В окружении… [Елена Арутюнова] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Елена Арутюнова В окружении…
Не давайте бесам волю
2195-тый год Понедельник В первый день недели, когда впервые сквозь плотную пелену облаков несмело пробивается холодное солнце, неспособное ни осветить, ни согреть, семнадцатилетний Джейкоб Томпсон переступает через порог учебного заведения, задумываясь: «Неужели это последний год его школьной жизни?» Он быстрым шагом идёт вдоль коридора и ему прилетают, как минимум, три одинаковые фразы: «Да храни нас Бог в этом году!», после чего слышится хохот сверстников. Джейкоб отвечает тем же. Обшарпанные стены обвешаны сделанными детьми из младших классов плакатами с яркими, хоть и корявыми, надписями вроде: «Бог всё видит», «Не суди и не судимым будешь», но на фоне остальных одна показалась юноше самой интригующей. Большими буквами, кроваво-красным маркером: «НЕ ДАВАЙТЕ БЕСАМ ВОЛЮ!» От разглядывания работ Джейкоба отвлекает подходящая особа, в растянутом, ядовито-оранжевом джемпере и сдвинутой набок шляпе, платина волос которой пружинит в натуральных локонах – Миртл Бэйн. Его лучшая подруга детства, с которой они общаются с четырёх лет, а точнее, с первого класса школы имени Руперта Моргана. Руперт был великим лидером «Святой революции», в результате которой государство перестало являться светским, а религиозная вера стала конституционной обязанностью. С ранних лет воспитатели вкладывали в ещё пустые головки детишек правильные ценности; этот путь Джейкоб прошёл с Миртл рука об руку, вместе во всём. Миртл сияет, переливается, бьёт фонтаном жизни, её губы расплываются в широкой улыбке – абсолютная противоположность Джейкоба. Сам он, по сути, все ещё ребёнок, угловатый подросток, застывший в подвешенном состоянии грядущей трансформации в мужчину. Он собирался когда-нибудь жениться на ней, но, к сожалению, от них немногое зависело, ибо только родители подбирают правильного спутника жизни своему ребёнку, подобно тому, как и государство подбирает правильную работу каждому гражданину. «Ого, кого я вижу!» – воскликнула девушка, накинувшись на Джейкоба с объятиями. От каждого прикосновения Миртл юный Томпсон смущался, каждый раз чувствуя себя по меньшей мере ребёнком. «Разглядываешь плакаты?» Бэйн отстраняется и переводит заинтересованный взгляд холодно-голубых глаз на жирные буквы. «Да, – отвечает Джейк – В последнее время так много бесов развелось. Я слышал, эти дряни до неузнаваемости меняют личности людей. Как здорово, что даже дети это понимают». Неожиданно прозрачные линзы, носить которые было обязательно в целях безопасности, слегка помутились и изменили цвет, и перед глазами Джейкоба засветился невидимый для других красный баннер: «Срочные новости», с надписью ниже «безопасная информация». Это было равносильно «Проверено правительством», и юноша осознавал, что перед окружающими высветилась точно такая же проекция. Небольшой кивок, говорящий о том, что Джейк хочет посмотреть информацию, и парящее в воздухе изображение статьи показало ему маленькие фотографии семерых, совершенно непохожих друг на друга людей, с подписью: «Да упокой Господь их заблудшие души», что значило лишь одно – адские существа погубили еще семь человек за ночь. «Ещё больше жертв, чем вчера», – говорит Миртл очевидную вещь, и её глаза принимают нормальное состояние, как и глаза Джейкоба – линзы выполнили свою функцию оповещения и выключились. Обняв за плечо подругу и успокаивая её, Томпсон ведет Бэйн в класс.***
«Так, благодаря святому Руперту Моргану, все люди на Земле приняли одну единственную правильную веру, в 2057-ом году, сразу после Третей Мировой Войны», – заканчивает свою нудную, будто бы скопированную с Википедии презентацию Хлоя Андерсон, интенсивно поправляя рукава своего массивного свитера. Она лихорадочно выдыхает, делая несильный кивок, этим выключая слайды перед линзами одноклассников. Высокая плотная тетка с капризной линией сухого рта, а если точнее, то их преподавательница по истории, прищурила свои крысиные глазки, слегка искривляя верхнюю губу. «Вы могли ещё тише говорить, мисс Андерсон? Садитесь, 4», – шипит она. Четверка являлась минимальной оценкой при сдаче предмета по десятибалльной системе. Правда, ученика с такой репутацией государство вряд ли отправит на высокую должность вроде руководителя или священника. Девушка поджимает пухлые губы, пряча своё побледневшее лицо за копнами тускло-рыжих волос, садясь за парту. «А теперь я попрошу класс достать учебники по Основам Религиозной Культуры. Эти оставшиеся двадцать минут мы проведём урок, как в двадцать первом веке – по бумажным книгам. Думаю, вам будет это полезно, а то совсем разбаловались», – говорит мисс Беннет, и Джейкоб мысленно чертыхнулся, совершенно позабыв, что нужно брать с собой что-то в школу. Он тихо наклоняется к рядом сидящей Миртл. «Можешь поделиться учебником?» – шепчет парень, на что Бэйн кивает, кладя книгу посередине стола. «Что за шум за третьей партой?» – раздраженно спрашивает преподавательница. Джейкобу думается: «Надо же, на вид лет двести, а слух лучше, чем у собаки», – но он, безусловно, этого не говорит. «Простите, Мисс Беннет. Я забыл книгу дома», – виновато молвит Томпсон, вставая с места, на что та недовольно морщит вздернутый нос, кривя верхней губой. «Бегом в библиотеку!», – приказывает учительница, и он пулей вылетает из класса. Библиотека – именно то место, куда обычно никто не ходит, просто потому, что всю информацию можно было найти в открытом доступе, но, по древней традиции, книги прошлого века всё равно оставались в стенах школы. Святая память. Джейкоб отпирает скрипучую дверь, заходя в комнату, сразу чувствуя этот не выветренный запах старины и пыли. Только вот книг было немного, пару шкафов, да и то все, как одна, гласили либо о Третей Мировой Войне, либо об ограниченности людей прошлого, гадающих о существовании Всевышнего. Только такая литература была разрешена. Остальная история называется тут муторной и трагической, даже, можно сказать, «безбожной». Внезапно Джейкоб замечает сидящего в углу Барта Уильямса, мальчишку из параллели. Как только их взгляды пересеклись, Барт судорожно захлопывает книгу, находящуюся в его руках. И Томпсон в ужасе осознает, что это далеко не учебник, и далеко не легальная литература, а то направление письменности, запрещенное ещё в 2064-том году… А ведь Джейк с первого дня их знакомства, случившегося пару лет назад, понимал, что с этим подозрительным типом всё не так просто. Вначале Томпсон смахивал всё на ревность к Миртл, с которой Уильямс часто проводил время, но сейчас Джейкоб понял, что тут дело куда серьезнее и интуиция его не обманывала. У Барта Уильямса нулевая толерантность к чужим проблемам и бестолковой чепухе, до безобразия очаровательная ухмылка и странный рефлекс, заложенный в нем с детства – дёргаться, готовясь ударить в ответ; если вдруг подходят со спины, он приучен быть начеку и никогда, даже в порядке исключения, не расслабляться и не отпускать хватку. У него только два оправдания для сниженного градуса взвинченности, названной Миртл какой-то там «спортивной злостью», под чем подразумевается что угодно, кроме приступов тупой животной агрессии. Но теперь подозрения Джейкоба подтвердились. Барт быстро убирает фашистскую книгу в рюкзак и круглые, как