Зарисовки в рассказах [Владимир Войновский] (fb2) читать онлайн

Владимир Войновский Зарисовки в рассказах

Родина?!

На западном побережье Камчатского полуострова есть маленький поселок Октябрьский. Все, кто в нем жил и живет, занимались и занимаются рыбным промыслом.

Зимой из-подо льда ловят корюшку. Рыба удивительного вкуса, пригодная к употреблению как в жареном, так и в сушеном, вяленом или соленом виде. Иные жители именуют ее огурцом. Из-за огуречного запаха свежей рыбки.

Летом ловят лососевые породы рыб. Кто не знает, подскажу, что это чавыча, нерка, кета, горбуша. Очень вкусная рыба с минимальным количеством костей и максимальным количеством красного мяса. Кушать ее в любом виде — одно удовольствие, даже в сыром. Только это на любителя с надежным и крепким желудком. А водится все это богатство с одной стороны поселка в речке Большой, а с другой стороны в Охотском море.

Поселок расположен на длинной, узкой полоске суши, которая с двух сторон омывается водой. Он состоит из трех улиц, идущих параллельно друг другу между берегами речки и моря. В нем живут разные, но очень добрые, отзывчивые и веселые люди.

Противоположный поселку берег реки Большой не что иное, как тундра, простирающая свои просторы на многие километры вглубь полуострова. Тундра для местных жителей тоже кормилица. Здесь они собирают морошку, княженику, бруснику, шикшу, костянику и делают из этих ягод компоты и варенье. Дарит тундра и грибы: сыроежки, белые, подосиновики и подберезовики. Встречаются заросли кустов кедрового стланика с небольшими, но очень вкусными шишками.

С момента образования поселка руками промысловиков были оборудованы и построены три береговые базы (маленькие заводы), на которых кипела работа по переработке рыбы. Между первой и второй базами и расположен поселок. Возле второй базы стоит современный рыбокомбинат. Про третью базу я не забыл, она тоже есть. На ее месте рыболовецкий колхоз со своим поселком, маломерным флотом и береговым пирсом.

Остатки промысловых баз местной детворе служат игровыми площадками.

Если кто-то захотел побывать в поселке, приезжайте. Однако не забудьте паспорт. Поселок находится в пограничной зоне. Местные жители с огромной любовью и уважением называют пограничников «наши зеленые фуражки». Жизнь друг без друга даже немыслима: настолько теплые и дружеские отношения, взаимовыручка и помощь сблизили гражданских и военных.

Можно было бы не описывать климат и растительность поселка, но тогда впечатление о местности и людях, ее населяющих, было бы совершенно неполным.

Лето короткое, не более двух месяцев. Постоянно меняющиеся ветра. Утром и днем туман, вечером облачность. Солнечных дней крайне мало. Зимы многоснежные и морозные. Такие же постоянные ветра. Зима научила людей одеваться тепло в ватники, тулупы, шубы и в валенки, а лето не дает им забыть эти привычки. Загадка про сто одежек — это про жителей поселка и зимой, и летом.

Растительность — это небольшие участки зеленой травки и редких деревьев, больше похожих на кустарник. Деревья растут на пришкольном участке. Надо отдать должное заботливым рукам учеников школы, которые ухаживают за деревцами. Они не ломают их на рогатки, рогатины и разного рода деревянные штучки-закорючки.

На пришкольном участке взрослые построили класс для занятий по биологии с небольшой теплицей, в которой работают все ученики школы.

Центральная площадь, где проходили все знаменательные события, является административным и культурным центром поселка. С одной ее стороны расположено деревянное здание поселковой администрации. От него вдоль площади тянется длинная доска почета с многочисленными фотографиями ударников и передовиков производства. С другой стороны, огороженная забором, аллея Славы с монументом памяти землякам — защитникам Отечества, погибшим в годы Великой Отечественной войны и при освобождении Курильских островов от японских милитаристов. На этой же аллее, немного в сторонке от ее центра, находится обязательный для всех советских населенных пунктов бюст вождя Мирового пролетариата — Ленина. Ближе к рыбоконсервному комбинату центральная площадь заканчивается поселковым клубом и кинотеатром. Рядом с ними расположен Дом быта с парикмахерской, ателье по пошиву одежды и изделий из меха пушных животных. Все компактно, удобно и красиво. Старожилы рассказывали, что в пятидесятые — шестидесятые годы перед кинотеатром на аллее славы был свой маленький фонтан, радующий всех живущих в поселке изяществом и красотой.

В нашей поселковой больнице и поликлинике работают высококвалифицированные специалисты. Порой они творили и творят чудеса, о которых из уст в уста передаются всякие небылицы. Чего стоит одно упоминание о добром и могучем дяде Владе — местном стоматологе. В его кабинет без малейшего страха входили самые хронические трусишки. Конечно, страх оставался, но только перед жужжащей, скрипящей и дымящейся бормашиной. А вот дядю Владика никто не боялся. Почему? Все очень просто, он мальчишкам и девчонкам вырывал молочные зубы просто могучими пальцами, без каких-либо ужасных щипцов с шутками и прибаутками. Чик. И все. Получай в ладошку удаленный зубик и беги гулять. Таких интересных историй можно рассказывать десятками про каждого врача.

Вот такой, для кого-то очень далекий и неизвестный, для кого-то близкий и родной, маленький поселок. Поселок, жители которого обеспечивают нашу Родину и зарубежные страны деликатесами морского и речного промысла.

«Маленький» не значит «неизвестный» или «забытый».

Камчатка!

В семьдесят пятом году прошлого столетия наша семья переехала жить с Крымского на Камчатский полуостров. Расстояние между ними десять тысяч километров.

Папа приехал немного раньше заниматься вопросами трудоустройства и налаживания нашего быта.

Мама, я и годовалая сестренка Иринка с большим количеством посадок, на винтовом, махающем крыльями и постоянно попадающем в воздушные ямы самолете Ил-18, совершили благополучную посадку в аэропорту неизвестного нам края (он на всю жизнь стал родным и единственным).

Камчатка встречала нас хорошей солнечной погодой. Вся площадь аэровокзала казалась маленькой на фоне величественно возвышающегося вулкана. Казалось, что он стоит настолько близко, протяни руку и можно дотронуться. Спустившись по трапу и пройдя под аркой ворот на которой было написано «Добро пожаловать», мы увидели встречающего нас отца.

— Папа! Папа! — закричал я и кинулся ему на шею.

Какое счастье, мы наконец-то после долгой разлуки вместе. Я обнимал и целовал его. Опустив меня на землю, папа обнял и поцеловал маму. Принял из ее рук крошечную Иришку, которая крутила головкой и рассматривала его большими глазками.

Беря на руки сестренку, отец передал мне газетный сверток. Развернув краешек, я заглянул внутрь. Ого! Я раньше такого не видел. В газету был завернут вкусно пахнущий сладковатым дымком кусок рыбы. Такое красное мясо можно было увидеть на картинке в какой-нибудь книжке. Пока ждали багаж папа отрезал нам по кусочку. Да, вкус соответствовал внешнему виду.

— Еще! — попросил я.

— Потерпи. Вот доедем до гостиницы, там и покушаешь всласть. Хорошо?

— Угу!

Многочисленные сумки, из которых состоял наш багаж, мы погрузили в такси и поехали. Все было интересно, но главное — рядом со мной сидел мой любимый папа. Ехали недолго. Какая-то гостиница, больше похожая на сарай. Вошли в комнату, в которой, кроме двух железных кроватей и небольшого столика, ничего не было. Эта комната послужила нам жильем только до следующего утра.

На следующий день мы стояли (Иринка спала на руках у мамы, а я дремал, сидя на коленках у папы) на автобусной станции в небольшом городке Елизово.

— Так, встаем. Быстро. Быстро. Наш автобус подъехал.

Часть сумок и чемоданов были расставлены в багажном отделении, часть в салоне автобуса рядом с нами.

Дорога с восточного до западного побережья полуострова. Ни с чем не сравнимая дорога поперек всего полуострова, рекордсмен по количеству выемок, ямок, колдобин и пыли. Живописная природа окружала эту дорогу. Непрекращающаяся цепь сопок, идущая на добрые две сотни километров. Мосты через быстрые реки. Озера поразительной чистоты и голубизны. Березы с необычно изогнутыми стволами и редкими кронами. Разнообразные и многочисленные кустарники.

Дорога забирает очень много сил. Ехали долго. Наконец-то приехали в поселок Усть-Большерецкий. Так как дорога дальше была еще хуже, а точнее, ее вообще не было, то автобус до поселка Октябрьский не шел. Всех пассажиров, добирающихся до него, разместили в здании поселковой школы. На дворе было лето, и она отдыхала, готовясь к новому учебному году.

Дальнейший путь мы продолжили на следующий день. Пассажиры разместились в будке грузовой машины. Не спеша она смогла доехать своим ходом до места с названием Мыс Левашова. Здесь машину ожидал большой гусеничный трактор. Пассажиры называли его бульдозер. Взяв машину на буксир, трактор свистнул и потянул её по песчаной насыпи между морем и речкой.

Возле пограничной заставы наш кортеж ненадолго остановился для проверки паспортов. Застава располагалась на расстоянии трех километров от поселка. Отцепив от трактора машину, мы продолжили путь.

Наконец-то, спустя почти неделю после вылета с Крымского полуострова, мы достигли нашей конечной цели.

Велосипед

Около суток мы отсыпались. Потеряв день и ночь. Путая вечер и утро. Жизнь потекла своим чередом, набирая ритм и приходя в гармонию.

— Вовка, смотри, во дворе мальчики гуляют. Одевайся. Иди познакомься.

— Не хочу.

— Да ладно тебе. Видишь, для ребенка все новое. Может, ему страшно. Привыкнет. Сам пойдет.

— Пока привыкнет, лето пройдет. Иди, сынок, погуляй. Я сейчас тоже пойду. Хочешь, пошли вместе.

— А ты куда?

— Я в сарай. Пойдем, посмотрим, что там от прежних хозяев осталось?

— Угу!

Папа помог мне одеться. Оделся сам. И мы вышли на улицу. Во дворе гуляли мальчишки моего возраста. Каждый из них катался на собственном двухколесном велосипеде с маленькими откидными колесиками. Пока отец возился в сарае, я подошел к ребятам.

— Пливет!

— Здлавсте!

— Угу!

— Ты кто?

— Вова! А ты!

— Я Андлей, а он Иголек! Давай длужить!

— Давай!

И мы начали дружить. Я никогда до этого не катался на таких велосипедах. У меня в Крыму остался трехколесный, но он с тонкими колесиками.

— Дай покататься.

— Не-ет! Мой велосипед!

— Дай!

— Мой велосипед! Моя бабоська!

— Ай-ай.

Дружба — дружбой, а свое всегда ближе. Помню, мы тогда чуть-чуть не подрались. Я отнимал велосипед у Андрея. Андрей его не отдавал. Когда я все ж таки умудрился отнять велосипед, он принялся отбирать велосипед у Игоря. И такая карусель продолжалась бы еще долго. Нас разняли родители. Мы все трое были в слезах. Каждый жаловался и еще пуще прежнего начинал орать. В конце концов родители устали слушать детский ор и повели нас домой. Вот так прошло первое знакомство.

— Папа, купи мне велосипед! Такой вот как у Андлюши и Иголька. Бабаська.

— Какая бабаська?

— Да бабочка! Велосипед называется бабочка. Правильно, сынок? — спросила мама.

— Да!

— Хорошо. Вот зарплату получу и куплю.

Что такое зарплата и когда она будет, я, конечно, не знал. Скоро меня начали водить в детский садик. Мы ходили в него вместе с Андреем и Игорем. Нередко, задержавшись на работе, родители забирали нас из садика очень поздно. Иногда, когда родители Андрея или Игоря работали на рыбокомбинате во вторую смену, мы всей компанией оставались ночевать в садике. Так незаметно прошло лето. Наступила и быстро закончилась с первым снегом короткая осень. Играя в снежки, строя снежные крепости и катаясь на санках, я как-то незаметно для самого себя забыл про велосипед. Однако с приходом лета моя мечта о велосипеде вернулась. Я не отставал от родителей. Не знаю почему, но родители были неприступны и велосипед мне не покупали.

Недостаток витаминов привел к тому, что мои молочные зубки начал поедать «злобный кариес». Первая запущенность. Первая зубная боль. Первый страх перед бормашиной. Каждый поход к зубному врачу сопровождался душераздирающими криками, морем слез и, как следствие, очередным синячком на детской попке. При входе в кабинет я упирался ногами и руками в дверные косяки. Я переворачивался в кресле. Ловил руки врача. Вертел головой. Болтал, что было сил ногами, пытаясь опрокинуть стеклянный столик или попасть по ненавистной бормашине. Терпение врача и родителей, которые втроем не могли со мной справиться, было на пределе, но в конечном итоге я выходил «победителем». Посещения врача закончились, а зубная боль осталась. Папа пошел на первую хитрость, пригласил к нам домой врача. Он работал в студенческом отряде.

Молодой и веселый доктор пришел к нам домой с небольшим чемоданчиком.

— Здравствуй, малыш!

— Здрасте!

— Зубики болят?

— Угу!

— Давай поиграем в больничку. Я буду больной, а ты доктор.

— Давай!

Доктор сел на мой маленький стульчик и открыл рот. Он запрокинул назад голову. Я со знанием дела взял в руки карандашик. Подошел к нему и начал изображать работу бормашины. Жужжал и рычал. Затем я принес с кухни маленькую ложечку. У мамы с полки взял маленькое зеркальце, и игра пошла с новой силой и интересом.

— Все! Вылечил!

— Ну, теперь давай меняться. Ты будешь больной, а я буду доктором. Хорошо?

— Давай!

Мы поменялись. Родители, до этого наблюдавшие со стороны, подсели ко мне с двух сторон. Они улыбались и хвалили доктора. Врач, смеясь и шутя, попросил меня открыть рот. Как-то незаметно из чемоданчика он достал какой-то чехольчик и развернул его за моей спиной. Я сидел раскрыв ротик, а дядя, не переставая говорить мне всякую всячину, какими-то палочками, то постукивал, то скрежетал по моим зубкам.

— Ага! Вот маленький червячок, который кушает зубик. Ага! А вот второй червячок, который портит второй зубик. Раз!

Родители поддакивали ему, вздыхали и охали. Доктор наклонился и открыл чемоданчик. Раз! И рядом со мной. О, ужас. Рядом со мной выросла бормашина. Дядя чем-то щелкнул. Что-то вставил. И… Цепкие и сильные руки родителей сковали мои движения настолько, что я не мог пошевелиться. Несмотря на мои извивания и потуги вырваться, доктор молча и четко делал свою работу. Ему успешно удалось подлечить два зубика, и он собрался перейти к третьему. Он сунул свой палец мне в ротик, а чья-то родительская рука слегка ослабла. И… Я мгновенно стиснул зубы.

— А-а-а-а-а!!! — доктор в этот миг перекричал даже меня.

Он попытался вытащить палец, но все было бесполезно.

— А-а-а-а-а-а!!!

Наконец, я ослабил челюсти и освободил палец доктора. Палец посинел. Из ранок сочились капельки крови. Лечение зубов было прекращено.

Я был наказан и отправлен в детскую. Мама и папа еще долго извинялись перед доктором. Боль внутренняя и внешняя были успокоены. Слегка причитающий доктор покинул нашу квартиру.

— Маленький, вот видишь, зубки лечить не больно. Просто чуть-чуть страшно. Правда? Взял дяде, сделал больно. А дядя доброе дело пришел сделать. Зубки хотел тебе вылечить. Ну, скажи маме, ведь не больно зубки лечить?

— Нет!

— Просто моему мальчику страшно. Правда?

— Да!

— А вот если наш мальчик сам вылечит зубки, что папа ему купит? А папа ему купит…

— Велосипед, — четко и громко произнес я.

— Опять велосипед. Да сколько можно? — папа развел руками.

— Погоди. Если наш мальчик вылечит зубки, папа купит ему велосипед? — в голосе мамы появились настойчивые нотки. Она смотрела на папу.

— Да! Купит! Купит!

На том и сошлись. На следующий день я сам, без мамы и папы, сидел в стоматологическом кресле и, превозмогая страх, лечил зубы.

Как-то, наверное, через неделю, я с папой пришел домой. Поужинали. Я собрался гулять. Папа говорит:

— Сынок, сбегай в сарай. Принеси, пожалуйста, фанерку. Я маме досточку на кухню сделаю.

Я пошел в сарай. Открываю дверь. А там…! А там стоит новенький двухколесный велосипед. Самый настоящий подростковый велосипед. Вот!

Вот такая сделка между страхом и мечтой.

Стихия

Раннее утро очень поздней весны. Шла вторая половина семидесятых годов двадцатого столетия.

Вместе с поселком просыпался наш дом, а вместе с ним и наша квартира. Папа встал первым. Надел спортивное трико. Накинул поверх футболки байковую рубашку и, захватив мусорное ведро, вышел из квартиры. Удобства, то есть туалеты, в те времена были на улице.

Неторопливо он спускался по лестничному пролету со второго этажа. Навстречу, с первого, одетый в дождевик и высокие рыбацкие сапоги поднимался сосед Григорий. Он преградил путь и внимательно осмотрел отца с ног до головы.

— Привет, Леонтьевич! — хитро улыбнувшись, поприветствовал он отца.

— Привет, Григорий! — охотно ответил на приветствие папа и хотел продолжить свой путь, пытаясь обойти соседа.

— Утро сегодня хорошее. Ни одного облачка. Солнышко лучами сверкает, — продолжил разговор Григорий.

— Твоя правда. Прямо как на материке, солнечные лучики весело пробиваются сквозь оконное стекло в комнату. Будят, — сказал папа.

— Вот и я про то же. А ты никак собрался мусорок повыкинуть?

— Да!

— В тапочках, смотрю.

— Да! А что?

— Нет, ничего. Просто так спросил. Ну, давай, — и сосед отошел в сторону, освобождая проход.

«Странный какой-то этот Гриша. Не от мира сего», — подумал папа. Он бодро и весело продолжил свой путь. Спускаясь по последнему лестничному пролету, папа думал о вопросах соседа. Ему стал понятен их смысл. Остановившись на предпоследней ступеньке, не решаясь ступить и шагу дальше, папа медленно опустил голову вниз. Ноги чуть выше ступни были в воде: «Откуда вода? Что такое? Да что происходит?». Медленно, ругая соседа, он поднялся на второй этаж. Перед входной дверью быстро снял мокрые тапочки и трико. Вошел в квартиру.

— А-а-а-а! Что-то ты сегодня быстро, — сладко потягиваясь, сказала мама. — А где трико?

— Ай …! — ругнувшись, отец подошел к окну и одернул шторы. — Вот это да-да-а-а!

— Что там?

— Да ты только посмотри.

Мама встала и подошла к папе. Они молча, застыв от изумления, смотрели на улицу. За окном, насколько позволял обзор, вправо, влево и прямо все, где еще вчера вечером была земля, было покрыто водой. Редкие прохожие в высоких рыбацких сапогах шли по колено в воде.

Паника? Нет, никакой паники, ни родители, ни мы, дети, не испытывали. Просто очень сильное удивление. Даже какое-то чувство бодрости, восторга и веселости переполняло всех нас. Пока мы с мамой завтракали, папа ушел договариваться с соседом взять напрокат лодку.

Приветствуя жителей поселка, вся наша семья на лодке отправилась на работу. Папа ловко справлялся с веслами. Лодка шла легко и весело. Тем же способом вечером мы вернулись домой.

В тот год было очень много снега. Весной, сходя талыми водами, он переполнил русло речки, и она вышла из берегов. Не везде, но были места, где речка сошлась с морем. Стихия длилась ровно неделю. Все это время поселок жил своей прежней жизнью. Люди быстро приспособились к новым условиям. Строители строили. Рыбаки рыбачили. Жизнь протекала в нормальном русле, без слез и паники. Никто не рвался на большую землю. Никто никого не пугал гигантскими волнами цунами и уходом под воду поселка.

С бодрым воодушевлением наводнение было встречено местной детворой и местными дворниками.

Первые, несмотря на родительские запреты, пускались в дальние плавания на самодельных плотах, тазиках, корытах и, конечно, если очень повезет, на лодках, бережно привязанных возле подъездов. Проводились морские баталии. После сражений участники возвращались домой мокрые и получали свои порции родительской ласки и заботы.

Вторые безмерно праздновали отсутствие работы, неучтенные и незапланированные выходные дни во время наводнения. Стихия вместе с водой, сошедшей из поселка, полностью и надолго очистила его от всякого мусора.

После наводнения поселок стоял в своей «девственной» красе. Сверкал чистотой и радовал глаз местного населения и приезжих.

Аэроплан

Эта история была рассказана моим другом. Была бы она малоинтересная, наверное, даже серая, если бы ее по-своему, на тот или иной лад, не пересказывали другие мальчишки и девчонки, которые принимали участие или наблюдали за всем происходящим со стороны. Итак!

