поднаторели в поглощении энергии фурры: их мягкий мех на самом деле является аккумулятором внешних энергетических потоков и настроен на поимку любого сильного всплеска. Когда фурра танцует, она не только соблазняет своего клиента, но и закручивает выделившуюся энергию для лучшего поглощения телом (сами фурры называют эту часть танца «веретёнцем»). Суккубы мехом не покрыты, и способны питаться, просто прикасаясь к выбранной жертве. Особенно активными зонами поглощения являются голова, руки и бёдра.
У жителей Селефаиса, в свою очередь, принято кусать своего донора и всасывать его энергию через желобки в клыках. Эта пугающая, но, правда, не столь болезненная процедура у самих селефаисцев возведена в ранг сакрального обряда и является частью их исторического наследия. Ими же придуман энергетический трофоллаксис, при котором реципиент забирает часть энергии донора и обменивает её на равноценную долю своей; не несёт никакого вреда или пользы, а потому считается дружеским жестом вроде человеческого рукопожатия или поцелуя в щёку.
========== Конфигурация сорок третья ==========
– Чего ты тут творишь?! Я шишку из-за тебя набил! – орёт на меня Тварь Углов, только что слетев с насиженного места. Ну, собственно, никто не заставлял его забираться на одну из моих хламовых куч. Чем выше залезешь, тем больнее будет падать. Это не моя вина, а чистая физика.
– Готовлюсь, – отвечаю я. Мы с Голем держимся за руки, и, сидя друг напротив друга в позе лотоса, сосредоточенно суммируем свои энергии, поднимая город над землёй. Так высоко, как можно. И аккуратно, хотя, конечно, Шпиль и его окрестности несогласно трясутся, словно в лихорадке.
Тварь Углов остаётся рядом и для надёжности распластывается по полу. Где-то с глухим треском падают книги, катаются карандаши. Ничего, это терпимо, бывало и хуже.
Мы нагребаем под город целую земляную гору. Вокруг него, уровнем ниже, медленно, но верно формируется кольцо, постепенно зарастающее смешанным леском.
Когда мы заканчиваем, Тварь Углов осторожно поднимается с тощего пуза и с остервенением отряхивает лапу от сбежавших из перьевой ручки чернил.
Я отращиваю крылья и стремительно взмываю в своё небо:
– Солнце!
Купол пучится и подчиняется. Рыжий диск поднимается из-за горизонта.
– Летний полдень!
В городе становится заметно теплее; про свет и говорить нечего.
Получилось. Всё так, как надо. Я вижу на окраине белую точку: Тварь Углов нюхает обрыв, глядя на растущую пышную зелень кольца. Едва ли он догадается, что это такое.
В глазах моего гостя сквозит немой вопрос, когда я, словно пёрышко, приземляюсь на центральную площадь. Сейчас в вирте нет никого довольнее меня.
– Ну так я буду посвящён в великую тайну? – неохотно открывает пасть Тварь Углов.
– Это система защиты.
– Лес? Правда, что ли? В таком случае там нужно хотя бы расставить капканы, а так… Ты же вроде не идиотка, ваше племя делало… Ну… Рвы, сигнализации…
– В точку. Это – сигнализация.
– Лес?!
– Не лес. Сигнализацию я скоро добуду.
– Ладно, сигнализация, чем… чем бы она ни была, но зачем ты нагребла под ним такую уйму земли?
– Мы эвакуируем город.
– Брось, это невозможно.
– Мы не отстоим его. Но я не дам разрушить своё святилище. На это имею право только я – и ни одна рука не коснётся всего, созданного таким тяжким трудом!
– Тебе не сдвинуть эту махину с места.
– Поверь мне, сдвину.
– Ты либо безрассудно смелая, либо хронически чокнутая.
– Иногда это синонимы, – сверкаю улыбкой я, – Меня может не быть пару ночей.
– Договорились, но мой желудок в приоритете.
– Задавай тему, жалкий шантажист.
– То, что создала, – говорит Тварь Углов после некоторых раздумий, – На что ты готова, чтобы сохранить? – он облизывает губы и решительно садится, – Вот тебе тема. Обыгрывай как знаешь. И чтобы меня пробрало.
Правда, он меня приятно порадовал!
– Принято.
Комментарий к Конфигурация сорок третья
Рассказ:
https://ficbook.net/readfic/11413857
========== Конфигурация сорок четвёртая ==========
Какое же это наслаждение: сначала написать недурственную вещь, а на десерт смахаться по делам и остаться в полном одиночестве.
Даже если дело очень важное и накладывает на тебя огромный груз ответственности.
Я стою на берегу Верхнего Стикса и смотрю на луну, выпуская в прозрачный воздух глясаровые колечки дыма. Здесь нужно набраться терпения. Несмотря на то, что сейчас самое время появиться кораблю, я точно знаю, что заветное судно обозначится только после того, как моя сетчатка пересохнет до хруста, а луна на ней отпечатается, словно переводная татуировка.
Я переминаюсь с ноги на ногу; жилистая голубоватая трава щекочет меня под коленками. Неподалёку на открытое пространство выкатываются кайпе – мелкие хищники, похожие на коренастых котят. Их выстилки ушей светятся, привлекая насекомых. Поссорившиеся из-за нарушения территории самцы встают носом друг к другу и агрессивно пушатся, а их осветительные приборы меняют цвет с холодно-голубого на угрожающе-оранжевый.
Пока я с любопытством созерцаю их конкурс на определение самых крутых фаберже, в небе появляется точка. На всякий случай я моргаю и потираю глаза, однако пятнышко, похожее на дрозофилу, ползущую по головке молодого сыра, увеличивается. Взмахов крыльями нет, зато видна рябь с краёв, будто неведомый объект снабжён амёбными ресничками. Однако я знаю, что это вёсла, а само пятно на фоне луны – корабль мирмов.
Человечество любит делить себя на белых, чёрных и жёлтых, веками играя в ложное видообразование. Вирт же полон рас, абсолютно не похожих на человеческие: от рогатых коротышей с плато Ленг до разумных драконов. Мирмы в этом списке особенные, ведь они – насекомые.
Пора.
Я превращаюсь в скопу и спустя какое-то время приземляюсь на палубу:
– Верион.
– О, Над! Какими судьбами? – капитан склоняется надо мной со своего двух с половиной метрового роста и водит усиками вокруг моего лица.
– Не подбросите по старой дружбе до Мшистых Далей?
– Идём в гребной отсек, здесь прохладно, – Верион указывает мне путь двумя верхними передними лапами, и я захожу внутрь, особо не противясь.
В гребном отсеке тепло, как в хлеву, ведь он греется жаром тел огромных белёсых слизней с коричневыми полосами вдоль хребта. Они же гребцы, и они же – личинки мирмов. Их рост и развитие нарочно замедлены. Личинки только едят и гребут, но, если возникает необходимость, их начинают кормить гормональной слизью и вскоре они благополучно окукливаются, превращаясь в полноценных взрослых особей. На корабле гребцам нет цены, ведь они не только двигают судно вперёд, но и создают комфортную температуру для своих старших собратьев, которые могут впадать в спячку от внезапных похолоданий.
Я чувствую толчок; корабль сел на воду и отдался на милость Верхнего Стикса.
– Так и что у тебя там за дела? – интересуется Верион, топая в свою каюту.
– Это для моего города. Особый заказ для некоего У Кха. Знаешь его?
– У Кха… А! Конечно же. Охотник за бестиями, нелегальный торговец, – Верион шевелит мандибулами, что у его вида означает приблизительно кивок головой. Он похож на муравья с изящными, отогнутыми назад задними лапами и коричневым хитиновым панцирем, покрытым ямками и шипиками.
– Правда, у меня проблема, – признаюсь я, – Мы с ним не знакомы. Я лишь узнала место, где он сейчас охотится. По совпадению, нужный мне зверь водится там.
– Выходит, ты тут не только из-за увлекательной экскурсии по Верхнему Стиксу, – скрежещет капитан корабля.
– Выходит, что так, – честно киваю я, – Меня интересуют твои пахучие визитки.
– Думаешь, у меня есть запах У Кха?
– У тебя просто не может его не быть, – усмехаюсь я.
До того, как стать капитаном, Верион провёл изрядное количество времени, путешествуя то тут, то там и налаживая полезные торговые связи. На своих потенциальных клиентов он регулярно заводил пахучие визитки. Я более чем уверена, что у старого проходимца есть запах У Кха и он в курсе, как того найти.
– Хм… – Верион задумчиво поводит усиками, и, чуть поломавшись, лезет в нижний ящик своего шкафа. Пахучие визитки выглядят как икра с масляной капелькой внутри, и Верион хранит их в завидном порядке.
– Кажется, нашёл, – он выкладывает требуемое на слегка мерцающую потайным блеском лабрадорита столешницу.
– Вот мой план, – начинаю излагать я, – Путь займёт время. Думаю, ты сможешь одолжить мне одного из своих роймов и отправить его к У Кха с пояснительной запиской. Я ни разу не была во Мшистых Далях, и меркабе попросту неизвестны необходимые координаты. Так что…
– Постой-постой, – он оживлённо машет лапкой, – Ты ведь знаешь, что роймы – товар дорогой и штучный? Ройм воспринимает запах – и это конец. Больше он не вернётся. А ты знаешь, как долго растут и развиваются лунные роймы, Над? Как тяжело их разводить?
– Я знаю, – со вздохом признаю его правоту я, – Но пойми меня. Мой город в опасности. Если план по его спасению провалится – я стану бездомной. Как и Голем. Покой нашего носителя будет разрушен.
Верион в знак солидарности скрежещет своими сочленениями, на редкость удачно копируя по-людски скрещенные на груди руки. Я знаю, что это сложный выбор, поэтому не решаюсь прервать его измышления.
– Это будет дорого стоить, – наконец изрекает он.
– У меня есть нечто такое, что стоит твоего лучшего ройма.
По рядам гребцов проходит содрогание. Может, они почти и не говорят, но могут понять самое важное.
– Неужели? – Верион, похоже, сомневается в моей адекватности, – И что же это за вещь?
– Ты слышал о мире Тысячи Ходов?
– О нём гласят легенды, написанные на камнях, чьи бока искрошились в пыль… Погоди. Ты же не хочешь сказать, что… Как ты…
– Видишь это? – я показываю ему свой шрам, – Мигрирующий постарался. Это был мой пропуск. То ещё местечко, скажу я тебе. Но то, что я хочу тебе предложить, является запахом. Запах твари настолько немыслимой, что если ты не будешь осторожен, он затмит и обратит в пепел твой разум. Что скажешь, это стоит ройма?
– Покажи.
Я извлекаю из груди маленькую колбу. В ней притаились остатки молока Мотылька.
– Открой.
– Лучше сядь, – прошу я. Самая я ничего не учую, но вот мирмы очень чувствительны к химическим веществам. Верион медлит, но в итоге располагается на столе:
– Давай, я готов.
Мне достаточно всего лишь приоткрыть колбу – и весь корабль замирает, словно замороженный. Сейчас каждый из них подобен сеттеру, которого бросили в цистерну, наполненную мочой норки. По истошному дрожанию усиков я понимаю, что сделка состоялась.
– Трах небесный! – я в первый раз слышу, чтобы неподдельный восторг и радость слились в столь изящной форме, – Что это, во имя лунного света, такое?
– Молоко Мотылька.
– Мотылька!.. Как тебе удалось… Нет! Ни слова больше! Это один из самых восхитительных запахов, что я обонял! Я бы всё отдал, чтобы лично узреть это существо!
– Лучше не надо, а то это может стать последним, что ты увидишь, – предупреждаю я, – Ну как, по рукам?
– По рукам!
Колба кочует в его коллекцию, и мы с Верионом идём в самый тёмный угол трюма.
– Вот этот очень хорош, – капитан корабля с видом знатока дотрагивается до крупного, размером с детский мячик, яйца, покрытого золотисто-белым шёлком.
– Думаю, он мне подходит, – с умным видом киваю я, не желая расписываться в своей полной некомпетентности относительно роймоведения.
– Хорошо, – Верион отсоединяет сферу от остальной грозди и возвращается к столу. Достаёт складную клеточку, кладёт туда яйцо, потом берёт в лапы шарик с запахом У Кха и прокусывает визитку. Наружу выскакивают скрытые до той поры хелицеры, теперь покрытые жёлтой эссенцией. После этого Верион протыкает яйцо, вводя внутрь химическое вещество и закрывает дверцу:
– Готово. Теперь весь смысл жизни этого ройма – У Кха. Надо подождать, птенчик скоро вылупится.
Не хочу показаться любопытной, но я тут же впериваюсь глазами в шелковистый шарик, и, кажется, перестаю моргать, как только лапка с тремя коготками начинает рвать своё младенческое пристанище.
Ройм вылезает, отряхивается от амнеотической жидкости и становится похож на пышный ватный шарик с торчащими по углам маленькими треугольными крылышками. Его голова декоративного кролика увенчана нежно-фиолетовым чубчиком. Над самыми глазами начинают разворачиваться ветвистые усики. Глаза ройма вспыхивают, он принимается возбуждённо притоптывать на месте и старательно хлопает ещё не обсохшими конечностями для полёта. Он похож на очень серьёзного плюшевого ослика, которому не терпится выбежать из игрушечного стойла на поиски приключений.
– У тебя есть время, пока не окрепнут крылья, – предупреждает меня Верион, протягивая листок и ручку, – Пиши свой заказ.
Для столь некрупного существа роймы очень сильные и на редкость целеустремлённые. Если он не разломает клетку – то расшибётся насмерть, пытаясь из неё выбраться. Поэтому я тут же принимаюсь строчить.
Когда всё готово, Верион раздавливает капсулу с клеем и пристраивает свёрнутую трубочкой записку прямо посередине крыльев перевозбуждённого животного.
– Отличный экземпляр… – вздыхает капитан корабля напоследок, когда войлочный шарик молнией вылетает на свободу, – Но обмен того стоил, так что нечего горевать. Надеюсь, он понравится У Кха.
Для того, чтобы использовать роймов как гонцов, мирмы играют с их инстинктом размножения. Самки роймов вылупляются раньше самцов, и, ползая по кладке, выбирают себе супругов, впрыскивая «паспорта» своих запахов в выбранные яйца. Это прививка верности и билет в один конец. Самец ищет свою «единственную и неповторимую», спаривается с ней – а потом позволяет сожрать себя заживо во имя будущих потомков. Впрочем, самка тоже вскоре погибает от истощения, снеся всего около шести яиц в общее гнездовье. Как ни крути, а родительские обязанности роймов это путь к верной погибели. Так что выбранный мною счастливчик, быть может, никогда не станет отцом, но зато не умрёт молодым. Он быстро поймёт, что У Кха никак не его самка, поэтому станет на редкость преданным домашним любимцем. Пару раз мне случалось видеть дримеров с роймами на плече; их модные пуховые чёлки были окрашены в фирменные цвета владельцев.
– Мы прибудем во Мшистые Дали не раньше завтрашнего дня, – говорит Верион, предупреждая мой вопрос, – Но ройм доберётся до У Кха гораздо раньше. Советую тебе ждать у берега, когда ты сойдёшь в пункте своего назначения. До этого времени ты – мой почётный гость. Ищи себе тёплый уголок и возвращайся к своему носителю. Я гарантирую твою полную безопасность.
– Огромное спасибо, я очень тебе признательна, – я жму протянутую жилистую лапу.
– А пока ты не спишь, могу я услышать о твоём путешествии в мир Тысячи Ходов?
Я радостно ему киваю. Верион отличный друг и терпеливый слушатель. С ним уютно, и я даже не замечаю перехода в глубокий сон некоторое время спустя.
Побольше бы мне таких безмятежных переходов.
========== Из «Бестиария». Кайпе ==========
Длина: 35-40 см
Вес: 2-3 кг
Кайпе являются одними из самых красивых ноктюрнальных хищников вирта. Из биолюминисцентные уши вызывают явление, называемое блуждающими степными огнями. Животное шустрое и юркое, питается насекомыми, ящерицами, мелкими млекопитающими. Во время охоты зверёк прижимает уши к бокам головы и снижает уровень освещения; при возбуждении цвет выстилки становится красновато-оранжевым. Самцы чуть крупнее самок. Окрас от соломенного до оливкового; сложный светопоглащающий чёрный узор на морде является индивидуальным для каждой особи. Живут парами на время воспитания потомства; в помёте от трёх до пяти котят.
========== Конфигурация сорок пятая ==========
– Мшистые Дали.
Очнувшись, я некоторое время не могу понять, где нахожусь, поскольку лежу посреди жёстких, покрытых хитином тел, свернувшихся вокруг меня в шипастые полукружья. Мирмы учуяли моё тепло и встали вокруг меня лагерем. Просыпаются они долго, а будучи в окоченении, по жёсткости сравнимы разве что с мотками проволоки или листами вольфрама, поэтому у меня нет иного выбора, кроме как при помощи рук и ног вывернуться из этого сонного царства, по завершении спецоперации отправившись прямиком к Вериону.
Это его голос я услышала сквозь дрёму. Капитан уже стоит на мостике, кутаясь в согревающий плащ из эластичной, выделяющей тепло грибницы. Даже несмотря на то, что это тепло основано на разложении, я всё равно восхищаюсь биотехнологической мирмовской культурой.
Над водой клубится лёгкий туман, во Мшистых Далях начинается новое утро. Гребцы сушат вёсла, и весь корабль чутко замирает у неприметного деревянного причала.
– Мы на месте. Твоя остановка, – говорит мне Верион, когда я встаю рядом с ним, – И знаешь что? Я чую У Кха. Он в километре или даже ближе. Скоро вы увидитесь.
– Я очень благодарна тебе за помощь… Куда теперь вы держите свой путь?
– Ничего нового не планировали, – Верион задумчиво шевелит жвалами, – Разве что появится новый путь через мир Потоков и Фонтанов.
Я прекрасно понимаю, почему они разворачиваются у этой величайшей водной развилки. Это место обитания анамнетических лососей, каждый из которых достигает благородных размеров рейсового автобуса. Эти всепожирающие машины не склонны прислушиваться к доводам разума и страсть как любят опрокидывать суда в надежде поживиться экипажем.
– Что ж. До встречи, – я вытягиваю лицо, ощущая бережные прикосновения усиков. После его ритуала мы с Верионом по-человечески жмём друг другу руки, и я схожу на берег. Никто не в обиде, весь церемониал поровну.
Мшистые Дали непокорны и бурьянисты. Причал покрыт неровными угловатыми камушками, среди которых мелькают скальные шершни. На многие мили вокруг, насколько мне известно, нет ни одного населённого пункта. Этот мир неприручаем, но не жесток и вовсе не агрессивен. Сюда заглядывают бродяги и охотники, и каждый из них ищет что-нибудь интересненькое.
Пока я жду У Кха, не помешает забить это место в память моей меркабы.
Я достаю свой мерцающий портальный проездной, вращая его по заданной траектории.
– Запиши: Мшистые Дали, – говорю я. В ответ на одной из граней вспыхивает ряд точек. Отлично, вот и новая локация. Теперь мне не надо будет путешествовать сюда автостопом, а если У Кха идёт сюда с моей добычей, я вскоре окажусь дома, просто пройдя через портал.
Только мне надо определить, чем платить.
Весь вирт пользуется соулами и крипами, но обычно местные предпочитвют натуральный обмен. Благодаря этому самому обмену я ловко расплатилась за ройма с Верионом, и теперь, если честно, мне совсем нечего предложить.
Эту проблему мне предстоит решить в самое что ни на есть ближайшее время, ибо через заросли ко мне идёт существо с роймом на плече.
– Одиннадцать, как я понимаю, – У Кха снимает свою потрёпанную шляпу-стетсон, прижимая головной убор к груди.
– Видимо, Вы У Кха, – отзываюсь я, кивая на приветствие.
– Да. Я получил письмо и небольшой бонус, – задубевшие от солнца коренастые пальцы принимаются почёсывать спинку ройма, словно намертво приклеившегося ко всепогодному плащу, – Вам очень повезло, барышня, – он оборачивается, и я вижу мерно шевелящуюся корзину за его спиной.
– Это то, что я думаю? – с сомнением приподнимаю одну бровь я.
– Да. Это и есть Зверь рыкающий.
– Мне казалось, он должен быть больше.
У Кха расплывается в улыбке. По прищуру глаз я понимаю, что кто-то из его родителей был родом из Селефаиса:
– За большим тяжело угнаться. Это подросток. Да и приручить его легче, он смирный и дружелюбный. Я нашёл дупло, сложил его в корзинку – он и не пикнул. Если вам нужен охранник – возраста лучше этого для натаскивания не придумаешь.
– Отлично, большое спасибо. Что я Вам должна?
– Позавтракаем?
Это не «поужинаем», так что я пожимаю плечами. Кроме того, нужно обладать недюжинной смелостью, чтобы предпринять попытку изнасиловать любого путешественника по вирту. Если есть земной носитель, значит, можно в любое время туда вернуться, схватив противника за шиворот. За гранью мира сновидений нападающего ждёт немедленная смерть. В общем, опасности для меня никакой.
У Кха находит сносную проплешину, покрытую редкой травкой, и мы располагаемся со всеми удобствами.
– У вас очень отчётливые руки, – замечает ловец бестий, – Возможно, Вы сможете сварганить для меня пищу? Если ещё сделаете милость и пополните мои припасы – будем считать, что мы в расчёте. Я зашёл далеко в глушь, и, в отличие от других путешественников, не могу превратиться в нечто иное, нежели я сам.
Я улавливаю некоторую печаль в его голосе. Обычно жители вирта относятся к способностям пришлых как к ребячеству. Оказывается, есть и мечтатели…
– Чего хотите? – старательно бодрым голосом спрашиваю я, делая пассы для сотворения пищи, пока У Кха разводит огонь.
– Я планировал приготовить суп. Его можно налить в термос и пить по чуть-чуть в течение дня.
Суп так суп. В моих руках появляются три ароматных крупных шампиньона, луковица, картофель, морковь и пучок зелени.
– Чикчак, – У Кха обращается к ройму и протягивает ему котелок, – Нальёшь нам воды?
К моему изумлению, зверёк сразу понимает, чего от него хотят, забирает посудину и исчезает в направлении реки.
– Какое счастье для лентяя иметь такую умную животинку, – усмехается ловец бестий, доставая видавший виды нож, сточенный почти до половины, и забирая у меня продукты, – Честно говоря, барышня, я очень признателен Вам за этот неожиданный подарок. Вы, видно, порядочно заплатили за такого крупного и быстрого ройма.
– Мои запасы порядком поиссякли, – не вижу смысла таить я, – Но я рада, что он вам понравился. Как вижу, Вы отлично начали его дрессировать.
Как раз после этой фразы появляется ройм, Чикчаком наречённый, с котелком наперевес. Из-за груза он сильно хлопает своими относительно короткими крыльями и от этого гудит, как огромный шмель.
– Вот умница, вот спасибо, – У Кха забирает посудину и, бережно поглаживая уставшего питомца, берёт в руку нарезанную морковь и сильно сжимает ломтики. Чикчак принимается лизать просочившиеся сквозь пальцы капли.
– Я не знала, что самцы роймов едят, – удивляюсь я, ставя котелок на огонь и принимаясь за сотворение консервов.
– Желудочный проток имеется, но очень маленький. Сразу хорошо есть он не сможет, но мы поработает над этим… Хватит, приятель, – У Кха убирает руку с лакомством и снова принимается за суп, – Кроме того, роймы очень умные, если не пьяны от любви… Скажите, Верион очень переживал из-за потери такого шикарного производителя?
Я с улыбкой киваю.
– Мирмам не интересен ум этих тварей. Им не нужны верные друзья. Это товар и секс-машина для производства себе подобных. Роймы – мясо, им положено умирать, потакая своей природе и производя детей, а не жить десятки лет, осваивая всё новые и новые навыки… Хотя кто я такой, чтобы лезть в чужую культуру?
Я думаю о том, как некоторые страны при общем планетарном населении почти в 9 миллиардов человек призывают своих граждан рожать сверх меры, и лишь вздыхаю в ответ.
– А что, – У Кха снимает пробу с супа, – Вы не хотите взглянуть на свой заказ?
– А можно? – на автомате задаю тупой вопрос я, и, заметив деликатную улыбку ловца бестий, топаю к корзине.
– Он сейчас спит, не открывайте крышку. Наверху есть дырочка, загляните в неё.
Некоторое время я ничего не вижу, потом различаю существо, свернувшееся внутри в уютный клубочек. Зверь рыкающий мерно дышит, я вижу, как степенно поднимаются и опускаются его бока. Обратно я иду практически на цыпочках:
– Он такой хорошенький.
– Да, до тех пор, пока тихий, – У Кха сверкает зубами, – Если зашумит – спасайте уши. Его нужно хорошо кормить.
– Да, я уже готова к его содержанию, – киваю я, создавая напоследок банку с консервированными ананасами. Ловец бестий прихлёбывает ароматный суп:
– Ох уж эта земная кухня… Большое спасибо. Вы имажинёр?
– Разве что любитель. Официально никогда не числилась.
– Орден Фаэтона редко признаёт, что существует много людей смешанного типа… Ну да ладно. Думаю, мы в расчёте, а Вам понадобятся силы на обратный путь. Осторожно, корзинка тяжёлая.
По ощущениям, там не животное, а комплект отборных пушечных ядер.
Открыв портал, я машу рукой У Кха на прощание. Ройм приподнимается на его плече, разглядывая светящийся круг, пока хозяин методично сливает суп в термос. Думаю, впереди у Чикчака долгая, насыщенная событиями жизнь.
========== Из «Энциклопедии абсолютного и относительного сновидения». Многообразие рас вирта ==========
Расы вирта отличаются от понятия, вкладываемого в это слово необразованными землянами, поскольку в самом деле являются разными друг для друга видами. Полномасштабного генетического исследования не проводилось, однако, учитывая возможность рождения детей от смешанных браков, можно предположить, что как и в случае с людьми, внешние различия не являются критическими для свободного скрещивания. Также стоит заметить, что благодаря масштабам территории каждой группы на настоящий момент не было зафиксировано ни одной серьёзной стычки, и тем более войны между расами. Напротив, сходясь в крупных городах, жители вирта легко находят общий язык: налаживают торговлю, обмениваются опытом, занимаются совместным творчеством. Ультхар и Селефаис были построены благодаря тесному сотрудничеству рас, что отражено в архитектуре городов и имеющемся на настоящий момент народонаселении.
Заключение смешанных браков если и не приветствуется, то воспринимается вполне доброжелательно; потомство чаще похоже на одного из родителей, но способно освоить специфические умения другого. Полукровки иногда отличаются уникальными способностями, становясь героями песен и легенд. Однако вирт суров с теми детьми от смешанных браков, кто решается завести потомство с представителем иной расы, не расы одного из родителей: их дети-трёхкровки сильны, отличаются крепким здоровьем и долго живут, но совершенно стерильны.
========== Конфигурация сорок шестая ==========
Со стороны может показаться, что мы с Голем ждём некую важную делегацию.
На самом деле наши взгляды прикованы к корзине. Крышка открыта, и оттуда только-что высунулась змеиная голова.
Зверь рыкающий и правда оказался подростком, и притом подростком крайне нерешительным. Он то высовывается, то обратно прячется, и всё никак…
Он выпрыгивает так стремительно, что я даже не успеваю опомниться. Узкая голова на длинной шее оживлённо оглядывается. Мы не шевелимся, но Голем терпит предательство от хвоста и невольно начинает им вилять. Зверь рыкающий в крайне бережном предупредительном варианте принимается потрясывать мышцами боков, издавая звонкое стаккато. Именно это мне и надо. Главное, чтобы он издавал свой фирменный «рык» не в наш адрес.
Голем виляет как заведённая, и он успокаивается, подходит ближе и обнюхивается с моей репликой. Отлично. Значит, заслужил то, что мы ему приготовили.
Я создаю небольшой локальный портал и достаю оттуда изрядных размеров бисквитную косточку. От изумления у Зверя рыкающего вываливается язык, и вот он уже вприпрыжку гарцует вокруг меня, пока я пристраиваю лакомство в развилке древесных корней.
– Угощайся… Место. Вот так. Хороший мальчик, – я осторожно поглаживаю чешуйчатую голову, – Ешь и расти большой… Голем, кинь что-нибудь в купол.
Она выполняет мою просьбу – и мы обе чуть не становимся пожизненно глухими. Зверь рыкающий поднимает грохот, сравнимый только с въездом скоростного поезда в лавку с чугунными изделиями.
– Ай да умница! Ай да молодец! – с громкостью контуженного неосознанно ору я, почёсывая пятнистый загривок, – устраивайся тут со всеми удобствами и следи за территорией. Если появится чужой… Ну, ты уже знаешь. Голем, идём.
Только зайдя в Шпиль, я позволяю себе облегчённо выдохнуть. Теперь у меня есть система охраны.
– Это был Зверь рыкающий? – спрашивает меня Тварь Углов, появившийся из-под пледа. Ткань свисает с его спины словно мантия. Странно. Особо оголодавшим он не выглядит.
– Точно. Это животное и есть моя сигнализация, но впереди ещё очень много работы, – не смотря ни на что, победоносно улыбаюсь я, – У меня есть немного свободного времени, и, думаю, я смогу написать что-то для тебя.
– Э…По правде говоря, меня накормила Голем, – он благодушно подмигивает моей реплике, проходящей мимо, – Было забавно, она делает успехи.
– Вот как… И какое же ты давал ей задание? – интересуюсь я, осматривая окрестности в поисках мела.
– Помнишь, я придумал два названия перед самым твоим отбытием за… дворовой собачкой? – он усмехается собственной шутке, подгребая плед под себя и комкая его, словно гнездо.
– Да. Помнится, один рассказ я написала.
– Ну и вот. Вторым занялась Голем… Эй, недоделок, топай сюда! Похвастайся сестре, что навертела в её отсутствие!
– Прозвучало, – не удерживаюсь от улыбки я, оборачиваясь к Голем. Она стоит рядом со входом в подвал, прижимая к груди рукопись.
– Ну-у, чего ты, в самом деле? – несколько разочарованно тянет Тварь Углов, – А ведь при мне так гордилась своим творением…
– Смелее, – я пододвигаю к себе кресло-мешок и сажусь, протягивая вперёд руку. Конечно, в последнее время мы неважно ладили, но нельзя ведь зацикливаться на прошлом. Как-никак, у нас один носитель.
Голем бурчит что-то ментально-неразборчивое, сквозящее сомнением.
– Почему ты заранее уверена, что мне не понравится? – спрашиваю я, – Да, у нас есть различие в стилях и манере письма, но разве это не здорово? Вот была бы тоска, будь мы абсолютно похожи. Две маньячки или две нюни. Вот ужас-то.
Она беззвучно смеётся, виляя хвостом, и в изгибах кудряшек зажигаются радостные огоньки. Голем отдаёт свой рассказ и садится на пол, кладя голову мне на колено. Я с некоторой гордостью почёсываю её большое пушистое ухо и начинаю скользить по стройным рядам букв, бережно выведенным её наикрасивейшим аккуратным почерком.
Комментарий к Конфигурация сорок шестая
Рассказ:
https://ficbook.net/readfic/11866130
========== Из «Бестиария». Зверь рыкающий (звероящер грохочущий) ==========
Рост в холке: 1,2 м
Вес: 150-250 кг
Великолепный образчик того, как вирт способен переработать людскую фантазию и сделать её жизнеспособной. Чудовище, упоминаемое в легенде о короле Артуре со змеиной мордой, телом леопарда, крупом льва и ногами оленя; издаёт грохочущий звук, по мощности сравнимый с лаем шестидесяти собак (отражено в неофициальном названии). Грохот порождается благодаря особому строению сенсорных дуг животного, с возрастом превращающихся в ёмкость с засохшими за прошлые линьки чешуйками. Зверь может мягко встряхивать ими: тогда звук напоминает маракасы; в случае же опасности грохот настолько интенсивен, что может оглушить потенциального врага или противника.
В качестве места обитания животное предпочитает смешанный лес, перемежаемый зонами кустарника. Основная специализация: падаль, но также может ловить мелкую живность вроде ящериц, крыс и насекомых. Ведёт одиночный образ жизни; самка прячет единственного детёныша в дупле или расщелине старого дерева, где тот дожидается её с охоты.
========== Конфигурация сорок седьмая ==========
Меркаба скребёт по камню, и где-то внутри неё раздаются глухие щелчки. Я методично читаю заклинание, несмотря на протесты Твари Углов.
– Бред какой-то! Ты не можешь вот так взять – и рвануть чёрт его знает куда!
Это я-то не могу? Надо подумать… Но вообще всё просто: религионеров нет. Вот уже какой день Зверь рыкающий мирненько подрёмывает рядом со своей норой и ухом не ведёт. Ничего. Просто ничего. Словно обо мне забыли. Я напряглась сверх всякой меры. Нужно расслабиться и переключиться, не то я так себя окончательно изведу.
Сейчас, только кое с кем разберусь…
Не прерывая чтения, я показываю на шрам, оставленный зубами Мигрирующего Охотника.
– Да, это было опасное приключение, и ты вышла из него живой. Но это не сделало тебя бессмертной!
Я методично комкаю лист, продолжая читать резковатые слова древнего языка наизусть.
– Вижу, что раньше тебе приходилось это делать, но ведь каждый раз это совершенно непредсказуемое место!
О, да. Это он в точку. Когда я была помоложе, я на спор бросалась в неизведанные измерения с восторгом и ожесточением голодного вурдалака. Какие классные были деньки…
А теперь надо мной ноет этот кайфоломщик. Как, ну как я до этого дошла?..
Есть!
Одна из граней звезды Давида вспыхивает льдисто-зелёным набором точек, с треском записывая новые координаты. Готово.
– Ты ищешь приключения на собственную задницу, – крайне недовольно ворчит Тварь Углов, глядя, как я открываю портал.
– Видимо, именно поэтому она такая большая, – усмехаюсь я, – Да не истери ты. Я туда и обратно. Глядишь, придумаю что-то по дороге. Когда ты увидишь меня снова, я постараюсь быть в наиболее цельной комплектации.
– Делай что хочешь, – он поворачивается, садясь ко мне задом. Вы подумайте, обиделся!
Ладно. Думаю, если я сочиню после этого рассказ, он сменит гнев на милость.
А пока я ухаю вниз, в неизвестность.
И – о-ля-ля! – неизвестность мне нравится!
Я стою на берегу огромного подземного озера. Своды пещеры теряются где-то в вышине. Кромка воды покрыта светящимися бело-голубыми растениями, похожими на лишайник «оленьи рога». На дне слюдяными прожилками мерцают извилистые водоросли.
Рядом с моей ногой появляется огонёк и тут же гаснет, стоит мне протянуть руку. Я тихонько присаживаюсь на корточки, и свечение постепенно возвращается. Поначалу оно бурое, потом – алое. Цветок низенький, но махровый, с довольно странными прямоугольными, точащими во все стороны лепестками. Я знаю, что там, в глубине чашечки, кроются мешочки с пыльцой. Когда-то давно, в годы ученичества, нам показывали засушенный образец. Это пиритовый мак. Эндемик, растёт в единственном месте вирта, в иных мирах, будучи пересажен, быстро хиреет и умирает. Выходит, я в Купальне Ящеров.
А что, прекрасное место!
Я гляжу в воду и вижу змеевидный блик. Внизу плещется безобидная молодь. Их антигравитационные железы ещё не развиты достаточно хорошо, чтобы летать, поэтому малыши охотятся на пещерных насекомых и слепых рыб озера, а остальное время посвящают возне и играм.
Самые маленькие из детёнышей в два раза крупнее меня, но сейчас, в этом нежном возрасте, они едва ли не дружелюбнее афалин. Взрослые особи вполне себе мирные до тех пор, пока ты не лезешь к ним или не тычешь в их морды мечом/копьём/нунчаками/чем-там-ещё-можно-в-них-тыкать.
Я некоторое время гоню от себя мысли о чистейшей воде, оглядывая поля пиритовых маков. Такое изобилие красного я видела только в детстве, когда мой носитель, останавливая идущую носом кровь, случайно чихнул на зеркало. Чтобы создать эти алые поля, думаю, был бы нужен поистине гигантский нос…
Нет. Не могу удержаться. Соблазн слишком велик. От воды поднимается тонкий аромат живительного драконьего пота, и последнее «нельзя» во мне умирает мучительной смертью.
Обычно этап перед погружением в воду исполнен для женщины некоторого эротизма. Верхняя одежда медленно снимается, юная особа нерешительно переминается с ноги на ногу, прикрывая оголённый живот и мимоходом вспоминая, нет ли где лишнего волоска.
Конечно, для пущего эффекта я могла бы одеться и начать распаковываться перед самой кромкой, но рядом никого, а значит, в этом действе будет столько же толку, сколько в бритье астронавта перед высадкой на лунную поверхность.
Так что я смело бросаюсь в омут с головой. Точней, в озеро.
Вода родниковая и холодная, носитель распознаёт это, но не паникует. Сама я холода не чувствую. Многие ощущения в вирте притупляются. Зато я чувствую запах, сладковатый и одновременно травянистый. Восхитительный, ни с чем не сравнимый аромат драконьей шкуры. Эти во всех отношениях благородные животные славятся своими абсолютно нетоксичными отходами жизнедеятельности. Они пьют, едят – а лишнее выводится через этот мускусный пот, по сравнению с которым розовая эссенция – просто циветиновый пшик, да простит меня Дюна.
Моих ступней касается гладкое чешуйчатое тело. Ещё одно проскальзывает возле левой руки. Молодь издаёт звуки, похожие на щебет и отрывистое мурлыканье. Рядом со мной высовывается из воды жемчужно-розовая самка, а чуть поодаль – жёлтый самец; их легко различить по степени костистости черепа. Я не знаю, правда ли драконы вылупляются из драгоценных камней, как утверждают легенды, но разнообразие окрасок моих новых знакомых заставляет бессильно заткнуться любое воображение.
Один, резвясь, прерывает мои раздумья, одним махом перепрыгивая через меня и топя в поистине циклопической волне. Принята в игру. Облик дельфина мне пока не даётся, а от выдры, по моим расчётам, оставят мокрое место, поэтому я заклинаю нижнюю часть тела наполовину превратиться в драконье. Окружающая среда принимается возмущённо потрескивать, словно счётчик Гейгера, но я превратилась не полностью, так что попытка зачислить меня в драконьи ряды проваливается. Раз проблема решена, я ныряю, и гибкие тела ящеров вьются подле меня шёлковыми лентами.
На данный момент озеро является обиталищем примерно тридцати или тридцати пяти особей, самые крупные из которых достигают в длину четыре мои роста. Периодически они тыкаются в мои ладони своими нежными, как у лошадей, носами. Я начинаю подозревать, что выбор пары происходит благодаря нюху, и каждый запах строго индивидуален. Чуть позже я замечаю, что подростки пахнут если не брутальнее, то хотя бы интенсивнее малышей. А ещё я замечаю, что самки не прочь пожевать водоросли.
Насчёт слепых рыб – брехня. Не увидела ни одной. Зато полно крабов и узловатых подземных креветок. Молодые охотники ловят их на манер китов, носясь туда-сюда с открытой пастью, а потом потрошат улов с оглушительным хрустом. Бренные останки добычи вылетают через жабры, которые являются атавизмом и должны исчезнуть после первой взрослой линьки.
Пока я, усталая и умиротворённая, сохну на берегу и подумываю о посвящённом драконам научном труде, вслед за мной на сушу вылезает встретивший меня жёлтый самец. Поначалу я думала, что он у них заводила, но на самом деле он официально является самой пахучей особью в стае, и от него предпочитают держаться подальше, как от прыщавого подростка на вечеринке. Лично я нахожу его запах приятным, в нём есть некоторая кислинка и терпкость, присущая человеческому телу.
Человеческому… Хм…
Лимонный зверь чувствует перемену моего настроения и издаёт серию щелчков, словно взволнован. Это довольно мило, я и не подозревала, что они, по природе территориальные одиночки, такие заботливые в молодости.
– Я в порядке, приятель, – я протягиваю руку, чтобы его погладить, но в итоге, восстановив человеческий облик, зарываюсь носом в пространство между шеей и сводом нижней челюсти. Этот запах…
Во мне ворочается боль, и я иду к воде, остудиться. Я прошу у носителя почувствовать холод, но вместо этого меня охватывает приступ острой тоски по телу, к которому нет допуска. Погружение приносит некоторую долю облегчения и льдистые уколы на спине и плечах. Вечно эти человеческие недочувства.
Когда я выхожу на берег, мне кажется, будто на плечах пристроилась гранитная плита. Мой любимчик жёлтого цвета играет, притворяясь, будто испугался меня. Он припадает к земле своим змеистым телом и зарывает нос в маки, при моём приближении пятясь прочь. Я шутки ради зловеще шевелю растопыренными пальцами в воздухе, и он, поняв, что раскрыт, благополучно возвращается в купальню, пока я вожусь с порталом.
– Вот она, припёр… – ворчит Тварь Углов и вдруг выпучивает на меня свои и без того большие глаза, – Ты где была, женщина?
– Я устала, пора погружаться в глубокий сон, – протяжно зеваю я.
– Но…
– Не волнуйся. Завтра я в первую очередь напишу для тебя рассказ.
Он что-то говорит, но я уже не слушаю, ложась прямо на голую плитку и всё ещё чувствуя ледяные зубы купальни на своей многострадальной спине.
========== Из «Энциклопедии абсолютного и относительного сновидения». Драконы ==========
Созданные людьми как хранители сил Природы и блюстители вселенского порядка, по иронии судьбы именно драконы стали главным препятствием для первых воинственно настроенных человеческих колонизаторов, не давая последним вольно распоряжаться в мире сновидений. В результате изматывающей кровопролитной войны многие разновидности драконов были бесжалостно истреблены, а их более чем скромные потомки измельчали и приспособились к жизни обычных животных.
Отдельные особи на настоящий момент либо выполняют функции стражей при комфортных для их стихии мирах, либо выбирают в качестве мест обитания самые дикие уголки вирта. Иногда в небе или реках можно встретить драконов, оберегающих свои экосистемы, но они имеют скромные размеры (не больше лошади) и предпочитают не вступать в конфликт в случае, если их мир выбран кем-то для преобразования. Однако принятые дримерами природоохранные меры и ряд ограничений позволяют надеяться на то, что эти благородные животные не только не превратятся в легенды, но и продолжат выполнять одну из самых необходимых функций – исцелять миры после повреждений и очищать их от примесей, способных навредить эндемической флоре и фауне их места обитания.
========== Конфигурация сорок восьмая ==========
А следующая ночь превращается в триллер.
Вот так, внезапно.
– На, смотри! – стоит туману рассеяться, я понимаю, что мне в лицо тычут каким-то крупным сегментарным предметом.
– И чё? – в такой же манере наезда спрашиваю я Тварь Углов.
– Ты вчера притащила это с собой! Ты где была?!
– Допустим, в Купальне Ящеров, – несколько растерянно произношу я, собираясь встать и внезапно понимая, что ноги отказываются меня слушаться. Оглядываюсь на Тварь Углов. Он выжидающе смотрит, видимо, ожидая моего неминуемого озарения. Но пока на меня снисходят только волны глубинной боли. Я подношу руку к лицу и вижу, что она дрожит.
– Что случилось? – недоумевающе спрашиваю я.
– Сделай два зеркала, я покажу.
Получив требуемое, Тварь Углов оттаскивает одну раму за мою спину, – Смотри. Видишь?
Может быть, я такого и не видела, но поначалу это кажется мне красивым. Будто на моей спине разложили пресс-папье из солнечных камней. Десять симметричных булыжников, соломенно-жёлтых и прозрачных, с застывшими внутри красными крапинами. Я понятия не имею, что это такое. Поэтому не совсем понимаю, чего он так орёт.
– Дура безмозглая! Ты приволокла на себе паразита!!
Ну вот, наконец-то. То самое будоражащее чувство прыжка с места в карьер.
– И?
– Это сорроу, – Тварь Углов переворачивает сегментарное тело существа, похожего на мокрицу. У существа пять пар ног, снабжённых тонкими крючьями с сетью трубочек. Занятное строение, жаль, что вирт уже принялся переваривать своё существо до простейшей информации.
– Первый раз слышу, – признаюсь я. Чувствую себя сосудом со смертельной усталостью, и, кажется, не могу с собой ничего поделать. Смутно осознаю, что это ненормально, но не желаю это решать. Мне так больно, а на полу так неожиданно уютно…
– Неудивительно. Сорроу паразитируют на драконах… Не спать, я не закончил!.. Их притягивает боль, страдания или горе. Сорроу присасываются к меланхоличной особи и пьют её соки, как клопы. Чтобы жертва не пыталась избавиться от паразита, сорроу впрыскивает ей коктейль гормонов, подавляющий нервную систему. Как правило, всё заканчивается благополучно, сорроу насыщаются и отваливаются, но знаешь что?
– М? – я очень жалею, что моё лежбище уже не столь тёплое.
– А то, что ты не дракон! И у тебя острая интоксикация.
– Так он же отвалился.
– Видела свою спину? Твои раны загноились.
На периферии сознания наконец-то вспыхивает красная лампочка тревоги. Вот почему так больно.
– Вчера ты меня не дослушала и задрыхла. Исчезла из этой реальности. Сорроу крепко держался, и часть его когтей осталась в проколах. Он пытался тебя остановить – и теперь в тебе целое море его химии. Организм настолько ослаблен, что не может вывести инородные тела… Так что если я скажу, что ты допрыгалась, как ты думаешь, я буду прав?!
– Что мне делать? – без обиняков реагирую я, силясь проснуться.
Тварь Углов издаёт негодующий стон:
– Надо было слушать меня, а теперь… Так. Только не ложись, – он начинает метаться из стороны в сторону, как загнанный в клетку шакал. Я слежу за ним некоторое время, но мне кажется, что даже глаза перекатываются в орбитах с крайней неохотой. Больно. Я чувствую пульсацию там, где застряли когти сорроу и думаю, до чего этой твари подходит её имя.
– Есть! – мой гость победоносно щёлкает челюстями, – Думаю, я смогу вытащить эту гадость из твоей спины.
– Восторг! – хвалю я, – И как?
– С твоей помощью.
– Ясно… А где Голем?
– Я отправил её собирать лечебные травы. Она бы только мешала и путалась под ногами.
– И то верно… Так и каков план? – я подавляю поистине гигантский зевок, по ощущениям совсем недалёкий от рекордного среди усталых особей моего вида.
– Чтобы добраться до этих ран, я должен вскрыть уже имеющиеся. Ты даже не представляешь, сколько будешь мне должна!
– Погоди о долге, – морщусь я, ощущая какой-то смутный подвох, будто кутёнок, узревший открытый мешок, – Что ты хочешь сделать?
– Разозлить тебя. Картон и мел, пожалуйста. Большой картонный стенд, ага… – он возится рядом с моим правым боком и с кряхтением облокачивает своё творение на ближайшую кучу бардака, – Вот тебе модель.
Силуэт напоминает мужскую фигуру.
– Что я должна с этим делать? – уточняю я.
– Выскажи ему всё, что накипело.
– Сидя на коленях?
– Ох уж этот принцип равенства! – ворчит Тварь Углов, быстро перегибая свой авторский стенд, – Вот. Теперь вы оба на коленях. Давай, говори. А я буду вскрывать твои раны.
Я протестующе молчу.
– Ну же, выскажи всё этому козлу!
– Ещё раз назовёшь его козлом – и я оторву тебе голову, – предупреждаю я, – Он вовсе не козёл… Он баран. Сказочно упрямый. И складывается такое ощущение, что только по отношению ко мне, – я смотрю на рисунок Твари Углов и чувствую изменения в своём состоянии, – Ведь зачем смотреть на ситуацию моими глазами. В самом деле – гораздо проще не понимать и отгородиться от меня. Увидеть, что я не претендую и уважаю его территорию – и создать свод правил исключительно для меня. Чтобы та, которая не причинит зла, держалась подальше на всякий случай. Будто об меня можно испачкаться. Заразиться неведомой болезнью. Или – упаси небеса! – влюбиться в меня. Это страшнее всего: проникнуться чувствами к человеку, желающим остаться честным с тем, кого любит!.. Агкх, тише ты там!! Это больно!
– Я вытащил один коготь, продолжай, – вдохновляет меня Тварь Углов, выбирая наиболее перспективную рану и раскапывая носом слои кожи.
– Сюрприз намного лучше, чем открытый человек, – я морщусь от боли, упираясь ладонями в пол, – Ведь это интересно, всё это молчание и недосказанность! И вдруг в итоге бинго, а? Вдруг удастся вытащить ужа из мешка с гадюками и восхититься собственной проницательностью?! Проклятье, как больно!!
– Ещё, не останавливайся, осталось восемь.
– Восемь?!.. Да, я гадюка. Настоящий чистокровный габун. Быть может. Но только потому, что я сильная, – я снова поднимаю глаза на картонную модель, – Сильная, слышишь? Упрямая! Меня тяжело подмять под себя… а-а-а-а-А! Не так резко!!
– Прости. Не отвлекайся.
– Я в жизни никого не принижала – и не собираюсь принижать тебя! Если тебя коробит, что в некоторых вопросах я умнее – это твои пробле… Агкх!
– Шесть, терпи!
– Я не потерплю… Не потерплю, чтобы мне говорили: «Слушайся», я уже не ребёнок! – я перехожу на стон, вовремя сжимая зубы. Такое чувство, что Тварь Углов вырывает когти из ран напрямую, без учёта их потрясающе крутого изгиба.
– И вообще: что за проблема, чёрт возьми, если я являюсь полноценной зрелой личностью и требую равных прав с мужчиной?! Почему я не могу быть свободной?! Неужели я гораздо лучше смотрюсь в нелепом цыплячьем садке, нежели на воле? – после этой фразы я разражаюсь длинной бранной тирадой, поскольку извлечение очередного орудия пытки вызывает волну обжигающего спазма.
– Ты в порядке?
– Сколько ещё? – цежу я сквозь сжатые челюсти.
– Четыре. И не смей ныть, сама виновата. Так что вон, уперься в своего милого и позволь мне делать свою работу.
– Эх… А знаешь что? Ты просто боишься. Да. И не отрицай, я чувствую. Ты просто никогда не встречал никого похожего на меня. В твоём мире не существует таких женщин, а когда ты смотришь на меня – ты ухаешь в пропасть… Хватит! Я больше не могу!!
– Три. Ещё три.
– Ты… – я тяжело дышу, царапая плитку ногтями, – Не понимаешь, что я чувствую! Ты не ощущал ничего подобного, не любил, презрев все различия и недостатки! Но ты сладострастно ждёшь, пока сам отравишься этим ядом и начнёшь ходить за чьей-то тенью, не находя покоя ни днём, ни ночью, думая, где она и с кем, жалко скуля под её окнами… Гр-р-р! – я почти превращаюсь в волка и клацаю зубами у самого носа Твари Углов, но он отскакивает, а мне в раны попадает шерсть, и я скрючиваюсь от многочисленных обжигающих прикосновений к изодранной плоти.
– Видимо, и правда больно, раз тебя так корёжит, – ни сколько не обидевшись, возвращается на прежнее место мой лекарь, – Эти два засели глубже всех, возможно, мне понадобится несколько попыток, так что просто переходи на монолог и громко ори, если невтерпёж.
Я хочу сделать глубокий вдох, но не могу. В надорванном горле заявляет о себе лёгкое першение. Я выпрямляю спину, чувствуя, как с лопаток вниз бегут вязкие реки.
