Рассказы зверолова [Владимир Алексеевич Панюков] (fb2) читать онлайн

ВЛАДИМИР ПАНЮКОВ РАССКАЗЫ ЗВЕРОЛОВА

ЧТО ЭТО ЗА КНИЖКА?

В Красноярском крае, в небольшом городе Канске, много лет жил дедушка Панюков — большой, грузный, совсем седой, красивый старик, которому скоро исполнится восемьдесят лет.

Природа наделила его удивительной силой.

Долго он был борцом и исколесил всю Россию, встречаясь на арене цирка с такими прославленными борцами, как француз Понс, немец Аппс, наш борец П. М. Заикин и русский богатырь И. М. Поддубный, которого никто не мог положить на лопатки.

Затем Владимир Алексеевич Панюков стал звероловом. Он поймал шесть тигров, десять медведей, много лосей, маралов, песцов, соболей, куниц и других зверей.

Труд зверолова тяжёлый, опасный, почётный.

Чтобы поймать живого тигра или медведя, надо быть хорошим охотником — неутомимым и бесстрашным, надо отлично знать повадки хищных зверей.

Интересный и увлекательный труд зверолова доставляет всем нам большую радость. Пойманных ими живых зверей мы видим в зоологическом парке, на станции юных натуралистов, на арене цирка, в кино.

И таким вот смелым раскрывается перед нами Владимир Алексеевич Панюков — мальчик из Рязани, страстный охотник с детских лет и прославленный наш зверолов.

Я записал его рассказы, и вы сможете прочитать их в этой книжке, которую сам Владимир Алексеевич назвал «Рассказами зверолова».

Вл. Архангельский

МОИ МЕДВЕЖАТА

Много, очень много медвежат побывало у меня в руках: одних я ловил сам, других дарили мне друзья-охотники.

Бывало, набегаешься по тайге за маленьким косолапым зверёнышем, поймаешь его и всё стараешься как можно скорее отправить на зообазу в красивый портовый город Владивосток, откуда звери рассылались по зоопаркам страны.

Но, случалось, жили у меня медвежата и подолгу, особенно зимой. Морские просторы покрывались льдом, пароходы переставали ходить, и я отсиживался со своими мохнатыми друзьями где-нибудь на Камчатке или на берегах студёного Охотского моря. Тогда я сам ухаживал за зверушками, наблюдал их повадки.

Все медвежата были так похожи друг на друга — тёмно-бурые, неуклюжие, шаловливые. Глаза у них чёрные, маленькие, ушки — небольшие и острые, и у всех широкие и тёплые штаны — гачи — с густой и длинной шёрсткой. Тронешь медвежонка за эти гачи, — он непременно отпрыгнет в сторону либо сядет на землю.

Словом, все медвежата были «на одно лицо». А вот что-то отличало кое-кого из них: и характер не тот, и случались с ними всякие неожиданные, интересные истории. И таких вот особенных мишек я запомнил на всю жизнь…

Гапка

Я поймал Гапку, когда у меня было уже готово к отправке большое стадо медвежат — штук тридцать.

Как только покажусь утром во дворе, из всех углов катятся под ноги рыжие, бурые шары: бегут, торопятся и всё норовят ткнуться мокрым носом в руку — давай завтракать!

И каждому медвежонку я выдавал резиновую бутылку, в которой была вода, разбавленная мёдом. Схватят они по бутылке, горлышко с соской — в рот, станут на задние лапы, причмокивают. Голову закидывают всё выше, всё дальше. А иной медвежонок так увлечётся, что зашатается, потеряет равновесие и упадёт. И если бы бутылки были стеклянные, понабили бы мишки осколков по всему двору и поранили бы себе лапы. А резиновая бутылочка хоть и упадёт, но не разобьётся, только подпрыгнет раз-другой — вот и всё!

Научились медвежата пить воду с мёдом — мы им стали давать манную кашу, а потом и всякую другую пищу.

Отправка медвежат задерживалась, и, чтобы они не скучали, я сделал им перекладину да ещё врыл в землю два столба и набросал у забора всякого хвороста. Вот они и резвились: ловко поднимались вверх по брёвнам, прятались в хворосте, бегали по перекладине, висели на ней, как обезьяны, на одной лапе, кувыркались, часто играли в чехарду — с разбега прыгали друг через друга.

Медвежата были шумные, но жили они мирно, пока не появилась Гапка. Была она постарше других зверушек и такая забияка, какой я ещё не видывал.

Получит она бутылку, быстро выпьет воду с мёдом и сейчас же бросается к какому-нибудь тихому медвежонку. Постоит, поглядит, как он пьёт, изловчится, вырвет бутылку — и в дальний угол! Обиженный медвежонок заскулит, станет лезть в драку. Гапка же выпьет его порцию, да ещё и шлепков ему надаёт. Потом пристанет к другому медвежонку и у него отберёт бутылку. А после завтрака, важно переваливаясь с боку на бок, начнёт ходить по двору с раздутым животом.

Глядел, глядел я на Гапку и решил найти на неё управу: как только вынесу бутылки, надену на неё ошейник, привяжу к столбу, одну бутылку дам ей в лапы, другую поставлю на землю. Жадно съест она свой завтрак, а у других отнять не может.

Но забияка не успокоилась: стала она озоровать на перекладине. Увидит Гапка, что медвежонок забрался туда и идёт из конца в конец, растопырив лапы и не глядя по сторонам, сейчас же вскарабкается на столб, который стоял рядом с перекладиной, и повиснет на одной лапе. А когда медвежонок поравняется с ней, она стукнет его по загривку, и полетит он на землю, как куль. Сама же прыгнет на перекладину, где только что был медвежонок, наклонит голову набок и с любопытством наблюдает, как он барахтается в песке.

Хотел я отделить Гапку от других медвежат, да не успел: всех их увезли в Москву. Уехала с ними и наша проказница.

Где-то она теперь?..

Ерёмка

В то лето я не ловил медвежат, и маленький Ерёмка попался мне случайно.

Мы поехали большой компанией по ягоды: возле станции Гора Благодать был хороший малинник. Но, как всегда бывает в тайге, захватили с собой ружья и даже удочки взяли — хотели наловить на уху свежей рыбы.

Дело было под вечер. Все мои товарищи разошлись, я остался разбить палатку и приготовить чай.

Хорошо в тайге, особенно летним вечером, когда нет жары: приятно пахнет сосной и кедром, рядышком — малина, и ходить никуда не надо: только протянешь руку — и уже кладёшь в рот сочную, ароматную ягоду.

Отведал я малины, костёр зажёг… Вдруг неподалёку грянули два выстрела. И сейчас же послышался треск в кустах и топот — кто-то мчался к нашему стану. Я схватил ружьё, и в ту же минуту показались в кустах два наших молодых охотника.

Тяжело дыша и перебивая друг друга, они рассказали, что встретились с медведем, выстрелили в него по одному разу и в испуге бросились ко мне.

Я отправился с охотниками. Медведица была убита наповал, кусты малины вокруг поломаны, много ягод рассыпано по земле. Видно было, что зверь лакомился тут малиной.

Мы стали поднимать медведицу, чтобы отнести её к палатке, как вдруг на поляну выскочил медвежонок.

— Не стреляйте! — тихо сказал я товарищам, которые уже вскинули ружья. — Мы возьмём его живым.

Медвежонок насторожённо огляделся и скрылся в малине. Но пробежал недалеко, и скоро мы увидали, как он ловко карабкается по старой, покривившейся сосне. На самой верхушке дерева он остановился и, обхватив ствол цепкими лапами, уставился на нас.

— Подождём, — сказал я охотникам, приваливаясь к сосне. — По дереву лезть нельзя, оно никого из нас не выдержит. Да и надобности в этом нет: медвежонок долго не просидит. Тряхните ствол хорошенько и садитесь рядом.

Молодые охотники потрясли ствол старого дерева и уселись возле меня. Не прошло и часа, как медвежонок начал спускаться и очутился у меня в руках.

К нашему стану мы вернулись, когда уже село солнце и в тайге стало заметно темнеть.

Товарищи ждали нас с удачей: у них была рыба, в лукошках — полным-полно ягод; но, конечно, убитая медведица и живой медвежонок были самой ценной и интересной добычей.

На другой день я вернулся домой, а к вечеру уже ехал с медвежонком в Свердловск.

Там я остановился у директора мясокомбината, старого моего друга. Директор увидел медвежонка и стал упрашивать, чтобы я его подарил ему. У меня не было поручения поймать медведя, попал он ко мне по случаю. Мы назвали его Ерёмкой, и остался он у директора.

Месяцев через семь мне пришлось проезжать через Свердловск, когда я ехал в Москву.

Вспомнился мне Ерёмка, захотел я повидать его и сделал остановку на сутки.

