Дикое сердце (СИ) [Лебрин С.] (fb2) читать постранично


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

========== Часть 1 ==========


Как мы смотрим на тех, кого любим, — снизу вверх. С тоской от несправедливости покорных червей, которым никогда не будет суждено летать с теми, кому это и не нужно. Потому что они вниз и не смотрят.


Мне всегда говорили, что я разумная девочка. Покорная. Умная. Земная. Я крепко стояла ногами на земле, гордясь этим. Детальки, с которыми я копошилась: латунь, серебро, пластик — словно живые, но гораздо понятнее, гораздо живее для меня, чем люди.

Потому что люди — страшны. Потому что люди ломаются и не слушаются.


Я тоже была человеком, а поэтому странной и непонятной. Поэтому ночью я выхожу из комнаты в западном крыле и брожу по темноте, как зомби.

Срочно, пока меня не застали робостроители, выбегаю на балкон, шлëпая ногами, обнимая себя руками, беспомощная, хрупкая.

В окне — темнота, бушующая воздушная стихия, отчего сердце сжимается.

«Ты такая пугливая и спокойная, Эстерли».

Сердце сжимается не от страха, а от восхищения, пока дождь хлещет по щекам, пока ветер треплет тëмные волосы.


Он появился резко — огненная точка, ошибочно спутанная мною с солнцем, взрезающая инородно тëмные клубни сумрачной мглы. За которой не видно ничего.

Нам всегда говорили, что там — города, на благо которых мы трудимся, создавая новые части, создавая роботов для войны с чудовищами, пытающимися захватить наши дома.

Чудовища страшные, бешеные, демонические отпрыски. Чудовища, о которых нам поют страшные сказки и песни.

Я их не видела. Нам говорили, что мы здесь от них в безопасности.


Я собрала ладони вместе от испуга и неведома откуда возникшей тревоги, такой же черной, как клубни дыма и шторма. Такие же черные, как прутья ограды и как иссохший от едких паров плющ.

Тревога внезапно зазвучала как робот, издающий пики и мигающий красным, прежде чем, взбеситься и выйти из строя.

В этот миг я увидела чудовище.


Чудовище имело руки, имело ноги, имело человеческий торс, имело крылья. Крылья горели золотом, перья выпадали, крылья кровились, торс кровился, покрытая сажей кожа блестела…

Чудовище приковало мой испуганный и потрясëнный взгляд.

Чудовище имело перья, когти и внезапно самое красивое человеческое лицо, которое я видела. Глаза золотые — бешено, обезумевше впившиеся в меня, заставили задрожать,

он вскрикнул — взревел даже, от боли, взревел так, как я никогда не позволяла себе,

а потом резко упал мне под ноги и уже, кажется, не дышал.


Испуганная, я положила руку ему на шею — кожа была горячей.

Искалеченная птица не дышала, но была по-упрямому живой. А моя рука на коже подрагивала. Моë дыхание подрагивало.

Я сама подрагивала.

Но — как и от шторма — не от страха.

От восхищения.

/

Я была очень осторожна и методична.

Никто бы никогда не заподозрил пугливую Эстерли в преступлении.


Моя комната — кладезь игрушек, которым никогда не стать живыми. Различные части тела из железа, которые я заботливо прикрепляла друг к другу, но которые никак не дышали.

И я раз за разом расстраивалась.


Темные дни в моей мастерской проходили в одиночестве, но теперь — нет. Теперь я тут дышала не одна.

Чудовище дышало дико, хрипло, загнанно, порой — слабо, не в силах выдавить вдох, но дышало.


— Эстерли, у тебя замечательные руки, чудо какие аккуратные, почини ему лëгкие, а?


Руки у меня правда были аккуратными.

Темноту моей мастерской тревожили редко. В такие мгновения я молилась своему чудовищу, лежащему за ширмой, не кашлять, не дышать, не метаться беспокойно по кушетке, отплëвывая кровь, и в такие мгновения никто бы не мог различить мою обычную робкую улыбку от той, которой я прикрывала истинный ужас.

Но всë же — не прекращала.


Они — те лица, которые я даже не замечала, лица в белых халатах, в перчатках, с отвëртками, в очках, одинаковые — но отличные от меня, — уходили всегда. Война шла. Работа шла.

Эстерли оставалась одна, но теперь у неë было чудовище. Оно дышало.


Я с исследовательским любопытством изучала его, трогая его тело.

Я с исследовательским, жадным до внутреннего содержания любопытством учëного, хотела взрезать его. Я взяла скальпель и хотела уже разрезать кожу, но он вдруг напрягся и внезапно открыл глаза.

Испуганные, с суженными зрачками. И я тоже испугалась, подняв вверх руки. Так я поняла, что ж и в ы е не принимают исследовательского интереса.

К живым нужен другой подход. Не такой, как роботам.


Он дышал, и я