Последние звёзды уничтоженного мира [Мария Александровна Ушакова] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Мария Ушакова Последние звёзды уничтоженного мира
«Благими намерениями вымощена дорога в ад».Глава I. Лолита
1
Хотели бы вы знать своё будущее? И стали бы вы избегать всего плохого, что может с вами случится? А если после плохого должно произойти то, что изменит вашу жизнь в лучшую сторону? Каким бы ни был ответ, все прекрасно знают, что плохие времена создают сильных людей. Так и плохие события делают человека сильнее. Если бы Лолита Босстром когда-нибудь задумывалась об этом, то события, случившиеся с ней, вряд ли вызывали столько переживаний и разъедающих мыслей. Лолита имела необыкновенные фиалковые глаза, на которые каждый смотрящий невольно обращал внимание и долго не мог вырваться из загипнотизированного состояния. Глаза — были самой яркой частью юной девушки. Сколько бы раз она не перекрашивала свои светло-русые волосы в ядерные цвета, два сияющих иолита всё равно были намного ярче. Лолита стала любительницей диет и здорового питания. Многие пророчили и скорое пополнение в рядах вегетарианцев, но девушка смеялась на подобные размышления. Но, благодаря подобному питанию и каждодневным физическим упражнениям, она смогла достигнуть необходимых параметров в фигуре, к которым она стремилась. Двадцатитрехлетняя девушка училась в медицинском университете на четвёртом курсе в столице Норвегии. Осло был прекрасным городом, в котором она смогла познать вкус жизни во всём её разнообразии: горечь первых разочарований, сладость успехов, поперчённая бессонными ночами и зубрёжкой. И к своим годам Лолита обзавелась близкими друзьями и любящим человеком, которым доверяла как себе. Самым близким человеком для Босстром был Пётр Павлов. Парень, приехавший из глубинки России и, благодаря собственному упорству, сумевший поступить в университет в Осло с четвёртой попытки. Его возраст уже приближался к тридцати годам, что часто было для Петра поводом для критики в собственную сторону. В его годы многие уже нашли свой жизненный путь: устроились на работу, купили дом, посадили дерево и начали воспитывать сына. Когда он приехал в Осло, его неуверенность подкреплялась лишним весом, несовершенным знанием норвежского языка, который был необходим для поступления в университет, и свежим шрамом на правой щеке, полученный в аварии около трёх лет назад. Ему в целом везло на аварии. В раннем возрасте, когда Пётр ещё даже не ходил в начальную школу, он вместе с родителями попал в жуткое ДТП. Инспекторы ГАИ ещё долго удивлялись, как пассажиры остались целы после лобового столкновения с грузовой машиной и последующим вылетом с моста. Также он дважды попадал в аварии на своём любимом мотоцикле, а на третий раз и получил свежий шрам на лице. Хоть Пётр очень трепетно относился к собственной безопасности и ни разу не оставлял шлем дома, щека была беспощадно разрезана стеклом того самого головного убора. Конечно, будь юный мужчина без него, то наверняка бы он мог спокойно получить сотрясение мозга. В лучшем случае. Несмотря на то, что современное общество стало реагировать на подобные мужские украшения более спокойно, никто из студентов Осло не смог не заметить нового русского с отличительной чертой на половину щеки. Задирать его никто не стал, не только из-за сочувствия и большой гуманности, но и из-за больших габаритов этого парня. Лолита тоже была одной из тех, кто заметил Петра в привычных стенах университета. Они часто встречались в коридорах, и вскоре девушка выяснила, что незнакомец учится на психолога. Когда он выступал со своей работой в конце года, Лолита тоже слушала его речь. Из его слов, она поняла, что мужчина планировал работать с такими же людьми, как он — пострадавшими от аварий, пожаров и прочих непредвиденных ситуаций, чтобы вытащить их из посттравматического синдрома и депрессии. Так как ему помог только он сам, Пётр знал, как это сложно. По виду и разговорам он — типичный психолог. Это Лолита смогла понять и после того, как однажды решилась на разговор с ним. Он постоянно расспрашивал её, но сам отвечал на вопросы вскользь и многое обобщал. Девушка с необычными глазами не собиралась так оставлять это. Азарт и интерес к этому персонажу только возрастал, и Лолита сама проявила инициативу к их дальнейшему общению. На жизнь Петра Лолита Босстром повлияла очень сильно. Сам мужчина ни раз говорил об этом своей новой подруге, которая следила за его питанием и физическим состоянием. В скором времени, юный психолог вернул себе подтянутое тело, поднял уровень норвежского языка и стал полноценным членом небольшой компании из студентов разных факультетов. Две сестры Ребекка и Селма Витте из Германии, Стефан Ковский и Габриэль Гайос из Польши не ожидали, что всегда хмурый Пётр окажется таким… — Сладкий, — выразилась на немецком Реббека в первый день их знакомства, и в последствии это выражение она использовала, как второе имя Петра, — Долей вина, пожалуйста. Мужчина, сидевший рядом со всем купленным алкоголем, с радостью выполнил просьбу и под шутки Стефана в жёлтой толстовке разлил красный напиток по бокалам. Они сидели во дворе дома Ребекки, который она снимала вместе с Селмой. На улице уже стемнело несколько часов назад, но летний тёплый воздух продолжал согревать и так разгорячённую компанию. Стол был завален самыми простыми закусками в виде чипсов, нарезки из овощей, сыров и колбас и остывающим мясом, приготовленным на гриле, которое манило всех соседей своим запахом. На свой день рождения Ребекка решила не скупиться и снесла добрую половину лучшего вина со всех магазинов Осло. Она была очень близко знакома с таким понятием, как отравление палёным алкоголем, поэтому дала слово, что больше не будет покупать дешёвые напитки. Селма, стоящая в тот момент над девушкой, чьё лицо размазалось по ободку унитаза, ничего не поняла из сказанного, но кивала головой. Как раз эту историю с истеричным хохотом рассказывал Стефан. — О-о, — тянул он, — Как она потом бегала по сугробам в своей безразмерной куртке и огромным шарфом! Она выбежала на дорогу, к счастью, пустую, и начала кричать, что ей жарко, и знаешь, что? Пётр не знал. Все остальные ждали, пока Стефан наберётся сил и расскажет продолжение, чтобы потом всем вместе посмеяться. — Это кареглазое создание стало раздеваться, разбрасывая одежду, как камни для обратного пути. И это ещё половина беды… Мы все были тоже не трезвые, на веселе, поэтому не заметили, как сзади к нам подъехала полицейская машина. Как мы бежали с этой одеждой! Кто-то даже прочесал своим лицом по снегу, когда мы спускались с холма. — Это был ты, — усмехнулся Габриэль, поднимая свои тонкие брови, — Нам потом пришлось тащить твою разъевшуюся кабанью тушку под руки. — Да, да, Стеф, — закричала Ребекка под звон бокала, — И ты обронил мой «огромный» шарф где-то там! Я до сих пор не могу найти такой же… Парень, рассказывающий историю, загадочно улыбнулся, заигрывая с Ребеккой бровями. Он потрепал свои кудрявые волосы и достал из-под стола подарочный пакет с огромным оранжевым бантом на ручках. У виновницы торжества округлились глаза, и её плотное тело замерло в немом ожидании. Стефан, как волшебник, засунул руку в пакет и начал шарить по нему, не отводя игривого взгляда с сидящей перед ним девушки. Он стал медленно вытаскивать пушистую и мягкую на вид кремовую ткань. Ребекка потянула руки к прекрасному подарку, но даривший его подвинул его к себе и показал на свою щёку. — Ой, да иди ты! — шутливо сказала девушка, смущаясь. — Давай! — толкнула её в бок Лолита, зная, что её подруга неровно дышит к этому кудрявому парню, — Не глупи. Делая вид, что она не смущается и, что её руки не трясутся, Ребекка медленно подошла к Стефану и робко поцеловала его в щёку. Все думали, что прозорливый рассказчик обхитрит наивную кареглазую девушку и подставит вместо щеки свои губы, но он поступил, как настоящий рыцарь, который не меняет условия во время процесса. После милого представления Стефан всё-таки вручил подарок в руки подруги и крепко зажал её в своих объятиях. Пётр посмотрел на Лолиту, которая не сводила глаз с счастливой пары. Так приятно иногда наблюдать за тем, как в глазах близких тебе людей зарождается что-то столь прекрасное и порой ослепительное. Лолите самой нравилось чувство беззащитной влюблённости, когда днями и ночами думаешь о предмете обожания. Влюблённость, пусть она и сводит с ума в самом начале, потом превращается в более серьёзное чувство, которое возвращает тебе мозги на место, а иногда, если человек умеет пользоваться этими самыми мозгами, выносит какие-то уроки для себя. После двух лет общения с Петром она уже чувствовала, как влюблённость постепенно уходит и уступает место спокойной любви. Босстром представила в своём воображении, как Стефан и Ребекка пройдут точно такой же путь, и улыбка растеклась по лицу девушки. Селма подняла свой бокал и произнесла: — За любовь! Каждый повторил за ней, а у студента из России заиграла соответствующая этим словам песня. Он не смог сдержаться и пропел её вслух, после чего вся компания разразилась диким пьяным смехом и стала подпевать, используя несуществующие слова. Ближе к рассвету, когда сон стал затягивать в свои мягкие объятия всю компанию, Селма предложила прокатиться до озера Согнсванн и встретить утро там, наблюдая за переливающимися лучами Солнца в синей глади. Все с энтузиазмом согласились на такую авантюру. Все, кроме Петра. — Это плохая идея, — сразу же остановил он пьяных друзей, — Среди нас нет того, кто мог бы сесть за руль. — В каком смысле? — засмеялся в ответ Габриэль, делая несколько жадных глотков пива из банки, — Вон, Стефан вроде самый трезвый. — Относительно нас, да. Но он врежется в первый же столб. И поэтому будет лучше, если вы все останетесь здесь. — Пётр, сладкий, ну, не будь таким скучным. Тебе же всего лишь тридцать, а ты уже становишься стариком. Занудным стариком. — Мы же не будем гнать, как сумасшедшие, — продолжал успокаивать Габриэль, но Пётр только хмыкнул. — Для того, чтобы попасть в аварию, не обязательно гнать. Вы должны поверить тому, кто испытывал это на себе и ни один раз. — Я думаю, он прав, — Лолита была склонна доверять словам Петра, — Нам в этом может не повезти так, как ему. Селма закатила зелёные глаза с пышными нарощенными ресницами и села обратно за стол рядом с сестрой. Два парня из Польши молча допивали свои напитки, разочарованно посматривая на «обломщика». Спустя несколько выпитых бутылок все забыли о поездке к озеру. Солнце лениво вставало из-за горизонта, постепенно касаясь своими сияющими ручками до лиц друзей. Когда шесть пар глаз были направлены на восток, зазвучали первые звуки просыпающейся природы. Все молчали, вслушиваясь в ноты жизни, которые они никогда раньше не замечали. Поэтому сейчас, пусть и не полностью в трезвом рассудке, собравшаяся компания медленно понимала, что сейчас проходит прекрасный период их жизни. С каждым годом они будут всё дальше от него, и ностальгия станет единственным спутником к этому времени. Лолита осмотрела всех за столом и подумала, будет ли их небольшая группа существовать и дальше? Или жизнь распределит каждого из них по разные стороны? Второй вариант ей нравился меньше. Ей хотелось бы и дальше жить так. Беззаботно и весело, собираясь с друзьями на заднем дворе чьего-нибудь дома. Первым сдался Пётр. В голове русского студента уже перемешались все мысли, и язык не мог ясно выразить ни одну из них. Хоть у многих и было мнение о том, что если он русский, то он должен никогда не пьянеть, после общения с Петром это клише было разбито. Лолита собиралась идти следом за своим молодым человеком, но Стефан тут же её остановил. — Так что, погнали? — шёпотом, как заговорщик спросил он оставшихся, — Я ничего почти не пил всё это время специально, чтобы быть вашим шофёром. — Нет, ты разве не понял… — Т-с, — парень ударил своим указательным пальцем о край губ Лолиты, и тогда она поняла, что трезвым его точно не назовёшь, — Мы вернёмся до того, как он проснётся. И никто ничего не скажет ему. Почему-то девушка и не подумала, что пьяный Стефан может говорить какую-то чушь и лучше к ней не прислушиваться. Расслабленный мозг отказывался рационально мыслить, и Лолита поддалась искушению без предупреждения уехать к озеру Согнсванн. Если бы юный психолог не отключился сразу после соприкосновения с кроватью, то смог бы услышать, как его друзья вместе с Лолитой уезжают на машине Ребекки. Когда Пётр проснулся, не было восьми. Жители Осло ещё не проснулись, высыпаясь за рабочие дни. Кто-то, конечно, уже бродил по пустым улочкам, но этот шум никак не мешал спящим жителям. Павлов нехотя открывал слипающиеся глаза и онемевшей рукой искал рядом Лолиту. По его предположению, она должна была уже быть рядом с ним. Но осмотрев комнату, которую им любезно предоставили Ребекка и Сэлма, мужчина убедился, что девушка ещё не была здесь. Сонным и ещё не до конца трезвым рассудком Пётр набрал номер Лолиты, но спустя десяток гудков, ответа не последовало. Это начинало настораживать. Тот разговор о пьяной спонтанной поездке всплыл мгновенно, будто кто-то щёлкнул переключатель. Электрические мурашки скользнули от макушки до пяток и странный туман застелил широко распахнутые глаза мужчины. Как он вскочил с постели и побежал во двор, Пётр уже не помнил. Только ужасающие картинки воображения. Его тело стало трястись ещё сильнее, когда он нигде не нашёл своих друзей. Он звал Лолиту, но никто не отвечал ему. Взрослый студент ощутил себя в гробу. Такая же тишина и нехватка воздуха. Несмотря на то, что он находился на открытой местности, невидимые стены сдавливали его. Знания в области психологии всё-таки пригодились ему. Он смог успокоиться и схватить сбегающий рассудок за хвост. Услышав в очередной раз пустые гудки, Пётр взял велосипед, стоящий возле него и двинулся к тому месту, где предполагалось находилась вся компания. По дороге мужчина уверял себя, что ничего плохого произойти не могло. С кем угодно, только не с ними. Рядом с Петром всегда было что-то невидимое обычным людям, что охраняло его. И если бы в их мире существовало такое слово, как «религия», то это невидимое именовалось бы «ангелами-хранителями». Но Пётр, не зная подобного, придумал себе подобных существ, которые охраняют своих подопечных. У всех они есть. У всех! До озера оставалось недолго. Уже можно было бы спокойно выдохнуть, но последний поворот стал роковым. Как для Петра и его рассуждений, так и для всех, кто был в двух побитых машинах. Он был первым, кто наблюдал последствия лобового столкновения двух легковых автомобилей. Чьё-то искривлённое тело живописно распласталось по потрескавшемуся стеклу чужого авто. Судя по знакомой жёлтой толстовке, водителем был Стефан. И это его тело так изощрённо разломало от столкновения. Пётр не видел его лица, но был уверен, что от него не осталось ни одного живого места. Приехавший мужчина стал оббегать остатки средств передвижения, в надежде найти кого-то живого. — Лолита! — кричал он, дёргая за ручку заблокированной пассажирской двери, — Ребекка! Осмотрев салон, Пётр увидел Селму, которая также, как и Стефан вылетела вперёд и, скорее всего, неплохо повредила череп о смятую панель. Тому свидетельством были пятна крови на чёрной пластмассе. Сидевшему недалеко от неё Габриэлю хотя бы пришла идея пристегнуться, и его это спасло. Парень начинал приходить в себя и от боли стал кривить лицо в гримасе, подкрепляя это тихими стонами. Пётр сразу подбежал в сторону той двери и постарался поговорить с другом. — Габриэль, ты слышишь меня? Парень, не поворачивая головы, медленно моргнул в знак того, что он всё слышит. Психолог достал телефон и стал звонить в службу спасения, чтобы они вывали скорую и полицию. Несколько раз он нажимал не на ту цифру, совершенно забыв про горячую клавишу специально для таких случаев. — Сто двенадцать, что у вас случилось? — голос спокойной девушки на той стороне провода сейчас не казался Петру привлекательным. — Авария возле озера Согнсванн, — пытался как можно чётче ответить мужчина, не отводя взгляда от Лолиты на заднем сидении, — Дорога к Осло. — Пострадавшие есть? — Да, пятеро в одной машине и, — протянул Пётр, подбегая ко второму забытому автомобилю, и увидев, что происходит внутри, ругнулся по-русски, — Сука… Во второй — семья из троих человек. Все без сознания. — Ждите спасателей. Они уже выехали. Не пытайтесь вытаскивать пострадавших из машин. Ничего не трогайте и постарайтесь сохранять спокойствие. Если вам нужна поддержка, могу направить вас к специалисту. — Нет, спасибо. Я в порядке. Но он был не в порядке. Голова шла кругом от происходящего. Ноги сами тащили его трясущееся тело из стороны в сторону, лишь бы время ускорило свой черепаший ход. Петру казалось, что он ждёт спасателей уже несколько суток, будто вечность прошла со того момента, как он разговаривал с той неизвестной женщиной, которая по несколько раз в день выслушивает всякие тревожные новости. Возможно, она уже привыкла к подобному. Если, конечно, к такому можно было привыкнуть. Солнце встало из-за высоких деревьев вокруг места отдыха приезжих и жителей Осло, и две смятые машины ещё чётче стали отпечатываться в глазах мужчины. Сколько раз он подходил к заблокированным дверям? Сотни? Тысячи, пока эти бесполезные люди из спасательной службы приехали на место? Павлов стоял в стороне, когда его друзей и случайную семью из второго автомобиля вытаскивали на землю. Их выложили в один ряд подальше от дороги, часть которой сразу перекрыли, как выставочные экспонаты. К Петру подошёл сотрудник полиции с подготовленным блокнотом. Его безразличное лицо не выделялось от тех, кто лежал перед ним на земле. Да и здоровым его студент не мог назвать. На стандартные вопросы о том, как Пётр оказался здесь и какие действия предпринимал после обнаружения места аварии, мужчина отвечал односложно, в тон уставшему полицейскому. — Среди пострадавших есть ваши знакомые или родственники? — Да, все они, — кивнул на свою компанию он. — Можете назвать их имена? Пётр назвал. Последней лежала Лолита и почему-то её имя назвать он не смог. Только невнятное кваканье вырвалось из его рта. Мужчина в форме не стал подгонять его и уставился на дрожащего человека в ожидании. Студент зажал рот рукой и закрыл опухшие глаза. Быстрее бы всё это кончилось. — Лолита Босстром. Двадцать три года. Полицейский поблагодарил мужчину и отошёл к своей машине. Медицинские работники продолжали копаться возле тел. Стоящий рядом молодой парень записывал за ними, иногда хмуря свои тонкие брови. После осмотра к Петру подошла главная бригады, пока другие загружали пострадавших в машины. Она закурила тонкие женские сигареты, дым от которых сразу обволок уставшего мужчину. — Вы же не против? — спросила женщина, показывая на сигарету. — Раз вы уже начали, — он подумал, что этот вопрос был уже бессмысленным, — Что с ними? — Ну, — покосилась в сторону врач, — Парень в жёлтой толстовке, которого, как мне сказали, звали Стефан, погиб. Скорее всего от перелома носовой кости и последующей асфиксии от кровотечения. Так же очень вероятно черепно-мозговая травма. Сейчас мы точно ничего не узнаем. Покажет только вскрытие. Габриэль, который сидел на переднем пассажирском сидении отделался переломами рёбер. Спасибо за это ремням безопасности. Ребекка: черепно-мозговая, но в больнице скажут всё точнее. Селма, — врач тяжело вздохнула, — в крайне тяжёлом состоянии. После удара о панель, я не уверена, выживет она или нет. И Лолита… ей частично повезло. Она сидела за водителем и, может быть, как и Ребекка отделается небольшим сотрясением. — Крис, мы уезжаем! — закричал кто-то из машины скорой. Женщина бросила сигарету и размазала сгоревший табак по обуви и асфальту. — В какую больницу их везут? — успел спросить Пётр перед тем, как врач ушла. — В какой есть свободные места. Большего сказать пока что не могу, но ваш номер есть у наших служб. Вам позвонят. Они уехали и звуки сирены медленно растворялись в ещё не прогретом летнем воздухе. Пётр не стал долго стоять возле места аварии и отправился домой, не помня дороги туда. Случившееся тоже размывалось в его памяти. Мозг не хотел верить в это, поэтому решил, что сегодняшнее утро — ночной кошмар. И стоит только проснуться.2
Ему позвонили родители Лолиты на следующий день. Они сразу же направились в больницу, где находилась их дочь и пробыли там всю ночь и утро. Когда врачи вынесли неутешительный диагноз, до самого вечера семейство Босстром собиралось с силами, чтобы обзвонить близких. Пётр, узнав о местонахождении Лолиты, двинулся к ней на такси, которое обычно он позволял себе крайне редко. На зло ему по всему городу загорелись красные светофоры, а водитель, крепко вцепившийся за руль, как новичок, еле давил на педаль газа. Мужчина был готов сорваться с сидения и бежать в больницу на своих двух, уверенно предполагая, что так будет быстрее. — Нервничаете? — спросил мужчина за водительским сидением, поглядывая на дёргающуюся ногу пассажира. — Что? — грубо переспросил Пётр, и его бровь дёрнулась. — Может вам дать воды? Нельзя так нервничать. — Нет, спасибо. Я просто хочу доехать до места, как можно скорее! Намёк был настолько прозрачным, что его не смог бы расслышать только глухой. И этот водитель. Он ехал также медленно, ещё больше раздражая Петра. Но поездка не могла длиться вечно, несмотря на ощущения мужчины, и белоснежное здание больницы уже было в его поле зрения. Наконец-то добежав до стойки регистрации, студент назвал себя и направился к палате, где разместили Лолиту. Он с таким рвением добирался до неё, что на секунду затормозил возле двери. Страх заморозил его конечности и сделать шаг было огромным испытанием. Что он узнает, когда окажется по ту сторону? В сознании ли вообще его возлюбленная? Пётр закрыл глаза и схватился за ледяную ручку. С выдохом он открыл дверь и оказался в обычной больничной палате. Хотя, чего он ещё ожидал? Койка находилась у левой стены. Два стула стояли возле окна и ещё один, на котором сидела мать Лолиты, находился по правую руку пострадавшей. На прикроватной тумбе стоял букет из розовых камелий. Лепестки этого цветка только начали распускаться, отчего запах в пустом белом помещении играл только сильнее. Женщина, сидевшая к Петру спиной, заметила посетителя только когда он неуверенно поздоровался с ней. Лолита лежала на койке, как кукла с нездорово-белоснежной кожей. Возле глаз и на переносице выделялись синие пятна. Её всегда розовые, как эти камелии на столе, губы сливались с простынёй. Если бы Пётр не дотронулся до неё, и не убедился в том, что она тёплая, то мог бы думать, что её кожа холодная. — Как добрался? — спросила мать Лолиты Мэрит, не поднимая взгляда на него. — Очень медленно, — ответил Пётр, и сразу перевёл тему, — Что врачи сказали? — Компрессионный перелом позвоночника в шейном отделе. Есть шанс того, что она не сможет ходить. Мэрит прервалась и стала облизывать потрескавшиеся губы. В её пустом взгляде была видна безысходность и усталость. После слов врачей ей не верилось в лучшие исходы. Кайо Эстебан — её муж и отчим Лолиты, тоже был очень впечатлительным и разделял состояние своей супруги. — Пойду возьму себе стаканчик кофе, — встала женщина, и противный скрип стула заставил Петра скривиться, — Тебе что-нибудь взять? — Спасибо, не стоит. Юный мужчина взял стул около окна и поставил напротив места ушедшей женщины. Он был так подавлен собственными мыслями, что не слышал пищащие датчики возле уха. На месте своей Лолиты он видел себя после каждой аварии. Но он выходил без единой царапины. Как же эти существа, охраняющие людей? Почему они не спасли Лолиту и всех остальных? «Нам в этом может не повезти так, как ему». — Если бы ты послушала саму себя, глупая, — шептал Пётр, поглаживая исцарапанную руку девушки, — Но всё будет хорошо. Я знаю, что ты проснёшься, и всё будет так, как раньше. Я отведу тебя в парк аттракционов, как ты и хотела. Мы покатаемся везде, попробуем все сладости, которые только найдём. На один день забудем про нашу диету. Рванём во все тяжкие! Он посмеялся, представив во всех красках этот счастливый день, которого даже не было в реальности. Когда осознание этого пришло ему в голову, улыбка растворилась в прохладном воздухе. На этот монолог никто не ответил. Лолита всё также лежала, подключенная к кардиомонитору. — Надо было остаться с вами, — продолжил мужчина, — Я не подумал, что вы всё-таки сделаете это. Картина с разбитыми машинами, вылетевшим Стефаном, размазанной кровью на панели и с бессознательными телами внутри двух автомобилей вновь мелькнула перед глазами. Пётр облокотился головой на руку. Такая поза обычно помогала ему собраться с мыслями. После долгой ночи, наполненной кошмарами, мысли разлетались в разные стороны, а ему ничего не оставалось, кроме как метаться из стороны в сторону. — Хотя знаешь, нет. Устроим не один разгрузочный день, а целую неделю! Отправимся туда, куда ты только скажешь. Я не поеду домой в этом году. Хочу провести лето с тобой. Может быть, нам удастся съездить на море. Будем купаться в тёплой морской воде, пить холодные напитки, есть мороженое. Это будет самое прекрасное лето за все мои тридцать лет. Я постараюсь сделать его таким и для тебя. Снова молчание. Тяжёлый комок поднялся от самой груди и остановился поперёк горла. Глаза застелила пелена из слёз и вскоре две большие капли скатились по лицу мужчины и упали на белые простыни. Он быстро вытер мокрые дорожки дрожащей рукой и посмотрел в окно. Чувствительные глаза резко отреагировали на дневной свет болью. Голубое чистое небо было ярким, но Пётр видел его серым. Как и всё, что было вокруг. Даже эти прекрасные камелии на тумбе ничем не отличались от неба. Дальше Пётр сидел в палате молча. Он боялся поднимать опухшие глаза на сливающуюся со стенами этой комнаты девушку. Розовый цвет привлёк внимание мужчины, и тогда он понял, что совсем забыл купить что-то своей Лолите. Той, из-за которой он стал таким, какой есть: общительным, в хорошей форме и влюблённым. Она подарила ему столько разных эмоций, которые сжигали своей насыщенностью те, что были в прошлых неудачных отношениях. Это прекрасное создание украсило собой блеклый мир, в котором Пётр ни раз разочаровывался. Именно Лолита вывернула всё наизнанку и дала второй шанс жизни мужчины. А что он? Оступился. И так глупо. Он же знал, что они собирались ехать к озеру. Знал, что пьяные студенты непредсказуемее бури. Он мог их остановить! Но он ушёл. ОН! ОН! ОН! Рука сама сжала тёмно-русые локоны. Ещё немного морального самобичевания, и голова Петра осталась бы без клока волос, но вовремя вернувшаяся Мэрит, остановила неизбежное. В руках женщина держала бумажный стаканчик с кофе. Садиться на место она не стала и подошла к приоткрытому окну. Пётр краем глаза взглянул на неё. Собранные в низкий хвост волосы на затылке уже седели и их белые нити блестели на солнце больше остальных. Уставшие глаза глубокого синего цвета начинали потухать. С каждым годом они становились всё более тусклыми, и мужчина иногда задавался вопросом: неужели яркие фиалковые глаза Лолиты тоже когда-нибудь потеряют свою насыщенность? Ответ, конечно, был очевидный, но Пётр даже не хотел принимать это неизбежное. Её глаза для него всегда будут самыми прекрасными. — Как думаешь, как скоро она проснётся? — неизвестно кого спросила Мэрит, смотря сквозь всё перед ней, — И есть ли шанс… — Не стоит думать о чём-то плохом, — сразу прервал Пётр, понимая, что мать Лолиты уже начала загонять себя в самые тёмные уголки воображения, — Люди и не из такого выпутывались. А Лолита точно не сдастся. Но мы тоже должны верить в неё. В её силу. Наша любовь… — Ты рассказываешь мне сказку, Пётр? — С чего бы это? — Любовь спасает только в сказках. Как бы грубо это не звучало. Я многое видела в жизни и почему-то ни разу не встречала случаи, когда любовь спасала людей. Всё, что угодно, но не любовь. — Мне вас жаль, — вдруг рыкнул мужчина, смотря на женщину исподлобья, — Лично я знаю много подобных историй. И этот случай, — он посмотрел на Лолиту, — будет вам показательным уроком. Мэрит Босстром ничего не ответила самоуверенному мужчине, а только одарила его брезгливым взглядом. Ей нравился Пётр, но иногда его слова казались ей чем-то нереальным, приправленным блёстками и конфетти, и гримаса брезгливости сама возникала на её лице. То, что он учился на психолога многое объясняло, и спорить с мужчиной было слишком энергозатратным действием, что для Мэрит, что для Кайо. Сначала они пытались донести до парня своей дочери свою «правду» на некоторые вещи, но спустя несколько горячих разговоров, забросили бесполезное дело. Вскоре пришёл отчим Лолиты, и Пётр решил оставить родителей с дочерью, договорившись о том, что они будут навещать девушку поочерёдно. Для них это было шансом отдохнуть, а для Петра побыть наедине с Лолитой, подумать о произошедшем и постараться с помощью разговоров вывести девушку из комы. Если одни сутки он находился с Лолитой, то вторые нужно было куда-то распределить. Пётр прекрасно понимал, что находится наедине с собой сейчас нельзя, иначе депрессия накроет своей вязкой волной и выбраться из неё самостоятельно будет сложно. Пусть он и проделывал это ни один раз. Поэтому мужчина решил устроится на подработку. Как раз его звали в психологический центр на полставки, пока он не закончит университет. Так он убьёт двух зайцев одним выстрелом: заработает денег на непредвиденные ситуации (о которых он боялся подумать) и отвлечётся от собственных мыслей. — Вот оно как, — сказал директор этого самого центра, когда Пётр пришёл к нему, — Конечно, мы с радостью возьмём тебя. Мне же нужно выплатить свой долг. Мужчина по-дружески подмигнул Пётру, сидевшему на стуле перед ним. Роберт Нильсен часто заглядывал в университет, где обучался Пётр, на факультет психологии, чтобы найти хорошие кадры в свой центр. И когда он услышал выступление Павлова, то сразу понял, что хочет видеть его своим работником. Он не стал терять времени и сразу познакомился со смышлёным студентом и рассказал всё, что думал. Пётр не стал ничего заранее говорить Роберту, но такие связи были необходимы. Ещё студентом Павлов помогал Нильсену и его сотрудникам. Ничего сверхъестественного он не делал, но его рвение к своему делу нравилось директору. И в благодарность за помощь, Роберт и согласился взять его на полставки к себе. Пётр надеялся, что не придётся работать во время учёбы, но сейчас поменял своё решение. — У нас как раз есть люди, которым бы не помешала твоя помощь, — Нильсен достал из верхнего ящика стола несколько дел и бросил перед студентом, — Отец одной девочки обратился к нам. Они недавно попали в аварию, и девочка перестала разговаривать после того, как узнала о смерти матери. Никаких эмоций, никаких слов. Ничего. Работа будет сложная, но лёгких, к сожалению, в таком деле нет. Пётр взял стопку бумаг в руки и застыл, держа фотографию пациентки перед собой. Во второй машине… — Пётр, — позвал его директор, — Ты в порядке? — Да, всё нормально. Я позвоню им и назначу встречу. — Отлично. Ключи от кабинета тебе дадут, когда придёшь на сеанс. Если будут вопросы, заходи. На ватных ногах мужчина вышел из здания. Он ещё раз взглянул на лицо, смотрящее на него сквозь время. У Петра не было сомнений в том, что это именно та девочка, которая сидела на заднем сидении второй машины у озера Согнсванн. Он хотел хотя бы на некоторое время забыть про это, но видимо, ничего не оставалось, кроме как встать грудью вперёд к этой проблеме. Если он не сможет от неё сбежать, то будет достойно сражаться с ней.3
Лолита не приходила в сознание около двух месяцев. Дни Петра превращались в зацикленную плёнку, которую лучше бы зажевало. Родители пострадавшей девушки уже открыто разговаривали о том, чтобы отключить её от аппарата искусственной вентиляции лёгких. Мешал только юный психолог, воздействуя на них своими громкими словами, так как другие на них не действовали. — Если вы это сделаете, то на ваших руках будет кровь ДВУХ людей! — кричал уже от бессилия Пётр, не стесняясь главного врача рядом. — Не неси чушь, Пётр, — злобно отвечал Кайо, сжимая руку жены, — Она будет инвалидом, если проснётся. Нужно ли такое ей самой? — Дайте хоть шанс! Мэрит тогда взглянула на него с такой грустью в глазах и с таким сожалением, что всё внутри психолога рухнуло. Это был тот самый раз, когда он почувствовал свою беспомощность. Злость куда-то пропала, как сахар растворяясь в горячем от спора воздухе. В этот день нужно было проводить сеанс с юной Беатрис Стейро, но Пётр не знал, что делать с собой, не говоря уже о ком-то другом. Когда холодный ветер пробудил мужчину от гипноза, он понял, что работу выполнять нужно, несмотря на все свои внутренние невзгоды. И сейчас, сидя напротив маленькой девочки двенадцати лет, Пётр понял, что поступил правильно. Он сможет решить свои проблемы самостоятельно, а Беатрис нет. Она же не виновата в том, что сейчас происходит у него внутри? В какой-то степени даже Пётр виновен в том, что та авария произошла. Если бы… Психолог покачал головой в разные стороны, вытряхивая все эти мысли из головы. Сколько бы он ни пытался прекратить винить себя, неизведанная нереальная часть тела ныла только при одном воспоминании о том дне. Габриэль все два месяца не общался с ним, хоть и вышел из больницы почти сразу. Как и говорила та женщина из скорой, он отделался только переломами рёбер. Ребекка вышла совсем недавно. Несколько дней назад, если Петру не изменяла память. Но она не разговаривала даже с родственниками, как и Беатрис. Нельзя было точно сказать, останется ли она в Осло или же вернётся обратно в Германию. Была бы возможность, то, может быть, Пётр бы тоже… — Ты сделала то, что я тебя просил? — мягким голосом спросил мужчина, что было большим усилием для него. Карие глаза взглянули на него. Беатрис имела такую необычную способность, как быстро хлопать своими длинными густыми ресничками, и очаровательно стрелять глазками в разные стороны. Она выглядела, как испуганный маленький зверёк, которого загнали в ловушку. Но когда она понимала о чём идёт речь, тихий смешок разносился по маленькому кабинету. Рядом с белым креслом, на котором обычно сидела девочка, стоял розовый рюкзак с большим количеством брелоков на бегунке. Из него Беатрис достала папку, набитую рисунками и разными поделками, которые они стали делать по совету Петра. Раньше девочка очень любила играть на фортепиано, но после смерти матери прикасаться к чёрно-белым клавишам она не могла. Пётр понимал это. Этот предмет ассоциировался с умершей матерью и стоило найти другое развлечение для ребёнка. Этим развлечением стало рисование. В самом начале рисунки содержали много красных и чёрных оттенков, что было тревожным звоночком. Никаких точных фигур, только абстрактные каракули. Пётр даже подумал, что такие рисунки можно выставить на аукцион современного искусства. Ведь в них так много эмоций и скрытого смысла. За этим же гонятся все эти люди, посещающие подобные мероприятия? Спустя два месяца результат был виден на лицо. Даже в прямом смысле. Юная Стейро стала показывать свои эмоции и вести диалог. Не так, как раньше, без умолка, но это тоже было достижением. — Что ты нарисовала? — Мы с папой ходили в зоопарк и там были львы и жирафы, — тыкала девочка на нарисованных животных своими пальчиками, — У меня не было жёлтого, поэтому лев у меня получился не такой, какой был там. Теперь он розовый. — Я думаю, что он выглядит даже лучше с таким окрасом, — подбодрил Пётр, — Очень необычно. Кого вы видели там ещё? Беатрис немного подумала и воскликнула: — Голубей! Психолог задумался, а потом громко рассмеялся. Да, голубей можно увидеть только в зоопарке. Удивительные дети. Мужчина долго не мог убрать улыбку с лица после такого заявления. — Тебе нравятся голуби? — Мы, — замялась она, — всегда кормили голубей с мамой, когда ходили гулять в парк. Кареглазая девочка стала медленно превращаться в тень. На её детском лбу появлялись морщинки, а в уголках глаз застыли кристаллики слёз. — Беатрис, — Пётр положил свою большую руку на руку девочки и посмотрел в её глаза, — Настало время поговорить, как взрослые люди. Давай так, я поделюсь с тобой своими мыслями, а ты своими. Можешь говорить мне всё, что захочешь. И делать, что хочешь. Я не буду тебя держать. Она молчала. Её рот слегка приоткрылся и краткое: «Не хочу» вырвалось из недр её грудной клетки, как рык того самого нарисованного льва. Психолог понимающе покачал головой и взял с тумбы лист со своими записями. — Это задания на четверг. На другой стороне я написал задания для твоего папы, поэтому вам двоим нужно постараться. Проследи, чтобы он всё выполнял хорошо! Пётр коснулся холодного кончика носа Беатрис, и она улыбнулась. Её увлекали все задания, которые давал ей психолог и с огромной радостью выполняла их. Беатрис всегда была занята, поэтому времени на то, чтобы думать не было. Главное, найти оптимальное количество заданий, чтобы не перегрузить ребёнка и ещё больше не вогнать его в депрессию. Когда-то Пётр согрешил таким неразумным действием, но повезло, что на тот момент он лечил себя. — Я всё сделаю! — пообещала девочка, складывая всё в рюкзак. После сеанса, когда в центре все расходились по домам, Пётр столкнулся в коридоре с Робертом. На его фоне студент выглядел, как единственная грозовая туча на чистом небе. Даже белая джинсовая куртка не могла затмить светящееся лицо директора. Заметив своего сотрудника, Нильсен своим громким голосом позвал его. Пётр зажал ключи в кулаке и с округлившимися глазами повернулся к мужчине. — Испугался? — с улыбкой во все тридцать два зуба спросил Роберт, — Как всё прошло? — Бывало и лучше, но прогресс есть, — ответил психолог на второй вопрос. — Ты домой? — Ага. — Давай подвезу. Нам всё равно по пути. — Я хотел бы прогу.. — Пошли! Я хочу с тобой поговорить. После последней фразы Пётр грубо ругнулся про себя. Скорее из-за такого стечения обстоятельств, а не конкретно на Роберта Нильсена. Почему это всё должно было произойти именно сегодня? Именно так? Машина директора психологического центра блестела так, словно её облили маслом. Но чёрный цвет был действительно чёрным. Возможно, эта машина не знает, что такое пыль, не говоря уже о грязи. Роберт с задорным свистом сел за водительское место, ожидая своего пассажира. Павлов запрыгнул внутрь и сразу почувствовал запах спелых яблок. Воображение уже само нарисовало целую корзину красных плодов, которые только сняли с мощных веток дерева. Осталось только протянуть руку к яблокам и откусить, чувствуя уже на зубах сладкий сок. — Что там у тебя случилось? — спросил Нильсен студента, пока тот был в руках своего воображения. — Ничего особенного. Беатрис просто нужно время, чтобы она могла довериться мне, поэтому… — Я не про это, — поменял тон мужчина, нахмурив брови, — Про Лолиту. Некоторое время Пётр не мог ничего ответить. Он смотрел на директора, на его уложенные гелем смоляные волосы, светлую куртку с расстёгнутыми карманами, чёрные глаза, которые иногда казались пустыми. Он смотрел и не мог понять, что этот мужчина спрашивал у него. Говорил ли он вообще на его языке? Как же сильно наш мозг может шутить над нами. — Не понимаю… — Я работаю в психологическом центре. Через меня прошло столько людей, что я вижу их насквозь. Эти два месяца, пока ты работаешь с нами, твоё состояние было обеспокоенным, но сегодня ты будто в мумию превратился. Вряд ли ты стал таким только из-за Беатрис. Поэтому могу предположить, что что-то случилось с Лолитой. Ну да, Пётр совершенно забыл, что здесь психолог не только он. Пассажирское сидение превратилось в кресло в кабинете у психолога, где пациентом был он. Теперь он понимал, что чувствовала его кареглазая девочка, когда её попросили рассказать всё, что она чувствует. Это было чертовски сложно. Хотя бы потому, что тебе приходится рассказывать это самому себе. Признаваться в тех вещах, которые ты держал под замками, как ящик Пандоры. Павлов поник и тяжело вздохнул. — Кое-что есть, — признался мужчина, — И может быть, вы что-то мне подскажите. Нильсен довольно кивнул головой, ожидая таких слов. Естественно, он не стал бы давить на своего работника, если бы тот отказался излагать свои мысли. Пётр всё держал в себе и редко разговаривал с кем-то на откровенные темы. Роберт это видел и понимал пагубность такой ситуации. Ему нужен был тот человек, который выслушает его, иначе Пётр мог бы замкнуться в себе. Это не сыграло бы на руку ни Роберту Нильсену, как его работодателю, ни ему самому, как личности. За прозрачными стёклами, наличие которых можно было подтвердить только прикоснувшись к ним, во всю разгорался красный закат. Широкие линии уходящего солнца сливались с небесным разноцветием, не доходя до высоких зданий, населявших Осло. В окнах квартир отражалось небо, и дневное светило иногда протягивало свои святящиеся руки в голубые глаза Петра, отчего он постоянно хмурился. — С каждым днём состояние Лолиты ухудшается, — Павлов проводил рукой по шраму на щеке и смотрел на себя в зеркало, — Врач сказал, что пока она находилась в коме, у неё случилось кровоизлияние в мозг. В сочетании с переломом позвоночника это… почти жизнь овоща. Родители хотят отключить её от ИВЛ, чтобы… — Не мучать её, — продолжил Роберт, когда голос Петра осип, — И себя. — Да. Я не могу позволить случится подобному. Она должна сама решить. Если Лолита скажет мне об этом решении, которое она примет самостоятельно, то… Он замолчал, не зная, что говорить дальше. Сейчас он мог только отрицать подобные обстоятельства. Ему не хотелось даже думать о том, что такое может произойти. — Тебе не кажется, что это эгоистично? — Что именно? — Твоё желание вернуть Лолиту к жизни несмотря на то, что она почти со стопроцентной вероятностью будет инвалидом? Или что ещё хуже, как ты сказал, овощем? — Она не будет… — Она серьёзно пострадала. Твоя уверенность меня удивляет, скорее всего, как и родителей твоей девушки. Подумай об этом с другой стороны: с её. Поставь себяна её место и подумай, хотел бы ты продолжать свою жизнь в парализованном состоянии, сидя на шее своих родственников? Нильсен кинул вопросительный взгляд на пассажира и снова уставился на дорогу. Пётр множество раз представлял себе подобное. Со своей первой аварии. Он воображал себе, что находится в таком состоянии, когда костлявая рука Смерти уже перетягивает его на свою сторону. И один раз даже протянул ей свою. В мыслях, конечно же. Но Пётр понимал, что не хотел бы быть обузой для своих родителей и каждый день видеть их угасающие взгляды на протяжении всего времени, что он будет сидеть на коляске. Конечно, можно подумать, что со временем все привыкнут, но… Пётр любит себя винить во всём. Не самая лучшая его черта характера. Сделав определённые выводы, Павлов тяжело вздохнул, давая немой ответ на вопросы директора. Тот сразу его понял и сжал губы в тонкую линию. — Не все готовы брать на себя подобный груз, понимаешь? И нельзя винить в этом людей. Если родители Лолиты сделали подобный вывод, это не значит, что они её не любят. Я даже думаю, что им это решение не далось так легко, как ты можешь подумать. — И что мне? Принять это? Сдаться и настраивать себя на то, что она скоро умрёт? Что я останусь без неё? — У меня есть хороший друг в этой больнице. Я могу поговорить с ним. Последнее слово всё равно идёт за врачами, как странно бы это не было. Если мне удастся его убедить в том, что в отключении аппарата ИВЛ нет необходимости, то Лолита останется жива. В сердце юного психолога защемило, и приятная волна прошла по всему телу, расслабляя напряжённые мышцы. Слова Нильсена зажгли в Петре новую надежду, и почему-то после них он точно поверил, что Лолита проснётся. Обязательно проснётся! Он хотел расплакаться от облегчения, но солёный комок застыл в горле, отчего мужчина не мог ничего сказать. Только в конце поездки мягкое «спасибо» вылетело из уст Павлова. В этом слове не было столько эмоций, как в сияющих молодых глазах этого парня, на которого Роберт мог наконец-то посмотреть с прежней улыбкой. Чёрный автомобиль скрылся за многоэтажками города, и Пётр весь оставшийся вечер представлял, как фиалковые глаза вновь посмотрят на него.4