– Я ничего не просила. Не хотела. Не заказывала эту любовь!
Рывок.
– … «Любовь бежит от тех, кто гонится за нею, а тем, кто от неё, бросается на шею».
Рывок. Коготь скрывается в своём убежище под хлюпанье крови и гноя.
– Это Шекспир… Несравненный, треклятый Шекспир… Как же меня всё бесит…
– Давай, разозлись как следует, не то я раскурочу тебе всю спину!
Я первый раз слышу рекомендацию, так явно похожую на угрозу оставления пожизненным калекой.
– Но я не грёбаный Шекспир! И мир – не волшебная полянка! В нём отродясь не происходит ничего нового, и даже чёртов Ромео по-прежнему имеет в виду то самое, даже если ноет под балконом: «Плат девственницы жалок и невзрачен; сними его – он не к лицу тебе»!
На пол с приглушённым звяканьем падает ещё один коготь. Я почти ничего не вижу от болевого шока, с губ стекает нить слюны, дрожащая от моего дыхания.
– Если бы ты знал… Если бы ты знал, как… как мне плохо без тебя, как я скучаю, как я ненавижу своё одинокое лежбище, как я жажду твоего тепла!
Заноза срывается и не даётся, и я готова зарыдать. Если бы я только могла.
– Я не держу зла! Не держу, даже несмотря на эти вечные «нет»! Только не ещё одна пустая ночь, не ещё одна, не ещё! Не надо!!
Зубы Твари Углов соскальзывают, он злится и случайно попадает своим выпирающим нижним клыком на живое. Моя истерика сразу же достигает апогея:
– Ты не знаешь, как много я могу тебе дать! Я готова любить, хранить и беречь, а в сумерках я сыграю на тебе как на фортепиано, превратив кости, плоть и кровь в тёплое молоко, а голос – в обезумевшее восторженное верещание, и ты больше никогда не ощутишь холод и одиночество! Хочешь – зажигай свет повсюду! Я возьму и приму тебя – всего тебя! – таким, как есть!!
– Есть!! Это был последний! – Тварь Углов огибает меня, демонстрируя только что извлечённый коготь. Вся морда, шея и грудь моего гостя расцвечена жёлтыми и кровавыми пятнами. Похоже на безумный фартук. Кое-где цвет превращается в ржавый, будто во мне меняли прогнившие трубы.
– Ну вот, и наоралась, и дело сделали. Круто, а?
– Отодвинься, – одними губами прошу я.
– Да, конечно, а… Нет, только не говори мне, что ты собираешься…
Увы, собираюсь. Я падаю в обморок.
========== Конфигурация сорок девятая ==========
Чтобы вернуться в вирт, я делаю просто поразительный крюк через глубокий сон – и эксперимент заканчивается благополучно. Я даже чувствую некоторый прилив сил, когда наконец открываю глаза и собираюсь приподняться на локте.
«Полежи» – просит меня Голем. Рядом с собой я вижу Тварь Углов, который с аппетитом вылизывает лапы.
– А. Вот и ты, – он повиливает хвостом в знак приветствия, – Твоя сестра распотрошила денежный запас. Не знал, что ты хранишь крипы в жестяной банке из-под печенья. Неужели так похожи?
Я устало усмехаюсь, подпирая рукой щёку. Если на то пошло, крипы по форме напоминают традиционные фишки для игры в го. Правда, мои крипы больше не напоминают ничего, ведь Голем использовала их, чтобы исцелить мою израненную спину.
Впрочем, это мелочи.
«Закончила. Можешь встать» – моя реплика напоследок приглаживает травяной пластырь.
– Спасибо, – благодарю я, – И… и тебе. Огромное.
– Да ерунда, – отмахивается Тварь Углов, – Ты как, полегчало?
– На мне всё заживает как на собаке, – пожимаю плечами я и тут же цокая языком: пока больно.
– Нет, я о… Обо всём, что ты сказала.
– А, ты об этом… – я невольно отвожу глаза, – Жаль, что тебе пришлось всё это выслушать.
– Эй, я ведь выдержал даже АС, – он усмехается, – И я ношу твои цвета, забыла? Да и вообще я демон. Мы редко смущаемся… Ну так как?
– Давно хотела узнать, почему ты сменил цвет именно на такой, – перевожу стрелки я.
– Но ведь это просто, – он даже виляет хвостом, – Это то самое «тёплое молоко», цвет живого тела, полного энергии, сил и желаний. Несмотря на то, что ты – рациональная сторона личности, ты никак не холодная и расчётливая. По крайней мере, не постоянно.
– Это просто в Голем не всё влезло, – деланно бурчу я, скрещивая руки на груди. Тварь Углов несколько кокетливо хихикает, Голем потирает (приблизительно) нос, и тут отдалённый звук заставляет нас замереть чуть ли не с ужасом.
Зверь рыкающий учуял чьё-то приближение к куполу, и теперь гремит.
– Вы оба остаётесь здесь! – почти что рявкаю я, и, превратившись в сифаку, стремительно взбегаю по перилам на самый верх Шпиля и вскакиваю на венчающий его конус, игнорируя смутные толчки боли от едва затянувшихся ран.
Какое-то время я вглядываюсь в пустую даль, и лишь ветер ерошит плюшевый мех на длинном обезьяньем хвосте. Однако, когда я узнаю силуэт, я едва не начинаю хохотать от облегчения.
– Ну, кто там? – спрашивает откуда-то снизу запыхавшийся от подъёма по лестнице Тварь Углов.
– Опасности нет, всё в порядке, – я перевоплощаюсь в беркута и лечу навстречу старому другу.
Зверь рыкающий дежурит у самого купола, и, встав мордой к посетителю, трясёт своим телом с настойчивостью гремучника.
– Всё, всё, мальчик, успокойся, – я почёсываю змеиный подбородок, – Это свои.
– Уф, задал мне этот щенок жару! Привет, Хо!.. Опять попутал, то есть Кали.
– Над, – ещё подкидываю вариант я, создавая проход, – Здравствуй, Дирк. Я рада тебя видеть.
– Ага, чуть не контузила меня при помощи вот этого изделия из Мшистых Далей! Иди сюда, дурында, давай обнимемся!
Мы едва ли не с рыком выжимаем друг у друга воздух из лёгких, а потом до хруста жмём руки.
– Какими судьбами в наших краях? – спрашиваю я, шевеля лопатками. Судя по всему, раны зажили.
– Слышал, с кем ты пободалась, и решил, что тебе пригодится вот это, – он отвязывает закреплённый на спине предмет, обтянутый парусиной, – Маленький привет от Полигона.
– Это же тренировочное чучело… Сколько я тебе должна?
– Ни сколько. Я его спёр.
– Юнон оторвёт тебе что-нибудь жизненно важное, – качаю головой я.
– Да я пошутил. Это подарок как раз от него, ну, и от меня, по совместительству. Лысик, похоже, скучает.
– Едва ли, – ерошу волосы я, Разве что по нашей с Голем матери. Но всё равно огромное спасибо… А где Проглот?
– У кота брачный период, – сверкает улыбкой Дирк, – А твой где?
– Эль никогда не был провожатым, ты ведь знаешь. Приходит когда хочет, но всё реже.
– Понятно, а… Вот это у тебя давно? – высокий парень без труда заглядывает через моё плечо.
– И вам здрасьте, – несколько презрительно подаёт голос Тварь Углов.
– Дирк, знакомься: Тварь Углов, Тварь Углов, это Дирк, мой хороший приятель.
– Он дример. Что он тут делает?
– Спокойно, зверюга. Я не собираюсь тебя убивать. Если ты с Хо… То есть с Над, значит, того заслуживаешь. Будем знакомы.
– Так уж быть, – Тварь Углов церемонно делает кувырок, показывая беззащитный живот, – Будем знакомы… Дирк.
– Ты в курсе, что он демон, да? – шепчет мне старый друг.
– Я всё слышал!
– Извини, извини за подозрения! Какой норовистый, да ещё и странного цвета…
– Он ходит под моими знамёнами, – поясняю я.
– Ого, ты завоевала расположение Твари Углов? Это очень занятно, хвалю.
– Слушай, у меня уже шея затекла на тебя пялиться, о любимейшая из моих вёрст.
– Ох, прошу прощения, несравненная любительница мужчин невысокого роста! – картинно шевелит ладонями Дирк, растопыривая толстые пальцы.
– О великий критик женских вкусов, не изволите ли зайти на чай или же благополучно свалить прочь с моей террито… Кха, ты что делаешь, стой, стой!!
Дирк хватает меня на руки и кружится на месте, хохоча как сгоняющий стадо дикий жеребец:
– Я вижу в тебе её отражение, и ты также потрясающе шутишь! Ну чего ты тут тухнешь, давай как-нибудь сгоняем вместе на охоту, как в старые добрые времена, а?
– Столько лет, а мозгов ни капли, – пользуясь своим положением, я заглядываю Дирку в ухо, – Ау? Есть там кто? Дёрните кто-нибудь рычаг взросления, пока не поздно! Я очень жду!.. Я закончила, а теперь поставь меня на землю.
Он выполняет мою просьбу, не переставая дурашливо лыбиться:
– А Ушастик где?
– Голем в Шпиле. Ты же знаешь, иногда у неё бывает обострение домоседства. Серьёзно, идём. Она будет тебе очень рада.
– Прости, сегодня никак, – Дирк виновато качает головой, – Юнон сбросил на меня новичков, прикинь? И ладно бы я что-то сделал! Говорит, ответственность заставит меня быть серьёзнее… Это не смешно! С ними ужасно много возни. Сейчас я ищу одного, он вечно телепортируется в какие-то абсолютно непригодные места! Если обнаружишь истошно ревущего где-то посреди Волчьей Шкуры мальчишку – это мой тупорез, так и знай.
– Бедный ты бедный, – фыркаю я, – Что ж. В таком случае удачи и до встречи.
– Береги себя. И скажи, если понадобится помощь.
– Ты же знаешь, дримеры нейтральны к религионерам. Я не хочу, чтобы ты в это ввязывался.
– Ты бы итак ко мне не обратилась.
– Ну да, ну да, я решаю свои проблемы сама… Пока, Дирк. Была рада встрече. И спасибо за чучело.
Приятель жмёт мне руку напоследок, и мы расстаёмся.
– Я наслышан о нём, – говорит мне Тварь Углов, – Очень продвинутый дример.
– О, да, – кивком головы подтверждаю вышесказанное я, возясь с клочьями парусины.
– Вы были бы красивой парой.
Шар ткани едва не выпадает у меня из рук:
– Кто?.. Мы с Дирком?! Ха-ха, не смеши меня. Мы, конечно, знакомы с детства, но именно друзья.
– Вы так давно знаете друг друга?.. Постой, я что-то припоминаю. Когда была война за Целостность, бок о бок с Дирком воевала Холли. Да, точно, Холли Уитни, дошедшая до Мокрой Мороси за заблудшей душой.
– М-м, – я успеваю закурить и надеюсь, что гость забудет моё обещание насчёт рассказа.
– Слушай, быть может, мне показалось, но как только этот твой перекачанный друг увидел тебя, он назвал тебя «Хо». Но… Не может быть. Ты же не можешь быть Холли Уитни, она выглядела по-другому… Чего ты молчишь?
– Держу интригу. А вот это – тебе, – я протягиваю ему неявный узелок.
– Это чего? – спрашивает он с крайней степенью подозрения в голосе.
– В благодарность за моё спасение, – поясняю я, разворачивая то, что удалось сотворить из мешковины и когтей сорроу. На мой взгляд, выглядит на редкость брутально.
– Ожерелок?
– Ага. Топай сюда, хочу померить, твой ли размер.
Он так изумлён, что подходит ближе безо всякого сопротивления, хотя в любой другой момент начал бы с удовольствием кобениться.
– Ага, и правда хорошо смотрится, – убеждаюсь я, когда Тварь Углов пятится прочь, свыкаясь с новым украшением.
– Мне что, сказать «спасибо»? – ворчит он с крайним высокомерием на морде, дабы я не смела радоваться полуторасекундному изумлению, предшествовавшему этой фразе.
– О, нет-нет, я не смею и помышлять о такой чести! Я ведь знаю, с кем имею дело, – я загадочно подмигиваю, – Даже то, что ты просто примешь мой подарок, уже будет для меня поводом для праздника.
– После того, как ты это загнула, мне даже не к чему придраться!.. Похожу с этой штукой, что уж поделать… Эй, женщина, а как насчёт сделать для гостя зеркало?.. Вот, другое дело.
Пока он вертится так и эдак, словно школьница в выпускном платье (кто ж знал, что его коньком является самолюбование?), я катаю новое дитя – обещанный рассказ. Так что, опомнившись, мой гость не успевает возмутиться, ибо работа сделана.
– Я решила написать что-то космическое, – поясняю я, – И, пожалуй, немного загадочное.
– Что ж, посмотрим, – словно делая мне величайшее одолжение в жизни, произносит он, забирая рукопись, – Но я видел, как ты ушла от ответа. Рано или поздно ты расскажешь мне про Дирка и Холли Уитни.
– Да как будет угодно, – равнодушно закуриваю я, – Может, однажды я напишу целый роман-эпопею.
– Ой, не загадывай.
– Не буду, – соглашаюсь я, глубоко затягиваясь, – Читай давай.
Комментарий к Конфигурация сорок девятая
Рассказ:
https://ficbook.net/readfic/11866184
========== Конфигурация пятидесятая ==========
Сюда я прихожу только в минуты тяжких раздумий.
Это пространство ломаное и неуютно тихое.
Заплаты.
Хорошее место так не назовут.
– Здравствуй, Кали… Или правильно называть тебя Одиннадцать?
– Можно Над, – я киваю подошедшему собеседнику, – Здравствуй, Рино.
– Пришла побыть в тишине? – спрашивает меня воин древних кровей. Его длинные гагатовые волосы стекают с плеча на грудь вслед за кивком.
– Пришла убедить себя в том, что моё сопротивление имеет смысл… А ты?
– Так… Старым воинам свойственно вспоминать счастливые деньки молодости.
Мы оба некоторое время смотрим на заживший уродливый шрам пространства, и я вспоминаю, когда увидела это первый раз. Как в преддверии войны за Целостность потекло небо, будто его размывали кислотой, и как взбесились животные. Как едва не произошла катастрофа и как в изнуряющих битвах гибли мои товарищи.
Теперь здесь царит безмолвие, а Рино выполняет функции смотрителя кладбища.
– Я чую запах Твари Углов, – говорит он, – Очень сытый запах. У тебя появился личный низший демон?
Я вздрагиваю. С этими приготовлениями будет нелишним хорошенько его накормить:
– Рино, скажи, у тебя найдётся история, которую я могла бы превратить в рассказ?
Он улыбается доброжелательной улыбкой пожилого наставника. Улыбкой возрастом в девять тысячелетий.
– Знаю, что вопрос идиотский, но у меня соглашение с Тварью Углов. Нужно, чтобы он как следует поел. Помоги мне.
Рино задумывается и поднимает глаза вверх, щурясь, будто здесь есть солнце. Потом поворачивает голову к сонму погребальных камней и искорёженному оружию павших в бою.
– Возможно, тебе понравится история Веккарея. Он был моим приятелем и другом детства. Он работал перевозчиком и иногда наёмником, однако крови не любил, предпочитая заниматься контрабандой и доставкой ценных грузов. То были времена беспощадных стычек с дикой кровью мира сновидений, времена взаимных упрёков и межвидовой ненависти. Человечество было немногочисленно и испытывало дефицит имажинёров, а потому беспощадно билось за тёплые места. Орден Фаэтона был разрозненным и только-только начинал делать шаги в сторону централизации. Веккарей был одним из первых не-дримеров и не-имажинёров, человеком с пытливым и жадным до открытий умом. Он был надёжным товарищем и не понаслышке знал о том, что такое честь. У него было много заказов, в том числе и смертельно опасных, но после одного случая, о котором я поведаю, мой друг изменился навсегда… Но также то, что случилось тогда, невольно связано и с тобой. Так что я позволю себе, несмотря на твоё правило номер два, вынести предостережение, однако ты вольна поступать так, как знаешь. Так что, будешь ли ты слушать меня, Кали, Одиннадцать наречённая?
Вместо ответа я щёлкаю автоматической ручкой.
Комментарий к Конфигурация пятидесятая
Рассказ:
https://ficbook.net/readfic/11866208
========== Из «Бестиария». Фороракос ==========
Рост: 2,5 м
Вес: 130-150 кг
В облике этого изящного хищника чувствуется предтеча его исторических потомков – современных земных журавлей. В отличие от келенкена, ноги обыкновенного фороракоса изящные, сухопарые, достигают почти двухметровой длины и снабжены короткими пальцами с небольшими когтями, обеспечивающими идеальную сцепку во время бега: птица способна набрать скорость до 70 км/ч и долго бежать в таком темпе, преследуя добычу. Самое страшное оружие животного – его мощный клюв, удар которого способен перерубить пополам лошадь. Птицы живут стаями, чаще семейными, состоящими из пары и её птенцов (иногда более чем двух поколений).
Фороракосы ловкие и очень умные охотники, способные к разработке стратегии загона и ловли добычи. Живут в степях, широко распространены на территории Пустошей.
Будучи отлучён от родителей в раннем возрасте, птенец воспринимает приручившего его человека как своего родителя, и, следуя правилу подчинения, терпеливо сносит не только наказания, но и издевательства со стороны хозяина.
В настоящий момент в связи с использованием порталов прирученные фороракосы встречаются всё реже. Вид успешный, легко приспосабливающийся к разным условиям, вымирание ему не грозит.
========== Из «Бестиария». Змееглав ==========
Длина: 75-90 см
Вес: 3-5 кг
Увёртливое животное, связанное партнёрскими отношениями с драконами. Змееглавы часто шакалят за своими крупными сородичами, собирают паразитов со шкур хозяина, чистят его громадные зубы от объедков, а когда дракона нет на месте, шныряют в пепле гнезда в поисках мелкой добычи вроде лавовых жуков. Длинный хвост животного частично хватательный, что наряду с гибкими пальцами свидетельствует о том, что когда-то змееглавы вели древесный образ жизни. Морда животного схожа со змеиной, как и строение клыков, однако несмотря на болезненный укус, животное неядовито. Между ноздрей у самцов расположен небольшой рог, который служит инструментом для ухаживания: им самец щекочет бока самки в знак своих мирных намерений. Цвет шкуры маскировочный, цвета опавших листьев, от тёмно-коричневого до охряно-рыжего; по всей спине проходит ряд чёрных полос.
Змееглавы живут стаями, до пятнадцати особей в каждой,состоящей из пары-тройки самцов, их самок и молодняка.
========== Конфигурация пятьдесят первая ==========
Есть время любить. Есть время страдать. Есть время надевать доспехи.
Но для начала я устраиваю в Шпиле полноценный энергетический шторм, превращая своё барахло в первоначальный хаос. Голем едва поспевает сортировать то, что можно уничтожить, и то, что что необходимо оставить. Она носится туда-сюда с охапками вещей, пряча их в склады на подуровнях. Мы спугнули уйму летучих мышей и бражников, и теперь они испуганно мечутся между нами и потолком, забыв о природной вражде между друг другом.
Всё началось с того, что Зверь рыкающий незадолго до моего прибытия стал отбивать ритм, более всего напоминающий песню группы Queen – We Will Rock You. Я расценила этот сигнал как признак приближения чего-то массивного, но и одновременно ещё и очень далёкого. Есть время подготовиться.
– Ты восхитительно выглядишь, – как-то неожиданно выпадает на мою долю комплимент.
– Спасибо, – не теряюсь я, натягивая митенки из воловьей кожи и шевелю пальцами, проверяя, как движется кисть, – Не ожидала увидеть тебя, мне казалось, ты спрятался.
– Я не спрятался, я замаскировался, а это принципиально разные понятия, – чуть возмущённо и одновременно снисходительно поясняет Тварь Углов, – Но твоя сестра разрушила мою кучу. На что тебе столько? Ты уже скоро начнёшь потрескивать от энергии.
Я пристёгиваю за лопатки шлем, перед этим поглаживая его поблёскивающие уши. Несмотря на повод, я всё же рада снова ощутить на себе эти идеально скроенные доспехи.
– Даже если ты пожрёшь свои кварталы, тебе не устоять перед тем, что движется на город. Религионеры перестраховываются и ведут за собой целую армию. Можно подумать, они захватывают страну… С чего бы это?
Я беру в руки свою ощерившуюся зубами нагинату и делаю пару пробных выпадов. Пространство испуганно взвизгивает, как загнанная в угол морская свинка.
– После твоего изобличительного монолога мне казалось, что ты знаешь обо мне всё. Или я ошибалась?
– Нет, видимо, на этот раз я что-то не доглядел, – с сомнением произносит мой гость, – И, раз ты сегодня ничего мне не напишешь, то хоть удиви напоследок.
«Пока не издохла» – дочитываю я в его бездонных глазах и фыркаю:
– Что ж. Смотри сюда.
По моему хребту расплёскивается тёмная грива, мерцающая глубокой танзанитовой синевой. Она вьётся змеями, охватывая моё тело:
– Так… Довольно. Теперь ты понимаешь, почему меня прозвали ещё и Эклипс?
– Мононоке… Разгневанный дух? Серьёзно? Ты – и мононоке?! Я никогла не чуял этого… Ого-го… – он срывается с места и обходит меня кругом, будто видит впервые, – Вы сильные твари. Выходит, ты измолотишь добрую половину этих молодчиков прежде, чем окончательно захлебнёшься в своей ненависти. Будет, на что посмотреть!
– Неужели ты думаешь, что я хочу послужить смертником? – удивлённо переспрашиваю я.
– А какой у тебя выбор? Есть возможность – пользуйся! Быть может, потом о тебе сочинят героическую песнь.
– Вот мой выбор, – ядостаю из скрытого кармана копию, – Это из Диса. Разбираешь, для чего это?
Как только до моего собеседника доходит смысл написанного, он радует меня ранее неслыханным, крайне нервозным смешком:
– Кетцаль… Ну да, конечно… Чего уж… Их всего лишь не было видно или слышно тысячи лет, и едва ли жив хоть один заклинатель… А ты… Ха-ха… Решила его вызвать, не имея ни грана опыта… Ты тренировалась?
– Кажется, разобралась, как читать.
– Поразительно!.. Всё, я сваливаю.
– Куда? Нас окружают. Снаружи нет ни одного годного для маскировки угла, тебя убьют и не посмотрят, что ты редкое животное. К тому же, разве ты не хочешь узнать, получится ли у меня такой лихой финт?
– А на второй чаше весов моя шкура, – то ли спрашивает, то ли констатирует он.
– Что ты за неё трясёшься? Может, ещё повезёт и ею обтянут какой-нибудь модный религионерский щит, – издеваюсь я.
– Хорошо! Решил: остаюсь! Но только потому, что у меня нет выбора. Надеюсь, это понятно. Не ради тебя.
– Ни в коем случае.
– И не ради зрелища, я бы и получше отыскал!
– Да-да, я осознала в полной мере… Голем, всё готово?
Она подходит ближе, кивая. Мы идём вниз из моей комнаты. Базовый этаж кажется удивительно обширным после уборки. Шкафы сдвинуты и надёжно закреплены.
– Слушай меня внимательно, – прошу я, садясь рядом с ней на корточки. Голем мелконько трясётся, слыша свободный ход смазанных доспехов. Я протягиваю вперёд руки и делаю реплике глаза и рот. Сестра хочет что-то сказать, но я поднимаю ладонь в знак тишины:
– Тс-с-с. Вот. Это тебе, – я отдаю ей заклинание вызова, – Сама я выучила его наизусть, так что теперь всё зависит от нашей совместной работы. Я не буду блокировать наш канал ментальной связи. Кода уловишь подходящий момент – начинай читать. А пока я доверю тебе свою связь с носителем, – я творю запретный глиф и обрезаю свою нить, ведущую к жизни вне вирта, обвязывая её вокруг пояса Голем. Реплика порывисто обнимает меня.
– Я не прощаюсь навсегда. Мне есть, за что бороться, – я чешу её шикарные уши и легонько встряхиваю за хрупкие плечи, – Ну же. Наш носитель не сможет без тебя. Держись.
Грохот Зверя рыкающего становится громче.
– Мне пора, – я подхватываю своё лёгкое оружие и иду прочь из Шпиля.
Надо же. Они и правда расщедрились на посла. Он при полном параде и толст, как боров. При виде меня его полное благих побуждений лицо стремительно багровеет.
– Мои намерения неизменны. Я чувствую вашу армию, – моя рука поглаживает змеиную голову, и сторожевой пёс временно успокаивается.
– Женщина, ради твоего же блага сними доспехи.
– Даже если я сдамся, вы уничтожите город. Но я не хочу подносить вам его на блюде. От своего мнения я также не отказываюсь. Прошу в последний раз позволить мне жить по своему собственному усмотрению.
– Выходит, ты не вняла голосу разума?
– Как я полагаю, этот голос на моей стороне. Я не поступаю, словно варвар, и не угрожаю разрушить достижения непохожих на меня только потому, что они кажутся мне неверными. А теперь уходи.
Он не двигается с места. Я вспарываю купол и выхожу навстречу. Зверь рыкающий идёт за мной. Лошадь посла начинает раздувать ноздри.
– Уходи и забери с собой вашу армию.
– Не допущу, чтобы какая-то женщина…
Я тут же снимаю руку с головы сигнализации:
– Мальчик, проводи-ка нашего гостя.
Несмотря на то, что Звери рыкающие предпочитают питаться падалью, улов У Кха внезапно обнаруживает, что печенье на порядок уступает конине. Его глаза загораются, и, стоит лошади начать пятиться, бока сторожа становятся громовым прибежищем охотничьих рулад. Испуганное травоядное тут же забывает о командах своего наездника и пускается вдоль купола во всю доступную прыть. Зверь рыкающий бежит за ней в полной уверенности, что с ним играют.
– Гони их, гони, мальчик! – я как следует герметизирую купол и открываю многочисленные маленькие порталы.
– Эй, чё это там у тебя? – Тварь Углов уже стоит, прислонившись лапами к куполу с внутренней стороны.
– Это устрашение. Скоро увидишь, – обещаю я.
– Мне остаться здесь?
– Я не могу гарантировать твою безопасность. Ты делаешь это на свой страх и риск.
– Тогда я рискну, ведь вызов кетцаля должен стать тем ещё зрелищем! – он даже скребёт задними лапами землю, устраиваясь поудобнее. Быстро же он поменял свою точку зрения.
И тут я вижу их. Идут стройными рядами. Несут свою правду – и верят в это. Что ж. За таких, как я. За всех сожжённых ведьм и за всех заклеймённых, оставшихся в меньшинстве. За всех тех, кто имел собственное мнение и оказался с кляпом во рту. Пора внести хаос в эти ряды!
Я намечаю командующего в одной из когорт. Он уверенно продвигается вперёд, силясь распознать, чего можно ожидать от нечисти вроде меня. Я превращаюсь в ужасного волка, крайне медленно. А потом внезапно напитываюсь тёмной энергией.
Мне кажется, я преодолеваю расстояние между нами всего за один прыжок. Я редко пользуюсь своими силами мононоке, но каждый раз невольно восхищаюсь этим.
Конечно, меня не ждали. Он схватился за меч – но я уже держу за горло.
«Убью!» – распыляю я вокруг.
«На моей стороне правда» – просачивается из-под моих зубов чужое упрямство.
«Всех сравняет смерть. Останетесь здесь – умрёте. Отзови своих солдат!»
«Ни за что!»
«Ну а вы?» – я скашиваю глаза на окруживших нас рядовых, – «У вас есть шанс уйти – и я обещаю, что не буду никого преследовать»
– Не слушать ведьму!
– Такие, как она, не должны жить!
У моего языка испуганно пульсирует человеческое горло. Тот самый случай, когда тело умнее разума.
Я отпускаю командира, клацнув челюстями. Но больше никакого милосердия. Я принимаю человеческий облик, и, взмахнув нагинатой, обрезаю его связь с телом. Пока отряд приходит в себя, я надеваю шлем, и на них тут же устремляет презрительно-мудрый взор Анубис. Главное – не терять голову, хотя тёмная энергия обжигает вены.
– Кто следующий?
… С каждым ударом во мне что-то ломается, будто всё существо стало вафлей, в которую вонзают нож. Я почти наяву слышу хруст, где-то там, среди воплей и стенаний. Многие тут же бросаются вслед за своими нитями, прочих же я стараюсь не травмировать. Я не хочу убивать, хотя свист моего оружия и вызывает в зубах сладостную судорогу. Нет, держись. Нет!
Я прорываюсь через свору псов и бегу к куполу. Мои порталы на месте. Нужно выиграть время. Через залитую кровью бровь луна кажется сгустком чего-то живого, наподобие устричной мякоти. И я пою этому неверно светящему равнодушию:
– А-а-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у!
Мои преследователи останавливаются, и в этот же миг по ним ударяет многоголосый ответ – то из Волчьей Шкуры и Железного леса подхватывают мою арию собади. Это громкий и яростный вой, от которого кровь в жилах за секунду становится жевательным мармеладом. Это мне и нужно.
Я начинаю бормотать, задней частью нагинаты вычерчивая на земле глиф. Ставлю на нём барьер, чтобы не стёрли. Когда я принимаюсь за второй, соперники приходят в себя. Некоторые бросаются на купол – и быстро получают от него сдачи. Денизо, ты гений.
Каким-то микроскопическим сектором глазного яблока я вижу, как по ту сторону с редкостным аппетитом кривляется Тварь Углов.
– Что это? Что это за глифы? – спрашивают солдаты более старших товарищей. Когда на лицах и тех, и тех появляется суеверный ужас, они загораются идеей меня остановить.
Давай же, давай, быстрее! Изгиб, чёрточка, группа точек. И – не сбиться, самое главное не сбиться!
Мне мчатся наперерез, и я стремительно разрезаю пространство под их ногами. Куда-нибудь да попадут.
Время! Я теряю время! Носитель зовёт меня, фаза сна становится слишком тревожной. Что ж, идёт.
Я хватаю за грудки двух нападающих и устраиваю крюк, возвращаясь обратно в вирт. Теперь они в безопасности и находятся в глубоком шоке. Можно отпускать. Вояки падают как подрубленные под корень ели. Простите, детишки, мне некогда вас укладывать.
– Всё равно сдашься! Тебе его не призвать! – кажется, это тоже один из командующих. Он вырвал у меня из рук оружие, и теперь оно зажато под его пятой. Глиф дорисован наполовину – но меня ждёт удар в челюсть. Шлем спасает от повреждений, но крепления не выдерживают и он укатывается в сторону, к самому силовому полю. Никак не дочитать. Не дотянуться…
Возле меня взметается что-то белёсое, и мой соперник издаёт крайне высокий вопль. Тварь Углов вцепилась ему в зад. Я рада, но как он здесь, но как…
«БРЕШЬ!» – впервые передаёт ментальное послание мой неизменный читатель, прежде чем сделать в воздухе сальто и неловко шмякнуться на смятую траву. От удара у него сломалось несколько зубов, и подбородок заливает тёмной кровью.
– Ах ты проклятая нечисть! – над моим гостем зависает тяжеленный ботинок. Я не могу этого допустить и тараню обидчика, обхватывая его за пояс. Мы падаем, катимся по земле. Меня подминают. Очень тяжело. Кажется, это конец.
– Вот! Мне нравится. Самое место для таких, как ты!
Тварь Углов пытается оттащить нагинату, чтобы та никому не досталась. Оружие не знает верности и точно не рассыплется в пыль, если попадёт в чужие руки.
– Что ж вы рвётесь вверх, потом ведь больно падать. Чего ты упрямишься, борешься со своей природой… Лежать! За поимку тебя живой меня повысят, я не хочу тебе что-нибудь сломать… Ай!
Я плюю ему в глаза.
– Вот норовистая стерва! Да я тебя…
Пока он думает, чем пригрозить, я делаю самое значительное открытие за сегодняшнюю ночь. А именно то, что моя рука лежит на глифе. Я чувствую изгиб, процарапанный на земле. Только бы незаметно согнуть палец…
– Чего замолкла? Быть может, прежде чем на всю жизнь попасть в узду, допоёшь своё языческое заклинание? Что ты там ёрзаешь, а?
Я мило улыбаюсь и говорю:
– Туор враппро Кетцаль.
Повисает пауза.
– Ага! Я же гово…
Из моих глаз выстреливают пуски белого света, и от противника не остаётся даже воспоминания.
И могучим землетрясением под моей спиной начинает ходить ходуном почва.
Всё вокруг приобретает поразительную чёткость, каждые две секунды внезапно расплываясь до цветастых шариков.
По ощущениям, у меня измолота каждая кость, и я болезненно соображаю, почему все бегут. На каком-то этапе я понимаю, что это АС, и притом наша с Тварью Углов тренировка была по сравнению с этим сущим детским лепетом. Меня охватывает холодное древнее сознание, и его пробуждение давит несоизмеримой тяжестью на мои плечи. Видимо, я ещё в привилегированном положении, потому что половину взяла на себя Голем.
– Ты… можешь его поднять? – практически шёпотом обращается ко мне Тварь Углов. Он немного шепелявит, под запёкшейся кровью видна разорванная губа.
– Думаю, что да, – когда я открываю рот, я вижу, что и из него бьёт свет.
– Так… И чего ты ждёшь?
Если бы я сама знала.
– Быстрее. А то наши бравые религионеры перекочуют в безопасное место и не увидят то, чего им полагается ужасаться до конца дней.
– Спасибо, что помог, – вспоминаю я.
– Ай, да ладно. Давай же, вычерпай там кетцаля!
– А как? – совсем растерянно спрашиваю я.
– Он воспримет команду. Чем проще, тем лучше. Просто сосредоточься.
Мне кажется, что я ощущаю под своими ногами другое тело, которое чуждо мне словно лунные камни, но и одновременно является моим.
«Вставай»
И вот он поднимается, величественно и неизбежно, будто громадный ледяной торосс.
Я падаю на четвереньки, ощущая его онемевшие от бездействия мышцы. Подо мной – плоская, словно хвост бобра, голова, покрытая похожей на плесень шерстью. Город оказывается ровнёхонько между его лопаток, домик у моря находит пристанище на крестце. В яму, оставшуюся от колоссального тела, будто в пропасть сыплются отставшие от товарищей религионеры. Со скрипом открываются глаза, кожа зверя под моими ногами идёт сетью морщин, сошедших бы за вполне приличные батуты.
А потом он встаёт, и меня вместе с городом и уцепившейся за ногу Тварью Углов поднимает просто на неописуемую высоту. У кетцаля оказываются длинные и грациозные, почти оленьи конечности.
Я пытаюсь посмотреть на мир его глазами – и совершаю ещё одно открытие. Огромный зверь абсолютно слеп. И очень, очень стар.
Где-то на заднем плане Голем трудолюбиво выкидывает из бреши в защитном куполе наших горе-захватчиков, превратившись в ленгского упыря. Я чувствую, что контроль стал легче, кетцаль проснулся, и ощущение его присутствия переместилось куда-то в виски.
Он протяжно вздыхает, с шумом небольшого торнадо вычищая забитые глиной ноздри.
Я смотрю вниз и понимаю, что на нас явно передумали нападать. Отважные воины превратились в трепещущих от первобытного страха детей, которые только и могут теперь, что смотреть на колоссальные ноги с открытым от удивления ртом. Честно говоря, им как ничто другое идут такие выражения лиц. Так они кажутся более пытливыми и свободными.
Я не чувствую к ним злости. Скорее, меня просто утомила битва.
Пора уходить.
«Пошли»
Он горд и независим, как тектонические плиты, лавовые реки или океанические течения. Я не зря потратила так много сил, чтобы один из этих легендарных зверей снова появился в вирте. Это стоило того, даже если мне придётся быть его глазами.
Я поворачиваю голову к Пустошам. Циклопические суставы кетцаля щёлкают, и он покорно направляется туда, куда я наметила.
Мы будем искать новое пристанище как можно дальше от тех, кто желает нам навредить. На неизведанной территории. Пусть же нам повезёт.
Краем уха я слышу, как из рук армии падает оружие.
Доспехи разворочены энергетическим взрывом и ссыпаются с меня как луковая шелуха. Единственное, что уцелело, это шлем, как раз вовремя отскочивший в сторону.
– На память, – Тварь Углов поднимает ко мне часть обмундирования, и я беру стилизованную голову Анубиса, бережно поглаживая покрывшиеся сеточкой трещин, но по-прежнему задорно вздёрнутые уши.
***
Законное время осознания, что нас никто не преследует… Да, никто.
О, счастье! Теперь можно вдоволь попялиться на результаты своих бесценных трудов.
– Ты уверена, что он продолжит идти? – с сомнением раздувает ноздри Тварь Углов.
– Он шёл, пока я обрабатывала твои раны, – напоминаю я.
– И что теперь, перед тобой брюхом ниц пасть? – крайне недовольно бурчит он. Демон он демон и есть, но я всё же интересуюсь:
– Не больно?
– Неа, – он осторожно облизывает заштопанную губу. Пока я обрабатывала его раны, я успела мысленно попрощаться со всеми своими пальцами. Видимо, если бы тот религионер выжил, у него остался бы знатный шрам во всё филе, может быть, даже с кое-где застрявшими зубами, острыми, как кремниевые наконечники первобытных стрел. Я бы не сказала, что полна сочувствия к тому вояке. Никто не заставлял его рисковать жизнью, удерживая меня. Истинная жертва безграничной человеческой алчности. Нет никакого смысла думать о его судьбе.
Я превращаюсь в орла-могильника и радостно ухаю вниз, ловя тёплый воздушный поток и снова взмывая в небо. Я рассматриваю обширное тело кетцаля, который с достоинством прёт в заданном направлении шагами, каждый из которых покрывает не менее чем милю.
Несмотря на массивную, несколько крокодилью голову, кетцаль не лишён изящества. Общий цвет его тела мёртвенно-серый, с оттенками зелёного, будто прополощенная в отбеливателе оливка. Кое-где в шерсти и на лапах встречаются переплетения растительных корней. У него есть хвост, узкий и не очень длинный, похожий на уложенный воском хвост дикой лошади. Кончики лап походи на слоновьи, с такой же мягко пружинящей жировой подошвой и нечёткими, но всё же различимыми гладкими когтями. Благодаря этой природной амортизации город обещает добраться до нового места вполне себе целым… Ну, если, как обычно, не произойдёт какой-нибудь неожиданной фигни.
Я возвращаюсь к морде зверя и гляжу ему в глаза. Они не являются глазами хищника или жертвы, не направлены вперёд, но и не расположены по бокам. Где-то посередине, я полагаю. И да – слепые, покрытые белёсой плёнкой зрачки. У кетцаля даже оказываются небольшие уши, чем-то напоминающие уши норки. Во всём прочем кетцаль похож на зверообразную рептилию пермского периода.
Обратно я возвращаюсь крайне довольная:
– Ну?
– Чего тебе, женщина?
– Поздравь меня! Мы смахались – и смахались красиво!! Разве нет?
Тварь Углов соизволяет дружелюбно улыбнуться:
– Да. Верно… Раз ты в таком хорошем настроении, могу я задать тебе тему?
Я с облегчением смеюсь:
– Конечно.
– Весна. Там, где её не ждут и не обращают внимания – а она всё равно приходит, преодолевая мрак и смерть.
– Это отличная идея, я приступаю прямо сейчас, вот только поздравлю Голем!
– Да-да. Мастерица-прокрастинатор…
Комментарий к Конфигурация пятьдесят первая
Рассказ:
https://ficbook.net/readfic/11866240
========== Из «Бестиария». Ленгский упырь ==========
Длина тела: 2,5 м
Размах крыльев: до 15 м
Вес: 100-180 кг
Это крайне агрессивное территориальное животное является единственной причиной сохранения инородного плато Ленг от вторжения Мигрирующих Охотников. В общем и целом ленгский упырь похож на гиганскую летучую мышь с абсолютно гладким лицевым диском без носа и глаз; рот расположен под диском, в месте соединения с шеей и редко заметен. Цвет животного варьируется от бледно-соломенного до голубоватого; некоторые эксперты называют его «оттенком мертвечины». Интересен способ охоты животного: благодаря раскидистым крыльям он предпочитает внезапно обрушиваться на мелкую добычу, вроде колоний эйчеров и быстро пожирать оглушённых и не оказывающих сопротивления зверьков. Такой же приём может использоваться и для охоты на более крупных животных, но обычно ленгский упырь предпочитает пускать в ход мощные задние лапы, оберегая кожистые перепонки крыльев.
О размножении известно мало, но, судя по всему, ленгские упыри не образуют стабильных пар. Предположительно, самка производит на свет только одного детёныша с перерывом в несколько лет.
========== Конфигурация пятьдесят вторая ==========
Энтузиазма под названием «Ого! Мы путешествуем на кетцале!» хватает ровно на одну ночь.
Когда ты понимаешь, что за тобой не гонятся, направление неизвестно, ты смиряешься с покачиванием и осознаёшь, что в мелькающем однообразном пейзаже едва ли значатся достопримечательности…
В общем, наступает скука.
Скуку, конечно, иногда разнообразит кластерная головная боль от взаимодействия с кетцалем, но и к ней привыкаешь.
Я обхожу город, проверяю целостность залатанного купола, заглядываю в рот Твари Углов на предмет заживления раны, и в итоге укладываюсь кетцалю на голову.
Кажется, будто я дремлю, ровно до тех пор, пока в мозгу хлопушкой не взрывается ментальный вопль Голем: «Кусты!!».
Я уже без содрогания в животе смотрю вниз. Правда, кусты. Вроде хлопка, с белыми пушинками. Хотя нет, не хлопок.
Кетцаль останавливается, и, прежде чем я успеваю удивиться, из города вылетает Голем.
– Что?
«Тартарские барашки!»
Я ещё раз с сомнением смотрю на кусты:
– Уверена?
Она кивает головой так рьяно, будто собралась раскрошить собственные шейные позвонки.
– Хочешь поглядеть поближе?
Она тут же согласно подставляет мне лицевой диск и убегает, едва я успеваю сделать один глаз.
– Что скажешь? – спрашиваю я Тварь Углов.
– Мы далеко забрались, – он тоже опускает голову вниз, недовольно щурясь от солнца Пустошей, – Тартарские барашки встречаются в бестиариях Средневековья. Ныне это почти вымерший вид.
– Не хочешь поразмять лапы? – интересуюсь я.
– Там не ни одного угла, так что фу… Твоя реплика что-то просит.
– Чего? – повысив голос, спрашиваю я.
«Горшок!»
Оказывается, она нашла на окраине растение с голодающими обитателями.
– На, что с тобой поделать, – сдаюсь я, и вскоре Голем, вся перепачканная, но почти что светящаяся от счастья, влезает обратно, держа в руках немного хиленький кустик. Барашки, растущие на нём, испуганно блеют, но успокаиваются, когда моя сестра скармливает им охапку травы.
– Нужно найти им другое место, – решаю я. Мы обе знаем, что едва ли сможем оставить их, поэтому принимаемся пронзать взорами окрестности в поисках быстрорастущих трав. Я делаю несколько карандашных набросков. Зверьки не больше моего мизинца, очень милые, покрытые невероятно нежным мехом. Наконец, хорошее поле находится, и мы высаживаем растение там. Возможно, однажды здесь будет целая россыпь тартарских барашков.
Прежде, чем отдать команду кетцалю, я замечаю, что Голем вострит уши в направлении пройденного пути.
– Враги? – я напрягаюсь, но ничего не вижу.
«Я думала, что Камнепад вернётся…» – тянет моя сестра.
– Какой камнепад? А-а, это имя… Не расстраивайся. Зверь рыкающий слишком мало был у нас в гостях. У него вся жизнь впереди, сейчас он, наверное, вовсю наворачивает круги на воле. Думаю, он в порядке. Ну что, едем?
Она кивает и возвращается следить за городом, подпрыгивая по дороге: головные боли мучают и её, но Голем переносит их как данность, особо не зацикливаясь.
– Я хочу рассказ, – не даёт мне в полной мере восхититься стойкостью моей компоненты Тварь Углов.
– О чём? – спрашиваю я.
– Не «о чём» а «с кем». Мне пришла идея, пока я пускал слюни на эти меховые комки. Я хочу, чтобы где-то промелькнул такой же милый персонаж. В какой-то степени привязанный к стеблю не хуже этих тартарских барашков. Неспособный противиться, живущий и старающийся выжить даже в неблагоприятных условиях.
Я обдумываю его тему:
– Вполне. Правда, я не хочу делать его главным.
– Стряпай, как выйдет. Посмотрим, как на тебе отразились эти сумбурные дни.
Комментарий к Конфигурация пятьдесят вторая
Рассказ:
https://ficbook.net/readfic/11866257
========== Конфигурация пятьдесят третья ==========
Пустоши пригревают миражи.
Как бесплодные утробы, мечтающие о детях, они кружат энергию туда-сюда, создавая башни и дворцы, рассыпающиеся в мгновение ока, и лестницы, ведущие в никуда.
Ничто не может приглушить их отчаянное желание родить хоть что-нибудь. Поэтому они более чем благосклонны к любым малышам со стороны.
Правда, не каждый малыш соглашается играть на их грубой клочковатой шкуре.
Однако…
«Стой» – мягко говорю я кетцалю. Слепой зверь послушно останавливается, поскрипывая ревматоидными суставами.
– Это не лучшее место для города, – тут же комментирует Тварь Углов, как по команде вываливаясь по мою душу.
– Там, – я указываю на горизонт.
– Чего «там»? – он дёргает хвостом как недовольная кормом кошка.
– Белое.
– Стало намного понят… – тут он замирает, и его бездонные глаза выдают крайне заинтересованный прищур, – А… Смотри-ка. Мелкий, да ещё и твоей породы… Куда это ты собралась?!
– Сиди и ссы молча, не пугай кетцаля, – я легко спрыгиваю вниз, и в мои стопы радостно впивается пустошь. Она как та самая позабытая всеми тётушка, которая не знает меры в поцелуях, обнаружившая, что на этот раз ей позволили быть вместе со всей семьёй.
Вот он.
Прекрасный мальчик. Щенок. Волчонок.
Белый и пушистый, как моток сахарной ваты, с огромными голубыми глазищами.
«Ой!» – слышу я его мысленный, ничем не сдерживаемый сигнал, когда он обнаруживает меня и с ещё более возрастающим восхищением пялится на кетцаля и на город у того на спине.
В основном четвероногая меховая муфточка издаёт междометия. Совсем молоденький.
Я присаживаюсь рядом, но не протягиваю руки, чтобы не напугать.
Малыш обходит меня полукругом, потом, восторженно тявкнув, припадает на передние лапы, приглашая поиграть.
Я с удовольствием потягиваюсь, поскольку уже успела соскучиться по изменению облика. Кажется, мои размеры его поразили. Но и он, судя по задним ногам, однажды станет крупным зверем.
Как давно я видела человеческого ребёнка, который отдавал бы предпочтение волчьей форме?
Очень давно. Когда сама была в его возрасте. И тоже играла в Пустошах.
Этот маленький засранец тянет меня за хвост. Я притворно сержусь и гоню его в жидкий кустарничек, и он, восторженно визжа, искренне верит, что на раз-два там спрячется.
К сожалению, его видно так же чётко, как кубик рафинада на сером бархате.
Я радуюсь, что у меня есть немного времени с ним повозиться.
Подумать только: передо мной представитель нового племени. Он чудо, примерно такое же чудо, как повторное цветение сирени в один и тот же год.
Вопреки.
Этот четвероногий ландыш просто берёт – и непринуждённо задирает ножку возле огромного плаката со стереотипами реального мира.
Что молодёжь несостоятельна.
Чужда по природе.
Что три миллиона лет «дельной», «осмысленной» эволюции закончатся СЕЙЧАС, на этих отбившихся от рук несамостоятельных аксолотлях, плюющих на незыблемые правила и общающихся на дичайшем сплаве различных языков.
Дети глобализации, которым не хочется читать, лишённые воображения, буйные и переполненные инстинктами.
И вот он здесь.
А он – здесь!
Выполняет трюк мозга, позволяющий кататься по бескрайним просторам в виде вот этого умильного шарика.
Как я.
Как многие до меня.
Наследник традиции, которая не принадлежит ни одному народу.
Молоденький дример.
Интересно, его заметили? Очень ранний возраст. Такого раньше не бывало.
Он определённо одарён.
И определённо из новых.
Ни хороших. Ни плохих.
Других.
Но я не боюсь того, во что он может вырасти. Пусть растёт, как хочет. Он прекрасен.
Щенок останавливается, и, виляя крошечным хвостиком, смотрит, пытаясь угадать, о чём я думаю. Потом резко плюхается на землю и отрывисто перекатывается с боку на бок.
Да, ты красавчик. И определённо лучше меня.
Поскольку начал наслаждаться жизнью уже сейчас.
«Пожалуйста» – шепчу я вслед, глядя, как его время во снах заканчивается и очень скоро нужно будет вернуться в реальный день реального мира, – «Пожалуйста, не сломайся. Не дай надеть на тебя поводок и намордник. Не поддайся дрессировке силой и угрозами. Прошу!»
Боюсь, что он слишком мал, чтобы понять меня. Но как знать, всё же он из новых.
Я не могу ничего изменить – но искренне хочу, чтобы он боролся.
Просто за то, чтобы оставаться самим собой.
========== Из «Энциклопедии абсолютного и относительного сновидения». Пустоши ==========
Пустоши являются самым аморфным из всех стабильных миров. Кроме того, он лишён явных границ и часто служит пристанищем для новых образований благодаря своим колоссальным размерам. Это старый мир, который практически не используется. Земля не подходит для вспашки и посадки растений, а на просторных территориях часто водятся огромные хищники и травоядные, но тоже потенциально агрессивные представители мегафауны вроде сферобыков и гиганских сиватериев.
Доподлинно неизвестно, кем созданы Пустоши, но предполагается, что это отражение мечты первобытных людей о бескрайнем травяном море, лишённом опасных чащоб.
На просторах Пустошей можно обнаружить представителей эндемичной флоры и фауны, вымершей в иных местах; кроме того, это отличное место для тех, кто решил вести отшельнический образ жизни.
========== Конфигурация пятьдесят четвёртая ==========
– Слышь. Эй, ты!.. Взъерошенная!
Я нехотя поворачиваю голову к своему четвероногому собеседнику. На моих коленях лежит блокнот, в котором я методично набрасываю того восхитительного белого щенка, играющего в Пустоши.
– Об этом я и хочу спросить. В общем… – он зыркает в сторону скетчей, набирает в грудь воздуха и выпаливает, – Ты хочешь детей?
На секунду мне кажется, что на меня, него, кетцаля и город иже с ним плюхнулось невесть откуда взявшееся невидимое желе – так неожиданно слышать этот вопрос. Мой мозг не находит варианта лучше, чем несколько нервозный смешок:
– Детей… Я… Ха-ха… Нет, ну… Детей?! Мне?! Конечно же нет! Разумеется, у меня есть всё необходимое оборудование, и оно работает в штатном режиме, но это не означает, что я должна поддаться диктату этого конвейера, которому только дай.
Тварь Углов осторожно усаживается прямо посреди проплешины на голове кетцаля, и, кажется, согласен меня послушать.
