100 грамм предательства [Мария Слуницкая] (fb2) читать онлайн

Мария Слуницкая 100 грамм предательства

В заточении. Тьма

Удары в спину чаще всего наносят те, кого защищаешь грудью.

Эльчин Сафарли

Моя камера совсем крошечная и больше походит на покорёженную консервную банку.

Кривые стены из сырого камня напирают со всех сторон — ещё чуть-чуть и раздавят. Окон нет, а железная дверь врезана в низкий потолок. Здесь жутко холодно и пахнет плесенью.

Из мебели — только деревянный настил. Туалетом служит дыра в полу. Но самый главный атрибут моего заточения — тьма…

В первые дни пришлось особенно трудно. Часами я лежала на скамье, свернувшись калачиком и боясь даже руку вперёд вытянуть. Этакая тюрьма в квадрате или даже в кубе.

Но нужда заставила покинуть безопасный островок темницы и исследовать вверенную мне вотчину. И, как слепой блуждает в поисках дороги, так и я на ощупь знакомилась с крохотным мирком, в который поневоле угодила.

Теперь мне известно, что до уборной пять шагов, а круг вдоль стены можно сделать за десять. Тьма больше не пугает, наоборот, я вдыхаю её, подобно аромату цветов, растворяюсь в ней, будто сахар в стакане с чаем.

Время от времени мне спускают еду через маленькое отверстие в двери над головой. Я молча принимаю скудный паёк и терпеливо жду, когда мои тюремщики допустят ошибку. Ошибаются все, и однажды наступит и их черёд.

А пока я кутаюсь в воспоминания, словно в шерстяной плед, в надежде понять — за что меня предали те, кому я так отчаянно верила?

И я листаю собственную память, точно ветхую книгу, делая пометки и загибая уголки страниц. Жажда докопаться до истины сильнее боли, так что я закрываю глаза и ускользаю в прошлое.

1 глава. Пришла беда откуда не ждали

Вечность назад…

Динамик заревел, словно пробудившееся ото сна чудовище. Жмурюсь, натягивая одеяло на голову, но всё без толку — гимн ничем не заглушить. Чарующий голос мурлычет о плюсах стабильности, равновесии и всеобщем счастье.

На втором куплете сползаю с кровати и плетусь в ванную комнату. Душ и чистка зубов занимают совсем немного времени, так что к припеву я уже возвращаюсь в отсек и подхожу к сканеру.

Как всегда, медлю секунду-другую прежде чем приложить правую ладонь к прозрачному монитору, но делать нечего — меня ждёт Музей, где я служу протирщиком.

Хотелось бы сказать, что моя работа непыльная, но в таинственном Хранилище N пыли хватает с лихвой. Именно поэтому мои коллеги предпочитают работать в выставочных залах — уж там-то и почище, и заморочек с безопасностью нет.

Впервые мне довелось оказаться в Хранилище год назад — я замещала угодившего в больницу протирщика по имени Грог.

В тот день я собиралась протереть новые экспонаты для очередной выставки, но всё пошло наперекосяк.

Напоминая шар для боулинга, в зал вкатилась Шарла Отто и прогремела, что в ближайшие несколько дней мне придётся заняться другой работой. Возражения, как можно догадаться, не принимались и в смешанных чувствах я поплелась за начальницей.

И лишь когда Шарла вкатилась в лифт и нажала на кнопку с литерой «N» меня охватило трепетное волнение. Кабина плавно шла вверх, а моё сердце билось так сильно…

О Хранилище N всегда ходили легенды и не только из-за его содержимого, но и благодаря защитной системе. В Музее поговаривали, что путь к Хранилищу лежит через Коридор смерти, где запросто можно погибнуть, если сунешься туда без доступа.

Ну а если повезёт остаться в живых — мигом отправишься в Ку́льпу¹ — нашу тюрьму. Вот где по-настоящему гиблое место… Это ведь раньше человека долго и нудно судили, доказывали его вину и даже могли в итоге оправдать, а теперь всё иначе. Если арестовали, значит точно виновен!

Коридор и правда был. Широкий. Бесконечно длинный. В чёрно-белую клетку. А в самом конце темнела массивная железная дверь.

Легендарное Хранилище N.

Сколько себя помню, меня всегда привлекали запретные вещи, от которых Хранилище уже просто лопается, ведь Полиция Внешности регулярно устраивает проверки и обыски в наших отсеках. И если находится предмет, который не соответствует Закону о Внешности, ему одна дорога — в Хранилище N. В нём уже собрано море старинных книг, кипы документов, предметы искусства…

Шарла, заметив моё замешательство, ухмыльнулась и прижала руку к электроключу, висевшему справа от лифта.

— Я одна из немногих, у кого есть доступ к Хранилищу! — прогрохотала она гордо. — Так что испытать на себе всю прелесть Коридора смерти тебе сегодня не грозит. Но если влезешь сюда сама…

Договаривать ей нужды не было: я и так всё понимала и уже вовсю энергично кивала, точно болванчик на приборной панели автомобиля.

И всё-таки по Коридору смерти я шагала осторожно, немного отстав от Шарлы — а вдруг какая ошибка, сбой или элементарная халатность, в конце концов?..

Ещё один электроключ у двери в Хранилище — и стоило Шарле потянуть за ручку, как дверь с лёгкостью отъехала в сторону. Оказавшись внутри, я забыла обо всём на свете и с открытым ртом вертела головой.

Уходящие под самый потолок стеллажи просто ломились от диковинных вещей. Пришлось призвать на помощь всю силу воли, чтобы не запрыгать от радости.

— Ближайшую неделю ты будешь протирать пыль с запретных вещей, пока Грог прохлаждается в больнице. А там… если он не выкарабкается и отправится на Утилизацию, заменишь его насовсем.

При упоминании об Утилизации у меня мурашки пошли по телу. Само собой, я мечтала окопаться в Хранилище, но желать подобной участи не стала бы никому.

Грог, кстати, выкарабкался, но был переведён вниз, так что я с чистой совестью работаю теперь в Хранилище: кручу в руках осколки истории, прикасаюсь к вещам, созданным ещё до Кровавой войны…

Конечно, мне позволено только сметать пыль, но и что с того? Зато я вчитываюсь в пожелтевшие этикетки на коробках или протираю сами экспонаты, которыми заставлены полки.

Многие вещи вообще валяются как попало. И они взирают на меня с какой-то непостижимой горечью. Под неусыпным контролем Шарлы я бережно протираю каждую вещь и аккуратно возвращаю на полку. Люблю порядок во всём.

Золотистое свечение вокруг пальцев подтверждает, что режим активирован, и под ладонью возникает чётко очерченный зелёным круг, внутри которого — дерево с уходящими к верхней границе круга ветвями, усыпанными зелёными листьями и розовыми цветами. Идеально ровный ствол расходится внизу корнями, будто щупальцами.

Чуть сильнее прижимаю ладонь к экрану и стараюсь не шевелиться. Да что там, я практически не дышу. Пришло время проверить статус Внешности.

Пока динамик надрывно тянет финальную строчку гимна, на экране возникает, мой эйдос².

Эйдосом мы зовём идеальный образ человека, заботливо смоделированный Регентством. Другими словами — эталон, к которому должны стремиться все жители города.

Так что каждое утро с экрана на меня взирает моя идеальная копия, которую я ещё в детстве окрестила Зефиркой за её пышные формы.

Интересно, а другие люди дают имена своим эйдосам? Наверное, нет, ведь эйдос всего лишь бездушная программа, которая ничего не чувствует.

Наше дело маленькое — изо дня в день запускать сканер и проверять статус Внешности. Потому что, если однажды твоя ладонь не коснётся сканера, за тобой незамедлительно придут.

Обмануть сканер тоже не получится. Говорят, некоторые пробовали — и воду пили, и одежды надевали пять слоёв, только всё это бесполезно, потому что сканер — не какие-нибудь там часы, а сложный механизм. Он сканирует тело целиком, высчитывая, сколько в организме воды, жировой массы, объёма мышц.

У особенных, ясное дело, с параметрами всё в порядке, а вот стандартным и дефектным приходится хуже.

Я дефектная и мои показатели вообще на грани. Меня держит на плаву Порог Веса, благослови его, эйдос, иначе давно бы угодила в испорченные, а, как известно, им одна дорога — на Утилизацию.

Что с ними там делают, никто не знает, но назад ни один не вернулся.

Однажды за моей соседкой Джуси явилась Полиция Внешности… Случилось это около года назад. Я тогда только-только перешла работать в Хранилище и как раз возвращалась со смены в свой отсек.

На улице стояла удушающая жара, и я предвкушала, как приму прохладный душ, закажу ужин и возьмусь за новую книжку, отбитую накануне в библиотеке в неравной схватке с упрямой старухой.

