Стрекоза в янтаре и клоп в канифоли [Александра Сергеева] (fb2) читать онлайн

Стрекоза в янтаре и клоп в канифоли

Глава 1 А ведь с утра ничего такого…

Окоченевший трамвай погромыхивал по тёмной ещё не проснувшейся улице. В заиндевевших дребезжащих окнах сменялись смутные тени на фоне белых сугробов. Фонари выгрызали из сумрака раннего зимнего утра клочки домов. Скукожившиеся под шапками снега деревья заглядывали в освещённые окна гроба на колёсах. Если искали, где погреться, то это они зря. Внутри трамвая, как водится, дубак почище, чем снаружи.

Силуэты редких прохожих казались персонажами театра теней. Вот-вот скроются за кулисой, внезапно пропав с глаз. Время будто застыло до весны, когда оно постепенно оттает вместе с городом. Сегодня перепуталось с завтра и ухнуло во вчера, замыкая круг, по которому она ездила бесконечно.

Трамвай тряхнуло, и подбородок ткнулся в высокий ворот парки. Нос и губы утонули в коротком щекочущем мехе подбоя. Словно в лицо ткнули чьей-то обожаемой кошкой: посмотри же, какая она прелесть! Юлька вскинула голову и поняла, что задремала с открытыми глазами. Мимо трамвая с рёвом пронеслась машина — по салону пронёсся сполох света фар. Соседка у окна недовольно хрюкнула и мазнула пальцем по смартфону.

Юлька безотчётно скосила глаза: по экрану прошмыгнула лента фотографий. Тонкий паучий палец с длинным бардовым когтем поймал нужную: сине-бело-зелёную с тощей зрелой грацией в вызывающем купальнике. Та увековечила себя в изысканной позе на фоне моря, песка и пальм. С фальшиво сальной улыбочкой на непереносимо красных губах. И выглядела счастливой. Более того: она выглядела довольной.

Скука.

Юлька мысленно обругала себя за нескромность, будто вслед за фотографией сунула нос в личное досье. Заморожено перевела взгляд на окно чуть впереди. Полусонно уставилась на ядовито-жёлтую вывеску, проплывающую мимо. Чуток поворочала упорно засыпающими мозгами и вдруг поняла: что-то не так. Это «не так» промелькнуло по пути следования мутного с недосыпа взгляда.

Пришлось вернуться «обратно». Взгляд упал на металлическую трубку, венчающую переднее сиденье. Она была тёмной и даже с виду ледяной. А сидящая на ней ящерка была белоснежной. И с виду вполне живой. Головкой, во всяком случае, белое чудо крутило живенько, открывая вытянутую пасть. В которой, между прочим, отлично просматривались тонюсенькие иголочки зубов.

Такими и берцовую кость можно перетереть в фарш — подумалось Юльке, прежде чем она зажмурилась. Чего только не мерещится, если удалось поспать всего четыре часа? Нет, с этим нужно кончать. Здоровый сон приносит больше пользы организму, чем здоровый секс. Секс дарит сиюминутное удовольствие. Зато с недосыпа тебя радует всепроникающе и полномасштабно весь день.

Так что график сдвигаем — пригрозила она. Сразу после секса никаких сюсюканий и баловства до полуночи. Она спит, и никаких гвоздей. Прямо с сегодняшнего дня — дала себе зарок Юлька, открывая глаза.

Ящерка перестала крутить головкой. И выпучилась на неё так, словно сама не ожидала увидать здесь людей. Да и трамвай с городом вокруг него. Её толстенький висящий хвостик вдруг встал дыбом и расплёлся. Целый веер отростков-ниточек окружил маленькую задницу солнечными лучиками с детского рисунка.

— Не может быть, — буркнула под нос Юлька, покосившись на соседку.

— Солнечный? — вскинулась та.

И припечатала пятерню к окну. Отняла её, заглянула в оттаявшую брешь и всё так же недовольно констатировала:

— Это не Солнечный! Что вы мне голову морочите?

В её голосе появились настораживающие нотки категорически немотивированной истерики. Юлька таращилась на затылок в вязанной шапке, пытаясь сообразить: чего он неё хотят? И когда соседка резко обернулась, вежливо переспросила:

— Что?

— Это не Солнечный! — повторила претензию взвинченная дамочка, вперив в неё обвиняющий взгляд.

Ненормально длинные густые нарощенные ресницы — с которыми явно перестарались — захлопали глухариными крыльями. Впалые щёки, залитые тенями, навевали мысли о черепе бедного Йорика. Большие лихорадочно блестевшие блёклые глаза доказывали, что жизнь интересная штука, раз мы так разнообразны. И так непредсказуемы в каждом следующем выверте психики.

Ящерка с интересом оглядела охреневшую хозяйку бесстыдного купальника — Юлька чуть не фыркнула в голос. Но удержалась, собирая в кучу поневоле оттаявшие мозги. В принципе, ископаемые останки глубоководных ракообразных ей сейчас стократ интересней какой-то взбалмашной гусыни под боком. Но что-то подсказывало: эта неврастеничка так просто не отцепится.

— А я тут причём? — осторожно осведомилась она, заглянув в глаза соседки, где плескалась самая натуральная злоба.

Вступать в словесные препирательства смертельно не хотелось. Можно, конечно, встать и отойти подальше. Ехать стоя — заодно и взбодрится. Но стоять очень трудно, когда сидишь. Да и вообще: с какой стати? Что-то не нравится? Покупай себе личный трамвай и катайся с комфортом в одиночестве. Хоть сиденья грызи в собственное удовольствие — никто протестами не забросает.

— Но, вы же сказали!.. — не унималась липучая психопатка, настаивая на своей версии не произошедшего.

— Что я сказала? — решила Юлька продолжить бесперспективные препирательства глухого со слепым.

Потому что краем глаза наблюдала за ящеркой. Предварительная гипотеза о глюке отпала сама собой. Малышка была реальной. И выказывала явный интерес к происходящему, затейливо крутя хвостиками.

— Вы сказали… Не может быть! — обрадовалась назойливая собеседница тому, что она действительно что-то услышала.

— И, где в этой фразе было про Солнечный? — вежливо осведомилась Юлька, подавив пренебрежительную усмешку.

— Не говорила, — полуобернувшись, подтвердила сидящая впереди бабушка бурятка.

Прикольная бабулька: в повязанном по-деревенски пуховом платке и шикарной собольей шубе до пят. Оценив этакое богатство, соседка тотчас невзлюбила шеголиху. Ещё бы — мысленно прокомментировала Юлька — такая шуба, и на какой-то старой плесени. Почему не на ней? Просто свинство какое-то.

— А вас вообще никто не спрашивает! — ощетинилась соседка, неловко замахнувшись на бабушку рукой с зажатым в ней смартфоном.

Это уже был акт агрессии. Дамочка явно не в себе. Теперь никакие сюсюкания не помогут ей прийти в себя. Против лома только лом.

— Рот закрой, — сухо приказала Юлька.

Она придерживалась твёрдого правила: никогда не хамить женщинам, годящимся ей в матери. Эта же старше лет на десять — не больше. К тому же не обзавелась аналогичным правилом.

— Что?! — аж задохнулась от такой наглости проапгрейденная курица.

— Опять проблемы с ушами? — холодно уточнила Юлька, покосившись на ящерку.

Та махнула несколькими хвостиками-ниточками, словно понукая её продолжить склоку. Она и продолжила:

— Не хами бабушке, — выложила этой задрыге свою позицию.

— А пускай, — махнула сухонькой ручкой та и отвернулась, насмешливо сообщив: — Что ж поделать, коли Бог умишка не дал?

Странно. Сидя у окна и обернувшись через левое плечо, бабушка была обречена увидать ящерку. Однако ж не сподобилась.

— Да, как вы смеете?! — вконец разошлась соседка, перейдя на клёкот и крутя башкой в поисках поддержки.

Судя по скоротечности поисков, её нелепые ожидания не оправдались. Парочка прилетевших реплик были не в пользу скандалистки — кто-то сугубо раскрепощённый даже похвалил её матом. У наших людей по этому поводу однозначная позиция: хамству — бой, а если я сам хамло, так это совсем другое дело.

Юлька демонстративно отвернула голову: тупой разговор окончен.

— Выискалась тут! — не желала лишать себя последнего слова явно неадекватная дамочка.

Можно было проигнорировать, если бы не её руки, которые Юлька зацепила боковым зрением. Сунув их в сумку, эта идиотка достала длинную металлическую пилку для ногтей. Зажала её острым концом вверх. Затем переложила из правой руки в левую. Но тётка явно была правшой: левая сжимала пилку с трогательной беспомощностью калеки. Да и ткнуть острым предметом сидящего рядом человека куда сложней стоящего прямо перед тобой.

Юлька напружинилась, передвинув торчащий на коленях рюкзак вправо. Вряд ли эта дура решится. Но, если что, она успеет прикрыться от удара рюкзаком.

Ни фига себе утро задалось! Чем дальше в лес, тем больше по дрова. Стоило ради этого подниматься ни свет ни заря. Краситься, как на пожар, заглатывать яичницу целиком и галопировать на остановку с риском вспахать носом снежную целину.

И тут истеричка забуксовала. Застыла в каком-то ступоре, непонимающе таращась на своё оружие. Ящерка склонила головку набок, ещё пристальней разглядывая Юльку. Та облегчённо выдохнула и показала невидимке язык. Белая пигалица подумала-подумала и показала свой: длинный, синюшный с каким-то неразличимыми отростками на конце.

Ни растерянно пыхтящая соседка — которая торопилась скрыть орудие несостоявшегося преступления — ни остальные пассажиры вокруг в упор не видели крохотулю. Хотя во время свары пялились на их дуэт в ожидании полномасштабных боёв. Хладнокровные сволочи — вяло выругалась Юлька, решив, что лучше не нагнетать. Может, у тётки какое-то аффективное расстройство. Уж больно резкие перепады настроения.

Ящерка ещё с минуту посидела, крутя по сторонам головкой. А затем вмиг пропала — как отрезало.

— Улица Депутатская, — противным хорошо поставленным голосом сообщил трамвай. — Следующая остановка: микрорайон Солнечный.

Железный левиафан громыхнул челюстями дверей и покатил дальше. Соседка вцепилась в сумку и подскочила. Юлька поднялась, выпустила её и плюхнулась обратно, даже не глянув в спину припухшей истерички. Добравшись до двери, та вдруг абсолютно спокойно и даже мягко спросила у перегородивших её молодых ребят:

— Вы на следующей выходите?

Это было спокойствие человека, стопроцентно не пережившего пару минут назад приступ немотивированной агрессии. Держу пари — задумалась Юлька — она уже не помнит о своём намерении ткнуть меня пилкой. Кирилл прав: хватит ломаться. Её принципиальность уже в зубах навязла. С сегодняшнего дня она загоняет машину в подземный гараж у дома. В конце концов, эти поездки на старую стоянку тоже отнимают время у сна.

Да уж. Судя по всему, сегодняшний день станет для неё эпохальной точкой многих начинаний. Может — подкусывала она себя, поднявшись и пробираясь к другой двери — под это дело засесть за английский? Или начать бегать по утрам? Хотя время для этого начинания она уже прохлопала.

Выскочив из трамвая, Юлька на миг застыла, ища глазами соседку. Та остановилась тут же на остановке. И очень приветливо поприветствовала какую-то женщину. Обе захихикали и засеменили прочь.

— Да уж, — повторила Юлька вслух, выбираясь по натоптанной в снегу тропке на тротуар. — Не повезло тётке. С такими приступами недолго реально кого-то прирезать.

Пока дотелепалась до стоянки, нетривиальное происшествие в трамвае начисто выдуло из башки. Улицы после обвального ночного снегопада можно описать только словами китайских философов: преодолевайте и окрепнете.

Да и сама стоянка производила удручающее впечатление кладбища с ровными рядами холмиков. Конец октября, а природа уже прихотливо перепрыгнула в декабрь. Ей можно: она могучая и самостоятельная. Взбрендило испортить людям жизнь, и вот нате вам: за три дня полноценная зима. Стоянку так замело, будто сюда реально лишь изредка наведываются — как на кладбище. Так и тянуло развернуться, улепётывая вдогонку трамваю. Там хоть живые люди.

Правда, в её втором ряду уже вовсю работал лопатой Семёныч. Здоровенный мужик в облезлом свитере и безрукавке, подбитой мехом неведомого науке зверя. Он орудовал гигантской лопатой, которая дивно гармонировала с необъятными унтами. И самым бессовестным образом забрасывал снегом и без того узкое пространство между машинами.

— Совести у тебя нет! — со вздохом прокомментировала его пиратские замашки Юлька, штурмуя сугроб у своего Ипсума.

— Натопчешь! — не оборачиваясь, буркнул Семёныч. — Заодно и согреешься! — обосновал он своё наглое заявление, продолжая работу.

— Тут согреешься, — проворчала она, смахивая снеговую шапку над дверцей.

Не помогло. Когда открыла её, с крыши сошла лавина — едва успела пригнуть голову в капюшоне. Это ещё хорошо, что морозец: снег рыхлый. В оттепель она до болезненно яри в душе ненавидела чистить машину. И всё чаще в последнее время задумывалась над преимуществами пользователя такси.

Даже прикинула: что выйдет по деньгам? Результат её сразил. Деньги те же, но машину к подъезду доставляют уже подогретой. Не говоря уж о прочей мороке — размышляла она, счищая с капота снег. К тому же…

— Привет, — буквально остолбенела Юлька, подняв голову и обнаружив на поднятом дворнике белую ящерку. — А ты что за фифа?

Кроха твёрдо стояла на щётке дворника, даже не балансируя. Неисчислимые нитки-хвостики плясали вокруг хозяйки, выписывая кренделя. Прозрачные чуть золотистые глазки неотрывно пялились куда-то за спину Юльки. Там басовито и солидно рычала БМВ, что парковали напротив.

Пришлось обернуться: мало ли что? Хозяин Бэхи — его она знала только в лицо — подал машину вперёд, глянув по сторонам. Широкое лицо пожилого замкнутого мужчины напоминало Юльке какого-то актёра из голливудских фильмов середины прошлого века. Квадратный подбородок, пронзительный взгляд, сошедшиеся на переносице брови — полный фарш. С одинаковым успехом мог оказаться как генералом ФСБ так и боссом мафии.

Он всегда вежливо склонял при встрече голову, но ни разу не удостоил симпатичную женщину ни единым словом. Кивнул и в этот раз. Она кивнула в ответ, машинально отметив, что его лицо сегодня как-то особенно непрошибаемо бесстрастно. Впрочем, при свете фонаря через лобовуху чего только не померещится?

Юлька повернулась к своему «японцу», рыготание которого становилось всё мягче. Грейся-грейся, волчий хвост — одобрила она старания трудолюбивого движка. Протянула руку с щёткой к лобовухе, игнорируя внезапно заплясавшую ящерку. И тут…

Будь она спецназовцем, обязательно зафиксировала бы всё случившееся посекундно. А так зафиксировала только набившийся в рот и нос мокрый снег. Лишь после этого ощутив боль в боку. И уже после этого сообразив, что валяется в сугробе под соседней машиной. Когда до ушей долетел грохот железа — вообще не зафиксировала. Просвистело мимо. Зато не просвистел гремучий мат Семёныча.

Цепляясь за бампер машины мокрыми пальцами, Юлька села. С грехом пополам отёрла снег с лица. Глянула на источник мата и обомлела: Семёныч стоял у помятой морды Ипсума. Которую взасос поцеловала Бэха. Её хозяин как раз вылезал наружу с такой оторопевшей физиономией, что «умышленным нанесением повреждений» тут и не пахло.

— Как так? — сипло выдавил он, выпучившись на помятый нос Ипсума.

— Это ты мне скажи, — чуток поостыв, предложил Семёныч.

Стянул с головы треух и вытер лицо слипшимся мехом:

— С бодуна?

— Не пью, — хрипло каркнул виновник ДТП.

Повернулся и зашагал к Юльке. Нагнулся и ни капельки не виновато просипел:

— Цела?

Ему просто трудно говорить — поняла она, машинально кивнув. Бедненький. Встрепенулась, бодро поднялась на ноги и поспешила утешить:

— Со мной всё в порядке. Меня что-то отбросило.

— Я у нас уже «что-то», — съязвил Семёныч, присаживаясь на корточки у места состыковки машин.

— Спасибо, родненький, — заковыляв к нему, только и смогла выдавить она. — Я ж… я

— Раздавило бы, — сурово поддакнул Семёныч, что-то нашаривая под Бэхой.

Юлька опустилась рядом с ним прямо на задницу. И невольно глянула на дворники Ипсума: ящерка пропала. Может, ударом смело — зашарила она взглядом по капоту. Виновник ДТП между тем достал из портмоне визитку и протянул пострадавшей:

— Оплачу. Позвон…

И зашёлся таким надрывным кашлем, что Юлька поспешила заверить:

— Я позвоню. Не напрягайтесь.

Он кивнул, выудил из кармана спутниковый телефон с длинной антенной. Набрал номер — ему ответили почти мгновенно, словно только и делали, что ждали звонка.

— На стоянку, — просипел мужчина и отбился: — Семёныч, — со значением кивнул на Бэху.

— Сделаю, — отмахнулся тот. — А ты девчонку на работу подкинь.

— Я на такси, — невесть с чего вдруг испугалась Юлька.

От хозяина бэхи веяло чем-то не слишком воодушевляющим. И длить их случайное знакомство хотелось так же, как замёрзнуть насмерть в заглохшем Ипсуме. Если ремонт не влетит в копеечку, сама оплачу — решила она, поднимаясь.

Виновник ДТП просто кивнул, развернулся и потопал вдоль снежных автомогил на выход. А Юлька полезла в салон за рюкзаком, ловя себя на том, что глаза то и дело обшаривают дворники. Умостившись на пассажирском кресле, залезла в бардачок, откапывая пластиковый конверт со страховкой и прочим. В руку сама собой легла «выкидуха», подаренная Даянчиком накануне свадьбы.

— Прошло семнадцать лет, — напомнила Юлька ножику, проведя пальцами по насечкам на алюминиевом корпусе.

Двинула кнопку выброса клинка — тот привычно выстрелил, красуясь безупречно зеркальным лезвием. Снова двинула кнопку — клинок бесстрастно скрылся с глаз.

— Прошло семнадцать лет, — повторила Юлька, чувствуя, что это отчего-то невыразимо важный факт.

Прямо галактической важности. А ведь с утра ничего такого… И вчера, и все последние месяцы. Точней, все три месяца, прошедшие с того дня, как они оба дружно решили: хватит. Как тогда сказал Даян? Если глаза двоих смотрят друг мимо друга, значит, им уже не по пути. Ноги должны идти за глазами.

— С утра всё было нормально, — напомнила она себе почти менторским тоном, заменяющим твёрдую уверенность в том, что всё действительно в порядке. — Я ведь люблю Кирилла, — попыталась убедить зеркало заднего вида, транслирующее тонированное стекло снежного бархана за багажником. — Я же его люблю. У меня же сердце ёкает и всё такое. А на Даянчика давно не ёкает. Да и ему не ёкается. Даже не икается, когда матерю. А у него есть Галчонок. Очень хорошая девушка. Нет, кроме шуток замечательная! — рассердилась Юлька на бесстрастную стекляшку и опомнилась: — Впрочем, тебе-то реально никакого дела до наших тараканов. Которые только и умеют, что балбесничать.

Что-что, а уж балбесничать они с Даянчиком реально умели. Самозабвенно и всеобъемлюще. С неподражаемой фантазией и неописуемым пофигизмом. У них это, как говорится, генетическое. Золотая молодёжь, рождённая в эпоху последних годочков упадка советской власти. Отрыжка пира во время чумы.

Рождённая под раскидистой номенклатурной сенью хозяев «той жизни», которые дружно бросились хозяйничать и в этой новой. «Положили» на всю эту химию процесса строительства коммунизма и реанимировали капитализм. Зажили, так сказать, в привычное «собственное удовольствие». Только теперь реально с удовольствием.

Ибо отпала нужда прятать от народа свою чисто буржуйскую тягу к накопительству и красивой жизни. Во избежание, так сказать. С высоты, где расселся отец Юльки, любое падение казалось сродни низвержению в ад, минуя помпезные партийные похороны. Потому и жил папуля в вечном страхе: то ли сказал, тому ли кланялся, в те ли дебри забрёл, в ту ли клику затесался.

Что ни в коей мере не отразилось на ней. Так уж получилось. Противоречивое дитя партийной элиты — как обзывала её бабушка. Собственно, и воспитавшая внучечку, пока родители строили для неё светлое буржуазное будущее. С одной стороны, Юлька имела всё. С другой, от души «имела» отцовские проповеди насчёт приобщения к бизнесу.

Замуж выскочила в семнадцать. За такого же сопляка. И за такого же «противоречивого» отпрыска бывшей партийной элиты — революционный шаг, вызвавший гражданскую войну в обоих семействах. В самый разгар дележа «совместно нажитого» советским народом — по мнению взрослых: весьма несвоевременно.

Они с Даяном и виделись-то пару раз до того дня, как им вздумалось «посадить семя будущей жизни» в её пузо. По́ходя от скуки. С полным отсутствием планов относительно друг друга. Снова встретились через пару месяцев. В тот день, когда будущая мать сообщила, что «в положении». И тут Даян занял крайне принципиальную позицию: своего сына он будет растить сам.

Следующим совместным шагом было ещё одно шокирующее всех решение. По общим невнятным идейным соображениям молодожёны открестились от заманчивой суетливой жизни постсоветских буржуа. Уметелили «за кордон» на целых десять лет. Причём, жили на собственные заработанные средства — принципиально и неподкупно. Отбрыкивались от любой попытки родителей их облагодетельствовать.

Выучились, поработали на тамошних буржуев, притомились, пресытились и вернулись в родные палестины спецами — каждый в своей области. Не считая свободного владения несколькими европейскими языками. Молодая нахватавшаяся всяческой иноземщины цаца с лёгкостью нашла козырное местечко менеджера. Даяна тоже «отхватили с руками» — он был рождён для того, чтобы мир нарочно для него придумал компьютеры.

Вернувшись на родную сторонушку, уже привычно шокировали родню. Объявили о своём выходе из буржуазно-клановых сообществ обоих семейств — уж больно зудело «добунтовать» на полную катушку. Сбежали в Иркутск — что, впрочем, тоже далеко не сельская глубинка, на чём сгоряча настаивала Юлька.

Во всей этой катавасии как-то незаметно вырос их единственный сын — на большее у Юльки не хватило здоровья. Поначалу оба поплёвывали на сей прискорбный факт. До того ли, когда ведёшь кочевой образ жизни, перемежаемый революциями?

Когда же перевалило за тридцать, они призадумались. Начали шевелиться и прикидывать варианты. Юлька — как виновница бесплодия — даже пыталась подтолкнуть Даянчика на суррогатное материнство. Самолично подыскивала варианты для «скрещивания» и внушала спокойному, как скала супругу, что так надо.

Но равнодушный ко всему мирскому Даян был далеко не тем пентюхом, каким казался. Он выстоял против всех её атак, улизнув от процесса размножения «с кем попало и как попало». Заявил, что «раз не судьба, так и нечего» — поставил крест на проблеме. А вскоре успокоилась и сама Юлька.

Они существовали в собственном уединённом и превосходно сбалансированном мирке. Представить, что всё это однажды рухнет в одночасье, Юлька откровенно затруднялась. Пока не появился Кирилл.

— И не взял меня в оборот, — со вздохом призналась она распахнутому «бардачку». — Честно говоря, даже не заметила как. Оказывается, и так бывает. Где же эта ящерица? Что-то она мне как-то перестаёт нравиться.

Глава 2 Учинить «на территории врага» хаос и разрушения

В кабинет она ввалилась с таким ощущением, словно только что закончила с евреями их сорокалетнюю кочёвку по пустыне. Джинсы хоть выжимай — кажется, на седушке такси осталось мокрый отпечаток задницы. Меховой подклад парки слипся — оценила Юлька, распахнув полы перед зеркалом. И резюмировала:

— Типическая мокрая курица. Типическая.

Это словечко, подхваченное у одного из вахтёров, приглянулось ещё пару лет назад. С тех пор она фигуряла им направо и налево.

— Юльчик, наконец-то! — прилетело из-за спины с приторной озабоченностью того, кто не слишком талантливо скрывает желание воткнуть тебе нож в спину.

Пришлось обернуться. Главный бухгалтер Анна Вячеславовна по-хозяйски продефилировала к столу и уселась в «хозяйское» кресло.

С тех пор, как Кирилл предложил опробовать совместное проживание на почве взаимных чувств, эта дамочка сделала для себя открытие: Юлька действительно существует. Как жизнь на Марсе. А тут внезапно её затянуло в личную галактику Анны Вячеславовны, полную чёрных дыр. Невзирая на трепыхания в знак протеста.

Отбрыкаться от «высокой чести приобщиться» никак не получалось — хоть вой! Главбух просто вымораживала своим незатейливым, но фундаментальным высокомерием. Эта грымза никогда не знала, как обращаться с коллегами, но твёрдо знала, как тем себя вести. Весь офисный народец она держала в ежовых рукавицах, а Юльку вот уже три месяца в неизбывной печали.

Ибо первая же попытка поговорить с Кириллом по душам насчёт домогательств главного бухгалтера привела на край пропасти, куда кануло взаимопонимание. А ведь она ни единой буквой не посягнула на место, занимаемое Анной Вячеславовной. Всего лишь попросила избавить её от панибратских замашек оной дамы, что прорезались в отношении его любовницы. Хотя Кирилл нарочно озвучил в её присутствии Юлькин статус: моя невеста.

Но стервозная матрона не видела причин миндальничать. Совала нос в их отношения, словно те тоже «проходили по бухгалтерии». Видимо, по статье «основные средства». Вряд ли эта стерва позволяла себе лишнее с Кириллом: тот — при всей своей заинтересованности в её профессионализме — вполне способен на лихой плевок в наглую морду. А с Юлькой-то чего церемониться? Подумаешь, цаца!

Всё это напоминало не что иное, как халтурно замаскированную травлю. И начинало отравлять «невесте» жизнь. Она, понятно, тоже не робкая поклонница «аленьких цветочков». Та ещё колючка, которой подавится самый наглый самоуверенный верблюд. Но открытое хамство Юлька предпочитала приберегать для экстремальных случаев. Когда иные средства коммуникации непригодны для конструктивного общения. Или непревзойдённо тупой адресат никак не влияет на твою жизнь.

Анна же Вячеславовна влияла: их тесно связывали профессиональные интересы. Так что развязать сей узелок можно лишь двумя способами: или уволиться, или же дать стерве камнем по башке и сбросить труп в Ангару.

— Ужасно выглядишь, — поморщилась главбух, нарочито внимательно оглядев с ног до головы чумичку из плебеев.

Если человек дважды за час увернулся от смерти, в душе вызревает некая залихватская свобода выражения. Юлька это прочувствовала всеми печёнками. И вспомнила, что существует ещё один способ «развязать узелок»: перестать интеллигентничать, наступая на горло порыву «самовыразиться».

Она одарила наглую бабу адекватным взглядом записной халды. И непревзойдённо пренебрежительным тоном заметила:

— А вы, я вижу, ещё прибавили несколько килограмм.

— Что? — не веря своим ушам, выпучилась на неё самовлюблённая зараза.

— Что, спесь в уши попала? — почти ласково осведомилась Юлька, скидывая парку прямо на пол. — Или не по душе совет: надо меньше жрать?

— Да, как ты!.. — зашипела главбух, вырастая из-за стола грозной мутной цунами.

— Ещё и не то смею, — заверила её разбушевавшаяся жертва «насилия». — К примеру, вышвырнуть тебя отсюда с треском. С матами и прочими атрибутами скандала.

Анна Вячеславовна упала обратно в кресло и демонстративно закинула ногу на ногу. Её умению брать себя в руки позавидует медитирующий йог.

— Что ты подразумеваешь под словом «отсюда»? — иронично ухмыльнулась провокаторша, состроив «пронзительные» глазки, призванные сражать наповал.

— Из кабинета, — проигнорировав её ужимки, охотно пояснила Юлька и уселась на край стола стягивать сапог: — Даже не надейся, что я затею свару по выдворению тебя из компании. Хрена тебе лысого, а не моральное преимущество. С выигрышной позицией жертвы произвола. Кстати, не рекомендую впредь закидывать ногу на ногу. Твои жирные ляжки отпугнут даже мясника. И сними, наконец, эти шпильки. В них ты напоминаешь самосвал, вставший на пуанты.

— Кем ты себя возомнила? — вкрадчиво промурлыкала главбух киношную банальность, как бы незаметно запустив руку в карман пиджака.

— Ты только что совершила оригинальный грех, — усмехнулась Юлька, отшвырнув второй сапог, и потянула с себя свитер: — Пыталась подставить ближнего своего. Человеку с интеллектом ботинка лучше не браться за столь тонкую работу. Вали музицировать на своём калькуляторе. И не лезь в духовное, где я люблю иной раз «о себе возомнить».

— Тяжело же тебе, девочка придётся, когда сказка кончится, — вальяжно поднимаясь, предрекла Анна Вячеславовна голосом балаганной провидицы.

Но, по-прежнему не вынимая руки из кармана.

— Тяжело синему киту, — парировала Юлька, бросив в освободившееся кресло свитер и приступив к «выходу» из штанов. — Слишком огромный. А за меня можешь не беспокоиться. Когда дела идут паршиво, я не таскаюсь за ними хвостом. Стараюсь улизнуть.

— Ну-ну, — с вызовом хмыкнула главбух, подплывая к двери. — Смотри не опоздай смыться. А то, знаешь ли, со шлюшками всякое может случиться. Уж больно жизнь у вас травмоопасная.

— А вот хрен тебе в глотку, — вежливо попрощалась Юлька, скручивая джинсы. — Чтоб башка крепче держалась.

И естественно именно в этом месте разговора дверь распахнулась. Анна Вячеславовна замерла, тренированно инспектируя лицо представшего перед ней Кирилла. Но ничего, кроме дежурной непробиваемо бесстрастной полу улыбки не обнаружила. Она выдохнула, но тут же получила в лоб вопросом:

— Анна Вячеславовна, сегодня у меня состоялась интересная беседа с директором завода КПД. Тот недоумевал, не обнаружив на счёте поступлений.

Главбух повела покатым плечом и заверила:

— Оплату провели ещё полчаса назад.

— А должны были позавчера.

— Я могу это объяснить…

— На планёрке через десять минут, — уточнил Кирилл.

Весьма невежливо сдвинул даму плечом, вошёл в кабинет и закрыл за собой дверь. Прошёл к столу. Убрал из «хозяйского» кресла свитер, занял его место и преувеличенно вежливо осведомился:

— Почему ты в таком заманчивом виде?

— Ликвидирую последствия автокатастрофы, — честно призналась Юлька, открывая шкаф и вытаскивая плечики с рабочим костюмом.

— Что случилось? — тотчас напружинился Кирилл, выкатив под кожу желваки.

— Меня подбила Бэха.

— Где?

— Прямо на стоянке.

Пока облачалась в «рабочее» сжато пересказала историю своего влипалова на ровном месте — умолчав лишь о ящерке. Что-то подсказывало: этот разговор лучше отложить на вечер.

— Я распоряжусь насчёт ремонта, — мягко посочувствовал Кирилл, любуясь её стройным телом, которое запаздывало за истинным возрастом хозяйки.

В свои тридцать четыре Юлька выглядела отменно. Отчасти благодаря спорту. Но в большей степени благодаря генам: мама была невероятно красивой женщиной. Правда, скопировать её лицо полностью не удалось: папины гены подсуропили. Однако Юлька сроду не жалела о таком «перераспределении».

Ибо красота — штука хитрая. Зачастую не столько помогает, сколько вставляет палки в колёса твоей инициативности. Красивую женщину окружает столь плотный частокол воздыхателей, что далеко не всегда из-за него можно разглядеть открывающиеся перспективы на карьеру.

По сути, красота сама по себе своеобразная карьера, которая достаётся почти даром. Что весьма заманчиво. Но «усадка» мозгов — как одно из карьерных достижений — просто удручает.

Юлька положила перед Кириллом на стол визитку хозяина Бэхи. Вкратце охарактеризовала этого индивида, описав эпизод с радиотелефоном и командными замашками.

— Ты права: сами справимся, — одобрил её решение Кирилл, убрав визитку в карман.

Начал, было, подниматься, демонстративно плотоядно уставившись на её длинные ноги под белой рубашкой. Юлька показала сластолюбцу фигу и «вступила» в юбку, натягивая её на бёдра:

— Планёрка через пять минут.

— Через семь, — уточнил он, глянув на часы.

— Ещё туфли, пиджак и причесаться, — мигом распределила эти минуты опытная женщина. — И дойти до твоего кабинета. Кстати, мы не слишком часто мозолим людям глаза совместными прогулками по коридору?

— Намекаешь на сплетни? — презрительно искривился уголок его узких почти бесцветных губ.

— Мне уже поступают намёки, — поделилась она, поспешно скручивая узел на затылке.

— Как лучше использовать своё влияние на «генерального»? — понимающе покивал Кирилл. — Пожалуй, они правы: ты освоила не весь спектр открывающихся возможностей. Пока твоё влияние не распространялось дальше попытки приучить меня не оставлять лужи на полу в ванной.

— И не совать в холодильник кошачий корм, — напомнила Юлька, натягивая пиджак. — Он воняет.

— Ты придираешься, — нарочито сухо заметил Кирилл, состроив «протокольную» рожу, на каковые был мастак.

— Придирается твой кот, — парировала она, оглядывая себя в зеркале. — Когда проверяет по утрам: не нагадила ли в постель хозяина приблудная кошка?

Костюм сидел, как влитой. Мышь канцелярская — мысленно похвалила себя Юлька. Чёрный верх, белый низ — поправила ворот белоснежной рубашки. Точней, белый «внутрь». Юбку что ли обрезать? Пощеголять коленками, дабы пуще раздраконить офисных сплетниц. Или кольцо в нос вставить — покрутила головой, любуясь свободно болтающимися русыми прядями.

— Намекаешь на оценку охраны труда для шлюх, выданную Анной Вячеславовной? — пружинно поднялся Кирилл, шагнув к ней.

— Намекаю на чёткое отделение нашей частной жизни от профессиональной, — по привычке ткнулась Юлька лбом в мужское плечо.

Ткнулась и впервые себе призналась: совсем не то. Прежде — с Даяном — этот нехитрый жест добавлял укрепу во всё тело: от пяток до макушки. Как бы её не тряхнуло, чем бы ни приложило по башке, плечо мужа останавливало любое падение в пропасть. Затыкало пасть любой истерике, тормозило любую злую выходку. За стенами их дома мир был гелиоцентричным, внутри — Даяноцентричным.

Он, конечно, охламон и циник — ещё и засранец в придачу. Хитрая татарская морда. Баскак недорезанный! Разгильдяй, каких свет не видывал — привычно костерила Юлька уже почти бывшего мужа, торопясь на планёрку бок о бок с Кириллом. Да! Ещё страшный эгоист. Даже её отцу не удалось так безгранично и безоглядно избаловать дочурку, как это проделали с Даяшкой.

Их пара напоминала стрекозу в янтаре и клопа в канифоли, выставленных на одной музейной полке. Когда она сообщила ему, что беременна, этот мерзавец буркнул «бывает». И вновь зарылся носом в дурацкую книжонку о битве при Креси.

В ЗАГС опоздал. Свадебное путешествие по Франции провели умопомрачительно интересно: он в Креси и Пуатье — где тоже была какая-то дурацкая битва — она в Париже. Как ещё не догадался протащить её по местам боевой славы Чингисхана? На верблюдах. Начав с монгольских пустынь.

Упырь, а не муж. Чистокровный кровопивец. Но стоило ткнуться лбом в его каучуковое плечо…

— Переживаешь из-за машины? — негромко посочувствовал Кирилл, пропуская её в дверь приёмной.

Юлька вздрогнула, включив на автопилоте лакированную улыбку успешной женщины. Отрицательно мотнула головой, приветливо промяукав:

— Доброе утро, Ирина Петровна.

Секретарь генерального директора — пожилая мудрая и вообще обалденная женщина — улыбнулась подлинной улыбкой истинно довольного жизнью человека.

— Доброе утро, Юлия Всеволодовна. Я забрала цветы из вашего кабинета. Вы их совсем заморили, — укорила Ирина Петровна погубительницу источника кислорода на планете.

— Как и обещала, — развела Юлька руками в жесте признания вины и категорического отказа подвергаться «перековке». — Сердечно благодарна за то, что больше не придётся забывать про полив зелёных насаждений. Что поделать: не сложились отношения. Особенно с кактусами.

— Нас ждут, — подтолкнул её Кирилл в сторону распахнутых дверей с табличкой «генеральный директор».

— Вас заждались, — вежливо сострила Ирина Петровна, подмигнув Юльке.

Кирилл вошёл в кабинет, как всегда громко отчётливо поздоровался и прошёл к своему креслу. Опустился в него, дождался, когда Юлька займёт своё в середине конференц-стола. И начал планёрку привычно сухим деловым тоном руководителя, который видит всех насквозь.

Почему-то про всяких Бетховенов с Пушкиными говорят, будто их поцеловал ангел ещё в утробе. А про козырных директоров ни словечка. Между прочим генеральным директором тоже нужно родиться. Таким, что командует, будто арию исполняет: в удовольствие себе и подчинённым.

Кирилл был именно из таких прирождённых лидеров, которые даже не представляю: на кой драть глотку, если тебя и без того понимают правильно? На памяти Юльки ни с одного совещания она ещё не выползала, лелея мечту грохнуть шефа. Даже тогда, когда тот в упор не видел в ней женщину.

Кстати, Даян с первой встречи видел в ней именно женщину — пришло в голову, пока Юлька вполуха слушала доклад командира ушлых маркетологов. Объяснить её уверенность невозможно при всём желании — это из сферы всяких очевидных непостижимостей. Сердцем чувствовала — что-то из этой области.

Бабушка любила приговаривать: у русской бабы сердце видючее. Зоркое, как у старовера, присматривающегося к целине. Тот с первого взгляда разглядит: будет с неё добрый хлебушек или душевный геморрой. Юлька верила своему сердцу чистокровно русской бабы, лишь слегка припудренной цивилизацией. Может, фантазии, а может, бабушка была и права.

Ведь что-то же у неё засбоило в душе. Откуда-то же появилась эта смутная, тягостная маета. И Даяша из ума не выходит уж несколько дней.

— Юлия Всеволодовна? — уставился на неё Кирилл, приглашая прокомментировать поднятый вопрос.

— Апрельский закон о контрактной системе изучаем, — приступила она к освещению вопроса, находящегося в её компетенции. — В силу он вступает с первого января. До конца декабря закроем все три контракта по девяносто четвёртому закону. По неофициальным сведениям уже в январе следующего года можем поучаствовать в паре тендеров. Сейчас вентилируем вопрос с предоставлением банковских гарантий. Банки жмутся, но кое с кем договориться можно.

— Средства муниципальные? — уточнил сидящий напротив главный экономист, пучась на докладчицу из-за толстенных линз глазами речного рака.

Этого старика Кирилл ценил превыше всех остальных вместе взятых. Ему единственному компания предоставляла персональную машину для «привезти-увезти». Его единственного Анна Вячеславовна обходила своим неудержимым языком за семь вёрст.

Рассказывали, что когда «генеральный» отыскал этого пенсионера и уговорил послужить «развивающемуся капитализму», тот отказался наотрез. Но Кирилл сумел бы замотивировать даже кактус произрастать в Якутии — чего не отнять, того не отнять. И когда старик явился на новую службу, Анна Вячеславовна — тогда ещё молодая, но уже борзая — не преминула пройтись на его счёт.

После чего старый коммунист и ветеран битвы за строительство коммунизма объяснил напарфюмеренной выдерге: куда она может засунуть своё ядовитое жало. Причём, в вариантах, почерпнув колоссальные знания в этом вопросе на всех пройденных фронтах комсомольских строек.

Юлька страшно жалела, что не присутствовала при столкновении старого коммуниста с новоиспечённой либералкой. И непритворно любила старика, иногда удостаиваясь приглашения на чай в его кабинете.

— Федеральные, Илья Моисеевич, — многозначительно промяукала она.

— Вкусные контракты? — оживились его глазки за линзами.

А узловатые морщинистые пальцы забарабанили по столу легко узнаваемое: «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью».

— Очень, — подпустила она в голос капельку кокетливого вожделения. — Строительство федеральных объектов. Битва за тендеры будет не на жизнь, а на смерть. Жду вашей помощи, как манны небесной. Техзадание и сметы тот же неофициальный источник обещал до объявления о закупке.

— Посчитаем-посчитаем, — забубнил под нос гениальный старик, погрузившись в размышления.

— Авантюра, — просто не могла не принизить завоеваний ЭТОЙ выскочки Анна Вячеславовна. — Нам строителей с их мат частью никогда не переиграть. Всю прибыль сожрут субподрядчики. Ещё и в убыток скатимся.

Кирилл перевёл внимательный взгляд с неё на Юльку. Та ответила ему максимально твёрдым взглядом уверенного в себе человека:

— Подрядов нам не получить. Никто обратное и не утверждает. Зато о субподряде договориться реально. Вовремя выскочив из торгов.

И пошло-поехало. Её забрасывали вопросами, на половину которых ответ был, а на вторую лишь подразумевался. Юлька спорила, аргументировала, советовалась и вела непримиримую борьбу с наваждением. Перед глазами то и дело вставала маленькая белая пакость с веером крысиных хвостиков.

Анна Вячеславовна будто чувствовала прорехи в её концентрации: из шкуры вон лезла, лишь бы прорваться сквозь них. А прорвавшись, учинить «на территории врага» хаос и разрушения. Кирилл это видел, но не пресекал — сама же просила не устанавливать над ней опеку! Дура была, потому и просила — досадовала Юлька, отбиваясь от нападок.

Заступился за неё Илья Моисеевич:

— Ну, хватит! Навалились на девку, как муравьи на оброненную булку. Будет день — будет пища. А и не будет пищи, так не беда. Даром не пропадёт. Опыт, друзья мои, дорогого стоит. Закон новый: нужно набивать руку. Так что, Юленька, вы зайдите ко мне после обеда. Выпьем чайку и обсудим.

Главбух одарила выскочку мимолётным ледяным взглядом. После чего перевела его на Кирилла — даже развернулась к нему вполоборота. Юлька не видела, но ничуточки не сомневалась, что в глазах Анны Вячеславовны читалось: у старика с твоей ЭТОЙ целая коалиция против меня. Оба хотят от меня избавиться. А я ж верой и правдой! Сколько вместе пройдено! С самого первого дня! И всё в таком же духе.

Всё-таки интересно: спали они с Кириллом или нет? Его прошлое именно в этом вопросе ей безразлично: не до такой степени ревнива, чтобы чувствовать себя дурой. Лишь бы то самое «прошлое» не лезло в их нынешнюю жизнь. Хуже этого только рак или СПИД — мысленно разглагольствовала Юлька, когда от неё все, наконец, отстали. И занялись другими вопросами.

Расслабиться, впрочем, ей не дали. Беленькая ящерка внезапно нарисовалась прямо над головой Илья Моисеевича. Покрутилась и нахально приземлилась на его лысину. Ещё покрутилась, разглядывая редкие белоснежные кудельки вокруг своего аэродрома, густо усеянного пигментными пятнами.

Потом замерла и уставилась на Юльку. Сердце так и обмерло: не дай Бог! Только не старик, который и без того еле ходит, опираясь на трость с массивной резиновой пяткой для устойчивости. Если уж так приспичило, неужели нельзя выбрать кого-то другого? Ту же Анну Вячеславовну: пускай, наконец, получит свою порцию удовольствия. Хотя и в бессознанке.

Точно — озарило её только сейчас. У дядьки из Бэхи было лицо человека, который тебя в упор не видит. Он реально не видел, куда газует. Словно перед ним чистая дорога, а не ряд машин на стоянке. И таскандалистка в трамвае тупо пялилась на свою пилку, не понимая, зачем её достала. Будто внезапно очнулась от обморока. Словно… Интересно — возник в голове закономерный вопрос — я что, свихнулась?

В животе от тревожных подозрений мерзко захолодело. Юлька пошарила взглядом и обнаружила белую паршивку над головой начальника службы безопасности. Как шутил Кирилл: наблюдателя из шведской семьи — естественно, офисной. Мужика немолодого, однако, прячущего под цивильным костюмом тело «действующего» бойца. Такому шею свернуть — раз плюнуть.

И ящерка со всей очевидностью уже дошла до такой простой мысли. Разобралась с тем, кто реально может учинить «на территории врага» хаос и разрушения. Расселась на коротко стриженной голове начбеза, сверля жертву немигающим взглядом своих омерзительных глазёнок. Если такой бугай на меня кинется — ужаснулась Юлька — никто даже затупиться не успеет.

К сожалению, он сидел по ту же сторону стола. И в этот самый момент что-то говорил генеральному: виден только его затылок. Неужели Кирилл не заметит на его лице перемен?

Даян бы моментально насторожился — он у неё, как зверь: всё чует с полуслова-полувзгляда. Нынче модно пиарить цивилизационное разжижение кровей всех без разбора народов. Даже каких-нибудь пигмеев в Африке, что щеголяют в растянутых разноцветных европейских футболках. Но от просвещённых татар — или тех же кавказцев — за версту несёт неубиваемым духом чистопородных воинов.

Славяне становятся могучими и непобедимыми поневоле. Когда на них скалятся. Или достанут так, что кровь забурлит. А степные волки всегда готовы — оттого и устраивали периодически облавную охоту на европейский оазис. Там до сих пор клянут на все лады разнообразных Атилл с Чингисханами. И поныне отрыгаются результаты их жизнедеятельности.

Юлька сидела, как на иголках, готовая в любой момент сорваться с места и рвануть на выход. Желательно сразу на выход из здания. Однако на сей раз пронесло. Начбез спокойно закончил доклад и сел прямо. Видимо, почуяв прилипший к себе горячечный взгляд психопатки обернулся. Вздёрнул в удивлении брови. Глазами спросил: ты чего?

Она растянула губы в резиновой улыбке и покачала головой: ничего. Начбез нахмурился и отвернулся. Приплыли! Не хватало ещё, чтобы он заинтересовался неадекватным поведением подружки шефа. Наговорит Кириллу с три короба — объясняйся потом.

Хотя объясниться, возможно, придётся. Если белая зараза не отцепится, он обязательно зафиксирует хотя бы одно нападение. Живут-то в одном доме. Работают в одном офисе.

Словом, до конца совещания она досидела буквально на одной половине задницы. К счастью, Кирилла и после «отбоя» не оставили в покое, так что Юлька поспешила ускользнуть первой.

— И что теперь делать? — бормотала она под нос, спускаясь после планёрки на свой этаж. — Рассказать или нет? Видимо надо. Но только Даяну! — застыла посреди лестницы переварить спонтанное решение. — Он же её не бросит в беде?

Ответом был сильный толчок в спину. Она полетела вперёд, инстинктивно закрыв руками лицо. Так и съехала вниз по ступеням, пересчитав их локтями. На площадке между этажами поставила точку в падении, гулко приложившись лбом об пол. Однако соображалка сработала на автопилоте: не отнимая рук от башки, Юлька покосилась на лестницу.

Их супер гениальный программист Вадюля стоял на покинутой ею ступеньке, тупо пялясь перед собой. На лице даже не каменная маска, а вообще пустое место. Хоть с одним разобралась: на этот раз точно не померещилось.

Глава 3 Не такая уж ты и прынцесса, чтоб ради тебя из кожи вон лезть

Едва Юлька успела поздравить себя с открытием, как парень встрепенулся. Лицо ожило, взгляд медленно опустился вниз. Глаза нащупали валяющуюся жертву своих «бесчинств» и выскочили из орбит.

— Юлька! — почти взвизгнул Вадюля, скатившись к ней санями бобслеиста. — Ты как?!

Он буквально оторвал голову пострадавшей от пола, норовя заглянуть в неуклонно офигивающие глаза.

— Нор…мально, — выикнула она, приходя в себя.

И выпучившись мимо него. На перилах сидела белая многохвостая зараза. Изучающе наблюдала за мельтешением несостоявшегося убийцы и щёлкала зубами. И не говори — машинально поддакнула Юлька ящерке, поднимаясь с пола, пока её не затеребили насмерть.

— Вадик, успокойся. Со мной всё в порядке. Даже башка не болит.

— Ты как сподобилась? — суетился парень, отряхивая ей спину, хотя пыль подмели грудь с животом.

Но отряхивать грудь подружки шефа у Вадюли рука не поднималась. Он был приличным молодым человеком из династии многочисленных докторов всяческих наук. Приговор на всю жизнь: сдохни, но породу не опозорь.

— А ты не заметил? — почти и не удивилась Юлька в свете нынешних судьбоносных событий. — Кстати, что это на перилах? — ткнула она пальцем в ящерку.

— Где? — закрутил головой Вадюля, обшаривая окрестности придирчивым взглядом.

Юлька могла поклясться, что ящерка язвительно хмыкнула. Во всяком случае, демонстративно запрыгала на месте, изобразив хвостами вертолётный винт.

— Показалось, — отмахнулась Юлька, потирая лоб.

— Ещё бы, — посочувствовал Вадюля, вцепившись в её локоть. — Так навернуться.

— И так звездануться, — согласилась Юлька, заковыляв к следующему лестничному пролёту.

В последний раз покосилась на перила, но белую паршивку там не обнаружила. Тут в голову пришло некое кардинально иное соображение: вдруг ящерка не убийца, а наоборот? Вдруг у неё такой персональный ангел-хранитель? Он, конечно, не отвечает никаким каноническим описаниям божественного персонала. Хотя, всё есть суть людские придумки. Но ведь появляется исключительно в строчку — и это факт.

— Лучше бы заранее являлась, — проворчала Юлька, морщась от нарастающей боли в руках.

Там явно наливаются умопомрачительные кровоподтёки. Да и лоб, судя по всему, изрядно взбугрит и расцветит. А Кирилл вчера заикался насчёт театра, где можно выгулять новое платье, подаренное ещё месяц назад на «рожденье». Лиловая шишка на лбу, несомненно, поразит всех дивной гармонией с фиолетовым шёлком.

— Кто являлся? — некстати обострился слух бедненького Вадюли.

Тот, по всему видать, пытался ответить себе на трудный вопрос: чем он занимался, когда поравнялся с ней на лестнице? А в следующий момент увидал распростёртое внизу тело.

Она, конечно, не Анна Вячеславовна, чуток опоздавшая к тому историческому периоду, когда красота была на стороне дородных женщин. Однако и не пушинка: наверняка наделала грохоту, пока не пересчитала мослами все ступени. А мальчик это пропустил.

И где он был? Верней сказать: на какой светлой идее настолько тормознул, что выпал в астрал? Наверняка стоящая была штука — судя по раздосадованной физиономии, сокрушался несостоявшийся убийца. У всех этих гениев вечные проблемы с одухотворённостью: чуть прощёлкал, и козырная идея упорхнула. Ладно, если крутится поблизости и вскоре вернётся. А если упорхнёт и влетит в чужую башку? Прощай открытие века и благодарная память человечества.

— Юль, кто являлся? — повторил несчастный парень, вновь пристроившись её «потрясать» с целью убедиться в том, что она живая.

— Дед Пихто, — устало огрызнулась Юлька, отнимая у «санитара» локоть. — Иди уже. Куда шёл. Сама доберусь.

— Ты точно в порядке? — торопливо уточнил Вадюля, глядя сквозь неё сосредоточенным взглядом кота в пропахшем мышами подполе.

— Точней некуда, — отмахнулась она.

И Вадюля покатился дальше по лестнице, что-то бубня под нос.

Юлька стащила с ноги туфлю — сломанный каблук улыбался ей щербатой пастью. Пришлось снимать и вторую туфлю. Бдительно оглядываясь по сторонам, она спустилась на свой этаж, что подозрительно пустовал в разгар рабочего дня. Поймала себя на том, что крадётся на цыпочках и обругала себя дурой.

Нарочито небрежно прошлёпала по коридору к своему кабинету, гадая: отчего же всё-таки белая мелочь всегда является к попытке её прикончить? Опаздывает предупредить или… Неуютное сомнение в том, что ОНО может быть ангелом, заставило поёжиться. И тут же вновь порыскать взглядом вокруг: вдруг ещё какой-то лиходей объявится?

Из соседнего кабинета вылетела кадровичка Витуля. По-приятельски кивнула и унеслась, цокая каблучками. Болтающийся за спиной девушки длинный хвост с разноцветными прядями дивно гармонировал с этим цоканьем: стипль-чез в Битце. Скачки с препятствиями — всеми, кто жаждет прояснить судьбу своего летнего отпуска. Витуля преодолевала настырно домогающиеся «препятствия» с виртуозной прыгучестью кобылки-рекордсменки.

Юлька ещё разок огляделась и юркнула в кабинет. Заперла дверь, прислушиваясь: не собираются ли её атаковать толпы зомби? Те не собирались, и она расслабилась. Добралась до кресла и упала в него, отмахиваясь от разъедавшего мозг окончательного вердикта: ящерица точно вознамерилась её укокошить. Да у неё на морде написано: беспринципная дрянь и злодейка. Одни глазищи чего стоят.

Поговорить бы о ней… С кем? Понятно, что с тем, кто знает её, как облупленную — недаром первым на ум пришёл Даяша. Или с Машкой, раз она единственная подруга — других не нажили. Эти двое знают о ней даже такое, о чём она сама не догадывается.

С другой стороны, у неё теперь есть Кирилл. Как-то некрасиво получается: живёт с ним, а за помощью побежит к бывшему мужу. Почти бывшему — о разводе так и не собрались поговорить. Он её не торопит, а она… Странно прозвучит, но как-то не задумывалась — поймала себя Юлька на подозрительной несуразице. Хотя Кирилл уже закидывал удочку по поводу оформления отношений.

Что же с ней происходит? Не считая ящерицы-убийцы.

А происходит с ней не что иное, как «расшатывание устоев» — только-только обретённых, новеньких, как с иголочки. Над созданием которых, можно сказать, корпела день и ночь три месяца. Обустраивала новую жизнь и всё насмарку: бывший прилип. Как банный лист.

Впрочем, тут нечему удивляться. За семнадцать лет с Даяном она обзавелась неистребимой привычкой прятаться за мужскую спину. Даже в мелочах, в самооценке и в сомнениях, от которых никак не отбрыкаться. Спина мужа укрывала от любых невзгод.

Кирилл стоял на той же «платформе» самца, неукоснительно оберегающего самку с детёнышами — этого у него не отнять. Иной мужчина просто не имел шанса покорить её сердце — как поётся в романсах. Беда в том, что желание то и дело сигать ему за спину отчего-то никак не возникало.

Понятно, что Юлька не успела пока там обжиться, испытав «укрепрайон» его «заспинья» на прочность. Ожидала сей знаменательный приход безусловного доверия со дня на день. А пока чувствовала себя голой, лишившись привычной защиты.

Отчего в глубине души всё чаще возникало желание навестить сына с бывшим. Севка — зараза такая — наотрез отказался поселиться «во дворце хахаля» сбрендившей мамаши. В принципе, Юлька и не ожидала от чадушки настолько неоплатного одолжения. Она сама-то начала чудить лет с восьми-девяти. А её оболтусу уже шестнадцать — взрослый мужик, как не посмотри. Особенно при нужде смотреть глаза в глаза, для чего приходилось задирать голову.

И в кого такой вымахал? Она, можно сказать, середнячок. Даянчик выше всего на полголовы. Зато коренастый и крепкий, как статуя атлета — не устанешь любоваться. А Севка у них дрищеватая колонча…

— Привет, — ударил в ухо сосредоточенный голос Даяна.

Юлька отняла смартфон от уха, изумлённо уставившись на экран. Когда успела набрать его номер? Не собиралась же.

— Ю-ю, ты в порядке? — пока только удивился бывший. — Что сопишь? Натворила чего?

— Хочу в гости! — опомнившись, выпалила она, припечатав сотовый к щеке.

— И? — понукнул Даян не развозить кашу по тарелке. — В чём проблема? Не приглашают? Или выбор слишком широкий? Не знаешь, куда кидаться?

— Хочу домой, — машинально брякнула она и тотчас осеклась.

— Не тушуйся, — усмехнулся Даянчик. — Скоро отвыкнешь его так называть. И с каких пор тебе понадобилось официальное приглашение? Здесь пока ещё твой дом.

— Да нет! — окончательно встряхнувшись, досадливо шикнула Юлька. — Хочу с тобой поговорить.

— Когда?

— Сейчас! — ляпнула она, покосилась на безликие настенные офисные часы и уточнила: — Сегодня.

— Вечером не могу, — извинился он голосом без малейшего сожаления. — Едем с Галкой на юбилей. На три дня. Прости, но это в Байкальске. Я специально выторговал отгул.

— На три дня? Среди недели?

— Ю-ю, сегодня четверг, — мягко напомнил Даян. — Завтра пятница. Ты так и не ответила: с тобой всё в порядке?

— Да-да, — поторопилась она откреститься от назревающего дотошного допроса. — Просто заработалась.

— Можем встретиться в обед. Я подскочу.

— А Севка?

— Едет с нами. Ты реально заработалась. Завтра первое ноября.

— Анжуру сорок! — выдохнула Юлька, наконец-то уяснив, что юбилей в Байкальске.

— Я передам ему привет, — намекнул Даян, что ей не стоит идти на поводу у внезапного порыва навестить старого друга.

Ну да — согласилась Юлька — он едет к Анжурчику со своей женщиной. А Кирилл останется дома со своей.

— Обязательно, — уныло протянула она, не в силах изображать вежливое равнодушие человека, которого «не взяли». — Подари ему нарды.

— Не жалко? — подкусил Даянчик, не скрывая сочувствия к воистину эпохальной потере.

Янтарные нарды ручной работы не просто дорогостоящая штукенция. Для них это память о первой в жизни покупке предмета роскоши «на свои». В то время, когда на новую пару обуви приходилось копить три месяца. Если не облизываться на что-то шикарное. И есть приходилось всякую полуфабрикатную дрянь — не считая Севкиного рациона. И молиться на единственные джинсы: только бы ещё с полгодика послужили.

Как же здорово они тогда жили. Аж слёзы на глаза наворачиваются. И когда успели всё профукать?

— Конечно, жалко, — разворчалась Юлька, борясь с жабой. — Ты помнишь, сколько они стоили? Потому и подари. Анжуру нельзя дарить всякое барахло. Я его люблю.

— Я тоже, — усмехнулся Даян. — Севке позвони. Вдруг настроение поднимется?

— Позже, — решила Юлька, что сначала нужно взять себя в руки.

А то чадушко, как пёс чувствует малейшие занозы в её самочувствии. Обсуждать же с ним свои глюки она бы стала в последнюю очередь. Только в психушке через решётку в часы посещений пациентов.

Ещё раз машинально глянула на часы и опомнилась: дел невпроворот, а она расселась, как барыня! Оглядела себя: кошмар! Чёрный костюм категорически не предназначен для подметания полов. Хотела же серый — ела себя поедом, стаскивая пиджак — так нет же. Теперь костюм так просто не отряхнуть — только грязь развезёшь на радость офисным сплетникам. Будут неделю злословить: как шеф и где валяет свою пассию?

Юлька вздохнула и потянулась к внутреннему телефону.

— Марин, ты уже у себя?

— Знаю, — деловито отрезала их юристка. — Занесу минут через десять. А сейчас нужно сделать звонок. Извини.

Пик-пик-пик.

— Через десять, — передразнила её Юлька, ставя трубку на базу. — А ты тут сиди, как…

Не найдя подходящего сравнения, потелепалась к шкафу. Скатала пиджак и сунула в пакет, обругав себя за несдержанность. Радоваться должна, что у Маринки в кабинете целый деловой гардероб. Для каждой встречи или судебного заседания эта вечно занятая суховатая женщина выбирала свой прикид — исходя из каких-то политических соображений. Так что могла выручить в случае форс-мажора. Если хотела.

К Юльке она благоволила. Не в целях подлизаться к шефу, а просто так. В подруги не набивалась, но изредка заглядывала накоротке поболтать. О разнообразных исторических событиях — хобби такое. Юлька тоже любила погружаться в прошлое разных народов: там уйма всего интересного. И поучительного — заметила она, решив пока не снимать юбку. А также не отпирать дверь и попить чайку.

Чаепитие затянулось на полчаса. Юристы — люди подневольные: по звонку делают стойку, как по свистку. Проигнорируешь мелочь, проиграешь всё — как-то объяснила превосходство профессионального над личным Марина Сергеевна. Типичный девиз махрового карьериста, каковым она себя провозглашала, не скатываясь до унизительного лицемерия. Невинная женская слабость — у некоторых баб слабости куда разрушительней. К примеру, бросать мужей.

Наконец, дверь снаружи толкнули:

— Открывай, подпольщица!

Юлька сорвалась с места, и через пяток секунд в кабинет порывисто вступила Маринка. Сунула ей прямо на пороге плечики с серым брючным костюмом — прямо, как на заказ.

— Откуда ты?… — удивилась Юлька такой оперативности.

— Про твоё падение с лестницы уже знает весь город, — проинформировал её юрист высшей марки и помаршировал прочь, бросив на ходу: — Умойся. Запасной физиономии у меня нет.

— Трепачи, — проворчала Юлька под нос, собираясь закрыть дверь.

И тут в коридоре материализовалась ящерка. Кинулась, было, вслед Маринке. Метнулась обратно и снова за удаляющимся человеком. Теперь уже совершенно очевидно: за потенциальным убийцей.

— Что? — злорадно прошипела Юлька. — Прошляпила? Зараза! Будешь знать, — и захлопнула дверь прямо перед носом ящерки.

Та, впрочем, беспрепятственно прошла сквозь преграду. И закружила вокруг своей жертвы, как мотылёк вокруг вожделенной копеечной лампочки. Юлька демонстративно не замечала паршивку: пускай бесится. То ли ещё будет. Если продолжится в том же духе — мысленно пообещала она белой твари — я научусь справляться с твоими происками. Вот увидишь. Человек ко всему привыкает — если ты ещё не знаешь.

Ящерка зависла перед лицом — на её бесстрастной мордахе Юлька явственно прочитала удивление. Или поблазило — отмахнулась она от ненужной мысли, и бросила костюм на стол. Время шло, а у неё ещё куча дел.

Которую разгребала до обеда в рекордном темпе строителя первых пятилеток — как любил приговаривать её отец. Захватила и обеденный перерыв: навёрстывала упущенное. Работа спорилась, и он чуть не забыла о приглашении Ильи Моисеевича почаёвничать. Можно, конечно, отговориться занятостью — старик поймёт и не обидится. Но Юльке отчего-то захотелось к нему сходить. Потянуло с неодолимой силой.

А когда женщину куда-то тянет с неодолимой силой, ей лучше сразу туда направиться. Не углубляясь в сомнения и не кочевряжась. Спокойная ходьба позволяет внимательней смотреть под ноги и вокруг. Если же засидишься в сомнениях, а после рванёшь, дабы не опоздать, обязательно прощёлкаешь и влетишь в засаду. Ладно, если морду разобьёшь, а если голову оторвут?

Вытащив из стола подаренную накануне коробку конфет, Юлька отважно выплыла в коридор и потопала к лестнице. Огляделась, конечно — как без этого — и сбежала на первый этаж, ловя момент, пока лестница пуста. Но до кабинета Ильи Моисеевича всё-таки дошла степенным шагом человека, плюющего на опасность. Её дед Берлин брал! А она что, малахольная?

Обширный кабинет Ильи Моисеевича Кирилл приказал перегородить. Образовался уголок, где поставили диван с журнальным столиком и кресло, чтобы старик мог отдыхать в течение дня. Туда Юлька и завернула прямиком с порога.

— Не садись, — попросил Илья Моисеевич с дивана, где возлежал с видом курортника на пляже. — Чайник как раз вскипел.

— Вы обедали? — уточнила Юлька, наливая кипяток в его большую фарфоровую кружку.

Почти столетнюю с четырьмя красными буквами «РККА» и орденом красной звезды. Награда юного красноармейца Моськи, а позже инженера Моисея Самуиловича, полученная им в тридцать третьем. Рядовой Илюша ушёл на фронт в сорок четвёртом — в годовщину гибели отца: командира сапёрного батальона. Всё, что осталось от него, так это несколько фотографий и наградная кружка. С которой Илья Моисеевич никогда не расставался.

— Вам не жалко её использовать? — рискнула Юлька задать давно вертевшийся на языке вопрос, пододвинув кружку старика на край стола.

Тот внимательно оглядел её, будто видел в первый раз. Вздохнул и пробормотал:

— Кружка для того и кружка, чтобы пить чай. Помру, тогда и станет экспонатом. Внук обещал сберечь. Куда?! — рявкнул он и погрозил пальцем: — Оставь.

Юлька пыталась вынуть пакетик с чаем пораньше: крепкий чай ему не на пользу. Однако и на этот раз была поймана за руку. Сей ритуал сопровождал каждое чаепитие в закутке Ильи Моисеевича. И необъяснимым образом согревал ей сердце.

— Да, пожалуйста, — буркнула Юлька, плюхнув пакетик обратно в кружку. — Травитесь на здоровье.

— Не свирепствуй, — усмехнулся старик, сцепив руки на животе и замысловато крутя пальцами. — Садись и рассказывай.

— О чём? — как можно небрежней осведомилась она, усевшись в кресло. — Конфеты будете?

— Буду. Давай сюда.

Он положил раскрытую коробку «Коркунова» на впалую грудь. Принялся перебирать конфеты в разноцветной фольге:

— Я зверёк, и ты зверёк, — приговаривал, хитро щурясь и шагая пальцами по конфетам. — Ты мышонок, я хорёк. Ты хитёр, а я умён. Кто хитёр, тот вышел вон, — подцепил высчитанную конфету в золотистой фольге и осведомился: — Ну, и?

— Вы о моих трепыханиях на планёрке? — уточнила Юлька, размешивая чай и обдумывая: рассказать ему или нет?

— Дать бы тебе пенделя, чтобы не кривлялась, — пожурил её Илья Моисеевич. — Да вставать неохота. Суставы крутит.

— Вы всё равно не поверите, — пробурчала Юлька, пряча глаза.

А «спрятав» их, наткнулась взглядом на белую нечисть. Ящерка маршировала по столику прямиком к старику.

— Из-за тебя была дуэль? — съязвил тот. — Или тебя похищали инопланетяне?

— С чего вы взяли? — проблеяла Юлька, не зная, что предпринять.

Если эта гадина зомбирует старика, неизвестно, чем для него закончится такой эксперимент. И чего прицепилась к человеку? Прощупала ж его на планёрке: к «подвигу» готов, но не пригоден. И всё равно лезет — зануда потусторонняя!

— А с чего ты взяла, что я обязательно не поверю? — вкрадчиво молвил Илья Моисеевич, пристально следя за очередным приступом паники собеседницы. — Девочка, что ты видишь? Кто это невидимый ползает по моему столу? И не пытайся врать.

Юлька мысленно махнула рукой: чего, в самом деле, выкаблучиваться? Взяла, да и поведала о своих приключениях. С самого утра до визита Маринки.

— Значит, ящерица, — задумчиво протянул Илья Моисеевич, шаря глазами по столику.

Где бесстыжее пресмыкающееся уже вольно прогуливалось, обозревая предметы сервировки. У Юльки отлегло: не тронет. Старик не показался паршивке достойным кандидатом для борьбы с молодой резвой бабёнкой. Как минимум, не догонит.

— Вы поверили? — уточнила она безо всякой надежды на успех.

— А почему я не должен тебе верить? — с деланным удивлением поинтересовался Илья Моисеевич. — Я, само собой, твёрдо стою на позициях махрового материализма. Но и за тобой всяких там экзальтаций с экспрессиями не замечал. А как насчёт психических отклонений?

— Не отклонялась, — невольно прыснув, отчиталась она и взмолилась о помощи: — Что мне делать? Я же не могу залезть в подпол и сидеть там до второго пришествия. Вокруг полно народу. Если начну ото всех шарахаться, меня точно упекут в дом «отклонистов».

— В одном я с тобой согласен, — словно не услышав её, продолжал рассуждать старик. — Означенное существо не ангел-хранитель. Больно уж фасон антагонирует с классической нормой. Скорей уж сей фрукт вызрел в адских вертепах.

— За что? — ляпнула Юлька и смутилась.

— Глупости! — фыркнул старик. — Богу только и делов, что твои грехи протоколировать. Верней было бы спросить: почему? Почему эта мамзель так тобой заинтересовалась? Понимаешь? Именно тобой. Что в тебе такого особенного? Или это случайный выбор? Так что поразмысли на досуге: не случалось ли с тобой в последнее время чего-то необычного? Необычного не в том смысле, что мистического. Просто непривычного. Того, что ты прежде никогда не делала.

— От мужа не уходила, — проворчала Юлька и попыталась пришлёпнуть ящерку ложкой.

Та увильнула и пошлёпала дальше, никак не отреагировав на акт агрессии.

— Не попала, — констатировал Илья Моисеевич и продолжил: — Вопрос второй: для чего ты должна умереть? Если ради самого факта кончины, так не слишком много возни? Не такая уж ты и прынцесса, чтоб ради тебя из кожи вон лезть. Значит, у неё на тебя виды.

— Какие? — опешила Юлька. — Набить ватой и сделать чучело?

— Я, конечно, махровый материалист, — задумчиво повторил он. — Только, знаешь ли, душа — штука хитрая. Насчёт рая всё врут, а вот насчёт её бессмертия… Кто знает? Вдруг кто-то послал эту нечисть по твою душу? Вот и старается выковырять бедовую из телесной оболочки.

— Вы шутите? — неуверенно уточнила Юлька, чувствуя, что успокаивается.

— Какие ж тут шутки?! — искренно возмутился старик. — Когда тебя убить пытаются. Я, знаешь ли, на этот счёт шуток не приемлю. И помню ещё: каково это под смертью ходить. Когда она тебе в лицо заглядывает и гадает: забрать смертничка или пускай пока живёт?

Он взял со стола кружку с подостывшим чаем. Отхлебнул и уверенно заявил:

— Это не банальное убийство, это охота. На тебя, девочка, охотятся. А раз на тебя охотятся, значит, в этом есть смысл. И ты должна его разгадать.

— Попробую, — покорно поддакнула Юлька, щурясь на ящерку.

Та перелетела на подоконник и, вытянув шею, пялилась в окно. Илья Моисеевич проследил за Юлькиным взглядом и повторил:

— Изучай свою мучительницу, пока есть время. Может, она ж тебе и подсказку даст: как избежать худшего? Главное, девочка, не опускай руки, — внезапно непривычно жёстко отчеканил старик. — Ни-ког-да. И со смертью нужно биться насмерть. Она, знаешь ли, тоже пугливая барышня, — смягчился его голос, однако, не скатываясь в сюсюканья.

И Юлька поняла, что старик, собственно, никаких особых напутствий не транслирует. Просто озвучил её собственные подспудные движения души. Сдаваться? Ещё чего не хватало! Не на ту напали! Не вы рожали, не вам её жизнь и отменять.

— Вот и умничка, — похвалил её Илья Моисеевич. — Ты чай-то пей. Остыл уже. И конфеты кушай. Шоколад для мозгов очень полезен.

Глава 4 Пока не наболело

В кабинете её ждал Кирилл. Восседая в кресле, прямо, как судья, перед которым поставили злостного нарушителя закона. Из тех, что не внушают надежд на исправление — хоть кол на голове теши.

— А с виду и не скажешь, что я понёс невосполнимую утрату, — окинул он Юльку рентгеновским взглядом фаната поиска всяческих истин.

Вернулся мужик с жизненно важной встречи — можно сказать, с войны — а его от души обрадовали: дескать, твоя баба свернула себе шею. Он кинулся в её пенаты, а трупа-то и нет. Труп чаёвничает с интересным мужчиной и в ус не дует.

— Не дождётесь, — машинально бросила она.

Русский народный девиз сидит под языком каждого, кто хоть немного пожил в России. Он быстрей мысли и надёжней любой мантры. Он интернационален и не знает возрастных границ. К тому же расшифровывается по умолчанию в зависимости от персоны и обстоятельств. От легковесного кокетства до самых чёрных ругательств вкупе с пожеланием сдохнуть.

Видимо, в тоне Юльки Кирилл услыхал нечто максимально близкое к последнему. Романтичные объятья — в которые её успели заключить — сразу перестали быть томными. Его руки отвердели. Пальцы беспардонно стиснули подбородок и толкнули вверх. Взгляд похолодел и заострился:

— Ты оступилась на лестнице? Или тебя столкнули?

— Столкнули? — безупречно естественно удивилась Юлька, округлив глаза.

— Кое-кто видел, как Вадим тебя столкнул с лестницы, — отчеканил Кирилл, отсекая всякие попытки собеседника свести допрос в шутку.

— Кое-кто и не такое видит, — парировала Юлька, криво усмехнувшись. — К примеру, инопланетян.

Даянчик как-то сказал, что такие улыбочки мужиков напрягают. Ибо трактуются однозначно, как признак предстоящих разрушительных действий. По-женски неосмотрительных, необдуманных, неоправданных — читай: тупых, мелочных, подлых. Вряд ли это касается всех мужчин поголовно. Но Кирилл реагировал именно так. Поэтому ещё больше напрягся.

— Это правда? — потребовал он «ясности в вопросе».

— Он меня не сталкивал, — холодно заявила Юлька, пытаясь выскрестись из его несгибаемых лап. — Когда Вадюля со мной поравнялся на лестнице, я оступилась. А он обалдел и не успел подхватить. Он же программист, а не спецназовец. За своими-то ногами не всегда может уследить. Хотя руки, по всей видимости, рефлекторно протянул. Со стороны могло показаться, что столкнул. А, если ты скажешь, кто автор этой версии, я его сама столкну с лестницы. Хотя лучше в шахту лифта.

Кирилл прекратил сверлить её всепроникающим взглядом. Поцеловал в лоб, покрепче прижал к себе и резюмировал:

— Ты что-то скрываешь.

На его плече, задрав кверху задницу, висела белая ящерка. Поганка с интересом изучала сплетение человеческих тел, то вытягивая шейку, то втягивая обратно. Сердце захолонуло, и Юлька сглотнула. Сейчас у Кирилла снесёт крышу, и зомби даже не придётся гоняться за жертвой. Придушит её, не сходя с места. Можно себе представить его шок, когда мозги включатся обратно.

Однако случилось чудо. Самое-пресамое невероятное. Ящерка заглянула Юльке в глаза и отчётливо помотала головёнкой: нет. Что «нет»? Почему «нет»? Как долго? Ответов, естественно не последовало. Да и сама «ответчица» испарилась так же внезапно, как и появлялась.

— Пока да, скрываю, — мысленно выдохнув, честно призналась Юлька, прижимаясь к Кириллу с какой-то неоправданной надеждой на что-то расплывчатое, но важное. — Мне нужно это обдумать. Происходят странные вещи.

— Даже так? — не скрыл удивления он и щёлкнул заколкой.

Волосы рассыпались, и он принялся ерошить их — надеялся, что от любимой ласки Юлька размякнет. В девяти случаях из десяти оно срабатывало. Ну, уж в восьми точно. Однако сегодня не тот случай — мысленно проворчала она, ловя еле слышные удары его сердца. И пачкая белоснежную рубаху шефа помадой.

— Так точно, мон жэнэраль.

— Так, может, обдумаем вместе? — настаивал Кирилл тоном соблазнителя неприступнейших дев.

— Непременно, — хмыкнула она, оценив его попытку на четыре с плюсом.

Проигрывать подобные финты на женщине, которую уже затащил в постель, по меньшей мере, непоследовательно. Проще говоря, поздно. Соблазнённую женщину такими приёмчиками не пронять — она уже перешла из стадии «примерок и консенсусов» к стадии «торгов и соглашений». Ибо отдала мужику самое дорогое, что у него есть: себя. Хочете, не хочете, но вы меня получите — и запла́тите.

— Чему улыбаешься? — осведомился Кирилл, не видя её лица, и сам же ответил: — Веду себя, как дурак?

— Как мужчина, — возразила Юлька, скосив глаза на извазюканную рубаху под щекой. — Перед выходом в коридор застегни пиджак. А у себя переоденься.

— Зачем? — ехидно поддел её шеф, продолжая манипуляции с волосами. — Пускай смотрят и завидуют.

Было бы чему — вновь мысленно проворчала она, принимая знойный провокационный поцелуй. Так же рассчитанный на то, что девушка размякнет и расколется. Чуток размякла — как без этого? Но для «расколоться» усилия так себе.

Словом, она выстояла. С удивлением обнаружив, что откровенничать не особо-то и тянет. Возможно, пока. По ощущениям: не так уж и припёрло. Выговорилась Илье Моисеевичу и полегчало. К тому же старик прав: объект для начала нужно хоть немножко прощупать. Впрочем, белая липучка может и передумать — кто её знает? Как прицепилась, так и отцепится.

Разлучил их звонок смартфона — странно, что целых десять минут Кирилла никто не домогался. Он мгновенно превратился в генерального директора и умаршировал прочь. Юлька же вернулась к работе: благословенному заделью, не позволяющему морочить себе голову всякими ящерицами.

Ребёнку позвонила за полчаса до официального конца рабочего дня. Когда загруженная работой и звенящая от телефонных звонков башка могла воспроизводить лишь усталое блеяние. Лучший конспиративный приём: в таком блеянии чадушко ни черта не прочитает в подтекстах её самочувствия. Ничего не болит, ничего её не напрягает и не пугает — мама просто устала.

Кому как, а Юлька терпеть не могла представать перед сыном размазнёй. Пускай знает, у кого посчастливилось родиться: у сильной умной женщины — с лица тоже ничего, хотя это второстепенная подробность. Если верить воспитательным статейкам на тематических сайтах, такое поведение родителей стимулирует в ребёнке желание их перещеголять.

Правда, не гарантирует, что в качестве образца ребёнок выберет твои лучшие качества. Тут уж как повезёт — отвратительно подлая рулетка. Если же всю жизнь поворачиваться к ребёнку только своим «парадным лицом», научишь его лишь одному: врать.

— Привет, аспид. Чем расстроишь бедную изнемогающую мать? — включив громкую связь и уложив смартфон на стол, Юлька разлеглась в кресле, вытянув ноги.

— Суп ем, — пробубнил отпрыск в сотовый, явно зажимая его плечом. — Каждый день. Кисель пью. Для пользы желудка. Носки меняю каждый… неделю, — не посмел он соврать и вовсе уж неправдоподобно.

— Засранец, — дежурно укорила его Юлька, хотя и при ней смена носков каждый раз проходила с боем.

Потел Севка мало, практически не воняя «мужским духом». Что давало удобный повод таскать бельё по несколько дней подряд. Все битвы на почве прививания ему базовой гигиены разбивались о плотину лично приобретённого опыта. Не воняет, медленно пачкается — так зачем усложнять жизнь? Электроэнергию с водой нужно экономить — митинговал Севка при каждой стычке — даже правительство рекомендует, а оно врать не станет.