– Ну и вот, – я закуриваю, откладывая свои наброски и затыкая карандаш за ухо, – Допустим, я его заведу. Ребёнка. И вот я бросаю на него всю свою энергию, приношу на алтарь всю свою свободу – и да, из-за его воплей я не смогу ходить даже сюда. А потом? Потом я его брошу, ведь буду пахать как лошадь, чтобы его обеспечить. Он будет бороться за моё внимание как утопающий за спасательный круг, а когда он вырастет, выяснится, что я толком даже не знаю, что за человек вышел из моего чрева. И после всего этого в старости я буду по-хамски качать права и заставлять его выполнять мои желания и капризы только из-за того, что однажды я сказочно его облагодетельствовала, два раза вовремя раздвинув ноги с перерывом в девять месяцев! Конец.
– Да… Да ладно, чего ты завелась-то…
– Я уж не говорю, что с моей стороны будет жестоко обречь кого-то на совместное проживание с человеком такого тяжёлого характера. Кроме того, я едва забочусь о самой себе. А приносить себя в жертву во имя неизвестно чего я не хочу. Так что сказочка о женщине-крольчихе, которая рожает каждый год – абсолютно точно не про меня… Ещё вопросы?
– Да. Один. Как ты собираешься жить в старости? – спрашивает Тварь Углов после некоторого молчания.
– А что, кто-то в состоянии выгнать меня отсюда? – удивляюсь я, свешивая ноги вниз, к волнующимся от лёгкого ветра блёклым травам, – До тех пор, пока ясен мой разум, я сильна и молода. А значит, я могу приходить сюда.
– А потом?
– А потом я всего лишь мясо для червей, но это будет ещё нескоро… У тебя нет желания выпросить что-нибудь из новых рассказов?
– А! – он аж вздрагивает, – Конечно, я всегда голоден!
– Но сначала настала и моя очередь задать вопрос.
– Валяй.
– Вы, Твари Углов… Хм, раз ты завёл речь о детях: какие у тебя отношения с матерью?
– Это непросто. Своей настоящей матери я не знаю. Наши самки откладывают яйца в тела крупных неповоротливых животных, и со своими детьми больше не знаются.
– А вы пожираете приёмную изнутри, чтобы выйти из неё большими и сильными?
– Именно так.
– Ну вот… А ты ещё спрашивал. Ты общаешься с разумом, забыл? Я не хочу такой судьбы: умереть от того, что чадушко выпило все соки… Хм…
– Что?
– А ведь наша с Голем мать, по сути, родила нас именно так, – вспоминаю я.
– В самом деле? Как это возможно?.. Что, сейчас не расскажешь?
– Позже.
– Ой, да ладно, – нудит Тварь Углов более чем нетерпеливо.
– Не сейчас.
– Эх… Выходит, у нас с тобой есть нечто общее, хоть я пока и не знаю, что ты имеешь в виду под своим… интересным рождением, – он с деланным безразличием облизывает левую переднюю лапу.
– Да. И я такой же паразит, как и ты. И я также хочу жить только для себя. Это не абберация и не преступление. Это просто…
– Выбор, – кивает Тварь Углов, повиливая хвостом в такт своим мыслям.
– Так что, ты уже придумал тему?
– Давно. Помнится, совсем недавно ты ходила в один из красивейших персональных миров и принесла мне… что бы ты думала?
– Полагаю, шиш с маслом. И полагаю, ты говоришь про мир Таки и Дака. Уверяю тебя, там всё далеко не так радужно… Точней, цветов хватает, но они в таком хаосе, что это, скорее, раздражает, нежели вдохновляет на великие свершения.
– И всё же. Там ведь целое море еды. Сочини мне что-нибудь про еду.
– Да, договорились, почему нет, – киваю я, – Будь любезен, сгоняй в Шпиль за блокнотом, ладно?
Комментарий к Конфигурация пятьдесят четвёртая
Рассказ:
https://ficbook.net/readfic/11866314
========== Конфигурация пятьдесят пятая ==========
Лемур вари никак не удаётся.
Я топчу лоб кетцаля попеременно то двумя ногами, то четырьмя лапами. Брейк-данс какой-то.
А всё из-за того, что у меня была просто отвратительная стадия глубокого сна. Надо же такому присниться…
– Покраснела, что ли? – как раз вовремя и к месту замечает Тварь Углов.
– Да иди ты! – я закуриваю очередную глясару. За последнее время мне кажется, что я усеяла окурками добрую четверть пройденного пути. Никак не успокоюсь.
И ладно бы там что было! Всего один нежный поцелуй – и вот, понесло, хоть стреляйся. Проклятая весна, меня вечно от неё разносит.
Получится наконец этот лемур или нет?!
– Представляю, если тебе в скором времени приснится что поинтереснее.
Всё, не могу больше. Я принимаюсь расхаживать по своей морщинистой площадке, оставляя извилистые змейки из дыма.
Сколько мы уже идём? Да дофига. Ничего удивительного, что у меня начали бродить мозги. Местная фауна услужливо добавляет порцию сумасшествия. Сегодня, едва придя из рубки, я заметила, что Тварь Углов буквально приросла к месту, вглядываясь вперёд. Поначалу мне показалось, что у земли танцуют чуть светящиеся вакуумные упаковки из-под салями, кружащиеся вокруг своей оси на острых гранях. Вся фишка в том, что при приближении ситуация ничуть не прояснилась. А при моей попытке спуститься они и вовсе исчезли.
В небе нет Мигрирующих. Ни одного. Когда я в итоге замечаю чёрный силуэт, я почти готова обрадоваться, но рано: животное не машет крыльями и летит на манер реактивного самолёта.
Уж не обосновался ли здесь какой-нибудь имажинёр? Это бы объяснило столь эксклюзивную фауну.
Мои сомнения развеивает гигантское гнездо приблизительно шесть на шесть метров
Я тут же останавливаю кетцаля.
– Ты будешь дёргать стоп-кран на каждом интересном месте? – язвительно спрашивает Тварь Углов.
– У меня дело, – бросаю я таким тоном, что низший демон тут же непроизвольно выполняет команду «Сидеть!».
Я спускаюсь в гнездо так тихо, как могу. Оно шарообразное, с довольно узким входом, но я справляюсь. Внутри сладко спит ком перьев цвета топлёного молока и жжёного сахара. Такой милый и мирный…
Достаточно внутренне насюсюкавшись и преисполнившись очарования картины, я отвешиваю ему знатного пинка.
Что, не ожидали? Да вот и он тоже.
– Что?! Кто?! За что?!
– Ах ты бестолковая подушка, отрыжка кошачья, пустобрёх клювастый! – ору я что есть мочи, гоняя гаруму по кругу и не скупясь на удары, – Думал, я не узнаю?! Молись своим пернатым богам, чтобы я не стёрла тебя в костную муку прямо сейчас!
– Кх…Кали! Кали, стой, пожалуйста! Найна в порядке, в порядке, только… Ай! Хватит!
– Ты должен был за ней следить, бестолочь ты суповая, бройлер недоощипанный! – моему возмущению просто нет предела, – Я видела, как она ушла в Логово Жрущих и лично старалась выцарапать её оттуда! Ты там вообще был?! Как она туда попала, Эсч из клана гарум, звёзды познавший?!
Он замирает, стоит мне произнести его полное имя с птичьим посвистом. Вещь названная есть вещь прирученная. И, пока эта вещь смирно лежит и только едва шевелит клювом, я молочу по нему его же спальным мешком, набитым соломой. Только когда мешок превращается в клочья, а у меня в лёгких селится утомлённое жжение, я – так уж и быть – отступаю, выплёвывая залетевшие в рот измельчённые стебли.
Эсч как ни в чём не бывало встряхивается и садится, складывая по-турецки здоровенные когтистые ноги:
– Найна в порядке. Она всё ещё отказывается от человеческого облика, но… ей надо было туда сходить. Твоя подруга сама выбралась из Логова Жрущих. Без моей помощи, – он приглаживает тонкий гребешок перьев на голове, – По правде сказать, она… из-за меня туда сунулась.
– С этого места поподробнее, – буравлю его глазами я.
– Чего уж тут утаивать. Она в меня влюбилась.
Кажется, внутри меня что-то разбивается.
– Но… Но это же невозможно! Она не знает ни твоего настоящего имени, ни истинного облика!
– Женское сердце большое и нежное, – он разводит широкие, почти человеческие ладони, – Если бы я мог, я бы предотвратил это. Но я не могу. Никто не может. И в этом нет ничьей вины.
Мы какое-то время молчим, путаясь в войлоке мыслей.
– Как это… было? – в итоге решаюсь спросить я.
– «Северус, я тебя люблю. У меня нет никого дороже тебя», – цитирует Эсч, отводя свои жёлтые, словно первые одуванчики, глаза.
Вот это да. А она ещё всегда говорила, что это я смелая.
– Я предстал перед ней в истинном облике, – между тем продолжал гарума, – Она поняла, что это «нет», и…сбежала. Выбралась сама. Нашла что-то в жизни. Что-то ценное.
– Вот же чёрт! – я вскакиваю, оставляя в воздухе лихой росчерк глясары, – Вечно вот так! Вы, мужчины – наше тесто для замешивания проблем! Едим вас, давимся вами – да ещё и отходить после вас самостоятельно приходится!
– Мне нечего возразить, – гарума окончательно опускает хохолок, – Как вышло так вышло.
– О, да, разумеется! – если бы я могла, я бы выстрелила в него ядом, как плюющаяся кобра. Но чего не умею – того не умею.
– Она не хочет возвращаться. Наши сознания вышли из синхрона. Не пускает.
Я бранюсь, потирая переносицу. Мало Найне проблем – а теперь ещё и проволакивать через свои вены это растреклятое чувство, как моток колючей проволоки. То ещё развлечение, пробовали, знаем.
Однако я знаю, что чувства не умирают по щелчку пальцами. Скорее всего, она всё ещё испытывает к Эсчу что-то тёплое.
– Слышь, – я тушу окурок о колено, – Ты, поди, жрать хочешь?
Поначалу Эсч теряется, поводя спрятанными за спиной крыльями.
– Так хочешь или нет?
– Хочу, – признаётся он, – Пойми… Я не виноват.
– А как иначе? – отзываюсь я, печатая в своём сознании изрядных размеров телячью ногу, – Когда ваше племя вообще было виновато?
– Кали…
– Чего?
– Ты чешешь всех под одну гребёнку. Остановись.
– Собой покомандуй… Ты за ней следишь?
– Разумеется. Извини, если я не вовремя, но… как тебе моя иллюзия? Всё, что ты видишь вокруг – это существа с другой планеты. Те, что в воздухе, зовутся рапирники. Они отпугивают Мигрирующих,
– Видела. Недурно, – сухо замечаю я. И правда, нашёл время уповать на мой художественный вкус.
– Не удержался. Но… Жизнь ведь продолжается… О, спасибо!
Я некоторое время смотрю, как он растерзывает клювом тёмно-красные связки мышц. Пора.
– Я ухожу. Но мне нужно тебя предупредить.
– М? – интересуется он с набитым ртом.
– Буду краткой: если с Найной что-то случится – я убью тебя, Северус-Эсч. Без суда и следствия.
Он переводит на меня свой умный взгляд:
– Я понимаю.
У меня больше нет сил на него смотреть. Я всё ещё зла на Эсча за то, что он отпустил Найну, хотя и осознаю, что выбор относительно продолжения или окончания жизни действительно должен приниматься самостоятельно. Хватит с него трёпки. Я не покалечила напоследок этот ком перьев только из уважения к чужому светлому чувству.
Беда с этой любовью. Она заставляет превращаться из сухаря в свеженький хлебный мякиш.
– Кто это был? – любопытно склоняет на бок голову Тварь Углов, когда я возвращаюсь на лоб кетцаля и отдаю команду отправляться.
– Это было существо, которое желало добра, но в итоге ненамеренно причинило боль, – я снова закуриваю, уже почти прощаясь с мечтой о покое на сегодня.
– А… Крайне глубокомысленно, – он потягивается, словно ленивый пёс, – Интересно кругом. Я не знаю никого из местныхживотных. Фантазия не знает границ.
Ну, нет. Никаких похвал в адрес этого пухоголового. Не сегодня. Лучше так:
– А чему ты так удивляешься? Мир богат на маразм!
– О! Хочу рассказ про маразм!
– Вот так прямо возжелал? – с сомнением переспрашиваю я, хотя и понимаю, что тщетно.
– Мочи нет как хочется!
Он издевается. Но с другой стороны, почему бы и нет?..
Комментарий к Конфигурация пятьдесят пятая
Рассказ:
https://ficbook.net/readfic/11338768
========== Из «Энциклопедии абсолютного и относительного сновидения». Наставничество ==========
Дримером или имажинёром не становятся ни с того ни с сего; помимо процедуры регистрации, каждому ребёнку необходимо учиться управлять своими способностями. Для этого дримерам назначают наставников: это могут быть как более старшие воители, так и кто-либо из Старейшин. Имажинёры проходят ускоренный курс адаптации к вирту, поскольку им не приходится воевать с кошмарами, и вскоре поселяются кто где. Но в особых случаях за имажинёрами приглядывают гарумы – пернатый народ, предпочитающий вести отшельнический образ жизни и собирающий мудрость поколений. Гарума имеет одного воспитанника за раз и несёт за него ответственность до тех пор, пока в наставнике не перестают нуждаться.
========== Конфигурация пятьдесят шестая ==========
Начинать день со стрельбы – не в моём стиле. Поэтому вполне логично спросить о причине моего внезапного понукания к этому со стороны Твари Углов, который прыгает вокруг меня как олень и истошно вопит: «Стреляй! Стреляй в них скорее!!».
В этот самый момент я как раз закуриваю, глядя на небольшую массовку, следующую по пятам за кетцалем.
Мы уже забрели в такие дали, что я часто не знаю, как называются те странные существа, которые периодически выпархивают или выпрыгивают из-под ног нашего средства передвижения.
– А они кто? – флегматично спрашиваю я, выпуская колечки дыма со снежинками.
За нами идут… женщины. Пара совсем дряхлых бабушек, примерно четверо среднего возраста, и ещё порядка шести, те, что обгоняют остальных – самые молодые и очень даже красивые. Не сказать, чтобы они меня напрягали, но они поспевают за шагами самого большого существа вирта. Это уже интересно.
– Не спрашивай! Просто отгони их! Они опасны!
Ну уж нет. Без интриги такое приключение превращается в сущее убожество.
– Жди здесь, – я топаю с головы на шею кетцаля, и, добравшись до бока, повисаю на шерсти зверя, пятками упираясь в прохладную плоть:
– Эй! Назовите себя! Кто вы и чего вы хотите?
– Деточка, – всплёскивают ближайшие старческие руки, – В эдакую даль ты забралась! Наверное, устала?
– Допустим, – разбрасываю наживку я.
– Ах, бедняжка! Разве можно так себя истязать?! – присоединяется та, что немного помладше, – Да с твоими-то ранами! Ты достойна отдыха!
– Я вижу что-то недосказанное в твоих глазах, – поёт свою часть арии совсем молодая, – В них боль! В них любовь и тоска!
Меня невесомо передёргивает.
– Спустись к нам, дорогая.
– Мы о тебе позаботимся!
– Расскажи нам всё.
– Мы прочтём того негодяя, всего прочтём. Отыщем с твоей помощью.
– Ты издеваешься? Незачем его читать! Итак понятно, что он недостоин такого сокровища!
– И ногтя твоего недостоин, красавица!
– Мы точно знаем!
– Да-да, доверься нам!
– Расскажи всё!
– Мы дадим лучшие советы.
– Ты перестанешь быть такой потерянной и запутанной.
– Поверь нашему опыту!
– Спустись к нам. Нет ничего важнее тебя!
– Я подумаю, – обещаю я после того, как они совершают микроскопическую паузу, – Ждите здесь.
Я возвращаюсь на твёрдую поверхность и иду к куполу.
– Ну?! – рявкает нагнавший меня гость, – Только не говори, что ты…
– Выключи свою внутреннюю бабу. Я пришла кое-что взять, – я скрываюсь в своём святилище и в итоге возвращаюсь с вещью, после вида которой Тварь Углов тут же успокаивается, будто слупил целую пачку прозака.
– Милые дамы! – окликаю я их, занимая исходную позицию и замечая, как на кривоватых крыльях подлетает подкрепление, тут же принимающее благообразный человеческий облик.
– Да-да?
– Да, красавица?
– Вы мне столько всего наобещали, что мне даже неловко, что я не могу ничем вам отплатить.
– О, не переживай!
– Для этого и нужны Советчицы и Сочувствующие – помогать!
Поздно. Я ловлю в их глазах лихорадочный голодный блеск.
– И всё же у меня есть для вас подарок.
– О, это очень мило!
– Что это такое, дорогая?
Я вынимаю предмет из-за спины, и, несмотря на тяжесть в плече, понимаю, что их напуганные рожи того стоят:
– Это гранатомёт, сучки!!
Их словно ветром сдувает – я даже не успеваю зарядить. Признаться, не ожидала, что они покинут меня так скоро.
К моему возвращению на лоб кетцаля Тварь Углов уже вовсю покатывается со смеху:
– Это было эпично!
– Что это за существа?
– Низшие демоны. Советчицы и Сочувствующие. Это один вид, просто названы по двум доступным функциям. В твоём случае Советчицами были те, что помоложе, ведь они крайне сообразительны. Если они давно не ели – то стареют, что, впрочем, тоже зачастую даёт фору. Особи, питающиеся лучше всех – это те девушки. Спустись ты к ним – и они бы вылакали тебя без остатка.
– Будто их сородичей в реальном мире не хватает, – я прячу своё оружие, – Может, и моему носителю стоит выдать какую-нибудь базуку для самозащиты? Эти пострашнее людей, но драпают знатно!
Внезапно я понимаю, что не один кетцаль вызывает земную дрожь. Зверь, словно в подтверждение, издаёт могучий трубящий звук. Ему отвечают!!
– Что за..? – я выпрямляюсь, и, приложив ладонь козырьком ко лбу, вглядываюсь в туман по правому борту. Это не туман, а плёнка соприкосновения миров. И она вибрирует.
Именно сейчас кетцаль притормаживает. И, разумеется, дабы мне не было чересчур скучно, изволит и вовсе остановиться.
– Какого размера бывают те стервятницы, которых я отогнала? – на всякий случай интересуюсь я.
– Это не они, – Тварь Углов пригибается, – Это что-то намного, намного больше!
С этими словами межпространственная плёнка рвётся. Существо не одно. Их целое стадо, голов в двадцать. И они практически не уступают в размерах кетцалю. Зелёные, с переливами бурого, со странно вывернутыми лапами, а их морды…
– Семена Ктулху! – в моём голосе сквозит почти детский восторг, – Мимо нас мигрируют Семена Ктулху, чёрт возьми!!
Они чешут и чешут мимо, с неторопливостью, достойной животных с габаритами посидевших на стероидах небоскрёбов. Пара подходит обнюхаться с кетцалем, поэтому мы вынуждены спрятаться за затылком. Семена Ктулху травоядные, но им ничего не стоит снести любого из нас своими лицевыми щупальцами. От зверей разносится неожиданно интенсивный запах огурца.
Однако я быстро теряю к ним интерес и уж во все глаза смотрю на то место, из которого они вышли. Как только кетцаль трогается с места, я направляю его на этот портал.
– Ты с ума сошла?! Туда нельзя!
– Я только посмотрю, – обещаю я.
Мы останавливаемся на приемлемом расстоянии от разрыва. Его края постепенно съёживаются и стягиваются, словно горячий полиэтиленовый пакет. Внутри – нежно-голубое пастельное небо, слегка заболоченные участки земли, а от дальности горизонта просто захватывает дух. Здесь всё ещё никого нет. Только периодически Семена Ктулху со старанием садовников подравнивают буйно растущую зелень.
Где-то в груди бурлит неизъяснимый восторг.
– Я слышал об этом месте, но ни разу не видел, – Тварь Углов оживлённо втягивает носом чужой воздух.
– Это то, что я думаю? – почти что благоговейным шёпотом спрашиваю я.
– Я не умею читать твои мысли, но это ни что иное как Невинные Поля.
Невинные Поля. Место для будущего разума – не человеческого. Возможно, инопланетного. Ныне живущие никогда не посмеют сюда войти, но, как мне думается, поколения спустя это место станет зоной контакта. Или очередного начала. Последнего шанса или истинной гармонии.
Я почти готова поблагодарить религионеров за то, что согнали меня с места. Ведь иначе я бы никогда не увидела это сокрытое от случайных глаз великолепие.
Спасибо всем за то, что иногда устраивают другим встряски. Таким образом можно невольно подарить сорвавшемуся с места нечто новое и абсолютно невероятное, полное возможностей, загадок и предвкушения старта.
Индивидуальные Невинные Поля. Каждому – свои.
========== Из «Энциклопедии абсолютного и относительного сновидения». Мегафауна ==========
Благодаря исключительным размерам вирта многие его животные и растения, не сдерживаемые ограничениями территории и пищевой базы, получили возможность разрастись просто до немыслимых размеров. Подобно тому, как канализационные крысы реального мира могут достичь габаритов кошки, так и многие, даже обычные животные в вирте часто становятся крупнее. Таковы, например, сферобыки, которые едва ли не в два раза больше зубра, вороны размером с кондоров и многие другие вымершие виды, для которых является нормой достигать размеров, исключительных даже для самых матёрых особей, когда-то живших на Земле.
========== Конфигурация пятьдесят седьмая ==========
Хугин смотрит на меня нежно и преданно, будто хочет попросить в долг почку или три литра крови. Его сестра ведёт себя куда скромнее, но…
– Никто из вас не получит пирог, пока не подарит мне историю, – безапелляционно заявляю я, уперев одну руку в бок, а другой удерживая вожделенное лакомство с зажаристыми боками.
Эта оборотническая парочка явилась сегодня ни свет ни заря и тут же начала клянчить угощение. Кетцаль их ни капли не удивил: два ворона уселись на нём как на самом что ни на есть обычном заборе, перевоплотились – ну и вот, ведём переговоры.
– Кра! Кали, по старой дружбе, – умоляюще тянет Хугин. Мугин, пригладив белую прядь в своих длинных волосах, понимает всю тщетность попытки, и, пока её брат хочет сыграть на моих чувствах, идёт здороваться с Голем. Эта парочка несколько похожа на нас с моей репликой: сестра Хугина тоже молчалива, и, если ей всё же надо что-то сказать, использует только звериный язык.
– У нас. Был. Договор, – напоминаю я, перекладывая пирог в другую руку, – Так что тщетно. Сначала история – потом пирог.
– Мугин, я хочу рассказать ей историю Хель, – орёл в сторону сестры перевоплотившийся ворон.
– Отлично, я слушаю. Если это про то, как Хель стала хозяйкой Мокрой Мороси – то спасибо, не надо, я в курсе.
– О, нет-нет, кра! Это другая история! – суетится Хугин с таким видом, будто я могу пинком отправить его вон, – Совсем другая!
– Что ж, хорошо, – я сажусь по-турецки и ставлю пирог между нами, будто на кон. Хугин тоже садится, и, устроившись между складок лба кетцаля, озаряется мыслью:
– Можно наши сёстры поиграют?
Я согласно открываю купол, и две наши дурынды принимаются радостно скакать рядом друг с другом. Мы с Хугином переглядываемся, но в следующую же секунду возвращаемся к истории.
– Дело было так, – ворон ёрзает, старательно маскируя своё желание каркнуть, – Однажды Локи, бог хитрости и обмана, заявился в Мокрую Морось, чтобы испросить свою дочь, сможет ли она обеспечить ему поддержку мёртвых во время Рагнарёка, великого конца всех богов.
– Угу, – оцениваю я его рассказчицкий тон, закуривая.
– Он застал свою дочь в печали. Не то чтобы Локи был хорошим и заботливым папочкой, но что-то подарило ему ощущение серьёзности проблемы.
«В чём дело, дочь моя?» – героически выжал из себя Локи, стараясь не смотреть в мёртвый глаз своего чада.
«Я несчастлива здесь, отец» – отвечала ему Хель, глядя на то, как её помощница Модгуд запускала в Мокрую Морочь очередную партию душ.
«Как, дитя моё? Ты так гордилась своим назначением на должность хозяйки подземного мира… Кстати об этом…»
«Тебе нужна поддержка мертвецов, я знаю»
«О, только не смотри на меня так, всё же я – бог хитрости и обмана, и использовать всех, в том числе и своих детей для достижения своих корыстных целей, для меня норма»
«Отлично, папа. Я обеспечу тебя армией восставших из тлена, но при условии»
«Ага!» – пожалуй, даже обрадовался её отец, – «В тебе заговорила моя расчётливая кровь! И каково твоё условие?»
«Я хочу замуж, папа. Мне одиноко в этом холодном подземном мире» – просто ответила Хель.
Тут, признаться, у Локи в голове блуждающими огнями вспыхнули какие-то подозрения:
«Первый раз слышу от тебя подобное. До моего прихода тебе здесь очень нравилось»
«Я хочу быть любимой, обласканной и иметь повод улыбаться»
То был день деликатности, и Локи не решился напомнить дочери, что мёртвая половина её лица просто не позволит полноценно улыбнуться.
«Что ж… Это нормально, ты уже большая девочка, у тебя есть желания и мечты… Так и кто у тебя на примете?» – в это же время Локи лихорадочно подсчитывал, кого хочет попросить дочь в обмен на целую армию.
И кровь его крови ни малейшим образом не разочаровала своего родителя:
«Все мои мысли устремлены к Прекрасному Бальдру. Я вижу сны о нём и просыпаюсь глубоко несчастной от того, что его нет рядом»
Внутри Локи всё так и скрутилось от практически животного отчаяния:
«Послушай, золотко… Да ведь это не бог, а бестолковый фазан. Всё, что у него есть – его неземная красота. На что он тебе сдался, чем очаровал?»
«Он весел и беззаботен, и моя утроба замирает, когда он улыбается… Я бы отдала жизнь за одну его улыбку» – мечтательно промурлыкала Хель, кокетливо накручивая прядь волос на палец. Локи мучительно начал прикидывать, образумится ли дочь, если увидит, что её почтенный родитель от безнадёги начнёт биться головой о своды её костяного дворца.
«Я уверен, если мы поищем, то найдём тебе…»
«Он мне снится. И я снюсь ему. То сны любви и смерти – прекрасные сны»
Локи окончательно понял, почему последние две недели Бальдр казался очень дёрганым и постоянно позёвывал, словно от бессонницы.
«Допустим. Но пойми, Хель, вы с ним не пара. Я отыщу тебе мужа – дай только срок»
«Я люблю одного его, отец»
«Не шантажируй меня этим словом»
«Дорогой папа, это ещё не шантаж. Шантаж это вот так: не приведёшь ко мне Бальдра – не получишь поддержки на Рагнарёк»
«Но…»
«Я училась у лучших» – передёрнула плечами Хель, и, отвернувшись, принялась как ни в чём не бывало зачёсывать волосы так, чтобы скрыть мёртвую глазницу.
Привести Бальдра значило сначала убить Бальдра. О том, чтобы отправить этого золотого мальчика на свидание с полутрупом не могло быть и речи. За всю свою жизнь Бальдр отказал целому океану красавиц – а уродинам и мечтать не о чем.
… Слушай, женщина, у меня горло пересохло от голода, может, ты уже дашь мне пирог?
– Дорассказывай, лентяй и бездельник.
– Эх… К несчастью для Локи, Фригг, мать Бальдра, уже успела послушать рассказ о пугающих снах от сына, и задалась великой целью сделать любимого мальчика бессмертным. Она пустилась в поистине грандиозное путешествие, и всё, что видела, называла истинными именами и заклинала не делать Бальдру зла. Локи следовал за ней по пятам; вдохновлённая родительница казалась неутомимой. Но на пятый день она уже едва переставляла ноги, и когда ей попался крохотны росток омелы, Локи перевоплотился в старушку и с невинным видом пожурил Фригг за излишнюю подозрительность. В самом деле, разве может причинить зло такой маленький, почти зачахший стебелёк?
Фригг невольно отвлеклась, задумалась, и, увидев вдруг гадюку, побежала за ней, отбросив росток прочь.
Локи забрал растение и, выточив из него дротик, стал дожидаться удобного момента.
Вернувшись в обитель богов, Фригг, уверенная, что спасла сына от любой угрозы смерти, на радостях закатила пир. Бальдр не удержался от хвастовства, и, обнажившись перед гостями, предложил им бросать него всё, что под руку попадётся. И точно: насекомые улетали прочь, змеи мирно сворачивались в кольца, пауки не трепетали своими ядовитыми хелицерами. Девушки с хохотом стали бросать в Бальдра фрукты, которые взрывались, обдавая тело мечты липким ароматным соком. И в этот самый момент, когда представительницы прекрасного пола думали попросить слизать всё это великолепие, Локи подставил слепого брата Бальдра, предложив ему метнуть ядовитый дротик. Так что Бальдр – обнажённый, весь в сладком соке, то есть полностью готовый к употреблению – предстал перед Хель при полном параде. А оставшийся чистеньким и в буквальном, и в переносном смыслах Локи выждал с неделю и побежал к дочери за обещанной армией.
И застал Хель в ещё более масштабной печали. Только на этот раз на её лице была запечатлена какая-то странная решимость.
«В чём дело, дочка? Ты не счастлива в браке? Планы Фригг по воскрешению сына провалились – то мои старания, и я надеюсь получить за это дополнительный корабль» – не упустил случая поднять цену родитель.
«Ты его получишь» – не оглядываясь, ответила Хель.
«А…» – признаться, Локи не ожидал быстрого соглашения, – «Что ты делаешь?»
Хель ненадолго прервалась, смахнув со лба пот и оставив на лице полоску глинистой земли:
«Я сажаю омелу, растение, которое облагодетельствовало и прокляло меня одновременно»
«Прокляло?»
«Бальдр больше не улыбается» – пояснила повелительница Мокрой Мороси.
Зная силищу родной дочери, Локи закономерно сделал вывод, что кровь его крови просто выколотила из Бальдра первую брачную ночь, несколько перестаравшись: примерно до переломов ног и рук любимого.
«Нет» – словно прочла его мысли Хель, – «Ему… всё равно. Здесь нет жизни, нет солнца. Он больше не улыбается и не смеётся. Смотри»
Локи с удивлением проводил взглядом мертвецов, волею своей хозяйки наряженных в цветастые одежды.
«Перед ним выступают. Танцуют. Поют. Я перекрасила дворец, разбила цветники – но он и не взглянул. Словно опустел… изнутри»
Локи хотел было утешить дочь, сказав, что Бальдр и раньше не отличался эксклюзивной смысловой наполненностью, но вовремя передумал:
«Если он тебе наскучил – отдай его матери»
«Ни за что! Теперь он мой» – взметнув на отца тёмную мощь глаз, ответила Хель, снова принявшись за свои посадки.
«Ему здесь плохо»
«Я сделаю так, что станет хорошо»
«Нет. Это не его мир. Он привык к пирам и шуткам»
«Я дам ему это!»
«Хель…»
«Я дам ему это всё! Всё, что в моих силах! Я снова научу его улыбаться! Плевать, сколько времени это займёт, сколько сил мне понадобится – я добьюсь его доверия и его любви! Я заслужу это! Никто не будет любить его так, как я – и он непременно оценит, рано или поздно!»
«Ты сошла с ума» – почти с сожалением покачал головой Локи.
«Значит, я сошла с ума от самого прекрасного и одновременно самого ужасного явления, что украсило и отравило мою жизнь. Я жертва любви, отец, я её трофей, и её яд расплескался по моему телу без остатка. Оставь меня. Это радость и страдания одиночки. Бери всё, что тебе нужно – и уходи. Ты сделал достаточно»
И с тех пор Хель до сегодняшнего дня добивается любви, старательно веселя и развлекая своего лишённого жизни и солнца мужа…
Ну, кра, это стоит пирога, а?!
– Крайне занятно, – отвечаю я после некоторой паузы, раскуривая уже третью глясару, – Надо же какая интрига, какие монологи, какие чувства… Хугин, у тебя талант.
– Так я беру пирог?
– Даже не знаю… – я пронзаю оборотня взглядом, – Ты на редкость красочно пересказал мне отрывок из чужой книги!
– Кра!! – к брату подлетает Мугин. Выглядит она рассерженной. И действует схоже: вцепляется Хугину в волосы.
– Сестра, пусти!
– Кра!
– Я не виноват, что не получилось её обмануть! Да, знаю, что друзья, но пирог… Пирог, Мугин!
Девушка с белой прядью в волосах отпускает брата, и, встретившись со мной взглядом, указывает на восток.
– А, ну да, конечно… Кали, слушай. На востоке, не так далеко отсюда, есть руины замка. Со своей историей, не менее захватывающей, чем рассказ о любви Хель. Мы не достали этот сказ для тебя, потому что там всё кишмя кишит раттами. Прости!
– Это ещё кто такие?
– Гигантские крысы. Каждая метра под два. Страшно! И ещё там есть хранительница. Человек. У неё-то и есть история. Честно-честно!
Я смотрю на Хугина не моргая. Конечно, он тот ещё хитрец, но страха за свою шкуру ему не скрыть. Сейчас не соврал. И растревожил моё любопытство…. Думаю, кетцаля хватит, чтобы распугать любую нечисть.
– Мугин, – окликаю я.
– Кра?
– Ты заслужила пирог. Раздели его с братом по своему усмотрению.
Тут уж оба теряют человеческий облик и устраивают свалку из когтей и перьев.
– На восток, – говорю я кетцалю, и он слегка поворачивает, не сбавляя хода. Поев, Мугин в облике ворона садится мне на плечо и каркает, когда в моей зоне видимости и правда показываются руины.
– Спасибо, – киваю я, и оба ворона стремительно взлетают, оставляя мне хлебные крошки и новую интригу.
========== Из «Энциклопедии абсолютного и относительного сновидения». Субъективный релятивизм ==========
Не являющийся подходящим способом для правдоподобного восприятия реальности, субъективный релятивизм широко распространился в вирте благодаря неизбежному столкновению множества мифов и легенд, а также персонажей, брошенных выживать в едином пространстве. Боги, лепившие людей из грязи, вырезавшие из дерева, а то и выстругивающие из тростника; демоны, искушавшие вкусной едой; пауки, плетущие Вселенную; мудрые инопланетяне или загадочные атланты – многие из них если и не существовали вовсе, то никак не могли существовать одновременно. Любой спор на сей счёт приводит к стычкам мнений, а в случае приведения неопровержимой цепи доказательств чьего-то не-существования возможна и смерть мифического существа. В связи с этим негласный закон вирта запрещает какие бы то ни было споры, касающиеся сотворения мира, людей и животных, а также затраченных на сиё действие времени с представителями демонических или божественных кровей, дабы избежать неприятных разговоров и полного вымирания исчадий людской фантазии.
========== Конфигурация пятьдесят восьмая ==========
– Мне кажется, самое время просветить меня на предмет того, какова моя миссия, – вежливо намекает мне Тварь Углов.
– С чего ты взял, что именно сейчас? – столь же мягко и деликатно уточняю у него я.
– Дай подумать… Может, потому, что ты держишь меня за шиворот перед мордой самой матёрой особи, а мы со всех сторон окружены раттами?!
– Гр-р-р-р-р-р! – ответствует склонившийся над нами зверь, и мой гость тут же делает самую что ни на есть умильную мордашку.
– Я хочу, чтобы ты договорился с ними.
– Я?!
– Ага.
– С чего ты взяла, что я знаю раттский? – до сего момента я и не подозревала, что в принципе возможно восклицать шёпотом, да ещё и в фирменной язвительно-вопрошающей манере.
– С того, что при нашей первой встрече ты обругал меня минимум на пяти языках. Я более чем уверена, что ты у нас полиглот.
Я бы и сама справилась, но это воинственное племя не желает использовать общие каналы связи. Даже мысли блокируют. Подступись к ним, называется.
– Вот уж нет. Уволь меня от этого занятия.
Я поражаюсь, что у него хватает духу торговаться в таком положении.
– Ты ведь хочешь есть?
– Э…
– А у них там лежит свеженькая история. Так что нам обоим надо к замку. Давай, сосредоточься, пока они не решили сожрать нас на обед. Ну?
– Ты заплатишь за это, женщина… – ворчит напоследок Тварь Углов, и, повернувшись к ратту, издаёт набор скрипов и пощёлкиваний.
Ах он паразит! И не стыдно ему? Когда толпа редеет, я шепчу:
– А мне говорил, что не знаешь.
– А это и не раттский. Это первоначальный. Очень древний язык, всё равно что людская латынь. Я не был уверен, что меня поймут, но вышло… Но ты мне должна!!
– Я в курсе, – с недовольным видом киваю я, – Нам можно двигаться дальше?
– Я потолкую с их старшим.
Осмелев, Тварь Углов даже виляет хвостом, подходя к новому знакомому. Они обнюхиваются более чем дружелюбно и снова обмениваются серией писков и щелчков.
– Он назвал тебя грязным человеческим отродьем, – ни сколько не смущаясь, передаёт мне Тварь Углов.
– Передай ему, что пусть сначала помоется сам, а уже потом ставит диагнозы другим.
Кажется, перевода не потребуется. Ратт подходит ко мне и поднимается на идеально подходящие для прямохождения задние лапы. Из-под губы виднеются острые оранжевые резцы. Он угрожающе топорщит усы.
– Он спрашивает, уж не желаешь ли ты оспорить его главенство в стае, – тут же берёт на себя функцию толмача Тварь Углов.
– Не желаю. Я пришла сюда за историей, без оружия – но это вовсе не значит, что я позволю оскорблять себя. Мы едины в потоке жизни, связывающем формы как прекрасные, так и ужасающие, а также всё, что расположено между ними, – говорю я, пристально смотря в нахмуренные крысиные глаза.
Услышав перевод, он неохотно, но всё же прячет клыки, опускается на четвереньки и кивает мордой в сторону руин.
– Большое спасибо, – говорю я, но ратт уже делает вид, что слишком занят вычёсыванием блох из своей остистой коричнево-серой шубы. Что ж, это презрение я как-нибудь переживу.
Мы с Тварью Углов идём к руинам. Видно, когда-то это было очень красивое место. От замка уцелела одна крепостная стена, уже, однако, пожёванная временем.
– Осторожнее, – предупреждаю я своего гостя (и, по совместительству, переводчика), переступая через клети одичавшей и порядком разросшейся собачьей розы. Сад вокруг пришёл в запустение, белый гравий закрылся зеленью, принесённой с разных уголков анамнетической флорой. Судя по собачьей розе, встреченной на входе, здесь когда-то жили люди. Разумеется, местные растения тоже отличаются редкостной декоративностью, но на то он и человек, чтобы даже в столь отдалённых уголках вирта с щемящей сердце нежностью вспоминать о доме, сажая гиацинты, хризантемы и розы.
– Там кто-то есть, – складки у шеи Твари Углов шевелятся; поскольку у него нет ушных раковин, я уже научилась распознавать этот сигнал как вострение ушей.
– Ратт? – спрашиваю я, поскольку пока ничего не вижу.
– Они обитают поблизости, но сюда не заходят, если вдруг ты сама не заметила. Не заставляй меня думать, что ты хронически тупая, ладно?.. Ай, ты что себе позволяешь?!
Наконец-то я его пнула! Заслужил. Легонечко, правда, но сойдёт в качестве профилактики хамства.
– Вот она.
Мы вышли к старому кладбищу. Памятники натыканы то тут, то там, кое-где вздыблены и напоминают гнилые зубы. Я лишний раз понимаю, почему уже давно решила быть кремирована – вот из-за этого, из-за этих неявных надписей и из-за этого плотоядного мха, откусывающего фрагмент за фрагментом от благородного полированного камня.
И вот, наконец, я понимаю, что мой гость имел в виду. И что принесли мне Хугин и Мугин.
Женщина средних лет отрывается от своего занятия: пока мы не пришли, она бережно убирала наполовину сломанную ветку, явно стараясь не причинить боль дереву.
– Здравствуйте, – говорю я.
– Здравствуйте. Что вам нужно?
Люблю прямолинейных.
– Пару дней назад вы могли видеть здесь двух воронов. Их имена Хугин и Мугин. Вчера они сказали мне, что здесь скрыта история, ещё не рассказанная миру.
– Вот как, – она не без сожаления поглаживает листья, которым предстоит уйти в небытие, – История есть, но я сомневаюсь, что она будет вам интересна. Это история о человеке, решившем подмять под себя Природу, история, которыми полон алчный человеческий род. Это история о любви и о слепом эгоизме, о ненависти и боли. Вы будете слушать?
– Шикарно, – виляет хвостом Тварь Углов, – Ну, я пошёл, у меня по расписанию дрёма в Шпиле.
– Как, ты не останешься послушать? – несколько изумляюсь его выбору я.
– Ещё не хватало, чтобы я делал твою работу. Надеюсь, ты взяла блокнот и ручку? Разжёвывай как следует, я должен хорошо питаться, скоро брачный период.
– Не испытывай моё терпение, – предупреждаю я, но он уже ныряет в заросли, похожие на куманику.
– Занятно. Тварь Углов, которая ест истории, – констатирует факт хранительница замка, чуть приподнимая брови.
– Да, завела я паразита на свою голову, – улыбаюсь я, – Моё имя Одиннадцать. Можно просто Над.
– Я Силейша, очень приятно, – она подаёт мне руку, – Ты из дримеров?
– Когда-то была. Теперь сама по себе, – я всё ещё не могу свыкнуться с отсутствием качки под ногами, вызываемой движениями кетцаля.
– Занятно. Я тоже от них ушла… присаживайся, – она устраивается на замшевой гранитной плите.
– Можно?
– Я не думаю, что кто-то из них против… Особенно учитывая, что кладбище бутафорское.
Сюрприз. Хотя в вирте мало символизма в захоронениях. Правильно сказать, что они почти вовсе не встречаются… О чём там она говорит?..
– Давно я не видела здесь людей. Сама ушла или выгнали?
– А. Стала мононоке, потеряв своё Стремление.
– Это печально, – Силейша подправляет свой тёмно-красный, порядком потрёпанный пиджак.
– Ничего, к этому привыкаешь… А ты?
– Наверное, это и является началом моей истории. Я была молода, входила в группу Вольного поиска…. Тут и объяснять нечего, вероятно, ты и сама поначалу этим занималась, старая дримерская традиция для самых неусидчивых.
– О, да, – смеюсь я, вспоминая, как здорово было лазать здесь и там и заносить на карты постоянно появляющиеся новые территории вирта. Жаль, что сейчас я владелица недвижимости и чаще вынуждена следить за домом, чем в своё удовольствие шастать по миру сновидений.
– Ага… Славные деньки были, – взгляд Силейши становится задумчивым, и я понимаю, что самое время доставать блокнот.
– … Это было время, когда моё тело достигло расцвета сил, а навыки наконец были отточены до автоматизма. Мой ум был пытлив и горяч, а сердце бесстрашно. Казалось, я постоянно хотела доказать невесть кому, что могу это, вот это и даже вон то. Без проблем, моментом, слёту. Сейчас я понимаю, что то было время безумств, но главным моим безумством был момент, когда я познакомилась с владельцем замка и его слугой.
Я могла бы сказать, что это было ошибкой, и что, если можно было бы, я бы и близко не подошла к этому строению, демонстративно выстроенному на границе с раттской территорией – но я не скажу ничего подобного. Пусть ноют и жалуются другие. У меня нет и не будет второго шанса, я жила свою жизнь как могла. И, раз она получилась такой, как есть сейчас, я просто приму это как часть себя или как часть этого кладбища.
Вероятно, я занималась Вольным поиском уже около трёх лет, когда наткнулась на этот замок. Он казался какой-то аберрацией среди Пустошей, выстроенной в высшей степени претензионно.
Я встречала очень даже экстравагантные миры имажинёров, но ничего подобного этому мазку Средневековья.
Целый день я маялась в окрестностях, разрываемая желанием зайти, и, наконец, решилась. Мгновенно очутившийся у моей шеи клинок как ничто другое не смог бы показать, что мне здесь не рады.
– Руйн, не трогай её, – раздалось как раз после того, как я прикинула с десяток определённо обречённых на провал планов по обезвреживанию асуры, заставившего меня замереть на месте.
– Слушаюсь, господин, – низкорослый воин сразу же вернул клинок в ножны и одним прыжком очутился рядом со своим нанимателем.
– Руйн, как невежливо с твоей стороны так обращаться с гостьей, – хозяин замка снял передо мной шляпу, – Простите, миледи, Руйн из агрессивного племени и предпочитает сначала перерезать глотку, а уже потом вести разговор.
– Я знаю. Он ведь асура, – развела руки я.
– Дример, – принюхавшись, констатировал факт наёмник, буравя меня своими тёмно-жёлтыми глазами из-под длинных, беспорядочно спадающих на оскаленное лицо волнистых прядей.
– Позвольте представиться. Я граф Нактори, Фердинанд Нактори. А Вы…
– Можно просто Силейша. Из группы Вольного поиска.
– Ах, вот как… Очень приятно. С Руйном Вы уже познакомились. Поздоровайся, Руйн.
– Здрасьте, – крайне неохотно выжал из себя слуга демонических кровей. Мне он напомнил полуприрученную собаку вроде бойцовского бультерьера, не стесняющегося время от времени показывать тяжёлый характер.
– И где я только нашёл себе в телохранители такого грубияна?.. Что ж. Раз Вы посетили наше скромное жилище, не желаете ли составить нам компанию? Собеседников у меня маловато, у Руйна свои демонические увлечения, так что я был бы очень признателен, если бы Вы, миледи, приняли моё приглашение.
Учитывая, в какой форме это было подано, отказаться было бы по крайней мере неприлично.
Пока я заносила на карту координаты замка вместе с именем владельца, Руйн накрывал на стол. Меня поразило полное отсутствие прислуги в столь огромном строении; позже, на устроенной Фердинандом экскурсии, я поняла, что это сказалось на строении не лучшим образом. Ковровые дорожки выцвели, канделябры покрылись пылью и паутиной, подвал захватила гниль, а фасад покрылся трещинами. Однако я заметила, что хозяин регулярно уделяет внимание укреплению фундамента. Работа была грубая, крепостные стены, казалось, стояли на цементных валиках, перемежавшихся защитными ежами из стеклянных и металлических осколков. Видимо, ратты предпринимали попытки пробраться внутрь, но волею судеб никак не попадали в список желанных гостей хозяина.
– Моё тело, – вещал Фердинанд за обедом, – Вот уже семь лет находится в состоянии летаргии. Путём длительных практик я очутился здесь, и, поскольку мне было нечем заняться, возвёл этот замок. В отличие от вас, дримеров, я не хочу работать на благо людей. У меня есть свои планы, и я как никогда близок к их воплощению.
– Понятно, – вежливо кивнула я. Как известно, вирт – мир возможностей, и здесь по большей части действует демократия. Живи как знаешь и как можешь, только не покушайся на свободу других. Конечно, не всегда, но работает.
Но я и не подозревала, что буду посвящена в его мрачную тайну. Сам замок произвёл на меня крайне унылое впечатление, и я уже собиралась уходить, когда горестный вой, словно сабля, пронзил мои ничего не подозревающие уши. Казалось, в нём была сосредоточена вся мировая скорбь, и я так и застыла на месте.
– А! Моя красавица проснулась! – сразу воспрянул духом Фердинанд, – Руйн, немедленно приготовь угощение!
– Кто это? – не скрывая зарождающегося ужаса, почти шёпотом спросила я.
– Это билет в мою мечту. Хотите взглянуть?
Когда он сказал это, я заметила, как его мелко трясёт от предвкушения горделивого монолога, которого я буду устроена за своё «да». И, видимо, меня воспитывали слишком хорошо. Ведь в итоге я пошла за ним.
При обходе мне показалось, что пристройка внутри итальянского дворика это нечто вроде конюшни, в ближайшее время готовящаяся принять гордых ездовых животных. Однако у меня от неожиданности даже потемнело в глазах, когда в глубине строения я разглядела массивную клетку с зазубринами на прутьях, а в ней – молодую самку ратта, мечущуюся по своей тюрьме. Это она изгрызла решётку, и она же издавала тот печальный вой, что я услышала у ворот.
– Зачем… она здесь? – едва смогла выжать из себя я.
– О, это прекрасная история! Здравствуй, дорогая, как ты сегодня? – промурлыкал Фердинанд, наклоняясь к решётке. Его пленница тут же метнулась в задний угол и встала там, встопорщив красивую, хоть и немного помятую серебристую шерсть. Серебристую… Нет, неужели…
– Да, она из рода раттских королев, – словно прочтя мои мысли, кивнул Фердинанд, – Не главная из трёх крысят, а младшенькая. Разве она не прелесть?
– Её пытаются выручить, – пробормотала я, постепенно понимая, зачем так часто обновляются крепостные стены.
– А, по правде сказать, они не слишком-то стараются, однако наверняка рванут сюда, когда у неё начнётся течка, – граф неторопливо закурил трубку и продолжил, – Я начал изучать их, как только понял, что теперь нам суждено быть соседями. Сначала мне казалось, что это всего лишь грязные животные, к тому же крайне наглые и независимые. В хозяйстве они чинили одни неудобства, регулярно наведываясь в замок и таская продукты. Прислуга отказывалась здесь работать, так что для демонического места я выбрал демонического слугу.
Словно по условленному сигналу, в «конюшню» явился Руйн с миской, где лежали мясо, фрукты и овощи. Казалось, он слышал этот рассказ уже сотни раз, поэтому и ухом не повёл, оставив пленнице еду и снова исчезнув в неизвестном направлении.
– И вот однажды всё изменилось, – в глазах моего собеседника появился странный блеск, – Я разглядел их сложную систему иерархии. Ратты никак не тупые звери, но и полноценной расой их назвать нельзя. Они как-то застряли между этими фазами. В отличие от крыс, у них контролируемое размножение. В стае рожают только альфа-самки, особи с особым цветом шерсти, которые появляются на свет в довольно редких случаях. Позже я понял, что у них есть и сложный язык. Представляете? Свой полноценный язык, основанный на первоначальном! У них есть система абстрактных понятий, свои шутки… Я был очарован. Я нашёл смысл жизни. Я хотел их изучать! Мне нужна была особь, которая годилась бы для наблюдений. Я ставил ловушки одну за другой, пока однажды мне кое-кто не попался.
Молодая самка стрельнула в него глазами, оторвавшись от наполовину съеденной груши.
– Да! Это была она. Поскольку тогда была лунная ночь, я назвал её Мунлайт. Я и не рассчитывал на такую удачу. Обычно молодых королев держат в яслях вплоть до половой зрелости, и только во время течки они выбегают на волю. Тот, кто спарится с одной из них, становится её королём. Но эта красотка, видимо, взбунтовалась против нянек, а поскольку у них на шее висело ещё две, они не слишком-то обеспокоились. Мне это было на руку. Я принёс её в замок и устроил со всеми удобствами. Какое-то время ей было любопытно. Я принялся учить первоначальный и беседовать с ней. Она отвечала, даже сама задавала вопросы… А потом захотела домой, – Фердинанд снова набил трубку, но передумал, вытряхнув табак прямо на пол, – Как только Мунлайт поняла, что я не собираюсь её отпускать, зная, что она не вернётся, принцесса поначалу просила освободить её по-хорошему, потом начала угрожать. И выть. Узнав, где спрятана их наследница, ратты предприняли несколько попыток её освободить.
– Почему Вы не отпустили её? – недоумённо спросила я.
