Зелень. Взгляд в прошлое (СИ) [OlLEL] (fb2) читать онлайн

========== Часть 1 ==========

Город выглядит как настоящий каток. На первый взгляд могло показаться, что тротуары все в лужах, но нет, это всё — невероятно скользкий лёд. Виной всему — прошедший ночью ледяной дождь.

Лёха гнал как ненормальный, игнорируя дорожные правила и настойчивые сигналы других машин. Ему не хватало воздуха, во рту пересохло, сердце взбесилось, толчками выбрасывая кровь к вискам. Кроме этой бьющей по мозгам пульсации Лёха больше ничего не слышал.

Место аварии заметил ещё издалека. Ему казалось, что время остановилось. Всё было нереальным, неправильным. Тело стало ватным, ноги не слушались. ЕГО фигуру, лежащую на ледяном снегу, сразу выцепил взглядом. И, не видя больше никого, кроме окровавленного Женьки, Лёха попытался идти. Шаг. На негнущихся ногах. Еще шаг. И еще. Как подкошенный рухнул на колени. Дальше ползком, царапая пальцы об лёд, не отводя глаз и подавляя желание крепко зажмуриться. Вот он, живой. Ведь ты живой, Куба? Ты же не посмеешь… Ты…

Скорая уже в пути. Сейчас помогут, спасут. Ведь спасут же?.. Огляделся по сторонам. Жекин подержанный кроссовер намертво припечатал черную Митсубиши Паджеро. Судя по трупам, извлеченным из груды металла, «намертво» — именно то слово!

Наклонился над неестественно белым лицом друга, поймал расфокусированный взгляд. Жека его узнал, задышал чаще, хрипло. Лёха, сквозь нарастающий гул в голове, не слыша собственного голоса, прокричал:

— Во что ты влез, Куба?

— Всё хорошо. Не говори Диме. Он винить себя…хкх-ххе–кхк будет… Я их убрал… кх-хх-ккх… Прости меня ….кх-кххх-ккх-кх ….

Вместе с кашлем изо рта вытекала кровь.

— Жека, слышишь меня? Ты чего это?.. Не смей!

Лёхин взгляд замер на Женькиных губах. Они скривились в какой-то странной виноватой улыбке. Хрипы усилились. Пытаясь справиться с рваным дыханием, Куба с трудом произнёс:

— Не бросай его, Лёха! Не отталкивай, как меня тогда… Он ведь тебя… Он .. ….

Окружающий мир вдруг исчез, сузился до одних только застывших зелёным льдом глаз. Он физически почувствовал, что Жекино сердце больше не бьётся. И, как только оно замолчало, замолчал и весь этот чёртов мир, в котором больше не было самого близкого, дорогого человека. В этой наступившей тишине, полной ужаса, Лёха рыл расцарапанными руками ледяной снег, окрашенный Женькиной кровью и не слышал ни собственного воя, ни воя подъехавшей скорой.

Рогозин проснулся от непривычного чувства холода. Обычно, каждую ночь любимое чудовище самым наглым образом заползало на Лёху, несмотря на свой немалый вес и внушительные габариты, оплетало со всех сторон всеми конечностями и, расплываясь в довольной лыбе, мгновенно засыпало. «Откормил на свою голову» — шутил Рогозин, а сам ещё крепче прижимал к себе своё счастье. Ему самому было жизненно необходимо чувствовать рядом родное тепло, сводящий с ума запах и горячее дыхание у самой щеки.

Резко вскочив, он даже не сразу сообразил, что Димки нет рядом. Включил свет. Зелёный тут же завопил во всю свою кошачью глотку, требуя жрать. Лёха быстро обошёл пустую квартиру, на кухне насыпал рыжему проглоту корм, схватил телефон. Три часа ночи. Что происходит? Ещё смерть Женькина вспомнилась…

Самое паршивое — Куба, гад такой, просто так никогда не снится. Он с одинаковой настойчивостью предупреждает как о хорошем, так и о плохом. Оракул хренов.

Трубку Дима взял сразу. Наигранно весёлая интонация насторожила.

— Дай угадаю, Рогозин, проснулся, а меня нет? Паника? Не кипишуй. Я как знал, что тебя разбудить надо было. Но ты так спал крепко… Я сейчас приеду. Друг позвонил, помощь была нужна, понимаешь? Я не мог отказать.

— Какой, к хренам, друг? Срываешься, не пойми куда, ночью…. Диктуй адрес, я приеду сейчас, тоже «подмогну».

— Лёх, успокойся! Я скоро буду. Дома всё объясню, лады? Не истери. Пожалуйста!

Рогозин тупо смотрел на погасший экран и боролся с желанием швырнуть телефон об пол. С того момента, как они переспали и продолжили жить вместе уже под другим статусом, прошло почти четыре года. И за это время, не считая совсем мелких ссор, Малой сбегал от Лёхи только один раз. Правда, надолго. На целый долбаный год. В армию. За тысячу с лихом километров от дома.

Лёха поёжился. Он про тот год вспоминать не любил. Чуть не сдох тогда от тоски. Зато это чудовище наглядно и доходчиво объяснило, какое место занимает в Лёхиной жизни. Дабы Алексей Палыч сомневаться даже не смел на предмет правильности их отношений. Урок усвоил на всю жизнь. Даже каминг-аут устроил, доведя всех родственников до белого каления. Светка с Петровичем пришли в себя подозрительно быстро. А вот родители до сих пор не могут простить единственному сыну такой финт ушами. Лёхе даже работу пришлось сменить. Ушёл из отцовской фирмы. Павел Фёдорович, всю жизнь воспитывавший сына по принципу: «упал-отжался», пытался первое время вернуть того в строй нормальных мужиков. Но встретив твёрдый отпор, разорвал с ним все связи. Мать иногда звонила, даже заезжала в гости. Но против мужа пойти не рискнула и всё общение свернула к минимуму. Квартиру в их доме родители давно продали, тем самым ещё сократив шансы случайных встреч. С глаз долой — из сердца вон. Лёха переживал, но никаких попыток сблизиться или объясниться больше не предпринимал, посчитав, что им всем нужно время. Однажды он потерял близкого друга. А потерять Димку, который стал для него ВСЕМ в этой жизни, он никогда себе не позволит. И эта странная ночная выходка не давала покоя. Оставалось дождаться Малого и вытрясти из него объяснения. Хотя, тут не ждать нужно, а ехать искать. А в своём родном городе Лёха Рогозин найдёт кого угодно, как два байта передать. Набирая нужный номер, он схватил на ходу куртку, ключи и вышел из дома.

У окна гостиничного номера, облокотившись на подоконник, стоял молодой красивый парень и нервно докуривал очередную сигарету, раздражённо стряхивая пепел прямо на пол. Выглядел он усталым и помятым, будто его только что подняли с постели. Причём, поднять подняли, а разбудить забыли. Однако, ни лёгкая небритость, ни взъерошенные тёмные волосы, ни даже озлобленный вид, не портили его яркую, кричащую внешность. Парень был вызывающе красивым! Прямой нос, чётко очерченные скулы, пухлые губы — всё было идеальным, но особенно завораживали его глаза! Под чёрными вразлёт бровями, обрамлённые густыми длинными ресницами два изумруда одурманивали своей колдовской зеленью. Дерзкий, всегда насмешливый, чуть прищуренный взгляд многих сводил с ума.

— Ди-и-има! Об твои глаза порезаться можно, ты в курсе?

— Заканчивай эту поебень, Кир. Поверь, вся эта ситуёвина меня уже дико напрягает. Конкретно говори, что тебе от меня надо и я пойду. У меня дома Лёха нервный.

— Не рад ты мне, Димочка. Обидно, знаешь ли! А если не могу я смотреть спокойно вот на такого тебя! Хочу! Так хочу, что зубы сводит. С тех пор как ты сюда вошёл у меня стояк не спадает. Может, давай как раньше, ммм?

— Я ведь и вломить могу, ты же знаешь.

Молодой человек, сидящий напротив, в шутливом жесте поднимает вверх руки:

— Так я, в принципе, всё уже сказал. Я правда думал о тебе все эти три года, Дим. Я ничего не забыл. И да, повторю — я приехал сюда за тобой.

Продолжая курить, Дима нечитаемым взглядом наблюдает за стоящим уже перед ним на коленях парнем. Кир быстро расстёгивает ему ширинку, ловко справившись с ремнём, и запускает руку под боксеры. Горячий шёпот в перемешку с быстрыми поцелуями в живот и пах.

— Димка мой, Димочка… Красивый мой, желанный, вкусный мой мальчик. Я же знаю, ты меня хочешь… упрямый, хочешь же, ну признай это… Я ведь всё для тебя… ты знаешь… Я три года терпел этого извращенца жирного, Дим. Ты даже не представляешь каково это. Но я всё выдержал ради тебя, слышишь, ради нас…

— Нет никаких «нас», Кир. Давно уже нет. Мы же всё решили тогда. Да отвали ты, блядь! — затушив окурок, резко отталкивает от себя парня, на ходу заправляя джинсы, направляется к двери.

— Рогозин твой до сих пор ничего не знает, да, Дим? А ведь я расскажу, я ж не гордый.

— А вот это ты зря-я-я.

В считанные секунды Дима оказывается рядом с парнем и хорошо поставленным ударом припечатывает того в пол. Дав ему отдышаться, резко хватает за светлые длинные волосы и тянет вверх.

— Я же предупреждал тебя! Не смей! Поднимать! Эту! Тему! Он изменился, ты слышишь? Он любит меня. Так любит, что страшно становится. Я его выстрадал, вымолил! Я всю жизнь его ждал. Его одного, понимаешь? Он и есть моя жизнь! Я до сих пор встаю по утрам и не верю, что это всё со мной происходит, что ТАК бывает. Да что ты знаешь вообще о нас с ним? Куда ты лезешь? Зачем?

Оттолкнув от себя Кира, он падает на кровать и закрывает глаза. Тот подходит, ложится рядом на спину. Какое-то время они молчат. Каждый думает о своём, раздражение постепенно уходит. Дима, не открывая глаз, тихо произносит:

— Я тоже скучал.

Кир осторожно, боясь спугнуть, нащупывает Димину руку и, убедившись, что её не уберут, переплетает пальцы.

— Я всегда был честен с тобой, Кир. Никогда не давал тебе ложных надежд. С тобой у меня был первый секс. Первый опыт. Но не первая любовь. Любовь в моей жизни всегда была и будет одна —Лёха. Смешно, но ты это лучше него самого знаешь. Рогозин – со своими вечными загонами — та ещё тема, скажу я тебе… Вот сейчас сидит дома, на говно исходит… Ссука-а-а… Ещё объяснять ему вот это всё… Тебе же обязательно было меня именно ночью вызванивать, провокатор хренов.

— Ну, извини, как приехал, так и позвонил сразу. Три года, Дим! … Скажи честно, в армию свалил из-за того, что мы тогда…

— И да, и нет. Из-за себя самого больше. Мне нужно было это время. Понимаешь? Я же так ненавидел себя тогда… Зря мы…это с тобой… Простить себе не могу до сих пор.

— Дурак ты, Димасик, редкостный! Вот никогда бы не подумал, что ты будешь так загоняться по поводу верности. Кто угодно бы, но не ты! Для меня секс никогда не был чем-то сакральным. Хотя с тобой… Ты в курсе, что за тот год, НАШ год, я даже ни с кем, ни разу! Я и дальше бы смог, если бы ты меня не послал. Странно слышать такое от шлюхи, да?

— Не называй себя так.

— Хмм, а кто я? Шлюха и есть. Я не рассказывал тебе про свой первый раз?

О, так ты пропустил увлекательную историю, друг мой… Мне было шестнадцать, как и тебе, когда мы с тобой в первый раз встретились. Только ты в свои шестнадцать уже горел ярче всех звёзд, обжигал, притягивал. Я ведь тебя когда увидел, забыл как дышать. Всё смотрел и думал, что так не бывает, чтобы — раз и всё! Один взгляд твой зелёный блядский и я пропал. Захотелось подойти, схватить в охапку и спрятать. Чтобы только мой. Только для меня чтобы, понимаешь? И злился. Потому, что все смотрели и все видели тебя таким: дерзким, весёлым, открытым. И все хотели. Как те уроды, которые тебя заказали. Только тебе тогда удалось спастись, а вот мне в своё время…повезло меньше. Да и был я не таким, как ты. Тихий, наивный… Не целовался даже ни разу, прикинь? Ума не приложу зачем им понадобился. Почему Я? Наверное, интереснее ломать было…. Двое суток, Дим. Они имели меня во все щели. Сначала их было четверо, потом состав и количество менялись. Даже когда я сознание терял от боли, их это не останавливало. Под конец вторых суток я даже передвигаться не мог. Рот порвали, уроды, про задницу вообще молчу — в лоскуты. Помнишь, тебе не давали покоя мои шрамы, а я запрещал тебе спрашивать? Стыдно было рассказывать своему чистому любимому мальчику о таком.

— Не надо, Кир!

— Надо! Сегодня я хочу, чтобы ты это знал! Что? Жалко меня? А может поцелуешь тогда, Дим? Пускай из жалости, мне всё равно, только поцелуй меня, пожалуйста!

Страстный горячий шёпот в самые губы: «Ди-и-ма-а-а, Димочка-а-а, какой же ты сла-а-адкий». Поцелуй глубокий и горький. Языком провести по нёбу, впиться в любимые губы жадно и крепко. Губы, которые никогда не ответят на твою страсть.

Дима медленно отстранился, встал с кровати и, глядя в глаза, тихо сказал:

— Прости, Кир! Я не могу. Если бы Лёху моего сейчас кто поцеловал, я бы убил нахрен. Не знаю как объяснить. Но не заставляй меня чувствовать себя дерьмом перед ним, перед собой, да и перед тобой тоже.