Внезапно дверь слева открылась и на пороге появилась Джуси в сопровождении двух полицейских, от которых невыносимо воняло по́том. Джуси рыдала навзрыд и всё повторяла, что это какая-то ошибка — мол, она дефектная. Но они её не слушали.

Тогда-то Джус и бросилась ко мне, умоляя о помощи, как будто я могла помочь… Всё что я успела — прошептать, что мне очень жаль.

Один из сопровождающих, лысый такой, достал из кармана измятый носовой платок. Я наивно решила — для Джуси, совсем забыв, что в Полицию отбирают начисто лишённых сострадания. Полицейский может быть таким же дефектным, как и ты, но между вами будет настоящая пропасть, потому что он получает дотации от Регентства.

Так вот, сотрудник Полиции вытер пот со лба и, толкая Джуси вперёд, оглушительно заржал. Смех его походил на лай собаки, до сих пор мороз по коже. Наверное, мне стоило сразу же войти в свой отсек и дело с концом, но я продолжала стоять столбом и смотреть, как жизнь Джуси рушится на моих глазах.

У лестницы она обернулась.

Во взгляде её кроме страха была обречённость. Так смотрит маленькая дворняжка, прежде чем огромные бродячие псы разорвут её на части.

Стоит ли говорить, что больше Джуси никто не видел?

А мне с тех пор почти каждую ночь снятся жуткие кошмары, в которых она обвинительно тычет в меня пальцем или Полиция приходит уже по мою душу.

— Доброе утро, Кара! — здоровается Зефирка, широко улыбаясь во все свои тридцать два ровных и белоснежных зуба.

Вздыхаю, потому что мои совсем далеки от идеала — желтоватые, хотя я их чищу дважды в день, так ещё и передние выпирают вперёд. Сейчас уже меньше, а вот в младшей группе Питомника меня из-за этого даже сусликом называли.

Вглядываюсь в такие знакомо-незнакомые черты Зефирки, наверное, в тысячный раз, и всё равно дух захватывает. Это я и не я одновременно.

Вот моя родинка на левой щеке, и глаза всё те же — цвета болотной тины, хотя и блестят как-то по-особенному, волосы тоже мои — золотисто-коричневые, словно опавшая по осени листва в парке.

На этом наше сходство, пожалуй, заканчивается… Стоит Зефирке пошевелиться, как каждая складочка на её внушительном теле тоже оживает и колышется, словно желе.

У меня так никогда не бывает, потому что моё тело — сплошные кожа да кости… На лице Зефирки ни одного прыщика и вместо острых выпирающих скул — пухлые румяные щёки, а образ дополняют неприлично длинные ресницы — кажется, если такими моргать быстро-быстро, можно даже взлететь.

Мы будто близняшки, только она — особенная, а мне достались жалкие ошмётки общих генов. Чем дольше я на неё смотрю, тем сильнее ненавижу, потому что мне никогда не стать ею.

— Давай просканируем твоё тело? Возможно, именно сегодня твои показатели окажутся идеальными?

В тоне Зефирки чудится скрытая усмешка, хотя понятно, что программы не ухмыляются.

— Пошла в задницу! — шиплю так тихо, чтобы микрофон над потолком ничего не записал, а то ещё из Комитета по борьбе с Неугодными пожалуют, посчитав, что я сомневаюсь в Законе о Внешности.

— Давай просканируем твоё тело? Возможно, именно сегодня твои параметры окажутся идеальными? — механически повторяет Зефирка.

От набившего оскомину вопроса меня берёт злость — как будто у меня есть выбор!

Даже особенным приходится мириться с каждодневным ритуалом, правда, их результаты всегда на высоте… Им вообще повезло. Живут себе и в ус не дуют — все высокие посты в Регентстве или прибыльный бизнес — их.

Стандартных обычно направляют в интеллектуальные профессии — учителя, учёные, врачи, ну или они становятся музыкантами, телеведущими и писателями.

А мы, дефектные, выполняем самую чёрную и примитивную работу, и не так уж важно, что мозгов у тебя может быть больше, чем у дюжины особенных. Хотя иногда, бывает, везёт и работа достаётся не самая худшая. Мне вот повезло.

Покидая Питомник в свои шестнадцать, я по всем правилам прошла обязательное Глобальное Тестирование на профпригодность и меня порекомендовали на работу в Музей. Скомканная бумажка с результатами до сих пор валяется где-то в ящике стола.

Сухим канцелярским языком Центр Занятости уведомил, что несмотря на великолепные знания, статус дефектной не позволяет мне учиться в университете.

Вот так красиво мне и дали отворот-поворот.

Не знаю, на что я вообще рассчитывала? Что мои великолепные знания заставят комиссию сделать исключение и позволить дефектной поступить в университет?

Наверное, где-то в глубине души я и правда верила в чудо. Впрочем, мне грех жаловаться — работать протирщиком в Музее куда лучше, чем подметать улицы, скрести бордюры, драить посуду в одной из жевален, впахивать на заводе или в поле.

В общем, с тех самых пор я работаю в Музее — без малого два года. Получила свой отсек в общежитии дефектных и выживаю как могу, ибо на мизерную эйдоплату особо не разгуляешься.

Перевожу взгляд на экран, Зефирка продолжает картонно улыбаться. Задержав дыхание, запускаю процесс диагностики и отнимаю руку.

Теперь можно выбрать что-нибудь на завтрак. Нажимаю кнопку меню и на табло появляется список доступных блюд и цены.

Не густо.

Кашу на воде можно заказать за семьдесят эйдов, яичница обойдётся в сто тридцать, а вот бутерброд с маргарином — всего за двадцать.

Выбор падает на кашу и бутерброд. Яичница мне явно не по карману. Заказ принят, остаётся дело за малым — дождаться итогов сканирования.

Скорее бы уже.

Пока сканер монотонно пищит, я обдумываю сегодняшний день, который обещает быть долгим: нужно подготовить новую партию материалов для проверки, потому что вчера в Хранилище N поступил очередной блок вещей.

Столько книг, картин, каких-то чертежей и даже несколько кукол…

Будь моя воля, я бы часами копалась и изучала содержимое коробок. Но подобные привилегии имеют только особенные и лишь некоторые стандартные.

И чтобы подняться по этой лестнице выше, нужно сначала набрать вес, а как это сделать, если эйдов мне едва хватает, чтобы не помереть с голоду? Вот и выходит замкнутый круг.

Хотя порой всё же случаются переходы, но не за красивые глазки. Вон, та же рок-группа «Страна Чудес» — их плакат до сих пор висит над кроватью — когда-то парни покорили меня своими песнями — оригинальными и смелыми. Днём они вкалывали на заводе, а по ночам играли так, что в сердце зарождалась вера в лучшее.

Но стоило им обрести популярность и переехать из Ямы на Бугор, как тексты стали пресными и по-регентски правильными.

Наконец-то слышу сигнал сканера — диагностика подошла к завершению. Снова прижимаю ладонь к монитору.

— Очень жаль, Кара, но ты в красной зоне! — радостно сообщает Зефирка. — Твои параметры ниже допустимых, так что ты автоматически признаешься испорченной.

Что?! Отнимаю руку от сканера и переворачиваю ладонью вверх — прямо посередине светится красная буква «И». Нет, не может быть, ещё вчера здесь красовалась жёлтая «Д»…

Судорожно листаю на экране список своих параметров. Объём талии, бёдер, груди, процент жировой ткани, мышечной массы и веса костей…

В висках начинает пульсировать. Встряхиваю головой, моргаю несколько раз.

Всё хорошо… Дыши… Это ошибка. Конечно, чудовищная ошибка!

Но все строчки почему-то ядовито-красные…

Вчитываюсь в каждую, когда понимаю, что именно произошло. Судя по данным, я потеряла критические сто грамм!

Трясущимися пальцами щёлкаю по вкладке «Параметры» и листаю ленту вниз, в надежде отыскать ошибку в цифрах, но график упрямо показывает, что информация верная.

В чём же дело?

Снова прокручиваю ленту вверх-вниз, и громко ахаю, когда натыкаюсь на примечание, отпечатанное мелким шрифтом в самом низу.

С 1 марта текущего года нормы были снова изменены. Дальше можно не читать, ведь на дворе уже июнь…

Выходит, никакой ошибки, просто Регентство в очередной раз порезвилось с показателями. А это значит, сегодняшние сто грамм оказались роковыми.

— Оставайся на месте, Кара, Полиция Внешности очень скоро навестит тебя! Приятной Утилизации!

От щебетания Зефирки у меня мороз по коже, неужели это конец?..

Да, именно так.

Пройдёт каких-то десять минут и за мной обязательно придут, как когда-то за Джуси. Чуть ли не каждую ночь я просыпалась от крика, потому что во сне меня объявляли испорченной, потом лежала, не в силах больше уснуть.

