I измерение [Анна Петровна Фимина] (fb2) читать онлайн

Данный текст – художественный

вымысел и не имеет ничего общего

с исторической действительностью

ЧАСТЬ I ГЛАВА 1 Начало начал

Глухая каменная ограда. Тишина…Немые зелёные великаны тополей смотрятся в озерное зеркало. Беззвучно спокойно плывет пара лебедей с детёнышами. Поодаль замерла неприметная цапля. В камышах о чем-то спорили дикие утки.

Две маленькие беленькие головки замерли на деревянном мостике, любуясь своим отражением в красоте природы. Яркое солнышко лета припекало загорелые спины девчушек. Одну звали Олей, другую – Леной. Девчонкам было по 12-13 лет, жили по соседству в деревушке Енисейц, что расположилась на берегах Енисея.

Соседкам нравилось это тихое, давно заброшенное поместье свергнутых господ. Они любили играть в больших барышень, одеваясь из заброшенных сундуков и разгуливая по длинным аллеям еще не одичавшего парка.

Девочки пропадали тут все лето. Что и говорить: дом в два этажа с мезонином, с балконами, с резными рамами, высокими крылечками, широкими террасами, открытыми площадками, великолепными аллеями, уходившими вглубь сада; чистейшее озерцо, огород с неизвестно откуда взявшейся на нём редиской, щавелем и клубникой – всё это возбуждало детскую фантазию, особенно после долгих рассказов дяди Жени, Ленкиного отца, о хозяевах этой «страшной» усадьбы, у которых дядя Женя «работал дворовым мальчонкой».

Но приходил вечер, и девчонки спешили домой…

* * *

– Вы опять туда ездили? – сердился дядя Женя на девочек. – Я вам запрещаю это делать! Несчастливы обе будете! Там ведь великое проклятье лежит.

– И где оно лежит? – наивно интересовались девчонки, чтобы не задеть его ненароком.

– Садитесь, я вам расскажу. Два столетия прошло с тех пор, как царь Пётр 1 пожаловал Авдею Веришилову княжеский титул и наградил этими землями. Приехал с женой и маленьким сынишкой. Но по дороге напали на него разбойники, ограбили и убили князя. Так что хозяйничать стала его жена. Хорошая хозяйка была, деловая: налоги брала по справедливости, а ненужные – убрала. На ней крестьяне богу молились, любили, уважали. Сын её Петр в Петербурге учился, да там и умер в 20 лет при странных обстоятельствах. Привезли его к отцу и похоронили рядом. Долго убивалась хозяйка, что говорить, самое страшное для родителей – детей своих хоронить. А тут через некоторое время девушка приезжает с младенцем на руках: «Я, – говорит,– холопка ваша, из дома вашего столичного дворня, – и в ноги как кинется, со слезами к хозяйке, – простите меня безродную!». Хозяйка её успокаивать, а она ей, мол, сын у меня от нашего барина Петра Авдеича Веришилова. А хозяйка обрадовалась, что внук у неё от единственного сына остался. Приняла девушку, стали жить вместе. Померла княгиня в глубокой старости, спокойно так, как будто уснула. Она и в гробу лежала, как святая. После её смерти начал поместьем Енисейцем внук Демьян Петрович управлять. Парень умный, смекалистый. Женился поздно, в сорок лет. Родились у Демьяна Петровича двое детей сын Севастьян и дочь Софья, сын красавец…

– Откуда ты знаешь, что он был красавцем? – перебивает его Ленка.

– Портрет видел, стоит в полный рост с орденом Андрея Первозванного. Нарисовал Севастьяна его друг Еминь Хеян, по происхождению японец, они вместе против француза воевали. И лишь только он закончил его портрет, на следующий же день убили Веришилова. Повез японец своего друга в его родные земли похоронить. Да встретил тут красавицу Софью Веришилову. Долго думал Демьян Петрович, да делать нечего – любовь: отдал Еминю Хеяну он свою дочь в жены. Помер Демьян Петрович, завещая поместье Енисейц своему внуку Николаю, который вел борьбу междоусобную с соседским княжеским родом, что в Белом Яре жили. Плохо крестьянам было от той вражды: то Веришилов поля у Шмелевых выжжет, то они у него, а страдали от этого впервоядь крестьяне. Был у Николая сын Андрей, хороший парень, спокойный. Так вот угораздило его влюбиться в Катерину Шмелеву. А дальше как в той Ромее с Джульетей. Вражда двух родов, Андрей и Катерина тайно венчаются. Как прознали об этом братья Катерины, убили Веришилова Андрея, а Катерина от них сбежать к свекру успела. Да слишком большая кровная вражда была – не признал Николай ни внука, ни невестку, погнал их с усадьбы, обвиняя Катерину в гибели своего сына. Не выдержала девушка таких испытаний, отравилась бедняжка. Николай после этого совсем умом тронулся, умер вне себя. Аркадий в это время в правах своих восстановился и завладел и Енисейцом Веришиловых и Белым Яром Шмелёвых. Ох и наплакались с ним крепостные! Такая сволочь была первая среди всего княжеского рода Веришиловых. Три раза женился, оставил после себя пятерых сыновей, которые его же потом и спровадили в закрытую лечебницу для душевнобольных у Чёрного моря. Там он и умер. Затем два старших брата начали братоубийственную войну, убили своих трех братьев, да поделили Белый Енисейский Яр на Енисейц и Белый Яр, как в былые времена. Но не ужиться двум вожакам в одной стае. И самый старший брат Дмитрий убил своего младшего брата, остался один. Объединил вновь все земли и стал управлять… Умирал Дмитрий Аркадьевич очень мучительно и долго, разлагался заживо. Остались у него два сына Иван и Кирилл. После смерти отца по традиции поместье переходило к старшему сыну. Но Иван отказался от наследства и уехал за границу. В Гааге приобрел небольшой коттедж, жил своим писательским трудом, женился там же, народил сына Кирилла, в честь своего любимого брата назвал.

А в это время Кирилл Дмитриевич вступил в права наследия. Ох и сволочь был этот Кирилл Дмитриевич, правильно, что брат Иван уступил ему, а то бы повторилась в роду Веришиловых еще одно братоубийство. Говорили, что Кирилл Дмитриевич унаследовал все зло, что было в семьях Веришиловых и Шмелёвых. Да недолго и он прожил, был зарезан Шмелёвскими на Черноозере. После смерти прямого наследника, Шмелёвы прибрали к рукам Енисейц, да свой Белый Яр себе вернули.

Потом вернулись на Родину Веришиловы Михаил Кириллович и Ольга Кирилловна со своей матерью из Гааги, и Шмелёвым пришлось уступить. Молодой князь Михаил Кириллович поддался в революционеры. В шестнадцатом году, как сейчас помню, пришла к нам в поместье большая бумага с гербовой печатью, которая говорила об аресте Михаила и его ссылке. А через год Михаил помер от цинги. Похоронили его тут, на Веришиловском кладбище. Потом взяли и Ольгу, отправили её из Петербурга к брату. За ней муж её поехал Иван Дмитриевич Вершнев.

Месяц спустя Ольга сына родила, в честь брата Михаилом назвала. Через год ещё один Вершнев на свет появился Иван, затем Надежда родилась. Самый старшенький Михаил с бабушкой у нас в поместье жил. После, в восемнадцатом году освободили красные всех политических заключенных. И она, оставив всех своих троих детей на руки матери, пошла воевать с красными. Потом в двадцатом году к нам в усадьбу от неё пришло письмо. Я не знаю, что там было написано, но княгиня собрала всех своих внуков и уплыла на пароходе куда-то вниз по Енисею. Мы конечно все разбежались кто куда, в усадьбе никого не осталось. Вот так, больше ничего не ведаю ни о княгине с внуками, ни о княжне.

– А почему ты так боишься этого дома? – спросила Ленка у отца.

– Я служил там, таких ужасов насмотрелся. Да не только я там работал, и Глашка Дегтерёва, и Семен, её муж, и тетка Нюрка – все село Веришиловым служило, все мы были их подчиненными.

ЧАСТЬ II ГЛАВА 1 Через три года

– Оля, – Марья Тихоновна открыла двери в Ольгину комнату, – там к тебе Адрианчук пришел.

– Пусть войдёт, – пробубнила Ольга, не отрываясь от книги.

– Привет, Олёк! – Андрей подошёл к столу и начал бесцеремонно рассматривать тетради, книги. – Откель стока хламу? – удивился он.

– Не лезь! – приказала Ольга. – Зачем пришёл? – Ольга кинула на стол очередную пачку бумаг. – Шкаф разбираю, – пояснила она недоумевающему однокласснику.

– Схемы какие-то, – Андрей взял листок весь испещренный стрелками, именами, фамилиями.

– А-а, – махнула рукой Ольга, – Веришиловское отродье.

– Наши, местные?

– Ага, – вон рассказики про них, со слов Митяева дяди Жени записывала, адреса какие-то – в общем, все в огонь!

– Ты с ума сошла! – Андрей отобрал у девушки бумаги. – Все, что найдешь про них, отдай мне.

– Зачем? – усмехнулась Ольга. – Будешь изучать древний род дворян.

– Хотя бы и так, – торопливо согласился Андрей. – Ты, кстати, в курсе, что это единственные дворяне на нашей енисейской земле.

Он, попотрошив немного кучу бумаг, и выбрав желтые листки с адресами, распрощался.

– Зачем приходил-то? – вопросом остановила его Ольга.

– Да так… – сморщился Андрей, потом улыбнулся, – скучился!

– Ну, пока.

– Пока.

* * *

– Ты говорил с Ольгой? – нетерпеливо спрашивает Андрея его младший брат Лешка.

– Не-а, забыл, – чешет за ухом Андрей и получает от Лёшки оплеуху. Между ними завязывается драка. В итоге Андрей оседлал брата и мертвой хваткой вцепился в его темные вихры.

– Андрей! Лешка! Хватит! – прикрикивает на них мать. – Ишь чего удумали! Ну-к подыми книжку-то! – потребовала она у младшего сына. – Разошлись в разные стороны!

Мальчишки покорно повиновались приказам матери. Андрей начал разбирать исписанные Ольгой листки. Она писала здесь все, что слышала от своего соседа в теплые летние вечера двадцать третьего года. Андрей долго рассматривал схему, которую составила одноклассница.

– Да уж странно, странно, – бормотал Андрей, разбираясь в Ольгиной писанине.

На следующий день он спросил у Ольги:

– Слушай, а почему вы с Ленкой больше туда не ходите?

– В поместье?

– Ну да.

– Мы зарево видели, а ещё тени!

– Не может быть!

– Может, сам сходи… только потом дорогу впопыхах найди, когда назад бежать будешь, – посоветовала она. – Мы вот с Ленкой после этого заплутали. Два дня кружили, как будто нас кто-то водил вокруг, пока к Енисею не вышли. Уж три года прошло, а меня до сих пор ужас охватывает, – она судорожно передернула плечами.

ГЛАВА 2

Легенда

Шел тихий мягкий снег. Ленка и Ольга вышли из Митяевского дома. Мороз. Кругом все укутано в белую вуаль инея. Вечер. Тихо искрится снег. Из маленьких окошек деревянных домов мягко падает золотистый свет. Снег скрипит под валенками.

– Смотри! Смотри!! – дико орёт Ленка и показывает на лес.

Ольга видит: в ярком звездном небе поднимается красно-жёлтый круглый купол огня.

– Зарево, – шепчет Ольга в благоговейном ужасе, и подружки прижимаются друг к дружке.

– Што, девчата, на чертовщину любуетесь? – спросил высокий прохожий в меховой шубе, высокой соболевой шапке и валенках.

– Страшно-то как! А, Степан Демидыч? – указывая на зарево, спрашивает Ленка.

– С этим шутки плохи! Вы-то что по улице шастаете в такой мороз? Ну-ка марш в хату! – он распахнул дверь своего дома.

Девчонки проворно нырнули в сенцы Шапошникова.

– Сядайте, щас чаи гонять будем, – пригласил он девушек. – А где батько твой, Елена?

– Он опять в Красноярск уехал, – отвечает Митяева, стягивая с головы пуховый платок.

– И чего он туды мотается, не знаешь?

– Не-а, – Ленка скинула полушубок. – А вы про зарево знаете?

– А чего ж про него не знать-то? – ответил вопросом Шапошников.

– Расскажите, – просят подруги.

– Дак вот вам рукопись.

Он вышел, а через некоторое время зашёл с какой-то серой бумагой свернутой в трубочку.

– Даю ненадолго, у меня завтра должны её забрать,– с этими словами Степан Демидыч передал трубку в руки Ленки.

– Что это? – завертела та в руках со всех сторон, осматривая предмет.

– Рукопись, – пояснил дед Степан и выдернул из цилиндра старинный рулон из твёрдой берестяной бумаги.

– Ничего себе! – ахнула Ольга.

***

Девчонки сразу после чаевничества деда Степана отправились к Адрианчук.

Румяная тётя Дуня впустила подружек на кухню к горячей печке, с которой только что сняла пироги.

– Сымайте шубы, да садитесь сюды, – она похлопала по широкой лавке.

Девчонки покорно повиновались. Вскоре у каждой было по куску пирога и хорошего кваса в руках.

– Сщас скотине корма дадут, да придут, – ворковала у печки тетя Дуня про своих сыновей.

За непринужденной беседой Ольга и Ленка дождались заснеженных и румяных мальчишек с улицы. Они шумно обметали друг с друга снег на крыльце и, шмыгая носами, вошли в дом, пуская ледяной пар в жаркую кухню.

– О! Привет! – Андрей снимал шубу.

– Вот посмотри, – Ольга протянула свиток. – Тебе наверняка будет интересно. Только завтра верни её, пожалуйста, деду Степану, а ту к нему какой-то Изот должен приехать и забрать этот пергамент.

– Что это? – крутил в руках трубку Андрей.

– Вот что, – с этими словами Ольга открыла цилиндр и вытрясла оттуда рукопись.

– Ага, – смекнул Андрей и прижал бумагу к груди, косо поглядывая на мать, быстро юркнул в дверной проем.

– Кудыть поскакал, сорванец?! – окликнула его тетя Дуня, – Иди, собери свои лохманы! Покидал тут!

– Мам, – появился в дверях Андрей, но уже с пустыми руками, – я все сейчас уберу.

– Батька баню натопил?

– Натопил, – отозвался Лешка, поставив полную тарелку горячего борща на стол. – А где хлеб?

– Вот, порежь, – тетя Дуня, откинув широкий рушник, указала на румяный каравай и опять отошла к кастрюлям.

– Ленк, опять папка в город махнул? – спросил дядя Степа, отец Лешки и Андрея. Он вошел в кухню с охапкой свежих розово-белых дров и положил их за печку на просушку. Кухня наполнилась лесной свежестью.

– Ага, – ответила с набитым ртом Ленка.

– Чего ж он туда мотается? – спросил дядя Степа, снимая рукавицы.

Ленка лишь пожала плечами.

– Понятно! – весело подмигнул Адрианчук-старший.

***

Вот что Андрей списал с пергамента:

«Легенда сия гласит о роде Веришиловых, что переселился на эти земли из-под Московии и овладел сиими местами. Свершилось сие во времена императора Петра. С этих пор и поросла ветвь Веришиловская в плодородных сих местах. Воды великой реки Сибири подпитывали и холили эту веточку. Император одарил верного холопа Веришилова не только землей, одарил алмазом. Алмаз непростой, алмаз Компьенгский! – так величали его богатые люди всего мира.

При дворе у царя-батюшки все из-за него перебранились. И решил тогда император избавиться от этого проклятья – отправил «в награду» с одним смелым и сильным отроком подальше от Москвы, на это и землица уготована была.

Но злейший враг – князь Шмелев напал на Веришилова по дороге и выкрал у него алмаз, нанеся Веришилову смертельные раны. Однако сумел добраться Веришилов до своего нового поместья, где ждала уже его жена с осьмилетним сыном. И поведал им князь Веришилов свой рассказ, и наказал сыну вернуть в семью Компьенгский алмаз!!!

И грянул гром среди ясного неба! Кровью залились леса и луга! Кровью умылись Веришиловы и Шмелевы! Не одна сотня лет прошла с той чреватой поры. Это были годы ужаса и лицемерия, насилия и предательства, смерти и … смерти! Алмаз переходил из рук в руки двух враждующих семей.

И вот один старик-декабрист Веришиловского роду спрятал распроклятый алмаз. Многие Веришиловские потомки сходили с ума в поисках семейной реликвии, но тщетно!

И до сели ходят их не усопшие грешные беспокойные души по дому и ищут, ищут этот проклятый кровавый алмаз. И лаются они меж собою так, что по всей округе слышны стоны слонявшихся теней по одичавшим паркам и заросшим тиной прудам. А вечером, когда кромешная тьма опускается черным покрывалом на этот дом мрака, взлетают святые и добрые души хороших и мудрых предков Веришиловых, что не унизились они пред самими собою, не пали до своих сородичей – искателей алмаза, а были выше зла и насилия. И теперь их добрые души выше черных теней. Светятся эти чистые тела красно-желтым пламенем, но и они не могут получить пристанища ни в раю, ни в аду. Ибо каждый, кто рожден был в сем роде, стал продолжателем великого рокового проклятия русского народа, которому было причинено неимоверное горе людское, и проклял он род Веришиловых в года, в века!»

ГЛАВА 3

Два друга

В 1926 году окончили Андрей Адрианчук и Сергей Долгов школу. Андрей хотел отправиться в теплые края попытать счастья. Он пришел к своей подруге попрощаться:

– Привет, Любаш.

– Привет, любимый, – весело поприветствовала его Люба. – У меня для тебя новость.

– И у меня для тебя, – кивнул Андрей.

– У меня хорошая!

– У меня не очень, – подумав немного, сказал Андрей.

–Хорошо, тогда начнем с хорошей новости.

– Нет, начнем с моей, – настоял Андрей.

– Ладно, давай.

– Я уезжаю в Краснодар.

– Уезжаешь? – упавшим голосом спросила Люба.

– ага. Устроюсь получше и тебя туда заберу. Ладно?

– Ну и катись!

– Люб, не сердись, – удержал подругу Андрей. – Ну, говори теперь свою хорошую новость.

– Я беременна. Но это плохая новость, я поняла! – она оттолкнула Андрея и выскочила на улицу.

Андрей в растерянности немного постоял, и отправился к своему верному другу Сергею. По дороге все больше решимости овладевало Адрианчук.

– АннМихаловна! Здрасьте! – он быстро вошел в дом Долговых, заглянул в комнату друга – А где ваш сын?

– Что случилось, Андрей? – навстречу вышел председатель колхоза отец Сергея Кирилл Михайлович Долгов.

– Мне нужен Сергей, очень срочно!!!

– Успокойтесь, молодой человек, – мягко произнес Кирилл Михайлович. – Что вы все как с цепи сорвались: вчера Сережка летал по Енисейцу, как ненормальный, теперь вот ты.

Андрей вышел на улицу и лоб в лоб столкнулся с Сергеем.

– Иди сюда! – Андрей схватил друга и потащил к старому дубу. – Слушай, у меня такое!

– Что?

– Представляешь… я даже не знаю, как и сказать. У меня Любаша… ну, это… – Андрей смотрел на друга в надежде, что тот поймет его без слов.

– Ну-у-у, – выжидающе произнес Сергей.

– Любаша беременна! – выпалил Андрей.

– Вот видишь, не так-то все и плохо.

– Но мои планы, Сергей! – воскликнул Адрианчук.

– Должен тебя обрадовать, Андрей, у меня та же ситуация.

– Чего? – опешил Андрей. – Наташка тоже?!

– Представляешь? – расхохотался Долгов – Вот так, безо всякого там….

– Да-а, – почесал макушку Андрей.

– Я даже не знаю, что говорить родителям.

– Ладно, – вздохнул Андрей, – это мы потом решим. Тут обдумать надо.

Сергей согласился и они расстались.

* * *

– А ты почему не собираешься? – спросила тетя Дуня у старшего сына. – Тебе завтра на поезд.

– Я никуда не еду, – ответил Андрей.

– Не едешь? – удивилась тетя Дуня. – А что же ты? Что-то случилось?

– Случилось. Я намерен жениться, – твердо сказал Андрей.

– Жениться?!… Как…так…– мать уселась на стул.

– Обычно, как все!

– На ком?!

– Мам, не прикидывайся.

– На Любке Корсуновой?! На этой девке раскулаченной?! Не дам!!! Слышь?!! Не дам!!!

– Я уже все решил. Твои истерики тут напрасны, – спокойно ответил сын.

– Я тебя прокляну!

– Мам, она беременна.

– Батюшки! – всплеснула руками тетя Дуня.

А стоящий в дверях младший брат только и сказал: «Ого!»

Самое трудное осталось позади, теперь нужно было рассказать об этом отцу. В его помощи и поддержке Андрей не сомневался. Но каково было его удивление, когда вечером в его комнату вошел отец и с решительным видом сказал:

– Собирайся! Завтра ты уезжаешь! Отбрось все доводы, там себе добрую сыщешь! Вот тебе деньги, уезжай от греха подальше, – с этими словами дядя Степа положил на стол деньги.

– Ладно, я поеду, вот только скажу ей об этом, – с этими словами Андрей, схватив куртку, выскочил на улицу.

По дороге на выселки встретил Сергея.

– Ну как? – поинтересовался Андрей у друга. – Говорил с родителями?

– Говорил, да нормально у меня. В общем – свадьба и армия! Прощай холостая жизнь!

– А у меня все плохо, – повесил голову Андрей.

– Представляю, наверняка все сразу вспомнили, кто у неё отец да мать и сколько лошадей держали.

– Угадал! – обреченно вздохнул Адрианчук. – Что делать, не представляю. Все как заведенные: «уезжай» – «уезжай», «у тебя с ней никакого будущего». Сергей, а ты что скажешь?

– Если судить здраво, конечно, они правы. А уехать будет просто подло с твоей стороны по отношению к ней. Любаша хорошая и умная, да ещё и сирота. Нет, бросить её в таком положении просто позор… А с другой стороны, что ж за жизнь с дочкой раскулаченных. Это клеймо на всю жизнь.

–Ясно, – сказал Андрей уже в дверях. – Ты, как я, рассуждаешь, а посоветовать мне что-нибудь путного не решаешься. Ладно, прощай, – они обнялись на прощание.

***

– Куда ты, сынок? – спросила тетя Дуня, когда Андрей, взяв отцовские деньги, выходил из комнаты.

–Не беспокойся, мам, все будет хорошо, – он поцеловал мать в щеку, обнял. – Я сейчас приду, сбегаю к Сергею, – он выскочил на темную улицу и направился к выселкам.

– Люб, открой, это я.

– Зачем ты пришел? Уходи! Уходи ради бога!

– Ты с ума сошла! Открой сейчас же!!

Любе пришлось открыть.

– Собирайся! – коротко приказал Андрей. – Ну что стоишь?

– Куда?

– Мы уезжаем вместе. Давай… живее… – мягко поторапливал Андрей.

– Андрей, опомнись! Ты ведь ещё не понимаешь, что делаешь! Это ведь клеймо! Клеймо на всю жизнь!

–Тс-с-с, – Андрей прижал Любашу к груди.– Ну что ты такое говоришь? Какое клеймо? Забудь, что ты Корсунова, ты теперь Адрианчук, моя жена. Давай я тебе помогу, иначе мы не успеем на пароход, он в четыре уже отходит.

***

Через несколько дней Андрей и Любаша, уже муж и жена, стояли на пороге своей комнаты в общежитии города Смоленска. Андрей поступил на рабфак и работал в вечернюю и ночную смены на заводе. Любаша пошла в вечернюю школу.

ГЛАВА 4

Старые и новые друзья

Лето 1926 года подходило к концу. Из Енисейца ребята разъезжались кто куда. Так уехали и Долговы Сергей со своей женой Натальей. В Москве получили квартиру, Сергей учился на инженера в московском университете. Наташка писала Ольге, что у них все хорошо, на жизнь не жаловалась. Звала Ольгу в гости.

В Москву уговаривали ехать и родители Ольги, а ей почему-то ужасно не хотелось. Она и Танька Данилова решили остаться в Енисейце. Но судьба решила этот вопрос иначе.

Однажды вечером, когда солнце клонилось по мягкому теплому воздуху за горизонт, и чистый Енисейц наполнялся ночной прохладой, Ольга и Ленка уселись на крылечке. Как к ним, лузгая семечки, подошла тетка Нюрка Сковородникова.

– Здорово, девки!

Ленка и Ольга недовольно переглянулись:

– Припёрлась, – прошипела Ольга, а Ленка лишь недовольно вздохнула.

– Слыхали новость-от? Танька Данилова, – перешла на шепот тетка Нюрка, – бездетная!

– Чего?! – грозно поднялась Ольга. – Чего болтаешь, тетка Нюрка?! Совсем очумела!

– Всем, чем есть, тем и клянусь, правду говорю!

– Ты языком своим не трепи! Иди отсюда! – наступала Ольга на тетку Нюрку.

– Вечно настроение испортишь, и как тебе коровы молоко дают, – наивно удивлялась мягкая по натуре Ленка. – Иди! Иди!

– А вы сходите и сами узнайте, – с обидой проговорила Сковородникова, шаркая старыми потрепанными тапками по тропке к новым слушателям её вестей.

Девчонки молчали. Какой-то отвратительный осадок оставался у каждого енисейца после встреч с нею. Тетка Нюрка работала на ферме дояркой, а в свободное время она ходила следом за своим бедным несчастным мужем, который когда-то сделал большую глупость, взяв её в жены, и испортил себе этим жизнь. Муж её, Андрей Сковородников, когда-то лихой молодец с шикарной шевелюрой, что бил немцев в I Мировой, теперь стал несчастным трактористишкой, который любил свою машину больше, чем жену и трех дочерей. Старшая, Валентина, училась в городе на математика. Средняя, Людмила, работала и жила в Енисейце. А младшая, Александра, или просто Шурка, училась в одном классе с Ленкой Митяевой последний год.

– Вот дура! – буркнула Ольга. – А вдруг с её дочуркой такое несчастье случится?

– Пойдем, сходим, – предложила Ленка.

Ольга кивнула.

– А-а-а, великие подружайки прибегли – Шурка стояла по-хозяйски подпершись в бока – Там и без вас утешителей достаточно.

– Иди отсюда, Лебедева, – прошипела Людка на Ольгу, – И не мелькай здесь больше, поняла?

– Вот соседи! – иронично изумилась Ольга. – Я тоже себе таких хочу. Ты больно-то глотку не рви, – посоветовала Ольга Людке, – а то я твоего Мишку Мейдзи враз захомутаю.

– Ведьмачка! – в бессильной злобе простонала Людка. Она давно замечала, что её суженый заглядывается на Ольгу.

Лебедева подхватила Ленку за руку и увлекла к Даниловой.

Тут действительно была истерика. Таньке консилиум врачей поставил диагноз «бесплодие».

Через несколько дней Танька пришла на ферму с твёрдым решением:

– Всё, – развязав косынку, сказала она, когда девчата уселись за обеденным столом, – уезжаю я отсюдова, девоньки!

– Куды ж? – спросила Людка Сковородникова.

– В Севастополь.

– Почему туда? – поинтересовалась Ольга.

– Не знаю, всю жизнь хотелось посмотреть на этот славный город, да и мамка заладила «Севастополь» да «Севастополь».

– Девчата! Девчата! – влетела в комнату Шурка Сковородникова.

– Чего орёшь?

– Смотрите, смотрите какой!– она выглядывала из-за шторки во двор.

– Где? – подлетела к окну её старшая сестра.

– Кто это?

– Не знаю, хорошенький, правда?

– Ничего, – одобрила Людка.

– Пошли отсюда, – Ольга решительно встала из-за стола.

Они с Танькой вышли на двор.

–Вот теперь можно спокойно поговорить.

Девушки вошли в маленький садик и тихо пошли по песчаной тропинке.

– Ну так что же? Как же? – спрашивала Ольга.

– Не знаю.

– Как «не знаю»? А кто должен знать? Вон Адрианчук тоже твердил: «не знаю», а у самого программа на 20 лет вперед расписана.

– Приеду, поселюсь в общежитии какого-нибудь завода, буду работать.

– И все?

– Не знаю…

– Танька!

– Я не знаю…

– А учиться?! А цель жизни?!

– А у тебя?! – в тон ей вторила Танька.

– Я ещё не решила, – горячилась Ольга, – у меня столько версий в голове, пока ни на одной не остановилась.

– Вот и я.

– Нет, подожди, так ведь нельзя!

– Отчего же?

– Я – понятное дело. Я затаилась на время. А придет весна – уеду учиться. Я знаю.

– А я не знаю.

– Учиться не хочешь?

– Ольга, я не знаю! Приеду – посмотрю. На месте решу. А то сейчас загадаю, приеду же ни к чему. Понимаешь?

– Вот теперь понимаю. Трезвый взгляд, а то нашла отговорку.

– Не им ли восхищалась Шурка? – спросила Танька, указывая глазами куда-то в сторону.

– Что? – Ольга обернулась и встретила взгляд незнакомого молодого человека. – Может быть, – передёрнула она нетерпеливо плечами от его оценивающего взгляда. – Пойдем лучше обратно, холодно, – и девушка запахнула на себе фуфайку.

***

Через несколько дней Ольга и Танька стояли у поезда. Какой-то парень вызвался занести Танькины чемоданы в купе, она весело согласилась. И вообще она много смеялась и шутила. Последний гудок поезда и тоска защемила на сердце: неясная, сосущая тревога. Ольга сильно прижала Таньку к себе.

– Пиши, голубушка, ты только пиши, не теряйся, пожалуйста, – говорила Ольга, сдерживая слезы.

Танькин смех перешел в рыдания:

– Не хочу! Не могу! – выла она.

– Вперед! – крикнула Ольга, стараясь перекричать свист поезда, и оттолкнула от себя подругу. Затолкала в тронувшийся поезд. – Вперёд! И только вперёд! – потом улыбнулась, шутливо погрозила кулаком. – Смотри у меня! Будь сильнее!

Долго ещё Танька стояла перед глазами Ольги: растерянная, несчастная, с заплаканными глазами. Куда она? Одна ведь! Совсем одна! Где найдет теперь себя?

Ольга долго ходила по осеннему растрепанному лесу. Возвращаться в Енисейц не хотелось. «Вот и Ленка скоро точно также улетит из гнездышка. Ещё годок – и нет!» – думала она.

–Да, интересная вы девушка, – раздался неподалеку мягкий мужской голос.

Ольга вздрогнула и обернулась:

– Чего вам? – она запахнула плотнее пальто.

– Дмитрий,– он протянул ей руку.

Она огляделась по сторонам. Как в этой глуши она могла встретиться с этим новоявленным бухгалтером Енисейской конторы?

– Ольга, – она осторожно подала ему руку, он также осторожно её пожал.

– О чем вы тут думаете?

– О жизни.

– А как вам философское понимание дороги?

– Вы намекаете…

– На вокзал.

– Вы что за мной следите?

– Да не, что вы!

– Послушайте! А впрочем, нет. Нам, надеюсь, не по пути, – она быстро пошла к проезжей дороге.

– Чего вы так бежите?– спросил он, догнав её.

– Ты чего ко мне привязался? – резко остановилась Ольга.

– А ты мне нравишься.

– Скажи это Шурке Сковородниковой, она будет просто без ума от счастья. А со мной ты явно теряешь время, дружок! – говорила она, иронично и презрительно оглядывала его с ног до головы.

– Н-да, ты действительно жестокая.

– С чего это вдруг? – говорила она со злостью и быстро шагала уже по дороге.

– Величественная осанка, уверенный взгляд – все говорит о желании лидерства, подчинять себе людей.

– Н-да, интересно, – сказала она совсем без интереса и рассеянно замолчала.

Мимо проехала машина и остановилась поодаль.

– Оленька, дверцу открыл её отец Дмитрий Семёнович, – садись, я домой как раз, – он усадил сначала её, потом сел сам.

***

Дмитрий Иванович Емельянов – новый бухгалтер, приехал из Москвы по распределению в сибирскую глушь. Этот умный, практичный молодой человек без оглядки влюбился в Ольгу. Он всюду за нею ходил, караулил после работы, преследовал на всех вечерах, что проходили в Енисейце. Просил, умолял отдать ему любовь. Этим самым он все более отталкивал девушку, которая терпеть не могла никакого кокетства, ни, тем более, волокитства. При встрече с ним она недовольно морщилась и спешила избавиться от неприятного ей общества. Он шел за ней кругом. Она бежала от него. Это, в конце концов, стало невыносимым, и Лебедева сама пригласила его к себе домой для разговора. Родители были на работе, поэтому говорить они могли свободно.

– Послушай, что ты от меня хочешь?– прямо спросила Ольга.

– Любви, – просто ответил Димка.

– Вы не у той её просите, Дмитрий Иванович, – сухо заметила она.

Ольга стояла у маленького замороженного окошка. Он сидел в кресле.

– Над нами смеётся вся деревня…

– Да что вам деревня! – прервал он её грубо и встал с кресла. – Вы ничего на свете не боитесь! Тем более людской молвы.

– Да, это ты верно заметил, мне-то ничего, а тебе может…

– Мне? Да что я?! Я ваша тень – и только!

– Слушай, ты мне насточертел! – она резко повернулась к нему и теперь открыто испепеляла его взглядом – Я свободная птица! Я никогда никого не полюблю! Ни тебя! Никого в целом мире!

– Не зарекайся, – с тоской сказал Димка.

– Отстань от меня! Если любишь – отстань! Дай дыхнуть!

– Хорошо, – он быстро схватил пальто и выскочил на улицу.

Через месяц Ольга по каким-то своим бригадирским делам заскочила в контору. И встретила Дмитрия на крыльце.

– А, Ольга Дмитриевна, – сказал он весело и бросил окурок в урну. – Здравствуйте!

– Здравствуйте, Дмитрий Иванович.

– А у нас новость! – его глаза искрились радостью.

– Что такое? – она остановилась и вглядывалась в его совершенно новое выражение лица.

– У Кирилла Михайловича, у председателя, внук родился.

– У Сергея сын! – она близко подошла к нему. – Ты не шутишь?

– Нет, у Сергея Кирилловича сын.

– Сын! – восхитилась чему-то Ольга. – Молодец! – она хлопнула Димку по плечу, как будто он чему-то способствовал. И они оба чему-то рассмеялись. Потом дружески пожали друг другу руки и разошлись.

С этих пор Димка не давил на Ольгу, не раздражал своим присутствием, своими встречами по дороге домой. Она много говорила с ним о жизни, о работе, о людях и Енисейце. Ей было как-то теперь спокойно с ним, весело и интересно. А он не претендовал на большее, что вполне устраивало Ольгу.

***

Через несколько недель в Енисейц вместе с весенним теплым ветерком пришло письмо из Смоленска. Ольга в этот день пришла чуть пораньше с работы, долго грела мокрые озябшие руки, потом ужинала. Лишь поздно вечером Марья Тихоновна, не отрываясь от проверки многочисленных тетрадей, сказала:

–Ах да, Оленька, там у Дмитрия Семёновича на столе лежит письмо к тебе, прочти.

–Из Смоленска! Смотри-ка, не забывают! – говорила она радостно, открывая письмо.

«Ольга, здравствуй! – писала рука Любаши. – Ты ведь знаешь, у меня и не осталось никого в Енисейце, кроме тебя и Леночки Митяевой. К кому писать, как ни к тебе? А у меня такая радость, такая радость… Но, по порядку. Устроились мы хорошо. Сначала нам комнату в общежитии дали от Андрюшиного завода. Люди здесь хорошие, всем нам помогали. Но ты же знаешь Андрея. А я не жалуюсь, я за ним как за каменной стеной. Ничего, что он гордый, правда? «Сами, – говорит, – со всем справимся, ничего у других не бери, Любаша». Я ведь родила, Ольга! Вот уж как месяц прошел. Сына родила, Максима. Теперь живем в отдельной квартирке. Нам как молодой семье выделили. Я дома сижу, хозяйство веду, за сыном смотрю. Андрюшенька работает, да еще время находит в институт на лекцию сбегать, представляешь? Спрашиваю: «Зачем?». Он мне, мол, послушаю, а на следующий год обязательно поступлю. Мы с ним тут в кино и на литературный вечер ходили. Андрюшенька каждый вечер берёт Максимку на руки и мы все вместе идем гулять.

Ольга! Знаешь, как я счастлива! Как я спокойна! У меня такой мир в душе! Я отдыхаю ото всего, что перенесла в Енисейце. У нас очень хорошо, тепло, просторно. Приезжайте с Ленкой погостить. Ну все, пошла я дела делать. Пока».

Ольга вновь и вновь перечитывала письмо, и у самой становилось тепло на душе.

– Ну что она там пишет? – поинтересовалась Марья Тихоновна.

– Сына родила, Максимом назвали. Живут в собственной квартире. Каждый вечер гулять ходят, в кино, на вечера разные.

– Вот как? – удивилась Марья Тихоновна. – Ну и отлично. А ты…

Но Марья Тихоновна не договорила, Ольга вышла.

Подруга в тот же вечер написала ответ Любаше об отъезде Таньки Даниловой в Севастополь, о рождении у Сергея и Наташи Долговых сына Жени, о новом бухгалтере, который «чуть было не влюбился» в Ольгу.

ЧАСТЬ III ГЛАВА 1 Дегтярёвы

Говорливые ручейки весны 1927 года принесли весть о замужестве старшей дочери Сковородниковых. Она училась в Москве. Это была самолюбивая, истеричная девушка. Училась она всегда прилежно. И всё, что можно было почерпнуть из сибирского захолустья, вобрала в себя. Её звали Валентиной. Она ни за что не хотела оставаться в деревенской избе и вся стремилась к цивилизации. Вот и училась, спала по три часа в сутки, каждую неделю ездила в светлоярскую библиотеку за книгами (больше трех произведений на руки не давали). И добилась! Поступила в университет и больше уже не возвращалась. О свадьбе её узнали лишь из письма, которое она написала матери. И только это письмо успело попасть в руки тетки Нюрки, как о новости знал не только Енисейц, но и вся близ лежащая округа выше и ниже по Енисею. Каждое деревце знало оскорбленное чувство матери: «Как же так, без родительского благословения?!» – растерянно вопрошала она. Но в душе, конечно, была рада: «Вот за московского вышла. Теперь и квартира своя будет. Моя Валька не продешевит». И действительно, всем было ясно, что Валька Сковородникова не продешевит. Уж такой она была человек. Тетка Нюрка надеялась, что Валентина привезет своего мужа на лето. «Посмотреть хоть на него, что он за человек», – рассуждала она и стоптанные тапки несли её уже к другим воротам.

– Да тряпка какая-нибудь, – однажды в раздумье сказала Ленка.

– Почему ты так решила? – Ольга лежала на кровати и читала книгу. Ленка сидела за столом и решала очередную задачку.

– Она только такого себе и возьмет. Любой другой с ума сошел бы с ней, или, лучше всего, морду ей бил каждый день.

– Митяева, я не сомневалась в твоей доброте.… А, впрочем, ты права, – добавила Ольга, немного подумав. – Бедная тетка Нюрка сгорает от любопытства. Я тоже у неё понемногу этим заразилась.

– Хочешь на него посмотреть?

– Мыгы.

– Вот закончу учебу, и буду, как ты – блаженствовать! – Ленка кинула карандаш и потянулась.

– Куда после, не думала? – спросила Ольга.

– Может, к матери в Смоленск махну.

– А отец?

– Вот то-то же…. Пока не знаю.

Ольга погрузилась в чтение, Ленка опять взялась за карандаш.

* * *

За ужином Дмитрий Семенович рассказывал о каких-то Дегтярёвых, Ольга его не слушала. У неё перед тарелкой лежала книга, и она была полностью увлечена чтением.

– Да послушай ты. Кому я рассказываю?– Дмитрий Семенович захлопнул книгу и положил её на комод.

Ольга огляделась, в кухне действительно никого больше не было, и ей пришлось слушать болтовню отца.

– Так вот, потом Глаша стала у него практику перенимать.

– Какая Глаша?

– Ну! – огорчился Дмитрий Семенович. – Я же говорю, что ты меня не слушаешь! Глаша – доктор наш новый.

– Доктор? Женщина? А у кого она практику перенимала?

– У Зарецкого.

– У нашего Зарецкого?

– Да-да-да. Он ей все показывал, рассказывал.

– А откуда она? Я впервые о ней слышу.

– Она приехала с мужем еще вчера к нам в Енисейц, и будет жить недалеко от нас.

– Как же Зарецкий мог её учить. Он же местный: тут родился, женился да здесь же и помер.

– Так ведь и она наша, на время уезжала в Крым.

– Странно, что я о ней никогда не слышала.

– И сына с собой привезла. Говорят, что сын у неё вообще гений медицины, очень умный и мозговитый парень.

– Такой взрослый сын? Он у неё один?

– Нет вроде как…. В общем – не знаю.

– Фу, папа! Ты бы лучше и разговора не заводил, раз дела не знаешь, – грубо посоветовала Ольга, и они продолжили ужин в тишине.

* * *

Глаша Дегтярёва была Глашкой, которую некогда князь Кирилл Дмитриевич Веришилов выдал замуж за коваля Дегтярёва. Через несколько недель появился и первенец Алексей, он родился в дороге, когда князь отправил молодую чету в Крым к когда-то сосланной туда родственнице Волковой. Через год у них родилась дочка Дуняша, затем еще через пару годков и сын Петенька. И вот спустя 22 года вернулись обратно. На вопрос местных: «Почему?» старый кузнец иронично ответил: «Крестьяне крепки к земле своей». Они вновь выстроили дом, перевезли своё хозяйство из временной лачужки, где поначалу остановились, и стали жить. Семен работал в колхозных мастерских, а Глаша трудилась пока на дому. Семья не бедствовала: Глаша действительно оказалась отличным лекарем, и их дом всегда был полон всякого добра, которое несли енисейцы за свое здоровье.

С родителями приехал их старший сын Алексей. Личность довольно загадочная. В деревне вспомнили о его происхождении, говорили, что он прямой наследник Веришиловых, что Глаша родила его от князя Кирилла Дмитриевича, который за это её и услал подальше от имения своего. Ни Глаша, ни Семен этих слухов не отрицали.

Дегтярёвы всё это время жили в деревеньке Ямельяновке под Севастополем, куда перебрались сразу после революции. Алексей учился в педагогическом московском университете, затем поступил еще и в институт медицинских наук. Он даже был включен в список лучших студентов, которые выезжали за границу на несколько недель. Алексей остался там на два года за счет своих энциклопедических знаний, изучал мировую медицину. Поработав там над человеческой психологией (импульсы головного мозга), он вернулся на родину и сразу получил два диплома: учителя-словесника и доктора-невролога. Приехал в Севастополь, завел там практику, весьма успешную. Но затем за какую-то темную историю его лишили медицинской лицензии.

И вот через месяц этот ученый муж посетил маленькую сибирскую деревеньку на берегу Енисея, где наслаждался просыпающейся от зимнего сна природой Енисейца.

Работать почему-то этот человек с двумя высшими образованиями не хотел. Его почти никто не видел в деревне. Он постоянно бродил по лесу и берегам Енисея. Девушки, особенно Шурка Сковородникова, сходили с ума от неизвестности.

ГЛАВА 2 Знакомство

Солнце ослепительно светило на остатки снега. Сегодня взбурливший серый Енисей взломал толстый лед и понес его по своему обычному течению, заставляя неуклюжие льдины плясать вдоль берега. Лешка с интересом наблюдал за одной из таких льдин, как вдруг с отвесного обрыва посыпались крошки грязного снега. Он поднял голову. Там, наверху, у самого края обрыва, о платформу которого билась с бешеным ревом разъяренная река, стояла Ольга с непокрытой головой и распахнутым пальто. Она подставила лицо ветру и прикрыла глаза. Что-то божественное было в этой стройной фигуре, залитой весенним солнцем. Лешка не без труда поднялся на обрывистый берег, но никого уже там не нашел. «Нет, привидеться мне это точно не могло», – подумал он и медленно направился вдоль реки.

Через день Дегтярёв прогуливался по лесу. За раздумьями и не заметил, как зашел в самую глушь.

– Что это вы тут делаете? – на него в упор смотрела девушка. Она сидела на пеньке и грелась на солнышке.

– Отдыхаю, – ответил Лешка, бесцеремонно осматривая девушку.

– От чего? – она вдруг сняла сапог и вылила оттуда воду.

– Гм… – Лешка обалдело смотрел, как девушка, не стесняясь, сняла мокрый чулок и выжала его.

– Так от чего же? – она вскинула на него взгляд синих глаз.

– От людей.

– От людей? А что они вам сделали?

– Надоели.

– А-а-а-а, мне тоже они страшно надоедают порой. Видеть их не могу. Взяла бы так всех и поперестреляла.

– И чтобы не совершить этого, вы так далеко забираетесь? – спросил Лешка, осматривая густую чащу деревьев с едва заметным налетом набухших почек.

– Да, наверняка, – Ольга вновь надела сапог и встала с пенька. – Весною хочу почему-то всегда острее почувствовать свою свободу.

– Странно, обычно девушки весной хотят почувствовать любовь, испытать силу этой любви. Затем удачно выйти замуж, нарожать своему единственному кучу детишек и жить долго и счастливо.

