Передозировка [Рада Джонс] (fb2) читать онлайн

Рада Джонс ПЕРЕДОЗИРОВКА

Эта книга посвящается сотрудникам отделения неотложной помощи — всем и каждому из них.

Вы отрабатываете смену за сменой, не успевая даже перекусить, довольствуетесь остывшим кофе и принимаете одного пациента за другим, иногда не имея возможности отойти в туалет. Вас ругают, вас кусают, в вас плюют. Над тем, что обычных людей приводит в ужас, вы смеетесь — просто чтобы не расплакаться.

Все мы — и вы, и я — спасаем пациентов, теряем их, гадаем, что стало с теми, кто исчез из поля нашего зрения. Словно солдаты, мы выступаем единым фронтом, ведя битву со смертью.

Вы — мои герои!

ПРОЛОГ

Двадцатичетырехлетний Эрик Вайс не собирался умирать. И даже не гнался за кайфом. Он просто пытался уснуть.

Но все равно умер.

ГЛАВА 1

Доктор Эмма Стил опаздывала. До начала смены оставалось всего двадцать минут, поэтому педаль газа была выжата до упора.

Она вполне могла бы проехать мимо старого седана. Некогда останавливаться. У меня всего несколько минут, чтобы добраться до работы и начать спасать жизни.

Но она остановилась.

Дрожа под старой застиранной униформой, Эмма постучала в окошко:

— Вам помочь?

— Я застряла, — сквозь слезы ответила пожилая женщина, сидевшая в машине.

— Трогайтесь по моей команде. Только очень медленно. — Эмма бросила коврик из своей машины под буксующее колесо. — Давайте! — Она уперлась в багажник и начала толкать автомобиль вперед. Кроксы заскользили по снегу.

Черт! И хоть бы один мужик был поблизости…

Она сбросила обувь и снова поднажала.

Машина поползла вперед, потом колеса завертелись, плюнув снегом прямо в лицо. Готово дело.

Эмма отряхнула снег и, как была, в красных носках и с кроксами в руках, пошла к своей машине. Мне холодно. Я опаздываю. Энн снова взбесится. Впереди двенадцатичасовая смена. Жуть.

Стоило ей переступить порог, как начался полный бардак.

— Реанимационная бригада — в отделение неотложной помощи, блок номер три! — взревели динамики под потолком.

Вся команда бросилась к третьему блоку.

Вой сирены прорезал воздух, потом захлебнулся. Карета скорой помощи остановилась, погасив мигалку.

Эмма толкнула дверную ручку костяшками кулака и вышла на холодную улицу. Открыв заднюю дверцу машины, она встретилась взглядом со Сьюзи, техником скорой помощи,^[1] чья темно-шоколадная кожа блестела от пота. Значит, активный непрямой массаж сердца. Плечи у Сьюзи обмякли, но она продолжала ритмично надавливать на грудь пациента. Джо, ее напарник, тем временем освобождал крепления каталки. С глухим стуком выгрузив койку из машины, они покатили пациента в третий блок. Не прекращая массаж, Сьюзи доложила:

— Найден без сознания… Сколько пролежал — неизвестно… Сосед по комнате начал СЛР,^[2] мы были через девять минут… Пульса нет, дыхание агональное… Вену не нашли, поставили внутрикостный на левой голени… адреналин трижды по кубику… — Говорила она отрывисто, попутно продолжая давить ладонями на неподвижную грудь пациента.

В воздухе пахло потом и страхом. Джо не переставал качать мешком воздух, но тот почти не попадал в легкие. Слишком быстро качает, и маска прилегает плохо.

— Сколько он уже на СЛР?

— Девятнадцать минут. Ввели два кубика налоксона, без результата.

— Где его нашли?

— В центре. Лежал в спальне, в собственной кровати.

— Раньше вызовы бывали?

— Нет.

— Что нашли на месте?

— Пустую бутылку виски. Пузырек из-под лекарств на чужое имя. Его забрала полиция.

— Возраст?

— Двадцать четыре.

— Имя известно?

— Эрик. Эрик Вайс.

— Пульса так и не было?

— Нет.

На вид пострадавший будто просто спал. На коже не было трупных пятен — темных отметин смерти. Эмма потрогала его шею в поисках пульса. Ничего. Глаза у парня были прикрыты потемневшими от пота светлыми волосами. Эмма осторожно отвела их в сторону затянутой в перчатку рукой и аккуратно приподняла пальцем веко. Радужка казалась стеклянной, а черный зрачок сжался в крохотную точку. Опиаты.

— Мы тебя вытащим, Эрик, — пообещала она, пусть он и не слышал. Говорила она не столько для пациента, сколько для бригады. — Налоксон, два куба.

Героин, морфин, оксикодон, даже метадон — все опиоиды снимают боль. А еще от них кайфуют, так и вырабатывается привыкание. Некоторое количество опиоидов позволяет уснуть. Но если перебрать, перестанешь дышать и умрешь. Налоксон — единственный антидот, способный обратить действие опиоидов вспять. Если, конечно, дело в них.

— Вена?

— Уже работаю, — ответила, не поднимая головы, медсестра Джуди, склонившаяся над правым локтем пациента.

Она по венам спец. Если Джуди не найдет, то никто не сможет.

— Дрель…

Бренда, сестра приемного покоя, тут же подала инструмент для внутрикостного доступа.

Парень лежал на каталке, грудь у него поднималась и опускалась на пару дюймов с каждым толчком. Сьюзи переместилась в конец группы коллег, ожидая, когда снова придет ее черед делать массаж сердца. Она доставила пациента в отделение, но не собиралась его бросать. Давление по-прежнему было на нуле. Из-за отсутствия сердечного ритма кривая ЭКГ повторяла ритм толчков. Медбрат Том, отвечающий за искусственную вентиляцию легких, взял на себя работу над восстановлением дыхания. Левой рукой он прижимал маску к синюшному лицу, а правой ритмично сжимал мешок Амбу, подавая воздух, который с отвратительным протяжным чавканьем вырывался наружу. Все-таки маска прилегает плохо.

— Как успехи? — спросила Эмма.

— Так себе.

— Адреналин, раствор бикарбоната натрия и еще два куба налоксона, — обернулась Эмма к Сэлу, фармацевту отделения неотложной помощи. — Будем готовить к интубации.

— Какой миорелаксант возьмешь?

— Пожалуй, сукцинилхолин, без седативных. Парень и так в отключке.

— Сейчас подготовлю, — кивнул Сэл. — Сколько?

Эмма посмотрела на парня и прикинула: худой и не слишком высокий, весит килограммов семьдесят, наверное.

— Сто двадцать.

— Адреналин введен.

Эмма перешла к изголовью, чтобы осмотреть дыхательные пути. Шея подвижная, не опухшая. Шрамов нет. Красивый волевой подбородок — три пальца до кадыка. Места должно быть достаточно, чтобы полностью вытянуть язык и открыть дыхательные пути. Она смазала гелем металлическую насадку-клинок в форме вопросительного знака, вставила ее в эргономичную пластмассовую рукоять и проверила работу отсоса. Показатели насыщения крови кислородом не считывались вообще. Но сейчас это не имело значения. Ручная вентиляция не сработала. Нужно открыть доступ воздуха. Только и всего.

— Вторая доза в два куба налоксона введена.

— Подготовьте третью. И еще один адреналин через пять минут.

— Получается, шесть кубов налоксона? — уточнил Сэл. Стандартной дозой считались два кубика, а тут в три раза больше.

— Ему уже не повредит, — бросила Эмма. Налоксон не особенно влияет на организм, разве что приводит к абстиненции у наркоманов.

— Лучше ломка, чем смерть, — кивнул Сэл.

— Я готова, — сказала Эмма.

Левой рукой она взялась за рукоять видеоларингоскопа, осторожно направляя клинок. Том убрал маску, закрывавшую рот. Эмма правой рукой разжала зубы парня, потом вставила поверх языка клинок, пока его кончик не показался на экране. Трахею было не разглядеть из-за плотной массы белой пены. Опиаты… Ну конечно же! Наверняка отек легких. Потому парня и не удалось раскачать. Она продвинула клинок еще на полдюйма, потом прижала им язык пациента, пока в середине верхней части экрана, как и положено, не показался язычок — крошечный розовый сталактит, защищающий трахею. «Прямо как в учебнике», — подумала Эмма, вглядываясь в экран.

— Отсос…

Том сунул ей в правую руку пластмассовый цилиндр, прикрепленный к дренажной трубке. Эмма ввела прибор в открытый рот, собирая выделения и отодвигая язык в сторону, чтобы открыть голосовые связки. Вынув цилиндр, она положила его на каталку под плечо парня, чтобы освободить правую руку.

— Трубку…

Эндотрахеальная трубка тут же оказалась у нее. Эмма просунула ее мимо языка вдоль клинка. Она продолжала смотреть прямо в рот, пока кончик трубки не скрылся из виду, а потом снова повернулась к экрану.

— Остановить СЛР. Проверить пульс.

Она просунула трубку еще дальше, целясь в белый треугольник между голосовыми связками — вход в трахею. Скошенный кончик трубки зацепился за черпаловидный хрящ, крохотный парный орган, укрывающий голосовые связки. Она отодвинула трубку назад на четверть дюйма и опять толкнула ее вперед. Снова зацепилась. Время на исходе. Эмма еще раз подтянула трубку повыше и провернула ее влево чуть меньше чем на четверть оборота, после чего снова сунула дальше. На этот раз кончик прошел точно между хрящами. Еще полдюйма — и трубка скользнула в трахею, как и планировалось.

— Клинок.

Том вытащил из горла жесткую насадку, и пластиковая интубационная трубка изогнулась, входя в дыхательную систему. Эмма проталкивала ее дальше, пока не скрылась из виду манжета.

— Надуваем.

Том выдавил воздух из большого шприца, соединенного с манжетой. Наполненная воздухом манжета запечатала трахею, и Том закрепил трубку. Дыхательные пути были свободны.

— Продолжить СЛР.

— Шумы в легких с обеих сторон. В животе ничего.

— Сатурация?

— Не читается. Нет сигнала.

— Пульса нет.

— Есть двадцатка в правой подключичной, — сказала Джуди.

— Еще дозу налоксона. Потом бикарбонат.

Том посмотрел на трубку.

— Глубина введения — двадцать четыре, — сказал он, и сестра записала его слова в протокол. — Четвертая доза налоксона введена. — Том удалил из трубки кровавую пену, потом еще раз.

Реанимация продолжалась. Устав, каждый переходил в конец очереди, чтобы немного отдышаться и продолжить борьбу.

— Есть бикарбонат.

— Сколько мы уже возимся? — спросила Эмма.

— Тридцать четыре минуты, — откликнулась сестра.

— Итого у нас неизвестное время в отключке, дальше СЛР посторонним лицом в течение десяти минут, потом в скорой, доза налоксона и три кубика адреналина внутрикостно, и тридцать четыре минуты реанимации у нас, включая три дозы налоксона и два куба адреналина.

— И бикарбонат, — добавил Сэл.

— Давай еще одну. И следующий налоксон.

— Суммарно выйдет десять кубов.

— Ага, — кивнула Эмма, поглядев на безжизненное тело на каталке.

А ведь это чей-то сын. Чей-то возлюбленный. И чья-то жизнь больше не будет прежней после сегодняшнего.

— Как проходит воздух?

— Уже лучше, — ответил Том.

— Пятая доза: два куба налоксона. — Эмма оглянулась на свою бригаду: — У кого-нибудь еще есть идеи?

Нужно дать им шанс выговориться, пока не слишком поздно. Этот случай может стать тяжелым для всей команды.

Ответом ей была тишина. Они сделали все, что могли.

Под писк мониторов и свист воздуха, врывающегося в костлявую грудную клетку и выходящего из нее, молчание казалось по-настоящему гробовым.

Ну, если идей больше нет…

КРОШКА-КРОШКА ПАУЧОК^[3]

Меня всего колотит. Худо дело.

Позарез нужна доза.

«Ищи в гараже скорой», — сказал он.

И я ищу.

Нашел. Красная сумка с нарисованным черепом.

Открываю ее. Вот оно, спасение.

Пакет из небеленой бумаги длиной около фута. Тонкий и тяжелый.

Фотография в рамке. На обороте — автомобильный номер.

«Твой купон на следующую дозу», — так он сказал.

«Как мне сообщить, что дело сделано?»

Он засмеялся.

Этот смех… От него мурашки по коже.

«Я и так узнаю».

Меня передергивает.

Я отправляюсь искать машину.

ГЛАВА 2

Эмма снова оглядела помещение.

— Ну, если идей больше нет…

— Це-о-два пошел! — разорвал тишину Том, от волнения едва не перейдя на крик.

В самом деле пошел: поднялся до 35. Первый признак успеха. Может, и пульс появился?

— Остановить реанимацию.

В тишине послышался писк монитора, мерно отсчитывающего сердечный ритм: 125 ударов в минуту, собственный пульс пациента. Сердце заработало.

— Давление?

— Проверяю.

— Начинайте адреналин капельно. Какое бы ни было давление, оно упадет, как только действие препарата закончится. Налоксон тоже поставьте. И позовите реаниматолога из интенсивной терапии.

— ЭКГ снять?

— Да.

Сердце завелось. Но жив ли мозг после такой долгой остановки? Эмма заглянула в неподвижные голубые глаза. Зрачки по-прежнему сужены, но хотя бы реагируют. У него есть шанс. Мы постарались на славу.

Давление держалось, пульс был стабильный.

— Сатурация сто процентов.

— Отключить кислород. Рентген грудной клетки, желудочный зонд, катетер Фолея. По полной программе. Вы сами знаете, что делать. — Она посмотрела в глаза всем по очереди. — Хорошая работа, ребята. Вы молодцы.

Коллеги заулыбались.

— Вы тоже, доктор Стил.

Эмма улыбнулась им в ответ.

Отработанным движением она стянула грязные перчатки и бросила их в мусорную корзину. Похоже, плохих новостей на сегодня не ожидается. Разговаривать с родственниками ей было труднее, чем действовать по протоколу, особенно если пациент был молодым или, что еще хуже, ребенком. Впрочем, тяжело даже тогда, когда пациенту сто лет и он в деменции. У каждого есть близкие: мать, жена, ребенок. И всех переполняют эмоции — скорбь, отчаяние, чувство вины. Поэтому с родственниками так трудно. Они легко начинают злиться и винить персонал неотложки во всех грехах.

— Ты его узнала? — спросила Бренда.

— Нет.

— Это внук Джоуи. Работает медбратом в отделении интенсивной терапии.

Эмма вздрогнула. Новость была ужаснее не придумаешь. Джоуи, старый друг и хороший человек, много лет работал в административной службе и вышел на пенсию в прошлом году. Да и то, что парень служил медбратом здесь же, в их больнице, ничуть не облегчало дело. Эмме очень хотелось ошибиться. Может, дело все-таки не в передозе? Но она понимала, что факты не врут.

Сбежав в туалет, чтобы ненадолго побыть наедине с собой, она ополоснула руки и лицо холодной водой, смывая пот и смягчая резь в глазах. Из зеркала на нее глядела усталая женщина. Бледная как смерть. Эмма достала из кармана помаду и накрасила губы, стараясь хоть немного оживить отражение в зеркале.

Выгляжу не лучше, зато хоть чувствую себя увереннее. Будто щитом закрылась. Никто не должен знать, как я устала. Эмма выпрямилась, глубоко вдохнула и вернулась на рабочее место.

ГЛАВА 3

Усевшись за рабочий стол, Эмма вошла в систему, чтобы проверить обстановку в палатах. Новых пациентов нет: те же головные боли в одиннадцатой палате и лихорадка в пятой. Проверила свой айфон. От Тейлор по-прежнему ничего. Она уже давно должна была вернуться домой. Похоже, у дочери снова приступ хандры. Эмма отправила очередной знак вопроса.

Заболела шея. Эмма помассировала пальцами больное место чуть правее позвоночника. Прямо хоть режь. Потом перебросила через правое плечо стетоскоп и направилась в одиннадцатую, к пациентке с головными болями. Эта палата была одной из немногих оставшихся двухместных. Там уже был ее коллега, доктор Крамп. Или просто Курт для друзей, к кругу которых Эмма больше не принадлежала. На нем, как обычно, был хорошо подогнанный костюм с шелковым галстуком, слишком нарядный для больницы. Лощеный доктор Крамп беседовал со второй обитательницей палаты — полноватой молодой женщиной с густыми розовыми прядями, спадающими на татуированные плечи, — присев на краешек ее койки. А вот это он зря. В наше время люди во всем склонны видеть сексуальную агрессию. У нее же на лице написано пограничное расстройство личности. Такие женщины — что бомба с часовым механизмом.

Крамп говорил вкрадчиво и тихо, касаясь руки пациентки. Может, дать ему спокойно закончить беседу? А она пока проверит лихорадку в пятой палате, не мешая коллеге говорить с пациенткой. К тому же «головная боль» уткнулась в телефон и уплетала чипсы — несколько минут ее не убьют.

Курт поднял голову. Их взгляды встретились, и вся его мягкость тут же испарилась, а на нижней челюсти дернулся крошечный мускул. Все еще злится. Столько времени прошло — а он все еще злится.

Поначалу они неплохо ладили. Курт помогал ей освоиться: учил, кому можно доверять, а кому не следует; куда обратиться, если нужно что-то сделать, и кого следует избегать. Он оказал Эмме неоценимую помощь в первые недели после ординатуры. Эта сельская неотложка у черта на рогах совсем не походила на травматологический центр, в котором Эмма проходила обучение. Ресурсов здесь вечно не хватало, и ей пришлось учиться обходиться без привычных вещей. Того, что она принимала как должное, здесь могло просто не оказаться. Лучшим выходом для самых тяжелых пациентов был перевод в другую больницу. Для этого больного нужно было погрузить в скорую помощь и отправить на пароме через озеро, в региональный травматологический центр. Переводили только тех, чья жизнь висела на волоске: младенцев с сепсисом, жертв ДТП, случаи обширных инсультов и проблемных родов.

Бал здесь правила скорая помощь, и Курт был ее начальником: обучал техников и парамедиков, контролировал их работу. Ему это нравилось. И коллеги его любили. До того дня, когда все полетело под откос.

Все машины скорой помощи приезжали прямо в отделение неотложки и сдавали пациентов. И неважно, что иногда более тяжелые больные ждали часами, а скорая везла обычный вросший ноготь: койка доставалась пациенту скорой.

Эмме такие правила казались бессмыслицей: нужно отправлять пассажиров скорой на сортировку, как и всех остальных. В том и смысл сортировки, чтобы решить, чье состояние требует внимания в первую очередь. Она поговорила об этом с Куртом в надежде изменить протокол. К тому же так они разгрузили бы скорую помощь от «постоянных клиентов» — тех, кто знал порядок и пользовался этим.

Курт не согласился. Он хотел, чтобы машины освобождались как можно скорее. Бригады должны были выгружать пациентов немедленно и сразу же снова отправляться на выезд.

— У них нет времени сидеть и ждать медсестру в приемном отделении. Выгрузили и поехали. Только так.

— Но им же все равно приходится ждать сестру, чтобы доложить ей. В приемном сестра придет к ним быстрее.

Курт не согласился и с этим. Он покачал головой, сжал кулаки в карманах узких брюк и нахмурился.

— Пригнать каталку в приемное отделение не так просто. Там неудобная дорога, и на это требуется время.

— Медсестра из приемного может встретить бригаду прямо на стоянке скорой. Так будет быстрее.

— Это бессмысленно.

Она продолжала настаивать. Курт разозлился. Он работал здесь дольше. У него был управленческий опыт. И он мужчина.

Пусть он этого и не говорил, но Эмма прекрасно понимала, что остается всего лишь женщиной в мире мужчин. Все подряд — от пациентов, называвших ее сестрой даже после того, как она представлялась как доктор Стил, до директора больницы, который обращался к ней «дорогуша» вместо «доктор», и Курта — постоянно напоминали ей о том, что она всего лишь женщина.

Эмма так и не сумела его уговорить. Не удалось ей убедить и доктора Кеннета Липа, заведующего отделением неотложной помощи. Возможно, причина состояла в том, что он был другом и наставником Курта. Или просто не видел смысла в изменениях. Или она сама ошибалась, хоть и видела, как подобная система работает в одной из известнейших больниц Бостона. Эмма потерпела неудачу.

Все осталось по-прежнему. Машины скорой помощи продолжали выгружать пациентов на каталки неотложки независимо от того, что творилось в отделении. Ничего не менялось. До того дня.

В тот день миссис Гейл Роуз, страдавшей от тревожности, фибромиалгии, хронических болей и депрессии, стало одиноко. Требовался дилаудид^[4] — ее излюбленное лекарство. Гейл была одной из «постоянных клиенток». То ли ей просто хотелось получить дозу, то ли она действительно страдала: этого точно не знал никто, кроме нее самой. Она маялась от волнения и тревоги и, конечно же, не собиралась самостоятельно ехать в неотложку, чтобы просидеть несколько часов в ожидании. Она набрала 911 и получила скорую помощь, желанный дилаудид и последнее свободное место в отделении.

Тем временем мистер Том Кертис терпеливо ждал в приемном покое. Ему было шестьдесят девять, и он считал себя здоровым. В больницу он обратился по поводу расстройства желудка. Оно началось днем, когда Том копал могилу для Мокки — любимой одиннадцатилетней собаки, шоколадного лабрадора.

Прождав пять часов, мистер Кертис вдруг повалился на пол. Джоанн, его школьная любовь и жена на протяжении уже пятидесяти одного года, закричала. Сестра приемного отделения вызвала старшую медсестру, которая выкатила миссис Роуз в коридор, чтобы освободить место для мистера Кертиса. Его реанимировали сорок пять минут, но он остался таким же бездыханным, как и его любимая Мокка. Он отправился в морг, накрытый простыней, снова освободив место для миссис Роуз. Начались вопросы. Почему? Кто? Как?

Этот «злополучный случай», как назвал его Курт, вызвал бурную дискуссию по поводу протоколов сортировки. И не только их. Кто-то вспомнил, как Эмма пыталась изменить правила, а Курт и Кен с ней не согласились. Тот человек не только ткнул этим Курта, но и сообщил в администрацию больницы.

Ничего хорошего это не сулило.

Семья мистера Кертиса вкатила больнице иск на пять миллионов долларов за причиненный ущерб, включая потерю возможного заработка мистера Кертиса, потерю эмоциональной поддержки для детей и внуков, а также недополученный супружеский долг для его жену. Стоила ли сексуальная жизнь миссис Кертис пяти миллионов долларов, обсуждению не подлежало. Больнице пришлось уладить дело во внесудебном порядке, выплатив неизвестную сумму компенсации, что не обрадовало администрацию. Кену и Курту это тоже не понравилось.

Курт, как обычно, отболтался, но с должности начальника скорой ему пришлось уйти, о чем он так и не забыл. С того дня он говорил с Эммой лишь по необходимости. Она огорчалась, но больше ничего с этим поделать не могла.

С тех пор прошли годы. Ей очень хотелось, чтобы Курт забыл обиду. Но он все никак не забывал. Сейчас Эмму подмывало сбежать, оставив его в палате, но она не могла так поступить. Было бы похоже, что она его боится. Нет, нельзя. Она широко улыбнулась коллеге и задернула дурацкую бежевую шторку, разделяющую койки. Шторка якобы обеспечивала пациентам хоть какое-то личное пространство, но совершенно не мешала звукам. Любой, кому не требовался слуховой аппарат, мог отчетливо слышать, что говорят в палате. Особенно «весело» становилось, когда начинали обсуждать половую жизнь, мочеиспускание и стул.

Стульев тут не было, поэтому Эмма подтянула красный ящик для утилизации медицинских отходов и уселась на него. Так пациенты чувствовали себя спокойнее, а она могла дать отдых спине.

Курт гневно посмотрел на нее и вышел. Эмма улыбнулась, представилась и начала задавать вопросы, попутно оценивая состояние пациентки. Выглядит спокойной, лицо не перекошено, конечности подвижны, речь четкая, дыхание в норме, лихорадки нет, сознание ясное, зрительный контакт хороший.

— Чем вы занимались, когда начались головные боли? Они появились внезапно или развивались по нарастающей? — Такие вопросы были призваны исключить самые опасные причины головной боли: инсульт, менингит, глаукому, кровотечения.

— Смотрела телевизор. Это просто мигрень. Я уже много лет страдаю мигренями, и сейчас то же самое. — Женщина потерла правый висок большим пальцем, пытаясь унять боль.

Новость была хорошая. Пока Эмма обследовала пациентку, в кармане завибрировал телефон. Она надеялась, что звонит Тейлор. Дочери приходилось нелегко с тех пор, как несколько месяцев назад она рассталась со своим приятелем, Томом. Однажды Тейлор просто заявила: «Больше никакого Тома. Даже имени его слышать не хочу». Отвечать на вопросы она отказалась. Эмма решила, что Том бросил Тейлор, а та слишком горда, чтобы в этом признаться. Она ненавидит проявления слабости и скорее утонет, чем попросит о помощи. Оценки в школе ухудшились, и девочка стала еще угрюмее обычного. Дома она практически не бывала. Эмма снова и снова пыталась с ней поговорить, но Тейлор упорно молчала — даже глаз от телефона почти не отрывала.

Впрочем, Минерву, старую подругу Эммы и педиатра Тейлор, это не беспокоило.

— С Мэй было точно так же. Прекрасный ребенок, мы отлично ладили, пока ей не стукнуло тринадцать и она не превратилась в чудовище. Пять лет жизни с подростком показались мне полусотней. Когда ей исполнилось восемнадцать, чудовище исчезло и вернулась Мэй. Это просто гормональная буря. Тейлор тоже перебесится.

Минерва ошибается. Эмма и Тейлор никогда не ладили, даже когда дочка была совсем маленькой. Она всегда больше любила отца. Когда Эмма с Виктором развелись, Тейлор перестала с ней разговаривать, и молчание длилось многие месяцы. Даже сейчас, спустя годы, когда старые распри остались позади и Виктор с Эммой стали добрыми друзьями, Тейлор избегала матери или откровенно игнорировала ее. Чего-то в их отношениях не хватало. Так было всегда. Более того, теперь у Тейлор начались проблемы. Эмма не знала, в чем дело, но чувствовала: что-то здесь не так. Совсем не так.

Она пожала плечами и вернулась к текущим делам. Пациентка выглядела замечательно. Неврологическое исследование ничего не показывало. Ответы больной внушали оптимизм. Эмма решила не проводить дополнительных исследований. Немножко подлечим, и на выписку.

ПАУК

Замерз как собака. Уже несколько часов ищу.

Наконец нахожу машину на стоянке. Симпатичная тачка.

Заглядываю внутрь.

Куртка. Книги. Ничего особенного.

Пробую дверцу. Открыта.

Вот дурень!

Сажусь в машину, лезу в бардачок.

Документы?

Ага.

Теперь я знаю его имя.

Вот и славно.

ГЛАВА 4

Эмма распрямила затекшую спину. Надо было прихватить с собой обезболивающее. Она вздохнула. В нос ударил запах свежемолотого кофе, сразу за ним — вонь человеческих фекалий. Код коричневый. Кто-то не успел добраться до туалета. Говорят, молотый кофе поглощает запахи. Не совсем так: просто получаешь кофе, пахнущий дерьмом. Или наоборот. Задержав дыхание, она поспешила в кабинет к своему столу.

На клавиатуре компьютера лежала чья-то кардиограмма. Эмма нахмурилась. Почему ЭКГ просто положили сюда, а не показали ей? Кажется, все в порядке. Пациент молодой — всего 35. Значит, вероятность инфаркта не так велика. Эмму позвали бы, будь пациенту хуже. Она расписалась и забыла об ЭКГ.

Потом вошла в систему, пройдя все обязательные этапы — имя пользователя, пароль, идентификационный номер, ПИН-код, девичья фамилия матери, размер обуви, размер лифчика и еще бог знает что, — прежде чем наконец ввести назначения для пациентки с мигренью, которую только что обследовала.

Зазвонил телефон — соседний участок неотложной помощи решил перевести пациентку к ним. Ну и толку от них, если там не могут справиться даже с инфекцией мочевыводящих путей у молодой и здоровой пациентки? Авось хотя бы результаты анализов с ней пришлют, чтобы не делать их повторно и не выставлять счет по второму разу. Она снова отправила сообщение в интенсивную терапию, чтобы узнать, как дела у парня с передозировкой, потом проверила результат анализов пациента с сепсисом из второй палаты. Он стар и болен. Нужны антибиотики. Причем немедленно. Эмма встала, выпрямилась и отправилась к столу Сэла.

Фармацевт сидел с совершенно прямой спиной, словно перед фортепиано. Он происходил из музыкальной семьи: отец играл на виолончели, мать — на скрипке. Ему было на роду написано стать музыкантом, но почему-то он выбрал медицину. Он был умен, обходителен и одинок. Уж не голубой ли? Длинные тонкие пальцы порхали над клавиатурой, словно Сэл играл Рахманинова, но вместо мелодии он выводил список медикаментов для пациента с деменцией из пятой палаты.

— Сэл, можешь добавить антибиотики для второй палаты, с сепсисом?

— Конечно. Причина известна?

— Думаю, пневмония. Сатурация низкая. В прошлом месяце он уже лежал в больнице с тем же самым.

— Разумеется. Доктор Стил, найдется минутка?

Вообще-то, времени у нее было в обрез, но когда просит Сэл, остальное может и потерпеть. Она пододвинула стул.

— В чем дело?

— Тот сегодняшний пациент с передозом…

Эмма выжидающе посмотрела на него.

— Он ведь получил лошадиную дозу налоксона.

Значит, вот что его беспокоит. Меня тоже.

— Да.

— Я еще никогда не вводил одному пациенту столько налоксона за раз.

— Как и я.

— Похоже, в конце концов ему это помогло.

— Или нам просто повезло. Но я согласна: думаю, именно налоксон и помог.

— Почему?

— Толком не знаю. Читала статью о серии передозировок в Нью-Гемпшире, плохо поддававшихся реанимации. Там решили, что дело в партии героина с примесью фентанила. Потом был еще один случай, в Огайо. Судя по всему, карфентанил. Иногда, чтобы добиться реакции, требовалось до двадцати пяти кубов.

— Вот и я о том же подумал. — Лицо Сэла просветлело: они оказались на одной волне. — Фентанил в сто раз сильнее морфина. Он плотнее связывается с рецепторами, поэтому требуется больше налоксона, чтобы он сработал.

— Похоже на правду.

— Это уже не первый такой случай. Был еще один пару дней назад.

— Кто им занимался?

— Доктор Амбер.

Доктор Ричард Амбер — вылитый Том Круз, только чуть постарше и повыше ростом — оказался рядом.

— Кто тут поминает мое имя всуе? — с улыбкой спросил он, демонстрируя ямочку на левой щеке.

— Я как раз рассказывал доктору Стил о передозе, который был на днях.

— О котором из них? Их тут как мух…

Доктор Амбер был в этих местах новичком. Таких, как он, называли locum tenens, местоблюститель, — врач на подхвате, работающий по нескольку смен то тут, то там по мере необходимости. Амбер сотрудничал с их больницей всего пару месяцев, но оказался человеком приятным, знающим и ужасно привлекательным.

— Пожилая женщина из второй палаты, которой вы дали несколько доз налоксона, прежде чем она завелась.

— Там был не передоз, а инфаркт, — поправил Амбер. — Налоксон я дал на всякий случай — кто его знает? Но он не помог.

— Но ведь после третьей дозы пульс появился?

Доктор Амбер небрежно отмахнулся, и красный камешек в его кольце выпускника сверкнул капелькой крови.

— Ну да. А еще было четыре дозы адреналина, две дозы бикарбоната, кальций, магнезия, СДР. Неизвестно, в налоксоне ли тут дело. Помочь могло любое другое средство, а то и все сразу. Что, скорее всего, и случилось.

Сэл пожал плечами. Доктор Амбер не лукавил: дело действительно могло быть в чем угодно. Даже в банальной счастливой случайности.

— Анализ на наркотики делали? — спросила Эмма.

Амбер покачал головой:

— Мочи мы так и не увидели. Реанимировать пациентку не удалось. Да и смысл? Умерла так умерла. — Он пожал плечами и направился прочь плавной походкой большого кота.

— Но было очень похоже на передозировку, — не сдавался Сэл.

Эмма не знала, что и думать. Сэл — умница, но всего лишь фармацевт. Амбер же — бывалый врач неотложной помощи с огромным клиническим опытом. У него за плечами, наверное, сотни реанимированных пациентов.

— Возможно, сердце не выдержало стресса, — предположила она. — Или действительно была передозировка. У сегодняшнего пациента картина явно похожая. Может, к нам завезли бракованную партию — фентанил в смеси с какой-нибудь гадостью.

— А ведь это имеет смысл, верно? Я читал, что в Китае его производство очень дешево, а перевозить наркотик легко: из-за высокой эффективности много не надо. Для продажи дилеры смешивают фентанил с другими веществами. Может быть, вышел перебор. Или местные к такому не привыкли и не знают, сколько можно употреблять, а потом попадают к нам со случайными передозировками.

— Разумно. Отправлю мочу паренька на анализ, и посмотрим, что он покажет.

— А я запасусь налоксоном, — ответил Сэл. — За последними двумя дозами пришлось бегать на аптечный склад. В наших условиях лучше подстраховаться.

— Спасибо, Сэл. Я сделаю анализ на наркотики и дам тебе знать.

— А я позвоню в токсикологический центр. Есть у меня там подруга — поболтаю с ней.

Эмма встала и выпрямилась. Как больно… Скорее бы сдать смену, добраться домой и выяснить, что там с Тейлор. И отдохнуть. И немного выпить. Еще четыре часа…

Она посмотрела на Сэла: спина прямая, взгляд погружен в экран, тонкие ладони летают над клавиатурой.

— Сэл, почему ты перестал играть на фортепиано?

Его глаза расширились от удивления.

— Я не переставал. Все еще играю.

— Но ты отказался от музыкальной карьеры и стал фармацевтом. Почему?

Сэл посмотрел на свои руки, потом снова на Эмму.

— Хотел сделать этот мир лучше. Решил, что как фармацевт сумею помогать людям.

— Музыканты тоже помогают людям. Они несут нам красоту и утешение.

— Да. Но для того, чтобы наслаждаться музыкой, человек должен быть здоровым и не испытывать боли.

Эмма кивнула.

— Разве ты не поэтому решила стать врачом? — спросил Сэл. — Не для того, чтобы помогать людям?

— Ну нет, только не я, — рассмеялась она. — Все так говорят при поступлении на медицинский, но это чушь собачья. Не будь меня здесь, об этих пациентах заботился бы кто-нибудь другой. Может, даже более расторопный и квалифицированный. Незаменимых людей не бывает. Во всяком случае, я уж точно не из таких.

— С трудом в это верится.

— Спасибо. Приятно слышать. Вообще-то, я стала врачом, чтобы испытать себя. Мне нравится находить ответы, ставить правильный диагноз. Нравится погоня — как детективу, который ищет убийцу. А еще мне нравится медицина. Я стараюсь не ради них, — она кивнула в сторону коридоров, набитых каталками, поскольку все палаты были заняты, — я стараюсь ради самой себя.

— Что ж, значит, пациентам повезло. А уж как повезло нам…

— Спасибо, — улыбнулась Эмма. Немного добрых слов мне сейчас не помешает.

ПАУК

Сижу на скамейке возле дверей.

Жду.

Люди входят. Люди выходят. Его среди них нет.

Мне холодно. Ног не чувствую. Уже полчаса как.

Пальцев на руках тоже.

Сжимаю кулаки в карманах.

Куртка промокла. Не греет. И ничто не греет.

Меня бьет озноб.

Прошел уже целый час.

— Он закончит через полчаса, — сказали мне час назад.

— Я хочу поблагодарить его, — объяснил я. — За все, что он для меня сделал.

И показал им сверток. Длинный, белый, украшенный золотым бантом.

Это подарок.

Они не знают, что внутри. А я знаю.

Толстуха с кривыми зубами лыбится.

— Он скоро выйдет. Я скажу, что вы его ждете.

— Нет-нет, не надо. Пусть будет сюрприз.

— Понимаю.

Ничего она не понимает.

Жду до тех пор, пока кулаки уже не перестают разжиматься.

Я так промерз, что не смогу открыть коробку и достать нож.

Сегодня ничего не выйдет.

Ухожу.

Вернусь завтра.

ГЛАВА 5

Домой Эмма пришла уже за полночь, замерзшая и усталая. Шея болела просто невыносимо. В тяжелой сумке — так и не съеденный обед и набор инструментов, без которого она никогда не выходила из дома: скальпель, резиновые перчатки, фонарик, пинцет, чтобы извлекать мелкие предметы из узких мест, жгут, чтобы останавливать кровотечение, прочие мелочи и пара любимых книг по медицине. Она бросила сумку на стул в углу, где когда-то любил сидеть Виктор.

Потом распрямила спину, радуясь окружающему теплу. Эмма мерзла с самого утра. Кондиционер в отделении неотложной помощи был единственным прибором, который работал всегда, зимой и летом.

Она поглядела на стопку грязной посуды в раковине, не зная, злиться или радоваться. Ребенок дома. Лентяйка… Могла бы и прибрать на кухне за собой. Надо бы разбудить ее и заставить навести порядок. Но что-то совсем не хочется сейчас с ней ругаться.

Эмма повернулась к винному шкафу. Это был лучший момент дня: возможность выбрать вино и насладиться им. Будить Тейлор значило нарываться на ссору, а сил для ссоры у нее уже не осталось. Она пожала плечами. Не стоит того.

Она подошла к шкафу, чтобы выбрать бутылку. Кьянти? Слишком терпкое. Пино ну ар? Слишком легкое. Сансер? Слишком холодное. Мальбек? Идеально. Сегодня будет вечер мальбека. Он хорошо согревает. Вчерашняя бутылка из-под шираза лежала в мусорном ведре.

Она сделала большой глоток, потом еще. Вино было сухое и пилось приятно. Оно пахло сушеной вишней, как и гласила этикетка, но никакого аромата кожи Эмма не заметила. Ну и ладно. Плевать мне на кожу в вине. Вот в обуви — другое дело. К концу бокала она согрелась, ушло напряжение из плеч.

Она открыла обжигающе горячую воду, чтобы набрать ванну, налила себе еще бокал вина и за компанию включила новости. Проверила электронную почту. В основном письма по работе, парочка прекрасных русских невест, чудодейственный крем для мужской потенции, нигерийский филантроп, предлагающий деньги. Кто-то просит спасти планету.

Я бы с удовольствием помогла, особенно белым медведям. Но спасать целую планету в моем нынешнем состоянии? Это уже слишком. Помочь бы хоть Тейлор.

Она долила вина в бокал и отправилась в комнату дочери. Из-за двери доносился ритмичный хип-хоп. Басы были выкручены так, что у Эммы сотрясались внутренности. Она постучала. Ответа не было. Она постучала еще раз, потом открыла дверь. Тейлор спала. Темные волосы скрывали лицо, на животе лежал толстый том. Эмма взяла его: вторая книга «Гарри Поттера» — Тейлор всегда перечитывала ее, когда была в расстроенных чувствах.

Эмма сидела на стуле возле кровати и смотрела, как медленно и размеренно дышит ее странная, ужасная и прекрасная дочь, и сердце у нее разрывалось между любовью и болью. Девочка дома, в своей постели, в безопасности. Во всяком случае, сейчас. Она вспомнила парня, которого откачивала сегодня… Нет, уже вчера. Как будто прошла целая вечность.

В моче обнаружили следы фентанила. Сэл позвонил в токсикологический центр. Там согласились, что парень мог отравиться фентанилом, но больше ничего сказать не могли. Эмма надеялась, что у полиции получится лучше.

К ней в неотложку заходил следователь. Он показал пузырек из-под таблеток, который нашли у парня дома. Тогда понятно, почему на венах нет следов. Он не кололся, а глотал таблетки. На этикетке значилось имя его соседки по комнате. Пузырек был пуст.

Парень дожил до палаты реанимации. Выкарабкается ли? Кто его знает. Неизвестно, сколько мозг провел без кислорода после остановки сердца. Но он хотя бы может стать донором органов. Работа в неотложке учит беспощадной прагматичности.

Ей было жаль парня и его семью. Но она каждый день жалела слишком многих — всех тех, кому пригодились бы его почки, печень, сердце, легкие, роговицы, кожа и даже кости, чтобы жить полноценной жизнью.

И все же Эмма надеялась, что мальчик выживет. Она вложила в него немало сил, проводя реанимацию. У нее была дочь, которая могла оказаться на его месте. К счастью, не оказалась. Пока.

Эмма выключила свет, убавила музыку, аккуратно закрыла дверь в комнату и вернулась к дивану, где ожидал друг — бутылка мальбека.

Она вспомнила о ванне.

Уже поздно.

ГЛАВА 6

День у доктора Курта Крампа не задался. Впрочем, удачных дней у него уже давно не было.

И необходимость работать с Эммой Стил, этой всезнайкой, играла тут не последнюю роль. Его бесило, как медсестры поголовно восторгаются ею: «Доктор Стил сказала… Доктор Стил сделала… Доктор Стил считает…» Да кому какое дело, что там считает доктор Стил?

Вся смена выдалась поганой, начиная с наркош, вравших ему ради рецепта, и вплоть до семейки пациента с деменцией, которая требовала реанимировать его во что бы то ни стало. Целый час бились над ним, чтобы отправить в палату интенсивной терапии умирать. Потом еще этот Амбер отчитал Курта, когда тот передал ему неамбулаторного пациента с болями в спине, которого никак не мог отправить домой. А ведь он и так задержался на работе на два часа.

Он прошел в дальний конец стоянки, где оставил свою красную «Ауди-А7», и открыл дверь. Вид прекрасных мягких кожаных сидений кремового цвета и запах новой машины должны были поднять ему настроение. Не подняли.

Включилось радио. От звуков Material Girl Мадонны Курт вздрогнул и выключил песню. Он был не в настроении для музыки. Новости слушать тоже не хотелось. Он вообще ничего не хотел слышать. После четырнадцати часов в хаосе отделения неотложной помощи в ушах гудело от нескончаемого писка мониторов, воплей пациентов, треска динамиков, вечно вызывающих его куда-нибудь. Для разнообразия пусть будет тишина.

Дома ему покоя не видать. Курт даже подумал, не поехать ли куда-нибудь еще, куда угодно. Шейла в последнее время постоянно не в духе, и сегодня лучше не станет, раз он задержался на три часа. Он не позвонил ей с работы: не было сил ругаться. Не хотелось слышать ее бесконечные вопросы: «Где ты? С кем ты? Почему опаздываешь? Когда выезжаешь? Ты поедешь сразу домой?»

Он отправил сообщение: «Выезжаю», потом выключил телефон. Теплого приема он не ожидал.

Курт оказался прав. Шейла плакала. Это стало понятно, едва она открыла дверь: красные опухшие глаза и размазанная тушь сделали ее похожей на Джокера. Она уперлась в него убийственным взглядом:

— Где ты был?

— А по мне не видно? — Курт показал на свою одежду, свежую еще этим утром, а теперь помятую и грязную после долгого рабочего дня. На брюках подсохло пятно рвоты, а на левом рукаве, похоже, кровь. Или что-то другое?Лучше не гадать.

— Твоя смена давным-давно закончилась.

— Может, пациентам об этом расскажешь? — бросил он, захлопнув за собой дверь ванной.

Рубашку он сунул в корзину для грязного белья, туда же отправились брюки, трусы и вообще все, что было на нем надето, кроме галстука. Это был его любимый галстук от Армани. Кайла говорила, что глубокая синева павлиньего пера подчеркивает цвет его глаз.

Курт посмотрел на галстук, понюхал его и швырнул в мусорку. Он долго принимал горячий душ, чтобы смыть с себя страдания, боль, грязь и прочие тяготы очередного непростого дня. Приятно обжигающий душ нес очищение. Освобождение. Ему пришлось заставить себя выключить воду. Вытершись старым синим полотенцем, он надел поношенную фланелевую пижаму и приготовился к неизбежному.

Шейла все еще кипела.

— Почему ты на три часа задержался с дежурства?

— Потому что мне надо было закончить прием пациентов.

Он налил себе стаканчик «Редбреста» без воды, безо льда. Жгучий вкус ирландского виски его немного взбодрил.

— Почему ты не передал их другим?

— Я так и сделал, но сначала нужно было их принять. Они по нескольку часов ждали.

— Я тебе не верю!

Она поперхнулась всхлипом, губы уродливо изогнулись вниз, как у рыбы. Курт посмотрел мимо нее на свадебную фотографию — бесповоротно ушедшее время, когда Шейла была прекрасна и всегда улыбалась.

Они были счастливы.

Давным-давно.

— Ты снова виделся с ней! — запричитала Шейла, обхватив колени; темные волосы с грязно-белыми корнями падали ей на лицо.

«Точь-в-точь старая ведьма», — подумал Курт и сделал еще глоток.

— Нет. Я приехал прямо с работы.

— Значит, ты виделся с ней там! — снова взвыла она. — Хватит уже врать! Признайся! Будь мужчиной!

Он попытался придумать слова, которые прекратят эту истерику.

Бесполезно. Она так и будет голосить, пока не выдохнется.

После второго выкидыша Шейла стала патологически ревнивой. Считала себя никчемной, раз не может выносить его детей. Она решила, что ее заменит любая другая женщина, и стала требовать все больше и больше внимания. Она звонила Курту на работу, прекрасно зная, что у него нет времени на болтовню. В ресторане садилась с ним по одну сторону стола, чтобы видеть, на кого он смотрит. Приезжала к больнице, чтобы убедиться, что его машина все еще на стоянке.