Ерёмка стал большим медведем. Прикованный цепью к толстому столбу, он дико и грозно зарычал, как только я хотел подойти к нему. Да и никого он не признавал на мясокомбинате, кроме старого сторожа Герасима, который кормил его. Герасим смело приближался к страшному зверю, ласково называл его Ерёмкой, трепал по ушам. Ерёмка успокаивался, закрывал глаза и тихонько скулил.

Мне рассказали, что одно время хотели приспособить медведя для ночной охраны комбината. Вдоль ограды протянули толстую проволоку на подвесках, и медведь, привязанный цепью к ошейнику, мог свободно гулять по ночам. Но Герасим часто хворал, а без него никто не мог управиться с этим сильным и злобным зверем.

Года через три Ерёмка исчез.

Поздней осенью, в буран, никто не вышел поглядеть, как ведёт себя зверь.

А когда утром Герасим понёс ему корм, возле столба валялся перетёртый ошейник, и по земле, припорошённой первым снегом, тянулись в сторону леса тяжёлые медвежьи следы…

Медвежонок в беде

Как-то остались у меня на зиму два медвежонка.

Я отгородил им железными прутьями большой загон во дворе, сделал тёплую конуру, поставил лестницу, положил два толстых круглых чурбака.

Один медвежонок был очень спокойный: он больше ел да спал. А другой, игривый и ласковый, каждый день прыгал по лестнице, катался на чурбаках и часто падал.

Когда я выходил к своим питомцам, они уже ждали меня, но встречали по-разному. Один лениво потягивался и шёл ко мне вразвалку: он всё ещё дичился и не любил, когда я его гладил по шерсти — жёсткой и почти чёрной. А другой бежал со всех ног, облизывался, когда видел в руках у меня корм, высовывая розовый язык. Получив конфету, он проглатывал её, не разжёвывая, становился на задние лапы и, смешно наклоняя голову вправо и влево, пристально глядел на мои руки. Я прозвал его Лакомкой.

И вот однажды с Лакомкой случилась беда.

Ночью подморозило. Я вышел во двор утром и хотел задать корм, но меня окликнули с улицы. И пока я разговаривал с товарищем, Лакомка носился вдоль решётки, высовывая нос между прутьями и облизываясь.

И вдруг уселся с раскрытым ртом и жалобно заскулил. Я бросился к нему, глянул, и стало мне и смешно и горько: Лакомка нечаянно лизнул холодный прут решётки, и язык у него примёрз!

Он не знал, что делать. Попробовал крутить головой — больно! Упёрся одной лапой в решётку и хотел откинуть голову назад — больно!

Второй медвежонок увидел, что его товарищ попал в беду, испугался, убежал в конуру и с испугом глядел оттуда на меня.

Я побежал домой, принёс тёплой воды и осторожно брызнул ею на прут. Железо нагрелось, и язык у Лакомки отлип. Но перепуганный зверушка так и не тронулся с места: он сидел с раскрытым ртом, пока я не сунул ему конфету. Потом вскочил, закружился в загоне, прошёлся на задних лапах, но к решётке так и не подошёл.

С тех пор, до самой весны, медвежата свободно разгуливали по загону, резвились, играли, но никто из них не решался тронуть языком холодные от мороза прутья решётки.

Карусель

Конечно, не все медведи делались такими злобными, как Ерёмка. Бывали медведи и добрые: всё зависело от того, как за ними ухаживали. А с добрым словом да с любовью всякого зверя можно так выучить, что будет он похож на услужливую и ласковую домашнюю жучку. Но таким дикий зверь может стать только после долгой, хорошей дрессировки.

Лично мне дрессировать зверей не приходилось: я ловил их и отправлял в тот город, где они были нужны. Мои звери были дикими. А дикий зверь, как его ни ласкай, всегда сердитый: то норовит зубами схватить, то когтями царапнуть. Кормишь его, ходишь за ним, а всё остерегаешься.

Но был у меня один медведь, по кличке Кузя, — отменный добряк. И никакой особой школы не прошёл, а словно и не зверь — смирный, как телёнок. Вспоминаю я его, и он куда приятнее, чем те многие учёные звери, что выступают в цирке. Такие медведи, как Кузя, только у бродячих цыган бывали и показывали за деньги всякие штучки: как мужик из кабака шёл пьяный; как девица по воду ходила; как бороться надо, чтоб не драться, не кусаться, ниже пояса не браться.

Кузю я поймал, когда ему и трёх месяцев не было. Жил я тогда в Охотске, ловил тюленей. А когда этот медвежонок попался да оказался такой послушный, ласковый, я и решил — никуда его не отдам пока, пусть у меня живёт.

Через два года Кузя так вырос, что стало в нём пудов пять. Но никого он не трогал, я его и на цепь не сажал: гулял со мной медведь по городу и завёл большую дружбу с ребятишками.

Зимой, в каникулы, устроили школьники карусель: вморозили на катке большой кол, надели на него колесо от телеги, привязали длинную жердь, а к ней — санки. Двое — трое садились в эти санки, а остальные крутили колесо, и катались ребята по льду так, что дух захватывало.

Пришёл я как-то посмотреть на детскую забаву; со мной, конечно, приплёлся и Кузя.

Ребята и надумали:

— Вот бы научить Кузю колесо вертеть!

Я показал медведю, как это делается. Смекалистый зверь быстро понял, чего от него хотят. Только взялся он слишком горячо и такую приложил силу, что жердь треснула и обломилась.

Принесли новую жердь, и Кузя стал делать круг за кругом. Дети сбежались со всего города, прицепили ещё санки, ещё одни! А медведь крутит за десятерых, и всё ему нипочём!

Долго он катал ребят, потом устал, развалился на льду. Дали ему сахару. Он снова сделал два круга, сел возле колеса и ждёт, когда ему ещё сладкого поднесут. Дали конфету. Он ещё три круга сделал — и баста: подавай расчёт! Не знаю уж, сколько сахару и конфет передавали ему ребята, только он исправно работал до позднего вечера; а пришёл домой, свалился как убитый и спал до утра так крепко, что ни разу и не проснулся.

Оказалось, что и весной нашлось Кузе место в детских забавах.

Ребята делились на две группы и расходились шагов на тридцать одна от другой. А Кузя возил их — туда и обратно. И за каждый рейс получал по конфете.

Работал он честно. Поехала как-то на нём маленькая девочка, не удержалась и упала. Так Кузя остановился, лёг, чтоб девочке было удобней забраться к нему на спину, и довёз её до места.

Летом пришёл приказ: ехать мне на Север, ловить белых медведей.

Кузю я не мог взять с собой. И как ни жалко было расставаться с таким умным и добрым медведем, пришла наша разлука.

Я отвёл медведя на пароход, и увезли моего косолапого друга во Владивосток.

Встретиться нам больше не пришлось…

Белянка и Белячок

Наша группа звероловов сделала остановку на берегу Карского моря.

Погода была отличная. И сказочной казалась беспредельная тундра, богато украшенная цветами.

Мы любовались красотой летней тундры, над которой и день и ночь стояло нежаркое солнце, ловили зверей и птиц.

Как-то под вечер, когда все мы сидели вокруг котелка, готовясь к ужину, на берег вышла белая медведица, а с ней — два малыша. Зверь появился так неожиданно, что мы и не придумали, как его поймать. А потом заспорили, зашумели; медведица кинулась в море, малыши замешкались; и хоть бегали мы за ними по круглым морским галькам немало, всё же поймали.

Медведица дважды подходила к палаткам ночью, но мы отпугнули её выстрелами. А на другой день ушли на лодке в новый район и взяли с собой медвежат.

Белянка и Белячок, как мы прозвали этих малышей, вели себя в лодке тихо, но в первый день к еде не притронулись, хотя мы и предлагали им свежую рыбу, сахар и консервированное молоко.

На другой день, и то к вечеру, Белячок немного осмелел и лизнул с ложки сладкого молочка, за ним — и Белянка. А уж на третий день наши маленькие друзья свободно расправились с целой банкой. Потом и суп стали есть и рыбу, но только варёную.

Мы прошли вдоль берега километров двести, углубились в тундру, раскинули палатки возле небольшой речки и из валежника сделали медвежатам маленький домик.

Медвежата быстро освоились с новым местом и иногда так далеко уходили в тундру, что приходилось бросаться за ними в поиски.

Такая беготня нам надоела, и я предложил:

— Пусть дежурный привяжет сегодня Белячка, а Белянку пустит гулять одну. Посмотрим, что из этого выйдет!

А вышло очень хорошо. Белячок сидел и спал у палатки рядом с дежурным, а Белянка бегала и бегала вокруг лагеря, но далеко не уходила, всё возвращалась поглядеть на своего братца. На другой день гулял Белячок, но и он далеко не отлучался. Так мы и приучили медвежат держаться возле палаток.