От матери этому паразиту достались зелёные глаза и непритязательность в вопросах благосостояния. От отца всё остальное: лицо кипчако-монгола, непобедимый пофигизм и виртуозная способность отбояриться в девяти случаях их десяти. Всё к тому же вопросу «образца для подражания»: лучше бы нахватался от папаши его основательности, степенности и высочайшей работоспособности.

Натренированная безнадёжной борьбой с замашками супруга, Юлька сдалась без боя, когда те проявились в деточке. Годика этак в три. И с тех пор она пребывала в гармонии с собой, не познав поражения из-за отсутствия борьбы.

— Про суп и кисель наврал? — на автопилоте уличила опытная мать, насторожившись.

И вовсе не по причине криводушия собственного детища. Из ниоткуда вновь нарисовалась белая ящерка, плюхнувшись прямиком на сотовый. Она просеменила по экрану, буквально пропахав его носопырками. Достигнув края, изобразила пируэт — хвосты веером — и заскользила обратно.

— Только про суп, — не моргнув глазом, признался из-под её брюшка подследственный, приняв материнскую настороженность на свой счёт. — Кисель варю. Это быстро. Кстати, суп тоже ем. Когда Галка сварит. И когда эту бурду можно есть. Батя собирается нанять домоправительницу.

— Давно пора, — машинально поддакнула Юлька, не сводя глаз с ящерки. — А то совсем грязью зарастёте.

В то, что Галя не умеет готовить, верилось с трудом: женщина она серьёзная хозяйственная — не малолетка вертлявая. Даян бы с такой никогда не связался даже ради пресловутого юного тела — он терпеть не может балласт ни в какой роли. Однако словечко «бурда» приятно щекотнуло: её супы ребёнок любил. Мелочность, конечно, позорная — фу-фу-фу! Но к чему самозавираться? Врать себе ещё позорней.

— А чего ты хочешь? — решил Севка сходить в атаку, результат которой может оказаться в его пользу. — Если злобная мать бросила на произвол судьбы родного ребё…

— Не увиливай, — буркнула «злобная мать», попытавшись смахнуть со смартфона белую фигуристку. — И прекращай кривляться. Погоди… Ты что там, играешь?! — вдруг дошло до неё, откуда несутся приглушённые подозрительные звуки. — Тебе же завтра реферат сдавать!

— Реферат не Ерошка: погодит немножко, — включил программу отлупа этот прохиндей. — Ма, я не играю. Я изучаю историю древнего Рима. И тебе должно быть стыдно…

— Изучаешь? Натурально историю? — перебила Юлька, прислушиваясь к звукам то ли трубы, то ли трубящего слона, просочившимся из его компа. — Прелестно! И кто ты нынче такой? Гладиатор или гунн Аттила? Какой уровень? Соло граешь? Или с такими же дармоедами?

— Маман, мне горько и больно сознавать несправедливость твоих упрёков, — молвил Севка тоном степенного дискутанта, поймавшего оппонента на передёргивании фактов. — Не следует забывать, что с объективными изменениями, привносимыми в систему, возникает потребность в новой модели организационной деятельности. Которая поспособствует подготовке и реализации дальнейших направлений развития системы в направлении прогрессивного развития массового участия.

Ящерка вновь спикировала на стол. Села рядом с сотовым, воткнулась в экран морденью. И замерла, одобрительно покачивая головёнкой. Будто бы отдавая должное столь высокоразвитому юному интеллекту, что называется, «подающему надежды».

— Да что ты?! — восхитилась Юлька, стараясь не захихикать над хвостатой простушкой, купившейся на эту клоунаду. — Поспособствует реализации? И система реально будет развиваться? А под системой ты подразумеваешь себя, стул под задницей и бардак вокруг вас? Насчёт бардака не сомневаюсь: тот будет двигаться в направлении прогрессивного развития.

— Фу, как грубо! — тоном лорда, прогулявшегося в свинарник, прогундосил опытный позёр.

Ящерка задрала башку и укоризненно глянула на мать, что абсолютно не умеет гордиться своим восхитительным детищем.

— А что там с развитием массового участия? — скорчив ей рожицу, продолжила Юлька зажимать своего прохиндея в угол. — В твоей системе без материнского надзора. Развитие, как всегда, в максимально интересующем тебя направлении? «Массовое участие» учителей тобой, полагаю, не рассматривается.

— Ма, их участие в моей жизни и без того сплошное засилие, — попытался надавить на жалость мальчоночка шестнадцати годочков от роду. — Куда ж ещё массовей? И без того моя жизнь сплошное детское рабство!

Ящерка набычилась в поддержку «угнетённого», демонстративно хлеща хвостами о столешницу. Юлька проигнорировала её, развивая полномасштабное давление на своего скользкого отпрыска:

— Зато массовое участие твоих компьютерных игро-заседанцев…

— Не заседанцев, а заседателей.

— Ага. Засидевшихся великовозрастных детишек, на которых пахать можно. Они-то уж точно поспособствуют развитию твоей «системы» в направлении прогресса организационной деятельности.

— Ма, твоё замечание играет важную роль, которая требует от нас определения и уточнения, — тоном уставшего от дебилов гения вновь попытался отбояриться этот прохиндей. — Оно способствует подготовке и реализации системы массового участия в моём конкретном случае. И определения позиций, занимаемых участниками в отношении поставленных мною задач.

Юльку смешило его стремлением запоминать длинные трескуче-путанные формулировки, которые сынуля умел использовать «в строку». Хотя, опять же, при таком подходе даже оболдуй сойдёт за серьёзного человека — наверно тоже небесполезно.

Ящерка в экстазе закатила глазки: как излагает! Не иначе новый Вольтер, взращённый на скупой сибирской почве — если она, конечно, знает о философах и философии в принципе.

— Каких задач? — иронично уточнила мать переростка-долдона, у которого язык, что коровье ботало. — Вырасти полуграмотным инфантилом? Который лезет в блогеры, веря, что он реально блогер, а не узколобый словоблудыш. Типический пень, что выдаёт себя за дуб в чистом поле.

Севка вознамерился увильнуть от опасной для себя темы «будущего». Ибо в той стороне от него требовали уже почти взрослых решений: кем ты хочешь стать, и на что ради этого готов? Поэтому ребёнок оперативно завёл запасную шарманку:

— Если ребёнок позабыт-позаброшен, можно ли требовать от него целеустремлённости в достижении поставленной цели? Да и сама грамотная взвешенная постановка достойной цели невозможна, если у ребёнка перед глазами нет примера. Из числа тех людей, кто опытен в постановке подобных целей.

Ящерка пригорюнилась, уложив головёнку на экран. Обронила вечно торчавшие пистолетом хвостики. Даже глазки прикрыла — вот-вот пустит скупую слезу. Практически, крокодилью. Если учесть, что паршивка норовит укокошить мать впечатлившего её младого гения.

— Хорошо, сегодня вечером я возвращаюсь домой, — зашла Юлька с козырей, дабы пресечь словоизвержение подкованного в словоблудии пустобрёха. — Ты прав: трудно требовать от позаброшенного ребёнка всего вышеперечисленного. Зато уж вместе мы справимся с постановкой достойной цели.

— Ты что, с хахалем поругалась? — решили сразить её хамским приёмчиком.

Перевести разговор из русла прямых материнских угроз обратно в нескончаемый поток пустых препирательств.

— Нет, не поругалась. У нас всё замечательно. Но ради сына я готова с ним расстаться, — прочувственно объявила о грядущей «жертве» любящая мать. — И посвятить тебе всю оставшуюся жизнь. Без остатка. И без права подачи апелляций.

— А, если я всё бросаю и сажусь за реферат? — пошёл на попятный отпрыск, открыв торги. — И раз в неделю варю суп?

— Меняешь носки каждый день, — повысила ставки Юлька. — И бельё. Убираешься на кухне через день.

— Зачем? — искренно изумился сапиенс, произошедший не от обезьян, а от противоестественного союза ленивца со скользким угрём. — Там же Галка убирается. А посуду мы с батей по очереди.

— Сев, тебе не стыдно эксплуатировать Галю? — столь же искренно возмутилась Юлька. — Прости, но девушка любит не тебя. А ты эксплуатируешь её чувства. Аспид, родной, это очень некрасиво.

— Бессовестно, — легко согласился он и перешёл в наступление: — Но ты кое-чего не догоняешь. Никто её не заставляет. Бедной девушке не приходится нащупывать контакты с надувшимся щенком, кусающим её за пятки. Никто не раздаёт ультиматумы: или я, или она. Ма, она сама старается. Очень хочет замуж за батю. А мне, если честно, пофиг. Пускай женятся. Она вроде нормальная. Но я-то у тебя супер нормальный. Если кого-то просто распирает от желания позаботиться обо мне, с какого перепуга я стану брыкаться? Пускай заботится. Я даже против брата ничего не имею. Хотя лучше сестру.

Ящерка поняла, что высокой риторики больше не предвидится, и упорхнула со стола.

— Почему? — удивилась Юлька, проводив её глазами.

— Не знаю. Прихоть такая. Вдруг захотелось сестричку. Так, чего там у тебя?

— В смысле?

— Ма, не юли. Что случилось?

— Странный вопрос, —изобразила она вполне сносное недоумение, наблюдая за ползущей по потолку мучительницей.

Ящерка семенила вниз головой, сплетая хвостики в симпатичное кружево. Сплошная милота, попахивавшая весьма страшными вещами. Чем-то злодейски киношным, что внезапно выплеснулось с экрана в зрительный зал. И принялось реально резать глотки пустоголовым ротозеям, что обычно верещат от пустяшного пореза пальца.

— Странно быть такой старой и такой наивной, — нравоучительно заметил Севка.

— Я не старая. Я молода и прекрасна.

— А я не дебил. И ещё в младенчестве просёк, чем отличается уставшая мать от прогнутой под проблемами. Нужно бороться с системой двойных стандартов. Чтобы вырастить ребёнка честным-благородным, нужно начинать с себя.

— Не учи взрослых, — проворчала Юлька.

— Не обманывай ребёнка, — авторитетно напомнил Севка. — Психологи не рекомендуют. Так что колись: кто обидел?

— Никто, — выдохнула Юлька. — Просто… Понимаешь, душа не на месте.

— У нас всё в норме, — на всякий случай предупредило чадушко. — Ма, не хочешь поговорить о наболевшем?

— Пока не наболело, — честно заявила Юлька. — Так, мелкие трепыхания. Как дотрепыхает, обязательно вынесу на обсуждение, — поспешила она свернуть разговор.

Пока тот не завёл в область признаний о творящихся вокруг неё криминальных чудесах.

На том и расстались, хотя по тону Севки было ясно: будет колупать — не отступит. Сын рос достойным продолжением отца. Благополучие матери всегда стояло у него на первом месте, как бы этот партизан не маскировался за позами и речами.

Остаток рабочего дня прошёл без происшествий. Кабинет без нужды старалась не покидать, сведя контакты с коллегами до минимума. А получить пулю в голову из сотового довольно проблематично.

Потеря машины вынудила дожидаться конца не лимитированного рабочего дня Кирилла — такси Юлька стала попугиваться не меньше прочих потенциальных средств покушения на жизнь. Там-то уж прибьют наверняка — главное разогнаться, как следует. И врезаться от души.

Хотя всё гораздо сложней — что вызывало раздражение. Раз мелкая пакость не ангел-хранитель, а наоборот, вообще не принципиально: кто будет за рулём? И кто с каменной рожей направит машину в столб, в стену или под КАМАЗ. Поездка на городском транспорте — как оказалось — тоже не гарантия безопасности. Где же она, интересно, так нагрешила, что у кого-то «свыше» так и чешется загнать её в чистилище?

Трижды за день — прямо-таки планомерное тотальное уничтожение. Простой обывательницы — что удивляло больше всего. Нет, если ей предписано оттуда же «свыше» схлопотать великое предназначение, так вы скажите. Она мобилизуется и отработает, как по нотам. Может даже с перевыполнением плана — только отвяжитесь.

Ещё и глюки эти…

Юлька поёжилась, покосившись на Кирилла. Тот сидел за рулём, как всегда уперевшись всей спиной в идеально прямую спинку кресла. Ни на сантиметр не опустит — с неожиданным укором подумалось ей. Ни на грамм не расслабится. Будто в танке, что прёт на врага во весь опор. Или за штурвалом самолёта, битком набитого людьми с их надеждами долететь живыми.

Он вечно напряжён, как спортсмен перед олимпийским выступлением. Всегда к чему-то готов. Будто идёт напролом через сплошные заросли смертельно опасных ловушек.

Поначалу она восхищалась этой его спортивной готовностью ежесекундно отразить любой удар. Возбуждалась, как девчонка, ловя на себе чётко сфокусированный взгляд не знающего промаха охотника. Человека безупречных нравственных достоинств, замаскированных под непробиваемый пофигизм. Мужчины безупречного мужества, которое не нуждается в зримых доказательствах.

Но, кажется, уже давно переросла будоражащий либидо героико-магнетический эротизм чистокровно и неоспоримо крутого мужика. А то и вовсе не доросла до него. Или застряла в небрежно-иронической самодостаточности интеллектуала «без страха и упрёка». Ибо все «возбуждения» довольно быстро приказали долго жить. Кирилл уже не занимал все мысли с утра до вечера.

А сегодня вообще с самого утра на уме был только Даяша. Будто ворожит кто-то. Или проклял. Ни в то, ни в другое Юлька не верила от всей полноты души. Сколько себя помнила, даже завалящего сомнения по этому поводу не проскальзывало. Она твёрдо стояла на платформе научного атеизма. Лишь изредка — как бы случайно — избегая числа тринадцать. А если приходилось вернуться домой за какой-то забытой вещью, обязательно зыркала на себя в зеркало.

Но это ведь сущие пустяки! Милые народные традиции — отмахивалась она, заподозрив себя в нелепой суеверности. Бабы с пустыми вёдрами или чёрные кошки её ничуточки не волновали — пускай шлындают, где им вздумается: она и глазом не моргнёт.

Пускай Даян то и дело лезет на ум: раз является, значит, так надо. Стало быть, подсознание знает что-то такое, о чём Юлька ещё не подозревает — у любого психолога спросите. А ящерка…

С этим всё гораздо хуже. Знать бы ещё: насколько?

Глава 5 Чуть подлечишься, и жизнь наладится

— История «обрусения» моей семьи не является чем-то уникальным, — рассказывала Ирма Генриховна, ставя перед ней на стол тарелку с салатом. — Мой дедушка приехал в Россию в девятнадцатом году. Прошлого века, — аккуратно уточнила пожилая педантично-романтичная немка.

Юлька с интересом слушала домоправительницу Кирилла, лично ей симпатичную со всех сторон — с какой не посмотри. Рабоче-крестьянского происхождения, и прожившую долгую трудовую жизнь учителя советской школы. Поразительно интеллигентную — не в современном обесцененном смысле слова.

Глубокая порядочность Ирмы Генриховны вечно соревновалась с беззащитностью женщины, так и не научившейся отвечать хамством на хамство. Просто диву даёшься: как такие вообще выживают в современном мире? Людям с ранимой душой в наше время нужно передвигаться очень осторожно. От одного островка — порядочного человека — до другого. Благо и такие не перевелись. Просто их стало трудней отыскать за масками.

— Полагаю, он приехал не в турпоездку, — уточнила Юлька.

— Бери выше, — многозначительно изрёк Кирилл, заливая пиалку с салатом тонной майонеза. — Густав Карлович нагрянул к нам с великой целью: доламывать проклятый капитализм.

— Без него-то уж точно бы никак не обошлись, — грустно пошутила Ирма Генриховна, оглядывая стол.

Идеально накрытый, но вызывающий у старушки неоправданные сомнения.

— Дедушка резонно рассудил, что столь великое дело не свершить в три дня, — продолжила она знакомство со своей биографией, на которое домоправительницу раскрутила Юлька. — И потому привёз с собой из Гамбурга всё своё немалое семейство.

— Насколько немалое? — невольно улыбнулась Юлька.

— Три поколения, — вздохнув, наконец-то угомонилась и села за стол старушка. — Семнадцать человек. Не сиделось им дома, — всё так же печально проворчала она, берясь за вилку.

Дальнейший рассказ не прерывался потреблением пищи. Когда я ем, я глух и нем — этому принципу Ирма Генриховна обычно следовала неукоснительно. Однако сегодня ей отчего-то захотелось его нарушить.

Так Юлька узнала, что капитализм её дед доломал и выжил. Удостоился награды и солидной должности в одном из губернских городов. Но в тридцатые загремел под суд, когда чиновников виновников голодомора сотнями отправляли валить лес. Хотя лично Густа Карлович отвечал за индустриализацию, никаким боком не касаясь вопросов земледелия.

Через год власти, наконец, разобрались, что погорячились. Из лагеря безвинно пострадавшего выпустили, но из Сибири нет. Отправили на работу в село Братское, что прежде называлось Братским острогом. Туда моментально перебралась и вся его семья — не считая родителей, так и не дождавшихся сына с «сибирской каторги».

Оттуда же все мужчины рода ушли на Великую Отечественную: воевать против взбесившихся соплеменников за свободу соотечественников.

Вернулись только двое. Неудалый но двужильный «победитель капитализма» и один из его девяти сыновей: младший лейтенант Генрих Густавович двадцати двух годков отроду. Старый да малый. Семью аж целых двух орденоносцев пригласили переехать в Иркутск, где и родилась Ирма Генриховна.

— Вам тоже досталось хлебнуть лиха в девяностые, — посочувствовала ей Юлька.

— Что поделать? — философски заметила старая учительница. — В России вечно всё не слава богу. Не дают нам жить спокойно. Как затеяли свой дранг нах Остен, так всё угомониться не могут. Мои сородичи трудолюбивые и честные люди. Но уж больно простодушны. Разбудить в них справедливые завистливые чувства легко, — невесело пошутила она.

— А почему вы не вернулись в Германию? Ведь вся ваша семья перебралась на историческую родину.

— Которую из всей семьи видела лишь тётушка Гретхен, — осуждающе пояснила Ирма Генриховна, распределяя по тарелкам какой-то невообразимый омлет, не похожий сам на себя. — И то не помнила, как та Германия выглядит. Ей было три года, когда дедушка привёз её в Россию.

— Она единственная здесь и осталась, — усмехнувшись, прокомментировал Кирилл.

— Почему? — удивилась Юлька.

Обычно принято считать, что именно стариков тянет на историческую родину. Им дым отечества и сладок, и приятен. Даже если то отечество они сроду не видели.

— За эту землю, — неодобрительно покосилась на воспитанника фрау Ирма, — её отец с братьями проливали кровь. Здесь её Родина.

Видимо, по тем же соображениям безмужняя, бездетная Ирма осталась с тётушкой. Которая умерла как раз в тот момент, когда испарились последние накопления, оставленные родными паре идиоток. Как и последние надежды Ирмы на достойную старость.

Но судьба свела обнищавшую школьную учительницу иностранных языков с бывшим учеником. Раскрутившийся к тому времени Кирилл нижайше просил любимую учительницу позаботиться о сиром и убогом бизнесмене. Прямо-таки слёзно умолял.

Что самое грустное: он реально был и сиротой, и жутко неустроенным холостяком. Зацикленным на идее стать капиталистом, которых так не жаловал дедушка Ирмы Генриховны. Вот и сошлись два одиночества.

Сошлись и стали настоящей маленькой семьёй, истоки чего были заложены ещё в школьные годы Кирилла. Когда педантично-романтичная училка немецкого вовсю подкармливала и защищала мальчишку, что рос у бабушки голимой нищетой. Тайком, конечно: Кирилл боялся, что бабушку признают негодной для опекунства. И его отправят в детдом, прикарманив престижную пятикомнатную квартиру в центре Иркутска.

После Ирма Генриховна уже открыто провожала его в армию. Ждала оттуда своего подопечного, похоронив его бабушку. Встретила и помогала Кириллу готовиться в институт. На том они и расстались. В один прекрасный день старая учительница таки дала себя уговорить родичам: поехала поосмотреться в Германии. Застряла там на семь лет, но так и не прижилась. Вернулась, чтобы умереть в единственно родном для неё доме. Но, как в сказке, обрела новый.

— Что-то, Юленька, вы сегодня какая-то смурная, — покачала головой Ирма Генриховна, наливая ей чаю. — Случилось что?

— Да нет, не случилось, — постаралась, как можно, беззаботней улыбнуться Юлька.

Седая, сухощавая, прямая, как палка, старушка с лошадиным лицом и вечно грустными глазами укоризненно покачала головой:

— Юленька, вы совершенно не умеете лгать.

На «вы» Ирма Генриховна называла абсолютно всех — от сопливых дошкольников до дряхлых стариков — за исключением Кирюши. Чем тоже по-своему очерчивала границы их мирка, вход в который ещё нужно было заслужить. Юлька была близка к успеху, поскольку старушка иногда забывалась, переходя на «ты». Смешно и трогательно — подумала она, пряча глаза от въедливого взгляда Кирилла.

Тот ковырялся вилкой в тарелке напротив. Что называется, омлет в горло не лез. Юлька понимала, кто тому виной. Однако всё никак не могла разобраться со своим душевным протестом. Необъяснимым и даже диким, поскольку недоверие к любимому человеку ранило её и обижало его.

— Она с утра меня интригует, — на полном серьёзе пожаловался тот Ирме Генриховне. — Как будто наказывает за что-то. А я точно знаю, что безгрешен.

— Кирюша, не драматизируй, — слегка поморщилась старушка, аккуратно поставив перед Юлькой сахарницу.

Любые попытки помочь ей в деле кормления семьи безжалостно пресекались. Фрау Ирма находила несказанное удовольствие в заботе о детях — на этом поприще с ней спорить бесполезно.

— И не дави на девочку, — укоризненно посоветовала она. — Это неделикатно. Твоё нетерпение всегда тебя подводит.

— Достало! — взорвался Кирюша, недопустимым образом бросив вилку в тарелку. — Я имею право хотя бы в собственной конуре не деликатничать?

— Не имеешь, — бесстрастно, как само собой разумеющееся, проквакала старушка.

— Имеешь, — вздохнув, поддакнула ему Юлька. — Только давай сначала поедим. Я, между прочим, сегодня без обеда.

Накормив «детей» и пожелав им спокойной ночи, Ирма Генриховна отправилась на покой. Дождавшись, когда на лестнице стихнут её шаркающие шаги, Кирилл приступил к допросу по поводу самочувствия «невесты».

Юльке с невероятным постоянством везло на мужчин с «жилкой следователя по особо важным делам» — даже родила такого же. Так что с иммунитетом «на давление» было всё в порядке. Могла отбиться от любого кавалеристского наскока или танковой атаки. И отбилась бы, предварительно похлюпав носом на груди Даянчика — будь тот посвободней.

Днём Юльке категорически не хотелось посвящать Кирилла в столь интимную проблему, как психосдвиг. Да и дома не слишком тянуло сделать это немедля. Поначалу. Но постепенно потребность выболтать из себя окрепший страх, вернулась — эффект «Ильи Моисеевича» уже развеялся. Страх давил на психику стотонной плитой перекрытия какой-нибудь Египетской пирамиды.

А в глазах Кирилла она прочла: или мы доверяем друг другу, или зачем, собственно, мы вместе? Как иногда говаривал Даян: либо сними крестик, либо надень трусы. Так что пришлось поведать о своих приключениях. В общих чертах, без мистических подробностей.

— Утром трамвай, затем машина, — без малейшего намёка на сюсюканья, констатировал Кирилл. — Потом полёт с лестницы. И весь день круглые, как у лемура, глаза. Не говоря уже о том, что ты обзавелась привычкой вздрагивать, когда к тебе кто-то подходит ближе, чем на три метра. Юль, что происходит? Оно же происходит?

Они перебрались на диван перед стеклянной стеной, выходящей в сад, взлелеянный Ирмой Генриховной. Раздобревшая к полнолунию луна припорошила снежные сугробы искрящейся пыльцой. Что чёрной сибирской ночью невыносимо прекрасно. Неестественно и незабываемо.

Кирилл полулежал, уперев затылок в пухлую велюровую жутко неудобную спинку. И разбросав мускулистые ноги в старых обрезанных до колен джинсах. Его по-мужски красивое славянское лицо было на редкость расслабленным — вон, даже морщинки заглубились. Особенно на высоком лбу, которым периодически прошибали разнообразные непробиваемые стены.

Юлька, подобрав ноги, привычно приткнулась к нему под бок — сильные пальцы завзятого охотника и рыбака шебаршили волосы на макушке.

— Вроде да, — начала она предусмотрительно издалека.

— То есть, происходит, но объяснения у тебя нет, — моментально поймал суть Кирилл.

— Нет.

— Когда не знаешь как, нужно у кого-нибудь спросить, — напомнил он совет мультяшного слонёнка. — Есть желание поделиться?

— Желание есть, — вздохнула она как-то неожиданно прерывисто и жалобно.

Будто захлебнулась плачем, не рыдая.

— А чего нет? — мягко напирал Кирилл, уткнувшись губами в её висок.

— Понимания: чем делиться?

— Ну, в каждой проблеме есть две составляющие, которыми делятся. Сама проблема и чувства, которые она порождает. Тебе с чего удобней начать?

Вот так всегда — досадливо скуксилась Юлька, похоронив и без того дышащее на ладан желание посвящать его в свои странности. Чёткие формулировки сыпались из него, как из интернета, где всему найдётся объяснение. Кирилл совершенно не умел мямлить или тянуть слова, раздумывая, как сформулировать мысль — тем более спотыкаться и блеять. Замечательное качество, которое начинало подспудно вставать поперёк горла.

На работе да — это здорово облегчало жизнь сотрудникам. Дома — просто невыносимое ощущение, что ты так и не вернулась из офиса. Он даже в сердцах не матерился! Ну, куда это годится? Такое чувство, будто живёшь с человеком, для которого ты тоже работа.

Поначалу это здорово импонировало — Юлька даже слегка гордилась, что в неё влюбился истинный джентльмен. Да, видать, для джентльмена и тебе нужно родиться леди. Чтобы дуть с ним в одну дуду. А она простая русская баба, которую лучше не напрягать понапрасну.

В офисе изображаешь из себя интеллигентку. В магазинах изображаешь её же. В транспорте, в банке, в поликлинике, в гостях. Хотя бы дома покайфовать в любимом состоянии шаловливо-распущенной любительницы стёба и помусорить — так нет же! Один вид беспрестанно что-то вытирающей и подбирающей старушки просто вязал руки неразрывными узлами. Не жизнь, а кошмар.

Надо же — разлетевшись мыслями, поразилась Юлька. Три месяца не могла себе объяснить: что же так угнетает с тех пор, как окунулась в новое счастье? Оказалось: как раз его непознанная новизна. Преевшаяся до отрыжки.

— Не хочешь об этом говорить? — по-своему понял её молчание Кирилл.

— Ну, почему же? — вдруг решилась она.

И вывалила всё пережитое и передуманное за день целиком. Включая назойливо крутящуюся вокруг неё белую поганку.

— И никто, кроме тебя, её не видел, — подвёл итог Кирилл, уставившись прищуренными глазами на лунно-снежный мир за стеклом.

— Не видел, — подтвердила Юлька, почуяв неладное.

— Но, ты действительно её видела? В чётко очерченных границах? Не расплывчатой, не в тумане?

— Во плоти, — неожиданно для себя самой отстранившись, буркнула Юлька и внимательно посмотрела на любимого мужчину: — В движении и рожах, что она мне корчила. Ещё и зубами клацала.

— Ты слышала эти звуки? — уточнил Кирилл, ответив ей неукоснительно прямым взглядом.

— Нет, — криво усмехнулась она, наматывая на палец болтавшуюся прядь волос. — А ещё эта нечисть со мной не разговаривала. И никакого шумового сопровождения её явлений. Ни молнии, ни грома. К чему ты ведёшь?

— К тому, что нам давно пора было куда-нибудь смотаться, — пожал плечами он. — Хотя бы на недельку. На море или в горы. Побродить, поплавать.

— Не хочу, — насупилась Юлька, едва не взорвавшись.

Натура именно сей миг не выдержала жёсткого прессинга. Она категорически и безвозвратно отказалась изображать пай-девочку с утра до утра. Не родилась чистокровной леди, нечего и выламываться.

— А со мной на рыбалку? — не заметив её революционного взрыва, настаивал Кирилл.

— То есть, я свихнулась?

— Ты переутомилась, — поправил её мужчина, у которого на всё был ответ.

— То есть, никакой ящерицы не было?

— Конечно, была, раз ты её видела, — вполне серьёзно ответил он. — Проблема не в этом. Проблема в том, что другие не видели. Юль, ты же здравомыслящая женщина, — перешёл он к уговорам, о которых его никто не просил. — И прекрасно знаешь, что видят не глаза. Видит наш мозг, который на объективную реальность реагирует сугубо индивидуально.

— Сугубо и трегубо, — пробормотала она под нос присказку из какого-то романа Успенского.

— Что?

— Ты прав, — решившись, но, пока не зная, на что она решилась, встрепенулась Юлька. — Я просто устала. Поговорила с тобой, и внезапно успокоилась, — почти беспечно солгала она, подбирая растрепавшиеся волосы.

Кирилл напружинился, полуобернувшись к ней всем телом. Вновь изобразил свой фирменный прищур и укоризненно заметил:

— Ирма Генриховна права: ты не умеешь врать. Что, собственно, и сразило меня, когда это понял. Ты поразительно чистый человек. И неправдоподобно истинно простая женщина. Даже когда шалишь и кривляешься. Юль, можешь замыкаться, можешь на меня злиться. Можешь объявить мне бойкот. Но очень прошу: давай сходим к доктору. Я нисколько не сомневаюсь, что ты видела эту чёртову ящерицу. И что? Тебе не хочется от неё избавиться?

— А заодно и от тех, кто покушался на мою жизнь?

Кирилл задумался, рассеянно наблюдая за её пальцами, что плели косу уже в третий раз. Он поймал измученный насилием локон и объявил о результатах анализа:

— Знаешь, если тебе в один день встретились сразу три неадекватных человека, это не выбивается за рамки статистики. Тем более в таком большом плотно заселённом городе. К тому же с мужиком на стоянке вполне рядовой случай. Он-то вполне адекватен — ты сама сказала. Мало ли отчего газанул? Задумался и перепутал педаль.

— Я тоже так подумала, — устало промямлила Юлька, сползая с дивана. — Пошли спать. Что-то меня рубит. В башке липкая каша, в которой плавится масло.

— Пошли, — упруго толкнулся Кирилл, подскочил и стиснул её в капкане рук, более подходящих бурильщику, таскающему железные трубы: — Не переживай, — дунул он в чуть оттопыренное женское ушко. — Всё это ерунда. Чуть подлечишься, и жизнь наладится.

Не наладится — с непереносимой остротой резануло Юльку, когда он привычно быстро заснул, прижимая её к себе. Ничего уже не наладится. Эта ящерица просто сволочь. Мало того, что целый день лезла под руку, так ещё и спровоцировала обвальный «сход» открытий. Наоткрывала глаза на душевное неустройство — мерзавка! Будто кто-то её просил. Будто плохо Юльке жилось все три месяца, зажмурившись и заткнув уши.

Вот так нудно терзаясь и ворочаясь, она… внезапно оказалась в каком-то каменном мешке. Именно так себе эти «мешки» и представляла: поставленный на попа тоннель, сложенный из грубо отёсанного камня. И ни единой скобы, дабы зацепиться. Зато припекало так, словно это труба раскочегаренной печи.

Что, впрочем, нисколько не мешало ей продвигаться вверх. В малообещающую темноту абсолютно не пугающего «ничто». Юлька откуда-то знала, что именно туда ей и нужно добраться, чтобы обрести свободу. Сама по себе свобода не особо радовала. Что мало походило на спасение: при нём-то уж точно жаждут свободы. Выходило, что она спасалась бесцельно? Скуки ради?

Как бы там ни было, ползла она с похвальной цепкостью и скоростью превосходно натренированного скалолаза. Прямо, как ящерица, практически присасываясь ладошками к холодным камням. А, может, она и впрямь ящерица? Жаль, темень такая, что ни черта не разглядишь: кто она, где она?

Не успела подосадовать, как упёрлась маковкой во что-то твёрдое. Пошарила руками: решётка. Железная, крупноячеистая и явно неподъёмная. Приплыли — испугалась Юлька перспективы погребения заживо в этой беспросветной заднице. Добралась — невозмутимо констатировала она же, вторично испугавшись уже самою себя.

У неё что, раздвоение личности? Оно, конечно, ни от чего не стоит зарекаться: даже от психушки. Но разве подобное «раздвоение» не подразумевает очерёдности «прихода» каждой из твоих личностей? Они вроде парами не являются — размышляла она, шаря руками по каменным стенам колодца.

Как в кино — удовлетворённо кивнула, обнаружив слева отверстие. Небольшое — ощупав, разочаровано констатировала Юлька. И жуткая дрянь. Края поотбиты: о них — начни протискиваться — соскребёшь всю кожу. Однако уверенность, что она легко пролезет, тут, как тут — с чего бы?

Плечи точно не пройдут — приценилась Юлька, легко вползая в боковое ответвление колодца: оп-ля! Даже не удивилась, когда собственное тело ловко по-змеиному заскользило дальше. Только широкое платье мешало, цепляясь за всё подряд. Да слишком твёрдые подмётки обуви постукивали о камни.

Ползла недолго… Или долго — во сне всё так расплывчато и обрывисто. Наконец, голова вынырнула из лаза наружу. Неожиданно — и не мудрено: снаружи лаза такое же пекло, как и внутри. Чудовищная жарища — огляделась она — и кошмарная темень. Луна куда-то запропастилась — на улице хоть глаз выколи. Хотя звёзды на безоблачном небе здоровенные. Блямбы, а не привычные яркие точечки. Но толку в смысле освещения с гулькин нос.

Понятно лишь то, что тоннель закончился где-то высоко над землёй — пригляделась Юлька, свесив голову. И вдруг поняла, что зрение прорезалось. Вон какая-то стена — вроде каменная. Под ней какие-то кубы строений. Вон прошмыгнуло что-то длинноголовое и хвостатое. И кроме юркой твари ни единой живой души.

Надо что-то делать — успела подумать Юлька, прежде чем её тело самовольно вытолкнуло себя из тоннеля. Сердце оборвалось…

И она проснулась. В холодном поту — хорошо хоть не в луже. Кровь лупила в виски, будто крестоносцы тараном по воротам сарацинской крепости. Сердце скакало удирающим от смерти тушканчиком. Руки шарили по одеялу в поисках чего-то страшно нужного, но выскочившего из памяти.

— Ещё один такой сон, — просипела Юлька в прижатые к лицу ладони, — и крякну безо всяких ящериц.

Ящерица! Она села, закрутила головой. Так и есть: висит на жалюзи, затаившись — поганка. И пялится немигающими глазюками на недобитую пациентку.

— Что это было? — беззвучно прошептала Юлька, обращаясь к своей мучительнице.

Та вытянула вверх шею — неожиданно длинную — и покрутила головой. Этак неопределённо: дескать, она вообще не в зуб ногой. И, в принципе, мелкая права: сон — дело индивидуальное.

— Поразительно натуральный, — пробормотала Юлька, уставившись на ладони. — Я же всё чувствовала. Каждую неровность на камнях. И как будто бы прилипала к ним. Ползла вверх по стене, как… — она вновь придирчиво оглядела ящерку. — Как ты. Это что, намёк на мои перспективы? Реинкарнация в ящерицу? Такая негодяйка, что и на облезлого кота не тяну? — вспомнила она перл Высоцкого про «не умираем насовсем».

Белая нечисть равнодушно отвернула морду: не пожелала дискутировать с истеричкой. Юлька встряхнулась и решила её игнорировать: вдруг нечисть сама собой пропадёт?

Она осторожно выползла из-под тяжёлой мускулистой руки — странно, что Кирилл не проснулся от её возни. Выскользнула прямо в пижаме на лестницу и скатилась по перилам на первый этаж. Пошлёпала босыми ногами к стеклянной стене, прилипла к ней щекой. Так сказать, остудить «воспалённый разум», пока тот окончательно не выкипел.

Боковым зрением уловила какое-то движение за стеклом. Отлипла от него, пригляделась: их слесарь-плотник-дворник, что приходил на работу из соседнего дачного посёлка. Как бог на душу положит: и днём, и ночью — у него индивидуальное время исчисление.

Игнат Платоныч был нелюдимым вдовцом лет шестидесяти. Все три сына давно разъехались: проживали кто где. Но постоянно звали отца к себе. А тот вцепился в свою дачную развалюху и ни с места. Законсервировался в ней прочно. Даже в Иркутской квартире бывал редко.

Странно: почему некоторые люди умеют лишь отдавать? А когда их самих пытаются чем-то оделить, упираются, как бараны. И брыкаются, как ослы — размышляла Юлька, натягивая ужасную лисью шубу до пят, в которой она могла посостязаться со стогом сена. И, несмотря на затаённую обиду Кирилла — не пришёлся ей, вишь ты, его подарок — надевала это уродство только дома. Погулять во дворе за высоким забором.

Игнат Платоныч вырастил сыновей. Вкалывал, чтобы те ни в чём не нуждались — жизнь на это положил. Но их заботой пренебрегает — почти возмущалась она, выползая на заднее крыльцо дома. Словно все трое в чём-то провинились перед отцом. Юлька нарочно поинтересовалась у Ирмы Генриховны характеристикой на Игнатычей. Та их расписала в превосходных красках, ибо отлично знала всех троих.

Гордость, как не посмотри, довольно сомнительное достоинство — переливала ночная гулёна из пустого в порожнее, бесцельно топая к дворнику, расчищавшему садовую дорожку. Гордость прямо-таки переполнена нюансами, в которых чёрт ногу сломит. Упаришься в поисках золотой середины, где она заиграет заслуженными красками.

А на её периферии — где с гордостью вечно недобор или перебор — люди полномасштабно и неотвратимо огребаются. Оборжаться можно: и шлюху, и недотрогу люди костерят с одинаковым энтузиазмом. И одинаково, не выбирая слов. Та же песня с теми, кто сидит на шее, или наоборот пресекает чужую заботу на корню.

Пожалуй, лучше вообще не окунаться во всю эту заворотно-подкорковую тряхомудию. Дабы не тянуло поправить дело с собственной гордостью. А то ж руки так и зачешутся заняться её украшательством. После, как пить дать, зачешется самомнение: погонит тебя выхваляться сим «произведением» перед людьми. И те со свойственной им последовательностью припечатают: ишь, как выделывается, гордости у человека нет — заключила Юлька, подходя к застывшему посреди дорожки дворнику.

— Здравствуйте, Игнат Платонович.

Тот медленно обернулся. Его каменное лицо с дырами вместо глаз и белую ящерицу на ветке неподалёку она увидала одновременно. За секунду до того, как её смело в сугроб чудовищным ударом лопаты.

Глава 6 Меня убили лопатой

В себя пришла всё на том же диване под стеклянной стеной. Плюшевый монстр утопил её в своих барханах. Попыталась приподняться — вцепился в тело, как людоед.

В башке свистело и подвывало. Мерзко так, словно туда прорвалась комариная орда и теперь бесчинствовала, облепив сосуды с живительной влагой. Ещё и топталась на них, приплясывая от счастья: кровь в висках пульсировала возмущёнными толчками.

Вдруг правый висок защекотала отрезвляющая ледяная струйка. Вода побежала по щеке и вонзила в плечо. Юлька брезгливо вздрогнула и разодрала пудовые веки. Муть в глазах рисовала сюрреалистические картины иного мира — свой бы она узнала, даже нажравшись в хлам.

Пришлось закрыть глаза, уговаривая их поднатужиться и выдать картинку пореальней расплывчатой авангардной живописи. Те поднатужились и во второй заход поубавили мути. Сквозь которую проступило лицо Ирмы Генриховны.

— Как ты, деточка?

— Меня убили лопатой, — промямлила Юлька, борясь с головокружением.

— Не убили. Не выдумывай! — рассердилась строгая домоправительница, не признававшая словоблудия на такие серьёзные темы, как смерть, революция и Гитлер. — Опиши, что ты чувствуешь.

— Зачем? — попыталась отбрыкаться Юлька.

Больше всего ей хотелось, чтобы вокруг «недоусопшей» поменьше толклись. А то и вообще оставили её в покое.

— Нужно описать твоё состояние «скорой», — сухо пояснил Кирилл где-то за пределами видимости.

Он был недоволен и не собирался, как всегда, ломать из себя железного человека.

— Никакой «скорой»! — запротестовала Юлька, отчего зрение прорезалось окончательно. — Не смей!

И тут вспомнила самое главное:

— А где Игнат Платонович?

— Здесь, — оттуда же из дальних далей сипло выдохнул дворник.

Кажется, это Марлен Дитрих утверждала, что хорошая жена не скатится до пустяшной драматизации? Юлька не считала себя хорошей женой — даже на звание посредственной не обзаривалась. Но этому правилу следовала принципиально и неуклонно. Сроду не устраивала трагедий на пустом месте! И упрямо требовала того же от других.

— Игнат Платонович… голубчик, — проблеяла она максимально жалобно и покаянно. — Простите, что подлезла вам под руку. Я задумалась. Вы сильно напугались?

— Я? — изумился дворник, явно не зная, как реагировать на её абсурдное заявление.

Он, конечно же, ничего не помнит — уже знала Юлька по опыту общения со своими зомбированными убийцами. Очнулся от ступора: в руках лопата, на земле жертва, на жертве следы преступления. Намерений его совершать у бедного мужика не было, и быть не могло. И теперь он отчаянно отбрыкивался от кромешной мысли, что сие дело его собственных рук.

— Зачем ты вообще вышла во двор? — вынырнул из-за дивана Кирилл и опустился перед ней на корточки.

Его глаза были сплошной коркой голубовато-серого льда. А голос всё так же сух. И демонстративно непреклонен в ожидании идиотских объяснений. Лицо же напоминало древнеримский бюст героического твердолобого полководца, оценивающего людей лишь по их эксплуатационным качествам.

— Не спалось, — не стала его разочаровывать Юлька насчёт «дурацких объяснений».

Ибо сама как-то вдруг разочаровалась: ощущения спасительного уголка за его спиной так и не появилось. Нет, он там был — чтобы у такого мужика, да не было! Беда в том, что защиту спина Кирилла гарантировала, а душевным покоем там и не пахло.

Может, она и придиралась, не в силах до конца осознать происходящие с ней нелепости. Но, какая разница, отчего ей некомфортно, если виновник дискомфорта уже назначен?

— Я вызываю «скорую», — не согласовывал, а продиктовал своё решение Кирилл.

Юлька хмыкнула: на его плече объявилась белая ящерка. И отчётливо покрутила головкой: мол, не стоит. А то что — мысленно спросила она у зубастой нахалки. Та запустила свой хвостовой вентилятор. Который сейчас больше напоминал циркулярную пилу. И та работала в опасной близости от шеи Кирилла. Хмыкать перехотелось.

Нахмурившись, Юлька максимально жёстко выдохнула:

— Нет. Я не хочу.

— Ну, знаешь ли, деточка! — возмутилась Ирма Генриховна, сняв с её лба мокрый платок с пакетиком сухого льда. — Что за капризы?

— Да нет, — вдруг пошёл на попятный Кирилл, недовольно щурясь. — Это не капризы. Ты действительно в порядке? — придирчиво оглядел он Юлькино лицо в поисках психических отклонений.

Как говорил Жванецкий: в пьянстве не замечен, но по утрам жадно лакал воду. Так и с ним: в диктаторских замашках не замечен, но отказа не принимает.

— Естественно, — более миролюбиво заверила Юлька. — И хочу спать.

— Глупые дети, — бормотала под нос Ирма Генриховна, возвращая пакет в холодильник. — Вечно эта их неуместная легкомысленность…

Юлька начала медленно приподниматься — рука Кирилла обеспечила подпорку неимоверно тяжёлой голове. Вставать не хотелось — хоть режьте её! Но ещё меньше хотелось вернуться к препирательствам по поводу «скорой». Верней сказать, к позорной сдаче перед лицом «слёзоупорной» и «скандалостойкой» непреклонности Кирилла. Ему только покажи слабину, и уже не отбрыкаешься.

— Увы и ах! — поддакнул Кирилл разгневанной старушке. — Ирма Генриховна, родная, идите спать. И простите нас… за нашу бессонницу. Игнат Платонович, — не забыл он и о втором пострадавшем. — Как вы себя чувствуете? Может, приляжете. Прямо тут в гостевой. Не хочу отпускать вас домой без провожатого: мало ли что. А сам проводить не смогу. Сами понимаете, — демонстративно покосившись на Юльку, пояснил он: дескать, эту оригиналку одну не оставишь.

— Прилягу, — со вздохом признал его правоту бедолага, стараясь смотреть мимо чуть не укокошенной им барышни.

Вздохнул и потелепался в сторону гостевой комнаты первого этажа, куда Юлька за три месяца ещё ни разу не заглянула. Странновато для хозяйки дома — кольнула её очередная неуютная мысль. Зато для гостьи в самый раз.

Остатки ночи прошли спокойно. Весь дом спал, а Юлька караулила ящерицу в сопровождении очередного убийцы. Который — вполне возможно — дрых под боком. У неё даже глаза не слипались, чувствуя ответственность за жизнь хозяйки.

Вдосталь накрутившись и смяв постель, она перебралась на угловой диван, отгородив его ширмой. Включила ноутбук и принялась копаться в груде инфы, выскочившей на приманку «белая ящерица». Затем поочерёдно вбивала в командную строку «глюки», «привидения», «приметы», «сон наяву» и прочую белиберду.

Присосалась к монитору, настырно выискивая хотя бы намёк на упоминание о её хвостатой липучке. Даже среди демонов и всяких там джинов с ифритами. Не говоря уж о неисчислимой славянской нечисти, включая экземпляры братских народов России. Ей предлагали на выбор любого из тех, кто способен нанести ущерб здоровью — если, конечно, повезёт его встретить. Не больно-то они публичные твари: днём с огнём не сыскать.

— А её нигде нет, — разочарованно пробухтела Юлька, откачнувшись на спинку дивана.

И посмотрела на жалюзи, подсвеченные снаружи тяжёлым тусклым светом фонаря.

Сидевшая на ночнике ящерица тоже повернула головку в сторону окна. Покрутила ею, пытаясь разглядеть нечто, заинтересовавшее жертву её домогательств. Недоумённо глянула на Юльку и вопросительно кивнула: дескать, что там?

— Не твоего ума дело. Крыса! — непроизвольно вылетело из неё змеиным шипением.

Белая пакость хлестнула по изогнутой шее ночника плетью мигом скрутившихся хвостов — остальные встали над ней частоколом вопросительных знаков.

— Ты мне надоела, — предупредила Юлька, стараясь придать голосу ледяное безразличие неоспоримой хозяйки своей судьбы. — Хочешь убить? Так вперёд. Таскаешься за мной, как дура. Людей подставляешь. Ты подумала, что будет с Игнатом Платоновичем? А с Вадюлей? А с остальными?.. Хотя я их не знаю.

Качая головкой из стороны в сторону, ящерка с любопытством слушала отповедь — будто и вправду что-то понимала. Или, как минимум, наслаждалась звуками человеческого голоса.

— Изыди! — шикнула на неё Юлька, закрыв ноутбук.

В душе нарождалась отчаянная острая злоба на эту сволочь. Вот, за что ей всё это?! И почему именно ей? Что, на свете перевелись мерзавцы, от которых мир не грех избавить?

— Будешь доставать, сама повешусь, — мстительно прошипела Юлька. — Назло тебе. И никаких договоров подписывать не стану. Тем более кровью. Рожа треснет! Лучше потерпеть и в рай. Поняла ты, подлюка? Типическая сволочь!

Ящерка поняла. Невозмутимо кивнула и скрутила из хвостов нечто, подозрительно напоминавшее кукиш. Или воображение разыгралось — отмахнулась Юлька, потягиваясь.

Она решила чуток полежать. Упала на бочок, натянула на себя плед. И мигом вырубилась… Чтобы очнуться в какой-то… судя по всему, хижине. Длинной и узкой, как пенал. С прямоугольными дырами под самым потолочным настилом — разглядела Юлька, благо из окон-щелей поступал дневной свет. Настил перекрытия был не бревенчатый или брусовой, а из какого-то бамбука. Или что-то вроде того.

Стены из неровных серых кирпичей, начинённых соломой, кончики которой торчали во все стороны. Значит, кирпич не обжигали — безотчётно подумалось Юльке. Откуда столь экзотические познания? А чёрт их знает. Просто пришло на ум.

Она поправила лезущую в глаза прядь и замерла. После чего растерянно покрутила перед глазами кистями рук: не померещилось. Руки явно детские, и явно не знавшие тяжёлой работы — отчего-то пришло на ум несвойственное её времени замечание. Во всяком случае, для её социума, где детский труд уголовно наказуем.

В принципе, руки, как руки — только чересчур уж темнокожие. Да ноготки странноватые: пластины слишком узкие и длинные — смотрится пугающе неестественно. Отросли где-то на пару миллиметров, но заострены так, будто их нарочно затачивали. И чуть загибаются. Это больше похоже не когти — подумала Юлька, машинально отряхнув платье.

Верней, наволочку — сделала она следующее открытие, разглядывая напяленный на неё белый балахон. До торчащих костлявых детских коленок. Подняла руки: два примитивных прямоугольника, сшитых по бокам. Ни пояса, ни украшений.

Продолжила исследовать себя ниже: на узких ступнях длинные пальцы с такими же, как на руках, узкими ногтями. Обувка представляет собой сланцы на деревянной подошве. Державшие их кожаные облезлые ремешки обвивали ноги почти до самых колен. Прелестно — сыронизировала Юлька, потоптавшись на земляном полу хибары. Кто-то проделал то же самое на крыше — на голову посыпалось.

Она машинально прикрыла её руками. Затем ощупала: на голове наверчено нечто путаное из длинных жёстких волос. Оттянула болтающуюся на шее прядь: чёрная, как смоль. Тёмная жёсткая растительность и жара прочно ассоциировались с чем-то пустынным и арабским.

Может, прежняя инкарнация — пришло в голову мало-мальски правдоподобное объяснение неправдоподобного факта. Ибо Юлька чётко осознавала, что вся эта бредятина ей снится. Раз подобных книг она в последнее время не читала — лет этак пятнадцать — значит, не отпечаток переваренного впечатления. Да и фильмов на подобную тему не смотрела. Даже новостей про ближний восток — как, впрочем, вообще никаких новостей. Примерно, года три.

За стеной лачуги раздались голоса. Они приближались и вызывали стойкое желание удрать. Юлька огляделась: в бойницы под крышей не пролезть даже худосочной девчонке. Зато в дальнем углу потолка заметила прямоугольную дыру: выход на чердак, не оснащённый лестницей. Только прикинула, как бы туда запрыгнуть, и опоздала.

— Ты что тут?.. — поймал её строгий мужской хриплый голос из распахнувшейся дощатой двери.

Хозяина голоса Юлька не разглядела: тому в спину ожесточённо лупило солнце. Лишь расплывчатый силуэт, который внезапно отшатнулся назад. И потрясённо просипел:

— Девятисущая!

Юлька открыла рот, дабы прояснить суть сказанного, и проснулась. На самом интересном месте — досадливо пошарила она вокруг руками. Никаких чудес: обычная современная постель. Открыла глаза: в комнате светло, значит, на улице уже белый день. Минимум часов десять. И уже полтора часа, как она должна сидеть в рабочем кабинете.

Кирилл, естественно, уже там — зевнув, обозрела она пустоту слева. На смятой подушке в синей наволочке с розовыми цветками сакуры белел листок бумаги. Её индульгенция, где рукой «отпущателя грехов» было небрежно начертано: у тебя сегодня выходной.

— Как удачно, — вырвалось из самых глубин исстрадавшейся, но выспавшейся души.

Юлька вылезла из постели и пошлёпала в ванную. Состыковалась с зеркалом и невольно восхитилась:

— Ну, и фонарище! Ни разу такого заслужить не удавалось. Даже вшивого фингала. А тут целый букет расцвёл. Дожила на старости лет.

Отсутствию горьких дум на фоне моральных травм даже не удивилась: живая и ладно. Запрыгнула в душевую кабину, которую покинула в рекордные сроки. Натянув домашние штаны с футболкой, чуток припудрила гротескное украшение. Собрала нерасчёсанные патлы в конский хвост. Попутно заметив, что стать брюнеткой ей бы не пошло. Собственные светло-русые волосы даже не красила — цвет и без того шикарный: нежно золотистый, тёплый. Не то, что…

Юлька напряжённо уставилась на ладони: те ещё хранили ощущение жёсткости чёрных прядей дважды приснившегося двойника. Никаких сомнений: оба сна про одну и ту же девчонку. Неужели и вправду проклюнувшееся воспоминание о прошлой жизни — придирчиво уставилась она в зеркало. Какая неожиданность: она жила где-то в жарких странах, где щеголяли в наволочках. И в деревянных сланцах. — танкетках.Интересно: сколько она тогда прожила?

В дверь спальни постучали, и Юлька опомнилась. Вывалилась из ванной, тараторя:

— Да-да! Открыто!

— Юленька, как ты? — первым делом обеспокоилась Ирма Генриховна, лишь после вспомнив про этикет: — Доброе утро.

— Доброе, — как можно беспечней и приветливей, улыбнулась дама с бланшем на полщеки. — Потому что я превосходно себя чувствую. И страшно проголодалась.

— Это хорошо, — недоверчиво покачала головой старушка, выходя из спальни первой.

— Честное слово, — не преминула укрепить свои позиции Юлька, последовав за ней. — И уж точно ничего не болит. Я бы знала.

— Поедешь, или со мной пройдёшься? — кивнув на широкие отполированные перила, неодобрительно осведомилась Ирма Генриховна.

— С вами, — покладисто прощебетала Юлька, спускаясь вниз. — А что на завтрак? Я бы, честно говоря, с удовольствием откушала яишинки. С грудиночкой. И пожирней. Так чтобы обжаренное сало стало прозрачным. А желтки не запеклись.

— А как же диета? — озадаченно уточнила старушка.

Если уж она поднялась наверх будить прогульщицу, значит, завтрак готов. Привычный жёстко регламентированный: овсянка без масла и кофе без сливок. Этому бзику было всего несколько дней от роду — и вскоре он тихо скончается под напором череды послаблений. Тоже привычных: я чуть-чуть, я только граммулечку, я только сегодня, а завтра ни-ни.

Ирма Генриховна — святая простота и жёсткий приверженец принципов — ещё не была знакома с этой стороной Юлькиной натуры. Она ж, как дура, старалась себя «зарекомендовать». Трудилась над этим клятым образом в ущерб себе все три месяца. Естественно, ожидала со дня на день, что сверх меры раздутый пузырь лопнет. Он и бабахнул. Сазу после того, как её трахнули лопатой. Какое облегчение!

— А я передумала, — не без вызова объявила нарушительница.

— Вот и славно, — противу ожиданий, похвалила её старушка, направляясь к кухонному столу. — Скажу тебе откровенно: диеты придуманы обжорами. Человеку сдержанному диеты не нужны.

— Я человек сдержанный, — похвалилась Юлька, плюхаясь за стол обеденный. — Но эпизодически меня прорывает на излишества. И эти прорывы дарят невыразимое наслаждение. Особенно с трюфелями. Или с тортом «Три шоколада».

— Шоколад весьма полезен, — пробормотала Ирма Генриховна, ныряя в холодильник, размером с ледоход.

— А грудинки в доме нет, — поздно сообразив, огорчилась Юлька.

— Грудинка в доме есть, — преспокойно опровергла неподражаемая старушка. — И сейчас мы с тобой её отведаем.

Завтрак был жутко калорийный и умопомрачительно вкусным. Юлька обожралась до изумления, горюя лишь о ничтожности желудка на фоне жадности. И о том, что всё хорошее кончается быстро, как не растягивай время.

Наконец, она подобрала хлебом остатки расплывшегося желтка. Полюбовалась на кусочек горбушки и отправила её в рот. После чего Ирма Генриховна оглушила её неожиданным вопросом:

— Юленька, ты разлюбила Кирюшу?

К сожалению, даже не подавилась, подменив необходимость отвечать длительным надрывным кашлем. А лучше обмороком. Или ещё одним ударом лопаты. Но из всего спасительного арсенала в наличии лишь побег. От которого, к сожалению, придётся отказаться — посетовала Юлька, собираясь с мыслями. Подыскивая слова опровержения.

Однако чёрт дёрнул её заглянуть в глаза сидящей напротив старушки. И всякое криводушие вмиг опротивело.

— Я не знаю, — потупив глазки, промямлила она. — Не понимаю, что происходит.

— Тебя потянуло домой, — поставила диагноз Ирма Генриховна.

Ни обиженно, ни грустно, ни обличающе: просто констатировала свершившееся. И спокойно продолжила рассуждать на тему обыденности сей уникальности:

— И так случается. Страсть поманит в погоню за счастьем, да и обманет. Жаль вас, конечно, ребятки. Такая замечательная пара. Кирюша долго искал женщину по себе. Нашёл чужую и захотел отнять.

— Он вовсе не отнимал, — рискнула вставить Юлька, затаившись.

— Ещё как отнял, — на этот раз строго констатировала Ирма Генриховна. — Заморочил тебе голову. А сердце обморочить не смог. Вот оно у тебя и потянулось к любимым людям. К мужу назад просится.

— Ну, он тоже без дела не сидел, — не смогла скрыть идиотской неуместной обиды Юлька. — Тоже нашёл, кому голову морочить. Уже там… и о свадебке заговаривают.

— Это муж тебе сказал? — прокурорским тоном уточнила Ирма Генриховна.

— Сын, — выпалила ревнивица и охолонула: — Даян ничего такого.

— Растёте-растёте, — проворчала старушка, недовольно щурясь на великовозрастную резвушку, — и всё никак не вырастите. Возомнили, будто можете управлять своей судьбой, и крушите всё на своём пути.

На этой отповеди она то ли выдохлась, то ли ей наскучило читать проповеди безнадёжной тупице с самомнением вместо мозгов.

— Думаете: мне лучше уйти? — предпочла Юлька поговорить о насущном.

Мнение Ирмы Генриховны о себе любимой было интересным и даже важным. Но в душе вдруг всколыхнулось подлое желание удрать из этого дома, пока нет Кирилла. Во избежание невыносимой пытки: смотреть в его глаза, когда она обрадует его сообщением о конце их попытки — как говорится — обрести счастье вдвоём.

С какой стати она должна себя так мучить — возмутилась в ней тёмная эгоистичная частичка души, что вечно мутит воду. Как не старайся воспитывать в себе порядочного человека, эта гадина обязательно напакостит. И ведь победит без особых усилий. Стоит ей только шепнуть: ты ведь этого хочешь — всё! Ты этого захочешь любой ценой, игнорируя верещание возмущённой совести.

— Думаю, — нравоучительно молвила Ирма Генриховна, — ты должна хорошенько всё обдумать. Как следует прислушаться к себе. Уйти от Кирюши ты сможешь лишь единожды. Вернуться не выйдет, — с нескрываемой досадой пояснила она. — Уж такая у него натура: не признаёт за людьми прав на ошибки. Как, впрочем, и за собой. Такой твердолобый, что сплошной кошмар. Твержу ему, твержу… — бормотала старушка, погружаясь в раздумья.

Юлька ещё немного посидела, дожидаясь её возвращения из глубин самопогружения. Минутки две. Затем решила, что тема, собственно, исчерпана. Чего тут рассусоливать? Сказано же тебе русским языком: подумай, прежде чем наломать дров — вот иди и думай.

Она и пошла. Тихонечко вылезла из-за стола и прокралась к лестнице — Ирма Генриховна даже не обернулась. Едва ладонь легла на перила, как рядом нарисовалась белая ящерка. И Юлька машинально приложила к губам палец: дескать, тихо, не шуми. Сообразила, с кем имеет дело, и мысленно сплюнула: совсем свихнулась.

Однако ящерка понятливо кивнула и пропала. Вот и сомневайся после её финтов в собственном умственном здравии. Одно дело «глюк» и совсем другое понимающий тебя «глюк». К тому же соглашающийся с тобой — бред неуклонно силится и множится.

— Ну, всё не так! — раздражённо прошипела Юлька, отгородившись от огромного дома закрытой дверью спальни. — Всё через пень колоду. И себе голову заморочила, и Генриховну расстраиваю. А всё ты! — возмущённо ткнула она пальцем в сидящую на записке Кирилла белую паразитку. — Пока ты не влезла в мою жизнь, всё было нормально.

Ящерка проигнорировала претензию заблудшей души. Она вышагивала по неровным угловатым буквам: на каждую ставила лапку и любовалась полученным эффектом. Хотя Юльке сей эффект не казался очевидным.

— Ты что, умеешь читать? — решила она спросить, раз уж окончательно чокнулась.

Сумасшедшим всё можно — объяснять им смысл слова «нельзя» так же легко, как уговорить медузу пользоваться аквалангом. Сколько не разоряйся, оба так и не поймут смысла описываемого объекта. А если всё равно согласятся им воспользоваться, просто утонут.

Ящерка замерла с поднятой лапкой. Из-за отсутствия вертлявой шеи, развернулась к собеседнице всем телом, волоча по записке букет из хвостиков.

— Что вылупилась?! — ещё больше окрысилась Юлька.

Ей показалось воодушевляющей мысль о виновности белой нечисти во всех своих бедах. В конце концов, Даянчика она и прежде поминала — даже по несколько раз на дню. Но душу те воспоминания не отравляли — даже не щипали за чувствительные места. А тут нате вам: всю переворошили! Ещё и сны эти дурацкие.

Юлька забралась с ногами на диван и вновь взялась за ноутбук. Ящерка присоединилась к ней, усевшись на верхнем краю экрана. Свесилась с него, наблюдая за постепенной сменой событий на тёмном зеркале, в котором ей так замечательно отражалось. Закрутила хвостиками под мелодию запуска.

— Лучше бы меня убили лопатой, — проворчала Юлька, чувствуя, что прежней злобы к этой поганке не испытывает. — Надоело сомневаться и боятся. Что вылупилась? — презрительно скривила она губы лишь в целях демонстрации.

Ящерка приподняла свесившуюся головку и одарила её долгим вдумчивым взглядом. И Юлька впервые разглядела, что у неё вполне себе человеческие глазки с круглым зрачком — никаких драконьих вертикальных щёлок.

— А ты ничего, симпатичная, — признала она. — И гребешок на голове миленький. Прямо, как у курицы, — не сдержавшись, съязвила жертва покушений.

Ящерка вновь свесила головку, инспектируя расцвеченный экран с заставкой «Берёзовая роща». Она медленно поводила головёнкой, изучая его содержимое.

— Что б ты понимала, дурища? — проворчала Юлька, залезая в Гугл. — Таскаешься за мной… жизнь портишь… — бормотала она, загоняя в командную строку очередной идиотский запрос о видах мифической нечисти.

А сама нечисть следила за манипуляциями жертвы и всё покачивала башкой. Будто одобряла её потуги на ниве борьбы с собой. И смех, и грех.

Глава 7 Ещё посмотрим: кто кого?

Исследователем животных Юлька себя не видела даже гипотетически. Будь это последней статусной профессией на Земле, пошла бы в поломойки. Единственной тройкой в её школьном аттестате была биология — скучнейшая наука про червей и прочую ерунду. Потребности в домашнем питомце она и в детстве не испытывала, и позже не завела. Так уж случилось — что поделать?

Однако советом Ильи Моисеевича исследовать поведение ящерки всерьёз прониклась. Когда вспомнила о нём. А вспомнить помог сам объект исследований. Едва палец абсолютно бездумно кликнул на видео в Ютубе. Кто-то выложил сентиментальную фигню о возне со своим питомцем. Естественно с ящерицей — иные предметы подсознание не занимали.

Первые же кадры вызвали омерзение: на мускулистой волосатой мужской руке лежала огромная ящерица. От кисти до локтя — как вообще можно трогать ЭТО руками? Нечто омерзительно пупырчато-складчато-чешуйчатое. С ирокезом, бородой и жуткими глазами в кольцах жирных складок.

Вырубить видюху Юлька не успела: ящерка спрыгнула с крышки на клаву и сделала стойку. Натурально собачью — ещё чуток и примется брехать. Хвосты вновь заработали в режиме циркулярки — вот-вот взлетит на своём разогнавшемся вертолётном винте. Впрочем, скорей влетит носом в экран: винт же на заднице, а не на маковке.

Юлька забекренилась телом, дабы со стороны оценить состояние морды залётной нечисти. Эта пигалица беззвучно шипела — или рычала — на громадного инфантильного собрата. Раззявила пасть, злобно скалясь и постреливая синим язычком.

— Мне он тоже не очень, — призналась хозяйка неосторожного пальца. — Жуткий урод. И безмозглый. Я тупей морды не видала.

Ящерка медленно завернула к ней голову, и Юлька отшатнулась: глаза с морды пропали. Как корова языком слизнула. Однако мозг на то и дан людям, чтобы истеричные дуры перед тем, как распахнуть рот, продрали очи. Так что взвизгнуть не успела: вовремя заметила, что глаза ящерки на месте. Просто тёмные шарики побелели, потерявшись на белоснежной мордахе.

— Фу-у-у! — выдула она испуг, опустошив лёгкие до донышка. — Ну, ты… даёшь. Разве можно так пугать?

Ящерка вновь уставилась на экран, где её уродливого собрата уже демонстрировали анфас. Что его нисколько не спасало: такое же чучело, как и в профиль.

Юльке вдруг пришло на ум, расширить нечаянный эксперимент: она развернула видео на весь экран. Ящерка отреагировала не совсем ожидаемо. Не отпрыгнула от мгновенно выросшего монстра, а равнодушно развернулась на девяносто градусов. И невозмутимо пошлёпала пешим ходом в сторону окна. Когда твёрдая почва панели ноутбука под лапками закончилась, на них это никак не отразилось. Белая нечисть засеменила прямиком по воздуху аки посуху.

На этом желание похулиганить сдулось: уж больно скучная забава, если объект хулиганства тебя игнорирует. Юлька проводила глазами ящерку, что прошла сквозь стекло и пропала. Закрыла ноутбук: тоже надоело. Она предложила себе поваляться в джакузи — натура покривилась: не хочется. Тем более не улыбалось застрять на диване, загаживая башку интернетным мусором. Для просмотра чего-то серьёзного не то настроение.

А «не то настроение» у женщины штука заковыристая и опасная. Затеешься с ним «не в ту строку», так либо что-то испортишь, либо кому-то испортишь жизнь, либо что-нибудь испортят тебе.

Впрочем, не в её положении привередничать — спохватилась Юлька, машинально глянув на окно. Ящерки не видать, но эта зараза где-то рядом — как пить дать! Пока прыткая нечисть скучает в бездействии: в доме кроме жертвы и старенькой бабушки никого. А старики — как подтверждено экспериментально — для её затей не годятся.

Значит, «присмотреться» не получится, покуда экспериментатор просиживает задницу в безопасности. В поисках же опасности придётся выползти из дома — кстати, прогулка и для здоровья полезна. Ничего абсурдней с ней ещё не случалось — заметила Юлька, сползая с дивана. Прогуляться, чтобы поправить здоровье и заодно сдохнуть. Хотя — как говаривал отец — какие твои годы?

Для прогулки на «линию фронта» выбрала новенький горнолыжный костюм, купленный впустую: ни с каких гор она кататься не станет — это всё фантазии Кирилла. Но для того, чтобы удрать от опасности, в самый раз. Предстоящее приключение будоражило кровь: она экипировалась в считанные минуты. С курткой подмышкой собралась, было, спуститься вниз, но её притормозил смартфон: забулькал в кармане комбеза.

— Ты? — удивлённо выпалила отважная разведчица, приняв звонок бывшего.

Видимо, слишком явно удивилась, ибо Даян «встал в стойку»:

— Что случилось?

— С чего ты взял? — досадуя на свою неосторожность, осведомилась Юлька тоном страшно занятого человека.

— Не начинай, — раздражённо приказал он. — Коротко и внятно.

— Не скажу, — обиделась она, но тут же насторожилась: — Тебе Севка что-то наговорил?

— Наговорил, — подтвердил мужчина, который никогда ей не врал.

Во всяком случае, отвечая на заданные вопросы. А на незаданные — кто знает? У Юльки никогда не зудело вызнавать о муже всю подноготную. Во-первых, нечего зазря портить свою замечательную жизнь неприятными сюрпризами. Во-вторых, они и без того расставались, лишь на время работы, парикмахерской или врачей.

— Но и без его науськиваний понятно: что-то случилось, — продолжил доставать Даян в своей иезуитской манере. — Если подпрыгнула от испуга, значит, я тебя «застал». Если застал, значит, что-то натворила. Ну?

— Не понукай, не запряг!

— Хорошо, — сухо оборвал он её жалкую попытку отбояриться. — Я возвращаюсь.

— Погоди! — на этот раз испугалась Юлька.

Не его возвращения и последующего допроса. Она испугалась встречи с ним. Почему? По кочану! Просто чувствовала, что пока нельзя, и всё тут. Что-то вставало стеной между ними — именно сейчас.

Вот странное дело: когда сказала, что уходит к другому мужчине, не «вставало». А едва засомневалась в верности выбора — тут как тут. Некоторые «преграды» женщин сродни снежинке, вокруг которой крутится планета. Смотришь на эту фигурную глыбищу льда и чувствуешь, что она тебя сейчас похоронит. В башке ни единой мыслишки о способе избавления от этакой напасти. А всего-то и надо, что дохнуть на неё — преграда и растает.

— Вернёшься, расскажу, — «дохнула» Юлька на внезапно свалившуюся стотонную «снежинку». — Уверяю: ничего смертельного не происходит. Раз я ещё жива и отвечаю на твои неделикатные вопросы.

— Хорошо, — согласился Даян.

«Снежинка» растаяла, и Юлька с лёгким сердцем прочирикала:

— До встречи. Не напивайтесь там. И не вздумайте поить Севку!

— Это же мой сын, — удивился Даян нелепости требования. — А не чужой ребёнок из телевизора. Давай. До скорого.

— Давай-давай, — бормотала Юлька, спускаясь по лестнице. — Веселись там, когда я тут погибаю. Хорошо вам там, у Анжурчика. У Бонжурчика всегда есть, чем полакомиться. И подружек своих побаловать. Свинья! Не успела жена сбежать к другому, как сразу нашёл замену. Бабник.

Ящерка материализовалась на свёрнутой подмышкой куртке. И с уже привычным интересом слушала исторгаемую жертвой бредятину. Юлька тряхнула курткой, норовя сбросить нахалку — та даже не пошевелилась. Нарочно играет на нервах — раздражённо подумала Юлька, разворачивая куртку. Затрясла ею, будто расправляя выстиранное бельё — ноль эффекта. Ящерка сидела, как приклеенная.

— Ну, и хрен с тобой, — буркнула под нос неудачница, зарулив в прихожую. — Буду игнорировать.

Из дома на задний двор выбралась незамеченной: видимо, Ирма Генриховна прилегла отдохнуть. Всё остальное время она проводила в кухне-гостиной, беспрестанно находя себе занятия. Выйдя за калитку, Юлька огляделась: на улице никого. Только у второго слева дома стоял Лексус. Раз мордой к воротам, значит, вернулся, а не отчаливает.

Насколько она помнила, хозяином этого дома был пожилой седовласый безукоризненно интеллигентный «колобок»: от него уж точно удерёт. Тем более что улицы с утра почистили, так что не забуксует где-нибудь в сугробе. Плохо, что на этой узкой улочке при нужде никуда не спрячешься: вдоль неё сплошные ограды участков. И ещё какие: крепостные стены! Словно их тут по три раза в неделю осаждают пришлые варвары.

— Что, прицениваешься? — ехидно осведомилась Юлька у белой ящерки.

Та висела над её правым плечом, вытянув шею в сторону Лексуса. Перед которым медленно разъезжались ворота.

— Тогда пошли, — окончательно решилась на эксперимент без пяти минут жертва очередного покушения. — Начнём тебя изучать.

Ящерка покосилась на неё — кажется, как на идиотку: на этой мордахе ни черта не разобрать. Да и вряд ли на неё можно переносить человеческие чувства — рассуждала Юлька, поспешая в сторону Лексуса: «колобка» упустить нельзя. Сейчас заедет во двор, и поминай его, как звали. А он такой соблазнительный кандидат в убийцы.

Она успела. О чём пожалела, едва поравнялась с воротами, куда благополучно загнали машину. Ибо злодейка судьба её надула: из Лексуса вылез здоровяк в моднявом трикотажном кардигане в крупную клетку. Фу, жёлтый — поморщилась Юлька — как вульгарно. Мужик, будто услыхал её мысленное кудахтанье: обернулся и сощурился. Разглядывал такое редкое явление в их коттеджном посёлке в разгар рабочего дня, как случайный прохожий. К тому же прежде они точно не встречались.

Юлька спохватилась: её ровесник, вид спортивный, одет легко. Пора тикать — поспешно миновала она открытые ворота. Обернулась и раздражённо прорычала:

— Ну, что ж так сразу?!

Беленькая нарезала перед её лицом круги, злорадно виляя хвостами. Юлька отмахнулась и сквозанула вдоль по улочке — жаль, что путь домой оказался отрезан. Бежала, не оглядываясь, как учил Даян. Строго настрого наказывал: убегая, беги. Оглянешься — пропадёшь: у страха глаза велики. Спасение только впереди.

Зомби «в жёлтую клеточку» исправно рванул следом. Впрочем, «рванул» — это громко сказано. Добежав до перекрёстка улиц, она, как всякий нормальный беглец, таки оглянулась. Прежде, чем свернуть и по короткому переулку выскочить на свою улицу. А там добраться до собственных ворот, и пускай зомби их штурмует.

А он здорово поотстал — удивилась Юлька, старательно выравнивая дыхание, раз уж образовалась фора. Бежит как-то неловко и не слишком быстро, хотя с виду не хлюпик. Мужик в спортивной форме — насколько позволяла оценить одежда.

— Заторможенный какой-то, — промычала на выдохе, промелькнувшей ящерке и тут сообразила: — Заторможенный! Надо убедиться, — решила она рискнуть, дабы проверить догадку.

И подпустила зомби поближе, несмотря на протесты инстинкта самосохранения. Когда он почти добрался до неё, сорвалась с места. Понеслась изо всех сил к следующему перекрёстку, где можно свернуть к своему дому. Там, кстати, и тротуары есть: расчищенные от снега и посыпанные песочком.

До угла долетела в два счёта, хотя пришлось миновать такой же, как у них участок в двадцать соток. Преодолела практически стометровку, поставив личный рекорд для зимнего времени в горнолыжном обмундировании. На углу остановилась, дабы оценить состояние преследователя: тот успешно выдыхался, хотя и не подозревал об этом. Небось курит — неодобрительно заметила Юлька — дымит, как паровоз.

— Хал…тура, — пренебрежительно выдохнула она, одарив белую порхающую поганку издевательским взглядиком торжествующего победителя.

Та проигнорировала скособоченную критиканшу и унеслась подгонять свой недоразвитый «инструмент убийства». Который уже хрипел, как загнанный конь.

— Значит, бегают они… хреново, — сделала Юлька первый научный вывод

И тут же второй: подспудный по комариному зудящий страх её отпустил. Оно и понятно: меньше всего происходящее напоминало смертельную опасность. Во всяком случае, на открытом пространстве, где можно слинять от столкновения, она точно не грозит. Если, конечно, зомби один и спортсменом лишь выглядит.

— Рано радоваться, — раскритиковала Юлька себя за легкомысленность. — Опрометчивость мне сейчас не по карману.

И свернула на свою улицу — к счастью, пустынную. Если кто и сидит дома, из-за заборов только макушки соседских крыш и разглядишь. А что там делается под заборами?.. Узнаешь, только часами пялясь в монитор системы видеонаблюдения. Что нынче даже старикам без интересу: у них интернет. Вот где можно «подглядывать» с размахом — даже за президентами.

Она миновала ограду первого участка и остановилась, поджидая клетчатого зомби. Тот запаздывал. Вернуться и проверить, где он там запропастился, что-то не особо тянуло. Вдруг нарвётся?! Но ощущение незаконченности эксперимента раздражённо скреблось, требуя расставить точки над И.

Юлька не была фанаткой движения «расстановщиков точек», однако на кону жизнь. Илья Моисеевич прав: раз на неё охотятся, значит, в этом есть смысл. И она должна его разгадать. А если не разгадает, свалит эту проблему на Даянчика — привычно отложилось в мозгу. Что тут же болезненно царапнуло: и всё равно не на Кирилла. Ужасно! Ужасно!

Ужасно просто стоять и гадать: куда задевался твой убийца? Где его чёрт носит?

Ответ получила тут же из распахнувшейся калитки ворот следующего соседнего с ними участка. До которой дотелепалась, незаметно для себя. Просто шла-шла, и нашла ещё одного зомби. Тот выпрыгнул на неё из калитки, норовя облапить. «Выпрыг» был так себе — даже такая клуша, как она, успела увернуться. Почти.

Невысокий не слишком крепкий мужчинка средних лет в дорогом костюме успел зацепиться за левый рукав куртки. Оторвать который можно лишь трактором — отменное качество пошива. Юлька растерялась лишь на миг, отступая от психа и отпихиваясь правой рукой: отчаянно, изо всех сил. Родившееся в башке решение принадлежало не ей — видимо, что-то припомнилось, и она просто повалилась спиной в сугроб.

Снег, что сгребли с дороги и тротуаров, к счастью, ещё не вывезли. Она ухнула в него, прикрывая лицо правой рукой. Зомби повалился на неё, шаря обеими руками по высокому наглухо застёгнутому вороту: наверняка пытался задушить. Без подручных инструментов насмерть человека можно лишь запинать. Если знать: куда и как?

Этот вряд ли знал — мелькнула в башке идиотская мысль. Вот и полез душить — впрочем, извращался недолго. Окунувшись мордой в снег после падения, зомби в пять секунд пришёл в себя. Тут ящерка-подстрекательница чего-то не додумала. Тоже, небось, троечница по биологии — посетила Юльку вторая идиотская мыслишка.

— Что?.. — прохрипел мужик, уставившись на бабу под собой вылезающими из орбит шарами. — Ты чего?.. — выдавил он через силу, сползая с нечаянной жертвы собственного насилия.

— Я чего? — нарочито плаксиво пролепетала Юлька, сгоняя с лица воду вперемежку со снегом. — Это ты чего?! Извращенец! — демонстративно перекатилась она подальше, выискивая взглядом белую мерзавку.

— А что… было? — продолжая сидеть в сугробе, оторопело пучился на неё сосед.

— Я гуляла! А ты на меня бросился! — отползала на четвереньках Юлька, не в силах подняться на дрожащие ноги.

По внутренним ощущениям вроде толком и не испугалась. Но колотило её немилосердно.