Курт пытался вразумить ее. Мирился с ее требованиями в надежде, что Шейла поймет наконец: он ей не изменяет и другие женщины его не интересуют.

Это не помогло.

А потом он встретил Кайлу.

Кайла была молода и красива. Она была весела и никогда не плакала. У нее были роскошные каштановые волосы до пояса и фигура супермодели.

Кайле он тоже понравился. Она никогда ни о чем не просила, довольствуясь тем, что он мог дать, хотя после работы и Шейлы оставалось не так и много. Кайла приносила в его жизнь радость. С ней он чувствовал себя мужчиной, на которого еще можно обратить внимание.

Кайла была тем человеком, которым больше не была его жена. При мысли о Кайле сердце Курта стремилось ввысь. Но она была далеко, а Шейла — рядом.

Он сделал последний глоток виски, подержав его немного на языке, чтобы ощутить тепло, и глубоко вздохнул. Сев на кушетку рядом с Шейлой, он заставил себя обнять ее и молча прижал к себе.

Он думал о ней, о Кайле, об Эмме. Думал о пожилом пациенте, который умер в тот день в деменции и в одиночестве.

Он обнимал жену, пока рыдания не стихли.

— Идем спать.

Курт долго не мог уснуть, размышляя о сумбуре, в который превратилась их жизнь. Не так они себе представляли брак. Когда-то Шейла была молода, красива и полна надежд.

Они познакомились на художественной выставке. Он показывал свои весенние акварели. Она выставляла керамику причудливых, необъяснимых форм. Курт набрался смелости и спросил, что это за штука, похожая на пенис.

— Это же чашка!

Ее смех поразил Курта в самое сердце. Он пригласил ее на ужин, потом в постель. Они без сожалений оставили прошлое в прошлом.

Неужели теперь для них уже слишком поздно?

ПАУК

— Его нет.

Врут.

— Он просил меня прийти сегодня. Сказал, что будет после трех, — говорю я, улыбаясь им, словно лучшим друзьям.

К черту их! К черту их всех!

— Его нет, — повторяет толстуха с обвисшими губами, перепроверяя бумаги. — Нет, сегодня его не будет. Вы ошиблись.

Я сжимаюсь под ее взглядом. Достаю коробку, показываю ей:

— Это для него.

Коробка уже видала виды. Я слишком долго таскал ее с собой. Часто приходилось зажимать ее под мышкой, и в середине образовалась вмятина.

Коробка все еще почти белая, но бант вот-вот отвалится.

Она выглядит подержанной. Так и есть. Я нашел ее в мусорном баке. И пахнет она соответствующе — дымом, выпивкой и потом.

Ну и ладно. Зато нож внутри острый. Я проверял. Срубил ветку дерева одним движением руки. Это старый охотничий нож, напоминающий формой рыбу. Чешуйчатая рукоятка переходит в длинное, гладкое, цельное лезвие, толщина которого позволяет рубить ребра.

Я — охотник. Добыча от меня не уйдет.

Не сегодня, так завтра я его достану.

Я стараюсь казаться меньше. Им нравится, когда ты меньше. Так они кажутся себе большими и сильными.

Чуть сильнее сгибаю здоровое правое колено и опускаю плечи.

— Значит, я ошибся. Простите. А когда он будет?

Она смотрит на меня, и ее взгляд смягчается. Я ничтожен, не представляю угрозы. Я маленький, старый и грязный. Ей меня жаль.

— Не могу сказать, — отвечает она. — Это запрещено.

Я тру глаз. Тот, который инфицирован. Он слезится.

— Я просто хочу поблагодарить его, — говорю я. — Он помог моему сыну; он отличный врач. — Я смотрю в землю и стараюсь казаться еще меньше. — У меня для него подарок. — Снова показываю ей коробку.

Наконец толстуха ломается. Смотрит в бумаги и говорит:

— Завтра в девять он будет.

Тру глаз, благодарю ее и медленно ухожу, привычно прихрамывая на левую ногу.

Я не спешу, пока не оказываюсь в темноте, где она меня не видит.

Они все меня не видят.

Завтра в девять.

ГЛАВА 7

Эмма изучала рентгеновский снимок, рассматривая с увеличением легкие в поисках затемненных зон по краям. Они там были.

Сначала до нее донесся вопль:

— Ублюдки! Да мой адвокат вас всех посадит!

Потом появилась каталка. Мужчина, прикованный к ней наручниками, извивался всем телом и плевался. Паре полицейских и двум взмокшим техникам скорой помощи едва удавалось удерживать его на каталке. Возле восьмой палаты их уже поджидали наготове охранники в форме: на руках перчатки, на поясе электрошокеры.

Эмма увидела бегущую за каталкой Джуди с набором для мягкой фиксации в одной руке и листками голубой бумаги в другой.

— Мой? — спросила Эмма.

— Да.

Эмма последовала за каталкой.

— Отпустите меня, сволочи! — продолжал орать мужчина.

Его темно-синий свитер порвался, и сквозь дыру в рукаве торчал разбитый локоть. Молния на плотных темно-серых брюках расстегнута, промежность сырая. Нижнего белья нет. Ботинки надеты на босу ногу. Скудноватая экипировка для такой холодины.

Из-за окружающего синяка левый глаз опух и не открывался. Кровь вокруг рта подсохла, но с каждым ругательством во все стороны летела кровавая слюна.

— Сейчас наденем на него маску. Что с ним?

Чернокожий офицер, державший правую ногу пациента, раньше работал на скорой.

— Рад вас видеть, доктор Стил. Нашли его спящим у входа в магазин «Все по доллару». Судя по запаху, он изрядно выпил и, похоже, подрался, но на вопросы не отвечает. По пути пытался нас покусать. Плевался в работников скорой, но не попал.

— Мы его знаем? Раньше что-то было?

— Сейчас найду, — ответила Джуди. — Он здесь не в первый раз.

Она наклонилась, чтобы закрыть лицо пациента маской. Тот попытался ее укусить. Джуди отдернула руку, и у него ничего не вышло.

Бродяга снова обрушил на окружающих потоки отборной брани, пытаясь вырваться на свободу. Техники удерживали его. Шесть пар рук в перчатках приподняли пациента, чтобы переложить на каталку отделения неотложной помощи.

— «Пять и два»? — предложила Джуди.

— Не помешает, — ответила Эмма. — И двадцать пять димедрола.

Джуди кивнула и отправилась за препаратами. «Пять и два» — классический «успокоительный коктейль» из 5 миллиграммов галоперидола, нейролептика, и 2 миллиграммов лоразепама, седативного препарата, — можно было легко ввести одной инъекцией, при необходимости даже через одежду, чтобы успокоить буйного пациента и обеспечить безопасность и ему, и медикам. Лучше галоперидола лекарства не сыщешь, слава его изобретателю, а лоразепам — приятное дополнение к нему. Так этому бедолаге будет намного спокойнее. Да и мне тоже.

— Помощь не нужна?

Эмма подняла голову и увидела веселые глаза доктора Дика Амбера, цвета морской волны. Рядом с его белоснежным халатом и тщательно подстриженными седыми волосами, подчеркивающими тропический загар, Эмма почувствовала себя замухрышкой. И как это ему только удается? Как будто в него ни разу не плевали! Но ведь такого не может быть! Подавив приступ зависти, она улыбнулась в ответ:

— Все хорошо, спасибо.

Дик был красив, услужлив, и от него исходил приятный горьковатый запах зелени, напоминающий дикую гвоздику. За весь день ей не попалось ни одного человека, который выглядел бы лучше.

— Вам ведь придется отправить его на томограф. Похоже, у него какая-то травма.

— Да, я знаю. — Ее раздражало, когда с ней обращались как с интерном.

Но доктор Амбер, конечно, был прав. Пациент пьян и буен, и обследовать его будет трудно. Чтобы запихнуть его в томограф, придется попотеть, но Эмма понимала это и без посторонних советов.

— У меня был похожий случай в Колорадо-Спрингс. Парень катался на лыжах без шлема и влетел в дерево. Мы все решили, что он пьян. Казалось, он напился до такой степени, что почти не может говорить. Но алкоголя в крови не оказалось вообще, зато в лобной доле нашли гематому размером с апельсин. Он был настолько не в себе, что пришлось поставить ему трубу, прежде чем запихать в томограф.

Такого поворота Эмма не ожидала, но, возможно, и ей придется прибегнуть к суровым мерам, если галоперидол не поможет. Чтобы провести томографию, пациент должен оставаться совершенно неподвижным пару минут, а пока надеяться на это было трудно.

— Возможно, я так и сделаю. Посмотрим, как сработает укол.

— Что собираетесь использовать?

— Наверное, кетамин.

— При подозрении на ЧМТ?

Выходит, он старой школы и не следит за новостями. Кто бы мог подумать? Кетамин часто применяли в качестве наркоза для лошадей… и людей. Этот дальний родственник фенциклидина десятилетиями подвергался гонениям и был запрещен к применению для пациентов с черепно-мозговыми травмами из опасения, что он приведет к повышению внутричерепного давления и просто раздавит мозг. Однако оказалось все наоборот. Более новые исследования показали, что кетамин только помогает при травмах мозга. Но врачи старой школы об этом не знали, если только не следили за новыми исследованиями.

Она и не думала, что Дик может принадлежать к старой школе, хотя ему, похоже, было уже под пятьдесят и медицинский он окончил лет двадцать тому назад. Ей доводилось слышать, что доктор Амбер любит пускать пыль в глаза. Медсестрам он нравился и отвечал им взаимностью, особенно тем, что помоложе и посимпатичнее. Их восхищали его байки о хождении под парусом, спасении от акул и спусках с гор со сломанными ногами. Доктор Амбер был тот еще искатель приключений, а вот новости медицины его, видимо, интересовали меньше.

— Да. Вы разве не слышали? Кетамин теперь в моде. Его используют при ЧМТ, для седации при психозах и даже при лечении припадков и депрессии. Хит сезона, — улыбнулась она и вернулась к пациенту.

— Эмма, что вы делаете сегодня вечером? Не хотите немного выпить после смены?

Это что, приглашение на свидание? Или просто приятельское «как насчет отдохнуть после работы»? На свиданиях она не бывала… с прошлого лета? Или с позапрошлого? Впрочем, что бы это ни было, разумно ли пить, а потом ехать домой на машине? С другой стороны, он милый и симпатичный, а она сто лет никуда не выбиралась. Можно взять такси… или Дик ее подвезет.

Она тепло улыбнулась ему:

— Почему бы и нет?

— Мы с несколькими сестрами соберемся в шесть в «Яблоке». Присоединяйтесь и вы.

Значит, все-таки не свидание. Роман с коллегой выглядел дурной затеей, но Эмма так давно не чувствовала себя привлекательной, что немного поддержки ей бы не помешало. Она была врачом, матерью и домохозяйкой — именно в таком порядке. Для пункта «женщина» в этом списке просто не было места.

— Спасибо. Ближе к делу посмотрим.

ГЛАВА 8

Первый «пять и два» не помог, но после второго пациент уснул. Его тут же отправили на томографию. Кровотечения не обнаружили. Эмма тщательно все проверила: никаких повреждений, если не считать синяков. Она с облегчением оставила спящего пациента и вернулась за рабочий стол.

Там ее ждал Кен Лип, заведующий отделением неотложной помощи. Халата на нем не было. Значит, сегодня у него только кабинетная работа. Наверное, это неплохо.

— Как он?

— В порядке. Ему просто нужно проспаться. Ты сам как?

— Все хорошо. Сильно занята сегодня?

— Как обычно. У нас полный комплект. Еще семеро в приемном покое.

— Не уделишь мне минутку?

Она покосилась на каталки с пациентами в коридоре и снова посмотрела на Кена. Тот ждал. Похоже, дело серьезное.

— Идем.

Она села в кресло для посетителей в кабинете Кена, лицом к открытой двери у него за спиной. Как он может сидеть спиной к открытой двери? Любой проходящий может увидеть его самого и экран его компьютера, а Кен об этом даже не догадается. Безумие! Я даже из ресторана ухожу, если не могу сесть спиной к стене. Я, конечно, склонна к паранойе, но он уж слишком беспечен.

Она посмотрела на его доброе усталое лицо и не увидела привычной улыбки. Дело плохо.

— Что я натворила на этот раз? — пошутила она.

— Мне пока не доложили. — Он встал и закрыл дверь. — Это личный разговор.

Эмма кивнула.

— Вопрос касается Курта. Мне нужна твоя помощь.

Странно. Мы с Куртом не дружим, и Кен об этом знает.

— Шейла, его жена, считает, что Курт завел роман с Кайлой и собирается ее бросить. Якобы Курт даже купил Кайле новую машину.

Эмма неловко подобрала ноги под стул, надеясь, что разговор будет недолгим.

— Если так и есть, — продолжал Кен, — то здесь не только трагедия для их семьи, но и административная проблема. Курт — начальник Кайлы. В наши времена, когда даже невинную шутку могут принять за домогательства, это абсолютно неприемлемо. Случай бросит тень не только на Курта, но и на все отделение. Я думал поговорить с ним, только мне неловко. Нас связывает долгая дружба, которую я не хочу ставить под угрозу. Ты не поговоришь с Кайлой? Ты ей нравишься, и она тебе доверяет.

Что за дичь.

— Я не имею права лезть в личную жизнь Кайлы. Мы с ней не подруги. Ты предлагаешь спросить в лоб, спит ли она с Куртом?

— Ты сможешь придумать и что-нибудь получше. А что касается прав, то я рекомендовал тебя на заместителя заведующего отделением.

— Заместителя заведующего? А Курт?

— Курт останется в отделении врачом.

— Но ведь еще ничего не доказано! А как же регламент?

— У Курта и раньше были проблемы. Администрация уже подумывала заменить его. Эта история стала последней каплей.

— Что он такого натворил?

— Не могу тебе сказать.

— Ему это не понравится.

— Знаю. Я ничего не мог поделать. — Кен вздохнул. — Вообще-то, мои дни на этом посту сочтены. Меня могут уволить в любой день. Просто хочу решить проблему до того, как меня вышвырнут.

— Мне очень жаль.

— Мне тоже. Я отдал неотложке последние двадцать пять лет жизни. Не думал, что моя карьера закончится вот так. Этому месту не хватает души.

Доктор Лип начал перебирать бумаги на столе, избегая встречаться взглядом с Эммой. Его ссутуленные плечи выражали готовность смириться с поражением, а длинные узловатые пальцы дрожали.

— Что будешь делать дальше?

— Уйду на пенсию. Я давно об этом подумывал, но никак не решался. Теперь решили за меня. Наконец-то появится время для рыбалки и походов. Прочитаю книги, которые откладывал столько лет. Стану проводить больше времени с женой. Я уже почти с нетерпением жду увольнения. — Кен посмотрел ей в глаза: — На самом деле вопрос вот в чем: как поступишь ты?

— Надо подумать.

Я ждала такой возможности. Это шаг вперед в карьере, который откроет дорогу для новых повышений. Но у меня есть Тейлор. Мне и сейчас-то не хватает на нее времени. С другой стороны, скоро Тейлор исполнится восемнадцать, и она уедет в колледж.

— Пожалуй, я соглашусь. А ты что посоветуешь?

Глаза Кена светились добротой и жалостью. Когда он заговорил, фразы звучали отрывисто:

— Эмма, я знаю тебя уже много лет. Ты умная, сильная и трудолюбивая. Мне бы очень хотелось, чтобы все врачи отделения походили на тебя. Ты амбициозна и верна своему делу. Поэтому я тебя и предложил. Знаю, что ты прекрасно справишься. Надеюсь только, что эта работа тебя не раздавит. Курт тебя еще больше возненавидит. Да и многие другие тоже. Их приятели в отделении сделают твою жизнь невыносимой. А когда меня выживут, станет еще хуже. Тебя начнут третировать за любой непорядок в работе. Ты будешь крайней и для врачей, недовольных графиком дежурств, работой вспомогательных служб или отказом компьютера, и для администрации в случае любой жалобы. В любом огрехе будут винить тебя.

— Умеешь ты уговаривать, — попыталась разрядить атмосферу Эмма.

— Что бы тебе ни сказали, это полноценная работа на весь день и даже сверх того. Возможность вызова на отделение круглосуточно и семь дней в неделю. Что бы ни произошло и когда бы ни произошло, это будет твоей проблемой. Если что-то пойдет наперекосяк, если кто-нибудь заболеет или не выйдет на работу, тебя начнут вызванивать. С любыми вопросами придется разбираться именно тебе. Я старик, и с жизнью вне работы у меня не особо. А ты женщина и мать. Разве тебе не хочется больше времени проводить с Тейлор?

Эмма понурилась: она была готова поставить карьеру выше собственной дочери. В очередной раз.

— Спасибо, Кен. Ты прав. Мне надо подумать.

И она вернулась в отделение. Там ее уже заждались.

ГЛАВА 9

В «Яблоко» Эмма опоздала. Ей нужно было встретиться с Виктором и социальным педагогом Тейлор.

Дочь прогуливала школу, стала угрюмой и упрямой. Учителям приходилось с ней нелегко. Она совсем забросила учебу. Даже домашние задания по английскому перестала сдавать, хоть и писала лучше всех в классе.

— Она связалась с дурной компанией, — заявила мисс Перкинс, глядя поверх круглых очков, которые в сочетании с пышной густой шевелюрой делали ее похожей на злую колдунью Запада.^[5]

Эмма виновато съежилась, втянула голову в плечи и поджала ноги под стул. В детстве она всякий раз так делала, когда мать начинала скандалить. И даже сейчас, тридцать лет спустя, не могла избавиться от старой привычки.

— Девочка это перерастет, — пожал плечами Виктор. — Она же всего лишь ребенок.

Он был раздосадован тем, что для разговора с педагогом пришлось выкраивать время в плотном графике. Покачиваясь в кресле, он и сам напоминал ребенка: кудряшки, недовольная гримаса и заляпанные грязью ботинки.

— Ей семнадцать. Она вовсе не ребенок, — возразила Эмма.

Виктор всегда был слишком мягок с Тейлор. Он ей больше приятель, чем отец. И только я говорю ей «нет», поэтому мне и достается роль злодейки. Неудивительно, что Тейлор хочет съехать от меня к отцу.

Это ее очень беспокоило. С графиком Виктора — регулярными вызовами по вечерам и в выходные — и его мягкостью Тейлор останется совсем без присмотра. Конечно, есть еще Эмбер, но она сама немногим старше Тейлор. Сколько ей? Двадцать девять? К тому же ей нужно заботиться о собственных детях. Не говоря уже о парикмахерах, педикюре и шопинге. Едва ли от Виктора много помощи. Ему нравится играть с детьми, но воспитывать их? Вот уж нет.

— Через год она будет уже совершеннолетней.

— Она точно такая же, каким был я в ее возрасте. Ей хочется веселья. Если не сейчас, то когда?

— В ее возрасте ты учился на отлично. Ты был вежливым и любил родителей, что бы ты ни творил. Она забросила учебу. С ней невозможно договориться дома. Уж поверь мне на слово.

— Тейлор просто нужно немного времени. Девочка никак не может отойти после всей этой ерунды с Томом.

— Она рассказывала вам о Майке? — спросила мисс Перкинс.

— Кто такой Майк? — спросил Виктор, поглядывая на часы.

— Майк был одним из друзей Тейлор. Приятный парень. Но проблемный. Он умер на прошлой неделе.

— Умер? Из-за чего? — спросила Эмма.

— Судя по всему, передозировка наркотиками.

Эмма и Виктор переглянулись.

Это было уже куда серьезнее, чем прогулы в школе и подростковое буйство. Если ее друзья употребляют наркотики, то и Тейлор могла подсесть. Что объясняло бы резкое изменение характера, дурное настроение и плохую учебу.

— Ты об этом знала? — спросил Виктор у Эммы.

— Нет, конечно. Тебе же прекрасно известно, что она со мной не разговаривает. А ты знал?

— Нет, и я не знал.

Тело Виктора вдруг обмякло. Он наклонился вперед, уперев локти в колени. Беззаботный мальчишка исчез. Его место занял встревоженный отец.

Эмме и хотелось бы посочувствовать бывшему мужу, но она слишком злилась. Это он виноват, что Тейлор выросла неуправляемой.

— Мы не знаем наверняка, употребляет ли она, — заметил Виктор. — Не будем спешить с выводами. Пока что к Тейлор это не имеет никакого отношения.

— И что ты предлагаешь? Дождаться, когда она тоже умрет?

Виктор посмотрел Эмме в глаза:

— Ты ведь не серьезно? Понимаю, ты расстроена. И я тоже, но сейчас нет смысла грызть друг другу глотки. Надо действовать сообща.

Он был, безусловно, прав, а Эмма просто ляпнула сгоряча, не подумав. Она сделала глубокий вдох, открыла рот, чтобы ответить, и тут же стиснула зубы с такой силой, что заболела челюсть.

— Я поговорю с ней, — пообещал Виктор.

— И что ты собираешься ей сказать?

— Не знаю.

Он снял очки и медленными круговыми движениями протер их начисто подолом рубахи, как поступал всегда, прежде чем принять трудное решение.

Эмма вспомнила, как однажды, миллион лет назад, он сделал ей предложение. Тогда Виктор тоже снял очки и протер их подолом короткого белого халата, какие носили все студенты-медики. Когда-то он был молодым симпатичным парнем с черными буйными кудрями и смешливыми синими глазами. Мы оба учились на медицинском. Готовились бросить вызов всему миру. Считали себя непобедимыми. А теперь? Мы постарели, брак развалился, и мы почти потеряли своего единственного ребенка. Сердце свело от тоски по утраченному: юности, любви, браку.

— Хочешь, чтобы мы вместе с ней поговорили?

— Отличная идея, — поддержала мисс Перкинс. — Выступить единым фронтом.

Она считает, что Виктор не станет давить на Тейлор, но знает, что это сделаю я.

Бывшие супруги вышли вместе и остановились возле красной «хендэ» Эммы.

— Как насчет завтра? — спросила Эмма, открывая дверцу и бросая сумку поверх зеленой куртки, которую Тейлор забыла на пассажирском сиденье.

— Не завтра. В воскресенье? Я смогу приехать к девяти, пока она не проснулась и не убежала.

Эмма кивнула. Виктор собрался было уйти, но, сделав пару шагов, обернулся, сжав кулаки в карманах старых джинсов.

— Может, пропустим ее через тесты? — спросил он, не отрывая взгляда от грязных ботинок.

— И что это нам даст?

— По крайней мере, будет ясно, употребляет она или нет.

— Не будет. Мы даже не знаем, на что именно тестировать. Куча наркотиков не обнаруживается обычными анализами. К тому же часто случается перекрестная реактивность, и тест дает положительный результат, даже если человек чист. Например, тест на амфетамины может быть положительным после приема противоотечных. — Это была та область, которую она знала как свои пять пальцев, а Виктор так же глубоко разбирался в кардиологии. — Почему бы сначала не спросить у нее самой?

Он кивнул и пошел прочь.

Эмма завела двигатель и сидела, глядя, как скрываются из виду огни машины Виктора.

Он едет домой, к Эмбер и девочкам. Там его ждут ужин, компания и любовь. У них даже собаки есть. А я еду домой в пустоту. Если только Тейлор не дома. Тогда будет еще хуже. Совсем как в ту ночь, когда Виктор мне во всем сознался.

Это было давным-давно, но она до сих пор помнила каждый звук, каждый привкус, каждую тень.

ГЛАВА 10

Свет горел только в окне кухни, что показалось Эмме странным. В такой час Тейлор давно уже пора было спать, а Виктор вообще едва помнил, где находится кухня.

Неужели дочка заболела?

Она подъехала к дому и остановила машину. Слишком близко к «субару» Виктора, но Эмме было не до этого. Вместо девяти часов смены она отработала двенадцать. Внутри осталась только пустота.

Она дрожала от холода. Ненавижу кондиционеры. Наверное, их специально так настраивают, чтобы живые не расслаблялись, а мертвые не гнили. Ей не терпелось окунуться в горячую ванну, чтобы смыть грязь и страдания пациентов, которым она успела потерять счет с нынешнего утра. Точнее, уже со вчерашнего утра.

Она вошла на кухню.

Виктор читал за кухонным столом — совершенно пустым, если не считать букета роз и открытой бутылки красного вина. Розы придавали кухне вид одновременно торжественный и чуждый.

— Ты припозднилась, — заметил муж, разливая вино в бокалы на высоких ножках и передавая один из них Эмме.

Она попыталась припомнить повод. Годовщина свадьбы? День рождения? День матери?

Эмма подняла бокал и посмотрела, как свет с трудом пробивается сквозь темно-красную жидкость. Напоминает кровь. Она понюхала вино, потом чуть взболтала его и понюхала снова. Запах тоже был мрачноватым: легкая горечь вишни, лакрицы и, похоже, фиалок, насыщенный букет полевых цветов и спелых фруктов. Недешевый напиток.

Она сделала маленький глоток, и вино заструилось по языку, касаясь самых отдаленных вкусовых сосочков, едва не запевших от сочетания кислотности, танинов и цветочной горечи.

— Хорошее вино, — похвалила она и села, отбросив куртку на спинку стула.

Потом оглядела цветы: дюжина красных роз с гипсофилами и зеленью в единственной на весь дом вазе. Их красота никак не вязалась с обшарпанными шкафчиками и треснутой раковиной. Кухня поражала порядком. Все было убрано. Такого не случалось никогда: ни Эмма, ни Виктор не отличались любовью к уборке, а что касается Тейлор, то она и вовсе была воплощением хаоса.

Спортивная куртка после полуночи. Он выглядит усталым. Даже кудри будто бы распрямились. Покрасневшие синие глаза за стеклышками очков отказывались встречаться с ней взглядом. У Эммы екнуло сердце. Она открыла рот, чтобы задать вопрос.

Но промолчала.

Вместо этого она сделала еще глоток вина.

Виктор поставил бокал на стол, снял очки и принялся протирать их рубашкой, как делал всегда, когда хотел собраться с мыслями. Он дышал на стекла и тер их медленными круговыми движениями, не поднимая головы.

Дело не в Тейлор. Дело в чем-то другом, и очень скверном.

— Эмма, ты сама знаешь, как много для меня значишь…

Даже хуже, чем скверном. Эмма допила бокал и налила еще один. Взяла бутылку и посмотрела на этикетку. «Шато-Пави», Сент-Эмильон, урожай 1999-го. Хороший год. Даже отличный.

— …И Тейлор тоже.

Мозг обожгла мысль. Развод. Вот что происходит. А я даже не подозревала.

Она вспомнила последние несколько месяцев. Мужа часто не бывало дома. Она сама разрывалась между дежурствами в неотложке, домом и Тейлор. Они с Виктором впервые в этом году сидели вот так и пили вино. Что же до цветов…

— Красивые розы.

Он покраснел.

Эмма оглянулась на гостиную в поисках подсказок. Ничего. И тут она припомнила, что мельком видела коробки в машине мужа. Скорее еще вина.

— Я ухожу.

— Куда?

— Ухожу от тебя.

Эмма кивнула.

— Только не усложняй, — попросил Виктор.

— И куда же ты уходишь? — улыбнулась она.

— Куда? А причина тебя не интересует?

— Полагаю, ты нашел вариант получше.

— Я жду ребенка.

— Поздравляю! Заявка на Нобелевскую премию.

Виктор наконец посмотрел ей в глаза:

— Мне очень жаль, Эмма.

— Плохо. Должен бы радоваться.

— Мне жаль поступать так с тобой.

— А как насчет Тейлор?

— Тейлор мне тоже очень жаль!

— И мне жаль. Ты ведь заберешь ее.

— Заберу? Куда?

— С собой.

Потрясенное выражение лица Виктора ее позабавило. Почти позабавило.

— Я не могу взять ее с собой!

— Это почему же? Она такая же твоя дочь, как и тот ребенок, которого ты ждешь.

— Но…

— Что «но»?

— Ведь ты же ее мать!

— Ну, этого я не могла не заметить. А ты — ее отец.

— Она должна остаться с тобой.

— А у нее ты спросил?

— Нет.

— А стоило бы. Она бы выбрала тебя.

— Но ей всего восемь! Она сама не знает, что для нее лучше.

— Можно подумать, ты знаешь.

— Разве она тебе не нужна?

— Нет.

— Почему нет?

— Как и у тебя, у меня есть другие дела.

— Но она же твоя дочь!

— И твоя тоже, не забыл? — рассмеялась Эмма.

— Ты же пошутила, верно?

— Вовсе нет.

— Но я слишком занят! У меня работа, пациенты, и…

Эмма подождала, пока он закончит.

— …И Эмбер беременна!

Эмма припомнила Эмбер. Молодая, красивая девочка. Вечно хихикала. Несколько раз попадала на смены в неотложку, пока училась на медсестру, потом получила работу в кардиологии. Прочее — уже история. Эмма попыталась сдержать злость, но не сумела. Смешливая девочка Эмбер, на двенадцать лет моложе, увела Виктора и угробила мой брак.

— Вот заодно и потренируется ухаживать за детьми. Наша-то хотя бы к горшку приучена. А что касается занятости, то я работаю не меньше твоего. У меня тоже есть дежурства и пациенты. И заботиться о Тейлор у меня получается не лучше тебя. Я оставлю себе собак.

Виктор поджал губы.

— Послушай, Эмма, если ты таким образом хочешь мне отомстить…

— Папа, а куда мы едем? — спросила Тейлор.

Она стояла в дверях, сжимая под мышкой Дору, тряпичную куклу. За девочкой волочилось линялое розовое одеяло — она не расставалась с ним с тех пор, как научилась ходить. Глаза сверкали сквозь завесу кудрей, густых и темных, как у Виктора. Дочка взяла с собой самое необходимое и была готова немедленно пуститься в дорогу.

— В кроватку, милая. Сейчас мы едем в кроватку. — Виктор подхватил ребенка в охапку вместе с Дорой и одеялом и понес в детскую.

Эмма осталась одна в пустой кухне. Она сосредоточилась на вине, на его густом красном цвете в хрустальном бокале, насыщенном вкусе, гладкости ножки бокала. Она старалась не думать о чувстве опустошенности, не слушать бормотание Виктора, который читал Тейлор сказку на ночь, не вспоминать виноватого выражения его глаз.

Завтра.

Она держалась за мысль о завтрашнем дне с такой силой, будто пыталась зажать кровоточащую рану.

Сегодня она просто постарается выжить.

Девять лет прошло, а все еще больно.

Тейлор они рассказали только через неделю, вернувшись из последнего семейного отпуска. Разумеется, Виктор забрал собак, а Тейлор осталась с матерью. Просто замечательный вышел обмен. Эмма покачала головой и поехала в сторону дома. Через пару минут она передумала и, развернувшись на стоянке возле больницы, отправилась в «Яблоко».

ПАУК

Темнеет.

Вот он, вышел.

Я тенью следую за ним.

Направляется к стоянке. Ну и славно.

Чем дальше, тем лучше.

Я приближаюсь. Правая рука в кармане, ласкает рукоять ножа.

Нравится мне этот нож. И я ему нравлюсь.

Он уже у машины. Делаю шаг, чтобы схватить его.

Резкий свет. Машина. Останавливается рядом.

Открывается окошко.

Женщина.

Темноволосая, в белой куртке. Под ней — медицинская униформа. Она улыбается.

— Эмма! — восклицает он.

Женщина грозно смотрит на меня.

Один шаг, и я растворяюсь в темноте.

Ухожу.

Но я еще вернусь.

ГЛАВА 11

Компания еще не разошлась. Слегка выпив, все смеялись и болтали друг с другом в отдельном зале бара.

Амбер, чей синий свитер выгодно оттенял золотистый загар, что-то шептал на ушко Кайле. Джуди, все еще в униформе, смеялась над чем-то вместе с Джорджем, оливковая кожа которого делала его похожим на сатира. Келли болтала с Норой, новенькой младшей медсестрой, казавшейся немного не на месте по другую сторону от Дика.

Их приветственные возгласы согрели сердце Эммы. Хорошо было чувствовать, что где-то тебя ждут. Это были ее близкие — ближе, чем семья. С ними она чувствовала себя уютно.

Сэл сдвинулся, уступая ей место. Она села между ним и Келли.

— Рад, что ты смогла приехать, — сказал Дик, щедрой рукой наливая в бокал вино. — За хороших друзей!

Эмма подняла бокал и сделала глоток. Вино было хорошее, сухое, грубоватое, чуть терпкое, как свойственно кьянти. Она поблагодарила за теплый прием, но не могла не отметить, что Дик даже не спросил, будет ли она пить.

Мистер Мачо все решил за нее.

— Как я рада вас видеть, доктор Стил! — прощебетала Кайла, казавшаяся еще милее обычного с раскрасневшимися от вина щечками и блестящими глазами.

— И я рада тебя видеть, Кайла.

Эмма ценила беззаботную улыбку и общительность девушки ничуть не меньше, чем ее способности. Кайла была администратором неотложки, и через нее шла связь с другими отделениями. Ее улыбка могла уладить любую проблему, даже если приходилось иметь дело с ворчливыми хирургами или взбешенными родными пациентов. Эта девочка — просто золото.

Вот бы слухи о ней и Курте оказались просто слухами. Она заслуживает лучшего.

Дик долил бокал Кайлы, хотя в этом и не было нужды.

— Вино неплохое, но все же не такое хорошее, как мое. Я не рассказывал о своем винограднике в Лангедоке? Превосходный терруар.^[6] Мы делаем отличное сухое красное.

— В самом деле? У вас есть винодельня? Во Франции?

— Небольшая. Всего на тысячу бутылок в год.

— А кто за ней приглядывает? — спросила Эмма.

— Старик-француз, у которого я ее купил. У него умерла жена, и пришлось продать виноградник. Я предложил ему остаться там жить в обмен на управление предприятием и скромный гонорар. Одна из лучших сделок в моей жизни. — Дик сделал еще глоток вина и положил руку на спинку стула Кайлы. — Жаль, не получается проводить там больше времени из-за работы и яхты.

— У вас и яхта есть? — спросила Кайла.

— Купил себе «Сан-Одиссей сорок девять». Пока она стоит в гавани в мексиканском Масатлане на ремонте. Как-нибудь свожу вас на прогулку. К июню яхта должна быть готова.

— Вы сами на ней ходите? А куда?

— Подумываю о переходах через Атлантику. Собираюсь открыть свое дело: тематический отпуск под парусом. Найму шеф-повара, чтобы давал кулинарные мастер-классы, или инструктора по йоге — устрою круиз с медитациями и занятиями йогой. Что-нибудь в таком духе.

Кайла смотрела на него, открыв рот.

Келли ткнула Эмму локтем и закатила глаза:

— Сейчас он начнет рассказывать, как спас жизнь далай-ламе… — прошептала она достаточно громко, чтобы Дик ее услышал.

Эмма поперхнулась.

— И как вы умудряетесь все это совмещать с работой?

— Делегирую полномочия. Нахожу людей, которые делают все за меня. Через пару недель лечу в Мексику, чтобы проверить, как идут дела на яхте. Хочешь поехать со мной? — обратился он к Кайле.

Та улыбнулась.

Эмма надеялась, что она не воспринимает предложение всерьез. Больно уж бегающий взгляд был у Дика. Неудивительно, что Кен подумывал избавиться от него: «С ним слишком много проблем. Ни одной юбки не пропускает». Эмма пыталась отговорить заведующего, но Кен был неумолим: «Да, я знаю, он хороший врач — пока не спит с кем-нибудь из медсестер. Я его два раза предупреждал. Хватит. Еще один случай — и он вылетит!»

В разговор вмешалась Келли:

— Она слишком умна, чтобы верить такому ловеласу. А где вы живете?

— У меня есть зимний домик в Колорадо, недалеко от Аспена. Люблю кататься на лыжах.

— Я тоже люблю лыжи, — сказала Нора.

Дик отпил вина.

— А летом?

— А… Ну это когда как. Обычно где-нибудь поближе к работе.

— И давно вы служите врачом на замену? — спросила Кайла.

— Почти семь лет.

— Наверное, тяжело так жить: без дома, куда можно приехать на ночь, без кухни, без домашних животных, — пробормотала Нора.

Амбер пожал плечами:

— Мне хорошо платят. И есть возможность встречаться с новыми людьми, — он обернулся к Кайле и поднял бокал: — Не красивыми девушками вроде тебя!

Нора вскочила так резко, что опрокинула стул.

— Ладно, всем пока! Мне пора.

Как внезапно. Неужели она тоже была в списке побед Дика, а теперь расстроена, что он флиртует с другой?

— Надеюсь, она не обиделась, — пробормотала Кайла.

Разговор продолжился, но уже без прежней непринужденности.

Эмма обернулась к Сэлу, молча потягивающему пиво:

— Есть новости?

— Не особо. — Он чуть понизил голос: — Тот парень, которого ты на днях откачивала и в которого влили столько налоксона…

— Что с ним?

— Я проверил историю болезни. Пузырек с лекарствами принадлежал его подружке. За прошлый месяц ей выписали четыре рецепта на опиаты.

— Фентанил среди них был?

— Нет. И это самое интересное. Что бы ни находилось в том пузырьке, в рецепте значилось другое. Возможно, они купили какую-нибудь дрянь на улице.

Эмма кивнула и обернулась к Дику:

— Вы по-прежнему уверены, что у пациента, которого вы реанимировали на прошлой неделе, не было передоза?

— У которого из них? Время такое, что, куда ни повернись, приходится кого-то реанимировать. Бог его знает, что они там себе колют.

— Мой не кололся. Наглотался таблеток.

Дик пожал плечами:

— Колеса, ширево, курево — да что угодно. Они все равно находят способ заторчать и влипнуть в беду.

Ему плевать.

Она вспомнила о Майке, погибшем приятеле дочери, и о самой Тейлор, которая то ли употребляет, то ли нет. Сердце замерло.

— Я вот подумал: это не может быть фентанил? — спросил Сэл.

Дик покосился на него:

— Фентанил? Почему именно он?

— Это один из немногих препаратов, которые настолько сильны, что почти полностью устойчивы к налоксону. Морфин, героин, гидрокодон, оксикодон — они все восприимчивы к налоксону. Даже метадон.

— В различной степени, — согласился Дик. — Но карфентанил и ремифентанил — нет.

— Они оба такая редкость, что их даже у нас на складе нет. И я не слышал, чтобы их можно было купить на улице.

— Это просто вопрос времени, — пожал плечами Амбер. — Уверен, скоро появятся. Наркоши найдут способ раздобыть препарат. Ради хорошего кайфа они готовы на все. Значит, и мы без работы не останемся, верно? За гарантию занятости! — Он улыбнулся, допил вино и обернулся к Кайле: — Тебя подбросить?

— Меня Келли отвезет.

Вот и замечательно.

ГЛАВА 12

Разговор с Тейлор не задался.

Угнездившись между подушками дивана, она сидела, уткнувшись в телефон и завесив лицо черными волосами со свежеокрашенными зелеными кончиками.

— Положи телефон, Тейлор, — потребовала Эмма.

Та не обратила на нее внимания.

— Мы пытаемся поговорить с тобой, милая, — сказал Виктор. — Пожалуйста.

— О чем? — Тейлор посмотрела на отца.

Он открыл рот, но не проронил ни звука и беспомощно оглянулся на Эмму.

— Мы слышали о Майке, — сказала Эмма. — Мне очень жаль. Он был тебе близким другом?

— Что вы о нем слышали?

— Что у него была передозировка.

— А ты тут каким боком? Какое тебе дело?

Эмма прикусила губу.

— Конечно же, мне есть дело. Я твоя мать. Я люблю тебя и очень беспокоюсь.

— Да ладно… — Тейлор снова уткнулась в телефон.

— Что это значит? — Эмма сцепила ладони с такой силой, что ногти впились в кожу. Ей невыносимо хотелось вырвать телефон из рук Тейлор и швырнуть его об стену.

— У тебя вечно не хватает на меня времени. Тебя никогда нет дома. Дежурства, совещания, конференции — всякий раз что-нибудь находится! Ты твердишь, будто любишь меня, но тебе плевать, где я и чем занимаюсь. Для тебя работа всегда важнее. Твои пациенты важнее меня. Ты оплачиваешь счета и набиваешь холодильник — вот и все внимание, которое я получаю. Ты даже не знаешь, кто мои друзья! А теперь хочешь, чтобы я поверила, будто тебе есть дело до Майка?! Вот только не надо! — выпалила Тейлор.

Эмма проглотила ком в горле. Я и не думала, что ей так не хватает моего присутствия. Она всегда ведет себя так, будто хочет, чтобы ее оставили в покое.

Виктор откашлялся.

— Тейлор, мы оба тебя любим. Ты нам не безразлична. Мы беспокоимся за тебя.

— Так не беспокойтесь. У меня все отлично.

— Не ври. Ты прогуливаешь школу, стала плохо учиться, твои друзья балуются наркотиками. Чего же тут отличного, — возразила Эмма.

— Только это тебя и тревожит. Школа. Тебе плевать, чего я хочу, что я чувствую, как мне хреново. Тебя заботят только мои оценки.

— Чушь! Меня заботит все. Меня не плевать на твои чувства, но учеба очень важна. Это единственный способ добиться успеха в жизни и сделать карьеру.

— Да не нужна мне карьера! Глянь на себя! Вот есть у тебя карьера — и сильно она тебе помогает?

— Ну, хотя бы помогает оплачивать твои счета. В том числе и телефон, который ты никак не можешь отложить в сторону, твою одежду, твои каникулы!

— У тебя на уме только деньги.

— Нет, не только. И ты, кажется, не так уж и сильно презираешь деньги,когда пользуешься ими, верно?

Эмма знала, что не стоит подначивать дочь, но ничего не могла с собой поделать. У нее кипела кровь в жилах, дыхание вырывалось из груди короткими резкими толчками. Хуже того, она чувствовала себя виноватой, поскольку в глубине души понимала, что Тейлор права.

У Эммы все отходило на второй план после карьеры — и брак, и беременность, и сама Тейлор. Вся ее жизнь строилась вокруг рабочего графика. Да, Тейлор была важна для нее, и Эмма очень любила дочь. Как не любить, я же ее мать… но работа все равно важнее. Работа не ради денег, а ради того, чтобы заглушить внутренний голос, твердивший, что она гроша ломаного не стоит и никогда ничего не добьется.

Если я не успешна, то никому не нужна. «Людям не будет до тебя дела, если ты не станешь успешной, — говаривала ей мать. — Тобой интересуются, только пока ты молода и красива или если ты богата. Когда состаришься, все забудут о твоем существовании».

Эмма росла с постоянным напоминанием об этом. В самом глубоком закутке ее сердца таилась мысль о том, что она заменима. Так получилось и с Виктором, когда появилась Эмбер. Он ушел, даже не оглянувшись. Что же до Тейлор, то я хоть сдохну, она даже не почешется. Я для нее — лишь помеха. И все же болезненная правда состояла в том, что Эмма целиком посвятила себя работе. В борьбе за успех она совсем забросила дочь.

— Тейлор, что случилось с Майком? — вмешался Виктор.

— Умер, — пожала плечами Тейлор.

— Как?

— Сами знаете как.

— Что он употреблял?

— Теперь-то какая разница?

— Я… Мы беспокоимся за тебя. Ты сама употребляешь?

Тейлор посмотрела ему в глаза:

— Так вот в чем дело?! Тебя тревожит, не подсела ли я и не схвачу ли сама передоз?! — Она обернулась к матери: — А ты? Только рада была бы от меня избавиться, да?!

Эмме захотелось влепить дочери хорошую затрещину, но она глубоко вдохнула и сунула руки поглубже в карманы линялой униформы.

— Ты мой ребенок. Я несу за тебя ответственность. И сделаю все, что в моих силах, чтобы защитить тебя.

— Разумеется. Вот только поставить меня выше своей бесценной работы ты не можешь.

— Работа приносит мне удовлетворение. Она приносит деньги, уважение, благодарность и даже любовь. А что я получаю от тебя, кроме дерзостей, грязной посуды и унизительных бесед с соцработниками? Что ты привносишь в наши отношения?

— А ну-ка обе прекратите! — вмешался Виктор и обернулся к дочери: — Мы любим тебя, Тейлор. Беспокоимся и хотим помочь!

Тейлор пожала плечами:

— Ну, если вам и в самом деле интересно, то передоз Майка не случаен. Его травили в школе. Он был геем. Его мать оказалась нетолерантной религиозной стервой. Отчим постоянно гнобил. Майк больше не мог терпеть. Наглотался обезболивающего матери и лег спать.

Повисло тягостное молчание.

— Откуда ты все это знаешь? — спросил Виктор.

— Он написал мне. Просил помочь. А я прочитала его сообщения слишком поздно. Из-за тебя! — Она обернулась к Эмме, упершись колючим взглядом прямо ей в глаза. — Помнишь, на прошлой неделе ты посадила меня под домашний арест и отобрала телефон? Майк был бы сейчас жив, если бы не ты!

Так, теперь я еще и в этом виновата. В жизни вообще случается хоть что-то, в чем нет моей вины?

— Ты сама знаешь, за что я тебя наказала. Ты заявилась домой сильно за полночь, хотя велено было прийти к десяти. И ты даже не позаботилась позвонить и предупредить, что задержишься. А я несколько часов сходила с ума от тревоги за тебя.

— Майку об этом расскажи. Ну что, мы закончили или еще есть темы для разговора?

Эмма с Виктором беспомощно переглянулись.

— Чего ты хочешь, Тейлор? Что тебе нужно? — спросил Виктор.