Произошло это событие тогда, когда мой друг Сергей пошел в первый класс. В отличие от своих сверстников, он сел за парту уже достаточно грамотным и образованным человеком. Умел читать по слогам, считать, складывать и вычитать. Всему заслугой были его настойчивость и любознательность. Также этому помогала его мама, которая работала учительницей. Она всячески заинтересовывала Сергея и прививала ему любовь к чтению. В ход пускалось все: страсть любого мальчишки к корабликам, автомобилям, самолетикам, солдатикам, танчикам и многому другому. В то время был книжный дефицит. Сережиной маме приходилось всячески выкручиваться и изворачиваться. Но нужная детская книжка, которую Сергей читал и перечитывал, всегда в их доме. На зависть многим мамам и папам, мальчик рос не по годам развитым и тяготел к вопросам, связанным с конструированием, собиранием, переделыванием, а равно разбиранием и разламыванием. Последние два обстоятельства иногда сильно расстраивали папу. Он, не стесняясь, применял к гению физические методы воспитания. В какой-то степени это имело успех, но в большинстве случаев эти методы только усиливали тягу к знаниям.

Кроме Сергея в его семье росла сестренка Леночка. На момент описываемых событий ей было чуть больше трех лет. Чудный, милый человечек. Она души не чаяла в своем старшем братике. Помогала ему во всех его изысканиях и опытах. Отчего не сильно, но все ж таки страдала. Боль и страдания быстро проходили, вернее, они проходили мгновенно, так как в голове брата созревала новая идея, и расслабляться в плаче было некогда. Одним словом, она, как хвостик, всюду сопровождала его.

Для местных жителей лодка — это средство передвижения и такая же ценность, как для иных людей, например, лошадь с телегой или персональный автомобиль. Если она с мотором — ее владелец просто «зажиточный поселянин». Словом, счастливчик, с которым хотят дружить и которого любит местная детвора в надежде на лихое катание по просторам речной глади. Лодок в поселке много. Они разные: деревянные и дюралевые, большие и маленькие. Много, да не у всех.

У Сережиных родителей как-то и интереса к таковым вещам не было. Да и проблем с выездом на отдых или на сбор ягод и грибов у них не было. Многие друзья, знакомые и соседи имели в своей собственности необходимые плавательные средства. Интересы родителей никак не пересекались с интересами гениального Сергея.

Дитя таланта он как-то призадумался о возможности беспрепятственного, а главное, независимого от желаний и возможностей взрослых посещения противоположного берега. Призадумался, да не надолго. Идеи сыпались, как из рога изобилия, но он сам отвергал их из-за отсутствия масштабности и грандиозности.

По прошествии какого-то времени Сергей и Леночка вышли во двор. Собрав вокруг себя гуляющих ребятишек, гений глубокомысленно озвучил свою идею:

— Мы построим аэроплан! Мотор ему не нужен, бензин тоже не нужен. Он будет планировать в воздухе. Главное, его нужно сильно разогнать. Или запустить с какой-нибудь высоты, — Серега покрутил головой. Остановил свой взгляд на длинном строении типа «сарай» и констатировал что-то свершившееся, как будто поставил точку. — Строить самолет будем на крыше вот этого сарая. Крыша ровная и гладкая. Классно. Как разгоним!

О чем-то немного помечтав, он принялся раздавать команды заинтригованной детворе.

— Крылья самолета мы сделаем из того маленького забора, — Серега, стоя в центре дворовой ребятни, указующе протянул руку, выставив указательный палец в сторону невысокого заборчика, тянущегося вдоль соседнего дома, обозначающего границу несуществующего палисадника.

Как по команде вся ребятня, мальчишки и девчонки разного возраста, подбежали к никому не мешавшему многие годы заборчику и в считанные секунды оторвали три вместе сбитых пролета штакетника.

— Классно! — восторженно произнес Серега. — И не придется сколачивать их вместе.

Оторванные пролеты дружно и весело были доставлены к сараю. Не менее весело ребятня, разделившись на две группы, одна из которых забралась на крышу не без определенных усилий, затащили забор на крышу сарая.

— Ура! — радостно закричали уставшие, но очень счастливые дети. Справившись с первым заданием, детвора собралась вокруг Сереги в ожидании новых команд. Он чувствовал к себе уважение и почет. Приняв соответствующую положению позу, сказал:

— Есики, бегите в подъезд и прикатите коляску.

Братья близнецы, которых, по примеру их родителей, все нежно называли есиками, побежали в подъезд пятиэтажного дома. Практически в каждом подъезде стояли детские коляски. Они выбрали коляску, которая наиболее подходила для постройки самолета. Отстегнули верхнюю ее часть и бросили в подъезде. Также бегом, толкая перед собой нижнюю часть коляски, они прибежали обратно.

Отнюдь никто и не ждал, когда братишки прикатят коляску. Все были при деле. Кто-то что-то строил. Кто-то что-то тащил или катил. Каждый вносил свой вклад в одно общее дело, а именно в строительство самолета, который должен был их всех вместе или по отдельности доставить на такую близкую, но недосягаемую тундру.

Гений конструкторской мысли уже был на крыше сарая и собственноручно, не без помощи двух мальчишек, собирал принесенные детали в единую конструкцию под названием — аэроплан.

Долго ли коротко ли спорилась их работа, но все начатое когда-то заканчивается. На одном из краев крыши сарая стояла рукотворная конструкция, по наличию крыльев, колес, картонного листа, отдаленно напоминающая хвостовое оперение. Даже непосвященный мог догадаться, что это аэроплан. Кроме указанных атрибутов конструкция также имела:

посадочное место пилота в виде эмалированного тазика, кем-то из детей на время взятого у мамы;

рулевое управление в виде где-то найденного или у кого-то взятого в сарае или доме настоящего штурвала от речного судна, двух костылей, любезно одолженных в помещении рядом расположенной больницы, которые заменяли рычаги газа и еще чего-то.

Фюзеляж от кабины пилота и до хвоста был представлен в виде дюралевой трубы, непонятно от чего и где взятой.

Все это между собой было скреплено при помощи проволочек, тряпочек и веревочек.

Ребятишки с восхищением и восторгом смотрели на это чудо. Конечно же, лавры славы достались и Сергею. Еще бы, его мыслительный процесс, хотя бы наполовину, но увенчался успехом.

Хотя конструкция и вызывала доверие, а желание посетить тундру было ну очень большим, однако на вопрос «Кто полетит первым?», желающих не нашлось.

Сергей обвел всех своим светлым и чистым взглядом.

— Да-а-а-а! Все большие и тяжелые. Первый летчик должен быть не тяжелым, чтобы самолету было легко взлететь.

Поиски были недолгими. На этот случай всегда присутствовал резервный вариант.

— Первым пилотом будет моя сестра Лена.

— Ура-а-а-а! — радостно закричали дети. Вместе со всеми радостно кричала и хлопала в ладошки счастливая Леночка.

Чтобы сестренке не было жестко сидеть в эмалированном тазике, заботливый братик на дно любезно постелил подол от старого ватника. Леночка с помощью ребят забралась на конструкцию и села в тазик. Ручками она взялась за штурвал. Все присутствующие замерли в ожидании чуда. За крыльями самолета стояло четверо крепких мальчишек, которые должны были разогнать самолет. Серега уже приготовился дать обратный отсчет точно так, как делают на космодроме во время запуска космического корабля.

— Стойте. Подождите, — от кучки детишек отделился мальчик и подбежал к Сергею. Он снял со своей головы настоящий танкистский шлем и протянул ему. — Вот. Без шлема никак нельзя.

Серега по-взрослому пожал руку мальчонке. Шлем он надел на голову Леночки и застегнул тесемки.

К полету всё было готово, и ничто ему не препятствовало.

— Пять! Четыре! Три! Два! Один! Пуск, — во все горло закричал Сергей, и ребята, поднатужившись, налегли на крылья. По крыше затопали в разгоне четыре пары детских ног. Остальные восторженно закричали: «Ура-а-а!!!».

Оторвавшись от крыши на глазах у изумленной публики, аэроплан камнем рухнул на землю с двухметровой высоты. Постепенно прекратилось: «Ура-ра-ра-а-а-а».

Через секунду в тишине послышался слабый, нарастающий от обиды плач Леночки. Все кинулись ее успокаивать. И только один мальчишка остался на месте. Он смотрел то на крышу, то на обломки летательного аппарата. Потом с досадой махнул рукой. Подошел к остальным ребятам. Взял Леночку за руку.

— Не плачь, Лена. Подумаешь, не полетел. Завтра сделаем новый самолет с мотором!

Дядя Валя

Всю свою жизнь дядя Валя посвятил морю. Очень давно в молодости он работал штурманом на больших судах торгового флота. Бороздил просторы Черного и Средиземного морей, выходил за их пределы в Атлантический и Тихий океаны. Нередко он бывал в иностранных портах. Дядя Валя мог часами рассказывать о своих, порой веселых, а порой трагических, случаях, которые происходили с ним в том или ином походе или иностранном порту.

Великие стройки манили молодые отчаянные головы. Вот и дядя Валя устремил свой взгляд на неизвестную Камчатку. Для работы в море и на стройках постоянно требовались крепкие руки. Он завербовался в рыболовецкую артель возле поселка. Артель с годами стала рыболовецким колхозом. Дядя Валя работал, управляя рыболовными ботами, а затем перешел на рыболовные сейнеры.

Не знаю, что изменилось в его жизни, но в последние годы его местом работы был капитанский мостик на малом буксирном катере, который нежно прозвали «ЖУК». Работа ему нравилась, и относился он к ней с почтительной ответственностью. Его «ЖУК» выходил в открытое море. Всегда он с одного или с двух бортов тащил непосильную ношу. Это были прорези, наполненные рыбой, и плашкоуты, наполненные различными грузами и товарами. Все это доставлялось как в наш поселок, так и в поселки, расположенные севернее по западному побережью Камчатки. Нередко дядя Валя участвовал в операциях по спасению терпящих бедствие моряков.

Здесь, на Камчатке, дядя Валя встретил красивую и очень веселую девушку по имени Нелли. Она так же, как и он, в свое время приехала на полуостров по зову сердца и комсомольской путевке из Таджикистана. На протяжении многих лет никто не видел, чтобы они ругались или ссорились. Их дом всегда был наполнен уважительным отношением друг к другу, шутками, смехом и весельем. Такой же, как мама веселушкой, росла их дочь. Конечно, по характеру дядя Валя и тетя Нелли были прямой противоположностью. Он всегда отличался некой серьезностью, вдумчивостью и молчаливостью. Она была непоседой, болтушкой и заводилой в любой компании.

Возможно, и сама профессия отложила на характере дяди Вали свой отпечаток. Он не считал себя «морским волком», но как истинный моряк отличался спокойной, слегка вальяжной, раскачивающей его могучее тело походкой. Делал он все медленно и аккуратно. Возможно, его морская душа была недостаточно приспособлена к размеренной семейной жизни. Он тяжело переносил жизнь на берегу и грезил морем. И поэтому отличительной чертой его характера была, как ни странно, Великая лень.

С первыми октябрьскими морозами судоходство по речке постепенно прекращалось. Промысловые суденышки и буксиры выводились на берег для зимнего ремонта. До ледохода и открытия новой навигации у дяди Вали начинались нормированные рабочие дни. Как правило, он работал с утра и до обеда.

После закрытия навигации все его тело, разум и сама сущность были поглощены Великой ленью. Приходя с работы, он мог часами играть и ласкать своих домашних любимцев, коих у него было несметное множество. По доброте душевной и чуткому сердцу дядя Валя подбирал и приносил в дом всех брошенных и обездоленных кошечек и собачек. Кто-то из них затем перекочевывал на катер, а зимой обратно в дом.

Кто-то был подарен. У кого-то со временем находился хозяин. Как бы там ни было, а никто из принесенных в дом животных никогда не оказывался снова на улице.

Домашние любимцы всегда ждали прихода хозяина. Они с беспокойством всматривались вдаль. В какой-то миг животные замирали. Уши всех, даже тех, у кого они по своей природе и не должны торчать вертикально вверх, поднимались и вертелись в разные стороны. Затем дружная компания весело взвизгивая, крутя хвостами, кто подпрыгивая, а кто, наоборот, перекатываясь, устремлялась в сторону, откуда должен идти хозяин.

Прием пищи в семье дяди Вали имел свои неписаные традиции. Они явно кому-то не нравились. Причиной служило пиршество хозяина и его домашних питомцем. Они ели тут же с хозяином. Кто-то из рядом стоящих на столе и под столом тарелочек и крышечек, а самые любимые из одной тарелки с хозяином. Безграничная любовь к животным отнюдь не была односторонней. Животные отвечали тем же и даже больше. Дверь дома никто и никогда не запирал на замки и засовы. Она закрывалась всего лишь на крючочек и лишь затем, чтобы ее не открыл ветер. Однако в дом, без наличия в нем хозяев, не то чтобы войти, но и подойти никто не решался. Свора ощетинившихся животных давала ясно понять о своих намерениях и, главное, возможностях.

Антенна

За нелегкий труд во время навигации дядя Валя получил ценный подарок от правления колхоза. Это был большой цветной телевизор.

Жил он со своей семьей в маленьком частном домике. Тишина. Соседей нет. Да и сами никому не помеха. Вот только случилась небольшая неприятность накануне Новогоднего праздника: во время пурги с крыши унесло ветром телевизионную антенну.

Что только ни делала тетя Нелли и как она только ни уговаривала, и чем ни мотивировала, но дядя Валя был неприступен. Им овладела Великая лень. Он все откладывал и откладывал изготовление и установку новой антенны «на завтра».

Через некоторое время дядя Валя вошел в калитку небольшого дворика. С плеча он снял телевизионную антенну и воткнул ее в сугроб. Конструкция в этом положении простояла до ближайшего выходного.

Воскресенье. Понежившись до обеда, дядя Валя встал с кровати. Позавтракав, он оделся потеплее и, вооружившись необходимым инструментом, вышел на улицу. День был чудесный. Мороз. Солнце. Небо слегка затянуто облаками. Восточный ветерок и редкие порхающие снежинки говорили, что, возможно, к вечеру разыграется метелица или пурга. Тяжело дыша и постоянно что-то ворча себе под нос, он принялся разгребать сугроб, где лежал заготовленный шест.

Отрыл и очистил от снега длинную палку. Поставил ее вертикально. Повернулся к дому лицом и посмотрел на крышу. Сместил взгляд на окно. Вставил шест в сугроб рядом с антенной и зашел в квартиру. Он вышел, держа в левой руке телевизионный кабель. Взял антенну в правую руку и, взвалив ее на плечо, вышел со двора.

Возвращение было слегка омрачено наличием легкого спиртного аромата и отсутствием антенны. Вопросы жены были оставлены без ответов.

Время шло. Приближался Новый год. А телевизионный экран молчал и постепенно зарастал пылью. Наступило тридцать первое декабря.

Первая половина дня была посвящена приготовлению первых, вторых, третьих и десертных блюд. Женская половина нашей и дяди Валиной семей преуспевала в искусстве приготовления пищи и приводила себя в праздничный вид. Мужская половина, мой папа, я и дядя Валя, занималась своими мужскими делами. Договорились об установке телевизионной антенны. Её в собранном виде дядя Валя доставил в дом только накануне. Это обстоятельство очень сильно всех обрадовало, и уже ничто не могло омрачить встречу Нового года.

Наступил назначенный час. Я прибежал к дяде Вале. Он и папа, уже слегка подогретые спиртным, приспосабливали металлический штырек антенны к деревянному шесту. Мне было дано задание откопать из снега лестницу и установить ее к крыше дома. Работа спорилась, по обыкновению, хозяин дома делал все неспешно и с небольшими перерывами. К восхождению на крышу и закреплению антенны все было готово. Специальными скобами деревянный шест был закреплен в установленном месте так, чтобы его при желании можно было крутить вокруг своей оси. Работу мы закончили и собирали инструменты в полной темноте.

Как и миллионы людей, часов в десять вечера наши семьи сели за стол проводить старый год. Папа и дядя Валя изрядно выпили и решили завершить с антенной.

Взрослые мужчины не совсем уверенно стояли на ногах. Они решили, что настройка займет незначительное время. Не одеваясь в тулупы, они вышли на улицу. Я стоял возле окна комнаты, чтобы передавать отцу как «ведут себя» изображение и звук. В свою очередь, папа должен был быстро и четко передавать мои слова дяде Вале, который в это самое время стоял на круто покатой крыше и крутил антенну в направлениях, где, по его предположению, находился телепередающий центр.

Дядя Валя не без труда взобрался на крышу. Простая процедура заняла некоторое время. Он, стоящий на крыше, облаченный лишь в рубаху, брюки и домашние тапочки, изрядно промерз, несмотря на бурлящий алкоголь в его крови. Новогодняя ночь была морозная. С просторов темного неба на землю падали пушистые снежинки. Он начал что есть сил кричать «Ну, как? Что там? Есть изображение? А звук есть?». Его вопросы еще некоторое время оставались без ответа.

В комнате все было готово к торжественному моменту. Мама и тетя Нелли присели на диван напротив экрана телевизора. Я нажал кнопку «Вкл». Телеприемник, нагревшись, издал шипение, и на экране появилось совсем нечеткое изображение. Оно очень быстро менялось: то становилось четким, то опять исчезало. Тому причиной была работа дяди Вали, который стоя на крыше и пытаясь удержать равновесие, крутился вместе с антенной. Я выглянул в приоткрытую половинку окна. Также легко одетый, как и дядя Валя, папа стоял, сложив руки на груди, и отдавал команды. Настройка затянулась. Уставшие ждать женщины оделись и вышли на улицу. Они начали отпускать в адрес отца колкие шуточки. Чем очень ему мешали. Это продолжалось до тех пор, пока…

Пока с улицы в маленький дворик, весь в снегу, не на шутку злой и ругающийся, не вошел дядя Валя. Все оцепенели. Мама, тетя Нелли и папа замолчали и смотрели, переводя свой взгляд то на него, то на крышу, пытаясь понять происшедшее.

Войдя в калитку, хозяин крикнул: «Что рты раззявили? Тулуп и стакан водки!». На его плечи был накинут тулуп. В правую руку передан большой граненый стакан, доверху наполненный водкой. Опрокинув содержимое стакана внутрь и даже не поморщившись, он сказал: «Если кто еще раз скажет что под руку, тот будет сам крутить антенну под моим наблюдением до конца праздника».

В полной тишине могучие руки дяди Вали подняли его не менее могучее тело на крышу. Он крикнул: «Вовка, я готов, командуй». Перекрикивая друг друга в ночной тишине, мы наладили изображение и звук. Окончательно закрепили антенну. Настроив телевизор имеющимися на нем рычажками, кнопочками и барашками, мы обратили свои взгляды на часы Курантов, которые с голубого экрана показывали без одной минуты двенадцать. Папа и дядя Валя схватили бутылки с шампанским. Их руки держали пробки, не давая им выскочить раньше времени. Весело улыбаясь, мы отсчитывали удары Курантов. С шестым ударом бутылки с шампанским выстрелили дуплетом, разбрызгивая свое содержимое в разные стороны. Одна из пробок, ударившись в потолок, срикошетила в телевизор. Что-то щёлкнуло и экран погас. Но этого уже никто не заметил…

Мы, веселые и счастливые, подставляли бокалы под текущие струи Новогоднего напитка и кричали «Ура!».

Кнопа

Мы дружим с тех самых пор, когда вместе ходили в детский садик. Его зовут — Сергей. Нет, это другой мальчик. Так сложилось, что многих моих друзей и знакомых зовут Сергеями. Из-за небольшого роста, опрятности и непоседливости все называли его Кнопа. Чтобы ясно представить внешность Серёжи в детстве, достаточно вспомнить или посмотреть на изображение Владимира Ульянова (Ленина) в раннем детстве. Его портрет был на пятиконечной октябрятской звездочке. Эту звездочку в первом классе носили на груди все ученики советских школ.

Когда наступило время идти учиться, мы оказались в одном классе. Ребята в нем были очень веселые и дружные. Вместе в школе, вместе после. И никто никому не надоедал. Заводилой и душой нашего класса был Сережка — Кнопа. Он знал и выдумывал на ходу массу веселых шуток. А как заразительно он смеялся! Смеялся он и над своими юморинками, и над чужими. Смеялся, когда подшучивали над ним. Его веселый смех разливался колокольчиком по всему классу, выходя за его пределы и заражая всех, кто его слышал, не говоря о тех, кто его видел.

Лицо смеющегося Сережки наливалось красным цветом. Из глаз каплями брызгали слезы. Руки не находили себе места. Они то растирали слезинки, текущие по щекам, то придерживали бешено прыгающий животик, то обхватывали его кучерявую блондинистую шевелюру. Видя это, все, даже те, кто не слышал шутки, начинали заразительно смеяться. Порой его смех прерывал урок. В свою очередь, это отрицательно сказывалось на самом Сереже. Учительница, не меньше нас, смеявшаяся на уроках, жаловалась родителям. Они, исключительно в целях воспитания, наказывали сына.

Взрослея, он вовсе не жаждал наказаний. Поэтому, когда не мог сдержаться от смеха во время урока, просто закрывал ладонями себе рот и прятался под парту, чем не меньше веселил всех присутствующих. Переменка была как отдушина для его веселого нрава. Кнопа смеялсяеще более заразительно, громче и веселее, давая полную свободу своим чувствам.

Прошла незаметно начальная школа, и мы, повзрослевшие, впитавшие в себя массу новых и нужных знаний, перешли в четвертый класс. Все безболезненно восприняли учительское многообразие, совпадающее с числом новых и старых предметов.

Первые три года у нас были разные преподаватели. Удаленный, почти на краю света поселок. Какой специалист, только что окончивший учебное заведение и получивший диплом, позволит себе «сгинуть» в какой-то там «глухомани»? Конечно же, не все были таковыми. Немало было молодых профессионалов и энтузиастов своего дела, которые не пугались трудностей. Они с завидной энергией передавали свои знания, воспитывая нас настоящими людьми.