— Я?! — ещё больше обалдел мужик, оглядываясь.

— Извращенец! — продолжала машинально лепетать Юлька, полностью поглощённая попыткой встать. — Насильник!

— Я?! — внезапно опомнился сосед, подскочив на ноги.

Всё-таки известный бизнесмен — а такие долго в прострации не валяются. Шок прошёл, и он готов к ликвидации чрезвычайной ситуации, в которой выглядел не лучшим образом.

— Вам помочь? — подался, было, убийца к своей непонятно как нарисовавшейся жертве.

При этом не стесняясь разглядывая её фонарище, с которого смыло грим.

— Не подходи! — взвизгнула Юлька, на этот раз от души.

Белая ящерка материализовалась над его башкой в задумчивой позе созерцателя собственных безобразий.

— Не подхожу, — спокойно и чуть вкрадчиво молвил сосед, выставив перед собой ладони. — Только успокойтесь. И скажите: с вами всё в порядке? Я вам ничего не повредил? Может, скорую вызвать? — не слишком искренне предложил он пригласить свидетелей своего злодеяния.

— Чтобы мой муж узнал, как меня валяют под заборами всякие проходимцы? — стервозным голоском оттарабанила Юлька, наконец-то, взгромоздив себя на ноги.

Не в её интересах, чтобы данный инцидент получил огласку. Заставить соседа «не распространяться» можно лишь одним способом: изобразить собственную крайнюю незаинтересованность в огласке. Непременно в истеричных тонах: с такими дамочками мужики предпочитают вообще не связываться. Так что будет молчать, как миленький — прочитала Юлька в его глазах.

— Как я могу вам компенсировать?.. — привычно переступил к торгу этот делец, невольно морщась.

Впервые почувствовал дискомфорт в костюме, под который набилось снега. Тот растаял, намочив всё, до чего дотянулся. Даже на лёгком ноябрьском морозце то ещё удовольствие.

— Никак! — выпалила Юлька вполне искренно, демонстративно отступив на пару шагов. — Если мой муж узнает об этом, я такого ему наговорю! — пригрозила она, продолжая разыгрывать карту «истеричная блондинка». — Тебя посадят за изнасилование!

— Муж не узнает, — пообещал сосед тоном психиатра, профессионально поддакивающего пациенту. — Это не в моих интересах.

— Вот и заткнись! — стервозно оборвала его Юлька, развернулась и посеменила к своим воротам.

Она опасалась расспросов. Его, как всякого здравомыслящего человека не мог не терзать вопрос: как он дошёл до жизни такой? Собирался себе отъехать из дома — во дворе за воротами фырчала машина. И вдруг ни с того ни с сего респектабельный психически здоровый мужчина выперся за ворота, которые так и не открыл. На улице набросился на бабу, к которой не испытывал ни малейшего интереса — вообще не замечал. И всё это в бессознанке. Любого этакие перегибы психики могут свести с ума — даже самых стрессоустойчивых.

Для логического завершения спектакля требовалось уйти, не оглядываясь. Закрепить желание мужика больше никогда не связываться с мутной стервой — даже не являться в её дом с извинениями. Но у белой провокаторши плохо с логикой.

Юлька обернулась, заслышав звуки погони за спиной. Глянула через плечо:

— Вот же тварь!

Пришлось рвать когти, на ходу выуживая из кармана брелок от ворот и калитки. Поскольку бедолага сосед вновь взялся за старое. В постепенно дубеющей на морозце одежде гнался за ней с целью убийства в состоянии бессознанки.

Юлька верно рассчитала время нажатия кнопки открытия. Протиснулась в полуоткрытую створку и навалилась на неё изнутри. Щеколда клацнула, в калитку грохнуло. После чего ожидаемо раздался стон вперемежку с матюгами.

Если приложился к металлу всем телом, скорая нужна ему — испугалась Юлька. Прислушалась: он уходил, что-то бормоча про «вчера» и «больше никогда». Вот будет номер, если они встретятся в приёмной одно и того же психиатра. Товарищи по несчастью — иначе не скажешь.

По дорожке к дому она шествовала с видом человека, не обременённого нуждой борьбы за выживание. В прихожей её встретила Ирма Генриховна:

— Боже, деточка! Что с тобой?

— Поскользнулась, — без малейших усилий, соврала Юлька, стаскивая боты. — Загремела прямо в сугроб на обочине. А когда поднималась, снова упала. Нога подвернулась.

— Мне показалось, будто чем-то сильно ударили в калитку, — придирчиво уточнила старушка, помогая расстегнуть куртку.

— Руки замёрзли, — нашла Юлька объяснение и этому, демонстративно шевеля покрасневшими пальцами. — Не удержала калитку, вот и грохнула ею. Ирма Генриховна, можно вас попросить?

— Чаю? — понятливо кивнула старушка и поплыла на кухню.

Юлька вскарабкалась на тумбочку под окном и дальше на подоконник. Вытянулась, пытаясь разглядеть и расслышать: не вернулся ли часом зомби? Царящая на участке и за ним тишина удовлетворила: не вернулся. Она сползла обратно на пол. Покрутила головой в поисках мучительницы: ящерка безмятежно раскачивалась, свесившись на хвостах с притолоки.

— Я уловила принцип их действия, — уведомила жертва своего убийцу. — Твои зомбаки плохо двигаются. А стоит их, как следует, тряхнуть, приходят в себя. Так что ты не радуйся прежде времени. Ещё посмотрим: кто кого?

Белая поганка проигнорировала брошенный ей вызов. Покачивалась и пялилась на Юльку немигающими глазками. Очень вдумчиво пялилась, изучающе, что настораживало.

Обдумывая, насколько мелкая нечисть обучаема — и стоило ли ей объяснять её просчёты — Юлька поднялась в спальню. Сбросила с себя боевое снаряжение разведчика, решив, что на этот раз горячая ванна в самый раз. Она вот только полежит минуточку, отдохнёт и…

— Опять?

На этот раз она тащилась по не асфальтированной, но вытоптанной до каменного состояния улице. Под палящим солнцем. Между каменными коробками строений с плоскими крышами, крытыми гигантскими коричневыми листьями. Мимо навесов из обычных тряпок, растянутых меж кособоких палок. Тащилась и разглядывала мельтешащих повсюду людей.

Ну, в принципе, не сильно ошиблась: с виду типические арабы. Даже скорей индусы, ибо загар у них южней южного. Огромные чернущие глаза под такого же цвета причёсками. Цепкие взгляды и широкие улыбки — в большинстве своём редкозубых ртов. Но, в целом, красивый народ.

Головы от солнца не прячут — видать, они у них «противоударные». На женщинах практически такие же наволочки, как на ней. Только подлинней, гораздо чище и подпоясанные разнообразными поясами. У кого-то простой верёвкой, а у кого-то кожаными полосками. А у некоторых прямо-таки шедевральными: подлинными предметами искусства. Так изыскано расшиты нитками, бусами и даже перьями, что залюбуешься.

На головах дам повязки под стать поясам. На ногах уже знакомые сланцы-танкетки, ремни которых в полной гармонии с поясами и повязками: каждой по достатку и положению. Кстати, у обладательниц богато отделанной «кожгалантереи» волосы длинные, распущенные и тщательно расчёсанные. А у носительниц простых ремешков и верёвок, либо короткие стрижки, либо туго свёрнутые на макушках валики кос.

Мужики в основном красуются голыми торсами над короткими белыми юбчонками. Зато все при широких поясах — выставках оружия и, по всей видимости, орудий труда. У одного Юлька заметила целую гребёнку воткнутых в пояс крючков — рыбак наверно. У другого висело не меньше десятка ножей — тут никакого воображения не хватит угадать его профессию.

Повстречались ей и воины — тех ни с кем не перепутать. В кожаных безрукавках с разными нашивками, кожаных же юбках до колен и смешных колпаках. Голени и руки перемотаны кожаными полосками. Вместо танкеток почти закрытые сандалетки. Ну да — пристукнула Юлька деревянной подмёткой — в такой, как у неё, обувке не повоюешь.

Она поправила сползающую с головы тряпку и только тут сообразила, что таскает на себе что-то вроде чадры. Наглухо закрывающей голову — лишь щёлка для глаз. Понятно, почему так душно — раздражённо подумала она, но тряпку стаскивать не стала. Из предосторожности: раз натянула на себя этакое убожество, значит, так надо.

— Ты чего тут отираешься? — схватил её кто-то за руку и хорошенько встряхнул.

Больно не было — ни капельки. Будто она лишилась чувствительности. А вот внутри мигом вспыхнуло незнакомое прежде чувство. Даже названия без подготовки не придумать: помесь королевского величия и плебейского желания прикончить хама.

Жирный мужик — юбка которого болталась на бёдрах, рискуя обнажить его хозяйство — ещё разок встряхнул свою добычу. Юлька задрала голову, встретившись с ним взглядом. Пухлая мясистая рожа ублюдка затрясла сальными от пота щеками и складками. Заплывшие глазки вылезли из придавивших их мешков. Он тут же выпустил её руку и обрушился на землю. Заколыхался ничком, заелозил на брюхе, прерывисто блея:

— Пощады, девятисущая. Молю о пощаде. Кто ж знал? Чтобы ты… и тут…

— Пошёл прочь, — прошипела Юлька с неожиданным для себя ледяным презрением.

Людей так не презирают — только каких-нибудь… Даже не придумать кого. И откуда в ней это прорезалось? Жутко неприятные манеры. Отталкивающие. Не сны, а сплошное разочарование — уныло размышляла Юлька, разлепив глаза. А главное: какие подозрительно цельные, непрерывные и запоминающиеся.

Ящерка всё так же безмятежно раскачивалась, свесившись на хвостах с притолоки. И пялилась на Юльку немигающими глазками. Гипнотизирует — успела подумать Юлька, но не додумала: вновь заснула.

Глава 8 Она никуда не ухнула

Возвращение Кирилла она проспала. А он не стал будить свою любовь с поехавшей крышей. Они с Ирмой Генриховной свято верили: сон лечит половину болячек. Юлька сомневалась, что сумасшествие входит именно в эту половину. Но была благодарна, что её оставили без порции домогательств насчёт доктора и целительного отдыха в жарких странах.

Проснулась она среди ночи. Не дыша, выползла из-под одеяла и прокралась в ванную. Стянула футболку и глянула на себя в зеркало. Едва не зааплодировала: следов «насилия» прибыло. Её «эксперименты на людях» не остались безнаказанными: левую руку, плечо и даже правую лопатку украшали новые синяки. Если Кирилл, укрывая её, заметил, разговоров не оберёшься.

Что-то заставило поднять глаза к потолку. Ящерка выползала из решётки вентиляции. На миг замерев, она посеменила по воздуху к своей жертве. Добралась до лица и заглянула ей в правый глаз, как в окно или в зеркало.

— Не спится тебе, — вздохнув, укорила Юлька неугомонную нечисть. — И что, скажи на милость, ты забыла в вентиляции? Надеюсь, ты не вьёшь там гнездо? Не хватало ещё распространить эту заразу на весь город.

Ящерка выслушала её невозмутимо и даже, кажется, равнодушно. Развернулась и уставилась в зеркало. Вот Юлькино отражение её заинтересовало куда больше. Она буквально прилипла к зеркальной поверхности в районе отражённого лица с фонарём. Принялась ползать по нему сонной мухой — такое ощущение, что считая шаги.

Юлька чуть сдвинулась — ящерка догнала улизнувшее лицо. Качнулась в другую сторону — тот же эффект.

— А, ну тебя! — весело хмыкнув, совсем исчезла она из зеркала.

Ящерка резко обернулась к ней и надулась. Её тёмные глазки вновь побелели.

— Бесись, сколько влезет, — пожала Юлька плечами, немного злорадствуя, что сумела досадить безжалостной липучке.

И включила воду: нужно, наконец, вымыться. А после прокрасться на кухню и чего-нибудь пожевать. Всё-таки осталась без ужина.

Утро субботы прошло во всеобщем унылом созерцании последствий её вчерашнего ночного приключения. Ладно бы просто пялились на невообразимо живописный кровоподтёк, залепивший чуть ли не пол лица. Так ещё насторожённо следили за повадками чокнутой — которую, между прочим, лопатой не убьёшь.

Правда, на ней опробовали не железную лопату — облегчённый осовремененный вариант из пластика. Да и длинноухая песцовая шапка Кирилла — в которой Юлька вырулила на двор — встала на защиту хозяйской сожительницы. Так что мифические трещины в черепе — чем пострадавшую пытались запугать — ничем не выдавали своего тлетворного влияния на здоровье.

Она маялась в поисках пятого угла, слоняясь по всему трёхэтажному дому. Огромному и жутко неуютному: живёшь, как на пустом вокзале. Где трое его жильцов, при желании, могли бы не встречаться целый день. Но сегодня, как по заказу, Юлька то и дело натыкалась на Ирму Генриховну, Кирилла, Платоныча. Даже на водителя Алексея — у того, между прочим, нынче тоже выходной.

Возникало подозрение, что старушка вчера лазила на крышу и следила за её прогулкой. За гонками с «клетчатым» зомби и за борьбой с «пиджачным». Иначе, как объяснить повышенное внимание, если инцидент с лопатой считался исчерпанным?

Больше всего вымораживали взглядики, что ощупывали её миноискателями. В принципе, оправданно, хотя об этом знала она одна. Кирилл не в счёт: не поверил, значит, ничего и не было. Так, женские фантазии! На почве усталости и тлетворного воздействия художественной литературы, перенапичканной фэнтези.

В связи с чем, на повестку дня было вынесено предложение по урегулированию ситуации. В холле второго этажа, где Юльку зажали в угол.

— Мы едем на Ольхон, — объявил Кирилл, как о деле решённом.

При этом его руки на плечах казались пудовыми. А взгляд чересчур изучающим. Она подумала-подумала и поблагодарила:

— Идея замечательная, но не сегодня.

— Почему? — ничуть не удивился он. — Ты же обожаешь там гулять.

— Я гуляю там, когда обожаю это делать, — внесла поправку Юлька. — На Ольхоне хорошо, когда сердце просит. Когда на душе слишком тревожно, или наоборот слишком спокойно. А сегодня ни то, ни сё. И вообще никак. Ни желаний, ни чувств.

— Ты не будешь весь день слоняться из угла в угол, — предъявил Кирилл ожидаемый ультиматум, облапив её голову. — С видом мартышки, попавшей в невесомость. Тебе это не на пользу. А меня выбивает из колеи. Терпеть не могу, когда не могу помочь, — объяснял он законность своих требований, шерудя пальцами в волосах.

Юлька привычно млела, расслабляясь в его настойчиво ласковых руках. Тело вот-вот ухнет в омут блаженной лакомой истомы. Паршивые мысли прыснут в стороны пугаными воробьями. Загаженная ими голова вмиг очистится до состояния восхитительно освободительного вакуума. Всё к чёрту и всех к чёрту! А Кирилл отнесёт её в спальню, дабы довершить начатое.

Обычно всё шло, как по маслу, даря ощущения, прежде неизведанные. К Даянчику она сроду не испытывала жгучей… да и любой другой страсти. Сошлись поневоле, ужились… как-то, особо не стараясь. Всё вышло само собой, будто должно было случиться лишь так и не иначе. Что называется: на роду написано. А с Кириллом ей начисто срывало крышу. Просто наваждение какое-то.

Было. Сейчас она никуда не ухнула, и голова осталась «при своих». Юлька даже не сразу заметила, что её кулаки упираются в грудь любимого мужчины. Толкают его прочь от себя, будто чужого мужика, бессовестно прижавшегося в автобусе.

Она подняла на Кирилла виноватые глаза, чувствуя себя законченной сволочью. Ни малейшего намёка на обиду в ответ: он смотрел с задумчивостью исследователя незнакомого прежде явления. Будто эксперимент с прогнозируемым результатом понесло не в ту сторону. Как, если бы Иван-царевич, поцеловав свою лягушку, обнаружил перед собой не красавицу, а прыщавого разносчика пиццы. Хотя царевич бы реально обалдел.

У Кирилла не та порода: этот оперативно констатирует факт просчёта и тут же выходит на уровень подготовки нового решения. Юльку поразила неуютная мысль: её же это восхищает… восхищало вот только-только. Куда же запропастилось такое незабываемое чувство?

Так же не бывает: было-было, и вдруг ни с того, ни с сего пропало. Для подобной «пропажи» нужно прожить бок о бок несколько лет. Да и то в определённых условиях. Как правило, не пытаясь урезонить свой эгоизм, зато научившись лихо качать права. Причём, взаимообразно.

А после хлопать друг на друга прозревшими глазами: и когда же с нами случилась этакая напасть? И зачем мы всё ещё вместе? И кто виноват? И что делать? И кто начнёт делать первым?

— Боишься, что и я свихнусь? — мягко поинтересовался Кирилл, насильно прижав её к себе. — Нападу, как Платоныч?

Его сердце колотилось в её тело, будто в запертую дверь. Будто требовало её отворить и больше от него не запираться. А Юлькино сердце — эгоистичная злыдня — изо всех сил не желало отпирать свою дверку. Затаилось за ней и терпеливо ожидало, покуда упорный домагатель не уберётся восвояси. И не оставит его в покое. Что за напасть?!

— Не знаю, — промямлила Юлька в его футболку, категорически не желая обсуждать ночной инцидент во дворе.

— Ты думаешь, что и это было неслучайно? — настаивал Кирилл, давя на её склонённую макушку подбородком.

А на психику своим неистребимым стремлением «возглавлять» и «подавлять».

— Я не помню. Задумалась и не заметила, — нашлась Юлька.

Тут не подкопаешься: задумываться она горазда — с разной степенью травматизма. Однако соскочить с неприятной темы возможно, лишь уведя мысли Кирилла в абсолютно другую сторону — хоть в космонавтику. Хотя гораздо проще и эффективней в сторону удовлетворения её женских потребностей — даже несуществующих.

— Не помнишь? — мягко сыронизировал он. — Или не хочешь говорить?

— Или не хочу говорить, или одно из двух, — отшутилась она.

— Если хочешь во всё разобраться, лучше не откладывать.

— Если хочешь меня выгулять, — упёрлась Юлька, не соскальзывая с отменно спокойного тона, — лучше не откладывать. А то вообще с места не сдвинусь. Запрусь в ванной и буду горевать до понедельника.

— Ладно, — пошёл на попятный Кирилл. — Куда направимся?

— Давай в «Бренд холл», — выдала она заготовленный ответ. — Давно собиралась кое-что купить, да руки не доходили.

Выбранный дляшопинга объект в самом центре исторического центра Иркутска. С его путаными и перегруженными в выходные улицами. Там за рулём к женщине не попристаёшь — только и гляди в оба, дабы не «поцеловаться» с кем-нибудь из «участников движения».

— Это который на Большой Прешпектной? — хмыкнул Кирилл, отстранив её от себя и заглянув в лицо бесячьими глазами.

Он любил и хорошо знал свой родной город. Вплоть до того, как называлась до революции улица Карла Маркса. Когда и какой купец оснастил её масляными фонарями. И когда все деревянные дома на ней сгорели дотла, после чего появились новые: каменные, красивые и доныне живущие.

— На ней самой, — улыбнулась ему Юлька.

Тепло и почти радостно: нравилось, когда он такой. Не деловой, а по-домашнему простой — уже почти совсем родной. Ну, или где-то около этого неуловимого пока ощущения.

— Тогда в душ и одеваться, — скомандовал Кирилл, развернув её и наладив в сторону спальни шлепком по «мягкому месту».

За умение оперативно собраться на любое мероприятие «любого разлива» её уважали все. Начиная с родителей в безоблачном детстве, когда бедного ребёнка вприпрыжку волокли в детский сад за три квартала от дома. Через полчаса чистая, одетая Юлька обувалась в прихожей, инспектируя в зеркале загримированный фингал.

И попутно с содроганием фиксировала приближение Ирмы Генриховны. В руках старушки пугающе коробился длинный свиток. Напоминание о том, что выезжать из дому и жечь бензин бестолку чистое разорение. Русская женщина, никогда не забывавшая, что она немка — Ирма Генриховна могла простить даже убийство человека. Во всяком случае, найти ему оправдания. Оправдывать же мотовство не умела и не желала этому учиться. Наличие капиталов, с её точки зрения, не повод для барства

— Юлечка, — деловито изрекла старушка. — Вот список покупок. И не берите овощи в супермаркете. Только на рынке! — скомандовала она таким тоном, что Юлька чуть не брякнула «яволь». — Мясо тоже можно там купить. Но, если не поленитесь, доберитесь до мясной лавки. Вы же всё равно едете на прогулку?

С учётом месторасположения рынка — на который намекала рачительная немка — надуманная поездка за ненужными шмотками удручала всё больше. Превращалась из прогулки в каторжный этап времён отсутствия железных дорог. Ибо рынок торчал всё в том же историческом центре Иркутска. Куда любой выезд в выходные превращалась в божье наказание. Что они с Кириллом пытались предотвратить всеми силами.

Как сама Ирма Генриховна с завидным упорством предотвращала закупку овощей «про запас» на неделю вперёд. Лишь это в полной мере и оправдывало содержание в доме штатной единицы шофёра — Кириллу по большей части и самому нравилось крутить баранку. За редким исключением.

Увидав на крыльце Юльку со списком в руке, он возвёл очи горе и открыл дверцу машины:

— Не могла улизнуть незаметно?

— Потеряла бдительность, — проворчала Юлька в захлопнувшуюся дверь. — Если такой умный, присобачь к нашему окну пожарную лестницу. На всякий пожарный.

То ли он прочитал по губам, обходя машину, то ли догадался, но с ответом попал в точку:

— Пожарная лестница рядом с окном бесполезна. Только дом изуродует. А фрау Ирма поймает и под лестницей.

— Слушай, — вспомнила Юлька, — она же собиралась с Алексеем в какой-то вояж за предметами «посевной». Даже земли грозилась купить какой-то козырной. На которой в теплице растут помидоры с арбуз. Почему бы им с Лёшкой не погулять подольше? К примеру, завернуть на рынок.

— Хотелось бы, — тоном хоронящего призрачную мечту человека прогундел Кирилл. — Но не выйдет.

— Обидится, — вынуждена была согласилась Юлька.

Ирма Генриховна считала, что общий труд на благо семьи объединяет. В связи с чем то и дело норовила затянуть в кои-то веки появившуюся молодую хозяйку в круг своих забот. Что странно теперь, когда старушка усомнилась в дальнейших перспективах «молодых» сохранить эту самую семью.

Из посёлка на Байкальский тракт выехали в полном молчании. Юльке просто не хотелось говорить, дабы не свернуть всё на ту же доставшую тему её глюков. Кирилл же свято чтил право близких на молчание.

В этом они с Даянчиком на диво солидарны. И чего уж греха таить: сей редкой привычкой вызывали у неё подлинное восхищение. Не просто разрешением на молчание в любой момент, когда тебе приспичит. Принципиальным подходом к свободе личности. Хочет она молчать, просит душа — вот и будет молчать. Пока ей в этом благословенном состоянии тепло и спокойно.

Правда, при схожести подхода, Кирилл и Даян по-разному действовали на нервы, пока Юлькино молчанка себя не исчерпает.

Первый терпеливо ждал… Нет, ЖДАЛ! Старался, как бы невзначай, почаще попадаться на глаза, напоминая: я здесь, я жду. Пытал взглядом: ещё не всё? Не пора бросить маяться дурью и направить жизнь в привычное русло полноценного общения? Он терпеть не мог всего, ему неподконтрольного. Если женщина о чём-то молчит, значит, думает. И мало ли, до чего додумается?

Даян же просто фиксировал факт её самопогружения. После чего преспокойно занимался своими делами. Дескать, женщина должна иметь своё личное ментальное пространство. Своеобразные уголки, куда можно забиться и отсидеться — их отсутствие обходится дороже. Когда устанет, сама придёт и ознакомит тебя: как ты неправ и во сколько тебе это обойдётся.

В ненапряжном для Юльки безмолвии промахнули Байкальский тракт. Тишину успешно разбавляла какая-то китайская певичка — одно из странноватых предпочтений Кирилла, которые она предпочитала не обсуждать. Так въехали в Иркутск и докатились до центра. Остановились на перекрёстке перед страшно неудобной центральной улицей Карла Маркса, которую сама Юлька старалась объезжать стороной.

— Классно звучит: Прешпектная, — вдруг пришло ей в голову. — Жаль, что обратно не переименовали. Карл Маркс, конечно, был крутым социологом и экономистом. Нынешние высоколобые до сих пор его чтут.

— Энгельс был гораздо талантливей и толковей, — безапелляционно возразил Кирилл, следя за светофором, как спортсмен за стартовым пистолетом. — А что касается переименования, думаю, это неудачная идея. Вот ты у нас дама образованная, — иронично заметил он, тронувшись на зелёный. — И то еле выговариваешь столь заковыристое словцо. Которое и прежде практически не использовали. Вместо Большая Прешпектная говорили просто и понятно: Большая.

Рулить по Карла Маркса Юлька не любила, а вот гулять очень даже, переходя с неё на Набережную и обратно. Бродить и представлять, как сто, двести, триста лет назад тут ходили другие люди. Абсолютно другие — будто инопланетяне. Вернись они сюда в наши дни, не поверили бы глазам. Не признали бы родной город. Да и современную речь понимали бы с пятое на десятое.

Иногда ей страшно хотелось заглянуть в прошлое хотя бы одним глазком. Юльке верилось, что лично она вписалась бы в ту жизнь. Ей бы понравилось мести подолом улицы, вентилироваться веерами и ездить в экипажах. Во всяком случае, казалось, что всё так и есть.

До тех пор, пока подлое воображение не рисовало какой-нибудь кувшин с тазиком для умывания. Или сортир для благородных дам: изысканно украшенный, но в недрах скрывающий всё те же дырки в полу. К подобным довескам её романтизм был не готов, низвергаясь с небес на землю подбитой птицей.

— Красивый дом, — задумчиво любовалась она сотни раз виденным зданием «Бренд холла», пока Кирилл парковался. — Слушай, а чей он был? До революции.

— Купца Жбанова. Но он здесь, кажется, не жил. На первом этаже, как и сейчас, торговали. А на втором заседали чиновники. Ну, выходим? Или передумала?

Вообще-то Юлька передумала ещё во дворе дома. Когда мысленно молилась, чтобы машина внезапно сломалась. Или отъезжающие в стороны ворота заело. Или на их довольно узкой улице — где впритык разъезжались две легковушки — застрял бы какой-нибудь мусоровоз. Или мерзкие соседские бульдоги устроили прямо напротив ворот собачью свадьбу. Или… что угодно!

Но раз уж тогда не хватило духу осадить Кирилла, сейчас и вовсе грешно кочевряжиться. Он был рад их прогулке — пускай даже за покупками. А красть у человека и без того редкие радости просто грех — со вздохом напомнила себе Юлька.

Он так светло ей улыбался, помогая выбраться из машины. Взял за руку, завёл в «Бренд холл» с видом гордой мамаши, притащившей свою сопливую красотку на кастинг рекламы. Вот и пришлось изобразить крайне заинтересованную приобретательницу жутко нужных вещей.

Влачить себя промеж сияющих витрин бодрой походкой энергичной женщины. Кириллу оно тоже было тошней, чем влачиться где-нибудь в библейской пустыне — знала Юлька. Он терпеть не мог шопинг: даже максимально оперативный, даже по делу. И потому, состроив заботливую мордаху, она предложила:

— Нужно максимально выгодно сократить срок пребывания в этом Содоме. Ты же хотел присмотреть подарок фрау Ирме. До её рождения осталась пара недель. Пока я тут, ты давай там пробегись по отделам. Только покупай то, что она реально хотела. Надеюсь, это для тебя не секрет?

— Не секрет, — подтвердил он её догадку, обшаривая взглядом витрины. — Но что-то мне сегодня лениво этим заниматься. Лучше погуляем по набережной. Давай потом заедем и…

— Потом наверняка закрутишься и забудешь, — выказала непреклонность та, кому он потом и всучит почётное право покупать подарок.

Ишь, какой хитренький! И, главное, кого размечтался объегорить? Мать взрослого сына, прошедшую огонь, воду и подростковые шалости. Дилетант.

— Вспомню, впопыхах куплю, что под руку попадёт. Какую-нибудь дорогую ненужную дрянь, — сделал вид, что согласился, чистопородный манипулятор, дабы не признавать, что его поймали за руку. — Она расстроится. Ты права: разбежались.

И они разбежались. Заботливый воспитанник рыскать в поисках стоящего подарка, а Юлька в первый же магазин белья.

На покупку необходимого ушло секунд пятнадцать: время, за которое молодая продавщица, явно посещавшая тренажёрку, превратилась в зомби. Юлька даже первые трусы снять с открытой витрины не успела. Пулей вылетела обратно и отбежала подальше. Чуток посидела в засаде у входных дверей, но погоня так и не явилась.

Во втором отделе на её счастье продавщицей оказалась миниатюрная шатенка лет сорока с гаком. Превосходно ухоженная, однако не производившая впечатления потенциально успешного убийцы: со спины сойдёт за подростка. Юлька поймала момент, когда шатенка осталась одна, и совершила головокружительно скоростную покупку.

В принципе, ничего героического: она сроду не привередничала по поводу брендов. Лишь бы размер твой и никаких кружев — было её девизом при покупке белья.

— Главное, чтобы костюмчик сидел, — напевала победительница, взяв курс на туалет.

Впереди марафонский забег по рынку. Попробуй они купить помидоры не того фасона или салат не той расцветки, старушка реально обидится. Не гоняясь за деликатесами, обстоятельная немка весьма ценила пользу конкретных продуктов — даже разбиралась в ней, что для Юльки прямо-таки ядерная физика. Так что лучше позаботиться о нуждах организма до того, как организм их обнаружит.

Едва присев на унитаз, она почувствовала себя как-то… не так. Бездумно глянув вверх, аж подпрыгнула. Едва не заорала в голос: ты вконец оборзела! Ящерка расселась на изящном плафоне наддверного светильничка. И пучилась на неё с видом полнейшего неприятия мелочных претензий.

— Это интимное дело, — тихонько прошипела Юлька, надеясь, что её никто не услышит, кроме адресата. — Убирайся отсюда!

Послушно кивнув, наглая вуайеристка пропала с глаз. И появилась чуть позже на другом светильнике. Юлька мыла руки, разглядывая в зеркале синяк, всё-таки проступивший сквозь грим. Узкие тёмные очки не загораживали и трети попорченного фасада — нужно бы купить что-нибудь стрекозиное на пол лица.

Белую провокаторшу опять профукала. Подняла к светильнику глаза и одновременно с ней заметила в зеркале за спиной девушку. С мёртвым лицом и стеклянными глазами. Ящерка сорвалась со светильника и буквально сунулась в лицо Юльки. Словно торопилась подтолкнуть её в лапы убийцы.

И жертва на секунду зазевалась. За что мгновенно поплатилась: тонкие пальцы вцепились в её шею с намерением задушить. Да ещё когти эти проклятущие накладные впились в кожу акульими челюстями.

В первый момент Юлька растерялась: силища зомби никак не вязалась с обликом юной девы в коротком ядовито жёлтом пуховичке. Ей же не больше восемнадцати — откуда что берётся? Взгляд на миг приклеился к хищным рукам с ещё по-детски нежной кожей. Потом боль отрезвила бестолковую кукушку. И Юлька попыталась отодрать от саднящей шеи тощие, но крепкие ручонки.

Получалось плохо: девчонка-зомби навалилась на неё всем телом. Поразительно тяжёлым и деревянным. Скруглённый край напольной раковины врезался в живот, не давая шелохнуться. Это тебе не по улицам бегать — зажали, так зажали. Битва не на жизнь, а на смерть, что прежде воспринималась, как нечто литературное. И если в единый миг не осознать, что всё взаправду, сдохнешь.

Юлька осознала и поднатужилась — жить хотелось.

Глава 9 Её всё-таки стряхнули с пальмы

Чем бы всё закончилось, неизвестно — не смилостивись над ней судьба. Которую возмутило, что какое-то мутное потустороннее земноводное покушается на её право единолично решать: кому тут жить, а кому незачем.

— Ах, ты дрянь! — возмущённо завопила за спиной какая-то женщина.

Мутнеющим прыгающим взглядом Юлька уловила в зеркале промельк чего-то тёмного. Оно трахнуло по рыжей макушке убийцы, и когти убийцы вырвало из шеи жертвы. Вмиг размякшее тело соскользнуло с Юльки, осело на пол.

Собственное тело колотило так, как не доводилось испытать ни разу в жизни. Зубы выбивали чечётку — только в кино подобное и видала. Освободившиеся от борьбы руки упёрлись в края раковины — ногти заскребли по гладкой прохладной поверхности.

Вот руки оказались подлинными бойцами: и в схватке не подвели, и после «стояли насмерть». Иначе бы ухнула мордой в раковину — жалобно сыронизировала Юлька, тряся головой. Трудно вообразить, какой фурор произвела бы, вернувшись домой с новыми фонарями. Её бы точно перестали выпускать на люди.

Ирония слегка воодушевила, заставила собраться. С неимоверным трудом она развернулась на дрожащих ногах. Упёрлась руками в край раковины за спиной, молясь, чтобы та не сломалась. Сейчас только разборок с местной администрацией не хватало. С доказательством своей неблагонадёжности на физиономии. Приличные люди фингалами не щеголяют — вяло размышляла она, разглядывая спасительницу.

Довольно молодая рыхлая женщина с кричаще вампирским макияжем вцепилась ей в плечи. Затрясла, тараторя в лицо и распространяя запах табака:

— Ты в порядке? А? А? в порядке? Не молчи! Может, скорую?

Норковая шубка спасительницы распахнута, выставляя напоказ что-то яркое и, несомненно, модное. Неестественно белые прядки модной причёски лезли в глаза. Красивые пухлые губы кривились, сдувая их в сторону. Большие серые глаза таращились на спасённую чуть ли не с восторгом.

Ещё бы! Такое приключение и нате вам: прямо на её глазах. Паче того самой поучаствовать довелось. Заснять бы да в Ютуб — то-то будет восторгов средь «знакомых да близких».

— Н…не тряси, — взмолилась Юлька, пытаясь скосить глаза вниз.

— Вырубилась, — с непонятной мстительной злобой выдохнула блондинка.

Отпустила Юлькины плечи. Отступила на шаг и внезапно резко пнула убийцу острым носком ультра модного сапога — Юлька бы на такое уродство сроду не польстилась.

Девчонка лежала на полу, согнувшись в три погибели. Да ещё как-то неестественно выгнула придавленную телом левую руку. В своём жёлтом пуховичке бедняжка напоминала голенастого цыплёнка со свёрнутой шейкой.

— Не сломала бы, — прохрипела Юлька, испугавшись.

Опустилась на окрепшие колени. Обхватила девчонку за плечи, пытаясь осторожно перевернуть.

— Ты что, дура? — удивлённо осведомилась утихомирившаяся спасительница. — Она ж тебя убить пыталась. Я же видела.

— Пыталась, — послушно поддакнула Юлька, уложив голову девочки себе на колени.

Сидеть на холодном кафельном полу дико неприятно. Но и подняться сил не было никаких. Словно бедняжка зомби и впрямь высосала из неё всю кровь. Машинально потёрла саднящую шею — на пальцах остался размазанный кровавый налёт. Проклятые когти — чертыхнулась Юлька и спросила:

— Платок есть?

— Есть, — озадаченно поддакнула блондинка.

— Намочи, пожалуйста. Я потом куплю тебе…

— Чушь не пори! — пренебрежительно нагрубила она, плюхнула рядом с раковиной здоровенную и явно тяжёлую сумку, пустила воду: — Чего не поделили-то?

— Я её не знаю, — поспешила уведомить Юлька, пытаясь нащупать на длинной красивой шее пульс. — И она меня тоже.

— Вот сейчас не поняла, — присела рядом спасительница, протягивая плохо отжатый платок. — Ещё скажи, что мне приглючилось.

— Знаешь, — поняла Юлька, что без объяснений не отвертеться. — С ней что-то случилось. Была нормальной. А потом… как будто какой-то приступ начался. Лицо стало, как маска, — с трудом выцарапывала она из пустой башки подходящие слова, отирая лицо девочки. — Глаза, как неживые. Ну, и… Дальше ты видела.

— Ни хрена себе приступ, — обалдела блондинка. — Сколько с таким приступом людей можно прикончить? Может, охрану позовём?

Тут девчонка вздрогнула, всхлипнула и открыла нечеловечески мутные глазёнки.

— Мама! — пискнула еле слышным шёпотом.

Закрыла глаза, вновь открыла, явив уже более осмысленный взгляд. Беспомощный и неописуемо напуганный.

— Что со мной? — пролепетала бедняжка, шаря взглядом вокруг.

— А что ты помнишь? — придирчиво уточнила блондинка, сверля её обескураженное лицо недоверчивым взглядом.

— Я… пошла в туалет, — наморщила девчонка лоб, пытаясь сосредоточиться. — Вошла… Там были вы! — обрадовалась она, устремив на Юльку взгляд человека, испытавшего неимоверное облегчение. — А потом… не помню.

— Ты упала в обморок, — одарив спасительницу многозначительным взглядом, соврала Юлька.

— Ты её знаешь? — ткнув в жертву пальцем, потребовала ясности блондинка.

— Нет, — удивилась странному вопросу девчонка и заелозила спиной: — Холодно. Можно, я встану?

Просьба была настолько детской, что блондинка помягчела. Помогла Юльке поднять жертву своего собственного нападения. Убедилась, что та крепко стоит на ногах. Проводила к кабинке. После чего Юлька оттёрла её к умывальникам и прошептала:

— Заявлять нельзя. Её нападение не видел никто, кроме тебя и меня. Она явно несовершеннолетняя. А ты…

— Да, поняла я, — поморщилась спасительница и моментально приняла правильное решение: — Меня здесь не было. Пока, подруга, — махнула она рукой, направляясь на выход и бухтя: — Сходила пописать. Какое-то Чикаго, а не бутик.

— И ни то, и ни другое, — в свою очередь проворчала Юлька, разглядывая себя в зеркале, и согласилась с ретировавшейся спасительницей: — Сходила пописать.

Пропавшая, было, ящерка, нарисовалась прямо перед носом. Закрутилась, словно гоняясь за собственными хвостами. Юлька, чуток отпрянула и вздохнула:

— Ты мне осточертела. Сгинь, нечистый. Ну, что ты прицепилась? Больше не к кому?

Ящерка замерла, уставившись куда-то за спину жертвы — Юлька невольно обернулась: никого. Сплюнула и продолжила рассматривать царапины на шее, которые даже прикрыть нечем:

— Придётся купить какой-нибудь платок.

— Ой! — пискнула за спиной выбравшаяся из кабинки девчонка. — Что это у вас?

— Кошка поцарапала, — не моргнув глазом, солгала принципиальная противница вранья.

— Шею? — удивилась девчонка, добрела до зеркала и выпучилась на своё отражение: — Что со мной?

— Бледненькая, — покосившись на неё, спокойно констатировала опытная женщина. — У тебя случайно не цикл?

— Нет, — озадаченно протянула девчонка, оценивая своё помятое отражение. — А что?

— При кровопотерях такое бывает: и бледность, и обмороки, — наставительно заметила Юлька. — Кстати, ты тут одна?

— Одна. А что? — с подозрением осведомилась девчонка.

— Мы с мужем можем подбросить тебя до дома. Ты как себя чувствуешь?

— Я сама, — твёрдо заявила нечаянная убийца, так и не заметив крови под своими ногтями.

И решительно двинула на выход:

— Спасибо вам.

— Пожалуйста, — даже не обернувшись, пробормотала Юлька, пытаясь натянуть низкий ворот свитера на шею.

Тот натягивался, однако тут же сползал, выставляя напоказ следы покушения. Вот же не было печали — в конце концов, оставила Юлька бесплодные попытки «прикрыть срам». Заодно вспомнила, что Кирилл её уже потерял. Несмотря на жару в торговом комплексе пришлось застегнуть парку под самый подбородок. И двинуть навстречу новым расспросам. С очередными попытками честно на них ответить.

Кирилл встретил её под дверью туалета. Приобнял одной рукой — в другой был фирменный раздутый пакет — и с нарочитой насмешкой поделился наблюдениями:

— Чем бы ты там не занималась, выглядишь хуже, чем была. Я думал, что женские туалеты только в голливудских боевиках рассадники проблем. Не поделишься?

Юлька прекрасно поняла, что его заинтересованность неспроста, но включила дурочку:

— Тебе в деталях? Или обойдёшься простой констатацией?

— Лучше в деталях, — не дал он сбить себя с темы издёвкой.

— А что? — воспользовалась она дежурным вопросом своей убийцы.

— Ну, — деланно задумчиво протянул Кирилл. — Сначала мимо протопала сумрачная блондинка. Что-то ворча о психах и гуманных дурах. Затем пролетела напуганная девчонка с вытаращенными глазами. Теперь выплыла ты в наглухо застёгнутой парке, — потянул он пальцами молнию.

Обнажил шею, посерьёзнел, заметив боевые раны. Вопросительно уставился в глаза любимой женщины, криминогенная обстановка вокруг которой накалялась с каждым новым контактом.

— Там снова объявилась та ящерка, — решила Юлька ещё разок достучаться до его катастрофически прагматичного мозга. — После чего девчонка с вытаращенными глазами пыталась меня задушить. А блондинка шарахнула её сумкой по голове. Спасла мне жизнь, — со вздохом закончила она отчёт, внимательно следя за выражением его лица.

Там не дёрнулся ни единый мускул. Да и выражение глаз почти не изменилось: так, промелькнуло нечто трудно опознаваемое.

— Это вписывается в твою статистику типических случайностей? — вдруг разозлилась Юлька, не выдав чувства ни голосом, ни мимикой.

— Ты уверена, что это девочка? — невозмутимо уточнил Кирилл, вернув язычок молнии на место у характерно поджатого женского подбородка.

— Видела её в зеркале, как на экране. Царапины подлинные. Никакого собственноручного членовредительства в целях мистификации.

— Не барагозь, — прижал её к себе Кирилл, уткнувшись губами в висок. — Ты пояснила, я услышал. И должен подумать.

Юльке вдруг стало абсолютно безразлично, что он там надумает. Как отрезало. Отрезало и напугало. Ещё вчера этот мужчина застил весь мир — не считая сына, который вообще вне конкуренции. А сегодня вдруг отдалился, сам того не желая. Неужели всё было самообманом сердца, жадно польстившегося на горячую страсть?

Страстей Юлька никогда не испытывала: к людям ли, к барахлу, к идеям — без разницы. Всё-то в её жизни проистекало ровно да гладко. Даже с Даянчиком они редко поругивались: как-то вяло, без задоринки и визгливых препирательств. Каждый высказался, отвернулся и пошёл себе заниматься своим делом.

Час, другой, и пути-дорожки обоих неизменно перекрещивались. Чаще всего на кухне, где они садились пить чай, категорически отметая шанс повыяснять отношения. Что прошло — то прошло. И быльём поросло.

Кирилл же взвихрил в ней сонмище чувств — будто пальнул из гаубицы по унылой макушке Лысой горы. И чувства, как старые ведьмы на мётлах, порскнули в воздух. Закружились над своим местом коллективного гнездования переполошёнными встопорщенными воронами. Раскаркались, разогнали водянистую кровь по жилам, а время до невероятной скорости.

Оно понеслось вскачь, не позволяя остановиться хоть на миг. Оглядеться, опомниться. Вертело её в чувственных вихрях радужных ожиданий, что сбывались тут же, обгоняя друг дружку. И тут на тебе: явилась эта хвостатая белая пакость.

Встряла в праздничное колесо несокрушимым корявым дрыном. И колесо треснуло — посыпались сверкающие спицы, как осколки разбитого вдребезги зеркала. Осколки иллюзий и умопомрачительных ожиданий.

— Ты закончила с покупками? — без малейшего намёка на прежний разговор осведомился Кирилл, заботливо заглядывая в лицо любимой женщины.

— Закончила, — бестрепетно отбросила Юлька ободравшую душу острую обиду.

Та вдруг непоправимо обесценилась. Будто она воткнулась с разбега не в стену непонимания, а в дверь спальни. Бывает — о чём тут говорить? На дверь не злятся дольше секунды-другой, ибо глупо. А непонимание любимого… Бороться с ним желание отшибло враз и начисто. Ибо это внезапно потеряло облик чего-то страшно необходимого.

Они вышли из «Бренд холла» в обнимку. Кирилл рассказывал, как сунул в подарочный халат Ирмы Генриховны услужливую продавщицу. Её стройная фигурка по физическим параметрам подходила идеально: старушка у них тощенькая, сколько её не закармливай деликатесами. Так что прикинуть можно — если не брать в расчёт насколько смехотворно смотрелась юная продавщица в роскошном «бабушковом» тёплом халате до пят.

Как ни странно, Юльке поразительно легко давался беззаботный смех. Она буквально давилась им, пока не заболело в подвздошине. Рухнула на переднее сиденье и всё хихикала, хихикала…

Пока доехали до рынка путанными узкими улочками старинного городского центра, трещали наперебой, как подростки. Навспоминали кучу прикольных моментов из жизни офиса. Добавили общих знакомых за его пределами. Словом, оттянулись в пустом времяпрепровождении. И на парковку центрального рынка вкатились в преотличном настроении.

Ящерка нарисовалась, едва переступили порог центрального входа. Зависла перед Юлькой, возбуждённо посверкивая обычно невыразительными рыбьими глазёнками. Закрутила головкой в поисках потенциального исполнителя её непререкаемой воли.

— Сначала овощи, затем фрукты, — набросал Кирилл план закупок. — Потом я оттащу это в машину, и посмотрим остальное.

— Давай, — рассеянно пробормотала Юлька, наблюдая за минутой торжества своей мучительницы.

У той аж глаза разбегались: кого бы натравить на бессовестно неубиваемую жертву? Давай, давай — злорадно подначила та, невольно улыбнувшись. Выбирай очередного бедолагу, которого ты так стремишься упечь в тюрьму. Хоть бы постыдилась: она-то помрёт и никаких забот, а человеку жизнь сломают. Он-то в чём виноват?

Тут же зашевелившаяся совесть отвесила плюху: чему радуешься, дура? Человек-то реально загремит за убийство. Юлька призадумалась: как бы выкрутиться? Вернуться обратно в машину и забаррикадироваться? Тоже не выход. Как показывает уже приобретённый опыт выживания, белой паршивке ничего не стоит направить на таран чужой драндулет. А если в нём будут дети?

— Лучше уж здесь, — проворчала под нос Юлька.

И решила оставаться бдительной, как сапёр, запертый в цистерне с минами.

— Что? — переспросил шагающий рядом Кирилл.

Он крепко держал за руку свою сбрендившую зазнобу. Слишком крепко для романтичного жеста душевной привязанности.

— Говорю: овощи Ирма Генриховна берёт там, — указала Юлька на широкий прилавок с аккуратными пирамидами отменного товара.

И с ящиками, столь же безупречно выстроенными перед прилавком. Коренастый седовласый таджик с солидным пузом и острым взглядом умных глаз, с достоинством солидного человека что-то взвешивал спортивного вида женщине. На вид Юлькиной ровеснице.

Его подручный — молодой смазливый южный джигит — пялился на длинные стройные ноги покупательницы в облегающих кожаных штанах. Юлька его понимала: там было, на что посмотреть: отменные ноги. Особенно упругие шары ягодиц. Да и всё остальное ничего себе: красотка хоть куда.

— Добрый день, Баротулло Аманшонович, — подойдя к прилавку, вежливо поздоровалась она, не позабыв изобразить лучезарную улыбку.

— Здравствуй, красавица, — степенно склонил голову знающий себе цену человек. — Давно не заходила, — заметил он практически на чистейшем русском языке.

Что неудивительно для человека с двумя высшими образованиями, полученными в России. Отличная подготовка к тому, чтобы торговать на рынке — всегда недоумевала Юлька, не отваживаясь лезть к человеку с бестактными вопросами. Может, ему и самому не конфетно от выпадения из рядов таджикской интеллигенции — зачем душу травить? А если всё в ажуре, так и вовсе не радужно соваться с неуместным любопытством.

— Работа, — притворно невесело вздохнула Юлька, разглядывая помидоры идеальных форм и расцветки. — Это они, — указала Кириллу на то, за чем их сюда пригнали. — Больше десятка не берём.

— Как скажешь, — усмехнулся тот, борясь с неразлепляемым пакетом.

Подручный Баротулло Аманшоновича оценивающе разглядывал явно «денежного» покупателя. И старательно раздувался с фальшивой многозначительностью недопёска, мнящего себя матёрым самцом. Юлька мысленно посочувствовала парню, мучительно завидующему каждому, кто богаче него.

Оставила Кирилла у ящика с помидорами и отошла на другой конец прилавка с огурцами — выбор этих ему доверять не стоило. Она и в своей-то квалификации оценщика не уверена. А любоваться после суровым неудовольствием Ирмы Генриховны — это увольте. Было бы из-за чего — успела подумать Юлька, прежде чем поймала взгляд обернувшейся к ней хозяйки обалденных ног.

Верней, отсутствие взгляда: большие голубые глаза напоминали выпуклые фарфоровые пуговицы. Ящерка расселась на коротко стриженной макушке убийцы и нахально поигрывала хвостами. Дескать, это тебе не хлипкая малолетка — бабёнка явно завсегдатай тренажёрного зала.

Не то, что некоторые. Те, кто заползают туда, когда джинсы начинают их выдавливать из себя. Этой бабище сломать тебе шею, как нечего делать: вон какие ручищи накаченные — видать даже сквозь лёгкую не по погоде коротенькую куртейку.

Юлька никогда не считала себя «слишком умной». Тем более способной моментально реагировать на нештатную ситуацию. Но, коли ту ситуацию зациклило, любая русская женщина опамятуется на третий-четвёртый заход. Сообразит, откуда у ситуации ноги растут. После чего упрёт руки в боки и пойдёт в контрнаступление.

Что она и сделала: с изящной непосредственностью обогнула ящики с огурцами — эту импровизированную баррикаду. Сделала вид, будто разглядывает прилавок с другого ракурса, отслеживая противника боковым зрением.

Зомби «делать вид» не умеют — нечем. Что их создательница — к удивлению Юльки — упорно игнорировала. Хотя дурой не выглядела. С обходными манёврами у её созданий тоже полный швах: прут прямо и напролом. Оттого очередная атака и «захлебнулась», налетев на ящики. Зомби снесла — или снесло — баррикаду, устроив тарарам.

Юлька невольно поморщилась, когда бедная женщина рухнула на развалившуюся стопку узких деревянных ящиков. У неё ж все рёбра перецеловались с острыми деревяшками да огурцами — мрак и преисподняя! Кажется, ещё и лицом приложилась — сочувствовала Юлька всем сердцем своей очередной убийце. Ибо морок с той спал, и тотчас пришла боль.

Кирилл оказался рядом через секунду после зомбикрушения. Да и Баротулло Аманшонович оказался резвым не по годам и не по комплекции. Два дюжих мужика осторожно приподняли стонущую женщину. И ещё осторожней перевернули лицом вверх. Как Юлька и ожидала, на них таращились ничего не понимающие, ошарашенные, но вполне живые глаза.

Она присела на корточки. Вытащила из кармана парки всё ещё мокрый платок спасительницы блондинки — даже не заметила, как он там оказался. Осторожно отёрла правую щёку пострадавшей. Та зацепилась взглядом за оказывающую помощь незнакомку, игнорируя склонившихся мужиков:

— Что… со мной?

— Обморок, — мягко пояснила Юлька, глянув исподлобья на Кирилла.

Интересно: тот заметил истинную подоплёку происшествия? Судя по протокольно сочувствующей маске лица, ни черта не заметил. Впрочем, стоял-то спиной — вспомнила Юлька — вот и нечего к мужику придираться.

— Это я? — окинула пострадавшая блуждающим взглядом учинённый разор.

Джигит, недовольно супясь, уже собирал раскатившиеся огурцы. И складывал в уцелевшие ящики — такие тоненькие дощечки сомнительная защита от катаклизмов.

— Простите, — смутилась пострадавшая, выдавив в сторону хозяина прилавка жалобную улыбку.

— Ничего, дочка, — сердобольно молвил тот вполне искренно и чуток тревожно. — Ты как себя чувствуешь? Может, тебе скорую вызвать?

— Я в порядке, — прислушавшись к ощущениям, с удивлением констатировала экс зомби. — Никогда в обморок не падала.

Дальнейший разговор прошуршал куда-то мимо ушей Юльки. Она поднялась на ноги и отыскала взглядом белую поганку. Та висела почти над плечом Кирилла. За её откляченной задницей работал натуральный вертолётный винт из хвостов. Ещё миг, и взлетишь попой кверху — ехидно предрекла Юлька. Ящерка кивнула и пропала.

А чуть не убившаяся убийца направилась прочь от прилавка, потирая то тут, то там ушибленные места. Так что закупку овощей завершили без эксцессов. Кирилл потащил набитые пакеты в машину, а Юлька направилась к большому нарядному киоску с конфетами. Среди которых затерялись трюфели, которые она любила самозабвенно. Не виси над ней дамокловым мечом угроза накопления жировых запасов, перешла бы на стопроцентную «свинячью» диету.

Ткань фоновых бессодержательных мыслишек прорвал сигнал тревоги из подсознания. Холодок сквозанул по спине, объявляя полную мобилизацию организма. Причина обнаружилась тут же: молодой парень интеллигентного вида с мёртвыми глазами. И развинченной походкой марионетки в руках новичка кукольного мастерства.

— Бедолага, — сочувственно пробормотала Юлька, оглядевшись.

В рыночной субботней толпе «спасение» ожидаемо толклось рядом с опасностью. Парочка мужиков средних лет и средней комплекции набивали пакеты у прилавка напротив шоколадного киоска. Юлька сконцентрировалась, подпустила убийцу поближе. И юркнула за спину одного из спасителей, не подозревавших о своей великой роли в её загубленной жизни.

Зомби и в этот раз не успел за её манёвром: врезался в мужика, добросовестно простирая руки в сторону беспринципной жертвы. Врезался и отлетел назад, плюхнувшись на пол. Подвергшийся внезапному нападению мужик всего лишь развернулся. Всего лишь чуток двинул локтем чьё-то навалившееся со спины тело. А результат его протеста превзошёл все ожидания.

Победитель сумбурной скоротечной борьбы недоумённо разглядывал валяющееся перед ним тело. Тело таращилось на него с ещё большим недоумением.

— Ты чо, обкурился? — пренебрежительно процедил второй «участник обороны» жертвы травли нечистой силы.

— Н… не курю, — обалдело промямлил парень, занимая сидячее положение. — А что было-то?

Юлька решила, что некрасиво вмешиваться, когда мужчины выясняют отношения. Все трое не показались ей агрессивными — как-нибудь разойдутся без мордобоя. Так что она двинула к киоску, торопясь воспользоваться передышкой.

Сложив в сумку три мелкие коробочки с конфетами — всякой отрады по чуть-чуть — она потопала навстречу вернувшемуся Кириллу. Тот улыбался ей так светло, так по-домашнему ехидно, что на сердце потеплело. Она расставила руки и рухнула в его объятья. Обхватила мускулистый торс с отчаянием мартышки, которую пытаются стрясти с пальмы.

— Ты помнишь Андрюху Сироткина? — спросил Кирилл, целуя её в лоб.

— Это который? — рассеянно переспросила Юлька.

— Мой бывший однокашник. Он сейчас зав неврологии…

Ба-бах! Её всё-таки стряхнули с пальмы, как не цеплялась. И она рухнула со спасительной высоты, грохнувшись башкой о жёсткую неотвратимость реальности — аж в ушах зазвенело. Слушала, как Кирилл расписывал клёвого парня — и классного спеца по завинчиванию мозгов в нужную сторону — но не слышала.

Назло всему потянулась, было, снова вскарабкаться наверх. Открыла, было, рот: рассказать обо всех нынешних покушениях. Но губы лишь плотней сжались, подчиняясь неведомому командиру, засевшему в непознанных дебрях подсознания. Вот его они слушались. А благие намерения собственной хозяйки ни в грош не ставили.

— Хорошо, заедем, — абсолютно бездумно пообещала Юлька нанести визит козырному доктору. — Только не сегодня. И не завтра! — встрепенувшись, поторопилась исправиться она. — Не желаю тратить на это выходные.

Явилось ощущение, что ей не придётся побывать у Андрюхи Сироткина: ни в этой жизни, ни в любой другой. И это внезапно жутко обрадовало.

— Заскочим к Машке? — попросила она.

Он согласился. С виду легко — только улыбка чуть заметно потускнела. А Даянчик никогда не ревновал её к единственной задушевной подруге — прострелило голову остро царапнувшей мыслью. Никогда.

Глава 10 Потеря единственной подруги сродни получению инвалидности

Птаха Маха — как первым обозвал её когда-то Даянчик — была дома. И с остервенением неистребимого фаната отдавалась любимой забаве: изменению обстановки в доме. Все шестеро её мужиков — супруг и пятеро сыновей — слиняли по такому делу из родного гнезда. Прихватили даже последыша — трёхлетнего Митьку — приобщив малого к национально-освободительному движению «Спасайся, кто может».

Подруга не заметила «потери бойцов». Бывшей тяжелоатлетке с баскетбольным ростом не составляло большого труда ворочать мебель. Инженерное образование тоже шло в дело: Машка безошибочно вычисляла точки приложения своей богатырской силушки. Как говаривал Даян: для облегчения неженского труда во имя бабских прихотей.

Глава семейства Машки был ниже её на полголовы, вдвое уже в плечах и к тому же программист. Обожая свою могучую лапушку, Славка, тем не менее, на поводу у неё шёл со скрипом. Особенно во всём, что касалось бесплодных усилий.

К каковым законно относилось ежегодное перетаскивание мебелей в их пятикомнатной «бобровой хатке». Где младшие спиногрызы «бардачили» стихийно и бездумно. А парочка старших идейно — как и безответственный отец, живущий в мире неподвластной нормальному разуму математической абракадабры.

Узнав, что у Машки очередной приступ «обновления», Кирилл взмолился о пощаде. Юлька с удовольствием отпустила его на волю: хотелось поболтать с подругой по душам, раз уж попытка с любимым провалилась. Так что на пороге «бобровой хатки» гостья нарисовалась в удобном одиночестве. Толкнула незапертую дверь, вошла и принялась разоблачаться.

— Ходи осторожно! — откуда-то из недр квартиры предупредило её музыкальное Машкино контральто.

Своевременное предупреждение: там же в недрах что-то рухнуло. Грохот и погребальный звон стекла накрыли решительное бормотание подруги: Машка всегда разговаривала с мебелью, объясняя той причины её переезда с места на место.

— Ты жива?! — уточнила Юлька, вешая парку на торчащий из стены громадный гвоздь.

Одна из стен прихожей была утыкана ими от пола до потолка. Многофункциональное изобретение старшеньких отпрысков: дескать, можно повесить что угодно куда угодно на любой высоте. Дорога не стена, дорого внимание — оценил отец их труды, спасая детей от расплаты: мама очень рассердилась.

Славка утвердил результат: пускай будет. С тех пор вся стена обросла выставкой неисчислимого барахла многодетной семьи. И отыскать свободный гвоздь удавалось не сразу. Но всегда. Юльке, честно говоря, идея Вячеславовичей понравилась: удобно же! Как бы не кривилась Машка. Ну, да на ту трудно угодить, если уж она записала твоё достижение в просчёты. С этим у неё строго: раз и навсегда — как не подлизывайся.

— Ещё как! — жизнерадостно заверила подруга, выплывая из супружеской спальни непобедимым ледоколом, только что располовинившим Антарктиду.

Несмотря на пятерых детишек и маячивший на горизонте сороковник, спортивной форме Птахи Махи мог позавидовать любой римский гладиатор. Максимально русская из пресловутых русских баб. Что и коня на скаку, и в горящую избу, и супостата на вилы. При этом красавица, умница и непобедимый оптимист.

Сейчас этот образчик всепобедной русской красоты и мощи напоминал селянку, согнанную с места половецким набегом. Прямо в чём застали: в трусах и майке. Казалось бы, дефилировать в таком виде и не запирать двери чревато: мало ли кто может вломиться в дом? Но в случае Машки её обнажённые длинные мускулистые ноги вызывали больше опасений, нежели эротически-насильственных фантазий.

— А трюмо всё равно собиралась менять, — оценила она мизерность потери. — Зато у Тришки с Гришкой теперь есть тумбочка под бельё. И даже одно зеркало осталось. Левое. Почти целое. Двигай на кухню. Там пока порядок. Ею завтра займусь.

— Как насчёт «смотреться в разбитое зеркало»? — уточнила Юлька, сунув ноги в гостевые тапки. — Говорят: к несчастью.

— А! — небрежно отмахнулась гордая мать, заплывая на кухню впереди гостьи. — Чушь собачья. Они в Деда Мороза не верят! — в дурашливом ужасе выкатила она свои большие обалденно синие глазюки. — А ты про какие-то дремучие бабкины суеверия. Плевать им на эти неконструктивные необоснованные басни. Ты чего вдруг соизволила? — осведомилась Машка, включив чайник и озадаченно уставившись на три пустые вазы для «вкусностей».

Убедилась, что по мановению её грозно насупленных бровей кем-то бессовестно сожранное вазы не восполнят. Фыркнула и полезла в навесные шкафы. Чего там только не было! Не было только любого мало-мальски пригодного для чаепития пустячка. Если у тебя пять сыновей, попытка запасаться впрок кондитеркой бесперспективней бесперпективности.

— У меня есть конфеты, — вспомнила Юлька и понеслась в коридор за сумкой.

Машка иронично полюбовалась, как алчная гостья выложила на стол две коробки, зажилив третью.

— Трюфели не отдам, — заранее обозначила Юлька свою позицию. — Я уже настроилась их сожрать. Сегодня можно.

— Раз можно, значит, действуй, — одобрила Машка, доставая с полки любимый чай подруги. — Так, что стряслось?

За годы дружбы они так и не обзавелись светской привычкой ходить вокруг да около. Либо прямо и честно, либо вообще не заикайся — стало их девизом помолчаливому уговору с первых дней знакомства.

Юлька плюхнулась на мягкий угловой диван, вытянула ноги и честно доложила:

— Пока не знаю.

— Но стряслось, — уточнила Машка, заливая заварку кипятком.

— Вроде да.

Себе хозяйка дома набодяжила цикория с молоком, то и дело косясь на гостью. С её лёгкой руки и Юлька пристрастилась к странноватому напитку, пахнущему завтраками в полузабытом детском саду тридцать лет назад. Но сегодня на цикорий не тянуло. И Машка поразительным образом чувствовала это.

Она выдержала многозначительную паузу и озвучила результаты своего наблюдения:

— Никаких следов счастливого восторга влюблённой дуры. Налицо кислая рожа, офигенный фингалище и прочий ущерб на теле. Он что, тебя лупит?

— Пока нет, — рассеянно протянула Юлька, прикидывая, с чего бы начать повествование о делах своих грешных.

— Пока? — иронично усмехнулась Машка. — То есть, не исключено? — затренькала она своими любимыми чашками для особо «приближённых» гостей.

— Не злопыхательствуй, — поморщилась Юлька, выуживая из сумки трюфели.

Подначки мешали сосредоточиться, не мешая вскрывать коробку. Ехидная злыдня это чувствовала, но спуску не давала:

— Олигархи не любят, когда их бабы начинают задумываться. Поменьше осмысленности в очах. И побольше ражих эмоций, — одарила дурацким советом подруга, инспектируя чайную ложечку. — Опять кое-как помыли. Засранцы.

— Лучше бы озаботилась тем, чего не любят программисты.

— Программисты не любят, когда вытирают пыль вокруг компа, — со знанием дела отрапортовала «програмистова жёнка». — Если под рукой ни единого клочка бумаги, они пишут пальцем на пыльной столешнице.

— Очень смешно, — съязвила Юлька, разворачивая конфету, которую и запихнула в рот целиком.

— Очень не смешно, — парировала подруга, вновь запуская руки в настенный шкаф. — Ибо никто не умеет так дуться, как программист. Зато никто так не смешит, как старые влюблённые дуры.

Она изобразила на лице скепсис и решила подтолкнуть унылую мямлю:

— Ты зачем припёрлась? Испортить мне праздник? Скоро вернутся мои мужики. И пресекут все поползновения украсить их быт. У меня нет времени любоваться на твои скорбные позы. Или говори по существу, или вали отсюда.

— Меня хотят убить, — решила Юлька, как говорится, «начать сначала».

— Намерения? Или зафиксирована попытка? — ровным спокойным голосом сильной, чуждой экзальтаций женщины, уточнила Машка.

Правда, отчего-то просыпала чуток сахара, который отправлялся в чай гостьи.

— Позавчера три. Верней четыре, если приплюсовать ночь, — занялась подсчётами Юлька. — Вчера двое и сегодня три.

— Девять, — подвела итог подруга. — Ангельское число. Счастливое.

— Только, если на этом и конец истории, — возразила Юлька, подтянув ноги на диван.

— Есть сомнения? Чего я из тебя всё тянуть должна?! — раздражённо расфыркалась Машка.

— Птаха, сначала пообещай, что не станешь искать для меня психиатра.

— Замётано. Давай.

Перед гостьей выставили чашку с чаем и блюдце с двумя розовыми зефиринами. Даже вприглядку те выглядели старше Юльки. Пробовать их на зуб — ищите дураков! Зубы нынче дороги.

Машка уселась напротив, цедя цикорий из огромной кособокой глиняной кружки, сотворённой близнецами-второклассниками на занятиях в мастерской художника-керамиста. Кружку опоясывало не менее корявое пожелание Тришки с Гришкой: «Паздравляим момулечку с 8 ма». Борьба за грамотность в семье шла с переменным успехом.

Попытки прикончить невинную во всех отношениях жертву были описаны сухо и сжато. Затираться в подробности душа не лежала.

— Ты не веришь, — закончив, прочитала Юлька по глазам подруги.

Те были неприятно сосредоточены на одной точке в районе пупка собеседницы. Соломенные брови, которых не касались пинцет или краска, сошлись на переносице.

— В то, что ты её видишь, верю, — невозмутимо заявила Машка, отстукивая ногтем морзянку по каменной зефирине. — В то, что она существует, нет. Как и в барабашек, в пользу вегетарианства или прогрессивность гомосексуализма.

— И ты думаешь, что у меня в башке глючит? — разочарованно проныла Юлька.

— Я вообще не знаю, что думать, — покачала головой подруга и отхлебнула из кружки: — Увидеть бы всё это своими глазами. Как, например, твой шикарный фингал. Или расцарапанную шею. Ю-ю, а ты уверена, что описала всё непредвзято?

— А ты уверена, что у тебя из задницы растут две ноги? — окрысилась на неё жертва обидного непонимания.

— Две, — притопнула под столом Машка.

— А ты чего такая напряжённая? — вдруг насторожилась Юлька, ощутив набухание ледяных цыпок в животе и на холке.

— Жду, когда воспламенюсь желанием тебя грохнуть, — всё так же невозмутимо пояснила подруга. — Пока в дебрях моей тёмной души никакой движухи. Хотя, из твоего повествования следует, что этот момент уловить не выйдет. Может, ножи убрать? — обернувшись, пробормотала она. — От греха подальше.

За её спиной на кухонном столе возвышалась целая башня из орудий убийства. Особенно впечатлял топорик для рубки мяса. С учётом габаритов и силы бывшей тяжелоатлетки у её жертвы шансов выжить меньше, чем у креветки стать физиком-ядерщиком.

— Напотчевалась? — деловито подвела черту Машка, глянув на нетронутый чай. — Тогда пошли.

— Куда? — непонимающе квакнула Юлька, уставившись туда же.

— Украшать мой быт, — безапелляционно потребовала хозяйка дома, поднимаясь из-за стола. — Ты мне должна. Поможешь наверстать упущенное время.

Из-за её головы выглянула издевательски щерящаяся морда ящерки. Юлька сглотнула и приготовилась к борьбе не на жизнь, а на смерть. Вцепилась в край широкого обеденного стола, приценилась: получится опрокинуть его на Машку? Или хотя бы двинуть ей навстречу. Обычно после сотрясения от столкновения с чем-то твёрдым зомби приходят в разум.

Просто чем-то звездануть подругу не выйдет: под рукой ничегошеньки, кроме чашки с чаем. Хотя кружка с «момулечкой» внушала надежды на отрезвляющее членовредительство. Главное, не перестараться с перепуга и не покалечить Машку. Потеря единственной подруги сродни получению инвалидности: трагична и необратима.

Однако секунды капали, а неадекватом в глазах Машки и не пахло. Та выжидательно пялилась на полоумную гостью, которая за каким-то хреном пыталась оторвать от пола тяжеленный стол. И терпеливо ждала, когда та перебесится.

— Она сейчас у твоей головы, — почувствовала Юлька потребность объясниться.

Подруга машинально подняла руку. Поправила расхристанный стог, в который заскирдовала свои шикарные длинные волосы. Покосилась вправо, влево, вверх:

— Ну, и что она делает?

— Ухмыляется, — брякнула Юлька, с трудом отцепив пальцы от столешницы. — Кажется, пытается на тебя воздействовать. Она всегда ухмыляется перед тем, как превратить человека в зомби. И науськать на меня.

Машка прислушалась к себе и уверенно заявила:

— Никаких признаков. Я в норме.

— Вижу, — не торопилась радоваться Юлька, настороженно ловя момент грядущего перевоплощения подруги.

— Без паники! — решительно скомандовала та. — Активизируй извилины: Кирилл ведь на тебя ни разу не напал?

— Ну да.

— А он к тебе ближе всех. Во всяком случае, чаще других. Первостатейный кандидат в палачи. Но его к этому делу не приобщили. Почему?

— Почему? — эхом отозвалась Юлька, пытаясь сосредоточиться на анализе ситуации.

— Я и Кирилл, — рассуждала Машка, закрутив головой в попытке разглядеть обсуждаемый объект насилия. — Что у нас может быть общего? Почему твоя неугомонная нечисть не может нас подмять?

— Вы меня любите, — пришло в голову Юльки самое очевидное.

— Вот! — воздела Машка указующий перст и уставила его на жертву вереницы нелепых покушений: — Это единственное, что нас с Кириллом объединяет. И что это значит?

— Что?

— Значит, хватит морочить мне голову и пошли работать, — вернулась к приказному тону Машка, огибая стол.

Поймала Юльку за руку и бесцеремонно потащила в коридор. Ящерка крутилась над её головой, будто прикидывая: можно ли свить гнездо в этом стогу? Или лучше поискать более спокойное местечко? Ибо Машка не шутила.

Сунула подневольной помощнице растянутую застиранную футболку, куда могли бы влезть две Юльки. Бросила её майку со свитерком на гору разноцветного барахла, возведённую на супружеском ложе. Указала на опустошённый шкаф и объявила:

— Его к окну. Я перетаскиваю, ты расправляешь под ним ковёр. И чтобы он у меня не морщился!

Юлька ухватилась за жёсткий колючий пыльный край паласа и не сумела смолчать:

— В прошлый раз шкаф уже стоял у окна. И ты заявила, что он выглядел по-дурацки.

— А теперь…, — запыхтела Машка, двигая шкафище враскачку короткими толчками, — он выглядит… по-дурацки здесь. Тяни сильней! Не филонь.

Юлька тянула изо всех сил, старательно ликвидируя вздувающиеся волны и перекосы. Мигом взопрела и катастрофически изгваздала чёрные джинсы. Белая ящерка висела перед ней, с любопытством отслеживая непонятный ей процесс. В какой-то момент стало казаться, будто эта зараза всем своим видом излучает: раз, два, взяли! Анекдот, да и только.

Пару раз Юлька отмахивалась от увлёкшейся липучки, что норовила присесть прямо на нос. Машка заметила сей казус, но от комментариев воздержалась. Она торопилась, то и дело поглядывая на старинные часы с кукушкой, купленные в какой-то забубённой деревеньке. И сожравшие немыслимую сумму за реставрацию этой рухляди.

Её мужчины ворвались в дом, когда последняя стопка барахла перекочевала с кровати в шкаф. А сама кровать переезжала к противоположной стене. Грязные руки Юльки саднили от непривычного перенапряжения. Забитый пылью нос не прекращал попыток шумно очиститься взрывными чихами. Правая ступня нестерпимо ныла: по ней проехалось трюмо на пути в спальню мелюзги.

Истерзанная «дорогая гостья» со стоном повалилась на хозяйскую кровать и отёрла лицо шёлковым покрывалом. Машка проигнорировала сей факт, разглядывая подоконник, куда перекочевало содержимое трюмо. Она шевелила губами и разводила руками, прикидывая габариты будущего приобретения. Судя по размаху, новое трюмо при очередном переезде отдавит Юльке обе ноги по самые плечи.

В дверном проёме нарисовался Кешка — второй по счёту отпрыск чадолюбивой парочки. Если первенец обликом и умом тютелька в тютельку срисовал отца, то этот был копией матери. И в свои неполные пятнадцать, усугубив ситуацию спортивной гимнастикой, выглядел на все двадцать.

Богатырь с дивно синими глазами и светлыми кудрями прямо-таки просился на плакат о чистоте славянской крови. И вечно напрашивался на неприятности, не в силах выбрать среди своих поклонниц ту самую единственную.

— Матерь божья! — в дурашливом восхищении всплеснул он мускулистыми ручищами, лучась ироничной ухмылкой.

— Чего тебе? — недовольно проворчала Машка, ещё не вынырнув из своей дизайнерской арифметики.

— На новом месте шкаф выглядит по-новому, — съехидничал Кешка, переступив порог и шагнув к родительскому ложу.

Пропавшая ненадолго ящерка вырвалась из пустоты над его вихрастой макушкой. Завертела хвостами и засучила в предвкушении лапками.

— Птаха! — пискнула Юлька, скатившись на пол по другую сторону кровати.

Машка резко обернулась. И безошибочно уставилась на первостатейно важный сейчас объект: лицо сына. Оно уже одеревенело, мёртво выпучив на Юльку пустые глаза. Руки парня потянулись к своей жертве, но сделать он успел только шаг.

Его мать перемахнула кровать кенгуриным прыжком. Два могучих тела столкнулись, доказав, что ребёнку ещё расти и расти. Кешка был «смят превосходящей силой противника», каковая, впрочем, удержала его от падения. Любящая мать примерилась, было, закатить сыну оздоровительную оплеуху. Однако и без того к каменному лицу ребёнка вернулась жизнь — в форме неописуемого обалдения.

— Ты… чего? — вылупился Кешка на мать, не предпринимая попытки вырваться из её богатырских объятий.

— Нам показалось, что ты сейчас грохнешься в обморок, — дежурно оттараторила Юлька, заползая обратно на кровать.

— Я? — изумился ребёнок, рыская взглядом меж парочкой явно заблуждавшихся на его счёт женщин.

Тем не менее, он расслабился, ибо дурацкое объяснение лучше отсутствия такового. И Машка выпустила дитятко из захвата, проворчав:

— Я предупреждала, что нужно сбавить темп тренировок.

Её глаза невольно зашарили в пространстве вокруг сына.

— Сбавлю, — покладисто пообещал тот.

— Кешка! — раздался из коридора спасительный рык отца.

Весёлый гомон мелкоты, к счастью, перекрыл подозрительный шум в родительской спальне. И старшие мужчины продолжали раздевать колобродящих близнецов с последышем Митькой. Кешка поспешил вернуться к месту «побоища», дабы приобщиться к семейной забаве. Ящерка проводила его до двери, скроив недовольную мину. Её хвостики, завившись в плети, досадливо рассекали воздух.

Машка же плюхнулась на кровать и сумрачно посмотрела на подругу-бедоносицу:

— С этим нужно что-то делать.

— Нужно, — вздохнула Юлька, оглядываясь. — И прежде всего, я немедленно линяю. Где мои шмотки? Мне вообще не стоило к тебе вторгаться. Идиотка…

— С твоей бедой нужно что-то делать, — поморщившись, оборвала её покаянную чушь Машка. — Слушай, может, тебе пожить у нас на даче? Возьмёшь отпуск… Глупости! — оборвала она уже себя. — Это не панацея.

— А она вообще существует? — как можно беспечней усмехнулась Юлька, сползая с кровати.

Свою майку и свитерок отыскала взглядом на подоконнике в корзине с вязанием. Куда и направилась, прислушиваясь к бормотанию подруги.

— Тебе безопасно только рядом с теми, кто тебя любит. А в доме твоего олигарха толкутся, как минимум, три потенциальных убийцы. На работе их и вовсе целый полк.

— Дамы, вы, как всегда, прекрасны, — сообщил показавшийся в дверном проёме отец шумного семейства. — Особенно ты, — окинул он жену преувеличенно оценивающим взглядом и скомандовал: — Надень штаны. Нечего демонстрировать детям, из чего на самом деле тётка состоит. Ю-ю, ты чего такая подвешенная? — уловил он цепким взглядом непривычно кислую моську женщины, которую признавал человеком, достойным того, чтобы впускать его в дом. — Девчонки, что-то случилось?

— Улааа! — пролез в двери младшенький Митька, норовя прыгнуть на мать.

Отец поймал его и зажал под мышкой.

— Мать занята, — строго указал он барахтавшемуся баловнику, вытаскивая того прочь из спальни.

Митька верещал так, что закрытая за ними дверь казалась бумажной ширмой. В этой семье царил закон: в рабочие дни родители добывают деньги, а потому всем цыц! Зато в выходные всем даруется свобода самовыражения. Так что всё «накопленное» законопослушными отпрысками за пять дней, беспрепятственно исторгалось в адские выходные.

Кому как, а Машке и Славке это нравилось. Ибо вынуждало их покидать дом, устраивая многочасовые мероприятия «на воздухе» во имя спасения того самого дома от разрушения. Что в первую очередь было полезно даже не детям, а инженеру-проектировщику и программисту, сутки напролёт пялившимся в свои компьютеры.

Машка поднялась и плотней закрыла дверь. После чего придирчиво уставилась на подругу. Юлька вылезла из грязной футболки. Подумала-подумала и напялила майку прямо на потрёпанное перестановкой тело.

— Дома помоюсь, — пояснила она. — Набери такси.

— Мы не договорили, — напористо заявила Машка, игнорируя вопли, сотрясающие все закоулки квартиры за её спиной. — И не смей заявлять, будто это сугубо твоё личное дело. Ты идёшь в ванную. А я к Славке на кухню, — безошибочно определила она местоположение мужа. — Пока старшие будут кормить мелюзгу, всё ему выложим. Он у меня гений. Обязательно придумает, как бороться с твоей нечистью. Ты всё поняла? — почти угрожающе прошипела она, берясь за дверную ручку.

— Всё, — поддакнула Юлька, демонстративно вернув сумку на подоконник. — Я иду в ванну. А у тебя на кухне, кажется, бунт.

— Я быстро, — буркнула подруга и выплыла в коридор.