— Я хочу съехать.

— Куда?

— Я просто больше не могу здесь жить. Хочу почувствовать себя человеком, до которого кому-то есть дело.

— Нам обоим есть до тебя дело! — воскликнула Эмма, съеживаясь от осознания, что не нужна дочери.

Она и раньше знала, что не нравится Тейлор. Но такая ненависть? Это было неожиданно.

Тейлор одарила ее взглядом, от которого усох бы даже кактус.

— И где ты хочешь жить, если не здесь? Кто будет тебе стирать одежду, покупать еду…

— …Вытирать задницу, — фыркнула Тейлор. — Я сама прекрасно справлюсь и с покупками, и с дурацкой стиркой!

— В самом деле? Что-то до сих пор не замечала такого за тобой.

— Эмма, это не поможет! — остановил ее Виктор.

— Я могу пойти жить к Кэти. Ее мама не против.

Кэти была лучшей подругой Тейлор еще с детского сада. Она жила с матерью в трейлерном городке к югу от города. Поговаривали, что время от времени к ним заглядывают мужчины. Одни задерживались на ночь, другие — на неделю.

— Исключено! — заявила Эмма. — Ты не будешь жить в трейлере.

— Правда? И как ты собираешься мне помешать?

— Как насчет переехать жить к нам? — вмешался Виктор.

Тейлор окинула его долгим изучающим взглядом:

— А что скажет Эмбер?

— Она скажет: «Добро пожаловать, Тейлор». Девочки будут рады тебе.

Девочки, Опал и Айрис, обожали старшую сестру.

— А тебе не стоит сначала поговорить с Эмбер? — Эмма была не в восторге, но ничего лучше придумать не могла. В конце концов, Виктор — отец Тейлор, а Эмбер — нормальная женщина. Может, жизнь в настоящей семье пойдет дочке на пользу.

— Поговорю, — пообещал Виктор. — Собирай вещи, завтра приеду за тобой.

Тейлор улыбнулась, и Эмма поняла, что дочь их развела. Снова. Она с самого начала так и задумывала, что переедет к Виктору! Она импульсивна, умна и способна вымотать кого угодно. Вот пусть Виктор и попробует, что значит жить с такой дочерью. Так ему и надо!

Но сердце у нее ныло от боли.

ПАУК

Я на месте. Уже почти девять. Холодно. Идет снег. Он накрывает меня — мягкий, белый, безмолвный. Словно саван.

Я жду.

Жду еще немного.

Из здания выходит мужчина. Похож на него. Идет к дальней стоянке, глядя в телефон. Дурак!

Бери все, что хочешь, только он должен умереть. Так мне было сказано.

Пожалуй, заберу телефон. Возможно, ноутбук. Да и сумка у него такая тяжелая, что ему приходится сутулиться. За все это могут дать неплохие деньги.

У меня есть его фотка, но она не нужна. Я знаю, как он выглядит. Разве что капюшон мешает.

Он подходит к машине. Я сверяюсь с номером. Это та машина, тот самый «мерседес» с тем самым номером.

Он открывает водительскую дверь. Я прямо у него за спиной, но он об этом не знает. Он говорит по телефону:

— Уже выезжаю, дорогая. Буду дома через полчаса.

Не будешь.

Я берусь за теплую рукоять ножа.

Теплую и гладкую.

Я знаю, что надо делать.

«Поднимаешь правую руку, держишь лезвие горизонтально на уровне шеи. Хватаешь его за волосы левой и тянешь их в сторону вместе с головой. Проводишь лезвием по шее, как смычком по струнам, и ждешь звука — как свист от порыва ветра, не громче, — так он сказал. — Крика не будет. Воздух не дойдет до рта, чтобы получился крик. Когда трахея перерезана, все кончено. Легко и тихо, как дуновение ветра в лесу.

Только не оставь там ничего. Если оставишь, тебя найдут. Не дотрагивайся ни до чего, кроме него самого».

Я в полушаге за ним, когда он убирает телефон, чтобы открыть дверцу.

Я кашляю. Он вскидывает голову.

— У меня сообщение.

Нож свисает вдоль бедра и ему не виден.

Левая рука наготове.

Он оглядывает меня. Мы не знакомы.

— Какое сообщение?

Я улыбаюсь и показываю ему открытую левую ладонь.

— Вот, — говорю я. Он наклоняет голову, чтобы разглядеть.

Я хватаю его за седые волосы и дергаю назад, чтобы распрямить шею. Проскальзываю за спину и поднимаю нож, чтобы сыграть на его шее песнь смерти. Нож проходит через кожу и плоть как сквозь масло. Колени у него подгибаются, он обмякает.

Раздается крик не громче шепота, потом — ничего, кроме ветра. Ветра и крови. Теплой и соленой. Я чувствую ее во рту, в глазах, на одежде. Мне уже несколько недель не было так тепло! Я тихо опускаю его на землю. А не взять ли машину? Отличная тачка, таких у меня в жизни не было.

Лучше не стоит. Я поднимаю его. В дыре на шее набухают кровавые пузыри. Его глаза широко открыты в немом вопросе: «За что?», но я не отвечаю. Он уже мертв. Ему теперь все равно, разве не так? Мертвецам ни до чего нет дела. Я тащу его в машину. Тяжелый. Заталкиваю внутрь и сгибаю ему колени, чтобы закрыть дверцу. Потом захлопываю ее движением бедра. Его найдут, но не скоро. Может, через несколько дней, когда сообразят, что это его машина. Густой и мягкий белый снег продолжает валить, накрывая кровь, машину, ставшую ему гробом, меня. Его кровь, залившая меня с ног до головы, остыла. Я хватаю его — теперь мою — сумку и ухожу медленным шагом. Шагов через десять приходит мысль: надо было поискать бумажник. Хотя он может быть и в сумке. Нельзя возвращаться. Или… Нет. Возвращаться нельзя. Я медленно иду, насвистывая под нос We Are the Champions. В темноте я один. Дело сделано. Его больше нет.

Мы справились.

ГЛАВА 13

Эмма проверила телефон, очки, удостоверение. Все на месте. В сумке не было ничего, кроме вещей, которые обитали в ней постоянно: скальпель, фонарик, перчатки, жгут, стетоскоп. Обед она не взяла — не было времени.

Телефон зазвонил как раз в тот момент, когда она помогала дочери собирать вещи. Как обычно, Тейлор с ней не разговаривала. Эмма была этому только рада. Единственное, что хотелось бы ей сказать: «Пожалуйста, не становись похожей на свою бабку». Да и то не могу.

Примерно в восемь лет Эмма поняла, что ненавидит мать. Та была душевнобольной, злобной и склонной к садизму. Мать — Эмма никогда не называла ее мамой — целые месяцы проводила в больницах. То она страдала депрессией, то тревожностью, то запорами. Ее мучила бессонница. У нее вечно что-то болело. Она требовала постоянного внимания, любви и утешения. Ей нужно было больше, чем могла дать восьмилетняя Эмма. Не получая желаемого, сначала мать стыдила девочку: «Однажды я покончу с собой, и ты об этом пожалеешь. Ты поймешь, что значит жить без меня». Побои начались уже позднее и были планомерными и методичными. Мать раздевала ее догола и била палкой, стараясь не попадать по рукам и лицу, пока девочка не бросалась на колени, умоляя о пощаде, или не начинала писаться со страха. А желательно — и то, и другое. Неудивительно, что я такая паршивая мать. Другого примера у меня не было. Тейлор совсем как она. Капризный эгоцентричный манипулятор. Вылитая моя мать, только в юном теле. Матери должны любить своих детей безоговорочно. И я люблю Тейлор. У меня нет выбора. Но нравится ли она мне?..

Зазвонил телефон. Ее вызывал главный администратор.

— Немедленно.

— Немедленно?

— Да, немедленно.

Это не к добру. Эмма почистила зубы, натянула чистую униформу и схватила рабочую сумку. Потом попрощалась с Тейлор и попыталась обнять ее, но та лишь окинула ее холодным взглядом.

Спустя полчаса Эмма вошла в кабинет для совещаний, все еще теряясь в догадках. Что за чертовщина тут происходит? Жалоба от пациента? Такими делами занимается Кен. Юридические проблемы? Сообщение о заложенной бомбе? Меня увольняют? В любом случае могли бы подождать и до трех, до начала моей смены. Я бы хоть пообедать успела. На пустой желудок день получится чертовски длинным. Если только меня не уволят. Тогда хоть нормально поесть смогу. Она вошла в кабинет. Он был набит битком.

Во главе длинного овального стола сидел мистер Локхарт, директор больницы. Этот лысый человек с жестким неулыбчивым лицом в свете люминесцентных ламп напоминал манекен в магазине. На другом конце стола с пришибленным видом сидел Курт. Его щегольской костюм казался помятым, да и лицо выглядело не лучше. Он покосился на Эмму налитыми кровью глазами, потом снова уставился на собственные руки. Между Куртом и Эммой сидели юрист больницы, менеджер по управлению рисками и пара незнакомцев в костюмах. Атмосфера в кабинете была напряженная — хоть ножом режь.

Эмма нашла пустой стул и уселась.

— Спасибо, что присоединились к нам, доктор Стил. Мы вас ждали.

Она услышала скрытый упрек и едва не извинилась. Едва.

Говнюк. Я все бросила и доехала меньше чем за полчаса. Я оставила Тейлор одну. Снова. Если ты недоволен, то подавись.

— Боюсь, у меня для вас плохие новости, — сказал мистер Локхарт.

Да неужели?! А я-то думала, меня вызвали, чтобы поблагодарить за отличную работу. Что я буду делать, если меня и в самом деле уволят? Во-первых, как следует пообедаю. Потом подумаю, где бы мне хотелось жить. Врачу из неотложки найдется работа где угодно, от Колорадо до Аляски. Или в Австралии. Или на Гуаме. Кстати, как у нас с погодой на Гуаме? И с едой? Надеюсь, специй там не жалеют.

— Прошлым вечером умер доктор Лип.

— Что?!

— Доктор Лип. Кен. Он умер прошлым вечером.

Кен умер… Ее друг. Ее наставник. Ее Дамблдор.

— Как?

— Его нашли в собственной машине с перерезанным горлом. Полиция ведет расследование. Не исключают суицид.

— Самоубийство? Кен перерезал себе горло, сидя в машине? Не может быть!

— Полиция работает над делом, — пожал плечами Локхарт.

— Когда это случилось?

— Его нашли вчера. Простите, дорогая моя, я знаю, что он был вашим другом. А еще хорошим врачом и хорошим человеком. Без него наша больница уже не будет прежней.

Эмма посмотрела на Курта. Ему Кен был еще более близким другом, чем ей.

— Сочувствую, Курт.

Тот даже не поднял голову.

— Мы свяжемся с его женой и постараемся ей помочь, — продолжил мистер Локхарт. — Однако сегодня мы вызвали вас по другой, пусть и связанной с этим причине. Поскольку доктор Лип нас покинул, необходимо назначить нового заведующего отделением неотложной помощи. Организации нужен сильный руководитель. — Директор встал и принялся медленно и важно расхаживать по кабинету. — Наша общественная больница переживает не лучшие времена. У нас были финансовые сложности. Последние три года мы работаем в убыток. Одно из проблемных направлений — неотложная помощь. Я не раз обсуждал этот вопрос с доктором Липом, но, к сожалению, мы так и не смогли найти решение. Поэтому были вынуждены рассмотреть альтернативные варианты.

Эмма посмотрела на него с прищуром. Вы собирались от него избавиться, и он это понимал. Предлагая мне место заместителя, Кен уже знал, что дорабатывает последние дни. Но он собирался выйти на пенсию и наслаждаться жизнью. А теперь умер. Какая жестокая ирония!

— Поскольку выхода мы так и не нашли, было решено отдать услуги неотложной помощи на аутсорсинг. Мы обратились в АЭМП — Ассоциацию экстренной медицинской помощи. По договоренности они должны были приступить к работе с апреля, но из-за смерти доктора Липа встал вопрос об ускорении процесса. АЭМП любезно согласилась начать со следующего месяца. Представляю вам доктора Дрома из АЭМП, — сказал мистер Локхарт, указывая на худощавого человека с улыбкой голодной змеи. — Вы знакомы с АЭМП?

Эмма покачала головой.

— Мы подрядная организация, оказывающая услуги экстренной медицинской помощи, — пояснил доктор Дром, снова улыбнувшись так, будто увидел добычу, и все встало на свои места.

Нас увольняют.

Как и ее коллеги, Эмма всю жизнь проработала в больнице. Но система здравоохранения менялась. Клиники стали отдавать услуги экстренной помощи на аутсорсинг подрядчикам. Это упрощало работу и помогало сводить концы с концами. Отличное нововведение для больниц, но настоящая катастрофа для врачей неотложки. Они мгновенно оставались без работы. Не верится, что такое случается и в этой глуши, но факты налицо.

— АЭМП предлагает работу всем нашим действующим врачам. Они надеются сохранить высокий уровень обслуживания, которым мы всегда отличались, — добавил мистер Локхарт.

Курт стиснул зубы. На левом виске голубым червячком забилась жилка, словно готовясь вот-вот лопнуть.

Доктор Дром снова улыбнулся. Эмма решила, что лучше бы он оставался серьезным. Будто удав, увидевший кролика. Довольный и голодный.

— Мы рады возможности здесь работать, — сказал Дром. — Мы много хорошего слышали о том, какую помощь вы оказываете окрестным жителям. АЭМП намерена сохранить высокое качество обслуживания, но сделать его более эффективным и экономичным, и надеется положить начало успешному сотрудничеству. Совместными усилиями мы сможем добиться общих целей.

— Это прекрасная возможность реформировать нашу систему, — подхватил мистер Локхарт. — Вместе мы сумеем вести безопасную и экономически эффективную работу на благо населения.

Эмма переводила взгляд с одного на другого, слушая их заученные речи, и не понимала, что она здесь делает. Кен умер. Курт был его помощником. Но я-то тут зачем? Я же обычный врач неотложки.

— Мы наслышаны о вас, доктор Стил, — продолжил доктор Дром, зыркнув в ее сторону, но избегая смотреть прямо в глаза.

Этот клочок волос у него под нижней губой напоминает алчную пиявку.

— Кое-кто из моих друзей очень вас рекомендовал. И ваше резюме меня по-настоящему впечатлило.

— Благодарю, — ответила она; Курт посмотрел на нее так, будто готов был прямо на месте перерезать ей глотку.

— Мы хотим предложить вам место заведующего отделением неотложной помощи.

Неужели? Они собираются убрать Курта, как и сказал Кен. И хотят отдать отделение мне. С чего бы?

— Мы уже обсудили этот вопрос с доктором Крампом. Он согласен, что из вас получится отличный заведующий.

Курт побагровел, проглотил ком в горле и едва не поперхнулся.

— Вы слишком любезны. Если вы читали мое резюме, то знаете, что у меня нет опыта административной работы.

— Так даже лучше. Мы вас обучим и окажем все необходимое содействие.

— Что именно потребуется от меня в должности заведующей?

— Мы об этом поговорим. Но чуть позже. — Мистер Локхарт встал, давая понять, что совещание окончено. — Мы все потрясены кончиной доктора Липа и найдем способ должным образом выразить признательность за его работу. Доктор Крамп, благодарю вас за самоотверженный труд и многолетнюю заботу о наших пациентах. Завтра мы разошлем сотрудникам неотложной помощи служебную записку по результатам сегодняшней беседы. Представители АЭМП посетят отделение для переговоров с врачами. И мы рады сообщить прекрасную новость: никто не потеряет работу!

Курт снова бросил гневный взгляд на Эмму и, ссутулившись, с подавленным видом выскользнул из кабинета бледной тенью прежнего вальяжного мужчины.

Эмма ждала, когда заговорит доктор Дром.

Тот молчал, перекладывая бумаги перед собой, и улыбался, глядя на нее.

Наконец она не вытерпела:

— Почему именно я?

Доктор Дром замялся. Пиявка под нижней губой зашевелилась.

Не привык к прямому разговору.

— Вы молоды, энергичны и не связаны с прежней администрацией. Вас порекомендовали люди, мнению которых я доверяю. Вы достаточно умны, чтобы оценить необычную возможность. И вы женщина. Женщины более гибкие и лучше приспосабливаются. А еще они больше ориентированы на поддержание хороших отношений. Я считаю, что это необходимо для успешного сотрудничества. — Он снова принялся перебирать бумаги. — Мы хотели бы сохранить врачей. Всех до единого.

— И доктора Крампа?

— И его. Хотя вам, думаю, было бы проще, если бы он ушел. Он не в восторге от работы под вашим руководством.

— Каковы мои обязанности?

— На восемьдесят процентов — врачебные, на двадцать процентов — административные. Контроль качества, графики работы, внедрение новых процедур, обучение, набор персонала, текущая оценка работы сотрудников, интерактивные совещания с другими отделениями…

У Эммы голова пошла кругом.

— Подробности мы еще обсудим. И предоставим все необходимые инструменты. Ваш успех — это и наш успех.

Все еще не в силах прийти в себя, она поплелась в неотложку, разрываясь между скорбью из-за смерти Кена и возбуждением от предложенной должности. Кен отговаривал ее. Но Кен мертв. Окончательно и бесповоротно.

Какая ужасная смерть! Самоубийство? Полная ерунда! Но кто мог желать смерти Кену, самому приятному и доброму доктору из всех, кого я встречала? Какая-то бессмыслица!

Набрав код замка на входе в отделение, Эмма вспомнила о Тейлор. Она, наверное, уже уехала. Звонить нет смысла. В третьей палате кричат от боли, в четвертой приемной женщина вся в крови, похоже, ждет уже несколько часов. Не больница, а зоопарк какой-то. Потом позвоню.

Она отправилась прямиком в третью палату. Долговязый подросток на каталке был одет в грязную синюю футбольную форму.

Он лежал на боку, пристроив полусогнутую левую ногу на подушку, и кричал, глядя на огромную шишку на колене. Его товарищи в ужасе таращились широко раскрытыми глазами, стараясь держаться подальше.

— Что случилось? — спросила Эмма.

Парень не ответил.

— Играл в футбол и получил удар в колено. Внутривенный поставить не дает, — подсказал медбрат скорой Джордж.

— И не нужно, — заявила Эмма и посмотрела пареньку в глаза: — Прости, дружок. Сейчас будет больно, но потом сразу станет легче.

Она ухватилась левой рукой за его левую пятку и потянула ногу вниз, распрямляя колено, а потом еле заметным движением большого пальца правой руки надавила на сместившуюся коленную чашечку.

Косточка встала на место с мягким щелчком. Парень перестал орать.

— Я вас обожаю, доктор Стил! — воскликнул с улыбкой Джордж, блеснув из-под густых усов золотым зубом, оставшимся ему на память о Вьетнаме.

— Я тебя тоже люблю, Джордж.

Чинить людей — это здорово! Лучше оргазма. Или нет? Давненько не было случая проверить.

ГЛАВА 14

Тейлор была на грани истерики. Вот только зрителей не было — и какой тогда смысл? Мать уехала. Отец опаздывал. Тейлор буквально утопала в багаже. Она уже набила три чемодана, но из каждой тумбочки, из каждого шкафа, с каждой полки потоком текли все новые и новые вещи.

Как ураган прошелся. Одежда, книги, косметика. Столько всего! И что мне с этим делать? Вот уж не думала, что у меня так много барахла! Она в бессилии уронила руки и посмотрела на любимую фотографию морского дна с коньками и звездами. На глаза навернулись слезы. Уже много лет этот снимок встречал ее каждое утро, когда она открывала глаза. А теперь придется бросать его здесь. Как и лампу из оранжевых водорослей — сувенир из поездки на Красное море, где они ныряли с трубками, когда еще были семьей.

Это был их последний совместный отпуск. Тейлор нравилось все. Она гладила любопытную полосатую рыбку, которая ела хлеб прямо у нее из рук. Она узнала экзотический вкус табуле^[7] и тахини,^[8] вдыхала аромат кофе и тяжелых сладких духов, проходя через рынок за руку с отцом. Она пробовала сладкий мятный чай, который подавали в крошечных чашечках. Это было самое счастливое время в ее жизни.

О разводе ей сказали на следующее утро после возвращения. Никогда не забуду тот день, хоть до ста лет доживу. И «Чириос»^[9] всегда будут горчить.

— Тейлор, я хочу, чтобы ты знала: мы тебя очень любим, — начал Виктор.

Она улыбнулась, поглощая «Чириос» из голубой чашки с павлином.

— И ничего не изменится, хотя мы с твоей мамой и разводимся.

У Тейлор так сдавило горло, что она больше не могла глотать. Она понимала, о чем речь. Родители ее подруги Кэти развелись в прошлом году. Отец ушел из дому, и больше Кэти его не видела.

«Чириос» по вкусу напоминают золу.

— Почему? — спросила Тейлор, и по щекам покатились жгучие слезы. — Почему ты уходишь?

Отец смотрел на свои руки, словно надеясь прочитать там ответ, и молчал.

— Мы больше не ладим. У нас разные жизни. Мы не можем быть вместе, — сказала мать.

— Это ты виновата! Что ты с ним сделала? — Тейлор бросилась к Виктору: — Папочка! Пожалуйста, не уходи! Не бросай меня! Я без тебя не могу! — рыдала она.

Он обнял ее, поцеловал в макушку.

— Мы по-прежнему будем любить тебя. И все равно останемся семьей, — сказал он. Какая глупая ложь!

Тейлор его не винила. Она знала, что виновата мать. Должно быть, та просто вынудила его уйти. Тогда она и возненавидела Эмму.

Прошло несколько лет, прежде чем она поняла, что дело в Эмбер. Но это ничего не изменило. Тейлор пуще прежнего стала ненавидеть мать, чувствуя собственную вину. В голове у нее даже родился сценарий, по которому Эмма принудила Виктора к отношениям с Эмбер, а потом вышвырнула из дому. И ничто было не в силах заставить Тейлор передумать.

Но сейчас она жалела, что мать не помогает ей. Эмма быстро разобралась бы с горами хлама в своей обычной непринужденной, деловитой и раздражающей манере. Ну почему она всегда должна быть права? Однако мать, как обычно, уехала. Карьера для нее всегда стояла на первом месте.

В дверь позвонили: отец. Вид такой, будто он неделю не спал. Глаза за линзами очков в стальной оправе покраснели, шевелюра всклокочена, но его объятия оставались такими же родными.

— Ты готова?

— Не совсем. Не знаю, что с этим делать, — пожаловалась Тейлор, указывая на вещи.

— Не беспокойся. Мы еще вернемся и заберем остальное. В любом случае все вещи в машину не влезут. А здесь их никто не украдет.

Он взял два тяжелых чемодана и покатил их к двери. Сломанное колесико постукивало на каждом обороте, отбивая неровный пульс. Виктор открыл багажник своего универсала и не без труда затолкал в него багаж.

Тейлор вынесла последний чемодан и оглянулась на дом. Багровый и злобный, он смотрел на нее в ответ. Другого жилья она и не помнила, но они никогда между собой не ладили. Она захлопнула дверь, заперла замок. Думала выкинуть ключ, но вспомнила об оставшихся вещах и, сунув ключ в карман, поволокла чемодан по ступенькам.

Отец ездил на том же голубом «субару», что и девять лет назад, когда уходил от них. Машина ничуть не изменилась, если не считать свежей вмятины на дверце со стороны пассажира.

— Тебе нужна новая машина. Никто не поверит, что ты кардиолог, когда увидит, на чем ты ездишь, — проворчала Тейлор.

— И что?

— Это не круто.

Он пожал плечами: ему было все равно. Втиснув третий чемодан вместе с двумя остальными, он захлопнул багажник.

— Садись.

— У других ребят родители крутые, — добавила Тейлор, пристегивая ремень безопасности.

Она посмотрела на его старые грязные ботинки и зеленую стеганую куртку. На правом рукаве по-прежнему не хватало вырванного куска — в прошлом году его сгрызла Тельма, когда отец забыл куртку в машине.

— Значит, им повезло. — Виктор завел машину и посмотрел на дочь: — Ничего важного не забыла? Учебники, форму для спортзала, телефон, кошелек?

Тейлор пожала плечами.

Он тоже пожал плечами в ответ и тронулся с места. Его дом находился в добром часе езды от Эммы, на другом конце города. Отец с матерью работали в одной больнице, но ездили туда с разных сторон. Виктор обогнул центр города по боковым улицам. Машины попадались редко. Дороги были сухие и белые от соли. Тейлор разглядывала ярко-белый снег на ветках деревьев, лошадей, отрастивших зимнюю шерсть, дымок над трубами от каминов. Потом подумала об обеде. Стряпня Эмбер…

Отец откашлялся.

— Тейлор, я прошу тебя быть любезной с Эмбер.

— Я всегда с ней любезна.

— Да, но это когда ты приезжаешь в гости. А теперь ты будешь жить с нами, и правила немного изменятся. У Эмбер очень много дел: дом, девочки, работа. Я прошу тебя быть вежливой и помогать ей. Не стоит ожидать, что она будет тебя опекать, как делает… делала твоя мать.

— А что, она уже начала ныть? — фыркнула Тейлор.

Виктор устало посмотрел на дочь:

— Пожалуйста, не надо грубостей.

Она проглотила следующую колкость.

— Будет чудесно, если ты поможешь ей по дому. Прибраться на кухне, выгулять собак, почистить кошачий лоток. Она была бы тебе очень благодарна.

В его голосе чувствовалось напряжение. Неужели Эмбер закатила ему скандал?

Раньше Эмбер ей нравилась. Намного больше, чем собственная мать. Когда они познакомились, Эмбер была молодая и веселая. Она еще только встречалась с Виктором, и ей нравилось заниматься девчачьими делами, на которые Эмма никогда не находила времени. Например, красить ногти и укладывать волосы или ходить по магазинам. Первый отпуск они провели в Нью-Йорке. Это было нечто: они ходили по ресторанам, торговым центрам и театрам. С Эмбер было так весело!

Потом появились девочки. Сначала Опал, потом Айрис. Эмбер поубавила пыл. У нее больше не находилось времени веселиться с падчерицей. Вот так и бывает, когда рождаются дети? Становишься унылой занудой? Не хочу детей! Ни за что!

Они подъехали к дорожке, ведущей к дому Виктора. По обе стороны от нее росли елки разных размеров — Эмбер обожала всякие растения. Каждый год они покупали на Рождество живую елку, а потом высаживали ее. Это было мило, но деревья всегда оставались маленькими: корни должны были помещаться в контейнер. Тейлор вспомнила рождественские ужины с жареным тофу, утренние занятия йогой.

Может быть, идея уехать из дому была и не такой хорошей.

Красная дверь открылась, и навстречу выбежали девочки. Они вприпрыжку бросились к Тейлор, которая подхватила их на руки, крепко прижав к себе. За ними вышла Эмбер в рваных облегающих джинсах и мягком розовом кашемировом свитере, словно с обложки журнала «Вог». Она посмотрела на Виктора, тащившего чемоданы. Увидела Тейлор, держащую девочек за руки. И улыбнулась. Ее макияж был безупречен, светлые волосы волнами золотистого шелка ниспадали на плечи. Но до глаз улыбка не добралась.

— Заходите скорее. На улице холодно.

ГЛАВА 15

Курт пытался остановить кровотечение. Его палец в перчатке уже десять минут зажимал глубокую рану. Пациент был залит кровью. Врач тоже. Пятая палата напоминала сцену бойни из дешевого ужастика.

Остановить кровь не удавалось. Она хлестала из раны густой липкой струей. Найти поврежденный сосуд и обработать его никак не получалось. Курт чуть приподнял палец, чтобы разглядеть, что происходит в ране. Кровь тут же брызнула на очки, на маску, на все вокруг.

Похоже, он сидит не только на варфарине, старой крысиной отраве. Должно быть еще что-то. Аспирин, плавикс или какой-нибудь сраный «новейший пероральный антикоагулянт», которые постоянно рекламируют по телевизору. Что же у него осталось от мозга, если с поверхностными сосудами такое творится? Его уже давно пора отправлять на томограф, а из него хлещет, как из недорезанной свиньи. Можно, конечно, наложить пару скрепок. Кровь-то сразу остановится, только металл даст такие искажения на томограмме, что врач потом на снимке ни черта не разберет!

Рекомендуется учитывать совместимость клинических процедур… К черту!

— Принеси африн и марлю, — велел он Джуди.

— Африн?

Этот спрей от насморка применялся в случаях простуды, но никак не для обработки рваных ран на голове. Удивление медсестры было понятно, но времени на объяснение не было.

— Африн. И побыстрее.

По плотно сжатым губам Джуди он понял, что потом придется расплачиваться за резкость. На спине темно-синей футболки Джуди было написано: «Будьте вежливы с медсестрами. Это мы не даем врачам случайно вас угробить». Проклятые медсестры неотложки! Никакого уважения к врачам. Так было всегда, но после смерти Кена стало еще хуже. Отделение в раздрае. Все вечно встревожены, раздражительны, готовы в любой момент взорваться. Всем не хватает Кена — господи, а уж мне-то как его не хватает! — и все боятся, что кто-нибудь перережет глотку им тоже. А полиции чихать! Чем она вообще занимается?

Он склонился над стариком. Седые волосы напоминали красный шлем из-за крови, хлеставшей из четырехдюймовой раны на голове в том месте, которым он ударился о тумбочку.

— Как вы упали? Вы теряли сознание?

Ответа не было.

Ну конечно: он же без слухового аппарата! Вот так всегда.

— Вы теряли сознание? — прокричал Курт.

— Нет.

— Как вы упали?

— Не знаю. Споткнулся, наверное.

Плохо дело. Придется проводить полную проверку на обморок. С ЭКГ, биохимическим анализом крови и далее по полной программе. И, как обычно, ничего не обнаружится. Вот так теперь и приходится работать: спасибо расплодившимся адвокатам по врачебным делам. Нужно тратить время и ресурсы на то, чтобы прикрыть собственные задницы, потому что отделение боится судебных исков. Простой здравый смысл теперь встречается не так уж и часто.

Вернулась Джуди с африном.

— Открой пузырек, пожалуйста, — попросил Курт, по-прежнему зажимая левой рукой сосуд в ране.

Джуди исполнила просьбу.

— Прысни немного прямо в рану. А еще лучше — нанеси спрей на марлю. Пропитай ее.

Он поместил кусочек марли в рану, прямо поверх поврежденного сосуда.

— Давящую повязку.

Они наложили на рану эластичную повязку вокруг головы и под подбородком и закрепили ее лентой.

Кровь остановилась. Теперь старик напоминал окровавленную мумию. Курту было плевать. Пациенту тоже.

— Нужно поскорее отправить его на томограф.

Курт снял окровавленные перчатки, залитую кровью маску и очки. Сунул очки под кран, чтобы хорошенько промыть, а не размазать кровь по стеклам. Потом снял синий пластиковый защитный костюм. Потный и грязный, Курт отправился в туалет, чтобы привести себя в порядок.

Дик стоял, опираясь рукой на стол Кайлы.

— Только не сегодня, — сказала она.

Амбер улыбнулся и коснулся ее лица.

Кровь ударила Курту в голову.

— Значит, завтра?

— Возможно, — улыбнулась Кайла, разглядывая его мускулистую фигуру и ясные голубые глаза.

«Прямо-таки актер из рекламы», — разозлился Курт, чувствуя себя грязным, ничтожным и очень злым. Он остановился перед ними и обратился к Амберу:

— Какими судьбами? Ты же не на смене, верно?

— Заскочил поболтать с ребятами из АЭМП. Ты с ними еще не говорил?

— Пока нет. — Курт сжал кулаки; он был готов взорваться в любую секунду.

Он совсем позабыл про АЭМП, как забывал обо всем во время работы. Отделение неотложной помощи было особым миром. Оно поглощало Курта полностью, затмевая все остальное.

— И что они сказали?

— Мы обсуждали контракты. Они не дают страховку от исков.

— Правда? Работодатель всегда дает страховку от судебного преследования.

Страховка от судебных исков была очень важна: без нее нечего и думать о работе. В сутяжнической медицинской среде, где каждый мог подать в суд на каждого по любой причине, хорошая страховка от исков была просто необходима.

— Они оказывают помощь в случае иска. Мы ее оплачиваем.

— Пенсия, полагаю, тоже не предусмотрена.

— Угу. Ни пенсии, ни страховки от исков, ни медицинской страховки — ничего. Ты в свободном плавании.

— Подпишешься?

— Вряд ли. Хотя здесь и есть свои преимущества. — Дик улыбнулся Кайле, та улыбнулась в ответ. — Я перекати-поле. Не люблю быть привязанным к одному месту. Обожаю видеть новые места и встречать новых людей. Поедем вместе путешествовать, детка? — спросил он у Кайлы, словно Курта и не было рядом. — Нас ждет прекрасный мир!

Кайла снова улыбнулась, но не ответила.

Курт задыхался от желания врезать Дику. Он стиснул зубы, затолкал кулаки поглубже в карманы и отвернулся. Ему нечего было сказать. Он женат и ничего не может предложить Кайле. Он рискует даже лишиться работы, если их отношения станут достоянием гласности. Черт бы побрал этих «ми ту» и раздутый феминизм. Я не могу лишиться работы. Но и лишиться Кайлы я тоже не могу.

В пятой палате было пусто — пациента отправили на томограф.

Хвала тебе, Господи, за милосердие. Курт вошел в туалет. Холодная вода остудила лицо и уняла жжение в глазах. Чтобы развлечься, Курт начал придумывать способы убить Дика.

Может, инъекция инсулина? Слишком скучно. Сукцинилхолин? Так он останется в сознании и все будет слышать, но разовьется паралич, и Амбер сможет дышать, понимая, что умирает. Неплохо. Но мне хотелось бы увидеть, какого цвета у него кровь. Скальпель?

ГЛАВА 16

Еще одна долгая смена. Я даже солнца не вижу.

Эмма приехала на работу в семь утра, затемно. А сейчас было еще темнее.

Она спешила к машине, проклиная ветер, пронизывавший тонкую униформу, вглядывалась в тени и думала о Кене.

Байка о самоубийстве — просто чушь! Врачи себя вот так не убивают. Мы знаем способы получше. У нас есть лекарства и скальпели, и мы умеем ими пользоваться. И даже если решим застрелиться, точно знаем, куда стрелять.

Она часто задумывалась о суициде. Размышляла о том, как это лучше сделать. Она не мечтала умереть, но хотела держать все под контролем, когда придет ее время.

Кен не перерезал себе горло. Это сделал кто-то другой. И этот кто-то может сейчас быть здесь, выжидать в тени. Выжидать чего? Почему умер Кен? Кровная месть? Спятивший родственник? Пациент? Кто-то из завсегдатаев, кого Кен лишил привычной дозы? Что-то личное, вроде понижения Курта? Нет, такое точно не в духе Курта. Тогда кто?

Мелькнула мысль: не слишком ли рискованно ходить одной по темной стоянке? Эмма содрогнулась, и холод достиг ее сердца. Она нащупала в кармане короткий и тяжелый стетоскоп. Вот ее оружие. Она практиковалась использовать стетоскоп как нунчаки. Жаль, у меня нет пистолета. Или хотя бы скальпеля в руках. Вот уж с ним я управляться умею. Перцовый баллончик! Куплю себе завтра. Она снова вздрогнула и, оглядевшись, открыла дверь машины.

Оказавшись внутри, она с облегчением выдохнула и поехала домой. Шея болела, костюм казался не по размеру, а руки сводило от холода. Скорее бы этот день закончился.

Последней соломинкой стал наркоман, обозвавший ее сукой. Охрана его вывела, но злость кипела в Эмме до сих пор, хотя прошло уже несколько часов.

Он пришел уже в третий раз за неделю. Сегодня — со сломанным зубом, два дня назад — с болями в животе, за день до того — с ноющей спиной. Всякий раз он получал рецепт на опиоиды, для которых не было показаний. Он или употребит их сам, или продаст на улице. Конечно, проще поддаться и выдать ему требуемое, но так нельзя.

В гневе она пошла отчитывать Амбера, который выписал наркоману предыдущий рецепт.

Тот уперся:

— Вы лечите по-своему. Я лечу по-своему. Вы мне не начальник и не можете мне приказывать.

— Но он на этой неделе был здесь три раза в поисках дозы. Нельзя давать ему опиаты. Это неправильно.

— Но Совместная комиссия^[10] говорит: «Если пациент уверяет, что ему больно, значит, ему больно».

— Да просто загляните в базу данных по контролю оборота рецептурных препаратов. Там вы увидите, сколько рецептов на опиаты он получил за последние несколько месяцев по самым разнообразным жалобам. Он приходит не из-за боли. Он приходит за дозой.

— Я должен заботиться о пациентах и заполнять целую кучу бумаг. У меня нет времени ползать по чертовым базам данных.

— Вместо того чтобы помогать ему, вы потворствуете его пагубной привычке!

— Еще раз: я лечу так, как считаю нужным. Вы не имеете права говорить мне, что делать.

— Но с моральной точки зрения неправильно потакать дурной привычке!

— Они взрослые люди, и это их выбор. Я им в опекуны не нанимался!

— Но и поставщиком наркотиков становиться не должны! Вы же врач!

Амбер посмотрел на нее так, словно готов был ударить.

— Ой, я вас умоляю! — бросил он и вышел.

Ей самой хотелось его ударить. Вместо этого она перевела дух и вернулась к пациентам. Теперь, когда проклятая смена наконец-то закончилась, Эмме нужно было выговориться. Она позвонила Виктору.

Он был занят: готовился укладывать дочерей спать.

— Нет, не ту, Опал. Мама велела взять розовую. — Он вздохнул. — Прости, Эмма. Что ты говорила?

— У меня был отвратительный день. Ненавижу неотложку. Воспользуюсь советом Кена и откажусь от должности.

— Кен вечно боялся собственной тени. Никогда не рисковал. А ты — не Кен.

— Я думала, он тебе нравился!

— Конечно, нравился. Он всем нравился, но это не помогло ему спасти собственную жизнь.

— И все же он был прав. Еще он сказал, что я должна больше времени проводить с Тейлор. Не стоит круглыми сутками торчать на работе.

— Тейлор уже семнадцать. У нее нет на тебя времени. Скоро она станет совсем самостоятельной. К тому же она живет не с тобой. С какой стати отказываться от должности, которую тебе больше могут и не предложить? Если окажется, что это совсем не твое, никто не заставляет тебя руководить отделением всю оставшуюся жизнь.

— Но у меня нет опыта!

— И не будет, если откажешься попробовать.

— А если я позорно облажаюсь?

— Не облажаешься. А если и облажаешься, то с присущим тебе блеском. Встанешь, отряхнешься и пойдешь дальше. Может быть, и Тейлор будет полезно увидеть, что ты пользуешься возможностями и выходишь из зоны комфорта, — добавил Виктор. — Нет, не там, Айрис. В другом ящике, в левом. В другом левом! Прости, Эмма. Вашей неотложке нужны перемены. Я знаю, вы все вне себя от вмешательства АЭМП, но у вас там черт ногу сломит. Каждый делает что хочет. Полный бардак. Самое время, чтобы решительный начальник навел там порядок, а уж по части решительности я равных тебе не встречал.

Эмма ощутила тепло в душе. Ей как раз и не хватало уверенности в своих силах. Она вспомнила слова Амбера: «Я лечу так, как считаю нужным. Вы не имеете права говорить мне, что делать».

— А если под меня начнут копать?

— Непременно начнут. Коллеги постоянно копают друг под друга. Просто под тебя начнут копать еще усерднее. И что с того? Делай свою работу, вот и все. Не обращай внимания на скептиков. Они или умоются, или смоются.

Виктор прав. Надо попытаться. Я могу сделать неотложку лучше для пациентов и даже для сотрудников. Что ж, значит, начну говорить Амберу и Крампу, что им делать. Вот потеха-то будет!

— Спасибо, Виктор. Я так и поступлю.

— Молодец, девочка! Встряхни их! — воскликнул он, и Эмма поняла, что он улыбается.

name=t24>

ГЛАВА 17

У Эммы зазвонил телефон. Ее просили вернуться. Уже.

Она стала заведующей отделением неотложной помощи почти час назад, и новая работа началась просто замечательно: один из медбратьев отделения впал в кому. Полиция была уже в пути.

На обратном пути она вспомнила Кена. Прошла уже неделя. В расследовании не было никаких подвижек. Во всяком случае, до неотложки никакие новости не доходили. Все отделение тряслось в тревоге. Работники боялись подходить к своим машинам, просили охрану сопровождать их после наступления темноты. При свете дня они дожидались друг друга и выходили парами, не рискуя разгуливать по стоянке в одиночку. А теперь еще и это. Что бы там ни случилось.

Как оказалось, беда произошла с Джорджем. Его нашли без сознания в душевой.

Полицейские долго рассматривали Эмму и ее удостоверение, прежде чем впустить в отделение.

— Вы хорошо его знаете? — спросила коренастая сотрудница полиции.

— Очень хорошо.

— Давно он здесь работает?

— Дольше меня. Теперь, если позволите… — Эмма попыталась пройти мимо нее в третий травматологический блок.

— Что он употреблял?

— Прошу прощения?

— Какие наркотики он употреблял?

— Почему вы решили, что он их вообще употреблял?

— А вам не сказали?

— О чем?

— Его нашли с иглой в руке.

Эмма прикусила язык и моргнула. Она-то думала, что Джордж поскользнулся в душе, упал и разбил голову. Или на него напали. Видимо, нет.

— Ясно. Кто его обнаружил?

— Другой медбрат, заступавший на смену.

— Понятно.

Она осмотрела отделение. Безобразие! Джордж в коме после приема наркотиков на рабочем месте. Карлос, нашедший его, говорит с полицией вместо того, чтобы заниматься пациентами. С самого начала смены у нас минус два медбрата. Остальные или в шоке, или шепчутся по углам. За больными никто не присматривает. Повсюду полиция. Хоть совсем закрывайся.

— Прошу прощения, мне надо пройти.

Полицейский, охранявший третий травматологический блок, попытался ее остановить, но Эмма сунула ему под нос новенький бейдж заведующего отделением и прорвалась внутрь.

Джордж лежал на каталке. Его голова казалась вдвое больше обычного из-за окровавленной давящей повязки. Шею удерживал жесткий воротник. Он был интубирован. Пластмассовая трубка, соединявшая его с аппаратом ИВЛ, была закреплена на лице с помощью клейкой ленты поперек усов. Потом замучаемся ее отдирать. Она взглянула на жизненные показатели: давление — 157/98, пульс — 86, сатурация — 100 процентов, температура — 36,7. Джуди, медсестра, ставила третий внутривенный катетер. Нора снимала кардиограмму.

— Как он?

Джуди пожала плечами, даже не поглядев на Эмму. Всплеск красного в катетере показал, что она попала в вену. Джуди плавным движением ввела иглу на всю длину и закрепила катетер. Теперь она смогла обернуться к Эмме.

— Только что с томографа. Говорят, у него кровоизлияние в мозг. Он не приходил в сознание с тех пор, как его обнаружили.

— Кто его лечащий врач?

— Амбер.

— Он уже связался с семьей?

— Нет. Полиция хочет сначала взять дом под охрану.

Эмма подошла к изголовью каталки и положила ладонь на плечо Джорджа.

— Я здесь, дружище. Мы о тебе позаботимся.

Он не шелохнулся.

Эмма отправилась искать Амбера. Пришлось дважды обойти все отделение, прежде чем она его нашла. В кои-то веки Дик не был в своем обычном невозмутимом состоянии.

Мятый халат, волосы растрепаны, костюм в пятнах. Кровь? Кофе? Что похуже?

Он посмотрел на Эмму красными от усталости глазами.

— Как он? — спросила Эмма.

— Плохо.

Амбер включил компьютер и открыл снимок головы Джорджа. С правой стороны мозга — серого грецкого ореха в скорлупе черепа — ослепительно белело пятно. Кровь… Это было кровоизлияние. Давление внутри жесткого черепа плющило мягкие желеобразные ткани мозга, разрушая их. Срединная линия сместилась, обходя свежую гематому. Правое полушарие оказалось вдавлено в левое почти на дюйм.

Смещение срединной линии. Это начало конца. Повышенное давление начнет смещать мозг в сторону позвоночника, выдавливая его в позвоночный канал. И вот это уже будет конец.

— Ужас. Просто ужас.

Эмма представила себе, как мозг вытекает из черепа вместе со всем, что делало Джорджа Джорджем, — его знаниями, чувством юмора, личностью. Она представила, как разжижается мертвый мозг, пока тело Джорджа остается живым благодаря машинам, и вздрогнула.

— Я заказал маннитол, чтобы понизить внутричерепное давление. Переговорил с нейрохирургом на той стороне озера. Отправлю Джорджа туда, как только добуду скорую.

— Как насчет гипертонического раствора, пока не доставили маннитол? У нас есть на месте.

— Ага. Еще какие будут идеи?

— Поднять голову на сорок пять градусов. Иммобилизовать его. Может, легкую гипервентиляцию?

— Он уже и так парализован. Поднять голову — хорошая мысль. С гипервентиляцией я бы пока подождал. Надеюсь, удастся отправить его раньше.

Снижение внутричерепного давления помогало не допустить образования грыжи, но применять гипервентиляцию было рискованно. Она уменьшала объем крови, но приводила к ангиоспазму, при котором кровеносные сосуды сужались почти до нуля, перекрывая доступ кислорода к мозгу.

Это акт отчаяния. Что Джорджу сейчас действительно необходимо, так это просверлить дыру в черепе и откачать кровь, чтобы уменьшить давление. Тогда у него будет шанс. Надо поскорее его переводить.