А теперь в оцепенении продолжаю пялиться в экран, будто от моего взгляда ненавистная строчка сменит окраску, а мои показатели увеличатся.

Неожиданно с лица Зефирки сползает улыбка, словно кто-то невидимый потянул за уголки губ вниз да так и оставил, приколов края булавками. Её круглые щёчки как-то разом обвисли и от подобного зрелища мне становится не по себе.

Может, у испорченных эйдос превращается в чудовище?..

— Кара, слушай внимательно… — от былого восторга в голосе Зефирки не остаётся и следа, напротив, сейчас он звучит серьёзно и даже сурово: — Ты меня не знаешь, но я твой друг и хочу тебе помочь.

Нет, это не мой эйдос. Что за дурацкая шутка?..

— У тебя очень мало времени, — продолжает вещать Зефирка-самозванец. — Входная дверь заблокировалась, как только тебя признали испорченной, поэтому уходить придётся другим путём.

— Уходить?.. — я таращусь на экран.

— Если не хочешь исчезнуть навсегда, как другие.

От слов «исчезнуть навсегда» меня бросает в пот, я нервно оглядываюсь на дверь, ожидая, что в эту самую секунду ворвётся Полиция, но электроключ продолжает сиротливо темнеть в углу.

— Кто ты?!

— Не сейчас, — тон Зефирки смягчается. — Времени нет, но я обещаю: если ты выберешься, мы встретимся и обязательно поговорим. А теперь ты должна поторопиться, иначе Полиция схватит тебя…

— Что… что я должна делать?

Всё тем же суровым тоном Лже-Зефирка продолжает меня инструктировать:

— Оденься, открой фудбокс… — короткая пауза, — и на панели управления нажми комбинацию кнопок: С5 Б7 Д3! — собеседник услужливо повторяет её дважды. — Теперь повтори ты!

— С5…Б7Д… …3.

— Отлично! Как только задняя стенка фудбокса поднимется вверх, ты увидишь ленту, по которой еда доставляется в твой отсек. Так вот, ныряй вовнутрь! Там довольно узко, но ты худенькая, пролезешь. Когда доберёшься до первой развилки, поверни налево, через три поворота направо и до конца, а потом сразу снова налево. Ты должна попасть в такой же спальный отсек, как и твой. Он нежилой, так что и фудбокс, и входная дверь будут не заперты.

Сама не верю, что иду на поводу у неизвестного, но перспектива исчезнуть, как Джуси, слишком меня пугает. Так что больше не трачу время на раздумья — в конце концов, если это какой-то тест для испорченных, терять всё равно нечего.

Перво-наперво решаю проверить входную дверь. На всякий случай. На цыпочках крадусь к выходу и прикладываю ладонь к электроключу. Вместо золотистого свечения вокруг ладони расплывается красное сияние.

В доступе отказано.

Кто бы со мной не говорил, он сказал правду, а это значит, времени у меня остаётся все меньше и меньше. Быть может, Полиция уже на подходе к моему отсеку? Страх липкими щупальцами ползёт вдоль позвоночника и подбирается к горлу.

Стараясь глубоко дышать, бросаюсь к комоду, распахиваю дверцу и, не церемонясь, вываливаю немногочисленные вещи на пол. Весь мой гардероб состоит из пары рабочих брюк, кофт и футболок серого цвета и нескольких выходных платьев такого же мышиного оттенка. Зимние вещи уложены в ящике под кроватью, но в них сейчас надобности нет.

Хватаю брюки с кофтой, нижнее белье нахожу в нижнем ящике.

— Дальше все будет зависеть только от тебя, — продолжает вещать тайный покровитель. — Как только покинешь отсек, веди себя естественно и сможешь выбраться на улицу… К десяти утра приходи на площадь Мира — мы сами тебя найдём!

Мы?

Ладно, сейчас не время думать об этом. В рекордные сроки натягиваю на себя вещи, но носки отыскать не получается, вечно они теряются в самый неподходящий момент, так что сую босые ноги прямо в ботинки.

— Кара, оставайся на месте, Полиция Внешности очень скоро навестит тебя! — снова щебечет Зефирка ангельским голоском.

Смотрю на экран — лучезарная улыбка уже вернулась на место. Я осталась совсем одна… Но киснуть некогда, нужно убираться отсюда.

Бросаю прощальный взгляд на отсек, где прожила последние два года.

Серые стены с неизменным портретом очередного Регента на самом почётном месте…

Моновизор пылится в углу — толку от него никакого, только рекламу крутит да рассказывает, как хорошо живётся в городе.

Старенький комод, перепавший мне на распродаже.

Поцарапанный стол у окна да книжный стеллаж.

Прямо над кроватью — постер некогда любимой рок-группы, который я так и не удосужилась снять.

И этаким завершающим штрихом разбросанные по полу шмотки. Вот и вся моя характеристика. Я — безликая серость. Ничего примечательного и выдающегося, впрочем, как и у большинства дефектных.

Кидаюсь к фудбоксу, надеясь, что он откроется. Кто его знает, может быть, меня уже вычеркнули из списка жильцов, и заблокировали не только входную дверь?

Мимоходом задумываюсь, кого поселят здесь после меня. Кто будет спать на моей кровати, есть за моим столом, пользоваться моей ванной и прикладывать свои ладони к сканеру? Хотя не всё ли равно?

Дёргаю ручку фудбокса вверх, но ничего не происходит. Неужели я опоздала? Или говоривший со мной ошибся? Нет, не могу поверить, что чудесное спасение не состоится.

Снова и снова с усилием давлю на ручку фудбокса. К моей радости, створка всё-таки поднимается. А вот контейнеров с едой нет. Тянусь к панели управления, когда слышу за дверью чьи-то шаги.

Медлить больше нельзя. Ввожу ту самую комбинацию и молюсь, чтобы я её запомнила правильно. Бросаю нервный взгляд в сторону двери и вижу, как электроключ загорается золотым, а это значит, что с той стороны кто-то получил доступ к моей двери…

Ну, давай же!

Наконец-то задняя стенка фудбокса очень медленно поползла вверх. Забираюсь вовнутрь и уже перелезаю на ленту, когда срабатывает сигнал, что замок открыт. Значит, в отсек вот-вот войдёт полиция Внешности.

Как же здесь узко…

Оборачиваюсь и кончиками пальцев кое-как цепляюсь за край задней створки и со всей дури тяну её вниз. Будем надеяться, что полицейские не сразу сообразят, куда я делась. Ползу вперёд, стараясь не шуметь. Лучше медленней, но тише…

А вот и развилка.

Куда теперь?

На какой-то миг меня почти одолевает паника — что если я сверну не в ту сторону? Надо успокоиться… Позволяю себе остановиться и сделать несколько глубоких вдохов.

Итак, что там было?..

Но все указания перемешались в голове и кажутся такими далёкими и размытыми, будто с тех пор, как они прозвучали из уст Зефирки, прошло не пару минут, а пару веков…

По-моему, мне всё-таки надо повернуть налево… Сворачиваю и оказываюсь в новом тоннеле, который тянется дальше насколько хватает глаз, а по бокам от него отходят новые дорожки — механические артерии, только вместо крови они переносят контейнеры с едой.

Похоже, нужно будет очень постараться, чтобы до третьего поворота добраться без приключений: ползти по двигающейся ленте — настоящее испытание, да ещё из-за контейнеров приходится вставать врастопырку, иначе нарушится доставка завтраков, а в Полиции тоже не дураки: сразу догадаются в чём дело… Может быть, они уже и так всё знают, но об этом я стараюсь не думать.

Кое-как добираюсь до третьей «артерии» и уже почти сворачиваю направо, когда в голове всплывает слово через.

Через три поворота направо и до конца…

А это значит, что мне нужен четвёртый поворот. Какое счастье, что я вовремя сообразила, потому что развернуться в этом узком проходе просто невозможно. Ползу дальше, утирая пот с лица — здесь невыносимо жарко и сильно пахнет едой.

В животе предательски урчит, и я решаю, что как только доберусь до выхода, прихвачу с собой маленький контейнер. Жалею, что вчера сэкономила эйды и на ужин заказала только рис с соевым мясом. Да чего уж там — я экономила все два года, которые здесь живу.

Добравшись до конца своей «артерии», хватаю крошечный контейнер с ленты и поворачиваю налево — удивительно, но последнее слово из инструкции отпечаталось в памяти, словно след от ботинка в свежем асфальте.

Я уже вижу свой конечный рубеж — заднюю стенку чужого фудбокса, когда вдруг наступает оглушительная тишина. Лента остановила свой бег. Похоже, полиция не дремлет! Надо выбираться…

Из последних сил доползаю до цели, спину ломит, а коленки саднит от боли. Даже не успев испугаться, что створка не поднимется, я со всей дури тяну её вверх и спустя секунду она исчезает в стене.