Юлька мигом натянула свитер, подхватила сумку и на цыпочках проследовала за ней. Ботинки не зашнуровывала: и так сойдёт. Парку сунула под мышку и выскользнула за дверь, которую так никто и не удосужился запереть.

Звонок от Машки догнал уже на улице. Птаха нагавкала на безмозглую идиотку, велев немедля вернуться. Получив отказ, тут же сменила тон.

— Ю-ю, ты никогда меня не обманывала. Вот и не начинай. И не ломай мне жизнь. У меня кроме моих и тебя никогошеньки нет. Будь человеком: вернись. Мы придумаем, что делать. За мальчишек не беспокойся. Свекровь давно просила дать ей деток денька на три. Чтобы оживить их тихое профессорское болото. Главное, удалить старших. А мелких твоя гадина науськивать не станет. Из них убийцы, как из Славки поэт-песенник, — терпеливо увещевала её Машка, явно из коридора, где явно обувалась.

— Ю-ю, топай обратно, — вторил ей рядом Славка, стуча своими ботинками на космической подошве. — В дом можешь не заходить, если не хочешь. Поговорим внизу.

В квартире царила неестественная мёртвая тишина: даже Митька припух, чуя, что у родителей что-то стряслось.

Юлька попросила у друзей прощения. И отправила подругу в игнор. Птаха побушует и простит. А вот она себя никогда — если принесёт в дом ребят беду.

Ящерка пронеслась мимо лица, досадливо крутя хвостами. Накатило дико злобное желание сбить её на лету сумкой. А после топтать ногами, пока на покрытом ледком тротуаре не останется мокрое место. Она ещё ни разу не испытывала такой яростной всепоглощающей ненависти.

Ящерка зависла перед ней, недоумённо таращась на свою неблагодарную жертву.

— Да, пошла ты! — прошипела Юлька.

И по-воровски выглянула из-за угла соседнего дома, куда успела досеменить по гололёду в пожарном темпе. Вылетевшие из подъезда Славка с Машкой крутили головами: искали её удаляющуюся спину. Сверху на них смотрели выкатившиеся на балкон сыновья. Все пятеро.

И все пятеро были не детски сосредоточены. Ещё не ставшие мужиками мужчины. Из тех, на ком исстари держится русская земля — дежурно позавидовала Юлька. И потелепалась за соседний магазин, чтобы беспрепятственно вызвать такси.

Глава 11 Будем искать способ избавиться от твоей ящерицы

Её возвращение домой прошло незамеченным. Разоблачившись, Юлька вдоль стеночки прокралась к стене-окну. Затаилась за шторой: не хотела привлекать внимание.

Кирилл помогал Платонычу разгребать снег в садике-огородике Ирмы Генриховны. Старушка, воспользовавшись привалившим счастьем, интеллигентно борзела рядом: осторожно выглянув из-за шторы, Юлька услыхала, что мужикам предстоят ещё и плотницкие работы.

Даже странно, что фрау Ирма так и не вышла замуж. Она ж прямо-таки родилась для создания крепкой семьи под своим каблучком. Просто диву даёшься, как эта хрупкая старушка умудряется верховодить в таком громадном доме, содержа тот в идеальном порядке. Юлька всегда уважала в других всё недостижимое лично ею.

Она беспрепятственно проникла в спальню и забаррикадировалась в ванной. Где улеглась прямиком в пустую джакузи и пустила воду. Медленно поднимаясь, та щекотала покрывшееся пупырышками тело. И постепенно отдавала ему тепло, рождая странноватое ощущение возрождения. Или перерождения — с этим вечно какая-то путаница в самоощущениях.

Ящерка оседлала кран и с привычной въедливостью наблюдала за процессом вытекания из него воды. Её мордашка была настолько уморительно сосредоточена, что злость на гадину чуток попустила.

— Чтоб ты утонула, дрянь поганая, — тем не менее, само собой выскочило из самых глубин замордованной души.

Ящерка бросила на хулительницу ироничный взгляд: дескать, собака лает, а караван идёт. После чего снова прилипла к извергавшейся из крана струе. Её хвостики обвисли белоснежным водопадом, слегка колыхаясь в имитации тока воды.

— Залегла на дно? — насмешливо прокомментировал Кирилл внезапную находку, ввалившись в ванную, где никого не ожидал увидеть.

— Естественно, — нехотя поддакнула Юлька.

Отмалчиваться, значит, ни за что ни про что обидеть человека. Вся вина которого заключена в сущем пустяке: она так и не смогла стать частью его мира. Как явилась в его пределы гостьей, так чужой и осталась. Что-то не срослось, не состыковалось.

Как там было?.. В стихах бессовестно забытой поэтессы из старенького журнала «Юность», что бережно хранила бабуля:

Понятно, что привычки-скороспелки радуют нас преимущественно в делах скверных — вроде курения или наркомании. Добрые привычки вызревают долго и вдумчиво. Сколько бы ни болтали о том, что к хорошему привыкаешь быстро. Впрочем, соль в том, что есть для тебя «хорошее». И с чем его едят без опаски подавиться — гоняла Юлька в башке пустые мысли, наблюдая за ящеркой.

Та игнорировала Кирилла, который тщательно отмывал руки в раковине. Будто не в перчатках лопатой махал, а голыми руками собирал овечьи какашки.

— Не поверишь, но мне позвонил Андрюха, — как бы между прочим, заявил он нейтральным тоном человека, твёрдо вознамерившегося навязать свою волю.

— Твой приятель психиатр? — ответила Юлька нейтральностью на нейтральность.

С трудом заставила себя повернуть голову, ответив на его чрезмерно спокойный взгляд своим ничего не выражающим. И ведь ни в чём не покривила душой: ей было всё равно. Всё равно, кто ему звонил. Или это он позвонил, обеспокоенный состоянием мозгов любимой женщины. Да и любима ли она вообще — какое это теперь имеет значение?

Ибо состояние подвешенности внезапно завершилось закономерным обрывом пресловутого «волоска». Бздынь! И всё.

Что бздынькнуло? А кто его знает? Начнёшь разбираться, додумаешься до того, что померещилось. Паранойя, которой у тебя сроду не было. Так что заткни уши и прекрати допытываться: что там у тебя обрывается?

Ящерка отреагировала на её самокопания неожиданной для пресмыкающегося печалью. Подлетела к лицу, повесив нос и хвосты. По-собачьи трогательно заглянула в глаза. Буквально прослезилась — язвительно прокомментировала Юлька, тряся головой, дабы отогнать морок.

Так и есть: на неё пялились бесстрастные немигающие бусины то ли нечисти, то ли приведения. Привидится же — поёжилась любительница нагонять на себя тоску.

— Не драматизируй, — усмехнулся Кирилл, смывая с рук густую пену. — Хроническая усталость не шизофрения. А невролог не санитар из психушки. Если есть проблема, её нужно решать.

— Нужно, — послушно согласилась Юлька. — И буду решать. Только не в выходной. Надеюсь, без меня меня женить не стали?

— На приём, если ты об этом, — невозмутимо возразил Кирилл, вытирая руки, — я тебя не записывал. Да и про твои видения не распространялся. Ты у меня, конечно, истинная награда мужчине. Но, прости, мы говорили не о тебе.

— Вот и ладненько, — с облегчением выдохнула Юлька, вдавив кнопку движка.

Вода вокруг неё — к полному восторгу ящерки — забурлила. Белая проныра запорхала над джакузи, врубив свой вертолётный винт на заднице.

— Ты в порядке? — всё так же преувеличенно невозмутимо поинтересовался Кирилл.

Он присел на корточки у джакузи, возложив на покатый край локти. После минутной заминки его рука легла на её мокрую макушку.

— Мне хорошо, — с неподдельной беспечностью отозвалась Юлька. — А что?

— Ты крутишь глазами. Словно ловишь взглядом что-то невидимое, — пояснил он и осторожно коснулся пальцами фингала: — Болит?

— Светит, — хмыкнула Юлька, стараясь перевести докучливую беседу в шутку. — Ирма Генриховна уже вернулась?

— Она в подсобке. Возится с инвентарём. Готовит сани летом. Не хочешь попадаться ей на глаза?

— Ещё как не хочу, — попросила Юлька о помощи.

— Оставайся в спальне, — предложил Кирилл, поднимаясь. — Ужин притащу сюда.

— Она тебя застращает и не дозволит, — усомнилась Юлька.

— А я тайком, — усмехнулся он.

Подмигнул и отправился «на задание».

Остаток дня они провели в спальне безвылазно. Валяясь в кровати, смотрели новые и старые фильмы: фрагмент оттуда, кусок отсюда. Жевали всё подряд, устилая постель крошками. Болтали, смеялись. И как-то неожиданно дружно не помышляли о сексе. Бывает такое состояние души, когда близость обретает некую одухотворённую «ничегошность». Ты просто лежишь, ничего не хочешь, ничего не просишь, а оно всё равно зашибись.

Зато воскресное утро напрягло с первых минут прощания со спальней. Давешнее происшествие с лопатой и бедолагой дворником кое для кого не потеряло актуальности. На беду Ирма Генриховна имела твёрдое неистребимое убеждение в том, что платье нужно беречь снову, а здоровье смолоду.

В связи с чем подвергла Юльку комплексной обработке с применением запасённой домашней медицинской техники. Той, что вылазила в интернете, как грибы после дождя. Требования «показаться доктору» гонялись за «безответственной молодёжью» по всему дому вороньём, норовящим «выклевать очи».

Проклевали все мозги! Отчего Кирилл, сославшись на дела, был вынужден спасаться в кабинете — туда Ирма Генриховна никогда не заходила, почитая это недопустимой бестактностью. Предатель — что тут ещё скажешь? И трус: бросил женщину на растерзание дракону. Который два часа кряду держал принесённую в жертву девицу у компа. Вычитывал все попавшиеся под руку диагнозы и примерял на пациентку.

К обеду у Юльки окончательно созрело ощущение безысходности узника каменного мешка. Она задыхалась от чудовищной заботы, обрушившейся на неё «погребальной» снежной лавиной. Накрывшей с головой и не дававшей продохнуть.

В целях минимизации дискомфорта она вновь засела за ноутбук, замуровав себя в спальне. Распутывала пасьянсы, резалась в карты, гоняла «три в один ряд». А память выплёскивала на неё картинки прежней жизни, слипшиеся в единый поток бьющей в лицо струи.

В принципе ничего знакового или «ломающего устои». Вполне нормальное явление, если учесть, что с Даянчиком она прожила ровно половину своей жизни. К тому же сознательной и самостоятельной. Из такой песни ни слов, ни скрипичных ключей не выкинешь.

Звонок сотового заставил подпрыгнуть — едва ноутбук с колен не уплыл. Юлька покосилась на экран: Даянчик. Сердце отчего-то сжалось, и рука не сразу привычно цапнула аппарат.

— Привет, — осторожно прошептала она в трубку.

— Привет. Ты можешь говорить? — отреагировал бывший на шёпот.

— Да-да-да! — зачастила Юлька, испугавшись, что он сейчас даст отбой. — Вы где?

— Дома. И ждём тебя.

— Ждёте? В смысле: оба? — насторожилась она. — Что ты наговорил Севке?

— Это он мне наговорил. И услышанное не слишком понравилось.

— Он всё не так понял! — попыталась Юлька спрятаться за досадой.

Дескать, что возьмёшь с шалопая? Вечно он чего-то навыдумывает, а ты после разгребай да огребайся.

— Приезжай, — в принципе, ожидаемо не купился Даян на её гримасы. — Галка уехала к маме.

Вот он весь в этом — с непонятным удовольствием подумала Юлька, отложив ноутбук и соскочив с дивана. Не спрашивает: можешь приехать или нет? Приезжай, и точка. Деспот! Кипчакское нашествие… на её голову.

— Еду! — выдохнула Юлька и отбилась.

Кирилл вошёл в спальню, когда она оправляла свитер, готовая мчаться вниз.

— Ты куда? — спокойно поинтересовался он, запечатав собой дверной проём.

— К Севке, — едва не брякнув «домой», вовремя спохватилась Юлька.

— Что-то случилось? — нахмурился он, безропотно выпуская её на лестницу. — Помощь нужна?

— Пока не знаю! — бросила она через плечо, съезжая по перилам. — Алексей, ты меня отвезёшь?!

Водитель сидел на кухне за столом и доедал фирменный бифштекс Ирмы Генриховны: жирный и вкуснющий. С воздушным сливочным пюре и грибным соусом.

— Срочно? — дожевав и проглотив, степенно осведомился молодой, но весьма серьёзный парень, год назад комиссованный из армии по здоровью.

— После обеда, — безапелляционным тоном главнокомандующего тормознула Ирма Генриховна порывистую обормотку.

И сняла крышку с кастрюли, пригрозив Юльке половником. Пришлось сдаться, не развозя компромиссов по стоящей на столе тарелке. Кирилл вслед за ней так и не спустился. Наверняка прошлёпал обратно в кабинет: отдохнуть за чтением рабочих бумаг. Если не в кого стрелять или запуливать рыболовным крючком, это в его в списке последний способ расслабиться. Лучше бы на Севкины игровые «бегалки-стрелялки» подсел — куда расслабляюще, чем биржевые сводки.

Обед Юльки — в отличие от Лёхиного — был просто убогим. Пресный суп пришлось чинно откушать — хотя так и тянуло влить его в себя через край. После чего «в топку» ушло рагу с кроликом, залитое компотом из нелюбимой ирги. Бесконечно полезно и даже местами вкусно. Три капли жира и щепоть соли на всё съеденное.

Ирма Генриховна, как истинная сибирячка, не приветствовала всякие диеты, но прислушивалась к пожеланиям детей. Сибирская зима — наставляла она — требует у организма запасаться калориями. Которые потом вылезут наружу необъятным брюхом — невольно поморщилась Юлька, вставая из-за стола — и жирными складками.

— Спасибо, Ирма Генриховна. Всё было…

— Невкусно, — лукаво усмехнулась старушка, заметив её гримасу. — Зато полезно. Алексей, голубчик, вот список покупок, — протянула она водителю свиток.

Куда поместилась бы вся «Книга мёртвых» древних египтян, в которую заворачивали мумий. Такое впечатление, что на рынке они с Кириллом были не вчера, а в прошлом году. И в доме всё подъедено до последней крошки.

Лёха спрятал свиток в барсетку и кивнул Юльке:

— В путь?

Она метнулась в прихожую. Через пять минут они уже выруливали на улицу, провожаемые еле слышным жужжанием и погромыхиванием самоходных ворот.

Входная дверь брошенного гнезда — как и у Машки — была не заперта. Её охламоны — когда оба дома — искренно надеялись друг на друга. Как до сих пор их квартиру не обнесли — чудо из чудес.

В доме их семейку записали в «буржуи», ибо квартира состояла из пары двушек: одна над другой. Чем не двухэтажные апартаменты? Лестница наверх, две ванны. На первом этаже две клетушки соединены в более-менее приличную гостиную — все признаки «барства» налицо.

Нужно внимательней смотреть забугорные сериалы — не раз ехидничала Юлька — чтобы иметь достоверное представление о подлинно буржуйских апартаментах. А в её спальню они едва пропихнули стандартную «двуспалку» без запросов. Пришлось даже придвинуть её к стене, чтоб хотя бы с одной стороны полноценно вставать на ноги. И спросонья не бухаться лбом о стену.

Стащив парку с ботами, Юлька поискала глазами любимые тапки. Галины торчали на видном месте — бельмом на глазу. А её тапчонки, по всей видимости, утратили право на прописку. И по какому праву — скажите пожалуйста? Это, вообще-то, и её дом тоже. Даянчик пока её муж, и нечего тут хозяйничать, когда…

На всякий случай заглянула в нижний ящик «прихожей»: «тапчонки» лежали поверх обувной коробки. Галя была тактичной девушкой, а Юлька оказалась старой ревнивой дурой. Что, впрочем, ничуть её не задело: дура, так дура — лишь бы не смели обижать.

— Привет, ма, — встретил её на кухне Севка тарелкой с гигантским куском шоколадного торта. — Ну, и фонарь! — восхитился он. — Тебя твой хахаль уже начал лупить?

— Торт мне? — демонстративно проворчала она, упав на стул и по-хозяйски оглядевшись.

— Ещё чего? — удивилось чадушко её запросам. — Это последний. Ты, кстати, приехала на свидание с сыном. Где торт?

— Вредно жрать столько сладкого, — ехидно прокомментировала Юлька его наглое заявление, чувствуя значительную прибавку в настроении.

Восхитительное ощущение, что «у неё все дома» накрыло с головой. Будто снова залезла на колени к бабушке. А её тёплая сухая рука легла на встрёпанную макушку.

— Вредно нарываться на пендюли, — получила она вполне ожидаемый отлуп. — А после устраивать демонстрацию следов насилия. Хоть бы замазала чем-нибудь. Чтобы не травмировать хрупкую душу ребёнка. А на шее что за фигня? Он тебя ещё и душит? Это у него принципиальная позиция? Или просто дурак, как Отелло?

Митингуя, её долговязый татарчонок достал кофейное блюдце — меньше в доме просто ничего нет. Отрезал от своего кусманиша уголок и выделил родной матери угощение. Подумал, и отколупнул с её сиротской дольки шоколадную загогулину. Удовлетворился результатом и поставил блюдце перед ней, мимоходом щёлкнув кнопкой чайника.

— У тебя талия, — прокомментировал своё жлобство заботливый сын. — А мне нужно расти.

Он плюхнулся за стол напротив, вооружившись столовой ложкой. Подвинул ближе пол литровую кружку с остывшим чаем и взялся за дело. Ел Севка, как в последний раз, запихивая в рот огромные куски — идиотская привычка. Никакие резоны так и не поправили дело с его манерами.

Исключение делалось только в гостях, куда его заманить трудней, чем втащить на их кухню танк. Зато лишь там Юлька могла воочию убедиться, что ребёнка она всё-таки воспитывала: плоды налицо. Вилку в гостях дитятко держало правильно. Нож в правой руке, а спину прямой.

— А где торт? — недовольно проскрипело за спиной.

И к холодильнику прошаркал второй воспитатель наглого лохматого нигилиста с битком набитым ртом.

— Забыла, — покаялась Юлька. — Дай ложку. И налей мне чая.

— Я в маркет не пойду, — ультимативно уставился отцовский палец прямо в лоб сына. — Торт нужен тебе.

— А тебе карпаччо, сок и макароны, — не сплоховал тот. — На две единицы товара больше. Торт пойдёт прицепом.

— Сейчас доем и схожу, — привычно выступила миротворцем Юлька.

На этих словах отец с сыном всегда поразительно быстро договаривались: кому куда. Позорно гонять в супермаркет женщину. Не ради неё, а ради постоянно и неуклонно актуального вопроса: мужик я, или пустые штаны? Главное Юльке вовремя восхититься первым и презрительно пофыркать в сторону второго.

Когда вопрос с супермаркетом был решён, а чай допит, все перекочевали в гостиную. Даже Севка, привыкший игнорировать её, сразу взлетая на второй этаж. Тут же он демонстративно улёгся в кресло и уставился на мать. Та предпочла завалиться на родной диванище, по которому отчаянно соскучилась. Подгребла под спину подушки и предупредила:

— Только заикнитесь, что я свихнулась! Сразу ухожу.

— Не будем, — на полном серьёзе принял её условия Даян, опустившись во второе кресло.

Так она оказалась на сцене перед парой весьма заинтересованных умудрённых зрителей. Почитателей её неисчерпаемого таланта влипать в истории. На душе стало невыразимо покойно. А языку неповторимо привольно. Юлька сама не ожидала, что её рассказ прямо-таки затрещит по швам, битком набитый вроде бы забытыми подробностями.

Они слушали её молча. Мрачнея с каждой минутой. В какой-то момент мелькнула мысль, что зря она так. Не стоило тревожить своих любимых мужчин всем этим вздором. В который не поверит ни один нормальный человек. Но Даян опроверг её малодушное сомнение:

— Скверно.

— Что будем делать? — зыркнул на отца Севка, требуя «приказа по армии».

— А я боялась, — в облегчении выдохнула Юлька, пустив предательскую слезу.

И тотчас воровски смахнув её с лица.

— Ма, ты чего? — удивился Севка, округлив и без того большие чёрные отцовские глаза. — Когда мы тебе не верили? Не помню, чтоб ты так складно завиралась. У тебя ж фантазия, как у дятла.

— В транспорте, в закрытых помещениях и на улице. Везде, — резюмировал Даян.

Его лицо обрело самую нелюбимую Юлькой маску хладнокровного и жестокого степняка, готового напоить саблю кровью — как говорилось в каком-то романе. В такие минуты ей казалось, что её добрый, благородный и паталогически ленивый Даяшка преспокойно вырежет кучу народа, едва почует опасность для них с Севкой.

Ей до сих пор иногда снились рожи трёх выродков, что прицепились к ней в Лионе, где они учились в универе. И снимали комнатуху у мадам Пети́. Даянчик должен был встретить её после факультатива, что заканчивался позже всех. Но препод свернул занятия на полчаса раньше. А Юльке страшно хотелось поскорей увидеть своего карапуза, который как раз накануне сказал первое слово. И решительная русская лохушка попёрлась домой через парк Тет д’Ор.

Она даже не успела толком испугаться, лихорадочно соображая, как сбежать от наступающих подонков. Даян возник за их спинами прямо из воздуха. Двоих успел повалить такими жестокими приёмами, что мерзавцы уже не поднялись, скукожившись на земле и воя. А третий — то ли магриб, то ли какой-то другой африканец — прыгнул в сторону и достал нож.

Тогда-то она впервые и увидала ЭТО лицо Даяна. Убийцы, сердце которого мгновенно обратилось в камень. Высокий, гибкий, сильный африканец что-то процедил — Юлька расслышала только то, что мужа приняли за араба. Наверно, гад пообещал, что Даян сейчас сдохнет: «белый» ему в пупок дышал.

— Иншалла, — прохрипел тот по-звериному.

И прыгнул. Юлька даже не поняла: зарезал он ублюдка или только ранил? Из парка Даян утащил её на крейсерской скорости. Дома оставил с сыном — мадам Пети́ с удовольствием нянчилась с русским малышом за дополнительную плату — и куда-то умчался. Только десять лет спустя обмолвился: к Сархану с Тариком — ребятам из Азербайджана, что учились в том же Лионском универе Клода Бернара.

Они приятельствовали на почве незримого и пока ещё не протухшего родства «русских из Советов»: два азербайджанца и татарин. Причём, Даян был «московским татарином». Сыном высокопоставленного чиновника и твёрдого партийца, игнорирующего веру предков. То есть махровым атеистом. И всё же для Сархана с Тариком он был «своим».

Что уж эта лихая троица джигитов натворила, муж так и не раскололся. Юлька тогда панически боялась, что эти эмигрантские отморозки их разыщут. Что будут мстить. Она умоляла Даяна бросить универ и дёрнуть из Лиона пока не поздно.

Вместо этого три горячих мусульманских парня утащили её на островок посреди озера О Блё. Где, несмотря на харам, паразиты надрались до красноармейских звёзд в глазах. Сархан ещё и базу подвёл под этакое непотребство: дескать, его дед во время Великой Отечественной был крутым разведчиком. И периодически «употреблял», ибо воину не зазорно.

Как это связано с их вакханалией, дообосновывать он так и не смог. Был занят: голые по пояс мусульманские «ирокезы» устроили боевые пляски с ножами вокруг костра. Куда тотчас слетелись отдыхавшие на острове французы, с неописуемым восторгом досмотревшие концерт «русских» до конца.

— Вспомнила О Блё? — осведомился Даян, разглядывая её безжалостным деловым взглядом мясника.

— Да уж, — буркнула Юлька, ощупывая пальцами кровоподтёк.

— Не трогай, — поморщился он и покосился на сына: — Ты можешь прогулять занятия?

— Я прогуляю занятия, — указал ему Севка на неправильную поставку вопроса, неотрывно пялясь на мать.

— Мальчики, так нельзя! — всполошилась Юлька. — Сейчас у него в лицее…

— Помолчи! — хором цыкнули на неё мужчины, по-прежнему не сводя глаз со своей бестолковой женщины.

И Даян продолжил:

— Сейчас заедем к вам, — кивнул он уже почти бывшей жене. — Скажешь Кириллу, что у нас срочная поездка. По семейным причинам. На похороны — это ни у кого не вызовет протеста. Заберёшь то, что тебе понадобится в пути.

— А потом? — насторожилась Юлька, провожая взглядом взлетевшего по лестнице сына.

Тот знал, что такое «собираться в путь». Даже не поинтересовавшись, куда тот путь проляжет.

— А потом, Ю-ю, будем искать способ избавиться от твоей ящерицы.

Этим смешным прозвищем он мигом наградил жену, когда впервые познакомился с дурацкой игрушкой йо-йо. По малолетству нашёл это остроумным, а после прозвище прилипло — не отодрать. Впрочем, Юльке в голову не приходило с ним бороться: оно ж своё, родное.

— Даяш, ты действительно веришь, что эта зараза существует?

— Как тебе сказать? — холодно усмехнулся он, недобро щурясь. — Я не верю. Я её вижу.

Юлька машинально огляделась и чуть не вскипела. Белая пакость преспокойно восседала на спинке дивана, разложив вокруг себя хвостики. И неприятно, настораживающе, пугающе таращилась на Даяна. Не как прежде на другую публику вокруг своей жертвы. А как-то по особенному придирчиво изучала его, то и дело кивая каким-то потаённым мыслишкам.

— Да… это она, — раздражённо процедила Юлька. — И она появляется, когда…

— Хватит! — пресёк Даян пустую болтовню, подскакивая с кресла. — Ю-ю, ты же выгребла из дома не всё своё барахло? Здесь осталось то, что тебе может понадобиться в дороге?

— Чтобы не заезжать к Кириллу? — уточнила она, приклеившись взглядом к белой гадине.

— Ты хочешь заехать? — переиначил вопрос Даян, пойдя к дивану и присев на корточки.

— Не хочу! — от всей души выдохнула она искреннее признание.

— Хорошо, — поднялся муж.

Наклонился, мазнул её губами по лбу и потопал к лестнице. Юлька подорвалась следом, мысленно радуясь, что в сумке все ещё валялось купленное в «Бренд холле» бельишко. А не валялось бы — дятлом тюкалась в башке— ещё бы разик купила. Сто раз бы купила, но ТУДА бы не вернулась.

Глава 12 Страх пройдёт, и ты поймёшь, чего хочешь

Кирилл выслушал её оправдания молча. После чего сотовый глухо переспросил его заметно изменившимся голосом:

— А меня ты попросить не могла?

Юлька несколько секунд пометалась между правдой и желанием смягчить удар по его гордости. Потом чертыхнулась и махнула рукой на околичности:

— Я и попросила. Знаю, что ты готов сделать для меня всё, что угодно. Потому что ты такой. Но кое-что изменилось. Теперь я не могу принять твою помощь.

— Почему? — удивился он, что на памяти Юльки случалось редко.

— Потому что ты её не видишь.

— Погоди, — уже неприкрыто встревожился Кирилл. — Ты хочешь сказать…

— Да, мой хороший. Они её видят. Оба. Как и я.

Севка распахнул заднюю дверцу отцовского Джимни. Принялся запихивать туда сумку-холодильник и свой рюкзак. Даян открыл дверцу водителя. Сдвинул кресло и требовательно мотнулбашкой: дескать, забирайся.

— Прости меня, — попросила на прощание Юлька и пообещала Кириллу: — Я справлюсь. Я же не одна. Когда смогу, позвоню.

И отбилась. Терпеть не могла что-то мямлить, когда всё сказано.

Привычно скользнула хозяйским взглядом по своим мальчишкам. Отец и сын по каким-то своим мужским соображениям обряжались одинаково. Чёрные кожаные куртки, чёрные джинсы и так далее. Мрачная парочка злодеев — вздохнула Юлька и полезла в салон.

Опять же привычно матеря своего придурочного татарина за вредность: у всех приличных мужей машины-пятидверки. А этот степной сайгак упорно заставляет её заползать внутрь, как какую-то сколопендру. На заднем сиденье без дверей чувствуешь себя, как мышь в банке. Сколько не скребись когтями о стекло, пока банку не перевернут, хрен выскочишь.

Правда, его джип реально крут — сентиментально вздохнула Юлька, привычно оглядываясь. Особенно ей нравился неоклассический кузов Джимни, похожий на угловатые бока его далёких предшественников. Было в этом что-то романтично-разгульное в духе середины прошлого века. Золотого тридцатилетия покоя и благоденствия на Руси. Четвёртого по счёту за всю её историю. Дай бог, не последнего.

Взгромоздившись на сиденье коленками, она повисла на спинке. Решила понаблюдать за погрузочными стараниями сынули. Верней, за отсутствием стараний: ему только землю под строительство утрамбовывать. Старая дорожная сумка — куда она запихнула всё, что осталось от неё в доме — заполнилась наполовину. Будь там полный ассортимент дорожного барахла, Севка приготовил бы из него яичницу. Под соусом из кремов и зубной пасты. Сдобренную всем, что благоухает.

Пара старых свитеров, такие же джинсы с комбезом, зимние кроссовки — всё её богатство. Придётся заехать куда-нибудь: прикупить всё необходимое для зубов, рук и ног. Старые растянутые футболки Севки — это нормально. А вот его носки можно натянуть до колен.

— Оболтус! — попыталась она дать оплеуху зелезшему по пояс в багажник отпрыску. — Аккуратней нельзя?

— Боишься, что твоё тряпьё рассыплется в труху? — иронично осведомился Севка, уходя от затрещины.

И свалил на её сумку свои отслужившие подростковые хаски для рыбалки: шипованные, с голенищами из пятнистого осксфорда. Огромные и дико тяжёлые.

— Это мне? — догадалась Юлька, вытаращившись на предназначавшуюся ей обувку сорок первого размера.

— Тебе, — запустил движок Даян, устраиваясь за рулём. — Севка! Заканчивай возиться!

— А где мои хаски? — сползая попой на сиденье, поинтересовалась Юлька прокурорским тоном.

Предчувствуя потерю, можно и не спрашивать. В таких вопросах интуиция и опыт никогда не подводили.

— Мыши съели, — выдал свою версию долговязый нахалюга, утрамбовывая отцовским рюкзаком содержимое забитого доверху багажника.

— Термоэластопласт? — ехидно уточнила она, расстёгивая пуховик.

— Голодные были, — невозмутимо пожал плечами Даян, шаря глазами по окружающему пространству.

Юлька поняла это по его напряжённому подбритому затылку.

— Думаешь: ящерица нас не найдёт? — поморщившись от хлопка двери багажника, с надеждой спросила его Юлька.

— Думаю: надо попытаться, — покосился тот на неё через плечо.

— А твоя работа? Отпросился?

— Уволился, — процедил Даян, проведя пятернёй по стильно подстриженной макушке.

Прежде он пренебрегал модой в парикмахерских вопросах: стригся коротко и без затей. А нынче у него на голове нечто журнальное. Ради Гали старался? Для жены-то на такие жертвы не шёл: высиживать в салонах, тратя деньги впустую.

— Не погорячился? — проворчала она.

— Ты мать моего сына, — сухо отрезал он, давая понять, что тема закрыта.

И спорить с этим бесполезно — вздохнула Юлька, стараясь не оплавиться от тёплого умиротворяющего облегчения. Она вернулась в свою норку за его спиной. И каверзный, облепивший мозги страх сдал назад. Совсем в покое не оставил — успокоишься тут, как же! Но припух, затаившись на дне перебаламученной души.

— Макияж у тебя, маман, как у бичихи, — плюхнувшись рядом с отцом и обернувшись, сострил Севка. — Хоть под паранджу тебя прячь, чтоб не позорила достойных мужчин. Конфетку хочешь?

— Трюфель, — потребовала Юлька, устраиваясь поудобней между скрутками верблюжьих пледов.

— Э! — запротестовал Севка. — У меня всего девять осталось. Заскочим в маркет и…

— Пять моих, — приказала строгая мать, протянув руку. — У меня нервы.

— Нервы у неё, — бухтел под нос скряга, выуживая из сумки под ногами мятую коробку. — Можно подумать, я на подъёме творческих сил. Свалилась, понимаешь, как снег на голову. Притащила в дом какое-то хвостатое дерьмо. А ты ей последнее отдай.

— Отдай, — степенно одобрил Даян, стронув джип с места. — Тренируй демократичность: не мешай матери толстеть.

На покупку необходимого для мамы и еды для всех ушло не больше десяти минут. Потому, что закупками занимались исключительно мужчины — Юлька залегла в машине и не высовывалась. А они хватают знакомые упаковки, не обращая внимания на потенциально интересные новинки.

Ещё три минуты на банкомат: нал в дороге всегда пригодится. И пять минут на заправку — повезло: попали в отсутствие наплыва посетителей. После чего вырулили на Култукский тракт и двинули в сторону Слюдянки на западной оконечности Байкала.

Юлька бездумно пялилась в окно, иногда косясь на зеркало заднего вида, где ловила глаза Даяна. Верней, его узкие тёмные очки — ни черта по ним не прочитать: о чём думает, чем недоволен? Впервые за три месяца шевельнулась подлючая ревность: уж не о своей ли Гале он думает? А недоволен чем? Её вторжением в размеренную жизнь без пяти минут холостяка?

Не сделать то, что сейчас делает, этот хан Мамай никак не мог: дескать, мужчина должен, если дерзнул называться мужчиной. Он вот дерзнул, и возится теперь с вертихвосткой, от которой одни проблемы. Возись-возись — злорадно подумала Юлька, стягивая ботинки. И нечего тут думать про всяких Галь в присутствие жены.

Ничуть не устыдившись абсурдности претензии — и не красящих её чувств — она принялась вить гнездо из пледов. Верблюжья шерсть кусалась. Нет, чтобы купить в интернет-магазине пледы из яка — мысленно ругала своего непутёвого монголо-татарина. Мягкие и красивые. Надо было притащить из Монголии именно эти продукты ручного труда. Тоже ещё оригинал.

Даян, кажется, хмыкнул. Юлька не услышала: догадалась по его затылку. Севка, даже не взглянув на отца, вынул из уха наушник и проблеял:

— Урус хатын яхшы! Матурлык акылсыс.

Даян покосился на сына и резонно заметил:

— Посмотрим, кого ты в дом приведёшь.

— Да, — гордо подтвердила Юлька, закутываясь в плед. — Я именно прелесть, что за дура. И будь добр, делать акцент на первом слове.

— Ма, я ставлю, — горячо заверило чадушко. — Ты реально у нас прелесть. Вот, если бы за тобой таскался крокодил, я бы усомнился. Он урод, и воняет. А за тобой гоняется воистину прелестная пакость. Хоть статуэтки с неё тиражируй.

Нервничает — защемило у Юльки сердце. Боится за неё. Будь он попроще, она бы вообще настояла, чтобы роднулечка остался дома под присмотром Гали. А тут попробуй настаивать на своём: мигом встанет в позу.

И Даян ему потакает, игнорируя мнение женщины, прочитавшей целых полторы брошюры по воспитанию детей. Вторую забросила, как только осознала, что предлагаемое воспитание предназначается для каких-то принципиально иных детей. Севка туда не вписывался ни по одному из параметров. Не роди она его лично, решила бы, что этот охламон вылупился уже в джинсах и наушниках. Лохматым и языкастым.

— А кто-то рожает великих пианистов. Шахматистов и физиков с поэтами, — бормотала она под нос, уставившись в окно на светофор с шагающим зелёным человечком.

— А я и есть поэт, — с деланной степенностью ответствовал Севка, выпятив квадратный отцовский подбородок. — Народный шагыйрь бескрайних степей улуса Бату. Шаг-шаг-шаг-шагыйрь, — принялся напевать он под музыку в наушнике. — Ша-ша-ша-ша. Ша-ша-ша-ша-а-а-а…

— …лопут, — допела за него Юлька под пятую симфонию Бетховена, что еле слышно просачивалась из брошенного за плечо наушника.

Для неё навечно останется непостижимым: как можно любить Вагнера с Бетховеном и слушать Рамштайн?

Она ещё немного попикировалась с сынулей: без энтузиазма и огонька. Больше от скуки, чем из принципа. А потом как-то незаметно отключилась.

Диковинных снов на этот раз не видала. Проснулась, когда за бортом джипа уже стемнело. Засветила сотовый и удивилась: ого, четыре часа пролетело, как не было. Не так уж она и придавлена страхом, если дрыхнет, как убитая.

Впрочем, с тех пор, как у мелкой неопознанной нечисти сошёлся на ней клином свет, это впервые. То сны дурацкие снятся, от которых просыпаешься уставшей, как собака. То вообще не спится: всё что-то мерещится, напрягает.

К сожалению, сама ящерка не приглючилась, а реально вознамерилось её кокнуть. С упорством и фантазией — благо возможностей вокруг пруд пруди. Куда не сунься, наткнёшься на потенциальных зомби. У половины которых под рукой какая-нибудь дрянь, опасная для жизни.

За окном проплыла знакомая пятиэтажка, защёлкал включённый поворотник. Юльку качнуло на повороте, намекая, что пора выползать из кокона. Обуваться, застёгиваться и занять низкий старт. Едва её выпустят из этого японского тарантаса, для которого пожалели дверей, она рванёт прочь. В сторону воспетого народом закутка, обшитого сайдингом. И оборудованного обогревателем, что хоть как-то позволяет смириться с традиционно русским комфортом в сфере гигиены и физиологии.

Джимни въехал в высокие ворота, подобравшись к самому крыльцу дома — едва на него не запрыгнул. Даян оглянулся, оценил «накал страстей» на подбитой мордахе жертвы преследования. Хмыкнул и вышел из машины. Откинул седушку, и Юлька пулей вылетела наружу.

Воткнувшись в двухметрового бахадура, облачённого в бараний тулуп, буркнула:

— Свободен?

Анжур без наводящих вопросов понял о предмете её интереса. Расплылся в белозубой улыбке и повёл рукой в гостеприимном жесте:

— Всё моё твоё.

Когда она разобралась со своими нуждами и вылезла из нужника, мужчины уже закончили разгружать багажник. Севка в лучшем духе дискриминации и детского рабства таскал вещи в дом. Анжур сидел на ступеньке крыльца и дымил трубкой. Даян стоял рядом и что-то тихо ему говорил. При её приближении, он замолк, искоса одарив Юльку задумчивым взглядом.

— Что замолчали? — не удержалась от иронии она, шмыгнув носом.

— Любуемся, — вновь оскалился в улыбке хозяин дома. — Ты похожа на женщину, ведущую нетрезвый образ жизни.

— На бичиху, — поддакнул Севка, выползая на крыльцо.

— Бонжурчик, ты мог быть и поучтивей, — вздохнула жертва каскада покушений, наклонилась и чмокнула его в колючую бритую макушку.

Многолетняя дурацкая причуда: выскребать башку под ноль. Хотя волосы у Анжура — обзавидуешься. Когда они впервые встретились, он вообще носил длинный пышный хвост. Натуральный индеец, только намного красивей.

— Я и был учтивым, — возразил Анжур. — Не назвал же тебя бичихой, а только подумал. Ю-ю, ты иди в дом. Тунгалаг с мальчишками поехали к её родителям. Вы же не предупредили о повторном визите. Располагайся, как дома. Там после наших посиделок полно грязной посуды. Не пугайся. Просто вымой.

Юлька отвесила гостеприимному хозяину подзатыльник и поднялась на крыльцо. Вошла в прихожую, разделась. Сунула ноги в меховые тапки хозяйки и медленно подкралась к двери в гостиную. Ничего не могла с собой поделать. Каждый раз, попадая в этот дом — снаружи типичную русскую избу — не входила, а прокрадывалась в умопомрачительную красотищу, созданную друзьями. Двумя одарённейшими людьми, для которых бог не пожалел талантов.

Анжур был фотохудожником и записным бездельником. Однажды копии его чёрно-белой коллекции, посвящённой жизни бурят, попали к проезжему американскому бизнесмену. Тот обалдел и предложил свободному художнику баснословную цену за невиданные шедевры. Перепродал, конечно, и наварился иноземный барыга — будь здоров.

Однако нет худа без добра: о бурятском фотографе узнали за бугром. С тех пор он продавал туда свои работы, что позволяло львиную долю времени жить в своё удовольствие. Ибо его удовольствия стоили смехотворно мало.

Его жена Тунгалаг была учительницей. И страстной любительницей всего народного. Тихая добрая женщина могла сотворить руками не менее шедевральные вещи. Их дом был подлинным музеем, обставленным в традиционном народном стиле. Чего стоила гостиная-юрта, где нарочно закруглили перегородками все углы, устроив в них потайные шкафы.

Юлька скользила вдоль скруглённой стены, касаясь пальцами ковров, покрывавших её сплошным незатейливым, но совершенно фантастическим узором. Или деревянного грубого кресла, вырезанного из сплошного куска дерева. С задумчивым солнечным ликом, венчающим спинку. Или простого расписанного сундука. Высокой стопки одеял на нём. Низкого стола на пузатых ножках. Висящей на ковре шкуры. Резного столба с железными крюками…

Ей ничуточки не мерещилось — она совершенно точно ощущала, как под кожу пальцев просачивалось нечто, неподвластное её осознанию. То, к чему у неё не было привыкания. А у языка смелости облечь ощущения в слова — с тем, чтобы всё не испортить.

Потом она поднимала голову. Оглаживала рассеянным взглядом каждую тонкую жердину, что была лучом солнца в центре потолка. Источающего свет десятков крохотных лампочек. Талдычила себе, что это не музей! И она с полным правом может посидеть в кресле. Или растянуться на узкой разукрашенной тахте с горой подушек всех калибров. Или просто поваляться прямо на деревянном струганном полу…

— Или топать на кухню, — вынырнула из своего самогипноза Юлька, досадливо поморщившись. — Мыть посуду. Нет, интересно! Они гуляли, а мне батрачить, — завелась она погундеть. — Если ещё и баранины не оставили, всех порешу.

Знакомая чугунная бадья, в которой Тунгалаг обычно варила бухэлеэр, стояла на плите раскочегаренной русской печи. Приподняв крышку прихваткой, Юлька скопидомски прищурилась и процедила:

— Всё сожрали, мерзавцы.

— Уверена? — ввалился на кухню Севка.

— Ты своё уже слопал, — прихлопнула она крышкой свою добычу, закрыв её телом от покушений. — Там бульона на донышке осталось. И всего два куска баранины. Даже весь лук слопали.

Севка сунулся в огромный навороченный четырёхдверный умный холодильник — на кухне Тунгалаг предпочитала чувствовать себя человеком двадцать первого века. Поступалась — по её словам — народными традициями во имя шкурного влечения к удобствам цивилизации. В Юлькином доме не имелось и трети той бытовой техники, которой здесь были забиты все навесные и напольные шкафы.

Как не было и половины самих шкафов, занимавших две стены целиком. При желании Тунгалаг могла открыть собственное кафе, значительно урезав стартовый капитал.

— Ма, это пять на два не делится, — взялся поучать её Севка, доставая бутыль с тогоонэй. — А два ломтя баранины на два делится, как дышится.

Юлька уставилась на его добычу: продукт неоднократной перегонки перебродившего молока — хорза. Довольно крепкая штука, хотя до водки не дотягивает. Зато и в башку не бьёт с эффективностью залпового огня. Да и во рту не оставлял омерзительного привкуса химии.

Лично она предпочитала зимой аарсу на костном бульоне, что получалась после второй перегонки. С ложечкой сметанки. Под кусок лепёшки, на который шлёпнуть блямбу горячего бараньего или свиного жира. И щепотку тёртого чесночка. А сверху посыпать лучком и…

— Ма, ты сейчас слюной подавишься, — понимающе хмыкнул Севка, помаячив у неё перед глазами пятернёй. — Э, ты в адеквате? Аарсу достать?

— А хорзу куда? — не сразу включившись в реальность, ляпнула Юлька, шагнув к холодильнику.

— Ты не поверишь, — съехидничал Севка, сунув бутыль подмышку, и подхватил блюдо, на которое накидал без разбора всё, что попало под руки в холодильнике: — Приготовься узнать страшную тайну! — прогудел паразит мистически противным голосом, уплывая в дверь. — Когда я вернусь!

— Алкаши, — буркнула она, нырнув в холодильник.

Ощупала глазами банку с аарсу: выпить или погодить? Вроде бы надо. Но хочется как-то невнятно. Решила погодить.

Закрыла холодильник, подкинула в печь дров, вымыла руки. Сняла крышку с бадьи. Вооружилась половником, что чудом остался чистым среди завалов засранной кухонной утвари — Тунгалаг умница: знает, когда пора навестить маму. И принялась хлебать бухэлеэр прямо стоя, приплясывая от жадности. Вкуснотища! Умереть — не встать.

Мясо ела руками, облизывая пальцы и обсасывая косточки. Утирая жирные губы, нос и подбородок жирной же рукой. Проглотив первый кусок, ощутила, что душа определилась. Вытерла руки салфеткой и добыла из холодильника аарсу. Налила в миску, поставила её на плиту. Вытащила сметану, нашла в шкафу чистую пиалу. С чувством провозгласила тост:

— Не дождётесь!

И продолжила пировать, то и дело возвращаясь к холодильнику. Ощущение, что пожадничала, нагрянуло вместе с мужиками. Те «приняли на грудь» прямо на крыльце — любят это дело. Юлька и сама не раз убеждалась: вкусней всего пьётся в тайге или на морозе. Вкусней, дольше, больше и безпохмельней. Она бы и сама присоединилась к ним, перетащи они печь на крыльцо.

— Когда успела так нализаться? — кажется, искренно удивился Даян, любуясь расплывшейся моськой глупо лыбящейся бабы.

Юлька нисколечки не чувствовала себя пьяной: тоже ещё придумают! Ноги подгибались? Так это с устатку и от нервов. Глаза часто мыргали из-за того, что свет слишком яркий. Да ещё мужикам не стоялось на месте: их так и качало волнообразно, так и размазывало по стенам.

Она икнула и поняла, что пузо сейчас лопнет. Захотелось присесть — что она и сделала. Стул даме никто не предложил — пришлось обходиться тем, что есть: плюхнуться на пол.

— Помыла посуду, называется, — уныло констатировал Анжур, оценивая масштабы прибавки к прежней разрухе.

— Что, задарма проехаться не выстрелило? — съехидничал Севка, доставая из настенного шкафа огромную глиняную миску, набитую конфетами с горкой.

— Почему не выстрелило? — встрепенувшись, вкрадчиво осведомился Анжур, плотоядно оглядев юного нахала. — Разгульная женщина выбыла из темы, а салага остался.

Севку мигом выдуло из кухни.

— Он… хороший, — обиделась за сына Юлька, отбиваясь от настырных рук бывшего мужа. — Не лапай меня! Царь Поганин… Выгнал… жену, — ещё больше обидевшись, проскрипела она. — Из дому… как собаку… а сам с девками…

Страстно хотелось высказать ему всё, что накипело. Как-то незаметно для неё самой. Но, если ты настоящий мужчина, обязан заметить первым и предотвратить. Пока женщина будет разбираться со своей «накипью», рак на горе свистнет. Мало ей других забот!

Сознание куда-то ухнуло. Потыркалось там, в темноте и кружевных водоворотах, но всё-таки всплыло. Под ней что-то мягкое. Над ней лицо Даяна в кривом зеркале. Осуждающее оттуда из зазеркальной глубины неприглядный облик падшей женщины.

— Бросил меня, — вспомнила Юлька о недоговорённом, пытаясь обхватить его бычью шею.

— Угомонись, — насмешливо процедил этот подлец. — А то ещё разок брошу. С крыльца в сугроб.

— Ты меня насовсем бросил? — допытывалась она уже откуда-то из потустороннего мира, путь в который пролегает через вкусную, но подлую аарсу.

Ответа его то ли не помнила, то ли вообще не услышала. Казалось, отключилась всего на минуточку. А когда продрала глаза, солнце приглушённо лупило в полуприкрытое жалюзи окно. Юлька сладенько зевнула, потянулась и огляделась: кабинет Анжура.

Она лежала на его стареньком кожаном диване — ровеснике Октябрьской революции. Неудивительно, что бока болят — только сейчас почувствовала горемычная дева, изгнанная из рая прежней размеренной жизни. И ведь даже ничего запретного не сожрала — посетовала Юлька — вообще кругом неповинная.

— Бонжурчик, доброе утро, — с кроткой лаской в голосе поприветствовала спину хозяина.

Тот уткнулся в монитор, виртуозно шлёпая по клаве гигантскими пальцами.

— Добрый вечер, — не оборачиваясь, иронично хмыкнул ещё один зловредный татаро-монгол.

— Врёшь? — с надеждой уточнила Юлька, пытаясь оценить положение солнца на небосводе по щелям жалюзи.

— Семнадцать тридцать две, — не преминул уязвить её Анжур. — Твой муж решил не будить свою распутную женщину.

— Он никакой не муж, — ехидно парировала Юлька, заглянув под одеяло и оценив степень своего бесстыдства.

Бесстыдство было так себе: Севкина безразмерная потасканная футболка на голое тело. Лифчик Даян с неё стянул: терпеть не могла в нём спать. Но шортики оставил. Значит, секса не было — машинально подумалось ей. И так же машинально огорчило.

С чего бы? В последний год у неё начисто отрезало всякое желание даже спать с ним в одной постели. Может, это фантомное ощущение?

— Это ты никакая, — заметил Анжур каким-то странным тоном человека, стоящего на краю чего-то опасного. — А он муж.

— Думаешь? — безотчётно брякнула Юлька, внезапно насторожившись.

— А ты нет? — усмехнулся Анжур, бросив на неё через плечо изучающий взгляд.

— Не знаю, — прислушавшись к себе, неуверенно промямлила она.

— Ничего, — подмигнул их единственный настоящий друг. — Страх пройдёт, и ты поймёшь, чего хочешь. Сейчас главное спасти жизнь.

— Ты знаешь, — вмиг помрачнела Юлька.

— Нет, — ещё шире оскалился Анжур. — Ко мне внезапно среди ночи вваливаются друзья. Из другого города. С которыми я попрощался утром. Не вижу ни одной причины удивиться. Тем более спросить, что случилось.

Губы растянуты, отменные зубы напоказ. В его зорких азиатских глазах ни капелюшечки утешительной лжи. Они сумрачны, сосредоточенны и не поддаются проникновению. Не позволяют домогаться их в поисках готового ответа. Или пустого сочувствия, за которым ничего не стоит.

— И… что ты об этом думаешь? — тем не менее рискнула спросить Юлька.

— Я не думаю, — вновь уставился он в монитор. — Я ищу: что это? Или кто это?

— Нашёл? — аж задохнулась Юлька в надежде на сиюминутный конец её мытарствований.

— Сам нет, — уж в который раз за последние пару дней безжалостно разочаровали её. — Теперь ищу того, кто поможет найти. А ты вставай и топай мыться. Баня уже доходит. Скоро будет жарко, а ты жара не любишь.

Глава 13 Мы идиоты

Вопреки обыкновению, в бане Юлька застряла. Прежде всегда быстренько намыливалась, сидя чуть ли не на полу, где меньше жара. Потом ополаскивалась и спешила убраться на свежий воздух. Сегодня вдруг улеглась пузом на нижний полок, свесила руки, уложив на пол ладони, и закайфовала.

Что-то внутри неё плавилось, выступая на теле каплями так и не пролитых слёз. Уходило прочь, ошеломляя необъяснимой простотой способа избавления от мучительного зажима. Угнетающе тягостный ком в груди крошился, позволяя лёгким расправиться. Прежде ненавистный горячий пар врывался в них с каждым вздохом, расправляя все слипшиеся ткани существа.

— Ну? — вместе с волной прохлады ворвался в парилку до головокружения родной мужской голос. — Заснула?

— Даянчик, — пролепетала Юлька, приоткрыв глаза. — Мне так хорошо… так хорошо… что…

— Лучше не надо, — оборвал он невнятное блеяние.

И присел на лавку в головах, с наслаждением вытянув по-степнячьи короткие мускулистые ноги. Над клетчатыми семейниками набрякла складка, которой она прежде не замечала.

— Ты жирный, — хмыкнув, не удержала язык за зубами непочтительная женщина.

И ткнула пальцем в эту смешную складку.

— Я нормальный, — с пренебрежением самодостаточного мужчины усмехнулся Даян. — Это тебе снова двадцать. Во всеми вытекающими страстями. А у меня всё по расписанию: тридцать четыре и ни днём меньше. Звонил Кирилл. Сказал ему, что ты в бане. Выйдешь, тогда перезвонишь.

Юлька приготовилась почувствовать, как соскучилась по любимому…

И вдруг ничего. То есть, ни капельки. Абсолютно и безвозвратно.

— Не хочу, — поражённо выдавила она.

— Чего не хочешь? — лениво осведомился Даян, откинувшись спиной на верхний полок и закинув на него распростёртые руки. — Выходить? Да, это странно. Прежде ты здесь не засиживалась

— Перезванивать, — буркнула она, не кривя по въевшейся привычке душой.

Как-то так у них случилось, что с первого же дня совместного проживания, оба не захотели изображать из себя нечто несуществующее. Хотя, несомненно, выглядевшее более презентабельно в глазах окружающих. Потому и врать друг другу не приходилось, что значительно облегчало жизнь.

— Поссорились? — с еле узнаваемой ноткой сочувствия осведомился он.

— Нет, — поморщилась Юлька, царапая ноготком деревянную половицу и, наконец, нашла нужное слово: — Разошлись.

И Даян мгновенно понял, о чём речь:

— Может, просто мало пожили вместе? Ещё толком и не сошлись. А ты, как всегда, пытаешься ускакать вперёд. Кирилл у тебя мужик серьёзный. Настоящий. Ему ваши «ах-ах», «фыр-фыр-фыр» мимо кассы. Он хочет чего-то простого, понятного и крепкого. Настоящего.

Юлька поставила голову на подбородок и уткнулась взглядом в шрам на его неприлично волосатой ноге. Это у него из-за неё. Когда ей вздумалось научиться ездить на мотоцикле. И она с великого ума решила взять пару уроков у двух суровых датских байкеров. Зря он с ними так… грубо тогда. Мужики были не виноваты: просто она умеет уговаривать.

И в стену с места рванула по собственной дурости — викинги не помогали. Сами обалдели от тупости русской, газанувшей «прежде батьки». А Даянчик начистил обоим рожу. После того, как поймал мотоцикл телом. Ох, и намучился он с ней — пригорюнилась Юлька, безотчётно погладив шрам.

— Да, — скосив глаза на ногу, согласился он. — Зря я тогда. Погорячился. А ты идиотка.

— Я стараюсь, — вздохнула она.

— Ю-ю.

— А?

— Руку убери.

— Почему? — заностальгировав, не сразу поняла она, вскидывая расфокусированный взгляд.

И тут же сфокусировав его на естественных, но не ожидаемых последствиях в клетчатых семейниках.

— Пойду-ка я, — досадливо поморщился Даян, оттолкнувшись спиной от полка. — А ты давай выметайся. Надоело ждать.

Встать она ему не дала. Уперевшись руками в пол, вытолкнула тело вперёд. Взгромоздила голову на его ногу, крепко прижав её подбородком.

— И, что это значит? — насмешливо осведомился Даян.

— Ты знаешь, — обиделась Юлька.

— Зачем?

— Хочу! — разозлилась она, шлёпнув его по ноге. — А ты?

— Да.

Их близость была пылкой, порывистой и почти непристойной, как в юности. Никаких преград. Безграничный океан желания, что напрочь вымывало плесневелую законсервированность тех, кому всё приелось. Юлька познавала этого смутно знакомого мужчину с первого брошенного на него взгляда — тогда в юности. А потом с мига зарождения первого позыва заграбастать, растормошить невозмутимого парня с непроницаемо пронзительным взглядом чёрных прищуренных глаз.

Они были жадными, нетерпеливыми и ненасытными. Словно каждому выдали по листку с приговором: «это в последний раз, после чего ваше либидо будет изъято до окончания срока жизни без права подачи апелляции». И они торопились высосать друг друга до донышка. Пока хватало сил.

— Э-э-э! — беспардонно забарабанил в дверь парилки настырный плод их случайного секса семнадцать лет назад. — Вы совсем оборзели?! У вас, между прочим, ребёнок! И ребёнок хочет в баню!

Юлька пошевелилась: всё тело ныло. Секс на влажном горячем деревянном полу неизбежно портит результат. И это она ещё половину тела удобно пристроила на Даянчике. Тот и вовсе распластался на полу, мужественно приняв на себя весь груз дискомфорта. Чего им стоило чуть-чуть потерпеть? Добраться до мягкой кровати и уж там… Там-тарам, там-тарам.

Юлька оторвала голову от тяжело вздымающейся широкой груди. Заглянула в чёрные прищуренные глаза. За ними клубилась непроницаемо пронзительная бездна чего-то так и неразгаданного. Она смутилась. Но всё-таки вытолкнула из себя то, что разъедало язык:

— И что теперь?

Помолчав, Даян как-то неохотно выдавил:

— Не знаю.

— Совсем «не знаю»? — заусило её разобраться. — Или пока «не знаю»?

— Пока не знаю, — покривились его губы.

— Эй! Вы там! — надрывался за дверью Севка. — Хоть обматюгайте в ответ! Вы живы?!

— Потому что я тебя предала? — не унималась Юлька, обхватив его лицо ладошками.

Даян досадливо поморщился и зашипел:

— Потому, что не знаю!

— Чего не знаешь?

Он так не хотел отвечать, что аж зубами заскрипел. И теперь должен был снять её с себя, отстранившись — как всегда делал, обозначая границу, за которой его лучше не доставать. Однако не снял. Подцепил её затылок своей немилостивой лапой, притянул голову к себе. И просипел, почти касаясь губами её лба:

— Не знаю, кто кого предал.

И вот уже теперь всё прошло по привычному сценарию. Снял её с себя, сел. Поиграл плечами, разгоняя кровь, подскочил. Подал ей руку, вздёргивая на ноги. Заглянул в глаза, притянул к себе, прижал, прошептал:

— Раз пришлось пройти через это, значит, так было нужно. Не пытайся, как всегда, ускакать вперёд. Я могу потерять твой след. И тогда уже никогда не догоню.

— Невелика потеря. У тебя есть заводная кобылка, — ну, никак не получилось у Юльки смолчать.

Ляпнула и дико испугалась. После такого на его месте она бы вообще…

— Есть, — не дал ей довыдумывать страшные кары Даян, прижавшись небритой щекой к её лицу.

— Ай! Колешься!

— Бывает, — философски заметил он, так и не отстранившись. — И заводная есть. Но настоящего боевого коня растят с жеребёнка.

— Ма! Он тебя там не задушил?! — уже вовсю пинал дверь Севка. — Как Джульетту!

— Бестолочь! — прилетел оттуда же голос Анжура в сопровождении звучной затрещины. — Не Джульетту, а Дездемону. Двоечник. Кончай бузить. Брысь отсюда!

— Достали уже своими непонятками! — верещал изгнанный ребёнок отцовским баритоном уже где-то за стенами бани. — То блудят где-то на стороне! То в баню не пускают! Совсем уже…

— Твоё воспитание, — хором обвинили друг друга «блудливые» родители.

Переглянулись и расхохотались.

— Мне баню приступом брать?! — язвительно осведомился за дверью хозяин дома. — Ребёнок прав: оборзели. Вытряхивайтесь, оккупанты!

— Идём! — с ленцой в голосе отозвался Даян, выпустив Юльку из объятий.

— А помыться? — вспомнила она, зачем вообще сюда пришла.

— А гнездо там свить ты не собираешься? — пнул дверь Анжур. — Это моя собственность!

— Мы быстро! — пообещал Даян, набирая ковшом воду в таз.

Анжур что-то проворчал и покинул так и не отвоёванную баню. А Юлька усадила мужа на лавку и принялась намыливать тело, на котором знала каждую синеющую жилку, каждый волосок. Боже, какое ж это блаженство — мысленно захлёбывалась от счастья заблудившаяся идиотка. Хорошо — вторил её восторгам довольный прищур Даяна.

Ни одна обойдённая мужской любовью продвинутая лесби не в состоянии прочувствовать, какое же это удовольствие: мыть собственного мужика. Ополаскивать его расслабленные мышцы, всем существом впитывая: это моя защита. Моя крепостная стена, мой оплот. Отирать ладошкой его мокрое лицо. Касаться, как бы невзначай, коленом его лежащей на лавке руки.

Мамочки! Как же это здорово. И как порой недолговечно — когда у тебя хватает ума профукать своё богатство.

Вскоре чистые и довольные «бывшие» ввалились в дом, скидывая на ходу хозяйские тулупы. Юлька уселась на лавку, стаскивая ботинки. И не сразу поняла: что вдруг так резко изменилось?

Первым, за что зацепился взгляд, была спина Севки. Перегородившая дверной проём кухни. Неестественно прямая и напряжённая. За ней Юлька разглядела Анжура, который, кажется, рубил на столе мясо. Или что-то ещё.

Даян тоже напружинился, так и застыв посреди прихожей не разутым. Его плечи подались вперёд, готовя тело к броску. Юлька опешила, открыв рот и опасаясь даже пикнуть. Если мужчины чувствуют опасность — тебе лучше замереть и не высовываться.

— Она здесь! — бросил отцу через плечо Севка.

А дальше закрутилось. Анжур повернул к ним каменную слепую маску бездушного идола. И ринулся вперёд, занося изгвазданный топорик для рубки мяса. Севка, согнувшись в три погибели, бросился ему в ноги, норовя свалить на пол двухметровую тушу. Его отшвырнули куда-то вглубь кухни — успела заметить Юлька, кинувшись спасать своего малыша.

Но сама улетела назад, сметённая рукой мужа. Сын подарил отцу несколько секунд, что порой решают исход схватки. И Даян, как всегда, сумел воспользоваться ими, рассчитав каждый вдох. Убрал с поля битвы свою женщину. Схватил с сундука одеяло, тряхнул им, разворачивая. Набросил на торпедирующего амбала — выше его на голову.

Несколькими ударами в корпус сложил того пополам. Сцепленные руки опустились на голову зомбированного Анжура кувалдой. Ещё раз, и зомби с грохотом рухнул.

— Сука! — надрывался на кухне Севка, что-то круша.

Юлька здорово приложилась башкой о лавку, но даже не пискнула. Буквально подлетела с пола и понеслась мимо поверженного убийцы к сыну. Влетела в кухню и обомлела: Севка гонялся с ножом в руке за белой нечистью.

Ящерка носилась вокруг него по воздуху, закладывая изящные пируэты — кокетка чёртова! И явно дразнилась, вертя хвостиками. Которые и отдалённо не напоминали циркулярку, приставленную к шее Кирилла. Нет, паршивка играла с её ребёнком, вполне добродушно скалясь.

Откуда Юлька это взяла? Поразительно, но почувствовала. Всеми печёнками ощутила, что Севке ничего не угрожает.

— Прекрати! — велела она сыну, шлёпнувшись без сил на табурет. — Бесполезно.

— Знаю, — досадливо выдохнул тот, угомонившись, но продолжая следить за белой заразой придирчивым взглядом.

— Ю-ю! — позвал из гостиной Даян. — Воды!

Она подорвалась к мойке. Цапнула самую большую кружку. Севка подхватил полупустую бутыль с водой и набулькал в кружку доверху. Когда они присоединились к главе семейства, тот уже стащил с Анжура одеяло. И помогал сесть стонущему ни черта не понимающему другу.

Тот первым делом заметил валяющийся неподалёку топор. И теперь пялился на него неотрывно, судорожно глотая воздух.

— Бонжурчик, выпей, — присела рядом Юлька, поднося кружку к его губам. — Ничего, сейчас все будет в порядке.

Тот выхлестал всю воду и глухо потребовал:

— Ещё.

Севка уковылял на кухню. Анжур посмотрел на Юльку неправдоподобно квадратными для бурята глазами и выдавил:

— Я тебя убивал?

— Пытался, — спокойно констатировал Даян, сворачивая одеяло. — Как шея?

Согнувшись, Анжур принялся массировать её обеими руками. И простонал куда-то в пупок:

— Ты сам меня чуть не грохнул. Отморозок.

— Иначе было не завалить, — пожал плечами Даян, аккуратно возвращая одеяло в стопку.

Тунгалаг не любила бардака в своём доме. И неважно, что они с бардаком на время разминулись — дом-то остался её гнёздышком.

— Я твой должник, брат, — встряхнув головой, поблагодарил Анжур, пытаясь приподняться. — Не пережил бы… Даже если в бессознанке.

Даян и Севка ухватили богатыря за обе руки и осторожно поставили на ноги.

— Тебе бы прилечь, — крутилась вокруг Юлька, опасаясь, что они испортили другу здоровье.

— Нам бы убраться отсюда, — по-прежнему спокойно констатировал Даян. — А то подставим тебя, брат.

— Вы её видели? — вспомнил о главном Анжур, пока его госпитализировали на тахту.

— Севка первым увидал, — пояснила Юлька, торопливо очищая «госпитальную койку» от груды подушечек. — Пытался тебя остановить.

— Вы что, дебилы?! — почти заорал Анжур на преступного отца, вращая в нахлынувшей ярости глазами. — Я же мог его зарубить! Сволочь!

— Не мог, — покривился Даян, силком усаживая его на тахту. — Ты Севку даже не видел. Ты видел только Ю-ю. Она была целью. А все остальные пустым местом.

— А сейчас она тут? — принялся озираться Анжур, сопротивляясь двум парам рук, пытавшихся пригвоздить его к «койке».

Опасные гости принялись дружно исследовать гостиную.

— Вот она! — Севка первым поймал в прицел наглого убийцу, ткнув пальцем в потолок.

Ящерка и впрямь висела там, зацепившись несколько хвостиками за жердину-луч. Юлька не сразу разглядела мелкую паразитку, попав в неё взглядом скорей случайно, чем намеренно.

— Не вижу, — расстроился Анжур и, наконец, улёгся.

Вытянулся, едва ли не со стоном расслабляя спину. Закрыл глаза, словно не желая никого видеть.

— Мы уезжаем, — повторил Даян, недобро щурясь на белую погань. — Ты как, брат, очухаешься без нас?

— Очухаюсь, — отмахнулся хозяин, который вполне мог загреметь в тюрьму за убийство под собственной крышей. — Там у меня в кабинете адрес на клаве. С телефоном. Это подруга Тунгалаг. Я ей рассказал о вашей проблеме.

— Зачем? — сухо каркнул Даян, зло прищурившись.

— Остынь, — поморщился Анжур, яростно натирая бритую макушку. — Ей можно. Не особо верю в результат, но есть шанс, что поможет.

— Шаманка? — сунулся в мужской разговор Севка, за что огрёб от родного отца подзатыльник.

— Тошнит, — вздохнул Анжур и открыл глаза: — Нет, это не шаманка. Но может помочь с настоящим шаманом. Они её любят: у неё мозги набекрень.

— Может, вызвать скорую? — попробовала заикнуться Юлька.

— Тунгалаг уже едет, — отказался от её инициативы раненый. — Просила вас её дождаться.

— Собираемся, — приказал семейству Даян, покосившись на потолок, и что-то проворчал под нос.

Юльке показалось, что «чуканэп кат» — чтоб ты сдохла. Родной язык он знал с пятого на десятое. Однако в минуты крайней сосредоточенности из него иногда выскакивало.

Хвостатая затейница пялилась на них с неизъяснимым любопытством. И, казалось, внимательно прислушивалась.

— И побыстрей, — поддакнула Юлька, укрывая Анжура одеялом. — Пока мальчики не вернулись. А то эта ещё что-нибудь выкинет, — она зло зыркнула на свою мучительницу.

И поскакала подбросить в печку дров, дабы раненый не замёрз до возвращения жены.

Упаковались на раз, два, три. Попрощались с другом и тронулись дальше. Снова по потёмкам. За руль села Юлька: Даяну предстояло вести машину до Улан-Удэ почти всю ночь. Сидя рядом и поглядывая за дорогой, он изучил бумажку с инструкциями Анжура. Набрал номер, прослушал все гудки — ничего. Снова набрал, всё больше хмурясь — ничего.

И так раз десять. Пока «на том конце провода» не откликнулись каким-то сиплым старушечьим голосом:

— Слушаю.

— Добрый вечер, — бархатным, когда надо, баритоном вежливо поприветствовал Даян. — Меня зовут…

— Знаю, — просипело в ответ. — Залхуу хун звонил.

— Уважаемая Дэма, вы позволите вас навестить?

Уважаемая молчала с минуту — не меньше. Юлька уже, было, приготовилась получить отлуп, как та не слишком охотно разрешила:

— Приезжайте. Только я не дома.

— Не в Улан-Удэ? — уточнил Даян, досадливо морщась. — Анжур говорил, что вы живёте в разных местах.

— Везде и нигде, — вдруг довольно добродушно усмехнулась старушка. — Сейчас в Улюнхане. Это далеко. На другом конце Байкала. Поедете?

— Да, — твёрдо заверил Даян, вытаскивая из бардачка карту.

— Не промахнётесь, — услыхав шуршание, пообещала старушка. — Сюда одна дорога. Будете проезжать Баргузин, позвоните. Я скажу, где меня ждать.

— Всего доброго, почтенная, — попрощался Даян.

— Пока-пока, — ещё больше развеселилась «почтенная».

— Бабулька точно наклюкалась, — прокомментировал с заднего сиденья Севка, когда отец отбился. — Батя, как она обозвала Анжура? Залхуу хун? Типа, великий гунн?

— Долговязый гунн, — предложила свою версию Юлька, косясь на задумчивого супруга.

— Не, кровожадный гунн, — авторитетно возразил Севка, шурша конфетной обёрткой. — Они там все были кровожадными. Ма, трюфель будешь или не хочешь?

— Буду, — чуть завернула голову Юлька, открыв рот.

— Или какой-нибудь долгогривый гун, — сунув туда конфету, продолжил разглагольствовать отпрыск. — Гунн Длинный хвост. Или Турий зад. Батя, чего молчим?

— Залхуу хун, — тоном сказителя молвил тот, — значит: лодырюга. Бездельник.

Сын с матерью захихикали. Юлька почувствовала, что её начало отпускать. Внимание становилось всё рассеянней, руки всё небрежней.

— К обочине, — скомандовал Даян, убирая карту.

Она припарковалась, и произошла глобальная передислокация: отец за руль, Севка рядом — он терпеть не мог ездить в «душегубке» без дверей по бокам. Юльку же вполне устраивало быть обладательницей бо́льшего пространства. Она разулась, стянула парку и закуталась в одеяло. После чего преспокойно заснула, оказав своим мужчинам великую честь доставить её до Улан-Удэ живой и невредимой.

Проснулась, когда Джимни свернул с трассы и вклинился в город. Они свободно промахнули весь Левый берег и форсировали Селенгу. После чего — как ей показалось — бесконечно долго тащились по спящему городу. И, наконец, припарковались у «Хунну отеля», что выдавило из Севки ещё парочку плоских шуточек — дитятко засыпало на ходу.

Современное здание из стекла и бетона никак не навевало мыслей о дряхлой старине. Зато весьма комфортабельный номер навевал мысли о нормальном сне. А чистенькая ванная — чувство благодарности. Кому как, а Юлька терпеть не могла обшарпанный кафель или вылезающую на глаза ржавчину щелей.

Им предложили пару номеров на одного и двоих. Севка захватил ключ одноместного и сбежал, отказавшись перекусить. Зато его родители не отказали себе в удовольствии, благо не постеснялись обокрасть холодильник Анжура. После чего расползлись по кроватям и долго ворочались, стараясь не выдавать друг другу тайных мыслишек насчёт…

Юлька вовсе не интересничала. Просто ждала. Он же сказал: не знает, что с ними будет теперь. Какие-то там сложности в его голове — что-то не стыкуется и не сопрягается. В такие минуты к нему лучше под руку не лезть.

Ибо мужская душа — механизм тонкий и убийственный. Если ей приспичило почудить и почудесить, то результатов она тебе начудит — не разгрести даже чудотворными молитвами. Упёртость Даянчика в этот момент чудесным образом раздувается до небес. Не переупрямить его, не перескандалить, не зашантажировать морально.

Лучше прижухаться и сочинять план негласного подпольного сопротивления. Подбирать по руке «палку», сообразуясь с размахом его «колёс». Подкарауливать момент, когда первое ловчее сунуть вовторое. Молчать и улыбаться. И тогда тебя никогда не упрекнут, что даже одним единственным восклицанием «О!» ты испортила ему всё дело.

— Спишь? — первым сдался он.

— Неа, — тотчас отозвалась Юлька.

И напряглась в ожидании, когда будет пора перепрыгнуть на его кровать.

— Выспалась? — задал он супер идиотский вопрос.

— Неа, — ехидненько пискнула она.

— Глумишься? — хмыкнул Даян.

— Ага.

Его кровать заходила ходуном. Её одеяло вспорхнуло и улетело прочь. Навалился на неё всей тушей — верблюд неотёсанный. Жарко задышал в лицо, вбив локти, как сваи, в жёсткий матрац — тот аж застонал. Нагрянул всей своей неумолимой силищей. Боже, как хорошо!

— Как я соскучилась, — шептала Юлька в небритую щёку, царапая губы.

Вонзила ногти в его спину, чтобы мучитель ненароком не передумал. Не сорвался с десятка её крючков и не сбежал.

— Мы идиоты, — поставил он диагноз двум заблудившимся душам, зацеловывая ей лицо своими узкими твёрдыми губами.

Угомонились уже на рассвете. На кровати, где вольготно было только одному. Юлька приткнулась мужу под бок, придавив головой бугристое плечо. Знала, что вскоре его рука затечёт, и Даян сквозь сон освободится от тяжести. Тогда она постарается не сверзиться на пол. Тихонько вылезет из-под одеяла и устроится на другой кровати.

Он вздрогнул всем телом. Не просыпаясь, перевернулся на бок и погрёб её под себя: не вздохнуть, не позвать на помощь. Ещё и ножищу на неё закинул — это уже не крючки женских когтей. Это, как свалившееся на тебя дерево. Из-под которого нечего даже думать выбраться. Хотя Юлька — чуток переждав, пока он заснёт покрепче — всё-таки попыталась. Потихоньку, полегоньку. Пядь за пядью.

И когда до свободы оставалось полшажочка, Даян вдруг нахмурился. Снова дёрнулся и пробормотал:

— Прости.

Затем что-то промычал, уминая щекой подушку, и ударил наотмашь:

— Ничего не выйдет. Всё кончено.

Опоздала — наполнило душу непереносимой горечью. Юлька замерла, пытаясь угомонить кромешное верчение в голове: неверие, отчаяние, злость, жалость к себе и снова злость.

— Допрыгалась, — прошипела она в ненависти к себе.

Окончательно выползла из-под его ноги и соскользнула на пол. Зажала ладошками рот, чтобы не разораться на всю гостиницу. Потрясла головой. Удержала слёзы и выдохнула: вот и всё. Гонялась за фантомами и…

А! Чего уж теперь — как-то неправдоподобно резко смирилась она, утерев сбежавшую из-под контроля слезинку. Всё кончено, так всё кончено. Раз ничего не выйдет, значит, не выйдет. Полжизни училась держать удар — и что? Всё насмарку? Ну, уж нет: будет держать.

Она поднялась. Ловя ногами тапки, оглядела лицо Даяна. Он так и продолжал супиться — её татаро-монгольское иго.

— Лучше бы вообще не встречала, — констатировала в ней сильная женщина, не умевшая сдаваться, но прекрасно умевшая отступать.

Юлька развернулась, собираясь отгородиться от своей потери дверью ванны. Взгляд скользнул по окну. На тёмно-серой шторе висела белая ящерка. Вся такая тихая, задумчивая. Просто паинька. Не смерть, а детская игрушка.

Глава 14 Потому что я её люблю

— Вставай, — затеребили её, стаскивая одеяло.

Сквозь щёлку век обозрела его лицо. Непробиваемая сдержанность, что с юности превратилась в фирменную маску. А вот глаза светятся. Причём, в её честь — тут Юлька сроду не ошибалась. И уголок губ подрагивает в попытке сдержать улыбку.

Так, стоп — схлопнув веки, попыталась сориентироваться она. Это всё-таки конец, или двести первая серия «Санта Барбары»? Что он ей голову морочит? С каких пор суровые татарские мужчины взяли моду кокетничать? А потом что? Начнут жеманничать, слизывая манеры всяких там нетрадиционалов? Да великий Мухаммад в гробу перевернётся!

Додумать всякие пакости не успела. Даян поднял её на руки и поволок в ванную. Где поставил на кафель босыми ногами — чего она терпеть не могла. А он, само собой, этим пользовался. К примеру, чтобы разбудить её без проволочек и сюсюканий.

— Гад, — буркнула Юлька, поджав одну ногу.

— Десять минут, — предупредил Даян, ткнув пальцем в душевую кабину. — Затем пакуешься. Вниз спускаемся с вещами, завтракаем и в путь. И чтобы без фокусов. Я не расположен к пониманию и прощению.

Выступил и вышел довольный собой — скривила она рожицу его спине. Глянула на пол и проверещала:

— Тапки неси! Упырь кровососущий!

Тапки влетели в ванную, когда она закрылась в душевой кабине и пустила воду. Мылась в пожарном порядке, всё прокручивая в башке: так всё или не всё? Одевалась, гоняя по кругу: это конец, или не конец? Чтоб он провалился — рожа кыпчакская!

Севка уже сидел в ресторане и трескал яичницу с сосисками. Отец приучил его к плотным белковым завтракам в целях борьбы с обжирательством на ночь. Однако так и не отучил заглатывать сосиски целиком, пялясь в планшет. Который транслировал какой-то флешмоб — заметила Юлька ещё в дверях.

Худой лохматый верзила в растянутом свитере отстукивал под столом ногой ритм песни. Из-за соседнего стола на него косились две юные симпатичные буряточки. И похихикивали. Севка вскинул на них глаза и подмигнул, запихнув в пасть очередную сосиску.

— Позорище, — грустно констатировала Юлька, плетясь за Даяном к шведскому столу.

— Нормально, — буркнул тот через плечо.

Позавтракали быстро. Так же без проволочек согрели машину и выдвинулись в сторону северо-восточной окраины города. Откуда стартовала дорога практически в обратном направлении: к Байкалу. Только по правому берегу Селенги.

Юлька ни черта не выспалась, и потому не стала брать в руки «бразды правления». К тому же никак не могла вытравить из памяти горечь ночного разочарования. Поэтому забилась на заднее сидение, свернулась клубочком и заснула.

А когда проснулась, стала свидетелем предивной беседы своих мужчин.

— Она тебе не надоела? — мрачновато осведомился Севка.

— Нет, — усмехнулся Даян и пошёл на обгон.

Мимо Юлькиной головы пронеслось что-то грохочущее и рокочущее.

— Ты заметил, как она смотрела на тебя? — озадаченно поделился с отцом Севка. — Будто ты ей чем-то подгадил. Я, конечно, не Спиноза, но, кажется, она злится. На тебя. На меня ей злиться не за что. Я ж просто прелесть. И женщинам нравлюсь. Батя, может, поговорить с ней?