Был у нас повар, большой шутник. Как-то он позвал нас обедать, а медвежатам ничего не дал, хотя они всегда получали пищу вместе с нами. Так Белячок подошёл к нему, стал служить на задних лапах, а потом рассердился и за штаны дёрнул!

Повар покормил медвежат, но и нажил себе хлопот. Теперь они, как только хотели получить еду, всякий раз вертелись у него перед носом, служили, тянули его за куртку.

К концу лета и Белячок и Белянка стали большими, с добрую овчарку.

Как-то я затеял борьбу с Белячком. Ему это очень понравилось, и он боролся упорно, но страшно обиделся, что я его положил на обе лопатки. Он забился в свою хатку и не пришёл ко мне, хотя я и колотил своей ложкой по пустой банке.

Поборолись мы с ним и на другой день, и я ему поддался. Белячок положил мне голову на грудь, смотрел на меня лукаво и словно говорил:

«Хоть ты и здоровый дядя, а я с тобой справился!» Через неделю к нам прилетел самолёт. Мы посадили и Белянку и Белячка в крепкие брезентовые мешки, и медвежата улетели в Москву, в Зоопарк.

ВСТРЕЧИ С ТОПТЫГИНЫМ

Опытному зверолову поймать в тайге медвежонка — работа не такая уж трудная.

Встречал я на своём долгом веку замечательных ловцов: они брали за сезон и по десятку зверят. Иной так ловко и быстро устроит дело, словно это и не медвежонок, а воробей, что за окном чирикает. Но, конечно, таких ловцов очень мало, да и встречались они в те годы, когда медведей было побольше.

Главное, знали ловцы, где ходит медведица с медвежатами, когда к ней лучше подобраться, как у неё малышей отбить.

А когда уже медвежонок перед глазами, взять его просто: зверь он ещё несмышлёный, далеко не убегает, разве что на дерево вскочит; злобности звериной в нём ещё нет; к человеку идёт он доверчиво и в неволе совсем не капризный.

Совсем иное дело — большой, да ещё старый медведь. Зверь осторожный, злобный, и такая страшная сила в нём — крепкое деревце валит с корнем, камни ворочает тяжёлые — пудов до пяти. Его и перехитрить нужно, и застать врасплох, и связать так, чтоб не вырвался. Один на один к нему и не подступишься, надо сообща, гуртом, и чтоб помощники были люди не из робкого десятка.

Приходилось мне лавливать таких зверей не один раз. Но про все встречи с топтыгиным я уже и не помню: расскажу, что осталось в памяти.

Случай на пасеке

Я работал тогда во Владивостоке, а в свободные дни ездил на охоту к деду Отрошко.

Дед был дряхлый, глухой. Он заведовал колхозной пасекой, иногда охотился и всегда встречал меня, как самого близкого друга.

Однажды я приехал к нему в конце лета.

— Беда, Алексеич! — сразу же пожаловался дед. — Повадился ко мне медведь ходить. Два улья на пасеке разорил, третий в тайгу отнёс. Пошёл я вчера по следу: улей разбит, пчёлы погибли. Не знаю, что и делать: зверь ходит ночью, а я уж больно слаб глазами стал, не пойму — где медведь, а где куст густой.

— Что-нибудь придумаю, — успокоил я старика. — Горю твоему надо помочь!

— Вот бы дело! — обрадовался дед и стал разводить самовар.

Попили мы чайку с мёдом, легли спать, а утром пошли поглядеть, где озоровал медведь.

Прямо возле пасеки протекала речка, на её берегу росли липы, орешник. За поляной начинался большой хвойный лес, в нём — высокая, немятая трава. Местечко красивое! Но медведь не красоту здесь искал, а где-то тропку нашёл, по которой ходил на пасеку воровать. А воры крадутся тихо, по кустам прячутся. И выходило, что к деду Отрошко медведь мог добираться только берегом речки, сквозь густой орешник.

Я всё это обдумал и спросил:

— Есть у тебя большая липовка, в которую мёд сливаешь?

— Есть.

— Где она?

— Пойдём! — И дед повёл меня в омшаник.

Я выбрал новую липовку, широкую, как бочка. Она была сделана из толстого обрезка очень старой липы, но продолблена не насквозь: дно у неё было отличное, крепкое. Я смастерил крышку, чтобы можно было захлопнуть эту бочку-липовку, и приделал затвор, чтобы крышка запиралась. А около дна просверлил три круглые дырки, чтоб в закрытую бочку проходил воздух.

Мы с дедом перенесли липовку на берег речки и положили на поляне возле орешника. А поперёк тропы, где мог пройти зверь, перекинули длинную жердь — от бочки до самой речки. Жердь смазали мёдом и на дно бочки положили пчелиные соты.

Дед помогал мне и всё делал так, как я ему велел, но в затею мою не верил:

— Мудришь, Алексеич! Да нешто можно такой штукой обдурить медведя?

— Поживём — увидим!

Пока мы возились с бочкой да обедали, наступил вечер. А когда село солнце и начало темнеть, мы взяли ружья и спрятались в кустах.

Прошло минут тридцать, и я услыхал чьи-то осторожные шаги.

— Слышишь, вроде идёт кто-то? — громко шепнул я старику в самое ухо.

— Чего? — спросил он. А потом догадался, о чём речь, и тихо ответил: — Может, Никита идёт.

Был у старика дружок Никита, рыбак, так он ходил иногда на пасеку, в гости к Отрошко.

Я напряг зрение и увидел медведя. Видно, заметил его и старик: он схватил меня за плечо, рука у него дрожала.

Медведь был небольшой, но шёл он осторожно, обнюхивал наши следы возле жерди. Постоял, послушал, встал на задние лапы… И хоть страшными казались ему наши следы, запах мёда влёк его с неудержимой силой вперёд. Он приблизился к жерди, начал слизывать мёд. Дошёл до липовки, глянул в круглую чёрную дыру, но не полез туда, а огляделся и пошёл к речке. Там напился… И показалось мне, что не вернётся он к бочке, уйдёт.

Я уже поднял ружьё и накинул стволы на зверя. Но он не ушёл, вернулся к бочке, где так вкусно пахло мёдом. Покрутился у входа и даже рявкнул для храбрости. А потом нагнул голову и полез в липовку.

Как только медведь скрылся там, я дёрнул за верёвку, крышка захлопнулась и закрылась на щеколду. Я выскочил из кустов, подбежал к липовке и обвязал её верёвкой, чтобы медведь не вырвался.

Дед Отрошко осмелел, подбежал ко мне и залился смехом:

— Вот леший! Ну и хитёр же ты, Алексеич, — как медведя обдурил! Гляди-ка, липовка ходуном ходит!

Действительно, медведь так вертелся в бочке, что она шевелилась. Но я знал, что он не вырвется, и решил оставить его здесь до утра.

По дороге к избушке дед Отрошко всё выпытывал у меня:

— А куда мы медведя денем?

— Во Владивосток, в комбинат отправим. А оттуда — за границу. И будет жить наш медведь во Франции или в Греции.

— А как же на станцию повезём?

— Лошадь достанем.

— Эх, лошади нет! Придётся к Никите идти, он даст.

Утром, когда я ещё спал, дед Отрошко приехал на телеге. С большим трудом мы вкатили на неё липовку с медведем и поехали на станцию.

С первым же поездом наш пленник отправился во Владивосток.

Как заснул злой Красавец

Я приехал на Камчатку заготовить куниц и соболей и познакомился со старым охотником Третьяковым, который жил в деревне Сероглазки.

Ивану Сидоровичу шёл тогда сто третий год. Волосы и длинная борода были у него белы как снег, но держался он бодро.

В избе у старика сидели ещё два деда, тоже седые, но коренастые, крепкие. Я думал, что это соседи Третьякова, но оказалось, что я ошибся.

— Сыновья мои, — сказал Иван Сидорович. — Андрюшке — семьдесят восьмой, а Петька совсем ещё молодой: ему в позапрошлом году только восьмой десяток пошёл!

Семейка у Третьякова была обширная: четыре дочери, почти два десятка внуков и правнуков. Многие из них охотники, и я заключил с ними договор — ловить для нашего комбината во Владивостоке куниц и соболей.

Когда Иван Сидорович провожал меня до калитки, во дворе я увидел группу ребятишек. Подталкивая друг друга, они с любопытством глядели через щель в сарай.

— Там медвежонок, — сказал Иван Сидорович. — Хотите взглянуть?

Старик открыл ворота. С радостным визгом бросился к его ногам маленький медвежонок.

Я его взял за загривок; он был совсем ручной. Шерсть у него, мягкая и серебристая, была так же красива, как у чернобурой лисы.