– Вы забыли еще о том, что еще этой девушке надо вступить в комсомол, вкалывать на колхозных фермах и полях, чертить палочками на небелёной стене свои трудодни и сначала думать о будущем своей великой Родины, и только потом о своем личном счастье.

– Ну, зачем же так иронизировать? Вы, кстати, простите за бестактность, но позвольте узнать ваше имя.

– Ольга.

– Отлично! Алексей! – слегка наклонил он голову и как-то неприятно улыбнулся. – Ольга, вы забываете, что семья – это ячейка общества.

Ольга зло расхохоталась. Он молча смотрел на неё несколько секунд.

– Дурак! – резко бросила ему Ольга и также загадочно исчезла, как и появилась.

Лешка в недоумении оглядывался вокруг.

– Дурак, – подтвердил он и бесцельно пошел навстречу солнцу, перебирая в памяти этот разговор.

***

– Ты знаешь, кого я встретила в лесу? – спросила Ленку Ольга, перелистывая «Историю России» Карамзина.

– Кого?

– Лешку Дегтярёва.

– И как?

– Самоуверенный нахал.

– Ого! Что так!

– Пообщаешься – узнаешь.

– После такой характеристики мнекак-то и не хочется.

– А знаешь…. Да оторвись ты от своей анатомии!

Ленка подняла голову и с недоумением посмотрела на подругу.

– Ничего теперь не скажу! – обиделась Ольга и быстрее начала листать книгу.

Ленка улыбнулась и опять склонилась над тетрадкой.

– Он мне почему-то понравился, – тихо, как бы между прочим, проронила Ольга.

Ленка внимательно посмотрела на соседку.

– Чем?

– Он необычный, не похож на наших.

– Смотри, не влюбись мне еще! – пробурчала Ленка, на что Ольга рассмеялась

– Ну вот, ничего-то тебе рассказать нельзя!

После этого дня Ольга стала все больше ходить по округам Енисейца, где в глубине души хотела встретить своего нового знакомого, но сама себе в этом боялась признаться. На замечания Ленки она лишь смеялась, но вскоре смех перешел в злость не сколько на Ленку, сколько на саму себя. Она перестала бесцельно бродить по округе и больше вникла в работу.

– Здравствуйте, Ольга Дмитриевна, – Димка остановился на обочине разбухшей дороги, и ждал Ольгу, которая возвращалась с фермы.

– Здравствуйте, Дмитрий Иванович! – сказала она весело.

– Ольга Дмитриевна, так ведь нельзя работать!

– Как?

– На износ. Вы очень много сил отдаете работе, надо и отдыхать. Кстати, а вы знаете, что меня назначили главным бухгалтером?

– Да?! Искренне рада за вас! А хорошо идет ваша служба, а? Как вы считаете?

– Превосходно, Ольга Дмитриевна! Превосходно! А вот и моя служебная машина, позвольте довести вас.

– Позволяю, – рассмеялась Ольга.

Когда они сели, главбух обратился к шофёру

– Езжайте через Большую и прямо к конторе.

– Почему через Большую? – повернулся тот и посмотрел на Димку

– Потому что нам нужно завести вот эту милую особу домой, – пояснил Димка и взгляд шофера встретился с Ольгой.

– Это мой шофер Алексей. Кстати, я уже заложил фундамент своего дома.

– Вы строите дом?

– Да, надоело в этой избенке сельсовета жить. Отстрою дом и – женюсь! Пойдете?!

– Вы неисправимы, – вздохнула Ольга.

– Да не спешите с ответом, – смутился Димка.

Автомобиль подъехал к дому Лебедевых.

– Спасибо, что подвезли, – Ольга пошла к дому.

– Приходите сегодня вечером на танцы, – крикнул ей вдогонку Димка.

– Я подумаю! – обернулась Ольга и помахала на прощание рукой.

– Переодевайся. Пойдем картошку сажать! – холодно встретила её Марья Тихоновна.

– Иду!

На танцы Ольга так и не пошла.

ГЛАВА 3 Письма двадцать седьмого года

Грязные проталины покрылись зеленой травой, сочные листья распустились в одночасье, как-то незаметно для нас, занятых людей. И вот оглядишься по сторонам: солнце припекает совсем по-летнему, ветерок играет пушистыми зелеными кронами деревьев, а под ногами так и стелется зеленый травяной ковер.

Ленка сдала выпускные экзамены и уже съездила в Москву узнать о поступлении в университет. Привезла оттуда письмо от Адрианчук Любы и Андрея.

– Ты где их нашла? – бегала по дому с письмом в руках Ольга.

– Ездила к матери в Смоленск. Иду по парку, а там так красиво!

– Не будем распространяться – к делу! – потребовала Ольга.

– Да. Иду я по парку. Ты не представляешь, там деревья подстрижены и все одинаково, как те тридцать три богатыря! Фонтан…

– Прибью ведь сейчас! – нетерпеливо перебивает её Ольга. – Идешь ты по парку…

– Да, иду я по парку, мороженое ем, а знаешь какое там вкусное…

– Нет, это невыносимо! – зло крикнула Ольга.

– А навстречу мне парочка с колясочкой. Идут под ручку улыбаются, что-то между собой воркуют. Я думаю…

– Без «думаю», пожалуйста, – торопит подруга.

– Не перебивай! Думаю, что-то знакомые лица. Прошла уже, а потом как молния в голове, да это же наша Любаша с Андрюхой. Я назад – догнала. Вот и вся встреча.

– А ты у них дома была? Максима видела? Они не болеют? Как выглядит Любаша? – засыпала Ольга соседку вопросами.

–Любаша выглядит счастливой, раздобрела. Никто из них не болеет. Максим замечательный карапуз, смеётся постоянно и почти никогда не плачет.

– А что твоя мать?

– Мама живет с мужем, с сыном. Но я у них недолго была, почти всегда торчала у Адрианчуков.

– С каким сыном? У тети Ани есть сын?

– Да, зовут Женькой.

– Это что выходит у тебя есть брат?

– Ага, сводный правда. Он мне понравился: интересный малый, заводной такой! Он в Смоленском Юношеском театре играет, представляешь? Дальше хочет в Москву поступать в театральный.

– Ну а Люба с Андреем ссорятся?

– Ты что? – Ленка вздохнула мечтательно и уставилась в потолок. – Идиллия!

– Молодцы! – с этими словами Ольга открыла письмо от Любаши.

«Здравствуй, Ольга. У меня все хорошо.

Максимка у меня молодечик, не болеет, не вредничает. Все лопочет что-то веселое, сам над собой смеётся. Я вместе с ним каждому дню радуюсь.

Андрюшенька хочет выправить нам домик в деревеньке неподалеку от города, чтобы мы там отдыхали, росли на деревенском молочке.

У Андрея новая идея. Хочет в Москву перебраться.

К нам Леночка Митяева приезжала. Жила у нас, так весело было с нею. Она нас познакомила с братом Женей. Я была очень удивлена, когда ко мне пришла Лена с известной местной звездой юношеского театра, да ещё сказала, что это её брат по матери. Жене у нас понравилось, и он обещался у нас бывать. А мне ведь скучно одной. Все дела по дому переделаю и не знаю, куда себя деть. Ну ладно, разболталась. Хотела ведь всего несколько слов черкнуть, а вышла поэма. Все остальное расскажет Лена. Пока».

– Да, расскажет она! – Ольга с усмешкой посмотрела на Ленку.

В дверь постучали.

– Здравствуйте! – послышался обаятельный мужской голос в прихожей, когда Ленка открыла двери.

– Зрастя! Батяня дома? – спросил второй развязанный ехидный голос.

– Нету-с, – Ленка попыталась закрыть дверь, но её отпихнули и бесцеремонно вошли в дом.

– Ты одна? – все тот же ехидный голос и на пороге возникла рыжая фигура Мишки Мейдзи. – Вижу-вижу с кем ты тут…. Наше вам почтеньице, – раскинув руки для объятий, он шел прямо на Ольгу.

– Это что такое?! – ледяным тоном спросила Ольга, высокомерно приподняв бровь.

– Здравствуйте, Ольга Дмитриевна, – за спиной Мейдзи стоял Лешка Дегтярёв. – Мы вот к Евгению Васильевичу пришли, а его нет. Мы подождём его Елена. Можно?

– Только вот вы один, без этого разгильдяя!

– Без оскорблений, пожалуйста!

– Мейдзи! Пьян?! – резко спросила Ольга.

– Голуба моя…

– Понятно! Иди-ка ты, дружок, отсюда и товарища с собой прихвати, – Ольга встала и, круто повернув за плечи Мейдзи, легонько подтолкнула к выходу.

– Уже иду. Леха пойдем. С этой дивчиной ничего не попишешь. Пойдем, мой верный друг, мой друг бесценный…

– Балбес, – крикнула Ленка с крыльца вдогонку приятелям. Заперев дверь на засов, она вернулась в комнату. – Н-да-а, Лешка смотрит на тебя с большим интересом. Только всё это напрасно.

– Почему же?

– Оттолкнешь!

– Может и нет, – раздумчиво ответила Ольга.

– Ну а Долговых ты в Москве навестила?

– Нет, – поникла головой Ленка. – Я ходила к ним несколько раз, тилинькала – тилинькала, никого нет!

– Что ты делала? – не поняла Ольга.

– Тилинькала…. В смысле звоню, у них рядом с дверью кнопка такая. Её когда нажимаешь, то в квартире тилинь-тилинь слышно.

– Поняла-поняла, – отмахнулась подруга.

– Ольга! – послышался голос матери.

– Ладно,– Ольга сунула письмо в карман, – пойду я, моя мамка пришла.

– Валяй.

– Опять на картошку пойдем, – вздохнула Ольга, повязывая платок.

– Я тоже сейчас на огород пойду.

* * *

– Дома столько дел, а ты там рассиживаешься! – с упреком встретила дочь Марья Тихоновна, прихорашиваясь перед зеркалом. – Сейчас отец с полей вернется, нужно ужин готовить, а ты все шатаешься где-то. Почему до сих пор огурцы не политы?! – одна за другой звонко падали на стеклянный столик шпильки, которые Марья Тихоновна вынимала своими тоненькими пальчиками. – А когда горькие огурчики попадаются – мы морщимся: «невкусно!» – она изящно наклонила голову к плечу и теперь снимала брошь.

– Натаскай воды!

– Сейчас, – буркнула Ольга.

И пошли друг за другом выглядывать из разных уголков двора житейские дела: то нужно полить, это надо прополоть, капуту от бабочки побрызгать, паданцы под яблоней собрать. Усталая, Ольга садится за стол только тогда, когда приходит с работы отец и Марья Тихоновна румяная от жаркого огня печи с туго заплетенной косой накрывает ужин.

– А ведь Лешка молодец, – говорит довольный отец, утирая рушником свое загорелое усатое лицо.

– Какой ещё Лешка? – спрашивает Марья Тихоновна, вешая влажный рушник на затворку печи.

– Сын коваля нашего, – засучивая рукава свежей рубахи, ответил Дмитрий Семенович.

– Дегтярев что ли? – Марья Тихоновна хлопотливо ставит перед мужем тарелку тушеной баранины с картошкой.

– Ну да, он самый. Не побоялся за баранку сесть, а уж какой ученый, – и Дмитрий Иванович отправляет в рот большой кусок мяса.

– Ой, какой он там ученый? – раздраженно спросила Ольга, с не меньшим аппетитом опустошая тарелку.

– У-у-у, по-английски знаешь, как шпарит? Нет, молодчага парень!

– Молодчага так молодчага, ешь давай, – нежно сказала Марья Тихоновна, заботливо приглаживая непослушный вихор на голове мужа.

– Пап, ты про Сергея Долгова ничего не слыхал?

– «Не слыхал», – прошипела Марья Тихоновна, – не слышал! Чему я тебя учила!

– Маша, – прикрикнул на жену Лебедев. – Нет, не знаю, – обратился он к Ольге, – сходила б да узнала сама. А то все дома сиднем сидишь. Сходи-ка к Кириллу Михайловичу.

– Схожу, – решила Ольга и опять уткнулась в тарелку.

– Да, я там слышал, что тетка Нюрка Сковородникова жалобу на тебя написать хочет.

– Что такое? – настороженно спрашивает Марья Тихоновна.

– я и сам бы хотел знать, что такое?!

– Тетке Нюрке надо же про что-то говорить, – беспечно говорит Ольга, вытирая жирные руки салфеткой.

– Говорит Людку её и Шурку совсем загоняла. Сама делать ничего не делает, а на девках в бригаде выезжает, показатели дает. А девчонки надрываются…. Что молчишь?! Правда, али нет?! – отец с шумом отодвигает тарелку.

– Пойду чаю принесу, – Марья Тихоновна поспешно уходит.

– Ну конечно неправда! Что языком-то зря трепать!

– Ты!… Чтоб я такого больше про тебя не слыхал!!

– Не слышал, пап. И чему только тебя Марья Тихоновна учила?!

– Уезжай ты отсюда! – взмолилась Марья Тихоновна, не смея глянуть на мужа, нервно расставляя бокалы на столе.

Дмитрий Семенович ничего не сказал в ответ, вышел на террасу, закурил.

– Маша, принеси сюда чаю. А тебе… – он тяжело посмотрел дочери в глаза, – я все сказал. Услышу – прибью!

Марья Тихоновна с шумом начала переставлять посуду со стола на поднос.

– Помоешь посуду, свиньям корму задашь, корову встретишь и подоишь! А я прилягу – уморилась! – и она вышла с подносом в руках.

***

На следующий день тетка Нюрка подошла к Ольге, когда та доила корову. В голове Сковородниковой не было злых намерений.

– Ну что ж, голубка, когда замуж пойдешь? – задала она безобидный вопрос.

– Успеется. Вы бы свою Людмилу спросили. Девке уж 22 года, а замуж все никто не берет, даже Мишка Мейдзи и тот свою рыжую морду воротит.

– Уж не в твой ли огород он воротит свою рыжую морду?! – зашипела Сковородникова.

– А в чей бы не воротил, да все не в ваш! – весело ответила Ольга.

– Смотри ты кака премудра стала!! – заорала взбесившаяся тетка Нюрка. – в бригадиршах ты разъязыкастилась больно, как я погляжу!! Моих девок не тронь! Мало от тебя баб с подорванными животами поуходило. Вон Танька Данилова, как есть бездетна оказалась, а почему спрашиватца?! Все от твоих работ!! Она кругом хочет быть первой, а другие надрывайся за неё…

Сковородникова не договорила. В этот момент Ольга надела на её голову ведро, вылив все молоко ей на плечи. Все замерло. Ольга кивнула Ленке:

– Ну вот и новый способ закрыть рот тетке Нюрке! – и весело хлопнув по спине коровы, погнала её в стойло. За спиной Ольги раздался сначала одинокий Ленкин смех, который перерос в дружный хохот всей бригады доярок.

Вся мокрая, в молоке, с ведром в руках тетка Нюрка кинулась к деревне.

– Ну, жди беды, – сказала ей в след Ленка.

– Батяня меня точно прибьёт, вздохнула Ольга.

Через полчаса Ольгу вызвал к себе председатель Кирилл Михайлович Долгов. Она переоделась и пошла к деревенской конторе.

У крыльца стояла машина Емельянова. Рядом слонялся Лешка Дегтярёв, о чем-то переговаривался с Мишкой Мейдзи.

– О-о-о! Наша бой-баба мчится! Да здравствует молодой комсомол, что забивает насмерть старый уклад царской России!

– Не ломайся, Мейдзи, – добродушно посоветовала Ольга. – За мной дело не встанет: вдарю – поперек растянешься!

– А может, я мазохист какой. И мне будет так приятно…

– Здравствуйте, Ольга Дмитриевна, – Лешка снял с головы кепку и немного наклонил голову.

– Здрасте, – кивнула мимоходом Ольга и поспешно взбежала на крыльцо.

Из своего кабинета вышел Димка. Он знал, что Ольга вот-вот придет, и ждал её прихода, не отходя от окна.

– Ольга Дмитриевна! – воскликнул он радостно и сжал её ручку в своей горячей руке. – Здравствуйте! Давненько мы с вами не виделись.

– Да, давно, – холодно ответила Ольга, пытаясь вырвать руку. – Дмитрий Иванович, не надо на меня так смотреть.

– Соскучился! – улыбнулся Димка, выпуская её руку, но не сводил влюбленного взгляда. – А вы, правда, Анну Николаевну побили?

– Это громко сказано и слабо сделано. Никого я не била.

– Ольга Дмитриевна, – на пороге стояла молодая комсомолочка Вера Павловна Алмаз, – Кирилл Михайлович просит вас поторопиться, а то ему еще на пасеку ехать.

– Уже иду.

– Проходите! – сухо пригласил председатель. – Ну как же вам не совестно, Ольга Дмитриевна, беззащитную пожилую женщину жестоко избить ведром только из-за того, что её дочери не сдали вам нужного удоя?!

– Это она вам такую чушь наплела? Кому вы поверили, Кирилл Михайлович? Кому?!

– Я человеку поверил, Оленька.

– Да был бы он, Кирилл Михайлович! А то ведь вся на желчную слюну изошла!

– Хорошо. Говори.

Ольга рассказала все без утайки.

– И все-таки, Ольга Дмитриевна, я вам объявляю выговор.

– Да, понимаю.

– Нужно быть посдержаннее. Особенно на работе. А вы уж очень вспыльчивая девушка. Нужно научиться держать себя в руках. Это ведь важно в жизни.

Ольга понимающе кивнула. Кирилл Михайлович засобирался на пасеку. Он распорядился насчет лошадей.

– Как там Сергей? – спросила уже стоя на пороге Ольга.

– Ах. Да! – хлопнул себя по лбу председатель. – Совсем позабыл. – С этими словами он отдал со своего стола в Ольгины руки два письма. – Вот. Почтальонка оставила у меня. Узнала, что ты сейчас ко мне зайдешь.

– Да тут вся деревня в курсе. Что я к вам зайду. – Ольга с усмешкой взяла письма и вместе с председателем вышли на крыльцо сельсовета. Кирилл Михайлович по-хозяйски взял в руки вожжи и поехал по укатанной дороге.

Лебедева рассматривала конверты. Одно письмо было от самого Долгова, а на другом родным ровным почерком выведено «от Т. Даниловой из г. Севастополя»

– Что ж вы, Дмитрий Иванович, сами на машине разъезжаете, а председатель все в двуколке трясется?!

– Мне машину для шика на поездки в город дали. Тем более машина не моя, а общая…

– Знаю, знаю, – отмахнулась она от Димки и задумчиво пошла к фермам.

Ольга закрылась в зимних ограждениях и быстро распечатала письмо от Сергея. «Странно, – думала она, разворачивая исписанный лист, – почему не сама Наташа написала, как это было всегда. Сергей мне никогда не писал. Может быть, что-то случилось?!» Но тревога сразу прошла, как только Ольга прочла первые строки, в которых Сергей расхваливал столичную жизнь. Описывал в ярких красках свою учебу на инженера-строителя, свою работу, работу жены Натальи, про сына Женьку, которого они отдали в детский сад. Рассказывал про самые разнообразные развлечения по выходным дням. Вся жизнь выходила сказкой в столице. Совсем иначе писала о Москве Наталья в предыдущих письмах, в которых жаловалась, что Женя никак не может привыкнуть к садику, у бабушки в Енисейце ему было бы намного лучше. В Москве душно, нет ни одной свежей струи, писала про неимоверную тоску по родному Енисейцу.

Все стало ясно: или отец, или, что скорее всего, мать Ольги попросили Сергея склонить её уехать в Москву. И теперь Сергей старается заманить Ольгу сомнительными письмами о красивой Москве.

С трепетом девушка открыла конверт из Севастополя. На неё веет теплый ветер морского бриза, мягко качается парус на сине-зеленых волнах, бухта, полная красивых белоснежных пароходов, кораблей с самыми различными названиями на самых разных языках; матросы с открытыми загорелыми лицами, суровые капитаны в белоснежных кителях и сияющих фуражках, – все это представляется Ольге под этим весомым и гордым названием – Севастополь.

«Привет, Ольга, – бегут аккуратные ровные строчки. – Вот, кажется, совсем недавно я стояла рядом с тобой на станции и плакала. Не буду кривить душой: всю дорогу мне было очень-очень плохо. И чем дальше от Енисея, тем хуже. Поначалу я и в Севастополе плакала по нашим кисейным берегам. Но ничего, человек быстро ко всему привыкает. Вот и я – привыкла.

Живу я на самом берегу моря в бараках, насквозь пропахших рыбой. Работаю у одного артельщика: чищу, сушу, разделываю, сортирую рыбу, и она мне так осточертела, хуже нашей пареной репы. Летом буду пробовать поступать в медицинский. Меня тут одна немка готовит. Я, кстати, благодаря ей, многое поняла и переосмыслила, да ещё и по-немецки говорить немного научилась. Сначала было странно слушать её и не понимать, вроде глухонемого. Но теперь я немного говорю по-немецки, а она по-русски. Очень занятный у нас диалог, кто бы со стороны послушал! Мы работаем и живем вместе. Её беременную тут бросил один испанский торговец. Представляешь, подлец какой! Я сразу нашего Адрианчука вспомнила. Какой он все-таки молодец! И ему, кстати, все вернулось: вон как хорошо живут, на зависть всем! А у Долговых, как я поняла из Наташкиных писем не все так гладко. Он, кажется, от неё здорово гуляет с москвичками. Вот она и рвется обратно в Енисейц. Думает, что такой отец, как Кирилл Михайлович, да еще и председатель, не даст чудить сынку. Да и её родители семье новоиспеченной распасться не дадут. А я не хочу вот так, как она, бояться за свою семью. Мне нужна хорошая, твердая опора. Хотя у меня, у бездетной, шансов нет. Судьба, судьба. Ну да ладно!

Я общаюсь тут с одной только этой милой Щёбелихой, как я её называю. Мне её искренне жаль. Она уже на восьмом месяце беременности, а вкалывает наравне со мною. А я была другого мнения об этих заграничных дамочках. Она мне много рассказывает о своем брате Франке Щёбеле, он у неё совсем недавно на профессора медицинских наук защитился. Она мне его карточку показывала. Ну, такой молоденький, ну просто мальчик пятнадцати лет. Она мне говорит, что мы могли бы вместе в Германию поехать к ним, и он бы меня вылечил от моей бездетности. Я так переживаю по этому поводу. В нашем Енисейце я зачахла бы давно от постоянных насмешек и уколов, а тут никому до этого нет дела. Тут спокойнее.

В общем, не болею, чувствую себя отлично! Ко мне уважительно относятся артельщики. Они шутят, что за женами будут ездить исключительно на наши берега Енисея. В оплате меня не обижают. Я у хозяина работаю, а на государственных предприятиях гораздо хуже. Люди работают за трудодни, за это им выдают талончики, а живут они по несколько семей в одном бараке, где мы проживаем втроем: я, Шёбелиха да старуха Лиза, она, кажется, раньше была дворяночкой. Эта Лиза работает поварихой в нашей артели. Ну всё, Моника, так зовут мою немочку, тушит свет. Ложимся спать.

Пока. Целую тебя, твоя Татьяна»

В дверь долбят ногой. Ольга быстро суёт письмо за пазуху и отворяет двери. На пороге стоит Ленка.

– Тебе что, Долгов выговор влепил? – её глаза синие пресиние, такими тёмными они становятся у Ленки только во время гнева, когда ею владеет чувство обиды и злости, она даже их чуть прищуривает и всё лицо её становится выразительным и чрезвычайно красивым.

– Да.

– Вот олух! Ты ему хоть рассказала, как дело было?!

– Конечно! Ведь тетка Нюрка, сама знаешь, все вечно перевернет с ног на голову.

– Да слышала уже! Такое наплела – все бабки в погреба попрятались, а деды бога вспомнили – крестятся да молитвы читают.

Ольга расхохоталась злым смехом.

– Хочешь, – вдруг совсем миролюбиво предложила Ленка и достала большое яблоко из кармана юбки. Ольга взяла.

– А ты хочешь? – и она протянула Ленке два конверта.

– От Сергея?! – удивилась Ленка, Ольга иронично кивнула. – От Таньки! – задохнулась от радости подруга, она подпрыгнула на месте, как молодая козочка, и побежала на прежнее место Ольги в зимниках.

ГЛАВА 4 Великое таинство

В это лето в Енисейц прибыли два новеньких трактора, а с ними приехал весь сияющий механик – машинист Лешка Адрианчук, младший брат Андрея. Он, лихо заломив кепку, щеголял по цветущему Енисейцу под жадным взглядом любвеобильной Шурки Сковородниковой. Ей нравились красивые удачливые парни и её мрачная душонка в этом красивом теле разрывалась между Димкой Емельяновым, главбухом, которого она обрабатывала давно, но все безрезультатно, приезжим Лешкой Дегтярёвым и теперь ко всему этому цветнику добавился ещё и Лёшка Адрианчук. Но она была глубоко уязвлена в своей девичьей «гордости», когда узнала, что Лешка посватался к очень миленькой секретарше председателя Верочке Алмаз. Правда «фигу трижды целовать», как говорилось в Енисейце о сватовстве, пришлось у старшей сестры Верочки, у Натальи, которая срочно приехала из Москвы в Енисейц, чтобы выдать сестрёнку замуж. Свадебный обряд проходил, хотя и в ЗАГСе, но со всеми народными обычаями. На девичнике Ленка, Ольга, да сестра невесты обмывали девушку, заплетали ей косы и пели красивые длинные песни, что издавна певали енисейки на своих девичниках. Песни заунывные, берут за душу коренную москвичку, что попала по распределению в этот дальний забытый край. Невеста искренне плачет и даже голосит, жалея свою вольную жизнь, да девичью честь.

Ольга уходит с девичника раздраженная:

– Никогда не выйду замуж, – зло говорит она заплаканной Ленке Митяевой. – Жить с одним и тем же человеком под одной крышей изо дня в день, терпеть все его выходки. Нет! Никогда! – она встряхнула своей курчавой шевелюрой, отгоняя мрачные мысли подальше.

– Оля, – девушек догоняет тётя Дуня, мать Лешки и Андрея Адрианчуков. – Ты зайди ко мне завтра в обед, есть о чем ворковать.

– Хорошо.

На следующий день Ольга заходит в большой, просторный дом Адрианчук.

Она думает, что тетя Дуня попросит быть на подручных у кухарок, которые взялись готовить кушанья на свадьбу. Но речь видно будет идти совсем о другом. Она быстро уводит Ольгу в дальние комнаты дома, где еще до сих пор не вынуты вторые рамы и где пока никто не живет.

– Садись, голуба моя, – это быстрая маленькая и очень упитанная женщина быстро ставит Ольге стул, прихваченный между прочим на кухне.

Ольга послушно садиться. Тетя Дуня с раскрасневшимся от печного жара лицом шустро подбирает юбки, смахивает пыль на сундуке и садиться.

– Ну что Корсунова пишет? – усмехаясь, спросила она.

Ольга выпрямилась и прямо посмотрела на Адрианчук.

– По-моему она давно не Корсунова, – холодно и четко отвечает она. – И вам пора бы уж это усвоить, невелика задача.

– Да ты не злись, голуба, – говорит тетя Дуня, и по её голосу нельзя было определить злиться она или с перемирием затеяла этот разговор.

– Значит, все-таки поженились? – она выжидающе смотрит на Ольгу.

– Да вы что, теть Дунь, издеваетесь что ли?! – Ольга резко встает с табурета, но вдруг одна мысль поразила её, и она медленно садится обратно. – Так вы совсем ничего не знаете о них?

По лицу тети Дуни вдруг побежали слезы, она всхлипнула. Ольга растерянно подходит к ней и садится рядом на сундук.

– Он не пишет нам совсем, как тогда ночью ушел…. И ведь ни весточки не прислал. Я знаю, он у меня железный: раз сказал – значит сделал! Он видно нас совсем из жизни своей вычеркнул. Мы ведь ему плохого советовали, вот и потеряли все свое родительское уважение. А мы ведь не каменные. Он хоть, – она махнула головой на другую половину дома, – Степан-то хоть и хмурится, молчит, а по глазам видно, что соскучился по сыну, что душа у него не на месте, что прощает ему его ослушание. А я-то давно все Андрюшеньке простила, – она вытирает кончиком платка слёзы.

– Так вы бы пришли ко мне. Ведь знаете, что они мне пишут.

– Степан не велит, я и молчу. А ты тоже хороша – ничего-то от тебя не добьёшься.

– Отлично! Я ещё и виновата. Она боялась мужа ослушаться! Молодец! Аж зла не хватает! А если бы он убил Андрея как тот Мотео Фальконе?!

– Какой ещё Мальконе?! – испугалась Адрианчук.

– Я вам не тетка Нюрка, чтобы трепаться по деревне про то, что мне написано. Я прочитала, да под сундук спрятала.

– Ну, так расскажи мне!

– А дядя Степа велит?! – насмешливо спросила Ольга.

– Теперь велит, – шмыгнула тетя Дуня. – Написать бы им, а?

– Напишите, в чем же дело?

– Рассказывай.

Ольга поведала обо всем, что сама знала.

– Мы хотим на свадьбу их пригласить. Как ты думаешь – приедут?

Ольга пожала плечами.

* * *

Лешка и Вера садятся во главе стола. Рядом сидит Наталья Алмаз, сестра Веры, а с другой стороны родители жениха. Следом восседал Андрей Адрианчук с сынишкой Максимкой на руках.

Получив письмо с приглашением на мировую, Андрей долго не раздумывал, стал собираться в Енисейц. А вот Любаша испугалась и все рассуждала, ехать ей или не стоит. Андрей не убеждал, оставил за женой право выбора. Только категорично заявил, что Максимку возьмет с собой обязательно. Любаша согласилась. И в Енисейц приехали всей семьей после годового отсутствия. Деревня встретила их ласково, никто и не вспомнил о происхождении Любаши, как будто Любка Корсунова была другой человек, а Любаша Адрианчук в Енисейце никогда не жила, так, смоленская девушка.

На свадьбу, как правило, приглашалась вся деревня, и гуляли два, а то и три дня. К столам, накрытым прямо на дворе Адрианчук, допускался всякий и стар и млад. Парадом верховодил Мишка Мейдзи. Он произносил веселые тосты, затеивал игры, хороводы и танцы, запевал песни под гармонику.

Ольга, Ленка и Любаша сидели рядом и никак не могли наговориться.

– Мы переписываемся с Наташкой Долговой, – хвастается Любаша

– И что она тебе пишет? – спрашивает Ольга, весело сверкая глазами. – Танька Данилова пишет, что у неё с Долговым не все так гладко, как у вас с Андреем.

– Ну, всего она, конечно, не пишет. Говорит только, что надоели его ночные прогулки. Возвращается пьяным, будит сына, буянит. Постоянные скандалы, драки. Она ведь тоже не промах – за себя постоять может. В общем, ничего хорошего.

После поедания свадебного каравая Ольга хочет уйти. По дороге Лешка Дегтярев догоняет её.

– Пройдемся? – предлагает он.

– Да, – соглашается Ольга и злиться сама на себя.

Они тихо идут по улице к Енисею. Деревня остается позади. Теперь они стоят на крутом берегу Енисея, на том самом месте, где Лешка впервые увидел Ольгу. Где-то глубоко внизу глухо клокочет Енисей. Лешка обнимает Ольгу за плечи: «Замерзла?» Ольга хочет вырваться, силится сказать ему «Нет!». Но сознание затуманивается, все плывет перед глазами. Лешка прижимает девушку к своей горячей груди. Слышно как сильно бьётся его сердце, слышно, как сердце стучит у неё. И этот стук сливается в унисон….

* * *

– Где ты была? – спрашивает Марья Тихоновна, когда Ольга зашла в свою комнату.

– У Ленки, – коротко отвечает Ольга.

– Не обманывай, Ленка забегала к нам недавно и искала тебя.

– Нашла.

– Машенька, – Дмитрий Семенович взял жену за плечи и вывел из спальни дочери.

Ольга села на кровать. Губы горели, в голове стучало. Она судорожно сжала виски: «Что это со мной? Неужели я влюбилась? Я?!». Ольга улыбнулась: «А это прекрасно – влюбиться». Она зажмурилась и что-то легкое, нежное и ласковое обожгло её душу.

Через полчаса застрекотал будильник. Ольга выключила его. Где-то за окном раздавались пьяные песни. Совсем рядом запел петух. Там по двору прошла Ленка, стукнула ведром о подойник. Пьяно покачиваясь, на крыльцо выходит её отец дядя Женя.

Ольга с трудом встает, привычно разводит корм свиньям, привычно кормит огромного кобеля на цепи. Он взвизгивает, крутится перед хозяйкой и лижет её то в ухо, то в нос. Ольга смеётся, отмахивается от него и бежит с ведрами к реке. Марья Тихоновна гонит корову на пастбище. Ольга, натаскав воды, бежит на работу, к своим фермам.

Сегодня дела идут быстро и весело, только тетка Нюрка ползает как сонная муха. На неё все беззлобно кричат и шутят: «Что, тетка Нюрка, перебрала вчера?», на что та отвечает: «Наоборот – недобрала». Все хохочут. Вчера её вынесли из-за свадебного стола. Сегодня ей больше всего досталось от дочерей Людки и Шурки.

– Опозорила! – кричит на неё Людка, вспоминая Мишку Мейдзи, теперь-то от него насмешек не оберёшься. А всем давно известно, что Людка Сковородникова давно безответно влюблена в своего рыжего соседа.

– Все! – Шурка поставила полное ведро молока. – Не могу я тут больше. Всех женихов из-под носа расхватали. Адрианчук Лешка женился, Дегтярёва Лешку бригадирша сцапала. А Емельянов Димка и не смотрит на меня!

– Что же ты надумала? – недоверчиво смотрит на неё Ленка.

– Уехать. В Светлоярск поеду на курсы секретаря-машиниста. Надо брать судьбу в свои руки.

– Держитесь, светлоярские девицы, едет сама Шурка Сковородникова! Красавица Енисейца будет отбивать ваших парней и даже мужей!

– Дура! – буркнула Шурка, подхватив ведро.

– А что ж бригадирша и вправду Лешку Дегтярёва окрутила? – спрашивает тетка Нюрка.

– Окрутила, окрутила, – смеётся Ольга.

Глаза тетки Нюрки вспыхивают неимоверной жаждой жить и приносить людям новости. Через полчаса её стоптанные тапки вновь шаркали от дома к дому, где она говорила, что Ольга и Лешка скоро поженятся, что у них уже все давно решено и даже вскоре должен появиться ребеночек. Конечно, в этом не было и доли правды. Но в чем-то тетка Нюрка оказалась пророчицей

* * *

Тихий вечер опустился на Енисейц. С реки дул теплый ветерок. На дворе у Адрианчуков все не умолкала гармонь и песни. Дивные русские песни об удалом Ермаке и трусливом татарском хане, о любви зазнобы к служивому. Так приятно их слушать тут у говорливой, трепещущей реки, по которой медленно плывут дикие утки, а рядом сидит любимый человек.

Завтра будет новый день. Завтра Любаша и Андрей вновь уедут в Смоленск. Завтра на том же поезде уедет в Светлоярск Шурка Сковородникова. Завтра будут провожать в армию Лешку Адрианчука, а его молодая жена останется в доме свекра.

Да, завтра будет новый день…

ЧАСТЬ IV ГЛАВА 1 Два года спустя

Ветер рвет в клочья облака. По грязной дороге летят желтые листья. Мокрая, грязная осень заглядывает в маленькие окошки дома Лебедевых на улице Большой. Ольга одела тяжелые резиновые сапоги и неохотно пошла на работу. И попала как раз в «грозу».

– Скажи, ты с Мейдзи гуляешь? – допытывалась Людка у своей младшей сестренки

– Ты что ко мне привязалась, отстань! – нетерпеливо говорит Шурка и идет к дверям.

– Нет, ответь мне, пожалуйста, – Людка становится в дверях и не спускает с Шурки глаз.

– Не буду я тебе отвечать, – дергает плечом Шурка.

– В глаза мне смотри, гадина, – шипит Людка. – Ну-у-у?! – требует она.

– Гуляю, и чего? – Шурка становится в независимую позу.

Все, кто был здесь, ошарашенно смотрят на Шурку.

– Ну, сестрица, услужила, – Людка наступает на Шурку.

Никто не трогается с места, хотя ситуация явно напряженная и вот-вот перерастет в драку.

– Ты же знаешь прекрасно, что он мой! – Людка задохнулась и остановилась.

– Да?! Я его всего смотрела, нигде не написано, что он твой, – Шурка отскакивает от сестры.

– А-ах! Ты еще с ним…. – она вцепилась сестре в волосы и потащила куда-то в угол.

Тут влетает мать сестер Сковородниковых и пытается разнять девчонок, ей помогают собравшиеся доярки.

– Это не сестра, это мразь какая-то!!! Гадюка!!! Змея!!!! – кричит Людка и пытается вырваться из цепких рук девчонок. – Я никогда, слышишь, ни-ко-гда тебе этого не прощу!!!!

Шурка хохочет диким, бесстыжим смехом и постоянно выкрикивает «Дура! Дура! Ты ему не нужна!». Но тут по лицу её съездила мать тетка Нюрка.

– А ну закройся! Ишь чего удумали! Из-за мужика драться! Тьфу! – и она плюет себе под ноги.

– Еще раз к нему подойдешь, я убью тебя! – орет в бешенстве Людка.

Но тут получает и она от матери.

– Я убью тебя, – уже тихо говорит Людка, всхлипывая. Ленка приносит воды. Шурку прогоняют домой.

– Вот так да! – говорит Ленка. – Все же прекрасно знают, как Людка убивается за этим Мейдзи. А Шурка сестра родная, так уж и подавно всю подноготную знает. Вот стерва!

– И что они нашли в этом Мейдзи? – пожимает плечами Ольга. – Ладно, девочки, цирк окончен, пошли работать.

Доярки расходятся по своим местам.

Вечером, как обычно, к Ольге приходит Лешка Дегтярёв и они идут гулять к Енисею на свой любимый утес.

– Что-то Ленка невеселая, – говорит Лешка.

– Дядя Женя опять запил, – отвечает Ольга.

– На что он пьёт?

Ольга с удивлением смотрит на Лешку.

– А то ты не знаешь, что тут в деревни все друг друга поют, и никому нет отказа. Тут в каждом дому по пять штофов самогона стоит.

– Это точно. Говорят, у него есть большие сбережения.

– Вряд ли.

– Интересная он личность, этот Митяй, – ухмыляется Лешка.

***

Митяй – вечный сосед Лебедевых. Эти два дома строились рядом одновременно. И одновременно сюда заселились семьи Лебедевых и Митяевых. Жили – не тужили. Дядя Женя Митяев тогда был главным по аграрному делу, Лебедев был его помощником.

Жена дяди Жени тетя Аня вскоре родила дочку, которую назвали Еленой. Но через два года случилась беда: тетя Аня влюбилась в какого-то молодого юристика и уехала с ним вниз по Енисею, оставив маленькую Ленку на руках у отца. Но вот через полгода тетя Аня вернулась к мужу, и он все ей простил и пустил обратно в дом. Но и года не прожила тетя Аня в семье, сбежала с капитаном какого-то очередного товарного парохода. А он бросил её в Астрахани. После этого мать Ленки долго путешествовала по стране, пока не поселилась в Смоленске. Тут она сошлась с каким-то сапожником и стала с ним жить. Когда Ленке было восемь лет, она приезжала разводиться с дядей Женей. Прожила в Енисейце около недели и, получив развод, тут же уехала. Она им никогда не писала писем. Лишь изредка присылал деньги дочери. Теперь её муж директор сапожной фабрики, живут они, припеваючи в большом доме вместе с сыном Женькой, который младше Ленки на 9 лет.

После развода с тетей Аней дядя Женя серьезно запил. Он потерял место агронома и теперь агрономом стал его помощник, друг и сосед Лебедев. Дядя Женя не злился. Этот хмурый, огромного роста человек был очень добрым. Он до безумия любил свою дочь, справлял ей лучшие платья и туфли, шубы да шапки. С самого детства Ленка не ведала отказа от своего единственного родителя.

Дядя Женя, конечно, осознавал, что очень даже может быть, Ленка вовсе и не его дочь. «Ну и пусть, – говорил он сам себе, когда его одолевали сомнения, – зато она рядом». Под словом «она» имелось в виду тетя Аня.

Ленка могла вырасти вредной и капризной дамочкой, если бы не запои дяди Жени. Когда он пил, никогда не показывался на глаза дочери. Он уходил из дому и не появлялся по два-три месяца. Но Ленка не пропала, во-первых, потому, что жила в соседях рядом с Лебедевыми. И на это время соседи брали девочку жить в свою семью. И Ольга с Ленкой жили в одной комнате, как сестры. Во-вторых, Ленка умело вела хозяйство, когда подросла и легко решала все житейские вопросы с топкой дома, кормом скотины. Так что лет с восьми Ленка была самостоятельным рассудительным ребенком.

Два раза в год дядя Женя Митяев в одно и то же время неизменно исчезал из Енисейца. Ездил он в Красноярск. Зачем – никто не знал. И он даже в пьяном угаре никому об этом не рассказывал. Ничего не знала и Ленка.

Что только не сочиняли енисейцы про эти отлучки. Говорили, что у Митяя там живет вторая семья. Что Митяй скупает там золото и прячет в дупло огромного дуба на заднем дворе, у которого привязан огромный кобель. В этом дупле стоит огромнейший сундук, который Митяй и пополняет два раза в год себе на тихую старость да на безбедное будущее своей любимой дочери. Вот так на ровном месте выросла сказка, в которую так наивно верили все в Енисейце.

Но обо всем этом уж очень не хотелось говорить Ольге, уж слишком скучна была для неё эта тема.

ГЛАВА 2 «Ты только мне пиши…»

Вот уже три года как уехала из Енисейца со слезами Таня Данилова. Но она не бросала писать Ольге ровным красивым почерком большие редкие письма. Ольга получала по письму раз в два-три месяца. Год тому назад Танька написала, что встретила очень симпатичного молодого капитанчика военного судна. Теперь она писала о нем в каждом письме. «Кажется, дело идёт к замужеству», – заметила Ленка, перечитывая последнее письмо. А вот и новое послание из Севастополя: «Здравствуй, Оленька. Я тороплюсь, поэтому пишу очень коротко. Я выхожу замуж. Приезжайте как можно скорее. Свадьба будет 27 ноября. Очень прошу: приезжай сама и бери с собой Ленку. Вы должны, нет, вы обязаны быть на моей свадьбе!!!! Целую! Пока!» P.S. Шлите телеграмму о приезде по моему адресу…»

– Вот так да! – Ленка хлопает в ладоши. Начинает прыгать по комнате и бешено орать.

– Да замолчи ты, – смеётся Ольга. – Давай лучше письмо Долговой почитаем.

«Привет, девчонки, Лена и Оля. Хочу сразу же вас огорошить: я родила своему мужу второго сына. Назвали Дмитрием. Сергей вроде бы остепенился, перестал буянить, гулять допоздна. Тяжело мне очень. Он пользуется, что я тут совсем одна, некому за меня заступиться, некому мне пожаловаться. Я здесь с ума схожу от ревности. Мне кажется, у него кто-то есть. Вот уложу детей в девять часов вечера и брожу по комнатам как шальная. Сама себе говорю, что жить так нельзя, что нужно что-то делать. Но ничего не могу: люблю я его, кобеля. Правильно ты, Лена, говорила «что не дерьмо, все к тебе липнет». Хотя о Сергее все были другого мнения, а вот оно как время показало. Ну наверное и всё. Пока»

– Давай к ней съездим, а? – предлагает Ленка.

Ольге нравиться эта идея. И они начинают собираться в дорогу. Сопровождать их вызвался Лешка. Он боялся отпускать Ольгу так далеко, а сам он парень бывалый, попутешествовал не только по Росси, но и в Германии, и в Англии удалось побывать со своей практикой.

И вот Москва. После счастливой встречи на вокзале, едут к Долговым и Адрианчук. На кухне Долговых Лешка выставляет на стол всякое варенье да соленье из родного Енисейца. Готовиться праздничный ужин. Наконец, все усаживаются. Максимка отчаянно барабанит ложкой по столу. Ольга играется с Женькой, сыном Натальи, второго, Димочку, она только что уложила спать. И Максимке и Женьке по два годика с разницей в две недели. Они дружат, охотно играют вместе. Правда Женя немного молчаливее и серьёзнее, а Максим весёлый балабол, зачинщик игр.

Время в такой шумной детской компании проходит незаметно. Но вот навозившись вдосталь, мальчишки засыпают прямо на подушках, раскиданных по полу. Матери аккуратно переносят детей в свои кроватки.

– Ты зачем второго родила, ты мне можешь объяснить? – спросила Ольга у вернувшейся Натальи.

– Для семьи.

– А семья есть?

– Пока нет, – вздыхает Наталья.

– Я тебя не понимаю, и, наверное, никогда не пойму.

– Когда муж-то придет? – возвращается с балкона пахнущий табаком Лешка.

– Мужа можно сегодня не ждать. Он если и придет, то только к утру.

– Это как?

– Тебе с нами не интересно, да? – прервала его вопросы Ольга.

– Ну как же с вами не интересно, когда вас вон сколько, красивых, энергичных?! – шутливо отвечает Лешка.