С четвертого класса у нас был классный руководитель, отвечающий всем вышеописанным требования. Он имел массу скрытых и явных талантов. Педагог с большой буквы, несмотря на свой юный возраст и первые самостоятельные шаги в столь нелегкой, но почетной профессии. Наверное, у читателя создалось впечатление, что это юноша. Нет, это была юная и хрупкая, божественной красоты, полная жизненной энергии девушка. Она окончила физико-математический факультет педагогического института. С первых дней мы прониклись к ней самыми нежными чувствами. Порой она воспринималась как наша ровесница, так легко и непринужденно мы себя чувствовали в ее присутствии. Между собой мы ее нежно называли «нашей Броней», а звали ее Бронислава Феликсовна. Наш классный руководитель принимала в школьной и внешкольной жизни самое активное участие. Свою деятельность она не ограничивала только уроками математики и внеклассными часами. В методах ее воспитания, применяемых к нам редко, встречались забавные истории.

Вот одна из них. Кнопа был всеобщим любимцем среди учеников и учителей. Не составил он исключения и для нашей Брони. Их нежные отношения друг к другу никогда не вызывали позывов детской ревности у моих одноклассников. Все к ним относились с уважением и пониманием. Любимчиков в классе не было. Все были своими и равно любимыми нашей Броней. Несмотря на самые теплые отношения, а может быть, как раз руководствуясь ими, Броня при первой же возможности всегда пыталась, и, надо отметить, не без успеха, привить Кнопе некую серьезность, размеренность и степенность. Причиной тому была все та же Сережкина веселость. Также, как и в начальной школе, его смех, нередко становился причиной срывов уроков, что в свою очередь, причиняло массу неудобств уже большему количеству учителей. Учителя жаловались нашей Броне, которая отрицательно относилась к наказаниям и поэтому пыталась влиять на Сергея своими методами.

В какой-то период у Сергея началась полоса чрезмерной веселости. В его личном лексиконе появилось новое словосочетание — «ясный перец», которое выражало массу его чувств. Это и согласие, и отрицание, это восхищение и недовольство, это еще масса нормальных человеческих чувств. Если Эллочка Людоедка обходилась тридцатью словами, то Кнопа переплюнул ее в своей повседневной лексике. В разговорах с друзьями он обходился только одним словосочетанием. Как-то незаметно это словосочетание зловеще переползло в построение предложений и при общении со взрослыми. Конечно же, не прихоти ради и не шутки для, а исключительно и незаметно. Главное, незаметно для самого излучателя этого оборота. К очередному празднику мы всем классом в спортивном зале, расположенном на втором этаже школы, разучивали очередную строевую патриотическую песню. Понятное дело, всем хотелось домой. Все устали от занятий.

Репетировали каждый день, и это начинало надоедать. По этой причине все, как могли, выражали свое недовольство. Большинство смирилось с неизбежностью. Ну, конечно же, нашлись герои, которые не покорились, к ликованию масс, общим правилам. Нас было несколько. Мы шутили, смеялись, спотыкались, меняли местами слова песни. И когда мы баловались вместе, почему-то нашу Бронечку возмущал только громкий и заразительный смех Кнопы. Останавливая репетицию, она в очередной раз делала Сергею замечания и получала в ответ однозначное «Ясный перец!». Всякому терпению приходит конец.

Окончив репетицию, Бронислава Феликсовна отпустила всех домой, кроме Кнопы. О чем и как они разговаривали, для всех осталось тайной. В наказание она оставила Сергея в спортзале, заперев его на ключ. Мы с мальчишками упрашивали ее выпустить нашего друга, следовали за ней по пятам. Наши просьбы не увенчались успехом. Вернувшись к дверям спортивного зала, мы стали переговариваться с Сергеем. Незаметно бежало время, но мы не спешили домой. Тем более никто не хотел бросать товарища в беде. Время от времени мы переговаривались с Кнопой, все больше увлекаясь игрой в футбол кем-то принесенной из соседнего класса тряпкой. Почему-то наша незатейливая игра помешала пришедшей наводить порядок уборщице. Она на время прогнала нас от дверей спортивного зала.

Через некоторое время мы вновь подошли к двери и позвали Сережку. В ответ — тишина. Мы звали и звали, а Сергей не откликался. Испугавшись, все побежали за учительницей. В свою очередь, испугав ее не на шутку, мы вместе с ней кинулись к спортзалу. Броня открыла дверь. Сергея нигде не было. Мы искали его среди наваленных в углу спортивных матов и снарядов. Все было тщетно. И тут кто-то обратил внимание на приоткрытую верхнюю горизонтальную половинку одного окна. Все подбежали к нему и замерли.

Внизу, как ни в чем не бывало, на пришкольном пятачке, прыгая на одной ножке и толкая перед собой баночку из-под монпансье, играл в классики Сережка. Как до него добежали со второго этажа, никто и не помнит. Только через секунду мы были уже на улице. Бедная, бедная Бронечка! Она испугалась настолько, что буквально всего с ног до головы ощупала упирающегося и возмущающегося Сережку. Она его обнимала, целовала, что-то спрашивала заикающимся голосом. Кульминацией пережитого стал все тот же веселый смех, вмиг заразивший и Брониславу Феликсовну, и всех нас, мальчишек, дружески обнявших дорогих нашему детскому сердцу друга и учительницу.

Каникулы

Каникулы. Ожидание сказочного чуда. Все дети любят мечтать. Одни мечтают провести каникулы в оздоровительном лагере, другие — на берегу теплого моря.

До начала летних каникул мы с ребятами решили, что июнь проведем в трудовом лагере. Мы помогали местному рыбокомбинату в обработке рыбы и изготовлении консервов. Работать нас ставили на менее ответственных участках. Мы протирали баночки от влаги, подавали пустую баночку по желобам, идущим к машинам и укладчицам. Помогали тарировать ящики с консервами по тем или иным номерам, в зависимости от выпускаемой продукции. Одним словом, без дела не сидели. Наш труд ценился и соответственно оплачивался. Свободного времени у нас было очень мало.

По окончании очередного трудового дня, мы, немножко уставшие, но всегда веселые и счастливые, расходились по домам.

Плотно пообедав и слегка расслабившись, выходили на улицу. Искали удобное место для отдыха на свежем воздухе. Лень и дремота мгновенно проходили с первыми предложениями поиграть.

Сегодня было предложено сразиться на пришкольном участке в «войнушку». Собралось нас много, и мы разделились на две команды, шествуя дружной компанией к школе. По дороге предлагали, кто и в чьем обличии будет сегодня играть. Мальчишки и девчонки предлагали казаки-разбойники, красные-белые, красные-фашисты, милиционеры-бандиты. Остановились на красных, то есть советских и фашистах, то есть немцах.

В хозяйственном сарае школы, куда сваливались поломанные стулья, парты и иной школьный хлам, мы подобрали те обломки, которые отдаленно напоминали пистолеты, автоматы или пулеметы. Наскоро и надежно вооружившись, мы принялись строить. Играть в «войнушку», бегая и крича «Ура!», изображая звуки стреляющего оружия, как-то не интересно. У каждого противника должен быть свой штаб, где находится командир. Штаб должен охраняться, для этого нужен часовой, а ему нужен блиндаж. Солдатам нужна казарма. Война, хоть и понарошку, но в ней тоже бывают свои раненые, значит, нужен медсанбат. Девчонки обратили внимание, что противники напрочь позабыли о кухне. Тут же приступили к строительству военно-полевой кухни.

Некоторое время спустя, с двух противоположных сторон пришкольного участка друг на друга смотрели два вражеских лагеря. Принадлежность того и другого лагеря к красным и фашистам по-детски обозначалась знаменами красного и черного цвета. Начались суровые военные будни. Повар варил солдатскую кашу. Санитарки готовили операционную и перевязочный материал. Солдаты тренировались в стрельбе, метании гранат и в искусстве ведения рукопашного боя.

Часовой охранял штаб, зорко всматриваясь в лагерь противника. Командир в штабе готовил план наступления. Время от времени он выбегал из штаба и отдавал команды своим солдатам, отправляя их в дозор или в разведку. Тут же, где-то совсем близко, по-пластунски подбирались вражеские разведчики. Они собирались взять в плен «языка».

А как вы хотели? Дети каждый день воспитывались в духе всеобщего патриотизма. На произведениях и экранизациях советских авторов, которые подробно описывали и изображали жизнь в военных условиях гражданской и Великой Отечественной войны.

Мальчишки и девчонки уже в этом юном возрасте точно знали, как и чем они будут защищать свою Родину, если враг осмелится нарушить ее рубежи.

Вот и сейчас наши маленькие защитники готовились к наступлению. Командиры отдали четкие приказы, и солдаты с криками «Ура!» бросились в атаку. Завязался нешуточный бой, в котором проявилось все мастерство боевой выучки.

Скоротечный бой закончился победой дружбы, несмотря на ссадины и ушибы, синяки и слезы. «Раненые» и «убитые» расходились в свои лагеря. Девчонки-санитарки оказывали им первую медицинскую помощь и по-своему успокаивали тех, у кого по щекам текли скупые мужские слезы. Мальчишки, не желая проявлять слабость перед девочками, отворачивали лица и кулаками растирали слезинки по лицам.

Началась мирная жизнь.

Военрук

Сквозь оконное стекло школы за игрой следили внимательные глаза, наполненные горечью воспоминаний и в то же время радостью за подрастающее поколение, преподавателя начальной военной подготовки. Да, в те времена был такой предмет, в сокращении «НВП», а преподавателей этого предмета называли — военруками. Ребята просто называли учителя воеводой.

Играющие мальчишки и девчонки не знали его имени, так как им было еще далеко до девятого и десятого класса, в которых преподавалось «НВП». Зато все знали, что этот дедушка был участником Великой Отечественной войны. И не просто участником, а летчиком-штурмовиком, наносящим серьезные потери противнику, управляя боевой машиной «Ил-2». Эти подробности в школе знали все. На праздничных линейках, посвященных дню Советской армии и дню Победы, а иногда и просто собрав вокруг себя ребятишек, военрук рассказывал про свою фронтовую молодость.

Он постоянно имел военный вид. На нем была надета офицерская кожаная куртка, которую носят только летчики. А на его голове была фуражка, с синим околышком и эмблемой в виде крылышек.

Подойдя к нам, военрук отрывисто сказал:

— Здравствуйте! Предъявить оружие к осмотру!

Это он обратился к мальчишкам, держащим в своих руках деревянные предметы, отдаленно напоминающие автоматы.

Мы его не поняли и переглянулись. Военрук лукаво и чуть самодовольно улыбнулся и повторил свою просьбу:

— Покажите, чем вы тут воюете.

Мальчишки наперебой стали протягивать ему свое вооружение.

— Отставить! — сделав серьезное лицо и насупив брови, произнес учитель. — Это что за полное отсутствие дисциплины? Эх вы, солдаты.

Принимая по очереди из рук ребят протянутые ножки и спинки от стульев и парт, он внимательно осматривал их, что-то бурчал себе под нос и возвращал владельцам.

— Кто же воюет таким старьем? — все стояли молча, не зная, что ответить. — При наличии дисциплины… Старшим назначаю, — он еще внимательнее обвел взглядом ребят и указал на одного из нас, — вот этого смышленыша. Он выглядит постарше остальных.

— Командовать умеешь?

— Ага.

— Ни "ага", а "так точно"! И выпрямись.

— Так точно! — повторил мальчишка и, испытывая большое уважение к этому человеку, как только мог, выпрямился, выпятив вперед мальчишескую грудь.

— Вот! Солдата сразу видно, — довольно произнес учитель. — Теперь. В колонну по одному. Становись.

Он помог разобраться нам по росту и построиться в колонну. Поведал и помог усвоить такие команды как «Равняйсь», «Смирно», «Вольно». Проведя начальную военную подготовку для самых маленьких, он скомандовал:

— За мной. Шагом. Марш!

Мы вошли в пустую школу и подошли к кабинету «НВП». Над дверью, обитой металлом и выкрашенной в желто-коричневый цвет, горела лампочка.

— Сигнализация. Без меня в этот кабинет входить никому нельзя, — пояснил учитель.

Когда дверь распахнулась, лампочка заморгала. Военрук быстрым шагом прошел внутрь и поднял телефонную трубку. Через секунду он что-то четко и коротко сказал.

Мы, сгрудившись в кучку, наблюдали за ним, не решаясь, переступить порог кабинета.

— Это что за отсутствие полной дисциплины? А ну-ка, старший, построй всех в одну шеренгу.

Строить никого не пришлось, так как «начальная школа» не прошла даром. Мальчишки и девчонки выровняв носики своих ботиночек и сапожек по ровной линии, быстро разобрались в шеренгу. Учитель открыл вторую дверь, находящуюся в кабинете и, войдя в нее, скомандовал:

— Ко мне. По одному.

Ребята, стоящие с правого и левого концов шеренги чуть наклонившись, посмотрели друг на друга, и самый смелый, сделав шаг вперед, прошел в кабинет. Через секунду он вышел счастливый и улыбающийся. В руках он держал настоящий автомат времен Великой Отечественной войны. Все мальчишки знали из фильмов, что он называется «ППШ».

Взгляды стоящих в шеренге были «прикованы» к холодному металлу автомата.

— Следующий! Ну, что вы там? — раздался из глубины кабинета голос учителя. Этот голос вывел всех из оцепенения. Следующий мальчишка просто влетел в кабинет.

Вышел он не менее счастливый. Еще бы, он держал в руках настоящий, современный автомат «АКМ». Мы смело заходили в кабинет. Каждый выходил из него, неся в своих руках настоящее оружие.

До позднего вечера мы под пристальным взором ветерана продолжали играть на пришкольном участке. В наших детских руках были не палки и обломки мебели, а настоящее боевое оружие. Нам казалось, что в этот момент мы мгновенно стали взрослее.

Игра была окончена сдачей оружия. Мы бережно ставили его в оружейную пирамиду и с грустью покидали пределы кабинета «НВП».

О том, что с нами произойдет такое чудо, никто и не мечтал.

Зарница

В один из вечеров, когда военрук учил мальчишек разбирать и собирать автомат Калашникова, к нему в гости пришел офицер с пограничной заставы.

— Здравствуйте, товарищи! — по-военному громко и четко приветствовал он ребят.

— Здравия желаем! Здрасьте! Привет! Здравствуйте, дяденька! — каждый на свой лад, кто спокойно, а кто и перекрикивая остальных, поздоровались с офицером, не на шутку развеселив его.

— Так, ребята! Минуточку внимания. Мы с товарищем офицером выйдем в мой кабинет, а вы спокойно занимайтесь. По очереди, в том порядке, что я определил, выполняйте разборку и сборку автомата, — и военрук с пограничником вышли из класса.

Мы по очереди подходили к ученическому столу и в отведенный промежуток времени разбирали и собирали автомат. Ожидающие своей очереди и те, кто уже отработал упражнение, бегали по классу.

— Это еще что такое? Что за шум? Прекратить немедленно это безобразие, — в класс вошли и застыли на пороге военрук с офицером.

— Да-а-а, а мы хотели из них сделать пограничный отряд. Чтобы они помогали солдатам нести нелегкую, но почетную службу по охране Государственной границы. Разве с такой дисциплиной можно им доверить настоящее боевое оружие? — военрук повернулся к офицеру.

— Считаю, товарищ подполковник, ребята хорошие. При наличии дисциплины получится отличный отряд юных пограничников.

Ребята притихли, прислушиваясь к разговору взрослых. О каком отряде идет речь? О чем говорят взрослые? Да как же их поймешь?

— Ребята, меня зовут Игорь Андреевич. Мое звание — старший лейтенант. Я служу в пограничных войсках. Многие меня знают. С некоторыми мы уже встречались и не один раз разговаривали возле заставы и на контрольно-пропускном пункте. По просьбе вашего учителя военного дела командир нашей заставы принял решение о создании из учеников школы пограничного отряда, — начал свою речь офицер. — Присаживайтесь за парты. Чего вы стоите? Кто ответственный за оружие, соберите автоматы и положите их на первую парту.

Образовалась тишина. Все приготовились слушать офицера. Военрук занял место за учительским столом, офицер присел рядом с военруком, вытащил из портфельчика тетрадку, взял ручку:

— Давайте по очереди: четко произносим фамилию и имя.

Тот, на кого смотрел офицер, вставал и громко называл свою фамилию и имя. Офицер аккуратно заносил данные в табличку, предварительно разлинованную в тетрадке.

Начались первые уроки военных команд и военной дисциплины. Занятия проводились два раза в неделю. Всегда ребятам уделялось много время и внимания со стороны учителя, офицеров и солдат заставы. Мальчишки и девчонки занимались строевой и физической подготовкой. Иногда ездили на полигон для стрельбы из винтовок. Работали на переносных радиостанциях, учили азбуку Морзе.

Отряд пополнялся новыми членами. Ребята придумали название своему отряду, выучили песню. Со временем каждый имел свою военную специальность и свои обязанности. За год мальчишки и девчонки превратились в хорошо организованную, дисциплинированную команду.

Каждый нес дозор на контрольно-пропускном пункте заставы, проверяя паспорта. Наблюдали за прибрежными водами и прилегающей к поселку территорией через мощные оптические приборы на вышке.

В конце учебного года директор школы и командир заставы объявили о проведении военно-спортивной игры «Зарница». Вся школа была поделена на красных и синих. Соревнующиеся команды поделены на отряды, во главе которых встали члены отряда юных пограничников.

Целую неделю участники соревновались в беге, прыгали в длину и в высоту, метали гранаты, и кидали мячики. А еще они перетягивали канат и стреляли из пневматических винтовок.

Наступил завершающий этап «Зарницы». «Красные» должны были оборонять полигон на заброшенной заставе, а «синие» должны были захватить его.

Выступление отряда «синих» из поселка к объекту было назначено на девять часов утра. За час до этого «красные» вышли к полигону и закрепились на нем. Разведка «синих», не дожидаясь назначенного часа, малыми группами двинулась вперед под прикрытием маскировки. Дозор «красных» удалось обойти. С помощью переносных радиостанций они передавали обстановку в лагере противника своему главнокомандующему.

Радисты «красных» вели радиоперехват переговоров надвигающегося противника. Их дозорные зорко следили за передвижением разведки и головных отрядов «синих». Расстояние между отрядами сокращалось. И вот наступил миг, когда члены противоборствующих команд в рукопашной схватке должны били срывать друг с друга погоны красного и синего цвета.

Со стороны это была настоящая битва. Девчонки и мальчишки боролись, кувыркались и гонялись друг за дружкой. Оборона «красных» не выдержала и сдала свои позиции. «Синие» праздновали победу.

И победителей и побежденных уже ждала полевая кухня. Из ее трубы шел дымок. А вокруг распространялся запах вкусной солдатской каши.

Плотно отобедав, все участники «Зарницы» выстроились в одну большую колонну и с задорными песнями вернулись в поселок.

Вам интересно кто победил? А разве это важно? Главное — счастливые лица детей.

Непонятки

Звонил телефон.

«Да снимет с этого аппарата кто-нибудь трубку? Или нет? Да сколько можно звонить? У-у-у!» — Я крутился в кровати с боку набок. Накрыл голову подушкой. Закрутился в одеяло. Высунул голову и посмотрел сквозь слипшиеся ресницы в окно. За ним была тьма-тьмущая. «Кто это в такую рань звонит и звонит? Где мама с Иринкой? Вот у них нервы. Да подойдите кто-нибудь к телефону» — телефон настойчиво звонил, то часто, то с небольшими перерывами, но я упорно не хотел вставать с постели.

Наконец, измотав себя акробатическими пируэтами с подушкой, одеялом и простыней, я окончательно проснулся. Рванувшись всем телом, с грохотом слетел с панцирной кровати. Встал с пола и пошел, потирая ушибленное место, к уже ставшему ненавистным телефону. А он все трезвонил.

В раздумье остановился перед телефонной полочкой: «Так, не взять трубку — нельзя. Если мамины коллеги или знакомые — нужно отдышаться, чтобы не нагрубить. Иркины подружки? Да ну… Какие подружки ночью ребенку будут звонить? Может, накрыть его одеялом и идти спать? Какой сон? Все, решено, кто бы это ни был, я ему сейчас…».

— Алло! — как можно мягче и добродушнее сказал я в трубку.

— Ты чё, спишь? Во, чудак человек, через десять минут звонок на первый урок второй смены, — в трубке весело щебетал голос Кнопы.

— Какой звонок на первый урок? Какая вторая смена? Ночь на дворе. Ты чё, издеваешься или смеешься? — мое терпение было на пределе.

— Погоди, не кипи. Твоя мама дома? А Ирка учится в первую смену. Она дома или нет?

— Секундочку.

Я положил телефонную трубку рядом с аппаратом и прошел в родительскую комнату, где на большой кровати должны были спать мама и Иринка. В темноте ничего не было видно. Щелкнул включателем. Загорелась лампочка. Кровать была пустая и к тому же аккуратно заправленная. «Чудеса какие-то. Непонятки. Может, это сон?» — я ущипнул себя за ногу, — «Ай! Больно. Значит, не сон».

— Серега, чё за непонятки? Я это. Ну, чего ты ржешь как лошадь?

— Ха-ха-ха-ха-ха-ха! — залился звонким смехом Кнопа.