С передней дверцей тоже не возникает никаких проблем.

Тяжело дыша, вваливаюсь в отсек и растягиваюсь на полу. В руке зажат заветный контейнер. Вскакиваю на ноги, подхожу к двери и замираю в нерешительности.

Неизвестный пообещал, что дверь будет открыта, и я уже не сомневаюсь, что так оно и будет. Но что дальше?

Дальше всё будет зависеть только от тебя.

И вот теперь мне становится по-настоящему страшно. Одно дело — ползать по тоннелям, но совсем другое — выйти в коридор, где нос к носу можно столкнуться с полицией или с их шпионами — говорят, некоторые и за бургер с котлетой могу продаться.

С другой стороны — чем дольше я здесь остаюсь, тем выше вероятность, что меня поймают. Наверняка общежитие уже прочёсывают. Только сейчас осматриваюсь вокруг. Те же серые стены, портрет Регента на стене, кровать и моновизор…

Буквально усилием воли заставляю себя выйти из отсека с высоко поднятой головой, чтобы не вызывать подозрений: я — дефектная, иду на работу… Коридор оказывается точной копией моего, так что никаких осложнений быть не должно.

Спустившись по лестнице (лифты — роскошь для особенных) так никого и не встретив, я уже мысленно праздную победу, но тут замечаю двух мужчин на проходной. Сразу видно, что они не из наших — габариты не те. Полиция Внешности, как пить дать.

Пристроившись за безымянным стариком, наблюдаю, как Унслим, наш вечный вахтёр, которого мы обычно видим за стойкой, сейчас в страхе вытянулся по струнке, да и окружающие смотрят на этих двоих с опаской.

Только не останавливайся, ради эйдоса, не останавливайся!

Так я себя подбадриваю, продвигаясь вперёд, в надежде на эффект неожиданности — они ведь меня пока не обнаружили. Главное — вести себя как ни в чём не бывало.

На проходной образуется пробка и, чтобы понять, в чём дело, незаметно выглядываю из-за спины старика, но ничего не вижу…

— Что там происходит? — спрашиваю шёпотом.

— Эйдос его знает… — ворчит старик в ответ, — кого-то ищут, что ли… А мы опаздывай теперь…

Он прав — за любую провинность, в том числе, опоздание, предусмотрен штраф. Чаще всего — не досчитаешься эйдов. И крутись потом, как хочешь.

Очередь немного сдвигается. Я привстаю на носочки, вытягиваю шею и вижу, что на выходе установлен переносной сканер.

Мне конец.

Стоит только приложить к нему ладонь и меня тут же вычислят.

Украдкой бросаю взгляды по сторонам, надеясь на озарение.

Думай, думай же, Кара…

Уже собираюсь вернуться в отсек и ползать до бесконечности по узким лентам фудбокса, пока Полиции не надоест меня искать, или пока не поймают, но тут служебная дверь в другом конце фойе со скрипом открывается, впуская сотрудников доставки.

Похоже, вот мой последний шанс вырваться на свободу и избежать участи испорченных, какой бы она ни была.

Пользуюсь тем, что у доставщиков в руках огромные коробки. Если пригнуться — меня за ними могут и не заметить.

Перебежками достигаю заветного коридора и бросаюсь к двери, но, перед тем как выскользнуть наружу, резко останавливаюсь и прикидываю — а не ждут ли меня и там?..

Ещё секунду мешкаю, но приближающиеся голоса из фойе — рабочих из доставки или полицейских — уже и не важно, заставляют молниеносно принять решение, и я с тяжёлым сердцем толкаю дверь…

2 глава. Фантомы и серый камуфляж

Улица встречает протяжными гудками клаксона и визгом шин.

Моргаю несколько раз, чтобы после полумрака коридора привыкнуть к дневному свету. Делаю глубокий вдох и в нос сразу же ударяет привычный запах гари — плата за проживание в Яме.

Яма — самый бедный район города, да ещё и расположенный в низине. В нескольких километрах от нас великаном возвышается Коптильня — местный заводской комплекс, который даёт людям работу, но одновременно и крадёт их жизнь… Вечно засаленное небо вовсю тонет в копоти — из десятков широких труб уже сочится едкий дым. Утренняя порция отравы на завтрак.

Регентство уверяет, что до жителей Ямы ядовитый дым не доходит, только всё это чудовищное враньё. В ветреную погоду даже до Бугра, где обитают стандартные, и то долетает.

Кручу головой, решая, что делать дальше, а потом замечаю их.

Наивно было предполагать, что на улице никто не караулит.

Меня уже ждут.

Вальяжно облокотившись о забор, чуть поодаль стоят двое: мужчина и женщина. Оба одеты в неприметные серую форму, наподобие моей.

С виду — типичные дефектные, но от их хищного взгляда становится жутко. Ноги превращаются в вату — вот-вот упаду, голова идёт кругом, а по спине медленно стекают струйки пота.

Готова поставить весь свой вес на то, что они из КБН. Поговаривают, некоторые из них специально худеют и селятся в наших корпусах, чтобы следить за нами. Мы зовём их фантомами, потому что никогда не знаешь, кто из твоих коллег или соседей окажется предателем.

Так что случайно брошенное в коридоре неосторожное слово в адрес особенных или Закона о Внешности может стоить тебе не только половины эйдов, но и жизни.

— Кара Мель? — тон женщины приторно-сладкий, будто сироп — ещё чуть-чуть и увязнешь по самую макушку.

Они уже направляются ко мне идеально выверенным шагом — небось в свободное время тренируются ходить по линейке.

— Ты признана испорченной и должна проехать с нами… — лениво и даже как-то обыденно произносит мужчина.

— Вы ошиблись… — лепечу я, выдавливая из себя улыбку. — Я из службы доставки…

— Пра-авда? — он тоже улыбается, только улыбка его больше смахивает на оскал. Такой вцепится в горло и поминай как звали. — Тогда давай проверим твой статус.

Непроизвольно опускаю взгляд на правую ладонь. Сейчас она чиста, но стоит приложить к любому сканеру, и позорная метка снова проявится. Я поспешно прячу руку за спину.

— Значит, говоришь, из службы доставки?..

Краем глаза вижу, как мужчина потихоньку заходит мне за спину.

Окружают…

Они — свирепые хищники, а я для них — долгожданная добыча. Что может жертва, имея только ноги и маленький контейнер с едой?

Ответ очевиден, и всё-таки я не готова сдаться так просто.

Мысленно считаю до трёх, а потом замахиваюсь и со всей дури швыряю контейнер прямо в лицо женщине. И бросаюсь прочь. Увы, она отбивает его на лету ребром ладони, словно всю жизнь только этим и занималась.

— Стерва! — её пальцы, словно крюки, тянуться ко мне, чтобы схватить, но я успеваю увернуться. — Держи мерзавку, Маф!

Я несусь вперёд, не разбирая дороги, но преследователи тоже не отстают. Шум от топота стоит такой, точно табун особенных торопится на открытие очередной жевальни.

Люди оборачиваются в страхе, но потом, будто вспомнив о срочных делах, бросаются кто куда. Рассчитывать на чью-то помощь слишком наивно. Перед глазами всплывает образ заплаканной Джуси.

Ну уж нет, я так просто не сдамся.

Не знаю, откуда, но я собираю все свои силы и бегу ещё быстрее. Собственная жизнь — отличный стимул. Мимо сплошной стеной проносятся жилые кварталы дефектных. Лёгкие горят огнём, дышать всё труднее, ноги дрожат от напряжения. Нужно срочно что-то придумать…

И когда я уже думаю, что всё кончено, невдалеке вырастает светофор и два таксобуса на перекрёстке.

Конечно, сомнительное удовольствие попасть под колёса такой громадины, но я решаю всё-таки рискнуть.

Главное — дотянуть.

Ещё немного… ещё чуть-чуть.

Поравнявшись со светофором, резко сворачиваю на дорогу, как раз, когда таксобусы трогаются. Раздаётся визг шин.

Чудом успеваю проскользнуть между прежде чем они тормозят в считанных сантиметрах друг от друга. Из окон на меня пялятся десятки глаз, и я вдруг понимаю, что должна бы сейчас ехать на службу вместе с ними.

Оборачиваюсь, чтобы проверить, где сейчас мои преследователи, но их пока не видно.

Едва оказавшись на тротуаре, я сливаюсь с толпой. Сердце колотится молотом в груди и мне чудится, что стук его слышен на многие километры отсюда. Виски пульсируют, а моё лицо, я уверена, сейчас походит на свёклу — после бега у меня всегда так.

Делаю непринуждённый вид и стараюсь идти не быстрее остальных. Ненавистная серая одежда сегодня выполняет роль камуфляжа — сотни таких же дефектных мчатся по своим делам, и я растворяюсь среди них.

