Моше и его тень. Пьесы для чтения [Константин Маркович Поповский] (fb2) читать постранично, страница - 4

совсем не специально… А если бы вы ошиблись этажом?.. Знаете, какой маньяк нехороший тут над нами живет?.. Вот уж он бы, наверное, обрадовался, если бы вы к нему по ошибке зашли.

Анна: Какой ужас. Это правда?

Этингоф (дергая): Зачем же мне вас обманывать?.. (Дергает). Ну, вот и все, кажется… Уф-ф!.. (С некоторым сожалением расцепляется с Анной). Какой же у вас крючочек упрямый.

Анна: Как смешно получилось. (Одергивая платье). Вечно со мной что-нибудь такое случается. (Смеется). Здравствуйте.

Этингоф: Здравствуйте.

Анна: Меня зовут Анна.

Этингоф (пожирая Анну глазами): Вас зовут Анна и вы пришли, чтобы взять у меня интервью… Верно?

Анна (немного смущаясь): Да, это я.

Этингоф (подходя ближе и почти бесцеремонно разглядывая Анну): Я почему-то так и подумал… Ну, что же вы встали?.. Проходите… Садитесь в это кресло… Не бойтесь, я вас не съем.

Анна (опускаясь в кресло возле журнального столика): А я и не боюсь. (Озираясь по сторонам): Как тут у вас мило. Просто прелесть.

Этингоф: А знаете, почему?.. Потому, что я никогда не позволяю себе считать время, потраченное на уборку пустым времяпровождением, как некоторые…

Анна: Я тоже так считаю. (Заметив пишущую машинку). Ой, какая у вас тут пишущая машинка старая. Ей, наверное, уже сто лет, если не больше…

Этингоф: Вы не поверите, но на ней еще мой дедушка печатал.

Анна: Ваш дедушка тоже писателем был?

Этингоф: Мой дедушка революционером был. Он на этой машинке приговоры печатал для неудачников всяких.

Анна (трогает клавишу машинки): Как интересно!.. (Машинка щелкает и звенит) Ой!..

Этингоф: Это ничего, ничего.

Анна: Какое это должно быть счастье, быть пишущей машинкой такого знаменитого писателя… То есть, я хотела сказать, какое это счастье быть знаменитым писателем такой старой машинки… (Доставая из сумки блокнот и ручку). Это ведь, наверное, вы на ней новый роман пишите?.. И, наверное, опять про бабочек?

Этингоф: Нет, зачем же про бабочек?.. Я думаю, этот роман, скорее, про кузнечиков…

Анна: Какая прелесть!.. (Неуверенно). Но ведь они прыгают, кажется?

Этингоф: И еще как прыгают, я вам доложу… Иной раз смотришь, и только диву даешься, как они на своих тоненьких ножках скачут, как угорелые… Но самое интересное, представьте, что они никогда заранее не знают, где им суждено приземлиться, а все равно прыгают… (Загадочно). Вы понимаете?

Анна: Как интересно… Так значит, вы об этом роман пишите?

Этингоф: Я именно об этом пишу… Видите?.. Осталось только одну фразу дописать, последнюю. А это, поверьте мне, совсем не так просто.

Анна: Я тоже почему-то так всегда думала, что это совсем не так просто, последнюю фразу написать.

Этингоф (подходя к кладовке, в приоткрытую дверь): А особенно, когда тебе постоянно ставят палки в колеса и отрывают от работы разными глупостями… (Захлопывает дверь). Вы лучше расскажите мне, откуда у вас такой загар прекрасный?.. Вы, наверное, в солярий ходите?

Анна: Ну что вы, в солярий. Это еще с лета остался.

Этингоф (разглядывая загар): Я так и подумал, когда вас увидел, что это с лета, потому что летний всегда более естественно выглядит, чем искусственный… (Тоном беспристрастного наблюдателя). Вот как у вас, допустим. (Медленно обходит вокруг сидящей Анны, сквозь зубы). Чудесный, чудесный загар, на чудесной и прозрачной коже… (Решительно). Только не надо, пожалуйста, этого стеснятся. Зачем?.. Природа учит нас быть смелыми и раскованными… Знаете, кто это сказал?

Анна: По-моему, это кто-то из великих сказал. Я раньше знала, а потом забыла.

Этингоф: Это я сказал. А потом уже все остальные стали повторять, кому не лень… (Опускаясь в кресло напротив Анны). Вы даже и представить себе не можете, милая Анна, как это неприятно, когда все эти жалкие люди только и делают, что повторяют за тобой все, что ты ни скажешь!.. Как попугаи, ей-богу.

Анна записывает.

Что же удивляться тому, что иногда меня неприятно поражает, что в мире кроме меня существуют еще какие-то люди, о которых мне и знать-то ничего не хочется!.. Мне кажется даже, что их существование, это просто какой-то скандальный факт, который следовало бы поскорее исправить… Ну, зачем, скажите на милость, нужны еще какие-то там Этингофы, если достаточно одного меня?.. (Поднявшись, медленно обходит Анну, оглядывая ее). Ну, я еще понимаю, женщины. Они могут украсить. Облагородить. Не спорю. (Останавливается за спиной сидящей и, привстав на цыпочки, пытается заглянуть в разрез блузки) Но мужчина?.. Это самодовольное, тупое и похотливое существо в вечно грязных носках, которые уже не поддаются стирке?.. Нет уж, извините… Пять миллиардов Этингофов – это уже слишком. Особенно, когда кто-нибудь из них покушается на твою жилплощадь, где он изволит ходить, кашлять, есть чужое сливовое варение и все время норовит показать тебе, что он лучше, чем ты, хотя об