– Что ж, это достойный вопрос. Мои исследования были закончены, материала накопилось достаточно, но только борясь с животным началом моей пленницы и меняя одну решётку за другой, я понял всю восхитительность этих созданий!
Его улыбка напомнила мне больного, бредящего от лихорадки и не осознающего, где он находится.
– Только подумайте, миледи! – он принялся расхаживать туда-сюда, громко топая своими сапогами по укреплённому полу, – Ратты это существа исключительной мощи! Если они захотят – они пролезут везде. Они сильные и выносливые, неутомимые воины, способные пройти колоссальные расстояния и при этом всеядные, способные выжить в практически любых условиях! Но взгляните, во что они превратились. Не звери, не люди – они застряли на середине. У них есть язык – но они не строят свою цивилизацию. Мудрость поколений передаётся из уст в уста – но даже имея ловкие лапы, они не предпринимают ни единой попытки изобрести письменность! Охотно учатся – но не пускают к себе чужаков. Подавляют размножение других особей кроме доминирующей пары, чтобы держаться одного места. А ведь они могли бы захватить мир! Но нет. Они только и могут талдычить об уважении к Природе и потоку жизни. От этого и деградируют. Пачками. Я провёл исследование, и знаете что? Больше не осталось ни одной колонии. Их вытеснили! Сказал об этом Мунлайт, а она «Такова жизнь». Бред!
– Это их выбор, – едва успела заметить я, как он разразился потоком ругательств:
– «»Выбор»?! Что это за выбор такой для столь великолепных созданий?! Я не спал почти четыре ночи – и в моейголове родилась потрясающая идея! – он внезапно схватил меня за руку обеими ладонями, – Милели, они дикари, и, несмотря на грозный вид, являют собой более чем жалкое зрелище. Им нужен кто-то, кто смог бы вести их к новому расцвету! Они недостойны ютиться в жалких Пустошах, ратты в состоянии строить города, воевать и вести торговлю! Только представьте себе!
– Но они не хотят…
– Ха! Разумеется! Человек бы в жизни не слез с ветки, если бы леса не стали редеть. Только тогда он решил попробовать новое. Взгляните на него теперь! Есть чем полюбоваться! И раттам нужно то же самое!
– Вы хотите учить их принцессу?
– Она помешалась на свободе, это бесполезно. Им нужен король, который смог бы вести их в светлое будущее!
Когда в моей голове всё срослось, казалось, будто земля ушла у меня из-под ног.
– В…вы с…собираетесь жениться на Мунлайт?! – я отшатнулась от него, как от источника чумы, как от смердящих тленом тряпок. Я просто не могла поверить в то, что это правда.
Нет, разумеется, я слышала о смешанных парах, в вирте это не такое уж редкое явление, но то представители разумных рас, способные хотя бы освоить язык или впитать культуру друг друга, а не…
– Собираюсь.
– Но как же… Как же… Она не согласится, с её точки зрения…
– Я бы сказал, процентов на 70 она животное. Ребёнок-маугли, если хотите. По моим расчётам, её брачный период начнётся в полнолуние или чуть раньше.
– И Вы сделаете…
– Да бросьте. У нас схожая анатомия, я не причиню ей неудобств. Это как брак по расчёту, не более того. Мы, люди, часто так делали – и в итоге все были счастливы.
Я не верила своим ушам. И своим глазам тоже. А человек ли был передо мной? Человек?..
– С недавних пор она стала приятно пахнуть. Мне нравится этот запах, такой… звериный.
Он сумасшедший. Мне не нужно было заключение врача, чтобы это понять. Какой ужас. Как такое вообще способно родиться в человечьей голове?
Я оглянулась на серебристую красавицу в клетке…
…И пробралась во владения Фердинанда в сумерки, запасшись всеми тактиками вскрытия замков, что смогла найти. Из первоначального я знала всего несколько слов, но они были теми самыми, нужными словами.
Мунлайт учуяла меня и сразу же очнулась от дрёмы.
– Помощь, – заученно сказала я, нашаривая замок от клетки, – Тише.
От моей попытки открыть клетку ближайшие прутья моментально покрылись персональными глифами – плохо дело.
– Этот замок может открыть только тот, кто его создал, – раздалось из темноты.
Это был Руйн, опёршийся на косяк двери.
– После того, как ратты узнают, что он сделал с их принцессой, они растерзают его в клочья.
– Да, я в этом почти не сомневаюсь… Выйдем? Ты её нервируешь.
Очутившись на улице, я с опаской взглянула на половину луны, висевшей уже достаточно высоко.
Протяжно завыла Мунлайт; ей вторил нестройный хор голосов по ту сторону крепостной стены.
– Останови его.
– С какой стати я должен тебе подчиняться? – он мимолётно вздёрнул густые брови, – К тому же это выходит за рамки моего контракта.
– Каковы условия твоего призыва?
– Делать, что прикажут и не мешать принятию самостоятельных решений. Он должен сделать выбор – без моего участия… Кстати, а разве дримеры вмешиваются в ход вещей других миров? Сама нарушаешь – и смеешь меня учить. Ай-ай-ай.
Я сбила ладонью его насмешливо грозящий палец, когтем почти касающийся моего носа:
– Ты такое же уродство, как твой хозяин.
– Я демон, крошка. И я не планирую никого насиловать, – он даже осклабился, непривычно потирая руку от моего явно слабого с его точки зрения шлепка.
– Но разве тебя не накажут, если ты не убережёшь своего хозяина?
– Очень сомневаюсь. Только если я буду действовать не в рамках контракта.
– Так сделай это!
– Значит, я должен схлопотать по загривку из-за человеческой глупости? – он изобразил почти что детское удивление, и, снова сверкнув своими крупными зубами, добавил, – Если хочешь, попробуй его отговорить. Вроде тебе никто не запрещает. Или уходи и забудь обо всём, что здесь происходит.
Я с отчаянным упрямством замотала головой. У меня есть время! Я успею, непременно смогу сделать то, что необходимо!
– Что ж. Пойдём, я выделю тебе комнату.
И стартовал мой беспросветный кошмар. Я жалко волочилась за Фердинандом и осыпала его то доводами, то мольбами, то проклятьями. Руйн шёл чуть поодаль; по его лицу нельзя было догадаться, о чём думал этот низкорослый демон.
Время шло; я начинала утро с момента, когда Фердинанд выходил из своей комнаты, и заканчивала свой марафон, когда перед моим носом захлопывалась дверь покоев. Я начинала кричать и плакать – и в голос мне выла пленённая принцесса раттов.
– Упрямая, – бывало, бросал кто-то из них, глядя, как я пытаюсь сбить проклятый замок. К раттам я пойти не могла – не знала языка. К тому же, они слышали стенания Мунлайт не хуже моего, но не пытались её освободить.
– Почему они ничего не делают?! – однажды рявкнула я на Руйна, пока он занимался живописью в саду. Он вырисовывал изящные лепестки собачьей розы. Экстравагантно для демона, и было не похоже, что он доволен моим появлением.
– Ратты не знают, что ей грозит.
– Но она же говорит!
– В их языке нет подходящего понятия.
– Как это?
– Она не понимает, что за род опасности, – Руйн методично смешивал два цвета, – Возможно, догадывается. Но это абсурд. В мире раттов нет спаривания особей разного вида. И нет такого понятия как изнасилование. У них очень конкретный язык, так что… Они отвечают, но примерно «Мы не понимаем, скажи, в чём дело»… А тебе обязательно приходить, пока я рисую?
– А тебе обязательно приходить, когда я ем? – почти таким же тоном осведомился у меня Фердинанд, когда я ворвалась в столовую.
– Мунлайт даже не понимает, что происходит! Неужели нельзя хотя бы объяснить ей, чего Вы хотите?
– Невозможно, – пожал плечами он, макая в соус шницель, – Что делает человек, когда встречается с противоречием?
– Переспрашивает?
– Нет. Смеётся. Что-то похожее происходит и в голове ратта. Работает ограничитель. Он забывает.
– Пусть так. Но неужели такой видный мужчина точно хочет в жёны…
– Не начинай. Я терплю тебя как испытание моего решения, но – луна свидетель – мне надоело.
– Фердинанд, Фердинанд, прошу…
– Вон. Руйн, выведи её.
После выдворения из трапезной я хотела уйти. И не могла. Совсем не могла. Во мне ворочалась причина – и я принималась смеяться над абсурдом. Я смеялась, не в состоянии откинуть его, как какой-нибудь ратт, прекрасный в своей первобытной дикости.
Полнолуние было близко, и настал день, когда я сорвала от истерики горло.
Не помню, как меня занесло в опочивальню Фердинанда – но я была там. Одна. Смотрела на луну, зная, что мне не остановить её рост, и причитала, хлюпая носом и потираясь лбом о подоконник, будто передо мной был старый преданный пёс.
Дверь медленно открылась. Я вскочила из последних сил:
– Не-надо-этогоделать, не-надо-этогоделать, ненадоэтогоделать, ненадоэто…
– Вот упрямая.
– Не надо! Не надо! Не трогайте её, отпустите, не надо, прошу, не надо, не на…
– Как же ты хороша сегодня.
Я тут же замолкла, широко раскрыв глаза.
– Ха. Думала, я не знаю? Я не слепой. Прямо видел, как тебя корчит от отвращения, но ты полна любви по самые уши, – он сел на кровать, чуть склонив голову, – Иди ко мне.
Ноги сами меня понесли, лучше зная, что мне нужно. Я полюбила этого монстра в человечьем обличье, и та ночь словно стала воплощением слепой ярости. Мы стискивали друг друга так, словно возненавидели воздух, обдирали кожу до крови, будто хотели докопаться до настоящих нас, ещё не виданных миром. Между наших тел горело неукротимое пламя, а страсть превращала стон в животный рык.
Когда мы закончили, казалось, что во мне что-то сломалось и больше я не встану.
– Я люблю тебя… – хрипло шептала я воспалёнными связками, лёжа на его груди, – Люблю, люблю, люблю…
Мои всхлипы превращались в смех, смех во всхлипы, и было почти полнолуние, и в окно долетал запах мускуса, и я знала, что если закрою глаза – он уйдёт, он покинет меня, он бросит меня, бросит, бросит, бросит. А с ним было так тепло, так уютно, я мечтала привязать его к себе, но я так хотела спать…
Когда сквозь сон я услышала скрип открываемой клетки и то, что последовало за ним, меня скорчило от ревности и почти физической боли, от презрения, и я почти что совсем отчаялась встать, замерев в стазисе бестолкового эмбриона, если бы в этот момент ратты не принялись штурмовать замок.
Я не хотела идти вниз, но всё равно пошла.
Сквозь ворота уже хлынула река мускулистых тел, и я застала развязку драмы.
Полуголый Фердинанд, одетый и как всегда нейтральный Руйн, недоумевающая и дрожащая, наконец-то свободная Мунлайт и за ней – её щетинистое племя с длинными хвостами.
Она вставала на задние лапы и падала на четвереньки, судорожно дыша и грядя на своего насильника. С ней произошло нечто абсурдное – и она не могла понять. Забывала – и вспоминала вновь. Её зрачки сужались и расширялись, из открытой пасти тянулась нить слюны.
– Дорогая… – окликнул её Фердинанд, и тут она захлопнула рот. Выпрямилась. И подала сигнал, понятный практически на любом языке:
«Убить»
– Как? Да ты что, ты что, милая…
«УБИТЬ!!» – она ощерилась сквозь катящиеся слёзы, – «Убить! Убить его! Убить!!»
Ратты рванули вперёд, но преступник спрятался за спину слуги.
«Его не трогать»
– К чёрту всё! Охраняй меня, вытащи меня отсюда, Руйн!
Демон оглянулся на меня, и, не моргая, оценил с ног до головы: растрёпанную, с наспех застёгнутой одеждой. И вдруг улыбнулся. И сделал шаг в сторону:
– Он весь ваш.
Ратты бросились на своего первого человеческого короля, растерзав так быстро, что от него не осталось и мокрого места. Меня и Руйна они не тронули.
– Теперь настал мой черёд. Было забавно, – сказал демон мне напоследок.
– Ты предал своего хозяина. И тебя накажут.
– Ну да, ну да… – он небрежно передёрнул плечами, – Ох и достал он меня за эти годы! А ты не плачь.
– Что же мне делать?
– Прямо и не знаешь? – Руйн терял человеческий облик и превращался в столп подземного пламени, – Ты ведь упрямая. Любой может плакать. А ты смейся. Смейся, упрямая, смейся! Было весело. А теперь прощай.
***
Когда Силейша успокаивается и вытирает слёзы, я создаю для неё глясару.
– Спасибо, – женщина неловко затягивается.
– Мне жаль, что он погиб, – говорю я.
– Жаль? Но ведь Фердинанд получил по заслугам.
– Но ведь ты его люби… – и тут я вижу ситуацию в абсолютно другом свете.
Силейша начинает смеяться, да так, что из глаз снова выступают слёзы.
– О, мне так неловко! – я начинаю хохотать следом за ней.
– Да, я полюбила монстра. Но того, кто изначально был монстром и, несмотря на это, в последний момент смог поступить по-человечески. Мне понравилась прямолинейность Руйна и его нежелание лгать. Фердинанд пел о прекрасном будущем для раттов – а сам хотел безграничной власти. Он появился на свет человеком – и в итоге растерял всё самое лучшее, скормив это своему непомерно раздутому эго… На этом у меня всё.
– А Руйн…
– Больше мы не виделись. Думаю, он теперь в своём мире, плещется огнём в первозданном хаосе. Я благодарна ему за ту ночь. Время, проведённое с ним, убило мои страхи. Чтобы нащупать в себе человека, иногда нужна частица демона. Только зная плохое, мы понимаем, что такое «хорошее».
Мы докуриваем и прощаемся, словно старые знакомые.
– Выглядишь как носитель отличной истории, – встречает меня Тварь Углов.
– А это что? – спрашиваю я, указывая на ногу кетцаля.
– И тебе привет, – недовольно морщится он, – Голем сдружилась со здешней королевой.
– С королевой? – удивлённо переспрашиваю я и тут же решаю посмотреть.
На коленях Голем покоится мощная голова уже старой самки, серебристой, словно рыбья чешуя.
– Прости, но нам пора, – окликаю реплику я.
«Дай я её ещё поглажу!» – хнычет Голем, – «Она хорошая-хорошая, но ей сделали больно, и с тех пор у неё не рождаются детки».
Не знаю, чему я поражаюсь больше: длине её монолога или его содержанию. Самка ратта мирно дремлет, обнимая мою компоненту лапами.
«У неё было две сестры, такие же красивые и серебристые, но после её боли они потемнели. И теперь она одна королева, а вон её король» – Голем кивает на матёрого самца, оскорбившего меня на подходах к замку.
Моя картинка почти сложилась.
– А как её зовут?
«Говорит, что Мунлайт. Странное имя, да?».
Кажется, пора отсюда уходить. Я должна остаться наедине со своими мыслями. И с молчанием, жестоким и равнодушным, как полная луна.
«Храни камни твоё имя», – вдруг говорит Голем, уже вскарабкавшись на лоб кетцаля.
– А?
– Это такое «до свидания». Или, скорей, «прощай» у раттов, – поясняет мне Тварь Углов.
Я оборачиваюсь, и, увидев останки крепостной стены, выдавливаю из себя улыбку.
Раз упрямая – смейся, когда остальные плачут. Я усвою этот урок.
– Храни камни твоё имя, – киваю я, – Храни камни твоё имя…
========== Конфигурация пятьдесят девятая ==========
Настал час битья моей груши.
– Ого, – не может удержаться от выдоха удивления Тварь Углов, – Я думал, куда ты подевалась, а ты здесь…
Со времён нашей победы над религионерами я постоянно мониторила на лбу кетцаля и уже стала воспринимать его как открытую веранду, но сегодня я просто никак не могла обойтись без своего снаряда.
– В чём дело?
– Не спрашивай! – я с яростью обрушиваю новые удары на свою «жертву».
– Твой что учудил?
– Не «мой» он, свой собственный. И – нет, не он… Н-на! Чёртово шибанутое, помешанное на серости общество!
– А-а-а…
– У тебя бывало чувство, что тебя окружают идиоты?
– Конкретно здесь – ни разу. Кроме случаев, когда ты напилась, или подцепила сорроу, или…
– Да поняла я!.. Извини, если ору, просто…Агкх! Не могу поверить, что у меня приступ злобы. Довольно редкое явление, чтобы я так долго не могла успокоиться.
– Тогда назови его. Дают же имена ураганам, верно? – он старательно изображает подобие улыбки на своей морде.
– Кларенс, – тут же придумываю я.
– А что, неплохо.
– А знаешь что?! Достало это вечное подкладывание под социум! – я бью грушу напоследок и выхожу из Шпиля, за считанные секунды преодолев лестницу, – Я не понимаю, зачем изобретать тысячи способов самовыражения, если зачастую их просто нельзя использовать! А почему?! Только из-за того, что кому-то кажется, что это… ха-ха, странно! «В наше время такого не было, это неприлично, возмутительно, бла-бла-бла». Бред! Куча лисьего дерьма, вот что я об этом думаю! – провозглашаю я со лба своего транспортного средства. Пустоши вроде слушают, – Древняя серая пыль, возомнившая, что непременно будет жить вечно, воспитывающая пачки пассивно агрессивных бесхребетников, будто завод какой-то!
– Успокойся… – странно съёживается мой гость.
– Не успокоюсь!
– Ты можешь…
– Что?! – рявкаю я, и тут под моими ногами пробегает дрожь. Кетцаль внезапно принимается идти быстрее, его редкая шерсть встаёт дыбом, и я вижу сеть глифов, стремительно покрывающих старое морщинистое тело. Они разрастаются, окрашиваясь в алый, и отлетают на некоторое расстояние, рея в воздухе как боевые знамёна.
– Это, – потерянно выдыхает Тварь Углов, даже не пытаясь скрыть свой ужас.
А после кетцаль пускается в галоп.
Понимание этого исключительного события приходит ко мне уже по пути на землю. Я останавливаю своё падение, превращаясь в беркута, и хватаю слетевшего следом гостя. Город держится, но Шпиль угрожающе покачивается. Я вижу, что наружу вылетела Голем, но её успешно впечатало обратно в купол.
Я сама с трудом забираюсь обратно на его лоб. Мою голову пронзает всепожирающей болью. Он берёт мою силу! Самое худшее во мне – энергию мононоке!
На куполе появляются чёрные червеобразные капли. Это уродливые следы силы, вытекающие из его вспененной пасти. Глифы меняются и теперь напоминают цифру «11».
– Останови его! Эй, ты слышишь меня? Эй, Над?
Мне кажется, что позвоночник превратился в жидкое олово, а глаза смогли видеть и за пределами своих орбит.
Я никогда прежде не испытывала такого возбуждения. Даже в тот раз, когда превращалась в Мигрирующего, чтобы исцелить свои раны. Такого могущества не может дать ни один мужчина, даже если он бог в постели и если он уже завоевал для тебя мир – тьфу, это сущая ерунда, А это…
– Куда им, всем им, жалким тараканам! О, как жаль, что мы не растоптали ту жалкую армию! – я не понимаю, говорю я или мыслю, я словно поделена на части и одновременно цельноскроена.
– Над, остановись, кетцаль это оружие…
– Я заметила! Как же хорошо, как же восхитительно! – мои губы режут клыки, но какая разница? – А давай развернёмся и уничтожим их, всех их, до единого? Их же много, как блох, как саранчи, их не убавится, человечество штампует всё новых и новых круглые сутки! Ты же демон, соглашайся! Давай развернём эту махину!!
– Но как же твой город?! Как же всё, что ты ценишь и любишь? Как же твоя позиция по отношению ко множеству чужих мнений?!
Если бы я была в адеквате – я бы поразилась его ответу.
– Не трогаешь их – и они достают тебя и за себя, и за тебя впридачу! Наше племя обожает учить и навязывать свой идиотизм, ежедневно, ежечасно, пока ты не начнёшь говорить «да», прогнувшись под чужой маразм! Я успею искоренить это, часть этого, пока сама не стану серой, пока… сама…не…стану…
Возле меня появляется панель, вроде голограммы, и её пламенеющие кнопки манят меня. Это очень лёгкое управление, это…
– Мы мчим на озеро!
– Начхать!
– Там животные!
Кажется, всё происходит в долю секунды. Из меня вот-вот вырвется что-то у самых рёбер, но…
– СТОЙ!!!
Кетцаль тут же тормозит. Я едва не перелетаю через его голову.
Внизу стадо гигантских сиватериев, чуть взметнувшись, успокаивается и снова принимается мирно пощипывать травку. Один даже заинтересованно обнюхивает ногу кетцаля, внезапно оказавшуюся сантиметров в десяти от его носа.
– Ф-фух… – облегчённо сопит Тварь Углов, – Ну, утихомирилась?.. Дай я зажгу, Нет, отдай… Отдай, ты ещё нескоро попадёшь углём в глясару!.. Вот, держи. Кури.
– С…спасибо, – я ерошу и снова укладываю волосы, а потом опять их ерошу, будто бы они в чём-то провинились.
– Не знаешь, что произошло? Кетцаль это оружие. Его использовали во времена, когда человечество начало заявлять права на здешние территории. И, вероятно, этого зверя использовали тоже.
– Я знаю… Рино меня предупреждал, что пользоваться заклинанием нужно крайне осторожно… Но я не знала, что я… Что пробудятся мои силы мононоке.
– Если ты полностью потеряешь контроль над своей злобой – то умрёшь как личность. Ты будешь не более чем обезумевшим от ярости животным, потерявшим всякие ограничители.
– Я не виновата. Это спасибо миру. Спасибо миру за то, что превратил меня в зубастую гниду, – я приобнимаю подбежавшую Голем и беру вторую глясару.
– Ты и правда бываешь на редкость зубастой. Но в тебе немало и хорошего. Я сомневаюсь, что мир в состоянии тебя сломать. Не теперь. Ты отработала систему сопротивления, но бывают моменты, когда нужно просто выплеснуться… Кстати об этом. Должен выйти неплохой, энергетически насыщенный рассказ. Что-то же должно восстановить мою утраченную демоническую гордость, компенсировать то, что я понабрался от тебя милосердия!
– А я-то терялась в догадках, когда же ты попросишь оплату за свой сеанс психотерапии, – я наконец-то встаю.
– Я попрошу двойной счёт. Один с твоей болью, второй с традиционным осмеянием человеческой глупости. По рукам?
– Да, – киваю я. Это достойное наказание за то, что я при помощи кетцаля едва не растоптала невинных животных.
– Но прежде чем ты приступишь, подумай, не нужно ли тебе сделать что-то ещё… Эй, вот так сразу, без интриги?
Я иду к уху кетцаля. Он уже движется вперёд, как обычно, словно бы ничего и не произошло.
– Прости меня, – говорю я, прижимаясь к изящной округлой ушной раковине. Конечно, он не ответит мне, и, может, вовсе не поймёт, но что услышал – это точно.
– Я заберу это обратно, – моя рука ложится между морщин, – То, что ты выпил, из-за чего сменил знамёна.
– Оставь, ему не повредит ни сила мононоке, ни какая-либо ещё, – предлагает Тварь Углов.
– Это моя тьма. Мне её и нести, – легче закрыть глаза, пока обратно по мышцам и сухожилиям пробирается тошнотворно тёплое пламя, ждущее своего часа чудовище, радостное от возможности жить в чужом теле.
Что ж. Дело сделано, и, хоть меня слегка мутит от всего произошедшего, пора отбывать наказание.
Комментарий к Конфигурация пятьдесят девятая
Рассказы:
https://ficbook.net/readfic/11866461
https://ficbook.net/readfic/11866488
========== Конфигурация шестидесятая ==========
Гряда холмов окутана в гиацинт и антрацит. Я смотрю на них уже третью ночь, но, видимо, они не планируют кончаться.
Поначалу они мне даже нравились, такие сглаженные и крупные, как устроившиеся на ночёвку коровы. А теперь мы, чертыхаясь, обходим это стадо по лихо изогнутой траектории. Представляю, каково индийцам с их почитанием этого спокойного животного, предпочитающего принимать солнечные ванны посреди проезжей части.
– Ты устала, – зачем-то напоминает мне Тварь Углов, – Тебе бы поспать.
– Нет, пока мы не обойдём эти треклятые холмы, – на последнем издыхании упрямлюсь я.
– Как знаешь. Я в Шпиль.
– Вали, вали, – машу рукой я, с силой зажмуривая глаза. Перед ними плывёт, будто из-под век стекает молочные кисель. Совсем уморилась. Кластерные головные боли превратились в монотонный, но неизбежный отбойный молоток. Ещё немного – и научусь получать от этого долбежа мазохистское удовольствие.
Я усмехаюсь, представляя, как меня, словно наркомана от дозы, оттаскивают от крайне удивлённого кетцаля. Вот это было бы зрелище. Должно быть, ещё более захватывающее, чем мой монолог под мут-дью в Волчьей Шкуре.
Ага. Нашла, что вспомнить.
Я мысленно пропускаю думы через шрёдер, но они неведомым образом выживают. Хуже тараканов.
Если я буду стоять в таком состоянии, не ровен час грохнуться вниз. Так что я топаю с переносицы на лоб и сажусь в позу лотоса.
Бесстыжие холмы никак не кончаются. Уж и не знаю, за что я на них взъелась. Не важно. Просто хочу, чтобы они закончились.
Здешнее пространство дикое и точно мне не подчинится. Я не могу сделать даже прохода. В принципе, кетцаль может вскарабкаться по ним, но тогда сохранить целостность города не помогут никакие усилители. Так что отбой, топаем по равнине.
Я ложусь, глядя на них, и, как мне кажется, прикрываю глаза всего на секундочку…
Чтобы оказаться запертой в теле крохотного животного наподобие землеройки. Царит ночь, я карабкаюсь по странному сегментарному стволу. Кто-то ломится через папоротники. Я замираю, вжавшись в ветку. Это определённо стадия глубокого сна, но очень, очень яркая. Как и горящие голодным огнём глаза раптора, показавшегося в свете масличного месяца.
Срез мелового периода исчезает так же быстро, как и появляется следующий. Это тело принадлежит изящной обезьяне с удлинённой мордой. Она ищет фрукты, насекомых, ящериц и съедобные листья – сгодится всё. Я чувствую биение сердца в её животе, и биение жизни в этой жизни. Я чувствую тёплый ток крови, крови тысяч и тысяч поколений. То моя родословная, то история человечества.
Следующее тело пробует удержаться на задних лапах. Оно хочет подняться повыше, взглянуть на то, что кроется за пышной саванной травой. Тысячи лет прочь – и мечта исполняется. Я обнажена, несколько голодна и упоительно волосата. Я только что нашла остатки пиршества саблезубых тигров. Настало время пробовать мясо.
А вот я и сама добываю вожделенное красное золото, выгрызая его из колыбели мышц и сухожилий крупными сильными зубами. На другом этапе на мне появляются так любимые людьми и по сей день закрывающие тело тряпки. Жаль. Видимо, я так и не узнаю, зачем они их всё же напялили. Зато пригождается – планета холодает.
Следующий скачок швыряет меня в снег. Я одна, в лесу, и, судя по всему, заблудилась. За мной идут, и я чувствую это спиной, чувствую глубоко зарытой в гены сенсорной дугой, наследием рыб. Это ужасает и восхищает одновременно.
Мне придётся обернуться. Иначе я умру в незнании того, что же меня убило.
Это волчица. Очень большая, с лобастой головой. В её пасти висит щенок, из бока которого торчит стрела. Её дитя убило моё племя. Она знает и отомстит. Непременно. Она должна. Это не займёт много времени: я ребёнок и у меня нет оружия. Она бережно кладёт холодеющее тельце на снег. Зарывает передними лапами, не спуская глаз с человечьего детёныша, замершего от животного ужаса. Потом подходит и берёт девочку в зубы, удерживая за капюшон сшитой из оленьих шкур куртки. И несёт прочь из мира, оцепеневшего от холода. Прочь от смерти. Прочь от людей.
Когда девочку находят, совсем одну, она помнит, как стоять на задних лапах и лопотать на нелепом человечьем языке. Но что-то изменилось. Повзрослев, она вырезает из кости кулон в виде волка. И больше не сгибается перед обстоятельствами. Сражается за свою правду до последнего. Отвоёвывает право выбирать, кого любить. Не верит в предрассудки и предсказания по перьям и камешкам. А ещё она охотится. Терпеливо и осторожно, выслеживая добычу днями. Когда ломается копьё, когда теряется в глубоком снегу нож – она бросается вперёд и выгрызает то, что хочет, выцарапывает ногтями, а её карие глаза загораются жёлтой предрассветной луной.
У неё рождаются дети, и, кажется, что эта ветвь носит безумие, впитанное с волчьим молоком.
Ужасные волки вымирают; их вытесняют люди и шакалы с койотами. Потомки девочки, потерявшейся однажды в лесу, вымирают тоже. Их не получается посадить на цепь, ведь они либо перегрызают ошейник, либо разрывают при попытке горло. Они встают, как бы ни била их жизнь, и пока одомашненные льстят и жмутся к дому, снова и снова выворачивают всё своё существо в небо, к далёким равнодушным звёздам.
Мечтатели и сумасшедшие. Волчье молоко, расплёсканное по человечьим столетиям.
Сколько раз они находили путь сюда, в вирт? Сколько из них становилось четыре лапы с криком «Вот и я! Это точно я!». Сколько из них бежало по Пустошам с развевающимся от восторга языком? Кажется, я вижу их. Огромную стаю, разных мастей, грациозных и коренастых, пушистых и короткошёрстных, волков и волчиц разных поколений, идущих ко мне, возле меня и сквозь меня. Я храню их песни в своей крови, в каждой клеточке тела. Они шагают по ткани неба, переливчатой и ворсистой, словно потёртый бархат, прыгают и играют, обращаются в людей – и вот они уже танцуют, полностью обнажённые, благословенное и проклятое племя, ныне почти уничтоженное и раздавленное за своё нежелание льстить и лицемерить. За умение говорить правду, ныне бесполезное, как весенняя грязь вперемешку с прелыми прошлогодними листьями. Их время заканчивается, их стало слишком мало, и я – одна из крошек, время которой тоже тикает. Надеюсь, однажды я умру в доброй памяти, чтобы вспомнить их напоследок.
А пока я бросаюсь к ним, и все вместе мы начинаем плясать, словно выжившие из ума дервиши, выстукивая пятками громовые раскаты и неистово воя пронзающим и бодрящим северным ветром.
Человечество слишком долго вынимало нас, словно занозу из задницы. И – чёрт подери! – это было весело. О нас спотыкались, ломали зубы и охрипляли голоса. Тщетно. Мы танцуем! Смотрите, если хочется, если же нет – проваливайте!
Я хохочу до слёз, до скрипа в челюсти, и со смехом что-то уходит прочь.
Больше я не одинока. Больше нет, ни единой секунды своей жизни. Все они расплёсканы во мне.
И, ещё даже не очнувшись, я понимаю, кому обязана этим видением.
– Спасибо, приятель, – шепчу я в округлое ухо кетцаля, – Выходит, ты ещё древнее, чем я предполагала. Тебя придумали первые примитивные млекопитающие. Кем ты был для них? Врагом или другом, или просто непостижимой тенью? Они росли – и ты увеличивался в размерах, пока не стал тем, чем есть сейчас… Да?
Слепой глаз делает круг по орбите, и моё транспортное средство негромко гудит в ответ.
– Мне пора идти, – я ласково глажу величественные морщины. И тут вижу.
Закончились. Холмов больше не видать.
========== Из «Энциклопедии абсолютного и относительного сновидения». Отпечатки ==========
Таким странным названием неофициально принято наименовать тех людей, которым посчастливилось остаться в вирте, отделившись от своего носителя. Также их называют Заплутавшими, однако название неточно, поскольку многие из них сделали выбор осознанно.
Доподлинно неизвестно, приводит ли длительное отделение ментального тела от носителя к смерти последнего; однако чаще погибает именно ментальное тело. Если ему по какой-либо причине удалось остаться в живых (проведение особого ритуала, сильное желание сохранения со стороны, поддержка демона и пр.), новоприбывшему жителю вирта придётся отказаться от большей части своих сновидческих способностей, приспособиться к анамнетической пище и найти себе подходящее место. Как правило, если удалось не погибнуть после отделения, отныне автономные отпечатки быстро привыкают к новым условиям существования, поскольку значительная часть мира сновидений дублирует вполне привычные земные условия.
Срок продолжительности жизни отпечатков сильно разнится; по невыясненным причинам, некоторые могут прожить среднюю человеческую жизнь, другие замирают в том возрасте, в котором были отделены, и остаются в нём навсегда. Представители смешанных пар часто дублируют ход жизни своего супруга или супруги, что, вероятно, связано с изменениями, происходящими с обменом веществ.
В остальном для нового жителя вирта не остаётся никаких явных препятствий: он может освоить любую приглянувшуюся профессию и даже завести детей, которые, впрочем, не будут иметь к реальности никакого отношения, как и все рождённые таким образом полукровки.
========== Конфигурация шестьдесят первая ==========
– Всё, приехали.
Вот так новости. Зашла домой, называется.
Но так оно и есть. Кетцаль неподвижен. Только изредка город скрипит и шевелится из-за его могучего дыхания.
Выйдя наружу, я понимаю, в чём дело.
Мы подошли к Сумеречному морю – огромному внутреннему океану мира сновидений.
Мне ещё ни разу не приходилось его видеть, но эти водные просторы обитали где-то на границе сознания нашей с Голем матери. Она охотилась здесь, когда была ещё очень молоденьким дримером.
– Что будешь делать? – вопрошает Тварь Углов, принюхиваясь и поднимая переднюю лапу на манер охотничьей собаки.
– Пойдём вдоль берега, пока не найдём хорошее место, – я отдаю команду кетцалю, и он со скрипом повинуется.
– У воды? Ты хочешь жить у воды? У, бр-р!
После такой реакции моё желание обосноваться здесь возрастает вдвое, если не втрое.
Подходящая бухточка находится на удивление быстро. Она похожа на след, прогрызенный гусеницей, которая потом изволила свернуться в новом убежище слегка неровным клубком.
Наконец-то всё это закончится. Путешествовать на кетцале сказочно круто, но от управления этой махиной меня не покидают головные боли, вспыхивающие в висках словно заряды взрывной карамели. Так что теперь мы осторожно паркуемся на новом месте, и огромная зверюга зарывает лапищи в песок цвета белого золота.
– Большое тебе спасибо. А теперь спи, – я глажу сероватое веко кетцаля, которое медленно опускается на древние глаза. А потом стираю цепь заклинаний. Старичку пора отдыхать. Очень надеюсь, что мне больше не придётся его тревожить.
Первой наружу вылетает Голем – её внутренний ребёнок уже истомился от скуки. Я тоже чувствую прилив энергии, но, к сожалению, мне нужно потратить её на осмотр города. Так что я превращаюсь в коршуна и устраиваю тщательный осмотр места, в котором живу.
На первый взгляд, всё в порядке. Кое-где потрескался асфальт да перекосило пару зданий – это я переживу. За Шпиль и волноваться нечего, он крепкий. К слову, у переезда наметился значительный плюс – мой домик у моря теперь действительно у моря. Надо же, как сложилось-то. Не помешает построить красивый причал, чтобы вечерами любоваться водной гладью.
Мои размеренно текущие мысли прерывает вкатившаяся Голем.
– Что там у тебя?
«Гнорри!» – раздаётся её восторженный вопль.
Я улыбаюсь. Выходит, у нас будут соседи. Эти диковинные создания живут в вирте с незапамятных времён и славятся причудливыми дворцами, которые строят на склонах подводных гор.
Но вообще бухточка для них мелковата. Скорее всего, просто заплыли узнать, что да как.
Пока я строю причал, то тут, то там из воды высовываются их косматые головы. Потом, поняв, что воевать я с ними не намерена, картель рыбаков дружно отправляется на свою охоту. Судя по всему, наше присутствие их если и не устраивает, то точно не тревожит.
Я в последний раз поглаживаю тёмные доски и иду гулять. Залив тихий, вода недвижима, словно панакота в креманке. «Пусть скорее грянет буря» не прокатит.
– Куда собралась?
Давненько я не закатывала глаза.
– За вдохновением, – отвечаю я Твари Углов. Вздумал в мою няньку играть.
– А еда?
Нет, ошибочка вышла. Не вздумал.
– Я ещё придумываю конец. Изволь потерпеть – и ты получишь то, что хочешь.
– Ага, вот так вот, – он протяжно фыркает, – Не всё так просто.
Спина начинает безудержно чесаться. И без его ехидства тяжело превращаться в буревестника, а теперь я и вовсе зависла на середине процесса с ноющими почками перьев на хребте и лопатках.
– Ну? – я притоптываю на месте от нетерпения.
– Хочу про море, – заявляет он капризным голосом.
– А ты у нас, часом, не был голоден и тебе не всё равно, что съесть? – язвительно интересуюсь я.
– Голем на ужин тоже подойдёт.
– Жалкий манипулятор, – бормочу я, но всё равно хочу выполнить задание, – Я быстро.
И вот я стремительно несусь вглубь Сумеречного моря и мечтаю потягаться со штормом. Это запросто, если намерение крепко – и вот я уже уворачиваюсь от горбатых волн с явно плотоядными намерениями. Идея приходит ко мне, когда я едва не захлёбываюсь от могучего вала – и я стремительно набираю высоту, упрашивая воду успокоиться.
Я с удобством располагаюсь на берегу и ваяю новое дитя из песка и соли, замешанной на кристально-чистых водах, неподвластных ни одному смертному. Так что Тварь Углов лишь понимающе усмехается, прочтя название.
Рассказ получает имя…
Комментарий к Конфигурация шестьдесят первая
Рассказ:
https://ficbook.net/readfic/11409612
========== Конфигурация шестьдесят вторая ==========
Ультхар укутан в поистине южное солнце.
А значит, все до единого из сонма его четвероногих божеств облепили крыши, клумбы, заборы и просто удачные для загара участки.
По приезде я запланировала первую вылазку именно сюда, поскольку теперь мы с этим мегаполисом стали хоть и отдалёнными, но всё же соседями. И вот я здесь. В городе, где почитают кошек.
И кошек здесь тьма-тьмущая.
Молодые дворовые принцы, изящные кокетки с ленточками ошейников, бесята-подростки и степенные матроны – любые масти, породы и усатые мордочки купаются здесь в любви и уважении. И это священное племя совершает намаз в честь своего бога дневного сна – солнца. Здесь хорошо.
Ультхар – большой торговый город, но благодаря здешним пушистым талисманам в воздухе нет характерной для бизнеса напряжённости. Деньги есть деньги. А кошки есть кошки. Может, они и ничего не меняют, но точно многое сглаживают.
Даже сам город с высоты птичьего полёта напоминает громадного кота, свернувшегося калачиком возле сети бухточек, как всегда пестрящих от кораблей.
Кошкам плевать, в одежде я или нет. Для местных же я ненадолго становлюсь бельмом на глазу.
В Ультхаре часто можно встретить людей, заплутавших во снах и решивших остаться здесь навечно, но даже они часто пугаются моего решения не заворачивать себя в разноцветные фантики из тканей. А в Ультхаре фантиков предостаточно: такое обилие красок часто недоступно и самому изысканному земному модельеру. Правда, в этом плане у меня имеется один важный плюс: голое тело всегда в моде. Оно есть у всех и едва ли от него можно отказаться. Так что у меня свой тренд, и он не стоил мне и крипы.
– Эй, девушка!
– Не замёрзла?
Я знаю, кто это. Коренастые и очень самоуверенные, с четырьмя пальцами на коротких руках и почти что жабьими улыбками. Рогатые торговцы с плато Ленг. Правда, на этот раз мне не обязательно их игнорить. Я оборачиваюсь к ним, под гогот и цыканье спокойно демонстрируя след от зубов Мигрирующего. По тому, как они пучат глаза, я понимаю, что сообщение доставлено. Мигрирующих рогачи боятся.
Дело в том, что Ленг – структура не людского сновидения. Это мерзкое плато и его жители были занесены извне, то есть торговцы с жабьими ухмылками никак не местные. Мигрирующие не то чтобы не толерантны, а чересчур любопытны. Они обожают пробовать новое. И пробуют обычно до полного исчезновения образца. Или до его смерти, это уж смотря что им попалось. Я сама видела, как однажды стая из пяти особей атаковала новообразование из другой планетной системы. Пришелец не успел и пискнуть – а они уже довольно икали от сытости.
Коротыши Ленга крайне внимательно следят за перемещениями своих недругов, поэтому любое напоминание о победе над местными чистильщиками вызывает в их глазах почёт и уважение.
– Красавица, прости, не разглядели твоё боевое ранение… Не желаешь купить рубины?
Нет, ну вы подумайте. И года не прошло, как эти мерзавцы едва не захватили Ультхар со своими фитюльками, был большой скандал и казни, судебные разбирательства – и что в итоге? Они снова здесь, со своими камнями.
Настало время проникнуться уважением и мне. Это граничащее с безрассудством упорство может и восхитить.
Я беру один камень в руки, и он начинает ненавязчиво, почти что нежно высасывать мою энергию, довольно мерцая при этом. Он размером с воробьиное яйцо, крупные экземпляры куда опаснее.
Странно, конечно, но…
– Я знаю, что это, – говорю я, пока мою покупку складывают в узорчатый пакетик, – Но я никак не могу устоять перед красивой цацкой.
– Судя по тому, из чьих зубов ты выбралась, куколка, этот рубин подойдёт тебе как ничто другое, – довольно мудро изрекает хозяин галеры, подправляя тюрбан, скрывающий рога.
– Возможно, – киваю ему я, – Слушай, а не приходилось ли тебе торговать в Кадате?
Пауза на некоторое время приобретает несравненную осязаемость. Да, я здесь не просто так. Теперь, обосновавшись на новом месте, я пришла к выводу, что мне нужно продолжать свой полубезумный поиск. Иначе я не мононоке. Да и скучно ведь.
– Милая, в Кадат не ведёт ни одно течение, рядом нет Сумеречного моря, а мы предпочитаем добираться до торговых зон по воде, – он небрежно подправляет мешочек с крипами, висящий на поясе, – Да и торговать там не с кем. Город мёртвый и опасный… А что?
– За камень я заплатила, – я показываю ему пакет, – Больше ничего не должна, Прощай.
– Чао, крошка.
Ладно, ничего не поделаешь. Надо набраться терпения, это всё, что мне сейчас нужно.
И фонтан.
Я сажусь на мраморный парапет и протяжно вздыхаю. Некоторые в вирте считают этот жест наигранным, поскольку дышать здесь необязательно, но чем ещё земное существо может выразить невысокую, но уже ощутимую долю отчаяния?
И тут я вижу его.
Наши взгляды встречаются, и я немедленно вскакиваю.
Судя по всему, между нами прошла сложная химическая реакция, ибо японимаю, что умру сию же секунду, если не поглажу этого кота.
Обычно особей моего пола и возраста сводят с ума человеческие младенцы, но меня определённо штырит от котов.
Этот кот – всем котам кот. Он белый, с раскидистыми усами и огромной рыже-полосатой кляксой, которая напоминает седло на его мягко изогнутой, словно стог сена, спине. Он настолько пухлый, что, должно быть, в него входит не одна, а три миски корма за раз. Мои пальцы тонут в его меху и шкуре как в тесте, пока не нащупывают заветные мырчательные рецепторы, и наружу не вырывается знаменитая версия «ом» кошачьего мира, великая мантра существования.
– Благословен тот, кто приласкает кошку в Ультхаре! Счастья тебе, отказавшаяся от Имени и Формы!
Я быстро нахожу автора фразы и коротко, но вежливо кланяюсь. Местный резчик по дереву, судя по поленцу в его руках, покрытому затейливыми узорами.
– Это ваш кот?
– Мой. По правде сказать, он только что соизволил выжрать кувшин сливок, и я удивлён, что после такого подвига он выдвинулся на улицу. Неужели побоялся наказания? Едва ли этот обжора ещё чувствует мои шлепки, будь благословенны его августейшие складки.
Я тепло улыбаюсь:
– У меня самой… Точней, у моего носителя такой же. Может быть, самую малость стройнее.
– Значит, Ультхар рад вам вдвойне.
– Я признательна городу за гостеприимство. У меня здесь дело.
– Ага… – он без тени задней мысли осматривает меня, – Ищете запретное место?
– Кадат.
– О, в самом деле?.. Не самое хорошее пристанище для путника.
– Пусть так. Вы знаете кого-нибудь, кто смог бы указать мне дорогу, продать карту или… Я не знаю, Ультхар ведь один из крупнейших торговых центров!
Мой новый знакомый задумчиво скребёт подбородок, покрытый тёмно-русой, аккуратно постриженной растительностью. Его мыслям тихонечко подпевает кот.
– Никто не ходит в Кадат, – наконец, изрекает резчик, – Боги сновидений капризны и зачастую непредсказуемы. Жрецы, желающие им служить, бредут через Пустоши и никогда более не возвращаются обратно.
– Откуда в таком случае они знают дорогу? – продолжаю допытываться я.
– Их провожают птицы цвета небесной лазури. Этих птиц ни с чем не перепутаешь, – взгляд резчика становится мечтательным, – Говорят, эти птицы умирают на подходах к Кадату, но до последней минуты продолжают на него указывать. Поразительная преданность месту, которого так и не увидишь, верно?
– Ага… – я отчего-то ёжусь среди солнечного дня, – Спасибо большое за помощь.
– Удачи в поисках, – он выходит из калитки и берёт кота на руки, – Быть может, ещё увидимся… Одиннадцать.
Узнал меня, надо же. Впрочем, сумасшедших, решивших поискать Кадат, можно по пальцам пересчитать.
Я возвращаюсь к фонтану. Песенка кота звучит у меня в голове, сливаясь с журчанием водяных струй. Мне хочется творить – и я отдаюсь на милость фантазии, подозревая, что в кошачьем городе не написать рассказ про кошек будет настоящим моветоном.
Комментарий к Конфигурация шестьдесят вторая
Рассказ:
https://ficbook.net/readfic/11866564
========== Конфигурация шестьдесят третья ==========
Этот день настолько невероятен, что я едва заставляю себя в него поверить.
Ибо он спокойный.
Сегодня в святилище и его окрестностях так тихо, что временами можно услышать размеренное и глубокое дыхание кетцаля, приросшего спиной к городу. Порой на пустынных переулках можно уловить отражения его древних мыслей, не похожих ни на что другое. Это дрёмы тех времён, когда мир сновидений ещё был молод, но зверь стар и слеп, поэтому творения его сознания практически утеряли форму, и их так же тяжело прочесть, как и крошащийся полуистлевший папирус.
Однако присутствие его снов придаёт городу особый, ни с чем не сравнимый шарм.
Раз есть такая возможность, я обхожу свои владения. После этих гонок туда-сюда, эвакуации и прочего этот ритуал стал так редок, что я выполняю его с почти что ребяческим восторгом. Дома хорошо. Какое счастье, что он уцелел.
Голем с энтузиазмом составляет мне компанию в экскурсии по Шпилю, однако наотрез отказывается идти на улицу. Обострение домоседства, ничего не поделаешь, её личная реакция на стресс путешествия. Реплика провожает меня до порога и ласково виляет хвостом мне вслед.
Пространство колышется. На мою протянутую руку приземляется немного нелепая галка с узловатыми пальцами и торчащим в разные стороны оперением. Это от Лилит, она принесла письмо.
Я даю птице стейк, и, пока она его терзает, разворачиваю лист бумаги.
«Кали, дорогая,
Слухи о твоём путешествии на кетцале достигли Диса. Внезапно ты стала у нас желанным гостем, как-никак, ты от религионеров драпала. Так что Вельз не возражает, если ты будешь заглядывать время от времени. В связи с этим у нас с ним перемирие, быть может, я ещё выдрессирую его на положительную реакцию… Правда, очень скоро я снова покушусь на стены города (ты меня знаешь, я не могу жить без своего творчества и ора моего дражайшего муженька).
Антилопа жива и здорова, скачет по просторам нашего мира и передаёт тебе привет. Я задумалась над тем, чтобы сделать саркозуха – очень нужен крокодил с длинными лапами. Так и вижу, как шикарно он драпает от охранников с куском плоти в широченной пасти… А ты представляешь?
Расскажи мне, как там на новом месте? Как там Голем и ваша с ней доля «священного Ничто»? В порядке ли носитель?
Скучаю по тебе и мечтаю показать список новых проектов. Готова даже переступить через себя и пошляться с тобой по нашей библиотеке. Думаю, найдём и о чём потрещать.
Полагаю, если бы Саргатан мог, он бы тоже передал тебе привет.
Целую твои прекрасные тёплые плечи.
С нежностью и восхищением,
Твоя Лилит»
После прочтения я по привычке втягиваю запах тлеющих углей, исходящий от бумаги, и принимаюсь за ответ. В лёгкий день и пишется легко… Только бы не сглазить, не хочу выполнять капризы Твари Углов. Вообще, уже сворачивая письмо в трубочку, я понимаю, что сегодня у меня перерыв, и я не намерена с ним расставаться. А потому надо валить, пока меня не нашли. Вот только…
Я снова разворачиваю ответ и добавляю: «Кстати, дорогая, у меня странный вопрос. Не знаешь ли ты демона-асуру по имени Руйн? Если знаешь, передай ему, что его до сих пор ждут в замке близ территории раттов и он до сих пор любим. Не спрашивай. Я пожизненный шиппер, ты в курсе. В любом случае буду очень тебе признательна (как и, теоретически, эти двое)».
Исполнив свой долг и проводив галку, я иду на пляж.
Сумеречное море нынче спокойно, пляжную полосу словно причесали гребешком, уложив кое-где плоские, словно блюдца, розоватые и бежевые ракушки. Правда, подойдя ближе, я замечаю вмятины на искрящейся кремниевой глазури. Метрах в десяти от берега высовывается любопытная округлая мордочка, и я узнаю своих гостей.
Пляж облюбовали шелки – тюлени-оборотни. Я узнала о них из легенд северных народов, но мне и в голову не приходило, что они могут появиться на берегу безо всякой причины. По всему выходит, что они пришли просто так.
Из воды выползает молодой самец, и, сбросив пятнистую шкурку, превращается в статного молодца с пышными усами. Его карие глаза мерцают от любопытства, это глаза весёлого и жизнерадостного существа.
– Здравствуй, – киваю я.
– Здравствуй, мононоке, дитя человека, – его усы оживлённо шевелятся. Я подхожу ближе и приветствую его как принято у животных: мы обнюхиваемся и трёмся носами. Я едва сдерживаюсь, чтобы не чихнуть, усы очень щекочут.
– Меррай, – представляется он.
– Одиннадцать. Можно Над или Кали.
– Приятно познакомиться. Признаться, неожиданно видеть дримера без одежды.
– Я не дример. Сама по себе.
– О… Это твой город? – он кивает на изгиб силового купола.
– Да. Теперь я живу здесь.
– Выходит, пляж теперь твой?
– Я не заявляла на него никаких прав. Здесь просто красивое место, и я согласна делить его с любым желающим.
– Фух, облегчение-то какое, – мой собеседник улыбается графитово-чёрными тюленьими зубами, – А то здесь очень уютно, не хотелось бы терять такой удобный уголок.
– Что привело сюда тебя и твоих сородичей? – я замечаю вокруг всё больше следов. Пока меня не было, на пляже словно танцевали румбу.