Кайо и Мэрит выслушали Петра и уже около десяти минут стояли молча. В этот раз студент говорил всё спокойно и уверенно. Слова вылетали так легко, что родители Лолиты слушали его, будто околдованные. Чары подействовали благодаря утренней репетиции у зеркала в ванной комнате. Пётр никогда раньше так не делал, но решил, что этот случай требует серьёзной подготовки, которые дали свои плоды. Седеющая женщина громко вздохнула, давая понять окружающим, что слова мужчины не очень ей нравились. — Доктор сказал, что есть шанс на то, что с ней всё будет в порядке, — продолжил Пётр, — Я буду за ней ухаживать, когда она проснётся. И если Лолита сама решит, что не может так жить дальше, то я позабочусь о её желании. — Лучше сделать это, пока она БЕЗ сознания, — вставил своё слово глава семейства, стрельнув карими глазами, как стрелами, которые Павлов сразу ощутил. — Один шанс. Почему вы так упорно пытаетесь игнорировать его? — Потому что мы видели это, — уже с грустью начал своё откровение Кайо, — Мой отец умирал также. После инсульта он превратился в клетку с маленькой обезьянкой внутри. Его разум был заперт в его же теле, и я даже не знаю, было ли ему больно делать какие-то элементарные вещи? Дышать? Сидеть? Он молчал и смотрел своими намокшими от слёз глазами. Признаюсь, он был обузой для нашей семьи. С каждым днём он слышал всё больше ссор из-за него, хотя он ничего не делал. Вообще ничего. Просто сидел и ждал своего часа. Только повзрослев я стал понимать, что ему было не легче, чем нам. Именно поэтому я не хочу, чтобы подобное повторилось. Мэрит Босстром сверлила ошарашенного Петра уставшим взглядом, передавая короткое послание: «Теперь-то тебе всё понятно? Поменял своё мнение?». Но даже подобная история не разрушила крепкую стену веры Павлова. — Мне очень жаль, — искренне сказал он, — Но нельзя всё мерять по одному случаю. Кайо закатил глаза и резко встал со своего места, чуть не уронив стул. — Да сколько можно тебе повторять, чтобы до тебя дошло?!Мы только испортим ей жизнь! Ты изверг, если хочешь этого! Женщина держала мужа за тонкую ткань рубашки, считая, что это удержит его от внезапного приступа злости и желания выразить свою агрессию. Пётр спокойно сидел на месте, разглядывая округлившиеся, налитые кровью глазные яблоки. Он, как и отчим Лолиты, сжимал кулаки до белых пятен на коже, но старался держать всё внутри. Устроить драку в коридоре больницы, где и без этого всегда происходит что-то не очень приятное, не лучшее решение. А что если сама Лолита видит это всё, находясь в бестелесной оболочке? Юный мужчина думал о чём угодно, стараясь пропускать мимо ушей оскорбительные слова Кайо. Но тот и не собирался останавливаться. — Как ты мог не уследить за ней?! Если ты так рвёшься спасти её сейчас, то почему не спас тогда?! — Именно поэтому, — ответил Пётр и перед глазами растекались кровавые пятна на чёрном кожаном кресле и блестящей панели салона машины, — Именно потому, что не смог спасти её тогда. Глава семейства Босстром остыл после этих слов, но не убирал гневную гримасу с лица. Психолог почувствовал, как в груди образуется острый камень, рвущий мышцы горла. От боли к глазам подступали такие же острые кристаллики слёз. Пётр подскочил со скамьи и бросился к выходу. По пути его встречали образы Лолиты, Стефана и Селмы. Они стояли у стен, провожая убегающего мужчину сочувствующими и одновременно осуждающими взглядами. Их лица были изуродованы кровью и раскрытыми черепными коробками. Только Лолита почти не отличалась от обычной себя. Она старалась остановить убегающего Петра, но её неосязаемые тонкие пальцы не могли ни за что ухватиться. Павлов ощущал на своей спине, как тонкие прохладные потоки воздуха касаются его. Он не хотел никого видеть. Никого! Вывалившись на улицу, где ветер сразу заморозил мокрое от слёз лицо Петра, мужчина громко и жадно задышал. В стенах этой больницы был отравленный воздух, как и вся атмосфера. Павлов схватился за живот, сдерживая дрожь. Воздух в лёгких клокотал, перед глазами всё становилось в чёрную точку, будто сломался старый телевизор. Психолог прижался к стене и медленно сполз по ней к холодным плитам. Он уставился на пустое голубое небо, читая про себя стихотворение. «Я тебя отвоюю у всех земель, у всех небес…». — Мне понравилась ваша речь, — Лолита стояла перед ним в день его первого выступления, и её фиалковые глаза смотрели куда-то вглубь Петра, словно выискивая что-то, — Всё очень понятно и не заумно, как любят некоторые. «Оттого что лес — моя колыбель, и могила лес…». — Я всегда рассказываю о себе и хочу услышать что-нибудь о тебе, — в тот день Лолита сама пригласила его прогуляться и всю прогулку загадочно улыбалась, — Расскажи откуда ты? «Оттого что я на земле стою — лишь одной ногой, Оттого что я о тебе спою — как никто другой…». — Хм, — фиалковые глаза сузились, и Лолита о чём-то задумалась, — Я могу тебе кое-что предложить. Как насчёт того, чтобы вместе тренироваться? По одиночке это скучное занятие. Думаю, вдвоём было бы веселее. «Я тебя отвоюю у всех времён, у всех ночей, У всех золотых знамён, у всех мечей…». — Мои друзья пригласили нас к себе, — девушка сидела перед зеркалом, рассматривая себя с разных сторон, — Да, НАС. Поэтому ничего не знаю, мы идём вдвоём. Развеемся, отдохнём. Знакомства никогда лишними не будут. «Я закину ключи и псов прогоню с крыльца – Оттого что в земной ночи я вернее пса…». Небо вернуло себе прежний цвет и, может быть, в нём появился какой-то смысл. Пётр хотел видеть в этих размытых серо-белых облаках любую подсказку о том, что делать дальше. Что думать, как поступать, как мыслить. Отдать бы своё тело кому-то на пользование, чтобы сознание отдохнуло от размышлений на пустые темы. Чтобы кто-то управлял оболочкой Петра за него самого, пока разум витает в небытие. Несмотря на то, что Павлов смог отвлечься от воспоминаний о дне аварии, слёзы вытекали, как будто он забыл выключить кран внутри себя. — С вами всё хорошо? Голос пожилой женщины появился из неоткуда. Пётр повернул голову и увидел слева от себя обеспокоенную старушку. Судя по больничному халату, она была здесь одной из многих пациентов. — Да, спасибо. Нужно было немного отдышаться. — На холодной земле сидеть плохо, — ласково отчитала она, как родная бабушка, — Пошли лучше сядем под тем деревом. Я всегда там сижу после обеда. Пётр послушно встал и вместе с женщиной направился к деревянной скамейке под деревом с пышной листвой. Его тень укрывала бо́льшую часть больничной аллеи. Они сидели так некоторое время, вслушиваясь в шелест зелёных молодых листьев и в пенье невидимых им птиц. Туда-сюда ходили люди в таких же халатах, как и на новой спутнице Петра, вместе с родственниками или друзьями, пришедшими навестить их. Все они, совершенно незнакомые мужчине люди, ходили перед ним и улыбались. Так искренне, как не должны делать люди перед такими, как Пётр: обиженными и сгоревшими изнутри. Будь у него силы, он бы заставил всех их надеть на себя маску траура. «Ужасно», — подумал он и опустил голову на ладони, — «Лучше бы я вылечил Лолиту, чтобы никогда не существовало такого понятия, как траур». — Правда здесь хорошо? — сладкий голос рядом сидевшей женщины вызвал отвращение внутри Павлова, — Так тихо и спокойно. — Ага, — тихо и сквозь зубы согласился мужчина, продолжая смотреть в пол. — Я даже не против отметить здесь своё столетие. — Вам уже сто лет? — удивился Пётр. На вид она не выглядела даже на девяносто. Хотя… часто ли он видел девяностолетних женщин? — Да, послезавтра будет. Мой муж придёт ко мне, и мы отпразднуем его вместе. — Поздравляю, — злость на окружающий мир понемногу спадала, — Всем бы дожить до ста лет и так хорошо сохраниться. — Главное — верить в то, чего ты хочешь. Если ты делаешь что-то и не веришь в собственный успех, то это не будет иметь смысла. Хочешь долго жить и хорошо выглядеть — следи за собой и верь в то, что делаешь всё правильно. — Я верю, но каждый раз натыкаюсь на то, что меня останавливает. Что убивает мою веру. И иногда мне кажется, что я беспомощен. — «Если долго сидеть на берегу реки, можно увидеть трупы проплывающих врагов», — с улыбкой произнесла женщина, бросив кроткий взгляд на Петра. Мужчина не до конца понял смысл этих слов и нахмурился, ничего не сказав в ответ. — Иногда лучше ничего не делать, — пояснила спутница, — Время всё расставит на свои места. Ничего не делать в такой ситуации было для Петра, как предательство. Но… он ничего и не может сделать сейчас. Только терпеливо ждать, сидя на берегу реки в ожидании того, пока время расставит всё по своим местам. Мужчина кивнул головой, соглашаясь с высказыванием женщины. В кармане завибрировал телефон. Пётр одним резким движением, больше от испуга, вытащил его и трясущимися пальцами провёл по экрану. По ту сторону женский радостный голос пытался что-то донести до него, и будь Пётр в спокойном состоянии, он бы ничего не понял. Но стресс помог ему сложить слова в логическое предложение. Юный психолог на ватных ногах рванул обратно в сторону больницы, забыв попрощаться со столетней женщиной, сидевшей в тени большого дерева.5
Лолиту после пробуждения отправили на обследования. Пётр не успел увидеть её в сознании, и остался в больнице на всю ночь, пока ему не разрешили навестить пациентку. Девушка спала, пока психолог охранял её ночной покой. Он всматривался на двигающиеся через закрытые веки глазницы и каждую секунду надеялся на то, что они откроются. Но Лолита до самого утра спала. Если бы врач не пришёл в палату, то Пётр отправился в царство снов вместе со своей возлюбленной и не заметил бы того момента, когда это произошло. Главный врач Марк Баскевич, следящий за состоянием Босстром, был ровесником директора Нильсена и его другом, с которым тот разговаривал о состоянии интересующей пациентки. С недавнего времени он стал носить очки, которые делали его лицо ещё более круглым и добрым. В глазах юного мужчины, сидевшего рядом с Лолитой, всё расплывалось и черты лица врача были настолько неразличимы, будто отсутствовали совсем. От такой пугающей картины по спине Павлова прошла дрожь, добравшись до самой макушки, и несколько волосков на голове встали дыбом. — Что я могу вам сказать, — тяжело вздохнул Баскевич, потирая густую левую бровь, — Как мы и диагностировали, перелом позвоночника привёл к парализации всего, что находится ниже шеи. Мысли она выражает ясно для человека, перенёсшего инсульт. Частичная потеря зрения — это нормально для её состояния, и, скорее всего, оно пройдёт в ближайшие дни. Её будет немного мутить, тошнить, но медсёстры будут за этим следить. — А паралич, — неуверенно начал Пётр, — он… навсегда? Мужчина в белом халате посмотрел на спящую Лолиту и скривил губы, сомневаясь в словах, звучавших в его голове. Кажется, он и хотел приободрить юного психолога, но внутренняя неуверенность в своей правоте останавливала Баскевича. — Я не могу вам ничего обещать, — наконец-то пробубнил врач, — Но я знаю случаи, когда человеку удавалось встать на ноги. — Ясно. — Вам пора отдохнуть, Пётр. Родители Лолиты уже здесь, поэтому как врач, рекомендую вам поспать. Она проснулась, а это уже хороший показатель. Но в этот раз психолог в этом сомневался. Сомневался в том, что он сделал правильно. Слова Мэрит и Кайо звучали поверх музыки из наушников. «Мы только испортим ей жизнь!». Он портил жизнь не ей, а самому себе, подобными мыслями. Уже ничего не сделать. Лолита — человек, вернувший его к жизни, подаривший ему столько ярких впечатлений. И теперь он сомневается в том, что правильно поступил?! Что сохранил ей жизнь?! «Ты изверг, если хочешь этого!». Он бежал до дома, направляя всю свою злость в ноги и руки. Его пальцы на ногах чувствовали каждый камешек на дороге, пусть он и был в обуви. Жар разносился по всему телу от самого сердца. Там разгоралось пламя, которое не способно потушить ничего в этом мире! Хотя нет, способно. Если бы Лолита неожиданно выздоровела, то это помогло бы. Но подобное просто невозможно! Холодный утренний воздух царапал горячее лицо Петра. Лёгкая куртка висела на плечах подобно тяжёлому мешку. Павлов в спешке снял её и услышал треск. Взглянув на рукав, он увидел торчащие в разные стороны нитки вокруг дыры. В этот момент что-то щёлкнуло. С подобным треском, как и куртка, но внутри мужчины. Не выдержав напряжения, Пётр разорвал куртку окончательно. Швы расходились, издавая приятный слуху звук. Из рта сам вырывался дикий животный рык, от которого царапалось горло. Павлов швырнул верхнюю одежду на землю и, так как ничего больше под руку не попалось, стал топтать её горящими ногами. Ещё немного, и он сам превратиться в человека-пламя. Неплохо подошёл бы для какой-нибудь вселенной супергероев. Человек-пламя, питающийся гневом и уничтожающий всё вокруг. — Сука! — закричал Пётр, отшвырнув клочки ткани подальше от себя. — Так-то люди ещё спят, — спокойный голос прозвучал сзади, и если бы Пётр был бы в таком же подогретом состоянии, как несколько минут назад, то этот комментатор получил бы по своей спокойной физиономии, — Никогда не видел тебя таким. Павлов замер, понимая, кто с ним разговаривает. Он успокоился, но теперь стоял возле двух разбитых машин, судорожно перебегая с одной стороны на другую. — Давно не виделись, — выдавил улыбку он, поворачиваясь к Габриэлю, — Я думал, ты отправился обратно в Германию. — Я собирался, — сказал он и подошёл к Петру ближе, поглядывая на порванную куртку, — Но хочу закончить университет. Последний год остался. — Да, разумно. Павлов медленно собрал куски одежды, иногда тяжело вздыхая. Видеть Габриэля живым и здоровым, как глоток свежего воздуха после газовой камеры. Он даже выглядел, будто ничего не произошло. Только потухшие глаза говорили о чём-то, что он носит в своём сердце, и что мешает ему спать. Габриэль криво улыбнулся и сказал: — Может посидим, поговорим? Вижу, что нам двоим это нужно. Не согласиться с таким было нельзя. Когда вообще в последний раз Пётр разговаривал с кем-то так откровенно? За время после аварии он помнил только односторонние разговоры с Беатрис, ссоры с семейством Босстром и одно откровение с Нильсеном. Скудно для подобных событий. А со своей бабушкой (его единственной живой родственницей) разговаривать об этом совсем не хотелось. Расскажешь обо всём, и едь обратно в Россию навещать её в другую больницу. Поэтому для неё у Петра всё хорошо. Два друга зашли в магазин, открывавший свои двери намного раньше других. Послушав гениальные мысли подпитых мужиков, они всё-таки смогли купить несколько баночек безалкогольного пива. Пётр предложил что-нибудь покрепче, но Габриэль наотрез отказался, скривив брезгливую гримасу. Не стоило труда догадаться почему парень был против алкоголя, но до Петра эта элементарная мысль доходила крайне долго. Они шли по сверкающим от раннего солнца улицам и восхищались красотой расцветающего неба. — После аварии весь мир даже ярче стал, — оглядывался друг Петра, иногда поправляя непослушные волосы, — Как много я не замечал раньше. На многое закрывал глаза, будто так и должно быть. Есть ли смысл сожалеть о том, что я давно упустил? — Сомневаюсь, — ответил Пётр, — Есть смысл не упустить всё это теперь. — Не могу поверить, что их теперь нет. Юный психолог посмотрел на Габриэля и заметил блестящие от слёз глаза. Одна солёная капля покатилась по поцарапанному лицу, но тут же была стёрта краем рукава куртки. Габриэль несколько раз шмыгнул носом и прочистил горло, отвернувшись от Петра в другую сторону, будто стесняясь. — Всего лишь мгновенье отделяет от того момента, когда они все были ещё живы. Кажется, проснёшься и всё будет, как раньше. Мы вновь соберёмся во дворе Ребекки и Селмы. Но я просыпаюсь и никого нет. Только воспоминание об этих людях. И о той аварии. Я иногда думаю, что мне было бы легче, если бы и я погиб вместе с ними, — внутри Петра зашевелились внутренности от того, что кто-то ещё испытывает подобные чувства, — Будто это я виноват в этом всём и теперь живу с этим чувством вины, как убийца. Но это же не так… Да? — Да, — кивнул Павлов, отвечая и самому себе, — Никто не виноват в этом. — Ну, как же, — засмеялся парень, отглотнув немного безалкогольного напитка, — МЫ ВСЕ были виноваты. Эту идею с озером поддержали все. Кроме тебя, конечно. — Вы виноваты все вместе — это верно, но нет смысла винить себя одного. К тому же, вы все были пьяны. — Это не оправдание, ты сам знаешь. Пётр не ответил. Недалеко от них сверкало озеро, окружённое высокими, слегка пожелтевшими, деревьями. По рядом проложенной дороге гнали машины, создавая лёгкий ветер, который касался спин двух друзей. Они молча смотрели на воду и видели в его отражениях свои мысли, которые в отличие от воды были не такими чистыми. «Сброситься бы сейчас», — мысль промелькнула, но Пётр ощутил её, и сердце быстро забилось, пальцы рук сильнее сжали банку пива, будто она могла спасти его от падения. — О чём думаешь? У тебя такие большие глаза, будто чего-то испугался. — Да так, — замахал головой психолог, — Беспокоюсь о Лолите. — Она жива? — удивился Габриэль и сразу напрягся. — Ага, — кивнул Пётр, — Но парализована. — Но ведь доктор говорил, что скоро её… — Я отговорил. Благодаря моему директору, Лолита осталась жива, — Павлов отпил, — А ты откуда знаешь, что её должны были отключить от ИВЛ? — Ну, — протянул парень, — я позвонил родителям Лолиты и узнал в какой больнице она лежит. Нашёл доктора и спросил о её состоянии. — Почему ты ни разу не был у неё в палате? Габриэль замешкался и вновь отвернулся от Петра. Он залпом выпил остатки пива и выбросил пустую банку в урну, стоящую достаточно далеко от них. Пётр в это время терпеливо ждал, запрокинув голову и наблюдая за летящими в небе птицами. Мысль о том, чтобы сброситься в озеро ещё раз проскользнула у него в мыслях. Когда один из выживших в аварии встал на своё место и закурил сигарету, Пётр удивлённо поднял брови. Габриэль заметил это и сразу ответил на немой вопрос. — Начал после того, как проснулся в больнице. Больше меня ничего не успокаивает. Так хотя бы отвлечься могу. Так о чём это я? — О Лолите. — Да, — кашлянул парень, — Я боюсь видеть хоть кого-то из них. Сразу становиться не по себе. Я с тобой-то заговорил только потому, что увидел твоё состояние. Да и… честно сказать, идти было некуда. А с Лолитой всё настолько плохо? — У неё сломан позвоночник и был инсульт, пока она находилась в коме. Она вроде как может разговаривать, ясно выражать мысли, но не может двигаться. Всё ниже шеи парализовано. Её родители ненавидят теперь меня за то, что я оставил её в таком состоянии в живых. — Бывали же случаи, когда полностью парализованные люди начинали ходить, — докуривал сигарету Габриэль, — С твоей поддержкой у неё всё получится. — Слышали бы твои слова её родители. Они постояли в тишине, пока Габриэлю не позвонили. Он ответил на звонок и почти сразу попрощался с Петром. — Я рад, что мы встретились, — улыбнулся парень, пожимая руку Павлова, — Всё-таки я решил, что зайду к Лолите и Ребекке на неделе. Вместе нам будет легче со всем этим справиться. Пётр утвердительно кивнул. Сразу стало легче. Они разделили свой груз на двоих, и теперь озеро уже не было так пленительно. Павлов решил, что единственное, кому он хочет сейчас посвятить себя — Лолите. Той, кому он нужен сейчас. Живой. Хватило уже того эгоизма о том, что она должна жить. Да и подло было бросать Лолиту после этого. Юный мужчина улыбнулся и направился к своему дому, настраивая себя только на позитивные мысли.6
Наконец-то сон принёс то, что должен был — бодрость и силы. Посмотрев на экран телефона, Пётр нахмурился. — Серьёзно? Когда он успел отключить будильник, оповещения и звук? Он даже не помнил, чтобы он просыпался. Несколько пропущенных от Нильсена не были чем-то неожиданным, тем более Павлов пропустил утреннюю встречу с Беатрис. Но он не сожалел об этом, ведь встречу можно наверстать, а здоровый сон ещё неизвестно. Сонный, ещё не полностью соображавший, Пётр перезвонил Роберту Нильсену и почти заснул, пока слушал длинные гипнотизирующие гудки. Голос директора отогнал сон, как хорошая пощёчина. — Ну наконец-то! Я думал с тобой что-то случилось. — Простите, я спал, — Пётр не собирался искать оправдание. — Спал? — сначала в голосе Нильсена проскользнули нотки агрессивного негодования, но в следующих словах уже звучало профессиональное спокойствие, — Я надеюсь, что тебе это помогло восстановить необходимую энергию, и ты готов приступить к работе. — Да, конечно. — Я перенёс встречу с Беатрис на шесть часов вечера. Не проспи. Пётр с неохотой начал собираться. Проспать целые сутки — это рекорд для него. Даже в самый разгар юности, когда ходишь с одной тусовки на другую, не было такого, чтобы Пётр спал больше двенадцати часов. Что ж, зато он смог насладиться этими сутками сполна. Выйдя на улицу, Павлов ощутил то, о чём недавно говорил Габриэль: весь мир стал ярче. Теперь зная, что Лолита проснулась, жилось как-то легче. Он не смог этого ощутить сразу, но теперь чувствовал каждой клеткой. Музыка в наушниках звучала на полную. Пётр подпевал, воображая себя в музыкальном клипе. В кабинет он вошёл с растянутой улыбкой. Беатрис сидела на своём привычном месте. Женщину в дальнем углу на кресле Пётр заметил только осмотревшись. — Добрый день, доктор Павлов, — поприветствовала женщина и встала, грациозно стуча каблуками по полу. — Добрый, — ответил психолог, поставив портфель рядом со своим рабочим местом, — А вы собственно кто? — Я тётя Беатрис. Сестра погибшей. Отец Беатрис очень просил, чтобы я посидела на сеансе с ней. — Я думаю, это лишнее. Такие сеансы не будут иметь эффективности, — сразу отрезал Павлов. — О, — разочарованно протянула женщина, — Не волнуйтесь, это только один раз. Я просто тоже хотела записаться к вам. Но я не могу сделать это сразу, не узнав специалиста, и не увидев его в деле. Пётр тяжело вздохнул. «Вот и первый странный клиент», — подумал он и наклонился к уху Беатрис. — Она будет тебе мешать? — спросил он очень тихо. Девочка отрицательно покачала головой, отчего её хвостики смешно растрепались. Мужчине всё равно не нравилась эта идея, но раз его юной пациентке это не мешает, то не будет мешать и ему. Он сел напротив Беатрис, и следом за ним села женщина. Психолог кинул кроткий взгляд в её сторону и увидел любопытные округлившиеся глаза. Первые несколько минут он чувствовал тяжесть этого взгляда, но увлёкшись беседой с кареглазой девчушкой, он забыл о существовании третьего человека в кабинете. Пётр задумался о том, что после сеанса стоит зайти к Лолите. Мыслями он уже был полностью там. «О чём интересно сейчас думает Лолита?», — его внутренний голос на несколько минут перебивал голоса Беатрис, — «Спит она? Или нет? Надеюсь, что она хорошо себя чувствует». На последнюю мысль Пётр отреагировал незаметной насмешкой. Его отвлёк громкий, буквально режущий уши, звук телефона. Брови сами переместились ближе к переносице, когда оказалось, что звонящий телефон принадлежал той самой тёте Беатрис, сидящей в углу. Она подскочила с места и виновато выбежала из кабинета, слегка подгибая ноги в коленях и отвратительно стуча каблуками. Психолог проводил женщину взглядом и про себя отметил, что она не создаёт впечатление серьёзной женщины. Даже лицо глуповатое. — Ей не нужен психолог, — вдруг тихо, но уверенно произнесла Беатрис. Павлов это понял сразу. Так как он не понимал настоящей причины её прихода, он спросил: — Зачем же она пришла с тобой на сеанс? — Она хочет подлизаться к отцу, — со скрытой агрессией ответила девочка и скрестила руки на груди, — Раньше ей было на меня всё равно, а как только мамы не стало, она только и делает, что покупает мне подарки. Но это не искренне. «Всё же хорошо было», — вознегодовал Пётр. Они ещё не до конца решили проблему со смертью матери, как тут нарисовалась совершенно другая проблема в виде «доброй тётушки». Даже если она не хочет подлизаться к отцу, как сказала Беатрис, а действительно хочет помочь в сложной ситуации, то ребёнок всё равно обрисует ситуацию в таких красках. Другая женщина рядом с отцом автоматически становится врагом. Особенно когда после смерти матери не прошло достаточно времени. — Возможно, твоя тётя просто ищет утешение в вас. Ведь раньше, как ты сказала, она с вами почти не общалась, да? — Угу. — А после аварии она поняла, что была не права и нужно было больше времени проводить с вами. И сейчас через подарки она хочет загладить свою вину. Как думаешь, может быть такое? Девочка тяжело вздохнула. В уголках глаз застыли блестящие капельки. Беатрис долго ждала прежде, чем ответить. Её глазки застыли на одном месте, и Петру почудилось, что перед ним сидит не живой человек, а робот, осуществляющий перезагрузку. Но маленькая Стейро вновь посмотрела на него и пробубнила: — Я не хочу, чтобы она так часто встречалась с отцом. Когда они рядом, мне становится грустно. — Ты можешь поговорить с ним об этом, — Павлов наклонился ближе к девочке, — Он тебя поймёт. — Он… Дверь распахнулась и с грохотом вернулась в прежнее положение. Легкомысленная на первый взгляд женщина влетела в кабинет, как подбитая кукушка, щебеча что-то себе под нос, и упала на кресло. Ещё несколько секунд Пётр наблюдал за тем, как она ругается на свою сумку, пытаясь что-то в ней найти, но поиски обвенчались неудачей, и ей ничего не оставалось, кроме как обратиться к мужчине. — У вас случайно нет зарядки для телефона? — смеясь просила она. Но её смех не вызвал нужного эффекта, на который она, скорее всего, рассчитывала. Этот тонкий рокочущий голосок поднял целый рой мурашек на спине Петра, отчего он сразу захлопнул свою тетрадь. Посмотрев на часы, мужчина с облегчением вздохнул. — Время сеанса закончилось, поэтому вы можете подзарядить свой телефон дома. — Я просто хотела вызвать такси, чтобы мы с Беатрис смогли спокойно доехать, — всё не успокаивалась женщина. Пётр согласился задержаться на пару минут, чтобы потенциальная клиентка смогла наконец-то уехать. Он вышел в холл, чтобы морально передохнуть от происходящего и подготовиться к встрече с Лолитой. Возле автомата с кофе психолог встретил директора Нильсена. Пока машина трудилась приготовить напиток, он уткнулся взглядом в телефон, но проходящего мимо сотрудника смог заметить боковым взглядом. — Добрый вечер, или можно сказать утро, — засмеялся он, убирая телефон в карман пиджака, — Была тяжёлая ночка? — Были тяжёлые два месяца, — не скрывал Пётр, — Я наконец-то смог нормально поспать. Даже побил свой рекорд. — Эх, — потянулся директор, — была бы у меня возможность выспаться, я бы неделю спал. Тоже побил бы свой рекорд в трое суток. — Трое суток?! Да, я с вами точно не сравнюсь. Нильсен посмеялся и забрал свой приготовленный кофе. Он сделал два больших глотка, хотя напиток был безумно горячим. Юный психолог почувствовал, как его собственный язык прожигается несуществующей жидкостью. — Как там Беатрис? — аппетитно причмокнул мужчина. — Продвижения есть, но и сложности только прибавляются. — Так всегда, — согласился директор, — Ты уже видишь финишную прямую, а потом всплывает невидимое препятствие, которое кардинально меняет твой маршрут. И финиш уже не так близко, как хотелось бы. Зато, когда почувствуешь, как рвётся лента у тебя на поясе, всё станет совсем неважно. Только радость и облегчение, что ты смог проделать такой путь. Пётр не мог ничего ответить. Возможно, Нильсен был прав. И эти слова относятся не только к его работе, но и ко всему остальному, даже к быту, к любому маленькому делу. — После сеанса куда? — В больницу. Лолита проснулась, и я хочу побыть с ней. Думаю, ей нужна поддержка. — Конечно, ты ей сейчас нужен. Из-за угла выбежала та женщина, что весь сеанс сидела в кабинете Петра, а за ней вышла Беатрис, волоча по полу свой розовый рюкзак. Отдав зарядное устройство владельцу, женщина попросила номер Петра, а затем радостно выбежала на улицу, потянув за собой племянницу. Нильсен хмыкнул и похлопал по плечу своего сотрудника перед тем, как оставить его в холле.7
Здание больницы выглядело, как башня, в которой сидит принцесса и ждёт своего рыцаря. Только вот рыцарь, каким себя представил Пётр, не спешил спасать заточённую. Он остановился рядом с главным входом и долго смотрел на пустые окна. Бывало из них выглядывали медсестра или медбрат, резким движением задёргивая шторы. Павлов щёлкал пальцами, смотрел на экран смартфона, чтобы узнать сколько времени он уже торчит здесь, но всё время забывал обратить внимание на четыре цифры во весь экран. Мозг был занят совсем не этим. До сегодняшнего дня… нет, до этого момента Пётр был уверен в том, что он прилетит к Лолите, как только она проснётся. Но теперь вокруг зловещего замка с красным крестом навис невидимый купол, и мужчина был готов дать голову на отсечение, что даже видит его чёрный силуэт. — Вы кого-то ждёте? — женщина вышла из больницы и уже несколько минут стояла у белой стены, закуривая тонкую сигарету. — Нет, — Пётр ответил только после того, как женщина посмотрела на него. Работник хмыкнула, рассматривая подозрительного мужчину. Пётр в ответ пробежался глазами по тонкой фигуре и нахмурился, узнав в женщине командира бригады, которая приехала в день аварии. Они замерли на пару секунд, вглядываясь друг другу в глаза. Женщина отвернулась первая. — Так это вы, — улыбнулась она, потушив сигарету, и сразу же начала новую, — Ваша подруга проснулась. Я так полагаю вы к ней? — Вы проницательны, — безэмоционально ответил психолог, — И память у вас хорошая. — Врачу это полагается, — она протянула пачку с остатками сигарет, — Угощаю. — Спасибо, не курю. — Что-то вы не похожи на радостного человека, который добился своего. — О чём вы? — сразу напрягся Пётр. — Это же по вашей просьбе приходил Роберт Нильсен? — услышав положительный ответ, сотрудница продолжила, — Он зашёл в наш кабинет как раз, когда у меня был обеденный перерыв. Мы всегда сидим вместе с Баскевичем, так как время обеда совпадает. Нильсен не отводил его в сторону, а стал рассказывать всю ситуацию при мне и ещё парочке врачей. Хоть Баскевич и не любитель подгибаться под кого-то, но Нильсен довольно хорошо разбирается в нейрохирургии, — женщина вдохнула дым и выпустила его через нос, — Вообще не понимаю, зачем он ушёл в психологию. Но дело не в этом. Нильсен уверил своего бывшего коллегу в том, что случай Лолиты не безнадёжный, и что она проснётся без искажений в памяти и сознании. И ведь он оказался прав! Крис (так звали женщину, как во время её рассказа вспомнил Пётр) улыбалась до конца своего повествования о Нильсене. О том, что директор психологического центра раньше работал в нейрохирургии, Пётр не знал. И почему-то эта информация приятно его удивила. Стало понятно почему Роберт был так уверен в том, что сможет переубедить Баскевича. Ведь он и сам разбирался в этой области. — Так что радуйтесь, что человек проснулся и находится в ясном уме, — подытожила врач, и направилась внутрь больницы, — До встречи! — До встречи, — глубоко вздохнул Пётр и всё-таки смог разрушить чёрный барьер, окружавший больницу. Внутри всё уже не было таким страшным. Вопреки ожиданиям Павлова никто не смотрел на него, как на человека, разрушившего жизнь девушки. На него вообще не смотрели. Только молодой парень на входе поинтересовался куда тот направляется и попросил надеть халат. Пётр быстро выполнил указания и побрёл по коридорам дальше. Его остановила открытая дверь, из которой доносились громкие всхлипывания. В палате вокруг пожилой женщины, которая недавно разговаривала с Петром о том, что время расставит всё по местам, стояло пять человек. Одна женщина, что была тоже в преклонном возрасте, сидела, уткнувшись в грудь мёртвой. Остальные походили на внуков, пришедших попрощаться с бабушкой. Каждый смотрел в пол, то ли боясь, что женщина воскреснет, то ли, что смерть передаётся от взгляда к взгляду. Пётр вспомнил, что очаровательная столетняя незнакомка говорила про своего мужа, которого психолог не наблюдал в этой комнате. Павлов тряхнул головой, стараясь не забивать её мрачными воспоминаниями. Мужчина оказался в палате Лолиты быстрее, чем рассчитывал. Он шёл медленно и тихо, всматриваясь в закрытые веки девушки. Её грудь вздымалась медленно, почти незаметно. На тумбочке всё ещё стоял букет из синих и фиолетовых цветов, которые принёс Павлов в свой последний визит. Пётр сел на маленький стул, в котором у него каким-то образом получалось спать, и коснулся тонких пальцев пациентки. Она не отреагировала. На фоне пищали датчики. Иногда после посещения больницы Пётр слышал эти высокие ноты дома и во время сна (если его можно назвать таким громким словом). Они стали частью его жизни на эти бесконечные два месяца. И сейчас к векам словно прилило раскалённое железо. Что-то такое же горячее и тяжёлое. Перед глазами всё размывалось и превращалось в едва различимые пятна. Цвет блек. Датчики затихали. Тело становилось легче, невесомей. Последние мысли были едва слышимы в сознании Петра. — Мой бедный Пётр. Этот бархатный ослабший голос вернул мысли Петра. Он стал представлять Лолиту. Её фиалковые глаза, смотрящие на него с нежностью и тоской. Небольшие синяки под глазами, которые уже были видны. Слабую улыбку на больном похудевшем лице. Он чувствовал холодное дыхание, исходящее из её губ, на своих щеках, будто её лицо было в нескольких сантиметрах. Наверняка она скажет, что не хочет, чтобы он видел её такой. Она всегда так говорила, когда болела. Но даже в таком виде она была по своему очаровательна. Как там говорят: красота в глазах смотрящего? Лолита в его воображении стала шмыгать носом. В глазах скопилось целое море слёз, которое стекало красивыми ручейками по бледной коже. Звуки становились только отчётливей, и Пётр понял в чём дело. Он открыл глаза и увидел то, что представлял: заплаканная девушка с двумя блестящими иолитами. Сердце забилось в горле. По груди будто прошёлся великан, растоптав кости и всё, что было внутри. Пётр не мог говорить. Он глотал воздух, заставляя себя поверить в то, что видел перед собой. — Не смотри так, — Лолита повернула голову в противоположную от Петра сторону. — Я… — выдавливал из себя каждый звук мужчина, — Так рад, что ты проснулась. Девушка улыбнулась, но быстро убрала радостное выражение с лица. Она вытерла глаза об плечи и снова повернулась к Павлову. Его восхищённый взгляд так и не пропал, что вызвало более широкую улыбку Лолиты, которую она уже не убирала. — Прекрати, — смущённо прошептала она, склонив кокетливо голову, — Я так хотела увидеть тебя. Боялась, что ты ушёл. Насовсем. Пока я была в коме, я видела такие ужасные сны. Мои родители спорили с тобой. Они хотели отключить меня от ИВЛ, а ты отговаривал их. Такая глупость. Пётр кивнул. Говорить о том, что всё это — не сон, он не собирался. Пусть лучше она никогда об этом не узнает. Он готов был держать это в секрете до последнего. — Я хотела выспаться, но не два месяца, — посмеялась Лолита, — Что ты делал это время? Рассказывай. — Я пошёл работать к Роберту Нильсену на полставки, — наконец-то он мог поговорить с ней, услышать её голос по-настоящему, увидеть её внимательный взгляд, — Пока что я работаю с одной девочкой и, возможно, у меня скоро появиться ещё один клиент. — Ого, — искренне удивилась девушка, но через эту эмоцию очень сильно просачивалась слабость и усталость, которую сразу увидел Пётр, — Но я не сомневалась, что вы будете работать вместе с Нильсеном. — Он оказался именно тогда, когда нужно и там, где нужно, — разговоры с директором центра пролетели перед глазами в виде картинок, — Надеюсь, он разрешит работать по полной ставке в следующем месяце. — Но ты же ещё учишься. — Договорюсь с ректором университета закончить курс экстерном. Ничего нового они мне уже не дадут. — К чему такая спешка? Мужчина вздохнул больничный горький воздух, от которого сжались лёгкие. Он подавился, обдумывая более удачный ответ. Нельзя же сказать, что «твои родители отказались оплачивать твоё лечение, поэтому это буду делать я»?! Верно, это прозвучит ужасно и неизвестно, что будет после этих слов. — Я хочу, — всё ещё прочищал горло психолог, — Покататься с тобой по миру. Лолита молчала, но одна поднятая бровь говорила всё, что она думает. Пётр незаметно укусил себя за щеку в наказание за такой ответ. Нужно было ещё немного покашлять. — Ты это сейчас серьёзно? — крепкий голос девушки наконец-то дал о себе знать, — Я прикованная к кровати, Пётр. Нет, даже не так! Я парализована! — Поверь, я это знаю, — также уверено ответил он, — А ты уже решила всю жизнь так пролежать? На это девушка ничего не сказала. Пётр смог произнести это с такой интонацией, что Лолита почувствовала упрёк в свою сторону. В неё будто ткнули палкой, как по спящему животному. Серьёзный взгляд мужчины сжимал тело Лолиты, пусть она его и не чувствовала. — Мы сделаем всё, чтобы твоё тело вновь было твоим. Чтобы ты его чувствовала, — сейчас Пётр будто вернулся в свой кабинет и начинал разговор с новым пациентом, — Для учёбы я найду время, поверь мне. — Да… — Не смей так вздыхать, — перебил Павлов, и с каждым словом его брови опускались всё ниже и ниже, — Всё получится, если ты этого захочешь. Он щёлкнул девушку по носу, отчего она вновь одарила его лёгкой улыбкой. Минуты разговоров давались Босстром тяжело и уже через полчаса бодрствования, она еле открывала губы. Пётр решил остаться с ней на ночь, чтобы она смогла насладиться сном. В отличие от неё, сам Павлов долго вслушивался в равномерное тихое дыхание своей возлюбленной. Ему было так хорошо слышать его, что даже сон казался не таким сладким.8
