Роковое пари [Наталья Семёнова] (fb2) читать онлайн

Роковое пари

Глава 1. Бонни: риск, как болезнь...

Если вызов, что тебе бросили, связан с любимой игрой директора школы — жди беды.

И я жду, сидя в душном спортзале, зажатая с двух сторон братом и приятельницей.

Наш мистер Гарсия помешан на баскетболе.

Чтобы вы понимали: ни одну из домашних игр пропустить нельзя, а если вздумаешь улизнуть, а позже выяснится, что ни один из учителей-надсмотрщиков не поставил галочку напротив твоих имени и фамилии — тебя, без шуток, ожидает отчисление от учёбы на целую неделю.

Поэтому трибуны огромного спортзала сплошь забиты. Мы сидим так тесно, что трудно дышать. И Кора, находящаяся справа от меня, совершенно не умеет сидеть спокойно: высматривает кто с кем сел, во что одет и прочее в таком же духе.

Я нахожу пальцами игрушечное колечко, висящее на цепочке на шее и, сжав его в кулаке, прикрываю глаза.

Да, наш директор обожает баскетбол. Ну а мы с братом обожаем бросать друг другу вызовы.

— Бу-у-у...

Я вздрагиваю, когда по залу проносится волна неодобрения — это Стивен Гарсия, тот самый директор, идёт к переносной трибуне, чтобы произнести обязательную речь перед началом игры. Она всегда длинная и нудная, потому ребята взяли за привычку приветствовать её именно так.

— Ну всё-всё, довольно, — встав у микрофона, успокаивает школьников мистер Гарсия. — Шуточки у вас, конечно, в этом году, — удручённо качает он головой, мол, его это забавляет, а затем укладывает на трибуну ладони и делает такое серьёзное лицо, что даже мне, привыкшей быть тактичной до мозга костей, хочется хихикнуть. Остальные, конечно же, и не мыслят о том, чтобы себя сдержать — смеются.

Рядом усмехается брат:

— У нас есть ещё минут пять. Готова к представлению?

— Ты невыносим, Ро, — утыкаюсь я лбом в его плечо, ощущая, как повышается пульс.

Если станет известно, кто стоит за тем, что вот-вот произойдет — мне несдобровать.

Ронни самодовольно хмыкает и великодушно похлопывает меня ладонью по плечу, мол, поддерживает, а мистер Гарсия, наконец, добивается от учеников тишины:

— Итак, рад приветствовать вас, ученики старшей школы Санта-Моники, на домашней игре наших «Орлов» против «Пиратов» из старшей школы Беверли Хилз! Но, прежде чем начнёт игра, я хочу сказать пару слов о баскетболе. Итак, баскетбол привлекает своей зрелищностью, обилием разнообразных технико-тактических приемов, эмоциональностью, воздушностью, динамичностью, одновременно коллективизмом и индивидуализмом и к тому же является, по моему мнению, и многих специалистов, самым эффективным средством для всестороннего физического развития. — Ро рядом фыркает — он терпеть не может баскетбол и тех, кто в него играет. Сам он предпочитает бег. — Кстати, баскетбол, пожалуй, единственный из популярных видов спорта, дата и место возникновения которого доподлинно известны. Это искусственно изобретенная игра, сумевшая за считанные десятилетия завоевать сердца поклонников во всем мире, что само по себе представляется явлением беспрецедентным! Будучи преподавателем физкультуры, профессором колледжа в Спрингфилде, Джеймс Нэйсмит столкнулся с проблемой создания игры в зимний период для штата Массачусетс, периода между соревнованиями по бейсболу и футболу. Нэйсмит полагал, что в связи с погодой этого времени года, лучшим решением будет изобрести игру для закрытых помещений. Джеймс хотел создать подвижную игру для студентов Школы Христианских Рабочих, которая предполагала бы не только использование исключительно силы. Он нуждался в игре, которую можно было бы проводить в закрытом помещении в относительно малом пространстве. И вот, в декабре 1891 года, Джеймс Нэйсмит представил своему гимнастическому классу в Спрингфилде свое безымянное изобретение! Меньше чем за час, Джеймс Нэйсмит, сидя за столом в своем офисе, сформулировал тринадцать правил игры в баскетбол! Уму не постижимо, верно? Разумеется, с течением времени эти правила менялись, но неизменным оставалось самое главное: виртуозная игра, сильные духом и телом игроки и безграничная любовь болельщиков!

— О да, любовь по принуждению в нашем случае, — саркастично замечает Ро.

Я непроизвольно веду плечом, а Кора и, те, кто тоже слышат ремарку брата, тихонечко посмеиваются. Томи Браун, сидящий позади нас, хлопает Ро по плечу своей тяжёлой ручищей:

— Ты прав, бро.

Брат неприязненно морщится и склоняется вперёд, упираясь локтями в колени и тем самым скидывая с себя руку приятеля.

Я поджимаю губы и вновь сосредотачиваю внимание на директоре.

— ...вуем наших соперников и их талисмана пирата Пита!

Двери в правом дальнем углу распахиваются, и из-под проёма выскакивает ростовая кукла с пиратской повязкой на одном глазе и мягкой саблей в руке. Тот, кто находится внутри, подпрыгивает на месте через каждые два шага и неистово размахивает муляжной саблей, проводит ею у толстой шеи, мол, нам конец. Не мудрено, что ученики школы Санта-Моники приветствуют команду «Пиратов» пренебрежительными смешками и жидкими аплодисментами. И лишь их команда поддержки, на краю площадки, одобрительно и подбадривающе визжит и улюлюкает, размахивая блестящими помпонами в руках.

— А теперь черёд наших «Орлов» и талисмана!

Я цепляюсь пальцами свободной руки в предплечье брата и затаиваю дыхание. Нарушать правила, пакостить и делать что-либо на зло не в моём характере, но не принять вызов Ро я не могла.

И сейчас я ужасно боюсь реакции директора...

Но, буду честной, делать что-то запретное... приятно. При условии, что ты не попадёшься.

— Спокойно, Бо, а то спалишься, — усмехается возле уха Ронни.

Я заставляю себя выдохнуть и устремляю взгляд на вновь распахнувшиеся двери. Один из запасных баскетболистов подбегает к директору и что-то горячо шепчет ему на ухо.

— Пачка?! — громогласно переспрашивает тот в микрофон и тут же закрывает его ладонью. Народ на трибунах переглядывается и начинает роптать. Директор пытается сохранить лицо и шипит парню что-то о том, чтобы талисман и команда немедленно появилась в зале. Плечи Джастина Пирса опадают, и он понуро плетётся обратно, при этом с подозрением и затаённой злостью посматривая на трибуны.

Боже, если запасной игрок так зол, то страшно представить, что творится с основным составом...

— Эй, — обнимает меня одной рукой брат, — никто и не подумает, что это ты.

Я не отвечаю, потому что звон в ушах нарастает всё сильней. Словно мне было мало волнений, когда я утром тайно проникала в мужскую раздевалку...

В общем, обычно Ноя Рубовски, талисмана команды в ростовой кукле в виде орла, с шумом выносили из-за дверей на плечах сильнейшие из команды по баскетболу. Он восседал на парнях под стать настоящей гордой птице, взмахивал крыльями, а в конце делал эпичный прыжок с переворотом. Это всегда было круто и мощно.

Сейчас же Ной мялся в проходе, понуро опустив орлиный клюв. Его крылья прикрывали то, что я добавила к костюму.

— Ну же, ребята, поддержим нашу команду! — просит директор и первым с силой хлопает в ладоши.

Школьники понимают, что что-то не так, но те из них, кто действительно любит баскетбол да наша команда поддержки, присоединяются к овациям директора, кричат слова поддержки.

Наконец, Дилан Холд, один из лучших игроков нашей команды, не выдерживает и пихает Ноя рукой в спину. Он единственный, у кого в глазах сквозит что-то вроде веселья, разумеется, если представить, что этот холодный и бездушный робот вообще умеет веселиться.

Это странно, но я немного успокаиваюсь от того, что хотя бы кто-то из них по достоинству оценил мои старания.

Спортзал взрывается от хохота, когда Ной, едва не упав от толчка Холда, взмахивает руками-крыльями и демонстрирует народу ярко-розовую балетную пачку вокруг бёдер. Над ней явно измывались, но суперклей, на который я потратила огромную часть карманных денег, сделал своё дело — судя по болтающемуся сбоку куску ткани, они не смогли оторвать пачку так, чтобы не пострадал костюм.

Я понимаю, что улыбаюсь, когда вижу побледневшее лицо директора.

«Орлы» во главе со своим капитаном начинают традиционную пробежку по залу. Без талисмана. Они просят поддержки и оваций. Но не Холд. Брюнет, как обычно, неспеша направляется к месту справа от трибуны, словно ему вообще нет дела до баскетбола, и по пути что-то говорит Рубовски.

«Танцуй» — читаю я по его губам.

И Рубовски действительно начинает исполнять балетные «па». Без особого энтузиазма, но всё же. Трибуны взрываются второй волной хохота и овациями, я тоже смеюсь, мистер Гарсия пунцовый от негодования, а Ронни весело выдыхает мне на ухо:

— Отлично, сестрёнка, победа засчитана.

Мы с ним по традиции стукаемся кулаками, а через мгновение я испуганно замираю.

— Вам не кажется, что вы играете уж слишком по мелкому?

Паола Хайт, обернувшись на нас через плечо, сужает глаза в ожидании ответа. Кора рядом прислушивается к разговору, Томи тоже склоняется вперёд, втиснувшись между мной и братом.

— Ваших рук дело, да? — развязно усмехается Браун. — Красавчики!

— Мы тут не при чём, — равнодушно замечает Ро.

Он как никто другой, умеет делать вид, что ему безразлично всё вокруг. Не подкопаешься. Но Паоле, вероятно, хватает и одной моей реакции, потому что она продолжает настаивать:

— Бросьте, все эти ваши вызовы друг другу такие лёгкие и нелепые, что хочется плакать от жалости. Давно пора придумать что-то посерьёзнее замены сахара на соль в кухне грозной Джорди.

Это был мой вызов Ро: испортить всем обед. Он справился, но кто-то из учеников видел, как он пробрался на кухню и сдал его мистеру Гарсия. Бабушка рвала и метала, после того как посетила кабинет директора. Не в первый и не в последний раз, кстати говоря. Ро, разумеется, пропустил все её нотации мимо ушей. Всегда пропускает.

— Хочешь что-то предложить? — вздергивает он одну бровь.

Паола делает вид, что задумывается, а через мгновение выдаёт:

— Что-нибудь масштабное, не друг другу, а один против второго, сложное, почти не выполнимое, то, что вы никогда не делали...

— Отношения, — трепетно выдыхает Кира.

Мой взгляд непроизвольно находит в толпе баскетболистов у трибуны скучающую физиономию Холда. Я встряхиваю волосами, передёрнувшись, и вопросительно смотрю на приятельницу. Та делает большие глаза:

— Ну а что? Ни один из вас ни с кем и никогда не встречался.

— Неплохо, Додсон, — хвалит Киру Хайт, от чего та смущённо краснеет. — Тем более впереди выпускной...

— Хотите, чтобы я влюбил в себя девчонку? — усмехается Ронни так, словно это плёвое дело.

Именно поэтому мне начинает нравится эта идея. Он слишком беспечен и самоуверен, и ему будет полезно поломать голову, чтобы добиться положительного результата. И потом, в его жизни явно не хватает романтики... В общем, что не сделаешь ради счастья брата, верно?

— Не любую, братик, а ту, на которую я тебе укажу, — выразительно веду я бровями.

Ро долго всматривается в моё лицо, словно не верит, что я восприняла эту идею всерьёз, а затем начинает ухмыляться. По-особенному. Так, как ухмыляется, когда готов принять мой вызов.

— Ладно, тогда и я выбираю тебе парня.

— Вечно братья указывают своим сёстрам с кем встречаться, — закатываю я глаза.

— Если хочешь выиграть, — спешит помочь брату Паола, — выбирай Дилана Холда. Этот кусок льда не способен ни на какие чувства, кроме высокомерия и призрения. По себе знаю.

У меня сердце замирает, когда Ро бросает неприязненный взгляд в сторону баскетбольной команды. Нет-нет-нет. Или... всё же да?..

Паола тем временем обращается ко мне:

— А ты, Бонни, выбери для своего брата дочку священника...

Имя мы говорим одновременно, потому что я и сама думала о ней.

— Мелиссу Коллинз.

Та ещё задачка для моего любимого братика.

— Да у вас обоих не будет шансов! — хохочет над нашими головами Томи.

Мы с братом скрещиваем взгляды, словно вынутые из ножен сабли, и говорим одновременно нашу обычную фразу:

— Вызов принят.

___________

Приветствую вас в новой истории!

Добавляйте книгу в библиотеку, ставьте звёздочки и обязательно пишите о том, что думаете о наших ребятах))

Спасибо вам за то, что вы со мной!

Люблю!

Глава 2. Ронни: ладно, ты меня заинтриговала

Я возвращаюсь после утренней пробежки и сразу иду на кухню, зная, что Бо, как всегда, возится с завтраком для чёртовой старушенции. Впрочем, моя сестра любит готовить. Здесь они нашли друг друга. Как и во многом другом.

Целую сестру в белокурую макушку, подхватываю с тарелки ломтик поджаренного бекона и, закинув его в рот, предупреждаю:

— Я в душ, выезжаем через десять минут.

— Почему так рано? — хмурится она, раскладывая омлет из сковороды по тарелкам.

— Не успеешь собраться, поедешь на автобусе, — усмехаюсь я и иду на третий этаж.

— А как же завтрак? — летит мне в спину. — Ро?! Ты невыносим!

Знаю.

Я перепрыгиваю две ступеньки за раз, Агата терпеть не может, когда я так делаю, потому, конечно же, появляется в проходе в свою берлогу на втором этаже. Строгий взгляд, поджатые губы, скрещенные на груди руки — всё как обычно. Мне нравится её злить.

— Ронни, сколько раз я просила тебя...

— Там твоя личная кухарка поесть приготовила, — грубо перебиваю я её. — Спускайтесь, ваше высочество.

— Полагаю, тебе никогда это не надоест, — ворчит она мне в спину.

Что есть, то есть.

Душ я принимаю за считанные минуты, затем нахожу в бардаке своей комнаты чистые футболку и джинсы и, одевшись-обувшись, бахаю кулаком в дверь сестры — слышал, как она поднялась наверх:

— Выгоню тачку, жду тебя у дороги. Если успеешь.

— Не смей уезжать без меня!

Я тихонечко посмеиваюсь, направляясь к лестнице. Настроение сегодня как никогда хорошее.

Припарковавшись у подъезда к дому 1919 по Бродвей, я глушу мотор и думаю о нашем с сестрой пари. Мне не нравится, что о нём знает столько народа, но... вызов уже принят, и ничего не поделать. Сдаваться — не в моём характере.

Итак, Мелисса Коллинз, дочь священника, до скрежета зубов правильная, совершенно нелюдимая и, наверняка, по самую макушку набожная.

Хороша задачка, ничего не скажешь.

Впрочем, тому, кто умён и хитёр, открыты все двери. А я именно такой.

— Так ты расскажешь мне, почему мы сегодня так рано?

Сестра шумно опускается на сидение рядом и недовольно смотрит на меня. Утренний пучок на голове превратился в прямые и блестящие локоны, тёплая пижама с единорогами сменилась на синее платье без единой складки, белоснежные джинсовка и кеды — без единого пятнышка.

Если хочешь быть всегда и ко всему готов — будь помешан на порядке, как моя сестра. Ну или вообще не парься о том, что на тебе надето, как я.

Я улыбаюсь и завожу мотор:

— Хочу сделать небольшой крюк.

Мы выезжаем на 17-ую, затем сворачиваем на Вашингтон, и я негромко интересуюсь у сестры:

— Как твои успехи?

— Даже не надейся, что я раскрою тебе свои планы, — усмехается она.

Я коротко смотрю на её профиль, услышав в её голосе дрожь. Нервничает? Почему?

— Боишься проиграть?

— Я когда-нибудь проигрывала?

Действительно.

— Но ты уверена на счёт Холда?

— Хочешь предложить кандидатуру полегче? — с вызовом смотрит она на меня.

Нет, если планирую выиграть — этот осёл ни за что не пригласит мою сестру на бал. Но... Холд тот ещё подлец.

— Хочу, чтобы ты была осторожна, поняла? Не заигрывайся. Не получается — бросай.

— Ро, я не отдам тебе победу так просто.

— Мне не надо просто, мне надо, чтобы ты в процессе не пострадала. Это понятно?

— Переживай за себя, — бросает она, отвернувшись. — Я взрослая девочка.

— Которая любит увлекаться.

— У меня всё под контролем, — цедит она сквозь зубы. — Пожалуйста, давай закончим этот разговор.

Ладно.

Я смотрю вдаль и вижу нужный ориентир — католическую церковь. Не обманул-таки меня Кросс, наш школьный и тщедушный сплетник, которого я вчера припёр к стенке.

— Постой, — настороженно произносит Бо. — Ты... ты выяснил в какой церкви ведёт службу отец Коллинз?

— И это тоже, — самодовольно усмехаюсь я.

У церкви я поворачиваю машину на 7-ую, а затем паркую её на углу Палисейдс, откуда хорошо видно автобусную остановку. Хочу посмотреть, как наш непорочный цветочек добирается до школы.

— И зачем мы здесь встали? — флегматично интересуется сестра.

— Здесь живёт малышка Коллинз, — выразительно веду я бровями.

— Ничего не хочу знать, — хмыкает Бо.

Через пару секунд она вынимает из бардачка между сидений влажные салфетки и принимается протирать ими переднюю панель машины. Я криво улыбаюсь и устремляю взгляд на дом Коллинз.

Так-то дом у священника не маленький. Два этажа, ухоженный газон, и комнат, судя по всему, до хрена. Видимо, его приход очень щедр, или как там у них это работает.

Отвлекаюсь на проезжающий мимо нас школьный автобус, смотрю, как он останавливается на остановке. Парочка ребят, что там стояли, заходят в салон. Девчонки Коллинз среди них нет. Неужели, катается на своей машине?

Ан нет.

Вижу, как в доме священника распахивается дверь, и с крыльца, как маленькая гончая, слетает наша прилежная девочка. Тёмные волосы в разлёт, длинный сарафан путается в ногах. Вот только она не успеет на автобус. Зато успеет Бонни.

— Бо, красная карта: едешь в школу на автобусе прямо сейчас.

Бонни округляет глаза, затем сужает их и, скомкав в кулаке салфетку, выходит из машины. Смотрит на меня осуждающе напоследок и информирует:

— Последняя в этом квартале, братик.

— Переживу, — широко улыбаюсь я ей и завожу двигатель, чтобы развернуть машину в другую сторону.

Выполняя манёвр на пустой дороге, я вижу, как Бо поднимается по степеням автобуса, как дверь за ней закрывается, как Коллинз на подходе машет руками, но автобус трогается с места. Девчонка пробегает оставшиеся метра четыре, сгибается пополам и смотрит вслед отдаляющемуся автобусу. Я усмехаюсь и подъезжаю к ней.

— Привет. Не успела на автобус?

Коллинз меряет меня подозрительным взглядом своих насыщенно-зелёных глаз, распрямляется и, тяжело дыша, поправляет на плече сумку:

— Как наблюдательно.

Ну да, глупость спросил.

— Подвезти?

— В чём подвох, Лейн? — спрашивает она, коротко обернувшись себе за плечо.

Ага, знает меня.

— Обычная вежливость, Коллинз, — усмехаюсь я.

— И ты спровадил сестру на автобус, чтобы вежливо подбросить меня до школы? — сужает она глаза. — Не держи меня за дуру, Лейн. В чём подвох?

Так, у нашего непорочного цветочка, оказывается, есть зубки? И смекалка, судя по всему. Чёрт.

— Ладно, поймала, — каюсь я. — Мне нужна твоя помощь.

— С чём?

— Может, ты сядешь в машину, и мы спокойно обсудим всё по дороге?

Ещё бы придумать, что именно обсуждать.

Коллинз отворачивается в сторону и пару секунд щипает кожу на запястье, затем выдыхает и кивает:

— Ладно.

Девчонка пристёгивает ремень безопасности, как всегда это делает моя сестра, и я трогаю машину с места. Несколько первых минут мы молчим. Потом Коллинз насмешливо интересуется:

— Нагоняешь интригу, Лейн?

Я бросаю на неё озадаченный взгляд и вновь смотрю на дорогу. Не такой манеры поведения я от неё ожидал. Думал, она будет смущена, застенчива и молчалива. Но не тут-то было. Интересно.

— На самом деле, всё просто, — усмехаюсь я. — Мне сказали, что ты лучшая по химии. А у меня с ней не очень. Поможешь написать контрольную работу?

— Кто сказал? — равнодушно спрашивает она.

— Это важно?

— Нет. Но я не смогу тебе помочь, Лейн.

— Почему?

— Не хочу, — пожимает она плечами, рассматривая проносящиеся мимо дома.

Не хочет. Забавно. Я заставляю себя отвести взгляд от её вздёрнутого, как у лисички, носа, и спрашиваю:

— Разве, твой отец не научил тебя помогать всем страждущим? Или в жизни он придерживается других правил?

Коллинз молчит, пока я поворачиваю машину к школьной парковке, и говорит только тогда, когда она замирает на месте. Девчонка отстёгивает ремень безопасности, поворачивается на сидении ко мне лицом и смотрит пронзительно, чтобы спросить:

— Ты знал, что я помогаю в канцелярии миссис Вонг?

— Допустим, — медленно киваю я.

— А знал, в чём заключается моя ей помощь?

— Приблизительно, — скреплю я зубами.

Девчонка явно решила со мной поиграть. И мне это не нравится.

— Так вот. Я знаю об успеваемости всех старшеклассников. Всех, Лейн. Поэтому скажу один раз, а ты, пожалуйста, запомни: я вовсе не святая, как вы все ошибочно думаете из-за отца Коллинза.

Я вглядываюсь в веснушчатое лицо напротив, в зелёные глаза, в которых пляшут чёртики и чувствую, как на моих губах расползается улыбка.

Не святая, значит. Это же в корне меняет дело.

— Выходит, ходишь на свидания? — спрашиваю я.

Девчонка озадаченно хмурится, весь боевой настрой сняло как рукой.

— Это здесь причём? — наконец, выдыхает она.

Я жму плечом и лукаво смотрю на неё исподлобья:

— Думаю, пригласить тебя.

— Пригласить... меня... — окончательно теряется она, но уже в следующее мгновение берёт себя в руки. Сужает глаза и хмыкает: — С чего бы, Лейн?

— Можешь звать меня: Ронни, — предлагаю я, протягивая руку к её пальцам, которые вновь щипают кожу на запястье.

Но Коллинз замечает мой манёвр и обхватывает пальцами сумку, чтобы прижать её к себе. Смотрит прямо перед собой и кивает:

— Ладно. Плевать. — Она в мгновение ока выскакивает из машины и попутно благодарит меня, выделяя мою фамилию интонацией: — Спасибо, что подвёз, Лейн.

— Заехать за тобой завтра? — тоже выхожу я из машины.

Девчонка не реагирует, стремительно шагая мимо меня, но вскоре резко замирает и разворачивается ко мне лицом, взметнув длинными волосами:

— Я не знаю, что ты задумал, Лейн, да и не хочу знать, но очень тебя прошу: держись от меня подальше. Я не просто так ни с кем в школе не общаюсь: не люблю людей. Особенно таких наглых и самонадеянных, как ты.

— Ты совсем меня не знаешь, Коллинз, — усмехаюсь я, скрестив руки на груди.

— И не хочу знать. Всё, закрыли тему?

Вопрос явно риторический, потому что девчонка разворачивается от меня и устремляется к зданию школы.

— Мы её только начали! — весело кричу я ей в спину.

Это невероятно, но, казалось бы, прилежная девочка, не оборачиваясь, демонстрирует мне средний палец! Я смеюсь. Настроение, только что, улучшилось в сто крат.

Забавная и интригующая.

Кто же ты такая, Мелисса Коллинз?

Глава 3. Дилан: выходит, знаешь какого это?

— Кажется, я просил тебя одевать шлем.

Я веду шеей и, вытащив ключ из замка зажигания, оборачиваюсь на отца. Стоит с недовольной рожей, засунув руки в карманы щегольских брюк. Богатый мудак.

— Мимо проходил и решил заглянуть? — ровно спрашиваю я.

Не торопясь, слезаю с байка, снимаю солнцезащитные очки и кладу их во внутренний карман кожанки.

— Смешно, — презрительно дёргается уголок тонких губ. — Пошли.

Снова веду шеей и провожаю спину отца ненавистным взглядом. Затем иду следом.

Меня бесит смотреть, как школьники, которых на парковке, как пруд пруди, расступаются перед этим ублюдком, словно он король. Словно статус мэра города делает из этого ничтожества выдающуюся личность. Провожают его щенячьими взглядами, восторженно шепчутся вслед. Стадо тупых овец. Все, как один.

На меня они смотрят так же. Но кроме заискивания на их лицах читается страх.

И это самое приятное в чёртовой школьной жизни.

Чувствую на себе чей-то пристальный взгляд и смотрю в сторону школьного автобуса. Блондинка, что стоит в проходе, вздрагивает и быстро отводит глаза в сторону. Но недостаточно быстро. Я успеваю увидеть в её взгляде то, что мне не нравится.

Наконец, мы с моим родителем заходим в здание школы и направляемся прямиком к кабинету директора.

Ясно. Не обошлось без Флоу. Ещё одно ничтожество, мнящее себя кем-то выдающимся.

Разумеется, несравненного Аллана Холда встречают в приёмной прямо с порога.

— Мистер мэр! — заливается Гарсия. — Надеюсь, мы не отвлекли вас от важных дел. Очень рады вас видеть в нашей школе. Бао, дорогая, — оборачивается он на секретаря, — приготовь нам с мистером Холдом кофе в мой кабинет. Вы же не откажетесь от чашечки кофе, мистер мэр?

— Не нужно, — сухо отвечает отец. — Будьте добры перейти к делу.

— Но... — теряется Гарсия. — Хорошо, пройдёмте...

Директора прерывает открывшаяся дверь, и внутрь осторожно заглядывает та самая блондинка. Видит собравшихся, бледнеет и лепечет:

— Простите, я...

— Присядь пока, — бросает Гарсия и вновь обращается к мэру-мудаку, приглашающе ведёт рукой: — Прошу в мой кабинет, мистер Холд.

Но моему папаше плевать, где конкретно качать свои права.

— Итак, Гарсия, — холодно произносит он. — Вы проиграли последнюю игру. По какой причине?

Разумеется, речь идёт о баскетболе — мой отец помешан на нём не меньше, чем фрик-директор.

Я отхожу к стойке миссис Вонг и опираюсь на неё спиной, облокотившись на столешницу. Замечаю насмешливо, пока Гарсия мнётся с ответом:

— Над талисманом команды надругались. Парни не вынесли позора.

Отец бьёт меня презрительным взглядом, как плетью.

— Ты, очевидно, тоже? — холодно спрашивает он.

Но мне плевать на его колкость, потому что я замечаю, как девчонка-Лейн вздрагивает на моих словах, и теперь едва заметно, но дрожит, пытаясь стать ещё незаметнее, чем была.

Хм.

— О нет-нет, мистер мэр! — спешит оправдать меня Гарсия. — Дилан не смог принять участия в игре. Именно поэтому я вас и пригласил. Понимаете, он необходим «Орлам», он лучший среди них, без него игра не клеится, и дело вовсе не в испорченном костюме талисмана, — пусть это тоже важно, и я обязательно выясню, кто за этим стоит, — но правила, есть правила. Я просто не имею права выпускать мальчика на площадку, пока у него есть плохие оценки по одному из важных предметов. Я пытался объяснить Дилану...

— Что за предмет? — перебивает Гарсию мэр.

— Философия, сэр.

— Философия? — пренебрежительно бросает отец, вперив в меня насмешливый взгляд. — Ты разучился мыслить, сын?

Я не реагирую.

— Дело в том, что Дилан, — снова берёт слово Гарсия, — не понимает схему изложений своих мыслей. Мистер Флоу в отчаянии, он не имеет права ставить ему хорошие оценки за неправильно оформленную работу... И пока он не подтянет этот предмет, играть в баскетбол, увы, не сможет.

Высокомерный ублюдок, этот мистер Флоу. И дело тут не в схеме изложений.

— В чём проблема, Дилан? — цедит отец. Злится. Вывести его на эмоции — плёвое дело. — Не можешь написать сочинение сам, найди того, кто напишет его за тебя!

— О нет, мистер Холд...

— Хорошо, пусть найдёт того, — рычит мудак, окончательно теряя терпение, — кто сможет объяснить, помочь, раз с этим не справляется ваш грёбанный учитель!

В приёмной воцаряется тишина. Не каждый день они могут слышать, как ругается сам, мать его, мэр. Лично для меня это обычное дело.

И тут...

— Я могу... — выпрямляется на сидении Лейн. Мгновенно смущается оттого, что все взгляды устремляются на неё, и заканчивает едва слышно: — Помочь...

Какого, спрашивается, хрена?

Я веду шеей и бросаю ровно:

— Мне не нужна помощь.

Отец меряет меня раздражённым взглядом и приказывает блондинке:

— Продолжай.

— Я... Мне... Моя бабушка — писатель, — выдыхает та. — Она научила меня некоторым приёмам. Которые работают в том числе и с философией. Я могу научить им Дилана. Это не сложно, достаточно лишь...

— Прекрасно, — обрывает её отец. Вновь смотрит на Гарсию: — Решение проблемы найдено. А вы, Гарсия, найдите того, что испортил талисман. Ученики должны уважать своего директора, а не насмехаться над ним.

С этими словами мудак-мэр разворачивается и идёт на выход из приёмной, взглядом приказав мне идти за ним.

Ненавижу.

За дверьми этот урод нависает надо мной грозовой тучей и шипит:

— Заставишь девчонку работать за тебя, и чтобы на следующей игре вышел на площадку. Это понятно?

— Ты забыл, что мне плевать на твой баскетбол?

— А ты, очевидно, забыл, кто оплачивает твои развлечения? Не исправишь оценки — заберу байк. У меня всё. Матери — «привет».

— А больше никому не хочешь передать свой чёртов «привет»? — негромко спрашиваю я в его спину.

Мудак топорно останавливается, напрягает шею и плечи, но ничего не отвечает, а через мгновение стремительно направляется к выходу.

Из приёмной выходит блондинка. Замирает, как испуганный зайчик, при виде меня. Голубые глаза расширены и полны страха. Дрожащие пальцы тянутся к вырезу платья на груди.

Молчаливо надвигаюсь на неё, пока не припираю к стенке.

— Чего ты хочешь?

— Что?.. — выдыхает она. — В каком... в каком смысле?

Глупая.

— Ты привлекла моё внимание, — подхватываю я прядь белокурых волос, наматывая локон на палец. — Что дальше? — Склоняюсь ближе к её красивому лицу, смотрю на чуть приоткрытые розовые губы: — Сегодня в семь в отеле «Оушен Лодж»?

— Что?! — ползут светлые брови вверх. Оскорбилась, надо же. Дышит часто. — Ты... Ты...

— Ясно, — холодно бросаю я, отстранившись. — Даже не думай.

Разворачиваюсь и ухожу.

Все они одинаковые. Наивно верят в сказки о красавице и чудовище. Дуры.

Того, у кого почернела душа, спасти невозможно.

— Я знаю какого это, — догоняет меня дрожащий голос.

Ах да, это же одна из двойняшек Лейн. Эти никогда не сдаются.

Останавливаюсь и, не оборачиваясь, жду продолжения. Позади слышатся несмелые шаги.

— Знаю какого зависеть от обстоятельств, — произносит она совсем близко. — Я хотела помочь, Холд. Мистер Флоу не прав в ситуации с тобой. Ни директор, ни твой отец не поняли бы этого. Вот я и...

— Слишком сердобольная? — смотрю я на неё из-за плеча.

— Нет, но мне показалось...

— Что? — холодно спрашиваю я. — Что я — дева в беде? Что сам не разберусь со своим отцом? С Гарсией? С Флоу? Мне не нужна твоя помощь, Лейн. Ничья не нужна.

— Грустно, что это так, — не отводит она глаз.

— Грустно?

На красивом лице появляется выражение упорства:

— Да, потому что это означает, что ты одинок.

— Ты уверена, что мы всё ещё говорим обо мне? Я никогда не бываю в одиночестве.

— Оно в твоих глазах, Холд.

Что-то болезненно царапает грудь.

Я отворачиваюсь от девчонки и молчу. Не потому, что привык игнорировать глупость собеседников. Она застала меня врасплох. Шевельнула что-то важное в давно омертвевшей душе простотой фразы. Знать бы, что это.

— Не обязательно бить Флоу прямо в лоб, — продолжает этот глупый и смелый львёнок. — Можно действовать тоньше: правильно оформить работу, чтобы он не подкопался, а мысль свою выразить между строк. Так, чтобы только он понял, какой он дурак, а остальные не смогли.

— Есть опыт? — не глядя, спрашиваю я.

— Я не соврала на счёт бабушки, — весело замечает она.

А отец не соврал на счёт байка. Заберёт. Лишит финансирования. А брать деньги у матери я не смогу.

Дьявол.

Смотрю на блондинку, она смело смотрит в ответ. Надеется на что-то. В глубине голубых глаз сверкают всполохи вызова. Не мне. Себе.

До чего же глупая.

— Тему ты знаешь, доклад должен быть готов к следующей неделе.

Светлые брови снова ползут вверх, но я не жду ответа, отправляясь вперёд по коридору. Лейн пристраивается чуть позади через полминуты. Совсем без тормозов.

— Нет, Холд, так не пойдёт, — заявляет она. — Либо мы работаем вместе, либо ты не играешь в баскетбол.

Я резко останавливаюсь, Лейн врезается в моё плечо своим и тут же отскакивает от меня, как от чумы, на шаг. Выходит, инстинкт самосохранения всё же работает. Хорошо.

Жду, когда мимо нас, перешёптываясь, пройдёт пара девчонок, и снова надвигаюсь на блондинку, припирая её спину к стене. Касаюсь двумя пальцами подбородка и вынуждаю её посмотреть мне в глаза. Говорю ровно:

— Доклад к следующей неделе, Лейн. Иначе, баскетбольная команда случайно узнает, кто нарядил орла в балетную пачку.

От красивого лица отливает вся кровь. Бил наугад и попал. Наверное, стоило догадаться раньше, что это их рук дело. Впрочем, это неважно.

— Нет, — выдыхает Лейн. — Я здесь ни при чём...

— Да, твоя реакция говорит именно об этом, — киваю я и отступаю на шаг. — До встречи через неделю, глупый львёнок.

На этот раз ей хватает ума, чтобы не идти следом за мной. И я снова чувствую это. Мрачную пустоту. От которой не сбежать, как не старайся.

Глава 4. Мелисса: я не хожу на свидания

— Директор запретил публиковать фото испорченного талисмана, — говорит над моей головой мисс О'Хара. — Что ещё у тебя есть, Мелисса?

Не удивительно, — хмыкаю я про себя, а в слух перечисляю:

— Команда поддержки, злые баскетболисты, пунцовое лицо мистера Гарсии...

Мисс О'Хара хихикает, совсем как маленькая девочка, а затем вздыхает:

— Хорошо, скинь мне фото самой игры, попрошу Найджела изменить статью на то, что, несмотря на сильную команду соперников, наши ребята боролись изо всех сил.

— Но проиграли, — тихо добавляю я.

— Но проиграли, — соглашается учительница. — Будь на площадке Холд... Всё могло сложится иначе.

Да. Вот только у парня проблемы по философии. Хотя, казалось бы, с чем там можно не справиться?

Мисс О'Хара отходит к рабочему столу Найджела и пишет ему записку, а я продолжаю отсматривать фотографии, сделанные на прошлом соревновании по бегу. Клик мышки — и снова Лейн. Ещё один клик — опять он. Чёрт бы побрал приближающееся соревнования и Поли Винтер, решившую написать об этом статью.

А мне ведь снова придётся его фотографировать...

Не только его, конечно, но всё же.

— Ты... ты Мелисса, верно?

Я отрываю взгляд от монитора компьютера и смотрю на круглое личико блондинки, обрамлённое модным каре. Киваю настороженно.

— А я Кира. Кира Додсон, — широко улыбается она и легко огибает стол, чтобы встать рядом с моим стулом. — Что делаешь?

Я не знаю, как реагировать, а Додсон уже во все глаза вглядывается в монитор.

— О-о-о! — восторженно тянет она. — Прошлые соревнования. Правда, Лейн хорош? Уверена, он выиграет и в этот раз. Что думаешь?

Что он самонадеянно думает о себе так же. Впрочем, у него есть на то причины — он действительно хорош что на коротких, что на средних дистанциях.

— Наверное, — коротко отвечаю я, потому что Додсон продолжает терзать меня любопытным взглядом.

— Наверное? — звонко хохочет блондинка. — Да Лейн лучший среди бегунов! Говорю тебе, он точно победит и в этот раз.

Интересно, Лейн платит ей за рекламу? Хотя, постойте-ка...

— Это он попросил тебя подойти ко мне? — сужаю я глаза.

— Что?.. Нет. С чего бы? — недоумевает Кира. — Почему ты так решила, Мелисса?

— Просто... — немного теряюсь я. — Неважно.

— Вы общаетесь? — пытливо спрашивает она, облокачиваясь на стол, чтобы наши лица находились на одном уровне. — Он тебе нравится? Ну, как парень?

Ладно. Меня с самого начала насторожило то, что Додсон решила ко мне подойти. А теперь её компания и вовсе перестаёт мне нравиться.

Что. Вообще. Происходит?

Утром сам Лейн, сейчас его подружка.

Не спроста всё это. Я уверена.

— Мой папа запрещает мне думать о мальчиках, — безбожно наговариваю я на отца Коллинза, опуская глаза, словно смущена. — Потому что важно хорошо учиться и быть человеком с благочестивыми помыслами.

А вот из последнего он что-то такое говорил.

— Какая прелесть, — трепетно выдыхает Кира, вынуждая меня озадаченно глянуть на неё, и тут же исправляется: — В том смысле, что твой папа говорит правильные вещи...

То есть она ревнует? Но с чего? Неужели, видела нас с Лейном на парковке?

Ладно. Тогда всё это имеет хоть какой-то смысл. Разве что, кроме интереса ко мне самого Лейна.

— Знаешь, Мелисса, — выпрямляется блондинка, — мне кажется, что мы с тобой можем дружить. Как думаешь? Просто я заметила, не в обиду тебе, что ты постоянно ходишь одна. Тебе не одиноко? Ведь общаться с кем-то намного веселей. Не находишь?

Нахожу. При условии, что этот кто-то мне интересен. Таких можно пересчитать по пальцам, и все они не учатся в нашей школе. Как и в самой школе таковой.

— Ты невероятно мила, Кира, — потупив взгляд, без зазрений совести вру я. — Но всё моё время отнимает учёба, школьная газета и работа в канцелярии. Боюсь, тебе будет со мной скучно.

— Глупости! — отмахивается она, начиная действовать мне на нервы. — Ты очень интересная личность. Мы могли бы говорить о том, что советует тебе папа для того, чтобы оставаться человеком с благочестивыми помыслами. Это очень интересно и правильно!

Ага, а это уже издёвки. Могла бы и получше скрыть в своём голосе пренебрежение.

Жаль нельзя отшить её, как Лейна — Додсон та ещё сплетница, а то, что знают ученики, рискует дойти до сведения учителей, а там и до директора. А Гарсия — друг семьи.

— Хочешь я прямо сейчас прочту тебе одну из заповедей, что любит мне читать папа? — с энтузиазмом предлагаю я.

Додсон не удаётся скрыть ужаса на своём лице, но от ответа её спасает Лейн.

Не Ронни, слава Господу, а Бонни.

Девчонка осторожно входит в кабинет и, подозрительно поглядывая то на меня, то на Киру, спрашивает:

— Кира? Что ты тут делаешь? Здравствуй, Мелисса.

Додсон заметно пугается и начинает сбивчиво оправдываться:

— Мы тут с Мелиссой... обсуждали... обсуждали предстоящий забег твоего брата. Она показывала мне фото с предыдущих соревнований... Это так интересно!

— Ясно, — медленно кивает Бонни и берёт Додсон за руку. — Пойдём, я хотела с тобой поговорить. Извини нас, Мелисса.

Извинить, поблагодарить, расцеловать — я готова на всё в награду за то, что она избавила меня от общества своей подружки. Но... Должна признать, что меня вновь настораживает вся ситуация в целом. С учётом, что Бонни, двигаясь вдоль коридора, склонилась к Додсон и что-то горячо ей выговаривает.

Впрочем, нужно вернуться к работе и, наконец, отобрать единственное фото для статьи Поли, чтобы больше не вспоминать о чёртовом Лейне.

Вот только он сам и не думает прекращать напоминать мне о себе...

Начнём с того, что я нахожу в своём шкафчике романтическую записку. Слащавая цитата неизвестного мне автора и самоуверенная приписка от Лейна. Такая глупость. Но такая милая, что я против воли улыбаюсь.

Дальше, Томи Браун на уроке литературы, на которую мы ходим вместе, передаёт мне плитку шоколада от своего друга. Внутри обёртки я нахожу клочок бумаги с вопросом о свидании. Удручённо качаю головой — это же как нужно было постараться, чтобы оставить записку внутри запакованной шоколадки...

Но, Господи, почему?

С чего вдруг такой интерес ко мне?

Мне не нужно ничего такого. Мне не до свиданий, не до романтических записок и уж тем более, не до отношений. Сейчас мне важно сосредоточится на поступлении в КелАрт*, это моя единственная мечта, цель, сама жизнь!

А прочих волнений и тревог мне и так хватает.

Но откуда это знать несносному Ронни Лейну, верно?

В конце дня он застаёт меня в одиночестве на месте миссис Вонг в приёмной директора. Облокачивается на стойку и широко улыбается. И что-то такое есть в этой его дерзкой улыбке... Что-то, что приятно отзывается в сердце.

Но я не подаю вида.

— Опять нагоняешь интригу, Лейн? — смотрю я на него исподлобья.

— Не угадала, — хмыкает он. — Теперь этим занимаешься ты, Коллинз.

— Что ты имеешь ввиду? — невинно интересуюсь я.

— Шоколад понравился? — сужает он глаза.

— Прости, Лейн, но я не ем шоколад, — нагло вру я и пожимаю плечами. — Аллергия.

— Серьёзно? — вытягивается его лицо, и я едва не прыскаю от смеха — таким растерянным он выглядит.

Впрочем, парень быстро берёт себя в руки и начинает обходить угловую стойку. Что меня, нужно признать, тревожит.

— Я не шутил по поводу свидания, Коллинз, — негромко сообщает он по пути. — Наша сегодняшняя встреча... Ты меня заинтриговала. — Лейн останавливается напротив офисного кресла, на котором я сижу, и, медленно склонившись, обхватывает пальцами подлокотники. Я вытягиваюсь стрункой, вжавшись в спинку стула. Лейн продолжает: — Мне бы хотелось познакомиться с тобой ближе, Мелисса.

Господи, зачем он так произнёс моё имя? Шёпотом, мягко и доверительно. Я ведь вовсе не железная...

— Насколько ближе, Лейн? — так не кстати дрожит мой голос. — Сообщая тебе о том, что я вовсе не святая я имела ввиду не то, что ты подумал.

— Ты знаешь, что я подумал?

Резонно.

— Не трудно догадаться.

— Допустим. Тогда, что ты имела ввиду сегодня утром? — дерзко блестят голубые глаза.

Я дергаю ногой в районе его паха. Немного резковато, но сгодится.

— То, что легко могу врезать тебе между ног, если понадобится.

У Лейна вырывается смешок. Затем ещё один. И ещё. Просмеявшись, он вновь смотрит мне в глаза и обещает на полном серьёзе:

— Не понадобится. Даю слово.

Врёт или нет? Хочу ли я ему поверить?..

Впрочем, мне всё это не нужно. Да.

Я отворачиваюсь в сторону и с усилием разворачиваю кресло к столу, вынуждая Лейна отступить. Сообщаю за плечо чистую правду:

— Я не хожу на свидания, Лейн. Вообще.

— Почему?

А вот здесь приходится соврать, что давно удаётся мне с невероятной лёгкостью:

— Папа запрещает. Он человек старой закалки... набожный, что тебе и так известно. Он совершенно не доверяет нынешним подросткам-мальчикам. Его слова. В общем, тебе и правда стоит держаться от меня подальше.

Лейн хранит молчание, пока я складываю в стопку бланки с успеваемостью старшеклассников, чьи фамилии начинаются на букву «К», а затем задаёт вопрос, который заставляет моё сердце тревожно замереть:

— Но ты же представляла своё идеальное свидание? Какое оно?

Похожее на первое свидание мамы и папы...

Я ловлю себя на том, что тянусь одной рукой к запястью другой, и, взяв себя в руки, снова берусь за бумаги:

— Нет. Не представляла.

— Врёшь, Коллинз, — раздаётся возле уха, отчего я вздрагиваю.

К счастью, в приёмную возвращается миссис Вонг. К несчастью, она видит Лейна, склонившегося возле меня.

— Почему вы находитесь за моей стойкой, молодой человек? — строго спрашивает она с порога, меряет меня обеспокоенным взглядом и приказывает Лейну: — Сейчас же выйди оттуда!

Лейн усмехается, но приказ выполняет, правда, негромко предупреждает меня напоследок:

— Мы не закончили, Коллинз.

Руки так и чешутся снова показать ему средний палец, но я ведь прилежная ученица и хорошая девочка, которая и помыслить не смеет о чём-то настолько оскорбительном.

По крайней мере, в стенах учебного заведения.

Впрочем, что-то мне подсказывает, что я ещёвстречу Лейна вне школы.

____________

*КелАрт — калифорнийский институт искусств

Глава 5. Бонни: другая сторона монеты

Совершенно не представляю, как охмурять парней.

Тем более, таких, как Дилан Холд.

Нет, понятно, что он легко со мной переспит — его предложение об отеле говорило именно об этом — но мне-то нужно совсем другое.

Поэтому я должна узнать его получше.

Проблема в том, что в школе к нему не подступиться — пробовала настоять на совместном выполнении его работы по философии, но он и слушать меня не захотел. Лишь окатил меня ледяным взглядом и был таков. Даже про балетную пачку не напомнил.

Я откидываюсь на спинку стула и смотрю в окно. Пресловутый доклад на тему «Философия древнего Китая» авторства Дилана Холда написан. Мистер Флоу не подкопается: всё по правилам, сухо и субъективно, словно писал сам Холд.

Я отправляю документ на печать и начинаю теребить колечко на цепочке.

Есть два места, где я могу якобы случайно встретить Холда. В одном из них так и вышло, но я вовремя спряталась, и Дилан меня не заметил. До сих пор не представляю по какой причине он мог там быть.

Второе — это спортзал, который находится в здании напротив нашего дома.

Дилан стал ходить в него относительно недавно. Я как раз наводила порядок на балконе в комнате-кабинете бабушки, когда услышала рёв мотоцикла, а затем и увидела самого Холда. С тех пор он появляется здесь каждые среду, пятницу и воскресенье.

Он и сейчас там.

Я решительно поднимаюсь на ноги и иду в комнату брата.

Первое, что мне хочется сделать, когда я открываю дверь и захожу внутрь — это прибраться. У Ронни аллергия на порядок, и тот же беспорядок происходит в его жизни и мыслях. Но ему повезло, что у него есть я. Пусть я уже и отчаялась доносить до него мысль, что не всем подряд в его жизни плевать на него.

Впрочем, сейчас я здесь не за этим.

Я прохожу к шкафу, нахожу на его полках чистый спортивный костюм и быстро ретируюсь из комнаты, чтобы не сорваться и не начать уборку.