— Кто такой Спиноза? — всё также насмешливо уточнил Даян.

— Не знаю. Мужик какой-то, — без малейшего смущения признал себя неучем отпрыск. — Ты с темы не соскакивай. Поговори с ней.

— Зачем?

— Надо.

— А почему я? Почему не ты?

— А при чём тут я? — удивился Севка. — У неё ж к тебе претензии.

— С чего ты взял, что ко мне?

Их разговор нравился Юльке всё меньше и меньше. Прежде они с Даяном никогда не позволяли сыну вмешиваться в их отношения. Тем более обсуждать их в таком развязном тоне болельщиков на трибуне. Так и подмывало вскочить, облаять обоих и… сделать что-нибудь ужасное.

— Она же на тебя пялится, — вновь удивился Севка. — Теперь так вообще не отрываясь. Будто собирается тебя сожрать.

— Подавится, — уверенно предрёк Даян.

То есть, как это пялится — опешила Юлька, передумав учинять скандал. Откуда? С капота, что ли? Откуда ещё можно пялиться на Даяна, когда тот за рулём?

— Расселась на руле и не слазит, — продолжал анализировать ситуацию Севка. — А смешно она по нему елозит. Слушай, а зачем ей столько хвостов?

Вот оно что — внутренне содрогнулась Юлька, моментально скинув одеяло и усевшись. Подалась вперёд, провалившись грудью между передними сиденьями. И вытаращилась на руль, где потешно выплясывала, крутя хвостиками, белая ящерка.

— Выспалась? — не поворачивая головы, спросил Даян.

Таким тёплым родным голосом, что защипало в носу.

— Она… давно это? — пробормотала Юлька вмиг севшим голосом.

Горло перехватило от ужаса. Если сейчас эта дрянь сделает из Даяна зомби, им с Севкой конец. Сама-то ладно, а вот своего мальчика она никому не позволит убить! Однако потребовать немедленной остановки — и «выброса» из машины — Юлька не успела.

— Давно, — преувеличенно спокойно молвил Даян. — Не пугайся. Ничего не будет.

— Откуда ты знаешь? — набычилась она, не поверив его радужным прогнозам.

— Ю-ю, пошевели мозгами, — попросил муж.

— Не хочу! — возмутилась дрожащая от страха мать.

— Давай я пошевелю, — заторопился Севка, почуяв близость её истерики. — Мы рядом с тобой уже третий день. Почти двое суток. И ни разу не напали на тебя с гнусными намерениями. Нам с батей ни разу не снесло крышу. Эта подруга тут уже два часа кувыркается. Глазки нам строит. И ничего. Уже и не напрягает. Нет, поначалу-то мы напряглись. Будто на торпеде катим. Прямо в борт авианосца. Но решили не останавливаться.

Юлька пролезла чуть дальше, норовя заглянуть в лицо Даяна:

— У Машки есть гипотеза: те, кто меня любят, зомби не становятся. Но это всего лишь предположение. Думаешь, вас она убийцами не сделает?

— Пока не сделала, — уточнил он, глядя в зеркало заднего вида. — А вот других может.

Юлька выползла обратно в своё разворошённое гнёздышко. Оглянулась посмотреть: кто там у них сзади? Оказалось, что ЗИЛ Кунг. Довольно обшарпанный и не похожий на «скорохода». Правда, и Даян отнюдь не гнал: со снежным накатом на дороге не шутят. Так что ЗИЛ держал дистанцию, не стремясь их обогнать. Или торпедировать — если ящерка увидит в этом возможность доделать начатое.

Юлька снова вклинилась телом между передними седушками и уставилась на мелкую пакость. Та прекратила скакать на цыпках. Уселась плотно, обвив руль хвостиками. Теперь она качалась на качелях, когда Даян подавал руль в стороны. С насеста зараза снялась, когда Даян пошёл на обгон долгомерной фуры. Взлетела вверх, повиснув на зеркале заднего вида.

— Что она там высматривает? — уложив голову на переднюю панель, пытался проследить её взгляд Севка. — Батя, она фуру разглядывает. Немигающим взглядом убийцы.

— Она всё разглядывает немигающим взглядом, — поморщился Даян, не спуская глаз с громоздкого «Форда» по правому борту. — Не пугай мать. Уши оборву.

— А, если он прав? — контролируя голос, почти по слогам выговорила Юлька.

Даян газанул, вырвавшись вперёд по встречке. Юлька с сыном тотчас обернулись: фура продолжала размеренное движение по своей полосе. Ударить Джимни в бок не пыталась и вообще смотрела на их джипик свысока. ЗИЛ остался где-то позади этого сухопутного парохода. Даян вернулся на свою полосу и невозмутимо заметил:

— На этом участке столкновение бесполезно. Обочина вровень с полями. Даже если улетим, вряд ли перевернёмся. Просто сядем в снег. И любой «торпедоносец» сядет. Особенно такой тяжёлый. Если раньше не перевернётся. Ю-ю, кончай нагнетать. Лучше кофейку плесни.

— А я не приготовила, — обожгло её стыдом.

Вот же курица самовлюблённая! По уши в своих дурацких метаниях, а кофе запастись не догадалась. Свиристелка несчастная!

— Я залил, — мягко успокоил её Даян. — В твоём рюкзаке. Мой бокал там же.

— Бать, ты бы отменил свой ликбез, — насупился Севка, неотрывно следя за ящеркой.

Та вновь перебазировалась на руль — Даян уже перестал её замечать. И теперь белая душегубица задумчиво покачивалась туда-сюда, уставившись своими кошмарными немигающими глазками в одну точку.

Юлька оторвалась от стоящей в ногах сумки. Выпрямилась и налегла грудью на сиденье водителя. Принялась изучать белую плоскую мордаху.

— Думаешь, она понимает? — недобро процедил Даян, глянув в боковое зеркало.

— А хрен её знает, — так же недобро проворчал Севка. — Но твою речугу о полёте с обочины слушала, как выступление президента. И, кажется, брала на заметку.

Ящерка встрепенулась. Повернула к нему головку и отчётливо кивнула. Перепорхнула на панель напротив «самого умного». Склонила головку направо, налево, пристально пялясь Севке прямо в глаза.

— Чего тебе? — недружелюбно оскалился тот.

Ящерка оскалилась в ответ. Великовозрастный оболтус показал ей язык — ему ответили тем же макаром. Севка оживился. Подался вперёд и проникновенно загудел:

— А, может, договоримся?

Ящерка тоже скользнула ближе — они буквально ткнулись носом в нос.

— Ты оставляешь в покое маму, — приступил к торгам любящий сын. — А я… Всё, что захочешь. Можешь меня прикончить. Я подойду?

— Заткнись! — вырвалось у Юльки какое-то паническое бульканье.

— Продолжай, — мигом задвинул её в переговорном процессе безжалостный отец. — Эй, подруга, с моей стороны то же предложение.

Ящерка перевела взгляд на него и всё так же недвусмысленно помотала головой. В отрицательном смысле.

— А меня вместо мамы? — с непонятным Юльке воодушевлением напомнило о себе дитятко.

И получило тот же ответ: не годится. Обмен не состоится.

— Хорош копаться в кандидатах! — возмутился Севка. — Шары разуй. Я моложе и больше. Зачем тебе старая тётка? Да ещё и дохлая. Она ж вечно на диетах.

Даян хмыкнул, а ящерка вновь показала митингующему обалдую свой васильковый язычок. Юлька вдруг поняла, что как-то незаметно для себя успокоилась. Мало того: белая липучка вызвала в душе непонятную симпатию. Понимает же. Вступила, так сказать, в диалог.

Но главное, не желает вредить её мальчишкам. Может, оттого и столкновение с фурой не устроила, что умереть должна лишь она одна. Это меняет дело — воодушевилась Юлька.

И вернулась к добыче кофе из термоса. Заполнила до половины дорожный деревянный бокал Даяна на широкой устойчивой подставке. Передала его мужу и довольно буднично поинтересовалась:

— Аспид, кофе будешь?

— Не, ма. Погоди. У меня тут взрослый разговор.

— Тупой и бесперспективный, — проворчала Юлька, убирая термос в сумку.

— Почему это? — обиделся Севка. — Между прочим я…

— Между прочим, — оборвала его строгая мать, внедряясь на территорию переговоров между передними седушками, — эту заразу интересую только я. Персонально. И никаких обменов не будет.

Ящерка выпучилась на оскорбительницу, склонив головку. Подумала и показала язык теперь уже ей. После чего пробежалась по воздуху и шлёпнулась отпрянувшей жертве на колени. Прежде хвостатая мелочь не допускала тактильных контактов. А тут на тебе сюрприз — рви обёртку.

Севка развернулся и сунул голову между креслами. Зафиксировал контакт вытаращенными глазами и неуверенно пробурчал:

— А, может, она вовсе не убийца? Может, наоборот тебя защищает?

— Защищает, — передразнила его Юлька, решительно поднеся палец к морде своей преследовательницы. — Однако там, где её нет, меня никто не трогает. Ну, что вылупилась? — надерзила она ящерке.

Та разглядывала палец, качая головкой, как китайский болванчик. Слишком пристально для столь простой части тела, не представлявшей никакого интереса.

— Сличает отпечатки, — хмыкнув, прокомментировал отпрыск сей казус. — Вдруг окажется, что ты — это не она?

— Не та, которая я, а другая? — в его же дурацком стиле ехидно уточнила Юлька.

— Иркилик, — сообщил Даян.

В процессе установки контакта с «внеземной» нечистью сын с матерью не заметили, как добрались до этого села, стоящего на развязке путей. По сути, вернулись почти к тому же месту, откуда трасса из Байкальска сворачивала на юг к Улан-Удэ — только на другом берегу Селенги.

Даян сбросил скорость, проезжая мимо заправки Роснефти по левую сторону трассы. И готовясь свернуть к ней — по правую сторону машины зазывно расселось кафе с магазином под боком.

— Надо было высадить меня у кафе, — машинально заметила Юлька.

— Вместе высадимся, — строго и категорично заявил Даян. — В туалет пойдёшь?

— А то, — оживилась она.

И принялась натягивать ботинки.

— Да уж, — задумчиво протянул над головой Севка.

Юлька разогнулась и вопросительно уставилась на сына.

— Жаль, зеркала нет, — пояснил тот. — Ты не увидишь, как она ползает по твоей спине.

Юлька снова нагнулась к ботинку:

— И как?

— Будто измеряет твою спину шагами.

Даян как раз остановился у колонки и заглушил движок. Он обернулся и стянул тёмные очки:

— Ю-ю, ты её чувствуешь?

— Неа, — пропыхтела она, застёгивая второй ботинок и выпрямилась: — Ни грамма веса. Даже блошиного. Где она сейчас?

— Прямо на маковке, — доложил Севка. — Расселась, как барыня. Лупает глазюками и чего-то ждёт.

— Похода в туалет, — с деланным степенством прогудел Даян, вылезая из машины.

Туда её сопровождал сын. Он же расплатился, пока Юлька делала свои дела. Попутно застряв у зеркала в тщетной попытке разглядеть на макушке белую липучку. Однако зеркало отказывалось её показывать, как Юлька не крутилась.

Севка встретил её с пакетом — куда напихал всякой ерунды — и с кривой усмешкой:

— Ну, что? Не отражается?

— Как догадался? — буркнула мать, инспектируя покупки сына.

— А чем ещё женщине заниматься в туалете, как не торчать у зеркала?

Проходившая мимо пожилая дама услышала замечание юного нахала. Она одобрительно хмыкнула. И, несмотря на неприглядно выглядевший фингал, одарила Юльку приязненным взглядом. В ответ дама получила признательную улыбку гордой матери: вот он у меня какой! Распущенный, но милый. И они с сыном отправились на выход.

Всё началось на полпути к их колонке. Напротив соседней, где парень в униформе заливал Ниву. Двое наблюдавших за процессом молодых бурятов мирно трепались у капота. И вдруг замерли, неестественно вытягиваясь во фрунт и закаменев телом.

— Ма, ничего не делай, — жёстко по-отцовски предупредил Севка, сунув руку в пакет.

Она и не пыталась, замерев и таращась на знакомые маски зомби. На этот раз сразу двоих. Один из них держал ключ от машины так, словно это нож. Второй достал из кармана настоящий нож.

— За спину! — рявкнул Севка.

Юлька в растерянности глянула на Даяна, который помогал заправщику заливать канистру. Муж выпрямился, мигом оценил обстановку. И, разгоняясь, двинул к ним мягкой вкрадчивой походкой зверя. Хочет, чтобы зомби напали первыми — дошло до Юльки. Чтобы не оказаться зачинщиком. Ему нельзя за решётку — у него жена идиотка.

Только… Как же Севка — едва не вцепилась она в сына. Он же ещё…

Как показало дальнейшее, не такой уж и ребёнок. Первым на них прыгнул мужик с ключом. Пролетая мимо Севки, он вытянул руку к Юльке, но не долетел до цели. Сын с короткого замаха врезал ему по морде бутылкой «Пепси». И толкнул откачнувшегося мужика на второго зомби.

Как рядом оказался Даян, Юлька не заметила. Вцепилась взглядом в сына — боялась отпустить, словно это чему-то помогало. Впрочем, Севка был вышколен отцом на совесть. Не стал лезть в драку, где мог помешать. Да и нужды не было. Заправщик Нивы ловко сунул пистолет в зажим и бросился на выручку. Тут подоспели двое парней с третьей колонки.

Вчетвером они еле угомонили зомби, которые ожидаемо пришли в себя буквально на глазах. И оторопело завопили: дескать, какого хрена и за что? Из здания заправки вылетел мужчина средних лет в кожаной куртке, подбитой барашком.

— Ма, в машину, — непререкаемым тоном приказал Севка, цапнув её за руку и потащив прочь.

Запихнул взрослую женщину в джип, как какую-то вертлявую малолетку. Зыркнул строго и уселся на своё место. Запечатал выход — мельком осознала Юлька, не отрывая глаз от толпы митингующих мужиков.

О чём те судили-рядили, даже не думала. Даян умел разговаривать с людьми, склоняя тех прислушаться к его мнению. Молилась только, чтобы дело не дошло до полиции и долгих разборок. Если ящерка и в полиции учудит нечто подобное, тогда точно конец. Там же у всех оружие!

Вскоре Даян вернулся к машине в сопровождении мужика в коже. Тот помог ему закончить с тремя канистрами. И всё что-то бухтел, бухтел. Юлька приоткрыла окошко.

— Ты точно заявлять не будешь? — допытывался мужик у Даяна.

— Точно, — спокойно и вполне доброжелательно отвечал тот, запечатывая наполненную канистру. — Мы вообще тут проездом. И, думаю, не вернёмся. А вернёмся, заправимся в другом месте. Чтобы глаза не мозолить.

— Он хороший парень, — продолжал бубнить мужик. — У кого хочешь спроси: мой племяш мухи не обидит.

— Нормальный парень, — поддакнул заправщик, сунув пистолет в следующую канистру. — Чего-то с ним не то сделалось. Будто одурманил кто. Стоял нормально, трепался с Доржо. Вдруг морды сделались, будто маски. И глаза пустые. Чем-то их нахлобучило.

Юлька прикрутило окно. Подумалось вдруг, что обратив на неё внимание, местные догадаются: кто причина этого необъяснимого безобразия. Заправщик и дядя несчастного парня, чуть не ставшего убийцей, помогли Даяну упаковать канистры в багажник. Затем обменялись с ним рукопожатиями, твердя, что он «мужик» и «век не забудут».

Наконец, к всеобщему облегчению джип с Иркутскими номерами убрался с заправки. Не стали даже останавливаться у кафе напротив.

— Ты как? — миновав его, тепло спросил Даян, глянув в зеркало заднего вида.

Юлька поймала его глаза и через силу улыбнулась:

— Превосходно. Рада, что ты воспитал моего сына настоящим уголовником.

Даян хмыкнул и нацепил очки.

— Ма, что ты чешешь? — самодовольно прогудел Севка, застёгивая ремень. — Ты до чёртиков горда за своего героического сына. Которого не напугать даже толпой воинственных ирокезов.

Юлька только головой покачала: её мальчик способен преспокойно ударить человека. Он сроду не дрался, с младых ногтей предпочитая пудрить противнику мозги. Ни в какие мордобойные секции не ходил. И вообще отъявленный пацифист. А тут, нате вам.

— Ты хоть не сильно его? Ничего не сломал?

— Его сломаешь, — завистливо проворчал Севка. — Бугаина. Ты его шею видела? Ему кувалдой морду не набьёшь, как надо. Я бы кулак об неё расплющил.

— С ребятами всё в порядке, — твёрдо пообещал Даян, внимательно следя за дорогой.

Они огибали городок по самой окраине, но и тут могло выскочить под колёса всякое.

— Может, домой вернёмся? — вдруг вырвалось у Юльки из самой глубины замытаренной приключениями души.

Она уже, кажется, и умереть не боялась — настолько всё осточертело. Лишь бы всё поскорей закончилось.

— Не выйдет, — холодно процедил Даян. — Мой сын не будет всю жизнь казнить себя за то, что не защитил мать.

— Не обращай внимания, — посоветовал отцу Севка. — Это у неё от нервов. И недалёкого женского ума.

Он покопался в пакете, выудил из него коробочку и сунул матери через плечо:

— Закуси своё горе, дивчина.

— Ой, трюфель! — обрадовалась Юлька, мигом передумав умирать.

Слова Даяна о Севке продрали её до костного мозга. Вмиг вернулся трусливо слинявший бойцовский дух. С транспарантом: «хрен вам, а не комиссарское тело»!

До следующего пункта — Корымска — долетели за час. Оставили по правому борту Котокельское озеро — где Юлька так и не побывала, хотя рвалась не первый год. И, в конце концов, вернулись к Байкалу. Въехали в Гремячинск, где в других обстоятельствах обязательно бы перекусили с комфортом и без спешки.

Но подставлять людей под статью — это просто подлость. Поэтому купили горячие буузы, восполнили в термосе кофе. Слегка отъехав от курортного посёлка, спустились к Байкалу по вполне сносно расчищенной дороге.

Развели костерок среди камней. Установили мангальчик, раскочегарили. Покидали на не успевшие прогореть угли маринованные крылышки, подогрели буузы. Юлька, завесив грудь старым полотешком, со стоном и придыханием высасывала из бууз мясной сок. Вгрызалась в пирамидку из теста, норовя откусить побольше мясца. Еле-еле уговорила себя не прикладываться к украденной у Анжура в дорогу аарсу. Долго и смачно обгладывала с крылышек пряное мясо. Обсасывала косточки, словно сбежала с голодного края.

Объелась до изумления и перекатывания в брюхе булыжников. Которое пыталась унять бурятской простоквашей.

— Плохо тебе, бедненькая, — нудил под боком Севка, разлёгшись прямо на снегу.

С подвываниями. С громким сопением сочувствия и заламыванием бровей. Рядом на подстилке сидел, скрестив ноги, Даян. Он лепил с покрасневших руках снежок и смотрел на ледяной панцирь Байкала. Причудливый и неимоверно завораживающий.

На его чёрной вязанной шапке крутила хвостиками белая ящерка, почти сливаясь с пронзительно прозрачным воздухом. Наяривавшее солнце, казалось, пыталось её растопить или распылить. Но паршивка держалась стойко.

— Мне хорошо, — икнув и натянув капюшон, завалилась на спину Юлька. — Даже не замечала, что раньше было плохо.

— С этим… твоим? — обиженно вякнул Севка.

И тут же схлопотал в лоб снежком.

— Да мне плевать! — взорвался отпрыск, учиняя бунт. — Ты, батя, можешь терпеть это, сколько угодно! А я не собираюсь! — замолотил он по снегу руками, устроив локальную метелицу.

— И не надо, — невозмутимо согласился Даян, даже не обернувшись.

Севка тотчас приостановил бунт, постреляв глазами с отца на мать:

— В смысле? Только не вздумайте врать. Через два года я уже смогу вас бросить.

— И не стыдно? — с ласковой укоризной осведомилась у чадушка Юлька.

— Вам же было не стыдно сбегать от родителей, — прицельно огрызнулся Севка. — А теперь так же не стыдно ломать мне жизнь.

— Не ломай, — по-прежнему бесстрастно разрешил ему отец.

— Нет, ты скажи чётко, — не купился на его воспитательные приёмчики сын. — Мама к тебе вернулась? Или вы так просто кувыркаетесь? От скуки.

— Подойди, — вкрадчиво попросил Даян, глянув на него через плечо.

— Ага! Сейчас! И не пытайся зуботычиной увести разговор в сторону.

— Она вернулась, — согласился Даян, что это некрасиво.

— Почему? — неожиданно брякнул обалдевший от новости отпрыск.

— Потому что я её люблю.

Глава 15 Не обижайся, дочка, но миру лучше от тебя избавиться

Юльке ни за что не хотелось уезжать из снежного райка, созданного будто персонально для неё. Тика в тику всё, как она любит. Чтобы тишина, чтобы вкусно и чтобы её мальчишки были рядом. Чтобы самые зловещие проблемы лопались на глазах мыльными пузырями. Чтобы самая ничтожная приятность обретала эпохальное значение. И главное, всё это богатство вовремя: ни раньше, ни позже

Женщину, внезапно попавшую в собственный рай, грешно выдёргивать из него, пока она сама не устанет там отираться. Лишь пресыщение спасёт её от чувства сокрушительной незаслуженной потери. Главное, незабываемой. Женщина может забыть о чём угодно важном и глобальном. Но ни одной даже мельчайше мелочной потери не позабудет вовеки. Такое у неё особое свойство организма.

Однако впереди ещё не одна сотня километров дороги — будь она неладна! Так что её мужчины не постеснялись применить силу. Запихнули свою женщину в машину и тронулись дальше.

Этим всякие эфирные экзальтации побоку. Им объявили войну, в которую оба погрузились по саму маковку. Все их хвалёные бойцовские инстинкты встопорщились. Все невидимые кони ржут, все пушки грохочут. И пока не победят, ни за что не оставят эту войну в покое.

На подъезде к другому Байкальскому курорту — Горячинску — у Юльки проснулась совесть. Она предложила сменить мужа за рулём — тот отказался. В Горячинске закупились, как для похода Батыя «к последнему морю». И двинули дальше, оставляя за спиной десятки километров сказочного Забайкальского края — равнодушного к трём приблудившимся сюда душам. Юлька ловила момент: любовалась красотами Бурятии. Что-то подсказывало: больше случай не подвернётся.

В легендарное село Баргузин въехали после заката. Остановились неподалёку от церкви Спаса Преображения. Даян достал сотовый и набрал бабушку Дэма.

Та опять не соизволила ответить с первого раза. И с третьего, и с шестого. На седьмой раз вновь неохотно проскрипела:

— Доехали?

— Да, — своим фирменным голосом обольстителя подтвердил Даян. — Мы в Баргузине. Добрый вечер.

— Был добрый, — забрюзжала старушка. — Пока я надеялась, что передумаете.

Отец с сыном переглянулись — Севка поднял кулак с торчащим большим пальцем. Дескать, клёвая старушенция: умеет приласкать от души.

— Мы не передумаем, — вежливо заверил Даян.

— Ладно, — проскрипела добрая бабушка. — Ночуйте там. Утром выдвигайтесь на Улюн. Там встретимся.

И отбилась.

— Я одна чувствую, что нам тут не рады? — зевая, осведомилась Юлька.

— Не ма, чувства тебя подводят, — взялся паясничать Севка. — Тут такими категориями вообще не оперируют: рады, не рады. Нас здесь вообще не хотят. Ни под каким соусом. Но мы будем стоять насмерть. Кстати, батя, где будем стоять?

— За селом, — ознакомил их глава семьи со своим решением. — Поставим палатку.

— Да-да-да! — жарко восславила Юлька его мудрость.

— А то нарвёмся, — согласился и отпрыск. — Только непонятно: зачем за селом? Давай вообще отъедем подальше. Свернём куда-нибудь с трассы, чтобы не светиться. И уж точно обойтись без случайных прохожих. С их дурацкой привычной становиться овощами.

На том и порешили. Ещё и в местный магазин успели, где купили второй термос. А так же в закрывавшееся кафе: забрали все оставшиеся буузы на радость милой улыбчивой продавщице с загадочными азиатскими глазами. Наполнили термоса свежим кофе и зелёным чаем на молоке. На соседнем подворье купили у хозяев сухих дровишек, перекидав часть вещей в салон. После чего покатили дальше, высматривая по сторонам дороги какой-нибудь съезд в сторону.

Пока искали, куда бы приткнуться, почти добрались до Улюна — всего-то тридцать километров с хвостиком. Не доезжая до села таки обнаружили вполне себе подчищенную дорогу, уходящую влево от трассы. И хотя расчищали её точно не вчера, Джимни с грехом пополам справлялся, уползая всё дальше и дальше от случайных глаз. По открытому всем ветрам степному пространству, которое невдалеке окаймляли вырастающие из земли горы.

Остановиться решили в небольшом леске — впрочем, тут без вариантов. Дорога, как и всё хорошее, закончилась внезапно и бесповоротно. Отец с сыном взялись за лопаты, расчищая прогалину под бивуак. Юлька утаптывала снег, напевая под нос «С чего начинается Родина».

Еловые ветви на подложку обдирать не стали — раскатали влагостойкий настил под палатку, без которой решили обойтись. Зачем лишняя возня, если спать всё равно улягутся в машине? Установили только навес, перед которым устроили костровище.

Юлька сидела на краю настила, вытянув ноги, и любовалась своими мужчинами. Лишний раз убеждаясь, что ей по-прежнему не за что пенять на судьбу. Даже по мелочам, ибо стыдно. В тот день, когда они с Даяном от скуки согрешили, зачав сына, оба их ангела-хранителя поработали на совесть. Ответственно и качественно столкнули лбами тех, кому на роду было написано принадлежать друг другу. Двум безальтернативно разным дурачкам. Двум безусловно родственным душам.

— Ма, сядь ближе? — закончив возиться с мангалом, забеспокоился Севка.

Отсветы огня старили его лицо, закладывая на нём тонкие кривляющиеся тени. Тощий юнец казался взрослым мужчиной с крепкой спиной и сильными руками. Дарил неведомую прежде надежду на что-то основательное и подлинное. Готовое защитить мать, когда той начнут отказывать руки, ноги и головушка.

Прежде подобные мысли Юльку не посещали: она сама ещё, почитай, девчонка. А у неё вот: взрослый сын, закрывший её от смерти.

— Ногам тепло, — успокоила она заботливое чадушко. — Да и не так уж холодно.

— Держи! — приказал Даян, вытащив из машины свёртку одеяла.

Севка поймал его, развернул и принялся кутать мать. Юльке оно было нужней танца в змеином кубле босыми ногами. Но сидела и не петюкалась, принимая пустую лишнюю заботу. Надо быть последней дурищей, чтобы брюзжать и отбиваться: мужчины не прощают подобных оскорблений. Они могут промолчать, сделать вид, что ничего не произошло, но запомнят. И почти наверняка лишат тебя впредь своей заботы.

— Мальчики, я у вас теперь что, важная мумия? — осведомилась она, незаметно расстёгивая под одеялом парку. — Замотали и будете поклоняться?

— Точно! — оскалился Севка, подсыпая в занявшиеся дрова уголька. — И будем пировать, насыщая твою потустороннюю душу всякими там запахами. С этой… как её?

— Амброзией, — подсказал отец, подключив насос к тому, из чего должно вырасти кресло.

— Амброзию нюхайте сами, — хмыкнула Юлька, перемигиваясь с ехидными звёздами. — А мне выдайте мою порцию бууз. Можете вообще всё отдать. А сами лопайте свой шашлык.

— Выпьешь? — иронично выгнул бровь Даян, создавая себе «предмет комфорта».

Юлька не любила надувные кресла. Не доверяла им, каждую секунду ожидая подвоха: возьмёт и сдуется. А ты шмякнешься задницей на землю, испытав непередаваемые ощущения. Она уж лучше сразу на ней устроится, подстелив ещё парочку одеял.

— Согреешь мне аарсу? А сметану мы купили?

Они купили всё, пока их бестолковая маманя копошилась на конфетных полках в поисках трюфелей. А после добывала тростниковый сахар и овечий сыр.

Когда Севка закончил нанизывать пятый шампур, нарисовались сразу два гостя. Одна вынырнула прямо из пламени, зависнув над костром. Покрутилась, изучая это явление. Отлетела, подлетела, пошныряла по горящим полешкам и первым углям. Кажется, разглядела персонально каждый, проводя сравнительный анализ. Изочла и отложила в памяти.

— Она точно не из ада, — констатировал Севка, отмывая руки в снегу с каплей «Фейри». — Там же грешников жарят, значит, с огнём обращаться умеют. А эта будто вчера родилась.

Ящерка вылетела из костра и повисла перед ним, выпучившись на губы скептика. Она казалась нестерпимо белой на фоне тёмного неба и леса — даже на снегу не терялась.

— Ты ещё в рот мне залезь, — съехидничал Севка.

И тут же захлопнул его, ибо мелкая затейница ринулась воспользоваться щедрым предложением. Притормозила у сжатых губ неосторожного провокатора и задрала мордочку, заглядывая ему в глаза. Дескать, что же ты? Пригласил девушку и в кусты?

— Э-э, — не разжимая рта, замотал дурной головушкой Севка, предусмотрительно отодвигаясь от любознательной нечисти.

— Тебе повезло, — с показным добродушием прокомментировал Даян невоздержанность отпрыска. — Мог и о другом месте вспомнить. А там зубы не стиснуть.

Севка заржал, прикрывая рот мокрой рукой. Но ящерка уже потеряла к нему интерес. Подлетела к отцу семейства изучать жужжащий насос. Облетела его справа налево и наоборот. Зависла сверху, поднырнула под него снизу. Неутомимая бездельница — подумалось Юльке.

— Такое ощущение, будто она прикидывает, что мне взять с собой на тот свет, — недовольно проворчала она и скомандовала: — Отстань от моих мальчиков! Только тронь их!.. Зараза.

Ящерка выполнила её категоричное требование: отстала. После чего подлетела к своей жертве и вывалила язык.

— Вот-вот, — презрительно прошипела Юлька. — Только кривляться и научилась. Достала ты меня… не описать как.

Ящерка отрицательно помотала головкой и вернулась к костру. Закрутилась вокруг Севки, следя, как тот ворочает шампуры.

Второй гость явился, когда мясо доходило. А Юлька расправилась с тремя буузами и теперь потягивала разогретый аарсу. О приближении чужака предупредила ящерка, взмыв над костром и уставившись в темноту. Юлька благополучно прощёлкала сей факт, лопая сметану. А вот Даян насторожился. Заметив это, Севка подскочил с настила. Встал перед матерью, разжёвывая мясо и поигрывая шампуром.

— Не вздумай, — протянув руку, попыталась Юлька отнять у ребёнка его оружие.

— Ма, — удивлённо посмотрели на неё сверху вниз, — я ж не Дыртаньян. В кого попало тыкать не стану. Не кипишуй. Может, всё обойдётся.

Прожив полжизни в Иркутске, она презирала высокомерные заявления, будто все азиаты на одно лицо. Это обладатели подобных воззрений все одинаковы на дефекты мозга. Юлька в принципе не могла перепутать двух бурятов или эвенков, или монгол, или китайцев. Их лица индивидуальны, как и у «белых господ» «золотого европейского миллиарда». С их лицемерием и мировоззрением отъявленных засранцев.

Затруднения изредка возникали только с определением возраста. Порой встретишь бурята, и тот покажется тебе взрослым мужчиной с полными достоинства манерами. С особой основательностью в чертах лица, что достигается годами пройденных испытаний. С неповторимой созерцательностью во взоре непроницаемых глаз. А потом выясняется, что парню лет двадцать с копейками. Как с теми ребятами на заправке: показалось, что им лет по двадцать пять, а оказалось восемнадцать.

Со стариками ровно наоборот: выглядит лет на шестьдесят, а на деле считает таковых сопляками, ибо в отцы им годится. Такое ощущение, что для этих людей время течёт иначе. Сначала разгоняется, выталкивая из детства прежде срока. А после всё больше притормаживает. И тебе начинает казаться, что они почти бессмертны.

— Доброй ночи, — подковылял к костру именно такой мужчина, возраст которого Юлька даже не пыталась угадать.

То ли сорок, то ли девяносто. Хотя, конечно, это она хватила: где-то около шестидесяти плюс-минус. На голове обычная ушанка. Крытый полушубок с распахнутым воротом, из которого торчал пёстрый свитер. На ногах поношенные унты. В руках крепкий дрын, на который он опирался, как на посох. Обычный дядечка, каких миллионы. Только в неурочное время в необычном месте.

Впрочем, не Юльке решать: что тут и когда необычно. Они тоже странно себя ведут, если задуматься. В двух шагах отсюда нормальное село, а чужаки в снегу кукуют. Вдали от дороги.

— Доброй ночи, — поднялся со своего надувного трона Даян. — Присаживайтесь, — указал на своё почётное место.

Дядечка лукаво обозрел его и покачал головой.

— Я лучше тут, — указал на Юлькину подстилку. — У молодухи пристроюсь.

Севка хмыкнул и вежливо склонил голову:

— Здрассьте. Присаживайтесь. Ма, подвинься.

— Ма? — задумчиво повторил за ним дядечка, разглядывая Юльку, как диковинную тропическую птицу, примерзшую задницей к сибирской сосне. — Это хорошо, — пробормотал он, подковыляв к настилу.

И легко опустился, подобрав под себя ноги. Причём, не на стопку одеял, хотя Юлька и уступила ему место рядом с собой. Прямо на настил, выдержав дистанцию с чужой женщиной. Что в духе бурятских традиций. Хотя строгость их соблюдения — как и везде — потихоньку сходит на нет. И неизвестно: к добру или к худу.

Ящерка — заметила Юлька краем глаза — зависла в сторонке над машиной, недобро посверкивая глазками.

— Покушайте с нами, — предложила она, указав Даяну глазами на белую сволочугу. — Вот шашлык. Есть буузы, копчёная курица, грудинка, окорок. Оливье, правда, вчерашний. Картошка фри. Зелёный лучок, спаржа.

— Будто в дальний поход собрались, — заметил дядечка, косясь на кружку в её руке.

— Аарсу, — пояснила Юлька. — На бульоне.

Она была благодарна ему за то, что он демонстративно не замечал её фингала. Сразу видно интеллигентного человека.

— Уже понял, — кивнул гость, втянув носом воздух.

— Будете?

— Или коньяк? — предложил альтернативу Даян, приподняв пузатую бутылку.

В кресло он так и не вернулся. Хотя гость воткнул свой дрын в снег напротив костра — со своего места не дотянется. Однако куриную шейку Юльки запросто сломать и голыми руками. Севка тоже продолжал маячить перед ними, загораживая костёр. И шампур из рук не выпустил, хлопая им по ноге.

— Коньяк буду, — благосклонно осклабился гость и вдруг осведомился: — От кого мать свою защищаете? Не от меня ли?

— Вы что, мысли читаете? — обалдел от неожиданности Севка. — Шаман, что ли?

— Я инженер, — кивнул гость Даяну: дескать, хлопнуть коньячку самое то. — И атеист. А шампур в твоей руке и слепой заметит.

— Я просто ел шашлык, — не без вызова парировал Севка, машинально спрятав своё оружие за спину.

Ребячья выходка переростка выглядела смешно — Юлька, не сдержавшись, фыркнула под нос. Даян, подойдя к инженеру и атеисту, её веселья не поддержал. Передав мужику пластиковый стаканчик, набулькал в него коньяка, пристально глядя тому в глаза.

— Странно, — благодарно кивнув, заметил ему гость. — Я твоей жены сроду не знал. А защищаете её от меня. Не объяснишь? — попросил без особой надежды на ответ.

И взялся вынюхивать коньяк, как всякий продвинутый потребитель элитных напитков.

— Зачем тебе чужие проблемы? — перешёл на «ты» и Даян, присев по другую сторону от жены.

— Вроде незачем, — согласился дядечка, пригубив дорогое пойло, от которого лично Юльку воротило.

Вдруг ящерка активизировалась. Рванула к ним и зависла почти над головой смакующего коньяк гостя. И тут случилось несусветное: его голова буквально ушла в плечи. Всю невозмутимую созерцательность с лица сдуло в единый миг. Он шарил острым насторожённым взглядом вокруг бивуака, забыв про угощение.

— Что-то не так? — с интересом осведомился Даян, стараясь не вскидывать глаза на поганку, что елозила в воздухе будто голой задницей на раскалённой сковороде.

— Что-то не так, — эхом отозвался дядечка и выдул коньяк залпом.

Утёр губы, продолжая мониторить пространство — на этот раз вытянув шею и неприкрыто вертя головой.

— Я ничего не слышу, — подтолкнул его Даян к вразумительному ответу.

— И я не вижу, — поддакнул Севка, старательно крутя башкой.

— Скверные вы актёры, — чуток расслабившись, с этакой прохладцей усмехнулся господин атеист и сразил их наповал: — А то недоброе, что притащили в наш улус, лучше везите обратно. Я, понятно, указывать вам не могу. Но совет примите. Если кто из настоящих шаманов это учует, будет беда. Вокруг них достаточно крутится всяких… чокнутых. Некоторые опасны. Нарвётесь на дурного шамана, науськает их на вас. Но вероятней всего найдёте очередного мошенника. Это лучше. Деньги потеряете, но зла вам не причинят.

— Мы бы уехали, — веско произнёс Даян, внимательно выслушав, несомненно, знающего человека. — Вообще бы не приезжали. Да и оставаться не собираемся: спросим совета и уберёмся. Кто знает: может, именно твой совет нас и завернёт.

— Вот так сразу? — усмехнулся дядечка, указав глазами на бутылку в его руке.

— Почему нет? — пожал плечами Даян, аккуратно заполняя его пластиковый стаканчик. — Лучше здравый совет атеиста, чем слушать бредни верующих дилетантов. Но, ты ведь не простой атеист?

— Как понял? — вновь усмехнувшись, поинтересовался странный инженер.

— Увидел, — честно признался Даян.

И Юлька поняла, что врать им нельзя — в лучшем случае умолчать в деталях. Тем более что дядечка поднял голову и сумрачно глянул точнёхонько в то место, где, угомонившись, замерла ящерка. Чуток помолчал и нехотя проворчал:

— Непростой. Ношанара не прошёл.

— Чего? — встрял присевший перед ним на корточки Севка.

— Посвящения, — буркнул дядечка и пригубил коньяка: — Отказался от утха. От шаманского корня. А боо мургэл…, — он сощурился то ли на ящерку, то ли куда в пространство мимо неё. — На этот путь нужно вступать по доброй воле. Я предпочёл переболеть и забыть. Верней, смог переболеть.

Как ни странно, Юлька поняла, о чём речь. А, может, слышала когда-то, но подзабыла.

— Боо мургэл? Это шаманская религия?

— Скорей система взаимосвязей, — задумчиво пояснил их гость и невольный просветитель.

— Так нам что, тут не помогут? — снова встрял Севка, предпочитая философии конкретику перемещений в пространстве и времени.

— Вряд ли, — пожал плечами дядечка и пригубил коньяк: — Желание избавиться от беды понятно. Но есть такие беды, приходить с которыми… нет, — пробубнил он под нос, покачав головой. — Сээртэй.

— Опасно? — предположила Юлька, устав маяться в недоговорённости.

— Грешно, — покосившись на неё, пояснил дядечка. — Ваша беда нарушает гармонию миропорядка. Не обижайся, дочка, но миру лучше от тебя избавиться. Большая беда может случиться.

— Ни хрена себе! — подскакивая, возмутился Севка. — В задницу такие советы!..

Подножка отца отправила его остудиться на утоптанном снегу. К удивлению всполошившейся Юльки чадушко не треснулось дурной головушкой — успел выставить руки. Однако сдаваться не собирался. Откатился в сторону, приподнялся и вытаращился на отца, как на врага:

— Я домой не вернусь! Едем дальше! К той бабке.

— К какой бабке? — живо заинтересовался дядечка.

— К Дэма в Улюн, — проигнорировав протесты сына, поделился Даян. — Фамилии, к сожалению, не знаем. Нам её рекомендовали, как человека, разбирающегося в шаманизме и шаманах. Мы уже созвонились.

— С бабкой? — переспросил гость, развернувшись к нему всем телом и одарив странноватым взглядом.

— Вы её знаете? — догадалась Юлька.

— Возможно, — хмыкнув, затряс он головой в немом смехе.

— Что смешного? — обиженно провякал Севка, вытряхивая снег из рукавов и вытирая руки о куртку.

— Она поможет? — по-своему понял Даян реакцию собеседника.

— Попытается, — отмахнулся тот, утирая слёзы. — Отвезёт вас… ну, там сами увидите. А вот помогут ли там?.. Не думаю.

— Мы попробуем, — с невозмутимой твёрдостью сообщил Даян, покосившись на Юльку.

Она была озадачена предупреждением дядечки, но нисколечко не сражена. В первый раз, что ли? Спрос не грех — как говорят на святой Руси. Откажут, так откажут. Попробовать стоит: не ради неё — ради её мальчиков.

Инженер и несостоявшийся шаман будто услыхал её мысли. Резко бросил веселиться и внимательно посмотрел на виновницу грядущего нарушения миропорядка. Вздохнул, укоризненно покачав головой — словно не одобрял её нежелания уйти из жизни добровольно. И вдруг обрадовал:

— Поеду-ка я с вами. Кто знает: может, и помогу. Верить в это — не верю. Но постараюсь. Дэма вас не к сагаани боо потащит.

— К кому? — вернувшись на своё место и на корточки, переспросил Севка.

— К белому шаману. Или, как говорят в науке, к жрецу племенного культа.

— А что, есть ещё и тёмные шаманы? — удивился малограмотный в вопросах культа «компьютеризированный» продукт современности.

— Есть, — покивал дядечка скорей своим мыслям, нежели мальчишке.

— Ма, они тебя в лягушку не заколдуют? — заёрничал Севка. — Это выгодно. Батя поцелует, а ты не просто шкуру сбросишь, но ещё карету получишь. И лебедей рукавами пускать начнёшь. Заведём ферму.

— Болтун, — буркнула Юлька, попытавшись его пнуть.

— Это ты про лягушонку в коробчонке? — уточнил дядечка. — Не выйдет, парень. Лягушки-царевны у нас не водятся.

— А кто водится? — мигом поймал его за язык Даян.

— Может, перекусите? — встряла Юлька, кивнув Севке на мангал.

— Сейчас будет! — подорвался сынуля накормить полезного консультанта в вопросах магии и колдовства.

— Не откажусь, — кивнул тот. — Что-то и впрямь проголодался тут с вами. А насчёт чёрных шаманов и тех, кто водится…, — сосредоточился он и вновь ошарашил вопросом по башке: — За тобой, дочка, кто гоняется?

— Ящерица, — на автопилоте ляпнула Юлька.

И на том же автопилоте стрельнула в Даяна виноватым взглядом.

— Ящерица? — протянул явно озадаченный атеист, предрасположенный к шаманизму. — А, какая ящерица?

— Белая, — преспокойно продолжил раскрывать семейную тайну её глава. — Маленькая с целым букетом хвостов.

— Откуда такие подробности? — насторожился эксперт.

— Мы её видим. Все трое, — пояснил Даян и ткнул пальцем в воздух: — Сейчас она там. Висит и корчит рожи. Кстати, у тебя нет желания убить мою жену?

— С чего бы? — ни капельки не удивился вопросу эксперт-атеист. — Хочешь сказать: уже пытались?

— Несколько раз. И в Иркутске, и уже тут. И русские, и ваши. Национальных различий наша провокаторша не признаёт.

— Ящерица, — бросил дядечка задумчивый взгляд туда, куда указал палец Даяна. — Не слыхал у нас про такого онгона. У нас в основном всё лягушки да жабы. Из пресмыкающихся.

Юльке это слово показалось знакомым:

— Онгоны, кажется, такие амулеты?

— И амулеты тоже. Но вообще-то духи. Родом из материального мира. Беспокойные души древних шаманов. Или, скажем, нойонов.

— И вождей? — удивился Даян. — Воинов?

— И вождей, — покивал эксперт. — И даже простых людей, что некогда отличились. Бывают и звериные духи: волки, олени, орлы. Или те же лягушки. У сойотов, гольдов, тунгусов, ульчей или вогулов онгоны всё больше змеи. Кстати, у вогулов с минусинцами были и ящерицы. Только чёрные, красные или коричневые. С одним хвостом, как и полагается. А ваш онгон ни на что не похож. Правда, ты русская, — одарил он Юльку испытующим взглядом. — Или ещё какая-то кровь примешалась? Деды с бабками были русскими?

— Чистокровными, — развела она руками. — Из Московской губернии.

— А ты, значит, татарин, — перевёл дядечка взгляд на Даяна, что-то прикидывая в уме. — Стало быть, из кыпчаков. И прежде Аллаха вас вело Хухэ Мунхэ тенгри. Как и нас.

Севка вытаращился на отца: дескать, о чём это он?

— Вечное синее небо, — задумчиво пробормотал Даян. — От края до края.

Глава 16 Вот познакомьтесь: бабушка Дэма

Рэгзэн — как он попросил его называть — даже не пытался пригласить новых знакомцев перекантоваться под своей крышей в Улюне. Они ему понравились — чувствовала Юлька — но дядечка был убеждён: гости непременно принесут односельчанам беду. Чужие суеверия нужно уважать, если уж и сама грешишь тем же.

Правда, что-то там, у ящерки заело: никак не могла «толкнуть на преступление» подходящего по физическим данным кандидата. Хотя так и крутилась вокруг несостоявшегося шамана, так и липла. Как банный лист — окаянная вертихвостка. В какой-то момент Юльке начало казаться, будто бедолажка жизнь положит, лишь бы свернуть набекрень мозги неподступному объекту.

Но его мозги отказывались «забекрениваться», давая поганке достойный отлуп. Рэгзэн время от времени болезненно морщился. Явно чувствовал нападения: то ли физически, то ли каким-то иным местом — кто их там поймёт? Но белая пакость «пролетела» со своими подначками.

Что-то фантазия разыгралась — оставила Юлька пустые домыслы. Налицо единственный твёрдый факт: время шло, а Рэгзэн ни разу на неё не покусился. Даже косо не посмотрел. Просто в один прекрасный момент поднялся и заявил, что ему пора. Выглядел мужик настолько измождённым, словно его атаковала не ящерка, а стадо бегемотов.

Они с Даяном договорились о месте встречи, и новый знакомый подозрительно поспешно ретировался. Напоследок сообщив, что снегопада не будет — не придётся утром бороздить снежную целину. Отказался от предложения подвезти домой, так что «пикник на обочине» пошёл своим чередом.

Они ещё немного посидели, поболтали о всякой всячине. Затем отец с сыном вытащили из багажника морозостойкое барахло, прикрыв его тентом. Затем устроили в салоне тесную, но уютную спаленку. Запихнули маму в серединку и угомонились.

Юлька спала, как убитая — еле растолкали. Силком вытащили наружу и накормили завтраком. После чего покидали вещи обратно в машину и тронулись в путь — солнце уже выглядывало из-за горизонта.

Улюн — как и большинство сибирских сёл — расселся по обе стороны от трассы. Они ехали сквозь него, не особо интересуясь обычными русскими избами. Весь национальный колорит — если он и был — скрывался внутри. А внутрь чужаков никто не пригласит.

Они перевалили через один мост, затем через второй. Рэгзэна увидали ещё издалека — на улице почти никого, что в будний день как-то непривычно. Он стоял на обочине напротив автобусной остановки. О чём-то беседовал с парой мальчишек, рядом с которыми лежал огромный мохнатый пёс. Все участники беседы выглядели по-семейному близкими людьми. И довольными друг другом — видимо дед Рэгзэн рассказывал подрастающему поколению что-то увлекательное.

Когда рядом припарковался джип, мальчишки посеменили прочь — пёс за ними. Севка забрался на заднее сиденье, уступив место добровольному проводнику. Тот залез в машину и тотчас пристегнулся. То ли законопослушный человек, то ли поездивший в таких местах, где лучше привязываться покрепче.

А они даже не удосужились спросить — подосадовала Юлька — в какой области он инженерил. Вдруг космические корабли строил? Интересно же. А для кое-кого и поучительно — покосилась непутёвая мать на своего оболтуса. Севка пялился в планшет, заткнув уши наушниками. Но постреливая глазами в затылок нечаянному проводнику.

— Нужно позвонить Дэма, — пожав тому руку, напомнил Даян.

— Не нужно, — махнул рукой Рэгзэн вперёд, где виделся выезд из села. — Езжай дальше до Улюкчикана.

Даян не стал приставать с расспросами: двинул, куда велено. Шесть километров промахнул единым духом — даже разговор не успел завязаться. «Дотянись рукой. Твоя. Нельзя. Нельзя», — еле слышно пела Юльке Ваенга. А может и Даяну, пытаясь объяснить: что на душе у его бестолмашной жёнушки.

Но тому было не до романтизма: они с сыном внимательно следили за Рэгзэном. Ящерка не появлялась, но кто ж станет доверять её внезапным капризам? Как смылась, так и явится: неожиданно, пытаясь учинить «разрушительные последствия». И неизвестно: получится ли замять эти самые разрушения в следующий раз?

— Улюкчикан, — первым нарушил молчание проводник. — Не разгоняйся. А то мимо нашей старушки проскочишь.

Юлька проводила взглядом ускользнувшие за спину первые дома. Которые тут же и закончились. Ей показалось странным, что село такое маленькое. Однако впереди показались новые дома. Видно было, как между ними уходила вдаль главная улица-трасса.

Не доезжая до первого обнесённого забором участка, на обочине приткнулся новёхонький двухсотый Лэнд Крузер — нередкий для Сибири неубиваемый японский джип. Сто́ит, как «сбитый Боинг» — промелькнуло на задворках сознания, когда Юлька мазнула красавца взглядом. Рядом с ним, облокотившись о кузов, стояла женщина в полушубке, джинсах и дутышах.

— Здесь, — ткнул Рэгзэн пальцем в Крузака.

Пока Даян за ним парковался, Юлька обшарила взглядом его хозяйку. Полушубок был собольим, а девушка-бурятка дивно прекрасной. Просто глаз не отвести. Бабушку Дэма — как не старалась — она в джипе не разглядела. Закрались подозрения.

— Пошли знакомиться, — с каким-то еле ощутимым ехидством велел Рэгзэн, отстёгивая ремень.

Пока бродячее семейство вылезало наружу, он успел дотопать до девушки — та с места не сдвинулась. О чём-то с ней заговорил, поманив спутников рукой, дабы те не канителились.

— Вот познакомьтесь, — иронично представил красавицу недоделанный шаман. — Бабушка Дэма.

— Да ладно! — восхитился Севка и выгнул грудь токующим тетеревом: — Разыгрываете. Это же мисс Мира.

Мисс — лет двадцати, не больше — посмотрела на него снисходительно-добродушным взглядом. Заправила за ухо прядь длинных чёрных волос и прохрипела:

— Пижон.

— Ещё какой! — обрадовалось чадушко с энтузиазмом номинанта на Нобелевскую премию. — И составлю счастье любой красавицы.

Отец сделал ему знак рукой заткнуться и посторониться.

— Даян, — коротко склонил он голову и обнял Юльку: — Моя жена Юля.

— Любимая? — насмешливо уточнила Дэма.

— Очень, — со всей серьёзностью подтвердил Даян.

— Понятно, — кивнула Дэма, пройдясь по его лицу задумчивым взглядом, и протянула Юльке руку: — Здравствуйте.

— Здравствуйте, — пожав её длинные ледяные пальцы, постаралась Юлька изобразить неподкупно приветливую улыбку. — Спасибо, что не отказались помочь.

— А я ещё не помогла, — нахмурилась девушка. — И не хочу вас обнадёживать: вряд ли смогу. Не от меня зависит. Даян, видите эту грунтовку? — перешла она сразу к делу, указав рукой на дорогу, уходящую куда-то вбок с противоположной обочины.

Юлька глянула, куда убегала расчищенная лента, и поёжилась: там, кроме степи, ничего даже не мерещилось. Вчера вечером подобный нырок в степные дебри показалось заманчивым приключением. Сейчас сердце сжалось в предчувствие аж целого кровавого триллера. Но муж уверенно поддакнул:

— Вижу.

— Держитесь за мной, — деловито прохрипела Дэма. — Юля, у вас есть другая обувь? Потом нам придётся идти пешком. По лесу. Да и одеться бы потеплей. У меня с собой бабушкина шуба. Прихватила на всякий случай: вы всё-таки городские. Только она длинная и неудобная.

— Благодарю, это чересчур, — вежливо отказалась Юлька. — Мы приготовились к любому самому приключенческому приключению. У меня с собой горнолыжный костюм. А на ноги хаски.

— Подойдёт, — одобрила Дэма.

И без проволочек открыла дверцу Крузака.

— Я с ней, — объявил Рэгзэн. — По пути, чтоб не терять время, расскажу, что узнал от вас. Это важно, чтобы девочка успела продумать, как вести разговор… Ну, там увидите. Кстати, Даян, вашей ящерицы тут нет?

— Ещё вчера пропала, — пожал тот плечами, подтолкнув Юльку к машине. — Как только ты ушёл. Нормально до дому добрался?

— Да, — прищурившись куда-то на снежную целину, кивнул Рэгзэн. — И дома ничего не беспокоило. Ладно, — спохватился он. — Ступай. Дорога не дальняя, но сложная. У тебя трос при себе?

— И трос, и лопаты, и домкраты, — усмехнувшись, заверил Даян и направился к своему отважному не знающему преград «японцу».

Который свернул к противоположной обочине за своим более крупным соотечественником. И легко съехал на довольно накатанную грунтовку. «Целинные дебри» оказались пустышкой. Не проехали и километра, как показались очередные строения. И пара домов, и что-то ещё за оградами. Затем очередной пустырь и снова дом за деревьями.

Юлька приготовилась к долгому унылому путешествию, а всё закончилось так внезапно — даже переодеться не успела. Закрутила головой, заполошно припоминая, где у неё что распихано.

— Ма, хаски у тебя под ногами, — насмешливо выгнув бровушки, подсказал Севка.

Встал коленями на сиденье и по пояс ушёл в багажник. На сиденье плюхнулась её сумка. Под ноги шмякнулись его новенькие великанские хаски, из которых отпрыск ещё не успел вырасти. Затем полетел старый отцовский комбез, затем новый, затем свитер — гора барахла между ними росла.

Юлька отвлеклась на это извержение и не сразу поняла, что машина остановилась. Глянула в окно и не увидела ничего кроме снега. Да ещё поднимающейся неподалёку высокоствольной тайги. Или её предвестника, не выведенного людьми в своих благих шкурных целях.

— Одевайся, — обернувшись, удивился Даян её беспечности. — Ю-ю, с тобой всё в порядке?

— Ага, — выдохнула она и принялась стаскивать джинсы.

В целом они управились быстро — не впервой. Да и неловко задерживать людей, которым навязались со своими проблемами. Севка с ловкостью матёрого интенданта раскидал по родителям причитающееся каждому барахло. Термобельё, комбинезоны, свитера, шерстяные носки, перчатки. Когда всё это оказалось на хозяевах, из багажника появились туго скрученные горнолыжные куртки.

Из Джимни на божий свет вылезла троица с виду бывалых спортсменов — три лентяя, стоявшие на лыжах всего пару раз. Оперативно опозорившиеся и поставившие крест на идее заняться модным видом спорта.

В своём старом комплекте — что сейчас красовался на Севке — Даян изредка ездил на зимнюю рыбалку. Откуда они с приятелями привозили по жалкому пучку замороженной рыбы и океаны перегара. В новом комплекте решил вот повыделываться перед юной прекрасной барышней — мысленно похихикала Юлька.

А чадушко пока не прекратит расти, вообще шиш получит собственную снарягу. На этого долговязика не напасёшься. К тому же при его стремлении к активному отдыху, этим деньгам можно найти более полезное применение. К примеру, купить ей новую сумку. С туфлями. Эти уж точно не будут валяться в забросе неупотреблёнными. Вызывая стойкие царапучие сетования из-за бездарно потраченных капиталов.

— Хорошо, — одобрительно кивнула Дэма, оглядев гостей.

У отца и сына за спинами рюкзаки со всем, что может понадобиться даже в коротком походе. Их женщина идёт налегке, ибо она вам не верблюд. К тому же у неё ноги не оттуда растут — пускай хотя бы себя доставит до места целой и невредимой.

Сама Дэма переоделась в оранжевый горнолыжный костюм с разноцветными вставками. Такой яркий, что даже захочешь — не сможешь потерять её из виду меж деревьев. Голову проводницы венчала ядовито зелёная шапочка крупной вязки. С огромным пушистым помпоном

— А далеко идти? — поинтересовался Севка, тщательно скрывая досаду компьютерного «прилипалы», не приветствующего длительные прогулки на воздухе.

— Нет, — ободряющим тоном прохрипела Дэма и сделала «контрольный в голову»: — Километров пять. С хвостиком. Это по прямой через сопку. Если предпочтёте не карабкаться по склону, тогда восемь.

— Издеваешься? — обалдел «домашний ребёнок», натянув на нос очки.

— Ещё не начинала, — с иезуитской вежливостью возразила юная бурятская красавица, для которой наверняка и десяток километров не крюк. — А тебя никто силком не тянет. Можешь остаться в машине. Или езжай в Улюкчикан: подождёшь там.

— Уже отъехал, — обидевшись, проворчал под нос русско-татарский недопечённый батыр.

— Идём? — поторопил всех Даян, пикнув брелком сигналки.

— Не стоит, — посоветовал Рэгзэн, просто хлопнув дверцей Крузака. — Если вдруг сработает, будет надоедать здешним хозяевам. Не нужно доставлять людям досадные сложности.

Он был всё в том же полушубке, треухе и унтах. Однако никто бы не смог обозвать этого матёрого мужика деревенским увальнем. Было в пожилом недошамане что-то нестареюще могучее и хищное. Что-то не обещающее лёгкой жизни его врагам даже сейчас на склоне лет.

— Не будем, — согласился Даян, исправившись.

— Правильно, — одобрила Дэма.

И выдрала из сугроба длинную палку. Верней одну из жердин перекошенной ограды, у которой припарковались джипы. Даян и Севка последовали её примеру, заготовив слеги — Юльке досталась самая лёгкая и кривая. Впрочем, её настоящими подпорками были её мужчины.

Дэма без лишних разговоров направилась вдоль ограды по слегка утоптанной тропе. За ней двинулся Севка, затем она, Даян и замыкающим Рэгзэн.

Шагали спокойно размеренно. И Юльке показалось, что в таком темпе она сможет протопать сколько угодно. Но вскоре тропа ушла под снег. Ноги не тонули — сугробов по пояс ещё не успело намести — однако стали ощутимо тяжелеть. Слега, конечно, помогала, но привыкшее сиднем сидеть тело не обрадовалось такому произволу. А ведь его периодически загоняли в тренажёрный зал.

Как ни странно, Севка даже не запыхался. Топал себе и топал, крутя башкой по сторонам. На что он там любовался? Слева редкие деревья, за которыми виднелся бесконечный дощатый забор, справа снежная целина. Потом и забор закончился — вообще один снег, из которого тут и там торчали надменные чем-то недовольные сосны.

Степь да степь кругом — во всей красе. Лишь далеко впереди некое подобие тайги, что окаймляла подножие сопки, которую предстояло покорять.

До леса дотопали за час с небольшим. Юлька мужественно вынесла непривычное испытание: больно уж не хотелось превращаться в досадную неистребимую обузу. Раскраснелась, взопрела в горнолыжке, но дистанцию одолела.

На опушке леса Дэма объявила привал. Стряхнула снег с поваленного ствола и пригласила её жестом присесть. Юлька плюхнулась на толстое бревно и с наслаждением вытянула ноги. Хотела, было, расстегнуть куртку, но получила по рукам от бдительного супруга.

— Кофе? — спросил у спутников Даян. — Перекус?

— С полным брюхом идти тяжелей, — отказался Рэгзэн и хитро сощурился: — А вот слегка согреть нутро не помешает.

Даян хмыкнул и выудил из-за пазухи фляжку с коньяком. Мужчины чинно пригубили, дамы отказались, ребёнку никто не предлагал. Юлька буквально пригубила горячего сладкого чайку — треть термосной кружки. Маловато, конечно: на морозце его можно выдуть за раз и пол литра. Но Рэгзэн прав: идти будет не сахарно. Да и в туалет не набегаешься.

— Юля, как вы? — спросила Дэма и достала из кармана морковку: — Будете?

— Не люблю, — отказалась от угощения Юлька.

— А я очень, — улыбнулась красавица и с треском откусила чуть ли не треть.

— Морковка поедает морковку, — ехидно прокомментировал Севка, делая глазки явно нерядовой девушке.

— Не подкатывай, — получил нахал адекватный ответ. — У меня жених есть.

— Лучше меня?! — дурашливо возмутился Севка.

— В миллион раз, — одарила его девушка улыбкой и вновь захрустела морковкой.

Чуток передохнув, двинули дальше.

— Ступайте осторожней, — посоветовал за спиной Рэгзэн. — Тут, конечно, не буреломы, да и тропа натоптана. Однако есть, где оступиться. Снежная будет зима, — бормотал он под нос. — Хорошо.

Юлька очень старалась внимательно смотреть под ноги и не слишком погружаться в посторонние размышления. Был за ней такой грешок: как задумается, так непременно где-то накосячит. Разобьёт, сломает, влетит лбом в дверь, попрётся по переходу на красный свет. Женщине лучше поменьше думать — больше успеет сделать.

Тропинка не вилась меж деревьев, как они это обычно делают в романах. Была практически прямой — тот, кто её проложил, просчитывал путь на десятки шагов вперёд. Тем более что тропических зарослей в Сибири не водится. Если какой сосёнке и повезло вымахать в гладкоствольного гиганта, она уже не позволит «подрастающему поколению» тесниться вокруг себя. Разве что какой-нибудь лиственной мелкоте разрешит приткнуться под боком. Да и той не даст разгуляться.

На этой лирической мысли Юлька и ступила ногой в какую-то ямку — едва не полетела носом вперёд. Можно заплутать даже в отвлечённых мыслях о всякой ерунде — не только в горьких размышлениях о том, как жить дальше.

— Устала или задумалась? — вовремя подхватив её под локоть, уточнил Даян.

Юлька прислушалась к себе. С удивлением констатировала:

— В общем-то, не устала. Не будем останавливаться.

Дэма достала из кармана очередную морковку и объявила:

— Если сумеете пройти ещё пару километров, можно будет сделать нормальный привал. У подножия сопки.

— Сумеем, — с полной ответственностью заявила Юлька, поудобней ухватив поданную мужем слегу. — Обещаю больше не отвлекаться.

— И не ловить ворон, — внёс свои рекомендации Севка. — Ма, о чём может мечтать женщина в таком месте? Тут же ничего нет.

— О том, чтобы всё было, — объяснила недозрелому пентюху Дэма, выбросив в снег огрызок морковки. — Подождите минутку.

Она пробороздила снежную целину, добравшись до тонкой рахитичной сосёнки. Вытащила из кармана несколько мелких морковок и распихала между сучьями. Что-то пробормотала на своём языке и вернулась на тропу:

— Пошли.

Юлька решила, что это какое-то приношение духам. Она вчера после ухода Рэгзэна немного почитала о верованиях бурят. Богов там не густо, зато духов неисчислимые незапоминаемые сонмища. Про онгонов — духов, порождённых миром материальным — рассказал Рэгзэн. Она же вкратце познакомилась с эжинами — эти происходили от высших существ: тэнгриев или хатов, проживавших на множестве разных небес.

Эжины были всепроникающи и всеобъемлющи. Населяли — если можно так выразиться — реки, деревья, горы и прочую природу. Были так же духи ветров, дождя и даже дня или ночи. За что в верованиях других язычников обычно отвечали неисчислимые божества.

Какая изысканная сдержанность — с уважением думала Юлька о мироощущении предков бурят. Те не страдали стремлением выпячивать значимость своего рода-племени, плодя богов. Мол, у нас их легион, так и мы вам не какое-то барахло: самые качественные люди на земле. Трепещите ничтожества, у которых кроме земли с небесами иных великих покровителей нет, и не будет.

Недаром древние греки почитали мир грекоцентричным: у тех богов, как блох на бродячей собаке. Сами вечно путались: кто у них за что отвечает, и откуда вообще взялся? Потому и строили из себя просвещённых господ Ойкумены. Что позже подхватили нынешние европейцы — эти напыщенные «белые господа» всей планеты.

Степняку же кроме земли и неба никто не нужен. Разве что солнце-огонь да кто-нибудь ответственный за подземный мир — тот без присмотра оставлять нельзя. Даже став мусульманами, наши родные татаро-монголы совершенно не походили на одержимых исламом узколобых фанатиков.

В их вере не было какой-то зашоренной одержимости — так, по крайней мере, казалось Юльке. Больно они свободолюбивы — эти потомки властителей реально бескрайних степей. Их общей гребёнкой не причесать. И тараканов вольнодумия не передавить — хоть под асфальтный каток тех загоняй. Может, оттого они со славянами и ладили — когда друг дружку не грабили. Ну, так это совсем иной коленкор. Ничего личного — чистый бизнес.

На этой интернациональной ноте Юлька и опростоволосилась второй раз. Когда Севка с отцом поднимали её с колен, успела пробежаться взглядом по всем четырём лицам наследников великой империи Чингиз-хана.

— Вы так похожи! — невольно вырвалось у неё, пока отец с сыном приводили свою мамулю в порядок.

— В смысле? — без малейшей нотки раздражения из-за недотёпы уточнила Дэма.

Она присела на корточки, забавно склонив голову набок. Отчего помпон, казалось, сейчас перевесит и завалит стройную девушку в сугроб.

— Да, я тут думала о вере степняков…, — начала, было, Юлька, и тотчас захлопнула рот.

Ан поздно. В её семье ушами не хлопают.

— Каких именно степняков? — усмехнулся Даян, закончив отряхивать от снега её «тылы».

— Нашла время! — разогнувшись, закатил глаза Севка. — Ещё бы о Чингиз-хане вспомнила.

— Вспомнила, — виновато шмыгнув носом, призналась она.

— Мы из разных улусов, — опираясь на слегу, весело скалился Рэгзэн. — Твои парни из Джучиева. Оттого и мусульмане. А мы буддисты. Думать — не передумать.

— Она говорит о тэнгрианстве, — заступилась за Юльку Дэма. — Что вы на неё навалились? Между прочим, к шаманке идём, а не в мечеть. О чём ещё думать, как не об этом? Ты как, не ушиблась?

— Ничуточки, — успокоила всех Юлька, что «раненого» не придётся волочить на горбу.

— Тогда идём, — одобрительно кивнула девушка.

Поднялась и легко, грациозно, как цапля, пошагала дальше, почти не увязая в снегу.

— Ю-ю, сильно устала? — озабоченно прилетело из-за спины.

— Кажется, нет, — пропыхтела она, возобновив прицельное попадание в следы впереди идущих.

— Нет, не устала? — уточнил Даян, демонстрируя на зависть ровное дыхание человека, которому море по колено. — Или не сильно устала?

— Отстань! — шикнула Юлька, стараясь не отвлекаться, дабы снова не оконфузиться.

Она и прежде бывала в зимней тайге — нечета этому довольно редкому леску. Зимой там всегда поразительно тихо. Из-за того, что никто не шуршит листьями на ветру. Не кукует, не выстукивает морзянку и не чирикает с каждого дерева. Основные горлопаны разлетаются, а зверь ходит тихо.

Но этот лес будто действительно вымер — отнюдь не в переносном смысле. Нет, Юлька, конечно, могла себя и накрутить, предвкушая встречу с чем-то таинственным. Во что, вроде, не веришь — ибо как-то недостойно уверенного пользователя интернета. Только вот нутряной мороз то и дело продирает с макушки до пят. Попробуй тут не усомниться, когда вокруг тебя шмыгает нечто нереальное. К тому же не ты одна свихнулась — семья тоже это видит.

Сама не заметила, как позабыла основную задачу: смотреть под ноги. Принялась шарить взглядом вокруг: куда, интересно, задевалась эта сволочь? Она, конечно, белая и снег белый. Но раньше-то мерзавке это не мешало: так и лезла на глаза. А тут, как отрезало. Неужели напугалась Рэгзэна? Не справилась вчера с недоделанным шаманом, а сейчас они топают к доделанному. В смысле, настоящему.

На что Юлька горячо и подкупающе ребячливо надеялась. Что бы там не дудел в уши здравый смысл. Не с его постной рожей реалиста лезть в калашный ряд всего таинственного и сказочного. Не смог помочь, так и заткнись — мысленно пеняла Юлька, продолжая мониторить окрестности.

Однако ящерка, как сквозь воду провалилась. Надеяться, что мелкая пакость сдохла — то есть развоплотилась — не получалось. Юлька чувствовала, что это не конец истории. И уж точно далеко не счастливый.

Глава 17 На посту не выпендриваются — на нём стоят

На склон сопки лес вползал изрядно поредевшим: не все рождены выживать на камнях. Привал провели в натуральной яме промеж валунов, ушедших в землю. Те зыркали не людишек из-под снежных шапок подозрительными партизанами. И мнилось: вот-вот полезут наружу из своего окопа накостылять чужакам — уж больно зверские рожи вырисовывались на изломах каменных стражей тропы.

Юлька лежала на коврике и пялилась в небо. Рядом сидел Даян, прихлёбывая кофе с коньяком. Её взгляд в какой-то момент сполз с голубой выси, испятнанной редкими раздёрганными клочками облаков. Уткнулся в профиль сидящего рядом мужчины. Тот показался чужим. Равнодушным к ней, будто судьба их свела только что. И в его жизни всё замечательно без всяких там случайных знакомых.

Юльку так передёрнуло, будто норовило вывернуть тело наизнанку. Правая рука Даяна отправила пластиковый стаканчик в левую. Согнулась, уперев локоть в коврик и принимая на себя тяжесть тела. Которое нависло над лежащей Юлькой чем-то угрожающе тяжёлым. Готовым сорваться с неверной опоры и рухнуть, раздавив её насмерть.

— Это паника, — прошептала она, чувствуя, что сейчас заорёт, как ненормальная.

— Откуда она взялась? — своим фирменно спокойным тоном осведомился Даян.

Склонился и поцеловал её в мгновенно взмокший лоб. Внимательно изучил вытаращенные глаза паникёрши. Вздёрнутые в плаксивом изломе брови. Закушенную губу и прочие несуразности. Вздохнул и уточнил:

— Я тебя пугаю?

Юлька замычала сквозь закушенную губу, не в силах признаться в подобной нелепости.

— Давно? — мягко продолжил допрос Даян.

Юлька задумалась. Вспомнила, о чём размышляла, когда взглядом пасла облака и удивилась:

— Только что. Вот прямо сию минуточку. Когда ты улёгся рядом и навис.

— А где, интересно, наша приблуда? — зашарил он глазами вокруг. — Ю-ю, ты её не видела?

— Неа, — ожила Юлька, чувствуя, что страх уходит, а она просто истеричная дура. — Со вчерашнего вечера. Слушай, а мне уже не страшно. Только стыдно.

— А мне хочется тебя поцеловать, — снова вздохнул Даян и отхлебнул остывший кофе.

Не поцелует — досадливо царапнуло в голове — ни за что. Не любит, видите ли, выставлять напоказ чувства перед посторонними. В юности все его фанаберии бесили до чёртиков — так и не поняла: как не изрубила в щепки эту деревянную чурку? И уже не вспомнит, когда её обиды по этому поводу приказали долго жить. Сдохли, и ладно.

Даян нагнулся и поцеловал её. Крепко, зовуще…

Просто сволочь, а не муж — затравлено забилось в башке набатом, когда она поняла, что шарит глазами по сторонам. В поисках, так сказать, местечка для срочного уединения. Зимой. Чёрте где. На глазах посторонних и сына. Ещё бы комбез начала спускать!

Юлька зажмурилась. Перевела дыхание, открыла глаза. Собиралась влепить ему что-нибудь едкое и обидное, но поперхнулась. Этот придурок шарил горящими глазами по склону сопки вокруг них. И не похоже, будто в поисках ящерицы.

— Ты сдурел? — выдавила она и захлебнулась хохотом, пытаясь удержать его в себе.

Даян покосился на неё с такой остервенелой досадой, что его стало жалко. Она подняла руку, погладила его по щеке:

— Ну, что поделаешь? Давай потерпим. Только не лезь со своими дурацкими поцелуйчиками.

— Да? — погасив в глазах дурной огонь, иронично осведомился муж. — Тогда ознакомь меня с твоей шкалой градации моих поцелуйчиков. И я буду выбирать подходящие случаю. Значит, — посерьёзнел он, — тебе показалось, что я причиню тебе вред?

— Ага. А ты что-нибудь почувствовал?

— Ничего, — по слогам отчеканил Даян и вдруг задумчиво сощурился: — Хотя… Может, это излишняя впечатлительность, но мне кажется, будто я чувствую твою ящерицу. Прямо сейчас. Она где-то рядом.

— Не знала, что ты такой впечатлительный, — попыталась сыронизировать Юлька, дабы задавить в корне вернувшуюся паническую тревогу. — Да ещё с уклоном в мистику. Ты мне об этом никогда не рассказывал.

— Шутишь? — усмехнулся Даян. — Это хорошо. Хорошо и то, что у меня ни малейшего желания тебя убить.

— И у меня прошло, — с нескрываемым облегчением поделился подошедший к ним Рэгзэн. — По пути сюда.

Юлька поёжилась. Села, обняв подобранные к груди колени.

— Вчера трудно было удержаться? — уточнил Даян, поднимаясь с земли. — Ты меня сильно удивил.

— Заметно было? — невесело усмехнулся Рэгзэн, сосредоточенно сверля взглядом какую-то точку на горизонте.

— Я не был уверен, что ты удержишься, — пожал плечами Даян, заглянул в стаканчик и выплеснул остатки холодного кофе: — Сидел, как на иголках.

— Примеривался, как бы огреть по башке пожилого человека?

— Что-то вроде. Но ты не слетел с катушек. Как удалось? — не мог не спросить муж женщины, которая безостановочно плодила вокруг себя маньяков.

— Не знаю, — честно признался Рэгзэн. — Почуял в башке чьё-то давление и упёрся рогом. Как в юности бывало. Тебе говорят: нельзя. А ты прёшь вперёд бронепоездом. И отстреливаешься на все стороны. Знаешь, парень, а ведь рядом с вами что-то изменилось. Не чувствуешь?

— Ящерицу начал, — отчитался Даян. — Объяснить не смогу, но чувствую тварь всеми фибрами.

— Одну? — внезапно задал Рэгзэн очень странный вопрос.

— В смысле? — насторожился Даян, по-волчьи зыркая во все стороны.

— Тут такое дело, — то ли неуверенно, то ли нехотя начал Рэгзэн. — Вчера я чувствовал давление чего-то одного. Назовём так: одного объекта. А теперь он будто бы давит с трёх сторон. Слабенько так, но поддавливает. Такая вот ерунда.

Оба мужчины уставились на Юльку взглядами дознавателей святой инквизиции.

— Ничего не чувствую! — запротестовала она, борясь с ощущением, что её подозревают в злонамеренном распространении какой-то убойной инфекции.

Взгляд сам собой устремился к сыну: Севка сидел неподалёку на широком камне рядом с Дэма. Рассказывал девушке что-то увлекательное — та слушала с явным интересом, вставляя реплики. Отпрыск не выглядел недозрелым придурком, что нелепо подражает глянцевым голливудским ловеласам. Вёл себя естественно и воодушевлённо, как бывает в беседе о чём-то любимом.

В его случае наверняка о тупых компьютерных играх — подосадовала Юлька. Или о каких-то блогерах, наводнивших Ютуб. Впрочем, это ничего: она и сама иной раз зависала в интересных стримах, которые появлялись всё чаще. Немало умных образованных ребят доказывали, что им есть, что рассказать. О чём поспорить и какие мифы лживой реальности пора уже развенчать.

Словом, большие молодцы — радовалась Юлька, что Севка хотя бы таким ненапряжным для лодырюги способом познаёт много полезного. Даже гордилась, что чадушко слушает не всякое барахло, убедительно отсортировывая интернетный мусор. А благодаря стримам увлёкся историей — даже начал читать, что сродни чуду.

Попутно история потянула за собой географию, социологию, психологию — ребёнок самообразовывался на глазах. И не удивительно, что такой умной девушке, как Дэма, не скучно с их обормотом.

Который вдруг помрачнел и замолчал. Окинул окрестности отцовским прищуром зорких глаз степняка с неразжиженной кровью. Встревоженно уставился на мать, мельком зацепив отца вопросительным взглядом. Что-то прочитал в ответном взгляде, слез с камня и поспешил к ним.

— Вы ничего не чувствуете? — напряжённо осведомился, придирчиво разглядывая Юльку.

— А ты? — уточнил отец.

— У меня глюки, — обрадовал Севка, продолжая оглядываться. — Только не зрительные, а психические. Кажется, что вокруг нас уже куча ящериц. Прямо хороводы водят. С притопом. И прямо по моим мозгам.

— Надо идти, — хмуро потребовала Дэма, заразившись бациллой всеобщей подозрительности с мониторингом местности. — Я ничего такого не чувствую: всё, как всегда. Но ваши ощущения мне как-то не нравятся. И уж точно это не пустяк.

— Идём, — скомандовал Рэгзэн. — Даян, теперь мы с девочкой впереди. Ты следом. Затем жена с сыном.

Юлька поняла: нарочно ставит между собой и «жертвой злого духа» самого сильного мужчину, способного, если что, его остановить. Они быстро собрались и начали подниматься на сопку, всё больше забирая к западу. Дэма не собиралась тащить их через вершину — решила провести по склону, жиденько поросшему соснами. Ей видней — обрадовалась Юлька, что не придётся взбираться на самый верх.

Как ни странно, этот участок маршрута она преодолела гораздо легче. То ли адреналин помог — читала же, что при его выбросе воины в битве не чувствуют ран. То ли желание, наконец-то, избавиться от дамоклова меча заполонило весь организм без остатка.

Двигаясь всё вперёд и вперёд, она с удивлением обнаруживала в себе прежде неизведанный азарт самой что ни на сеть подлинной борьбы. С кем? Со всеми подряд. С обстоятельствами, невезением, злобными духами, ящерицами. С неизбежностью, чёртом, очередным убийцей, с собой. С бесполезными борцами против нечисти. С прочей реальностью и откровенной чушью.

А, если повезёт, встретиться с полезным избавителем от немыслимой дряни, которую подкорка до сих пор воспринимала то глюком, то злым розыгрышем. Как бы там ни было, где-то в недрах прежде невостребованных возможностей тело откопало источник второго дыхания. Там уже попахивало и третьим с четвёртым. Да хоть десятым: так просто она сдаваться не намерена.