— Тест на наркотики отправили?

— Да. На наркотики, на алкоголь, определение газов крови, анализ на лактат — по полной программе.

— В каком состоянии его нашли?

— В возбужденном. Он дышал самостоятельно, но пришлось интубировать и ввести в искусственную кому, чтобы отправить на томограф. Я на всякий случай сделал полную томограмму, но не ожидаю там что-то найти. Все проблемы — в голове.

— Правда, что его нашли с иглой в вене?

— Да.

— Что-нибудь еще?

— Ампула пропофола. Пустая. Ее забрала полиция.

— Наша?

— Не знаю.

Пропофол, или, как его прозвали любители, «молоко амнезии», знаменитый тем, что убил Майкла Джексона, представлял собой седативное средство в виде белой жидкости, которое часто применяли при различных процедурах. Замечательный способ усыпить пациента так, чтобы он все забыл. Но если перебрать, то он забудет и как дышать.

— Никак не могу понять, зачем употреблять пропофол, — пробормотала Эмма.

— Я тоже, но и раньше доводилось видеть.

— На работе?

— Да. Давно уже. Медсестра в Конкорде, Нью-Гемпшир. Когда ее нашли, она уже посинела. Ввела слишком большую дозу.

— Выжила?

— Нет.

— Бригада приехала, — сказала Джуди.

— Слава богу! Давайте все подготовим, — предложил Амбер.

— Полицейские не хотят его отпускать, пока не закончат работу с ним.

— Шутите? Он должен ехать, и немедленно.

Амбер отправился в палату, где один из полицейских снимал у Джорджа отпечатки пальцев, пока другой описывал содержимое его карманов.

— Больной должен ехать, — заявил Дик.

Старший из офицеров оторвался от пересчета мелочи из карманов Джорджа:

— Еще полчаса, и мы закончим.

— Он должен ехать немедленно. У него нет получаса.

— Я за него отвечаю. Мы закончим, как только сможем, и тогда пусть едет.

— Я его лечу. Он едет сейчас же. — Багровый от злости Амбер склонился над офицером, готовый схватить его за глотку.

Вмешалась Эмма:

— Один из полицейских может поехать с ним в скорой и продолжить работу, пока мы обеспечим больному необходимую помощь.

Дик окинул ее убийственным взглядом. Полицейский посмотрел на нее, потом — с некоторой опаской — на Амбера, и молча кивнул.

ГЛАВА 18

Скорая уехала. Усталость никуда не делась. Возможна вторая смерть меньше чем за неделю в их отделении, где все были так близки, что передавали детям коллег одежду, из которой выросли их отпрыски, а бывало, что и бывшие супруги находили здесь же новое счастье. Настроение упало еще больше, когда приехала жена Джорджа, Мэри, съежившаяся от боли, с маской скорби на морщинистом лице.

Эмма обняла ее, крепко прижав к себе крошечное хрупкое тело, словно пытаясь выдавить из него боль.

— Где он?

— Уехал в травматологический центр. Ему нужна операция. Мы отправили его сразу, как смогли.

— Мне сказали, что он кололся, — заявила Мэри, высморкавшись. — Но это вранье. Он со Вьетнама не употреблял ничего, кроме травки.

— Ты уверена?

— Конечно, уверена. Мы с ним вместе уже двадцать три года. Он выпивает, курит, балуется травкой, и вообще невыносимый тип, но наркотиков он не употребляет.

— А если употреблял, но скрывал от тебя?

— А ему и не надо говорить. Я вижу, когда он лишний стаканчик выпил. Неужели не замечу, что он под кайфом?

Его застукали с поличным. Если только это не подстава… Но зачем? И кто? Или Мэри пытается защитить мужа? Но он в тяжелом состоянии. Зачем ей врать?

— Полиции ты об этом говорила?

— Говорила, конечно. Они мне не поверили. Копы уже для себя все решили. Сейчас они у нас дома, переворачивают вещи вверх дном и ищут бог знает что. Я сказала, что они ничего не найдут, но они не стали и слушать.

— Мэри, если он употреблял наркотики, кто мог об этом знать?

— Он не употребляет.

— Но если бы — кому он мог сказать?

— Послушай, Джордж не употребляет. У него денег даже на сигареты нет, если я не дам. Мы не можем себе позволить полный бак в машине заправить, заливаем всего на двадцать долларов за раз. Откуда у него возьмутся деньги на наркотики? От Санта-Клауса?

— А если он крал наркотики здесь? Джордж мог получать препараты бесплатно. Легче легкого. Если врач заказал дозу дилаудида, Джордж мог принять его сам, а пациенту дать физраствор, а потом вернуться и сказать, что пациенту нужно больше. Врач заказал бы еще одну дозу. Еще проще, если препарат выписывается «по требованию». Тогда лекарство дают всякий раз, когда пациент жалуется на боль. Одну дозу пациенту, другую себе — никто даже и не заметит.

— Я в это не верю.

— Тогда что ты думаешь?

— Кто-то пытался от него избавиться.

— Кто? И зачем?

— Не знаю. Зато точно знаю, что мой Джордж наркотики не принимает. А теперь я хочу его проведать.

— Попрошу кого-нибудь отвезти тебя.

— Давайте я, — вызвалась женщина-полицейский, с жалостью посмотрев на Мэри понимающим взглядом.

ПАУК

Я вернулся.

Свою дурь я получил, но она закончилась. Я снова на мели.

Продал телефон. Те деньги тоже закончились.

Нужна доза.

У него есть наркотики.

Он даст мне еще.

Он один из тех, в белых халатах. Только я не знаю, который. Я помню его голос. «Если перерезать трахею, он не закричит», — сказал он.

Я его найду.

Сижу и жду.

Они меня не вспомнят. Я избавился от старой куртки.

Эта — розовая, зато с капюшоном и теплая.

Я жду. Выходит мужчина в белом халате.

— Сигаретки не найдется?

Он отвечает:

— Не курю.

Не он.

Попробую следующего.

Потом следующего.

ГЛАВА 19

Когда Эмма добралась до дому, уже минула полночь. Она закрыла дверь на щеколду, положила сумку и выбрала бутылку красного. На этот раз — чилийский карменер, грубоватый, плотный, почти без нюансов вкуса. Такой темный, что свет сквозь него не проходит, — не сравнить со слабеньким вашингтонским пино, которое из-за мягкости кажется разбавленным.

Вино напомнило ей Дика Амбера. Никакой тонкости, никаких компромиссов, никакой мягкости. Она сделала первый глоток богатого танинами сухого вина, смакуя его и перекатывая во рту, чтобы полностью ощутить вкус, и задумалась, нравится ли ей Дик. Трудно сказать. Он хороший врач, но слишком уж мачо и позер.

При желании он мог быть очарователен, как с Кайлой. Но эту часть своего характера он приберегал для красивых девушек и важных людей. Эмма сделала еще глоток и вспомнила, что теперь она стала новым Кеном и, соответственно, важной персоной в мире Дика. То есть в мире отделения неотложной помощи. Кен был прав: что бы ни происходило, теперь это становилось ее проблемой. А происходило многое.

Начать хотя бы со смерти самого Кена. Полиция наконец-то исключила самоубийство, но дальше так и не продвинулась.

Его смерть и нападение на Джорджа должны быть связаны; слишком уж большое совпадение, что оба случая произошли с разницей меньше недели.

Эмма начала задавать вопросы и получила кое-какие ответы. Джуди вспомнила смешного коротышку бездомного, который спрашивал о Кене как-то вечером, когда она работала в приемном покое. Якобы у него был подарок для Кена. Хотел поблагодарить его за лечение сына. Это необычно. Благодарные пациенты иногда приносят печенье или пончики, но подарки — это редкость. Особенно от человека, который с виду не может себе позволить и чашку кофе.

— Как он выглядел? — спросила Эмма.

— Бездомный. Грязный. С плохими зубами.

— Еще что-нибудь помнишь?

— На нем была длинная серая куртка с нашивкой. Вроде военной. Еще он подволакивал левую ногу. — Тут лицо Джуди расцвело: она вспомнила важную деталь. — На правой руке у него татуировка паука. Сама кисть — это тело паука, а пальцы — его ноги. Жуть!

Это уже что-то. Возможно. Поговорю завтра с другими сестрами приемного покоя и с охраной.

Она допила вино и пошла проведать дочь в ее комнату. Там царил обычный беспорядок. Эмма не сразу вспомнила, что Тейлор уехала, и ее пронзило чувство вины, смешанное с облегчением. Она подумала о Викторе. Теперь у него есть и Тейлор, и Эмбер. Везет же! Она налила себе еще бокал, размышляя, как дела у дочки.

Эмма уселась на смятую постель, рассматривая семейную фотографию на столике. Как же мы были молоды! Тейлор — совсем кроха. Мы еще любили друг друга. Виктор в линялой униформе улыбался. Копна черных кудрей наползала на очки. Тейлор — цвет ее глаз еще не определился — сидела у него на плечах и щурилась в объектив. Эмма, стройная и красивая, в цветастом платье и с темными кругами под глазами от недосыпа, прижималась к мужу.

Жизнь была прекрасна.

Капризничать Тейлор начала, когда Виктор уехал в аспирантуру. «Просто скучает по папе, — решили они. — Скоро станет лучше».

Стало хуже. Психиатр диагностировал биполярное расстройство и прописал стабилизаторы настроения. Но ничего они не стабилизировали — ни резких перепадов настроения, ни истерик, ни приступов ярости. Тейлор стала злым духом их дома и сущим проклятием для матери.

Эмма налила еще бокал вина и подумала о Мэри. И о Джордже.

Весь персонал регулярно сдает тесты на наркотики. Джордж наверняка был чист, иначе бы его выгнали. Подстава? Зачем?

Зазвонил телефон. Это была Энн. Злая как черт. Впрочем, как обычно. Она тараторила так, что Эмма еле успевала за ней.

— Что случилось?

— Нужно, чтобы вы приехали!

— Зачем?

— Я уже устала воевать со стационаром! Они не отзваниваются по нескольку часов, а потом задают кучу всяких странных вопросов, вместо того чтобы оторвать задницу от стула и осмотреть пациента! С меня хватит!

— Что именно произошло?

— Приезжайте, на месте расскажу!

— Почему бы не рассказать прямо сейчас?

Я провела там целый день. Завтра — нет, уже сегодня — снова на смену. Просто в этом вся Энн: может быть милейшим человеком, но предпочитает вести себя как злобная стерва. И никогда не знаешь, с какой Энн столкнешься: зависит от того, какие таблетки она пьет. Похоже, нужно поднимать дозировку.

— У меня тут пациентка шестидесяти девяти лет с ИПС…

Сокращение ИПС — измененное психическое состояние — могло означать что угодно, от неспособности вспомнить, где лежат ключи, до состояния полного овоща. Картину оно не проясняло, поэтому предстояло потрудиться, чтобы исключить ошибку.

— …В стационаре ее и видеть не хотят. Говорят, направляйте в психиатрию.

— В психиатрию она раньше обращалась?

— Насколько нам известно, нет.

— Поступила из семьи или из дома престарелых?

— Она живет одна.

— Что с ней?

— Спутанное сознание.

— Что показало обследование?

— Ничего. Анализы в норме, томограмма головного мозга в норме. Жду результаты тестов на наркотики и алкоголь. Сепсиса нет, гиперкапнии нет.

— Люмбальная пункция требуется?

— Лихорадки нет, лейкоциты в норме, шея подвижная. Если им нужна спинномозговая пункция, пусть делают сами.

— Неврологическая симптоматика?

— Ничего нового.

— С кем ты разговаривала? И что они сказали?

— Говорила с Ганди. Он считает, что медицинских показаний нет и нужно отправить ее домой или перевести в психиатрию.

— Он ее осматривал?

— Нет. Сказал, что у него пятеро на лавке и нет времени на всякую ерунду.

У Ганди, дежурившего в стационаре ночью, и в самом деле дел было невпроворот. «Пятеро на лавке» означало, что пять пациентов ждут, пока врач осмотрит их и направит в палаты, пять семейств собачатся с медсестрами и пять каталок скорой помощи заняты в ожидании своей очереди на разгрузку. Как ни крути, дело плохо.

— Он должен ее осмотреть. Без осмотра он не имеет права голоса.

— Конечно. И как это я сама не догадалась…

Энн включила стерву. Это ее суперспособность. Она могла бы сама заставить Ганди прийти и осмотреть пациентку, но нет, она вместо этого звонит мне. За двенадцать лет я всего раз звонила Кену, когда загорелся автобус и у нас получился наплыв пострадавших. Но звонить по такому поводу?

И все равно первым побуждением Эммы было помочь Энн и подружиться с ней. К счастью, Эмма была не настолько глупа. Энн не нужны друзья. Ей нужны слуги. Поддашься ей один раз — и она решит, что так тоже можно.

— Согласна. Он не имеет права отказать в госпитализации, не осмотрев больную и не расписавшись в карте.

— Что вы собираетесь делать?

— Я? Ничего. Я знаю, что ты справишься сама, Энн. Я в тебя верю.

Она положила трубку и улыбнулась.

Хорошо быть королем!

ГЛАВА 20

Кайла опять задержалась.

Иден играл на полу в «Лего», пока его няня Кларисса прибиралась. Услышав, как хлопнула дверь, мальчик поднял голову. «Он плакал», — поняла Кайла.

— Прости, милый! — Она опустилась на колени рядом с сыном, позабыв, что на ней чулки и узкая юбка-карандаш.

Она обняла Идена и, глядя поверх его головы на Клариссу, с мольбой в глазах сказала:

— Прости, Кларисса, я не хотела…

— Ты никогда не хочешь, — буркнул Иден. — Никогда не хочешь, но всегда делаешь. — Он перестал плакать и принялся убирать «Лего». — Ты опять забыла?

— Нет, не забыла. — Кайла встала и с сожалением посмотрела на безвозвратно испорченные чулки. — Дела навалились.

— Какие?

— А чем ты сегодня занимался? Ты хорошо себя вел?

— Он всегда хорошо себя ведет, — ответила Кларисса.

А вот я — нет. Кайла очень хотела бы стать лучшей матерью. Надо постараться. Но так трудно одновременно в одиночку воспитывать ребенка, работать и учиться. Да еще и хоть иногда находить свободное время, чтобы повеселиться. В конце концов, ей всего-то двадцать четыре! Вот только в прошлый раз получилось совсем не весело. Курт был не в духе. Ему не нравилось, что Дик проявляет к ней интерес. Он без конца расспрашивал, ходила ли она с Диком куда-нибудь, нравится ли он ей, собирается ли она с ним встречаться. Как будто кто-то дал ему право задавать такие вопросы!

В ответ она вспылила:

— А я тебя расспрашиваю, чем вы занимаетесь с женой?

— Но, Кайла, ты же знаешь, как много для меня значишь!

— Ты для меня тоже много значишь, но дело не в этом. У тебя есть своя жизнь, у меня — своя. Мы должны уважать личное пространство друг друга. Я никогда не спрашиваю, чем вы занимаетесь с Шейлой. И не понимаю, почему тебя должны касаться мои дела.

— Но Шейла — моя жена!

— И что?

— Ты ведь едва знакома с Диком! Он для тебя никто!

— Тебе-то какое дело?

— Но… у нас же с тобой отношения. Ты мне очень дорога!

— И ты мне дорог, но мои отношения с другими людьми тебя не касаются.

— Значит, у тебя все же отношения с Диком. — Он сразу как-то сник и опустил плечи.

Ей стало жаль Курта. Хотелось успокоить его. Она и правда еле знала Дика. Один раз они вместе поужинали, вот и все. Было в нем что-то… Скользкий он. Заглядывается на каждую девушку. Говорят, он запирался в кладовке с новенькой младшей медсестрой. Я ему не доверяю. Она видела фотографии его яхты и виноградника, но его страничка в «Фейсбуке» была пуста.

Но Курта это все равно не касается.

Он выглядел таким подавленным, что Кайла едва не выложила ему всю правду. Едва. Он хочет усидеть на двух стульях. Каждый вечер возвращается домой к жене. Они всего раз провели выходные вместе — на конференции во Флориде, когда Шейла не смогла поехать. Вместо нее Курт взял с собой Кайлу, но всякий раз на людях делал вид, будто незнаком с ней. Это было унизительно. Я в его жизни лишь на время. Пора бы уже перестать ждать его и подумать о себе. А Дик очарователен, щедр и одинок.

— Прости, Курт, но так и есть. — И она ушла, глотая слезы, но ни разу не обернулась.

Иден дернул ее за руку.

— Что, милый?

— А мы поедем в «Макдоналдс»?

Не самая здоровая пища, но Кайла чувствовала вину… а Иден такой худенький… и вел себя хорошо… да и есть дома нечего…

— Конечно, поедем.

— Ура!

Кайла улыбнулась. Как мало нужно для счастья в пять лет!

Кларисса покачала головой:

— Ты его совсем избалуешь!

— А ты мне не позволишь. — Кайла обняла няню. — Спасибо, Кларисса. Прости меня.

— Все норм. Как экзамен?

— Думаю, хорошо. Справилась почти на час раньше срока.

— Когда будут результаты?

— На следующей неделе. Если пройду, допустят к следующему.

Кайла доучивалась в колледже. Оставалось еще два года. Она вылетела, когда родился Иден: не удалось совмещать работу, учебу и материнство. Теперь, когда сын немного подрос, она вернулась к учебе и уже сдала четыре экзамена за третий курс. Оставался последний. На будущий год будет проще. Иден уже пойдет в школу. Беспокоило ее только одно: переутомление. На днях она уснула прямо за рабочим столом. Доктор Стил разбудила ее нежно, но решительно, и принесла кофе. Было неловко, и Кайла извинилась, но доктор Стил просто взъерошила ей волосы и сказала: «Все хорошо, никто не умер, девочка моя. Просто постарайся побольше отдыхать». Она так на меня посмотрела… Возможно, ей известно про нас с Куртом. Мы, конечно, были осторожны, но как-то раз на стоянке… Матери-одиночке нелегко работать полный день и учиться, но я такую жизнь ни на что не променяю!

Она открыла дверцу новенького «ниссана» и помогла Идену сесть в машину.

— В «Макдоналдс»!

ГЛАВА 21

Женщина на каталке в коридоре больше напоминала покойника, чем живого человека. Белки глаз казались слишком белыми, а кожа приобрела пепельный оттенок.

Эмма мельком бросила на нее взгляд, проходя по коридору, потом остановилась и решила ее обследовать. Главная жалоба была на аноректальное кровотечение. Эмма вернулась к пациентке, чтобы опросить ее. Ей трудно отвечать на вопросы. Монитора нет. Внутривенного катетера нет. Плохо. Эмма пошла к Бренде, сестре приемного покоя.

— Этой пациентке нужна палата.

— Свободных палат нет. — Бренда развернулась и ушла.

Бренда все понимает. Видно, у нее полно работы.

— Кайла, кто сегодня за старшего?

— Джуди. Позвать ее?

— Будь добра.

Кого можно выписать, чтобы освободить место для пациента с ЖКК? ^[11] В шестой палате женщина ждет осмотра психиатром. От сидения в коридоре в одноразовом халате ей лучше не станет, но беда в том, что в шестой нет мониторов. Второй травматологический пуст. Должно получиться.

— Да?

— Джуди, эту пациентку нужно поместить в палату. Требуется внутривенный доступ и монитор.

— Что с ней?

— Аноректальное кровотечение.

— Сейчас кровь идет?

— Поместим в палату и выясним. Не проверять же прямо в коридоре?

— У нас сейчас нет свободных палат.

— Есть. Во второй никого нет.

— Да, но там не прибрано. И ждут пациента по переводу — его привезет скорая.

— Нет. У нас в коридоре лежит пациентка. Ей нужна палата. Мы не можем себе позволить держать пустой блок в ожидании, что кто-то когда-то приедет.

Джуди пожала плечами, велела Кайле послать уборщиков во второй травматологический и ушла.

И вот так в последнее время все чаще. Прежние друзья от меня отворачиваются. На днях Эмма попросила Алекса осмотреть пациента с сыпью. «У меня и своих пациентов хватает», — фыркнул он в ответ. Бренда и Джуди тоже вели себя как капризные дети. Энн попросила примерить новый халат Эммы. «Похоже, ты перестала считать калории», — ухмыльнулась она под смех сестер. Эмма тоже рассмеялась — что еще ей оставалось делать? — но обиделась. Слава богу, есть Сэл, и он остается другом. Другие врачи — из стационара, хирурги, рентгенологи — ее тоже поддерживали. Даже бывшие недруги готовы были сделать скидку на то, что Эмма совсем недавно в должности. Кто угодно, только не собственные коллеги. Они стараются меня унизить.

— Это все потому, что ты женщина, — сказала вечером того же дня Минерва, когда они встретились в спортзале. — Женщины-начальницы не нравятся никому: ни женщинам, ни мужчинам.

— Почему?

— Мужчинам — потому что подчиняться женщине недостойно мужчины. Женщинами — потому что начальница ты, а не они. — Она утерла пот и указала на стройную блондинку на велотренажере: — Видишь ее?

— Да.

— Я так завидую ее фигуре, что втайне желаю ей заработать грыжу. Сама бы ей это устроила, если бы могла. Вот и с твоими точно так же: они завидуют твоей власти. Хотят увидеть, как ты потерпишь неудачу, как и мне хотелось бы увидеть эту девицу толстой уродиной просто ради того, чтобы самой почувствовать себя лучше, не такой старой развалиной.

— Тебя не назовешь ни старой, ни развалиной!

— Не имеет значения, так ли это на самом деле. Важно, что я так себя чувствую. При виде таких девиц мне неуютно быть собой, так же как при виде тебя неуютно твоим коллегам.

— И что мне делать?

— Держаться. Выполнять свою работу. Быть хорошим врачом, хорошим руководителем. Со временем они привыкнут.

Минерва, неисправимая оптимистка. Надеюсь, она права. Кен меня предупреждал. Не знаю, долго ли я смогу так протянуть. Слишком много вина печень может и не выдержать.

ПАУК

Нашел его.

Два дня я просидел на скамейке, спрашивая огонька у каждого мужчины в белом халате.

Подошел охранник:

— Что вы здесь делаете?

— Жду подружку.

— И кто ваша подружка?

Я показал фотку Джесс. Голую.

Охранник отвел глаза.

— Она работает на кухне. Бросила меня. Хочу ее вернуть.

— Нельзя сидеть здесь целыми днями.

Я ушел.

Обратно я приехал на электроскутере для инвалидов, который увел из «Уолмарта». Заряда хватило ровно на то, чтобы доехать, потом скутер сдох.

Мне ничего не сказали. Нельзя докапываться до калеки.

Этим утром я его нашел.

— Огонька не найдется?

Он посмотрел на меня глазами цвета льда:

— Нет.

— А сигаретки?

— Зачем тебе огонек, если сигареты нет? — усмехнулся он.

От его смешка я похолодел.

Это он.

— Мне не огонек нужен, а доза, шеф.

Он резко вскидывает глаза.

— Нож для разделки рыбы. Он сделал свое дело. Мне нужна еще доза.

— Понятия не имею, о чем речь.

— Конечно. Мы с тобой никогда не встречались. Мне нужна доза. И поскорее. Прямо сегодня.

Он пристально смотрит на меня.

— Можешь не спешить. Вечером меня устроит. Я вернусь в десять и поищу закладку под скамейкой. Может, она там будет. Или нет. Может, мы незнакомы. Или нет.

— Ты уверен?

— Не-а, не уверен. Но у меня остался нож. А еще коробка, фотография и инструкции. Я оставлю их под скамейкой, если найду закладку. Если нет, то, возможно, они заинтересуют полицию.

— Возможно, — соглашается он.

Слезаю со скутера, чтобы размяться. Но я еще вернусь.

ГЛАВА 22

— Что значит ты не знаешь, где она? — выпалила Эмма в трубку.

Джуди обернулась и уставилась на нее.

Я слишком громко кричу. Она отошла к пустующему кабинету рентгенолога и прикрыла за собой дверь, чтобы никто не мешал.

— Вчера вечером она не пришла домой, — объяснил Виктор. — Меня дома не было, ездил на вызов. Но Эмбер говорит, что не видела ее со вчерашнего дня. Девочки тоже не видели. Похоже, Тейлор не заходила домой после школы.

— Ты ей звонил?

— Пять раз. И сообщения писал. Ответа не получил, но она может еще спать.

Почти десять. Вполне возможно. По субботам дочка спит до полудня. Но где она?

— К Кэти домой не ездил?

— Нет. Можешь туда заглянуть?

— Я на работе, черт побери! Смогу вырваться не раньше четырех. Я тоже попробую связаться с Тейлор, но не мог бы ты съездить к Кэти и отзвониться мне?

— Я обещал отвезти девочек кататься на лыжах. Эмбер сегодня обедает с подругами.

— Прости, но я не могу сейчас уехать, — сказала Эмма, выходя в коридор, где царил настоящий хаос.

— Реанимационная бригада, доктор Стил — в блок номер три!

— Мне пора. — Она отключилась и пошла в третий травматологический блок.

Парамедики везли на каталке извивающегося полуголого человека, измазанного рвотой. Дышит. Надевая резиновые перчатки, Эмма принялась считать вопли: «Сукины дети!», вылетающие изо рта пациента. Успела досчитать до трех. Хорошо дышит.

— Что у нас тут? — спросила она, ухватившись за грязные ботинки, чтобы помочь переложить пациента.

— Нашли его без сознания на парковке у «Макдоналдса», — сказал Лу.

— На земле?

— Нет, в грузовике.

— Припаркованном?

Лу кивнул.

— Он был один?

— Да. На водительском месте, пристегнутый.

— Что еще?

— Пульс прослушивался, но парень еле дышал: восемь-десять вдохов в минуту. Сатурация меньше девяноста.

— Давление?

— Было в норме.

— Что потом?

— Дали налоксон.

— Как?

— Интраназально.

— Сколько?

— Два куба.

— Зараз?

— Да. Он пришел в себя и начал ругаться.

Так всегда и бывает. Обламываешь им кайф, и начинается абстиненция. Это больно. Поэтому и не стоит перебарщивать с налоксоном. Нужно дать ровно столько, сколько требуется, чтобы пациент задышал, но не очнулся. Иначе получается как в этот раз. Но если останавливается сердце или дыхание, тут уже не до расчетов. Они приходят в себя и хотят сбежать. Действие налоксона заканчивается быстро. Они выглядят неплохо, уходят, а потом отдают концы. Не лучшая идея.

— Где мой телефон, ублюдки?! Я сейчас адвокату позвоню! Он вас засудит! Всех до единого!

Смешно: у каждого моего пациента оказывается адвокат на кнопке быстрого вызова.

— Пожалуйста, ремни и службу охраны. Меня зовут доктор Стил. Рада знакомству.

Пациент, удерживаемый парамедиками, посмотрел ей в глаза и плюнул. Плевок попал ему же на щеку. Эмма утерла те немногие капли, которые до нее долетели.

— Как вас зовут?

— Сука!

Кто-то рассмеялся.

— Сомневаюсь, что это в самом деле ваше имя. Как себя чувствуете?

Она проверила пульс, прощупала живот и подумала, не послушать ли легкие. Нет уж. Слишком рискованно.

— Наденьте ему маску и принесите ремни. И желательно на этой неделе, а не на следующей!

— Отпустите меня, сволочи! Вы не можете меня здесь держать! Я свои права знаю!

— Мы вас выпустим, как только убедимся, что вы в безопасности.

В ответ последовал новый поток отборной ругани.

Эмма была рада, что он хорошо дышал, ругался вполне членораздельно и на вид не имел никаких повреждений. Вернувшись к столу, чтобы отдать распоряжения, она вспомнила: Тейлор пропала. Проверила телефон. Два пропущенных звонка: один от Виктора, другой — от Эмбер.

Она снова пошла в темный кабинет рентгенолога и позвонила бывшему мужу.

Ответа не было.

Попробовала еще раз.

Снова ничего.

Она не могла заставить себя позвонить Эмбер. Боялась услышать, что Тейлор сеет хаос в их доме и подает дурной пример дочерям. Сейчас ничего не выйдет. Разве можно сорваться и уехать на поиски Тейлор, когда тут такой цирк?

— Кайла, не найдешь кого-нибудь, кто примет у меня смену?

— Эту смену?

— Да. У дочери проблемы. Мне надо уехать.

Кайла сняла трубку телефона. Вряд ли получится. Кто согласится в такую прекрасную субботу сорваться с места и принять смену с середины?

Зазвонил телефон. Эмбер. Эмма вздохнула.

— Привет, Эмбер.

— Эмма, мне очень жаль…

— Да, мне тоже.

— Вчера она с нами позавтракала. Выглядела хорошо. Уехала в школу на автобусе, и больше мы ее не видели.

— Она была вчера в школе?

— Не знаю. Когда она не вернулась вчера днем, я решила, что она пошла куда-то с друзьями. Мы забеспокоились только после того, как Тейлор не появилась сегодня утром. В комнате ее не было. Кажется, она не заходила туда со вчерашнего утра, но точно сказать не могу.

— Ее вещи на месте?

— Там целые горы вещей, и я не знаю, что пропало.

— Компьютер?

— Она взяла его в школу.

— Виктор поговорил с Кэти?

— Он сейчас там.

— Эмбер, у тебя есть контакты кого-нибудь из ее друзей, кроме Кэти?

— Нет.

— Можешь посмотреть у нее в комнате? Вдруг найдешь что-то? Прости, что взваливаю это на тебя, но я на работе и сейчас уехать не могу.

— Конечно. Я перезвоню.

— Спасибо.

ГЛАВА 23

Она вернулась к работе. Ребенок в шестой палате выглядел получше после обильного питья и мотрина. Пульс успокоился, и теперь дитя радостно пускало слюни, пробуя на зуб телефон матери. Похоже, просто вирус подхватил.

— Проведем пищевую пробу, и можно выписывать, — сказала она Карлосу.

Проще говоря, нужно было дать ребенку что-нибудь жидкое.

— Фруктовый лед?

— Что угодно, лишь бы он проглотил.

Женщина с суицидальным поведением из седьмой палаты была до сих пор пьяна. Во всяком случае, на это указывали результаты анализов. Требовалось еще не менее часа, чтобы она достаточно протрезвела для беседы с психиатром. Прошлой ночью, когда ее привезла полиция, тетка была пьяна в стельку и так зла на своего дражайшего супруга, что грозилась спрыгнуть с моста. Тот позвонил в службу спасения.

Сколько раз я уже это слышала. Даже если вокруг на сотню миль ни одного моста! Потом, протрезвев, они всегда утверждают, что ничего подобного не говорили. Клянутся, что никогда, ни за что не станут вредить себе, потому что любят Господа, своих детей или свою собаку. Но благополучно обо всем забывают после очередного стакана.

Она распорядилась повторить тест на алкоголь, а заодно проверить содержание парацетамола и аспирина, чтобы убедиться, что женщина больше ничего не наглоталась.

— Доктор Стил! — окликнула ее Кайла. — Я нашла!

Что нашла?

— Доктор Алекс. Он приедет и примет у вас смену. Просил пока не принимать новых пациентов, только по возможности разобраться с теми, кто уже есть. Будет здесь через полчаса.

— Здорово! — Глаза Эммы наполнились слезами, и она обняла Кайлу.

— Надеюсь, с вашей дочкой все в порядке.

— Я тоже.

Когда приехал Алекс, у Эммы все было готово.

— Спасибо!

— Не за что. Что у нас тут?

— Малыш в шестой готов на выписку, если его не вырвет после фруктового льда. В седьмой женщина, требующая оценки психического состояния.

— Можно ее выписывать или лучше оставить?

— Думаю, можно выписывать. Только сначала осмотри ее по-быстрому.

— Хорошо.

— На парня из третьей выписка уже в карте. Пусть катится отсюда, если через час еще не уснет. Получил налоксон примерно час назад.

— Травм нет?

— Мы ничего не нашли. Но сначала заставь его пройтись.

— Еще что-нибудь есть?

— Нет. Спасибо, Алекс.

— Не за что. Помнишь, в прошлом году ты подменила меня, когда я случайно переехал свою собаку?

— Нет.

— Зато я помню.

Эмма помчалась к дому Виктора. Когда она позвонила в дверь, Тельма и Луиза залились лаем. Это были ее собаки. Когда-то были. При разводе они достались Виктору. А Эмма получила Тейлор.

Вот повезло-то.

Дверь распахнулась, и на нее обрушилась лавина детей и собак. Они прыгали вокруг, хватая ее за талию и ноги. Она обняла всех в ответ, поцеловала девочек, потрепала собак по холке и обернулась к Эмбер.

— Идите поиграйте! — велела та, и все тут же исчезли.

Комната Тейлор выглядела так, будто здесь прошелся ураган, но в туалете было почти пусто. На полке лежала белая пластмассовая вещица.

Тест на беременность.

Положительный.

ГЛАВА 24

Эмма шла по коридору административного блока с такой скоростью, что с каждым торопливым шагом стетоскоп бил ее по груди. Она пыталась убрать его в карман халата, но мешали скальпель, набор для тестирования кала на скрытую кровь и шпатели для языка. Карманы и так были набиты битком.

Вот только этого дерьма мне еще не хватало. Что за срочность такая, если дело не может потерпеть до конца смены? Но руководство ведь ждать не любит…

Она пожала плечами, вспомнив, что теперь и сама стала одной из руководителей, о чем ей каждый день напоминали сотрудники неотложки. Все, что работало не так, от медленной расшифровки рентгеновских снимков до перебоев с Интернетом или нехватки дилаудида теперь становилось ее виной или как минимум проблемой. Теперь и вполовину не так весело, как раньше. И конечно, все уже собрались и ждут только меня. Прямо-таки дежавю.

Она кивнула сидевшему с кислым видом главному администратору и заняла единственный пустующий стул. Упитанный менеджер по управлению рисками уже был здесь, как и анорексичного вида юрисконсульт больницы, рядом с которым сидел незнакомый жилистый человек с коротко стриженными волосами стального цвета. Не обошлось и без полицейского, который вел дело Джорджа и поцапался с Амбером.

Джордж по-прежнему был плох. Он все еще лежал в палате интенсивной терапии на искусственной вентиляции легких. Ему сделали экстренную трепанацию черепа — убрали часть кости, чтобы давление крови не раздавило мозг. Прогноз по-прежнему был неопределенный.

Мистер Локхарт, директор, откашлялся.

— С офицером Булосом вы уже знакомы. А это, — указал на мужчину со стальными волосами, — детектив Загарян. У него есть для нас новости. Он и попросил вас вызвать.

Почему меня? Что-то с Тейлор? Не может быть. Никто из этих людей не имеет к ней отношения. Тогда что случилось?

— Мы получили результаты анализов пострадавшего, — сказал Загарян.

Пострадавшего? А, Джорджа! Она никогда не думала о нем как о пострадавшем, даже когда увидела его интубированным.

— У него в крови нашли пропофол. Много пропофола. Мы не знаем, сколько его было на самом деле, потому что нет полной уверенности, когда препарат был введен. Других наркотиков в крови не обнаружено, кроме следов марихуаны.

Мэри была права. Он употреблял только травку.

— Травма на голове соответствует форме угла в душевой кабинке. Но меня беспокоит одна нестыковка: его обнаружили упавшим вперед, а рана расположена сзади, в районе затылка.

— Возможно, он развернулся во время падения? — предположила Эмма. — Или тот, кто обнаружил Джорджа, переворачивал его, чтобы проверить дыхание?

— Не исключено, — согласился Загарян. — Но есть еще одна проблема. — Детектив поглядел на каждого по очереди, словно ожидая чистосердечного признания. — У него обнаружена травма шеи.

— Ничего необычного, — пожала плечами Эмма. — В зависимости от того, как он падал, могла образоваться трещина…

Потом она вспомнила. Я же видела снимок шеи на томографе. Там не было трещины.

— Травма находится на передней поверхности шеи. Кровоподтеки вокруг кадыка, напоминающие следы удушения.

Молчание в кабинете сгустилось.

— Сколько времени прошло после получения этой травмы? — спросила Эмма.

Вдруг он раньше с кем-то подрался?

— Повреждения свежие. Кровоподтеков не было видно на первом комплекте снимков, но на втором, сделанном после перевода, они видны отчетливо.

— Значит, вы полагаете, что кто-то придушил его в душевой, ударил головой о бетонный угол, а потом вколол пропофол?

— Именно так. Могло быть и в другом порядке: кто-то придушил его до потери сознания, вколол пропофол, а уже потом ударил головой о бетон. Что интересно, найденная ампула из-под пропофола взята не из вашей аптеки. Ее откуда-то принесли.

— Откуда? — спросил главный администратор.

— Этого мы не знаем. Пока не знаем. — Детектив снова оглядел каждого по очереди и добавил: — Я позвал вас сюда затем, чтобы сообщить: теперь мы расследуем это дело как покушение на убийство. И будем допрашивать сотрудников. Рассчитываем на ваше сотрудничество, насколько это возможно. Мы намерены побеседовать с каждым из вас.

Нет конца везению.

Эмма встала и направилась к двери, пока никто не успел ее остановить, но Загарян нагнал ее:

— Позвольте, я пройдусь с вами. Мы говорили с его женой. Она сказала, что понятия не имеет, кто и зачем мог желать ему смерти.

— Согласна. Представить себе не могу, чтобы кто-то мог настолько ненавидеть Джорджа.

— Вы сказали «настолько»? У него были враги?

— Он любил посмеяться и подшучивал над людьми. Иногда грубовато.

— Они с женой ладили?

— С Мэри? Как и любая пара, которая живет вместе десятки лет. Вечно ссорились по поводу денег — с финансами у них всегда были проблемы, особенно после того, как в прошлом году Мэри потеряла работу. И по поводу курения. Они оба курили и винили друг друга в том, что не могут бросить. Мэри былараздавлена, когда случилось несчастье, и я не имею ни малейших причин подозревать ее.

— А может, все вышло случайно? Например, Джордж вошел в душевую, увидел, как кто-то собирается уколоться, и этот кто-то попытался заставить его замолчать?

— Думаю, такое вероятно… Но, знаете ли, у нас здесь не то место, где медбратья каждый день пускают наркоту по вене прямо в душевой.

— Ну, это мог быть и не медбрат, и не обязательно каждый день.

Эмма молча пожала плечами.

— Мы также рассматриваем возможность шантажа. В финансовом плане дела у Джорджа были вовсе не так плохи, как вы думаете. На его личном текущем счете десять тысяч долларов. Как думаете, откуда эти деньги?

— Понятия не имею.

Мэри с Джорджем жили бедно. Такая сумма могла бы многое изменить, но откуда ей было взяться?

— Мне надо идти, детектив, — сказала Эмма, набирая код на двери отделения неотложной помощи. Ее не было на месте полчаса — целую вечность по меркам неотложки. За такое время многое могло случиться, и обычно случалось.

— Спасибо за помощь, — кивнул Загарян. — Пожалуйста, помните, что это конфиденциально. Прошу не обсуждать факты с персоналом.

— В самом деле? А я-то как раз собиралась на «Фейсбуке» написать, — съязвила она, разворачиваясь, чтобы уйти.

Детектив прихватил ее за локоть. Она обернулась и увидела смешинку в его серых глазах.

— Может, подружимся на «Фейсбуке»?

Он шутит?

— Или попьем кофе как-нибудь на днях?

Это профессиональное или личное? Он симпатичный, а она одинока. Слишком одинока. Но он из полиции.

Не люблю полицию.

— Может, я просто хочу расспросить вас, — сказал он, словно читая ее мысли. — А может, и нет. Не узнаете, пока сами не проверите, верно?

Он сказал «пока», не «если».

— Доктора Стил просят пройти во второй блок, — ожил динамик.

Она была рада уцепиться за эту возможность и сбежала, не проронив больше ни слова.

ПАУК

Я вернулся.

Половина одиннадцатого. Дал ему чуть больше времени.

Сажусь на скамейку.

Наклоняюсь, якобы собираясь завязать шнурок, и заглядываю под сиденье.

Голубой пластиковый пакет. Небольшой.

Поднимаю его.

Внутри — сверток из небеленой бумаги.

Открываю.

В нем — пакетик с застежкой. Белый порошок. Похож на соль, только легче.

Открываю. Нюхаю.

Пробую на вкус.

Вот оно, мое спасение. Отлично!

Закрываю пакетик и кладу в карман.

Фотография. На обороте — номер машины.

Я ее знаю.

«Нож не выбрасывай», — сказал он.

Хорошо.

Это будет просто.

И весело.

ГЛАВА 25

Седоватая женщина во второй палате ловит ртом воздух. Ее костлявая грудь под тонким больничным халатом вздымается при каждом тяжелом вдохе. Множество проводов подсоединяют ее к мониторам. Она сидит с прямой спиной, подавшись чуть вперед, словно принюхивается, и с трудом удерживает вертикальное положение, опираясь на тощие руки и вцепившись ладонями в колени.

Поза при удушье — как по учебнику. Она не может проталкивать воздух в легкие, хотя сатурация на 100 процентах. Странно. Тяжелые астматики и старые курильщики с убитыми легкими принимают такую позу, чтобы увеличить приток кислорода, но, судя по показателям, у этой в крови кислород на максимуме.

Эмма подошла, чтобы представиться.

— Привет, Эмма.

Узнавание пришло не сразу.

Шейла, жена Курта.

Они не встречались уже сто лет, потому что Эмма с Куртом перестали общаться. И Эмма никогда не видела Шейлу под жалким покровом больничного халата. И все же было заметно, как сильно та постарела.

— Шейла?! Что случилось?

— Мне… трудно… дышать.

— Давно?

— С утра… или с прошлого вечера?

— Что-нибудь еще? Температура, боли в груди, кашель?

— Нет.

— Ты куришь?

— Нет.

— Какие-то медицинские проблемы?

— Депрессия… Тревожность… Два выкидыша.

Эмма слышала о выкидышах. Поговаривали, что именно они и разрушили брак Курта.

И зачем только люди хотят детей? От них одни проблемы! Она уже несколько дней не спала, разыскивая так и не объявившуюся Тейлор.

— Аллергия есть?

— Нет.

— Что-нибудь подобное раньше случалось?

— Нет.

— Какая-нибудь сыпь, боль в горле? Рвота или диарея? — спрашивала Эмма, чтобы выяснить, нет ли признаков аллергической реакции.

— Нет.

Шейла была измотана. Сатурация по-прежнему держалась на ста процентах, но дыхание оставалось учащенным — сорок вдохов вместо обычных шестнадцати. Пульс — 132 — тоже был слишком высоким.

Она сидит неподвижно, но тело ведет себя так, будто она бежит марафон.

Эмма выслушала ее легкие (совершенно чистые) и сердце (бьется быстро, но размеренно и без шумов). Проверила кардиограмму (ничего примечательного, кроме тахикардии — учащенного сердцебиения). Кожа чистая, давление в норме, никаких изменений в голосе, указывающих на проблемы с дыхательными путями.

— Ты пробовала какие-нибудь новые продукты, лекарства, непривычные моющие средства, лосьоны или мыло? Любые вещества, на которые организм мог среагировать?

Шейла отрицательно покачала головой, но отвела взгляд.

— Ты пила что-нибудь? Принимала лекарства?

— Нет.

Что же тогда происходит? На вид она в полном порядке, но дышит очень тяжело! Легочная тромбоэмболия? У нее нет факторов риска для тромбоза, да и сатурация на ста процентах. Тревожность? Приступ паники?

— Звон в ушах есть?

— Да… В ушах начало звенеть… с утра… Как ты узнала?

Эмма обернулась к Фейт, медсестре Шейлы:

— Сделаем ингаляцию и дадим десять кубиков дексаметазона на всякий случай. Анализ на газы крови отправляли?

Фейт была новенькой. Недавно переехала из Нью-Гемпшира и еще только осваивала азы.

— Нет. Это не предусмотрено протоколом.

— Пожалуйста, отправь. А еще сделай анализы на содержание парацетамола, аспирина и алкоголя, анализ мочи и тест на наркотики. Надо провести рентген грудной клетки. По возможности — сегодня. Потом подключим к БИПАП,^[12] чтобы она могла немного передохнуть.

Фейт пожала плечами и вышла.

— Шейла, ты перебрала с аспирином? — напрямую спросила Эмма.

— Да, — ответила Шейла, потупившись.

— Сколько и когда?

— Вчера вечером… Не знаю, пригоршню… Я не считала.

— Что-нибудь еще принимала?

— Нет.

— Парацетамол?

— Нет.

— Точно? — спросила Эмма, глядя ей в глаза и положив ладонь на плечо.

— Точно.

По щекам Шейлы покатились слезы. Эмма обняла ее.

— Мне очень жаль. Мы тебя вылечим.

Шейла обняла ее в ответ.

— Почему именно аспирин?

— Говорят, от него не больно.

Может, от него и не больно, но и хорошо от него тоже не бывает. Ее тело пытается избавиться из кислоты, содержащейся в аспирине, выдыхая ее. Аспирин убивает. Может потребоваться диализ, чтобы вывести его из организма. А значит, нужна капельница и постоянный присмотр, который в неотложке не обеспечить. Лучше поскорее позвонить врачам. Шейле потребуется консультация психотерапевта, но с этим можно подождать. Сначала нужно спасти ей жизнь.

— Курт знает?

— Он не… пришел домой… прошлым вечером.

— Хочешь ему позвонить?

Шейла отрицательно покачала головой.

— Хочешь, чтобы мы ему позвонили?

Шейла расплакалась еще сильнее.

— Да, пожалуйста.

— Кому еще надо позвонить?

Слезы покатились непрерывным потоком.

— Больше никому.