Дело остаётся за малым — добраться до Площади Мира и встретиться с теми, кто меня спас. Площадь находится в центре Олимпа, где живут особенные. И чтобы туда попасть, нужно выбраться из Ямы, потом пройти через Бугор, ну а дальше — сесть на Арку и пересечь канал Дружбы.

И всё это на своих двоих…

Вздрагиваю от громкого хлопка и озираюсь по сторонам. Оказывается, это таксобус затормозил у очередной остановки. С завистью провожаю взглядом тех, кто уже цепочкой выстроился у дверей, торопясь занять удобное место внутри.

В прошлом в салонах автобусов даже сиденья были, но потом их решили убрать для бо́льшей вместимости.

С тех пор мы ездим только стоя и в ужасной тесноте — чуть ли не на головах друг у друга, но это гораздо быстрее и по затратам не так уж дорого — всего 20 эйдов. У канала Дружбы нужно выйти, пересесть на Арку и — добро пожаловать в Олимп!

Мне сегодня поездка на автобусе не светит — стоит приложить руку к сканеру у двери, как я тут же буду обнаружена.

Запоздало понимаю, что по той же причине и еды купить тоже не получится.

Хотя все мои эйды наверняка уже аннулированы или попросту переведены тому, кто по мнению властей их заслуживает больше. Да хотя бы вон той же Ани Штиль — её портреты красуются на всех таксобусах города с громким лозунгом — я выбираю стабильность.

Подозреваю, что за свою поддержку Регентства теледива стабильно получает кучу эйдов.

С установленных повсюду огромных моновизоров вещает Аффина Грапп — известная телеведущая, ставшая в последнее время иконой ТВ.

Миловидная блондинка в наряде от известного модельера, с идеальной причёской, кокетливым маникюром и макияжем, подчёркивающим все достоинства уже не очень молодой особенной женщины.

И она сегодня в своём шоу «Поживём — увидим!» с жаром обсуждает преимущества стабильности. Мол, стабильность — залог успеха и всё такое.

Похоже, ведущая так увлечена своим сегодняшним гостем, что вот-вот начнёт зевать. В гостях у неё на сей раз дефектный мужчина из ассенизаторов. По мне — в хорошо сшитом костюме с чужого плеча он выглядит жалко.

Будто чужую жизнь примерил.

Не к лицу она ему — отдаёт фальшивкой. Да и ведёт себя скованно, глазки бегают по всему залу, только в камеру не смотрят. Вот вроде и костюм на нём новый, а ощущение, что боится запачкать белоснежное кресло — сел на краешке и не шелохнётся.

— Скажите, Кныш, что для вас стабильность?

— Ну… как его… это… — он чешет плешивый затылок. — Спокойная жизнь. Отсек. Работа… Выходные.

Одно и то же. Отсек. Работа. Выходные.

Все мы живём, точно роботы, и любой день похож на предыдущий, словно капля воды. Говорят, что не бывает двух одинаковых снежинок — каждая уникальна.

Почему же наша жизнь устроена по-другому?.. Хотя особенные живут иначе. И в отпуск летают в далёкие страны, и в городе развлекаются по полной программе.

— Чувствуете ли вы себя счастливым? — Аффина кивает, как будто заранее знает ответ.

Кныш тянет руку к затылку, но резко одёргивает и укладывает назад, на колени. Небось какие-нибудь закулисные редакторы дали понять, что подобные жесты на главном канале города не приветствуются.

— Ну… да.

Серьёзно?

Меня так и подмывает показать экранному Кнышу кулак. Знаем мы таких. Счастлив он, как же… Наверняка его отсек в Яме меньше чем мой, а эйдоплата ещё ниже. Вот и решил срубить лёгких эйдов на популярном шоу.

Только, дорогой Кныш, от этой сделки воняет хуже, чем от твоей спецовки после долгой смены.

— Спасибо, что пришли!

Как по команде они встают со своих мест. Аффина прощается с гостем, но слишком уж быстро жмёт его руку, как если бы ей было неприятно прикасаться к нему. Наверное, не будь здесь камер, она непременно бы вытерла ладонь о свою модную юбку.

Под бурные овации зрителей Кныша провожают из студии и уже наверняка стягивают новый костюмчик — примерил и хватит!

Ведущая желает всем жителям Эйдолона стабильности и на экране появляется заставка — ЭпиЦентр во всей своей красе — наша телевышка, где рождаются новости, истории вот таких Кнышей, киноленты о величии Регентства, да развлекательные передачи.

Располагается ЭпиЦентр на проспекте Истины, недалеко от Арки и представляет собой треугольную башню, все три стены которой — это исполинские экраны, вещающие на весь Олимп… Примечательно, что здание не отбрасывает тени.

Дальше следует реклама. Девушка в сером комбинезоне так смачно жуёт гамбургер, что у меня аж слюнки текут. Стоит такой немыслимых эйдов. Лично я лучше поем трижды за день, чем съем одну такую булку, а потом буду на стенку лезть от голода.

Тороплюсь покинуть Яму, но тротуары тут до того узкие, что люди задевают друг друга плечами. Худым широкие дорожки ни к чему. Вид кругом тоже не ахти — жилые корпусы — естественно, серого цвета, грибами нависают друг над другом. Дефектные давно привыкли к отсутствию красок. Мы будто герои старого немого кино. И жизнь такая же — серая и пресная, как каша на воде.

Только филиалы «Быстрых эйдов» выделяются рыжими пятнами, обещая легко и быстро решить нехватку финансов, правда, под бешеные проценты, но кого это волнует?

На окраинах ещё хуже — там одни склады и производственные цеха. Тысячи дефектных трудятся на благо Эйдолона — кормят Олимп, а сами перебиваются чем могут.

Наконец, впереди, посреди океана серости, вырастает сортировочный центр — гигантский крытый ангар — негласная границей с Бугром. З

Здесь каждое утро вершится история — десятки грузовиков вывозят товара на тысячи эйдов, чтобы доставить их прямёхонько в Олимп — сначала по объездной дороге, потом по мосту.

Спустя минут десять начинают встречаться корпусы, выкрашенные в синий. Да и сами здания здесь массивнее, фундаменты выше, отсеки просторнее. И почти на каждой крыше объёмные пластиковые буквы, сложенные в слова:

Регент с нами и за нас!

Закон Внешности един для всех!

Буквы мёртвые, неживые. Может, потому что звучат лживо?

Тут, поближе к каналу Дружбы и Олимпу, обосновались стандартные. И вроде тоже не шибко хорошо живут, но от нас, дефектных, нос воротят неизменно. Хотя всем известно, что и на Бугре жизнь не сахар, пусть даже и жильё поприличнее, и эйдоплаты повыше.

С уличных моновизоров теперь вещает сам Регент V. На публике он нынче появляется редко, так что люди волей-неволей замедляют ход: вдруг скажет что-то новое?

Я тоже немного сбавляю шаг, чтобы не выделяться среди других, и гляжу на экран, где в мягком глубоком кресле и восседает наш Регент.

Пузо его расползлось и уютно устроилось на жирных ляжках. Одутловатое лицо до того расплылось и обрюзгло, что даже глаза заплыли и превратились в две узкие щёлочки. Второй подбородок свисает вниз, закрывая шею. А ещё его рот. Языком он еле ворочает, даже когда прославляет эйдоса и особенных.

О возрасте Регента давно ходят споры, потому что благодаря пластическим операциям, кожа на его лице гладкая, будто утюгом прошлись, а по моновизорам об этом никогда не говорят.

Хотя, как по мне — достаточно произвести необходимые подсчёты и всё сразу становится ясно. У власти он лет тридцать, а в кресло правителя сел уже немолодым. Так что ему точно под восемьдесят. Но кого это волнует?.. Главное, с головы не падает стемма³ — символ власти и величия.

Прислушиваюсь к словам Регента, но ничего путного он так и не говорит. Только напоминает, что жители Эйдолона единое целое, а Регент стоит на страже этой самой целостности.

После выступления на экране возникает огненная змейка в виде перевёрнутой боком восьмёрки — знак бесконечности, а ниже надпись:

Регент навсегда!

И ведь не поспоришь…

Продолжаю идти, и когда мне уже мерещится, что я шагаю целую вечность, из-за крыш близлежащих корпусов выглядывает краешек Арки… Значит, уже совсем близко.

Ноги ноют от усталости, но я чувствую себя как никогда живой и свободной что ли. Потому как не нужно бояться, скольких грамм будет стоит эта прогулочка. К тому же может так статься, что она вообще окажется последней, но об этом опять-таки лучше не думать.

Несмотря на оживлённость, постоянно оглядываюсь, в страхе снова встретить тех двоих, хотя они — полбеды, потому что их я хотя бы в глаза знаю, но вдруг другие уже рыщут поблизости?..