две медальки глаза, жалобно поднимают взгляд на Томпсона, безмолвно умоляя его не произносить ни слова. «Что это за книга?» – всё ещё не веря в реальность происходящего, спрашивает Томпсон, и его брови тянутся к переносице, отчего между ними образовывается еле заметная складка. «Джейк, прошу тебя,– но Джейкоб не слышит, уже быстрым шагом направляясь к двери. Его запястье перехватывают ледяные пальцы Уильямса, разворачивая к себе. Удивительно, как в таком болезненно-худощавом мальчишке как Барт так много силы? Взгляд у него такой напуганный и отчуждённый, как у щенка, судьба которого – быть утопленником. Томпсон впервые видит собеседника в таком, по-детски напуганном, состоянии. «Никому не говори!», – произносить Барт. «Ты болен, Барт, – чётко отчеканивая каждое слово, говорит Джейкоб. – Я должен!» «Ты не понимаешь!» – чуть ли не всхлипывает Барт, когда Джейк вырывает руку из мертвенной хватки. «Я и не должен понимать! Всё, что я должен, так это донести на тебя, такова моя доля честного гражданина, хотя откуда тебе знать, что это значит, – Томпсон сам особо не понимает, почему до сих пор не донёс на человека, стоящего напротив, если болеющего таким недугом можно ещё называть человеком. Ведь его должные действия так незамысловато просты, всего-то нужно запрограммировать своё сознание на вызове организации «Защитное Солнце» и кивнуть в сторону красной кнопки, но почему Джейк мешкает? – «Ты одержим, Барт, у меня нет выбора», – только и произносит он. «Я не одержим!» – Барт почти сорвался на крик, но ловит себя на мысли, что сейчас не время привлекать больше народу, следовательно, и больше внимания. «Джейк, по старой дружбе, я прошу тебя, как друга, никому не говори об этом», – серьезно говорит Уильямс, совершенно упуская тот факт, что эти двое никогда не были друзьями, даже товарищами. Единственное, что их объединяло, так это общение с Миртл и кидание сухого «Привет!» при встречах. И что она нашла в этом прокаженном? Только ради неё Джейкоб тяжело вздыхает, почесывая затылок и, наконец, выдавливает из себя: «Хорошо, – будто бы сдаваясь, поднимает он ладони. – Но ты должен будешь сам обратится за помощью!» – Предупредил Томпсон, навострив указательный палец на Барта. Впервые он видит человека, чей рассудок попутали бесы. Возможно, Джейкоб согласился исключительно из-за растерянности?.. «Клянусь!» – что-то в голосе Уильямса заставило Томпсона напрячься, так звучала только чистой воды ложь.Всего лишь таблетка – ничего страшного
***
Оставшиеся уроки Джейк прогуливает, но не таким образом, как делают это безответственные подростки, считающие жизнь всего лишь забавной игрой, нежели проверкой перед грядущей смертью и двумя массивными вратами, одно из которых затаскивает в адское пламя, а второе – в сладостный покой, желанный каждому смертному. Юный Томпсон физически присутствует на всех уроках, мысленно пребывая в своём подсознании, в своих мрачных неконтролируемых размышлениях. Можно ли теперь считать его соучастником? Даже когда профессор Миллс – любимый преподаватель Томпсона, просит его остаться после уроков, Джейкобу приходится потратить пару минут, дабы вылезти из своих мыслей. Юноша думает, что его отчитают за не сосредоточенность на уроке, и в итоге Томпсон сдастся. И протараторит увиденное утром во всех деталях, вплоть до числа прядей тёмных волос, падающих на лицо Барта. Слишком много мыслей – слишком мало места для информации. «Поэтому я хочу, чтобы ты, Джейкоб, представлял презентацию в честь дня Воссоединения от лица нашей школы», – гордо завершает свою пламенную речь мистер Миллс, скрещивая свои пальцы в замок и откидываясь на спинку стула. Только сейчас Джейк, прослушавший большую часть слов учителя, наконец понимает, что от него требуется. Он должен был стать представителем дня Воссоединения, праздника в честь Дня Победы над Третьей Мировой Войной, когда все нации и народы воплотились в одно великое Государство. Каждый год, по традиции, рандомом выбиралась одна школа, а затем и один из лучших учеников, которому давалась гордая обязанность самостоятельно создать презентацию в честь этого знаменательного дня и представить её на глазах у всего населения, стоя посреди сцены, когда его проекция прохаживалась по линзам каждого жителя. Такая безусловная ответственность являлась колоссальным стрессом, но в то же время и стартом, ибо после завершения школы подобным «ораторам» давались высокооплачиваемые должности. В любой другой жизненной ситуации Джейкоб уже вопил бы от счастья, прыгая на месте, восторженно хлопая в ладоши, подобно малому дитю, но не сегодня. Эта зараза, носящая имя Барт Уильямс, залезла ему в голову, вместе с его проблемами, долбанной опухолью засев под корой головного мозга, не давая мыслить ни о чём другом. «Не волнуйтесь, профессор Миллс, я вас не подведу!» – юноша натягивает фальшивую улыбку на бледное лицо.
***
После тяжелого дня Джейкоб возвращается домой совершенно изнеможенным. Отец, как всегда, допоздна на работе, а мать сидит на диване с идеально прямой осанкой и внутренней дрожью; издалека она больше напоминает безжизненную куклу, нежели живого человека. Медные волосы, собранные на скорую руку в куцый пучок, блестят в подвижном свете. «Как прошёл день, милый?», – спрашивает она, переводя пустой взгляд выпуклых глаз на сына. Её щеки впали, а в одном из глаз лопнул сосуд, налился кровью. Набухшие голубые вены на кистях рук, растрёпанные волосы с прядями ранней седины и сильно выдающиеся ключицы создавали впечатление нездорового человека, кем Эллисон Томпсон и являлась. Порок души – врожденная болезнь, прогрессирующая с возрастом, незаразная, но неизлечимая. Недуг медленно разрушал организм, вначале переставал вырабатываться серотонин и дофамин, и когда человек уже впадает в глубочайшую эндогенную депрессию, начинают отказывать органы. Доктора пытались бороться с пороком души Эллисон долгих 47 лет, но безуспешно. В конечном счёте Церковь решила, что болеют ей лишь одарённые, чьи души Бог хочет забрать на небеса, что Джейкоб считал тем ещё абсурдом, но ничего поделать с этим не мог. Кто он такой, чтобы спорить со словом Божьим? «Неплохо», – нагло врёт Джейкоб, уже собираясь подняться по лестнице в свою комнату. «Дорогой, принеси моих таблеток, пожалуйста, а то вчера предыдущая банка закончилась», – просит Лис, на что младший Томпсон устало кивает. Судя по виду матери, осталось ей недолго, максимум – пару месяцев. Дабы люди с данной болезнью не сильно мучались в свои последние дни на земле, доктора им выписывают сильнейшее успокоительное, созданное исключительно для болеющих этим пороком. Оно создаёт недолговременную, но всё же эйфорию, к сожалению, приближая стопроцентную кончину. Джейкоба немного пугает, с какой скоростью мать опустошает банки таблеток, но сказать ей это в лицо он не решается. Всё же на закате жизни человек имеет право делать то, что хочет. И если Эллисон хочет больше медикаментозных препаратов, её сын их достанет. Джейк заходит в ванную, встаёт на носочки, дотягивается до верхней полки, нащупывает небольшую баночку, забитую маленькими таблетками. Пару секунд он просто смотрит на препараты, и навязчивая идея попробовать их и этим успокоить свои мысли, уже не кажется ему странной. Но его размышления прерывает голос матери: «Милый, ты не забыл про мои таблетки?»