Какой ужас! Остаться больной и одинокой. Я-то хотя бы здорова. Что же до одиночества…

Эмма пошла вводить предписания и по пути проверила телефон. От Тейлор все еще ничего, и от полиции тоже. Это начинает нервировать.

ГЛАВА 26

Эмма и Виктор обыскали все. Они потребовали ответа у Кэти. Та сказала, что не знает. Врет. Она совсем не тревожится за Тейлор, а это на нее не похоже. Она знает.

— Пожалуйста, Кэти! Помоги нам найти дочь!

Кэти пожала плечами. В старом зеленом свитере и драных джинсах она выглядела хрупкой и намного моложе Тейлор, но была крепче камня.

— Ты знаешь, где она!

Кэти молчала.

— А вдруг она в беде? Вдруг кто-то удерживает ее против воли? Мы должны ей помочь!

Ответа не было.

Мать Кэти попыталась помочь:

— Кэти, если ты знаешь, где Тейлор, выкладывай! Если бы ты пропала и я не могла бы тебя найти, я бы с ума сошла от тревоги!

Они сходили в школу. Никто ничего не знал. Тейлор была на всех уроках, кроме последнего. В школьный автобус после учебы она не садилась. Школьный социальный педагог тоже ничего не знала, но пообещала поспрашивать у друзей Тейлор. У ее друзей? Я даже не знаю никого из них, кроме Кэти!

— Ты знаешь ее друзей? — спросила она у Виктора. — Не считая Кэти.

— Том.

— Это уже давняя история.

— Больше никого, — пожал плечами Виктор.

— Мы недостаточно хорошо за ней следили. Я слишком старалась не походить на свою мать, которая желала знать все. Она вскрывала мои письма, допрашивала друзей. Мне хотелось дать Тейлор больше свободы. Хотелось ей доверять. — Эмма говорила с Виктором, но скорее пыталась убедить саму себя.

Да, возможно. Но если честно, мне было только легче, когда Тейлор занималась своими делами, а я могла сосредоточиться на работе. Паршивая из меня мать.

— Теперь уже без разницы. Что дальше делать будем?

Они пошли в полицию.

— Когда она пропала? — спросил пожилой детектив.

— В час дня вчера, — ответила Эмма.

— То есть едва прошли сутки. Могла остаться на ночь у друзей.

— Она раньше никогда так не делала, не предупредив нас! Мы пытались связаться по почте, сообщениями, по телефону. Она не отвечает.

— Может, не хочет разговаривать с вами? Вы с ней не ссорились перед уходом?

— Нет, — ответил Виктор.

Эмма пожала плечами. Она не видела дочь с тех пор, как та переехала к отцу.

— У друзей спрашивали? В школе?

— Конечно. Никто ничего не знает.

— А дедушки, бабушки, двоюродные братья-сестры, дальняя родня?

Родители Эммы умерли, а мать Виктора, Маргрет, милая пожилая дама, целыми днями копавшаяся в саду, жила в Джорджии. Тейлор любила ее больше всех.

— Есть только моя мама. Но мы не хотели бы ее тревожить.

— Что ж, можете подать заявление на розыск, и мы постараемся найти вашу дочь. Но все же советую связаться со всеми, у кого может быть информация.

— Она может быть беременна! — выпалила Эмма и тут же об этом пожалела: она ведь до сих пор не успела рассказать об этом Виктору.

— Что?! — Виктор, казалось, был готов придушить ее.

— Эмбер нашла в комнате Тейлор тест на беременность. Положительный.

Лицо у Виктора посерело, на него было больно смотреть.

Жаль, я не нашла более мягкого способа известить его. Что бы ни случилось, Виктор по-прежнему считает Тейлор своим маленьким ангелочком. Теперь ему, наверное, даже еще больнее, чем мне!

— Прости, Виктор. Позвоним твоей маме?

— Мне бы не хотелось.

— Лучше позвоните сами, прежде чем это сделаем мы. Как думаете, что с ней могло случиться? — спросил полицейский.

— Понятия не имею, — ответил Виктор.

— Думаю, она обнаружила, что беременна, и задумалась, как поступить дальше, — размышляла вслух Эмма. — Мы оба работаем в больнице, поэтому туда она обращаться не захотела. Побоялась, что мы узнаем. Она поехала в другую клинику.

— Каким образом? У нее есть машина?

— Нет.

— Тогда как?

— На машине кого-нибудь из друзей. На поезде. На автобусе. На самолете.

— И куда она могла отправиться?

— В центр планирования семьи. В другую неотложку.

— Зачем?

— Подтвердить беременность. Избавиться от нее.

— А еще куда?

— К бабушке? К подруге? В путешествие? — гадала Эмма.

— И куда же?

— Куда угодно. Она любит путешествовать. А что, если она не сама решила уехать? Вдруг с ней что-то случилось? Вдруг ее похитили или еще хуже? Вдруг отец ребенка решил от нее избавиться?

— У вас есть основания предполагать такое?

Виктор пожал плечами. Эмма предпочла промолчать.

Жизнь всегда норовит дать под дых.

ГЛАВА 27

Жизнь всегда норовит дать под дых.

— Доктора Стил просят пройти во вторую палату.

Эмма вздохнула и вернулась к реальности. Тейлор придется подождать.

Шейла выглядела скверно. Кожа приобрела пепельный оттенок, сатурация падала.

Она выбивается из сил. Нужно что-то сделать. И немедленно. В очереди еще двенадцать пациентов, и двоих из них я даже не осмотрела. Надеюсь, они хотя бы дышат. Меня позовут, если они начнут умирать. Если заметят, конечно.

Она отправила сообщения в отделение интенсивной терапии и нефрологу Шейлы, а потом отправилась к Сэлу. По пути она наткнулась на Джуди — сегодняшнюю дежурную медсестру.

— Ты можешь позвонить доктору Крампу и сказать, что его жена в неотложке? Она хочет его видеть.

Джуди озадаченно посмотрела на Эмму.

Она считает, что я сама должна ему позвонить. Она права. Должна. Но просто не могу. Не сейчас.

Медсестра вздохнула и ушла. Фейт позвонила в токсикологический центр, и там посоветовали активированный уголь, хотя с момента отравления прошло уже несколько часов.

Для абсорбции уже поздновато, но передозировки аспирина опасны. Таблетки слипаются в комки и остаются в желудке часами. Активированный уголь частично решает эту проблему. Пусть он не поможет, но и не повредит.

— Какие указания? — спросил Сэл.

— Нужна капельница с бикарбонатом во второй палате.

— Почечная недостаточность?

— Передозировка аспирина.

— Сто лет уже не видал. Острая или хроническая?

В большинстве случаев передозировки аспирина были хроническими. Пожилые люди забывали, что уже приняли таблетки, и принимали вторую дозу. А потом еще. Дальше появлялись слабость и головокружение, но в неотложке пациенты с такими симптомами попадались каждый день. Хроническую передозировку было легко пропустить. Но тут совсем другой случай.

— Острая. Преднамеренная.

— Ого! Мы знаем, сколько и когда?

— Прошлым вечером. Она приняла пригоршню, что бы это ни значило.

— Еще что-нибудь принимала?

— Насколько известно, нет.

— Хорошо. Я принесу бикарбонат. Это поможет подщелочить мочу и ускорить выведение. Кстати, доктор Стил, вы уже слышали о вчерашнем случае?

Очередная гадость, не иначе.

— Еще нет. Что там?

— Очередная передозировка с устойчивостью к налоксону. Пациент завелся только после четвертой дозы.

— Справился?

— До интенсивной терапии доехал.

— От твоей приятельницы из токсикологического центра были новости?

— Я с ней сегодня встречаюсь. Поедем вместе?

— Не сегодня. Спасибо, Сэл. Пожалуйста, держи меня в курсе. И давай-ка поскорее с капельницей.

— Уже бегу.

Сама она подключила Шейлу к аппарату БИПАП: пластиковая маска накрыла рот и нос, подавая воздух в легкие и позволяя дыхательным мышцам расслабиться. Она выглядит уже лучше.

Курта все еще не было.

— Он не отвечает. Я оставила сообщение. Попробовать дозвониться до Кайлы? — спросила Джуди.

Значит, все уже знают. Не из-за этого ли Шейла наглоталась таблеток?

Ее снова спасли динамики:

— Доктора Стил просят пройти в третью палату.

У мужчины в третьей видок был еще тот. Пепельно-бледный, он держался за грудь грубыми руками, широко открытыми глазами глядя в лицо смерти. Наглядный пример инфаркта миокарда.

— Давно болит?

Мужчина только застонал в ответ.

Спутанное сознание?

Пациент просто истекал потом. Его обтерли, но электроды ЭКГ все равно не держались. Младшая медсестра попыталась зафиксировать их липкой лентой. Не помогло. Бренда подготовила внутривенный доступ. Ввели аспирин и нитроглицерин.

Это помогло унять боль. Мужчина заговорил.

Боль появилась накануне вечером, когда он рубил дрова. Плохо дело. В течение ночи она то усиливалась, то уходила. У него одышка — тоже дурной знак. Пятьдесят лет, курильщик. У отца первый инфаркт был в тридцать восемь. Новости одна хуже другой.

По ЭКГ поставить диагноз не вышло. Она отличалась от нормы, но и на полноценный инфаркт не тянула.

— Тест на кардиомаркеры. Через десять минут повторим ЭКГ.

Вторая кардиограмма ничего не изменила. Эмма подписала ее, проставила время и попросила снова повторить через десять минут.

— Почему? Вы не верите этой? — нахмурилась Айша, младшая медсестра.

— Верю, но мне нужно видеть, есть ли изменения. Мы должны узнать, если станет хуже.

Стало хуже.

Она связалась с кардиологией. Там дежурил Виктор.

— У меня есть для тебя кое-кто, — сказала она.

— У меня тоже. Мы нашли Тейлор.

У Эммы перехватило дыхание.

Живую или мертвую?

Она не могла проронить ни слова.

— Она цела.

ГЛАВА 28

— Где она?

— У моей мамы, в Атланте.

— Маргрет сказала, что ее там нет.

— Соврала. Обещала не выдавать Тейлор и не хотела нарушать обещание.

— Что с ней?

— Беременна. В остальном все в порядке.

— Давно беременна?

— Не знаю. Мама говорит, срок ранний.

— Как ты узнал, что Тейлор там?

— Мама уговорила ее позвонить мне. Тейлор хочет сделать аборт.

— Аборт?!

Эмма не отличалась религиозностью, но она была врачом, призванным спасать жизни. Ее тревожила возможная беременность Тейлор, но еще больше — ее безопасность. Эмме часто снились кошмары, в которых она видела дочь, лежащую мертвой в придорожной канаве.

— Аборт, — подтвердил бывший муж.

Виктор считал такой вариант неприемлемым. Для него, верующего католика, не существовало более тяжкого греха. Девять лет назад, когда он ушел от Эммы и женился на Эмбер, это случилось именно из-за незапланированной беременности Эмбер.

Незапланированной… Черта с два! Эмбер прекрасно понимала, что делает, когда «забыла» принять таблетку.

— Кто отец ребенка?

— Она мне не сказала, — еле выдавил из себя Виктор. — Ей нельзя делать аборт, Эмма. Она себе потом не простит.

Эмма не могла согласиться.

— Тейлор всего семнадцать. А как же ее будущее? Учеба в колледже?

— Как-нибудь справится. Многие же справляются! Мы с тобой поможем.

— Ну уж нет, только не я! — содрогнулась Эмма. — Мне и одного ребенка более чем хватило. Даже представить себе не могу еще одного младенца в доме.

— Она же твоя дочь! Ей нужна помощь, Эмма! Ты не можешь ее бросить!

— Знаю. Бросить ее я не могу, но вполне могу сказать тебе прямо сейчас, что не собираюсь воспитывать ее ребенка. Только не я. Может, Эмбер согласится?

— Эмбер?!

— Или ты сам?

На том конце линии повисло долгое и зловещее молчание.

— Об этом мы подумаем, когда придет время, — наконец сказал Виктор. — Сначала нужно вернуть ее домой.

— Зачем? Ей лучше у твоей мамы.

Маргрет, мать Виктора, была настоящей южной дамой. Идеально воспитанная и неизменно вежливая, она отличалась прекрасными манерами и замечательно готовила, жила одна в большом доме в пригороде Атланты. Эмме она напоминала пожилую версию Мелани Уилкс из «Унесенных ветром» — красивую, добрую, благородную.

— Твоя мать ей нравится, — заверила Эмма. — Маргрет будет к ней добра. В Атланте Тейлор сможет обдумать все куда лучше, чем здесь.

— Ты что, пытаешься спихнуть ее с рук?

— Я ее туда не отправляла. Она сама решила уехать. Возможно, там она будет счастливее.

— Но надо с ней хотя бы поговорить!

— Так и сделаем. У меня на завтра назначена всего одна встреча, и я могу ее отменить. Полетим самолетом?

— Хорошо. Я куплю билеты.

— А я найду что-нибудь для твоей мамы.

Лучшего места Тейлор придумать и не могла. Может быть, интеллигентность и доброта Маргрет хоть немного на нее повлияют. Впрочем, кому я вру?

ГЛАВА 29

Эмма завернула в блузку подарок для Маргрет — выдувную вазу, напоминающую античный музейный экспонат из-за неровной формы и неравномерной прозрачности стекла.

Она решила, что нужно взять что-нибудь и для Тейлор, но ничего не смогла придумать. К тому же сейчас она не испытывала к дочери никаких теплых чувств. Теперь, когда девочка была в безопасности, Эмма снова вспомнила ее несносный характер.

Она была трудным младенцем, потом выросла в упрямого малыша с вечными припадками гнева. С ней была сущая мука. Другим матерям, кажется, удавалось ладить с детьми. Они даже, кажется, любили своих детей. Эмме Тейлор не нравилась.

Разумеется, она любила дочь. Других-то детей у нее не было. Материнский инстинкт и все такое. Но сама Эмма предпочитала собак. И даже кошек. Они могли быть неблагодарными, но не злонамеренными.

Она сунула в сумку книгу «Экстренная помощь в неврологии» — легкое чтение в дорогу — и налила себе бокал вина: Медок, «Шато Грейсак» 2012 года. Не слишком дорогое, но с отчетливым оттенком танинов, свойственным всем винам из Бордо. Эмма заслужила награду.

Денек выдался непростой, и все же она никого не убила. Вроде бы. Пациента с болью в груди Виктор направил на эндоваскулярную кардиохирургию. Нужно было стентирование, и как можно скорее.

— Вовремя ты сообразила, — сказал Виктор.

Он не шутил. За это Эмме и платили зарплату.

Совсем другое дело — Шейла.

Курт приехал только через несколько часов. Он злился. Злился на Эмму и сестер, на Шейлу. Но больше всего — на самого себя.

— Что вы с ней сделали? — рявкнул он.

Шейла дала разрешение рассказать ему все.

— Активированный уголь…

— Уголь не поможет. Слишком поздно!

— Так рекомендовал токсикологический центр.

— Что еще?

— Я положила ее на БИПАП. Были проблемы с дыханием. Дала жидкость, положила под капельницу с бикарбонатом. Вызвала реаниматолога и нефролога.

— Они придут?

— Уже были. Диализ ей не нужен. Во всяком случае, пока.

— Куда ее положат?

— В интенсивную терапию.

Он стиснул зубы так, что на челюсти заиграли желваки. Потом, не проронив больше ни слова, вышел и отправился к Шейле, чтобы проводить ее в отделение интенсивной терапии.

Спустя несколько часов Эмма застала его у себя в кабинете.

Надеюсь, он не собирается взорваться снова прямо здесь, посреди неотложки.

Выглядел он ужасно: багровое лицо, всклокоченные волосы. Похоже, он плакал.

— Как она? — спросила Эмма.

— Кажется, в порядке.

— Диализ?

— Пока не нужен.

— Хорошо.

Не придется втыкать в нее трубку для диализа. И ей не придется истекать кровью после того, как лошадиная доза аспирина убила все тромбоциты.

Курт встал, уставившись на свои руки. Они тряслись. Потом он посмотрел на Эмму покрасневшими глазами. Весь его апломб исчез.

— Спасибо, Эмма. Спасибо за все, что ты сделала для Шейлы. Я бы и сам не справился лучше.

— Не за что. Я рада, что у нее все хорошо.

— Благодаря тебе.

Что это, оливковая ветвь? Перемирие? Было бы просто здорово!

Вернувшись к реальности, она продолжила собирать вещи. Мотрин, парацетамол, растворимый кофе, шоколад. Книги.

В комнате Тейлор по-прежнему царил беспорядок. Эмма никак не могла заставить себя прибраться. Да и кому это нужно? Она просто закрыла дверь и притворилась, что за ней ничего нет. Незаправленная постель. Диски. Непарная обувь, разбросанная по полу. На покрывале валялась любимая книга Тейлор — «Гарри Поттер и Тайная комната». Эмма взяла ее и сунула в сумку.

Дочка порадуется.

ГЛАВА 30

Такси остановилось возле дверей дома Маргрет. Эмма вдохнула запах влажной земли и весны. Ухоженный сад просыпался. Из земли проглядывали зеленые ростки нарциссов. Птицы распевали любовные песни. Ветки переливались зеленью. Эмма любила весну — время надежды и радости. Чудо начала новой жизни. Потом она вспомнила о беременности Тейлор и содрогнулась.

От Маргрет пахло печеньем и зеленым чаем. Ее объятия были полны домашнего уюта. Свекровь, как всегда, выглядела идеально от макушки до пяток. Ухоженные седые волосы обрамляли узкое лицо, бирюзовое платье облегало хрупкую фигуру. На губах — помада оттенка розовой магнолии.

— Как прошел полет? — спросила она, разливая чай, от которого Эмма и Виктор уже успели отказаться, в тонкие фарфоровые чашки.

— Хорошо. А как вы поживаете, матушка? — спросил Виктор.

Он всем сердцем любил мать, но никогда не обращался к ней «мама». Их отношения были теплыми, но формальными. Иногда Эмме даже казалось, что она для Маргрет ближе сына.

— Все хорошо. Я рада, что Тейлор приехала погостить.

В самом деле?

— Приятно это слышать. Как она?

— Уже лучше. Была немного не в себе, когда приехала. И сильно устала. Большую часть пути проделала автостопом.

— Как?! — Виктор едва не подавился чаем.

Маргрет улыбнулась ему загадочной улыбкой Джоконды.

— Автостопом. Ваша дочь — настоящая авантюристка. Интересно, в кого?

— Точно не в меня, — отрезал Виктор.

— Но почему она поехала автостопом, а не самолетом или поездом? — спросила Эмма.

— Чтобы вы не сумели ее найти. Она не была готова к разговору с вами. — Маргрет налила гостям еще по чашке чаю. — Было нелегко уговорить ее позвонить тебе, — сказала она Виктору. — Потом, обернувшись к Эмме, добавила: — Тебе она и вовсе звонить отказалась. Пожалуйста, будьте оба добрее к ней. Девочке не хватает любви.

Ремня ей не хватает. И уже очень давно.

— Конечно, — сказал Виктор. — Мы можем с ней повидаться?

— Тейлор! — громко позвала Маргрет. — Родители хотят с тобой поговорить.

Откинувшись в кресле, она принялась пить чай маленькими глотками, как истинная леди. Она свое дело сделала.

Спустя еще пару чашек появилась Тейлор.

Длинные темные волосы, спадающие на лицо, и большая, не по размеру, клетчатая рубашка придавали ей совершенно детский, беспомощный вид. Босые ноги только усиливали впечатление. Она села рядом с бабушкой, подогнув ноги под себя и не обращая внимания на родителей.

Несносная девчонка!

Виктор подошел к ней и обнял. Чуть помедлив, она обняла его в ответ.

Эмма наблюдала за ними.

— Как ты себя чувствуешь, милая? — спросил Виктор.

— Все хорошо, — ответила Тейлор, теребя дырку на джинсах.

Виктор посмотрел на нее, на свою мать, на Эмму:

— Мы ведь любим тебя. И хотим помочь.

Последовала мучительная пауза.

Эмма не выдержала:

— На каком ты сроке?

— Эмма! — Виктор был в шоке.

Тейлор ничуть не удивилась.

— Не знаю, — сказала она. — Два месяца. Может, чуть больше.

— У врача уже была?

— Нет.

— Мы записались сегодня на вторую половину дня, — вмешалась Маргрет. — Я решила, что вы захотите пойти с Тейлор.

Виктор сник.

— Конечно, — солгала Эмма. Нельзя перекладывать это на Маргрет. — Если Тейлор захочет, чтобы мы пошли.

Тейлор пожала плечами.

— Кто отец ребенка? — спросила Эмма.

Тейлор посмотрела ей в глаза. Маргрет невозмутимо попивала чай. Все молчали.

— Я хочу сделать аборт.

— Тейлор, ты сама не понимаешь, о чем говоришь! Тебе нельзя делать аборт! — воскликнул Виктор.

— Почему это?

— Внутри тебя растет ребенок! Ты не можешь его убить!

— Да неужели? Это не ребенок, а всего лишь эмбрион. Он не живой. Всего пара сотен клеток.

— Он вот-вот станет ребенком, как ты когда-то! Ты не можешь его убить!

— Могу. И жаль, что вы не убили меня, когда я была такой! — выпалила она, глядя на мать.

У Эммы сдавило сердце. Она и сама не раз этого желала. Но сейчас, глядя на красивую, трудную и несчастную дочь, понимала греховность тех мыслей.

— Тейлор, подумай об Опал и Айрис! Этот малыш будет точно таким же, как и они! Нельзя его убивать! — продолжал увещевать Виктор.

На этот раз Тейлор задумалась. Она любила Айрис и Опал, была рядом, когда Эмбер их вынашивала, держала сестричек на руках через пару дней после рождения, когда они были не больше кошки, такие невинные и беззащитные. С будущим, полным возможностей.

— Это — не ребенок, а эмбрион. Он еще не родился. И не родится, если решать буду я. Мне не нужен ребенок. Я и о себе-то не могу позаботиться, — горько сказала она, демонстрируя понимание жизни, которого Эмма от дочери никак не ожидала.

— Можешь отдать его на усыновление, — предложила Маргрет. — Многие семьи отчаянно хотят ребенка и окружат его любовью и заботой.

Все уставились на нее. Такая возможность никому в голову не приходила.

— Нет, — покачала головой Тейлор. — Не хочу быть беременной и ковылять, как Эмбер. Не хочу, чтобы меня постоянно тошнило. И чтобы люди шептались у меня за спиной.

— Можешь остаться у меня. Твои друзья ни о чем не узнают, если ты сама не захочешь рассказать.

Как мило, что Маргрет готова ее принять.

Жить с Тейлор было нелегко, и беременность явно не упростит дело.

— Нет, я хочу сделать аборт.

— А как насчет отца ребенка? — спросила Эмма. — Он знает? Он согласен на аборт? В конце концов, это и его дитя.

Тейлор мрачно покосилась на нее.

Виктор просветлел:

— Да, это ведь и его дитя! Как, по-твоему, я бы себя чувствовал, если бы Эмбер пошла и сделала аборт, ничего мне не сказав?

— Во-первых, если бы она тебе не сказала, ты бы и не узнал. И ничего бы не почувствовал. Во-вторых, ты был бы по-прежнему дома, со мной и мамой, а не бросил бы нас. Лично для меня это скорее плюс.

Ничего себе!

Виктор умолк. Маргрет нервно теребила чашку.

Узнаю старую добрую Тейлор. Столько лет она винила меня в уходе Виктора, а теперь признает, что это он нас бросил. Но ведь она и раньше это понимала. Однако продолжала винить меня.

— Я собираюсь сделать аборт. С вашей помощью или без, но я его сделаю. — Она обернулась к Эмме: — Тебе ведь известно, каково иметь ребенка, который тебе не нужен и который разрушил тебе всю жизнь. Ты должна мне помочь!

— Тейлор, ты ошибаешься, — вмешалась Маргрет. — Мама любит тебя, понимаешь ты это или нет. Ты не разрушила ее жизнь.

— Пока нет. Так или иначе, я сделаю аборт. И плевать, если я истеку кровью до смерти! Я его сделаю! И как тогда будет выглядеть доктор Стил, если ее дочь умрет от некачественной медицинской помощи?! — рявкнула она, глядя на мать полными ненависти глазами. — Конец твоей репутации! А то и карьере! Да и самой тебе придется несладко! — Вдруг разъяренная гарпия исчезла, и Тейлор заплакала, содрогаясь всем хрупким телом: — Помоги мне, мама!

Сердце у Эммы дрогнуло.

ГЛАВА 31

На обратном пути они почти не разговаривали. Говорить было не о чем. Тейлор оказалась примерно на шестой неделе беременности. Времени на аборт почти не оставалось. Вдобавок требовалось согласие родителей, которое Виктор не собирался давать. Он считал решение дочери лишь детской прихотью и уверял, что Тейлор полюбит ребенка, едва увидит его.

Эмма знала, что может случиться и по-другому. Теперь все зависело от нее.

Она могла помочь Тейлор сделать аборт и, возможно, потом всю жизнь терзаться от сожалений и вины. Или она могла отказать, и тогда существовал риск, что Тейлор решит сделать аборт подпольно.

А значит, угроза осложнений, бесплодия, а то и смерти. Даже если все пройдет удачно, Тейлор будет винить меня в том, что я подвела ее, когда она во мне нуждалась. Хорошего выхода здесь просто нет.

Виктор отвез бывшую жену к машине.

— Не смей давать разрешение, Эмма. Тейлор никогда не оправится. И однажды обвинит тебя в том, что ты убила ее ребенка!

— Непременно обвинит! Это же я во всем виновата: что родила ее, что ты сбежал от нас девять лет назад, что Майк умер! Что бы ни пошло наперекосяк в жизни Тейлор, виновата всегда я.

— Эмма, речь же идет о ребенке! О тебе, обо мне и о Тейлор, обо всех нас! Ты не можешь помогать в его убийстве!

— Я и не собираюсь. Аборты — не моя сфера. Дочь уже достаточно взрослая, чтобы самостоятельно принимать решения и жить с их последствиями. До ее беременности мне нет дела. Вот до нее самой — есть. Я пытаюсь сохранить ей жизнь.

Виктор злился. Он остановился рядом с машиной Эммы, одиноко стоявшей на парковке возле больницы. Уже минула полночь.

— Надеюсь, ты передумаешь. Поверь, ты совершаешь ошибку.

— Прости. Я подумаю. Спасибо, что подвез.

Она открыла дверь и нажала кнопку на брелоке с ключами. Ее «хендэ» засияла огнями, словно новогодняя елка.

Эмма сделала шаг к машине.

Шевельнулась какая-то тень.

Она открыла машину и поспешила сесть. Захлопнув дверь, заперлась изнутри.

Было холодно.

Виктор ждал.

Интересно, заметил ли он тень?

Кажется, человек прихрамывал.

Что-то в нем казалось знакомым.

Эмма приехала домой и заперла дверь на засов.

ПАУК

Я замерз.

Машина простояла на месте целый день.

Она вообще собирается сегодня домой?

Я совсем закоченел. Надо уходить.

Машина…

Отхожу в тень и жду.

Она выходит.

Хватаюсь за нож.

Она смотрит в мою сторону.

Другая машина не уезжает.

Ждет.

Я растворяюсь в темноте.

Еще вернусь.

ГЛАВА 32

Эмма всю ночь ворочалась и проснулась совсем разбитой. Пришлось выпить два двойных эспрессо, прежде чем удалось разобраться с распорядком дня.

Сначала планерка, потом смена. Предстоит долгий день, и выспаться получится не скоро. Придется обходиться кофе.

Она почистила зубы дважды, чтобы перебить привкус выпитого накануне вина. Натянула униформу — все же лучше, чем искать подходящую по размеру одежду.

Она и правда набрала вес. Перекусы в комнате отдыха, нехватка сна и упражнений, вино — важнейшая часть ее диеты в последнее время, которая засчитывается за пять суточных порций фруктов, — похудению все это не способствовало. Фунты набегали один за другим.

Усталая женщина в зеркале совершенно не напоминала прежнюю Эмму. Эта женщина ей не нравилась. Она ее не любила.

Эмма была о себе невысокого мнения. Кроме разве что тех случаев, когда удавалось сделать нечто по-настоящему особенное. Например, спасти жизнь или поставить сложный диагноз. Ты хороша ровно настолько, насколько хорош твой последний поступок. В последнее время я не так уж и отличилась. Просто пытаюсь не пойти ко дну.

Она накинула поверх костюма свежий белый халат, чтобы скрыть фигуру, и накрасила губы любимой красной помадой, чтобы придать себе немного уверенности.

Чуть подрумянила щеки: незачем выглядеть ходячим трупом. Схватив сумку с привычным набором, без которого она никогда не выходила из дому, Эмма отправилась на работу.

В машине было холодно. Она натянула варежки и поплотнее укуталась в парку цвета ржавчины. Потом включила аудиолекцию по детским травмам и тронулась с места.

Что-то было не так.

Холод? Голод?

Недосып.

Скорее всего.

Просто нервы разыгрались из-за выпитого кофе.

Планерка с бывшими друзьями?

Нет.

Что-то не так.

Окно.

Она уже много недель ездила по сырым, посыпанным солью дорогам. Машина была заляпана грязью по самую крышу. Дворники еле справлялись, расчищая лобовое стекло ровно настолько, чтобы можно было ехать.

Сейчас на окне со стороны водителя было чистое пятнышко.

Вот здесь, прямо по левую руку.

Кто-то расчистил достаточно места, чтобы заглянуть внутрь.

Она вздрогнула.

Здесь же нечего красть. Даже самой машине грош цена.

И все же…

Нутро подсказывало ей, что пора встревожиться. Нутро ее никогда не подводило. Та тень прошлым вечером…

Эмма похолодела.

ГЛАВА 33

Она опоздала: планерка вот-вот должна была начаться. Майк, главный администратор отделения неотложной помощи, многозначительно посмотрел на новую заведующую. Она заняла пустующий стул рядом с Брендой, которая старательно не обращала на Эмму внимания.

— Спасибо всем, что пришли, — открыл совещание Майк. — У меня хорошие новости. Джорджу стало лучше.

Раздались радостные возгласы. Джорджа в отделении любили. Для многих он был наставником и для всех — другом.

— Он стал реагировать на раздражители. Приходит в себя, когда снижают дозу седативных. Через день-другой его будут снимать с ИВЛ. Это лучшая новость с самого происшествия.

Происшествия?! Это мягко сказано. Всем известно, что его пытались убить. Полиция приходит каждый день, повсюду сует нос, задает вопросы, собирает отпечатки пальцев и бог знает что еще.

— Дженни собирает деньги для семьи Джорджа. Кто хочет помочь, пожалуйста, обращайтесь к ней. Сгодится любая мелочь, даже просто на бензин.

В кабинете стало шумно — все потянулись за кошельками. Майку пришлось повысить голос:

— Второй вопрос на сегодня — налоксон. За первые два месяца мы израсходовали больше налоксона, чем за половину предыдущего года. Запасы заканчиваются. Мы пытаемся связаться с новыми поставщиками и выяснить, не поможет ли нам чем-нибудь департамент здравоохранения, но пока придется его поберечь. Пожалуйста, не используйте налоксон без необходимости.

Кабинет взорвался негодующими восклицаниями.

— Вы шутите?! — возразила Сьюзи. — Откуда нам знать, есть ли необходимость, пока мы не увидим, работает он или нет?

— Да ладно! Вы серьезно? Хотите ввести нормы на налоксон? — заговорил даже никогда не подававший голоса Карлос.

Он был из Нью-Гемпшира, эпицентра «эпидемии опиоидов». Там практически жили на налоксоне.

— Это безумие, — заявил Курт. — Налоксон — это не только лекарство, но и средство диагностики. Он входит в протокол СЛР.

— Нужно пополнить запас, — заявила она и обернулась к Сэлу, который пытался слиться с фоном. Как к заведующему аптечным хозяйством неотложки, к нему обращались за налоксоном в первую очередь.

— Пожалуйста, успокойтесь, — попросил Майк. — Я не говорю, что его не надо использовать. Я прошу действовать более взвешенно. Было несколько случаев — шесть, если быть точным, — когда пациенты получали больше двух доз налоксона. Это не соответствует ни протоколу СЛР, ни стандартам лечения.

— В самом деле? Больше двух доз? — спросил Курт.

Он постарел. Эмма не видела его с того самого дня, когда Шейлу привезли с передозировкой. Эмма хотела узнать, как у нее дела, но побоялась снова поругаться с Куртом.

Он выглядит так же скверно, как я себя чувствую.

— Да, три дозы в трех случаях, четыре — еще в двух, а в одном случае пациент получил шесть доз налоксона. Этого нет ни в каких руководствах.

— Верно, — согласился Курт. — Кто их дал и почему?

— Это сделала я, — сказала Эмма. — Пациент был здоровым молодым человеком с картиной, типичной для передозировки, поэтому я дала еще немного. Он не отреагировал, и я добавила.

— Шесть доз?

— Да.

— И помогло?

— Да. Сердце заработало, пациент был направлен в интенсивную терапию.

— Допустим, но что потом? Нет смысла запускать сердце, если мозг уже умер. Перевод пациентов с гибелью мозга в реанимацию истощает наши и без того скромные ресурсы. Имеет значение только хороший неврологический исход. Он дожил до выписки?

Если бы я знала… С Тейлор и прочими заботами я даже забыла проверить, как дела у того парня. Впрочем, он был мертв так долго, что по неврологической части у него наверняка полная катастрофа, даже если он выжил.

— Его вчера выписали, — сказал Сэл. — Ушел сам. Был совершенно адекватен.

— Неужели?! — воскликнул Курт. — Так сколько налоксона, говорите, он получил?

— Кажется, шесть доз.

— Почему?

— Просто показалось, что это должно сработать. Молодой, здоровый, картина типичная для передозировки, — неуверенно произнесла Эмма, потом добавила: — Я решила, что это может быть фентанил. Похоже, кто-то в наших местах им торгует.

Воцарилось тяжелое молчание. Фентанил — сильный и опасный наркотик. Его появление на улице — дурная весть.

— Тест на фентанил был положительный? — спросил Курт.

— Да.

— Но почему потребовалось столько налоксона? — спросила Бренда.

— Потому что фентанил прочно связывается с рецепторами опиоидов, — пояснил Сэл. — Так прочно, что приходится буквально заливать его налоксоном, чтобы обратить эффект вспять. Единственная хорошая новость — его действие быстро проходит, и дозу не приходится повторять.

— В смысле, после первых шести? — язвительно уточнила Бренда, и все рассмеялись.

Жизнь в неотложке нелегка. Люди страдают, умирают. Дурные новости и трагедии здесь идут по грошу за пучок. Единственный способ выжить — отрастить толстую шкуру и обзавестись мрачным чувством юмора. Мы смеемся над тем, что больше никому не покажется смешным, — иначе разревемся. Мы словно на войне. Оружия здесь нет, но в остальном — точь-в-точь как в том сериале про военно-полевой госпиталь: страдания, смерть и чокнутые.

— Плохая новость, — нахмурился Курт. — И для нас, и для местного населения.

— Информация подтверждена? — спросил Майк.

— Пока нет, — отозвался Сэл. — Я жду ответа из токсикологического центра. Мы направили им несколько образцов по нашим случаям.

— Что ж, — сказал Майк, — тогда сначала дождемся ответа.

— А тем временем лучше запастись налоксоном, — добавил Курт. — Вы предупреждены. Если кто-то умрет из-за нехватки препарата, виноваты будете вы.

Все еще помнит наш старый конфликт. Они разошлись во мнениях по поводу сортировки пациентов скорой помощи. Пациент умер. Когда обвинили Курта, он перевел стрелки на Эмму. В итоге — долгие годы вражды. Значит, перемирию конец?

Курт был опасным противником, без какого Эмма с радостью обошлась бы. В последнее время она только и делала, что наживала себе врагов в неотложке. Даже старые приятели — Алекс, Бренда и Джуди — стали ее избегать.

Онанаправилась к двери. Шум разговоров прорезал четкий металлический голос Курта.

— Доктор Стил…

Надеюсь, он не собирается поставить нас обоих в неловкое положение.

— Спасибо, что рассказали нам. Я буду рад работать с вами, чтобы наше отделение стало еще лучше.

Эмма покраснела, на глазах выступили слезы. Она ожидала чего угодно, только не этого. Даже не перемирие — полная капитуляция. Сэл улыбнулся. Старая подруга Бренда, игнорировавшая Эмму всю планерку, вдруг обняла ее:

— Я тобой горжусь!

Это означало прекращение огня. Хотя бы на время.

ПАУК

Она идет.

Уже в дверях, залитая светом.

Я жду снаружи, в темноте.

Она меня не видит. Я тень тени.

Выходит на улицу.

В руке у меня нож. Я готов.

Она смотрит прямо на меня.

Она не может меня видеть!

Задерживаю дыхание.

Принюхивается.

Что она надеется унюхать? Снег?

Смотрит на меня. Она знает.

Отступает назад.

Меня пробирает дрожь.

Она знает, что я здесь.

Не может быть.

Жду.

Возвращается.

Просто что-то забыла.

Я готов.

Она выходит, и я начинаю подбираться ближе.

За спиной у нее идут охранники. Фонарики разрывают темноту, ищут меня. Я падаю на землю, перекатываюсь. За одну машину, за другую, за третью.

Начальная подготовка — хвала Вьетнаму!

Она ведет их прямо туда, где я только что стоял.

Но меня там больше нет.

Она снова принюхивается и смотрит прямо в мою сторону.

Она не может меня видеть! Я темнее самой темноты!

Она знает, что я здесь.

Откуда?

Я бегу.

К ней я больше не сунусь.

Она ведьма!

ГЛАВА 34

Кайла отложила тушь. Бросив последний взгляд в зеркало, натянула пушистую шапку, в которой напоминала рыжую кошку. Улыбнувшись, она выглянула в окно.

Иден был уже готов и играл в снегу. В красной шапке и с румяными щеками он выглядел счастливым и здоровым. Кайла была рада, что Дик предложил взять его с собой. Им с сыном нечасто удавалось проводить время вместе, но сегодня было воскресенье, у нее выходной, и они собирались на подледную рыбалку.

Раньше они никогда не удили зимой, хотя им доводилось видеть, как рыбаки часами сидят на перевернутых ведрах со снастями в руках и зачарованно смотрят в лунку во льду, ожидая клева. Кайла искренне не понимала, что интересного в таком занятии. Дело явно не в добыче: рыбешки были мельче ладошки Идена.

Ну и что? Погода стояла великолепная, замерзшее озеро блестело на утреннем солнце россыпью бриллиантов. На улице было так здорово!

Она завела машину и заметила груду использованных бумажных салфеток на полу. Они остались с пятницы, когда Курт расстался с ней.

Последнее время он старался избегать ее. Почти не разговаривал, даже по работе. Кайла пыталась проявлять понимание. Она знала, что жена Курта больна, и уважала его решение проводить с ней больше времени. Но очень скучала по нему.

В конце концов она попросила его сходить с ней куда-нибудь. Он согласился с таким видом, будто ему предложили вырвать зуб.

Они назначили встречу в кафе на другом берегу озера, где никто их не знал.

Она заказала кофе и успела выпить половину, прежде чем приехал Курт. Он был красив и решителен, как и в день их первого свидания два года назад. Тогда его улыбка освещала все вокруг. Теперь лицо казалось угрюмым и мрачным. Так Кайла и поняла, что все кончено.

Курт улыбнулся ей, но не поцеловал. Он сидел и пил воду, чтобы смягчить горло, глядя на подтаявшие кубики льда, словно пытаясь предсказать чье-то будущее.

Мое будущее.

Курт посмотрел на нее, и в глазах отразилась боль.

— Нам надо расстаться, Кайла.

— Почему?

— Я больше не могу мучить жену. Я очень тебя люблю, и эти два года ты была настоящим светом моей жизни. Но больше так не может продолжаться. Это убивает Шейлу. Это убивает меня.

— Долго же ты разбирался в себе…

— Я сожалею, что причинил тебе боль.

— А как насчет того, чтобы поступить по-мужски? Как насчет того, чтобы поговорить честно, а не избегать меня, притворяясь, будто я не существую?

Люди вокруг начали поглядывать в их сторону, и Курт сжался в кресле.

Такой же трус, как и все мои мужчины. Будь его воля, он просто взмахнул бы волшебной палочкой и заставил меня исчезнуть в облачке дыма.

— Мне действительно очень жаль. Надо было вести себя иначе. Я был так ослеплен тобой… И все еще ослеплен. Я до сих пор люблю тебя. Ты свежа, прекрасна, жизнерадостна. Я настолько тебя полюбил, что пренебрег женой, с которой прожил двадцать лет, и едва ее не уничтожил. В отчаянии Шейла попыталась убить себя. И едва не умерла, — сдавленным голосом сказал он. — Я решил попытаться все исправить. Постараюсь быть ей хорошим мужем, каким не был уже много лет. Не знаю, можно ли еще спасти наш брак, но я попробую.

— А я? Обо мне ты не беспокоишься?

— Кайла, если бы ты только знала, как я о тебе беспокоюсь! Я с ума схожу от ревности, но ничего не могу сделать. Я знаю, что ты найдешь другого. Надеюсь, он будет тебя заслуживать и сумеет о тебе позаботиться. Возможно, с ним ты будешь счастлива. — Курт умолк на мгновение, решая, что сказать дальше. Слова выскочили сами собой, и он не сумел их сдержать: — Пожалуйста, не встречайся с Амбером.

У Кайлы отвисла челюсть. После всего сказанного он еще имеет наглость указывать ей, что делать и с кем встречаться! У нее закипела кровь.

— В самом деле? Это почему же? Он богат, симпатичен, одинок. О чем еще мечтать?

— Он не для тебя, Кайла. Ты умная, добрая и невинная. А он шарлатан, хитрый и двуличный бабник. Он прожует тебя и выплюнет. Ты заслуживаешь лучшего.

— Хочешь сказать, он не такой, как ты? Вот уж не думаю, что мне нужны твои советы, с кем встречаться.

— Пожалуйста, послушай, Кайла! Не встречайся с Амбером. Есть в нем какая-то гниль, я ее чувствую. Для тебя это добром не кончится.

— Спасибо за потраченное время и полезный совет, — бросила Кайла.

Она взяла сумку и вышла, оставив на столе десять долларов: не хотела быть ему должной даже за чашку кофе.

По пути к машине она не плакала. Зато потом проревелась от души, угробив целую коробку бумажных салфеток.

Теперь, два дня спустя, с гордо поднятой головой она отправлялась на свидание. С Диком Амбером.

Она бы и не пошла, если бы не Курт.

Надеюсь, он об этом узнает и будет страдать!

ПАУК

Я ему рассказал.

— Да, точно ведьма, — согласился он.

— Прошу прощения.

— Ничего страшного. Ты старался. Проверь под столом для пикника за гаражом скорой.

Нахожу закладку.

Небеса, встречайте!

ГЛАВА 35

Дик уже ждал. Кайла познакомила его с Иденом. Как истинный джентльмен, Иден протянул руку в перчатке. Дик ответил рукопожатием, и они тут же принялись обсуждать детали: толщину льда, температуру воды, на что лучше ловить окуня — на червя или на мотыля.

Они пробурили лунки, любуясь полупрозрачным футовой толщины льдом с застывшими в нем пузырьками воздуха. Потом насадили наживку, забросили удочки и стали ждать.

Иден был слишком возбужден, чтобы сидеть спокойно:

— А где ты научился так рыбачить?

— Меня научил друг, которого зовут Джо. У него есть домик на озере Боу. Он брал меня с собой на зимнюю рыбалку.

— А где это?

— В Нью-Гемпшире.

— Ты кого-нибудь поймал?

— Пару окуней: обычного и черного.

— Ого! Сразу двух?!

Кайла слушала их разговор и наслаждалась солнцем. Идену необходим мужской образец для подражания, а подледный лов — лишь одна из множества вещей, которым она не сможет научить сына сама. Она была благодарна Дику за готовность помочь.

Она сняла шапку и распустила волосы по плечам. Дик улыбнулся и дотронулся до них, осторожно погладив пальцами шелковистый локон.

— Рыба! Рыба! — закричал Иден, вцепившись обеими руками в дрожащую удочку.

Пять минут спустя им удалось достать улов — тощего серебристого малька размером с палец Идена. Но это была первая пойманная мальчиком рыба, и ребенок был в восторге. Они с Диком пустили рыбешку плавать в ведре с водой, и Иден наблюдал за ней, то и дело пытаясь погладить. Когда ему наскучило, он отправился считать лунки во льду, проверяя палкой, не замерзли ли они.

— Ты очень красивая, Кайла.

Курт тоже так говорил.

— Ты здесь еще надолго, Дик?

— Четыре смены. В пятницу уезжаю.

— Куда?

— В Колорадо. Кататься на лыжах. Поедешь со мной?

— Не могу. У меня Иден.

— Бери его с собой.

— Я работаю, а он ходит в школу.

— Когда у него каникулы?

— Кажется, в начале марта.

— Совсем скоро. Март — самое время для лыж.

Уж слишком он торопит события.

— Когда возвращаешься?

— Думаю, в марте. Потом еду в Мексику проверить яхту. Ты бывала в Мексике?

— Никогда, — ответила она, жалея, что не может снова стать молодой и свободной, чтобы путешествовать по миру, пробовать новую еду, веселиться, а не работать, учиться и заниматься стиркой. — Мексика…

Слева, с наветренной стороны, раздался вопль. Иден лежал на льду и кричал.

Кайла стремглав бросилась к нему. Дик успел раньше. Иден лежал в снегу, левой ноги не было видно.