Я попросил Ивана Сидоровича продать мне медвежонка. Старик уже дал согласие, но правнуки его подняли такой рёв, что он руками развёл и сказал:

— Ты уж обиду против меня не держи, сам видишь: нельзя продавать Красавца!

Так я и уехал.

Ровно через год я снова приехал по делам на Камчатку и, конечно, зашёл навестить Третьякова.

Едва я вошёл в дом, как со всех сторон окружили меня ребятишки:

— Дяденька, купи нашего Красавца!

— Так вы же об этом и слышать не хотели!

— Да, он такой злой стал: дяде Антипу ногу поранил, на нас кидается!

Иван Сидорович подтвердил:

— Озлился Красавец — внуку ногу помял и меня знать не хочет. Я бы его давно пристрелил, да всё тебя ждал, — может, возьмёшь живого.

— Медведь мне нужен. Только вы про него больно страшно рассказываете. Надо посмотреть.

Мы подошли к сараю. Я открыл половину ворот и тотчас же отшатнулся: большой и сильный зверь бросился ко мне и мощным ударом лапы оторвал правый рукав и часть полы у моей кожаной куртки. Я упал навзничь к ногам старика, и это меня спасло: рука осталась цела, привязанный медведь уже не мог до меня дотянуться.

— Да, надо подумать, как взять такого чёрта, — сказал я, поднимаясь и стряхивая пыль с одежды.

А медведь рвал в клочья мой рукав и страшно ревел. Он неистовствовал, когда мы закрыли ворота, бил в них лапами, совал нос в подворотню и так грозно дышал, что у ворот заклубилась пыль.

Мы вернулись в избу, и у меня созрел план, как увезти отсюда такого медведя живым.

У меня было с собой три бутылки спирта. Иван Сидорович принёс из омшаника большой таз, в котором было килограмма два янтарного мёда. Мы смешали спирт с мёдом и осторожно подсунули таз в подворотню сарая.

Свирепый Красавец долго ходил вокруг таза, обнюхиваясь и тряся головой. Запах спирта отпугивал его, сладкий, пахучий мёд манил. Он набрался наконец смелости, лизнул мёд на краю таза, отпрянул, огляделся, потом подошёл к угощению, храбро засунул нос в месиво и зачавкал.

— Считай, что твой Красавец уже поехал в Петропавловск, на пристань, — сказал я Ивану Сидоровичу. — Зови сыновей, давайте ящик делать!

Часа через два крепкий ящик был готов. Мы его крест-накрест и по бокам опутали толстой проволокой и крышку приделали так прочно, что её и слон не мог бы оторвать.

В сарае было тихо, когда мы туда заглянули. В тазу не осталось ни капли спирта, ни капли мёда — Красавец всё вылакал начисто. Сам он был пьян, как говорят, в стельку. Он молча катался по полу, а когда приподнимал голову, она падала, как большая тыква.

А через несколько минут медведь лежал в углу сарая, не шевелясь.

Я распахнул ворота, подошёл к зверю и тронул его за гачи: он даже не вздрогнул. Я пнул его ногой в бок — он этого не почувствовал.

— Давайте ящик, — сказал я, — да помогите мне впихнуть в него этого пьяницу!

Мы втащили медведя в ящик, закрепили крышку, взвалили на телегу.

Пьяный Красавец спал всю дорогу до Петропавловска. Не видел он, как грузили ящик на пароход, и проснулся, когда мы были уже в пути.

За кормой билась вода, лёгкий ветер дул с океана.

Красавец сидел в ящике, рычал и грыз доски, но уже никому не было страшно.

Медведь с белым носом

Одно время я работал в Перми. Невдалеке от меня жил лесник Васенин. Он часто бывал в отъезде: его участок находился в глухом бору, между речками Малая и Оса.

Однажды вернулся Васенин из объезда и сказал мне:

— Странный какой-то медведь живёт у меня на участке. Еду я недавно вдоль Малой, вижу — идёт медведь. Шёл-шёл и наткнулся на пень. Чудеса! Ткнулся в него мордой, отступил немного и повернул в сторону. Там малинник. Медведь потянул носом и стал шарить передними лапами. Ощупал куст, притянул его к себе, стал ягоды обирать. Слез я с коня, близко подошёл к медведю. А он меня и не учуял и глядеть на меня не захотел. Худой такой медведь… Бурый, с рыжиной, и на носу — белая полоса. Я его пожалел. Дай, думаю, вам расскажу об этом. Что всё это значит?

— Надо поглядеть. Когда будете на участке?

— Завтра.

— Вот я и поеду с вами.

Мы провели на участке весь день, но с медведем так и не встретились.

Я уехал домой, а Васенин остался и сказал, что приедет за мной, как только вновь увидит необычного зверя.

Приехал лесник дня через три. Мы прошли с ним километра два по берегу речки Малой и неожиданно столкнулись с медведем: он лежал, привалясь к старой колодине, и крепко спал. Видно было, что зверь истощён: шерсть была не густая; на боках сквозь неё лесенкой выступали рёбра.

Мы стояли от медведя так близко, что хорошо была видна узкая белая полоса, которая тянулась по верху бирюльки от правой ноздри к глазу. Я кашлянул, но медведь не вздрогнул, не повернулся.

— Бегите к сторожке, — шепнул я Васенину. — Давайте сеть, мы его мигом накроем.

Васенин сбегал за новой рыбацкой сетью. Мы сложили её вчетверо, осторожно подошли к спящему медведю и накрыли его. И пока он с перепугу разбирал, что к чему, мы уже крепко связали его по ногам. Потом он поревел, но скоро успокоился. А к вечеру мы уже доставили его в город.

Кормил я его хорошо, обращался с ним ласково, и скоро он стал сытым и совсем ручным.

Но уже в первый день я понял, что он слеп и что чутьё у него развито плохо. Он натыкался на забор, на столбы и не сразу находил миску с едой, которую я ставил ему во дворе в определённое место. Меня он узнавал по голосу и, когда подходил, тыкался носом в колени и начинал ласкаться.

Скоро меня вызвали в Москву, и я оставил своего слепого медведя у знакомых. Он прожил больше года, потом стал хворать и умер.

Медведя вскрыли в ветеринарной клинике. Оказалось, он ослеп потому, что в него стреляли. Пуля прошла под кожей от кончика носа до правого глаза. На носу, где была рана, выросла полоска белой шерсти. Глаза у медведя не потускнели. Но он не мог видеть, потому что пуля повредила ему зрительный нерв.

Поединок в тайге

Среди Саянских гор, на поляне, жил в избушке лесник Иван Данилович, с которым я иногда ходил на охоту. Но чаще мы с ним ловили зверей: он был хороший следопыт, прекрасно знал свою тайгу и помогал мне очень умело.

Однажды мы собрались с ним обследовать новые места, но его неожиданно вызвали в Ачинск.

Я огорчился.

— Так ведь ненадолго, Алексеич, — успокоил он меня. — К тому же, у тебя будут помощники. Ребята молодые, оба комсомольцы, тайгу знают неплохо. Нынче же они и приедут.

К вечеру, когда Иван Данилович стал собираться в отъезд, прибыли на лодке мои новые помощники — Зубатов и Лосев. Они привезли медвежонка и десять больших тайменей. Рыба эта отличная, и мы хорошо угостились вкусной ухой.

Я рассказал ребятам, что хочу осмотреть места, где можно расставить ловушки на маралов, и утром они повели меня в горы вдоль берегов реки Чулым.

Мы поднимались среди кедров, в густой заросли трав и выбрались на вершину скалы, где всё чаще и чаще стали встречаться следы маралов. Я нанёс план местности на бумагу, а на кедрах сделал большие затёсы топором, чтобы в другой раз легче было найти эти охотничьи угодья.

Начали мы спускаться к реке, где оставили все свои лишние вещи, да и солнце перевалило далеко за полдень — надо было подумать об обеде.

Зубов вдруг остановился и тронул меня за рукав:

— Глядите: медведь!

— На задних лапах! И чего-то приплясывает! — добавил Лосев.

Я глянул в бинокль: медведь плясал не зря — он топтался возле куста, где стоял большой марал с ветвистыми рогами.

Такой поединок между двумя могучими животными увидишь не часто, и ребята стали торопить меня подкрасться к зверям поближе.

Мы пробежали метров триста да ещё долго ползли на брюхе, пока не добрались до большой кучи валежника, где перевели дух. И стали наблюдать. Лесные великаны, разгорячённые жарким боем, были так близко, что я увидел, как горят злобой глаза у марала, как вздрагивает шерсть на холке у медведя.

Медведь был молодой и не знал, как подступиться к маралу, который грозно направлял на него рогатую голову и изредка громко бил копытом по земле.

Медведь пятился, забегал справа, крался слева. Всё ему хотелось зайти к маралу сзади, но тот не зевал: подпрыгивал на месте и опять угрожал своему врагу острыми рогами.