Пожираю глазами встречных прохожих, каждую секунду ожидая нападения. Что если вон тот хмурый парень, который примостился за остановкой — один из них?.. Или вон та дефектная с ярко накрашенными губами, что дефилирует в своём сером комбинезоне, будто модель на подиуме — КБН-щица под прикрытием?

Наверное, ещё чуть-чуть — и даже дети, которые шагают на экскурсию в Храм, будут казаться мне подозрительными. Как раз в этот момент девица поравнялась со мной и зло прошипела:

— Чего вылупилась?!

Я аж подпрыгнула от неожиданности и едва не припустила бежать.

Язык так и чешется ответить грубостью, но лучше не искушать судьбу — сейчас нужно быть ниже травы и тише воды. Молча поглядев своей обидчице вслед, лишь качаю головой.

Через пару кварталов оказываюсь на месте и замираю на мгновенье, любуясь одним из величайших сооружений города — уходящей высоко в небо разноцветной Аркой, которая соединяет между собой Бугор и Олимп.Две воздушные полосы беспрерывно доставляют людей в обе стороны.

Этакая нить между двумя мирами.

Каждое утро сотни стандартных и дефектных заполняют стеклянные кабинки и под мерное гудение пересекают канал Дружбы, спеша на работу в элитный район.

Ведь особенные без нас и шагу ступить не могут — мы убираем их жилища, чистим одежду, стрижём лужайки, выгуливаем собак и многое, многое другое. Мы — инструмент в их особенных руках…

Иногда я представляю, что с ними станется, если мы все разом исчезнем. Погрязнут в грязи и помрут с голоду, не иначе.

Подхожу к турникету и встаю в короткую очередь — желающих попасть на ту сторону сейчас меньше, ведь рабочий день уже в разгаре. Зато оттуда народ возвращается после ночных смен толпами.

Хорошо, что проезд бесплатный — по-видимому власти решили оправдать название канала и эйды за поездку не списывают, тут даже сканера нет, что мне, конечно, на руку.

Вхожу в кабинку, полностью выполненную из стекла. Даже пол здесь стеклянный, правда прилично затёртый, так что иллюзия падения несколько смазывается. Однако для особо слабонервных поездка на таком лифте удовольствие не из приятных.

Занимаю место у самых дверей, ожидая отправления. Спустя пару минут ко мне присоединяются двое мужчин. Один уже седой, с уставшими глазами, хватается за поручень и глубоко вздыхает. Второй рыжий такой, сразу отворачивается к окну и на нас не смотрит.

Когда двери уже закрываются, в кабинку влетает девица, в которой я узнаю ту самую фифу, и мой пустой желудок делает сальто, подлетая к самому горлу.

Совпадение?

Порываюсь выйти, но стеклянные двери закрываются прямо перед носом.

Украдкой наблюдаю за девицей. Облокотившись на поручень, она смотрит в окно, что, в принципе, неудивительно, ведь вид с высоты птичьего полёта открывается потрясающий, особенно, если смотреть на Олимп.

Здания особенных одно другого причудливее — будто в сказку попадаешь. Чего только стоит Центр Занятости Населения — он вообще парит над землёй, словно пушинка. Секрет вроде как в зеркалах.

Продолжаю следить за девицей. Она смотрит по сторонам с таким неподдельным интересом, будто впервые пересекает канал. Отвлекает от себя внимание?

Подозрительно это всё.

Тоже делаю вид, что любуюсь красотами Эйдолона. Конечно же, взгляд сразу падает на Регентство — главную достопримечательность нашего города, ведь именно там восседает Регент со своими министрами.

Это громадное здание из белого мрамора в форме подковы и в двадцать этажей высотой расположилось в самом центре Олимпа и тянется на пару километров, а внутренний двор гордо именуется той самой Площадью Мира. Очень символично — Регент будто принимает нас в свои объятия.

Простым смертным попасть на Площадь можно только через ворота. Не люблю бывать там — ощущение, что ты в клетке и дверца вот-вот захлопнется. Но ничего не поделаешь — не я выбирала место встречи, а мои благодетели.

Со времени побега я впервые задумываюсь: а кто они всё-таки такие? И главное — зачем им понадобилась я?.. Надеюсь, очень скоро я получу ответ на этот вопрос, и он меня не разочарует.

По периметру крыши Регентства круглосуточно расхаживают церберы — личные бойцы Регента, экипированные под завязку.

В отличие от полицейских, церберами в нашем мире не становятся, а рождаются. Их тоже выращивают в Центре жизни, как и нас, но почти сразу отправляют в специальную Академию. Говорят, там их не только тренируют силе и ловкости, но и проводят психологическую обработку.

К тому времени, как они выпускаются, каждый надрессирован так, что за Регента, не задумываясь, отдаст свою жизнь. Честно сказать, меня они жутко пугают. Лица бесстрастные, глаза пустые, а движения чёткие, как у робота. Сделай только выпад в сторону дворца и окажешься в Кульпе или на том свете…

Даже отсюда видно, что у каждого в руках — новенький автомат. Не хотела бы я оказаться на пути у цербера — сотрёт в порошок и даже не поморщится. По закону он может стрелять в нас без предупреждения и ему за это ничего не будет.

Разве что медаль дадут.

По особенным огонь открыть тоже могут, главное потом доказать, что на то была веская причина. В общем, лишний раз я на Площадь не суюсь, потому что гулять под постоянным прицелом тот ещё стресс, хотя многие жители вроде как привыкли.

И над всем этим великолепием гордо развевается наш триколор: нижняя полоса — уныло серая, как моя форма или жизнь любого дефектного в Яме; в центре — грязно-синяя — такой оттенок можно встретить на Бугре; ну а верхняя — стерильно белая, олицетворяет особенных и их идеальный мир. А объединяет нас всё то же древо жизни, изображённое ровно посередине флага.

Наконец-то кабинка достигает пика высоты. Отсюда Площадь больше напоминает муравейник — туда-сюда снуют толпы людей, ведь это единственное место в городе, где на официальном уровне позволено отдыхать вместе и особенным, и стандартным и даже дефектным.

Этакий жест доброй воли — вы работаете на нас, а мы, так и быть, позволяем вам гулять на нашей Площади. Сканера там нет, точнее он иного свойства: проверяет не твой статус, а просвечивает тело вплоть до костей в поисках оружия или взрывчатых веществ — дружба дружбой, но осторожность никто не отменял… Защита Регента прежде всего!

Кстати, по преданию, как раз здесь однажды выступил Регент II с предложением ввести Закон о Внешности.

С тех самых пор каждый год, в мае, нас сгоняют сюда в честь праздника Мира и Гармонии. И мы как заведённые маршируем и поём гимн одной большой счастливой семьёй. Все три класса и Полиция Внешности.

Уверена, что фантомы тоже усиленно играют свою роль и наблюдают за нами, выискивая неугодных.

В общем, затеряться тут — легче лёгкого. Но стоит закрыть ворота, и ты в ловушке. Хотя днём их обычно держат открытыми…

Ещё одна достопримечательность — Кульпа, возвышающаяся невдалеке от Олимпа. При взгляде на неё, я всегда испытываю животный страх.

Высеченная прямо в скале древняя крепость испокон веков использовалась как тюрьма, даже до Кровавой Войны. В этом плане Регентство не стало изобретать велосипед, а лишь поменяло запчасти, превратив Кульпу в устрашающий символ современной эпохи. Тёмное пятно на карте города, внушающее его жителям леденящий ужас.

Вокруг Кульпы верными стражниками застыл Пиковый лес. Отсюда он походит на разинутую пасть, полную острых каменных зубов. Зазубренные скалы уходят высоко в небо и, будто солдатские пики, протыкают набухшие тучи своими наконечниками.

Говорят, на пути к Кульпе раскинулось непроходимое болото. В общем, сбежать оттуда ещё никому не удавалось, так что не дай эйдос, оказаться когда-нибудь пленником в этом жутком месте.

Снова бросаю обеспокоенный взгляд на девицу. Та уставилась в окно и притихла… Мужчины, напротив, что-то негромко обсуждают и поглядывают на нас с опаской — ещё бы, вдруг мы — фантомы?

В наше время ухо нужно держать востро. В старые времена Регентство критиковали, но тихо — обычно по воскресеньям в своих отсеках и за закрытыми дверями.

Но с тех пор, как семьи были официально запрещены, а люди расселены по одному, доверие испарилось. Как и другие ценности вроде дружбы и любви. Наверное, неплохая стратегия, ведь как известно, один в поле — не воин. Потому что, когда некого защищать и нечего терять, кроме собственной жизни, ты плывёшь по её руслу, будто бревно — куда течение, туда и ты.

