Кукушонок (СИ) [Vi_Stormborn] (fb2) читать онлайн

========== “I wanna die” ==========

У Фила по жизни было три проблемы: произношение с акцентом, холодные руки и Андрей Евгеньевич. Причем третья проблема плавно перетекла из второй, и ему до сих пор интересно, кому он, блять, дорогу в этой жизни перешел, раз этот картавый son of а bitch свалился на его бедную американскую голову.

— Я не понял, блоха заморская, почему на моем столе нет законченной истории болезни? — влетает с ноги в ординаторскую Быков.

— Простите, Андрей Евгеньевич, sorry! — почти подпрыгивает на месте парень. — Я уже почти все finished!

— По-русски вещай, американ спирит, у меня в голове нет переводчика.

Быков хмурится, подходит ближе к съежившемуся интерну и отмечает, что тот буквально на глазах бледнеет. Ричардс сжимается весь от серьезного и решительного взгляда наставника, сглатывает густую и вязкую от волнения слюну и поднимает на него зашуганый взгляд.

— Чего бледный такой, палка кишечная? Заболел?

Андрей Евгеньевич садится рядом с ним и, не дав парню сориентироваться или хоть как-то оценить ситуацию, кладет ему горячую ладонь на лоб.

— Damn it, — не сдержавшись, на выдохе выдает Фил, чувствуя неожиданное и обжигающее чужое тепло.

— Не выражайся, Тейлор Свифт, тебе не идет, — одергивает его Быков. — Да ты наоборот ледяной весь, как айсберг в песне Пугачевой. Температуру схлопотал, кукушонок?

Фил даже не слышит вопроса, его переклинивает фактически, а в голове что-то щелкает, и он пялит во все глаза на Быкова, взгляда просто оторвать не может; пристально наблюдает за тем, как наставник правда обеспокоен его состоянием, и у него в голове все это как-то не вяжется.

— Рот открыл и не поешь, — выводит из прострации Быков, щелкая перед глазами пальцами, — чего завис, виндоус виста, требуются обновления?

— Я не… оэа… Мгф…

— Дай сюда руку, пульс твой проверю, Филя. Ты глючишь сегодня хуже, чем интернет на кнопочном телефоне.

Быков слишком импульсивный, слишком взрывной и быстрый, Фил даже реагировать не успевает вообще ни на что, и ему уже правда кажется, что он стал какой-то пробной версией интернет explorer девяносто пятого года. Иначе свою тормознутость он объяснить не может.

Андрей Евгеньевич берет его за руку и фыркает, на мгновение отдергивая пальцы.

— И какого лешего у тебя руки, как у пациента патологоанатома?

Ричардс часто моргает, стараясь влиться в реальность, и опускает взгляд, наблюдая за тем, как пальцы Андрея Евгеньевича покоятся на его запястье. Уши начинают пылать, в горле непроизвольно встает ком.

— Это из-за, — сглатывает, — недостаточной оксигенации…

— Эва как, диснеевская ты принцесска, — фыркает Быков, — а какого черта у тебя аритмия такая бешеная?

— Jesus Christ, — тараторит он, вырывая свою руку, — я просто переработал. Это пройдет, Андрей Евгеньевич!

Ричардс вскакивает с места, захватывая с собой папку с историей болезни, и торопливо прижимает ее к себе. Быков с прищуром смотрит на явно паникующего парня.

— Я пойду работать, Андрей Евгеньевич, — пятится он назад. — Я же врач, right?

— Ты дебил, Филя.

Ричардс кивает согласием на это и пулей вылетает из ординаторской, уставившись выпученными глазами себе под ноги. И только когда он почти бежит без остановки до одной из свободных палат и заходит внутрь, он опускает взгляд и с ужасом понимает, что у него нехилый такой стояк.

Фил в ужасе хватается за голову. У него встал на мужчину. И не просто на кого-то там, с улицы, а на чертового Быкова, этого картавого и несносного son of а bitch.

— I wanna die, — скулит Фил, закрывая лицо ладонями.

И с прискорбием понимает, что сдохнуть у него пока не получится, потому что еще шесть часов до окончания смены, и, если он не закончит в ближайшие десять минут с историей болезни, Быков сам его закопает.

Смерть никогда еще не была для него так соблазнительна.

Комментарий к “I wanna die”

Охуительный коллаж: https://twitter.com/leyka_su/status/1127693996732579847?s=21

========== “Bastard!” ==========

— Oh, Gosh, — взволнованно крутится возле зеркала Фил. — I can’t believe, что я забыл это сделать.

Ричардс вертит головой, хмуря брови, и водит руками по шее. Сидящий на диване Быков резко опускает историю болезни и смотрит на отражение интерна поверх слегка опущенных очков.

— Что, кукушонок, забыл мозги дома? — спрашивает он. — Не отвечай, нельзя забыть то, чего нет.

— Андрей Евгеньевич! — поворачивается к нему интерн. — У меня есть мозги! — непроизвольно дует он губы. — Я знаю, что вы это несерьезно!

— А я знаю, что у кого-то пропала мягкая игрушка из набора недоврачей, — снова возвращает он свое внимание истории, — так что скачи в свою коробку.

Фил хмурит брови, почти обиженно выдыхая, и Быков снова поднимает взгляд. Зрелище надутого от негодования американца такое до абсурда нелепое, что хочется сунуть ему за щеку леденец на палке, только бы комедию не ломал.

— И что это такое, американ продакшн? У тебя нерв на лице защемило?

— Я не забывал дома мозги, Андрей Евгеньевич, — скрещивает на груди руки парень. — Я всего лишь забыл побриться.

Быков смотрит на него в упор секунд пять, а затем ординаторскую разрывает почти истеричный гогот. Фил вздрагивает, теряется как-то, обхватывает свои предплечья руками и терпеливо ждет, пока из его наставника вся ржака не выйдет.

— Ты? Побриться? — сквозь смех произносит Быков. — Да твое лицо только для рекламы молочного шоколада можно использовать. Тебе семь, американская мордашка. Побриться он забыл. Не смеши.

— У меня есть волосы! — зачем-то почти на фальцет переходит парень. — И много! И везде!

— О как, — встает с места Быков. — Кто я такой, чтобы смеяться над ребенком с полным набором лобковых волос.

Ричардс закатывает глаза, хватаясь за голову.

— Оh, Gosh, what a f…

— Фильтруй базар, мозжечок атрофированный! — прерывает его Андрей Евгеньевич грозным голосом. — В отделении не выражаться, а то я твоим папкам позвоню, пожалуюсь.

Фил от возмущения весь пылать начинает.

— Ах, так! — вскрикивает он и подходит к Быкову вплотную, хватая его за руку. — Сами проверьте!

Ричардсу требуется не меньше секунд семи, чтобы понять, что именно происходит. Просто в какой-то момент раздражительность куда-то уходит, и он вдруг осознает, что смотрит в глаза наставника запредельно близко, а рука Андрея Евгеньевича покоится на его щеке.

Фил выпучивает глаза, тревожно бегает по лицу Быкова, а сам боится убрать собственную руку с тыльной стороны его ладони, пошевелиться даже боится, сжимается весь в ожидании конкретного взрыва.

Он зажмуривается, ожидая получить ударную волну праведного гнева, но вместо этого чувствует, как Быков ведет подушечкой большого пальца по его щеке, и внимательный слух улавливает шуршащий звук.

— Колючий, — неожиданно спокойно, бархатным голосом замечает Быков. — Мне не нравится, — заявляет он.

Фил не без опасения приоткрывает один глаз.

— Это не лицо мальчика из рекламы молочного шоколада, чудо ты заморское. Исправить, живо.

Ричардс начинает дышать только тогда, когда Быков выходит из ординаторской, и понимает, что у него сердце по ребрам дубасит как у колибри.

— Son of a bitch, — выдыхает Фил. — Да чтоб я!.. — задыхается он словами, размахивая руками. — Да чтоб для него!.. — ругается он. — Для этого bastard брился!.. Да никогда!

Фил побрился сразу, как вернулся после смены домой. Дважды.

========== “Hug me” ==========

— Так, Кукушонок, — подает ему Быков историю болезни, — тебе предстоит найти замороженные яйцеклетки Солнцевой среди сотен одинаковых пробирок и при этом не замерзнуть в холодильной камере. Как тебе задачка, а, палка кишечная?

Ричардс семенит за ним следом в подвальное помещение, параллельно стараясь понять, как вообще выполнить данное задание, потому что у него очень чувствительный к холоду организм, даже хуже: у него на этот fucking мороз настоящая аллергия.

— Андрей Евгеньевич, можно question?

— Валяй, — заложив руки за спину, продолжает идти вперед мужчина.

Филу бы стоило сейчас упомянуть о том, что он в холоде дольше трех минут попросту не выдержит, потому что он буквально отключится от переохлаждения, но…

— Вы не могли бы пойти первый раз туда со мной, please?

… но это же Быков. Отказы ни на что не принимаются в принципе, так что пусть хотя бы процесс поисков ускорится, а обморожения сократится.

— Эва как. Что, заокеанская блоха, боимся оплошать? — хмыкает он.

Ричардсу кажется, что лучшего варианта для ответа он бы сам придумать и не смог.

— Right!

— По-русски, Филя, по-русски… — вздыхая, обхватывает он пальцами переносицу.

Сеть на телефоне пропадает сразу, как они заходят в лабораторию. Фил не знает, на какой глубине она находится под землей, но чувствует, что ему уже сейчас прохладно. Что же с ним будет, когда они в холодильную камеру зайдут?

— Здравствуйте, Андрей Евгеньевич, — вскакивает с места молодой интерн отделения патологоанатомов, спокойно поедая в таком жутком — по мерам Фила — месте свой обед. — Вы в камеру?

— Поразительная проницательность, — саркастично восхищается Быков и кладет ладонь на ручку холодильной камеры.

— Андрей Евгеньевич, вы не против, если я быстренько до верха поднимусь, пепси в автомате куплю? Я забыл, а лабораторию оставлять без присмотра нельзя.

Быков едва сдерживается, чтобы не закатить глаза, и сгибает руку.

— Вот теперь представь, что в моей руке спичка, — прищуривается он, глядя на интерна, — когда она догорит, ты должен быть тут, иначе пойдешь этой самой пепси торговать, понял?

— Спасибо, Андрей Евгеньевич!

Парень тут же хватает из портфеля бумажник и мчит к выходу, не успев прожевать часть своего обеда, а Фил тем временем собирается с мыслями и буквально задерживает дыхание, когда делает шаг в камеру, а Быков заходит за ним следом.

— Только дверь не захлопывайте, — доносится до острого слуха Фила голос интерна из коридора. — Она изнутри не открывается!

И в этот самый момент дверь за ними закрывается с громким щелчком.

— What? — поворачивается назад Фил. — Что он сказал, вы слышали?

— Кто?

— Тот, — трясет он рукой в сторону выхода, — тот п-парень?

— Ты чего заикаешься, чудо заморское? В холодильных камерах никогда не бывал? — спокойно произносит Быков.

Изо рта наставника вырывается белое курчавое облачко. Кожа Фила становится гусиной.

И не столько от замкнутого пространства, в котором он оказался с предметом его внимания, а сколько от осознания, что, если тот парень сказал правду, Ричардсу в сознании остается быть от силы минуты четыре.

— Д-дверь, — не попадает зуб на зуб у Фила, — д-дверь изнутри не открывается, он сказал.

Фил подходит к выходу и дергает ручкой. Заперто.

— Андрей Евгеньевич, — панически выдыхает Ричардс, поворачиваясь на мгновение к наставнику, — она закрыта! — снова дергает. — Damn it!

— Отойди, янки! — отодвигает он в сторону парня. — Вечно у тебя руки не из того места!

Быков подходит к двери и тоже дергает ручку. Не поддается.

— Oh, Jesus Christ, — обхватывает себя руками Фил. — Мы здесь застряли!

— Не голоси, Тейлор Свифт, — одергивает его Быков. — Сейчас позвоню Любе, она этого недоумка интерна погонит обратно, чего паникуешь-то?