— А кто из нас не дерьмо, Дим? Рогозин твой, который дальше носа собственного столько лет ничего не видел? Сухарь бесчувственный. Или …я? А если я скажу тебе, что тогда именно мне было поручено накачать тебя наркотой и привести к ним. Вспомни, кто тебя волшебными таблеточками угощал в тот вечер? Кто алкашку подливал? Зубы заговаривал? Да ты знаешь хоть, что я….

— Знаю! И всегда знал! Ты за дурака меня держал? Меня??! Серьёзно???

От этих слов Кир вздрогнул, как от пощёчины. Встал, подошёл к Диме вплотную, растерянно разводя руками.

— Все эти годы, ты знал и… не возненавидел? Продолжал общаться? Трахал меня целый год до звёзд в глазах, доверял самое сокровенное… и при этом… всё знал? Кубасов, а ты человек, вообще?

— А еще, я знаю, Кир, для чего ты мне тогда вторую таблетку скормил. Если бы я не вырубился, то поимели бы они меня бодро и весело. А ебать обблёванное бессознательное тело Тиграша побрезговал, так? Ведь это ты позвонил Кубе? Уж не думаешь ли ты, что я поверил в сказку о том, как вьюноша звонкий да стройный Кирюша, вырубил двух здоровенных быков, а потом в одиночку вывез из клуба? Серьёзно думаешь, что и про Жеку я ничего не знал? Рогозин мой, к примеру, в этом уверен. Я же идиот, не узнаю, кто в той аварии с Кубой погиб. От стресса они меня оберегали! Себя бы, блядь, поберегли! Живут, два дебила, с комплексом вины! Один до сих пор во сне с Кубой разговаривает. Каждую ночь, сука! И на кладбище как к себе домой ходит шестой год. А второму всё кажется, что меня, двадцатидвухлетнего бугая, смогут обидеть в городе, где каждая собака меня знает и боится. Забрать он меня приехал! Жопу три года рвал, да бабосы копил для моего, блядь, светлого будущего! Ты ебанутый совсем, Кир, да? … Кир? Ты чего?

Медленно проследив за взглядом своего побледневшего собеседника, Дима увидел стоящего у двери Рогозина.

— Как давно ты здесь?

— Со слов «трахал меня целый год», — не своим голосом ответил Рогозин, прожигая взглядом упавшего на кровать со стоном «И-и-и-па-а-ть!» полуживого Кира.

========== Часть 2 ==========

Шесть лет назад…

Димке нужен наркотик. Такой, что поможет испытать состояние «полёта», отвлечься на время от мыслей о НЁМ. Димка давно понял, что лучший наркотик — адреналин! После него наступает ощущение свободы. Вот и ищет его Димка повсюду, адреналин этот. Этой осенью он нашёл его на скейте.

Толчок. Скорость постепенно набирается, и ты не чувствуешь земли. И вот оно — то самое ощущение! Тебе страшно и легко одновременно! Это как во время свободного падения — вроде и боишься, но вместе с тем наслаждаешься самим полётом. И мысли уходят. Правда, «долетался» Дима до того, что чуть не убился. Отработав на рампе пару трюков, Малой решил, что он уже профи и… лоханулся. Результат — множественные ушибы и сотрясение. И надо же было этим двум церберам узнать про Димкин «день-падень»!… Короче, нет у него больше доски. Суки. Сами же подарили на днюху.

Значит Диме нужен новый способ раздобыть свежую дозу адреналина. Диме бы продержаться пару лет, а потом уж он заставит ЕГО, дурака слепого, увидеть, рассмотреть своё счастье, которое прямо перед носом — вот, руку протяни и возьми.

От размышлений его отрывает телефон. Дима принимает вызов и от звуков родного голоса знакомое приятное тепло растекается по венам.

— Дай угадаю, в парке опять фигнёй страдаешь? Ты ел? Уроки сделал? Ты там не катаешься, случайно?

— Да, в парке, страдаю, всё съел и всё сделал. И — нет, не катаюсь. Кстати, не знаешь почему?

— Поговори мне! Малой, дело есть. Сбегай к Кубе домой, а? Он трубку с утра не берёт. Мы с ним вечером не очень хорошо…пообщались. Я волнуюсь. Пьяный он был в дровище…

— Ага! Скорее обдолбанный в говнище. Я подозреваю вы меня для того и вырастили, чтобы я Жеку каждый раз откачивал.

— Ну, типа того… Ты только отзвонись мне.

Дима кивает ребятам и уходит. В этом году очень жаркая осень. Конец октября почти, а бабье лето в разгаре. Засмотревшись на повисшую в воздухе паутину, он боковым зрением замечает притормозившую машину. Дима знает чья это тачка. Знает кто в ней сидит. «А вот и адреналин подвезли», — улыбается он…

Кубе тоже нужен наркотик. Сильный. Чтобы легче терпеть…. В первый раз пробуя травку он даже ничего не почувствовал. Молча смотрел на тупых, хихикающих случайных знакомых (хрен пойми откуда взявшихся) и ничего, кроме раздражения, не испытывал. Во второй раз, оказавшись в той же компании, у него получилось словить нужный ему кайф. Это не сравнить с алкоголем. Здесь присутствовало подобие контроля, от чего на душе становилось легко. Не было мрачных мыслей о НЁМ, не хотелось пьяных дебошей и разборок, как после обычной синьки. Боль. Безнадёга. Разрывающее мозг желание подорваться и поехать к НЕМУ. Всё это притуплялось. Потом одной травы Кубе было уже недостаточно. Влившись в тусовку Тиграна, он мог позволить себе дегустацию любых препаратов. И любых мальчиков. Он пытался изо всех сил создать иллюзию «мне хорошо».

С одной из шлюшек Тиграна это «хорошо» почти получалось. Умелый светлоголовый мальчик помогал на время забывать о тупой непрекращающейся боли, распирающей изнутри. Кир был неглупым, красивым и ебабельным. Тигран его держал при себе давно. И, скорее всего, висел мальчишка у него на хорошем таком крючке, с которого так просто не соскочишь. У Тиграна многие висели на таких крючках. Он и Кубу пытался подцепить, но почувствовав в нём опасного сильного зверя, пусть кем-то давно и смертельно раненого, но зверя, пыл свой поубавил. «Не пытайся со мной играть!» — предупредил его однажды Жека, прожигая насквозь опасной зеленью своих глаз. Они не переходили личных границ друг друга, общались исключительно в деловом ключе. Хотя совместный отдых был явлением нередким. Естественно, подкладывая под него Кира, Тигран преследовал свои цели, но Жеку это мало волновало — уж больно мальчик был хорош!

Вот и сегодня вечером Куба сорвался в клуб к своему ручному котёнку. Уединившись с ним в ВИП-комнате, развалившись на широком кожаном диване, он рассеянно поглядывал на вакханалию за стеклом, привычную для такого рода заведений. Кир, сидя у него на коленях, медленно, едва прикасаясь губами, покрывал поцелуями шею. Жека запускает руку в его светлые локоны, притягивает к себе и властно целует в губы, вызывая у мальчишки стон, затем слегка давит на затылок, и послушный котёнок плавно сползает на пол. Быстро расправившись с молнией на Женькиных джинсах, мальчик приступает к тому, что умеет делать просто великолепно! Глядя в глаза, Кир проводит одним мучительно долгим движением языка от мошонки, вдоль по стволу и к самой вершине головки. Он не торопится, дразнит, повторяет всё несколько раз, затем высасывает до капли сочащийся предэякулят, с пошлым звуком выпускает изо рта головку, снова лижет, выписывая узоры по выпуклым венкам. Щекочет языком уретру и, наконец, полностью берет член глубоко в расслабленное горло, плотно обхватив его губами. Неизвестно, кто и где научил этого шлюшонка делать такой минет, но кем бы он ни был, Куба ему безмерно благодарен. Кир ускоряется, ритмично насаживаясь. Это не Жека его трахает, это он трахает Женькин член своим ртом. Вот уже идут первые сладкие судороги, и оргазм накрывает, отключая на время разум. Но только на время. Потом вновь вернутся мысли из разряда «А как было бы с НИМ?», «Каково это, с любимым?», «А ОН сейчас где?». И вот уже в руках телефон, и идёт набор первого номера в списке «избранных». От звука любимого голоса одновременно и хорошо, и плохо. И никому не по силам прекратить эту сладкую пытку. Даже тебе, славный светлоголовый мальчик Кир!

— Лёха-а-а! Брат, а давай напьёмся, а?

— Ты знаешь, Куба, а давай! Я уже сам тебя набрать хотел. Ты где сейчас?

— Дома!.. приеду, то есть, скоро… буду.

— Понятно. У Тиграна, значит… Меня ты не слушаешь, идиот… Дома поговорим.

От этого «дома поговорим» двухметровый амбал растекается ванильной лужицей и блаженно улыбается. Быстро целует Кира и на всех парах несётся домой, к НЕМУ!!!

Хо-ро-шо! Как же хорошо! Соорудили на диване «пикник-романтик». Поверх пледа — поднос с закусками. Пьют коньяк, разговаривают.

«А если бы так всегда? И чтобы не уходил никуда, ни к кому. Чтобы только мой», — мечтает разомлевший Куба. Он слушает, а сам ласкает, целует зелёными глазами каждую чёрточку на любимом лице. Слушает, соглашаясь со всем, что тот говорит: пора завязывать с наркотой, не мутить тёмных дел с Тиграном, почаще наведываться к Петровичу. Про то, что не нужно было уходить с их работы, был бы под присмотром, ведь Рогозин старший не Господь Бог и связи ментовские не вечны, и однажды, его, Жеку, отмазать не получится. Слушает о том, как тяжело работать Лёхе со своим авторитарным отцом, который недавно табельным в кабинете махал, и какое золотое было время, когда они из армии только вернулись. Соглашается, наливает ещё, и предлагает тост за здоровье родителей и за десантуру! Набравшись терпения и сдерживая себя, чтобы не крикнуть «Я говорил, не женись на ней!», стойко выслушивает про тяготы семейной жизни.

— И ведь нормальной же бабой была! Лучшим другом, как ты, практически. И в постели всё было зашибись. А сейчас её вариант «потрахались качественно и спать» не устраивает. Любовь неземную нам надо, страсть и …еще что-то, я забыл. Вот чего ей, Куба, не хватает, скажи? Деньги приношу немалые. Не гуляю, не изменяю. Работа. Дом. Малой.

— О! За Малого! — наливает по новой Женька, лишь бы не слышать больше про их «потрахались».

— Вот за что я судьбе благодарен, так это за него! Я тебе больше скажу, если мы со Светкой разойдёмся, Малой с ней не пойдёт, со мной останется! Он мой!

— Правильно! Он наш! Мы его вырастили!

— Он МОЙ! Я тебе его не доверю! С ним, кстати, тоже не просто сейчас. Возраст этот еще. Опасней подростка зверя нет. А если этот подросток — наш Димка… ну, ты понял. Мне кажется он влюбился. Хотел поговорить с ним, а потом подумал, что я ему скажу?… Я вот никогда не влюблялся.

— Ты его слишком опекаешь. Папочка! Ему шишнадцать! В его возрасте мы уже вовсю девок трахали.

— Мы это мы. А он…. Разберёмся сами, короче.

Через пару часов, они, упившись до кондиции, просто валялись на диване. Иногда распирало на «хи-хи», или на «А помнишь…». И Жека был счастлив. Жеке было хо-ро-шо! А то, что стояк в штанах Женькиных каменный, так это ничего, это не страшно, передёрнет в ванной потом и всё.

Когда всё пошло «не так» Куба понять не успел. Лёха вырубился. А он всё смотрел на него и смотрел. На губы смотрел… И в какой-то момент самоконтроль рухнул. Терпеть больше не было сил… Так жадно и так собственнически Жека еще никого не целовал! Он терзал его губы, попутно стаскивая джинсы, он старался быть везде и сразу. Он спешил, сам не веря в реальность происходящего. Как умирающий в пустыне, добравшийся до воды, он пил Лёху взахлёб. А самое интересное, что оцепеневший от происходящего Рогозин сначала не сопротивлялся! И, вырвавшись спустя какое-то время из Женькиных объятий, он не стал его даже бить! Когда он одевался, Жека тихо выл, раскачиваясь из стороны в сторону и обхватив себя руками за плечи. Только перед тем как уйти, Лёха сказал:

— Надеюсь, ты понимаешь, что только что сделал. Ты окончательно похерил всё. Всё! Ненавижу!

«Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу!» — пульсировало в Женькиной голове до самого утра. Ещё полдня он просидел, не двигаясь, в тишине, смотря в одну точку. А потом, … потом пришёл Дима.

Лифт в подъезде опять не работал. У Малого было желание забить на всё и уйти. Но какое-то непонятное, странное чувство тревоги медленно зрело изнутри. Поднявшись на шестой этаж в размышлениях о том, почему бы Кубе не поменять жильё на более комфортабельное, Димка подошёл к облезлой двери и несколько раз резко нажал на кнопку звонка.

Тишина. Ключи у него от дядькиной квартиры были. Открыв дверь он заходит в маленький узкий коридор и зовёт Жеку. Никто не отвечает. И Малой чувствует: что-то не так. Позже он не вспомнит, почему его потянуло проверить именно ванну.

Сначала он видит его руку, которая свисает с бортика ванны. Потом мозг чётко фиксирует всё, что происходит. Диме нужно взять себя в руки здесь и сейчас! Он запрещает себе паниковать. Быстрый набор в скорую. Объяснение ситуации. Дальше делать всё, что говорят по телефону. Достать из воды Жеку, уложить на кровать. Внимательно осмотреть раны. Согнуть повреждённые руки. Постараться перекрыть кровоток. К счастью, накладывать жгут не пришлось самому — бригада приехала быстро.

В этот момент, словно чувствуя беду, перезвонил Рогозин. Когда он примчался, Жеку уже увезли. Дима молча стоит и смотрит, как Лёха, рыча диким зверем, разбивает кулаки об дверь ванны. Шагнув вглубь коридора и обернувшись у входной двери, Малой, стараясь не разреветься, кричит:

— Вы два тупых эгоиста! Давай, ТЫ еще самоубейся здесь! И будет всем счастье!