– Сородичи уже свалили, я вечно приплываю последним, – он копается в своей причудливо скроенной куртке и неожиданно для меня достаёт и внутреннего кармана мягкий клубок ангорской шерсти с воткнутыми в него костяными спицами. Увидев моё незамедлительное впадение в ступор, он почти кокетливо хихикает:
– Кто сказал, что нельзя приходить на пляж для того, чтобы вязать?
Я, выбитая из колеи, недолго мямлю что-то неопределённое, и в итоге лишь виновато улыбаюсь в ответ.
– Видишь ли, Над, – судя по его тону, мы уже знакомы несколько лет. Меррай находит себе отличное место и садится там по-турецки, отыскивая конец нити, – Чтобы показать своё неравнодушие к какому-либо человеку, шелки подбрасывает ему на порог красную вязаную шапочку. Это акт любви и нежности. Это дарение частички себя через вещь, сделанную своими руками. Да и в целом это мило… В общем, для меня настало время вязать свою шапочку, искать себе пару.
– Уже есть вариант? – интересуюсь я.
– Пока я хочу только связать. Заявить о себе, – он ловко делает петельку и начинает творить. Видимо, раньше натренировался на свитерах и шарфах. Его мастерство завораживает, и я сажусь рядом:
– Я поняла. И… что ты чувствуешь?
– Предвкушение, – без раздумий улыбается он.
– Значит, если тебе кто-то нравится, ты подаришь шапочку.
– Да, – утвердительно кивает Меррай.
– А если любовь не будет взаимной?
– А она часто бывает взаимной? – немного удивлённо вздёргивает он свои странные пятнистые брови, – Один влюбляется – и пробует убедить в своей кандидатуре другого. Мы, шелки, держим интригу. Если явишься на мой зов – познакомимся. Нет – грызи локти… Загадка, понимаешь?
– Интересно, – почёсываю подбородок я, пытаясь вспомнить хотя бы один случай безусловной мгновенной взаимности. В книгах встречала. В жизни… Нет, не помню.
И вот мы сидим рядом: я, похожая на обкорнанную главную героиню картины «Рождение Венеры», и молодой шелки, вяжущий свою шапочку любви. Внезапно эта сцена начинает меня напрягать.
– Ты меня не интересуешь, – словно прочтя мои мысли, оповещает меня Меррай, – Ты пахнешь как любящее существо.
– Не поняла? – даже немного отшатываюсь от неожиданности я, – Ты хотел сказать «влюблённое»?
– Нет. Влюблённость слепа. Это влечение, перекрывающее разум. Оно годно только для спаривания и забытья. Влюблённость это вспышка, производящая божеств из обычных земных тварей. Любовь же зрелое чувство. Умение принять недостатки другого. Встать после проявлений его эгоизма. Переварить отсутствие взаимности. Влюблённость это цунами. Любовь же стабильна, как приливы и отливы, – для большей наглядности он даже делает жест ладонью, будто изображая волну.
– Да ты философ, – с уважением и удивлением произношу я.
– Я просто шелки, вяжущий свою шапочку.
– Если ты влюбишься… то есть полюбишь человека, вы ведь не сможете быть вместе… По крайней мере, долго.
– Да, мой дом это море. Но что бы ни случилось, я сберегу лучшее. Как то, что было, так и то, о чём мечтал. Воспоминания и грёзы нельзя отнять, если только не превратить их в руины собственноручно, разочаровавшись. Но зачем разрушать то, что взращено и построено с таким трудом?
Я чувствую укол стыда, вспоминая о дереве, посаженном Голем. Я была готова уничтожить прекрасную вещь из-за собственного нежелания переживать боль и смотреть на светлую сторону жизни. Меррай не тревожит повисшую паузу, словно понимая, где сейчас струится поток моих мыслей.
– Спасибо, – наконец, произношу я, – Теперь мне есть, о чём подумать.
– Под твоим знаменем стоит Тварь Углов, я чую его запах на твоих стопах. И ты кормишь его своей энергией… Это музыка?
– Он ест рассказы. И скоро начнёт клянчить своё.
– Так выгони его, – судя по всему, для Меррая это вовсе не является примером проблемы, которую нужно долго обмозговывать.
– Не могу, мы друзья.
– С Тварью Углов? – для верности переспрашивает шелки.
– Обожаю сложности.
– Однажды он уйдёт.
– Как и всё, что я знаю и имею.
– Вот это уже разговор, – он снова улыбается в усы, начиная новый рядок, – У меня есть история. Понимай её как хочешь и пиши, как знаешь. Ты хочешь облечь в плоть то, что я расскажу?
Вокруг так тихо и спокойно, что я, пожалуй, и правда не прочь поработать.
– Что буду должна? – заранее уточняю я.
– Оценить шапочку. Как-никак, женщины обычно больше смыслят в нежных подарках.
– Уверен?
– Абсолютно. Мы отлично поболтали, и я был рад познакомиться. Я живу морем, и многого мне не надо… Так как, ты слушаешь?
Я создаю блокнот и ручку:
– Да.
Комментарий к Конфигурация шестьдесят третья
Рассказ:
https://ficbook.net/readfic/11371330
========== Конфигурация шестьдесят четвёртая ==========
Рассказанная история нравится мне до такой степени, что я просто не могу не отблагодарить Меррая и тут же сознаю для него метровую сёмгу, переливчатую, словно кушак с драгоценными камнями. Поначалу шелки из ложной скромности отказывается, но вскоре вгрызается в хребет рыбины с недюжинным рвением. Видимо, изложение пробудило у него аппетит.
– А как шапочка? – бубнит он с набитым ртом, отрывая лоскут сверкающей рыбьей кожи. Пока он рассказывал, маленький шедевр был создан и теперь кошечкой лежал на колене творца.
– Восхитительна. И мне очень нравится узор в виде волн, – признаюсь я, – Настоящая фирменная шапочка шелки.
– Спасибо… Кто-то бежит, – Меррай инстинктивно перехватывает рыбу поудобнее, готовясь чуть что нырнуть в родную стихию. Шелки кто угодно, но никак не воины.
Из-за песчаной гряды появляется четвероногое нечто с пламенеющим хребтом. Увидев меня, он с рьяностью пылесоса втягивает воздух обширной пастью.
– Проглот! – узнаю я зверя, – Меррай, это мои друзья, они не тронут.
Тигропламень рад видеть меня после столь долгой разлуки, но его манит рыба. Шелки здраво оценивает ситуацию и решает не жадничать. Проглот тут же оправдывает своё имя, и, блаженно выдохнув, идёт нюхать мою голень.
И тут только появляется Дирк, порядком запыхавшийся после забега. Какое счастье, у меня сегодня день неожиданных встреч
– Приятель, как я рада тебя видеть!
Мы с Дирком тут же обменивается крепким рукопожатием.
– Я слышал, что ты переехала, но чтобы в такую глушь… Еле отыскал! У тебя новый знакомый?
– А, да, – спохватываюсь я, – Дирк, это Меррай. Шелки по имени Меррай. Меррай, это Дирк, мой старый друг.
– Очень приятно познакомиться, – Меррай облизывает ладонь от рыбы и протягивает её, неловко исполняя человеческий жест. На лице Дирка не мелькает ни капли брезгливости, он жмёт руку с искренностью и теплотой:
– Ни разу не был знаком ни с кем из вашего племени… Кали, есть ли существо, которых бы ты не отыскала?
– Не знаю, чему ты удивляешься, – деланно возмущённо передёргиваю плечами я, – Этот дефект у меня с детства.
– Как ты живёшь только, – в шутку журит меня дример, и после некоторой паузы разражается могучим, как у викинга, хохотом. Я смеюсь в ответ, и вдруг Дирк ожесточённо хлопает себя по лбу:
– Вот бестолковый пень! Я ведь к тебе по делу!
– В долг дать? – поднимаю бровь я.
– Да нет же, Хо, – он трясёт головой, поняв, что перепутал имя с прежним, – У нас новость! Очень хорошая: Дюна родила малыша!
– Ого, – я не могу скрыть своего удивления, ведь я видела Дюну совсем недавно и было непохоже, чтобы ей скоро предстояло рожать, – Как она? Точней, они?
– В полном порядке, как и её малыш. Мальчик… В общем, увидишь! Она попросила меня отыскать тебя. Так что идём, она ждёт.
– О, непременно, – тут же киваю я, – Меррай прости, у меня дела.
– Всё в порядке, – отвечает оборотень, забирая свою шапочку, – Пусть он растёт крепким и сильным, как косатка.
– Я непременно передам твои пожелания Дюне, думаю, она будет рада. До встречи, когда бы она ни состоялась.
– Пока я скажу «прощай», – Меррай сверкает своими угольными зубами и прыгает в набегающую волну, завернувшись в родную шкуру. Я вижу только его атласистый бок, и через секунду вода уже стирает следы его ухода.
– Телепорт у тебя работает? – тут же интересуется у меня Дирк, взглядом обшаривая мои руки на предмет меркабы. По дороге находит шрам от зубов Мигрирующего, – Вот же чёрт…
– Было дело, – из переплетения моих вен возникает цепочка, а за ней и сама подвеска, – А ты всё никак не купишь себе проездной.
«Не говоря уже о твоей экстравнимательности, этот шрам был у меня и во время прошлой встречи»
– Ты же меня знаешь. Не хотел напугать тебя до смерти, придя подготовленным… Проглот, к ноге, мальчик.
– Как ты живёшь с этим жмотом? – спрашиваю я зверя, почёсывая его пушистое ухо, – Ладно. Куда нам?
– Бурлеск. Дюна рожала дома.
– Славно, – я очерчиваю окружность, которая начинает светиться зелёным, – Тогда идём.
… Если честно, я не ожидала, что роженица будет уже на ногах к нашему приходу.
Однако так оно и есть.
Всё же Дюна по большей части животное, и роды для неё, судя по всему, стали не самым тяжёлым испытанием.
В отличие от её разнесчастного партнёра…
– Джасп, ты как? – спрашивает Дирк, при входе в будуар новоиспечённой матери тронув за плечо бледного, как полотно, инкуба. Молодой отец отвечает несколько нервной, но всё же улыбкой:
– Она… началось при мне, и… у… У неё отошли воды, я струхнул… Мне нужно переварить… всё это.
Понимающе кивнув, мы открываем дверь в комнату. По углам на подушках, креслах и просто на полу набилось с десяток фурр. Всегда поражалась тому, как компактно они могут разместиться в каком угодно помещении. Если места не хватает, каждая из них без труда создаёт под себя складку пространства. По-моему, это гениально. Дюна сидит на кровати с видом великодушного монарха, принимающего послов в своей резиденции. Она держит малыша с такой лёгкостью, будто до этого родила их с десяток, и второй рукой придерживает хвост, который в настоящий момент вылизывает.
Увидев нас, она вскакивает, столь же быстро и грациозно, как и всегда:
– Над! Дирк! О, как здорово, что вы пришли! Познакомьтесь с Зефиром, – она опускает голову – и просто перехватывает своего детёныша за шею и плечи. Зубами. И гордо вздёргивает своё достижение, не издающее ни единого писка в ответ на этот акробатический трюк.
Вытянув шею, Дюна даёт его мне. Он мягкий и тёплый, и действительно похож на зефир, ибо он белый, словно это лакомство ванильной разновидности. Пятен на тельце нет, однако его шея и хвост покрыты латунного цвета полосками. Одна из них неравномерная и образует подобие «бабочки» под горлом. Забавно.
Зефир смотрит на меня любопытными голубыми глазёнками. Он настоящий фурр. Единственное воспоминание о его отце – зрячесть с самого рождения да полный комплект зубов.
Я почёсываю ногтем его подбородок, и детёныш довольно урчит, обнимая костяшки моих пальцев розовыми ладошками.
– Он зашибенный, – говорю я Дюне, – Ты такая молодец.
– Ну-ка дайте его дяде Дирку… Эгей, спиногрыз! Подрастёшь – и я возьму тебя на охоту! Поймаем Мигрирующего – и будет твою маму на работу возить, ага? – мой старый друг проявляет большую ловкость в сюсюканьи. Внезапно раздаётся резкий звук, будто в комнате включили дрель: это остальные танцовщицы смогли выжать урчание из Проглота, наконец капитулировавшего перед их ласкательным напором. Вот уж свезло так свезло, не каждый день услышишь, как мурлычет тигропламень.
Джасп накрывает стол, и мы празднуем появление новой жизни. В Бурлеске наступают липкие, поистине тропические сумерки, и птицы-прищепки начинают занимать свои места ночлега, ворчливо тренькая на ошибившихся территорией. Какое-то время слышны удары упругих тел: у этих птиц нет ног, а на ветках они повисают, держать клювом, поэтому, чтобы отбить себе жизненное пространство, они просто бьют соседей крыльями и телом, болтаясь, словно перезрелые груши.
Я выхожу на веранду и закуриваю. Спустя какое-то время ко мне подходит Дирк:
– Ну, рассказывай.
Я вкратце излагаю ему события последних дней. Он не перебивает, только периодически кивает, улыбается и вздёргивает густые брови.
– Ошизеть можно, – наконец, подводит итог он, облокачиваясь на перила, – Вечно ты находишь приключения.
– Ага. Профи, – соглашаюсь я, – Но теперь всё. Занимаюсь только Кадатом.
Он вздыхает:
– Как я понимаю, отговаривать тебя бесполезно?
Где-то далеко тоскливо подвывает голодный древесный шакал. Я молчу.
– Что ж. Время идёт, а ничего не меняется, – Дирк тоже закуривает следом за мной, почёсывая мускулистую шею, – Вернись оттуда, ладно?
– Разве есть места, из которых бы я не возвращалась?
– Однажды не вернулась Холли.
– Не начинай.
– Забудь! – внезапно повышает голос он, – Отпусти. Тебе ещё повезёт в любви. Не бросайся из-за этого в крайности! Не надо доказывать, что ты сильная и всё можешь – я знаю, что можешь!
Я тушу окурок о перила. Поднимаю глаза на неловко замолчавшего друга:
– Вот только я пока не знаю, могу ли.
– Кали…
– Я мононоке, помнишь? А мы вечно голодны, злы и в поиске. Это моя природа. Как это… – я касаюсь коротко стриженых волос, – Или это, – моя рука соскальзывает от груди к животу, – Хватит жать на тормоз. Пора узнать всё, что хочется. Жить, чтобы было что вспомнить.
– Capre diem? – на его лице светлой вспышкой загорается улыбка.
– Точно.
– Так… Происходящее точно не связано с… твоим новым мужским идеалом?
– Нет. Я просто ищу саму себя.
– Но мы, женщины, многогранные существа, – раздаётся голос Дюны. Она подходит к нам без ребёнка.
– А где… – заикается Дирк.
– У папаши, – она протяжно зевает, – оставь нас с Над наедине.
Могучий дример, почуяв девичьи сплетни, экстренно эвакуируется к праздничному столу, хлопнув меня по плечу напоследок.
– Не любит, значит.
Как она это, чёрт возьми, делает? Настало моё время молча искать горизонт.
– Ты бухаешь, страдаешь, орёшь, клянёшься в верности – а он просто твердит «нет», как попугай-заика.
Если бы Дюна не была танцовщицей – могла бы стать психоаналитиком. Я отвечаю «ага» и позволяю ей безнаказанно вскрывать мои раны.
– Ты показываешь ему лучшее, что в тебе есть, вертишься из последних сил – а ему плевать. Ночей не спишь – а он дрыхнет как бревно. Подстраиваешься под его ритмы – а он для тебя и не пошевелится. Как кот, воротящий нос от полной миски корма, зато возбуждающийся от воробья за окном. Ищет «эдакое».
– Ужа в мешке с гадюками, – подсказываю я.
– Наполовину зверя, наполовину тайну, – повторяет она выражение, которое когда-то подкинула мне.
– Быть может. Из меня тайна так себе, – я подпираю скулу кулаком, почти ложась на перила и их тёплую старую древесину. Пушистый хвост Дюны по-дружески обнимает мою талию.
– Я рассказывала, как меня создали? – мягко спрашивает подруга спустя некоторое время.
– Что-то припоминаю.
– Меня нарисовала очень талантливая девочка, которую гнобили в школе за её нескладность и неуклюжесть. Сейчас она уже взрослая женщина, и, хоть она и забыла обо мне, иногда я украдкой слежу за ней через зеркальное пространство. Ведь я… люблю её. Ты понимаешь.
В знак согласия я киваю.
– Думаю, я должна поведать тебе её историю. Позволь мне не говорить, что было после – это придаст моему рассказу шарма, – от удовольствия её меховой «ирокез», спускающийся от лопаток по хребту, заметно пушится.
– Что хочешь взамен? – привычно спрашиваю я.
– Когда мой сын подрастёт, я хочу, чтобы ты открыла для него мир книг.
Это несколько неожиданно, я даже теряюсь.
– Ты уверена? Я могу выбрать то, что может ему навредить.
– Уверена. Ты справишься. Даже если ты ошибёшься, вспомни, чей он сын. И фурры, и инкубы – гибкие твари. Почти как люди. Он отыщет свой путь – так пусть ищет из множества. Что скажешь, неплохой обмен?
Вместо ответа я достаю блокнот и ручку. Нынче Твари Углов предстоит по-королевски обожраться…
Комментарий к Конфигурация шестьдесят четвёртая
Рассказ:
https://ficbook.net/readfic/11866822
========== Из «Энциклопедии абсолютного и относительного сновидения». Расы, меняющие обличье ==========
Помимо демонов, полукровок и самых обычных гуманоидных рас вирт служит пристанищем и для целого сонма оборотней: живого воплощения жизненных сил Природы. Сюда отчасти относятся и инкубы, способные принимать вид других существ и при помощи этого трюка запугивать свою жертву, но наиболее ярким примером являются шелки. Эти люди-тюлени ведут кочевой и беззаботный образ жизни, вылезая на сушу только на относительно краткий период. Благодаря равному слиянию животного и человеческого шелки противоречивы и переменчивы, они просто не приспособлены жить в неволе или выполнять долгую монотонную работу. Расы, подобные им, не строят города и не ведут торговлю, разве что изредка предлагая на рынке что-то из своих самобытных изделий. Однако, благодаря отточенным охотничьим навыкам, шелки не бедствуют и ни сколько не страдают от своей «неусидчивости». В этом плане они похожи на истинных оборотней, таких как верволки или кицуне, способных просто наслаждаться всей необычностью своего положения в мире.
========== Из «Бестиария». Тигропламень (тилаколео пламенеющий) ==========
Длина: 1,5 м
Высота в холке: 70 см
Вес: 110-150 кг
Сильный и выносливый хищник из семейства сумчатых. Обладает рядом желёз, позволяющих разводить пламя прямо на хребте и загривке. Пирогенез применяется только как угрожающий жест; в охоте животное использует когти и зубы, особенно смертоносный противопоставленный пятый палец на передних лапах. Челюсти способны без труда дробить кости и оставлять смертельные рваные раны благодаря своему уникальному строени. Окрас песчано-рыжий, со светлыми пятнами или полосами. Ведёт одиночный образ жизни. В помёте от двух до четырёх котят.
Встречается редко.
========== Из «Бестиария». Птица-прищепка ==========
Длина: 40-45 см
Вес: 300-400 г
Порождение мифа о безногости райских птиц, красивое животное с красно-рыжим оперением и сливочного цвета брюшком, увенчивающимся раскидистыми нитеобразными мягкими перьями с зеленоватым отливом. Маленькая головка переходит в длинный изрезанный выемками клюв, при стыке образующий отчётливые щели (отражено в названии). Благодаря клюву птица способна повисать на ветвях и таким образом отдыхать, поскольку не имеет лапок. Живут большими шумными стаями до пятидесяти особей; чаще всего колония занимает одно старое раскидистое дерево. Образуют сезонные моногамные пары, поскольку самка, высиживающая яйцо, находящееся в складке на её животе, не может слететь с дерева, и самцу приходится её кормить. Птенцы обладают зачаточными когтями на сгибе крыльев, поэтому некоторое время могут летать вместе с матерью, уцепившись за её спину. Вид многочисленный и обычный для тропических лесов; питаются птицы-прищепки семенами и плодами, но при случае не откажутся и от жирных личинок насекомых. Летают неважно, чаще используют стратегию шмеля и перемещаются по строго намеченным маршрутам.
========== Конфигурация шестьдесят пятая ==========
Нет ничего увлекательнее, чем с утра (точней, с ночи, если считать земными сутками) пораньше погоняться за грифоном.
– Да стой ты! – я из последних сил пытаюсь заарканить полудикую тварь цвета ядра грецкого ореха. Будь проклята Небесная Академия с их полубезумными правилами приёма!
Мне и нужно всего-ничего – но поди ж ты! К ним полагается прилетать на грифонах. А спорить с вооружённой до зубов стражей мне как-то лень. Потрачу на разборки слишком много времени, засну у них на входе, а проснусь уже в воздухе, в кольце из Мигрирующих.
Не, вообще не мой вариант.
Так что…
– Лежать, курица ты пустоголовая!! – я словно паук вцепляюсь в жилистую шею животного. Грифоны настоящие нарциссы. Если она (это – особа женского пола) решит меня стряхнуть – я выдерну ей пару пучков перьев. Так что она выполняет команду «лежать» с изяществом Тунгусского метеорита.
Так, теперь перелезть… Отлично!
– В Небесную Академию, пожалуйста, – я прижимаюсь к ней, берясь за кисточки на её ушах. Это единственное место, за которое можно держаться, находясь верхом на грифоне. Ну ведь никто и не говорил, что будет легко, верно?
Орешка разгоняется и взлетает, прыгая с обрыва, а потом начинает набирать высоту. Она пыхтит, и я чувствую каждый мускул её разгорячённого тела. Неплохо бы научиться превращаться в грифона, но нельзя. Как я уже говорила, в таком случае вирт может просто взять и без спроса внести экспериментатора в реестр собственных тварей. Земные же животные ему неподвластны, и превращаться в них относительно безопасно.
Мы тем временем рассекаем облака, окунаясь в голубизну и солнце. Это как лететь на самолёте, но только снаружи. А ещё этот самолёт покрыт шерстью и перьями. Ерунда, если подумать, и уже давно всем приелась. В наш-то высокотехнологичный век!
Академия начинается с золотистой вспышки, которая увеличивается при моём приближении. Она родилась в сознании какого-то арабского путешественника после явления, известного как фата моргана, увиденного им посреди пустыни. Так что теперь это строение со множеством башенок и пристроек летает себе по миру сновидений на антигравитационной подушке и нянчит в своих стенах из кахолонга и белого мрамора изобретателей, по каким-то причинам опередивших своё время и способных раздобыть материалы для своих изысканий только здесь и нигде больше.
Были случаи, когда они уходили – и заставляли мир захлёбываться от восторга, а то и скандалить до пены на губах. Хотела бы я тут поучиться, будь я помоложе и будь у меня то, что можно дать этому или тому миру – миру плоти, крови, сухожилий и костей. Но мы с этими ребятами – разные клетки в мировом живом организме. Они мозги, ведь они изобретают, изящные нейроны с длинными усиками. А я фильтрую, разбираю на составляющие, бросаю грязь на бумагу и терпеливо откладываю в шкатулку те сокровища, что иногда нахожу. Как печень. Клетка печени.
Так или иначе, а эта клетка долетела.
– Эклипс, – узнаёт меня один из стражников. Я дежурно улыбаюсь, замечая озорные огоньки в его глазах. Мы с ним знакомы, с того самого раза, как я припёрлась без грифона, и потом этому доблестному молодцу выпала честь выкидывать меня с платформы, пока я в это время вопила, брыкалась и намеревалась трижды, если не четырежды расцарапать ему лицо. Весёлые были времена…
Я слезаю со своего извозчика и наколдовываю собачье печенье. Моя служба доставки жеманно вынимает лакомство из моих рук, и, сделав отличное позёрское сальто, исчезает где-то внизу.
– Назовите место, в котором хотите оказаться после возвращения в вирт, – просит меня существо, напоминающее красного, чрезвычайно лохматого упыря.
– Я сюда на две ночи. Потом – мой личный Шпиль, – я протягиваю руку, на которой покачивается меркаба, и менеджер считывает координаты, переводя их на браслет:
– Держите. Хотите увидеться с кем-то конкретным?
– С Роборосом, химиком, – отвечаю я, надевая пропуск на левое запястье, – Дорогу я знаю. И где он обычно бывает в это время тоже.
Мой знакомый так предсказуем, что я даже чувствую подобие чего-то схожего со скукой, когда нахожу его на пустой веранде, застеклённой витражами в человеческий рост. Роборос терпеть не может эти стёкла, поэтому кормит пространство вокруг них своей энергией, чтобы те становились прозрачными. Помещения без окон его тоже не устраивают: по понятной причине, Небесная Академия является желанным пристанищем для ветров всех мастей, в том числе и самых буйных. Бывает время, когда Робороса не колышут и витражи – например, когда он вовсю химичит. Но это не тот день. Сегодня определённо намечены испытания.
Иногда его пугают голос или мысль, поэтому я вбрасываю в окружающее пространство частицу своей энергии и терпеливо жду.
Заметил меня. Может, пока не видит из-за чёлки, но что почувствовал это точно. Даже в дни, определённо лишённые творческого кризиса, этот юный изобретатель более всего похож на нелюдимое и в придачу коренастое животное вроде дикого хомяка, сейчас расположившегося посреди бумаги разных сортов и тут же захлопнувшего свой вместительный кейс при моём малейшем приближении.
– Готова спорить на что угодно – у тебя есть для меня бомба, – усмехаюсь я, когда он наконец изволит поднять на меня свои разноцветные глаза. У Робороса гетерохромия: одна радужка грязновато-коричневая, другая словно вырезана из чистейшего, наполненного голубизной неба. Уже за один этот промельк неземной чистоты можно простить ему то, что он говорит мне вместо «А! Рад тебя видеть».
– Ты рано. Я как раз собирался обложить дверь пластидом, чтобы ты наконец перестала сюда шастать, тварь ты бесстыжая.
– Имела неловкость нарушить монашеское уединение великого Робороса? – я подхожу ближе, и он тут же утыкает глаза в пол. Тело мальчишки как раз начало долгий путь пробуждения, так что сейчас ему и хочется, и не хочется смотреть на меня. Общаться с людьми ему сложновато; отчасти потому, что он здесь. Его земное тело благополучно застыло в коме после почти удавшейся попытки самоубийства из-за того, что Робороса травили в школе. Возможно, предвкушение новых ощущений заставит его вернуться назад. Я не знаю, но моя нагота ничего мне не стоит, а для него особо и не жалко. Он хороший парнишка с телосложением барсука и пытливым умом на борту. У нас с ним одинаково хреновая степень приживаемости где бы то ни было, если там полно людей. Умные настораживают…
Ладно. Я сажусь рядом с ним – для Робороса «рядом» это на расстоянии трёх-пяти метров – следя за тем, чтобы не потревожить разложенные тут и там материалы.
– Что на этот раз? – он сдувает чёлку с носа и создаёт из части бумаг вполне себе ровную стопочку.
– Для начала я хотела спросить, как у тебя дела, – притворно расстраиваюсь я.
– Как сажа бела, – тут же огрызается он.
Что я могу поделать? Социопаты, похоже, моя узкая специализация.
– Пусть так.
– В твоей ауре что-то поменялось, – он даже дёргает носом. Я слегка улыбаюсь при слове «аура», давно не слышала этого эзотерического словечка.
– Я близка к своей цели как никогда, Роборос.
– По мирам ходят сплетни, что ты кетцаля объезжала. Бред, как мне кажется, – его тон становится дружелюбнее, и вот результат – бумаги снова разложены на прежние места.
– Было такое.
– Серьёзно?! То есть… нафига? – он изо всех сил пытается скрыть своё любопытство, и я засчитываю его праведные труды в этом направлении.
– Религионеры.
– А, эти… – разноцветные глаза тут же закатываются, – Один недавно дежурил над моей кроватью в больнице. Со своими песнями и плясками… Ну, знаешь, чего тебе объяснять, – Роборос шевелит пальцами, будто играет на пианино, – Сковорода для меня смазана, печь затоплена, но если бог захочет – я тут же вернусь. Ха!
– Так вернись и скажи ему, что ты об этом думаешь.
– Ты издеваешься? Они и слушать не станут. В колонку «чудо» впишут, и я всю оставшуюся буду падать ниц перед этим просвящённым словно дрессированная собака. Нет уж! Я повременю.
– Надеюсь, недолго, иначе носитель может умереть.
– Я знаю.
– И ты станешь новой птичкой Хель в Мокрой Мороси.
– Не стану. Академия защищает своих учеников. Власть Хель сюда не простирается.
– Это в том случае, если ты на момент смерти будешь здесь, а не где-то ещё в поисках материалов.
Он быстро складывает два и два, и, наконец, сдаётся:
– Ладно, не нуди. Я свой предел знаю, я успею вернуться… Чего сама пришла?
– Я теперь живу на берегу Сумеречного моря.
– Могла просто послать пригласительный… Шучу, – он открывает свой кейс, – Вот. Только не увлекайся.
Ему легко говорить. Карандашами, пастелями и маркерами Робороса в вирте можно рисовать целые миры. Мне хочется освежить обстановку, но я пускаю слюни на все его разработки разом. Однако и о правилах игры забывать нельзя.
– Покажи мне что-нибудь новенькое, – я вовремя вспоминаю о столь необходимом poker face.
Роборос согласно кивает, выдвигая отсек с довольно объёмистой палитрой:
– Думаю, где-нибудь у себя ты решишь сделать плитку. Средиземноморский стиль и всё такое. Смотри, – он ловко набрасывает на бумаге ряд квадратов и пускает в ход маркеры. Чистый лист моментально преображается. Передо мной теперь матовая плитка цвета слоновой кости, с декоративными трещинами и потёртостями. Роборос рисует также мох и корни растений, следы мышиных коготков и подтёки дождя – и всё это на квадратах 3x3 сантиметра. А потом отрывает участок от исходного листа и подаёт мне готовый образец.
– Это восхитительно… А эти? – я указываю на толстые карандаши.
– Грубые текстуры. Битый кирпич, глиняные черепки, галька, россыпи костей.
– Этих я тоже возьму, – тут же заявляю я, глядя, как его зажирает жаба и он старается не моргать, лишь бы скрыть это.
Я отбираю понравившуюся канцелярию в небольшую пирамидку. Этого хватит, чтобы освежить Шпиль и его окрестности, а также установить новые оборонительные барьеры в дополнение к защитному куполу. Я бы и сама могла бы с этим заморочиться, но должна буду провести не одну ночь, придумывая и применяя. К тому же это очень истощает запас жизненной энергии, а я до сих пор не совсем окрепла после контакта с нервной системой кетцаля.
– Всё? – несколько грубовато интересуется Роборос, и после одобрительного кивка закрывает свой кейс со рвением человека, задраивающего разгерметизировавшийся отсек на космическом корабле. Я создаю тубус и жду, пока хозяин материалов рассчитает меня.
– М… Эти, да вот этот, и плюс растушёвка с перьями… С тебя 15 соулов и 2 крипы.
– Это ограбление средь бела дня, – вполне резонно замечаю я.
– Тогда откажись от чего-нибудь, – тут же предлагается мне.
Я представляю себе радость Голем в том случае, если я принесу эти сокровища в полном комплекте, и начинаю торговаться.
– Моё тело пока не способно выбросить столько энергии. Даже половина оговорённой суммы вызовет сонный паралич и приступы слабости на день или два.
– Для меня их сделать тоже не зубочисткой в зубах поковыряться, знаешь ли, – заводится Роборос, – Я вообще в коме!
– Давай не будем мериться яйцами и яичниками, – примирительно бормочу я, – Слушай, а смешанный платёж тебя устроит?
– У тебя есть запас душесосудов? – оживляется он.
– Нет, я ведь уже давно не дример, и стараюсь никого не убивать.
– Блин… Что тогда?
– Я буду позировать тебе. Думаю, это стоит трети суммы.
– Не стоит, – более чем уверенно говорит Роборос, сканируя меня с ног до головы.
«Тоже мне нашёлся великий ценитель, мать твою!!» – орёт что-то во мне, но виду я не подаю.
– Аврора бореалис.
Кажется, химик не верит своим ушам.
– Как? Разве живые люди могут…
– Я тренировалась перед приходом сюда, – киваю я, – И готова рискнуть.
Аврора бореалис. Вывертень. Душа наизнанку – вот её имена. Навык, способный распылить по всему вирту вздумавшего применить его. Насколько я знаю, это самое красочное умение из тех, для практики которых не нужно оружие или тайное знание. И Роборос не в состоянии отказаться.
– Ты серьёзно намерена это сделать? – на всякий случай переспрашивает он.
– Так мы договорились?
– Да… Но если ты не сможешь вернуть исходную целостность – я тут не при чём и не буду должен собирать твои клочья по миру сновидений!
– Мне бы не хватило наглости просить о чём-то подобном, – яустраиваюсь поудобнее, – Если ты готов, то постарайся не моргать.
– Сейчас, – он складывает мои покупки и подгребает все свои вещи под себя, зная, что аврора бореалис способна разметать всё окрест не хуже среднестатистического урагана. Иногда оно даже может использоваться как атака для крайнего случая, и тогда тот, кто её использует, в своей отваге и безумии может превзойти знаменитых берсерков.
Я удобно устраиваюсь на полу его лаборатории. Роборос хочет что-то сказать относительно моей ленивой полулежащей позы, но тут же закрывает рот. Такое положение тела, по идее, не позволит мне распылиться до точки невозврата.
Я прикрываю глаза и начинаю беззвучно шептать, сплошным текстом, как конкретные, так и абстрактные слова, позволяя им сливаться в практически бессмысленный текст. Где-то там – мои первые деньки в мире сновидений, моё первое превращение, моё первое золотое тело…
От кожи отделяется почти невидимый дымок, потом ещё и ещё. Пространство вокруг начинает светиться. Меня сотрясает дрожь, но это очень приятное чувство. Я рассеиваю себя порциями, а энергия скатывается в комки, слипается в образы. Надо мной появляется туманный силуэт огромного волка, которого разрывает пополам вдоль могучего тела, и две новообразованные головы исступленно рычат, становясь крыльями, покрытыми кожей и почками готовых развернуться перьев. Встаёт на дыбы лошадь. В радужном сиянии мечутся летучие мыши. Отблески всё интенсивнее. Меня неистово выгибает, будто пространство вздумало сделать из моего позвоночника лук. Цвета сливаются в золотой, и когда я вижу, что породила, мои зрачки сами собой расширяются от удивления.
Это она, с удлинённым каре, фиолетовой прядью в косой чёлке и в форме дримера. Корсет, наплечники, широкие штаны из парусины и глаза. Мои серые глаза. Её серые глаза, но без моего металлического блеска. Тёплые глаза, полные нежности и сострадания.
Наша с Голем мать. Я почти вижу её бейдж…
Нельзя! Пути назад нет. Я больше не пущу её в эту реальность. Она погибла, рожая нас.
Прости, плоть плоти моей. Я должна уничтожить тебя снова.
Полная метаморфоза мне сейчас не под силу, но челюсти согласно вытягиваются, а уши заостряются с этой восхитительной ноющей болью. В этот же момент золотистый образ, сосущий мою энергию, вытаскивает из кармана карту перевоплощения.
Спазм скручивает спящего где-то далеко и ничего не подозревающего носителя, когда я резким рывком встаю на уже просвечивающие ноги и одним точно выверенным движением вцепляюсь ей в горло, быстрым поворотом головы ломая послушную шею и чувствуя, как её жизнь, смирившаяся и покорённая, стекает ко мне в глотку. Естественный отбор. Выживают приспособленные.
Клац!
Всё закончилось. Волчьи челюсти захлопнулись в пустоте. Воздух всё ещё вибрирует, а витражи на окнах тоненько дрожат, словно испугались того, что увидели.
Роборос не шевелится. Еле дышит. Разноцветные глаза выпучены, как у глубоководной рыбины.
– Думаю, мы в расчёте, – я протягиваю руку и сразу же получаю тубус. Хочу попрощаться, но сейчас он едва ли ответит.
Пора вернуться к земному телу и вывести его из сонного паралича. Поэтому я вскарабкиваюсь на одну из каменных ниш, вспугивая устроившихся там белоснежных голубей с мохнатыми лапками, и отправляюсь проживать ещё один человеческий день, отстояв свою самость у существа, когда-то породившего меня.
Мне безумно жаль. Правда.
Но я для себя дороже.
========== Из «Энциклопедии абсолютного и относительного сновидения». Душесосуды ==========
Небольшой шедевр вирта, доставшийся от канувших в Лету некромантов. Представляет собой изготовляемый особым способом прозрачный плотный мешок с запаиваемым горлышком; нанесённый изнутри глиф «извлечь» позволяет собрать энергию убитого животного и предотвратить её дальнейшее рассеивание на желаемый срок. Сам сосуд помещается в ладонь, а из-за мягкости и эластичности может легко вешаться на пояс или складываться в рюкзак.
Именно благодаря душесосудам возникло понятие «соул». Соулом («душой») зовётся одна ёмкость, наполненная энергией до краёв (аналогично животному размером с собаку). Для более крупных животных используют особые душесосуды, которые можно отличить по голубоватому отливу и утолщённым по сравнению с обыкновенными стенкам.
Каждый дример получает пустые душесосуды безвозмездно от своего наставника; по завершении охоты чистильщик может либо предоставить результаты трудов руководителю, либо обменять энергию на оружие, одежду, технологию и пр.
========== Конфигурация шестьдесят шестая ==========
– Тс-с, ты что, разбудишь!
– Не мешайся!
– Шевелится… Ой!
– БУ! – выдыхаю я, и орава ребят с визгом и хохотом рассеивается по Академии.
– Хых, любители, – я сладко потягиваюсь и выползаю из своего лежбища.
Тварь Углов вынесет мне мозг, если я не принесу никакой истории. Да и мне самой любопытно, что обсуждает здешняя молодёжь.
Я закуриваю и отправляюсь на настоящую журналистскую охоту. Это крайне увлекательно: достаточно просто сделать нейтральное лицо и с ним подсесть к какой-нибудь дёрганой жертве. Собственно, всё искусство. И вопросы к месту, разумеется.
В аудитории или комнаты заходить бесполезно, там, как правило, все присутствующие заняты настолько, что кажется, будто каждый спасает как минимум сотню Вселенных. Ну их, пусть спасают.
Думаю, я найду свою историю в столовой. Как и всякое человечье заведение, оно претерпело разделение: для обычных и элиты. Дай зайду к золотым деточкам; обычно они только с виду крутые да неприступные, а в целом ещё более закомплексованные, чем другие.
Ага. Вот и то, что мне нужно.
– Здрась, – говорю я так, как здесь принято, шмякаясь напротив ничего не подозревающего парня, бездумно пожёвывающего хлебные палочки. Он вздрагивает, но пытается упаковаться в нахальство:
– Надо же, крайне креативный костюм… Погоди, а ты, часом, не Кали?
– Поразительно. Неужто я одна лазаю по вирту обнажённая и с короткой стрижкой, зачёсанной как волчьи уши? Это никогда не казалось мне верхом оригинальности, – я выдыхаю облачко дыма, покрывающее его породистые чёрные брови инеем. Сам он блондин, высокий и изящно сложенный. По таким обычно сохнут до последнего и таскаются «хвостом» в километр длиной.
Но он один. И, судя по всему, в редкостном раздрае.
– Значит, ты Кали.
– Значит, что да. А ты?
– Мидал, – он протягивает руку, – Угостить тебя, красотка?
– Сразу предупрежу: я пожру за твой счёт и свалю восвояси. Это всех касается, – объявляю я чуть громе, чтобы слышали владельцы заинтересованных взглядов, – То, что я показываю своё тело, вовсе не означает, что получить его может любой желающий. К тому же у меня маленькая грудь, всегда можно поискать получше… Так ведь, мальчики?
Они каменеют от неожиданности, но потом разражаются басовитым хохотом, и уже через минуту воспринимают меня как выставленное в витрине восковое пирожное.
Отлично. Я замаскировалась, пора за работу.
– Ты не промах, – мой собеседник пододвигает мне меню и угольный лёд.
– А ты думал?.. Так, ты точно уверен, что хочешь меня накормить? У меня аппетит Мигрирующего, особенно тут, в Академии, где пища сохраняет свой земной вкус.
– Воскресившая кетцаля достойна всяческого уважения.
– О, какая хитрая мордашка! – я касаюсь ногтем его носа и тут же забрасываю крючок, – Только отчего-то расстроенная.
– Что? Глупости!
– Вот как? Видимо, мне показалось. Так. Мне стейк рибай слабой прожарки с овощами и сицилийскими апельсинами, салат из языка с трюфельным маслом, пасту с кроликом, тушёным в кисло-сладком соусе, а на десерт, хм, дай подумать…
– Мне нужен совет.
Я поднимаю глаза с соблазнительных строчек меню:
– Красавчик, ты хочешь сделать из нас двух дураков. Дурак тот, кто даёт советы и тот, кто их слушает.
– Тогда просто дай мне рассказать и помоги найти, что я сделал не так!
– О… Вот это уже куда ни шло. На десерт я буду творожный пудинг с клубникой.
– По рукам! Я начинаю?
– Не раньше, чем уйдёт с заказом официант… Всё, давай. Удиви меня. Начни с того, кто ты сам по себе.
– А, да, конечно. В Небесной Академии я уже четыре года. Я скульптор и архитектор. В реале нет камня, подходящего для моих экспериментов, зато в вирте его завались, глыбы на любой вкус.
Ух ты. Я-то думала, он какой-нибудь модельер. Предвзятость, всё эта проклятая предвзятость.
– Ну и, тут уж никак не скроешь – я пользуюсь популярностью у девушек.
Нет. Старался сказать скромно – и, хоть убей, не вышло. Впрочем, каждый из нас гордится своими отличительными чертами, дающими хоть какое-то преимущество.
– В общем, я тут уже давно, и хочу сказать, что развлечений в Небесной Академии маловато. В основном ты творишь. Когда не творишь – тогда обдумываешь. И порой, когда мозги совсем спекаются, мы собираемся в группки и устраиваем вылазки, называя это «приключениями».
Я слушаю его, методично уничтожая салат и вспоминая собственную молодость.
– И вот вчера мы снова скомковались. Я люблю ходить с девчонками: можно произвести впечатление и всё такое, да ещё, быть может, от кого-то что-то перепадёт… Ну, ты поняла.
«Сучонок ты, сучонок…» – думаю я, но не подаю вида. В таком возрасте кровь не кровь, а кипяток.
– Думали идти втроём, и тут нашлась четвёртая, – тон голоса моего интервьюируемого тут же меняется, – Уж не помню, кажется, Дейз на этом настаивала, мол, возьмём Брин, она прикроет, если что… Такой мощной девушки я в жизни не видел. Кажется, она при желании смогла бы разрубать ребром ладони мраморные плиты. Пришла – и уставилась на меня. Сама шатенка, а глаза льдистые, как у хаски. Тут, признаться, я струхнул. С такой и заговорить-то страшно. Ещё и вылупилась… Но мы всё равно пошли искать проблемы на свои… филейные.
– Угу, – я с тигриным упорством пилю ножом стейк, который, словно умоляя о пощаде, истекает соком, достойным слёз кающегося грешника.
– Может, ты знаешь. У нас есть Опасная зона. Туда складывают разработки, способные причинить вред или даже убить. Такая система складов. Конечно, от двери нужен специальный ключ, но вот окна при желании сломать можно.
– И вы туда пошли, – подытоживаю я.
– Это всё я. Не знаю, что на меня нашло. Можно подумать, более безобидных мест не было. Всегда можно подмешать что-нибудь в колбы химиков или покрасить полотна художников в серобуромалиновый цвет… Да полно всего! Но я ведь умный – повёл Дейз, Клариссу и… Брин к складам.
– Ну-ну. Что случилось – то случилось, – мимоходом успокаиваю я Мидала, на всякий случай поглядывая на его нетронутую тарелку с болоньезе.
– Твоя правда… И я – чтоб мне провалиться в самый Дис! – нашёл наигромаднейший склад, по ту сторону которого в пыльном окне виднелось идеальное место для приключений.
Признаться, заинтересовал. Я даже перестаю жевать.
– Лучше и придумать было нельзя. Цементный пол в старых царапинах, тусклое освещение, а снаружи – даже стойка с видеонаблюдением. Ты прикинь?! Реальная техника! Это здесь-то, в вирте!.. Ну и… Брин сразу сказала, что это опасно. Остальные девчонки тоже как-то съёжились, но я воскресил блеск в их глазах, заявив, что лично я ничего не боюсь, и, более того, сам отправлюсь туда и принесу им сувенирчик. Две красавицы сразу успокоились и включили режим восхищения, и только Брин, не моргая, буравила меня своими странными глазами. И продолжала буравить, пока я возился с окном. Пришлось отвести нашу могучую в сторонку и пояснить, что назад дороги нет. «Ты видел имя владельца склада?» – только и спросила она. Ясен пень, я не видел, делать мне было больше нечего! «Кевин» – сама же ответила на свой вопрос она, видимо, ожидая от меня приступа ужаса… Что?
– Реакции ты за неё дождался – от меня, – я несколько нервно улыбаюсь, – Я хорошо знаю Кева. Думаю, мы говорим об одном и том же мальчике. Создателе кошмаров.
– Ты с ним знакома?! Ого… И как он выглядит?
– Обычный паренёк, каких много… Уж не ожидал ли ты от меня фразы, что он изрыгает огонь или что у него метка «666» на лбу?
– Ха… – Мидал нарочито небрежно подправляет волосы, – Нет, конечно нет.
– Не зависай, рассказывай, – я промакиваю губы салфеткой, ожидая десерт.
– Склад с самого начала не казался опасным. Скорее, безжизненным сверх всякой меры. Пока я сбивал замок с окна, внутри и пылинка не пошевелилась. Когда я закончил, оказалось, что Брин нашептала девочкам, чей это склад, и в итоге обе тряслись как осиновые листы. Я взглянул на эту… стоеросовую дубину, надеясь пригвоздить её к земле, не отходя от кассы. Куда там! – она стерпела. «Ладно, не парьтесь, Мидал вас с собой не потащит», – снисходительным тоном произнёс тогда я, – «Я пойду туда один, возьму что-нибудь на память и вернусь. А вы поболейте за меня как следует». «Я бы всё же туда не ходила», – ещё раз высказалась Брин, переминаясь на своих сильных ногах. Тут я не вынес: «Что, волнуешься за меня? Так пойдём вместе!». После этого она отстала, и, скрестив руки на груди, встала у окна как боец спецслужб. Маленькая победа над ней взбодрила меня как чашка эспрессо, и я вошёл в помещение…. Ещё что-то?
– После твоего упоминания эспрессо я захотела кофе.
– А меня ты слушаешь? – выученно-вежливо осведомляется он.
– Обижаешь! Я вся уши, ну, по крайней мере там, где не желудок.
– Отлично…
Пока мне несли восхитительный раф с пенкой нежной, как каракуль новорождённого ягнёнка, Мидал рассказал, как приземлился на пол и нашёл это.
– Клянусь, я думал, что это чей-то обед! Штука и по размеру, и по цвету напоминала французский хот-дог, разве что весу немного тяжелее. Лежала себе – вот я и решил, что отличный выйдет трофейчик, ведь больше на освещённом участке и взять-то было нечего, кроме клочьев пыли, которых там было превеликое множество.
– То есть ты забрал это с собой, – подытоживаю я, выковыривая трубочкой остатки кленового сиропа со дна кружки.
– Если без подробностей, то да. А потом началось как в этих идиотских фильмах про заброшенные пирамиды: пол заходил ходуном, и позади меня восстало из неподвижности нечто, тотчас пнувшее меня между лопаток. Я так и впечатался в стену! Странно, но ту штуку из рук я всё же не выпустил. Когда я обернулся, надо мной возвышалось нечто механическое, багрово-красное, с лоснящимися металлическими боками. Оно стояло как горилла, широко расставив массивные передние лапы. Как только оно могло спрятаться среди этих коробок на заднем плане?
Поскольку начался самый экшн, я немедленно принялась за хлебные палочки, представляя, что они разбухнут от кофе и желудок увенчает нечто похожее на тирамису.
– Как раз вовремя у меня отнялся язык, и я понял, что тварюга уничтожит меня, причём причины я так и не узнаю. Оно было в ярости, а в окне, из которого я спустился, было грандиозно пусто. Они бросили меня! Одного! И сбежали!! А эта махина медленно пододвигалась ко мне, видно, прикидывая, в какой позе я буду выглядеть наиболее красиво расплющенным. Не знаю, к какому выводу она пришла, но тут на неё спикировал тетерев! Представляешь?
– Ага, – в эту минуту я уже горстями пожирала услужливо принесённый официантом поп-корн.
– Это была Брин! Она целилась прямо в глаза-фары, и, несмотря на то, что в таком обличье сил разбить их у неё едва ли хватило бы, механическое чудовище невольно попятилось, ведь на его визорах появилось несколько царапин. Брин отпрянула так же быстро, как и напала, и, подлетев ко мне, хватанула за шиворот: «Бежим!» Удивительно но, но даже будучи птицей, она почти что одними своими усилиями доволокла меня до окна, и именно на подходе к выходу красная зверюга опомнилась и, разразившись грандиозным рёвом, загрохала к нам. «Брось трофей!» – Брин уже стояла на крыше, силясь меня вытащить. «Что?» – «То!» – она шустро залезла в карман моей парки и швырнула «хот-дог» обратно в недра склада. Голос твари внезапно поменял тональность, и она, скрепя поршнями, убралась восвояси. Мы с Брин некоторое время стояли в обнимку, боясь пошевелиться, но потом, опомнившись, живо принялись за заколачивание окна. «Я говорила – нечего сюда соваться!» – спустя какое-то время строго шепнула мне Брин. «Что… это… было?» – еле выдавил из себя я; мои колени всё никак не могли унять дрожь, из-за чего я постоянно ронял гвозди. «Дай сюда!» – распорядилась она, и, забив металлический стержень по шляпку с одного удара, пояснила, – «Ты забрал её оотеку». «Оо-что?» – переспросил я. «Оотеку, придурок». Позже я посмотрел, что оотека это…
– …кладка тараканов, особый мешочек с яйцами, – не даю поделиться информацией я.
– Да, точно… А потом…
Замолкает. Нельзя этого допустить.
– Рожай давай, не юли.
– Мы убрались оттуда так быстро, как смогли, и укрылись в парке, среди деревьев. «Ты… спасла мне жизнь» – только тогда и понял я, – «Они… убежали, а ты…» – «Надо было, чтобы эта тварь откусила тебе что-нибудь, чтобы больше дурить не тянуло!» – более чем воинственно отозвалась она, но поздно. Я преисполнился такой благодарности, что даже бей она тогда меня – это не смогло бы остановить того, чего я захотел. Я притянул её к себе и едва коснулся губ, как она… оттолкнула меня, и, выкрикнув «Дурак!», тут же убежала! Убежала, понимаешь?!
– Понимаю, – я изо всех сил стараюсь замаскировать назревающий «лайк» истории под самую обыкновенную сытую отрыжку. Поворот сюжета действительно порадовал.
– И вот скажи теперь, что я не так сделал?! Да, я и правда сплоховал, но, чёрт, я был так признателен, что и сам не понимал, почему она вдруг показалась мне такой привлекательной, что я захотел… О, я много чего захотел, прямо там, прямо в тот мо…
– Тише, нас слушают.
– Вам больше заняться нечем?! – тут же рявкает Мидал, и остальные завсегдатаи сразу делают нейтральные лица, отворачиваясь.