Договориться с деканом об обучении экстерном получилось без лишних проблем. Павлов подробно описал всю ситуацию, и уже после него подписал необходимые документы. На окончание обучения Петру дали три месяца, за которые он должен был сдать экзамены и написать дипломную работу. У мужчины уже были наброски и проблем возникнуть не должно было. Но почему-то, когда он приступил к выполнению работы, мозги будто испарились. На девственно белом электронном листе была только тема и точки, выстроенные друг за другом, как солдаты. Пётр не отпускал клавишу, рассчитывая на то, что совсем скоро вдохновение придёт, и он сотрёт этот несчастный отряд недосказанности. Сколько времени он уже сидит так? Час, два? Сутки? Пётр откинулся на спинку стула и закрыл глаза, пытаясь собраться с мыслями. Перед ним расстилалась только темнота. Никаких образов. Если бы что-то подобное произошло в течении прошедших двух месяцев, то он непременно обрадовался этому. А сейчас, когда собранность была необходима… куда она пропала? Психолог направился на кухню. За окнами уже разгорался закат. Через несколько минут он окончательно погаснет, и тогда может быть свет появиться в голове Петра? Было бы неплохо. Заварив крепкий чай, Павлов встал напротив окна и смотрел на красные облака у горизонта. Солнца уже не было. Такой же закат был, когда их компания сидела во дворе Ребекки. Сидеть бы сейчас на тёплой земле вместе с Лолитой и смотреть на это чудо природы. Петру так захотелось ощутить эту красоту на всём своём теле, что в конце концов он открыл окно. Свежий воздух ударил в уставшую голову мужчины, и в первые секунды боль протянулась от висков до затылка. По обнажённой коже рук ласково пробежал ветер. Правая нога Петра завибрировала. Он не обратил на это внимания, пока не понял, что это вибрирует вовсе не нога. На экране смартфона Павлов увидел незнакомый номер. Уже вечер. Кто мог нарушить такое блаженное состояние? — Слушаю вас, — без интереса ответил Павлов. — Ой, здравствуйте, доктор Павлов! Только не этотглупый голосок! Нужно было не отвечать. Пётр молчал, стараясь не высказать своё недовольство. Но… это же потенциальный клиент. — Доктор Павлов! — продолжала женщина, — Это тётя Беатрис. Кирстен Юхансен. Простите, что так поздно, доктор. У меня просто целый день не было возможности вам позвонить, и вот наконец-то смогла уделить этому важному делу немного времени… — Я занят. Вы могли бы говорить по существу? — Павлов глотнул чай и поставил кружку на стол так, что собеседница помедлила со своим ответом, услышав громкий стук. — Эм… Знаете, я вам говорила, что думаю над тем, чтобы записаться к вам. Так вот, — она нервно засмеялась, — Мы можем провести сеанс завтра утром? — Позвоните завтра в наш центр и запишитесь. — Это значит да? — Если они назначат вам это время, то мы проведём беседу, — спокойно отвечал Пётр, не отводя взгляд от уже темнеющих красных пятен на горизонте. — Ой, это прекрасно! Ну что ж, простите за мой поздний звонок. Надеюсь, что не отвлекла вас от важных дел, — мужчина видел перед собой улыбающуюся во все тридцать два зуба глуповатого вида женщину, которая, по его мнению, сидела перед зеркалом, — Приятных снов, доктор Павлов! — Приятных снов, Кирстен, — закончив разговор, Пётр сказал сам себе, — Зачем было звонить? Вдохновение так и не пришло. Пётр смотрел на потолок, лежа на диване. В последние дни он спит только на нём. Может, он подсознательно считал его удобным? Ведь именно на нём после разговора с Габриэлем Павлов смог нормально уснуть. Сон подкрался неожиданно, пока Пётр представлял Лолиту рядом. Как она своими нежными руками гладит его непослушные отросшие волосы. Его голова лежит на её груди, и он слышит равномерное биение сердца, которое в один момент прекращается… Пётр вскочил с места. Перед ним пустота. Именно та, которая была в его голове целый день. Тишину разбавляет чьё-то громкое тяжёлое дыхание. Пётр сгибается, ощущая нехватку воздуха и жжение в груди. Он уже не чувствует своё тело, а чужое дыхание превращается в высокие писки аппарата в палате Лолиты. Воздуха остаётся на считанные секунды. Пётр ползёт куда-то вперёд, не видя ничего перед собой. Силы покидают его перед возникшей ниоткуда дверью, из которой льётся тёплый свет. Павлов тянется к нему, но тот растворяется после вспышки. Мужчина открыл глаза вновь. Улыбка непроизвольно появилась на его лице, ведь перед ним закат. Не пустота, поглощающая его! Закат… — Пётр, — лёгкая призрачная рука каснулась плеча мужчины, — Смирись. Павлов повернулся к голосу. Он не удивился, когда увидел погибшего Стефана в его жёлтой толстовке. Пётр знал, что увидит его. Ни бледная, разлагающаяся кожа, ни разбитая голова, ни стеклянный глаз не вызвал должной реакции психолога. Он смотрел на него, как на других людей. — Смириться с чем? — спросил Пётр, смотря на один широко раскрытый глаз друга. — Она всё равно поедет с нами, Пётр, — из рта погибшего вылилась кровь и смачно шлёпнулась о белую плитку. — Нет, она останется здесь. Пётр не совсем понимал о чём они разговаривали. Он посмотрел на окровавленный пол, затем вокруг себя. Только плитка и закат. И Стефан. — Но ты же мёртв, — неуверенно сказал Павлов, делая шаг назад. Холодная рука схватила его за запястье. Мужчина застыл на месте, а фигура парня в жёлтой толстовке приближалась. Из рта мертвеца продолжала кусками шлёпаться на пол кровавая масса, а он сам повторял, как заевшая пластинка: — Смирись. Она поедет с нами. Смирись. Она поедет с нами. Смирись… Потный, с дрожью по всему телу Пётр проснулся на диване. Рядом на столе звонил телефон. Павлов смотрел на движущийся вокруг себя смартфон и горящий экран, но отвечать не спешил. Руки не могли прийти в статичное состояние, как и сердце не могло вернуться в прежний ритм. Комната не изменилась. Всё было на своих местах. Посчитав пальцы, Павлов убедился, что их десять. Ни больше, ни меньше. Значит, кошмар закончился. — Доброе утро, Пётр, — громкий голос Нильсена успокоил мужчину, — До тебя не могли дозвониться. Опять спишь? — Лучше бы не спал, — сам себе ответил Пётр, боясь закрыть глаза и опять увидеть Стефана. — К тебе записалась Кирстен Юхансен на сегодня. Умоляла нашего администратора записать на десять часов, но я полагаю, ты на это время не успеешь? — Нет, я успею, — ответил мужчина, посмотрев на часы, — Время ещё есть. — Хорошо. — У меня вопрос. — Давай, — Нильсен явно улыбался. — Могу я сегодня зайти к вам? Хочу кое-что обсудить. — Конечно. Подходи после сеанса. Если опоздаю, подожди у кабинета. — Спасибо, — поблагодарил Пётр и попрощался с директором. Во время сборов и пути до психологического центра Павлов прокручивал сон момент за моментом. Возвращался к разговору со Стефаном. К тёплому свету, просачивающемуся через тонкую линию между приоткрытой дверью и пустотой. У Петра не было сомнений, что этот сон был олицетворением его переживаний. Прошлых и нынешних. Такой страх, как после этого сна был только в день аварии. Возле его кабинета уже сидела тётя Беатрис. Сияющая изнутри, накрашенная, как на охоту, одетая… ещё хуже. — Вы сегодня необычайно… красива, — другие прилагательные звучали грубо, поэтому Пётр решил сказать что-то банальное. — Ой, перестаньте! — хихикнула женщина, поправляя тонкую лямку облегающего красного платья, — Я проснулась с таким прекрасным настроением, что не могла не показать это всему миру. Пётр занял своё место и пригласил женщину сесть напротив него. Кирстен, как леди, положила ногу на ногу, а руки аккуратно опустила на колени. Её осанке могли позавидовать многие, как и тонким щиколоткам. — Что ж… давайте начнём со знакомства. Ко мне можете обращаться просто Пётр. Никаких формальностей. Простые разговоры на простые темы, — женщина хлопала глазами и улыбалась, — Как я могу обращаться к вам? — Кирстен. Просто Кирстен. И лучше на «ты». — Отлично, Кирстен. С каким вопросом ты пришла ко мне? — Люди не воспринимают меня всерьёз, — улыбка на её глупом лице стала ещё шире, — Все считают меня глупой и легкомысленной при нашем первом знакомстве. Хотя все знают, что первое впечатление обманчиво. — У меня на родине обычно говорят: «Встречают по одёжке. Провожают по уму». Поэтому первое впечатление очень сильно влияет на дальнейшее отношение к человеку. Как бы многие не отрицали это. А ты как думаешь? Почему так происходит? Кирстен поменяла позу, и обе её ноги коснулись пола. Её взгляд упал на масляные картины природы на стене возле окна. Уголки губ по-прежнему тянулись к ушам. — Потому что я всегда весёлая и улыбаюсь, — засмеялась она, — Все думают, что взрослые должны быть всегда серьёзными, с каменными лицами, с заботами. А когда появляется кто-то, как я, то все начинают думать, что он несерьёзный и вообще ребёнок. — Тебе не нравится такое отношение? — Нет! — взмахнула руками Кирстен, — Кому понравится каждый раз быть отвергнутым? Я сейчас даже не о мужчинах говорю. А обо всех. Все мои подруги отвернулись от меня, потому что я до сих пор не замужем, у меня нет детей, да и вообще ничего об этой жизни не знаю! Я же такая глупая! — Ты пыталась общаться с такими же, как ты? — что-то в этой женщине начинало нравится Петру. Как профессионалу. И теперь он уже был уверен, что не сойдёт с ума во время работы с ней. — Пыталась, — призналась Кирстен, — Но с ними обычно не о чём говорить. Они были действительно глупыми. Не только на вид. — То есть ты чувствуешь себя брошенной? Женщина помолчала, изображая мыслительный процесс, а затем хмыкнула: — Да, думаю, что так и есть. А можно вас спросить? — Спрашивай, — быстро ответил Пётр. — А вы чувствовали себя брошенным? Павлов нахмурился и кинул быстрый взгляд на часы. Стрелки не нарезали круги, как на Формуле-1, цифры не менялись местами, и понять время можно было без проблем. Все предметы в кабинете стояли на своих местах. Значит это не продолжение кошмара, как сначала подумал Пётр. — У всех такое бывало. Я не исключение, — кратко ответил психолог, не смотря на собеседницу, — Но мы здесь не для того, чтобы обсуждать меня, верно? — Да, простите, — засмеялась женщина так громко, что в ушах мужчины зазвенело, — Я привыкла задавать встречные вопросы. Через полчаса отец Беатрис позвонил Кирстен, и она убежала забирать свою племянницу из школы. Пока женщина прощалась с Петром, она всё время извинялась, что пришлось прервать сеанс, но обещала, что в следующий раз точно просидит до конца. Павлов в этом не сомневался. И когда посетительница всё-таки вышла из кабинета, психолог направился к директору Нильсену, которому обещал встречу. Как и говорил Роберт на месте его не оказалось, и Петру пришлось ждать. Если бы не ночной кошмар, то психолог без сомнений запрокинул бы голову назад и вздремнул на удобном диване. Но вместо этого приходилось листать новостную ленту на смартфоне и пить кофе из автомата. Роберт Нильсен застал своего сотрудника с головой, лежащей на руке, и закрытыми глазами. Его тело покачивалось в разные стороны и, пока директор наблюдал за ним по пути в кабинет, Пётр несколько раз чуть не упал носом в пол. Мужчина аккуратно положил руку на плечо психологу. Тот вздрогнул, будто до него дотронулся мертвец. Округлённые испуганные глаза с непониманием смотрели на директора, который испугался не меньше, чем сам Пётр. — Зачем же так пугать? — Нильсен схватился за сердце и глубоко вдохнул. Пётр помедлил с ответом, приходя в себя. Фигура испуганного Роберта даже немного развеселила Павлова, но сердце продолжало отбивать ритм рока. — Простите, — голос юного психолога дрогнул, — Я сегодня дёрганный. — Благодаря тебе, остаток дня я буду разделять это состояние с тобой, — засмеялся Нильсен, обвиняя Петра, — Что ж, пойдём. Ты хотел со мной о чём-то поговорить? Они зашли в кабинет директора, где по периметру были разбросаны бумаги и файлы, канцелярские принадлежности и стаканчики от напитков из автомата. Нильсен заметил изучающий взгляд Петра и извинился за беспорядок, назвав его «творческим». Помимо «творческого» беспорядка в уголке управляющего психологического центра стояли огромные цветы. Среди них Пётр без труда узнал любимое бабушкино растение: драцену. Только та, что стояла у его единственной родственницы была значительно меньше этой. Внезапная грусть опустилась на Павлова. Со всем произошедшим он совсем забыл о том, чтобы хотя бы раз в неделю позвонить бабушке. Она там наверняка вся на иголках. «Какой же ты дурак!» — подумал он и слегка ударил себя по лбу. — Не хочу тебя торопить, но я могу уделить тебе только двадцать минут. Затем мне нужно бежать на следующую встречу, — Нильсен отодвинул шторы, и мягкий утренний свет проник в тёмное царство директора, — Не люблю опаздывать. — Я недавно узнал о том, что вы раньше работали нейрохирургом, — начал Пётр, и лицо мужчины за столом директора в мгновенье поменялось: оно вытянулось, стало неестественным, а глаза впали, отчего выглядеть он стал на десяток лет старше, — И я хотел бы… — Я к этому не вернусь, — грубо отрезал директор, смотря на человека перед собой исподлобья, как на врага. — Я не хотел, чтобы вы возвращались. Не заметить перемену настроения Нильсена мог разве что слепой. Пётр не хотел строить какие-то теории по этому поводу, но мысли сами невольно нарисовали пару картин, где Нильсен уходит из нейрохирургии. Воспоминания об этом у него неприятные, значит, случилось что-то плохое. Хотел бы знать Пётр что именно? Может быть в другое время, но сейчас ему хватало и своих забот, с которыми стоило разобраться в ближайшее время. — Я хотел лишь попросить вас дать мне пару советов по поводу реабилитации Лолиты. Вы хорошо разбираетесь в этой теме и… — Прости, но в этом я тебе не помощник. Проси профессионалов в больнице. «Надо было начать с другого», — подумал Павлов, понимая, что дальше разговора не будет. — Если это всё, то я хочу отдохнуть. — Но вы же смогли уговорить Баскевича на то, чтобы не отключать Лолиту от аппарата! — вознегодовал психолог громким голосом, переходящим в крик, — Почему не можете просто дать совет? Я не прошу вас возвращаться туда! Не прошу проводить операции! Вам же не сложно поговорить со мной, как с очередным человеком на кресле пациента? Вам хуже от этого не станет, а мне сейчас нужна хоть чья-то поддержка, потому что я уже не вывожу! Везде покойники! Везде их осуждающие лица! Я не знаю, как справиться с чувством вины, а вы просто берёте и… Пётр замолчал. Во рту чувствовался песок. Его вот-вот смочит горький ком в горле. Мужчина не смотрел на директора. Он опустил плечи ещё ниже и коснулся подбородком до выпирающей кости ключицы. Нильсен молчал, а Павлов сказал всё. Даже больше. Мир закружился, когда Пётр развернулся к выходу. Он так ничего и не услышал в напутствие.9
Пётр был на взводе. Он бежал по коридорам центра, крепко сжав кулаки. Ему встречались другие сотрудники, которые здоровались со своим коллегой, но в ответ они слышали удалённое тяжёлое дыхание. Со стороны это выглядело, как испанская коррида, где Пётр был быком, а проходящие мимо него сотрудники — матадорами. Не хватало разве что красной натянутой ткани, хотя вместо неё можно было считать пелену злости перед глазами Павлова. Не прогревшийся утренний воздух сразу успокоил психолога. Светло-голубое небо с редкими оранжевыми пятнами действовали не хуже успокоительного. Дыхание замедлилось. Пётр сел на скамью рядом с небольшими кустами неизвестных ему цветов, от которых шёл лёгкий сладкий аромат. Пётр прокрутил всё произошедшее и понял, что его злость взялась из неоткуда, что это так глупо, что лучше не надо было начинать этот разговор. На что он рассчитывал? «На простой разговор», — ответил сам себе мужчина, рассматривая пушистые белые облака, — «Почему всегда всё идёт не так?». Он перевёл взгляд на цветы и потянулся к телефону во внутреннем кармане пиджака. Быстро отыскав нужный номер в контактах, Пётр стал вслушиваться в долгие гудки. Спустя время на той стороне послышался до боли любимый хрипловатый женский голос: — Я думала, что ты совсем пропал, — Вера Александровна, как и все люди её возраста, громко говорила в свой старенький телефон, — Как ты там, Петя? Петя… Как давно он не слышал такую интерпретацию своего имени. Но именно оно всегда возвращает его в то время, когда он жил в России. Дома. Тогда он мог сесть на автобус и уже через пятнадцать минут сидеть в уютной маленькой однушке, где всегда пахнет домашней свежей едой. Живя гордой холостяцкой жизнью, Пётр всегда питался как попало. На приготовление еды не хватало времени. Что уж там говорить, ему не хватало времени, чтобы отдохнуть с друзьями. Каждый раз приходилось отказывать в очередной встрече в каком-нибудь популярном баре. Вместо этого он раз в неделю отправлялся к Вере Александровне. К бабушке со стороны отца. Единственной, кто осталась с ним после смерти родителей. Пока Пётр готовился к поступлению в норвежский университет и копил на переезд туда, Вера Александровна помогала ему морально и финансово. Пусть Пётр и отнекивался каждый раз, когда родная бабушка приезжала к нему с огромными кастрюлями готовой еды, она всё равно добивалась своего и давала небольшую сумму, чтобы внук не голодал. Благодаря такой заботе Павлов не только не исхудал, но даже наоборот набрал лишние пару килограмм. Но это стало даже плюсом, ведь потом из-за этого Пётр смог сблизиться с Лолитой. — Всё в порядке, бабуль, — ласково ответил мужчина на русском, почувствовав колющую грусть, — Устроился на работу в центр психологической помощи. У меня уже два клиента есть. — Ох, как хорошо! — искренне радовалась женщина за внука, — А как с учёбой дела? — Через три месяца сдам свою работу и получу диплом. Я решил, что нет смысла долго сидеть на одном месте, если я могу сделать всё намного быстрее. Тем более, если я начал работать. — Правильно! Так хотя бы денежку начнёшь получать побольше, — поддержала Вера Александровна, — Приедешь, побалуешь старую бабку! Искренний смех разлился из динамика смартфона. Пётр расплылся в улыбке. Именно этого ему сейчас и не хватало. Смеха. Радости. Чьего-то тёплого слова. Чего-то, что отвлекло бы его от мыслей. — Перевезу тебя лучше к себе поближе. Чего ты там одна делать будешь? — Перестань! Мне и тут хорошо. — Как ты-то себя чувствуешь? Как здоровье? — Потихоньку, — голос пожилой женщины скатился по эмоциональной горке вниз, — Давление в последнее время скачет. Да сны тревожные снятся. В последний раз тебя видела. — Меня? — взволновано переспросил Пётр. — Да. Ты бегал из стороны в сторону, как безумный. Я пыталась тебя успокоить, но ты ни в какую! Кричал что-то, рвал на себе одежду, — немного подумав она добавила, — У тебя точно всё хорошо? Павлов вспомнил день, когда порвал свою любимую куртку. Как же тогда бушевали внутри него эмоции! Он готов был весь мир порвать, как свою одежду. Да, иначе, как безумцем, его в тот момент и не назовёшь. Бабушку в этом плане обмануть не так просто. Она всегда всё чувствовала. — Всё хорошо. Ты просто беспокоишься обо мне, вот тебе и снится подобная чушь, — постарался уверено сказать мужчина, в то время, пока в его голове скользили воспоминания прошлых месяцев. — Может ты и прав, — вновь согласилась Вера Александровна, — Я сделала перевод пару дней назад. На днях тебе должно прийти. — Ты с ума сошла?! Лучше бы о себе позаботилась. Поверь, сейчас я могу себя обеспечить. — Я тебе не отдаю все деньги, — сразу буркнула женщина, — Если они мне понадобятся, то вернёшь обратно. Ты молодой, тебе гулять да гулять. А мне что? Я только в магазин хожу иногда. Много не ем, одежда у меня есть. На крайний случай возьму деньги из отложенных на похороны. Помирать я пока не собираюсь. Она посмеялась, но Петру это показалось несмешным. Он никогда не понимал этого юмора. Для него это было жутко. «Откладывать на похороны». Звучит намного ужаснее, чем сам процесс. — Ну ладно, Петруш, звони, если что-то случится. Да если и не случится, тоже звони. — Хорошо, бабуль. Целую, — мужчина смотрел на активированный экран, где была установлена фотография с Лолитой. Перед тем, как отправиться в больницу, Пётр зашёл в кафе недалеко от работы. Аппетита не было, но мужчина понимал, что это обманчивое чувство, вызванное стрессом. После разговора с Верой Александровной заметно полегчало. Пока психолог пытался запихнуть в себя кусок мяса, в кафе зашла девушка с неестественной походкой. Она ходила, как на палках, не сгибая ног. На правой стороне лица разлился фиолетовый цвет, переходящий в красный возле уха. Если бы не карие глаза, которые Пётр изучил вдоль и поперёк, то он оставил бы девушку без внимания. Ребекка заметила Петра и на секунду остановилась возле входа. Тот, кто был рядом с ней, посмотрел в его сторону и отвёл девушку подальше. Павлов не понял эту реакцию и наблюдал за уходящими людьми, которые бежали от него, как от прокажённого. Обдумав всё, Пётр решил, что не стоит сейчас разбираться в эмоциях Ребекки и просто дать ей возможность привести мысли в порядок. Ведь, если он всё-таки захочет с ней поговорить, то это может оставить отпечаток в её психоэмоциональном состоянии. Чего Павлов совсем не хотел. Он собирался уходить. За столиком, где сидела подруга Петра, он не следил, поэтому вышел из заведения с полной уверенностью, что оставил Ребекку позади. Погрузившись в свои мысли, мужчина отошёл на несколько метров от входа в кафе, и услышал, как знакомый голос позвал его по имени. Он остановился. Но некоторое время не поворачивался к источнику звука, посчитав, что он доносится из его головы. — Пётр, — уже тише прозвучал голос за спиной Павлова. — Я думал, что ты не хочешь меня видеть, — вместо приветствия произнёс Пётр с улыбкой. — Не совсем так, — девушка медленно подошла к нему, — Не знаю почему, но мне очень тяжело тебя видеть. Да и не только тебя, всех, кто остался. Но я решила, что если встречу кого-то, то обязательно поговорю. Она не смотрела на него. Вместо её глаз, Пётр видел гематому на лице. Ребекка пыталась выглядеть уверенно, но голос её выдавал. После каждого слова она глотала накопившиеся слёзы. Всё её тело дрожало, но Павлов не до конца понимал от того ли, что она волнуется или от того, что ей было сложно стоять. — Ребекка. Я рад видеть тебя, — он хотел добавить «живой», но в последний момент промолчал, — И благодарен тебе, что ты решила со мной поговорить. Девушка посмотрела на собеседника, не поворачивая головы. Она обняла себя руками и еле заметно улыбнулась. Из-за повреждения на лице улыбка продержалась недолго, но этого хватило, чтобы Пётр ответил тем же. — Ты встречался с кем-нибудь? — видно было, что этот вопрос Ребекка выдавила из себя. — Да, — кивнул Павлов, — Габриэль в полном порядке. Он остаётся здесь, чтобы доучиться. Лолита пока что, — он тяжело вздохнул, вспомнив в каком она состоянии, — Прикована к кровати, но в сознании. — Это… хорошо, — Пётр не понял был это вопрос или утверждение, — А… Стефан? — Он погиб на месте. Его тело забрали родственники, чтобы похоронить на родине. Ребекка невнятно промычала что-то себе под нос. Пётр боялся, что сказал что-то не то, но… других вариантов и не было! Рано или поздно она сама бы обо всём узнала. Девушка жевала свои губы, как до этого Пётр жевал кусок мяса. Карие глаза превратились в кукольные: без признаков сознания, с маленькими стразами в уголках. — Ребекка? — Почему ты нас не остановил? — этот вопрос поставил Петра в тупик, — Ты должен был нас остановить! Если бы ты это сделал, то все остались бы живы! Мы жили бы, как раньше, но твоя тупость всё разрушила! Неужели у тебя не было яиц, чтобы настаивать на своём! Ты должен был остаться с нами тогда! Она кричала. Размахивала руками. Через её уста сейчас говорило подсознание Петра. Он думал также, когда произошла авария. Когда не было пути назад. Когда не было выбора. В этих разъярённых пылающих глазах он видел себя. Свои терзания. Он ждал, когда это скажет кто-то другой, чтобы убедиться, что он невиновен. Эти обвинения — реакция на беспомощность. Он и Ребекка прекрасно знали, что виноват не он, но продолжали кидать обвинения только потому, что это был единственный козёл отпущения. — Почему ты нас не остановил?! — взревела Ребекка, давясь слезами, — Ты же знал, чем это закончится! Почему ты молчишь?! Ответь хоть что-то в своё оправдание! — Эй! У входа в кафе появился тот самый провожающий Ребекки. Мужчина средних лет. Непримечательный, с седеющими висками. Но как только он подошёл ближе, Пётр понял, что это отец Ребекки. Дочь была неотличимая копия его. — Чего пристал к ней? — рыкнул мужчина на Петра, — Проваливай, пока твоим родственникам не пришлось искать тебя по помойкам! Он увёл раскрасневшуюся дочь обратно в здание, оставив Петра снаружи. Внутри психолога заныло. Он не мог понять, что ощущает. Всё перемешалось в одну чёрную слизкую массу без запаха и вкуса, но вызывающую отвращение от вида. Мужчина поплёлся к больнице оставляя позади себя следы из этой самой массы.10
День Лолиты состоял из двух чередующихся действий: потребления пищи и сна. Кормили в больнице неплохо. Это не домашняя еда, конечно, но лучше, чем синтетика из пищи быстрого приготовления, которой она иногда грешила в студенческой жизни. И это несмотря на то, что Лолита Босстром придерживалась правильного питания. Когда она стала оставаться дома у Петра, кулинария заиграла новыми красками. Ей никогда особо не нравилось готовить, но для него старалась сделать блюдо, если не ресторанного качества, то хотя бы съедобного. Мэрит кормила дочь с ложечки. Лолита никогда не могла представить, что такое может случиться. Взрослая женщина кормит своего взрослого ребёнка. Беспомощное состояние. Единственное, что девушка могла делать самостоятельно — крутить головой. И разговаривать. Хотя последнее делать уже не хотелось самой Босстром. С матерью она обменялась парочкой слов относительно её самочувствия. Но что могла ответить Лолита? «Всё отлично. Я просто ничего не чувствую ниже шеи. Не могу самостоятельно есть. Да что там… приходится ходить под себя. А так, просто замечательно!». Эти мысли мелькали каждую минуту. Каждый раз, когда Лолита вспоминала о своём парализованном теле. Эти мысли висели перед ней, как вывеска о приближающемся празднике. Разноцветные буквы из блестящей бумаги, растянутые на всю стену, гласящие: «Поздравляем! Ты — овощ!». И шарики с конфетти внутри. Ах да, и пиньята в уголке. Специально для неё. — Спасибо, — Лолита отвернула голову от тарелки с супом, — Я наелась. Мэрит Босстром опустила тарелку и тяжело вздохнула, расстроенная тем, что дочь так мало ест. Но врач уверил, что аппетит со временем вернётся. Женщина некоторое время молча сидела рядом, не двигаясь, как тень, всматриваясь в бледное лицо Лолиты. Она встала и направилась к двери, чтобы отнести тарелку в столовую, но дверь открылась раньше, чем её рука коснулась ручки. Пётр, как и Мэрит, застыл на месте. Ни один из них не хотел видеть другого и, чтобы не выяснять отношения при Лолите, они просто кивнули друг другу и разошлись. Павлов смотрел на дверь, когда та была уже закрыта. Он не понимал, что тут делала Мэрит, ведь в последнюю их встречу, они с Кайо буквально «отреклись» от своей дочери, передав её в его руки. Неужели совесть? Или материнский инстинкт? — Привет, — тихо произнесла Лолита, и уголки её губ немного поднялись, — Ты какой-то напряжённый. Что-то случилось? Пётр поставил на стол белую орхидею в горшке цвета горчицы, которую он купил по дороге сюда. Он молча снял упаковку, поправил каждый листик, посмотрел издалека, подвинул горшок правее, потом левее, снова правее. Лолита наблюдала за странным поведением мужчины, но не стала его перебивать. Павлов, добившись идеального расположения цветка, поставил портфель подальше от себя, чтобы не вспоминать произошедшее сегодня. И наконец-то сел. — День очень странный, — улыбнулся Пётр, стараясь не пугать Лолиту своим состояние, хотя было уже поздно, — Я рад, что наконец-то с тобой. — Почему же странный? Пётр потянулся и рёбра несколько раз хрустнули. — Как сказать… Сначала мне приснился кошмар, потом незапланированный сеанс, — он загибал пальцы, и лицо всё больше кривилось в гримасе ужаса и отвращения, — Небольшой спор с Нильсеном и… странная сцена в кафе. — Вы поссорились с Нильсеном? — Не поссорились. Небольшое недопонимание. Всё уже хорошо. — А что за сцена в кафе? — продолжала расспрашивать девушка, тревожно всматриваясь во взъерошенные пряди волос Павлова. — Одна девушка устроила истерику на всё кафе. После её криков у меня голова чуть не взорвалась. До сих пор болит, — он дотронулся до лба, как бы доказывая свои слова, — Но ещё мне звонила бабушка. Так что всё не так плохо. — Как она? Ты рассказывал ей о том, что случилось? — Нет! Ещё чего! Не хочу, чтобы она беспокоилась. Пётр подвинулся ближе и чмокнул Лолиту в щёку. Лицо девушки сразу окрасил румянец, и в глазах появилась еле заметная искра. — Давно Мэрит пришла? — решил перевести тему мужчина. — С самого утра вместе с отчимом, — ответила Лолита и заметно погрустнела, — Они сказали, что уедут на полгода к Алите в Амстердам. У неё там какие-то проблемы с учёбой… или чем-то там ещё. Алита, сводная сестра Лолиты, была немного младше неё и училась в Амстердаме. Дочь Кайо Эстебана — очень капризная девушка, требующая от отца как можно больше внимания. Он всегда баловал её, отдавал всё самое лучшее, но не понимал, чем это может для него обернуться. Теперь уже взрослая Алита не может сделать шаг самостоятельно, без совета папочки. Она просит, чтобы Кайо решал все проблемы за неё, даже когда проблема может решиться без его участия. Из-за большой ли любви, но Кайо всегда спешит спасать свою дочь. А Мэрит следует за ним, как зачарованная. Так получается и в этот раз. — Как всегда, — не сдержался Пётр и высказал своё мнение. — Да уж… Она могла бы и остаться. Но Кайо для неё всегда был важнее, чем я… — Одна ты точно не останешься! — очень громко, сам того не ожидая, сказал психолог и откашлялся, — Врач приходил? — Приходил. Сказал, что будет навещать каждое утро и вечер и ещё прописал массаж, чтобы мышцы не атрофировались окончательно. Он пытается дать мне надежду, но… мне кажется, он сам себе не верит. — Надежда умирает последней, — сказал Пётр по-русски. Лолита знала значение этих слов. Она неуверенно сжала губы. Мэрит вернулась в палату. Её взгляд скользнул по нахмуренному Петру, и лицо, как у хамелеона приняло такое же выражение. Спортивная сумка, доверху наполненная вещами, оказалась на плече женщины. — Мы постараемся вернуться раньше, — Мэрит попыталась поцеловать дочь, но Лолита отвернулась от неё к Петру. — Конечно, — рыкнула девушка, косо смотря на мать, — Иди. Тебе уже Кайо сигналит. Боится, что с ненаглядной Алитой что-то случится за это время. — Не смей на это обижаться, Лолита! — сразу поменялась в настроении женщина, — За тобой тут постоянный уход. А Алита одна в чужой стране. — Так и оставайтесь там! Живите втроём и не смейте появляться в моей жизни! Не хочу видеть ни их, ни тебя! Лолита закричала во всё горло, чувствуя, как от её крика содрогаются стены. Она пыталась поддаться всем телом вперёд, но двигалась только голова. Мэрит сжимала лямки от сумки. Её дыхание Пётр слышал даже через крики Лолиты. Женщина закусила губу и кратко ответила: — Я тебя поняла. Но знай, что потом будешь жалеть об этом. — Мэрит, — Пётр встал с места, — Вы куда-то спешили. Их разделяла только больничная койка. Если бы не она, то Мэрит кинулась бы на «мальчугана» и выдрала все волосы. Из-за него они с Лолитой сейчас ссорятся. Если бы он не появился в жизни её дочери, то она бы не оказалась здесь. И не пришлось бы выслушивать такие обидные слова от неё. — Лучше бы ты не появлялся здесь. Это были её последние слова перед уходом. Как только захлопнулась дверь, Петру стало легче. Та атмосфера, которую всегда носила с собой Мэрит, хотела поглотить как можно больше жертв. Лолита рассказывала, что она появилась после их знакомства с Кайо. Это он постоянно находился в напряжении и считал, что всё плохо. Королева драмы в их семействе. И этот синдром подхватила и Мэрит из-за своего слабого характера. — Как насчёт стаканчика кофе? — улыбнулась Лолита сквозь слёзы, но не смогла долго держать улыбку и разрыдалась.11
Лолита перестала верить в своё выздоровление. С её уст всё чаще звучали фразы об отказе от лечения и бессмысленности всего, что предлагают врачи. Она перестала держать себя в руках, когда Баскевич в очередной раз приходил проводить беседу. Доктор передавал все слова Павлову, который не мог поверить, что они принадлежали Лолите. Нецензурная брань стояла каждый раз, когда Пётр выходил из палаты. При нём девушка не позволяла себе даже косого взгляда в сторону медсестры. Но Петр верил Баскевичу, ведь ему не зачем было врать. К тому же, пусть Лолита и сдерживала своего внутреннего зверя при нём, её глаза врать не могли. В потускневших иолитах осела ненависть, страх и горечь. Придёт время и на Петра выльется всё это. — Здравствуйте! Психолог не заметил, как в кабинет залетела Кирстен. Пока она копошилась возле своей сумки, Пётр успел надеть на лицо привычную маску Петра Павлова — психолога без собственных проблем, который всегда сосредоточен только на пациентах. Женщина плюхнулась на диван и игриво закинула ногу на ногу. Лицо, как всегда, сияло от беззаботности и счастья. Пётр уже успел привыкнуть к нему, а сейчас оно даже обрадовало. Настолько заразительной была её улыбка до ушей. Сразу и не подумаешь, что такой счастливой женщине нужен психолог. — И всё-таки я удивляюсь тебе, Кирстен, — не скрыл Пётр своих мыслей, — Как хорошо ты можешь скрывать свою внутреннюю боль за этой очаровательной и правдоподобной улыбкой. — Мне так легче, — ответила она, но не убрала улыбку, — Смотреть в зеркало на грустную физиономию — неприятное занятие. — Я и не говорю смотреть на неё ТЕБЕ. На неё хочу посмотреть Я. Кирстен замялась и сразу отвела взгляд от мужчины. Её брови дёрнулись и медленно стали подниматься, будто их тянут за верёвочки. Было видно, что женщина боролась сама с собой. Каждая мышца на её лице дёргалась в конвульсиях, борясь за своё место. Но в итоге уголки всегда улыбающихся губ опустились. Теперь глаза не были искусственно распахнуты, как у наркозависимого. Кирстен тяжело вздохнула и всё-таки не смогла сдержаться, и нервный смешок вырвался из груди. — Я вспомнила недавно, — не стала дожидаться комментария Петра женщина, — Что у меня давно…очень давно была подруга, которая не считала меня легкомысленной и глупой. Она меня всегда поддерживала, хоть и была других взглядов на жизнь. Мы с ней виделись почти каждый день. Я жаловалась ей на окружающих, она — на своего мужа. Нам была необходима поддержка друг друга. Может быть наша дружба держалась только на этом, но… нам было этого достаточно. — Почему вы перестали общаться? — спросил Пётр и долго наблюдал за двигающимися губами, но абсолютно молчаливой пациенткой. — Её убил муж, — тихо, будто тот, о ком она говорила, стоял за дверями, — Она никогда мне не говорила о том, что муж бьёт её. Возможно, такого и не было до того дня. Как сказал мне следователь, он обвинял её в измене, и из-за этого они стали ссориться. Они жили на пятом этаже. Окно было открыто. Он просто вытолкнул её из окна. Тишина зазвенела в ушах Петра. Он чётко видел картины, о которых рассказывала Кирстен: лицо озверевшего мужа, испуганную девушку и её тело, лежащее на асфальте, как сломанная кукла. По коже пробежал холод, который скорее всего ощущала на себе погибшая, пока летела из окна. Пётр налил в стакан холодной воды и поставил на стол перед пациенткой. На его удивление глаза Кирстен были сухими и не было даже намёка на слёзы. Видимо рана уже давно зажила. — Я была готова убить его собственными руками, — женщина сжала стеклянный стакан с водой, — Но этот урод решил закончить всё легче. Вскрыл себе вены перед приездом полиции. — И после неё у тебя уже не было таких людей, с которыми бы ты могла поделиться своими переживаниями? Кирстен отрицательно покачала головой. — Нет. После этого я… — Боялась, что подобное может повториться? — предположил Павлов после долгой паузы. — Да, — призналась она, — Я боялась, что вновь привяжусь к человеку, а он уйдёт. Неважно как. Он просто перестанет существовать в моей жизни. — Ты когда-нибудь задумывалась о том, что не люди отвергают тебя, а ты — людей? Может даже неосознанно, не специально. Женщина смотрела в пол. Она дышала через рот, иногда глубоко вздыхая. Пётр молчал, понимая, что знает ответ. Улыбка на лице Кирстен вновь дала о себе знать, чем Павлов был недоволен. — Видимо и вправду я отталкивала всех сама, — губы Кирстен дрожали, отчего слова смазывались, — И что мне теперь делать? Этот вопрос был адресован не столько Петру, сколько самой себе и неизвестной всезнающей сущности. Женщина впервые за весь разговор подняла взгляд на Павлова. И в этом взгляде он наконец-то смог разглядеть настоящую Кирстен: с её болью и радостью, разочарованием и надеждой. — Тебе нужно принять тот факт, что люди уходят. Горевать об утрате — нормально, но не стоит переносить весь негативный опыт на последующие отношения. Иначе ты продолжишь отталкивать от себя людей просто потому, что знаешь, что они уйдут. Ведь может быть, именно тот человек должен был остаться с тобой. На этот раз Кирстен одарила Петра благодарной улыбкой, в которой не было неестественности и наигранности. Павлов видел, что их разговоры приносят пользу не только ему, как профессионалу, но и Кирстен, как женщине, нуждающейся в его помощи. После сеанса вдохновлённый Пётр быстро направился домой, чтобы начать писать выпускную работу, до которой не мог долгое время дойти. Сейчас же миллионы мыслей кружились в голове, и они мгновенно попадали на белые электронные листы. Павлов не отходил от ноутбука до самого вечера, пока не увидел горящий за окном алый закат. Кто бы мог подумать, что Кирстен, которая в первые встречи раздражала его, сейчас станет источником вдохновения? Пётр был благодарен ей, ведь теперь он может быстрее закончить университет и отправиться с Лолитой в небольшое путешествие. Куда? Он пока не знал, но очень хотел, чтобы его возлюбленная с фиалковыми глазами вновь посмотрела на этот мир с прежней любовью.12
Мечты о том, как они с Лолитой отправляются изучать мир, разбились о холодный жёсткий разговор с ней. Пётр стоял возле койки, как статуя, без возможности двигаться. Всё потяжелело внутри. Даже воздух в лёгких давил на внутренние органы, как бетонный блок. Пётр не смог долго стоять на ногах и упал на колени перед Лолитой. Он продолжал молчать. Язык онемел. Даже глаза не двигались с места. Они застыли на худой фигуре девушки, которая безразлично смотрела в противоположную от Петра сторону. Всё то, что он хотел сказать, улетучилось в леденящем воздухе. Наконец-то он смог протянуть руки к постели. Он гладил гладкую кожу рук Лолиты, зная, что она не почувствует этого. — Зачем ты это говоришь? — Пётр не смог сдержать дрожь в голосе. Каждое слово выговаривалось с трудом. Павлов хотел думать, что сейчас Лолита развернётся к нему и скажет, что шутит. Но… такие слова не могут быть шуткой. Только очень жестокой шуткой, на которую не способна Лолита. — Я уже решила, — отчеканила девушка и продолжала смотреть в сторону. — Лолита, — мужчина подскочил с места, из-за чего Босстром одарила его холодным безразличным взглядом, — Ты даже не дала себе шанс, чтобы встать на ноги! Почему ты так быстро сдаёшься? — Нет никакого шанса на это, Пётр, — оскалилась она, — Это приговор, поэтому я хочу скорее закончить всю эту похоронную процессию, которая затянулась на долгие годы. — Какая глупость! — не смог сдержать крик Павлов и опёрся на стену кулаком, — Мы даже не попробовали ничего! А ты уже говоришь об эвтаназии! — Я не хочу ничего пробовать. Эта короткая фраза, сказанная с завидной уверенностью, полоснула, как ножом, по сердцу Петра. Он не думал, что она сдастся так быстро. Война проиграна, даже не начавшись. Павлов бегал внутри собственного сознания в поисках карты, решебника, который даст верный ответ на такие громкие слова Лолиты. Но все листы, что он находил были пусты или перечёркнуты чёрными чернилами так, что ничего нельзя было разобрать. Спустя время, которое мужчина потратил на размышления, огонь внутри успокоился, и Пётр спокойно сел на прежнее место. Лолита знала, что Пётр не станет устраивать спектакли, как любили делать Мэрит и Кайо, поэтому она могла озвучивать мысли так уверенно и безразлично. Пусть это и не соответствовало тому, что творилось у неё внутри. Сколько раз она прорепетировала этот разговор за эти две недели? Сколько раз успокаивалась после очередной истерики? Она видела реакцию Петра столько же, сколько думала об этом, но его глаза полные боли наносили больше урона сейчас, когда он рядом. Настоящий. — Я не могу, Лолита, — прошептал он, приклонив голову на сложенные в кулаках руки, — Не могу потерять тебя второй раз. — Прошу, — с теплотой, уже не сдерживая ком из слёз, взмолилась парализованная девушка, — Я только обуза для тебя. Я не могу ничего делать самостоятельно. Ты приходишь только вечером. И это сейчас. А что будет, когда ты будешь завален работой? Клиенты с утра до вечера, а потом заполнение документов. Если ты будешь находиться здесь ночью, то тебя вскоре уволят, потому что ты спишь на рабочем месте, — хмыкнула Лолита, — Нам… Тебе и мне будет намного легче, если я сделаю то, что хочу. Зачем откладывать, если исход уже понятен? Пётр почувствовал зов озера, возле которого они стояли с Габриэлем. Вновь захотелось полететь вниз в его объятия. Туда, где темно и никого нет. Чтобы звуки внешнего мира не доходили до его уставшего рассудка. Последние слова Лолиты гудели, словно он уже был под водой. Мужчина поднял голову. Одним грубым движением он вытер две мокрые дорожки от слёз, поцарапав пуговицей на рубашке щёку. Скривившись от боли, Пётр потёр пораненный шрам. После этого он отрезвел. Девушка перед ним испуганно смотрела на то, как он размазывает кровь по лицу. — Поговорим об этом завтра, хорошо? — Пётр достал из ящика салфетку и приложил её к ране, — Поговорим пока о другом. Габриэль звонил мне вчера. Сказал, что вы виделись. — Д-да, — опешила Лолита, но решила, что сейчас действительно необходимо охладить накал, — Он был так рад видеть меня, что чуть не скупил весь магазин в качестве подарка. Она кивнула на стол возле окна, который Пётр сразу заметил, но после слов Лолиты об эвтаназии, стол сразу слился с окружением. Теперь Павлов смог подойти к нему и разглядеть фрукты, аппетитно лежащие в чаше, сладости в подарочных упаковках и ярко-красные розы. Да, Габриэль всегда был щедр в плане подарков. Радостно скачущий по всей палате парень, как призрак, мелькнул в воображении Петра. Что бы сказал он, если бы узнал о решении Лолиты? «Бывали же случаи, когда полностью парализованные люди начинали ходить, — Габриэль уже отвечал на это, потягивая сигарету, — С твоей поддержкой у неё всё получится». «Как бы не так», — отвечал уже иначе, чем в первый раз, Пётр. После слов Лолиты опустились руки. Неужели теперь нужно было пустить всё на самотёк? Оставить как есть? И тогда вся эта борьба была бессмысленной. Пётр сам создал проблему, которая решилась бы быстрее без его участия. Мэрит и Кайо были правы. Всё пришло именно к этому. Павлов уставился на подарки, но его мысли находились не в этой комнате и даже не в его голове. Они летали далеко отсюда, вне досягаемости Петра. Лолита не видела его уставшего небритого лица с опухшими глазами, но видела поникшую голову и опущенные плечи. Ей стало стыдно за всё, что случилось и за свой сделанный выбор, но он уже был сделан. Она считала, что Петру будет лучше, если он испытает это сейчас, чем всю последующую жизнь. Рано или поздно раны залечатся, а вот вылечится ли она — большой вопрос. — Пётр, — позвала девушка его, но он даже не шевельнулся, — Я знаю, что это сложное для тебя решение, ноповерь, для меня тоже. Ничего в ответ не последовало. Статуя у стола ожила только спустя минуты молчания, когда Лолита уже не рассчитывала на ответ. Пётр поднял голову, и его взгляд упал на скамью возле дерева, под которым они сидели вместе с пожилой женщиной. Она говорила о том, что иногда нужно просто ждать, пока время всё сделает само. Но как можно ждать неизвестно чего сейчас? Ждать дня, когда Лолита заснёт и больше никогда не проснётся? Ждать, пока лекарство будет течь по её тонким венам? Ждать, зная, что ты мог бы всё изменить? Солёные капли стекали по мраморному лицу безразличной на вид статуи. Мужчина чувствовал взгляд девушки на койке, но не мог повернуться к ней. Боялся, что скажет что-то не то, не сдержится, закричит, в истерике начнёт бить стены, разбросает молодые цветы и станет беспощадно топтать их лепестки, выжимая из них последние соки. — Зачем всё это? — спросил сам себя Пётр, но Лолита не услышала этого. Зубы заскрипели. Вены вздулись на висках. Руки сами сжались в кулаках. Пётр сорвался с места и схватил портфель. По дороге он хотел закричать во всё горло, как тем ранним утром до встречи с Габриэлем, но рассудок ещё не