Дима всё же расплакался. Но уже на улице. Он со злостью вытирал непрошеные слёзы и сквозь стиснутые зубы шептал: «Жека, ты не заслуживаешь моих слёз, гад! И его разбитых в фарш рук ты не заслуживаешь. Он не должен вот так, из-за тебя».

В больнице он попытался разыскать мать. В отделении хирургии её уже не было. Мамины коллеги быстро затащили его в ординаторскую и накормили пирожками. Дима с детства привык к любвеобильности этих тёток. В этой больнице он слыл «сыном полка». Он уже собрался домой, но в коридоре чуть не наткнулся на мать в объятиях главврача. Резко отпрянув назад за угол, Дима прислушался.

— Повреждение плечевой артерии и латеральных вен, Света, он резал наверняка. И ты прекрасно понимаешь специалисты какого профиля ему сейчас необходимы. Руки заживут. Но что творится у него в голове…

— Игорь, прошу тебя… Я не могу сейчас думать об этом. Это же дикость какая-то …Это…

— Тихо, тихо… Иди ко мне. Вот так. Успокойся…

Мужчина осторожно обнимал мать, тихонько похлопывая по спине. Она расплакалась ещё больше. Тогда он увёл её с собой прямо по коридору, что-то бормоча о ночной смене.

«Игорь, значит, у нас нарисовался, — впервые за день улыбнулся Малой, — это же очень хорошо! Это просто отлично! Как же я люблю тебя, мамочка!»

По Светкиной протекции Кубу поместили в одиночную палату. Первые два дня его выворачивало наизнанку, рвало желчью. Руки болели страшно, каждой тупой пульсацией напоминали ему, какой он дурак. «В следующий раз выбирай другой способ» — проскочила на уровне подсознания коварная мысль. Жека не стал её анализировать. Он не хотел думать. Он ничего не хотел.

Когда стало полегче, началось паломничество родственников. Сегодня с утра был Петрович. Отвернувшись к стене, не решаясь посмотреть в глаза отцу, Жека молча, стиснув зубы, выслушал жестокую, но справедливую правду о себе. О том, какой он слабак и трус. Потому что, только трусы и слабаки пасуют перед трудностями. Да и какие там у него, у Женьки, могут быть трудности, так, дурь одна… О том, как самому отцу пришлось тяжело после смерти мамы, но он не имел право себя жалеть, от него зависели жизни его детей, которые, как оказалось, жизнь эту, ни в грош не ценят. Женьке было стыдно. Каждое отцовское слово больно било по живому.

Когда тот ушёл, он ещё долго отрешённо смотрел в потолок. Мыслей не было. Было пусто и холодно на душе. Жека знал, как согреться от этого холода, Жека знал с кем… парадокс в том, что тот, кто смог бы его согреть и спасти, способен был только на одну роль — роль палача.

Палач заехал вечером, после работы. Сердце Женькино, видимо, решило сломать ему рёбра — колошматило так, что сбилось дыхание. Попытки бороться с наступающей паникой были бесполезны, так как причина этой паники сидела напротив и буравила его таким взглядом, от которого обычно у Кубы отказывали все двигательные функции. «Как кролик перед удавом», — подумал он и нервно улыбнулся. Он ждал Лёхиных криков и мордобоя, но никак не спокойного и будничного:

— Ты как, брат? Болит? Есть хочешь?..

И ни единого намёка на ту ночь. Просто слова. Просто вопросы. Или Лёха так умело заговаривал зубы, или Куба сам отчаянно хотел выбросить то событие из головы, сделать вид, что ничего не было, но вскоре напряжение спало.

— Ну что, успокоился? Вижу, что да. А почему, знаешь? Я рядом! Со мной проходят все твои заскоки, становится легче дышать. Со мной ты сильный, спокойный, довольный. С чего я это взял? Да потому, что я с тобой такой-же. Мы с тобой одно ебаное целое. И никто тебе, придурку обдолбанному, не давал права это целое разрывать. Только вместе мы с тобой «единица», помнишь?

— А по отдельности мы — два ушлёпка по 0,5!

Их старый прикол из детства.

Договорив его на автомате, Женька прыснул от смеха. А через минуту уже вдвоём ржали, как кони. Это тоже было их фишкой — стоило одному засмеяться, второй подхватывал тут же. Цепная реакция. Настройка по умолчанию.

— А теперь по поводу твоих загонов. Да не дёргайся ты! Мы должны закончить этот разговор раз и навсегда. Я не хочу больше руки сбивать об стены. И орать в твоей пустой квартире, убирая кровавую, сука, ванну…

Куба смотрит на сбитые, опухшие костяшки Лёхиных рук. Есть у Рогозина такая дурная привычка в моменты бессилия или злости бить кулаками об стену. Женьке бы взять их сейчас в свои руки, да губами в каждую косточку…

— Я за тебя, Жень, в огонь и в воду. Ты — это и есть я, только более ебанутая и неконтролируемая версия. Я, даже когда есть сажусь, думаю, а хавал ли сегодня этот долбоящер, или голодный валяется после отходняка? Ты — моя родная душа. Но я никогда не полезу к тебе в штаны. Не стану тебя целовать и, тем более, трахать. И тебе не дам. Ты ведь ЭТОГО ждёшь? Не жди! Не будет! Если совсем невтерпёж станет — звони, приеду, вместе залезем в ванну и вместе вскроемся к херам! Если уж другого выхода нет! Но только вместе. Жить потом с вечным чувством вины — ну уж нет! Даже если бы я был этим чёртовым геем, то и тогда бы трахать тебя не стал. Друзей не трахают. Прожив со Светкой шесть лет, я это теперь точно знаю. Она всегда была другом. И женившись на ней, я никого счастливым не сделал. Ей любовь нужна. Тебе любовь нужна. Где, блядь, я вам её возьму, если я в душе не ебу, что это такое? Давайте соберёмся все недолюбленные и недотраханные, да строем в окно выйдем! А Малого одного оставим. Я всё сказал, Куба! И ты меня услышал!

========== Часть 3 ==========

Кир не просто любил секс. Он им наслаждался. Он его творил. Как художник, который пишет прекрасную картину, или музыкант, из-под умелых пальцев которого льются чарующие звуки, или танцор, чьи движения завораживают и восхищают. Это удивительно, как мальчик, жестоко изнасилованный в шестнадцать лет, смог оправиться от физических и душевных увечий, и вскоре научился не только получать наслаждение от секса, но и дарить его другим.

Сегодня Кир потерял счёт времени. Ночь кажется длинной до бесконечности, а день — день пусть и вовсе не спешит наступать. Потому что человеку, к которому Кир испытывал противоречивые чувства — страх и восхищение — было сейчас плохо. И ему хотелось помочь. Если не спасти, то хотя бы отвлечь. Если не вылечить, то принести облегчение. А лучшим лекарством Кир считал секс.

Кир целует Жеку глубоко, без тормозов, мокро, пошло. Облизывает и кусает его губы, пьёт его влажное сбитое дыхание. Пусть ему будет хорошо, пусть ему будет сладко. До шума в ушах, до пробегающей по спине дрожи. Пусть его накроет, смоет волной несдерживаемого желания. Кир позволяет войти в себя одним глубоким толчком. Так надо. В одном страстном, горячем ритме, глядя в глаза, заражаясь этим зелёным безумием. Есть ли ещё где на свете такая колдовская зелень? Кир нигде не встречал. Он бы запомнил. Не забывают такую зелень, окунувшись в неё хоть раз!

…Возбуждение зашкаливает. Головка мягко задевает простату, и Кир прогибает поясницу, ловя нужный угол. Вот та-ак, да-а-а… И Жека ловит его экстаз, каждым движением наполняет его до краёв, до жаркого кайфа, который расходится от паха по всему телу. Кир не прекращает ласки ни на миг — нежит, зацеловывает, выглаживает, двигаясь в исступлении, в такт друг с другом. Кир чувствует чужую руку на своём напряжённом члене — большой палец обводит уздечку, отверстие на головке, ведёт вниз. Разрядка уже совсем близко. Пульсация. Жар. Взрыв! Их накрывает одновременно и они растворяются в мягком, блаженном послевкусии оргазма.

— Как же хорошо с тобой, Кир! Ты просто космос, — горячий шёпот в зацелованные, искусанные губы.

Кир проводит подушечками пальцев по Жекиным рваным шрамам на руках, от чего тот нервно дёргается. Но Кир не даёт ему убрать руки, прикасается невесомо губами и Жека млеет от этой ласки, расслабляется, доверяет.

— Больнее всего ранят самые близкие люди.

— Я сам себя ранил, Кир. В моей истории нет виновных. Просто насмешка судьбы.

Куба сам тянется к манящим губам, но в этот раз поцелуй целомудренный и нежный. Долго смотрит на него, изучает каждую чёрточку на красивом лице.

— Сколько тебе лет, Кир?

— Двадцать скоро. Я знаю, что выгляжу как ребенок. Это привлекает «папиков», а мне это только на руку, знаешь ли…

— Зачем ты занимаешься этим, Кир? Дело в Тигране? Ты отрабатываешь какой-то долг? Всё решаемо. Ты только скажи, я смогу помочь, правда.

— Заберёшь к себе, будем жить вместе и зализывать раны друг другу? - смеётся Кир, откинувшись на спину, забавно сморщив курносый нос в детских трогательных веснушках. — А с чего ты взял, что мне это нужно? А вдруг я — шлюха по призванию? Никто не заставляет меня этим заниматься, поверь. Я тебе больше скажу — не ты один мне предлагал «завязать». Пару раз я даже пробовал жить «семейной» жизнью, но дольше месяца ни разу не продержался. Тянет, знаешь ли, по хуям попрыгать. О-о-от такой я массовик-затейник, да-а-а!

— Ну, какой ты «затейник», я знаю. А еще я не слепой и вижу, что за всем этим твоим блядством стоит какая-то трагедия. Расскажешь?

— Трагедия, скажешь тоже, — Кир встаёт, шагает голышом к столу, берёт в руки сигарету и зажигалку. — Так, скорее, «бурное» и раннее начало половой жизни, не совсем добровольное. Совсем не добровольное, я бы сказал.

Кир, закуривая, садится на стол, пристально смотрит в глаза. Сигарета в тонких длинных пальцах чуть заметно подрагивает. Он быстро справляется с волнением и продолжает:

— Я тебе рассказывал, что я из Иркутска? Сибиряк, ёпта… Только внешность подвела девчачья, да характер без стержня — так отец говорил. Не последний человек в городе, между прочим, силовик, пробравшийся в политику! Кремень-мужик! Высокие моральные устои, непоКобелимые, что б их, принципы, все дела… Я был его единственной неудачей, не вписывался в его стандарты, так сказать. Рос тихим, робким, со спортом не дружил, учился хорошо, правда, но вечно был сам себе на уме. Заинтересованность к своему полу я осознал рано, отчего ещё больше замкнулся. Случилось как-то моему родителю перейти дорогу не тем людям. Сколько они там бодались — не знаю, но отец на уступки не шёл. Не в его характере. Вот и решили поставить его на место, используя сына единственного, «кровинушку родимую». Как в плохом фильме — посадили в машинку чёрненькую, привезли на дачку заброшенную. А там кино интересное сняли, со мной в главной роли. Момент, когда меня девственности лишали, плохо помню, так как под наркотой был. Фильм родитель мой посмотрел, но не проникся. Может, режиссура не понравилась, а может, каст подкачал. Актёр-то тогда из меня, прямо скажем, был не очень. Дал понять им, что сын-шлюха его не интересует, как, собственно, и видео это. Думаю, не стоит рассказывать, что они сделали со мной, когда в очередной раз получили отказ от моего любящего отца? Мою полуживую тушку нашли к вечеру второго дня. Да, папины люди были брошены на мои поиски с самого момента похищения. Но он мог спасти своего ребёнка если не от изнасилования, то хотя бы от издевательств, если бы всего раз, всего один ебаный раз пошёл на уступки!

— Что было дальше? — глухим севшим голосом спросил Куба. У него перед глазами почему-то стоял Малой. Их шестнадцатилетний, дерзкий, умный, весёлый, красивый и… такой родной Димка! И если бы с ним случилось нечто подобное, они бы с Лёхой голыми руками разорвали, зубами загрызли бы… любого…

— А что дальше? Повалялся в больничке. Вернулся домой в любящую семью. Продолжал быть примерным мальчиком. Закончил школу с золотой медалью и свалил учиться в Москву. Два месяца пожил на стипендию и загрустил. Сексом к тому времени я уже занимался активно и с удовольствием. Странно, да? Когда получил первое заманчивое предложение, то рассуждал, как та Красная Шапочка: «Чего мне бояться, лес я знаю, секс я люблю!»

— А ты уверен, что знаешь лес, Кир?

— Хороший вопрос. Если бы знал лес, не торчал бы сейчас здесь с Тиграном. Полтора года назад я вляпался в одно очень неприятное дерьмо. Мне грозил немаленький реальный срок за распространение. А Тигран в свое время был во мне сильно заинтересован. Нравятся ему мальчики. Именно мальчики — нежный возраст, юные тела, педофил хренов. То есть, чтобы ты понимал, в свои двадцать я ему скоро стану неинтересен. Но он меня тогда от тюрьмы, можно сказать, спас, хотя у самого большие проблемы были. Да они и сейчас есть.

— Я знаю о его «проблемах». Просто так не срываются из столицы на свою малую родину. Так ты за компанию с ним?

— Можно и так сказать. Отсижусь здесь какое-то время и вернусь в столицу, в институте восстановлюсь, за ум возьмусь, чем чёрт не шутит… А знаешь о чём я мечтаю? — вдруг серьёзно спросил Кир, — Раз уж ты меня развёл на такие откровения, то тебе и скажу. Мечтаю всё-таки встретить такого человека, рядом с которым мне не захочется больше быть шлюхой. Только не встречается он мне что-то. Может, не там ищу?