***
Вторник Полночи Джейкоб молился, сидя на коленях посередине комнаты. Назойливые мысли, подобно мухам, крутились у его ушей, вечно что-то нашёптывая, не давая ему заветного покоя. Что, если демоны Барта переселятся в него? Что, если окружающие узнают об Уильямсе и решат, что Джейк соучастник, или хуже: такой же одержимый? И этих «что», «если» было сотни, даже тысячи, они всё жужжали, и жужжали, не останавливаясь ни на секунду, словно безустанные мухи. В итоге Томпсон сам не замечает, как стоит напротив заляпанного в зубной пастой зеркала ванной, дотягиваясь до маминых препаратов. «Всего лишь одна таблетка, ничего страшного не произойдёт, – Думается Джейку, лихорадочно облизывающему губы. – Мама даже не заметит». Он проглатывает таблетку, судорожно закрывая баночку и убирая её на верхнюю полку. Когда Джейк уже лежит в кровати, бездумно смотря в потолок, под успокоительным отказывается работать голова, и юноша проваливается в темноту, наконец, засыпая.Правда сводит с ума
***
Барт отпадает от дверного косяка, впуская Джейкоба внутрь вместе с запахом свежести, характерной для осени, и Томпсон тяжёлым рассеянным взглядом окидывает тёмную гостиную. Уильямс провел гостя внутрь, даже предложил чай. Такая приторная дружелюбность напрягает Джейка, но вопросы, сорняками разрастающиеся в его сознании, мешают сфокусироваться на рациональном мышлении, мешают ему просто встать и уйти, мешают донести на Барта. Ведь этот теоретический донос мог открыть Томпсону новые границы будущего, ибо существовало между Правительством и жителями молчаливая договоренность: люди, доносившие на одержимых, незамедлительно получают плюсик в портфолио, после чего «волшебным образом» получают хорошую работу и условия для жизни. Никто об этом вслух не говорит, но все это знают. Сердце Джейкоба пропускает череду ударов: на тонких руках Барта красуются порезы, длинные ровные полосы от лезвия, свежие и чуть подёрнутые засыхающей сукровицей. Уильямс, поймав внимательный взгляд Томпсона, медленно и терпеливо, будто бы ничего не произошло, откатывает ткань черной рубашки до костлявого запястья. «Правда сводит с ума, – поясняет он, – иногда только это напоминает мне о том, что я всё ещё жив», – медленно, словно оттягивая момент истины, говорит Барт. «Что ты читал?» – не выжидая паузы, спрашивает Джейк. «Пропаганда и манипуляции» от Эллиота Локвуда», может, слышал», – по странному усмехается Уильямс и спустя ещё каких-то пару секунд до Джейкоба доходит, что вызвало усмешку на лице у собеседника. «Не может быть, у Эллиота Локвуда не было никаких книг», – хмурится Томпсон, на что Барт лишь слабо качает головой. Эллиот Локвуд, при жизни являвшийся создателем «умных линз» и считавшийся гением, феноменальность которого его и погубила, был – словно святящаяся лампа для дьявольских мотыльков, и немудрено, что в 2168-ом году его официально признали одержимым. – Он написал эту книгу в 2168-ом году, за пару недель до того, как его упекли в больничку. Подозрительно, не находишь? «То есть, на момент одержимости?» – выстраивает свои логические цепочки Джейкоб, которые вызывают у Барта лишь закатывание глаз. «Нет, – твердо отвечает он, – Он и не был одержимым». Джейкоб даже не старается верить Барту, зачем ему это? Чтобы этот прокажённый так же свёл его с ума? Лучше быть ипохондриком, нежели безумцем. Уильямс тяжело вздыхает, прекрасно понимая отрицание Джейкоба. А что ещё можно было ожидать от существа, всю жизнь которому забивали мозги надуманной чепухой и абсурдностью? Он был просто человеком талантливым с критическим мышлением. Эллиот Локвуд видел всю ту околесицу, происходящую с миром. Он видел, как религию превращают в оружие, а если точнее – в манипуляцию. «Ты обещал обратится за помощью», – осторожно напоминает Томпсон, что вызывает зачатки нарастающего раздражения у Барта. «Думаешь, почему Эллиота убили? – Джейкоб молчит, он догадывается, но вслух никогда свои мысли не озвучит, боится, – Как раз из-за книги. Такие люди, как он, неудобны для правительства, а от неудобных нужно избавляться». «Бредятина», – вылетает из Джейка, но это больше похоже не на утверждение, а на защитную реакцию, ибо в словах Уильямса была своя логика… Он чувствует себя неуверенно, на лбу выступает холодный пот, а глаза нервно ищут, за что зацепиться, только бы не смотреть на Барта, ведь его чрезмерное спокойствие разожжёт ненужные внутренние сомнения в Томпсоне. Уильямс молчит, отчего напряжение лишь нарастает. Джейк не выдерживает, вставая на ватные ноги. – Я понял твою точку зрения, мне пора домой. Барт тоже встаёт, он пару мгновений безмолвно прожигает гостя взглядом, после чего отходит к книжной полке, доставая оттуда ту самую книгу. Как умно прятать её у всех на виду, в стопках обыкновенных учебников. «Почитай, когда время будет», – говорит Уильямс. Он не предлагает, просто ставит перед фактом, протягивая альманах. «Что? – брови Томпсона удивлённо метнулись верх, – За такое и арестовать могут. Я ни за что её не возьму!» «Ты в любой момент можешь её вернуть», – слабо пожимает плечами Барт. Любопытство Джейкоба перевешивает здравый рассудок, и он забирает книгу с собой.
***
Среда «Тогда встретимся завтра в школе?» – спрашивает Миртл. Привычка Джейка каждую среду провожать подругу до дома, уже стала традицией. Бэйн излишне ласково лезет к нему с объятиями, уронив голову на плечо, подобно шарнирной кукле, холодными руками трогает шею. Обдаёт запахом розового мыла. На секунду Томпсону кажется, что она шмыгает носом. «Ты в порядке? – спрашивает Джейкоб, слегка хмуря брови, а ответом ему служит совсем неожиданное, пугающее и распаляющее воображение прикосновение к губам, и касание нежной ладони к щеке. Ему и плохо и хорошо одновременно. Этот поцелуй – конкретное нарушение правил, люди не могут сами себе выбирать пару, тем более вступать в романтические отношения вне брака. Джейк невольно отстраняется. Он настолько сосредоточенно занят оценкой собственного состояния, что совершенно не замечает влажную пелену, засевшую паутиной на огромных глазах Миртл. Юная Бэйн молчит, смахивая слезы. У нее нет слов, воздуха не хватает поддержать беседу. Девушка делает неуверенный шаг назад, дрожа на месте, подобно последнему кленовому листку на осеннем ветерке. Но это не от холода, а от обиды. «Прости, я…» – дрожащий голос ломается на обрывке фразы, и ледяные белые пальцы жмутся к краснеющему от стыда лицу, серые слезы застыли в уголках глаз. «Зачем?» – непонимающе спрашивает Джейк, но Миртл его уже не слышит, быстро заходит в дом, даже не удостоив его взглядом, захлопывает дверь так, что та чуть не слетает с петель. Перед началом депрессивной фазы Джейкоба размазывает притупленность эмоционального восприятия окружающего мира, настает ощущение выпотрошенности, пугающей пустоты за грудной клеткой. Этот поцелуй, пусть даже и приятный, произошёл не в то время, не в той ситуации. Томпсон уходит, кладя руки в карманы, скованно сутулясь. Ещё одна проблема. Почему он, чёрт подери, чувствует вину, если сделал всё правильно?
Выбора у тебя больше нет
***
Четверг Полураспад Джейкоба Томпсона начинается с благой идеи о том, что стоило бы вернуть Барту его фашистскую книгу. Джейк даже не собирался открывать эти страницы из преисподней, подсознательно боясь, что они смогут разрушить его устоявшееся мышление. Он просто часами смотрел на пожелтевшую обложку, перекрестив пальцы в замок. Томпсон бредёт по одинокой улице, по кварталу, где жил Уильямс. Людей практически не было, и большая часть зданий были уже разрухой или достопримечательностями. «Наверное, Барт нашёл эту книгу где-то поблизости, немудрено, если она была спрятана в одной из этих заброшенных домов», – думается Джейкобу. Он заворачивает за угол, видя дом Уильямсов, уже готовясь быстрым шагом направиться к двери, как вдруг слышит какую-то разборку и невольно останавливается. Двое громил в строгих костюмах буквально выволакивают Барта из дома. Томпсон инстинктивно прячется обратно за стену, наблюдая за происходящим, лишь слегка наклонившись вперёд. Джейк смотрит на то, как юный Уильямс отбивается, но безуспешно. Из дверного проёма показываются напуганные, побледневшие лица родителей, которых останавливает третья персона. Улыбающаяся женщина в юбке-карандаш и с кроваво-красной помадой на губах вызывала у Джейкоба больший страх, нежели амбалы. Ей с легкостью удаётся утихомирить мистера и миссис Уильямс парой слов и слабым похлопыванием матери по плечу, после чего та достаёт из своей сумочки что-то поблёскивающее. Томпсону плохо видно, что это, но спустя еще мгновение осознание приходит – шприц, вонзившийся прямо в набухшую вену на шее Барта. На секунду Джейкобу померещилось, что Уильямс потерял сознание или умер, но нет, глаза по-прежнему открыты, просто тело, казалось, онемело. Первая реакция – страх, животный страх, накативший ледяной волной, и рассеянная мысль: что они ему вкололи? Но Джейк не хочет тратить время на гипотезы, единственное, что он хочет в данной ситуации – убежать, так далеко, как только можно. И он бежит так быстро, как никогда.
***
По возвращении домой Томпсон выглядел как призрак. Замедленные движения, немногословность. Джейк не походил сам на себя, избегал любого контакта с внешним миром. Он сидел в своей комнате, обхватив колени руками, смотрел на улицу. Серое небо, непримечательные маленькие домики наводили на парня тоску. Перед ним высвечивается проекция «срочные новости» и Джейкоб глубоко вздыхает, кивая. Это было похоже на падение в глубокую яму с ледяной водой. Внутренности будто сжались до катастрофически маленьких размеров, невозможно было дышать. Легкие сдавило судорогой. Когда зеленые глаза замерли единовременно со школьной фотографией Барта, в числе других «прокаженных» и подписью «Да упокой их запутавшиеся души». Он догадывается, в чем дело, но боится признаться не то чтобы вслух, даже про себя, боится дать мысли-отгадке твёрдую форму и свыкнуться с ней: «Барта забрали вовсе не бесы».