Посмотрим, каков ты, Дилан Холд, вне школы.

Примерно через десять минут я осторожно захожу в спортзал. Помещение очень светлое и прохладное, а за высокой стойкой мне приветливо улыбается девушка-администратор. Иду к ней, по дороге пытаясь разглядеть за стеклянными стенами огромного спортзала Дилана Холда. Но его там нет.

Я хмурюсь и отвлекаюсь на девушку, которая рассказывает мне что-то о членстве в их фитнес-клубе.

— Скажите, пожалуйста, у вас один зал или несколько? — спрашиваю я, как только она заканчивает.

— Есть первый и второй этажи, — с готовностью поясняет та. — Вы можете заниматься там, где вам удобно — мы заботимся о вашей физической форме и хотим помочь вам достичь целей, предоставив все, что нужно.

— Спасибо, — облегчённо выдыхаю я, вновь разглядывая множество тренажёров.

Может быть, Холд занимается на втором этаже?

Итак, спорт — это совсем не моё. Да, я бегала вместе с братом какое-то время, но это не продлилось долго. Я быстро поняла, что не создана для физических нагрузок.

И вот сейчас я собираюсь тягать тяжести...

— Так вы готовы посетить первое бесплатное занятие?

Я вновь смотрю на девушку и выдыхаю:

— Готова.

После небольшой экскурсии, за время которой я страшно переживаю о том, как отреагирует Холд, если увидит меня, меня знакомят с персональным тренером.

Я растеряна, потому что так и не увидела Холда. Это странно, потому что его байк припаркован у здания. Но если он не в зале, то где ещё?..

И тут я вижу, как у зеркал, которые тянутся во всю стену, открывается дверь и из неё выходит молодой человек со спортивной сумкой на плече. Смотрю на подтянутую девушку-тренера и спрашиваю:

— А там что?

Тереза, как мне её представили, прослеживает за моим взглядом и, хмурясь, отмахивается:

— Одно из подсобных помещений. Ты готова переодеться и приступить к занятию?

Я решительно киваю:

— Готова.

— Жду тебя у беговой дорожки.

Я вновь киваю и направляюсь к раздевалкам, но у дверей останавливаюсь и, осмотревшись на предмет того, что до меня никому нет дела, кидаюсь к таинственной двери. Поворачиваю ручку и быстро проскальзываю внутрь. Замираю, как оказывается, вверху лестницы, чтобы успокоить пульс, который всегда повышается до предела, если я занята чем-то запретным, а затем начинаю осторожно спускаться. Завернув за угол в самом низу, я попадаю в небольшой коридорчик с одной единственной дверью.

Открываю и её.

В нос ударяет аромат свежего пота. Такой, какой бывает у Ро, после хорошей тренировки. А слух заполняют хлёсткие удары и характерные выдохи.

Когда глаза привыкают к свету, после полумрака коридора, я вижу, как Дилан Холд наносит тренировочной груше короткие и точные удары. Голыми руками.

Его майка насквозь мокрая, тёмные волосы липнут ко лбу, струйка пота скользит по виску и стекает по щеке к шее. Спина и плечи напряжены, под блестящей от пота кожей играют бугристые мышцы.

Чтобы вы понимали: в школе Холд всегда спокойный и холодный, словно айсберг. Он даже в баскетбол умудряется играть, не вспотев ни в одном месте. Я никогда не видела его настолько... разгорячённым. И мне нравится то, что я вижу...

Хотя не должно.

Я сглатываю сухость во рту, заставляю себя отвести глаза от Холда и, наконец, обращаю внимание на то, что попала в небольшое помещение с рингом для бокса. Это озадачивает. Так же у стен стоят разные приспособления для силовых тренировок и, собственно, ряд боксёрских груш, у одной из которых и замер Холд.

Стоп. Замер?..

Я отвожу взгляд от его вздымающихся плеч и спины и встречаю в отражении зеркала такой ледяной взгляд тёмных глаз, что по моей коже разбегаются зябкие мурашки. Сердце подскакивает к горлу, а мозг лихорадочно обдумывает ответ на сложный вопрос, который Холд обязательно задаст.

Проходит бесконечно долгая минута, когда это происходит.

Дилан медленно разворачивается ко мне лицом, скрещивает на груди руки и спрашивает ровно:

— Какого хрена, Лейн?

Ответ я так и не придумала, потому задаю свой собственный вопрос:

— Ты занимаешься боксом?

Холд не реагирует, продолжая ждать ответа. Я с усилием отвожу взгляд от его бесстрастного лица и, скинув сумку с плеча на пол, иду к рингу. Провожу ладонью по чёрного цвета канату ограждения и рассуждаю себе за плечо:

— Однажды я мечтала научиться драться, но Ронни сказал, что у меня есть он, и мне не обязательно марать руки.

— Считаешь, что способна сделать кому-то больно?

— А ты? Тебе нравится драться?

— Иногда это единственный выход.

— Вот и я так думала. Но это было давно.

— Что ты здесь делаешь, Лейн?

Я разворачиваюсь к канатам спиной и смело заглядываю в глаза, которые, скорее всего, вообще не умеют смотреть по-доброму.

— Решила попробовать фитнес-тренировки, — жму я плечами. — Меня отправили переодеваться, но я спутала дверь.

— Почему ты выбрала именно «Ирон»?

— Живу через дорогу, — отвечаю я честно.

В тёмных глазах вспыхивает и тут же гаснет удивление. Холд кивает, а затем указывает рукой на дверь:

— Должно быть, тебя уже заждались. Не задерживаю.

Мы оба смотрим в сторону двери, которая внезапно открывается вновь. В зал входит широкоплечий шатен, бросает неприязненный взгляд на Холда, а затем замечает меня. Глаза тут же начинают сально блестеть, а на пухлых губах появляется кривая улыбка:

— Не знал, что Стив начал набирать таких сладких девчонок. Как звать, милая? Ты не заблудилась, случаем?

— Она уже уходит, — спокойно замечает Холд и ведёт шеей.

Кажется, я начинаю понимать, что означает этот его жест — злость, которую он сдерживает. Хоть какое-то внешнее проявление его чувств.

— Твоя подружка? — недобро скалится шатен.

— Нет. — И уже мне: — Проваливай, Лейн.

— Как грубо, Холд, — насмехается здоровяк, бросает свою сумку к стене на пол и надвигается на меня. — Может быть, девочка хочет посмотреть? Хочешь, милая?

— Посмотреть на что? — нервничаю я. Мне не нравится ни взгляд шатена, ни его злорадная ухмылочка.

— На бой двух сильных соперников, конечно.

— Вы... — бросаю я взгляд на Холда, который так и стоит на месте, как вкопанный. — Вы сейчас будете драться? На ринге?

Шатен останавливается близко ко мне. Неприятно близко. Пожирает моё лицо глазами, отчего мне хочется некрасиво поморщится, но я сдерживаю себя и делаю едва заметный шаг в сторону. Не такой широкий, как хотелось бы, но дышать становится легче.

— Мы можем, — кивает здоровяк. — Специально для тебя, милая. Так ведь, Холд?

— Нет.

Дилан проходит к двери, поднимает мою сумку с пола и ждёт, а шатен в это время притворно расстраивается:

— Вот так всегда — захочешь впечатлить красивую девчонку, а твой соперник трусит.

Холд не реагирует на провокацию. Невыносимо железные нервы. Поэтому я отвечаю за него:

— Не думаю, что он тебя боится.

Парень сужает глаза, а затем начинает хохотать. Я иду мимо него. Но мою кисть цепляют жёсткие пальцы.

— Приходи завтра в «Кризо», — тихо предлагает он. — Посмотришь, как я надеру зад твоему дружку.

— Или он тебе, — вырываю я свою руку.

Я иду к Холду, вглядываясь в его лицо, но ничего не вижу. Ни единой эмоции. Лишь холодный блеск тёмных глаз.

Забираю сумку, вешаю её на плечо и тихо говорю:

— Была рада увидеться, Дилан.

Он молча хватает меня за плечо и ведёт на выход. Выдворяет за дверь, пару секунд как-то странно смотрит мне в глаза, а затем удивляет тем, что выходит вслед за мной и закрывает за собой дверь.

Вновь скрещивает на груди руки и молчит. Молчит долго. И смотрит так, словно хочет прочитать мои мысли. Пронзительно, до дрожи в коленях.

— Не будь дурой, Лейн, — устало просит он в итоге.

Я очень надеюсь, что полумрак коридорчика скрывает мои щёки, к которым приливает горячая кровь. Нахожу пальцами колечко и сжимаю его в кулаке. Шепчу:

— А что, если уже поздно?

Холд делает шаг вперёд, я — назад. Ещё один, и моя спина мягко врезается в стену. Поднимаю глаза и заглядываю в два чёрных омута напротив.

— Ты меня боишься, — не спрашивает он. — Значит, ещё не поздно.

— Я не тебя боюсь, Дилан, — честно выдыхаю я.

Он подхватывает пальцами колечко, которое я ранее выпустила из рук, чтобы прижать ладони к гладкой стене, разглядывает его мгновение и снова смотрит мне в глаза, молчаливо приказывая, чтобы я продолжала.

Я послушно исполняю приказ:

— Себя, когда ты так близко.

Мне вновь удаётся его удивить. Но совсем скоро он усмехается и упирается ладонью свободной руки в стену чуть выше моей головы. Склоняется к моему лицу и негромко интересуется:

— Зачем же ты тогда меня провоцируешь? Лезешь на глаза, привлекаешь моё внимание?

Причина есть, можешь мне поверить, вот только сказать я тебе о ней не могу.

— Разве не очевидно? — тихо спрашиваю я.

Дилан отбрасывает колечко, отталкивается от стены и говорит холодно:

— Слишком очевидно, Лейн. Но у тебя нет шансов.

— Потому что я тебе не нравлюсь? — едва слышно спрашиваю я.

Почему-то услышать положительный ответ безумно страшно... Впрочем, ведь именно от этого и зависит моя победа в споре, верно?

— Наоборот, Лейн, — горько усмехается Холд, теперь удивляя меня. — Ты хороший человек. Поэтому будь добра, забудь всё, что здесь видела и слышала, и постарайся больше не попадаться мне на глаза.

С этими словами он разворачивается от меня и возвращается в зал, прикрыв за собой дверь.

А я не могу сдвинуться с места. Смотрю на бездушное полотно, за которым скрылась широкая спина, и глупо улыбаюсь.

Наоборот, Лейн...

Глава 6. Мелисса: священник и дурак

Воскресенье — один из моих самых любимых дней недели.

Точнее, вторая его половина. В этот день я предоставлена самой себе, избавлена от разного рода забот и хлопот по дому, от учёбы и притворства.

Но прежде мне необходимо пережить воскресную мессу отца Коллинза и обязательный семейный обед.

И всё бы ничего, — я давно привыкла безропотно и послушно сидеть в ряду для причащающихся, в пол-уха слушать абзацы из библии, делать вид, что пою вместе со всеми, а затем пропускать мимо ушей саму проповедь, — но сегодня в церковь явился несносный Лейн.

Ещё и уселся в ряд для причащающихся недалеко от меня!

Господи, он хоть католик? Знает, что нужно будет делать, когда народ в ряду поднимется на ноги и отправится причащаться?!

Вот за что мне это всё, скажите на милость?

Ещё улыбается мне дерзко и нагло, паршивец!

Я вздыхаю, поднимаюсь с места и аккуратно продвигаюсь ближе к Лейну.

— Простите, мистер Бонли, не могли бы вы сдвинуться на одно место? — шёпотом прошу я местного завсегдатая.

— Конечно, дорогая, — соглашается старичок.

Я опускаюсь рядом с Лейном и шиплю ему на ухо:

— Зачем ты сюда явился, Лейн?

На невысокой сцене появляется отец Коллинз, и разговоры в зале церкви мгновенно смолкают, Лейн открывает рот, но я взглядом даю ему понять, чтобы он заткнулся.

Отец Коллинз приветствует свой приход тёплой улыбкой, встаёт за кафедру и открывает библию. Микрофон усиливает звук перелистываемых страниц.

— Бытие. Глава пятая, — разносится по залу мягкий голос священника. Этот голос странным образом всегда меня успокаивает. — Вот родословие Адама: когда Бог сотворил человека, по подобию Божию создал его, мужчину и женщину сотворил их, и благословил их, и нарек им имя: человек, в день сотворения их...

— Рада меня видеть, Коллинз? — шепчет мне на ухо Лейн.

Ага, безумно!

Я шикаю на него и вижу боковым зрением, как он широко улыбается. Дурак.

Моего мизинца на деревянной лавке касается мизинец Лейна, скользит подушечкой по нему и втискивается между ним и безымянным. От неожиданного и тёплого прикосновения по моей коже бегут мурашки. Поднимаю обе руки и кладу их на колени. Но мизинец предательски зудит, словно решил сохранить в себе ненужное и такое невинное касание.

— Ты католик, Лейн? — чуть позже спрашиваю я почти беззвучно.

— Ну... я верю в некую высшую силу, правда не уверен, что зовётся она — Богом.

Я закатываю глаза и удручённо качаю головой.

Лейны невозможно упрямые, оба. А страдать приходится мне.

Отец Коллинз замолкает и переходит ко второму абзацу. Лейн придвигается ближе ко мне. Наши плечи соприкасаются. Сердце на секунду замирает, я хочу отодвинуться, но, увы, некуда. Не прижиматься же мне к мистеру Бонли на манер Лейна? Боюсь, старичок этого не оценит, как не оценила и я. Щёки бы ещё не горели так сильно...

Третий абзац даётся мне особенно трудно.

— Прекрати! — шиплю я.

Безумно раздражает, что всё это время Лейн, не отрываясь, пялится на меня. И пугает. Потому что отец Коллинз может случайно это заметить.

— Пойдёшь со мной на свидание?

— Нет. И, пожалуйста, заткнись.

Кто-то позади на нас шикает, и жар у моих щёк становится просто невыносимым.

Ну почему он припёрся именно сюда?!

Священник произносит последнюю строчку из библии, поднимает голову от закрытой книги и обводит взглядом зал. Разумеется, он замечает и меня, вжавшуюся в спинку лавки, и Лейна рядом со мной. Мне невыносимо сильно хочется взвыть от отчаяния.

Люди вокруг поднимаются на ноги для предстоящего причастия, а отец Коллинз проходит к лесенкам со сцены. Останавливается вверху и раскидывает руки в стороны:

— Давайте примиримся друг с другом во имя Господа.

Мне приходится обхватить пальцами руку Лейна. И руку мистера Бонли, конечно.

По залу проходит тихий гул.

— Мира вам... — доносится со всех сторон.

Католики начинают движение, и я иду позади Лейна, безбожно костеря его про себя на чём свет стоит.

— Что происходит, Коллинз? — спрашивает он за плечо. — Служба закончилась?

— Она только началась, — ворчу я.

— Мелисса, дорогая, ты мне не поможешь? — отвлекает меня от долговязой фигуры Лейна мистер Бонли.

Я подхватываю с лавки молитвенник, который потерял старичок, и засовываю его тому в карман вельветового пиджака.

— Спасибо, дочка.

Смотрю в сторону Лейна и едва не чертыхаюсь вслух. Этот дурак уже умудрился пристроится в очередь к отцу Коллинзу!

Спешу следом за ним, обгоняя людей и прося у них прощения. Их укоризненные взгляды вполне заслужены. Клянусь, Лейн заплатит мне за каждый из них!

— Когда подойдёт твоя очередь, — шиплю я этому придурку, — сложи руки накрест на груди, сожми кулаки у плеч и, умоляю, молчи!

— Спасибо, — тихо благодарит он меня в ответ.

Искренне. Его плечи и спина расслабляются, и я понимаю, что он всерьёз волновался из-за того, что не знает, как выкрутится из переплёта, в который угадил по собственной глупости.

Человек перед ним отходит в сторону, и Лейн шагает к священнику. У меня замирает сердце. Отец Коллинз смотрит на то, как Лейн выполняет мои инструкции, бросает на меня лукавый взгляд, а затем благословляет Ронни и отпускает его с миром. Я выдыхаю. Но взгляд священника мне не понравился, если что.

Опять начнутся эти разговоры по душам...

— Он так сильно хотел получить благословение? — негромко спрашивает отец Коллинз, протягивая мне гостию*.

— Не успела предупредить его о том, чтобы он постоял в сторонке, — признаю я тихо и ворчливо.

Священник улыбается мне и вскоре тоже отпускает с миром.

Я нагоняю Лейна и тихо спрашиваю с издёвкой:

— Должно быть, уже жалеешь о том, что вздумал сюда прийти?

Лейн останавливается и всматривается в мои глаза. Отвечает весело и в тоже время серьёзно:

— Ни капли.

И этот его взгляд... Пронзительный, любопытный и испытывающий...

Я отвожу глаза и проталкиваюсь мимо него к лавке, специально задевая его плечом.

Чёрт побрал бы этого несносного Ронни Лейна!

Он усмехается и идёт следом за мной. Остановившись рядом, склоняется ко мне:

— Мне кажется или я понравился твоему отцу?

— Кажется, — вручаю я ему песенник.

— А я вот уверен, что он отпустит тебя на свидание со мной, если я у него об этом попрошу.

Я во все глаза смотрю на Лейна:

— Ты не посмеешь...

— От чего же? — невинно хлопает он своими голубыми, как небо, глазками. — Это так интересно. Словно мы попали в прошлое. — Ронни склоняется ещё ближе и выдыхает мне на ухо выразительным шёпотом: — И секс у нас будет только после свадьбы.

Я прыскаю от смеха, но тут же осекаю себя, закрыв рот ладонью. Теперь те, чьё внимание привлёк мой смех, смотрят на меня снисходительно. Любопытный взгляд отца Коллинза я тоже ловлю. Проглатываю очередной смешок и смотрю на Лейна:

— Десятая страница. И петь нужно с выражением. Это важно.

Он преувеличенно серьёзно кивает и, листая песенник, замечает как бы между делом:

— У тебя красивая улыбка, Коллинз.

Я сдерживаю эту самую улыбку и удручённо качаю головой.

Петь Лейн и правда старается, но больше для того, чтобы покривляться. Я тоже пою. Чего уже давно не делала. Впрочем, сегодняшняя месса, в общем и целом, проходит для меня не совсем обычно. И я не пойму нравится мне это или нет.

Но, нужно признать, мне весело.

Переглядки, лёгкие толчки локтями, наигранная серьёзность и сдерживаемый смех — что-то подобное я проделывала лишь со своей старшей сестрой. И то это было много лет назад.

На проповеди отца Коллинза мы с Лейном притихаем. И снова сидим плечо к плечу. Священник сегодня рассказывает об отравляющем действии лжи. Я против воли прислушиваюсь. Не скажу, что мне нравится врать — просто это легко и просто. А ещё я задумываюсь о своём притворстве, которое почему-то трудно хранить в компании Лейна. Он, кстати, тоже внимательно слушает проповедь. И хмурится. Но, почувствовав мой взгляд, улыбается и подмигивает мне. Я закатываю глаза.

И, как только отец Коллинз желает своему приходу мира и добра, я подскакиваю на ноги, хватаю Лейна за рукав джинсовой куртки и тащу его на выход.

Уверена, этому паршивцу хватит наглости и глупости действительно пойти за разрешением. Поэтому мне в срочном порядке нужно от него избавиться.

Яркое солнце бьёт по глазам, а нос наполняет сладковато-резкий аромат роз, что растут на газоне, у которого я разворачиваюсь лицом к Лейну. Уже открываю рот, но он неожиданно и мягко берёт меня за руку и мило щурится. Кажется, я так и замираю с открытым ртом, а Лейн произносит:

— Место необычное, конечно, но я считаю, что это время можно засчитать за первое свидание. Тебе понравилось, Мелисса?

— Ты невыносим, Лейн, — вздыхаю я, не спеша вырывать руку.

Его пальцы сухие и тёплые.

— Бонни постоянно мне об этом напоминает, — криво улыбается он. — Но сейчас не об этом. Я хочу пригласить тебя на второе свидание. Пойдёшь?

— У нас не было свидания! — возмущаюсь я.

Лейн делает шаг вперёд, но тут из-за его спины вырастает один из моих братьев.

— Хьюго? — не верю я своим глазам. — Ты был на мессе?

Хьюго опускает взгляд в район наших с Лейном рук, и я тут же её одергиваю, спешу с объяснениями:

— Хьюго, это мой одноклассник...

— Ронни Лейн, — кивает он, как-то странно всматриваясь в лицо Лейна.

Я тоже смотрю на него: былого веселья как не было. Ронни смотрит на моего брата примерно с тем же холодком во взгляде, с которым его разглядывает Хьюго.

Господи, они знают друг друга? У Лейна, что, были или есть проблемы с полицией?..

— Коллинз, — наконец кивает Ронни и отворачивается в сторону. — Я мог бы додуматься, что вы родственники.

— Всё верно, — соглашается брат. — И что же тебе нужно от моей сестры, Ронни?

— Откуда вы друг друга знаете? — не выдерживаю я, глядя на них по очереди.

Хьюго хмыкает, а Лейн холодно наблюдает за тем, как тот подходит ко мне и обнимает меня рукой за плечи.

— Уверен, что хочешь, чтобы Мелисса узнала о твоём прошлом? — спрашивает Хьюго.

Лейн смотрит на меня, в его голубых глазах проскальзывает сожаление и недовольство. Он ещё секунду вглядывается в моё лицо и бросает, прежде чем развернуться и уйти:

— Не сегодня.

— И не завтра, и не через неделю, — предупреждает его в спину брат.

Я во все глаза смотрю на него:

— Откуда ты его знаешь?

Хьюго тепло мне улыбается и говорит с некоторой грустью в голосе:

— Мелисса, я не думаю, что Ронни хорошая для тебя компания. Не стоит тебе с ним общаться, ладно?

— Почему?

— Просто поверь мне на слово, — касается губами он моих волос. — Пойдём, хочу поздороваться с родителями.

— Но, Хьюго...

— Пойдём-пойдём, — вынуждает он меня двигаться в сторону входа в церковь.

Я разочарованно замолкаю и смотрю себе за плечо: Лейн садиться в свою машину и с силой хлопает за собой дверцей. Сжимает пальцами руль. Выражение лица мрачнее тучи. Он чувствует мой взгляд, смотрит в ответ, а затем усмехается, отворачивается, заводит двигатель и уезжает.

Я смотрю прямо перед собой и понимаю, что вот теперь с удовольствием сходила бы с ним на свидание. Чтобы узнать о том, что он натворил в своём таинственном прошлом.

_________

*Го́стия — евхаристический хлеб в католицизме, а также англиканстве и ряде других протестантских церквей

Глава 7. Ронни: хуже не придумаешь

Всё и так было не просто, а теперь усложнилось вдвое. А то и втрое.

Я резко сворачиваю машину на Уилшир-бульвар и какого-то хрена еду туда, откуда и растут ноги всех моих проблем.

Бонни будет недовольна.

Словно я не в курсе, что она сама туда иногда наведывается.

Интересно, моя сестра знала, что великолепный офицер Коллинз старший брат невинного цветочка? Именно поэтому назвала её имя? Чтобы я точно проиграл?

Как низко, сестрёнка... Но ты же меня знаешь — я никогда не сдаюсь.

Я нащупываю в кармане куртки кастет и одеваю его на руку. Будет прекрасно, если мать приютила очередного любовничка. Это то, что мне сейчас нужно.

Въезжаю в трейлерный парк через покосившиеся ворота и предвкушающе улыбаюсь. А через пару минут останавливаю машину у места, которое мне два с лишним года приходилось звать домом. Но дом у меня был только один. Тот, в котором с нами жил отец. Пока не умер.

Выхожу из машины и направляюсь к хлипкой двери. Она, конечно же, не закрыта. Никому и в голову не придёт, что у конченной наркоманки есть то, чем можно поживиться.

В нос ударяет густой аромат винных паров, я морщусь и прохожу дальше. Под ногами гремит пустая бутылка. Темно, как в канаве. Грязная канава это и есть.

По памяти прохожу к узкому окошку в районе кухонного шкафа и одергиваю шторку. Осматриваюсь.

Я, похоже, пропустил отвязную вечеринку. Какая красота.

Подхожу к тому нарколыге, что лежит ближе ко мне, и пинаю его в бок:

— Подъём. Пора по домам.

Тот что-то сонно ворчит, отмахиваясь от меня, как от назойливой мухи.

Смотрю на разбросанные, как грязные вещи по полу, тела: матери среди них нет. Разумеется, она в своей спальне. С любовником. Хмыкаю и хватаю ворчуна за шиворот грязной футболки. Тащу его тушу, напугано хлопающую глазами, к выходу и выбрасываю его за дверь.

— Какого хрена? — кряхтит тот, распластавшись на вытоптанной ногами траве.

— Проваливай, — бросаю я ему и, развернувшись в комнату, повышаю голос: — Просыпаемся и валим отсюда ко всем чертям!

Одна из тёток поднимает голову, морщится от света и, перевернувшись на другой бок, пренебрежительно просит:

— Отстань, мальчик.

Мальчик? Отлично. Сейчас этот мальчик покажет тебе настоящее гостеприимство.

Подхожу к ней, хватаю за плечо с обвисшей кожей и дергаю вверх. Тётка лупит свои глазёнки и начинает верещать. Выкидываю её за дверь, как и предыдущего наркомана.

— Ты кто такой, пацан? — таращится тот на меня, уже поднявшись на ноги.

— Твоя мужественность, которую ты продолбал, — усмехаюсь я и иду за следующим гостем матери.

Ненавижу эти сборища. Прибил бы каждого.

Наконец, все просыпаются и понимают, что происходит. Начинается суматоха. Я морщусь от противного визга тёток, отталкиваю от себя слишком смелых мужиков и с боем выкидываю их по очереди за дверь. Кто-то настолько тупой, что додумываются прорываться обратно. Хватаю старую биту, с которой одно время сроднился, словно она продолжение моей руки, и демонстрирую её особо непонятливым. Тот, которого я выкинул первым, видимо, хорошенько оскорбился из-за моего замечания по поводу его мужественности и кидается на меня с кулаками. Я легко ловлю его руку, выворачиваю, заставив того взвизгнуть от боли, как девчонку, и отталкиваю его от себя, придав ускорения пинком под зад. Он снова валится на землю и, жалобно стеная, баюкает вывернутую руку.

На меня обрушивается сильный удар с той стороны, с которой я не жду. В ухо прилетает кулак. По касательной. Но я всё же теряю ориентацию в пространстве от неожиданности и глухой боли. Сжимаю посильней пальцы на бите и разворачиваюсь себе за спину.

На меня зло лупит свои маленькие глазёнки настоящий бык. Шея, как ствол хорошего дерева, ручищи, как две наковальни, а голова маленькая, как недоспевшее яблоко. Ранетка. Видимо, потому что мозгов там нет.

— Кто, мать твою, такой?! — ревёт бык.

— Именно — мою мать, — усмехаюсь я и сжимаю в кулаке кастет.

Отвлекаю его внимание на биту в левой руке и впечатываю свой кулак тому в челюсть. То, что нужно. Мужик впечатывается в тонкую стену. Та трещит. Он отталкивается от неё и с рёвом бросается на меня. Обхватываю биту обеими руками, прыгаю в сторону и с размаху бью ею по выдающемуся далеко вперёд брюху. Мужик болезненно выдыхает и сгибается пополам. Не теряя времени, я пинаю его в бедро, и он с грохотом падает на пол. Вновь звенят пустые бутылки.

— Чёртов сукин сын! — ревёт он, поднимаясь.

— Родителей не выбирают, — жму я плечом.

— Да я тебя!..

— Вряд ли получится, — бросаю я.

Разбегаюсь и врезаюсь плечом в рыхлое тело. Мы вываливаемся из дома, потому что мужик удачно стоял в проходе. Снова бью рукой с кастетом по наглой морде. Мужик скулит, как побитая собака. Подхватываю биту с земли и поднимаюсь на ноги.

Навёл я шуму, однако. Да и давненько я не собирал соседей поглазеть на представление. Соскучились, поди.

Ну что, офицер Коллинз, готовы приехать на вызов? Ах да, ты же уже давно не простой патрульный. Теперь такие вызовы не по твоей части. Если только я не решу кого-нибудь прикончить. Тогда мне точно будет заказан путь к твоей сестре.

Решил, что я её не достоин, да? Оберегаешь? Чёрта с два, у тебя получится. Знаешь же, что я упрямый. Сам же не раз и не два вытаскивал меня из передряг, должен помнить.

— Ну как? — склоняюсь я над мужиком. — Добавки, или свалишь отсюда по-хорошему?

Тот что-то мычит, я хмыкаю и осматриваюсь вокруг. Собутыльники матери отводят от меня затравленно-злые взгляды и начинают расходится кто-куда.

И тут...

— Ну ты как всегда, Ро, — хрипло насмехается мать.

Смотрю в её сторону и прирастаю к месту. Грудь сдавливает, словно её придавило мешком с цементом. По позвоночнику ползёт холодный и липкий пот. В голове пустеет.

Мать усмехается и выпускает изо рта сизую струйку дыма. Стряхивает пепел с сигареты в руке на землю.

На её худых плечах висит грязная сорочка, которая страшно выдаётся вперёд в районе живота.

Когда я был здесь в последний раз?.. Год, полгода назад?

— Рад? — бросает мать, демонстрируя полусгнившие зубы. — Кого больше хочешь: братика или сестрёнку?

Это не мираж. Меня ведёт в сторону. Я едва не валюсь с ног, но помогаю себе битой, как костылём. Внутренности сковывает льдом. Боялся ли я так сильно прежде? Вряд ли.

Зря я сюда приехал.

Отбрасываю от себя биту, словно она превратилась в змею, направляюсь к машине и падаю на водительское кресло. Руки дрожат, но я справляюсь с ключом, завожу двигатель.

— Я назову его или её в честь вашего с Бо отца! — добивая меня, кричит мать. — Светлая память, и всё такое!

Сука!

Меня начинает трясти ещё сильней. Свалить. Свалить отсюда, как можно дальше. Стискиваю зубы и давлю ногой на газ. Бью кулаком в клаксон, распугивая мешающих людей.

Мать хохочет мне вслед.

Не могу поверить. После смерти отца она спала с каждым, кто мог дать ей хоть копейку на чёртову наркоту, и не беременела. Почему сейчас? Зачем?!

Куда смотрит хвалёный Господь Коллинз? Мелисса, куда, нахрен, смотрит твой Бог?!

Это неправильно. Кристина плохая мать. Худшая из худших. Нельзя ей иметь детей. Они ей не нужны. Мы с Бо этому доказательство.

Чёрт, как же паршиво!

Кто может родится у конченной наркоманки? Что из него вырастет в таких условиях? Неполноценная личность, вроде меня и Бо? Со своими страхами и болью? Сломанный, озлобленный и не умеющий любить человек? Или ещё хуже, потому что у него не будет отца хотя бы первые восемь лет, и уж тем более, для него не найдётся сердобольной бабушки, которая решит его спасти во вред самой себе.

Твою ж мать!

Ну почему? Почему именно сейчас?!

Не помню, как доезжаю до подземной парковки дома 1919 по Бродвей, запоздало пугаюсь того, что вполне мог попасть в аварию, как мой отец, и в какой-то прострации иду в дом. Такое ощущение, что мои внутренности распотрошили, потоптались на них грязными ботинками и засунули обратно. Давно мне не было настолько хреново, если вообще было.

Падаю на диван в гостиной и таращусь в стену пустым взглядом.

Как там сегодня сказал отец Коллинз?

Что мы, бренные людишки, получаем только те испытания, с которыми можем справиться? Не больше и не меньше. Но за какие такие грехи? Чем этот невинный зародыш человека заслужил подобную судьбу? Почему ему придётся справляться с чёртовыми испытаниями с самого рождения? По какой такой высшей причине он должен выживать рядом с матерью-наркоманкой, а не жить в нормальной семье?..

Я слышу, как открывается и закрывается входная дверь. Узнаю шаги Бонни. Она появляется из-за длинного книжного шкафа, заменяющего стену между гостиной и коридором, с удивлением обнаруживает меня на диване и хмурится. На её плече почему-то болтается моя спортивная сумка.

— Ты в порядке, Ро? — спрашивает она обеспокоено.

Я качаю головой и, вспомнив, как шевелиться, тру ладонями лицо. Ушибленная скула пульсирует тупой болью.

— Я был у матери, — выдыхаю я мрачно.

— Боже, Ро, ну зачем? — бросается она ко мне, садится на пол рядом и обхватывает пальцами мои колени. — Мы же договаривались... Что произошло? Снова подрался?

Я смотрю в голубые глаза, как две капли воды похожие на мои собственные, и не знаю стоит ли говорить ей правду. Выдержит ли она её? Или окончательно сломается? Да, она сильная. Возможно, даже сильнее меня. Но ведь помчится к ней. Захочет остаться, чтобы помочь. Чтобы защитить того, кто ещё не появился на свет. Позаботиться о нём или о ней...

— Ты знала, что малышка Коллинз — сестра нашего общего знакомого Коллинза? — спрашиваю я в итоге.

— Что? — вытягивается её лицо. — Ты шутишь?

— Виделся с ним сегодня в церкви, — хмыкаю я.

Не знала. Хорошо.

— Где-где виделся? — сужает сестра глаза. — Боже, Ро, ты ходил на службу? С ума сошёл?

— Веришь или нет, но я отлично провёл время. Малышка Коллинз очень забавная. Я почти уговорил её на второе свидание.

— А у вас было первое? — недоверчиво интересуется Бонни.

— Сегодня и было, — вздыхаю я и поднимаюсь на ноги, помогая подняться и сестре. Бросаю выразительный взгляд на свою сумку: — У тебя, похоже, тоже наметился прогресс?

— Ну...

— Ладно, времени ещё полно. Пойду в душ, надо смыть с себя эту вонь.

— Ро, не ходи туда снова, — просит она в спину. — Пообещай мне.

— Сразу, как только ты сама сможешь пообещать мне тоже самое.

Бо не отвечает, я поджимаю губы и иду наверх.

Глава 8. Дилан: чёртов Львёнок!

Я спускаюсь на первый этаж и, услышав шум на кухне, иду туда. Мать стоит у раковины, спиной ко мне, и моет посуду. На столе дымится тарелка с омлетом.

Бросаю кожанку на спинку стула и скрещиваю руки на груди:

— Зачем всё это? Иди спать.

Мать вздрагивает от звука моего голоса и неловко мне улыбается через плечо:

— Напугал. Не зарастать же нам в грязи, верно? Садись, поешь.

Отодвигаю стул, сажусь за стол и говорю ровно:

— Наведу порядок на следующих выходных. Иди отдыхай, мам.

Она отключает воду, тянется за полотенцем и подхватывает одну из мокрых тарелок на коврике. Я киваю, беру вилку и вонзаю её в омлет. Что-то случилось, и она хочет об этом поговорить. Это единственное, что может удерживать её на ногах, после двойной смены в больнице.

— Рассказывай, — предлагаю я, проглотив первый кусок омлета.

— Тебя не проведёшь, верно? — вновь неловко улыбается она.

Я не отвечаю, а мать, брякнув тарелкой о тарелку, обхватывает пальцами столешницу тумбы и опускает голову. Спина напряжена. Через мгновение она резко выдыхает и произносит глухо:

— Я виделась с твоим отцом.

Толкаю от себя тарелку и веду шеей:

— Когда?

Мать вздыхает, разворачивается ко мне лицом, но в глаза не смотрит:

— Вчера. Попросил пообедать с ним во время перерыва. В больничной столовой.

— Что он хотел? — сжимаю я зубы.

— Близится окончание его срока, — разглядывает она полотенце, которое теребит в руках. — Впереди новые выборы. У него сильные соперники. И все, как один, семьянины. Он... он считает, что люди будут голосовать в его пользу, если и у него будет семья.

— Ты здесь при чём? Пусть оформляет брак с одной из своих тупых куриц.

— Дилан, — бросает она на меня укоризненный взгляд и снова отводит глаза: — Ему нужны мы. Воссоединение, подтверждающее, что он хороший муж и отец.

— В это поверит лишь законченный идиот.

— Люди не знают его так, как знаем мы, — резонно замечает мать.

— Верно. И как он воспринял твой отказ? — Мать молчит, и я пристальнее вглядываюсь в её лицо: — Ты же ему отказала?

— Дилан... — дрожат её губы, она поднимает лицо к потолку и пытается сдержать слёзы. Через минуту у неё получается, она проходит к столу и садится на стул напротив меня. Порывается взять меня за руку, но быстро вспоминает, что я не терплю такого, и, сжав кулаки, смотрит мне в глаза: — Понимаешь, он намекнул, что в противном случае не станет оплачивать твою учёбу в Гарварде. А я со своей зарплатой... Дилан, я не могу допустить, чтобы ты лишился будущего, которого ты хочешь и заслуживаешь.

Даже во вред себе. Всё ясно.

Встаю из-за стола, подхватываю в руки кожанку и смотрю на мать:

— Позвони ему и скажи, что ты отказываешься.

— Но, Дилан...

— Сегодня же. Поняла?

Мать смотрит на меня ещё полминуты, затем сглатывает и кивает:

— Поняла.

Она отворачивается к окну и обнимает себя руками. В глазах вновь собираются слёзы. Где-то глубоко внутри меня дергается совесть: я вполне способен подойти к ней и ободряюще сжать пальцами её плечо, успокоить, сказать, что сам обо всём позабочусь. Но это был бы уже не я.

Тот бессердечный монстр, которым я являюсь уже очень давно, способен лишь развернуться и уйти. Что я и делаю.

Через пару минут я вывожу из гаража свой байк, закрываю ворота и еду в школу.

Самонадеянный мудак. Считает, что я сам не заработаю на учёбу. Думает, что можно управлять матерью при помощи меня, своих денег. Словно мы могли забыть о том, какое он ничтожество. Мать тоже хороша. Она должна была сразу ему отказать. Бросить ему в лицо своё «нет», как плевок. Чтобы он им умылся и больше даже думать не смел, что без его «великодушных» предложений мы пойдём по миру.

Чёрта с два.

Пусть засунет свои деньги и предвыборную компанию себе же в задницу.

Позволить матери вернуться к нему это не тоже самое, что наступить себе на горло и играть в его грёбанный баскетбол.

Я заезжаю на школьную парковку и рулю байк к своему месту. Мысленно чертыхаюсь. Неугомонная Лейн. Вот какого чёрта? Сказал же доступным для понимания языком.

Девчонка, прижимая к груди какую-то папку, переминается с ноги на ногу у кустов, видит меня и замирает.

Я останавливаю байк недалеко от неё, глушу двигатель и снимаю очки. Оглядываю её с головы до ног. Медленно. Надолго задерживаясь на стройных ножках, которые вполне смогли бы крепко обхватывать мои бёдра. И добиваюсь того, чего хотел: блондинка мило краснеет, возмущённо засопев. Не позволяю ей открыть рта, быстро слезая с байка, и надвигаюсь на неё.

Значит, одного предупреждения тебе мало, глупый и смелый львёнок?

Оттесняю её к кустам, она запинается о бордюр и, падая, всплёскивает одной рукой. За неё я её и ловлю, чтобы дернуть на себя. Надёжно прижимаю девчонку за поясницу к своему телу одной рукой, а пальцами второй ныряю в копну шёлковых волос, чтобы обхватить затылок. Секунду смотрю на приоткрытые губы, в глаза, расширенные от испуга, и прижимаюсь губами к её ушку:

— Я могу быть ненасытным, Львёнок. Грубым, если захочешь. Или же неторопливым и нежным. Я могу быть с тобой, каким пожелаешь. Но только в постели. Одну... или две ночи, если и ты себя хорошо покажешь. — Я отстраняюсь и серьёзно спрашиваю: — Выходит, ты всё же согласна на отель?

О эта полная растерянность на красивом лице и загорающиеся язычки пламени в голубых глазах. Решаю остудить нарастающий пыл Львёнка и отрезаю холодно:

— Со мной только так, если ещё не дошло.

— Просто по-другому ты не пробовал, — вдруг выдыхает она, а растерянность на лице превращается в упрямство. — Но я здесь не за этим, чтобы ты знал.

Отпускаю её, делаю шаг назад и молчаливо предлагаю ей продолжать. Иногда её слова сбивают меня с толка.

Львёнок поправляет волосы, разглаживает несуществующие складки на платье, а затем протягивает мне папку:

— Твой доклад по философии.

Молча перехватываю папку, разворачиваюсь и направляюсь к зданию школы. Но успеваю сделать лишь пару шагов.

— Сегодня в «Кризо»... ты будешь драться. Зачем тебе это, Холд?

— Не смей туда приходить, Лейн, — бросаю себе за плечо и продолжаю движение.

Досадливо морщусь, потому что знаю, что придёт. Придёт и пожалеет о своей глупости. А я и пальцем не пошевелю, чтобы уберечь от того, что её там ждёт. Может, тогда до неё дойдёт, что по-другому не для меня.

* * *

Для тех, кто не знает всю подноготную, «Кризо» — обычный ночной клуб. Но даже с этим учётом, случайные люди появляются здесь очень и очень редко. В основном сюда приходят развлекаться любители боёв без правил, которые проходят на цокольном этаже; сами бойцы и их тренера; да девчонки, не обременённые особой маралью и падкие на накаченные тела и халявную выпивку.

Именно об этом и я предупреждал Львёнка-Лейн. Это место точно не для славных девочек, вроде неё. Но...

Мне казалось, что меня разозлит её глупое упрямство, но вместо злости я чувствую удовлетворение и предвкушение. Ведь я намерен преподать ей урок, раз слова для неё — пустой звук.

Подхватываю с барной стойки стакан с колой и иду к своему столику, специально делая крюк, чтобы пройти мимо стоящей у входа Лейн. Без документов её не пропустят. Знаю, что появление девчонки уже заметил Треворс, вижу с каким голодным азартом он разглядывает её фигурку, обтянутую обычными футболкой и джинсами, но не насладиться беспомощностью в голубых глазах я не мог.

Меряю Львёнка холодным взглядом и иду дальше. Мне нравится, что она стыдливо отводит глаза, в которых упрямство воюет со страхом и виной.

Разворачивайся и уходи. Ещё не поздно, Львёнок.

— А что же ты? — деланно удивляется Зак, когда я опускаюсь на мягкий диванчик за столом. — Не проведёшь свою не подружку внутрь?

Я не отвечаю, позволяя блондиночке, что так упорно добивается моего внимания с того момента, как я здесь появился, облепить мой бок.

— Хорошо, это сделаю я, — хищно улыбается этот бык и встаёт из-за стола.

Я не сомневался.

Слежу взглядом за его спиной и чувствую на себе взгляд Стива, нашего с Заком тренера. Смотрю в ответ.

— Не подружка? — спрашивает он, глядя в сторону Зака и Лейн.

Снова смотрю на Львёнка, она хмурится, когда Треворс обнимает её за плечи рукой и что-то говорит охраннику.

— Ходим в одну школу, — коротко отвечаю я. — Зак увидел её на вчерашней тренировке в «Ирон».

— Как она попала в зал? — удивляется Стив. — Ты же, вроде как, хранишь в тайне то, чем здесь занимаешься.

— Случайно.

— Ясно. А об этом месте как узнала?

— Зак позвал.

Стив хмыкает, но ничего не говорит. Я тоже молча наблюдаю, как Треворс ведёт Лейн к нашему столику. Всё это время Львёнок смотрит в пол, но перед тем как сесть, храбро заглядывает в мои глаза. Я отворачиваюсь, чтобы зарыться носом в белокурые волосы девки. Пахнет та хорошо.

Но не так хорошо, как Лейн...

Когда я смотрю на неё вновь, девчонка озадаченно оглядывает обстановку вокруг. О том, что её задевает моё поведение, говорит едва заметный румянец на щеках.

Я начинаю жалеть о том, что допустил это всё.

Веду шеей и прислушиваюсь к щебетанию блондиночки рядом. О чём очень скоро тоже начинаю жалеть. Какое, на хрен, вознаграждение за победу, если эташлюха уже и так на всё согласна?

— Исчезни, — приказываю я ей глухо и облокачиваюсь на стол.

Терпеть не могу таких. А такие, как Лейн, не для меня. И не для Треворса.

Последний возвращается за стол со свежим напитком для Лейн, ставит стакан с разноцветным зонтиком на трубочке напротив неё и, сев, закидывает руку на спинку у плеч девчонки. Лейн неприязненно морщится, отодвигает от себя явно алкогольный напиток и чуть сдвигается от Треворса по дивану.

Умница.

— Зря, — насмешливо замечает Зак. — Коктейль очень вкусный. Попробуй, красотка, тебе понравится.

— Вот и пей его сам, — слегка дрожит девчачий голос.

— Девчонка с характером, — выразительно ведёт бровями Зак, ни к кому в особенности не обращаясь. — Мне нравится.

Лейн поджимает губы, встречает мой взгляд и через мгновение спрашивает у Треворса:

— Ты позвал меня, чтобы посмотреть на то, как проиграешь Холду, но я не вижу здесь ринга. Обманул?

Стив слышит её глупую браваду и смеётся:

— Знаешь на что способен наш Холд? Видела его в драке?

— Нет, — смущается она, не переставая смотреть мне в глаза. — Я просто знаю, что он победит.

До чего наивная и безрассудная.

Знает она.

Треворс резко склоняется к ней, нависает и насмешливо замечает:

— Запомни, красотка, я не терплю не заслуженного унижения, но прощу тебе его на первый раз. И перестань на него пялится — ему на тебя плевать, не заметила, что ли?

Лейн морщится и вновь пытается отодвинуться от Зака, но тот быстро обхватывает пальцами её скулы и, бросив взгляд на меня, прижимается к её уху.

Я отворачиваюсь в сторону.

Я говорил ей не приходить.

Музыка заглушает возню за столом, которую я вижу боковым зрением: Лейн пытается оттолкнуть от себя Треворса. Стив ловит мой взгляд, хмыкает. Зак не отступает, причитая что-то о том, что сделает ей приятно, если только она перестанет выделываться.

— Эй, Зак, полегче, — замечает Стив, когда тот рычит от боли. Кажется, Лейн ударила его ногой под столом. — Оставь девушку в покое.

— Дело принципа, — не сдаётся тот. — Хватит ломаться, красотка.

Я резко выдыхаю.

Надеюсь, она усвоила урок.

Встаю и обхожу стол.

— Да брось, Холд, — закатывает глаза Треворс, когда я нависаю над ним. — Что за дебильная привычка: ни себе, ни людям?

Я смотрю только на Лейн, которая тяжело дышит из-за злости и страха.

— Холд, скоро начнётся бой, — замечает Стив.

— Я ненадолго.

— Зак, парень, давай, отпусти девушку.

Зак тяжело вздыхает, говорит что-то на ухо Лейн и убирает от неё свои лапы. Львёнок тут же подскакивает на ноги и идёт вслед за мной.

На улице свежо и тихо. Вечерняя прохлада Калифорнии — это то немногое, что доставляет мне удовольствие. Скрещиваю руки на груди и спрашиваю у притихшей сзади Лейн:

— Придёшь ещё раз?

— В компании с газовым баллончиком, — упрямится она.

Я разворачиваюсь к ней лицом и долго всматриваюсь в синие в этом свете глаза. Что у неё на уме? Зачем упрямится, нарывается на неприятности? Почему её заинтересовал кто-то, вроде меня? Знает же, что обижу, сделаю больно. Буду оскорблять и унижать, пока мне не надоест.

И всё равно.

С газовым баллончиком.

Смешная и глупая.

А ещё отчаянно смелая и до дурости упрямая.

Добрая, славная, любознательная, не избалованная, талантливая, сообразительная, умная и красивая. Хорошая.

Совсем не моя тема.

И всё-таки...

Ловлю себя на мысли, что хочу оправить за ушко локон светлых волос. Помню, какие они шелковистые на ощупь. Коснуться пальцами румяного от злости лица...