Договорив, Кир какое-то время смотрел в одну точку, потом быстро забрался с ногами на стол, максимально разведя их в стороны, открывая вид, от которого Женькин член моментально поднялся. Долго ждать себя Куба не заставил, раскатав презерватив, рванул к столу, с довольным рыком притягивая Кира к себе за бёдра и плавно входя в его хорошо разработанный, соблазнительный, жаркий вход.

…После больницы Куба редко приходил к своим. Стыдно было перед Малым, который, со свойственной ему прямотой, демонстрировал своё презрительное отношение к произошедшему. Стыдно было перед Светкой, которая подняла всех на рога, чтобы обеспечить любимому единственному брату самый лучший уход и лечение. И перед Лёхой было стыдно, но только не за те поцелуи. Только не за них. А еще было стыдно за свои навязчивые мысли. Он не был рад тому, что его спасли. Он хотел умереть в тот день. Он знал это точно.

Сегодня он всё-таки решил к ним прийти. Возле дома заметил выезжающую со двора чёрную Митсубиши Паджеро. «А этот какого чёрта здесь делает?» — неприятно царапнула мысль и какое-то нехорошее предчувствие поселилось в Жекиной голове.

Дверь ему открыла Светка. Дома вкусно пахло выпечкой и раздавались звуки ругани.

— Какого хрена у нас происходит? — спросил Жека, проходя вслед за сестрой на кухню и кивая в сторону истошных криков.

— Не обращай внимания. Лёша, как обычно, пытается воспитывать Диму, а Дима, как обычно, пытается сопротивляться. Голодный? Садись, сейчас накормлю.

А потом был тёплый семейный вечер. Лёха с Димкой успокоились. После ужина Светка засобиралась в больницу. Лёха, подмигнув Жеке, достал из холодильника водочку. Малой, с пафосом провещав: «Куда только смотрят органы опеки, одни алкаши в семье, я с Максом гулять», быстро оделся и свалил. А Лёха, не менее пафосно, задрав палец вверх, процитировал: «Ах, какая это мука, воспитывать!»…

Куба проснулся с жутким сушняком и головной болью. Шесть утра, Светка еще на дежурстве, поэтому вариант «Принеси умирающему брату таблеточку» отпадает, придётся идти спасать себя самому. Дверь в большую спальню была приоткрыта. Куба вспомнил, как вырубился вчера Малой на Лёхиной кровати, улыбнулся и осторожно подошёл посмотреть на спящих самых родных своих людей. И в следующую минуту у него прошёл и сушняк, и головная боль, да чего уж там, вся жизнь прошла перед глазами.

Лёха крепко спит. Наклонившись над ним, Дима, не прикасаясь к самому лицу, водит пальцами, повторяя его контур. Вот он подаётся ещё чуть-чуть вперёд, замирает у самых губ и, закрыв глаза, осторожно, чтобы не разбудить, целует. И снова смотрит, близко, не отрываясь, своими космическими глазами, так смотрит, словно душу Лёхину видит, и она, эта душа, с ним сейчас говорит. Рогозин, будто что-то почувствовав, завозился, и забубнил:

— Малой, отдай одеяло, какого хрена ты меня раскрыл, холодно же… Больше не пущу к себе спать, вон к Жеке вали, возишься всю ночь, возишься.

Отвернулся, громко зевнул и, завернувшись в одеяло с головой, опять уснул. Дима медленно поворачивает голову и внимательно смотрит на потерявшего способность двигаться и говорить, застывшего у дверей, побелевшего Кубу. Медленно подносит указательный палец к губам и кивает на дверь. Осторожно встаёт, подходит вплотную к дядьке, разворачивает его и, подталкивая, ведёт в сторону кухни. Ставит стакан с водой перед ним и, подобрав под себя ноги, садится напротив.

— Пей, приходи в себя. Хочешь спросить, спрашивай.

— Что это б-было?

— А на что это похоже?

— Ты хоть понимаешь, что это…

— Ты тоже его любишь?

— Да!….Что???…..

Ошалевшими, красными, больными глазами смотрит на Димку и вдруг понимает, что перед ним уже не ребёнок. Давно не ребёнок.

— А ты думаешь, я два и два не сложу и не пойму, из-за кого наш непрошибаемый Куба вены резал? Давно любишь?

— Давно, — как во сне отвечает Жека, — А ты?

— Всегда! — отвечает Дима и, с вызовом глядя ему в глаза, продолжает, — Вот только не нужно меня сейчас лечить и объяснять, что я путаю привязанность с любовью. Ты же дружбу с любовью не перепутал, не? И он не перепутал… Ты его родной человек, но ни разу не его любовь! И мать моя тоже. Обидно тебе, что ты ему свою душу в ладонях — на, Лёха, забирай, … а он не хочет! Он не может! Потому, что МОЯ душа УЖЕ у него! Места нет, понятно? Просто этого он ещё сам не способен увидеть. Чувствует, но не ВИДИТ. Рано! Когда придёт время, я ему ПОКАЖУ!

— Димка-а-а! Да что ты говоришь такое, Дим? Мальчик мой глупый, родной мой, пойми, он никогда не сможет, НИКОГДА, слышишь?

— Хватит, Жень, «никогда» — это твоё слово. А я — не ты!

Твёрдо, резко, как отрезал! И снова этот вызов в глазах! Прожигающий насквозь, обездвиживающий взгляд. Зелень в зелень! Молодая, уверенная, сильная — против обожжённой, израненной и безжизненной.

Поднимаясь на второй этаж, прислушиваясь к пьяному смеху, доносившемуся из ВИПов, Кир брезгливо морщится. «Снова навезли извращенцев», — думает он, — «Эх, порвётся не одна жопа сегодня». Рассказывая недавно Кубе про свои отношения с Тиграном, Кир, конечно, лукавил. На самом деле он Тиграна боялся. Это был животный, подавляющий волю, разрушающий сознание страх. Этот человек способен уничтожить, сломать, даже убить. Кир знает. Кир помнит. Кир боится.

Остановившись перед нужной ему дверью, он медленно выдыхает, пытаясь справиться с нарастающим волнением. Неуверенно дёргает ручку и входит внутрь.

— А вот и наша девочка пожаловала! Кирочка, а не подохренел ли ты, дорогой? — это друг Тиграна, Марат, садист и сволочь, каких еще поискать, — Тебя Тигран на вольные хлеба отпустил, а я не в курсе?

— Не пугай моего мальчика, Марат. Он очень хорошо помнит, кто его хозяин, я прав, малыш?

— Ты прав, Тигран. Я. Очень. Хорошо. Помню. Ты что-то хотел?

— Скорее КОГО-ТО. Хочу. Очень хочу, малыш. Ты же поможешь? Да и куда тебе деваться, да, сладкий? Это племянник твоего любовника. Ты знаешь, что нужно делать.

— Племян… Что? Тигран, ты серьёзно сейчас??? Ты сошёл с ума? Это же Кубасов! Кубасов!!! Да он же убьёт нас всех и даже глазом не моргнёт. Он же ведёт себя как смертник, ему терять нечего. Ты это лучше меня знаешь!

— Знаю! Потому и прошу тебя. Мне нужно, чтобы мальчик САМ ко мне пришёл. А дальше война план покажет…

— Какая война, Тигран? Не будет никакой войны, ты пойми, он разорвёт нас! Всех! А я жить хочу! Да пошли вы на хуй! …Вот скажи, зачем тебе этот пацан, а? Он же ребёнок совсем. Вам что, шлюх мало?

— Ого! Тигран! Брат! Да наша девочка ревнует! Мы же покажем Кирюше, как сильно мы его любим, ммм? Чтобы не ревновал, глупыш!

Неприятный холод пробежал колючей волной по позвоночнику. Он прекрасно знает, чем обычно заканчивается секс с этими отморозками. Ему хочется бежать. Но вместо этого, после короткого и властного «раздевайся», быстро снимает одежду и покорно встаёт на колени.

…Сознание возвращается медленно, тягучими, тяжёлыми волнами. Кир открывает глаза. Он в своей съёмной квартире. Значит, Тигран сам сегодня привёз его сюда. Заботливый, ссука! Всё тело пронизано болью. Он весь — боль! Звонок сотового заставляет поморщиться. Куба! Чёрт! Что ему нужно?

— Алло, Кир! У меня дело есть к тебе. Могу подъехать?

— Прости, Жека, но я,… как бы, не в форме… сейчас. И не знаю, когда смогу.

— Да, не-е-е, ты не понял, я не насчёт секса. Ты по другому поводу мне нужен. Слу-у-ушай, Кир, ты помнишь говорил как-то, что можешь безошибочно определить, лишь только взглянув на человека, гей он или нет?

— Ну да, есть такое. А тебе-то зачем? Свой радар сломался?

— Да с моим радаром всё пучком, тут другое… Короче, сможешь помочь, или нет?

Кир делает попытку осторожно подняться, постепенно привыкая к боли. Подходит, прихрамывая, к большому зеркалу, внимательно осматривает спину.

— Ты же ведь не отстанешь так просто, да? Через час спущусь, приезжай.

Куба приехал раньше. Домой не поднимался, терпеливо ждал в машине. Кир, присаживаясь на пассажирское сиденье, не смог сдержать стон.

— Всё хорошо. Просто неудачно потрахался.

— Ты идиот, Кир? Почему молчал? У тебя проблемы? Помощь нужна?

— Полегче! Говорю же — сам виноват. Неудачно потрахался. Так бывает. Не веди себя так, как будто мы пара. Поехали уже, покажешь гея-не гея своего.

— Будь мы парой, никто бы больше не трахался с тобой в этом городе. Подумай об этом, Кир.

Стало необыкновенно тепло от этих слов. И необъяснимая тоска накатила на Кира. Впервые за много лет захотелось плакать. Он смотрит в окно. Он видит осенний, серый и мрачный город. Но через два дня наступит зима. Она непременно засыплет всю эту грязь белым чистым снегом. Всё преобразится и станет красивым и светлым! Так обязательно будет, думает Кир. Непременно!

Когда они подъехали к зданию школы, Кир, выходя из машины, удивлённо присвистнул.

— Ты серьёзно?

— Это мой племянник. Захлопнись и просто наблюдай.

Кира второй раз за день прошибает холодный пот. Мысли путаются в голове: «Вот как, значит, племянник… Да что же это происходит такое? И почему со мной? Где ж я так нагрешил-то??? Племянник, значит, …племянник…»

— Вон там, видишь? Высокий такой, симпатичный, на меня сильно похож, — с гордостью говорит Куба, показывая на свою… копию.

И Кир ВИДИТ. В компании из нескольких человек ЕГО ОДНОГО только видит! К ним шла, действительно, Женькина копия. Только этот мальчик был ЖИВЫМ! Красивый, породистый, с грацией молодого сильного хищника, он притягивал восхищённые взгляды, играл, заманивал, возбуждал!

— Привет, Жека, давай подбросим Макса до Посадской? Макс, запрыгивай сзади. …О, привет, а ты кто?

— П-привет. Я Кир, знакомый Жеки.

— Будем знакомы, я — Дима.

А рука горячая, сильная. И прошибает электрическим разрядом всё тело, забирая боль, притупляя все рецепторы, отключая разум. А рядом смеются, искрятся колдовской своей зеленью два нефрита, погружая в шальное безумие.

Он не слышит, что спрашивает у него Куба. Он только видит, как его наваждение садится в машину, громко смеётся, что-то рассказывая другу.

— Ты чего застыл? Что скажешь, гей мой Димка, или нет? — нервно шепчет Жека.

— Да, он гей, Жень. И он уже давно всё про себя понял. И принял он себя тоже давно, думаю. Такие, как он, никогда не будут париться по поводу своей ориентации, но и напоказ выставлять её не станут. Он необыкновенный, Жень! … Вы это, … езжайте, я, пожалуй, пройдусь…мне тут… надо…

Кир, как завороженный, смотрит на отъезжающую машину. А перед глазами всё ещё изумрудный морок. Кир улыбается… Не забывают такую зелень, окунувшись в неё хоть раз!

========== Часть 4 ==========

— А ты, дядь, случаем не педофил? А то мамка мне, вот, строго-настрого запретила с педофилами водиться, — повиснув на двери Митсубиши и просунув голову в салон, Дима манерно тянет слова и невинно хлопает длиннющими ресницами, — Береги, говорит, сынок, жопку смолоду! Во!

Сидящий на пассажирском сидении Марат, мелко трясётся, сдерживая приступ смеха. Тигран, как замороженный истукан смотрит, не моргая, на спонсора своей бессонницы, надувающего пузырь из жвачки прямо перед его армянским носом, и не может вымолвить ни слова.

— А раз мамка не разрешает, то я соглашусь с тобой потрахаться, только при одном условии, — лопнув пузырь, Дима уже совсем повис на двери и, ещё больше продвинув корпус в салон, дотянулся до уха офигевшего Тиграна и доверительно зашептал, — Я буду сверху! Так что, задницу свою волосатую побрей, но не готовь! Хочу, чтобы тебе было больно! Хочу, чтобы у тебя была кроффф! И да, этого не приводи. Я ж в первый раз, а ну как испугаюсь, может и не встать! Н-у-у-у, ффсё, чмоки-чмоки, я пошёл.

Накинув капюшон, Димка быстро ретируется, скользя по первому, покрывшему асфальт льду и, запрыгнув в ожидающую его машину, не забывает продемонстрировать на прощание средний палец на вытянутой руке.

— А-а-аха-ах, Тигран, дорогой, — во всю уже голосит Марат, — это какой-то новый вид мазохизма, да? Ты кончаешь, когда тебя троллит этот пацан? Я тебя не узнаю. Правда! Два месяца ты имеешь мне мозг, гоняясь за ним по всему городу. Поломать, как других, и дело с концом. Будет ему кроффф. Или ты, серьёзно, Кубу этого зассал?