Фил чувствует себя так, будто все его органы изнутри покрываются ледяной коркой.

— Андрей Евгеньевич, я… — ноги становятся ватными.

Они подкашиваются, и Быков буквально в воздухе ловит интерна, роняя на холодный каменный пол старенький телефон-раскладушку. Мужчина даже весь свой саркастический запал теряет, потому что эта ситуация застала его врасплох.

— Так-так-так, Фил, — хватает его за предплечья Быков, стараясь поставить на ноги, но парень лишь обессиленно катится по стене вниз. — Прием, Ричардс, в глаза мне смотри. Не отключайся, — шлепает он его по щеке.

Фил старается держать глаза открытыми, но получается у него плохо, в мутном холодном обзоре у него только взволнованное лицо его наставника. Конечностей парень почти не чувствует.

— У тебя непереносимость холода, балда американская! — узнав симптомы, зарычал Быков. — Ты нахрена в Россию приехал?! Как зиму собрался пережить, Буратино заморский?!

Ричардс из последних сил пытается улыбнуться и хоть что-то сказать, но у него попросту не хватает сил.

— Ты почему мне не сказал, Фил?! — уже по-другому подступается к нему Быков. — Думал я тебя насильно заставлю идти сюда?! Неужели ты меня считаешь настолько заоблачной мразью?

Парень не отвечает, губы его синеют от холода, сам он весь бледнеет, кожа на руках покрывается аллергической реакцией на низкие температуры. Быков хватает телефон, но в следующую секунду отбрасывает его в сторону. Связи все равно нет.

— Да чтоб тебя, янки, — рычит сквозь зубы Быков и снимает с себя халат, обнажая в белоснежной смерти холодильной камеры свои рукава татуировок.

Фил улыбается и думает: красивый.

Фил улыбается и думает: я такой stupid.

Фил улыбается и думает:

— Hug me, — и не понимает даже, что говорит это все вслух.

Быков натягивает на интерна халат и стучит периодически рукой по железной холодной двери, привлекая внимания хотя бы кого-нибудь в этой пустой лаборатории. Ему холод не помеха, он и не такие температуры выдерживал, он же русский человек и ничего не боится.

Ничего, кроме одного.

Не просто же так он прижимает к себе Фила, покачиваясь и растирая ему плечи, пока тот, почти полностью отключившись, не произносит в полудреме какую-то тихую чушь на английском, обнимая своего наставника замерзшей рукой за горячую шею.

========== “Stay with me” ==========

— Апчхи! — прикрывается платком Фил, сидя возле автомата, в котором пришлось купить до ужаса ароматизированный и слишком горячий персиковый чай.

— Ты чего бациллы разбрасываешь, янки? — вставляет купюру в автомат Быков, чтобы взять себе кофе.

Фил пользуется платком по назначению и поднимает покрасневшие и слезящиеся глаза на наставника, шмыгая носом.

— I think, я заболел, Андрей Евгеньевич, — гнусавым голосом произносит он.

— Еще б ты не заболел, инфузория, — выбирает он напиток, не глядя на интерна. — В никуда ушел от минус десяти по Цельсию. Позор, Филя, — наконец поворачивает он к нему голову. — Россия зимой сожрет тебя без соли и не подавится.

Ричардс снова чихает.

— О, — поднимает указательный палец Быков. — Правда.

— Андрей Евгеньевич, у меня голова сильно кружится, хотя я принял все меры для лечения согласно симптомам.

— Не все, значит, меры, — достает из автомата стакан с кофе Быков. — Кстати, как твоя Иванова из пятьдесят седьмой поживает? Ты обещал мне с утра, что к обеду закончишь, — смотрит он на часы.

Фил рассеянно копошится в нескольких папках, лежащих у него на коленях, а затем все же смотрит на часы.

— Oh, Gosh, no, — охает он. — Уже обед прошел?

— Переводи стрелки часов на наш часовой пояс, янки! — орет Быков, наклоняясь к парню так, чтобы от ора уши разложило. — Это тебе не Америка! А теперь внятно ответь мне: ты был у своего пациента?

Ричардс обреченно открывает незаполненную историю болезни и поднимает на наставника усталый взгляд. Фил уверен, что Быков сейчас на него наорет. Он в этом даже не сомневается. Жаль, что Андрей Евгеньевич не понимает, что Фил сейчас болен куда сильнее, чем его пациент.

— No, Андрей Евгеньевич, не был, простите меня, sorry, — тараторит он, зажмурив глаза.

Быков встает прямо и разводит в стороны руки.

— Не, ну это дежурство, — изрекает он вердикт и оставляет Фила наедине со своей простудой.

Ричардс смену выживает с Божьей помощью, не иначе. Романенко видит, в каком дерьмовом состоянии Фил и предлагает сам сходить к его пациентке Ивановой, а у парня даже сил нет, чтобы ответить отказом. Варя приносит ему чай с лимоном, но Фил не пьет, потому что у него на цитрус аллергия.

Лобанов что-то затирает про эти bastards банки, чуть ли не сам предлагает поставить их Ричардсу на спину, на что Фил тактично отвечает отказом и с Семой старается вообще до конца рабочего дня больше не пересекаться, потому что тот сказал ему что-то еще про перцовый пластырь.

Пластырь на нос. С перцем пластырь. Bullshit, не иначе.

В любом случае, к вечеру простуда побеждает неприспособленный к России организм, и Фила буквально сваливает навзничь температурой на софу в ординаторской, а на ночную почему-то никто из ребят не соглашается выйти вместо него, и Филу до сих пор непонятно, чем он заслужил отказ от всех, когда он буквально на ногах стоять не может.

— Пей.

Фил вздрагивает, когда слышит резкий звук. Быков ставит на столик между диванами чашку и встает рядом с интерном, скрещивая на груди руки.

— What is it?

— Что, простуда жесткий диск с переводчиком стерла? Шпрехай по-русски, мне сколько раз просить? — громко говорит Быков.

Ричардс жмурится, прикрывая рукой пульсирующий от жара лоб, и Быков все-таки сдается. Не может он смотреть, как Кукушонок страдает, ведь не по своей же воле он заболел, а с его подачи. С другой стороны, суровая русская зима и не так бы его подкосила, но…

— Сесть можешь? — уже спокойнее произносит он.

Фил поднимает больные глаза на наставника и чуть кивает, прилагая немало усилий, чтобы просто сесть. Ричардс не помнит, чтобы так сильно хоть когда-то болел. В родном доме, в Америке, он простужался дай Бог три раза в год, и все обходилось банальным кашлем или насморком.

Быков садится к нему рядом, поправляя штанины, и вытаскивает из кармана шприц, жгут и спиртовую салфетку.

— Это что?

— Можешь же по-русски, когда хочешь, — замечает Быков, снимая с правой руки интерна халат. — Это, Филя, витамины, чтобы твоя американская мордашка стала здоровее уже к завтрашнему дню.

— Там нет, — запинается Ричардс. Каждое слово произносить трудно, — нет?..

— Нет там цитрусов, Кукушонок, — отвечает на незаданный вопрос Андрей Евгеньевич и кладет его правую руку себе на колени, собираясь протереть сгиб спиртовой салфеткой.

Фил почти не соображает, что в открытую пялится на профиль Андрея Евгеньевича, но поделать с собой ничего не может. Он понять пытается, почему он так с ним поступает. Сначала побриться просит, затем орет, после обнимает, а потом снова орет. Знает, что Фил простужен, но оставляет его на дежурство.

А потом сам приходит лечить. What is it?

— Почему никто не согласился пойти вместо меня на дежурство, Андрей Евгеньевич? — слабым голосом спрашивает он.

— Потому что я запретил им, — просто отвечает Быков, когда заканчивает вводить витамины Филу. — Вот так.

Ричардс округляет от удивления глаза, хлопая ресницами.

— Запретили? — переспрашивает он. — Я даже стоять не могу, чем я заслужил такое отношение к себе?! Why, Андрей Евгеньевич?! — не понимает Фил. — God, что я сделал вам? Почему вы так меня ненавидите?!

И Фил вдруг понимает, что сам даже остановить поток слов не может. В организме появляются силы, чтобы говорить, и затыкаться ему не хочется. Накипело все, crap.

— О, как у нас язык развязался, — хмыкает Быков. — Быстро же у тебя все усваивается. Теперь понимаю, почему тебя от запаха конфеты с коньяком уносит. Ты хоть что-нибудь ел сегодня, янки?

— Нет, — не сразу отвечает Фил, чувствуя, как во всем теле появляется легкость. — Мне так хорошо, — почему-то произносит он. — I feel so good.

— Да, знаю я, что ты Фил, а вот про «сугуд» я не особо понял.

Быков помогает интерну снять халат и заставляет его лечь на диван, подложив ему под голову подушку. Фил что-то мямлит, его буквально на глазах развозит, и Андрей Евгеньевич ворчит, стараясь уложить этого простуженного американского болвана.

— А как же обход, Андрей Евгеньевич? — глаза парня почти слипаются.

— Спи уже, пока я не передумал.

Быков укутывает его одеялом и уже собирается пойти за стол, чтобы разобрать документы, как вдруг чувствует, что в его руку вложилась чертовски горячая ладонь парня и из последних сил ее сжала.

— Stay with me, — сонно просит Фил. Глаза парня закрыты.

— Что? — наклоняясь ниже, переспрашивает Быков.

Ричардсу усилий требуется немало, чтобы вспомнить, как это будет на русском, но потом он сжимает руку мужчины снова и выдыхает с акцентом по слогам:

— Ос-тань-ся…

Быков все слова куда-то теряет, смотрит на то, как горячая бледная рука парня сжимает его пальцы и молчит, потому что сжимает Фил так цепко, так рьяно и отчаянно, будто, если отпустит, то всё. То просто всё.

— Отпустить не хочешь? — единственное, что выдавливает из себя Быков.

— No, не хочу, — а самого лихорадит всего. Зуб на зуб не попадает.

И Андрей Евгеньевич понимает, что с его силой хватку парня можно будет расцепить на раз-два, но ему почему-то не хочется этого делать. Быков облизывает пересохшие губы, чертыхается и сдается.

Он залезает к стенке дивана, забираясь под плед, и обнимает сонного простуженного парня, чтобы того перестало наконец лихорадить. От спины Фила исходит жар, и Андрей впервые позволяет себе это: он утыкается кончиком носа между его лопаток.

— Да чтоб тебя, Кукушонок.

Руку Фила он не отпускает.

========== “Kiss me” ==========

— Фил, сияешь, — замечает Глеб. — Аж бесишь.

Ричардс улыбается, обнимая себя руками, и вжимает голову в плечи. За два дня его здоровье наконец вернулось в норму, повторная доза витаминов улучшила его самочувствие, и он больше не чувствовал себя беспомощным ребенком, наконец вернувшись в норму.

Но это еще не всё.

— Я просто здоров теперь, — отвечает Фил, — температуры нет, i’m fine!

— Чёт он нам не договаривает, Глебка, — скептически прищуривается Лобанов. — Рожа больно довольная.

— Я абсолютно с тобой согласен, Сёма, — ехидно улыбаясь, присаживается он рядом к Лобанову и позволяет тому себя приобнять.

— Тебе эти витамины ректально что ли вводили? — не понимает Сема.

Фил округляет глаза.

— Gosh, no. Что ты говоришь такое, Семен?

— По-моему, наш заморский мальчик обзавелся купцом, — вскидывает брови Глеб.

— What? — не понимает Фил. — Что ты хочешь этим сказать?

— Ебырь у тебя появился, Филимон, ебырь. Это он хочет тебе сказать, — не стесняется в выражениях Лобанов.

Ричардс от смущения пунцовый весь становится, задыхается словами и нелепо машет руками в воздухе, потому что не знает, что ответить, чем веселит обоих своих приятелей. Лобанов и Романенко в унисон начинают ржать.

— И кто он? — опускает локти на разведенные в стороны колени Глеб. — Мы знаем его? Он из нашей больницы?