— Езжай домой, Лейн, — ровно бросаю я и иду мимо неё обратно в клуб.

Глава 9. Бонни: неприятные побочные явления

— Лейн, ты нужна «Дьяволицам».

Я отрываю взгляд от затылка Холда и озадачено смотрю на Руби Янг. Серьга над её правой бровью загадочно поблёскивает в тон её загадочной фразе.

— Прости? — хмурюсь я.

Янг отбрасывает с глаз розовую чёлку, оглядывается себе за спину и, обхватив соседнюю пустующую парту руками, двигает её ближе ко мне, громким скрежетом привлекая к нам всеобщее внимание. Внимание Холда в том числе.

Руби садится на стул и подаётся вперёд:

— Салли, будь она неладна, обожает сёрфинг. И на этих выходных ей обязательно понадобилось ехать на пляж. Запнулась на ровном месте! На песке, представляешь? По итогу перелом двух пальцев. Недотёпа, чтоб её...

Ругательство Руби тонет в последнем звонке. Скоро явится мистер Флоу.

— Мне очень жаль Салли, — вежливо отзываюсь я. — Но я всё ещё тебя не понимаю.

— Ты играешь на гитаре, — выразительно смотрит на меня Янг, выпрямляя спину.

— Да, на акустической гитаре, — уточняю я.

— Разница не большая, — отмахивается Янг. — Подумаешь, на одной струны чуть толще, чем на другой.

— Электрогитара и акустика... Это два разных инструмента, Руби, — не соглашаюсь я.

Акустика тоньше по звучанию, приятней. В ней сама душа.

— Лейн, у нас конкурс на носу, — снова подаётся ко мне Янг. Её карие глаза горят. — Второго такого шанса не будет. Пожалуйста, помоги.

— Ты хочешь, чтобы я заменила Салли на время конкурса?

— Да! Я слышала, что ты очень хороша. Лейн, умоляю, ты нужна нам! Там на кону запись альбома!

Не то, чтобы я настроена против рок-групп. Мой брат, например, обожает рокерское направление в музыке. Весь этот драйв, громкость и жёсткость. Да и мне самой некоторые песни очень даже по душе. Но играть в группе самой... На электрогитаре...

Я пробовала, конечно. В музыкальном магазине. С моей милой акустикой не сравнить.

— Не уверена, что у меня получится, Руби, — с сомнением смотрю я на девчонку.

Позади неё, через ряд от моего места, на своём сидении медленно разворачивается в нашу сторону Холд. Смотрит прямо мне в глаза. И от этого взгляда у меня горят щёки и повышается пульс.

— Попробуй, а потом говори, — произносит он негромко.

Теперь весь класс пялится на меня. Сам Холд, которого обожают в той же степени, в которой и боятся, заговорил с простой смертной. Скоро об этом узнает вся школа, и мне будут обеспечены ревнивые взгляды его поклонниц...

Впрочем, мне полезно к ним привыкнуть, если я хочу добиться главного — выиграть спор.

Янг справляется с ошеломлением от вмешательства Холда, и спешит им воспользоваться:

— У нас в запасе несколько репетиций, Лейн! Попробуешь и...

— Так-так-так, — обрывает Янг вошедший в класс учитель. Смотрит прямо на неё. Что не удивительно: парта в не ряда хорошо привлекает внимание. — Мисс Янг, я могу ошибаться, что, конечно же, совершенно не так, но сейчас вы находитесь не в своём классе. Поэтому будьте так любезны...

Руби отворачивается от учителя и обхватывает пальцами мою кисть:

— Ну так что, Бонни? Ты с нами?

— Мисс Янг! — повышает голос мистер Флоу. — Давно не были в кабинете директора?

Да, учитель философии безумно любит отправлять туда кого угодно.

Янг в курсе этого, потому закатывает глаза и встаёт с места.

— Так бы сразу, — самодовольно комментирует её шествие к выходу мистер Флоу, посторонившись. Но Янг, находясь у двери, вопреки его ожиданиям, неожиданно разворачивается к классу и кричит мне:

— Сразу после этого урока, Лейн, в музыкальном классе. Не опаздывай!

— Янг!

Та хохочет и скрывается за дверью, взметнув напоследок своими розовыми волосами.

Мистер Флоу, рассерженно пыхтя, меряет меня недовольным взглядом и идёт к своему рабочему столу.

— Ну что за поколение невоспитанных и совершенно наглых детей, — ворчит он по дороге. — Итак! — распрямляется учитель на манер палки. — Ваши доклады по философии древнего Китая.

Мистер Флоу начинает расхаживать по рядам, бросая на парты работы ребят с его оценкой. У парты Холда он задерживается дольше, чем у других. Я напрягаю слух. Пульс вновь повышается.

— Итак, мистер Холд. Оказывается, вы вполне способный ученик, когда захотите. Вот только прошу вас, не обманывайтесь. Я в совершенстве умею читать между строк, и ваше завуалированное послание получил. Не буду придавать ему значения исключительно по просьбе директора, но в следующий раз подобный номер со мной не пройдёт. Надеюсь, мы поняли друг друга?

Ему не требуется ответ Холда, словно тот вообще намеривался отвечать. Нет, он даже и не думал об этом. В этом весь Холд: холодный, сдержанный, безразличный. Таким его знают в школе. Таким он хочет казаться.

Уверена, никто, как и я в своё время, и мысли не допустит, что Дилан дерётся на ринге.

Жаль, что я так и не увидела, как он это делает...

Я чувствую на себе его взгляд, и понимаю, что он заметил, как я разглядываю его плечи, спину, руки. Смущаюсь, но глаз не отвожу. Дилан вопросительно поднимает бровь, постукивая пальцем по странице написанного мною доклада. Пожимаю плечами и прячу улыбку за волосами.

Кажется, Холд тоже улыбается.

Я не знала, что он умеет.

Впрочем, в течении последующего урока, ни взглядов ни, тем более, улыбок я от Холда больше не получаю. И он не подходит ко мне после отзвеневшего звонка, чтобы узнать, что за послание якобы он оставил мистеру Флоу, на что я в тайне рассчитывала.

Я с сожалением во взгляде провожаю его спину на выход из класса и собираю свои вещи.

«Дьяволицы» ожидают меня в музыкальном классе в полном составе. Даже Салли Паркинсон, с гипсом на правой руке. Все четверо, как одна, с розовыми волосами. Это что-то вроде их опознавательного знака, фишки.

Интересно, если у меня получится им помочь, мне тоже придётся красить волосы в розовый цвет? Очень не хотелось бы...

— Лейн, ты мой герой! — бросается ко мне Руби, обхватывая мои руки своими. — Спасибо, что пришла!

— Я попробую, — предупреждаю я. — И если получится...

— Получится, я уверена!

— Я была на том концерте год назад, — замечает Салли. Смотрит на гитару в своей здоровой руке и наклоняет её в мою сторону: — Тебе аплодировали стоя, Лейн.

— Человек десять, — улыбнувшись, качаю я головой. — И то, потому что там не обошлось без моего брата.

— В любом случае, ты играешь намного лучше, чем та же Уилоу Дрейк, — усмехается она. — А кроме вас двоих в нашей школе гитаристок больше нет.

— Спасибо за столь лестное сравнение, — выразительно веду я бровями, скидывая сумку на пол.

Всем известно, как Уилоу любит мучить бедную гитару, считая, что виртуозно владеет инструментом. Это совершенно не так. Поверьте мне на слово.

Я сажусь на стул, который мне освободила Салли, укладываю тяжёлую гитару на колени и смотрю на девчонок:

— Взять на замену гитаристку из школы — обязательное условие для конкурса?

Салли отходит к мягкому диванчику и присаживается, Янг усаживается прямо на ковролин возле меня, скрестив ноги в массивных ботинках.

— Да, — отвечает Руби. — Мы заявлены на конкурс от школы. Был выбор между нами и «Долбаными гениями». Сама понимаешь, кого предпочёл Гарсия.

Да уж, «Дьяволицы» респектабельнее по названию, чем «Долбаные гении».

— Ладно, — хлопнув в ладоши, азартно заявляет Янг. — Попробуй сыграть нам то, что хорошо знаешь. Что угодно. Посмотрим, насколько легко ты справишься.

Я оглядываю девочек: Салли отвлекается от разрисованного цветными маркерами гипса, который разглядывала; Чжой Син перестаёт теребить толстые струны на своей бас-гитаре; Люси Андерссон откидывает волосы с лица барабанными палочками; Руби вручает мне медиатор. Они все смотрят на меня. С интересом. Предвкушающе.

Мне будет не просто, но я попробуй оправдать их ожидания.

Для начала я ощупываю упругие струны, проверяю звучание каждой из них. Звук резкий и дребезжащий, усиленный колонками с двух сторон от меня. Нужно будет к нему привыкнуть. Ну а сейчас я просто собираюсь с мыслями и начинаю играть одну из моих любимых композиций у группы «Апокалиптика».

Начало у неё очень схожее с звучанием акустики: незамысловатое, неторопливое и повторяющееся. Это легко, даже с тем условием, что играть с помощью медиатора мне жутко непривычно. Я закрываю глаза, сосредотачиваясь на словах песни, которые произношу про себя. Мне так привычнее, потому что обычно, играя на гитаре, я попросту аккомпанирую самой себе.

Для меня музыка и слова не могут существовать отдельно друг от друга. Только вкупе. Это как пышное дерево — убрать с него сочные зелёные листья, и останется голый ствол.

«Недостаточно сильный» поётся от лица мужчины, может быть, поэтому я не сразу соображаю, что смысл песни чем-то схож с моей нынешней ситуацией с Холдом...

«Я не настолько силён, чтобы не приближаться к тебе...»

Это потому что мной руководит желание выиграть спор или...

«Когда ты далеко, это убивает меня, Я хочу и уйти, и остаться...»

Что, если дальше будет только хуже?

«Даже, если я попытаюсь выиграть бой, Моё сердце одержит вверх над разумом...»

Итак, я увлечена Холдом по-настоящему. Всегда была им увлечена. Каждую неделю с нетерпением ждала урока по философии, с тайным удовольствием посещала домашние игры по баскетболу, и вцепилась когтями, словно ястреб в свою добычу, в этот дурацкий спор в надежде, что моей целью окажется Холд...

Получается, я не лгала, когда сказала Дилану, что боюсь не его, а себя рядом с ним... Но лгала брату, сказав о том, что у меня всё под контролем.

Я резко обрываю мелодию и распахиваю глаза.

Девочки переглядываются между собой и начинают довольно улыбаться. Я убираю с колен гитару:

— Немного тяжеловато, простите.

— Привыкнешь, — со знанием дела говорит Салли и поднимается с диванчика. — Но постарайся, пожалуйста, быть чуть хуже меня, чтобы девочки не решили сделать временную замену — постоянной.

Чжой и Люси в такой же шуточной форме начинают заверять её в том, что это невозможно, и Салли, попрощавшись, уходит. Руби Янг ворчит себе под нос:

— Сама виновата, растяпа.

— Я, пожалуй, тоже пойду домой, — поднимаюсь я на ноги.

Руби кивает, обещает скинуть мне их записи, чтобы я понимала, что именно они играют, и я выхожу из музыкального класса. Уже завтра состоится моя первая репетиция в девчачьей рок-группе. Кто бы мог подумать...

Я снова вспоминаю о Холде и о том, что именно его слова стали решающими в принятии решения.

Попробуй, а потом говори.

Я попробовала, и у меня вышло.

Не вышло у меня другое.

Избежать неприятных побочный явлений.

Я с содроганием вспоминаю последние слова мерзкого соперника Холда по рингу, когда вижу его, сидящем в машине у дороги возле школы. Он хищно улыбается мне и кивает в знак приветствия. Я отворачиваюсь от него и иду обратно в школу. Мне немного страшно, если честно. Потому я звоню брату и прошу его приехать за мной.

Я должна была послушать Холда и не приходить в «Кризо». Должна. Но...

Я не настолько сильна, чтобы не приближаться к Нему.

_____________

Apocalyptica - «Not Strong Enough»

Глава 10. Мелисса: тайное и явное

Записки с цитатами в шкафчике стали чем-то вроде традиции, но сам Лейн перестал попадаться мне на глаза. Говоря так, я имею ввиду, что он больше не донимает меня своим беспрестанным обществом. И здесь одно из двух.

Он либо подогревает мой интерес, после того случая у церкви, либо не хочет рассказывать мне о своём таинственном прошлом.

Впрочем, я и не настаиваю. Мы все имеем право на тайны, мне ли не знать?

Я опускаю руки с фотоаппаратом и смотрю, как разминаются бегуны... Ладно. Смотрю, как разминается Лейн. К нему подходит тренер Лойс, сжимает пальцами его плечо, что-то напряжённо говорит. Светлые волосы треплет ветер, когда Ронни отворачивается и кивает. Тренер отходит, а Лейн замечает меня. Улыбается широко и скрещивает руки на груди, и смотрит так, словно доволен от того, что я пришла якобы полюбоваться на него.

Усмехаюсь и демонстрирую ему фотоаппарат.

Пусть не придумывает себе лишнего.

— Веская причина! — кричит он на всё поле. — И только!

Я смотрю на него через объектив камеры и фиксирую кадр, где Лейн, дурачась, отправляет мне воздушный поцелуй. Улыбаюсь и качаю головой. А затем начинаю щёлкать других участников тренировочного забега.

В конце концов, я здесь именно за этим.

В какой-то момент ребята становятся на стартовую линию и, после отмашки тренера, срываются с места. Я решаю подняться на трибуны, чтобы сделать общие кадры забега.

На верху-то меня и застаёт Кира Додсон.

— Вот ты где! — заявляет она так, словно сбилась с ног, пока меня искала.

Хотя я уверена, что видела её белокурую макушку в крытом проходе на стадион. По-моему, она не пропускает ни одной тренировки своего приятеля. А соответственно, должна была видеть, как сюда прошла я.

— Привет, Кира, — вежливо отзываюсь я и прячусь за фотоаппаратом, намекая Додсон о том, что жутко занята.

Впрочем, понимать намёки Додсон не умеет. Или не хочет.

— Мелисса, на этих выходных я устраиваю ночёвку у себя для самых близких подруг, — садится она рядом со мной и протягивает мне розовый конвертик: — Это твоё приглашение.

О, я стала близкой подругой? Когда только успела?

— Ты приглашаешь меня к себе на ночёвку? — уточняю я на всякий случай, скромно потупив взгляд.

— Именно так. Будем красить друг другу ногти, болтать о глупостях или мальчишках, пить газировку и объедаться пирожными. Но ты не переживай, мои родители будут дома, они проконтролируют, чтобы мы хорошо себя вели и легли спать вовремя. В приглашении так и написано, чтобы ты могла дать прочесть это своим родителям. Им не о чём беспокоится, они обязаны тебя отпустить.

Это они с удовольствием.

Но, чтобы я ночевала у Киры?

Сомнительное удовольствие. Тем удивительнее, что я задаю следующий вопрос:

— А Бонни тоже будет?

— Бонни? — немного удивляется Кира и спешит исправиться: — Бонни Лейн... Ра-разумеется, она там будет!

Судя по реакции Додсон, Бонни Лейн ещё только предстоит получить своё приглашение.

Впрочем...

— Почему ты меня приглашаешь, Кира?

Додсон отрывает взгляд от далёкой фигуры Лейна, который, конечно же, бежит одним из первых, и смотрит на меня с сочувствием:

— Я уже говорила тебе, что не представляю, как ты обходишься без подруг. Каждый человек должен иметь того, кому сможет раскрыть свою душу, поделиться сокровенным, научить, например тому, как стать благочестивой. Подруги делятся друг с другом тем, что знают. Так устроена жизнь. И я всего лишь хочу, чтобы и ты, Мелисса, могла испытать на себе все прелести дружбы.

Женской дружбы, ага. Которой, кажется, не существует.

Уж точно её не может быть между мной и Кирой Додсон. И дело далеко не во мне самой.

Но узнать то, что знают другие... То, что знает о своём брате Бонни Лейн... Это жутко соблазнительно, если быть откровенной.

Я отворачиваюсь от Додсон и снова берусь за фотоаппарат.

— Спасибо, Кира, я обязательно приду.

— Здорово, — хлопает та в ладоши и добавляет с придыханием: — Обещаю, Мелисса, ты не пожалеешь о своём решении.

Хотелось бы.

Додсон осторожно касается моего плеча на прощание: едва задевает его кончиками пальцев, словно боится испачкаться или обжечься, и уходит. Я хмыкаю и иду вниз, чтобы сделать пару снимков на финише.

Пока все заняты тем, что наблюдают за бегунами, я совсем не по-девичьи перебираюсь через ограждение и спрыгиваю на беговые дорожки. Вот только... Подол дурацкого длинного платья за что-то цепляется, и оно поднимается вверх, оголяя мои ноги чуть ли не до пупка. Кожу бедра жжёт царапина.

Костерю все длинные платья в своём гардеробе на чём свет стоит и спешно пытаюсь отцепить подол от шляпки гвоздя. Вот только поздно. Кто-то из бегунов мне пошло свистит. Скорее всего, это придурок-Лейн. И как только воздуха в лёгких хватает на бег и свист?!

Понимаю, что очень скоро ребята смогут разглядеть всё как следует, и остервенело дергаю платье на себя. Ткань с треском рвётся. Я, разумеется, падаю на задницу. Сердце колотится, как сумасшедшее. Спешно оправляю платье и прячу лицо в ладонях. Кажется, я ушибла многострадальное бедро...

Ненавижу длинные платья! Вот кто меня просил лезть через ограждение?!

Множественный топот ног всё ближе, и я решаю провести эту минуту позора на земле, не отнимая от лица рук. Издалека ребята не могли увидеть всё. Я слышу смешки, к которым была готова. А вот к тому, что Лейн остановится возле меня и, тяжело дыша, задаст свой вопрос, я не готовилась:

— Ты как... Кол-линз? В... поряд-ке?

Как же его первенство в забеге? Променял его на то, чтобы надо мной поиздеваться?

Я убираю руки, смотрю на взмокшего парня, а следом слышу от Эдисона:

— А ножки у монашки что надо!

Громче всех над оригинальностью шутки смеются девочки. Тут не то, что о дружбе речи нет, тут и с обычной женской солидарностью проблемы.

Так как я смотрю на Лейна в этот момент, то вижу, как он неприязненно морщится на реплику Эдисона, а затем протягивает мне руку:

— Может, ты уже поднимешься, растяпа?

— Тебя задевает то, что надо мной смеются, Лейн? — спрашиваю я с деланным сочувствием. — Даже интересно почему...

— Просто встань с дорожки, Коллинз, — злится он.

Забавно.

— Все увидят, как ты помогаешь монашке, Лейн, — с выражением смотрю я на его руку. — Даже странно, что ты не подумал об огласке, когда звал меня на свидание. Или рассчитывал, что об этом никто не узнает? Зря. Я с некоторых пор крепко дружу с Кирой Додсон. — Я понижаю голос до таинственного шепота: — Недавно узнала, что подружки делятся друг с другом такими вещами.

Лейн хмурится и слышит из моей речи лишь фамилию своей приятельницы:

— Додсон?

— Ага, — киваю я и поднимаюсь на ноги самостоятельно. Отряхиваю платье, стараясь не задеть ушиб или свежую царапину и смотрю на Лейна: — Не лучшая кандидатура для хранения секретов, согласна, но такое событие, как свидание с самим Лейном...

И опять Ронни слышит не то, что я пытаюсь сказать.

— Так ты пойдёшь со мной на второе свидание, Коллинз? — лукаво щурит он глаза.

— У нас и первого не было! — возмущаюсь я.

— Было.

— Нет! И вообще, ты пришёл последним. То есть, даже ещё не пришёл.

— Плевать, это просто тренировка, — усмехается он. — Что на счёт свидания?

— Господи, Лейн! Тебя злит, что другие увидели, как ты остановился возле меня, монашки! Что будет, когда они узнают о свидании? Говорю сразу, я точно молчать не буду.

Ронни делает шаг вперёд и таинственно сообщает:

— Меня не это злит, Мелисса.

— А что тогда? — теряюсь я.

— То, что твои шикарные ножки видел не я один.

К лицу приливает горячая кровь, я ещё мгновение шокировано смотрю в бесстыжие голубые глаза, а затем разворачиваюсь от Лейна и иду к выходу со стадиона:

— Никакого свидания.

— Ой, да брось, Коллинз, — нагоняет он меня тут же. — Видно же, что мы нравимся друг другу. Давай сходим в кино, пообщаемся. Можешь рассказать об этом хоть всей школе, если тебе самой нечего скрывать...

Я резко останавливаюсь и с подозрением смотрю на Лейна:

— Что ты имеешь ввиду?

— То, что ты вовсе не монашка, как все думают, — ухмыляется он. — Сама же об этом мне говорила.

— Лейн! — кричит тренер Лойс, не позволяя мне ответить. — А ну-ка быстро сюда!

— Найду тебя в канцелярии, как только приму душ, — подмигнув, обещает мне Ронни и срывается к тренеру.

Вот ещё!

У меня, между прочем, свои дела есть, и задерживаться после работы в канцелярии ради Лейна я не собираюсь.

Наверное, я никогда прежде не сортировала табели об успеваемости старшеклассников так быстро. Нет, отказать Лейну в очередной раз не было проблемой. Но я опасалась, что он вздумает увязаться за мной, а делать крюк, чтобы отвязаться от него, улизнув домой, не хотелось. Да и по приходу меня ждут домашние дела, и уйти вновь будет не просто. И потом, что я скажу маме Маргарет о своём раннем возвращении? Что Люси Андерсон, которая буквально умоляла меня позаниматься с ней английским языком, вдруг передумала? Нет, я приложила немало усилий, создавая себе алиби, чтобы поступиться ими из-за несносного Лейна.

В общем, я успеваю управиться с делами до появления Лейна, прощаюсь с миссис Вонг и бегу к своему велику на улице. Отстёгиваю замок, прячу его в рюкзак и со спокойной душой сажусь на велик.

Минут двадцать по знакомым с самого детства улицам Санта-Моники, и я попаду в свой личный мир. В свой уютный уголок, где я могу не притворяться, не стараться выглядеть лучше, чем я есть и быть самой собой.

Мало кому известно, но, если пробраться на территорию парка Марин, а оттуда — на Пенмар Голф Корс, то в самой гуще деревьев и кустов, на окраине территории, можно наткнуться на заброшенное здание. Чей-то обветшалый дом, о существовании которого напрочь забыли. Во благо мне. Именно в этом старом доме я однажды нашла своё убежище.

Я оставляю велик у бревенчатой стены дома и забираюсь в него через окно. Бросаю рюкзак на пол и вдыхаю всё ещё свежий аромат красок. Вчера я хорошо поработала со стенами гостиной. Мне, наконец, отлично удался кружевной узор листьев.

Иду туда, чтобы оценить цвет подсохших красок, улыбаюсь, когда вижу отличный результат. Вот только... Мне всё же не нравится оттенок неба. Словно он недостаточно голубой. Не такой, какой я наблюдала в одних бесстыжих глазах. Меня, кстати, раздражает, что я требую от себя именно такой оттенок голубого.

Вздыхаю и иду переодеваться.

Вот только я успеваю лишь снять джинсовку, когда слышу чьи-то осторожные шаги. Бросаюсь к тонкой, но крепкой деревяшке с гвоздями на конце, своему импровизированному оружию. Да, бывало, что меня грабили. Умыкнули баллончики с краской, на которые я копила не один месяц. Пришлось обзавестись сейфом для самого важного. Возможно, сейчас сюда и вернулся тот грабитель, чтобы поживится ещё чем-нибудь.

Но как бы не так! Сейчас я здесь и во все оружие!

Я осторожно выхожу в прихожую с окном для входа и обмираю.

Нет...

Пожалуйста, только не это!

— Так это ты? — удивлён не меньше меня придурок-Лейн. — Ты оставляешь по всему городу эти рисунки?

Я едва не плачу, когда опускаю взгляд на деревяшку в своей руке. Каюсь, но я пару секунд всерьёз думаю о том, чтобы прямо сейчас совершить смертный грех — убить.

Господи, ну за что мне это?!

Глава 11. Ронни: совсем не невинный цветочек

Я сразу понял, что будет полезнее её не останавливать. По тому, как она быстро сбегала по ступеням крыльца школы, как озиралась по сторонам, прежде чем сесть на свой велик. Что-то мне подсказывало, что малышка Коллинз так спешит не для того, чтобы как можно скорей попасть домой.

И я был прав.

Но я и представить не мог, чем обернётся моя спонтанная слежка.

Прилежная девочка, отличница, дочь священника оказалась заядлой преступницей!

Всё же прав тот, кто однажды сказал, что в тихом омуте водятся черти.

Коллинз та ещё чертовка, судя по всему.

А с деревяшкой с гвоздями в руке, удивлённо-рассерженная и часто дышащая — уж подавно.

— Не могу поверить, что ты за мной следил! — расстроенно восклицает она.

Отбрасывает от себя деревяшку, садится прямо на грязный пол и хватается за голову.

Я ещё раз осматриваю граффити с легкоузнаваемым почерком художника и тоже опускаюсь на пол у стены рядом с Коллинз.

— А я не могу поверить, что это ты портишь городское имущество.

Коллинз горько усмехается и поворачивает голову в мою сторону, в зелёных глазах пляшут бесята:

— Что, теперь ты сдашь меня копам, если я не пойду с тобой на свидание? Как удобно.

Её слова задевают моё самолюбие. Я отворачиваюсь и цежу сквозь зубы:

— Я не собираюсь заниматься шантажом из-за чёртового свидания, одна только мысль о котором тебе так претит.

Девчонка молчит пару минут, а затем вздыхает:

— Не в этом дело, Лейн. Прости, если заставила тебя думать иначе.

— А в чём тогда?

Коллинз вновь долго молчит, я чувствую на себе её взгляд и смотрю в ответ. Почему-то хочется пересчитать веснушки на её лице, все до одной.

— Пойдём, — поднимается она на ноги, сбив меня со счёта. — Покажу кое-что.

Встаю с пола и иду вслед за ней.

Судя по старому дивану по середине комнаты, мы входим в гостиную, но в глаза в первую очередь бросается не он, а реалистичная картина на одной из стен: кусок какого-то здания в тёплый весенний день. Здесь особенно сильно пахнет свежими красками.

Я иду ближе, разглядывая мелкие детали, которые, наверняка, было сложно рисовать, и замечаю на стене слева коллаж из фотографий того же здания. Разные ракурсы, освещение и композиции. Фото выглядят профессиональными.

— Что это за здание? — смотрю я на Мелиссу, которая замерла посередине стены, хмуро разглядывая голубое небо на картине.

— КелАрт, — смотрит она на меня и едва заметно морщится. — Институт, в котором я мечтаю учиться. — Коллинз отворачивается и обводит картину на стене рукой: — Это одна из вступительных робот. Хочу показать комиссии, как мне важно учиться именно у них.

— Почему тебе это важно?

— Потому что моя мама была художницей, и училась там, — едва слышно отвечает она.

— Была?

Коллинз вскидывает на меня колючий взгляд и отрезает:

— Была.

— Хорошо, — соглашаюсь я. — Но при чём здесь наши с тобой свидания?

Уголки губ Мелиссы трогает короткая улыбка, и она удручённо качает головой. Снова смотрит на меня и отвечает:

— Всё просто: у меня нет на них времени, Ронни.

Мне не нравится это мимолётное и незнакомое чувство в груди, которое появилось, когда девчонка назвала меня по имени.

Я отворачиваюсь от неё и спрашиваю:

— А незаконно рисовать на улицах города время, значит, есть?

— Именно так, — равнодушно отвечает она и, судя по звуку шагов, отходит к дивану. Садится на него, отчего тот скрепит, и продолжает: — Видишь ли, моя семья... Они все помогают людям. Отец Коллинз — священник, мама Маргарет — социальный работник, самый старший брат — независимый адвокат, Хьюго — полицейский, Марио — пожарный, а Моника — хирург. Они не захотят оплачивать моё обучение в КелАрте. Поэтому мне приходится зарабатывать на него самой.

— У тебя большая семья, — удивлённо замечаю я и разворачиваюсь к ней лицом. — Но я не совсем понял, как именно ты зарабатываешь на обучение.

Мелисса вновь долго смотрит на меня, словно решая стоит ли довериться мне полностью, а затем вздыхает и устремляет взгляд на картину:

— Во-первых, я разношу газеты по утрам. Во-вторых, откладываю все карманные деньги. Ну и в-третьих, я незаконно рисую на улицах города не бесплатно. В большинстве случаев.

Вот как?

Эта девчонка поражает меня с каждой минутой всё сильней.

Я иду к дивану и сажусь рядом, тоже разглядываю картину напротив и замечаю:

— Ты сама сделала так, чтобы все в школе считали тебя монашкой. Зачем?

— Мне не нравится, что откровенничаю я одна, — усмехается Мелисса. — Настала твоя очередь, Лейн. Откуда вы с Хьюго знаете друг друга?

Я вспоминаю о том дне в трейлере у матери, о драке, что там устроил, о её беременности, и нутро вновь наполняет ядовитая злость. Я так и не рассказал Бонни о том, что узнал. И вряд ли расскажу. А хочется. Хочется разделить свою злость с кем-то другим.

И почему этим кем-то не может быть Мелисса, правильно?

Я смотрю на девчонку и говорю:

— Твой брат принял некоторое участие в передаче нашей с Бо опеки нашей же бабушке.

Незачем грузить невинный цветочек своими проблемами. Тем более, что они не относятся к делу.

— Так вы... — Мелисса ерзает на месте, словно мои слова её разволновали. — Вы с Бонни живёте с бабушкой? Почему? Ваши... родители... Они...

— Только отец, — помогаю я ей. — Мать жива.

— Мне жаль, Ронни, — говорит она отрешённо, а затем смотрит на меня с плохо скрываемыми сочувствием и интересом. Странное сочетание, да. — Что... что с ним случилось?

— Авария.

Лицо Мелиссы вытягивается и едва заметно бледнеет, но она берёт себя в руки и, откашлявшись, говорит:

— Это... это ужасно. Мне правда очень жаль.

— Что не так? — хмурюсь я.

— Всё так, — быстро отвечает она, снова ёрзая. — Просто... Просто я не совсем понимаю, почему Хьюго твердо настроен против нашего с тобой общения!

Она, словно только что выдумала эту оговорку.

— А он против? — усмехаюсь я.

— Да! — подскакивает она с дивана. — Так мне и сказал: Лейн не лучшая для тебя компания, сестрёнка. Если он просто принял участие в передаче опеки, почему он так сказал? И в чём конкретно заключалось его участие?

Ладно. Мне всё это не нравится. Но, если детектив Коллинз действительно против, то этой правды мне не избежать. Я пару секунд наблюдаю за тем, как девчонка ходит из стороны в сторону, и говорю:

— Наверняка, твоему брату не нравится то, что моя мать — наркоманка. Парень с такой матерью и правда не лучшая компания для такой, как ты.

— Что? — замирает Коллинз на месте. — Это... Но...

Я её однозначно шокировал. Что не удивительно.

Мысленно усмехнувшись, я протягиваю к ней руку и прошу:

— Иди ко мне, Мелисса?

Давай, малышка Коллинз, покажи своё отношение к моей, такой нелицеприятной, правде. Отшатнись от моей руки, скриви лицо от неприязни. Грязь от грязи, правильно?

— Но это ведь такая глупость! — оторвав озадаченный взгляд от моей руки, возмущается она и падает на диван, поджав одну ногу под себя и уложив локать на спинку. Пальцы свободной руки обхватывают мои. — Хьюго не прав. Твоя мама... Очень жаль, что у неё такие проблемы, правда, но эта ситуация не может быть веской причиной для того, чтобы мы с тобой не могли общаться. Мой брат — придурок, если считает иначе. Прости меня за него.

Святая и преступница в одном флаконе, надо же.

Хочется рассмеяться, но смех застревает в горле, когда я смотрю в зелёные глаза. В них горит искреннее несогласие с братом. Как, впрочем, и с любым другим человеком, считающим так же, как он.

В моей жизни больше встречалось согласных, чем нет.

Я смотрю на наши руки у меня на бедре и глажу большим пальцем нежную кожу. Её пальцы напрягаются, а дыхание замирает. Я просто не могу упустить столь удачный момент. Поворачиваю лицо к ней и спрашиваю:

— Значит, веских причин для того, чтобы нам не встречаться, нет? Я правильно всё понял?

— Не-ет, — выдохнув, медленно качает она головой. — Причины есть. И очень веские.

— Нехватка времени, — киваю я.

— Именно, — дергается её рука в моей. — Я и так потеряла бесценные пятнадцать минут, болтая тут с тобой.

— Виноват, — улыбаюсь я. — Но что, если у меня есть решение этой небольшой задачки?

— Ре-решение? — теряется она, снова бросая тревожный взгляд на наши руки. — Какое?

— Я могу быть здесь. С тобой.

— Я же только что сказала, — сужает она глаза, — что так только теряю драгоценное время.

До чего упрямая. Но не упрямее меня. А моё самолюбие, по которому проехались в очередной раз... Оно пострадает гораздо больше, если я проиграю сестре.

Я подаюсь ближе к девчонке и оправляю прядь волос ей за ухо пальцами свободной руки. Мне нравится, что её дыхание вновь замирает, а в глазах вспыхивает испуг.

— Ты уверена, что что-то теряешь, а не приобретаешь, Мелисса?

Коллинз молчит целую минуту, а затем вновь обескураживает меня тем, что говорит:

— Потребуй возврат денег, Лейн.

— Что?

Она чуть отклоняется назад и делает попытку высвободить свою руку:

— Ну... У того, у кого ты брал уроки пикапа. Они не работают.

Не работают, значит.

Я секунду любуюсь порозовевшими щёчками, а затем смеюсь. Коллинз в это время всё же удаётся высвободить пальцы. Она поднимается с дивана, встаёт ко мне лицом и тянется одной рукой к запястью другой. Щипает кожу и говорит, не глядя на меня:

— Давай поступим так, Лейн. Ты никому не рассказываешь о том, что сегодня узнал обо мне, а я взамен... — Коллинз перестаёт теребить кожу запястья и смотрит мне в глаза: — Я стану твоим другом, Ронни.

— Другом? — усмехаюсь я. — Считаешь, мне не хватает друзей?

— Настоящим другом, Лейн, — выделяет она голосом первое слово. — Не сестрой, не школьным приятелем или поклонницей. Другом.

Я киваю и тоже поднимаюсь на ноги:

— Другом. Не меньше и... не больше?

— Да. У нас с тобой... В общем, неважно. Согласен?

— Как от такого откажешься? Но прежде... — Я касаюсь пальцами обнажённого плеча, провожу ими вниз и сжимаю пальцы. — Позволь показать тебе то, от чего ты хочешь отказаться?

— Что именно? — выдыхает она, глядя вниз.

Я поднимаю её лицо за подбородок, склоняюсь ближе и смотрю на губы, которые не знали поцелуев... Или знали? Впрочем, плевать.

— Ронни, — шепчет она. — Не нужно...

Я заглядываю ей в глаза и вижу в них целую бурю чувств. Сомнение, желание, страх, предвкушение. Она ведь может сделать шаг назад — я её почти не держу. Но невинный цветочек его не делает.

Выходит, не такой уж и невинный?

Грудь обжигает незнакомое и не очень приятное чувство, и я резко склоняюсь ещё ближе. Чтобы доказать, что поцелуй со мной будет стоить десятки её предыдущих поцелуев. Если они были.

Но мне мешает раздавшийся телефонный звонок.

Мелисса вздрагивает и отскакивает от меня, как от огня. Прячет глаза, прокашливается и снова щипает кожу на запястье. Я заставляю себя отвести глаза от её рук и лезу в карман джинсов за телефоном.

Бонни.

Надо будет ей сообщить, что ставить палки в колёса не честно.

— Что-то срочное, Бо? — спрашиваю я в трубку.

— Красная карта, Ро: забери меня из школы прямо сейчас.

Глава 12. Дилан: любопытство не доводит до добра

— Чем хочешь заняться, герой?

Я ставлю грязную посуду в раковину и бросаю взгляд за окно, чтобы оценить обстановку. Грёбанные дети, без должного воспитания, бывают слишком жестоки, а наш Сэм — натура ранимая. Всё никак не могу донести до него, что глупые люди не стоят нашего внимания.

— Ты обещал запустить воздушного змея вместе со мной, — радостно напоминает мне младший брат.

И правда обещал.

Я уже хочу развернуться к Сэму, но взгляд цепляет тонкую фигурку за окном. Очень знакомую, с длинными ножками, выглядывающими из-под короткой юбки.

Ну вот какого хрена, Львёнок?

По тому, как Лейн озирается, осторожно ступая между трейлерных домов, я понимаю, что ищет она меня. Проследить за мной девчонка не могла, а значит, видела меня здесь раньше.

Чёрт.

Её красивое лицо озаряет торжество, когда она видит мой байк, но его тут же сменяет любопытство, граничащее с опасениями, когда её взгляд исследует дом. И наконец, на нём появляется страх.

Потому что Львёнок встречается взглядом со мной.

— Будь здесь, — бросаю я Сэму и иду на улицу.

Когда я выхожу, Лейн теребит своё дурацкое детское колечко на цепочке, а её взгляд устремлён в сторону, словно она всё ещё размышляет о том, чтобы сбежать.

Поздно.

— Лейн, — кивнув, останавливаюсь я напротив неё и скрещиваю на груди руки.

— Привет, Дилан, — неловко улыбается она. — А я тут проходила мимо, вижу: твой байк... У кого-то гостишь? У кого?

— Зачем ты меня искала, Лейн?

— Искала? — деланно удивляется она. — Вовсе нет. С чего бы, верно? Здесь живёт... живёт...

— Твоя мать, знаю. Так зачем?

Девчонка бледнеет, глаза расширены от ещё большего страха, но через мгновение её плечи понуро опускаются, а взгляд устремляется в ноги. Голос дрожит будто бы от слёз, когда она едва слышно замечает:

— Тогда мне всё понятно.

Лейн разворачивается с намерением уйти, но я зачем-то ловлю её руку. Кожа тёплая и нежная. Дожидаюсь, когда она поднимет на меня глаза, в которых сквозит озадаченность и собираются слёзы, и ровно спрашиваю:

— Что тебе понятно, Лейн?

— То, почему ты не желаешь со мной связываться. Ты ведь знаешь, кто она, да?

И снова эта дурацкая надежда в глазах, которая пробивается сквозь отчаяние и боль.

— Знаю.

Надежда тухнет, словно погасший огонёк лампы.

— Всё нормально, я привыкла, — отвернувшись, шепчет она и вновь пытается уйти.

А я вновь зачем-то не позволяю ей это сделать.

— Лейн, мне плевать на то, кто твоя мать, — холодно говорю я. — Я буду или не буду спать не с ней, если ты понимаешь о чём я. Хотя практика показывает, что до тебя всё никак не дойдёт.

Теперь я наблюдаю пресловутое упрямство, смешанное с возмущением и тревогой.

Читаю её, как открытую книгу.

— До тебя, похоже, тоже доходит далеко не всё, Холд, — вздёргивает она упрямый носик.

— Поверь мне, это не так.

— Дилан, она пойдёт с нами запускать змея? — спрашивает за моей спиной Сэм, отчего я мысленно чертыхаюсь. — А как её зовут? Ты нас познакомишь?

Да, моему брату не хватает общения. А красивые девчонки вообще его слабость.

Лейн заглядывает за моё плечо, и её светлые брови ползут вверх. Впрочем, она достаточно быстро справляется с удивлением, уступив его место жалости. Терпеть не могу, когда так смотрят на моего брата.

— Ты как, Лейн, пойдёшь с нами запускать воздушного змея? — насмешливо интересуюсь я.

Львёнок мгновенно понимает причину моего недовольства и, высвободив свою руку из моей, ловко и быстро обходит меня, чтобы остановиться напротив брата:

— Привет, меня зовут Бонни, а тебя?

— Я Сэм, — гордо заявляет тот, улыбаясь во всю ширь рта, но тут же смущается и опускает глаза.

— Приятно познакомиться, Сэм, — щебечет Лейн. — Значит, воздушный змей. Должно быть, это очень весело!

— Ты что, ни разу не запускала змея? — недоумевает Сэм, позабыв о смущении.

— Как-то не доводилось, — виновато пожимает плечами Лейн.

Сэм с восторгом и мольбой смотрит на меня:

— Дилан, теперь мы точно должны взять Бонни с собой!

Мелкий дамский угодник.

Мы с Лейн встречаемся взглядами: ей явно стыдно за свою первую реакцию. Я веду шеей и иду в дом. За гребанным воздушным змеем.

Отыскав его в шкафу с разным хламом матери Сэма, я вручаю змея Лейн, а сам берусь за ручки инвалидного кресла брата и спускаю его по пандусу вниз. Колёса плавно катятся по вытоптанной земле у дома, но на дороге бороздят по гравию, что меня всегда раздражало.

Лейн нагоняет нас через минуту и, затаившись, словно боится, что вот-вот грянет гром, идёт рядом. Сэм поворачивает голову к ней и решает блеснуть своими знаниями:

— Бонни, ты знала, что первые упоминания о привязных летательных устройствах встречаются во втором веке до нашей эры?

— Правда? Как интересно, — осторожно отзывается та, бросая на меня опасливый взгляд.

— В Китае! — восторженно продолжает Сэм. — Внешне они были подобны образу мифического бескрылого дракона! Поначалу, в китайских и монгольских армиях, змей использовали для устрашения противника и в качестве...

Я перестаю слушать брата, прекрасно зная, что он не остановится, пока не перескажет статью из Википедии до самого конца, и понимаю, что Лейн тоже не особо его слушает. Её обеспокоенно-затравленный взгляд устремлён на дом через улицу. Её дом. Как давно она там не появлялась? Знает ли то, что я сам недавно вынужденно узнал?

— Ты была у матери, когда меня увидела, — говорю я негромко. — Удивлён, что не отправилась на поиски сразу же.

Лейннаграждает меня укоризненным взглядом, напоминая мне мою собственную мать, но совсем скоро стыдливо отводит глаза:

— Да. Но не сегодня.

Выходит, не знает?

— А когда?

— Пару месяцев назад. Заносила ей домашнюю еду, пока она спала, хотела заодно прибраться, но услышала возню в спальне и сбежала. Мы с Ро договорились, не общаться с ней.

Да, и они оба «держат» обещание — Ванда рассказала мне о воскресном шоу, что снова устроил здесь Лейн. Может, Львёнок пришла сюда, как раз, потому что брат ей рассказал об интересном положении их матери?

Нет.

В этом случае она не отправилась бы искать меня.

Не знает.

Впрочем, это не моё дело.

— Как поняла, что я появлюсь здесь вновь? — вот моё дело.

Лейн виновато морщится, но признаётся:

— Пообщалась с местными детишками о жутком парне на крутом мотоцикле. Знаешь ли, он тебя выделяет.

Да, это один из минусов езды на байке.

— Зачем, Лейн? — устало интересуюсь я.

Она виновато улыбается и отводит взгляд:

— Любопытство.

— Пришли! — дергается в кресле Сэм. — Бонни, я дорасскажу тебе о змеях, как только мы запустим наш, ладно?

— Конечно, Сэм.

Я хмыкаю и взглядом указываю девчонке на разрезанную углом сетку в заборе. За ним находится просторная поляна, на которой мы с братом обычно гуляем, подальше от чужих жалостливых взглядов или зловредных высказываний. Лейн понятливо кивает, идёт к забору и поднимает край металлической сетки, чтобы я с коляской брата смог выйти за территорию трейлерного парка.

Проходя мимо Лейн, я ловлю себя на мысли, что не зря позволил ей пойти с нами — хоть какая-то, но польза от неё есть.

На запуск воздушного змея уходит минут десять, и вот мой брат, задрав лицо в небо, счастливо хохочет, пока Львёнок носится по поляне со стропами в руках, сверкая стройными ножками из-под лёгкой юбки.

Вздыхаю и сажусь на траву у дерева, откинувшись спиной на широкий ствол.

Она с удовольствием возится с моим братом, даже не зная, кто он мне.

Красивое лицо девчонки раскраснелось от бега, с губ не сходит глупая улыбка, голубые глаза блестят от веселья. Она будто бы не обманула, когда сказала, что ей не доводилось запускать воздушного змея. Радуется, как ребёнок. Не меньше, чем Сэм. А то и больше. Он-то у нас парень бывалый в вопросах запуска змея.

Перевожу взгляд на брата. Он смотрит в ответ и показывает два больших пальца, кивая в сторону Лейн. Усмехаюсь и качаю головой.

Не зачем ей это всё, у неё своих трудностей хватает.

— Бонни, я тоже хочу поуправлять! — протягивает к ней руки Сэм. — Можно?

— Нужно! — хохочет та в ответ и бежит к нему, чтобы передать ручки строп. — Не представляла, что змеи — это так весело! Точно справишься, Сэм?

— Запросто! — красуется брат. — Я уже делал это тысячу раз. Иди, можешь меня не контролировать.

Бонни, рассмеявшись, кивает, но всё же пару минут следит за успехами Сэма, а затем направляется ко мне. Она всё ещё улыбается. Задумчиво. Словно что-то вспоминает или представляет, как это могло быть.

Забавная.

Когда она, поджав под себя ноги, садится рядом, я поднимаю взгляд на колышущегося по ветру змея и говорю:

— Сэму десять, он на домашнем обучении, его лучший друг: Википедия, как ты уже могла понять.

— Что с ним случилось? — тихо спрашивает Лейн.

— Он такой с рождения.

Львёнок молчит. Я тоже не спешу с ответами на вопросы, которые она ещё не задала, но обязательно задаст. И я ей ответу. Просто, потому что знаю, что она не станет болтать об этом.

— Дилан... Кто Сэм тебе?

Я поворачиваюсь к ней и долго разглядываю её лицо. В конце концов, она смущается и отводит глаза:

— Если не хочешь...

— Сэм — мой брат. Его мать — шлюха, с которой спал мой отец. Бывшая шлюха. После рождения Сэма Ванда ушла в официантки.

Лейн не может сдержать удивления, но меня это не злит. Злит меня другое: жалость, что ожидаемо пробивается сквозь утихающее удивление.

— На будущее, Лейн, — прохладно замечаю я. — Сначала пойми действительно ли ты хочешь знать правду, а потом спрашивай. То же самое касается слежки. Любопытство не доводит до добра.

Львёнок стыдливо отводит глаза, но через мгновение замечает тихо:

— Ты мог не отвечать. А значит, хотел сказать мне правду. Рассчитывал, что она меня отпугнёт?

— Надежда была, — признаю я.

Бонни коротко улыбается, но смотрит по-прежнему на свои пальцы, которыми рвёт траву.

— Похоже, мы в тупике, Дилан, — тихо выдыхает она.

— О чём ты?

Лейн сомневается ещё пару секунд, а затем смело заглядывает мне в глаза:

— Я надеюсь сблизиться с тобой, а ты с таким же рвением — избавиться от меня. — Она неловко улыбается и поясняет, пожав плечами: — Тупик.

Я предвкушающе улыбаюсь, а затем резко подаюсь вперёд. Заваливаю испуганную девчонку на спину, сжимаю пальцами бархатную кожу бедра, прижимая ногу к своему боку. С нажимом веду ладонью выше. Я хотел так сделать, как только увидел её ножки в окне.

— А я о чём тебе толкую? — шепчу я ей на ухо, пока она рвано дышит подо мной. — Ты можешь сблизиться со мной в любую минуту. Для этого, Львёнок, не обязательно лезть друг к другу в душу.

Слышу, как она тяжело сглатывает, когда я едва касаюсь губами мочки уха, а затем хрипло шепчет:

— Твоя душа привлекает меня в первую очередь, Дилан...

— Исключено, — отрезаю я, забираясь под юбку. — У меня её нет.