***

На следующий день Ольга вместе с Лешкой отправилась искать его брата Петра. Лешка рассказывал о том, что Петр вот уже целых четыре месяца не пишет писем родителям, и они его потеряли. Последнее письмо было отправлено из Москвы. По обратному адресу, который был указан на конверте, и отправилась молодая парочка. Однако Петра Дегтярева командировали из Москвы в … Севастополь! Ольга была поражена этим совпадением и очень обрадовалась. Лешка оставался хладнокровным. «Меня поражает этот человек!» – писала Ольга уже в поезде в своем дневнике. Это была первая запись, и девушка даже не догадывалась, что начала вести дневник. Просто, делать было нечего, открыла блокнот и начала записывать: «После того, как нам сказали, что его брата отправили в Севастополь, он лишь усмехнулся, вышел на крыльцо и хладнокровно закурил. Все свои чувства, переживания он держит под контролем, взвешивает каждое слово. Но от этого он не кажется медлительным. Да он просто поражает меня своим хладнокровием! Однако, когда мы остаемся наедине, все меняется. Совсем иначе он вел себя у Долговых, мягкий, обходительный, такой обаяшка, – кажется, он понравился моим друзьям. И самое страшное во всей этой ситуации, так это то, что я не понимаю, какой Лешка настоящий. Стоит ли такому доверять и правильно ли я сделала, что так опрометчиво к нему бросилась»

ГЛАВА 3 Совпадение

На вокзале гостей встречала Танька Данилова. Подруги обнялись. Лешка стоял в стороне, как абсолютно посторонний человек. Когда гости тронулись с вокзала, Ольга не нашла Лешку на прежнем месте. Куда он подевался. Девушка не на шутку встревожилась.

– Ничего, – весело сказала Ленка, – он же знает адрес, придет попозже. Пошли.

И они отправились к ожидавшему их автомобилю. По дороге Ольга пристально осмотрела Таньку: подруга очень изменилась за эти два года. Она стала похожа на всех южанок и цветом кожи и говором. Но самое главное – её глаза лучились счастьем. От Таньки исходил какой-то внутренний свет. Она действительно любила и была счастлива. Девушки забрались на четвертый этаж нового жилого комплекса, где теперь жила Танька, пока ещё Данилова.

– А ты неплохо устроилась, – оценила уже успевшая записаться в москвички Наталья.

– Ничего, не жалуюсь.

– И ты одна в этих апартаментах? – удивилась Ленка.

– Нет, конечно же, нас четверо, – Танька улыбнулась.

– И где они?

– Моника сейчас вернется. Они вместе с Елизаветой прибывают на корабле.

– Откуда? – Ольга в окно рассматривала симпатичный дворик с песочницей и лавочками.

– Они плавали к родным: Моника показать сына Франка бабушке и брату, а Лиза – к внукам в Гаагу. Впрочем, эта квартира и принадлежит Елизавете Михайловне. Она выбила это жильё. Если бы не она со своими связями, мы бы так и жили до сих пор в бараках на пристани.

– А она что, важная птица? – Ленка вместе с Танькой накрывали стол. Наталья и Любаша решили вместе залезть в ванну и теперь, закрывшись в комнате,громко спорили, кто будет сидеть под полкой, а кто – у зеркала.

– Не знаю,– пожала безразлично плечами Танька. – Она не любит ворошить прошлое. Из её скупых рассказов я поняла, что она была то ли княгиней, то ли графиней. В общем, помещицей какой-то, принадлежала к древнему дворянскому роду.

– Понятно.

На обед пришел ещё один гость – высокий кареглазый с правильными чертами лица брюнет.

– А это Петр Семенович, – представила его Танька. – Он большой друг моего Васеньки. Работает над проектами наших кораблей.

Видимо Петр Семенович никак не ожидал застать столь большое и исключительно женское общество у Татьяны. Он смущенно смял шляпу, положил её на стул, коротко кивнул и сел на свою же шляпу. Ленка прыснула.

– Ну, давай облей его ещё чаем. Молодой человек и так не знает куда деться, а ты ещё тут прыскаешь сидишь, – заворчала Любаша.

Все засмеялись. Это разрядило обстановку. Завязалась оживленная беседа. Потом Петр Семенович спохватился: надо ехать на пристань встречать Елизавету Михайловну и Монику с сынишкой.

Алексей так и не появился. Глухая тревога росла в душе у Ольги.

После обеда Татьяна и Ольга принялись за мытьё посуды.

– Почему девчонки с собой детей не взяли? – спросила Данилова, намывая бокалы под бьющей из-под крана струёй.

– Не захотели тащить их по холоду, – соврала Ольга.

– Да ладно, что я не понимаю что ли. Только все это ерунда. Мне важно видеть их с детьми, особенно потому что я бездетная. Поверь, мне ни сколько не горько и уж тем более не завидно смотреть на чужое счастье. Вот Моника, помнишь, я писала тебе про неё? Она научила меня всяким медицинским уловкам. Благодаря ей я поступила в медицинский и скоро стану врачом. Она живет вместе с нами, воспитывает своего ребенка. И это мой сын тоже, понимаешь? Я приняла роды у Моники прямо на берегу моря среди чешуи рыбы. Она воспитывает его по-немецки, я – по-русски. Знаю: выйду за Василия, он заберет меня в свой дом, а Моника собирается уехать к матери в Берлин. Елизавета Михайловна останется тут одна. Может, конечно, ей посчастливиться перевезти своих внучат через границу.

– Но ты ведь все равно счастлива, – улыбнулась Ольга на Танькину грусть.

– Да, Ольга, я очень его люблю! Он тебе понравится ещё издали. Хотя тебе не так легко угодить. Но мой Василий всем Василиям Василий!

Ольга расхохоталась.

Вечером приехал Петр вместе с Моникой, Франком и Елизаветой Михайловной. Моника очень смешно разговаривала с гостями и этим доставляла истинное наслаждение Любаше-хохотушке. С Елизаветой Михайловной и Татьяной Моника разговаривала на чистом немецком.

После ужина Петр Семенович распрощался со всеми и взялся за шляпу.

– Елена, не могли бы вы проводить меня и закрыть за мной двери? – спросил он у отчаянно работавшей легкими Митяевой: та надувала воздушные шары.

– Ага, – Ленка потыкала пальцами свои онемевшие щеки. Петр улыбнулся, протянул Ленке руку, помогая ей подняться с пола, вся комната была завалена шарами.

– «Она сидела на полу и груду писем разбирала, и, как остывшую золу, брала их в руки и бросала», – процитировал Петр Тютчева, увлекая девушку за собой. Перед уходом он элегантно поцеловал руку Ленки и, весело подмигнув, надвинул на глаза шляпу, вышел на площадку. Ленка закрыла дверь, посмотрела на поцелованную руку, хмыкнула и пошла к своим шарикам.

Вскоре все в доме стихло. Ольге не спалось, её мучила то одна мысль, то другая. Но самое главное, куда подевался Алексей? Он наверняка поехал искать своего брата, но почему тогда он не взял с собой Ольгу? Лебедева вспомнила, что и в Москве Лешка вел себя странно: искал различные причины, чтобы избавиться от своей подруги. Уговаривал отправиться вместе с девушками за свадебным подарком Даниловой. «Он очень многое от меня скрывает. Даже если и говорит, то намеками, что-то таинственное есть в его жизни, но он почему-то молчит, прячет это что-то от меня», – Ольга написала эти слова и задумалась. За окном оживал ночной город. Вдруг девушка услышала шорох, она обернулась: на кухню вошла Елизавета Михайловна.

– Что же вы не спите, Ольга? – тихо спросила она, присев на стул с высокой грядушкой.

– Да вот что-то никак сон не идет.

– Это потому, моя дорогая, что вы в гостях. Я всегда не могу уснуть в первую ночь на новом месте. Вот и сейчас вроде бы домой приехала, а все равно – перемена обстановки. Вот и маюсь, – Елизавета Михайловна улыбнулась.

«Интересно, сколько ей лет?» – задалась вопросом Ольга.

– А вы ездили к родным? – спросила девушка.

– Да. – Елизавета Михайловна прищурилась. – Я пожалую выпью чаю. Как вы на это смотрите?

– Положительно, – Ольга направилась к примусу.

– Вы ведь с Енисея к нам приехали? – спросила Елизавета Михайловна.

– Да, с деревни Енисейц.

– Так-так. И как у вас там дела, в деревне?

– Замечательно, – Ольга вскипятила воду в чайнике и уже хотела заварить чай, но Елизавета Михайловна остановила девушку.

– Я сама, душа моя. Ты присядь, – старушка улыбнулась и принялась колдовать над чашками. – Люблю, знаете ли, чай старых рецептов, который пивали ещё наши прабабки. Вы видели сегодня молодого человека, что привозил нас с причала? – Елизавета Михайловна зажмурилась от первого глотка ароматного чая.

– Петр Семенович? Да.

– Так вот, деточка. Его родители – сибиряки. Вы наверняка будете поражены, но он по крови ваш земляк.

– Да? Никогда его не встречала в наших краях.

– Вы знаете Глафиру Дегтяреву?

– Теть Глашу? Знаю. Она у нас доктором работает.

– Он её сын.

– Да вы что?! Так Лешка ищет его? – Ольга была поражена. Надо же Лешка ищет, а она, Ольга, уже нашла.

– Лешка? Кто такой Лешка?

– Лешка – мой хороший друг, – Ольга разволновалась, на щеках выступил румянец, слова сыпались как горох. – Он брат Петра Семеновича. Алексей Семенович Дегтярев. Мы его в Москве искали, а нам сказали, что он в командировку в Севастополь поехал.

– Алексей Семенович старше или младше Петра? – кажется, волнение Ольги передалось и старушке. Она наклонилась вперед и смотрела на девушку огромными черными глазами так, что Ольге стало жутковато.

– Я не знаю, – почти одними губами сказала девушка.

– Очень жаль, – Елизавета Михайловна выпрямилась и спокойно отпила из бокала.

– Но Лешка обязательно приедет на свадьбу к Татьяне, я уверена, – попыталась скрасить разочарование старушки Ольга

– Отлично, вот ту мы все и выясним. Ну что же, время за полночь, а мы еще не отдыхали с дороги. Пойдемте, душа моя, придадимся власти Морфея.

«Почему она так разволновалась? Странная она очень, – думала Ольга, натягивая на плечи одеяло. По-моему загадок вокруг меня все больше и больше, но так не хочется их разгадывать. Даже не интересно. Я как-то потеряла вкус к жизни. Где этот чертов Лешка?»

* * *

На Танькиной свадьбе все было иначе, чем на брачных церемониях в Енисейце, где к свадьбе относились, как к священнодействию. Свадьба в сибирской глубинке была насыщена ритуалами, обрядами, полными примет. Девушек поразило, что Татьяна сделала с утра в парикмахерской скромную прическу, надела простенькое платьице с атласной лентой поясом.

Тем временем все готовилось к приезду жениха с гостями. Девушки украсили квартиру плакатами, шарами и цветами. В большом зале накрывали праздничный стол на 16 персон – все, кто был приглашен на свадьбу.

С самого утра приехала мать Татьяны Даниловой вместе с братом. Мать – тучная веселая женщина – сразу же заполнила все комнаты своим взволнованным высоким голосом. Вот тут Таньке досталось.

– И что это за свадьба?! Что это?! – мать ходила вокруг стола и поправляла скатерть. – Это ты называешь свадебным столом? Где свадебный калач?

– У нас будет торт.

– Торт?!!! Что за торт, фрукт что ли какой?! – мать озадаченно смотрела то на одну подругу, то на другую.

– Вот увидишь.

Вскоре приехал и сам жених. Сначала Ольга услышала его весёлый приятный голос: «Где же моя невеста?» – с этими словами он вошел в комнату, отворив сразу две створки двери. В капитанском обмундировании, который сверкал белизной. Из-под козырька задорно смотрели светло-серые глаза.

– Вот это мужчина, – прошептала восхищённо Наталья.

Любаша встала навстречу и перегородила ему дорогу в комнату к невесте. Тоненькая Ленка подскочила к жениху с повязкой и ловко завязала ему глаза. Василий снял фуражку с головы:

– Ого! А это ещё зачем? – он удивленно потрогал повязку.

– А теперь ты отыщешь свою невесту? – спросила Ленка с ноткой зло вещности в голосе.

– Конечно!

Все девушки перебежали в спальню невесты и окружили её. Но каково было удивление, когда Василий прошел в спальню ни разу ничего не задев, подошел к девушкам. Немного постояв рядом с подружками, Василий подошёл к Татьяне и уверенно взял её на руки.

– Да как так-то?!

– Повязка, – усомнилась Любаша.

– Нормальная повязка, – Ленка подобрала брошенную на пол повязку и всем стала показывать, что через неё действительно ничего не видно.

После того как молодожены расписались в одном из севастопольских загсов, все собрались за праздничным столом.

– Первый тост, товарищи! – Василий поднялся с места. – Сегодня мою жизнь спасло то, что я хорошо ориентируюсь на местности и обладаю отличным обонянием. Товарищи, повязка была первоклассная, просто моя Татьяна надушилась любимым парфюмом. Выпьем же за мою жену-умницу.

Все закричали «горько»! в этот момент в дверях появился Лешка с цветами. Ольга поднялась навстречу:

– А это мой друг и верный товарищ – Алексей.

– Мы вас вчера ещё ждали. Все глаза проглядели, – Елизавета Михайловна поставила еще один прибор на стол.

– Я прощу прощения у милых дам и у вас, господа, товарищи, – тут же поправился он. Ольга взяла цветы у Алексея и за руку вывела его на кухню.

– Ты что мать твою, издеваешься?! – Ольга положила цветы на тумбу и, опершись на неё, скрестила руки на груди.

– Нет, – неуверенно пробормотал Алексей.

– Если ты еще раз так со мной поступишь…

– Ой, не раздувай а! Как? Как я с тобой поступлю?

– Уйдешь, не сказав ни слова. Я тоже так уйду, понял???

– Да, я тебя отлично понял.

– Кстати, Петр, твой брат, тут на свадьбе.

– Да? – Алексей потрогал брошенные цветы, и с тоской посмотрел в окно.

– Ты ведешь себя очень странно. Может быть, объяснишь, что происходит?

– А что-то происходит? – Лешка с удивлением посмотрел на Ольгу, как будто проснулся от глубокого забытья.

– По-твоему это нормально? Искать родного брата, ехать черт знает куда на его поиски. Наконец, найти и не проявить никакого интереса?! Я, по-твоему, дура? Ты думаешь, я не понимаю, почему ты исчез и не взял меня с собой?

Лешка с интересом смотрел вопросительно на Ольгу.

– Потому что ты искал кого-то другого. И, если честно, тебе плевать на брата, плевать, что за него переживают твои родители. Я жду объяснений!

– Послушай, ты получишь все мои объяснения, но чуть позже. Прекрати уже устраивать сцены во время праздника твоей подруги. Ты ведь у меня умная девочка. – Алексей поцеловал Ольгу в щеку и направился к двери.

– Не понимаю, что нас связывает, – вдогонку ему сказала Ольга.

– Что-то, чего я и сам толком не понимаю, – бросил через плечо Алексей.

На кухню вошла Елизавета Михайловна.

– Вы отбились от коллектива. Так, кажется, сейчас принято говорить? – Елизавета Михайловна с интересом рассматривала Алексея.

– Вы абсолютно правы, – Лешка хотел было выйти к остальным, но тут на пороге кухни появился Петр.

– Ну, здравствуй, братишка, – Петр протянул Алексею руку.

– Здравствуй, – Лешка пожал протянутую руку. Братья обнялись.– Есть к тебе несколько вопросов, пойдем, покурим?

– Вы действительно братья, – остановила их вопросом Елизавета Михайловна.

Теперь, когда оба Дегтярёвых обернулись, Ольга заметила, что они совершенно не похожи друг на друга. Петр приземистый смуглый кареглазый брюнет, Алексей светлокожий шатен с зелеными глазами был тоньше и выше.

– Да, – в один голос ответили братья и переглянулись.

– Кто же из вас старше? – спросила Ольга.

– Тут даже спрашивать не нужно, – с улыбкой ответила Елизавета Михайловна, – итак видно, какой крови Алексей.

Все недоумевающе смотрели на старушку.

– Да, я старший, – в глазах у Алексея промелькнула тревога.

– И это видно, – кивнула Елизавета Михайловна. – Весь в отца.

– Да что вы? Это он в отца, Алексей кивнул на брата. – Я как раз таки на него совершенно не похож.

Старуха лишь покачала головой и вышла.

– Не слушай ты её, – отмахнулся Петр, – ей сто лет в обед.

ГЛАВА 4 Капитан Василий

К вечеру остался лишь узкий круг самых близких. Мать Татьяны ушла отдыхать. Петр, как истинный джентльмен (по его словам), решил показать Ленке город Севастополь, и они ушли гулять. На долю Любаши и Натальи выпала уборка.

– Ну что пойдем и мы прогуляемся, – предложил Василий.

– К пристани, – пожелала новоиспеченная жена.

– Отлично, – поддержала Ольга.

Ольга и Лешка немного отстали.

– Ты ни о чем не жалеешь? – спросила Татьяна у своего мужа.

– Нет. А должен? – удивился Василий.

– Ну, мало ли что, я ведь…

– Так опять! – Василий резко остановился. – Мы это обсуждали уже и не один раз. Сколько можно? Я тебя люблю и это для меня важнее всяких предрассудков.

– Нет, Васенька, это не предрассудки. Я ведь действительно не могу иметь детей.

– Ну, кто тебе это сказал?

– Вася, я врач, я знаю!

–Есть множество решений этой проблемы. Сколько детей-сироток. Мы кого-нибудь усыновим.

– Ты не понимаешь, как для меня это важно!

– Я понимаю только одно, что ты своим мировоззрением привязана к своим сибирским бабкам, где основная задача женщины – рожать, продолжать род.

– Да, разве не так?

– Не можешь рожать, значит, ты мужчина. Ты мужчина? – Василий насмешливо посмотрел на жену.

– Не смешно.

– Так вот, теперь слушай меня. – Василий остановился, взял Татьяну за плечи и заглянул ей в глаза. – Быть женщиной не значит продолжать род человеческий. Не мучайся этим, прошу тебя. Наслаждайся жизнью, просто живи, люби, будь счастлива! Вот это всё, – Василий раскинул руки, поднял лицо к небу, усеянному мириадами звезд с огромной кровавой луной, застывшей над спокойным бескрайним морем. – Это все тебе, любимая!! -прокричал Василий.

Молодая парочка, стоявшая у самой воды, засмеялась. Пожилой человек с собакой на поводке, проходивший как раз мимо, вздрогнул и проворчал:

– Вот надерутся и дебоширят. Как вам не стыдно, а еще военный!! – пристыдил он Василия.

– Я женился сегодня, дорогой ты мой! – Василий обнял старика.

– Хо-хо, – проскрипел прохожий, – нашел чему радоваться.

– Поедем домой, – Татьяна отвлекла Василия от старика.

– Поедем.

Они дождались Лешку и Ольгу. Попрощались с ними и направились в центр Севастополя, где их ждала холостяцкая квартира Василия Бальцерек.

– Слушай, как тебе этот Лешка? – спрашивает Василий, поднимаясь по лестнице в квартиру.

– Ничего так, обаятельный.

– По-моему, скользкий тип. Странный он какой-то. Не люблю таких. Но самое интересное, что я его где-то видел, сталкивался с ним. И это воспоминание, скажу тебе, не из самых приятных.

Они вошли в квартиру.

* * *

Васька Бальцерек – воспитанник детского дома. Взят был при облаве на банду батьки Махно и представлял собой страшное зрелище: худой и злой юркий звереныш. В детском доме его отмыли, подстригли, одели, дали крышу над головой и новых товарищей. Учился Василий отлично, вскоре стал примером для подражания, как в школе, так и в детском доме. Когда пришло время, первый вступил в ряды коммунистов. Потом детский дом расформировали, и Василий попал в Одессу. По окончании школы поступил в военное училище, при распределении Василий попал в Севастополь, где не раз пришлось столкнуться с бывшими товарищами из своего беспризорного детства. Это были мальчишки чуть постарше него самого. Как ни странно, но Василий никогда не знал, как их зовут на самом деле. Казалось, они так и родились с этими кличками: Еврей, Косой, Водила. И вот, медленно, но верно, измученная память выдала Василию нужный кадр. Утром он сказал Татьяне:

– Это было бы преступлением, если я тебе не расскажу об этом Лешке.

Татьяну рассказ мужа поразил до глубины души.

– Надо срочно связаться с Ольгой! – Татьяна подскочила к телефону, но тут же раздался звонок. Девушка взяла трубку. Звонила Елизавета Михайловна.

– Здравствуй, Татьяна, – как всегда мягко, но строго начала старушка. – Я надеюсь, не потревожила вас…

– Таня, привет! – застрекотала Моника в трубку, которую бесцеремонно вырвала из рук Елизаветы Михайловны. – Тут твои подруги с ума посходили. Они уже почти собрались, и даже вызвали такси на вокзал. Я не понимаю такой спешки, Елизавета Михайловна тоже. Может, ты объяснишь, в чем дело? Мне кажется, этот Алексей их всех переполошил, где-то бродил всю ночь, пришел в семь утра…

– Хорошо, – перебила Татьяна подругу, – мы сейчас приедем на вокзал.

– Он меня вспомнил, – кивнул Василий

Когда накануне вечером Татьяна с мужем попрощались с Ольгой и Лешкой. Дегтярев был чем-то озабочен, то и дело не отвечал на вопросы Ольге, останавливался. В конце концов, Лешка схватился за голову со словами: «Ах да!» – потом быстро бросил Ольге:

– Пойдем-ка домой, – и пошел по набережной. Ольга чуть ли не бежала следом за ним, но это были еще не все приключения сегодня. У подъезда они встретили двух людей в плащах и шляпах. У одного сверкали очки от фонарей.

– Можно тебя? – спросил один, повыше, у Лешки

– Ты?! – Лешка был чем-то настолько ошарашен, что даже сделал шаг назад – Вы?!

Несколько секунд длилось молчание. Ольга, ничего не понимая, не влезала в разговор: он потом сам все расскажет, обещал.

– Можно тебя? – опять повторил свой вопрос неизвестный.

– Оля, ты поднимись, пожалуйста, одна.

В ответ Ольга лишь кивнула. Лешка пришел только в семь часов утра и, перебудив всех в доме, коротко приказал: «Собираетесь, нам нужно срочно уезжать». Не говоря ни слова, девушки собрали свои вещи и через пол часа уже такси стояло у подъезда. На прощание Елизавета Михайловна сказала очень загадочную фразу, разгадать которую предстояло не Ольге, а её дочери:

– Прежде чем будешь выходить за него замуж, – она молча указала глазами на Лешку, – навести меня, я попробую тебя отговорить, рассказав про него то, что он и сам, может быть, о себе не знает.

Ольга удивилась, но старушка больше ничего не сказала. Когда купе уже было занято, багаж устроен и дан второй звонок, в толпе провожающих появилась Танька Данилова, нет теперь уже не Данилова, а Бальцерек. Она энергично расчищала себе дорогу локтями, отсчитывая вагоны.

– Ольга, выйди сюда! – она замахала в окно

– О, Танька! – Ленка выскочила в тамбур к великому огорчению Таньки. Ольга видела, что подруга ей хочет сказать что-то очень важное, но это было невозможно, так как тут же вышла Любаша и Наталья, подошел и Василий. Когда Ольга целовалась на прощание с Таней, подруга шепнула: «Я напишу тебе, жди, это очень важно». Ольга кивнула, за ее спиной Любаша крикнула: – Прощай, Севастополь!

ГЛАВА 5 К чему приехали

Сергей был очень раздражен и зол на Наташку:

–Бросила детей! уехала! – орал он, и Ольга не верила глазам: как изменился ее одноклассник. – Я был вынужден сидеть все эти дни дома!!

– А где Лиза?

– Лиза?! – Сергей задохнулся от злости – Лиза заболела и заразила детей!

– Мы, пожалуй, поедем, – сказала Ольга и начала собираться.

– Ты как будешь добираться? – спросила Ленка у Любаши.

– За мной приедет сегодня Андрей, – Любаша как всегда была в прекрасном настроении, – не беспокойтесь, Сергей давно привык, что я так часто у них бываю. А к вечеру приедет Андрюша с нашим мальчиком и заберет меня.

– Ну, пока, Любонька, – подруги попрощались.

– И все-таки Танька молодец, – Ленка тащила за собой большую, но уже пустую сумку. – Интересно, что там дома. Я думаю, отец не запил, пока я путешествовала по всему советскому союзу, – Ленка все говорила и говорила. Ольга молчала и почти что не слушала соседку, а все думала, думала. Лешка из Москвы поехал в Ленинград, девушки в Енисейц.

Подруги сошли на станции в Назимовске и медленно направились к Енисейцу. Видимо осенние дожди не щадили местных жителей. Назимовские говорили, что связь с Енисейцем оборвалась: размыло дамбы, не проедешь, не пройдешь. Осталась только одна дорога, говорили селяне и молча, с суеверным страхом кивали на едва заметную, уже порядком заросшую, старую дорогу. Ольга и Ленка переглянулись:

– Что, пойдем? – Ленка так же, как Назимовцы, сделала огромные страшные глаза и кивнула на старую дорогу. Это вышло так комично, что Ольга невольно рассмеялась, хотя ей было не по себе, и от мысли, что все-таки придется идти старым маршрутом, ее пробирал озноб.

– Пойдем, – Ольга съежилась, и подруги под неодобрительные взгляды Назимовцев вступили в холодный, мокрый от дождя бурьян старой дороги.

Но не прошли они и первого поворота, как их кто-то окликнул. Ольга обернулась, к ним подходил Димка Емельянов, главный бухгалтер Енисейца. Впервые Ольга была ему искренне рада.

– А, Дмитрий Иванович, здравствуйте.

– Здравствуйте, Ольга Дмитриевна, здравствуйте, Лена, – он энергично потряс руки девушкам. Вид у Димки был неважный, какой-то побитый.

– А вы похудели, – высказала Ольгины мысли Ленка.

– Да, застрял тут, ужас! Живу уже третий день в Назимовске. Ехал с командировки, а тут такое, – он махнул на подступавшие к мощеной дороге полыньи. – Спрашиваю, как добраться? Они мне на старую дорогу кивают с благоговейным ужасом в глазах. А я этой дороги не знаю, просил меня проводить, какой там! – и Димка в бессильной злобе махнул рукой – Ну до сегодняшнего дня хоть телефон работал. А вчера к ночи такая буря разыгралась, крышу с сельсовета унесло, естественно, что телефон сегодня замолчал, а у меня хоть и ничего срочного, но я там больше не могу.

– Да, в гостях хорошо, а дома лучше, – подытожила монолог Ленка.

– Вот-вот, а нынче слышу, что кто-то старой дорогой в Енисейц пошел. Вот я ноги в зубы и за вами.

Несколько минут шли молча. Димка тяготился вопросами, одолевавшими его, и он спросил:

– Как поездка?

– Спасибо, хорошо, – механично ответила Ольга.

– Вы в Москву ездили?

– Нет, мы ездили в Севастополь, к Татьяне Даниловой, помните такую? – застрекотала Ленка

– Да, что-то припоминаю, – и тут он обратился к Ольге. – Это та, которую вы на станцию провожали?

Ольга посмотрела на него, как будто из другого мира, и так и не поняв вопроса, молча кивнула. «О Лешке думает» – пронеслось в голове главбуха, и он обиженно замолчал. Но Ленка и не думала молчать, она рассказывала о Севастополе, Петька Дегтярев не сходил с ее языка. Димка рассеянно слушал девушку. Ольга чему-то молча улыбалась.

С тех пор как Лебедева отвергла Димку, он разработал иную тактику, чтобы добиться взаимной любви от этой девушки. Он слышал многое о ней от Мишки Мейдзи, который поначалу набивался к Димке в друзья, но вскоре Емельянов понял, что Мишка сам не прочь, чтоб Ольга обратила на него внимание. Мейдзи говорил, что практически каждый енисеец влюблен в Ольгу. Так, например, в классе за ней ухаживали все мальчишки не исключая и его, Мишку, но она отдала предпочтение лишь немногим, да и то, как друзьям. Вскоре Андрей Адрианчук и Сергей Долгов поняли, что на большее им рассчитывать нечего, и они, осмотревшись вокруг, нашли себе новых девчонок для симпатии. Поэтому Димка с большим интересом отнесся к свадьбе своей подруги Верочки Алмаз, которая, так же как и Емельянов, попала в Енисейц по распределению из Москвы в личные секретари председателя. Верочка выходила замуж за Адрианчука-младшего, так его называли в Енисейце, на их свадьбу приехал Адрианчук-старший, о котором рассказывал рыжий Мейдзи. Но как был поражен Димка, когда увидел жену Адрианчука-старшего Любашу: тот же овал лица, те же удивленно вскинутые тонкие брови, те же широко распахнутые синие глаза. Только в Ольге было что-то утонченное, говорили, что её мать Марья Тихоновна принадлежала к старинному дворянскому роду. Это было очень заметно в Ольге: прямая спина, немного вскинутая голова, в ней было что-то утонченно сибирское. В Любаше было больше славянского, она была хохотушка. Ольга напротив – серьезная где-то даже с иронией, сарказмом, который так привлекал и в то же время наводил страх на молодых енисейцев. Всю жизнь прожив в Енисейце, Ольга была не похожа на селян ни внешностью, ни образом жизни. Когда появился Лешка Дегтярев, он как-то сказал про неё: «Ну, просто древнерусская княгиня Хельга».

И сейчас Димка думал как загадочна и как любима эта девушка. А Ленка все говорила-говорила и вдруг… замолчала. Ольга тоже остановилась.

– Что такое? – Димка ничего не понимал.

– Усадьба, – тихо прошептала побледневшая Ленка.

– Где? – Димка развел руками.

– Там, – Ольга медленно кивнула головой.

– Что за усадьба? Почему я о ней никогда не слышал? – Емельянов пошел по дороге к усадьбе.

– Дмитрий Иванович, – Ленка забежала вперед, – мы туда не идем.

– Мы идем в Енисейц, – холодно поддержала подругу Ольга.

– Так вот почему меня боялись провожать по «старой» дороге назимовские. Вы тоже боитесь? – Димка с интересом глянул на Лебедеву.

– Мы идем в Енисейц, -упрямо повторила Ольга и с осторожностью ступила на мостик, где когда-то, в далеком детстве, она вместе с Ленкой наблюдала за золотыми тонкими рыбками в Веришиловском пруду.

Когда мостик был позади, Емельянов оценил постройки царской России:

– Да, вот это я понимаю, дорога! Вероятно, местные жители строили ее с учетом всех погодных условий. Новая дорога – залита, по ней не то, что не проедешь – не пройдешь! А тут – хоть потоп. Даже мост и тот – на века!

– Это точно, – подтвердила Ленка.

Димка уже было приготовился слушать, ведь Митяева слыла большой болтушкой. Но Ленка почему-то на сей раз не сказала ни слова.

Вскоре показался Енисей и улочки Енисейца. А вот и сельсовет. Ленка повеселела, забрала у главбуха сумку, которую тот тащил всю дорогу. Вечерело.

* * *

Спала Ольга очень крепко, поэтому не слышала, как прозвенел будильник. С трудом она открыла глаза на голос отца. Он стоял над ней и что-то громко говорил. Оказывается, Ольга проспала и не приготовила завтрак (летом именно Ольга готовила завтрак и доила коров, выгоняла их на пастбище). Марья Тихоновна была в отпуске, и то и дело уезжала в какую-нибудь лечебницу на берег Черного моря или дом отдыха. Два дня назад она приехала из Сочи, и сейчас остановилась в Красноярске у тетушки, так как дороги не важны.

Очень злая Ольга пришла в коровник.

– С отцом поссорилась? – Ленка никогда не ошибалась и угадывала настроение Ольги с первого взгляда.

– Да!

– Сегодня вечером собрание.

Ольга в ответ лишь кивнула. Вместе с отчетом о проделанной работе Шурка Сковородников рассказала про некую Наташку Алмаз. Учительница приехала совсем недавно, сразу после отъезда Ленки и Ольги. Приехала Наташка Алмаз к своей сестре Верочке. Наташка остановилась в большой избе Адрианчук, где и жила ее младшая сестра и помогала Верочке с хозяйством. Но не только этим была занята молодая особа, она была назначена новым директором Енисейской школы. «Говорят, очень боевая баба», – заключила свой рассказ Шурка.

Вечером на площади у сельсовета собралась большая толпа жителей Енисейца.

– Здравствуйте, товарищи, – председатель стоял на крыльце. Енисейцы приветственно загудели. – Я собрал вас с тем, чтобы сообщить то, что вам в принципе уже известно: нужно немедленно убрать оставшийся хлеб на полях колхоза, но тут другой вопрос, что делать с дорогой, которая не пускает на поля. Это первое, товарищи, – Кирилл Михайлович поднял руку в знак того, что он еще не договорил. – Наши коровники, наши фермы, да и склады, – председатель махнул рукой на постройки, – все потекло. Крыши нуждаются в немедленном ремонте. Работы, товарищи, очень много, а людей, к сожалению, мало. Что делать будем? – только теперь Ольга увидела, какой усталый вид у Кирилла Михайловича. – Ваши предложения, товарищи.

Вдруг на крылечко рядом с Долговым вспорхнула тоненькая Ленка. Ольга удивилась ее смелости: Ленку даже на танцы вытащить очень сложно.

– Здравствуйте, односельчане! – она неловко поклонилась и покраснела. -Вот товарищ Долгов говорил о дорогах. Да, действительно дороги не пускают к полям, но нельзя забывать 26 год! – Ленка сделала паузу, чтобы успокоить колотившееся сердце.

– Вот-вот!

– Это точно!

– А почему и нет?!

Реплики в толпе нарастали, но Ленка, как и председатель, повелительно подняла руку в знак того, что она еще не договорила, и мигом все смолкло.

– Я предлагаю сделать то же самое, что и в тот страшный год, когда все затопило, и Енисей разлился так, что по улицам нужно было плавать. Тогда ведь урожай мы спасли, и никто не голодал в ту зиму.

Опять поднялся гул одобрения.

– Это первое решение, которое я предложила. Решение второй проблемы я вижу таким образом: создать бригаду строителей из молодёжи, в смысле старшеклассников, а над ними поставить бригадиром Мишку Мейдзи, все равно ничего не делает.

В толпе засмеялись. Очень довольная собой Ленка спустилась с крыльца. Её место тут же заняла женщина в скромном ситцевом платье.

– Я не понимаю, товарищи, каким образом вы будете создавать строительный отряд из старшеклассников, когда через два дня начинается учебный год?

В толпе послышались смешки: «А что тут такого?». Да, действительно, что тут такого? Учеников всегда привлекали на колхозные работы в поле, коровниках, лугах. Учились в две смены. Да и как учились, одно название, что учились. На дом уроков не задавали, в школу ребята ходили редко, занятые домашними делами и воспитанием младших братиков и сестренок пока старшие трудились в колхозе. Да и учителей раз, два и обчелся. На все село было всего-навсего три учителя. Естественно школе никто никогда не уделял должного внимания. Очень многие ребята, научившись читать да считать, бросали школу и работали в полях.

– Детям нужно учиться! Тем более старшеклассникам, им выпускаться в этом году! – но Наташку, а это была именно та «боевая баба» никто не мог понять. Слишком разные представления у нее и у енисейцев насчет учебы. – Ребятам нужно учиться! – упрямо повторила Наташка. – И если хоть кто-то из моих учеников будет включен в этот строительный отряд, я буду жаловаться в район! – Наталья решительно сбежала с крыльца и демонстративно ушла с площади.

Енисейцы недоуменно смотрели ей вслед. «Жаловаться она будет! Ишь, напугала!» – закричала в толпе тетка Нюрка Сковородникова.

– Жаловаться… ну что ж, пожалуется – и будет права! – все стихло вокруг. Долгов долго смотрел на енисейцев. – Нет, тут нужно что-то другое… нужно мирно!

Было решено все-таки создать строительный отряд .Таких же, как Мишка, бездельников набралось тринадцать человек. Но никакой Ленин не мог заставить их работать. Они критически относились к советским властям, к колхозу, и всегда стояли как-то особняком от остальных.

На следующий день весь Енисейц вышел на поля. Совместная работа шла весело и спорно: за два дня, что оставались до начала учебного года, старшеклассники все же присоединились к основному стройотряду и сделали намного больше, чем сам отряд.

***

Этот период считается у Мишки Мейдзи вторым рождением. После разговора с председателем, при котором присутствовала Ольга, Мишка решил проявить свои силы, все то, на что он способен, и сделал это с блеском. Мало того, что он на удивление всем оказался хорошим организатором и бригадиром, так он был и мастером на все руки. За тот короткий погожий месяц, что подарила им погода, стройотряд Мейдзи перекрыл все крыши, отремонтировал клуб и даже заложил фундамент для новой школы. Теперь никто презрительно не фыркал и не смеялся вслед Мишке, который не ходил князем по хутору, как раньше, а бегал, как ошпаренный, и ругался на пристани с поставщиками стройматериалов.

– Закончим уборку – женюсь! – сказал он однажды весело Ольге и Ленке.

– На ком это? – расхохоталась Ленка.

– Ну, твоя подруга все равно за меня не пойдет? – и он вопросительно уставился своими рыжими глазами на Ольгу.

– Нет, не пойду, Михаил Васильевич.

– Издеваешься?

– Ну как же, бригадир прославленной девятой бригады стройотряда, у меня язык не повернется теперь назвать тебя Мишкой.

– Ладно, издевайся, – и Мишка устало побрел к пристани.

Все вскоре прояснилось. Мейдзи действительно не шутил, и как только закончилась уборка, и начались затяжные октябрьские дожди, он посватался к Сковородниковой Людке, средней дочери тетки Нюрки. Это не произвело никакого впечатления на енисейцев. Мейдзи и Сковородниковы жили в соседях, и Людка давным-давно была влюблена в этого рыжего парня. Как только наступили морозы и выпал первый снег, началась пора свадеб. Открыл свадебный сезон Мишка Мейдзи. Вся деревня гуляла на свадьбе Мейдзи, который обычно выступал организатором свадебных игрищ, теперь чинно сидел во главе рядом со смущенной, раскрасневшейся от счастья Людкой. И давно ли, кажется, Людка тягала Шурку, младшую сестрицу, за волосы, когда по деревне пошел слух о том, что Шурка крутит шашни. И слухи были видимо не ложные . Теперь Мишка с Шуркой переглядывались и двусмысленно улыбались друг другу. В конце концов, Ольге стало противно, и она ушла.

До сих пор Лебедева не чувствовала своего одиночества, и просыпалась с таким чувством, что и не спала вовсе, а лишь прилегла на минуту. Теперь в эти холодные и долгие зимние вечера Ольга не находила себе места. Она взобралась на утес, тот самый, где она впервые почувствовала, как хорошо быть рядом с дорогим тебе человеком. Ей открылась мертвая картина угасающего дня: снег, снег, снег, замерший Енисей, – все уснуло, все замерло. Ольге захотелось завыть от тоски, не ясной злобы. И вдруг она услышала, как где-то внизу, у самой реки, кто-то свистит. У Ольги так и екнуло сердце: «Это он!» – она ждала Лешку, думала, что к свадьбе своего друга Мишки он обязательно приедет.

Как будто у нее выросли крылья. Она спустилась с утеса с дико рвущимся из груди сердцем, подошла к свистящему, и, замирая, дотронулась до его плеча. Он обернулся. Ольга больше не могла держать в себе все то, что накопилось в эти дни: обида, отчаяние вылились в мучительный стон, и слезы градом потекли у нее из глаз.

– Ну что ты? что ты? – Димка вытирал ее слезы и вдруг с нежностью прижал девушку к груди. Она плакала и рвала на нем пальто. Потом успокоилась, и они медленно стали подниматься в Енисейц. Димка тоже не произносил ни слова, помогал Ольге подниматься. Она не отталкивала его. Сердце Димки сжималось от жалости – так она страдала. Молча они дошли до дома Ольги. Не глядя на него, не говоря ему ни слова, девушка открыла калитку и пошла к дому. Димка закрыл калитку и, постояв немного, глядя на окна Ольгиной комнаты, тихо побрел к сельсовету.

На следующее утро все-таки пришло письмо от Таньки Бальцерек из Севастополя. Но это было совсем не то письмо, которое ждала Ольга.

«Привет, Ольга, ты почему мне не отвечаешь? Ты заболела или, может быть, ты переехала? Это уже третье письмо, которое я пишу тебе после вашего отъезда. В чем дело? Не хочешь со мной больше общаться? После того, что я написала о твоем возлюбленном. Он, конечно, убедил тебя, что это все неправда, но это правда! Я даже видела этого Косого и Еврея. Мы их неожиданно встретили в ресторане. Елизавета Михайловна спрашивала про тебя, когда я ей рассказала все про твоего Лешку, сказала, что это гнилое семя и гнилые гены в нем дают о себе знать. Я вообще ничего не понимаю, как будто она что-то про него знает, но почему-то не говорит. А насчет тебя я ей даже ничего ответить не могу. Тоже мне подруга! А знаешь, ну их всех к черту, всех этих Лешек, Петек, Васек!! Я по-прежнему люблю тебя и дорожу твоей дружбой. У меня все хорошо: по-прежнему езжу на лекции в медицинский, практикую вот в морге, пишу выпускную работу. Вася уплыл в очередной рейд теперь месяца на три. Но скучать не приходится. Я пошла нянечкой в больницу работать, выходные провожу с Елизаветой Михайловной и Моникой. В общем, не скучаю, и тебе не советую. Как Ленка? Пишите! Пока!»

Значит, где-то Танькины письма потерялись на почте с осенней распутицей. Ольга написала ответное письмо, где говорила, что не получала первых два письма от Таньки.

ЧАСТЬ V ГЛАВА 1 Емельянов

Вдоль дороги безмолвно стоят укутанные снегом ели. Их тяжелые лапы низко склонились к земле, задевают Димкину машину. Он молча курит и думает. До сих пор Ольга не подала ему никакой надежды, хотя он не отходит от нее с тех пор, как она отчаянно плакала, прижимаясь к его груди. Димка стал ее другом, и, быть может, самым внимательным, самым нежным, самым преданным из всех друзей, которые когда-либо окружали Ольгу. Но Димка привык ждать. Ничего, придет и его время. Все будет, все впереди.

– Возьмем? – шофер Адрианчук-младший притормозил.

Димка кивнул в знак согласия. Машина остановилась, обдав подбежавших путников из Назимовска в Енисейц снежной пылью. На заднем сиденье разместились трое. Димка оглянулся на приветствие и увидел заснеженного Лёшку Дегтярева и еще одного неизвестного до этого момента Димке. В ответ лишь кивнул и закурил еще одну сигарету. Адрианчук-младший покосился на главбуха, который курил очень редко, а тут одну за другой.

– Что, как там мои старики? – спросил Лешка, растирая замерзшие покрасневшие руки.

– Отлично! Тетя Глаша лечит. Дядя Семен в кузнице – все в порядке.

– Как Мишка? – продолжал расспрашивать Лешка.

– Женился! – коротко бросил Димка. Это получилось как-то зло.

– Женился?! На ком?! – Лешка был поражен.

– На Людке Сковородниковой.

– Ого! – Лёшка рассмеялся.

Некоторое время помолчали. Потом Дегтярев осторожно спросил:

– Не гуляет от молодой жены?

– Нет, не слышно, – Адрианчук-младший чему-то улыбался. – Он теперь отличный бригадир строительного отряда и примерный семьянин.

– Вот так дела! – Лёшка не переставал удивляться. – А я вот подмогу везу, так что нас прямо к сельсовету. Вы туда едете, Дмитрий Иванович?

– Да, – хрипло вышло у Димки, и он выбросил окурок.

Подъехали к сельсовету. Приезжих провели к председателю. Кирилл Михайлович был на месте. Он с интересом посматривал на приезжих.

– Алексей Семенович, – обратился Долгов к Лёшке, – вы ведь имеете филологическое образование?

– Да, пединститут.

– Очень нужны учителя-предметники, так что уж не обессудьте.

– Отчего же, я с удовольствием поработаю учителем. Вот, кстати, Авдотья Семеновна Дегтярева, моя сестра, – представил девушку Лешка. – Учитель немецкого и английского языка. Вячеслав Степанович Полируйко, агроном.

– Ну что же, очень хорошо, очень хорошо, – Долгов крепко пожал руки новым работникам.

Так было решено: Полируйко в помощники к главному агроному Дмитрию Семеновичу Лебедеву.

– Ну, брат, попал ты, – закуривая на крыльце сельсовета, сказал Лешка.

– Почему?

– Потому что Дмитрий Семенович очень требовательный, серьезный человек. По-моему его даже председатель побаивается.

– Ничего, повоюем, – равнодушно сказал Полируйко. И они направились домой к Дегтяревым.

– Остановишься пока у нас, потом дадут дом. А там уже осмотришься.

– Поживем – увидим.