покинул его. — Не уходи! — вдруг испугалась парализованная девушка внезапной перемене настроения Петра, — Не оставляй меня одну! Он остановился возле двери. Одна часть Петра хотела остаться здесь с ней, но вторая понимала, что ему необходимо подумать наедине. Этот разговор вывел его из колеи и нужно было вернуть себе управление, чтобы не слететь вниз с обрыва. Он послушал второй голос и вышел из палаты, не взглянув на Лолиту. Ноги сами несли его в сторону бара. В самый центр, где, как всегда, будет огромное количество людей, среди которых можно затеряться. По дороге туда мужчину чуть не сбила кучка велосипедистов. Они кричали что-то в его сторону, находясь уже за его спиной, но он даже не заметил этого. «Я приняла важное решение, Пётр. И я надеюсь, что ты меня поддержишь или хотя бы поймёшь». Слова Лолиты крутились в голове. Её спокойный голос сводил с ума, как и её пустой взгляд в этот момент. Два прекрасных иолита, которые раньше дарили тепло, теперь сожгли Петра заживо, не успел он опомниться. «Я собираюсь подписать документы на эвтаназию, — она тогда замялась, потому что физически подписывать будет не она, а юрист, — В лечении нет смысла». «Уже ни в чём нет смысла», — мгновенно ответил Пётр Лолите из прошлого. — Эй! Мужчина! Кто-то одёрнул его за рукав пиджака, и он сделал огромный шаг назад. Настолько сильным был окликавший его. — Ты хоть смотри куда идёшь! Это проезжая часть, — голос принадлежал мужчине в его возрасте, стоящему с маленьким мальчиком, глаза которого буквально вылетали из орбит. — Простите, — извинился психолог и попытался изобразить улыбку, но судя по хмурому виду спасшего его мужчины, у него это не получилось, — Задумался. Бар был на другой стороне улицы. И если бы никто не окликнул Петра, то он не дошёл бы до него. Проиграл бы гонку, врезавшейся в него машине. Иронично. Павлов не собирался напиваться до беспамятства. По крайней мере, он себя убеждал в этом. Он сел за столик в углу. С этого места он видел всех посетителей этого заведения. Сейчас их было немного, но время шло к ночи, поэтому наплыв скоро начнётся. Пётр сделал заказ и достал смартфон, чтобы не закапываться в воспоминаниях. Но фотография на экране пошатнула мужчину ещё раз, и некоторое время он смотрел на широкую улыбку его Лолиты. Той Лолиты, которая никогда не сдавалась. Никогда до недавнего времени. Напиток принесли сразу. Павлов выпил его залпом, только бокал коснулся стола. Официант ещё стоял возле него. — Есть что-то крепче? — спросил мужчина и подвинул бокал обратно официанту. — Коньяк? — вопросом на вопрос ответил парень в тёмно-синем фартуке. — Неси. Бутылку. — Мы не продаём бутылками, — возразил работник бара, жалостливо подняв брови. — И что ты мне предлагаешь? Ждать каждый раз, пока мне принесут обновлённую стопку? — Вы можете сесть за стойку. — Там нет мест, — недовольно рыкнул Пётр. Парень убедился в правдивости слов мужчины и, глубоко вздохнув, извинился и попросил немного подождать. Павлов запрокинул голову. На потолке висели декорации в виде виноградных лоз. Мягкий свет сверху подсвечивал их, как солнце. Если не слушать окружающий шум, то можно представить себя на юге. Может быть, в собственном доме, где у тебя каждый год вырастает сладкий виноград, из которого потом можно сделать потрясающее вино. Каждый летний вечер проводить на веранде, потягивая из хрустального бокала домашнее вино. Разговаривать с женой о всяких пустяках. Слушать её длинные истории о том, как она болтала с подругами сегодня за обедом. Отвлекаться, чтобы проверить спящих детей. Смотреть на их улыбающиеся во сне лица. И знать, что ты счастлив… — Бутылка коньяка будет стоить сто долларов, — скрипучий голос вырвал Петра из мечтаний. — Неси. После всех мыслей об идеальной жизни этот бар казался грязным, а само присутствие Петра здесь — ошибкой. Заветный напиток оказался перед глазами Петра мгновенно. Он сам налил себе полную стопку и, не колеблясь, выпил её. Эффекта от неё не было. Вторая стопка опустошилась так же быстро. Третья — аналогично. — Эхей! Привет! Один сидишь? За его стол сел парень с параллельного курса. Они иногда общались, но дальше стен университета их дружба не выходила. Его звали Томас и на вид был, как Томас, по мнению Петра: кудрявый, светловолосый с носом картошкой. Болтливый парнишка, получающий от своей молодости всё, что можно: тусовки, алкоголь, девушки, мальчишники и прочее, о чём Пётр даже думать не хотел. — Привет, — без интереса ответил Пётр, проглатывая коньяк. — У тебя есть планы на вечер? — Смотря для чего спрашиваешь. — Ну, — засмеялся Томас, — Я остался один. Девушка бросила. Мы должны были встретиться здесь, но она написала сообщение и… я не хочу вот так отсюда уходить. Пётр подумал, что в компании Томаса нет ничего плохого. Он не из тех людей, после разговора с которыми чувствуешь опустошение и ненависть к окружающему миру. Скорее, даже наоборот. — Отлично! — крикнул парень, после утвердительного ответа психолога и поставил свой алкоголь на стол, — Я вот не понял. Ты ушёл из универа? — Нет. Я закончу всё экстерном. Нашёл себе работу. Хочу посвятить себя ей, — кратко рассказал всё Павлов. — Тогда за твою работу! Они выпили. Томас сразу начал рассказывать про свои похождения. Временами его истории были смешными (или это коньяк подействовал?), а когда этот кудрявый парень стал приставать к двум девушкам за соседним столиком, Пётр не стал успокаивать его, а наоборот проявил инициативу. Вскоре они уже сидели вчетвером, распивая напиток за напитком. Две новые знакомые бесконечно болтали о бесполезных вещах, которые в трезвом состоянии быстро наскучили бы Петру. Одна из них уже почти сидела на коленях пьяного мужчины, заливая в его широкую улыбку всё больше опьяняющей жидкости. Когда она потянулась, чтобы поцеловать его, Павлов остановил её, схватив одной рукой её за щёки. Он рассмеялся, увидев её обиженное лицо. Томас по-дружески отчитал его за это и сказал, что стоит загладить свою вину перед девушкой. — И что же ты хочешь, прекрасная женщина? — спросил Пётр, произнеся последние два слова по-русски, — Золото? Мир под ногами? Путёвку на острова? — Я была бы не против получить это всё, но мне нужно кое-что большее, — шептала она на ухо мужчине. Пётр улыбнулся, понимая, чего же так желает брюнетка рядом с ним. Как там её зовут? Они вообще представлялись или просто присоединились к ним с Томасом? Павлов достал смартфон, собираясь вызвать такси до дома. Та, о ком он забыл, смотрела на него. Она смотрела на него из прошлого, сверля пустыми глазами. — Ой, а у тебя уже есть подружка? — сразу затрепетала девушка рядом, — А она не будет против, что мы с тобой так близко общаемся? — Прости? — Или у вас свободные отношения? — продолжала подкидывать новые варианты брюнетка. — А-а-а, — протянул Пётр, заливаясь пьяным смехом на весь бар, — Ты действительно подумала, что мы поедем ко мне? Вдвоём? Девочка, — он погладил её по щеке, — Я поеду домой один. Спасибо за прекрасную компанию. Приятного вечера, Томас! Он вышел. Его разгорячённое тело даже не ощущало ночной холодный воздух. Недалеко от мужчины стояла компания, где каждый затягивался сигаретой. Павлов попросил сигарету и себе. Тяжёлый дым после первого вдоха осел в лёгких, но как же легко от этого становилось! Лучше всякой медитации и дыхательных практик. Пётр забыл, когда сознание отключилось. Он помнил только обрывки его пути до дома. Как шаркал ногами и перебегал от дерева к дереву. В это время людей было мало, но, кажется, он кого-то встретил. Беспокойный женский голос окутывал его. Прохладные руки касались горящих щёк. Мир кружился, и опора окончательно пропала из-под ног. Он слышал только голос, просящий не уходить. Не оставлять.13
Произошедшее ночью стёрлось из памяти Павлова. Тёмное затягивающее забытие овладело его разумом, и вся ночь пролетела, не успел бы Пётр назвать своё имя. Но сладкое безмятежное состояние продолжалось до того, как мужчина ощутил первые признаки пробуждения. Первым признаком была головная боль, которая сжимала мозг, словно щипцами для прессовки чеснока. Вторым — тошнота. Несмотря на то, что эти два чувства Пётр различил быстрее остальных, остальные побочные эффекты алкоголя смешались в общую слабость. Павлов постарался открыть опухшие глаза. Ядовитые солнечные лучи были перекрыты плотными синими шторами, которые Пётр не узнал. И списал это на похмелье. Через маленькие щёлочки опухших век виднелись абстрактные картины. Справа стоял мольберт с такой же, но незаконченной, картиной. Это точно была не его комната. Он никогда не увлекался живописью и уже точно никогда бы не повесил такие «шедевры». Или вчера он был настолько пьян, что поменял свои взгляды на подобное? В таком случае, Пётр многого о себе не знал… Мужчина попытался встать, но его вестибулярный аппарат решил устроить выездную карусель, не выходя из дома. Из-за этого Пётр медленно лёг на прежнее место, стараясь делать как можно меньше резких движений. Только сейчас, повернув голову влево, психолог заметил на прикроватной тумбе стакан воды и целую упаковку таблеток. Это был прекрасный подарок от того, кто приютил у себя «пьянчугу» (как назвал себя сам Пётр, размышляя о происходящем). — Твою мать, — вздохнул он, схватившись за голову, после принятия лекарства. В дверь кто-то постучал. Пётр не хотел дёргаться, но сердце учащённо забилось. От страха, что он не знает человека за этой дверью или от того, что ему стало стыдно, что его видели в неподобающем состоянии? А если это Роберт Нильсен? Только этого не хватало… Не дождавшись ответа, в комнату вошла Кирстен Юхансен. Пётр сначала не узнал её в домашнем виде и не отводил любопытного и удивлённого взгляда. В обычной, некричащей одежде (а не в той, которая иногда переходила грань скромности) Кирстен выглядела совсем иначе. В лосинах и футболке оверсайз она была даже женственней, чем в том красном платье, которое Пётр почему-то запомнил. Волосы она завязала в высокий хвост, который открывал её милое обеспокоенное лицо. — Ох, я думала, что вы ещё спите, — как бы извинилась она, — Как вы себя чувствуете? — Обычное похмелье, — Пётр не мог смотреть ей в глаза, — Мне так стыдно… Прости меня, Кирстен. — Я вас прощу, если вы останетесь здесь до полного выздоровления, — улыбалась женщина, садясь на край кровати, — Я приготовила ужин. Думаю, вам стоит немного подкрепиться. — Уже вечер? — Да, вы проспали целый день. Павлов застонал, удивляясь своей глупости. Как он вообще смог себе позволить такое?! Даже в студенческое время в России такого не было. Он сел, пытаясь словить хоть одно воспоминание о прошлой ночи. Но ничего после их встречи с Томасом он уже не помнил. Хоть бы пронесло, и он не… — Как я вообще здесь оказался? — раздосадовано спросил психолог, поправляя майку. — Я возвращалась от Стейро. Мы с отцом Беатрис очень долго обсуждали их переезд. Но несмотря на то, что было поздно, мне захотелось прогуляться. И по дороге домой я заметила качающегося из стороны в сторону человека. Я хотела пойти другой дорогой, но вы окликнули меня, — брови Кирстен сразу поднялись, а на глазах уже почти наворачивались слёзы, — У вас были такие печальные глаза. И улыбка… Я не могла вас так оставить. Головная боль ушла на второй план. Чувство беспомощности и отчаяния вновь нахлынули с ещё большей силой. Он вспомнил ужасные слова Лолиты, и сейчас перед ним стоял, заваленный подарками, стол с красными розами, лепестки которых он хотел безжалостно растоптать. От той злости ничего не осталось. Только в сердце щемит. — Я принесу вам ужин, — после долгой паузы, во время которой Пётр думал, сказала Кирстен и встала с кровати. — Не стоит нести сюда, — остановил её психолог, — Я подойду сам. Женщина утвердительно кивнула и вышла. Павлов смотрел на дверь и закрыл рот рукой, боясь, что не сможет сдержать внутренний крик. По горлу прошлись несколькими маленькими ножами, разорвав мягкие ткани до крови. Пётр даже почувствовал этот неприятный водянистый вкус металла. Мысли уносили его в самые чёрные представления о будущем. Он отчётливо видел каждую букву на её надгробии… Резкая пощёчина вернула его в реальный мир. Звук от неё отскочил от всех стен комнаты и вернулся к Петру вдвойне. Правое ухо от такого удара заложило. Павлов вскочил с места, забыв о мучавшем его несколько минут назад головокружении, и стал натягивать на холодное тело костюм. «И в нём я разгуливал по улицам Осло пьяным… Как отвратительно, — думал Пётр, застёгивая пуговицы на рубашке, — Удивительно, что не порвал. Молодец, Пётр. Хоть в чём-то преуспел». Мужчина отодвинул шторы. За окном солнце уже касалось горизонта. Желтеющие листья летали по улице. Осень наступила неожиданно рано в этом году. Но для Петра это не имело никакого значения. Он так увлёкся своей работой и свиданиями с Лолитой, что совсем не обращал внимания на изменения в природе. Иногда разве что красный закат притягивал его, когда он писал дипломную работу. Не успел он опомниться после аварии, как уже наступила осень. Он вышел из спальни в гостиную совмещённую с кухней. За барной стойкой, которая заменяла обеденный стол, уже стояли две порции обещанного ужина. Пахло по-домашнему, и улыбка сама появилась на лице Петра. Кирстен перемешивала салат, смотря по телевизору какое-то популярное скандальное шоу, где все люди ведут себя, как последние твари. Павлов сел на стул незамеченным, поэтому, когда хозяйка повернулась к стойке, она вздрогнула, чуть не уронив из рук тарелку. — Вы меня напугали! — обиделась в шутку она, — Нельзя же так внезапно появляться. — Прости. Ты так внимательно смотрела это шоу, что мне не хотелось тебя отвлекать. Кирстен сделала звук телевизора тише и села напротив Павлова. Стол она накрыла, как для президента: первое, второе, закуски, салат, сок. Наверняка она приберегла что-то для десерта. Пётр хмыкнул, рассматривая весь арсенал этой необыкновенной женщины. — Ой, вам что-то не нравится? — сразу запаниковала она, — Я могу предложить что-нибудь другое. — Нет-нет, — Пётр замахал руками, понимая, что Кирстен уже сорвалась с места, чтобы нести всё содержимое холодильника, — Просто… Это восхитительно! Пока я не увидел всё это, аппетита не было, но сейчас… Готов съесть всё, что здесь есть! Хозяйка облегчённо вздохнула и, они принялись ужинать. Всё проходило в молчании, только на фоне звучали голоса из телевизора. Пётр иногда посматривал на свою спасительницу и удивлялся её преображению. Он считал, что она ходит дома в каком-нибудь вызывающем пеньюаре, накрученными волосами и боевым раскрасом, пытаясь таким образом спрятаться от своих проблем. Но он ошибся. Дома она была собой. Пётр продолжал смотреть на Кирстен, забыв об ужине. Женщина заметила долгий взгляд и вопросительно взглянула на гостя. Он не реагировал. Тогда её щёки покрылись алым румянцем. — Я испачкалась? — Кирстен потянулась за телефоном, чтобы посмотреть на себя. — Что? Нет, — засмеялся Пётр, — Ты просто хорошо выглядишь. Не мог это не заметить. Она отвела взгляд и заметив, что тарелка Петра пуста, принялась убирать всё со стола. Павлов не прекращал улыбаться, наблюдая за смущённой женщиной. Покрасневшее лицо с кокетливой улыбкой делали её моложе на несколько лет. Как странно, что первое впечатление о ней было столь не схоже с тем, что он видел сейчас. — Десерт? — спросила Кирстен, боясь встретиться взглядом с психологом. — Не смею отказаться. Когда на столе оказались чашки с зелёным чаем и пирожные, Кирстен решилась на то, чтобы спросить Петра о вчерашней ночи. — У вас была весёлая ночка? — Можем уже на «ты», Кирстен, — сказал Пётр, разрезая десерт на маленькие части, — А насчёт ночи, то могу сказать, что она была совсем не весёлой. Скорее наоборот. — Вот как? — сразу понизила тон женщина, — У вас… у тебя что-то случилось? — Не думаю, что тебе нужны мои проблемы… — Да ладно! Дай и я побуду твоим психологом. Я может и не дам какой-то умный совет, но выслушать могу. Пётр посмотрел на серьёзную Кирстен. Она въелась в него таким уверенным взглядом, что отказать было невозможно. Да и рассказав всё вслух, у него, возможно, получится решить проблему. — Моя девушка попала в аварию больше трёх месяцев назад, — первые слова дались очень сложно, но останавливаться было уже поздно, — Она повредила позвоночник, и теперь всё ниже шеи парализовано. Родители этой девушки хотели отключить её от ИВЛ, но я был против, и её оставили на меня. Я пообещал сам себе, что сделаю всё, чтобы она встала на ноги, но… После её пробуждения прошло немного времени, и она приняла решение делать эвтаназию. — Почему так быстро? Что-то подтолкнуло её к этому? — спросила Кирстен, не отводя взгляда от поникшего Петра. — Её мать и отчим уехали к её сводной сестре в Амстердам. Оставили. И она решила, что я со временем поступлю также. «У тебя будет работа. И если ты вечером будешь приходить ко мне, то тебя уволят за то, что ты спишь на работе». Примерно так звучала её фраза. Но это настолько глупо! Она считает, что я её брошу! — Может, она так ещё не считает, но боится, что это произойдёт, — задумчиво произнесла и себе, и Петру женщина, — Думает, что, если оттолкнуть человека самой, расставание пройдёт менее болезненно. Потому что, если ТЫ это сделаешь, она не будет к этому готова. Кирстен улыбнулась. — Но знаешь, ты можешь предложить ей отложить это на некоторое время. Спешить некуда, но зато она сможет успокоиться, а ты — доказать, что эвтаназия в данной ситуации — не выход. — Возможно, ты права, — закивал Пётр, запивая застрявший кусок пирожного в горле, — А говорила, что не сможешь дать совет. Не думала пойти в психологию? Они посмеялись. Но мысль, подкинутая Кирстен показалась Петру хорошей. Лолита может согласиться с этим. В конце концов, подготовиться к тому событию, которое предлагала Лолита, нужно было не только ей, но и ему. — Но готовишь ты прекрасно, — решил перевести тему Павлов. От этого Кирстен вновь покраснела. Оставаться в доме Юхансен ещё на одну ночь Пётр не хотел, поэтому после ужина он направился домой. По дороге он думал о том, что скажет Лолите на следующей встрече и как она отреагирует. Его предчувствие в этот раз предвещало что-то хорошее. То, что изменит его жизнь и жизнь Лолиты в лучшую сторону. И всё-таки Кирстен совсем не та, кем кажется.14
Вся ночь прошла в размышлениях. Придуманные диалоги с Лолитой крутились в ещё не до конца трезвой голове Петра. Его сердце отбивало ритм тяжёлого рока, заставляя вибрировать всю грудную клетку. После долгих раздумий, ему всё-таки удалось заснуть. Утром Павлов чувствовал себя лучше, чем рассчитывал. Осталась только жажда и лёгкая отрешённость от реальности. В психологический центр он пришёл раньше обычного. Беатрис ещё не было, поэтому было время зайти к Роберту Нильсену. Последний разговор с ним получился не очень удачным. Было бы неплохо поговорить с ним об этом, чтобы у них не возникло недопониманий. В конце концов Нильсен его начальник. А с начальством лучше дружить. С такими мыслями Пётр зашёл в свой кабинет, чтобы оставить вещи. Дверь оказалась открыта. Мужчина настороженно открыл её, напрягая все свои мышцы. Никого страшного он не надеялся за ней увидеть, но кто знает, что ещё может произойти, учитывая все события? Кто добьёт Петра? Вор, который шарился у него в кабинете? Или может полицейский, который пришёл арестовать Павлова за убийство, совершённое в состоянии алкогольного опьянения? Психолог размышлял об этом, пока открывал дверь. И конечно же, эти мысли сразу показались бредом, как только он увидел около окна директора психологического центра. Нильсен повернулся к Петру только, когда тот зашёл в кабинет. В этот день он не был таким улыбчивым и спокойным, как всегда. Видимо, и в его жизни происходило что-то, что испытывало его. — Доброе утро, Пётр, — сказал он добрым тоном, но лицо его ничего не выражало, — Решил сегодня прийти раньше? — Доброе, — нахмурился Пётр, ставя свой портфель на место возле дивана, — А вы решили меня встретить в моём же кабинете? На это Нильсен улыбнулся. Очень вяло, но всё же… — Я не просто так пришёл. Есть разговор. Роберт Нильсен прошёл к креслу и медленно опустился на него. Пётр всматривался в его спину, пытаясь понять, чем в этот раз закончится эта беседа. Тон директора не нравился ему. Если Нильсен решил уволить Петра после того, как тот не смог сдержать свой пыл, то… может оно и к лучшему? Павлов устал как-то реагировать на боль, которую он испытывает при падении. Это уже становится рутиной, не иначе. — Так о чём вы хотите поговорить? — спросил Пётр, садясь напротив него. — Во-первых, ко мне приходил Стейро. Он сообщил, что они переезжают, поэтому ваши сеансы с Беатрис закончились. Он оставил тебе конверт, — Нильсен вытащил из внутреннего кармана пиджака конверт, о котором говорил, и отдал своему сотруднику. Он был достаточно плотным. Пётр на секунду напрягся. Открывать конверт он не решился, поэтому отложил его в сторону. — А во-вторых? — спросил мужчина, после паузы. — Во-вторых, — Нильсен глубоко вздохнул, — Я пришёл извиниться. — Извиниться? — Я понимаю твоё негодование, относительно моего ответа на твою просьбу, — будто заучено проговорил директор, но затем продолжил более спокойно, — Но хочу, чтобы ты понял меня и не принимал мои слова, как оскорбление в твою сторону. — Роберт, вы не обязаны оправдываться, — вдруг перебил Пётр, чувствуя себя виноватым, что директор извиняется перед ним, — Это я взорвался без повода. — Ты называешь это «без повода»? — засмеялся мужчина в кресле и подвинулся к Павлову торсом, — Нет, Пётр. Я просто должен был тебе всё объяснить. Пётр молчал. Нильсен, понимая, что собеседник готов выслушать его историю, продолжил: — Я работал нейрохирургом вместе с Баскевичем, но ты это и сам прекрасно знаешь. У меня никогда не было такого, чтобы на моём операционном столе погиб человек. Я был морально готов к подобному. Меня предупреждали мои наставники, что это случается, и не стоит винить себя. Потому что иногда врачи не властны над всем, как бы не хотелось. У меня была дочь… Нильсен встал. Его руки дрожали. Пётр заметил это, когда тот стал наливать воду в стакан. Выпив содержимое за два больших глотка, будто он блуждал в пустыне несколько недель, директор сел на место. Он видел обеспокоенное лицо Павлова, поэтому продолжил прежним спокойным тоном: — Ей было неполные двенадцать лет, когда появились первые признаки гипертонического криза. Но на тот момент, мы не знали, что это именно он. У неё болела голова, ухудшалось зрение. Со временем давление стало скакать, как сумасшедшее. Нам удавалось привести его в норму лекарствами, но это действовало недолго. Мы подбирали лекарства, консультировались с другими врачами, но оставалось только продолжать искать методы эффективного лечения. Она медленно умирала, пока я метался, пытаясь найти хоть тонкую нить, чтобы зацепиться за неё и выбраться из этого. Когда диагноз был поставлен, нашлась ещё одна болезнь — опухоль в спинном мозге. Я сразу бросился оперировать. «Ты чёкнулся, Роберт! Мы вдвоём не справимся с этим!», — он помнил, как Марк Баскевич кричал это, брызгая слюной. «Нам нужно сделать это! — не менее агрессивно отвечал Нильсен, подготавливая бумаги к операции, — Эта опухоль может повлечь за собой ещё худшие последствия». Баскевич подлетел к молодому нейрохирургу и влепил ему тяжёлой пощёчины. Бумаги полетели, как опавшие с дерева листья. Нильсен округлившимися глазами смотрел на своего партнёра, онемев от неожиданности. Баскевич схватил Роберта за плечи и прижал к стене. «Слушай сюда, — сквозь зубы процедил он, — Ты должен мыслить трезво. Я понимаю, что она твоя дочь, и ты хочешь её спасти, но этой необдуманной операцией ты сделаешь только хуже. Давай пригласим других хирургов, которые смогли бы нам помочь?» «Тогда будет слишком поздно, — не унимался Роберт, — Я не могу ничего не делать, пока моя Ханна страдает». — Зря я его тогда не послушал, — с сожалением вспоминал Нильсен, скрыв лицо руками, — Ханна умерла, как только я закончил удалять опухоль. Мне дали недельный отпуск, за который я решил, что больше никогда не вернусь в больницу, как нейрохирург. Мы с женой решили ходить к психологу, чтобы никто из нас не наложил на себя руки. И когда мы смирились с утратой, жена предложила открыть свой центр психологической помощи. Я прошёл обучение, и теперь вот, — он раскинул руки в сторону, — это здание стало прекрасным местом, где мы помогаем другим людям справиться с их проблемами. — Сожалею вашей утрате, — только и мог сказать Павлов. — Поэтому я понимаю твоё рвение что-то сделать для Лолиты, — не ответил Нильсен на слова Петра и стал снова рыскать в карманах пиджака, — И в качестве моего извинения прими это. Ещё один конверт оказался в руках Петра. Он подумал, что его содержимое схоже с тем, что оставил отец Беатрис, но открыв его, увидел два билета в Дели. Пётр смотрел то на билеты, то на Нильсена. Он не понимал зачем директор решил подарить ему билеты в Индию. — Ты хотел совет от меня, — пояснил Нильсен, легко улыбаясь, — Я разговаривал с Лолитой вчера. Она мне всё рассказала об эвтаназии, и я подумал, что перед тем, как это случится, вам необходимо встретиться с моим другом из Сонагири. Он джайн, и, возможно, сможет поменять мировоззрение Лолиты. Думаю, увидев его, Лолита поймёт, что жизнь не заканчивается. Мужчина со шрамом на щеке встал с места и подошёл к Нильсену. Когда директор встал, Павлов обнял его, как своего отца: крепко и с любовью. — У меня нет слов, чтобы отблагодарить вас, — дрожащим голосом говорил Пётр, не отпуская директора. — В благодарность я хочу, чтобы вы вернулись вдвоём. Нет ничего лучше, чем твой совет, который помог людям, верно? — Несомненно! — почти вскрикнул от радости Пётр, — Ещё раз спасибо, Роберт! Вы не представляете, как мне была необходима ваша поддержка. Нильсен кивнул головой, провожая радостного Петра, бегущего к своей Лолите, а сам остался наедине с гнетущей мыслью о будущем.15
Таким вдохновлённым Лолита не видела Петра очень давно. Он никогда не был скупым на эмоции, но в этот раз они захлёстывали его, он захлёбывался ими, пытаясь рассказать Лолите о предстоящей поездке. Когда он несколько раз переходил на русский, чтобы высказать всё более красочно, девушка смеялась. В итоге, она не смогла отказать Петру и согласилась на небольшое путешествие в Индию. Пётр умолчал о конкретном месте, куда они направятся, желая оставить это в тайне. До дня X оставалось около недели. Петр искал необходимое оборудование для Лолиты, но оно стоило невероятно дорого, даже с его отложенными деньгами. Нельзя было тратить их сейчас. Они понадобятся на обратный путь, потому что билеты, подаренные Нильсеном, были в одну сторону. Пётр был дома, зачитывая законченную дипломную работу. Защита уже завтра. Павлов благодарил тот день, когда его посетила муза. Без неё он так бы и сидел у разбитого корыта. Быстрее бы всё это прошло. Сейчас время тянется, как резина, почти невыносимо медленно. Пётр был уже полностью в Индии. Ему не было дела до этого глупого диплома и того, что в нём написано. Да и самой комиссии будет всё равно. Они давно всё решили. Мужчина поправил висящий пиджак, и что-то зашелестело в его карманах. Тут Павлов вспомнил о конверте, который оставил ему отец Беатрис. Психолог поспешно вытащил его и сел обратно на диван, всматриваясь в белый лист. Аккуратно разорвав верхушку конверта, Пётр вытащил из него сначала сумму нескольких его сеансов, а затем письмо. Взгляду сразу бросились нарисованные цветными карандашами цветы, выведенные по краям листа. «Здравствуйте, доктор Павлов! Мы с папой переезжаем в Му-и-Рана, где папе предложили работу. Он сказал, что купил нам дом, в котором у меня будет большая комната. Больше, чем сейчас (улыбающийся смайлик). Сначала я не хотела туда ехать, потому что у меня здесь много друзей. Но папа сказал, что я могу приезжать сюда к тёте Кирстен. В последнее время она стала другой. Она говорила, что работает с вами. И после разговоров с вами ей становится легче, но её всё ещё беспокоит история с её ребёнком. Я не знала, что у меня есть брат (удивляющийся смайлик). Прошу вас, сделайте так, чтобы её это больше не беспокоило! Она мне сначала не нравилась, но после того, как вы сказали, что ей одиноко, всё поменялось. Честно-честно. Я снова играю на фортепиано. Я всё ещё вспоминаю маму, но теперь все песни я играю для неё. Может она всё-таки слышит? Вы были правы, когда сказали, что мама не хотела бы, чтобы я грустила так долго. Грусть — это хорошо, но только когда она не затягивается на долгое время (рисунок Петра с длинными усами, как у знатока). Я решила написать вам письмо, чтобы вы не грустили, когда узнаете, что мы уезжаем. Когда я приеду к тёте Кирстен, я привезу вам мой рисунок жирафа (маленький рисунок жирафа). Там будет ещё кое-что, но это сюрприз (смеющийся смайлик). Спасибо! Вы самый красивый, добрый и весёлый доктор! Беатрис». Внизу были нарисованы голуби, вокруг которых стояли клетки с животными. Пётр сразу понял значение этого рисунка. На протяжении всего прочтения он улыбался, но, когда Беатрис говорила про ребёнка Кирстен, мужчина отвлёкся, смотря сквозь цветной лист с аккуратно выведенными буквами. Кирстен не упоминала, что у неё есть ребёнок. Да и в её доме не было даже намёка на маленького жителя. Мысли о грядущем разговоре Пётр носил всё следующее утро, пока сдавал свой последний экзамен перед тем, как стать дипломированным специалистом. Как и ожидалось, долгого разговора с комиссией не произошло. Пётр быстро рассказал тему его работы, коротко описал содержание и забрал уже готовый пакет документов. Не было даже лишних вопросов. Стены университета он покидал с лёгкостью. Теперь его точно ничего не держало в этом городе. В этой стране. Он мог отправиться куда угодно! И первой остановкой была Индия. Но перед этим стоило поговорить с Кирстен. После первой же их беседы у Петра появилась профессиональная заинтересованность к ней. Что эта женщина может скрывать в себе, помимо того, что он знал? Как минимум историю с ребёнком. В кабинет Пётр зашёл первый. Но не прошло и пяти минут, как появилась Кирстен, о которой он думал без перерывов. Она только поздоровалась и сразу села на своё привычное место. Пётр стоял к ней спиной, и мог только поздороваться в ответ, не увидев глаза собеседницы. Он заботливо поставил две чашки с чаем на стол и сел напротив. Увидев её наряд, опускаться на диван ему пришлось медленно. Женщина была ещё прекраснее, чем дома. Обычные джинсы и лёгкая кремовая блузка с маленьким чёрным бантом, воздушные кудри и нежный макияж делали её лучшей версией себя. Вместо дурацкого натянутого оскала, лицо Киртсен украшала милая улыбка. — Ты прекрасно выглядишь, Кирстен, — не сводил взгляда Пётр, — Хорошее настроение? — Мне понравилось ваше выражение лица у меня дома, — флиртовала она в ответ на комплимент, — Поэтому хотела увидеть его ещё раз. Павлов кашлянул. Такая прямолинейность смутила его. Та мысль, что той ночью у них что-то было, не отпускала его. Мужчина заёрзал, но быстро взял себя в руки. — Я узнал, что вы с Беатрис стали хорошо общаться. Ты с ней всё-таки поговорила? — Да. Я призналась ей, что мне нужен кто-то, с кем бы я могла разделить свою боль. Поэтому я часто гостила у них, — Кирстен говорила это очень серьёзно. Её будто бросало в разные состояния, как маятник, — Это её отец рассказал? — Нет, она сама мне это сообщила, — Пётр смотрел на женщину и не мог понять, что в ней поменялось, помимо внешнего вида, — Тебя что-то беспокоит сейчас? Мне кажется, ты очень напряжённая. Кирстен смотрела в глаза Павлова. И не моргала. Её лицо выражало сразу всё: напряжение, недоверие, грубость, неуверенность. Пётр думал, как можно было бы подвести их разговор к нужной теме, но это лицо выбило его из равновесия. Он также смотрел в её зелёные глаза и не мог думать. Она гипнотизировала его, манила к себе. Но разум вернул Петра в то время, когда они с Лолитой гуляли по Осло, разговаривали о глупостях, которые ему были интересны, потому что их говорила она. Её глубокие иолиты, которые сразу отпечатались в глубинах его сердца. С этими глазами ничего не сравниться. С этой любовью, которая таилась в их омуте. — Скажи мне, Кирстен, ты готова быть откровенной со мной? — спросил Пётр без прежнего смущения. — Да, — быстро ответила она, будто ждала этот вопрос, — Я готова! — Что было первым толчком к тому, чтобы ты закрылась в себе? Огонь в глазах, появившийся на секунду, погас. Кирстен вновь смотрела на своего психолога отречённым взглядом. Гримаса ужаса медленно проступала на ещё молодом лице Юхансен. Она сидела, уставившись в пол, пока Пётр рисовал ломаные линии на пустом листе. Так прошло пять минут. Павлов посматривал на часы каждую минуту, в надежде, что она станет последней для этой удушающей тишины. Он не мог торопить Юхансен не только потому, что должен был дать ей время на размышления, но и потому, что язык прилип к нёбу, а воздух застрял между лёгкими и ртом. Из-за этого дыхание Петра сбивалось, и ему приходилось контролировать этот процесс, чтобы не задохнуться. — Наверное, если я не расскажу вам, то не смогу решить эту проблему, да? Она спрашивала это, зная ответ. Её испуганный взгляд пугал мужчину. Он чувствовал биение сердца, что уже было ненормально. Воздух всё ещё пытался выбраться из тюрьмы. — Я, — робко начала Киртсен, рассматривая ногти, — забеременела в семнадцать. От взрослого мужчины, который обещал жениться на мне в подобном случае. Но, как только это «подобное» случилось, он исчез. Я долго не рассказывала о беременности родителям, потому что надеялась, что мой «муж» вернётся, — она засмеялась, но из глаз покатились крупные слёзы, — Он не вернулся. Родители узнали о ребёнке, когда уже был виден живот. Они закатили мне скандал. Я хотела просто… умереть, лишь бы не слышать их слова. В тот день семнадцатилетняя Кирстен сидела на полу, схватившись за живот. Над ней стояли родители с изуродованными гневом лицами. Их глаза прожигали беззащитное тело дочери, зубы скрипели каждую секунду их молчания. Отец нахмурил нос и стал ходить из стороны в сторону, пока мать продолжала причитать беременную девушку. «Нечего было по мужикам, как шлюха, ходить вместо университета. Только и знаешь, как глазки строить и тело оголять». «Это твоё воспитание! — взревел отец с другой стороны комнаты, — Ты разрешала ей носить юбки, которые больше на стринги похожи! Теперь получай, что воспитала!» «А не ты ли пускал её ночью в клуб с «подружками»? — отвечала женщина с отвращением, — И что- то я не помню, чтобы ты был против этих самых юбок. Как ты там говорил: «Пусть ходит, пока есть чем хвастаться». А? Что, сказать нечего, умник хренов?» «На что ты нам? — схватился глава семейства за голову, кинув презренный взгляд на девушку на полу, — Неужели нельзя было просто быть копией своей сестры? Закончить университет, найти хорошего парня… Просто не создавать проблем, Кирстен!» Он наклонился и закричал во весь свой голос. Кирстен отодвинулась, боясь, что отец ударит её, но он только глубоко дышал, пуская в неё горячие потоки воздуха из ноздрей. Её начинало тошнить. Она дрожала, уже не понимая где находится, и почему эти люди кричат на неё. Хотелось просто лечь на кровать, закрыть глаза и не слышать ничего. «Вы чё разорались? — голос сестры Кирстен уже почти не слышала, — Почему она плачет?» «Стыдно, вот и плачет», — почти плюнул отец. «Не поняла». «Беременна», — ответила мать, отходя от младшей дочери. — Она вывела меня из родительского дома и отвезла в больницу, — Юхансен не убирала платок от глаз, — Я пролежала там какое-то время, а потом Хельга привела меня к себе домой. Они с мужем заботились обо мне, но… уже под конец беременности что-то пошло не так, и ребёнок родился мёртвым. Врачи сказали, что из-за сильного стресса. Оставаться в Осло я не могла. Хельга и её муж дали мне немного денег на первое время, чтобы я могла встать на ноги в новом городе. Я работала… работала… лишь бы не оставаться наедине с собой. А потом… какой-то мужчина сказал, что уродливей женщины он не видел, и у меня что-то щёлкнуло в голове. Я посмотрела на себя в зеркало и… действительно! Я тоже никогда не видела такой уродливой женщины. — И тогда ты решила, что нужно поменяться? — Пётр пытался скрыть сочувствующий взгляд, но внутри он чувствовал всё, что чувствовала Кирстен. — Да, — кивнула женщина, выпрямляясь, — Я решила, что хочу быть беззаботной. Чтобы все проблемы этого мира проходили мимо меня. — Ты заигралась, и беззаботность превратилась в легкомысленность. — Получается, что так и есть. Но я не думала, что это принесёт мне столько проблем. Окружающим не нравится, когда у тебя нет забот, но им и не нравится, когда у тебя их слишком много, и ты всегда о них рассказываешь, — негодовала Кирстен, размахивая платком в разные стороны, — И что тогда делать? — Жить с таким количеством забот, с каким тебе комфортно, — казалось бы очевидную вещь сказал Пётр, но Кирстен вылупила на него свои покрасневшие глазки, будто он раскрыл всемирный заговор, — Всем не угодишь, Кирстен. Прекрати угождать всем. Даже мне. Если кому-то не нравятся твои заботы, то прекрати общаться с этими людьми. Ищи дальше. Рано или поздно нужные люди найдутся. Тебя назовут хорошим человеком только у твоей могильной плиты, когда тебе уже ничего не будет важно. Поэтому в жизни необходимо найти тех людей, которые всегда будут ЗА тебя, какую бы глупость ты не сотворила. Чтобы за твоей спиной они говорили только о лучших твоих качествах, а в глаза — правду. Но не чтобы уколоть тебя резким словом, а чтобы тебе стало лучше. Найди этих людей, Киртсен, и ты никогда не будешь несчастна. Они скрасят твой самый ужасный день в тёплые цвета. И ты должна отдавать им всю себя. Без скупости на чувства. Юхансен молчала. Уголки губ медленно поползли вверх, а глаза немного сузились. Пётр видел, как лицо женщины, которое ещё минуту назад было похоже на тень, начинает проясняться. Ещё немного и яркий свет ослепит его, согреет. Кирстен некоторое время посидела в тишине. Она не смотрела на Петра. Её мысли полностью погрузились в прошлое, где она была той «уродливой женщиной», где она работала, пытаясь скрыться от себя, где она потеряла ребёнка. Когда перед ней оказалось самое начало, она вскинула голову и тихо произнесла: — Это всё прошлое, верно? Пора искать тех, о ком вы говорили, доктор Павлов. — Пора, Кирстен, — с улыбкой ответил Пётр, — У тебя всё получится. Последняя слеза скатилась с лица женщины, когда Пётр произнёс слова. В последний раз их говорила погибшая Хельга, которая теперь охраняет её. Кирстен хотелось в это верить.16
Денег, что оставил Стейро хватило на оборудование для Лолиты. Когда Пётр объявил о такой недешёвой покупке, девушка долго смотрела на него округлившимися глазами и молчала. Она не представляла откуда у её Петра такая большая сумма, учитывая то, что совсем недавно он окончил университет. Лолита пошутила о богатом покровителе и спросила, что же такого Пётр дал ему взамен. Павлов с кроткой улыбкой ответил: «Психическое здоровье». Утром вещи двух молодых людей уже были собраны. Лолита сидела на кресле, которое приобрёл Пётр. Несмотря на то, что позвоночник был повреждён, его опорная функция не пострадала. Внизу их ждало такси. Девушка не могла поверить, что наконец-то покидает стены этого здания, которое успело порядком надоесть. Когда медперсонал предлагал ей прогуляться, она категорически отказывалась. Лолита не знала почему, но внутреннее чувство подсказывало ей, что на улице станет только хуже. Не физически, а морально. Сейчас всё было иначе. Босстром ненадолго забыла о своём решении, которое довело Петра до отчаяния. — Ты готова? — нежно спросил Павлов, закидывая на плечо единственную сумку с вещами Лолиты. — Думаю, что да, — ответила она, смотря на желтеющие листья во дворе больницы, и неуверенно добавила, — Я очень надеюсь, что эта поездка изменит нашу жизнь. — Всё будет так, как ты того захочешь, милая, — мужчина чмокнул девушку в холодную щёку и взял управление креслом, — Но одно я знаю точно: наше путешествие запомнится нам надолго. Лолита кивнула. Они спустились, и перед девушкой предстала странная картина: на одной скамье сидела женщина, а рядом с ней маленький мальчик (скорее всего её сын), у которого не было рук. Рядом с ним стоял мольберт для пленэра. И несмотря на отсутствие рук, мальчик спокойно справлялся с кистями с помощью ног. Лолита знала о существовании таких людей, но в этот раз подобная картина сильно и с болью отозвалась в её сердце. Мать с сыном были счастливы. Это было видно по их сияющим глазам. Когда такси уже было на расстоянии вытянутой руки, Пётр остановился. Лолита была так поглощена своими мыслями, что не услышала, как кто-то звал Павлова. Женский голос донёсся до неё, только когданезнакомка оказалась рядом. Женщина показалась Лолите приятной, даже с её обеспокоенным покрасневшим лицом. Судя по стекающему со лба поту, она бежала несколько кварталов. — Я боялась, что не успею, — пыталась отдышаться Кирстен, опираясь на колени, — Улетели бы без прощального подарка. Пётр посмеялся: — Мы бы вернулись, Кирстен. Жить в Индии я не планировал. Юхансен словила на себе удивлённый взгляд Лолиты и сразу обратилась к ней с широкой улыбкой. — Ой, я совсем не представилась! Всё из головы вылетело, пока бежала к вам. Меня зовут Кирстен Юхансен. Я клиент доктора Павлова. — Приятно познакомиться, — холодно ответила девушка, — Лолита. Если бы я могла, то пожала бы вам руку. — Поверьте, мы это наверстаем! — с уверенностью сказала Кирстен, — Я не знаю, увидимся ли мы ещё в скором времени, поэтому решила сделать вам подарок. Она протянула две небольшие белые коробочки, перевязанные золотистыми лентами. Они оказались очень лёгкими. Пётр попытался открыть свою сразу, но Кирстен положила на его руку свою. Коробку Лолиты он раскрыл без подобных жестов. Мужчина вытащил из подарочной коробочки простое кольцо из белого и жёлтого золота, на внутренней стороне которого было выгравировано имя «Пётр». Удивление с каждой секундой нарастало. Когда Пётр надел его на палец Лолиты, девушка вопросительно посмотрела на Кирстен, которая внимательно следила за реакцией девушки. — Я подумала, что такой подарок будет самым лучшим. Так как я последние восемь лет работала ювелиром, то сделать такие кольца было легко. — Как ты угадала с размером? — воскликнула Лолита, — Мы же с тобой ни разу не виделись! — Великая штука — интернет, верно? — улыбнулась она, смотря на Петра, — У доктора Павлова в соц. сетях есть ваши совместные фотографии. Его размер я определила на последнем сеансе, а потом всё сопоставила. Я много раз так делала, поэтому не сомневалась в своём глазомере и в этот раз. — Прекрасный подарок, Кирстен, — похвалил Пётр, — А ты куда-то уезжаешь? — Да, я решила, что поеду в Германию на обучение. Хоть я и «гениальный» ювелир, — она посмеялась, — но знания никогда лишними не будут. — Молодец. Но ты же всё равно вернёшься в Осло? — Не знаю, — пожала плечами Кирстен, — Меня здесь уже ничего не держит. Буду приезжать к Беатрис в Му-и-Рана. И к вам загляну, если вы останетесь жить здесь. — Мой номер у тебя есть, так что звони. Мы с Лолитой будем рады тебя видеть. — Да, доктор Павлов. Пётр загрузил вещи в машину. Водитель помог с погрузкой Лолиты. Кирстен наблюдала за ними, и когда Пётр собирался сесть в такси, она поймала его за рукав. Несколько секунд она молчала, смотря на мужчину испуганными детскими глазами. Её губы иногда открывались, но каждый раз из них вырывались только тяжёлые вздохи. Павлов напрягся. Он не знал, чего можно ожидать от этой женщины. — Открой подарок, когда прилетишь. Не раньше, — Юхансен отпустила его и стыдливо опустила голову, — Было очень приятно с тобой познакомиться. Спасибо. — Будь осторожна, Кирстен, — ответил Пётр, — Не теряй себя. Он сел в машину. Лолита уставилась на палец с кольцом, рассматривая его издалека. А свой нераскрытый подарок Пётр отложил в дорожную сумку. Он не знал, что приготовила для него Кирстен, раз она так разнервничалась, когда он попытался открыть коробку. Но зато он знал, что там будет то, что поможет понять её стыдливый опущенный взгляд. — Это она потенциальный клиент, о котором ты когда-то рассказывал? — спросила Лолита, когда больница оказалась позади. — Ага, — подтвердил Пётр. — Видимо, ты помог ей, раз она приготовила такой щедрый подарок. — Очень на это надеюсь. — Говоришь это без особой радости, — нахмурилась девушка, всматриваясь в потускневшие глаза мужчины. — Я до сих пор время от времени вижу в ней эту глупую женщину, — кривился от отвращения Пётр, — Этих сеансов было недостаточно. — Люди не меняются за такое короткое время. Если есть хоть какой-то результат, то… хорошо. Наверное… — Не важно, — переключился Пётр и повернулся к Лолите с сияющей улыбкой, — Мы едем с тобой в Индию, Лолита! Вдвоём. Мы будем вдали от всех забот и мыслей. Это ли не прекрасно? Лолита улыбнулась. Её сердце приятно ёкнуло, и тёплая кровь разлилась по всему телу. Лицо украсил лёгкий румянец. На этот раз Пётр почувствовал тепло живого человека, прикоснувшись к щеке девушки.17