– Эффективно, – не могу не признать я, – Видимо, ты от меня чего-то ждёшь?
– Что я сделал не так? – почти что по-щенячьи скулит он, принимаясь ломать руки, – Я не могу с ней поговорить, потому что мне кажется, что она теперь вовсе не захочет иметь со мной дела, и…
– Чел, расслабься. Всё гораздо проще, – после сытного обеда я закуриваю вполне заслуженную глясару, – Девушка просто ни разу не целовалась. И она души в тебе не чает.
– Что, прав… Правда? – он даже расправляет плечи.
– Ну или я физик-ядерщик, – усмехаюсь я, вставая, – Спасибо за еду. Думаю, вам нужно поговорить. Прояви терпение и такт. У вас может что-то получиться. А теперь прощай.
Я ухожу быстро. Не хочу слышать его «спасибо». Так будет лучше, ведь, по сути, в нём был растоптан опытный и всезнающий альфа-самец. Не хочу быть его могильной плитой на этом поприще. А история интересная, не могу не признать.
На пути к грифоновым стойлам меня внезапно хватают сильные ручищи.
– А. Вероятно, ты и есть Брин, – ничуть не пугаюсь я, глядя на мощную девушку перед собой.
– Кали, простите, я слышала ваш с Мидалом разговор, я… Извините его! Я благодарю Вас за то, что побеседовали с ним.
– Можно на «ты». И не за что, я просто оказалась в нужном месте в нужное время, – повожу плечами я. Брин настоящая деревенская громила, по виду способная завалить лошадь или построить военное укрепление из столетних дубов. У неё и правда восхитительный цвет глаз, а по носу рассыпаны яркие веснушки.
– Но я прошу ответить и мне. Что если он… подойдёт и вспомнит… – она ужасно мило краснеет, и изнутри я просто умираю от умиления.
– А чего бы тебе хотелось? Обнять его, получить ещё один поцелуй, доверить своё тело? Дерзай, ты сама себе хозяйка.
– Да! Тысячу раз «да»! – она переходит на монолог-скороговорку, – Но он такой придурок, совершенно восхитительный, хронический придурок!
– Ох как всё непросто, – я успокоительно хлопаю её по плечу, – Кто-то ведь должен любить хронических придурков, верно?
Она смеётся, заходится от смеха, и, успокоившись, снова останавливает меня:
– Постой! Я хочу подарить тебе кое-что в знак признательности. Это не фонтан что такое, но я фибернетик… – Брин расстёгивает сумочку на поясе и достаёт оттуда легчайший полупрозрачный шарфик, – Он моделирует объятья. Если владельцу грустно или одиноко, шарф создаёт иллюзию обнимающего человека. Осталось выбрать цвет.
– Хочу, чтобы он был как твои глаза. На память, – не раздумывая, отвечаю я.
– О… Что ж, можно и так, – она пробегается по изделию пальцами, и тот из белого становится льдисто-голубым, – Отныне от твой.
Я повязываю подарок на шею. Ткань лёгкая, гладкая, как шкурка тюленя, и очень, очень приятная на ощупь.
– Огромное спасибо. Удачи тебе, Брин. Надеюсь, у вас всё получится.
Она обнимает меня на прощание, и тут я кое-что замечаю:
– Похоже, у тебя не осталось времени на репетицию.
Она оглядывается и замирает, и, пока Мидал осторожно приближается к ней, я тихонько сваливаю.
Орешку вдоволь накормили, и она везёт меня вниз с явственным чувством неизъяснимого грифоньего превосходства. Я думаю о новой истории и её героях, вероятно, даже слегка шипперю их, шипперю прямо там, в саду, в сетчатой тени раскидистых деревьев – и шарф обнимает меня, расслабляя напряжённый от полёта живот. Я втягиваю носом воздух. Удивляюсь.
– Эй, ты чувствуешь это? – я легонько шевелю ухо грифона кончиком пальца, но моё транспортное средство не отвечает.
Однако я явственно ощущаю. Даже здесь, на такой изрядной высоте пахнет такой долгожданной весной.
Воскрешающей весной.
========== Конфигурация шестьдесят седьмая ==========
Сегодня мне просто влом что-либо делать.
Я просто выворачиваю себя до оволчения, и, повертевшись на месте, плюхаюсь под деревом животом вверх.
Вы только посмотрите. Разрастается, как раковая опухоль без кислорода, с тем же отчаянным желанием существовать. Ствол уже едва можно обхватить руками.
Я лежу, расслабив задние лапы и сложив передние на груди, и лишь изредка подёргиваю хвостом в такт своим мыслям, вязким и тягучим, словно фруктовая тянучка.
Моё небо розоватое, как перед рассветом, а по краям, у самого горизонта, едва заметно мерцают, словно крупинки сахарной пудры, мои личные звёзды.
Я смотрю, как диковинно закручивается ветка прямо над моей головой. Там будет цветок, белый и восковидный, как у магнолии. Мы с Голем были правы. Это – магнолия, хоть и несколько авторская.
– А, вот ты где.
– Изволь не тыкаться в мою морду, – полулениво произношу я, когда демонические чёрные очи нависают над моей переносицей, – Если ты за рассказом, то я не в настроении. Умахалась, знаешь ли.
– Лечь можно? – внезапно спрашивает он.
– А. Милости просим.
Он копирует мою позу, тоже поворачиваясь сводом рёбер к небу. Кто бы мог подумать, что с его худобой незрелого стручка фасоли он в принципе может лежать на спине. Мир полон открытий.
Но факт остаётся фактом: Тварь Углов разместилась со всеми удобствами.
– Пока я шёл сюда, я уже какой раз заметил пенёк, – говорит он после нескольких секунд блаженного молчания, в котором я бы охотно осталась. Но от его фразы у меня непроизвольно морщится нос, и тут уже не отвертеться.
– Когда у меня есть желание, я точу об него когти.
– Это что-то важное?
– Было. Когда-то. Как по мне, это в категории «давно», – для разнообразия я приказываю паре звёзд изменить цвет на бутылочно-зелёный.
– Это тоже была любовь. И страдания.
Я закрываю глаза. В меня вцепляется череда смутных воспоминаний, словно и не моих, а чьих-то ещё. Будто я листаю чужой фотоальбом, разбирая пожелания на полях, написанные неразборчивым, блёклым от прошедшего времени почерком.
– Это был момент моего рождения, – собственный голос звучит глухо, словно доносится из-под земли. Голос археолога, залезшего в раскоп в надежде отыскать мастодонта посреди доисторической окаменелой грязи.
– А Голем?
– Голем появилась позже. Хотя… Она в какой-то мере старше… Нет, после.
– Ничего не понятно. Кажется, я запутался.
Его требование на грани просьбы переводится как демоническая вежливость, так что я не вижу смысла и дальше отмалчиваться.
– Спрашивай.
– Какое твоё первое воспоминание? – удивительно, но мне ни разу не приходилось слышать у него такой интонации.
На дереве с хлопком распускается цветок. Я чувствую, как язык с неохотой начинает ворочаться в клети зубов:
– Боль.
Причиной моего появления на свет была боль.
***
Если подумать, я – одна из немногих счастливчиков, которые помнят момент своего рождения.
Но я дитя насилия, поэтому моя память переходит в категорию удовольствий крайне сомнительных.
Моей милой, тихой, доверчивой матери – той субстанции, из которой я появилась на свет – жизнь внезапно нанесла три метких удара в морду, для вкуса ещё и поменяв один раз измочаливающие саму сущность колени.
Я уже начала ворочаться в ней, когда…
– Помогите мне!
Держись, ты отлично держишься!
– Пожалуйста, я устала!
Такова жизнь.
– Я люблю тебя…
И что?
– Лучше бы я умерла, чем так жить!
Скажи спасибо, что вообще появилась на свет.
И однажды просто… Я появилась.
Родилась из кровавого пузыря, покрытая едкой слизью, словно какое-то уродство.
Объяснять, что да как, мне никто не собирался.
И вот бестолковое тело встало среди клочковатого тумана и неявно просвечивающих сквозь него руин.
Сознание моего носителя претерпело коллапс, потеряв веру, надежду, любовь и доверие.
Меня выблевали. Исторгли наружу как удушенного, перепачканного грязью кролика, кашляющего от дыма и вынужденного сразу же пуститься вскачь от невидимой опасности.
Я была брошена жить любой ценой.
Ибо смерть тут уже побывала.
Увы, с моей замедленной реакцией и некоторым удивлением в тот момент я недвижимо стояла посреди ошмётков своей утробы и своей родительницы. Чувствовала ли я что-то? Грусть? Благодарность? Нисходил ли на меня экстаз просветления?
– Дерьмо, – помнится, пробормотала я, и, сев на колени, ногтями принялась рыть яму для того, чтобы хоть куда-нибудь спрятать раскиданный по округе суповой набор.
Потом, умываясь, словно кошка, я смыла с себя следы рождения. У меня оказалось изящное тело. Такое крепкое и чувствительное одновременно.
Неужели я, та, другая я, стеснялась этого чуда? Да будь я трижды проклята, если ещё хоть раз позволю спрятать всё это в нелепые тряпки – решила я тогда.
А утром я встала у руля. Впереди было много дел.
– Представляешь, у него есть девушка!
О, в самом деле? Удачи ей с этим бесхребетным чмом.
– За что нам это?
Кого ты спрашиваешь?
– Как будем стричься?
Отрежьте все эти занавески, я хочу видеть мир во всей его красоте и уродстве. И знаете что? Пусть всё, что останется, будет окрашено в чёрный.
Я разрисовывала свои знамёна, выводила на них новые лозунги.
Время принять себя.
Время перестать прятаться.
Время не любить никого кроме себя.
Время себя.
Ничто не встанет между мной и мной.
Просчёт стал заметен через пару дней, к моему полному недоразумению.
–Ты изменилась.
– Ты что же, ничего не чувствуешь?
– Почему ты молчишь?
– Теперь от тебя и слезинки не дождёшься…
Я не понимала. Не понимала! Я ела, спала, занималась обычными делами, шутила и улыбалась – и это не то? Да как же…
Я сделала этого носителя сильным! Таким, каким надо, чтобы жить! Лучше, чем было, во сто крат лучше!
И…
Люди! Им не хватало страдания. Будто мало его было – они хотели ещё и ещё. Их вечная ненасытность готова была вот-вот вытеснить меня из зоны комфорта – и я решилась.
Я раскопала крохотный могильный холмик, выживший на окраине моего разрушенного святилища как какое-то дикое увечье. Хоть бы не было слишком поздно, шептало что-то во мне.
Мне была нужна отпавшая от меня часть. Живая. Чтобы бросить её в ненасытную пасть общества. И носителю она была нужна: нас начало тошнить от съедаемой пищи. Сопли и слюни в нашей бабьей природе, но я совершенно не знала, где у меня включается эта функция.
Бурое месиво шло комками, и я бросила все силы на то, чтобы его размешать. Даже носитель покрылся мурашками. Я изгоняла смерть. По капле. Заклинала принять форму и едва не потеряла сознание от усталости, когда оно наконец шевельнулось.
Плоть. Земля и глина. Ни пола, ни лица.
Голем.
Ух ты. Она получила имя раньше меня.
Живая. Отпрыгнула от меня с ловкостью лани и испуганно пригнулась к земле, стоя на четвереньках.
Мой шаг к ней магическим образом равнялся её шагу от меня.
– Я не причиню вреда.
Молчание. Неявный ментальный шум. У неё даже рта не было. Безликий ребёнок. Безнадёжна и одновременно полна возможностей, словно хрупкое семечко одуванчика. Зато кудрявая. Как проклятое воспоминание о том, кого любил наш носитель.
– Я ухожу, – предупредила я, и спустя какое-то время заметила, что она трусит следом.
Вечером как по заказу разыгралась буря.
Носитель искал выход из своего отчаяния, и, не найдя его, принялся молотить кулаками по чему ни попадя.
Сигналы тревоги расцветили моё лицо. Я не могла управиться. Никак! Не с этим! Она не слушалась. Ей было больно изнутри – и она решила калечить себя снаружи, а я не умела плакать, не…
Тонкая рука мягко отвела меня от пульта управления, а потом Голем уютно свернулась в рубке.
Да уж, подумалось мне, пока я собиралась выпихнуть её оттуда, но вдруг носитель послушно опустился на колени. Посмотрел на дрожащие руки. На костяшки пальцев, наливающиеся ссадинами и синяками, и вдруг… начал плакать.
Во мне вылупилось то самое чувство, когда голова тяжелеет, но ком в груди стремительно расходится.
Я долго и витиевато материлась, и вдруг поняла, что к моей ладони что-то прикасается.
В воздухе около меня повисла глясара. Кусочек угольного льда, чтобы её зажечь. И листок бумаги.
А.
Что-то смутное шевельнулось в памяти. Стилизованный фаэтон – печать дримеров.
Наша с Голем мать была одной из них.
Нас хотело видеть начальство.
Глясара оказалась слишком хороша на вкус, и, поскольку разрешилась проблема с носителем, мне даже не хотелось грубить.
Наступило время знакомиться.
Поэтому я хлопнула ладонью по бедру, подозвав мой безликий компонент, и, встав в совершенно бессмысленную позу с налётом героизма и величия, предъявила пространству вокруг меня знак хранителей снов.
После того вечера открывшийся портал удивил меня не более чем банка консервированных ананасов на полке супермаркета.
Так что я просто пошла – и Голем тоже.
========== Из «Энциклопедии абсолютного и относительного сновидения». Имя ==========
В вирте собственное имя носителя превращается в достояние его дримера. Наряду с идеей Стремления, имя ценится, причиной чего является правило «вещь названная есть вещь прирученная». Произношение полного имени кого бы то ни было вызывает кратковременный паралич, что может с успехом использоваться недругом для проведения успешной атаки, поэтому настоящее, данное биологическому телу имя обычно держится в секрете, а в ход идут его производные и всевозможные псевдонимы.
По достижении определённых успехов (или возраста) к любому имени может быть добавлена приписка, в отличие от фамилии уникальная, содержащая информацию о некоем качестве, умении, или совершении выходящего из ряда вон поступка, в том числе и подвига. Также может отражать принадлежность к группе; меняется редко, разве что становится длиннее, если требуется что-то прибавить. Произносится владельцем только в случае принесения клятвы; знающие полное имя друзья и знакомые также не употребляют его без веской причины.
========== Конфигурация шестьдесят восьмая ==========
Итак, начальство хотело меня видеть.
Точнее – нас.
Я опустила глаза на осторожно трусящую рядом Голем. Она что, из принципа не ходит на двух ногах? А, пусть делает как хочет, подумалось мне, всё же мне она не диктует, как себя вести.
Минутку…
– Что это у тебя? – спросила я. Мы находились посреди межпространственного туннеля и нас ждали – ну да переживут, вопрос казался мне важным.
Она отшатнулась назад, когда я присела рядом, и приняла позу суслика, выслеживающего опасность на родном пригорке. А она точно плоть плоти моей?
Костяшки её пальцев рук посинели и кое-где кровоточили.
– Больно? Дай посмотреть.
Она неловко протянула мне свою тонкую, словно птичью, лапку.
– Больно? – озадаченно переспросила я и впервые услышала её звенящий ответ:
«Нет!»
– Так ты говоришь?.. Хм, ладно. Где тебя так угораз…
И тут до меня дошло. Наш носитель покалечил себя подобным образом. И вот результат. Голем копирует повреждения. Вот это открытие. На мне же, сколько себя помнила, не бывало ни царапинки, как бы там не упражнялся наш мешок с костями.
– О как… Занятно, – я встала и продолжила путь. Ещё пару раз переводила глаза на свой пик творчества, но, судя по всему, Голем и правда не было больно.
Забирает физическую боль, а это значит, и моральную тоже?
Поздно размышлять. Мы были на месте.
Полигон. Впереди – развалины амфитеатра. Зал заседания Старейшин. Нам оказали честь присутствовать, хоть меня и скрутило от смутного предчувствия, что не всё пройдёт так гладно, как хотелось бы.
У входа на сочной травке нежились ездовые животные. Белые виртовые львы, похожие на увесистые плюшевые игрушки, и волки-крестовники Молчаливых – ранга мастеров, хранящих самые заветные и нередко опасные знания людской части мира сновидений.
Звери были холёные и очень спокойные, поэтому не было ничего удивительного, что они не обратили особого внимания даже на парочку аберраций вроде нас. Мы прошли в амфитеатр безо всяких проблем.
Зато там мы произвели впечатление, и, хоть публики было и немного, вздох ужаса окупил все старания трудного пути. Про трудный путь я шучу, конечно, но вот на их лицах слова «это серьёзно» были написаны едва ли не неоном такой яркости, что Никола Тесла мог бы лишь бессильно кусать костяшки пальцев.
– Всем доброго времени суток, – я обвела глазами ряды белого камня, – И тебе, Юнон.
Кажется, он был удивлён больше всех. Неудивительно, он знал нашу мать, когда она была ещё ребёнком.
– Холли… Холли, что ты… Что ты с собой сделала?
– Холли больше нет, – сказала я, решив, что лучше обойтись без переходов и деликатности, изложив ситуацию прямо и понятно, – Я родилась из её плоти и крови. А из остатков сделала её, – я указала на Голем, которая по-буддийски спокойно наблюдала за невесть откуда взявшейся здесь бабочкой.
– Но… как же…
– Всё в порядке. Носитель жив. Мы следим.
– Это неправильно, – взял слово один из Старейшин. Его мантия, похожая на струящееся по плечам жидкое олово, очаровывало взгляд, – Вы должны снова слиться.
Голем тут же уставилась на меня своим пустым лицевым диском. Видимо, возможность такого варианта развития событий пришла ей в голову впервые.
– Нет. Так не выжить, – сразу же взяла на себя функцию губозакаточной машинки я.
– Вы должны!
– Мы никому ничего не должны, – я лишь покачала головой на этот бестолковый призыв.
– Холли Уитни, решением Совета мы приказываем тебе принять исходную форму! – зарычал на нас старец с густейшими бровями, но, увы, только обрызгал свои одежды слюной.
– Что? Вещь названная есть вещь прирученная? – почти игриво переспросила я, пока испуганная его криком Голем тихонечко выглянула уже из-за моей ноги, – Но вы ошиблись. Наша мать придумала это имя. Точней, она придумала – а вы исковеркали ещё больше положенного. Она хотела зваться Кали. Значит, теперь это и будет моё имя. А мою сестру зовут Голем. Ни я, ни она больше не вернёмся в организацию. Охота закончена. Ранги закончены. Теперь мы сами по себе… Прости, Юнон. В случившемся нет твоей вины.
Бывший наставник нашей матери растерянно переводил взгляд то на меня, то на мою реплику. Он выглядел – да и сейчас выглядит – как подросток лет тринадцати, в одежде монашка, с зеркальной лысиной, над которой так любят хихикать его подопечные. Я знала, что он хороший. Тёплое чувство привязанности и благодарности вот уже который год жило где-то у нашей грудной клетки.
Но он смотрел на меня… слишком внимательно. Не разглядывал меня, а прямо глаза в глаза. Однако выплюнутый сигнал тревоги принадлежал вовсе не ему.
– Мононоке! Выстроить защиту!!
Против меня мгновенно ощетинился целый музей легендарного оружия. Молчаливые прицелились шарами плазмы и душестрелами, сотканными из их собственной энергии. Мы с Голем менее чем за секунду оказались в окружении недоброжелателей, готовых в любой момент отрезать от нас части, более всего необходимые для жизни.
Мононоке? Бред! Нужно это уладить. Я не поднимала рук и старалась сохранять спокойствие.
Значит, они полагали, что я мононоке.
«Разгневанный дух» – вот как это переводится. Я слышала об этом…
Между дримером и его Стремлением существует очень нежная, можно сказать, даже интимная связь в высшем смысле этого слова. Стремления с возрастом, однако, могут меняться, ведь детская любовь гибкая и безбрежная, словно океан. Позднее, когда Стремление по какой-либо причине исчезает, дример может испытывать фрустрацию и боль. Особо чувствительные утверждают, что в такие моменты от них просто ускользает смысл жизни. Но некоторые вместо скорби и залечивания ран стремятся углубить свою боль. Испытывают ненависть и злость от потери. Превращаются в мононоке, существ столь же сильных, сколь и непредсказуемых в своей фонтанирующей ярости.
– Я не хочу сражаться. Позвольте мне уйти, – попросила я, почувствовав какое-то мутное шевеление в груди, абсолютно мне не понравившееся.
– Вам нужно вернуться в исходную форму.
Я перевела глаза на Юнона в поисках поддержки.
– Пожалуйста, – почти что моляще произнёс он.
– Нет.
Сгустившийся над амфитеатром воздух дал мне понять, что мне не собирались прощать неповиновение.
Один из них стремглав совершил пару магических пассов – и одним движением перерезал мою связь с носителем.
Это была не игра. Не тренировка. Не в их силах было меня заставить – но в их власти было меня убить.
Если я, будучи оторванной, не отыщу дорогу назад, мы с Голем перестанем существовать, и наши образы растерзает вирт. Что приключится с носителем, оставленным в настолько сложный период жизни, мне и подумать было страшно. Не сейчас, не в такой депрессии!
Что ж. Раз уж я мононоке, ни к чему их разочаровывать.
– Не надо было этого делать, – почти снисходительно пробормотала я, с неизбежностью молнии настигнув горе-акушера и вцепившись видоизменившимися волчьими зубами в его руку. Поскольку связи с носителем теперь не было, я моментально начала поглощать энергию из него.
«Стоять, не то я его покалечу!» – сразу же дала понять я, сжав добычу до хруста, стоило им попытаться приблизиться.
«Я хочу домой! Очень страшно, хочу домой!» – повисла в эфире ментальная просьба Голем, – «Дайте нам уйти!»
– Мастер Осакарей…
– Опустите оружие! – мой рукастый захрипел от боли, но я знала, что он не отпустит нас просто так. Обязательно совершит финт… Но и я не обещала освободить его руку без финта!
По моим напрягшимся мышцам спины и шеи он не сразу понял, что происходит, и в следующую же секунду я перебросила его через себя, предоставляя членам Совета честь принять подачу. И выскользнула из окружения.
Поначалу мне показалось, что я волнуюсь за Голем, но мне именно показалось, ибо она прошла прямо сквозь преследователей, словно нейтрино через земной шар. Видимо, она всё же плоть плоти моей и что-то умеет, решила я тогда.
– Поймать! Уничтожить!! – сотрясалась в мой адрес окровавленная, но настроенная крайне решительно рука.
Я предприняла попытку превратиться в животное – изаметила на груди блокирующий глиф. Класс. Успели, значит. Рядом на задние конечности вскочила Голем и изменила своё тело на мужское, притом повышенной мускулистости.
– Так держать, детка, – я ощерилась и снабдила когти режущей кромкой.
Выглядели мы настолько нелепо и настолько неподготовленно к обороне, что доблестные строи наших уничтожителей смяли атаку, подозревая подвох.
Как ни странно, к моему вящему изумлению, подвох действительно обнаружился.
– Отпустите их, – с трибун позади меня спрыгнула фигура в тяжеленных ботинках с толстой платформой, – Вы окружены, ни с места!
К нам с Голем подбежал довольно матёрый, хоть и молодой тигропламень. Над его хребтом вился жаркий дымок, готовый превратиться в огонь в любую секунду.
– Вы не посмеете… Да кто ты такой?! Юнон, твои дримеры окружили нас! Они должны быть лишены своих значков и рангов!
Позади Совета я чётко различила не менее сотни юношей и девушек, стоящих на изготовке.
– Что, хотела повеселиться без меня?
– Верста ты бесстыжая, – с облегчением узнала я парня с синей прядью у виска.
– Они защищают товарища, – в то же время ответил на гневную реплику Юнон.
– Не им решать, кого мы казним, а кого нет!
– Мы – часть системы, – мой старый друг вышел вперёд, – И пока мы вежливо просим. Наша коллега приняла решение жить в таком виде. Она имеет право уйти. Если вы не позволите, мы, самые опытные дримеры вирта, сложим свои полномочия, и тогда не мы, а вы будете поднимать свои августейшие задницы и шнырять по человечьим кошмарам вместо нас.
Я улыбнулась. Иногда Дирк становился просто императором цветистой мысли.
Из стана в мантиях исходил только бессильный скрежет зубов. Потеря такого количества воинов не сулила бы ничего хорошего. Рук итак не хватало, многие работали на пределе сил и возможностей.
– Так вы согласны? – Дирк погладил своего подбежавшего питомца. Тигропламень утробно заворчал, оглядывая амфитеатр.
– Мы согласны.
– Зашибись. Проглот, фу. Хороший мальчик. Ребят, они сказали «да», валим по казармам!.. Как теперь твоё имя? – он обернулся ко мне.
– Кали, – я втянула когти и пригладила волосы, чтобы успокоиться. Голем последовала моему примеру и пошла обнюхиваться с Проглотом.
– Забавно, – Дирк усмехнулся, когда мы вышли из амфитеатра, – А тебе идёт… И новый облик ничего. Теперь принципиально никакой одежды?
– Никому не принадлежу, – пояснила я, стирая с ключицы блокирующий превращения глиф, – Спасибо что помог… Хотя я и не просила.
Он широко улыбнулся нашей старой шутке:
– Не удержался от любопытства глянуть, что ты учудила на этот раз.
– Обычно проблемы исходят от тебя, – почти нежно напоминнила я, – Кстати, насчёт сегодняшнего…
– А. Да ничего они со мной не сделают, – лучший друг небрежно пожал широкими плечами, – Это ты у нас решила стать мононоке… Неужели было настолько больно?
– Я проснулась среди ошмётков себя прошлой… её ошмётков… – я толком не знала, как назвать пережитое, – А потом слепила Голем.
– Да, тоже надо познакомиться, – Дирк обернулся к трусящему на четвереньках изделию, – Симпатичная малышка. Пс, безликая, тебе бы острые лисьи ушки!
Голем заурчала и практически сразу же отрастила здоровенные, как у фенека, локаторы, с того самого момента приросшие к ней намертво. Дирк довольно захохотал, погладив её по голове. Снова обратился ко мне:
– Что будешь делать дальше?
– Наша мать… – я примерилась к тому, как это звучит, – Перед распадом начала что-то возводить. По крайней мере, в зоне нашего общения с телом есть какие-то руины.
– Я не удивлён. Если бы Холли не стала дримером, у неё были бы все шансы занять нишу полноценного имажинёра… – Дирк недоумённо моргнул, снова переводя взгляд на меня, – Она ведь, по сути, не умерла?
– Теперь она – это мы. Навсегда. Иначе не справиться, – я дала горькую пилюлю сразу же, – Нашему телу нужны две личности.
– Я понял. Я уважаю её.. твой… ваш выбор. Но без вас в стане дримеров будет скучно.
– Никто не мешает заходить в гости. Кстати, с меня целое ведро мут-дью для тебя и ребят.
– Это крайне соблазнительное предложение, но пока тебе нужно отыскать связь с носителем. Сейчас ты выпадешь из времени и может показаться, что пройдёт несколько суток. И ты будешь вынуждена охотиться, оставшись без источника энергии. Но у меня есть кое-что для тебя, – он достал из внутреннего кармана наполненный душесосуд, – Это был древесный шакал. Спикировал на меня безо всякой причины, так что, вероятно, он немного бешеный.
– Мне сгодится, – улыбнулась я, – Огромное спасибо!
– Жаль, что в такие дороги провожать запрещено. Но я знаю, что ты справишься. К тому же, ты не одна, – он кивнул в сторону Голем, затеявшую игру в салочки с Проглотом. Лично мне тогла казалось, что этот ювенильный недоделок больше способен навлечь проблемы, но всё равно кивнула в ответ, хоть и с некоторым скепсисом на лице.
– Ещё увидимся, – он протянул руку и пожал мою от всего сердца. Благодаря ему я поняла, что обожаю мужчин, обращающихся со мной на равных. Обожаю Дирка, ведь, несмотря на постоянное соперничество, мы знакомы с раннего детства.
– Если увижу – скажу, что узнала, – напомнила ему я.
– Если узнаю – скажу, что видел, – по ритуалу отозвался он. То были отголоски нашей давней мечты встретиться в реале, но с годами вероятность такого развития событий продолжала таять.Так что эти слова стали не более чем дружеским прощанием.
Напоследок я почесала лобастую голову Проглота. Этот тигропламень был нашей совместной находкой, бывшей когда-то крошечным, умирающим от голода котёнком, мать которого убили старшие дримеры. Я многое помнила… Но неужели всё это были мои воспоминания?
Я не знала, но помахала Дирку на прощание как старому приятелю. Втянула носом воздух и навстрила уши:
– Я слушаю тебя, Юнон.
Он был один и не представлял опасности. Тоже захотел попрощаться.
– Твоё будущее туманно, – сказал он тогда мне, – Однажды злость и ярость могут поглотить тебя без остатка.
– А могут и не поглотить, – резонно заметила я. Подбежавшая Голем прижалась к моей ноге.
– Я… – он нервничал, шерстя ногтями верёвку на поясе.
– Не извиняйся. Ты ни в чём не виноват. Я не сержусь за нападение.
– Вот, – он заметно успокился и протянул мне амулет на вощёной нити, – Ты помнишь, что это?
– Меркаба, – легко отвечаю я, – Моя… нет, её.
– Теперь твоя. Холли вернула мне её перед… своим исчезновением. Пусть все миры, открываемые ею, теперь будут твоими. И, как мононоке, ты вольна менять обличья. Но ты будешь должна постоянно осваивать что-то новое. Учись – и твоё тело никогда не закостенеет.
– Вероятно, это «прощай», – проговорила я, забрав резной подарок из его рук.
– Ты всё ещё можешь восстановить облик.
– Я не вернусь.
Он промолчал, но всё равно в итоге выдохнул:
– Удачи… Кали.
Его уход пах жимолостью и меланхолией, а дорога впереди – свободой. Я направлялась в дикие земли.
Моё тело стало волком, и тело Голем тоже – бледным, словно пещерный аксолотль. Я направила нос на север и перешла на лёгкий бег. Меркаба болталась в пасти, словно падшая звезда.
========== Конфигурация шестьдесят девятая ==========
Кенгуровый кролик был мертвее мёртвого.
И в этом была повинна я.
Я потеряла всякий счёт времени, пока мы с Голем искали путь к нашему носителю. Кажется, душесосуд с эссенцией древесного шакала, подаренный Дирком, закончился целую вечность назад.
А этот длинноногий дурачок выпрыгнул перед самым моим носом – и волчья сущность просто… среагировала.
Хруп!
Я его выплюнула, но было уже поздно. Он подёргался и замер.
Я подняла глаза с тушки на Голем. Она тоже озадаченно глядела на неожиданную добычу (если слово «глядела» вообще когда-либо было применимо к существу с лицевым диском гладким, как обточенный морем голыш).
– Что ж. Раз я накосячила, будет справедливо перелить его жизнь в наши.
Моя реплика нервно переминалась с лапы на лапу, пока я ела. Мясо по вкусу напоминало дыню; впрочем, хорошо, что так, бывает, что дримеров глючит на вкусы гораздо жёстче. Анамнетическое мясо никогда не будет на вкус как земное – разве что до момента, когда попадёшь сюда после смерти. Однако концепция попадания куда-либо после кончины и тогда казалось мне крайне сомнительной, поэтому я просто зарывала морду в мясо и жадно хрустела, чувствуя прилив столь необходимых сил.
Прости, чувак. Я не хотела. Это просто инстинкт. Я хочу жить, как хотел и ты. Думаю, мы друг друга поняли. Жизнь ведь стала невыносимой стервой не вчера, как ни крути…
– На, – я разорвала тушку пополам и отдала Голем сочные ноги, в свою очередь глодая передние лапы и почти неприступную голову. Сестра пару секунд медлила, но потом вытянула вперёд шею, волоски на которой начали шевелиться. В эту шерстяную сеть она и забрала свою долю, впившись в мясо и начав тянуть энергию словно сотней соломинок одновременно.
Я смотрела на неё, завороженно открыв рот. Плоть плоти моей – и такое выделывает…
От удивления сожаление отступило и вскоре просто исчезло. Нам было пора двигаться дальше.
Я не знала территории, по которой иду. Меня звал смутный запах собственной связи с носителем – и больше я не видела ничего.
Нам пришлось убегать всего два раза: один раз прячась от Мигрирующих, второй – чтобы не попасться на глаза религионерам.
Местная фауна не проявляла к нам никакого интереса. Мне, правда, отчего-то казалось, что теперь популяция кенгуровых кроликов станет держаться от нас подальше.
Запах привёл нас на плато, которое я про себя немедленно назвала Ржавым. Оно было изрыто кратерами и исчерчено трещинами, из которых вырывался горячий пар. Эта земля была мертва, как поверхность Меркурия. Идти приходилось быстро и при этом осторожно, ведь почва была раскалена и обжигала подушечки лап. Без защиты нашего носителя мы стали много чувствительнее к окружающей среде. Голем раза три конвульсивно подпрыгнула, словно молодая газель.
– Осторожно, – нехотя предупредила я, и она тут же намертво прилипла ко мне, прижавшись боком так, что я едва не упала. Хотелось сказать «Ещё на шею сесть осталось», но я волновалась, как бы она не восприняла это буквально. Лучше не рисковать…
Посреди этой нагретой сковороды нас ждала связь с носителем. Увидев, где она расположилась, я, помнится, долго и витиевато материлась. Выглядело это забавно, ведь я приняла человеческий облик и в перерывах между проклятьями пританцовывала, чтобы не спалить стопы.
Нить сверкала в заоблачной дали, едва видимая с земли.
– Умеешь превращаться в птицу? – обратилась я к Голем. Она растерянно указала на себя, и, мягко подпрыгнув, стала белой голубкой.
– Не пойдёт, – качаю головой я, – А впрочем, забей.
Я обернулась соколом и схватила сестру когтями. Она покорно замерла, пока я неслась вверх, влекомая потоками тёплого воздуха. Ближе, ближе, ещё немного, и…
Порыв могучего ветра едва не вывернул мне крылья. Чтобы не погибнуть, я выполнила лихой кульбит и едва успела сделать поворот перед самой землёй.
Проклятье! Я не должна была забывать об этом! Люди никогда не летали как птицы, и нужно долго учиться, прежде чем управлять верховыми потоками воздуха. Я не умела и едва ли могла освои столь сложный навык в ближайшее время – а говорить о «прямо сейчас» и вовсе не приходилось.
Я была так поглощена своей фрустрацией, что не сразу заметила, что Голем трясла меня за плечо.
– Что?
«Большое!»
– Большое? – переспросила я, и прямо вслед за этим мой живот скрутило от страха.
Ведь под нашими ногами явственно послышался вздох. Что-то утомлённо шевелилось под горячей коркой плато.
Но что это? И почему его не было слышно до сих пор? Мы не могли не услышать такие могучие лёгкие – земля в трещинах, а кругом нет ни единого существа, способного заглушить… это, чем бы оно ни было.
– Голем, я хочу, чтобы ты внимательно меня выслушала, – я старательно вложила в интонацию как можно больше серьёзности, – Мы – дети одной матери. Мы должны понять, что за существо сейчас свистит через нос под нашими ногами и что, чёрт возьми, нам со всем этим делать! Ты поняла?
Она замерла, потом резко развернулась, задрав голову наверх, словно крыса в лордозе. Да ладно, она реально собиралась остаться в этой позе?.. Ну вот…
От нечего делать я проследила направление её взгляда. Ничего определённого, но небу бежали тучи.
– Чего ты туда пялишься? – он неизвестности я очень быстро забыла обо всякой вежливости.
«Дождик!» – донёсся до меня восторженный ответ, похожий на бессмысленное виляние задом у собаки с купированным хвостом. Восторг. Просто восторг. Я знала, что при её создании плоть перемешалась с землёй, но в тот момент почти вынуждена была признать, что моя теория о том, что у её в голове грязь вместо мозгов вот-вот получит реальное подтверждение. Какая боль…
Погодите.
Какая-то старая, ни разу до сего момента не использованная информация запросилась наружу.
Здесь адски жарко, вот-вот пойдёт дождь, но капли испарятся, не достигнув земли. Если ты живёшь здесь, то для того, чтобы попить, должен…
Паззл сложился. Это существо из африканских сказок. Огромное существо. Очень красивое. И – хвала человеческой фантазии! – летающее.
– По моему сигналу, – бросила я Голем, – Ты схватишься за то, что покажется из-под земли, или за меня, если вдруг не успеешь. Тебе ничего не надо делать, просто выполни, что я сказала. Хорошо?
Она кивнула. Отлично, одной проблемой стало меньше.
Я подняла глаза к небу и начала методично выпрашивать дождь. Это было непросто, ведь неподконтрольные области терпеть не могут, когда им указывают, что делать.
Сначала я вежливо просила, потом начала нудеть. Уж не знаю, моя ли была в этом заслуга, но вскоре раздалось неохотное ворчание грома. Бинго!
Тучи набухли и почернели. Я практически почувствовала, как насторожилось существо под нашими ногами. Небо озарила молния – и, словно повторяя бой небесных барабанов, наружу вырвалось могучее длинное тело, покрытое радужной чешуёй.
– Хватайся!! – заорала я замершей от неожиданности Голем, преобразуя ногти в цепкие когти тигра. Но даже они скользили по гладкой, словно фарфор, чешуе. А ещё в меня на автомате вцепилась моя реплика, так что мне ничего не осталось кроме как скрипеть от натуги зубами и изо всех сил стараться удержаться на спине существа, нырнувшего почти вертикально в небо.
Где-то там, наверху, покрытая бахромой огромная пасть открылась и с хлопком выхватила порцию водяных струй. Радужный дракон собрался лететь дугой.
– Нам нужно к голове! По моему сигналу держись за меня крепче, я буду скользить.
Голем отчаянно замотала головой, прижав уши.
– Не бойся! Верь мне!.. Кха, да не за горло же!
Я решила, что если мне удастся добраться до головы, там я, возможно, заставлю зверя долететь до нужного нам места назначения. Во всяком случае, вариантов у меня было мало, разве что ещё попытаться допрыгнуть до нашей связи с носителем с батута.
Живая радуга африканского племени мягко развернулась, изогнувшись широченной параболой. Мы скатились к основанию его головы и ухватились за клочковатую гриву. Голем едва избежала встречи с костистым рогом, неприметным бугром выглядывавшим из серебристой поросли.
– Случай меня! – крикнула я добравшись до ушного отверстия ящера, – Слушай!! Мне нужна помощь!
Чешуя подо мной передала ногам слабое подёргивание. Меня воспринимали.
– Мне просто нужно добраться до нити, – пояснила я, пока зверь разворачивался для нового пике, – И я вижу там тучку. Ты попьёшь – а мы свалим восвояси. Пожалуйста!
«А если нет – я буду до изнеможения орать тебе в ухо!».
Ко мне перекатилось поистине восхитительное глазное яблоко, в котором были со всеми удобствами устроены три зрачка в нежно-розовых кольцах радужек. Он слегка прищурился. Для него мы с Голем были просто блохами. Однако блохами разумными, и едва ли он мог получить удовольствие от созерцания нашего мучительного конца.
Так что я была готова просто завопить от счастья, когда мы приблизились к утерянной части себя.
– Спасибо огромное! – мы с Голем прыгнули, прирастая к нашей пуповине, и сделали это как раз вовремя – носителю пора было просыпаться. Радужный дракон остался в своём мире, а нам предстояло воевать с нашим давним соперником под названием сонный паралич.
– … Так и? – наконец, решается спросить Тварь Углов, поняв, что мой рассказ окончен, – А как было потом?
– Что именно? – уточняю я, закуривая столь желанную глясару. Всё это время воспоминаний я демонстрировала просто чудеса стойкости, но, видимо, собеседник не понимает, что я хочу паузу.
– Куда вы вернулись на следующую ночь?
– А, – я тщательно затягиваюсь, – Мы пришли на руины. И потом, ночь за ночью, строили этот город, начав со Шпиля… Весёлые были деньки, скажу я тебе, – на моём лице даже появляется ностальгическая улыбка, – Ну что, мой рассказ сгодится тебе вместо истории?
– Чёрт, подловила!.. Ладно, забей на историю, я величайшей милостью разрешаю тебе отдохнуть, – с этими словами он гордо уходит, вознеся к небу свой длинный хвост.
========== Конфигурация семидесятая ==========
Весна – самая коварная штука из всех, придуманных Природой. В ней есть расчётливость анаконды: она подкрадывается внезапно, мягко стискивает приглянувшееся тело, и ты даже не успеваешь удивиться, когда тебя начинают душить. Чем больше ты дёргаешься – тем крепче объятья.
Я боролась с завидной настойчивостью – думала о другом, занималась делами, бросалась в приключения, просто гнала от себя любые мысли – но сегодня готова капитулировать.
Наше с Голем дерево стало ослепительно белым от бесчисленных цветов.
– Надо было всё же его срубить, – с ленивым отвращением бормочу я, глядя, как моя дурочка-сестра в упоении катается на ковре из золотистой пыльцы.
И хоть бы один разумный собеседник! Но нет, куда там. Тварь Углов словно растворилась. Серьёзно? «Мне нужно пообщаться с Гончими Тиндалоса». Да он меня за идиотку принимает.
Как пить дать, смотрит сейчас на наше состояние и катается со смеху, зажав лапами пасть. Он пробыл в гостях так долго, что в итоге я перестала чуять его ментальный след. Да и какой тут сейчас след…
Я отравлена. И вижу только один выход.
Как-никак, любовь это болезнь, и во снах можно отыскать заветное лекарство.
Временный транквилизатор. Прав был старик Фрейд.
– Голем, мне нужна твоя помощь, спускайся.
Безликий подросток неловко шмякается с широкой ветки, весь в пыльце, будто мифический царёк Эльдорадо.
Я создаю множество сфер, которые принимаются собирать пыльцу, и тут до моей сестры доходит, что я делаю. В её позе смешались восторг и недоверие. И снова восторг. Ну, примерно 1 к 2.
Это будет кое-что покрупнее кабарги.
Возможно, наша родительница когда-то делала подобное, потому что я без обучения знаю, в какой последовательности действовать.
Я скатываю пыльцу в единый огромный шар и начинаю творить.
Оказывается, это легко. С Голем было куда тяжелее – а ведь она часть меня.
– Мы с тобой по уши, – я улыбаюсь, глядя, как золотистая масса приобретает знакомые нам обеим черты. Удивительно.
Вот и всё. Готово. Искрящееся тело смотрит на нас с умиротворением. Голем мелко трясётся, словно фанатка на рок-концерте, готовая в любую секунду стартануть за вожделенным автографом.
– Вперёд, – подсказываю я.
Она бросается на широкую шею, повисая на результате моих трудов. Блаженно замирает. Слышно только тихое урчание. Руки иллюзии согласно обнимают её.
А во мне просыпается тьма.
И пламя.
Нет такой глясары, что смогла бы сейчас меня потушить.
Голем чувствует это и отпускает наше творение. Она всего лишь ребёнок, и всё, что было ей нужно – вот эти тёплые объятья. Доедать же предстоит мне.
– Пойдём, – говорю я, глядя на бездонные глаза без зрачков. Беру за руку. Ни тёплая, ни холодная. Видно лишь, как внутри циркулирует сверкающая пыльца.
Он покорно следует за мной на окраину, в домик у моря. Я задаю рассвет, тот самый миг перед пробуждением, когда небо ещё носит нежно-сиреневую вуаль и потягивают крылья ото сна певчие птицы.
А в комнате ещё царит полумрак, прячась от непоколебимого солнца. Я закрываю дверь и одной ловкой подсечкой бросаю послушное тело на кровать, а потом отправляюсь следом.
Он не сопротивляется, но и не пышет энтузиазмом, ведь не имеет ни разума, ни инстинктов. Просто игрушка. Я мысленно надиктовываю ему, чего хочу, но потом, потеряв терпение, попросту вцепляюсь в него, как терьер в крысу.
Я главная, говорю я ему, вминая ни в чём не повинную магию в матрац. Опять, чёрт возьми! Когда я нашла твоего прототипа, я думала, что всё изменится – но куда там!
Даже с тобой я ни малейшим образом не могу почувствовать себя хрупкой, ведомой и женственной. Почему?! Почему сейчас я подминаю тебя под себя, а не наоборот? Ну почему?!
Моя страсть превращается в ярость, ярость – в когти и зубы.
Добиваться. Флиртовать, заманивать – всё самой. Заявлять, что справлюсь сама. Самой дарить себе подарки и самой водить себя в кино, иногда затаскивая в интересные места чьё-то нудящее и абсолютно не ценящее моих стараний мужское тело. Я словно жрица новой религии, которая не знает, нравится ли ей стоять на носу стремительно мчащегося вперёд корабля, под днищем которого разбиваются буруны столь милых сердцу женских стереотипов о скромности, отсутствии инициативы и безграничном ожидании горнего чуда.
Я бы хотела иначе, но не могу. Я не могу действовать по-другому. Я будто закодирована от претензий к чужой нише. Смелые женщины и кроткие мужчины – вот её название.
Твоя вина!!
Я прижимаю руки своего творения так, будто собираюсь его распять. Он согласно не шевелится, и становится ещё хуже. Будто подо мной бревно, которому всё равно, пойдёт оно на доски или же будет покрыто лаком и выставлено в музее. Пусть так! Хорошо! Я ещё выжму из тебя реакцию, погоди, я только подарю тебе свою звериную горячку, заразив бешенством разгорячённого тела! С минуты на минуту ты сдашься, сдашься, сдашься! Ты взвоешь, словно новообращённый оборотень, ведь я сама уже обрастаю шерстью, я чувствую желание кусаться, я…
ПУФ!
Едва я распахиваю челюсти – исчезает и контроль.
Я остаюсь одна, среди измятых и разорванных простыней, а вокруг меня, безмятежно вальсируя, вьётся пыльца…
… Голем повисает на мне, стоит только выйти. Хочется ей соврать, сказать, что было потрясающе, но не выйдет. Не с Голем и не в этой жизни.
– Спасибо, я справлюсь, – бормочу я, глядя, как золотистый поток летит обратно к дереву. Те, что остались на моих руках и животе, отлипают со смирением прошлогоднего оконного скотча.
Странно, но, кажется, во всём произошедшем всё же был смысл. На меня накатывает умиротворение.
Я ломаю всех, кого люблю, стоит им только показать малейшую слабость.
Теперь я осознаю это окончательно. Я доказываю своё превосходство с настойчивостью работника скотобойни, который почему-то орудует дубиной вместо электрошока. У него уже болят руки, да и другие управляются лучше – но он всё равно лупит направо и налево, пока чужая плоть под его ногами не затихнет и не расстанется с последним противящимся спазмом.
Ну и флаг мне в руки.
Голем грустно сопит, провожая вздёрнутыми ушами остатки очень даже неплохого образа.
Я, как более расчётливая и здравомыслящая, по идее должна её утешить:
– Не дрейфь. Мы его ещё поиме…
«Завоюем!!» – раздаётся её полный возмущения ментальный клич. О, нет. И эта больна тем же – завоеванием.
– Да, именно это я и имела в виду, – я вздыхаю, закуривая глясару, пока Голем пихает меня локтем в бок.
Да-да. Сама изумляюсь: плоть плоти моей – а какое ханжество…
========== Конфигурация семьдесят первая ==========
– Задумчивость, высший дан. Что случилось?
Я слегка раскачиваюсь в своём гамаке и молчу так долго, что Тварь Углов, сгорая от нетерпения, уже открывает рот переспросить. Однако я быстро перебиваю:
– Нет-нет. Я расслышала вопрос. Я расскажу, если хочешь, – мои ноги подаются вслед за импульсом и касаются упоительно прохладного пола Шпиля. Тварь Углов согласно подминает под свой тощий живот атласную подушку:
– Готов внимать.
– Хорошо… Как бы это… Сегодня я видела смерть.
Кожа на голове низшего демона морщится, будто он вострит несуществующие уши.
– Это было в метро, – вспоминаю я, – Поезд резко затормозил и остановился. Поначалу ни у кого и в мыслях не было, что что-то произошло. А потом наш с Голем носитель учуял… Учуяла кровь. Не вонь внутренностей или разорванной кожи, а этот почти деликатный солоноватый запах. Но он был везде. Везде! Однако никто больше не чуял этого. Отара овец вокруг лишь лениво озиралась, не понимая, почему не открывают их временный загончик.
Вагон перед нами открылся. Когда ремонтники полезли на рельсы, стало понятно, под чьим вагоном человек.
Её вскоре выволокли. С бережностью и некоторым опасением, словно какую-то тряпку. Лицом вниз, укрытым мягким каштановым каре. На ней был красный пуховик и порванные у самых ягодиц джинсы. Их не прикрыли, и наружу опасливо выглядывали голубые трусики. После согнутого локтя и слегка завернувшегося рукава виднелась очень тонкая бледная кисть с изящными длинными пальцами и аккуратным французским маникюром. Где-то выше был перелом, и запястье становилось всё белее на контрасте яркой крови.
Рядом с нашим носителем два молодых барашка брали на понт тех, кто не осмелился посмотреть. Наш носитель уже посмотрел. Смотрела до тех пор, пока не увидела судорожный вздох. И ещё один.
«Она жива»
Вокруг изломанного тела собралась толпа. Вспышки камер. Ропоток. Напирали – любопытно. «Скорой» не было, измерения пульса тоже. Наверное, в тот самый момент её прижатый к равнодушной плоти станции нос пускал липкие багровые пузырьки. И грудь, а за ней и спина как-то дико, неестественно дыбились. Будто у неё внутри пыталось что-то встать. Так дышат, когда проколоты лёгкие. Механизм из последних сил пытается завестись, послать органам и разорванным мышцам глоток кислорода, плевать какого. Местный кислород был с запахом опилок, моющего средства и сотен ботинок и сапогов, перепачканных реагентами и грязным воспоминанием о снеге.
Она умирала – и некому было помочь.
Она жадно жрала свои последние частицы бытия, ослепшая, изломанная, отупевшая от боли.
Чувствовала ли она? Терпкость крови и вонь сородичей – вот были её последние квалиа на Земле. Я надеялась, что нет. Надеялась, что она уже ничего не понимала, а это бугрение вздохов было всего лишь автоматизмом низших отделов мозга.
А они всё ждали, пока она дёрнется, или захрипит, или попробует встать – но она лишь тихонько замерла, и к ногам толпы, словно в сомнении, устремилась тонкая кровавая дорожка, отныне свободная и бесконечно одинокая на гигантской и прямой, как стрела, мраморной вене.
Наш носитель бросил прощальный взгляд на что-то, бывшее совсем недавно человеком. Что-то беспечное, перешедшее заградительную линию. Боковое зеркало раздробило ей лицо, и, подхваченное механическим пением горячего ветра тело сделало кульбит, вниз, в зазор между поездом и платформой. Маленькое «па» смерти, перемоловшее всё, мечтавшее остаться целым. Жившее, дышавшее, любившее, страдавшее и радовавшееся было растерзано, словно соломенная собачка. Глупая собачка. Беспечная собачка. И теперь мёртвая, безвозвратно мёртвая собачка на холодном полу в луже подсыхающей крови.
– Это… всё? – то ли спрашивает, то ли констатирует Тварь Углов, заметив, что пауза в очередной раз затянулась.
– Да… Её быстро убрали. И запах тоже. Не думаю, что кто-то будет виноват, кроме той, что уже не исправит свою ошибку. Поздно… – я поворачиваюсь к окну, разглядывая звёзды. Сегодня для меня светит такой уместный гранатово-красный Антарес.