Дуня шла позади. Так они пришли к Дегтяревым. Ни матери, ни отца не было дома: все на работе. Изба, которую Дегтяревы выстроили по приезду, была очень просторная: делилась на зимнюю и летнюю половину. Поднявшись по высокому широкому крыльцу, Лешка открыл дверь в сени. Тут сняли верхнюю одежду и прошли дальше с тяжелыми чемоданами в руках. В печи еще тлел слабо огонь. Лешка подложил бумаги, подкинул дровишек, подул, и пламя объяло и бумагу и дрова, поставил чайник. Пока он все это проделывал, Дуня и Славка Полируйко обошли дом. Всего было три просторных комнаты, одна жилая, « родительская», как пояснил Лешка. И действительно, по стенам висели любимые картины матери, на столике стоял недопитый чай: привычка отца, из бокала он выпивал чай ровно наполовину. Отцу пробовали наводить чай в обычной чашке, но и тут он выпивал на половину, потом говорил, что не напился, и разводил другую чашку и тоже выпивал ровно половину. Дуня, вспомнив это, тихо улыбнулась, рассматривая тысячу раз изученные картины. Как же сильно она соскучилась по матери, по отцу.

– Когда же они приходят домой? – спросила Дуня у брата, когда тот накрывал стол тем, что нашел. Лешка лишь неопределенно пожал плечами.

– Нужно идти в школу, – после недолгого молчания сказала Дуня.

– В школу мы пойдем завтра с утра. Сейчас уже поздновато, мы там никого не застанем. Ну как? – Лёшка обратился к Славке, когда тот вышел к столу.

– Да в общем ничего. Вид только унылый из окна.

– Некогда тебе тут будет видами заниматься, – рассмеялся Лешка.

После чая он сказал:

– Ну ладно, вы тут устраиваетесь, а я пойду по старым знакомым.

В первую очередь Лешка поспешил к колхозном фермам. Когда он вошел в коровник, Ленка сидела на корточках перед теленком и держала ведро, из которого тот пил. Лешка старался унять дрожь в руках и ногах. «Что за черт! – со злостью думал он, – сейчас я её увижу, ничего необычного!»

– А где же ваш бригадир?

– Наш бригадир заболела, за него Шурка Сковородникова – Ленка куда-то мотнула головой, где, по ее мнению, должна была быть Шурка.

Лешка направился обратно. Ленка остановила его уже у выхода:

– Эй, красивый!

Лешка обернулся.

– С приездом! – Ленка засмеялась. – Ты хоть бы поздоровался, ведь не чужие.

–Вот балда! – Лешка шутливо хлопнул себя по лбу и подошел к Ленке. Они обнялись, посмотрели друг на друга, рассмеялись.

– А ты повзрослела, – сказал перед уходом Лешка. Теперь он спешил к Лебедевой домой. Не хватало еще застать дома Дмитрия Семеновича или Марью Тихоновну. Дверь была открыта. Лешка молча вошел. Где-то в дальней комнате кто-то мирно разговаривал, мерно стучал ложечкой о стакан. Лёшка пошел на голоса и остановился невольно на пороге: Ольга лежала в постели до подбородка накрытая одеялом, Глафира Петровна, Лешкина мать, стояла у окна и что-то писала, по-видимому, рецепт, спиной к дверям на табуретке сидел Емельянов и читал книгу. Ольга лежала с закрытыми глазами. Но вот Глафира Петровна отдала рецепт Димке и, еще раз взглянув на больную, на цыпочках пошла прямо на Лешку. Она схватила его за рукав и вытащила на крыльцо.

– Приехал? – она расцеловала его, потом оценивающе осмотрела и сказала недовольно – Похудел.

– Мама, что с ней?

– Воспаление легких. Очень высокая температура держится уже третий день. Не могу никак сбить. Сейчас Дмитрий Иванович поедет в район за Страховым, – Глафира Петровна говорила быстро, кутаясь в большой пуховый платок и застегивая шубу.

– Кто такой Страхов?

– Замечательный доктор.

– Почему я не могу у неё остаться.

– Потому чтосейчас Дмитрия Ивановича сменит Марья Тихоновна, а ты там будешь вообще некстати.

– Почему же главбух там очень даже кстати? – зло спросил Лешка.

– Он давно уже кстати. А тебе нужно научиться вести себя правильно с людьми. В данном случае ты поступил некрасиво: ни о чем не сказал, исчез – и всё! Что это, хорошо? На месте Ольги я бы на тебя даже не смотрела после этого.

– Мама!

– А вот и Марья Тихоновна! – Глафира Петровна остановилась и подождала, пока женщина в шикарной норковой шубе и мохнатой беличьей шапке не подошла к ним.

Лешка поспешно поцеловал мать и пошел к Мишке Мейдзи. Уже темнело, был пятый час. Беспричинный страх крался к нему в сердце, что если она действительно не захочет его видеть? Ещё этот Емельянов! Злость на Димку, страх за Ольгу – всё это перемешалось в душе у Лешки, когда он постучал к Мишке. Дверь открыла раскрасневшаяся от печного жара Людка.

– Ну, здравствуйте, товарищ Мейдзи.

– Алексей? Алексей! Миша! Миша! – закричала она в комнаты, затаскивая Лешку в кухню. – Смотри, кто к нам в гости пришел.

На пороге стоял Мейдзи, но как он переменился!

– Тебя не узнать, – ухмыльнулся Лешка и положил шапку на широкую лавку.

Мишка нерешительно подошел к Лешке:

– Ну, здравствуй что ли, – они обнялись.

Людка было собралась накрывать на стол, но Лешка остановил ее:

– Не нужно, Людмила, я на пару минут. Так сказать, отметится. Пойдем, – он кивнул Мишке, – покурим, – и Лешка, взяв шапку, вышел на крыльцо. Мишка сорвал полушубок с гвоздя и последовал за Дегтяревым. О чем они говорили, неизвестно

* * *

Кончились святки, Ольга быстро шла на поправку. То и дело приходил Лешка, подолгу сидел, взяв ее за руку и молча глядя на нее. И в эти минуты Ольга чувствовала, как тихо, спокойно становилось у нее на душе. По-прежнему прибегала полная забот, деловой суеты румяная Ленка и, сверкая счастливой глазами, рассказывала о реформах в школе, о Наталье Павловне Алмаз, своих новых делах сердечных. По-прежнему приходил Димка Емельянов. С ним Ольга могла говорить без умолку. Он оказался большим шутником. То и дело рассказывал такие уморительные истории, что Ольга плакала от смеха и просила его замолчать. Лебедевой очень весело было, когда он приходил. И теперь каждый раз она ему искренне радовалась. Как-то в один такой свой приход он рассказывал про какого-то своего московского друга, который собрался в военно-морской флот, да вдруг на последнем экзамене по плаванию выяснилось, что он не умеет плавать.

– Все так и покатились со смеху, – рассказывал Димка. – После экзамена общее построение, выходит капитан и говорит: «Так, кто не сдал сегодня экзамен – шаг вперед!» Максим вышел. Он был не один такой, кто не справился с нормативами. И тут капитан выдает: «моряк, который не умеет плавать, никогда не потопит свой корабль! Приняты!» Вот так Максим был принят в военно-морской флот, – Димка вдруг замолчал, потом быстро встал со стула, прошелся по комнате, остановился в ногах у Ольги. И, как тот самый капитан, выдал – Ольга, будьте моей женой! Я не шучу!

Ольга и так видела, что он не шутит.

– Вы с ума сошли! – воскликнула она тихо. – Господи, Емельянов, я думала, вы давно выкинули всю эту чушь из головы! – Ольга поднялась, подошла к окну. – Я вас очень прошу, Дмитрий, перестаньте! Слышите?

–Я не могу.

– Что значит «не могу»? Что это значит?!

– Я люблю тебя, Оля!

Лешка стоял на пороге комнаты с момента начала этого разговора и с интересом наблюдал.

– Вы прекрасно знаете, что не вас я люблю, не вас!!! И перестаньте надеяться на ответное чувство!

– Значит, не пойдешь…

– Нет! не пойду!! – Ольга почти крикнула. – С чего это вдруг вы взяли себе в голову, что я соглашусь?! Уйдите…

Димка вышел из комнаты, так и не заметив Лешку.

– Оля, что ты наговорила Дмитрию Ивановичу, что он ушел от нас без шапки и пальто? – Мария Тихоновна молча посмотрела на Лешку.

Ольга по-прежнему стояла у окна, прислонив горячий лоб к холодному стеклу. На слова матери она обернулась и встретилась глазами с Лешкой.

– Быстро в постель! – Мария Тихоновна сердито встряхивала градусник. Ольга послушно легла, взяв у матери градусник. Мария Тихоновна еще постояла, ожидав ответа на свой вопрос, но, так и не дождавшись, вышла. Лешка сел на прежнее место Емельянова.

– Что же ты отказала? – у него внутри все дрожало от ненависти к Емельянову, но внешне он был очень спокоен. – Главный бухгалтер, перспективный молодой человек, вполне симпатичный…

– Прекрати! – нетерпеливо перебила его Ольга. Она была очень раздражена и зла на Димку.

– Почему же? – холодно спросил Лешка, и усмешка тронула его губы. – Сначала ты обнимаешься с ним по вечерам у Енисея…

– Чтоооо?! – Ольга привстала.

– Теперь он был такой прекрасной нянькой, сиделкой, или как там еще! – продолжал иронизировать Дегтярев, внутри медленно поднялся комок и встал в горле. – Так чудно тебя развлекал. Ты, по-моему, была рада ему больше, чем мне.

– Ты понятия не имеешь, что я передумала и пережила, пока ты где-то прохлаждался!!

– Ну да, ну да, – усмехнулся молодой человек.

– Вон отсюда! – Ольга медленно встала, глаза от злости стали иссиня-черными.

– Что? – Дегтярев оглянулся на дверь.

– Вон отсюда!!! – заорала Ольга. Лешка испуганно попятился к двери. Девушка швырнула в него тем, что первое попалось под руку – жестяной кружкой с горячим чаем.

Как ошпаренный, Лешка выскочил из дома Лебедевых. На крыльце сельсовета стоял задумчивый Димка и курил. Дегтярев быстро подошел к Емельянову и ударил его в лицо. Димка спокойно вытер рукой кровь, сразу выступившую на разбитой губе, и ударил Лешку в обратное. Завязалась драка. Димка и Лешка бились отчаянно, самозабвенно, так, что даже выбежавший на шум драки Кирилл Михайлович не мог разнять их и послал Верочку за подмогой. Вскоре у сельсовета собралась приличная толпа. Дерущихся разняли, потребовали объяснений. Но Димка и Лешка упрямо молчали, унимая дыхание и вытирая кровь с лица. Так и не разобравшись, Долгов решил посадить обоих под замок, естественно в разные помещения. Потом Кирилл Михайлович сам пошел к Лебедевым домой, а куда же еще? он подробно рассказал пораженной Ольге о драке, спросил:

– Может быть, вы мне объясните, Ольга Дмитриевна, почему учитель словесник и главный бухгалтер дерутся у сельского совета?

– Я их прогнала, – холодно сказала Ольга. Она уже справилась со своими эмоциями.

– Обоих? – Долгов даже растерялся.

– Да, обоих, – Ольга взяла со стола книгу и стала листать.

– И что же прикажете делать?

– Ничего, пусть посидят, подумают. Может, остепенятся.

– Ну, Ольга! – Долгов задумался, потом сказал – Ладно, будь по-твоему.

Они еще поговорили о делах в колхозе и председатель ушел.

Вечером Димку и Лешку выпустили. Они отказались подать друг другу руки, но, во всяком случае, обещали больше не решать свои дела кулаками. Долгов поверил и отпустил обоих.

На следующий день Димка Емельянов не вышел на работу.

– Вера Павловна, – обратился председатель к своему секретарю, – вы ведь большой друг нашему Дмитрию Ивановичу?

Верочка кивнула.

– Сходите к Емельянову, узнайте, в чем дело и почему он не вышел на работу.

Верочка быстро накинула шубку и выскочила на улицу, направилась к дому главбуха. Как вдруг она остановилась, из ворот быстро выбежала Ленка Митяева в распахнутом пальто, без шапки. Она побежала к больнице. Верочка принялась догонять Митяеву. Но Ленка бежала так быстро, что Верочка отстала. Когда она, еще ничего не понимая, стала подниматься по ступеням больницы, показалась доктор Глафира Петровна в белом халате, наскоро накинутом на длиннополую шубу, с чемоданчиком в руках. Её поторапливала Ленка. Глафира Петровна мельком глянула на Алмаз:

– Вам я нужна?

– Нет, она, – Верочка кивнула на совершенно белую Митяеву.

– Скорее! Скорее! – не своим голосом закричала Ленка и понеслась обратно в дом Емельянова.

– Что случилось? – спросила Верочка Алмаз.

– Сейчас увидим, – коротко ответила Глафира Петровна.

Они вошли в дом. На кухне все было разбросано, как будто кто-то огромный катался по полу и сбивал все предметы, стоящие у него на пути, лавки покосились, стол перевернут, табуретки разбиты.

– Сюда, доктор! – позвала Ленка из комнаты.

Холодея от ужаса, Верочка прошла за Глафирой Петровной.

В комнате тоже все было перевернуто, опрокинуто, окно выбито и занавески надувались парусами, разметая налетевший на подоконник снег с замерзшей геранью. Димка лежал навзничь, лицо его было распухшим, синего цвета, лужа крови натекла рядом с головой.

– Он дышит, – почему-то шепотом сказала Ленка.

Глафира Петровна быстро открыла чемоданчик, точным движением нащупала пульс у Емельянова.

– Вера Павловна, – обратилась она к Алмаз, – звоните в район, вызывайте милицию. Елена, помогите мне положить его на кровать.

Вскоре приехала неотложка и увезла Димку в районную больницу. Милиция осмотрела дом при свидетелях.

– Елена Евгеньевна, при каких обстоятельствах вы обнаружили пострадавшего?

– Вчера поздно ночью я пришла от своей соседки. Окна моего дома выходят на окна дома товарища Емельянова. У нас один общий двор, и мне хорошо виден дом Дмитрия Ивановича.

– Так, – милиционер что-то быстро писал.

– Был второй час ночи, но окна в доме товарища Емельянова были освещены и я этому очень удивилась.

– Почему?

– Нуу, потому что Дмитрий Иванович не засиживается так долго никогда, самое поздно часов до двенадцати. Утром я смотрю, свет по-прежнему горит. Я пошла на работу, на ферму, работаю я там, а когда вернулась, то заметила, на заборе какие-то тряпки по ветру полощутся. Когда пригляделась, увидала, что это шторки с окна Дмитрия Ивановича сорвало и прибило к нашему двору. Вот тут-то я и пошла к товарищу Емельянову.

– Почему вы не позвали кого-нибудь сходить с вами?

– Зачем? – опешила Ленка.

Еще задав несколько вопросов, милиция отпустила Ленку. Она побежала к Ольге.

– Там такое! – ахнула она с порога. – Лешка убил Димку!

Ольга грохнулась в обморок, Ленка кинулась к ней.

* * *

Но Димку не убили. Его зверски избили, разбили голову, поломали правую кисть руки. На правой щеке была глубокая борозда, вероятно, от ножа. Рана заживала, но вот шрам теперь останется навсегда.

Димка дал показания: «В восемь часов вечера, – гласил протокол, – в дверь Дмитрия Ивановича постучали, потом тут же вошли двое неизвестных ему людей. Они не представились. Одеты оба были «по столичному», не предназначено для климата Сибири. Один был высокого роста, примерно, 2,10м, второй низенького роста, примерно 1,56м. высокий одет был в бежевое пальто, светло-серая шляпа с узкими полями, светлые брюки и легкие ботинки. Второй, низкорослый, тоже в шляпе и пальто темно-синего цвета. Вошедшие потребовали, чтобы Дмитрий Иванович немедленно уехал из колхоза Енисейц. На что товарищ Емельянов ответил, что будет жить «там, где нравиться». Тогда посыпались угрозы, товарищ Емельянов ответил, что ничего не боится и настоятельно попросил неизвестных покинуть его жилище. Тогда эти двое начали избивать товарища Емельянова: нанесли три ножевых ранения (один неглубокий в плечо, один глубокий в живот, третий по правой щеке), сломали кисть правой руки и разбили голову ухватом. После чего тов. Емельянов потерял сознание, и налетчики, решив, что они его убили, удалились никем в колхозе не замеченные. На следующий день в 13.00 пополудни, соседка товарищ Митяева обнаружила пострадавшего и позвала на помощь»

Кто такие были эти двое? Димка уже потом вспомнил, что в пылу драки, он сбил с высокого шляпу, и у него не было правого уха, и правая бровь как бы была рассечена надвое. Димка сказал об этом следователю Лазареву Ивану Матвеевичу.

Несколько раз вызывал следователь Лешку Дегтярева, но доказать его причастность к этому делу было невозможно. В поисках неизвестных перерыли не только весь район, но и область.

Прошел январь. Димка шел на поправку. С первым ясным днем, когда перестало вьюжить, Ленка и Ольга приехали к Емельянову в больницу. Димка был в хорошем настроении. Он в комичных красках описал свой злополучный вечер, новых знакомых и драку с ними. Девушки смеялись до слез. Потом вдруг появилась Шурка Сковородникова, которая решила зря время не терять, и во что бы то ни стало добиться везучего главбуха. Она стала с серьезным, не очень приветливым лицом, ставить лекарства на тумбочку. И девушки, попрощавшись, ушли.

ГЛАВА 2 Неожиданность

Днем Ольга сидела у председателя в кабинете. Недавно у него был Лазарев. Теперь Долгов вместе с ним уехал в Белый Яр. В кабинете было накурено, и Ольга открыла форточку проветрить. Ее внимание привлекла аккуратная стопочка пожелтевших от времени бумаг, испещренных выцветшими чернильными мелкими буквами. Она подошла, взяла первую попавшуюся, прочла: «21 апреля 1919 год. Принят мальчик 1911 года рождения (записано со слов) по имени Дмитрий, отчество Иванович, фамилия Емельянов. Прибыл из распределителя НАРОБРАЗа. Зачислен в младшую группу подготовительный класс детского дома номер 8 города Киев УССР». Дальше шли характеристики из детского дома в Киеве, в Одессе, московского экономического института. Характеристики были положительные. Из них Ольга узнала, что Димка целых шесть лет занимался танцами в Киевском ансамбле, благодаря которому побывал во многих городах Украины, Белоруссии, Молдавии, Казахстане. Два года Димка работал внештатным корреспондентом газеты Красный октябрь, увлекался фотографией. Пораженная всем этим богатым миром прошлого, Ольга не стала дожидаться председателя. Девушка пошла к Ленке с этими удивительными новостями, но та вышла к ней с таким ошарашенным лицом, что Ольга и позабыла все свое удивление.

– Что случилось? – Ольга осмотрелась.

По-видимому, Ленка только что откуда-то пришла. Ее шапка и шуба валялись на лавке, на валенках снег едва подтаял. Ленка села и начала говорить дрожащим голосом, от рассказанного Ольга сама села прямо на Ленкину шубу.

– Сегодня мы на снегоступах с отцом ходили вглубь леса за хворостом. Он где-то оставил вязанки. Мы обогнули усадьбу, и пошли чуть левее от нее. Тут я в глубоких снегах увидела тропку, протоптанную к задним воротам усадьбы. Очень удивилась и спросила отца, кто тут ходит. Он шепотом ответил мне: «не положено знать» и быстро увлек за собой в лес. У наших вязанок мы встретили мальчика лет шестнадцати. Мальчик был похож на ангела: белокурый, с большими ясными глазами, легкий румянец на щеках, брови и ресницы в инеи. Одет он был удивительно: в добротных сапогах с опушкой, на голове фуражка гимназиста царской России, порванный и кое-где заштопанный тулуп перетянутый ремнем крест-накрест, как у военных. Юнец был страшно чумазый, весь в золе. Я подумала, что мальчишка должно быть с Назимовска или Белого Яра. Но отец! Я была очень удивлена его поведению. Он вдруг снял шапку и низко поклонился этому оборванцу. Мальчишка лишь кивнул, потом показал на вязанки, сказал: «я развязал пару ваших вязанок, прошу прощения. Просто очень хотел научиться точно также связывать хворост и решил посмотреть, как это делается, – тут он улыбнулся, – у меня получилось!» Он с восторгом показал на маленькую вязанку. Все это время отец стоял с опущенной непокрытой головой и все кивал. Оборванец подхватил свою вязанку и пошел к тропке, а потом смело направился к задним воротам усадьбы. Привычно откинул доску в ограде и пробрался внутрь. Я вопросительно смотрела на отца, который быстро надел шапку, схватился за вязанку.

– Папа, кто это?

– Это Михаил Иванович Веришилов.

– Веришилов? Откуда?

– Его спрятал один старик, у которого мальчик теперь и живет. Но об этом никто не должен знать, и ты – забудь! Я серьезно, Елена. Это стоит жизни не только мальчика, но и старика. Так что – молчок!

Ольга не верила услышанному.

– Что за чушь! Неужели княгиня оставила бы одного из своих внуков, а двоих увезла. Зачем?

Ленка в ответ лишь пожала плечами. Однако это были еще не все новости. Вечером, когда Ленка, как обычно, сидела у Ольги, и они разбирали и переводили очередной французский текст (книги, кстати, были из усадьбы, вынесенные в глубоком детстве, когда девчонки каждый день бегали в поместье) пришла взволнованная Верочка Адрианчук и вручила девушкам небольшую красивую открытку, где витиевато написано Приглашение. Верочка быстро ушла, не оставшись даже на чашку чая. Девушки принялись читать:

Решив однажды и навечно

Пути свои соединить

Мы приглашаем вас сердечно

К нам эту радость разделить!

Сказать напутственное слово,

Воскликнуть «Горько!!!» и не раз,

Мы бесконечно будем рады

На нашей свадьбе видеть вас.

О.Д. Лебедевой и Е.Е. Митяевой

от Д.И. Емельянова и А.С. Сковородниковой

– Кто такая А.С. Сковородникова? – испуганно спросила Ленка.

– Шурка, – у Ольги внутри что-то упало, она задохнулась и помахала приглашением перед Ленкой. – Шурка. Известная, любвеобильная Шурка, которую знает весь район. Что это, а? – Ольга непонимающе уставилась на подругу.

– Жизнь, – очень серьезно ответила Ленка. Девушки помолчали.

– Интересно, Шурка наверно сама предложила Димке руку и сердце, – подружки рассмеялись, и вдруг Ольга заплакала.

– Ты чего? – оторопела Ленка.

Положив голову на скрещенные на столе руки, Ольга плакала навзрыд.

– Конечно, это свинство приглашать тебя на такую свадьбу, – проговорила быстро Ленка и погладила подругу по светлым вьющимся волосам, – он ведь любит тебя, дурочка. Предлагал же он тебе замуж за него, что же ты не пошла?

Ольга подняла мокрое от слез лицо и зло посмотрела на Ленку:

– Уйди! Одна побыть хочу!

Митяеву как сдуло. Она попрощалась с Дмитрием Семеновичем, который вышел подбросить дров в печь. Отец прочитал лежащее рядом с Ольгой приглашение, удивленно хмыкнул.

– Неужели получше девушки не нашел? Он абсолютно не подходит нашей Шурке. Уж на что я их обоих знаю, а ты чего?

– Вот, даже Шурка, у которой выйти замуж не было никаких шансов и то выходит. И выходит по любви, – пробубнила Ольга, так и не поднимая головы, потом, подумав, прибавила, – ну если не по любви, так хотя бы по симпатии. Она вон как за ним убивалась, только он приехал.

– Димка всегда был к ней равнодушен, и вдруг – свадьба! Вот так Емельянов, вот так удивил!

– Людка тоже вышла за своего любимого Мейдзи, а я, наверное, никогда не буду уверена со своим любимым человеком.

– Это ты о Дегтяреве что ли? Честно сказать, я думаю, ты его наешься и бросишь.

– Папа, прекрати! Я знаю, что ты его не любишь.

– Что же он девица красная, чтобы мне его любить.

– Хватит, – Ольга вышла

ГЛАВА 3

Свадьба

В просторной светлой кухне у потрескивавшей дровами печи сидит Димка и объясняет своему давнему другу, который вместе со своей женой приехал на свадьбу.

– Сначала сватовство, потом рукобитие, затем смотрины. Далее мальчишник и только после – свадьба. Понятно?

– Зачем так много? – не понял друг, – Сватовство, рукобитие, смотрины – это не одно и то же?

– Нет, Санек, – устало воскликнул Димка, – я опять объясняю, что сватовство – это когда мы! приезжаем к ним! и спрашиваем, отдадут ли они мне в жены свою дочь или нет. Причем едут кукиш целовать только сваты. Меня там быть не должно.

– Что целовать?

– Кукиш! Кукиш трижды целовать! ты что никогда не слышал о подобном?

– Нннет, – заикаясь говорит друг, – нас там хоть бить не будут каким-нибудь поленом по голове?

– В общем, слушай, как тут проходит сватовство. Я говорю вам, где живет невеста, а то вам, гадам, все равно, где напиться. Когда сваты идут по деревне, на улицы выходят местные девки и норовят вас затащить каждая к себе в дом. Вы должны стойко оборонятся и идти к дому невесты. Первым делом дядя Степа поднесет вам под нос кукиш, и вы должны будете его трижды поцеловать, и проговорить: «у вас товар, у нас купец».

– Позволь, а если кукиш этот будет грязный?

– Ничего он не будет грязный, – злился устало главбух, – ты знаешь вообще, что это такое – кукиш?

– Ну болванка какая-нибудь…

Димка даже смеяться не мог.

– Ты сам как болванка! Кукиш – та же самая фига.

– Аааа, – протянул Александр, – так, понятно, что дальше?

– Они, то есть родители невесты, будут говорить, что невеста дескать убогонькая, хроменькая. Но вы берете такую, какая она есть. После достижения компромисса со сватами, отец ее выкатывает бочку пива и начинает пить сам и вас угощает. Все это сватовство, то есть договариваются посторонние, а невесту и жениха не трогают. Понятно?

– Это значит, мы только спрашиваем родительское согласие, так сказать, благословение.

– Да, Александр, вы делаете удивительные успехи!

– А рукобитие?

– Это после. Сначала смотрины. Мы приходим к невесте в дом и смотрим, какая из невесты получится хозяйка. Понятно?

– Это как?

– Мать невесты демонстрирует нам ее рукоделия, домотканые рубахи, вышитые рушники, как накрыт стол невестой и как блюда ей приготовлены. Ее самой на смотринах быть не должно. Понятно?

– Ага.

– А потом рукобитие. Они довольны мной, мы довольны ими. Садимся за стол и бьем по рукам, то есть договариваемся о свадьбе, материальных расходах, месте, времени и так далее. Понятно?

– Теперь да.

– Отлично.

* * *

Свадьбой руководили, как это водится в Енисейце, старые умудренные опытом женщины. Вот и теперь за дело взялась бабка Стюрка Шапошникова, которую в деревне все почему-то побаивались, но и уважали. Она знала все приметы, предсказывала урожайные, неурожайные годы, различные природные катаклизмы. Прежде, чем молодые отправились в сельсовет на роспись и обмен кольцами, Димка и Шурка трижды обошли специально приготовленные очаг.

– Отныне огонь любви должен гореть в ваших сердцах! – зычным голосом сказала бабка Стюрка, бросая в огонь какую-то траву, отчего огонь ярко вспыхивал и разносил приятный запах. Потом бабка Стюрка взяла в пригоршню воды и начала окроплять головы брачующихся. – Вода родниковая! Вода чистая, природная! Так пусть и любовь ваша друг к другу будет как этот родник – чистой и живительной.

Потом, когда молодые сели в украшенную лентами и цветами повозку, лошади тронулись, бабка Стюрка первая затянула старую свадебную песню:

Не было ветру, вдруг навенуло,

Не было гостей, вдруг наехало.

Полон двор, полна горница.

Наступили на новые сени,

Обломили сени новые,

Раздавили чару золоту,

Упустили соловья из саду.

Восплакала свет Александрушка:

Тут Шурка подхватила красивым чистым голосом:

Свет-то мои сени новые!

Свет-то моя чара золота!

Свет-то мой соловей во саду!

Кто же меня равно будет будить станет?

Рано будить, поздно утешать?

Ей ответил Димка, и Ольга поняла, что не даром Емельянов ездил по городам советского союза с ансамблем. Голос у него был сильный и очень красивый.

Да я у тебя соловей на руке!

Я у тебя, Дмитрий Иванович!

Я тебя стану рано будить,

Я тебя стану поздно утешать!

Ольга заслушалась их красивым исполнением и не заметила, как Лешка сменил Ленку подле нее.

– Когда же мы с тобой споем эту песню? – спросил он у Ольги. – Смотри уж на что Шурку честили: она такая, она сякая, душа пропащая. А вперед тебя, умной да красивой замуж пошла, да еще за кого! Не какой-нибудь Федька тракторист, сам Дмитрий Иванович Емельянов!…

– И что?! – перебила его пыл Ольга, холодно окинула взглядом склонившегося Лешку.

Она еще была на него зла за те обвинения, с которыми он тогда накинулся на нее. Ольга не могла позволить подобного обращения с собой.

– Ничего, – также холодно ответил Дегтярев.

Когда брачующиеся начали меняться кольцами, Димка никак не мог надеть колечко Шурке на палец. В итоге, колечко упало и покатилось к близстоящему. Это был Лешка. Он остановил ногою кольцо, поднял и отдал обратно Димке. По гостям прошел суеверный шепот: «Не будет счастья у Димки, – быстро прошептала Ленка. – Лешка все заберет». Когда выходили из сельсовета, Лешка помог Ольге забраться в повозку и, усевшись рядом, предложил:

– Ольга, выходи за меня!

Лебедева ошарашенно глянул на Лешку, потом рассмеялась, но руки не отняла. После того как все расселись за праздничным столом, Дегтярев сказал:

– Ну что, молчание – знак согласия, и я хотел бы выпить именно за это молчание!

Ольга так и не ответила. Она чего-то испугалась, и ей нужно было подумать. А думать было некогда, как потом сказал Лешка, что именно на это он и рассчитывал: «Ты слишком серьезно относишься ко всему. Слишком много думаешь. Счастье не надумаешь, его нужно ловить сразу, как только оно покажет свой хвост. И думать тут совершенно некогда».

Шурка была очень красива: в белоснежном платье до пят, с корсетом и глубоким декольте, на шее нитка жемчуга, на руках атласные перчатки закрывающие локти. В черных густых волосах, умело убранных московской подругой Емельянова в невиданную еще Енисейцам прическу, красовался венок из белых пышных роз. Фату бабка Стюрка надевать Шурке не советовала, сказав: «фата – символ невинности, а тебе она не нужна». Шурка согласилась. Тонкий румянец проступал на смуглых щеках невесты, она то опускал густые длиннющие ресницы, то поднимала глаза цвета спелой сливы, и гордо смотрела на гостей.

– Да, Шурка не человек, а кукла. Красивая кукла, которой играли многие, но души у этой куклы нет. Есть только холодный расчет, – тихо говорили за столом девушки, которая все никак не могли выйти замуж. Многим Шурка перешла дорогу, ее ненавидели и боялись.

Однако, несмотря на все пересуды за столом, веселье удалось на славу. Мишка – свадебный шут, в этот день особенно неистовствовал. Навязчиво донимал Ольгу и Лешку, включая их во все игрища. За этими конкурсами Лебедева помирилась с Лешкой. И, в конце концов, им удалось сбежать от зоркого глаза Мейдзи.

ГЛАВА 4 Измена

– Ленка, что я делаю? Что делаю? – Ольга прижалась лицом к подушке.

– А что ты делаешь? – Ленка, как обычно, пришла заниматься французским.

– Я уже третий день не ночую дома, – выпалила Ольга.

Соседка от неожиданности выронила французский словарик и быстро испуганно оглянулась на дверь.

– Дома никого нет, мама пошла к Авдотье Семеновне Дегтяревой в гости. Отец, сама знаешь, на семинаре в Москве.

Ленка кивнула, потом спросила:

– А где же ты?

– у Лешки, – прошептала Ольга.

Ленка вылупила глаза и села на стол. Она, схватившись за голову, спросила:

– У тебя что в башке? Совсем с ума спятила?

Ольга рассмеялась.

– А Марья Тихоновна что говорит?

– Ничего Марья Тихоновна не говорит. Ей это вообще не нужно. Даже если бы я вовсе исчезла, она бы и не заметила. Я никогда ей не была нужна, она меня родила для отца.

– Это батя еще ничего твой не знает. А вот узнает… – Ленка даже задохнулась от ужаса.

Осуждение главного агронома боялись все, даже Долгов считался с мнением Лебедева. Многие ходили со своими спорами и именно к Дмитрию Семеновичу, а не к председателю. Лебедев всегда справедливо разрешал все вопросы. От его строгого, всепроникающего, пробирающего до мурашек взгляда становилось как-то жутковато, не по себе. И, если человек в чем-то виноват, он сознавался тут же. Единственный, кто не боялся оспаривать Лебедева, не боялся ни взгляда его, ни слов угрозы, была Ольга. Дмитрий Семенович гордился своей единственной дочерью и потакал всем ее капризам, в рамках разумного, конечно.

Через две недели после этого разговора, Ольга как-то зашла в сельсовет. На крыльце стоял Димка, он не курил, сигарета тлела в его руке. Главбух о чем-то крепко задумался. Надо отдать должное, Емельянов жил с женой на зависть всем очень хорошо. После свадьбы Димка взял отпуск и вместе с Шуркой поехал на юг в Сочи. И вот вчера они вернулись.

Ольга схватилась за перила, опять это головокружение и тошнота, донимавшая Ольгу второй день подряд. Она остановилась и вдруг села на ступени, так сильно сжало грудь каким-то железным обручем. Димка поспешил к девушке.

– Что с вами, Ольга Дмитриевна?

– Сердце, наверное, – выдохнула бледная Ольга.

– Я сейчас, – Димка вскочил в свой кабинет, схватил в аптечке корвалол, накапал, развел водой и подал Ольге. Она выпила, но еще некоторое время посидела на ступеньках. И тут ее стошнило.

– Ничего, ничего, – Димка принес воды и полотенце.

Ольга умылась. Емельянов помог ей встать и пройти в свой кабинет. Тут сидела Верочка, она писала заявление на отпуск. У нее уже обозначился животик, но Верочку все никак не могли отпустить, несмотря даже на все угрозы ее старшей сестры Натальи Павловны Алмаз, нынешнего директора школы. Верочке не было замены, но теперь, когда приехала Шурка, которая некогда окончила курсы секретаря-машинистки, было решено взять на место Верочки Шурку. Чему последняя была несказанно рада.

Димка вышел за чайником. Верочка уже написала заявление и, посмотрев на Ольгу, неожиданно спросила:

– Какой срок?

– Чего? – не поняла Ольга.

– Срок, спрашиваю, какой? Меня в первые дни тоже вот так полоскало, и голова кружилась, как я только забеременела, а я не понимала, в чем дело. Свекровь позвала бабку Стюрку, ну та мне и сказала, что я беременна и что будет у меня девочка. Ольга слушала Верочку и ничего не понимала, все плыло у нее, как в тумане.

– Мне нужно домой.

– Ничего, посиди еще. Сейчас Димка придет, тогда и пойдешь.

Димка пришел, но он не отпустил Ольгу до тех пор, пока ей не стало лучше. Потом он проводил ее до дома. Ольга легла на кровать, и вдруг в ее голове кто-то громко сказал: «беременна!» Ольга прокручивала в голове, нужно завтра же сходить к бабке Стюрке.

На следующее утро Ольга не могла встать, ноющая боль в пояснице, рвота головокружение. Она послала забежавшую за ней на работу Ленку за бабкой Стюркой.

– Я за Глафирой Петровной лучше сбегаю.

– Нет! – остановила ее Ольга. – Не нужно Дегтяреву, иди за баб Стюрой.

– Ага, – Ленка скрылась.

Вскоре пришла молчаливая грозная старуха. Она зорко осмотрела Ольгу.

– Беги отсюда, девка, – сказала она и повернулась уходить.

– Да? – спросила Ольга.

– Да, – сухо ответила бабка Стюрка, – девочка.

– Дай отвар, – Ольга превозмогал ужасную боль. – Не хочу.

– Надо, – изрекла старуха. – Тебе надо, им надо! – потом быстро взглянула на Лебедеву. – Им больше, чем тебе! Дааа, сбылось!! – и она молча пошла к выходу.

Вдруг в глазах у Ольги просветлело, боль куда-то ушла. Она непонимающе посмотрела на Ленку, испуганно прижавшуюся к книжному шкафу.

– Беременна я, Лена.

– Я поняла. Ты лежи, мы сегодня сами.

– Отчего же сами, я с вами.

* * *

Жизнь у Шурки налаживалась к лучшему. Теперь она была обеспеченной женщиной. Жила в только что отстроенном доме главбуха, работала секретарем у Долгова, а не как раньше скотницей. Да в ней самой появилась какая-то степенность замужней дамы. Раньше Шурка была поворотливая, неусидчивая, ловкая, болтливая, теперь это томная, красивая женщина.

На следующий день после случившегося, Димка уехал в командировку в Москву, нужно было отвезти какие-то бумаги. И Шурка все же так и осталась Шуркой, начала искать себе жертву. Теперь ее не устраивали трактористы, она начала заглядывать на Лешку. А Лешку Ольга никак не могла поймать, чтобы рассказать о посещении бабки Стюрки. Он все отмахивался и ссылался, что работы сейчас много.

Однажды под вечер прибежала Ленка. Она долго бегала по комнате, жестикулируя и издавая лишь какие-то звуки. Ольга не выдержала и стала гадать:

–Ты решила примкнуть к бабке Стюрке и репетируешь какой-то ритуал.

–Лешка – козел!

– Ого! – рассмеялась Ольга. – Сильненько!

– Бабы за твоей спиной знаешь, что говорят?

– Что Лешка – козел?

– Нет. Я просто не хотела тебя расстраивать, ты такая вспыльчивая, оденешь еще кому-нибудь ведро на голову. А сейчас сама убедилась…

– Говори, – Ольга отложила свое шитье и насторожилась.

– Бабы говорят, что Лешка ходит к Шурке. Как только Димка уехал. Уж какую ноченьку воркуют вместе. Я им, конечно, не верила. А сегодня пришла да свет не включила сразу. Смотрю, Лешка твой голый по пояс высунулся из Димкиного окна и курит спакойненько, на мои окна поглядывает. Я глядь на часы, а там еще нет семи. С работы раньше пришла, вот и застала.

– А мне сказал, что тетрадей много проверять. Сочинения писали.

– Ага, понятно, какое у него там сочинение.

Ольга решительно оделась и вышла во двор. У Емельяновых свет не горел. Она быстро пошла к их двору. Но тут увидела, что к сельсовету подъехала машина главбуха. Ольга пошла к нему навстречу.

– А-а, Ольга Дмитриевна, как себя чувствуете? – Димка был в прекрасном настроении, насвистывал что-то бодрое.

– Замечательно, – сквозь зубы ответила Ольга. – Я к вам в гости.

– Замечательно, – обрадовался Дмитрий.

– Правда, поздновато, но это ведь не страшно, – Ольга дернула дверь – на запоре.

– Да что вы, мы всегда вам рады? – Димка хотел постучать, но Ольга перехватил его руку, и подставила палец к его губам.

– Ключ от дома у тебя есть? – прошептала она.

Димка удивленно вынул ключ, открыл двери. Вошли. Тихо. Капает вода. Ольга быстро идет в комнату. Включает свет. На кровати приподнимаются двое: Шурка и Лешка. Димка в один шаг оказался рядом с кроватью, стащил за волосы Шурку, швырнул в кухню.

– Вон из моего дома, потаскуха!! – прогремел муж.

– Дима, одежда, – голозадая Шурка пыталась прикрыться кухонным полотенцем, замерла перед дверью.

– Какая тебя одежда? – Димка помог спуститься Шурке с крыльца.

Тем временем Лешка надел штаны и пытался надеть рубашку. Ольга молча смотрела на это с усмешкой, она стояла, прислонившись к комоду, и скрестив руки на груди. Лешка с опаской пошел к двери, у которой она стояла. Ольга оттолкнула его к окну:

– Куда? Разве так уходят герои-любовники от чужих жен?

– Прости – тихо уронил Лешка.

– В окно! – Ольга схватила с комода большой глиняный кувшин. Лешка испуганно открыл окно и выскочил на улицу. Лебедева еще держала в руках кувшин, когда вошел Димка. Он подошел к Ольге, заглянул ей в глаза, прошелся по комнате, насвистывая всю ту же бодрую мелодию, остановился у окна.

– Ты рад? – спросила Ольга.

Димка подошел к ней, взял из ее рук кувшин.

– Да, рад – Димка смотрел Ольге в глаза. – Одного не могу понять, чего ему не хватало. Дурак. Впрочем, я знал, что так получится.

– Ты знал, что так получится? – Ольга удивленно уставилась на Димку. – Как так?

– Так , – Димка кивнул на кровать. – Дегтярев играет с людьми. Он думает, что хитрее и умнее всех. И я решил сыграть по его правилам. Я создал все необходимые условия, чтобы твой Лешенька клюнул. Ну, а на ловца, как говорится, и зверь бежит.

– Я тебя не понимаю, – Ольге в голову лезли дикие мысли, одна хуже другой.

– Мне очень хотелось тебе доказать, что он тебя не достоин. Он подлец, и скрывает свое истинное лицо. Он ведет двойную жизнь.

– А Шурка? Она ведь жена твоя?

– Шурка, – Димка усмехнулся, – Шурка тоже думает, что умнее остальных, уверена, что все хотят быть с нею. У неё был расчет в этой свадьбе, а у меня был свой расчет. Она была Лешкиной приманкой.

– Приманкой?

– Да. Я взял ее сюда специально, чтобы он к ней пришел. Ведь у нее дома неудобно, а тут, – Димка кивнул на комнату. – Да и кто такая, в конце концов, Шурка Сковородникова – коровница, неинтересно. Алексей Семенович Дегтярев смотрит лишь на девушек завов да главов. Ольга Лебедева – это интересно. Непокоренная красавица, дочь главагронома. Вот и Шурка вдруг стала Александрой Сергеевной Емельяновой, жена главбуха и секретарь председателя. Почему бы и нет, стало вдруг интересно. Однако, я и не предполагал, что это у них все так быстро случиться.

– Нууу, Емельянов! – Ольга оттолкнулась от комода и прошлась по комнате. – Нууу, Емельянов! Вот так удивил. И свадьба тоже пункт этого бредового плана. Ты страшный человек, Димка!

– Поверь мне, Дегтярев еще страшнее. Он бы всю жизнь изменял тебе. Ольга брезгливо поморщилась, пошла к выходу. Димка кинулся поперек, загородил дорогу, рухнул перед Ольгой на колени, обнял, прижал горячий лоб к животу, прошептал: «Никуда не отпущу. Никуда! Никуда! Никуда!» Ловил, целовал ее руки. «Никуда не отпущу. Никуда!»

– Дурак! – Ольга отталкивала его, потом взяла его в лицо в свои ладони. – Я от него ребенка жду.

– И что с этого? Я люблю тебя, понимаешь?

– Знаешь, как говорят: с милым рай в шалаше до первых заморозков.

Ольга оттолкнула Димку, перешагнула через него и вышла из комнаты.

* * *

Рано утром, как всегда, забежала Ленка и очень удивилась, застав подругу с сигаретой в большом платке, накинутом на плечи. Лебедева сидела на подоконнике и, устремив взгляд куда-то в угол, курила, курила. Рядом стояла пепельница, переполненная окурками и пеплом.

– Ты с ума сошла! – Ленка ударом по руке Ольги выбила сигарету и быстро схватила коробку. – Тебе же нельзя, дуреха!

– Почему? – угрюмо спросила соседка.

– Урода родить хочешь? Ты ведь никогда не курила, – Ленка вытерла стол и, захватив пепельницу, быстро вышла на кухню.

Когда она вернулась, Ольга по-прежнему сидела на подоконнике

– Тянет, – проронила бесцветно Лебедева.

– Куда? – не поняла подруга.

Ольга отвернулась к окну и, закрыв руками лицо, беззвучно заплакала.

– Да ладно тебе, – махнула рукой Ленка.

– Я пропала, – Ольга вдруг начала биться головой о раму. Захлебываясь, она несколько раз повторила, – меня больше нет.

Ленка испуганно попятившись к двери, закричала:

– Марья Тихоновна! Дмитрий Семенович!

– Что ты так голосишь? – Дмитрий Семенович быстро вошел.

Ольга не слышала его. Отец подошел к дочери, отнял ее от окна и, обняв, снял с подоконника. Ольга прижалась к нему, отец гладил ее по волосам, приговаривая:

– Ничего, доченька, ничего. Тихо, тихо.

Ольга подняла заплаканное лицо и, глядя отцу в глаза, сказала:

– Я хочу отсюда уехать, папа.

– Хочешь – уедешь. Зачем же стулья ломать.

– Какие стулья? – успокоившись, но еще всхлипывая, удивилась Ольга.

– А это ты у мамы спроси. Садись, дочка, – он сел рядом на табурет, она на кровать. – Куда собралась?

– В Москву.

– Почему туда, может куда-нибудь поближе.

– Там Долговы, Адрианчук близко, да и подальше отсюда.

– Когда?

– Да хоть сейчас.

– Сигареты мои зачем утащила?

Ольга улыбнулась и пожала плечами.

– Ладно, – отец поднялся. – Ты собирайся, а я поеду в Светлоярск, возьму тебе билет на ближайший поезд в Москву. И больше не реви! – он шутливо погрозил пальцем и вышел.

В комнату несмело вошла Ленка:

– Ты меня напугала.