Кабинка начинает снижаться. Нужно быть наготове — как знать, быть может меня уже караулят на той стороне. Спустя пару минут мы останавливаемся, и я первой бросаюсь к выходу, надеясь, что мою поспешность спишут на торопливость из-за боязни опоздать на работу.

Работа…

Я уже час как должна быть в Музее, значит меня по-любому хватились. Или Полиция Внешности сразу предупреждает о новом статусе человека?.. Скорее всего, второе.

Выхожу из кабинки и, не оглядываясь на попутчиков, спешу вперёд. Чтобы добраться до Площади, нужно пройти всего несколько кварталов, а кажется, будто сотни километров.

По сравнению с Ямой, Олимп — это Рай.

Жевальни, Храмы, торговые центры…

Смешение стекла, камня, дерева и металла. Необычные фасады и вывески приманивают толпы особенных. Даже здания КБН и Музея поражают своей архитектурой.

КБН ещё из далека выглядит зловеще: на первый взгляд в нём нет ни одного окна, но если подождать чуток, то увидишь, как окна появляются и распахиваются по очереди в разных частях фасада и всего на несколько секунд — ощущение, что здание моргает множеством глаз и неустанно следит за тобой.

Музей же будто скрутили в настоящую спираль и аккуратно поставили на лужайку. Мои коллеги работают внизу, а я — наверху, в Хранилище N.

Мне остаётся пройти через жилой квартал, и я буду на месте. Кстати, жилища особенных тоже не далеко ушли. Похоже, у них есть пунктик на этот счёт — чем вычурнее, тем лучше.

А уж если говорить об одежде особенных, то она и вправду такова — все эти визуально увеличивающие фигуру рюши и оборки дополняют впечатление о сказке. Использовать тёмные тона в этой части города — дурной тон. Наверное, каждый особенный в душе морщится при взгляде на нас, ведь мы своей серостью портим всю красоту. Но ничего не поделаешь — мы часть их мира и часть полезная.

Поворачиваю на Кольцевую — улицу, которая опоясывает дворец снаружи. По периметру дворца, как и у каждого входа, тоже дежурят церберы.

Пытаюсь вести себя непринуждённо и не обращать на них внимания.

В конце концов, их задача — следить, чтобы никто не посягал на Регента и его помощников. Створка ворот поднята. Осталось только пройти через каменный свод, и я окажусь на Площади.

3 глава. Площадь и теория вероятностей

Площадь встречает меня гулом человеческих голосов. Бесконечные торговые лотки разбросаны и там, и тут. Здесь торгуют дисками, сувенирами и прочей дребеденью. Ну и конечно — едой. Втридорога. Тот же гамбургер стоит в три раза дороже, чем в установленных по городу пищевых автоматах. Но людей здесь тьма.

Стараюсь не выделяться и держусь торговых лотков, притворяясь, что подыскиваю себе что-то особенное.

— Чего ищем? — костлявая старуха с бегающим взглядом перегибается через прилавок и хватает меня за запястье. — Вот, купи! Ну купи-и!

Её кривые пальцы быстро перебирают своё добро: бейсболки в цветах нашего флага или с изображением Регентства, статуэтки эйдосов на любой лад, брелоки с лозунгами, диски — на самом видном месте красуется пластинка «страны чудес» — когда-то их можно было достать только из-под полы, а теперь, вон… на каждом углу Площади.

Не терплю, когда ко мне прикасаются, так что выдираю руку и иду дальше, удостоив старуху недовольным взглядом. Усохшая, весит, небось, как пушинка — и как её ещё не отправили на Утилизацию?

От крикливых призывов что-нибудь купить у меня разболелась голова, хотя и торгашей понять тоже можно, ведь часть заработанного пойдёт им на эйдоплату.

Ходят легенды, что в далёком прошлом на Площади не торговали, а выступали несогласные. Жители выдвигали требования, а правительство раздавало обещания, некоторые из которых даже исполнялись. Но я в такие байки не особо верю.

Когда расположенные над парадными дверями Регентства настенные часы пробили десять, я занервничала ещё больше. Огромная металлическая стрелка двинулась дальше, заходя на новый круг, а мои спасители так и не появились.

Где они?

Лихорадочно озираюсь по сторонам, ища в толпе хоть намёк на заинтересованность, и натыкаюсь на пристальный взгляд той самой фифы… Какова вероятность трижды за час случайно встретиться с человеком? Я лично не сильна в теории вероятностей, но подобное совпадение кажется очень подозрительным.

Мы стоим в пяти метрах друг от друга, пока она не делает шаг ко мне. Вот тут-то и срабатывает инстинкт самосохранения — я пячусь сначала назад, затем медленно разворачиваюсь и ныряю в самую гущу толпы. А потом, стараясь не привлекать к себе излишнего внимания людей и особенно церберов, продираюсь назад, к воротам.

Затылок начинает гореть, будто кто-то направил невидимый луч. Неужели девица последовала за мной? Ускоряю шаг, насколько могу.

Оказавшись на Кольцевой, быстро оглядываюсь и торопливо покидаю Центр. Битый час бездумно брожу по улицам Олимпа под громкий аккомпанемент собственного желудка — так сильно мне хочется есть.

С тоской вспоминаю о контейнере с едой, которым сама же и пожертвовала, запустив в ту женщину из Комитета. Что ж, я осталась на свободе, только вот много ли от неё проку, если я помру с голоду?

Мимо проплывают жевальни — одна другой краше. Толпы особенных проходят через сканер, чтобы подтвердить своё право на посещение, правда, для большинства подтверждением служит их собственная комплекция — среди нас таких мясистых однозначно не встретишь.

Облизываю пересохшие губы и кладу ладони себе на живот, словно пытаясь убаюкать. Чудный аромат распространяется на всю округу.

Особенная еда для особенных людей.

Это вам не каша на воде, а настоящие деликатесы. Сквозь прозрачные витрины видно, как особенные с важным видом поедают свой завтрак, а дефектные суетятся вокруг них, вовсю стараясь угодить. Представляю, каково этим беднягам: с утра до вечера готовишь еду, которую никогда не сможешь попробовать, или, глотая слюни, разносишь по столам кулинарные шедевры. И ведь нельзя взять ни крошки…

Как-то пару лет назад случился скандал: помощник повара стащил куриную ножку, так приехали полицейские и забили несчастного до смерти. Крови, говорят, было море… А что поделать, если кусок курицы стоит как половина эйдоплаты? Так и живём.

Прихожу в себя только у Арки. По-моему, я уже добрых пять минут стою у турникета. Даже смотритель выглянул из своей будки и внимательно меня изучает. Развернуться и уйти сейчас равносильно признанию вины и не важно в чём.

Так что я, проскользнув через турникет, вхожу в кабинку — на этот раз в совершенно пустую. Без приключений добираюсь до Бугра и спешу покинуть Арку. Смотритель на этой стороне вроде как не обращает на меня никакого внимания и сидит, уткнувшись в газету.

Поблуждав ещё минут двадцать, сворачиваю на улицу Знаний — моё любимое место на Бугре. Считается, что здесь можно достать любую книгу. Ну, из разрешённых, конечно, а иногда даже можно нарваться на нейтральную. Да, все они — в мягком переплёте, из дешёвой бумаги и не сравнятся с изданиями для особенных, но главное ведь, что читать можно?

Хотя я, как настоящий книжный червь, предпочитаю бродить по библиотекам — экономно и продуктивно.

Между двумя букинистическими магазинами, соединёнными между собой общей стеной, приютилась скамейка, с дороги её не видно — закрывает куст в форме пирожного, с алой розой в роли вишенки на самом верху. Я люблю это место, потому что мало кто о нём знает.

Вряд ли Полиции и фантомам придёт в голову меня здесь искать, так что можно позволить себе немного передохнуть. Жаль, нет книжки под рукой — хоть какое-то отвлечение от голода.

Сколько себя помню, мне всегда нравилось читать, так что ещё в Питомнике я прочла кучу разрешённой литературы, с десяток нейтральных книг и даже одну запретную.

Правда, вышло это совершенно случайно. Мне тогда лет пятнадцать было, самое чёрное время… Жизнь в Питомнике и так-то приятной не назовёшь — вечная борьба за выживание, а уж если за тобой охотится шайка дерзких и жестоких подопечных, пиши пропало.

Конечно, я сама была виновата — полезла на рожон. Но со мной всегда так: сначала делаю, а потом думаю.

В общем, однажды я возвращалась в свой корпус с прогулки и наткнулась на Цимеса — одного из самых мерзких людей на свете. Насколько я знаю, он теперь в Полиции Внешности трудится… Так вот Цимес со своей бандой мучил девочку, которая умоляла отпустить её.

Я и сама не поняла, как оказалась между этими уродами и их несчастной жертвой.