***
Воскресенье
«Это делает жизнь ярче, разбавляет гремучую смесь серости и уныния, что гробовыми плитами сдавливают сознание. Но, словно пучина, эта жажда знаний затаскивает в глубину. И когда ты уже хочешь отвернуться, исчезнуть, выколоть себе глаза и сжечь уши, лишь бы не видеть и не слышать того, что тебя и вправду пугает, ты понимаешь, что выбора у тебя больше не имеется», – читает Джейкоб слова, написанные чёрной гелиевой ручкой на обороте одной из страниц. Почерк Барта. Неужели тот странноватый мальчишка, вечно ходящий в одиночестве, скрывал внутри себя такой мир переживаний? Эта мысль, хоть и очевидная, заставила Джейка задуматься. Хотя в свинцово-тяжёлой голове юноши крутились разные предположения. «Почему все верят Библии? Потому что это слово Божье? А почему слово Божье? Потому что Библия не может ошибаться. А почему не может ошибаться? Потому-что это слово Божье». Это напоминает фрактал, глубоко разглядывая который, ты получаешь неизменный результат. Ничего нового Джейкоб для себя не открыл, кроме того, что кроме принятого убеждения в существование Господа у него больше нет поводов для веры. Томпсон третий день делает вид, что в его голове чёртов вакуум, рандомно поглощающий дни и события. Выжженные, заболоченные, вспоротые отчаянием следы, что оставил после своего внезапного исчезновения Барт, никогда не сотрутся и не смоются. И Джейкоб уверен, что прекратившиеся кошмары будут возвращаться снова и снова, напоминая змеиным шипением и мёртвыми глазами Уильямса о собственной беспомощности.
***
Джейкоб вновь вчитывается в цитату, не выпадающую из его мыслей: «Я начинал революцию, имея за собой 82 человека. Если бы мне пришлось повторить это, мне бы хватило пятнадцати или даже десяти. Десять человек и абсолютная вера. Неважно, сколько вас. Важно верить и важно иметь четкий план», – Фидель Кастро. Он не знает, кем был этот человек, не знает его биографи, но как же красиво, чёрт возьми, звучит. Эллиот Локвуд посвятил целую главу обычному копированию фраз великих людей, добившихся высот, аргументируя это в конце тем, что в истории должен остаться хотя бы ничтожно-маленький, жалкий огонёк истинной надежды у одного человека, чтобы сжечь весь мир дотла. Задача же Эллиота была раздать людям спички.
Идет время… А Джейкоб всё читает и читает, как одержимый, читает ночи напролёт, забывая обо всем. Он узнает, что умные линзы были далеко не единственным изобретением Локвуда, но единственным, которое одобрила Церковь после долгих презентаций и присутствий на псевдонаучных конференциях.
Эти твари – демоны среди людей
***
Снова понедельник
Адская, разрывающая на куски боль ежесекундно впивалась во все мышцы Барта, отчего он душераздирающе вопил, корчась на полу в конвульсиях. Эту же палитру чувств испытывал и Джейкоб, стоящий за другом, мертвенной хваткой вцепившийся в книгу, прижимая её к груди. Линзы на глазных яблоках Уильямса налились кровью, а вдруг, это были и не линзы. Та женщина в юбке-карандаш и с тёмно-красной помадой на губах возвышалась рядом с окоченевшим, полуживым Бартом, с наслаждением созерцая физические и душевные муки своих жертв. Под тусклым освещением она напоминала ангела смерти или стервятника, готового разорвать полуживую плоть. Неожиданно её шея неестественно резко поворачивается в сторону Джейка и губы расплываются в приторно-дружелюбной улыбке. «Джейкоб, а мы тебя ждали». Каждое её слово, выдавленное с натужной улыбкой блестящих губ – будто отчеканенное. Сердцебиение Томпсона учащается, и он отшатывается назад. «Отдай нам книгу», – просит женщина, и лицо выражает недовольство, когда Джейкоб лишь сильнее прижимает книгу к груди. «Отдай нам книгу, Джейкоб»,– уже сквозь зубы процедила стервятница, и улыбка превратилась в оскал. В глазах будто бы заблестел огонёк из преисподней, когда она быстрым шагом начала приближаться к мальчику. «Я сказала, отдай нам книгу!» – уже кричит она, а голос эхом отдаётся от сближающихся белоснежных стен незнакомого Джейку здания, отчего на секунду кажется, что несколько голосов сливаются в один удушающе-жуткий рёв. Веки распахиваются и чувствуется, будто в глаза щедро сыпанули песком. Он проснулся. Джейк принимает сидячее положение, всё ещё не ощущая тончайшей грани между дурманом плохого сновидения и отрезвляющей нормальностью. Весь этот сон, пусть даже до жути реалистичный, развеялся подобно сигаретной дымке на ветерке. Джейк лихорадочно облизывает сухие губы, хватаясь за раскалывающуюся, то ли от мыслей, то ли от очередного недосыпа голову. Ощущение такое, будто похмелье затянулось. Правда у Джейкоба, как у примерного сына и ранее истинно-верующего, никогда не было похмелья, но если бы было, то оно бы ощущалось именно так. Хоть в чём-то Томпсон был уверен.
«Эти твари в правительстве – настоящие демоны, живущие среди людей». Параноидальный страх, давно засевший мелким бесом на плече, никак не оставляет его в покое. Эту мысль срочно нужно притупить единственным способом, который Джейкоб знает. Он открывает забитый лекарствами ящик, без особых угрызений совести достаёт привычный препарат, судорожно отсыпает себе две таблетки, запивает их щедрыми глотками воды. Джейк, наконец, успокаивается и отдаётся подступающей волне медикаментозного спокойствия. Надеясь, что мать не заметит пропажи, юноша, наконец, забирает себе всю баночку и прячет её под кроватью. Всё равно у Эллисон ещё целая уйма лекарств.
***
«Они поселили в людях страх. А страх – лучший предмет для манипуляции. «Только благодаря страху люди могут вытворять аморальные вещи, могут сойти с ума», – читает Джейкоб цитату из книги Барта, обведённую в неровный овал тускло-жёлтым маркером. Ранее в такое время, как 5 утра, все нормальные люди, как и младший Томпсон, обычно спали. Но боязнь очередных кошмаров не позволяет парню снова окунутся в мир сновидений. Джейкоб, живший по самому предсказуемому расписанию, у которого весь день с восьми утра до восьми вечера занят уроками и внеклассными занятиями, не сунется на пробежку, однако всё в жизни происходит впервые. Он, мокрый, взмыленный и растрепанный, как выжатый лимон, с первыми блеклыми лучами солнца вваливается через западное крыльцо на кухню,, жадно прикладывается прямо к крану, пугливо дёргается всем телом и разбрызгивает воду. Застигнутый врасплох, встречается взглядом с только что проснувшейся матерью, которая каждое утро неизменно в шесть утра пьёт свой «американо» в полном одиночестве на своем собственном удобном кресле. Забитые мышцы отзываются болью. В уставшей от громко гудящих мыслей голове Джейка концентрируется опасная мысль: «Лишь бы мама не заподозрила». «Доброе утро, дорогой. Ты, случайно, не видел одну пропавшую банку моих таблеток?» – непринужденно спрашивает женщина, на что он отрицательно мотает головой. Джейкоб боится вопросов со стороны матери. Боится абсолютно любых намёков, указывающих на его изменения в характере, но она лишь бросает на него пустейший взгляд стеклянных глаз, забирая свой кофе и удаляясь в сторону гостиной.
***
СредаСледующие два дня Джейкоб притворялся больным, так и не появившись в школе. Всё это время он просидел в сером одиночестве, не выходя из своей комнаты, пока голос матери не выкрикивает такое знакомое: «Джейкоб, милый, у тебя гости!» У младшего Томпсона может быть лишь один гость. Он быстро захлопывает книгу, прячет её под одеяло и срывается с места, выбегает из комнаты, слегка наклонившись через перила, провожает взором подпрыгивающие, с каждым шагом по ступенькам, белокурые кудряшки Миртл. Их взгляды встречаются и Джейк чувствует вину, что забыл о ней, ведь друзья так и не обсудили ту ситуацию, произошедшую ещё несколько дней назад. Хотя, по каменно-серьезному выражению лицу девушки, Томпсон уже догадывается, зачем она пришла. Так много изменилось за столь короткий срок… Ребята заходят в его комнату, а Миртл, заметно волнуясь, закрывает за собой дверь. «Как ты себя чувствуешь?» – спрашивает Бэйн, даже не поздоровавшись. «Нормально», – кратко отвечает тот. Миртл прерывает паузу: «Джейк, я хотела поговорить…» – неспешно начинает она. «Если не сейчас, то больше никогда», – говорит себе Джейкоб, и его уста осторожно, будто бы боясь спугнуть, накрывают губы девушки. Миртл ненавязчиво поддаётся, размыкая губы, отвечая уверенно, но осторожно. Губы Бэйн мягкие и пахнут мятным бальзамом, её короткий выдох, в сантиметре от лица Томпсона, обдает теплом. Она слегка отстраняется, выпуская смущенный смешок, мило улыбается, отчего на щеках выступают обаятельные ямочки. Они смотрят друг на друга с нескрываемой нежностью, не произнося ни слова. Слова были бы лишними. Этого молчания хватает, чтобы сгладить все прорезавшиеся ранее углы, портившие их дружбу, но теперь, похоже, что их дружба существовала лишь для того, чтобы подавлять наивно-детскую влюблённость. «Я пришла не только ради этого, – говорит Миртл, и её щеки наливаются пунцовым румянцем – отец с матерью приглашают тебя на семейный ужин сегодня в шесть тридцать, не опаздывай». Бэйн просто ставит перед фактом, оставляя еле осязаемый поцелуй на его щеке и пулей вылетая из комнаты. Она бы осталась ещё как минимум минут на 20, но порхающие бабочки в животе своими крыльями щекотали её изнутри. Родители Миртл чрезмерно консервативны, они никогда не нравились Джейкобу. Причину он так и не смог распознать. Возможно, ему не нравилась манера их общения, глуповатые шутки или вечное сюсюканье, будто бы они с Миртл всё так же оставались детьми. Но его неприязнь была далеко не взаимна, ибо эти люди средних лет просто души в мальчике не чаяли.