Никогда не считала себя сильным бойцом — честно признавалась самой себе, переползая через очередную рытвину. Собственно, и повода не было: её жизнь катилась колобком. И от зайца ушла, и от волка. Теперь вот встретилась с хитрованкой лисой: неужели та её слопает?

Третье с четвёртым не понадобились — на втором дыхании Юлька продержалась до того знаменательного момента, когда они спустились с сопки. Прямо к поляне промеж всё того же редколесья. Довольно обширной и — что придавало ей таинственности — идеально круглой. Будто здесь когда-то приземлялись инопланетяне — те любят оставлять следы, где ни попадя. Всю планету «засидели».

Юлька вдруг разом сдулась. Плюхнулась на задницу, без малейшего интереса разглядывая место проживания настоящей шаманки. Во всяком случае, так её позиционировали добровольные помощники. На шутников оба совсем не похожи. На мошенников тем более: девушку ведь рекомендовал Анжурчик. А он со всяким там барахлом не якшается.

— Богато живёт, — устало прошептала она Дэма, присевшей рядом на корточки.

Не то слово — вполне естественным образом преисполнилась разочарованием её душа. Ибо Рэгзэн успел просветить безграмотных горожан: настоящий шаман живёт отшельником. Тем, как говорится, что пошлёт ему бог. А не в такой вот огромной ухоженной юрте.

Внутри которой — когда оттуда выскочила наружу молодая женщина — Юлька разглядела здоровенную плазму. И угол стиральной машины — весьма, надо сказать, недешёвой. А в том сарае — перевела она взгляд — наверняка генератор. Круглогодичная эксплуатация которого влетает в копеечку. Словом, натуральный таёжный Эдем для туристов.

В таких барских условиях, по мнению Рэгзэна, обитают не настоящие шаманы. Так сказать, работники культуры. Фольклористы — что, впрочем, тоже не бесполезно для сохранения народных традиций.

— Она живёт не здесь, — подслушала её мысли Дэма, прицениваясь к очередной морковке. — Это что-то вроде кемпинга. Переночуем здесь, а утром пойдём к ней, — покосилась она с интересом на русскую неженку.

Юлька и бровью не повела. Смешная девчонка — подумалось ей не без грусти. Узнала, что они с Даяном учились во Франции, прожив за бугром несколько лет. Вот и решила, будто богатая парочка всю жизнь плескалась в молочной реке средь кисельных берегов.

Знала бы, как нынешняя ухоженная дама в той самой Франции мыла туалеты. А её супруг вкалывал обычным грузчиком. Кормились, как могли. И в итоге смогли. Не посрамили предков.

И — так уж получилось — не предали. Ибо так и не прижились среди европейцев. Чужие они — как не уговаривай себя, что нужно просто потерпеть и привыкнуть. Потерпеть у них с Даяном вышло. Привыкнуть — нет.

— Супчика бы похлебать, — щурясь на воткнувшийся в горизонт солнечный диск, мечтательно проблеяла Юлька. — Горячего.

— Похлебаем, — с готовностью поддержала её Дэма. — Хозяйка восхитительно готовит. Она раньше в престижном ресторане работала. До сих пор обратно зовут. А она ни к какую.

— Я хорошо вижу, но плохо понял! — не пожелал Севка оставить их в покое. — Что за ханский шатёр? Я балдею, — иронично поделился он впечатлениями. — Дороги сюда, значит, нет. Пилишь на своих двоих, как верблюд. А плазма вам, пожалуйста. Больше, чем дома у просвещённых нас.

— Пошли, — цапнул его за локоть Рэгзэн и потащил вниз по склону: — Устраиваться будем. И не цепляйся к матери, — расслышала Юлька его нравоучения. — Ей сейчас не до тебя…

— Догоняйте, — проходя мимо, кивнул ей Даян.

— Догоним, — буркнула Дэма. — Не беспокойся.

И хрупнула морковкой.

— Думаешь, она мне откажет? — задала Юлька вопрос, который просился наружу всю дорогу.

Дэма дохрустела морковкой и пожала плечами:

— Не знаю. Скорей всего. А, может, и нет. Тебе никто не скажет, кроме неёсамой. Главное, с ней не спорить. И не настаивать. Бесполезно.

— Слушай, — вдруг стало любопытно Юльке, — а у тебя тоже этот наследственный корень шаманов?

— Утха? — призадумалась Дэма, разглядывая огрызок морковки. — Точно не знаю. Бабушка утверждает, будто какая-то из её прабабок была тэнгэрийн боо. Сейчас их попросту называют белыми шаманами. А раньше предпочитали называть небесными. Потому что они общались с тэнгриями и хатами.

— Я знаю, — покивала Юлька. — Прочла о девяносто девяти высших существах, которые живут на Вечном синем небе.

— Девяносто девять только тэнгриев, — поправила её Дэма. — А сколько их потомков хатов, по-моему, никто не знает. И никогда не знал. Мы ведь не однородны, как и русские. Как у вас были всякие кривичи, вятичи, поляне, древляне, так и мы смешивались в винегрет под фирменным логотипом «буряты». Кто только к нам не приблудился. И у каждого племени улегиршины по-своему рассказывали про устройство мира. В принципе, основа мироустройства одна, а вот деталей куча.

— Улегиршины что-то вроде сказителей?

— Улегиршины не что-то вроде, — пробормотала Дэма, вглядываясь в появившуюся меж деревьев тёмную точку. — Это и есть сказители. Передают из уст в уста улигеры. Такие народные сказания. Мне страшно жалко, что никогда не услышу первоисточников, — оживилась она. — Их же не записывали. А я учусь на филфаке.

— Улегиршин? — хмыкнула Юлька.

— Ещё какой, как говорит твой сын. Закончу универ и напишу книгу. Или целую диссертацию. Если никто не помешает.

— Кто помешает? — удивилась Юлька.

Дэма производила впечатление безусловно самостоятельного человека. Трудно представить, что кто-то сумеет свернуть её с избранного пути.

— Да, есть такие, — насмешливо и с некоторым кокетством девушка указала взглядом на три точки, превратившиеся в снегоходы.

Сибирские «чингачгуки» гнали своих коней, поставленных на лыжи, прямиком к поляне. Можно только диву даваться: как не боятся наткнуться на какой-нибудь пень под снегом? Неужели настолько хорошо знают дорогу? Или видят сквозь снег? С них станется.

— Ты их знаешь? — спросила Юлька, заранее зная ответ.

— Двоих так себе, — всё с той же насмешкой пояснила Дэма. — А третьего, надеюсь, что хорошо. Иначе придётся отменять свадьбу.

— Твой?

— Говорит, что мой. Навечно, — басовито передразнила девушка данное ей обещание. — Даян тебе про «навечно» клялся?

— От него дождёшься, — дурашливо посетовала Юлька. — Вечно он может только игнорировать мои кровные женские капризы. На которые, я, между прочим, имею все права. Если бы Господь был против них, не изобрёл бы женщин.

— Нужно запомнить, — хмыкнула Дэма, помахав рукой «чингачгукам». — Буду цитировать мужу при каждой попытке попрания моих исконных прав.

Мужчина на первом снегоходе резко взмахнул рукой в ответ и снова вцепился в руль. Ответственный — одобрительно заметила Юлька. Не выпендривается перед любимой, рискуя свернуть шею. Прямо, как Даян — не могло тут же не прийти в голову.

Тот никогда не совершал в честь неё тупых героико-романтических сумасбродств. Похоже, ему даже в голову не приходило заниматься подобной чушью. То ли не хотел её разбаловать, то ли видит себя вечным дозорным, охраняющим семью от посягательств. А на посту не выпендриваются — на нём стоят.

Многие считают его скучным и даже узколобым бирюком. Во всяком случае, до тех пор, пока Даянчик не откроет рот. Особенно, если его втянут в спор. А после многие из тех «многих» стараются с ним больше не пересекаться. Как минимум, не подначивать на споры.

Болтливые себялюбцы, твёрдо уверенные в качестве своего интеллекта и количестве набитой в голову инфы. Можно только гадать, как они чувствуют себя, когда их загоняет в угол татарин с «колхозной рожей». При этом не понять: что их больше бесит? Сам факт несправедливого распределения мозгов? Раз такая козырная башка не досталась более «достойным» в их лице. Или непробиваемая невозмутимость Даянчика? Тот умеет дивно всеобъемлюще плевать на всё, что его не интересует.

Лично Юльку в начале их совместного проживания бесило именно второе. А кого такое не взбесит? Иногда прямо таки чесалось врезать паразиту — он и не возражал. Иногда сам предлагал, чтобы у любимой жены отлегло на сердце. И опять с такой бесстрастной физиономией, что рука не поднималась ему врезать.

— Ты спускайся осторожно! — протараторила Дэма, подскочив.

И запрыгала вниз по склону встречать жениха, что уже подруливал к юрте.

— Дежавю, — разглядев рослого широкоплечего парня на снегоходе, резюмировала Юлька.

Лицо Дэма не отличить от европейского. Не считая азиатского разреза глаз — впрочем, по-европейски широких. И, пожалуй, острого подбородка. Её жених был типичным бурято-монголом: круглое лицо, выпуклые скулы, узкие глаза, утопленная переносица. И при таком контрасте ребята чем-то неуловимо похожи — бросилось в глаза Юльке. Что, кстати, им с Даяном приходилось слышать не раз.

Она пыталась проводить изыскания причины сего казуса. Выстраивала ворчащего мужа перед зеркалом и проводила сравнительный анализ. Корчила мимические рожи, заставляла кривляться его — под угрозой лишения актуальных на тот момент благ. Результат каждый раз один: она прекрасная русская дева, а он гадский степняк с издевательски смеющимися чёрными глазами.

Кажется, сегодня Юлька впервые оценила сей эффект со стороны. Дэма подлетела к жениху. Задрала голову, что-то щебеча ему с дивно светлой улыбкой — парень выше её на голову и полшеи. Он смотрел на свою невесту с невозмутимой созерцательностью — даже не улыбался остолопина. Ещё одна чурка монгольская. Тоже стоит на страже любимой, и никаких тебе сантиментов. Для них есть эстрада и Голливуд, а ему семью создавать. Холить и охранять.

Впрочем, Даян умел так улыбаться глазами, что дух захватывало. И все планы на ближайшее будущее сводились к сексу. Если Дэма так счастлива, наверняка в глазах её жениха тоже колобродит нечто завлекательно многообещающее.

— Ма! — выбросил Юльку из грёз вопль чадушки.

Севка вывалился из юрты уже без рюкзака и куртки. Всем лицом изобразил скепсис взрослого, который застал сопливого пацана за попыткой разобрать трактор с помощью столовой вилки. Рядом с ним толклась совсем юная девчонка. Делала вид, будто ловит руками рыбу в стоящей у входа бочке с водой. Стреляла в долговязого парня хитрыми азиатскими глазками и хихикала.

— У тебя там якорь за корягу зацепился?! — вовсю старался Севка произвести впечатление на девчонку.

Юлька поднялась и потелепалась вниз, цепляясь тяжёлыми хасками за каждый камень. Чуть не навернулась, когда Севка, наконец, заметил Дэма, прилипшую к какому-то верзиле. Мордень у сынули сделалась уморительной. Прицельно оценивающей, как у солидного покупателя перед дорогим приобретением. Словно ему лично выдавать Дэма замуж, так что нужно не продешевить.

Жених девушки заметил несуразного персонажа, почти сравнявшегося с ним в росте — за вычетом всего остального. Его брови дрогнули — видимо, в удивлении: а это что ещё за фрукт? Дэма обернулась, кивнула Севке и что-то объяснила жениху. Тот кивнул гостю Бурятии и тут же потерял к нему всякий интерес.

Зато проявил его к отцу нахального щенка, когда все, наконец, собрались за столом в юрте. Которая практически не отличалась от гостиной Анжура и Тунгалак. Так что спать гостям предстояло на двухъярусной кровати за шторкой. Что не радовало, несмотря на плазму и стиралку. А так же современную кухонную мебель, стоящую вдоль круглой стены на полу — включая навесные шкафы.

На комфорт Юльке было плевать. А вот на требовательные позывы организма нисколечко. Туалеты на улице вызывали у неё стойкое неприятие: и сидеть неудобно, и холодно, и вообще. Поэтому романтика необычного места ничуть не возбуждала.

Жених Дэма сразу обратил внимание на Даяна: два сапога пара. Скинув парку и высокие боты, он подошёл к столу, за которым попивали чаёк Рэгзэн с гостем. Почтительно поздоровался с первым и протянул руку второму:

— Иван.

— Даян, — обменялся с ним гость рукопожатиями.

— Дэма сказала, зачем вы приехали, — без преамбул перешёл сразу к делу Иван. — Она останется тут на пару дней. А мы, — кивнул он в сторону разоблачающихся у входа друзей, — отвезём вас обратно в Улюкчикан.

Юлька как раз подошла к мужу, притулившись у его плеча. И ясней ясного видела, что этот парень тоже торопится их спровадить. Неужели здесь все такие суеверные? Нет, они с мальчиками не против: навязываться не станут. Нужно поскорей убираться, так уберутся. И всё равно странно.

Иван ничуточки не походил на сельского жителя с восьмилеткой за плечами. Несомненно, городской интеллигентный молодой человек — наверняка с высшим образованием. А, может, и свой бизнес имеется, судя по снегоходу, айфону, одежде и дорогим часам. Словом, никаким боком не походит на горячего приверженца суеверий. И тем не менее.

Юлька быстренько поела и забралась на гостевую кровать с ногами. Залезла в смартфон, постреливая глазами в сторону рассевшейся у стола мужской компании, куда допустили и Севку. Пожилая женщина с давешней смешливой девчонкой кормили их, попутно занимаясь своими делами. Дэма так и не объявилась в гостинице.

Вокруг юрты торчали несколько навесов — вероятно девушка заблудилась под какой-то из них. В одном Юлька слышала конское ржание — если не померещилось. Возможно, отважная амазонка сейчас куда-то скачет, вспахивая снежную целину. Хотя вряд ли. Кони умные: без особой нужды не полезут туда, где под ногами ни черта не видать.

Где-то на этой мысли Юлька и уснула. Ей снился лёгкий сон — не то, что давешнее погружение в её предположительно прежнюю инкарнацию. Белая ящерица в зелёной шапке с огромным помпоном. Зараза неслась куда-то на снегоходе, язвительно подхихикивая над своей жертвой. Которой — сколько не бегай — не улизнуть от её происков.

Глава 18 Не ты выбираешь. Тебя выбрали

Переход к конечной цели их безумного путешествия прошёл, как в тумане. То ли оттого, что Дэма подняла гостей ни свет, ни заря. То ли оттого, что последние события окончательно раздавили Юльке мозги. И те просочились наружу мутными жирными струйками. А снаружи черепной коробки, как известно, мозги уже не работают — проверено веками повального затейливого членовредительства.

Она устала гоняться в поисках причин своего фантастического влипалого. Вдруг стало как-то всё равно. В определённом смысле, подобный оздоровительный пофигизм замечательно расслабляет и экономит нервы. Правда, при условии, что он всеобъемлющ, иначе это игра в поддавки. Что его не нарушают и портят всякие там отягчающие обстоятельства. К примеру, материнский инстинкт, который пробьётся через любые кордоны пофигизма.

В глубине души Юльку не прекращал точить червячок страха за Севку. Какое-то дурное предчувствие — будь оно неладно! Тюкало и тюкало: дескать, разобраться надо кровь из носу! Ибо задница чуяла угрозу для жизни сынулечки. А задница — она знает, откуда у дерьма ноги растут.

Вот в этаком нелепом симбиозе пофигизма с энтузиазмом Юлька и добралась до жилища местной супер шаманки. Из тех, кто не ведёт светскую жизнь с блогами. Не нуждается в трескучей навязчивой рекламе, не всех до себя допускает и не берёт денег.

Наверно и впрямь настоящая — боролась Юлька со своим непререкаемым скептицизмом махрового атеиста, представ перед логовом шаманки. Имя которой ей так никто и не назвал. Даже невзначай не проболтались — как воды в рот набрали.

Однако сурово у них тут с традициями — уважительно подумалось Юльке, когда Дэма жестом руки остановила непрошенных гостей. Метрах в двадцати от… По всей видимости, акта священнодейства.

Рэгзэн с Иваном их не сопровождали. Даже до полдороги, хотя преодолеть пришлось не меньше пяти километров. Пёхом через лес по потёмкам. По цепочке оставленных кем-то следов. По так называемой «пересечённой» местности: то буераки, то буреломы. Снегоходы, на которые Юлька, было, облизнулась, точно бы не прошли. А бронетранспортёр взять неоткуда.

Юрта шаманки была совсем небольшой. Во всяком случае, по местным масштабам людей, живущих в гармонии с огромными пространствами. Буряты тесноту не приветствуют ни в каком виде: ни в душе, ни вокруг бренного тела. Так что жилище непубличной, но неимоверно знаменитой в местных кругах отшельницы выглядело неброско. И небогато — не сказать: убого.

Впрочем, только на первый взгляд. Покрывающий его войлок был новёхонький. Да и руки тут приложены умелые мужские — такое женский взгляд ловит безошибочно. Полянка невзрачная, однако на ней ни единого торчащего пня. Кто-то заботливо выкорчевал всё, обо что может запнуться хозяйка.

Около юрты аккуратная поленница. Рядом столбы ритуальной коновязи — сэргэ. О них Юльке как-то рассказал Анжур. У него самого во дворе стояли три таких столба. Высокие, затейливо изукрашенные резьбой. Пока стоит сэргэ, семья жива — говорили буряты. Есть, кому коня привязывать.

Сэргэ шаманки были простыми столбами с ободранной корой. С виду ровесники самого Чингизхана: почернели и расстрескались. Но сверху, как и положено, отчётливо видны три борозды. В которых, собственно, и затягивают повод.

Верхняя борозда для коней, чьи хозяева живут в просторах верхнего мира — то бишь, небожители. Вторая борозда для жителей срединного мира — людей. Нижняя соответственно, для жителей подземного мира. Всё по ранжиру в соответствии с этажом проживания коневладельцев. И никаких иных преимуществ между смертными и бессмертными.

У юрты на низком изрубленном чурбаке лущила щепу молодая женщина. В обычной флисовой толстовке, джинсах и дутышах. Но с таким опрокинутым лицом, что Юлька диву давалась: как при этакой отрешённости она себе пальцы не оттяпает? Топор-то в руках ого-го. Как у палачей в исторических фильмах. Да и распускаемая на щепу дровина уже здорово истончилась: тут ещё умудрись по ней попасть, минуя пальцы. Хотя уже рассвело.

Женщина же делала это практически вслепую — вот уж точно шок и трепет. Не обратила она внимания и на явившихся гостей. Мазнула туманным взглядом по Дэма и только. Даже лезущую в глаза прядь с лица не убрала.

Между прочим, с очень красивого лица. Не европейского, как у Дэма, а чистопородно монглоидного. Но такого… утончённого, что ли — невольно залюбовалась им Юлька. Такого прекрасного, что дух захватывало. Жаль, что какого-то несчастного.

А верней, сказать, безжизненного. На просто задумчивое никак не тянет. Что ж за думы должны быть в голове женщины, что оставляют подобный отпечаток на челе? Где витает её воображение? Юлька тоже не дура понырять в фантазиях, принимая сослепу колотушки. Но чтобы так!

— Пора перебираться сюда на ПМЖ, — проворчал Севка под нос, неприлично пристально пялясь на женщину.

Он поддерживал мать, у которой после марш-броска к логову шаманки подкашивались ноги. Сам же выглядел, как огурчик. Кто бы мог подумать, что от вечного сидения за компом так развивается выносливость в пеших переходах.

— Глаза разбегаются? — негромко подковырнул его отец.

— Одни красотки, — с неподдельной искренностью вздохнул Севка. — Не то, что наши куклы размалёванные.

— Не передёргивай, — поморщилась Юлька.

Она терпеть не могла огульной хулы «всех под одну гребёнку». Тем более что в последнее время всё больше молодых девчонок выглядели менее броско и более стильно. Кукольно-попугайный стиль уже почитался полнейшей безвкусицей. А его приверженцы автоматически зачислялись в ряды безмозглых существ и подвергались осмеянию.

— Чимитцу сорок четыре года, — с затаённой ехидцей прокомментировала Дэма восторги городского охламона.

— Да, иди ты! — выпалил тот и смутился: — Со́ри. Заблуждался, каюсь. Нет, правда? Ей больше двадцати пяти не дашь. Дэма, ты знаешь, что детей обманывать негуманно?

— Болтун, — усмехнулась та. — Всё так и есть. Сорок четыре.

— Она шаманка? — догадался Даян.

В отличие от сына отец не соблазнился на женские прелести. Зато напряжённо сверлил взглядом совершенно иной объект. Верней, его левую ногу, что выглядывала из-за юрты. Нога была обута в нечто трудно опознаваемое: то ли валенок, то ли облезлый унт. Её хозяин сидел на чём-то низком, широко расставив колени. Он камлал, отстукивая носком обувки ритм рассыпающегося в тишине леса сухого рокота бубна.

И хотя «бубнёж» раз от раза повторял всё один и тот же ритмичный рисунок, что-то в нём каждый раз неуловимо менялось. Отдельные удары становились то тише, то громче. И получалась самая настоящая музыка — во всяком случае, Юлька слышала именно её.

Слушала и всё больше напрягалась. То ли у неё паранойя, то ли рокот бубна становился раздражительней с каждым ударом. Когда они только явились, он был умиротворяющим. А теперь бубен практически ругался на что-то. Или на кого-то.

— Почти, — ответила Дэма на вопрос Даяна. — Шанара ещё не было.

Юлька успела просветиться насчёт упомянутого обряда посвящения в шаманы. Каких только ужасов и откровенных фейков на этот счёт в сети не блуждало. Но чувство уважения к будущей шаманке отчего-то испытала: сама бы никогда не пошла на подобный шаг. Хоть шоколадом её покрой, хоть сусальным золотом.

— Это она? — кивнул Даян в сторону притоптывавшей ноги.

— Она, — прикусив нижнюю губу, с заметной неохотой подтвердила Дэма.

Юлька готова была поклясться: сейчас их проводница окончательно пожалела, что ввязалась в это тухлое дело. Она осторожненько подалась в сторону, дабы разглядеть старую шаманку. Оценила широкую согбенную спину в неопределённого цвета дэгэле — бурятском халате.

Прежде он был то ли синим, то ли зелёным — выцвел так, что не разобрать. В глаза бросилось отсутствие на спине традиционной квадратной вышивки. Странно. Юлька думала, что такая имеется на всех женских дэгэлах.

Непокрытая голова шаманки почти упиралась лбом в поставленный на попа между коленей здоровенный бубен. Седая короткая косица лежала между напряжённо вздымающимися лопатками. Тело чуть покачивалось, но в целом производило впечатление чего-то супер основательного. Будто вросшего в землю за века сидения на одном месте. Как затерявшийся на просторах степи идол, которого не свалили ни бури, ни века.

Сухие удары по гудящей коже шли на разгон. Наступил момент, когда в ушах Юльки стоял уже сплошной гул. Он пронизал спящий утоптанный снег, настиг её и врезался в поджавшиеся пальцы ног. Поднялся вибрирующей волной к сердцу, которое зачастило в такт бубна. Дыхание перехватило, в глазах тучей мошкары запестрили тёмные точки.

Будущая шаманка прислонила к чурбаку топор. Сгребла горсть щепы и уплыла за юрту. Вскоре оттуда на диво смачно потянуло дымком — аж в носу засвербило. Казалось чистый воздух предгорий категорически отказывался впитывать в себя чужую вонь. И оставлял её болтаться саму по себе. В поисках, так сказать, благодарных носов.

Юлька тряхнула головой, разгоняя мельтешащую в глазах мошкару. Ей бы угомониться и не лезть на рожон, но тело ещё сместилось на пашу шажков. Покосилась на Дэма — та её не остановила. Значит, можно — обрадовалась искательница панацеи от своей беды.

Сдвинулась ещё немного и увидала правый бок стоящего перед шаманкой человека. Судя по широкой норковой шубе, какой-то женщины. Та просто стояла, не совершая никаких действий. Впрочем, Юльке показалось, что женщина что-то держит в прижатой к груди руке.

Внезапно грянувшая тишина оборвала взвинченный, терзающий нервы рокот. Шаманка уложила бубен на колени, а женщина поставила на его край нечто, похожее на маленькую пиалу. Чимитцу вынырнула из-за юрты и что-то сказала Дэма низким мяукающим голосом. Девушка кивнула и поманила пальцем Юльку.

Нескромная гостья смутилась и вернулась на прежнее место рядом со своими мужчинами. Некрасиво получилось — поругала она себя за беспардонность. Однако Дэма не упрекнула её, а чуток огорошила:

— ОНА требует, чтобы вы ушли.

Глаза девушки источали неприкрытое сочувствие. Из тех, что читается на лицах близких, узнавших о твоей смертельной болезни. Когда людям не только жалко любимого человека, но ещё и стыдно за собственное здоровье, обещающее долголетие — такая вот тягостная для всех нелепость.

— Именно мы ушли отсюда? — для чего-то уточнил Даян.

И недобро прищурился, будто кто-то ему тут чем-то обязан. Юльку вновь посетило чувство неловкости. Но Дэма просто не заметила несправедливого посыла. Кивнула и доброжелательно подтвердила:

— Именно вы.

— Потому что беду притащили? — чуть обиженно проворчал Севка. — На ваши головы.

— Большую беду, — вздохнув, уточнила Дэма, косясь на красавицу Чимитцу.

Та выжидательно таращилась на парламентёра: дескать, уберутся они восвояси или нет?

— И никаких объяснений? — упёрся Даян, сверля взглядом неприветливую хозяйку лесного убежища.

Которая, несомненно, прекрасно владела русским языком. Возможно — как это нередко бывает — получше самих русских. Но ответила не наглому гостю, а всё той же Дэма на родном языке. Сухо и неохотно. Что-то промяукала и уплыла обратно за юрту, откуда не доносилось ни единого звука.

Дэма только, было, собралась с духом перевести вынесенный им приговор, как из-за юрты показалась сама знаменитая шаманка. Старая… Даже очень старая женщина: морщинка на морщине. Глаза непроницаемы, лицо невозмутимо до крайности.

Шаманка прошаркала к ним, остановившись метрах в пяти от опасных пришельцев. И — совсем уж нелепость — прикрываясь от них своим огромным бубном. Внимательно оглядела каждого. Досконально: от макушки до пят. Качая головой в каких-то раздумьях — Юлька всей шкурой ощутила, что в нелёгких, критически неприятных для них.

Наконец, шаманка резюмировала тихим и поразительно молодым голосом на чистейшем русском:

— Здесь вы помощи не найдёте. Зло, что на вас охотится, чужое. Нездешнее. И оттого бороться с ним совсем нечем.

— А где-то есть чем? — низко поклонившись, уточнил Даян.

Вызов с его рожи, как корова языком слизнула. Да и Севка поклонился вслед отцу с самым кротким видом. Отнюдь не паясничая: на полном серьёзе. Как показалось Юльке, даже слегка побаиваясь старушку с громкой репутацией.

— Где-то, может, и есть, — задумчиво проворковала та, уставившись поверх голов гостей немигающими глазами. — Я таких мест не знаю.

Белая ящерка внезапно выпрыгнула из пустоты, повиснув перед лицом старушки. Та молниеносно задрала бубен, прикрывшись им до самых глаз. Которые, между прочим, совершенно точно узрели нездешнюю нечисть. Стоило ящерке порскнуть в сторону, как взгляд шаманки проследовал за ней.

Интересный такой взгляд: чуть встревоженный и безмерно любопытствующий. С таким всякие ненормальные учёные фанатики суют пальцы в свои ужасные эксперименты. Даже при почти стопроцентной гарантии их лишиться. Знают и суют — такая у них порода.

— Вы её видите, — как-то не к месту удовлетворённо констатировал Севка.

Шаманка вновь посмотрела куда-то поверх их голов и неожиданно иронично объявила:

— Не только её.

Все трое горемык дружно задрали головы. И почти не удивились, узрев над собой пополнение. На ярком зимнем солнышке посверкивали две бронзовые шипастые ящерки. Обе висели вниз головами, уцепившись хвостиками за что-то невидимое в воздухе. Будто невиданные колючие плоды из диковинных тропических джунглей.

— По шесть хвостов, — для чего-то подсчитал Севка, прикрывая глаза от солнца.

— По семь, — опроверг сына отец.

— А что это у них на морде? — не смогла толком разглядеть Юлька свалившуюся на них новую нечисть.

Вмиг закипевшие в глазах слёзы смазывали всю картину.

— Рога, — помог ей Даян, не позабыв, в отличие от некоторых, нацепить тёмные очки. — два толстых ро́га. Смешные малыши, — ни к селу, ни к городу похвалил он.

И как бы невзначай притянул жену за руку поближе к себе. С другого бока её привычно подпёр сын. От греха подальше.

— Рога, — задумчиво поддакнула шаманка, и не думая щуриться на солнце, словно то светило для всех, кроме неё. — У нас таких духов нет. Ни среди эжинов, ни среди онгонов.

— У вогулов есть духи-ящерицы, — так же задумчиво молвила нарисовавшаяся из-за юрты Чимитцу.

Она тоже видела всю троицу многохвостых паразитов. И разглядывала их с тем же нездоровым любопытством, что и наставница. Дай обеим волю, недрогнувшей рукой препарируют неведомую прежде нечисть. В целях, так сказать, самообразования и расширения кругозора.

— И у минусинцев с Абакана, — согласилась шаманка. — А у других не припомню. Духи сибирских народов предстают всё больше змеями да лягушками. Да и то сплошь мелочь. Сильный дух пресмыкающейся мелочью побрезгует.

Тут в недрах толстовки Чимитцу знакомо завибрировало. Она машинально выудила из кармана смартфон и приложила к уху:

— Да?

Ей что-то пробасили в трубку, и женщина поспешила отойти от непосвящённых в эту их лесную кухню.

— На проводе дух лягушки, — не удержавшись, хмыкнул Севка.

— Аузынга сары май, — сухо процедил Даян, приказав отпрыску захлопнуть рот.

— Почему именно лягушки? — ничуточки не рассердившись, иронично выгнула редкую седенькую бровь шаманка.

— У змей нет пальцев, — смутившись, пояснил молодой нахал.

— Пожалуй, — отрешённо согласилась шаманка.

И без всякого перехода погрузилась в прежнее состояние научно-изыскательской созерцательности. Краем глаза Юлька заметила, как Дэма потеребила край Даяновой куртки — тот покосился на девушку через плечо.

— Какие они? — прямо-таки помирала от любопытства единственная в их компании обладательница здравого разума. — А их много?

— Пошли, расскажу, — с готовностью предложил Севка.

И молодёжь утекла в сторонку пошептаться. Одна из бронзовых ящерок, не пошевелив ни единой конечностью, тем не менее, продолжала висеть над его удаляющейся башкой.

Проводив всю троицу настороженными взглядами, обуреваемые беспокойством родители переглянулись. Затем вновь задрали головы: второй бронзовый монстрик так и болтался по-обезьяньи над макушкой Даяна. Причём так натужно пучился на неё, будто тщился поджечь взглядом волосы.

Даянчик внезапно подмигнул сверкающему на солнце засранцу и приказал:

— Эшкын моннан.

Велел убираться и многозначительно чиркнул пальцем по горлу: дескать, буду тебя резать, собака! Бронзовый мини ящер встрепенулся и ощерился, меленько закивав уродливой головёнкой. Ещё и засучил лапками, закачавшись маятником.

— Не дразни его, — забеспокоилась Юлька, косясь на застывшую в познавательном экстазе шаманку. — Если этот гад сорвётся вниз, воткнётся в твою маковку всеми шипами.

— Дразни-дразни, — эхом отозвалась старушка, плотоядно облизнувшись.

— Зачем? — опешила Юлька от такой людоедской провокации.

— Надо! — отрезала шаманка, отмахнувшись от неё, как от досадной помехи.

Белая егоза нарезала круги над головой старой провокаторши. Правда, на высоте пары метров — словно снизу по ней могли чем-то шарахнуть.

Шаманка не обращала на паршивку ни малейшего внимания. И не тужилась в борьбе против попытки её зомбировать — вообще игнорировала наскоки нечисти. Ящерка же из шкурки выпрыгивала, пытаясь пробиться сквозь какую-то невидимую глазу защиту. Так, по крайней мере, это выглядело.

Если, конечно, вся эта нелепая мистика окончательно не задурила голову бедной жертве убийственных происков. Юлька уже не верила ни глазам, ни своему взращённому образованием здравому смыслу. Ей казалось, что она просто-напросто сходит с ума.

А что? Это же, говорят, бывает не вдруг. Поначалу подкрадывается в деталях и фрагментах. Прежде чем окончательно нахлобучить. Вот и её настигло.

— Ты с ума не сошла, — поставила шаманка категоричный и воодушевляющий диагноз. — Просто в дурную минуту подвернулась под руку. И чем-то заинтересовала этого нездешнего духа.

— Чем? — обрадовалась Юлька холь мизерному просветлению ситуации.

— Чего бы поганец ни задумал, ты ему для этого подходишь, — пояснила шаманка, опуская бубен пониже.

— И мы с сыном тоже? — догадался Даян.

— И вы тоже, — одобрительно покивала старушка. — Раз и по вашу душу явились духи.

— Может, и эти по мою душу? — нестерпимо захотелось Юльке перетянуть всю нечисть на одну лишь свою обречённую головушку.

— Не выйдет, — вновь прочитала шаманка её мысли. — Не от тебя зависит. Не ты выбираешь. Тебя выбрали. И мужа твоего выбрали. И сына. Не из-за тебя, — предвосхитила мудрая женщина щенячьи самокопания «вшивой интеллигенции». — Их выбрали потому, что они — это они. Такие, как есть.

— А, если сбежать? — не сдавалась Юлька.

— Уехать подальше, — поддержал её муж, вновь задирая голову.

Бронзовый паршивец всё так же задумчиво раскачивался на хвостах, сверля рыбьим взглядом его макушку.

— Не знаю, — озадаченно протянула шаманка, вознеся глаза к небесам.

Белая ящерка угомонилась, отчаявшись навести на неё морок. И просто торчала над головой непрошибаемой старушки. Которой — в ответ на изучающий взгляд — бесстыже показала язык.

Шаманка осуждающе покачала головой и пробормотала:

— Духи привязаны к своей земле. Это верно. Болтаться по всему нашему миру им не по силам.

— Надо попробовать, — решительно заявила мужу Юльку.

— Сделаем, — успокоил её Даян и уточнил у шаманки: — Уважаемая, не посоветуете: в какую сторону нам лучше бежать? Я так понимаю, логичней вообще покинуть Сибирь? На русскую равнину, как я понял, местные духи за нами вряд ли откочуют.

— Ты чем слушал?! — вдруг рассердилась шаманка.

Аж искры из чёрных глаз брызнули. Того и гляди: по-кошачьи выгнет спину и зашипит.

— Духи не из нашего мира, — сообразив, что сболтнул глупость, покаянно склонил голову Даян. — Эти за нами увяжутся куда угодно. Прости, уважаемая.

Тут вернулась Чимитцу и что-то промурлыкала наставнице на бурятском. Та чуток помолчала, обдумывая услышанное, и ответила. Чимитцу заметно удивилась, как не старалась соблюдать невозмутимость в облике и взоре. Судя по интонации, о чём-то переспросила. Шаманка ответила долгим и явно информативным для ученицы взглядом. Та пожала плечами и направилась за юрту.

Где, между прочим, у них «заседала» какая-то дама в норковой шубе. Клиентка — если можно так выразиться — которой, видимо, запретили показываться незваным гостям. Которые умудрились притащить на хвосте опасную хрень. Которая может выкинуть что угодно.

— Может, нам поговорить с другими шаманами? — продолжил домогаться Даян, едва старушка вновь сконцентрировала внимание на его бронзовой шипастой «подвеске». — Вдруг кто-то что-то знает о подобных духах?

— Кто-то что-то непременно знает, — почти идеально замаскировала насмешку шаманка.

— Уважаемая, — бесстрашно напирал на могущественную колдунью нахальный татарский батыр. — Моя жена и мой сын в опасности. Я должен найти выход. Кто реально сможет указать, в какой он стороне?

Старушка оглядела набычившегося городского степняка с ног до головы. Странно изучающим взглядом — будто не с ним до сих пор лясы точила. Затем перевела взгляд на белую ящерку, что перекочевала в воздушное пространство над Юлькиной головой. Наконец, вздохнула и нехотя поделилась ценной информацией:

— Савей.

Развернулась и потелепалась мимо юрты к заброшенной посетительнице, что-то выбивая пальцами на бубне. Тихо-тихо — еле слышно. Однако волосы на загривке у Юльки противно зашевелились.

— Савей, — тупо повторила она, ошарашенно моргая вслед шаманке. — И что это такое?

— Не что, а кто, — подсказала из-за спины Дэма.

Молодёжь подкралась к ним тише мыши — Юлька чуть не подпрыгнула от неожиданности. Да и от нешуточного испуга: появление бронзовых родичей её белой «напасти» мобилизовало на ожидание новых неприятностей. Прямо-таки поставило на дыбы весь до последней капельки инстинкт самосохранения.

— Тоже шаман? — понукнул Даян девушку не растягивать повествование.

— Великий шаман, — с непритворным благоговением уточнила Дэма, косясь на юрту, за которой скрылась могущественная бабушка. — Из древнего рода ингилас. Дедушка Савей достиг двенадцатого небесного уровня. Это почти недостижимо.

— А он-то сам достижим? — деловито уточнил Севка, любуясь своим бронзовым зверёнышем.

Тому осточертело висеть мартышкой. И теперь перед носом чадушки носился шипастый летательный аппарат, выделывая фигуры высшего пилотажа. Ящеру Даяна висеть нисколечко не надоело — он продолжал изображать экзотическую ёлочную игрушку.

— Не знаю, — честно призналась Дэма, косясь на Юльку преисполненным сочувствия взглядом. — Он же не здесь живёт. Не у нас.

— А где? — насторожился Даян.

— В Якутии, — простодушно обрадовала добрая девушка.

— Мы всё равно собирались путешествовать, — в тон ей напомнила Юлька в ответ на испытывающий взгляд мужа.

Неожиданно для себя самой — откуда только взялась эта чистая неподкупная безмятежность? Так отвечают люди, принявшие самое-пресамое окончательное решение, за которым нет места торгу. А кроме того сомнениям, страхам, соблазнам улизнуть от проблемы. Никаких обознатушек-перепрятушек: иди и делай.

Глава 19 На своей земле наши духи безобразий не допустят

Юлька не уставала на себя удивляться. Обратно к юрте-гостинице долетела, как на крыльях. Хотя на первый взгляд никаких воодушевляющих подвижек в её тухлом деле не произошло. Что были, на консультации, что не были.

Старая шаманка не сняла с неё то ли проклятье, то ли ещё какую-то мистическую хрень: не избавила от выводка ящериц. Собственно, бабушка вообще ничем не помогла. Как показалось поначала. Однако что-то этакое она с ними всё-таки сотворила. Во всяком случае, с Юлькой совершенно точно.

Словно откупорила кем-то законопаченную душу. И как джина из лампы, выпустила на свободу ту прежнюю Юльку, которую не сломала даже полунищая юность в насквозь чужой загранке. Русскую бабу, которой сам чёрт не брат, коли кто покусится на её семью.

К слову сказать, и с мальчишками приключились некие заметные глазу метаморфозы. Севка бросил юродствовать, мигом повзрослев лет на пять. Сутуловатый юноша с развинченной походочкой подобрался в настороженного поджарого недопёска, рыщущего в поисках добычи. Мишура сытой беспечной цивилизованности слетела с него, как шелуха.

Возможно, это произошло ещё дома, когда Севка узнал о материнской беде. Или на заправке, где он впервые за неё дрался. Но окончательно бросилось в глаза именно сейчас.

Из Даяна его отчаянный степняк уже не выглядывал, а вылез целиком — батыр звероподобный. Один взгляд чего стоил: таким можно вражеские танки подбивать. Ходить начал в той своей неповторимой манере, что появлялась перед назревающей дракой: мягко, пружинно, вкрадчиво.

— Мы принимаем бой? — спросил отца сын, когда они добрались до гостеприимной юрты.

— Мы принимаем бой, — этак кривовато усмехнулся Даян.

Со значением.

— И что с этим делать? — задала Юлька Дэма риторический вопрос, картинно разводя руками.

Дескать, полюбуйся на моих мужиков: каждый герой — штаны с дырой.

Девушка проигнорировала предложение почесать языками о её татарских бахатурах. Прожигающим пространство взглядом дышала куда-то в сторону. Юлька обернулась и досадливо выдохнула:

— Опять двадцать пять!

От припаркованных под навесом снегоходов маршировала троица зомби. С висящими над головами ящерицами. Вооружённые кто чем. К счастью, ничего колюще-режущего: два дрына и какая-то монтировка. Хотя — размышляла Юлька, отступая за мужские спины — монтировка, кажется, что-то вроде примитивного лома? А эта железяка явно нечто техническое…

— Севка! — сухо каркнул вылетающий из юрты Рэгзэн. — Назад!

Накинуть доху недошаман не успел. Юлька оценила его заигравшие под свитером мускулы. Вроде и не богатырь, а силой не обижен — уважительно отметила она, поймав чадушко за подол куртки:

— Аспид, может тебе лучше…

— И не подумаю! — огрызнулся Севка, по-кошачьи пригибаясь и вытягивая шею в бойцовской манере отца. — Не мешай!

— Даян! — воспротивилась встревоженная мать.

— Не мешай, — буркнул тот через плечо.

И прыгнул вперёд. Сбил с ног одного из парней — ловко пнув подальше ногой его дубину — и врезался в Ивана. В могучего парня выше его почти на голову. Повалить не смог, но под дых врезал. Заодно отшвырнул вырванный из его рук дрын. А вот дальше всё пошло не по привычному сценарию.

Бронзовый ящер над головой Ивана раздулся, расщеперив свои колючки. Закрутился волчком — только хвосты вокруг веером. Юлька отчётливо видела: глаза зомби на миг стали осмысленными — пришёл в себя от удара. Но парня тут же нахлобучило повторно.

Навалился амбалище на Даяна — просто жуть! Но Юлька на них уже не смотрела. Ибо окончательно убедилась: бронзовые шипастики охотились не за ней. Гадёныши выбрали своими жертвами её мальчишек. И самопожертвованием их уже не спасти — хоть топись, хоть вешайся.

Третий зомби — избежавший столкновения с Даяном — уже пытался огреть Севку монтировкой. Он был мельче своих товарищей. И на голову ниже Севки. Зато старше его лет на десять. К тому же в таком состоянии все человеческие тормоза в нём погорели. Бронзовый поганец расчётливо гнал бедолагу убивать, не обращая внимания на остальных участников потасовки. Ему нужна была жизнь Севки.

Которому не удалось отрезвить зомби кулаком в морду. Монтировка едва разминулась с лохматой головой. Севка увильнул: его кулак лишь скользнул по челюсти противника. За эти несколько секунд Юлька успела стянуть с ноги тяжёлую хаску. Метнулась к убийце сына и треснула того по башке шипованной подошвой.

Зомби не упал, но сильно качнулся в сторону. На обидчицу даже не глянул — не то, чтобы дать ей отпор. Для него существовала единственная цель: долговязый юнец. И Юлька вовсю пользовалась просчётом ящериц: снова и снова лупила зомби, стараясь приложить того посильней. После четвёртого удара удалось свалить парня на землю: он как раз развернулся к ней спиной — лицом к подскочившему сбоку Севке.

Сынуля оседлал упавшего лицом в снег бедолагу. Навалился, прижал руку с монтировкой. Зомби вскидывал задом, как необъезженный конь. Силился высвободить руку с треклятой железякой. Юлька встала на неё обеими ногами, попутно уточнив:

— Ты его не покалечишь?

— Не покалечу, — пыхтел Севка, раз за разом макая зомби лицом в снег.

Бронзовый упырёныш крутился юлой прямо перед его носом. Беззвучно клацал челюстями, не в силах вцепиться ими в живую плоть. Норовил хлестнуть неудавшуюся жертву нападения хвостами по мордасам. Собственно, практически исхлестал — Юлька заметила, что два хвостика заканчивались игольчатыми булавами. Ещё три хвоста — какими-то ершиками для мытья бутылок. Однако на лице чадушки ни царапины.

— Физического контакта нет, — пояснил Севка в ответ на её мысли, прекратив истязать сдувшегося противника. — Безобидны, как приведения, — досадливо отмахнулся он от суетливого ящера и потребовал: — Ма, глянь, как там батя.

Юлька нагнулась. Сползла с монтировки, вытащила ту из обмякшей руки и забросила подальше. После чего окинула взглядом поле боя. Рэгзэн всем телом придавил к земле сбитого Даяном парня и что-то бормотал. Дэма лила тому на подрагивавшую башку воду из ведра. Белая ящерка висела в метре над головой недошамана. Обиженно таращилась на человека, испортившего злыдне всю малину, и крутила хвостами.

Второе ведро хозяйка гостиницы тащила к Даяну. Они с Иваном вспахали вокруг себя целину, перемешав снег с землёй и подпревшей травой. Победитель сидел не на спине, а практически на шее зомби, зажав его голову коленями. Могучее тело за спиной Даяна билось огромной пойманной рыбой. Бронзовый провокатор восседал на мокрой макушке несостоявшегося трупа. Он задумчиво наблюдал, как беспощадно рушат его планы.

Женщина дотащила до места битвы ведро и хладнокровно опрокинула его на голову Ивана — тот моментально затих.

— Он в порядке? — налетела Дэма на обидчика своего жениха. — Думаешь, помогло? — присев, принялась отирать своей зелёной шапкой мокрую голову жертвы чужой войны.

— А вашему? — уточнил Даян, осторожно слезая с поверженного колосса.

— Очухался, — невесело усмехнулся Рэгзэн, склоняясь над оторопело моргающим в небо убийцей. — Перевернул его, смотрю: глаза живые.

— Что?.. — прохрипел тот.

— Потом объясню, — приказным тоном оборвал его Рэгзэн и совсем уж мрачно потребовал: — Даян, вы должны уйти. Прямо сейчас.

— Уже уходим, — без вопросов согласился тот, помогая Дэма перевернуть жениха. — Иван, брат, ты как?

— Это было оно? — на удивление спокойно осведомился тот, отирая рукой грязное лицо.

Видимо у Дэма от жениха секретов нет — не без досады подумала Юлька, натягивая хаску. И всё-таки странно: тот сразу поверил в эту дикую ненаучную историю. И теперь всего лишь уточняет: случилось то, что ожидалось?

А вот у Кирилла с этим проблема — невольно припомнилось ей, вызвав в душе тягостное дуновение обжигающего разочарования. Дунуло и сгинуло, а ожёг остался.

— Оно самое, — подтвердил Даян и протянул Ивану руку: — Поднимайся.

— Ничего не помню, — разочарованно пробурчал великан, протягивая навстречу свою грязную лапищу.

— Назад! — взвизгнула Дэма.

И всем телом навалилась на жениха.

— Ты достал! — зарычал Даян, тщетно пытаясь схлопнуть ладонями бронзового поганца.

И бессовестно игнорируя мужественно барахтающуюся на зомби девушку. Тот пытался стряхнуть её с себя, пучась на Даяна невидящими глазами. Но Дэма вцепилась в бедного жениха, как кошка, забравшаяся на качающуюся вершину дерева.

— Бегите отсюда! — грозно зарычал Рэгзэн, оседлав своего зомби, пошедшего на второй круг невменяемости.

Белая ящерка нарезала над ним круги — всё на той же безопасной высоте. И что-то гневно беззвучно верещала, истово крутя хвостами.

— Ма, ещё одна! — внезапно с нелепым в данной ситуации восхищением завопил Севка, тыча пальцем в сторону.

Зомби под ним вновь принялся брыкаться, норовя сбросить седока.

Юлька проследила за указующим перстом. И на этот раз удивилась, как в самую первую встречу с белой заразой. Неподалёку от них на кустике действительно торчало нечто. Помесь бурундука с не понять чем. С первого взгляда так и не сообразишь: кого с кем скрестили?

Но то, что это очередная нечисть — к бабке не ходи! Во-первых, оно выглядело не столь материальным, как шайкаящериц. Больше походило на густо замешанное приведение. Во-вторых, во лбу этого перца один единственный глаз. В-третьих, в раззявленной пасти на круглой мордочке торчал в одиночестве громадный зуб. В-четвёртых, пресмыкающееся трио тотчас бросило своих подопечных зомби.

Ящерки сбились в комок, поднявшись на высоту метров трёх. Заклацали зубами и превратили хвосты в знакомые вертолётные винты. Не иначе, собирались организовать воздушную атаку — почти восхитилась Юлька.

Одноглазый недобурундук хмуро пялился на банду «человеконенавистников». И даже не пытался организовать хоть какую-то противовоздушную оборону.

— Глазам не верю! — вослед Юльке восхитился и Рэгзэн, не слезая с затихшего подопечного.

— Вот это да! — вторила ему с жениха Дэма.

— Кто такой? — озадаченно поинтересовался Даян, таращась на очередную напасть.

— Ада́, — пояснил Рэгзэн, вытягивая шею в попытке получше рассмотреть явно местного представителя нечисти. — Дух-оборотень. На этот раз наш.

— Вот и не верь сказкам, — проворчала Дэма, вновь отирая лицо жениха.

Иван окончательно пришёл в себя. Не пытаясь встать, он с живейшим интересом пялился на духа, что-то ворча под нос.

— Точно ада́! — обалдело просипели под Севкой.

— Встаю, — слезая с парня, предупредил сынуля. — А ты пока полежи.

— Ага, — машинально откликнулся тот, не сводя глаз с недобурундука. — А чо было-то?

— Драка будет? — поинтересовался у Рэгзэна Даян, предусмотрительно подскочив к жене.

Юльке было страшно любопытно проследить за грядущими событиями с «передней линии». Тем более что до местного недобурундука рукой подать. Но и она предусмотрительно спряталась за спину мужа.

— Самому интересно, — озадаченно пробормотал Рэгзэн, косолапя к ним.

— А чем это пахнет? — вдруг обратила внимание Юлька, принюхиваясь. — Как-то… странно.

— Это он благоухает, — усмехнувшись, ткнул пальцем недошаман в недобурундука.

— А он добрый дух или злой? — присоединился к ним Севка, помахивая подобранной монтировкой.

— Он всякий, — пояснила за их спинами Дэма. — Хотя чаще зловредный. Никогда не угадаешь, чего от него ждать.

— Ну, сейчас-то он точно настроен на драку, — констатировал Даян, пожимая Юлькину руку в привычной успокоительной манере.

— Само собой, — задумчиво отреагировал Рэгзэн.

Отчего-то внимательно оглядывая окрестности.

— Хочет прогнать чужаков, — выдала свою версию присоединившаяся к зрителям хозяйка гостиницы.

— Трое против одного? — усомнился Севка.

— Ада́ на своей земле, — уверенно отвергла его сомнения женщина. — На своей земле наши духи безобразий не допустят. Сроду бы не поверила, что увижу такое представление.

Юлька только успела подумать, что начало представления, собственно, затягивается, как всё и закрутилось.

Неказистый одноглазый бурундук вдруг расплылся в довольно крупный шар и подскочил вверх. Где вновь сменил облик. Огромный пёс вытянул оскаленную морду в сторону залётных малявок и беззвучно зарычал. Забил мохнатым хвостом, напружинив тело. И прыгнул.

Ящерки прыснули в стороны, задиристо крутя хвостами — будто дразнили противника, подманивая. Пытались куда-то заманить врага и, очевидно, разделаться с ним. Но умный дух не заметался, выбирая: куда, за кем броситься? Задрал морду и всё так же беззвучно завыл. Тут-то залётным поганцам стало не до игрушек. С земли вверх прыгнули ещё два пса. Ящерки дружно растворились в воздухе — как не бывало.

Юлька с облегчением выдохнула, оглядываясь назад: бывшие зомби уже поднялись на ноги. И, как ни в чём не бывало, любовались мистической вознёй потусторонних персонажей. Только она успела порадоваться, что ребята в порядке, как все три духа ада́ развернулись в сторону людей. И уставились точнёхонько на гостей Бурятии.

— Батя, пора линять, — поёжившись, пробурчал Севка.

И машинально спрятал за спину монтировку. Дабы, как говорится, не дразнить собак.

— Линяем, — согласился Даян, отступая и подпихивая Юльку.

— Мы проводим, — заикнулся, было, Иван.

Отряхивавшая его Дэма привстала на цыпочки и влепила любимому подзатыльник:

— Ага! Давай! Обалдел?

— Сами доберёмся, — пресёк возможные споры Даян, принимая у подсуетившегося Севки рюкзак.

Пока суть да дело, хозяйка юрты притащила гостям их барахлишко. Дескать, рады были познакомиться. Не поминайте лихом и больше к нам не наведывайтесь — сделайте милость.

— Не поминайте лихом, — безотчётно вторила воображаемым словам Юлька, виновато улыбаясь хозяйке.

— С чего бы? — удивилась женщина, сунув ей в руки пакет с какими-то свёртками. — Зла вы нам не делали. И вообще приличные ребята. А свою беду унесёте, так и нам ничем не навредите.

На том прощальные речи и закончились. Мужики накоротке обменялись рукопожатиями — даже Севка удостоился. Дэма с искренним сожалением в глазах молча обняла Юльку. И «про́клятое» семейство двинулось в обратный путь.

Юлька топала вслед за сыном и рассеянно гордилась его возмужавшей фигурой. Будто на подростковые кости в единый миг наросли недостижимые за компьютером мускулы. Богатырь вымахал — отца обогнал. И в трезвой расчётливой отваге уже догоняет. Всё-таки она умеет воспитывать детей — нагрянула идиотская счастливая мысль. Результат налицо.

На макушке чадушка восседал бронзовый семихвостый мерзавец. Он лениво покручивал хвостиками и поводил головёнкой. Будто выискивал новых претендентов на роль зомби. Юлька обернулась: второй гадёныш оседлал макушку прикрывающего тылы Даяна.

— Твоя там, — ткнул он пальцем в небо.

Юлька задрала голову: беленькая вертихвостка кружила над отступающими смертниками. Беспечненько так, словно танцевала незамысловатый танец. Ничуточки не расстроилась поганка, что очередной шанс прикончить клиента пропал даром. Дескать, народу на Земле много — кому-то да повезёт претворить в жизнь её планы.

— Смотри под ноги! — приказал Даян, неподобающе случаю весело хмыкнув.

Споткнувшись, Юлька чуть не полетела носом вперёд. Но — как говорится в сказках — неведомая сила подхватила её. Выровняла тело, водрузив его на подкосившиеся ноги.

— То есть самостоятельно убиться нам нельзя, — остановившись и обернувшись, глубокомысленно изрёк Севка. — Получается: только от рук зомби. Интересно, — резюмировал он и потребовал у замершей в воздухе беленькой: — Могла бы и потрудиться, раз мы так важны для твоего жертвоприношения!

Ящерка спикировала, зависнув перед его лицом. Принялась кривляться, показывая язык и кокетливо поигрывая хвостиками.

— По щучьему велению! — проигнорировав её кривляния, деловито продолжил эксперимент Севка. — По моему хотению! Перенеси нас обратно к машине!

— Точно, — похвалил отпрыска отец за соображалку и своевременное её применение.

Юлька прыснула, а ящерка замерла. Вылупилась на провокатора, не понимая: чего от неё хотят? И причём тут какая-то щука? Тем более хотение всяких там оболтусов-переростков.

— По воздуху перенеси, — показал рукой Севка весь процесс от взлёта до приземления.

Беленькая что-то немо пролязгала челюстями и свистанула ввысь.

— Ничего не сказала золотая рыбка, — поздравил сынулю отец и скомандовал: — Вперёд! И прибавить шагу. Ю-ю, кончай ворон считать. Темнеет. Неизвестно, что ещё на голову свалится. Нужно выбираться и валить отсюда обратно.

— Домой? — развернувшись и послушно «прибавив», уточнила Юлька.

— Сначала да, — сухо отрезал Даян, показав, что болтовня отменяется.

На месте прежнего привала передохнуть им не дали. Ни минуточки. Едва Юлька опустилась на бревно, как на ближайшем кусту нарисовался недобурундук. Белесоватый дух отлично усматривался даже в надвигающихся потёмках.

Он многозначительно зыркнул на неё своим глазом и обнажил зуб. Дескать, вы не поняли: это не прогулка. Это выдворение прочь нежелательных персон. Если понадобится, то и насильственное.

Ящерки — дружно пропав с глаз — подтвердили весомость ультиматума.

— Уходим, — отхлебнув из фляжки, досадливо проскрипел Даян. — Ю-ю, ты как?

— Не развалюсь, — подскочив, пообещала она. — Добегу, как миленькая. Не хватало мне тут ещё войны света и тьмы. Прямо над беззащитной маковкой.

Накаркала! Местные духи решили, что «пошли вон» — это немедленно и беспрекословно. А эти гостенёчки развели волокиту: болтают, поправляют рюкзаки, тестируют физическое состояние своей бабы. Вот и набросились на непонятливых туристов. Прямо так и накатили тремя призрачными шарами. Прокатились прямиком сквозь них и вновь обернулись псами.

— Туман и туман, — прислушавшись к организму, констатировал Севка и первым стартовал из негостеприимного местечка.

— Возможно, специфические страшилки на нас не действуют? — предположила Юлька, пристроившись за ним. — Мы же не буряты. Не их потомки.

— Смотри под ноги! — раздражённо буркнул за спиной Даян.

И она мобилизовалась, героически гоня прочь всякие липнущие посторонние мыслишки. Шагала быстро, но осторожно. Очень кстати — как на заказ — тучи развеяло. Луна обеспечивала вполне сносную видимость. Свою белую липучку глазами не искала: сама явится, как приспичит. Когда сочтёт, что местные духи теперь не наваляют наглым хвостатым партизанам.

Как настырные потусторонние духи ада́ отцепились, Юлька не заметила. Зато уже перед самым финишем им опять повезло столкнуться с местным фольклорным персонажем. Справа по курсу из-за дерева выступила очередная не слишком материальная фигура. На этот раз девушки в традиционном халате. С распущенными волосами. Вроде бы — издалека ночью толком не разглядеть.

Девица-дух стыдливо прикрывала рукой лицо — его нижнюю половину. И так зазывно принимала всяческие бесстыдные позы, что Юлька моментально сообразила: какая-то соблазнительница. Куда-нибудь заманит и… Интересно: с какой целью?

— У неё вместо рта клюв, — авторитетно просветил шагавший впереди Севка.

— В смысле? — пропыхтела Юлька, вспомнив, что смотреть нужно под ноги, а не на всяких там… потаскух. — С чего ты взял?

— Дэма рассказывала, — пожал плечами Севка, внимательно разглядывая тропу впереди.

Оставалось лишь удивляться: как он запомнил, куда нужно идти? Его даже отец ни разу не поправил, значит, чадушко безошибочно ведёт их к машине. Юлька вновь почувствовала гордость за сынулю — чего она никогда не устанет делать.

— Название не помню, — продолжал тот лекцию. — Хоть убей. Что-то вроде му шабат. Или му шубец.

— Муу шубуун, — подсказал из-за спины Даян.

— А ты откуда знаешь? — удивилась Юлька.

И не удержавшись, обернулась на оставшегося позади духа. Никакой девицы не обнаружила и мысленно перекрестилась. На всякий случай.

— Анжур так иногда Тунгалак обзывает, — хмыкнув, пояснил Даян и сделал знак рукой, чтобы она прекратила крутить башкой: — Потихоньку, за глаза. Эти клювастые девицы заманивают мужиков и пожирают их души.

— Заманивают?! — искренне возмутилась Юлька. — Да Бонжурчик за ней три года бегал. Пока Тунгалак не согласилась выйти за этого старого циника. Заманили его. Смотри-ка!

— Они ещё могут проклевать мужику голову, — невозмутимо продолжил Даян с еле уловимой издёвкой. — И высосать мозги.

— Ух ты! — на этот раз восхитилась Юлька, невольно хихикнув. — Ну, тогда… А почему ты меня так не обзываешь? Или обзываешь? За глаза. Тоже, наверно, думаешь, что я тебе всю черепушку проклевала?

Беззлобная семейная пикировка помогла не считать минуты до финиша. Отвлекла от тягостного тестирования организма на предмет прочности: сдюжит или накроется медным тазом? До машины Юлька дошагала вполне себе качественно. Выдохлась, конечно — чай не девочка: козой скакать по буеракам. Однако свои шипованные копыта не отбросила.

Даже перекусила на ходу и мальчишек накормила: хозяйка лесной гостиницы не поскупилась на дорожные припасы. Понятно, что холодные буузы тот ещё деликатес. Однако, недаром говорится: на войне, как на войне. Захочешь жить, и не так расстараешься. Из шкуры выпрыгнешь для её же сохранности.

Джип стоял нетронутым. Что никого не удивило: сибиряки в деревнях угонами не балуются. Удивила парочка, устроившая у машины томный вечерок. Парень с девушкой толклись рядом с четырьмя пластиковыми канистрами — литров на двадцать каждая. Не тратя время даром, они поведали, что дядька Рэгзэн велел притащить их сюда. Естественно, доверху залив бензином. Дескать, хозяева джипа вернутся и заплатят.

Даян поблагодарил ребят. Щедро расплатился за бензин и канистры, накинув сверху за услугу. Проводил глазами старенькую Ниву, в которой невольные помощники потарахтели обратно в Улюкчикан. Затем осторожно пожужжал стартером, но свечи не залил: схватилось. Благо настоящим морозом пока не пристукнуло. Часть вещей из багажника пришлось переместить на заднее сиденье — и без того не радующее простором — дабы пристроить канистры.

Переодеваться не стали — из Улюкчикана убрались тотчас. Устало жевали, что под руку попадалось, запивая холодную еду холодным кофе. Уже стаскивая хаски, чтобы пристроиться сидя подремать, Юлька заметила на руле всю троицу их мучителей. Компанию беспардонных убийц, не отягощённых моральными принципами.

И, к сожалению, не умеющих объяснить: во имя чего затеяно их мистическое преследование? Какого хрена прицепились к обычной, в сущности семье? Есть ли шанс от них отвязаться?

Ящерки покачивались на руле и задумчиво внимали Даниру Сабирову — Юльке очень нравился его голос. Им — судя по всему — тоже.

Глава 20 Рай тоже нужно выбирать тщательно, не с кондачка

Юлька сидела в покинутой почти четыре месяца назад супружеской спальне, прижухавшись. Так и тянуло спуститься вниз в гостиную. Будто бы за какой-то круто важной неотлагательной необходимостью. Неизвестность убивала. А ведь там внизу на кухне сейчас решалась её судьба.

Мало ли, что Даян признался: он по-прежнему её любит. Любить и доверять тебе, как прежде, две абсолютно разные штуки. Вот опомнится сейчас, после их чумового воссоединения, прикинет рационально, и решит, что с него хватит. Раз начал новую жизнь с хорошим человеком, так нужно продолжать.

А блудная супруга пускай возвращается в свой придуманный рай. Опостылел? Так это её проблема. Рай тоже нужно выбирать тщательно, не с кондачка. Не всякий и подойдёт. Тем более для женщины. У той тридцать три представления о рае, что вечно тасуются, как колода карт. Вытащила не ту — райская жизнь моментально низвержена до уровня адских мук. И поделом.

Домой они вернулись быстро, минуя Улан-Удэ. Байкальск проскочили без остановок, накоротке созвонившись с Анжуром. Тот ругался и требовал немедля завернуть к нему. Тунгалак рвала у мужа из рук трубку: уговаривала не дурить и не пропадать. Дескать, вместе они что-нибудь придумают.

Но у Юльки сложилось твёрдое убеждение, что они уже всё придумали — даже не сговариваясь. Не обсуждая, не торгуясь и не препираясь насчёт дальнейших действий. Ибо смысла в том ни на грош. Всё будет так, как решит глава семьи: муж и отец. Ему защищать их. Ему расплачиваться за каждый неверный шаг жены или сына. Он один знает: где будет их новый дом.

А в старом доме их — как и следовало ожидать — встретил Галчонок. Почему бы, собственно, и нет? Ключ у девушки был. А про измену любимого ей только предстояло узнать. Чем Даян занялся незамедлительно. Велел Юльке топать на второй этаж приводить себя в порядок, а сам закрылся на кухне с Галей.

Севка занимался перетаскиванием вещей из машины, игнорируя любовные перипетии отца. И терзания матери — туда он вообще ни ногой. Современные юноши задолго до первого секса просвещаются насчёт заковыристой бабской натуры. Интернет-убийца давно развенчал каждую «загадку», что была в каждой женщине. А те «загадки», что некоторые продвинутые юные девы придумывали взамен, безвозвратно отпугивали парней

Юлька послушно проследовала, куда послали. Не включая свет, засела под дверью. Прямо на полу: возмечтала хоть что-то услышать через две закрытые двери — и лестницу между ними. Не считая бетонного перекрытия.

Белая ящерка носилась по комнате в таком ажиотаже, словно собралась сюда заселяться на всю оставшуюся жизнь. Надо полагать, на всю оставшуюся жизнь своей жертвы.

В свете фонаря напротив окна белая гадюка была отлично видна. Как она проинспектировала всё подкроватное пространство. Как просочилась в узкий шкаф, занявший целиком одну из стен. Как пошуровала в плафонах люстры и двух ширпотребовских китайских вазах.

Наконец, угомонившись, любопытная нечисть повисла на шторе головёнкой вниз. Уставилась на Юльку немигающим взглядом, вяло пошевеливая хвостиками. Её глаза будто слегка подсвечивались изнутри — неприятное зрелище. А сейчас так и вовсе ненужное: нервы и без того вспыхивают подожжёнными волосами, спекаясь в вонючие комки.

— Что вылупилась? — нахамила ей раздражённая жертва покушений.

Ящерка философски пожала плечиками и склонила голову набок. Дескать, хочу и вылупилась. Какое твоё собачье дело?

— Ты вообще-то в моём доме, — стервозным голосом напомнила Юлька беспардонной поганке.

В ответ ей дежурно показали синюшный язычок.

— А если он передумает? И останется с ней? — мучительным всхлипом без слёз вырвалось у Юльки.

И вдруг ящерка совершенно отчётливо покачала головёнкой: нет, не останется.

— А ты откуда знаешь? — изумилась она. — Ты что, мысли читаешь?

Ящерка вновь отрицательно покачала головой. Чем зародила надежду на полноценный диалог с прояснением намерений.

— В принципе, — задумалась Юлька, — Даянчик при всех его недостатках человек благородный. И если уж ходит под смертью не станет подвергать женщину опасности. Не считая меня: это от него не зависит. Он ведь умрёт? — решила она, что пора задать главные вопросы. — Вместе со мной? Поэтому появились твои бронзовые хахали?

Ящерка одобрительно качала морденью в ответ на каждый.

— А Севка тебе зачем? — ухватилась за попытку поторговаться мать, не желающая сдаваться просто так за здорово живёшь. — Нас двоих вам не хватит?

Ответ отрицательный.

— У вас на нас какие-то планы?

Ответа не последовало.

— Не выделывайся, — потребовала Юлька. — Как-то слабо верится, что вы всё это затеяли из-за пустяка. Только ради того, чтобы угробить трёх случайно выбранных людей. У вас наверняка насчёт нас какой-то план. Надеюсь, это не жертвоприношение?

Ящерка, кажется, удивилась. Во всякой случае, Юлька прочитала на её мордочке именно это. Но разобраться с этой закавыкой не получилось. Внизу что-то загремело. Раздался Севкин вопль и раздражённый бубнёж Даяна.

Юлька подорвалась с пола и вылетела из спальни. Скатилась по лестнице и обнаружила, в общем-то, предсказуемую развязку, так сказать, благих намерений. Мальчишки поднимали с пола Галю. Весьма, надо сказать, офонаревшую. Два бронзовых провокатора вились над их головами жирными шипастыми мухами.

— Голова закружилась, — сухо пояснил Даян, усаживая девушку в кресло.

— На кого? — брякнула Юлька, направляясь в кухню за водой для бедняжки.

— На меня, — буркнул Севка, следуя по пятам за матерью. — Батю-то она любит. Они спокойно трепались, пока я не нарисовался. Ну, и понеслось.

Его бронзовый убийца расположился на правом плече своей жертвы. С любопытством крутил уродливой башкой, будто ничего не случилось — упырина рогатый.

— Закройте дверь и не выходите! — потребовал из гостиной Даян.

— Как скажешь, — машинально пробормотала Юлька, хлопнув чадушко по плечу.

— Ма, ты чего?! — возмутился ребёнок, потирая ушибленное место. — Больно же.

— Промахнулась, — досадливо пояснила Юлька, проследив глазами за вывернувшимся и упорхнувшим ящером.

— Ну, ты даёшь! — восхитился Севка, залезая в холодильник. — У нас с батей и то не вышло. А куда тебе-то: с твоими кривыми ручонками? Ты комара прихлопнуть не можешь. А тут натурально реактивная шипучка.

Бронзовый поганец завис перед Юлькиным лицом и высунул синий язык. Она лишь отмахнулась, приникнув к двери. Но и на этот раз расслышать не удалось: в гостиной разговаривали на пониженных тонах. Шифровались.

— Ай-яй-яй, — укоризненно попенял матери ребёнок, которому всю жизнь врали, что подслушивать нехорошо.

Юлька погрозила ему кулаком, но попытку оставила. Прошлёпала к холодильнику и заглянула внутрь. Галя готовилась к их возвращению. Естественно, не в полном составе: кое-кого тут не ждали. Остальных очень даже. Одна стеклянная кастрюля с любимым свекольником Даянчика. Вторая с гороховым супом из копчёностей — это для Севки. Банка с котлетами и контейнер — заглянула в него Юлька — с куриными сердечками в сливочном соусе.

— Галя его действительно любит, — посочувствовала она бедной девушке, которой ненароком сломали жизнь.

Микроволновка дзынькнула. Севка достал из неё чеплажку с сердечками и воззрился на мать только-только обретёнными взрослыми глазами:

— Даже, если бы ты вернулась к своему хахалю, у них бы ничего не вышло.

— Так-то оно так… — промямлила Юлька, вытаскивая кастрюлю со свекольником.

— Именно так, — усевшись за стол, как-то невесело поддакнул сын. — Пускай лучше просто уйдёт, чем пойдёт за его гробом.

Юльке же подумалось, что у женщин нередко всё наоборот: лучше похоронить, чем отдать сопернице. Она тряхнула головой, отгоняя неуместную злую мысль. Занялась разогревом ужина: в животе уже гудело от голода.

Всю дорогу до Иркутска они почти не останавливались. Ни на заправках, ни у закусочных. Хотелось чуток отдохнуть от поднадоевших покушений. Понятно, что в большом городе у хвостатых убийц больше шансов прикончить живучих клиентов. Но это будет потом. А пока у них была пара дней на отдых и подготовку более сложного путешествия. Им предстояла дальняя дорога в Якутию. В далёкое село Иенгра, где жил могущественный шаман Савей.

Почти две с половиной тысячи километров по сибирским трассам — хоть не на оленях по тундре и то хлеб. Правда, придётся вновь обогнуть Байкал по Бурятии. Юлька уговаривала Даяна не возвращаться домой, сразу рванув на поиски шамана. Но тот упёрся, как баран, что с ним бывало весьма редко. И от чего явственно попахивало каким-то подвохом.

Наливая свекольник в стекляшку для микроволновки, она попросила:

— Аспид, глянь на карту. Опиши, где нам придётся ехать.

Ноутбук стоял раскрытым на кухонном столе, заменяя собой телевизор. Обычно Севка ложки в рот не засунет, не уткнувшись предварительно в Ютуб. А тут даже не прикоснулся к любимой бандуре. Ещё один тревожный звоночек.

— Что происходит? — по слогам отчеканила Юлька, запустив микроволновку.

Подошла к столу, уселась напротив. Глазами попросила не врать — и без того на душе тошно. Он ответил на взгляд матери прямым и непривычно холодным, чужим взглядом человека, у которого нет причин её щадить.

— Ма, в Якутии нам делать нечего.

— Почему? — зохолодело на сердце у Юльки. — Про шамана всё наврали?

— Нет, — гоняя ложкой в соусе сердечки, буркнул Севка. — Шаман настоящий. И реально крутой. Был. Мы опоздали. Он умер. Ещё первого ноября. Когда у тебя всё только закрутилось. Я сразу после Улюкчикана пробил. Пока ты спала. Про него с сети полно инфы. Так что придётся самим выкручиваться.

Юлька прислушалась к себе: разочарована ли, оглушена? И поняла:

— Знаешь, аспид, я, честно говоря, не особо надеялась. То ли потому, что была пионеркой. То ли потому, что не верю в сказочную халяву. У меня абсолютно ясное чёткое ощущение: нам никто не поможет. Если мы не справимся, никто ничего не изменит.

— А другие ощущения тебя не посещали? — непритворно заинтересовалось чадушко, следя взглядом за своим бронзовым убивцем.

Тот в компании беленькой сидел на мониторе, свесившись и любуясь своим невнятным отражением в тёмном экране. Севка не удержался: втопил кнопку запуска. В ответ на жужжание под задницами хвостики ящерок встали дыбом.

Странно — подумалось Юльке — их вопли не слыхать, а внешние звуки они слышат. Подозрительная несостыковка. Так они всё-таки потусторонние или тутосторонние — засомневалась она. Спохватилась, что сын ждёт ответа, и переспросила:

— Какие конкретно?

— Ну, скажем, будто мы не умрём взаправду? — на полном серьёзе уточнил Севка.

— Конечно, посещали, — хмыкнула Юлька. — Я, несомненно, исключительно эксклюзивная цаца. Неописуемая, неповторимая и всё такое прочее. Ну, ты в курсе. Но даже ради супер неповторимой цацы так лезть из шкуры, чтобы её грохнуть? Сомнительно. На месте этих паразитов, давно бы плюнула. Переключилась бы на менее расторопных приговорённых.

— Вот! — указующе задрал Севка ложку, с которой на стол тотчас плюхнулась жирная блямба. — И я о том же. Слишком много движухи ради трёх бесперспективных жмуриков. Нас реально хотят куда-то употребить. Надеюсь, не собираются сконструировать из нас зомби, — пренебрежительно отмёл он возможное предложение неведомых устроителей преследования.

— Чушь! — фыркнула Юлька, поднявшись по звонку микроволновки. — Жмуриков, как ты изволишь выражаться, можно употребить лишь в двух местах. В могиле или в анатомичке.

— Странный разговор, — заметил, появившись незамеченным отец.

Отнял у голодной женщины разогретый свекольник и уселся за стол, недовольно поинтересовавшись:

— А где хлеб? Где чеснок и моя ложка? Почему стол грязный?

Севка нагнулся, слизнул оброненную каплю соуса и невозмутимо возразил:

— Он чистый.

Юлька вздохнула и принялась накрывать на стол. Торопиться и не думала: безжалостный отец уже отнял у ребёнка ложку. И заглатывал борщ, не жуя — удав бесчувственный.

Ужинали молча, пялясь в ноутбук. Где любимец Севки Дмитрий Пучков знакомил поклонников с американским фильмом «Экспат».

— Рассказывает о непростой судьбе ЦРУшника, — в своей ироничной манере анонсировал Гоблин. — Вынужденного спасать свою жизнь и жизнь своей дочери.

Своевременно — мысленно поморщилась Юлька — ничего не скажешь. Интересно: чадушко случайно попало пальцем в актуальную точку неба или нарочно?

— Через это у героя нет ни работы, ни крыши над головой, — стращал из монитора Гоблин, — ни денег, ни документов. Ни даже гражданства.

Мы на этом фоне вообще в шоколаде — стыдно признаться, но почувствовала Юлька удовлетворение от мысли, что кому-то гораздо хуже, чем ей. У них с мальчиками всё перечисленное в наличии. Есть база для построения защиты, как принято говорить в телевизоре.

— Ситуация усугубляется тем, — повышал градус интриги Дмитрий, — что дочурка о характере папкиной работы не догадывалась. Пока папка не начал голыми руками налево и направо убивать людей. И теперь между перестрелками, взрывами и посещениями морга бывшему агенту приходится утихомиривать своё истеричное чадо.

А её чадо — крякнула в Юлькиной душе гордость — настоящий боец. Как выяснилось. Даже ничуточки не стыдно, что прежде она за ним такого героизма не замечала. Сидел себе за компом и сидел. Вне своего ящика лодырничал, изображал из себя пассивного бунтаря. И старался поменьше попадаться матери на глаза.

Благо хоть от придирчивого отцовского взгляда не ускользнул. Папкин сын — с какой стороны не посмотри. Не посрамил славы великих строителей монгольской цивилизации.

— Ты чего? — скосил Севка глаза на глупенько улыбающуюся мать.

— Тобой гордится, — проворчал Даян и сунул в рот целый зубчик чеснока.

— А! — дурашливо расплылся сынуля. — Это можно. Это давай. Но лучше деньгами.

— Зачем? — искренне удивилась Юлька.

— Тьфу ты, — досадливо насупилось чадушко, покосившись на пару бронзовых шипастиков. — Реально незачем.

Бронзовые чёртушки сидели на макушке фарфоровой солонки-гриба. Оба сосредоточены, как крысы, замыслившие первыми захватить новенький незаселённый корабль. Эксперимент шёл с переменным успехом: хвосты с обычными концами и ёршиками в дырки солонки пролезали, а с булавами никак. Шипастые шарики застревали — ящерки шипели на солонку, требуя расширить дырки.

У беленькой многохвостки своё заделье. Сидя на краю сахарницы, дама изящно перебирала своими неисчислимыми хвостиками-нитками кристалики сахара-песка. Быстро-быстро, отчего на поверхности сахарной пустыни образовывались воронки. Даже не верилось, будто эта игреливая мелочь самые настоящие безжалостные убийцы.

А может, они всё-таки отцепятся — взмолилась Юлька.

— В любом случае поклонникам жанра будет интересно, — пообещал ей Гоблин Пучков.

Словом, неплохо пообщались.

Расправившись с гороховым супом, ребёнок нагрёб полную тарелку сластей. Взлетел на второй этаж и упал за компьютер. Дескать, это не мне приспичило поиграть, а вам, предки, нужно поговорить о личной жизни каждого. Даже после объяснения с Галей не факт, что отец со своей «личкой» разобрался. Галя может и вернуться. А у маман с её хахалем вообще конь не валялся.

— Поваляемся? — предложил Даян, прополоскав рот и по-варварски утерев его рукой.

— Давай, — обрадовалась Юлька, решив, что оставлять грязную посуду на утро не грех.

Ибо он допустил её к самому сокровенному: к ритуалу, что без малого ровесник их сына. Значит, действительно простил. Без условий и придирок. Даян всегда говорил: пускай лучше друг меня предаст, чем я оскорблю его недоверием. Кому как, а Юлька почитала это вернейшим признаком настоящего мужика. Который умрёт за тебя.