— No-no-no-no, — машет руками Ричардс. — Вы не знаете его, нет! — и тут же прикусывает язык. — То есть, I meаn, нет у меня никого! Никакого е-бы-ря, — по слогам выговаривает он новое для себя ругательство.

Лобанов переглядывается с Романенко.

— Пиздит, — изрекает вердикт Сема.

— Как дышит, — соглашается Глеб.

Ричардс раздраженно вздыхает и хватается на мгновение за голову. Не станет он рассказывать им ничего абсолютно, несмотря на то, что советов они бы ему дали по этому поводу немало, если учесть продолжительность их отношений.

Фил даже подумать боится, что об этом кто-то из больницы узнает. Он боится даже, что сам Андрей Евгеньевич это поймет и скажет ему все однажды в лицо, швырнув следом заявление на увольнение.

Он толком не понимает, что между ними вообще происходит и происходит ли вообще, но любые свои попытки подступиться к Быкову кажутся Филу поражением, потому что Андрей Евгеньевич ответной реакции ему не особо дает.

Или он просто ее не понимает.

— Думайте, что хотите, — машет рукой Фил. — I don’t care, серьезно, — и, захватив папки, он выходит из ординаторской, оставляя ребят наедине в надежде, что они найдут, чем заняться, и забудут вообще об этом нелепом разговоре.

У Фила нарушается сердечный ритм буквально спустя метров двадцать, потому что возле стойки Любы стоит Андрей Евгеньевич, заполняя чью-то карту. Вид у него напряженный, загруженный какой-то, брови сдвинуты на переносице, тонкие губы сжаты. Фил набирается смелости и делает к нему несколько шагов.

— Добрый вечер, Андрей Евгеньевич, — и просто от того, что он произносит его имя вслух, у него внутри будто взмывает ввысь маленькая птица, начиная бить крыльями о ребра грудной клетки.

— Виделись, Ричардс, — не поднимает он головы. — Бросай привычку здороваться по сто раз на дню, это ужасно бесит.

Фил вскидывает на мгновение брови, собираясь что-то сказать, но слова не идут, и он замолкает. На холодность наставника у него аллергия, как и на прочий холод, поэтому парень лишь сжимает губы и снова не понимает.

Ничего, fucking shit, не понимает.

— Чего хочешь, янки?

И Фил думает: crap.

И Фил думает: вас.

Ричардс пытается разобраться со всем этим, но у него не выходит. Не получается, damn! И ему ничего не остается, кроме как спросить у него, другого варианта Фил просто не видит.

— Я… — мнется, — я просто… Вы ничего не хотите мне сказать? — чуть наклонившись, негромко произносит он.

Люба бросает на них взгляд из-под слегка опущенной головы. Ушки медсестры тут же оказываются на макушке. Быков видит этот взгляд и закипает на раз-два. Ручка падает со стойки куда-то вниз, и он резко разворачивается к интерну, заставляя того вздрогнуть.

— Я хочу сказать, что твоим родителям надо было предохраняться, цикада ты американская! — орет он.

Фил задерживает дыхание, и внутри у него все сжимается. Взгляд Быкова бешеный, чужой и резкий. В нем нет ни грамма того, что Ричардс видел раньше, и надежда в нем постепенно меркнет.

Филу кажется, что всю красивую историю про них он попросту выдумал.

— Вопросы есть еще?!

Парень отрицательно качает головой.

— Тогда марш работать! Чтоб глаза мои тебя не видели, Ричардс, понял?!

— Yes, sir, — коротко отвечает он и уходит.

Уходит и не оборачивается, даже не предполагая, что Быков попросту не отрывает взгляда от его удаляющейся спины, буквально прожигая в белоснежном халате парня две здоровенные дыры.

— Жестко вы с ним, Андрей Евгеньевич, — замечает Люба. А сама готова сорваться с места в эту же самую секунду, чтобы рассказать Черноус о том, что она увидела.

— У меня другой методики преподавания нет, Любовь Михайловна, — отвечает он. — Я все делаю жестко.

Ричардс буквально замыкается в себе и ни с кем, кроме пациентов, до конца рабочего дня не разговаривает. С Быковым он больше не пересекается. В ординаторскую после смены он заходит первым, быстро переодевается и уходит, отчасти радуясь, что не встретил ни Глеба, ни Сему.

Домой он идет с опущенной вниз головой. Филу кажется, что даже его любимое пальто стало тяжелее и попросту тянет его к земле. Мысли путаются, в ушах стоит странный шум. Он не понимает. Он ничего, holy shit, не понимает.

Фил был уверен, что все взгляды Андрея Евгеньевича, все его прикосновения, вся забота — не просто так. Он готов был поклясться, что у всего этого есть абсолютно логичное объяснение: Андрей Евгеньевич разделяет его чувства.

Но сегодняшний инцидент заставил его усомниться во всем на свете, и теперь он просто не знает, что ему делать. И вдруг…

— Знаю, — зачем-то произносит он вслух сам себе. — I know.

И Ричардс меняет направление движения, следуя не по тому маршруту, который ведет в сторону дома. Вместо этого он садится на метро и дважды меняет ветку, и, когда выходит на улицу, идет по знакомой асфальтированной дорожке, по которой ходил всего раз. Всего раз, но дорога эта отпечаталась у него где-то в отдельной секции долгосрочной памяти.

Поднявшись на восьмой этаж и добравшись до нужной двери, он дважды в нее звонит. Если ради ответов на вопросы нужно поехать в другую часть Москвы, то он все правильно сделал.

Дверь открывается не сразу, и на пороге появляется хозяин квартиры, глядя на неожиданного гостя каким-то совершенно незнакомым взглядом.

— Ты чего здесь делаешь? — не понимает Быков. — Твой дом в другой части города.

И Фил думает: это вы stupid.

И Фил думает: мой дом там, где вы.

— Скажите, — облизывает губы парень, глядя себе под ноги, — только честно, — поднимает взгляд, — вам на меня наплевать?

Быков молча смотрит на парня, сжимая ручку входной двери, и впервые на своей памяти правда не может вообще ничего сказать. А что он скажет? Что лучше в лепешку расшибется, только бы Фил не привязывался к нему?

Что продолжит его изводить, только бы не причинить ему боль? Что для такого хорошего мальчика, как Фил, он слишком плохой? Говорят, конечно, что каждому дьяволу положен свой ангел, но это не про них.

Наверное, не про них.

— Ты такой глупый, янки. Такой, мать твою, глупый. Отправляйся домой, там по России «Спокойной ночи», кажется, крутят, — собирается закрыть он за ним дверь.

— Нет, — хватается Фил за дверь, дергая ее на себя. — Я никуда не уйду! Stop it! Я хочу с вами поговорить!

Адреналин пускается по венам, и Фил чувствует себя безгранично смелым. Он набирает в легкие воздух, игнорируя тот факт, что у него попросту дрожат ноги.

— Вы — настоящий bastard, Андрей Евгеньевич! И по-другому назвать вас я не могу! Вы изводите меня, holy shit, — задыхается он словами. — Вы меня изводите! — повторяет он. — Зачем вы ухаживали за мной, когда я заболел, а затем орали?! Зачем обнимали меня, держали меня… — мысли путаются. — Зачем вы смотрите на меня так…

— Как? — прерывает его мужчина.

У Ричардса сбивается дыхание, руки начинают дрожать, в горле встает ком. Быков смотрит на него как раз так. Именно тем взглядом, о котором он в эту самую секунду и говорит.

— Так, — выдыхает он.

Быков выжидающе смотрит на Фила.

— Неужели ты так ничего и не понял, Кукушонок?

Время словно замедляется, стрелки часов начинают идти куда медленнее, взгляд Андрея Евгеньевича становится другим. Таким, что у Фила внутри все сжимается, сжимается и завязывается в тугой узел внизу живота. Парень сглатывает густую слюну.

— Kiss me, — захлебываясь в двух словах и глотая буквы, произносит Фил. — Kiss me.

Им обоим впервые не требуется переводчик, не требуется от слова «совсем», потому что в следующее мгновение мужчина одним движением тянет к себе парня, опустив руку ему на затылок, и впивается в мягкие губы напротив.

========== “Fuck me” ==========

Комментарий к “Fuck me”

Читать с Daughter - Touch

В груди щемит так сильно, что отдается где-то между лопаток, но в следующее мгновение импульсивная точечная боль обжигает бедро, когда Фил путается в собственных ногах и врезается с размаху в невысокую тумбочку, стоящую возле двери, и сквозь зубы шипит.

— Неловочь, — рычит ему мужчина.

— Shut up, — и слегка дрожащие губы снова жадно тянутся за поцелуем.

Андрей целует грубо, властно и горячо. Подушечки пальцев начинает чудовищно сильно колоть от переполняющих эмоций, а внутри все сжимается до размеров спичечного коробка и почти лопается от перенапряжения, когда руки мужчины скользят по лацканам легкой ветровки снизу вверх, после чего хватают собачку и тянут ее вниз.

— Gosh… — глухо, прямо в поцелуй.

Быков фактически запрещает парню дышать, сбрасывая с того сумку с курткой, впивается в его губы болезненным поцелуем, скользит языком по ряду ровных зубов и заставляет его распахнуть рот и толкается внутрь, вышибая из его легких горячий выдох, когда фактически с силой прижимает его к стене.

— Shi-i-t, — не соображает вообще ничего Фил, захлебываясь словами и забывая всю русскую речь, когда губы мужчины перемещаются на его шею, заставляя его откинуть голову назад.

Быков ведет языком по дрожащему кадыку парня и чувствует, как Фил утробно скулит, от чего на губах ощущается легкая дрожь. Ричардса в жар буквально бросает, он вообще ничего не слышит, кроме горячего дыхания чудовищно близко и бешеного биения собственного сердца в глотке.

— Думаешь, наплевать? — низкий голос шепчет тихо и почти пошло, обжигая мочку левого уха.

— I… я, вы… — взгляд парня плывет, когда Быков смотрит ему в самую душу, опустив ладонь с левой стороны от его головы.

— А теперь закрой глаза, — шепчет он, — и внимай…

Фил зажмуривается, послушно выполняя приказ, и в какой-то момент осознает, что он вообще сделает для него все, что угодно. Все, что он попросит. Если скажет лечь под поезд — ляжет. Сигануть со скалы — прыгнет. Только бы не прогнал. Только бы, holy shit, позволил остаться.

— Ты слишком хороший, Кукушонок, — от его голоса внутри все горит. — Я не хочу сделать тебе больно.

Одному только Богу известно, сколько сил Филу требуется, чтобы открыть глаза, заставить себя дышать и связывать слова в предложения. В глотке пересыхает полностью. Ричардс хочет к нему, хочет его. Тянется к нему, хотя из последних сил сопротивляется. Замирает в двух миллиметрах от его губ, вздрагивает.

— Мне не будет больно.

— Я все делаю очень жестко, — тут же продолжает он. — Если я… — запинается.

Взгляд неотрывно следит за тем, как Фил высовывает кончик влажного языка, смачивая пересохшие губы. Внутри все загорается с новой силой. Американский мальчишка становится в который раз для Быкова красной тряпкой, как бы иронично это сейчас не прозвучало.

— Делайте со мной, что хотите, — выдыхает парень. — Please…

Ричардса трясет уже просто, его лихорадит и потряхивает от желания, а Быков медлит. Изводит, son of a bitch. Снова изводит. Смотрит в глаза напротив, а в этих чистых радужках уже не просьба, а мольба настоящая.

И Фил думает: give me touch.

И Фил думает: мне без твоих прикосновений не выжить.

— Прикоснитесь ко мне, — задыхаясь, просит Фил. — Я…

Губы обжигает резким влажным поцелуем, горячее дыхание цепляет на щеках кожу, нетерпеливые руки мужчины тянутся к голубой толстовке, оттягивают резинку и скользят по кипяточной коже парня от выпирающих тазовых косточек по плоскому животу вверх, останавливаясь на ребрах.