— Дело не в Кубе. Поломать, говоришь? А смысл? Такие, как он, шлюхами не становятся. В нём порода видна. Ты хоть знаешь, какой это кайф — приручить волчонка, пока он не стал матёрым опасным хищником?! И да, ты прав, я кончаю от одного его вида. Он же сортовой, сука! Он играет со мной, а меня это пиздец как заводит. Я бы мог подождать, но желание его трахнуть с ума меня сводит. Насиловать не буду, сам он ко мне тоже не придёт. Остаётся одно. … И предупреждаю сразу, губу не раскатывай. Такими трофеями не делятся. Если получится всё — на руках носить буду, паранджу на него нацеплю.

— Кира ты тоже собирался на руках носить. А потом волосы себе на жопе рвал.

— Кир всегда был блядью и всегда ею будет! Но для меня он… Неважно! Не пытайся понять природу наших с ним отношений, и почему я делю его с тобой и с другими.

— А не слишком большую цену ты заплатил за «отношения» с этой блядью?

— Тебя это не касается. Гораздо большую цену я плачу здесь и сейчас. Ты не напомнишь, по чьей милости мы торчим в этом, милом сердцу, городке? А я ведь говорил, … нет, я во всё горло тебе орал: «Хватит, остановись!» … Сколько, кстати, лет было Сашеньке? Спишь нормально ночами?

— Да кто знал, что тот задохлик… Чёрт… Договаривались же не вспоминать… Поехали уже, достал… Просто, каждый раз, когда ты теряешь голову, наступает вселенский пиздец. Помни об этом.

Стритрейсинг был ещё одним источником адреналина для Димки, этаким синонимом опасности. Несмотря на юный возраст, он был лично знаком практически со всеми молодыми «беспредельщиками» своего города. Эти любители скоростей отдавались своим внутренним демонам, позволяя им выместить свои души в дорогу. Сам Дима уже несколько раз пробовал гонять по пустырю на подержанном, но хорошо фаршированном форде Макса. Друг учился уже в одиннадцатом, был старше его на два года, но разница эта никак не ощущалась — так уж выходило, что Димка всегда примерял на себя главную роль. Но если Максу гонки по ночному городу срывали голову, то Дима больше наблюдал со стороны, учился и на рожон старался не лезть. Этой осенью, после полученной серьёзной травмы на рампе, он попал под Лёхин тотальный контроль. Но несколько ночных вылазок, всё-таки, совершить удалось. В одну из таких ночей его и увидел Тигран.

Это была необыкновенно тёплая октябрьская ночь. По пустынному загородному шоссе витала сизая дымка с привкусом палёной резины. Сквозь шум и басовитый рёв доносилась громкая музыка, прерываемая гулом моторов и чихами турбин. В лучах ксеноновых фар и прожекторов этот мальчик казался ему кем-то нереальным. Тигран просто стоял и наблюдал, как легко и свободно тот общался с людьми, как заразительно смеялся, как уверенно двигался. «Хочу! Хочу его, такого чистого, красивого, дерзкого!» — поселилась в голове мысль. Если бы знал Тигран, чем обернётся для него это «хочу», сел бы в машину и гнал, гнал как можно дальше от своей погибели! Но не дано человеку знать будущее, и череда роковых случайностей для многих людей запустилась именно той ночью.

Тигран сам подошёл к Диме, первым заговорил. Видел, как загорелись глаза у этого мальчишки, когда показал ему свой BMW, над которым он, Тигран, ради предстоящих двенадцати секунд полёта на трассе, долго колдовал, настраивал, превращая в достойный гоночный болид. Первую роковую ошибку он допустил, когда предложил гонку на два кара на желание победителя. Только что открыто улыбающийся, искренний и живой мальчишка мгновенно насторожился, и вместе с циничной маской на лице появилось презрение, а в прищуренных глазах — вызов. Казалось, он видел Тиграна насквозь.

— Желание, говоришь, …а давай!

— Ты с ума сошёл, Дим? Ты хоть представляешь, чего может «нажелать» этот…? — резко одёрнул его стоящий рядом друг.

— Одолжи-ка мне тачку, Макс. Всё будет хорошо…

Грид-гёрл, выгибаясь, занесла флаг над головой. Спорткары сорвались с места, разрезая воздух, оставляя за собой серую пыль и запах бензина. Вот он, момент, когда сердце вместо крови начинает качать закись азота! Пальцы Тиграна до хруста вжимаются в кожаный руль, нога яростно вдавливается в педаль. Их путь — четыреста два метра, их счастье — десять секунд адреналина! На уличных гонках каждая лишняя эмоция рискует обернуться проблемой, но контролировать себя сейчас Тигран не может. Он вдруг понимает, что проиграл еще задолго до финиша, да чего уж там — он до старта ещё проиграл, как только в глаза зелёные посмотрел. Чёрт! Решение приходит мгновенно, и… он даёт Диме уйти вперёд.

— Ты можешь просить всё, что хочешь! Абсолютно всё!

— Да нах надо! — зло бросает Дима, выбираясь из Форда, — Ведь ты сам слился, не? А я привык играть только по своим правилам.

Но через какое-то время он отводит Тиграна в сторону и, не сводя с него пытливых, насмешливых глаз, озвучивает:

— У Макса через два месяца днюха — восемнадцать лет. Это ведь ты хозяин «Матрицы»? Так вот, восьмого декабря, ты, демонстрируя чудеса кавказской гостеприимности, встретишь нашу толпу и проводишь в свой клуб, обеспечивая первоклассной халявной выпивкой.

Никогда ещё у Тиграна не было такого приятного проигрыша! Удача сама плыла к нему в руки!

Никогда еще Тигран так не ошибался!

Тумблер включился, отсчёт пошёл…

В их город пришла зима, но не такая, какую обычно все ждут — с медленно кружащими хлопьями снега, густого и чистого, который не тает через полчаса и не превращается в слякоть. Нет, эта зима пришла с ледяными дождями, промозглыми ветрами, обледеневшими тротуарами.

«Что ж так тоскливо да мерзко?» — Куба поднимает повыше ворот пальто. Кто-то сказал, что если постоянно ходить под ледяным дождём — заболеешь и умрёшь, или закалишься. «Интересно, я уже умер, или мне уже похуй, … закалился?» — с обречённой скорбной улыбкой пытается он поставить себе диагноз. Он посмотрел на потемневшее небо. Этот чёртов дождь пополам со снегом бил наотмашь в лицо, в грудь. Казалось, если остаться стоять здесь, на колючем ветру, то можно обернуться ледяным панцирем. Эта зима — состояние Женькиной души, болезненное и необратимое. «А может, всё-таки, попытаться?» — думает Жека и набирает Кира. Не отвечает. Постояв ещё с минуту, кивнул сам себе, будто принял, наконец, решение и быстро направился к припаркованной рядом машине.

По пути Жека стал свидетелем жуткой аварии: на выезде со двора стремительно выпрыгнул Опель, прямо под могучего красавца ЛИАЗ, неспешно двигавшегося по главной дороге. Погребённый «заживо» Опель какое-то время ещё повизгивал и потрескивал, но после затих, полностью распластав свой зад по асфальту. «Сезон смертников успешно открыт», — горько усмехнулся Куба. «Жив ли этот горе-водила? Вряд ли… Интересно, каково это, умереть вот так… Раз! И ничего нет! Вот этой вот всей хуйни нет!»

Кивнув охраннику, Жека заходит в клуб, едва справляясь с волнением, прокручивает про себя слова, которые собирается сказать Киру. «Давай попробуем жить вместе»… Да ну, бред какой-то.… «Мне хорошо с тобой, может быть, мы попытаемся…» Чёрт. Как сложно-то… Остановившись у нужной двери, прислушивается и… узнаёт голос Тиграна:

— Да, мой хороший, во-от так, да-а-а! Смотри-ка, как резво на второй заход пошёл, скуча-а-ал, сучёныш маленький. Дырка жадная, ротик сладкий, да-а!

Куба приоткрывает дверь и, не дыша, замирает, отчаянно не желая верить в происходящее. В полумраке комнаты — два мужика, в которых Куба без труда признаёт Марата и Тиграна. И абсолютно голый Кир, стоя перед ними на коленях, попеременно сосёт один член и дрочит другой, играя с двумя головками сразу, впуская их к себе в рот глубоко, до беззвучных рвотных позывов. Вот Марат отстраняется, обходит Кира сзади, одобрительно шлёпает по аппетитной упругой заднице, помогает подняться на ноги, наклоняет и, разведя в стороны его ягодицы, постепенно входит целиком своим большим членом в сочащийся смазкой вход. Дальше оба драли не жалея, забавляясь реакцией Кира, который то постанывал, то хрипел, когда член Тиграна погружался слишком глубоко в горло.

Куба медленно попятился назад, прикрыв за собой дверь, и крепко зажмурил глаза. «Что-то в последнее время я только и вижу то, от чего потом сильно охуеваю!» Он идёт медленно, неуверенно держась на ногах, растерянно улыбаясь. «Ну, а чего я ждал от шлюхи? Любви и верности? Забыться с ним хотел? И кого бы я наебал? Самого себя? Дурак ты, Куба, ох и дура-а-а-к!» Он включает телефон и удаляет контакт «мой мальчик», предварительно забросив в чёрный список.

Кир не знает, что ему делать. Все попытки выяснить у Тиграна о его планах на Димку ни к чему хорошему не приводят. Тот либо злится, либо говорит: «Если мне потребуется твоя помощь, я тебя найду. Твоего ненавязчивого знакомства с ним уже достаточно». Одно Кир знает точно — им нельзя отдавать Диму, только не его! Прошло всего несколько дней с момента той встречи у школы, и все эти дни мальчишка не выходит у него из головы. Он понимает, что необходимо рассказать обо всём Кубе, но как это сделать, чтобы тот не натворил сгоряча дел, Кир не знает. Он отчётливо помнит, на что способен Тигран, если ему перейти дорогу. А если их столкнуть лбами с Жекой, которого Кир тоже успел неплохо изучить, то катастрофы не избежать. Кир хорошо понимает — из двух зол ему придётся выбирать меньшее, но всё неожиданно осложнилось ещё и тем, что Жека перестал отвечать на звонки. И на фоне идеально сложившихся в последнее время тёплых и доверительных отношений, это было более чем странно.

«Хотя, где я и где отношения?», — размышляет Кир, — «Я же честно всех предупреждаю, почему никогда не слушают? Даже Тигран однажды умудрился «поплыть», а потом чуть жизнь мне не сломал. Сам же подставил, сам же, опомнившись, вытащил, но до сих пор ни простить, ни отпустить не может. А эти их истории с малолетками, смерть того мальчика… Уроды! Ненавижу!.. О! Вспомни чёрта!» Кир раздражённо берёт телефон и вздрагивает, когда слышит:

— Сегодня вечером будь в клубе.

Кир, несмотря на свой образ жизни, никогда не являлся большим любителем клубной романтики, а «Матрицу» Тиграна, по понятным причинам, и вовсе ненавидел. Нет, для простых посетителей, для клабберов — это был вполне достойный клуб, где можно пообщаться, развеяться, выпить, потанцевать и потрахаться (одно другому никогда не мешало). Но Кир хорошо знал «изнанку» этого места, и знания эти отнюдь не делали его счастливым. А вот просто наблюдать за людьми Киру безумно нравилось. Он даже выцыганил себе незаметное место в самом баре, по ту сторону стойки, где мог спокойно сидеть, не привлекая внимания и просто смотреть. Он восхищался работой Дена, бармена, его способностям угадывать вкусы клиентов и создавать идеальные пропорции алкоголя в коктейлях и шейках. Ден ему нравился. И Кир давно бы уже развёл эту харизматичную заразу на пару приятных перепихонов, не будь тот глубоко женатым натуралом.

Потягивая коктейль, Кир с интересом разглядывал сегодняшнюю разношерстную публику. Как-то, отдаваясь рефлексии, он условно поделил всех посетителей клуба на три группы: первую составляли любители потанцевать, большую часть времени проводящие на танцполе, наслаждаясь музыкой и не обращая внимания на других; вторую — клиенты бара, приходящие в клуб исключительно расслабиться и выпить; третью группу —желающие потусоваться и пообщаться, при этом практически не покидая чилаут. Сегодня его внимание привлекла шумная компания молодняка, которая не вписывалась ни в одну категорию. Проследив за его удивлённым, заинтересованным взглядом, Ден доложил:

— Хозяин сам лично их сюда привёл, да ещё и выпивкой за свой счёт обеспечил, прикинь? Да-да, я сам в шоке.

— О как! И в честь чего такой аттракцион немыслимой армянской щедрости?

А в следующую секунду Кир уже сам знал ответ на свой вопрос. Недалеко от стены, где, умело раскачивая толпу, бушевал DJ, он заметил Диму, который красиво двигался, впадая в некое состояние релакса. Когда в музыке, как и в человеческом сердцебиении, сто двадцать восемь ударов в минуту, волна эйфории накрывает мгновенно. И под этой волной всеобщего безумия и дикого ритма, красивый, яркий Димка магнитом притягивал к себе жадные взгляды. Кир нахмурился, заметив Тиграна, не спускавшего с его наваждения горящих глаз. Вот он берёт Диму за локоть, разворачивая к себе, пытается отвести в сторону. Дима раздражённо вырывает руку и что-то, эмоционально и грубо, кричит ему прямо в лицо. Тигран, сжав кулаки, быстрым, уверенным шагом направляется к бару и кивком головы подзывает к себе Кира.

— Поднимайся ко мне, возьми из сейфа всё, что посчитаешь нужным. С дозировкой только не намудри. Он должен меня хотеть. Сам. Понимаешь? Афродозиак приветствуется. Я отъеду примерно на час. Ты знаешь, что делать. Зайду через запасной вход. О, малыш, ты чего, ревнуешь? — по-своему расценив причину внезапной бледности Кира, собственническим жестом притягивает к себе и властно, пошло целует, — Расслабься, ТВОЁ место никто никогда не займёт!