— Ну, хватит ржать. Объясни толком.

— Не нукай, не запряг. Вулкан извергается. Поселок пеплом засыпало. Над нами пепельное облако, вот солнечный свет и не проходит. Доехал?

— Не-а! Давай сначала.

— Через пять минут звонок. Опоздаешь на урок, будет тебе и начало и конец. Дуй в школу. Там все узнаешь, — и Сергей повесил трубку.

Я стоял, прижав к уху телефонную трубку. Она издавала частые прерывистые звуки. «Какой вулкан? Все вулканы за добрые сотен пять, а то и больше километров. Какое облако? Какая пыль? Какой пепел? Почему над нами? Школа? Ш-ко-ла? А-а-а, школа». Как будто электрическим разрядом прошило мою голову.

Издавая нечленораздельные звуки, я метался по квартире. За очень короткое время успел умыться, почистить зубы, наскоро позавтракать, одеться и уже ровно через пять минут меня видели мчащегося по школьному коридору. Когда нога переступила порог класса — раздался звонок.

Весь урок, разрываемый любопытством, я пытался шепотом и знаками выяснить у одноклассников, что произошло. По-видимому, вид шипящего, аукающего, жестикулирующего руками, подпрыгивающего на стуле и вертящегося вокруг своей оси, порой принимая самые немыслимые позы ученика, вывели из терпения учительницу. Она, не прерывая урока, спокойно подошла ко мне и, взяв за воротник, вывела за дверь класса. Расстраиваться не имело смысла, так как данная процедура была не частой, но и не редкой в моей школьной практике. Тем более, что мои мозги сверлила только одна мысль — извержение вулкана. Шипящий, аукающий и подпрыгивающий на стуле ученик долго испытывал терпение учительницы. А когда я завертелся вокруг своей оси, жестикулируя руками и принимая немыслимые позы, она вообще вышла из себя.

Случилось это зимой в году восемьдесят втором или восемьдесят третьем прошлого столетия. В то время на нашем полуострове извергались два вулкана: Ключевская сопка и Шивелуч. Хотя и в восемьдесят втором напомнил о себе красивейшими извержениями вулкан Толбачик. Ранее он активничал в семьдесят пятом и семьдесят шестом годах.

Коньки

Зима. Великолепная, настоящая — морозная и многоснежная. Зимы у нас очень морозные. Ртутная шкала термометров опускается до тридцати градусов, и такие морозы держатся январь и февраль.

И снега выпадает очень много. Частые пурги делают свое дело, заметая по самые крыши сараи и одноэтажные дома. Представьте, стоит снежная горка, а из ее верхней части торчит кусочек печной трубы, из которой выходит дымок. Если внимательно приглядеться, то можно увидеть тоннель в человеческий рост, ведущий к входной двери дома.

Дороги расчищались не всегда. Поэтому накатанный и утрамбованный снег лежал на уровне верхушек заборного штакетника.

Детвора в нашем поселке, да и по всей Камчатке, очень любит зиму. Во всех дворах и двориках строятся снежные замки, которые соединяются многочисленными проходами, проделанными в сугробах. Занесенные сараи или склады превращаются в горки. С них катаются и на санках, и на салазках, и на картонках, одним словом, на всем, что может скользить по снегу.

И, конечно же, какая зима без хоккейной коробки или просто расчищенной площадки под каток, по которым можно скользить на коньках в танце, гонять шайбу и просто кататься, наслаждаясь чистым морозным воздухом. Что касается хоккея, так для этой игры и вовсе было достаточно накатанной поверхности дороги и скользкой подошвы ботинок или валенок на резиновой основе. Клюшки и шайбы были настоящие. Защитой от умело закрученной и летящей с огромной скоростью шайбы служили валенки, тулупы, варежки и шапки-ушанки. Лицо ничем не защищалось, отчего нередко страдало. Большинство мальчишек зимой имели сине-фиолетовые синяки, ссадины и здоровые шишки, которые были фактом полного отсутствия трусости владельца.

Где-то класса до пятого мы всегда играли вот именно в такой хоккей, без коньков. Стоять и кататься на коньках учились постепенно.

— Ты когда купишь коньки? — наверное, в сотый раз спросил Сергей.

— Куплю. Обязательно куплю. Как только дома появятся свободные деньги, так сразу и куплю.

— Я не хочу без тебя вступать в команду.

— Да ладно. Скажи лучше, что ты до сих пор не научился стоять на коньках.

— Не только стоять, но и ходить научился. Правда, пока только по квартире.

— Наверное, весь пол поисцарапал? — съехидничал я.

— Нет. Я по половикам хожу. Я ж понимаю. Слушай, давай я сбегаю домой за коньками и пойдем учиться кататься. Надо же когда-то начинать. А?

— Давай. Все равно сегодня нечем заняться.

И мы побежали к Сережкиному дому. Пока он бегал за коньками, я стоял и смотрел в звездное небо. Такие зимние вечера были нечасто. Легкий ветерок. Чистое звездное небо. Небольшой, но ощутимый морозец, градусов пятнадцать, не ниже. Уже с неделю не выпадал свежий снег, а тот, что выпал раньше, уже давно слежался и практически везде был накатан ребятней.

— А, вот и я! Куда пойдем кататься?

— Не кататься, а учиться. Хотя бы для начала.

— Железяка. Так куда? Может, на коробку. Там и фонари светят и лед классно залитый.

— И мы, как два придурка, на потеху всем встаем и падаем. Встаем, спотыкаемся и снова падаем. Меня, когда я маленький был, батя учил вначале ходить в коньках по снегу. Потом ходить и слегка скользить по накатанной дорожке.

— Так у тебя и опыт есть?

— Нет. Он меня не доучил.

— Пойдем на дороге перед школой попробуем. Там вечером никого и нет. Все на коробках в хоккей гоняют или катаются. Тьфу!

— Ты чего?

— Все пацаны, как пацаны — в хоккей играют. А эти. Сам знаешь, о ком я. С девчонками. Тьфу! Аж, противно!

— А-а-а! Хватит рассуждениями заниматься. Втягивай себя в ботинки и шнуруйся.

За разговором мы подошли к школе. Сергей сел на ящик и стал переобуваться. Я стоял рядом, молчал и ждал окончания перевоплощения ходока в конькобежца.

— Готово! Отлично сидят. Я специально покупал на размер больше, чтоб под шерстяной носок. Сидят, как влитые.

Сергей встал и начал ходить по сугробу вдоль заборчика. Туда, сюда. Туда, сюда. Постепенно, он начал выходить из сугроба и через некоторое время уже стал ходить по утрамбованному, накатанному снегу дороги. Правда, его шаги были не очень уверенные. Ноги подкашивались. Коньки загибались. Колени согнуты. По сугробу он ходил более уверенно. Я подошел к нему поближе:

— Обопрись руками в мои плечи. Во! Теперь я буду тихо идти назад, а ты за мной катиться. Да выпрямись. Чего согнулся?

— Не рычи! — Сережка начинал веселиться.

— Вот. Смотри, а скользить у тебя получается. Давай, пробуй идти, то есть скользить. Сам отталкивайся и скользи.

Серега стал перебирать ногами. Отталкиваться и скользить. Но руки он не опускал с моих плеч, цепко держась за полушубок. Из-за этого мне приходилось бежать задом наперед. «Бух!»

— А-а-а-а! Вот слон! Сваливай. Раздави-и-и-л.

— Ха-ха-ха-ха! Чё я тебе там раздавил, — расхохотался Сергей, на четвереньках отползая и пытаясь самостоятельно встать на ноги.

— Ничё! — я перевернулся на живот и, кряхтя, встал на ноги. — Чего раскорячился. Вставай, ползунок в коньках. Ха-ха-ха-ха!

— А ты попробуй. Ноги разъезжаются.

— Вот, вот! Смеется тот, кто смеется последним.

— Вот сейчас коньки наденешь, я и посмеюсь.

Всласть насмеявшись, я помог другу встать. Так скользя, бегая, падая и веселясь, мы учились кататься. Сергей остановился:

— Хватит. Хорошего понемножку, — запыхавшись, произнес он. Из-под его шапки на лицо струились ручейки пота. Улыбка не сходила с его лица. — Вов, давай кататься на одном коньке.

— Это как?

— Я на правом, а ты на левом. Или на оборот. Будем друг друга поддерживать. Также легче учиться кататься.

— Давай попробуем.

Серега снял с левой ноги ботинок с коньком и надел валенок, а я снял «дутыш» с левой ноги и надел ботинок с коньком. Мы встали друг к другу боком. Обнялись за плечи. Ноги, обутые в коньки, расположили снаружи, а не обутые — внутри образовавшегося тандема.

— Вперед! Ура! Ура-а-а-а!

Смеясь, мы оттолкнулись и покатились. Вот так весело скользили, теряя равновесие и поддерживая друг друга. Падали и вставали. Снова и снова катились и весело смеялись.

Продолжая тренировки из вечера в вечер, мы научились сносно кататься. Выделывали немудреные пируэты, как бы танцевальных движений. Играли в хоккей, получая свои порции синяков и шишек. Со временем нам, как и старшим ребятам, стало интересно кататься с девочками — то сближаясь, то отдаляясь, то кружась или просто взявшись за руки. Наверное, кто-то из мальчишек, наблюдающих за нами со стороны, так же, как когда-то Сергей, считал это глупостью.

Пират

Новый год всегда большой праздник. Для любого человека, где бы он ни находился и чем бы ни занимался. Праздник, который никогда никого не огорчает, даже если есть к тому повод. И вообще, о чем можно печалиться на рубеже старого и нового годов? К тому же, как встретишь Новый год, так и проживешь в нем. Зачем навлекать на себя пасмурность и хмурость на целых триста шестьдесят пять дней?

— Слушай, Вовка, ты кем будешь на новогоднем карнавале? — Серега испытывающе смотрел в ничего не выражающие глаза друга и ждал ответа.

— Не знаю! Еще не думал.

— Сказал. Ну, ты и даешь. Новый год не за горами, а он еще не знает.

— А ты кем будешь наряжаться?

— Вот. Хочу быть пиратом. И тебе хотел предложить тоже быть пиратом. Как ты на это смотришь? — опять взгляд в глаза и ожидание.

— Смотрю положительно. Да и сам наряд: рваный тельник, косынка, старые заштопанные штаны и старая в дырах обувка. Пистолеты и кинжалы сделаем в один миг. К тому же можно у малышни позаимствовать на время.

— Чёта ты сегодня словоохотливый? — подозрительно прищурил глаза Серега.

— Слушай, вали куда шел. То чёта спрашивает, то чёта ему не нравится. Свободных ушей мало?

— Ну вот, узнаю кореша, — успокоился он. — Тебе не кажется, что ты забыл одну немаловажную деталь пиратского костюмчика?

— Вроде бы все. А, что? — мой интерес начал разыгрываться.

— А ты сам вспомни, что еще есть у каждого пирата? — интригующе спросил Серега.

Мыслительный процесс затягивался. «Странно. Что еще есть у пирата? Да, еще и у каждого?» — думал я.

— Ну, у кого-то есть усы. У кого-то бородка. У кого нет глаза, есть повязка. У некоторых есть курительная трубка. Но это же все есть не у всех.

— Думай.

— Странно. А-а-а! Ну, да! Украшения. У всех пиратов есть кольца, браслеты, цепочки с кулончиками.

— Дальше.

— Что дальше?

— Еще какие украшения есть у пиратов?

— Серьги. И что?

— А то, что это чуть ли не самый основной предмет костюма всех пиратов. Вот!

— Подумаешь! У моей мамы есть пластмассовые клипсы красного цвета. Такие, знаешь, два больших кольца, в виде скрученных листьев. Одну клипсу я дам тебе, а другую себе напялю. Идет? — теперь уже в свою очередь я смотрел на Серегу.

— Кли-п-с-ы-ы-ы! — передразнил Серега. — Какие к черту клипсы? Нам что, по пять лет? По-настоящему, так по-настоящему.

— Что по-настоящему? — встревожился я.

— Предлагаю проколоть уши и вставить настоящие серьги. Представляешь, какой будет эффект?

Да, я сразу представил на миг, какой будет эффект. А еще представил, что, как ни крути, а придется прокалывать ухо. С этим обстоятельством согласиться я никак не мог.

— Не-е-ет! Упаси от этих предрассудков. Ты чё, съехал?

— Не ломайся. А-а-а! Я понял. Ты боишься.

— Кто боится? Я боюсь? Да, я-я-я…

— Ну, что ты?

— Ты знаешь, Серега, а я действительно боюсь.

— Уважаю. Вот я никогда бы не признался, что боюсь. Молодец. — Сергей смотрел на меня как-то не очень хорошо. — Ладно, тебя освобождаем от прокалывания уха…

Я, не скрывая своих чувств, облегченно выдохнул.

— Но не освобождаем от прокалывания моего уха, — заключил Сергей.

— Этого сколько угодно. Только, знаешь, я ни разу не прокалывал уши и даже не видел, как это делается.

— А я на что? Когда мама прокалывала сестренке ушки, я видел. Расскажу тебе, и все будет в норме. Согласен?

Еще бы не согласиться. Да уж лучше колоть самому, чем тебя будут дырявить. Жуть.

Договорились это знаменательное событие провести после ужина на лестничной площадке Сережкиного дома. Было решено пригласить помощника, так как Сергей выразил обеспокоенность, что может в процессе «прокалывания» дергать головой. В свою очередь это может явиться причиной травматизма. Во! На роль помощника было решено позвать не первого попавшегося, а самого что ни на есть смышленого, и главное — умеющего хранить тайну, Кнопу.

В назначенное время мы собрались в условленном месте. Расположившись на лестничном пролете между четвертым и пятым этажами, все приготовились к очень серьезному процессу.

— Смотрите, — Серега с серьезным выражением лица принялся объяснять мне и Кнопе наши обязанности и действия. — Вот, я из дома принес тройной одеколон, вату, иголку и взял у мамы золотую серьгу. Кроме золота, после прокалывания в ухо вставлять ничего нельзя.

Все перечисленное Сергей расставил на верхней ступеньке. Серьга представляла собой объемный кусок золота с огромным янтарем. Вся эта конструкция весила где-то грамм около десяти.

— Не отвлекайся, — Сергей серьезно посмотрел на меня. — Вначале ты возьмешь ватку, смоченную в одеколоне, и будешь натирать мочку уха.

— Зачем натирать?

— Чтобы ухо занемело. Тогда я не почувствую никакой боли. Потом иголкой быстренько проткнешь мочку и в отверстие вставишь серьгу. Понял?

— Конечно, понял. Маленький, что ли?

Сергей открутил колпачок с флакона. Опустил в тройной одеколон простую швейную иголку, в ушко которой была вставлена нитка. Затем он оторвал небольшой кусочек ваты и принялся его обильно смачивать одеколоном.

— На! Тщательно протри руки ваткой. Везде. И под ногтями то же. А то занесешь заразу. Тщательнее протирай.

Я взял смоченную ватку и стал протирать руки. Сергей оторвал еще один кусок ваты и также начал смачивать его одеколоном.

— Протер?

— Да!

— Выкидывай вату. На новую вату и начинай растирать мочку уха.

— Мочку какого уха?

— Моего!

— Понятно, что не моего, а твоего. Я спрашиваю, мочку правого или левого уха?

Серега подумал и сказал.

— Мочку правого уха.

Сказано, сделано. Следуя совету, я начал усердно и тщательно натирать Сереге мочку правого уха.

— Кнопа, когда Вовка натрет мне ухо, ты будешь держать мою голову. Хорошо?

— Ясный перец.

— Ты чё трешь, как не живой? Натирай нормально. Не трешь, а гладишь, — возмутился Сергей.

Я принялся что есть силы с двух сторон натирать мочку уха.

— А-а-а-а-а! — завопил Сергей.

— Терпи! — невозмутимо произнес я. Этот процесс начинал мне нравиться.

— А-а-а-а!

Сергей, сидя на ступеньке лестничного пролета, стал корчиться в самых немыслимых позах, издавая нечленораздельные звуки. Увлекшись каждый по-своему, я — натирая ухо, а Сергей — корчась от боли, мы забыли на время о Кнопе. И тут замкнутое пространство подъезда было увеличено гомерическим хохотом. Кнопа смеялся так, как только он мог. Его лицо было красное и мокрое от слез. Он смеялся, не переставая, сгибаясь и корчась на лестничных перилах.

— Да какой из него помощник, — сквозь зубы, превозмогая боль, процедил Сергей. — Хватит натирать. Сил терпеть больше нет. Давай, коли. Да быстрее ты коли. А-а-а-а-а!

Я спокойно и, как бы театрально, отбросил в сторону ватку. Вытащил за ниточку из флакона с одеколоном иголочку. Взял ее большим и указательным пальцами правой руки. Левой рукой взял мочку правого уха своей «жертвы» и оттянул ее в сторону.

— А-а-а-а-а! О-о-о-о-о! — смог произнести Серега, — Ну, долго еще?

— Потерпи еще чуть-чуть!

— А-а-а-а! — корчился Серега.

— Ха-ха-ха-ха! У-у-у-у! — тыкал, куда-то в воздух пальцем, захлебывался от смеха, плакал и катался по полу лестничной площадки Кнопа.

Я поднес острие иголки к мочке уха и остановился.

— Ну?

— Мне страшно.

— Коли, падла. Убью.

Со всей силы я надавил на иголку, но она, почему-то не проколола ухо.

— Ай-ай-ай-а-а-а! Па-па-д-д-ла!

— Странно. Тупая, что ли?

— Изверг. А-а-а-а!

Зажмурив глаза и, что было сил, я надавил на иголку. Она вначале уперлась, а затем, словно как в резину, прошла сквозь мочку уха.

— Фу! — выдохнул я.

— Все? — сквозь зубы спросил Серега.

— Ха-ха-ха-ха! — не останавливался Кнопа.

— Кажись все.

— Вынимай иголку и вставляй серьгу, — скомандовал Сергей.

Я взял серьгу и протер ее ваткой смоченной в одеколоне. Вытащил иголочку из мочки уха. Расстегнул серьгу и… Странно, но она, почему-то не входила, и еще минуту мне пришлось пропихивать ее сквозь ухо.

— Все! Теперь точно все! — измученным голосом заключил я. — Если бы вы знали, как я устал. Столько страха натерпелся. Думал ничего не получится. Да, вам хорошо. А мне каково? Прикинь, если бы иголка сломалась или еще чего. Знаешь, как по нервам жахнуло. Аж дыханье сперло. Во как.

Серега смотрел на меня широко открытыми глазами, слегка приоткрыв рот.

— Серега, вот честное слово, устал очень сильно. Пойду я, наверное, домой. Даже не знаю, дойду ли. Такая усталость, — продолжал я, не обращая внимания на друзей, и потихонечку, шаг за шагом спускаясь по лестничному пролету.

— Ты куда? — ошалел Сергей.

— Домой. А что… гулять пойдем?

— А-а-а. Хи-хи. Ну-у-у. Ха-ха. Давайте погу-у-уля-я-яе-ем, — сквозь смех и слезы выдавил Кнопа.

— Какой, к черту гулять? Я могу ухо застудить, — возмутился в очередной раз Сергей.

— Ну, тогда по домам! — радостно воскликнув и уже не оборачиваясь, я побежал домой. — До завтра. В школе встретимся.

Вы спросите: «А праздник?». Новогодний карнавал прошел весело. Только вот одному его участнику было немножко грустно. Еще бы, Сережкин папа от всей души поздравил его за проколотое ухо и взятую без разрешения серьгу. Сами можете представить как.

Куличок

Мальчишки всегда остаются мальчишками. Всех их объединяет непоседливость, любознательность и нетерпимость. Игры играми, а каждый в душе охотник. И что бы вам ни говорили, а именно стремление к охоте побуждает мальчишек изготавливать различные стреляющие приспособления. К таковым относится и самая обыкновенная рогатка.

Дичь, добытая и приготовленная собственными руками на костре. Или запеченная в фольге от шоколадки под костром. У-у-у-у! Пальчики оближешь.

Кулики занимали все пространство поселка. Они ходили открыто и безбоязненно по улицам. Однако при первой же опасности стайка птиц резко взмывала вверх и улетала. Чтобы подстрелить одного куличка, надо было проявить немало терпения, сноровки, а главное, меткости. Самым хорошим способом отстрела куличков был заход с речки на лодке. Почему-то любая опасность с берега их тревожила больше, нежели лодка, легко и плавно перемещающаяся по речке.

— Чего ты путаешься под ногами?

— Это ты у меня под ногами путаешься. Отойди чуть в сторону.

Я с Сергеем тянул лодку за канат. Игорек шел, упирая в ее борт весло. Андрей шагал рядом с ним, то и дело подбирая камешки и швыряя их в воду. Лодку вытянули метров на сто от поселка вверх по реке.

— Ну что, хватит?

— Да!

Сергей дернул за канат, и лодка слегка выскочила на берег.

— Игорек, вставляй весла в уключины и садитесь с Андрюхой грести, — скомандовал Сергей.

— А чего мы на веслах? — воспротивился Андрей.

— Потому что мы с Вовкой лодку тащили, а ты прохаживался. Понял?

— Понял, понял. Только давайте по очереди. Вначале вы с Вовкой стреляете, а мы на веслах. Потом поменяемся, — старался не сдавать позиций Андрей.

— А разве кто спорит? Так и будет, — я вмешался в разговор.