Внизу живота стягивается узел, пульсация увеличивается, и Ричардс задыхается, когда осознает, что у него колом на Андрея стоит, и он не может ничего с собой поделать. Быков ухмыляется, прижимается к парню теснее, хватая того за талию, и начинает вести его спиной в сторону спальни.

В беспорядке тел они заваливаются в комнату, ударяя дверь об стену, но не разрывая отчаянных поцелуев. Филу кажется, что Андреем надышаться у него никогда не получится. Филу кажется, что он вмазался по самые уши, и назад дороги нет.

Ричардс покорно садится на двуспальную, на мгновение разрывая поцелуй, чтобы сбросить с себя толстовку, и тянет мужчину к себе, заставляя того над собой нависнуть. Сильные руки сжимают худые бедра Ричардса, и тот задыхается, нетерпеливо расстегивая непослушными пальцами пуговицу своих джинс.

Быков нетерпеливо убирает руки парня и делает все сам, стягивая с него штаны вместе с боксерами. Ричардс заливается краской от смущения, когда какая-то часть сознания наотмашь бьет его по лицу, стараясь дать осознание происходящему, но в следующую секунду на смущения становится просто плевать.

— Fuck… — скулит Фил, когда ладонь мужчины сжимается на члене кольцом и дважды скользит снизу вверх.

— Тш-ш, — шепчет мужчина, наклоняясь ниже. — Надо бы тебе потом будет рот с мылом помыть за такие выражения.

А сам снова мучает парня, изводит буквально, то работая рукой активнее, то снова замедляя темп и заставляя Фила буквально умолять о продолжении, потому что Быков попросту не позволяет ему кончить.

— Андрей Евгеньевич, please, — заплетающимся языком просит он.

— Я тебя предупреждал, — спокойно произносит он. — Я все делаю жестко. Неужели ты думал, что я отпущу тебя так просто?

— Что мне сделать? — покорно смотрит на него Фил. Щеки парня пунцовые.

Мужчина ухмыляется и встает на ноги. Ричардсу даже вслух говорить ничего не приходится, он тут же слезает с постели и встает на колени перед ним, стягивая влажными пальцами белье к щиколоткам.

Обхватив головку губами, Фил насаживается, поднимая взгляд, и смотрит с такой безграничной любовью на Быкова, что у того от неожиданности все сжимается. Он резко выдыхает, запрокидывая голову назад, когда Ричардс начинает ускоряться, и в какой-то момент сам берет парня за волосы и задает свой ритм, двигая бедрами, и Фил на удивление правильно все делает.

Быкова от умений мальчишки лихорадит так сильно, что начинают дрожать коленки, он не сдерживается в какой-то момент и стонет, а Фил воспринимает это за личную победу, покорно продолжая делать минет с такой любовью и страстью, что крышу попросту рвет.

— От осинки не родятся апельсинки, да? — все-таки язвит Быков, не собираясь показывать янки, что тот его с ума сводит попросту.

— Я приемный, — сглатывая, не остается в долгу Ричардс.

А самого буквально в смех бросает от этого; не станет же он Андрею говорить, что свою ориентацию принял еще в детстве, и партнеров женского пола у него в принципе не было, в то время как количество мужчин в его постели уместится на пальцах обеих рук.

Быков даже дар речи на секунду теряет от такого внезапного ответа и скалит зубы. Саркастичность передается половым путем? Надо бы это в новый том по анатомии добавить. Такая реакция Андрея радует заоблачно, и он поднимает парня с колен, хватая того за затылок, и впервые позволяет себе сделать это.

Он целует его и ощущает на языке собственный вкус. До сегодняшнего дня он никогда не целовал их после орального секса. А его захотел. Проклятье, его он захотел поцеловать. И что-то Быкову подсказывало, что такой порыв ему еще ой-как аукнется.

Он заваливает парня на постель и тянется рукой к верхнему ящику в правой тумбочке, доставая резинку и тюбик смазки. Фил сглатывает от нетерпения. Быков тянется левой рукой к другому ящику и достает оттуда какие-то ленты.

— What is…

— Развернись, — требовательно произносит он, снимая с себя футболку. — Руки на спинку кровати.

Ричардс не особо понимает, что сейчас происходит, но покорно встает и выполняет его просьбу. Влажные ладони касаются холодного железа. Андрей какое-то время с чем-то возится позади него, а затем придвигается ближе и фиксирует запястья парня черными лентами к металлу.

— Только не волнуйся, Кукушонок, — замечая небольшую тревогу в глазах парня, произносит ему на ухо мужчина, заканчивая со второй рукой. — Тебе понравится.

Холодный воздух спальни обдает обнаженное тело прохладой, и Фил покрывается мурашками. Слуха касается щелчок от разрыва упаковки презерватива, и спустя какое-то время он вздрагивает от холодного прикосновения ко входу.

— С тобой все иначе, — опуская левую ладонь на его спину, произносит Быков и вводит в него палец; Ричардс прогибает поясницу, резко выдыхая. — С тобой я хочу быть мягче.

Ричардс сжимает уже потеплевший от его рук металл, когда спустя несколько мгновений подключается второй палец, и буквально сам насаживается, кусая губы. Внизу живота все ноет от желания и тянет, дольше терпеть он больше не может, да и невозможность прикоснуться к нему доводит Фила до края.

— Fuck me, — кусая от возбуждения предплечье, умоляет Ричардс. — Fuck me now!

Еще раз повторять не приходится, Быков сжимает бедра парня и едва сдерживается, чтобы не войти резко, а подготовить его, потому что пообещал себе, что с ним не будет, как с другими. Но все катится в ебеня, когда Ричардс под ним пошло стонет.

— Да чтоб тебя, Кукушонок, — цедит мужчина и резко входит в него на всю длину.

Внизу живота закручивается смерч, покорность Ричардса сносит ко всем чертям крышу, и он вбивается в парня, крепко сжимая пальцами бедра, пока тот буквально висит на лентах, прогнув поясницу, и кусает кожу на предплечье, едва сдерживая стоны.

— More, — умоляет он. — Еще…

Быков тянется вперед и, схватившись одной рукой за спинку кровати, другой запрокидывает голову парня назад и сжимает несильно его шею. Ричардс закрывает глаза от удовольствия, позволяя тому вбиваться с новой силой, а против придушения он ничего не имеет.

Он понял, что имел в виду Быков. Он любит жесткий секс, а Фил забыл упомянуть,что в постели предпочитает подчиняться.

— Такой послушный, — задыхается мужчина, — такой покорный, мать твою.

И Фил сам ловит губами подушечку большого пальца мужчины, втягивая ее в рот. Быкова размазывает это слишком резко и внезапно, взгляд намеренно приковывается к влажным движениям, трепещущим ресницам и тяжелому дыханию.

— Охуеть, — впервые не сдерживается при ком-то Быков в выражениях, и его накрывает так сильно, что перед глазами взрываются искорки.

Он задает такой бешеный ритм, что железные наконечники бьют по стене, наверняка тревожа соседей, а из груди парня выбиваются стоны с каждым новым толчком. Мужчина кусает ему кожу на лопатках, после чего зализывает, если делает это сильнее планируемого, и делает так снова.

В какой-то момент Андрей тянется по железной спинке правее и накрывает руку Фила своей, скрещивая с ним пальцы. Ричардс готов поклясться, что у него внутри что-то обрывается от этого касания.

Оно кажется ему куда интимнее того, что между ними сейчас происходит.

Он кончает в него, впиваясь зубами в левое плечо и определенно оставляя на нем метку, после чего наконец позволяет и ему это сделать, и выходит из него, наблюдая за тем, как горячее тело обессиленно висит на лентах. Обычно он так оставляет их до утра, но сейчас Быкову не хочется так делать.

Он развязывает ленты, и Фил ничком падает на постель, не в силах восстановить дыхание. Спустя пару минут мужчина ложится с ним рядом, накрывая их обоих одеялом, и растирает затекшие и немного посиневшие руки интерна сам до тех пор, пока кровообращение полностью не восстанавливается.

— Не жалеешь? — все же спрашивает Быков, когда проходит уже приличное количество времени.

Вместо ответа Фил двигается к нему ближе и закидывает руку ему на талию, обнимая во сне и вжимаясь носом в грудь. Впервые за несколько лет Андрей спит в своей постели не один.

========== “Shit” ==========

Он просыпается от того, что на кухне что-то падает. Резко открыв глаза, Андрей почти сразу принимает сидячее положение и трет переносицу. Какой-то шум с кухни повторяется, и Быков напрягается, после чего переводит взгляд на другую часть постели и непроизвольно ведет рукой по смятой простыни.

Теплая.

И отпечаток головы на соседней подушке.

Андрей воспринимает всю ситуацию скептически, не верит до последнего, что правда сделал это. Правда впустил в дом, правда вытрахал всю душу и… Позволил остаться. Пальцы сжимают белый хлопковый материал наволочки, и он наклоняется, чтобы проверить свои догадки.

Подушка пахнет им. Пододеяльник, простынь и даже он сам — все пахнет им.

У Фила из динамика доносятся треки с утреннего радио, и он двигает в такт бедрами и подтанцовывает, разбивая скорлупу и вываливая на нагревшуюся сковороду яйца.

— Ммм… разноцветная витаминка, — не зная слов, подпевает он. — Ммм… любить тебя сильно!.. действие… витамина!

Он тянется к турке, стоящей на соседней конфорке, и помешивает кофе, довольно кивая, после чего поворачивается, собираясь выбросить скорлупу, но вздрагивает и роняет все на пол, потому что перед ним стоит у входа на кухню Андрей Евгеньевич, скрестив руки на груди и определенно давно за ним наблюдая.

— Morning, Андрей Евгеньевич, — тут же заливается он краской и убавляет громкость радио. — То есть… Доброе утро! Надеюсь, я вас не разбудил?

Быков молчит, брови мужчины сводятся на переносице, между ними пролегает глубокая морщина.

— Простите, sorry! — выставив руки вперед, на всякий случай извиняется Фил, потому что вообще не знает, как себя вести и что делать.

Мужчина смотрит на этого взъерошенного пацана — именно пацана, потому что по-другому его сейчас попросту не назовешь, — и думает о том, что он, блять, натворил. Ричардс сияет весь, довольный, заспанный, на голове черти что, футболка мятая, задралась сзади, оголяя затянутые в боксеры ягодицы, а шея…

На шее нет живого места. И Быков проклинает себя за такую оплошность, потому что раньше всегда был аккуратен.

— Я вам кофе сварил, — не выдержав молчания, продолжает Фил, — и вот в холодильнике яйца нашел… Что вы обычно на завтрак едите, Андрей Евгеньевич?

В глазах парня столько всепоглощающего обожания и искренней любви, что у Быкова от всего этого предательски сосет под ложечкой. Не так все должно было произойти, не так мальчишка должен на него смотреть.

— Я не завтракаю, — холодно отвечает он. — Вырубай плиту и собирайся, у тебя смена через час, — смотрит он на наручные часы, — а тебе еще на метро до больницы ехать.

Фил рассеянно смотрит вслед уходящему мужчине и с трудом сглатывает, стоя на месте и не зная, куда себя девать. Ком в горле мешает хоть что-то на это ответить, поэтому он сначала просто тяжело дышит, глядя куда-то в одну точку перед собой, а затем молча выключает плиту с недоваренным кофе и недоготовленной глазуньей, отключает радио и выходит с кухни.

Собирается он тоже молча, натягивает штаны и толстовку, не сводя взгляда с мужчины. Андрей Евгеньевич, в свою очередь, всякое его движение и вообще присутствие попросту игнорирует, одевается сам, убирает в тумбочку ленты и уходит в ванную. Спустя несколько секунд слышится шум воды.

Фил трет лицо ладонями, сердце в груди очень громко стучит. Он запутался.

— Shit, — тревожно шепчет парень, облизывая губы, и идет к двери, чтобы надеть обувь.