А потому не стоит его подставлять из глупого каприза. Настоящий мужчина попадается на пути лишь раз в жизни. Да и то не с каждой останется. Если уж тебе повезло… А! Что там говорить? Тут и без слов всё ясно.

Они вытащили из дивана толстый широченный плед-матрац из длинноворсного белого меха — Юлька собственноручно его простёгивала целый месяц. Все пальцы исколола. Даян включил камин, выключил свет и первым повалился на расстеленный плед. Она побросала туда же диванные подушки и с наслаждением распласталась на родном «пушистике».

Поначалу валялись молча. Юлька всё ждала-ждала, а этот ордынский стервец изволил невовремя задуматься. Не притянул её к себе. Не уложил женину лохматую голову на грудь. Не запустил пальцы в волосы. Пнуть его что ли — боролась она со знойным желанием лягнуть горячего степного батыра.

К счастью, он додумал-таки свою думу и вспомнил о ней. И притянул к себе, и уложил голову на свою широкую грудь. И пальцы — которые она узнает среди тысяч с закрытыми глазами — пошли перебирать не слишком свежие с дороги волосы. Моветон, конечно: женщина с грязными патлами просто не имеет права лежать рядом с мужчиной. Но с мужем можно. Он ведь муж. Он её всякую видел.

— Я тебя люблю, — чересчур жёстко для романтичной обстановки просипел Даян.

— Правда? — одними губами шепнула Юлька, зажмурившись в предвкушении ответа.

— Для того и отпустил, чтобы проверить: как оно без тебя?

— Без тебя плохо, — вырвалось у неё.

— Без тебя тоже, — просто констатировал он. — И ты больше не уйдёшь.

— Куда я без тебя? — удивилась Юлька нелепому заявлению. — Я что полоумная? Нет, конечно, бывает. Но чтобы дважды одну и ту же глупость…

— Ты не можешь просто исчезнуть из жизни Кирилла, — пресёк Даян дамские излияния. — Нужно поговорить.

— Зачем? — удивилась Юлька.

Он чуток подумал и согласился:

— Незачем. Нам так и так сниматься с места. Придётся удирать. Севка тебе сказал про шамана?

— Угу.

— И что ты об этом думаешь?

— Хочу наверх и тебя, — честно призналась она, что покойный шаман не присутствует в её думах.

Жаль, конечно, дедушку. Если все его так превозносили, стало быть, он много сделал людям добра. Плохо, что не дотерпел до такого важного дела, как их спасение.

— А наверх зачем? — насмешливо осведомился Даян, проезжаясь ладонью от её макушки до копчика. — Я же здесь рядом.

Мурашки вприпрыжку догоняли его руку. Волна вернувшейся истомы прошлась по спине, животу и канула… куда надо. Она вернулась — эта поджигательница и подстрекательница. Предательница, из-за которой Юльку забекренило настолько, что она сдуру чуть не сломала себе жизнь. Понеслась в поисках страстей по чужим домам. Сломала жизнь хорошему человеку, выкупив обратно своё счастье.

Жестокая мерзавка — обругала себя Юлька. Зная, что сломает что угодно кому угодно, лишь бы не потерять своего мужа.

— Не ругай себя, — предложил Даян, переворачивая её на спину. — Ты всё равно не можешь выбирать между ним и мной. Ты моя женщина. Раз нет выбора, нет и вины.

Они давно так долго и ненасытно не целовались. Пожалуй, с юности. А когда подустали, Даян просто касался её лица носом и губами. Часто-часто, нежно-нежно.

— Стрекоза в янтаре, — прошептал он с непременной при этом усмешечкой.

— Клоп в канифоли, — парировала Юлька, легонько царапая его спину.

Мысль о том, что в любой момент сверху может спуститься ребёнок, не пришла ни в одну их дурную головушку. Они любили друг друга долго, с наслаждением, позабыв о времени. Замкнувшись в своём собственном пузыре пространства, недоступном для вторжения чужаков.

Их персональный эдемский сад, где им судья лишь Бог. Где память тощала на глазах, теряя тонны ненужных воспоминаний о сомнениях и обидах. Всё, что привносил в их существование огромный мир людей, пропадало вместе с самим этим миром. Пуф! И нету. Только он, она и они оба.

— Может, «Рейд» попробовать? — не особо надеясь на успех, процедил Даян, когда рухнул на спину и отдышался.

Юлька разлепила веки и уставилась на освещённую уличным фонарём люстру. Трио ящериц свешивались с неё, зацепившись хвостиками и сверкая на все лады. Паразиты бесстыже пялились на, так сказать, человеческие утехи. Ощущение ожидания чего-то окутывало их почти видимой дымкой нетерпения.

— «Чистый дом» лучше, — возразила она. — Убойное средство. Только воняет.

Ящерки с неописуемым интересом прислушивались к беседе приговорённых. Те лежали на спинах, прижавшись друг к дружке плечами. Будто стояли в строю. И ни черта не боялись всё стремительней приближавшегося конца. Юлька всем сердцем его чувствовала. Даян тоже — иного и быть не могло.

— Не отходи от меня и Севки ни на минуточку, — попросила она. — Думаешь, мы и там будем вместе?

— Даже не сомневаюсь, — от всей чистоты сердца заверил он. — Пришли ведь не за тобой, а за нами. Ты глянь на их морды. Они хотят всех целиком.

— А если там мы забудем друг друга? — вдруг пришла ей в голову сокрушительная мысль.

— Снова встретимся, — усмехнулся Даян, нащупав её руку и сжав в своей. — Я снова в тебя втрескаюсь по уши. С первого взгляда.

— Что ты врёшь? — с притворной досадой зашипела Юлька, еле сдерживая смех. — Если бы не залетела, ты бы вообще обо мне не вспомнил.

— Перед тем, как зайти в поликлинику, ты сидела на углу под тополями на скамейке, — невозмутимо взялся он перечислять. — С какой-то крашеной вульгарной блондинкой. В порнографических колготах в сеточку. Разукрашенной, как портовая шлюха. Вы о чём-то препирались. Потом она вскочила, обозвала тебя идиоткой и уковыляла на своих шпильках, как на костылях.

— Никакая она не шлюха, — озадаченно возразила Юлька. — И вообще стала крутым экономистом. Ритка очень умная. А потом что было? — придирчиво уточнила она.

Хотя и без того поверила: он там был, всё видел. Значит, следил за ней. Значит…

— Потом ты сидела и дулась. Долго — меня достало торчать на остановке напротив. Хотел уже подойти и потребовать чистосердечного признания.

— Не говори, что ты знал о беременности.

— Рассказать, как ты покупала тесты? Между прочим, аптекарша слупила за эту инфу сто баксов.

— Да, — деланно вздохнула Юлька, — всё конфиденциальное страшно дорого. Особенно для дебилов. А бесплатно ты поговорить со мной не мог?

— Не мог, — неожиданно жёстко отрезал Даян, но спохватился и сбавил тон: — Я должен был знать: убьёшь ты моего ребёнка, или на тебя можно положиться? Все эти ваши прелести с выпуклостями, конечно, штука приятная. Но жена… это твоё всё. Если девчонка так легко упала в твою постель, а после так же преспокойно вычистилась, это не женщина. Бесполая пустышка. Мне такая не нужна. Как бы глаза ею не восхищались. А мотню не оттопыривало.

Осмысливать сказанное нужды не было: она и без того знала своего Даяшу, как облупленного. Осталось прояснить лишь одно:

— Не врёшь, что с первого взгляда? И когда? В твоей съёмной хате на Хорошевке?

— Не вру, — тоном солидного человека «с положением» прогудел он. — Только не на Хорошевке, а у Бориса Борисыча на даче. Когда меня притащили туда на юбилей. Чтобы сосватать старику в подручные. Для затравки карьеры.

— На юбилей… — пробормотала Юлька, вспоминая упомянутую дачу с её хозяином. — А, помню. Погоди, — удивилась она. — Нам же было… тогда было… девяносто третий… или второй?

— По четырнадцать лет, — помог ей Даян. — Я как раз за день до юбилея стал мужчиной.

— Бабник! — машинально брякнула Юлька, боднув его плечо головой.

— Ещё какой, — хвастливо брякнул он в ответ.

И обоим вдруг показалось, что они давно не занимались любовью. Лет сто — не меньше.

Глава 21 Хотел бы отвезти тебя на какой-нибудь тропический необитаемый остров

Проснулась Юлька там же перед камином на полу, заботливо укрытая одеялом. Почесала пятку, макушку, подмышку и прислушалась. Из-под закрытой кухонной двери просачивался бубнёж: мальчики строили планы. Надо думать: как жить дальше?

А подумать было о чём. Оставаться в городе опасно: тут на каждом углу по кандидату на «срок». Причём, абсолютно безвинных убийц, не способных даже доказать наличие состояния аффекта. За отсутствием любых существующих отношений с убиенными. А людей жалко.

Вдруг это будет отец многодетного семейства. Или тихий дедушка. Или вообще кормящая мать. Как бы ни хотелось жить, не стать разрушителем чьей-то жизни хотелось ещё больше. Тем более что с приговором её семье уже всё ясно: от них не отцепятся, пока не доделают начатое.

Оставалось придумать, как бы так извернуться, чтобы вообще никого не подставлять. Лично ей ничего путного в голову не приходило. Путного в том смысле, что умереть хотелось мгновенно. Раз и всё.

Юлька никогда прежде не задумывалась над подобной ересью. За ненадобностью. С какой стати ей умирать? У неё всё хорошо: она любит, её любят, и сын замечательный. Но как всякий образованный человек она знала самый безболезненный способ: наглотаться снотворного. Заснул и не проснулся.

Всё бы ничего, но мысль о том, что Севушка на её глазах будет глотать эти самые таблетки, вызвала жуткую тошноту. Какую мать не скрутит от такого… такой…

Задумавшись, Юлька не услышала, как открылась входная дверь. И чуть не подпрыгнула, когда услыхала капризный женский голос:

— А ты, что тут делаешь?!

Она повернула голову. И поняла, что никто не испортит ей «последние денёчки».

Гостье было лет тридцать-тридцать пять. Красивая ухоженная брюнетка — даже чересчур красивая. Просто кинозвезда. И как всякая кинозвезда упакована на крупную сумму денег. Оставалось надеяться, что деньги не из Даяшиного кармана. Иначе он просто дебил, а не бабник.

На кухне вмиг воцарилось молчание. Юлька прямо так сквозь стену и увидала, как у мужа одеревенела вытянувшаяся спина. А у Севки — папашиного подпевалы и сообщника — округлились глаза: ну что, батя, влип? Вряд ли эта мадам пришла к тощему подростку.

Значит, вот как они тут без неё жили-поживали.

— Я тут лежу, — медовым голоском протянула Юлька.

И слегка напряглась. Ибо над головой гостьи вмиг материализовалась троица хвостатых гадёнышей. Они принялись плавно опадать вдоль её тела осенними листьями. Юльке показалось, будто придиры тщательно тестируют физический потенциал данного человеческого индивида. Ещё бы! Ему ж предстоит завалить сразу троих приговорённых — двое из которых мужики.

У неё вдруг прорезалось желание покуражиться. Ревность не царапалась, не кусалась — не ей качать права после собственного загула на сторону. И это славно: значит, совесть не дремлет. Как и натурально иезуитское желание поиздеваться над затихшим в кухне татарским гусаром.

— Это я вижу! — прошипела брюнетка, картинно распахнув шубку из белой рыси.

Конечно, не для того, чтобы лохматая помятая со сна бабёнка под одеялом оценила высокую грудь соперницы. Ну, и декольте с ожерельем — возможно даже брильянтовым. Нет — решила Юлька — такое точно не из Даяшкиного кармана. У него кишка тонка так раскошелиться — он прижимистый, как баскак.

— Тогда зачем спрашивать? — включила Юлька «тупую блондинку», вполне себе натурально удивившись.

Два бронзовых ящера пропали: скорей всего вернулись на кухню к своим подопечным. Почему-то Юлька считала, будто они совершенно точно мужеского пола. Типические мужики. А беленькая у неё бесспорно девочка.

Мужики вон потеряли интерес к объекту и всё: смылись, не отягощённые сомнениями. И только женщина могла настолько отдаться своим сомнениям, что залезла отвергнутому объекту под кожаную юбку. Откуда свалилась за отворот моднявого ботфорта. На вкус Юльки довольно вульгарного.

— Ты и острить горазда? — язвительно восхитилась гостья, демонстративно промаршировав к дивану и сбросив на него шубу. — Не только валяться по чужим постелям.

Юлька перевернулась на бок. Подпёрла голову рукой. Улыбнулась ящерке, беспардонно рассевшейся на макушке брюнетки, и доверительно призналась:

— Знаешь, с чужими постелями у меня как-то не очень. За всю жизнь только два мужика.

— Вид не товарный, — по-хозяйски рассевшись на диване, презрительно оценила брюнетка.

Волосы у неё были уложены просто шикарно: стильно и ничего лишнего. Не считая обалденных серёг, которые — Юлька это знала точно — ей бы подошли больше. Такие длинные при таком узком лице, как у гостьи, смотрятся не ахти. Они просто созданы для её кругленького миленького личика.

Кстати, может Даяша раскошелится по такому случаю? Всё-таки любовница припёрлась, а дома ребёнок. Когда ещё подвернётся такой подходящий шанс его поприжать? И неважно, что пощеголять в них уже наверняка не придётся. Истинная женщина и умирать должна красиво. К примеру, в бриллиантах.

— Ты ещё остального не видела, — сокрушённо посетовала Юлька. — Показать? — сгребла она край одеяла, намереваясь его откинуть.

Ящерка вытянула шею, словно чего-то там ещё не видела. Будто не она принимала со своей жертвой ванну и восседала на унитазе.

— Не стоит, — презрительно процедила брюнетка. — Охотно верю. А где,кстати, хозяин дома?

Юльке показалось, будто за стенкой хмыкнул Севка. Она мысленно попросила сына дать маме ещё чуток покуражиться. Даян точно не выйдет: интонации её голоса он ловит с полу вздоха. Моментально просёк, что третий в гостиной сейчас лишний. Затаился и ждёт, когда всё закончится.

Вылезет лишь тогда, когда бабы вцепятся друг другу в волосы. Этого степной джентльмен страшно не любит. Юлька тоже, но о пристрастиях гостьи ничего неизвестно. В случае чего можно зарыться под одеяло и завизжать — подумала она и ответила:

— В магазин побежал. Опохмелиться надо. А то башка трещит.

— Ты ещё и пьющая? — вновь съязвила брюнетка, источая столь густые волны превосходства, что Юлька решила: нужно перекраситься.

У неё и свой цвет ничего себе. Однако полезно почаще меняться, чтобы к твоему мужу не липли такие вот фифы. Прямо ни на день мужика одного нельзя оставить: обязательно утешится. И не с одной. Бедная Галя. А Даяша просто свинья!

— И пьющая, — со вздохом, подразумевающим раскаяние, призналась Юлька, — и гулящая. Ещё и загребущая.

— В смысле? — обалдела брюнетка, не сумев от неожиданности сохранить прежнюю маску умной супер успешной стервы.

— Он мне денег должен, — похвасталась Юлька, кокетливо заправив за ухо спутанную прядь.

— Ты что, проститутка? — преисполнилась собеседница невыразимого презрения.

Куда там прежнему! Это было сродни эффекту открытия холодильника, простоявшего выключенным где-то с недельку. Вон и беленькая так же думает. Юльке даже показалось, что малютка за неё обиделась. Закрутила хвостиками, невесомо хлеща ими гладко зачёсанную и набриолиненную тёмную макушку.

Вот был бы номер, если бы её хвостики вдруг обрели реальную твёрдость. Интересно: завизжала бы брюнетка, когда на её башке заработала бы циркулярная пила? Или держала бы марку? Хотя вряд ли. Один раз уже прокололась. Не такая уж она и непробиваемая. Сплошные позы да маски. Видимо, сильно на Даяшу обиделась.

— Да нет, — простодушно отмахнулась Юлька. — Я обычная. Кто меня в проститутки возьмёт? Ни рожи, ни кожи. Да и лет уже… за тридцать.

— И кто же, в таком случае, ты такая? — с щегольской вкрадчивой издёвкой, наконец-то, осведомилась незваная гостья.

— Жена, — простодушно убила её довольная собой Юлька.

А ящерка зааплодировала ей всеми хвостами. Затем свесилась с фигурной замысловатой чёлки и показала неприятной тётке язык.

— Чья жена? — не поняла та, заметно поднапрягшись.

— В смысле? — в свою очередь не поняла Юлька. — Даяна, конечно. Лежу вот в собственном доме на собственном полу. Как тебе, кстати, паркет? Даяше цвет не нравится. Еле уговорила, что тёмные полы не «совдепия», а стильно.

— Полагаю, это не шутка, — холодно констатировала брюнетка.

Сняла ногу с ноги и выпрямилась, насторожившись. Ага — злорадно завопила мстительная Юлькина душонка — вся такая супер продвинутая, а жены испугалась! Как не подражай залакированным бездушным западным эмансипе, а в душе всё та же русская баба. Клич «жена пришла» сразу включает древние механизмы: надо тикать, пока лохмы не повы́дергали. На законном, так сказать, основании. Практически за воровство чужой собственности.

Так-то тебя, зараза!

Юлька молча ткнула пальцем на висящий прямо над камином семейный фото-портрет. Правда, там Севке десять годков, а ей нет ещё тридцати, но опознать можно.

— Вот, значит, как, — ледянучим голосом протянула брюнетка, резко поднявшись.

Довольно картинно — для женщины, истинно оглушённой сразившей её новостью. Надо же — восхитилась Юлька — даже перед женой любовника не преминет покрасоваться. Высший пилотаж.

— Да уж, — столь же картинно посетовала она, подмигнув ящерке, что перепорхнула с гостьи на её подушку. — Так уж получилось. Ещё семнадцать лет назад. С тех пор и супружествуем.

— Могу себе представить! — презрительно процедила гостья, небрежно подхватив с дивана дорогущую шубу.

И поплыла в коридор обалденной походочкой, которая Юльке никак не давалась.

— Тебя проводить?! — обидевшись на сей прискорбный факт, пульнула она вслед гостье парфянскую стрелу.

Но та просвистела мимо: брюнетка не удостоила ответом. Зато дверью всё-таки хлопнула. От души. Так, что загудели бетонные стены.

— Ушла? — тотчас вылезла из кухни Севкина башка, на которой джигитовал бронзовый всадник.

— Ага, — безмятежно отозвалась Юлька, вновь опрокинувшись на спину.

И блаженно потягиваясь: замечательное утро. Она дома, со своими мальчишками. А всё остальное прах и тлен. Не стоит и капли разочарования — этой отравы для души.

— Бате можно выходить? — не удержавшись, съехидничал отпрыск. — Или лучше пересидеть?

— У нас подполья нет, — отмахнулась Юлька и спохватилась: — Чего вы там стратегического нарешали? Как будем жить дальше? Вы не…

Вынесло чадушко с кухни вместе с хлопнувшей о стену дверью — чуть носом пол не пропахал. И чудо повторилось: его тело подхватило — как говорится в сказках — неведомой силой. Мягко поставило на место — чуть ли не пылинки сдуло. Севка озорно подмигнул взвившемуся к потолку бронзовому и выставил большой палец:

— Зачётно, мужик! А если я с балкона сигану?

— Не болтай, — сухо приказал отец, минуя баловника.

Прошёл к ближайшему креслу, опустился в него с бесстрастной миной. И… всё равно не выдержал: зыркнул на жену воровато-виноватым взглядом.

— Знаешь, что я сейчас поняла? — не отвлекаясь на пустяки, задумчиво осведомилась она.

— Что я бесстыжий кобель? — предположил Даян.

Развалившийся на диване Севка тоже не выдержал: хмыкнул. Оценил взметнувшийся отцов кулак и признал ошибку:

— Молчу.

— Только чур не смеяться, — проигнорировав их мальчишеские «нежности», продолжила Юлька.

— Не будем, — пообещал Даян, заметно расслабившись.

— Моя беленькая не стала зомбировать эту даму, — озвучила Юлька результат своих наблюдений.

— Может, не смогла? — предположил Даян.

Он явно ожидал этого и готовился броситься на выручку. Но вся его нервотрёпка пропала втуне: брюнетку «не употребили» в качестве зомби. Вряд ли та оказалась какой-нибудь недоделанной колдуньей — вроде Рэгзэна — на которую не действуют потусторонние штучки.

— Именно не стала, — повторила Юлька, любуясь пируэтами своей ящерки почти над самой головой. — Эта малышка внимательно изучила её на предмет потенциальных возможностей. И решила, что трое против одного не прокатит. У этого зомби нет даже призрачного шанса. Даже если его будут бросать на нас в атаку до вечера.

— И что? — не оценил муж результатов её умственной деятельности. — Это и без того понятно.

— А я не говорила? — спохватилась Юлька, стряхивая с себя созерцательную ленность.

— Чего не говорила? — посуровел Даян.

— Не сердись.

— Короче.

— Моя беленькая поначалу не оценивала физические данные людей. Зомбировала первого попавшегося.

— Хочешь сказать, — протянул Даян, — что они учатся?

— Реально, — поддакнул Севка, бодая пальцем бронзового приставалу.

Тот сидел на поджатом колене своей жертвы. И каждый раз потешно подпрыгивал, едва палец тыкал его в мордочку. При этом весьма ловко парировал атаки всеми хвостами. Складывалось впечатление, будто шипастик пытался продемонстрировать свои потенциальные возможности в ближнем бою. Вопрос только: с кем?

— А он боец, — констатировал Даян, внимательно следя за схваткой ящера с пальцем. — И, кажется, хочет нам что-то объяснить.

— Что на том свете мы станем воинами на динозаврах, — полушутя предположил Севка, пытаясь прихлопнуть юркого малыша.

Тот вывернулся из-под ладони неуловимым глазу финтом. Не пропал и вновь появился — как это у них водится — а именно выскочил. И в мгновение ока оседлал Севкину руку.

— Неплохо, — похвалил его Даян, отыскав взглядом своего бронзового тирана.

Тот пытался пробить хвостами стекло камина, чтобы залезть внутрь поближе к фальшивому огоньку. Неудачные попытки не вдохновляли его оставить это тухлое дело. Малыш долбился и долбился, как заведённый.

— Я не хочу быть никаким динозавровым всадником, — недовольно пробухтела Юлька, адресуя претензию беленькой.

Та замерла почти на кончике её носа и отрицательно покачала головёнкой. После чего присоединилась к бомбардирующему камин хулигану.

— Нужно сделать вылазку на заправку, — хмурясь, вернулся к насущному Даян. — Залить все канистры. Я знаю место, где почти не бывает народа.

— А продукты? — напомнила Юлька. — У нас еды дня на три. И только для домашнего употребления. Лишь то, что нужно готовить. А в магазин теперь нельзя.

— Зомби затопчут, — поддакнул Севка.

— Продукты не проблема, — отмахнулся Даян. — Позвоню, и привезут. Главное: решить, куда двинем дальше.

— И на чём, — подсказал хозяйственный, как и отец, наследник, возя пальцем по смартфону. — Наш Боливар не вывезет такой груз. А вдруг придётся быстро тикать? Батя, может, купим Тигра? БТР нам вряд ли продадут.

— Денег не хватит, — поморщился Даян.

— Что за Тигр? — оживилась Юлька.

Севка сполз с дивана и присоединился к ней на полу:

— Вот, смотри. Новьё машинка. Два годика всего малышу. И пробег почти нулёвый.

Она посмотрела. И поняла, что это её карма: вечно трястись на полувоенных джипах со спартанскими салонами для «реальных пацанов». Только и разницы — уныло думала Юлька, перелистывая картинки — что размеры твоего гроба на колёсах. Да, разве что, вместимость багажника за спиной. Хотя именно в такой вот сарай и можно натолкать недельный запас горючки. Что в их ситуации, как не посмотри, главное преимущество.

— Может, кредит возьмём? — неуверенно предложила она мужу. — Под залог квартиры много дадут. Ещё и на дорогу хватит. Мы ведь поняли главное?

Ей стало жалко родненького мужа. В прищуренных беспросветно чёрных глазах впервые промелькнуло нечто, похожее на безысходность. Не в его силах защитить их с Севкой от необоримой опасности. И Даяна это убивало.

Тем не менее, врать он не стал:

— Мы поняли главное. Как не просчитывал, по-настоящему скрыться не выйдет. Нас всё равно достанут рано или поздно Но продержаться какое-то время получится. Прости, Ю-ю, — испустил он сердобольный вздох. — Придётся тебе вспомнить юность. Нас снова ждёт нищета.

— Опять во Франции? — сыронизировала она с почти искренней беспечностью.

— Угадала, — улыбнулся Даянчик. — В тайге. Где-нибудь подальше от цивилизации. Но в пределах какого-нибудь населённого пункта. С продовольственной лавкой и фельдшером.

— Ходить будем в шкурах? — деловито уточнила она. — Жаль не предусмотрела и не захватила с собой одну такую. В неё мы с Севкой вдвоём залезем и застегнёмся.

— Вот так и знал! — обиделся ребёнок. — Говорил же, что нужно купить ствол. Как мы будем охотиться в этой твоей тайге? Из рогатки?

— А я думала: ты взвоешь и запричитаешь по своему ящику, — удивилась Юлька, ероша волосы надувшегося сынули. — Без розетки он работать не станет. Да и как быть с телефонами, тоже не знаю. Интернет в тайге даже с ружьём не добыть.

— Книжки будете читать, — пригрозил глава семьи и, толкнувшись, резко встал: — Всё. Собирайся, — скомандовал он сыну. — Попробуем пробить возможность купить новую тачку. Постараемся раздобыть денег на твоего Тигра. Если его ещё не продали.

— За такие бабки? — скептично оценил Севка размеры предстоящих затрат.

И, подскочив с пола, понёсся на второй этаж.

— Что-то мне не по себе, — поёжилась под одеялом Юлька. — Нам теперь куда не сунься, везде убивцы. А для тайги придётся закупиться на месяц. Если ты серьёзно.

Даян буквально упал на неё и влепил молодецкий поцелуй. После чего испытующе заглянул в глаза и вынес приговор:

— Серьёзно, милая. Иного выхода я не знаю. Хотел бы отвезти тебя на какой-нибудь тропический необитаемый остров. Но мы туда не дотянем. Даже, если нанять самолёт. Нас прикончат собственные пилоты.

— Да бес с ним! — возмутилась она. — С твоим островом. Как закупаться будем?

— Не волнуйся, — погладил её по голове Даян и поцеловал в лоб: — Закупимся. Кстати, тебе не показалось, что условия облавы изменились? — покосился он в сторону камина.

Проследил за совместной атакой ящерок на вредное непробиваемое стекло. Пробивать которое у них, собственно, нужды не было: они беспрепятственно проходили через любую преграду. Однако такая вот прихоть: войти в камин, как нормальные люди, через разрушенную стену. Дуристика, да и только.

— В каком смысле? — не поняла Юлька, к чему он клонит.

— Ну, что в рай они желают нас отправить одновременно, — пояснил Даян. — Всех троих. Одной партией.

— Поэтому твоя подруга не стала зомби? Но Галя-то на Севку напала.

— Возможно, именно её попытка и объяснила бесперспективность убийцы-одиночки. Они же учатся. К тому же бронзовых заинтересовали твои мужчины, а не любые другие. Которых вокруг миллионы. Всё указывает на то, что мы им нужны все вместе.

— Допустим, — согласилась Юлька. — И что?

— Если мы разделимся, на одного науськивать зомби не станут, — резюмировал Даян. — Во всяком случае, есть смысл проверить. Поэтому ты сидишь дома, а мы займёмся заготовками. И заскочим на пару авторынков. Вдруг повезёт, и найдём там подходящую тачку.

— Ты меня любишь? — поинтересовалась Юлька, старательно сымитировав невозмутимость.

— Если эта штука недорогая, то да, — ухмыльнувшись, потеребил он кончик её носа.

Словно подслушал её мысленную воркотню насчёт расплаты за прегрешения.

— Она бесплатная, — заверила Юлька, готовясь к какой угодно реакции. — Я хочу попросить помощи у Кирилла, — призналась и заторопилась с обоснованиями своей дикой затеи: — Он хороший человек и…

— Не сомневаюсь, — довольно прохладно, но сдержанно согласился Даян и сел.

— У него огромные связи. Он точно найдёт нам подходящую машину. В два счёта. И поможет с кредитом, если своих не хватит.

— Как ты ему собираешься отдавать взятое? — поразмыслив, уже спокойней поинтересовался Даян, отмахнувшись от бронзового надоеды, норовящего приземлиться на небритой щеке. — Если он поможет быстро взять кредит, то лишь под свою репутацию. Я от него не в восторге, но подставлять мужика не стану.

— Квартиру продаст, — напомнила Юлька о залоге. — Впрочем, даже это не понадобится. После нашей… нашего отбытия в ваш рай с динозаврами, банк и так её заберёт.

— Тебе вправду не страшно? — впервые спросил он о самом важном во всём происходящем.

— Вроде нет, — прислушалась к себе Юлька. — Либо я окончательно свихнулась, либо пока не осознала по-настоящему. Может, оттого, что до конца не верю в эту чушь? Или потому, что мы всё равно все вместе. Или на самом деле чокнулась и верю, что мы отправляемся куда-то в другое место. Кто её поймёт: эту дурацкую женскую психику? Вечно с ней одна морока. Никакой конкретики. Но пока мне как-то не слишком страшно. Если честно, после появления бронзовых я даже за Севку перестала бояться. Слушай! — села и она, озарённая новой гипотезой. — А, может, это они на нас так действуют? — шлёпнула она себя по ляжке.

Но беленькую прихлопнуть не смогла.

— Ты тоже заметила? — поморщился Даян, проведя рукой по её оголившейся спине. — Я-то думал, что включилось что-то генетически героическое.

— Бесбашенное и беспощадное? — потянулась Юлька, выгибая спину.

— Оно самое. Какой-нибудь Джэбэ-нойон. Богатырь и пофигист. Но, похоже, нашу психику подрихтовали. Чтобы не слишком боялись отбросить копыта. Шли на контакт с противником.

— Ну и, слава Богу, — резюмировала Юлька, потеревшись щекой о его плечо. — Значит, и Севушке не так страшно.

— Ты бы трусы надела, — усмехнулся Даян, откинув край одеяла, прикрывавший ноги. — И вообще: топай в ванную. И завтрак нам предоставь.

Ванная у них была в одном экземпляре: на втором этаже. Расширенная за счёт тамошней кухни. С небольшой джакузи, душевой кабиной и массой места для прочих дел. Внизу же за счёт ванной была расширена кухня — остался лишь закуток для унитаза с раковиной. Юлька лично занималась перепланировкой: надеялась — как все нормальные женщины — что проживёт в родном гнёздышке до конца своих дней. Не вышло.

Она подобрала разбросанное бельё, завернулась в одеяло и потелепалась наверх.

— Переселение мумий, — оценил материнский прикид столкнувшийся с ней отпрыск.

— Миграция леммингов, — привычно огрызнулась она.

— Я не лемминг! — проорал уже снизу Севка. — Я степной волк!

Закрывшись в кабине и пустив воду, Юлька ещё разок хорошенько обдумала: стоит ли просить помощи у Кирилла? По сути, он ей ничем не обязан. Некрасиво вышло — расчёсывала она уколы совести. Но больше просить некого. Машку со Славкой и Анжура с Тунгалаг категорически нельзя втягивать: там дети. А больше у них с Даяшей никого нет.

Кирилл… Она верила, что он им не откажет — хоть убейте! Несмотря ни на что. Есть в нём что-то их дремуче-могуче-мужиковское. Не стержень, а целый стоп, способный подпереть небо. Чистопородная силища, что самой своей сущностью толкает защищать тех, кого бьют.

Так что решено — со спокойной уверенностью констатировала Юлька, переплывая из ванной в спальню. Где на кровати стояла её дорожная сумка. А на верхней полке шкафа лежало нетронутым то барахло, что не перекочевало с хозяйкой в новую жизнь.

Натянув старенькие бриджи и майку, она спустилась вниз. На кухню, где, не дождавшись от своей бестолковой женщины завтрака, кашеварили мужики. Взяв со стола смартфон, Юлька набрала Кирилла — тот ответил почти мгновенно:

— Наконец-то! Ты где?

Она покосилась на Даяна — тот уверенно кивнул: готов просить помощи у этого человека. Облегчённо выдохнув, Юлька продолжила:

— Кирилл, нам нужна помощь. Мы в осаде. Не справляемся.

— Буду через час, — невозмутимо отчеканил он.

И отбился.

— Конкретный мужик, — оценил Севка выбор матери.

Получил подзатыльник от бати и продолжил нарезать окаменевший от долгой разлуки сыр.

Глава 22 Всё веселей и веселей

Дверной звонок замузицировал на десять минут раньше обещанного. Даян пошёл открывать, а Юлька вспорхнула с кресла и метнулась к лестнице с сотовым в руке. Перед тем как подняться, на минутку замерла. Увидела, как молча и спокойно мужики пожали друг другу руки в коридоре.

— Проходи, — отступил в сторону Даян.

Кирилл повесил куртку, стащил свитер, словно предчувствуя, что задержится надолго. Снял ботинки и вошёл в гостиную. А Юлька врубила камеру. Они, собственно, не слишком рассчитывали, что сработает. На неё этот конкретный зомби не нападёт — проверено. Но у нечисти своя арифметика. Могут решить, что «двое на одного» тоже бесперспективняк. И как в таком случае доказать Кириллу, что все трое не чокнулись — задача.

Однако ящерки, оценив могучую фигуру претендента, решили: к несению службы годен. И вот уже новоявленный зомби ринулся на стоявшего перед ним мальчишку. Севка ловко перелетел через кресло, а Даян за спиной Кирилла приготовился его обесточить.

Зомби же, не теряя времени, подхватил своими тренированными ручищами довольно тяжёлый стеклянный столик. Как у него все вздувшиеся на шее жилы не полопались — когда Кирилл бросил столик в Севку — уму не постижимо. Стекло треснуло, Севка хмыкнул, Юлька охнула, а Даян схватил зомби за плечо.

Тот довольно резко для их породы развернулся. Попытался уцепиться обеими руками за шею жертвы. Даян — как это у них говорится — пробил его в живот и ушёл в сторону. Кирилл согнулся, замешкался, но не упал. А потом пошло-поехало.

Драка была долгой и разрушительной. Противники валяли друг друга от души. При этом «живые» старались не слишком покалечить «мертвяка». Чтобы тот, ожив, не ощутил потребности в госпитализации. Юлька страшно переживала, что соседи снизу или сверху явятся качать права — благо хоть по бокам они граничат с внешним миром. Каждую секунду ждала трелей звонка. Бабаханья в дверь и нецензурных обещаний вызвать полицию. Вот только вооружённых мужиков им здесь и не хватало.

Пронесло. Причём, дважды: ящерки недолго соображали, что где-то у них сбой в процедуре. Просчитались хвостатые: даже такому богатырю, как Кирилл, полтора мужика смогли дать отпор. Так что после десятиминутной борьбы, хвостатые провокаторы отцепились от помятого зомби. И едва в глазах того промелькнули первые признаки возвращения к жизни, папа с сыном с него слезли. Кирилл провожал их всё более округляющимися глазами.

— Это было то самое, — пояснил причину происходящего Даян, помогая ему сесть. — Ты как?

— Будто трактором проехались, — поводя плечами и шеей, признался Кирилл и непонимающе уточнил: — «То самое»? О чём ты? — и вдруг, наткнувшись взглядом на Юльку, сообразил: — То, о чём ты мне говорила?

— Сейчас покажу, — пообещала она, сползая по лестнице. — Только ты на диван переберись.

Беленькая висела на её руке и бесстрастно наблюдала, как поднимают с пола зомби-неудачника. Ещё и хвостиками кокетливо покручивала — поганка. Обругав её, Юлька стряхнула с руки прокаторшу и направилась к дивану. Когда Кирилл свалился на него, потирая тут и там, она присела рядом. Выставила перед пострадавшим смартфон и запустила свою короткометражку.

По мере просмотра Кирилл всё больше мрачнел. По окончании поднял на неё глаза и прохрипел:

— Я был идиотом. Прости, что не поверил.

— Я бы тоже не поверил, — утешил его из кресла Севка. — Если бы не видел этого говнюка, — вытянул он руку, на которой восседал бронзовый шипастик.

Кирилл покосился на его совершенно пустую руку и вздохнул:

— Не вижу, — после чего насторожился и уточнил: — Погодите. Их что, две?

— Их уже три, — бесстрастно огорошил его Даян. — К белой ящерице Ю-ю присоединились два бронзовых собрата. Так что мы все теперь под прицелом.

Кирилл, кряхтя, сел. Потёр подбородок, на котором явственно наливался синяк, и продолжил прояснять ситуацию:

— На вас нападают все, кто рядом?

— Те, кого они могут активизировать, — пояснил Даян и проворчал под нос: — У них большой выбор, — криво усмехнулся каким-то своим мыслям и продолжил: — Насколько я понял, на толпу у них силёнок не хватает. Каждая может зомбировать не больше двух-трёх человек. Во всяком случае, ящерица Ю-ю больше трёх не осилила.

Юлька уселась поудобней и подобрала ноги. Беленькая приземлилась на её колено и недовольно зыркала на критикана, неуважительно оценивающего её всеобъемлющую мощь.

— И этого выше крыши, — проворчал Кирилл и сделал вывод: — Вам нужно убираться из города.

— Поэтому и попросили твоей помощи, — согласился Даян.

— Всё, чем смогу, — твёрдо отчеканил Кирилл.

— Первое: транспорт, — приступил к делу Даян. — Нам нужно уехать куда-нибудь в безлюдное место. С максимальным запасом всего необходимого. А мой Джимни… сам понимаешь.

— Нам бы бронемобиль вроде Тигра, — встрял Севка, сползая с кресла.

Протянул гостю свой телефон с заготовленной картинкой желаемого. Кирилл взял смартфон, оценил запросы утопающих. Листать фотки не стал, попросил Севку:

— У меня в кармане куртки телефон.

Чадушко слетало в коридор, и тут Кирилл показал себя во всей красе. Тотчас набрал номер продавца облюбованного внедорожника и приступил к делу:

— Добрый день. Я по объявлению о продаже Газ двадцать три тридцать. Ещё актуально?

— Привет, — прочирикало из трубки мелодичным девичьим голоском. — Актуально и срочно. Могу скинуть сотню, если в течение недели.

— Три сотни и прямо сегодня, — нагло повысил ставку опытный предприниматель.

— А не жирно будет? — возмутилась девушка.

— Сколько вы его продаёте? — вежливо осведомился Кирилл, заглядывая в Севкин смартфон. — Одиннадцать месяцев. И ещё год будете продавать. Если повезёт. Но это вряд ли.

— С чего вы взяли? — озадаченно поинтересовалась хозяйка авто.

— Машина специфическая. Для города никому не нужна. Только для любителей рыскать в таёжной глухомани. Стоит, как три двухсотых Крузера. Соляру жрёт, как не в себя, — засыпал её аргументами тёртый калач. — Покупателей на такую игрушку во всей области не больше трёх десятков. Которые в ней уже не нуждаются. Кто хотел иметь, уже имеют. Причём, что-то более комфортное, как «Тигр-2».

— Ладно-ладно! — обиженно прощебетала девушка и досадливо уступила: — Скину три сотни. Только, чтобы до завтра!

— Сегодня, — отрезал Кирилл. — Где и когда?

Они обменялись мнениями по поводу встречи, и Кирилл без пересадки набрал нового абонента:

— Сергей Михайлович, здравствуйте. Нужна ваша помощь. Сегодня.

— Привет, Кирюша. Что-то покупаешь? — удивился собеседник, явно преклонного возраста: не говорил, а скрежетал, сипел и покашливал в телефон. — У тебя же вроде полный парк.

— Другу, — коротко пояснил Кирилл. — Срочно. Тигра посмотреть.

— Серьёзная покупка, — то ли похвалил, то ли посмеялся над ней дедушка. — Пришлю Игорька. Он лучший по этому классу техники. Давай. До скорого.

— Он лучший, — отбившись, подтвердил Даяну Кирилл.

Юльку вообще перестал замечать. И это было не позой: мужики решают по-мужски сугубо мужские проблемы. Тут не до мелодрам. Они спасали любимую женщину — любимую всеми тремя. Так что вторым вопросом Кирилла было:

— Даян, что у вас с активами?

— Квартира, Джимни, и пять лимонов в заначке. Не считая мелочёвки на картах. Если поможешь с кредитом под хату…

— Долго, — отмахнулся бизнесмен. — А ты уверен, что с ней пора расстаться?

— Это неизбежно, — как показалось Юльке, вовсе не о квартире сказал Даян.

Кирилл скрипнул зубами, закрыл глаза. Глухо процедил:

— Неужели ничего нельзя сделать?

— Это неизбежно, — повторил Даян, в глазах которого промелькнуло непритворное сочувствие. — Попробую оттянуть, насколько получится. Но, думаю, нас всё-таки сумеют подловить. Их может стать больше. Знать бы: откуда они берутся? И сколько их там ещё водится.

— Мы смертники, — ни к селу, ни к городу брякнул Севка.

При этом не рисовался, ни демонстрировал — как говорится — обречённости. Чистейшая и простейшая констатация факта.

— А ты не можешь купить у нас квартиру? — осторожно закинула удочку Юлька.

— Наследники есть? — не взглянув на неё, уточнил Кирилл у главы семейства. — С деньгами я и так помогу.

— Наследник с нами, — поморщился Даян. — Так что…

— Понятно, — кивнул Кирилл и вернулся к делу: — Уверен, что Джимни вам не пригодится? В пару машин больше влезет.

— Я её одну за руль не посажу, — отверг предложение Даян, кивнув на жену.

— Ты прав. Вы должны держаться вместе. Но одной машиной не обойтись, — настаивал Кирилл. — Поэтому я вас провожу. Возьму у приятеля его «первый» Хаммер. Этот крокодил не уступит вашему Тигру. Загрузим по полной. Да и заправлять машины в дороге лучше мне. Без эксцессов.

— Сможешь? — с нескрываемой благодарностью в голосе уточнил Даян.

— Пять лет в отпуске не был, — невесело усмехнулся Кирилл. — Заслужил.

— Я не поняла, — спохватилась Юлька. — А мы куда, собственно, отправляемся?

— В тайгу? — не спросил, а переспросил у Даяна Кирилл.

— В тайгу, — подтвердил тот, как само собой разумеющееся. — Подскажешь? Ты же охотник.

— Не подскажу. Доставлю. Лет десять назад мы прикупили участок земли недалеко от Кеуля.

— Посёлок, который ликвидируют? — блеснул эрудицией Севка. — Я как-то в инете прочёл. Оттуда что, реально народ выселяют?

— Полным ходом, — подтвердил Кирилл. — Пока ещё не всех выселили, но скоро закончат.

— Это где? — спросил малообразованный отец просвещённого вьюноши.

— На север от Усть-Илимска. В полусотне километров вдоль Ангары. Дорога дрянь, но она есть. Для Тигра с Хаммером не проблема. Инфраструктуру в посёлке сворачивают. Народа мало: в основном остались пожилые люди. Из которых убийцы, как из меня тайская массажистка, — усмехнулся Кирилл. — Но яйца с курятиной у них при случае купить можно. И всякие там соленья-варенья с картошкой.

Ящерка на Юлькиной коленке до сих пор сидела, то ли подрёмывая, то ли напряжённо грея уши. А тут вдруг засуетилась, суча ножками и лихо выписывая хвостиками вензеля.

— Что, не нравится? — злорадно ткнул в неё пальцем Севка. — Ишь, как закрутилась! Припекает.

Кирилл непонимающе уставился на Юлькино колено.

— Как показали исследования нашего феномена, — пояснил ему Даян, — они прекрасно понимают всё сказанное. Белой ящерице Ю-ю не понравилось, что в Кеуле нет достойных кандидатов схлопотать статью за убийство.

— А как у вас с автокатастрофами? — спохватился Кирилл.

— Пока не подвергались.

— Но, к тому дальнобойщику она явно присматривалась, — напомнил Севка. — Помните? При обгоне. Когда в Улюкчикан ехали.

— Всё веселей и веселей, — констатировал Кирилл, откинулся на спинку дивана и уверенно заявил: — Прорвёмся. Скорость у наших танков так себе. Но это не паркетники. Обычным седаном не торпедировать. А от фуры увернутся не проблема. Если при обгоне на встречке никого не будет.

Бронзовый душегуб на подлокотнике Даяна вопросительно уставился на него.

— Ничего не выйдет, — иронично ответил тот паршивцу и принял решение: — Едем в Кеуль.

— А что там, на вашем участке? — вклинилась Юлька в мужской разговор.

— А там у нас зимовьё, — предвосхитил Кирилл её инфаркт.

Ибо жить надвигающейся зимой в палатке категорически не улыбалось.

— Бревенчатый дом, — продолжил он вытаскивать её из могилы, — за приличным тыном. Сарай, навес для машин и баня.

— А интернет? — заволновался Севка, впечатлённый перспективами почти курортного проживания.

— Сети нет. Ну, что, Даян? Займёмся делом?

— Пожалуй, — согласился тот, смахнув с подлокотника греющего уши ящера. — И действовать придётся вдвоём, — ничуть не сомневаясь в смелости этого мужчины, оповестил он. — Вдвоём от пары-тройки зомби отобьёмся.

— А мы с Севкой отправимся на оптовый рынок, — объявила Юлька.

— Нет! — мгновенно отреагировал Кирилл. — Вам лучше остаться дома.

— Она права, — хмыкнув, покачал головой Даян. — Забыл про эту подробность. Врозь они нас убить больше не пытаются. Мы нужны все трое в одном месте.

— Тогда зачем вам уезжать? — не понял Кирилл. — Вам же достаточно не бродить втроём по городу.

— Пока да, — нахмурился Даян и поднялся: — Но всё меняется. Условия игры могут пересмотреть.

— К тому же, — подхватил Севка, — вдруг им надоест сидеть с нами в тайге? И они отцепятся. Тогда сможем вернуться к цивилизации.

— Едем, — поднялся и Кирилл. — Решаем с деньгами и машиной. Юль…

— Мы с Севкой на оптовый рынок, — повторила она со всей твёрдостью, на которую была способна.

С тем они и разъехались. Нужно было торопиться, пока правила и впрямь не поменялись.

Первыми отчалили Даян с Кириллом — на его джипе. Юлька следила за их отъездом с балкона. У соседнего подъезда как раз выгружалась из такси весёлая компания. Трое молодых парней с девушкой. Не малолетки, а вполне себе взрослые. К тому же спортивного вида. Однако ни один не обратился в зомби, хотя Даян ради эксперимента прогулялся в их сторону.

У неё чуть отлегло на сердце: им с сыном можно смело стартовать. Видимо, гипотеза о семейной отправке «на тот свет» не беспочвенна. Что косвенно подтверждало предположение о каком-то «загробном существовании». Планы насчёт их дальнейшего полезного использования уже не выглядели пустой надеждой.

Юлька всем сердцем хваталась за эту мысль, отважно спускаясь во двор. И смело садясь за руль Джимни. Струхнула, конечно, когда мимо прошла пара здоровенных мужиков со спортивными сумками. Даже мысленно перекрестилась. Но обе ящерки не оторвали задниц от руля — даже не посмотрели в сторону потенциальных кандидатов.

На рынке, судя по полупустым парковкам можно было обернуться «по скорому». Они бы и обернулись, кабы не нужда закупить всё, что можно хранить месяцами — срок сомнительный, но надежда, как говорится, умирает последней. Юлька так старалась ничего не забыть, что чуть всё не испортила.

Не будь рядом сына, так и уехала бы с одной единственной пачкой соли: сроду не покупала больше. Зачем? Севка что-то прошипел насчёт необратимости разрушения бабских мозгов, и перехватил инициативу. Одной соли нагрузил в тележку пачек двадцать.

На взгляд Юльки рацион складывался бедненький. Основу составляли крупы, макароны и консервы. Можно было взять поменьше обычной тушёнки — и той же соли — но как-то его разнообразить вкусняшками. Те же морепродукты — почему бы и нет? Помимо твёрдого сыра, скажем, купить побольше всяких йогуртов и прочей «молочки». Однако сын был неумолим.

— Ма, где ты собираешься хранить свои йогурты? — этак снисходительно осведомился он. — Про электричество в зимовье я не слышал. Тем более про холодильник.

— Зачем холодильник? — не поняла Юлька. — Зима на улице.

— Ма, а сколько градусов в холодильнике? — вкрадчиво уточнил ребёнок. — Тебе нужны замороженные йогурты? Или мидии во льду? Хотя… — задумался он и просветлел взглядом: — Мороженное взять можно. Оно точно не растает.

И великовозрастное дитя понеслось вприпрыжку запасаться сладостями — только тележка загрохотала, как вагоны поезда по рельсам.

Они с отцом сроду не увлекались долгими лесными прогулками — домосидельцы махровые. А тут нате вам: откуда что берётся? Но Севка имел столь убедительный вид, что спорить она не стала. Послушно закупала всё, во что он тыкал пальцем. В результате забили Джимни под самую крышу — аж просел бедолага. А зеркало заднего вида потеряло свою актуальность.

Вернувшись, долго затаскивали покупки домой: сын не позволял матери сильно нагружаться. По чуть-чуть, и никаких гвоздей. Никто на них не нападал — только косились с немыми вопросами во взоре: война, или просто психи? Конечно, война — злилась Юлька на любопытствующих — нашли психов!

Немного передохнув и пообедав, они совершили налёт на другой рынок. Севка настоял, что не стоит пугать народ повальными беспричинными закупками в одном и том же месте. Хотя, кому какое дело? Короче, к концу дня, завершив третий вояж за «продуктовой корзиной» отшельников, они подъехали к подъезду почти одновременно со второй командой «заготовителей».

Увидав их новый внедорожник в свете дворовых фонарей, Юлька даже слегка перепугалась. Это ж настоящий броневик! И окрас ужасный: тёмно-серый. От него попахивало военщиной и отбитой задницей. Размеры и формы вообще убивали: гроб на колёсах. Причём покойников на тридцать, если потесниться. В темноте зимнего вечера непередаваемо убойное зрелище.

Она хотела, было, подойти к выходящему из него мужу: порассмотреть, порасспросить. Но Даян тотчас напружинился, заозирался и приказал:

— Быстро домой!

Ах, ну да — вспомнила Юлька, что больше двух им собираться нельзя. Так что бросила погрузку-выгрузку на мужиков и отравилась готовить ужин. Помылась, спустилась вниз и поняла, что мужиков дома нет. Коробок, что заполонили часть гостиной, тоже не прибавилось. Значит, разгрузки не было.

Выглянула в окно: внизу только новоприобретённое чудовище на колёсах. Джимни и машина Кирилла пропали. Вместе с её сыном и объяснениями насчёт цели исчезновения. Юлька потрясла штору, на которой висела ящерка:

— Куда они делись?

Беленькая смотрела на неё, как баран на новые ворота. Дескать: мне-то почём знать? Твои бродяги, вот и карауль. Юлька плюнула на бездушных мужиков и приготовила ужин. Нарезала два противеня сухарей и поставила их в духовку. Послонялась, поела, снова послонялась, прилегла. Подскочила, проверила духовку и нарезала ещё сухарей: хлеб быстро портиться. А завозят ли его в Кеуль, Кирилл не сказал.

Ссыпав готовые сухари в старую наволочку — в полиэтилене их долго хранить нельзя — вновь зарядила духовку. Ещё чуток послонялась и прилипла к окну. Ящерка так и висела на шторе безжизненной безделушкой. Юлька теребила штору до тех пор, пока наверху что-то не треснуло. Беленькой же хоть бы хны: даже головы не повернула.

— А, ну вас всех к чёрту! — вспылила брошенная замордованная женщина.

И потащилась наверх в спальню. Прилегла, не раздеваясь и прислушиваясь: не грохнула ли входная железная дверь?

— Сто раз его просила заказать обивку этой старой рухляди, — пожаловалась она прилетевшей ящерке.

Малышка устроила катание на коньках по брошенному рядом смартфону. Юлька залюбовалась её изящными пируэтами. Её отражением в тёмном экране. Как заснула, не почувствовала.

И не сразу поняла, потому что шла по песку. В каком-то оазисе, в какой-то пустыне. Знакомые девчоночьи обуты в те же знакомые сланцы-танкетки на деревянной подошве со шнуровкой до колен.

Она отряхнула от песка короткое платье: всё та же белая наволочка без пояса. Только заметно отросшие коготки ещё больше цепляют лёгкую ткань. Подняла руки: на голове прежнее гнездо, свитое из жёстких волос. Старый сон с продолжением без повторов.

— Что-то не так? — раздался где-то за спиной встревоженный мужской голос.

Юлька обернулась. Так и есть: мужик. Или старик. На супер загорелом морщинистом возраста не распознать. Башка бритая, ни усов, ни бороды. Может, он вовсе не стар, а просто хлебнул лиха. Что неудивительно в таком прикиде.

Короткая замызганная юбчонка из той же белой ткани. Точней, какая-то намотка с разрезами. Чёрте что, а не одежда. Торс прикрывает кожаная жилетка, сшитая из кусочков. Вместо сланцев обдёрганные сапожки с открытыми носами и пяткой. Кажется, она уже видала такие. У военных на базаре, где её хватали за руки. И обозвали… не вспоминается, как.

Зато пояс у дядечки солидный. С начищенными металлическими бляшками цвета тёмной бронзы. На поясе странный топорик с лезвием, похожим на толстый птичий клюв. С ним примитивный покоцанный нож и ещё какая-то хрень.

— Великая, ты что-то чуешь? — настаивал на ответе дядечка, нервически крутя головой.

— Не называй меня так, — покоробило Юльку. — Терпеть не могу.

— Я помню. Привычка, — развёл он руками, демонстрируя бессилие перед ней. — Ты бы не молчала. Скажи, если что-то чуешь. Или знаешь. Мне бы изготовиться, если что-то грядёт.

— К чему изготовиться? — уточнила Юлька, оглядываясь.

И пытаясь разобраться: чует она что-то, не чует? Или вообще не думала что-то чуять? Бред какой-то.

— Тебя защитить, — удивился древний дядечка её непонятливости.

В том, что он древний — и сама Юлька древняя, как мамонт — сомнений не было. В подобном прикиде нынче даже по Африке не щеголяют — раздражённо думала она. И всё тащилась, тащилась по оазису, машинально ловя глазами те пятна-тени, что побольше.

Таких было мало. Облезлый какой-то оазис — досадовала она — не рекламный. И пальмы жидкие, обгрызенные, и трава пожухлая. Жара её не мучала, пить не хотелось. Но легче от этого не становилось.

— Пока ты не обретёшь свой божественный УАТ, тебя легко обидеть, — тарахтел за спиной спутник. — Понятно, что на девятисущую мало у кого рука подымется. Почитай, ни у кого нормального не подымется. Так и ненормальные в мире не перевелись. Накажи их Зур! А я тебе слабая защита. Меня в два счёта прикончат. Так меня и не жалко. Кому я нужен? Всего-то пятисущий. Так и то одно название. У меня КАТ какой-то ущербный. Как ушёл с малолетства из дому, так с тех пор ни разу назад не тянуло. Даже глянуть: как они там?

Юлька пыталась вслушиваться в его монолог. Для того чтобы почерпнуть хоть что-то полезное. УАТ, КАТ — белиберда какая-то. Лишь с упомянутым Зуром понятно: раз призывают его гнев, значит, бог. Зато вспомнила, как её обозвал толстяк на базаре, когда при виде неё чуть не обмочился: девятисущая.

— А когда обрету свой божественный УАТ, меня легко будет обидеть? — решила направить она разрозненную пока информацию хотя бы в одном конкретном направлении.

И тут же поняла, что за спиной стихли скрипучие шаги. Остановилась, обернулась. Спутник был потрясён услышанным. Округлив и без того большие чёрные глаза, таращился на неё, как на взлетевший в небо экскаватор. Наконец, он еле выдавил:

— Тогда ты… ты…

И плюх на коленки. Прямиком в горячий белый песок. Юлька поморщилась: она бы точно взвыла от боли, а ему хоть бы хны.

— Что я? — грозно потребовала ответа, ибо явно имела право повелевать.

Раз у неё на четыре каких-то сущностей больше. Дворянка небось или что-то в этом духе.

— Твоему могуществу, великая, не будет равной силы, — наконец, нашёл подходящие слова дядечка.

Час от часу не легче — озадаченно подумала она и попросила:

— Встань, пожалуйста. Пожилой человек не должен стоять на коленях перед соплячкой.

Он поднялся, но как-то неуверенно. Словно ждал какого-то подвоха. Не дождался и приободрился. Юлька же дождалась конца нелепой пантомимы и мягко спросила:

— Чего ты так боишься?

— Нам бы поторопиться, — шагнув к ней ближе, почти прошептал дядечка. — Если набегут любры, так и вовсе будет худо. Против них я и вовсе не защитник.

— Давай поторопимся, — покладисто согласилась она и зашагала быстрей.

Любры ещё какие-то. Это рыба или мясо? И какая, интересно от неё останется котлета, если они сюда набегут? Для чего? Исключительно ради неё? Бредятишный бред.

Тем не менее, на душе стало как-то неспокойно. Юлька и сама закрутила головой, хотя даже не представляла, кого высматривает. У обозначенной опасности не было ни формы, ни содержания — одно название. Но даже от него мурашки носились по спине табунами.

Глава 23 По мне мой город точно не заплачет

Разбудило её настойчивое сопение над ухом. И привалившаяся к телу горячая ходящая ходуном масса. Секса не хотелось — хоть тресни! Хотелось скорей обратно заснуть и досмотреть сон. Но ушлый татаро-монгольский обольститель, как всегда, почувствовал это всеми фибрами своей степной дремучей души. Поэтому вкрадчиво прогудел в ухо:

— Я только помогу раздеться. Ты же не любишь спать одетой.

Она это действительно не любила. Но из двух зол выбирают лучшее.

— Даяш, я ничего, — пролепетала Юлька, попытавшись отодвинуться. — Я обойдусь. Ты спи.

— Я засну, — пообещал он столь многозначительно, что внизу живота против желания затеплело. — Раздену и сразу же.

Настырные железные пальцы уже стягивали с неё бриджи. За которыми — ну абсолютно случайно — уехали и слипы. Их нарочито медленное сползание по ногам всё больше подогревало предательски отозвавшееся тело. Нагревание при трении — етить его в маковку! Физика соблазна.

— Я зубы не чистила, — нашлась Юлька, ибо гигиена в сексе категорически важна.

Особенно для этого степного чистоплюя.

— А я и не собираюсь с тобой целоваться, — заверил он.

И рывком усадил её. Так резко сорвал майку, что руки взметнулись вверх, не успев вцепиться в края последнего «оборонительного» рубежа. Сопротивление было подавлено, не зародившись. Подлый приёмчик, о котором Юлька спросонья позабыла. А со степными налётчиками клювом не щёлкают.

Дальше последовал не менее изученный приём — что, впрочем, было бесполезно. Справиться с навалившимся медведем — это тебе не коня на скаку останавливать. Особенно, если медведь сбросил шкуру. И Юлька не сразу осознала, что её блудливые пальчики уже скребутся о его взбугрившуюся спину. Что ноги уже…

— А может, ну его? — подкинул Даян провокационный вопросик, не прекращая томительно-таранные атаки губами, руками и прочими инструментами «насилия».

— Угу, — гуднула Юлька прощальным приветом уходящего на дно корабля.

И добродетельные, полные сакрального смысла супружеские обязанности, как всегда, обернулись расшатыванием христианской морали. Фанатичными последователями чего они так и оставались со времён шалой юности. Просто на какой-то момент подустали «следовать». Но теперь с новыми силами… Опять полночи прошалили.

Утром, проснувшись, Юлька обнаружила себя в клубке постельного белья рядом с измятой подушкой Даяна. На которой лежала её любимая орлеанская лилия. Потеревшись о цветок носом, глянула на смартфон: половина пятого. За окном фонарь боролся с упирающейся зимней ночью. В душе желание поваляться боролось с любопытством.

Она поднялась и заторопилась в ванную. Раз мужики — в чём нет сомнений — уже все на ногах, значит, самое важное проходит мимо неё. Интересно: Кирилл здесь ночевал? Или всё-таки уехал?

Ночевал он здесь. О чём свидетельствовали застеленный в гостиной диван и трио голосов за закрытой кухонной дверью.

— Ты чего такая хмурая? — как-то слишком заинтересованно осведомился Севка, дежурно подставив лоб для материнского поцелуя.

Они приканчивали яичницу, приправленную горами разнообразной мясной продукции с полями нарезанной зелени.

— Сон странный приснился, — неожиданно для себя, призналась Юлька.

А ведь не собиралась. Но из неё это признание будто бы силой выпихнули.

Звяканье ножей и вилок о тарелки оборвалось. Все трое переглянулись с явным подтекстом — из тех, что заставляют женщину моментально насторожиться. И приготовиться — неважно к чему, лишь бы встретить во всеоружии.

— Что? — нетерпеливо понукнула она затихших партизан.

Севка молча встал и продефилировал к кухонному столу оделять мать яичницей. Кирилл так же молча мазал маслом её любимый хлебец из «опилок». Даян, наполняя пиалу салатом из овощей, суховато бросил:

— Садись.

Реакция на ТАКОЙ мужнин тон срабатывала безукоризненно. Юлька послушно села. Приняла у сынули тарелку с завтраком и выжидательно уставилась на Даяна. Тот не стал тянуть резину:

— Я тоже видел странный сон. И Севка. И даже Кирилл.

Имя хоть и бывшего, но соперника он выговаривал с обыденной непринуждённостью. Будто имя друга или близкого знакомого. Все уси-пуси с ревностью — и прочими мелодраматическими бреднями — два настоящих мужчины с первых же совместных шагов пустили прахом. Когда мужики вступают на тропу войны, все трагикомедии им по боку. И пока не зароют топор войны, «женский вопрос» назад не откопают.

— Сколько у нас ящериц? — встревожилась Юлька, зашарив глазами по кухне.

Беленькая в центре стола скакала по венчикам букета лилий в вазе — наслаждалась. Один бронзовый продолжал эксперименты с солонкой, пытаясь пропихнуть в дырку булаву. Задница второго с растопыренными хвостами торчала из горшочка с горчицей. Рука зачесалась прихлопнуть его крышечкой: может, удастся похоронить заживо? А после так же переловить остальных.

— Пока три, — успокоил её Даян не слишком убедительным тоном.

— Вы подозреваете, что… Кирилл, тебе лучше уехать! — и не думала успокаиваться Юлька.

— Уеду, — невозмутимо согласился тот. — Устрою вас в Кеуле и сразу уеду.

— Ма, ты ешь, — посоветовал Севка, соскребая с тарелки остатки каши из яичницы, ветчины, помидоров, горчицы и ещё бог знает чего. — Время поджимает.

— Что, уже? — обнаружила Юлька, что, несмотря на суетливую подготовку, покинуть свой дом она была не готова.

Ну, нисколечко. Ни капелюшечки и… Вообще!

— Уже, — отрезал Даян, не отрывая взгляда от тарелки.

Кирилл тоже не удостоил сочувственным взглядом — чурбан хладнокровный.

— А квартира, кредит? — не сдавалась она.

— Всё сделано, — усмехнулся Кирилл, потягивая кофе.

— Когда?

— Вчера.

— Значит, уже сейчас? — сдалась она, не в силах бодаться с тремя мужиками сразу.

Да ещё супер упёртыми. Привыкшими брать на себя ответственность в трудные времена. Да и в любые другие — когда им заблагорассудится.

— Ты ешь, — повторил Севка. — А потом собери немного посуды. Только немного! — дурашливо возвысил он голос, всё-таки прихлопнув крышкой горшочек с горчицей.

Через несколько секунд — которые все дружно пялились на фарфоровый саркофаг — бронзовый малыш вновь восседал на горшочке. Теперь на высокой маковке крышки, распушив хвостики на манер павлина.

— Петушок с высокой спицы стал беречь его границы, — насмешливо продекламировал Севка.

Поразив невнимательную мать знанием сказки Пушкина наизусть.

— Стеречь, — поправил его Кирилл.

— Точно, — согласился Севка.

Они переглянулись с видом посетителей одного клуба и обладателей всех его тайн.

— Не удивлюсь, — прокомментировал Даян, — если так оно и есть.

— Значит, не одному мне это кажется, — с заметным облегчением выдал Кирилл.

— Сон! — вспомнила Юлька. — Так, что вам снилось? — упёрлась она требовательным взглядом в мужа.

— Пустыня, — пожал плечами Даян. — И наши ящерицы. Только гигантские, — после чего предвосхитив дальнейшие несвоевременные вопросы, добавил: — Остальным то же самое.

— И мне пустыня, — озадаченно промямлила Юлька, тупо пялясь в тарелку. — Только без ящериц. С каким-то древним… то ли египтянином, то ли индусом. В юбке и сланцах.

— Вы разговаривали? — мгновенно напрягся Кирилл, как, впрочем, и её мальчишки.

— Ещё как. Он заявил, что я девятисущая. И скоро обрету какой-то УАЗ.

— УАТ, — деревянным голосом поправил Даян и после всеобщего минутного молчания скомандовал: — Всё. После обсудим.

Кирилл тотчас поднялся:

— Пошли заканчивать с погрузкой. Юль, а ты поторопись.

Только тут она сообразила, что из гостиной пропали все коробки с пакетами.

— Доешь, — пресёк Даян её порыв сорваться с места. — Обед нескоро. На тебе документы, посуда и прочее, что сочтёшь нужным. Должна уложиться в два ящика перед камином. Да, кстати: сухари из духовки мы спасли.

— Я быстро, — зачастила она вилкой, ибо посуду перед отъездом нужно успеть вымыть.

Если следующими в эту квартиру войдут следователи с прокурорами, никто не обвинит покойную хозяйку в том, что при жизни она была засранкой. Поэтому Юлька закрутилась волчком. Прибралась на кухне, жалея, что на мытьё полов нет ни минуточки. Паковала в здоровенные пластиковые короба самую необходимую посуду, перекладывая её полотенцами и постельным бельём. Всё по минимуму, но стараясь запихнуть побольше.

Рюкзаки мальчишек уже стояли собранными в коридоре — в них она даже полезла. А вот в шкафы заглянула. Дособирала то, что они посчитали лишним: трусы, носки, футболки и носовые платки. Нафаршировала свою сумку, предусмотрительно поднятую Даяном в спальню. Отрыла старенькую дорожную сумку, набив её лекарствами и прочими нужными вещами — ничего, как-нибудь запихнут в машину.

Наконец, оделась сама и глянула на смартфон: уложилась в пятьдесят шесть минут. И ровно через две минуты к ней наверх поднялся Даян. Оглядел свою любимую жёнушку и тихо произнёс:

— Вот и всё.

— Знаешь, — вдруг пришло в голову Юльке, — а мы с тобой замечательно жили.

— Знаю, — подойдя к кровати, на которой она сидела, согласился он.

И нежно погладил её по гладко зачёсанной голове.

— А ты не думал, что мы вроде как продлеваем агонию?

— Думал.

— И что? Может, плюнем и покончим со всей этой маетой прямо сейчас?

— Я никогда не был в настоящем охотничьем зимовье, — усмехнувшись, выдал он дурацкий резон и следом за ним привёл разумный: — Наш уход не должен подставлять людей. Которых здесь слишком много. Залезем туда, где их гораздо меньше. А возможности спрятать трупы гораздо больше.

— Это разумно, — поддакнула Юлька и поднялась: — Тогда двинули.

— Документы собрала? — уточнил он, подхватив обе битком набитые сумки.

Взвесил их в руках и резюмировал:

— Женщины!

Город просыпался, зажигая один квадрат окна за другим. По улице ещё не гулял сплошной раскатистый шум транспорта, захватившего человечество в вечные заложники. Падал мелкий настырный снежок, который уж если зарядит, так не угомониться, пока не будет выплакан небом до конца. Город просыпался, равнодушный к потере троих своих детишек, вырванных из него с мясом.

Юлька стояла меж двумя динозаврами автопрома — один другого баще. Два чудовища на огромных колёсах, во чрево которых было боязливо соваться без пулемёта.

— Ты с Кириллом, — распахнул Даян перед ней дверцу тёмного угловатого Хаммера с хищной крокодильей мордой.

— Почему? — бездумно ляпнула она и спохватилась: — Ах да!

Да-да, втроём им лучше пока не оставаться. К тому же задние сиденья обоих динозавров были забиты коробками и пузатыми баулами. Впрочем, «ихний» Хаммер был не так безнадёжен, как «нашенский» Тигр. В салоне хоть какая-то, но Европа. Усевшись и пристегнувшись, Юлька помахала рукой мужу. Даян за освещённым окном ГАЗА коротко кивнул, и стронул машину первым.

Трасса Р-255 — ведущая в Красноярск и Братск — начиналась прямо в городе. На неё машины выбирались малыми улочками и дворами. Юлька неотрывно пялилась в окно, не зная, как попрощаться со своим любимым городом. С тихой пристанью, куда их с Даяшей занесло на пять минуточек, которые всё не кончались и не кончались. Но внезапно время оборвалось над пропастью, другого края которой она разглядеть не могла.

Одна сплошная фантасмагория и чушь. Одно сплошное недоразумение, незаметно и всеохватно принявшее форму неотвратимой реальности. Такой же, как этот абсолютно реальный город, стоящий на твёрдой земле. Уплывающий в небытие, как какой-нибудь древний Рим.

Юлька вдруг вспомнила одну смешную полупьяную девчонку — студентку Иркутского театрального училища. На вечеринку так называемой богемной молодёжи их с Даяном как-то занесло по недоразумению — он страшно не любил подобную неконкретную публику. Но там оказались несколько парней-программистов, с которыми он и завис. А Юльку самопроизвольно причалило к театралам.

И там эта с виду нелепая девушка с птичьим гнездом вместо причёски читала свои стихи. Они, конечно, тут же забылись. Да и не все были хороши. Но сейчас вдруг в памяти что-то вскрылось. Какой-то потаённый закуток, откуда оно и полилось:

Сидящая на руле белая ящерка перестала напоминать милую игрушку. Повернула к ней головёнку, заиграла прежде висящими бахромой хвостиками. Юлька уже не сомневалась, что её мучительница слышит мысли. Хотела, было, оборвать нить воспоминаний, но изнутри её что-то подтолкнуло продолжать:

Беленькая задумчиво кивала башкой в ритме стихов, поставив хвостики веером. Переминалась, будто пританцовывая всеми четырьмя лапками.

— По мне мой город точно не заплачет, — согласилась Юлька со смешной грустной девчонкой, которая сейчас, возможно, какая-нибудь маститая артистка.

— Город не просто скопление домов, — совершенно некстати прокомментировал Кирилл, зыркая по сторонам, будто волк, выползающий из чащи к овечьему стаду. — Здесь останутся те, кто заплачет. Угомонись! — приказал он ящерке, и та внезапно послушалась, усевшись в позе курицы и поджав хвосты. — Ты, кстати, позвонила Марии?

— Я не стану тревожить Птаху, — промямлила Юлька, категорически не желая развивать рвущую душу и уже почти ненужную тему.

Он понял. Замолчал. Она же так самозабвенно предавалась мимолётному, но страшно важному «соплеистечению» — как обзывал этот процесс Севка — что прощёлкала нечто катастрофически важное. Не сразу осознала, что же так больно ударило в голову. Понадобилось мысленно вернуться вспять, дабы поймать упущенное и ужаснуться:

— Ты что, её видишь?!

— Ты про неё? — задумчиво усмехнулся Кирилл, кивнув на ящерку.

— Ты её видишь, — прошептала она, не веря своим ушам.

Внутри всё мгновенно скомкалось и вспыхнуло огнём. Глаза потонули в слезах. Пальцы заплясали на коленях.

— Брось, — покосившись, добродушно посоветовал Кирилл. — Ничего страшного не случилось. Я просто попал под их ментальное воздействие — только и всего. Третий бронзовый не появился. Так что поживу ещё, — и вдруг добавил с нескрываемым сожалением: — А жаль. Мне бы хотелось глянуть, куда вы попадёте.

— Не надо, — с трудом выдавила из себя Юлька.

Вдох-выдох, ещё разик — и смогла пояснить более спокойно:

— Про якобы переселение… Одни лишь надежды на то, что не придётся умирать взаправду. Только на минуточку, после чего жизнь продолжится. Какой бы она там не была. Видимо, защитная реакция.

— Не старайся, — как-то уж больно беспечно усмехнулся этот насквозь прагматичный человек. — И успокойся. Скушай конфетку. Там Сева в бардачок трюфели подложил. Велел подсунуть тебе в критический момент. По-моему, сейчас именно он.

Юлька полезла за конфетами, настраиваясь сменить тему. Хотя прежняя себя ещё не исчерпала. Кирилл себя вёл очень подозрительно. Будто слегка чокнулся. И норовил как бы так… примазаться к их проблеме. Провожать поехал, хотя мог кому-то поручить, а не срываться в ущерб бизнесу. Бурную деятельность развёл, как полноценный участник драмы. Хорошо, если у неё приступ паранойи. А если нет?

Однако тему сменить надо — решила она, косясь на Кирилла. Ибо продолжение прежней упрётся в насмешки и отфутболивание — к бабке не ходи.

— Слушай, а далеко этот Кеуль? — разворачивая трюфель, максимально простодушно поинтересовалась она.

Ящерка вновь активизировалась: вытянула шею, вперившись в Кирилла изматывающе пристальным взглядом.

— До Братска где-то шестьсот километров, — принял он предложенную нейтральную тему. — Дальше до кольца, откуда уходит дорога на Усть-Илимск, ещё около тридцати. И двести пятьдесят до Усть-Илимска. А потом ещё полсотни до Кеуля. Вот и считай: почти тысяча.

— И сколько из этой тысячи цивилизованных километров?

— До Тулуна точно. Потом так-сяк. До Усть-Илимска сяк-наперекосяк. А в гололёд вообще полная задница. Но я смотрел прогноз: сегодня к вечеру ударит морозец. Так что гололёд нам не грозит.

Юльке показалось, будто белая злыдня разочарованно скуксилась. Откуда поганка знала о том, что такое гололёд — и чем тот опасен — оставалось лишь догадываться. Вездесущая нечисть!

— А этим динозаврам вообще может хоть что-то грозить? — погладила Юлька бежевую панель между ними. — Кроме ракетного попадания.

— Тайга и не таких динозавров слопала, — задумчиво пробормотал Кирилл.

И она поняла: всё, больше не лезь.

Впрочем, надолго его не хватило. Не прошло и часа, как вопрос, который не мог его не терзать, спрыгнул с языка. Они как раз миновали Ангарское кладбище и перевалили мост через Китой. Можно сказать, окончательно покинули Иркутск.

— Ты к нему вернулась? — без подходцев и экивоков прямо спросил Кирилл.

Ящерка, решив, что в минуту трудных ответов Юлька нуждается в ней, перелетела на её колени. Неожиданно встала но задние ножки, став отдалённо похожей на человека с уродливой башкой. Развела в стороны передние лапки, будто норовила обнять свою уже практически родную жертву.

Ещё бы! Столько времени угробить на убийство и так-таки не прикончить. Сроднишься тут, если беспрестанно околачиваешься рядом. Даже ванну вместе принимали и сексом занимались. Подруги — не разлей вода.

— Вернулась, — неожиданно для самой себя спокойно и даже чуток равнодушно подтвердила Юлька. — Я бы даже сказала, что меня вернуло. Само собой. Будто и не было ничего. Ой! Прости, — спохватилась она, что ведёт себя чудовищно бездушно.

Виновато покосилась на Кирилла — тот был сосредоточен отнюдь не на ней: на дороге. По которой в сторону Иркутска то и дело проплывали огромные фуры. Ни одна, впрочем, не пыталась их таранить. Версия о том, что уйти в мир иной они должны тесной группой, подтверждалась. Пока.

— Прощать тебя не за что, — помолчав, вроде бы искренно ответил он. — В момент смертельной опасности каждый хочет быть рядом с близкими. И хочет чувствовать эту близость. Ищет ей подтверждение любыми способами. Не мне тебя судить: не меня пытаются убить.

— Наверно ты прав, — приняв задумчивый вид, поддакнула она.

Врать душа не лежала — хоть тресни! Но огорчать его хотелось ещё меньше. Пускай лучше думает так, чем оскорблять его признанием, что её страсть была и сплыла. Как любила она своего кипчакского татаро-монгола, так и любит. Без страстей и экзальтированной возвышенности духа на фоне беспрестанно зудящей плоти. Хотя в последнем у них с Даяшей открылось второе дыхание. Только бы его снова не заткнуло.

Впрочем, это вряд ли продлится долго. Время ускорилось, и времена изменились. По-прежнему вялотекущие и обыденные для всех вокруг. И только для них вставшие с ног на голову.

— Мне жаль, что я не с тобой, — глухо произнёс Кирилл, щурясь на приближающийся встречный свет фар.

— Не говори ерунды, — поморщилась Юлька.

Её покоробило жуткое признание.

— Мне жаль, — повторил он. — Куда бы ты ни ушла, ты будешь там не со мной. Зато не одна.

— Это всего лишь наши домыслы, — упрямо повторила Юлька, прикидывая, как свернуть разговор на менее травматичную тему.

— Я уверен, что так и будет, — твёрдо и непреклонно заверил Кирилл. — Даян, кстати, тоже. Да и Севка. Наши ночные сны слишком похожи. Вплоть до мельчайших деталей. Мы сошлись на том, что это не сны. Это информация, которую транслировали ваши ящерицы. Похоже, решили вас подготовить.

— Чтобы мы перестали увиливать? — не удержалась от насмешки Юлька. — И добровольно, взявшись за руки, спрыгнули с крыши дома?

— Чтобы я вас оттуда столкнул, — слегка расслабился и Кирилл. — Насколько я понял, самоубийство у вас в запрете.

— Слушай, — вспомнила Юлька, — а что ты сказал Ирме Генриховне? Она точно вся изволнуется, а ей нельзя. Сначала я пропала, теперь ты.

— Сказал, что мы с тобой выкроили несколько деньков для отдыха. Поэтому ты сейчас валяешься на пляже в Дананге. А я лечу к тебе на всех парусах.

— А, почему Вьетнам? — удивилась Юлька, дразня ящерку щелестящей обёрткой от трюфеля.

— Первое, что пришло в голову. Я интересовался этим курортом. Хотел рвануть туда: даже отпуск нам с тобой подписал. Кажется, даже упомянул об этом при Ирме. Точно не помню.

— Там красиво? — придирчиво уточнила Юлька, позабыв, что Дананг ей не светит.

— Очень, — пробормотал Кирилл, вытягивая шею и вглядываясь в прущий впереди них Тигр.

— Что там? — встревожилась Юлька.