– Я уезжаю, если получится, то сегодня. Он изменил мне, не хочу его больше видеть. Поможешь? – Ольга вытащила из кладовки большой дорожный чемодан. С ним Марья Тихоновна ездила каждый раз на отдых.

Ленка стала вместе с Ольгой укладывать вещи. Эти сборы не заняли бы много времени, если бы Ольга так долго не думала над каждой вещью: брать или не брать. Ближе к обеду чемодан, наконец, закрыли, навалившись на него хорошенько. Ленка убежала домой встречать с работы отца, а Ольга принялась ходить из комнаты в комнату. Так, сделав несколько шагов по кухне, она повернулась – в дверях стоял Лешка. Ольга вздрогнула от неожиданности. Но тут же взяла себя в руки.

– Ты думаешь, что я пришел к тебе, чтобы просить прощения? – спокойно спросил Дегтярев. – Нет, зачем? Я ведь знаю, что ты меня не простишь. Зачем же мне унижаться, – он сел на скамью и, закинув ногу на ногу, насмешливо посмотрел на тонкое бледное очень спокойное лицо Ольги.

– Вон! – произнесла тихо, но сильно Ольга.

– Я уйду. Но прежде скажу все, что я думаю. Все, да, я скажу. Ты думаешь, я любил тебя. Это вряд ли, – Лешка потер ладонями лицо. – Хотя… кого я обманываю… Да! я любил, люблю и буду любить. Черт, ненавижу себя за это! Я пытался от тебя удрать, не удалось. Я хотел не думать о тебе, не вспоминать. Ты отняла у меня свободу, я ненавижу тебя за это. Пойми, я не создан для тихой семейной жизни у черта на куличках.

– Вон отсюда! – Ольга кинулась на Лешку с кулаками.

Он перехватил ее руки.

– Да, я понял, что мне нужно, чтобы ты сама оттолкнула меня, иначе я сам от тебя никогда не оторвусь, да так и умру в тихой комнате под тиканье часов рядом с тобой, заботливо поправляющей подушки. Прощай, Ольга! – Лешка резко отпустил ее руки и, оттолкнул от себя, исчез также внезапно, как и появился.

Ольга пару секунд стояла с опущенными руками и смотрела на дверь. Вдруг кинулась за Лешкой, схватилась за ручку двери, но тут же остановилась, прислонившись лбом к притолоке.

ГЛАВА 5 «В Москву! В Москву!»

За ужином отец рассказывал о своей поездке в Светлоярск, о том, что достал билет на шестичасовой утренний поезд. Марья Тихоновна была очень рада решению дочери уехать.

– И что повлияло на твое решение уехать? Предательство Дегтярева?

– Нет, беременность, – спокойно ответила Ольга.

Родители уставились на дочь.

– Что? – обомлела Марья Тихоновна.

– Да, мама, откуда это: зачем же стулья ломать?

– Какие стулья? – Марья Тихоновна оглянулась на мужа.

Дмитрий Семенович расхохотался.

– Я не понимаю… это жестокий розыгрыш?

В окно постучала Ленка.

– Ну что, когда?

– Завтра, в шесть утра. Поедешь?

– Да, провожу.

* * *

Первое, что сделала Ольга, когда приехала в Москву, так это постучала в дверь Долговых. Открыл Сергей, и Ольга очень этому удивилась:

– А где Наташка?

– В больнице, – Сергей помог снять пальто.

– Что случилось?

– Прибавления ждем. Она скоро придет. А я вот с ребятами, наша няня опять заболела. Чаю будешь?

– Да, не откажусь. Ну как вы тут, все так же ссоритесь?

– Нет, мы больше не ругаемся.

– Что, остепенился?

Сергей в ответ лишь рассмеялся.

– А ты чего с чемоданами?

– Я насовсем сюда. Осталось только угол найти, да занятие какое-нибудь.

– Все ясно. Это дело наживное. Ничего, у нас места много. Останешься на первый случай.

– Спасибо, Сергей.

Через час пришла Наталья. Она была рада тому, что Ольга остановилась именно у них.

– Вы не представляете, Адрианчукам дают в центре квартиру, и они попросили им помочь с переездом.

У Натальи был уже порядочный срок и она уже перешла на одежду свободного покроя. Но как была удивлена Ольга, когда такой же животик увидела у Любаши Адрианчук и счастливого Андрея с Максимкой на руках.

Ольга жила то у Адрианчук, то у Долговых. Помогала Наталье с ребятами, у Адрианчук занималась ремонтом. «Побольше работы – поменьше мыслей» – как молитву твердила Ольга. Вскоре ей удалось получить работу на заводе и комнату в общежитии.

В этот год Лебедева, Долговы и Адрианчук особенно сблизились, жили большой дружной семьей.

* * *

Лето было в самом разгаре, когда Танька Бальцерек покинула Севастополь и направилась в Енисейц. По дороге планировала заехать в Москву. И первому, чему поразилась Ольга, так это то, что Танька приехала не одна. В ней билось второе сердечко. Удивлению Ольги поразились Любаша и Наталья:

– А ты не знала? – в один голос спросили они так, что Ольге стало даже стыдно. Ведь она после того письма, котороепришло к ней после весенней распутицы, так и не связывалась с подругой.

– Вот так Василий! – смеялась Любаша. – Гигант! Всю медицину надул! Он не только медицину, он Татьяну надул!

– Люба, прекрати! – шутливо сердилась Танька и отбивалась от Любаши, которая так и норовила ее пощекотать.

Когда вечером угомонились дети, подруги вышли на балкон. По Москве-реке медленно шли пароходы, внизу сновали машины, макушки деревьев, достававшие до окон, слабо вздрагивали от налетевшего вдруг ветерка.

– Ну как ты? – спросила Танька Ольгу.

– Не плохо. Вот, работу нашла на заводе. Ничего особенного, так с бумажками сижу целый день. Комнату дали в общежитие от завода. В общем, не жалуюсь.

– Так ты тут живешь? – теперь настала очередь удивляться Таньке. – А Лешка? – осторожно добавила она.

– Нет, – Ольга показала знаком: молчи.

– Что так?

– Все кончено и я не хочу это бередить вновь.

– Так ты получила мое письмо?

– Тань, пожалуйста , -Ольга встала с плетеного стула.

– Хорошо – хорошо.

– Представляете, девчонки, – перевела разговор на другую тему Любаша, – вот родим все сыновей. Они как потом дадут нам жара.

– Ты хочешь, чтобы у нас у всех троих были сыновья.

– Да.

– С ума сошла. Как соберутся вместе, представляете, что будет? – подруги рассмеялись.

– Ой, да ну вас! Пошлите лучше спать!

Наутро в комнату, где Наталья (собирались у Долговых) постелила Ольге и Татьяне, заговорщицки улыбаясь, вошла Любаша.

– Ольга, – она ласково потеребила девушку за плечо, – там тебя очень интересный молодой человек спрашивает.

– Скажи, что ты меня знать не знаешь, в первый раз про такую слышишь, – пробурчала Ольга, отворачиваясь к стенке.

– Очень настойчивый, – застрекотала неотступно Любаша и стянула у Ольги подушку из-под головы.

– Вот черт! – Ольга подняла вихрастую голову. – Что ему нужно?

Любаша пожала плечами.

– А подать его сюда! – шутливо приказала Ольга.

В комнату вошел Димка.

– А, Дмитрий Иванович, добро пожаловать! Садитесь рядышком! Прошу прощения, что не прибрана. А вы к нам какими судьбами?

– Оля, ты не перебивай. Послушай, Оля, я не могу так. Оль, вернись, а? Не могу без тебя. Хоть издалека тебя видеть.

– Дима…

– Я понял, что это великое счастье просто видеть тебя, просто видеть. Я что-то тут вовсе не то говорю. Прости меня.

В дверном проеме Любаша отчаянно показывала, что стол накрыт и нужно вести гостя к чаю.

– Дима, мне нужно одеться. Ты не мог бы довериться вот этой замечательной девушке.

Любаша сделала страшные глаза и затараторила:

– Да-да, любезнейший, пойдемте со мной. Мы вас накормим, напоим, пригреем, приголубим, – Любаша остановилась и взглянула на удивленное лицо Дмитрия, рассмеявшись, добавила, – ну что я несу такое.

Они вошли в столовую. Ольга быстро привела себя в порядок и вышла к завтраку. Когда застолье было окончено, она засобиралась домой.

– Я провожу, – Дмитрий подхватил Ольгу под руку и оба молча стали спускаться по лестнице.

– Что там в Енисейце, Дмитрий Иванович?

– Ваши родители обеспокоены тем, что вы давно не пишете, как вы тут устроились, как вам работа на заводе? Дмитрий Семенович, в принципе, и направил меня в командировку. Я привез вам деньги и письмо от отца.

Ольга кивнула:

– Как там Ленка Митяева?

– Она послала вам письмо. Сейчас занимает ваше место на ферме. Надо отдать должное ее стараниям. Елена Евгеньевна вам не уступает ни в чем.

– Хорошо, Дима, спасибо за компанию, за деньги и письмо. Скажите отцу, что я напишу в ближайшее время. А теперь идите.

Димка кивнул, но не двинулся с места.

– Идите же, Дима!

– Не могу, Ольга, не могу, не могу, – в отчаянии Димка присел на корточки, закрыл руками лицо.

– Хорошо, – холодно сказала Ольга. – Я могу. И мне, пожалуй, пора, – она молча развернулась и пошла к подъезду общежития, где теперь жила.

Он смотрел ей вслед до тех пор, пока она не скрылась за дверьми подъезда. Ольга поднималась по лестнице, и крупные горячие слезы заслоняли ей дорогу. Было безотчетно жаль Димку, себя и свою глупую непонятную жизнь. Почему так вышло? Ну почему? Не раздеваясь, Ольга легла на диван и так пролежала до вечера.

Димка поднялся с корточек, медленно переставляя затекшие от долгого сидения ноги, пошел прочь от общежития, когда на город спускались ночные сумерки.

ГЛАВА 6 Письма Енисея

Вечером в дверь постучались так тихо, что Ольге показалось, это во сне. Стук повторился, и дверь неуверенно открылась.

– Кто там? – с тревогой в голосе спросила Ольга .

– Да это мы,– прошептала Любаша и вошла в комнату, за ней вошла Татьяна Бальцерек.

– Включите свет, – громко сказала Ольга и с усилием села на диване.

– Ты одна? – неуверенно вглядываясь в темноту, спросила Любаша.

В это время щелкнул включатель, и на глупый вопрос не пришлось отвечать.

– Ты в порядке? – забеспокоилась Танька, глядя на бледное лицо и смятое утреннее платье Ольги.

– Тошнит немного, – сморщилась Ольга. – А так – полный порядок.

– Конечно, тошнит ее, – всплеснула руками Любаша, – с утра ничего не ела! Вот от голода и тошнит.

Ольга виновато улыбнулась. Ну вот, пришли подруги, а она не в состоянии встать с дивана и встретить их, как полагается. Но Любаша и Татьяна быстро дали понять, что в ее заботе не нуждаются. Адрианчук обшарила все шкафчики и, обнаружив всего 3 картофелины, проросшую морковку и луковицу, да немного гречневой крупы, ушла на кухню. Бальцерек, засучив рукава, принялась за уборку комнаты. Когда все было сделано, подруги представили к дивану Ольги маленький журнальный столик, на котором дымились тарелки с горячим супом.

– Ничего, похлебаешь жиденького – тошнота пройдет, – ворковала Любаша.

Ольга послушно дула на горячий суп и отправляла в рот маленькие кусочки хлеба.

– Оля так нельзя, – тихо, не отрывая взгляда от тарелки, начала Татьяна. – Нужно жить. Ты всегда была оптимисткой. Ты всегда любила жизнь. Что случилось, Ольга?

– Многое случилось, Танюша, – Лебедева обвела глазами комнату. – Но ничего, девочки, я обещаю сама себе, что завтра же начну новую жизнь…

Ее перебил стук в дверь. На пороге стояла тоненькая черноглазая девочка:

– Меня вахтерша попросила передать вам это, – девочка протянула конверт и быстро убежала.

– Ленка написала, – радостно сообщила Любаша и отдала письмо Ольге.

Быстро распечатав конверт, Ольга достала письмо и стала читать: «Привет, Оля. Ты, однако, нас своими письмами не радуешь. Я все хожу к дяде Диме, спрашиваю, не пришло ли им письмо. И он, в конце концов ,рассердился на меня, накричал. Он ведь тоже ждет, я понимаю. Поэтому ничуть не обиделась. Решила тебе первой написать. Тем более, что адрес мне теперь известен. Спасибо Наталья. Ей позвонила как-то с сельсовета, спросила как ты. Она дала мне твой адрес. Передавай ей привет от меня. У нас в деревне неспокойно. После твоего отъезда Лешка куда-то делся, да так до сих пор нигде и не видать. Шурка Сковородникова, ой, теперь уж Емельянова, по-прежнему работает секретарем у нашего председателя. Очень любит ездить на всякие заседания в Светлоярск. И даже на пару недель, по какому-то там приглашению, ездила в Красноярск. А мы, простые смертные, трудимся, как пчелки. Я теперь бригадир. Стараюсь держаться на высоте. Только вот иногда взгрустнется, да так взгрустнется, что моченьки нет. И пойду бродить по нашим нахоженным с детства тропинкам.

А Мишка-то, а Мишка-то наш Мейдзи! Он теперь заместитель председателя. Ходит по хутору весь такой доброжелательный, с каждой бабулькой за ручку здоровкается, жизнью каждой интересуется. Что-то в блокнот записывает. Его сначала наши девчонки насмешками было, а потом смотрим: он и взаправду помогает. «Вот, – говорит старик Шапошников,– дровишек б, а то, как в гражданскую в болотах воевали, так ревматизм мучает меня». Через два дня гляжу – подвода с дровами на двор к Шапошникову завернула. «Ну, – думаю, – дела». И все-таки кажется мне, что это неспроста. Что делается это не от доброты сердечной, а с каким-то умыслом. Ладно, черт с ним, с этим Мейдзи. Зато Людка Сковородникова, ой, опять, теперь уж Мейдзи, так вот, она беременна. Представляешь?! От этого рыжего чудовища родить еще каких-то… Михайловичей! Ужас!

Димка Емельянов. Ну, это особая статья. И знаешь, Оля, ты большая, круглая, прям набитая дура! Неужели его тебе ни чуточку не жалко? Это раз. Неужели ты не была бы вместе с ним счастлива? Это два. Даже если ты сама несчастна, то это подвиг сделать счастливым другого человека. Это три. Он любит тебя, всегда любил и всегда будет любить тебя, чтобы ты не сделала и как бы ты не издевалась над ним, показывая, какая ты плохая. Это четыре и пять: ты надутый павлин вместе со своей идиотской гордостью! И не стоишь ломаного гроша! А Димка – это человек, которому ты навсегда испортила жизнь. Ему больше никто не нужен, вот в чем беда. После твоего отъезда мы с ним сдружились. Мне его очень жаль, правда, по-человечески жаль. А Шурка от него беременна, а, может быть, и не от него. Может быть, от Лешеньки от твоего любимого, а, может быть, от какого-нибудь идиота Светлоярского.

Но и мне последнее время не до них до всех. У нас тут к началу учебного года приехали новые учителя. И знаешь кто? Известная Валька Сковородникова со своим московским мужем. У нас бабы судачат, что его родители не выдержали ненормальную невестку и выставили обоих вон. В общем, темный лес. Им выдали домик на обрыве, в котором раньше Любашка жила. Они, конечно, недовольны. Ну да ничего, построятся. Валька своих сестер младшеньких потрясет. Они ж теперь не последние люди в деревне: Людка жена зам председателя, Шурка жена главбуха. А Валька лишь рядовой школьный учитель. Вот тебе и учеба в Москве. Муж у Вальки отвратительный типчик. Даже не знаю, как его бесцветную личность описать. Приедешь, сама посмотришь.

Ты мне напиши обязательно, Оль, или, знаешь, лучше приезжай обратно.

Кстати, помнишь нашу поездку в Севастополь на свадьбу Таньки Бальцерек. Помнишь, Лешка Дегтярев искал тогда своего младшего брата Петьку. А потом мы его встретили у Таньки дома. Он тогда старуху, как ее там, Елизавету Михайловну и Монику ездил встречать на морской вокзал. А потом показывал мне Севастополь. Так вот, этот Петька недавно приехал в деревню и, по-моему, собирается остаться надолго.

Тетя Глаша, наш великий доктор, в больницу попала. Дунька работает, Лешка в бегах. Вот и ухаживает Петька теперь за своей матерью. Мы с ним познакомились поближе. Мне кажется, что все наши деревенские ребята ему в подметки не годятся. Он лучший! Да, смейся – смейся, а я влюбилась и знаешь, катастрофой это не считаю. Кажется, я ему тоже нравлюсь. Но мне даже страшно думать об этом.

Вот такие дела у нас. Ну все, пока. А то я что-то разболталась».

Некоторое время все молчали. Потом Ольга спросила, обращаясь к Татьяне:

– Слушай, а эта старуха Елизавета Михайловна еще жива?

– Да она всех нас переживет, – махнул рукой подруга.

– Она мне что-то хотела сказать, если … – Ольга не договорила, смолкла. – Она все в том же доме живет?

– Нет, – Танька о чем-то задумалась.

В комнате вновь наступила тишина. И вдруг Любаша тихо-тихо запела:

Непроглядно темна, бесконечна – тайга ты сибирская!

Средь долин и средь гор заняла ты простор – богатырская!

По горам, по хребтам, По глубоким падям Ты раскинулась!

Над широкой рекой Ты зелёной стеной понадвинулась

Вступили подруги:

Вновь, дождливый рассвет заприметил тайгу,

И решил: «Я в неё непременно войду!

Я войду, чтобы пыль наметённую смыть,

И проспавшей тайге дать прохлады испить…

Тихо пели девушки, прижимаясь друг к дружке. И так спокойно стало у Ольги на душе. Поняла она, что никогда не останется одна, что в самую трудную минуту всегда придут подруги, обнимут, поймут, тихо спою тебе старинную песню, – и все образуется, забудется, уйдет плохое.

Немного погодя, Ольга спросила:

– Таня, так ты не сказала, куда делась Елизавета Михайловна?

– Она уехала к своим внучатам в Гаагу, а Моника живет в ее квартире. Только как-то слишком быстро она уехала. И как-то все это очень странно.

– Ты о чем?

– Вечером приехала к нам. Василий как раз в то утро в море уходил. Мы его вместе с Елизаветой Михайловной проводили. Потом, вернувшись домой, она сказала, что отослала Машу. Она по-русски Монику так называла. Маша уехала на хутор под Севастополем к одной знахарке, у Моники сын очень сильно разболелся. Елизавета Михайловна и мне адрес ее сказала, говорит, бесплодие лечит. Посидели с ней так до вечера. Все хорошо было. Я проводила ее до дома. Хотела у нее остаться. Она меня не оставила. Очень сердилась. Потом вызвала такси, мне пришлось уехать. А утром я ей звоню, она не отвечает. Я бегом туда. Открыла дверь своим ключом. Влетаю – в квартире никого. Думаю, куда это моя княгиня с утра ушла. У нее, конечно, случались странности. Ближе к обеду Моника с Франком приехали. Пока туда-сюда, слышу, она меня зовет: «Таня, иди сюда. Тут какие-то внуки». Вхожу к ней в комнату. Стоит она у стола с листком бумаги в руках. А там ровненько аккуратненько написано: «Спешно уехала к внукам». За ночь собралась и уехала. Вот так старушка! Вот и странно. В начале лета было дело, и до сих пор не позвонила, не написала. Моника всегда на связи. Это на нашу Вершневу абсолютно не похоже.

Через несколько дней Ольга, Любаша, Андрей с Максимом на руках провожали Татьяну в Севастополь. Через пару недель возвращается ее муж, которого она не видела полгода.

Заплаканный осенними дождями перрон, огни ночного экспресса. И перед глазами Ольги стоит поезд с плачущей Танькой Даниловой, уезжающей в Севастополь. Судьба ее туда отправила. С этими мыслями Ольга, распрощавшись с Адрианчук, зашла в буфет перекусить. «Да, Танька услышала голос судьбы, а у меня никогда ничего путного не было. Я вон даже письмо до сих пор отцу не написала, и Ленке. Я – Обломов», – горько думала Ольга.

– Можно? – прервал ее мысли молодой военный, присаживаясь за столик Ольги.

ГЛАВА 7 Витька

Лейтенантик с искренним любопытством осмотрел Ольгу, даже под стол заглянул.

– Ну как? – недобро усмехнулась Ольга. И вдруг опрокинула на него кофе.

– Вот теперь точно, – он вытер лицо салфеткой, – очень похожи на мою единственную и неповторимую жену.

– Ну зачем же вы сами себе противоречите? Говорите, что я похожа на нее, а она – неповторима!

– Потому что это вы!

Ольга долго смотрела на этого сумасшедшего. Потом весело расхохоталась.

– Вот точно она! – развеселился новоиспеченный муж.

Ольга вдруг резко встала, кинув сухо: «Дурак!», – и вышла на улицу. Он выскочил следом, пошел рядом.

– Послушай, ты, муж, отвянь по-хорошему, не до тебя как-то.

– Да? А до кого? Я не вижу рядом с такой божественной красотой жалкое пресмыкающееся на вроде меня.

– Рядом со мной действительно никого нет. Рядом с моей божественной красотой не выдержал один из таких же пресмыкающихся, как ты. И убежал к красоте земной. А потом божественная красота узнала, что у нее будет ребенок. Ты все еще хочешь проводить божественную красоту? – Ольга говорила сухо, издеваясь не сколько над ним, сколько над собой.

– Да, – и пресмыкающееся взял ее под руку.

Они молча пошли вдоль Москвы-реки. И вдруг неожиданно с неба сорвались крупные снежинки. Они упали и мгновенно растаяли на мокрой набережной.

– Я дарю тебе этот снег! – раскинул руки лейтенантик, преграждая Ольге дорогу.

И ей сделалось так весело. Она схватила своего нового знакомого за руки, закружилась с ним по набережной. Снег уже валил огромными хлопьями, застревая в растрепанных волосах Ольги. У нее стало так хорошо, так легко на душе. Они оба шли и держались за руки, как будто были знакомы тысячу лет, и никогда не расставались друг с другом.

Он проводил ее до дома, долго смотрел на темные окна: в каком вспыхнет свет. И свет вспыхнул, и он ушел, самый счастливый человек на земле в эти минуты.

Ольга не вошла, а влетела в комнату. Она глянул на часы.

– Ого! Вот это я погуляла сегодня! – стрелки показывали без двадцати час. – Так, быстро спать! – приказал себе Ольга и взялась за покрывало, но ее остановила мысль: «мы ведь даже не спросили друг у друга имени». Ольга рассмеялась. Так было хорошо без всяких имен. Легла и мгновенно уснула.

Утром она проснулась от стука. Открыла дверь. Прямо перед ней, выставив перед собой огромный букет из ярко-красных, желтых, оранжевых и зеленых листьев, стоял лейтенантик. Он выглянул из-за букета, счастливо улыбнулся:

– Я принес тебе последний прощальный поцелуй осени! – он встал на одно колено и важно преподнес ей букет.

Девушка взяла букет, шутливо сделала реверанс. И, заметив, что за ними наблюдают показавшиеся любопытные лица то из одной, то из другой двери общежития, схватила лейтенантика и затащила к себе в комнату:

–Украдут еще! Позавидуют!

– А то, я жених завидный, – шутливо сказал новый знакомый, без стеснения снимая пальто, скидывая ботинки.

– Смотри! – он распахнул шторы.

В комнату ударил белый снег, занесший все улицы Москвы за эту волшебную ночь.

– Да, это действительно последний поцелуй осени.

В сердце Ольги легло светлое, чистое, новое чувство.

– Кстати, осень просила передать, – он повернул Ольгу к себе и поцеловал.

–Ну все, теперь моя совесть чиста перед осенью тридцатого года. Здравствуй зимушка зима! – он открыл форточку. В комнату ворвался свежий, зимний ветер.

– Все так неожиданно, – прошептала Ольга, зажмуривая глаза, пряча лицо в осенних листьях. – Я опять плыву по течению, надо остановиться.

Тем временем новый знакомый осмотрел комнату.

– А у тебя уютно, – одобрительно хмыкнул он. – Ну что, будем пить чай? – на белой скатерке, как по мановению волшебной палочки, появился пирог шоколадные батончики и пачка травяного чая.

– Как тебя зовут-то? – тихо спросила Ольга, заправляя постель.

– Ах да! Вот так джентльмен! Ухажер проклятый! – стукнул себя по лбу лейтенантик. – Мое имя Виктор. Фамилия моя Виденеев. Но думаю, что такую фамилию будешь носить и ты.

Ольга прибралась и поспешно оделась, когда Виктор вышел за чайником. Вскоре они уселись за стол.

– Да уютно у тебя. Но у меня еще уютнее. Кстати, сегодня вечером мы вместе с бабушкой ждем тебя у себя.

– Ты такой неожиданный. Я впервые вижу такого человека. А мой ребенок тоже будет носить фамилию Виденеева?

– Конечно, – без всякого сомнения выпалил Виктор, – и не только этот ребенок, но все наши дети. Такой бегающий визжащий и галдящий табор Виденеевых.

Оба расхохотались.

– Меня зовут Ольга.

– Я узнал на вахте, когда честно бился со сторожем.

– Бился?

– Мне пришлось сражаться сначала на шпагах, – Виктор вдруг вскочил, выхватил длинную деревянную линейку, торчащую из стаканчика на подоконнике, и начал изображать, как он сражается со сторожем. Ольга хохотала до слез. – Потом шпага сломалась. Я схватил свое тяжелое орудие, – он взял стоящую в углу метлу и стал изображать бой с копьем. – И в самый ответственный момент, когда проказник старик прижал меня к стойке с ключами, мое копье превратилась в метлу. Я прошептал заветные слова: «неси к любимой». Взлетел на воздух, и, освистав ошалевшего в стойку сторожа, примчался к тебе, моя любимая!

– Ой, Витя, я не могу больше смеяться, – вытирала мокрые от слез глаза Ольга.

– Оля, ты выйдешь за меня замуж? – Виктор взял ее за руки и заглянул в глаза.

ГЛАВА 8 Димка

В маленькую деревеньку на Енисее уже давно пришла зима. Завьюжило тропинку Ленки к Емельянову. Давно не показывается на высоком крыльце подружка. Давно не открываются шторки Емельяновского окошка. Совсем заброшенный стоит дом Димки. Не чищены дорожки, ни следов нигде нет на уже давно выпавшем снегу, лишь мелкие дорожки птиц. Нигде не горит по долгим зимним вечерам огонь в окнах Емельянова. Какой уж день нет Дмитрия Семеновича на работе. Долгов знает: Емельянов сдал кассу и остался в Светлоярске. Недавно стали доходить тревожные слухи: Емельянов запил у своих Светлоярских знакомых.

– Так, Александра Сергеевна, – обратился председатель к Шурке, – я даю вам задание и прошу по-человечески выполнить это поручение.

– Я вас слушаю, Кирилл Михайлович, – обернулась Шурка.

– Дмитрия надо привести в порядок и привезти домой.

– Я… – Шурка растерялась.

– Шурочка, ну вы жена или не жена, в конце концов?! Мы всю неделю без главбуха! Что это такое. Возьмите машину и сейчас же езжайте в Светлоярск! Привезите вашего мужа домой!

Он накинул на плечи Шурке ее новую шубку и вывел на крыльцо. Машина уже ждала. Шурка безропотно села в машину.

– Вот черт, а! – она покачала головой. – И как я его привезу? Да он выгонит меня , даже слово сказать не даст. И где я его найду? – не то шофера, не то себя спрашивала Шурка.

– Ничего, Александра Сергеевна, найдем. Я всех его друзей знаю. Найдем и привезем – уверил шофер, который не первый год возит Димку.

Всю дорогу они говорили ни о чем. Когда мимо стали проплывать улицы Светлоярска, Шурка замолчала.

– Да не волнуйтесь вы, Александра Сергеевна, – успокаивал шофер, остановив машину. – Ну, вот и приехали.

Он помог Шурке выйти из машины.

– Вы пойдемте со мной, пожалуйста.

– Пойдемте,– согласился шофер.

Они вошли в подъезд. Шурка поднималась вслед за водителем все неуверенней. Они остановились перед нужной дверью, шофер надавил на кнопку звонка. За дверью послышалось негромкое бурчание: кто-то возился с замком. Дверь открыл высокий мужчина с карими глазами и светлой курчавой бородой. Он приказал коротко:

– Заходи!

Они вошли. Не дав сказать Шурке ни слова, мужчина взял ее за локоть и повел в большую, залитую солнцем комнату с высоким лепным потолком и двумя арочными выходами на балкон, которые были распахнуты настежь. От этого в комнате было очень холодно. В углу между выходами стоял белый блестящий рояль. Стены были увешаны картинами в массивных рамках. Створки угловой печи были открыты и там умиротворенно лизал кирпичи огонь, рядом, прямо перед входом раскинулась самая настоящая шкура медведя. Посреди комнаты стоял круглый стол и стулья с высокой резной грядушкой. На одном из таких стульев спал сидя мужчина в сером плаще. На столе был обычный беспорядок после бурного празднования: несколько стопок, недопитая бутылка вина, сковородка с жареной картошкой, соленый помидор в рассоле и вихрастая голова спящего.

– Забирайте! – мужчина потрепал по лежащей на столе голове.

– Я собственно пришла за Емельяновым, – сказала Шурка, недоверчиво вглядываясь в лицо на столе. – А вы мне какого-то забулдыгу сбагриваете.

– Послушай, дорогуша, если бы я знал, что вот этот самый не Емельянов, а, как вы изволили выразиться, забулдыга, я давно бы выбросил его с балкона.

– Но это не мой муж!

– Твой – не твой, мне без разницы. Пришла за Емельяновым – получите, распишитесь! – с этими словами он взвалил спящего шоферу на плечо и провел к выходу.

Шурке ничего не оставалось делать, как пойти за ним. Домой ехали в полном молчании, с открытыми окнами. От спящего невыносимо несло черт знает чем. Шофер помог занести Емельянова в дом и положить на кровать. В комнатах было очень холодно, и Шурка, взяв лопату, вышла во двор. Долго она подбиралась к навесу с дровами. Мешал уже большой живот расчищать снег. И только к вечеру она разожгла печи в доме, натаскала воды в кадки. Начала прибираться.

Емельянов что-то прохрипел из комнаты. Шурка вошла, раскрасневшаяся с подоткнутой юбкой.

– Принеси воды, а, – попросил Димка.

Шурка принесла. Долго пил Димка из дрожащей в руках жестяной кружки.

– А я тут как оказался? – наконец спросил он.

– Я привезла, как же еще?

– А зачем? – кутаясь в свой серый плащ, спросил Димка.

– Я твоя жена, ты мой муж, и мы должны…

– Ничего мы не должны! – оборвал ее Димка. – Ни ты, ни я! Поняла?

– Скажи, ты меня хоть капельку, хоть мгновение любил?

– Дура ты что ли. И нечего из себя несчастную строить, знала на что шла.

– Знала, что ты мной воспользуешься.

– А ты? – Димка сел на кровати.

– Господи, зачем все это? – Шурка подошла к окну и стал нервно поправлять занавески. – Зачем мы все это нагородили с тобой?

– Принеси еще воды, – отрешенно попросил Димка, стягивать с себя плащ.

– Что дальше-то делать будем? – спросила Шурка, подавая кружку с водой.

– Жить, – процедил сквозь кружку Димка.

– Вдвоем?

Он пил. Шурка ждала, и вдруг решилась:

– Как с ребенком решишь? Твой ребенок-то.

Димка поставил кружку и опять улегся на кровать. Шурка ждала. Шурка ждала.

– Ты иди-иди, чего сидишь-то? – спросил у нее Емельянов, отворачиваясь к стенке.

– Да куда идти-то? – растерялась Шурка.

* * *

Всю ночь Шурка не спала, прислушиваясь к шагам мужа по соседней комнате. Димку мутило, он беспрерывно выходил на двор, обтирался снегом.

Начало светать, Шурка поднялась с постели, зажгла свет…

ГЛАВА 9 Ссора и общий язык

Тихо в Енисейце, когда опускаются морозы. Лишь изредка пробежит обыватель по прочищенным дорожкам в больших валенках. Ленка встала затемно, натопила печь, поставила хлеб, сходила по скотину. Прибравшись, села за вязание. К обеду пришел Петька. Сметая снег с сапог, он сказал выскочившей навстречу Ленке:

– Но чего выбежала, схватишь простуду! – он вошел следом за девушкой.

– Что расскажешь? – спросила она.

– Да ничего хорошего! Опять телеграмма из Севастополя! – с этими словами Петька кинул на стол бумажку и конверт. – Придется ехать.

– Ехать? – упавшим голосом переспросила Ленка, пробегая глазами телеграмму. – Да, нужно ехать. Ты кушать хочешь?

– Нет, я у Емельянова пообедал.

– Как он там? – Ленка взяла конверт.

– Ничего, привет тебе передавал. Кстати, Лешка очень интересуются твоим отцом. Где он? Да когда приедет? Да куда уехал? – Петька поднял вязание Ленки и теперь осматривал с вех сторон, пытаясь понять, что это вообще такое.

– Какой Лешка? – Ленка открыла конверт, адресованный ей от Ольги Лебедевой из Москвы.

– Брат мой старший.

– Ты откуда его взял?

– Отдали вместе с телеграммой.

– Ясно… – Ленка погрузилась в чтение.

Петька с интересом рассматривал картины, развешанные по всему дому. Когда он вернулся, увидел Ленку в довольно странном состоянии. Она нервно перестукивала пальцами по столу, нагнув голову.

– Ты чего? – Петька тронул подругу за плечо. – Случилось что?

Ленка подняла голову. В чуть прищуренных синих-пресиних глазах от злости метались искры гнева. Она была очень бледна.

– Я даже не знаю, как у нее рука поднялась написать такое! – она скрестила руки на груди. – Да еще пригласить меня… – Ленка, задохнувшись от злости, прошлась по комнате.

– Да что случилось-то?

– У моей подруженьки Оленьки радость! Она выходит замуж видите ли! -Ленка иронично скривила губы. – И даже меня пригласила быть свидетельницей.

– Ольга замуж… подожди, а ты-то чего так злишься?

– Да… – Ленка осеклась, в дверях стоял Димка Емельянов.

– Здорово, соседка. Ты почему двери не закрываешь?

– Здравствуй, Димочка, – Ленка подхватила полушубок Димки. – У меня защитник есть в доме. Потому мы держим дверь открытой для добрых людей.

Димка прошел в кухню, сел на табурет.

– Налей-ка водицы, хозяйка. Дрова колол – упарился.

Ленка подхватила ковш с кадки, зачерпнула воды, поднесла., мимоходом сгребая конверт и письмо со стола.

– Лебедева письмо прислала? – застыв с ковшом в руке, спросил Димка.

– Первое, которое соизволила написать.

– Что же у нее такое случилось, что она вдруг написала.

– Приглашать на свадьбу Ленку.

– Да ты что? Действительно, повод для письма. – Димка выглянул в окно.

Ленка уже поставила на стол чашки, резала хлеб большими ломтями.

– Ты чего нас кормить собралась что ли? – спросил Димка.

– Конечно, отставить отказ!

Димка с Петькой, переглянувшись, рассмеялись. Ленка ушла за солкой.

– А ты тут как хозяин, – заметил Димка.

– Ну да, пока настоящего хозяина нет, – улыбнулся Петька. – Так, привыкаем немного друг другу. Да вот обратно вызывают. Нужно завтра выезжать в Астрахань. Там с Бальцереком до Севастополя доберусь.

– С кем?

– Ты не знаешь Таньку Данилову?

– Нет, не знаю.

– Как не знаешь? Она местная, Енисейская.

– Так я ж не местный.

– Ты не местный?! – удивился Петька. – Не знал, откуда же ты?

– Из Москвы, по распределению сюда попал. Как ты говоришь, Бальцерек?

– Ну да, Васька дружище. Вместе первое время работали в Севастополе.

– Вот его я знаю. Наш одесский Васятка.

– Да, он жил одно время в Одессе, – не понимая радости Емельянова, сказал Петька.

– И я там жил целых шесть лет. Мы с ним были друзьями. А потом меня перевели в Москву. Послушай, я ему черкну пару строк. Ты уж будь любезен, передай, и адрес передай. Хорошо?

– Да без проблем.

– А он женился?

– Так я тебе что про Таньку Данилову спрашивал, она его жена. Вот уж как третий год. Ребенка ждут.

Танька Данилова, Емельянов перебирал в памяти, откуда он знает эту девушку, Танька Данилова.

– А, вспомнил, подруга Ольги, кажется, ее одноклассница.

– Одноклассница, – подтвердила, вернувшаяся из погреба Ленка. она была, кстати, в последний мой приезд в Москву. Вместе с Ольгой у Долговых.

– Да была, приезжала в гости. К нам доехать так и не смогла. Конечно, если бы тут была Лебедева… – Ленка прикусила язык и краешком глаза посмотрела на соседа.

–Да, если бы тут была Лебедева, – протянул задумчиво Димка.

После того как Емельянов написал записку Бальцерек, он засобирался домой. На пороге вдруг остановился, страшная мысль пришла ему в голову:

– А на чью свадьбу-то тебя Ольга приглашает?

Ленка уронила чашку, но не разбила. Подняв голову, она встретилась глазами с Емельяновым:

– Неужели не ясно, если приглашает сама Ольга, следовательно…

– Ясно, – Димка побелел на глазах и покачнулся, будто от сильного удара. Шрам на левой щеке, полученный после той страшной ночи, стал сиреневым. Ленка кинулась к нему, но он спокойно надел шапку, отстраняя ее руки.

– Ничего, Елена, справлюсь, – с этими словами он вышел.

– Я прибью ее! – зло прошипела Ленка и сверкнула своими синими глазами.

– Так ты поедешь на эту свадьбу?

– Еще как поеду! Завтра же – на поезд!

– Значит, поедем вместе в Назимовск.

– Поедем. Как там, кстати, тетя Глаша?

– Сегодня выписывают. К 15.00 нужно там быть.

– Ладно, пойду.

* * *

Москва предстала перед Ленкой, измученной дорогой, какой-то мрачной. Навстречу шли серые толпы людей, снега не было. Митяева быстро нашла нужное здание, решительно позвонила в дверь. Дверь открыл неизвестный мужчина. Ленка молча отстранила его и перешагнула порог.

– Вы, вероятно, и есть тот самый Виктор? – сухо спросила она.

– Да, чем могу быть полезен? – растерялся тот.

– Лично мне ничем, а вот, полагаю, моей подруге очень даже поможете.

В этот момент из комнаты вышла Ольга. Она хотела было обнять подругу, с которой давно не виделась, но резкий грубый тон Ленки остановил Лебедеву.

– Очень интересно, – беспомощно оборачиваясь на Ольгу, пробормотал Виктор.

– А вы знаете, что она всегда любила, любит и будет любить другого человека. Нет? Вам следует это знать. А еще одного человека она навсегда сделало душевным инвалидом! На веки вечные несчастным! – Ленка обошла Виктора и приблизилась к Ольге. Глаза ее сверкали в темной прихожей. – А казалась такой хрупкой, нежной девушкой, с чистой и доброй душой. На самом деле все не так! Сбежала из деревни как последняя трусиха. Всех там бросила, даже родителей! От всех закрылась, отгородилась! И живет в свое удовольствие! Ну что ж, нынче такие и выживают. Только нам теперь с тобой, дорогая подруга, не по пути стало! – с этими словами Ленка содрала с левого мизинца золотое колечко и швырнула его на пол. – Прощай! – с этими словами Митяева вышла.

Виктор долго смотрел на брошенное кольцо.

– Кто это? – спросил он, немного погодя.

– Теперь никто, – тихо ответила Ольга, и такое же колечко сняла со своего мизинца. – Эти кольца мы носили с тех самых пор, когда бегали в имение старых господ, нашли их в какой-то шкатулке, незыблемый символ нашей дружбы. Теперь кольцо налезает только на мизинец.

– Ничего, он, наверняка, не в первый раз летит на пол, – усмехнулся Виктор, поднимая кольцо и протягивая его Ольге.

– Нет, в первый, – Ольга положила свое кольцо на ладонь Виктора и, отвернувшись, тихо добавила, – выкини их, Вить, подальше.

– Не дури. Вот увидишь, сейчас прибежит твоя подружка.

Ольга подошла к окну и увидела стремительную походку удаляющейся Ленки.

* * *

Свадьба была через два дня после посещения Ленки. На торжество приехали Ольгины родители, Танька с Василием, Люба с Андреем, Сергей с Натальей. Дмитрий Семенович быстро нашел общий язык с Виктором. Марья Тихоновна восторгалась новой Москвой, и Виктору с Ольгой даже пришлось на второй день после свадьбы устроить тур поездку по Москве.

На другой день родители уехали, прихватив с собой Таньку и ее мужа. Ольга после свадьбы окончательно перебралась к Виктору. В конце ноября Виктор Веденеев зачислен был в особый полк товарища Сталина и переведен в кремль. Семье выделили огромную квартиру, в которой Ольга очень часто оставалась одна. На все вечера, где требовалось обязательное присутствие офицерских жен, Ольга не ходила, ссылаясь на большой срок беременности. Подруги тоже перестали ее навещать, так как нужен был специальный пропуск. А сама Ольга, если и выбиралась к Адрианчук или Долговым, то Виктор тут же требовал объяснений; отчего к одним в гости она может пойти, а к другим нет. В итоге Ольга превратилась в домоседку.

Так, в новогоднюю ночь, отправив домработницу Анну, Ольга осталась совершена одна. Муж в это время встречал Новый год на даче у вождя. Ольга долго ходила по молчаливым огромным комнатам, спать легла, только к утру.

ЧАСТЬ VI 1931год ГЛАВА 1 Никита – Андрей – Роман

Снег ровным полотном лежал на дворе, качелях, балконах, крышах. Сумерки медленно таяли в сером свете наступавшего дня.

На кухне уютно шипел самовар, потрескивали дрова в печке. Ольга зябко повела плечами и отошла от окна, кутаясь в огромный пуховый платок, села в кресло у печки и долго завороженно смотрела на огонь.

–Что, Ольга Дмитриевна, все равно холодно? – домработница Анна вошла с подносом в руках.

– Да, никак не могу согреться. Поставь сюда, – Ольга кивнула на столик у кресла.

– Что-нибудь еще?

– Нет, иди.

Анна бесшумно удалилась, но через минуту вернулась.

– Ольга Дмитриевна, тут телеграмма из Севастополя.

Ольга взяла протянутую бумагу.

– Что там? От Татьяны видимо. Иди, Аннушка. Так, что тут у нас: родила мальчика Никиту тчк Таня тчк. Анна. Анна, – закричала Ольга в комнаты.

– Да, Ольга Дмитриевна, – девушка появилась мгновенно.

– Аннушка, будь добра закажи переговоры с Севастополем.

– Хорошо, Ольга Дмитриевна.

Через четверть часа, наконец, соединили. И Ольга взволнованно говорила в трубку;

– Татьяну Бальцерек можно? Нет, а кто это говорит? Василий? Какой еще Василий? Муж? А! Вася, ты! Здравствуй, Васька! Ну как там Татьяна? Все нормально? Понятно. А телеграмму тогда кто отправлял. Ах ты! Ну тогда совсем другой разговор. Я бы к вам приехала сейчас, но сама не сегодня – завтра. А рожать в поезде как-то не очень хочется. С ней связаться каким-то образом можно? Это плохо! Ну ладно, будем надеяться на лучшее. Все, что нам остается. А эта, как ее там, ну, немка эта Танькина, на свадьбе еще у вас была. Она с вами? Выслали?! Куда ее выслали? Из страны?! Алле! Алле!!! Черт!! Прервали! – Ольга постучала пальцами по столу и решительно сняла трубку, быстро набрала номер. – А, Любашка, ты!

– Нет, это Наталья, – взволнованный голос подруги заставил Ольгу напрячься.

– Это Ольга. Что случилось?

– Любку только увезли. Сама ничего пока не знаю. Я скорую не застала, поздно приехала. Она мне звонит, говорит: «очень плохо. Приезжай». Я быстрехонько Женьку с Димкой хватаю, на такси – и к ней. Залетаю на этаж – дверь нараспашку. Максимка в кроватке спит. Мне навстречу соседка выходит, говорит, что только скорая отъехала. Тут как раз ты позвонила. Сейчас буду с Андреем связываться. Пусть съездит в больницу, узнает что там. Вот так.

– Я сейчас приеду, – Ольга бросает трубку, идет в комнату.

Анна испуганно смотрит, как Ольга собирается.

– Что-то случилось, Ольга Дмитриевна, – робко спрашивает она.

– Да. Подругу в больницу на скорой увезли. Поеду узнать, что с ней случилось.

– А если Виктор Дмитриевич…

– Скажи ему, чтобы он мне лучше на глаза не показывался! – зло оборвала Ольга домработницу.

Весь день Ольга вместе с Андреем проторчали в приемной роддома. Только к вечеру вышел врач и, снимая перчатки, внимательно посмотрел на Андрея, потом на Ольгу, и сказал неожиданно звонким голосом:

– А вам, гражданка, не стоит в такое позднее время торчать тут! Из какой вы палаты?!