Поездка давалась Лолите тяжело. От большого количества людей голова начинала гудеть. Пётр дал ей обезболивающее, после чего Босстром быстро заснула. Самолёт ещё только готовился ко взлёту. Нильсен не поскупился и выбрал места в бизнес-классе. Как только мысль о директоре промелькнула в разуме Павлова, смартфон завибрировал в кармане куртки. Сообщение было от него, как и следовало ожидать. Директор психологического центра написал короткое: «Удачной поездки». Почему-то в голове Петра сразу появилась странная картина, где Роберт Нильсен с опущенной головой сидит в своём кабинете. По груди со всей силы ударило сердце. Недолго рассуждая, Павлов набрал номер. — Я думал, вы уже вылетели, — сразу ответил Нильсен, и страх Павлова растворился в прохладном воздухе. — Да, немного задержали рейс, — выдохнул Пётр, — Я решил позвонить, чтобы ещё раз поблагодарить вас за всё. Мужчина на той стороне хмыкнул, и голос сразу приобрёл радостный оттенок: — Мне нужны счастливые работники. Я рад, что смог помочь вам хотя бы этим. — Хотя бы? — крикнул неосознанно Пётр, и сразу замолчал, переведя взгляд на спящую Лолиту, — Простите Роберт, но вы буквально спасли мне жизнь. Может быть, она всё же передумает. — Дай ей понять, что ты всегда рядом. Поверь, ей этого не хватало за то время, пока она находилась в больнице. Пусть она и сама этого не скажет. — Да, согласен. По всему самолёту раздался голос главного бортпроводника, объявляющий скорый взлёт самолёта. Нильсен услышал это и поспешил попрощаться. Пётр по непонятной ему причине не хотел класть трубку, будто боялся потерять связь с директором. Навсегда? Но чтобы успокоить нервы, которые, по его мнению, были возбуждены незапланированной поездкой, Павлов достал недавно купленную книгу и стал внимательно всматриваться в хаотичный порядок букв. Иногда ему приходилось по несколько раз прочитывать страницу из-за мыслей о том, что их ждёт в Индии. Когда Лолита проснулась, они пролетели только половину пути. Девушка тяжело вздохнула, но улыбка сразу скрасила эту тень на лице. Она сказала, что слышала разговор с Нильсеном и обеспокоенный голос Петра. Мужчина признался, что почувствовал беспокойство и сразу списал это на скопившиеся эмоции. Они стали разговаривать о прошлом. Лолита вспоминала те дни, и тёплая волна умиротворения окутывала её тело. Это было единственное, что она могла ощущать. Петру же было достаточно, что его Лолита улыбается. А это уже давало небольшую надежду. В Дели солнце зашло уже несколько часов назад. С высоты птичьего полёта город переливался тёплыми цветами уличных фонарей, которые обрисовывали удивительную архитектуру древних мавзолеев и дворцов. Такие произведения искусства были возведены в честь великих людей, и Лолита не могла поверить, что любовь или уважение к одному человеку может породить подобное. Но подумав над этим, она решила, что порой этого кажется недостаточно. Босстром посмотрела на Петра, который читал книгу, и улыбнулась, почувствовав невероятный прилив чувств. Да, пожалуй, даже таких величественных дворцов не хватит, чтобы показать всему миру свою любовь. Получив багаж, и очутившись наконец-то на свежем ночном воздухе, Пётр стал осматриваться по сторонам. Он понятия не имел, как выглядел друг Нильсена, который должен был встретить их. Когда Павлов спросил о том, как он выглядит, директор загадочно улыбнулся и сказал, что тот сам их найдёт. А вдруг он забыл? Или опаздывает? Продолжая смотреть в разные стороны, мужчина не мог сконцентрироваться на лицах. Ведь он не знал, кого ищет. Пётр уже достал телефон, чтобы вновь побеспокоить Роберта Нильсена, но хриплый мужской голос прервал его. — Добрый вечер! Лолита и Пётр синхронно повернулись к мужчине. И увидев этого человека стало понятно, почему Нильсен тогда ничего не сказал о своём друге. Лицо Лолиты незаметно для неё вытянулось в удивлении, а рот приоткрылся. Мужчине было за тридцать, но только из-за живых сияющих глаз Пётр подумал, что он моложе его. Длинные пушистые русые волосы падали на широкие плечи. Футболка и спортивные брюки хорошо сидели на его подкаченном теле. На кистях мужчины Пётр сразу заметил браслеты с крупными чёрно-белыми бусинами. Но самым главным было то, что у него полностью отсутствовали ноги. Он сидел на инвалидной коляске, как и Лолита. — Здравствуйте, — поздоровался Павлов, протягивая руку, — Пётр Павлов. Работник в центре доктора Нильсена. — Исаак Гатри, — ответил на рукопожатие мужчина, — Я буду вашим проводником к Сонагири. — Лолита Босстром, — смущённо представилась девушка, когда Исаак посмотрел в её сторону, — Просто Лолита. — Что ж, по первому впечатлению вы очень приятные молодые люди, — осматривал с ног до головы мужчина прибывших, — Сразу хочу сказать, что вы должны будете получить разрешение у ачария, чтобы попасть к нам. А единственный способ — быть честным. — Простите, у кого? — переспросил Павлов. — Ачарий. Иначе говоря, тот, кто посвящает в монахи тех, кто желает этого. — Но мы же не собирались становиться монахами, — возразила девушка, но Исаак остановил её, показав свою ладонь. — Вам всё расскажут, — склонил голову Гатри, — Следуйте за мной. Павлов перекинулся взглядом с Лолитой. Делать было нечего, и они последовали за мужчиной, как тот того и хотел. Сев в машину, где водитель обменялся с Гатри несколькими фразами на хинди, они поехали по переполненным дорогам Дели. По глазам Босстром Пётр сразу понял, что она если не испугана, то очень удивлена. Девушка несколько раз непонимающе смотрела на мужчину, пытаясь найти в его взгляде ответы на вопросы. Но Пётр знал не больше её. — Как долетели? — решил спросить друг Нильсена, когда разговор с водителем прекратился. — Утомительно, — ответил Пётр, посмотрев на время. Было уже за полночь, — Но оно того стоит. Хотелось уже поменять обстановку. — Понимаю, — кивнул Гатри в зеркало, где видел лицо собеседника, — Кажется, что сам только недавно приехал сюда. — Так вы не отсюда? — Нет! Я с Осло, как и вы. Сюда я приехал только три года назад. — А что вас сюда привело? — решила спросить Лолита. — То же, что и тебя, дорогая Лолита, — улыбнулся во все зубы Исаак, — Желание вновь полюбить эту жизнь. Принять себя. Лолита поменялась в лице, когда их новый знакомый говорил это. Она будто не верила его словам. Её глаза бегали по его фигуре, а внутренний голос отталкивал от себя все слова мужчины. Девушка отвернулась к окну, не желая дальше продолжать этот разговор. Исаак Гатри увидел это и ещё более широко улыбнулся. Они выехали за пределы сияющего города. Впереди был тёмный коридор, где иногда мелькали фары встречных машин. Павлов смотрел на однотипный пейзаж за стеклом, еле удерживая своё сознание в трезвом состоянии. Спать двое суток было легче, чем не спать. В конце концов, мысли утихли, и он заснул. Он стоял в центре огромного зала. В нос бросился насыщенный древесный запах. Перед ним стоял чёрный трон, на котором сидел второй он. На голове двойника сияла корона. По разные стороны от него стояли люди, чьих лиц Пётр не мог различить. Яркий красный свет лился в зал через открытые окна, и пол окрасился в кровавый цвет. Человек в железной маске позади коронованного Петра схватил корону и медленно, торжественно (и Петру показалось, что с трауром) снял её. Он замер на некоторое время, а затем надел головной убор королей на себя. Второй Павлов встал с места и направился к наблюдающему. Его глаза были пусты, а губы двигались, как искусственные, но тишина в помещении до сих пор давила на уши. Настоящий Пётр не мог двинуться. Между ним и его двойником осталось совсем мало места. Паника охватила мужчину, когда расстояние сократилось до минимального. Сердце било по грудной клетке, и Пётр мог иногда слышать хруст рёбер. Шум крови, протекающей по венам и капиллярам, звучал громче его дыхания. Эти звуки напоминали бушующее устье реки, а красное освещение ещё больше заставляло верить в её существование. Пётр видел глаза своего двойника, себя в их отражении и понимал, что он в тупике. Он обречён на вечное одиночество. На печальную судьбу, которая сожмёт его в своей грубой руке, миллионы тонких спиц проткнут его тело, а затем он останется лежать бездыханный на огромном сожжённом поле. Когда двойник прошёл сквозь него, несколько слёз скатились по лицу Павлова. Он не знал откуда эта боль. Но он её чувствовал по всему телу, и всему нематериальному из чего он состоит. «Souhlasíte s přijetím titulu krále?» «Souhlasit» «Souhlasíte s tím, že se budete rozhodovat na základě dobré víry a lásky ke své zemi?» «Souhlasit». «Souhlasíte s tím, že budete chránit svou zemi a její obyvatele jako své děti? Chránit před nepřáteli a být vždy na straně lidí?» «Souhlasit». «Souhlasíte s tím, že budete ctít a poslouchat církev?» «Souhlasit». «Ať je to tak». Павлов вскочил. На него с испуганным взглядом с разных сторон смотрели Исаак Гатри, Лолита и водитель. На улице светлело. Не говоря ни слова, Пётр выбрался из остановившейся машины. Его дыхание долго не могло прийти в норму. С глаз продолжали стекать солёные ручьи. Грудь до сих пор сжимала невероятная боль. Мужчина упал на колени и сжался в клубок. Стоны боли сами вырывались из него. — Я почувствовал вашу боль ещё до вашего приезда, мистер Павлов, — говорил мягким голосом на хинди мужчина, а затем добавил на норвежском, — Добро пожаловать в Сонагири.18
Обескураженный внезапной болью, Пётр поднял взгляд. Над ним, освещённый красным восходящим солнцем, стоял смуглый мужчина с собранными в хвост каштановыми волосами до поясницы. Его голубые глаза сияли ярче, чем дневное светило в разгаре дня. Облачение мужчины состояло из нескольких белых тканей, полностью покрывающих тело. Незнакомец подал руку Павлову. Она была жёсткой. Округлые костяшки ощущались при лёгком прикосновении. Петру передалось спокойствие, окружающее внезапно появившегося мужчину. Он не знал, как это произошло, но как только он ощутил тепло худощавой ладони, мысли перестали терроризировать разум, а дыхание успокоилось. Павлов встал и хотел сразу направиться к Лолите, чтобы посадить её в кресло, но мужчина в белом сделал тот же знак, что и Исаак в аэропорту, останавливая его. Позади незнакомца уже стояли другие монахи, которые быстро выполнили задуманное Петром. Вскоре рядом с ним уже находились Лолита и Исаак. Тогда загадочный монах сложил ладони вместе и наклонил голову. За ним последовали остальные монахи, и Гатри в том числе. Лолита и Пётр, не знающие местных правил, решили, что будет правильно повторить за ними. — Мы рады видеть вас в Сонагири — колыбели джайнов, — с едва заметным акцентом произнёс мужчина перед ними на норвежском, — Вам подготовили комнаты. Следуйте за Исааком. Будьте готовы. В полдень за вами зайдут. Он развернулся и направился к месту скопления множества белых сооружений, на крышах которых сияли розово-красные пятна. Все здания находились на небольшой возвышенности, отчего изначально казалось, что это небесный город опустился на безжизненные земли. Заворожённые происходящим, Пётр и Лолита молча направились за Исааком, рассматривая экзотическую архитектуру. Крыши зданий были искусно украшены художественными шпилями. Плавные линии переходили в прямые, вырисовывая незамысловатые формы. Простые сочетания форм закладывали внутри прибывших доверие к этому месту и всем, кто живёт здесь. Спокойствие царило в каждом сантиметре белого камня, из которого были построены здания Сонагири. Путь лежал через триста ступенек, которые каждый приехавший человек должен был пройти босиком. Пётр послушно снял обувь, когда Исаак сказал об этом правиле. Лолита задрала голову, чтобы увидеть конечный путь и обратилась к Павлову: — Ты сможешь так далеко пройти со мной? — Конечно, — без сомнений ответил он, — Буду поднимать тебя туда хоть каждый день, если это потребуется. Преодолев часть пути, Пётр всё-таки остановился на отдых. Монах, что поднимал Исаака встал рядом. Его лицо было непоколебимо, будто он каждый день совершал этот ритуал. Пока Пётр вытирал пот со лба и снимал куртку, Лолита всматривалась в город джайнов. Целый город, который стал их колыбелью! Если бы она жила в нём, то, возможно, её негативным мыслям пришёл конец. Свежий утренний воздух пробуждал бы её ото сна, солнце, поднявшееся из-за горизонта, давало бы стимул. — Как тебе тут? — спросил Пётр, продолжая непростой путь наверх. — Тут очень… спокойно, — ответила девушка, прерванная на размышлениях, — В отличие от больницы, где каждый день что-то случается. — Согласен. — Почему ты выскочил из машины? — спросила она, резко поменяв тон, — Я не видела твоего лица, но ты трясся, как загнанный в угол кролик. — Аргх! — рыкнул Пётр на тяжёлую коляску и снова остановился, — Сон. Я видел себя со стороны на троне. Там не было ничего страшного, но… Такая паника разбушевалась внутри меня, что я просто не мог сдержать слёз. Я слышал чей-то голос, но было сложно что-то разобрать. Язык напоминал либо украинский, либо чешский. — Вам нужно рассказать об том ачарию! — вмешался в разговор Исаак, заинтересовавшийся сном Петра, — Перед тем, как ступить на эти земли, лишь немногие видят сны. — Немногие и спят по дороге сюда, — возразил Пётр. Гатри пожал плечами. Отдышавшись, они направились дальше. Оставшийся путь Пётр проделал без остановок. Наверху их ждал не менее завораживающий вид. Пейзаж раскрывал равнину, на многие километры которой ничего не росло. Возвышенность с белыми зданиями джайнов была, как оазис посреди пустыни, где каждый желающий мог насытиться, чтобы продолжить свой путь. Воздух наверху приветствовал прибывших свежестью и чистотой, которой не всегда мог похвастаться воздух внизу. По небольшим тропинкам, проложенным от здания к зданию, ходили монахи в сверкающих белых одеяниях, как и тот мужчина, что встретил Петра с Лолитой. Иногда встречались простые туристы, восхищающиеся местной архитектурой, в руках которых всегда был либо смартфон, либо фотоаппарат. Они обычно ходили небольшими группами в сопровождении экскурсовода. Но путь Павлова и Босстром лежал в более отдалённое место, где им предстояло жить неопределённое время. Обычно Лолита не была любителем спонтанных поездок и решений. Всё должно было идти по чёткому плану, который она составила, иначе всё шло не так. Но в этот раз подобная поездка не вызывала в ней ту бурю разочарования, как в прошлом. Наоборот, сейчас она готова была отдаться течению и плыть. Не важно куда. В отдалённой части Сонагири стояли маленькие дома, не отличающиеся ничем, кроме размеров, от остальных в этом месте. Скопление холмов с огромными, обработанными ветром, камнями окружали участок с жилыми домами. Проходя мимо них, они встретили нескольких монахов и тех, кто на них не был похож: простых людей, но с таким же спокойным взглядом. У Петра мелькнула мысль, что это место гипнотизирует, и каждый прибывший сюда человек не захочет уезжать, чтобы не потерять это безмятежное состояние. — Мы на месте, — Исаак показал на дом, — Здесь вы будете жить. Могу сразу сказать, что никаких удобств здесь нет. Но специально для новеньких ачарий сделал отдельное помещение для ванных процедур. Оно находится прямо по этой тропинке, — он указал на дорожку с густыми деревьями, — Если вам понадобится моя помощь, то приходите в главное здание. Оно недалеко от лестницы, по которой мы поднимались. — Спасибо, — тихо произнесла Лолита, заглядывая внутрь дома, в котором не было двери. — Я зайду за вами в полдень. Отдыхайте. Они остались вдвоём, рассматривая новое жилище. Назвать цивилизацией подобное было сложно. Пётр уже предвкушал сон на каменных кроватях, вкус жаренной на костре еды, купание в общей ванной. Путешествие не из обычных. Хорошо, что в это время года здесь достаточно тепло, чтобы позволить себе такой образ жизни. Как и думал Пётр внутри всё было сделано из камня: кровать, стол, стулья (или лучше сказать — большие обработанные камни) и углубления в стенах для вещей. Этажа было два: первый представлял из себя подобие гостиной вперемешку с кухней, второй — спальная с двумя отдельными кроватями. Окна в доме были просто дырами без ограничения в виде стекла или штор. Об электричестве и речи не было. Павлов подумал, что Лолита сейчас мысленно разрывает его за то, что он привёл её сюда, но взглянув на неё, он засомневался. — Мило, — сказала она, когда увидела разочарованный взгляд мужчины, — Это будет целое романтическое путешествие. Мы в окружении природы, согревающего огня и вкусной необычной еды! Павлов расслабился. Последнее, что хотелось делать в таком месте — беспокоиться, быть разрушителем такой невероятно сильной атмосферы, которую создавали все живущие в Сонагири люди. Он хотел стать частью этого места. Впитать в себя окружающую любовь, чтобы потом разделять её с Лолитой.19
Сон долго принимал Петра в свои объятия. Пока Лолита посапывала на одной из кроватей, которую психолог постарался сделать как можно мягче с помощью привезённого постельного белья, он осмотрел прилегающую к их жилищу территорию. В отдалённом месте Сонагири было мало людей, но много деревьев с широко раскинутыми ветвями. Солнце встало из-за горизонта, и уже чувствовались его греющие лучи. Белые верхушки зданий сияли ещё сильнее, и приходилось щуриться. На секунду Пётр почувствовал, будто он находится в лагере. В детстве он часто ездил в подобные места, и первые дни там сопровождались тоской по дому. Незнакомые места, незнакомые лица. Но стоило завести друзей, как это чувство пропадало. И когда он возвращался домой, наступала тоска по лагерю. «Занесло же меня» — подумал Пётр, всматриваясь в чистое голубое небо. Он вспомнил Россию. Свой город, где осталась его бабушка. Совсем одна. Как сильно она удивится, когда узнает, что её внук сейчас в Индии? Пётр хмыкнул и достал телефон. Облокотившись на выемку, которая должна была служить дверью, он стал слушать гудки. — Да? — Здравствуй, бабуль. Как ты там? — Здравствуй, Петя! Да хорошо! Только что вернулась с магазина. Закупилась продуктами. Собираюсь, вот, наготовить себе царский обед, — она засмеялась. — Я надеюсь, ты не сама сумки таскала? А то зная тебя… — Что ты! Мои ноги уже на такое не способны. Я такси вызвала. Ты же не зря меня учил. Пётр помнил, как долго он уговаривал Веру Александровну обучиться этому навыку. Она никогда так не упрямилась, как тогда! Ей не нравились любые манипуляции с интернетом, потому что там могли «украсть данные». Поэтому Павлов решил устроить ей урок грамотности в интернете. И не зря. Вера Александровна стала обучать этому всех своих подружек из подъезда. А когда началась «волна мошенников из банка», они знали, что делать. После этого бабушка Петра и согласилась на его уговоры заказывать такси. — Может скоро и продукты станешь заказывать, — усмехнулся Пётр, вспоминая эту ситуацию. — Посмотрим. Как твои дела? — Ну, — протянул он, но Вера Александровна его перебила. — Что-то случилось? Ты заболел? — Нет! Я более, чем здоров. Я не это хотел сказать, — Павлов вдохнул больше воздуха и быстро отчеканил, — Я сейчас в Индии. На это последовало молчание. С той стороны было слышно только тяжёлое дыхание явно недоумевающей женщины. — В Индии?! — переспросила она, — Как тебя туда надуло, Петя? — Случайностью, — признался мужчина, — Мой начальник купил нам с Лолитой билеты, чтобы мы отдохнули. Как он сказал: «Я хочу, чтобы мои сотрудники были счастливыми». Отказываться было уже поздно. Билеты же куплены. — Не начальник, а золото, — всё ещё обескуражено отвечала Вера Александровна, — Нам бы таких начальников. А как там Лолита? Ты про неё совсем перестал рассказывать. Павлов боялся этих вопросов. Он давно заготовил ответы, но желания озвучивать их не было. Говорить правду он не собирался изначально, но и врать, чтобы потом самому запутаться в своих показаниях, Пётр не хотел. Поэтому пришлось выбирать великую Мисс Недосказанность. — Она уже в порядке. Несколько месяцев назад она попала в больницу. Но сейчас всё хорошо. — Что случилось? — Какой-то идиот врезался в машину, где была Лолита и наши друзья. Но всё обошлось небольшими ранами. Голос садился. Вера Александровна могла легко понять, что внук врёт. Петру казалось, что она сейчас читает его мысли. Видит то же, что и он: разбитые машины после лобового столкновения, испачканную кровью чёрную панель, вылетевшего Стефана, и его окровавленную жёлтую толстовку, Лолиту без сознания. Девочку в соседней машине, которая потом придёт к нему на сеанс, потому что в той аварии потеряла мать. Родителей Лолиты, стоящих над ним, и убеждающих его в том, что их дочь стоит отключить от ИВЛ. И… её слова об эвтаназии. Всё это промелькнуло за секунду. Павлов видел это так отчётливо, будто он прожил это заново. «Я не мог ничего сделать», — собственный голос вернул его в реальность. — Сейчас точно всё хорошо? Почему ты об этом не говорил? — с лёгкой дрожью в голосе спросила пожилая женщина, пока Пётр всматривался в мелькающие воспоминания. — Не хотел тебя беспокоить, — ответил он без эмоций в голосе, — Да и сам не хотел этого говорить вслух. — Главное, что сейчас всё хорошо. Если это так, как ты говоришь. Но смотри, если что-то случится, звони мне. В крайнем случае, я всегда готова вас принять. — Спасибо, бабуль. Я это очень ценю. — Иди отдыхай, — скомандовала Вера Александровна, а затем ласково добавила, — Целую тебя, Петя. — Целую. Когда Пётр пришёл в себя, он ощутил, как заледенели его конечности. Несмотря на то, что на улице стояла жара (хоть и было утро), его тело тряслось от холода. Он не чувствовал пальцев ни на руках, ни на ногах. Поэтому он сразу вернулся в дом и укутался в тонкое одеяло. Рядом лежала Лолита. Её лицо во сне было спокойным. Такому спокойствию Пётр сейчас завидовал. Он считал, что уже давно решил свои проблемы с аварией, и такие яркие воспоминания, граничащие с галлюцинациями, прекратились. До полудня оставалось около трёх часов. Мужчина перевернул Лолиту на другой бок и лёг спать сам. Он отключился сразу, несмотря на страх, что ему вновь приснится авария.20
Исаак Гатри, как и обещал, появился в полдень. Он передвигался уже без помощи монаха, а свою повседневную одежду поменял на ту, что похожа на одеяния всех джайнов в округе. На улице пекло солнце. Сопровождающий Лолиту и Петра мужчина посчитал, что это хороший знак и предупредил, что с ачарием стоит быть честнее, чем с самим собой. Любую ложь он чувствует, будто знает правду. Пётр напрягся, хотя скрывать ему было нечего. Пока они шли по каменным дорогам Сонагири, Лолита молча рассматривала проходящих людей. Было что-то в их глазах, чего она никогда не видела. Они были полны смысла и знаний, но что-то более глубокое лежало за стеклянной радужкой. Здание, где всегда можно было найти ачария, было закрыто. Рядом с ним сидели медитирующие монахи, больше похожие на скульптуры. Любопытные туристы, всматривались в их безмятежные лица, а кто-то даже пытался вывести их из этого состояния, но безуспешно. — Дальше вы сами, — сказал Исаак, показывая на белоснежную дверь с растительными узорами, — Уберите эту гримасу, Пётр. Это же не суд! Только после этих слов Пётр почувствовал, как сильно его лицо напряглось. Он выдохнул. Лолита смотрела вперёд, и её глаза не двигались. Она даже не моргала! Павлов двинулся вперёд. За тяжёлой дверью в освещении сотни свечей спиной ко входу сидел ачарий в такой же позе, как и монахи при входе. Пётр закрыл дверь и застыл. Небольшая комната, в которой они находились, пропахла еловыми запахами. В ней было прохладно, и по коже вошедших сразу пробежали мурашки. В отличие от всего Сонагири внутреннее убранство здания было сделано в красно-чёрных оттенках. Возможно, это делалось для того, чтобы было удобнее медитировать или ачарию просто нравились эти цвета. Свечи были расставлены по полу, как звёзды. Перед прибывшими лежала одна красная подушка. На висящих у стены перед ачарием тканях отбрасывались тени тех, кто присутствовал. Петру даже показалось, что тень сидящего мужчины встала и обернулась на него. Но мираж быстро исчез, как только он услышал голос. — Надеюсь, вы смогли немного отдохнуть после дороги. — Да, спасибо, — ответил Пётр, как можно естественнее. — Я рад, — тут мужчина действительно встал, и его глаза отразили весь огонь, находящийся в комнате, — Сначала бы я хотел поговорить с вами, мисс Босстром. Он показал на место перед собой, и Пётр переместил девушку. Лолита приподняла голову, чтобы лучше разглядеть лицо мужчины. Ачарий был молод, и в отличие от всех живущих здесь, имел восточные черты вперемешку с европейскими. Его ещё не коснулись возрастные морщинки, будто он был совсем мальчишкой, недавно окончившим школу. Но небесные глаза говорили об обратном — он был старейшим человеком. Тем, кто видел зарождение мира. Тем, кто мог ответить на все вопросы. Широкая улыбка украсила лицо мужчины, пока Лолита изучала его. — Я не психолог, — вдруг сказал ачарий, кинув быстрый взгляд на Петра, — Я — ваш друг. Пока что. Расскажите мне, как это произошло. Лолиту ударило током. Даже мимолётное упоминание о том дне, заставляло её парализованное тело вздрагивать. Это могло быть фантомной болью, но жгучая волна шла от головы до ног. А затем девушка сжималась, желая закрыть себя от воспоминаний. Но тело, как капризное дитя, не слушало её. И сейчас даже без упоминания аварии, Лолита ощутила все эти чувства. Она вновь попыталась принять позу эмбриона, но… оставалась на месте. Ачарий терпеливо ждал. Его глаза впились в фигуру девушки и потеряли живой блеск. Если бы Пётр видел Лолиту, то заметил бы сходство между ними. Свечи затрещали от сильного потока воздуха, возникшего из ниоткуда. Ткани позади учителя джайнов разлетелись в разные стороны. Они, как руки, потянулись к Лолите, желая обнять её, но девушка подняла голову, и ткани обмякли. — Мы с друзьями попали в аварию, — начала Лолита, не смотря в глаза мужчине перед ней, — До этого мы выпили, и водитель не смог справиться с управлением. Двое погибли, двое остались живы, а я… И не жива, и не мертва. Чувствую себя так, будто застряла в плену собственного тела. Словно… меня залили бетоном и бросили в могилу. — И что вы решили? Почему оказались здесь? — бесстрастно спросил ачарий. — Хотела посмотреть на мир. В последний раз. — Решили умереть? Такая формулировка, да ещё из уст малознакомого мужчины звучала ужасно. Но говорил он это так, будто нет ничего плохого в подобном плане. В его голосе не было жалости, как у Петра. — Если это так, то, — учитель посмотрел на колеблющийся огонёк, — Наслаждайтесь последними днями. Смотрите на мир. Большие капли заблестели на щеке девушки. Она почувствовала, как ужас сдавливает грудь, и солёный поток под таким напором выливается через её глаза. Ачарий посмотрел на неё тем же безразличным взглядом. В мелькающих оранжево-красных бликах мужчина приобретал угрожающий лик. Девушка с испуганными красными глазами продолжала смотреть на него, обездвиженная подобной игрой света до конца. — Не плачьте, мисс Босстром. Ваше решение никто оспаривать не будет, вы это сами знаете. Но и жалеть вас тоже не за что. Вы сами творец своей жизни. Любое действие имеет последствия. Иногда не самые приятные. И если вы прибыли сюда, чтобы вас отговорили, то можете уходить прямо сейчас. Здесь нет места людям, которые хотят жалости к себе. — Я не… — прошептала Лолита, давясь слезами, — Я не хочу жалости. — Тогда что вас так напугало в моих словах? Вы решили умереть, а значит, это будут последние дни. Разве не так? Девушка промолчала. — Значит, скажу я, — громко произнёс ачарий, — Ваше решение было необдуманным, хоть вы и убеждали себя в обратном. Вы приняли это решение потому, что хотели, чтобы вас отговорили. Ваши родители отвернулись от вас, а в скором времени, отвернулся бы и Пётр. Вы так думали. И вы остались бы одна! Но узнав о вашем решении, все вновь были бы рядом с вами! Уговаривали поменять его! Но вместо этого все согласились. Даже родители. Верно, мистер Павлов? Павлов стоял, вросший в белый пол. Слова ачария, ударили, как пощёчина. Откуда он знал об этом? Пётр скрывал разговор с родителями Лолиты об эвтаназии даже от Нильсена. Но мужчина в белых одеяниях был прав. Родители действительно согласились с выбором их дочери, потому что изначально они сами были подобного мнения. Петру и слушать было тошно их слова. Но это было не так обидно, как то, что они не согласились приехать в Осло, чтобы отговорить Лолиту от такого страшного решения. Или хотя бы попытаться. Лолита, конечно, об этом не знала. Сейчас она приняла это уже, как данность, будто догадывалась о повторном предательстве. — Поэтому я дам вам время на то, чтобы вы переосмыслили свой приезд сюда, мисс Босстром, — ачарий развёл руки. По сторонам появились монахи, которых сложно было заметить в тёмных углах. Джайны выпроводили Лолиту из здания. Павлов дёрнулся, чтобы остановить их, но Исаак, стоящий недалеко от входа, кивком дал понять, что всё в порядке. Он боялся поворачиваться. Ачарий знал так много о Лолите, и ему ничего не мешало знать столько же о Петре. Он мог услышать страшное откровение о самом себе, которое не хотел бы слышать. Но они приехали. И давать заднюю, когда финишная полоса уже перед тобой — глупо. — Садитесь, — ачарий показал на ту самую примеченную Петром подушку. Павлов послушался. Лёгкий ветер гулял от угла в угол, касаясь холодных рук мужчины. От свечей иногда шли тонкие струйки тепла, но они обжигали. Учитель сел напротив, положив руки на колени. Он молчал, ожидая слов от Петра. Но Павлов даже не знал с чего начать. Причина его приезда была прозрачна, как вода в источнике, и вряд ли загадочный мужчина перед ним не знал её. Всё было слишком просто даже для него. — Мне сказали, что вы видели сон перед тем, как попасть в Сонагири. Расскажите мне о нём. — Я видел себя на троне. С короной на голове, — начал Пётр, вновь видя всё, о чём он говорил, — кто-то в железной маске позади меня снял корону и надел на себя. А я пошёл вперёд под чей-то голос, который был везде. Всё было в красных оттенках, как кровь. Затем страх. Нет, даже не так… Ужас! Я чувствовал, будто остался совсем один, лежащим на сожжённом поле. Брошенным. — Все сны, которые видят в Сонагири, это прошлые жизни. Или будущие, — повествовал учитель, — Мы все умираем, чтобы переродиться. Рождаемся, чтобы прервать этот порочный круг. Помимо обычной человеческой жизни есть то, чего мы, джайны, пытаемся достичь — полного познания истинного «Я» и природы. Когда это случится, смерть отступит. И сны перестанут нас тревожить. — Значит я видел одну из своих жизней? — переспросил Павлов. — Именно так. Не стоит этого бояться, как не боитесь завтрашнего дня. Но то, что вы почувствовали боль так ярко… удивительно, — нахмурился мужчина, — Обычно сны о жизнях очень скудны в образах и размыты по ощущениям. — Что это значит? — То, что вы, мистер Павлов, один из тех, кто без своего ведома, затронул истинное «Я». Вы могли бы быть первым, кто раскроет его. — Я здесь не для этого, — отрезал психолог, забыв о страхе, — Я хочу только, чтобы с Лолитой всё было в порядке. — Это ваше дело, — ачарий встал. Пётр последовал за ним. Оставив учителя позади, Павлов открыл дверь. Но внезапная мысль остановила его. Ачарий уже стоял спиной к нему и внимательно разглядывал плывущие на ветру ткани. — А вам что-нибудь снилось? Долгое молчание заставило понять мужчину, что вопрос был задан в пустоту. Свечи потухли, и вместо елового аромата в нос ударил запах сгоревшего фитиля. Фигура в белом одеянии медленно развернулась, как призрак. Свет с улицы падал только на половину лица ачария. — Возможно, вы об этом узнаете. Все рано или поздно встречаются в последующих жизнях, мистер Павлов.21
Лицо Лолиты напугало Павлова. Бледная кожа с синими венами, полузакрытые впавшие глаза без единой эмоции, бледные губы. Все признаки мёртвого. Девушка смотрела вниз — в то место, где они поднимались по ступеням, осматривая белый город. Слёзы на её щеках ещё не высохли, и прозрачные дорожки блестели на солнце. Взъерошенные волосы путались на ветру. Пётр сел рядом с ней на тёплую землю, не боясь запачкать свои спортивные штаны. Исаак Гатри покинул их, как только психолог вышел от ачария. Он был обеспокоен состоянием Лолиты не меньше, чем Павлов. Мужчина рядом с Лолитой долго молчал, наслаждаясь природой Сонагири и прекрасной погодой. В это время в Осло начался бы сезон дождей, который Пётр так не любил. Сразу появлялись усталость и апатия. А когда согревающее солнце освещало небо, они проходили сами, будто боялись этого горящего шара. Смешанные чувства наполняли Лолиту. Ачарий разрезал её и показал все внутренности, вид которых ужасал. Те мысли, что он озвучил, были как окровавленные органы, которые хирург вытащил из пациента, когда тот был в сознании: отвратительные, пугающие, не столько из-за своего вида, сколько от того, что они — твои. Босстром не задумывалась над тем, откуда у учителя джайнов информация о ней. Когда он взглянул на неё своими сверкающими голубыми глазами, она ощутила, как он проник в сознание и стал изучать её изнутри. Ей с самого начала хотелось спрятать мысли, сказанные им, вглубь себя. Там, где даже она не сможет их найти. Ни разу за время принятия решения об эвтаназии Лолита не озвучивала свои сомнения и желание быть отговорённой. Это было стыдно. Она же взрослый человек, который знает, чего хочет. Который не зависит от других. Который несёт ответственность за свои слова. — Лолита, — мягкий голос Петра вывел её из размышлений, — Скажи мне, всё, что сказал ачарий — правда? Выражение лица Лолиты не поменялось. Она одарила Павлова быстрым взглядом и тяжело вздохнула, собираясь что-то ответить. Но Пётр перебил: — Только честно. Губы девушки сомкнулись. Она минуту молчала и выдала на одном дыхании: — Да, правда. Ты можешь читать мне свои психологические нотации сколько угодно, только я сама всё прекрасно знаю. Её хриплый голос звучал угрожающе. Непривычно грубо. Пётр уставился на неё в недоумении. Что это было? — К чему эта злость? — спросил он, хмуря густые брови, — Я же просто спросил… — Не надо ничего спрашивать сейчас, Пётр! — закричала Лолита, и её лицо скривилось в гримасе гнева, — Я не хочу сейчас никого слушать! Мне не нужны твои слова! Твоя жалость! Твои грустные глаза! Оставь меня! Павлов слушал громкие слова с неменяющимся непонимающим лицом. И когда Лолита закончила, он встал и молча ушёл. Он слышал её всхлипы, но продолжал делать шаги от неё. Пётр понимал, что ему придётся вернуться за ней, но не сейчас. Босстром долго не могла успокоиться. Слёзы не давали ей вздохнуть, из-за чего она иногда задыхалась. Вокруг уже не было людей, будто они избегали этого места, где сидела она: прокажённая девушка, которая отталкивает от себя всех. Все уйдут рано или поздно. Хочет она или нет. От неё это не зависит, как говорил ачарий. «Тоже мне всезнающий! — думала Лолита, выдавливая из себя улыбку, — Ничего он обо мне не знает! Не хочу я, чтобы меня отговаривали! Ничего не хочу! Хотя нет! Хочу сдохнуть!» Закусив губу, она подумала, что эта поездка — ошибка. Стоило просто настоять на эвтаназии в самое ближайшее время. Подписать эти дурацкие бумаги и покончить с этим. Она бы заснула и не проснулась, как миллиарды миллионов людей до неё. Все бы немного погрустили и приняли, как данность. Забыли через некоторое время и жили дальше. Зачем Пётр придумал это путешествие? Зачем она согласилась? Они этим только отсрочили неизбежное. Лолита запрокинула голову назад. Приступ и шторм мыслей успокоились. Девушка смотрела на чистое небо и понимала, как несправедливо обошлась с Петром. Вылила на него весь свой гнев, который на самом деле принадлежал ей. Он всеми силами старался спасти её, а она… Кресло двинулось с места. Девушка обернулась и увидела Павлова, который со спокойным лицом вёз её, будто ничего не произошло. Ей тоже нечего было сказать ему. Они дошли до небольшой аллеи, засаженной молодыми деревьями. В их тени гулял холод и пахло свежей травой. На пути встретились несколько медитирующих монахов, которых Лолита не сразу заметила. Они сливались с окружающей природой, будто хамелеоны. Пётр продолжал везти девушку вглубь аллеи. На её окраине открывался вид на каменные глыбы, собранные в холм. Даже с такого далёкого расстояния его размер поражал. Тень падала на пустую равнину. Это тёмное пятно походило на силуэт девушки, лежащей в позе эмбриона. Именно так, как хотела лечь Лолита при разговоре с ачарием. Пётр остановил кресло рядом с большим камнем, на который он сел сам. Он продолжал молча изучать скалы, не смотря на девушку. Шмыгающая Лолита виновато поглядывала на мужчину, не решаясь начать разговор. Тишина длилась невыносимо долго. И с каждой секундой вина всё больше заливала сердце Босстром. — Прости меня, — промычала она, надеясь, что её услышат. Пётр молчал. — Пётр, — позвала его девушка, но всё также тихо, — Я не знаю, что на меня нашло. — Всё в порядке. Так холодно. От того ли, что здесь густая тень или от тона Павлова? Разговор не клеился. Солнце сошло с зенита. Ветер доносил едва слышимые восторженные голоса туристов, гуляющих недалеко от них. И они, сидящие у обрыва, отягощённые мыслями. Если можно было бы нарисовать картину местности по общему настроению, то где-то в углу стояло бы чёрное растекающееся пятно. Эта та часть картины, которую захочется сорвать, чтобы она не мешала общей красоте и гармонии. — Пётр, — вновь попыталась стереть это пятно девушка в кресле, — Я правда не была до конца уверена в эвтаназии. Меня всё так разозлило, когда мама уехала с Кайо. Ты тоже приходил уставший, замотанный. В больнице долго держать меня не стали бы, и что тогда? Я сиделабы у тебя на шее. Пришлось бы оплачивать сиделку. Я подумала, что выход только один — эвтаназия. Но мне стало страшно, как только я подумала о том, что это конец. Я подумала, что, сказав об этом, ты позвонишь родителям. И вы… скажите какая я дура. Психолог сидел с отвёрнутой от Лолиты головой. Он несколько раз смахивал что-то со своего лица, и Лолита заметила это только, когда закончила свой монолог. Она сказала всё и надеялась, что Пётр хотя бы сейчас ответит ей. Но он упорно продолжал молчать. Мелкая дрожь прошла по телу девушки, и на секунду ей показалось, что она смогла пошевелить кончиками пальцев на руках. Но попытавшись сделать подобное снова, результата не последовало. — Я… — начал Павлов, не поворачиваясь к девушке, огрубевшим голосом, — Разве стал бы я так бороться за твою жизнь, если бы не был готов к подобной ответственности? Стал бы я устраиваться к Нильсену, надеясь заработать как можно больше денег для нас? Стал бы уговаривать на эту поездку? — он неуверенно взглянул на Лолиту мокрыми глазами, — Нет, Лолита. Не стал бы я ничего из этого делать, если бы не был уверен. Пётр протёр глаза и встал. Он оказался у ног Лолиты. Взяв её бесчувственные руки, мужчина покрыл их поцелуями. Она знала, что чувствительность не вернулась, но фантомные чувства проскользнули по её разуму. — Я не могу злиться на тебя, потому что не знаю какого это, сидеть в инвалидном кресле. Не знаю, что делал бы, случись подобное со мной. Но тебе я могу сказать, что мы справимся со всем. Не знаю как, но мы вернём тебе всё, что было отобрано. Я всегда рядом с тобой. Даже когда ты принимаешь такие глупые решения. — Глупые — это мягко сказано, — улыбнулась Лолита. — Да уж, — усмехнулся в ответ Пётр и немного подумав, спросил, — Как ты смотришь на то, чтобы понежиться в горячей воде? — Отлично, — согласилась девушка, не прекращая улыбаться.22