Соглашайся, Львёнок, и покончим с этим.

Но она не успевает мне ничего ответить, потому что я слышу, как ойкает мой брат, и резко отпускаю её, чтобы сесть.

— Ди-и-илан! — испуганно-виновато тянет Сэм, не справляясь со змеем из-за поднявшегося ветра. — Кажется, мне нужна по-о-омощь...

Я срываюсь к нему, а Лейн тихо замечает мне в спину:

— Сомневаюсь, что нет.

Не подаю вида, что слышу её и набегу приказываю брату:

— Отпускай!

Но маленький упрямец меня не слушает: вцепился в ручки намертво, едва не подлетая в воздух вслед за змеем. Его бросает из стороны в сторону по сидению коляски. Мне не хватает пары мгновений, чтобы успеть. Особенно сильный порыв ветра вырывает худенькое тельце брата из кресла, и он валится в траву. Пальцы, наконец, разжимаются. Змей свободно улетает вместе с ветром. Придётся купить новый.

Позади раздаётся испуганный вздох Лейн.

Опускаюсь рядом с Сэмом, подхватываю его в руки и разворачиваю лицом к себе. Губы плотно сжаты, в глаза не смотрит. На подбородке кровь.

— Боже, он ушибся? — подлетает к нам Лейн. — Сильно? Сэм, тебе больно?

Я веду шеей, поднимаюсь вместе с братом и усаживаю его в кресло. Смотрю на Лейн:

— Сэм — настоящий мужчина. Ему не нужна твоя жалость, Лейн. Как и мне.

— Но...

— Кончай верить в сказки и повзрослей.

Лейн заметно бледнеет, а я, толкнув коляску вперёд, ухожу.

В память врезается выражение голубых глаз. В них застыла боль.

Я знал, что так будет, но почему-то именно сейчас мне тошно от самого себя.

Глава 13. Мелисса: я догадывалась о чём-то таком...

— Чудесно, что у тебя появились подруги, Мелисса.

Мама Маргарет буквально светится от счастья, взглянув на меня, прежде чем повернуть машину на Хилл-стрит. Я на это мысленно и скептически усмехаюсь, а вслух говорю:

— У меня есть подруги, мама. Мы обычно помогаем друг другу с учёбой, помнишь?

— Да, но это не тоже самое, что ходить в гости. Очень мило со стороны Киры Додсон пригласить тебя на пижамную вечеринку, разве я не права? И с твой стороны будет вежливо как-нибудь пригласить её к нам на обед.

Вот уж нет, спасибо.

Мне и на сегодняшнюю вечеринку идти смысла больше не было, но приглашение в розовом конверте не осталось без внимания мамы Маргарет. К моему сожалению.

— Прекрасная идея, — вдохновенно вру я. — Сегодня же узнаю у Киры, что она думает по этому поводу.

И как же будет жаль, что у неё расписано время по минутам на два месяца вперёд. А может, и больше.

— О-о, я так рада за тебя, милая, — улыбается мне мама Маргарет, не догадываясь о содержании моих мыслей.

Я натянуто улыбаюсь в ответ, а затем замечаю фигуру Киры на тротуаре у дома 1226, подсвеченную желтоватым светом уличного фонаря. На ней очень откровенный топик и короткая юбка. А я в пижаме, как того требовало приглашение...

Первый звоночек?

— Здравствуйте, миссис Коллинз! — широко улыбается Додсон, заглядывая в открытое окно остановившейся рядом с ней машины. — Привет, Мелисса!

— Добрый вечер, Кира, — вежливо отзывается мама Маргарет, не оставив без внимания внешний вид моей «подруги». — Так мило, что ты вышла встретить Мелиссу. Должно быть, пижаму ты оденешь, как только соберутся все девочки?

— Да, она ждёт меня на кровати в комнате, — ещё шире улыбается Кира. — Мелисса, как раз, последняя из приглашённых. Огромное спасибо, что вы позволили ей немного повеселиться с нами!

— Глупости! — вновь радуется женщина, удовлетворившись ответом Киры. — Нам с папой Мелиссы только в радость то, что у неё есть такие доброжелательные подруги, как ты, Кира.

Я едва не закатываю глаза и тихо спрашиваю:

— Я, наверное, пойду?

— Конечно, милая. Не забудь подушку на заднем сидении.

Подушку. Да.

Кира отходит в сторону, позволяя мне выбраться из машины, я забираю дурацкую подушку с заднего сидения и прощаюсь с мамой Маргарет:

— До встречи утром, мама.

Хочу пойти к дому, но Додсон берёт меня под локоть и, улыбаясь, заявляет:

— Нужно проводить твою маму, так будет вежливо. — И уже громче: — До свидания, миссис Коллинз!

— Повеселитесь, как следует, девочки!

Она взмахивает нам на прощание рукой и трогает машину от тротуара. Додсон удерживает меня на месте пока машина не скрывается за первым перекрёстком, не переставая при этом всё время махать ручкой и широко улыбаться.

— Может, пойдём в дом? — устало интересуюсь я.

Додсон отпускает меня и осматривает с головы до ног придирчивым взглядом:

— На самом деле, планы изменились. Надеюсь, ты не против. Пойдём скорей.

Девчонка хватает меня за руку и тащит вперёд по улице.

— Изменились? — спрашиваю я, едва сдерживая скептицизм.

Не поверю ни единому её слову. Что могло измениться, так это — суть очередной лжи. В этом мы с ней похожи.

— Я правда планировала пижамную вечеринку, — начинает причитать Кира. — Раздала приглашения всем подругам, договорилась с родителями, купила пирожных и газировки! Но в последний момент выяснилось, что Рекс Вуллорд устраивает у себя вечеринку. И все девочки предпочли его мне, представляешь?! Даже Бонни! Впрочем, именно она уговорила меня не менять намерений встретиться всем вместе, а просто поменять место встречи. Я уверена, мы и там отлично повеселимся! Правда же?

Додсон, наверняка, ожидает, что сейчас я разволнуюсь, расстроюсь оттого, что придётся предстать перед одноклассниками в пижаме. Возможно, она даже ждёт, что я захочу немедленно вернуться домой. И, вероятно, приготовила аргументы, чтобы не допустить этого.

Ведь в этом заключался её план — опозорить меня, поставить в неловкое положение. Зачем, спросите вы? О, тут всё просто — ей нравится Лейн, который в последнее время уделяет слишком много внимания мне.

Вот только ей не известно о том, что я годами вырабатывала иммунитет к чужому мнению по поводу моего внешнего вида. Строить из себя монашку, с этими удлинёнными платьями и юбками, дело не простое и закаляющее характер.

— Правда, — восторженно-тихо отзываюсь я, вынуждая Киру удивлённо подавиться словами, которые она намеривалась произнести. — Вот только...

— Что? — жадно спрашивает она.

— Я никогда не была на вечеринках... Но...

— Совершенно не важно то, как ты выглядишь, Мелисса! Главное — сам человек. Тебе не о чем переживать!

— Мне просто... стыдно перед родителями. Они ведь думают...

Должна же я хоть немного поддерживать образ послушной девочки.

— Не волнуйся, они никогда не узнают о том, где ты была, — чересчур охотливо заверяет меня Додсон, ведя через дорогу. — Точно не от меня.

Может, её план заключался в другом?..

Впрочем, я не собираюсь задерживаться надолго на чужой вечеринке, раз выпала такая возможность.

Я смотрю на двухэтажный особняк, с заднего двора которого доносятся звуки музыки и весёлые голоса, и неожиданно чувствую что-то вроде грусти. Я и вправду ни разу не была на таких вечеринках. Не стремилась даже. И сейчас у меня почему-то создаётся впечатление, что я что-то упускаю в этой жизни.

Додсон тянет меня ко входу на задний двор, и когда мы закрываем за собой калитку, я понимаю, что это не просто вечеринка, а вечеринка у бассейна.

Большинство девочек — в бикини, парни — с разбега ныряют в воду в купальных шортах. Повсюду раздаётся гомон, смех и плеск воды.

— Я одолжу тебе свой купальник, — обещает мне Додсон, явно наслаждаясь моим замешательством. — Я всё равно не собиралась купаться.

— Я тоже пас, — бездумно бросаю я, крепче сжимая под мышкой свою подушку. — Не люблю воду.

— Но как же? — настаивает Кира, утягивая меня ближе к бассейну. — Смотри, как весело остальным! Ты должна попробовать!

Я пристальнее вглядываюсь в профиль «подруги».

Однажды Джейд Вебер застала меня в школьном душе. Я была уверена, что она ничего не увидела. Теперь сомневаюсь.

— Девочки, все знают Мелиссу? — спрашивает Додсон, остановив нас рядом со своими подружками. — Она не взяла с собой купальник, я решила одолжить ей свой. Мы сейчас вернёмся.

Я высвобождаю свою руку и вежливо замечаю:

— Спасибо, Кира, но я пришла сюда не купаться.

— Очевидно, чтобы поспать? — насмешливо интересуется Паола Хайт, которая изо всех сил строит из себя стерву сколько я себя помню, но всем на это плевать. — Шумная вечеринка предпочтительнее, чем занудные проповеди твоего папочки перед сном?

Разумеемся, все девочки хихикают, а громче всех — Додсон.

— И предпочтительнее, чем твои остроумные замечания, — не сдерживаюсь я.

Секунду наслаждаюсь произведённым эффектом, а затем гордо отхожу от этих дур, скрываясь в толпе.

Ещё минут десять и можно отсюда свалить.

Я пробираюсь сквозь толпу на веранду, где поменьше народа, останавливаюсь у перил и осматриваюсь. Веселье в полном разгаре: некоторые девочки плавают в бассейне на надувных матрасах, парни передают им стаканчики с напитками, кроме тех, кто пытается скинуть их в воду. Повсюду визг и гам. Те, кто не купаются, стоят кучками: выпивают и болтают. В доме тоже есть народ: через окно я вижу, как ребята играют в пивпонг.

Дверь в дом открывается, и на веранду выходит Бонни Лейн. Осматривается, словно кого-то ищет, и замечает меня. Её брови взлетают вверх.

— Мелисса? — направляется она ко мне, хмурясь на мою пижаму. — Ты...

— В пижаме, — киваю я.

— И...

— С подушкой, да.

— Но почему? — не может она сдержать улыбки.

Но эта улыбка отличается от улыбок её подружек, она добрая.

— Додсон не успела, или скорее, не захотела предупредить меня, что пижамная вечеринка переносится к бассейну Вуллорда.

— Кира планировала устроить пижамную вечеринку? — вновь хмурится Лейн.

Очевидно, что нет. А если учитывать, что Додсон держит меня за глухую дуру, которая не слышала о приближающей вечеринке у Вуллорда: что она планировала с самого начала, так это — опозорить меня.

Я присаживаюсь на перила и спрашиваю у Лейн:

— Не знаешь, Додсон действительно живёт через дорогу отсюда?

— Эм... — задумчиво обхватывает она пальцами перила. — Кажется, она с Уэллсли-драйв. Но я могу ошибаться.

Интересно, кто на самом деле живёт в доме 1226 по Хилл-стрит?

— А твой... твой брат тоже здесь?

— Да, я, как раз, его искала.

— Тогда мне всё ясно.

Лейн неловко улыбается, разворачивается в сторону веселящегося народа и кого-то выглядывает. Через полминуты она вновь хмурится:

— Что Кира задумала?

Она действительно не знает о планах приятельницы? Или притворяется, что не знает?

— Есть у меня пара предположений...

— И у меня, — сильнее хмурится Лейн, а затем поворачивается ко мне: — Но знаешь, что? Давай не будем идти на поводу у Киры. Ты рассчитывала на пижамную вечеринку — значит, мы её устроим. У меня. Пойдём, вызовем такси и уедем отсюда.

Лейн протягивает мне руку и вновь улыбается по-доброму. Мне хочется ей верить.

— Почему ты хочешь меня спасти? — спрашиваю я.

— Потому что ты не строишь коварных планов, — пожимает она плечами и добавляет чуть тише, словно самой себе: — В отличии от многих из нас.

Я прослеживаю за её взглядом, направленным в комнату за окном, и сразу замечаю Дилана Холда. Не знаю, как это ему удаётся, но парень всегда выделяется на фоне остальных. Может, дело в его тяжёлой ауре? Или в холодности ко всему живому, которую он в совершенстве умеет демонстрировать окружающим?

Холд чувствует наши с Лейн взгляды, и я тут же отворачиваюсь. Бонни тоже отводит взгляд, я успеваю заметить в нём грусть, но уже через мгновение Лейн смотрит на меня как ни в чём не бывало:

— Выйдем через задний двор, хорошо?

— Как скажешь, — киваю я и спрыгиваю с перил.

Мы осторожно обходим веселящихся ребят так, чтобы не попасться на глаза Додсон или Хайт, и через пару минут достигаем калитки. Выходим под свет уличных фонарей и идём вдоль забора. Лейн достаёт из сумочки телефон, чтобы вызвать такси.

— Ты в курсе, что твой брат хочет устроиться в школьную газету? — спрашиваю я.

— Правда? — удивляется Бонни.

— Да. Мисс О'Хара предложила ему написать статью, после прочтения которой решит подходит ли он для работы у нас.

— Даже интересно, что у него выйдет, — улыбается Бонни, перед этим бросив на меня понимающий взгляд.

Наверняка, тоже считает, что Лейн хочет в газету из-за меня. Выходит, знает о его симпатии.

— Не знаешь, я правда могу ему нравиться? — зачем-то спрашиваю я и тут же жалею, что задала этот вопрос, потому быстро добавляю: — Нет, не отвечай. Не хочу об этом знать.

Лейн и не стремиться ответить. Она отводит глаза, словно чувствует себя виноватой, но в следующее мгновение на её лице появляется страх. Я вновь прослеживаю за её взглядом: из-за переулка выезжает машина, а парень с бычьей шеей за рулём хищно улыбается и смотрит прямиком на Бонни.

Её знакомый? Которого она, очевидно, не рада видеть.

Лейн хватает меня за руку и поворачивает обратно. Но поздно. Машина тормозит в паре ярдов от нас, и парень, судя по звуку за спиной, выходит наружу, чтобы крикнуть:

— Ты не можешь всё время от меня бегать, красотка.

Лейн замирает на месте и говорит себе под нос:

— И правда, пора это прекратить. — Она смотрит на меня и просит: — Найдёшь моего брата?

Я киваю и вручаю ей подушку:

— Оружие, конечно, так себе, но вдруг пригодится.

Мне боязно оставлять её наедине с этим развязным парнем, но сами мы вряд ли с ним справимся, потому я немедленно срываюсь ко главному входу в дом. На заднем дворе её брата не было: я успела ранее оглядеться там, как следует, потому рассчитываю найти его в доме. Но на дорожке к нему врезаюсь в Холда...

— Ох, извини, Дилан, — каюсь я, пытаясь его обогнуть, но он зачем-то ловит меня за плечи.

— Что-то случилось?

— Может случится. Прости, но мне нужно найти Лейна. Ты, кстати, не видел его?

— Нет, — отпускает он меня, глядя мне за спину.

Его глаза вспыхивают ледяным огнём, а на щеках выделяются желваки.

Я мысленно благодарю Холда за то, что он отправляется прямиком к Лейн, и спешу в дом. Возможно, искать Ронни смысла больше нет, но я пообещала его сестре обратное, а заначит, выполню обещание.

И желание его увидеть здесь вовсе не при чём.

Глава 14. Бонни: научи меня драться, а я научу тебя любить

— Не знаешь, я правда могу ему нравиться?

Вопрос Мелиссы застаёт меня врасплох, и, видимо, она сама это понимает, потому что тут же оговаривается:

— Нет, не отвечай. Не хочу об этом знать.

Я чувствую её взгляд и виновато отвожу глаза. Я не знаю. Ро говорил, что она забавная, но нравится ли она ему по-настоящему? Это знает только он сам.

И тут я снова вижу его машину...

Это очень сильно становится похожим на преследование. Впрочем, именно это он обещал, когда пытался облапать меня в «Кризо».

Я хватаю Мелиссу за руку и разворачиваю нас обратно, через секунду раздаётся хлопок дверцы машины, а следом и его насмешливый голос:

— Ты не можешь всё время от меня бегать, красотка.

Я резко останавливаюсь и тихо замечаю:

— И правда, пора это прекратить. — Затем я смотрю на Мелиссу: — Найдёшь моего брата?

Та кивает и передаёт мне свою подушку:

— Оружие, конечно, так себе, но вдруг пригодится.

Я непроизвольно улыбаюсь, провожая спину Коллинз к главному входу в дом Вуллорда, а затем разворачиваюсь лицом к Заку Треворсу:

— Оставь. Меня. В покое.

— Брось, красотка, — хищно улыбается он, делая шаг вперёд. — Ты же только что избавилась от подружки, чтобы остаться со мной наедине. Я не прав?

— Не прав. Мелисса пошла за моим братом, раз меня ты не понимаешь, — стараюсь я держать спину прямо.

— О, сейчас я должен испугаться?

— Значит, мне лучше обратиться в полицию?

— Что лучше, так это — сесть в мою машину и провести со мной ночь. Тебе понравится, обещаю.

— Ни за что и никогда.

Парень хмыкает, отворачиваясь в сторону, а затем неожиданно подаётся вперёд и хватает меня своими ручищами за талию и скулы:

— Думаешь, слишком хороша для меня? Не обманывайся, красотка, ты такая же, как все. Падкая на мускулы и смазливые мордахи. Думаешь, я не видел с каким вожделением ты смотрела на Холда? Так я гораздо горячее него. Обещаю, ты будешь стонать подо мной и выкрикивать моё имя, требуя ещё и ещё...

— Отпусти меня!

И он отпускает. Но не по собственной воле.

Случившееся происходит так быстро и неожиданно, что меня ведёт назад, и я не удерживаюсь на ногах, выпуская из рук подушку. Ладони, врезавшиеся в асфальт, жжёт боль. Но это пустяки по сравнению с тем удивлением, что я ощущаю, видя напряжённую спину Холда.

Дилан отбросил от меня Зака на его же машину, и теперь набрасывается на него, схватив за грудки. Рычит у его лица:

— Какого хрена ты пристаёшь к моей девчонке, Треворс?! Тебе мало того, что я делаю с тобой на ринге?

— К твоей? — насмешливо откликается тот. — И давно она твоя?

— Всегда была ею.

— Не заливай, Холд. У этой девки никого нет, я проверял.

Я испуганно охаю, когда Дилан врезает свой кулак Треворсу в живот. Тот, с шумом выпустив воздух, сгибается пополам.

— Это за девку, — комментирует Дилан, за шиворот выпрямляя парня, и бьёт его снова: — А это за то, что ты её преследуешь. Надеюсь, мы поняли друг друга?

— Стив будет недоволен, — тяжело выдыхает тот. — Дерёмся вне ринга из-за какой-то...

Теперь он получает коленом в нос. Я с ужасом наблюдаю, как из него хлынула кровь.

— Стив меня поймёт, — холодно бросает Дилан. — Хорошо бы и ты меня понял.

Парень сплёвывает кровь на тротуар и распрямляется, обхватив пальцами переносицу. Улыбается. Окровавленными зубами. Но не успевает ничего сказать.

— Бо!

Я смотрю в сторону брата, который спешит ко мне, вижу за его спиной Томи Брауна, Вуллорда — хозяина вечеринки и Мелиссу в отдалении.

— Ладно, — зло бросает Зак, открывая дверцу машины. — У вас численное преимущество. Ещё увидимся.

Я могу ошибаться, но, кажется, последнее предложение предназначалось для меня.

Треворс взвизгивает шинами и уезжает ещё до того, как Ро и остальные добираются до нас. Холд протягивает мне руку, но на меня не смотрит, отчего я чувствую ядовитую обиду, но помощь принимаю. Прикосновение пальцев тёплое и... надёжное.

Я оправляю юбку, а в следующий миг на меня налетает брат:

— Ты в порядке, Бо?

— Благодаря Дилану, — тихо говорю я.

— Это был тот парень? Снова?

— Да.

— И ты его просто отпустил?! — взрывается Ро, повернувшись к Холду.

— Ронни, не надо...

— Остынь, Лейн, — ровно замечает Дилан. — Я донёс до него всё, что нужно было донести.

— Очень надеюсь, что так, — всё ещё злится Ро.

— Ладно, народ, — подаёт голос Вуллорд, — я, пожалуй, вернусь к гостям, раз хорошая драка сорвалась. Ты со мной, Томи?

— Спрашиваешь! Ты это, Ро, зови снова, если что.

Парни уходят, а недалеко от меня появляется Мелисса, чтобы поднять с асфальта свою подушку. Я благодарно ей улыбаюсь, она кивает в ответ.

Воцарившуюся тишину прерывает шорох шин по асфальту, мы все разом поворачиваем головы в сторону подъезжающей к дому машины жёлтого цвета.

— Наше такси, — говорю я Мелиссе очевидное.

— Знаешь, Бонни, — скромно тупит она взгляд, — я подумала, что мне лучше вернуться домой.

— Правда? — неожиданно расстраиваюсь я.

— Не хочется обманывать родителей, понимаешь?

— Конечно. Ро? Ты со мной или останешься?

Брат бросает взволнованный взгляд на Мелиссу, и я вдруг понимаю, что она ему нравится. По-настоящему.

Мою кисть обхватывают тёплые пальцы. Я поднимаю на Холда озадаченный взгляд, пока он говорит моему брату:

— Проводишь Мэл, ладно? Мне нужно пообщаться с твоей сестрой.

Он не ждёт от Ронни ответа, утягивая меня к такси. Я взглядом прошу брата не вмешиваться. Он не выглядит довольным, но просьбу мою исполняет, напряжённо кивнув.

Мы с Диланом садимся на заднее сидение машины, и она трогается с места.

Через десять минут напряжённой тишины я замечаю:

— В приложении такси указан адрес моего дома.

— Я догадался.

Я сглатываю и киваю. Самой себе. Потому что Дилан, не отрываясь, смотрит в окно. Нахожу пальцами колечко и тоже отворачиваюсь к окну.

Он правда хочет со мной пообщаться или попросту отправить меня домой?

И снова я чувствую обиду. Не должна, но, разве, сердцу прикажешь не реагировать на безразличие парня, который тебе нравится? В последнюю нашу встречу, Дилан предложил мне повзрослеть... С тех пор, я не предпринимала каких-либо действий, чтобы с ним сблизиться, более того, я готовилась к поражению в споре с братом. Мы, в принципе, зря повелись на провокацию Паолы Хайт. Это было глупо.

Но тогда я этого не понимала.

Тогда это было хорошим поводом, о котором я догадалась лишь некоторое время спустя.

Когда машина подъезжает к дому 1919 по Бродвей, я лезу в сумочку за наличкой, но Дилан успевает заплатить за такси раньше меня.

— Не стоило, — тихо замечаю я.

Холд бросает на меня нечитаемый взгляд и говорит таксисту:

— Спасибо.

Тот кивает, а мне не остаётся ничего больше, чем выбраться из машины вслед за Диланом. И я решаю сразу отправиться в дом, но через пару шагов разворачиваюсь лицом к парню:

— Знаешь, провожать меня было недальновидно. Ты же сам мне сказал, чтобы я повзрослела. А как я это сделаю, если...

— Как давно Треворс тебя преследует? — перебивает он меня. Голос ровный и спокойный. Всё, как всегда.

Я опускаю глаза:

— Три недели.

— Почему не рассказала мне?

— Не хотела услышать от тебя то, что я сама виновата. Я и так это знаю.

Дилан молчит. Я чувствую на себе его тяжёлый взгляд, но боюсь поднять глаза, а когда, не выдержав, делаю это, он бросает:

— Пошли.

Куда?

Задать вопрос вслух я не успеваю, потому что парень стремительно направляется через пустующую дорогу. Я не сомневаюсь ни секунды, прежде чем отправиться за ним.

Мы подходим к зданию со спортзалом, в который Дилан ходит, и направляемся к его торцу с левой стороны. На углу есть лестница, ведущая вниз. Холд по ней спускается, присаживается у двери и достаёт ключ из-под коврика с популярной надписью «Добро пожаловать». Я сглатываю удивление и тоже спускаюсь вниз.

Дилан открывает дверь и молчаливо пропускает меня вперёд, затем щелкая выключателем, чтобы загорелся приглушённый свет.

Я прохожу квадратный коридорчик, сплошь заставленный велосипедными тренажёрами, и попадаю в тот самый боксёрский зал, в котором Холд тогда тренировался.

Смотрю в отражение зеркал и вижу, как Дилан останавливается в трёх шагах позади моей спины. В горле мгновенно сохнет, а сердце набирает обороты, отчаянно барабаня в груди.

Мы здесь совсем одни...

— Зачем... зачем мы сюда пришли, Дилан? — тихо спрашиваю я.

— Твой брат не всегда сможет быть рядом, Лейн, — негромко отвечает он и обходит меня, чтобы встать ко мне лицом, скрестив руки на груди. — Ты говорила, что когда-то хотела научиться драться. Может, всё же стоило?

— Ты запомнил...

Дилан секунду хмурится, а затем направляется к рингу:

— Хочу показать тебе один полезный и действующий приём.

— Но... на мне юбка... узкая.

— Не страшно, — бросает он, приподняв верхний канат ограждения. — Давай, Лейн.

Я быстро киваю, а через полминуты забираюсь на ринг. Дилан пролазит через канаты вслед за мной. Берёт меня за плечи и серьёзно смотрит мне в глаза:

— Представь, что на тебя напал мужчина. Обхвати мои руки. Сожми пальцы сильнее, не бойся. Да, так. Отставь правую ногу немного назад, чуть согни её в колене, вес перенеси на левую. Молодец. А теперь приготовься... — Дилан склоняется ко мне и выдыхает на ухо: — И когда в следующий раз Треворс или кто-то другой схватит тебя, не задумываясь, бей ему между ног, после того как выполнишь все эти действия.

Дилан отпускает меня и делает шаг назад. На губах играет призрачная улыбка.

— Всё ясно? — усмехается он.

Он что, смеётся надо мной?

— Ты... только что пошутил? — округляю я глаза. — Не могу поверить, что ты умеешь веселиться!

Дилан снова усмехается, возвращая мне мои слова:

— Не могу поверить, что ты не знала об этом приёме. Почему не сопротивлялась, Львёнок?

Я жму плечами, отхожу к канату и сжимаю его пальцами. Говорю себе за плечо:

— Всё случилось так быстро... Наверное, не успела сообразить. — Я разворачиваюсь к Холду и спрашиваю: — Как давно ты дерёшься, Дилан? Я к тому, что никогда не видела на тебе синяков. Как можно скрыть, например, разбитый нос, ума не приложу.

— Я не позволяю бить себя по лицу, — пожимает он плечами. — Остальное легко спрятать под одеждой.

— О...

Мой взгляд непроизвольно опускается ниже его шеи, исследует грудь и живот, обтянутые чёрной футболкой, словно я намереваюсь разглядеть побои сквозь ткань. Дилан на это усмехается и одним смазанным движением снимает с себя футболку. Сжимает ткань в кулаке.

Я поражённо выдыхаю.

В полумраке зала хаотичные подтёки на тёмной в этом свете коже кажутся почти чёрными. Один ползёт со спины на талию, второй тянется от груди к плечу, третий расползся под ребрами с левой стороны тела.

— Они болят? — поднимаю я глаза на лицо Дилана.

— Только, когда задеваешь, — хрипло отвечает он.

Я иду ближе, из-за чего Дилан едва заметно покачивается в сторону, но остаётся стоять на месте, и осторожно касаюсь подушечками пальцев синяка на груди:

— Так?

У Холда дёргается кадык, но в следующую секунду он усмехается:

— Ты не задеваешь, а ласкаешь, Львёнок.

Я одёргиваю руку, на что Холд тихо смеётся, и спрашиваю:

— И всё-таки, зачем ты дерёшься, Дилан?

— Деньги, — коротко отвечает он.

— Они нужны... чтобы заботится о Сэме? — предполагаю я.

— В том числе, — нехотя выдыхает Холд.

— Ваш отец...

— Ему плевать на Сэма, разве, не поняла ещё? — холодно спрашивает Холд, отвернувшись в сторону. — Мой брат живёт в трейлерном парке, пока это ничтожество наслаждается удобствами своего пентхауса.

— Прости, я не...

— Единственное о чём он заботится в плане Сэма, так это о том, чтобы ни одна душа не узнала о его существовании. Хорош мэр, не находишь?

— Моя бабушка терпеть его не может, — тихо замечаю я. — Жаль, что он и как отец ужасен.

Дилан вновь смотрит на меня, и в глубине его глаз тлеет что-то тёмное. Что-то ужасное. И... болезненное.

По моей коже бегут зябкие мурашки, а Дилан глухо выдыхает:

— Ты и представить не можешь насколько он ужасен, Львёнок.

— Мне... жаль, Дилан, — тоже выдыхаю я.

— Разумеется, — жестоко усмехается он, а его глаза вновь полны ледяного холода.

Я понимающе киваю и делаю шаг в сторону, чтобы отойти, но Холд ловит мою кисть горячими пальцами:

— Извини, Лейн. Ты здесь ни при чём.

— Об этом я тоже жалею, — вздыхаю я, глядя куда-то поверх его плеча. — Так что и ты меня извини, Дилан.

— Тебе не место в том мраке, в котором я живу, Бонни.

— Даже, если я, возможно, стану в нём светом? — заглянув в его глаза, шепчу я.

— Станешь наверняка, — криво улыбается он, касаясь ладонью моей щеки. — Пока тьма не поглотит и тебя.

— Вдвоём в ней не так страшно, верно? — неловко улыбаюсь я.

Лицо Холда мрачнеет, на скулах выделяются желваки, взгляд напряжён до предела. В нём горят сомнения, желание и страсть, которую он пытается сдержать. От холодна не осталось и следа.

Лёд растаял.

Я больше не слышу тишину, потому что в ушах звенит растревоженная кровь и долбит на всей скорости собственное сердце.

— Ты пожалеешь об этом, глупый и смелый львёнок.

Так вот откуда такое прозви...

Мысль обрывают чужие губы, жадно впившиеся в мои.

Глава 15. Ронни: свидания с тобой — это что-то с чем-то

Меня бесит, что Бо садится в машину такси с Холдом, но выбора нет. Игра — есть игра.

Поворачиваюсь к Коллинз, чтобы отвлечься, и заодно снимаю с пальцев кастет, возвращая его в карман куртки. Смотрю, как порыв ветра отбрасывает волосы с лица Мелиссы, и спрашиваю:

— Почему Холд зовёт тебя «Мэл»?

Коллинз коротко сужает глаза, словно не понимает о чём я, а затем, кивнув, пожимает плечами:

— В младшей школе никто не хотел выговаривать моё имя целиком.

— Так ты знаешь Холда аж с младшей школы?

— Не то, чтобы знаю, — обнимает она подушку. — Дилан и в детстве не отличался общительностью.

— Ясно, — бросаю я и разворачиваюсь по направлению к своей машине. — Пойдём, я припарковался за углом.

— Вообще-то, Лейн, — через полминуты догоняет меня девчонка, — домой я не собираюсь.

Я останавливаюсь, Мелисса тоже, и вопросительно смотрю на неё. Девчонка сомневается мгновение, затем выдыхает, сдаваясь:

— Ладно. Раз тебе всё обо мне известно... Хочу воспользоваться выпавшей возможностью и сделать один заказ. На рисунок.

— Вот как, — удивлённо хмыкаю я. — Ладно, я составлю тебе компанию.

— Что? Нет, Лейн, это не обязательно, — противится невинный цветочек. — Я работаю в одиночестве.

— Брось, Коллинз. На машине удобней, чем пешком.

Коллинз задумчиво закусывает нижнюю губку, что откликается во мне желанием самому проверить на зуб упругость её губ, и признаёт негромко:

— Здесь ты прав... — Она смотрит мне в глаза: — Хорошо, но обещай, что не будешь лезть под руку.

— Слово скаута, — усмехаюсь я, возобновляя движение.

— Ты был скаутом?

— Нет, но звучит надёжно, правильно? — смеюсь я. — Ладно, поговорим о насущном. На тебе пижама или это такой купальный костюм?

— Ага, а подушка — разновидность плавательного круга, — закатывает она глаза.

— Расскажешь, что случилось? — с улыбкой прошу я, открывая дверцу машины.

Коллинз бросает подушку на заднее сидение, садится на пассажирское и тянется к ремню безопасности:

— Я понимала, что меня хотят надуть, но мама Маргарет увидела липовое приглашение на пижамную вечеринку и очень обрадовалась тому, что у меня появились подруги. У них с отцом Коллинзом бзик по поводу моего общения вне дома.

— То есть, — завожу я двигатель и говорю громче, — они тоже не знают о другой стороне твоей жизни?

— Разумеется, нет. Для них я, в первую очередь — примерная девочка.

— Выходит, я один знаю, кто ты на самом деле? — самодовольно улыбаюсь я.

— Нравится быть избранным? — язвит она. — Прости, но не получится.

— Жаль, — легко соглашаюсь я и сворачиваю машину на 16-ую улицу. — Едем в пещеру Бэтмена?

— Бэтвумен, в таком случае, — тихо смеётся она. — Да, спасибо, Лейн.

На то, чтобы заехать за баллончиками с красками и добраться до нужного Коллинз адреса, уходит примерно полчаса. Всё это время мы с Цветочком шутливо препираемся, от чего я ловлю настоящий кайф. Мне нравится быть с ней самодовольным, потому что ей удаётся осадить меня таким образом, какой непременно вызывает у меня улыбку.

Лезть в карман за словом ей точно без надобности, словно сарказм и язвительность — её врождённые качества.

Я въезжаю на узкую улочку под названием Палома Корт, где по сторонам теснятся разномастные жилые домики, и, добравшись до её конца, сворачиваю вправо на Спидуэй. Отсюда до океана буквально рукой подать. В тишине ночи я слышу, как шумят волны.

— Останови вон у тех гаражных ворот, — просит меня Коллинз.

Я смотрю вперёд, на кирпичное знание пляжного кафе, и раздумываю над тем, кто и что заказал у Коллинз. А главное — как?

— Как ты принимаешь заказы, Мелисса? — заглушаю я двигатель.

Цветочек придирчиво разглядывает двухэтажную серую стену в паре ярдов от нас напротив здания кафе и пожимает плечами:

— Через посредника.

Она выходит из машины, подхватывает с заднего сидения коробку с баллончиками краски и идёт к той стене, которую только что рассматривала. Я выхожу следом.

— Значит, посредник, — останавливаюсь я рядом с присевшей на корточки девчонкой. — Так у тебя целый бизнес! Не легальный, правда.

— Ты всегда такой ревнивый, Лейн? — улыбается она, задрав голову. — Или только тогда, когда дело касается моей скромной персоны?

— Да, фантазируй обо мне, как об Отелло, если по необходимости общаешься с другими парнями, — киваю я.

— Ты такой дурак, Лейн, — качая головой, смеётся она. — Мы просто дружим, забыл?

— Так не пойдёт, — не соглашаюсь я. — Три свидания, минимум. Если, я пойму, что ты мне не подходишь, так уж и быть — будем дружить.

Коллинз подхватывает баллончик с чёрной краской и распрямляется, замечает весело:

— Речи о том, подходишь ли мне ты, я так понимаю, не идёт?

— Ты — это дело десятое, — отмахиваюсь я. — Так вот, одно свидание у нас уже было, и я вынужден настаивать на оставшихся двух. Тебе повезёт, если дело выгорит, — выразительно веду я бровями.

Цветочек закатывает глаза и легонько бьёт меня кулаком в плечо:

— Иди ты. — Она встряхивает в руке баллончик и подходит близко к стене: — А теперь заткнись и дай мне поработать. Рисовать огромного козла, жующего травку — дело не простое.

— Чего? — усмехаюсь я.

— В этом доме живёт парень, обидевший мою заказчицу, — с улыбкой в голосе поясняет она.

Я хмыкаю, отхожу к кирпичному зданию и сажусь на подоконник, чтобы наблюдать за орудием мести, в лице моего талантливого Цветочка, обманутой девушки.

И знаете, это завораживает. То, как на чистой стене, сначала появляются контуры, затем они обретают форму, а ещё через некоторое время — объём. Коллинз наносит распыляющиеся штрихи быстро и сосредоточенно. Каждая новая линия выглядит завершённой, не требующий исправлений. Словно девчонка рисует по невидимому трафарету. КелАрт сильно прогадает, если не получит Коллинз в ученицы. Они будут полными идиотами, отказавшись принять её заявку.

— Мы могли бы сходить на пляж, когда ты закончишь, и искупаться в ночном океане, — предлагаю я, устав от молчания. — Купалась хоть раз ночью?

Коллинз смотрит на меня через плечо, чтобы, наверняка, ответить очередной колкостью, но вдруг напрягается и прислушивается к чему-то:

— Ты это слышишь?

— Только шум океана, — хмурюсь я.

— Сюда кто-то едет! — бледнеет её лицо. Она бросает баллончик в коробку, подхватывает её в руки и спешит ко мне: — Давай спрячемся за углом, на всякий...

Я перехватываю из её рук коробку, как раз в тот момент, когда раздаётся сигнал патрульной машины.

— Всем оставаться на местах! — вместе со светом фар бьёт по нам голос из громкоговорителя. — Вы арестованы за порчу имущества!

Похоже, спрятаться за углом не выйдет...

Впрочем, Мелисса делает попытку: хватается за коробку и дергает её в сторону, намекая мне, что нужно бежать, но открывается задняя дверь кафе, и нам преграждает путь плюгавый старичок.

— Офицер! Офицер, это я вам звонил! — вопит он на всю улицу. А затем гаденько улыбается нам: — Чёртовы детишки, только и знаете, как пакостить.

Мы с Коллинз обречённо переглядываемся, а через секунду рядом с нами вырастает толстобрюхий офицер:

— Спасибо за вашу бдительность, мистер Долс. А вы...

— Мазюкала девчонка, а парень, — продолжает ябедничать старик, — ей помогал!

— Хорошо, дальше мы сами, мистер Долс. Ребята, садитесь в машину, вы оба арестованы.

— Вы не добьётесь от нас и слова без нашего адвоката, — заявляю я, усмехнувшись. — И игра в доброго и злого копа с нами не пройдёт, не надейтесь.

Мелисса закатывает глаза, пряча улыбку, а пузатый коп обхватывает своими толстыми пальцами моё плечо:

— Давай, умник, в машину.

— Не называй своего настоящего имени, — шепчу я Цветочку, пока мы направляемся к патрульной машине.

— Спасибо, я в курсе, — хмыкает она в ответ, но через показную браваду, я замечаю, что она всё же волнуется.

В общем, примерно через час нас запирают в разных, но смежных камерах в отделении полиции. До выяснения всех обстоятельств, потому что сами мы говорить отказались.

Я подхожу к разделяющей нас решётке, смотрю, как Коллинз устало опускается на деревянную лавку у стены, и весело замечаю:

— Первое свидание — в церкви, второе — в тюрьме. Боюсь представить, где будет проходить третье.

Мелисса улыбается, но продолжает настаивать на своём:

— У нас не было свиданий, Лейн.

— Почему ты упираешься? — раздражаюсь я, но быстро беру себя в руки. — Нам же здорово вместе, и ты не тратишь ни одной лишней минуты на меня, потому что я придумал, как всё совместить. И не говори, что я тебе не нравлюсь — я не поверю.

Цветочек отворачивается в сторону, тянется пальцами к другой руке, но в следующий миг скрещивает руки на груди и говорит:

— Тоже самое можно спросить у тебя. — Она поворачивается ко мне: — Итак, Лейн, почему упираешься ты?

— Что? — облокачиваюсь я на прутья, глядя на неё исподлобья. — Сомневаешься в моей к тебе симпатии? Так подойди ко мне, и я продемонстрирую её тебе во всех красках, если ты понимаешь о чём я.

— Я просто не понимаю с чего вдруг? Мы никогда раньше не общались, ты вряд ли вообще меня замечал, но однажды появился на автобусной остановке возле моего дома, и как с цепи сорвался.

Я сжимаю пальцами решётку и отворачиваюсь. Цветочек права — вряд ли я её замечал до спора с сестрой. Но не признаваться же ей в этом, правильно?

Я отталкиваюсь от решётки и иду к лавке, давая себе время подумать. Сажусь и упираюсь затылком в стену. Говорю со вздохом:

— Ладно, Коллинз, я скажу тебе правду. Я уже не помню, что нам с сестрой понадобилось в твоём районе, да это и не важно, но я помню, как ты выбежала из дома... Как развивались твои длинные волосы, как стройные ножки путались в длинной юбке, как раскраснелось красивое лицо... И я подумал: чёрт, я же знаю её — она учится в моей школе, и где были раньше мои глаза? — Я поворачиваюсь к Коллинз, ловлю её взгляд и заканчиваю свойщепетильный монолог: — Да, в тот миг я запал на твою внешность, решил к тебе подкатить. Но чем больше я тебя узнаю, тем сильнее ты мне нравишься... Вот и вся история, никаких подводных камней.

Я снова отворачиваюсь, потому что мне не нравится выражение глаз Цветочка.

Она мне верит.

Да, я этого и добивался, но почему-то тошно от того, как легко мне даётся ложь.

Или... мне не нравится то, что солгал я далеко не обо всём?..

Я морщусь, затем хлопаю ладонями по коленкам и вновь смотрю на Мелиссу, отложив размышления или угрызения совести на другой раз:

— В общем, ты как знаешь, Цветочек, но лично я не собираюсь возвращаться на цепь.

Мелисса хмыкает, обречённо качает головой, но сдержать улыбку не может. Ей нравится моё упорство, нравятся, как и мне, наши перепалки, нравлюсь... я.

И пожалуй, я могу себя похвалить.

Если не сейчас, то на школьному балле уж точно.

Я снова подхожу к решётке, улыбаюсь девчонке и протягиваю к ней руку. Она сомневается не дольше мгновения, но подскакивает на ноги вовсе не от того, что жаждет кинуться ко мне. Я прослеживаю за её напуганным взглядом и с сожалением вижу, как к нам направляется её старший брат.

— Мэл. Ронни.

— Как ты... — бледнеет Мелисса, во все глаза пялясь на Хьюго.

Тот мерит меня недовольным взглядом, им же мерит и сестру, правда там отметок немного другой, что наводит меня на мысль о том, что вот так брат и сестра встречаются не впервые.

— Тебя узнал Чарли, — отвечает Коллинз, а затем кивает охраннику на решётки: — Открывай, Том, я заберу этих двоих с собой.

Через десять минут мы втроём выходим в ночную прохладу Калифорнии, и я с наслаждением вдыхаю воздух свободы.

В общем-то не плохо иметь в родственниках своего копа — Цветочку в этом плане повезло.

— Иди в машину, Мэл, — приказывает Хьюго сестре, а сам пялится на меня. Взгляд не добрый. — Мне надо переговорить с Ронни, раз намёков он не понимает.

— Хьюго, он здесь не при чём, — противится Мелисса.

— Сядь. В машину. Живо!

Цветочек бросает на меня виноватый взгляд и идёт к джипу, припаркованному у дороги. Её брат прячет руки в карманы брюк и разворачивается ко мне. Смотрит с высока и спрашивает:

— Она знает, что ты любишь распускать руки?

Я морщусь, нахожу в кармане куртки кастет и только потом отвечаю, не менее высокомерно:

— Это давно в прошлом, Коллинз.

— Неужели?

Я сужаю глаза: знает, что я недавно снова был у матери? Вряд ли. До копов тогда не дошло.

— Слово скаута, — усмехаюсь я.

— Чтобы давать такое слово, надо быть скаутом, Ро, — делает он шаг ко мне. — А я точно знаю, что ты им никогда не был. Я вообще много чего знаю. И убеждён в том, что ты не пара моей сестре. Надеюсь, в этот раз мы поняли друг друга?

— Она мне нравится.

— Нет, Ро, тебе нравится делать всё и всем на зло, нравится собственное самодовольство, нравится не считаться с чувствами других. Думаешь, я забыл, как ты плевал на заботу своей бабушки, как вечно сбегал к матери-наркоманке, чтобы сделать Агате, как можно больней? Нет, Ро. Ты никогда не умел ценить по достоинству доброту, чтобы сейчас заявлять о чувствах, на которые ты просто на просто не способен. Поэтому держись от моей сестры как можно дальше.

Коллинз отворачивается от меня и идёт к своей машине. Я смотрю ему вслед.

Не способен, говоришь?

Несколько недель назад я с ним легко согласился бы, но сейчас...

Сейчас я смотрю в зелёные глаза девчонки, от насыщенности которых без ума, и безмолвно обещаю их обладательнице, что не собираюсь сдаваться.

Будь то дело в пари, или нет.

Глава 16. Ронни: что мне какая-то статья

Я сломал мозги.

Какая к чёрту разница какого цвета ленты у группы поддержки, правильно? Но Гарсия — есть Гарсия. Директор скорее руку себе отрубит, чем изменит давние устои, если они хоть как-то касаются грёбанного баскетбола.

И мисс О'Хара...

Могла ведь дать тему посущественнее для моей первой статьи. Парень пишет о лентах группы поддержки! Смешно же.

Я захлопываю ноутбук, беру тетрадь и карандаш и выхожу из своей комнаты.

Пришло время пустить в ход тяжёлую артиллерию.

Из ванной выходит Бо, видит меня, краснеет и без слов приветствия проскальзывает в свою комнату, хлопнув дверью. Я настораживаюсь, но решаю поговорить с ней о событиях вчерашнего вечера потом.

Спускаюсь на второй этаж и стучу в дверь берлоги нашей старушенции.

— Бо? Проходи, родная.

— Нет, я Ро, — захожу я в комнату. — Вечно ты нас путаешь, а у меня даже нет шикарных и длинных волос.

Агата, после секундного удивления, сужает глаза и настороженно говорит:

— Не представляла, что ты умеешь стучать в дверь, прежде чем в неё войти. Да, я вас с Бо этому учила, но ты, мой мальчик, никогда не был прилежным учеником. Чем обязана?

Я хмыкаю: что есть, то есть, и прохожу вглубь комнаты:

— Боюсь, сейчас ты вообще будешь в шоке: мне нужна твоя помощь. Расскажи, если не трудно, как мне написать статью в школьную газету. Это же тоже самое, что писательство, правильно?

— Ты... — бледнеет старушка, дрожащими пальцами закладывая ленточку на страницы книги в руках. — Ты начал работать в школьной газете?

Не думал, что Агата и правда будет в шоке.

— Ещё нет, — медленно киваю я. — Но буду, если справлюсь со статьёй о грёбанных лентах.

— Пожалуйста, не выражайся, — по привычке ворчит моя родственница, а затем протягивает ко мне морщинистую руку. В глазах блестят слёзы: — О, мой мальчик... Бери же стул и скорей садись рядом!

— Что не так? — не понимаю я. — Откуда слёзы, Агата?

— Стул!

Вредная старушенция.

Иду за стулом, ставлю его рядом с рабочим столом Агаты, сажусь и скрещиваю руки на груди:

— Итак?..

Агата стирает с глаз слёзы белоснежным платочком с рюшками, сжимает его в кулаке и пронзительно смотрит на меня:

— Прости мне, Ронни, мою реакцию, но, видишь ли, твой отец тоже начинал со школьной газеты.

Чего?

— Он же был телеведущим.

— Новостного канала, — гордо замечает старушка. — И то только в два последних года своей жизни... Когда понял, что вашей матери нужна помощь, и он больше не может отлучаться надолго из дома.

— Папа был... журналистом? Серьёзно? — не верю я.

Я хорошо помню, что, если я не мог видеть отца живьём, то встречался с ним на экране телевизора. Мне казалось, что так было на протяжении всего моего детства.