Быков выходит из ванной пулей весь пунцовый и с тяжелым дыханием, быстро надевает обувь и выходит из квартиры, кивком показывая парню, чтобы тоже вываливался.

— Шевелись, янки.

Дважды повторять не приходится.

В лифте они тоже едут молча. Тишина угнетает, давит на плечи, шумит в ушах и вызывает тошноту. Не так Фил планировал провести их первое утро, не так он планировал ехать на работу. Ричардс в который раз убеждается в некогда невзначай брошенных Глебом словах: «Быков не носит маски. Он их раздает другим».

— С лестницы не навернись, — бросает Быков, не глядя на интерна, и выходит из подъезда.

Ричардс стоит на месте, словно вкопанный, потому что лицезреет собственными глазами то, что представлял раньше только в самых откровенных фантазиях. Быков вытаскивает из-под сидения байка шлем и седлает железного коня.

Мужчина возится с ремнями на шлеме и в какой-то момент стреляет взглядом из-под опущенной головы на стоящего парня.

— Чего встал, остолоп?

Ричардс будто резко в себя приходит и сжимает руками ремень своей спортивной сумки.

— Я… I… — зажмуривается он. — Простите, я уже ухожу, я…

Все происходит за одну секунду, не больше, и Фил поражается своим способностям, потому что Быков кидает ему в руки шлем, и тот ловит его с такой ловкостью, что от неожиданности где-то в области затылка бегут мурашки, а все тело обдает огненной волной.

Андрей Евгеньевич с первого раза заводит свой байк. Рев мотора заполняет весь мирно спящий двор, где-то недалеко от шума взмывают с березы несколько воронов.

— Мне долго ждать?! — перекрикивает он шум, опустив руки на руль.

Фил подрывается на месте, надевает на себя шлем, испытав целый букет неловкости, садится на байк за мужчиной и трижды думает прежде, чем позволяет себе обнять его за талию, потому что в противном случае он попросту вылетит на ходу, как пробка.

Быков трогается резко. Так резко, что из-под шин вырывается дым, а на асфальте остается черная полоса. Фил прижимается к нему так сильно, что вся ситуация буквально в шаге от того, чтобы Быков получил на ребрах трещины, и не видит, как Андрей ухмыляется, прибавляя газу.

Слава богу, что не видит.

Ричардс не открывает глаз до тех пор, пока байк не останавливается окончательно, и Быков не ставит ногу на асфальт. Филу кажется, что ехали они целую ебаную вечность. Ричардс расцепляет затекшие пальцы и не с первого раза встает на ноги. Шлем расстегнуть у него не получается, руки окоченели, не слушаются.

— Дай сюда, ошибка мироздания.

Быков глушит двигатель и встает с байка, ему требуется всего две секунды, чтобы расстегнуть шлем и снять его с головы парня. Фил смотрит на него так, что Быкову хочется от этого взгляда спрятаться. Парнишка пялит на него, как на Принца-спасителя, как на героя его романа, как на блядского Бога.

Так и хочется заорать ему в лицо: «Не смотри, сгоришь! Ослепнешь!», да только ничего не изменится, потому что Фил готов ради него и ослепнуть, и сгореть. Даже в эту самую секунду. Особенно в эту самую секунду, потому что он тянется к его губам.

— Дойдешь до больницы сам, пять минут ходьбы, — отворачиваясь, бросает ему Быков и снова садится на железного коня.

— O-okay. Хорошо, fine, — тараторит он, переминаясь с ноги на ногу.

Быков поворачивает в зажигании ключи, и на весь двор рычит мотор. Мужчина кладет руки на руль и кусает нижнюю губу. Фил все еще стоит рядом и не шевелится.

— Ричардс, — поворачивает он к нему голову.

Парень вопросительно вскидывает брови, делая два небольших шага вперед, и со стороны это выглядит так, словно ручную собачонку подозвали к себе, и та ползет на зов, сверкая глазами-бусинками и бешено виляя хвостом от любви к своему хозяину.

— Ты, надеюсь, ничего себе не напридумывал? — спрашивает он.

У Фила в горле першить начинает.

— Простите? — чуть кашляет.

— Прощаю, — резко отвечает он. — Будь хорошим мальчиком и забудь обо всем этом.

Ричардс сухо сглатывает и сильнее сжимает похолодевшими пальцами ремень сумки.

— Это ничего не значит, понял меня? — Фил через силу кивает, кусая внутреннюю сторону щеки. — Закатай губу обратно и иди работай.

Парень снова кивает и начинает идти по тротуару вперед, ног своих он попросту не чувствует. Они ватные. Стука собственного сердца он не ощущает, он вообще ничего не чувствует.

— Фил, — проезжает вперед Быков, нагоняя парня, и тот поворачивает голову.

В душе парня из последних сил ползет по костям надежда, улыбаясь сквозь слезы.

— Расскажешь кому — убью, — смотрит на него Андрей. — И тебя, и свидетелей.

Байк растворяется в тумане раннего утра, в выхлопных газах железного коня, обессиленно опустив голову на костлявую руку, задыхается и умирает последняя надежда Фила.

========== “Don’t touch me” ==========

— Купитман!..

По щеке мажет что-то приближенное к легкой от пощечины боли, и Ваня открывает заспанные глаза, рассеянно глядя по сторонам. Быков небрежно кладет на стол свой шлем и, расстегнув кожанку, хватает стул, после чего садится на него задом наперед, опуская локти на спинку, и трет ладонями лицо.

— Быков, — сонно бормочет Купитман, — ты в курсе вообще, что, несмотря на твой статус «друга» в моей тленной жизни, ты не можешь вот так брать и заваливаться в мой…

— Я сделал это, — бубнит в ладони мужчина, после чего убирает руки от лица.

Купитман чуть привстает на локтях и обреченно вздыхает. После вчерашней посиделки с другом пятилетней выдержки ему сейчас хочется только попить и снова поспать, однако Быков здесь, и так просто он явно не отвяжется, потому что в семь утра снихуя без звонков в кабинет не заваливаются.

— Сделал что, Андрюша? — вздыхает он снова.

Быков нервно облизывает губы и молчит. Купитман вскидывает брови и чуть дергает головой в ожидании ответа. Мужчина поднимает на него взгляд, и бесы в его глазах указывают себе за спину на огромные билборды с ответом для Купитмана.

— Быков, на те же грабли? — не верит он, усаживаясь на диван, и укоризненно смотрит на друга. — Ты забыл, что стало с предыдущим?

— Купитман, не вороши грязное белье, — морщится.

— Андрюша, — опускает он локти на разведенные в стороны колени, — ты человека морально сломал.

Быков фыркает. Желваки его нервно дергаются.

— Он знал, на что шел.

— Ты со своими заскоками и фетишами все мозги растерял к чертовой матери, — буквально рычит на него Ваня. — Не смей ломать Фила, — предупреждает он, выставив вперед палец. — Быков, не смей его ломать. Заруби себе на носу: он просто твой интерн.

Просто интерн.

Просто интерн, который что-то явно в нем непроизвольно надломил. Посмотрел на него и надломил. Нелепо, непреднамеренно, нечаянно. Если Ричардс «просто интерн», то смысл слова теряется вовсе. Теряется, потому что есть руки этого мальчишки, есть его взгляд, смех, голос, акцент, губы. Его чертовы, блять, губы.

И глаза. Глаза, которые говорят слишком много, слишком громко, ярко и торопливо. Глаза, которые выдают все и сразу. Возможно, даже сам Андрей еще не до конца понимает, что Фил его любит.

Фил очень сильно его любит.

— С ним не так, — все же решается на разговор Андрей.

Купитман разводит в стороны руки.

— Объясни.

— С ним я, — Быков ненадолго замолкает, подбирая слова, — другой…

Ваня вздыхает.

— Андрюша, мне нужны подробности.

Быков закусывает нижнюю губу и хмурит брови, глядя на стоящую на подоконнике кошку, привезенную какой-то пациенткой Купитману из Китая. Эта чертова золотая кошка машет лапой, будто подгоняя: «Давай-давай, говори».

Андрей мысленно чертыхается.

— Он спал со мной в одной постели до утра.

Купитман округляет глаза, чуть ерзая от неожиданности на месте.

— Ты развязал ему руки?! — действительно не верит он.

— Ты слушаешь, но не слышишь, Купитман, — взрывается Быков. — Вынь пробки из ушей, пудель несчастный, пацан до утра в постели со мной остался!

Ваня примирительно поднимает согнутые руки, и Быков успокаивается, хотя на деле лишь создает иллюзию того, что спокоен. На душе у него впервые за очень долгое время паршиво.

— Ты… сам этого захотел? — осторожно спрашивает Купитман. — Или у него просто сил не было, чтобы уйти?

Быков не отвечает, будто сам вопрос игнорирует и снова отворачивается к окну, хмуря брови. Ему тяжело принять уже случившееся: Фил действительно остался с ним, он спал на соседней подушке, обнимал его во сне и размеренно дышал в загривок. От воспоминаний против воли вдоль позвоночника бегут мурашки.

Купитман дает ему время подумать и терпеливо ждет.

— Он утром раньше меня встал, — начинает Андрей, — кашеварил что-то на кухне… Кофе сварил…

— Американо? — не сдерживается от ехидного комментария Купитман.

— Глазищи свои вытаращил на меня, — игнорирует реплику Андрей, — стоял и не моргал даже. И самое хреновое, Купитман, что ни капли страха в них я не видел, хотя с такой миной вошел на кухню, что мама не горюй.

Ваня давит такую довольную улыбку, что даже щеки болеть начинают.

— Я тебя поздравляю, Андрюша.

— С чем ты меня поздравляешь, Купитман?! — снова взрывается он. — Ты понимаешь, что я только его в этих чертовых боксерах сзади увидел и сразу в ванну пошел стресс снимать! Тут не поздравлять надо, а поминать, пудель ты несчастный!

Купитман смеется.

— Тебе же не двадцать лет, Андрюша, откуда в твоем утреннем расписании появилась дрочка?

— Купитман, не беси меня…

— Ладно-ладно, — в примирительном жесте складывает он руки и тянется к столику, чтобы налить два бокала горячительного. — Я в любом случае рад за тебя, — протягивает он Быкову коньяк. — По крайней мере, больше не придется заметать за тобой следы.

Андрей смотрит на друга уничижительным взглядом, но от Вани он рикошетит. Он привык. Он такое дерьмо за Быковым разгребал все прошедшие годы, что сейчас ему абсолютно поебать, что его непреклонного друга наконец усмирил мальчишка, который вдвое младше него.

— На свадьбу позовете? — снова ехидничает он.

— Херни не говори, Купитман, я к мальчишке не прикоснусь больше, — на язык попадает немного алкоголя. — Пусть думает, что я мразь последняя.

— Ты и так мразь, Андрюша, — успокаивает его Ваня. — Не переживай, так все думают.

Быков морщится от коньяка, но пьет его небольшими глотками, впервые поддавшись на такого рода авантюру с утра пораньше от Купитмана. Проблема в том, что без алкоголя он всю эту ситуацию с Филом переварить попросту не может.

— Фил ради тебя костьми ляжет, если придется. Ты это понимаешь?

— Все готовы были лечь, — размазывает он по дну бокала коньяк.

— Уж мне можешь не рассказывать, я в курсе за столько-то лет и до сих пор озадачен, по правде говоря, чем ты их всех берешь.

Купитман замолкает, глядя на то, как Андрей буквально сжигает себя изнутри мыслями. Ване до одури интересно, что такое Фил сказал или сделал, потому что Быкова таким он не видел ни разу за все время их дружбы. Купитман не понимает очевидной вещи.

Единственное, что сделал Фил — это по-настоящему его полюбил.

— Знаешь, в чем разница между Филом и всеми остальными? — спрашивает его Ваня.

Быков вопросительно вскидывает брови.

— Впервые ты сам ради кого-то готов костьми лечь, — осушает он бокал. — Подумай над этим.

Андрей допивает коньяк и ставит бокал на стол, вставая с места. Закинув на плечо кожанку, он хватает свой шлем и направляется к двери.