Зная, что Жека не возьмёт трубку, упрямо продолжает его набирать. Затем, натянув на себя улыбку, пробирается сквозь танцпол к Диме, осторожно трогает за плечо. Дима его узнаёт, улыбается, кричит прямо в ухо:

— Привет, «Знакомый»! Часто здесь? Я в первый раз! У Макса днюха сегодня, падай с нами, давай!

Отойдя подальше от громкой музыки, завязав простой диалог, через какое-то время Кир решается сказать прямо в лоб:

— Дима, тебе нужно уехать отсюда и как можно скорее!

После минутной паузы Димка начинает заразительно и громко смеяться, а затем, вытирая глаза, спрашивает:

— Слышь, «Знакомый», а что же ты сразу не сказал, что ебанутенький? С хера ли мне отсюда валить?

— Дима, пожалуйста, я всё тебе потом объясню, но сейчас, действительно, лучше уехать. Тебе грозит опасность, правда, я….

— Это ты про Тиграна, что ли? Пффф, … расслабься, ничего он мне не сделает.

— Дима, послушай, … телефон …точно! … Дай мне свой телефон! Пожалуйста! Я позвоню и верну. Будь здесь, хорошо?

Дрожащими пальцами Кир листает контакты, набирает «Жека-дядька» и, по одной только интонации отвечающего на звонок, понимает, что дядька этот в дрова.

— Да, Млой! Как там днюха? Максу мои пздра…пиздра…привет ему, короч, от меня…я тут тож, отдыхаю, короч…

Проклиная про себя всеми матерными словами этого алкаша, Кир, всё-таки, не теряя надежды на остатки его адекватности, отходит подальше и кричит в трубку не своим голосом:

— Это Кир. Дуй немедленно в «Матрицу» и забирай Диму!

— Охуел?

— Заткнись, урод, и послушай меня! Если ты сейчас не приедешь в клуб, Тигран с Маратиком изнасилуют Димку, и это будет на твоей совести!

— Я говорил с Тиграном пять минут назад. Что за хуйню ты несёшь?..

Бросил трубку! Бросил. Сука. Трубку. И перезвонил. Ровно через минуту, когда телефон был уже в руках у своего владельца. Димка что-то отвечал, шутил, смеялся, затем передал трубку подошедшему Максу… Всё! Это всё! В полицию звонить не вариант, плавали, знаем. Домой мелкий не поедет, Куба не поверил, а, значит, продолжит напиваться дальше. Тигран же, в любом случае, найдёт способ сегодня заполучить Димку. Наркотой они и без него любого могут накачать. Вон, достаточно в сортир выйти. Так! Стоп! После того случая со смертельным исходом они ни разу не связывались с бессознанкой, как бабки отшептали. Значит, единственный выход накачать сейчас Димку до невменяемости, и продолжать ещё и ещё звонить Кубе. Тигран скоро будет на месте, а следовательно, времени осталось совсем мало.

— Бери своего именинника, Дим, и пойдём, я вас с барменом нашим познакомлю! Таких коктейлей вы точно ещё не пробовали!

Дальше всё как в тумане. Разместив ребят за барной стойкой, быстро поднимается наверх, в хозяйские апартаменты. Несмотря на вечное негодование Марата, Кир — единственный у кого есть доступ к сейфу Тиграна. Их отношения не поддавались никакой логике, не подгонялись ни под какие стандарты. Тигран его ненавидел, по-своему любил и … доверял. Кир его тоже ненавидел, очень боялся, но никогда не пытался сбежать или предать. До этой ночи. Всё когда-то происходит впервые. Взяв всё необходимое, спускается в бар. Макса уже утащили на танцпол, Дима на месте, о чем-то беседует с Деном. От пьяной шалой зелени этих глаз Кира практически выносит. Но нельзя расслабляться. Не сейчас. Они ещё выпивают, а Кир, заплетающимся языком, втирает хорошо проверенный бред о волшебных таблетках, о запредельном кайфе и нереальных ощущениях. И Дима просит сам. И Диму … не накрывает! Кир не понимает в чём дело — от той дозировки, что он ему скормил, да ещё вкупе с алкашкой, обычно уносит далеко и надолго. А тут — ни-че-го! Паники добавляет звонок Тиграна. Заверив того, что всё хорошо, Кир, сбросив вызов, медленно приближает своё лицо к лицу Димы и шепчет в самые губы:

— Ты ведь ещё не целовался с парнем? Нет? Хочешь попробовать? Хо-о-очешь! Я покажу тебе, как это классно. А вот это, — он кладёт половинку таблетки себе на язык, — Это только для нас с тобой!

Димка никогда не помнил их первый поцелуй.

Кир никогда его не забывал.

========== Часть 5 ==========

— Что с ним?

С трудом выдержав тяжёлый, чёрный взгляд Тиграна, Кир шумно выдохнул и поддёрнул вверх постоянно сползающего с его плеча хихикающего Димку.

— Не досмотрел, прости.

— Не досмотрел? Ты это называешь — не досмотрел?

Недосмотренный Димка, сфокусировав взгляд на разъярённом Тигране, резко оттолкнулся от Кира и шагнул вперёд с радостным и задорным:

— Здорова-а-а-а, педа…

Но закончить своё приветствие он не успел, так как вместе с «…фи-и-ил» на Тиграна извёргся фонтан из содержимого Димкиного желудка.

Брезгливо морщась, пытаясь на ходу снять испорченную рубашку, Тигран отправился в ванную комнату приводить себя в порядок. А Дима наконец-то вырубился, перед этим уверенно шагнув в сторону кровати, и завалился на неё ничком, раскидав руки и ноги в форме звезды.

В этот момент и появился Марат. Взглянув на Диму, оскалился и медленно стал приближаться.

— О! Свежачок подвезли, да? Тигран, ты же пошутил, когда сказал, что не станешь делиться?.. А что здесь за вонь?

Схватив Диму за волосы, он рывком задрал вверх его голову, внимательно рассмотрел лицо и задал уже ставший риторическим вопрос:

— Что с ним?

И обернувшись на замершего Кира, вдруг заржал во всё горло.

— А-ха-а-а …ты серьёзно, ушлёпок недоделанный, ты думал таким образом его от Тиграна спасти? А от меня вы как его спасать будете, а? Не решили ещё? И этот тоже… устроил танцы с бубнами вокруг целки. Дотанцевался? Выходи, давай! Теперь что, поцелуй в лобок и спать? Как же вы бесите все.

И в этот момент Кира прорвало. Всё напряжение этой сумасшедшей ночи почему-то решило выплеснуться именно сейчас, именно на Марата.

— Ублюдок, урод, убери от него свои вонючие руки…ненавижу! Не-на-ви-жу! А-а-а-а-а-а…

Он налетел на Марата, пытаясь его оттащить, потом поняв, что эту глыбу ему с места не сдвинуть, в приступе бессилия стал колотить его, не глядя, куда попало, пока не получил первый удар под дых. Потом ещё и ещё, чужой кулак работал, как отбойный молоток, калеча внутренности, выбивая душу. Марат при этом будто в транс погрузился, даже улыбка на лице застыла нездоровая, страшная. Вовремя подоспевший Тигран буквально вырвал Кира из его рук, оттолкнув в сторону.

— Ты что творишь?! Я просил тебя не появляться сегодня, просил? Я сам разберусь. Уходи!

— Уходи? Мне говоришь «уходи»?! Ты разуй глаза, в кого ты превращаешься? Шлюха твоя из тебя верёвки вьёт…

Кто кого ударил первым, Кир не заметил. Такие потасовки с мордобоем были для этих двоих не редкостью.

Пока они дрались, Кир отполз подальше от них к стене, прижал голову к коленям, обхватив ее руками и пытаясь унять крупную дрожь, которая неприятной волной расплывалась по избитому телу. И тут комнату пронзила ТИШИНА. Она наступила мгновенно, и было в ней что-то зловещее. Потом послышались чьи-то рваные глухие хрипы. Кир медленно поднял голову и увидел сидящего на коленях Марата перед неестественно дёргающимся, лежащим на полу телом. На четвереньках он подполз ближе к ним и с ужасом, не смея пошевелиться, смотрел, как задыхался Тигран. Кир заметил чёткую красную полосу на отекающем горле, вдоль кадыка.

— Чего смотришь, сделай что-нибудь, ты же в меде учился… Он…сам…он, отлетел, ударился об край стола…и … горлом… я не хотел…

— У него перелом щитовидного хряща, который вызвал отёк и перекрыл доступ воздуха… Он умер… — шёпотом произнёс Кир, не отрывая взгляда от неподвижного, неузнаваемого лица Тиграна, — умер, … ты его убил!

— Что ты сказал? Как такое может быть? Заткнись!..Это… Ты! Ты виноват во всём, шлюха! Ненавижу тебя!

…Он видит безумное лицо с перекошенным ртом прямо перед собой, чувствует руки на своём горле и понимает, что это конец. Он пытается вырваться, вдохнуть воздух, но чужие пальцы вцепились намертво, сомкнулись как челюсти питбуля. И когда уже потемнело в глазах и обмякло тело, ему показалось, что промелькнул знакомый силуэт. «Куба!» — была последняя мысль, перед тем, как стало совсем темно.

Кир приходит в себя от ударов по щекам. В голове шум, а в горле режущая, нестерпимая боль. Он ищет глазами Диму.

— Я только что проверял его, всё хорошо, скоро придёт в себя, — отвечает Жека на его немой вопрос, — Марата я вырубил, не бойся. Мне нужна твоя помощь, соберись, Кир! Во-первых, достань снотворное. Я знаю, у Тиграна было. Быстрее!… Во-вторых, когда я унесу их отсюда, ты тщательно здесь всё приберёшь. В-третьих, как можно быстрее приведёшь Диму в чувства и спустишься с ним вниз. Это важно! Вас должны видеть. Скажешь, ему было плохо, … Давай же, глотай! —Жека вливает раствор со снотворным Марату в глотку и продолжает, — Домой отправитесь вместе с Максом, за ним, скорее всего, приедет отец. Посмотри на меня, Кир! Оставь истерику! Ты должен всё сделать быстро, пока не закрылся клуб. Я увезу их отсюда. У запасного входа камеры не работают, машина стоит близко. На этаже никого не было, никто вас услышать не мог. Про эту ночь никому не рассказывай, Димке особенно! Если что-то начнёт вспоминать, а он начнёт, … скажешь, что Тигран приставал, но ты помешал и увёл. Всё понял? Не отвечай, кивни. Горло твоё пройдёт, я успел вовремя. И ещё, Кир, неправ был твой отец, есть в тебе стержень! Всё! Прощаться не будем.

Дальше всё происходило на автомате. Оставшись вдвоём с Димой, он всё быстро и тщательно убрал, затем приступил к его «реанимации». Фыркая и вырываясь из-под холодного душа, Димка отчаянно не хотел приходить в себя. Банка энергетика, найденная в холодильнике, всё-таки поспособствовала его временному «возвращению». Но тот, кто вернулся, вымотал бедному Киру остатки нервов. Каким-то чудом они всё-таки спустились вниз, где на них налетел ураган в виде пьяного и возбуждённого Макса.

— Где вас носит? Все наши почти разъехались, а я вас потерял. …Ди-и-имыч, нам пиздец! Фу! Вот давай тока без обнимашек, а? Ты невкусно пахнешь, бро! Пойдём скорее, нас батя мой ждёт. Бля-я-я-я, нам точно пиздец! Не от отца, так от Рогозина смерть примем!

Сидя в машине, прижимая к себе снова поплывшего Димку, Кир, наконец-то, выдохнул. Грузный мужчина за рулём, громко кричал на Макса, тревожно посматривая назад.

— Как мне Лёхе в глаза теперь смотреть? Под свою ответственность отпрашивал ребёнка. А ты и сам накачался в зюзю, и за Димкой не доглядел. Справил, бля, именины. Спасибо, сынок, уважил!

Доехали быстро. Ловко забросив брыкающегося Димку на плечо, мужик аккуратно занёс его в подъезд.

Наступал рассвет. Кир вышел под холодный, колючий дождь и побрёл, не разбирая дороги, с трудом удерживая равновесие на льду. Он не мог видеть, как вскоре, из того же подъезда, выбежал молодой мужчина и перекрывая шум дождя нечеловеческими криками, в отчаянной дикой злобе колотил голыми руками по кирпичной стене, прежде чем сесть в машину и сорваться с места. Кир продолжал идти и громко плакал, навзрыд, не щадя больного горла. Слёзы замерзали на прожигающем ветру и превращались в ещё одни ледяные капли. Весь мир вокруг был в этих чертовых, безжалостно рвущих кожу и душу каплях. Той ночью в их город пришёл ледяной дождь…

« … на Загородном шоссе в 5.30 по московскому времени произошло серьезное ДТП, в результате которого погибло три человека. Предварительно известно, что двадцативосьмилетний водитель автомобиля Ниссан Террано, выехав на встречную полосу, на высокой скорости совершил лобовое столкновение с автомобилем Митсубиши…» — нажав на пульт, Павел Фёдорович Рогозин выключил телевизор и устало потёр глаза. Задействовав все свои связи, он сделает всё возможное, чтобы сегодняшнее происшествие не вышло за рамки обычного ДТП, но мысль о том, почему друг его сына решил так топорно лишить жизни этих двоих, и так глупо самого себя, не давала бывшему подполковнику покоя. Информация, полученная им сегодня по своим каналам, вопросов только добавила. Исаев Марат, 1985 года рождения, уроженец города Уфа, находился в розыске с 2009 года. За ним числилось несколько изнасилований, в том числе своего родного племянника. Несколько лет назад был задержан в Москве в качестве подозреваемого по делу скончавшегося от передозировки семнадцатилетнего подростка в одном из закрытых клубов. Но странным образом ему удалось скрыться, а дело вскоре и вовсе было закрыто. Отца второго погибшего, Тиграна Ратевосяна, Павел Фёдорович знал очень хорошо — Гагик Ратевосян был весьма успешным и ушлым бизнесменом. Двенадцать лет назад развёлся с женой Татьяной, матерью Тиграна и уехал покорять столицу, весьма, кстати, успешно. Тигран всё это время жил с отцом. А вот пару лет назад неожиданно вернулся в свой город. И даже на похороны Гагика, скончавшегося от рака в прошлом году, не поехал.