— Ваш отец окончил университет журналистики, когда вам с Бонни исполнилось четыре года, — вновь гордится успехами сына женщина. — На протяжении двух лет писал на важные темы, несколько раз побывал в горячих точках. О, как я отговаривала его туда летать, как волновалась и переживала... Знать бы тогда, что погибнет он вовсе не от случайного взрыва бомбы.

— Почему... Почему мы с Бо не знаем об этом?

— Бонни знает. А ты... Ты никогда не спрашивал у меня о своём отце. Впрочем, как не спрашивал о чём-либо в принципе.

Да, я предпочитаю делать больно, а не разговаривать, о чём мне вчера напомнил всезнающий Хьюго Коллинз.

Я стискиваю зубы, бросаю взгляд на тетрадь и карандаш, принесённые с собой и пытаюсь припомнить хоть один эпизод с отцом, где бы он что-то писал или невыносимо долго отсутствовал. Но в голову лезут лишь воспоминания о его утренних пробежках, на которые я хвостиком увязывался за ним, белесый свет гаража и стол с деталями конструирования машинок, над которыми мы работали вместе. Пляж и океан. Пирс. Аттракционы. Совместные завтраки, походы в зоопарк, поездки в Лос-Анжелес. Даже чтение сказок на ночь, которые так любила Бонни.

Известие о его смерти, которое подвело черту...

Словом, я запомнил всё хорошее «до», запомнил, что он всегда был рядом, потому что разница была слишком резкой и болезненной.

Если отец и отсутствовал раньше, то это было незначительным эпизодом в нашей жизни.

Снова смотрю на бабушку и спрашиваю:

— Так ты мне поможешь со статьёй?

— Разумеется, помогу, — выпрямляет она спину. — Нельзя упускать шанс хоть чему-то тебя научить. В чём заключается твоя проблема?

Я усмехаюсь: в безразличие к самым дорогим, но мы сейчас не об этом.

Через час разбора идеи статьи, доступных инструментов выражения мысли, поднятия основной проблемы и второстепенных, их возможного решения, которые я могу предложить, междустрочия, и прочих нюансов писательского мастерства, взорвавших мне мозг, я закрываю исписанные страницы тетради и встаю со стула.

Мозг кипит.

А сначала казалось: что мне какая-то статья?

Я благодарю Агату и иду на выход из её берлоги, но, открыв дверь, останавливаюсь. Эта женщина — настоящий кремень. Её не сломали самые ужасные из моих выходок. И несмотря на это... Она каждый раз находит в себе силы, чтобы чему-то меня научить. Словно я ей дорог вопреки всему. Вопреки самому себе.

— Ба...

— Ба? — взлетают тонкие брови.

— Я твой внук, ты моя бабушка, — привычно, но беззлобно огрызаюсь я. — Смирись уже со своим возрастом.

— Очень невежливый внук, — ворчит она. — Уверен, что мой?

— Были такие сомнения, — ухмыляюсь я, но продолжаю уже серьёзно: — Теперь нет. Прости меня, ба, ладно?

— Простить? — теперь приподнимается только одна бровь. — За что конкретно, мой мальчик?

— За всё. А самое важное: за незаслуженную боль, что я тебе причинил.

— О-о...

В её глазах снова собираются слёзы, и я быстро говорю:

— В общем, ты крутая, Агата, извини, что не говорил тебе этого раньше.

Я закрываю за собой дверь и иду наверх, чтобы написать эту дурацкую статью.

* * *

— Статья великолепная, Ронни! — восхищается мисс О'Хара, отчего я самодовольно улыбаюсь. — Какой изысканный подход к проблеме! Её точное описание и варианты решений! А твой тонкий юмор? Бог мой, я в полнейшем восторге! Разумеется, с этого дня ты работаешь с нами!

Учительница взглядом обводит ребят за своими столами, которые с удивлением пялятся на меня, и, совсем расчувствовавшись, бросается ко мне с объятьями. Я вежливо похлопываю её ладонью по спине и подмигиваю Коллинз, которая закатывает глаза, пряча улыбку.

О'Хара отстраняется, снова смотрит на лист со статьёй в своей руке, а затем прижимает его к своей груди:

— У тебя талант, Ронни. Собрание в четыре, не опаздывай.

Талант? Как у моего отца?..

Женщина отходит к своему столу, а я, отбросив ненужные мысли, иду к столу Коллинз. Опираюсь на него бедром, скрестив на груди руки, и спрашиваю:

— Слышала, Цветочек? У меня талант.

— Это тот, что в комплекте с завышенным самомнением? Спасибо, не интересует.

— Брось, твои гениальные снимки, мой гениальный сюжет — и мы Команды Мечты, — играю я бровями.

— Практика показывает обратное, — тихо ворчит она, поворачиваясь к монитору компьютера. Похоже, намекает на события субботней ночи.

Я склоняюсь к её уху, отчего она заметно напрягается, и серьёзно спрашиваю:

— Последствия ураганного масштаба? Влетело от предков?

— Не здесь, — шипит она, толкая меня в плечи. — Совсем с ума сошёл?!

— Ладно, — бросаю я и хватаю её за руку, поднимая со стула. — Найдём другое место.

— Лейн!

— Помни, Коллинз, не здесь! — предостерегаю я её от сопротивления страшным шёпотом.

— Ладно, — цедит она сквозь зубы, смиренно опуская голову. — Но я тебе это обязательно припомню.

— Договорились, — усмехаюсь я.

Я веду девчонку к заднему выходу из школы, сворачиваю к металлической сетке двора, провожу Цветочек чрез калитку и отпускаю её руку у одинокой пальмы на зелёном газоне. Обвожу обстановку руками:

— Никого нет, рядом шумят машины — достаточно надёжное место, правильно?

Коллинз прожигает меня недовольным взглядом, гордо вздёргивает подбородок и снисходительно кивает. Но в следующий миг сдувается, как воздушный шарик, и со вздохом опускается на траву:

— Это было ужасно... Что, кстати, тебе наговорил Хьюго?

Я присаживаюсь рядом с ней, сцепив пальцы на колене, и жму плечами:

— Взял с меня обещание, что я и впредь не позволю его младшей сестрёнке разгуливать ночами в полном одиночестве.

— Так я тебе и поверила, — хмыкает Цветочек. — Ладно. Хьюго не в первый раз меня прикрывает, так что родителям по-прежнему ничего не известно. Но он предупредил меня, что это в последний раз. И раз я решила связаться с хулиганом-Лейном — пощады мне точно не будет.

— Запретил со мной общаться? — усмехаюсь я. — Зная, что ты вовсе не та хорошая девочка, которою стоит оберегать от плохих парней? Насколько он в теме? Знает, что ты запросто сможешь за себя постоять?

— Ты правда так считаешь? — склоняет она голову вбок.

— Я помню каждое твоё предупреждение, — улыбнувшись, киваю я.

— Это те, что так и не подействовали?

— Так и я не лыком шит, — дергаю я одним плечом.

Мелисса смеётся и кивает. А я засматриваюсь на россыпь веснушек на её лице, которые выделяются особенно чётко на солнечном свете.

Красивая.

— Значит, у тебя талант, — меняет тему Цветочек, смутившись из-за моего пристального взгляда. — Спортсмен с мозгами — редкое явление. А твой тонкий юмор?

Я усмехаюсь на то, как Мелисса спародировала мисс О'Хара, и, опустив глаза, срываю травинку. Растираю её между пальцев до мелких комочков. Смотрю вдаль. На пешеходном светофоре мигает красная рука.

— Вчера я узнал, что мой отец был журналистом, прежде чем стать телеведущим новостей, — глухо рассказываю я. — Весь оставшийся день и полночи я читал его старые статьи. Он отлично писал, знаешь ли. Что, наверное, не удивительно, потому что его мать, моя бабушка, талантливый писатель. Возможно, писанина у нас в крови?..

Я качаю головой и, усмехнувшись, падаю спиной на траву, закладывая руки за голову. Вопрос был риторическим, но Мелисса решает ответить:

— Возможно. Ты... ты теперь раздумываешь пойти по его стопам, верно? Потому что скучаешь, а такой способ может вернуть тебе его хотя бы частично. — Мелисса тоже ложится боком на траву и ловит мой взгляд: — Я тебя понимаю, Ронни.

— Понимаешь?

Цветочек кивает и откидывается на спину:

— Помнишь, ты спросил у меня: представляла ли я своё идеальное свидание?

— Как забавно у нас меняются темы, — усмехаюсь я. — Но я не против конкретно этой, продолжай.

— Так вот, мой папа, — тепло улыбается она самой себе, — чтобы впечатлить маму на первом свидании взял лодку на прокат и наполнил её белоснежными Альбами, колокольчики. Мама всегда рассказывала об этом с такой особенной улыбкой... А на обеденном столе всегда стояла ваза с этими цветами... Поэтому да, моё идеальное свидание должно быть похоже на их идеальное свидание.

— Больше не стоит?

— Что? — озадаченно смотрит на меня Мелисса.

— Ваза с колокольчиками. Ты рассказываешь о ней в прошедшем времени. Отец Коллинз растерял всю свою былую романтичность?

Мелисса сглатывает, словно чего-то боится, но отвечает:

— Отец Коллинз здесь ни при чём. Я говорю о своих настоящих родителях.

Вот это поворот.

— То есть?

— То есть мои родители погибли, когда мне было восемь, и меня удочерила семья священника.

Глава 17. Бонни: я не знала, что такое страсть до поцелуя с ним

— Прописываешь план действий? — звучит у моего уха, от чего я вздрагиваю. — Разумно. Поддерживаю.

Из-за моей спины выходит Паола Хайт и нагло усаживается на край парты, за которой я сижу. Я тут же закрываю тетрадь с текстами своих песен и откланяюсь на спинку стула:

— О чём речь, Паола?

Она склоняется немного вперёд и поясняет страшным шёпотом:

— О вашем с Ро пари, разумеется, глупая.

В голове, как вспышка, взрывается воспоминание о жадном поцелуе Холда. К щекам приливает горячая кровь. А по позвоночнику прокатываются отголоски той острой слабости, что овладела моим телом в ту роковую ночь.

Хорошо, что сейчас я сижу, иначе...

Я беру себя в руки и встряхиваю головой:

— Никакого плана у меня нет.

— Очень зря, — пеняет мне одноклассница, складывая ногу на ногу и опираясь ладонями в стол. — Я только что наблюдала, как твой братик мило болтает с Коллинз, валяясь на лужайке за школой. И сдаётся мне, успехи у него получше, чем у тебя.

Всё может быть, если ему, как и мне, не взбредёт в голову позорно сбежать после первого поцелуя...

Интересно, Ронни хоть капельку мучают угрызения совести, как они мучают меня?

Я смотрю на Паолу и спрашиваю:

— Выходит, ты болеешь за меня?

— Болею? Вовсе нет, — отмахивается девчонка. — Так, женская солидарность.

— Как мило с твоей стороны, — с сарказмом замечаю я. — Спасибо, Паола.

— Глупости! — снова отмахивается она, пропуская мой сарказм мимо ушей. — Скажи, у тебя есть хоть какие-то подвижки? Может, дать тебе ценный совет? Я знакома с Холдом не понаслышке, знаешь ли.

Я удивлённо поднимаю брови:

— Ты... с ним встречалась?

— Было такое время, — самодовольно хмыкает она.

Холд спал с Хайт? Серьёзно?..

Я прокашливаюсь и отворачиваюсь к окну:

— Ещё раз спасибо, Паола, но я обойдусь без советов.

Особенно твоих.

Чёрт, почему так давит в груди?

— Ты совершенно точно в его вкусе, Лейн: смазливая мордашка, шикарные, длинные ноги. Ума не приложу, почему у тебя ничего не выходит. Поднажми немного, Бонни. Иначе, рискуешь прослыть слабачкой, оттого что проиграешь пари.

— Знаешь, что? — зло бросаю я, поворачиваясь к ней.

— Что? — невинно хлопает она глазками.

Я вытаскиваю из-под её задницы рабочую тетрадь, собираю всё остальное и бросаю в сумку. Поднимаюсь на ноги и холодно говорю, подражая Дилану:

— Слабаки не те, кто проиграли, а те, кто прячется за фальшивой улыбкой, якобы желая удачи участникам игры, а по факту злорадно ждущие их проигрыша. Потому что у них самих не хватает духу сразиться. Или же... Они попробовали, обманулись, что одержали победу, но на самом деле проиграли, выбрав поход в отель. Знакомо, Паола?

Я наблюдаю, как с лица одноклассницы сползает превосходящая улыбка, и направляюсь вон из класса.

Мне стыдно за свои слова и поступок. Бить по больному — удел слабых. Так что Хайт не очень-то и ошибается на мой счёт. Знаю, она сказала о себе и Холде, как раз, чтобы меня зацепить. Но я не должна была вестись на её провокацию. Не должна была показывать своих настоящих чувств тому, кому до них нет никакого дела.

Ещё и урок миссис Триш пропущу...

Я мысленно издаю стон отчаяния и сворачиваю в коридор по направлению к музыкальному классу. Придётся торчать там до начала репетиции «Дьяволиц».

Но на следующем повороте, я понимаю, что иду вовсе не в музыкальный класс...

Характерные звуки напряжённой игры в баскетбол я слышу ещё до того, как толкаю дверь в спортзал. О том, что я пришла именно сюда, жалею тут же. Потому и замираю на входе, привлекая ненужное внимание тренирующихся ребят. Но волнует меня внимание лишь одного из них.

Если я и забыла насколько потрясающе Холд выглядит в спортивной форме, то вспоминаю это сейчас. Возможно, раньше я подсознательно запрещала себе об этом думать, теперь же я знала всё о своих чувствах к этому парню. И восторгалась им.

И наш поцелуй...

Не представляю, как я до сих пор удерживаю себя на дрожащих ногах.

— Ладно, парни, все в душ! — командует тренер Зальцман. — На сегодня тренировка закончена.

Ребята бросают мячи и, переговариваясь или перешучиваясь, направляются в мою сторону. Один лишь Холд держится одиночкой, не спуская с меня взгляда своих тёмных глаз.

Я сглатываю сухость и отхожу в сторону, пропуская разгорячённых и вспотевших баскетболистов. Кое-кто из них бросает на меня озадаченно-насмешливые взгляды.

Дилан идёт последним и останавливается напротив меня. Не взгляд, а пытка.

— Лейн, — сухо произносит он.

Я опускаю глаза:

— Привет, Дилан.

Воцаряется звенящая тишина, и я понимаю, что в огромном спортзале мы с Холдом совершенно одни. Нервозность стремится к отметке «критично».

Вспоминается утро, школьная парковка и то, как я снова сбежала, сломя голову, почувствовав на себе хорошо знакомый тяжёлый взгляд.

— Я знал, что ты пожалеешь, но не думал, что так скоро, — наконец прерывает молчание Холд.

— Дилан, я... Извини меня, — едва слышно шепчу я. — Я не жалею, просто...

— Избегаешь, я заметил. Только не ясно зачем пришла сюда.

— Я не догадывалась куда иду. Предполагалось, что в музыкальный класс.

Я наконец решаюсь поднять глаза и замечаю, как на губах Холда появляется и исчезает улыбка. А его глаза почему-то становятся почти чёрными. Моё сердце ухает вниз, когда Дилан делает шаг ко мне. Он приподнимает мой подбородок двумя пальцами и долго всматривается в мои глаза.

Мне кажется ещё секунда, и я умру на месте от невыносимой тревоги ожидания.

— Хорошо, — кивает Дилан, опуская взгляд на мои губы. — Попробуем ещё раз.

Он набрасывается на мои губы одновременно с тем, как подхватывает меня на руки. Я цепляюсь руками в его шею. Спина врезается в стену, но я не чувствую боли, потому что меня с головой накрывает волна испепеляющего жара. Кружится голова. В ушах звенит горячая кровь. Я отвечаю на поцелуй с теми же рвением, жадностью и отчаянием, с какими меня целуют.

Нам обоим не хватает дыхания...

Дилан отрывается от моих губ и обжигает своими кожу моей шеи. Я выдыхаю стон. Он держит в меня в своих руках так крепко и тесно, словно желает быть ещё ближе. Жар наших объятий буквально сводит меня с ума. Я снова сгораю в сладко-болезненной лихорадке.

А в следующее мгновение в обезумевшее сознание врывается чужой голос:

— Что здесь... А-а-х... Прекратите это безобразие немедленно!

Теперь меня накрывает волна страха, смешанная со стыдом, я распахиваю глаза и вижу покрасневшее от злости лицо директора, а у моего уха звучит рык Дилана:

— Чёртов Гарсия.

Холд ставит меня на ноги и берёт за руку, пока директор продолжает свирепствовать:

— В мой кабинет! Оба! Сейчас же!

Я поднимаю испуганный взгляд на Дилана и поражаюсь тому, что он улыбается. Но, очевидно, страх в моих глазах стирает с лица улыбку, а его пальцы сжимают мои крепче.

— Бояться нечего, Львёнок.

Я хочу ему верить, потому киваю, и мы отправляемся вслед за подпрыгивающим через шаг от напряжения директором.

У входа в канцелярию Гарсия останавливается и открывает двери, пропуская нас вперёд. Женщина в медицинской форме, стоящая у стойки миссис Чанг, оборачивается на звуки и удивлённо приподнимает брови, глядя на Холда. Миссис Чанг поднимается на ноги, завидев директора:

— Мистер Гарсия...

— Чудесно! — перебивает он своего секретаря. — На ловца и зверь бежит! Вы двое — садитесь, — указывает он нам с Холдом на сидения. — А вы, мисс Грин, будьте добры пройти в мой кабинет. У меня к вам серьёзный разговор по поводу вашего сына.

Женщина опускает взгляд на наши с Дилоном сцепленные руки и, спрятав улыбку, кивает.

Выходит, она — мама Дилана?..

Боже, как стыдно!

Я аккуратно высвобождаю свою руку, падаю на сидение и прячу горящее лицо в ладонях. Безумно хочется плакать.

Рядом присаживается Холд:

— Перестань, Львёнок, мы не сделали ничего плохого. Просто Гарсию бесит, что мы целовались в святая его святых, вот и всё.

— Но что подумает обо мне твоя мама? — глухо каюсь я. — Она же решит, что я...

— Ты её не знаешь, — холодно обрывает меня Холд. — Поэтому не берись судить о её мыслях.

Меня обмывает новая волна стыда, я беру себя в руки, выдыхаю и нахожу пальцами своё колечко. Смотрю на Дилана:

— Твоя мама работает в больнице?

— Да, врач отделения первой помощи. — Дилан закидывает руку на спинку позади меня, а пальцами второй перехватывает у меня колечко. Я вздрагиваю, когда его пальцы задевают мою кожу. — Что оно для тебя значит?

Я опускаю глаза и отвечаю тихо:

— То, что одно время у меня было счастливое детство.

— Оно из пластика. Какой-то детский игрушечный набор?

— Жвачка, — улыбаюсь я. — Последние угощение от папы.

— Сколько тебе было, когда он умер?

Я смотрю на Дилана, он продолжает разглядывать колечко, и не ясно о чём он думает.

— Восемь, — отвечаю я. — Его вызвали на работу, но я не хотела его отпускать, и тогда он вынул из кармана пиджака этот наборчик — у него всегда находилось что-нибудь из сладостей для нас с Ро — и пообещал, что вернётся ещё до того, как из жвачки исчезнет вкус — так это будет быстро. Я начала её жевать тут же. А папа, смеясь, надел колечко на мой палец и сказал: что пока его нет, оно будет меня охранять. С тех пор я с ним не расстаюсь. Думаешь, это глупо?

— Не думаю.

Дилан поднимает на меня глаза и смотрит так пристально и понимающе, что у меня в горле собирается ком. Я зажмуриваюсь и бросаюсь на его грудь, обнимая за талию. Холд напрягается. Замирает, словно не знает, что делать в такой ситуации. Или же... ему не приятно. Но спустя пару секунд он выдыхает и прижимает меня к себе ещё сильней, касаясь губами моей макушки.

Безумно приятно и спокойно.

Кто-то тактично кашляет, и я резко отстраняюсь от Дилана.

— Мама, — сухо кивает женщине он, вытягивая ноги и скрещивая руки на груди.

Само равнодушие и спокойствие.

Я осторожно смотрю на мисс Грин, она мне улыбается и протягивает руку:

— Не будем ждать, пока мой сын представит нас друг другу. Тем более, нас заочно познакомил мистер Гарсия. Меня зовут Элина, Бонни.

— Рада знакомству, — тихо говорю я, пожимая её руку.

— Итак, вы двое поступили безрассудно и некрасиво, по словам директора, и я вынуждена провести с вами серьёзную беседу. Как на счёт обеда в нашем доме, Бонни?

Не могу понять: она говорит серьёзно или так шутит?

— Я...

— Мам, не стоит, — не одобряет её идею Холд.

Элина Грин делает шаг вперёд и говорит напряжённым шёпотом:

— Чистое везение, что в этот момент я оказалась здесь, иначе Гарсия уже вызвонил бы твоего отца, как он любит это делать. Поэтому будь хорошим мальчиком, и позволь мне познакомиться поближе с этой милой девочкой. Я ведь не прошу слишком много, верно?

Я не знаю, почему этой женщине так важно со мной познакомиться, но чувствую это по её интонации и вижу желание этого в её тёмных, как у Дилана, глазах.

Она переживает, что сын ей откажет.

— Я с удовольствием приду к вам на обед, мисс Грин, — скороговоркой выдаю я.

На Холда смотреть боюсь. Возможно, он считает, что наши отношения ещё не доросли до обедов с родственниками. На самом деле, так оно и есть, но что-то в его матери заставляет меня поступить так, как я поступила.

— Значит, вопрос с Гарсия решён? — спрашивает Дилан. — Мы свободны?

— Да. Ваше наказание: серьёзная беседа со взрослым и... мытьё полов в спортзале в течении недели. Отдельно друг от друга.

— Отлично, — поднимается он на ноги и идёт мимо матери. — Я в душ.

Мы с мисс Грин переглядываемся, и, кажется, обе выглядим виновато.

Наверное, потому что завели Дилана в ловушку.

Глава 18. Дилан: я не верю в любовь, Львёнок

Судя по звуку, репетиция ещё не закончилась.

Я останавливаюсь у окна в музыкальный класс и нахожу глазами Лейн. Она смотрится инородно в своём лёгком светлом сарафане среди «Дьяволиц», упакованных в кожу с цепями и шипами. Ещё эти их розовые волосы...

Но кое-что всех девчонок объединяет.

Они все, как одна, наслаждаются своим делом. Отдаются музыке, как парню, от которого без ума.

Такой же увлечённой и страстной Лейн была со мной всего пару часов назад.

Я веду шеей, ощущая отголоски той злости, что захлестнула меня с головой, когда появился чёртов Гарсия.

Но, должен признать, появился он вовремя.

Иначе я не смог бы остановиться.

Безрассудно отзывчивая... И к своей печали, слишком желанная.

Впрочем, наша со Львёнком связь — дело решённое, просто я не хотел бы, чтобы она жалела о месте, где это случится. Пусть я чудовище, но она-то — нет. Почему-то не могу позволить себе разбить её розовые очки.

Понятное дело, что однажды придётся, но я вполне способен уменьшить урон, что буду вынужден нанести.

Я снова смотрю на Львёнка: тонкая фигурка с массивной гитарой наперевес. Лицо раскраснелось, влажные прядки волос липнут к вискам, брови сосредоточенно сведены, а губы плотно сжаты. Пальчики, от которых не ждёшь особой силы, ловко управляются с тугими струнами.

Потрясающая.

Ей может принадлежать любой, но она по своей глупости остановила свой выбор на мне. Почему? Неужели, и правда верит в сказки?

Лейн бросает неосторожный взгляд на окно, видит меня и лажает, обрывая мелодию. Я непроизвольно улыбаюсь. Невозможно милая в проявлении своих чувств. Такая открытая, настоящая.

— Отлично! — хвалит свою группу Янг. — Мы крутые, девочки!

Львёнок улыбается, стягивая через голову ремень гитары, и спешит к своей сумке. Янг бросается ей наперерез.

— Не так быстро, Лейн! — заявляет она, подхватывая свою сумку. — У меня для тебя кое-что есть.

Я усмехаюсь, когда вижу в руках Янг розовый парик.

— Примерь-ка! — командует она, вручая его Львёнку.

Та снова бросает взгляд на меня, смущается, но оправляет свои волосы за спину и смело прикладывает к голове розовое безобразие.

Выглядит комично и сексуально одновременно.

Особенно, когда красуется, поддавшись уговорам и улюлюканьям команды.

Я хмыкаю и иду к открытой двери, чтобы опереться плечом на косяк. Жду.

Первой меня замечает барабанщица, её узкий разрез глаз становится заметно шире, рот тоже открывается. Затем меня видит Янг, смотрит на Бонни и снова на меня. Сглатывает удивление и ухмыляется Львёнку:

— Могла сразу сказать, что тебя ждут — я не приставала бы с париком.

— Да, наверное, стоило, — сильнее краснеет Лейн, возвращая Янг парик. — Обсудим его на следующей репетиции, ладно?

Янг кивает, не переставая переводить взгляд с неё на меня и обратно.

Похоже, Львёнку придётся привыкать к такой реакции, если она не передумает со мной общаться. Как и мне. А я пока передумать не намерен.

Лейн замирает в паре шагов от меня и тихо спрашивает:

— Я тебе зачем-то нужна, Дилан?

Зачем-то... нужна.

— Обед, — бросаю я, отталкиваясь от прохода. — Если не передумала.

— Сейчас? — взволнованно спрашивает она меня, нагнав.

— Да, мать нас уже ждёт. Отменить?

— Ты злишься из-за того, что я приняла приглашение твоей мамы, да? — обречённо спрашивает она.

Я смотрю на её помрачневшее лицо и отвечаю честно:

— Это не злость, просто не вижу смысла в этом мероприятии.

— Если его нет для тебя, то это не значит, что его нет и для других участников, — с робкой и в тоже время лукавой улыбкой замечет Львёнок. — Так что не будь эгоистом.

Я хватаю её за руку, прижимаю своим телом к стене и выдыхаю у губ:

— Именно это я и делаю, Львёнок. Собираюсь поделиться тобой со своей матерью, вместо того чтобы эгоистично забрать всё твоё внимание себе и тому, что бы я с тобой делал.

Я ещё мгновение наслаждаюсь её частым дыханием и соблазнительной чернотой широко распахнутых глаз и делаю медленный шаг назад, выпуская девчонку из рук. Криво улыбаюсь ей и молчаливо предлагаю идти вперёд.

Львёнок порывисто кивает, отлипает от стены и направляется к выходу.

Мы выходим на улицу, идём на парковку, и Лейн вдруг начинает взволнованно на меня поглядывать. Я хмурюсь:

— Что не так?

— Я... я никогда прежде не каталась на байке! — восторженно информирует она меня.

Глаза горят так ярко, что я и сам проникаюсь её энтузиазмом:

— Тебе понравится, обещаю.

Даже забавно, что я никого не катал до неё. И мне нравится мысль, что первой будет именно она. Мой глупый и смелый Львёнок.

Я предупреждаю Лейн о том, чтобы она держалась за меня как можно крепче, и показываю всё, на что способен мой байк, лавируя по улицам Санта-Моники. Наслаждаюсь теплом её тела, иногда визгом или звонким смехом. Такая забавная. Особенно на крутых поворотах.

Давно я не смеялся с таким удовольствием.

У дома я сбрасываю скорость и через пару минут останавливаю байк напротив гаражных ворот. Ставлю его на подножку и спрашиваю Львёнка через плечо:

— Понравилось?

— Безумно! — хохочет она, обнимая меня крепче. — Спасибо огромное, Дилан!

Я пальцами обхватываю её руку у меня на груди и касаюсь губами ладони, улыбаюсь:

— Хочешь научиться сама ездить на байке?

— Правда? Ты будешь меня учить? И байк не жалко?

— Он будет в порядке, не переживай, — смеюсь я.

Львёнок слезает с мотоцикла, продолжая держаться за мою руку, и сужает глаза:

— Ты уже кого-то учил?

— Просто поверь мне на слово, — хмыкаю я.

На пороге дома появляется мать и зовёт нас с Лейн в дом. Я слишком естественно обнимаю девчонку одной рукой за плечи, пока мы идём к крыльцу. Но сейчас об этом думать не особо хочется.

Сейчас мне легко и приятно.

Мать сразу провожает нас на кухню, и я с удивлением понимаю, что обед она готовила сама, чего уже давно не делала. После жизни с отцом, она ненавидела стоять у плиты. Что, впрочем, не удивительно — если у неё хоть маленько что-то пригорало, её муж-ничтожество превращался в монстра. В прямом смысле этого слова.

До сих пор воротит от воспоминаний.

— Дилан? — выводит меня из размышлений голос матери. — Что-то не так?

— Всё в порядке, — глухо отзываюсь я и отодвигаю стул для Львёнка.

Когда она присаживается, я касаюсь губами её волос, вдыхая в себя нежный аромат цветов с чем-то цитрусовым. Мама на это задумчиво закусывает губы. Я возвращаю ей её вопрос:

— Что-то не так?

— Нет, — берёт она себя в руки, тоже садясь за стол. — Всё замечательно. Садись же скорей! — Мама дожидается, пока я займу стул рядом с Львёнком и начинает свой допрос: — Итак, для начала расскажите, как вы познакомились?

Львёнок коротко смотрит на меня и робко улыбается:

— Мне кажется я всегда знала Дилана. На расстоянии. Ну то есть... Кто в школе не знает Дилана Холда — лучшего игрока в баскетбол, который раз за разом отказывается стать капитаном команды.

На зло отцу, да.

— А также мало тех, кто не знает двойняшек-Лейн, — киваю я. — Однажды они доведут Гарсию до инфаркта.

Лейн смотрит на меня страшными глазами, я ей улыбаюсь, а мама весело замечает:

— И, судя по сегодняшнему событию, ты, Дилан, решил помочь в этом деле одному из них?

Теперь Львёнок заливается краской, а я начинаю хохотать. Через секунду за столом смеются все.

— Значит, у тебя, Бонни, есть брат или сестра? Расскажи нам о своей семье, пожалуйста.

Я знал гораздо больше того, что в следующие полчаса Львёнок рассказывает о своей семье, но далеко не всё. Она уделяет большое внимание своей бабушке-писательнице, делится успехами брата, не акцентирует внимание на матери и много и интересно повествует о жизни умершего отца. Я не знал, что он был телеведущим новостей, а до этого журналистом. Не знал, что он был так молод, когда у него появились дети. Я тупо не верил в успешность профессиональной деятельности, если жениться сразу по окончании школы. Как можно сосредоточится на учёбе в колледже, если дома ждут те, о ком ты обязан заботиться?

Но, выходит, существуют такие уникумы.

Впрочем, единичный случай — не правило.

Далее мать, разумеется, рассказывает обо мне. Избегая первых двенадцать лет моей жизни, конечно же. В основном, она говорит о том, как легко мне всегда давалась учёба, что я мог часами не выходить из своей комнаты, делая домашнее задание или какой-нибудь школьный проект. Вспоминает, как я заинтересовался мотоциклами, как она переживала о моей безопасности, как боялась сообщений на работе о том, что в случившейся аварии пострадал именно её сын.

Я ей не мешал.

Всё это время я наблюдал за Лейн.

За её искренней реакцией: будь то улыбка умиления, широко распахнутые от страха глаза, кивки, означающие согласие или звонкий смех. Но больше всего мне приносило удовольствие её смущение, когда она чувствовала на себе мой пристальный взгляд.

В такие моменты мне до одури хотелось, чтобы в комнате мы были одни.

Потому меня самого поражает степень силы того облегчения, что я ощущаю, когда мать поднимается из-за стола, завершая обед.

Я тоже поднимаюсь:

— Мы с Бонни будем в моей комнате.

— Я... — спохватывается Львёнок. — Я помогу твоей маме с посудой, ладно?

— О, спасибо, Бонни, но это не обязательно, — заверяет её мама, пока я озадаченно хмурюсь.

Боится остаться со мной наедине?

Лейн подхватывает тарелки, несёт их к раковине, что-то говорит моей маме, и та смеётся, кивая. Я облокачиваюсь на спинку стула и некоторое время с интересом наблюдаю за ними. Мама выглядит довольной и расслабленной, что бывает достаточно редко. Она с улыбкой на губах щебечет о чём-то с девчонкой, которая, очевидно, умеет расположить к себе кого угодно.

Она и правда, как лучик солнца в жизни каждого, кого встретит на своём пути.

Ощущение наполненности, жизни и радости — не частый гость на этой кухне.

Я снова ловлю себя на мысли о том, что существование в этом мире может быть приятным.

Когда с посудой покончено, мы с моим Львёнком, наконец, поднимаемся в мою комнату.

Бонни осторожно проходит вперёд и с интересом осматривается. В глазах горят восторг и удивление.

— Какая чистота и порядок! — восхищается она. — А вот моего брата не заставить хотя бы складывать грязную одежду в корзину!

Я усмехаюсь:

— Единственное, что ты можешь действительно контролировать — это собственное пространство.

— Да! — подаётся девчонка ко мне, обхватывая мои пальцы своими. — Ты не можешь вычистить грязь из людей, но можешь очистить пространство вокруг них.

— Кто-то помешан на чистоте? — лукаво сужаю я глаза.

Лейн смущается и опускает глаза на наши руки:

— Это из-за жизни в трейлерном доме... Мне было девять, и единственное, что я на тот момент могла контролировать — это собственное пространство, как ты точно заметил ранее.

— Было тяжело? — серьёзно спрашиваю я. — Жить там, с такой матерью?

— Не легко, — поджимает она губы. — Но у меня был Ро.

— Согласен: хорошо, что вы были друг у друга.

— А тебе? — поднимает она глаза на меня. — Как жилось тебе до развода твоих родителей? Я заметила, что твоя мама избегала воспоминаний о том времени...

Я веду шеей, но отвечаю глухо:

— Я знаю, как выглядит ад, Львёнок.

Лейн немного бледнеет и тихо спрашивает:

— Неужели, он вас совсем не любил? Ни капельки?

Я горько улыбаюсь:

— Любовь — это выдумка. Миром правит жажда: власти, уважения, подчинения. А те, кто этого не жаждут — бояться тех, у кого всё это есть.

— Звучит слишком цинично, — хмурится Лейн, поймав пальцами колечко на своей груди. — Ты действительно так думаешь?

— Я не против того, что ты думаешь иначе, и переубеждать тебя не буду. Если ты не намерена переубеждать меня. Договорились?

По глазам вижу, что Львёнок не желает соглашаться, но она сглатывает противоречие и кивает. Я улавливаю в её движениях страх.

Не понимает, что и без пресловутой любви, можно наслаждаться жизнью.

Что я ей и демонстрирую, притянув к себе и завладев желанными губами.

А следом опрокидываю нас на кровать.

Я теряю счёт времени, упиваясь отзывчивостью девчонки. Мне нравится думать, что сегодня мы не зайдём далеко, и при этом изводить нас обоих. Ласкать её трепетное тело. Долго целовать. Слушать её тихие стоны и мольбы остановиться. Игнорировать их. И начинать всё сначала.

Впрочем, иногда мы разговариваем и смеёмся.

К слову, долгая прелюдия никогда не была моей сильной стороной. Но Лейн не похожа на тех, с кем я имел дело раньше, потому я испытываю настоящее удовольствие от новизны собственных действий и ощущений.

До тех самых пор, пока в дверь не стучит мать.

— Дилан, уже слишком поздно, как бы бабушка Бонни не потеряла свою внучку, — глухо звучит из-за закрытой двери.

— Боже, который сейчас час? — шепчет Львёнок, по-настоящему испугавшись. — Если я не успею домой до одиннадцати...

Я заставляю себя сесть, помогаю сесть и взволнованному Львёнку и смотрю время на телефоне.

— Вызову тебе такси, — киваю я, открывая приложение.

Но как же не хочется её отпускать.

Я наблюдаю за тем, как Лейн пытается привести себя в порядок, и раздумываю над тем, что я совсем не против подождать, как можно дольше. Словно в моём существовании вдруг появился смысл...

— Дилан... — выдыхает Бонни, прервав мои размышления. Снова теребит колечко. — Ты и я... Мы... встречаемся? Как пара?

Я усмехаюсь:

— Если хочешь.

— Но... Как ты сам видишь наши отношения?

— Они есть, и мне этого достаточно, Львёнок. Тебя что-то смущает?

— Нет, — в разрез своим словам кивает она, а затем выдыхает, улыбнувшись: — Такси приехало.

Я отключаю раздражающий сигнал на телефоне и поднимаюсь на ноги, чтобы проводить свою гостью. Мама присоединяется к нам в холле. Они с Бонни обнимаются на прощание, обе выглядят смущёнными, но по разным причинам. Меня веселит причина смущения Лейн.

Львёнок улыбается мне, прежде чем сесть в машину такси.

— С ней ты совершенно другой, — с долей грусти в голосе замечает мама.

Я смотрю на неё и бросаю, перед тем как вернуться в свою комнату:

— Она меня не разочаровывала.

Глава 19. Мелисса: мне страшно...

— Месса превосходная, отец Коллинз, — восторгается один из прихожан. — Премного благодарен вам. Но у меня появился один вопрос.

— Слушаю вас, — добродушно предлагает священник.

Мама Маргарет тоже навостряет ушки, а вот я напротив — перестаю слушать вовсе.

Такие вот разговоры после службы — обычное дело, которое давно перестало меня интересовать. Если вообще интересовало.

Я бездумно прохожусь взглядом по улице, подмечаю тона цветов домов и деревьев под светом полуденного солнца и давлюсь собственной слюной, когда вижу Ронни. Он стоит у своей машины на другой стороне улицы, скрестив руки на груди, и нагло и широко улыбается. Я начинаю кашлять.

— Детка, ты в порядке? — осторожно трогает меня за плечо мама Маргарет.

— Да, — сиплю я. — Я отойду на минутку, хорошо?

— Конечно.

Я за считанные секунды перехожу улицу — так сильно меня возмущает его присутствие. Или озадачивает. Или радует...

Не знаю!

Но шиплю я ему в лицо очень даже убедительно:

— Что ты тут делаешь, Лейн?

— У нас третье свидание, Коллинз, — равнодушно жмёт он плечами. — И начинается оно прямо сейчас.

— Что?..

Ронни открывает дверцу со сторону пассажира и приглашающе ведёт рукой на сидение:

— Давай, Цветочек, запрыгивай.

Я скрещиваю руки на груди:

— Что из моих слов: у нас не выйдет с тобой увидеться раньше, чем закончится мой семейный воскресный обед, тебе не ясно?

— Будет следующее воскресенье, где ты вновь сможешь играть роль послушной девочки пред своими опекунами. А сегодня побудь плохой. Разве, тебе самой не хочется?

Я непроизвольно смотрю в сторону «родителей» и тревожно щипаю запястье. Вряд ли один пропуск семейного обеда как-то плохо отразится на моей дальнейшей жизни в доме священника. Зато, начиная с этого момента, я могу приятно проводить время...

Вновь смотрю на Ронни, на его лукавую улыбку и голубые глаза, в которых горит вызов.

Дьявол-искуситель, как он есть!

— Решайся, Цветочек, — таинственно шепчет этот невозможный парень. — Живём один раз...

А ведь правда.

Я резко выдыхаю и сажусь в машину. Сердце отчаянно барабанит.

Ронни самодовольно улыбается, пока идёт к водительскому креслу, а я ловлю на себе взгляд мамы Маргарет... Сглатываю.

Звук мотора вынуждает меня вздрогнуть, отец Коллинз тоже видит, что я уезжаю, брови мамы ползут вверх. Она дергается в мою сторону, но её руку ловит священник, удерживая на месте. Что-то говорит ей на ухо.

Я смотрю на них обоих и произношу одними губами:

— Простите...

Мама выглядит обескураженной, а вот отец... Отец Коллинз мне подмигивает!

Я мгновенно расслабляюсь и тихо смеюсь, когда мы отъезжаем от церкви.

— И куда мы едем? — спрашиваю я у Ронни.

Мои волосы треплет ветер, я собираю их в хвост и поворачиваюсь к Лейну: он, не отрываясь, смотрит на меня. А должен смотреть на дорогу!

— Лейн!

— Да, — поворачивает он голову к дороге впереди. — Просто ты с каждым днём становишься всё красивей. Хочешь нас угробить?

— Какой же ты дурак, — закатываю я глаза, пока моё лицо горит от смущения.

Вспоминается его пятничная записка в школьном шкафчике, которых у меня уже целое собрание:

«И если бы только при каждой мысли о тебе вырастал цветок, я мог бы бродить по своему саду вечно.»

Может быть так, что этот несносный парень, красивый и умный к тому же, действительно в меня влюблён?

А я? Я могу в него быть влюблена?..

Я откидываюсь головой на спинку сидения и смотрю на Лейна. Кажется, я уже давно привыкла к его постоянному присутствию в своей жизни. Он знает обо мне всё. Ну то есть практически всё. И общаться с ним безумно легко. А когда он подходит слишком близко... Нет, то, что я чувствую в такие моменты: волнение, тревогу, предвкушение — не могут быть чувствами друга к другу.

Здесь что-то большее. И так было с самого начала. С самой первой глупой романтической записки в шкафчике.

И сейчас мы едем на третье свидание, если засчитывать те бредовые два.

Нет, серьёзно, такое мог придумать только Ронни Лейн. Церковь и тюрьма. Надеюсь, он не выдумал что-нибудь в том же духе. Например, кладбище.

Я усмехаюсь:

— Так куда мы едем, Ронни?

Он коротко и лукаво смотрит на меня и вновь игнорирует мой вопрос, задавая свой:

— Ты отправила заявку в КелАрт?

— Да, вчера.

— Отлично. Если тебе интересно моё мнение: они будут полными идиотами, если откажут.

— Считаешь?

— Я уверен, Цветочек.

Я хмыкаю, но внутри отголосками звенит тревога, страх. Я безумно хочу учиться там, где училась моя мама. И против воли переживаю о том, что у меня может ничего не выйти...

Лейн сворачивает машину с Вирджиния-авеню на Кловерфилд-бульвар и вскоре паркуется у тротуара. Заглушает двигатель, открывает бардачок между сидениями и вынимает оттуда ленту плотной ткани. Широко улыбается.

— Не-а, — качаю я головой.

— Не порть сюрприз, Цветочек.

— Я не люблю сюрпризы.

— Так все говорят, а потом радуются. И потом, этот тебе точно понравится. Давай, повернись ко мне затылком.

Я ещё мгновение смотрю в хитрые глаза голубого цвета и сдаюсь: позволяю повязать себе на глаза повязку.

В темноте глаз всё ощущается острей...

Потому я вздрагиваю, когда Ронни пальцами обхватывает мои плечи и притягивает мою спину к своей груди. Дрожу, когда он выдыхает на ухо:

— Доверься мне.

Я порывисто киваю, и тепло его тела исчезает. Я слышу, как он обходит машину, чтобы открыть дверь с моей стороны и взять меня за руку.

Лейн осторожно и долго куда-то меня ведёт. Всё это время мы не перестаём пререкаться на тему разных глупостей. Это немного успокаивает тревогу в груди. Но не заглушает её полностью.

Я волнуюсь. Очень.

И, наконец, мы останавливаемся.

— Пришли, — глухо выдыхает Лейн.

Неужели, тоже волнуется?

Я затаиваю дыхание, когда его пальцы касаются моих обнажённых плеч и скользят вверх. Сдерживаю порыв прижаться спиной к его груди, чтобы почувствовать тепло объятий. С трепетом жду, когда он выдохнет мне на ухо очередную глупость.

Но Лейн поступает ещё хуже.

Он скользит пальцами по шее, обводит ими скулы и зарывается в волосы на затылке.

Безумно приятно...

А затем с моих глаз спадает повязка, только я всё рано ничего не вижу, не в силах поднять веки.

— Ты всё же настроена испортить сюрприз? — тихо смеётся Лейн.

— Нет, — спохватываюсь я и открываю глаза. — Господи, ты шутишь...

Как оказывается, мы стоим среди кустов на берегу небольшого озера, его гладь поблескивает золотом на ярком солнце, но поразительное здесь не это. А то, что на волнах мерно покачивается маленькая деревянная лодочка, наполненная разноцветными цветами, название которых мне не известно.

— Я выяснил, что твоё имя греческого происхождения, — не громко рассказывает Лейн, обнимая меня со спины за талию. — Означает: пчела или медовая. Пчёлы любят цветы, а раз имя греческое, то и цветы оттуда же. Лантана. Эти цветы могут менять окраску, а у одного соцветия может быть несколько оттенков. Если говорить абстрактно, ты для меня такая же яркая и разноцветная, Мелисса.

В груди становится невыносимо горячо, глаза тоже печёт.

Я разворачиваюсь в руках Ронни и бросаюсь ему на шею. Обнимаю крепко-крепко. Вкладывая в эти объятья безграничную благодарность, восторг и изумление, что сейчас испытываю.

То, что он сделал для меня... Это по-настоящему бесценно.

— Спасибо, Ронни, — с комком в горше шепчу я. — Ты не представляешь, как много для меня это значит.

— На это и был расчёт, — как-то сдавленно шутит он.

Я отстраняюсь и, всхлипнув, легонько бью его кулаком в плечо:

— Испортил такой момент, Лейн!

— Какой? — вновь притягивает он меня к себе. — Тот самый, где ты даришь мне свой первый поцелуй?

— Теперь мы этого никогда не узнаем. Вини в этом исключительно самого себя.

— Давай представим, что я не говорил ничего такого? — предлагает он.

— Ты всегда говоришь что-нибудь такое, — ворчу я, пытаясь выбраться из его рук. — Мы просто посмотрим на лодку или всё же прокатимся на ней?

— Второе, — смеясь, кивает Ронни и перехватывает меня за руку. — Дамы вперёд.

Лейн помогает мне забраться в лодку, отвязывает её от колышка в земле и, толкнув наше судёнышко от берега, запрыгивает в него сам. Я цепляюсь за низкие бортики, когда лодка опасно покачивается. Мы смеёмся и садимся напротив друг друга на невысокие перекладины, Ронни подхватывает весла, затем опуская из в воду, я же, широко улыбаясь, — наслаждаюсь невероятным благоуханием и видом цветов.

Лантана.

Объёмные шапочки мелких разноцветных цветочков. Простые и в тоже время безумно милые. Выглядят потрясающе... Обязательно зарисую эту лодку с лантанами себе на память.

Интересно, мама тогда была так же счастлива, как я сейчас?..

Я поднимаю лицо к небу и разглядываю белые, пористые облака, мысленно протягивая руки к родителям, чтобы крепко их обнять.

Затем я смотрю на Ронни. Запоминаю линии его сосредоточенного профиля, изгиб бровей, разрез глаз, полноту губ, твердость подбородка, напряженность шеи и ширину плеч. Ореол солнца, что очерчивает его фигуру, как готовый эскиз для портрета. Если мне получится правильно передать все цвета на обычную бумагу — рисунок будет великолепным.

А затем я ловлю себя на том, что разглядываю его крепкое тело, на котором под белоснежной рубашкой бугрятся мышцы от работы веслами.

Разумеется, Ронни обращает на это внимание. А как иначе?

— Хочешь пощупать? — играет он мускулами. — Могу даже снять рубашку.

— Ты не можешь быть серьёзным дольше двух минут, верно? — сужаю я на него глаза.

Ронни неопределённо качает головой, мол, что есть, то есть, и закидывает весла в лодку. Садится на дно и протягивает руку:

— Иди ко мне, Мелисса?

Щеки опаляет жар, но я перебарываю приступ смущения и обхватываю пальцы Ронни. Он помогает мне сесть в его объятья, в которых мне сразу же становится тепло и уютно, и укладывает подбородок на моё плечо:

— Здесь красиво.

— Очень, — тихо соглашаюсь я.

Некоторое время мы просто молчим, любуясь видом озера и далёкого берега, на котором от ветра качаются верхушки деревьев.