Медведь отбежал и сел на землю, словно раздумывая, на что же ему решиться. Затем он мотнул головой, быстро вскочил; промчался шагов пять вперёд, дико заревел, сильно оттолкнулся от земли и полетел на марала.

Марал сжался и с огромной силой ударил рогами в медвежье брюхо.

Медведь глухо охнул и вонзил когти маралу в бок. Затрещала кожа на марале, раздираемая острыми когтями. Но марал не упал, только часто-часто задрожали его тонкие, стройные ноги. Медведь громко лязгнул зубами, но промахнулся. Марал собрал силы, страшно мотнул головой, и окровавленный медведь полетел под куст.

Марал сделал шаг назад, вскинул передние ноги на тушу медведя — и забарабанил ими по рёбрам своего побеждённого врага.

Медведь рявкнул, но не поднялся. Марал гордо закинул голову и, оглядываясь, медленно побрёл среди кедров, пока не скрылся из наших глаз.

— Сплоховал медведь! — сказал Лосев. — Пойдём добьём его…

Лосев вскочил, за ним Зубатов. Но я умерил их охотничий пыл:

— Не торопитесь, хлопцы! Живой медведь мне дороже мёртвого. А этого, если он жив, мы возьмём проще простого.

Мы осторожно подошли к зверю.

Он был жив и тяжело дышал, закрыв лапой большую рану, из которой сочилась кровь.

Мало было надежды спасти его: он не шевельнулся, когда я связал ему лапы и чистым носовым платком кое-как заткнул дыру на брюхе.

Спотыкаясь на камнях, мы еле-еле донесли раненого зверя до реки, положили его в лодку и к вечеру доставили в избушку Ивана Даниловича.

Зверь открыл глаза, и я влил ему в рот немного сладкой воды. Он не сопротивлялся и не выказал желания укусить меня или подняться и бежать.

Я дежурил возле него до полуночи, потом заснул. А когда стало светать и я открыл глаза, медведь был мёртв.

ХОЗЯИН УССУРИЙСКОЙ ТАЙГИ

На Дальнем Востоке хозяином тайги зовут тигра.

Этот рыжий полосатый зверь с длинным хвостом — хозяин злобный и сильный: нет сильнее его зверя у нас в стране! Медведю с ним и не стоит тягаться, и там, где тигр охотится, медведь всегда уступает ему свои владения.

Ходит тигр мягко, неслышно, как кошка; крадётся к добыче ловко и просто сваливается ей на голову: прыгает он удивительно легко и далеко — шагов на десять — пятнадцать.

Ловит он быстроногих оленей, маралов, нападает даже на старых кабанов, у которых большие клыки-бивни, острые, как бритва; режет скот на пастбищах, бросается и на людей.

Был такой случай: пришлось и мне полежать под тигром, и на всю жизнь остался у меня заметный шрам на ноге…

Со своим приятелем доктором Расторгуевым пошёл я однажды поохотиться на фазанов.

Охота была хорошая, и мы возвращались в село, обвешанные длиннохвостыми золотистыми птицами.

Возле сухого озерка, сплошь заросшего камышами, собаки пошли по следу, и доктор приготовился сделать ещё раз выстрел по фазану.

Но собаки вдруг ощетинились, как-то сжались и бросились нам под ноги.

— Не рысь ли тут? — спросил доктор.

— Возможно, даже и тигр, — ответил я.

Мы вовсе не были подготовлены для встречи с таким зверем, и доктор сказал:

— Надо уходить… Как бы он собак не задрал.

Я нагнулся, чтобы взять своего пса за ошейник. В камыше послышался шум, и огромный зверь одним прыжком очутился у меня на спине.

Почти одновременно прогремел выстрел: доктор не растерялся и в упор выстрелил тигру в ухо.

Зверь был убит. Но он успел сбить меня на землю и, когда судорожно дёрнулся задними ногами, разорвал кожу с мясом на моей левой голени. Едва не потеряв сознание от острой боли, я остался под зверем.

Доктор Расторгуев стащил с меня тигра, сделал мне перевязку и ушёл на ближайшую пасеку за лошадью.

Когда часа через два меня положили на телегу, в камышах кто-то завозился и запищал.

Уже спустились сумерки, и я сказал, чтобы доктор и возница не лезли в камыши. Но опасения наши оказались напрасными: в зарослях возились два тигрёнка, мать которых была недавно убита. Тигрят поймали, посадили возле меня и тигрицы на подводу и привезли на пасеку.

И эти тигрята достались мне в награду за то, что их свирепая мамаша хотела поужинать старым звероловом…

Бывали всякие тяжёлые случаи и у других охотников, когда тигр заставал их врасплох.

Но я никогда не выходил на ловлю тигров один. А с хорошими, верными друзьями да с опытными охотниками поймать тигра можно. И хотя дело это нелёгкое и всегда есть какой-то риск, жизнь моя почти ни разу не подвергалась смертельной опасности.

Конечно, старого и очень сильного зверя поймать тяжело, очень тяжело. Но иной раз и нужды в этом нет — только скрутишь его, а он уже мёртв. Такой страшный зверь этот тигр, а часто умирает от разрыва сердца и живым в руки не даётся.

Видел я это сам, об этом же рассказывали мне знающие охотники. Старые тигроловы обычно объясняли это полушутя:

— Не хочет зверь нам сдаваться, умирает от злости, от досады. Я, мол, такой могучий и вольный, и вдруг связали меня эти людишки!

Старого тигра захватил я живьём всего лишь один раз, а больше ловил маленьких тигрят, которые ходят в тайге с тигрицей.

Выводок не живёт подолгу на одном месте, а кочует, ищет, где можно поживиться мясом: поймать козу, оленя, кабана или хотя бы зайца.

Я не сидел в тайге и не ждал, когда придёт ко мне тигрица с малышами. У меня повсюду были верные товарищи, и они давали мне знать, как только видели на снегу свежий след тигриной стаи — тигрицы и двух тигрят.

Я приглашал с собой охотников — человек пять. Мы брали всё необходимое для ловли — продукты, ружья, собак, сети, рогатины — и уходили в тайгу не на один день.

Как только обнаруживали след, мы устремлялись по нему обычно на лыжах, а собак пока держали на сворках. Пытались как можно ближе подойти к выводку и отделить тигрицу от детёнышей. Конечно, если детёныши уже выросли — например, с хорошую овчарку, — сделать это было гораздо труднее.

Когда подходили к зверям близко, старались не шуметь, чтобы тигрица нас не обнаружила, иначе она пойдёт на хитрость: оставит детёнышей где-либо в кустах, а сама сделает круг, зайдёт к нам сзади и бросится, чтобы загрызть ловца или его собаку.

В последние дни, когда до зверей уже оставалось недалеко, мы шли охотничьим строем, соблюдая осторожность: двое с собаками впереди — они двигались по следу; двое — по бокам, метрах в десяти, а один — сзади; он прикрывал группу с тыла.

Мы преследовали выводок дней пять, как говорят — «висели у зверей на хвосте», не давали им заняться охотой, брали их измором. Конечно, очень уставали и сами, потому что бежали по следу весь день — с рассвета до темноты, ели ночью, костра не разводили, тревожно спали на снегу часа три в сутки.

Голодные тигрята так уставали в конце концов, что бежать уже не могли: постепенно они замедляли свой шаг, а потом уже и вовсе ползли на брюхе вслед за матерью.

Как только тигрята начинали ползти, мы пускали на них собак, а сами начинали шуметь. Тайга вдруг оживала: рычали, визжали и лаяли собаки, мы кричали и стреляли.

Тигрица отбегала от выводка, и за ней мы посылали одного опытного охотника. Он бежал по её следу на лыжах и всё время стрелял. Напуганная выстрелами и ослабевшая от голода, тигрица убегала далеко в тайгу и уже не могла помешать нам ловить её тигрят.

Тигрята редко бывали рядом, вместе. Обычно тот, кто посильней, уходил дальше, и мы сначала нападали на более слабого, который находился ближе к нам.

Собаки окружали зверёныша и начинали громко лаять на него. Он ложился на спину и начинал отбиваться от них сильными, большими лапами.

Мы подбегали и брали его в кольцо. У нас были рогатины, и этими орудиями мы старались прижать голову тигрёнка к земле. И когда это удавалось, один охотник держал рогатину, остальные наваливались на зверя, надевали намордник, связывали лапы, и тигрёнок был наш.

Со связанным тигрёнком оставался один охотник и зорко глядел по сторонам, держа ружьё на изготовку. А мы пускали собак по следу второго тигрёнка, настигали его и таким же манером ловили.

Связанных тигрят клали на лыжи и везли в охотничью избушку, где для зверей уже была приготовлена клетка. Запирали туда пленников и везли их на ближайшую железнодорожную станцию. А уж оттуда — во Владивосток, на базу живых пушных зверей.