Кайла, прикусив губу, смотрела, как Дик опускается на колени рядом с Иденом.

— Все в порядке, приятель. Спокойно. Что случилось?

— Я не могу встать!

Иден лежал на спине. Правая нога была согнута. Левая словно заканчивалась коленом. Дик разгреб снег руками и обнаружил трещину, которая шла до самой воды. Шириной она была всего в пару дюймов, но этого хватило, чтобы нога Идена провалилась и застряла. Мальчик оказался в ловушке.

— Тебе больно? — спросил Дик.

— Да… нет… не знаю! Я не могу встать.

— Сейчас мы это исправим, — сказал Дик.

Он лег на живот, просунул руку вдоль левой ноги Идена, насколько смог, ощупывая кости.

— Молодец, приятель. Похоже, ничего страшного. Колено в норме, кость цела, стопа…

Он вытащил руку из трещины.

— Стопа выглядит нормально, но дотянуться я не могу. Обратно ее так не вытащить. Кайла, принеси бур и вызови девять-один-один.

— Что такое девять-один-один? — спросил Иден.

— Экстренный номер, по которому мы звоним, когда человеку больно, и приезжает помощь. Сам увидишь. — Дик взял бур и принялся аккуратно высверливать лед вокруг ноги, чтобы расширить трещину. — Вытащим тебя в два счета, зато потом будет что рассказать друзьям. Хочешь узнать, откуда взялась эта дыра?

Иден кивнул.

— Когда меняется температура, лед расширяется и сжимается. Если он расширяется слишком сильно, то ломается. А потом, когда начинает снова сжиматься, образуется трещина.

— Мне холодно, — захныкал мальчик.

— Конечно. Мне тоже холодно. — Ледяная вода, капавшая с промокшего рукава Амбера, уже начала замерзать. — Скоро будем дома пить горячий шоколад. Любишь горячий шоколад?

— Мне больше нравится мороженое.

— Мне тоже, но, пожалуй, сегодня будет лучше обойтись горячим шоколадом.

Дик оглядел лунки, которые проделал вокруг ноги Идена. Отложив бур в сторону, он снова сунул руку в воду, и на этот раз ему удалось дотянуться, чтобы развязать шнурок на ботинке Идена.

К приезду скорой ребенка уже вытащили. Нога посинела от холода, но Иден улыбался, обнимая нового лучшего друга. Кайла вспомнила слова Курта: «Он прожует тебя и выплюнет».

В ту ночь она уснула, мечтая о Мексике.

ПАУК

Снег.

Мягко падает внутрь.

В глаза.

В рот.

В душу.

Я побелел изнутри.

Это был приход приходов.

Не могу пошевелиться.

Не могу дышать.

Не могу плакать.

Только белое небо.

Лжец с глазами цвета льда.

Не упусти его, ведьма.

Я на тебя рассчитываю.

Я люблю тебя, Джесси.

Я сам стал снегом.

Я лечу.

ГЛАВА 36

Эмма уже собиралась домой, когда объявили, что везут нового пациента. Дежурство уже закончилось, но она все равно пошла помогать.

— Нашли в снегу. Сколько пролежал, неизвестно. Пульса нет.

— Что-нибудь о нем известно? — спросила Энн, пока они выгружали больного.

— Нет. Вену мы не нашли: он весь исколот. Есть внутрикостный доступ на левой голени. Дали три дозы адреналина. Реакции нет.

— Давно его нашли?

— Тридцать минут назад. Очевидцы СЛР не делали. Мы подобрали его восемнадцать минут назад.

— Сердце?

— ЭМД, электромеханическая диссоциация.^[13]

— Температуру ректально, — распорядилась Сью.

Мониторы злобно звенели, словно колокольчики на ураганном ветру, в темпе 120 сигналов в секунду: требуется СЛР. Тело лежало неподвижно. Лицо посинело и заострилось, глаза были открыты, огромные зрачки не реагировали.

Мертв. Но тут не мне решать. Это пациент Энн. Она сама объявит время смерти, когда сочтет нужным.

Эмма схватила медицинские ножницы и разрезала правый рукав некогда розового пуховика, чтобы обнажить руку пациента. Мелкие перышки, потревоженные движением воздуха, мягко взлетели и начали медленно и тихо опадать, словно свежий снег.

Сквозь мокрый темно-синий свитер Эмма добралась до кожи. Костлявая рука пациента посинела от холода, но трудно было не заметить голубую татуировку паука, протянувшего ноги вдоль грязных пальцев.

Паук.

ГЛАВА 37

Эмма сдала смену Алексу с опозданием на час.

— Как дела у Тейлор?

— Все в порядке. Она сейчас у бабушки.

— С подростками всегда нелегко. Похоже, вам не помешает выспаться, — сказал он, глядя Эмме в глаза, словно ему было известно о ее семейных неурядицах.

Не может быть. Откуда? Потом она вспомнила, что его дочь Карен — лучшая подруга Эмбер.

— Дайте мне знать, если сумею чем-то помочь.

— Хорошо. Спасибо…

Она развернулась, чтобы уйти, и наткнулась на детектива Загаряна.

В хорошо скроенном сером костюме, светло-серой рубашке и бордовом галстуке в золотую крапинку он казался слишком нарядным. Непроницаемые глаза тоже были серыми.

Серый человек. Незаметный. Опасный.

— А я вас ждал. Мне сказали, что вы заканчиваете в четыре.

Было десять минут шестого. Пришлось задержаться, чтобы довести некоторые дела до конца. Она наконец-то приняла пациента с деменцией, которого семья отказывалась забирать домой. Нашла педиатра для малыша с хрипами в легких, у матери которого не было страховки. Выписала женщину, с хроническими болями, которую просто не могла передать другому врачу.

— Нужно было доделать кое-что. Что вам угодно?

— У вас не найдется времени на чашку кофе или коктейль?

— Зачем?

Это была очередная трудная смена после трудной ночи после трудного дня. Эмме не терпелось поскорее насладиться тишиной и покоем. И вином.

— Хочу поболтать. — Детектив улыбнулся. Его глаза тоже улыбнулись, говоря ей, что она красива. Они лгали. Она не была красивой еще утром, когда нанесла макияж и губную помаду, а это было много пациентов тому назад. Страшно даже подумать, как от меня сейчас разит.

— Это личное или профессиональное?

— Понемногу и того, и другого.

Она посмотрела на свою униформу. Не самый подходящий наряд для коктейлей. Но если не поговорить с ним сейчас, он вернется. Лучше уж побыстрее с этим покончить.

Через полчаса они сидели за столиком на двоих у «Луиджи» с видом на замерзшее озеро. Эмма держала чашку с кофе обеими руками, чтобы согреть пальцы. В неотложке, как всегда, было холодно. Так холодно, что пальцы болели и еле удавалось набирать текст на клавиатуре. Она промерзла до костей.

— Чем я могу вам помочь?

Эмма не снимала куртку, чтобы скрыть под ней униформу. Она чувствовала себя не в своей тарелке среди шумной нарядной толпы. Многовато вина. Надо было отказаться и поехать домой. Сейчас бы тоже пила вино.

— Я надеялся, вы что-нибудь вспомнили. Есть какие-нибудь идеи насчет того, кому понадобилось убить медбрата? Или об источнике тех денег у него на счете?

— Нет, никаких. — Ей хватало забот с Тейлор и пациентами.

— А как по-вашему, откуда мог взяться пропофол?

Эмма молча пожала плечами.

— Он был из партии, которую поставили в пять больниц Нью-Гемпшира полгода назад, — сообщил Загарян. — Еще в пару мест в Калифорнии. Мы пытаемся выяснить, откуда именно эта ампула. Ничего не приходит в голову?

— Нет.

— Ладно, подумайте на досуге. Вдруг появятся идеи. — Он глотнул кофе и поморщился: — Такой скорее усыпит, чем взбодрит.

— Вот и хорошо. Скоро пора спать.

— О, для меня пока рановато. Вы замужем?

— Нет. А вы женаты?

— В последнее время нет. Мы с бывшей женой сейчас ладим лучше, чем в браке.

— Такое случается.

— Да, всегда проще, если нечего терять.

— Дети?

— Двое. Двадцать и двадцать два. Учатся в колледже. А у вас?

— Дочь, семнадцать лет.

— Живет с вами?

— Сейчас она у бабушки.

— Трудный возраст.

Если еще хоть кто-нибудь скажет мне, что подростки — отстой, я не выдержу.

— Не могла не заметить.

Он понял намек.

— Расскажите мне о пропофоле.

— Чудесный препарат. В основном используется для седации при проведении процедур. Его называют «молоком амнезии» из-за молочно-белого цвета и способности вызывать амнезию у пациентов. Стоит его ввести, и они больше ничего не помнят. Просыпаются и спрашивают, когда начнется процедура. Он начинает действовать уже через минуту, и минут через восемь действие прекращается. Только не у детей: те сжигают его мгновенно. Он погружает пациента в такой крепкий сон, что можно вправлять тазобедренный сустав, ставить плевральный дренаж или интубировать. Прекрасный препарат, но если дать слишком много, пациент перестает дышать. Так случилось с Майклом Джексоном. А еще от него падает артериальное давление. Поэтому за пациентами нужен глаз да глаз.

— И долго медбрат был бы в отключке?

— Его зовут Джордж.

— Долго Джордж был бы в отключке?

— Зависит от того, какую дозу он получил. Возможно, минут восемь-десять. Если бы он перестал дышать, то уже не очнулся бы.

— Давайте попробуем разобраться. Кто бы это ни сделал, он должен был воткнуть иглу в вену.

Эмма кивнула.

— После этого нужно ввести препарат. Затем еще минута, чтобы препарат подействовал, так?

— Да.

— Сколько времени все это займет?

— Зависит от состояния вен и квалификации. Где-то около трех минут.

— Возможно ли это, если Джордж был в сознании?

— Нет. Он бы стал сопротивляться, кричать…

— Да, но кто услышит? К тому же душевые закрыты. Туда не попасть без кода.

— Можно вызвать охрану.

— Если только они не решат, что очередной чокнутый орет в неотложке.

— Вообще-то, мы их называем пациентами.

— Очередной пациент орет в неотложке. Женщины пользуются той же душевой?

— Нет, конечно.

— Коды одинаковые?

— Наверное, нет, — пожала плечами Эмма. — Но можно выяснить.

— Я уже выяснил. Разные. А значит, скорее всего, действовал мужчина.

Тогда зачем меня спрашивать?

— Что Джордж делал в душевой? У него закончилась смена?

— Нет, но если во время процедуры зальет кровью или другими биологическими жидкостями, приходится переодеваться. Такое случается.

— Резонно. Я говорил с медперсоналом, работавшим в тот день. Никто ничего подобного не заметил. Если бы Джордж отправился в душ или переодеться, он бы сообщил кому-то, что выходит, верно?

— Скорее всего. Своему напарнику и дежурной сестре. Кто-то должен приглядеть за пациентами.

— Он ничего не сказал. Значит, он пошел туда по другой причине и не предполагал, что задержится. Я думаю, он мог пойти в душевую, чтобы встретиться с тем, кого мы ищем. Им нужно было уединиться, чтобы передать деньги или, возможно, наркотики. Другой человек подошел к Джорджу достаточно близко, чтобы схватить за горло и придушить… Сколько времени проходит до потери сознания, когда тебя душат?

— Секунды, если пережать сонные артерии и прервать приток крови к мозгу.

— Потом он ударил Джорджа головой о бетонный уголок, чтобы тот не очнулся. После этого преступник воткнул иглу и ввел пропофол — достаточно большую дозу, чтобы у жертвы остановилось дыхание. Иглу он оставил, чтобы создать впечатление, будто медбрат… будто Джордж ввел препарат самостоятельно. Теперь инцидент выглядит случайной передозировкой. С медицинской точки зрения такое возможно?

— Вполне. Только… вряд ли Джордж кого-то шантажировал. Совсем на него не похоже.

— Люди полны сюрпризов. Никогда не знаешь, на что человек способен, если у него есть хорошая причина.

— Нашли какие-нибудь вещественные доказательства?

— Целую кучу вещественных доказательств — волосы, волокна тканей, кровь. Все, что можно найти в душевой, которой каждый день пользуются полсотни человек. Только мы не знаем, какие из образцов имеют отношение к нашему делу.

— Что-нибудь указывает на то, что Джордж оказывал сопротивление?

Загарян сделал еще глоток кофе и спросил:

— Как насчет ужина?

Эмма едва не отказалась, но желудок напомнил, что она не ела с самого завтрака. Дома хоть шаром покати. Я наконец-то согрелась, сижу в своем любимом ресторане — и поеду домой голодной?

— Почему бы и нет? — Она расстегнула куртку, из-под которой показалась униформа. — Прошу прощения за одежду.

— Нарядитесь в следующий раз. — Он жестом подозвал официанта.

В следующий раз?

— Креветки а-ля Луиджи великолепны, — подсказала она. — Курица тоже.

— Тогда креветки. Как насчет вина?

— Здесь есть неплохой молодой совиньон-блан «Мальборо» по бокалам.

— На целую бутылку не решитесь?

— Только не перед тем, как ехать домой по снегу.

Они ели и пили, наслаждаясь компанией. От ароматов бекона, чеснока и жареного мяса, доносящихся с кухни, у Эммы текли слюнки. Белое вино — настолько бледное, что казалось почти водой — обладало цитрусовым оттенком во вкусе и было легким, оттеняя насыщенный сливочный вкус креветок. Они болтали о работе, о любви к путешествиям и еде, избегая личных вопросов вроде бывших супругов и детей.

А он милый и забавный. Эмма расслабилась, стараясь подольше растянуть вино. Вдруг ее собеседник снова вернулся к делу:

— Зачем Джордж стал бы кого-то шантажировать? Что в его жизни было настолько важным, чтобы он забыл о принципах?

— Мэри и дети. Если бы они попали в беду, Джордж пошел бы на все, чтобы их вытащить.

— А они в беде?

— Нет, насколько мне известно. Просто обычные проблемы с оплатой счетов, но они так живут уже много лет.

— Мог он завести любовницу?

— Кто знает? — пожала плечами Эмма.

Официант принес счет, и она попыталась оплатить свою долю, но Загарян ее остановил:

— Спишу на затраты, — сказал он, давая понять, что их встреча была исключительно деловой.

Ну ладно.

По пути домой Эмма продолжала думать о Джордже.

ГЛАВА 38

Она позвонила Мэри, как только добралась домой.

— Как у тебя дела, Мэри?

— Все в порядке. А у тебя?

— Хорошо. Как Джордж?

— С каждым днем лучше. Поговаривают о том, чтобы снять его с вентиляции легких. Теперь он приходит в себя, когда перестают давать седативные. Говорить пока не может с этой трубкой в горле, но пишет записки, спрашивает о результатах хоккейных игр. Ему точно лучше!

— В этом весь Джордж! Он не сказал тебе, что случилось?

— Он ничего не помнит.

Конечно, и не может помнить — после пропофола-то.

— Я рада, что ему лучше. Мэри, у тебя все хорошо?

— Насколько это возможно после полной катастрофы. Но теперь лучше, раз Джордж, похоже, пошел на поправку. Представить себе не могу, как жила бы без него.

Эмма пожалела, что решила позвонить, а не поехала к Мэри сама. Лицом к лицу говорить проще, но было уже поздно и она устала, поэтому не поехала.

— Мэри, не случилось ли чего-нибудь такого, что могло встревожить Джорджа? Может, ему очень понадобились деньги? До такой степени, что он решился на противозаконные действия?

— Джордж — хороший человек! Ни разу ничего не украл!

— Я знаю, что, Джордж — хороший человек, Мэри. Он чудесный человек, и я его обожаю, но… Нет ли причины, чтобы он ввязался в авантюру ради денег?

Долгое молчание, потом душераздирающие всхлипы. Эмма терпеливо ждала.

— У меня рак легких, — выдавила Мэри. — Нашли в ноябре. Сказали, понадобится операция и химиотерапия. Возможно, лучевая терапия. Врачи пока не уверены. — Она разрыдалась, и ее неприкрытое горе разрывало Эмме сердце. — У меня нет страховки. У Джорджа тоже. Но он ветеран, получает медицинскую помощь через Министерство по делам ветеранов. Мы не могли себе этого позволить. Нам нечем платить за лечение, — ее голос немного окреп. — Джордж сказал: «Не беспокойся, я достану деньги». «Где?» — спросила я. Он сказал: «Ничего, найду где».

Вот, значит, как. Джордж нашел способ раздобыть деньги и стал шантажировать человека, который в ответ попытался его убить. Но кого он шантажировал? И чем?

— Сочувствую, Мэри. Но ты кремень и обязательно справишься с болезнью. И Джордж справится. Вы оба — замечательные, сильные люди.

— Спасибо, Эмма. Я тебя тоже люблю. Не навестишь нас как-нибудь?

— Скоро к вам загляну.

Она налила себе бокал вина, чтобы унять боль и поскорее уснуть. Сейчас ей было слишком грустно и достаточно тепло, чтобы открыть летнее вино: новозеландский совиньон-блан «Ким Кроуфорд». Бледный, чуть желтоватый напиток быстро скрылся за запотевшим стеклом. Бодрящее и сухое вино с оттенками маракуйи и свежескошенной травы напоминало о долгих солнечных днях, полных надежд. Все в прошлом. Жизнь — отстой.

Она пошла спать, думая о Мэри и Джордже, о Загаряне и Викторе, о Тейлор и ее решимости насчет аборта. Что мне делать?

Мысль возникла в тот миг, когда Эмма была уже на грани сна. Кого бы ни шантажировал Джордж, откуда у преступника в кармане оказался пропофол? Да еще не наш, а из Калифорнии или Нью-Гемпшира.

Из Нью-Гемпшира, где было столько смертей из-за фентанила! А теперь и у нас пошли передозировки, резистентные к налоксону. Здесь должны быть какая-то связь.

Люди, торговавшие фентанилом в Нью-Гемпшире, переехали сюда, чтобы открыть новую лавочку. Джордж что-то выяснил и начал их шантажировать, поэтому они решили его убить.

Похоже, вот в чем дело! Утром позвоню Загаряну!

ГЛАВА 39

Она не успела. Телефон сам зазвонил без четверти пять, пробудив ее от кошмарного сна, в котором Тейлор и Загарян дрались из-за шприца с фентанилом. Эмма еле нашла в себе силы ответить.

— Мама, ты должна приехать.

— Тейлор?

— Да. Ты должна приехать.

— Куда приехать?

— Сюда, к бабушке.

Эмма посмотрела на часы: еще и пяти утра нет.

— Что случилось?

— Бабушка.

— Да?

— Она упала с лестницы.

— Сломала что-нибудь?

— Она не отвечает.

— Хорошо. Положи трубку и вызови девять-один-один. Скажи им…

— Я уже позвонила. Считаешь меня дурой? Скорая уже едет.

— Хорошо. Отцу звонила?

— Нет, только тебе.

Это в первую очередь.

— Ты рядом с ней? Она дышит?

— Да. Пульс есть. Пятьдесят восемь.

Умница дочка!

— Какие-нибудь травмы видны?

— Нет. Она как будто спит, но ведь такого не может быть.

— Не двигай ее. — Эмма старалась соображать побыстрее. — Сходи к ней в спальню и найди список лекарств. Скорая помощь захочет его получить. Сделай фотографию на телефон, прежде чем отдать им, чтобы осталась копия, если список потеряется. Не забудь дать им свой номер, чтобы они могли тебе позвонить. Еще лучше, запиши его на списке лекарств. Спроси, в какую больницу ее повезут, чтобы мы могли ее отыскать. Открой дверь и включи наружное освещение, чтобы медикам было легче найти дом. Она еще дышит?

— Не знаю. Ищу ее список лекарств. Нашла… Скорая приехала. — Тейлор повесила трубку.

Эмма встряхнула головой, чтобы прийти в себя, потом умылась ледяной водой. Это помогло. Налив себе кружку кофе, заваренного в холодной воде с вечера, она позвонила Виктору, потом в отделение, чтобы сообщить, что ее не будет весь день.

О том, что она собиралась позвонить Загаряну, Эмма вспомнила только в самолете по пути в Атланту.

Позвоню, когда сядем.

И забыла.

Они с Виктором взяли такси до отделения неотложной помощи. Тейлор встретила родителей в дверях. Заливаясь слезами, она бросилась в объятия отца.

Он побледнел, колени у него подкосились.

— Она умерла?

— Нет. — Тейлор высморкалась. — Сказали, что у нее был сердечный приступ.

— Еще что-нибудь?

Девочка отрицательно покачала головой и снова заплакала, прижавшись к отцу. Эмма направилась к сестре приемного покоя — усталой женщине, чей внимательный взгляд, казалось, пронзал кожу.

— Я доктор Эмма Стил.

— Чем могу быть полезна?

— Мы приехали к члену семьи, миссис Маргрет Сторм.

Сестра сверилась с записями.

— Палата семнадцать, — сказала она, пропуская их.

Маргрет — как всегда, безмятежная, прекрасная и с идеальной прической, — лежала на больничной койке, на которую ее переложили с неудобной каталки. Она улыбнулась и поприветствовала вошедших, словно была в собственной гостиной. Только чашки чая не хватает.

— Простите, что доставила столько хлопот вам обоим. Вернее, троим, — сказала она, взглянув на Тейлор.

Эмма чмокнула Маргрет в щеку и уступила место Виктору.

— Что случилось, матушка? — спросил он.

— Говорят, сердечный приступ. Я встала и пошла готовить кофе. Потом очнулась в скорой помощи.

— Ты ничего не сломала? — спросила Эмма, вглядываясь свекрови в лицо, проверяя шею и борясь с желанием прощупать шейный отдел позвоночника. Она не мой пациент. Надеюсь, ей проверили шею… и кости бедра…

— Парочка ушибов, но ничего серьезного.

— Они смотрели голову?

— Конечно, милая, — улыбнулась Маргрет. — Говорят, все в порядке.

— А шея как?

— Шея не болит.

— Боли в груди есть? — спросил Виктор. — Одышка?

— Все у меня прекрасно. Прекратите суетиться, мне от этого неловко. — Она обернулась к Тейлор: — Не надо было им звонить.

— Хорошо, что она позвонила, — возразил Виктор. — Можно поговорить с лечащим врачом?

— Говори, я тебе запретить не могу. А вам, девочки, похоже, не помешает немного отдохнуть, — сказала Маргрет, переводя взгляд с растрепанных волос Тейлор на помятую дорожную одежду Эммы. — И мне не помешает. Поезжайте домой и вздремните. Потом увидимся.

Такси доехало быстро. Виктор остался в больнице, а Энн с дочерью молча сидели за кухонным столом, уставившись в свои чашки. Тейлор, освоившаяся на кухне Маргрет, приготовила кофе. Ужасный кофе, слишком слабый, но первый, который Тейлор сварила для меня. Девочка совсем бледная и худая. Токсикоз?

— Как ты себя чувствуешь?

Тейлор ответила не сразу.

— Теперь, когда вы приехали, уже лучше. — Она хлебнула кофе и поморщилась: — Какая гадость!

— У меня получалось и хуже, — призналась Эмма, делая очередной глоток. — Я когда-нибудь рассказывала, как впервые готовила для твоего отца?

— Нет.

— Он приехал к ужину. Я купила баккалы — сушеной соленой трески. Ее легко готовить. Я добавила базилик, лемонграсс, чеснок и перец-чили, как следует промыла рыбу, попробовала: на вкус вроде нормально.

Тейлор улыбнулась, ожидая кульминации, и Эмма, давно не видевшая дочь с улыбкой, снова поразилась тому, как Тейлор прекрасна и как хрупка.

— Я запекла ее с травами и вином. Пахло просто божественно. И выглядело тоже неплохо, особенно с украшением из свежих трав и ломтиков лимона. Твой отец принес мне розы. Я подала рыбу на красивом белом блюде.

— И?

— Он попробовал кусочек и тут же выплюнул. Она оказалась такой соленой, что мы не смогли ее есть. Пришлось выбросить. Вывалила всю тарелку в компостную кучу.

— И что же вы тогда ели?

— Не помню, но это еще не самое ужасное. У меня тогда была одноглазая кошка. Ее звали Клеопатра. Она обожала рыбу. Клеопатра нашла баккалу и сожрала ее вместе со всей солью. Мы никак не могли понять, почему кошка все время хочет пить. Она и раньше залезала в раковину попить, а тут просто поселилась в раковине. В итоге кошка стала такой тяжелой, что я еле могла ее поднять. Понимаешь, она распухла, потому что нахлебалась воды из-за слишком соленой рыбы.

— Она умерла?

— В конце концов умерла, но не тогда и не из-за этого.

Они посмеялись, потом сидели молча, пока Тейлор не спросила:

— Ты мне поможешь?

Эмма не знала, что ответить.

— Знать бы, что лучше для тебя, Тейлор. Я больше всего на свете хочу помочь тебе. Просто пытаюсь сообразить, как это сделать.

— Мне нужен аборт. Так для меня будет лучше.

— Это ты сейчас так думаешь. И возможно, ты права. Или нет. Однажды ты можешь очень сильно пожалеть о том, что отказалась от возможности родить этого ребенка.

— Не пожалею.

— Ты не знаешь. Просто думаешь, что не пожалеешь.

— Я знаю.

Вот бы мне хоть половину уверенности Тейлор! Я вечно боюсь ошибиться. Осторожность служила одновременно и благом, и проклятием. Она помогала Эмме как врачу, потому что позволяла сохранять восприимчивость к новым идеям, но сомнения, не отправляет ли она пациента домой умирать, разрушающе действовали на нервы. У Тейлор есть готовые ответы на все вопросы. Но когда-нибудь она передумает, и ей будет больно.

— Тейлор, жизнь меняется. Люди меняются. Посмотри на нас с отцом: мы даже не думали, что все закончится разводом. Когда-нибудь ты можешь пожалеть о том, что не родила ребенка. Посмотри на женщину, которая помогла легализовать аборты в США: знаменитое дело Роу против Уэйда. Теперь она борется за отмену закона, который сама же и продвигала.

— Я не передумаю. Мне необходимо сделать аборт.

— Почему?

Тейлор встала и вылила остатки кофе в раковину.

— Ты спрашивала, кто отец ребенка…

Повисла зловещая пауза.

Кто же он, раз это так важно? Кто-то из друзей Тейлор, или Том, или… Виктор? Эмма содрогнулась и устыдилась самой мысли. Такое случается… Но нет, только не Виктор. Не может быть.

Поникшая Тейлор срывающимся голосом произнесла:

— Я не знаю, кто его отец.

Что это значит? Парней было несколько? Она занималась сексом с незнакомцем?

— Меня изнасиловали. Я была на дне рождения у Билла, мы немного выпили, а потом один из его приятелей предложил попробовать таблетки. И мы их приняли, все восемь человек. Не знаю, что было потом, но я проснулась на следующее утро в подвале у Билла вся в крови ниже пояса, одна. Я никогда раньше не занималась сексом. Не знаю, что они со мной сделали. Я чувствовала себя грязной и отвратительной. И до сих пор чувствую. А потом… потом внутри меня стало расти… это. Я не могу родить ребенка вот так. Не могу! И мне плевать, если больше у меня не будет детей. Только бы избавиться от него. — Она повернулась к Эмме лицом. Слезы катились по прекрасному юному лицу прозрачными ручьями. — Ты мне поможешь?

Эмма встала и обняла дочь так, словно больше не собиралась ее отпускать. Они плакали вместе.

— Я сделаю что угодно. Все, что в моих силах.

ГЛАВА 40

Эмма передала Мэри коробку конфет, купленную в магазинчике при больнице. Джордж лежал на диване и смотрел игру. Он выглядел уставшим и отощавшим, но глаза блестели по-прежнему.

— Привет, незнакомка, — сказал он.

— От незнакомца слышу! — Эмма обняла его и осмотрела от макушки до одеяла, укрывающего ноги, словно он был ее пациентом.

Выглядит усталым. Не больным, будто вот-вот отбросит коньки, а просто измученным. Она соскучилась по Джорджу.

Но еще сильнее была необходимость выяснить, что же случилось. Так или иначе, она найдет того, кто торгует наркотиками. Джорджу что-то известно. Мне он может рассказать то, о чем умолчит в полиции.

Она не любила наркоманов. От этих лицемерных требовательных манипуляторов были сплошные проблемы. Если поверишь, что им больно, и дашь рецепт, тебя обвиняют в опиоидной эпидемии. Если нет, возможно, отправишь их домой умирать. Не дашь им дозу — они становятся агрессивными; дашь — превращаешься в лицензированного наркодилера. Середины нет.

Эмма не задумывалась о наркоторговцах до недавней серии передозировок, но случившееся зацепило ее. Сколько разрушенных молодых жизней! Сколько бессмысленных смертей!

История Тейлор стала последней каплей.

Сама сдохну, но достану этого торгаша. А Джордж мне поможет.

Она указала на стеклянную пепельницу на столике возле дивана.

— Когда собираешься бросить?

— Уже бросил. Она здесь просто за компанию, — ухмыльнулся он и зашелся в сухом кашле, какой часто мучает бросающих курить.

— Вот и славно. Как ты себя чувствуешь?

— Лучше не бывает! — Плутовская улыбка обнажила блеснувший между усов золотой зуб — сувенир из Вьетнама. — А ты как?

— Выживаю. В неотложке без тебя все совсем по-другому.

— Так и хорошо: раньше там было не очень.

— Увы, лучше не стало. Нам тебя не хватает.

— Хорошо. Я в два счета вернусь.

— Нет, не вернешься, — возразила Мэри, принесшая кофе. — Если только мое слово что-нибудь значит.

— Не значит, агапи му,^[14] — поддразнил жену Джордж, использовав сразу половину своих познаний в греческом.

Другую половину составляли узо и рецина.

— Ты не помнишь, что произошло?

— Нет. Помню только, как в реанимации мне светили фонариком в глаза.

— И какое последнее воспоминание?

— Как зашел в душевую. Сунул руку в карман за сигаретами. Думал перекурить по-быстрому.

— Перекурил?

Джордж пожал плечами.

— Зачем ты пошел в душевую?

— Наверное, чтобы принять душ.

— Зачем?

Джордж посмотрел ей в глаза:

— Помыться?

— Ты испачкался?

Его глаза смотрели сквозь нее, словно он искал ответ в собственном мозгу.

Эмма заметила тот самый миг, когда Джордж вспомнил. Он отвел взгляд. И улыбнулся. И солгал.

— Не знаю. Разве?

— Ты сорвался с места посреди смены и никому ничего не сказал. Тебя нашли с иглой в руке и полным черепом крови. Что случилось?

— Понятия не имею. Наверное, не повезло. — Он улыбался, но смотрел настороженно.

— Это не простое невезение. Кто-то пытался от тебя избавиться?

— Да все были бы не против. Я же еще та заноза.

— Но убивать — это уже чересчур.

— Может, кто-то хотел, чтобы меня уволили?

Он мне не скажет.

— Джордж, так не пойдет. Ты мог бы спасти многие жизни, если бы все рассказал.

— Чьи жизни? Наркош? Хочешь знать, что я о них думаю?

— Они тоже люди. У них есть родители, мужья и семьи, которые страдают.

— Это их проблемы. Пусть родные и беспокоятся за них. А мне надо заботиться о своих. — Его взгляд скользнул по Мэри.

— Я сделаю для Мэри все, что смогу, — пообещала Эмма.

— Знаю. Но она не твоя забота, а моя.

— А если в следующий раз ты не проснешься? Что будет с Мэри и детьми?

— Верно подмечено, — кивнул он. — О себе я могу позаботиться, но оставлю тебе сообщение на случай, если все обернется совсем плохо.

— Как?

— Не знаю, Эмма. Придумаю. Прости. Каждому из нас приходится нести свой крест.

ГЛАВА 41

«Он прав, — думала Эмма по пути домой. — Каждому из нас приходится нести свой крест».

Тейлор осталась в Атланте.

— Мне здесь нравится, — заявила она. — Я нужна бабушке. Я останусь.

Эмма нисколько ей не поверила.

Чушь. Она никогда не жертвовала собой ни для кого. Тейлор что-то задумала.

Что еще хуже, дочь попросила Эмму открыть правду Виктору.

— Ты можешь ему сказать? Я просто не выдержу еще раз…

Эмма дождалась, когда они сядут в самолет.

— Тейлор не знает, кто отец ребенка.

— Как это?

— Она была на вечеринке. Очнулась и поняла, что ее изнасиловали.

Более тяжелого звука, чем болезненный всхлип Виктора, Эмма не слыхала. Голова опущена, глаза закрыты — он затаил в себе горе.

— И что дальше? — спросил он через некоторое время.

— Я пообещала помочь ей с абортом.

Виктор снова всхлипнул.

— Ей нужно сдать анализы, — добавила она. — ВИЧ, гепатит, сифилис, гонорея, бог знает что еще…

— Бог ничего не знает. Или ему плевать, — бросил Виктор. — Никакой бог не допустил бы такого. Полное дерьмо!

У Эммы навернулись слезы.

Я надеялась, Бог даст ему утешение. Вместо этого Виктор утратил веру. Ни один родитель не заслуживает такой боли.

За время работы ей приходилось сообщать дурные вести многим родителям. Всех и не вспомнишь.

В первый раз это был пухленький малыш. Он целую неделю чувствовал себя усталым. Ребенок выглядел хорошо. А вот его анализы — нет.

— Лейкемия, — сказал ее куратор. — Слишком высокие лейкоциты для обычной инфекции.

— Мы в этом уверены?

— Мы в неотложке. Мы никогда не уверены. Ни в чем. Разве что в смерти пациента. Да и то не всегда.

— Это как?

— Я как-то реанимировал пациента. Через полчаса сдался, констатировал смерть. А еще через час покойник ожил. Это принесло мне популярность. Теперь все хотят, чтобы в случае их смерти реанимацию проводил именно я. Думают, будут жить вечно. — Он пристально посмотрел ей в глаза. — Эмма, в неотложной помощи мы никогда ни в чем не уверены. Наше дело — управлять рисками. Какова вероятность, что жжение в груди означает сердечный приступ? Каков шанс, что лихорадка вызвана менингитом? Может ли онемение означать инсульт? Мы рассчитываем вероятности и принимаем риск на себя. Ты сумеешь с этим справиться? Если нет, то работа в неотложке не для тебя.

Эмма кивнула.

— Тебе придется научиться приносить дурные вести, — предупредил куратор. — Захочется убежать. Но убегать нельзя. Открой себя боли. Прими ее. Только так ты поможешьсвоим пациентам.

Эмма рассказала о лейкемии родителям малыша. Потом сидела вместе с ними, слушала их, обнимала. Они были убиты горем, но благодарны.

Потом она пошла в туалет и расплакалась.

Это было давным-давно, когда жизнь еще не закалила ее.

Она взяла Виктора за руку.

Поплачу потом.

ГЛАВА 42

Пора звонить Загаряну, решила Эмма. Джордж не заговорит. Очередная катастрофа — новая передозировка, новое изнасилование или новая попытка заставить Джорджа замолчать — лишь вопрос времени. В следующий раз ему может и не повезти. Она со смесью злости и восхищения подумала о его преданности Мэри. Жаль, меня никто так не любит.

Загарян ответил на третьем гудке.

— Давайте встретимся. Вы сейчас дома?

— Еду туда.

— Буду у вас через полчаса.

Он повесил трубку, прежде чем она успела предложить другое место. Ну и ладно. Встреча же неличная. Эмма поставила вариться кофе и переоделась в розовый свитер: он скрадывал фигуру и придавал красивое сияние коже. Она расчесала волосы, накрасила губы, взялась за духи, но почувствовала себя глупо и поставила их на место.

Загарян, как и раньше, выглядел так, словно сошел с обложки журнала. Эмма пыталась спрятать свои поношенные фиолетовые кроксы, а потом, разозлившись на себя, дерзко выставила их напоказ.

— Милый дом, — заявил гость, разглядывая темно-зеленый кожаный диван, газовый камин, наполняющий комнату уютными отблесками, и картины Эммы — абстрактные пятна ярких красок, придающие гостиной живость. — Давно вы здесь живете?

— Лет десять.

— Итак, что скажете?

— Есть пара вещей. Сначала задам вопрос: вы выяснили, откуда был пропофол?

— Больница скорой помощи в Нью-Гемпшире. Партия поступила в прошлом мае, по документам израсходована в июле.

— Кто подписал документы?

— Медсестра местной неотложки.

— Вы с ней говорили?

— Она умерла.

— От чего?

— Передозировка.

Эмме понадобилась секунда на осознание.

— Пропофол?

— Фентанил.

Опять фентанил!

— Сама?

— Судя по всему. Она уже некоторое время употребляла. Попалась на краже наркотических препаратов. Ее уволили. Потом нашли мертвой. Оснований подозревать насильственную смерть не было. Возможно, это случайность. Или нет. Покойную лишили родительских прав, и она тяжело это переносила. — Он отхлебнул кофе. — А у вас какие новости?

— В Нью-Гемпшире был всплеск передозировок. В прошлом году зафиксирован четыреста восемьдесят один случай гибели от опиоидов: самый высокий показатель по передозировкам фентанилом в стране. Сейчас мы наблюдаем нечто подобное здесь. И теперь эта ампула с пропофолом. Думаю, здесь есть связь.

— И какая?

— Скажем, дилер из Нью-Гемпшира решил перевезти свой бизнес сюда. Джордж это выяснил. Джорджу нужны были деньги. Он начал шантажировать нашего мистера Передоза. Мистер Передоз решил убрать Джорджа, вколол ему пропофол, который привез из Нью-Гемпшира, и едва не убил его. — Эмма вздохнула. — Жаль, что та медсестра умерла!

— А уж ей-то как жаль… — Загарян глотнул еще кофе. — Как получают фентанил?

— Можно плавить использованные пластыри. Можно синтезировать самостоятельно: лабораторное оборудование достать легко. Проще всего купить препарат через Интернет. Как только поставщик убедится в личности того, с кем имеет дело, никаких препятствий нет. По всему миру сотни поставщиков. Они продают чистый, неразбавленный фентанил в порошке. Дилер бодяжит его уже сам.

— Бодяжит?

— Разбавляет. Чистый фентанил слишком силен. Крошечная щепотка способна убить человека. Приходится разбавлять, чтобы объем позволял разделить его на дозы. Если ошибиться, в одних дозах фентанила может оказаться больше, чем в других. Конечный потребитель получает больше, чем способен выдержать. И засыпает. Вечным сном.

— Значит, возможно, мистер Передоз купил фентанил в Интернете. Потом разбодяжил его и разделил на отдельные дозы, но допустил ошибку?

— Возможно.

— То есть, по-вашему, мистер Передоз приехал из Нью-Гемпшира и каким-то образом связан с погибшей медсестрой?

— Да.

— Тогда зачем пропофол? Почему не убить Джорджа фентанилом?

— Фентанил действует слишком долго. Джордж очнулся бы после удара по голове и начал сопротивляться или звать на помощь.

— Значит, ваш мистер Передоз имеет познания в медицине, связи в медицинской среде и доступ к душевой неотложного отделения. Возможно, мистер Передоз работает рядом с вами.

— Не исключено.

— И кто бы это мог быть?

— Не знаю. Не верится, что кто-то из моих людей на такое способен.

— Кто-нибудь имеет отношение к Нью-Гемпширу?

— Карлос и Фейт, медбрат и медсестра, приехали из Нью-Гемпшира несколько месяцев назад.

— Еще кто-нибудь?

— У Роя, одного из медицинских техников, там жила двоюродная сестра. Умерла от передозировки прошлым летом. У Кена, нашего заведующего, был домик в Нью-Гемпшире. Он там каждое лето проводил отпуск. Все когда-нибудь да побывали в Нью-Гемпшире. Кстати, как идет следствие по делу Кена? Есть результаты?

— Пока у нас нет оснований считать, что эти дела связаны между собой.

— Да неужели?

— Послушайте, Эмма. На Джорджа напали в отделении неотложной помощи в рабочее время. Вы врач и завотделением. У меня есть основания обсуждать это дело с вами. Со вторым случаем все обстоит иначе, и я не могу о нем распространяться.

— Не слишком ли много совпадений? Две не связанные между собой смерти на территории больницы в течение одной недели.

— Одно дело — мои подозрения, и совсем другое — доказанные факты. Я работаю над этим. Пока больше ничего не могу сказать. — Он снова сделал глоток из уже пустой чашки.

Эмма скрестила руки, притворившись, что не заметила.

— Еще какие-нибудь связи с Нью-Гемпширом? — спросил детектив, поставив чашку на столик.

— Энн, одна из наших врачей, иногда временно служит в других местах. Прошлым летом работала там.

— Это все?

— Мне неизвестна личная жизнь всех и каждого, — пожала плечами Эмма. — Попробуйте поговорить с Дженни, нашим секретарем. Она знает все и обо всех.

— Еще что-нибудь?

Сжав губы, она отрицательно покачала головой.

— Хорошо ли вы знаете доктора Крампа?

— Мы с ним коллеги. Работаем вместе уже много лет. Вне работы не общаемся.

— Вам известно, что доктор Крамп и Джордж сильно повздорили накануне покушения? Доктор Крамп выскочил из кабинета с такой скоростью, что едва не сбил с ног одну из медсестер.

— Кто вам об этом сказал?

Загарян пожал плечами.

— Ссора может не иметь никакого отношения к нападению, — предупредила Эмма.

— Доктор Крамп заявил, что Джордж допустил ошибку во введении лекарственных препаратов, однако не смог припомнить пациента или подробности.

— Кто ж будет помнить имя пациента через неделю? Я бы не вспомнила.

— Я спросил у Джорджа. Он тоже не помнит.

— Ничего удивительного после ЧМТ и пропофола.

— Пропофол был на следующий день. Какой период времени захватывает ретроградная амнезия?

— Пожалуй, несколько минут. Но ЧМТ — совсем другое дело.

— Я снова у него спросил. Он изменил показания. Сказал, что доктор Крамп разозлился из-за задержки с важной ЭКГ. Я бы сказал, что они оба лгут.

— Вряд ли. Доктор Крамп — достойный человек, — сказала Эмма.

— Он любит деньги?

— Кто ж их не любит? — Она вспомнила новенькую «Ауди-А7» Курта, его сверкающие итальянские туфли и поездки в Лас-Вегас.

Возможно, он любит деньги поболее многих.

— Прошлым летом он был в Нью-Гемпшире, — добавил Загарян.

— Навещал Кена. Они дружили.

— У него милая подружка. И только что она купила машину, которую не может себе позволить.

Кайла… Кен собирался понизить Курта… Нет! Невозможно. И все же…

ГЛАВА 43

Эмма плотно завязала голубой пластиковый фартук, готовясь принять пациента с травмой. Перчатки порвались, когда она попыталась их натянуть. Она вздохнула. День снова обещал быть непростым.

Понедельники всегда становились сущим наказанием: пациентов привозили намного больше, чем в любой другой день. К тому же как раз утихла метель. Люди шли один за другим: автомобильные аварии, сердечные приступы при расчистке снега, переломанные ноги из-за падения с крыши, переломы шейки бедра у поскользнувшихся на льду, дети, влетевшие в дерево при катании с горки, порубленные снегоочистителем руки.

Пока гуляла метель, было еще терпимо — сравнимо с уровнем во время Суперкубка или ужинов на День благодарения, — но теперь она закончилась.

Бригада в третьем травматологическом в полных защитных костюмах — с перчатками, капюшоном и бахилами — напоминала стайку марсиан. У каждого на комбинезоне была бирка с именем, чтобы не путаться.

— Пешехода сбила машина, — сообщили из скорой. — Водитель скрылся.

Это не сулило ничего хорошего. Эмма посмотрела на дежурившую в этот день Бренду:

— Есть новости?

— Женщина. Сбита грузовиком. Обнаружена без сознания, ее дважды вырвало, дыхание агональное. На ручной вентиляции. Вероятен перелом правой бедренной кости.

Бедренная кость — самая большая в организме, и сломать ее труднее всего. Значит, удар был сильный и не исключены более тяжелые травмы.

— Жизненные показатели?

— В норме, не считая тахикардии.

Эмма попыталась мысленно представить себе пациентку. Без сознания и рвота. ЧМТ? Повышенное внутричерепное давление? Перелом бедра и сам по себе не радует, но если силы удара хватило, чтобы сломать кость, то он мог вызвать травмы внутренних органов и другие переломы. Таз? Или шея? Это грозит параличом или даже смертью, если перелом достаточно высоко, чтобы парализовало диафрагму. Агональное дыхание — тоже ничего хорошего. Барышня собралась умереть. Ненавижу, когда пациенты так поступают!

— Время до прибытия?

— Пять минут, — ответила Бренда, и тут до них донесся вой сирены.

Скорая приближалась. Эмма пошла встречать машину. Так она выгадала пару минут и получила возможность выслушать техника скорой помощи еще до того, как они оказались в шумной травматологии. А еще — сэкономила время, чтобы обдумать решения.

Каждое распоряжение могло означать для пациента вопрос жизни и смерти, а Эмме ошибка могла стоить карьеры.

Каждый раз приходилось выбирать нужную процедуру и назначать нужное лекарство в нужной дозировке для человека, которого она прежде никогда не видела и вдобавок не знала, как именно он пострадал.

Вот как сейчас. Сколько же друзей не выдержали давления и бросили неотложку! Вышли на пенсию, перевелись в реанимацию, стали представителями фармацевтических компаний… Я могу оказаться следующей.

Она нажала на серебристую пластину, чтобы открыть дверь, и выкинула из головы все мысли, кроме заботы о пациентке.