— Ну, ладно вам, давайте грузиться. А то до вечера проспорите, — заметил Игорь.

Он и Андрей сели на весла. Сергей разместился на корме. Я оттолкнул лодку от берега и прилег на баке.

— Куда пойдем, вверх по течению или вниз?

— Пойдемте вверх. Мы пришли снизу. Всех куличков распугали. Чего там сейчас ловить?

— Немножко вверх, а потом вниз, — деловито заметил Сергей.

— Ага! Умник! Мы, значит, будем грести против течения, а вы, наслаждаться, по течению, — возмутился Андрей, не соглашаясь с предстоящей перспективой.

— Что за бунт на корабле? Тебе говорят, немножко вверх. Кулички, которых мы вспугнули, вернутся, и пойдем вниз.

— Да вы заткнетесь когда-нибудь? — зашипел я. — Вон, смотрите, сколько птицы на берегу собирается.

Ребята отгребли от берега метров на пять, повернули лодку носом против течения и заработали веслами, стараясь грести без шлепков и всплесков. Постепенно, потревоженные кулички стали возвращаться на берег.

— Суши весла! — скомандовал шепотом Сергей. — Игорь подрабатывай веслом, чтобы лодку не сильно крутило. А вы чего расселись? Достали рогатки и по команде — огонь.

Игорек выравнивал положение лодки, идущей по течению, слегка приближая ее к берегу и не давая крутиться вокруг своей оси. Остальные достали рогатки. Приблизившись на достаточное расстояние, мы выстрелили и быстро снарядились для второго залпа. Стреляли, пока оставшиеся в живых кулички, не улетели. На берегу осталось несколько опрокинутых на спинки и задравших вверх лапки тел.

— Андрей, помогай Игорю. Пошли к берегу собирать первую добычу, — удовлетворенный стрельбой, произнес Сергей.

Не споря, Андрюха сел за весло, и они с Игорем стали загребать, подгоняя лодку к берегу. Я сидел на баке, свесив ноги, обутые в высокие рыбацкие сапоги и смотрел вниз. Все ждал достаточной глубины, чтобы соскочить вниз и вытащить лодку на берег. Наконец, увидев сквозь толщу прозрачной воды, каменистое дно, я подумал, что уже не глубоко. Никому ничего не говоря, оттолкнувшись руками от лодки, я спрыгнул вниз.

«Не понял. Что это?» — перед глазами появилась зеленоватая толща воды. Еще не испытывая страха, а больше удивляясь, я поймал себя на мысли, что нахожусь под водой. Ноги не чувствовали под собой дна. Верхние части сапог сжались на бедрах, а воздух, собравшийся в голенищах, начал постепенно переворачивать меня вниз головой. Весь воздух вышел из легких в момент прыжка. Хотелось вдохнуть, но…

Превозмогая страх, накативший тотчас за удивлением, и прилагая невероятные усилия, мне удалось восстановить вертикальное положение, и, оттолкнувшись ногами от каменистого дна, вынырнуть на поверхность. Успев сделать небольшой вдох, я опять почему-то очутился под водой. Заболела голова. Воздух сам собой вышел носом. Успел возмутиться: «Да что же это? Голова моя…». Уже ловчее, чем в первый раз, я оттолкнулся и вынырнул из воды. Меня подхватили чьи-то руки.

— Держись за весло. Да что ты тянешь?

— Андрей, помоги мне его затащить в лодку.

— Чего он прыгнул?

— Да кто его знает?

Нахлебавшись воды, дыша рывками и выплевывая из горла воду, я не мог понять, что со мной и где я нахожусь. Слышались голоса. Но кто разговаривал? Наконец, отдышавшись и посмотрев вокруг себя, ко мне вернулась и память:

— Сергей, у меня сильно болит голова.

— Еще бы! Если бы мне так врезали. Не знаю, но я, наверное, и сознания лишился бы.

— Чего врезали? Кому?

— Да тебе веслом по голове.

— Когда?

— Тогда. Когда ты вынырнул в первый раз, Игорек хотел помочь, то есть поставить весло, чтобы ты за него схватился. Чего-то не рассчитал, да и ты не вовремя появился. Вот он веслом со всего маху и дал тебе по чайнику. Я думал все, каюк. Хотел в воду нырять. Как ты во второй раз вынырнул, ума не приложу? Вот тут-то я тебя и поймал за куртку, а потом за руки тебя в лодку затащили. Ты чего в воду прыгнул?

— Дно увидел, показалось рядом. Вода такая чистая, чистая и прозрачная.

За разговором лодка подошла к берегу, и мы спрыгнули на землю. Вытащили ее на берег. Андрей помог мне стянуть сапоги и мокрую одежду. Вместе мы выжали из нее воду. Сергей начал разводить костер, чтобы я не замерз, а заодно и одежду подсушить и куличков зажарить.

Костер весело потрескивал, собранными по берегу принесенными невесть откуда веточками, дощечками и бревнышками. На приспособленных в песок рядом с костром веслах, сушилась моя одежда. Я сидел рядом, закутанный в Сережкину куртку. Андрей ощипывал перья «дичи». Четыре птицы уже были насажены на подобранные веточки и вертелись над огнем.

— Славно дичи набили.

— А где Игорек?

Мы повернулись в сторону лодки. Игорек сидел на корме, прижавшись к веслу. Лицо его было бледно-серое.

— Игорь, ты чего там сидишь? А? — поинтересовался Андрей. — Давай к нам. А то всех куликов съедим. Останешься голодный.

— Игорь, да брось ты дуться. Иди сюда.

— Игорек, да я уже все забыл. Ты чего обижаешься, что ли?

Он повернул голову.

— Да ну вас, — встал. Отбросил весло. Выпрыгнул из лодки. Отошел в сторону. Присел на корточки и расплакался.

— Ну, вот! Одного спасай. Другого успокаивай. Чего нюни развесил? — очищая чеснок, слегка раздраженно, произнес Сергей.

— Серый, перестань. Он же переживает. Не трогай его. Сейчас проплачется и успокоится, — попросил я.

Спустя несколько минут, когда зажаренные кулички были готовы, все сидели вокруг костра. Мы ели и смеялись, пересказывая по нескольку раз, кто и как меня спасал, а я делился своими впечатлениями и потирал рукой ушибленное место.

Шуточка

В те далекие времена нашего детства каждый год был ознаменован трудовыми праздниками и памятными датами. Каждое такое мероприятие мало отличалось от предыдущего. Взрослые шествовали в праздничной колонне, громко смеясь, задорно распевая революционные и трудовые песни. Махали флажками, шариками и цветочками. Шеренги колон были плотно сомкнуты. Радость взрослых передавалась детям, которые создавали свои, не менее плотные, шеренги. После митинга все расходились отмечать праздник в кругу друзей и знакомых.

Очередной праздник совпал с юбилейной датой местной пожарной части. Поселковым советом было принято решение о проведении спортивного состязания, на котором взрослые и детские команды соревновались между собой, показывая своё умение в борьбе с огнем.

За месяц были собраны команды из представителей трудовых коллективов, администраций управленческих структур и из учеников школы. Начались тренировки. Занимались все вместе на пришкольной площадке. Здесь же строились для проведения состязания щиты, бумы, домики и дорожки. В организации и подготовке спортивного праздника, равно, как и самого мероприятия, принимали участие все жители поселка.

И мы с Сергеем принимали самое активное участие. К нашему огорчению, нас не приняли ни в одну из команд, так как количество участников было строго ограничено. Мы были возмущены. Еще бы, два орла и красавца, регулярно занимающиеся спортом. «Ну, мы вам всем покажем!». Кому и что мы собирались показывать, нами решено не было, но то, что покажем, было железно. Детский эгоизм также быстро проходит, как и возникает. Наши обиды прошли незаметно по мере участия в массовой предпраздничной подготовке.

Когда работа спорится, время летит незаметно. Наступил торжественный день. Весь поселок преобразился. Прошла колонна демонстрантов. Отзвучали поздравления на митинге. Забежав домой переодеться, все устремились на пришкольную площадку.

Звук от выстрела стартового пистолета раскатами удалялся от площадки, по которой под восторженные крики зрителей бежали первые участники. Один за другим уходили спортсмены на преодоление полосы препятствия. Возле пожарной машины они надевали на себя форму: штаны, куртки, каски. Разворачивали улитки пожарных рукавов, соединяли муфты и включали гидранты.

Взрослые и дети ловко пробегали по бумам, легко преодолевали вертикальные щиты. Забирались через окошки в домики и, вылезая на крыши, прыгали вниз. Пеной из огнетушителей гасили языки пламени, бушующего в металлических бочках.

Соревнования понравились и участникам, и зрителям. Кульминацией стало торжественное награждение. Под радостные крики зрителей и звуки сирены пожарной машины жюри вручило капитанам команд заслуженные награды и ценные призы. Для детей были преподнесены большие торты.

Дружно и весело люди покидали спортивную площадку. Правда, завороженная недавним зрелищем детвора с воодушевлением повторяла действия участников соревнования. Игры продолжались до глубокого вечера. Покидая площадку, мы с Серёгой не сговариваясь остановились. Обменявшись взглядами и не сговариваясь, направились к забору, расположенному в метрах пяти от берега реки. А привлек наше внимание транспарант, прибитый к забору, на красном кумаче которого был написан популярный в те годы спортивный лозунг. Аккуратно, чтобы не порвать кумач, мы сняли его с забора, свернули и пошли своей дорогой.

С самого утра следующего дня взрослые ходили в приподнятом настроении и очень веселые. Своим друзьям и знакомым от одного к другому они пересказывали одну и ту же историю, которая их так развеселила и о которой, спустя сутки, знали все.

Загадочного в этом ничего нет. Деревянные жилые строения не имели санузлов. Поэтому все «удобства» находились на улице. «Удобства» представляли собой деревянное строение из четырех самостоятельных кабинок, без каких либо обозначений «М» и «Ж». Представьте себе, бежит спозаранку человек справить вполне естественную потребность, а удобства встречают его мотивационным лозунгом с прибитого транспаранта: «Быстрее, сильнее, дальше!».

Футбол

Для игры в футбол нужно немногое. Были бы настроение и мячик, а желающих его погонять найдется достаточно. Играть можно всем вместе и поочередно. Входить в основной состав или ожидать своего часа на скамейке запасных. Кто из мальчишек не мечтал попасть в Большой футбол и принести победу своей сборной?

Поселковые ребята ничем не отличались от мальчишек, населяющих бескрайние просторы нашей Родины. Футбольными кумирами были профессионалы мирового уровня: темнокожий бразилец по фамилии Пеле и, не менее известный, аргентинец Марадона. Разговоры о футболе среди мальчишек всегда сводились к таланту этих людей. Каждый из нас стремился так же ловко обвести противника, совершить передачу или подкат, навесить мяч или закрутить его так, чтобы он, описав дугу, попал точно в ворота соперника.

Футбольным полем становились любые дворовые площадки. Не сегодня так завтра разбивалось окно. В этом случае звон разбитого стекла служил сигналом к окончанию дружеской встречи. Игроки очень быстро покидали поле, забывая про мяч, который оставался в квартире кричащих хозяев.

Как-то летним днем ребята гоняли мяч на больничной площадке. Немногочисленные больные, кто сидя на уличных лавочках, кто облокотившись на подоконники открытых окон, и младшие ребятишки болели за команды и давали указания арбитру. Мячик весело кувыркался в ногах игроков, переходя от одного к другому, от одних ворот к другим.

На дороге возле забора, огораживающего больничную территорию, остановился «Уазик». Из него вышли трое мужчин. Они прошли на площадку и стали молча смотреть за игрой. Кому как, но ребят насторожило присутствие чужаков, да еще и неизвестного, одетого в милицейскую форму. По лицам больных также читалась настороженность: «Чего это вдруг остановились именно здесь? Что им надо? Кто им нужен? Вообще, что происходит?». Кто-то быстро покинул площадку, удалившись по делам, только им известным. Ребята решили сделать перерыв и, возможно, даже уйти. Так, на всякий случай.

— Мальчишки, можно вас попросить остаться? На одну минуточку.

— А, чё мы? Мы ничё.

— Вот еще.

— Мне домой пора.

— Ха-ха-ха! Да, вы не бойтесь. Мы хотели с вами о футболе поговорить, — сказал мужчина в форме.

— А чё о футболе говорить?

Ребята хоть и боялись, испытывая страх перед милиционером, но все же подошли поближе к незнакомцам. Стояли на расстоянии, готовые в любую минуту кинуться врассыпную.

— Мы работаем в районном отделении милиции.

— Это где? В Усть-Большерецком, что ли?

— Да, там. В вашем поселке по делам службы. Вот остановились посмотреть и, честное слово, залюбовались вашей игрой. Очень интересно.

— Дворовым футболом это уже не назовешь. Правда, Василий Петрович? — продолжил говорить другой мужчина. — Чувствуется, что вы не новички. Мы у себя в поселке собрали юношескую футбольную команду. Василий Петрович, — он показал рукой на мужчину одетого в форму, — сотрудник детской комнаты милиции. Он тренер у них. А помериться силами команде не с кем. Мы посоветовались и хотим вам предложить приехать в район для дружеской встречи. Как вы на это смотрите?

Ребята принялись обсуждать услышанное. Переговорив недолго между собой, они обратились к взрослым.

— Мы согласны.

— Конечно.

— А всем можно?

— А какой приз будет победителю или просто так играть будем?

— Нет, играть на интерес вы не будете, — сказал один из мужчин. — Во-первых, для победителя мы купим торт и «Лимонаду», а во вторых, если ваша команда выиграет, то мы из нее отберем нескольких ребят и сделаем сборную Усть-Большерецкого района для областных соревнований.

— Классно!

— Во, здорово!

— Дядя Вася, а как мы к вам приедем? На рейсовом автобусе? Но он же ходит два раза в день — утром и вечером, когда взрослые уезжают на работу и возвращаются.

— Вопрос справедливый. Только не дядя Вася, а Василий Петрович. Хорошо?

— Ага!

— Я договорюсь насчет автобуса, и завтра он за вами приедет. Согласны?

— Да!

— Ура!

— Ехать могут все, но только с разрешения родителей. У всех должна быть записка, что они вам разрешили съездить в район. Это обязательное условие.

Мы продолжили играть на больничной площадке уже против взрослых, которые вызвались нас потренировать. Очень хотелось выиграть и поехать на соревнования в город.

На следующий день команда и болельщики, одетые по-праздничному, как-никак едем в район, стояли возле больничного забора, ожидая прибытия автобуса. Когда в поселок въехал «ПАЗик» желтого цвета, все радостно закричали: «Ура! Ура! Ура!».

Так как наша дорога от поселка до района была не асфальтирована и недостаточно накатана и кое-где размытая, то мы в буквальном смысле тряслись, как отбойные молоточки в течение целого часа. Из-за трудностей пути мы чуть-чуть задержались, и начало товарищеской встречи пришлось перенести. Зато весь матч наши болельщики не переставали поддерживать и подбадривать свою команду. Мы приложили все умение, терпение, ловкость и волю, чтобы победить. Счет матча был разгромным для команды соперников — шесть один в нашу пользу.

Обещанный и врученный победителям торт, запивая «Лимонадом», ели вместе обе команды. Обсуждали состав сборной Усть-Большерецкого района. Василий Петрович отобрал несколько поселковых ребят.

Возвращались мы домой перевозбужденные, радостные и очень веселые. Рассказывали и пересказывали друг другу, как именно он или они забили гол в ворота противника, и не один, а все шесть, и сразу. Дорога домой показалась очень короткой. За разговорами и песнями незаметно для всех достигли контрольно-пропускного пункта пограничной заставы.

Водитель автобуса время от времени поглядывал на нас в зеркало и улыбался. Возможно, вспоминал себя в нашем возрасте.

Музыканты

Любые праздники и дискотеки в нашем поселке велись при участии местного вокально-инструментального ансамбля. И в разгар веселья нередко проявлялись музыкальные и вокальные таланты гуляющей публики, никто не чинил этому препятствий. Наоборот, творческое рвение всегда и всячески поддерживалось и поощрялось.

Вот и мы с Сергеем, тайком посещая дискотеки, заразились музыкальной эйфорией. Не просто заразились, а погрузились в мир музыки с головой. С разрешения завклубом и при самой теплой поддержке членов местного ВИА в складском помещении клуба нашли и восстановили шестиструнную гитару. С помощью мамы одного из Сережкиных одноклассников, которая преподавала в музыкальном классе, стали учиться играть. Довольно быстро и легко освоили три аккорда, известных всем начинающим любителям гитары.

Любовь к музыке вызывала в наших родителях только положительные эмоции. Мы слушали и как губкой впитывали все, что говорили взрослые о творчестве. Пели и разучивали мелодии. Схватывая на лету и быстро заучивая тексты, мы начали свое творчество с частушек. Со временем наш музыкальный багаж насчитывал с десяток песен современных исполнителей.

Наша музыкальная активность была замечена, и руководитель вокально-инструментальной группы пригласил меня и Сергея в юношеский ансамбль. Радость и гордость переполняли нас. Нам хотелось известности и признания.

На одной из школьных перемен Сергей в толпе играющих мальчишек разыскал меня и увлек за собой в сторону.

— Вчера наводил порядок на книжных полках, — (книги в его квартире располагались везде, где только можно. Они были на полках, в сервантах, на шкафах и под шкафами. Отдельные их представители находились даже на всевозможных полочках в кухне). — Перекладывал, протирал от пыли, кое-что перелистывал. И вот среди них наткнулся на интересную тетрадку отца.

Он приподнял полы школьного пиджака. Из-за ремня брюк вытащил общую, листов на девяносто тетрадку. Быстро пролистнул странички.

— Вот. Оказывается, мой батя в молодости неплохо рифмовал. Представляешь, а я даже не знал.

Сережа стал навскидку перелистывать тетрадные странички и читать четверостишья или отрывки. Стихи посвящались природе, учебе, студенчеству и любви. Были просто зарисовки и отрывки каких-то, наверное, значительных событий.

— Мне… Сейчас найду. Вот! Ага! Да, это оно. Мне понравилось вот это. — Серега без выражения, монотонно, как работающий двигатель, прочитал стихотворение о любви. — Правда, здорово? Гениально и просто, а главное, что на это стихотворение музыка сама просится.

Серега осмотрелся по сторонам. Взял меня за локоть и потащил к коридорному окну, где никого не было. Открытую на нужной страничке тетрадку Сергей положил на подоконник. Встал рядом, изображая в руках невидимую гитару и запел. Кто не слышал его пения в те годы, просто трижды счастливый человек. Слух у него, безусловно, присутствовал, но вокальные данные отсутствовали. Я терпеливо дослушал пение друга.

— Ну, как?

— Нормально, только, Серж ты не обижайся, а как на это посмотрит твой папа?

— А-а! Он ничего не знает. Да и что тетрадке век пылиться на полке. Может, он про неё давно уже забыл. Если бы не я, так стихи и пропали бы. Хватит. Как стихи?

— Нормальные, только очень личные.

— Ты меня вымораживаешь.

В это время раздался звонок, призывающих всех в классы.

— После уроков приходи ко мне домой, — на ходу крикнул Серега.

Немного поиграв с одноклассниками после уроков, я пришел домой. Не переодеваясь, сделал домашнее задание. Быстро перекусил, что первое попалось на глаза. Переоделся в спортивный костюм. Когда надевал «Аляску» чтобы идти к Сергею, раздался телефонный звонок.

— Да!

— Что да? Ты где пропал? Умер, что ли? — в голосе друга чувствовалось раздражение. — Я тебя уже битый час жду. Уроки давно закончились.

— Пока уроки сделал, пока поел.

— Уроки надо успевать делать в школе, а поесть ты можешь и у меня. Давай не тяни, одна нога там, другая здесь, — и он положил трубку.

Когда я входил в подъезд, мой слух уловил звуки гитары, которую «мучил» Серега.

Дверь его квартиры была чуть приоткрыта. Подтолкнув ее, я переступил порожек.

— Да, и это называется сейчас, — возмутился Сергей. — Закрой дверь, уже замерзаю.

— За-ме-р-р-р-заю, — передразнил его я. — Замерз, так встань и закрой.

— Не умничай. Я специально ее открыл, чтобы не отвлекаться.

Сергей сидел на кровати. Перед ним лежала все та же тетрадка, раскрытая на уже известном стихотворении.

— Падай куда-нибудь и присоединяйся.

Я сел на стул рядом с кроватью. Начался творческий процесс. Тот, кто считает, что на готовые стихи легко наложить музыку, сильно ошибается. В какой-то момент наш спор чуть не перерос в драку. Каждый предлагал свою мелодию. Было решено идти за советом и помощью к руководителю вокально-инструментального ансамбля. Он жил этажом выше.

Кроме руководителя группы в квартире была его мама.

— О, неразлучники, — так они нас приветствовали. — Ну, проходите.

— Судя по хмурому выражению лиц, опять поссорились.

— Нет, просто он, — Серега ткнул в мою сторону пальцем, — ни черта не сечет в музыке. Я ему уже который час долдоню, пытаясь вбить, что к этому стихотворению подходит вот эта мелодия, — и он на свой «павлиний» манер запел.

Присутствующие, зная вспыльчивость Сережкиного нрава, постарались не смеяться, хотя удержаться было очень трудно.

— Правда, хорошо?

— Ребята, давайте я вам чаю сделаю. Разговор, наверно, будет долгий, — сказала женщина и вышла на кухню. По характерному подергиванию ее плеч можно было догадаться, что она еле сдерживается от смеха.