И пойманные нами тигрята скоро попадали в зоосад или в цирковую труппу к хорошему дрессировщику и через два — три года показывали всякие интересные номера на ярко освещённой арене…

Старого тигра я отправился как-то ловить в ноябре: из Москвы пришло тогда задание взять живым такого зверя.

Зима была в тот год снежная.

Мы снарядились в дорогу, ранним утром вышли из дому и направились в тайгу, где недавно видели свежий след зверя, крупный, как большое блюдце.

Впереди я шёл со своим Байкалом — умным и сильным псом, который понимал меня с полуслова и безотказно выполнял все мои приказания.

В неподвижном воздухе скоро начали кружиться пушистые хлопья снега. И прежде чем мы добрались до того места, где прошёл тигр, снег завалил все следы в тайге. Так мы понапрасну потеряли первый день.

На другое утро нам посчастливилось: Байкал прихватил след. Он обнюхал его и стал лаять. Я тихо свистнул и заставил собаку замолчать.

Судя по следу, тигр был большой, и шёл он по тайге спокойно.

Километра через два увидали мы остатки его обеда — голову и ноги косули — и пошли дальше тише,осторожнее. Сытый зверь не мог уйти далеко, надо было готовиться ко встрече с ним. О такой близкой встрече говорило нам и поведение собак: мы спустили их со сворок и послали в поиск, но они не рвались вперёд, а робко жались к нам.

Мы осмотрели, проверили оружие и специальные палки, окованные железом, которые применяются при ловле больших тигров. Обсудили, что делать, и двинулись дальше.

Шли мы котлом, полукругом, и скоро правофланговый подал сигнал: он увидел логово спящего тигра.

Я навёл Байкала на зверя, он бросился на него; все собаки помчались вслед.

Раздался оглушающий рёв в пещере; зверь развернулся, как стальная пружина. В воздухе мелькнуло длинное полосатое тело: тигр упал на собак.

— Не возьмём такое страшилище! Буду стрелять! — сказал я товарищу, который стоял ближе других.

— Погоди! Попытаем счастья! — ответил он.

Байкал кинулся брать зверя за гачи. Тигр молниеносно вскинул лапу и так ударил ею по собаке, что она упала к моим ногам мёртвая. Я бросился к тигру с пикой. Зверь чуть не выбил её у меня из рук, и она разлетелась на куски. В какое-то мгновение, которое могло стоить жизни, я успел сунуть в пасть ему ствол винтовки. Борьба была слишком неравная, и винтовка упала на землю. Я остался без оружия.

Но товарищи не сплоховали: пока тигр отнимал у меня винтовку, они забежали сзади и прыгнули ему на спину. Кто-то успел сунуть ему палку в раскрытую пасть, я накинул на толстую, круглую голову большой стальной намордник. Остальные товарищи схватили лапы ремёнными петлями. Наконец-то зверь был связан и укрощён!

Но ловля этого тигра обошлась нам дорого. Один наш товарищ обливался кровью: тигр оборвал у него на правой руке три пальца. Собаки зализывали раны, Байкал умер.

Мы перевязали рану товарищу, отдохнули, сделали из лыж сани и четыре дня везли по снегу своего пленника до города Имана.

А там он попал в большую железную клетку и поехал в ней в Москву, в Зоопарк…

Не часто вырастают из медвежат такие послушные, добрые звери, как мой Кузя, который играл с детьми и крутил для них карусель.

Ещё реже становятся ручными и добрыми взрослые, старые тигры.

Маленькие тигрята привыкают к человеку: они игривы и ласковы, как кошка. Но какой бы ласковой ни казалась эта большая полосатая кошка, она не всегда платит человеку добром за добро. И когда ей начинает идти второй год, с ней надо держать ухо востро.

Помню я один такой случай.

Мои друзья поймали однажды маленького тигрёнка и подарили его директору владивостокского зверинца Горбунову.

Горбунов назвал тигрёнка Амуром, потому что поймали его недалеко от могучей и красивой реки Амур.

Тигрёнок жил в квартире у директора, был игрив и так привязался к хозяину, что даже спал с ним в одной постели.

На улицах Владивостока часто видели представительного мужчину, лет сорока, за которым бежал по пятам ловкий и шустрый тигрёнок. Целый год он бегал свободно, не на привязи, а потом Горбунов стал водить его на цепочке.

Чудесные, ясные дни долго стоят осенью на Дальнем Востоке. И вот в один из таких дней Горбунов прогуливался со своим Амуром по главной улице города. Прохожие с интересом смотрели на гуляющего тигра, но из предосторожности уступали ему дорогу.

Возле городского сада Горбунову встретилась женщина с большим и сытым английским догом.

Амур ещё ни разу не видел таких крупных собак. Он внезапно припал к тротуару, гибкое и сильное тело его вдруг оторвалось от земли и полетело к догу. Горбунов не смог сдержать тигра. Зверь дико зарычал, собака взвизгнула, женщина упала в обморок. Горбунов бросился поднимать дерущихся, но было уже поздно: тигр задушил дога мёртвой хваткой за шею.

С этого дня проснулся в Амуре таёжный хищник, который почувствовал свою силу, и гулять с ним по городу стало опасно.

Горбунов поместил своего питомца в зверинец и начал дрессировать его с группой других тигров, которые тоже выросли в неволе. Амур поддавался дрессировке лучше других зверей.

Когда курс обучения молодых тигров был закончен, Горбунов захотел показать выступления зверей на арене цирка.

На последнюю репетицию он пригласил своих знакомых, в том числе и меня.

Заключительным номером большой программы была пирамида.

В клетку к тиграм вкатили две большие бочки и положили их набок, невдалеке друг от друга. Горбунов, пощёлкивая кнутом, загнал двух тигров на бочки, и они образовали между ними живой мост. Двух других тигров он заставил прыгнуть к ним на спины, и они расположились там поперёк, словно это была живая поленница дров. На вторую пару тигров взгромоздился Амур, и получилась красивая, хотя и очень шаткая пирамида из зверей. А сам Горбунов приставил к ней лестницу, осторожно поднялся по ней и сел на Амура верхом.

Мы с замиранием сердца смотрели на этот трудный номер и от души, громко аплодировали товарищу, который так хорошо обучил своих тигров.

Горбунов спустился, щёлкнул кнутом, и пирамида рассыпалась.

Мы поздравили его с успехом и сказали, что всё идёт блестяще, но он захотел повторить свой номер ещё раз. И сколько мы его ни отговаривали, он настоял на своём.

Горбунов снова забрался к Амуру на спину, снял шляпу и поклонился нам. Но пирамида качнулась, он не удержался и упал на опилки. Тигры вздрогнули, бочки раскатились, пирамида рухнула.

Горбунов оказался на спине. Амур упал прямо на него, прижал его передними лапами и угрожающе зарычал. Хотел ли зверь поиграть с хозяином или расправиться с ним, неизвестно. Но Горбунов упёрся тигру руками в шею и, потихоньку отталкивая его, успокаивающе приговаривал:

— Амур! Амурчик! Ну, пусти меня!

В публике началось смятение, да и я изрядно перетрусил за жизнь товарища. Мы бросились за брандспойтом, чтобы сильной струёй воды из пожарной кишки разогнать тигров, сбить с места Амура.

Но, на беду, у одного из зрителей оказался в кармане пистолет. И, никому не говоря ни слова, он выхватил оружие и стрельнул в воздух.

Амур вздрогнул. Что творилось в его башке, мы не знали. Но он схватил Горбунова за шею и потащил его к противоположной стенке железной клетки.

Там он бережно положил хозяина, а сам бросился в ту сторону, откуда раздался выстрел. Он встал на задние лапы, передними упёрся в решётку и угрожающе рычал, размахивая хвостом.

Когда мы выгнали тигров с арены и подошли к Горбунову, он лежал без движения. К счастью, это был лишь глубокий обморок.

Амур оказал своему хозяину печальную услугу: он спасал его от воображаемой опасности и едва не задушил.

С РУЖЬЁМ И БЕЗ РУЖЬЯ

Я ловил не только медведей и тигров.

На Каспийском море со своей бригадой охотников я подкрадывался к тюленям. По пути нас застал шторм, и мы еле-еле успели прибиться к какому-то острову и переждать непогоду.

Дело было в декабре. Перед рассветом мы забрались по плечи в холодную воду и полукругом охватили сетью маленький островок, на котором отдыхало много тюленей — тысячи три.

Я обошёл этот крохотный кусочек земли в море, вылез на берег и крикнул. Тюлени бросились в воду, и пятьдесят зверей попало тогда в нашу сеть. Так, в волокуше, мы и доставили их на остров Жилой, где заранее была сделана большая вольера. Она начиналась на берегу и кончалась в море. И мы втащили в неё зверей, не вынимая их из воды.