***
Во время ужина Миртл берет на себя всю ответственность за ход беседы, Джейкоб же, устроившийся в мягком кресле, ближе к углу, наблюдает за происходящим молча и практически не притрагивается к еде. Миртл бурно рассказывает о школе, изредка подкидывая забавные истории, на что Эдмунд и Мэри – родители девочки, заливисто смеются, и их хохот напоминает хрюканье свиней. Их спадающие щеки подрагивают с каждым вымолвленным словом, а блестящие заплывшие жиром глаза еле заметны. Её родители выглядели как два близнеца Шалтай-Балтай. «Мы слышали, что произошло с Бартом»,– начинает Эдмунд, и его женушка затихает. Пару секунд все молчат, будто бы выжидая чего-то. «Бедный юноша. Бесов в наше время развелось – страшно жить. Ох, страшно!» – пыхтит мужчина. Неужели даже от слов у него начинается одышка? «Я вас уверяю, вас эта зараза не коснётся», – говорит Джейкоб с еле заметным мрачным сарказмом в голосе, на что губы Эдмунда расплываются в доброй улыбке. «Да спаси тебя Бог, Джейкоб, – с этими словами глава семейства окидывает свою семью и юношу тёплым взглядом – Давайте почтим память одного из сломавшихся. Он был таким молодым, таким многообещающим юношей!» От этой натянутой грусти и лицемерного соболезнования в голосе, Джейкобу становится тошно. – «Не стоит его осуждать за эту тяжкую болезнь. Лишь единицы способны справляться с этим страшнейшим недугом!» «Да, да, я читала, что только 3 процента из заболевших понимают, что с ними что-то не так», – поддакивает Мэри, активно кивая головой. «Спасибо, дорогая, – говорит мужчина, кладя массивную ладонь на округлённое плечо жены. – Давайте помолимся за нашего ушедшего брата». Эдмунд снова садится, и семья берётся за руки. Нежная ладонь Миртл тянется к Джейкобу. В её кристально-чистых голубых глазах Джейкоб видит молчаливую просьбу: «Прошу тебя, Джейкоб, не натвори глупостей». Но было слишком поздно, так как все эти лживо-навязанные слова хозяина дома заставляют Томпсона почувствовать неподдельную ярость. Такую, что он вскакивает с кресла, буркая под нос вялое подобие «извините», громко захлопывая за собой входную дверь, быстрым шагом уходит из этого дома как можно дальше. Миртл же оправдывается перед родителями, якобы Барт был лучшим другом Джейкоба, и он слишком переживает. По дороге домой Джейкоб сутулится, глядя на асфальт, изредка пиная небольшие камешки на дороге. Он бурчит себе под нос несуразицу, а на его лице читается чистейшее отвращение и необузданный гнев, гудящий в висках арией бессилия. Хочется просто рухнуть на колени и завопить во всё горло, так громко, как только можно. Хочется кричать на того чёртового Бога, поливать его и его детищ грязью. Всё равно в существовании этого Всевышнего юноша начинает сомневаться, даже если и есть сила, охватывающая всю землю плотным саваном, то сейчас она превратилась всего лишь в очередную манипуляцию таких же людей, дабы подчинить себе волю окружающих. Образ Господа извратили, искалечили, в корне испоганили и уничтожили самым мерзким из всех способов – ложью. По приходу домой он проглатывает три мамины таблетки – его новый рекорд. Джейк падает в мыслях. Дно, казалось бы, найдено, дальше – хуже; либо сразу лимб либо адские ледяные озёра. От действия успокоительного юноша проваливается в забвенное царство Морфея и все проблемы рассеиваются, подобно сигаретной дымке на игривом ветерке.«Бог – это ты и я, это все, что нас окружает»
***
Пятница
Коридор, поворот налево, лестница вниз, направо, коридор, коридор, коридор. Вся жизнь Джейкоба сейчас умещалась в сплошной коридор, по которому он бредёт. Он почти не смотрит вперёд и считает шаги до своего класса. Утром он принял две таблетки, но и этого оказалось мало, слишком мало для поглощающей пустоты в разуме, для спокойствия мыслей. Он смотрит на окружающих и не понимает, в какой момент беспонтовый вселенский порядок вещей встряхнул шарик святого рандомного выбора. Как он оказался именно с этими тупоголовыми идиотами в одном классе? В одном до чертиков глупом времени? Он просто молча кивает, когда один из одноклассников, кажется Скотт, лыбится до ушей, поздравляя Томпсона с выздоровлением. Джейкоб плюхается за свою парту, сует руки в карманы джинсовой куртки, сжимая пальцы в кулаки, чтобы никто не видел, как сильно его ногти впиваются в ладонь, но кое-кто всё-таки это замечает. Миртл. В последнее время видеть чёрные круги под уставшими глазами Томпсона вкупе с отливающей синевой кожей и нервным, затравленным взглядом – это слишком, невыразимо больно и ужасающе для влюблённой в него по уши Бэйн. Неожиданно Джейку приходит сообщение от Миртл, отчего его линзы, получившие это напоминание, на секунду мутнеют. «Встретимся за моим домом в час ночи, когда родители уснут».