— Расскажи, почему ты решила притворяться? — просит Ронни. — Почему это важно для тебя?

Я закрываю глаза, переносясь в тот день, когда до меня дошло, что я буду жить в семье священника.

— Мой папа был заядлым католиком, он дружил с отцом Коллинзом. Крепко дружил. Отец Коллинз частно наставлял папу на путь истинный, потому что тот иногда с него сбивался. Когда мои родители погибли, дальние родственники не захотели брать на себя ответственность в моём лице, потому меня удочерила семья священника. Несколько месяцев я попросту находилась в шоке, была сама не своя: тихая и спокойная. Наверное, привыкала к новой действительности, — горько усмехаюсь я.

— И тебя можно понять, — соглашается со мной Ронни. — И что потом?

— Потом я случайно услышала разговор мамы Маргарет и её мужа. Речь шла обо мне.

— Что-то плохое?

— Как сказать... Они были приятно удивлены тем, что я вовсе не та чересчур озорная проказница, как обо мне отзывался папа. Они выдохнули с облегчением, поняв, что от меня будет гораздо меньше проблем, чем они предполагали.

— Так и сказали?

— Не дословно, конечно, но смысл именно такой. В тот день я осознала, что мой мир никогда не будет прежним. Что мне придётся и дальше вести себя примерно, если я не хочу расстраивать людей, которые проявили ко мне невероятную доброту. Понимаешь о чём я?

— Что я понимаю, так это то, что ты гораздо лучше меня.

— Опять ты о себе, — по привычке закатываю я глаза, но всё же решаю выяснить то, что он имеет ввиду. Поворачиваюсь в его руках так, чтобы видеть лицо и прошу: — Пояснишь?

— Да, — грустно улыбается он. — В схожей с твоей ситуации, я выбрал путь наименьшего сопротивления. Ты же тоже злилась? На судьбу, родителей, кого угодно! Злилась?

— Конечно, Ронни.

— Но не уступила этой злости, не позволила ей диктовать, как тебе поступать. Я позволил.

— Но ты больше не злишься?

— Иногда, — дергает он плечом.

— Жалеешь о том, что делал во власти зла? — делаю я страшные глаза.

— На днях я попросил прощения у бабушки, — хмыкнув, опускает он глаза. — С ней я поступал хуже всего.

— Хорошо, что попросил, если действительно раскаиваешься, — серьёзно замечаю я.

— Действительно, — вновь смотрит он на меня. — Знаешь, Цветочек... Пусть это банально, но общение с тобой заставляет меня быть лучше, чем я был вчера.

— Да, ты ужасно самодовольный и наглый, но, Ронни, ты не плохой человек. Не абсолютно плохой для того, чтобы менять себя.

— Ты просто не знаешь всего, Цветочек, — мрачнеет его взгляд.

Я касаюсь ладонью его щеки и предлагаю:

— Прошлое в прошлом, ладно?

— И не важно, с чего началось наше общение? — загорается его взгляд.

— Какая теперь разница, если мы сидим в лодке посередине озера, без возможности разбежаться в разные стороны, верно? — улыбаюсь я. — Ты очень постарался для того, чтобы у меня не было пути назад, Лейн.

— У нас обоих его нет, — глухо выдыхает он.

А следом обхватывает мой затылок пальцами и притягивает к себе, чтобы поцеловать.

Бесконечно сладкое мгновение я наслаждаюсь теплом чужих губ, а затем на меня лавиной обрушиваются все мои страхи. Я отстраняюсь и шепчу:

— Прости, Ронни, но давай не будем спешить, ладно?

— Мы, разве...

Лейн видит что-то в моём лице и серьёзно кивает, а затем вынуждает меня вновь прижаться спиной к его груди, чтобы крепко обнять за плечи:

— Как скажешь, Цветочек. Как скажешь.

Глава 20. Ронни: я должен был предвидеть это

Я хочу войти в свою комнату, но слышу струнное звучание из спальни Бо, и замираю на пороге. Улыбаюсь, прислушиваясь к мелодии, а затем неожиданно решаю зайти к сестре.

Даже в дверь стучу.

— Ро? — удивляется она, когда я заглядываю в комнату. — С каких пор ты стучишь в дверь?

— Поговорим?

— Конечно, — ещё сильнее удивляется она, убирая с бёдер гитару. Подтягивает колени к груди и хлопает ладонью по ковру рядом со собой: — Присаживайся.

Я смотрю на гитару и усмехаюсь. Это я бросил ей вызов, когда нам было по тринадцать лет. Бо быстро научилась играть и не прекратила, когда выиграла спор. Ей понравилось, ну а мне нравится, как она играет.

Иногда из наших споров выходит что-то хорошее.

Интересно, наш последний вызов друг другу войдёт в число таких?..

Я опираюсь на кровать и сажусь на пол:

— Кажется, мы сто лет не общались, да?

— Есть такое ощущение, — улыбается Бо. — У тебя всё в порядке?

— Всё просто отлично, Бо, и я не шучу. Как у тебя? Наверное, бесит ездить в школу на автобусе? Ты, наверняка, считаешь меня эгоистичным придурком? Завтра едем вместе, Мел поймёт.

— Вообще-то... — отводит она глаза. — Меня уже давно отвозит в школу Дилан.

— Дилан? На своём байке? — поднимаю я брови.

— Да, и это ужасно круто.

— Так у вас... У тебя получается? Делаешь всё, чтобы выиграть?

— А ты... — настораживается она, выискивая что-то в моих глазах. — Разве нет?

Я отворачиваюсь, чтобы произнести глухо:

— И я делаю всё, чтобы выиграть...

На это и был расчёт.

Именно эти слова я произнёс Цветочку сегодня днём. Я заморачивался с записками, которые подкидывал девчонке в шкафчик; передавал ей через приятелей вкусные гостинцы; преследовал её и потратил кучу времени и сил на сегодняшнее свидание.

И при этом испытывал радостное предвкушение.

Никакого напряга, злости или желания послать всё к чёрту.

Мне по-настоящему хотелось сделать Мелиссу счастливой.

Потому что она мне на самом деле нравится.

— Мы поступаем плохо, верно? — вдруг спрашивает Бо. — С теми, на кого спорим. Так нельзя.

— Хочешь отказаться? — смотрю я на неё.

— А ты? Представлял, что будет, если Мелисса узнает о споре?

Ей будет больно. Наверное. И какого тогда будет мне?

— Тебе всерьёз нравится Холд, — делаю я неутешительный вывод. — И давно?

Теперь отворачивает она, чтобы глухо произнести:

— Как оказалось, очень давно...

Я сжимаю зубы и смотрю прямо перед собой.

Холд — подонок. Его отношения с девушками ограничиваются лишь кроватью.

— Ты с ним спала?

— Что? — оскорбляется Бо. — Как ты... Это не твоё дело, Ро, но нет. У нас... Дилан не такой, как все о нём думают, ясно?

— Уверена?

— Более чем! — злится она. — Да ты на себя посмотри! Или на меня! Играем с судьбами живых людей! Разве, Дилан, или кто другой, может быть хуже нас с тобой?

Я морщусь, чувствуя что-то вроде стыда, и признаю:

— Ты права на счёт того, что мы поступаем плохо.

— Правда? — мгновенно остывает Бо, в её глазах появляются слёзы. — Значит... Мы отменим... отменим спор?

— И ты прекратишь общаться с Холдом? — спрашиваю я сквозь зубы.

— А ты оставишь в покое Мелиссу? — холодно интересуется она в ответ.

Мы молчим, терзая друг друга напряжёнными взглядами, и одновременно отворачиваемся, чтобы произнести вместе:

— Нет.

В комнате повисает тишина.

Оставить Мелиссу в покое? Ни за что и никогда. Думал ли я, что так будет, когда всё начиналось? Нет, конечно. Я был самонадеянным идиотом. Но теперь моя симпатия к Цветочку — непреложный факт. Я узнал её, узнал себя с другой стороны, и мы с ней... Мы, чёрт возьми, отличная пара! Я не откажусь от этого по доброй воле.

Вероятно, с Бо случилось тоже самое?

Я смотрю на свою сестру. Она необыкновенный человек: трогательная, добрая, умная, усердная и красивая. Со своими причудами, конечно, но кто вообще без них? Так почему именно она не может быть той, кого мерзавец-Холд будет по-настоящему ценить?

Очевидных причин нет.

Да и сама Бо уверяет меня в том, что Дилан лучше, чем кажется.

Ему же и будет хуже, если она ошибается. Я об этом позабочусь, при необходимости.

— Ладно, — киваю я. — Сдаюсь.

Бо коротко улыбается и смотрит на меня:

— И я сдаюсь.

— Это что-то новенькое для нас, да? — усмехаюсь я, чувствуя себя так, словно освободился от бремени.

— Иногда, нужно проиграть в одном, чтобы выиграть в другом, — философски замечает она, а затем выдыхает: — Как камень с души. Если честно, меня эта ситуация жутко терзала. Я почти сошла с ума.

— Холд настолько хорош? — подразниваю я её.

— Заткнись, — толкает она меня в плечо своим, улыбаясь. — По мороженному?

— Пошли, — киваю я и поднимаюсь на ноги, затем помогая подняться сестре.

Мы обнимаемся и, перешучиваясь, направляемся на первый этаж.

— Ты слышал? — вдруг спрашивает Бо, когда мы проходим мимо комнаты Агаты. — Словно что-то упало...

— Ба снова уснула в гостиной с книжкой в руках? — предполагаю я.

— Если только с Большой энциклопедией.

Бо прибавляет шаг, сворачивает в гостиную и замирает как вкопанная. А затем удивлённо произносит то, отчего я стискиваю зубы и сжимаю кулаки, поборов чувство страха:

— Мама?..

Я догоняю сестру и вижу мать, вальяжно рассевшуюся на диване. Она курит, стряхивая пепел на пол. За мешковатой одеждой не видно живота.

— Какого...

— Что ты тут делаешь? — тревожно интересуется у неё Бо. — У тебя же запрет на приближение к этому дому...

— Спроси у Ро, — усмехается та, выпуская изо рта струйку дыма. — Это из-за него Стивен от меня свалил.

Сестра вопросительно смотрит на меня, я морщусь и бросаю матери:

— Проваливай отсюда.

— Не-не, так не пойдёт, мой мальчик. Ты виноват, что я осталась без денег, а мне, между прочим, надо что-то есть, чтобы ваш братик или сестрёнка рос здоровеньким.

Твою ж...

— Наш... что? — бледнеет Бонни, во все глаза глядя на мать.

— О Боже, Ро тебе не сказал? — криво улыбается мать и показывает на свой раздувшийся живот: — Такая чудесная новость, а ты не в курсе, Бо. А я ещё думаю: почему же моя дочурка всё не приходит? Неужели, зазналась настолько, что не хочет поздравить собственную мать?

Бо вновь смотрит на меня. В глазах один большой вопрос: это правда? Она правда беременна? Или это ужасный розыгрыш?

Я и сам так думал по началу. Знаю, что она чувствует.

Я киваю, и у Бонни подкашиваются ноги. Ловлю её за плечи и шепчу:

— Прости, Бо, я не знал, как тебе сказать...

Теперь в её глазах вспыхивает злость. Болезненная злость. Это значит, что она ни за что меня не простит. Уж точно не скоро.

Моя мать — чёртова стерва!

— Как ты мог... — шипит сестра.

— В общем, дайте мне денег, и я свалю отсюда, — заявляет тем временем мать. — Захотите — навестите нас с малышом потом.

Бонни вырывается из моих рук и делает шаг ближе к дивану:

— На каком... на каком ты месяце, мама? Наблюдаешься у врача? С ребёнком всё хорошо, он здоров?

— Ой, что ему будет? — отмахивается та, туша окурок в стеклянной вазе с конфетами. — А этим врачам только денег отстёгивай!

— Ты куришь! — словно только сейчас замечает Бо. — И ты... Ты же бросила наркотики?! Умоляю, скажи, что ты их бросила ради ребёнка!

Пустая надежда сестры бьёт меня, словно ножом в грудь. Зазубренные края лезвия врезаются в рёбра, крошат кости. Как она смогла сохранить в себе веру в людей, после того, что мы с ней прошли? Эта черта в ней: чудо или проклятье?..

Мать морщится:

— Не истери, Бо.

— Не видишь? — глухо спрашиваю я. — Она и сейчас не трезвая.

— А ты вообще замолчи! — кричит мне сестра со слезами в глазах. — У тебя была возможность говорить, но ты решил молчать, вот и продолжай в том же духе!

Я опускаю глаза: я хотел сказать, точнее спросить совета. У бабушки. Но так и не нашёл подходящего момента.

Кстати...

— Где Агата? Это же она тебя впустила?

Мы оба с Бо смотрим на мать, сестра спрашивает едва слышно:

— Ты же с ней ничего...

Я бросаюсь вперёд:

— Что ты с ней сделала?!

— Да не трогала я вашу бабку! — откланяется та на спинку дивана. — Она ушла на кухню и пропала. Видимо, осмысливает своими старческими мозгами моё интересное положение.

Мать усмехается, а Бо уже летит по направлению к кухне. Я бросаюсь следом.

Агата лежит на полу...

Бонни падает на колени возле неё, обхватывает ладонями её лицо, а затем смотрит на меня. Лицо бледнее мела, а в глазах... В глазах застыл тот же ужас, что льдом сковал моё нутро.

— Она... она без сознания, Ро... — шепчет сестра, едва не рыдая. — Нужно срочно вызвать «скорую»! Ро! Пожалуйста, не стой столбом!

Я беру себя в руки, подхожу к сестре и отодвигаю её в сторону:

— На машине быстрей. Выгони её из гаража. Давай, Бо, поторопись.

Сестра стирает с глаз слёзы, кивает и срывается на выход. А я аккуратно и быстро подхватываю на руки худенькое тело бабушки и, прижав её к груди, несу на улицу.

Через пару минут у тротуара визжат шины.

Я укладываю бабушку на заднее сидение и иду к водительскому месту, пока Бо пересаживается назад, к Агате.

— А что... что с мамой?

— Разберёмся с ней потом.

Я утапливаю педаль газа в пол и, нарушая все правила дорожного движения, мчу на бешенной скорости в городской госпиталь Санта-Моники.

Именно поэтому на дорогу уходят считанные минуты.

Я торможу машину у дверей в больницу, Бо дожидается пока я вновь подхвачу бабушку на руки, и бежит вперёд.

— Нам нужна помощь! Пожалуйста! — кричит она, как только мы заходим в приёмное отделение.

— Бонни? — окликает её женщина в медицинском облачении, отстраняясь от пациента. — Что случилось, милая?

— О, мисс Грин! — рыдая, бросается к ней сестра. — Наша бабушка... она потеряла сознание. Помогите нам, пожалуйста!

— Конечно. Пожалуйста, успокойся. Всё будет хорошо.

Женщина по рации просит подготовить каталку и жестом приказывает мне следовать за ней. Я сосредотачиваюсь на тепле родного человека, держу её так крепко, как могу, и иду за врачом.

Когда бабушку забирают, на меня разом обрушивается весь ужас того, что с ней могло случиться что-то непоправимое. В груди становится невыносимо горячо — так, что трудно дышать. Я притягиваю к себе рыдающую сестру и крепко её обнимаю.

Всё происходящее дальше, как в тумане.

Кто-то провожает нас с Бо в комнату ожидания, показывает кулер с водой и обещает, что врач подойдёт к нам, как только сможет. Сестра постепенно успокаивается. Нам с ней остаётся только ждать.

Всё это время я варюсь в котле собственной вины. Этого не случилось бы, если бы я не вмешался в жизнь матери, или хотя бы рассказал о случившемся своей семье...

Кажется, Бонни думает о том же, потому что аккуратно отстраняется от меня и закрывается в себе.

Что ж, я это заслужил.

Наконец, в комнату заходит та женщина, которую Бонни назвала мисс Грин. Сестра подскакивает к ней и требует ответа:

— Как бабушка? Она в порядке?

Доктор тепло улыбается:

— С твоей бабушкой всё хорошо, Бонни. У неё случился обморок на фоне сильного стресса, сейчас она в сознании и сетует на то, что находится в больнице.

— Слава Богу! — выдыхает сестра. — Её можно навестить?

— Сейчас у неё берут анализы, но через десять минут я провожу вас к ней, хорошо?

— Спасибо большое, мисс Грин.

— Не за что, милая. Оставлю вас пока здесь, ладно?

Мисс Грин уходит, а Бонни разворачивается ко мне, в глазах сквозит такой холод, что меня пробирает до костей:

— На фоне сильного стресса, слышал? То, что случилось, твоя вина, Ро.

— Знаю.

Дверь снова открывается, и в комнату входит Холд. Как всегда собранный и спокойный.

Но какого хрена он здесь делает?

— Дилан? — не меньше моего удивляется Бонни.

— Мне позвонила мама, — поясняет он. — Ты как, Львёнок, в порядке?

В глазах Бонни снова появляются слёзы, она порывисто кивает и бросается в объятья Холда. Тот прижимает её к себе, целует в волосы, что-то ей шепчет.

Я поднимаюсь с места и иду вон.

Подожду в коридоре, пока сестра будет жаловаться своему парню на ужасного брата, который едва не угробил родную бабушку.

Глава 21. Бонни: если я не готова, я подготовлюсь

— Бабушка! — едва не плача, бросаюсь я к ней.

Она нежно мне улыбается, перед тем как я заключаю её в свои объятия.

— Ну-ну, Бонни, всё хорошо, — гладит она меня по спине. — Я в порядке.

— Ты нас жутко напугала, — шмыгаю я носом, отстраняясь.

Не передать словами, как я рада, что с ней всё нормально.

— Мне жаль, что так вышло. Просто я не ожидала, что твоя мать... Хотя почему нет? С её образом жизни... Впрочем, это дело десятое. Где твой брат? Он остался с ней?

— Ронни всё знал и не сказал нам.

— Неужели? — удивляется бабушка.

— Да. Если бы не он... — вновь злюсь я.

— Постой, детка, — хмурится она. — Ты винишь своего брата в том, что со мной случилось?

— Он и сам признаёт свою вину, и ему стыдно, что очень хорошо.

— О, милая... Ронни здесь совершенно не причём. Я не хочу этого признавать, но у меня возраст такой. Меня могло лишить чувств что угодно! Даже весть от том, что у тебя, моей маленькой девочки, появился молодой человек. Понимаешь?

Я хватаюсь за колечко и кусаю губы. Бабушка это замечает:

— Что такое? Бонни, ты действительно с кем-то встречаешься?

— Ты только, пожалуйста, не волнуйся! — обхватываю я её пальцы своими. — Дилан — хороший! И он мне очень-очень нравится! Он сейчас здесь — примчался меня поддержать... Видишь? Я ему так же дорога, как он мне.

— О, милая, — коротко касается она ладонью мней щеки. — А что Ро? У него тоже кто-то есть?

— Есть, — признаю я, опустив глаза.

— Бог мой! Почему я ничего не знаю? Ладно, Ронни — мы с ним никогда не откровенничали, но ты... Совсем не хотелось поделиться со мной новостями?

— Тогда я не была уверена, что эти отношения к приведут к чему-то хорошему, — честно говорю я.

— А сейчас уверена?

— Да, — улыбаюсь я. — Теперь между нами всё правильно.

— Только теперь? — сужает она глаза.

— Это долгая история, ба, — отмахиваюсь я, не желая вспоминать о споре. Сейчас есть вопросы куда важнее, чем причина начала наших с Диланом отношений. — Что нам... Что нам делать с мамой, бабушка?

— Ты... — настораживается она. — Беспокоишься о ребёнке, милая?

— Очень! — сильнее сжимаю я её пальцы. — Она не бросила наркотики, не наблюдается у врача и совсем себя не бережёт! Я не могу спокойно жить, зная, что никто не позаботится о ней и о её ребёнке...

— Очевидно, именно поэтому Ронни ничего тебе не рассказал, — строжится бабушка. — Даже не вздумай, Бонни, перебраться к ней, слышишь меня?!

— Но как же...

— Бонни! Твоя мать загубила жизнь себе, и я не позволю ей сделать тоже самое с твоей жизнью! Её ребёнок — не твоя проблема, ясно?

А чья? Он же мой брат или сестра!

Но сейчас я решаю не настаивать на этом, потому что не хочу ещё сильнее волновать бабушку. И потом, я ещё не совсем освоилась с новой действительностью, и уж тем более не знаю, как поступать.

Но я что-нибудь решу. Обязательно. Просто мне нужно немного времени.

— Ронни здесь, мы вместе привезли тебя в больницу. Позвать его? — предлагаю я.

— Разумеется, позови, — всё ещё сердится бабушка. — Должна же я ему объяснить, что он ни в чём не виноват, раз этого не сделала его сестра.

Я поджимаю губы и, кивнув, иду вон из палаты, но на пороге замираю от оклика бабушки:

— Бонни, я желаю тебе счастья, ты же понимаешь?

— Понимаю.

— Езжай домой, отдохни, ладно?

— Хорошо.

Я нахожу брата у стены недалеко от палаты бабушки. Он сидит прямо на полу, опустив голову. Дилана я вижу на сидении, дальше по коридору. Киваю ему и подхожу к Ронни, трогая его за плечо:

— Бабушка хочет тебя видеть.

— Правда? — поднимает он голову.

— Она тебя не винит, в отличии от меня-злюки, — хмыкаю я.

Ронни поднимается на ноги, делает шаг мимо меня, но останавливается:

— Бо, на счёт матери... Мы что-нибудь придумаем. Вместе, ладно?

— Я не уверена, что мы сможем договориться, — отвечаю я честно. — Иди, она тебя ждёт. Вы с ней, наконец-то, на одной стороне.

— О чём ты? — не понимает брат.

— Неважно. Дилан отвезёт меня домой.

— Ладно, — не хотя соглашается Ро. — Там и поговорим чуть позже.

Я киваю и направляюсь к Дилану. Он поднимается с сидения и вглядывается в моё лицо. Его вечные спокойствие и серьёзность сейчас для меня, как глоток прохладной воды, успокаивающей разгорячённое сознание.

— Мама сказала, что твою бабушку оставят здесь до утра. Хочешь, чтобы я отвёз тебя домой?

— Хочу. Но только не домой.

Дилан ещё мгновение всматривается в мои глаза, а затем, кивнув, берёт меня за руку. Мы молча спускаемся на первый этаж, выходим из здания больницы на свежий ночной воздух, а затем добираемся до парковки. Дилан привычно ждёт, пока я застегну на своей голове шлем и усядусь на байк позади него, а затем приводит его в движение.

Я прижимаюсь к его спине и закрываю глаза.

Неважно куда он меня везёт, главное, что он рядом. Особенно теперь, когда я больше не корю себя за спор, от которого отказалась. Жаль только, что с решением одной проблемы, появились новые...

Мама-мама...

Ну как же так?

Ты была так молода, когда появились мы с Ро, не справилась с той ответственностью, что на тебя свалилась вместе с нами... Особенно тогда, когда нас всех оставил папа. И вот теперь жизнь дала тебе ещё один шанс. Но ты его игнорируешь, слабовольно уступая вредной привычке, которая однажды может тебя убить.

Как она этого не понимает?!

Как можно собственноручно губить жизнь внутри себя?

Этот малыш... Он ведь ни в чём не виноват, а страдает уже в утробе матери!

Я обязана это исправить, кто бы и что бы мне не говорил.

Дилан привозит меня к себе домой. Включает ночник, усаживает на мягкий диван в гостиной и, вернувшись с кухни, протягивает кружку с горячим шоколадом. Я благодарно ему улыбаюсь, пока он садится рядом.

— Сэм обожает горячий шоколад, когда его что-то беспокоит.

— Ты считаешь, что меня что-то беспокоит? — спрашиваю я.

— Да. И дело не только в том, что случилось с твоей бабушкой. Поделишься?

Я ставлю кружку на низкий столик и, пожав под себя ноги, обнимаю маленькую подушку, что лежала между мной и Диланом. Смотрю на старинные часы, что висят над проходом.

— Моя мама беременна. И срок уже очень большой.

— И ты переживаешь о ребёнке?

Я перевожу взгляд на лицо Дилана. Он не выглядит поражённым.

— Ты не удивлён...

— Ванда, мама Сэма, — усмехается он. — Она считает своим долгом передать мне все сплетни трейлерного парка, пока я занимаюсь с братом. Так что, да, я знал о твоей маме.

— Похоже, только мы с бабушкой об этом не знали, — вздыхаю я.

— Львёнок, — тоже вздыхает Дилан. — Ты невероятно добрая и заботливая. Чистая душой. И мне кажется, я знаю о чём ты думаешь. Поэтому тебе необходимо знать, что от тебя мало что зависит. Ты должна понимать, что тебе будет не легко.

— Что ты имеешь ввиду?

— Ребёнок твоей мамы с большей вероятностью родится не здоровым. Не бери на себя такую ответственность, если не готова. Понимаешь?

— Не... не здоровым?..

— Как Сэм, например, — кивает Дилан. — Ванда до его рождения тоже сидела на наркотиках.

— Боже...

Я об этом даже не думала!

— Такой ребёнок требует особого внимания, Львёнок. И вряд ли его будет оказывать ему твоя мама. А тебе самой только семнадцать. Откажешься от школы и колледжа ради него? Но тогда встанет финансовая сторона вопроса. Пойти работать ты не сможешь, и государственную помощь оформить не получится, потому что ты не его мать. А его матери помогать не станут.

— И... — тереблю я колечко, не понимая к чему он ведёт. — Что... что ты предлагаешь?

— Ничего.

— Но ты...

— Бонни, я лишь хочу, чтобы ты не решала что-либо с горяча. Думай о последствиях.

— То есть, — откладываю я подушку и поднимаюсь на ноги. — То есть мне нужно забыть о том, что у меня скоро появится на свет брат или сестра? Ты мне это предлагаешь?

— Ещё раз: я ничего тебе не предлагаю. Но считаю, что будет лучше, если о ребёнке позаботится государство. Лучше для тебя и твоего будущего. Лучше для него.

— Отдать его приёмной семье?! — недоумеваю я. — Той, которой деньги от ребёнка важнее самого ребёнка? Я проходила через это, и никому не пожелаю подобного! Уж лучше с плохой матерью, но родной. Чужие люди никогда не станут заботиться о тебе больше, чем родные.

— Ты жила в приёмной семье? — интересуется Дилан ровно.

Я теряюсь:

— Нет, но мама говорила...

— Понятно.

Дилан поднимается с дивана, подходит ко мне и притягивает к себе за поясницу. Смотрит пристально и серьёзно. И я вдруг понимаю, что веду себя глупо, потому что он сказал мне всё это не с целью причинить боль или напугать. Он просто хочет, чтобы я не теряла рассудок, поддавшись эмоциям.

— Прости, Дилан, — шепчу я.

— Тебе не за что извинятся, Львёнок. Страх — это самое действенное оружие в руках манипуляторов. Я прошёл через это со отцом. Твоя мать просто запугивала вас с братом, чтобы добиться своей цели, вот и всё.

— Да, ты, наверное, прав.

— Я привязан к Сэму настолько, насколько умею быть привязанным, и делаю всё от себя зависящее, чтобы он был счастлив. Но если бы Ванда не старалась, как она старается сейчас, я предпочёл бы, чтобы он жил в морально здоровой семье. И не променял бы своё будущее на заботу о нём.

Мне вдруг становится так страшно, что я начинаю дрожать, но понять причину этого страха не получается. Поэтому я сосредотачиваюсь на другом:

— Ты говоришь правильные вещи, но они звучат немного цинично.

— Потому что я — циник, — серьёзно кивает Дилан, отчего мне становится ещё страшней. — Но ты другая. Поэтому тебе нужно было услышать мнение кого-то, вроде меня, чтобы принять взвешенное решение и ни о чём потом не жалеть, понимаешь?

Я киваю и выбираюсь из его рук:

— Можно воспользоваться туалетом?

— Конечно.

В горле собирается горький ком, на грудь давит неприятное чувство, глаза слезятся.

Мне необходимо побыть одной.

Кажется, единственное, что я поняла из разговора с Диланом — это то, что он и правда не умеет любить. А это значит, что он никогда не полюбит меня...

Глава 22. Дилан: когда понимаешь, что ошибался

Этот праздник запланировал отец, за пару месяцев до моего восемнадцатилетия, со словами о том, что популярность необходимо подкармливать. Как бросать собаке кость.

В целом мне было плевать на его ничтожную философию и собственную популярность, но мне нравилось, когда этому козлу приходилось раскошеливаться.

В одно из высококлассных кафе на берегу океана притащилась почти вся школа.

Выпить и развлечься на халяву, ну и показать себя, разумеется. Быть на празднике у самого сына мэра — это же такая высокая честь. Пафосные идиоты.

Я подхожу к открытому бару, заказываю колу и разворачиваюсь лицом к площадке, где шумит народ. Их разговоры и смех разбавляют негромкая музыка и шум волн. Смотрю на безграничную мощь океана и некоторое время наблюдаю за полётом чайки.

Красивое место, ничего не скажешь.

Но мне всё равно здесь не нравится.

Возле меня появляется Хайт, касается пальцами моего плеча и, поддавшись ближе к моему лицу, томно шепчет:

— С Днём Рождения, красавчик!

Я разворачиваюсь к барной стойке, облокачиваясь на неё, и тянусь за своим стаканом. Не люблю, когда меня трогают без моего на то желания.

— Паола, — киваю я заметно расстроившейся девчонке.

Впрочем, Хайт одна из немногих, кто в совершенстве умеет контролировать свои эмоции. Потому уже в следующее мгновение она встряхивает своими кудрями и широко улыбается:

— Восемнадцать, Холд! Стал совсем большим мальчиком.

— Ты по делу, Хайт? Знаешь же, что я не терплю пустую болтовню.

— О-о, даже лучше прочих. Но я здесь как раз, чтобы просто поболтать, уж извини мою бестактность.

Я сужаю глаза, догадываясь, что она врёт, но Хайт лишь пожимает плечами и выглядывает кого-то в толпе. Спрашивает между делом:

— Почему ты один? Разве, по школе не ходит слух, что великолепный Дилан Холд уделяет преступно много внимания одной конкретной девочке? Повторюсь: одной!

— Это акт ревности или зависти, Хайт? — усмехаюсь я. — Впрочем, и то, и другое без меня, пожалуйста. И Лейн оставьте в покое.

— Бонни Лейн... — качает та головой. — Кто бы мог подумать... Хотя, я в точности могу сказать, когда именно ты обратил на неё внимание.

— Удиви.

— Тот дурацкий концерт талантов в средней школе, — закатывает глаза Хайт. — Розовое платьишко, огромная, по сравнению с маленькой девочкой, гитара на коленях и до тошноты трогательная песенка о потерявшемся пёсике. Я выступала сразу за ней: стояла за кулисами и видела зрительный зал, как на ладони. — Хайт облокачивается одной рукой на стойку, подается ближе и таинственно выдыхает: — Ты не мог отвести от неё глаз, Холд.

И правда не мог.

В то время я чувствовал себя таким же потерянным щенком, о котором пела Лейн. Девчонка стала олицетворять для меня ту чистоту и непорочность, к которой я хотел хотя бы прикоснуться, но не имел на это права.

Смешно, но я тогда страшно завидовал её брату, который мог себе позволить подскочить с места и аплодировать стоя своей сестре, которая заилилась краской по самую макушку. Завидовал тому, что он может запросто пройти за кулисы к ней и поздравить с отличным выступлением, рассказать о том, что почувствовал, пока она пела, успокоить её тревоги и переживания.

Потому что хотел быть на его месте и чуточку больше этого, но не мог.

— А Лейн не глупа, верно? — возвращает меня в реальность Хайт. — Знает, как удержать внимание такого парня, как ты. Или у неё есть какой-то скрытый стимул...

— К чему этот загадочный тон, Хайт? — ровно интересуюсь я.

— О, ничего такого, — обворожительно улыбается она и подмигивает на прощание: — Хорошего вечера, именинник!

Я провожаю её спину взглядом, пока не замечаю ту, к которой она направляется.

Львёнок.

Бонни сжимает в руках небольшую праздничную коробочку с ядовито-зелёным бантом, хмурится, когда Хайт сжимает её пальцы в знак приветствия и что-то говорит. Ищет взглядом кого-то в толпе и напугано смущается, встретившись глазами со мной.

Чёртова Хайт и её длинный язык.

Впрочем, прямо сейчас, глядя на девочку, за которой долгое время наблюдал со стороны, зная, что теперь могу прикоснуться к ней в любое время, смирившись с тем, что её не пугает моя тьма, я осознаю, что счастлив.

Это приятное ощущение в груди с её появлением на моём празднике, умиление от вида подарка в её нежных руках, поразительная красота души, помноженная на шикарные внешние данные — теперь мне здесь нравится. Это место и люди вокруг будто созданы с одной лишь целью — показать мне то, что действительно важно.

Она важна для меня.

Мой глупый и смелый Львёнок.

Отталкиваюсь от стойки и иду к ней. Недавний разговор у меня дома не прошёл бесследно для наших отношений, пусть она и старается не показывать вида, но это пустяки. Ни за что не заставлю её менять свою сущность, просто буду рядом, чтобы по возможности уберечь от боли и разочарований. Да. Она не должна страдать. Ни из-за меня, ни из-за кого-либо другого.

— Дилан... — тревожно выдыхает она, когда я притягиваю её к себе.

— С Днём Рождения меня?

Вопрос, не требующий ответа.

Я сокращаю оставшиеся сантиметры между нашими лицами и глубоко целую свою девочку на глазах у «дорогих» гостей. Пусть видят и знают, что отныне только она по-настоящему что-то значит для меня. Может быть, она значит для меня всё.

Сбоку раздаётся глухой звон подарочной коробочки.

Но я лишь сильнее прижимаю к себе Львёнка и наслаждаюсь сладостью её губ, частотой дыхания и трепетной дрожью тела.

Моя...

— Твой... подарок... — шепчет Бонни, когда я не хотя отрываюсь от её губ, — упал...

— Ты — мой подарок, — целую я её в нос и улыбаюсь.

Бонни прячет глаза и вежливо улыбается в ответ, что мне не нравится, а затем вовсе осторожно выбирается из моих рук, чтобы поднять чёртову коробку.

— Вот, — вручает она её мне. — С Днём Рождения, Дилан.

— Выпьешь чего-нибудь?

Мне снова не требуется ответ, я беру Львёнка за руку и веду её к барной стойке. Заказываю для неё её любимый молочно-шоколадный коктейль и ровно интересуюсь:

— Всё в порядке? Хайт сказала тебе что-то неприятное?

— Н-нет, — запинается она, явно волнуясь. — Просто поздоровалась. А что?

— Как бабушка?

— Хорошо, спасибо, — хмурится Лейн. — Отказывается соблюдать пастельный режим, и на все наши с Ро уговоры привычно ворчит о том, что лучше знает, что для неё хорошо, а что плохо.

— Так вот от кого тебе досталось упрямство, — улыбаюсь я.

Она снова делает это: кивает и вежливо улыбается.

Я подхватываю её за талию и усаживаю на барный стул. Встаю близко и ловлю её немного растерянный взгляд:

— Тогда, у меня дома, я сказал что-то такое, что тебе не понравилось. Что именно, Львёнок?

Она смущается и отводит взгляд, тянется пальцами к колечку в вырезе платья на груди. Я ловлю её руку и касаюсь губами запястья, вынуждая вновь посмотреть на меня:

— Что тебя беспокоит, Бонни? Расскажи.

Она испуганно вглядывается в мои глаза, а затем её взгляд туманится от слёз. Мне невыносимо сильно хочется врезать самому себе. На хрена я полез к ней со своими нравоучениями?!

— Кажется, я поняла про какие сказки ты говорил, — шепчет Бонни. — И сейчас я пытаюсь свыкнуться с этим понимаем. Это... немного сложно, прости...

— Сказки? — не понимаю я.

— Знаю, ты посчитаешь это глупостью, — пытается она улыбнуться, стирая с глаз слёзы. — Но мне... мне тяжело осознавать то, что ты не...

Бонни не договаривает, потому что у меня за спиной раздаётся голос отца:

— Сын.

Какого хрена он сюда припёрся?!

— Я занят, — веду я шеей, не оборачиваясь.

— Я тебя освобожу, — бросает он, вставая сбоку от нас с Бонни. Оглядывает её с головы до ног неприязненным взглядом и замечает холодно: — Я здесь как раз для этого.

Я не хотя отстраняюсь от Львёнка, но не выпускаю из пальцев её руку, интересуюсь у отца с тем же холодом в голосе:

— Для чего конкретно?

— Это та самая Бонни Лейн? — пренебрежительно спрашивает он, словно она здесь не сидит. — Повёлся на смазливую мордашку и ладную фигурку? И что тебе мешало просто трахнуть её и забыть?

Львёнок болезненно ахает и от слов этого ублюдка, и от того, что я сильнее сжимаю её пальцы, чтобы не сорваться и не врезать по уродской морде.

— Пошёл вон, — глухо выдыхаю я.

Этот козёл делает шаг ближе и рычит:

— Сын мэра не будет встречаться с дочерью жалкой наркоманки, ясно тебе, щенок? Я не позволю тебе испоганить мою предвыборную компанию! — Он смотрит на дрожащую Бонни и выплёвывает: — Чей это был план? Твой или твоей конченой мамаши? Впрочем, плевать — у вас ничего не выйдет!

— Я не понимаю...

— Что за чушь ты тут несёшь? — оттесняю я его от едва не плачущей Бонни. Внутри закручивается ураган ярости, который я сдерживаю. Пока. — Какой ещёгрёбанный план?

— Тебя надули, мой мальчик. Обвели вокруг пальца, чтобы поживиться за мой счёт!

— Если ты сейчас же не скажешь, что конкретно случилось, клянусь, я разобью твою морду на глазах у твоих возможных грёбанных избирателей!

— Её мать, — тычет он пальцем в Бонни, — имела наглость прийти ко мне в офис и шантажировать меня!

— Боже... — совсем бледнеет Бонни, едва не упав со стула.

Я бросаюсь к ней и прижимаю к своей груди, смотрю на отца:

— Бонни здесь не при чём.

— Мне плевать, — шипит он. — Я сказал: ты. Не будешь. Встречаться. С ней!

— А мне плевать на то, что ты сказал.

— Эта мразь собирается пойти к репортёрам и испортить мне репутацию!

— Так заплати ей, или не плати, — рычу я. — Мне всё равно пострадает твоя репутация или нет!

— Ты, мелкий... — дергается он в мою сторону, замахиваясь для удара, но я перехватываю его руку, выкручиваю её ему за спину и бросаю его грудью на стойку.

Те счастливчики, что видят эту сцену, охают.

— Дурная привычка, да, па-па? — холодно насмехаюсь я над его ухом, пока он старчески кряхтит. — Столько раз бил меня, не сдерживаясь, что даже на людях сложно контролировать себя. Напомню: я давно не тот мелкий сопляк, на котором ты мог отвести душу. Я научился драться специально для тебя. Рад? Нет? Впрочем, неважно. Ты сейчас же уберёшься отсюда и сам будешь разгребать свои грёбанные проблемы, ясно?

Я выпускаю его руку из захвата и отталкиваю от себя:

— Спасибо за поздравления, ужасно здорово, что зашёл. Более не задерживаю.

Отец прожигает меня уничтожающим взглядом, оправляет свой щегольский пиджак и высокомерно осматривает притихшую толпу. Раздражённо морщится и бросает, прежде чем уйти:

— Ещё поговорим.

Я лишь хмыкаю и тоже оглядываюсь на народ:

— Не обращайте внимания, главное, что за всё заплачено — продолжайте веселиться.

Толпа нервно смеётся и под действием моего настоятельного взгляда, возвращается к давним разговорам. Или к новым, где нужно обсудить то, что только что случилось.

Но мне плевать.

Я разворачиваюсь к Бонни, на которой нет лица, и заключаю её в объятья.

— Мне так жаль! — тихо плачет она. — Я с ней поговорю, обещаю!

— Глупости, Львёнок, — целую я её в макушку. — Пусть сами разбираются.

— Ужасно стыдно за неё... Как она могла... Дневник, она прочитала мой дневник... Прости меня, Дилан...

— Тебе не за что извиняться.

— Теперь понятно, почему она ничего не украла, пока была в доме одна, — едва слышно продолжает причитать Львёнок. — Как ей вообще такое в голову могло прийти? Что она за человек?..

— Бонни, посмотри на меня, — прошу я, заключая её лицо в ладони, и стираю большими пальцами слёзы с глаз. — Тебе не о чём переживать. Плевать на твою мать и моего отца, ладно?

— Но репортёры...

— Это не наша проблема, слышишь? Ни они, ни мой отец тебя не тронут. Я никому не позволю сделать тебе больно.

— И себе не позволишь? — с какой-то болезненной надеждой в голосе шепчет она.

— В первую очередь, себе, — киваю я.

— Обещаешь?

— Обещаю, мой Львёнок.

Бонни закрывает глаза, кивает и прижимается к моей груди. Я обнимаю её в ответ.

Хочется растворить её в своей крови, чтобы никто не смог задеть её и пальцем.

Я ошибался. Я чертовски ошибался, считая, что не способен на те чувства, что сейчас испытываю. Визит отца открыл мне глаза на то, что я готов уничтожить любого, кто посмеет влезть с наши с Бонни отношения.

Эта девочка чертовки мне дорога.

Глава 23. Мелисса: обманщик и обман

Я собираюсь выйти из кабинки туалета, когда слышу своё имя, потому замираю, не желая показываться на глаза школьным сплетницам. Слухи дело житейское, но они приобретают грандиозные масштабы, если речь идёт о чём-то выдающимся.

Таком, как например, двойняшки-Лейн и их отношения.

Бонни и Ронни и без того были у всех на слуху: первая красавица школы, умеющая играть на гитаре, и бегун, всегда занимающий первые места. Добавьте к этому их любовь к разнообразным шалостям — и популярность среди учащихся обеспечена.

А теперь по слухам одна из них встречается аж с самим Диланом Холдом, лучшим игроком в баскетбол, а второй...

Да, связь со мной, главной монашкой школы, поражала всех больше всего прочего.

Но нам с Лейном было на это откровенно плевать.

Мы часто шутим на эту тему, специально почаще появляемся у всех на глазах в обнимку, Ронни возит меня в школу на свой машине, а после уроков отвозит домой или в мой тайный домик.

Да, нам настолько хорошо вместе, что слухи о нас лишь веселят.

До тех пор, пока я не вспоминаю о том, чем чреваты отношения. Впрочем, я в совершенстве научилась быстро избавляться от неугодных мыслей.

Дверь в женский туалет вновь открывается и девчонки тут же замолкают. Затем я слышу их шаги и шушуканье. Кто-то включает кран с водой, за сплетницами хлопает дверь.

Я решаю, что можно выходить, но дверь вновь открывается, и Паола Хайт произносит то, что снова заставляет меня замереть:

— Невероятные успехи, Бонни! Ваш вчерашний поцелуй, Боже! А ссора с мером? Холд защищал от него тебя?

— Это не твоё дело, Паола, — глухо отвечает Бонни.

Раздаётся третий голос, голос Киры Додсон:

— Ну расскажи нам, Бо, умоляю! До выпускного бала остался какой-то месяц! Нам интересно, справитесь вы с братом или нет.

Справятся с чем?..

— Не тупи Додсон, — насмешливо замечает Хайт. — С Ро всё очевидно: Коллинз уже давно в его кармане. А вот с Холдом...

В его... что?..

Я напрягаюсь, стараясь дышать как можно тише.

Господи, о чём они говорят?

Бонни выключает кран. В помещении воцаряется звенящая тишина.

— Мы отказались от спора, — наконец, выдыхает Бонни.

От спора?..

— Сдались? Серьёзно? — не верит Хайт. — Тогда почему вы оба...

— Почему Ро продолжает возиться с монашкой? — перебив подружку, вопрошает Додсон. — Она не нравится ему всерьёз, я знаю! Ты обманываешь нас, потому что боишься ему проиграть?

— Игры закончились, Кира, — дрожит голос Бонни. — Это изначально было большой глупостью.

— И давно ты влюблена в Холда? — спрашивает Хайт.

Бонни не успевает ей ответить, потому что Кира говорит то, от чего у меня подкашиваются ноги:

— Ронни так не считает. Я буквально вчера с ним говорила: он сказал, что ему важно выиграть этот спор. Точнее, что он обязательно его выиграет, потому что монашка влюблена в него по уши.

— Что... он не мог...

Я не выдерживаю.

С силой толкаю дверцу и вылетаю из кабинки.

Хайт приподнимает бровь на моё появление, Кира, кажется, прячет торжественную улыбку, а Лейн... Бонни бледнеет так сильно, что мне на секундочку становится её жалко. Но сейчас мне точно не до чужих чувств. Со своими бы справиться.

— Вы с братом поспорили на нас с Холдом? — спрашиваю я у Лейн.

— Мелисса...

— Отвечай!

— Боже, какая экспрессия, — насмешливо замечает Хайт, — не знала, что она на такое способна.

— Должно быть больно узнать, что всё ложь, — тихо замечает Додсон.

Всё ложь...

Всё-всё?..

— Бонни, — делаю я шаг ближе к ней. — Это правда? Твой брат меня обманывал?

— Конечно, правда! — заявляет Додсон. — Ты всерьёз считала, что такой, как он, может увлечься кем-то, вроде тебя?

— Замолчи, Кира! Мелисса, Ронни...

Звон в ушах заглушает все прочие звуки, а к горлу подкатывает тошнота.

Ронни Лейн связался со мной, чтобы выиграть спор с сестрой.

Это же очевидно! Я же сразу догадывалась, что что-то не так! Как я могла обмануться? Почему позволила себе потерять бдительность?

В глазах мутнеет, я бросаюсь к двери, слыша за спиной голоса, как эхо:

— Ты знала, что она здесь, Кира?!

— Откуда бы я это знала?

— Тебе нужно проследить за тем, чтобы она не рассказала всё Холду...

— Какие же вы стервы! Мелисса, постой!

Я бегу, не разбирая дороги, так быстро, как умею. Но до Ронни мне далеко. И в том, что касается бега, и в том, что касается лжи.

Разумеется, я и сама не ангел, но влюблять в себя кого-то ради победы в споре?..

Это по-настоящему ужасно!

В голове вспыхивают и гаснут воспоминания...

Первая встреча, визит Додсон в кабинет школьной газеты, её настойчивость. Настойчивость самого Лейна... Первая записка в шкафчике, шоколад. Воскресная месса, тюрьма. Наши споры и подколы.

Третье свидание...

Короткий поцелуй.

Неужели, всё — совсем всё! — было ложью?!

Я поделилась с ним своей болью, он в ответ поделился со мной своей... Зачем? Чтобы я ничего не заподозрила?

Ронни... Наглый и самоуверенный дурак... Мой Ронни — иногда трогательный до глубины души, иногда озлобленный на весь мир, но при этом заботливый и чуткий, — всё это время меня обманывал?

Господи, как же мне не хочется в это верить!

Потому что это больно. Очень-очень больно... Настолько, что безумно хочется причинить кому-то другому такую же боль.

Значит ли это, что я такая же жестокая, как мерзавец Ронни Лейн?

Я выбегаю из школы, несусь к своему велосипеду и, стараясь не разреветься, дёргаю замок. Руки дрожат, замок не поддаётся и глаза печёт невыносимо.

— Мел! Мелисса, стой!

Сердце болезненно сжимается от звука его голоса, я смотрю в сторону школы, вижу беспокойство на его лице, и именно это добивает меня окончательно.

Из груди вырываются рыдания.

Я бросаю замок и бегу к автобусной остановке.

— Мел, пожалуйста! Выслушай меня!

Чтобы услышать очередную ложь? Я лучше всех знаю, как это работает!

Я влетаю в подъехавший автобус, цепляюсь в поручень и молю водителя:

— Пожалуйста, езжайте!

— Стой! — в разрез моим словам кричит Ронни.