– Что ты чувствуешь? – тоном профессионального психоаналитика спрашивает мой гость.
– Сложно сказать. Возможно, это жалость, но одновременно и разочарование.
– Из-за того, что она перестала бороться?
– Из-за того, что она небрежно обращалась со своей жизнью.
– Она – овечка, – не задумываясь, произносит низший демон.
– Быть может. Весёлая и удалая… была такая. А ведь она могла прожить более чем достаточно… Надеюсь, она не сожалела, не успела об этом подумать. Так умирать было бы ещё… хм, печальнее. Конечно, смерть равняет всех и не видит разницы, но…
– Хорошо умереть – это что-то романтичное, – Тварь Углов подходит ближе и дружески тыкается лбом в мою икру, – Не расстраивайся.
– Я не расстроена, а больше, как я уже сказала, разочарована. Мне приходилось видеть быструю смерть и раньше.
– Расскажи, я пробую диету из твоего сплошного бла-бла… И кстати, это твоё безумное имя. Одиннадцать. Ты обещала рассказать, откуда оно у тебя.
– По иронии судьбы, это одна и та же история, – я немного грустно улыбаюсь, чтобы померить шагами комнату, – Это имя было дано мне жизнью ушедшей, но жизнью, не смирившейся со своей участью.
========== Конфигурация семьдесят вторая ==========
Я получила своё имя в ту пору, когда наш с Голем мир ещё лежал в руинах.
Мы вернулись из путешествия, на которое нас вынудил Орден Фаэтона, и пытались построить новую жизнь, забыв о ненависти и мести. Ощущения были странные. Мы поделили связь с телом между собой, но, как выяснилось, аналогично произошло и разделение прошлой жизни. Холли Уитни отзывалась в нас неявными образами и подёргиванием конечностей носителя перед сном и поутру. Как вирус, как герпес или папиллома, дремлющая где-то в глубине. Ты не знаешь, проснётся ли она, обычно и не думаешь о ней, но она есть. В тебе. Часть и одновременно захватчик.
Иногда на нас накатывало отчаяние, и мы подолгу сидели, обнявшись и ничего не говоря друг другу, будто пережили нечто, из-за чего город навечно останется в руинах. Наш носитель плакал – и раны медленно рубцевались.
Пустырь снова покрылся травой, но теперь вместо мирта и роз мы сажали акониты – цветы, ядовитые для всего живого, но так похожие на нас, на последнюю опору человеческой личности, с воплем продравшейся через духовный и эмоциональный коллапс, и в итоге всё же умудрившейся выжить.
Белые акониты, нежные белые шлемы для Голем и насыщенно-синие – для меня. В нашем мире не было солнца, поэтому они выросли несколько коренастыми, будто бы даже слегка увечными. Подождите, просили мы их. Потерпите. Однажды мы отыщем смысл использовать локальное солнце. Но не сейчас.
Наш мир был углом, в который можно было забиться, безопасным местом, годным для того, чтобы спрятаться. Мы играли в затянувшиеся прятки со всем миром.
Но, чтобы скрыться, нужно что-то побольше руин.
Голем забирала нашего носителя на целые недели и заставляла её выискивать новую информацию. Оригами, фильмы ужасов, кулинария, кракелюрные лаки, фракталы, йога и тантра, узорчатые пуговицы, генетические эксперименты, архитектура, цветные ластики, мотки колючей проволоки и вороньи гнёзда – годилось всё. Мы пожирали информацию, давились и захлёбывались в ней, складировали в огромные кучи хлама, в которые при желании можно было зарыться, как в землю или песок и лежать там, глубоко внутри, дождевым червём, черепашьим яйцом, медведкой с исковерканными ковшеобразными лапами.
Мы построили Шпиль. А вокруг него возвели жизнь, которую потеряли.
Сначала – поле. Потом дома. Университет. Голем копила информацию, а я занималась возведением. Иногда мне казалось, что я делаю трёхмерную фотографию…
Но постой. Я отвлеклась. Имя я получила раньше. Вокруг всё ещё были руины, а мы с Голем работали по половине смены. Я таскала носителя днём, она утешала его ночью.
Странно, но в тот памятный день я обнаружила, что смерть перестала меня пугать. Видимо, я ею пресытилась и в итоге попросту привыкла. Она снова завораживала меня, как в раннем детстве, когда ты давишь муху или муравья и силишься понять, почему он больше не двигается.
Уже в конце смены, возвращаясь домой на автобусе, я застала последствия аварии. Какой-то пьяный умелец с компанией на борту протаранил остановку. Медики, уже переставшие суетиться, накрывали тела белыми простынями. Иногда длины простыней не хватало, и кое-где я видела белые руки, восковидные руки манекенов. Нереальные руки.
Я долго боролась с желанием посмотреть поближе, и вечером, пока Голем принялась за свою психологическую работу, ушла в зеркальное пространство. Вернулась туда, в тот роковой миг. Четвереньки держали меня лучше, поэтому я превратилась в волка, пробираясь между осколками стёкол и безмолвными вещами в белых простынях, смирившимися со своей участью.
Это не фильм про упырей и зомби, знала я, понимая, что они больше не пошевелятся. Скоро зеркальное пространство будет уничтожено, как было всегда. Вирт частично способен регулировать свои размеры, и сбрасывает ненужную шкуру с проворством змеи.
И я бы ушла, если бы не заметила, что на меня смотрит девочка.
Она держала в руках простыню, и, кажется, не понимала, что происходит.
– Ты откуда тут взялась? – ошарашено спросила я.
– – Мы… мы с мамой стояли на ос… остановке… – замямлила она, комкая платье в цветочек, – Она обещала сюрприз, сказала закрыть глаза, считать до… десяти. Я считала, и… Не помню. Больше ничего не помню… Собачка, а почему ты разговариваешь?
Если бы собачка могла – она бы покрылась плёнкой пота от ужаса. А так пришлось только взъерошиться.
Удар по остановке был смягчён сопротивлением металла, и, несмотря на тяжелейшие травмы, у участников аварии была толика времени, чтобы осознать свою неминуемую смерть. Но девочка закрыла глаза, и, видно, умерла очень быстро.
Передо мной стояла жизнь, не осознавшая свою кончину. А это значило, что её ждал совсем незавидный удел.
Конечно, это была не моя проблема, но я просто… среагировала.
– Слушай меня, – быстро заговорила я, приближаясь, – Нужно отсюда уходить, и быстро!
– А где мама?
– Мама уже ждёт нас, мы с ней подруги, – враньё отозвалось во мне вяжущей хурмой, – Садись мне на спину и держись как можно крепче.
– Мы играем? – кажется, мою собеседницу внезапно посетил восторг.
– Э… Да. Да, малышка. Забирайся и не оглядывайся. Мы будем убегать от итеров.
– От кого?
Вдалеке нарастало чавканье. Легки на помине, чёрт бы их побрал. Поскольку в вирте ничто не пропадает зря, нашёлся вид существ, получающих энергию от поедания зеркального пространства. Девочка отныне тоже в их меню, и они не будут ждать мига её осознания сего факта.
– Кто это?
– Давай же, быстрее! – я схватила её зубами за шиворот, и, забросив на спину, как детёныша косули, рванула через миры и как следует запутала следы, открывая порталы один за другим и ныряя между мирами как ошалевший мартовский заяц.
В итоге мы очутились в Зачарованном лесу, о чём я и сообщила своей повизгивающей от восторга наезднице.
– Какое красивое место! А название как в сказке про принцесс! Собачка, скажи, а ты заколдованная принцесса?
– О, не думаю. Но обещаю принять человеческий облик позже, – моё ухо засекло перемещение в кустах. Местное демоническое племя ведёт крайне скрытный образ жизни. Они не могли нас не заметить, поэтому спалились нарочно, в знак того, что за нами следят. Не сказать, чтобы они были довольны куском притащенного мною зеркального пространства, но и сцепиться с мононоке им явно не хотелось.
– Значит, ты фея! – тем временем поджидал меня новый диагноз.
– Точно нет.
– Добрая волшебница, спасающая меня от чудовищ!
– Что я говорила о «не оглядываться», а? – строго спросила её я.
– Я только одним глазком… Да и они ни капельки не страшные! – девочка упрямо тряхнула двумя хвостиками с шариками на резинках для волос.
Я была более чем уверена в том, что её мнение кардинальным образом переменилось бы, очутись она с итером один на один. Но тогда моя голова негодующе пухла от вопроса, а что я, собственно, собираюсь делать с этим неугомонным ребёнком.
Теоретически можно было бегать туда-сюда вечно, благо, вирт огромен. Но вскоре ей предстояло вспомнить. Не сразу, но в скором времени. Съедят ли её в таком случае итеры или нет, при таком исходе было бы совершенно неважно. Любой выходец из зеркального пространства обречён раствориться в вирте как морская пена, без следа и воспоминания.
– Как тебя зовут-то? – спросила я, чтобы отвлечься от горестных мыслей. Думаю, она давно поняла, что мы с её мамой никакие не подруги, а поэтому не удивилась, когда услышала ответ:
– Люта. Но мама зовёт меня Лютик.
– Отличное имя.
– А тебя, собачка?
– Кали.
– Ка-ли… Хм.
– Что такое?
– Странно звучит.
Уж не знаю, что её насторожило, но как раз в это время в моей голове родилась долгожданная идея. И именно в этот момент сидящий на соседнем дереве дятел поднял голову вверх.
Казалось, что над облаками в вышине бежали неявные тени. Они нашли нас. Так быстро. Я их недооценила.
Что ж, на этот раз я решила спрыгать гораздо более запутанную комбинацию…
– Что такое?
– Держись.
– Мы снова бежим?
– Да, малышка.
На этот раз я истрепала пространство как марлю. И скакнула бы куда надо, если бы не…
– Я устала, можно передохнуть?
Я сдержала прыжок – и девочка так и соскользнула с моей спины. Дело плохо.
– Люта, ты как? – я провела носом по её плечу.
– У меня пальцы… просвечивают.
Я села рядом в ожидании вопроса. Но совсем не этого.
– Собачка… Я умираю?
Попробуй солги ей!
Вместо ответа я отвела уши назад. Люта села на траву, разглядывая руки:
– Выходит, и мама…
– Мне жаль, – только и смогла выдавить из себя я.
– Но как же…
– Это была авария.
Девочка беспомощно, тоненько расплакалась:
– Я хочу к маме!
Я обняла её хвостом, слизывая текущие с её щёк слёзы:
– Пожалуйста, надо идти. Здесь есть одно место, где, возможно, тебе предоставят убежище.
– Хочу к маме! – она всё никак не успокаивалась.
– Слушай. Я не знаю, почему, но ты – здесь. Такое редко, но бывает. Твоего тела больше нет, ты – отпечаток сознания. И ты будешь уничтожена, если снова не сядешь мне на спину.
– Мне… плевать! Я не хочу жить без мамы! – она заливалась как автомобильная сирена, а мне в голову всё никак не приходили нужные слова. А ещё я не умела плакать. Увечная дура!
– Я уверена, мама хотела бы, чтобы ты жила.
Судя по всхлипам, Лютик согласилась меня послушать.
– Уверена, она бы защитила тебя, если бы всё произошло не так быстро, – уже быстрее заговорила я, пока мои уши вертелись туда-сюда в поисках характерного чавканья, – Но теперь с тобой я. Я тебя обнаружила – мне о тебе и заботиться. Я знаю место, где у тебя будет шанс не исчезнуть в вечности. Это не самое милое место, но это лучше, чем ничего. Решай, жить тебе или умереть. И перед тем, как ответишь, вспомни о маме.
– Это было письмо, – вытирая кулаком нос, заговорила она.
– Письмо?
– Мамин сюрприз. Я дома… случайно заметила. Письмо о том, что я принята в начальную школу верховой езды. Я очень этого хотела – и прошла по конкурсу. Мама собиралась меня порадовать, я сказала «десять», и…
– О, так это была школа верховой езды? – я принимала все доступные мне усилия, чтобы она снова не заплакала, – Неудивительно, скажу я тебе! Ты так здорово держалась на моей спине, а ведь далеко не каждая девочка, поверь мне, седлала ужасного волка! – как раз вовремя я поняла, что умею вилять хвостом. Люта обняла меня за шею:
– Я решила. Едем.
И я снова прыгнула, на этот раз не очень глубоко.
– Ого! Папа, пришла Хо… Или… Эй, а ты кто?
– Привет, Океана, – мне втот момент казалось, что мои лапы налились свинцом, – Холли больше нет. Я Кали.
– Неужели мононоке? – девочка с прямыми и чёрными, как уголь, волосами тронула меня за нос и тут же проворно отскочила, узрев мою пассажирку, – Пахнет зеркальным пространством! Нехорошо, совсем не хорошо, нельзя брать к нам зеркальников!
– Океана, позови папу. Мне нужно с ним поговорить. Мою пассажирку зовут Люта, вы пока можете поиграть.
– М-м, – Океана мгновенно переоценила ситуацию и помогла второй девочке спуститься, – Хочешь, оденем змееглавов в платья?
– Почему бы и нет, звучит весело!
– Океана, – мягко окликнула полукровку я.
– А, да, точно. ПАП! ПА-А-А-П!!
На тот момент я давно знала Багрового Дыма, но каждое его появление не могло не вызывать восхищение. Куча пепла внезапно оборачивалась могучим терракотово-красным драконом с изогнутыми бараньими рогами. Багровый Дым, хозяин Пристанища Огня, страж ворот в Мокрую Морось.
Да, знаю, звучит. Здесь действительно соприкасаются два мира с кардинально различающимися условиями. Но, должно быть, они как-то уравновешивают друг друга, умудряясь сосуществовать в абсолютной гармонии.
Я мельком бросила взгляд на защитный купол Пристанища. Он твёрдый и похож на непостижимых размеров казан, накрывший эту дымящуюся землю.
– Холли Уит… Погоди, или нюх стал меня подводить? Ты… – в меня уперился янтарный глаз с сузившимся зрачком, – Ты – всего лишь часть. И… мононоке.
– Здравствуй, Дым. Это долгая история.
– Очень даже быстрая, – он с сопением втянул мой запах, – Холли не смогла справиться со страданием и разделилась надвое. Полагаю, приложил руку тот стервец, которого ты, помнится, не жалея сил, выцарапывала из Мокрой Мороси в прошлый раз.
– Да, он приложил руку, но всё же не он один виноват в случившемся. Это всего лишь… цепочка событий.
– Ясно, – Багровый Дым с хрустом потянул лапы, – И что же у тебя на этот раз?
– Па, это Люта, и она хочет к птичкам, – ответила за меня Океана, показывая отцу свою новую подругу. На заднем плане негодующе вывёртывались из кринолинов уже попривыкшие к такому обращению змееглавы.
– Из зеркального измерения? Это что за странный бзик такой?
– О, добро пожаловать в мою жизнь, – сделала шутливый поклон я.
– Как ты только умудряешься… Итеры идут за вами, да? – в его голосе послышалась усталая нота в честь неизбежности происходящего.
– В точку.
– Эх… Путь к Хель тернист. Но, думаю, с чутьём мононоке ты его благополучно преодолеешь.
Я в ложном жесте уверенности подняла вверх большой палец. Тоннель между этими мирами полон точек Невозврата как кекс, в который по недосмотру высыпали добрый мешок изюма. Не хочу и вспоминать, как преодолела этот путь в прошлый раз. Бр…
– Всё будет хорошо! – перед уходом принялась успокаивать Люту Океана, – За всеми-всеми птичками Хель ухаживает моя мама! Она добрая и ласковая, держись её – и всё будет хорошо!
– Твоя мама… Мёртвая? – зачем-то уточнила Лютик.
– Умерла, когда забеременела мной. Долго рассказывать. Я – здесь, она – там. Передай ей привет, скажи, что я очень её люблю… Ой, не плачь, не надо!
– Я… обязательно…
– Кали, эй! Вот твоя рёва, я пошла, – драконья дочь подмигнула нам на прощание и помахала ручкой, когда врата открылись. И мы долго, беспросветно долго летели безо всякой опоры.
С каждой секундой, уворачиваясь от точек Невозврата, я чувствовала, что Люте становилось всё лучше. Царство мёртвых на то и царство мёртвых. Только бы удалось договориться с Хель…
Но сначала с её замом.
– Да ты, видно, с катушек слетела, – тут же услужливо подкинула мне идею Модгуд, поигрывая лежащим на плече топором. Люта в это время как ни в чём не бывало месила морду Гарма – гигантского сторожевого четырёхглазого пса, который, в её представлении, судя по всему, ничем не отличался от суперпушистого лабрадора.
– Да… спасибо, – натянуто улыбнулась я, – Так что, пустишь меня к своей леди-босс?
– Эх… А чего нет, мы ведь знакомы, да и я не имею права принимать решение по приёму мертвецов. Я просто защищаю мост от воинственно настроенных… Хы-ы, а тебе идёт!
– Собачка теперь с полоской! – Люта отыгрывалась на мне за сбежавшую зверюгу Модгуд, вычерчивая на моей морде полукруг угольком, утащенным из Пристанища Огня.
Всё. Собачка устала быть собачкой.
Я приняла человеческий облик, с удовольствием разминая немного занемевшие пальцы.
– О-го-о-о, – выдохнула моя белокурая проблема с двумя хвостиками, – Как классно! И правда не собачка!
Нет. Как ни крути, а дети это всё же не моё. Благо, ждать аудиенции к Хель не пришлось.
Хозяйка царства мёртвых предстала перед нами во всей своей красе, стоило нам только перейти разъединяющий нас мост.
– Ты… Как теперь зовёшься?
Что за идея-фикс обязательно как-то меня назвать? Они сговорились?
– Кали, – ответствовала я.
– Хм. С этой меткой и по твоей природе я назвала бы тебя Эклипс.
Я и не предполагала, что Хель свойственно чувство юмора. К слову, я не стёрла полукруг тогда и иногда рисую его до сих пор.
– С чем пришла?
Люблю конкретику. Никаких тебе разговоров о погоде…
– Эта девочка из зеркального измерения.
– Я вижу. Такого не должно было произойти. Дитя, ты осознало свой конец? – мёртвый глаз направился к Люте. Та бесстрашно кивнула.
– Итеры едят мёртвое пространство. Когда я её нашла, она не осознавала своей смерти, – заговорила я, выпрямившись, – Она осознала свой конец не там, а в вирте, а значит…
– Кали, я знаю закон, – Хель улыбнулась подвижной частью лица, и я увидела в её глазах странную грусть, – Я согласна с причиной твоего прихода, несмотря на то, что ты нарушила естественный ход вещей… Но эта малышка стала исключением, и ты просто не могла поступить иначе. В тебе живо всё самое лучшее от твоего прошлого «я», несмотря на демонический компонент. Лично я не сомневаюсь, что я вправе забрать к себе новую птичку, но… Тебя опередили, – Хель могучей рукой подобрала полы одежды, и я увидела трёх итеров у её трона. Заметив меня, они отвратительно заклацали своими объёмистыми пастями.
– Они согласны на мои условия, – пояснила Хель, – Итеры пришли раньше, и мы всё с ними обсудили. Ты вмешалась и пробралась сюда – ты и станешь решением этой проблемы. Они заметили, что ты мононоке, но держишь свою силу в узде. Кроме того, ты разделена на две половины. Им интересно, сможешь ли ты одолеть их, ослабленная после переходов.
Да. Не зря она дочь бога хитрости и обмана.
– Мне страшно, не отдавай меня им! – прижалась ко мне Люта, и я ощутила вспышку где-то очень глубоко в себе.
Да как они посмели. Видимо, дурная слава об итерах идёт вовсе не от их кошмарного облика. И я поняла, почему многие считают, что они есть ни что иное как изуродованные людские страсти.
– Отлично. Пусть так.
– Если ты потеряешь человеческий облик, то будешь отпущена в верхние миры и продолжишь жить как знаешь. Если же ты умрёшь – девочка станет их добычей. Выиграешь – правда твоя. Да выпадет нам честный жребий! – она хлопнула своей широкой ладонью по подлокотнику трона, – Начинайте.
И во мне родилось тёмное пламя. То самое пламя, которое рождалось в моём носителе лишь изредка, когда не получалось достучаться, даже приводя логически безупречные выкладки. Во мне проснулось животное, чистое, как первый снег и одновременно способное искупаться во вражеской крови. Сколько раз мы не давали ему просыпаться? Сколько раз подавляли его, уговаривая себя, что это правильно, что иначе мы обидим других и потом будем жалеть? Сколько раз мы не могли есть и спать, извиваясь и судорожно дыша от пламени, которое кислотой растекалось по венам и просило себя выпустить?
Мы думали, оно может только разрушать, выжигая всё живое на своём пути. Но нам и в голову не приходило, что эта чудовищная сила, теперь находящаяся под моим полным контролем, способна помогать сражаться за правду.
О, пробуждаемая недостойными, твоё время пришло!
Поняв, что я не теряю контроля и обдумываю каждый удар и бросок, итеры испугались. Я порвала одного в клочья – и двое других поспешно отступили к Хель, боясь испачкаться или сгореть в тёмном пламени, извивающемся на моём хребте и плечах.
– Вернись назад! Ты сможешь!
Люта. А ведь я могла бы поддаться… До края – лишь шаг, он манило, как зыбкая граница сумасшествия, как животное начало, не забытое моим телом. Оно не обжигало, а ласкало меня, словно опытный любовник, обещая всё то, чего я получала в дефиците. Я почти слышала уверения в том, что меня обнимут и больше не отпустят, и я, снова став маленькой девочкой, засну бесконечным сладким сном в утробе чудовища.
Но, если я так сделаю, какое я буду иметь право называться человеком?
В тот самый миг, когда истошно кричала каждая клетка тела, я осознала свои границы. Я хотела быть человеком – не обезумевшим от боли и ярости чудовищем, но и не бесхребетным, стелящимся перед всеми человекоподобием.
Я – в этом промежутке. Я была обязана выжить и сохранить себя. Найти способ не сдаться. Тогда этим способом была девочка, которую я спасала.
… Когда я сидела на коленях, судорожно дыша и вымаргивая из глаз алое марево, я слышала Хель где-то на самой границе сознания. Но, стоило Люте коснуться меня, как я окончательно очнулась.
– Эй, эй, смотри, – девочка закрыла глаза ладошками, и, улыбнувшись, начала считать, – …семь, восемь, девять, десять… – потом она убрала руки и улыбнулась ещё шире, – Одиннадцать. Ты стала моим номером «одиннадцать».
– Одиннадцать, – озадаченно повторила вслед за ней я, а Люта обняла меня на прощание.
– Идём со мной это не больно, – к девочке подошла одна из служанок Хель, отвечающая за птичник.
– Видимо, вы Сараби, мама Океаны? – сразу же сориентировалась Лютик, – Она передавала привет! И… наклонитесь, пожалуйста, это на ушко, – попросила они женщину, и, пока они шептались, я искала в себе силы встать, с удивлением обнаружив, что итер на вкус напоминает варёную морковь.
А потом Хель подхватила ребёнка на руки и превратила его в птичку.
– Я познакомлю тебя с остальными. Ты заведёшь друзей, и больше ничто не будет тебя печалить, – это было то, что я услышала напоследок, пока ожидала открытия своего портала.
Но не последнее из услышанного в ту сумбурную ночь.
Сидя на белой руке, здесь, в царстве мёртвых, живо и весело запела свою первую песенку молодая канареечка.
Такова история моего имени. И я ношу его с гордостью.
========== Из «Бестиария». Итеры ==========
Длина: 1,5 м
Вес: неизвестен
Эти неприглядные существа есть ни что иное как паразиты самого вирта, пожирающие его сбрасываемую кожу. Вид многочисленный, редко пересекающийся с другими биомами в связи с достаточной кормовой базой, не имеющей других претендентов на её поедарие. Животное лёгкое и мобильное, с челюстями, способными продрать ослабленную плёнку миров. Из-за быстрых темпов переваривания практически постоянно голодны, но благодаря им вирт не достигает критических размеров.
Едят любую информацию, оставшуюся в зеркальном пространстве: как отпечатки человеческого дня, так и отвергнутые знания и мифы. Быстро бегают и ловко прыгают. Окрас особей серый, с тёплым, слегка бурым оттенком. Покрыты неряшливой шерстью с жёсткими волосками.
О размножении нет никаких подлинных сведений. В связи с необычным местом обитания, прежде ещё никому ее приходилось видеть детёнышей итеров, как и различить особей по половым признакам. Однообразность обликов этих существ позволяет предположить, что, возможно, итеры являются существами коллективистскими, как и пчёлы одного улья, и приходятся друг другу родственниками.
========== Конфигурация семьдесят третья ==========
Я понимаю, что ни черта не учусь на своих ошибках, когда соблазн искупаться в море становится непреодолимым…
– Ты в своём уме вообще?! – в подтверждение своих возражений Тварь Углов тычет мне в лицо (точней, учитывая разницу в габаритах, в ляжку) связкой когтей сорроу, – Я их что, мало из тебя вытащил?!
По-моему, соседство со мной превратило его в хронического истерика. Или диета из моего бла-бла слишком низкокалорийна и делает его раздражительным.
– Да ладно тебе, – успокоительным тоном бурчу я, топая по песку в самом что ни на есть приподнятом настроении, – Я в полном порядке, и сегодня так зашибенно! Или – скажи, что я не права – ты боишься воды?
– Вот ещё, бояться этого рыбьего пристанища! – он недовольно дёргает хвостом, – Смотри, ещё одна!
– Удивлена, что ты решила вылезти, – приподняв брови, говорю я Голем. Реплика в шутку охотится за набегающей волной, пытаясь зачерпнуть ладонью пену. Видимо, настал тот момент, когда она засиделась, и ей стало скучно дома.
Я решаюсь и иду в заплыв. Из-под моих ног прыскают в разные стороны маленькие трилобиты.
О, да. Сумеречное море – это древнее море во всём его великолепии. Это отголосок Тетиса, первобытной жизни, полной возможностей. И вода здесь всё ещё кристально-чистая.
Я окунаюсь с головой и выныриваю:
– Ну, кто со мной?
Голем принимается оживлённо подпрыгивать, поворачивая уши на Тварь Углов.
– Не. Не-не-не, я пас. Пас, я сказал!
– Голем, хватай его, – быстро решаю я.
– Не вздумай меня тронуть, ты, мелкая… А-а-а, как, как такое возможно?!
Голем цапнула его своими кормовыми щупальцами, так что теперь наш гость повис на её груди и может лишь бессмысленно дёргаться, как муха на липкой ленте.
– Не смей идти в воду, не…
Все его комплименты в наш адрес тонут в бессмысленном бульканье. Я помогаю сестре перехватить это уворачивающееся тело и подставляю плечи:
– Ты ни разу не плавал, ведь так? Вот, можешь держаться.
– Ещё чего! – ерепенится Тварь Углов, но тут же меняет гнев на милость, стоит мне попытаться отплыть.
Мы играем в салочки, а потом отправляемся на глубину, чтобы хорошенько нырнуть.
– Только не думай о дыхании, – по ошибке предупреждаю я его.
– Ха! Это вы у нас приезжие, так что примени правило сама, – он не знает, до какой степени нахамил, поэтому заранее обхватывает мою шею покрепче.
– Голем, ты с нами?.. Тогда вперёд!
Прямо под нами оказывается город гнорри. Навстречу выплывают две рослые особи, метра под три каждая, если считать змеистый хвост. Они принимаются закручиваться вокруг каждой из нас по спирали, пока мы не принимаемся вальсировать, словно какие-то цепи ДНК. Я знаю, что это ритуал доверия, но мой осмотрщик, кажется, чересчур усердствует.
– Всё, приятель, довольно, у нас не брачный период, – предупреждаю я, и он тут же совершает поворот прочь. Экзамен пройден, можно взглянуть на город.
Это полноценный мегаполис, возведённый из тщательно подстригаемого анамнетического скального коралла. Этот капризный и трудный в обработке материал отлично подходит для создания города. Иногда гнорри изощряются и даже выводят на рынки крепкую посуду и предметы интерьера, изготовленные схожим образом своевременной стрижки.
Увы, несмотря на причудливую архитектуру, остаться здесь надолго себе дороже: гнорри страсть как любят опасных тварей и часто держат их как домашних животных. На окраинах, словно бродячие собаки, бегают ракоскорпионы, а между домов вертятся полуприрученные дидихтисы – Мигрирующие Охотники Сумеречного моря, от пяти до десяти метров каждый, с челюстями острыми, как хирургические скальпели. Этих сильных рыб используют для перевозки грузов и для сноса устаревших построек. Ну и иногда им скармливают любопытных гостей – правда, это моя, авторская версия. И, думаю, я не буду проверять её состоятельность.
Мы покидаем город, попадая в тёплое течение. В этом районе абсолютно другая флора и фауна: толстенные водоросли, изящные медузы, актинии, морские ежи. Если мы проплывём ещё немного, то ощутим всю многогранность глубины, в которой копошатся рыбы из ночных кошмаров, саблезубые, с бессмысленно выпученными слепыми глазами. Когда я вижу их, я наполняюсь сладкой детской дрожью, дрожью тех времён, когда мир казался огромным и неизъяснимо загадочным.
С тех пор мир порядком уменьшился до кольцевого маршрута «дом-работа» и потерял несколько тонн своего шарма, но я всё равно по старой дружбе продолжаю в нём жить.
Мы оплываем город гнорри и возвращаемся как раз к домику у моря, ложась на доски причала. Небо цвета новорождённого мышонка, невероятно успокаивающее. Голем периодически повиливает мокрым хвостом по дереву – будто рыбу шлёпают туда-сюда.
– Слушай, а куда ты так рванула в тот раз, когда на всех парах прикатился твой знакомый дример? Случилось что? – спрашивает Тварь Углов в промежутке между двух вылизываний.
– О… У Дюны родился детёныш, – отвечаю я, – Ты знал, что если положить одну руку за голову, другую на живот и выдохнуть, можно ощутить сердцебиение под рёбрами?
Вместо ответа он встряхивается:
– Не совсем моя поза по ряду причин… Так что, повозилась с маленьким?
Я скашиваю на собеседника глаза:
– Сказать, как, на мой взгляд, образовался мой материнский инстинкт?
– Валяй.
Я откашливаюсь, готовясь изобразить два голоса:
– Представь себе. Что-то вроде программного центра, финальная шлифовка образцов. «Слышь, Майк, чё-то я начал загрузку проги, а она виснет. До 20-и доползла – и в глухую оборону» – «Какая, нафиг, прога?! Домой пора!» – «Ну этот… как его… материнский инстинкт. Возня с пупсиками и всё такое…» – Мы так ночевать на работе будем, Боб! Заканчивай уже! Какие-то файлы закачались?» – «О, да, любовь к животным» – «И к их детёнышам?» – «Ну-у…» – «Вот! 20% это уже неплохо, остальное по ходу пьесы!» – «А если образец не захочет размножаться?» – «А что их, мало, что ли? Не захочет – и чёрт бы с ним. Пошли лучше по пиву закажем, вырубай тут всё!» – я делаю драматическую паузу, – И… Конец. Жила она долго и счастливо.
– Милая сценка. Голем, поди сюда! Напиши мне рассказ про ваш ненормальный материнский инстинкт к генетически неродственным видам, да так, чтобы меня на слезу прошибло! Сможешь?
– А, точно, – спохватываюсь я, – Дюна как раз тоже подарила мне идею. Я совсем забыла с этой… её причиной.
– М-м, зато сейчас я знатно поем! – удивительно, но не обижается на задержку с едой Тварь Углов, – Дюна, Дюна… Это та, которая забеременела от инкуба? Циветта.
– Верно.
– Она такая спокойная, хорошая самочка.
– О, ты плохо её знаешь, – я переворачиваюсь на живот, кадя голову на сложенные руки. По пяткам гуляет горьковатый морской бриз да изредка плещется рыба, – Ты ведь не знаешь, как она познакомилась с отцом своего детёныша? То ещё было зрелище. Джаспер создал иллюзию стаи собадей и едва не разбомбил гримёрку в Бурлеске. За это был приставлен к Дюне, чтобы отремонтировать всё то, что сломал. Пока возились, в промежутках намереваясь уничтожить друг друга, у обоих настал брачный период. С тех пор не расстаются… Джасп, конечно, тварь хулиганистая, но, думаю, им хорошо вместе.
– Каминная пара, – вдруг произносит мой гость.
– Поясни, – прошу я.
– Ну, пара, похожая на камин. Такое спокойное пламя. Можно подойти, погреться, на мерцающие угольки посмотреть… – как-то несколько неуверенно скребёт когтями по дереву он, подбирая слова.
Мало того, что гость у меня истерию заработал – так ещё и в метафоры ударился.
– Я поняла тебя. Да… Каминная пара с каминной жизнью. Они… Нечто чуждое для меня. Не в отрицательном смысле, просто, м, другое. Если бы все мы разом устроились бы у камина, то со временем поголовно превратились бы в пухленьких, уютно мырчащих кошечек. «Ах, дорогая!» – «Ах, милый!» – я, да ты, да наша спокойная и размеренная жизнь, – я приподнимаюсь на локте и оборачиваюсь к блестящему горизонту моря, – Если счастлив – стремиться не к чему. Всё. Миссия выполнена. Осталось ждать прибавления в семействе, повышения на работе, а там уже и тихой мирной пенсии. Такие пары живут долго и умирают, держась за руки, с именами своих ненаглядных на устах. Это тоже жизнь, одна из лучших жизней, но… Помнишь тот раз, мою любовь? Я готова была всё бросить, разом и навечно. Променять талант на жизнь у камина.
– Плевать, что ты там думала, – сразу отвечает мне гость, – Ты бы не смогла. И мучилась бы потом, почему не выходит как у «тех» и «вот этих». Ты из болотных огней – они мерцают по своему принципу и возникают где хотят и когда хотят.
Я улыбаюсь с некоторым озорством:
– Славное сравнение. Очень забавно. Болотный огонёк, который едва не дался в руки. Едва не сдался в плен по доброй воле. Едва не закончил свои скитания. Благо, у огонька талант отыскивать тех, кому он не нужен, вырываться и светить дальше. Теперь я это поняла.
– Ты всё ещё его ненавидишь?
– Кого? – не сразу понимаю я, – А-а, его… Я никогда его не ненавидела. Сейчас я скорее благодарна ему за новый этап жизни. Я смогла остаться собой, несмотря на боль и терзания. И не время раскисать, мне ещё предстоит найти…
– Да-да, Кадат, помню. Чего зависла-то? О-о-о… – у Твари Углов отвисает челюсть, стоит ему поднять голову вслед за мной.
Высоко в небе, выписывая круги, вьётся птица цвета небесной лазури.
Я вскакиваю, и происходит сразу две вещи: а) бросая рукопись, в мою ногу вцепляется Голем, и б) птица испаряется в воздухе, будто дым от глясары.
– В вирте могут быть галлюцинации? – севшим от неожиданности голосом спрашиваю я.
– Это был знак, – мой гость торопливо подбирает предназначенные ему листы, и поворачивает ко мне голову, – Знак расположения, – он глубоко, несколько торжественно вздыхает, – Над, поздравляю. Кажется, в Кадат ты всё-таки сходишь.
========== Конфигурация семьдесят четвёртая ==========
О хвала тебе, поразительный, чудесный, бесподобный день истерики! Надо сказать, я не сомневалась в его наступлении, но степень превзошла все мои ожидания.
– Я ещё никуда не ушла! – уже теряя терпение, пытаюсь объяснить я Голем. Выходит из рук вон плохо, ибо она не даёт мне идти, вцепившись в правую ногу. Я волоку сестру по Шпилю, словно каторжное пушечное ядро. Не сказать, что я получаю от этого кайф. Не сказать, и что удобно ей – но отпускать Голем не собирается.
– Слушай, – я сажусь перед ней на корточки, отчаявшись перенести свои рукописи на другую хламовую кучу, – Мы это уже обсуждали. Однажды я уйду. Я не могу не уйти.
«Я не хочу!» – она вцепляется в мою лодыжку так, будто собирается навсегда остановить ток крови.
– Даже если ты не хочешь – этого хочу я. К тому же, не факт, что я пойду туда в ближайшее время. Не факт и то, что я уйду туда навечно, словом, мысли же критически, сестра, и не представляй самое плохое! – мои рукописи размещаются на полу. Думаю, пока она не отцепится, их не донести.
Голем упрямо сопит, и в этот момент мне приходит такая желанная идея:
– А знаешь что? Я только что вспомнила, что у нас есть заначка в целых три соула! И я знаю, на что их потратить…
«На что?» – сразу же поднимает уши она.
– Скажу, если не будешь капризничать.
«Хорошо» – она послушно отпускает мою ногу.
– Итак… Это сюрприз! А теперь я в портал. Пока!
Голем совсем не вовремя подворачивает ногу и успевает только проводить закрывающийся проход. Ну вот, повезло так повезло…
– Эй, чего такая грустная? – тычется в локоть только что проснувшийся гость.
«Сестра… ушла… сказала, что сюрприз»
– Ну-ну, не хнычь. Уверен, она приготовила для тебя нечто особенное!
«Я не хочу, чтобы она уходила»
– В Кадат? Не волнуйся, цела будет. Она сильная. И ты тоже, – дабы не умереть от расширения альтруизма, Тварь Углов вытирает гуашь с боков, потираясь об руку Голем.
«Кушать хочешь?»
– Ну… Да, и это в том числе.
«Обещанное за вчера» – она подаёт готовую рукопись, – «Надеюсь, тебе понравится»
– Эй! Я рассчитываю не меньше чем на слезу в финале, так и знай!.. Ты что… Что ты себе позволяешь, не вздумай меня гладить! Я тебе кто, собач… О, погоди, вот здесь можно почесать, да-да, возле лопатки… А, чёрт, купился! Давай, чего там у тебя?
(Ссылка на рассказ в конце главы)
***
Возмущённый моим уходом ментальный шум Голем в моей голове стихает. Видимо, на долю моей реплики выпали дифирамбы за сочинение. Отлично, я наконец-то могу сосредоточиться на месте, в котором собираюсь спустить наши кровные.
На мой взгляд, самой примечательной частью Селефаиса является его роскошный, раскинувшийся на несколько кварталов птичий рынок. Здесь шумно и людно, и практически в любое время слышится пение их знаменитых алых птичек, таких красных, будто ожившие тлеющие угли.
Товар скачет, бегает, скребётся, рычит или просто мирно подрёмывает в ожидании хозяев. Кого здесь только нет. Я стараюсь подмечать как можно больше деталей, чтобы потом изобразить хотя бы малую долю этого звериного великолепия.
Особняком от остальных держатся заводчики волков-крестовников. С некоторыми из них уже ведут оживлённые торги. Дальше идёт зона яселек. Здесь продают восхитительных белых львят, медвежат, крохотных дракончиков и пока что относительно безобидных летающих акул, едва вышедших из русалочьих сумок и от этого слегка розоватых, словно кальмары. Я подмечаю торговца из Ультхара с коробкой трёхцветных котят – на удачу.
Молчаливое царство рептилий – и воплощённый хаос птичьего гомона. Алые птички много талантливее соловьёв, но их тучи, весь Селефаис забит ими под завязку, а потому они идут с рук за крохи, словно удобрение или грязь. Порой по улице ведут келенкена или другого из фороракосов, возмущённо топающего сильными ножищами и ревущего так, будто на его живом теле куют железо. То жертва любви и граммофон для брачного зова с глоткой, годной для проглатывания человечьей головы. У него два возможных пути: на пятачок для договорного спаривания или же к ветеринару на немедленное холощение, способное вернуть ему мир и покой, по мнению многих, очень идущий такой огромной и величественной птице.
Неподалёку от меня продавец тщетно пытается вразумить своего покупателя, что макраухении подходят лишь для перевозки грузов – но никак не для верховой езды. Тонконогая скотинка дрожит, когда на неё пытаются взгромоздиться, однако не теряется и с почти что актёрским изяществом сбрасывает горе-наездника в пыль вместе с его планами идти домой не пешком.
Жаль, но я пришла сюда не за этим, и меня интересует только один конкретный крытый павильон.
Рядом с ним устроились торговцы аморфами. Формально аморфы это недодуманные фантазии младенцев. Шоколадно-коричневые звероподобия используются для путешествий по воздуху на небольших высотах. Лично мне они напоминают ожившие, чуть скруглённые с боков оладьи, которые лениво болтаются туда-сюда по своим громадным колбам, умиротворённо-безмозглые и чуждые любой суете.
Нужная мне дверь выцведшего красного цвета, с немного позеленевшей от времени медной ручкой. Я знаю, что где-то там, после крутых ступенек, меня ждёт сокровище. От блаженного неведения сводит живот.
– Госпожа Эндива? Ой, привет!
На меня взгромождается невесть откуда взявшийся мурайон и по-хозяйски топчется на плечах, обвивая моё лицо пушистым чёрным хвостом.
– Кыка! Слезь с посетителя! Вниз, немедленно!
Питомица пикирует на пол. В её зелёных глазах не отражается ни тени стыда.
– Ах, простите, её ещё дрессировать и дрессировать… А, это Вы, Кали. Привет! – госпожа Эндива выбегает ко мне навстречу, вытирая руки о передник. Она из мар, сменивших профессию. Вместо деликатного душения спящих по ночам госпожа Эндива занимается поставкой хохликов, разведением некоторых других зверей и птиц, но её самая большая страсть это аквариумистика.
– Может, стаканчик мут-дью? – любезно предлагает мне владелица зоомагазина, – Креплёный вышел. Кыка снеслась перед самым брачным периодом, и вкус очень интересный.
– Нет, спасибо, – я припоминаю, что случилось в мою прошлую попойку, и тут на меня нисходит озарение, – А при чём тут ваша любимица?
– Вы не знаете? Мут-дью делают из белка мурайоновых яиц. Конечно, он бродит некоторое время, как настоящий алкоголь.
– Значит, нам подают гоголь-мололь.
– Выходит, что так, – усмехается госпожа Эндива, пряча улыбку в цветастом фартуке, – Так что? Чем я могу помочь?
– Кажется, я решила подарить сестре аквариум.
– О! Восхитительная идея! Идёмте же скорее выбирать!
Мы пробираемся вглубь магазина, мимо рядов клеток. В одной лениво позёвывают хохлики, на каждом – бирка владельца. Этих зверьков делают из вещей, волос и обрезков ногтей хозяина, поэтому они разные как на вид, так и по характеру. Хохлики выполняют роль домовых, им можно поручать мелкую работу и использовать для доставки писем. Если с ними заниматься, со временем они начинают говорить. В любом случае, занятные животинки.
Посреди помещения на жёрдочке восседает крайне самодовольная птица. Увидев, что я обратила на неё внимание, она раздувает горловой мешок. Вообще официально она называется крабчатопятнистым фрегатом, но в обиходе она носит более меткое название – значительница. Дай этой птице зеркало – и она будет счастлива до конца дней, пока не лопнет от своих раздуваний.
Я некоторое время любуюсь её тщательно уложенными пёрышками, прежде чем стартануть в подводный мир.
В аквариумной зоне в приоритете полумрак и ультрафиолетовые лампы, поэтому подплывающие к смотровым стёклам обитатели выглядят немного таинственно, словно скрывающиеся в театральных нишах актрисы, давно не выступавшие на публике.
– Ищете что-то конкретное?
– Можно я для начала просто попялюсь? – верчу головой я. Госпожа Эндива понимающе улыбается и отходит в сторону, нарезать мясо для хищников.
Я бросаю взгляд на аксессуары для счастливых владельцев. В открытом контейнере, словно откормленные свиньи, потягиваются личинки-стеклодувы. Их отношению к жизни можно только позавидовать. После окукливания они живут считанные дни, но если их постоянно использовать для изготовления стекла, им постоянно не будет хватать материала для коконов, а значит, впереди светят годы ленивого и сытого личиночного существования.
Это просто воплощённая человеческая мечта: прожить всю жизнь невинным ребёнком, нуждающемся только в элементарном комфорте… Благо, то не моя мечта.
Я останавливаюсь перед ближайшим аквариумом, где с изяществом кружевных салфеточек плавают ежеполохи. Это колючая разновидность анамнетических медуз, купол каждой примерно с мою ладонь. Отдельно от остальных в большом аквариуме устанавливают иерархию полуторамесячные акулерви, покрытые затейливым узором полос и пятен, будто разрисованные импрессионистом макрели. Эти рыбы отличаются крайней норовистостью и редко отличают руку хозяина от еды. Так что на этих – только полюбоваться.
– Кстати, – вспоминаю я, – Мне нужен кто-то, кто смог бы следить за чистотой причала.
– Ажурники подойдут, – госпожа Эндива показывает на небольшой аквариум, в котором скребут корягу существа не больше ногтя большого пальца. Ажурники похожи на крабов с пышной, изогнутой, словно лишайник, растительностью на округлых спинах.
– А не разбегутся?
– Шутите. Крайне территориальны. Живут недолго, но молодь занимает место родителей. Всего восемь крип за стаю. Их хватит на весь причал.
– Что ж, по рукам.
Пока госпожа Эндива их вылавливает, я продвигаюсь дальше. Под розовыми лампами нежится тепличник. Он выращивает посаженные на его спину водоросли. Этот ещё детёныш, похож на амбулоцетуса-хиппи, но уже необходимо усидчив. Между его погружённых в воду лап снуют небольшие черепашки, изредка вскарабкивающиеся на него, словно на остров. Я задумываюсь, не являются ли тепличники и кетцали родственниками, и тут вижу то, что должно подойти нам просто идеально.
В аквариуме будто плещутся самоцветы, взбунтовавшиеся против шкатулки, в которой они хранились. Я прилипаю к стеклу как ребёнок к коробке монпансье:
– Как насчёт этих?
– Спектробрызги. Выбор творческих личностей. Имажинёры слетаются на них как мухи на мёд.
Я хихикаю:
– Сегодня попалась одна мононоке.
– Они идеальные питомцы, непривередливые и жизнерадостные. Я продам кормовую смесь для яркости окраски. Если регулярно доливать им свежую морскую воду, рыбы будут счастливы.
– Превосходно. Голем очень понравится! Ещё я арендую четырёх личинок-стеклодувов. Сразу верну, как закончу аквариум.
– Хорошо. Так сколько особей вам отлавливать?
Я вспоминаю о своих деньгах. Никогда не могла откладывать или экономить.
– Я беру весь аквариум.
… Такое чувство, что Голем решила проскрести дверь насквозь.
– Да потерпи! – я заканчиваю финальные приготовления в её подвале. Скрежет становится сильнее.
«Это Эль» – тут же следует пояснение.
А. Раз так – уже лучше. А то я прямо испугалась, что сестра забыла о своих умениях просто проходить сквозь стены. Было бы жалко лишиться такой красивой двери из морёного дуба.
– Готово! Залетайте! – я откладываю карандаши Робороса в сторону и довольно отряхиваю руки.
Я сделала аквариум в стене, и теперь в жилище Голем играют синеватые блики. Стало гораздо светлее.
«Красивые!» – Голем вертит ушами и вполне эффективно распознаёт рыбьи тела, но у неё не остаётся слов, когда я делаю реплике глаза. Кажется, теперь не отлипнет целый день.
– Пойдём, – я мягко дотрагиваюсь до загривка Эля, уже исчерпавшего своё любопытство, только тронув носом слой стекла, – Покажу тебе причал.
Мы с котом смотрим на трудящихся ажурников, волны и блестящую дорожку солнца на морском горизонте. Я поглаживаю лобастую голову, но мои мысли далеко. Эль отлавливает мой взгляд. Он знает. Как всегда знает.
– Не выдавай меня, ладно? – я целую широкую переносицу цвета каштанового мёда. Он поворачивает одно ухо в сторону, где сидит существо, о котором мы не скажем. Не сегодня. Не сейчас. «Секрет» – говорят мне его глаза цвета погребального скифского золота, глаза, в которые можно смотреть целую вечность и так и не устать. Так что пока я просто сдаюсь на милость янтаря его очей, зарыв пальцы в такой тёплый и такой знакомый мех…
Комментарий к Конфигурация семьдесят четвёртая
Рассказ:
https://ficbook.net/readfic/11866974
========== Из “Бестиария”. Значительница (фрегат крабчатопятнистый) ==========
Длина: 50 см
Вес: 3-4 кг
Размах крыльев: 1,3 м
Один из шедевров анамнетической природы, всю прелесть которого не умаляет даже истинно королевское высокомерие особей данного вида. Значительницы не слишком любят летать, предпочитая замирать на ветке с торжественным видом. У птицы нет естественных врагов: радужная окраска горлового мешка сигнализирует о том, что животное ядовито. Остальное тело чёрное или тёмно-каштановое, брюшко белое. Примечательно, что у вида отсутствуют самцы. Самки несут яйца, из которых вскоре вылупляются точные копии родительниц. Предполагается, что раньше вид располагал невзрачными самцами, но последние не вынесли конкуренции по части шика.
Благодаря красивой окраске и чрезмерной усидчивости значительницы славятся как хорошие питомцы. Несмотря на заносчивый вид, птицы очень привязчивы и не слетают с плеча хозяина ни при каких обстоятельствах.
========== Конфигурация семьдесят пятая ==========
– Прежде, чем ты уйдёшь, я должен знать.
В Шпиль заглядывает рассвет, крадущийся вместе с локальным солнцем. Снаружи в Пустошах царит ночь, та самая ясная ночь, в которую видно звёзды.
Он находит меня посреди помещения. Я уже решила, что не буду ничего с собой брать, но отчего-то мешкаю, глядя на всё то, что оставляю.
– Давай на улице, – шёпотом прошу я, – Сейчас мне нужно попрощаться с Голем.
Моя реплика спит посреди горы пледов, обняв за шею так внезапно зашедшего в гости Эля. Я знала, что он всегда был намного более чувствителен, и вот ещё раз нашла этому подтверждение.
Эль обращает на меня свои умные медово-жёлтые глаза. Его бока словно живой атласистый мрамор, и я не могу удержаться. Подхожу погладить. Он знает, что мы не должны разбудить Голем, поэтому даже не мурлычет.
– Береги её, – прошу я одними губами, а потом, обойдя кота, останавливаюсь над Голем. Творю глиф – и обрезаю свою связь с телом. Ловлю нить и привязываю к сестре.
Я пускаюсь в неизвестность и не могу позволить, чтобы носитель мучился от кошмаров. Ибо путь в Кадат тернист и неявен.
Голем судорожно вздрагивает во сне, но снова расслабляется, стоит мне коснуться её лба. Не вижу смысла стоять здесь дольше. От этого не легче. Лучше уйти.
– Я слушаю тебя, – говорю я Твари Углов, когда мы, наконец, выходим и закрываем за собой дверь. Напоследок я курю, ведь не знаю, получится ли сделать это ещё раз.
Он молчит.
– Если ты хочешь – можешь оставаться здесь сколько влезет. Я уверена, Голем в любом случае тебя накормит.
– Я бы хотел поговорить не об этом… Я всё ещё… А, забудь, – он садится, обвивая лапы хвостом и смотрит в пол.
– Нет уж, изволь растелиться, раз начал, – прошу я, выдыхая носом дым.
– Я столько пробыл здесь, столько повидал, твою радость, твою боль, твой смех и твои терзания… Но я до сих пор так и не узнал, что для тебя творчество.