— Ты — алкаш, Купитман, — бросает он через плечо. — Проспись, а потом советы людям давай.

— Ты знаешь, что я прав, поэтому и бесишься, — не остается Ваня в долгу.

Быков пацана, что удивительно, первую половину дня вообще не видит. Историю болезни ему Черноус передает, анализы все у пациентов он берет раньше остальных, носится по всем отделениям, как ошпаренный, работает за троих и на глаза мужчине не попадается.

Как известно, если кто-то Быкову нужен, он его из-под земли достанет. Так что долго бегать у парня не получается.

— Ричардс!

Он вздрагивает так сильно, что чуть не роняет на пол результаты анализов, но ходу не сбавляет, не оборачивается и, кажется, даже быстрее начинает идти. Быков ускоряется следом.

— Фил!

Сильные пальцы сжимаются на худом предплечье, и парень дергается от этого, как от огня, выворачивает руку, все же останавливается и резко к нему оборачивается.

— Don’t touch me!

Быков останавливается следом, смотрит на него, чуть задрав голову вверх, и ведет кончиком языка по нижней губе. Фил прослеживает это действие, и его изнутри ломает. Парень качает головой.

— Не прикасайтесь ко мне, Андрей Евгеньевич…

А в глазах просьба-приказ-перестань-пожалуйста. Ричардс из последних сил держится, глядя на человека, к которому сам прикоснуться не может. Андрей выразил утром свою позицию очень четко, и Фил проглотит ее также, как делал это прошлой ночью. Он переживет, у него переболит. Главное, почаще себе напоминать об этом.

— Если вы еще хоть раз прикоснетесь ко мне, — все же произносит он, — я не выдержу.

Быков смотрит на него, а в груди все сжимается.

— Утром я вас услышал, теперь вы услышьте меня.

Он уходит, умоляя себя не оборачиваться, и до конца дня держится так, будто последних двух дней в его жизни попросту не было. Однако Фил понимает, что не справляется, когда после смены возвращается в свою пустую холодную квартиру и осознанно в одиночестве пьет купленный в супермаркете у дома ром, прижав к груди худые колени.

Ричардс даже не замечает, как берет в руки мобильник. Слышатся два гудка.

— П-приедешь? — заплетающимся языком спрашивает он. — Я хочу, чтобы ты приехал. Веревок нет, I have… галстук. One. Возможно, two…

— Сём, он в зюзю пьяный. Кажется, я был прав, — слышится на том конце провода совсем не тот, кто так блядски сейчас нужен.

— Г-глеб, sorry. Wrong… номер, я…

— Сам ты вронг, Филимон, — орет Лобанов. — Телефон в жопу засунь и Быкову не смей звонить. Мы с Глебом через час приедем.

— Откуда вы…

Короткие гудки дают Ричардсу понять, что через час ему предстоит пережить очень серьезный разговор.

========== “I can’t without you” ==========

Он бежит со всех ног в прихожую, запинаясь за тумбочку и ругаясь на чистом русском, потому что их надо скорее впустить, иначе всех соседей разбудят, и Филу от хозяйки квартиры прилетит по первое число.

— Р-ребят, не надо было приезжать, — с порога произносит он. — I’m fine.

— Нихрена ты не файн, — заваливается с пакетом Лобанов. — Нихрена не файн.

— Пришлось из дома все запасы выгрести, магазины ведь уже все закрыты, — замечает Глеб. — Мы с тяжелой артиллерией.

Ричардс обреченно вздыхает, когда Лобанов несет пакеты на кухню и что-то бурчит себе под нос. Филу удается понять только «задолбали ваши голубые драмы» и «сука, последнюю бутылку пива пришлось из дома забрать» и он почему-то улыбается, потому что ребята, оказывается, правда его друзья.

Не каждый согласится для моральной поддержки потратиться ночью на такси. Лобанова бы жаба задушила, однако… он здесь. И для Фила это очень много значит.

— Это «пацаны, я не хочу об этом говорить» для рывка, — вытаскивает Сема из пакета пиво, — это «мне надо кое-что вам рассказать», — ставит он на стол водку.

— А это «зря я это рассказал», — вытаскивает Глеб из внутреннего кармана куртки бутылку текилы. — Крути барабан, Фил, так просто мы не уйдем.

Ричардс обреченно садится на стул и горбит плечи.

— This is all, — мотает головой, — Это все необязательно…

— Еще как обязательно, мой хороший, — ставит на стол бутылку Глеб и снимает с себя кожанку. — И судя по тому, в каком ты сейчас состоянии, первый этап мы пропускаем. Тигр, доставай стопки.

Лобанову дважды повторять не приходится, он тут же суетиться начинает, копаться в ящиках кухни и вскоре находит все необходимое. Ставит три стопки, параллельно переговариваясь на не касающиеся грядущего диалога темы, пока Глеб раскрывает сушеные кальмары и желтого полосатика.

— Ну, а я тебе о чем? — садится наконец за стол Лобанов. — Херня этот ваш женский волейбол.

Повисает недолгое молчание. Глеб переводит взгляд на съежившегося Фила и кивком показывает Семену, что пора разливать. Лобанов ловко избавляет горлышко от крышки и начинает разливать содержимое по плечики.

— Сразу говорить начнешь или выпьем сначала? — спрашивает Сема.

Фил нервно облизывает губы, перед глазами у него немного плывет от выпитого рома, но на этот разговор с ребятами он согласен пойти только в… как там по-русски это говорится? «В щи пьяным»? Фил согласен дойти до стадии «щи».

— I… выпьем.

— Выпьем, — кивает Глеб. — Ну, за откровения.

Нестройный звон стопок разбивается обо все поверхности небольшой кухни, и все залпом выпивают содержимое. Фил морщится, но совсем немного, виду старается не подавать, что на эту русскую «водку» иммунитет он пока не особо наработал.

Лобанов закусывает сушеным кальмаром и кладет скрещенные руки на стол.

— Ну? — кивает он.

Фил закусывает, запивает своим домашним киселем и занюхивает рукавом толстовки разом, а после мотает головой и, громко вдохнув, выдает:

— Я переспал с Андреем Евгеньевичем.

— Ебаться в сраку! — хватается за голову Лобанов.

Глеб улыбается на все тридцать два и одобрительно кивает.

— Да, Тигр, так это примерно и происходит, нам ли не знать, — ехидничает Романенко.

— Охренеть! — орет Сема. — Охренеть, блин! Ты че, реально был прав?! — бьет он его по руке от переизбытка эмоций. — Охренеть!

— Сем, тише, — шипит, но улыбается Глеб, поглаживая рукой место, куда шибанул Лобанов.

Фил просто с лютым охуеванием смотрит на то, как сурового русского мужика пытается успокоить парень, который перевел его на голубую сторону без особых усилий.

— Да какой там тише! Я ведь до последнего тебе не верил, Глеб. Охренеть ты глазастый, мне аж надраться захотелось от таких новостей!

Лобанов говорит — Лобанов делает. И в течение следующих трех секунд он наливает себе стопку выше плечиков.

— Фил, не обращай внимания, — машет рукой Романенко. — Он просто эмоциональный.

Сема залпом выпивает стопку и даже не закусывает — надо же, как человек охуел от информации, — после чего тут же встает с места.

— У-у-у, сука, — достает он из куртки пачку сигарет, — я курить!

Лобанов хлопает дверью в гостиной и скрывается на балконе. Глеб остается с Филом наедине и, пожалуй, лучше возможности для разговора у них, наверное, не будет, учитывая слишком бурную реакцию Семы на всю ситуацию между Филом и Андреем Евгеньевичем.

Глеб тянется к карману своей кожанки.

— Рассказывай давай, — кивает он, доставая свою пачку сигарет, — меня ничем не удивишь. Я закурю? — уже щелкает он зажигалкой у кончика сигареты.

— Глеб, не думаю, что это хорошая идея.

— Почему? — выключает он зажигалку, поднимая глаза.

— Нет-нет, — мотает головой Фил, — ты кури, я не против.

Глеб одобрительно кивает и поджигает сигарету, делая сильную затяжку и вальяжно разваливаясь на стуле. Хорошо.

— Я про Андрея Евгеньевича, — трет себе предплечье Фил, скрестив на груди руки. — Он запретил мне рассказывать.

— Серьезно? — вскидывает брови Романенко.

Фил кивает.

— Сказал, что убьет и меня, и свидетелей.

— Да бред это, Филя, — цокает он языком, закатив глаза.

Романенко в какой-то мере надеется, что таким образом он его успокоил и подтолкнул к разговору, но это не работает. Ричардс будто сильнее в себе замыкается, гаснет на глазах и опускает взгляд. На разговор парень явно не настроен.

— Ладно, не хочешь — не надо, — сдается Глеб. — Скажи хоть, как угораздило-то? Из тысяч мужиков ты выбрал его. Прицел у тебя явно сбит, Филя.

Ричардс смущается, заливается краской весь. Такой, казалось бы, простой вопрос, а ответа на него Фил не знает. Как? Нечаянно и надолго, иначе выразиться он просто бы не смог. Говорить об этом Глебу он, почему-то, не хочет.

— Он… I don’t know, — Фил задумывается, подбирая слова. — Он жесткий человек, понимаешь?

Романенко фыркает.

— Я-то понимаю. Все мы понимаем. И я, и Сема, и Варя, и даже мама моя понимает. Про Купитмана я вообще молчу.

Фил опускает голову и замолкает. А на что он рассчитывал, закинув удочку в новое русло разговора? На жалость? Нет. На понимание? Возможно. На отсутствие осуждения? Скорее всего.

— Быков — человек прямолинейный, — делает тягу Глеб. — Он никогда не обманывал тебя, никогда не надевал на себя маски. Ты всегда знал, какой он, как и мы, — он замолкает на мгновение и выпускает в потолок очередную струйку дыма. — И ты все равно его полюбил.

Ричардс поднимает взгляд и непроизвольно задерживает дыхание. Романенко удается за считанные секунды понять, что именно он скрывал все это время, и почему так себя вел. Фил в немом изумлении приоткрывает рот. Глеб ухмыляется.

— Любишь ведь его, да?

Фил сглатывает. Лгать бессмысленно.

— Да.

— Тогда какого хрена ты здесь делаешь? — тушит он бычок в железной крышке от маринованных огурцов и выдыхает остатки дыма через нос.

— Не понял.

Глеб кладет ногу на ногу и смотрит Филу в глаза.

— Борись, — кивает он.

— Бороться?

— Разумеется, — наливает в обе стопки немного горячительного парень. — Думаешь, Сема сразу мне открылся?

Романенко подает стопку Филу и тот почти с благодарностью ее принимает. Этот разговор, хоть пока емкий, но при этом очень сильно необходимый, идет Филу на пользу. И Ричардс думает: так вот для чего нужны друзья.

— Как вы вообще… — чуть улыбается Фил. — Ну, ты… Семен… Вы ведь разные очень.

Глеб вздыхает и ухмыляется.

— А как вы вообще? — задает он резонный вопрос. — Ты и Быков.

Фил смущенно улыбается. «Вы». И парню хочется встать и уйти, потому что Андрей Евгеньевич выразился предельно ясно. Нет никакого «вы». Ричардс в который раз убеждается, что Быков — эгоист самый настоящий, потому что ни на секунду не задумался о нем, и все решил за двоих.

Плохо то, что Фила не отталкивают все эти отвратительные стороны личности Андрея Евгеньевича, они кажутся ему самыми правильными для этого человека. Потому что это Быков. Без всей этой жестокости, без этих бесов в глазах… Андрей не был бы Андреем.

И не заставил бы сердце Фила вырываться из груди от одной только мысли о нем.

— Любовь — зла, — поднимает стопку Глеб, — полюбишь и… Быкова.

Лучше тоста попросту не придумаешь, поэтому Фил через силу улыбается, и они звонко чокаются. Глеб выпивает стопку, а свою Ричардс выливает в стоящий на столе цветок. Ему, почему-то, больше не хочется пить.