***
Суббота
Лишь одинокий фонарь, слабо мигающий в ночи, освещает пустую дорогу. Джейк заходит на территорию дома Бэйнов. В этом районе практически не было преступности, так что никаких оград не присутствовало, кроме кустарников белых роз с дурманящим рассудок ароматом. Бэйны жили по принципу «Бог спасёт». Никаких опасений в их головах не имелось. Джейкоб обходит здание, подходя к деревянной веранде с элегантными узорами крыши, в полумраке замечает знакомые очертания подруги, сидящей на перилах. Миртл держит в своих изящных пальцах белую розу, подносит к глазам и нажимает подушечкой большого пальца на срез стебля. Она догадалась избавить цветок от шипов и оставить лучшее – концентрированную красоту, лишённую механизмов природной защиты. Томпсон молча подходит к девушке, облокачивается о перила, полной грудью вдыхает воздух. Неожиданно из уст Миртл вылетает: «Нам нужно поговорить о Барте». Минутная пауза кажется Джейку вечностью. Он не сразу анализирует полученную информацию, неспешно переводит удивлённый взгляд округлённых глаз на Бэйн. «Я знаю, кто по-настоящему его забрал, – Миртл наконец заглядывает в глаза друга детства – «Защитное Солнце». «Откуда тебе это известно?» – удивлённо интересуется Джейк. Бэйн лишь слабо пожимает плечами. «Мне известно куда больше, чем ты думаешь, Джейк, – томно выдыхает она – «Защитное Солнце» забирает всех одержимых, вкалывает им раствор, содержимое которого знают единицы. Но точно известно одно – люди, получившую дозу, обречены всю свою оставшуюся жизнь пускать слюни и быть недееспособными овощами, если только какая-нибудь благосклонная медсестра не придушит их подушкой во сне». Немного помолчав, Миртл добавляет, слегка щуря хитрые глаза: «Но ты ведь одержимыми их не считаешь. Верно, Джейк?» Это не похоже на вопрос, скорее на риторику. Прежде чем Томпсон успевает открыть рот, дабы опровергнуть или продемонстрировать своё изумление, девочка молниеносно его перебивает: «Как я и говорила ранее, мне известно куда больше, чем ты думаешь, – Миртл откладывает розу на колени. – И мне известно, что ты знал об увлечениях Барта, вроде чтения запрещённой литературы. Нас с Бартом объединяло мировоззрение. Я всегда видела разницу между угасшим в нашем времени, по вине Церкви, искусством и лицемерием религии. Даже будучи ребёнком я понимала это. И первое вовсе никак не связано с «дарами Дьявола», как говорил нам Мистер Мартин в младших классах. Поверь, Джейк, я хотела тебе рассказывать о своих мыслях, но я боялась, ведь ты всегда был примерным гражданином, надеюсь, ты понимаешь». «Постой, Миртл, ты неверующая?» – удивленно вскидывает брови Джейк, на что она лишь горестно усмехнулась. «С чего такие выводы? Конечно, я верующая, – отрицает Бэйн – Но не в ту веру, которую исковеркали в наши дни». Миртл запрокидывает голову, устремляя взгляд в даль небосвода, отчего её кудрявые волосы рассыпались по спине. «Люди всегда неправильно истолковывали веру, ища святых, стараясь переложить ответственность за свои деяния на существ из преисподней, которых сами себе выдумали. Ну не бред же?» – девушка молчит всего секунду, прикрывая веки, обрамлённые веерами пушистыхресниц. Джейкоб тоже бросает взгляд на множество недосягаемых звёзд вдалеке. Безукоризненная красота ночи окружала этих двоих, казалось, будто они находились не здесь. Они находились где-то далеко, где-то не в этом мире. «Да, я верю в Бога. Но для меня Бог – это ты и я, это всё, что нас окружает, но никак не ложь, не лицемерие, которым прикрывается правительство». «Но если Бог и вправду есть, то почему он создал нас такими ограниченными? – не понимал Джейкоб – Почему он не мог создать нас подобием себя?» «Потому что Бог – это идеальность, а идеальность – это завершение пути, завершение длинной работы. Неподвижная концовка, – спокойно ответила Миртл, разговаривающая будто с маленьким ребёнком. – Он дал нам свободу быть самими собой, дал нам право выбора, которого мы сами себя и лишили, впутываясь в эту паутину системы. У идеальности же выбора нет. Она просто существует и всё, что из неё выходит, уже получается безупречно», – улыбается Миртл, и от этой улыбки Джейк чувствует спокойствие, впервые за долгое время. Её кожа при лунном свете кажется полупрозрачной, если бы ранее не произошли все те ужасающие события, юноша наверняка бы посчитал младшую Бэйн ангелом во плоти. «Мне нужно тебе кое-что показать, – просит девочка. – Пообещай, что это останется между нами?» Джейк уверенно кивает, и линзы Миртл затягиваются мутным туманом, что означает лишь одно: она хочет ему что-то отправить. Пред Томпсоном предстаёт чёрная кнопка с надписью «открыть ссылку», только вот подписи «безопасная информация» не имеется. Обычно отсутствие данной опции означает возможный вирус линз или запретные данные, за которые можно было оказаться арестованным. «Что это?» – недоверчиво хмурит брови Джейкоб, на что Миртл издаёт смешок, кладя свою ладонь на его острое плечо. Мальчишка чувствует её нежную кожу сквозь ткань рубашки, отчего сердце на мгновение замирает. «Доверься мне», – этих слов достаточно, чтобы Джейк одобрительно кивнул кнопке и перед его глазами пронеслась куча постов с броскими названиями, по типу «фотографии ангелов в новостях – фотошоп», «третью мировую начали не демонические силы, а Руперт Морган с его популистскими обещаниями мира, взамен на отнятие свободы слова», «15 доказательств отсутствия демонов». К каждой из статей были прикреплены файлы; как понял сам Джейк, там содержались фотографии и видео, подтверждающие каждую теорию. «Что это?» «Это анонимный сайт с запрещённой информацией, которую могут скидывать обычные очевидцы. В узких кругах мы называем его «Черный Сайт». В нём сидит жалкая пара тысяч человек. Поэтому там нет призыва к революции или чему-то такому. Просто знать, что ты не сумасшедший в нашем долбанном мире важно, поэтому, чтобы вовсе не рехнуться и не посчитать себя одержимой, я листаю ленту Черного Сайта, понимая, что у меня есть единомышленники. Надеюсь ты догадываешься, что об этом нужно молчать. Правда ведь, Джейк?» – Джейкоб кивает, отправляя ссылку на этот сайт в заметки, после чего переводит взгляд на подругу. «Так значит, вы с Бартом оба сидели на этом сайте?» – спрашивает он. «Да», – кратко отвечает девчонка. «Почему ты мне обо всём этом не говорила?» – в голосе Джейка проскальзывают ревнивые нотки. «Ты не был готов, – Миртл на удивление настолько спокойна, что это даже напрягает – К тому же, я не хотела, чтобы ты попал в беду». С этими аргументами и не поспоришь. Парочка выдерживает паузу, после чего их взгляды встречаются и лишь сейчас Джейк замечает, насколько глаза его подруги детства мудры; они скорее принадлежали старушке, прожившей долгую жизнь, нежели обычной девочке-подростку. Сообразительностью Миртл всегда отличалась исключительной, особенно на фоне других детей. Так что она не могла не предполагать, в какие проблемы вступает вместе с Бартом, открывая двери в неизведанное вместе со страницами той книги. – Почему одну из этих статей нельзя переслать? Так ведь можно начать восстание! – рассуждает Джейкоб. Ох уж эти невыполнимые идеи, присущие любому мечтателю. На них юная Бэйн лишь мягко качает головой. – Ты же знаешь, что пересылать что-либо анонимно невозможно. Обычный человек, с промытыми всей этой чушью мозгами, с лёгкостью может сдать тебя властям, и на следующий день твоё фото будет висеть рядом с другими «жертвами бесов», – Джейкоб замолчал, понимая, что Миртл права. –Неужели никто даже не пытался? – Томпсон отчаянно сопротивлялся правдивости слов Бэйн. –Неужели ты и впрямь думаешь, что один из нескольких тысяч человек готов пожертвовать своей жизнью ради начала возможной революции, благодаря которой наверняка умрёт ещё куча народу? – усмехается Бэйн, обнимая острые коленки руками, забрасывая пятки, облачённые в массивные кеды, на поверхность перил – К тому же, через каких-то пару поколений, последние «мятежники» вымрут и люди совсем погрязнут в сладкой лжи. –Вот именно! С этим нужно что-то делать немедленно! Разве свобода не стоит жертвы? Разве правда не стоит того, чтобы за неё бороться? – не мог утихомириться Джейкоб. – Нет, если эта правда стоит жизней. Вот скажи, Джейк, тебе предоставлена вся правда, ты стал от этого счастливее или свободнее? – Нет, но… Томпсон не успевает договорить, как Миртл его бестактно перебивает: «Ты уже ответил – «Нет». Так неужели ты думаешь, что другие станут?» Джейка загнали в тупик, и он пару секунд размышляет над заданным вопросом. «Если все узнают правду, то всё изменится», – уверенно заявляет он. – Конечно изменится, но в какую сторону? – Люди сами смогут выбрать себе правительство, больше не будет лжи и манипуляций. Больше не будет страха. Эти слова вызывают подобие на снисходительно-лукавую улыбку на миловидном личике Миртл. – О, мой милый Джейк. Ты серьёзно в это веришь? Правда веришь, что после всплытия правды не начнётся хаос? Возможно даже Четвёртая Мировая Война? И ты готов отдать за это свою жизнь? Джейк замолкает, а Бэйн встаёт с места: «Вот, что я тебе скажу, Джейкоб. Правда у всех своя, и её ценность чересчур преувеличена. Ради идеи умирают лишь фанатики, а фанатизм является всего лишь отсутствием рационального мышления. Лучше жить тихо…» На этот раз Миртл перебивает Томпсон. «Как жалкие крысы?» – резко спрашивает он, откидывая голову, вглядываясь в очертания стоящей перед ним девушки. «Если жалкие крысы живы, то да, – не растерявшись, отвечает она – А сейчас мне пора возвращаться домой, а то родители будут переживать». Миртл обнимает Джейкоба, оставляя на его щеке прощальный поцелуй. «Увидимся завтра, Джейк. Прочти парочку статей с того сайта», – шепчет Бэйн, опаляя своим дыханием шею юноши, вскоре уходя в направлении своего дома, оставив розу на перилах.