Брент, техник скорой помощи, распахнул дверцу автомобиля и улыбнулся, узнав ее под синим защитным костюмом:

— Здравствуйте, доктор Стил! Женщина, пятьдесят два года, сбита грузовиком. Обнаружена без сознания, сейчас немного возбуждена. Дышит самостоятельно. Жизненные показатели в норме, не считая тахикардии. Правая бедренная кость деформирована. Мы уложили пострадавшую на щит и надели воротник, но по пути она пришла в возбужденное состояние. Ее дважды вырвало.

— Аспирация была?

Перевозка пострадавшего на щите и в воротнике являлась стандартным решением при травмах, которое позволяло обездвижить больного и не допустить новых травм. Пациент лежал на спине и не мог не то что пошевелиться, а даже повернуть голову. В таком положении рвота была опасна: пациент мог захлебнуться содержимым желудка или получить опасную пневмонию.

— Мы поворачивали щит набок.

Эмма кивнула.

— Жизненные показатели?

— Давление девяносто пять на шестьдесят три, пульс сто двадцать три, сатурация чуть выше девяноста.

Пульс выше артериального давления. Плохо. Да и в любом случае давление слишком низкое. У нее кровотечение, возможно — внутреннее. Переломанное бедро дает большую кровопотерю, но не настолько, чтобы привести к нестабильному состоянию. Надеюсь, кровоизлияния в мозг нет; хотя это объяснило бы возбужденное состояние. По крайней мере, дышит она сама. Пока что.

Женщину переложили на каталку.

— Пациент на ИВЛ. Дышит. Жизненные показатели можете прочитать сами, — сообщила Эмма.

Сестра записала ее слова в протокол.

Эмма посмотрела на окровавленное, измазанное грязью лицо. Гематома на лбу с левой стороны. Губа рассечена, кровоточит. Глаза закрыты. Эмма попыталась раздвинуть больной веки, но та сопротивлялась. Хорошо.

Вместе с коллегами они расстегнули ремни, которыми пациентка была пристегнута к щиту. Сразу несколько человек достали ножницы и принялись срезать мокрую и грязную куртку и брюки, потом свитер, чтобы добраться до тела.

Эмма задумалась об интубации.

Рискованно. Воротник. Без фиксации шеи не обойтись. Щеки ввалились. Зубов нет. Если придется прокачивать мешком, будут проблемы с прилеганием маски. Давление минимальное. Пока воздержимся.

Левая нога на вид выглядела нормально. Правая была отставлена в сторону и закована в тракционную шину. Напоминает средневековое пыточное устройство. Да и ощущается, наверное, так же. Грудь пациентки поднималась равномерно с каждым вдохом. Живот казался распухшим. Эмма взялась за кости таза с обеих сторон и попыталась сдвинуть их вместе. Они не шелохнулись. Подвижность отсутствует. Она пощипала пациентку за пальцы на ногах и на руках, проверяя чувствительность и силу реакции. Пострадавшая отдергивала пальцы. Хорошо. Эмма расстегнула воротник и осмотрела шею, потом застегнула снова, защищая позвоночник. Прослушала легкие, приступила к пальпации живота. Женщина издала душераздирающий вопль.

Эмма подняла голову. В дверях в ожидании распоряжений стояла Кайла.

— Займи место на томографе и позови хирурга.

— Что будем смотреть?

— Все: голову, шею, грудь, живот и область таза. Происходит какая-то дрянь, а она слишком не в себе, чтобы рассказать, где именно проблемы. Мне нужна вся информация о ней: аллергии, лекарства. Она принимает антикоагулянты?

— Я как раз этим уже занимаюсь, — откликнулась Бренда.

— Что с внутривенным доступом?

— В скорой поставили восемнадцатый калибр в левую локтевую и двадцатку в правую, — ответила Джуди.

— Ей будет нужна кровь. Можешь поставить шестнадцатый?

Чем меньше калибр, тем крупнее диаметр иглы. Больший диаметр означает более быстрый ток жидкостей и крови, то есть более интенсивное лечение — все имеет значение для того, кто находится на грани между жизнью и смертью.

Джуди кивнула.

— Давление падает.

Эмма посмотрела на монитор.

И верно, падает. 87/65. Пульс растет, чтобы компенсировать. Слава богу, дышит она сама. Если бы пришлось интубировать ее прямо сейчас, это верная смерть.

— Пожалуйста, жидкость внутривенно болюсно. Два литра. Кровь принесли?

— Первая отрицательная здесь, — отозвался паренек из банка крови.

Он стоял в углу с сумкой-холодильником, стараясь никому не мешать. Казалось, парень собрался на пикник, но это был не пикник. У нас тут смерть на пороге. Только не в мою смену.

— Дадим две дозы. Анализ крови на группу, совместимость и прочее по протоколу для травм. Ясно?

— Ясно, — ответили три голоса.

Эмма снова проверила легкие. По-прежнему порядок. Она повернула пациентку на левый бок и проверила позвоночник: прощупала пальцами, затянутыми в перчатку, каждый позвонок, стараясь обнаружить выступы или спазмы боли у пациентки, которые указывали бы на трещину. Ничего такого. Эмма подумала, не провести ли ректальное исследование, но решила обойтись. На дальнейшее лечение это не повлияет; она в любом случае отправляется на сканер. Нельзя терять время. Она уже готова была перевернуть пациентку обратно на спину, когда ее внимание привлекло синее пятнышко на левой лопатке. Эмма стерла грязь.

Под разводами подсыхающей крови был отчетливо различим замысловатый синий силуэт.

Татуировка паука.

ГЛАВА 44

— Томограф готов, — сообщила Кайла.

Давление выше 90, пульс улучшился. Движется в нужном направлении. Дышит сама. Получает кровь. Успокоилась. Хирург уже в пути, и он захочет получить результаты томографии до того, как отправить пациентку в операционную. Все, что могли, мы сделали. Лучше сунуть ее в томограф поскорее, пока не отключилась.

— Поехали.

Но если она отключится на томографии, у меня проблемы. Самое отстойное место для реанимации: ни места, ни оборудования, ни персонала. А если я не отправлю ее туда и ей станет хуже — а ей наверняка станет хуже, — то мы упустим возможность сделать томографию до того, как больная окажется на операционном столе. Куда ни кинь, всюду клин. Эмма пожала плечами и отправилась на томограф вместе со всеми. Лучше быть там, если дела пойдут наперекосяк. Остальные пациенты, кажется, пока умирать не собираются.

Дежурный хирург, доктор Броуди, крупный и нелюбезный мужчина, встретил их у томографа.

Эмма обрисовала ему ситуацию. Он остался недоволен услышанным.

— Ей дали кровь?

— Получает вторую дозу.

— Ректальное исследование сделали?

— Нет. Посчитала, что ей оно не требуется.

Доктор Броуди нахмурился.

— Вас в институте не учили — если вы, конечно, вообще учились в институте, — что для отказа от проведения ректального исследования у травматологического пациента существуют всего два возможных основания: отсутствие у пациента ануса или отсутствие пальца у хирурга?

— Ну так я и не хирург. В отличие от вас. Можете выполнить ректальное исследование сами.

Он еще сильнее нахмурился.

— Вы уверены, что ей не нужен плевральный дренаж перед томограммой?

— Вполне уверена.

— Она принимает антикоагулянты?

— Нет, насколько нам известно.

— Вам ведь не так уж много известно, верно?

— Больше, чем вам. Она провела в неотложке целых двадцать минут. Мы установили доступ, реанимировали ее и отправили на томограф. Ах да, а еще мы дали ей транексамовую кислоту.

— Это еще зачем?

— Чтобы она не истекла кровью, прежде чем вы отправите ее в операционную. — Эмме надоело слушать намеки на ее некомпетентность. — Почитайте для разнообразия литературу. Транексамовую кислоту рекомендуется применять немедленно при травмах с большой кровопотерей.

— Кто сказал, что я отправлю ее в операционную?

— Я сказала. Дайте мне знать, если передумаете.

— Хм…

— Возьмете ее на себя с этого момента? Нам обоим оставаться с ней рядом нет смысла.

— Ага.

— Спасибо.

После томографа пациентка отправилась прямиком в операционную. Эмма гадала, как у нее дела, но закрутилась в текущих заботах и забыла позвонить и выяснить. Когда через четыре часа позвонил хирург, ей показалось, что прошла целая неделя.

— У вашей больной все в порядке. Выкарабкается.

— Чудесно! Спасибо, что сообщили!

— Как будто у меня был выбор…

Ну не душка ли?

— Все равно спасибо.

Она уже готовилась повесить трубку, когда услышала:

— Не за что. Вы отлично сработали. Еще полчаса, и она истекла бы кровью. Разрыв печени и полой вены. Еле успели.

— Еще раз спасибо. — Эмма повесила трубку, еле сдерживая слезы.

Сталкиваться с проявлениями доброты ей было трудно. Она к ним не привыкла. Другое дело — давление и оскорбления.

— Она выжила.

Бригада непонимающе уставилась на свою руководительницу: это было множество пациентов тому назад.

— Наша утренняя травма. После ДТП. Доктор Броуди сказал, что она выкарабкается.

Все заулыбались. Именно такие случаи и компенсировали сотрудникам неотложки тревоги, оскорбления и брань, которых было полно на каждом дежурстве.

— Отличная работа! Я вами горжусь!

— Мы тоже гордимся вами, доктор Стил. Ей повезло, что она попала к вам.

ГЛАВА 45

Плохо дело. В четвертой палате на каталке сидел малыш. Кудрявый и голубоглазый, он походил на ангелочка с коробки шоколадных конфет, но у него были проблемы.

Грудь мальчика двигалась слишком быстро — шестьдесят вдохов в минуту. Ноздри раздувались, как у кролика, а животик втягивался при каждом вдохе. Втяжение грудной клетки. Ему тяжело дышать. Сатурация в норме, но она всегда в норме, пока они не теряют сознание. Дыхания почти не слышно. Ребенку не хватает воздуха.

— Раньше с ним такое случалось?

Молодая — слишком молодая — мать держала на руках другого ребенка, еще младенца. Глаза у нее были расширены от ужаса. Она кивнула:

— Случалось, но так плохо раньше не было.

— Вам не говорили, что у ребенка астма?

— Сказали что-то вроде «редуктивность»…

— Гиперреактивность дыхательных путей.

Мать снова кивнула. Так часто называли астму у маленьких детей.

— У вас дома есть ингалятор?

— Да, но вчера закончился раствор для него.

— То есть сегодня вы ингаляцию не делали?

Женщина покачала головой.

Хорошо. Пара процедур, немного стероидов, и мальчик может пойти на поправку. Фейт, медсестра, принесла ингалятор — подсоединенную к кислородному баллону прозрачную пластмассовую трубку, откуда подавался белый аэрозоль. Она протянула трубку матери, которая попыталась направить туман на малыша, не выпуская из рук младенца.

Даже и близко не попала. Плохо.

— Фейт, пожалуйста, выполните процедуру сами, а потом сообщите мне жизненные показатели.

Эмма вышла из палаты и увидела, что ее ждет вице-президент по медицинской части.

— У вас найдется минутка?

— Конечно.

Они вошли в ближайшую пустующую палату.

— Как у вас дела?

— Все в порядке. Что случилось?

— Поступила жалоба.

— На меня?

— На все отделение. Нас обвиняют в нарушении Закона о неотложной медицинской помощи и родах.

Это было серьезное обвинение. Закон обязывал врачей оказывать помощь больным независимо от их способности оплатить лечение и запрещал перевод нестабильных пациентов. Если больницу признают виновной в нарушении закона, ей урежут программы медицинского страхования. А это означает банкротство.

— В чем дело?

— Тот паренек, которого вы перевели на днях…

— Да?

— Вчера он умер. Я просмотрел вашу документацию, но там почти ничего не написано.

— Я занималась спасением парня; не было времени привести бумаги в порядок.

— Необходимо заполнить документы. Если нас признают виновными в нарушении, нам крышка.

— Понимаю.

Тот случай разбил ей сердце. Эмма днем и ночью думала, можно ли было сделать что-то еще. Она сотню раз прокрутила тот случай в голове, но так и не нашла ничего такого, что могла бы изменить. Но легче ей не стало. Парень умер. Она не сумела его спасти. А теперь еще и эта жалоба. Моя работа висит на волоске. Если меня признают виновной, то могут впаять штраф тысяч на сто, а штрафы страховка не покрывает. Таких денег у меня нет. А если потеряю работу, то и не сумею их добыть. Вот засада.

Она пожала плечами — это могло подождать — и вернулась в четвертую палату. Малыш выглядел уже лучше, стал легче дышать. Живот по-прежнему втягивался, но теперь мальчик стал обращать больше внимания на окружающий мир и пыхтел как паровоз. Отлично: воздух начал поступать. Еще пара процедур, и можно отправлять его домой. Мать, у которой стали слипаться глаза, едва опасность миновала, улыбнулась Эмме.

Выйдя из палаты, Эмма увидела ожидающего ее доктора Амбера.

— Просто хотел дать вам знать, что в следующем месяце не смогу работать.

— Как так?

— Неотложные семейные обстоятельства.

— Неотложные семейные обстоятельства, о которых вы знаете за месяц?

— Послушайте, я просто стараюсь быть вежливым. Решил предупредить заранее.

Через пару недель он должен был отработать три ночных дежурства подряд. Тут задолбаешься искать подмену. Никто не любит работать в ночь. Но все же лучше узнать об этом сейчас, а не в тот момент, когда Дик не выйдет на дежурство. Интересно, в чем дело?

ГЛАВА 46

Кайла нанесла последний штрих помады и посмотрела на часы: пора. Она взяла сумку с вещами для ночевки, огляделась, проверяя, что ничего не забыла, и открыла дверь. Дик уже ждал.

Он пригласил ее на уик-энд с лыжами, вином и взрослыми разговорами. Ей было неловко оставлять Идена, но сына позвал к себе в гости на выходные его друг Джек. Мальчик был в восторге.

Дик вышел из машины и открыл перед Кайлой дверцу, после чего нежно поцеловал и помог ей сесть, дав почувствовать себя принцессой.

Старая гостиница была очаровательна. Белые свечи в серебряных подсвечниках устроили игру теней на блюдах с тающими во рту жареными морскими гребешками и глянцевым нежным лобстером. Хрустальные бокалы разбивали свет на крошечные радуги. Тихие звуки гитары способствовали романтическому настроению.

Они наслаждались роскошной едой, пили густое французское вино и разговаривали.

— Отец Идена участвует в его воспитании?

— Он служит, поэтому редко бывает в стране. Присылает сыну подарки на Рождество. Видятся они пару раз в год.

— Наверное, трудно быть матерью-одиночкой?

— Стало полегче, когда Иден подрос. Он хороший ребенок.

— Да. Симпатичный и смышленый.

— А у тебя дети есть?

— Двое.

— Сколько им?

— Семь лет. Близняшки.

— Мальчики или девочки?

— Мальчик и девочка.

— Ты с ними видишься?

— Нечасто — с моим-то графиком. Они живут с матерью. Мы общаемся в «Скайпе». В январе возил их кататься на лыжах в Колорадо. Отлично провели время. Только вот скоро они променяют меня на друзей и подружек.

Кайла рассмеялась.

— Мне нравится твой смех. — Дик погладил пальцем ее руку. — Как будто внутри у тебя зажигается свет.

Она рассмеялась снова.

— Мне все в тебе нравится, Кайла, — признался он, глядя ей прямо в глаза.

Кайла покраснела, пригубила вино и пробормотала:

— Хороший сорт.

— Это гран крю. Обожаю белое бургундское, мягкое и маслянистое. С ним ничто не сравнится, вот только… — Он поцеловал ее. — На твоих губах оно еще вкуснее.

Она снова рассмеялась, наполовину смущенная, наполовину польщенная и совершенно опьяневшая от вина и романтики.

Десерт подали под серебряным колпаком. Однако там оказалась не еда, а крошечная золотистая коробочка, перевязанная серебряной лентой. Бриллиант внутри блестел и переливался светом, затмевая свечи. Сердце Кайлы растаяло.

Она надела кольцо на палец.

— Какая красота!

— Ты еще красивее, — сказал он и снова поцеловал ее.

Взяв Кайлу за руку, Дик повел ее наверх, в апартаменты под самой крышей. На двери не было цифр, только табличка: «Люкс принцессы». Амбер подхватил Кайлу на руки и внес в номер. Она и впрямь чувствовала себя принцессой, когда ее уложили на медвежью шкуру перед камином.

Под треск и шипение пылающих поленьев Дик начал раздевать ее, целуя каждый дюйм кожи, а потом поцеловал в губы, обжигая вкусом перца, меда и вина. Дальше он поцеловал ее в левый глаз и в левый висок, осторожно прикусил мочку уха, и его губы скользнули по шее к груди, к пупку и еще ниже. Он достиг сокровенного места у нее между ног, которое уже ожидало его, и Кайла задрожала, едва не потеряв сознание.

Много времени спустя они лежали на медвежьей шкуре, любуясь огнем. Дик ласкал ее, сводя с ума игрой ловких пальцев.

— Поедем в Мексику. Ты, я и Иден, — предложил он.

— Просто бросим все?

— А почему бы и нет? Жизнь слишком коротка, чтобы упускать хорошее время. Будем заниматься серфингом, валяться на пляже, пить коктейли, кататься на лошадях вдоль прибоя…

— Я не умею ездить верхом.

— Научишься, милая. И этому, и многому другому.

Ей стало интересно, о чем идет речь, но любовник снова поцеловал ее, и она забыла обо всем.

А когда вспомнила, было уже поздно спрашивать: Кайла была дома и разглядывала сделанное ею селфи — они с Диком вдвоем на медвежьей шкуре.

ГЛАВА 47

Человек с татуировкой паука был мертв. Очередной бродяга, найденный мертвым в снегу. Судя по искалеченному телу, жизнь ему выпала нелегкая. Израненные вены свидетельствовали о длительных отношениях с наркотиками. Им должен был заняться коронер, но шансы найти новые детали стремились к нулю.

Эмма поговорила с полицейским, который опрашивал сотрудников отделения, и рассказала ему о человеке с татуировкой паука, который искал Кена.

Полицейскому до этого не было дела.

Он не станет ничего расследовать. Придется самой.

Из документов она выяснила имя Паука, его адрес и телефон и позвонила. Никто не ответил. Автоответчик попросил оставить сообщение. Эмма повесила трубку.

Тогда она поехала к нему домой в центр. Ветхий дом, разве что еще не заколоченный. Внутри тихо и темно. Крыльцо завалено снегом, нетронутым после прошедшей метели. Эмма постучала. Ответа не последовало. Она толкнула створку. Дверь была заперта, но петли едва держались на гнилом дереве, можно открыть одним хорошим толчком. Мне нельзя туда входить. Надо позвонить Загаряну.

Она вспомнила их последнюю встречу. Эмма так разозлилась, что едва не вышвырнула его за дверь. Стиснув зубы, она достала телефон. Сел аккумулятор.

Она пошла к машине.

Так будет разумнее всего. Спешка ни к чему. Парень прохлаждается в морге и никуда не денется. Заряжу телефон и позвоню Загаряну.

Сделав пару шагов, она замерла как вкопанная.

А вдруг кто-то узнает, что он мертв, и придет сюда, чтобы осмотреть дом и подчистить улики? А вдруг преступник уже знает об этом и едет сюда? Когда явится полиция с ордером на обыск и прочими бумагами, здесь уже ничего не будет. Если полиция вообще явится.

Эмма вернулась к дому. Ее бросило в пот.

А вдруг убийца уже здесь и ждет меня? Глупости! Никто не знает, что я здесь. Никто не открывал дверь как минимум со вчерашнего дня. А окна…

Она толкнула створку изо всех сил, и та с оглушительным треском распахнулась в темноту.

Эмма скользнула внутрь. Поискала выключатель. Нашла.

Света нет.

Она достала фонарик. Узкий луч света разрезал тьму. Рассеянные блики снежинок, впорхнувших внутрь следом за ней. В помещении почти пусто. Матрас. Стол. Два стула. Дровяная печка.

Она прикрыла за собой дверь. В комнате стало темнее.

Было холодно.

Она открыла другую дверь. Туалет. Грязный. Пустой, если не считать кучки иголок и шприцов в металлической коробке.

Одинокая жизнь наркомана.

Слезы подступили из ниоткуда. Слезы жалости к пустому и жалкому существованию этого человека, который наверняка был чьим-то сыном, чьим-то возлюбленным.

Теперь он никто. Ничто. Зачем он искал Кена? Кто он? Есть ли у него и в самом деле сын?

Она обшарила дом.

Нельзя мне здесь находиться. Если кто-нибудь придет, скажу, будто ищу информацию о семье хозяина дома, чтобы связаться с родственниками по поводу его смерти.

Она двигалась быстро и бесшумно, держа фонарик во рту, чтобы освободить руки. Ничего. В ящике стола пусто, под матрасом пусто, в старой одежде, служившей одеялом, пусто.

Взявшись за подушку, Эмма услышала тихий хруст. Она прощупала подушку с величайшей осторожностью, словно это был живот младенца. Ничего. Эмма уже собиралась положить ее на место, как вдруг увидела клочок бумаги, торчащий из прорехи. Она вытащила бумажку. Перья из подушки бесшумно упали на грязный пол. Скомканный пожелтевший листок, вырванный из блокнота. Почерк крупный, неровный, детский.

А вот слова совсем не детские.

ПАУК

Моя последняя воля.

Завещаю все свое имущество моей бывшей жене Джесси.

Прости, что я умер, так и не попросив прощения.

Я был никудышным человеком, и ты правильно сделала, что бросила меня.

Я люблю тебя и буду любить всегда.

Загляни в дуб.

С любовью, твой Паучок.

ГЛАВА 48

Тейлор была на грани истерики. Глаза застилали слезы, в горле стоял ком.

Уже три дня прошло, и ни единого звонка. Почему? Где он?

Сходя с ума от тревоги, она сгрызла ногти под корень. Звонила раз сто. Ответа не было. Она оставляла сообщения.

Тейлор уже в четвертый раз перечитывала «Тайную комнату», когда зазвонил телефон. Сердце тревожно забилось.

Это он!

— Привет, детка. Как все прошло? — спросил он тихим, ласковым голосом.

— Отлично. Ты был прав. Она купилась.

— Она тебе поможет?

— Обещала.

— Молодец!

Тейлор гордилась собой. Ей казалось, что обмануть мать будет непросто, но он оказался прав. Эмма проглотила историю про изнасилование, как рыба наживку. История была неплохая — Тейлор сама нашла ее в Интернете. Сработало просто отлично, только мать постоянно рвалась заявить об изнасиловании в полицию. Тейлор противилась изо всех сил: плакала, умоляла, каталась по полу.

— Мама, я сдохну, если придется снова все вспоминать!

Наконец Эмма отступилась, но Тейлор опасалась, что она все равно пойдет в полицию. Надеюсь, что нет. Она обещала. И всегда держит слово. В любом случае она поможет с абортом.

— Когда? — спросил он.

— На следующей неделе. Я прилечу в понедельник.

— Я по тебе скучаю, — сказал он.

Сердце Тейлор растаяло. Раньше она никого так не любила, как его.

— Я по тебе тоже скучаю. По твоим рукам, по запаху твоей кожи, по вкусу твоих поцелуев…

Они познакомились несколько месяцев назад на вечеринке по поводу Хеллоуина, которую устроили в отделении неотложной помощи. Мать потащила ее туда с собой. Тейлор не хотела идти, но Кэти сказала, что вечеринка в неотложке — лучшая в городе, с диджеем, крутыми костюмами и розыгрышами призов.

Она чуть не умерла там со скуки. Все ребята были младше нее, даже поговорить было не с кем.

Тейлор вышла на улицу. В саду было пусто, если не считать одинокого курильщика. Она попросила сигарету. Они разговорились. Мужчина оказался симпатичным и веселым. Она ему понравилась.

Он предложил ей таблетку:

— Положи под язык.

— У меня снесет крышу?

— Нет. Но тебе станет хорошо, очень хорошо.

Так и вышло. Внутри у нее словно засияло солнце. Мысли окрасились в розовый и голубой тона. Не ощущая веса собственного тела, она полетела на сверхсветовой скорости сквозь извивающуюся разноцветную радугу. Прежде Тейлор еще ни разу не было так здорово, и она расплакалась, снова ощутив под ногами землю.

Он поцеловал ее и попросил номер телефона.

Она в ответ попросила его номер.

Он улыбнулся: недавно потерял телефон и еще не успел купить новый.

Он дал ей немного чудо-таблеток.

— Прежде чем их принимать, убедись, что в ближайший час рядом никого не будет. Никогда не принимай больше одной!

Он позвонил через несколько дней. Таблетки как раз закончились. Они отправились в уютную гостиницу, где пили вино и принимали таблетки. Он ласкал ее своими губами. Это было даже лучше таблеток.

В следующий раз они занялись любовью. Какая сладкая боль! Тейлор решила, что любит его и останется с ним навсегда.

Он дал ей еще таблеток для друзей. Она хотела оставить их себе, но он возразил:

— Не бойся, у нас их полным-полно, — сказал он. — Не жадничай.

Она угостила таблетками друзей, потом еще раз.

Когда они снова захотели добавки, таблетки были уже не бесплатными.

— Десять долларов за штуку, — сказал он.

Ей они ничего не стоили. Он любил ее и хотел, чтобы ей было хорошо.

Он очень ею гордился, когда она принесла деньги.

Беременность стала неожиданностью. Они всегда пользовались презервативами, если не занимались оральным сексом. Тейлор начало подташнивать. Она купила тест и получила положительный результат.

Он был недоволен.

Ей хотелось сохранить ребенка. Она любила его самого и полюбила бы его дитя.

Он не соглашался:

— Младенец родится настоящим чудищем после такого количества наркотиков. У него вырастет две головы или кисти рук будут торчать прямо из плеч.

Он показал ей фотографии. Она расплакалась, ее вырвало. Убитая горем, она наконец согласилась на аборт, но нужно было согласие родителей.

— Через несколько дней я отвезу тебя к бабушке, — сказал он. — Пусть твои родители немного поволнуются. Когда они тебя найдут, то будут согласны на любую твою просьбу. К тому же не придется ходить в школу.

— Но я буду скучать по тебе!

— Я тоже буду по тебе скучать, детка. Но это всего на несколько дней.

Ехать в Джорджию было весело. По пути они остановились на ночь в гостинице, пили вино, глотали таблетки и занимались любовью, как никогда прежде. Он высадил ее у бабушкиной двери.

Через несколько дней она позвонила отцу. Виктор был так рад ее слышать, что она почувствовала себя виноватой. Но быстро утешилась.

Родители ее даже не ругали. Но все равно отказывались дать согласие на аборт. Они хотели знать, кто отец ребенка. Тейлор никак не могла придумать, на кого свалить вину, и слепила для Эммы историю об изнасиловании. Это сработало.

Осталось всего несколько дней.

Ее сердце пело от счастья.

ГЛАВА 49

Наступил вторник. Для Тейлор это был День с большой буквы. Эмму трясло от страха.

Прикусив нижнюю губу, чтобы сосредоточиться, Тейлор красила ресницы. Зачем ей тушь, если она едет на аборт? Наверное, для уверенности. Я ведь крашу губы перед тем, как идти на вызов. Так или иначе, лишь бы дочке стало легче.

Эмма проверила телефон — нет ли чего-то срочного по работе. Пока все спокойно. Она допила третью чашку кофе и посмотрела на Тейлор. Девочка казалась бледной, хрупкой, но совершенно спокойной.

— Ты уверена, что хочешь через это пройти?

— Да! Я тебе уже сто раз говорила.

— Ты могла бы пожить у Маргрет, а потом отдать ребенка на усыновление. Могла бы при желании поддерживать связь с малышкой. Видеть, как она растет.

— Видеть, как она растет?! — Тейлор обернулась, сверля взглядом Эмму. — Я не хочу видеть, как она растет! И с чего ты решила, что это девочка?

— Ну, видеть, как он растет. Ребенок. Неважно какого пола.

— Это будет не ребенок. После принятых наркотиков получится урод. Без рук или без ног. Огромная жаба. Я видела фотки.

— Какие фотки?

— Фотки уродов, которые рождаются у матерей-наркоманок.

— Ну, это зависит от наркотика и от того, сколько и с какой периодичностью…

— Нет! — Тейлор выскочила, громко хлопнув дверью.

Жаль, что нельзя выпить вина вместо кофе.

Эмма не особо беспокоилась о гипотетическом внуке или внучке: она была паршивой матерью и как бабушка едва ли отличилась бы. Но Тейлор ее тревожила.

Однажды она поймет, что избавилась от собственного ребенка. Она себе этого никогда не простит. Аборт не отменишь. А если отдать ребенка на усыновление, у Тейлор будет время подумать.

Они приехали к парому, где уже ждал Виктор, и пересели в его машину.

— Тейлор, ты уверена? — спросил он.

— Не начинай! — рявкнула Тейлор. — Даже не заикайся об этом!

— Но если ребенок…

— Сказала, не начинай! Я уже выслушала лекцию с утра, спасибо! Не говоря уже о том, чего я наслушалась за последнюю пару недель! Решение принято.

Она уткнулась в телефон. Разговаривать было бесполезно.

Чем же мы такое заслужили? Мы любили дочь, заботились о ней, покупали все самое лучшее. Да, у меня вечно не хватало на нее времени. У Виктора тоже. Он подарил ей дорогой велосипед, новейшую модель телефона… но бросил ее ради другой семьи. Мы оба подвели Тейлор.

В больнице медсестра увела дочку, а Виктор с Эммой сели ждать в холле. Виктор читал старый журнал — правда, держал его вверх ногами, но сам, похоже, ничего не заметил.

— Ты молился? — спросила Эмма.

— Да. По привычке. Я больше не знаю, во что верить.

— И о чем ты молился?

— О будущем Тейлор и о том, чтобы на нее снизошло просветление и позволило принять верное решение. Но больше всего я просил о прощении.

— За что?

— За то, что сделал с дочерью, когда ушел. За то, что сделал с тобой.

— Ты поступил по совести. Эмбер забеременела. Ты считал, что обязан быть рядом с ней и будущим ребенком.

— Да. А еще я понимал, что ты сумеешь позаботиться о себе и о Тейлор. А Эмбер… Она не такая сильная, как ты. Ей нужен мужчина.

— Мне ты тоже был нужен.

— Нет, не был. В том-то и проблема. Я был тебе не нужен. На самом деле тебе никто не нужен. Даже сейчас. — Он снял очки и принялся протирать их краем рубашки. — Думаю, поэтому я и прибился к Эмбер. Она казалась слабой, нуждалась в заботе. А мне хотелось о ком-нибудь заботиться, чувствовать себя нужным.

Эмме хотелось возразить, что они с Тейлор очень даже нуждались в нем, но какой смысл спорить? Виктору и так плохо.

Дальнейшее молчаливое ожидание затянулось, казалось, на годы.

Наконец медсестра выкатила в кресле бледную и сердитую Тейлор.

— Поехали.

— Как ты себя чувствуешь?

— Лучше.

На обратном пути они сидели молча. Как ни странно, Эмме тоже стало лучше. Все кончено. Никаких больше «если», «как» или «возможно». Пора наконец жить дальше.

ГЛАВА 50

Эмма сидела в кабинете, утопая в бумагах. Пришло время перезаключать контракты, и нужно было просмотреть документы всех сотрудников. С личным делом Курта проблем не возникло. Она отложила его папку и взялась за Амбера. По бумагам все выглядело неплохо. Кстати, и сам он выглядел неплохо. Второй отзыв с места работы был из небольшой больницы в Нью-Гемпшире. Что-то насторожило Эмму. Она посмотрела в «Гугле»: Уинстон, штат Нью-Гемпшир. Всего пятьдесят миль от Конкорда. Совпадение? Она позвонила директору уинстонской больницы, доктору Слиму. Тот был немногословен.

— Хороший врач. Компетентный, работает быстро, разве что склонен к позерству. Нет, личных проблем не было.

— Неурядицы с пациентами или персоналом?

Он помялся, но все-таки ответил:

— Нет.

Врет. Боится, что на него подадут в суд. Чертовы адвокаты нас всех доведут до паранойи.

— Пожалуйста, скажите честно! Мне необходимо знать. Строго между нами.

— Ну, если уж на то пошло, он был слишком дружелюбен.

— С девушками?

— Да. Вышел скандал между медсестрами. Две из них подрались, пришлось одну уволить.

Эмма вспомнила рассказ Загаряна о медсестре, которую уволили, а потом та умерла.

— Я думала, дело в наркотиках, — сказала она наугад.

— Ну… Да, без них тоже не обошлось. У Джой были проблемы.

— Что с ней случилось?

— Умерла от передозировки. Думаю, не выдержала мысли о том, что у нее отобрали детей.

— У доктора Амбера были отношения с ней?

— Были. И не с ней одной. Амбер — хороший врач, но просто не способен держать ширинку закрытой. У меня ни с кем из временных работников не было таких проблем, как с ним.

Эмма поблагодарила и повесила трубку. Сидя за столом, она уставилась в одну точку. Это Амбер. Все сходится. Наверняка он.

Она позвонила Загаряну. Его телефон сразу переключился на голосовую почту.

Видимо, Амбер привез пропофол из Нью-Гемпшира. Он был связан с медсестрой, которая выписала препарат. Дик напал и на Джорджа: он в тот день был на работе. Амбер ненадолго ушел с рабочего места, чтобы встретиться в душевой с Джорджем. Тот требовал еще денег. Амбер скрутил его, вколол пропофол и оставил умирать. А сам вернулся к пациентам как ни в чем не бывало. Кто-то нашел Джорджа. Его доставили в неотложку и передали тому же Амберу. Неудивительно, что Дик встревожился!

Но почему он не дал Джорджу просто умереть?

Ага, он не мог! Он был у всех на виду. Каждый сотрудник пристально следил за Джорджем. Приехала полиция. Амбер побоялся рисковать. Поскольку деваться было некуда, он притворился, будто спасает жизнь Джорджу, чтобы отвести подозрения от себя. Считал, что Джордж все равно умрет.

А как же Кен? Неужели его убил Дик? Но зачем?

Нет, Амбер не стал бы резать Кену горло. Он нашел бы более изящный способ. Например, заставил бы Паука сделать грязную работу за него.

Эмма хотела бы передать Загаряну завещание Паука, но как объяснить, откуда она его добыла? Не признаешься же, что вломилась в чужой дом. И все же Эмма не жалела: она была уверена, что Паук причастен к смерти Кена. Она попыталась самостоятельно отыскать бывшую жену погибшего, указанную в его медкарте как ближайший родственник, но телефон был отключен, а адреса не нашлось.

Тупик.

Наконец она дозвонилась до Загаряна.

— Тот бездомный с татуировкой паука, который разыскивал Кена… Через несколько дней его нашли мертвым в снегу. Им занимается коронер. Ближайший родственник — бывшая жена. Если удастся ее отыскать, она может владеть информацией о смерти Кена.

— С какой стати?

Эмма замялась и ответила не сразу:

— Не могу вам сказать. Но я знаю, что у нее хранится кое-что из вещей погибшего. В дупле дуба.

Как же глупо это звучит!

— Мы поищем ее. Эмма, можно вас кое о чем попросить?

— О чем?

— Будьте осторожны. Что бы вы ни сделали, не повторяйте этого. Что бы вы ни нашли, верните на место. С кем бы вы ни говорили, держите язык за зубами. У нас на свободе убийца, и вам с ним не справиться. Он вас раздавит, даже ахнуть не успеете. Пожалуйста, не лезьте в это дело!

Эмма повесила трубку. Больше они не разговаривали.

Я знаю, что это Амбер.

ГЛАВА 51

Эмма взяла в руки халат. Боже, ну и тяжесть! Надо бы повыкидывать барахло из карманов. А я еще удивляюсь, с чего это плечи болят!

Накинув халат поверх уличной одежды, она прошла в отделение. Там царила обычная суматоха, лишь немногим уступающая полному безумию. Во втором травматологическом Амбер в стерильном костюме — комбинезон, капюшон, маска, бахилы — ставил центральный катетер. Похоже, ему никак не удавалось найти подключичную артерию. Он попросил медсестру уложить пациента поудобнее и снова принялся за дело.

Провозится минут десять, не меньше. Эмма посмотрела на часы и быстрым шагом направилась в комнату отдыха врачей. Введя код, она скользнула внутрь и закрыла за собой дверь.

На дешевом зеленом виниловом покрытии дивана дорогая итальянская сумка Амбера из бордовой кожи выглядела инородным телом. Сумка оказалась тяжелой.

Эмма открыла ее: новенький справочник по антибиотикам, массивное руководство по неотложной помощи, видавшее лучшие дни, журнал «Роллинг стоун», дезодорант, зубная щетка, тюбик пасты, пара носков.

Что я вообще здесь ищу? Два коричневых аптечных пузырька, без этикеток, полупустые. В одном — двадцать две белые продолговатые таблетки. В другом — двадцать семь круглых розовых пилюль.

Что это? Нужно прихватить образцы. Черт… Я наоставляла отпечатков. Надо было надеть перчатки! Теперь уже поздно.

Она взяла по две таблетки из каждого пузырька, обтерла пузырьки полой халата и сунула обратно в сумку. Если я стерла свои отпечатки, то и его отпечатков там больше нет. Зато мои теперь наверняка повсюду. Вот дура! Но что уж теперь.

Взгляд на часы. Восемь минут. Пора убираться отсюда. Напоследок она осмотрелась. В углу висела красная лыжная куртка Амбера.

Эмма порылась в карманах: бумажник, кредитки на его имя, удостоверение медработника, деньги — пара сотенных, несколько двадцаток и куча десяток. Паспорт. Она открыла книжечку: на его имя и с его фотографией; кажется, действителен. Она положила паспорт на место. В другом кармане — телефон, бумажные салфетки, монеты, презервативы, энергетический батончик, спички, коричневый конверт. Эмма открыла конверт. Фотографии.

Она принялась их просматривать: заснеженные склоны, горнолыжные трассы, яхта, виноградник — прошло двенадцать минут — снова деревья в снегу, голая девушка, машина… Девушка!

Эмма вернулась к снимку.

С фотографии ей улыбалась голая Тейлор.

Дверь открылась.

ГЛАВА 52

Амбер вошел и закрыл за собой дверь.

— Так и знал, что не стоит брать ее с собой, — сказал он, садясь в рабочее кресло и подкатываясь в нем к двери. — Но Тейлор настаивала. Ей хотелось, чтобы я запомнил ее такой.

Эмма застыла, глядя на него.

— И что ты теперь будешь делать? — негромко поинтересовался он.

Ее душила ярость. Настолько, что мозг, казалось, пылал, и мысли путались. Эмме хотелось плакать, хотелось орать, но больше всего хотелось причинить ему боль. Адскую боль.

К счастью, жизнь с сумасшедшей матерью научила ее, что поддаться злости означает проиграть. Она глубоко вдохнула и загнала гнев в самый глубокий и темный уголок мозга. Она даст ему волю потом.

— По поводу чего?

— По поводу этого, — он кивнул на фотографию.

— Думаю, ничего. Тут уже поздно вмешиваться. Надеюсь, ты хотя бы дал ей хороший опыт. Первый раз — это очень важно, особенно для девушки. Мне бы хотелось, чтобы ей нравился секс. Это весело.

— В самом деле?

Ну, не совсем. Но ему она говорить об этом не собиралась.

— А вот о том, что ты торгуешь наркотиками, я сообщу полиции, мистер Передоз. И тебя надолго закроют.

— Нет, ты этого не сделаешь, — рассмеялся он.

— Почему же?

— Я поимел твою Тейлор. Во всех смыслах.

— Это как?

— Как думаешь, кто продавал мою наркоту? Кто подсадил на таблетки ее приятелей и собирал с них деньги?

— Кто? — с улыбкой спросила Эмма, чувствуя, как по спине катится холодный пот. Не может быть!.. Да, может.

— Тейлор. Если сяду я, сядет и она. На самом деле она и была дилером, а я просто поставлял ей товар. Как думаешь, хорошо будет дочурке за решеткой? — спросил Амбер.

— Да уж, несладко придется. Ни косметики, ни телефона…

Эмма подкатила другой стул и села напротив Амбера, небрежно скрестив ноги и сунув руки в карманы. Скальпель был на месте, в правом кармане. В неотложке невозможно предугадать, когда понадобится что-нибудь разрезать.

Она проверила другой карман. Там лежал пузырек с глазными каплями. А еще флакон реагента на основе концентрированного спирта для определения в кале скрытой крови. Эмма по собственному опыту знала, что путать эти жидкости не стоит. Как-то вечером она нечаянно капнула в глаз реагентом, а потом неделю не могла разлепить век. Чистый спирт. Его даже проглотить лучше, чем попасть им в глаз.

Она поправила на шее стетоскоп. Добротный и тяжелый. Неплохое оружие. После смерти Кена она неплохо научилась им пользоваться, практикуясь у себя в подвале: могла поразить цель метрах в полутора от себя одним движением кисти.

Эмма откинулась на спинку стула, вытянула ноги и вежливо улыбнулась:

— С другой стороны, она сможет закончить учебу, не прогуливая школу. Получит нормальное образование.

— В самом деле? Ты готова так поступить с собственной дочерью?

— Я? Нет, конечно. Я никогда не причиню зла своей дочери. А вот ты это сделал. Кстати, ребенок от тебя?

— А что Тейлор тебе рассказала?

— Сам знаешь. Ты же ее научил, — улыбнулась Эмма. — Отвечай, ребенок от тебя?

— Вероятно.

— Очень хорошо. С такими родителями малыш получится красивым и смышленым.

— Ты обещала ей помочь с абортом.

— Ага, обещала. Но это было тогда. А сейчас — другое дело. Уж как-нибудь переживу зятя-наркоторговца. Я даже могу позаботиться о ребенке, пока вы оба сидите в тюрьме, или нанять няню. Ты кого больше хочешь — девочку или мальчика?

Лицо Амбера побледнело и заострилось, как лезвие топора.

— Блефуешь! Ты никогда не принесешь в жертву собственную дочь!

Эмма молча улыбнулась.

— У тебя нет доказательств!

— О, доказательства-то у меня есть. Пузырьки у тебя в сумке. Слова Тейлор. Ах да… И та медсестра в Нью-Гемпшире — Джой, кажется? Она оставила письмо.

— Не оставила. Не городи ерунды! Не было никакого письма!

— Выходит, ты лично проверил?

Дик помрачнел и уже начал подниматься на ноги, когда из динамиков донеслось:

— Доктора Амбера вызывают в третий блок.

В ту же секунду он бросился на Эмму.

Вот теперь пора. Она выпустила гнев на волю из темного уголка, и он ее окрылил.

Первый удар опрокинул кресло Эммы, но она уже успела вскочить на ноги и шагнула в сторону, поэтому Амбер по инерции пролетел мимо, врезавшись в стену. Она схватила стетоскоп и занесла его над головой. Противник снова бросился в атаку, готовясь пустить в ход кулаки. Удар стетоскопа пришелся ему чуть ниже левого глаза. Треснула скуловая кость.

Он заорал и пошатнулся, но не упал. Теперь враг был уже слишком близко, и Эмма бросила бесполезный на таком расстоянии стетоскоп. Правой рукой она схватилась за скальпель и пальцем сбросила колпачок, опрокидываясь на спину под весом Амбера. Когда они упали, он оказался сверху. Снова ожили динамики:

— Доктора Амбера вызывают в третий блок.

Он не придет.

Дик придавил Эмму к полу и потянулся правой рукой к ее горлу. Она занесла скальпель, собираясь вскрыть ему сонную артерию, но передумала. Тут все кровищей зальет. Да и очень уж хочется увидеть, как его посадят. Поэтому она нацелилась на правую руку. Скальпель аккуратно рассек запястье. Амбер взревел. Я его достала. Отлично.

Она бросила скользкий от крови скальпель. Амбер схватил ее за горло другой рукой и начал душить. Эмма изворачивалась под ним, нащупывая левой рукой флакон с реагентом, с которого за время разговора свинтила колпачок. Выхватив флакон, брызнула жидкостью ему в глаза. Мимо.

— Доктора Амбера вызывают в третий блок! — в отчаянии умолял голос в динамике.

Надеюсь, кто-нибудь позаботится о третьем блоке.

Эмма снова сдавила пластиковый флакон. Душераздирающий вопль показал, что на этот раз она попала в цель. Сталкивая с себя поверженного противника, она почувствовала укол в правое бедро, но не обратила внимания. Освободившись, она встала и открыла дверь. Окровавленный Амбер пытался протереть глаза здоровой рукой. Эмма вышла и захлопнула дверь.

И все вокруг потемнело.

ГЛАВА 53

Эмма открыла глаза. Подвесной потолок. Лампы не горят. Она попыталась сесть, но не смогла. Правая рука не двигалась, левая — тоже.

Инсульт?

Она попробовала пошевелить ногами. Это получилось. Повернула голову вправо — стена. Повернула влево — дверь. Закрыта. Снаружи свет, шум. Шум неотложки. Она сжала и разжала кулаки — обе руки работают. Плечи тоже. Запястья болят.

Не инсульт. Тогда что?

Она подняла голову и огляделась. Она лежала на каталке, одетая в синий одноразовый костюм для психиатрических пациентов. Запястья и щиколотки были зафиксированы. Ей был виден угол стола медсестры, и Эмма поняла, что находится в шестой палате — одной из трех палат для психиатрических пациентов.

Ее связали в собственной неотложке. Выходит, я теперь пациент?

Открылась дверь, и вошел Амбер.