Очевидно, я выгляжу настолько несчастной, что водитель решает помочь мне, а не бегущему вслед за мной парню.

Двери закрываются, автобус трогается с места.

Звенит металл, когда Ронни врезает кулаком по обивке автобуса, и следом ревёт:

— Открой! Открой двери!

Я вздрагиваю и разворачиваюсь к окну. Лейн бежит за автобусом. Мои щёки обжигают дурные слёзы. Его взгляд не может быть несчастнее моего...

Но если ему больно, хотя бы капельку — это хорошо.

— Мелисса, пожалуйста...

Я качаю головой и, опустившись на сидение, прячу лицо в ладони. Через пару минут я реву, не сдерживаясь.

Почему один человек может делать тебя невероятно счастливой и до ужаса несчастной?.. Кто дал ему это право? Эту способность? Господь?..

Он испытывает нас, Мелисса, это Его обязанность: показать, что такое несчастье, чтобы мы умели быть счастливыми.

Разве я не научилась? После смерти родителей, не научилась? Зачем снова преподавать мне урок?..

Или это вовсе не урок, а наказание? За всю мою ложь?

Заядлая обманщица обманута другим обманщиком — логично и, вполне, в духе Всевышнего, верно?

Не знаю сколько времени проходит, пока я не успокаиваюсь. Минута или час. Да это и не важно. Я выхожу из автобуса, соображаю, где нахожусь, и направляюсь к месту, в котором не была, наверное, сто лет.

На дорогу снова уходит минута или час.

Я забираюсь по вертикальной лестнице на верхушку водонапорной башни, прохожу по узкому балкону к южной стороне сооружения и опускаюсь на горячий от солнца металл, свешивая ноги за ограждение. Закрываю глаза.

Любовь не должна быть жестокой. Если она — не наказание.

Кто-то должен был открыть мне глаза. На саму себя. И почему это не мог быть несносный Ронни Лейн? Я тоже поступаю неправильно с людьми, которых обманываю. С хорошими людьми. Веская ли причина для лжи — нежелание их разочаровывать? Словно вообще возможно быть идеальной. Невозможно.

Себя я тоже обманывала.

Чёрт, точно так же как бывает сладка ложь, правда — болезненна. Она прямолинейна, остра, бескомпромиссна и, порой, ужасно жестока. Но это и есть её суть. А суть лжи — подстраиваться под обстоятельства так, как нам удобно. Она гибка, текуча, извивиста. Как змея. А её яд — чёртова правда.

Я вздыхаю, открываю глаза и долго наблюдаю за движением солнца.

Я нашла причины лгать, у Ронни они тоже были. Глупые, недальновидные и низкие, но всё же. И только ему с ними жить, как мне с моими.

Я снова закрываю глаза, но тут же их распахиваю, потому что слышу чьи-то шаги. Смотрю в их сторону, глупое сердце бешено стучит в груди: оно желает, чтобы это был Он.

Я желаю.

На лице Ронни Лейна появляется облегчение при взгляде на меня, он осматривается и негромко замечает:

— Ты мне не рассказывала об этом месте.

Я хмыкаю и отворачиваюсь:

— Как ты его нашёл?

— Забыла? Я очень сообразительный и упорный.

— Непревзойдённый Ронни Лейн, да.

Ронни усмехается, сокращает оставшееся до меня расстояние и садится рядом. Спрашивает тихо:

— Ненавидишь меня?

— Нет, — честно отвечаю я. — Но хотелось бы.

— Отец Коллинз, — невпопад говорит Лейн. — Я был у тебя дома, после того как оббегал весь город.

— Объездил, скорее.

— Это мелочи.

— Такие же, как споры на людей? — усмехаюсь я.

— Я признался ему, что сделал тебе больно, — глухо произносит Ронни. — И он предположил, что ты можешь быть здесь, потому что часто приходила сюда, после смерти родителей. В моменты, когда тебе было грустно.

— Не знала, что он знает об этом.

— Твой отец очень проницательный. Не зря служит в церкви.

— Ты на что-то намекаешь, Лейн?

— Он увидел, что я раскаиваюсь, потому и помог мне найти тебя.

— Хочешь извиниться за то, что играл чужой жизнью? — грустно улыбаюсь я. — Я же не хотела ничего такого, помнишь? У меня была цель, и я полностью посвящала себя ей. Но тебе было плевать на это, потому что ты хотел выиграть спор. Считаешь такое заслуживает прощения?

— Да, потому что иначе я не узнал бы тебя и не влюбился.

Сердце больно ударяет о рёбра, я хочу как-нибудь съязвить, но необдуманно смотрю в глаза Лейна, и слова застревают в горле колючим комком.

Ему тоже больно, так же сильно, как мне.

— Ты совершил чудовищный поступок, Ронни, — шепчу я.

— Потому что был кретином. Самоуверенным бараном, плевавшим на последствия. Я идиот, Цветочек, знаю. Но я никогда не пожалею о том, что согласился на этот грёбанный спор.

— Не пожалеешь?

— Не-а, не жди, — нагло улыбается он, а в глазах блестят слёзы. — Настоящее кощунство жалеть о том, что в твоей жизни появился человек, с которым ты по-настоящему счастлив. Который тебя понимает, радует, приятно волнует и поддерживает в трудную минуту. С которым ты на одной волне. Об этом я ни за что не пожалею. Но я жалею о том, что сделал тебе больно. Поверишь ты мне или нет, но спор с сестрой перестал для меня существовать, как только я заглянул в твои невероятные глаза. Да, может, я понял это не сразу, в силу своего тугодумия, но это так, Мелисса.

— Я не раз говорила тебе, что ты дурак, — хрипло замечаю я.

— Ты услышала только это? — шмыгнув носом, усмехается он. — Я вообще-то в любви тебе признался.

— Ты... меня любишь?..

— А как ещё могло быть?! — вдруг возмущается он. — Без шансов, Мел. Ты не оставила мне не единого шанса. Ты же потрясающая!

— Ты ставишь это мне в вину? — поражаюсь я.

— Ну не я же виноват в том, что ты такая классная. Это твои улыбка и смех пронзили моё сердце, твоё видение мира запало мне прямо в душу и без твоего сарказма, подколов и голоса я больше не представляю своей жизни. Я не представляю её без тебя, понимаешь ты, нет?

— Ты лгал мне, Ронни. Как я могу верить тебе теперь?

Лейн берет меня за руку, сжимает мои пальцы и смотрит на меня прямым, честным взглядом, в глубине которого сквозит боль:

— Как я верю тебе, как верю Богу, — или какой другой высшей силе, — что нас свела. Как ты веришь Ему.

— Величина твоего эго поражает, Лейн, — качаю я головой.

— Я серьёзно, Коллинз, — горько усмехается он. — Ты нужна мне.

Я отворачиваюсь и оглядываю тихие окрестности родной Санта-Моники.

Мне требуется время, чтобы решить верить ему или нет.

Я высвобождаю руку из его пальцев и поднимаюсь на ноги, Лейн встаёт вслед за мной, всматривается в меня так, что создаётся впечатление, что от моих дальнейших слов зависит его жизнь. Это напрягает и волнует одновременно.

— Мне нужно всё как следует обдумать, — всё же говорю я. — В одиночестве.

— Хочешь, чтобы я ушёл?

— Да.

— Но...

— Считай, что ты мне должен за то, как мерзко поступил.

Ронни болезненно морщится, словно я его ударила, пару секунд смотрит в сторону, а затем кивает. Но продолжает стоять на месте.

Секунда. Две. Пять.

— Ро...

Я испуганно замолкаю, когда он неожиданно притягивает меня к себе и впивается в мои губы своими. Я чувствую в его поцелуе жадное отчаяние. Чувствую страсть, которая невероятным образом переплетается с ошеломляющей нежностью.

Кажется, я чувствую в этом поцелуе... его любовь.

И свою...

Опять эти проклятые минута или час.

— Это, чтобы тебе лучше думалось, — шепчет мне в губы Ронни.

Мы оба часто дышим, я ощущаю, как барабанит его сердце под моей ладонью наравне с моим собственным. А затем он выпускает меня из рук.

И уходит, не оборачиваясь, о чём я его и попросила.

Вот только я совершенно не помню, зачем это сделала...

Глава 24. Ронни: знания не всегда сила...

— Ты нашёл её? Вы поговорили?

Бонни бросает курицу, с которой возилась, и спешит к раковине, чтобы сполоснуть руки. Я падаю на стул и устало тру глаза:

— Да.

— Как она? — садится напротив меня сестра. — Сумела тебя понять? Простить?

Я вглядываюсь в взволнованное лицо сестры и вспоминаю, как дрожал от слёз её голос, когда она позвонила мне, чтобы сообщить о том, что Мелисса всё знает.

Словами не передать, как я испугался.

А затем автобус, Её лицо в слезах, разочарование и боль во взгляде... Мне казалось, я сдохну от той боли, что испытывал сам.

Я не могу её потерять.

— Надеюсь, что простит, — выдыхаю я.

Я сделаю всё возможное и нет для этого.

Бонни обнимает себя руками и смотрит в окно:

— Мы поступили ужасно, и всё, что нам остаётся — это молить о прощении.

— Грёбанные стервы, — вздыхаю я. — Мне с самого начала не нравилось, что о споре знает столько народа. Даже удивительно, что мы так долго продержались.

— У меня есть ощущение, что у Хайт были личные мотивы для того, чтобы предложить мне Холда... Она словно играет с нами...

— Будь на шаг впереди неё, — предлагаю я. — Расскажи всё Холду сама.

Сестра боязливо передергивается и шепчет:

— Он меня возненавидит...

— Зато не узнает об этом от тупых куриц, болтающих о чём не надо в женском туалете, — усмехаюсь я. Чувствую едкую досаду и качаю головой: — Чёрт, представляю, как Мел было больно узнать обо всём вот так... Бо, будь умнее меня. Будь... умнее Хайт.

— Ты прав, — шепчет она, шмыгнув носом, и поднимается со стула. — Я должна быть смелой, должна быть... — Она идёт к холодильнику, достаёт из него упаковку чернослива, закрывает дверцу и опускает голову. Спина и плечи напряжены. — Я виновата и должна понести наказание, каким бы жестоким оно не было.

— Эй, не будь так строга к себе, Бо.

Бонни прерывисто выдыхает, разворачивается и пытается улыбнуться, направляясь к кухонной тумбе, где её ожидает разделанная курица:

— Я расскажу Дилану. Сразу, как только он вернётся с соревнования.

Я киваю и некоторое время наблюдаю за готовкой сестры. Уборка и готовка — её личные антидепрессанты. Приобретённые во времена жизни с матерью. Примерно в тоже время мы начали бросать друг другу вызовы. Чтобы отвлечься или же хоть капельку чувствовать себя обычными детьми...

Чёрт, кроме всего прочего, мы сами виновники своих бед.

Вот и Хьюго Коллинз так считает.

— Я снова встретил Хьюго, когда искал Мел, — рассказываю я сестре. — Он был готов кубарем спустить меня с лестницы. Не понимаю какого хрена он настолько против наших отношений. Не представлял, что он так сильно меня ненавидит.

— Ненавидит? — хмурится Бо, отправляя фаршированную черносливом курицу в духовку. — В то время... Мне казалось, что он заботится о нас. О тебе. Нет, не могу поверить, что он считает тебя абсолютно плохим.

— О, ты просто не видела его лицо, когда я вышел из дома священника, — усмехаюсь я. — Он едва не рычал, когда припёр меня к стенке.

— Боже... Он тебя ударил?

— Нет, но я уверен, что хотел.

Сестра опирается на тумбу и задумчиво теребит своё колечко на цепочке. Через полминуты её глаза вспыхивают идеей.

— Здесь Ани! — смотрит она на меня во все глаза. — Узнала о том, что недавно случилось с бабушкой и пришла её навестить, они сейчас наверху. Ты мог бы попросить её поговорить с Хьюго, узнать, почему он настроен против ваших с Мелиссой отношений. Раз они дружат, он, наверняка, ей всё расскажет.

— Да уж, без их дружбы, Коллинз не проявлял бы столько внимания к нашим персонам. Но идея хорошая, спасибо, Бо.

Ани Морозов*, ныне Макензи, подопечная Агаты, ставшая ей другом. Благодаря ей семь лет назад наша бабушка задумалась о том, чтобы взять нас с Бо под свою опеку. Поначалу она мне не нравилась, потому что наравне с Агатой угрожала тому привычному складу жизни, что у нас был. Но постепенно я к ней привык, как привык к жизни в доме бабушки.

Не родственница, но и далеко не чужая в этом доме.

— Они с Ником ожидают пополнения в семье, — глухо замечает Бо, и я понимаю, что она вновь думает о беременности матери.

Мы так и не решили, как с этим быть, но меня радует хотя бы то, что Бонни не побежала в трейлерный дом, сломя голову. Окончательно её отвернула от этой мысли весть о том, что мать попыталась шантажировать, чтобы её, самого мэра. Грёбанная идиотка.

— Рад за них, — поднимаюсь я с места и иду к лестничному пролёту, чтобы дождаться будущую мамочку и попросить её об одолжении.

Ани появляется на лестнице минут через пятнадцать. Выглядит цветущей и счастливой. Широко улыбается мне, касаясь ладонью небольшого живота. Жест, наверняка, не осознанный, но такой естественный, что я тоже улыбаюсь, как дурак, от умиления.

— Задержишься на десять минут? У меня к тебе разговор, и помни: ты должна нам с Бо. Со мной, как раз, и расплатишься.

— Пропущу твоё замечание про долг мимо ушей, потому что ты меня заинтриговал. Пойдём.

* * *

Я много и долго тренировался, чтобы выиграть, но победа не приносит той радости, что приносила прежде. Потому что я понял, что это не самое важное в жизни.

Важнее всегда и во всём оставаться человеком.

Пока возле меня беснуется народ, поздравляя с победой в забеге, я провожаю взглядом моего Цветочка.

Мел сделала достаточно фотографий для школьной газеты и теперь покидает стадион.

Интересно, она хоть капельку рада тому, что я выиграл? Или провела параллель с тем дурацким спором, и ей вновь больно?

— Ро! Ты потрясающий! — Мне на шею бросается Додсон и радостно верещит: — Я ни капли не сомневалась, что ты победишь!

Я отрываю девчонку от себя и с силой сжимаю её руки:

— Тогда на хрена вмешалась?!

Я тоже провёл параллель.

— Что? — пугается девчонка.

— Я спрашиваю: какого хрена с самого начала спора ты тёрлась возле Мел? Играла в подругу? Какого хрена ты рассказала ей всё в женском туалете, да и ещё нагло врала при этом?

Народ возле нас начинает притихать, заинтересовавшись происходящим, но мне плевать. Я жду ответа.

— Ронни... — увлажняются её глаза. — Я...

— Что ты? Любишь причинять людям боль? Это ты хочешь сказать?

— Людям? — вдруг злится она. — Коллинз — уродка! Она тебе не пара, и я спасла тебя от разочарования!

— Следи за языком! — дергаю я её. — Не тебе решать кто мне пара, а кто нет, ясно?

— Хорошо, — шипит девчонка на манер змеи. — Тогда спроси у неё о том, что она скрывает от тебя под одеждой. Сразу поймёшь, почему я тебя оберегала!

— Больше не смей, — рычу я у её лица и отбрасываю её руки. — Мы никто друг другу, запомнила?

Грёбанная стерва.

Я расталкиваю толпу локтями, но через пару шагов замираю, потому что напротив меня стоит Мел. Её глаза широко распахнуты: испуганный взгляд направлен на Додсон, лицо бледнее мела, и она мелко дрожит.

Бросаюсь к ней, но она делает шаг назад и выставляет руку.

— Я в порядке, Ронни, — едва слышно предупреждает она и смотрит мне в глаза. — Просто хотела поздравить тебя с победой.

Её лицо мрачнеет, она разворачивается и бежит вон.

Я смотрю на Додсон: девчонка самодовольно улыбается. Похоже, она действительно знает то, что Мел скрывает от других. Что-то такое, что пугает её саму до чёртиков.

Но я не собираюсь выяснять что именно.

Сжимаю кулаки и иду в раздевалку, чтобы принять душ.

Мелисса имеет полное право самостоятельно решать то, о чём стоит мне рассказывать, а о чём нет.

Выйдя из душевой в пустую раздевалку, я быстро переодеваюсь, и уже хочу закрыть шкафчик, но на телефон приходит сообщение от Ани Макензи. Она просит меня встретиться с ней в кафе на 18-ой улице. Отвечаю ей, что обязательно приду, а затем слышу чьи-то шаги. Без какого-либо интереса смотрю в сторону прохода и открываю рот от удивления:

— Мел?

Цветочек выглядит подавленной и решительной одновременно.

У меня сжимается сердце.

— Ронни, я должна тебе кое-что рассказать.

— Не должна, — хлопаю я дверцей шкафчика. — Если не хочешь, не должна. Мне плевать на намёки Додсон.

— Я хочу, — подходит она ближе. — Потому что это касается наших отношений.

Я разворачиваюсь к ней лицом. Мел смотрит в пол, её пальцы беспокойно щипают запястье. Я беру её руки в свои, касаюсь губами покрасневшей кожи и выдыхаю:

— Не мучай себя, Мелисса. Не из-за меня.

— Я простила тебя, Ронни, — дрожит её голос. — Я хочу быть с тобой. Но у меня есть... проблема. Помнишь, я просила тебя не торопиться?

— Помню.

Мел прерывисто вздыхает и смотрит мне в глаза:

— Додсон права в какой-то степени. На счёт моего уродства.

— Я не...

Мел решительно вырывает свои руки из моих и делает шаг назад. В её глазах застыли слёзы. Мне хочется кричать о том, чтобы она прекратила. Хочется встряхнуть её, чтобы она пришла в себя. Чтобы не мучалась, не страдала.

Но я молчу.

Что-то мне подсказывает, что для неё это важно.

Первая слезинка скатывается по её щеке, когда она дрожащими пальцами подхватывает подол своей длинной юбки. Она собирает ткань в гармошку, оголяя лодыжки, колени, а затем и бедра.

— Я была с родителями, когда они погибли, — шепчет она. — Машина перевернулась, в ней что-то загорелось... И... обожгло меня.

Я шумно выдыхаю, когда вижу след от ожога на бедре с левой стороны тела. Не потому что считаю его безобразным, а потому что живо представляю маленькую девочку в горящей машине. Представляю её страх и боль.

Она была внутри.

Мелисса тоже могла погибнуть...

— Я стеснялась, — продолжает шептать она. — Сначала, потому что не хотела отвечать на вопросы о его происхождении, а затем это переросло в комплекс. Я же не глупая, знаю, во что могут перерасти отношения с парнем... Это естественно, если два человека любят друг друга. Но... Мне было страшно, Ронни. Я боялась твоей реакции.

— Поэтому ты всё время отказывалась сходить со мной на пляж?

— Я не ношу открытую одежду...

Я сжимаю зубы и падаю на колени возле неё. Заношу руку над шрамом:

— Можно?

Мел сглатывает слёзы и едва заметно кивает. Её тело напрягается до состояния камня. Костяшки пальцев, что сжимают подол, белеют. Я скреплю зубами.

А затем осторожно касаюсь ожога сначала пальцами, а затем и губами.

Мелисса шумно выдыхает и начинает дрожать.

— Это не уродство, Мелисса, — шепчу я между поцелуями. — Это часть тебя. Та, что напоминает о том, через что ты прошла. О том, что ты выжила. И я бесконечно счастлив, что это так, слышишь?

Я разжимаю её пальцы на юбке, ткань водопадом стекает по стройным ногам к полу, и распрямляюсь во весь рост. Ловлю взгляд насыщенно-зелёных глаз, в которые сразу же влюбился, и говорю:

— Тебе нечего стесняться, Мелисса.

Она закрывает глаза, из-под ресниц вновь скатываются слёзы, и прижимается к моей груди, обнимая меня за талию. Я крепко обнимаю её в ответ.

— Я тоже тебя люблю, Ронни, — шепчет она, и у меня едва не останавливается сердце.

Любит...

Я справляюсь с ошеломляющими чувствами, касаюсь губами её волос и шутливо интересуюсь:

— Так во что, ты намекала, перерастают отношения с парнем?

Мелисса усмехается и легонько бьёт меня кулаком по спине:

— Какой же ты дурак!

Я смеюсь и обнимаю её ещё крепче.

*Анна Морозова — героиня цикла «Новенькая» («Их новенькая», «Его Новенькая»)

Глава 25. Дилан: люди не умеют не разочаровывать

— Меня выглядываешь, Львёнок?

Я улыбаюсь, когда она вздрагивает и разворачивается ко мне лицом, взметнув волосами с розовыми прядями.

— Дилан...

Беру её за руку и дергаю на себя. Целую долго и крепко. Потому что скучал. Потому что думал о её губах и о ней всё то время, что находился далеко.

— Привет, — улыбаюсь я после.

— Привет, — выдыхает она. — Как... как соревнования?

— Что им будет? Выиграли, разумеется. — Я лезу в карман куртки, вынимаю маленький мешочек и протягиваю его Бонни: — Вот, держи. Купил это в одном из райнчиков Финикса.

Бонни переводит растерянный взгляд на мешочек в руках и пытается улыбнуться:

— Что там?

— Открой.

Она развязывает узел, ослабляет горловину и вытряхивает на ладонь ярко-розовый медиатор с замысловатым рисунком.

— Подумал, что он будет в тему к твоему розовому парику на выступлении. — Я протягиваю руку и подхватываю пальцами одну из розовых прядок, усмехаюсь: — Не знал, что обойдётся без него.

— Да... В нём было бы ужасно жарко, — нервно смеётся она. — И девочки согласились на пряди.

— Волнуешься?

— Что? — поднимает она глаза на меня. — А... Да, немного. — Бонни сжимает медиатор в кулаке и улыбается: — Спасибо, Дилан. Уверена, он принесёт нам удачу.

— Она вам не понадобиться, если вы всё сделаете правильно.

— Что?.. Да, нужно всё делать правильно...

Я тихо смеюсь, вновь притягиваю Бонни к себе и целую её в макушку:

— Не переживай, вы выступите отлично.

Бонни обнимает меня за талию и часто кивает. Затем поднимает лицо ко мне и заглядывает в глаза:

— Дилан, нам...

— Что, Львёнок?

— Бонни! Пора!

Львёнок смотрит в сторону Янг, снова на меня и, отрицательно качнув головой, выбирается из моих рук:

— Поговорим после.

Я резко склоняюсь к её уху и выдыхаю:

— Хорошо, но я предпочёл бы не говорить.

Щёки Бонни мило румянятся, когда я отстраняюсь, она коротко улыбается и направляется к Янг и остальным. Я осматриваюсь среди школьных, шумных рок-групп, усмехаюсь и иду в зал, чтобы занять своё место.

Но на нём сидит Хайт.

Девчонка улыбается мне загадочно и пересаживается на место рядом:

— Заняла твоё, да? Прости.

Я падаю на сидение и равнодушно интересуюсь:

— Что ты здесь делаешь?

— Пришла болеть за нашу школу, — дергает она плечами. — Что ещё мне здесь делать?

Я отворачиваюсь, музыка на сцене смолкает, и зал взрывается аплодисментами.

Следующими выступают «Дьяволицы».

— Ох, Бонни такая красотка... — комментирует выход девчонок Хайт. — Но тебя в ней привлекает вовсе не красота, да?

Я молчу, наблюдая, как «Дьяволицы» занимают каждая своё место.

— Дилан Холд влюбился! Ни за что не поверила бы в это, если не видела бы сама.

— Что тебе надо, Хайт?

— Внимательно наблюдаешь за Лейн? — интересуется она и поднимается на ноги. Складывает ладони рупором у губ и кричит: — «Дьяволицы» лучшие!

Девчонки вскидывают головы, глядя в зал. Улыбаются. Но далеко не все. Мой Львёнок во все глаза смотрит на Хайт и бледнеет, когда видит рядом с ней меня. Я веду шеей, а Хайт поднимает руку и играет в воздухе пальчиками, широко улыбаясь Бонни.

Когда Хайт садится обратно, Бонни дергается и делает пару шагов по сцене в нашу сторону. Ей перерождает дорогу Янг и выразительно пучит глаза, Львёнок приходит в себя и возвращается к настройке гитары. Я скреплю зубами.

— К чему это было?

— Это я предложила ей тебя.

— Как леденец в магазине? — ровно спрашиваю я. — Не опускайся так низко, Хайт.

— Всё дело в споре, Холд, — поворачивает она голову ко мне. — Красотка-Лейн зашла с тобой так далеко, только потому что хотела выиграть пари с братом. Все вокруг знают, как эта парочка любит бросать друг другу вызовы.

— Надеешься, что я тебе поверю? Серьёзно, Хайт?

— Верь не мне. Верь самой Лейн.

Девчонка поднимает руку с телефоном, что-то в нём ищет, а затем подставляет его к моему уху. Среди глухого гомона раздаётся чей-то девчачий голос:

— Ну а что? Ни один из вас ни с кем и никогда не встречался.

— Неплохо, Додсон, — отвечает ей Хайт. — Тем более впереди выпускной...

— Что это? — перевожу я взгляд на девчонку.

— Слушай дальше, — хищно улыбается она. — Ты не пожалеешь.

— … влюбил в себя девчонку?

Лейн.

Я напрягаюсь.

— Не любую, братик, а ту, на которую я тебе укажу.

Её голос. Голос моего Львёнка.

Я смотрю на Бонни, она заметно нервничает, настраивая микрофон перед собой, а у уха раздаётся голос её брата:

— Ладно, тогда и я выбираю тебе парня.

— Вечно братья указывают своим сёстрам с кем встречаться...

— Если хочешь выиграть, выбирай Дилана Холда.

То, что я ощущаю при словах Хайт, напоминает удар в солнечное сплетение. Жёсткий и точечный. Выбивающий дух. Она говорит что-то ещё о моих бесчувственности и холодности, помогает с выбором жертвы и для Ронни Лейна. Я веду шеей и сжимаю кулаки.

Тем временем на записи кто-то ржёт:

— Да у вас обоих не будет шансов!

А затем брат и сестра говорят одновременно:

— Вызов принят.

Хайт убирает телефон, на сцене появляется ведущий и объявляет «Дьяволиц», зал аплодирует. Через мгновение пространство заполняют звуки электронной музыки.

Я встречаюсь глазами с Бонни. Она воровато смотрит на Хайт. Звук электрогитары искажается, но девчонка берёт себя в руки и сосредотачивается на музыке.

Так вот почему ты была столь упорна. Не отступала ни на шаг...

— Ты с удовольствием использовал девчонок, — раздаётся у моего уха, — не задумываясь какого им быть использованными. А это больно, Холд. Больно знать, что тобой лишь воспользовались, наплевав на твои чувства. Теперь ты на собственной шкуре знаешь какого это. Спасибо Бонни Лейн. — Хайт усмехается и поднимается с места: — Попробуй, поживи с этим, как жила я.

Она уходит, а я не могу оторвать взгляда от Лейн.

Теперь я лучше её понимаю. По какой ещё причине она могла так настойчиво добиваться моего внимания? Почему я не подумал об этом сам?..

Боль?

Нет, то, что я ощущаю не назвать болью. Это разочарование. Полное и бескомпромиссное. Едким ядом шипящее в крови. Уничтожающее всё то хорошее, что, казалось, я приобрёл.

Оно оставляет после себя разрушения и пепел.

И мне действительно придётся с этим жить.

Повезло, что разочаровывают меня не впервые, и я знаю, как с этим всем быть.

Ты заплатишь мне за это, Львёнок.

Я заказываю через приложение номер в отеле, шампанское и цветы. Аплодирую, когда «Дьяволицы» завершают своё выступление. Улыбаюсь Лейн, когда она ловит мой взгляд.

Через некоторое время девчонка присоединяется ко мне, чтобы ждать результатов конкурса. Я вижу, как она нервничает.

— Говорил же, что вы выступите отлично, — шепчу я ей на ухо.

— Спасибо, Дилан, — выдыхает она. А через минуту осторожно спрашивает: — Здесь была... Хайт. Она... что-то хотела?

Она хотела отомстить. Но сейчас тебе об этом знать необязательно.

— Поязвить, как обычно, — жму я плечами. — Ничего серьёзного.

— П-понятно...

Я беру руку Лейн в свою, касаюсь пальцев губами и, дождавшись, когда она поднимет на меня взгляд, резко склоняюсь к её уху, чтобы предложить:

— Давай уйдём? Невыносимо хочется побыть с тобой наедине.

— А как же...

— Ты всего лишь замена в этой группе, девчонки справятся и без тебя. — Лейн, вздрогнув от моих слов, напрягается, и я решаю смягчить тон: — Не говори, что не соскучилась по мне так же сильно, как я по тебе...

— Не скажу, — расслабляясь, робко улыбается она.

Великолепная актриса.

Я поднимаюсь на ноги, за руку утягивая Лейн за собой, и направляюсь к выходу. На парковке жду, когда девчонка наденет шлем и усядется сзади меня на байк. Завожу двигатель и срываюсь с места.

Никому не позволю себя использовать. Как обычно буду пользоваться сам.

Лейн обманула не только меня. Она обманула мою мать, притворившись добренькой и заботливой. Вынудила её поверить в то, что благодаря ей, у матери появился шанс наладить со мной отношения. Быть ближе. Я и сам в это поверил.

Из-за Лейн я был готов простить матери её долголетнюю трусость.

И Сэм...

Она возилась с ним лишь для того, чтобы выиграть пари.

Пусть раз за разом люди разочаровывают меня, но разочаровывать брата я им не позволю.

До отеля мы добираемся в считаные минуты. Я останавливаю байк на парковке и даю Лейн время осмотреться. Она выглядит удивлённой и немного напуганной.

— Что... Зачем мы сюда приехали, Дилан?

— Это сюрприз, не о чём не беспокойся. Иди к номеру 313, я пока схожу за ключом.

— Но, Дилан...

Я беру её за руку, притягиваю к себе и успокаивающе шепчу:

— Просто доверься мне, Львёнок.

Её голубые глаза широко распахнуты, в них ведут войну страх и желание поверить.

До чего же она лживая.

Или догадывается о моих намерениях?

Впрочем, плевать. Я заставляю себя улыбнуться ей и аккуратно подталкиваю её вперёд. Лейн цепляется пальцами за дурацкое колечко на цепочке, вынужденно кивает и, наконец, идёт по направлению к номеру.

Я иду за ключ-картой.

Вернувшись, я открываю дверь, пропускаю вперёд Лейн и включаю приглушённый свет. В номере всё выглядит так, как я заказывал: букет каких-то дешёвых цветов в вазе на столе, рядом шампанское в ведёрке со льдом и два высоких бокала. Широкая кровать усеяна лепестками роз. Из них же выложено пресловутое и грёбанное сердце.

— Извини за кровать, — хмыкаю я, проходя к округлому столику. — Номер для новобрачных, антураж входит в стоимость. Лично я планировал отметить твоё выступление в тихой обстановке, без лишних глаз и ушей.

Я подхватываю прохладную и влажную бутылку за горлышко и срываю пробку. Наполняю бокалы игристой жидкостью. Беру их в руки и иду к Лейн, чтобы вручить один из них ей.

Её пальцы дрожат.

— Ты отлично смотришься на сцене, Львёнок, — улыбаюсь я. — Не думала о профессии музыканта? Или... может быть, актрисы?

— Что...

— Чем ты планируешь заняться после того, как закончишь школу? — Я легонько бью своим бокалом о её и сажусь на кровать: — Кажется, мы с тобой ещё не разговаривали о будущем. В моих планах Гарвард. Что в твоих?

— Эм... — переминается она с ноги на ногу, опустив глаза на бокал в руках. — Я... люблю музыку, но ещё больше мне нравится сочинять стихи к песням.

— Сочинять, разумеется, — киваю я. — Да, я видел что-то подобное на полях твоих тетрадей. Ты хорошо сочиняешь.

Лейн смущённо улыбается, то ли не подозревая о двойном смысле моих слов, то ли нарочно его не замечая.

Я веду шеей, поднимаюсь с кровати, забираю бокал у Лейн и ставлю его на стол вместе со своим. Внутренности сковывает ледяной холод. Терпение, так не кстати, на исходе.

Почему именно она?

— Дилан, — осторожно трогает меня за плечо Лейн. — Всё... всё в порядке?

Зря ты подошла опасно близко к разгорающемуся пламени.

Я подхватываю её на руки и через мгновение бросаю на кровать. Лепестки роз осыпаются на пол. На лице девчонки застыло недоумение. Подминаю её под себя, стирая недоумение глубоким поцелуем.

Как же мне нравится её целовать.

Всё верно — в той низости, что они затеяли на пару с братом, и мне должно перепасть что-то приятное. Что-то, что позволит чувствовать себя не так паршиво.

Так почему Лейн не может заплатить мне за этот поступок своим телом?

Может.

Ты же готова пойти на многое, чтобы выиграть, не правда ли?

Следить за мной; появляться мне на глаза там, где я тебя не жду, списав это на совпадение; делать вид, что хочешь помочь; притворно сгорать от моих ласк; подружиться с немногими из тех, кто мне более или менее дорог; лгать и изворачиваться.

Залезть в душу.

Я с силой сжимаю девчонку в своих объятьях и рычу:

— Я, проклятье, доверял тебе!

Бью кулаком о подушку, смотрю в напуганные голубые глаза и вновь набрасываюсь на её губы. Терзаю их своими, не обращая внимание на сопротивление.

Я сделаю это.

Возьму с неё то, что мне причитается.

Девчонка что-то мычит мне в губы, пытается извернуться, оттолкнуть. Но я слишком голоден, чтобы отступить. Слишком разъярён и унижен, чтобы думать о том, что сам кого-то унижаю.

Она заслужила это.

В следующее мгновение меня оглушает металлический привкус во рту, который смешался со вкусом солёных слёз...

Боли от укуса я не чувствую.

Потому что душевная гораздо сильнее физической?..

Взревев, как раненый зверь, я подскакиваю с кровати и начинаю крушить все те вещи, что попадаются под руку. Внешний звук треска мебели заглушает то, как внутри меня ломаются кости, как на мелкие лоскутки рвётся душа.

Оказывается, она у меня есть.

Была.

Лейн умудрилась не только разочаровать меня, но и сделать мне настолько больно, что я едва не стал настоящим монстром, способным на насилие.

Как мой отец...

Я резко останавливаюсь и, тяжело дыша, разворачиваюсь к Лейн. Девчонка уткнулась в спинку кровати, обняв колени руками. Её трясёт от крупной дрожи. Взгляд затравленный и несчастный. Под глазами чёрные потёки от косметики. А на губах моя кровь.

Почему мне до сих пор невыносимо сильно хочется её защитить? От собственного праведного гнева?

— Ты исчезнешь из моей жизни, поняла? — хрипло приказываю я. — Не оставишь и намёка о том, что когда-то в ней присутствовала. Никаких случайных встреч, Лейн, иначе...

— Дилан, прошу...

— Заткнись, — холодно бросаю я. — Мне не нужны твои лживые оправдания. Ты всё поняла? Увидишь меня — беги в другую сторону. Потому что, если я увижу тебя — тебе конец.

Я разворачиваюсь и иду вон.

— Я больше не смогу быть упорной, слышишь? — рыдает она навзрыд за моей спиной. — У меня не будет прежней смелости для того, чтобы тебя вернуть!

Я с силой сжимаю ручку двери, замерев на пороге, а Лейн продолжает рыдать:

— Я давно отказалась от спора, и у меня нет других причин быть такой же отважной, чтобы попытаться растопить твоё ледяное сердце. Я трусиха, Дилан. Ты должен это знать, прежде чем навсегда закроешь за собой дверь...

— Правильно делаешь, что боишься, — ровно говорю я, не оборачиваясь, и ухожу.

Довольно.

Я был дураком, решившим, что заслуживаю чьей-то любви. Обманувшимся, что сам способен любить.

Нет.

Чудовищ расколдовывают лишь в сказках.

Глава 26. Мелисса: судьба — та ещё стерва

Мне просто нужно всё рассказать. Признаться. Покается волжи и попросить прощения за обман. Так будет правильно. Так я смогу дышать полной грудью.

То, что я рассказала Ронни про ожог, и мне стало гораздо легче — прямое тому доказательство.

Я резко выдыхаю и решительно открываю входную дверь в дом. Кричу из коридора:

— Мам, пап? Вы дома?

— Мы в гостиной, милая, — откликается мама Маргарет, я слышу в её голосе осторожность и хмурюсь.

Захожу в гостиную и вижу родителей, сидящих на диване напротив кресла, в котором сидит Хьюго. Я озадачиваюсь ещё сильней, — брат не частый гость в этом доме, если не считать воскресных обедов. Впрочем, решительность затмевает недоумение, и я киваю собравшимся:

— Хорошо, что и ты здесь, Хьюго — мне нужно кое-что вам рассказать.

— Нам тебе тоже, — глухо откликается брат.

Мама бросает на него тревожный взгляд, отец Коллинз устало прикрывает глаза.

Что бы это ни было, я должна выступить первой. Иначе, могу слабовольно передумать. Я набираю в грудь воздуха и быстро говорю на выдохе:

— Я обожаю рисовать, это то, чем я жила, живу и буду жить. Потому я подала заявку в КелАрт, потому сбегала по ночам и рисовала граффити за деньги, нарушая закон. Чтобы заработать на обучение. Я лгала вам, что занимаюсь уроками с отстающими одноклассниками. Все карманные деньги, что вы мне давали я либо тратила на краски и холсты, либо откладывала. С зарплатой разносчицы газет я поступала так же. — Я перевожу дыхание и заканчиваю: — Я вовсе не та, какой вы меня видите. Всё это время я притворялась послушной девочкой. Я очень раскаиваюсь в том, что обманывала вас. Пожалуйста, простите меня.

В комнате воцаряется тишина, и лишь Хьюго тихонечко усмехается. Я поднимаю на него глаза и вижу, как он мне одобрительно кивает.

— На-нарушала закон? — прерывает молчание взволнованный голос мамы. Она с тревогой смотрит на сына и спрашивает: — Хьюго, то, что делала твоя сестра, серьёзно? У неё могут возникнуть проблемы?

Что?.. Она не злиться, а... переживает?..

— Мама, я обманывала вас с папой, — напоминаю я.

— И мы с твоей мамой страдали из-за этого, дочка, — поднимается на ноги отец Коллинз. Он ловит мой виновато-ошарашенный взгляд и поясняет: — Не из-за обмана, Мелисса. А из-за того, что ты выбрала именно этот путь. Скажи, где мы допустили ошибку? Каким образом дали тебе понять, что ложь — единственный выход?

— Вы... вы всё знали?

— Далеко не всё, милая, — отвечает мама. — Но мы догадывались о том, что ты что-то скрываешь от нас. И не вмешивались, чтобы не беспокоить тебя. Нам просто хотелось, чтобы ты росла здоровой и счастливой.

— А каждый человек сам выбирает то, что делает его счастливым, — замечает отец.

— Боже... — выдыхаю я и, больше не в силах стоять на ногах, опускаюсь на диван. — Всё это время... Я могла... — Я замолкаю и во все глаза смотрю на родителей. Через мгновение восклицаю: — Но вы так радовались тому, что я спокойная и послушная! Тому, что со мной не будет ожидаемых проблем! Что я не сорванец, как вам рассказывал обо мне мой родной папа!

Родители озадаченно переглядываются, и мама пересаживается ближе ко мне. Берёт меня за руки, сжимает мои пальцы своими и осторожно говорит:

— Значит, это мы должны просить у тебя прощения. За то, что ввели тебя в заблуждение. Я не знаю как и когда мы это сделали, но мы с отцом Коллинзом никогда не хотели, чтобы ты подстраивала себя под нас. Это правда, милая. Прости нас, пожалуйста.

— Но...

Я не знаю, что сказать. Не знаю, что думать... Осознание, что я сама придумала причины для лжи — обескураживает. Переворачивает всё вверх дном.

Столько лет притворяться без какой-либо надобности!

Что это говорит о моих умственных способностях?.. То, что я первоклассная дура!

— Это наша общая вина, Мелисса, — с теплотой в голосе замечает отец Коллинз. — Слово Божье говорит: прощайте, и прощены будете. Потому прости себя и нас, мы поступим так же.

Я сглатываю и киваю, глаза печёт от назревающих слёз, но я их сдерживаю и, поддавшись порыву, крепко обнимаю маму Маргарет.

— Больше нет необходимости заниматься чем-то незаконным, — продолжает отец Коллинз. — Это наша прямая обязанность, как твоих родителей, оплатить обучение там, где ты желаешь учиться. Хорошо, Мелисса?

— И вы не против того, что это искусство? — отстраняюсь я от мамы. — Что это не то, что будет помогать людям?

— А с чего ты взяла, что искусство не помогает людям? — улыбается отец. — Именно оно во все временна придавало смысл в жизнях людей.

Я стираю с глаз непослушные слёзы и по очереди смотрю на собравшихся:

— Спасибо вам большое. За всё, что вы для меня сделали.

— И тебе спасибо за то, что ты есть в нашей жизни, — со слезами в глазах улыбается мама.

Мы вновь обнимаемся, а через секунду я слышу, как Хьюго тактично откашливается, прежде чем сказать:

— А теперь перейдём к тому, что может тебя расстроить, Мел. Но ты должна об этом знать.

Мама мгновенно напрягается, я из-за этого тоже, она отстраняется и заботливо касается ладонью моей щеки, улыбается с грустью:

— Будет тяжело, милая. Но я уверена, что ты справишься. Он тоже.

— Он? Кто?

— Помни, что здесь нет твоей вины, хорошо?

— О чём ты? Что случилось? — не на шутку волнуюсь я.

— Мел, — привлекает моё внимание Хьюго. — Я хочу рассказать тебе о причине, по которой был против ваших с Ронни Лейном отношений.

А вот это интересно... Но почему у всех настолько траурные лица? Что за причина такая ужасная?

— Говори, — жадно предлагаю я, выпрямив спину от напряжения.

Хьюго на секунду прикрывает глаза, а затем выдыхает и опирается локтями на колени. Сплетает пальцы в замок. Опускает голову, но через мгновение вновь поднимает, глядя в пространство:

— Я узнал об этом семь лет назад. Подруга попросила разузнать о семье мисс Лейн, бабушке Ронни и Бонни...

— Да, Ро рассказывал мне, что именно так ты стал за ним приглядывать.

— А он рассказывал, как погиб его отец? — с жалостью во взгляде смотрит на меня Хьюго.

— Автокатастрофа. Им с Бонни тогда было по восемь лет.

Помню, что почувствовала, когда поняла, насколько схожи наши с Ронни судьбы...

— Как и тебе, Мел, когда разбилась ваша машина.

Хьюго продолжает смотреть на меня с таким выражением, словно я сама знаю, что он имеет ввиду. Словно наш с Ронни возраст, в котором мы потеряли родных людей, не простое совпадение. Словно автокатастрофы — не частое явление на дорогах, и эти две связаны между собой...

Связаны... между собой.

— Нет... — выдыхаю я.

По позвоночнику прокатывается озноб, страх и отчаяние наполняют сердце до краёв. Расширяют его так, что ему становится тесно в груди, а мне — больно. Ещё немного, и я услышу, как трещат рёбра...

— Нет... — повторяю я и с надеждой заглядываю в лица родителей. — Этого не может быть. Умоляю, скажите, что это не правда...

— Прости, милая, — едва не плачет мама, сжимая мои пальцы своими.

Я вырываю руки, подскакиваю с места и бегу вон из дома.

— Мелисса!

— Не держите её. Она должна и может справиться с этим сама.

Могу?.. Как я могу справиться с таким?!

Я выбегаю из дома, хватаю велик и, выйдя за ворота, еду туда, куда глаза глядят. Ошеломление настолько сильное, что я с трудом могу соображать, потому действую на автомате. Ноги сами крутят педали, руки — выбирают направление, сердце болезненно и глухо бьётся в рёбра. Рассудок напрочь отказывается принимать участие во всём этом.

Я словно попала в бредовый сон, от которого всё никак не могу очнуться.

Но очнуться придётся, и пробуждение не будет легким.

Нога соскакивает с педали, меня ведёт вперёд, и я чудом не кувыркаюсь носом о землю, сумев сохранить равновесие. Отбрасываю от себя велик, падаю на траву под ногами и ползу по ней к кустам, в которых хочу спрятаться. Словно возможно спрятаться от правды, ага.

Обнимаю колени руками, закрываю глаза и признаю:

— Мой папа виновен в смерти папы Ронни...

Тогда у него был сложный период в жизни. Его уволили с хорошей работы, повышения на которой он долго и упорно добивался. Но финансовому кризису в стране плевать на старания отдельно взятых людей... В то время он часто пил и ругался с мамой. И в тот роковой день тоже. Пара бокалов вина, ссора во время движения и как итог: авария, унёсшая жизни трёх человек.

Мы ужинали в нашем любимом ресторане, мама умоляла папу вызвать такси, потому что сама не умела водить машину, но папа настоял на том, что поведёт сам.

Господи, как мне теперь смотреть в глаза Ронни?

Как нам теперь общаться? Как любить друг друга?

Почему судьба так жестока?

Не знаю сколько времени я провожу под кустами, но в какой-то момент пробуждаюсь, осознав, что прошлого не изменить. С ним можно попытаться жить дальше, но не исправить. Нет такой функции.

Я выбираюсь из кустов, сажусь на велосипед и еду в свой заброшенный домик. Мне нужно ещё немного времени. Совсем капельку. И я придумаю, как быть. Обязательно.

Я оставляю велик у прогнившей в некоторых местах стены и через окно забираюсь в дом. Иду в гостиную, но на её пороге оторопело замираю. Сердце болезненно сжимается.

Ронни.

Мой Ронни.

Он здесь.

Ронни сидит на полу у спинки старенького дивана, медленно поднимает голову на звук моих шагов и просто смотрит мне в глаза. Его взгляд... Застывшие в глазах слёзы...

Он тоже знает.

Я на ощупь продвигаюсь по стене вбок и сползаю по ней на пол. Не прерывая зрительного контакта ни на секунду. Хочу, чтобы он увидел в ответном взгляде всё то, что я чувствую: искреннее сочувствие и сожаление. Хочу, чтобы он понял, что и я вижу его боль, принимаю её и не осуждаю. Он имеет на неё право.

Так мы и сидим, глядя друг на друга, пока пространство вокруг не заполняет мелодия входящего на телефон вызова.

Ронни словно просыпается, шмыгает носом и хрипло отвечает на вызов:

— Бо?.. Что с твоим... Откуда тебя забрать?! Какого чёрта ты там делаешь?.. Ладно, скоро буду.

Ронни убирает телефон в карман, вновь шмыгает носом и поднимается на ноги. Я тоже встаю, чтобы убраться с его дороги. В прямом и переносном смысле?..

Сердце болезненно сжимается.

А в следующий миг я ощущаю тепло Его ладони на своей руке.

Ронни молча ведёт меня из дома, помогает выбраться через окно, прячет мой велик в кустах и вновь берёт за руку, чтобы отвести к своей машине.

— Бо нужна моя помощь, — говорит он, когда мы занимаем кресла. — Но я не хочу с тобой расставаться.

В пространстве и в целом?..

Я киваю, пусть он и не смотрит на меня, и пристёгиваю ремень безопасности.

Едем мы не слишком долго, и я удивляюсь, когда Ронни паркует машину у неприметного отеля, обладающего не очень хорошей репутацией.

— Номер 313, — говорит Ро и выходит из машины.

Я это понимаю, как приглашение идти вместе с ним, потому тоже тороплюсь выйти из машины. Мы идём к невысокому пандусу с комнатами отеля, проходим по нему до нужного номера, и Ро без стука распахивает дверь. Я захожу следом и оторопело оглядываюсь.