«Больница. Защитное Солнце» – тайная встреча
***
Теперь у Джейкоба Томпсона по ночам одни кошмары. Пока он, ощущающий участившийся пульс в ушах, висках и горле, не накрывает лицо обеими ладонями по пробуждению. Не пытается прогнать от себя все эти демонические образы прочь и не просыпается окончательно в пятом часу, ещё до рассвета. «Я вот всегда слышал, что у Барта были не все дома. Мне кажется, было очевидно, что он одержим», – уловил разговор двух мальчишек из параллели Джейкоб, закрывая свой школьный шкафчик. «А я слышал, что он пытался покончить жизнь самоубийством», – в ответ прилетает незнакомцу. «Вы с ним вообще разговаривали?» – не выдерживая всех этих сплетен, спрашивает Томпсон, бестактно влезая в их диалог. Мальчишки, явно того не ожидая, переводят растерянные взгляды на Джейка. «Ах да, зачем это нужно? Намного проще обсуждать единственного, хоть что-то понимающего человека», – горестно усмехается тот, и двое друзей осторожно переглядываются. Они считают Томпсона сумасшедшим – это чётко просвечивается в выражении их лиц. Неожиданно чьи-то цепкие пальцы хватают Джейкоба за руку, таща в неизвестном направлении. А в голове бьётся подбитой птицей, бессильно хлопающей изломанными крыльями, мысль: «Только ничего не говори им вслед, молчи!» Он слишком ярко ощущает свои лопающиеся сосуды. «Да что с тобой такое?!» – шипит Бэйн, затаскивая Джейка в один из пустых классов. На это он, не рассчитав силу, лишь отталкивает Миртл. В её очаровательно дрожащих ресницах, отбрасывающих тени на бархатные, как персики щёки, кажется, будто застыли капли слёз, хотя глаза даже не покраснели. «Я всё им расскажу, и только попробуй меня остановить!» – сквозь зубы шипит Джейк, тыча в Миртл указательным пальцем. Кажется, будто бы его покрасневшие от недосыпа глаза скоро выпадут из глазниц. Вена на лбу набухла, а лицо налилось кровью. Он чувствует вину за чрезмерную грубость, но всё равно не прерывает зрительного контакта, всем своим видом показывая раздражение. Нижняя губа юной Бэйн предательски дрожит, и она, забросив рюкзак на плечо, выбегает из класса, не удостоив друга парой слов. Томпсон не собирался её останавливать. «Я это сделаю», – уже тише повторяет он, перед тем, как выйти из класса и направиться к выходу из школы. Сегодня он вернётся домой чуть раньше, но перед тем ему нужно кое-кого навестить.
***
Массивное здание грозно возвышается перед Джейкобом, готовясь его поглотить, подобно божественному монстру из древне-греческих сказаний. Белоснежные стены, от солнечных лучей которых ярко отражается свет, больно бьют по сетчатке глаз. Тусклая вывеска над дверью демонстрирует лишь три буквы: «Б.З.С», что, в переводе гласит – «Больница: Защитное Солнце». Всю ночь Томпсон читал статьи с Чёрного Сайта, пока не наткнулся на адрес больницы организации, забравшей его друга. Джейкоб поднимается по широким ступеням к входной двери, на мгновение останавливается, прикусывая губу и обдумывая свои последующие действия. Но отступать было поздно. Он отпирает дверь и проходит в приторно-белый зал. Вокруг в спешке вертелись работающие здесь люди. В целом не было особых отличий между обыкновенной больницей и этой. Всё те же многочисленные иконы, развешанные по стенам и запах антисептиков для обработки поверхностей и больничной дешёвой еды. И самое ужасное – пахнет пациентами. Тревога перерастает в панику. Джейкоба настигает лёгкое удушье, когда перед ним будто бы из ниоткуда вырастает силуэт изящно изгибающей бровь медсестры, недовольно скрестившей руки в районе груди. «И куда это вы, молодой человек, собрались?» – спрашивает она, и Джейк сглатывает образовавшийся ком в горле. Было глупо заявляться сюда, даже не придумав черновик легенды. «Вы не приходили на запись», – замечает женщина. «Простите, я просто…» – Томпсон замолкает, стараясь вытянуть из своего разума хоть что-то логичное, но ничего не приходит на ум. Вообще ничего. «Вход разрешён исключительно родственникам пациентов. Рандомные люди могут их травмировать», – холодно поясняет незнакомка, и Джейк удивляется, почему его ещё не вышвырнули. «Прошу, поймите, у меня там находится близкий мне человек», – умоляет он, уже подумывая над вариантом рухнуть на колени и пустить жалобные слёзы, авось прокатит. – Так вы не являйтесь родственником? – Нет, мисс, но он был моим лучшим другом. Медсестра делает глубокий вдох, осторожно оглядываясь. «Как его зовут?» – спрашивает она, уже переходя на шепот. «Барт Уильямс», – непонимающе отзывается Джейк. – Новенький, насколько мне известно. Женщина явно что-то обдумывает, после чего поджимает губы: «Я так понимаю, без разговора с ним вы не уйдёте». – Никак нет, мисс. – В таком случае, проследуйте за мной, и если кто спросит, вы являетесь братом пациента. К счастью, никаких проблем не последовало, когда Джейк хвостиком проследовал за медсестрой. Изредка по коридору проходили люди, облачённые в белые халаты, везущие на колясках людей. Нет, не людей, слишком отчуждённые взгляды. Женщина остановилась у одной из палат, отперев дверь, она произнесла: «У вас есть ровно 3 минуты, ни секундой больше». «Огромное спасибо!» – благодарит незнакомку Томпсон, заходя в небольшую комнату с железной кроватью у шумо-изоляционной стены. На плоском матрасе валялось худощавое тело – не Барт, а лишь тело Барта, одетое в светлую ночнушку, похожую на мешок для трупов. «Барт?» – неуверенно спрашивает Джейк, садясь на единственный стул напротив. Барт смотрит на Томпсона, и взгляд у него пустой – такой же, как, и у других пациентов, отрешенный. Он напоминал музейный экспонат с глянцевыми глазами. «Что они с тобой сделали?» Но Джейк знает ответ. У всего есть цена, и свою Барт заплатил с лихвой, погрязнув в пучине постоянного страха и жажды справедливости, желания докопаться до правды любым способом, даже если это будет стоить ему жизни. «Как ты?» – в ответ молчание. Уильямс лишь изредка моргает. И если бы не это действие, то Джейк и вовсе бы решил, что перед ним лежит кукла, манекен, но никак не человек. «Мне так жаль», – шмыгает носом Томпсон, и глаза его застилает слезливая пелена, блестящая при тусклом свете комнаты. «Очень жаль», – всё такое же неизменное молчание в ответ. Следующую минуту они оба просто смотрят друг на друга, и Джейкоб видит отражение себя в полуживом Барте. Если он всё же решится на высказывание правды, то его ждёт равносильная участь, если не хуже. «Вам пора идти»,– из проема двери просовывается голова медсестры и Томпсон, тяжело вздыхая, смахивает слезу истинного ужаса. Неожиданно он слышит невнятное мычание. Он вопросительно посмотрел на Уильямса, отчаянно пытавшегося что-то сказать, но безрезультатно. Идя обратно вдоль коридора, у самого выхода, Джейкоб всё же спросил медсестру, зачем она помогла ему, если это против правил. На что та лишь устало вздохнула: «Я медсестра, моя работа – помогать людям, неважно, одержимым или нет. Если люди совсем перестанут заступаться друг за друга, то в каком прогнившем мире мы будем существовать?» Так они распрощались, а Джейкоб оставил это место, пообещав себе, что больше пациентов в этом сущем аду не будет.