– Я?! – опешила Ольга.

– Доктор она не находится на лечении. Она со мной.

– А мы по поводу гражданки Адрианчук, которая прибыла к вам еще утром.

– Ах вот оно что! Ну, могу вас обрадовать! Такого горлопана я еще не видывал. Пройдите в 7 палату.

Любаши держала здорового малыша у груди.

– Ну, Любка, поздравляю! – Ольга чмокнула подругу в висок. Андрей осторожно подошел к жене и посмотрел на ребенка. Тот очень точно ударил отца ножкой в нос и загорлопанил во все горло.

– Ого! – сказали все разом и рассмеялись. Малыш резко смолк и прислушался к внешнему миру.

– Но не будем долго тебя мучить. Тебе нужно хорошенько отдохнуть, – Андрей осторожно поцеловал Любашу, и они вышли.

Дома ждали взволнованные Наташка и Сергей. Дети уже спали.

– Ну что? – встретила их горячим шепотом Наталья.

– Мальчишка.

– Родила! – всплеснул руками Наталья.

– Так, ребят, это нужно отметить, – крепко обнимая Андрея, сказал Сергей. Андрей согласился. Наталья с Ольгой организовали стол. Андрей откуда-то достал бутылку шампанского, начали было уже садится. Сергей принялся открывать шампанское, как зазвонил телефон. Андрей снял трубку:

– Алло! Ольгу? Сейчас, – Адрианчук передал Ольге трубку.

– Да. Вить, ты? Витька! Сейчас же приезжай сюда к Адрианчукам… – но Ольге не дал договорить Андрей, он вырвал трубку и заорал:

– Быстро сюда! У меня сын родился, а ты где-то прохлаждаешься! Отказа не принимаем! Все! Ждем!

Через полчаса приехал Виктор и привез еще одну бутылку шампанского.

Застолье продолжалось до утра. Благо следующий день был выходной. Звонили в Севастополь Ваське и хором орали в трубку свои поздравления. Очень долго выясняли, как назовут новорожденного. В итоге все остановились на том, что малыш должен носить имя своего отца.

Часов в 7 утра Андрей сел писать письмо матери, да так и уснул за столом. Сергей с Виктором переложили его на кровать. Наталья с Ольгой стали было собирать со стола, но мужчины прогнали их спать. Только к восьми утра все стихло в квартире Адрианчук, но ненадолго: вскоре проснулись дети, завозились в своих кроватках, разбудив Наталью. За ней поднялась и Ольга. Женщины накормили детей, стали с ними заниматься. Им удалось выспаться только днем, когда уложили детей на обеденный сон. А уже к вечеру все вместе пришли к Любе с цветами, конфетами и поздравлениями. Люба согласилась с именем Андрей. Таким вот образом появился еще один Андрей Адрианчук.

– Ну а вы когда? – спросила на прощание Любаша у подруг.

– Мне еще не скоро, – отмахнулась Веденеева.

– Да, – согласилась Наталья, – скорее я, чем Ольга.

* * *

И действительно, предсказания Натальи сбылись. Уже через неделю, когда Любашу только выписалась из больницы, Наталью забрали срочным порядком.

И вновь Ольга теперь уже с Сергеем околачивалась в приемной, ожидая исход дела. В конце-концов, Сергей отослал Ольгу к Адрианчук, где сейчас были все: и дети Долговых, и дети Адрианчук, и Любаша. Веденееву забрал Андрей, заскочивший подбодрить Сергея. Таким образом, Ольга с Любашей остались дома ждать вестей. Андрей поехал к Сергею.

Домой приехали втроем: Сергей, Андрей и Виктор, – все абсолютно пьяны.

– Вот те на! Это где это вы так налакались?! – Любаша по-хозяйски уперла руки в бока и грозно смотрела, как мужчины пытаются снять верхнюю одежду.

Андрей приложил палец к губам:

–Тшш! Наших пацанов разбудишь!

– Ты когда в рюмку заглядывал, ты о них вспоминал?

– Каждый раз! Вот у него, – Андрей обнял Сергея и похлопал его по груди, – третий сын родился. Повод?

Любаша лишь руками развела и схватила за шиворот Сергея.

– А ну-ка иди сюда, сокол ясный! – она потащила шатавшегося Сергея в детскую. – Это кто? – спросила Любаша, показывая на детей.

– Это мой сын Женька, а вот это мой Димка.

– Да! Твои дети! И третий?

– Роман.

– Отлично! Теперь слушай сюда! – Люба вытолкнула его из комнаты. – Если ты еще раз будешь обижать Наташку, я самолично приеду и прибью тебя! А теперь быстро спать!!!

– Моя грозная фурия! – Андрей полез к Любе целоваться.

– Вот это точно! – подтвердил Сергей и поплелся спать.

– Ну что, поедем домой? – спросил Виктор у Ольги.

– Да, пожалуй, поедем. Завтра обязательно соберемся к Наталье.

– И без нас не ездить! – крикнул Андрею Виктор уже на лестничной площадке.

– Хорошо-хорошо! Обещаем!

– Ты не устала? – спросил Веденеев, когда садились в служебную машину.

– Очень. Надо же, одни пацаны у нас в прибавлении. Что у Наташки все мальчишки, что у Любаши. Даже Танька и то в струю попала. Еще недавно шутили, что одних пацанов нарожаем. Они как соберутся, как дадут нам жару! – Ольга вздохнула. – Ничего, у нас будет девочка. Невеста этим бандюганам.

– Почему ты так уверена, что у нас будет девочка?

– Местная Енисейская ведунья сказала.

– И что, ты этому веришь?

– Да.

– Удивляюсь тебе. Вроде умная, образованная, а веришь в подобную чушь!

– Я посмотрю, что ты скажешь, когда я рожу девчонку.

– Хорошо. Допустим, если действительно это будет она, ты думала, как ее назвать?

– Нет.

– Нужно подумать над этим. Завтра к шести быть у подъезда, – сказал Виктор шоферу и выскочил на улицу. Обошел машину, быстро открыл дверцу жене, помог выбраться.

Тихо переговариваясь, они исчезли в подъезде. Машина тронулась.

ГЛАВА 2 Загадка

С утра потянулись енисейцы на работу: вот Шурка в беличьей шубке простучала каблуками на крыльцо сельсовета под неодобрительные взгляды баб, собравшихся тут же.

– Она на работе так и родит, – шмыгая носом, сказала бабка Стюрка.

– На работе забрюхатела, да тут же и родит, – подтвердила Шапошникова. – Ей боязно такую должность-то бросать. Вот она и ходит до победного. Сознательность кажет.

– Что все девки как взбесились, что не глянешь – все брюхата идет. Гуторят, Данилова и то…

– Да ты что?!

– Да неужто?! – послышались удивленные голоса из толпы.

– Дарья сама мне рассказывала , что родила у нее Танюха мальчишку, назвала Никитой. А сама она очень болеет. Вот Дарья и поехала к ней.

Нотут разговор оборвался. К сельсовету с не свойственной быстротой бежала бабка Нюрка Сковородникова. Она влетела в сельсовет и заголосила: «Ой, роднинка мое, машину дай, свести Людку надо в Назимовск. Ой, быстрей, не то помрет!»

– Что случилось, мама, можете объяснить?

Но бабка Нюрка не могла, со слезами в голосе она повторял одно и тоже, пока не дали машину.

* * *

После работы Митяй принялся топить баню, Ленка уехала на станцию встречать Петра. С ней поехала и Дуня, сестра Петьки. В Назимовск на обратной дороге к ним присоединился пьяный Мишка Мейдзи, который все время лез с объятиями и горланил пьяные песни.

– У меня двойня! Имею я право на праздник или нет? – серьезно спрашивал он у попутчиков. Те снисходительно кивали. Что делать, не высаживали ведь среди леса ночью при таком морозе, да еще и пьяного, грех на душу брать.

Дуня и Ленка вышли у дома Дегтяревых. Петька пошел отводить еле державшегося на ногах Мейдзи. Дома ждала Глафира Петровна. Втроем женщины приготовили все надлежащее для встречи гостя, сели за стол. Разговор почему-то не шел. Непонятное чувство тревоги росло в Ленке. Она то и дело прислушивалась: не идет ли Петька. Но Петька не шел долго. После полутора часового ожидания Ленка встала, сорвала платок с вешалки. Вдруг послышались быстрые шаги, стукнула калитка. Митяев побледнела, почти одними губами сказала напряженным Дуне и тете Глаше

– Это не он…

В окно нетерпеливо забарабанили. Ленка кинулась в сени, распахнула входную дверь.

– Митяева у вас? – на пороге стояла Анна Павловна, жена председателя, – Ленка! – крикнула она, узнав девушку, – Горишь! Баня горит!

Все остальное вспоминалось Ленке как страшный сон. С этих слов все полетело с неимоверной скоростью. В мгновение ока Митяева добежал до своего дома. Тут уже трудились енисейцы, поспешно передавая ведра по цепочке, растянувшейся от ближайшего колодца до бани. Ленка кинулась в дом, отца нигде не было. Митяева выскочила на улицу, рванулась к бане, отталкивая всех подряд с неимоверной силой, повторяя: «Там мой батька, пусти!» Но все-таки удержали, не пустили.

Медленно стала заваливаться крыша. Люди отошли на безопасное расстояние. Вызволить хоть кого-нибудь оттуда не представлялось возможным. Да и не было там никого живого.

Оцепеневшею Ленку привела к себе Лебедева Марья Тихоновна, просидела с нею до самого утра. Все успокаивала: «Может, его там не было, может, он запил да ушел». Ленка знала, что отец был в тот момент в бане. Одного только она не могла понять, как получилось так, чтобы баня загорелась, да еще так мгновение ока со всех сторон разом.

Уже на следующий день приехал следователь и стал осматривать место пожара. Это было в диковинку енисейцам, ведь каждый год в деревне кто-то горел, и никто не уделял такого внимания пожарам. Погорельцам, конечно, помогали всем миром. Вот и теперь в дом Лебедевых, где, как часовой, расхаживала без устали Ленка, шли люди подбодрить пострадавшую.

А в это время следственная группа вынесла из пепелища обгоревшие человеческие останки. И все это так бы и окончилось случайностью, несчастным случаем, если бы не нашли рядом с пепелищем нож.

Следователь – Калина Иванович Петренко вошел в дом Лебедевых, положил грязный, обгоревший нож с запекшейся кровью на лезвии, и спросил:

– Вам знаком этот предмет, гражданка Митяева?

Ленка взглянула и тут же узнала этот нож.

– Да, – дрогнувшим голосом сказала она.

– Когда и при каких обстоятельствах вы его видели, и у кого?

– Этот нож я видела у Петра Дегтярева.Е его подарил отец.

– Откуда вы это знаете?

– Петя рассказывал.

– Он всегда носил нож при себе?

– Да, всегда.

– Вы можете объяснить следствию, как данный нож оказался у вас в бане?

– Нет, этого объяснить, к сожалению, не могу.

– Когда последний раз вы видели товарища Дегтярева?

– Вчера вечером. Мы с его сестрой Авдотьей встретили Петра на станции Назимовск. С нами увязался пьяный Мейдзи и Петя пошел его провожать, чтоб он нигде не упал и не замерз. Больше я его не видела.

– Откуда ехал Дегтярев?

– Из Севастополя.

– Ну что ж, спасибо, будем работать дальше. До свидания.

Ленка тупо кивнула, следователь вышел и направился к дому Дегтяревых. Навстречу Петренко вышел высокий шатен с холодным зелеными глазами.

– Калина Иванович Петренко, представился следователь, показывая документы. – Вы – товарищ Дегтярев?

Шатен медленно кивнул, спокойно осматривая удостоверение следователя.

– Нужно задать вам несколько вопросов.

– Пойдемте в дом, – пригласил Дегтярев следователя.

– Итак, вы Петр Дегтярев.

– Нет, я его старший брат Алексей. Петра нет дома сейчас.

– А где он? Вы знаете?

– Да я сам только с дороги. 15 минут как дома. Так что на ваш вопрос затрудняюсь ответить.

– Хорошо. Кто еще проживает с вами?

– Мать на работе, отец в больнице с воспалением легких уже вторую неделю, сестра… Вот Дуню пожалуй мы можем спросить. Авдотья, – крикнул Лешка в комнаты. Из темного проема выглянула смуглая девушка с очень спокойными черными глазами. – Вот товарищ следователь хочет с тобой поговорить .

Дуня рассказала то же самое, что Ленка: Петра она больше не видела, пошел отводить домой Мейдзи и как в воду канул, до сих пор нет. Нож признали оба: и Дуня, и Лешка.

Дальше Калина Иванович пошел к Глафире Петровне Дегтяревой, но и мать больше не видела Петьку. Тогда следователь отправился к самому Мейдзи и нашел тяжелую картину: Мишка лежал на кровати в обнимку с рассолом. На все вопросы Петренко отвечал: «не помню, товарищ следователь, пьян был. Двойня у меня вчера на свет появилась, понимаете?» На этом след Петра Дегтярева обрывался. Никто не видел его из енисейцев в тот вечер.

Однако экспертиза показала, что на лезвии кровь умершего, а значит данный нож является орудием убийства, и, следовательно, его владелец – убийцей. По всем станциям были разосланы описание внешности подозреваемого. А вестей так и не было.

* * *

Через неделю Петренко вновь приехал в Енисейц.

– Одно мне не дает покоя, товарищ Долгов, – говорил Калина Иванович председателю, сидя у того в кабинете, – мотив! Мотив убийства. Зачем этому Петру убивать несчастного старика-запивоху?

– Сам этого не понимаю, Калина Иванович.

– У кого я могу узнать.

– Ну-у, давайте подумаем. Может быть, у соседа Дмитрия Ивановича. Сейчас-сейчас, – Долгов поднялся, выглянул за дверь, сказал секретарше, – Александра Сергеевна, позовите Емельянова ко мне.

Через минуту в кабинет вошел Димка. Поздоровался, сел.

– Послушайте, Дмитрий Иванович, вы могли бы разъяснить некоторые сомнения следствия и рассказать, что за отношения были между Евгением Митяевым и Петром Дегтяревым.

– Петька частенько бывал дома Митяевых.

– Почему?

– Ну как «почему?». Ему очень нравилась Лена, дочь Митяева. Вот он и ходил к ним. Отношения были самые замечательные…

В этот момент в кабинет вошел Лешка Дегтярев. У него было дело к Долгову, но он не стал перебивать, а молча встал у двери, ожидая окончания беседы.

– Петька – человек дружелюбный, спокойный, общительный, – продолжал Емельянов, – тоже порассуждать о жизни любит. Никогда они не спорили, не ссорились. Я не понимаю, как такое вообще могло произойти. Петька никак не мог убить Митяя, отца своей любимой.

– Н-да, загадка! – промолвил следователь и вышел на крыльцо, прикурил. Димка тоже ушел к себе. Он видел в окно, как следователь опершись о перила курит и о чем-то думает. Вот на крыльцо вышел Лешка, остановился, заговорил с Петренко. Следователь повернулся к нему, предложил закурить. Так они простояли минут десять. Лешка что-то рассказывал, щурясь на сигарету, а следователь очень внимательно слушал. «О чем эта скотина может говорить, – думал Димка, – вероятно, что-то очень интересное для следствия, иначе бы так долго не слушал его Петренко». Они разошлись. Дегтярев пошел прямо к школе, следователь сел в машину.

ГЛАВА 3 «Здравствуй, мир!»

За день до этих событий у Ольги родилась дочь, как предсказывала бабка Стюрка. Только девочка была очень болезненной, в не едва теплилась жизнь. При первом же обследования выявилась глухота ребенка, к тому же зрачок не реагировал на свет, что свидетельствовало о слепоте девочки. Ольгу это повергло в шок, но все равно она теперь хотела этого ребенка.

– Мы будем бороться, Оля! – воскликнул Виктор. – Мы найдем хороших врачей. Нам помогут товарищи, все будет хорошо! Верь мне, Оля!

– Да, все будет хорошо.

Уже на следующий день Виктор нашел компетентного доктора в кремле, который взялся за лечение девочки. Но его эксперименты привели к полному онемению тела ребенка. Ольга с мольбой обратилась к своей Севастопольской подруге. Татьяна приехала мгновенно. Она связалась в Москве со своей подругой из Германии – Щебелихой. Через дипломатов послав короткое письмо: «нужна помощь моим друзьям, у которых новорожденный ребенок в предсмертном состоянии. Спросил брат, он сможет помочь? Татьяна Бальцерек из Севастополя». Ответ пришел через неделю: «Конечно, поможем, переправлять с нашим другом профессором Патриком Дьюзеном, который сейчас находится на международной конференции по медицине в Москве», далее шли координаты, где и когда его найти, и что ему сказать. Ольгу выписали из больницы с умирающим ребенком на руках. Неизменные друзья были рядом в эти кошмарные дни. Они нашли этого профессора Патрика Дьюзена и вручили ему ценный багаж – трехмесячную девочку, у которой было светлой имя Светлана.

Вечером в тихой гостиной Веденеевых Татьяна рассказывала, как они отвозили с Виктором девочку к профессору.

– Ты знаешь, мне показался этот Дьюзен очень знакомым. Во всяком случае в нем есть огромное сходство с Петькой Дегтяревым. Помнишь, у меня на свадьбе…

Ольга болезненно сморщилась от одного только упоминания фамилии Дегтярев.

– Ладно-ладно, не буду.

* * *

Через неделю пришла короткая записка: «очень интересный случай, но не смертельный. С огромным удовольствием помогу. Франк Щёбель». На следующий день Танька Бальцерек уехала в Севастополь. Ольга вновь осталась одна. Однажды она не выдержала и сорвалась на Виктора:

– Я не могу тут больше! Ты постоянно где-то, а я одна на всем белом свете со своим горем! Это не дом, это могила для меня! Я задыхаюсь в этих стенах! Либо я уезжаю одна, либо мы едем вместе!

– Куда? – холодно спросил Виктор.

– Куда-нибудь! – резко оборвала его Ольга. – Решай! – жена вышла.

Виктор лишь плечами пожал, ничего, поистерит и успокоиться. Но каково было его удивление, когда на следующий вечер, придя со службы домой, нашел записку: «Уехала в Енисейц к родителям. Не езжай за мной. Я устала, отдохну, вернусь. Пока». На следующий день Веденеев заказал переговоры с Енисейцем. Лишь побеседовав с Марьей Тихоновной, Виктор успокоился и уже вечером был у Андрея Адрианчука.

– Да говорю же вместе поехали: и моя с пацанами, и твоя. Ничего, пока еще не добрались. Им на поезде еще четверо суток ехать. Я тоже хотел было с ними, да не вышло с работой.

– Так лучше, конечно, – согласился Виктор.

ГЛАВА 4 Надежда – Катерина

Еще в поезде Ольга надумала сходить к бабке Стюрке и расспросить хорошенько, что значили ее слова, когда Ольга попросила у нее отвара, чтобы избавиться от ребенка. Что же старуха сказала ей тогда, Ольга силилась вспомнить, но конкретные слова вспомнились только тогда, когда она увидела заснеженный Енисейц. «Надо, – сказала тогда бабка Стюрка, – тебе надо, им надо. Им больше, чем тебе. Да, сбылось». Кто эти они и зачем «им надо». Ольга обязательно пойдет к бабке Стюрке и все у нее выяснит.

Когда подруги приехали домой, Енисей потрясали события одно за другим. Во-первых, пожар у Митяевых. Во-вторых, отъезд Ленки из Енисейца к матери в Смоленск. В-третьих, рождение у Шурки Емельяновой девочки, которую в надежде на новую жизнь Димка называет Надеждой, и в самый день приезда у Верочки, бывшей секретарши председателя, жены младшего брата Адрианчука, рождается дочь Катерина.

* * *

Ольга встала рано. В окна глядела темная снежная пустота. Вся комната тонула в этой тьме, выступая неясными очертаниями, мебель делалась загадочной и устрашающей. Ольга вспомнила, как раньше ее воображение разыгрывалось до такой степени, что она вскакивала и включала свет. Веденеева усмехнулась своим воспоминаниям.

– Боже мой, как тихо, даже жутко, – Ольга прислушалась: в соседней комнате потрескивала дровами печь и на стене слишком громко тикали часы, но вот послышалось невнятное сонное бормотание отца. И вдруг у Ольги выступили слезы на глазах. Стало беспредельно жаль себя, свою жизнь. Зачем она куда-то поехала, где-то жила, что-то делала? Зачем не осталось тут, в этой маленькой деревянной и уютной, привычной с детства комнатке, с окнами в сад любимой и самой близкой подруги Ленки? Где ты сейчас, Ленк? Где твой отец, рассказывающий по вечерам такую необычную фантастическую жизнь целого дворянского рода? Ольга не в силах была больше лежать в постели, где сам ее запах напоминал прежнюю сильную девчонку, никому не дававшей спуска во всем Енисейце. Она встала, подошла к окну. Темной громадой, застывшим мертвецом стоял дом Митяевых. По двору по-прежнему были разбросаны обгорелые доски бани на осевшем почерневшем снегу.

Накинув огромный пуховый платок на плечи, сунув ноги в валенки, Ольга вышла на крыльцо. Вздохнула свежий воздух, едва пахнущий весной. Прошлась по двору. Потом резко вбежал на крыльцо, вошла в комнату, выволокла из сундука свои девичьи вещи, быстро оделась и выскочила на улицу. Едва брезжило. Ольга обходит дом с другой стороны и идет к калитке, которую сделал дядя Женя, чтобы девчонки не лазили друг к другу через забор. Веденеева остановилась. Сердце ее екнуло в груди. Покосившаяся калитка была открыта и занесена на половину сугробом, сиротливая узенькая тропинка вела к огромному дубу, где когда-то был привязан Пират – огромный пес, который, по поверьям енисейцев, охранял небывалые сокровища дяди Жени в дупле дуба.

Ольга идет по тропочке, навстречу ей встает лохматый Пират. Он сначала настораживается, но при первых же звуках Ольгиного голоса начинает приветливо махать хвостом.

– Пиратик, миленький, ты не забыл меня, да? – Пират взвизгивает и начинает прыгать, весело извиваясь. Ольга обнимает пса за лохматую шею, отцеплять с усилием цепь и хватает собаку за ошейник. – Пойдем со мной, Пиратик, – ласково говорит Ольга.

Они идут к кладбищу. Теперь совсем рассвело. Низкое, затянутое тучами небо прижималось к земле. Черной зловещей полосой подступал к хутору лес. Енисей вспух и вот-вот должен сломать лед. Покосились деревянные черные от влажности кресты, едва проступали сквозь пелену тумана и исчезали в нем вновь. Ольга все шла, отпустив Пирата вперед. Она не знала, где похоронен дядь Женя. И была уверена, что верный своему хозяину пес точно приведет ее к могиле Митяева. Собака остановилась у могилы, оббежала ее вокруг, заскулила и стала лапами рыть снег. Ольга вгляделась в табличку, точно Митяев. Долго стояли Веденеева и Пират около занесенной снегом могилы.

– Ничего, дядь Женя, я найду Ленку. Скажу ей, что она не права, – созрело у Ольги решение. И только после этого она тронулась обратно к Енисейцу.

Но наткнулась на свежую могилу, которая выделялась черным пятном среди этой белой пустыни. Ольга подошла, Пират остановился в нескольких шагах и вдруг попятился. Ольга в смятении тоже было отошла от могилы, потом любопытство одолело, и она вернулась. Тут была похоронена бабка Стюрка Сковородникова. Не успела Ольга ее расспросить о предсказании дочери Веденеевой. С невеселыми мыслями Ольга вернулась домой, где ее уже ждала Любаша, которой потащила в дом Адрианчук смотреть новорожденную Катеньку. Верочку только выписали из больницы, и она приехала домой с мужем Алексеем.

В доме Адрианчук царила праздничная атмосфера. Тетя Дуня румяная, с искрящимися глазами накрывала на стол. Лешка сидел у печи и балагурил со старшеньким Любаши Максимкой. Верочка уложила дочку и младшего племянника – Андрейку спать. На цыпочках вышла к уже собравшимся гостям.

Ольга вернулась домой только к вечеру, еле привязала Пирата на прежнее место. Прошла к дому Митяевых, который очень был похож на могилу дяди Жени. Женщина поднялась по ступеням, остановилась перед запертой дверью, прислонилась к ней горячим лбом и разрыдалась, бессильно стуча кулаком в дверь, все ниже и ниже опускаясь.

– Ольга! – через забор перепрыгнул Димка Емельянов. – Что с тобой?! -он оторвал ее от двери прижал к груди.

– Все не так! не так! не так! – билась в его руках Ольга. – Почему? Почему-у-у?! Зачем так жить, скажи – зачем?! – вскоре Ольга затихла, взяла себя в руки, оттолкнула от себя Димку, поднялась. – Прости меня, Димка, прости меня за все…

Емельянов обхватил её колени, прижался к ним:

– Не уходи! Не уходи!

– Не могу я, бессильной стала, Димка, совсем другая. Сломали меня, бросили. Не держи меня, Димка. Не стою я того.

Емельянов встал, глаза его сверкали гневом.

– Не говори так, Оля!

– Молчи и ты!

Оба смотрели несколько секунд друг на друга в полном молчании.

– А что еще нам остается? – тихо спросил Димка и сам же ответил. – Молчание…

– Молчание… – со страхом повторила Ольга. Димка кивнул и молча побрел к своему дому. На следующее утро он привез домой жену и дочку из роддома.

ГЛАВА 5

Забытое

Разбудил Ольгу дождь, барабанивший по стеклу. На улице был настоящий потоп. Вода подступала прямо к крыльцу. Енисей взломал лед, и теперь с бешеным ревом несли освободившееся воды здоровые льдины. Ольга в огромных резиновых сапогах вышла к реке посмотреть на стихию. Дождь перестал и теперь холодный ветер стремительно нес рваные клочья туч по течению Енисея. Картина была действительно монументальной: небо, река, берега – все смешалось в один сплошной поток, уносимый ветром в небытие.

– Решили полюбоваться на родные места, Ольга Дмитриевна? – раздался до боли знакомый голос. Веденеева вздрогнула и обернулась. Перед ней стоял Лешка Дегтярев и неприятно улыбался. Было что-то искусственное в его натянутом непринужденном тоне и беспечном выражении лица. – Ну что вы, Ольга Дмитриевна, смотрите на меня, как на привидение.

Ольга стояла не в силах двинуться с места, не в силах отвернуться, отвести глаза. Он шагнул навстречу и встал рядом.

– Ну как живешь, Оля?

Ольга закусила задрожавшую губу и отвернулась.

– Что ты хочешь от меня услышать? Стандартное «хорошо»?

– Ну-у, я слышал, что ты замуж вышла весьма удачно. Живешь теперь в кремле. Несешь высокий статус офицерской супруги, видела самого товарища Сталина. Что же плохого… – голос Лешки сорвался. Он замолчал, начал прикуривать. Ольга молчала тоже, стараясь справиться с комком, подступившим к горлу. А вокруг все ревело, рвалось, металось и бурлило.

– Он у тебя военный, да? – снова заговорил Лешка. Ольга кивнула. – А помнишь ты гадала вместе с Ленкой. У тебя вылился из воска военный, – Лешка ухмыльнулся, вспоминая свое отношение к этим бабьим россказням, – Ты еще боялась, что тебя ждет судьба Татьяны Лариной. Любила одного, замуж вышла за другого.

– Судьбу не обманешь, – сухо сказала Ольга и пошла вдоль берега.

– А что Емельянова-то не позвала? Ленка тут рвала и метала, что ты его не осчастливила…

– Это мое дело! – резко бросила Ольга, ускоряя шаг.

– От кого бежишь? – Лешка зашел вперед. – От меня? – он улыбался все той же натянутой улыбкой.

– От себя, – выдохнула Ольга и, оттолкнув Лешку с дороги, пошла к деревне. Сердце бешено колотилось, слезы душили ее. Она забежала в дом, заложила двери и жадно приникла к кружке с водой. Зубы стучали, вода проливалась. Всю ее трясло, как в лихорадке. Ольга отшвырнула кружку, прошлась по кухне, оставляя на полу мокрые следы сапог. «Надо уйти подальше», – думала Ольга, быстро шагая по кухне. Вдруг перед ней всплыла усадьба. Вот туда Ольга и пойдет! Прямо туда – и ничего не испугается! Она открыла дверь и устремилась в лес по бездорожью, утопая в глубоких сугробах, преодолевая полыньи, перелески. Веденеева вспоминала летние дни в заброшенной усадьбе. Как они таскали оттуда французские романы. Всплыл образ старухи, которую они так испугались и убежали. Сейчас Ольга никого не испугается, даже того мальчишку, что встретила Ленка с отцом за усадьбой.

Ольга шла. Все свои силы отдавая на преодоление препятствий, которые вставали у нее на пути. С каким-то неимоверным ожесточением она прорвалась к усадьбе и стала у высокого каменного забора.

Ворота были закрыты. Но Ольга знает, где тут можно пройти. Вот тут она привязывала Бегунка. А вот тут был лаз. Ольга двинула кирпичи, и часть стены рассыпалась. Раньше они проходили, чуть пригибаясь, теперь Ольге пришлось встать на четвереньки и с трудом протиснуться внутрь.

Огромный дом в два этажа смотрел на Ольгу холодными черными окнами. Над домом висела свинцовое небо. Темнело. Ольга двинулась к дому, поднялась на мокрое скользкое крыльцо хватаясь за перила. Вошла в тьму комнат. Поднялась на второй этаж. По скрипучей рассохшейся лестнице вышла на балкончик заднего двора. Страшная картина предстала перед Ольгой: заросший почерневший дикий сад сливался с черной зловещей тайгой, уходившей вдаль, и не было ей конца. «Вот она – жизнь! – горько усмехнулась Ольга. – Сначала огонек, а потом дебри – дебри… Стоп! А что это за огонек?» Ольга вгляделась. Действительно, где-то, недалеко за пределами усадьбы, горел огонь, похожий на свет в оконце. Все сливалось в сплошное темное пятно, лишь этот огонек так и манил к себе.

Ольга пробралась через сад. Задние ворота были приоткрыты. Тут начиналась узенькая тропка. Ольга пошла быстрее по этой тропке, которая вскоре вывела ее к маленькому скиту. От неожиданности она остановилась. Потом решительно двинулась к церквушке. Дверь была открыта. Ольга вошла. Со стены на нее смотрел строгий лик Христа, в углу теплилась лампада. Какой-то старец лежал на полу и что-то шептал. Ольга решила подождать и, прикрыв за собой дверь, встала за молящимся.

Старик, видимо, почувствовал чье-то присутствие, обернулся. Ольга кивнула:

– Здравствуйте.

– Кто ты? – старик поднялся с колен. – Зачем тревожишь безумного старца на краю жизни?

– Простите, что помешала вам. Но я заблудилась. Вы не могли бы показать мне дорогу к Енисейцу. Я иду из Назимовск, дорогу размыло, и я решила пойти по другой. Вот уже ночь на дворе, а я все блуждаю.

– Что ж, хоть ты лжешь, женщина, я помогу тебе, – старик надел на голову капюшон и вышел. Ольга пошла за ним. Но обратно ее ожиданиям, монах повел ее в другую сторону от Енисейца. Ольга делала вид, что ничего не боится и полностью доверяет божьему слуге. Хотя в голове так и стучало: «Сейчас заведет в глухую глушь и убьет!» Показалось деревянная стена дома. Ольга остановилась.

– Куда вы меня ведете?

– Я же обещал тебе помочь, – не оглядываясь и не останавливаясь, пробубнил старец.

Ольге ничего не оставалось делать, как последовать за ним. Старец вошел в низенькую дверь. Ольга нырнула следом. И сразу же остановилась. Навстречу поднялась пожилая женщина с перекинутой на грудь косой. Зеленые холодные глаза ее вцепились в Ольгу, так, что она невольно поежилась, вспоминая такой же взгляд у Лешки Дегтярева.

– Кто это? – глухо спросила женщина старика.

– Говорит, потерялась, – сказал тот и вышел вон.

– Нехорошо врать, – женщина прищурила глаза и дьявольски улыбнулась. – Что ищешь? Вчерашнее не вернуть. С этим трудно, но стоит смириться, дорогуша. Да ты садись, сымай одежу. Вся промокла. Заночуешь, а завтра с утра проведу тебя к деревне волчьими тропами.

– Мне надо сегодня, – Ольга почувствовала себя усталой. Огромным усилием воли она держалась, но вот глаза закрылись сами собой, и она провалилась в сон. И приснился очень яркий сон: усадьба, вся залитая светом, с распахнутыми окнами, букетами цветов на подоконниках, собранных чьими-то заботливыми руками. Ольга сидит за накрытым столом. Легкий ветерок шевелит бумажные салфетки, искусно сложенных на тарелках с позолотой. Одурманивающее пахнет черемуха у крыльца. К дому по мощеным дорожкам идет Елизавета Михайловна в шляпе, перчатках. Она ведет за руку хорошенькую золотоволосую девочку лет пяти. Они разговаривают на французском. Вот из дома выходит Лешка Дегтярев. Девочка бросает руку Елизаветы Михайловны, бежит к Лешке, растопырив ручонки, кричит: «Папа, можно я сегодня буду купаться в пруду?» Елизавета Михайловна смеется. Она очень молодо выглядит, морщин почти нет, величественная осанка. Она подходит к столу, Лешка помогает ей сесть. Потом целует Ольгу. От его прикосновения Ольга вскочила.

Низкая комната была вся залита солнцем. Слышно, как за окном шумит полая вода. Вчерашняя женщина сняла с печки просушенную Ольгину одежду и молча подала Веденеевой. Так же молча она вышла к околице деревни окольными путями, минуя усадьбу.

– Спасибо, – Ольга поклонилась женщине. Та молча кивнула и, кинув испуганный взгляд на деревню, поспешно пошла в лес.

Дома Ольгу ждал сюрприз: приехал Виктор.

ЧАСТЬVII. Она же и последняя 1938 год – 1941 год ГЛАВА 1 Веденеевы

Ольга еле открыла глаза. Выключила надоедливый будильник. Привычным движением руки потрогала пустое место рядом: Виктор уже ушел на службу. Нужно теперь найти в себе силы, побороть сон и встать с постели.

Зевая, Ольга быстро скидывает одеяло и садится на кровати. Нашарив ногами тапочки, прошлепала в ванную. Посмотрела в зеркало: «Да, однако начинают уже обозначаться морщинки», она села на край ванны, подставив руку под струю, бившую из крана.

– Что-то я никак не могу войти в колею, – пожаловалась она домработнице Анне. – Уже два месяца как вышла на работу, а все равно режим у меня как-то не идет.

В столовую, залитую ярким весенним солнцем, где за завтраком сидела Ольга, вошла нянюшка Дарья. Она вела за руку трехлетнего сынишку Ольги.

– Мама, доблое утло, – серьезно сказал Димка.

– Доброе утро, милый, – Ольга поцеловала сына в висок, усадила его рядом на высокий стул. – Что тебе снилось?

– Баба.

– Баба? Ты по ней скучаешь, да?

– Хочу к ней.

– Вот летом папа и мама получат отпуск, тогда поедем. Он сегодня хорошо спал? – поинтересовалась Ольга у Дарьи. Та утвердительно кивнула, повязывая мальчику салфетку. – Так, ну все, я побежала, – Ольга поставила чашку недопитого кофе и поспешно встала. – На обед не ждите. Приеду только к вечеру. Димочка обещай маме не баловаться.

– Обесяю, – вздохнул мальчик.

Ольга выскочил на выскочила на улицу, поймала такси и поехала на работу. Работала она в просторном здании с огромными окнами. Она инженер-строитель, проектирует сейчас жилые дома. Ездит постоянно на стройки, общается с прорабами, рабочими и вносит коррективы в проектирование. Вся ее деятельность не ограничилась только Москвой. Она бывала в Подмосковье и в близлежащих городах. Вот и теперь получила распоряжение на поездку в Смоленск посмотреть настройку детского сада. Ольга позвонила домой и предупредила, что будет поздно, а Виктор не придет вообще: у него сегодня вахта. Потом позвонила в Смоленск.

– Да, – трубку подняла мать Ленки Митяевой.

– Здравствуйте, а Елену я могу услышать? – спросила Ольга.

– К сожалению, нет. Она в институте.

– А когда она будет дома?

– Этого я не могу сказать наверняка.

– И все же?

– Часов в семь-восемь вечера.

– Спасибо, до свидания.

– До свидания.

После обеда со всеми нужными бумагами Ольга выехала в Смоленск. Побывав на стройке, Ольга заехала в институт, где преподавала отечественную историю Ленка Митяева.

– Здравствуйте, а вы не могли бы подсказать, где я могу найти Елену Евгеньевну Митяеву?

– Второй этаж налево, кафедра истории, – сухо ответила вахтерша.

– Спасибо, – Ольга взбежала на второй этаж. Нашла кафедру.

– Она в аудитории 2-10, пройдите туда. Это чуть подальше.

Ольга кивнула. Аудитория 2-10 была похожа на музей со множеством экспонатов. Одни студенты стаскивали их сюда, другие что-то записывали. Третьи обметали пыль специальными щетками. Ленки тут не было.

– Простите, – обратилась Ольга к длинноносому студенту с огромной шевелюрой, – где я могу найти Митяеву Елену Евгеньевну.

– Она сейчас придет. Вы подождите, – кивнул в ответ студент.

Ольга села на стул и принялась наблюдать за студентами. Но вот вошла Митяева, и толпа сразу окружила ее, задавая накопившиеся вопросы. Ольга терпеливо ждала. Наконец, длинноносый кивнул в сторону Веденеевой.

– Ольга!

– Ленка! – подруги обнялись. – Ты какими судьбами?

– Да вот по работе. А тебя совсем не найти, все где-то скачешь.

– Профессия такая. Вот Москва дала добро на экспедицию. С июня поедем.

– Куда теперь?

– На Урал. Там Большой Путь пролегал, много чего интересного оставил.

– Здорово! Ну, поздравляю вас, Елена Евгеньевна, вы умеете добиваться своего.

– Сама природа воспитала.

– Это точно.

– Вот теперь весь месяц нужно затратить на подготовку. Что там Марья Тихоновна пишет? – Ленка привела Ольгу в более спокойную маленькую аудиторию с кафедрой и пятью партами. Они сели.

– Школу достраивают. С осени, наконец, дети будут учиться в новой.

– Это Наташке Алмаз спасибо нужно сказать.

– Да, молодец. Как брат Женька?

– О-о! – Ленка рассмеялась. – Уехал на Дон.

– Зачем?

– Снимает фильм про каких-то казаков в годы гражданской.

– Интересно. Это его первый фильм, который он сам режиссирует?

– Да. Там столько мучений, столько вдохновения!

– Без этого Женька не был бы Женькой, – подруги рассмеялись. – Что это у тебя? – Ольга потянула за цепочку на шее Ленки.

– Мое колечко дружбы. Уже не лезет ни на один палец. Вот я и решила его на шею.

На цепочке висел старый знак дружбы – колечко, которое они нашли в старой шкатулке заброшенного имения Веришиловых. Когда-то Ленка швырнула это колечко к ногам Ольги, но Виктор не выкинул кольца, сохранил. И Ольга после обещания, данного на могиле дяди Жени, нашла Ленку в Смоленске, помирилась с ней, Виктор вернул подругам их знак дружбы. Ольга положила его в шкатулку, а Ленка вот что придумала. И носит его кругом с собой, старое золотое колечко.

– Может быть, я передам его по наследству когда-нибудь и своей дочери, – тихо сказала Ленка.

– У тебя что, так никого и нет в ухажерах?

– Ухажеров хоть отбавляй. Только не нужно мне этого.

– Лен, так нельзя. Вечно ждать без вести пропавшего. Столько лет – это не нормально.

– Я люблю только его и знаю… Верю, что Петя приедет, возьмет меня за руку и … – Ленка замолчала, справляясь с выступившими слезами.

– Может быть, он давно сгинул в тайге, или его убили той же ночью и закопали где-нибудь, – озвучила страшные Ленкины мысли Ольга. – А вдруг он женился!

– Хватит!!! Не будем больше об этом, я прошу.

– Хорошо-хорошо.

– Господи, как давно я не была в Енисейце. Кажется, целую вечность. В конце июля хотим туда съездить вместе с Женькой. Он должен закончить картину. Я планирую вернуться из экспедиции в это время.

– Отлично! И мы с вами тогда прицепимся. А то Димка галдит, хочу к бабе.

– Как он там, кстати, не болеет?

– Нет, теперь ничего. Хотя его постоянно наблюдает доктор.

– Да он у тебя всеми мыслимыми и немыслимыми болезнями переболел.

– Виктор сегодня на вахте.

– А как там Светланка?

– Во всю мне сама уже пишет. В этом году наняли ей учителей. Учится дома. Пока рано забирать ее оттуда, приступы все-таки частые.

– Все будет хорошо, я это точно знаю, – серьезно сказала Ленка.

Ольга рассмеялась:

– Слушай, ты случайно не была никакой родственницей бабки Стюрки Шапошниковой?

– Да иди ты!

– Сейчас пойду. Мой бухгалтер наверняка уже освободился.

– Какой еще бухгалтер?

– Да я с ним приехала по работе. Ему в контору нужно было заехать. Вот у меня и оказалось свободное время. Пойдем, проводишь меня.

– Я слышала, наш Сергей Долгов у тебя в начальниках ходит.

– Ага.

– Ну и как?

– Отлично! Лучшего бы я себе и не пожелала. Ну все, пока. Удачи в сборах экспедиции.

– Спасибо и пока.

Ольга успела как раз во время. По дороге обратно она составила отчет о поездке. Из машины сразу же побежала к Долгову, чтобы еще успеть его застать.

– Сергей Кириллович, добрый вечер. Вы уделите мне несколько минут?

Долгов кивнул. Она рассказала ему о стройке, отметила минусы и плюсы, определила сроки сдачи в пользование, заключение отдала ему, в заключение отдала ему отчет в письменной форме.

– Хорошо, Ольга Дмитриевна, можете быть свободны. До свидания.

Дома Ольгу ждала хорошая новость.

– Ольга Дмитриевна, – в комнату вошла Анна, – а вам письмо передали.

Ольга молча кивнула на этажерку и продолжала расчесываться, пока домработница не вышла. Женщина взяла письмо. В белом конверте лежали два письма: первое, написанное Светланкой, другое – профессором Франком Щёбелем. Ольга сначала прочитала письмо от дочери, потом перешла к профессорскому: « Здравствуйте, уважаемая Ольга Дмитриевна. Сообщаю Вам неприятные вести. В целях продолжения лечения вашей дочери мы выезжаем в Англию, к моему коллеге сэру Джонсону. Мой ассистент Питер едет вместе со мной, так как в Европе сейчас не спокойно, и я опасаюсь оставлять его одного в Германии. Так что связь нашу придется прервать, пока все не образуется. Я, быть может, найду другой способ связаться с вами. Вы сами не предпринимайте никаких попыток. Если я налажу связь, то она будет односторонней. Я настаиваю на этом. Всего доброго, Ольга Дмитриевна».

Ольга насторожилась: «Что значит «в Европе сейчас неспокойно», почему они вынуждены уехать из Германии в Англию. Надо узнать как-нибудь у Виктора, что говорят в Кремле насчет событий в Европе».

ГЛАВА 2 Долговы

Все еще спит кругом, а Наталья уже встала. Осторожно, чтобы не разбудить мужа, вышла из комнаты, притворив дверь, прошла на кухню. Тут, на столе, еще с вечера оставила непроверенные тетради своих учеников. Она проверяет работы, только потом идет в ванну. После открывает окно в кухне, балконную дверь в зале. Тихо включает радио. Москва потихоньку просыпается: едут трамваи из депо, на улицах появляются дворники с метлами в руках. По окнам шелестит теплый ветер еще не запыленными и от этого ярко-зелеными клейкими листочками тополя.

Наталья чистит картошку, ставит на примус кастрюлю. Идет в комнату к сыновьям.

– Женя, вставай, – будит она шепотом старшего сына. Тот мгновенно вскакивает, трет глаза, бежит в ванну обливаться холодной.

– Сходи на площадь, купи молока и свежей рыбы, – Наталья дает сыну деньги. Женька быстро одевается, бежит вниз по лестнице, бодро здоровается с дворником, выскакивает из дворика на небольшую площадь. Он со знанием дела покупает рыбу, берет молоко, сдачу прячет в карман. Так же бойко вбегает в подъезд и стучит в дверь к соседям. Ждет, пока высунется темноволосая грива друга Максима Адрианчук, и, бросив неизменное: «встал?», идет домой.

В ванной, отфыркиваясь, моется отец. Димка и Ромка только одеваются. Женька быстро кладет рыбу в холодильник, разливает по стаканам молоко, режет хлеб. Наталья раскладывать по тарелкам картофельное пюре. Наконец, все садятся завтракать.

– Рома, – начинает отец. – Пока не забыл, если ты еще раз самовольно уйдешь с урока математики, я лично выдеру тебя и ты уже никуда не сможешь пойти вместе со своим дружком Андреем! Тебе все понятно?!

Ромка испуганно кивает и усиленно работает ложкой.

– Два старших брата учатся на отлично! Никто еще так мать не позорил, как ты! – звонок в дверь обрывает его унылые нотации.