Рассказываешь вот так — и всё очень просто.

А сколько сил нужно приложить, чтобы снарядить целую экспедицию на двух парусных лодках, мотаться на них по морю в непогоду, не спать, чтобы захватить зверей ночью, на лёжке! А потом везти их в Москву. Это тоже целая история.

Я продержал тюленей целый месяц в Баку, чтобы они хоть немного освоились с неволей. Потом погрузил их в поезд и повёз в Москву. Люки в вагоне были открыты, но тюлени задыхались: они страдали оттого, что не могли поплавать в воде. На каждой большой станции я поливал их из шланга. Первые же брызги необычайно волновали зверей: они вскакивали и с наслаждением подставляли головы под струю.

Тюлени отказывались от пищи и очень утомились за долгий путь, но были совершенно здоровы.

Из Москвы развезли их по зоопаркам в разные города. Пять зверей остались в московском парке, и их поместили в бассейн, который летом занимали морские львы.

Тюлени отлично перезимовали. Днём подолгу лежали на льду, медленно шевеля ластами. Скоро они привыкли к служителю, который ухаживал за ними, и, когда он приносил им рыбу в ведре, выскакивали из воды и наперебой бросались к нему…

Однажды поймал я на Чукотке молодого моржа. Взял его на лёжке, когда он спал, осторожно накинув на него прочную сетку. И задумал продержать его до весны, до первого парохода, и затем уже сдать в зоопарк.

Прежде всего надо было подготовить какое-нибудь жилище для моржа. Но на Чукотке сделать это не так легко: во всей округе не было леса, а из маленьких, карликовых берёзок не построишь домика для зверя, в котором было почти сто килограммов веса.

Разговорился я с местными колхозниками — чукчами, и один из них сказал мне:

— Недалеко отсюда, на берегу моря, видел я большие кости. Вот из них и можно сделать ярангу для твоего моржа.

— Что за кости? — спросил я.

— Большой был зверь. И кости такие, что с тебя ростом.

Колхозник согласился показать мне место, где он видел длинные кости какого-то зверя. Мы поехали с ним на оленях, и километрах в семидесяти от посёлка, на обрывистом берегу моря, я увидел торчавшие из земли огромные порыжевшие кости.

Это были остатки мамонта — давно вымершего слона, который жил на Чукотке сотни тысяч лет назад.

Я собрал десятка два самых крупных костей, привёз их и начал строить. Выкопал четыре ямы и в них поставил кости, как столбы. Сделал стенки из рёбер мамонта, обложил их землёй и промазал глиной. Крышу соорудил из моржовых шкур. И получился такой славный домик, что мой пленник чувствовал там себя превосходно.

Всю зиму я кормил его рыбой. Правда, ел он плохо, особенно в первое время, и похудел, но весной поправился и скоро совершил на пароходе путешествие во Владивосток.

В верховьях реки Кан на солонцах ловил я таёжных красавцев лосей: делал на них большие загородки с узким загоном в конце, похожим на коридор. И когда лось приходил лизать соль в загородку, я загонял его в клеть, которая стояла в конце коридора.

Лось страшно пугался меня. Он испуганно шарахался из угла в угол, дрожал, глаза у него наливались кровью. Но он скоро привыкал ко мне и становился смирным. Один лось ходил у меня зимой в упряжке, как лошадь.

Ставил я сети с бубенчиками на соболей, которые в глухой тайге зимой прятались в таком буреломе, куда и не подберёшься. Бывало, увидишь, где кончился на снегу свежий след шустрого зверька, удивительно ловкого, юркого, оцепишь это место сетью, закрепишь сеть колышками, а на ней повесишь бубенчики.

Выбежит ли соболь сам, спугнёшь ли его, он толкнётся в сеть, а бубенчики зазвенят, и узнаешь, с какой стороны надо ловить зверька.

Но бывали со мной и всякие другие случаи, о которых есть что рассказать старому зверолову.

Беглянка

Однажды осенью везли мы в большом товарном вагоне зверей и птиц в Москву. В клетках у нас было десять медведей, два тигра, сто уссурийских енотов, песцы, рысь, лебеди и фазаны.

На одной из станции около Байкала я вошёл с помощниками в вагон, где были звери, и увидел, что все они чем-то встревожены. Я кинулся к клеткам, где помещались хищники. Медведи и тигры были целы, но не оказалось на месте рыси.

— Осторожно, друзья! — сказал я своим помощникам, пятясь к двери.

Рысь зашевелилась в тёмном углу. Мы сдвинули четыре клетки, которые были у нас на колёсиках, и стали чинить решётку, из которой рысь выдернула проволоку.

Когда починка была закончена, я сказал, что надо поймать хищницу, и полез с рогатиной в угол, чтобы придержать зверя.

В тёмном углу, среди клеток, которые стояли очень тесно, было неудобно орудовать рогатиной, и я промахнулся.

Рысь бросилась на меня. Помощники насилу отогнали её и очень перепугались, когда увидели, что мои руки и лицо залиты кровью.

Я вытер кровь и пошёл за брезентовым плащом, который был в соседнем вагоне, чтобы накрыть им зверя. Но попытка не удалась: зверь вырвал плащ и снова царапнул меня.

Опять я схватил рогатину, придавил рысь к полу и крикнул:

— Навалитесь! Хватайте зверя за лапы и тащите в клетку!

Но мои помощники не тронулись с места: они побоялись идти к разъярённому хищнику.

Я убрал рогатину, загородил рысь клетками, поругался с помощниками и пошёл к себе в вагон.

Там я спросил у пассажиров:

— Есть тут охотники?

— А в чём дело?

— Мне нужны два смельчака! — И рассказал, каких зверей везём мы в столицу и как можно утихомирить свирепую рысь.

Смельчаки нашлись, и они пошли со мной в вагон, где были клетки.

Я снова полез на зверя с рогатиной. Мои новые помощники набросили на рысь мешки, навалились на неё, затем схватили за ноги и потащили по полу. Рысь упиралась изо всех сил, вырвалась и бросилась к двери. Кто-то успел закрыть её. Мы думали-думали, что нам делать, и решили набросить на зверя брезентовые мешки, а сверху — большой пустой ящик.

Это нам удалось. И как ни билась рысь о стенки ящика, мы впихнули её в клетку вместе с мешками.

А уж остатки мешков пришлось вытаскивать из клетки стальными крючками: зверь злобно рычал, не выпускал мешковину из лап и разрывал её на клочки…

Красный Бантик

Почти год прожил я на Чукотке. Жилищем служила мне небольшая землянка, которая стояла на берегу речки. До ближайшего селения было километров триста, и я почти всё время был один. Лишь изредка навещали меня чукчи, которые кочевали со стадами оленей по округе.

Морозным утром вышел я однажды проверить капканы: я тогда ловил песцов. В одном из капканов сидела лиса. Она вскочила, когда увидела меня, и стала метаться из стороны в сторону. А когда я подъехал вплотную, зарычала и схватила зубами за лыжу.

Я осмотрел лису: кость на лапе была цела. Вместе с капканом посадил я зверя в мешок, взвалил на плечи и отправился к землянке.

Там я снял капкан, смазал лисе помятую лапу йодом, и моя новая жилица юркнула в тёмный угол под кроватью.

Она сидела и лежала три дня и ничего не ела. Давал я ей белых куропаток, рыбу, зайчатину, но она к ним не притрагивалась.

Потом немного смирилась со своим положением и стала есть всё, что я ей ни подбрасывал. Кормить её было нетрудно: лиса неприхотлива в еде, она ест зайцев, птиц, рыбу, мышей, ягоды. Поэтому-то и встречается она в Сибири почти повсеместно.

Зимним вечером я лежал на кровати и читал книгу. Моя пленница вышла из своего угла, медленно обошла всю комнату, осматриваясь по сторонам и принюхиваясь.

Я не двигался, почти не дышал. Но стоило мне шевельнуться, и лиса снова скрылась под кроватью.

Недели через три она уже свободно разгуливала по землянке, даже ласкалась, когда я подавал ей еду, и позволяла себя гладить. Мне удалось привязать ей на шею красный бантик.

Чукчи, которые заезжали ко мне по пути обогреться и попить чайку, смотрели на лису и восхищались:

— Ай, какой хороший рыжий зверь!

Прошло месяца два. Я решил проверить, что станет делать лиса, если отпереть хотя бы одну дверь — в маленькую прихожую.

Я приоткрыл дверь и притаился на кровати. Лиса высунула нос и вдруг стремительно бросилась из комнатки. Я подошёл к ней. Она стояла перед закрытой наружной дверью и с укоризной глядела на меня.

Уже перед весной, когда скоро должно было показаться солнце, после долгой полярной ночи, я однажды плохо прикрыл за собой дверь, и лиса убежала.