– О, – признаться, я больше готовилась к сопливым прощаниям, нежели к философии, – Ну что ж… Для меня творчество это яд. Проклятое искусство, в основном. Пачка успокоительного, чтобы забыться. Горящий сахар в лаудануме, позволяющий покинуть серую реальность и гоняться за драконами. Талант крайне редко приносит радость, обычно он гложет, делает не таким, как все. Он всего лишь следствие извращённого инстинкта, в уродливых своих корчах принимающего вид вещей, подчас считающихся прекрасными. Я вижу этот мир по-иному, и, как следствие, живу в нём немного по-иному. Всё, что ты видишь здесь: этот Шпиль, эти окрестности, даже то дерево – родилось из одиночества и горя. Боль – мои чернила, замершая в бесчувственной летаргии плоть – моя бумага. Такие дела, – я делаю затяжку, – Я не отмечена небесами и не облагодетельствована кем-то свыше. Я просто мутант, нашедший свой способ существования, несмотря на внутреннее увечье.
– М… А как же он?
Я непроизвольно вздрагиваю.
– Ты думаешь о нём? Всё же он, хоть и невольно, но причастен к твоему пику творчества.
Когда мне больно, я начинаю шутить. Да и негоже прощаться на негативе, ведь жизнь коротка.
– Представь себе женщину, которая очень, очень любила, но был брошена. Чуть позже она узнаёт, что беременна. Ей бы сделать аборт, но уже поздно, к тому же остались какие-то чувства, к тому же ребёнок всё же наполовину её. И вот она рожает. Новое существо отныне на ней и только на ней. Оно требует максимума внимания и заботы – без вариантов. И вот наша героиня носится туда-сюда с подгузниками, бутылочками, колясками и молочными смесями, пока однажды, после четырёх бессонных ночей, выгуливая своё достижение в коляске, она не видит своего милого. Да, сейчас она одна, ей тяжело, она злится, но у неё нет сил на скандал. Нет сил даже поменять выражение лица, сделать его грозным, притворно-весёлым или отчаянно-независимым. Она просто выпотрошена, батарейки почти сели. Ей не до него. Она как собадь, ощенившаяся вдали от своей стаи, и с того момента она сама за себя. Разве что позже, когда она чуть выспится и будет готовить себе говяжий бульон, наша героиня шёпотом сможет процедить сквозь зубы абсолютно тусклую характеристику: «Коз-зёл». Отболело. Заживает на время. Нигде не чешется – ни в животе, ни в кулаках. Сейчас не время любить или ненавидеть. Сейчас время жить, чтобы не наступило время выживать… Ну как, я ответила на твой вопрос?
Он молча кивает, и, когда я уже собираюсь уйти, говорит только одно:
– Удачи, Над.
Я поднимаю голову. На козырьке крыши Университета сидит птица цвета небесной лазури.
– Веди, – я трансформирую руки в крылья, превращаясь в существо, более других приспособленное к длительным миграциям – крачку.
Мой проводник срывается с места.
Новое путешествие началось.
========== Конфигурация семьдесят шестая ==========
Я не могу отходить надолго.
Стоит впасть в глубокий сон – и птица теряется в заоблачных далях. Я делаю крюк за крюком, чтобывозвращаться из этого состояния. Чаще. Быстрее. Десятки раз за ночь.
Я не чувствую своего носителя, и понимаю, что ухожу не к нему, а куда-то ещё, на грань энергетического голода. Но так или иначе, я возвращаюсь. И лечу.
Зато теперь я знаю, где заканчивается Сумеречное море. По дороге я видела поражающие воображение города на островах, полные сверкающих построек, сады, усыпанные цветущими деревьями. Они манили меня, манили мои ноющие от изнурительного полёта крылья.
За всё время пересечения Сумеречного моря я ни разу не видела, чтобы ела птица цвета небесной лазури. Самой мне пришлось ловить рыбу, стремительно пикируя за ней с высоты.
Как только мы пересекли внутренний океан, скорость нашего перемещения снизилась. Я стала волком и трушу за своим проводником вот уже какой день.
Я не чувствую пальцев, несмотря на то, что они стёрты и кровоточат. Отсутствие отдыха отражается на мне довольно странным образом: моё тело пахнет сваркой и дождевыми червями, раздавленными в летний ливень. Когда я поднимаю голову наверх, в шее хрустит. Я понятия не имею, где мы находимся, но не сомневаюсь, что в некоторые места мы попадаем даже без порталов.
Ночь за ночью я иду в неизвестность. Неизвестность оказывается на редкость необъятной. В некоторых местах я не вижу даже горизонта. В других нет зверей, будто всё кругом вычищено радиацией. От прочих, кажется, замирает и начинает вибрировать всё моё существо, будто я стала камертоном и теперь пою непонятно для кого.
Под моими лапами песок, потрескавшийся от жажды суглинок, мелкая гранитная крошка, липкая жижа, которой не подобрать названия. В основном все пейзажи близки к природным, я нигде не видела хоть какого-то строения. Кажется, мы идём вглубь веков, когда человечество ещё было молодо и только-только готовилось вонзить молочные зубки во всё то, что знало и ценило.
Привалы редкие и быстрые, и только тогда, когда царит почти кромешная тьма. Птица улетает и становится далёкой точкой в гнезде из туч, а я падаю, тяжело дыша. Сплю там же, где и рухнула, очень недолго.
Чаще я просыпаюсь не из-за ментального сигнала моего провожатого, а из-за тоски по дому. Несмотря на то, что я ушла просто на неописуемое расстояние, я продолжаю чувствовать связь со Шпилем, Голем, Тварью Углов и даже с пресловутым деревом. Я живу благодаря ним и во имя них. Но я больна, больна своим поиском, и каждый раз, когда мои уши вострятся в сторону покинутого дома, такого родного и тёплого, я говорю себе идти вперёд и закончить начатое. Иначе я перестану быть собой – яростной мононоке, воплощённой жизненной силой.
Иногда, когда мы замедляем ход, я нашёптываю координаты меркабе. Некоторые она записывает, на некоторых же начинает трещать, будто внутри у неё что-то сломалось. Мы словно идём на изломах галактики, куда не заглядывают даже отверженные и проклятые.
Однажды становится нечего есть, и я превращаюсь в орикса, чтобы откапывать коренья и быть способной переварить их. К моему неудовольствию, они очень горькие.
Я думаю обо всех тех жрецах, поманенных Кадатом, и о том, сколько из них добрались живыми. Натолкнувшись на кладбище костей в одном из ущелий, я перестаю задавать себе этот вопрос. Белое, хрустящее от суши безмолвие манит меня полукружьями рёбер и широко, словно в удивлении распахнутыми глазницами черепов. По хребту ползёт тяжесть. Это испытание. В вирте никогда не отыщешь костей: то, что не доели звери, вбирает в себя само пространство.
Так что выбор невелик. Я знаю, что если сяду – больше встать мне не придётся.
Так что я плюхаюсь намного дальше этого места, кутая бока в траву и принимая человеческий облик. Но, кажется, я так привыкла идти, что совсем не могу заснуть.
Неподалёку что-то журчит. Кажется, речка, один из притоков Сумеречного моря.
Точно, речка. Если я не ошибаюсь, это Лета. Пить нельзя, но посмотреться можно. Давно себя не видела. Я гляжу в прозрачную воду – и не узнаю того, кто отражается по ту сторону. На лице словно остались одни горящие лихорадочным огнём глаза, памятное полукружье размылось. И вдруг именно в его смутной чернильной полосе я вижу. Совсем ещё ребёнка. Пепельную блондиночку с серыми глазами. Она играет со своим другом и котёнком, у которого пламенеет хребет.
«Кто последний – тот тухлое яйцо!»
«Так нечестно, Дирк!»
Они борются друг с другом – и пока силы равны.
«Я тебе ещё покажу! Сдавайся, Хо!»
Девочка смеётся. Ей всё больше и больше нравится это имя. И нравится новый друг, который относится к ней как к равной.
– Как давно… – шепчу я почти беззвучно, – Как же это было давно…
Девочка растёт. В её чёлке появляется фиолетовая прядка. Дирк и его бицуха достигли габаритов среднестатистического гималайского медведя.
Миссии всё сложнее, враги – сильнее. Молодая девушка учится сражаться. Тело поёт песнь расцвета – и изливается в творчество. Старые проекты, символы простоты и невинности. Они никогда не будут уничтожены окончательно – ибо покоятся в памяти Голем.
В глазах появляется небольшой стальной оттенок, по лбу прокладывает путь сосредоточенная морщинка. Совсем немного осталось для того, чтобы сберечь хребет от жизни, которая так любит его ломать. Девушка учится не опускать голову и задавать вопросы – даже неудобные и провоцирующие. На неё орут до хрипоты и призывают одуматься, но она, словно квезаль, стремится прочь из любой клетки – на волю, на волю!
Но именно поэтому квезали и вымирают. Им не удаётся смириться с несправедливостью, будь то хоть клетка, хоть корм, хоть хозяева. Квезаль летает, где хочет, ест, что выбирает, а хозяев над ним нет. Но раз в год он сходит с ума, отправляясь на поиски брачного партнёра.
Девушку бьют. В неё вгрызается смерть, но она не так страшна как то, что после неё остаётся. Черты лица изменяются, заостряются, взгляд становится волчьим, и…
В воду попадает капля извне, и картинка исчезает. Я снова вижу только своё отражение. Я что, плакала? Но я же не могу… Или то действует Лета?
Сколько я уже здесь? Где птица? Наверное, она звала меня…
Я вызываю ментальный всплеск – но ответа нет. Я бегу на место ночлега. Мне казалось, моя провожатая сидела на дереве.
На дереве! Она никогда прежде не отдыхала на деревьях. Но… видимо, теперь всё в норме. Мне нужно поспать.
Во время глубокого сна я вижу бесконечный молочно-белый тоннель, который петляет и иногда милостиво разнообразится лесенками. Я иду по нему, наверное, втайне надеясь отыскать выход, и мне кажется, что пространство вокруг меня дышит. Будто эти скруглённые своды сделаны из кожи. Моей кожи.
Во мне дремлет бесконечность. Больше нет тайн, нет чудовищ за поворотом, нет мест, в которые нельзя.
Девушка стала женщиной, вцепившись в этот мир бескомпромиссными волчьими зубами и добившись жизни для своего квезаля.
Когда я просыпаюсь, я вижу свет. Шагах в тридцати от меня мерно горит программируемый портал, сверкая облачками древних глифов. А чуть поодаль от него то, о чём я не могла и помыслить.
Беспомощно барахтающийся комок прекрасных лазурных перьев…
========== Конфигурация семьдесят седьмая ==========
Сегодня умирает птица цвета небесной лазури.
Она очень хочет взлететь, но поздно. Этому не бывать. Смысл её существования исчерпан.
Такое прекрасное создание – не более чем игрушка богов. Марионетка. Дергунчик.
Но меня охватывает странная печаль, когда я вижу её бессильное сопротивление гравитации.
Вблизи она похожа на вяхиря, но из её горла не рвётся ни единого звука. Она, словно компас, указывает мне направление и замирает, чтобы тихо раствориться в небытии.
Повелители Кадата хотят меня видеть – и я ни секунды не сомневаюсь в этом. Но, пожалуй, чести быть там достойна не только я…
Голем дрожит и даже отшатывается, когда я предлагаю ей слияние. Правда, она устроила мне тёплую встречу, когда я внезапно появилась из портала, даже вылетела навстречу, преодолев притяжение столь любимого нами Шпиля, однако, поняв, зачем я пришла, запуталась в буре мыслей. Я и сейчас слышу мерное шипение на её ментальном канале.
– Да ладно, не всё так плохо, ты же вроде никогда не возражала, – усмехаюсь я, но выходит неискренне. Она знает, что это может быть прощанием. Навсегда.
– Я просто подумала, что было бы классно явиться туда в образе совы-сипухи, – говорю я, поглаживая голову каменного льва, разлёгшегося перед входом в Университет, – У меня остались воспоминания… Эти её крылья сложны для перевоплощения. Для нежного пуха и бесшумного полёта нужна твоя невинность. Сама я превращаюсь в эту птицу крайне бестолково… Ох, ну наконец-то.
Мы обнимаем друг друга с жаром и нежностью – так сходятся две ладони. Наше тело трясёт от эмоций, и мы перевоплощаемся. Для выхода в свет – лучший образ!
В месте приземления земля скрыта густым, словно суп, туманом. Впереди едва-едва виднеется козья тропка.
– Нет. Оставайся здесь, – я мягко отделяю Голем от себя. Она всхлипывает, но быстро берёт себя в руки.
– Ты должна пообещать мне, – говорю я, касаясь её плеч, – Что ты позаботишься о нашем теле, если что случится. Я не пугаю. Я просто беру с тебя обещание. Ну, обещаешь?
Она кивает, и я целую её светлый лоб. Моя школа. Знаю, что она до последнего будет ждать меня здесь – но не прогоняю. Когда тебя ждут, жизнь кажется уютнее. Напоследок я делаю на её лицевом диске прорези для глаз, хотя мне и нелегко смотреть на плещущуюся в них печаль.
Нет времени медлить, и я исчезаю в тумане, который, словно родовые пути, мягко и влажно толкает меня вперёд и вперёд.
Я чуть не впечатываюсь лбом в огромный монолит кубообразной формы и сбавляю темп. Осторожнее.
Пейзаж вокруг хилый, какие-то а-ля арктические берёзки и массивные чёрные камни, будто неведомый гигант разбросал здесь свой детский конструктор. Зато ветер многолик, и, кажется, дует отовсюду, то напевая «гу-гу-ху», то срываясь на стаческое «кха-а-а-а».
– Добро пожаловать к Ступеням.
Я сразу останавливаюсь. Голос женский, и я не сказала бы, что враждебный.
Вот она. Метра четыре ростом – посвящена в ранг жрицы. Укутана в просторные одежды, однако грудь не прикрыта. Волосы развеваются как грива дикого коня, а глаза…
Клянусь – я узнала её! Никто из живущих ныне и понятия не имеет, как она выглядела, но я её узнала!
– О, великая Сафо с острова Лесбос! – я запечатлеваю восторженный поклон, – О, та, что горела и не выгорела, о, не стыдящаяся своей двойственной природы, рождённая в день твоего почитания наконец приветствует тебя!
– Одиннадцать, верно? – искорки в её глазах перекатываются необработанным янтарём, – Ты добилась своего. Ты на подступах к Кадату.
Видимо, надлежит что-то сказать…
– Круто!
Сафо снова улыбается:
– Здесь смертельно опасно, а боги капризны.
– Я посмотрю только одним глазком, – немедленно начинаю торговаться я, одновременно стараясь заглянуть через её бедро.
– Ты из дримеров.
– Да.
– У тебя должно быть Стремление.
– Было. Мертво.
– Мертво? – в её голосе сквозит некоторое удивление.
– Ну… Стремление было у нашей с Голем матери, но здесь ключевое слово именно «было», – поясняю я.
– Выходит, тебя ничто не держит?
– Точно!
– А твоя сестра?
– Она справится.
– Хм…
– Что?
Сафо протягивает руку и берёт меня за подбородок:
– Огонёк.
– Какой ещё огонёк? – не понимаю я.
– Очень похожий на Стремление.
– Чушь. Этого не может быть, – я качаю головой, будто отряхиваясь от её слов.
Поэтесса на мгновение замирает, словно прислушивается к ветру:
– Боги говорят, что ты можешь войти.
– Отлично!
– Но ты должна загасить…
– Да-да.
– После этого ты получишь имя демона и…
– Хорошо! Я готова! – она что, не видит, что её собеседница готова выпрыгнуть из кожи?
– Человек, которого ты любишь.
Кажется, будто меня ударили под дых.
– Ч… что?
– У тебя появилось Стремление.
– Нет, не может… Неправда!
– Ты отрицаешь это, не употребляя слова «мой» или «моё», но, как говорится, роза всё равно пахнет розой, – Сафо поводит своими роскошными плечами, а я чувствую себя словно прыщавый подросток, внезапно оказавшийся под розовыми лампами во всём своём великолепии.
– И? – наконец, подталкиваю её к объяснениям я.
– С багажом нельзя.
Крайне доходчиво.
– Хорошо, – я делаю глубокий вдох, – Тогда я отказываюсь.
– М?
– Ну это Стремление всё равно, как ни крути, не моё, так что… – я с наигранным безразличием раскидываю руки, – Готова выложить на ленту – и я пошла.
– У богов другие планы, – Сафо разглаживает складку на платье, – Ух ты. А ведь он как раз сейчас спит.
Сначала я не понимаю, в чём тут заключается повод для радости, но тут на мои колени безо всякого объявления войны обрушивается ощущение неизбежного подвоха.
– Чего?! – почти сиплю я, едва опомнившись.
Поэтесса протягивает вперёд небрежно сжатый кулак. На её лице застыло мечтательное выражение:
– Хочешь идти в Кадат – так не пугайся ничего. Сейчас Стремление очутится там, где не бывало. Можешь с ним попрощаться.
– Я не хочу!
– Никто не спрашивает. И… – она вдруг подмигивает, – Разве ты не хочешь увидеть его в последний раз?
Чёрт, она знает, чем меня пронять. Увидеть его здесь, да ещё если это – теоретически – мой последний шанс… Согласна!!
Когда под изящной ладонью Сафо начинает клубиться энергия, мне кажется, мир останавливается в своём вращении, и всё моё существо скручивает от радости и одновременно от боли, когда…
Когда я вижу его. Вижу, как он медленно открывает глаза, приходит в себя. Никаких фанфар, только формирование золотого тела, судя по всему, первого в его жизни. Осознав, что происходит, он пугается, недоумевает и совсем теряется, когда различает рядом меня.
– Ай-ай, тихо, – поэтесса опускает пальцы на его темечко, – Ты подумай, какой стеснительный. Очень мил. Как я полагаю, он тебя узнал.
Как полагаю, он в шоке. Он хочет что-то сказать, но вынужден прикрыть глаза. Моего тела слишком много. И оно оказалось перед ним внезапно.
Учитывая то, что это тело он не хочет, я делаю неутешительный вывод, что сейчас кого-то из нас двоих корчит от отвращения.
– Эй… – несмело окликаю я, – Не бойся. Взгляни на меня. Это всего лишь я. Настоящая. Без тряпок и притворства.
– Это сон… – бормочет загнанная в ловушку энергия, выстраивая последний доступный рациональный барьер. Согласно его воспитанию, такой меня попросту не может существовать, как, например, крылатого зайца.
– Тут такое дело, – вмешивается в нравственные муки Сафо, – У нас посвящение в демоны на носу. Так что изволь продержаться ещё немного, пока она с тобой попрощается. Как мне видится, ты едва ли будешь против, у вас ведь без взаимности. А теперь стой и позволь ей всё доделать… Вот, умница.
Я смотрю на его профиль, и, как мне кажется, каждая секунда тягостного молчания похожа на громадный засахаренный кокос – столь же нелепая и неимоверно тяжёлая вещь.
– Посмотри на меня, – почти что умоляю я, – Тебе можно… Ты же знаешь, что можно.
– Зачем?.. – еле слышно произносит он, и от горечи и осуждения в его словах у меня внутри всё обрывается, будто от удара мачете. Пора взять себя в руки. Мне не впервой слышать это его «зачем».
– Затем, что я так хочу. Затем, что мой мир велик и обширен, и я хочу его весь, если это возможно. Затем, что я хочу быть свободна хоть где-нибудь… Чёрт, каждый человек имеет право на место, где он никому не принадлежит! И тут я леплю себя сама, – я подхожу ближе и дотрагиваюсь до его щеки, – И вот наконец здесь появился ты. Я…
– Не надо. Не говори, не усложняй, всё итак…
– Я не буду, – соглашаюсь я, потому что есть вещи, которые можно сказать и без слов.
Так что я просто подаюсь вперёд и целую его в губы. Кажется, я мечтала об этом вечность. Я просто хочу его попробовать, хочу подарить свою нежность, хочу, чтобы эти зубы хоть немного разжались и впустили меня, хочу прижаться к его широкой груди и утонуть в нём, раствориться без остатка, соединив наши кровотоки, силу, знания и опыт, перелив всё, что есть во мне, в это бесконечно прекрасное крепкое тело, просто хочу!!
Я закрываю глаза – наши языки соприкасаются – и нас обжигает голубоватая вспышка. Две полные противоположности создали бреши в своих мировоззрениях. Неожиданно, но, оказывается, поцелуй в вирте способствует обмену информацией.
Его золотисто-белый образ отшатывается и скрючивается. Он хватается за грудь, в которой теперь есть часть меня – чёрный клубок, в котором сосредоточена моя разумная тьма. Мой подарок и моё проклятье.
«Бога нет. Мы никому не нужны. Смерть – это конец, нет рая или ада. Мы приходим в этот мир ни с чем – и такими же пустыми и неприютными нам предстоит уйти. Жизнь не имеет значения, в ней нет смысла. Вселенной всё равно, кто ты и чего ты хочешь»
Кажется, ему больно, но он распрямляется и указывает на меня. Я окрашиваюсь в нефтяно-чёрный, мои черты размываются, а волосы топорщатся, но…
Я чувствую. И словно вижу со стороны. Его ответ:
«Пусть так. Но ты не одинока»
Как это мило. Я подхожу к нему ближе, улыбаюсь. Кладу руку ему на плечо:
– Нет, малыш, ты не прав. Я всегда одинока и всегда воюю сама для себя. Против себя или во имя себя – это не столь важно. Спасибо, что поддержал, и за поцелуй спасибо, а теперь мне пора, – я оборачиваюсь к Сафо, в руках у которой появился фрукт познания – для меня. И тут что-то взрывается от одного слова, которого я точно не жду.
– Надежда!
Я не ожидала, что он будет кричать, поэтому вздрагиваю от волны, слегка ударившей мне в спину.
– Что ты сказал? – я оборачиваюсь так стремительно, что начинает ныть шея.
– Надежда! Даже если всё плохо, даже если всё не так, даже если люди умирают – остаётся надежда!
Я слышу коротенький разряд, будто где-то у сердца чиркнуло статическим электричеством.
– Давно я не видала земных мужчин, – задумчиво произносит Сафо, почёсывая ногтем изящную шею, – Он ведь даже не раскошелится на «не надо, не делай этого». За что ты его полюбила, если не секрет? Мне любопытно… Стоять, куда собрался! Послушаешь и пойдёшь!.. Другое дело, а то никакого уважения к старшим.
Я хочу попросить для него свободы, но одновременно хочу, чтобы он тоже знал, что за механизмы ворочаются в моём мозгу, так что я просто набираю в грудь воздуха и принимаюсь отвечать, с жаром и отчаянием ведьмы Средневековья, которой дали высказаться перед всепожирающим костром инквизиции.
– О, великая Сафо, мать сотен прекрасных стихов о любви! Тебе ли не знать, что нельзя любить за что-то? Если же ты спрашиваешь, что я ценю, что нахожу в нём – так пожалуйста, я готова держать ответ перед тобой и капризными богами Кадата!
Я ценю его именно за то, что он такой и никакой другой. Мне не нужен рыцарь и защитник, который закроет меня собой, словно маленькую девочку. Мне не нужен романтик – он источник моего вдохновения, а не наоборот. Мне не нужно быть обласканной и обеспеченной, мне не нужен покой сытого и одомашненного зверя, ибо мой дом это хаос, эгоистичный и расчётливый. Мне не нужно его окольцовывать – ибо я не имею права кем-либо владеть и не желаю, чтобы владели мной. Но рядом с ним… – я задумываюсь, встречаясь с ним взглядом, и выпаливаю:
– Когда я рядом с ним, я готова свернуть горы, колонизировать Венеру – да что угодно! Когда я с ним, мне просто не предоставляется возможности почувствовать себя девушкой – и от этого я становлюсь сильнее! Мне нравится то, во что я превращаюсь рядом с ним, это и правда я, настоящая! И путь ему не нужен ни мой ум, ни моё тело, до тех пор, пока жива моя любовь, пусть же он будет моей Беатриче, что дарит мне вдохновение, моей Лючией, заставляющей стремиться к высоким идеалам, моей Батшебой, чья красота украшает мои мысли в жаркие летние ночи! Я согласна не получать ничего, ведь я имею самое прекрасное из всего, что может пожелать смертная женщина: факт того, что я знаю его, и о какое счастье, что он есть на Земле, тот, кого я никогда не назову «моим» и от этого ещё более желанный и восхитительный!.. А теперь я готова идти дальше.
– Великолепно, – такое чувство, будто Сафо точно знала, когда я закончу, – Думаю, тебе стоит посвятить ему оду, раз, по твоим словам, он этого заслуживает. Что скажешь, отпустить его?
– Отпусти. Я всё сказала, дай ему спокойно спать.
– Любопытно, сможет ли после такого… Как думаешь, если я превращу его в зверя, как быстро он убежит? – внезапно спрашивает Сафо.
– Не знаю, – с кристальной честностью отвечаю я. К своему глубочайшему (или не очень) презрению мне интересно.
– Дай-ка подумать… Ап! – она щёлкает пальцами у его макушки, и на землю тут же неловко опускается… кабарга.
– А теперь – кыш отсюда!
В каждом человеке заложена система эвакуации, так что особо он не противится, когда ноги соглашаются вывести его в более привычную среду обитания. Прыжков через восемь он оглядывается, но нас уже разделяет туман, превращающий в ничто даже силуэты.
– Что ж, вы попрощались, – напоминает Сафо, – И теперь твоя мечта исполнится. Съешь фрукт, что у меня в руке, и запей водой из подземного источника.
– Имя.
– Что?
– Новое имя, – я вздёргиваю бровь, – Демоническое. Не терпится добавить к списку ещё одно.
– Да, разумеется… После посвящения… И после того, как ты погасишь это.
Я согласно выворачиваю голову, чтобы узнать, что она имеет в виду. Неужели я что-то не погасила? Так и есть. Крошечное зёрнышко. Надежда.
Как… странно. И в то же время это единственное светлое пятнышко на моём потемневшем теле.
– Что ж, – я прикрываю маленькую искру ладонью, ощущая её тепло, и поднимаю глаза на Сафо.
– Есть, что сказать перед тем, как перестанешь быть частью рода человеческого? – спрашивает она.
– Да… определённо, – на моём лице росчерком метеорита появляется улыбка, и я выпаливаю, – Бабуин!
– Чт…
Моё тело не подводит и вовремя понимает, что к чему, когда я, словно легендарный Сунь У Кун, укравший персики из Небесного сада, запрыгиваю Сафо на плечо и вытаскиваю фрукт из её рук. Кусаю мякоть. И тут же жадно глотаю, перелезая через голову жрицы и шмякаясь на подходах к Кадату.
– Стой!! Не смей! – кричит поэтесса скорей в изумлении, нежели в ярости, но поздно. Я мчусь на четвереньках вперёд и вперёд, а звёздочка на моей чернильной груди горит и переливается, словно Сириус ясной ночью.
Массивные ступени ведут наверх. Мои задние лапы подкашиваются, слюна становится терпкой. Так и есть. Фрукт был отравлен. Они обманули меня… Не на того напали!
В глазах двоится и троится, между лопаток поселяется предательская дрожь, но я карабкаюсь, волоча отказавшиеся двигаться дальше ноги, которые с глухими ударами бьются о монолиты из чёрного оникса. У меня нет сил удерживать облик – и моё тело снова становится человеческим. Я точно не знаю, чего хочу, но где-то там, за ступенями, наверху, туман редеет и рассеивается.
Моё зрение сужается до тоннеля, а перед глазами плывут радужные пятна, когда я последним рывком взволакиваю себя на уступ… и не падаю. Дышу с хрипами, изо рта течёт пена, но…
Вот он Неведомый Кадат. Просто огромен. Моё остывающее сознание просто не в состоянии обработать эти нечеловеческие формы, все эти спирали, немыслимые углы и системы точек.
А ещё я вижу обитателей города. Они вьются надо мной, похожие на спонтанно меняющие форму цветастые ковры. Капризные боги мира сновидений.
– Выкусите… подонки, – выдавливаю из себя я, чтобы как раз после этого плюхнуться на измазанный слюной пол.
И, уже уткнувшись в кровь, яд и грязь, услышать, как они смеются.
Их смех не похож на человеческий ни по интонации, ни по звучанию, но это место, где всё воспринимается иначе, чище и яснее.
Вирту чужда легенда о Вавилонском столпотворении, ибо мысль есть мысль.
И в их мыслях нет стремления меня убить.
Доза яда не смертельна. Как и та метаморфоза, что происходит со мной. Всё, на что хватило моего укуса – это окрасить мой мех в чёрный цвет. Ну а ещё, как мне кажется, уши стали жёстче, а зубы острее.
Так или иначе, а я приподнимаюсь, для верности опираясь на волчьи лапы и смотрю на них, судорожно смаргивая с морды собственные слюни.
Их голоса подобны мелодичному грохоту, и поначалу я слишком взбудоражена, чтобы понять, но потом.
– Out of system!
Английский. Ничего себе. Видимо, нарочно его употребляют, вкладывая сочность и звучание. Хотят, чтобы я поняла. Это не просто фраза. Это новое имя.
– Аутофсистем. Ауттасистем, – бормочу я.
Та, что выбилась из системы. Бунтарка, ослушавшаяся и своих инстинктов самосохранения, и их воли. Заслужившая ещё одно – демоническое – имя.
А потом Сафо, берёт меня за шкирку и без особых усилий тащит вниз. Я дёргаю лапами и извиваюсь, впрочем, без особого энтузиазма.
– Ты глупа, – говорит мне поэтесса, опуская на землю.
– Как и все люди, – задумчиво отвечаю я, смакуя образ Кадата в мозгу (это было что-то).
– Ты слишком хочешь жить. Это, – она указывает на мою грудь, – Так просто не потушить.
– Я пыталась, – развожу снова человеческими руками я, по ходу автоматически расписываясь в собственном бессилии.
– Ничего удивительного. Мы, женщины, от Природы любим намного сильнее мужчин, – Сафо улыбается более чем тепло. Я поднимаюсь. Гляжу на неё.
– Ну чё?.. Пока, что ли?
– Прощай, Эклипс-Одиннадцать-Кали… Ауттасистем, – произносит она нараспев, словно мои имена это заклинание, – Не пытайся больше убивать свои чувства. Наслаждайся ими, пока они живы, ибо время убьёт всё и без тебя.
– Я же сказала, – напоследок занудствую я, – Не выходит. Не умирает этот паразит, так что я так или иначе буду любоваться им… неопределённое время.
– Страдая, мы творим, – Сафо отходит в туман, и её блестящие глаза тают в белёсом мареве тысяч водяных капель, – Помни об этом.
Ну вот, собственно. Я вернулась с одной из главных экскурсий, запланированных в моей жизни. Что я испытываю? Восхищение? Боль? Неописуемый экстаз?
– Пожрать бы, – прихожу к выводу я, возвращаясь к своему носителю и заставляя её немедленно проведать холодильник.
========== Конфигурация последняя ==========
Я отправляюсь в путь, выкатившись из своего носителя на прохладный паркет комнаты. Прохожу сквозь дверь, а на лестничной клетке по привычке прыгаю на улицу через окно. Я уже преобразовала тело до нужного вида и приземляюсь идеально.
Улицы тонут в снегу, а на душе у чёрного волка – белые ландыши. Весна, короче. Весна – и сказать тут больше нечего.
Я лавирую между укутанных в пуховики прохожих и скалюсь в ответ собаке, учуявшей мой ментальный след.
Антураж меняется, но здание всегда там, где положено. Два сознания ощупывают друг друга и неловко лепят общее пространство.
Иногда мне попадаются образы его друзей, немного аморфные и молчаливые. Я улыбаюсь, глядя на это и вспоминая свои собственные годы ученичества.
Вот он. Мелькнул за колонной. Идёт в северное крыло – никак не может всё здесь облазить. В покое его, любопытного, что ли, оставить? Пусть изучит территорию? Нет уж, обойдётся, у нас планы поинтереснее.
Я устраиваю сюрприз, превращаясь в блондинку с наивными глазёнками, но меня быстро раскусывают.
– Ладно, ладно. Привет!
Он сдержанно улыбается, а я быстро крою себе одежду. Моя нагота его пугает, и он вылетает из вирта раньше, чем я успеваю что-то сказать. Так что ради него я нарушаю обещание, данное самой себе, и всё-таки надеваю шмотки.
До чего же много у людей пустых закидонов…
Я не знаю, благодаря чему он здесь. Возможно, магия Сафо даровала ему способности, дремавшие до этого мгновения, и мы теперь связаны теми частицами, которыми обменялись при памятном поцелуе. А может, это подарок Кадата и его капризных богов – иллюзия для той, что осмелилась дойти до конца в поисках города из чёрного оникса…
В любом случае, сейчас я счастлива.
Мы, не сговариваясь, идём в одном направлении, на расстоянии друг от друга. Он озабочен «сложившейся ситуацией». Меня это особо не колышет, но я согласно киваю с умным видом. На самом деле, сейчас для меня по восхитительности лучше только пробуждение на его груди среди атласных простыней, посреди рассвета, тёплого и уютного, как золотистый мармелад. Но для начала и пошататься по вирту подойдёт.
Мы о чём-то говорим. Он даже смеётся. От его смеха вокруг появляются искорки, как бывает у совсем молодых дримеров, которые источают потоки энергии направо и налево. Порой он замечает, как по границе территорий за нами крадётся Голем. Она на редкость шустро прячется, если встречается с ним взглядом. Моя реплика ни разу не решилась подойти, всё ещё помнит, как может кровоточить от отказа и равнодушия, и сейчас её чувства борются с её опытом. Ему неловко от этого, и я стараюсь как-то переключить внимание с моей любопытной, но недоверчивой компоненты.
– А ты ведь ни разу не видел, как я превращаюсь в волка, – почему-то вспоминаю я.
– Покажи, это очень интересно, – неожиданно слышится ответ.
Я превращаюсь, а затем, чуть поджав уши, играю в хорошую девочку, подкрадываясь к нему по изогнутой траектории. А потом плюхаюсь животом вверх, подметая пол виляющим хвостом. Мне достаточно его секундной слабости, пока он чешет мой подбородок, чтобы сразу превратиться обратно. Он тут же отдёргивает руку, повторяя моё земное имя в его фирменной манере, со вздохом на последнем слоге. В этом слове сквозит осуждение, и я готова сожрать, сожрать это осуждение и любое другое чувство, вскормленное им для меня, ибо вскакиваю и заключаю полное протеста тело в объятья. Мы в шутку боремся, но здесь, в мире сновидений, у него нет ни малейшего шанса победить. Не сейчас. Так что теперь за его спиной – непреклонная стена, а на плечах – мои руки.
– Моя Батшеба. Моя Лючия. Моя Беатриче, – шепчу я ему на ухо, зная, как его это бесит. Когда он злится, меня захлёстывает ни с чем не сравнимое умиление.
– Уйди от меня!
– Ну-ну, будет. Любовь демона – штука нелёгкая, – я похлопываю его по голове и принимаюсь покусывать за шоколадные кудри.
– Я тебе не девочка!
– Хочешь попробовать?
– Нет, не…
Я окутываю его своей энергией и меняюсь полами. Как-никак, здесь нет плоти, костей и крови, и потоки информации гибче подстраиваются под практически любую смену формы.
Я – в ипостаси мужчины – тепло обнимаю фырчащую от негодования девушку. А потом, смилостивившись, возвращаю всё так, как было.
Позже, когда он изволит перестать дуться на эту безобидную шутку и мы сидим на мраморных ступеньках, он спрашивает меня, как мы можем встречаться в месте, которого нет. И, соответственно, может ли это вообще считаться встречами.
– Никто не говорил, что будет легко, – я закуриваю, поднимаясь, чтобы его проводить.
Мы должны расстаться на подходе к моему миру, рядом с указателем.
Готова поспорить, он думал, я забыла.
Но нет.
«Конфетная улица» – гласит аккуратная дощечка, покрытая ещё не до конца высохшим прозрачным лаком. Я благодарна ему за идею, ведь раньше улицы моего города не имели имён. А теперь потихоньку обрастают своими смыслами.
Перед тем, как уйти, он сосредотачивается и показывает чёрный клубок, вихрящийся в его груди. Я отвечаю на условный сигнал золотистым зёрнышком его надежды, поселившейся в моём сердце.
Мы – клуб, хранящий свою тайну. Мы принюхиваемся друг к другу как пара дикобразов, постепенно и с тщанием.
Но каждый раз, провожая его, я всё ещё хочу поцелуй. А он всего лишь не помнит того, что происходит здесь, возвращаясь туда, откуда пришёл.
– Ты – настоящий? – в какой уже раз спрашиваю я.
– Разумеется.
Нет, не так. Я не могу правильно сформулировать вопрос. Несмотря на то, что сон растворяется при пробуждении, до тех пор, пока ты в нём, ты и всё вокруг, и всё, что ты делаешь – реально. Он в любом случае ответит утвердительно – и будет прав. В этот раз и относительно этого мига.
На прощание я создаю закат цвета красного янтаря и по-летнему пожухлую траву под ногами. Мне нравится его удивлять. Он оценивает мои старания по достоинству, и после лёгкого кивка протягивает руку.
А я просто подхожу ближе и обнимаю его за шею. Всё жду, когда он начнёт уворачиваться от меня или просто отпихивать, но, видно, его слишком хорошо воспитывали.
– Мне с тобой так повезло, – с безграничной нежностью шепчу я в его ухо, почти касаясь сторожащих завиток хряща веснушек, – Как здорово, что ты есть.
– Я тебя не люблю.
Когда-то от этого ответа в моём животе поднималась противная и липкая волна холода, вымораживавшя рёбра и сжимавшая в тиски грудь. А теперь, закалившись в боях, я нахожу это примером редкостного занудства.
– Какой вариант ты хочешь услышать сегодня: «Больно надо» или «Не очень-то и хотелось»? – великодушно предлагаю я.
– Только не говори, что…
– Что моей любви и на двоих хватит?
Он тяжело вздыхает и безмолвно терпит мой щенячий восторг, по энтузиазму приближаясь к бревну, которое раскурочивает дятел. В кустарничке тренькают сверчки. Если бы я могла, я стояла бы так вечность, положив голову на его крепкое плечо.
Но мне пора очнуться, потому что я вспоминаю о…
– Не уходи! – я быстро накачиваю его ментальное тело своей энергией, – Я кое-что забыла. Стой тут.
Я возвращаюсь с пушистым комком на руках:
– Вот.
– Что это?
– Можешь погладить… Это один из моих детей.
– Очень милый. Как назвала? – он знает, что я пишу, и ничуть не удивляется при слове «дитя».
– «Игра с химерами».
Время заканчивается. Его образ бледнеет, несмотря на все мои старания.
– Оно твоё, слышишь? Я посвящаю его тебе! Очень скоро оно родится и станет книгой, которую я…
Исчез. Это не его вина, и мы ещё увидимся, но…
– …которую я подарю тебе, – уже более спокойным голосом заканчиваю предложение я, разворачиваясь к своему городу.
Возможно, когда-нибудь потом я пожалею об этом решении.
Возможно, хрупкий мир между нами будет навсегда разрушен, и я прокляну то имя и образ, что сейчас всюду следуют за мною. Я буду рыдать или смеяться, или ударюсь в пучину забвения, или буду жечь экземпляр за экземпляром, разводя погребальный костёр своим несбыточным мечтам. Возможно, отныне на меня будут смотреть с жалостью или презрением… многое возможно.
Но это – потом. А сейчас я бережно кладу тёплый сонный комок на полку, глажу бочок, покрытый призрачными пятнышками. И окликаю Голем. Нам пора.
Мы наконец научились управлять телом вместе и теперь конфликтуем всё реже. В конце концов, мы дети одной матери, две части единого целого, да вдобавок ещё и любим одного человека. Для его пои… (чёрт, прошу пардон, завоевания) требуется совместная работа.
И вот мы снова в реальности. Голем – на светлой стороне, а я сегодня таюсь в зрачке, скрытом длинной чёлкой.
Настал новый день.
Мы просыпаемся.
Я просыпаюсь.
========== Эпилог ==========
– То есть ты даже не попрощаешься?
Ставшая уже почти родной рептилья башка с бездонными глазами поворачивается в мою сторону. Тварь Углов методично копает ткань купола и прекращает занятие после моего появления на месте раскопок.
– Я видел достаточно. Ел достаточно. Но я не твоя собственность.
– Разумеется. Правило номер три, – киваю я.
– И я – гордый вольный демон, и вовсе не обязан прощаться с какой-то… – он даже пофыркивает, – Недоделанной.
– «Какая-то недоделанная», впрочем, была бы рада хотя бы сказать «до свидания».
Наконец я вижу, как его пасть растягивается в искренней улыбке:
– Было неплохо.
– Я рада это слышать.
– Куда теперь понесёт тебя твоя больная голова? – словно бы мимоходом интересуется он.
– Мир сновидений огромен. Я никогда не была в Ленге. В других проклятых городах. Впереди ещё бесчисленное множество историй, которые жаждут того, чтобы о них поведали миру.
– Вы подумайте. Самоуверенно, как всегда.
– Такая уж я, – я пожимаю плечами и закуриваю глясару. Мои мысли плывут и искрятся, словно снежинки из её дыма.
– Почему ты уходишь? – спрашиваю я, кутая город в тёплые объятья заката.
– У тебя появилась новая игрушка, – он кивает на зыбкую границу. Чёрные провалы глаз похожи на полированный гематит.
Тварь Углов может учуять и сказать, с человеком или же с иллюзией я встречаюсь, но я знаю, что он не будет этого делать. Не из низости или коварства, а из уважения к моему собственному выбору.
– А я думала, это из-за Голем.
– И из-за неё тоже, я с ума схожу от этого грохота. Мне нужны тишина и покой, а в этом сумасшедшем доме о них теперь можно и не мечтать.
Это он о Камнепаде, который внезапно порадовал нас своим появлением и теперь прочно обосновался на должности сторожевого пса. Голем периодически выходит с ним играть, а когда появляется и Эль, их догонялки могут длиться нескончаемо долго. Честно говоря, я рада, что им так весело. Жизнь налаживается.
– Значит, это ревность.
– Значит, я просто сваливаю, мне надоело с тобой возиться.
– Не стесняйся: и ты мне сразу понравился.
Он не выдерживает и начинает громко хохотать, пока не выжимает слёзы, вишенками сбегающие по мощным скулам. Я смеюсь вместе с ним. Он не плохой, просто… иной. Как и я.
– Увидимся как-нибудь потом?
– К тебе придёшь: чуть ногу мне не оторвала, садистка форменная!.. Да, припрусь как-нибудь. Кто-то же должен поливать твою монстеру.
– Нет слов, чтобы сказать, насколько я польщена.
– Теперь о деле. Ты хотела сказать что-то напоследок. По лицу вижу, – он садится, обвивая лапы хвостом, – Я слушаю.
– Появилось правило номер пять, – с некоторой гордостью заявляю я.
– О, вот как? И чем же пополнился несравненный свод постулатов?
– Хм, – его сарказм всё ещё немного выбивает меня из колеи, – Полагаю, правильно записать его вот так. Это не столь железобетонное правило, и… не столь рациональное. По правде сказать, мы сотворили его вместе с Голем, но я пришла к выводу, что оно бесподобно, – я беру в руку глясару и черчу в воздухе цифру «5», – Смотри внимательно.
Увидев всего одно слово, он добродушно хмыкает и качает головой:
– Люди такие люди…
Я тоже смотрю на это прекрасное безобразие и не верю в то, что добавила это ко вполне разумному списку. Но, даже следуя верхним четырём, жизнь без этого пятого кажется пустой. Без этого не рождаются образы. Не пишется. Без этого весь человеческий мир замер бы в стазисе и был бы наискучнейшим местечком во Вселенной, глупым, как спикировавший в открытое море лемминг.
Без этого не было бы меня. И не было бы той рукописи, которую я с нежностью прижимаю к груди уже не такими прохладными весенними вечерами.
Снежинки постепенно разлетаются и исчезают, но я всё ещё вижу это слово.
Правило номер пять, короткое и упоительное в своём безумстве.
Любить.
========== Бонус. Бессистемная дневниковая запись ==========
– Ты сама не своя, – замечает Тварь Углов, когда я, абсолютно никому не мешая, безмолвно пялюсь на осколки вазы, которую только что разбила.
Вообще у меня уборка. Я превращаю маленькие кучки хлама в одну большую. Кто просит его вертеться рядом, спрашивается? Процесс и без того сложный и кропотливый, потому что мой бардак обнаруживает внезапную горячую страсть к закону гравитации и мятежно разбегается в разные стороны, стремясь на пол и только на пол.
Стоп. Я убираюсь?
– Мне надо присесть, – я сгребаю из книг сносное кресло и немедленно воплощаю мечту в жизнь, – Уф…
– Ну как? – Тварь Углов обходит осколки и садится рядом, пока Голем мчится за половой щёткой.
– Даже не знаю, с чего начать. Странное ощущение, – я касаюсь рукой ключицы и шеи, – оно даже на кончиках пальцев.
– Нет, при моём ПМС ты бы уже погиб смертью храбрых… Я… Со мной это сотворила книга.
– Что-то из библиотеки Диса? – Тварь Углов кивает на читательский билет, лениво дымящийся из продавленного трона в яшмовой плитке, и, видимо, решивший не останавливаться до самого своего законного обиталища.
– Нет. Это человеческая, самая обычная книга, прочитанная моим телом. В ней не то чтобы заключены новые идеи, не то чтобы неожиданные персонажи, не то чтобы причудливый язык, но… Она заставила меня резонировать. Вытянула что-то из меня. Сыграла на тех струнах, о которых я, казалось, знала всё. Извлекла восьмую ноту – и погрузила в непонимание, отчаяние и трепет, – я переменяю позу и подпираю щёку кулаком, – Наше с Голем тело много читает, и наш разум обычно скользит по поверхности как прекрасных, так и ужасных вещей. У нас много любимых авторов, и мы воспринимаем их как старых друзей, встречая их на полках. Есть весёлые и есть грустные, есть захватывающие и есть скучные книги. Эти сорта не так-то сложно определить, взглянув на творение всего один раз. Но книг, способных вызвать трепет, не найдёшь при небрежном стрелянии глазками. Зато если хоть одна отозвалась в тебе так, хоть одна заставила тебя резонировать в такт её страницам, строчкам, сочетаниям букв – значит, ты нашёл свою книгу. Она необязательно должна вдохновлять на подвиги или убеждать в каком-то свойстве мира. Она может заставить тебя и твой разум рожать странных химер, которые сделают из тебя нечто большее, нежели высокомерное животное, вообразившее себя венцом творчества Природы. Эти химеры могут заставить тебя лишний раз вознести глаза к луне и звёздному небу, или же взглянуть на знакомые вещи так, будто ты видишь их в первый раз. Они могут играть с запахами или звуками, реальностью или снами, но теперь, куда бы ты ни пошёл, эти нелепые, но крепко сшитые звери будут приносить тебе палку или мячик в самый неподходящий момент, когда тебе кажется, что ты оставил их позади. Они мятежные и верные. И благодаря им загораются настоящие, неподвластные штампам личности… Ну, собственно, я закончила.
Тварь Углов молчит, облизывая нос раздвоенным языком.
– Игра с химерами, – наконец, изрекает он.
– Именно.
– Тебе не кажется, что это хорошее название для чего-нибудь?
Я задумчиво наблюдаю за тем, как Голем собирает бренные останки несчастной вазы, и снова обращаю глаза к своему гостю:
– Боюсь, моя утроба ещё не рожала ничего хоть сколь-нибудь достойного такого названия.
– Во всяком случае, не забывай. Кто знает, когда пригодится, – он встаёт, и, лениво потягиваясь, заявляет, – Приму твой монолог за рассказ и пойду поссу в твою монстеру.
– Я тебе поссу, – безо всякого энтузиазма угрожающе бормочу я, однако по большей части мне всё равно. Я итак забываю её поливать, а в подобных условиях у неё есть хоть какой-нибудь шанс выжить, если она научится эффективно перерабатывать его едкую мочу… А что, этот эксперимент обещает стать занятным.
А название…
– Игра с химерами, – потираю подбородок я, ещё раз перемешивая свой хлам и принимаясь возводить из него колонну, достойную греческого Парфенона, – Ну надо же…
========== Пять правил Над ==========
Вероятно, вас заинтересует подлинное значение правил, которые во всеуслышание провозгласила в Волчьей Шкуре бунтарка с короткой стрижкой. Легко ли по ним жить? Могу сказать только, что при желании получается.
Вот они в своём настоящем, полном виде:
1. Никаких богов –
учись рассчитывать только на себя и свои силы. Не забывай о бритве Оккама. Принцип атеизма.
2. Никаких авторитетов –
ибо все люди разные и могут ошибаться. Совершенных нет (исх. из правила 1). Принцип получения научного знания.
3. Никому не принадлежать и ни на кого не заявлять права –
ибо как твоя свобода является ценностью для тебя, так и собственная свобода является достоянием другого человека и любого другого живого существа. Принцип Б-любви.
4. Не думать о людях лучше или хуже, чем они есть –
учись оценивать окружающих здраво, без очарования и отвращения, ведь только так можно сохранить постулаты 1, 2 и 3.
И…
5. Любить –
даже если порой те, кого ты любишь, недостойны этого. Любое сильное чувство открывает человека с новой стороны, но именно любовь позволяет рожать не только детей, но и произведения искусства. Принцип чисто человеческой иррациональности.
========== Послесловие автора ==========
Временами мне кажется, что очень скоро человечество вовсе разучится читать. Не могу скрыть того факта, что меня это волнует. Даже взрослые люди, открывая газету, журнал, сайт или книгу, в первую очередь выискивают картинки.
Вероятно, взяв в руки мой труд, вы, кем бы вы ни были, сделали то же самое. Я не хотела вас разочаровывать, и поэтому разложила «вкусняшки» по всей книге. Некоторые вас насторожили, некоторые – возмутили, а какие-то, быть может, шокировали. Но они были. Не могли не быть. В конце концов, я – белый кролик, за которым гонятся, а вы на какое-то время стали моей Алисой. И, как мне подсказывает память, Алиса очень любила картинки.
Но вот вы здесь. Здесь. Читаете эту нудятину, которую обычно пролистывают, а значит вы – семя моей надежды.
А значит, мне ещё рано разочаровываться в жизни.
Каждый раз, когда мой труд писательства будут называть лёгким и ничего не значащим,
каждый раз, когда я буду видеть красочные фильмы с диалогами и сюжетом, не стоящими и выеденного яйца,
каждый раз, когда я буду встречать хорошие книги с переплётом туалетной бумаги и наряду с этим картиночный пшик в мелованной шкурке –
я буду думать о вас.
Обо всех, кто дошёл до самого конца.
Не важно, понравилось вам или нет, согласны вы со мной или нет, принимаете вы мою точку зрения или нет – я говорю «спасибо». За то, что выслушали. За каждое мгновение, проведённое со мной.
Осталось добавить только то, что вирт обширен, и в нём кроется ещё много нерассказанных историй. Так что я назначаю вам встречу – в следующей книге. Надеюсь, не прощаемся. Заходите ещё.
Не-ваша,
непокорная,
с непереломанным хребтом,
подписанная подходящим именем,
Кали Вулф
Личным мешком с костями со слов и ментального образа записано верно
И именно здесь полагается поставить слово
Конец
Последние комментарии
16 часов 19 минут назад
22 часов 41 минут назад
22 часов 49 минут назад
23 часов 17 минут назад
23 часов 21 минут назад
23 часов 22 минут назад