– Машина приехала, – сообщает Димка, возвращаясь из прихожей.

Отец уходит, за ним поднимается и мать.

– Дима, ты историю положил? – спрашивает она из соседней комнаты, натягивая на себя блузку.

– Да, взял. А природоведение?

– У нас сегодня нет его по расписанию.

– Рома, ты математику сделал?

– Я не знаю задание, какое нам задали на дом.

– Вот меньше надо гулять, а больше в классе сидеть и слушать, что Ольга Михайловна объясняет. Сегодня двойку получишь, Что молчишь? Ты слышал, что отец сказал? – мать появляется в дверном проеме.

– Слышал, – буркнул Ромка и подхватил ранец.

– Ну что, идем? – Димка стоит уже на пороге.

Женька убежал вперед, они идут вместе с Максимом, который ведет за руку младшего брата Андрея. Выходит из подъезда и Наталья с сыновьями. Перед тем как разойтись в разные стороны, она дает последние указания:

– Женя, пожаришь рыбу. Поедите сначала борщ. Пусть Женя сначала разогреет его обязательно и только потом – рыбу, и с хлебом. Ты меня слышал, Рома? Дима, ты вынеси мусор. А ты, Ромка, убери с балкона все свои безделушки, которые туда натаскал!

– я не один их туда таскал, – обиженно говорит Ромка.

– Ты больше всех постарался, – возражает мать. – Все, идите, – Наталья провожает сыновей глазами и сама идет в учительскую.

В классе Ромку ждет Андрей.

– Влетело мне, – сообщает Ромка и зло кидает ранец на парту.

– За что влетело-то? – спрашивай друг.

– Ольга Михайловна мамке нажаловалась, что я на урок вчера не пришел. Батя говорит, что еще раз прогуляю, он меня ремнем…

– Мои пока не знают.

– Ох, и попадет же тебе от Максима тогда! – развеселился Ромка.

Андрей повел головой, дескать, мне все равно.

На уроке математики Ромку вызвали к доске и он еле решил пример, получив свой заслуженный «неуд». После вызвали Андрея, но он слету решил несколько примеров и получил «отлично» вместе с нотациями: «такой умный мальчик, но поведения у него отвратительное! И т.д. и т.п.

После первого урока мальчишки решили сбегать к Москва-реке посмотреть свои наживки на раков. Полтора часа они лазили по колено в воде кидая на берег раков, которые решено было продать и на вырученные деньги сходить в субботу на карусели, поесть мороженое.

Раков продали, деньги спрятали. В школу идти было уже незачем. Поэтому друзья поплелись в соседний двор, где взрослые мальчишки после уроков собирались играть в футбол.

Поглазев на игру, Ромка вспомнила о поручении матери: разобрать балкон.

– Пойду с тобой, помогу, – важно сказал Андрей, когда друзья уже поднимались на второй этаж своего дома.

Но уборки тоже не получилось. Зато игра в войнушку с обрызгиванием водой по всему дому очень даже получилась. Пока домой не пришли старшие братья, которым пришлось даже немножко побить Ромку. Он очень уж не хотел убирать то, что натворил. Наконец, порядок в доме был восстановлен. Пришел Максим и забрал Андрея домой. Ромка поплелся убирать балкон. Женька готовил на кухне, Димка пошел выкидывать мусор.

Вечером разразилась буря. Отец и мать пришли вместе.

– Нот посмотри на него, – мать махнул рукой на Ромку. – Что ему отец! что ему мать! он и без нас умен не по годам!

«Ну-у, началось!» – тоскливо подумал Ромка.

– Опять сбежал?! – ошеломленно посмотрел отец на мать.

– Представь себе! Да еще и со всех уроков!

– Не со всех, – шмыгая носом, возразил мальчишка, – на математике я был.

– А я тебе что утром сказал? – отец грозно начал снимать ремень.

–Ты сказал, что, если я самовольно уйду с математики еще раз, ты высечешь меня так, что я уже вообще никуда не смогу пойти.

– Ну так что же ты ушел?!

– Не ушел, – спокойно ответил Ромка.

– Как это ты не ушел, когда мать говорит, что ты ушел со всех уроков.

– Не со всех, на математике я был. А утром ты сказал…

– Ах ты, паршивец, – вдруг добродушно усмехнулся отец. – Нет, вы видели, как он выкрутился! На выходные из дома ни шагу, ты наказан! И, если еще раз ты погуляешь хоть один урок, я тебе в детдом сдам! Мне такой сын безответственный не нужен! Все! Иди спать!

Ромка поплелся в комнату. Димка из планшеток мастерил дельтаплан, Женька читал «Три мушкетера». И никому из них не было дела до горькой жизни Ромки. «Вот уйду в детдом, сам уйду! Посмотрим, как они тут будут без меня!» – думал Ромка, и даже немного всплакнул от жалости к себе, потом незаметно для себя уснул.

ГЛАВА 3 Адрианчук

Андрей проснулся с одной мыслью: «Цирк!» Сегодня вместе с Ромкой они должны пойти в цирк на вырученные за раков деньги. Андрей покосился на старшего брата. Максим спал крепким сном. Мальчик осторожно выбрался из комнаты, оделся на кухне, схватил оставленные матерью на завтрак плюшки, и выскочил из квартиры. Дверь напротив открыл Димка. На вопрос: «Где Ромка?» Он ответил: «Спит». Но Андрей уже нырнул под руку Димки и прыгнул на Ромкину постель. От такого резкого толчка Ромка мгновенно проснулся.

– Вставай, Ромка, мы сегодня собирались куда?

– Куда?

Андрей вскочил с Ромкиной кровати и заплясал по комнате, весело выкрикивая:

– В цирк! Цирк! Цирк!

– Я не пойду. Мне нельзя.

– Что значит «нельзя»?! А цирк?!

– Я наказан и мне никуда нельзя. Да и мамка дома. Иди один.

– Один? Значит, раков продавали вместе, а я один веселиться пойду? – Андрей даже приуныл. – Нет, Ромка, тогда я тоже не пойду. А деньги пусть полежат. Ты хорошо будешь вести себя всю неделю, ну и я постараюсь, может быть, я во всяком случае попробую, вдруг получится. А потом мы вместе когда-нибудь сходим.

Ромка с благодарностью посмотрел на друга и с горечью сказал:

– Представляешь, меня отец в детдом хотел отдать. Говорит: «Не нужен мне такой сын!»

– Не дрейфь! Это он просто тебя пугает.

– Думаешь?

– Ну конечно. Ладно, я пока на речку сбегаю, может, еще чего-нибудь поймаем, – и Андрей выскочила из дома. Надо было уйти подальше, чтобы Максим его не нашел и не вернул домой. Мальчик беспечно шел по тротуару, засунув руки в карманы шорт. Впереди шел какой-то мужчина, одетый в легкий плащ, на голове широкополая шляпа, закрывавшая лицо. Он чем-то заинтересовал Андрея, и мальчик решил поиграть в сыщика. Адрианчук начал следить за мужчиной, кругом следует за ним на безопасном расстоянии. Мужчина шел по тротуару, Андрей сзади в шагах двадцати от него. Вдруг преследуемый остановился, осмотрелся по сторонам, сверкнув на сыщика стеклами очков, и резко завернул в подворотню .Андрей за ним. Мужчина шел и шел через дворы, как будто запутывал свои следы. Воображение Андрея разыгралось, когда, спрятавшись за большим ветвистым деревом, наблюдал за тем, как мужчина остановился, осмотрелся. Двор был пуст. Сел на лавочку, закурил, через четверть часа томительного ожидания появился маленький сухонький старичок, в огромных стрекозиными очках. Он нес в одной руке авоську с молоком и хлебом, а в другой что-то большое, квадратное, упакованное в грубую серую бумагу. Старичок присел на скамейку у того самого дерева, где притаился юный сыщик. Он приставил упакованный предмет к ножке лавочки и стал разворачивать газету, которую извлек из кармана. Старичок долго что-то бормотал себе под нос, читая статью за статьей. Незнакомец напротив курил и спокойно посматривал по сторонам. Но вот старичок поднялся, что-то еще бормоча, схватил авоську с лавки и пошел со двора. Андрей хотел уж было выскочить из своего прикрытия икрикнуть старику, что он забыл упакованный квадрат. Это сделал незнакомец, он спокойно встал и окликнул старика, но тот не оглянулся. Тогда незнакомец взял забытую вещь и последовал за стариком. Андрей за ним. Однако незнакомец свернул совершенно в противоположную сторону от старика, и пошел к полуразвалившимся баракам. Тут когда-то жили рабочие, строившие дома поблизости. Бараки собирались разваливать, расчищать место для новых построек. А пока это был самый заброшенный и заросший район Москвы. Андрей со страхом продолжал идти за мужчиной, который вошел в двухэтажной заброшенный полусгнивший дом. Мальчик притаился за углом, ожидая, когда же тот выйдет. Через двадцать минут незнакомец вышел. Но его как будто подменили: он был в светлом пиджаке, галстуке, без шляпы. Андрей узнал его лишь по жестким усам и затемненным очкам на пол лица. В руках у мужчины был легкий чемоданчик, он быстро вышел на большую шумную улицу, сел в троллейбус. Андрей проводил его до вокзала, где, взяв билет, мужчина сел на лавку в зале ожидания и спокойно развернул газету, которую обронил тот самый старик.

– Иди сюда, – Андрей махнул длинному мальчишке, который высматривал, куда кладут свои денежки пассажиры.

– Чего? – не довольно оглядывая Андрея, спросил мальчишка.

– Денег дам, – быстро сказал Адрианчук, удерживая мальчишку за рукав порванной рубахи.

– Я не попрошайка, нечего мне их давать! Я их зарабатываю!

– Ну так заработай.

– Сколько?

Андрей поставил все вырученные за рыбалку деньги.

– Что надо делать?

– Видишь того мужчину в галстуке?

На этот вопрос мальчишка лишь презрительно фыркнул;

– Я всех тут вижу!

– Мне нужно узнать, куда он собрался ехать, понял?

– Билет нужен?

Андрей кивнул, мальчишка вразвалку направился к мужчине, вдруг поскользнулся и упал прямо рядом с незнакомцем, нечаянно схватился за пиджак сидящего. Оборванец попросил прощения, подошел к кассе, что-то спросил у кассирши. Потом вернулся к Андрею и, передавая небольшой сверток, сказал:

– Деньги гони.

– Ты что, дурак? Где билет?

– Вот! – длинный вытащил из свертка красивую бумагу синего цвета. – В Гаагу едет твой знакомый.

– Зачем все спер?

– Я что, по-твоему, должен был еще искать его среди этих бумаг?!

– Ладно, держи, – Андрей отдал деньги, мальчишка ушел.

Адрианчук развернул сверток. В бумагах было написано: Иван Иванович Вершнев – гражданин советского союза. Направляется в город Гаагу для научной деятельности. Внутри бумаг лежала старая желтая газета, в которой были подчеркнутые слова, обрывки фраз. Газету Андрей сунул в боковой карман, все остальное вновь свернул и стал ждать подходящего момента. И вот незнакомец поднялся, схватил свой чемоданчик, пошел к выходу. Андрей за ним с криком: «дяденька, вы что-то вы уронили».

Мужчина оглянулся, Андрей протягивал ему сверток с билетом.

– Спасибо, мальчик, – Вершнев взял сверток, потрепал Андрея по голове и вдруг протянул ему целый полтинник, – бери, иначе совсем бы не выбрался отсюда, если бы не ты.

Андрей взял. Последнее что он видел, как Вершнев заходил на телеграф.

– Вот так день! – с восторгом подумал Андрей, и, зажав драгоценную бумажку в руке, побежал к другу рассказать о своих приключениях.

После рассказа Ромка вдруг сделал ошеломляющий вывод; «нужно бечь в этот дом и забрать то, что Вершнев там оставил»

– С чего ты взял, что он там что-то оставил?

– А куда иначе он мог подевать плащ, шляпу, вещь старика?

– В чемоданчик.

– Ты сам только что сказал, что у старика было что-то «большое квадратное, но легкое»

– Это может быть сворачивается!

– Если бы оно сворачивалось, вряд ли это носили бы развернутым. Сам подумай, а потом, ты говоришь, что он заходил на телеграф. Значит, кому-то телеграфировал, чтобы это забрали.

Андрей задумался, потом кивнул.

– И чем скорее мы заберем, тем лучше.

– Но мне никак нельзя уйти.

– Надо сделать так, чтобы никто не заметил, что ты уходил.

– И как это сделать?

– Дай-ка подумать, – Андрей побарабанил пальцем по кончику носа. – Придумал! – и что-то начал горячо шептать на ухо своему другу.

* * *

Ночью, когда все в доме уже спали, Андрей потихоньку перебрался в квартиру Ромке. Тут через балкон была перекинута заранее подготовленная веревка, по которой мальчишки, вооружившись фонариками, спустились во двор. Они без труда нашли нужный дом и нырнули во внутрь. Долго ребята обшаривали его, но так ничего и не нашли. Они вышли на освещенную полной луной крыльцо.

– И он долго тут был, – спросил Ромка.

– Ну, где-то полчаса.

– Значит, хорошенько спрятал сверток.

– Да, – Андрей с сожалением похлопал себя по плечу, отряхивая прилипшую паутину. Что-то зашуршало в нагрудном карманчике. Мальчик вынул газету, позаимствованную у Вершнева. Про неё-то он совсем забыл!

– Что это?

– Газета. Я ее из документов вытащил у этого Вершнева.

– Что за газета? – ребята долго рассматривали. Датирована 1816 годом с подчеркнутыми строчками, которые, казалось, никак между собой не связаны. Было решено хорошенько изучить газету и следующую ночь прийти сюда снова. Так же незаметно вернулись обратно.

На следующее утро Андрею не удалось сбежать из дома. Максим стал раньше брата.

– сегодня у нас гости, Андрей, будь добр, приведи комнату в порядок, – сказал он, разбудив брата. Ближе к обеду пришла мать вместе с тетей Наташей Долговой. Они принялись готовить ужин. Андрей незаметно ушел к Ромке. У Долговых отец с Женькой ушли на футбол. Димка выстругивать на балконе детали для своего дельтаплана. Друзья уселись за стол и начали читать подчеркнутые фразы в газете.

– Записывай, «заброшенный старый дом», следующая фраза «по улице Кусково», «2 этажа», «он вошел в большую светлую комнату в 6 окон», «он жил на 1 этаже», «половицы скрипели и одна из них отходила вовсе», «старая картина», «он был из Японии». Так, что это получается?

– Бред какой-то, – Ромка отдал лист со своими каракулями.

– Нет, не такой уж это и бред. Заброшенный старый дом по улице Кускова в два этажа, большая светлая комната с 6 окнами на 1 этаже, где отходит одна половица. Вот где надо искать ту вещь, что забыл старик.

– По видимому, он ее не забыл, а специально оставил.

– Может быть даже и так.

– А Вершнев так долго не выходил оттуда, потому что читал вот это, – Андрей показал на газету и спрятал сверток по указанному адресу.

– Что значат две последние фразы; «старой картины» и «он был из Японии»?

– Может быть, это вещь – картина из Японии.

– Точно!

– Только нужно идти сейчас.

– Да пойдем.

– Но ты ведь наказан.

–А кто сейчас заметит, что я уходил?

– Тогда бежим!

Ребята вновь прибежали к заброшенному дому. Нашли комнату на первом этаже с шестью окнами. Долго определяли, где же эта самая половица. Наконец, нашли целых три. Подняли: на дне лежала картина, упакованная в бумагу. Друзья достали ее, положили доски на место, и вышли из дома. Шли быстро, не разговаривая. Распаковали только у Ромки в комнате. Это действительно была картина, писанная маслом в красивой резной очень узенькой блестящей раме. Никакой Японией от картин и не пахло. Это был обычный русский пейзаж с прозрачным небом, деревьями с пышной листвой, окружающие небольшую поляну, всю в желтых и красных цветах, между которыми по круглым белым камням бежал прозрачный ручей. Через него перекинут узенький деревянный мосток. Под картиной была надпись «1813 год Софіна полѫна, ѤміњХэѫнѣ» и замысловатая подпись.

Мальчишки долго прикладывали картину к стенам квартиры Долговых, но она никуда не помещалась. Было решено повесить в зале Адрианчуков.

В это время приехала тетя Оля Веденеева с сыном Димкой. Она всегда привозила сладости, которых не купить в магазинах. И поэтому мальчишки встречали ее с особой теплотой. И пока все толклись на тесной кухне Адрианчуков, Андрей с Ромкой орудовали в зале. Маленький Димка им помогал. Потом в зал притащили стол и начали бегать с разными блюдами из кухни. Мальчишки уселись на диван и не мешали взрослым. На картину никто внимания не обращал. Наконец, все уселись за стол: семья Долговых, Ольга с сыном, семья Адрианчук была не в сборе. Впрочем, она редко когда собиралась вместе: вот уже второй год отец работал начальником стройки ГЭС на Алтае. Прижал он только три раза за все это время.

Тетя Оля рассказывала про то, как она ездила в Смоленск и встретила там тетю Лену, общую знакомую, которая собирается после своей экспедиции в Енисейц вместе со своим братом Женькой.

– А когда у нее экспедиция? – спрашивает Любаша.

– С июня по август. Вот где-то в начале августа и собирается съездить в деревню.

– А давайте-ка тоже съездим! – предложила Наталья и толкнула в бок мужа.

– Я только за, – согласился Сергей.

– Да мы тоже с детьми года четыре там уже не были. Что, мальчишки, съездим к бабушке? – Максим и Андрей дружно закивали. Хотя Андрей вообще ни разу не видел бабушку, а если и видел, то не помнит. – Отлично, тогда едем все вместе!

– Ой! А что это мы про Таньку совсем забыли?! – Ольга вскочила.

– Позвонить надо! – Любаша за Ольгой вышла к телефону в прихожую.

Позвонили в Севастополь к тете Тане Бальцерек, которую Андрей никогда не видел, но очень много слышал, впрочем, как и тетю Лену из Смоленска.

Татьяна согласилась на поездку в Енисейц. Расходились по домам с шутками, улыбками, в хорошем настроении. Вдруг тетя Оля остановилась прямо перед картиной. Лицо ее побледнело. Она оглянулась на хозяйку.

– Откуда у вас это? Я раньше не видела ее.

– Я сама впервые вижу, – растерялась Любаша, оглядываясь на сыновей. Максим молча показал пальцем на Андрея.

– Мы ее нашли, – быстро соврал Андрей.

– Где вы ее нашли?

– В доме стареньком. Она висела на стене.

– И вы притащили ее в наш дом?! – Максим покачал головой, совсем как взрослый.

– Она там висела заброшенная, вся в паутине, пыли.

–В доме стареньком висела вся в пыли, – развела руками Любаша, глядя на Ольгу. – А что?

–Место очень знакомое, – Ольга задумчиво рассматривала картину. – Такое ощущение, что я где-то уже видела этот пейзаж.

– Где? – с не меньшим интересом рассматривала картину и Любаша.

– В Енисейце.

– Нет, в Енисейце точно нет таких мест, – отрезала Наталья.

– Ну да. Тем более, как картина с пейзажем из Енисейца, сибирской глубинки, могла попасть в Москву?

–Да еще и висеть в каком-то заброшенном доме?

Женщины напряженно рассмеялись.

– Э, да ей сто с лишним лет! – Сергей потрогал раму. – И, кажется, она золотая. Во всяком случае очень искусной ручной работы. Послушайте… да это шедевр Третьяковки достоин!

– Думаешь? – сомневаясь, спросила Любаша.

– Уверен. Гляньте-ка тут надпись и название на древнерусском: «1813 год Софіна полѫна, ѤміњХэѫнѣ» и подпись художника.

– Очень интересная картинка…

– Очень интересная…

Какое- то беспокойство пробежало по лицам взрослых. Андрей насторожился: «эх! Если бы они знали правду, как она сюда попала». Но никаких вопросов мальчишкам больше не задавали. Вскоре все разошлись по домам, пообещав собраться на следующие выходные за город к дачам.

ГЛАВА 4 Севастополь. Бальцерек

В небольшой квартирке на набережной города Севастополя, куда семья Бальцерек переехала два года назад, жизнь текла спокойно, без всяких всплесков и виражей. Татьяна работала хирургом в первой Севастопольской больнице, Василий подолгу пропадал в море. Последний раз семья собралась вместе на новый год, а теперь пошел пятый месяц папиного отъезда. Татьяна с сыном перебралась за город в маленькую деревеньку, где снимала небольшой домик. С раннего утра она уезжала на работу в город, поздно вечером возвращалась, постоянно переживая за сына. Никита был полностью предоставлен сам себе. Несмотря на свои восемь лет, он был очень серьезным рассудительным мальчиком. Много читал, учился игре на скрипке в музыкальной школе, закончил этот год с отличием и заработал таким образом велосипед.

Проводив мать на пристань, Никита шел на проселочную дорогу и учился там кататься на велосипеде. Это был очень упорный мальчик, и уже через неделю он мог ездить не держа руль руками. Он изъездил все дороги и тропки в округе. Пол лета провел на велосипеде Никита. Местные мальчишки отовсюду его гнали, били, кидались в него камнями. Никита, очень тихий спокойный мальчик, никогда не отвечал на грубость, не давал сдачи. Он уступал всегда и от этого очень страдал. Прятался на чердаке, а мальчишки забрасывали крышу камнями, до тех пор, пока не выходила соседка тетя Зина и не разгоняла их. Никита частенько ходил к тете Зине, и она ему рассказывала о том, что раньше в этом доме, где жили теперь Никита с мамой, жила старая колдунья, сибирская шаманка-целительница. Она никогда ничего не делала худого людям, наоборот, помогала. Однако ее все очень боялись. Говорили, что эту шаманку выслали из поместья князья за какое-то злое дело. Однажды к ней приехала молодая шумная семья: женщина с грудным ребенком и мужем. Мужчина был отличным кузнецом, а женщина стала учиться врачевать у этой шаманки. Как выяснилось позже, ребенок был рожден от молодого князя, отец которого отослал сына в столицу, а ее спешно отдал замуж за мужика и отослал куда подальше. Несмотря на это, жена с мужем жили душа в душу: она врачевал, он в кузнице. На второе лето они поставили свой дом и ушли от шаманки. Стали жить отдельно. В это время женщина родила второго сына и дочку уже от законного мужа.

– В вашем доме, – говорила соседка, – и жила та самая шаманка, а в моем доме – эта молодая семейка. Наши дома до сих пор стоят поодаль от всей деревни. Семья после семи зим уехала в город, а шаманка умерла через год, немного не дожив до революции. После ее смерти дом заколотили и оставили в покое. В двадцатом году сюда приехала Елизавета Михайловна, странная женщина, с туманным прошлым. Она немного пожила в доме шаманки, потом уехала в Севастополь. Вот там твоя мать и встретилась с ней. Они жили вместе на квартире, а каждое лето приезжали сюда. Татьяна до сих пор ездит, а Елизавета Михайловна куда-то запропала.

Никита читал книги, ездил купаться на море, бродил по горным тропинкам. Однажды он так увлекся, что забрел на одну далекую пещеру. Преследуемый любопытством, Никита спустился внутрь. Пещера оказалась прохладной и очень красивой: с внутренним озером, сталактитами, которые столбами образовывали великолепные колоннады. Мальчику понравилось все это великолепие, и он стал приходить сюда каждый день, забираясь все дальше вглубь пещеры. Так он набрел на странный каменный крест, вставленный в нишу стены. Внизу на стене надпись: «весь смысл жизни был в алмазе. Компъенг». Обшарив все вокруг, мальчик направился в единственный проход, который все сужался. Никита шел уже боком, вдруг неожиданно он оступился и стремительно полетел вниз. Когда он очнулся, где-то капала вода, и откуда-то сверху пробивался свет. Никита поднялся. Из головы текла кровь, все руки и ноги были в ссадинах. Он огляделся по сторонам, в углу валялся какой-то предмет. Никита подошел ближе. Это был небольшой проржавевший ящичек. Мальчик хотел его открыть, но у него не получилось, и он решил взять чемоданчик с собой. Никита привязал к нему веревки и, надев на себя, как ранец, посмотрел вверх. Высоко, в метрах девяти был выход из пещеры. Делать нечего, нужно лезть. Никита, рискуя в любой момент разбиться, полез наверх. Он действовал решительно, не останавливался даже тогда, когда казалось что, силы покинули его. И вылез на поверхность, лег на траву. Когда мальчик отдышался, набрался сил и поднялся – грандиозная картина открылась ему: он стоял на вершине горы, вдали был виден древний монастырь над обрывом и широко раскинувшееся море. Никита попрел к монастырю вместе со своей ношей. В полуразваленной, заросшей лишайником и диким виноградом монастырской крепости он встретил старика в монашеской одежде.

– Скажите, как мне добраться до Ямельяновки? – обратился он к монаху.

Но тот, увидев его разбитую голову, повел к себе в келью и перевязал мальчику раны. Только потом спросил:

– Откуда ты?

– Из Ямельяновки.

– Как ты сюда попал, мальчик? Это очень далеко, день пути на хорошем коне.

– Это плохо, – вздохнул Никита. – Мама волноваться будет.

– Ничего, пойдем в поселок и попросим помощи.

Они вышли прямо к обрыву. С него вниз сбегали каменные ступени, а внизу спрятался небольшой белоснежный двухэтажный домик.

– Что это? – спросил Никита.

– Теперь ничего. Но раньше это была закрытая лечебница для душевнобольных.

– Для сумасшедших что ли?

– Да, для одержимых бесами.

– А почему закрытая, как это понять?

– Там лечились известные люди России, но их имена были секретом, поэтому об их пребывании в лечебнице никто не знал. Да и о существовании ее никто не знал. Вот поэтому и говорят что закрытая.

– А-а, типа секретная.

– Ты посиди пока тут, а я схожу в поселок.

Никита кивнул, старик ушел. Мальчик огляделся по сторонам, ему стало скучно, и он принялся открывать ящичек, но без инструментов это оказалось невозможным. Вскоре монах привел лошадь с повозкой.

По дороге старик рассказывал очень много красивых легенд про ундин, погибших девушек. Между делом спросил:

– И все же, как ты попал на вершину горы?

– Я люблю путешествовать, бродить по разным местам. Вот и пришел на гору. Только не повезло – упал в терновник и расшиб голову о камень.

– А что это у тебя за ящик?

– Я туда складываю всякие интересные камушки, ракушки, которые нахожу по дороге, – сказал Никита и сам удивился, он никогда не думал, что может так обманывать.

Монах кивнул.

– И откуда он у тебя этот ящик?

– Да дома на чердаке нашел.

Старик замолчал. Когда поздно вечером они подъехали к Ямельяновке, он спросил:

– К какому дому-то тебя подвозить?

– К дому, где жила шаманка,– просто ответил мальчик.

Монах вдруг резко обернулся к Никите и совсем не по-стариковски сверкнул на него глазами. Когда он подвез Бальцерека к дому, осторожно спросил:

– Мальчик, а в этом ящичке, что ты нашел на чердаке, было что-нибудь?

– Нет, он был абсолютно пустым. Спасибо, дедушка.

Из дома уже выскочила Татьяна. Она подхватила на руки сына, и, прижав к себе, стала благодарить монаха, пригласила его в дом. Тот охотно согласился.

Никита рассказал матери то же самое, что и монаху. Вскоре пришла тетя Зина, принесла молока, вареной картошки и лепешки.

Мальчик запрятал свою находку в густом кустарнике черной смородины на дворе тети Зины. И только тогда сел за стол. Соседка как-то странно себя вела: сначала она сказала, что кого-то ждет, и быстро ушла домой, потом вновь пришла, но в дом не заходила, а уселась на крыльце и чего-то ждала.

Монах поужинал вместе с Татьяной и Никитой, при этом он с интересом осматривал кухню, потом, уже выходя из дома, для чего-то заглянул в единственную комнату. Татьяна проводила спасителя Никиты. Старик еще раз окинул зорким взглядом дом, вскочил в двуколку и тронул вожжи. Все трое долго смотрели на облако пыли, оставшееся после брички монаха. Потом тетя Зина неожиданно спросила:

– Где ты вообще мог с ним встретиться, Никита? Он ведь живет в развалинах монастыря!

– Вот там я его и встретил, – спокойно ответил Никита.

Тетя Зина вдруг перекрестила мальчика.

– Никогда больше не ходи туда, – прошептала она.

– он вообще никуда не пойдет больше! – строго заметила Татьяна. – Иначе мне придется отвезти его в душную городскую квартиру. Быстро спать, путешественник.

* * *

На следующее утро Никита еле поднялся с постели. Все тело ныло, разламывалось на куски. Практически вся правая часть была синяя после вчерашнего падения в пещере. Голова болела нещадно, хотелось пить. Мальчик поднялся, но сильное головокружение вновь повалило его на койку. Он лежал, не шевелясь, пока не пришла тетя Зина. Она разохалась и побежала за водой. Приказала Никите лежать. Но летом лежать в постели как-то не очень весело. Однако делать нечего, пришлось подчиниться. И тут, как дополнение к состоянию Никиты, зарядили дожди, понизилась температура настолько, что по вечерам тетя Зина разжигала печь. Именно в эти хмурые холодные дни Никита услышал от тети Зины рассказ о монастыре:

– Монастырь этот стоит с незапамятных времен, когда христианство только-только укоренилось среди населения. Через пару сотен лет тут было основано какое-то братство монахов, которое просуществовало до самой революции. Про это братство ходило множество мрачных слухов. Одни говорили, что в нем состоят только душевно больные монахи. Другие утверждали, что это люди принявшие веру сатаны. Третьи рассказывали, что это горные шаманы, приносящие кровавые жертвы. Лишь недавно стало известно, что это всего лишь выдумки. Так как монахи жили очень замкнуто, никто никогда не видел их, скрываемых за стенами монастыря. Еще полстолетия о них рассказывали ужасные вещи, а монастыря как такового уже не было. Так, осталось десяток монахов. Этот монастырь содержал при себе лечебницу для душевнобольных. Мне кажется, именно отсюда и слухи о братстве умалишенных. Когда в Крыму шли бои, красноармейцы ворвались в монастырь, разгромили и выжгли его полностью. За это очень многие комиссары поплатились жизнью.

– Почему? – слабым голосом спросил Никита.

– Потому что там были ценные сведения о лечебнице, о самом монастыре, о тех душевнобольных, что состояли на учете в этой психушке. После погрома монастыря, полгода спустя, среди развалин был замечен местными жителями монах. На вопрос путников, шедших мимо монастыря, он отвечал, что прислан богом ухаживать за могилами своих братьев. За безобидностью старика не трогают. Однако поговаривают, что он не столько за могилами ухаживает, сколько что-то охраняет. Уж больно не по-божески себя ведет этот божий человек. Слишком много тайн хранит его память, принятая от братьев по кресту.

Слушая дождь за окном, Никита волновался: а вдруг его ящичек-находка намокнет, заржавеет, и вовсе не откроется. Однако он напрасно беспокоился. В первый же солнечный день Никита вытащил из мокрых кустов свою находку. Принес в комнату и впервые внимательно осмотрел ящик. Он был сделан наподобие чемодана: две застежки и ручка, только жестяной из нержавейки. Сбоку ручки Никита обнаружил маленький шурупчик. Открутив его своим перочинным ножиком, мальчик открыл маленький ящичек, где лежал потускневшей ключ. Этим ключом Никита открыл чемоданчик. Изнутри крышка была обита красным бархатом, посередине портрет мужчины в военном мундире с аккуратными усами, зелеными холодными глазами. На самом чемоданчике мальчик нашел много писем с тяжелыми сургучными печатями на оборотах. Он попытался прочесть хотя бы одно из них, но почерк был отвратителен: буквы-крючки мало отличались друг от друга. Дальше шли какие-то грамоты, толстая папка, набитая писчими бумагами, разложенными по порядку датирования. Как предположил Никита, это был дневник, написанный все тем же непонятным почерком. На самом дне сложенная вчетверо лежала карта. Никита развернул ее и долго осматривал, но так ничего и не понял. Он взглянул на чемоданчик, теперь тот был пуст. Никита зачем-то повернул его вверх дном и потряс, что-то загремело внутри. Мальчик еще раз внимательно осмотрел находку. Ручка держалась крепко и не могла греметь. Застежки издавали другой металлический звук. Что-то гремело внутри чемоданчика. Он прощупал дно и нашел в самом шве небольшую атласную петельку. Никита дернул за нее, и бархатное дно чемоданчика выскочило. Внутри лежали два кольца, карманные часы, портсигар, большой медальон с изображением какого-то царя. Никита внимательно изучил каждую вещь в отдельности. На первом кольце была обнаружена запись «Аркадий и Елизавета. Только смерть разлучит нас». На втором кольце надпись «съпасѝ и съҳрани ӎѧ». Карманные часы открывались, внутри на черном бархате позолоченный орел с державой и скипетром внизу, вверху и по бокам только четыре зеленых камушка, вделанных в черный бархат, и две таких же зеленых стрелки, одна большая, другая поменьше. На крышке часов было изображение голубоглазой белокурой девушки и маленькая прядь волос. Вероятно, той самой девицы. Сверху часы были словно мрамор: красные, блестящие, полированные, на золотой, тонкой работы, цепочке. Портсигар был тоже золотым, внутри отделан зеленым атласом. Никита сложил все обратно в чемоданчик, закрыл его. Закрутил шурупчик. Всем этим он займется потом, когда приедет обратно в Севастополь. А сейчас нужно как следует спрятать этот чемоданчик. Мальчик вспомнил про чердак. Точно! Но как только он взялся за ручку, в дверь постучали. Никита замер, кто бы это мог быть. Тетя Зина никогда не стучит. Мама? Еще бы она стучала! Больше к ним никто не ходит. Мальчик с ужасом услышал, как кто-то возится с замком. Никита глянул в окно: на заднем дворе в высоких зарослях лопуха, полыни и амброзии стояла двуколка монаха. Никита открыл форточку и выкинул туда чемоданчик. Замок поддался, дверь открылась. Никита мягко приземлился рядом с чемоданчиком. В дом вошли. Никита, пригибаясь под окнами, выскочил на двор тети Зины. Быстро забравшись на мохнатую высокую сосну, Никита стал наблюдать за домом. Монаха все не было, через полчаса он вышел. Быстро прошел в маленькую сараюшку и вытащила оттуда лестницу. Откуда этот посторонний человек знает, где у них лестница. Старик забрался на чердак. Там он пробыл чуть более получаса. Спустившись и убрав лестницу, монах, осмотревшись по сторонам, сел на бричку и поспешно уехал. Пораженный Никита слез с дерева. Определенно, он искал чемоданчик, или то, что в нем лежит. А лежит там, по сути, немало.

Мальчик направился к пристани. Было решено спрятать чемоданчик в Севастополе, где у Никиты был собственный тайник под подоконником за грядушкой кровати. Теперь самое главное опередить маму и приехать быстрее нее. Никита успел.

Вечером он спросил у тети Зины:

– Скажи, а далеко до монастыря отсюда?

– Нет, пешком полчаса.

– А мне тот дедушка сказал, что день пути.

– Это он тебя в объезд повез, мимо пещерного хода. Специально, чтоб ты не ходил к развалинам. Он всегда так делает.

– Что же он там прячет?

– Наверное, то, что уцелело после пожара.

– А я сегодня его видел.

– Кого? Монастырь?

– Нет, монаха. Он приходил к нам сюда, домой, и лазил на чердак. Теть Зин, скажи, откуда он знает, что лестница стоит в сарае?

Соседка оторопело смотрела на мальчика. Потом медленно покачала головой:

– Н-не знаю.

– Он тут, видимо, часто бывал. Ты не знаешь, это шаманка твоя дружила с монахами?

– Наверное.

В дом вошла Татьяна, она только с работы, пыльная, уставшая, но оживленная и радостная.

– Никитка, сынок, завтра едем папку встречать, а потом в Енисейц к бабушке!

– Ура! – заорал Никита и повис на шее у матери.

ГЛАВА 5 Смоленск. Митяева

Казалось, совсем недавно вернулась Митяева из экспедиции, а уже успела написать отчет и подготовить доклад к началу нового учебного года, сдать находки в музей. И теперь Ленка жила в небольшом дачном поселке под Смоленском, дожидаясь брата Женьку.

Женька обрабатывал пленку со своим фильмом. Мать с мужем остались в Смоленске. Так что Ленка наслаждалась одиночеством. Она запретила себе писать и читать. Целыми днями пропадала то на огороде, то в лесу. Крутила помидоры, огурцы, мариновала грибы и варила варенье.

Все чаще мыслями Ленка возвращалась в Енисейц. Она по памяти восстанавливала свой дом, двор, образ своего отца, Лебедевых Марью Тихоновну и Дмитрия Степановича, всех сестер Сковородниковых, их непоседливую мамашу, мишка Мейдзи сразу всплывал вместе с воспоминанием о свадьбе Лешки Адрианчук и Верочки Алмаз. Где впервые родители Адрианчук признали Любашу своей невесткой, а их сына своим внуком.

Но чаще всего всплывала огненным пятном в памяти Ленки та роковая ночь, когда она потеряла двух любимых и дорогих ей людей: своего отца Митяя и единственного Петьку Дегтярева. После этой страшной ночи Ленка перестала быть той вспыльчивой хохотушкой. Ей больно было видеть свой дом, свою улицу, своих соседей, своих односельчан, родную широкую реку Сибири. Она вынула осколки своей души, всего своего внутреннего мира и оставила там. А сама уехала с холодным сердцем и пустотой внутри.

С этого момента жизнь потеряла вкус. Не обрадовалась она поступлению в МГУ на археологический факультет, ни его окончание. Как бы между прочим она получила хорошее место в городе у матери, работа от головного вуза не приносила удовлетворение. Деревянной походкой шагала она по жизни. Никогда не улыбающаяся, малоразговорчивая, она всегда стояла в стороне от коллектива института. Одинаково относилась и к похвале и хуле. Считаясь самым успешным лектором (на лекции сходилось больше сотни слушателей) и экспедитором, никогда не ставила это себе в заслугу. Мир умер у нее внутри. Снаружи только тени, да внешние обязательства, ровным счетом не нужные ей. Все это делалось ею лишь затем, чтобы не сойти с ума. В институте среди студентов ее Льдинка.

А теперь, после алтайских гор, первозданной нетронутой природы душа закричала, забилась в Ленке. Душа вернулась и позвала назад, к той ночи, к тому пожару, к тем потерям. Нужно вернуться и собрать осколки! Нужно это сделать!

Внутри все содрогалась от ужаса, что это придется сделать. «Ничего, – успокаивала себя Ленка, – я буду не одна. Со мной поедет Женька, Ольга, Любаша. Они будут со мной…»

Чем ближе подходил срок возвращения, тем осмысленнее становился ледяной взгляд Ленки. Она чувствовалась замирание и биение сердца.

Вскоре пришла телеграмма от брата: «я готов собирайся приезжай едем Москвы». А вместе с ней мысль, ясная, словно вода в роднике: «я найду Лешку!»

Митяева быстро собралась и отправилась в Москву.

Женька квартировал у Любаши. Сюда-то и приехала Ленка. На вокзале ее встретила Наталья со старшим сыном Женей.

– Удивительно, как он похож на нашего председателя! – воскликнула Ленка, увидев Женьку впервые за последние восемь лет.

– Ну а то как же, – улыбнулась Наталья, – все в Долговскую породу.

– Это сколько ему?

– Женьке – одиннадцать, Димке – девять, а младшему восьмой годок пошел.

– Ну, Наталья! Гигант! Ты так и работаешь в школе?

– А куда еще? – удивилась Долгова.

– Переводчиком пошла бы.

Наталья рассмеялась.

– Что? Попросила бы Ольгу. Пусть она тебя в кремле устроит.

– Ты что с ума сошла! Буду еще просить!

– Ни кого-нибудь, подругу.

– Ох, нет, Ленка! Никогда ни у кого не просила и просить не собираюсь. Мне и так неплохо.

– Как знаешь, – пожала плечами Ленка.

На этом разговор оборвался. Дверь открыл Максим Адрианчук.

– А этот вылитый Андрей! Нет, правда, одиннадцатилетний Адрианчук, мы тогда в усадьбу бегали, помнишь?

Наталья кивала головой и улыбалась на Ленкино восклицание вышла Любаша, смущенный Максим ушел в комнату. За Любашей в прихожую выскочил черноглазый мальчишка с весело задранным чернявым чубчиком. Он рассматривал незнакомку с интересом, наклоняя голову то в одну, то в другую сторону.

– Здра-асьте! – важно сказал он и протянул Ленке руку, – Андрей Андреевич Адрианчук, будем знакомы!

Та пожала ему руку:

– Елена Евгеньевна Митяева.

Андрей наклонил голову и стукнул пятками.

– Разрешите вас сопровождать.

Женщины расхохотались.

– Что это за чудо? – спросила Ленка.

– Младшенький, – с улыбкой ответила Любаша, – одна беда с ним. Мы с Максимкой прямо намучились!

– Бедокурит?

– Не то слово, учиться – не учится, баловство одно! И не вышибешь!

– Вот так Любава! Ты что же лупишь его?!

– Его что лупи, что нет. Одним словом – балбес.

– Судя по его обходительности, он далеко не балбес!

– Ну его, зла не хватает!

Вечером приехала Ольга с новостью:

– Завтра в шесть утра приезжает Танька с Василием и Никитой.

– Каким Никитой? – не поняла Ленка.

– Сыном. А послезавтра едем в Енисейц в четыре дня. Вот билеты.

Было решено, что Ольга встретит Татьяну и отвезет ее к себе. А на следующий день все соберутся у Адрианчук, и отсюда уже поедут на вокзал. Десять взрослых и семь детских билетов были оставлены у Любаши.

Утром встречали Татьяну с мужем и сыном, а вечером Андрея Адрианчука.

На следующий день стали съезжаться в квартиру к Адрианчук. Было много объятий, поцелуев, восклицаний, смеха, улыбок. Дети носились из квартиры Адрианчук в квартиру Долговых. Маленький Димка Веденеев схватил метлу и гонял ребят. Они якобы боялись его и, громко вереща, убегали. Только Никита не вписывался в эту веселую, знающую друг друга компанию. Он всегда держался рядом с мамой.

Наконец, пришли машины, погрузили вещи, приехали к вокзалу веселой дружной компанией. Зашли в вагон, стали размещаться. Поезд тронулся, мимо проплыла Москва и осталась позади. «В Енисейц! В Енисейц!» – стучали колеса, и кричал радостно гудок.

ГЛАВА 6 Енисейц

Поезд прибыл в Назимовск. На платформе шумную компанию встречал Дмитрий Степанович Лебедев с большой подводой и Степан Адрианчук. Рассаживаясь по подводам, долго шумели, смеялись. Димка Веденеев забрал у Дмитрия Степановича вожжи и сам уселся на облучок, поддерживаемый дедом. Ольга и Виктор позади. Тут же устроилась и семья Бальцерек: Василий впервые ехал к теще, а Никита к бабушке. Вместе с ними Ленка и Женька. На второй подводе разместились Долговы и Адрианчук.

По дороге узнали, что Долгов Кирилл Михайлович больше не председатель, на этот пост назначили месяц назад Мишку Мейдзи. Ленка смеялась:

– А ведь это я предложила вовлечь Мишку в колхозную работу, помнишь, Ольга?

– Да, это было твое первое публичное выступление. Что они делали? Кажется, коровники ремонтировали?

– Ага, а потом школу строили.

– И клуб.

– А нынче председатель! – заметил Лебедев. – Я тоже с агронома ушел.

– Ушел?! – ахнула Ольга. – Почему?

– Работать невозможно – все не так, все по-своему стали делать. Для чего тогда я нужен? Быть куклой, чьим авторитетом прикрываются? Я не хочу. Ну уж нет, увольте! И уволили! Даже с радостью.

Все приутихли. Где-то наверху шумел лес, роняя багряные листья на дорогу.

Дома ждали пироги, сладкие леденцы и варенье в вазочках, соленья в тарелочках. Ленка и Женька отправились к себе домой, положить вещи. Подъехали к большому высокому дому с множеством окон и широким крыльцом, дощатым забором. Через высокие ворота въехали во двор. Ольга вбежала в дом, обняла выходившую навстречу Марью Тихоновну. За ней побежал и Димка, да шлепнулся, зацепившись за последнюю ступеньку, заплакал. Ольга подхватила его, поднесла к бабушке. Димка замолчал, с интересом рассматривая незнакомое, все в мелких морщинках лицо, и вдруг заулыбался, потянулся к ней. Марья Тихоновна осторожно взяла на руки внука.

– Так вот он какой, наш Димочка.

– Да, – Димка коротко кивнул и стал тащить с головы Марьи Тихоновны платок. В дом внесли вещи.

– Вы надолго? – спросил за столом Дмитрий Степанович.

– На две недели.

– Это хорошо, – кивнул Лебедев. – Внука, может, подольше оставите.

Ольга и Виктор переглянулись.

– Посмотрим, – уклончиво ответила Веденеева.

* * *

– Вот тут прошло мое детство и вся моя юность, – говорила Ленка брату, поднимаясь по ступеням. Наверху, за коньком, лежал на своем месте ключ. Митяева открыла дверь. Она непривычно заскрипела. Ленка застыла на пороге. Силы покинули ее, и она не может больше сделать ни шага.

– Ну! – нетерпеливо подтолкнул ее Женька, шедший сзади с тяжелыми чемоданами.