— Правильно, за чаем лучше разговаривается, — отметил руководитель. — А начнем с того, что вы расскажете все сначала. Конечно, я понял, что мелодия к стихам и спор из-за этого.

— Да, — подтвердили мы.

За несколькими кружечками чаю (гостеприимство затягивалось) мы рассказали, что к чему. Каждый продемонстрировал свою мелодию.

— Ребята, вы оба молодцы. У каждого получились хорошие мелодии, но вам не кажется, что они уже где-то звучали? Вы их позаимствовали из других, уже известных песен.

Да, кульминация. Нас обоих как будто обухом огрели по голове. Вот тебе и на. Столько спорили, чуть не подрались, а из-за чего?

— Не огорчайтесь. Это не страшно. Не вы первые, не вы последние. Со всеми такое бывает в музыке. В конце концов, почему нет? Почему нельзя на известную музыку наложить другие слова? Вы же учитесь. Вот и учитесь. Только, если не возражаете, мне кажется, к этим стихам подходит вот эта мелодия.

Еще бы, как мы могли возражать. Действительно, мелодия романса на стихи Сергея Есенина «Отговорила роща золотая» как нельзя лучше подходила к стихотворению.

— Здорово. Вовка, правда, отлично? — лицо друга сияло.

Через несколько дней мы решили порадовать своим талантом родителей Сергея. В один из вечеров попросили их внимания. Приготовили импровизированную сцену и объявили премьеру песни. С наслаждением и упоением мы затянули песню. Родители слушали и мило улыбались.

Постепенно лицо Сережиного папы стало наливаться краской, от улыбки ничего не осталось. Он стал прислушиваться к словам. Сережина мама тоже, прислушавшись к словам, смотрела то на нас, то на мужа. Надо отдать должное их воспитанности и интеллигентности. Никто из них не ругался и не кричал, хотя, видя их состояние, мы ожидали самого худшего, чувствуя свою вину. Когда закончилась песня, папа Сережи встал и хлопнул в ладоши.

— И где, позвольте полюбопытствовать, вами позаимствованы столь прекрасные стихи?

Его стилизованная речь в манере девятнадцатого столетия, говорила, что если кто не успел убежать, будет наказан физически. Серега кинулся в свою комнату и плотно закрыл за собой дверь.

— Папа, я случайно нашел дома тетрадку, а в ней кто-то записал много стихов.

Подхватив свои вещи и не обуваясь, я выскочил в подъезд. Мне вслед вылетела гитара.

Фантазии

Как-то у поселковой ребятни разыгралось воображение, и практически все стали вооружаться и облачаться в доспехи. В ход пускалось все. Из сидений стульев и крышек деревянных бочек делались щиты. Шлемами служили кастрюли, металлические банки и строительные каски, надетые на шапки-ушанки. Кисти рук защищались огромного размера варежками — шубенками. Ну какой богатырь или рыцарь без хорошего меча, кинжала и палицы? Все из тех же подручных средств — досок, дощечек, березовых поленьев и многого другого — ребята дома и на уроках труда делали себе оружие.

В один из солнечных зимних дней огромная ватага ребят собралась на берегу моря рядом с размытыми штормами остатками каменных зданий. Разбившись на две равные команды, одни заняли оборону в «крепости», а другие приготовились к ее штурму. Первый бой показал низкую подготовку во владении средневековым оружием, и все закончилось простой дракой.

Еще не раз мальчишки собирались на средневековые баталии, но это уже были бои сродни искусству. Умело применялись все знания, полученные на уроках истории. Многие с головой ушли в чтение исторических книг. Местный кинотеатр собирал аншлаги, когда демонстрировались художественные ленты, повествующие о жизни викингов, средневековых рыцарей и русских богатырей. Особым успехом пользовалась лента «Александр Невский».

Встречаясь в баталиях, противники выстраивались во все исторически описанные шеренги, колонны и фигуры. Обыгрывали бои русских богатырей с немецкими крестоносцами и ордами монголо-татар. Пускались вглубь веков, встречая на вехах истории варварские орды скандинавских викингов.

Но все больше мальчишки устраивали рыцарские поединки на потеху ликующей толпе и прославляя имена своих избранниц. Нет, они не воевали с воображаемыми великанами в виде мельниц и не кидались в долгие странствия навстречу судьбе по примеру Дон Кихота.

Жаль, но боевых, рыцарских коней у них не было. Поэтому скакать, изображая всадника, приходилось на собственных ногах. Самого себя подгоняя и понукая. На левую руку лямками был надет щит, при этом она держала воображаемые поводья. Правая рука держала длинный шест, который являлся рыцарским копьем. Нередки были поединки, на которых «рыцари» сражались, поражая присутствующих своими навыками владения мечом и кинжалом.

Вскоре на арену выступили гладиаторы, которые сражались с одним, двумя и множеством противников. Гладиаторы были заменены поединками лучников, на пример бесстрашного Робин Гуда и его лесной братии. Игры стали интереснее.

Прежде чем доказать всем, что ты самый лучший и меткий стрелок, надо научиться делать крепкий и жесткий лук, длинные, ровные и гладкие стрелы с оперением, позволяющим лететь им далеко и точно. Можно было увидеть разнообразные луки и стрелы. От простых до самого совершенства, изготовленных с нежностью и любовью. Это были настоящие шедевры, изготовленные руками мальчишек.

Как известно, фантазия не стоит на месте. Используя подручные средства, они стали делать арбалеты. Для изготовления корпуса использовалась половая доска с внутренним, продольным желобком. Он служил ложем и направляющим каналом стрелы. Если для изготовления лука в качестве тетивы лучше всего использовалась прочная капроновая веревочка, то для арбалета она уже не годилась. Чтобы стреле придать максимальное ускорение, использовались бельевые резинки и медицинские жгуты.

«Санитар»

— Привет! — не дождавшись приглашения, Сергей отодвинул меня, и вошел в квартиру.

— Чё прёшь? Языка нет? — возмутился я.

Серега закрыл за собой входную дверь и стоял в прихожей, тяжело дыша. Полушубок был расстегнут. Шапку он держал в левой руке. Его лицо было краснее помидора.

— Ты от кого убегал?

— Не от кого убегал, а кого догонял? — поправил Сергей.

— Ну! И кого ты догонял?

— За собакой гонялся.

— И чего она тебе плохого сделала?

— Чего? Чего? Я стрельнул, а она со стрелой убежать хотела, — на одном выдохе выпалил Серый.

— Какой стрелой? Ты, чё одурел? На собак охоту открыл?

— Какая охота? Я новый арбалет сделал. Маленький, а бьет. Сила. Только вот стрелу одну сделал, — Серега, уже достаточно отдышавшись, попытался объяснить мне, в чем дело. — Шел к тебе, чтобы показать, а на свалке свора собак. Ну, я просто взял и выстрелил. Бах! И попал. Эта шальная как рванет, а я за ней. Пол поселка оббегал, пока поймал.

Сергей показал на арбалет. Ничего особенного. Арбалет как арбалет. Только вот размером всего лишь сантиметров тридцать. Да и резинка черная, круглая. Таких ни у кого не было.

— Откуда, такая резинка? — заинтересованно спросил я и протянул руку, чтобы ее потрогать.

— Руки! Если каждый будет хапать, ничего не останется.

— А я не каждый. Чего ты?

— А чего трогать? Резинка как резинка.

— Где взял?

— У бати в железках валялась. Знаешь, какая жесткая. Я ее еле надеваю на стрелу. Зато когда стреляешь, стрела со свистом вылетает. Хочешь, покажу?

— Хочу, только погоди. Дай одеться, и пойдем на улицу. Чего доброго, разобьешь чё дома, а мне потом отдувайся.

— Ладно, одевайся. Только не копайся, копуша.

— Это еще кто из нас копуша. Посмотреть надо.

— Смотри, не смотри, а я уже одетый стою. И тебя жду, и седьмым потом исхожу. Ха-ха-ха! — развеселился собственной шутке Сергей.

Он из кармана достал свою знаменитую стрелу и протянул, хвастаясь:

— Видал, какая?

В его руке была маленькая деревянная стрела, к одному из концов которой была приспособлена обыкновенная столовая вилка. Ее невероятно отточенные шипы были еще и подточены чуточку снизу, образуя что-то похожее на крючок.

— А это зачем?

— Как, зачем? — недоуменно спросил Серега. — Попал в цель, и чтоб она там и осталась.

— Это где еще там?

— Ну, там в мясе.

— Серый, ты меня пугаешь. Ты чего, с самого начала на собак охотиться собрался?

И тут его прорвало.

— Конечно, собрался. Смотри, их сколько развелось. Ни пройти, ни проехать. Бардак развели с этими собаками. Помойки и мусорки растаскивают. Бегают сворами по поселку, детей пугают.

— Не ты ли ребенок?

— Да, и мне тоже страшно. Вот я и решил очистить поселок от бешеных псов.

— А кто тебе сказал, что они бешеные? Ну, напугать еще куда ни шло. А убивать зачем? Живодер.

— Я не живодер. Я санитар, — с гордостью сказал Сергей, давая понять, что разговор его утомил и пора ставить точку.

— Ладно, санитар, идите вперед, а мы за вами.

Мы вышли на площадку второго этажа. Я закрыл дверь и, повернувшись, обнаружил друга, стоящим в напряжении и прижимающим указательный палец к своим губам.

— Тихо, — шепотом сказал он.

— Чего тихо? — также шепотом переспросил я.

— На первом этаже собака стоит.

— И что?

— Сейчас.

Сергей извлек из-под одежды арбалет и стал вытягивать резинку, чтобы надеть ее на основание стрелы. Присел на одно колено. В какой-то момент он издал протяжный звук, похожий на завывание. Он медленно поднял вверх голову и повернулся ко мне лицом. Его глаза, которые были наполнены слезами, болью и страданием смотрели на меня.

— Что с тобой?

— У-у-у-у!

— Серега, что случилось? Чего ты мычишь?

— У-у-у-у!

— Да ё маё! Ты можешь по-человечески?

— У-у-у-у! Не-е-ет-т!

— Что нет?

— Бо-ль-ль-но-но! — протяжно завыл друг.

— Где больно? Что с тобой? Да ты, наконец, скажешь или так и будешь скрючиваться и выть?

Превозмогая боль, прижимая правой рукой левую в области живота и закрывая ее полой полушубка, Сергей приподнялся на ноги. Облокотившись на перила лестничной площадки, он медленно вытащил ее и показал мне.

— Идиот! Вот это да-а-а, — только и смог произнести я.

Указательный палец левой руки был насквозь пробит острыми шипами вилки. Ее отточенные, крючкообразные кончики прошли сквозь мышечную ткань пальца. Обратно их вернуть было невозможно.

— Что, смотришь? Открывай дверь. Давай йод. Перекись водорода есть? — Сергей стал приходить в себя.

— Это что такое?

— А-а-а! Давай йод.

— Ага! — я открыл дверь и побежал за аптечкой. — Вот, бинт, вата, йод, зеленка. Что еще?

— Кусачки давай.

— Какие кусачки?

— Да бокорезы. Чего резину тянешь?

Я принес бокорезы и смочил их рабочую поверхность йодом:

— Давай руку!

— Ты чего?

— Ничего. Давай руку. Если боишься, отвернись.

В Серегиных глазах кроме боли читались страх и удивление. Несмотря на это, он протянул левую руку и отвернул лицо в сторону.

— Ну что, «санитар», терпи.

Быстро, но предельно осторожно я по очереди, откусил бокорезами кончики отточенных, крючкообразных шипов вилки.

— Слышь, страдалец. Может, сам выдернешь вилку? Или лучше пошли в больницу. А то мало ли что. Может, инфекция. Или еще чего хуже. А?

— Сам не смогу, больно. В больницу страшно. Дергай.

— Серый, вилка грязная, в собачей шкуре побывала. Да мало еще где была. Ты же ее не из кухни взял. Правильно? Давай в больницу.

Долго я уговаривал Сергея идти в больницу. Тот ломался и придумывал разные отговорки. Ему было очень больно и страшно. Забежав в приемный покой, путаясь и сбиваясь, я начал быстро излагать суть проблемы, которая нас сюда привела. Сергей предъявил руку. Что тут началось. Меня выгнали в коридор. Люди в белых халатах бегали по коридору. Наконец, тяжело ступая, в приемный покой проследовал уставший хирург.

— А-ай-ай-й-й! — раздалось из приемного покоя. И тишина.

Все замерло. Никакой спешки. Никаких передвижений. Никаких хлопаний дверями. Никто никого не зовет. Никто не отзывается.

Открылась дверь, и на пороге приемного покоя появился хирург.

— Укол от столбняка. Перевязать. И гоните его отсюда, — уставшим голосом сказал врач и, улыбаясь, подмигнул мне.

Появился Сергей. Лицо белое. Глаза большие, как у совы. Указательный палец левой руки перебинтован. Рука согнута в локте и прижата к туловищу. В кисти правой руки зажаты остатки стрелы. Он подошел ко мне и скривил губы в улыбке.

— Все нормально?

— Ага!

— Что, резали?

— Нет. Так выдернули.

— Как так?

— А, врач подошел. Посмотрел. Сказал: «Из-за этой ерунды от дел оторвали?». Взял и выдернул вилку. Вот и все. Потом дал мне по шее и ушел.

Я пошел проводить Сергея. Проходя мимо больничной котельной, Сергей остановил меня и вошел внутрь.

— Ты чего туда заходил?

— Арбалет в топку выкинул.

Киномеханик

Мне было тринадцать лет. В то время афиши на «взрослое» кино имели надпись: «Детям до шестнадцати лет вход запрещен». Запретный плод всегда сладкий, и нас прямо магнитом тянуло на такие сеансы. Но все попытки были безуспешны, так как бдительные билетерши не допускали «малолеток» в зал.

Иногда, спрятавшись среди взрослых и создавая толкучку и давку, мы проникали в зал мимо контролера. Было так, что товарищи постарше, которым уже исполнилось шестнадцать, открывали двери, предназначенные для выхода из кинозала. В этих случаях мальчишки быстро и ловко проскакивали в зал во время киножурналов или в самом начале фильма. В случае серьезности и очень откровенных эротических сцен в кинофильме эти уловки не проходили.

— Куда прешь? А ну двигай отсюда, покуда мамке не рассказала, — повысив голос и сменив милость на гнев, сердито произнесла билетерша.

«Да, сегодня прорваться не удастся. У-у-у! Разрычалась. Попробуем по другому», — рассуждал я, когда мои друзья предпринимали все новые и новые попытки — «Так! Вот дядя Слава пришел. Кто не рискует…».

— Дядь, Слав! Дядь, Слав! — подойдя ближе и взяв его за руку, затараторил я. — Там это, ваша помощь на улице нужна. Этот, ну, как его? Ну, ваш знакомый. А, дядя Саша вас зовет.

— Вовка, отстань, — мягко улыбаясь, произнес дядя Слава, уже догадавшийся о моих намерениях.

— Нет, ну взаправду. Дядь, Слав. Вот зуб на отсеченье, — умоляюще произнес я, махнув головой в сторону выхода.

— Ладно. Пошли. Куды от вас денешься? — и дядя Слава пошел вслед за мной на улицу.

Я изложил свой план проникновения в зал и прикрытия, в роли которого должен был выступить дядя Слава. Говоря быстро и воодушевленно, я не замечал стоящих рядом улыбающихся взрослых.

— Хорошо. Уболтал, красноречивый ты мой. Помогу я тебе. Но в первый и в последний раз. Давай, действуй.

Дядя Слава зашел в помещение и встал в свою очередь за билетом. Я остался на улице, ожидая удобного момента и наблюдая в окошко за «компаньоном». Он купил билет. Качнул головой и отошел от кассы. Пригибаясь, путаясь и мешаясь под ногами, я прошел в первую дверь. Сжался еще сильнее в комочек и приготовился за спиной у дяди Славы пройти во вторую, у которой стояла билетерша. Напряжение выросло до предела. Дядя Слава протянул билет, и загородил контролеру обзор, оставив за спиной небольшой, но достаточный проход. Раз! И…

— Вовка, а ты что здесь делаешь?

В тот момент, когда я проник в помещение практически незамеченный, голос, который меня окликнул, свел на нет все старания. Испытывая непреодолимый стыд и страх, видя улыбки и слыша шуточки взрослых, я выпрямился и повернулся на голос. Передо мной стояла тетя Валя, работающая в кинотеатре киномехаником.

— И тебе не стыдно? Уже жлоб здоровый вымахал, а все как ребенок. А ну пойдем со мной, — и она увлекла меня на улицу, через все преграды, которые я преодолел с таким трудом.

— Тёть Валь, ну что вы прям сразу, при всех? Зачем? Чё я Вам сделал? А?

— Я-то ничего, а вот ты чего? Читать умеешь? Так прочитай афишу внимательней. Сказано нельзя, значит нельзя.

— Да мне уже скоро шестнадцать.

— Вот когда наступит это скоро, тогда и приходи. Все. До свидания. Иди домой. Мне работать пора.

Делать нечего. Я повернулся и поплелся домой.

— Вова, погоди. Ну, постой. Ты смотри, обиделся, — окликнула меня тетя Валя.

Я повернулся к ней лицом и стал ждать.

— У меня очень мало времени. То, что я тебе предложу, ты дома обдумай, а завтра найдешь меня и дашь ответ. Хорошо?

— Да! То есть… Не понял…

— Ты хочешь научиться работе киномеханика?

— Как это?

— По-настоящему. Если есть желание, приходи завтра. Мне эта работа очень нравится. Можешь бесплатно смотреть фильмы. Ладно. Скоро начало сеанса. До завтра.

Тетя Валя повернулась и быстрым шагом пошла в кинобудку.

Я подумал: «Классно. Это ведь, действительно, можно кино смотреть бесплатно. Во, здорово!». И забыв о неприятностях, повеселевший, я пошел домой, обдумывая предложение тети Вали. Мысленно я мечтал, представляя открывающуюся перспективу культурного обогащения, и возможность посещения фильмов, «запрещенных детям до шестнадцати».

На следующий день я нашел тетю Валю и впервые попал в кинобудку. Она состояла из трех небольших помещений. Первое — прихожая, в которой стояло несколько цилиндрических коробок с плоскими дискообразными бобинами. В этих бобинах находились кассеты с многокилометровой кинопленкой. Переобувшись в тапочки, я попал в сердце кинобудки, а именно, в помещение, где стояли три больших, от пола до потолка, кинопроектора. Возле каждого стоял крутящийся стул. На стенке были окошечки. Рядом висели, аккуратно вставленные в специальные ниши, инструменты для обслуживания проекторов. На всю длину противоположной стенки располагался стеллаж, на котором были разные электрические и механические устройства для перемотки и ремонта кинопленки. В третьей комнате была электромеханическая мастерская. В этой мастерской пахло канифолью, горелой пластмассой, ацетоном и чем-то еще незнакомым.

Всего киномехаников в поселковом кинотеатре работало трое. Солидного возраста дяденька, который тогда казался стареньким дедушкой, тетя Валя и молодой парень, ученик десятого класса. Он мечтал после окончания школы поступить в техникум и с годами стать профессиональным кинооператором или киномехаником. Дяденька что-то ремонтировал в мастерской. Паял, скручивал и раскручивал, накидывал и сплющивал. При этом он сам себе что-то говорил. Иногда тихо ругался. Тетя Валя перематывала кинопленку, устраняя механические повреждения и задиры, из-за которых пленка могла порваться прямо во время показа фильма. Их молодой коллега чистил, смазывал и протирал от пыли кинопроекторы, готовя их к началу сеанса.

— Здравствуйте!

— Здорово, коль не шутишь! — отчеканил дяденька.

— Привет! — сказал десятиклассник.

— Вова, давай для начала приобщим тебя к малому, — первой заговорила тетя Валя. — Иди, будешь мне помогать проверять пленку. Я научу тебя, как правильно, а главное, как быстро и аккуратно ее ремонтировать.

Она принялась давать первый урок, объясняя и показывая, что и в какой последовательности делается и как скрепляется пленка в месте порыва.

— А теперь давай сам попробуй. Вот! Молодец! Не спеши. Не дергай. Крути бобину равномерно, чтобы пленка не дергалась и не прыгала. Вот! Не бойся порезаться. Придерживай ее левой рукой. Вот! Если почувствуешь задир, останавливайся и возвращайся потихонечку.

Время за первыми уроками пролетело быстро. Приблизился час вечернего сеанса. В благодарность за старания меня оставили в кинобудке. Я был очень счастлив. И даже стрекочущие кинопроекторы не мешали мне наслаждаться просмотром фильма.

Время от времени я снова и снова приходил в кинобудку. Пройдя теоретический курс и закрепив его на практике, мне доверяли самостоятельное обслуживание кинопроекторов во время демонстрации фильма. Через год меня уже просили выйти поработать на тот или иной сеанс. В воскресные дни на дневных сеансах я работал вместе со школьным товарищем. Иной раз работал и на вечерних сеансах.

— Вова, у нас к тебе деловое предложение, — как-то между сеансами сказала тетя Валя. — Мы посоветовались с директором и хотим тебепредложить поработать на каникулах. За нормальную заработную плату, конечно, если ты этого сам хочешь.

— Здесь? В кинобудке? А на каких сеансах?