Лолита и Пётр находились в Сонагири уже неделю. Это время они проводили общаясь друг с другом, наблюдая местные пейзажи. Они уже привыкли к каменным кроватям, холодным ночам и средневековым удобствам в виде деревянных ванн, в которые нужно самостоятельно набирать воду. Пётр с улыбкой и иронией рассказывал Босстром про дни в России, когда могли отключить воду на всё лето, и сделал вывод, что в этом плане город джайнов недалеко ушёл от его родины. За неделю Лолита смогла немного успокоить свои мысли. Открываться самой себе оказалось не так легко, как могло изначально показаться. Она думала, что знает себя, принимает все свои мысли, но как оказалось многое она трепетно скрывала, зарывая вглубь своего сознания. Несмотря на то, что Пётр уверял её, что не держит обиды, его частые уходы «в себя», заставляли Лолиту сомневаться в этом. О том, что происходило за дверью во время беседы с ачарием, Пётр упоминал вскользь. Он вздрагивал, как только девушка упоминала об учителе джайнов или о сне, который видел Павлов по прибытию сюда. На восьмой день к ним в дом пришёл Исаак Гатри. Его сопровождал монах с блаженной улыбкой. Мышцы Павлова напряглись, что было хорошо заметно по его сжатому лицу. Он не видел ни Исаака, ни ачария всё это время, будто сама судьба разводила их по разным путям. Но рано или поздно все пути вновь сходятся, и все встречаются… — Сегодня восхитительная погода! — вместо приветствия произнёс Исаак, заглядывая внутрь дома гостей, — Я приглашаю вас на прогулку по Сонагири. — Поздновато для экскурсии, — выдохнул Пётр, расставляя посуду по местам, — Но мы как раз собирались выйти на улицу. Ширины каменной дорожки хватало для четверых. Какое-то время Исаак молчал, иногда посматривая то на Лолиту, то на монаха, который вёз его. С последним он перекидывался короткими фразами и, если верить эмоциям, говорили они о чём-то весёлом. Когда Исаак всё-таки понял, что их не понимают, он обратился к гостям: — Простите. Мой друг рассказывал о том, как прошла его медитация в саду. Знаете, монахи часто сидят посреди природы, пытаясь слиться с окружением. Так к нему подлетела птица и попыталась залезть клювом в ухо. И теперь она часто прилетает к нему, садиться на плечо и поёт! Честно сказать, меня всегда умиляли такие истории. — Да, сразу становиться тепло внутри. Будто вновь влюбляешься в эту жизнь, — подтвердил Пётр, представляя картину с птицей. — Именно! — воскликнул мужчина и даже немного подпрыгнул на кресле. — Будьте осторожны, — строго, но не меняя безмятежного лица, сказал монах. — Простите, мой друг, — сразу извинился Гатри, а затем взглянул на Лолиту, — Вы сегодня выглядите прекрасно, мисс Босстром. Солнце Индии идёт вам на пользу. — Спасибо, — улыбнулась девушка, — Климат здесь действительно прекрасен, хоть раньше я не любила жару. — Бывает так, что мы меняемся. Пусть многие и говорят, что стабильность — признак профессионализма, я считаю, что стабильность — признак застоя. И это относится ко всему. А как вы себя чувствуете? Лолита вспомнила прошедшую неделю. Она пролетела так быстро несмотря на то, что в Сонагири нет интернета, книг, которые она могла бы прочитать, телевизоров. Девушка была поглощена своими мыслями и Петром. Особенно им. За то время, пока она находилась в больнице, они будто всё больше отдалялись. Возможно, Лолита сама строила невидимую и непреодолимую стену. А сейчас сама же её разбирала. И как было приятно вновь ощутить чьё-то тепло, от которого она отгородилась. — Намного лучше, — призналась девушка, — Будто пелена спала. Мои мысли стали более… лёгкие? — Рад это слышать. Значит ваше нахождение здесь уже даёт свои плоды, — кивал Исаак и обратился к монаху, — Останови здесь. Солнце уже не опасно, поэтому можем посидеть. Напротив того места, где они расположились возвышалось сооружение, напоминавшее своей ломанной конструкцией неравномерно распускающийся цветок. Здание было древним, если судить по осыпающимся кусочкам мозаики, из которой состоял весь белый фасад. Под ними сияла своей контрастностью голубая краска. Видимо, изначально Сонагири вовсе не был «белым городом». — В этом здании царь Нангананг Кумар смог освободиться от цикла перерождения, — любуясь зданием, повествовал Исаак, — Иногда наш ачарий ходит туда медитировать, в надежде повторить его путь. — Как вы понимаете, что прервали цикл? — спросила Лолита. Гатри кашлянул. Его лицо сморщилось, будто он посмотрел на яркий диск солнца. Но оно находилось с другой стороны, поэтому Пётр предположил, что вопрос девушки заставил задуматься мужчину. — Этот процесс постепенный, — подбирал слова Исаак, смотря в пол, — Человек полностью меняется. Меняются его привычки, мысли, потому что ему открывается само Знание. К сожалению, я не знаю, что произошло с Нанганангом после его освобождения. Лучше спросить у ачария. Он вам лучше это объяснит. — Как вы попали сюда, Исаак? — спросил Пётр, всматриваясь в лицо знакомого с ещё неглубокими возрастными морщинками, и посмеялся — Тоже отправил Нильсен, как и нас? Исаак усмехнулся: — Нет, но он тоже причастен к этой истории. — Расскажите? — вдруг просияла Лолита. — Пятнадцать лет назад, — мужчина вновь поднял голову на небо, словно видел там свою прошлую жизнь, — я попал под поезд в метро. Это была случайность. Рядом со мной стояли подвыпившие мужчины, и в какой-то момент один из них стал агрессивно себя вести. Между ними завязалась драка, и эта кучка пьяни вытолкнула меня на рельсы. — Вы не слышали, что они рядом с вами? — спросил Пётр. — Я был в наушниках, — быстро ответил Гатри, — В те годы я любил громко слушать музыку. И это сыграло со мной злую шутку. Поезд был уже недалеко, а у меня туфля застряла между шпалами. Все вокруг паникуют, пытаются остановить вагон, но он же не может остановиться за секунду. Возможно, если бы я успокоился и прекратил дёргаться, то смог бы вытащить ногу, но… Он замолчал. Вспоминать подобное было сложно, пусть это и произошло почти пол жизни Исаака назад. Гатри разминал вспотевшие руки. Мелкая дрожь пронзала его тело, отчего у него тряслись поджилки на челюсти. Лолита переняла его состояние и мысленно сжала руки в замке. Чувствовала бы она ноги, стала бы нервно стучать ими по каменным плиткам. — От болевого шока я потерял сознание, — продолжил Исаак, — А проснулся уже в больнице. Без ног. Меня охватила такая паника, что держал меня весь медперсонал, пока не подействовало успокоительное. Я послал всех, кого можно было. И Нильсена в том числе, потому что он был дежурным врачом в тот день. «Ты — ублюдок! Сучий сын, которого следовало кастрировать при рождении! Как только я выйду из этой ублюдской больницы, в которой работают одни недоумки, я сразу засужу тебя! Ты слышишь меня или мозгов мне ответить не хватает?» — кричал молодой Исаак, кидаясь на Нильсена. Нейрохирург набирал в шприц лекарство, пропуская мимо ушей обидные слова, сказанные в его адрес. То есть, всё, что кричал Исаак. Ему уже приходилось однажды видеть подобное поведение, когда он был интерном. В те годы Роберт принимал каждое слово пациента близко к сердцу, до того момента, пока у него самого не случился нервный срыв. «Мы с вами поговорим, как только вы успокоитесь, мистер Гатри, — Нильсен вводил лекарство с невозмутимым лицом, — А пока что поспите». В своё следующее пробуждение Исаак был более спокойным. От лекарства он чувствовал себя разбитым и тратить свои силы на кого-либо не хотелось. Поэтому парень лежал на койке в сонном состоянии, каждые пять минут уходя в сон. К нему приходили медсёстры, копошились возле него и спешно уходили, услышав угрожающие рыки Гатри. Около недели Нильсен старался поговорить с ним, но ничего, кроме краткого «Отвалите» услышать не удавалось. Кроме того, все родственники, приходившие с плотной тенью на лице, уходили с дополнительной дозой отчаяния. Ведь Исаак совершенно не собирался с ними разговаривать. Пусть ситуация парня и не была той, которую должен был отслеживать Нильсен, он взял его под свой контроль. «Мистер Гатри, — вновь пытался поговорить Роберт, сев напротив пациента, — Давайте говорить, как взрослые люди. Прошло уже больше месяца, а нормального диалога у нас с вами так и не получилось. Если вы будете и дальше молчать, то сделаете хуже только себе». «От..» — начал Исаак заученную фразу, но его перебил Нильсен. «Отвалите. Да, я это уже слышал. Вы же знаете, что я продолжу приходить к вам каждый день и доставать одним и тем же вопросом». «Что вы хотите от меня? — вдруг всколыхнулся Исаак, жалобно подняв брови, — Не легче просто выписать меня отсюда и отправить домой?» «Так вы хотите домой?». «Я… ничего не хочу». «Почему же?». Гатри одарил Нильсена удивлённым взглядом. Его глаза распахнулись так широко, что от такой неестественности у доктора всколыхнулось в груди. И словно для равновесия, брови Роберта опустились. «Скажите, а вы точно доктор? Вы понимаете, ЧТО со мной произошло?» — кипятился парень, скалясь. «Прекрасно понимаю, — не поддавался на манипуляции нейрохирург, — Но моё мнение может отличаться от вашего. И для полного понимания вас я и хочу слышать ВАШИ ответы». «Вы вроде хирург, а разговариваете, как психолог», — фыркнул Гатри и вновь упал на подушку. «Нейрохирург», — поправил мужчина. «Да хоть ХЕРохирург. Мне плевать!» — Ох, — засмеялся Исаак, вытирая капельки пота с лица, — Я не представляю, как он терпел меня. Когда он мне недавно рассказывал об этом, я вновь послал его. Но уже, конечно, по-дружески. Я, честно, не мог бы подумать, что был таким злым. Видимо, пубертатный период немного опоздал. Исаак задумался. Улыбка долго не сходила с его лица, пока он не продолжил рассказ. — Мы стали хорошо общаться с Робертом даже после моей выписки. Мне пришлось сменить работу, поменять свой образ жизни. И во всём он меня поддерживал. Был, как брат. Часто заходил к нам в гости вместе со своей семьёй. Они нравились и моим родственникам тоже. Мы хотели поехать в небольшое путешествие по Индии, но заболела Ханна. Роберт целыми днями пропадал в больнице. А позже Ханна умерла. Тогда с ним уже сидел я, удерживая его над пропастью, — мужчина тяжело вздохнул, закинув голову на сложенные на затылке руки, — В Индию я поехал один, когда убедился, что Роберт оправился. — Он не захотел поехать с вами? — спросил Пётр, узнавая новые детали из жизни своего начальника. — Нет, — покачал головой Исаак, — Он сказал, что появилось важное дело. Как я потом узнал, этим делом оказались курсы по психологии. Ещё через пару лет он открыл свой центр. — Вы не возвращались в Осло? — удивилась Лолита. — Сонагири был последним местом моего путешествия. Я собирался вернуться до того момента, пока не попал сюда. Я приезжал в Осло два раза, чтобы повидаться с моими родителями и с Робертом, но эти поездки длились недолго. «Я рад, что ты нашёл своё место», — искренне улыбался Нильсен после рассказов Исаака о Сонагири. «Как насчёт того, чтобы поехать туда вдвоём? — предложил Исаак с энтузиазмом, — Тебе там понравится! Такого чистого воздуха, такого умиротворения в каждом сантиметре этого города ты нигде не видел! А когда познакомишься с нашим ачарием, точно захочешь жить там!» «Нет-нет, — уклонялся Нильсен, — Теперь я уеду отсюда только, когда найду подходящего человека на своё место». «У тебя нет заместителя? Или хотя бы… не знаю… секретарши, которая ведёт все твои дела?» «Секретарша-психолог? — посмеялся мужчина на диване, — Звучит интересно, но, увы, такого работника у меня нет». — Он всегда был упрямым, — подвёл итог Исаак, — Но рано или поздно этот заместитель найдётся. Я надеюсь. Лолита многозначительно посмотрела на Петра. Мужчина в ответ улыбнулся, но не подал виду, что понял значение этого взгляда. — Поэтому, мисс Босстром, не спешите с выводами. Иногда ответы приходят спустя годы. Лолита не ответила. История Исаака была чем-то схожа с её. Но девушка не до конца была согласна с тем, что они в одной лодке. Одно дело, когда отсутствует только одна пара конечностей, и совсем другое, когда… — Пора ужинать! — хлопнул Исаак Гатри и схватился за коляску, — Не отставайте! Я договорился с поварами на особенное блюдо!23
Какое отвратительное щемящее чувство в груди! Чьи-то руки проникают внутрь тела и исследуют, безжалостно разрушая данное природой строение. Немощное состояние разбавляет только темнота. Тёплая и убаюкивающая. Сквозь голову проходят стрелы мыслей, поражающие своей быстротой. Они твердят проснуться, выйти из этого сковывающего состояния. И Пётр под давлением разрезающих голосов решается открыть глаза. Он видит привычный белый потолок, который встречает его каждое пробуждение. По освещению становится понятно, что утро ещё не скоро. Та самая темнота, которая во сне была спасательным кругом для него, остаётся им и сейчас. Глаза медленно стали смыкаться под напором усталости. Но неожиданный голос Кирстен разбудил психолога. «Прочитаешь, когда будете на месте». Пётр лениво встал с кровати. Лолита спокойно посапывала на соседней кровати. По традиции Пётр перевернул её, заботливо укрыв и поцеловав. Сквозь сон девушка расплылась в улыбке, видимо почувствовав приятное прикосновение. Чтобы не разбудить сладко спящую Лолиту, Павлов спустился на нижний этаж. Взяв коробку с подарком, он сел за стол. Холодный воздух мгновенно пронзил мужчину, но первые строчки письма так заинтересовали психолога, что он остался сидеть на месте. «Дорогой доктор Павлов, Я надеюсь, что вы читаете эти строки, когда между нами не только километры, но и часы. Хочу сразу сказать вам ОГРОМНОЕ СПАСИБО (дважды подчёркнуто) за то, что вы вернули мне прежнюю уверенность. Я поняла, что всю свою жизнь я была искусственной. Пряталась за улыбкой и вызывающими вещами, чем и отталкивала окружающих. Мне не хотелось признавать этого до того дня, пока вы не оказались у меня. Как я и говорила вам лично, мне понравился ваш удивлённый взгляд. И я хотела видеть его… каждый день. Но после вашего рассказа о Лолите я поняла, что наши пути должны разойтись. Вы уедите в Индию, я — в Германию. И рассчитывать на что-то большее я не смела с того момента, когда поняла свои чувства к вам. Могу заверить, что это не было любовью, но могло иметь такое развитие. Поэтому в Осло я больше не вернусь. Чтобы не быть тем клиентом, который принял вежливость за флирт. И чтобы не терзать себя смутными надеждами. Я искренне надеюсь, что у вас с Лолитой всё будет хорошо, и вы вернётесь в Осло вместе. Кольца, что я сделала для вас — знак вашей любви. И хочу, чтобы вы берегли их и друг друга. С наилучшими пожеланиями — Кирстен Юхансен». Пётр расплывался в улыбке. Читая эти строки, он видел, как эта женщина сидела за столом и выводила каждую букву. Он знал обо всём, о чём писала Киртсен. Это было заметно по неуверенному взгляду, касаниям. Если всё написанное — правда, то всё не так потерянно, как считал Пётр. Она поступила правильно, решив оборвать связи. Если бы Павлов узнал об этом раньше, то поступил также. Он решил проверить Лолиту ещё раз и направился к тому месту, где открывался вид на скалы. Он посчитал, что будет правильно уничтожить письмо, доверив его обрывки ветру. Пусть лучше слова Кирстен останутся только в его памяти. Кольца на пальце в качестве воспоминания о ней будет достаточно. На том месте, куда направлялся Павлов, сидел какой-то медитирующий монах. Со спины в темноте Пётр не сразу признал в нём ачария. Только по худощавой руке, которой учитель позвал его, Павлов узнал его. От неожиданности мужчина запихнул письмо в карман. Опустившись рядом, Пётр разглядел умиротворённое лицо собеседника. Начинать разговор первым он не решался. — Почему не спите в такой поздний час? — спросил ачарий, открыв глаза. — Проснулся из-за сна. Опять, — не стал скрывать психолог, — А потом уже не мог лечь обратно. А вы всегда медитируете ночью? — Я медитирую всегда, независимо от времени суток. Ночью совсем другая природа, которую нужно познавать отдельно от дневной, — мужчина взглянул на Петра, — Я хотел с вами кое-что обсудить. — Конечно, — согласился Павлов, но внутри напрягся. — Мы оставляем гостей на десять дней, полностью обеспечивая их. И по прошествии десяти дней, они должны решить: остаются ли они в Сонагири или покидают его. Пётр понимал к чему ведёт учитель джайнов. Если верить последним словам Лолиты, то она согласилась бы остаться здесь. Но как долго может здесь находится он? В Осло у него остался арендованный дом, за который нужно платить, и работа в центре Нильсена. — Если решите остаться здесь, — продолжал ачарий, — то придётся принять джайнизм, став одними из нас и приняв определённые обязательства. — Стать джайном? — нахмурился Павлов, совсем не ожидая этого, — То есть чего-то среднего нет? Ачарий снисходительно улыбнулся, оставив собеседника без ответа. Пётр смотрел на мужчину, не веря в то, что он говорит серьёзно. — Если мы согласимся стать джайнами, то… мы должны будем остаться здесь навсегда? — Ваш дом будет здесь, — уклонился от точного ответа учитель, — Все ваши пути будут вести сюда. Но если у вас есть хоть небольшое сомнение, мистер Павлов, то я не смогу провести необходимый обряд. — Я просто… не готов к этому, — признался Пётр, бегая глазами по мелким камешкам рядом с ним. — Я вас не принуждаю, — засмеялся ачарий, увидев обескураженное лицо психолога, и резко изменился в лице, вспомнив о чём-то, — Но… мисс Босстром… — Что с ней не так? Стоило учителю джайнов упомянуть Лолиту, как Пётр сразу забыл об ультиматуме. Его не так интересовало посвящение в джайны, как внезапно строгий голос ачария. Даже глаза смуглого мужчины вдруг потускнели. — Вы спрашивали, что снилось мне. Я видел мисс Босстром с длинными белыми волосами, сияющими, как Луна, глазами и голубыми символами по всему телу. Мы с ней были в тёмном помещении. Она возвышалась надо мной, вдавливая в пол одним взглядом, — ачарий говорил это с восхищением и страхом. — Она была зла на вас? — уточнил Пётр. — Похоже на то, — усмехнулся учитель, пожимая плечами, — А в конце я почувствовал то же, что и вы: печаль и обречённость, словно я остался лежать на огромном сожжённом поле. Это был короткий сон, больше похожий на картинку. Обычно так и бывает, поэтому я удивился, когда вы рассказали ваш сон. Столько образов и чувств. — И что значит ваш сон? Как это связано с тем, что происходит сейчас, если сны — это одна из жизней? — Хороший вопрос, мистер Павлов, — кивнул ачарий, — Именно поэтому я хочу, чтобы Лолита осталась с нами. Завтра за ней зайдёт Исаак Гатри. Я хочу с ней побеседовать ещё раз. Естественно, настаивать я ни на чём не буду. — Она не останется здесь одна, — уверенно ответил Пётр, — Если уеду я, то уедет и она. — Жизнь бывает непредсказуемой, мистер Павлов. Учитель встал, вдохнув ночной воздух. Пётр хотел что-то ответить на загадочные слова мужчины, но ачарий быстро удалился, оставив после себя только больше вопросов. Павлов вытащил из кармана скомканное письмо и, разорвав его, направился в дом, где всю оставшуюся ночь размышлял о будущем и Лолите, которую видел ачарий в своём сне.24
Узнав, что учитель джайнов желает поговорить с ней, Лолита ощутила короткое сжатие мышц всего тела. Она помнила тот взгляд, которым мужчина пронзал её, и слова, эхом разносящиеся до сих пор. Пётр умолчал о многих подробностях, таких как: сон ачария, его желание, чтобы девушка осталась здесь, и то, что она с Петром должны будут принять джайнизм, в случае их решения остаться в Сонагири. Павлов посчитал, что он может неправильно выразить смысл слов, и сразу оттолкнуть Лолиту от ачария. Он знал, что девушка не останется здесь одна, но необоснованные сомнения сидели в голове. С самого утра, как только взошло солнце, тело психолога тряслось. Воздух был тяжёлым. Вдыхать его становилось только сложнее. И паника. Она не покидала его даже, когда Лолита зашла в здание, где ждал ачарий. Пока Пётр пытался собраться с мыслями, и узнать природу внезапно возникшего страха, Босстром вновь сидела в окружении зажжённых свечей. На этот раз мужчина стоял сразу к ней лицом и тень, падающая на красные ткани, не казалась такой устрашающей, как в первый раз. По разные стороны стояли два монаха, склонив головы. — Как прошли ваши дни в Сонагири, мисс Босстром? — спросил мужчина, сложив руки в замке. — Намного лучше, чем я ожидала, — призналась девушка, неуверенно улыбнувшись, — У вас здесь очень спокойно. Ачарий кивнул. — Мистер Павлов не рассказывал вам по какой причине я позвал вас? — Нет. Ответив, Лолита почувствовала, как сердце с невероятной мощью ударило, как таран о ворота средневекового замка. На секунду даже закружилась голова. Мужчина не отводил своего безмятежного взгляда от девушки. Он замечал каждую эмоцию на её круглом лице с тонкой кожей, через которую виднелись пульсирующие синие венки. — Тем лучше, — продолжил ачарий, — Вы пробыли здесь уже десять дней. А это означает, что дальше вы должны принять решение: остаться или уйти. Мы выполнили свои обязательства, настала ваша очередь. — Наша? — переспросила Лолита, кривя непонимающую гримасу. — Да. Если вы решите остаться, то должны будете принять джайнизм. Если решите уехать, то мы разойдёмся по разным путям. — Пётр об этом знает? — Да. Они дали так мало времени на раздумья. Ответить сходу не получилось ни у Петра, ни у Лолиты. Решиться на подобный шаг было сложно. Бросить всё, чтобы остаться в Сонагири и принять джайнизм? Хоть Лолите и нравилась эта атмосфера безмятежности, но… — Почему вы не сообщили об этом заранее? — возмутилась Лолита, не находя нужного ответа на вопрос учителя. — Когда человек много размышляет, его мысли понемногу превращаются в запутанный клубок. Он говорит «да», подразумевая «нет», соглашается, когда его истинное «Я» отрицает. И чаще всего делает верный выбор, не думая. Он выбирает то, что чувствует. Это и есть истина. Босстром задумалась. Она пыталась услышать своё истинное «Я», но оно будто поровну разделилось между двумя противоположными понятиями. Мысли кружились в черепной коробке, пока она стояла посреди этого вихря безумия. Лолита открывала рот каждый раз, когда одна сторона перевешивала другую, но единого ответа не было. — Я не могу сходу ответить, — качала головой девушка. — У вас есть время до завтрашнего утра, — успокоил её ачарий и сел на пол, — А пока что, я хочу спросить у вас ещё кое о чём. — Мне уже страшно, — шепнула Лолита, не смотря на мужчину. — Помните, я рассказывал о том, что люди видят сны о прошедших и будущих жизнях? Лолита кивнула. — Вы, — запнулся неожиданно ачарий, выпучив глаза. Всё замерло, будто зритель их жизни поставил на паузу. Но осмотревшись по сторонам, и увидев движение маленьких огоньков, Босстром поняла, что застыл только учитель джайнов. Он смотрел сквозь неё. Монахи у стен одновременно подняли свои взгляды на него. Уголки губ голубоглазого мужчины опускались вместе с бровями. Полная тишина давила на уши. Маленькая капелька пота скатилась по намокшему за секунду лбу ачария. Спустя время мужчина сложил ладоши вместе и устремил взгляд вверх. За ним последовали монахи. Лолита продолжала удивлённо смотреть на происходящее. Она тоже на секунду ощутила что-то странное, щемящее внутри. Спрашивать об этом Босстром не хотела, будто боялась услышать ответ. Ачарий взглянул на девушку прежним взглядом, словно ничего не происходило. — Вы, — вздохнул мужчина, — видели сон, пока находились здесь? — Н-нет, — неуверенно ответила Лолита, — Это плохо? — Ни в коем случае. Но вы снились мне, мисс Босстром. — Я? — Да, как только я стал ачарием. Я видел вас совсем другую, — серьёзно сказал мужчина, нахмурив брови, — У вас были белые волосы, голубые глаза и сияющие символы по всему телу. Я думаю, это может быть как-то связано с тем, что вы ничего не видели. — Каким образом? — К сожалению, этого я пока что не знаю, но у меня есть предложение, — учитель встал и повернулся к девушке спиной, — Останьтесь в Сонагири. Я помогу вам вновь встать на ноги. После этой фразы истинное «Я» Лолиты сразу закричало тысячекратное «ДА!». Теперь не было никаких препятствий для того, чтобы она осталась здесь. Ничего не было важно так, как вернуть себе тело. Босстром была готова выполнить всё, что скажет этот неизвестный мужчина, с которым она знакома только несколько дней. Да плевать! Она бросит всё: Осло, университет, родителей, которые бросили её раньше, прошлую жизнь, привычки. Но тут мысли прекратились. Ликование снизошло на нет. Всё же она не может ВСЁ бросить. Петра Лолита не променяет даже на такую возможность. К тому же, он вероятнее всего поддержит её. Они же преследуют одну цель, верно? — Неужели я не буду ничего должна? — Всё, что вы должны будете сделать — это стать одной из нас, что уже влечёт за собой определённые обязанности. Всё прочее — мои заботы. — Я должна обсудить это с Петром, — скрывая радость, отвечала Лолита. — Конечно, — согласился ачарий, — У вас есть время до завтрашнего утра. Жду вас здесь на восходе солнца. Учитель джайнов махнул рукой, и один из стоящих рядом монахов вывез Лолиту на улицу. Девушка увидела Петра, сидящего на земле с опущенной головой. Он не обратил внимания на неё, даже когда коляска поравнялась с ним. Пугающее состояние мужчины заставило Лолиту вновь почувствовать сжимающую боль. — Пётр? — обратилась она к нему. Её окутал холод, когда Павлов поднял на неё свои красные заплаканные глаза. Миллионы мыслей сверкнули в голове девушки, но самую ужасную озвучил Пётр. — Бабушка умерла.25
Павлов стал собирать вещи. Парализованная девушка наблюдала за медленными движениями мужчины, который время от времени замирал посреди действия. Она чувствовала его ватные ноги, ставшее чужим, тело и сжимающие мысли в голове. Когда Пётр сел на кровать, Лолита решила заговорить с ним. — Я останусь здесь, — говорила она это неуверенно, опасаясь, что может ещё больше навредить ему. — Что? Пётр повернулся к Лолите. «Как сильно поменялось его лицо за эти часы», — подумала Босстром, рассматривая посиневшую кожу вокруг глаз. — Я останусь здесь, — повторила она, — Там я точно буду для тебя лишним грузом. Едь сам. За мной присмотрят. — Неизвестно, когда я приеду сюда снова, Лолита, — скалясь отвечал Павлов, — И приеду ли вообще. Ты не останешься здесь, и это не обсуждается! — Я так не думаю. Я ХОЧУ остаться в Сонагири. Это мой выбор. — Твой прошлый выбор чуть не убил тебя! — вскочил Павлов, размахивая руками, — Дважды, Лолита! Дважды! Сначала авария, затем эвтаназия! А сейчас ты хочешь остаться в неизвестно месте с неизвестными людьми! Это апогей глупости! Хоть один раз послушай свой мозг! Поразмышляй! Мужчина, брызжа слюной, выкрикивал слова, всё больше нависая над испуганной Лолитой. В ответ она не могла ничего ответить, чувствуя только мелкую дрожь губ. Когда Павлов заметил страх в иолитах, он замолчал. Злость на его лице уступила месту сожалению. Но извиняться Пётр не стал, а только отошёл в дальний угол комнаты. Лолита тихо всхлипывала, боясь, что любой громкий звук сможет вновь зажечь гнев мужчины. Она не думала, что эти слова так поменяют ситуацию. — Пойми, если с тобой что-то случится, — тихо заговорил Пётр, — я не смогу приехать за пару часов. Тут путь на сутки минимум. Я не могу так. Девушка молчала. Она слышала только половину сказанных Павловым слов. Над ней до сих пор стоял Пётр с изуродованным гневом лицом. — Мне спокойнее, когда ты рядом, — продолжал монолог мужчина, — Когда я вижу, как ты себя чувствуешь, как ты улыбаешься, как грустишь, как плачешь. Пусть мне от последнего и не по себе, но… так я хотя бы знаю, что с тобой ничего не случится. Он сел к её ногам, взяв ласково ладони. Будь у Лолиты контроль, то она бы выдернула их. Но вместо этого ей приходилось беспомощно сидеть в кресле и наблюдать, как Пётр в очередной раз старается объясниться. Сейчас его слова только раздражали Лолиту. Как и то, что он смог позволить себе такой приступ гнева. — Мы вернёмся сюда, — пошёл на компромисс мужчина, — Немного позже, если ты хочешь. Примем этот джайнизм, станем жить, как монахи… — Я. Не поеду. С тобой. — Она говорила это отчуждённо и даже с ненавистью, — Я останусь здесь. А ты можешь не возвращаться. — Не руби с плеча. — Видеть тебя не хочу. После этого Пётр встал. Разговаривать дальше он посчитал бессмысленным и не благодарным делом. Всё было сказано прямо и понятно. Перечить словам Лолиты или пытаться как-то её образумить Павлов не стал. Ему надоело это делать. Каждый раз он пытался сделать их жизнь лучше, но в итоге это привело к подобному: Лолита изъявила желание никогда его больше не видеть. Что ж… «Это будет последнее желание, которое я выполню для неё», — думал психолог, схватив вещи. Перед тем, как спуститься со ступенек, он сообщил о своём внезапном отъезде Исааку Гатри. Тот искренне удивился подобному, а ещё больше его повергло в шок то, что Лолиты не было рядом. Пётр сказал, что она остаётся и ждёт ачария в доме. С учителем Павлов прощаться не стал, зная, что он обязательно скажет какие-нибудь умные слова в напутствие, которые сейчас Петру не нужны. Пусть последнее впечатление о нём останется, как о мудром человеке. Исаак пришёл в сопровождении монаха и вывел заплаканную Лолиту на улицу. Она ничего не говорила мужчине, потому что знала, что Пётр уже успел кратко рассказать о случившемся. Когда они оказались в тени сада, Исаак отпустил сопровождающего и стал разглядывать деревья, будто был здесь впервые. Босстром же наоборот: склонила голову, повторяя их последний с Петром разговор. Ей пришло осознание того, что зря она наговорила ему такие обидные слова. Ведь в действительности она так не думала, но Павлов теперь будет считать иначе. — Почему мы не можем возвращать время вспять? — спрашивала саму себя Лолита, — Мы бы стольких ошибок могли избежать. Столько всего сказать и… не сказать. — Возможно, именно поэтому, — отвечал Исаак, — Всем давно известно, что ошибки необходимы людям. На них мы учимся. — Я, видимо, исключение, — хмыкнула девушка и залилась слезами, — Он ведь прав. Я каждый раз принимаю глупые решения, не думая о последствиях. Как можно за такой короткий промежуток времени сломать жизнь, Исаак? Я осталась без всего, даже без собственного тела! — Там, где убыло, прибудет. Нужно просто время. Девушка мало верила словам Гатри. Всё шло к одному: печальному концу, в котором она останется без ничего. Как она и думала изначально. Всё-таки эвтаназия помогла бы этого избежать. А теперь Лолита была вынуждена сидеть под деревьями Сонагири, попивая коктейль из солёных слёз. — Я вижу, Пётр уже покинул город, — голос ачария доносился издалека, но он сам стоял рядом. Ему не ответили. Исаак печально кивнул, поджав губы. — Иногда судьба сама ведёт нас к нужной двери, пусть многие джайны и не согласны с этим. Мисс Босстром, — зашептал учитель, наклонившись к девушке, — Он вернётся за вами. Для него будет большой неожиданностью и подарком — увидеть вас, стоящей на ногах. Ачарию она верила. Он не мог врать ей.26
Монахи Сонагири были в недоумении от решения ачария самостоятельно ухаживать за Лолитой. И когда Лолита при всех заявила о желании принять джайнизм, на неё уставились около сотни удивлённых глаз. Они находились в здании ачария в освещении сто одной свечи, как сказал сам учитель. Исаак Гатри из толпы улыбался испуганной девушке, стараясь хоть как-то успокоить её. — Это прекрасная новость, учитель! — сказал иссохший старик, кашляя, — Ты многому нас научил, поэтому мы верим тебе. — Что он говорит? — тихо спросила Лолита, посматривая на улыбающегося ачария. — Они рады, что вы приняли такое решение, — отвечал он, а затем подняв незажжённую свечу, заговорил на хинди, — С этого момента в Сонагири проживают сто два джайна, которые посвятят свою жизнь познанию Вселенной и своего истинного "Я". Со временем каждый из присутствующих здесь сможет вынырнуть из океана Сансары, как однажды смог Нангананг Кумар. В тенях толпы мелькнуло знакомое лицо, от которого сердце Лолиты на секунду остановилось. Но надежда быстро погасла, ведь она знала, что Пётр сейчас находится далеко. Возможно, он уже прилетел в Россию и находится в пути к своему городу. Будь он здесь, всё происходящее воспринималось бы, как праздник. Но… из-за смерти бабушки всё пошло по другому руслу. Может ачарий был прав? Всё это лишь план судьбы, который рано или поздно сведёт их вместе? Учитель джайнов зажёг свечу. Она светила ярче всех, но совсем скоро её свет сравнялся с остальными. Монахи разошлись, оставив в здании только Лолиту и ачария. Мужчина сел в свою привычную позу, заранее посадив Лолиту напротив. Выглядел он удручённым несмотря на то, что при всех показывал свою радость. — Я чувствую вашу тревогу, мисс Босстром, — сразу начал он, — Вы можете поделиться своими мыслями со мной. Теперь я ведь и ваш учитель. — Моя тревога до сих пор связана с Петром, — быстро ответила девушка, — Не могу перестать думать о том, как отвратительно прошло наше прощание. — Тогда я бы начал ваше обучение медитации. Она помогает избавиться от наших земных сожалений и очистить сознание. Закройте глаза, — Лолита послушно выполнила указание ачария, — Что вы видите сейчас? — Ничего… Только чувствую, как меня кружит. «Вам страшно?», — голос учителя затихал и эхом отдавался по невидимому водовороту, в котором плыла Лолита. Страх не просто существовал в сердце девушки, он поглотил её и разрывал хрупкое тело острыми зубами. Страх был огромной акулой, состоящей из чёрных вод сознания Лолиты. В его плавниках мелькали сцены прошлой жизни. На гладкой шкуре остались пятна свежей крови, а на зубах — тела погибших друзей. В глубине нутра акулы кричали ещё живые люди, обречённые на мучительную смерть в желудочном соке. И что могла сделать Лолита против такого существа? Убить его было нереально, противостоять — сумасшествие, тянущее за собой самоубийство. Оставалось только запоминать, как акула сознания заглатывает тебя, что и делала Босстром. «Всё, что сейчас перед вами — есть вы, — продолжал тихий голос ачария, — Ваши внутренние страхи, ваше прошлое. Примите это существо, как принимаете своё отражение в зеркале». Челюсть огромной акулы продолжала раздвигаться, изрыгая из себя отвратительные запахи протухшей рыбы и крови. Водоворот, в котором происходила схватка, ускорялся. К ужасу прибавилось давление, будто со всех сторон стены сжали девушку. Она была в ловушке, из которой не было возможности выбраться. Клык акулы, предназначенный для неё, медленно входил в мягкую плоть. Но вместо физической боли Лолита проглатывала моральную. Глоток за глотком, как послушный ребёнок. «Лолита! — звал обеспокоенный ачарий, — Лолита, просыпайся! Этого нет! Слушай мой голос! Сосредоточься на нём!» Но зачем? Она проснётся с огромной раной в животе. Боль захлестнёт Лолиту с новой силой, но уже в реальном мире. Так может, лучше закончить это сейчас? «Пётр ждёт тебя в этом мире». Лолита закричала. Она всем телом поддалась вперёд и чуть не упала с кресла. Испуганный не меньше, чем сама девушка, ачарий схватил её. Босстром превратилась в дрожащий комок. Мужчина посадил её на место. — Дышите глубже, мисс Босстром, — говорил он, показывая дыхательные упражнения, — Всё позади. — Что это было? — проглатывая холодный пот, стекающий со лба, спросила девушка. — Медитация, — неуверенно ответил ачарий, — Должна была быть. Я поспешил с этим. Акула приближалась к Лолите снова. Она распахнула свою пасть и уже почти поглотила её, но в паре сантиметров она растворилась в свете свечей. Тело девушки вновь дёрнулось. — Оно, — забыла про страх Лолита, — двигается. Дёргается от страха… Ачарий тоже обратил на это внимание. Когда она сама вскочила с кресла, он сначала опешил, но, к счастью, смог словить её. Тело девушки будто посчитало выдумку за реальность и попыталось сбежать от выдуманного врага. Учитель нахмурился, понимая в чём дело. — Да, — кивнул он, — Я попрошу отвезти вас в дом. Вам стоит отдохнуть. — Вы же что-то поняли, да? — вдруг разозлилась Лолита, — Почему не говорите об этом мне? Мужчина не отвечал. Он открыл дверь и позвал монаха, но девушка продолжала кричать ему: — Это несправедливо, что вы молчите, учитель! Что-то же произошло и пошло не так, как вы рассчитывали! Я должна об этом знать, потому что это касается меня! Если вы и дальше будете молчать, то я откажусь от джайнизма и уеду! Глаза мужчины засияли. Они распахнулись так сильно, что кричащая Лолита сразу замолчала. Ачарий заткнул её взглядом, невидимой пощёчиной. Холод пронзил чувствительную часть тела Босстром. Солнце освещало строгого мужчину за его спиной. Его силуэт возвышался над Лолитой, отчего она почувствовала себя ещё более беспомощной, чем до этого. Монах медленно повёз парализованную девушку по узким дорожкам Сонагири, где становилось всё меньше и меньше людей.27
До Петра было невозможно дозвониться. Его номер был недоступен, а другого способа связаться с ним Лолита не знала. Она не оставляла попыток и просила Исаака звонить Павлову каждый день, но итог не менялся. Босстром выдумывала причины, по которым Пётр был недоступен. Она пыталась не думать о плохом. Честно, пыталась. Но морское существо возникало в голове всякий раз, когда Лолита думала о мужчине. Учитель джайнов позвал к себе Лолиту спустя неделю после первой попытки медитации. Девушка уже посчитала, что ачарий избегает её или держит обиду из-за последнего разговора. Но Исаак Гатри утверждал, что их учитель не обладает свойством обижаться или испытывать другие земные чувства в этом роде. «Как однажды рассказывал сам ачарий, — Гатри был постоянным спутником Лолиты во время прогулки и делился с ней историями, — Он не испытывает жалости, обиды или злости на других людей, потому что эти чувства держат нас на одном уровне. Это могло бы быть хорошо, если бы мы не хотели чего-то большего. Например, вечной жизни. Насколько я помню, ачарий даже страха никогда не испытывал с тех пор, как получил этот титул». Насчёт страха Лолита не верила. Ведь учитель испугался, когда она не выходила из транса. И это точно был страх, его ни с чем другим не перепутаешь. Ачарий назначил встречу возле обрыва, около которого Лолита сидела с Петром после первой встречи с учителем. Мужчина сидел на камне с закрытыми глазами. Если бы не ослепительные жёлтые одежды, Босстром не сразу бы заметила его. Когда они остались наедине, учитель вздохнул и без вступительной речи начал: — Вам нравится ваше состояние, мисс Босстром? Лолита опешила от такого вопроса. Он показался таким глупым, что девушка с сарказмом ответила: — Конечно. Обожаю не чувствовать своё тело, — затем серьёзно добавила, — Нет. Никому бы не нравилось подобное состояние. — Тогда почему сопротивляетесь? — Я не сопротивляюсь. Наоборот, я осталась здесь, чтобы вы помогли мне встать на ноги. — Помните, что я сказал при нашей первой встрече? — ачарий посмотрел на неё и сразу отвёл взгляд, — Вас жалеть никто не будет. Поэтому сегодня я хочу, чтобы вы мне подробно рассказали, как так произошло, что вас парализовало. Босстром не понимала о чём говорил учитель. Какой нормальный человек всерьёз будет доволен состоянию овоща? Одно дело, когда ты — ребёнок и симулируешь болезнь или хочешь «немного заболеть» перед экзаменом, но совершенно другое — попасть в аварию и сломать позвоночник. Тем более, Лолита не хотела этого. — Мы решили поехать к озеру. Водитель был пьян. На повороте нам навстречу летела другая машина, — кратко пересказывала девушка, — Лобовое столкновение. И вот. — Вы с друзьями были близки? — Да, мы с первого курса универа были друзьями. — Сколько погибло в той аварии? — продолжал опрос ачарий. — Двое, — неуверенно ответила Лолита, — А в другой машине я не знаю. — Что вы чувствовали, когда узнали об этом? На глазах девушки сразу появились солёные капли, раздражающие слизистую. От этого Босстром стала интенсивно моргать. Вспоминая те чувства, онипоявлялись, будто авария случилась вчера. Ей хотелось бы избежать этого разговора и не вспоминать об этом хотя бы год. Но складывалось впечатление, что всё вокруг наоборот возвращает её в то роковое утро. — Я будто умерла вместе с ними. Вернее, я даже этого хотела. Мне было так больно. Они были живы для меня ещё мгновенье назад, а потом мне сообщают, что они… погибли. Это был такой абсурд и бред. Весь мир превратился в издевательство. Двое погибли, одна сошла с ума, я — инвалид и только один повредил несколько рёбер. Я же… не хотела ехать, но почему-то согласилась. — Выжившие всегда винят себя в том, что погибли другие, думая, что могли бы это предотвратить. Но, доверяя собственному опыту, обычно если смерть предотвратят, то она настигнет в ближайшее время. Это особенно понятно по вашему случаю. — Хотите сказать, что они бы всё равно погибли? — Рано или поздно. Мы смертны. О мёртвых горевать уже бессмысленно, мисс Босстром, — мужчина на некоторое время замолчал, — Вы сказали, что хотели умереть вместе с ними. Почему? Вы же не остались одна. — Нет, не осталась, — согласилась Лолита, — Но… я не знаю. Я думала, что всё неправильно. — Что именно? Босстром молчала. В первые дни после ужасной новости она размышляла о «неправильности» происходящего, но до последнего не понимала, что её так смущает. Девушка прокручивала внутренние монологи, боясь собственных мыслей. Неужели она думала о таком? — Что я осталась жива, а они нет, — со страхом озвучила Лолита, — Я думала, что было бы правильно, если бы… — Если бы погибли все, — закончил фразу ачарий, заметив неуверенность собеседницы, — Главное, во что верят джайны — это в бесконечное перерождение. Смерть — это новая жизнь, тянущая за собой смерть. Поэтому мы не плачем, когда умер кто-то. Потому что верим, что он вернётся. А такая скорбь, как у вас, мисс Босстром, мешает. Вы же это понимаете? Лолита кивнула. — Примите смерть друзей, как должное, — слова учителя звучали грубо, и Лолита сморщилась, — Встаньте на ноги, примите своё истинное «Я» и продолжайте путь. Иначе вы сами себя погубите. Ачарий взмахнул рукой, подозвав монаха. Он послушно встал позади Босстром, ожидая дальнейших указаний. — Пока вы этого не сделаете, все наши встречи будут бесполезны, — заключил учитель, — Если захотите чем-то поделиться, я жду вас здесь. Лолите нечего было отвечать. Всё звучало сложно и не понятно. Она не понимала, как можно просто по одному желанию «принять смерть друзей»? Это не то, что подчиняется ей. Но другого выбора и не было. Оставалось только способствовать заживлению внутренних ран, чтобы скорее получить желаемый контроль над собственным телом.28