И Ленке пришлось войти в свой дом. Она прислонилась к стене и молча осматривала знакомую кухню: печь, широкие лавки, стул у окошка, занавески, чисто вымытый пол с пестрыми дорожками, у печи ухват и метла выстроились в ряд, большая бочка, наполненная свежей водой. Весь дом был в идеальном порядке, даже цветы в горшках стояли по окнам.

– Надо же! – Женька уже обошел дом и вернулся к сестре. – Вот это домик! И ты в этих хоромах жила с отцом? Да тут всю съемочную группу поместить можно!

Ленка села на пол и впервые за восемь лет разрыдалась.

– Ты чего? – испуганно спросил Женька и кинулся к сестре.

– Уйди! Уйди! – отталкивала она его от себя.

– Вот так номер, чтоб я помер! Впервые вижу, как ты плачешь. Я-то думал, что ты не умеешь этого делать. Тут все от эмоций, воспоминаний, – балаболил Женька, суетившийся возле Ленки. – В этом деле нужно, конечно, не сдерживать себя. А наоборот – выплакать все, что накопилось, все навалившееся, попить водички, – он напоил всхлипывающую Митяеву водой.

В дверь постучала Марья Тихоновна. Ленка поднялась, вытерла подолом платья мокрое лицо, чем несоизмеримо удивила брата, и открыла Лебедевой.

– Ну как вы тут? Вещи положили? – она оглядела Ленку.

– Положили, – упавшим голосом сказала девушка.

– Ну что ты, детушко?

– Спасибо тебе, теть Маш, – Ленка обняла Марью Тихоновну и снова заплакала.

– Ну будет, будет. Чего ты? Не плачь! – Лебедева гладила Митяеву по голове. Потом отняла ее от себя, вытерла ей слезы шершавой ладонью. – Пойдемте к нам, мы уже за стол сели. Чего вы тут одни будете? А завтра, Елена, примешь хозяйство.

Брат с сестрой последовали за Лебедевой.

* * *

Вся улица Речная вышла посмотреть на гостей, сгружавших с подводы чемоданы, сумки, авоськи. В три дома, стоявших рядом на Речной, приехали гости: Долговы, Адрианчук и Даниловы.

Татьяну с мужем и сыном встречала мать-старушка, всю жизнь проработавшая в столовой, сначала барской, потом колхозной. Она до сих пор трудилась там же под начальством соседки Анны Павловны Долговой. И теперь, поджидая единственную дочь, наготовила на целый батальон, как выразился Василий, увидев накрытый стол.

Никите понравился бабушкин дом. Не то что домик в Емельяновке: маленький, покосившиеся, с горбатым потолком и дымящейся печкой. Тут все было по-другому: высокие беленые потолки с плетеной проводкой, красивые люстры, длинные узкие окна с широкими подоконниками, на которых вольготно раскинулись комнатные цветы, симпатичные занавесочки. В доме было тепло, солнечно, пахло чем-то свежим, чистым.

– Это рекой так пахнет, лесом, – пояснила бабушка.

Вечером Татьяна с Василием вместе с Никитой пошли к Енисею. Тихо катилась широкая река Сибири. Жаркий день подходил к концу, солнце уже село, но было еще светло. От мягкой земли исходило тепло, на берегу еще купались дети, с шумом прыгая с моста в воду. За дворами раздался рожок пастуха, показалось стадо коров. То там, то здесь открывались ворота, встречали кормилец. Вот и бабушка пошла за Малышкой. Неторопливо сходит семья к реке. Идет вдоль берега, против течения. Ах! Никита сейчас бы взял скрипку в руки и сыграл бы что-нибудь хорошее, для души, в тон своему настроению.

– Ну как? – спросил у него отец, кивая на Енисей.

– Это, конечно, не море, – с достоинством ответил Никита, – но ничего, мне нравится.

Отец расхохотался, а мама лишь головой помахала в знак осуждения:

– Вот вырастили горожанина морского, – сказала она и, наклонившись, зачерпнула воду ладонью, умыла лицо, потом обрызгала Никиту и Василия.

– А вы знаете, что река настолько холодная, и не всякий сможет искупаться в ней.

– Да ну, а ты можешь? – спросил отец.

– Конечно, я же выросла тут.

– А ну-ка, Никитка, давай докажем, что это не так!

И все втроем попрыгали в воду, не раздеваясь. Уже по темну вернулись они домой. Бабушка быстро собрала ужин, пока «моржи» переодевались в сухое. Ужинали тоже весело. Отец рассказывал бабушке о своей службе. Никита любил слушать, как рассказывает отец: весело, задорно, меняя голос и интонацию, преображаясь до такой степени, что его становилось не узнать. Мама говорит, что папе нужно было идти в актеры, и его снимал бы в своих фильмах дядя Женя Бочаров, брат тети Лены Митяевой.

Бабушка постелила Никите постель в отдельной уютной комнатке, где громко тикали старинные настенные часы и строго смотрели святые лики икон. Утопая в перине и подушках, мальчик окунулся в мир ароматов хрустящих простынь, пододеяльников и подушек.

Обычно на новом месте Никита долго не мог заснуть, страдал желудком и вообще чувствовал себя очень плохо, пока не привыкнет. После недельного мучения в поезде Никита уснул быстро сладким крепким сном. А проснулся, когда солнце уже во всю било в тонкие белые занавески. Мальчик прислушался: в доме было тихо, за окном слышались веселые голоса, ребячий визг, смех.

Никита быстро встал, открыл шторки, распахнул окно. Вышел на двор, где к дереву был приделан рукомойник, умылся, на славу растерев себя полотенцем. Вошел на кухню, на столе под белым вафельным расшитым рушником стоял завтрак. Никита поел, составляя планы на весь день. Это, конечно, не Ямельяновка но тем лучше. Много тут нехоженых тропинок. Эх! Зря отец не позволил взять велосипед. И куда это родители подевались? Бабушка то понятно – на работу ушла.

Никита начал знакомство с домом. Он обошел комнату за комнатой, убрал свою постель. Стал раскладывать вещи: записную книжку, куда Никита записывал свои наблюдения, чернила, перья, карандаши и краски, скрипку… Может, сыграть что-нибудь? Никита задумался, зажав скрипку подбородком, и сам не заметил, как начал играть что-то чистое, душистое, солнечное, еще не слышанное Никитой, но такое родное и близкое лилось из-под смычка. Но вот звуки стали напряжённые, что-то грозное, страшное надвигалось на мальчика. И вдруг он замер на секунду. И тихая, нежная и неизмеримая грусть потекла из-под смычка, все затихая, затихая, и вскоре смолкла совсем. Еще с минуту Никита, как слепой, стоял, глядя прямо перед собой, и, кажется, все затихло. Весь мир затих вместе с его скрипкой. Мальчик опустил инструмент и вздрогнул – в комнате прямо перед ним стояла девочка с черными кучерявыми волосами и пронзительно синими глазами. Она кусала кончик косички и неотрывно смотрела на Никиту.

– Это ты сочинил? – спросила она.

Никита пожал плечами.

– Ты не знаешь? – удивилась девочка и выплюнула косичку, откинув ее за спину. – Я тебя раньше не видела. Как зовут?

– Зачем ты зашла в чужой дом? Кто тебя приглашал? Да еще и подслушиваешь! Нехорошо!

– Скучняк! – махнула девочка рукой и повернулась идти.

– Я не скучняк! – горячо возразил Никита. – Такого слова нет вообще!

– Нет?! – удивилась девчонка. – Добряк, значит, есть, весельчак есть, а скучняка нету?!

– Нет.

Девчонка еще раз вздохнула.

– Нет, так нет, – потом остановилась. – Это в русском языке нет, а в моем есть такое слово!

– У тебя что, свой особый язык? – заинтересовался Бальцерек.

– Да, я работаю над ними годами, – девчонка сделала очень грустное лицо и, присев на кухонную лавку, как бы невзначай взяла пирожок и начала его жевать. При этом она сделает такой безразличный вид, что стала походить на корову, жующую травяную жвачку. От этого сходства Никита расхохотался. Девчонка тоже повеселела и даже налила себе молока.

– Как тебя зовут? – мальчик присел рядом.

– О-о! – набитым ртом промычала девчонка, многозначно поднимаяуказательный палец. Когда она прожевала, представилась очень просто. – Я Надька Емельянова, живу на Большой, 34 только по ночам. Все остальное время провожу на улице.

– Здорово! А я Никита Бальцерек.

– Ты откуда?

– Из Севастополя.

–Э где?

– Рядом с Черным морем.

– Надо будет у папки на карте посмотреть.

– Я могу тебе сейчас показать, – вызвался Никита, разворачивая на столе карту Советского Союза. – У меня дома очень много картин с видами на море, на город. Есть парочка удачных. Только я их все в выставочный зал отдал на летний сезон у нас в школе, а так бы привез обязательно, показал бы.

– Но ты ведь еще приедешь? – Надька исподлобья смотрит на мальчика синими глазами.

– Приеду, – обещает Никита. – Зимой приеду, на каникулах, и привезу, хочешь?

– Хочу, – кивает Надька.

Они уже идут по улице, утопая голыми пятками в мягкой теплой пыли. Как это Никита раньше не додумался ходить летом босиком, а это ведь так здорово!

Весь день он проводит с Надькой. Они купаются в реке. Она показывает ему деревушку. Под вечер, набегавшись, Надька и Никита пришли домой к Емельяновым. Подружка открыла замок, зашла, разбросав по полу сандалии. Никита по привычке подобрал их и сунул под лавку. Девчонка быстро сама резала салат из помидор и лука, лежавших на подоконнике. Долго рыскала в поисках хлеба. Но, так и не найдя, сказала: «Опять к бабке идти! Ух! Ненавижу я, когда есть хочется, а нечего! В этом доме никогда нечего поесть!» – с этими словами Надька по-старушечьи повязала платок, придирчиво осмотрела свое платье и напялила длинную шерстяную кофту, вдобавок ко всему сунула ноги в огромные галоши. От ее вида Никита пришел в совершенный восторг.

– Вот так Надька! Ты для чего так вырядилась?

– Горе мыкать иду, – горестно сморщилась девчонка. – Хлебушка просить.

– Давай я принесу.

– Вот еще!! – сверкнула Надька глазами. – Сама принесу!

И, вздыхая, она пошла по дорожке. Однако минуты через две, подружка вернулась с огромным караваем. Девчонка потрясла им над головой, дескать, живем, ребята! Быстро скинув с себя нищенский обряд, девчонка села за стол и стал уплетать салат с хлебом.

– Ты чего там? – махнула она сидевшему в стороне Никите. – Иди сюда! Вот ложка, бери. Ой! У меня же еще сало есть! – она слазила в ледник и достала оттуда сало и колбасу.

Наевшись, Надька ополоснула ложки, Никита смахнул со стола крошки, накрыл хлеб.

– Теперь можно еще раз пробежаться, а потом послушать твою скрипку.

Таким образом Никита впервые нашел себе подругу. Каждое утро верная Надька будила Никиту, и они вместе, взявшись за руки, бежали к реке. Потом шли в лес, где сама природа образовала турникет. Тут девчонка придумывала разные физические упражнения и заставляла Никиту проделывать те же самые виражи, что делал сама: тут были и прыжки с одного дерева на другое, и бег с препятствиями, и поднимание тяжелых камней. Потом дети строили шалаш на дереве, прямо над обрывом. Дерево было огромным, своим изогнутым стволом оно практически легло параллельно Енисею в 10 метрах от него. Именно на этом живописном месте ребята решили построить себе убежище. Почти весь день они проводили тут. А вечером бежали к Надьке или к Никите поужинать, и затем бежали к реке, где Никита обязательно что-нибудь играл своей подруге. Та молча слушала, изредка бросая камушки в воду.

Однажды в такой из одних вечеров на берегу показалась толпа мальчишек. Впереди всех шел рыжий высокий весь в веснушках мальчишка.

– Эй! Музыкант! – крикнул он Никите.

Бальцерек обернулся.

– Ну-ка иди сюда! Мы поясним, где тебе нужно играть!

Никита опустил скрипку, привыкший к подобным издевкам. Он подумал: «Пусть побьют, лишь бы ее не тронули!», он покосился на подругу. Но Надька уже выдвинулась вперед и, став в воинственную позу, поманила мальчишку к себе.

– Ну-ка сам иди сюда! И я поясню, где тебе стоит ходить, а где – нет!

Мальчишки остановились. Но рыжий продолжал наступать.

– Эт ты за жениха что ль вступаешься?!

Надька вмиг вцепилась в рыжего и повалил его на песок. Мальчишки не лезли. Никита тоже бездействовал. В конце концов растрепанная Надька придавила коленом рыжего и била его по лицу кулаком. Никита оттащил разъяренную Надьку. Мальчишки забрали рыжего.

Домой шли в полном молчании. У дома Емельяновых Никита спросил:

– Ты на меня злишься, да?

– С чего бы еще? – все еще задыхаясь от тяжелой борьбы, спросила Надька.

– Что тебе за меня пришлось заступаться. А сам я не умею драться.

– Правда?! – Надька посмотрела на Никиту, как на инопланетянина.

– Правда. Я никогда не дрался.

– Ничего , – Надька дружески хлопнула его по плечу, – научим!

Но из этого ничего не вышло. На следующее утро Надька потребовала:

– Ударь меня!

– Как? – опешил Никита.

– Вот так! – девчонка, не раздумывая, треснула Никиту по лицу. – Теперь дай мне сдачу!

– Я не могу бить девочку! – возмутился Никита.

– Да-а, тяжело, – протянула Надька, потом, подумав, добавила. – Хорошо, тресни-ка по этому дереву.

– За что? Оно ничего мне не сделало плохого.

– Ты что? Дурак? Это же просто дерево!

– Живое существо, – добавил мальчик.

– Да ты совсем больной, – бессильно вздохнула Надька и села на пенек.

– Больной, – согласился Никита.

– Что ж, придется мне за тебя заступаться, – вздохнула подруга.

Но заступаться пришлось все-таки Никите. После обеда мальчик ждал свою подругу в шалаше. Как вдруг крики на берегу привлекли его внимание. Вдоль берега к шалашу бежала Надька, за ней, догоняя уже, неслись мальчишки с рыжим во главе. Этот рыжий сколотил банду, чтобы отомстить Надьке. Вот он схватил ее за косы, повалил. Подбежали еще двое. В мгновение ока Никита слетел с дерева и подскочил к дерущимся. В этот момент подбежали еще двое из преследователей. Бальцерек с треском столкнул их лбами, они упали, хватаясь за голову. Никита оттащил сначала одного мальчишку и, ударив в живот, откинул далеко в воду. Потом другого соперника Никита схватил за ногу и за руку, раскрутив, тоже закинул в воду. В рыжего Надька вцепилась мертвой хваткой. Он орал, держась за ухо, мочку которого Надька прокусила насквозь. Никита поднял растрепанную побитую подругу и оба подтащить к шалашу. Однако мальчишки не желали их отпускать. Ими владела непомерная злость, и они бросились вдогонку своим врагам, только уже без рыжего. Он корчился на песке и орал, держась за прокусанное ухо. И туго пришлось бы друзьям, если бы на выручку не пришли недавние знакомые Никиты: Андрей Адрианчук и Ромка Долгов. Они отбили наших друзей и увели их в деревню.

Пока мальчишки слушали рассказ Никиты о нападении, Надька смывала боевую кровь с рук и лица. Потом она переоделась в другое платье, а порванное сожгла. Платье можно было просто выбросить, но Надька любила ритуалы. И поэтому ее старенькое платьице погибло в огне под унылые причитания Надьки. Затем Емельянова, как ни в чем не бывало, уселась рядом со своим спасителем и, болтая ногами, стала хвастать, как она умеет ловко справляться с мальчишками. Дело закончилось тем, что Андрей спросил у Никиты:

– И как ты дружишь с этой задавакой?

– Я задавака?! – тут же вспыхнула Надька и подскочила к Андрею.

– Ну, а кто же еще? – спокойно ответил тот и, перехватив удар девчонки, легонько толкнул ее от себя. – Пойдем, Ром, зря мы за них заступались.

Андрей пошел к калитке, Ромка – за ним.

– Стой! – Надька забежала вперед. – Ладно, чего там, задавака так задавака. Только это я так, для красного словца.

– И что? – Ромка склонил голову набок.

– Ничего, вы откуда приехали?

Мальчишки добродушно усмехнулись.

– Ну из Москвы. И что?

– А к кому?

– Я к Долговым, он – к Адрианчукам.

– К Адрианчукам? К Катьке что ли?

– А ты знаешь такую? – недоверчиво спросил Андрей.

– Еще бы мне не знать. Она уже приехала из больницы?

– Нет, завтра должна.

– Вот класс! – Надька радостно ткнула Андрея в плечо. – Значит, завтра встретимся. Кстати, я Надька.

– Роман.

– Андрей.

Так завязалась дружба Никиты и Надьки с Ромкой, Андреем и Катькой.

ГЛАВА 7 Школа 1941 года

Быстро бегут по небу низкие рваные тучи. Скрипит ствол березки под окном и вместе с каплями дождя просятся тонкие веточки в окно. А в теплой классной комнате слушают «Сказку о рыбаке и рыбке» в исполнении учительницы.

Никита смотрел на волнующееся, бьющей белой пеной море. Шторм. Отец в море. Мама на телефоне. Напряженная тишина квартиры и грохочущее море за окнами. Никита никак не может сосредоточиться. Где-то идет война. И, кажется, отца хотят туда послать, если уже не послали. Последний раз Никита видел его зимой, перед новым годом. Летом так он и не пришел в отпуск. Мама вместе с сыном одни ездили к бабушке в Енисейц.

И вместо того, чтобы слушать, Никита сочинять письмо Надьке и Катьке в Енисейц, столь полюбившуюся ему деревеньку на берегу Енисея. Родной мамин Енисейц. Он рисует по памяти Надькино лицо, волосы, неизменное цветастое платьице, из которого Емельянова давно выросла. Но все равно не снимает, этим самым демонстрируя своим родителям, что ей совершенно нечего носить. Однако родителям видно не до нее. Они постоянно ссорятся, и Надька ко всему этому до того привыкла, что жаловаться своим друзьям перестала. Под рисунком Никита пишет «Ромашка» – так ее называет Андрей Адрианчук за неизменное плате с ромашками.

Никита также отлично учится в школе, ходит в музыкалку, еще рисует. Он занял 1 место в городском конкурсе детского рисунка. Мальчик выполнил свое обещание, данное Надьке в 1938, и на следующее лето показал ей на своих рисунках, какое оно – море, и какой он – Севастополь. Много рисовал Никита и Енисейц. Что и говорить, его сочинение «Как я провел лето» всегда были лучшими в классе.

Никита сидит и рисует Ромашку, а учительница читает Пушкина.

В это время в Енисейце светит солнце и кое-где еще блестит снег. В классах, пахнущих деревом, светло. Весело трещит печь. Вера Владимировна (все зовут ее тетушкой) стучит по доске мелом, объясняет правила написания беглых гласных в корне слова. Надька рисует на тетради Пашке Алмаз, сына директора школы, солнышко и птичек, пока Пашка ищет в портфеле карандаши. Когда он поднимается к тетради, Надька быстро поворачивается.

– Чем вы занимаетесь, Павел? – замечаете тетушка движение.

– Ничем, – упавшим голосом говорит Пашка и закрывает рисунок Надьки руками. Но поздно. Тетушка берет тетрадь.

– Художничеством занимаемся, Павел! Вот я покажу эту тетрадь матери. Пашка молчит.

– Что же ты не сказал, что это я тебе нарисовала? – спрашивает у Пашки Надька, когда прозвенел звонок с урока.

– Я же не ябеда, – говорит мальчик. – А вот с тобой после уроков поговорю.

– Вот это молодец, уважаю!

В классе Надьки учится 20 человек 12 мальчиков и 8 девочек. Среди детей были довольно сложные отношения. Одни сыновья председателя колхоза чего стоили Мейдзи Максим и Женька. Близнецы были абсолютно не похожи друг на друга. Они всегда задевали Надьку, хотя, по сути, Емельянова была их двоюродной сестрой. Их матери были родными сестрами Людка и Шурка Сковородниковы. Теперь сестры не общались совсем. Людку безумно бесила ревность. Ведь Шурка работала секретаршей председателя. А председатель всегда на Шурку заглядывался. Естественно, если не общаются родители, не дружат друг с другом и дети.

Мейдзи жили очень хорошо, и Женька с Максимом ни в чем не чувствовали недостатка. Надька же всегда страдала от невнимания со стороны родителей: отец постоянно находился в разъездах, матери было не до воспитания дочери. Как-то, глядя на такую жизнь, Ольга Веденеева заметила, что Надька очень похожа на нее, Ольгу. Мать также родила ее для того, чтобы не распалась семья, чтобы удержать рядом мужа. Правда, по деревне ходили слухи, что Шурка родила дочку не от мужа, а от Лешки Дегтярева. Однако девочка не была похожа ни на отца, ни на Дегтяревых, ни на Сковородниковых. Она была похожа сама на себя.

Так и шла Надька Емельянова по жизни сама по себе. Единственной подругой была ее одноклассница Катя Адрианчук, быстрая девочка с серыми глазами. Ее мать, Вера Павловна Адрианчук, работала учётчицей на ферме. Отец, Алексей Степанович Адрианчук, бригадиром трактористов. Они жили вместе с родителями отца в одном доме. Каждое дето к ним приезжали родственники из Москвы, Катькины двоюродные братья – Андрей и Максим.

Катька и Надька были всегда вместе. Вот и сейчас, после короткой драки между Надькой и Пашкой Алмаз за рисунок, девочки вместе шли из школы. Зашли сначала в сельсовет, предупредили мать Надьки, что в 18.00 будет родительское собрание в школе, а затем отправились к фермам, сказать матери Катьки.

– Ваша Надежда, – мягко говорит Тетушка нарядной Шурке Емельяновой, – очень много отвлекается сама и отвлекает ребятишек. Не проходит ни одного урока, чтобы она хотя бы раз не обратила на себя внимание всего класса. Еще у Нади очень много злости по отношению к своим одноклассникам. Она конфликтует со всеми. Причем дело доходит до драки. И в последний раз драка завязалась прямо во время урока. Надя сначала швырнула в мальчика учебником, потом встала на стул и прыгнула через парту. Сбила Столыпина со стула, повалила его на пол, карябала, кусала. Мы ее никак не могли от него оторвать! Она вцепилась в него мертвой хваткой! Я до сих пор в себя прийти не могу…

– Она и мою дочку лупит безбожно! – послышался сзади голос секретаря директора школы Кулагиной. – Лизонька у меня очень тоненькая, болезненная девочка. А эта как толкнет ее разок, так Лизонька потом вся в синяках.

Шурка молчала. Ей нечего было возразить, да какая, впрочем, разница – ее то дочь никто не трогает.

– Ничего, перерастет, – сказала Емельянова флегматично.

Что тут началось! Все стали кричать, что в классе не нужна такая забияка. Даже Людка, старшая сестра Шурки и та поддерживала родителей.

– Ну ты то чего разоралась? – устало спросила Шурка у сестры. – Можно подумать, моя и твоих лупит!

– А как же нет?! Женьке ухо прокусила?! Еще как оттяпала! Звереныш, а не девчонка!!

– Да твои сами кого хочешь отдубасят, – зло усмехнулась Емельянова.

– Мои – воспитанные мальчики, и дисциплину на уроке не нарушают и учатся, между прочим, на отлично! А ты к своей когда в последний раз в дневник заглядывала?

– Правильно! Ты на чужих мужиков заглядываешься, а на дочь тебе плевать!

– Тихо! Тихо! Товарищи! – тетушка остановила развоевавшуюся Людмилу. – Конечно, ребенок предоставлен самому себе. Отцу некогда, матери тоже. Она чувствует большую свободу. Вот и ведет себя так, только затем, чтобы вы, родители, обратили на нее внимания. Вы, Александра Васильевны, даже если приходите с работы поздно, зайдите к дочери, посмотрите, спит ли она, проверьте ее портфель. Это не сложно, каких то 5 минут. Побеседуйте с ней насчет поведения. Скажите, что стоит контролировать себя. Не бросаться с когтями и зубами на людей. Я, конечно, провела с ней беседу, но ребенок добивается внимания не моего, а лично вашего! Вы понимаете меня, Александра Васильевна?

– Иначе мы будем вынуждены подать заявление с подписями родителей и самих учеников директору об исключении вашей дочери со школы, – поднялась с места Валентина Васильевна, учительница физики и член родительского комитета.

– И пусть тогда ее папа возит в Назимовск в школу, – съязвила Людка.

– И то, если ее туда с такими рекомендациями возьмут, – отрезала сухо Валентина Васильевна.

«Вот-вот, – горько думала Шурка, – тоже мне сестрицы! Нет, чтоб поддержать, они наоборот первые же и топят!»

– А вашу девочку, Валентина Васильевна, Надя тоже бьет? Она-то у вас не тоненькая, не болезненная. Такую, чай, не толкнешь! – обратилась Шурка к старшей сестре.

– Да твоя! Хоть черта ей поставь, она у него рога на живую обломает!

– Так что же ваши дети терпят? Собрались бы всем классом, да всыпали бы ей горячих!

– Я удивляюсь вашей тактике, Александра Васильевна! Как так можно, собственного ребенка! Да и вообще, что за пропаганда насилия!

– Мои слова, Вера Владимировна, – сказала Шурка возмущенной учительнице, – что и ваши будут пущены по ветру. И мы, взрослые, ничего не решим за наших детей. Это их класс. Вот пусть устраивают собрание, вызовут Надьку туда, потребуют ответа. Вызовут на Совет Пионеров, в конце концов. Дайте ей какую-нибудь общественно полезную работу, если ей так не хватает внимания. Сначала поработайте с ребенком, узнайте его. А вы сразу: «исключить!», «пусть папа возит!» Раскудахтались, куры на насесте! Облачились в шубы, да сидите, палец о палец не ударите! – с этими словами Шурка поднялась и вышла из класса.

– Вот видите! – закричала Людка, показывая на дверь, куда только что ушла сестра. – Как с гуся вода! Мы же еще и виноваты остались!

– С другой стороны она права, – призналась Тетушка, – это действительно так, мы же не работаем…

– Знаете что, – Валентин Васильевна решительно направилась к выходу, -с этим волчонком хоть работай, хоть нет, он все равно зверенышем останется! Я все равно добьюсь, чтобы Емельянова в одном классе с моей дочерью не училась! – с этими решительным выводом разошлись и другие родительницы.

* * *

Вечером приехал Димка Емельянов. Шурка налила в умывальник воды, подала полотенце, стала собирать ужин. Надька сидела тут же со столом и рассматривала привезенные отцом яркие красочные книги.

– Ну вот, – болтала она, рассматривая картинки, – будет теперь чем вечерами заняться.

Отец умылся, подошел к столу.

– Так, Надежда, собирай книги. И чтобы я на кухне тебя с ними не видел! – строго, но мягко сказал он.

Надька поспешно унесла книги к себе в комнату и любовно расставила в новом книжном шкафу.

– Сегодня на родительское собрание ходила в школу, – как бы нехотя сказала Шурка.

– Что говорили? – зачерпывая большой деревянной ложкой борщ, спросил Димка.

– Жаловались на Надьку. Учительница, родительницы, – все до единой.

– На что именно жаловались?

– На поведение. Всех она там бьет смертным боем.

– Что и мальчишек? – удивился Димка.

– Представь себе, – усмехнулась жена. – Людка Мейдзи так громче всех орала: детишек ее наша Надька совсем забила, затюкала. А Валька – сестрица тоже! Так та вообще на исключение со школы настаивает. Говорит, пусть тогда ее папа возит в Назимовск. И то, если примут ее там с такими рекомендациями.

– Ну а ты чего?

– Ничего. Говорю, вы сначала ребенка займите чем-нибудь, поработайте с ними сами над его поведением. Почему класс молчит? Коллектив безмолвствует?

– Да нет там никакого коллектива, – махнул рукой Димка. – Каждый выпендриться хочет. Мама что ни директор, так секретарь!

Шурка кашлянула.

– Да-да, я о тебе говорю, и о себе. Вот наша Надька – дочка главбуха и личного секретаря председателя. Женькой и Максим Мейдзи – дети председатель колхоза. Павел и Маринка Алмаз – дети директора школы… И они там все такие! И каждый тянет одеяло на себя, не так ли? Это еще маленькие, а подрастут, что будет?

Но тут вошла Надька и Димка замолчал. Потом хмуро спросил:

– Значит, ты у нас драться горазда направо и налево?!

Надька опустила голову.

– Не слышу твоего ответа!!

– А чего они…

– А ты чего?!

Надька молчала.

– Драться, конечно, стоит, но только за правое дело. И то, после того, как станет ясно, что словами это дело не отстоять. Все Надежда, к этому разговору я больше не возвращаюсь. Но ты его должна твердо запомнить и заучить, как таблицу умножения, на всю жизнь!

Надька кивнула. Но уже было поздно. На следующий день на стол директора школы легло заявление с подписями родителей. Дело осталось за малым: спросить мнение класса. Наталья Павловна Алмаз – директор Енисейской школы отправилась к четвертому классу. Обрисовав сложившуюся картину, директор спросила учеников:

– Теперь, ребята, я хочу знать ваше личное отношение к делу. Хотите ли вы учиться с такой девочкой, как Емельянова Надежда, или нет?

Класс молчал, Алмаз уже сделала движение уйти, но тут вдруг неожиданно встал верный Вахтинский Сергей и сказал:

– Я против исключения Емельяновой.

– И я против, – за Вахтинским встала и Катька Адрианчук.

Один за другим поднялся весь класс.

– Конечно, порой невыносимо, – сказал избитый ею недавно Петька Столыпин, – но мы ручаемся за нее, что она такого больше никогда не сделает.

– В смысле мы ее отучим драться, – добавил Витька Соловей.

Наталья Павловна удовлетворенно кивнула и на глазах у детей разорвала заявление.

Таким было первое коллективное решение класса. И Надька больше никогда не кидалась драться. Ей вдруг доверили важное поручение -защищать интересы класса на общественном совете. Новая, интересная школьная жизнь открылась перед ней. Они вместе с Витькой Соловьем состояли в Школьном Совете и несли гордое звание – представители 4 класса. К концу учебного года даже старшеклассники и те с заинтересованным видом провожали глазами идущую по этажу Емельянову.

Закончила Надька год на твердое «удовлетворительно» и с примерной дисциплиной была переведена в пятый класс. Каникулы еще не начались, а девочка уже начинала постоянные пробежки к Красноярскому пассажирскому поезду в Назимовск, ждала своих друзей приятелей.

ГЛАВА 8 Июнь сорок первого года

Почти весь июнь прособирались Адрианчук и Долговы в Енисейц. Ждали Ольгу и Татьяну. А Ольга и Татьяна в свою очередь ждали своих мужей. Василий воевал где-то у берегов Европы. Виктор в Польше. Но вот, наконец, им дали отпуска и они приехали обратно в Советский Союз.

Теперь со дня на день должна приехать Светланка – дочка Ольги. По словам профессоров Франка Щёбеля и Джонсона девочка абсолютно здорова, но врачи предупреждали, если Светланка не будет делать специальный комплекс упражнений на каждый день, болезнь вновь разовьется в ней.

– Я почему-то так боюсь, – призналась Ольга Любаше.

– Чего ты боишься? – подруга собирала чемодан.

– Её приезда боюсь. Встречи с ней. Вообще ее боюсь!

– Почему?

– Мне кажется, что я встречусь с привидением.

– С кем? – опешила Любаша.

– С приведением прошлого. А вдруг она будет похожа на Лешку.

– И что?

– Боюсь, что я ее за это возненавижу.

– Ольга, ну что за чепуху несешь?

– А вдруг Виктор примет ее плохо? Ведь это не его дочь. И он больше будет любить своего сына, чем приемную дочь.

– Но ты-то ведь не собираешься рассказывать, кто ее отец?

– Нет, что ты? Да она и не поймет ничего. Мала еще. Нет, пока не буду. А потом станет постарше, конечно скажу.

– Я бы на твоем месте не стала, – посоветовала Любаша.

– Дальше видно будет. Я вот думаю, отправлять ее к родителям в Енисейц вместе со всей ребятней или дома оставить. Пусть привыкнет.

– Привыкнуть она успеет. Что ей делать с таким здоровьем летом в пыльной Москве. А там лес, река, воздух, ребятня. Подружится, побегает. А что она тут сидеть будет?

– Я тоже так думаю, – согласилась Ольга.

Вечером приехали Бальцерек. Никита с Андреем и Ромка обнялись, как старые добрые друзья.

– Вам придется еще пожить в Москве пару дней, пока Ольга не встретит дочь, – сообщила Любаша уставшей Татьяне.

– Ничего, мы подождем. Куда спешить? У нас целый месяц впереди. Правда, Василий?

Муж махнул головой в знак согласия и вновь обратился к Виктору. Они разговаривали о международной обстановке.

Никита с интересом рассматривал картину, которую некогда с великими приключениями притащили в дом Ромка и Андрей.

– Интересно, где эта самая Софьина поляна. Ты знаешь, что это за место? – спросил он у Андрея.

– Нет, не знаю.

– А кто художник? – Никита с видом знатока прочитал надпись, дату картины. – Нет, я такого не знаю. Еминь Хеян, по-моему, японское имя.

– Наверняка, – Андрей рассказал свои приключения, как эта картина вообще попала к нему.

– Очень интересно, – Никита еще раз осмотрел ее со всех сторон.

– Скорее всего, этот самый Вершнев хотел вывезти картину за рубеж, – предположил Никита. – Вещь, в общем, весьма ценная. Хотя бы из-за рамки, да за древностью лет…

– Возможно, – согласился Андрей.

Никита вытащил лист и сделал набросок с картины. Все эти дни, что ему пришлось провести в Москве, Никита трудился над копией картины.

– Зачем тебе это? – надоедал своими вопросами Андрей. – Пойдем лучше в футбол поиграем.

Никита оставлял работу на время. В футбол он играл хорошо. Даже взрослые ребята взяли его один раз в игру, и остались довольны им. Пригласили выходить еще. Но Никита вновь возвращался к своей работе и забывал все на свете.

* * *

Ольга долго крутилась, все никак не решался вызвать такси. В конце концов, время стало поджимать, и Ольга отправилась на вокзал встречать дочь. Теперь она подгоняла таксиста и очень боялась опоздать. Но все же опоздала. Поезд стоял на платформе уже десять минут. Кругом сновали люди. Ольга отчаянно пыталась найти дочь. Но как? Если она ее ни разу не видела. А Светка ни разу не видела мать. Ольга нашла пятый вагон, рядом с ним стояла проводница с какой-то маленькой худенькой девочкой с длинными светлыми косами. Ольга присела рядом с девочкой, заглянула в ясные голубые глаза.

– Ты кого-то ждешь, девочка? – спросила у нее Ольга. Та долго смотрел на Ольгу, потом медленно, как бы припоминая слова, сказала:

– Я жду маму Лебедеву Ольгу Дмитриевну.

Ольга прижала девочку к себе.

– Родная моя, это я, я – твоя мама! – она взяла за руку Светланку и повела к такси.

Дома Ольгу с дочерью встречали домработница Анна, нянечка Дарья с пятилетним Димочкой и Виктор. Был накрыт праздничный стол и приглашены гости, а именно: Максим и Андрей Адрианчук, Ромка, Женька и Димка Долговы, и Никита Бальцерек. Мальчишки мало обращали внимание на притихшую в углу девочку. Все носились с общим любимцем Димочкой. Один только Никита задумчиво бродил по дому. Потом все таки присел к Светланке.

– А как тебя зовут? – спросил он девочку.

– Меня зовут Светлана.

– А я Никита, – мальчик осторожно пожал тоненькую ручку с просвечивающими синими жилками. – Ты хоть раз слышала про такого художника Еминь Хеян?

Девочка долго молчала, потом покачала головой.

– Нет. Я не слышала про такого художника Еминь Хеян.

Никита с интересом посмотрел еще раз на девочку, и отошел. Странная она какая-то.

Ольга ни о чем не спрашивала дочь. Было видно, что девочке очень тяжело дается смена обстановки. Ничего, привыкнет.

Вечером Димочка, набегавшись за день, забрался на диван к Светланке и стал донимать ее вопросами:

– А ты теперь с нами будешь жить?

– Да, я теперь буду жить с нами.

– А ты кто такая?

– Я Виденеева Светлана, – серьезно отвечала Светланка.

– Откуда ты приехала?

– Я приехала из Лондона.

– Это где?

– Далеко, – Светланка неопределенно махнула рукой на окно. Димка понятливо кивает головой и срывается с дивана к своим игрушкам.

* * *

Как всегда вся веселая компания собирается на платформе у двухчасового поезда. Все с огромным интересом рассматривают Светланку. Вот только Ленка Митяева в этом году не смогла поехать, она организовала две экспедиции на Украину.

Уже в поезде Татьяна расспрашивать Светланку.

– Кто же тебя там русскому языку учил?

– Фрау Моника, – отвечает девочка.

Татьяна оживляется, начинает расспрашивать о Монике, о ее сыне Франке. Светланка тоже оживляется от дорогих воспоминаний. Ольга и Любаша испуганно смотрят на собеседниц.

– Только фрау Моника сама русский знает плохо. Говорит, что на родине быстро забывается чужой язык. Меня русскому языку всегда дядя Петя учил.

– Какой дядя Петя? – опешила Татьяна и с растерянностью оглянулась на подруг.

– Ассистент профессора Щёбеля.

– У Щёбеля был ассистент? – еще больше удивляется Татьяна.

– Да, – серьезно отвечает Светланка. – Он рассказывал мне много про Россию. Какая она. Говорил, что именно он привез меня в Германию к доктору.

– Какой там дядя Петя? Кто её вывозил из Советов? – спрашивает Виктор, с самого начала очень внимательно слушающий разговор. Теперь он обращался к Ольге.

– Питер Дьюзен, английский профессор, – ответила жена.

– Да это он по документам такой, а сам он – русский! – закричала вдруг Светланка.

– Хорошо-хорошо, доченька, русский так русский, черт с ним, – поспешил согласиться Виктор. – Хотя это очень интересно.

Виктор вышел в тамбур.

– Откуда-то я знаю этот пейзаж, – Татьяна внимательно рассматривала рисунок Никиты. – Софьина поляна. А у наших Веришиловых по-моему что-то на вроде этого было. Ты не помнишь? – обратилась она к Ольге.

– Я тоже так думаю, что это наши места, Енисейце. А Люба с Натальей отвергают это предположение.

– Да мало ли по России Софьиных полян, – протянула лениво Наталья.

– Это тот самый Еминь Хеян? – спросила Светланка у Никиты, быстро глянув на картинку. Никита солидно кивнул и убрал свою копию в тот самый чемоданчик, который некогда нашел в пещере. Только вещи, что были там, он надежно спрятал в своем шкафчике под подоконником.

– Надо будет у наших старожилов спросить, есть ли в Енисейце Софьина поляна,– наметила цель своего визита Татьяна.

И все шло привычным распорядком. Ближе к вечеру 4 дня пути все дружной компании сошли с поезда в тихом на Назимовске. Тут уже встречали подводы Дмитрия Семеновича Лебедева и Кирилла Михайловича Долгова. Рассевшись по обозам, экипажи тихо поплыли по мягкой, укатанной земляной дороге вдоль леса. По дороге расспрашивали деревенские новости.

– Да новостей-то, в принципе, нет, – шел рядом с подводой Лебедев. – Так, живем потихонечку, работаем для себя, для людей. Колхозу мы всегда помогаем. Полируйко, что мое место занял, частенько ходит советоваться.

– Что, до сих пор ходит? – удивилась Ольга. – Он третий год как агроном.

– Да какой он там агроном, – махнул кнутом Дмитрий Семенович, лошадь покосилась на него черным глазом.

За такими разговорами подъехали к деревне. Навстречу подводам бежала Надька Емельянова. Сегодня она как раз и запоздала на скорый из Красноярска. А как узнала от Катьки Адрианчук, что они получили телеграмму, что в доме полным ходом идет подготовка к приему дорогих гостей, девочка выскочила за деревню и уже более получаса торчала на дороге ее одинокая взлохмаченная фигурка в платье с ромашками.

Никита тоже выскочил навстречу объятиям подружки. Надькины ручонки в миг обхватили шею друга, и он, покрутив ее несколько раз, поставил на землю. Подошли Андрей с Ромкой. По-свойски поздоровались с Надькой за руку.

– Как поживаешь, Ромашка? – прищуривая один глаз, весело оглядывает Надька Адрианчук.

Они идут следом за поскрипывающими обозами.

– Хорошо поживаю. Только… соскучилась очень. Долго вы собирались. А это кто? – Надька кивает на Светланку, которая мерно покачивалась на подводе.

– Это дочка тети Оли Лебедевой, – отвечает Никита, не опуская горящих глаз от лица подруги.

– Что-то я ее ни разу не видела.

– Она лечилась где-то. Вообще, она мне как-то не по душе, – Андрей смотрит на Надькины сандалии у себя в руках и сам не понимает, каким образом они к нему попали.

– Да, – поддерживает друг Ромка. – странная какая-то.

– Ясно, – весело передергивает плечами Надька, и вдруг повисает на Андреевой и Никитиных руках. Начинаться очень интересная игра: тащить Надьку на руках. Такой веселой компанией вошли в деревню и повалились у сельсовета на траву.

– А что, у этой девочки нет обуви? – спросила немного надменно Светланка и задела Надьку за живое. – Да и платья у нее, по-видимому, тоже нет.

Надька вскочила с травы, пригладила челку, медленно обошла Светланку со всех сторон, но не найдя за чтобы ее можно было побить, просто ударила в плечо. Но Светланка, стоявшая до этого совершенно спокойно, вдруг резко повернулась и перехватила удар Надьки. Девчонки сцепились. На крики мальчишек, которые никак не могли их разнять, выбежала Ольга, Марья Тихоновна, Виктор. Окровавленную, ревущую Светланку затащили домой.

На следующий день Надька, прокравшись через соседский огород, отодвинула штакетник и влезла на Лебедевскую яблоню.

Во двор вышла Светланка. Она стала делать свою утреннюю гимнастику. Надька, засмотревшись, вдруг слетела с дерева. Светланка остановилась, подошла к Надьке, поспешно собирающей в подол наворованные яблоки.

– Ты что тут делаешь? Разве это твое? – спросила Виденеева строго.

– А что твое что ли? – с интересом уставилась на нее Надька.

– Не мое, так я и не беру. А ты пойди, положи вон туда, – Светланка кивнула на столик под навесом, где блестели вычищенным боками чашки.

Надька раздумывала. Светланка не отступала.

– Иди, клади! И сюда больше не лазай!

– Подумаешь! – Надька передернула плечами, но все-таки положила на стол яблоки. – А ты тоже из Москвы? – уже откинув штакетник и стоя одной ногой на огороде Митяевых, вдруг спросил Надька.

– Нет… да, я из Москвы. А что?

– Да нет, ничего.

– Что за выражение: «да нет», – сморщилась Светланка, – либо «да», либо «нет». Я не понимаю!

– А ты действительно чокнутая! – прыснула Надька, но вот ее вихрастая голова появилась над забором. – Слушай, приходи сегодня к мостку на Енисей. Я тебя с нашими познакомлю. Придешь?

– Приду, – просто согласилась Светланка.

Вечером в шалаше, который построили ребята еще в первый год своего знакомства, Светланка познакомилась с еще одной девочкой: рассудительной сероглазой Катей Адрианчук. Сюда пришел и Никита, и Ромка, и Андрей.

Так вот и началась эта дружба накануне великих событий.

14 марта 2009 год.

Оглавление

ЧАСТЬ I ГЛАВА 1 Начало начал

ЧАСТЬ II ГЛАВА 1 Через три года

Легенда

Два друга

Старые и новые друзья

ЧАСТЬ III ГЛАВА 1 Дегтярёвы

ГЛАВА 2 Знакомство

ГЛАВА 3 Письма двадцать седьмого года

ГЛАВА 4 Великое таинство

ЧАСТЬ IV ГЛАВА 1 Два года спустя

ГЛАВА 2 «Ты только мне пиши…»

ГЛАВА 3 Совпадение

ГЛАВА 4 Капитан Василий

ГЛАВА 5 К чему приехали

ЧАСТЬ V ГЛАВА 1 Емельянов

ГЛАВА 2 Неожиданность

ГЛАВА 4 Измена

ГЛАВА 5 «В Москву! В Москву!»

ГЛАВА 6 Письма Енисея

ГЛАВА 7 Витька

ГЛАВА 8 Димка

ГЛАВА 9 Ссора и общий язык

ЧАСТЬ VI 1931год ГЛАВА 1 Никита – Андрей – Роман

ГЛАВА 2 Загадка

ГЛАВА 3 «Здравствуй, мир!»

ГЛАВА 4 Надежда – Катерина

ЧАСТЬVII. Она же и последняя 1938 год – 1941 год ГЛАВА 1 Веденеевы

ГЛАВА 2 Долговы

ГЛАВА 3 Адрианчук

ГЛАВА 4 Севастополь. Бальцерек

ГЛАВА 5 Смоленск. Митяева

ГЛАВА 6 Енисейц

ГЛАВА 7 Школа 1941 года

ГЛАВА 8 Июнь сорок первого года