— Да, погоди ты. Во-первых, и здесь тоже. Но для начала мы хотим предложить тебе поработать самостоятельно в другой, маленькой кинобудке. Мы все вместе ее сделаем, оборудуем и наладим для работы. По большому счету там уже все есть, но останется навести порядок. О деталях потом. После того как ты дашь ответ. Ну? — она вопросительно посмотрела на меня.

— Я согласен. Только, чтобы не ругали и не кричали, — отпарировал я.

Спустившись вниз по металлической лестнице, мы прошли внутрь кинотеатра через парадный вход. Войдя в фойе, тетя Валя показала на внутреннюю мансарду, расположенную над входной дверью и кассами. На нее вела деревянная лестница с красивыми резными перилами.

— Обрати внимание, в левой части имеется маленькая комнатка. Видишь? Так вот, на верхней площадке стояло пианино и перед сеансами и между ними на нем играл музыкант или любой желающий. Со временем уволился музыкант, и площадка стала пустовать. Несколько лет назад мы сделали маленькую кинобудку. Видишь? Стали крутить короткие ролики: «Фитили», научные журналы, короткометражные документальные и художественные фильмы, но со временем опять этим стало некому заниматься. Пошли наверх.

Мы поднялись на площадку. Открыли дверь кинобудки. Внутри стоял кинопроектор «Киев», как и все внутри, изрядно покрытый пылью. Он стоял на столе, зачем-то под углом и почему-то обратил свое «око» не на экран, а в обратную сторону на зеркало. Зеркало так же, как и кинопроектор, располагалось под углом.

— А почему все так стоит? Как-то непонятно, — спросил я. Мой детский мозг не мог найти объяснения необходимости такого расположения вещей.

— Всему свое время. Когда будет порядок, приступим к регулировке и установке. Хорошо?

— Конечно. А я один здесь буду работать или можно, чтобы кто-нибудь из моих друзей помог мне?

— Можно.

— Ну, если они мне помогут, то захотят и кино бесплатно посмотреть, — я хитро сощурил глазки.

— Бесплатно так бесплатно. Если будет нельзя здесь, тогда приведем твоих друзей к нам в кинобудку. Только это не распространяется на всю школу. Два, максимум три товарища и все. А теперь беги, неси тряпки и ведра. Воду знаешь где брать, так что приступай.

Какие два, три дня, когда есть друзья. К вечеру того же дня не только внутренняя обстановка маленькой кинобудки, но и вся верхняя площадка были приведены в порядок. И счастливые друзья, как когда-то я сам, впервые смотрели кино через окошечки кинобудки, расположившись на крутящихся стульях возле стрекочущих кинопроекторов.

На следующий день кинопроектор и зеркало были установлены на свои места и отрегулированы. Маленькая кинобудка приступила к работе.

Перед сеансами и во время киножурналов в большом зрительном зале моя кинобудка показывала мультфильмы, документальные и короткометражные фильмы.

Шкатулка

Мы — это я, Сергей и Лена дружили с третьего класса. В период, когда мы учились в седьмом классе, нам стало казаться, что детская дружба начала перерастать во что-то более близкое и дорогое. Конечно же, это чувство вдвойне проявлялось мной и Сергеем к Лене. Мы все больше пытались ей угодить. По прошествию лет это вспоминается только с улыбкой.

Где-то уже с год Сергей дружески называл меня — Боликом, а Лену — Леликом. Это была своего рода большая детская игра. У рыцарей имелся атрибут дружеской верности. И нас объединял символ дружбы, состоящий из трех букв «ЛВС». Никаких замысловато витиеватых значений этот знак, не предусматривал, а расшифровывался он очень просто — Лена, Вова, Сережа. Краткость — сестра таланта. Талант геральдиста принадлежал заслуженно Сергею. Он с чуткой и нежной любовью разрисовал почти весь поселок этим атрибутом. Знак можно было встретить везде, нарисованный разноцветными мелками и красками.

Ранним утром выходного дня, за неделю до празднования дня рождения Лены, Сергей позвонил мне:

— Вовка, привет. Не перебивай. Я вчера смотрел подшивку журнала «Огонек». Полночи мучался. Как думаешь, если мы Лене подарим на день рождения шкатулку, ну там для всяких украшений?

— Ну-у.

— Что ну? Я же дело говорю. Возьмем чурочку, у тебя же в сарае лежат дрова? Распилим ее, сделаем углубление, оформим красивую крышечку, которая будет открываться кнопочкой. Так, чик. А она на пружинке вверх. Бах! Во! Правда, здорово?

Да, возможно все это было здорово. Я слушал Серёгу и думал только об одном: «Что же ему такое сказать, чтобы поскорее закончить разговор и лечь в теплую постель, хотя бы еще на полчасика? Жаль, но поспать уже, наверное, не получится».

— Понимаешь, в одном журнале пишут о хохломской росписи, а на развороте разные поделки. Слушай, такие классные шкатулки. Рисунки разные. Такие прямо аж… Ну! Подарок будет, закачаешься, — продолжал монотонно и восторженно бубнить в трубке голос.

— Красить тоже будем?

— Конечно. Нарисуем рисунок и разукрасим. Краски у тебя же есть, я видел, стоят в сарае.

«Ну-ну, художник», — подумал я, а вслух сказал:

— Краски есть, но они же строительные, для ремонта. Сохнуть будут очень долго.

— Да ты не переживай, у нас целая неделя впереди. Сегодня сделаем шкатулку, нарисуем и сразу покрасим. Краска за неделю высохнет. Вот!

— Ладно. И когда тебя ждать?

— Я уже готов. Осталось обуть скороходы и через пять секунд я у тебя, — радостно продекламировал Сергей. Все-таки ему удалось немного меня заинтересовать.

В силу своего характера, я делал быстро и четко только то, к чему действительно проявлял заинтересованность. Серёга — прямая противоположность. Он ежеминутно был чем-то занят. Если не читал, то думал. Если не думал, то мечтал и прорабатывал какой-то очень важный план. Если не работала голова, то работали руки и ноги. Делал он ими порой не шедевры, но многое то, чего не умели его сверстники, в том числе и я.

— Сережка, подожди. Ты вырвал меня из теплой постели. Я еще толком не проснулся и хочется попить чаю и чего-нибудь съесть.

— Да? — в его голосе послышались нотки разочарования, — хорошо, через десять минут я буду у вас во дворе. Привет, — и он повесил трубку.

Пока грелся чайник, я умылся и вытерся махровым полотенцем, которое как бы согревало лицо и руки после холодной воды при каждом прикосновении. Потом оделся, заправил кровать и пошел на кухню завтракать. Я отрезал большой кусок черного хлеба. Намазал его сливочным маслом, поверх которого столовой ложкой наложил красной икры. Присел к столу и с наслаждением принялся поглощать бутерброд, тщательно пережевывая каждый откушенный кусок и запивая все это великолепие сладким чаем.

Солнышко не в зените, но достаточно высоко над горизонтом, который просматривается во все четыре стороны. Легкий ветерок разносит по поселку приятный запах моря. Утреннюю тишину нарушает монотонно работающие дизеля электростанции. К этому звуку все привыкли настолько, что даже и не замечают его.

Я вышел из подъезда на улицу. На противоположной стороне двора стояли деревянные сараи. Возле двери, на которой неумелой детской рукой была нарисована цифра три, сидел на корточках, время от времени издававший звуки в виде свиста Серега.

Мы поприветствовали друг друга кивком головы и мужским рукопожатием, не преминув при этом проверить, чья кисть на сегодняшнее утро сильнее. Не желая уступать, рукопожатие затянулось. Покряхтев еще немножко, мы позволили победить дружбе.

— Ключи взял?

— Взял.

Отперев замок, я распахнул дверь и отошел в сторону, пропуская вперед Сергея.

— Надо же, — ухмыльнулся он.

Распахнув куртку, из внутренней части левого рукава Сергей достал журнал «Огонек». Раскрыл его на нужной странице и передал мне. В журнале, на развороте были цветные изображения разных изделий из дерева: игрушки, столовая утварь, сувениры и шкатулки. Сергей вошел в сарай и принялся по-хозяйски перекладывать с одного места на другое дрова, выискивая подходящее полено.

— Да уж, нам уж, — хмуро произнес он. — Что? Чего ты там бормочешь? Иди сюда, смотри, вот это полено должно пойти в самый раз. Как думаешь?

Сергей держал в руках короткое березовое полено.

— Видишь, и сучок только один, с этой стороны полено гладкое. Отпилим сантиметров пять — это и будет шкатулка, а отпиленные сантиметра два закруглим, отшлифуем, и получится крышечка на нашу шкатулочку.

Серега с гордостью смотрел на отобранный для шкатулки материал и продолжал мечтать.

— Было бы здорово, если мы не повредим кору. Смотри, какой она имеет рисунок. Немного снимем верхний слой, а нижний покроем лаком. О, а лак у тебя в сарае есть? Болик, глянь на полке.

— Лак, краски. Ты сам что принес?

— Идею! — лаконично и гордо заявил Сергей.

— А кто будет воплощать твою идею?

— Мы!

— Здорово, то есть ты будешь умничать, а я пилить, строгать. А инструменты?

— Ну ты чего? Ленке же подарок будет на день рождения. Инструменты! Инструменты вон в коробочке на полочке. Или у тебя другие предложения?

— Серый, давай сходим к трудовику, поговорим, объясним. Он же тоже человек. Попросим на станке поработать.

— Ну сказанул!!!

Предложение действительно как-то не вязалось. То ли в силу нашего возраста, то ли по причине нашей средней успеваемости учитель трудового воспитания очень редко подпускал нас на уроках к дерево- и металлообрабатывающим станкам. А тут еще в неурочное время.

— Жаль. Очень жаль, но нет, значит, нет. Будем мастерить сами.

— Ручная работа всегда ценилась и ценится выше всякой штамповки.

Высказавшись, мы приступили к работе. «Работа мастера боится», но то ли мы не мастера, то ли работа такая непугливая, трудились не покладая рук, а шкатулка к вечеру готова не была.

Оптимистично настроенный Серега с первыми сумерками сдался.

— Ничего, за неделю управимся.

К сожалению, ни в следующий день, ни в последующие дни, нам так и не суждено было продолжить свою работу. Все нас что-то отвлекало или увлекало с новой силой. О дне рождения мы помнили и к шкатулке вернулись только за день до решающей даты.

— Упорство и труд все перетрут, — процитировал Сергей и с ожесточением продолжил работу.

Я помогал ему, но лень и отсутствие желания подвигли меня высказать рациональное предложение:

— Слушай, Серега, давай посмотрим правде в глаза.

— Ну, — не переставая работать, процедил Сергей.

— Даже если мы успеем сделать шкатулку, то мы не успеем ее покрасить или краска не успеет высохнуть.

— Ну!

— Может, мы возьмем какую-нибудь готовую коробку или коробочку. Покрасим ее. Сделаем крышечку. И будет шкатулочка. А?

— Ну!!!

— Что ты все заладил, ну да ну? У меня в сарае на этот случай есть подходящая коробочка.

— Ну!!!

Я бросил заготовку крышечки и влетел в сарай. Выйдя из него, протянул Сергею небольшой, сбитый из фанеры, обыкновенный почтовый ящик.

— Ты чего? Стрёмно, — коротко, но справедливо заметил Сергей.

— И тем не менее, мы его зачищаем, красим, закрепляем крышечку, чтобы она открывалась и закрывалась. Вот и готов подарок, — настаивал я.

— Бры-ы-ы, — выразил свои эмоции Сергей.

— Чего бры-ы-ы-ы? Ты посмотри, сколько места. Да ты глянь, сколько сюда можно навалить всякого добра. Масштаб, размер. Серый, а так Ленка вообще останется без подарка. Думай, — умоляюще попросил я.

— Думаю, — Сережа отложил заготовку шкатулки и инструмент. Взял почтовый ящик в руки. Покрутил. Несколько раз поднял и опустил крышку, как бы примеряя пружинный механизм. Сдвинул кепку на затылок. Почесал лоб и, — горькая, правда, жизни, Болик, а ты прав. Лучше с подарком, чем без него, — заключил он.

— Фу-у-у! В какой цвет будем красить? — поинтересовался я.

— Подожди красить. Для начала надо подумать, как прикрепить крышку, чтобы она была подвижна.

Серега обдумывал механизм. Идеи так и сыпались из него. Однако все технические приспособления были очень далеки от совершенства и пораженный в самое сердце этой простой вещью Сергей быстро поник. Надо было спасать положение.

— Сережка, а чего думать-то? Давай, у меня даже маленькие шурупчики есть, отрежем кусочки стропленты или кожаного ремня, аккуратненько прикрутим, покрасим и видно не будет. А?

— Правильно. Не будем терять времени, — довольно легко согласился он.

И мы приступили. Надо отметить, что работали с повышенным энтузиазмом. В течение какого-то часа нами до белизны был зачищен почтовый ящик как с наружной, так и с внутренней стороны. Краска была разных цветов, но все ее разнообразие не могло удовлетворить наших потребностей. Выбор пал на судовой сурик ярко-красного цвета.

С трепетом весь ящик и крышка, а также крепежи из кусочков стропленты, аккуратно приспособленной маленькими шурупчиками, были выкрашены в ядовитый ярко-красный цвет. Чтобы краска высыхала равномерно со всех сторон, ящик-шкатулка был подвешен в сарае. Мы стояли и любовались творением своих рук.

Испытали мы тогда неописуемое удовлетворение и восторг. Все-таки недельный труд окончен. И, как нам казалось, на самом высоком уровне. Как-никак мы любовались предметом, который был творением наших «умелых» рук. Однако на Сережином лице читалась некая неудовлетворенность.

То, о чем он думал, я узнал только на следующее утро. Лицо Сергея сияло.

— Вот, — Серега протянул вперед зажатую в кулак кисть правой руки.

— Что вот?

— А? А! Вот! — и Сергей разжал кулак.

На его ладони лежал переливающийся в лучах солнечного света многогранный, овальной формы, похожий на цветное стекло, полудрагоценный камень фиолетового цвета.

— Это что? — спросил я.

— Знаешь. Я подумал, что чего-то не хватает на нашей шкатулке. Думал, думал и придумал. Мы на верхнюю часть крышки прикрепим вот этот камешек. Правда, здорово?

— Правда. А где ты его взял?

— У мамы из перстня выковырял. Зачем он ей?

— Действительно. Зачем? А про серьги ты уже забыл?

— Ой, не надо этих намеков. Мы же Ленке подарок делаем. Понимаешь?

— Ладно, а как мы его будем крепить к крышке?

— Пока не знаю, но что-нибудь придумаем.

Сказано — сделано. Возились мы до вечера, но камень приспособили.

До сгущающихся сумерек мы думали, кто и как преподнесет подарок Лене. Детская скромность, сопряженная с застенчивостью и порой с трусостью перед девчонками, не позволила нам преподнести подарок лично, так сказать, из рук в руки. Мы решили, что подарок будет оставлен на пороге квартиры. Позвонив в дверной звонок, мы потихонечку спустимся на первый этаж и будем наслаждаться восхищениями нашему подарку.

Пришли мы к дому Лены. Жутко. Мурашки по спине бегают. Колени подкашиваются. Такое впечатление, что с плохим делом снюхались.

Аккуратно ступая на ступеньки, прокрались на второй этаж. Прислушались. Праздник в разгаре. Нас никто не увидел и не услышал. Поставили шкатулку на порог. От волнения мы слышали биение сердца друг друга. Позвонили в дверь и…

Так тихо еще, наверное, никто и никогда не спускался. Было такое впечатление, что сверху по ступеням сброшен пустой, мусорный бак. Уж не знаю, услышал ли кто этот шум в квартире, но как бы то ни было, а на первом этаже мы замерли, как мыши, и стали ждать, напряженно прислушиваясь.

За дверью спросили «Кто там?». Щелкнул замок. В открытую дверную нишу вылился свет из квартиры.

Через секунду тишину разрезал веселый, заразительный женский смех, и голос крикнул: «Лена, иди скорее сюда. Здесь твои женихи тебе подарок ко дню рождения принесли». Опять смех и фраза, которая тогда повергла нас в ужас: «Красный гроб они тебе преподнесли».

Домой мы шли угрюмые. Вот и поздравили подружку. Вот и доставили ей радость.

Лодка

Мальчишки, подрастая, все больше и больше тяготеют к технике. Откуда только эта тяга берется, и какое удовольствие можно испытывать вымазавшись «по уши» в машинном масле? Оказывается, не только интерес, но и счастье можно испытать, перебирая узлы и агрегаты механизмов, аппаратов, машин или моторов. И какое неописуемое счастье излучается на мальчишеских лицах, когда они своими руками собрали и заставили жить давно несправный, отчасти проржавевший механизм.

Когда я учился в пятом классе, в дом одного из моих одноклассников пришла беда. Скоропостижно умер его папа. Человек добрый, сильный и отзывчивый на мальчишечьи прихоти и причуды. Человек необычайно веселый и жизнерадостный, обладавший, казалось, неиссякаемой энергией. Он приложил много усилий, чтобы в его семье была и своя лодка, и свой, мощный, современный лодочный мотор «Вихрь-30».

С какими только трудностями и сложностями ни пришлось столкнуться этой семье после его смерти. Но, несмотря на все пережитое, наследство — деревянная лодка и мотор, остались в семье и ждали своего часа, когда подрастет и окрепнет старший сын.

Осенью, когда нам исполнилось по двенадцать лет, лодка и мотор дождались своего часа. Кем-то было предложено прошпаклевать, промаслить и покрасить лодку. Было желание выезжать на тундру собирать ягоды и грибы. Предложение мальчишками было встречено с радостью и энтузиазмом. В считанные дни были произведены восстановительные работы. Предполагалось достигать противоположного берега с помощью весел и мускульной силы уже достаточно окрепших ребят.

Спустили лодку на воду и снарядили ее веслами. Мы, как бурлаки, впряглись в лодочный канат и потянули ее вверх по течению, как можно выше и дальше от поселка. Течение очень сильное и переплыть речку для высадки на тундре, где берег был обрывистый, непросто.

Со второй попытки, измученные и обессиленные, мы достигли противоположного берега. Течение с бешеной силой, как перышко, сносило деревянную лодку. Мы прилагали немыслимые усилия. Гребли и веслами, и подручными средствами, крышками от больших кастрюль и лопатами. Как ни старались, а высадиться в намеченном месте, где не было обрыва, не удалось.

Это потом, когда мы набрались опыта, река поддавалась с первого раза. А сейчас все, тяжело дыша, повалились на тундру и отдыхали перед обратной дорогой. Ни ягод, ни грибов уже не хотелось. Не меньших усилий пришлось приложить, чтобы перебраться обратно. Вытащили лодку на берег и кое-как установили ее на стапели, в виде двух металлических бочек.

Вот в это самое время мой одноклассник и предложил опробовать лодочный мотор. Мгновенно прошла усталость. Все, толкая друг друга, заглядывали в небольшой сарайчик, рассматривая мотор. Его вынесли на улицу и навесили на деревянную перекладину. Рядом поставили бензобак и резиновый шланг с грушей. Детскими руками мотор был прощупан вдоль и поперек. Все рычажки и флажки переводились в разные стороны и возвращались в исходное положение.

Бензобак был пустой. В сарае стояла металлическая бочка, в которой, кроме воздуха тоже ничего не было. Ребятам не занимать сообразительности и расторопности. Через минут десять у нас уже был бензин, занимающий ровно половину бачка. Накачав, как нам казалось, «грушей» топливо, мы попытались завести мотор. Но он упорно молчал.

Наперебой все стали делиться своими знаниями, рассказывая, как взрослые управляются с лодочными моторами. Обнаружили, что неправильно подсоединили топливный шланг. Перевернули его, и вновь стали качать «грушу». Со второй попытки, мотор заревел и стал бешено подпрыгивать.

Еще долго мы тренировались заводить мотор, увеличивать и снижать обороты, переключать скорости «Вперед», «Назад» и в нейтральное положение. Но этого уже было мало. На воду спустили стоявшую на берегу лодку-«Казанку». Кто-то из мальчишек уверял, что она принадлежит его знакомому. Он, ну ни за что не будет против, да и кто из нас в этом возрасте думал о последствиях. Мотор установили на лодку. Закачали бензин в карбюратор. Рычаг скоростей в нейтральное положение. Рывок шнура. «Собачки» четко зацепили и провернули «головку» стартера. И мотор заработал на радость всех присутствующих мальчишек. Поворачивая рукоятку дросселя, двигатель работал то громче и быстрее, то тише и медленнее.

Обычно дерущиеся и спорящие мальчишки за свое превосходство и право быть первыми, в этот раз единогласно переложили управление на меня. Все, сколько нас было, разместились в лодке. Оттолкнули ее от берега и… Она, подхваченная течением, отчалила. Я сбавил газ и поставил рычаг скоростей в положение «Вперед». Постепенно переводя рукоятку дросселя в сторону максимума и поворачивая мотор вправо, я развернул лодку и повел ее по речной глади. Никто из ребят не прыгал и не орал. Все, переполненные чувством радости, очумевшие от самой возможности безнадзорно бороздить просторы родной речки, сидели молча, тараща ошалелые глаза в стороны берегов и водной глади.

С берега переполненную до отказа лодку увидели взрослые. Они догнали нас и потихонечку, чтобы не перевернуть, потащили к берегу. Когда днище коснулось песка и мотор был выключен, мы покинули лодку под непереводимый аккомпанемент Великого и Могучего Русского языка.