Номер выглядит так, словно в нём крушили мебель, а затем прибрались за собой: стулья без ножек у покосившегося столика, на котором стоит пустое ведёрко из-под шампанского, темные и влажные пятна на ковре, разбитый экран телевизора, и пара мешков с мусором у стены рядом с входной дверью.

А затем я вижу Бонни, и у меня обрывается сердце...

Ронни бросается к своей абсолютно потерянного и несчастного вида сестре, сидящей на краешке широкой кровати, и падает у её ног:

— Что... Что сделал этот сукин сын?! Бо?!

— Возненавидел, как я и предполагала... — отвечает та совершенно бесцветным голосом.

Я выдыхаю и откидываюсь спиной на стену позади. Упираюсь в неё затылком, подняв лицо к потолку.

Вот и Дилан Холд узнал о роковом пари брата и сестры.

Глава 27. Дилан: тьма во мне поменяла оттенок

— Эй, Холд!

Я оборачиваюсь в тот момент, когда Ронни Лейн бросает свой рюкзак и летит на меня. Понятно, с какой целью — врезать мне по роже.

Опускаю голову и жду.

Она не пришла в школу. Из-за стыда или страха передо мной?

Лейн хватает меня за куртку на плече, дергает в сторону так, что моя спина с лязгом врезается в шкафчики. Ему это удаётся, лишь потому что я не сопротивляюсь. Он тут же хватает меня за грудки и рычит у лица:

— Какого хрена ты сделал с моей сестрой, урод?!

Я молча перевожу взгляд с него на заинтересовавшихся представлением зевак и вижу, как каждый из них тут же отводит глаза.

Трусы.

А Лейн не испугался связаться со мной — он на многое готов ради своей сестры.

Я тоже ради неё был готов на всё.

Одёргиваю его руки от себя и вместе с этим ровно произношу:

— Передай Бонни, что она может меня не бояться и ходить в школу, как обычно.

Лейн при этих словах свирепеет ещё сильнее. Снова раздаётся лязг шкафчиков, а его левая рука локтем давит мне поперёк груди, правая занесена для удара.

— Серьёзно думаешь, что она тебя боится? — шипит он, тяжело дыша. — Тебя — грёбанного труса, который не дал ей даже шанса объясниться? Что ты с ней сделал?! — ревёт он, вновь толкая меня на шкафчики. — Какого хрена она делала в том отеле, в который ты таскаешь всякую шваль?!

Я веду шеей в попытке избавится от горечи в груди, возникшей после его последних слов, но выдержка, которую я тренировал годами, сбоит ещё со вчерашнего дня. Поэтому я сам не успеваю понять в какой момент решаю с силой оттолкнуть от себя Лейна.

Парень падает на бетонный пол и зло смотрит на меня снизу. Я оправляю куртку.

Дальнейшее происходит так быстро, что я искренне удивляюсь и восхищаюсь той сноровке, с которой действует Лейн. Но парень не сноровистее меня.

И тем не менее.

Лейн в мгновение ока подскакивает на ноги, выдёргивает руку из кармана джинсовки и врезает мне кулаком по щеке. Я ощущаю холод металла, перед тем как в висках взрывается боль.

Никто и никогда не бил меня по лицу.

Я не позволял. А сейчас позволил. Очевидно, я подсознательно хотел, чтобы мне врезали.

Я даже ощущаю что-то вроде удовлетворения, когда Лейн не останавливается на одном ударе. Он с рычанием врезается плечом мне в солнечное сплетение, мы оба ударяемся о пресловутые шкафчики, которые звенят громче прежнего, и валимся на пол. По толпе вокруг пробегает ропот, смешавшийся с девчачьими охами. Лейн оказывается сверху. Его глаза буквально пытают яростью. Одной рукой он удерживает меня на месте за плечо. Второй, той, в которой зажат кастет, вновь бьёт по лицу.

— Сопротивляйся, чёрт возьми! — рычит он между ударами.

Но я вновь и вновь наслаждаюсь той болью, что каждый раз взрывает мозг.

Собственная тёплая кровь на лице приятней, чем тот жгущий холод, сковавший нутро. То, что она не такая же ледяная, даёт мне знать, что я живой человек.

Что, возможно, я — не чудовище.

Львёнок так старательно убеждала меня в этом, пусть осознанно или нет, и теперь, наверняка, думает иначе.

Мы поменялись местами.

Даже смешно.

— Какого... — удивляется Лейн, замерев на мгновение. Оказывается, я смеюсь вслух. Хрипло, выплёвывая кровь на подбородок. — Ты, чокнутый сукин сын! Ты не стоишь и ногтя моей сестры, понял, урод?!

Лейн хватает меня за грудки, приподнимает и в последний раз бьёт об пол. Отползает в сторону, опираясь спиной на шкафчики, и пытается отдышаться, не сводя с меня презрительного взгляда.

Знаю, что не стою.

Я предупреждал её об этом.

— Что здесь... А-а-ах! Живо в мой кабинет! Оба!

Где-то я уже это слышал.

Не могла она тогда так искусно притворяться. Не могла...

Я усмехаюсь тому, как шумно пыхтит Гарсия, и сажусь, сплёвывая кровь на пол и вытирая её остатки с губ ладонью. В ушах звенит от хорошо поставленных ударов Лейна. Ему бы к нам, в «Кризо».

Я снова усмехаюсь, а директор говорит неуверенно:

— Ладно, Дилан может идти к медсестре. Но, чтобы потом — в мой кабинет! А ты, Лейн, идёшь туда прямо сейчас! Ну! Живо! Мистер Флоу, — обращается он к учителю, стоящему с надменной улыбочкой рядом с ним, — проследите, пожалуйста, за мистером Холдом.

Да, компании именно этого козла мне и не хватало.

Впрочем, Флоу молчит всю дорогу до кабинета медсестры и только, когда я открываю дверь, флегматично замечает:

— Если я правильно понял, отныне ты сам будешь писать контрольные работы. Твоему отцу не понравится, что тебя вновь отстранят от игры в баскетбол.

Я не отвечаю, хлопая дверью пред его длинным носом.

Я так и не узнал у неё, что за намёк она оставила в «моей» работе по философии Древнего Китая.

После кабинета медсестры я захожу в канцелярию и застаю за стойкой секретаря Мелиссу Коллинз. Девчонка испуганно распахивает глаза, а затем жалостливо морщится. Очевидно, видок у меня, что надо.

Я усмехаюсь и киваю на дверь в кабинет директора:

— Лейн ещё там?

— Нет, но, если тебе интересно, Ронни отстранили от учёбы на неделю. Тогда, когда вот-вот начнутся выпускные экзамены.

Она знает? Знает, что Лейн поспорил на неё?

Мел отводит от меня рассерженный взгляд и вздыхает:

— Сейчас там твои родители, а тебе просили передать, чтобы ты подождал здесь. — Девчонка ведёт рукой на сидения и предлагает: — Присаживайся, пожалуйста.

Она и сама выходит из-за стойки, чтобы занять одно из мест, улыбается неловко, ожидая, пока я сяду, а после говорит:

— Я знаю, что ты сейчас чувствуешь. Сама недавно прошла через это.

— И всё равно беспокоишься о Лейне? — усмехаюсь я, скрещивая руки на груди.

— Я его простила, — беззаботно пожимает она плечами. — Это легче, чем всю оставшуюся жизнь злиться на то, что он совершил ошибку. Попробуй и ты простить Бонни.

А она? Она попробует меня простить?

— Ошибка, — горько усмехаюсь я. — Разве, это не мы с тобой совершили ошибку, доверившись этим двоим?

— Я видела вчера Бонни, — смотрит она на меня пристально. — Ты знаешь, как она справляется со стрессом? Уборкой. Дилан, она убрала тот погром, что ты устроил, будучи совершенно разбитой твоим уходом.

Я резко выдыхаю и отворачиваюсь от Коллинз. Скреплю зумами, ощущая горечь во рту.

Всё же я — чудовище.

Мел тем временем вздыхает и продолжает:

— Я знаю, что Ронни ошибается, думая, что ты сделал с ней что-то плохое. В том самом плане. Нет, тебе просто было больно. Как и мне, когда я узнала. Но ты не подлец, Холд, пусть слухи о тебе и говорят обратное.

— Даже интересно, почему ты так решила, — усмехаюсь я.

— Потому что именно ты в младшей школе заступился за того толстого мальчишку, которого все обижали.

— С тех пор прошло много времени, я мог измениться.

— Имея изначально доброе сердце, невозможно стать абсолютно плохим человеком.

Я вновь усмехаюсь, а через минуту молчания спрашиваю:

— Ты смогла простить Лейна, потому что по итогу спор вышел за рамки спора? Он... полюбил тебя? Всерьёз?..

Мел улыбается так, как умеют улыбаться только по уши влюблённые, но говорит совсем о другом:

— Ты же в курсе, что я делаю фотографии для школьной газеты? Так вот. Многие девочки в обязательном присутствии на играх по баскетболу находили радость в тебе, Холд. Их жадные взгляды, одухотворённые лица... Несчастные. Бонни принадлежала к их числу, не так открыто демонстрируя своё пристрастие, но всё же. Как вариант, она могла не осознавать даже, что ты ей нравишься. Да и смысл? Ты же никого не подпускал к себе ближе, чем на десять метров. В общем, я считаю, что Бонни ввязалась в этот дурацкий спор лишь для того, чтобы узнать тебя лучше. Чтобы быть с тобой, Дилан.

Я давно отказалась от спора, и у меня нет других причин быть такой же отважной, чтобы попытаться растопить твоё ледяное сердце. Я трусиха, Дилан.

Спор был лишь причиной?

Если бы не он, она и шага не сделала бы в мою сторону?..

Впрочем, плевать. Я зашёл слишком далеко. Пути назад нет.

И тем не менее.

— Она меня ненавидит, Мел? — глухо выдыхаю я.

— Она тебя любит, Дилан. Так сильно, что вряд ли представляет без тебя жизнь. По крайней мере, сейчас.

Так нельзя. Я не хотел этого.

— Позволил себя избить? — вдруг раздаётся насмешливо. — А совсем недавно убеждал меня в том, что больше не слюнявый пацан.

— Боже, Дилан! — бросается ко мне мать. — Тебе дали обезболивающего?

— Пожалуйста, не переживайте, — причитает следом Гарсия. — Виновный уже наказан! Как я уже сказал, мы во всём разобрались, вашему замечательному сыну больше ничего и никто не угрожает.

Я поднимаюсь на ноги и смотрю на Гарсию:

— Отстранить надо меня, это я спровоцировал Лейна. Так что позаботьтесь о том, чтобы он вернулся к учёбе.

Брови директора ползут вверх, он бросает опасливый взгляд на усмехнувшегося отца, мама вновь начинает причитать.

А я больше не хочу здесь находиться.

Потому разворачиваюсь и иду вон.

Глава 28. Бонни: тяжело будет не всё время

— Время вышло! — командует мистер Флоу. — Откладываем карандаши и сдаём работы.

Я невольно смотрю на пустое место Дилана Холда и, как всегда, при мыслях о нём ощущаю невыносимую пустоту там, где раньше у меня находилось сердце. Впрочем, я к ней привыкла.

Вздыхаю, откладываю карандаш и вместе с другими ребятами иду сдавать последнюю в нашей школьной жизни экзаменационную работу.

Мел говорила мне, что Дилан сдал все экзамены экстерном, потому что сам себя отчислил от учёбы, после драки с моим братом.

Так даже лучше. Не уверена, что чувствовала бы себя нормально, если бы видела его каждый день в школе. А так у меня была возможность сосредоточиться на экзаменах и хорошо их сдать.

В коридоре мы встречаемся с другими ребятами, сдававшими экзамен в кабинете напротив нашего. Я вижу Ро и Мел, выходящих в обнимку и о чём-то переговаривающихся, и улыбаюсь. Наверняка, спорят или подкалывают друг друга, как это обычно у них бывает.

Не передать словами, как я рада за брата. Он смог найти и удержать рядом с собой своего человека. Не потерял её, как я потеряла Дилана...

Мел замечает меня и, пихнув Ро бедром, спешит ко мне. Она широко и искренне улыбается. Мы с ней хорошо сдружились за последние дни. Они с Ро не отходили от меня ни на шаг, пока я приходила в себя то первое, невыносимо сложное время... За что я им безмерно благодарна.

— Как экзамен? Справилась? — отстранившись, интересуется Мел.

— Кажется. У вас как?

— Отлично, разумеется! — хвалится подошедший Ро. — Мы ж с моим Цветочком — два гения!

— Это не отменяет того, что один из нас дурак, — закатывает глаза Мел и берёт меня за руку. — И это не я! Пойдёмте на улицу.

Многие школьники поступают так же, как мы — выходят на улицу, чтобы насладиться сладким воздухом свободы. От экзаменов. От школы в целом. Да, впереди ещё результаты экзаменов, вручение дипломов и выпускной бал, но марафон зубрёжки уже позади — это и радует.

Мы втроём усаживаемся на траву, и Мел достаёт из кармана свой телефон. Смотрит на меня предвкушающе-азартно и спрашивает:

— Тебе тоже пришло письмо с ответом? Уже смотрела?

Я киваю и отвечаю с улыбкой:

— Не смотрела.

— Давай вместе? — предлагает она, шлёпая Ро по руке, чтобы он прекратил её щекотать.

Письмо из КелАрта пришло прямо перед началом экзамена, я не успела его прочесть, потому что мистер Флоу приказал убрать всё лишнее со столов и приготовиться к экзамену.

Я открываю приложение с электронной почтой на телефоне, мы с Мел торжественно переглядываемся, и я жму пальцем в строчку с заветным письмом.

— Видели бы вы свои лица, — ржёт тем временем брат. — Я уверен, что вас обеих приняли!

— Ты выглядел не лучше, когда получил письмо из Беркли*, — ворчит Мел. — Трясся весь, как лихорадочный.

— Никакого уважения к собственному парню, — качает головой Ро.

Да, мой брат получил спортивную стипендию на обучение в высшей школе журналистики Калифорнийского университета в Беркли, чем мы — я, бабушка и Мел — очень гордимся.

Ну а я подала заявку в КелАрт, о котором мне рассказала Мелисса. У них имеется подходящая мне программа «Исполнитель-композитор». И будет здорово учиться там вместе с девушкой моего брата. С настоящей подругой.

Письмо гласит о том, что мою заявку приняли.

— Поступила! — счастливо визжит Мелисса.

Она подскакивает на ноги и бросается на шею Ро, который поднялся вслед за ней, а теперь кружит её в воздухе, радуясь за неё, как за себя. На нас оглядываются. Я откладываю телефон, ложусь на траву во весь рост и гляжу в безоблачное небо. Грудь вновь сковали ладанные щупальца пустоты.

Я бы тоже не отказалась разделить свою радость с любимым человеком...

Интересно, Дилана приняли в Гарвард? Наверняка, приняли.

— Только не говори, что тебе отказали, Бо, — возмущается брат, нависнув надо мной. С другой стороны от меня встаёт Мел, выжидательно закусив нижнюю губу.

— Нет, меня тоже приняли, — глухо отвечаю я.

Они переглядываются с тревогой, как всегда это делают в моменты одолевающей меня апатии, а затем склоняются, хватают меня за руки и вынуждают подняться на ноги.

— Идём отмечать!

— Да, в то кафе, где ты сыграешь нам какую-нибудь победную песенку!

— Придётся ехать домой за гитарой, — вяло протестую я.

— Тоже мне проблема, — обнимает меня одной рукой Ро. — Заедем!

Мел кивает и подхватывает меня под руку. Я по очереди смотрю на них с благодарностью. Не представляю, как справлялась бы без этих двоих.

Жаль, что это далеко не последнее с чем мне и моему брату придётся справляться...

На подъезде к нашему дому Мел первая замечает машину своего старшего брата, Хьюго. Мы дружно переглядываемся и, не сговариваясь, выходим из машины, чтобы войти в дом.

На бабушке нет лица, а когда она видит нас с Ро, её глаза наполняются слезами.

Что-то случилось. Что-то очень и очень плохое. И, очевидно, с мамой...

Я вдруг перестаю что-либо чувствовать. Словно пустота там, где было сердце, пробила преграду и растеклась по всему телу.

— Хьюго, что ты здесь делаешь? — интересуется Мел.

— Привет, ребята, — криво улыбается он. — Давайте, присядьте на диван.

Пока мы направляемся к дивану, я замечаю, как бабушка промакивает глаза платочком и поджимает губы, наверняка, да хруста выпрямляя спину. Женщина — кремень. На свете нет ничего, что бы могло её сломить. По крайней мере, у кого-то на глазах.

И сейчас я собираюсь взять с неё пример — буду такой же сильной, как она.

— Итак, — продолжает Хьюго. — Я уже сказал вашей бабушке о причине своего визита. Теперь обязан сказать и вам. Мне очень жаль, но ваша мама...

— Мертва, — глухо выдыхает Ро, когда я тоже произношу это ужасное слово одними лишь губами.

Хьюго — детектив в отделе убийств, потому сложить дважды два не составило труда.

— Её убили? — хрипит голос Ро.

— Нет. Я хотел, чтобы вы узнали об этом от кого-то знакомого. Кристина умерла от передозировки.

Ро обхватывает мои пальцы своими и долго смотрит мне в глаза.

Мы боялись, что такое может случиться каждый день своей жизни начиная с девяти лет, а соответственно были к этому готовы.

— Ребёнок... — выдыхаю я. — Что с её ребёнком?

— Мальчика чудом удалось спасти — сейчас он находится в детской реанимации.

— Мы должны быть с ним, — твёрдо говорю я и поднимаюсь на ноги.

Ронни кивает и поднимается следом за мной, я ловлю изучающий взгляд бабушки, она прокашливается и выразительно ведёт бровями:

— Да, ребёнку необходимо присутствие его семьи. Поэтому мы все едем в больницу немедленно.

Пустота понемногу отступает лишь тогда, когда я вижу крохотного человека.

Нас без проблем пропустили в смотровую комнату, потому что к этому моменту жизни ребёнка уже ничего не угрожало и его перевели в родильную комнату, к другим новорожденным. Да, он находился в специальном, прозрачном контейнере с разными трубочками, но сладко спал, не ведая ничего о своей сложной судьбе.

Безусловная любовь к малышу наполняет каждую клеточку моей кожи с очередным его вздохом и выдохом. Он прекрасен просто потому, что есть. Потому что появился на свет.

Я смотрю на Ронни и улыбаюсь его ошалелому виду, улыбаюсь и бабушке, которая с нежностью сжимает мою руку.

Наш маленький, чудесный братик...

На семейном совете, который мы проводим тут же, принимается решение воспитывать его нам самим. Мы с Ро пусть и уезжаем учиться, но не так далеко, потому бабушка сама предлагает воспользоваться помощью круглосуточной няни. Впереди лето, а затем мы с братом будем приезжать каждые выходные и каникулы.

Приветливая женщина-доктор сообщает нам, что малыш родился без каких-либо отклонений, что опять же является настоящим чудом, учитывая то, кем была его мама...

Мама...

Ты жила не зря, и, пожалуй, это самое главное.

Мы проводим в больнице несколько часов подряд, и ближе к вечеру решаем вернуться домой. Ронни подвозит нас с бабушкой, а сам едет навестить Мел. Поделиться с ней своими печалями и радостями, я так думаю. Показать фото малыша, которых нащёлкал, наверное, сотню.

Я готовлю ужин, затем мы с бабушкой едим, а после она отправляется в свою комнату — немного поработать перед сном. Я поднимаюсь за гитарой и выхожу из дома, стены которого вдруг начинают на меня давить.

На улице я вздрагиваю от случайного звука мотора мотоцикла, но, разумеется, это не Дилан. Кажется, он забросил свои тренировки в «Ирон». Возможно, потому что не хотел случайно встретить здесь меня.

Я прикрываю на несколько секунд глаза, чтобы успокоить сердцебиение, поправляю на плече ремень чехла с гитарой и иду дальше.

Бар, в котором разрешают выступать любому желающему, находится в паре кварталов от моего дома, потому уже через несколько минут я поднимаюсь на невысокую сцену и настраиваю микрофоны: один для гитары, второй для голоса. Немногочисленные посетители не обращают на меня внимания, и лишь барменша Лоя, протирая стаканы полотенцем, поглядывает в мою сторону с теплотой во взгляде.

Достаю гитару и усаживаюсь на высокий стул.

Мне не хватало пары строчек, чтобы закончить эту песню, и теперь она готова.

— Однажды тебя не стало,

В погоне за дурной мечтой,

Ты не тот путь встала,

Спасибо, что не позвала с собой...

Я закрываю глаза и ощущаю, как кожу обжигают тихие слёзы, но продолжаю играть и петь. Помню, как она страшно рассердилась, застав маленького Ронни с сигаретой. Помню, как она оставляла нас спать в её кровати, когда в доме было слишком много людей. Помню, её грубоватые наставления о том, что из всех мужчин я могу доверять лишь брату. И, наконец, я помню, как она сказала мне, чтобы я больше не приходила.

Она не очень умела любить, но знала, пусть и не признавала этого вслух, что нам с Ро будет лучше без неё...

Она была слабой, но быть слабым — не преступление. Преступление — признать поражение, испугавшись возможных трудностей.

Я обрываю мелодию, спрыгиваю со стула и падаю на колени, чтобы зачехлить гитару. Где-то на втором плане слышу жидкие аплодисменты, и отстранённо думаю о том, что вряд ли кто-то из них прислушивался к словам песни. Спешно поднимаюсь на ноги и иду вон.

Я видела его маму сегодня в больнице. Она хотела поговорить. Но я трусливо сбежала.

Я не могу и дальше прятаться от того, что мне важно.

Я люблю его. Всем сердцем люблю. И не должна бояться его темноты, если хочу быть в ней светом.

Холодный и неприступный Дилан Холд выслушает меня, хочет он того или нет.

Правда, вся решительность испаряется, когда я вижу его прямо перед собой...

Ноги слабеют, несчастное сердце подскакивает к горлу, мысли разлетаются, как стайка напуганных птиц.

— Что... — выдыхаю я, осматриваясь по сторонам и цепляясь за ближайший стол, чтобы не упасть.

Что он здесь делает?..

— Привет, Львёнок.

__________

*Калифорнийский университет в Беркли (англ. The University of California, Berkeley) — государственный исследовательский университет США, расположенный в Беркли, штат Калифорния

Глава 29. Дилан: сдаюсь

Я чувствовал вину за отца. Или же вину за себя, которая буквально душила меня все эти дни. Но весть о том, что мать Лейнов, её мама, скончалась от передозировки, стала последним гвоздём в гроб моей грёбанной гордости.

Я проследил за Львёнком после больницы. Мне было необходимо знать, как она справляется. Знать, что она в порядке.

И судя по её песне... это далеко не так.

Сомневаюсь, что моё появление ей сильно поможет, но оставаться в стороне я больше не мог. Не нашёл в себе сил вновь просто уйти.

Но и что ей сказать, я не представляю.

— Что... — выдыхает она, выглядя совершенно потерянной.

— Привет, Львёнок, — единственное, что я нахожу сказать, а затем замечаю её осунувшееся лицо, круги под глазами и приступную худобу. Делаю шаг вперёд и рычу: — Какого хрена ты так мало ешь?!

Бонни озадаченно хмурится, затем сглатывает удивление и проходит цепким взглядом по мне с головы до ног и обратно. Сужает глаза:

— А ты сам?

Молча беру её за руку и веду к барной стойке. Спрашиваю у барменши, следившей за Бонни с самого её здесь появления:

— У вас кухня есть? — Та равнодушно кивает, и я делаю заказ: — Два самых жирных блюда, хлеба и два молочных коктейля погуще.

— Дилан...

Отворачиваюсь от барменши, веду Бонни к первому столику и вынуждаю её сесть. Сажусь сам напротив и долго разглядываю соседний столик, пытаясь справиться с бушующими в груди чувствами.

— Дилан...

— Что? — рявкаю я, отчего Бонни испуганно вздрагивает. Опускаю голову и виновато выдыхаю: — Прости, Львёнок.

— Ничего, — тихо говорит она. — Не подумай, я... р-рада тебя видеть, но... Почему ты здесь?..

— Слышал о твоей маме, — откидываюсь я спиной на спинку стула. — Мне жаль.

Бонни обнимает себя руками и кивает. Смотрит при этом в сторону, что позволяет мне жадно разглядывать её лицо.

Я чертовски по ней скучал.

А ещё я замечаю розовый медиатор в ямке между ключиц, закреплённый на цепочке с детским колечком.

— Я уверен, что это вина моего отца, — глухо произношу я через минуту. — Этот грёбанный трус всё же заплатил ей за молчание. Мне правда жаль, Львёнок...

Бонни смотрит на меня и тихо просит:

— Не нужно, Дилан. Не твой отец наполнял шприц отравой и вкалывал иглу ей в вену. Перестань думать, что именно он причина всех бед вокруг. Во многом мы виноваты сами.

Я киваю, вынужденный согласиться.

В том, что я потерял её, виноват я сам.

— Мама сказала, что ребёнка удалось спасти.

— Да, — тепло улыбается Львёнок, и я чувствую, как и в моей груди становится теплее от этой улыбки. — Совсем крошечный, но уже такой сильный — невероятно. — Улыбка исчезает, а взгляд становится решительным и твердым: — Мы не отдадим его чужой семье — будем воспитывать сами.

— Не сомневался, что вы поступите именно так.

— Осуждаешь? Считаешь, мы не справимся?

— Нет, — качаю я головой. — Нет. Больше того, я ошибался, думая, что и твоя мама не справилась бы.

Бонни хмурится, и я решаю, что ей нужно увидеть это самой. Потому вынимаю бумажник, оставляю несколько купюр на столе за ещё не приготовленную еду и поднимаюсь на ноги:

— Поехали. Я должен тебе кое-что показать.

Тепло в груди становится горячее, когда Бонни, секунду поколебавшись, встаёт из-за стола и без лишних вопросов идёт за мной.

Всё ещё верит мне, глупая.

У байка я помогаю ей зафиксировать лямку от чехла с гитарой поперёк груди и надеваю на её голову шлем. Пока копошусь с застёжкой, не могу отвести глаз от её губ. Бонни начинает дышать чаще. Щёки окрашивает розовый цвет.

Как я мог допустить мысль, что она хоть в чём-то притворялась?

Её чувства, как открытая книга. Я верно читал её с самого начала.

Веду шеей и сажусь на байк. Бонни садится сзади и осторожно прижимается к моей спине, обнимая руками за талию. Тепло в груди грозит перерасти в обжигающее пламя.

Завожу двигатель и трогаюсь с места.

В покосившиеся ворота трейлерного парка мы въезжаем тогда, когда солнце полностью скрывается за горизонтом, а на чёрном бархате неба светится идущий на убыль диск луны. Я останавливаю байк напротив дома Бонни и слежу за её реакцией. Она снимает шлем, лицо бледное, как вышеупомянутая луна на небе, а в глазах проскальзывает страх, разбавляя отголоски боли.

— Зачем...

Беру её за руку и веду в дом. Включаю в нём свет. Львёнок часто моргает, привыкая к яркости, а затем поражённо выдыхает.

— Я наблюдал, как разгружали машину, слышал, как она прикрикивала на работников, чтобы те ничего ненароком не сломали. Это было вчера, Бонни. Так я понял, что отец ей заплатил, и понял, что ошибался, считая, что она спустит все деньги на наркотики. Нет, она не только удовольствия хотела, но и того, чтобы её будущий ребёнок ни в чём не нуждался. По крайней мере, первое время.

Бонни проходит вперёд, касается дрожащими пальцами спинки колыбели и со слезами в глазах оглядывает другие детские вещи: игрушки, памперсы и прочее.

— Нам сообщили, что она сама вызвала «Скорую помощь», — тихо рассказывает Бонни. — Но не смогла её дождаться... Не знаю, хотела ли она таким образом спасти хотя бы ребёнка...

Бонни пару секунд потерянно смотрит в сторону спальни, где скорее всего, всё и случилось, а затем переводит взгляд на меня:

— Дилан... Её... её больше нет.

Я успеваю подоспеть к ней раньше, чем она обессиленная рыданиями упадёт на пол. Прижимаю её к груди, и мы вместе опускаемся на колени. Я хаотично целую её в волосы и обнимаю крепче хрупкие и дрожащие плечи.

— Мне жаль, Львёнок, очень жаль.

Когда Бонни успокаивается, мы закрываем дом, и я везу её на скалистый берег океана. Свет луны серебрит воду, отражается яркими звёздами в глазах Львёнка, пенистые волны с шелестящим звуком ласкают равнодушный камень скал.

Тогда, несколько месяцев назад, я был в точности, как эти скалы, а Бонни упрямой и ласковой волной всего лишь хотела пробить мою оборону. Чтобы показать мир с другой стороны. С лучшей.

Я снимаю с себя куртку и кутаю в неё плечи Львёнка, она робко и с благодарностью мне улыбается. Подхватываю её за талию и усаживаю на высокий камень, затем забираюсь на него сам и долго смотрю вдаль лунной дорожки.

Ничего не потеряно, правильно?

Достаточно одного лишь слова, чтобы попытаться всё вернуть.

Так какого хрена я до сих пор его не произнёс?

— Прости...

Я беззвучно усмехаюсь и смотрю на профиль Бонни:

— За что ты извинишься?

— За недавнюю истерику... За обман...

— Разве, ты меня хоть раз обманула, Бонни?

Она секунду озадаченно хмурится, не ожидая от меня такого вопроса, а затем упрямо кивает:

— В мелочах. Я не собиралась тренироваться в «Ирон», спорт — это вообще не моё. Не путала дверь вниз, в ваш спортзал, с дверью раздевалки — я искала тебя. И в канцелярию тогда пришла за тобой, чтобы понять, как действовать...

— И правда, мелочи, — глухо соглашаюсь я. — А я отреагировал так, словно случился конец света...

— Ты имел полное право злиться на меня.

— Из-за мелочей? — усмехаюсь я. — Не надо, Львёнок, не оправдывай меня. Я не должен был вот так срываться.

Бонни молчит некоторое время, а затем поворачивает голову ко мне и негромко произносит:

— Ты говорил, что у тебя нет души, твоя реакция доказала обратное. Больше ты так не скажешь, верно?

Я не отвечаю, потому что и так всё понятно. Просто смотрю на её красивое лицо и не могу понять, как смог столько времени обходиться без её голоса, глаз и губ, без её мыслей.

Не знаю, проклинать себя или гордиться выдержкой?

Хотя какая к чёрту гордость? Любовь не знает унижений.

Бонни смущённо отводит взгляд, а через полминуты предлагает:

— Может, нам стоит искупаться?

Она не ждёт моего ответа, легко скидывает с плеч мою куртку и спрыгивает с камня. Снимает с ног босоножки и расстегивает боковую молнию на платье под цвет её глаз. Порыв ветра подхватывает её распущенные волосы и рассыпает их по обнажённым плечам и спине.

Я сглатываю сухость и неспешно раздеваюсь сам, не отрывая глаз от стройных ног, ступни которых тонут в пенистых волнах.

Холодная вода остужает голову и пыл. Я останавливаюсь в метре от Львёнка, слегка покачиваясь на волнах, и зачем-то начинаю считать мурашки на её светлой в свете луны коже.

— Одного не могу понять, — глухо признаюсь я. — Почему я, Бонни? Ты могла подарить свою любовь кому угодно...

Львёнок склоняет голову к плечу, касаясь его подбородком, но не оборачивается полностью:

— Однажды я хотела, но меня отвергли... из-за мамы. Ты не отверг.

Тупой баран, а я, выходит, везучий сукин сын?

— Прости меня...

Бонни разворачивается ко мне лицом, робко улыбается и возвращает мне мой вопрос:

— За что ты извиняешься, Дилан?

— За то, что сорвался и не захотел выслушать тебя, — делаю я шаг вперёд. — За то, что сделал тебе больно, — второй шаг. — За то, считал, что пути назад нет, вынуждая тебя страдать. — Беру её руку под водой в свою и осторожно толкаю на себя: — За то, что считал себя чудовищем, без которого тебе будет лучше. Но нам уже никогда не будет лучше. — Склоняюсь к её лицу и шепчу у губ: — Без друг друга. Согласна?

— Согласна... — едва слышно выдыхает она.

Я веду ладонями вниз по её плечам, под водой переключаюсь на тонкую талию, спускаюсь к бёдрам и всё это время наслаждаюсь частым дыханием, которое ловлю губами. Вынуждаю Бонни обнять меня ногами и руками и ловлю её потемневший взгляд:

— Я люблю тебя, мой глупый и смелый Львёнок. Теперь я знаю — как. Спасибо, что вернула мне душу, став ею.

— И я тебя люблю, Дилан Холд. Оставь моё сердце себе, а его место займи своим. Я буду его беречь, как своё собственное. Обещаю.

Я стираю одинокую слезинку с её щеки большим пальцем и, наконец, касаюсь желанных губ, которыми бредил во сне и наяву.

Я правда не понимаю, почему не сдался раньше.

Моя жизнь принадлежала ей ещё с того самого момента, как я едва заглянул в её добрые, голубые глаза.

Глава 30. Выпускной бал

Бонни

— Ну всё, я побежал.

Ро щегольским движением руки поправляет нагеленную причёску и уже собирается прошмыгнуть к выходу, но его шиворот пиджака ловят цепкие пальцы бабушки. Она тут же перехватывает его за ухо и ведёт ко мне:

— Одно несчастное фото, гадкий ты мальчишка, и можешь мчаться к своей ненаглядной Мел.

— Ладно-ладно, понял! — ржёт он, поднимая руки, сдаваясь.

Я улыбаюсь и оправляю завитые волосы за спину, а затем обнимаю брата одной рукой за талию, а он обнимает меня за плечи.

Бабушка едва успевает сделать пару нормальных кадров, потому что этот дурак буквально сразу начинает кривляться: делает вид, что он зомби, который хочет меня съесть.

Я, хохоча, отбиваюсь от него и спешу к колыбели с маленьким Дэни. Да, мы назвали его в честь нашего отца, как угрожала нам мама. Она наверняка, как и мы сами, хотела, чтобы у ребёнка был хороший пример, а наш папа был по-настоящему замечательным человеком.

— Ро, и с Дэни нужно сфотографироваться, — прошу я, подхватывая малыша на руки.

Гретта,домоправительница бабушки, любезно согласившаяся присмотреть за ребёнком на сегодняшний вечер, ласково мне улыбается, подмигивая.

Ронни подходит к нам и осторожно тискает своими маленькие пальчики брата. Он до сих пор боится брать его на руки, опасаясь ненароком навредить. Хотя видно, что очень хочет.

Но и такая любовь имеет место быть.

Грета отбирает у бабушки фотоаппарат, приказывает той не ворчать и фотографирует нас всей семьёй.

После этого бабушка, наконец, отпускает Ронни к Мелиссе. Он заказал для неё целый лимузин на выпускной бал — влюблённый по уши транжира.

А вот что приготовил для меня Дилан — я не представляю.

Но узнаю об этом буквально через пять минут, после ухода Ронни.

— Нет, этот мальчишка не имеет никакого представления о романтике, — ворчливо замечает бабушка, глядя в окно.

Я спешу к ней и вижу, как Дилан слезает со своего байка. Да, он не приготовил ничего особенного, но, Бог мой, как он потрясающе выглядит в синем в клетку пиджаке поверх белой водолазки рядом с крутым мотоциклом... Ужасно красивый и... сексуальный!

А самое главное — мой. До последней своей мысли.

Я целую бабушку в щёку и спешу на улицу. Дилан, при виде меня, снимает солнцезащитные очки и оглядывает мою фигуру с головы до ног жадным взглядом. Я мгновенно смущаюсь. Он ловит меня за руку и притягивает к себе:

— Выглядишь потрясающе, Львёнок.

— Я подумала тоже самое, когда увидела тебя, — улыбаюсь я ему.

— Надеюсь, в школе меня по-прежнему бояться, — наигранно вздыхает он. — Я не планировал сегодня отбиваться от твоих поклонников.

— Вероятно, я буду выглядеть иначе, после поездки на байке, — смеюсь я. — Может, тебе и не придётся.

Дилан мгновенно мрачнеет:

— Прости, Бонни, я не подумал...

Я обхватываю его лицо ладонями и обрываю на полуслове коротким поцелуем:

— Это совсем неважно, Дилан. Я старалась для тебя, а не для других. Ты увидел.

— И запомнил, — горячо шепчет он у моих губ. — Спасибо, Львёнок.

Ронни

Я выбираюсь из лимузина и иду к дому своего Цветочка. Мне открывает дверь её отец.

— Здравствуйте, мистер Коллинз.

У меня отчего-то потеют ладони, хотя я тысячу раз приходил на воскресные обеды в этот дом.

— Здравствуй, Ронни, — кивает священник и сторонится. — Мелисса вот-вот спустится. Пожалуйста, проходи.

Мимо проносится ребятня, замечают меня и визжат хором, улепётывая куда-то в сторону кухни:

— Пришёл жених Мелиссы! Пришёл жених Мелиссы!

За ними несётся их отец, Адам, самый старший из братьев Мел.

— Привет, Ро, — кивает он мне на ходу. — А ну стоять, маленькие чер-р... ангелочки!

Из гостиной появляется Хьюго, опирается плечом на косяк прохода и хмыкает:

— Столько геля... Голове не тяжело?

Я тянусь пальцами к волосам и огрызаюсь:

— Причесался бы сам — глядишь, и нашёл бы, наконец, себе подружку.

Отец Коллинз раскатисто смеётся, Хьюго к нему присоединяется, а затем хлопает меня ладонью по плечу:

— Классно выглядишь, парень. Жаль, на рубашку денег не нашлось.

— Потратился на лимузин, — хмыкаю я в ответ.

Мы идём в гостиную, и, как я и предполагал, проводить Мелиссу на выпускной собралась вся её огромная семья.

Хьюго отводит меня в сторону и спрашивает:

— Цветок купил?

— Разумеется. За кого ты меня принимаешь?

— Честно?

— Валяй.

Хьюго усмехается, смотрит в сторону и говорит:

— Что ж, ты оказался куда благороднее, чем я думал. В тебе всё же есть ум и... красота, чего уж там...

— Эй, полегче, моё сердце надёжно занято твой сестрой, — усмехаюсь я.

Хьюго смеётся, качая головой, затем кивает:

— Да. Именно поэтому я принимаю тебя за своего брата. По рукам?

— Так уж и быть, — жму я его руку в ответ.

А в следующий миг Хьюго неожиданно хватает меня за плечо другой рукой и притягивает к себе:

— Но, если я узнаю, что ты сегодня распускал руки...

— Да-да, у тебя есть пушка, помню, — хмыкаю я.

— Отлично, — отпускает он моё плечо, чтобы хорошенько по нему хлопнуть ладонью. — Ум и красота, да. Так держать.

Я болезненно морщусь и смотрю в сторону прохода, откуда донёсся голос Мелиссы:

— Я готова идти.

У меня отвисает челюсть.

Нереальная...

На лице моего Цветочка едва ли присутствует косметика, но я могу поклясться, что не видел никого красивее неё в этом шелковом платье цвета топлёного молока. А добивает меня Мелисса тем, что робко улыбается и смущённо отводит глаза.

Свихнуться можно.

— Рот закрой, а то мозги простудишь, — смеётся рядом Хьюго.

Показываю ему средний палец так, чтобы не заместили остальные, и вынимаю из кармана пиджака коробку с цветком лилии, чтобы одеть браслет на кисть той, что каждую минуту своего существования сводит меня с ума.

Мелисса

Чем хороши выпускные балы — так это тем, что выпускники напрочь забывают то, кем они были в школе, что вытворяли и чем это закончилось, и просто наслаждаются хорошим вечером.

Закуски, танцы, фотосессии, пунш, незаметно от учителей разбавленный настоящим алкоголем... Выбор короля и королевы... Речь директора, в основном о том, что команда по баскетболу лишилась лучших её игроков за последние пятнадцать лет. Разумеется, в это время все взгляды ребят направлены на Дилана Холда, а он, в свою очередь, смотрит лишь на неё одну, на Бонни Лейн.

Они — потрясающая пара, король и королева нашего выпуска (чему Бонни искренне удивилась, а Ронни ворчливо заметил, что просто он правильно выбрал ей парня, за что и получил от меня локтем в бок), им так идёт быть вместе, что большинство ребят, отказавшись от зависти, по-настоящему за них рады.

Я тоже рада. Безумно. Холодный Дилан Холд оттаял, а Бонни Лейн не замкнулась в себе, чего я боялась.

Но да, далеко не все такого же мнения. Впрочем, как и на наш с Ронни счёт...

У нашего столика появляется заметно подвыпившая Кира Додсон и развязно интересуется:

— Выходит, вы оба выиграли? Ну а вам, жертвам... нормально себя чувствуете, зная, что на вас спорили? Получают короны, — брезгливо морщится она в сторону Холда, а затем в мою: — выряжаются в красивые платья, словно нам не известно, что под...

— Замолкни, Кира, — не выдержав первым, подскакивает Ронни.

Его так легко вывести из себя, особенно, если дело касается моей скромной персоны. Не скрою, мне лестно знать, что он всегда за меня горой, но сегодняшний вечер хочется провести без ссор и скандалов.

— Кира, я не держу на тебя зла, если тебе важно это знать, — вежливо замечаю я, вынуждая Ронни сесть обратно на стул. — И ты не держи зла на нас. Прощайте, и прощены будете — помнишь, ты интересовалась библией? Это из неё.

Кира вновь морщится, словно прямо сейчас жуёт кусок лимона, а затем хлопает ладонью по столу, склоняясь ближе ко мне:

— Ты, маленькая, лживая...

— Исчезни, Додсон, — холодно обрывает её Холд, при этом смотрит на неё так, что она проглатывает свой грязный язык, заметно испугавшись. — Мешаешь наслаждаться полученной короной.

Кира берёт себя в руки, распрямляется и, наградив каждого из нас надменным взглядом, бросает, прежде чем уйти:

— Какие же вы жалкие.

— Желаем и тебе однажды такой стать! — кричит ей вдогонку Ронни, а затем смотрит на Холда и возмущается: — Нет, но как у тебя это получается? Сидел, как истукан, на стуле, ни голоса не повысил, ни позы не поменял, а эта стерва трусливо проглотила язык.

— Годы тренировок, — усмехается Дилан, двигая стул Бонни ближе к себе, чтобы следом её обнять. — Попробуй как-нибудь.

Бонни выразительно кивает брату, соглашаясь с Диланом, и тот по-детски показывает ей язык, тоже притягивая меня к своей груди.

Мы все дружно смеёмся.

Дилан

— Похоже, мне так и не удалось тебе отмстить. — Хайт нагло садиться на стул рядом со мной и ставит локти на стол, подпирая пальцами подбородок. Хмыкает: — Вы оба выглядите счастливыми, особенно ты. Тошнит даже.

— Тошнит тебя от собственной желчи, Хайт, — ровно говорю я, возвращаясь глазами к Львёнку, веселящемуся на танцполе в компании брата и Мел. Разноцветные огни цветомузыки прыгают по её красивому лицу, вынуждая меня желать поймать каждый из них своими губами. — А не от моего счастливого вида. Но не волнуйся, я усвоил урок, и хочу попросить прощения.

— Даже так? — усмехается Паола.

— Я не хотел давать тебе ложных надежд, и не думал, что делаю тебе больно. А нужно было. За это и извиняюсь.

— То есть всё не зря?

— Не зря. Спасибо, что решила отомстить, но советую больше не играть с чужими чувствами.

— А своей Бонни ты это посоветовал? — язвит она.

— Она сама всё знает.

Хайт фыркает и поднимается со стула, но не спешит уйти. Через минуту не хотя произносит:

— Ты тоже меня прости, Холд. И королеве своей передай, что мне жаль.

Я медленно перевожу на неё взгляд и киваю:

— Передам, Паола, спасибо.

Хайт снова фыркает, разворачивается эффектно на высоких каблуках и уходит.

Я смотрю ей вслед, размышляя о том, что действительно благодарен этой мстительной девчонке: без неё мы с Бонни, возможно, так и не встретились бы в одном пространстве.

Что ж, жизнь по истине непредсказуемая штука.

Быструю мелодию сменяет медленная, и я поднимаюсь на ноги. Бонни замирает там, где стояла, и смотрит на меня в ожидании. Находит пальцами колечко и медиатор на груди и смущённо мне улыбается.

Моя невинная душа.

Мои свет, смысл, любовь и жизнь.

Притягиваю её к своей груди и, не торопясь, кружу в танце. Мы неотрывно смотрим в глаза друг друга, давая безмолвное обещание всегда быть такими же счастливыми, как сейчас. Любить друг друга и прощать, если понадобится.

А затем Львёнок прижимается щекой к моей груди, где мерно бьётся доверенное ею сердце, надёжно защищённое от любых невзгод. Как и моё — в её груди.

Я смотрю на Лейна и Мел, прижавшихся друг к другу так же тесно, как мы, и улыбаюсь: убойная парочка, идеально дополняющая один другую.

Хороший вечер. Приятный. Он запомнится нам надолго, если не на всю жизнь.

Как и сохранится память о брате и сестре, заключивших роковое пари, которое навсегда изменило жизнь четверых людей.

В лучшую сторону.

Конец, 15.09.2022г.

_____________

Это было классно))

Спасибо вам большое за участие, поддержку, приятные слова и интерес к истории!

Вы у меня самые-самые! Очень вас люблю!

Далеко не разбегаемся, потому что через пару дней вас ждёт горячая новинка) Да-да, «горячая» означает 18+…

Обязательно подписывайтесь на мою страничку, чтобы не пропустить))

Аннотация к книге «Одержимый»:

— Оставь меня в покое! — Ты знаешь, что нужно сделать для этого, — хищно улыбается он. — Да будь ты последним парнем на земле... Скулы обхватывают его жёсткие пальцы, а у уха раздаётся горячий шепот: — Ненавижу, когда бросаются словами. Так что поаккуратней, ведьма. Мы терпеть друг друга не можем, но стоит Тайлеру Гиллу ко мне приблизиться, и я теряю рассудок. А я ненавижу быть слабой. Наша неоднозначная война выматывает, и однажды кому-то из нас придётся сдаться. Но клянусь, это буду не я!

До скорой встречи!

Люблю, Наташа)

Оглавление

Глава 1. Бонни: риск, как болезнь...

Глава 2. Ронни: ладно, ты меня заинтриговала

Глава 3. Дилан: выходит, знаешь какого это?

Глава 4. Мелисса: я не хожу на свидания

Глава 5. Бонни: другая сторона монеты

Глава 6. Мелисса: священник и дурак

Глава 7. Ронни: хуже не придумаешь

Глава 8. Дилан: чёртов Львёнок!

Глава 9. Бонни: неприятные побочные явления

Глава 10. Мелисса: тайное и явное

Глава 11. Ронни: совсем не невинный цветочек

Глава 12. Дилан: любопытство не доводит до добра

Глава 13. Мелисса: я догадывалась о чём-то таком...

Глава 14. Бонни: научи меня драться, а я научу тебя любить

Глава 15. Ронни: свидания с тобой — это что-то с чем-то

Глава 16. Ронни: что мне какая-то статья

Глава 17. Бонни: я не знала, что такое страсть до поцелуя с ним

Глава 18. Дилан: я не верю в любовь, Львёнок

Глава 19. Мелисса: мне страшно...

Глава 20. Ронни: я должен был предвидеть это

Глава 21. Бонни: если я не готова, я подготовлюсь

Глава 22. Дилан: когда понимаешь, что ошибался

Глава 23. Мелисса: обманщик и обман

Глава 24. Ронни: знания не всегда сила...

Глава 25. Дилан: люди не умеют не разочаровывать

Глава 26. Мелисса: судьба — та ещё стерва

Глава 27. Дилан: тьма во мне поменяла оттенок

Глава 28. Бонни: тяжело будет не всё время

Глава 29. Дилан: сдаюсь

Глава 30. Выпускной бал