«Порок души забирает лучших»
***
«Я это сделаю», – подобно душевнобольному шептал он, пока высыпал себе горстку таблеток в потную ладонь. Рука судорожно дрожит подобно руке алкоголика на пике ломки. Он проглатывает все таблетки залпом. Джейк не сосчитал, сколько их было, но что больше пяти – точно. «Я затопчу всё это чертово правительство под свою подошву! Размажу по асфальту, подобно жуку!» Он не говорит, прожигает ядом каждое слово. Джейкобу, комната которого поплыла по краям восприятия зрительной картинки во все стороны, на секунду мерещится, что грязно-белые носки кед разъело от кислоты. Он смеётся, сгибается пополам, прижимая ладони к животу, свистит, спуская воздух из лёгких, как из двух воздушных шариков. Только сейчас Джейк понимает, что те порезы на мертвенно-бледной руке Барта были равносильны саморазрушению его таблетками. Томпсон смотрит на свои наручные часы, или ему так только кажется, а часы на самом деле стоят на книжной полке в трех метрах от него. Спустя определенное количество времени Джейкоб наконец вспоминает, что у него нет часов, ни наручных, нет часов и в комнате. Его мозги одурманены. Время перестало представлять из себя численные единицы, теперь оно походило на гель в шаре, вечно пребывающий в хаотичном движении, существующий в нескольких точках одновременно. Мир вокруг вертится, крутится, искажается в ломаных призмах выпуклых осколков. Джейк отшатывается на стену, звук удара его затылка похож на стук орешка в скорлупке, во рту у Джейкоба солено от крови прикушенного языка. Сползая по стенке, дёргаясь, как рыба, выброшенная на золотой песок, он смеётся. Смеётся, как умалишённый. «Я это сделаю…» – хрипит он.***
Джейкоб Томпсон ощущал себя, по меньшей мере, спятившим Ли Харви Освальдом, готовым пришить Президента США, в поездке на эту чёртову Конференцию. Он должен был представлять свою презентацию в честь дня Воссоединения. Прижавшись лбом к холодному стеклу автобуса, он обдумывал свои действия. «Должен» – такое забавное слово, утерявшее своё былое значение в мировоззрении Джейка… Ни грамма неуклюжей неловкости, ни тени весёлого энтузиазма, ничего, что было свойственно ему прежнему. А ведь когда-то его реальность была такой простой, незамысловатой. Это "когда-то" теперь кажется иной, совершенно чужой жизнью. Ненависть была новым чувством. Усталость была новой. Противостояние его намерениям было новым. Но самой ужасной новой вещью был этот угнетающий страх. Не боязнь смерти, она прошла, а боязнь, что смерть будет напрасна.***
«Прости меня за тот инцидент в классе, – виновато извиняется Джейк, когда Миртл поправляет его смокинг. – Я был не в себе». «Ничего», – отмахивается Бэйн с улыбкой, проводя костяшками своих холодных пальцев по щеке юноши. – Покори их всех!» Она такая замечательно-искренняя в своей заботе, пахнущая чистотой и сладостью, светящаяся изнутри. Но она уходит, и минутное спокойствие уходит вместе с ней. Джейкоба всего колотит, когда тот выходит на сцену. Он не спал всю ночь, не сомкнул глаз ни на секунду. Зал небольшой, сидит в нём человек 50, остальные зрители сидят в компании друзей или семьёй по домам, включив прямой эфир, смотря на Джейкоба через линзы. Томпсон не видит их взглядов, но чувствует. Большая часть зрителей, смотрящих конференцию в прямом эфире, думает, что мол, мальчишка просто волнуется… «Меня зовут Джейкоб Томпсон, – это первое, что он произносит наждачно-хриплым голосом. Следующие предложения все уже знают с точностью до каждой буквы. – Я бы хотел всех поздравить с днём Воссоединения, – но Джейк выжидает паузу, равносильную вечности. – И еще я бы хотел рассказать вам правду!». Вот он, знаменательный день, когда кто-то и впрямь решил поведать истину.
***
2220 год Четверг Белокурые локоны, срезанные до худощавых плеч, подпрыгивали, с каждым постукиванием длинных шпилек, когда женщина, облачённая в серый костюм, поднималась по ступенькам к входной двери небольшого домика. На её спине красовался внушительный рюкзак, а за спиной свитой стояли амбал и мужеподобная женщина, на которых тоже были строгие костюмы. Дверь данной троице открыла крайне уставшая пожилая дама, в глубоких морщинах которой затаилась пыль этого старого дома. «Здравствуйте, мисс Андерсон». Пухлые губы блондинки расплываются в дружелюбной улыбке, и она достаёт из кармана блестящий значок, демонстрируя его хозяйке дома, не прерывая зрительного контакта. «Меня зовут Миртл Бэйн, я и мои коллеги из службы «Защитное Солнце». Думаю, вы достаточно осведомлены, чтобы мне не пришлось объяснять нашу работу. Мы пришли за вашей внучкой Мэрилин Андерсон. Она дома?» Но ответ уже не нужен, ибо наверху послышался спешный шорох, и было отчетливо слышно, что кто-то собирается удрать через окно. «Живо наверх!» приказала Миртл, и троица вбежала по скрипучей лестнице на второй этаж, после чего коллеги разошлись по разным комнатам в поисках девчонки. Уже не такой юной Бэйн, по чистому везению, досталась спальня самой Мэрилин. Это была небольшая, но довольная уютная комнатка со множеством растений на подоконнике, столе и стенных полках, проведя по которым подушечками пальцев, Миртл брезгливо смахнула слой пыли. Внезапно, среди всей это зеленой мишуры, женщина заметила весьма знакомую книгу, копию той, что начала всю историю. Но отдаться ностальгии Бэйн не успела, ибо её коллеги притащили в комнату буйно сопротивляющуюся Мэрилин, морковно-рыжие локоны которой растрепались, а покрасневшие от недосыпа глаза яростно смотрели прямо на спокойное лицо Бэйн. «Ох, так быстро нашли беглянку!» – восторженно плещет в ладоши Бэйн, кладя ранец на кровать несчастной и натягивая на изящные руки докторские перчатки. Достав из рюкзака пробирку с янтарно-жёлтым раствором и шприц в полиэтиленовом пакетике. Миртл бросает взгляд на Андерсон. «Соболезную потере вашей матери, мисс Андерсон», – говорит она, вводя в шприц жидкость. Девочка молчит, поджимая сухие губы, догадываясь, что её ждёт. Сопротивляться было уже бессмысленно, и Мэрилин это понимала. «Знаете, я ведь была с ней знакома ещё со школы, она была тихоней, и мы не слишком общались, но Хлоя была хорошим человеком. Это точно. Правильно говорят, мол, порок души забирает лучших». «У вас ничего не выйдет», – неожиданно процедила Мэрилин. Миртл выгибает в немом вопросе резную бровь и скользит взглядом от выбеленного, будто фарфорового лица девочки, к шприцу в своей руке, – Держать всё в секрете у вас не выйдет. Однажды люди узнают правду!» «Ты больна, Мэрилин», – с натянутой снисходительностью качает головой Бэйн. С возрастом она стала такой приторной, как химозный вишнёвый чупа-чупс, разъедающий щеку изнутри. Шприц, шея и обмякшее тело, которое быстро подхватывают её коллеги, – эта картина у нее больше не вызывает никаких эмоций. «Не волнуйтесь, мисс Андерсон, мы о ней позаботимся», – умело врёт Миртл, задержавшись в доме Андерсонов на пару секунд, пока другие затаскивали уже не Мэрилин, а всего лишь её тело в фургон. Приторно-милая улыбка являлась неизменным фрагментом амплуа мисс Бэйн. С годами работы враньё стало таким привычным, и угрызения совести перестали донимать её по ночам, пока та лежала в холодной кровати, мучаясь от бессонниц.
Безысхнодность VS Возможности
***
2195 год
Но Джейкоб не успевает завершить свою речь, ибо в зал врывается та злосчастная троица, убившая Барта, во главе которой, с гордо-вздёрнутым острым подбородком, шагала мисс «Юбка-Карандаш». «Боюсь, придётся завершить конференцию», – непринужденно улыбается она, поднимаясь к нему на сцену. В руке шприц, а на губах улыбка. Томпсон немеет ещё до введения неизвестной ему жидкости в организм. Всё это происходило как в одном из его кошмаров, чересчур быстро, сумбурно, размыто. Взгляд цепляется за мелкие детали, вроде пары аккуратных воротников, сидящих в зале людей. Седина профессора Миллса, сидящего в первом ряду, наконец, дрожащие пальцы и коленки самого Джейка. Игла безжалостно впивается ему в шею, казалось, задев сонную артерию. Непонятное вещество прожигает вены, отравляя тело. Два массивных мужчины хватают Джейка под руки, волоча со сцены. Он смотрит на Миртл, сидящую в первом ряду, стыдливо уводящую взгляд в пол и понимает всё без слов. Джейкоб пребывает в тесном футляре тихого ужаса. Спуск в ад предоставило ему белокурое создание с прозрачным, чуть печальным взглядом и красивым изгибом припухлых губ. То, которой он вручил своё кровоточащее сердце на блюдце. Но, к сожалению, оно лишь сожрало его, не отдав ничего взамен, кроме пустых обещаний. Она же думала, что будет испытывать стыд, боль, как минимум вину за свой донос. Но мир не рухнул, земля не разверзлась, сердце не ухнуло вниз. Кто бы мог представить? Джейкоб чувствует себя униженным, раздавленным и сломленным. И последняя мысль, перед полным исчезновением его личности, загорается яркой, но недолговременной звездочкой – Миртл сдала и Барта. Как салют взрываются все воспоминания, искрами исчезая в тёмном небосклоне дурмана. Последние секунды Томпсон чувствует себя полнейшим ничтожеством, и от этого испытывает сильнейшую ярость. Но сделать юноша больше ничего не может и уже никогда не сможет. Он пытается что-то сказать, но его язык, тяжёлый и ватный, присох к нёбу. Кажется, будто действие маминых таблеток затянулось, но теперь от них нет никакого удовольствия.
Последние комментарии
18 часов 39 минут назад
19 часов 15 минут назад
20 часов 8 минут назад
20 часов 12 минут назад
20 часов 24 минут назад
20 часов 37 минут назад