Я тосковал по ней: одному жить всегда тяжело, особенно в тундре. А я был так далеко от людей! Да и ручных зверей у меня не было.

Наконец выглянуло солнце, стало как-то радостнее на душе, и однажды утром я пошёл глядеть капканы, напевая песню. Шёл, пел… и вдруг умолк — в капкане сидела моя лиса с красным бантом на шее!

Я обрадовался этой встрече, но лиса не хотела признавать во мне хозяина, рычала и всё пыталась вырваться из железных тисков.

Нога у неё была перебита, и я наложил ей в землянке лубок.

Всё было знакомо моей пленнице в комнатке, но под кровать она не забилась, а улеглась у самой двери.

Один раз мне даже показалось, что она умерла. Я наклонился над ней, но она просто не шевелилась, а ноги у неё были крайне напряжены. Зверь хитрил: он рассчитывал выпрыгнуть за дверь, как только я её распахну.

Вскоре у моего Красного Бантика родились четыре лисёнка. Теперь лиса успокоилась и не порывалась уйти на волю. Я сам каждый день выпускал её погулять, но она скоро возвращалась и приносила детям то мышонка, то лемминга.

Так мы прожили до июля. А потом я отправился в Анадырь и сел на пароход, который отходил во Владивосток.

Красный Бантик и её дети благополучно доехали со мной. И всё это лисье семейство с Чукотки скоро поселилось в зверинце…

Рыболовный крючок

Недавно встретил я в городе Саянске старого своего друга Жукова.

Много переловили мы с ним всяких зверей, потом занялись другими делами, дороги наши разошлись, и лет пять мы не встречались.

И до чего же приятно увидеть вдруг близкого человека, услышать его голос, пожать ему руку, вволю с ним наговориться!

У каждого из нас за плечами большая жизнь, есть что вспомнить. И проговорили мы с Жуковым за горячим самоваром до поздней ночи.

Он не мог жить без привычной тайги и работал лесником, далеко от Саянска. И утром предложил мне:

— Поедем, друг, ко мне в сторожку. Тряхнём стариной, с ружьишком походим. Хочешь?

— Конечно, хочу!

И мы отправились верхом в глухую тайгу, к маленькой избушке лесника, до которой добираться нужно было дня три.

Приехали под вечер. Жуков вошёл в сени и всплеснул руками:

— Вот злодеи! Поросёнка загрызли, подкоп сделали. Только кишки да нога валяются!

— Кто ж тут орудовал? — спросил я, слезая с коня.

— Да волки! Вот проклятущие!

Прошли мы от дома по следам шагов триста, нашли объеденную голову поросёнка.

— И, скажи ты, словно выслеживают меня звери! Чуть отлучусь, непременно шкоду сделают. В прошлом году лиса двух кур утащила, теперь вот волки поросёнка задрали.

— Горюй не горюй, а поросёнка не воскресишь. Давай-ка вспомним, как волков брали. Надо же двум старым звероловам рассчитаться с ними по заслугам! Капканы есть?

— Заржавели без дела, грош им цена. Только и годятся на свалку!

— Может, крючки есть? Ты ведь старый рыбак.

— Крючки есть. Да на что они тебе?

— Ты говорил: тряхнём стариной! Вот я и хочу тебе напомнить, как надо волков ловить.

Пока Жуков кормил кур, самовар ставил, я привязал к крючкам по куску проволоки, словно щук собирался ловить, нанизал на каждый крючок по куску мяса. Все куски проволоки прикрепил к канату.

Мы отнесли эту снасть на то место, где нашли голову поросёнка, привязали канат за пенёк. А чтобы вернее приманить волков сюда, опалили три козьи шкуры и обжарили на костре козью голову.

— Приманка аппетитная, — сказал Жуков. — Только придут ли волки на это место? Уж больно они осторожные, черти!

— Как говорится, утро вечера мудренее! — сказал я. — Пойдём-ка с дороги чайком побалуемся.

Мы ужинали и пили чай в сумерках. И вдруг где-то вдали послышался вой волков.

— Собираются на пирушку, — прислушиваясь, сказал Жуков. — Ну, поглядим, поглядим, Алексеич, чего стоит твоя выдумка! А помнишь…

И начался у нас долгий вечер воспоминаний. Спать не пришлось: незаметно просидели всю летнюю ночь до рассвета.

Жуков глянул в окно, убрал посуду со стола, и мы пошли проверить ловушку.

Большая, старая волчица стояла и смотрела на нас в испуге, но с места не двигалась. Она была похожа на чучело, которое сделал искусный мастер, только глаза её говорили, что она живая. Да изо рта у неё торчала проволока, которую я привязал к крючку.

Мы связали волчицу и принесли домой.

— Сдам шкуру, пятьсот рублей получу — вот и поросёнка куплю! — размечтался Жуков.

— Так и сделай! А теперь в тайгу веди, с ружьишком погулять! Тоскую и я по тайге не меньше твоего!

Мы взяли в дорогу по куску хлеба и отправились в саянскую — смолистую, кедровую — тайгу.

Росомаха, которую я не смог поймать

Зимой, по первому снегу, я приехал в охотничий колхоз, который был расположен среди двух горных кряжей на самом берегу далёкого Берингова моря.

В колхозе жили чукчи. Все они были хорошие охотники, и я быстро заключил с ними договор на поставку пушнины.

Охотники уговаривали меня остаться у них на ночь. Но я торопился домой, на Преображенскую факторию, и выехал, когда уже стало темнеть.

Погода была отличная. Собаки хорошо отдохнули и неслись с такой быстротой, что я крепко держался за нарты.

За час мы прошли полпути. Вдруг вожак отчаянно взвизгнул, и вся упряжка рванулась в сторону. Собаки залаяли и сейчас же кинулись в драку.

Я вылетел на снег, бросился с ружьём к упряжке; мой вожак, у которого из ноги сочилась кровь, держал зубами за шею большую, неуклюжую росомаху.

Хищница не сдавалась. Она вырвалась и так куснула вожака, что он с жалобным визгом повалился в сугроб. Собаки поспешили на помощь, но упряжка мешала им свободно передвигаться.

Я давно уже не ловил росомах, и у меня мелькнула мысль взять зверя живым. Бросился к нартам, хотел стащить полость и накрыть ею зверя, но ещё одна собака, сильно укушенная росомахой, упала на снег, Упряжка рванулась, собаки сбили меня с ног.

Только я приподнял голову, росомаха бросилась на меня. С треском разорвался правый рукав моей меховой кухлянки, и я почувствовал в плече острую боль.

Вскочив на ноги, я с силой отбросил росомаху и, почти не целясь, выстрелил в неё. Она перевернулась, но стала подниматься.

Собаки кинулись на неё. Я разогнал их и выстрелил ещё раз, прямо в голову. Зверь сунулся в снег, вздрогнул — и замер.

Только уж после этого я спокойно перевёл дух и начал поправлять порванную упряжь.

Вожак и ещё две собаки были ранены, одна лежала на спине мёртвая.

Я расставил собак в упряжке, взвалил на нарты убитую росомаху и тронулся в путь.

Собаки бежали плохо и всё оглядывались назад, но постепенно успокоились и помчали быстро и ровно.

А я сидел в нартах, ощупывал рукой длинный, густой и тёмный мех зверя и рассуждал:

— Сильна ты, матушка, и ночью от тебя не спасётся даже такой зверь, как лось. Но зачем же ты бросилась на упряжку собак? И неужто была ты так голодна, что не побоялась человека, сидевшего на нартах? И расплатилась своей шкурой, шкурой удивительной, которая никогда не покрывается инеем!..

СОДЕРЖАНИЕ

Что это за книжка?

Мои медвежата

Гапка

Ерёмка

Медвежонок в беде

Карусель

Белянка и Белячок

Встречи с Топтыгиным

Случай на пасеке

Как заснул злой Красавец

Медведь с белым носом

Поединок в тайге

Хозяин Уссурийской тайги

С ружьём и без ружья

Беглянка

Красный Бантик

Рыболовный крючок

Росомаха, которую я не смог поймать

_____

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.

Оглавление

ЧТО ЭТО ЗА КНИЖКА?

МОИ МЕДВЕЖАТА

  Гапка

  Ерёмка

  Медвежонок в беде

  Карусель

  Белянка и Белячок

ВСТРЕЧИ С ТОПТЫГИНЫМ

  Случай на пасеке

  Как заснул злой Красавец

  Медведь с белым носом

  Поединок в тайге

ХОЗЯИН УССУРИЙСКОЙ ТАЙГИ

С РУЖЬЁМ И БЕЗ РУЖЬЯ

  Беглянка

  Красный Бантик

  Рыболовный крючок

  Росомаха, которую я не смог поймать

СОДЕРЖАНИЕ