Учитель джайнов запустил ужасный процесс внутри Босстром. Она не могла спокойно спать, ведь её мысли были заняты «принятием смерти». Это само по себе звучало ужасно. А что ещё хуже, Лолита стала думать о погибших друзьях намного больше, чем до медитации. Учитель джайнов, как и обещал, самостоятельно присматривал за девушкой, лишь изредка оставляя её на Исаака. Но в остальное время он молчал. Никогда мужчина не спрашивал о самочувствии своей ученицы, не говоря уже о простых приветствиях. Он будто забыл норвежский. Даже когда Лолиту посещали кошмары, он молча приносил воды, поил её и, погладив по голове, уходил. Начинать разговор первой Лолита не собиралась. Ей нечего было сказать. Пока что. Попытки дозвониться до Петра она делала только в отсутствии ачария. Он бы выполнил её просьбу, если бы она попросила, но… она не просила. — Учитель что-то говорил тебе? — спросила Лолита, когда её вновь оставили с Исааком. Гатри нарезал салат. Он так ловко справлялся со всеми домашними делами, что Лолита невольно завидовала ему. Зависть была, конечно, белой, но девушка была бы не прочь встать хотя бы на его место. Ей было достаточно хотя бы одной пары конечностей. Научилась бы всё делать ногами, если руки остались бы без контроля. Но слишком много «бы». Сколько не мечтай, но Лолита была до сих пор привязана к коляске и лишена всего тела, кроме головы. Её могли бы отрубить и поставить на полку. Смысла могло быть и то больше. Что легче: носить целую коляску с пятьюдесятью килограммовой девушкой или колбу с головой? Ответ очевиден. — Кроме некоторых его раздумий, нет. Ничего, — отвечал Гатри, — А что? Должен был? — Последнюю неделю он молчаливый. Это немного пугает. Гатри нахмурился. Он прервался от своего занятия и развернулся к девушке. — Я думаю, это из-за вашего разговора. — Какого разговора? — Учитель стал много времени медитировать, — Исаак замолчал, а затем поправил себя, — То есть, он и до этого много медитировал, но сейчас… Он даже есть перестал. Совсем. Джайны любят такие практики, но, мне кажется, это может закончится для ачария плохо. — А при чём здесь наш разговор? — не понимала Лолита. — Медитируя, он хочет найти способ вернуть тебе контроль над телом, — мужчина почему-то рыкнул, — Но такими темпами, он лишится своего. Что будет для нас большой утратой… Слова Исаака звучали обидно. Он будто обвинял в этом Лолиту. Ревность? Но ачарий принял Исаака, сделал его джайном. Наверняка изначально учитель также часто общался с ним. — Вы часто разговариваете с учителем? — спросила Лолита, стараясь вывести Гатри на откровенный разговор. — Конечно, — быстро ответил он, но отрицательно покачал головой, — Но с каждым днём меньше. Он уходит в себя всё чаще. Не я один заметил это. Исаак Гатри развернулся к столу и стал с большим усердием резать овощи. Это была жирная точка в их разговоре со стороны мужчины. Но Лолита не собиралась его так быстро заканчивать. — Когда вы приехали в Сонагири ачарием был уже он? — Да. — Он располагает к себе с первой встречи, — вспоминала Лолита сияющие глаза ачария, когда они только приехали в Сонагири, — Иногда он говорит странные вещи, но это из-за разных взглядов. Наверное. — Ачарий знает намного больше, чем мы все, — в голосе Исаака зазвучали мягкие нотки, — Если бы Нильсен приехал сюда, то понял, что всё это время ему не хватало нашего учителя. Его разговоров, тяжёлого осмысленного взгляда. С учителем должен познакомиться каждый! Все должны познать его величие! Он смог бы превратить мир в прекрасный сад, где все люди были бы счастливы! Даже смерть отступила бы! «Сгоняем на озеро?» — внезапно возникший голос Стефана заставил внутренности девушки сжаться с режущей болью. «Да ладно, не будь таким скучным! — Ребекка впилась в неё своим безумным взглядом и дрожащими руками схватила похолодевшее лицо Лолиты, — Мы все умрём! Весело же будет!» «Не все, — цокнул Габриэль позади, — Мы втроём останемся». «Ну да, ну да. Только я окажусь в психушке! Там стены такие мягкие, пресную еду приносят и таблетками кормят. Но знаешь, я привыкла добиваться своих целей, поэтому ничего из этого не сможет меня остановить. Смотри!» Костлявые пальцы Ребекки с неухоженными ногтями потянулись к губам. Она стала слой за слоем срывать тонкую кожицу. Кровь сначала стекала тонкими струйками по обезумевшему лицу девушки, а затем превратилось в красный водопад, в котором стала захлёбываться сумасшедшая. Лолита закрыла глаза, как только алые капли появились на губах, но она слышала капающие звуки, и сама додумывала происходящее. Её трясло от страха и непонимания. Откуда они появились? Где Исаак? «Лолита, прекрати прятаться от нас!» — вскричала Селма издалека. Босстром осторожно открыла глаза и увидела вдалеке погибшую подругу. Всё было в темноте, кроме неё. Она приветливо махала рукой и через секунду уже оказалась перед Лолитой. При увиденном у Босстром сработал рвотный рефлекс: раскроенный череп с вываливающимися мозгами и стекающей прозрачной жидкостью. Она сразу же отвернулась, боясь, что увидит новые отвратительные детали. «Почему ты не смотришь на нас?» Что-то желеобразное плюхнулось на колени девушки и мокрое пятно увеличивалось в размерах. Холодные руки исследовали дрожащее тело Лолиты. Она чувствовала эти прикосновения, но вместо радости испытывала отвращение. «Посмотри! Посмотри!» — допытывали голоса Ребекки и Селмы. Живот сворачивался от очередной попытки сдержать рвоту. В горле уже чувствовался разжижающий желудочный сок. Лолита рыдала. Солёные слёзы жгли кожу. От постоянных всхлипов всё болело. «Почему ты себя так мучаешь? — вдруг раздался голос Стефана и все другие голоса замолкли, — Взгляни на нас, Лолита». Девушка медленно открывала глаза, готовая к тому, чтобы вновь погрузиться во тьму. Она прозябла до костей и стала ледышкой. Но после слов Стефана тонкий поток тёплого воздуха пробился к ней. Перед ней стояли четверо. Те, кто был в машине в день аварии. Такие, какими она их помнила: без ссадин и открытых переломов. Они одарили её улыбками, как только Лолита прекратила плакать. «Вот видишь, — продолжал парень, — Не такие мы страшные». «Что случилось, то случилось, — легко говорила Селма, — Пора идти вперёд!» «В скором времени всё наладится, — подтвердила Ребекка, — Если мы остались, значит так нужно». «Мы должны жить дальше, иначе, к чему всё это? — Габриэль в привычной ему манере хмыкнул, — Пора, Лолита». Парализованная девушка вдохнула свежий воздух. Она ударилась головой о спинку кровати и легла обратно. Образы друзей до сих пор были перед ней, но уже в воспоминаниях. Её мокрое лицо горело. Всё увиденное так впечатлило Босстром, что она долгое время молча смотрела на белый каменный потолок. Она не слышала, как Исаак разговаривает с кем-то. Не слышала и голос его собеседника. Только те образы, те слова, что посетили её. Ачарий встал над Лолитой, с любопытством разглядывая её лицо. Несколько раз он утвердительно кивнул головой и снова что-то сказал Гатри. Лолита медленно повернула голову, не веря тому, что находится в Сонагири. В доме. Исаак нервно стучал пальцами и встревоженно наблюдал за девушкой. — С ней всё в порядке, — успокоил его ачарий, — Я бы сказал, ей стало намного лучше. — В-в каком смысле? — даже голос Исаака дрожал сильнее, чем листья во время шторма. Ачарий кивнул на руки Лолиты. Они сжимали каменную кровать с такой силой, что сквозь кожу виднелась каждая кость. Исаак мгновенно успокоился и тихо засмеялся.29
Учитель джайнов проводил горячими пальцами по шее девушки. Они скользили вниз по телу, и Лолита не могла насладиться этим восхитительным чувством. Но как только рука мужчины оказалась возле локтя, она с печалью сообщила: — Всё. Дальше ничего не чувствую. Ачарий убрал руку. На его лице сияла лёгкая улыбка. Он разделял радость Лолиты из-за возвращающейся чувствительности. После кошмара с друзьями Лолита рассказала учителю всё, что видела. Её мысли не останавливались и продолжали крутиться, как рой, загнанных в коробку, мух. Ачарий успокоил Босстром, сказав, что она смогла сделать трещину в той стене, что построила вокруг своего сознания, и дальше будет легче. — Это может ещё повториться? — обеспокоенно спросила девушка, наблюдая, как мужчина зажигает свечи. — А вы этого боитесь? Если да, то ещё не раз. — Не боюсь, — грубо ответила Лолита, — Ничего не боюсь. Ачарий ничего не ответил. Казалось, что поджигание свечей ему важнее всего происходящего. Босстром хотела что-то сказать, но, всматриваясь в глаза джайна, задумалась. Мужчина думал о чём-то тяжёлом. Настолько, что веки уже были наполовину закрыты. Хотела бы Лолита узнать, что происходит в его голове. О чём он думает каждый день? И не сходит ли он с ума от постоянных мыслей? Лолита знала по себе, что мысли забирают силы. Ты их кормишь, и они становятся всё больше, как снежный ком. И в конце концов, этот космических размеров шар вдавливает тебя в землю, не успел ты этого понять. А если ачарий стал ачарием в таком раннем возрасте… — Могу я задать вопрос? Он касается вас. — Задавайте, — без интереса сказал мужчина. — Сколько вам лет? Учитель наконец-то повернулся к собеседнице и одарил её удивлённым взглядом, будто она спросила о чём-то интимном, о чём нельзя спрашивать. — Почему вы интересуетесь? — Вы мой учитель, но я почти ничего не знаю о вас. Это… странно, разве нет? — Недостаточно того, что я знаю о вас? Лолита скривилась. Ачарий действительно думал, что этого достаточно? Увидев искривлённое лицо девушки, учитель хмыкнул. — Двадцать восемь, — ответил он и вновь вернулся к своему занятию, — Это если переводить на ваш календарь. — А во сколько вы стали ачарием? — В двадцать один. — Вы были так молоды? — удивилась Лолита. — Возраст не играет никакой роли в этом, — мужчина потушил спичку и сел напротив Босстром, — Иногда дети могут знать больше, чем пожилые. Понимание мира не всегда приходит с возрастом. Может это зависит от прожитых жизней или от уровня принятия истинного «Я». — Как вы можете понять, что познали «Я» и «вынырнули из океана Сансары», как вы выразились? — Когда Нангананг Кумар смог освободиться от цикла перерождения, вместе с его мыслями стало меняться и тело. Учёные говорят, что раньше люди были намного выше наших современников. И в этом они правы. До нас жили люди, освобождённые от цикла, но потом они пали: стали грязными мыслями и поступками. Рост Нангананга после преображения был два с половиной метра. Потом он мог увеличиться, но Нангананга никто больше не видел. Последний, кто видел его, рассказывал о всепоглощающем огне, который вызвал Нангананг, уничтожив в нём своих последователей. — Он их убил? Зачем? — Лолита представляла, как горят тела людей в огне, их крики, и высокого мужчину, смотрящего на агонию людей с отвратительным спокойствием. — Они стали сходить с ума после познания истинного «Я», — с грустью ответил ачариий, смотря в пол, — Хотели подчинить себе обычных людей. Они были почти всесильны и не смогли устоять перед искушением. Нангананг обрубил всё на корню. Поэтому джайны с трепетом и ужасом ждут следующего, кто сможет освободиться от цикла. Лолита задумалась. Освобождение от цикла несло не только бесконечную жизнь, но и силу, у которой «почти» нет границ. Звучало заманчиво. Лолита могла бы заняться этим, как только вернёт себе тело. Тем более, сейчас это уже не выглядело чем-то невозможным. Она не хочет поставить на колени весь мир. Наоборот, можно было бы помочь людям сделать его лучше. И в скором времени каждый станет «освобождённым». — Вы готовы к медитации? — спросил ачарий, пока Лолита размышляла о новом мире. — Да! — дёрнулась она. Образы Нангананга и его сторонников долго не покидали Босстром. Огонь, в котором горели последователи, обжигал сквозь мысли. Было сложно поверить, что обычный человек смог подчинить себе стихию. Вряд ли на одном огне его силы заканчивались. И если «освобождённые» живут вечно, то где он может быть сейчас? Зачем он скрывается? Лолита стояла посреди бесконечной морской глади. Источник света шёл из-под воды. Управлять телом даже в мыслях было сложно. Любая его часть весила в десять раз больше, чем в действительности. Она чувствовала эту тяжесть каждый раз, когда видела сны. И каждый раз понимала, что это не реальность, а только насмешка мозга. Тяжёлые шаги звучали вдалеке, куда не попадал свет. Лишь иногда Лолита могла различить широкую мужскую фигуру, уверенно приближающуюся к ней. Хоть девушка знала, что всё происходящее выдумка, страх сковал и так тяжёлое тело. Она старалась дышать размеренно, успокаивая ускоряющееся сердцебиение. Но массивная фигура пугала своей уверенной походкой, будто это палач идёт к своей жертве. Казалось, что ещё немного, и Лолита сможет увидеть лицо, но незнакомец пропал, как и страх. Девушка осмотрелась, в надежде, что вновь увидит силуэт. Теперь над ней издевалось не только сознание, но и зрение. Силуэты были повсюду, куда бы она не посмотрела. Но они растворялись, как только Лолита вглядывалась в них. Вокруг снова только бесконечное море и темнота. «Тебе не стоит прерывать цикл, — мужской голос прозвучал, как разрыв земной коры: оглушительно и внезапно, — Все, кто смог сделать это, рано или поздно погибают, или сходят с ума. Переходная форма человеческой расы опасна. Она ломает сознание». — Кто вы? — спросила Лолита с любопытством. «Прислушайся к моим словам, — проигнорировал вопрос незнакомец, — Не повторяй ошибок, которые чуть не погубили мир». — С чего вы взяли, что подобное произойдёт снова? Может в этот раз всё будет иначе. Некоторое время Лолита слушала своё дыхание, но она была уверена, что ответ скоро прозвучит. «Люди по своей природе хотят чего-то большего. И никогда не могут насытиться. Поэтому переходная форма опасна. Им даётся сила, но они знают, что могут получить больше. И совсем не важно, какими способами». — Я не из таких людей, — уверено ответила Лолита, сложив руки на груди, — Мне не нужна власть. Или бесконечная сила. «Тогда забудь про свою идею прервать цикл! — разразился гневом голос и всё вокруг затряслось, — Иначе ты сгоришь, как многие желающие и получившие сгорели!» Всё пропало. Лолита летела в пустоту, чувствуя на коже нагревающийся воздух. В первые минуты он грел, но затем вспыхнул, как недавно спичка в руках ачария. Огненный вихрь медленно сжигал верхние слои кожи девушки. Кровь вскипала, органы превращались в расплавленный жир. Лолита очнулась в руках учителя. Он стоял в неестественной позе, стараясь удержать девушку. Босстром ощущала острую режущую боль в руках и от неё не могла сдержать стоны. Ачарий аккуратно посадил ученицу на кресло и поправил её волосы. Взяв кусок чистой ткани, он стал вытирать горячее вспотевшее лицо Лолиты. Она дышала неровно, несмотря на спокойное лицо. — Видимо, ваш Нангананг не хочет, чтобы кто-то пошёл по его стопам, — усмехнулась Лолита, потирая болящие руки.30
После видения Лолиты ачарий перестал появляться на глазах монахов. Даже присмотр за девушкой он переложил на Гатри. Тот в свою очередь очень переживал за учителя. Его внезапно поменявшееся поведение беспокоило самого преданного джайна. Исаак проводил с Босстром много времени, бо́льшую часть которого уделял разработке рук. Девушка постепенно научилась делать простые дела по дому, не требующие мелкой моторики. Руки больше походили на протезы, отчего возникали сложности. Учителя джайны не видели около недели. Пошли слухи, что он пытался связаться с Нанганангом, как это сделала Лолита. Но ответа он не получал. Во время разговора с Исааком, Лолита неловко посмеялась, выдвинув версию о том, что увиденное ей — только игра воображения. Ведь до этого ачарий рассказал историю о Нангананге. Если бы рядом был Пётр, то смог бы логично всё объяснить. Ему бы точно поверили. Но он до сих пор не выходил на связь. Лолита считала, что он всё ещё в обиде на неё за тот разговор. Но на самом деле Пётр даже не знал о том, что до него пытаются дозвониться. Он попытался набрать Лолиту, как только прилетел в Россию, но женский голос оператора сообщал о выключенном телефоне. И так постоянно. Поверить в то, что Лолита до сих пор в обиде за то, что он не хотел оставить её в Сонагири одну, Пётр просто не мог. Она никогда не обижалась настолько, чтобы отключать телефон. Похоронив Веру Александровну, Пётр стал разбираться с наследством. Квартиру он сразу выставил на продажу и стал ждать, пока на неё найдётся покупатель. Денег на то, чтобы уехать в Осло (не говоря уже про Сонагири) не было. Павлов устроился администратором — единственную высокооплачиваемую работу, на которую можно устроиться быстро и также быстро уволиться. После месяца работы стали появляться заинтересованные в покупке квартиры люди и уже намечалась сделка. — Я надеюсь, что скоро смогу приехать в Осло, — голос Петра осип, и он иногда прочищал горло, — Но сразу в центр я не вернусь. Мне нужно ещё к Лолите. Вы звонили Исааку? — Да, — отвечал в тон Нильсен, — Такая же история, как у тебя. — С ними же не может ничего случиться? — Не думаю. Может связь барахлит. Сонагири — это не центр цивилизации. Для подобного места это нормально, — Нильсен отвлёкся, обращаясь к сотруднику центра, а затем продолжил, — Прости. О чём я? — О связи. — Да. Не волнуйся. Заключишь сделку, прилетишь в Осло и сразу отправишься в Индию. — Да уж, — Пётр отхлебнул кофе, — Жизнь меня будто кирпичом огрела. Всё, как в тумане. — Ты справишься. Главное, не опускай руки. Петра отвлёк продавец. Он звал его обратно в магазин, чтобы разобраться с очередным агрессивным клиентом. Павлов тяжело вздохнул и попрощался с Робертом: — На следующих выходных у меня сделка. Я позвоню вам, если всё сложится удачно. — В любом случае позвони. Я волнуюсь за тебя. — Спасибо, Нильсен. До свидания. — Пока, Пётр. Люди, которым Павлов продавал квартиру, перевели оговорённую сумму и подписали необходимые документы. Пётр сразу собрал вещи и отправился в аэропорт. Ему пришлось ждать ещё несколько дней до отправления самолёта, но эти дни были ничем, по сравнению с тем месяцем, что он провёл в пустой квартире, оставшейся без хозяйки. Он забрал альбомы с фотографиями, которые хранила Вера Александровна, как люди её возраста. Там были те немногие снимки с родителями. Удивительно, что они так мало фотографировались, ведь они всегда ездили по разным местам. И от всех них остались только пара фотографий и постепенно исчезающие воспоминания. Павлов уже сейчас не помнил многого. Бывало бабушка вспоминала о том, как маленький Пётр прибегал к ней, садился на колени и рассказывал, где они были с родителями. Вера Александровна сама редко ездила с ними, но, когда родители были заняты на работе, она героически отправлялась с Петром в любое выбранное им место. И вот в альбоме есть одна фотография с их совместной поездки в аквапарк. «Петруша. 8 лет. Поездка в аквапарк». Тогда Вера Александровна еле уговорила Петра остановиться и сделать фото. Маленький Павлов вытянулся и задрал подбородок. Пожилая женщина успела один раз щёлкнуть, пока Пётр не помчался кататься дальше. В тот день он ещё сломал передний зуб, который не хотел выпадать. Пётр улыбнулся. Какое тёплое воспоминание. Глаза заслезились, и мужчина быстро смахнул надвигающуюся волну слёз. Объявили посадку на рейс. Психолог в последний раз посмотрел на заснеженный пейзаж за панорамными окнами аэропорта и попрощался с Россией.31
Нильсен ждал Петра в кабинете. Когда психолог увидел знакомое лицо директора, он бросился к нему в объятия. Роберт поддерживал его даже на расстоянии. Если бы не он, то Павлов точно сошёл с ума. Нильсен широко улыбнулся возвратившемуся сотруднику. В кабинете пахло заваренным чаем. На столе уже стояли две чашки с напитком. — Я рад, что ты решил зайти ко мне перед отъездом, — признался директор, — Как себя чувствуешь? — Я весь трясусь от предстоящей поездки, — слова Петра подтвердила трясущаяся рука, в которой он держал чашку, — Не знаю, чего ожидать от этого. Опять. Лолита так и не вышла на связь. — Исаак тоже молчит. Но раньше такое тоже бывало. Пётр осмотрелся. Что-то в кабинете поменялось. Будто чего-то не хватало. Павлов выискивал пропавший предмет, а потом его взгляд остановился на книжной полке, где раньше стояли фотографии с семьёй Нильсена. Сейчас там осталось только фото с Ханной. Роберт Нильсен заметил изучающий взгляд психолога и кашлянул. Пётр ничего не сказал, а только удивлённо посмотрел на мужчину. Он смотрел долго, надеясь на ответ. И в конце концов, Нильсен нехотя процедил: — Я развёлся с женой. — Что? Почему? — Она устала от меня, — немного раздражённо продолжал Нильсен, постукивая пальцами по столу, — Мы думали, что всё со временем вернётся на прежние места, но всё только усугублялось. Ссоры каждый день, упрёки, косые взгляды. В общем, ничего хорошего. — Вы были к этому готовы? — Старался к этому подготовиться, но это случилось, когда я не ожидал. — Так всегда происходит, — согласился Павлов. — Не будем о плохом, — перевёл тему Нильсен, — Я уже становлюсь твоим посыльным. Может бросить этот центр и взымать плату с тех, кто хочет отправить тебе что-то? Директор засмеялся и достал из ящика стола письмо. Пётр уже боялся одного его вида. Кому ещё понадобилось обращаться к нему таким несовременным образом? Телефоны совсем отменили? Павлов недоверчиво покрутил послание в руках. С виду обычное письмо в самодельном конверте. Без имени отправителя и получателя. — Та девушка была немного, — Нильсен запнулся, — Не в себе. У неё постоянно бегал взгляд, и она не могла нормально выразить свою мысль. Я сказал ей, что она может позвонить тебе, но она замотала головой, стала повторять: «Не могу. Не могу». И её вывел какой-то мужчина. С описания Нильсена стало ясно, от кого это письмо. Но что хотела сказать Ребекка Петру? Ему хватило той встречи с ней, когда она бросилась на него с претензиями в духе: «Почему ты нас не остановил?». Теперь даже читать это письмо не хотелось. — Спасибо, — скривился Пётр. Психолог открыл конверт, когда остался наедине с собой. Он сидел в новой для него обстановке, потому что прежний договор об аренде жилья он расторг. На деньги, что Павлов получил с продажи квартиры в России, он смог приобрести студию на окраине Осло. Этого было достаточно на первое время. Чемоданы стояли возле дивана, на который упал Пётр. Он смотрел на белый конверт, прокручивая в мыслях их последнюю встречу с Ребеккой. Нужно ли ему сейчас читать это? Вдруг письмо опять введёт его в то ужасное состояние, от которого всё внутри превращается в чёрную липкую жижу. — Плевать! — Павлов развернул лист бумаги. «Привет, Пётр. Я могу писать сколько угодно о том, что я сожалею о нашем последнем разговоре. Ты всё равно скорее всего будешь держать на меня обиду. И я тебя понимаю. Я не в (зачёркнуто) После аварии я плохо контролирую своё поведение. Мне пришлось пролежать в психушке полгода. Сейчас меня отправили домой, но только под присмотр отца. Я видела страшные (зачёркнуто) У меня были галлюцинации. Ужасные. Мне кололи много лекарств, от которых мне становилось немного лучше. А в тот день наша встреча показалась мне очередной галлюцинацией. Я думала, ты ненастоящий, а потом и вовсе перестала себя контролировать. Мне стыдно перед тобой. Я не знаю, что случилось с остальными. Мне говорили, Габриэль приходил ко мне, но я этого совсем не помню. Я написала письмо и ему, чтобы вы не думали обо мне совсем уж плохо. Я не сумас (зачёркнуто) Я надеюсь на то, что у тебя всё сложится хорошо. Пожалуйста, не держи на меня зла. Ребекка». Всё встало на свои места. Павлов догадывался о состоянии Ребекки, но если бы не другие проблемы, то он бы понял её. Значит, сейчас с ней всё относительно нормально. Отец любит Ребекку и сделает всё, чтобы она выздоровела. Даже сейчас прогресс на лицо. Пётр кивнул на свои мысли, а потом перевёл взгляд на часы. Вылет уже через два часа, а он до сих пор валяется на диване! Психолог вскочил с места и схватил приготовленный чемодан, оставив письмо раскрытым на газетном столике.32
В Сонагири шли жаркие споры об учителе и новой ученице. Все не понимали, почему Нангананг решил связаться именно с ней? Лагерь разделился на два мнения: одни считали, что освобождённый от цикла не связывался с Лолитой, и её слова — ложь, вторые высказывали мнение о том, что до Лолиты просто не было подходящего проводника. Конечно об этом знал ачарий. Он несколько раз выходил к джайнам с обращением, но от его слов теорий только прибавлялось. Лолита чувствовала на себе большое давление и подумывала о том, чтобы уехать. Но как? На какие средства? Ачарий пытался объяснить ей, что вскоре эти разговоры сойдут на нет. Сплетни долго не продержаться. В последний раз учитель пригрозил изгнанием из Сонагири за подобные слухи. И казалось, угроза подействовала. Но Босстром чувствовала, что это затишье перед бурей. Погода в Сонагири перестала радовать, будто тоже настроилась против Лолиты. Это могли быть просто её домыслы, но как в такие времена думать иначе? Девушка надеялась, что уже все беды позади, и в городе, где изначально царило спокойствие, не может происходить подобных интриг. — Может не стоило мне приезжать? — спрашивала она сама себя, пока ачарий перелистывал очередную книгу, — Из-за меня многие джайны настроились против вас. — Проблема не в вас, мисс Босстром. Эти люди слабы и ищут слабости у других, чтобы казаться сильнее на их фоне. Что вы видели в последнюю медитацию? Лолита медитировала каждый день по четыре раза в надежде вновь связаться с Нанганангом, но ни у неё, ни у ачария этого не получалось. Босстром смирилась с этим и последние медитации приносили ей просто внутреннее успокоение. На некоторое время. Медитация стала своего рода наркотиком. Девушка убегала от изучающих взглядов живущих в городе монахов, от постоянных усмешек, которые они пытались скрыть. — Ничего, — призналась она, поправляя волосы, — И мне так спокойнее. А вы нашли что-нибудь? — Нет, — с сожалением ответил мужчина и положил книгу на стол, — Если Нангананг жив, то почему скрывается? — Учитель, — голос Лолиты задрожал, — Вы мне правда верите? Что это видение не было моим воображением? Ачарий замер над девушкой. В комнате горела только половина свечей, а с улицы слышались громкие удары капель о землю. Мужчина не отвечал, прислушиваясь к звукам природы. Лолита тоже напрягла слух, но ничего, кроме дождя не слышала. Обычно внезапная перемена взгляда мужчины говорила о том, что сейчас что-то происходит. Босстром не знала как, но ачарий чувствовал происходящие события до того, как они происходили. Такого давно не было, и сейчас подобный жест напрягал Лолиту. — Не верить вам — значит, не верить себе, — сказал наконец-то мужчина, — Я тоже время от времени вижу видения, но не так ясно и отчётливо. Поэтому вы с Петром так заинтересовали меня. При упоминании Петра взгляд Лолиты опустел. С каждым днём его имя всё сильнее било по сердцу и всё больше хотелось плакать. Какое-то время она всё ещё пыталась дозвониться до него, но после пронёсшихся слухов о послании Нангананга, кто-то выкрал её телефон, лишив последней надежды. Возможно, это была та крайняя точка, после которой она решила покинуть город. — Можно странный вопрос? — вдруг спросила Лолита, понимая, что нужно отвлечься от мыслей. — Странных вопросов не бывает, — почему-то улыбнулся учитель. — Я всё время называю вас учителем. Но как вас на самом деле зовут? Мужчина зажёг свечу и аккуратно поставил возле себя. Тёплый свет обрисовал его округлое лицо. Голубые глаза сверкнули либо от радости, либо от дополнительного источника света. — Моё имя Анаш, что означает «высший». — Высший? — Да, — кивнул он, — Это означает человека, превышающего могуществом нас. Но, как видите, я всё ещё обычный человек. — Вы учитель и лидер, — возразила девушка, — Вы сильно отличаетесь от всех современных людей. Ачарий засмеялся. За последние недели он нечасто показывал свою улыбку. Но она была такой искренней, что Лолита хотела бы сохранить фото с улыбающимся мужчиной, чтобы в тяжёлые времена смотреть на неё. Лолита только подумала об этом, и ачарий сразу поник. Босстром даже показалось, что в его глазах заблестели слёзы. Она хотела спросить об этом, но мужчина сразу отвернулся и кинул: — Я хочу кое-что обдумать. Оставьте меня, пожалуйста. — Что-то случилось? — забеспокоилась Лолита. — Не задавайте вопросов. Девушка выполнила его просьбу и покинула здание. На улице бушевал ливень. На всегда людных тропинках никого не было. Только под деревьями можно было заметить медитирующих джайнов. Но даже их было значительно меньше, чем обычно. Лолита прошла мимо спуска и краем глаза заметила поднимающуюся фигуру, но не придала этому значения. — Лолита? Босстром остановилась. Ноги за секунду превратились в камень. По её телу пульсировала кровь с удвоенной силой. Свежий воздух обжигал лёгкие и оседал в них песком. Слёзы поднимались к глазам через сердце, разрезая его тонкую плоть кусочками соли. Лолита поворачивалась медленно, дрожа от страха. Она боялась, что это может быть обман. Она повернётся и никого не увидит. Пётр застыл в удивлении. Сначала он подумал, что ему показалось, что это видение. Прекрасное видение. Но когда она остановилась, услышав своё имя, он понял, что всё наяву. И не мог поверить, что это случилось. — Лолита, — повторил Павлов, делая шаг навстречу, — Это всё правда? Лолита не могла ничего ответить. В горле зажегся огонь, от которого она не могла говорить. Девушка только тряслась, а её лицо меняло гримасу каждую секунду. Всё расплывалось. Этому поспособствовал не только дождь, но и стекающие ручьём слёзы. Когда она рассмотрела знакомый шрам на щеке, тело вздрогнуло и обмякло в объятиях Петра. Мужчина сжал похудевшее тело девушки, чувствуя собственное биение сердца. — Ты здесь, — шептала Лолита, проглатывая стекавшие слёзы, — Ты приехал. — Я не мог поступить иначе. Я до сих пор виню себя, что оставил тебя здесь одну. — Сейчас это не важно. Я так рада видеть тебя. Лолита сжала мокрую куртку Павлова. Она снова посмотрела в его глаза и наконец поняла, что всё это правда. Пётр не прекращал улыбаться. Увидеть Лолиту на ногах — чудо, на которое он надеялся со дня аварии. Теперь всё вернётся на свои места.33
Лолита неумолкая рассказывала обо всём, что с ней произошло: о первом опыте медитации, о том, как к ней возвращался контроль над телом, Нангананге, который связался с ней. Пётр попросил подробнее объяснить, кто это, и что он говорил девушке. Она запнулась, подумав, что Павлов принимает её за сумасшедшую. Но по серьёзным глазам психолога она поняла, что он ей верит и продолжила повествование. Петру не нравилась перспектива быть сожжённым каким-то «человеком, освободившимся от цикла». Ещё больше он волновался за Босстром, ведь Нангананг сделал акцент на том, что он не хочет, чтобы Лолита повторяла его путь. Вообще вся эта история с Кумаром звучала безумно особенно для Петра — человека науки, психолога в конце концов. Тогда ранним утром Пётр решил поговорить с ачарием. Он мог умолчать о невыгодных для себя подробностях. Это же джайны хотят прервать цикл. Учитель сидел на краю обрыва. От влажной земли пахло сыростью. Холодный ветер пронзал до костей, но мужчину в жёлтых одеждах это не пугало: в отличие от Петра, который вышел совсем недавно, он не дрожал. Павлов встал рядом. Кинув быстрый взгляд он удивился: учитель не медитировал, как всегда, а просто смотрел на горизонт, где всходило солнце. Его глаза были полны печали и тяжёлых мыслей. Ачарий не взглянул на нежданного гостя, но обратился к нему почти сразу: — С возращением, мистер Павлов. Вы приехали вовремя. — Вовремя? Для чего? — Я чувствую приближение чего-то столь неизбежного сколь и ужасного. — Вы про Нангананга? — догадался Пётр. От этого имени его уже тошнило. — Запах крови повсюду, но я не знаю откуда он исходит, — не слышал его мужчина. — Ачарий? — Мы поплатимся за своё рвение к вечному. Он придёт уничтожить нас, как сорняк. Мы сгорим, как сгорели сотни до нас. Пётр не выдержал и схватил учителя джайнов за тонкие ткани одежды. Лицо ачария не поменялось. Он продолжал бредить: — Мы поплатимся за это. Цена вечности слишком высока, — голос мужчины становился всё ниже, — Вы не понимаете к чему стремитесь. Получив силу и вечность в своё распоряжение, вы обрекаете себя на сумасшествие. Голубые глаза засияли, ослепив Павлова. Он отпустил учителя и отошёл, прикрываясь руками. Низкий голос звучал всё громче. Его могли бы слышать за сотни километров от Сонагири, но никто не выходил даже из своих домов. «Даю вам последний шанс обдумать свои действия. Надеюсь на ваш здравый смысл». Ударная волна откинула Петра в ближайшее дерево. От боли психолог потерял сознание. Только не снова. Эта темнота. Этот знакомый красный свет из окон падал на белые плитки пола. Впереди боком стояли люди в безликих масках с сияющими глазами. По центру был Пётр, развёрнутый корпусом к наблюдающему. На его голове гармонично смотрелась корона с шипами, которые впивались в тонкую кожу. По лицу стекало несколько струек крови. Высокая фигура позади устрашающе возвышалась над ним, протягивая свои невероятно большие пальцы к короне. Пётр подумал, что она снова снимет головной убор смерти, но фигура только больше вдавливала шипы. Павлов не почувствовал боли. Появившиеся помехи не давали ему видеть всё, что было перед ним. Красная вода щипала глаза. На языке возник неприятный вкус протухшей плоти. От запаха становилось нечем дышать. Павлов пытался докричаться до людей рядом, но они стояли, как картонные фигурки на съёмочной площадке. Он был совсем один. Снова. Один при жизни и один при смерти. Сияющая рука, как спасательный круг, вытянула его из кошмара. Пётр не мог надышаться свежим воздухом и буквально стал задыхаться от него. Взглянув на своего спасателя, он улыбнулся. Ну конечно, кто же это мог быть ещё? Лолита печально смотрела на него, будто… не смогла спасти. А затем он понял. Он мёртв. Его тело лежало на огромной кровати. Возле него была Лолита и ещё кто-то. Несуществующее сердце ускорилось. Почему при упоминании этого «кого-то» становилось так плохо? Павлов с огромным усилием повернул голову ко второму человеку. Это был молодой мужчина. При всех усилиях психолог не мог увидеть всего лица. Он различал только чистые небесные глаза, окровавленное лицо от недавно полученных ран и… «Nemohla jsem se s ním ani rozloučit», — охрипший голос незнакомца напугал Петра. Мужчина зажмурился, но небесные глаза продолжали преследовать его. Знакомое чувство грусти и страха зародилось внутри. Оно разрывало его, но сшивало. Терзало, но не убивало. Он вскочил с кровати. Рядом стояла испуганная Лолита. Она держала мужчину за руку, и увидев, что он проснулся, бросилась к нему в объятия. Павлов находился между сном и явью. Он ничего не помнил после пробуждения. — Как ты себя чувствуешь? Что-нибудь болит? Хочешь, чтобы я что-нибудь принесла? — Лолита заваливала Петра вопросами, но он её не слышал. Девушка это поняла и, не дожидаясь ответа, направилась на кухню. Павлов осмотрел комнату. Недалеко сидел Исаак Гатри. По его взгляду нельзя было сказать, что он взволнован или напуган. Мышцы мужчины дёргались от злости или даже гнева. Внутри головы психолога взрывались фейерверки, бомбы. Там проходила война за воспоминания и адекватность. Он не слышал собственного голоса, только обрывки фразы незнакомого мужчины, истекающего кровью. Босстром вскоре прибежала со стаканом воды и лекарством. Она долго пыталась влить жидкость в проснувшегося Петра, но он был не в состоянии даже на такое простое действие. Вода стекала из полуоткрытого рта. Мокрое пятно образовалось на коленях психолога. — Пётр, — Лолита не оставляла попытки достучаться до него, — Что случилось? Расскажи нам. Смутные воспоминания о встрече с ачарием начали проявляться, но их сопровождала сильная головная боль. Сил не хватало даже на то, чтобы разговаривать. Но Лолита терпеливо ждала. Спустя время первым сдался Гатри. — Да отвечай ты уже! — кричал он, подъехав к кровати, — Если учитель не проснётся, в этом будешь виноват ты! — Исаак, — зарычала девушка, — Он не виноват в этом. Там явно был кто-то ещё. — Не пытайся его отгородить! — Иначе что? Ты побежишь за другими монахами, и вы целой толпой скинете нас со скалы? Гатри замолчал, гневно вылупив наполненные кровью глаза. Он уже почти разразился новым потоком желчи, но слабый голос Петра прервал его. — Был кто-то ещё, — повторил Павлов слова Лолиты, — Он, будто захватил сознание ачария и говорил через него. Его глаза засияли, а потом произошёл взрыв. Дальше я мало что помню. Мужчина взялся за голову и застонал. Исаак и Лолита переглянулись, обменявшись презрительными взглядами. Гатри не стал дальше слушать Петра и ушёл к ачарию. Лолита тоже прекратила попытки получить от психолога ответы, понимая, что сейчас ничего вразумительного не услышит. Оставалось только ждать, пока кто-нибудь из пострадавших не придёт окончательно в себя.34
Гроза бушевала третий день. Для монахов это был знак о грядущих переменах. Их беспокоило, что глава до сих пор не приходил в себя, как и Пётр. Оба мучились от кошмаров и высокой температуры. Кто-то со стороны мог бы сказать, что они подцепили инфекцию, но даже врачи только накидывали новые диагнозы. Никакой конкретики. Лолита мало отходила от Петра. Иссак Гатри стал часто заходить к ним. Он мог просто молча просидеть какое-то время и исчезнуть. Босстром уже не выдерживала его осуждающего взгляда, но ссориться с ним тоже было глупым решением в данной ситуации. Она разговаривала сама с собой, отрекаясь от плана освободиться от цикла, но лихорадка двух невинных людей продолжалась. «Прекрати это, — думала она, надеясь, что нужный человек услышит, — Я сдаюсь. Я покину Сонагири и оставлю все попытки стать, как ты. Только прекрати это». Но Пётр вновь закричал во сне, изгибаясь от боли. Он за секунду покраснел, и жар можно было почувствовать, не касаясь его. Лолита побежала за жаропонижающим, и чуть не упала с лестницы, подвернув ногу. Слёзы появились мгновенно. Сквозь плотную пелену девушка вернулась обратно и влила лекарство Павлову. Лолита не прекращала плакать, даже когда состояние мужчины стабилизировалось. Она сидела, поджав колени. От губ осталось кровавое месиво. Кожа вокруг глаз опухла и не хватило бы недели отдыха, чтобы снять отёк. Босстром не могла перестать дрожать. Ей надоело это чувство беспомощности. Надоело, что все несчастья происходят из-за неё. Чтобы не разбудить Петра, Лолита вышла на улицу. Сдерживать внутренний голос уже было невозможно. Она кричала, стуча кулаками по белым камням дома. Гром вторил её крику. Ветер разносил высокие ноты голоса в разные уголки Сонагири, но их не слышали. Все монахи сейчас были около ачария. Ждали, пока произойдёт хоть что-то, что уничтожит гложущее чувство неизвестности. Девушка сползла по стене. Она растягивала кожу лица в разные стороны, чтобы стереть лишнюю влагу. Но из-за ливня это действие могло превратиться в порочный круг. Лолита хрипела, кашляла в перерывах между короткими вздохами. От бессилия онаположила голову на колени. Время от времени она вздрагивала от резких неконтролируемых всхлипов. Сколько она так просидела? Час? Два? Секунда казалась вечностью. Тогда Босстром поняла, что чувствовал Пётр после аварии. Как он это вообще выдержал? Тем более с её вредным характером подобное было подвигом. Лолита тихо посмеялась. Но улыбка вызвала новую волну слёз, но уже без вытекающей истерики. Девушка хотела вернуться в дом, но громкие крики ужаса остановили её. Это был мужской голос. Кажется, она уже слышала его. Не постоянный ли сопровождающий Исаака издал такие полные отчаяния крики? Что могло произойти такого, что монах вышел из обычного состояния спокойствия? Лолита двинулась в ту сторону. Звуки выстрелов заглушала гроза, и Лолита услышал их только на полпути. Страх сковал её. Она бежала обратно с мыслями, что с Петром могло что-то случиться. Но забежав в комнату, она увидела совсем не то, что рисовало ей воображение. Психолог сидел на краю кровати, не отводя взгляда от одной точки в полу. Он был, как кукла на полке в комнате ребёнка. — Пётр, — испуганная девушка попыталась его поднять, — Послушай, нам нужно уходить. Пётр! Он был неподъёмным. Босстром упала на колени и стала говорить более спокойно и медленно, считая, что так мужчина поймёт. — Услышь меня, пожалуйста! Сейчас происходит что-то страшное. Я слышала выстрелы. Пётр! Да прошу тебя! Паника. Она овладела ей. Лолита не знала куда податься, что делать? Бросить Петра здесь, а самой бежать? Нет, она так не поступит. Дать отпор человеку с ружьём — тоже плохой вариант. Сидеть здесь и надеяться, что про них просто не вспомнят? Наверное, это был единственный выход, учитывая состояние Павлова. Лолита спустилась на кухню и взяла нож. Не зря она точила его несколько дней назад. Как знала. Босстром села напротив Петра так, чтобы вошедший в комнату видел только его. Тогда она нанесёт удар, и… они спасутся. Некоторое время была тишина. Только ветер усилился. Павлов до сих пор сидел, погружённый в мысли. Тихие шаги взбодрили Лолиту. Её мышцы одновременно напряглись, дыхание сбилось. Голова закружилась, и девушка испугалась, что может упасть в обморок от таких сильных эмоций. Но она сильно ущипнула себя, и чёрные звёзды — предвестники обморока — пропали. Незваный гость медленно поднимался по ступеням, видимо, тоже готовый к неожиданным поворотам. С каждым его шагом сердце затаившейся девушки ускоряло темп. Она даже слышала дыхание убийцы — громкое, неровное. На секунду гость остановился возле входа в спальную. Руки Босстром тряслись, как деревья на улицах Сонагири сейчас. Убийца уверенно направился к Петру, и тогда Лолита решила, что пора. Она кинулась с криками на мужчину. Острие ножа проткнуло руку, которую гость успел подставить, чтобы защититься от атаки. Кончик кухонного прибора остановился возле лица того, кого Босстром приняла за убийцу. Она прижала к стене ачария. Учитель только закусил губу от боли. Кровавая лужа образовалась под его ногами. Лолита не сразу поняла, что произошло и отходила от шока, пока ачарий вытаскивал нож из руки. — Твою мать! — вдруг запаниковала Лолита и бросилась искать аптечку. Она смогла обработать раны подручными средствами. Учитель джайнов за всю свою жизнь не слышал столько извинений, как сейчас от Лолиты. В другое время он бы посмеялся, но сейчас у него не двигался ни один мускул на лице. — Что вы здесь делаете? — спросила Лолита, вытирая лужу крови, — Я думала, что вы — тот стрелок. — Из-за него я и пришёл, — ответил ачарий, посматривая на Петра, — Исаак перестрелял половину монахов, когда те выходили от меня. — Исаак? — прервалась Лолита, вылупившись на мужчину, — Зачем? — Он сам не знает. Сказал, что вообще этого не помнит. — Не удивительно, — Пётр «ожил» и сразу включился в разговор, но его взгляд до сих пор был пуст, — Ваш Нангананг выполняет свои угрозы. — Как ты себя чувствуешь? — Лолита предложила ему стакан воды, но психолог отказался, — К тому же я отказалась от своей идеи. Почему он продолжает? — Не верит? — спросил сам себя Павлов. Ачарий не стал отвечать на это. Он поднялся и, всматриваясь в гнущиеся ветви, задумчиво задвигал челюстью. В комнате повисло молчание. Лолита отложила грязную тряпку и грозно посмотрела на учителя. — Мы уедем. Не могу дальше подвергать вас опасности. — Нет, — отрезал ачарий, — Вы останетесь здесь. Мы встретим Нангананга вместе. Джайны давно готовились к этой встрече.35