Вопросов было много… но сейчас нужно заниматься организацией Женькиных похорон. Лёша со Светой едва-едва держатся благодаря уколам и сами напоминают живых мертвецов, про Петровича и говорить не стоит, а Диму временно пришлось забрать к себе — его истерики самые страшные…

Лёха со Светкой в первое время, действительно, походили на зомби —чёрные круги под глазами, ничего не выражающие, пустые глаза, заторможенные движения. Димка же поначалу орал, рыдал, катался по полу, потом, приходя в себя, стал понимать, что пугает их, поэтому старался сдерживаться хотя бы дома. Макс вывозил его на пустырь, выталкивал из машины и заставлял там кричать во всё горло. И Дима кричал. До сорванных связок кричал, до темноты в глазах. И это неплохо работало! Он первым оправился после Жекиных похорон. Потом оттаяла Света. Димка прекрасно понимал, чья это заслуга. Наличие Игоря в жизни матери его нисколько не расстраивало. Он переживал за Лёху.

Рогозин ушёл в себя, и возвращаться упрямо отказывался. Он ходил на работу, выполнял какие-то механические движения, пытался есть, пить, спать. Последнее получалось хуже всего. Чтобы не мешать Светке, перебрался из их спальни в гостиную. Однажды, проснувшись после очередных Лёхиных криков, к нему пришёл Малой и молча лёг рядом, обняв крепко со спины. И Лёха впервые после смерти Кубы смог выспаться! Так продолжалось ещё несколько раз, пока его сон не стал намного спокойнее. Но в спальню к жене он так и не вернулся. Рогозин дураком никогда не был и очень быстро сообразил, что у Светки кто-то есть. Ревновать он не умел. Начинать разговор первым ему не хотелось, он решил подождать, когда Светка сама решит признаться. Единственный, кто его волновал — это Малой! Своего Димку он не отдаст никому ни при каких обстоятельствах. Это он знал железно!

А в Димкиной жизни появился Кир, который ненавязчиво, незаметно, тихим сапом приручил его к себе. Они много разговаривали, гуляли, иногда целовались. Кир знал о его любви к Лёхе. И сразу дал понять, что не претендует на ответные чувства. А в начале лета Дима сам пришёл к нему и остался на ночь. Первое время он брал Кира отчаянно, грубо и зло, будто мстил кому-то. Потом секс стал приносить не только разрядку. Кир научил его быть нежным, внимательным и чутким. Кир плавился под ним, растворялся в его ласках и сходил с ума от удовольствия. Их отношения Дима тщательно скрывал. А Кир терпеливо, как верная собачонка, сидел и ждал ночами — вдруг придёт? И неважно, после встреч с друзьями, или после очередных клубных загулов, лишь бы приходил, лишь бы целовал страстно, взахлёб у самой двери, лишь бы трахал, как только он один умел, лишь бы долго, лишь бы до утра, лишь бы … навсегда … ?

В феврале Димкина мать забеременела от Игоря и состоялся наконец-то разговор, который все в их семье ждали, но до последнего откладывали. И в тот же вечер Дима расстался с Киром. Он сказал ему «спасибо» и «прости». «Спасибо» — за то, что спас тогда, за то, что не дал загнуться от боли и безнадёги. «Прости» — за то, что не любил никогда, за то, что никогда не полюбит. Сказал и ушёл, оставив Кира загибаться от боли, безнадёги и нелюбви. В марте Кир уехал в Москву и вернулся к своей прежней жизни.

Для Димы начался сезон охоты на Рогозина, который длился почти год. А когда непреступная крепость пала, то начались проблемы, о которых Дима и подумать раньше не мог.

Сначала был секс. Долгожданный, желанный, сладкий. Восемнадцатилетний, пышущий здоровьем Димка, с бушующими гормонами после добровольного годичного воздержания и сорвавшийся с цепи в бездну непривычных для него, но таких сильных чувств Лёха — не могли оторваться друг от друга в прямом смысле слова. Рогозин даже отпуск взял, а Димке справку липовую для школы сделал, чтобы, закрывшись от всего мира, наслаждаться друг другом непрерывно. Первые две недели из дома не выходили, да что там из дома, из кровати! А после …

После у Лёхи началась эмоциональная ломка. А для Димки наступил его персональный ад!

Долгие месяцы Дима жил в состоянии постоянного стресса. Он даже не помнил, как сдавал ЕГЭ, как поступал в ВУЗ, он помнил только, как сносило Рогозину крышу на предмет: «Что мы делаем? Это не правильно! Чудовищно! Мы не должны!». Лёха мог месяц не прикасаться к Димке, уйти из дома на несколько дней, чтобы потом … приползти на коленях, облизывать пальцы Димкиных ног, выцеловывать каждый сантиметр желанного родного тела, плакать, кусать, зализывать, нежить и шептать о том, как любит, как сильно любит… И так до очередного срыва, до следующего: «Мы должны прекратить».

В сентябре свои девятнадцать лет Дима встретил в полном одиночестве, просидев всю ночь за накрытым столом, дожидаясь Рогозина, который пришёл домой только через два дня. А в холодном, промозглом ноябре, Дима, после очередной ссоры, нашёл его в дешёвом грязном баре с незнакомой компанией каких-то левых мужиков и вульгарных баб. И это стало последней каплей.

Он уехал к друзьям, к Максу, по которому скучал, и … ему вдруг стало жизненно необходимо увидеть еще одного человека. Он позвонил Киру.

Кир приехал. Бросил всё и приехал первым же поездом. Ночь, день и ещё одну ночь они провели в гостинице, напиваясь до беспамятства, трахаясь и снова напиваясь.

А наутро следующего дня Дима прямо из этой гостиницы отправился в военкомат.

========== Часть 6 ==========

— Полегчало тебе? Выпустил пар? Ты человеку нос чуть не сломал… На хрена сразу бить? — Дима, наклонившись с пакетом льда над лежащим, стонущим Киром, кричал на обоих: — А ты давай не прикидывайся, я все твои уловки знаю, переигрываешь. Всё, держи сам.

Рогозин стоял, чернее тучи, и зыркал то на Малого, то на белобрысого смазливого незнакомца, подавляя нестерпимое желание убить последнего.

— Может, объяснишь мне, что это за хуй, откуда он взялся, и ГДЕ это, а главное КОГДА, вы с ним так долго и качественно еблись?

— Мы с ним встречались задолго до тебя… до нас… С ним был просто секс, ни к чему не обязы…

— За себя говори! — Кир, убирая от переносицы пакет со льдом, резко перебивает Димку на полуслове и нагло, в упор смотрит на побагровевшего Рогозинга, — Я его любил! И сейчас…

— Ой, заткнись, а? Любитель хренов. Придумал меня, идеализировал. «Я его слепила, из того, что было…» Тебе друг был нужен, балбесина. И тогда, и сейчас. Мы тепло друг в друге почувствовали и потянулись согреться, нам это нужно было, тебе и мне. А ты никогда не испытывал такого раньше, только похоть, только желание. И когда меня впервые увидел, то сначала за-хо-тел. Ты же повёрнут на сексе. Потом мы дружить стали. Ты с кем-нибудь дружил до меня? То-то же… А тут вдруг не просто трах, но и ещё что-то,… вот тебя на мне и заклинило. Я, в отличие от тебя, всегда знал, какэто — любить. И вот этого идиота, который тебе только что нос разбил, я люблю.

— Вот, значит, как мы заговорили, да? Дружили мы, значит? Что-то во время секса мы мало на друзей походили, тебе не кажется? — не обращая внимания на всё больше звереющего Рогозина, кричал Димке Кир.

— Да ты в зеркало себя видел, Кирюша, твою ж мать, а? Ты и есть СЕКС и ПОХОТЬ во плоти! Ходячее, живое соблазнение. Я что, железный? Мне лет сколько было? В самый пик полового созревания, осознав себя геем, иметь под боком ТЕБЯ и не трахать?… Рогозин, да ты хоть не рычи! Я тебя тоже, знаешь ли, не в мужском монастыре нашёл. Или я должен был ещё ТОГДА к тебе в постель залезть, чтобы тебя в педофилии обвинили? Поверь, я бы мог, я только об этом и думал, …только вот ты точно психом бы стал. …Остынь, бля! Только попробуй руки здесь об стену разъебашить, ни зелёнки, ни перекиси нет, до дома терпи!

Лёха сжал до хруста кулаки и, скрипя зубами, прохрипел:

— А он тогда кто, не педофил? Тебе и семнадцати не было, а этот, …этот тебя…

— Не я его, а он меня! Димка — актив, под каким умереть не жалко! А с тобой он за столько лет ни разу, поди, сверху-то и не был. Ди-и-им?.. Да ладно… ??! Ох ты ж бля-я-я, …говорю, поехали со мной, хоть потрахаешься нормально!

Вот тут уже сорвался сам Димка и от души двинул Киру в челюсть.

— Пиждуйте домой, оба! Жаебали меня на пару пиждить.

— Ну, а как ещё, если у тебя язык к мозгу не подсоединён. Убери руки, дай посмотрю, я ж вроде не сильно …Жить будешь. А нам, действительно, нужно домой. Отсыпайся, Кир, и завтра никуда не уезжай, слышишь? Я приеду, договорим. …На выход, Отелло!

Ехали в полнейшей тишине, дома тоже не проронили ни слова. Дима молча пошёл в ванную, Лёха молча стоял за дверью, подавляя желание войти и вместе принять душ. Мысль о том, что его Димка мог спать с кем-то, кроме него, вызывала ревность. Но гораздо больше его тревожил сам Кир.

Во-первых, совершенно не понятно, каким боком тот относился к трагическим событиям шестилетней давности. О том, что его Диму в ту ночь пытались изнасиловать, Лёха знал от своего отца, но никогда ни с кем это не обсуждал. А теперь, выходит, что этого белобрысого он ещё и благодарить должен за своего мальчика. А эти его слова …Как бы не пытался Малой ловко увести в сторону тему про чувства, невооружённым взглядом было видно, что Кир любит. Любит! Его Димку! …И это сводило с ума! Перед глазами немым укором стоял Жека, добавляя ещё масла в огонь. Самый страшный его кошмар возвращался. Откуда взялся этот белобрысый? На человека, который побежит вскрываться из-за несчастной любви, он не похож, что уже радует. Но проблем от этого не меньше. Ревнивый собственник внутри Лёхи рычал свирепым диким зверем, требуя немедленной разрядки. И неприятным бонусом ко всему, решив, видимо, бедного Лёху добить, набатом в голове звучало: «…актив… за столько лет ни разу …сверху…».

Его размышления прервал Димка. Едва он показался из-за приоткрытой двери, как тут же был схвачен Лёхой и прижат к стене. Вдох глубокий, жадный, ещё один и ещё, носом вдоль шеи вниз, к ключицам, и снова вверх, дышать, впитывать родной, сводящий с ума запах чистой кожи. В глаза посмотреть, наполниться зеленью, раствориться в ней. Губы! Вот они, пухлые, блядские, манящие, в сантиметре от твоих, бери! Не-е-ет, рано, подождём момент, когда нижняя в нетерпении будет прикушена сбоку. Есть! Вот теперь можно. Сначала кончиком языка медленно провести по контуру верхней, затем поиграть с нижней, засосать её, слегка прикусить и тут же зализать широко, пошло, чтобы стон сорвать долгожданный. Проникнуть внутрь, взять его горячий язык в плен, толкнуть несколько раз глубоко и к губам вернуться, и складочку носогубную поцеловать и уголки рта. Сладкий мальчик, маленький. «Мой! Никому! Никогда!». Лёха — жадный, Лёхе самому мало, и жизни всей не хватит, чтобы насладиться чудом зелёноглазым своим. И кончик носа прикусить, вот так, да-а-а, чтобы поморщился и фыркнул смешно. Дождаться, когда глаза прикроет и по ресницам языком провести, а после в веки целовать, нежно-нежно, едва прикасаясь. Проложить короткими, влажными поцелуями дорожку к уху, и там, за мочкой, нащупать кончиком языка ямочку и надавить. Это секретный, запрещённый приём. Стон. Всё, готов, маленький, нетерпеливый какой! А руки по телу голому гуляют, до ягодиц добрались и сжали крепко, собственнически. Раздвинуть их хочется и вылизать там …но не сейчас.

— Подожди меня в спальне, Дим, я скоро.

Разочарованный выдох. Ничего, малыш. Всё будет. Лёха закрывает за собой дверь в ванную и растерянно водит глазами по полкам…

Он сидит на кровати, ждёт терпеливо, пальцы ног поджимает и раскачивается слегка — значит, нервничает. Лёха наизусть все его жесты знает, каждое мимолётное движение считывает. «Что же ты переживаешь так, Малой, всё хорошо будет, прошлое останется в прошлом, я так решил»…Садится, берёт Димкину ногу, целует в самый центр ступни, проводит языком по нежной коже под выемкой, прихватывает зубами косточку у большого пальца. Это Лёхин фетиш, это его слабость, и ещё один проверенный способ заставить Димку поплыть. Вот так, когда каждый палец, каждую косточку губами, языком, зубами ласкать, вылизывать, прикусывать. И смотреть, как затуманится, плёнкой покроется зелень, как дыхание его участится, как мурашки по коже пойдут. «Мой мальчик, мой, каждым изгибом тела, каждой клеточкой», — мелькает в голове, а собственное тело тугим жаром вспыхивает, член кровью наливается, нет сил терпеть!

— Лёш, я люблю тебя!

— Я знаю, малыш, иди ко мне!

— Я должен ещё тебе рассказать кое-что. Это важно.

— Давай потом, а?