Выпрямилась, натягивая ремень, впилась глазами в подсвеченный габаритами зад Тигра. Зашарила взглядом по пришпандоренной к нему запаске. По лестнице слева от неё, по навьюченному багажнику на крыше, куда она вела. ГАЗ шёл довольно ходко для такой массы — включая всё, что в него напихали. Километров восемьдесят — не меньше.

— Показалось, — с облегчением расслабился Кирилл, глянув в зеркало заднего вида. — Юль, а ты меня любила? — огорошил он безо всякого перехода, чего прежде за ним не водилось.

— Очень! — вырвалось у неё от неожиданности.

С не успевшими растаять окончательно отголосками боли.

— Ты на лыжах-то умеешь стоять? — вновь завернул он пируэт, чему-то улыбаясь. — Как-то прежде не интересовался.

— Гад ты! — прошипела Юлька, пытаясь разогнать поднявшуюся со дна души муть «вины за содеянное».

Странно, перед Даяном она вины не чувствовала — ни капельки. А вот перед Кириллом… И ведь не обманывала: втрескалась, как девчонка. Просто наваждение какое-то! Жаль, не схлынуло до того, как она испоганила ему жизнь.

Тягостные мысли изводили недолго. Едва они миновали город Усолье и двинули дальше к селу с немыслимым для Сибири названием Мальта, Юлька задремала. И оказалась среди знакомых белых дышащих жаром барханов. За спиной пыхтел всё тот же дядечка. Надо бы хоть имя узнать — вяло подумалось ей.

Но открывать рот не хотелось. И оглядываться не хотелось. А хотелось поскорей добраться туда… куда очень надо. Прямо до скрежета зубовного, до ломоты в висках. И она шла, шла, шла, шла. Не чувствуя, как переставляет ноги, словно это за неё делал кто-то другой. Просто издевательство, а не путешествие — возмутилась Юлька, что ей показывают какой-то дефективный рай.

И тут прямо из-под земли выскочил странный субъект. Горбатый карлик с огромной головой, короткими жирными ножками и такими же ручками. В чём мать родила — вислый зад ехидно поигрывал складками кожи. На абсолютно голом черепе красовался кожаный ремешок с тремя заткнутыми за него облезлыми перьями. И одной у кого-то отрезанной чёрной косой.

Лицо — уморительней некуда. Практически, та же вислая задница. Две сплошные огромные пухлые щеки от узкого лба до утонувшего в отвисших складках подбородка. Вместо, так сказать, разделяющей ягодицы складки длиннющий тонюсенький нос. К переносице прилеплены два выпученных бронзово-красных шарика глаз. Бровей нет и в помине. Вместо рта куриная попка. Задница и есть.

— Жить надоело? — явно прочитав её мысли, ехидно осведомился карлик.

И пропал. Вместе со сном.

Глава 24 Он тебе не мальчишка. А я не клоун

Проснулась оттого, что всё тело ныло и ломало. Обнаружив себя в немыслимо сидяче-скрученной позе, не сразу смогла пошевелиться. Глянула на Кирилла — тот завесил уши наушниками и смотрел вперёд, как какой-нибудь капитан корабля.

— Ну, ты и дрыхнуть, — восхитился он, даже не взглянув в её сторону.

— Сколько? — прохрипела Юлька, осторожно разгибая свесившуюся шею.

Он вытащил наушники и сообщил:

— Половину пути. К Куйтуну подъезжаем. Как твоё самочувствие?

— Хочу, — правильно поняла она его деликатный вопрос.

— Скоро заправка. Там и сгоняешь.

— А там много машин бывает? — первым делом пришло ей в голову.

Не хотелось, выйдя из туалета, попасть в «зону боевых действий».

— Не волнуйся, — успокоил Кирилл. — Заправляться будем по очереди. Сначала Даян, затем мы. Ты как? Дотянешь до Братска? Или сделаем привал в Тулуне? Где-то через часок. От Куйтуна до Тулуна вдоль трассы куча деревушек. Куда не отъедешь, обязательно на кого-нибудь наткнёшься. А от Тулуна вдоль трассы сплошной лес.

— Никаких лесов, — воспротивилась Юлька. — Хочу душ и кровать. И никаких «потом мы».

— Понял, — ухмыльнулся Кирилл и вытащил из гнезда на панели смартфон.

Через пять минут они уже сворачивали на заправку. Юльке с колоссальным трудом далась сдержанная походка интеллигентной женщины. Заходя внутрь, она жгуче молилась о том, чтобы ни одна сволочь не покусилась на туалет. Её услышали. Правда, покушение состоялось, но дверь туалета распахнулась, едва она зарулила в коридорчик за витринами-холодильниками.

Поблагодарив улыбкой даму, спасшую её от позорной беготни в мокрых штанах, Юлька заперлась. И вскоре ощутила мало с чем сравнимое удовольствие. Ценность элементарного осознаёшь только в его отсутствие.

Пока Кириллу заливали безразмерный бак Хаммера, Юлька быстренько пробежалась вдоль прилавков. Набила пакет всякой всячиной, сунула его Кириллу и смылась. Залезла в Хаммер и затихорилась, на всякий случай оседлав панель между сиденьями. Чтоб легче удрать в любую из сторон.

— Это что-то эротическое? — открыв дверцу, с ироничной вежливостью осведомился вернувшийся Кирилл.

— Это что-то оборонительное, — проворчала она, сползая на своё место.

Надулась и поклялась не разговаривать с ним до самого Братска. Накаркала — дура!

Они отъехали на полсотни метров и приткнулись к обочине, включив аварийку. Кирилл вышел из машины, наблюдая за тем, что делается на заправке. Юлька только хотела выразить мнение по поводу пустого беспокойства, как он сорвался с места.

Она выкатилась из машины и чуть не рванула следом. Но вовремя разглядела, что у Тигра образовалась свалка: ящерки всё-таки затеяли нападение. Сердце сжалось, но Юлька заставила себя остаться на месте. Только забралась на порожек, цепляясь за отъезжающую дверцу.

Беленькая крутилась перед носом юлой. Явно провоцировала свою жертву присоединиться к семье и «отойти с миром». Будь у маленькой поганки силы, цапнула бы сейчас Юльку за загривок и лично отволокла на заклание. Внеся свою лепту в расширение рядов нападающих.

— Даже не мечтай, зараза! — процедила Юлька, пристально вглядываясь в происходящее. — Я не куплюсь, — внушала она вовсе не ящерке, а себе, вбивая в мозг: — С места не сдвинусь! Чтобы ты туда своих зомби подпустила? Ни за что! Они справятся. Они сильные. У них есть Тигр и мозги. А ваши зомби безмозглые.

И она-таки не поддалась, хотя сердце упало в пятки. К стоящему у колонки Тигру, в котором сидел Севка, стягивались трое зомби. Экспериментально установленный лимит плодовитости нечисти в сотворении убийц. Сыночек, казалось, не собирался ничего предпринимать — и Юлька почти выдохнула. Рано радовалась!

Даян вылетел из здания заправки, где рассчитывался за соляру. Верней, поначалу попятился из дверей задом наперёд, стряхивая с себя довольно упитанного мужика. Коленом в пах и потом в лицо — Юлька невольно поморщилась. Бедолага: придя в себя, долго не сможет нормально ходить. Зато Даян понёсся к машине.

Севка же — неистощимый источник материнских инфарктов — внезапно распахнул бронированную дверцу водителя. Саданул ею по зомби справа — только бы не убил! От колонки к нему бросился второй в робе заправщика. Этого сыночек долбанул обеими ногами в грудь. Зомби врезался спиной в колонку и затих. А Севка выпрыгнул наружу и вытащил из бака пистолет. Завернул крышку и хлестнул шлангом третьего зомби: дюжего парня без куртки — он явно только вылез из-за руля.

Наконец-то сынок юркнул обратно на водительское сиденье, и завёл движок. Водить эта бестолочь толком не умела — да и не особо стремилась. Так что он просто перелез на своё место. Получивший шлангом парень принялся колотиться о дверцу всем телом — вместе с мозгами выключился навык её открывать.

Даян снёс его и запрыгнул в Тигра. Не обращая внимания на битву, развернувшуюся за его спиной. Там Кирилл раскидал двоих зомби, преследовавших Даяна. И приготовился встретить третьего неадеквата — вовсе не толстяка, так и валявшегося в дверях заправки. Из чего Юлька сделала вывод, что ящерки научились менять игроков по мере их выбывания. Однако на третьем зомби повис подоспевший из здания заправки мужик в одной футболке.

И тут внезапно у всех участников схватки просветлело в мозгах: ящерки плюнули на очередную неудавшуюся попытку. Юлька покосилась на беленькую. Та куксилась, вися в воздухе, и неистово размахивала хвостиками.

— Что, не вышло? Думала, я дура? Сама ты… — не нашлось у неё слов для достойного оскорбления.

Ящерка свистанула мимо её носа и пропала.

— Сама ты кретинка тупорогая, — пробормотала Юлька под нос, наблюдая за Кириллом. Тот оттащил в сторону мужика в футболке и что-то ему выговаривал. Даже с такого расстояния она узнала его самую крутую директорскую маску. Видимо, пригрозил, что вызовет полицию зафиксировать нападение — благо Куйтун вот он: под боком.

Мужик — скорей всего администратор — что-то горячо затарахтел, размахивая руками. Кирилл кивнул и побежал вслед за отчалившим Тигром. Дальнейшего Юлька не разглядела: мешала машина. Да и не надо — с облегчением выдохнула она, когда Тигр, набирая скорость, вырулил с заправки на трассу.

Когда он поравнялся с Хаммером, она нервически хихикнула. Кирилл в целях экономии времени запрыгнул на лестницу, ведущую к багажнику. И выглядел при этом не геройски, а нелепо. Он спрыгнул со своего насеста, и Тигр рванул вперёд: Даян не стал останавливаться. Кирилл прыгнул на своё сиденье и тотчас двинул следом.

Протащившись через Куйтун — маленький городок показался Юльке бесконечным — они проскочили ещё пару километров. После чего съехали на обочину, где их поджидал Тигр. Даян стоял у открытой дверцы и мрачно наблюдал, как его бронзовый палач носится над трассой. Видимо, охотясь за новыми зомби. Машин на трассе не потоки, но достаточно — можно ожидать чего угодно.

Не заглушая движок, Кирилл присоединился к нему — Юлька не отставала. Не желала оставаться в неведении.

Подойдя к мужу, услыхала, как тот цедит сквозь зубы:

— Значит, мы ошибались.

— Или просто изменились условия игры, — возразил Кирилл, поглядывая по сторонам. — Ясно одно: вам с сыном больше нельзя быть вместе.

— Уже иду! — проворчал Севка, вытряхиваясь из Тигра.

Вылез на обочину, едва не скатившись вниз с невысокой, но крутой насыпи. Неприлично выругался и пошлёпал к Хаммеру, держа подмышкой спортивную сумку со своим личным барахлом. На плече ребёнка висел чехол с ноутбуком. До последнего из рук не выпустит — невесело усмехнулась Юлька — маньяк. На другом плече, воинственно задрав хвосты, восседал бронзовый прилипала.

— До Братска без остановок? — уточнил Кирилл.

— Давай бес остановок, — согласился Даян, досадливо отмахиваясь от сующейся в лицо беленькой кокетки. — Перекусим на ходу. Я, честно говоря, и до Усть-Илимска предпочёл бы пилить без остановки.

— Там дорога хреновая, — покачал головой знаток местных Палестин. — И рельеф сложноватый. К тому же лесовозы ходят. Отдых нужен.

— Где? — как-то вяло покривился Даян. — Поодиночке в разных гостиницах? На разных концах города?

Юлька ничуть не удивилась тому, что у Кирилла уже имелся ответ на десяток вопросов вперёд:

— На даче. Зимой там никого не бывает. Во всяком случае, там, где мне обещали дом. Нормальный, кирпичный. С печкой, камином и баней. Электричество отключили, но дрова есть. Дорогу, конечно, не чистят. Но мы проедем. Снега не так уж и много навалило.

— Подходяще, — благодарно кивнул Даян, мазнув по Юльке мрачным взглядом. — Садись, поехали.

— У меня там… — начала, было, она, разворачиваясь к покинутому Хаммеру.

Но Севка уже тащил её сумку, что-то бормоча под нос. Вид у чадушка был самый, что ни на есть, безмятежный. Чуть не погиб, а всё, как с гуся вода — молодо-зелено.

Невольно припомнилась их с Даяном трудная полунищенская жизнь в Лионе. Один в один: море по колено. Что ж, раз они смогли, так и Севка не сахарный — не растает. Классный у них всё-таки сынок вырос — обзавидуешься.

Наконец, обмен «смертниками» состоялся, и они тронулись дальше: впереди Хаммер, за ним Тигр. Всё ехали, ехали, ехали, а дорога всё не кончалась и не кончалась. Долго молчали: он говорить не хотел, и ей не горело. Разговор начался с его предупреждения:

— Ю-ю, мы должны держаться вместе. Что бы ни случилось.

— Я понимаю, — удивившись такой затравке, заверила она. — И ни за что не отойду от тебя. Ни на шаг. Главное, чтобы Севка глупостей не наделал.

Сидящая на руле парочка — бронзовый гусь и белая гагарочка — казалось, дружно дремлет, укаченная плавным вращением тверди под задницами. Но при этих словах оба насторожились. Принялись вертеть моськами с одного приговорённого на другого. Даян усмехнулся и смёл паразитов с руля:

— Не наделает. Мы с ним обсудили возможные варианты. И на заправке он был молодцом. Сработал чётко.

— Сработал! — рассердившись, передразнила Юлька. — Его чуть не убили.

Беленькая приземлилась на её предплечье и проникновенно заглянула в глаза. Видать, надеялась услыхать хоть что-то полезное для претворения в жизнь своих планов.

— И что? Первый день что ли? Не ерепенься, — проигнорировал Даян вспышку жены.

Она тряхнула головой, взяла себя в руки и признала:

— Я тоже начала привыкать. Надоело всё до чёртиков. Ты своим звонил?

Ответил он не сразу:

— Ты же знаешь: после смерти отца я стал лишним.

— Ты же отказался от наследства, — не вполне искренно возразила Юлька.

Во-первых, она знала, что старшие брат с сестрой считают её мужа придурком и фрондёром. Чем-то вроде сорняка, который ни в коем случае нельзя пускать в свой огород. Дескать, заполонит всё, задушив культурные растения. Во-вторых, её собственный брат так же вычеркнул свою сестру из жизни. А мама просто сделала вид, будто у неё вообще никогда не было дочери.

Но родичи Даяна хотя бы раз в год ему звонили. И на каждый день рождения Севки присылали весьма щедрые подарки. Даже намекали, что готовы принять его у себя в Москве, если мальчик пойдёт по стопам деда. Устроят в любой престижный ВУЗ, если детка не станет дурить. Юлька подозревала, что их всё же заедает совесть: не поделились с братом наследством — жлобьё.

Но их «детка» дурила в собственное удовольствие. Презирала «богатство» и горячо любила родителей. Не бывать ему «видным деятелем»: сорняк — он и есть сорняк.

— Вот и не пори чушь, — прочитав её мысли, посоветовал Даян. — Лучше скажи: ты мне изменяла?

— Когда? — вытаращилась на него Юлька, подозревая, что ослышалась.

Беленькая уже заползла на плечо, вытягивая шейку. И, кажется, собиралась вскарабкаться выше: прямиком на лицо — так ей было интересно. Бронзовый свесился с зеркала заднего вида, стреляя своими бусинами: туда-сюда, туда-сюда, с одного на другую.

— С самой свадьбы, — придирчиво уточнил Даян, стараясь задушить улыбку насупленными бровями и поджатыми губами.

— А ты, засранец? — съязвила она, принимая предложение чуток попикироваться, сокращая путь.

— Кроме трёх последних?

— Как трёх? — вновь попалась Юлька на его финты и обалдела.

— Третью ты не видела, — преувеличенно небрежно бросил горячий сын степного народа.

— Слышь ты, сайгак, — столь же преувеличенно развязно начала Юлька отповедь.

— Значит, всё-таки рогатый. Помнишь господина Хубера?

— У которого снимали квартиру в Базеле?

— Помнишь. Знаешь, что он мне однажды сказал?

— Ну?

— Что у такой бойкой бабёнки, как ты, муж будет носить рога до самой смерти.

— Твоей смерти? — прыснув, уточнила Юлька. — Или ты меня когда-нибудь забодаешь?

— Тебя забодаешь, — преисполнился он законного скепсиса. — Тебя вон даже твоя ящерица уже вторую неделю приголубить не может.

Беленькая обиделась: показала ему язык и отвернулась. А бронзовый крутился на макушке Даяна, что-то пристально высматривая под лапками. Видимо, искал место произрастания рогов.

За окном начинало темнеть. Дорога всё не кончалась. Лёгкий, ни к чему не обязывающий трёп убаюкивал. Юлька опустила спинку — насколько получилось — и неотрывно любовалась профилем мужчины всей своей жизни.

Пока не оказалась на обочине широкой наезженной дороги среди низких пузатых пальм. Лежащей навзничь на спине. придавленной к земле чем-то тяжело ворочавшимся. Съехавшая на глаза головная повязка не позволяла разглядеть пыхтящего на ней человека. Но смысл его намерений помог разгадать вопль давешнего дядечки.

— Слезь с неё! Ослиный помёт! Сын шакала!

— Заткни его, — процедил над Юлькой мужик.

Если у него требуют, чтобы «слез», значит, залез не для того, чтобы собрать с неё черешню. Естественно, любая женщина, которую сейчас изнасилует мерзкий ублюдок, не может не запаниковать. Запаниковала и она, однако головы не потеряла. И пришло в ту голову единственно правильное решение.

Не думая отбиваться, Юлька вцепилась в свою чадру. Рванула её наверх, освобождая лицо. Впилась глазами в коренастого загорелого воина, что придавил её к земле коленом. И как раз закончил возиться с подгузником под своей кожаной юбкой.

От него воняло протухшей рыбой, потом и ещё чем-то кислым — Юльку затошнило. Руки, было, потянулись закрыть лицо, запечатывая доступ воздуха. Но тут насильник навис над ней, встретившись взглядами со своей жертвой. Глянул и замер, неверяще выпучившись.

— Ну? — понукнули его из-за спины. — Чего возишься? Ты не один!

— Дев… — прохрипел воин, всё ещё не веря, что покусился на что-то крайне недопустимое. — Дев…

— Девятисущая! — сообразила зашипеть Юлька, гневно уставившись на того, кого уже победила. — А ты покойник.

Он завалился на бок, придерживая сползающий подгузник. Перекатился через спину подальше от неё. Неловко подскочил и поковылял прочь, придерживая разматывающуюся на ходу тряпку.

— Чего?! — остолбенело сипел второй участник праздника по случаю поимки лакомой добычи.

И таращился на неё, как на самую исполинскую гадость на земле. Спутник Юльки, на котором этот второй сидел верхом, облегчённо расслабился под своим наездником. Лицо дядечки было залито кровью. Преодолевая желание мгновенно развернуться и дунуть прочь, она сделала к ним шаг. Затем второй, третий.

Её губы кривились от страха — вот-вот заревёт белугой. Но, видать, второй насильник прочитал на её лице нечто другое. Ожил гад и оказался на четвереньках рядом с ругающимся дядечкой. Так и пополз прочь, не пытаясь встать на ноги. Запутаться в них боялся, что ли?

Юлька не успела выдохнуть — поздравив себя с сохранением девственности — как ситуация стала ещё интересней. Что-то просвистело над её головой. Не успела даже захотеть обернуться, как насильник «без трусов» вылетел из кустов, куда успел схорониться. В буквально смысле: по воздуху. Опутанный какими-то странными белыми… и, кажется, живыми верёвками. Второй присоединился к подельнику в столь же плачевном состоянии. Оба не смели даже орать. Скулили, болтаясь в воздухе, и что-то блеяли.

Дядечка, что уже собирался подняться, так и остался лежать на пузе ничком. Ещё и лицо вдавил в землю, прикрыв голову руками. Пора посмотреть — решила Юлька, оборачиваясь. Обернулась, посмотрела и ни шиша не удивилась.

За её спиной возвышалась её белая ящерка. Размером с носорога. Или даже со слона. Вокруг неё ходили волнами белые хвосты, превратившись из ниточек в добротные канаты. Парочка как раз заарканила Юлькиных обидчиков.

Она, было, открыла рот, дабы поблагодарить спасительницу. В принципе, и без неё справились — но с ней как-то надёжней. Слова благодарности встали комом в глотке. Юлька и сама оказалась в воздухе в том же положении пойманной пауком мухи. Спелёнатой с такой скоростью, что глаз не заметил процесса: секунда, и готов тебе кокон.

— Великая, — бухтел в землю дядечка, так и не подняв головы. — Я только хотел её защитить…

Как хлестнул по нему один из хвостов, Юлька почти уловила. И уж совсем преотлично разглядела, как его тело перерубило пополам. Боковым зрением заметила, как на землю рухнули две половинки первого насильника. Судьба второго осталась неизвестной.

Потому что она заорала и распахнула глаза. На её торчащее колено тотчас легла знакомая тяжёлая рука.

— Ю, ты что?

Голос Даяна звенел от напряжения. Она выдохнула всё, что было в лёгких, в желудке и в брюхе. Почувствовала, что сейчас её вырвет, и затаила дыхание. Зашарила руками вокруг в поисках чего-нибудь подходящего — пачкать салон не хотелось. Он потом и после уборки будет неделю вонять.

Эта супер рациональная — в подобной ситуации — мысль внезапно притушила тошноту.

— Что ищешь? — по слогам произнёс Даян, убрав руку.

Расстояние между сиденьями в Тигре значительно превосходило то, что было в Джимни. Ему приходилось рулить, скособочившись в её сторону. А это в первые недели зимы небезопасно — вам каждый сибиряк скажет. Поэтому Юлька успокаивающе замахала руками: дескать, всё нормально.

Вспомнила, что под ногами так и стоит не пристроенная сумка. Нагнулась, сунула руку в карман и вытащила пакет с трюфелями. Вытряхнула их на колени и с облегчением сунула мордочку в пакет. Однако прежних потуг не почувствовала. Да и тошнота окончательно сдулась. Убедившись, что ей не почуялось, с ещё большим облегчением вылезла из пакета и откинулась на спинку седушки:

— Ффу-у-у!

— С облегчением, — поздравил Даян, внимательно следя за дорогой. — Может, поделишься с мужем?

— Чем? — бессильно выдавила она, демонстративно потрясая пустым пакетом.

— Очень смешно, — язвительно прокомментировал дурацкую шутку Даян.

— Очень несмешно, — возразила она и объяснила своё дурацкое поведение: — Сон.

— Рассказывай, — посерьёзнев, потребовал муж.

Она рассказала всё до мельчайших подробностей, не стесняясь даже самых пошлых деталей. После чего резюмировала:

— Мсье Хубер был прав: у такой бойкой бабёнки, как я, муж будет носить рога до самой смерти.

— Значит, — поморщился Даян, не посчитав шутку смешной, — где-то наши милые ящерицы ещё более грозные убийцы, чем тут у нас.

— И вполне материальны, — напомнила Юлька. — До сих пор чувствую сжатые кольца хвостов, — поёжилась она. — Чуть не раздавила зараза.

Белая малютка вспорхнула с передней панели и спикировала на её колени. Глазки холодно посверкивали в полумраке салона. И впервые с их первой встречи были не тёмными, а светло-золотистыми.

— За что ты их? — ляпнула Юлька и тут же встряхнулась: — Чего это я?

В золотистых бусинах отразилось: чего это ты?

— Пошла вон! — рассердившись, смахнула надоеду жертва, которую всё достало до самых печёнок. —Даян, далеко до Братска?

— Километров двадцать, — обрадовал он, глянув на спидометр. — Приехали. Устала?

— С чего? — удивилась Юлька, завозившись на сиденье в поисках удобной позы. — Продрыхла почти всю дорогу. И такое ощущение, что не по доброй воле. Мне всё время крутили кино.

— Расскажи.

Она рассказала. С самого первого сна: тоннель, она ползла, потом вывалилась наружу и чуть не сдохла от страха. И до нынешней встречи с бесстыжим карликом — этого описала в самых уничижительных красках. Пускай знает наглец.

— Будет он ещё угрожать! — возмущённо жаловалась мужу в поисках поддержки. — Я ему и в лицо скажу, что у него вместо морды задница.

— Вряд ли, — насмешливо притормозил её Даян.

— Это почему?

— Что-то подсказывает: непростой он персонаж. И наверняка способен исполнить свои угрозы. Так что давай не будем нарываться.

Юлька переварила его предостережение и уточнила:

— Ты думаешь: нас утянут в те места, что мне снились?

— Ну, для чего-то же тебе их показывают, — резонно заметил он. — И не с пятое на десятое, а будто какую-то предысторию. Знаешь, до этого момента я всё-таки сомневался, что легко отделаемся. Больно уж всё сказочно складывается. А теперь почти уверен.

— Даяша, — обдумав его слова, пролепетала Юлька, подбирая коленки. — Мне страшно.

— Ты вроде не боялась, — попытался он приободрить жену.

— Не за себя, — досадливо прошипела она. — За Кирилла.

— Что случилось? — встревожился он, и не думая ревновать.

— Даяш, он её видит, — ткнула Юлька в белую поганку пальцем.

Та вместе со своим бронзовым дружком влипла носами в лобовое стекло. Оба вертели головами вслед за работающими дворниками. Два китайских болванчика — верней сказать: китайских дракончика.

— Кирилл? — на всякий случай переспросил Даян.

— Угу.

— Думаешь, — покосился он в сторону «оболваненных» дворниками ящериц, — у них будет пополнение?

— Давай отправим его домой, — попросила Юлька, следя за подпрыгивающими впереди габаритными огнями Хаммера.

— Не уедет, — твёрже, чем хотелось бы, отмёл предложение Даян. — Он тебя любит. И ни за что не оставит. До самого конца.

— Но, ты же муж! — попыталась надавить она. — Имеешь право его прогнать.

— Не стану, — упёрся рогом настырный потомок непобедимых кочевников. — Он тебе не мальчишка. А я не клоун. Всё. Закрыли тему.

Юлька надулась. И молчала всё время, пока они проезжали мимо какой-то чехарды лесов и промышленных строений. Ожидаемый город всё не показывался и не показывался. А дорога становилась всё паршивей и паршивей.

Потом промзона пропала, зато пошли поля с перелесками. Потом они проехали насквозь то ли деревню, то ли посёлок. И вновь то лес, то поле. Двадцать километров давным-давно закончились. Причём, раза три. Но город где-то прятался от нежданных гостей.

Брякнул смартфон Даяна, торчащий из щели в панели. Юлька слышала, как Кирилл объяснял дальнейшие действия беглецов. Оказалось, что город «пролегал» где-то справа — отсюда не видать. А сейчас они свернут в тот самый дачный посёлок, и нужно глядеть в оба.

Показались заснеженные участки с насаждениями и разнокалиберными домами. Ни единого огонька в окнах — хоть тут не придётся ожидать подвоха. Наконец, Хаммер, за которым они тащились, как приклеенные, остановился у вполне приличного двухэтажного дома. Мужики высыпали наружу и взялись водить хороводы у занесённых снегом ворот: расчищали, открывали.

Загнали обе машины на площадку перед домом: обе встали туда впритирочку.

— Кончай дуться! — скомандовал Даян, открывая дверь Юльки. — Вытряхивайся. И скажи спасибо, что ночевать будем под крышей.

— Скажи спасибо, — передразнила она, нагнувшись и застёгивая боты. — Грубиян.

Глава 25 Но более всего в любви

Дом был вполне приличный. Да что там: замечательный! Двухэтажная бревенчатая хоромина — «там русский дух, там Русью пахнет». Внутри стены отделаны чистым деревом — от него веяло задушевным теплом. Только холодрыга в доме — хуже, чем снаружи. Выстудило его качественно, однако толстобокая русская печка посреди дома вдохновляла. Особенно прилепившимся с тыла камином, выходящим в сумрачную гостиную. Он был невелик, но глубок: тепла даст много, а главное, быстро.

Свою женщину мужчины засунули в широкое потёртое кожаное кресло времён первых пятилеток. Погребли её под верблюжьими пледами: изолировали, чтобы не крутилась под ногами. Хотя выдавали свой произвол за всемерную заботу. Кресло придвинули к разожжённому камину и занялись обустройством ночлега.

Даян шарахался по дому, а во дворе «раздавался топор дровосека». Севка взялся рубить дрова, ибо не умел топить баню, которой занялся Кирилл. На робкое предложение Юльки «может, обойдёмся без бани» зашипели все трое — она и плюнула: пускай возятся, раз не спится. Уставилась на разгорающийся огонь, лениво гоняя недомысленное в пути.

Целую кучу обрывочных мыслишек, что тогда казались важными. Теперь же вдруг потеряли актуальность — значит, так надо было. Впрочем, одна всё-таки вздула «потухшие угли»: мысль о незряшности её снов. Даяша прав: будто кино кто-то крутит. Да и в сон её стало подозрительно часто опрокидывать: никогда же не была такой соней.

— Жаль, что ты не умеешь писать, — попеняла она белой ящерке, что как раз вылезла из камина в компании обоих кавалеров.

Бронзовые малявки поводили богатырскими шипастыми плечиками — ну, натуральные динозавры. И молодецки поигрывали хвостиками — будто выпендривались перед подружкой.

— Так и знала, что ты девочка, — удовлетворённо заявила Юлька приземлившейся на подлокотник «белочке».

Ящерка ответила задумчивым взглядом взрослого, в котором читался вопрос: и в кого ты у меня такой дурак?

— Дура, конечно, — пробормотала под нос Юлька, внося поправки.

И, кажется, именно тогда заснула. Оказавшись на самом краю крутого обрыва. Сверху пронзительно синее небо с расплавившимся солнечным диском в знойном мареве. Снизу пронзительно синее море с кокетливыми кудряшками пены на деликатных волнах, бьющих в обрыв. А посреди этой курортно-райской благодати адское пекло. Хотя Юлька больше знала, что оно есть, нежели чувствовала на себе сволочную жарищу.

А вот дедушке с редкими взмокшими седыми кучеряшками на голове доставалось по полной. Пот с него — в три ручья. Серые потрескавшиеся губы еле шевелились, испуская невнятные патетические звуки. А этот придурок ещё и украсил себя… Ну, совсем не по погоде. На груди и спине по огромному — во всё пузо — золотому диску. Оба нагревались и ещё больше «подогревали» дедушку.

Юлька глянула на себя: всё в порядке. Та же белоснежная наволочка, те же деревянные сланцы. Подняла руки — на голове туго свёрнутые корзинкой косы. Закрутила головой: торчит торчмя на круглой площадке метров десять в диаметре. Покрытой золотыми плитками — умереть, не встать! Понятно, отчего вокруг неё воздух раскалён: она ж практически жарится на сковородке.

Впрочем, пока не покрылась коркой, можно и постоять — оценила Юлька несусветную толпу, окружавшую золотую площадку с трёх сторон. Народищу — тьма! Все ёрзали на коленках прямо по горячему песку — неописуемый идиотизм. Однако, присмотревшись, она поняла, что никаких зверств никто не практикует: коленки людей уткнуты в плетёные подстилки.

А вот сверху жарит беспощадно. Хотя никто из коленопреклонённых измождённым не выглядит. Видать, только-только «коленопреклонились». И слушают… Юлька навострила слух. Седой дедушка в золоте и знакомой белой юбчонке вещал нечто явно очень важное — лицо одухотворённей некуда. Верней сказать, к кому-то взывал. К богу наверно — к кому ещё-то?

— Ты, возникший первым! — гундел, по всей видимости, жрец, устремив взгляд не ввысь, в небо, а вдаль, на полоску горных вершин за широкой водной преградой. — Воссуществовавший с начала начал из предвечного во время твоё изначальное!

Вот это да — чуть не потеряла Юлька нить смысла в экзотическом призыве.

— Не был мир пуст от тебя в начале начал! Все божества в существовании после тебя воссуществовали!

Ну, ни хрена себе — аж восхитилась она. Такими перлами, кому хочешь, мозги запудришь: это тебе не душевный «Отче наш». Тут всё по-взрослому.

— Ты, приходящий вновь в детях своих и в детях детей, и в их детях, ты породил проявление из ничего! Не был мир пуст от тебя в начале начал божеств, в существовании после тебя воссуществовавших!

Всё-таки потеряла смысл — чертыхнулась Юлька, ибо намерена была разобраться в этом потоке бреда. Раз показывают, значит, важно — была убеждена последовательная «завоевательница» всех видов образования.

— Ты, создавший нерушимую троицу богов из тела твоего, воссоединившихся с духом твоим и суть явившим образ твой! Ты, исторгший из тела твоего и Ве́йру, и Нанке́шту, и Любро́фта — единых в благе существования после воссушествования!

— Веру, надежду и любовь, — машинально поправила Юлька оговорившегося старца.

Тот на миг заткнул фонтан. Смешно дёрнул головой на длинной сухой дочерна загорелой шее. И вроде хотел обернуться, дабы шикнуть на поганку, что осмелилась вмешаться в молитву — чему ж иному и быть? Но, видать, невместно жрецу портить ритуал вульгарной выволочкой — не обернулся. Продолжил декламировать, демонстративно возвысив голос:

— Ты, создавший себя сам и возникший на престоле своём…

Юлька вдруг потеряла к происходящему всякий интерес. Развернулась и пошлёпала прочь, спеша покинуть золотой ринг для молитв. Пускай хоть режут — она туда не вернётся. Не нанималась!

И проснулась. Распахнула глаза и вытаращилась на склонившегося к ней мужа:

— Ты чего?

— Что такое ве́йра и нанке́шта или нантешта? И… любо́фт вроде. Плохо расслышал.

— Не знаю, — принялась Юлька массировать занывшие виски. — Приснилось.

— Понятно, что не приключилось, — усмехнувшись, заглянул Даян в сонные глазки недовольной супруги. — Ты бормотала этот набор слов. Что-то он мне напоминает.

— Вера, надежда, любовь, — кривясь и вздыхая, проворчала Юлька. — Если правильно поняла, эти персонажи целые боги. Что-то вроде… нерушимая троица богов из тела твоего. Как-то так. Остальную белиберду не вспомню. Там просто доисторический мрак: мозги можно сломать. Хотя жрец в юбке и золоте лопотал бодренько. Ни разу не сбился.

— А ящериц рядом с ним ты, случайно, не заметила?

— Нет, — озадаченно проблеяла Юлька, сообразив, что дала маху. — Ой! Идиотка! Надо же было оглядеться. Раз опять туда попала.

— И снова девчонкой? — выпытывал Даян, косясь на окно.

За которым их ребёнок зычно и неприлично ругался на «бронзового мудака», что вечно лезет под руку. Из-за чего страдают чужие ноги. Звездануть бы тем же поленом по хвостам — чтоб знал, сволочь!

— Та же девчонка в том же мешке на голое тело. И в деревянных сандалетках, — отчиталась Юлька. — Да я и сама чувствовала, что снова она. Знаешь, по-моему, ей очень плохо. Мается девка: прямо смертная тоска заела. Я слышала жреца, как будто со стороны, но и её чувства слегка улавливала. Каким-то невнятным фоном.

— И что с ним? — присел Даян перед ней на корточки и сграбастал её руки в свои лапищи.

Поднёс их к губам и подул на холодные пальцы жены.

В первый раз он так сделал, когда Юльку трепал токсикоз. Всю душу вымотал зараза! Она крепилась, как могла, но иной раз её прижимало нешуточно. И тогда, бросив дела, Даяша садился рядом. Топил её руки в своих и дул на них, дул.

С тех пор он проделывал это каждый раз, когда становилось страшно или больно. Юлька могла поклясться, что чувствовала, как из него с дыханием выходила часть почти осязаемой мужской силы. Впитывалась в неё через кожу и растекалась по телу. Было даже немного стыдно, будто ей отдавали чуть ли не последнее. Но отказаться она ни разу не смогла: ей нужнее!

— Может, я, конечно, себе нафантазировала, — задумчиво подыскивала она максимально точные слова. — Но, кажется, эта девочка не хочет жить. Её не просто обидели. Её опустошили до донышка. Ни малейшего проблеска даже самого примитивного желания. Она с молебна-то ушла не сама: это я её утащила. Бедняжке всё фиолетово. Даяш, я ни разу в жизни такого не ощущала. Абсолютное опустошение. Вакуум чувств. Просто кукла какая-то.

— Ты по натуре боец, — столь же задумчиво пробормотал он, продолжая время от времени дышать на её руки. — Такие, как ты, просто не умеют сдаваться. Ты слишком любишь жизнь и себя в этой жизни. Которая без тебя полный отстой.

— Что-то не поняла, — хмыкнув, прогундосила Юлька своим самым противным голосом. — Ты меня похвалил или втоптал в грязь?

— Всего лишь макнул, — усмехнувшись, возразил Даян и посерьёзнел: — Жаль, что ты не догадалась оглядеться. Странно, что в твоих снах нет наших ящериц. Мы с Севкой видели своих бронзовых. Только величиной с белого носорога. Даже Кириллу он приснился. А у тебя ничего. Верней, какая-то своя история, не связанная с ящерицами.

— Даяш, мы точно не умрём? — ляпнула Юлька, тут же отругав себя за слюнтяйство.

Что поделать, если мысли так или иначе крутятся вокруг надежды ещё пожить. Ну, хоть чуть-чуть.

— Точно, — абсолютно спокойно ответил он, как человек, который знает, что знает. — Сон, что приснился нам с Севкой, не просто бессвязная муть. Он был одинаковым до мельчайших деталей: мы сверяли. И к чему-то нас готовил. Бронзовые гиганты не просто прогуливались по саванне, как во сне Кирилла. Нам они показывали, на что способны.

— В драке, — припомнив, иронично покривила губы Юлька. — Лучше бы разродились объяснением: на кой ляд мы им сдались? Умереть лишь ради того, чтобы гарцевать на живых танках… Знаешь, меня это не вдохновляет. Тупей цели не придумаешь.

— Кончай кукситься. Ты-то уж точно не станешь гарцевать на бронзовых. Толку с тебя, как с козла молока. Будешь прогуливаться со своей белой подружкой. Утром моцион, вечером на бал.

— Какой бал? — тоном умницы, изнемогающей от чужой глупости, протянула Юлька, наклонившись к своему бездарному утешителю.

Хотела поцеловать, но Даян отстранился. Воровато зыркнул на окно и процедил:

— Лучше не надо. А то я за себя не отвечаю. А стащить с тебя штаны на таком собачьем холоде… — демонстративно поёжился он.

— Не дам, — согласилась Юлька. — А у нас будет отдельный закуток?

— Будет, — поднимаясь, исторг он даже не тяжкий вздох, а полноценный стон. — Только тут стены картонные.

— Даже в бане? — хитренько сощурилась Юлька, зазывно потягиваясь.

Даян хмыкнул и отступил на веранду, как был: без куртки. Сбежал от греха подальше.

— Трус, — проблеяла ему вслед Юлька.

И вновь собралась в клубок, подтянув на кресло ноги. Отчего-то в голову полезли полустёртые воспоминания о том, как они учили Севку ходить. Как он залил краской её первое шикарное вечернее платье, на которое она копила два года. Как Севка поджёг старый дышащий на ладан буфет месье Ру, у которого они снимали квартиру в Дижоне.

— А он у тебя лихой парень, — оценил подвиги Севки…

Давешний голый карлик с башкой, что твоя тыква. Он возлежал на широком плоском валуне в позе Кустодиевской толстушки — кажется, та картина называлась… как-то смешно… А! «Купчиха и домовой».

— Ты бы оделся, — брякнула Юлька, не находя слов.

Вот уж с кем говорить не хотелось — хоть режьте — так это с нелепым персонажем «потусторонней жизни»

— Зачем? — чересчур загадочным голосом проскрипел нахальный эксгибиционист. — Что мне это даст?

Юлька бы ему сказала! Если бы не поперхнулась, едва открыв рот для отповеди. Жирная короткая ручка паршивца раскачивала маятниками пару… пожалуй, амулетов. Два янтарного цвета шарика на тонких бечёвках. Она бы внимания не обратила, если бы шарики не качались в разные стороны. Что, вообще-то, одной рукой не сделать.

— Да? — удивился карлик её мысленному заявлению.

И выпучился на свои игрушки, не прекращая их раскачивать. Шарики летели навстречу друг другу и, казалось, должны столкнуться. Юлька присмотрелась: они, как живые, нарочно избегали контакта. Непринуждённо уходили с траекторий и, разминувшись, возвращались на них обратно.

— Так не бывает, — неуверенно пробормотала она.

— А так? — хихикнув, осведомился бесстыдник, пустив вверх струйку мочи.

Радужную и ароматную. К тому же издающую некую музыкальную трель чего-то струнного — полнейшая галиматья.

— А так? — совсем развеселился паршивец…

И вдруг пропал. Почти целиком, ибо в воздуха осталась висеть короткая жирная ручонка. И она продолжала раскачивать свои игрушки. Правда, те заметно увеличились в размере. Настолько, что Юлька разглядела поразившую до глубины души начинку шаров.

В том, что был чистейше янтарного цвета без вкраплений, сидело плоское насекомое, формой напоминавшее рыцарский щит. Тёмно-коричневый с узором «под кожу» и ярко жёлтыми пятнами. О том, что это клоп, догадалась, лишь благодаря второму шарику. С хаотичными пятнышками — больше похожему на подлинный янтарь. И хранившему во чреве дивную красавицу стрекозу с задумчиво склонённой головкой.

— Клоп… — еле выдавила она. — В канифоли, — и вдруг спохватилась: — А откуда ты знаешь про канифоль?

— В юности баловался гитарой, — прозвучал удивлённый и очень знакомый голос где-то над её ухом.

Юлька вскинулась и… проснулась.

— С тобой всё в порядке? — сощурился Кирилл.

Он стоял перед камином с охапкой дров. И в своей привычной манере изучал её лицо.

— Что-то приснилось?

— Всякая чушь, — пробормотала Юлька, по-дурацки оглядываясь.

Словно карлик мог затаиться где-то в тёмном углу — как же неудобно жить при свете камина!

Кирилл сгрузил дрова в специальный ящик. Присел и принялся добрасывать их в топку, искоса поглядывая на свою не случившуюся судьбу. Юльку это смущало до раздражения. Ей страшно не хотелось выяснять отношения, когда и без того уже всё понятно.

Но оказалось, что не всё.

— Хочешь, я увезу Севку, — вдруг озвучил Кирилл свои мысли, посвящённые вовсе не возомнившей о себе дуре. — Думаю, персонально за ним охоту не устроят. Слишком сложно Скорей всего выберут другую кандидатуру. Или обойдутся вашими персонами.

Юльке идея понравилась. А вот её неосуществимость — нет.

— Он с тобой не уедет, — досадливо признала она чистейшую и жутко неприятную правду. — Ни за что. Будь я одна, возможно, помогла бы тебе его связывать. И запихивать в машину. Но Даян не позволит. Кажется, он уже признал в сыне взрослого человека. Со всеми вытекающими. Особенно с правом на самоопределение. Ну, почему всё так скверно! — вырвалось у неё чуть ли не всхлипом.

Но слёз не было. Затаившее внутри горе было сухим, раскалённым и острым. Оно иссушало пядь за пядью души… возможно, избавляя Юльку от слякотного чувства жалости к себе.

— Тихо, — вместо слов пустого сочувствия вполголоса скомандовал Кирилл. — Не смей. Не добавляй нам с мужиками бессильной злости. Мы и без того… — споткнулся он на полуслове и поднялся: — Скоро потеплеет, и сможешь раздеться. Баня топится. Даян сказал, что ты плохо переносишь жару. Поэтому вы идёте в баню первыми. А я пока соображу нам ужин. Юль, — сухо бросил он уже в дверях. — Выдержи до конца. Ты, конечно, молодец. Я даже не ожидал. Но сжатая пружина выстреливает в самый неподходящий момент.

— Да, подлая манера, — постаралась высказаться Юлька, как можно, спокойней. — Но моя пружина не выстрелит. Я её потихоньку отпускаю. А, если не выйдет, набью тебе морду. Выпущу пар, и снова, как новенькая.

— А почему мне? — насмешливо осведомилась густая и загадочная темнота веранды.

— Потому что с ними мне ещё куда-то отчаливать, — с напускной безмятежностью заявила она. — А ты отомстить уже не сможешь.

— Резонно, — согласился Кирилл и закрыл за собой тяжёлую скрипучую дверь.

Юлька же сконцентрировалась, норовя опять заснуть. Даян прав: нужно оглядеться. А если ТАМ обнаружится хоть одна ящерица-динозавр, то и попытался вступить с ней в контакт. В том, что прилипшая к её семье мелочь, разумна — никаких сомнений.

Она тужилась, пыжилась, считала овец и читала стихи — ни черта не вышло. Сон не шёл — хоть ты тресни! Помаявшись так и покрутившись в кресле, Юлька осознала, что окончательно оборзела. Поэтому выскреблась из-под пледов и протестировала температуру в гостиной: ещё холодно, но теплом уже повеяло.

Печь трещала поленьями, как мальчишки пистонами. Она прошлёпала на веранду, что оказалась и кухней. На полу обнаружила кучу сумок, ящиков и коробок. А на покрытом клетчатой клеёнкой столе упаковку длинных и толстых свечей.

Она скинула куртку, оставшись в свитере. Засучила рукава и принялась разбираться с багажом. Борщей ей, конечно, не варить, но и всухомятку можно поужинать с пользой. К примеру, порезать салатик. А то и парочку — почувствовала Юлька редкое воодушевление при готовке пищи. Что поделать: не любила она кулинарничать — с детства терпеть не могла. Не дано — оправдывала своё нежелание учиться готовить.

Но сейчас взялась за дело с удовольствием. Где-то пропадавшая белая ящерка нарисовалась, когда она вскрыла банку зелёного горошка. Куда мелкая проныра немедля нырнула, попрыгав на горошинах. Запустила между ними свои хвостики. Пошерудила внутри — даже не интересно: ради чего?

— Сгинь, — добродушно шикнула на неё Юлька, подхватив банку и как следует тряхнув.

Ящерка выпорхнула из неё и укоризненно показала жадобе язычок. Юлька ответила тем же. Беленькая липучка демонстративно развернулась, задрав хвосты и показав задницу.

— Севка научил? — догадалась мать учителя, вытряхивая горошек в освобождённый пластиковый контейнер.

Ящерка кивнула и улетучилась.

Ужин при свечах вышел на диво душевным. Натрудившись на морозце, мужики смели всё нарезанное и намешанное в два счёта. После чего пошли на второй заход: принялись сами резать и строгать. Периодически прикладываясь к коньяку — Севке тоже выделили грамм пятьдесят «за мужество».

Юлька пригубила водки — большего душа не запросила. Как ни странно, душе и без того замечательно уютно. Она была довольна происходящим — дура стоеросовая. Любые напоминания о предстоящем испытании пролетали мимо безмятежной довольной собой балбесины. Хотя напоминания текли рекой.

Мужики толковали исключительно о грядущем переселении в «мир иной». Их стопроцентная уверенность не казалась наигранной — ради того, чтобы успокоить любимую женщину и мать. Они приводили доводы, перетряхивали факты и фигуряли резонами.

Складывалось впечатление, будто им предстояла компьютерная война с кланом противников. Севка иногда собирал патриотически настроенных ребят, чтобы «раскатать в хлам пиндосов». Или «всыпать перцу лягушатникам». Изредка сынуля приглашал в команду ребят из Германии — тех он почему-то уважал.

Словом, мужики увлеклись сугубо мужской забавой: стратегическим планированием. А Юлька просто сидела и просто любовалась на них: вот же олухи царя небесного! Исходных данных кот наплакал: троица нематериальных ящериц и сны. Но мешать им не хотелось. А хотелось ей…

— Уф-ф! — шумно выдохнул Даян, опустив голый зад на нижнюю полку, откинувшись на край верхней и вытянув ноги. — Хорошо.

Горячий воздух бани был сухим и ничуточки не липким. Трёх свечей хватало, чтобы не натыкаться на всё подряд. Пара «заваренных» в кипятке веников, деликатно ароматизировали, не раздражая нос. Настоящие деревянные кадки вместо пластиковых тазов рождали в душе уютное ощущение чего-то подлинно стоящего.

Юлька намешала в кадке подходящей для тела водицы.

Утопила в ней мочалку, затем взялась тереть её о здоровенный брусок хвойного мыла — ширпотребовской химией мыться не хотелось.

— Любовь долготерпима, — вдруг само собой припомнилось ей. — Любовь милосердна. Любовь не завидует, не превозносится, не гордится.

— Не бесчинствует и не ищет своего, — усмехнувшись, подхватил Даян, закрыв глаза и запрокинув голову. — Не раздражает и не мыслит зла.

Юлька принялась медленно и крепко натирать тело мужа — как он любил. «Широкими мазками». От шеи по крутому плечу и до самых пальцев. От шеи по груди и по животу. Сверху донизу. Сверху донизу.

— Любовь не радуется неправде, а ликует в истине, — бормотал под нос Даян, невольно подлаживаясь к движениям женской руки. — Любовь… э-э

— Всё покрывает, — подсказала Юлька.

Он всегда спотыкался именно на этом слове. Ибо трактовал его не в том смысле, какой вкладывал Святой Павел, сочиняя своё послание к коринфинам.

— Любовь всему верит, — продолжил млеть Даяша, поводя головой и скребя поджатыми пальцами ног по полу. — На всё надеется и всё переносит.

Женщина умеет мыть-ублажать любимого мужчину. Если она настоящая женщина, а не пустая жеманная кокетка. Если видит его сердцем, а чувствует всей распахнутой настежь душой. Если он для неё и земля под ногами, и стена, и задушевный друг. Вот, поди ж ты: всё так просто, а подделать это невозможно. Ни за какие деньги, никакой величайшей актрисе.

— Любовь никогда не обманывает, — подтвердил Даян изрядно потяжелевшим, охрипшим голосом.

Теперь его тело с каждым нажимом мочалки всё больше пружинилось, наливаясь нетерпением. Сощуренные глаза по рысьи следили за каждым движением Юлькиной руки. Кулаки раскинутых на верхней полке рук сжимались и разжимались. Икры ног — которые она как раз взялась намывать — набухали каменной твердью статуи.

— Всё сущее есть в вере… надежде, любви, — прохрипел он, вцепившись в Юлькины плечи и потянув к себе.

Приблизившись, его глаза расширились: пара чёрных дыр, из которых сквозило знойным нетерпением. Он дышал, как загнанный конь, расщеперив ноздри и подёргивая верхней губой. Грудь ходила ходуном, спина прямей и крепче кедрового ствола. Жилы на шее бугрились в неимоверном напряжении.

Голова кружилась, сознание расслаивалось. Юльке претило напрячь хоть единый мускул, полноценно участвуя в процессе. Она с неописуемым удовольствием отдала себя в распоряжение его силы и желания. Наслаждалась тем, что дают, не пытаясь вырвать что-то сама. Бывает и так. Сказочная отрада. Тело призрачней горячего воздуха вокруг него — все жилочки размякли. На душе невыразимо малиново.

— Но более всего в любви, — выдохнул ей в рот Даян, прежде чем запечатать его болезненно крепким поцелуем.

И не отрывался, пока его тело не вздрогнуло в последний раз.

Юлька сидела на его бёдрах, прижавшись к горячему мокрому телу. Прилипла к нему, как банный лист. Млела, уложив голову на широкое плечо — его руки оглаживали её спину, будто лошадиные бока.

— Ве́йра, Нанке́шта, Любро́фт, — пробормотал Даян, о чём-то крепко задумавшись.

— Угу, — вяло поддакнула Юлька сплющенными о его плечо губами.

— Значит, боги.

— Вроде бы, — неуверенно подтвердила она. — Мне так показалось. К тому времени я слушала вполуха. Надоело разбирать эту абракадабру. Ты поэтому вспомнил Святого Павла?

— Наверно, — приподнял он в неопределённости мокрые брови. — Или навеял кто, — зашарил взглядом по бане. — Так я и думал, — усмехнулся, ткнув пальцем в потолок.

Не поднимая головы, Юлька завернула лицо и до отказа скосила глаза. Сладкая парочка — гусь да гагарочка — висели под потолком на лищённом электричества светильнике. На этот раз в новой позе: заплетя хвосты в немыслимую косу.

— Но более всего в любви, — задумчиво повторил Даян.

И крепче прижал к себе жену. Юлька пискнула, но вырываться не стала. Если ему хорошо, она потерпит.

Глава 26 Судьба диктует, а ты лишь поддакиваешь

Спали все вместе вповалку на полу перед камином. В спальниках, под которые настелили всё, что имелось в запасе — хозяйскими кроватями с голыми матрасами пренебрегли. Возможным критикам подобной «свальной» ночёвки Юлька с удовольствием залепила бы прямо в глаза: отвалите, инфантилы! Ибо лежать между любящими тебя мужчинами комфортно в любых условиях.

Трудно ощущать себя более защищённой — наслаждалась она, возможно, последними часами покоя перед напирающей на неё… Так сразу и названия-то не найти: что на неё надвигается? То ли «скорбная преждевременная кончина», то ли козырное приключение, возведённое ребятами чуть ли не в культ.

Юлька подзаряжалась от них какой-то… прямо-таки неженской самоуверенностью — которую буквально пару часов назад подвергала осмеянию. В любой нормальной ситуации так бы и продолжила осмеивать — чушь ведь несусветная! Однако нынче и ситуация ненормальная, и она явно свихнулась, и… Ящерица ещё эта — следила она слипающимися глазами за странноватым, но довольно изящным танцем «белочки» на своей груди. Всё-таки есть в ней что-то… какое-то…

Утро началось через пять сиротских часов провального сна без сновидений. Юльку вытащили из спальника и усадили за стол с готовым завтраком — мужики даже горячую яишню сварганили. Которую запихивали в свою женщину силком: Юлька даже глаз не открывала, досыпая на ходу. Так её и сунули в подогретого Тигра, где она собиралась добрать недодатое. Размечталась!

Дорога на Усть-Илимск была просто ужасна. Ни с чем подобным Юлька ещё не сталкивалась. Во-первых, на всём протяжении «шла волнами»: из стороны в сторону и вверх-вниз — сплошные сопки. Во-вторых, была всё испятнана ямищами и трещинами, отдающимися в пятой точке при случайном попадании в них колесом. Такое ощущение, что Великая Отечественная война не закончилась, а перекочевала в дебри Приангарья. И с тех пор тут бомбёжки не прекращались.

Машины не шли вперёд, а вальсировали по трассе, закладывая тяжеловесные па. Это ещё хорошо, что движение на Усть-Илимск носило эпизодический характер: машин так мало, что появление каждой почти событие. В том смысле, что прочие водители точно так же вальсировали, пытаясь не угробить стойки истязаемых пытками железных коней.

Больше всего Юльку сразило то, что кренделя умудрялись выписывать даже огромные лесовозы с прицепами — даже гружёные по самую маковку. А ещё говорят, будто нынешние мужики нечета победителям фашизма — восторгалась она, когда мимо, с грохотом виляя прицепом, проносился такой монстр. Да каждый из них просто чемпион ралли. Он такую Курскую дугу способен устроить, что успеет «потоптать» с десяток вражеских танков, прежде, чем его поймают в прицел.

Город Усть-Илимск — как и прочие легендарные стройки послевоенного Советского Союза — архитектурой не впечатлял. Во всяком случае, на этом берегу Ангары. Возможно — размышляла Юлька, выискивая взглядом достопримечательности — они все сосредоточены на другом берегу за Усть-Илимской ГЭС? До которой они доехали по идеально прямой улице: как её прочертили на карте по линейке, так и проложили. И лишь за плотиной она завиляла вдоль берега.

Поскольку затарились на добрые пару месяцев, в городе останавливаться не стали. Заправляли их за городом в селе Невон какие-то мужики — Кирилл продумал всё заранее. Им залили баки и те канистры, что успели опустеть. Узнав, что иркутяне намылились в Осташкинское зимовьё, похмыкали, прибирая деньги поглубже в недра курток. После чего ожидаемо высказались в том смысле, что «дураков на Руси не сеют, не жнут».

Из всего, что «заправщики» вывалили Кириллу, Юлька поняла главное: дороги к их убежищу нет. Дескать, прежде да: чистили ту грунтовку мужики из Ке́уля. Часть, что шла меж полями, за свою законную зарплату. А остатнюю часть до самого зимовья по звонку хозяина — уже за его денежку. Нынче и зимовьё на месте, и хозяин в порядке, а вот тех мужиков в Кеуле больше нет. Как и самой техники.

Село вроде как уходит под воду — в зоне затопления Богучанской ГЭС — вот народ и выселяют. Почти всех вывезли, а село всё не затопляет и не затопляет. Разбирают его, растаскивают — кто во что горазд. Оставшиеся там по разным причинам жители на приезжих внимания не обращают: они уж и сами как тени прошлого. Живут, как при царе: ни света, ни магазинов.

— Проедем? — перед тем, как тронуться дальше, поинтересовался Даян.

Юлька, не пожалев тепла, приоткрыла окно Тигра и «грела уши». Мужики стояли чуть ли не лоб в лоб друг к дружке и шушукались. Только Севка в Хаммере оставался безмятежным пассажиром: завесился наушниками и дрыгал башкой в такт музыки.

— Надеюсь, — достаточно уверенно заявил Кирилл. — Снега пока немного. Сугробов навалить не успело. Грунтовку, конечно, больше не чистят, но пробьёмся. Если что, вручную подчистим. Но, думаю, не понадобится.

— Тогда двинули, — преспокойно скомандовал Даян, разворачиваясь к машине. — Закрой, — велел он жене, — простудишься. Не хватало нам ещё с тобой возиться.

Она послушно закрыла. И даже не стала приставать с дурацкими вопросами на тему «достижения поставленной цели». Если у мужиков заусило, пройдут без ледокола Севморпуть на лодчонке с детской карусели. Не ей же, в конце концов, снег разгребать.

Юлька пристроилась, было, попялиться в окно на тайгу, что брала в тиски дорогу. Чудилось, ещё немного, и надменные сосны начнут выпрыгивать прямо перед машинами, объявив тем войну. Почему-то в тайге ей на ум приходили только жутковатые фантазии.

А тут ещё это — покосилась жертва преследований на свою мучительницу. Та прилипла задницей к рулю и кокетливо помахивала хвостиками. Такая паинька — просто мармелад.

— Даяш, а я хорошая жена? — пришло Юльке в голову, откуда внезапно выветрило желание молча любоваться сумрачными красотами тайги.

На него не смотрела — всё равно состряпает маску татарского сфинкса — даже не покосилась. Пялилась прямо перед собой на утекающую под Тигра дорогу с девственным снежным накатом. На фоне наступающей на неё тайги, дорога казалась фантастическим путём в никуда. Да, по сути, им и являлась.

— Для меня да, — чуток подумав, весьма серьёзно ответил ей муж.

А до недавнего сумасбродства с её вселенской важности сиюминутной влюблённостью и единственный мужчина. Впрочем, Юльке начинало казаться, что другого вообще не было — так молниеносно и безапелляционно память выпихивала Кирилла на задворки. Страшно некрасиво с её стороны — и поразительно безразлично, что о ней «подумают».

Да хоть анафеме пускай предадут! Вот уж Анна Вячеславовна возликует — просто пальчики оближешь. Жаль, не доведётся лицезреть лично.

— Я лучше Гали? — просто ужас, но язык не стерпел: выплюнул идиотский вопрос мелочной ревнивой дуры.

— Не знаю, — бесстрастно ответил Даян чистейшую правду.

Уж на это у Юльки глаз намётан. Она поразмыслила и уточнила:

— Потому что она так и не стала твоей женой? Не с чем сравнивать?

— Потому что тебя я люблю, — без лишних размышлений уточнил он, не сводя глаз с дороги. — Ты заведомо лучше любой женщины во всём. Я необъективен.

А вот ему не пришло в голову задавать подобные вопросы о Кирилле — раздосадовалась Юлька, подспудно обвиняя мужа в том, что он умней и лучше воспитан. Каковое преимущество — между прочим — мог бы и не выпячивать. Любящий мужчина просто обязан представлять женщине доказательства её превосходства во всём. Иначе он её плохо любит.

— Я и не спорю, — бессовестно ухмыльнувшись, прочитал Даян всё те же мелочные мыслишки любимой жены. — Ты умней, красивей и возвышенней в чувствах.

— Мерзавец! — хмыкнув, признала она поражение.

— Прости, забыл: ещё ты благородней и справедливей.

На руль рядом с «белочкой» приземлился где-то болтавшийся бронзовый шипастик. Покрутил носорожьей башкой, зыркая с одного «клиента» на другого. Погрозил обоим булавами и угомонился. Закрыв красные глазки-бусины, целиком отдался усыпляющей «рулевой» качке.

— А ещё? — своим самым вреднючим голосом потребовала Юлька комплиментов.

— Ещё ты талантливей, — для контраста принял Даян голос степенного старца, объяснявшего сопляку, отчего тот законченный болван. — Харизматичней, и чистокровней.

— В смысле? — чуток обалдела она, приготовившись парировать вовсе не эту шутку.

Вот вечно он так — досадливо ершилась, невольно надув губы. Мог бы на этот раз и не обескураживать женщину, которая мужественно борется с вернувшимся страхом за ребёнка. У неё в глубине души такая битва, что дым коромыслом. Даже Кирилл потребовал, чтобы она держала марку до конца — будь он неладен!

Хорошо им троим: уверовали в переселение душ, и в ус не дуют. А она, к вашему сведению, мать. И её малыша хотят убить. Всякие сволочи — зло выпучилась Юлька на ящерок.

И снова Даян прочитал мысли окрысившейся на пустом месте супруги. Демонстрируя неколебимое спокойствие и уверенность, усмехнулся: мол, угомонись, и жизнь наладится.

— Ни черта она не наладится, — так же демонстративно отвернувшись, процедила Юлька, и уставилась в окно.

Безликие ряды гордых могучих сосен уплывали назад. И больше не выглядели великанами, норовящими растоптать Тигра. Надменные мерзавцы подло уступали машине путь в гарантированно один конец. Куда некие придурки несутся чуть ли не с лозунгами…

— Мы не вернёмся, — снова и снова перечитывал муж её трусливые мыслишки.

Нарочно вытаскивал их наружу и давил, как поганых тараканов. Совсем, как в их занюханной квартирке в Дижоне — неожиданно пришло на ум Юльке. Которую толстомордый кичливый француз сдавал русским за несусветную деньги, на которые можно снять Версаль. Козёл облезлый! Всё норовил обслюнявить её похотливым взглядом поросячьих глаз.

— Даяш, всё изменилось, — пробурчала она под нос, вновь поворачиваясь к своему ненаглядному и самому надёжному человеку в жизни. — Ещё ночью всё было в порядке. А теперь мне всё страшней и страшней. Как будто мы сбрендили и добровольно лезем под гильотину.

— Tu es beau? — льстиво объявил степной рыцарь свою даму прекрасной.

Как всегда, когда норовил уклониться от супружеской обязанности «пожалеть и приголубить». Потомок кыпчакских налётчиков терпеть не мог слюнявых реверансов, на которые она пыталась его раскрутить. А ей надо! Она же не железная.

— У тебя ужасное произношение, — дежурно обругала Юлька его французский.

— А у тебя характер, — не заржавело за благоверным. — Я же сказал: будь рядом, и мы всё преодолеем.

Его отеческую нотацию оборвал сигнал Юлькиного смартфона. Ей отчего-то не хотелось за него браться: сердце чуяло беду. Рука сама попыталась задушить в кармане верещащего и вибрирующего провокатора.

— Ответь, — приказал Даян. — Это Севка. Или Кирилл. Все остальные контакты я отправил в игнор.

— Аспид, я не хочу знать ни о каких неприятностях, — со вздохом попросила Юлька, ответив на вызов.

— Даже о самых-самых? — деловито уточнил Севка, как-то непонятно хмыкнув.

— Что? — насторожилась она.

— Поздравляю! У нас теперь парочка бронзовых! — тоном зазывалы анонсировал сынуля.

— Ну да, — не поняла Юлька. — Пара. И что?

— Приплыли, — хмуро процедил Даян.

— Не ма, ты не поняла, — старался казаться безмятежно спокойным Севка. — У нас в Хаммере теперь два бронзовых летающих ёжика. И если батин дома…

— Он дома! — сухо заверил Даян, дав щелчка своему бронзовому тирану.

Шипастик, как сидел на руле, так и продолжил, иронично посверкивая глазками.

— Значит, и за мной пришли, — прилетел издалека вполне удовлетворённый голос Кирилла. — Так что мы не прощаемся.

И тут Юльку прорвало. Зажав рот ладонями, она зарыдала. Навзрыд — чего с ней сроду не бывало. Набить морду — как намеревалась — так никому и не успела: пружина стрельнула.

— Ма, ты чего? — недовольно прогундосил Севка из оброненного на колени смартфона. — Мы же ничего не можем изменить. Так чего теперь? Нет, я в ауте! — внезапно разозлился ребёнок. — Кирилл не ревёт, а она ревёт! По мне ты так не ревела!

— Захлопнись, — посоветовал наглецу Кирилл.

И они отбились. Юлька продолжила рыдать, дав себе волю на полную катушку. Раз уж прорвало — пускай всё выплеснется. Даян, само собой, ни в чём жене не отказывал. Только пристроил на коленях литровую бутылку с водой и принялся откручивать крышку, руля одной рукой. Что на хреновой таёжной заснеженной дороге не приветствуется.

— Дай, — буркнула Юлька в перерыве между всхлипами.

Отняла бутылку и выхлебала добрую треть.

— Правильно, — одобрил Даяша, даже не пытаясь скрыть издёвку в голосе. — Сколько вылилось, столько нужно и залить.

— Мерзавец! — с невыразимым облегчением выдохнула Юлька, оторвавшись от бутылки.

— Истеричка, — ласково парировал муж. — А будешь ругаться, поедешь в багажнике.

— Нам долго ещё? — спохватилась она, мучительно вспоминая, куда сунула влажные салфетки.

Лицо начинало пощипывать — требовалось срочно умыться. Машинально глянув под ноги, решила не интересничать. Плеснула из той же бутылки в ковшик ладошки и плюх в лицо — просто наслаждение. Так и умылась — в походно-полевых условиях. На коврике, понятно, намёрзнет, ну так сушить его не придётся. Хлопнуть о дерево — лёд сам отвалится.

— Приехали, — обрадовал степной чурбан, кивнув на горизонт.

Они и вправду приехали: приговорённые к смерти в приговорённое к затоплению село. Юлька невольно хмыкнула: вот уж воистину эпическое путешествие.

— А здесь неплохо, — оценила она масштабы и качество прежней заглохшей жизни, когда они проезжали по центральной улице.

— Это же не умершая деревенька, — согласился Даян, зорко оглядывая заброшенные дома.

Кое-где даже с заколоченными по традиции окнами.

— Отсюда бы люди уезжать не стали. Если бы не обстоятельства, — продолжал разглагольствовать муж, навевая какую-то незнакомую прежде печаль.

Юлька ощутила необъяснимую, но подлинную тоску: будто её саму вышвыривали отсюда — так сказать, из родного гнезда. Ей было жалко чужого погибающего на глазах села — да так отчаянно, что о собственных проблемах она моментально позабыла, как и горевать-то. К ней вернулось прежде обретённое чувство спокойного, обоснованного ожидания вовсе не смерти, а чего-то промежуточного. Практически перелёта к новому месту проживания.

Вот и она окончательно свихнулась — поздравила себя будущая переселенка. Никто им ничего не обещал — кроме собственных фантазий и притянутых за уши фактов, а верилось безо всякого труда: переезжаем.

— Смотри: люди! — заметила Юлька, тыча пальцем в окно, как в детстве, за что бывала обругана и обозвана вульгарной девкой.

На крыльцо дома с её стороны вышел молодой парень в одном свитере и джинсах. Ничего так: симпатичный. И вид спортивный: подтянутый, не сутулится. Приятный молодой человек. Который внезапно улыбнулся Юльке сногсшибательно голливудской улыбкой: зубы, как по линейке. И озорно подмигнул — у неё у самой невольно выпрямилась спина.Расправились плечи, и вздёрнулся подбородок — кокетка перезрелая.

Тигр, сипло кашлянув, остановился вслед за Хаммером. Откуда вышел Кирилл и направился к парню.

— Чего это он? — пробубнила под нос Юлька, вовсе не ожидая ответа.

— Договориться, насчёт дороги к зимовью, — тем не менее, потрудился просветить её заботливый муж, отщёлкнув ремень. — Если в селе осталась хоть какая-то техника, нужно воспользоваться.

— Самим-то слабо снег поразгребать? — ни к селу, ни к городу забрюзжала в ней норовистая русская баба.

— Все одиннадцать километров? — чересчур ласково осведомился татаро-монгольский иезуит, вылезая из машины.

— Чурка степная, — промямлила она вслед, глупо лыбясь.

Улыбка парня на крыльце была столь заразительна, что просто не удержаться.

— Ты так прекрасна, когда строишь глазки чужим мужикам, — прямо-таки приторно ласково промурчал Даян и захлопнул дверь.

Юлька чуток приоткрыла окошко и навострила уши, приникнув щекой к ледяному стеклу. Бу-бу-бу — ни черта не разобрать. Но с виду переговоры проходили в мирном ключе. Даже после того, как к интеллигентному генеральному директору и красавцу присоединился нахальный кыпчак с ядовитым языком.

На крыльцо вышел мужчина лет сорока вполне представительной внешности. В том смысле, что больше походивший на инженера, а не слесаря сомнительной квалификации и нравственности. Да и одет новый персонаж вполне респектабельно: одна дублёнка чего стоит.

— Мне он не нравится, — не отдавая отчёта в причине, пожаловалась Юлька белой ящерке.

И тут же спохватилась:

— А почему эта парочка аборигенов ещё не зомби?

«Белочка» проигнорировала её придирчивый взгляд — отвернулась и скрутила из хвостиков дулю.

— Хамка! — вяло ругнулась Юлька и закрыла окно.

Хотя на крыльце появился ещё один субъект: совершенно бандитской наружности. Он выдал гостям Кеуля длинную тираду, которую ребята приняли благосклонно — Даян даже ударил с ним по рукам. Значит, о чём-то договорились. Вот и Кирилл расстегнул куртку, сунув руку во внутренний карман.

— Всё-таки улизнули от оздоровительного физического труда на свежем воздухе, — хмыкнув, пояснила Юлька вновь обернувшейся к ней ящерке. — Снег вручную разгребать не будут. Кого-то наняли.

— Договорились, — подтвердил Даян, рухнув в машину и машинально смахнув с руля бронзового засоню.

Тот шарахнулся в сторону, что-то беззвучно вереща. Плюхнулся на переднюю панель и угрожающе распушил хвосты. Хаммер впереди медленно тронулся, и Даян последовал за ним. Они доехали до нерасчищенного перекрёстка и с грехом пополам развернулись. Двинули на выезд из села: оказалось, что своротку к зимовью они уже промахнули и теперь возвращались к ней обратно.

Остановились прямо посреди дороги. Видимо, напротив уходящей в поля грунтовки — место залегания под снегом которой знал только Кирилл. Они с Даяном опять выскочили посовещаться. Залезли в сугроб на обочине и что-то обсуждали, распинывая снег — мальчишеская привычка.

Кирилл махнул рукой на далёкую стену тайги, подпиравшую снежную целину, которую предстояло преодолеть. Два сверкающих на солнце бронзовых мотылька кружились вокруг них, как вокруг лампы в ночи. Но мысли о том, куда они втянули Кирилла, больше не докучали: всё будет, как будет. Судьба диктует, а ты лишь поддакиваешь.

Юльке надоело торчать в машине: накинув куртку и нацепив очки, она вылезла наружу подышать морозным воздухом. Тишина вокруг стояла гробовая: Сибирская зима глуха и нема. Даже в городе, где она лишь свысока наблюдает за грязным людским муравейником. А вот так, в чистом поле ты в полной её власти — размышляла она, улыбаясь шлёпавшему к ней сыну.

Севке тоже обрыдло мять задницу в машине: он тепепался к матери, волоча ноги, щурясь от яркого света и поводя плечами. Окружающее великолепие залитого незамутнённым солнцем заснеженного пространства этот городской выкидыш не приветствовал: тут не было интернета.

Его шипастый убийца торчал на растрёпанной башке своей жертвы сияющей звездой. Прямо как фэнтезийный маг — мысленно хихикнула Юлька — который прицеливается, дабы жахнуть в кого-то магическим шариком с макушки. Открыла, было, рот, дабы попенять ребёнку на бесчувственность к красотам природы, как услыхала посторонний звук.

Обернувшись, увидала приближавшуюся чёрную Ниву пятидверку. Покосилась на ребят — те пялились на далёкую окраину села. Выглядывали обещанную снегоуборочную технику — догадалась Юлька.

Вновь глянула на Ниву, из которой как раз вылез мужчина в дублёнке. С каким-то дрыном наперевес. Поднял его, и грохнул выстрел. Затем второй. Юлька тупо таращилась на качнувшегося при отдаче стрелка: этого не может быть. Но боковое зрение не обмануло: Даян с Кириллом повалились на землю. Взаправду.

И тут её подкинуло. Она развернулась и бросилась на прыгнувшего навстречу Севку. Налетела на что-то кричавшего сына и умудрилась повалить его на дорогу.

— Ты что! — почти визжал он ей в лицо, стряхивая с себя ополоумевшую бабу. — К бате! Скорей! Не успеем!

Юлька завалилась на спину — его слова пробивались к её сознанию сквозь вязкую преграду отупения и ужаса. Руки тянулись к подскочившему ребёнку, пальцы хватали воздух. Он подцепил мать за руки и рванул с земли на себя. Ноги не слушались, и Юлька плюхнулась на коленки.

— Ма! — рявкнул в лицо Севка и отвесил ей пощёчину: — Очнись! Батя уходит! — вторая пощёчина. — Нам нужно с ним!

В мотнувшейся башке просветлело — звуки начали пробиваться в окуклившийся мозг. Даян уходит — на этот раз её ударило кошмарной мыслью, и тело само взвилось вверх. Его потащило в сторону — Севка буквально волочил мать за собой.

Её глаза вперились в красавчика с голливудской улыбкой — никак не могли оторваться. Тот стоял у Нивы, целясь в них из какого-то ружья. Его губы кривились, ноги переминались.

— Не могу! — заорал он через плечо мужику в дублёнке.

— Щенок! — сухо бросил тот.

Шагнул к неудавшемуся убийце, вырвал ружьё. Отшвырнул парня, поднимая оружие. Юльку развернуло к рухнувшему на колени сыну. Севка буквально упал на отца, бестолково шаря руками по его куртке. Она успела его закрыть, когда снова грохнуло. В спину ударило. Вроде не сильно. Но, вмиг обмякнув, она упала на своего мальчика, обо что-то оцарапав щеку.

Завалилась на бок — кажется, он выбирался из-под неё. Кажется, опять грохнуло — всё как-то невнятно и будто не с ней. Ни страха, ни боли, ни мыслей.

Нависший над матерью Севка дёрнулся, как припадочный — бронзовый малыш на его плече прижался к вздувшейся на шее голубой жилке. Сынок тяжко мучительно выдохнул, силясь удержать голову. Медленно опустился на мать — крутящаяся перед её глазами белая ящерка ласково погладила его по мокрому лбу хвостиками.

Ледяная ладонь накрыла Юлькину щёку:

— Не бойся… я с тобой… пока батя… не…

Где-то очень далеко грохнуло — она едва различила осточертевший звук. Ни страха, ни боли, ни тревог. Тихо и тепло. И покойно на душе, как никогда прежде.

Эпилог

— Ну, покоя-то я тебе не обещаю, — ядовито прокряхтел голый карлик, заколыхав над Юлькой жирными студенистыми щеками.

Из его тонкого длинного, похожего на флейту носа вился зеленоватый дымок. С золотыми и бронзовыми искорками. На лысой макушке надоедливого нудиста плясала белая ящерка, вздымая над собой узорчатую сетку хвостиков.

— Ишь, чего захотела? — брюзжал голый самовлюблённый прыщ, сложив на груди толстые короткие ручонки.

Юлька отчётливо почувствовала, как опустились её веки. Однако прилипчивый паршивец никуда не исчез.

— Ничего я не самовлюблённый, — обиженно бухтел он, шевеля пальчиками-сардельками. — Ты сама-то! Мужу рога наставила? Наставила. А после с ним же наставила рога любовничку. А бесстыжий у неё я, — пожаловался он кому-то невидимому и его же укорил: — Нашли, кого выбрать! Нахалка и богохульница!

Юльку поразило именно второе обвинение: она богохульница? Неверующая — это да. Но чтобы Бога хулить? Или Богов — возникла в голове какая-то абсолютно чужая мыслишка. И совершенно ненужная, мешающая — она пыталась припомнить о чём-то жизненно важном.

— Никуда он не денется, — проскрипел уже невидимый карлик. — Нашла о чём тревожиться. Твой парень в порядке. Лучше побеспокойся, как мне угодить. А то возись тут с ней, а в ответ одни оскорбления. То паразит, то прыщ… Сама-то ящерица облезлая! Немочь бледная. А туда же!

— Я умерла? — не выдержав, внезапно обрела она голос.

— Отстань! — буркнул невидимый карлик. — Не до тебя…

И осталась с ней одна тишина.

Оглавление

Стрекоза в янтаре и клоп в канифоли

  Глава 1 А ведь с утра ничего такого…

  Глава 2 Учинить «на территории врага» хаос и разрушения

  Глава 3 Не такая уж ты и прынцесса, чтоб ради тебя из кожи вон лезть

  Глава 4 Пока не наболело

  Глава 5 Чуть подлечишься, и жизнь наладится

  Глава 6 Меня убили лопатой

  Глава 7 Ещё посмотрим: кто кого?

  Глава 8 Она никуда не ухнула

  Глава 9 Её всё-таки стряхнули с пальмы

  Глава 10 Потеря единственной подруги сродни получению инвалидности

  Глава 11 Будем искать способ избавиться от твоей ящерицы

  Глава 12 Страх пройдёт, и ты поймёшь, чего хочешь

  Глава 13 Мы идиоты

  Глава 14 Потому что я её люблю

  Глава 15 Не обижайся, дочка, но миру лучше от тебя избавиться

  Глава 16 Вот познакомьтесь: бабушка Дэма

  Глава 17 На посту не выпендриваются — на нём стоят

  Глава 18 Не ты выбираешь. Тебя выбрали

  Глава 19 На своей земле наши духи безобразий не допустят

  Глава 20 Рай тоже нужно выбирать тщательно, не с кондачка

  Глава 21 Хотел бы отвезти тебя на какой-нибудь тропический необитаемый остров

  Глава 22 Всё веселей и веселей

  Глава 23 По мне мой город точно не заплачет

  Глава 24 Он тебе не мальчишка. А я не клоун

  Глава 25 Но более всего в любви

  Глава 26 Судьба диктует, а ты лишь поддакиваешь

  Эпилог