Взрослые, излив весь свой нецензурный запас и отвесив каждому из нас хорошую затрещину, усадили меня и хозяина мотора в лодку-«Казанку». Дали несколько ценных указаний и оттолкнули от берега. Мы благополучно против течения реки доплыли к месту нашего старта. Сняли мотор. Лодку оттащили на место и вытащили на берег, чтобы во время прилива ее не вынесло в речку.

Возможно, жажда острых ощущений или желание самостоятельности, несмотря на страх, настроили нас на новые подвиги. Практически до первых морозов мы каждый день выходили на речные просторы, исследуя противоположный берег, открывая для себя новые заводи и протоки.

Спустя годы, вспоминая этот случай, я нет, нет да и подумаю о том, что могло случиться.

Рыбинспектор

На первом этаже моего дома жил рыбинспектор по имени Владимир. Старше меня он был лет на десять. Владимир приехал в поселок, отслужив срочную службу в рядах Советской Армии. И не где-нибудь, а в самых элитных, воздушно-десантных войсках. Устроился работать инспектором по охране водных биологических ресурсов, то есть защищать рыбу от браконьеров. Заочно поступил учиться в техникум. Познакомился, влюбился и привел в дом молодую, красивую жену Любашу. Жили душа в душу, воспитывая двух детей.

С Владимиром и его семьей у нас сложились дружеские отношения. В то же время сказать, что отношения были тесные, нельзя. Так, привет, пока, как дела, и разбежались. Однако просматривалось еще что-то. Именно то, что в дальнейшем и переросло в постоянную дружбу.

Судьба распорядилась так, что мне в одиннадцать лет пришлось расстаться с детством и взвалить на себя груз ответственности за всю нашу семью. Судьба в лице желающих выслужиться чиновников, боявшихся потерять свои теплые, насиженные места, забывших о понятиях чести, а главное, забывших о двух подрастающих несовершеннолетних детях, вырвали моего отца из семьи и осудили его на семь лет за преступление совершенное другим человеком. Это потом, спустя три года, после оббивания порогов и кабинетов моей мамой было доказано обратное, моего отца оправдали, и он был освобожден. А тогда впереди были долгие годы борьбы за выживание. Порой нужно было не просто выжить, а не потерять человеческий облик и не сбиться с правильного пути.

Как ни крути, а «скачки» в сторону, скорее всего, неосознанно, мной были предприняты. Появились шумные компании и сомнительные друзья. Возомнив себя взрослым, я нередко переходил границы дозволенного и все чаще и чаще пренебрегал материнским воспитанием и ее наказами. Нет, я очень любил и обожал маму. Дорожил ею, возможно, больше, чем мои ровесники своими мамами, но … Безотцовщина и бесконтрольность давали о себе знать.

Кто знает, как бы сложилась моя жизнь? Кем бы я стал? Если бы все то, что со мной происходило, не было замечено, а, главное, взято под опеку и постоянный контроль со стороны соседа.

— Привет, сосед!

— Привет!

— Что, опять с мамкой поссорился?

— А, она уже и нажаловаться успела?

— Нажаловаться не нажаловаться, а все ж, как не крути, мы соседи. Ты думаешь, ничего не слышно? Или тебе слово в слово повторить твои фортели? — Владимир стал повышать голос. — Я тебе уже не один раз говорил, что ты единственный мужчина в доме и должен вести себя, как настоящий мужчина, а ты… Ведешь себя как урка.

— А! Что-о-о? Отец сидит, значит, и сын зек? Так? Учителя е…

— Что ты сказал, щенок? Ты как со взрослыми разговариваешь? Смотри, а то за мной не заржавеет, дам разок сверху вниз, враз дурь вышибу!

Да, слова с делом у Владимира расходились редко, это мне было хорошо известно, и поэтому я решил смягчить гнев и съехидничал:

— Вырвалось. Ну, вправду, нечаянно. «Дя-я-яденька, изви-и-ините засранца».

— Хорошо. Но впредь чтобы не слышал ничего подобного, — Владимир внимательно посмотрел на меня своими добрыми глазами. — У меня к тебе есть предложение.

— Ну?!

— Поселок маленький, слухи разлетаются быстро, и всем про всех известно все. Да и мать ругает тебя постоянно за речку и лодки.

— Ну, ругает.

— Как ты смотришь на то, чтобы быть моим помощником, вроде юнги что ли? — Владимир заулыбался. — Управляться с моторной лодкой ты уже умеешь. На веслах ходишь. Парень ты отчаянный, смелый.

— А что делать?

— В рейдах участвовать. Браконьеров ловить. Возможно, и в ночь придется, если мама разрешит. Да мало ли что еще. К тому же, говорят, ты сам лодочный мотор отремонтировал. Будешь по ремонту помогать.

То ли оценка умений и способностей, то ли разговор на равных, а, может, свойственная Владимиру простота, сыграли свою роль, и я принял предложение.

Два года подряд летние каникулы я проводил с Владимиром. Нередко к благородному делу по восстановлению разрушенной техники я подключал своих друзей. Вместе мы гаечка за гаечкой, болтик за болтиком, вытачивая на станке недостающие детали, переворачивая местные свалки, собрали своими руками гусеничный тягач и грузовой, полноприводной автомобиль. Восстановили и поставили на ход не один лодочный мотор. Конечно же, большая часть работ была сделана именно Владимиром, а я и мои друзья были на подхвате.

Время от времени Владимир допускал меня самостоятельно управлять моторными лодками. Доверял управление тягачом и автомобилем. Вдвоем или в составе отрядов рыбинспекции мы выезжали на рейды по охране рыбных запасов. Я быстро все запоминал и в свои тринадцать лет знал все фарватеры, заводи, протоки, мели и перекаты. Я, не стесняясь и не боясь быть осмеянным или непонятым, делился с ним самыми, как мне казалось, сокровенными мыслями и впечатлениями. Спрашивал совета и, чаще всего, делал и поступал именно так, как он говорил или учил меня. Наши отношения не позволили мне оступиться.

Спустя три долгих года, когда был вынесен оправдательный приговор, мой папа вернулся домой и перевез нашу семью в областной центр, не желая жить среди людей, осудивших его и наплевавших на судьбу его детей. Владимир через некоторое время тоже перебрался ближе к областному центру и продолжил работу по охране рыбных запасов Камчатской области. Волею судьбы, мы, зная друг о друге практически все, никогда больше не встречались. Каждый из нас жил своей жизнью.

Много лет спустя, просматривая местную прессу, я обратил внимание на небольшую заметку, которая потрясла меня и опустошила, будто я потерял что-то очень дорогое. На самом деле так оно и было. В нескольких строчках заметки сообщалось, что при исполнении служебного долга погиб Владимир. Подробности его гибели не сообщались. Они меня и не интересовали. Зачем? Я понял, что потерял друга, который помог мне стать человеком.

Хирургия

Если в стационаре отсутствовали тяжелобольные, накануне того или иного праздника все «ходячие» отпускались домой. Медицинский персонал тоже имел праздничный отдых. Но всегда была назначена дежурная бригада кареты «скорой помощи» и дежурный врач. Они дежурили, находясь у себя дома. В больнице оставался только один человек — дежурный. Нередко, а, даже очень часто, этим человеком была «младмедсот», всеми любимая бывшая медсестра той же больницы, а ныне заслуженная пенсионерка и по совместительству уборщица — баба Даша.

Какой был праздник, да и какой год, не скажу, потому что просто не помню. Был я еще маленький. Эта история пересказывается в тех красках, которыми она была украшена взрослыми.

Итак. В канун праздника был объявлен короткий рабочий день. Поэтому он постепенно заканчивался к двенадцати часам дня.

Опустели кабинеты врачей. Затем и само двухэтажное здание больницы. Баба Даша не спешила с уборкой, ожидая, когда все разойдутся. «А куда спешить? Вся ночь впереди. Если не будет вызовов, можно и поспать», — думала она, полная женщина, уже в годах, с поседевшими волосами, но всегда с веселыми, излучающими яркий свет глазами. Обладательница живой и подвижной походки, ловких рук и, главное, проницательного ума, напичканного множеством колких шуточек. Восседая на стуле врача приемного покоя, расположенного при центральном входе, баба Даша взглядом поверх очков провожала убывающих домой медработников.

— Баб Даш, с праздником вас! Счастья! Здоровья!

— И тебе не помереть, милок.

— Баба Даша, пока, пока!

— И Вам здрасьте.

— Милая баба Даша, поздравляем вас с наступающим праздником! Желаем вам крепкого здоровья! Море улыбок! Крепкого счастья и долгих лет жизни!

— Ой, спасибочки, миленькие. Только какая я вам баба Даша? Я вам каждой еще форы процентов на сто дам. Вот поотбиваю женихов, тогда посмотрим, кто бабушка.

Так с поздравлениями, шутками и прибаутками, опустела больница. Последним уходил главврач.

— Ну что, опять на дежурство, баба Даша?

— А что нам, старикам? Это вам, молодым, жизнь — радость да веселье. Мы уж свое отгуляли.

— Рано вы себя на покой списываете. Молодая, красивая. Баб Даш, а, может, на дискотеку рванем? Где наша не пропадала?

— Ох, лестны мне ваши речи, да только слово «бабушка» весь орнамент портит. Иди уж в семью. Наверное, заждались.

— Вы правы. Пойду. Если что…

— Да знаю я. Чай не впервой. Коли что серьезное, лично вам и отзвонюсь.

— Спасибо, но серьезного не надо.

— Мы предполагаем, а бог располагает! Иди уж. Мне пора порядок наводить.

— Еще раз с праздником. До свидания.

Главврач вышел из кабинета. Звук шагов удалился по коридору. Хлопнула входная дверь, и все стихло. Баба Даша подошла к радиоточке, висящей на стене, и повернула барашек регулятора громкости. Динамик запел.

Она прошлась по этажам. Заглянула во все палаты. Проверила, закрыты ли двери операционной, перевязочной и кабинеты врачей. Затем закрыла входную дверь на засов.

— А теперь и поработать можно. Ну-с, красавица, приступим, — бодрым голосом сказала себе дежурная и направилась за инвентарем.

Инвентарь — тряпка, швабра и ведро — находились в деревянном шкафчике, стоящем в коридоре. Вооружившись, баба Даша направилась к ближайшему водопроводному крану. Набрала теплой водички, благо кочегарка имелась своя, больничная. И начала наводить порядок со второго этажа. Когда никого нет — скучно, но и никто не мешает. Работа в умелых руках спорится быстро. Да и мысли разные отвлекают, воспоминания воспроизводятся. Лицо ее то озарялось в улыбке, то хмурилось, то вовсе ничего не выражало. «Да, сколько всего за жизнь произошло, сколько перед глазами промелькнуло. Всего и не упомнишь» — думала она про себя, а руки делали привычную работу.

Вымыв пол второго этажа, баба Даша осмотрелась и всплеснула руками — «Вот кочерга старая. Все протерла, все помыла, а про окно забыла. И подоконник не обработала раствором». Делать нечего. Взяла тряпку, смоченную в хлорном растворе. Выжала ее, чтобы была чуть влажная, и пошла через весь коридор к торцевому окну. Через окно она посмотрела на больничную кочегарку и, чуть в сторонке, поселковый морг. Ничего особенного. Стоят на привычном месте, как и многие годы. Губы бабы Даши застыли в улыбке, а в глазах блеснул огонек.

«Лет с пять назад это было. Может, больше, а, может, и меньше. Неважно. Гуливанили мужики летом. По своему обыкновению много, на свежем воздухе, у реки. Выпивки достаточно, а закуски мало. Надрались в стельку и тут же прилегли. Сумерки пригнали туман и прохладу. Попросыпались от холоду мужики. Уж темно. По домам пора бы. Давай друг дружке помогать. Шумно встают, ругаются. А один и не рыпается. И виду не подает на то, чтобы вставать. Собутыльники подошли поближе, попытались его поднять. Свят, свят, а мужичонка — то холодный, да и не дышит. Конфуз. Помер. Делать нечего, поселок маленький, куда трупы стаскивать всем известно. Бывало уже, сами помогали такую работенку делать за поллитры. За ноги, за руки мужичонка взяли, да и понесли. Поселковый морг никогда на замке не держали, а что в нем брать, да и кто без надобности туда стремится? Принесли, значит. Положили на пол, а сами в кочегарку — погреться и друга помянуть. За одним, другим стаканчиком «Пшеничной» да «Столичной» поминки и в веселье перешли. Пьют, закусывают, анекдоты травят, да покойного добрым словом поминают.

Открывается медленно, со скрипом неприятным дверь каптерки. Из темноты котельного помещения тень на них движется. Огромная такая. И обволакивает все пространство свободное. Свят, свят, а это на них мужичонка недавно преставленный движется. Весь синий, дрожит, ручонку правую протягивает и на стакан с водкой показывает. Указательным пальцем левой ручонки в локте согнутой качает, будто пожурить намеревается. Сказать будто что хочет, а рот молчит и только открывается. Мужики хоть и не партейные, да в церкви отродясь не были. Откуда только в памяти молитвы возникли. Пальцы сами сложились. Смотрят мужики на привидение, молятся и крестятся, словно в замедленном фильме. Хорошо уже изрядно подвыпившие были, а так померли бы все со страху. Хмель мигом улетучился. Сидят, за мужичонкой наблюдают, зачем пожаловал с того света. А он, не дождавшись, наклонился вперед, взял со столика до краев наполненный водкой граненый стакан и залпом в свою глотку его опрокинул. Отдышался и нормальным голосом заговорил. Поведал он им страшную историю о том, что проснулся в морге. Потом все допытывался, как он туда попал?» — такую историю вспомнила баба Даша. Историю, которую с годами рассказывали, как сказку в назидание алкашам непробудным.

Закончив со вторым этажом, она перешла на первый. Все везде помыла, протерла и обработала хлорным раствором. Собрала в корзину грязные полотенца, постельное белье, хирургические простынки и не спеша отнесла в больничную прачечную. Зашла в кочегарку. Проверила, чтобы все жужжало и работало, а главное, в каком состоянии кочегар. Праздник все ж таки. Вечерело. Где-то играла музыка, и раздавались поющие голоса. Прогулявшись по свежему воздуху, она вернулась в больницу. Закрыв дверь, она пошла проверить помещения и включить дежурное освещение в коридорах. Возвращаясь в приемный покой, баба Даша остановилась на первом этаже возле одного из кабинетов. На двери кабинета имелась табличка: «Врач-терапевт Конева Г.А.».

Улыбнулась и тихо засмеялась. Вспомнился случай, который произошел сегодня утром:

«День короткий, а народу с утра в коридоре — не пробиться. Все разговаривают, переговариваются, окрикивают и откликаются. Одним словом, шумно. Тут мужчина, не из нашенских, не из местных, значит, по коридору туда-сюда, туда-сюда.

— Чего ищешь, мил человек? — кто-то сердобольный поинтересовался.

— Да не знаю, к какому терапевту. Я не из местных. На ставных неводах работаю. А тут хвороба напала, — посетовал мужик.

— Вам надо в амбулаторию. Нет, в регистратуру. Узнали бы в приемном покое, — перебивая друг друга, оживились больные.

— В приемном покое сказали, к любому терапевту.

— День короткий, а народу глянь, вишь, сколько. Загляни, спроси, примет сегодня, так примет. Может, скажет после праздника приходить.

Мужичок на табличку глянул, открыл дверь и очень громко спросил: «А кто тут будет доктор Коневага?».

Сидящие и стоящие в коридоре повалились со смеху. Мужчина не мог понять, что явилось причиной столь бурного веселья. А когда объяснили, было и сам посмеялся, да скромность победила».

Много на памяти бабы Даши всяких историй и случаев. Всех и не упомнишь. Хихикая и улыбаясь, она прошла в приемный покой, сделала радио потише и села к столу. Достала книжку, раскрыла ее в месте, где был загнут уголок листочка, и углубилась в чтение.

Быстро пробежало время. На улицу опустилась ночь. Глаза уже не молодые. И очки не помогают. Все одно глаза устают. Возраст. Баба Даша отложила в сторону книжку и из домашней авоськи достала газетный сверток. В нем находился сухой паек: ломтик белого хлебушка, небольшой, но очень соблазнительный пласт домашнего свиного сала, пара чесночин и два средних куска жареной красной рыбы. Не спеша под звуки радиопередачи она перекусила. Ставить чайник не захотела, так как глаза сами собой закрывались отяжелевшими веками. Включила настольную лампу. Выключила верхнее освещение. Легла на больничный топчан и, укрывшись домашним пледом, закрыла глаза.

Сон был прерван сильными ударами по входной двери. Баба Даша присела на краю топчана. Протерла глаза. Удары в дверь возобновились, и даже послышались голоса. Она встала и быстрым шагом подошла к двери.

— Кто шумит? Чего надо?

— Врача. Срочно. Человек кровью истекает. Умирает, — послышался заплаканный женский голос, — Ну, пожалуйста. Быстрее.

У бабы Даши сжалось сердце «Что случилось?». Она сдвинула засов. С уличной темноты в коридорный полумрак вошли два изрядно выпивших мужчины, один из которых держал на голове какую-то тряпку, и молодая, вся в слезах, женщина.

— Куда идти? Где доктор? — спросила женщина.

— Ну ка без истерик и соплей, — строго сказала баба Даша. — Иди сюда, милок, показывай, что у тебя там?

Она проводила под локоток молодого мужчину с тряпкой на голове в приемный покой. Посадила его на кушетку. Включила верхнее освещение. И только сейчас увидела, что по его лицу струится кровь, а тряпка пропитана кровью.

— Страх божий, — шепотом произнесла она. — Где ж тебя так угораздило? Прыгал, что ли?

Молодой мужчина что-то невнятное промычал.

— Да, какой прыгал. Петух, допетушился. Всё, как не выпьет, ревнует меня ко всякому. Вот и доревновался. Кто-то из сезонников по голове бутылкой дал, — начала быстро щебетать женщина.

— Ясно. Там в коридоре лавочка. Идите, посидите пока.

Быстрыми и отработанными движениями баба Даша открывала один за другим шкафчики, извлекая из них нехитрый медицинский инвентарь: вату, бинты, бутылку с фурацилином, бутылек с нашатырным спиртом, йод.

— Ну-ка, милок опусти руки. Так молодец. Теперь сядь ровненько. Обопрись спиной в стенку. Вот, умничка. Ну. Ну. Не кряхти, как дед старый. Сейчас промоем и глянем, что у тебя там. Вот. Вот так. Молодец. Терпи.

Баба Даша промыла рану, которая слегка кровоточила. Срезала волосы и обработала края раны йодом.

— Да, милочек, зашивать надо. Сейчас позвоним доктору.

Она набирала номер за номером и слушала длинные гудки. Ни по одному телефону никто не поднимал трубку.

— Что ж. Делать нечего. Будем зашивать сами. Только вот беда, у меня нет ключей от операционной, а там и иголки, и жилы, — она задумалась, — знаешь, а рана относительно небольшая. Сейчас. Сейчас, что-нибудь, придумаем.

Открывая и заглядывая в шкафчики, баба Даша из одного из них извлекла простую иголочку и белые, домашние нитки. Затем обработала иголочку и достаточной длины ниточку в йодном растворе. Продела ниточку в ушко иголочки и разложила нехитрый инструмент на стерильной тряпочке, лежащей на столе. По центру другой стерильной тряпочки она аккуратно вырезала достаточного размера круглую дырочку и водрузила ее на голове раненого мужчины так, что дырочка в тряпочке совпала с раной на голове. Аккуратно освободив края раны от волос, попросту остригая их медицинскими ножницами, она подготовила ее к операции.

— Сынок, ты главное не бойся. Я сама немножко боюсь. Потерпи, миленький. Ладно? — он только и смог что качнуть головой и что-то невнятное промычать. — Тем лучше. Может, и не почувствуешь.

Перекрестившись, баба Даша всунула под нос молодого человека ватку, пропитанную нашатырным спиртом. Зафиксировала его голову, прижав большой грудью к стене. Четкими движениями, не спеша, но и не затягивая процесс, маленькими стежками, она шаг за шагом зашила рану. Затем обильно обработала ее йодным раствором и перевязала голову бинтом. Только после этого отпустила мужчину.

— Спит, — удивленно произнесла она. — Вот чудовище ты мое раненое. Эй, знойная красавица, забирай своего благоверного.

Пока молодая женщина входила в кабинет, баба Даша убрала нехитрый инвентарь и привела в порядок стол кабинета.

— Что, все? — усомнилась женщина.

— Да, все. Послезавтра пускай придет на прием к хирургу.

Девушка осмотрела голову молодого человека. Видно, ничего не поняв, а попросту, ничего не увидев, она позвала второго мужчину. Подхватив раненого под руки, они ушли.

В первый рабочий день на прием к хирургу пришел пациент. Он поведал небывалую историю. Осмотрев рану, врач был очень удивлён… рана зашита простыми нитками, но качественно.

Спустя положенный срок, пациенту сняли швы. Рана благополучно, без каких-либо последствий зажила. Говорят, что сам пациент со временем забыл, в какой части головы у него был шрам.

Оглавление

Родина?!

Камчатка!

Велосипед

Стихия

Аэроплан

Дядя Валя

Антенна

Кнопа

Каникулы

Военрук

Зарница

Непонятки

Коньки

Пират

Куличок

Шуточка

Футбол

Музыканты

Фантазии

«Санитар»

Киномеханик

Шкатулка

Лодка

Рыбинспектор

Хирургия