— Нет, сейчас! Только сделай так, как я прошу, дай руки, — и достаёт из-под подушки наручники.

Даже так? … Очень интересно. Неуверенный кивок. Ложится так, как просит Малой — на спину, а вытянутые руки над головой к решётке кроватной уже прикованы. Спешит, волнуется, вон губу опять прикусил. Охренеть, какая романтика. И что это всё значит?

— Обещай, что бы ты сейчас не услышал, ты не будешь вырываться и крушить мебель. Я, собственно, и приковал тебя из-за этого, …ну, чтобы ты не разбил ничего.

— Дим, ты меня пугаешь! Что такого ты натворил, от чего я …Ди-и-им?

Зажмурив глаза крепко-крепко и сделав глубокий шумный вдох, Дима резко и быстро, словно боясь передумать, выкрикивает:

— Я тебе изменил!

В тишине, которая наступила, слышно, как Зелёный гоняет игрушку по коридору, как за окном просыпается город, как на кухне холодильник работает и …как сердце стучит. Сильно стучит так, зараза, аж за грудиной больно.

— Освободил меня. Быстро! — одними губами проговорил Лёха, — Лучше по хорошему, ты знаешь, я руки переломаю себе, но выберусь.

— Знаю. Но умоляю тебя, Лёх, выслушай! А потом можешь даже убить.

— Когда это было? С кем?

— С Киром, перед самой армией. Я и в армию ушёл из-за этого, ненавидел себя.

— Вот как, значит …И сейчас ты мне расскажешь, каким я был гадом и что это всё из-за меня? Но я же объяснял, почему меня так ломало тогда, я же на коленях ползал, умолял простить и потерпеть, подождать …я никогда даже не посмотрел ни на кого …ни разу! Как ты мог, Дим?

— Прости меня, Лёш! Я три года жил с этим, больше не могу! Ты должен простить! Если отвернёшься, уйдёшь, я …я тогда…

— Поцелуй меня!

— Лёш??? …Что?…

— Что слышал… Неужто правда думаешь, что простить не смогу. Да я сам без тебя… Я же умру сразу…

И Дима ловит родные губы в зовущем, жадном, отчаянном и ненасытном поцелуе. «Моя душа! Моя жизнь! Мой воздух!» — горячий шёпот, как в бреду, не отрываясь от губ, шёпот, от которого табун мурашек по спине, от которого рассудок теряешь и волю…

— Я с самого рождения под тебя одного запрограммирован …Это заводские настройки, их не сбить никому, понимаешь? Твой голос, твой запах, руки твои — для меня одного только. И я для тебя, я весь твой! Так всегда было, так всегда будет! И никому нас не разделить. Я это точно знаю! Прости меня, дурака, прости, прости… — сладкий полустон заполняет комнату, выкачивает воздух из лёгких, и не удержаться уже за реальность, тело плавится, сознание рассыпается в пыль, — Давай, я освобожу руки.

— Не трогай! Оставь так! — срывается хриплый выдох, — Иначе, я затрахаю тебя сейчас до смерти, не смогу остановиться. Дим. Я когда в душе был, …ну, это… подготовился. Почему ты не сказал ни разу, ну …что …хочешь …по-другому…

— Если ты из-за того, что Кир сказал, то это глупо, Лёш… Когда я с тобой, мне, правда, не важно…

— Я хочу. Только не отстёгивай наручники, иначе сорвусь и испорчу всё.

Димка впивается в искусанные губы ещё более жадно, с таким рвением и желанием, что искры под веками взрываются, перекрывая поток мыслей, убирая из головы всё ненужное. Среди самых тончайших нервных окончаний, внутри, по костям, по органам, разгорается пожар. И они будут гореть сейчас. Вместе.

Поцелуи оставляют огни на шее, щеках, скользят ниже, обнимая адамово яблоко, затем снова вверх. Горячие губы захватывают в плен подбородок, посасывают его, упираясь языком в ямочку. Эта ямочка на Лёхином подбородке — Димкина слабость, он целует её первой, просыпаясь, и последней, засыпая.

Чем ниже опускается Дима, тем сильнее распаляется Лёха, безвольно подставляясь каждому касанию. Дима чувствует, как на каждое его прикосновение любимое тело отзывается вибрацией и стонами. Лёха руки свои вернуть хочет, чтобы сжимать ими, гладить, нежить, чтобы на коже опечатки свои оставлять. Но — нет, руки он освобождать не станет, не сейчас! Ему этот плен, пьяный и сладкий, ох как нравится! Он сам в него сдался, добровольно!

А поцелуи уверенно спускаются вниз, где уже невыносимо тянет, где возбуждение поглощает, где удовольствие лёгкими покалываниями поднимается до затылка и тут же устремляется по позвоночнику обратно, в низ живота. Лёгкое касание влажного языка к уздечке заставило накачанный пресс судорожно сокращаться, а стоило только губам накрыть головку, лизнув по дырочке уретры, Лёха понял — долго ему не продержаться. Но Димка был тем ещё мучителем. Когда он обхватил яички, аккуратно втягивая их в рот и массируя языком, Лёха, давясь воздухом, уже не пытался контролировать эти яркие, на грани боли, вспышки удовольствия. Димка, раскрыв его ягодицы, принялся бережно вылизывать каждую складочку, чередуя с поцелуями, при этом ритмично нажимая пальцами на промежность в области между мошонкой и анусом. Тягучее, сладостное чувство желания, прерывистыми толчками наполняющее низ живота, стало совсем нетерпимым. В этот момент Димка отстранился и медленно вылил на горячий анус прохладную смазку, чем вызвал новую волну мурашек.

— Расслабься сейчас, хорошо?

Палец внутри медленно двигался туда и обратно, аккуратно нащупывая простату, а в это время пальцы другой руки продолжали слегка нажимать на нее с внешней стороны. Вскоре вовнутрь последовал второй палец и, на растягивающемся входе и на набухшей от возбуждения железе, ощущения стали ещё острее. Дима добавил смазки и ввёл три пальца сразу, что вызвало у Лёхи слегка болезненное покалывание и жжение. Тогда Дима, не вынимая пальцев, потянулся к Лёхиным губам и принялся нашёптывать какой-то пошлый приятный бред, при этом жарко и сладко целуя, отчего рассудок снова поплыл, а дискомфорт ушёл.

— Хочу тебя… — стонал в каком-то безумии Лёха, — Малой, пожалуйста, не могу больше …хочу, … люблю …тебя… тебя…

Димка устроился между широко разведёнными, согнутыми ногами, полюбовался покрасневшей, пульсирующей дырочкой и, не удержавшись, поцеловал её снова, а потом мучительно медленно провёл широко языком до потяжелевших яиц и обратно.

— Лёш, я сейчас тебя освобожу и переверну на живот, тебе легче будет.

— Нет, я хочу тебя видеть, …начинай уже, а?

И Димка, не отводя зелёных глаз, начал плавно проталкиваться внутрь, миллиметр за миллиметром, растягивая мышцы, забирая себе ровно половину той первой, тянущей боли. Лёха попытался вспомнить их самый первый раз — плачущий от счастья Димка плавился под его ласками, сводил с ума. «Ему было больно тогда? Я также был осторожен с ним, или…?»

Первые медленные движения вызывают приятные спазмы. С каждым новым толчком нарастают волны мутного кайфа, заставляя Лёху извиваться в истоме. Член пульсирует так, будто сейчас взорвётся. Но этот садист даже и не думает прикоснуться к нему. Лёха начинает скулить, просить, от напряжения мышцы пресса ноют, но он чувствует только эту сумасшедшую пульсацию. Димка, уже во всю вбиваясь в его тело, приподнимает ещё выше Лёхины ноги, крепко прижимая к себе, чтобы он перестал двигаться и мешать им обоим.

И его накрывает оргазм. И это не просто эякуляция, не-е-ет! Неземное блаженство обрушилось на него, жаркое удовольствие накатывало волна за волной, заставляя содрогаться всё тело в сладких конвульсиях до полного изнеможения. Лёхе казалось, что это был самый долгий оргазм в его жизни. Член как будто и не собирался падать, уретра едва заметно пульсировала, исторгая поток горячей спермы на живот, на грудь. Судороги били ещё какое-то время, и в этот момент Димка вытащил свой член и тоже излился, выстреливая щедрыми порциями на Лёхин живот. Затем потянулся вперёд, к наручникам, пытаясь дрожащими пальцами попасть ключом в замок. Освободив Лёхины руки, тут же стал покрывать поцелуями затёкшие запястья. Лёха подмял его под себя, грузно навалившись сверху, с жадностью шаря руками по взмокшему родному телу, размазывая, перемешивая их ещё тёплую сперму.

— Это было охуенно, Малой!

— Это ты у меня охуенный, Рогозин. Ты понимаешь, что кончил сейчас без рук?

— А я у тебя способный. Скоро научусь кончать от одного только твоего взгляда. Пойдём в душ и спать, утро уже… Хорошо, что воскресенье, до следующего утра тебя из кровати не выпущу.

Какое-то время они лежали неподвижно, переплетясь конечностями, будто вросли друг в друга. Постепенно приходя в себя, Дима поморщился, вспомнив что-то:

— Чёрт, мне же ещё к Киру надо будет, потом… Тихо, только не психуй, посмотри на меня, Лёш! Да пойми ты, я не хочу больше выбрасывать его из своей жизни, я ему нужен. Он один совсем. Он не протянет так долго, пропадёт. Сдохнет от одиночества, или влезет куда, у него на это талант. Одной могилы с нас уже достаточно, не? Не сжимай кулаки, и не рычи, ты сам знаешь, о чём я. Да не напрягайся ты так, вся эта блажь в его голове «люблю-хочу» скоро пройдёт, это не наш Жека, даже близко не он! Всё, что могло между нами быть, уже случилось. Теперь — только дружба. Я никогда не дам ему ни малейшего повода, верь мне! И не ревнуй! Не к кому и не к чему там ревновать. А за ту ошибку свою …всю жизнь прощения просить буду, хочешь?

— Так и будешь теперь об этом напоминать мне? Забыли — значит забыли. Только вот что-то я не пойму, куда ты клонишь?

— Да понятно, что он не будет постоянно с нами, пусть дует в свою Москву, работает. Но он должен знать, что у него кто-то есть, кто-то близкий. Он не плохой на самом деле, весёлый, добрый, очень умный — будущий нейрохирург, между прочим.

— Да общайтесь вы, хрен с вами. Только пойдём уже в душ, мы же слиплись с тобой, посмотри.

Стоя в душе, под тёплыми струями, целуя неспешно разомлевшего Димку, Лёха в шутку спросил:

— Надеюсь, на этом все сюрпризы закончились, и никаких больше тайн между нами, ммм? Малой?

— Не совсем …Есть ещё кое-что…

— Издеваешься??? Я с тобой дураком стану. Выкладывай!

— Это касается твоих родителей. Три месяца назад Павел Фёдорович заехал ко мне в институт. Они простили нас давно и приняли. Только не знают, как к тебе подступиться теперь. Ты же и слышать ничего не хочешь. А они ждут. И они не молодеют так-то, если ты не знал.

— Вот оно что, ждут, значит. И когда же ты последний раз с ними виделся, миротворец хренов?

— Вчера в обед. Борщ ел. Красный. Вкусны-ы-ый!

— О как! И что же мне с тобой делать?

— Обнять, поцеловать, насухо вытереть и в кровать отнести, а то меня вырубает. И на этой неделе к родителям пойдём, да?

— Пойдём, да. Иди ко мне, чудо моё зеленоглазое.

— А ты кота кормил?

—Да кормил я его, что ему сделается-то …

Вместо эпилога

Выйдя из лифта, Кир постоял недолго у знакомой двери, выдохнул и надавил на звонок. Так, сейчас главное быстро и вовремя подставить ногу в проём, пока Рогозин не успел захлопнуть перед самым носом дверь, которую только что осторожно приоткрыл. Ха! Месяцы тренировок! Выкуси, гад!

— Вот какого хрена ты припёрся в выходной, в восемь утра, а? И признайся честно, ты установил в нашей спальне камеру? Почему, как только мы собираемся трахаться, выскакиваешь ты, как чёрт из табакерки? — зло шипит взлохмаченный Рогозин, поправляя заметный стояк в пижамных штанах.

— Пусти, я не к тебе. Ди-и-м, меня твой гамадрил не впускает!

— Лёха, ну сколько можно? Иди в спальню, жди меня. Кир сейчас в Москву уезжает, он мне программу занёс новую. Кир, топай в гостиную, ноут включай, я сейчас.

— Мог бы и вчера отдать. Ходит и ходит к нам, задолбал. Вон, его даже Зелёный не любит, в туфли нассыт, я не виноват.

— Сам дурак и кот твой придурок, — тихо говорит Кир, на всякий пожарный переставляя туфли на верхнюю полку с обувью.

— Вообще-то это и мой кот тоже, — смеётся показавшийся в коридоре Димка, держа на руках рыжее чудовище. Он уже привык к их вечной перепалке, но иногда это начинало не хило так раздражать.

Лёха, лёжа на кровати, нервно дёргал ногой, прислушиваясь к их голосам, периодически выкрикивая:

— Уже двадцать минут прошло, сколько можно трындеть. До Москвы путь неблизкий, пробки на дорогах, я слышал…

— А чего это вы притихли там, а? Вы что, на кухне? Ди-ма, ну вот что ты творишь, он же сейчас всё наше съест…

— Ди-и-им, там котлеты в холодильнике, и бутеры ему сделай в дорогу, а то опять траванётся где-нибудь на заправке, он же ебанутенький.

А Кир всматривается в любимое лицо напротив и улыбается. Хочешь дружбу, будет тебе дружба. Не желаешь ничего знать о моих чувствах, так я их тебе больше и не покажу. Ты счастлив? Любим? У тебя всё хорошо? Я рад. А то, что не смогу прикоснуться к тебе — не беда, у меня есть моя память. Главное — ты рядом. Вот такая она, моя любовь. Что поделать, какая есть.