Дверь балкона хлопает.

— Так, я покурил, — доносится из гостиной голос Лобанова. — Не переварил информацию о том, что ты трахаешься с Быковым, но покурил, — садится он к ним за стол.

— Тигр, будь с ним помягче, он и без того весь на взводе.

Лобанов наполняет стопки.

— А чего на взводе-то?

Фил молчит, прячет куда-то взгляд. Романенко откусывает половину желтого полосатика и смотрит на парня. Лобанов складывает два и два как-то слишком быстро. Даже сам удивляется спустя какое-то время.

— Че, Филимон, поматросили тебя и бросили? — давит лыбу Семен.

— Crap, вот это поддержка, — сокрушается Фил. — Пот-ряс-но.

— Филя, да не обращай ты на него внимания, — качает головой Романенко. — Это у него защитная реакция такая на шокирующие новости.

Лобанов выпивает стопку без тоста и закидывает в рот кальмар.

— Ничего я не шокирован, — решается внести свою лепту парень. — Так, Филимон, слушай. Тебе с Быковым… ну… Хорошо?

Фил согласно кивает.

— Хорошо.

— Так, — выставляет вперед руку Сема. — Счастливее себя чувствуешь рядом с ним?

Ричардс на какое-то время задумывается. Как только он себя не чувствовал рядом с Андреем Евгеньевичем. Он испытывал стыд, замерзал с ним, тепло его чувствовал и заботу. Он задыхался с ним, лишался почвы под ногами, терял рядом с ним надежду, а счастье…

Счастье.

— Наверное, да, — жмет он плечами, принимая решение… соврать? — Да.

— Че, наверное? — вспыхивает Семен. — Давай конкретнее. В животе екает?

Фил хмурится.

— What? Что делает?

— Ну, екает!

Ричардс непонимающе жмет плечами. Лобанов рычит.

— Да блин, Фил! Ну, когда сжимается все в животе. Есть такое, когда ты с ним?

И Фил вдруг понимает: есть.

И Фил вдруг понимает: всегда есть.

— Да!

— Ну, значит, всё, — разводит он в стороны руки, после чего закладывает в рот кальмара.

Ричардс переглядывается с Глебом. У Романенко глаза горят даже сейчас. Непонятно, что такое Сема делает и чем он берет, но Глеб с ним просто сияет. Фил видит, что вот так оно и выглядит. Счастье это.

— Что всё?

Лобанов кладет ногу на ногу.

— Не проеби.

Романенко улыбается, глядя на профиль Лобанова.

— Сём, а у тебя со мной екает?

Семен поворачивает к нему голову, и Фил видит, что за брутальной броней неотесанного дикаря находится ласковый тигр, который высовывает нос из клетки только в том случае, когда Глеб манит его своей теплотой и любовью.

Значит, правду говорят: чудовище перестает быть чудовищем, когда его любят.

— Ну, как видишь, я ничего не проебал.

— Сем, — выдыхает Глеб, — это пиздец романтично.

Фил заливается краской и отворачивается, когда Глеб не сдерживает порыва и целует Семена так нежно и трепетно, что в голове не укладывается вся эта ситуация. Ричардс считал их очень разными и совершенно несовместимыми, однако они в очередной раз доказывают, что главное — слушать сердце.

— Ну всё, всё, — целует его напоследок в кончик носа Лобанов. — Фил сейчас волком на Луну выть пойдет. Давайте выпьем.

— Давайте, — соглашается Фил и думает, что паузу зря выдерживал, и надо бы напиться до этой самой стадии «щи» и забыться.

За последний час он уже немного протрезвел. Ему ведь по жизни немного надо, чтобы добраться до кондиции. Ребята разливают стопки, и, только Семен собирается произнести тост, как раздается звонок в дверь.

— Ждешь кого-то? — спрашивает его Лобанов.

Фил отрицательно качает головой, ставит стопку и встает с места. По сравнению с тем моментом, когда он звонил ребятам, он действительно немного протрезвел, но, стоило ему посмотреть в глазок, как он протрезвел окончательно.

— Это Быков, — пискает Фил.

— Охренеть! — открывает рот Глеб.

— Ебать! — хватается за голову Лобанов.

Фил панически хватается за дверной косяк, ведущий на кухню.

— Ребят, что делать?!

— Блять! — снова орет Семен.

Ричардс панически оглядывается по сторонам, стараясь понять, что делать. В дверь снова звонят, и это до мурашек насквозь прошивает. Ричардс вздрагивает и понимает, что он полностью протрезвел. Ребята, кажется, тоже.

— Ребят! Уберите алкоголь в холодильник, а стопки в раковину! Faster, faster! Скорее, please, guys!

— Сам ты гей! — уже во всю носится по кухне Лобанов.

— Это «ребята» в переводе с английского, — выливает водку из стопки Глеб и тут же моет все остальные.

— Да ты ебанись! — Семен в панике тут же забывает о том, что говорил, и ставит текилу с водкой и пивом в холодильник, роняя какую-то из бутылок. — Там реально Быков?!

— Шевелись, Тигр!

Романенко ставит стопки в шкафчик и подбегает к трясущемуся и бледному американцу.

— Фил-фил-фил, — тараторит он, вытаскивая из заднего кармана пачку. — На жвачку.

— С-спасибо, Глеб, — дрожащими руками закладывает он в рот две подушечки.

— Не ссы в трусы, с тебя их сегодня снимать будут, — негромко говорит Глеб, хлопает ему по плечу и несется обратно на кухню.

— Всё-всё, готово! — оглядывается по сторонам Лобанов.

Ричардс кивает и подходит к входной двери. Коленки его трясутся, ноги ватные, ладони одеты в перчатки холодного пота, под ложечкой от страха сосет так сильно, что даже подташнивает. Голова кругом, и Филу кажется, что у него четыре сердца: одно гулко стучит в груди, еще одно в глотке и по одному в каждом ухе.

— Сука, нам-то куда деваться?! — доносится агрессивный шепот Лобанова с кухни.

— Сём, сядь, т-ш-ш.

Ричардс задерживает дыхание и открывает от себя дверь. Он стоит перед ним в своей кожаной куртке с ремнями и шлемом в руке. Взгляд мужчины тяжелый, дышит он загнанно. Мало того, что он ехал сюда из другого конца Москвы, так еще и в доме Фила лифт сломался, так что ему еще пришлось подниматься девять этажей, но…

Он здесь.

И это все, что сейчас важно.

— Андрей Евгеньевич, здр…

— Чую запах дебилов, — перебивает его мужчина, утирая рот тыльной стороной ладони. — Ты не один? — заглядывает он внутрь, поворачивая голову влево.

За кухонным столом сидят двое; ногу на ногу опустили, сверкают широченными и в то же время криповыми улыбками. Романенко машет рукой первым.

— Здравствуйте, Андрей Евгеньевич!

— Ага, здравствуйте, — буркает следом Лобанов, кивая головой.

— Добрых вечеров, ошибки мироздания.

Глеб переглядывается с Филом, и тот буквально по глазам читает этот крик в синих радужках Романенко: «Серьезно? На него встает?! Да ты ебанись, Фил!», но вместо ожидаемых слов ребята в очередной раз показывают себя с самой лучшей стороны.

— Так, — кладет на колени руки Глеб, вставая с места, — ну, нам пора за этим… За этими…

— Да, за ними, — соглашается Семен, пребывая в лютом ахуе со всей этой ситуации.

— Сема-а, — дергает его за рукав Романенко и берет свою куртку. — Нам пора.

Лобанов становится ведомым и тупо идет вслед за Глебом, забирая и свою куртку с вешалки. Глеб отдувается сейчас за двоих, но ему до одури нравится разруливать ситуации и вытаскивать из них Семена, не отпуская его руки.

— До свидания, Андрей Евгеньевич! — кивает он, огибая мужчину. — До свидания, Фил…

— Охренеть, — выдает Лобанов.

— Да Сёма! — шикает Романенко. — До свидания!

Романенко продолжает шикать на выбрасывающего ругательства Семена до тех пор, пока они пешком не спускаются до первого этажа, и на весь подъезд не слышится звука открывающейся двери домофона. После этого повисает тишина.

Фил сглатывает и ловит взгляд Андрея Евгеньевича.

Вдох.

— Даже спрашивать не буду.

— Спасибо.

— Я войду?

— Конечно.

Выдох.

Быков входит в квартиру к парню и останавливается посередине коридора, с силой сжимая в руках шлем. Слышится звук кожаных перчаток; внутри от этого что-то переворачивается. Фил почти не слышит собственного дыхания, потому что сердце сейчас у него колотится просто бешено.

Быков поднимает взгляд.

— Не верю, что говорю это, но… Я уснуть не могу без тебя, Кукушонок.

Филу надо сесть, срочно. Ноги подводят его, и он держится прямо лишь на честном слове. Что он, holly shit, сказал? Может, он забыл всю русскую речь и сейчас слышит лишь то, что хочет?

— Хрен знает, что ты сделал со мной, но факт остается фактом. Не могу я отталкивать тебя, — он жмет плечами. — Не получается.

Ричардс нервно усмехается и облизывает пересохшие напрочь губы.

— Well, I can’t live without you, — тараторит он.

Быков хмурится, и по нему видно, что он в шаге от того, чтобы опустить какую-то издевку или язвительную реплику по этому поводу, как всегда, но он этого не делает. Пока он держится. Андрей вздыхает и достает телефон.

— Что ж у тебя за привычка такая дрянная шпрехать все судьбоносные в моей жизни слова на своем родном языке?

Фил чуть улыбается. Не сдержался.

Андрей Евгеньевич что-то ищет на телефоне, и Фил только тогда понимает, что он заменил свою старенькую раскладушку на новый смартфон. Видимо, старый разбился тогда в холодильной камере. Но почему он не взял что-то простенькое, а решил перейти на что-то новое?

— Повтори, — протягивает Андрей ему телефон. Слышится странный звук.

Ричардс чуть наклоняется вперед.

— I… I can’t live without you, — запнувшись, повторяет он.

Снова слышится странный звук, а после небольшой паузы в маленькой съемной однушке появляется третий женский механический голос.

— Я не могу жить без тебя.

— Эва как, — кивает Быков. — Слава машинам, которые однажды нас заменят.

И Фил вдруг все понимает. Андрей специально купил этот навороченный телефон, разобрался сам, скачал приложение с переводчиком и голосовым набором, потому что понимает, что вывезти парня из Америки можно, а вот Америку из него — нет. Фил сейчас смотрит на него так, что забывается всё-всё плохое: все дурные слова и все издевки, потому что происходит то, на что он никогда в своей жизни не рассчитывал.

Чудовище внутри него засыпает, а от ласки и искренней любви просыпается совершенно другой зверь. Ручной, домашний. И тянется к Филу, тычась мокрым носом в холодную ладонь.

— Правда не можешь? — спрашивает Андрей.

Фил качает головой и жмет плечами.

— Никак, — честно сознается он.

Быков бросает на небольшой диванчик свой шлем и новый мобильник, расстегивает кожанку и делает к нему шаг.

— Да чтоб тебя, Кукушонок.

Голова склоняется вправо, и его губы накрывают губы мальчишки. В животе у Фила снова «екает».

========== “Love me” ==========

Он целует напористо, жадно почти, отчаянно. Быков успел соскучиться за чудовищно короткий срок, теперь насытиться пытается, утолить жажду по пацану, который у него стальной стержень непоправимо надломил.

Фил, в свою очередь, снова отдает всего себя этому человеку. Не сопротивляется, поддается каждому движению, льнет к горячей широкой груди мужчины и весь трепещет перед ним; трясется почти от переполняющей любви к нему.

Быков сбрасывает с ног кроссовки и, разорвав поцелуй, в два легких движения обхватывает парня за талию и закидывает себе на плечо.

— Oh, Gosh! — от неожиданности вскрикивает парень, хватаясь за футболку Быкова, — Андрей Евгеньевич, что вы делаете?