Ночью того же дня погибших монахов сожгли, предав их сознание следующему циклу. Выжившие медитировали рядом со зданием, где сидел ачарий. Лолита с Петром пытались заснуть, но неуёмный поток мыслей мешал им. Было уже за полночь, когда Босстром в очередной раз спросила у мужчины: — Ты спишь? — Нет, — ответил он с закрытыми глазами, — Я хочу, но не могу. — Понимаю, — девушка замолчала. Плитка, испачканная кровью, была у неё перед глазами. Сонагири никогда не видел столько смертей. Тела джайнов к её приходу уже убрали, но Лолита знала, насколько ужасной была картина. Несчастных монахов разложили в линию. Каждому воздвигли отдельный костёр. Босстром видела только спину ачария, но знала, что даже он не смог сдержать эмоций. Как сильно поменяется мировоззрение монахов после этого? Ведь раньше они считали Нангананга великим, уподоблялись ему. — Что с Исааком? Пётр ответил, но не сразу. Он вспомнил, как вошёл к нему после стрельбы и увидел обезумевшее лицо, полное страха и тревоги. От увиденного можно было самому сойти с ума, но Павлов был закалён. — Его посадили под замок. Оружие забрали, и монахи охраняют его по очереди. — Я сомневаюсь, что это может помочь. — Я тоже. Девушка сильнее прижалась к Петру. Он и забыл какого это — лежать в её объятиях, чувствовать тонкие руки на груди. От нахлынувших чувств мужчина зарылся в её волосы. Его дыхание обжигало. Но в такую погоду не хватало именно этого — тепла. — Тебе что-то снилось за те дни, пока ты был без сознания? — Да, — кратко ответил Павлов, вспоминая сны, — Мне снилась ты. Лолита засмеялась. — И что там было? — Это продолжение того сна, что был в первый день нашего прибытия. Но… в конце я видел тебя, стоящей над кроватью, где лежал я, — Пётр напрягся, — Там был третий человек. Мужчина. — Ачарий? — сразу спросила девушка. — Нет. Но я думал, что знал его. Мне было его жаль. И больно, от того, что я оставил его. — Думаешь, что это тоже одна из твоих жизней? — Не знаю. Он действительно не знал. Ачарий говорил, что сны, что посещают в Сонагири — отголоски бесконечных жизней. Но почему только Пётр так часто видит их? Даже учитель удивился тому, какие яркие эмоции в этих снах. Если это признак того, что он познаёт истинное «Я», то Нанганангу следовало гневаться ещё и на Павлова. Только проблема в том, что Пётр делал это неосознанно. Ему вообще всё это не нужно. А убивать того, кто пьёт воду, потому что это естественно и необходимо — верх безумия. Пётр подскочил с кровати. — Ты чего? — Лолита испугалась, подумав, что Пётр опять слышит голос Нангананга. — А что если Кумар тоже сошёл с ума, как его последователи, которых он сжёг? — Что? — Или только на пути к безумию, — поправил психолог, — Просто он видел, что ты отказалась от идеи прервать цикл, но не остановил свои козни. Это странно для могущественного человека. Или просто адекватного человека. — Это даже хуже, — потирала голову Лолита, — Мы в любом случае не сможем быть с ним наравне. Пётр упал обратно, но сразу пожалел об этом. За время его отсутствия он забыл, что кровати здесь отнюдь не с ортопедическим матрасом. Их мысли зашли в тупик. Неужели действительно не было выхода? Нет ничего отвратительней ожидания. Но ачарий думал иначе. Учитель сидел почти в полной темноте. Он оставил гореть две свечи по обе стороны от себя. Кроме него в комнате никого не было. Все монахи были заняты медитацией снаружи. Ачарий старался привести мысли в порядок, но как оказалось в мире осталось то, что может нарушить его самоконтроль. Во время бреда мужчина видел поистине страшные картины. В одних его обезглавили, во вторых — закололи охотничьим ножом, в третьих и вовсе немыслимым образом разорвали на части. Он чувствовал всё, что было во снах и теперь мог не бояться любой пытки. Но истинное «Я» трепетало от мысли, что ему предстоит встретиться с Нанганангом Кумаром и отдаться случаю. Но что, если помимо него существовали другие люди подобные ему, а может и сильнее? Если Нангананг смог узнать о мыслях Лолиты, то и о мыслях ачария могли узнать. Учитель слышал голос своего сознаниях, надеясь на то, что получит ответ. Но спустя два часа ему показалось это пустой тратой времени. И идея того, что они все сошли с ума уже не была такой бредовой. Учитель сжал кулаки и обругал себя за то, что посмел усомниться в этом. «Неудача постигает в тот момент, когда перестаёшь верить в то, что делаешь», — приободрил он себя и продолжил попытки связаться с теми, кто поможет. Ветер на улице утих. Из тёмных туч выходили пушистые розовые облака. Наступало новое утро, но ачарий этого не заметил. Когда первые лучи светила упали на мокрые земли Сонагири, свечи в комнате погасли. Мужчина сидел в полной темноте, вслушиваясь в свои слова. Из медитации его вывел сильный поток холодного ветра, коснувшийся спины. Он хотел повернуться, но не мог — тело, будто парализовало. — Не поворачивайся, Анаш, — мягкий женский голос разносился возле его уха. Она говорила на хинди. Несмотря на то, что такая ситуация могла бы вызвать ужас, ничего, кроме замешательства ачарий не ощущал. Ему было даже интересно, что это за женщина явилась к нему. Помимо неё в комнате появился яркий цветочный запах. Ачарий будто стоял посреди цветущего сада. — Кто вы? — спросил он, обдумывая ситуацию. — Та, кого ты звал, — ответила незнакомка, — Обычно я не вмешиваюсь, но здесь не могла остаться в стороне. — Почему? Вы знакомы с Нанганангом? — Я знакома со всеми, дорогой Анаш. От стен отскакивал мужской смех. Ачарию он не принадлежал. — Адам будет не доволен тем, что мы лезем в это, — голос был строг, несмотря на явную насмешку, — Ты уверена, что хочешь этого? — Он нам ничего не сделает. Тем более тебе, — отвечала женщина. — Что ж, учитель Анаш, ты хотел, чтобы вам помогли с победой над Нанганангом, верно? — мужчина сразу успокоился и грубые нотки появились в голосе. — Да, — ответил ачарий, как можно уверенней. Повисла тишина. Двигаться учитель до сих пор не мог. Значит эти двое ещё здесь. — «Эти двое», — рыкнул мужчина, озвучив мысли учителя, — Проблема в том, что победить Кумара может только подобный ему. Мы можем сделать тебя таким, но есть небольшое «но». Ачарий не мог и подумать, что этого «но» может не быть. Сейчас ему было это не интересно. Он готов был пожертвовать своей жизнью ради того, чтобы остальные джайны продолжили свой путь. Лолита и Пётр не должны были умирать. Ачарий знал, что Лолита может привести мир к новой эре, где человечество наконец-то обретёт гармонию с истинным «Я» и природой. Сейчас этому мешал только Нангананг. То ли из-за собственного недоверия к людям, либо из-за безумия. Учитель тоже предположил, что Кумар мог лишиться разума после потери своих последователей. — Ты погибнешь, как только истратишь энергию, — продолжил женский голос. Он слышал этот голос раньше. Но где? Ачарий отвлёкся от насущной проблемы. Женщина, стоящая за его спиной… Учитель рисовал её портрет и понимал, что она была в его снах. Он видел её смерть. Кровь на её груди и его руках. Как же это страшно. Хрупкое тело обмякло и повисло в его объятиях. Не мог он потерять её. Не мог. Не мог. НЕ МОГ! На красных тканях перед ачарием он видел женский силуэт. Детали он дорисовывал сам — длинные волосы, пышные ресницы и осмысленный взгляд. Вокруг неё было что-то невероятное. Это чувство, которое она хранила — было всем для него. И он это потерял. Тёплые руки опустились на его плечи и обвились вокруг шеи. Стало так спокойно, так уютно. Только она могла так сделать — уничтожить тревогу и разогнать тёмные мысли. Ачарий положил свою руку на ладонь незнакомки. Странное чувство. Никогда он не чувствовал так ярко желание прижаться к кому-то. Он влюблялся и никогда этого не скрывал. Были мимолётные влюблённости, которые ачарий контролировал без усилий, но сейчас… он бы набросился на эту женщину, слыша только её голос. — Тебе стоит решить, готов ты к борьбе с Нанганангом или нет, — тёплый воздух окутал учителя, — Времени остаётся совсем мало. — Кто вы? — вновь спросил мужчина, не желая отпускать руку женщины. — Всему своё время, дорогой Анаш. Так что? Она отошла, и тело ачария вновь застыло. Разве у него был выбор? Он пытался связаться с ними не просто так, чтобы потом отказаться. В груди стало так пусто, словно внутри не было никаких органов, никаких чувств. Ачарий был сосудом, который забыли наполнить. — Я готовился к этому с самого детства, — его голос менял тональность на каждом слове, но потом он выдохнул и успокоился, — Мне это суждено, и я приму свою судьбу. Женщина не ответила. Резкая боль возникла по всему телу ачария. Он свернулся пополам, скребя ногтями по белому камню. Он слышал, как рвутся внутренние органы, ткани, как ломаются кости. Это отвратительно. Но прожигающее мучение мешало ему думать. Мужчина упал на пол и закричал. Истошно, громко, насколько позволяли ему разорванные связки. Кровь потекла по горлу, заставив замолчать. Голову опоясали железные кольца, всё сильнее сжимая череп. Ачарий не видел перед собой ничего — цвета исчезли и все предметы слились в одну серую массу. Эта серость вскоре превратилась в красный ковёр. Алая жидкость, как кислота, прожигала кожу. Так думал учитель, но эластичный слой кожи просто разрывался, а затем срастался, оставляя небольшие шрамы. Из-за разломанных костей фиолетовые и красные кровоподтёки могли бы заменить палитру художника. Волосы на голове выпали одновременно — одним клоком. На их месте за секунды появились другие. Когда пытка прекратилась, ачарий услышал снаружи громкие крики монахов. Если бы не они, он с радостью подарил бы себе несколько часов спокойствия. Новое тело было тяжёлым, неудобным. Подойдя к дверям, мужчина ощутил необычный прилив энергии. Руки заискрились, и тогда он понял, что имеет ту самую «сводящую с ума» силу.36
Пётр разбудил Лолиту с первыми криками, доносящимися с улицы. Они побежали к главному зданию. Этот момент ждали, заранее ненавидели встречу с гостем, готовились к ней. Признавать своё поражение никто не хотел, безнадёжно надеясь на победу. Босстром уже решила, что предложит Нанганангу при встрече. Он должен был согласиться на обмен, если хотел сохранить мир. Монахов разбросало по земле. Все были без сознания. Маленькие огоньки потухали на зелёной листве деревьев. Пахло гарью. Чёрный дым исходил из земли. Опоздавшие увидели только одного, кто стоял на ногах. Лолита покачнулась от неожиданности. Этот человек был именно таким, каким она его представляла. В высоту мужчина был явно больше двух с половиной метров. Эта величина пугала. Огромные сильные руки. Широкие плечи. Белые волосы мужчины доставали до пят, но были точно длиннее, так как были собраны в тонкую косу. Неряшливая борода не подходила к его благородному лицу. Голубые глаза сияли, как тот самый огонь вокруг. На лбу Нангананга образовались морщины, а его полузакрытый и пустой взгляд почти заставил Лолиту закричать. Пётр встал вперёд, ограждая собой девушку. Нангананг поворачивался медленно, наслаждаясь эмоциями двух людей. Огонь на деревьях вновь воспылал, почти касаясь языками Петра. Павлов хотел броситься прочь отсюда, но он отгонял мысли, зная, что они принадлежат не ему. Тяжёлые шаги Кумара сопровождались землетрясением. Дело было не в его размере, конечно. Лолита даже подумала, что воздух вокруг него сотрясается. Он менял само пространство. Она вышла вперёд, оттолкнув Петра. Психолог попытался схватить её за руку, но девушка ловко увернулась, оказавшись перед Нанганангом. Ей пришлось задрать голову перед тем, как начать говорить. — Я вроде ясно выразилась, что отказалась от своей идеи, — кричала она, контролируя дрожь, — Почему вы продолжаете убивать невинных людей? Мужчина возмущённо цокнул. Тело Босстром взлетело в воздух, сравняв её с Кумаром. Она видела пылающие безумием глаза, взгляд которых был, как рентген: он изучал её изнутри, рыскал по мыслям, больно раздвигая рамки сознания. Разрывная волна прошла по всему телу, и Лолита закричала. Она чувствовала, как чьи-то острые когти рвутся через её плоть, прорывая себе путь наружу. Их было тысячи, сотни тысяч. Она так напрягла мышцы, что услышала хлопок в правом ухе. Писк заглушил её крики на время. Стоявший всё это время в стороне Павлов, не мог двинуться. Он смотрел на то, как трёхметровый мужчина мучает Лолиту, издевается над беспомощной девушкой. Но за что? Она даже ничего не сделала! Сосредоточенный на этом, Павлов не заметил позади Нангананга другую фигуру его размера. Только когда Кумар отлетел с невероятной скоростью в деревья сада, Пётр смог кинуться к Лолите. — Следует выбирать себе противника по силе, Кумар, — громогласно произнёс ачарий, окружённый синим свечением. Нангананг ответил смехом. Он исчез, но вскоре появился позади учителя. Ачарий это почувствовал и повернулся к нему. Кумар нападать не собирался. Он застыл, рассматривая мужчину перед ним. Было видно, как он пытается найти ответ на какой-то вопрос. — Ты не должен был стать таким, — Нангананг рыкнул, — Почему я не почувствовал твоей метаморфозы? — Это повод одуматься. Вдруг может случиться так, что ты проиграешь? — Ты новичок, Анаш. Не лезь в это, — он протянул руку, — Отдай мне силу, и я прекращу. Лицо «освобождённого» поменялось: стало добрым? Звуки пылающего огня позади прекратились. Даже солнце осветило Нангананга, будто показывая, что это шанс подписать мирный договор. Но ачарий замешкался. Его тело не выдерживало той силы, что дали ему неизвестные, и решать стоило быстрее. «Он не прекратит, — мужской голос, чей смех разносился совсем недавно в стенах его комнаты, зазвучал в голове учителя, — Не верь ему. Безумие уже давно овладело им». Ачарий сложил руки и сильный поток воздуха ударил в грудь Кумара. Послышался хруст рёбер, но пострадавший проворно отскочил в сторону, и земля под его ногами превратилась в лаву. Жидкий огонь поднялся в воздух и стрелами направился к ачарию. Стоило только мужчине направить силу в нужное место, его тело перемещалось туда. Преобразившийся учитель джайнов висел в воздухе. Это было непривычно, но тело вело себя так, будто давно привыкло к подобным выходкам. Да и всё, что бы он ни делал, происходило само. Поменялась не только оболочка, но и разум. Мозг знал, что и как делать. — Вы уничтожите человечество! — заорал Нангананг, стремительно приближаясь к мужчине, — Я должен избавить мир от опухоли! Кумар превратился в тень и прошёл сквозь ачария. Учитель харкнул кровью. Внутренние органы застонали от боли, но быстро восстановились, забрав часть силы. Анаш чувствовал потоки неизвестной ему силы, которая текла по их телам в бо́льшей мере, чем у обычных людей. Он видел их своим поменявшимся взглядом и мог поменять течение по своему усмотрению. Рука ачария потянулась к Нанганангу, смотревшего на окровавленного противника с усмешкой, и когда колющее чувство прошло по коже, учитель стал забирать энергию себе. В первые секунды это приносило удовольствие, но затем стало убивать, прожигать изнутри. Нангананг почувствовал вмешательство ачария и одним движением руки смог предотвратить это, оставшись с дополнительным выигрышем — частичкой силы этого новообращённого. Кумар схватил ачария за горло и с силой бросил вниз. Мужчина проделал своим телом огромный кратер рядом с подъёмом в город. Его кости были разломаны вдребезги, но спустя секунды срослись. Нервные окончания быстро блокировали боль, не давая ему потерять сознание. Когда фигура «освобождённого» оказалась над учителем, он уже мог подняться на ноги. Но этому было не суждено сбыться. Земля под ним провалилась, замуровав половину его тела. Руки удовлетворённого Нангананга загорелись. Из-за быстрой потери силы ачарий долго не мог прийти в себя. Голова кружилась. Ноги ослабли и не слушались его. Воздуха не хватало, чтобы нормально вздохнуть. Силуэт Кумара уже был совсем близко. Ачарий быстро привёл себя в порядок. Ударная волна, исходящая из его ладони, смогла оттолкнуть Нангананга на несколько сотен метров. От кратера теперь шло продолговатое углубление в сторону Сонагири. Учитель освободился из плена земли и сразу оказался рядом с нападавшим. Он схватил его за руку, подкинул в воздух и ударом в живот откинул в прежнее место. Кровавая рвота выплеснулась изо рта Нангананга, и несколько капель попали на белоснежные одежды ачария. Но лежащий мужчина, несмотря на своё положение, радостно засмеялся. — Как это глупо с твоей стороны, Анаш! Ты должен вести человечество к просветлению, а не к гибели. — Это не значит, что нужно убивать Лолиту. На её месте может появиться другой. — Не появится. Я видел. Я всё видел! — наполненные кровью глаза Нангананга вылезали их орбит, — Ты способствуешь концу мира, Анаш! Жизни миллиардов ценой одной жизни — это разве много? — Ты сошёл с ума, Нангананг, — спокойно отвечал ачарий, но начинал верить словам безумца, — Ты же не остановишься на одной жертве. — Глупый мальчик, — скорчил грустную гримасу «освобождённый», — Вот к чему ведёт неведение. Он снова исчез, оставив после себя только кровавую лужу. Ачарий напряг чувства. По коже прошлись мурашки, и через время он смог проследить путь Кумара. Учитель успел заблокировать атаку сверху. На него летели огромные горящие камни, били молнии. Его вдавливали сильнейшие потоки воздуха, но он продолжал стоять. Вскоре подобное начало происходить с правой стороны, затем с левой и в конце концов, ачарий стоял полностью заблокированный атаками Нангананга. Сам Кумар висел высоко над ним вписанный в солнечный диск. Его спокойному лицу в такой момент можно было позавидовать. Неужели он вообще не ощущает тяжести, так используя силу? Такими темпами ачарий не сможет долго бороться с ним. «Не отступать, — проговаривал про себя он, чувствуя, как тело подводит, — Не сейчас». «Если хочешь, могу помочь», — предложил мужской голос с непонятной ачарию радостью. «От помощи в такой ситуации не откажусь». Перед ним появилась фигура мужчины с такими же белыми волосами. Ачарий расслабился, и защита спала. Но ему ничего не навредило. Камни и всё прочее зависло в воздухе. Белоснежный плащ незнакомца развивался по несуществующему ветру. Мужчина не поворачивался и молнией направился к Нанганангу, сбив его, как ракета. Прозвучал оглушающий взрыв, и пыль перекрыла видимость, ошеломлённому ачарию. Понимая, что нельзя терять времени, он переместился к месту взрыва. В центре лежал Кумар, а над ним, как победитель, стоял мужчина в белом плаще. Нангананг, придя в себя, тотчас отполз от него. Он был в ужасе от того, что видел. Ачарий подошёл ближе, и незнакомец пропал, оставив их вдвоём. — Как ты это сделал? — истерично спросил Кумар, продолжая отдаляться от Анаша. — Сделал что? — ачарий не понимал, чего так испугался самодовольный «освобождённый». — Ты… ты, — заикался Нангананг, — Это же был ты… Ачарий вновь потянулся к потокам силы. На этот раз мужчина не сопротивлялся, даже когда ощутил слабость. Учитель джайнов подошёл ближе, ведь энергия становилась всё слабее. Нангананг скривился. Белые волосы медленно опадали, глаза тускнели. Вся кожа захватчика Сонагири скукожилась и повисла на хрупких костях. Он пытался что-то сказать, но выходили только сухие хрипы и свисты. Кумар старел ежесекундно, и вскоре от него остался бы только прах. Учитель нависал над иссохшим телом старика, продолжая поглощать силу. «Сколько энергии! — восклицал ачарий, — Она — источник вечной жизни! Она есть в каждом, а значит — я мог бы поглощать её. Как и сейчас! Её много! Всё во вселенной — энергия! Источник… вечной жизни! Вечной». Мысли оглушали его. Их было больно слушать. Ачарий старался думать о другом, но голоса продолжали бить по сознанию, захватывая разум. Скрипя зубами, он продолжал забирать силу Нангананга, который уже был на грани жизни и смерти. «Энергия Петра останется на потом. Они с Лолитой со временем станут обладателями огромного количества энергии, я поглощу её. Но надо не дать им стать, как я!». Учитель закричал, прерывая сумасшедшие мысли. «Ох, — застонал он, — Уже предвкушаю это удовольствие, когда их энергия потечёт по мне. Их эмоции, их мысли станут моими! Это же невероятно! Все… все будут моими! Мне будут поклоняться миллиарды! Сами звёзды будут под моими ногами! Ничего не будет могущественней меня!» Ачарий схватился за голову. Из носа пошла кровь. Столько голосов разрывали его голову! Он не мог остановить их. Не мог заглушить. Контроль медленно переходил к ним, оставляя сознание ачария позади, как зрителя. Мелькали воспоминания из жизни: как он впервые познакомился с джайнами, как стал ачарием, приехал в Сонагири, своих учеников, учителей. А потом он услышал голос той женщины. И лёгкий запах цветов скользнул перед ним. Он вновь сидел перед красной тканью. Он видел театр теней, где была эта незнакомка и он. По крайней мере, ачарий думал, что это он. Его фигура прижимала к себе фигуру женщины. Затем кадр поменялся, и он остался без головы. Другой кадр — он на скале, под ним бушующее море. Следующий — дом королей, тот самый, который был в его сне. Фигура в окружении сотни других женских фигур. Свет погас. Маленькие огоньки, появившиеся на кончике фитиля, вели его через длинный коридор. Он летел сквозь сумрак, не зная, что ждёт его в конце. В этом пространстве не было чувств, не было эмоций. Ачарий делал то, что должен был. Или то, что от него хотели. Тропа привела его к картине. Это был портрет мужчины. Его лицо художник не посчитал должным прорисовать, поэтому выделил только самое важное: голубые светящиеся глаза. Да и глазами это было сложно назвать. Просто два мазка. Мужчина изображённый на полотне, показывал свои руки. Учитель долго не мог понять зачем, но спустя время на картине появились кровавые ручьи. Ачарий отошёл дальше, когда лужи крови оказались под ним. Безумный смех мужчины наполнил бесконечное пространство. Около Анаша стали мелькать образы того самого мужчины, который помог ему в борьбе с Нанганангом. Они появлялись с разных сторон, разрезая его тонким невидимым ножом. Когда ачарий был полностью истерзан, всё вновь погрузилось во мрак. Когда появился источник света, в виде одинокой свечи, две тени оказались перед ним. Они обе принадлежали мужчинам. На одном был длинный плащ, другой держал за спиной нож. Раны на нематериальном теле учителя заныли. Тени обнялись, и ачарий бросился, чтобы предотвратить неизбежное. Но слишком поздно. Он вернулся в реальность. Из груди торчала сморщенная рука, стремительно молодевшая. Ачарий упал на колени от внезапной волны слабости, а затем и вовсе шлёпнулся лицом о землю. Тело стало бесполезной тряпкой. В последние секунды сознания он услышал только негодующий голос Нангананга: — Нет! Что не так с этой энергией?! Дальше только темнота, из которой его так беспощадно вытащили. И то, ради того, чтобы услышать голос Кумара. Но, может быть, это того стоило.37
Бездыханное тело учителя лежало на белых простынях. Ветер вновь завывал свою песню. Монахи, пришедшие в чувство, воздвигали новый костёр. Пётр успокаивал разрыдавшуюся Лолиту. Они прибежали к месту сражения, когда оба мужчины уже были мертвы. Босстром первая бросилась к ачарию, пытаясь привести его в чувство. Но Пётр знал, что он уже не проснётся. От Нангананга осталась только мумия. Иссохшая, с навеки застывшим страхом в пустых глазницах. Лицо ачария наоборот, передавало спокойствие и благоговение. Мир Босстром пошатнулся. Она столько не узнала, столько не успела. Ачарий вернул ей то, что она потеряла во время аварии: понимание себя, своих истинных желаний. Несмотря на то, что при первом разговоре, учитель был неприятно прямолинеен, в последующие встречи Лолита стала воспринимать его слова совсем иначе. И теперь потерять его было ударом ниже пояса. Что делать дальше? Сжигать тело решили вечером. Сонагири закрыли для туристов, и город погрузился в сон до прихода нового ачария. Лолита весь день провела рядом с возведённых костром, тайно надеясь на воскрешение учителя, но… ждала она, конечно, напрасно. Пётр иногда приходил к ней, чтобы уговорить хотя бы немного поесть, но Босстром отказывалась. Тогда он садился недалеко от неё, но так, чтобы не попадаться ей на глаза. Под вечер погода ухудшилась. Ветер принёс армию грозовых туч, но дождя ещё не ощущалось. Пётр подошёл в очередной раз и увидел, что Лолита медитирует. В отличие от других монахов в подобном состоянии, она была напряжена. На покрасневшем лице вздулись вены, а под глазами ярко сияли фиолетовые круги. Павлов понимал, что не стоит её сейчас трогать и направился к дому, чтобы взять несколько тёплых пледов. Внутреннее чувство завело его к дому Гатри. Вообще он не планировал туда заходить, но в последний момент Павлов свернул с маршрута. Возле дома не было монахов, которые должны были следить за жителем. В доме было тихо. — Исаак! — закричал Пётр, проходя по пустым комнатам. Возле спальной повис лёгкий, еле заметный запах железа. — Исаак! — вновь позвал мужчину Павлов, чувствуя, что плохие новости не закончились. Лужа крови вытекала из спальной. Пётр побежал по ней к изрезанному Гатри, лежавшему посреди комнаты. Павлов поднял шею Исаака и увидел тонкую линию от ножа. Само орудие он обнаружил в руке погибшего. — Сука, — ругнулся мужчина, понимая, что ничем помочь уже не сможет. На кровати лежала записка. Несмотря на то, что письмо Исаак писал на хинди, почерк выдавал волнение. Ведь свести счёты с жизнью тоже не так просто. «Я подвёл вас, учитель. Не хочу после случившегося продолжать жить в этом теле. Я убил людей своими руками. Но даже то, что я не осознавал, что делаю, не снимает с меня ответственности за содеянное. Я приму наказание. И всю следующую жизнь посвящу тому, чтобы познать истинное «Я», как истинный джайн». Пётр показал записку монаху, но, к несчастью, никто не знал норвежский, чтобы перевести написанное. Джайны сами провели обряд, избавив мир от двух тел. Лолита с Петром стояли в стороне. И когда последние искры отдали своё тепло, они поняли, что в Сонагири их больше ничего не держит. По дороге в аэропорт Лолита не проронила ни слова. Будто ничего с момента их приезда не поменялось. Конечно, Пётр был рад, что теперь ей не приходилось сидеть в коляске, чувствовать себя беспомощной, но её психологическое состояние вернулось на прежнее значение. Если бы это был график, то по нему можно было бы отследить те американские горки, по которым каталось сознание девушки. И конец пути пришёл к началу. А ведь путь был неплохим. Пётр надеялся, что состояние Лолиты вскоре придёт в норму (под нормой он имел в виду состояние без апатии, которая уже перерастала в депрессию), но с каждым новым днём её взгляд всё больше покрывался тёмным туманом, в котором он боялся потеряться. Босстром устроилась на работу, забросив последний год учёбы. Павлов долго пытался донести до неё, что этого не стоит делать, но разве она слушала его? Вскоре Босстром перестала выходить из комнаты. Когда Павлов начинал разговор, она молчала. Мужчина старался понять её, влезть в её шкуру, но она только отталкивала. Молча, одним взглядом. В Павлове зарождалось чувство, будто он всё делает зря. И стоит это всё прекратить. Он рассчитывал, что, когда расскажет об этом Лолите, она скажет хоть что-нибудь. Но нет, она продолжала молчать, и Пётр не выдержал. — Мне это всё надоело, Лолита, — он уже собирал вещи девушки, — Я устал делать вид, что всё в порядке. Сидеть на месте ровно, ожидая, что ты… поговоришь со мной, — он повернулся к ней, — Твою мать, да это даже звучит смешно! Я прекрасно понимаю, что у тебя была депрессия, из которой ты вроде вышла. Заметь, я ПЫТАЛСЯ… ЛОЛИТА, ПЫТАЛСЯ! Вылечить тебя хоть как-то, но… Как я это сделаю, если ты сама этого не хочешь?! Прошло два года, но с каждым днём ты всё больше пропадаешь куда-то. Что мне с этим делать?! Скажи мне хоть что-то! Он посчитал, что снова услышит тишину, поэтому долго не стал задерживать взгляд на девушке. — Ты прав, — вдруг голос Лолиты дошёл до него, — Будет лучше, если мы разойдёмся. Навсегда. Пётр застыл. Он чувствовал облегчение вперемешку с тревогой. От него ускользала последняя нить, которая связывала его с Лолитой. В горле встал поперёк комок слёз. Почему ему вдруг захотелось заплакать? — Ты заговорила, — апатично ответил мужчина, прикусывая губы, — Может тогда ответишь мне, что с тобой происходит? — Не сто́ит. Лолита бросила в чемодан последние вещи. Павлов был возмущён её поведением. Снова. Но может после её ухода полегчает? Жить с постоянной тревогой о ней — не было идеальной жизнью, о которой он мечтал. — У тебя всё будет хорошо, Пётр, — её голос эхом разносился по сердцу Петра, — Без меня. Она ушла. Ушла, оставив после себя только воспоминания. Несмотря на боль, Пётр знал, что продолжит жить, но уже не так, как раньше. Он никогда не видел её больше. Только иногда ему виделся образ молодой Лолиты, даже когда ей было за семьдесят. Ему перешёл центр Роберта Нильсена, где он проработал до конца жизни. Построить крепкую семейную жизнь Павлову не удалось. Но на его похороны пришла его единственная дочь, а также сотрудники, друзья, среди которых была Ребекка, и Лолита. Босстром стояла вдалеке, чтобы Ребекка, единственная, кто помнит её, не увидела. Она бы очень сильно удивилась, увидев Лолиту такой же, как в день аварии. В ней ничего не поменялось, кроме нескольких локонов белых волос. Голос подсознания Лолиты стал громче после происшествий в Сонагири. Это заставило её вернуться туда после ссоры с Петром и заняться познанием истинного «Я». Она смотрела на новенький могильный камень с именем «Павлов Пётр», возле которого уже никого не было. В последний раз Лолита видела его уже совсем старым: полысевшим, сморщенным старичком с потускневшими глазами. Как жаль, что она не смогла разделить с ним старость. «Мой бедный Пётр. Прости меня».Адам
1
Их назвали высшими. Люди, чьи способности стали невообразимых масштабов. Одни, которых прозвали «создающие», управляли материальным миром: меняли агрегатные состояния, создавали предметы из ничего и сами перемещались по пространству. Другие, с таким же говорящим титулом «знающие», обладали знаниями вселенной: в их доступности были знания о бесконечной временной ленте, поступках других людей в любой точке времени. Но высшие не были лишены слабостей. Так, для использования своих сил им приходилось тратить энергию, запас которой мог закончиться. Лолита Босстром была первой высшей, о которой узнал мир. Когда она стала управлять своей энергией, то решила подарить знания всему миру, надеясь, что сможет таким образом сделать его лучше. Так за восемьсот тридцать лет все люди познали истинное «Я», или как это начали называть «подсознание», и теперь наступила Эра Высших, которую посчитали пиком человеческой эволюции. Перестали существовать отдельные государства. От существовавших стран остались только названия и границы, которые были необходимы для уточнения местоположения. Во избежание массовых конфликтов, высшим запрещалось использовать силы для противозаконных действий: убийств, вымогательств, разжигания ненависти, управления разумом других высших, предсказания будущего. Так же запрещалось медитировать, так как медитация могла привести к безумию. Подобные случаи уже случались, и Высшее Правительство выпустило этот закон. Во главе Правительства стояли трое: Лолита Босстром, как первая высшая, и главный Судья, Тайлер Дайсон — молодой парень, отвечающий за предотвращение будущих преступлений, иными словами Оракул, и Уоти Габр — учитель в Институте, обучающий «знающих», которые в будущем станут Оракулами. В этом новом мире остался только один человек, который не вписывался в общество высших. Адам Давет был последним обычным человеком. Его приходили обучать известные личности в среде высших, но никто не смог ему помочь в познании. В первые двадцать лет это расстраивало Адама, но затем он повстречал Еву Розенфельд, и с того момента перестал комплексовать из-за отсутствия у себя способностей высших. В жизни они никак не помогали, тем более, существовал запрет на использование большинства способностей «создающих», так как они были по мнению Высшего Правительства опаснее «знающих». Адам работал над своим проектом, в котором ему помогала Ева, как «знающая». В нём он хотел узнать причину, из-за которой не может стать высшим. Несмотря на то, что все имели силы, энергии на многие действия не хватало в силу неопытности человечества в подобных вопросах. Так, все «знающие» не могли видеть дальше года вперёд и пятнадцати назад. Для решения этой проблемы были созданы институты, где специально обучали «дальности провидения». Поэтому Адам имел все шансы сделать открытие первым. О том, что существует некая «энергия», которая питает всё живое и неживое, уже все знали. Был вопрос только в количестве этой невидимой пищи. Давет смотрел на схемы, нарисованные на экране. В голове было множество мыслей, но через полчаса они скручивались в клубок, завязывались в узел и логика быстро исчезала. Уходить в фантастику ему не хотелось. Хотя, что есть фантастика в современном мире? — Эй, — позвал Адама женский голос, ласково растягивая первую гласную, — Там обед остывает. — Секунду, — ответил он, не упуская из виду линии схемы, — Возможно, я уже близок к разгадке. — Ты говорил это несколько месяцев назад, — Ева медленно подошла к мужчине и начала гладить его русые волосы, — Тебе следует отдохнуть. Давет опустил голову. В порывах мозговой активности он действительно забывал об усталости, точнее, он её совсем не ощущал. Хотелось, как можно скорее, найти ответы, прийти в Министерство и показать всё, что он открыл. — Успеешь ещё, — сказала женщина. Адам развернулся на стуле и одним движением усадил Еву на колени. Она вылупила яркие голубые глаза с маленькой зелёной точкой у края радужки и мило улыбнулась. Длинные белые волосы были собраны в высокий хвост. Кожа на вытянутом лице немного загорела, а нос и вовсе стал красным от двухнедельного отпуска. Адам помнил их свадьбу, будто это было вчера. В тот день она тоже была загоревшей и такой же прекрасной. — То есть я не всегда прекрасная? — наигранно хмыкнула Ева. — Ты опять за старое? — Адам поднял одну бровь, — Ты же знаешь, что я не люблю, когда ты читаешь мои мысли. — Тогда думай подсознанием, чтобы я не слышала, — она хлопнула его по носу, — Это же непроизвольно происходит. Это была единственная особенность высших, которая раздражала Адама. Они слышали всё, о чём он думал. Чтобы подобного не происходило, нужно было думать «тихим голосом» или иначе подсознанием. Это играло с Адамом злую шутку, особенно в подростковом возрасте, когда родители (тоже высшие) могли слышать его мысли. Никакого личного пространства. Всё дошло до того, что Давет перестал думать совсем. И только в последние годы начинал понимать смысл слов «думать подсознанием». С другой стороны, из-за своего неумения он познакомился с Евой. Он краснел ещё месяц после того, как юная Ева Розенфельд подошла к нему и сказала, что тоже заметила его. Это было на улице. В окружении толпы высших. — Как дела в Институте? — спросил Адам уже за обедом. — Я невероятно устала, — вздыхала Ева, расплываясь по стулу, — Но пока что я ближе всех к тому, чтобы быть следующим Оракулом в Правительстве. Адам не ответил. Ева знала, как он к этому относится. Обычно те, кто попадал в Правительство, как «знающий» не выходил оттуда. О том, как всё происходит внутри, знали только трое. И если Ева станет следующим Оракулом, то возьмёт на себя судьбу предшественников. — Ещё неизвестно как долго продержится Дайсон, — пыталась успокоить мужа Ева, — Может он останется в Правительстве навсегда. — Сомневаюсь в этом. Ты же знаешь, что Оракулы — это расходники. И этот расходник скоро придёт в негодность. — Не говори так. Они поддерживают порядок среди высших. Давет покачал головой. Ему было непонятно, почему высшие — люди, которые являются апогеем разума и силы, не могут жить без всяких ОРАКУЛОВ — этакой мамашей, присматривающей за своими детьми. Ева доела свой обед и, чмокнув Адама, ушла медитировать. Несмотря на запрет, обучающимся это было разрешено. Ещё одна странная вещь, которой не понимал Адам. Никто почему-то не обсуждал, что делают с теми, кто ослушался закона Правительства. Единственное, что было у всех на слуху — это справедливость Судьи, которая карает всех непослушных граждан. Адам направился в кабинет, прихватив с собой тарелку с обедом. Перед ним лежала книга в чёрной обложке, в которой он держал записи о высших. Хоть технологии в мире после преображения человечества сделали огромный скачок вперёд, мужчина держал всё на бумаге — в том месте, которое не смогут взломать. Давет открыл первую страницу.2
«Всё состоит из энергии. Теоретически её можно измерить в любом объекте, даже в неживом. Разница между человеком-древним, человеком разумным и высшим в количестве той самой энергии. В прошлом человеку был доступен лишь небольшой запас этого невидимого источника, но со временем он стал увеличиваться, так как затраты на физические и умственные действия становились больше. Человек древний мог выполнять лишь простейшие действия, на которые он тратил малые запасы энергии. Они могли восполниться с помощью пищи и сна. Человек разумный стал решать многие проблемы с помощью разума, и так список его задач становился обширнее. Но он всё также мог пополнить энергию с помощью пищи и сна. Высший человек познал истинное «Я», подсознание. В отличие от предыдущих двух эволюционных видов человека, они имеютодинаковые отличительные черты: белые волосы, голубые глаза и рост от двух с половиной до трёх метров. Высшему открылись дополнительные рецепторы для отражения в сознании действительности: подсознание и энергетические потоки, пронзающие всю плоть человека. С помощью подсознания высшие исследуют пространство-время — переносятся в разные места, времена, чтобы увидеть возможные «исходы» (прим. так называют варианты будущего). А энергетические потоки люди используют для изменения материального пространства и перемещения собственного тела в любую его точку (прим. перемещение невозможно для других живых объектов). Использовать сразу два рецептора не представляется возможным современному высшему, поэтому их разделили на две категории: знающих и создающих. Знающие. Те из высших, которые через медитацию могут узнать прошлое или будущее. Под «прошлым» понимается не только отрезок времени из нашей вероятности, но и всех существующих. Вероятность — цикл перерождения энергии от рождения до смерти (иначе говоря, от «большого взрыва» до «великого сжатия»). Именно поэтому знающие при медитации тратят огромное количество энергии. Создающие. Чаще всего они не используют энергию, но при этом нельзя отрицать их огромную силу. Если бы не запреты Правительства и, возможно, человеческий разум (но иногда я в нём сомневаюсь), то мир бы уже давно перешёл в последнюю стадию вероятности. С помощью потоков энергии создающие могут менять характеристики предметов (к предметам я отношу всё живое и неживое). Для создающих манипулирование потоками — нечто простое и элементарное. Обычно это сравнивают с ходьбой: мозг посылает импульсы — нога двигается — человек идёт. Стоит им только подумать о нужном потоке и действии, которые они хотят провернуть, как всё меняется по их желанию. Несмотря на то, что звучит это крайне просто, многие создающие, практикующие частое использование потоков в повседневной жизни, утверждают, что для всех действий нужны глубокие познания в физике и химии. Если быть конкретнее, создающие должны знать, как сделать то, что они хотят. Для примера: чтобы создать из огня воду, необходимо знать, что входит в состав каждого, а затем поменять состав огня так, чтобы вышла вода. А энергетические потоки — лишь инструмент в руках создающих. Но для того, чтобы все высшие могли пользоваться своими приобретёнными навыками, необходима энергия, которая при частом использовании сил заканчивается. В этом случае обойтись сном и пищей не получится, поэтому необходима медитация (прим. у знающих различаются медитация для восстановления энергии и для познания исходов). Для каждого эволюционного вида человека присуща норма энергии, порог которой лучше не переступать ни в одну сторону. Переизбыток энергии также вреден, как и её недостаток. Именно из-за этого Правительство строго относится к медитации. Если недостаток энергии приводит к слабости и неспособности использовать силу, то её переизбыток намного страшнее. Человек начинает сходить с ума. Грубо говоря, перестаёт контролировать подсознание. Подсознание для человека в любой момент эволюции — фильтр собственных мыслей, который помогает нам не делать всё то, о чём мы думаем. Многие говорят, что убили бы кого-то, но не делают это, потому что подсознание фильтрует эту информацию и сознание приходит к логической цепочке: убью — получу наказание. При переизбытке энергии подобной цепочки не складывается, и человек превращается в зверя. Делает то, что хочет. Есть ли способ измерить энергию? Увеличить её или уменьшить без последствий для организма человека?»
Последние комментарии
1 день 11 часов назад
1 день 13 часов назад
2 дней 4 часов назад
2 дней 4 часов назад
2 дней 9 часов назад
2 дней 13 часов назад