— Как дела?

— Отлично. Отдыхаю. А у тебя?

— Замечательно.

Врет. Над левым ухом у него красовалась шишка размером с гусиное яйцо. Глаза опухли так, что даже цвет было не различить. Перебинтованная правая рука висела на перевязи. А я хорошо поработала. Потом она вспомнила, что прикована к каталке, и сочла, что все же поработала недостаточно.

— Приезжала полиция. Я сказал им, что у тебя случился нервный припадок, когда ты узнала, что я встречаюсь с твоей дочерью. Ты напала на меня и попыталась убить. К счастью, у меня оказалось при себе седативное, и это спасло мне жизнь.

— Неплохо придумано, — согласилась она.

Значит, вот что это был за укол. Надо было догадаться. Я не догадалась. Один — ноль в пользу Амбера.

— Кетамин?

Амбер улыбнулся и кивнул.

— А ты действительно неплохо соображаешь для женщины. Мне это нравится. Предлагаю сделку. Я скажу, что ты была сама не своя из-за дочери и напала на меня, но не стану выдвигать обвинения, если ты умолчишь о наркотиках. Ты все равно ничего не сможешь доказать.

— А как насчет тех двух пузырьков в твоей сумке? И насчет Тейлор?

— Пузырьки теперь лежат в кармане твоего халата. На них твои отпечатки. Только твои — я всегда беру их исключительно в перчатках. По мне, так это наша доктор Стил приторговывает наркотиками. А что касается Тейлор, то как думаешь, на чьей стороне она выступит?

Эмма уже давно утратила всякую надежду наладить отношения с Тейлор. Вранье дочери лишь подтверждало, что было глупо доверять ей. Тейлор никогда не поддержит меня против Дика. Он победил.

Он перетащил на свою сторону ее дочь. Замарал репутацию Эммы. Уничтожил почти все, что было ей дорого. Она его презирала.

— Ты умен. Даже очень умен. Обходителен, очарователен и привлекателен. Ты играешь людьми. Кружишь головы невинным девушкам. Скажи, тебе от этого легче?

— Да. Мне в жизни не было так хорошо.

Амбер подтащил стул к изголовью и сел, закинув ногу на ногу и положив на колено забинтованную руку. Лицо его напоминало картину Пикассо, но настроение было приподнятым. Он заговорил, быстро и эмоционально:

— Я ненавижу тебя. Ненавижу людей вроде тебя, которые считают, будто они лучше меня. Помнишь, ты назвала меня лицензированном наркоторговцем? Сказала, что я должен действовать как врач. Так вот послушай. Моя мать была наркоманкой. Отца я ни разу не видел. Я рос на улице, не зная, когда удастся в следующий раз поесть. В девять лет я научился покупать и продавать. Мать отправляла меня за дозой. Я видел такие вещи, которых ни один ребенок не должен видеть, и терпел такое, чего ни один ребенок не должен терпеть. Мне приходилось идти на все — буквально на все, — лишь бы раздобыть ей дозу. Когда она получала свое, то становилась благодарной и любящей. Я был ее милым мальчиком. До следующего утра. Назавтра она просыпалась, дрожащая и полубезумная, и отправляла меня за новой дозой. И так день за днем. Я и провел детство, торгуя собой, чтобы помочь матери. Однажды она не проснулась. Когда я попытался ее разбудить, она уже окоченела. Ее увезли в морг, а меня отдали под опеку. Там тоже было весело: всякие бедолаги, семья за семьей, для которых я был дармовой рабочей силой и возможностью сорвать свою злость на тех, кто умнее их, грамотнее и трудолюбивее. Я окончил школу, колледж, потом медицинский, пользуясь теми навыками, которые усвоил еще ребенком. Как же было здорово отплатить их же монетой тем, кто доставил мне столько горя! Теперь я богат, силен и свободен. Я могу получить все, что захочу, и всех, кого захочу. И мне хорошо. Действительно хорошо. Ты не представляешь, какое удовольствие видеть тебя связанной, словно какую-то чокнутую, в собственном отделении. Что бы ни случилось дальше, тебе будет слишком стыдно снова сюда вернуться. И этого добился именно я. Да, мне очень хорошо. Я тебя переиграл и теперь уничтожу. Хотя… Ты сама себя уничтожишь. Ты уже на полпути к этому. Мне бы и за сто лет не разрушить твою жизнь так основательно, как сделала ты сама.

— Как насчет совращения несовершеннолетней?

— Читайте законы, доктор. В возрасте Тейлор это уже не работает. К тому же кто подаст заявление? Ты, которая напала на меня и лишь чудом не убила? Брось! — рассмеялся Амбер. — Тебе конец, Стил. Дочь тебя ненавидит, карьере конец, да еще и за решетку можешь угодить за торговлю наркотиками. Вот смеху-то будет! А о Тейлор я позабочусь. Она войдет в мой бизнес и всему научится. У нее неплохо получается. Образование ей до лампочки. Колледж ее не интересует. А вот продавать она обожает! Ты будешь ею гордиться, когда выйдешь из тюрьмы. Сколько тебе дадут за покушение на убийство? Десять лет? Двадцать? Ты потеряешь лицензию и друзей, которые у тебя еще остались. Можешь пойти работать в «Макдоналдс». Если туда берут сидельцев… Умеешь жарить гамбургеры?

— Нет. Предпочитаю домашнюю еду. А ты?

— Ну, научишься в тюрьме. Говорят, сейчас там учат всяким профессиям. — Амбер направился к двери.

— Зачем ты убил Кена?

— Я его не убивал.

— За тебя это сделал Паук.

— Умничка.

— Зачем?

— Он хотел избавиться от меня. Только я отладил новую сеть вместо той, в Нью-Гемпшире… Пришлось бы снова переезжать, а это, видишь ли, плохо для бизнеса.

— Паука тоже ты убил?

— Не я. Он умер от передоза. Я просто дал ему фентанил. Чистый фентанил.

— Зачем?

— Он мне был больше не нужен. Стал обузой.

— А Джордж?

— Он оказался слишком жадным.

— Ты — само зло!

— Вот это комплимент! Спасибо!

ГЛАВА 54

Эмма ненавидела Амбера всей душой. Такой сильной ненависти она в жизни не испытывала. Да и более мерзкого типа не встречала. Она должна его уничтожить.

Надо что-то придумать.

А если меня посадят?

Да ладно, хуже уже не будет! Я попусту растратила собственную жизнь. Играла роль, стараясь быть такой, какой меня хотели видеть, вместо того чтобы оставаться самой собой.

Сначала моя мать. Я пыталась быть хорошей дочерью, чтобы угодить ей. Но угодить ей было невозможно. Она и маркизу де Саду дала бы фору.

Потом Виктор. Я пыталась быть женщиной, которую он хотел видеть рядом, чтобы он любил меня и остался со мной. Но когда появилась Эмбер, я осталась в прошлом.

Теперь Тейлор. Я ее мать. Она должна бы любить меня, нуждаться во мне. Ха! Да если бы я утонула на заднем дворе, она бы только разозлилась, что я испортила бассейн.

Я никогда и никому не была нужна.

Всем было на нее плевать. Даже ей самой.

Она лежала одна в темноте, прислушиваясь к звукам. Громкоговорители, сирены, стук каталок в коридорах. Приглушенные голоса медсестер, ее подруг, всего в считаных метрах.

Никто не зашел.

Ее коллеги, те, кто был ей ближе собственной семьи, отказались от нее.

Рядом не было, никого. Значит, нужно позаботиться только об одном человеке.

Не о Тейлор — ее проклятии с самого рождения. Не о Викторе, бросившем ее. Не о матери, из-за которой у нее в голове заварилась такая каша.

О ней самой, об Эмме.

Она изо всех сил старалась угодить миру, но потерпела поражение.

Пусть теперь мир думает о себе сам.

Пора поставить на первое место Эмму.

Привязанная к каталке и обвиняемая в преступлении, которого не совершала, она вдруг ощутила полный покой. Груз забот свалился с плеч — завтрашнее дежурство, Амбер, Тейлор, разбирательство по жалобе. Побежденная, связанная, униженная перед родным отделением, она наконец почувствовала себя свободной.

И уснула.

Амбер не поверил своим глазам, когда вернулся.

Эмма размеренно дышала во сне.

Он проверил пульс: четкий, ровный.

Вена просматривается отлично. Для профессионала — плевое дело.

Он нащупал в кармане шприц.

И ощутил на себе чей-то взгляд.

Он огляделся. Никого.

Шприц.

Снова буравящий взгляд.

Мурашки побежали по коже.

Он вышел в коридор.

Это подождет.

ГЛАВА 55

Джордж проснулся.

Что-то было не так.

Он сел, прислушиваясь к предсмертному хрипу. Этот звук был ему знаком. Друг, захлебывающийся собственной кровью. Вьетнам. Так и буду его помнить, пока не умру. Возможно, уже сегодня.

Взгляд упал на старое кресло-качалку с вязанием Мэри. Я не во Вьетнаме. Просто приснился кошмар. Он расслабился.

Хрип раздался снова, уже громче. Джордж поднялся на подгибающихся ногах — после удара по голове держать равновесие было трудно. Сердце колотилось. Он поковылял к спальне. Спальне жены.

Включил свет.

Мэри свесилась через край кровати. Ее рвало кровью.

Ее не рвет. Из нее хлещет, как из порванного шланга. Брызги крови стекали по зеркалу, по футбольным кубкам детей, по фотографии жены с ее первого причастия. Одиннадцатилетняя Мэри, одетая по торжественному случаю в белое платье, из-за кровавых разводов напоминала теперь невесту Дракулы.

Столько крови Джорджу еще не приходилось видеть. Даже во Вьетнаме. Взгляд Мэри умолял о помощи, но говорить она не могла. С каждым вдохом изо рта вырывался фонтанчик крови. У Джорджа затряслись колени, и он рухнул на кровать рядом с женой. Схватив телефон, набрал 911.

Теплая, живая кровь Мэри заливала его.

Джордж подложил подушку, чтобы усадить жену, и взял Мэри за руку.

— Диксон, Хантер-стрит, тринадцать. Двадцать девятый подъезд. Да, она жива и дышит. В сознании. Кровотечение изо рта и из носа. Да, сразу. Нет, никаких антикоагулянтов. Нет, не травма. У нее рак легких. Да, я ее усадил. Она не может говорить. Сколько? Десять минут, — сказал он, обращаясь уже к Мэри.

Ее глаза смотрели в бездну. Взгляд помутнел. Веки сомкнулись. Напряженное тело вдруг отяжелело.

Она умирала.

— Я люблю тебя, солнышко. Я о тебе позабочусь.

Ее голова опустилась ему на плечо. Мэри закашлялась. На колени Джорджу упал сгусток крови размером с кулак младенца.

В армии его учили справляться с кровотечением — говорили, что нужно надавить. По возможности, одним пальцем. Если не помогает, наложить жгут. Затянуть его достаточно туго, чтобы остановить кровотечение. Ослаблять каждые двадцать минут, чтобы дать приток кислорода к тканям. Его учили, что жгут надо накладывать выше места кровотечения.

Тут пришлось бы накладывать его на шею.

Наложить жгут на горло нельзя. Давление тоже не поможет. Разве что закрыть ей рот и нос, но тогда она задохнется.

Спустя целую вечность, когда раздался звук сирен, Мэри уже была без сознания.

Техники скорой помощи — его старые приятели Рой и Фрэнк — были перепуганы. Они хотели на месте поставить капельницу и начать подачу жидкости. Джордж запретил. Они его послушались, хотя могли и не слушаться: он не был их начальником. Но он был старым товарищем и медбратом отделения неотложной помощи. Они уложили Мэри на каталку и бегом помчались к матине.

Трясущимися руками Джордж сам ставил капельницу, пока они неслись с мигалками и сиренами к больнице. Он сам взял анализы крови. Самый важный — в пробирку с розовой крышкой, на группу крови и резус-фактор для переливания.

Когда жену довезли до больницы, она была еще жива, хоть и еле-еле.

Бренда уже ждала их на стоянке скорой.

— Кто на дежурстве? — спросил Джордж.

Залитый кровью с ног до головы, словно убийца из дешевого ужастика, он шел рядом с каталкой, держа Мэри за руку.

— Доктор Амбер и доктор Крамп.

— Пожалуйста, позови Курта.

— Сейчас очередь Амбера принимать пациента…

— Позови Курта.

Бренда отправила каталку в третий блок.

— Доктора Крампа вызывают в третий блок, — прокашлял динамик.

Курт сделал все, что мог. Он перелил ей кровь, ввел транексамовую кислоту и вызвал пульмонолога.

— У нее легочное кровотечение. Видимо, опухоль задела кровеносный сосуд. Мне этого не исправить, а в реанимации могут.

Он сделал интубацию в легкое, в котором кровотечения не было, чтобы подавать Мэри кислород и не дать ей захлебнуться кровью, но дела были плохи. Давление падало. Кровотечение возобновилось и не прекращалось.

Потом остановилось сердце.

Кровотечение тоже.

— Дефибриллятор! — распорядился Курт, сжав кулаки в карманах и прикусив губу, чтобы не разрыдаться.

— Дефибриллятор готов.

— Не надо, — сквозь слезы попросил Джордж. — Она заслужила покой.

— У нее подписан отказ от реанимации?

— Мы говорили с ней об этом. Она знала, что конец близко, и ее это устраивало. Меня не устраивало. Детям мы ничего не говорили. У них еще будет время для страданий.

— Доверенность у тебя есть?

— Да.

— Мне очень жаль, Джордж. Дай знать, если понадобится помощь.

— Спасибо.

Джордж сидел, держа Мэри за руку. Ее тело начало остывать и коченеть. Он вспоминал хорошие деньки вместе. И плохие тоже. Жаль, что я не смог быть лучшим мужем. Как я скажу детям? Что мне делать?

Когда вернулась Бренда, он принял решение. Для Мэри он сделал все, что мог. Пора уладить остальное.

— Доктор Стил сегодня на месте?

Бренда как-то странно посмотрела на него.

— Нет.

— А завтра?

— Нет. Ты разве не слышал?

— О чем?

Бренда огляделась, проверяя, не слышит ли кто.

— Ее вчера арестовали.

— Арестовали? Доктора Стил? За что?

— Похоже, она съехала с катушек и напала на Амбера. Говорят, она его сильно порезала. И убила бы, если бы не вмешалась полиция. Ей вкололи успокоительное и заковали в наручники.

— Это точно про доктора Стил?

— Да. Даже не верится! За десять лет ни разу не видела, чтобы она срывалась.

— Из-за чего?

— Что-то по поводу ее дочери. Точно не знаю. Меня вчера не было, поэтому говорю с чужих слов.

— Спасибо, Бренда.

— Не за что. Думаю, чушь все это.

— Ага.

Пора повидаться с Загаряном.

ГЛАВА 56

Эмма налила себе бокал вина. Она ничего не ела со вчерашнего дня. Сделала глоток тяжелого сухого красного с сильным ароматом черной смородины и ванили, смягчающим танины. Это был пойяк 2011 года.

Сегодня она решила отпраздновать и открыла самое дорогое вино. Можно поднять тост за себя… но это глупо. Вместо этого она чокнулась с бутылкой, коснувшись бокалом серой башенки на этикетке, и откинулась на спинку дивана, чтобы дать отдых шее.

Она смотрела повтор любимого кулинарного шоу. Первая часть, посвященная закускам, закончилась. Мясистая блондинка с вываливающимися из декольте сиськами исчезла с экрана. Вот и хорошо. Если уж и показывать грудку в этом шоу, то только куриную. Ну или утиную.

Она пыталась дозвониться до Загаряна, но безуспешно. После ночи в больнице Эмма провела все утро в полицейском управлении.

— Почему вы напали на доктора Амбера? — допытывался незнакомый следователь.

— Я не нападала. Это он напал на меня.

— Зачем ему нападать на вас?

— У нас была серия передозировок. Он торгует наркотиками.

— Доктор Амбер?

— Да. Я нашла два пузырька с таблетками у него в сумке и…

— Зачем вы рылись у него в сумке?

— Искала доказательства, что он продает наркотики…

— Нашли?

— Нашла пузырьки и…

— Вы их касались?

— Да.

— Ну и как нам теперь использовать их в качестве доказательства?

Эмма молча пожала плечами.

— Амбер утверждает, будто вы напали на него и едва не убили, узнав, что он встречается с вашей дочерью.

— Да, но…

— Доктор Стил, настоятельно рекомендую вам вызвать своего адвоката, — сказал детектив.

Адвоката она вызывать не стала. Да и некого было.

Она спросила о Загаряне. Его не оказалось на месте. Она сдалась и позвонила Виктору. Тот нашел для нее адвоката, который из-за острых зубов и растрепанных седых волос напоминал акулу в парике.

Акула добилась ее освобождения под залог, но паспорт пришлось отдать. Ей запретили приближаться к Амберу меньше чем на полмили. Появляться в отделении тоже запретили. Она глотнула еще вина.

Работе конец. Карьере конец. Что делать дальше? Я умею готовить. Может, найду место повара.

Она долила остатки вина из бутылки. Плечи расслабились. Боль утихла. Факты не изменились, а вот настроение — да. Все не так и плохо.

Как же здорово, когда все по барабану!

Раздался звонок в дверь. Эмма не шелохнулась: она была не в настроении принимать гостей. Звонок раздался снова. Она сдалась и открыла дверь.

Это был Загарян.

— Как вы?

— Уже лучше, — сказала она, приподняв бокал. — А вы?

— Мне жаль, что утром меня там не было.

— А мне жаль, что я там оказалась.

— Что произошло?

И Эмма рассказала ему. О Тейлор. О том, что Амбер готов снять дочь с крючка, если Эмма забудет о наркотиках. Умолчала только о том, что Тейлор готова утопить ее, лишь бы помочь любовнику, и что прежней жизни пришел конец.

— Зачем вы напали на него?

— Я не нападала. Это он напал.

— Говорят, вы его чуть не убили.

— Увы, не получилось.

— Вот сейчас вы глупость сказали. После этого пути назад уже не было бы. Вашей карьере пришел бы конец.

— Ей и так конец.

Загарян покачал головой.

— Зря вы вмешались. Особенно жаль, что вы полезли в сумку Амбера и оставили свои отпечатки. Теперь у нас нет доказательств. Нет даже оснований для обыска у него дома. Ни один судья не выдаст ордер с теми уликами, которые у нас есть. Мне нужно поговорить с вашей дочерью. Вы придете?

— Нет. Попросите ее отца. При нем она ведет себя лучше.

Загарян кивнул.

— Но у меня есть и хорошие новости. Мы нашли бывшую жену Паука.

Бывшую жену Паука?

— Джесси. Вы ее знаете.

Разве?

— Вы недавно спасли ей жизнь. Та женщина, которую сбил грузовик.

Пациентка с татуировкой паука!

— Она рассказала что-нибудь интересное?

— Возможно. Не знаю, откуда у вас информация о дубе. И знать не хочу. Но внутри мы нашли нож со следами крови. Сейчас ведем анализ ДНК. Еще мы нашли дневник Паука. Он знал, что ввязался в опасную игру, поэтому оставил след.

После ухода Загаряна Эмма провела остаток вечера в размышлениях, выбирая между кулинарной школой и карьерой представителя фармацевтической компании.

Не зря же я провела столько лет в медицине, пожертвовав ради нее молодостью и браком?!

Вот уж спасибо Амберу: теперь и я стану торговать таблетками!

ГЛАВА 57

Тейлор сходила с ума от головной боли. Жаль, парацетамола нет. Скорее бы все кончилось. Мы тут уже несколько часов.

Она следовала указаниям Дика:

— Признайся, что мы встречаемся. Они и так уже знают. Отрицай все, что связано с наркотиками. У тебя болела голова. Я дал тебе парацетамол, и тебе стало лучше. Вот и все. Больше ничего не говори.

— Конечно.

Он ласкал ее. Она прижалась плотнее, чтобы коснуться губами его груди.

— Не сломаешься под давлением? Не утопишь меня, пожалев мать?

— Я ее ненавижу. — Тейлор поцеловала его в плечо, потом ниже. — И утоплю просто ради собственного удовольствия.

— Я люблю тебя.

— И я тебя люблю.

Тейлор улыбнулась, вспомнив остаток той ночи. Потрясающе. Кто-то кашлянул, вернув ее к реальности.

Детектив со странной фамилией на букву «зет», симпатичный и с коротко стриженными седыми волосами, брезгливо смотрел на нее.

Не такой уж он симпатичный. Да и старый.

— Что вы сделали с таблетками?

— Приняла. Это был парацетамол.

— А те, которые вы давали друзьям?

— Я им тоже давала парацетамол, когда у кого-нибудь болела голова. Им становилось лучше.

Они знают, что я лгу, но не могут доказать. Я начинаю уставать. Мне нужен адвокат.

Она обернулась к отцу:

— Папа, ты найдешь мне адвоката?

— Попробую, — пожал плечами Виктор. — У меня их уже не осталось. Последнего я отдал твоей матери.

Он пытался уговорить ее помочь Эмме.

Тейлор держалась изо всех сил, как просил Амбер, но с нее было довольно.

— Мне нужен адвокат.

— Конечно, — ответил Зет. — Мы подождем. А пока позвольте вас кое с кем познакомить. Она расскажет нечто интересное.

Он нажал на кнопку. Дверь открылась.

В кабинет вошла Кайла, великолепно выглядевшая в золотистых туфлях на высоком каблуке и бордовом кожаном пиджаке. Она улыбнулась, и Тейлор улыбнулась в ответ. Она знала Кайлу: когда-то та нянчилась с Тейлор. Было здорово. Вот бы такую мать!

Детектив Зет подставил стул, и Кайла села.

— Не расскажете Тейлор о докторе Амбере?

— Разумеется. Тейлор, мы с Диком встречаемся.

Сначала Тейлор ничего не поняла. Потом воспроизвела эти слова в голове. Еще раз. Теперь до нее дошло.

Просто уловка. Они хотят, чтобы я раскололась, вот и заставили Кайлу играть в их грязные игры. Ей всегда нравилась моя мать. Она врет.

— Да ладно?! — Она сразу возненавидела Кайлу.

— Да. Позавчера у нас состоялась помолвка.

Тейлор глянула на кольцо. У нее заболели глаза и защемило сердце. Яркий камешек в кольце сверкал даже в полумраке полицейского кабинета.

— Я тебе не верю.

— А зря. Я тебя никогда не обманывала.

— Не верю.

— Ну что ж… — Кайла открыла дизайнерскую сумочку и вытащила пару разноцветных полосок бумаги. — Вот наши билеты на самолет. Через две недели мы летим в Мексику.

Она показала их Тейлор, но та даже не взглянула. Кайла пожала плечами и протянула билеты Загаряну. Потом достала айфон и подошла к Тейлор.

Так бы и стукнула ее. От такого тяжелого и сладкого парфюма меня тошнит.

— Вот Дик и Иден на рыбалке. Вот мы ужинаем в ресторане. А вот…

Для следующего фото Тейлор не нужны были объяснения. На селфи Кайла с Диком лежали на медвежьей шкуре у камина.

Тейлор узнала оленью голову, висевшую над камином: третья ветка на правом роге была обломана. Они с Диком провели ночь в этом самом номере, на этой самой шкуре.

Меньше месяца назад. Тогда-то я и попала под домашний арест и лишилась телефона. Майк звонил, а я не ответила. Потом Майк умер.

— И давно это у вас? — В горле у Тейлор так пересохло, что даже глотать было трудно, а сердце сдавило от боли.

— Несколько недель.

— Ты в самом деле с ним помолвлена?

— Да.

Тейлор не выдержала и разрыдалась. Она плакала из-за того, что любовь оказалась обманом. Из-за того, что предала собственную мать. Но в первую очередь из-за того, что мать оказалась права. Вечно она права. Ненавижу ее. Как же я ее ненавижу! Никогда прежде Тейлор не чувствовала себя такой пустой, беспомощной и глупой.

Если она кого-то и ненавидела больше матери, то это был Амбер. Он обманул ее, использовал во всех возможных смыслах. Тейлор ненавидела его с такой силой, что еле могла дышать.

Я его уничтожу. Даже если это поможет матери соскочить с крючка. Даже если это убьет меня.

Виктор попытался обнять ее, но она оттолкнула отца и, обернувшись к детективу, заявила:

— Я расскажу все, что вам нужно. Спрашивайте.

ГЛАВА 58

Кайла вышла из полицейского управления с улыбкой на губах. Внешне она была прекрасна и спокойна, но внутри сердце заходилось от боли. Из-за тех страданий, которые пришлось причинить Тейлор. Из-за ненависти в глазах девочки.

У меня не оставалось выбора. Я должна была помочь Эмме. И отомстить Дику. Одновременно.

Ей пришлось рассказать Тейлор правду. Это было больно. Кайла сама была на ее месте всего лишь вчера.

Прошлым вечером ей в дверь позвонил Курт.

Кайле не хотелось его видеть. Все было кончено. Она носила кольцо Дика.

Но Курт не уходил.

Она сдалась и открыла дверь.

Он смотрел на нее с любовью и печалью.

Он меня жалеет.

— Мне нужно с тобой поговорить.

— Давай.

— Кайла, разговор серьезный.

Она неохотно впустила его в дом.

— Это по поводу Амбера.

— Тема закрыта.

— Кайла, он женат.

— Я тебе не верю.

— Он женат. У него двое маленьких детей. Сама смотри!

Он вытащил телефон и начал перелистывать фотографии. Привлекательная женщина чуть за тридцать. Двое детей примерно возраста Идена. Похоже, близнецы. Дик. Лежит возле бассейна, садится в минивэн, несет в дом пакеты с покупками. На вид — счастливое семейство.

Не может быть. Это же Дик, ее жених. Он только что подарил ей кольцо с бриллиантом.

— Познакомься: миссис Патрисия Амбер с Доди и Китти. Дика ты знаешь.

— Я тебе не верю.

— Вот ее номер телефона. Позвони.

Кайла не хотела звонить, но потом снова посмотрела на фотографии. Может, в разводе? Он говорил, что был женат и у него двое детей. Вдруг он их просто навещал? Нужно узнать.

Она позвонила. Ответила женщина:

— Дом Амберов.

— Я могу поговорить с доктором Амбером? — спросила Кайла сквозь душащий ее ком в горле.

— Его сейчас нет. Чем я могу вам помочь? Это его жена, Патрисия.

Кайле стало больно дышать. Она задыхалась.

— Нет, спасибо. Я перезвоню. — Она повесила трубку и посмотрела на Курта: — Теперь доволен?

Но он вовсе не выглядел счастливым.

— Нет, Кайла. Я не доволен. Мне больно видеть, как ты страдаешь. Я пришел ради друга. Эмме нужна твоя помощь.

Курт все ей рассказал.

У Кайлы не было иного выбора. Только разбить сердце Тейлор. И она это сделала. Теперь можно поехать домой и поплакать.

ГЛАВА 59

Загарян говорил отчетливо, но Эмма никак не могла поверить услышанному.

— С меня сняты все обвинения? Это как?

— Ваши друзья помогли. Сначала Джордж. Когда умерла Мэри, он пришел ко мне и рассказал, что шантажировал Амбера. Он не побоялся сам оказаться под следствием, чтобы помочь вам.

— Что у него было на Дика?

— Амбер штамповал рецепты на опиаты пачками. Некоторые пациенты приходили и спрашивали его. Поначалу Джорджу просто казалась странной такая популярность, пока однажды при нем Амбер случайно не обронил пакетик с фентанилом. Тогда Джордж все понял. Потребовал денег. Один раз сработало. Сами знаете, что случилось, когда он потребовал еще.

Эмма кивнула.

— Потом Курт Крамп. Он так обезумел от ревности, что нанял детектива, надеясь прижать Амбера. Крамп выяснил, что Амбер женат, и рассказал об этом Кайле, которая убедила Тейлор во всем признаться. И дочка с горя решила вас поддержать.

— Скорее, решила уничтожить Амбера.

— Это уже семантика. В общем и целом, вы свободны.

— Что дальше?

— Амбер отправится в тюрьму за торговлю наркотиками и покушение на убийство Джорджа. Это если нам не удастся доказать его причастность к смерти Кена. Еще мы расследуем его возможную связь с наездом на бывшую жену Паука. Кстати, на ноже из дупла дуба мы нашли кровь Кена и отпечатки Паука. Медицинскую лицензию Амбера аннулируют.

— Жаль. Он хороший врач.

— Он преступник.

— И все же неплохой врач.

Загарян покачал головой.

— Мне понадобятся ваши письменные показания.

— Еще раз?

— Да, еще раз. Я позвоню.

— Хорошо.

— И может быть, мы заодно поужинаем.

Полуулыбка в его глазах напомнила Эмме, что началась весна.

— Возможно.

Теперь она сидела и смотрела в телевизор, но не видела экрана. Она думала о людях, которые пришли ей на помощь. Думала о Тейлор. Да, дочь ей тоже помогла, но не из любви, а из ненависти. Эмма так и не могла понять, как же она относится к Тейлор.

Я столько лет провела в тревоге из-за нее. К лучшему или к худшему, но теперь наши отношения изменятся. Она все равно моя дочь, но она больше не ребенок. Тейлор придется жить с тем выбором, который она делает. Свое будущее определяет она сама.

Эмма жалела, что не смогла быть лучшей матерью, как раньше жалела, что не может быть стройнее или умнее, но ей пришлось смириться с этим.

Материнство — это не мое.

ГЛАВА 60

Тейлор не могла уснуть. Она устала. Ее сердце было разбито. Таблетки кончились.

Она натянула джинсы, надела зеленую куртку и медленно, осторожно открыла дверь. Пистолет.

Он был заперт в сейфе. Тейлор видела оружие, когда отец открывал сейф, пока она пряталась, играя с девочками. Она подсмотрела код: день рождения ее матери. Это был тот же самый вальтер, из которого папа учил ее стрелять, когда ей было десять, — одно из тех особенных занятий, когда они с Виктором бывали только вдвоем.

Она набрала код и открыла сейф, положила пистолет в правый карман, а патроны — в левый. Машина Виктора завелась легко. Тейлор тронулась с места, даже не закрыв дверцу. С трясущимися руками, полуслепая от слез, она поехала к дому Дика.

Позвонила в дверь.

Ничего.

Позвонила снова. Ей открыл Дик. На нем были только красные шорты и повязка на руке. Искалеченное лицо переливалось всеми оттенками синего и зеленого. Глаза превратились в щелочки.

— Что ты здесь делаешь?

— Я по тебе соскучилась. Приехала повидать.

— В два часа ночи?

Задыхаясь от боли, она протиснулась мимо него.

— Это правда?

— Что?

— Насчет Кайлы. Это правда?

— Что правда?

— Что ты ее любишь и собираешься на ней жениться.

— Нет,конечно. Я люблю тебя. С чего тебе пришла в голову такая глупость?

— Она так сказала.

Амбер помрачнел, но улыбнулся.

— Она солгала. — Он подошел поближе и обнял ее здоровой рукой. — Тейлор, я люблю тебя. Ты устала. Хочешь таблетку?

— Да, хочу.

Ей хотелось все забыть. Хотелось притвориться, что ничего не произошло, что Кайлы не существует, что Дик действительно любит только ее.

Она приняла таблетку. Он тоже.

Дик не выпускал ее из объятий. Она гладила его грудь, спину, бедра. Он помог ей снять куртку и джинсы, уложил на кровать, целовал ее, занимался с ней любовью.

Позже, обнаружив в ванной духи Кайлы, Тейлор даже не расстроилась. Она и так все знала, но предпочла на время забыть, чтобы еще раз насладиться сексом с ним. Она приняла душ, вытерлась белоснежным полотенцем, потом надушилась парфюмом Кайлы, прыснув пару раз и между ног.

Амбер уже спал. Тейлор подняла с пола куртку, достала пистолет и вставила патроны.

Он широко открыл глаза. В ужасе его взгляд метался, словно ящерица. Тейлор подняла пистолет правой рукой, направив ствол точно ему между глаз, чуть повыше носа.

— Не надо, — прохрипел он. — Тейлор, не надо.

— Почему это?

— Я люблю тебя, Тейлор. Ты же знаешь, что люблю.

— Знаю, что любишь. И я тебя люблю.

Она прицелилась в крошечный шрам под левой бровью, который был ей так хорошо знаком — она тысячу раз целовала его. Палец на спусковом крючке побелел, когда она осторожно потянула его на себя…

— Тейлор, не надо!

Дик выскочил из кровати в тот самый миг, когда распахнулась дверь и в комнату влетела Эмма.

ГЛАВА 61

— Тейлор, не делай этого, — сказала Эмма.

Тейлор не сводила глаз с Амбера. Ствол пистолета тоже следовал за каждым его движением. Будь на нем лазерный прицел, луч упирался бы точно в его шрам.

— Почему бы и нет?

— Это разрушит твою жизнь. Ты отправишься в тюрьму на долгие годы! Выйдешь оттуда уже старухой.

— Моя жизнь и так уже разрушена.

— Пока еще нет. Это только сейчас так кажется.

— Он уничтожил меня. Да и тебе никаких поблажек не делал. Почему бы не убить его?

— Потому что тебя арестуют! И посадят в тюрьму.

— Не обязательно. Не двигайся! — рявкнула Тейлор на Амбера, пытавшегося переместиться поближе к двери. — Сядь! — указала она движением подбородка, не сводя пистолет с цели. — Можно убить его и спрятать тело. Все решат, что он сбежал.

— Твой отец знает, что ты поехала сюда с его пистолетом. Это он мне позвонил.

— Он ничего не скажет. Отцу Амбер тоже не нравится.

— Прошу тебя, Тейлор. Дика посадят в тюрьму, и там он сдохнет. Пожалуйста, не надо разрушать себе жизнь.

— Не могу. Я не могу его отпустить. Хочу увидеть, как он умрет.

— Тогда позволь мне его убить! — взмолилась Эмма.

— Тебе?

— А почему бы и нет? Я ненавижу его не меньше твоего. И лучше уж сама сяду в тюрьму, чем увижу, как посадят мою дочь.

— Как мы избавимся от тела?

— Никак. Если мы его убьем, придется за это расплачиваться.

— Ладно. — Тейлор протянула пистолет матери.

Дик опрометью бросился в открытую дверь. Снаружи его уже ждал Загарян. Щелкнули наручники.

Эмма поставила вальтер на предохранитель.

— Вот и все.

Тейлор заплакала.

Мать подняла с пола куртку и помогла дочери одеться, а потом распахнула объятия, и Тейлор бросилась ей на грудь.

— Все кончилось, дочка.

ГЛАВА 62

Эмма посмотрелась в зеркало. Она сделала все возможное: новая стрижка, помада, тональный крем и непременно тушь. Новый халат.

Выгляжу лучше некуда.

После фиаско с Амбером она не спешила и долго думала, остаться или сменить работу. Та ночь в шестой палате никак не шла из головы.

Они ее бросили. Эмма никогда не чувствовала себя такой одинокой. У нее разрывалось сердце. Ей хотелось уйти, но гордость заставила остаться. Нельзя бежать. Надо посмотреть коллегам в глаза и увидеть, как им стыдно.

С прямой спиной и высоко поднятой головой она направилась к своему столу. Охапка цветов размером с рождественскую елку. Растянутый транспарант: «С возвращением, доктор Стил! Мы тебя любим, Эмма!»

Стальной прут в позвоночнике расплавился. Объятия за объятиями: Бренда, Келли, Джуди, Алекс, Курт — все были рады ее видеть.

О таком возвращении она не могла и мечтать.

Но… почему? Если я им дорога, то почему они бросили меня?

— Ребята не хотели тебя унизить, — объяснил Сэл. — Пытались пощадить твое чувство собственного достоинства. Решили, что для тебя это важнее сочувствия. В нужный момент ты сама бы их позвала.

То, что я считала безразличием, оказалось знаком уважения… Проклятая неуверенность в себе!

ГЛАВА 63

В дверь позвонили.

Тейлор было не до гостей, но звонок не умолкал.

Симпатичные цветы. Да и сам парень ничего.

— Я ищу доктора Стил.

— Ее сейчас нет дома. Я могу вам помочь?

Его глаза скользнули по ее набухшей груди и тонкой талии, потом вернулись к ее глазам. Парень покраснел.

— Я хотел ее поблагодарить.

— Тогда входите.

Он неловко уселся, пристроив букет на колени.

— Я Тейлор, ее дочь. За что вы хотели поблагодарить маму?

— Меня зовут Эрик. Эрик Вайс. Она спасла мне жизнь. Врачи говорят, я бы умер, если бы не она.

— А что с вами случилось?

— Случайная передозировка.

Тейлор кивнула.

Они говорили о погоде, о его работе, о ее учебе. Он посоветовал идти учиться на медсестру.

Они договорились на следующей неделе сходить в кино.

Должно быть, еще не слишком заметно.

В тот день, когда Тейлор отправилась на аборт, она была уверена в своем решении.

Потом мимо прошла молодая мама с крошечным младенцем на руках, сияющая, словно Мадонна Боттичелли. Она не обращала внимания ни на Тейлор, ни на людей вокруг, ни даже на дожидавшегося ее гордого отца. Она была полностью поглощена сморщенным личиком младенца, и глаза ее светились бесконечной любовью.

У Тейлор екнуло сердце.

Ей самой захотелось такого. Захотелось испытать всепоглощающую любовь. Смотреть на кого-нибудь так же, как эта мать смотрела на своего страшненького малыша.

Эта любовь зрела внутри нее, а она собралась вырвать ее, словно больной зуб.

Ее вкатили на кресле в операционную. Пришел доктор.

— Я передумала. Не хочу делать аборт. Хочу вернуться домой.

Ее выкатили обратно.

Она не рассказала никому. Даже Амберу. Это была ее тайна.

И Тейлор хранила ее до того самого дня, когда Эмма не выстрелила в Амбера.

Только тогда Тейлор рассказала матери все.

ГЛАВА 64

Тени уже становились длиннее, а воздух — холоднее, когда Эмма высадила Тейлор. Далековато от дома, но зато лучшая наркологическая клиника на сотни миль вокруг.

— Мам, я тут вот о чем подумала… Это ты вызвала полицию в ту ночь?

— Нет. Твой отец.

— Ты знала, что копы там будут?

— Нет. Но не исключала, что они приедут.

— Ты в самом деле была готова его убить?

— Конечно. Почему бы и нет?

— Но тебя упекли бы за решетку!

— Ну, отдых бы мне не помешал. Я хотела быть хорошей матерью и избавить от тюрьмы тебя. И очень хотела убить его. До сих пор хочу.

— В тюрьме он долго не протянет.

— Да.

Тейлор кивнула. Эмма завела машину.

По Тейлор пока не было заметно, что она беременна, если не считать сияющего лица. Виктор был прав. Она уже любит этого ребенка. Несмотря ни на что.

— Мам!

— Да?

— Я люблю тебя, мам!

Эмма не расплакалась — при дочери она никогда не плакала.

— Я тебя тоже люблю, дочка.

Отношения между ними никогда не станут прежними.

Эмма никогда не станет прежней.

Пусть я не лучшая мать в мире и не лучший врач, но я стараюсь изо всех сил. Я — доктор Эмма Стил и мама Тейлор. Уж какая есть. И у меня все в порядке.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Спасибо, дорогие читатели!

Спасибо, что прочитали мою книгу.

Надеюсь, она стоила своих денег и вы получили от чтения такое же удовольствие, какое получила я, когда писала ее.

В скором будущем я планирую вторую книгу в этой серии, где мы снова встретимся с Эммой и ее сотрудниками. Нас ждут новые приключения, новые загадки и новые захватывающие истории.

Если вам понравилась «Передозировка», пожалуйста, оставьте отзыв на «Амазоне». Для меня это очень важно.

Еще раз спасибо и до скорой встречи!

Доктор Рада Джонс

БЛАГОДАРНОСТИ

Мне хотелось бы выразить особую благодарность тем, без кого эта книга не появилась бы.

Джоанне Маклин, первой прочитавшей рукопись, за бесценные предложения и бесконечную поддержку. Она помогала перевести мои трансильванские каракули на английский, посмеиваясь надо, мной и вместе со мной, а еще она, как и я, предпочитает, чтобы аромат кожи исходил от обуви, а не от вина. Спасибо, Джо!

Мори Рекс, которая продиралась через одну главу за другой, отлавливая несоответствия и не страшась моих грамматических ошибок. Если бы не ты, лошади так и паслись бы в центре города. Спасибо, Мори!

Джойс Джеффри, которая безропотно прочитала всю книгу, похвалила и поддержала меня, а заодно помогла привести в порядок хронологию и разобраться в сортах ирландского виски. Спасибо, Джойс!

Шэрон Лавуайе, которая одолела всю книгу дважды. Она дала мне ценные отзывы и оказала поддержку, в которой я так нуждалась. Спасибо, Шэрон!

И в первую очередь — моему мужу Стиву, который целый год терпел перепады настроения и ежедневные проблемы начинающей писательницы. Мы ссорились по два раза на дню, если не чаще. Ты проводил бессчетные часы, прочесывая текст в поисках двойных пробелов, разорванных инфинитивов и лишних запятых, и даже почти не жаловался. Ты верил в меня больше, чем я сама. Спасибо, Стив!

Спасибо всем вам. Без вас не было бы и этой книги.

Уж не знаю, хорошо это или плохо…

ОБ АВТОРЕ

Рада Джонс — врач неотложной помощи с более чем 15-летним опытом работы.

Ей приходится иметь дело со всем тем, что обычно ждет врачей неотложки: кровь, гной, моча и прочие биологические жидкости, которые лучше не упоминать. Эта работа далека от гламура: красивый маникюр и модные прически здесь редкость, а секс в подсобках случается только в кино.

Как и у коллег по неотложной помощи, ее жизнь держится на адреналине, черном юморе, крепкой дружбе и литрах кофе.

Она живет и работает в северной части штата Нью-Йорк с мужем Стивом, который больше двадцати лет тому назад вывез ее из Румынии, и глухим черным котом по имени Свинушка. Рада мечтает переехать в Таиланд, но пока никак не может продать лыжи. Исполнение мечты требует времени. Как и эта книга.

Полные сарказма статьи Рады Джонс на медицинскую тематику, опубликованные в Сети, скоро увидят свет в виде сборника черного медицинского юмора. Рабочее название: «Смейся сейчас. Завтра будет хуже».

Примечания

1

В США члены бригады скорой помощи разделяются по уровню квалификации: специалист скорой медицинской помощи, техник скорой медицинской помощи (базовый уровень), техник скорой медицинской помощи (продвинутый уровень) и парамедик. — Здесь и далее примеч. пер.

(обратно)

2

Сердечно-легочная реанимация.

(обратно)

3

Строка из детской песенки-считалки.

(обратно)

4

Торговая марка гидроморфона, опиоидного обезболивающего.

(обратно)

5

Персонаж цикла сказок Фрэнка Баума о стране Оз.

(обратно)

6

Винодельческий термин, обозначающий совокупность почвенных, климатических и иных условий, определяющих характеристики конечного продукта.

(обратно)

7

Ближневосточный салат на основе булгура и петрушки.

(обратно)

8

Кунжутная паста.

(обратно)

9

Марка овсяных сухих завтраков в форме колечек.

(обратно)

10

Некоммерческая организация, занимающаяся аккредитацией учреждений здравоохранения в США.

(обратно)

11

Желудочно-кишечное кровотечение.

(обратно)

12

Одна из разновидностей аппаратов неинвазивной искусственной вентиляции легких.

(обратно)

13

Состояние, при котором наблюдается электрическая активность сердца, но отсутствуют механические сокращения.

(обратно)

14

Любовь моя (греч.).

(обратно)

Оглавление

ПРОЛОГ

ГЛАВА 1

КРОШКА-КРОШКА ПАУЧОК[3]

ГЛАВА 2

ГЛАВА 3

ПАУК

ГЛАВА 4

ПАУК

ГЛАВА 5

ГЛАВА 6

ПАУК

ГЛАВА 7

ГЛАВА 8

ГЛАВА 9

ГЛАВА 10

ПАУК

ГЛАВА 11

ГЛАВА 12

ПАУК

ГЛАВА 13

ГЛАВА 14

ГЛАВА 15

ГЛАВА 16

ГЛАВА 17

ГЛАВА 18

ПАУК

ГЛАВА 19

ГЛАВА 20

ГЛАВА 21

ПАУК

ГЛАВА 22

ГЛАВА 23

ГЛАВА 24

ПАУК

ГЛАВА 25

ГЛАВА 26

ГЛАВА 27

ГЛАВА 28

ГЛАВА 29

ГЛАВА 30

ГЛАВА 31

ПАУК

ГЛАВА 32

ГЛАВА 33

ПАУК

ГЛАВА 34

ПАУК

ГЛАВА 35

ПАУК

ГЛАВА 36

ГЛАВА 37

ГЛАВА 38

ГЛАВА 39

ГЛАВА 40

ГЛАВА 41

ГЛАВА 42

ГЛАВА 43

ГЛАВА 44

ГЛАВА 45

ГЛАВА 46

ГЛАВА 47

ПАУК

ГЛАВА 48

ГЛАВА 49

ГЛАВА 50

ГЛАВА 51

ГЛАВА 52

ГЛАВА 53

ГЛАВА 54

ГЛАВА 55

ГЛАВА 56

ГЛАВА 57

ГЛАВА 58

ГЛАВА 59

ГЛАВА 60

ГЛАВА 61

ГЛАВА 62

ГЛАВА 63

ГЛАВА 64

ПОСЛЕСЛОВИЕ

БЛАГОДАРНОСТИ

ОБ АВТОРЕ

*** Примечания ***