— Веду тебя на водные процедуры, Кукушонок, — ухмыляется он, направляясь в сторону ванны.

— У меня же есть ноги, Андрей Евгеньевич, я умею ходить, — пытается фыркнуть он.

Быков заходит в ванную и опускает парня на пол. Фил хватается за стиральную машинку, чтобы не свалиться, и во все глаза смотрит на то, как онснимает с себя черную футболку.

— Рад за тебя, — ухмыляется мужчина, бросая на пол предмет. — Надеюсь, утром ходить ты тоже сможешь.

В глазах мужчины дюжина чертей, но Фил любит этих чертей больше всего на свете. Ричардс может назвать каждого его чертенка по имени, знает, за какой грешок каждый из них отвечает, и как каждого из них успокоить и уложить спать.

Никто не знал, а он знает.

Черти Андрея мальчишку больше всех предыдущих любят.

Быков тянет его к себе и впивается горячим поцелуем в губы, рука касается крана, чтобы включить воду. Андрей лишь на мгновение разрывает поцелуй, чтобы снять с него толстовку, и Фил покорно выгибает спину и поднимает руки, после чего стягивает с себя джинсы вместе с бельем.

В ванной становится душно, под потолком закручиваются курчавые облачка пара от горячей воды, и Филу непонятно, почему ему дышать тяжело: потому что он стоит в душной маленькой комнате или потому что Андрей прижимает его к стене, оставляя метки на шее.

Струи воды бьют по закрытым векам, когда Фил откидывает голову назад и протяжно стонет, утопая в горячих ощущениях. Пальцы мужчины сжимают ягодицы парня, тянут того к себе ближе, сокращая расстояние до минимума. Язык ласкает кадык, Быков чуть прикусывает его зубами, и Фил хватает ртом воздух, кусая губы.

Ричардсу его мало. Его хочется больше, ближе. Его хочется в себе.

— Damn it, I want you, — задыхается Фил, изворачиваясь в его руках и заставляя встать к стене. — Fuck, I want you so hard.

Андрею даже не требуется в эту самую секунду его навороченный телефон, чтобы понять, что имеет в виду мальчишка. Ответ приходит сам, потому что Фил встает перед ним на колени, врезаясь чашечками в холодный, крашеный белым чугун, и вбирает член в рот, втягивая в себя щеки.

— Блять, — не сдержавшись, выдыхает мужчина, запрокинув голову назад. — Блять…

Ричардс сам насаживается, задает ритм, дышит согласно методике, которую прочитал сегодня днем, и она, кажется, помогает. Он ведет языком от основания до головки, чертит кончиком незамысловатую восьмерку, и насаживается снова.

Умения мальчишки его в очередной раз поражают до искр из глаз.

— Фил, — на выдохе, рвано и скомкано.

В него надо. Сейчас, срочно. Так сильно надо, что дрожат колени и сосет под ложечкой. Связать его, заставить прогнуться в пояснице и кусать свое предплечье от безысходности и невозможности прикосновений. Сладкая мука, завтрак для всех его демонов.

— Идем, давай, — а в голосе — голод.

Тянет мальчишку за руку вверх, заставляет встать, не смотрит на то, как он морщится от боли в коленках, собирается выйти из ванной. В ушах шумит; демоны очень голодные. В ногах дрожь; черти хотят продолжения.

— Андрей Евгеньевич, — едва успевает сказать, сжимает руку мужчины.

Он останавливается, не успевая выйти, и оборачивается. Вскидывает брови, мол, что, говори уже, времени нет никакого совсем. Вода застилает глаза. Фил облизывает губы.

— Я не прошу романтики, — наконец начинает он. — Я не прошу звезд с неба доставать, мне ничего этого не надо. Просто… любите меня.

Слова срываются с языка сами, и назад их уже не вернуть. Фил прикусывает язык, но Андрей смотрит на него внимательным, нечитаемым взглядом, который Ричардс пока так и не научился понимать.

— Любите так, как вы умеете, — вздохнув, продолжает Фил. — Немного жестоко, возможно, слепо, импульсивно и порой опрометчиво, но… любите.

Струйки горячей воды стекают с кончиков их носов, капают с волос, путаются в ресницах, но ни один, ни второй не обращают на это внимание. Ричардс чувствует, как внутри у него все сжимается от наконец сказанных слов. Почти всех. Фил качает головой.

— Просто будьте рядом, — просит он. — Этого достаточно.

Быков смотрит на мальчишку, а у того взгляд взволнованный, влюбленный до чертиков, яркий и такой светлый. Мечется по лицу мужчины, зацепиться за что-то пытается, но не получается. Андрей резко выдыхает и тянет его за собой в сторону спальни.

За пределами ванной влажную кожу тут же обдает холодом, и Фил мгновенно покрывается мурашками. Замерзнуть он не успевает.

Мужчина заваливает его на постель лицом вниз и заставляет согнуть ноги, прогнув поясницу. Фил знает, что сейчас нужно только молчать. Только молчать и покорно все делать, это он уже в прошлый раз понял.

Ричардс знает его правила: никакого тактильного касания во время секса, поэтому он прижимает к груди руки и не шевелится, покорно ожидая дальнейших действий мужчины. Слышится щелчок крышки от тюбика со смазкой, и в следующее мгновение входа касаются холодные пальцы.

Ричардс протяжно выдыхает, прогибаясь сильнее, и насаживается на пальцы мужчины.

— Тш-ш, — наклоняясь ниже, кусает ему кожу вдоль позвоночника Андрей, начиная плавно двигаться внутри парня. — Не шевелись.

Фил чуть кивает и замирает, но хватает его на пару тройку резких входов, потому что ему попросту становится мало. Быков наклоняется к нему снова, чтобы оставить отметины на лопатках, и случайно задевает левое бедро парня членом.

Ричардс не сдерживается. Он нарушает правило. Нарушает его единственное правило. Рука сама тянется назад, и Фил обхватывает его член левой рукой, начиная плавно надрачивать.

У него вышибает из легких воздух, когда его рука с силой оказывается прижата к постели. Фил замирает, пальцы мужчины выходят из него, в воздухе начинает витать напряжение.

— Андрей Евгеньевич?..

За спиной слышится копошение, и Фил оборачивается, наблюдая за тем, как мужчина что-то ищет в стоящем в дальней части комнаты шкафу.

— У меня есть галстук. Два, — наконец не выдерживает затянувшегося молчания парень. — Третья полка сверху.

Быков ищет все это какое-то время, а после снова направляется к постели. Фил виновато вжимается головой в простынь и зажмуривает глаза.

— Простите меня, i’m sorry, я не хотел, я…

— Руки.

Фил покорно хватается за изголовье кровати, и Андрей начинает привязывать его руку к ней, не произнося ни звука. Ричардс кусает губы, слушая его дыхание, и принимать важное на тот момент решение: он сможет это сделать. Он сможет.

— Я сделаю все, что вы хотите, — шепчет он, чуть повернув голову и закрыв глаза. — Абсолютно всё. Только скажите, — запинаясь, произносит он.

Быков замедляет движения после этих слов, но связывать его не прекращает. До сегодняшнего дня все предыдущие ничего подобного никогда ему не говорили, они вообще ничего не говорили, потому что боялись ослушаться и нарушить правило.

Фил — чертов радикал. Может, все к этому в его жизни и шло? Всем нам однажды требуется революция.

Ричардс чувствует промедления мужчины, выдерживает паузу, прощупывает почву, ждет. И, когда Андрей тянется, чтобы завязать его вторую руку, Фил перехватывает ладонь мужчины, и впервые поворачивается к нему, глядя в глаза.

— Постойте…

Быков правда теряется от неожиданности, замирает сам, чувствуя как парень отчаянно цепляется за его руку. Фил смотрит ему в самую душу или в то, что от нее осталось. Внутри все сжимается.

— Я хочу… — смелость Филу требуется немалая, чтобы сказать это, — хочу видеть ваше лицо.

Андрей не шевелится, дышит через раз, смотрит в глаза мальчишке.

— Можно? Please…

Не прерывая зрительного контакта, Фил выпускает руку мужчины и развязывает незамысловатый узел свободной рукой, высвобождая правую кисть. Он поворачивается к мужчине, стоя на постели на коленях, и сам медленно тянется к нему, прикрывая глаза и касаясь губ осторожным поцелуем. Осторожным, это самое правильное слово, потому что Фил до ужаса боится, что Андрей оттолкнет его, не примет изменения, не прогнется перед ними.

Но он отвечает на поцелуй, и Фил чувствует, как внутри все начинает гореть с утроенной силой. Парень ложится на спину и тянет его за шею к себе, позволяя быть сверху. Это он у него никогда не отнимет.

Ричардс обхватывает его талию ногами, давая возможность устроиться удобнее, и отрывается от губ, глядя на него с такой умалишенностью и безмерной влюбленностью, что слова горят на языке сами.

— Love me…

И Андрей вдруг понимает: любит.

Глаза в глаза, разрядом тока под кожу, мокрые сцепленные ладони. И первый толчок — уносит. Внутри все взрывается сотней фейерверков, и Андрей, не сдержавшись, стонет, а парень ловит этот стон, втягивая в себя с очередным поцелуем.

Мужчина начинает двигаться, задавая ритм и глядя на то, как парень стонет под ним, извивается весь, насаживается сам, просит большего. Он ускоряется. И от этого всего сдохнуть хочется в эту самую секунду, потому что это за гранью.

Трахать пустышек со связанными руками, не глядя на них, и целовать его, вбивать в постель, смотреть на то, как его плавит, — это небо и земля. Видит Бог, он впервые видит эту чертову разницу.

Мужчину лихорадит от всего этого, он отрывается от губ Фила и, закинув его ногу себе на плечо, меняет угол входа, вдалбливаясь по самое основание, от чего парень жмурится и стонет в голос, запрокинув голову назад. Глотку сдавливает от переполняющих эмоций, внизу живота все стягивается, и он кончает в него одновременно с ним; на впалом животе парня виднеется в полумраке собственное семя.

Андрей слышит биение собственного сердца только тогда, когда осознает, что парень размеренно посапывает рядом, уткнувшись носом в его плечо. Чудовище внутри него тоже засыпает и просыпаться больше не хочет.

Сытые черти бросаются врассыпную и прячутся в оврагах души Андрея.

Теперь у них новый хозяин.

Утром Фил просыпается в постели один и боится до кома в горле, что они вернулись с ним в начало, но, когда он идет в одних боксерах на кухню, то видит, как Андрей стоит и что-то делает возле плиты.

— Вы же не завтракаете, — хриплым ото сна голосом произносит Фил.

Быков поворачивается к нему в одном фартуке и с лопаткой в руке. Ричардсу хочется забить здоровенный хер на смену и остаться дома, чтобы с него этот самый фартук снять.

— Но ты же завтракаешь, — ухмыляется он, поворачиваясь обратно к плите. — Надеюсь, не пивом, водкой и текилой, часть из которой пролилась на нижнюю полку холодильника?

Ричардс зажмуривает глаза и поджимает губы. Теперь он должен Романенко бутылку текилы.

Они завтракают вдвоем и даже умудряются разговаривать. Не о работе, а о чем-то отдаленном. Андрей читает газету и что-то рассказывает, Фил залипает на его сильные руки и татуировки и умудряется при этом поддерживать диалог даже о политике, хотя все равно дважды нарывается на «янки» и «блоху американскую». Андрей пьет черный чай с сахаром и медленно уплетает бутерброд, Фил ест приготовленную мужчиной яичницу.

Андрей впервые за много лет завтракает. Фил впервые за много лет завтракает не один. Оба это понимают, но вслух не говорят. Слова им обоим не нужны в принципе. Они друг друга понимают и без них.

Быков заводит с ругательствами мотоцикл, потому что «из-за твоего завтрака опоздаем на смену, янки» и оборачивается назад. Филу кажется, что на эту картину он может смотреть бесконечное количество раз.

— Особое приглашение надо, Кукушонок?

Фил улыбается и ловит руками шлем. Он больше не пойдет домой один.