Отпустить её отпустили, но не из-за меня, а из-за того, что на шум сбежались кураторы. С тех пор на меня и открыли охоту. Какое-то время я неплохо справлялась: избегала Цимеса и его дружков или старалась, чтобы рядом всегда был кто-то из кураторов, но в тот судьбоносный день мне не повезло.

Они ждали меня у крыльца, развалившись на перилах. Заметив их ещё издалека, я юркнула за ближайший куст и решила попытать счастье на заднем дворе. Но и там меня уже караулили.

Пришлось выкручиваться. Ничего лучше не придумав, я бросилась в гараж и притаилась, за единственным в Питомнике таксобусом — гордостью нашего директора. Он несколько лет обивал пороги разных ведомств, прежде чем Питомнику выделили собственное средство передвижения.

В гараже царил полумрак — солнечный свет проникал лишь сквозь немногочисленные щели в крыше и вёл свою игру с пылью.

По периметру грудами высился всякий хлам: старые банки, коробки, куда обычно так и тянет заглянуть, а с потолка свисали ржавые железяки. Даже дверца от древнего автомобиля сиротливо прижалась к стене. Из неё зимой вышли бы отличные санки…

Идеальное место, чтобы отсидеться, только кураторы строго-настрого запретили нам сюда соваться. За неповиновение можно было и ужина лишиться, и заработать порку. Для большинства питомцев — цена слишком высока, так что я могла перевести дух.

От нечего делать, указательным пальцем я рисовала на земле узоры и вертела головой, пока внимание не привлёк старый деревянный сундук.

На крышке его красовались узоры с завитушками.

Конечно, любопытство оказалось сильнее и уже через минуту я была у сундука. Замерла на мгновенье, на всякий случай прислушиваясь. Но вокруг стояла тишина, только из-за не закрытой плотно двери доносилось щебетание птиц.

Деревянный сундук с массивным замком, словно врос в пол и в стену. Порыскав вокруг, я отыскала железный прут, у которого один конец плоский и расходится, как хвост у ласточки.

Слава эйдосу — замок примитивный, а не электронный. Так что я использовала прут вместо рычага, вставив его в крепление замка.

Один, два, и…

На третий раз крепление выпало из пазов вместе с болтиками. Отбросив своё орудие, я с трепетом потянула крышку вверх и разочарованно уставилась в зияющую пустоту.

Ноль.

Сундук оказался абсолютно пуст.

Ничего, кроме пыли.

Меня пронзило острое разочарование. Убить столько времени, подвергнуть себя опасности — это же надо быть такой глупой. Со вздохом я захлопнула крышку и вставила назад крепление вместе с замком.

Следы лучше всегда заметать — эту простую истину я освоила ещё в младшей группе, когда мы лазали за яблоками в сад, расположенный по соседству. Потом забор обтянули колючей проволокой и наши вылазки прекратились. До сих пор помню вкус яблок — сочный, сладкий…

Рот наполняется слюной, а в желудке как будто тарахтит таксобус. Усилием воли стараюсь не думать о еде, растворяясь в воспоминаниях.

В общем, меня тогда не поймали. Но дурацкий сундук никак не шёл из головы. Я всё гадала — зачем его запирать, если он пуст?

Сундук явно старый и, возможно, остался в гараже от прежней хозяйки. Поговаривали, что до Кровавой Войны там жила состоятельная дама, а после принятия Закона о Внешности её признали дефектной и переселили.

Дошло до того, что сундук мне начал сниться. И я решила вернуться и обшарить его вдоль и поперёк. И однажды солнечным утром я отважилась прогулять урок и отправилась снова в гараж.

Простучав стенки сундука, я уже было отчаялась, когда заметила, что дно сундука как будто слегка отстаёт. Отыскав свой прежний инструмент, я подцепила днище и потянула. А затем ахнула и чуть не выронила железяку себе на ногу.

Эйдос всемогущий!

Мне повезло найти настоящие сокровища: старое письмо, выцветшую фотографию да потрёпанную книгу, в которой порядочно не хватало страниц — не было ни начала, ни конца.

Фотография завораживала… Мужчина и женщина, оба явно дефектные, но одеты очень ярко и нарядно, обнимались и улыбались так, будто весь мир лежал у их ног. У мужчины на плечах, вцепившись ему в волосы, сидел мальчик в синем костюмчике, а женщину за руку держала девочка, лет десяти. Она была одета в пышное голубое платье с блёстками, а в её волосах застыл синий цветок. Все четверо выглядели такими счастливыми…

Надпись на обороте гласила: от нашей семьи на долгую-долгую память. Помню, как меня поразило отжившее свой век слово «семья».

Старомодное. Странное. Непостижимое.

Союз, заключаемый в прежние времена для продолжения рода и давным-давно канувший в Лету. В далёком прошлом все люди выращивались в семьях. А вынашивали их и производили на свет сами женщины, а не Центр Жизни, как сейчас.

Но те времена навсегда прошли.

Теперь всё намного проще — мы сами занимаемся вопросами продолжения рода, отобрав эту привилегию у матушки-природы. Нам просто не оставили выбора.

Дело в том, что после Кровавой Войны Эйдолон столкнулся с проблемой воспроизведения потомства. Говорят, всему виной какое-то химическое оружие наших врагов.

Ирония заключалась в том, что мы победили и выжили, чтобы потом постепенно исчезнуть с лица земли. Но доблестные учёные из «Трёх китов» — Института Новейших Технологий — сумели справиться с этой напастью. Теперь человека выводят из пробирки по щелчку пальцев, что очень удобно.

Но тот снимок… Я никак не могла на него наглядеться. Ощущение было, что мне удалось прикоснуться к далёкой истории, потрогать её пальцами, подсмотреть, ощутить кожей само прошлое.

Ведь снимок был старше, чем сам Закон о Внешности. Эта фотография навсегда оставила отпечаток в душе, потому что с тех пор я хотела узнать о прошлом всё, и именно эта тяга помогла однажды попасть на работу в Музей.

Развернув ветхое письмо, мне с трудом удалось разобрать почти истёртые от времени строчки…

Милая моя сестра!

Из города поступают тревожные новости… Я в который раз прошу тебя бросить всё и уехать к нам. Знаю, как ты любишь наш старый дом, где мы с тобой выросли… Но заклинаю тебя… Брось всё! Брось и уезжай к нам, пока ещё можно.

Твой Любимый Старший Брат.

Всего несколько предложений, но сколько в них было отчаянья. Я перечитала письмо, наверное, раз двадцать, пока не запомнила наизусть, и даже после этого сердце всё равно замирало… Будто мне приоткрыли дверцу в неведомый мир, приглашая войти.

Дрожащими руками я отложила письмо. Пылинки витали в воздухе, танцуя в отблесках света, когда я с трепетом взялась за книгу. И пусть у неё не было обложки, не было ни начала, ни конца, я бережно стряхнула пыль и окунулась в историю, которая изменила не только меня, но и моё отношение к Эйдолону и Регентству.

Очнулась я ближе к вечеру, перелистнув последнюю имеющуюся страницу. Повествование обрывалось на самом интересном месте.

Мне так и не довелось узнать, что стало с Гаем Монтэгом⁴, но до сих пор хочется верить, что он всё-таки перестал сжигать книги.

С тех пор я часто бегала в гараж, доставала свои сокровища, любовалась снимком и перечитывала книгу.

Но в жизни всегда найдётся свой Битти⁵, который обязательно влезет не в своё дело. В моём случае им оказался мальчишка по имени Госби. Однажды он выследил меня и доложил директору.

Я только-только успела убрать своё добро в сундук, как на пороге гаража появились сам директор Спритц, и двое кураторов. Они зажгли свет, обыскали меня, потом осмотрели как следует всё вокруг. Допрашивать начали прямо здесь.

Зачем я влезла в гараж?

Почему на крышке сундука следы чьих-то пальцев?

Надо бы проверить, что там внутри.

Спасло меня слабое сердце куратора Вафлин. Нехорошо было радоваться её приступу, но я чуть ли не до потолка прыгала, когда она вдруг схватилась за грудь и повалилась на землю.

Пока взрослые выносили её на свежий воздух и приводили в чувство, а Госби умчался за помощью, я успела влезть в сундук и вытащить содержимое.

Книжку сунула за пояс штанов, а фотографию с письмом — в карман. Когда вернулись к сундуку, он оказался неприлично пустым, так что меня отпустили с эйдосом.

При первой же возможности я закопала всё в парке Питомника, как самый настоящий клад.

И сотни раз потом порывалась выкопать, но страх оказался сильнее. А там уже и выпускной наступил, следом Глобальное Тестирование, работа и новая жизнь.

И вот теперь я потеряла всё.

Желудок снова напоминает о себе громким урчанием, требуя хоть какой-то еды, хоть самой несъедобной и безвкусной. А что если отправиться в Питомник? Вдруг куратор Вафлин, поможет мне?

На мгновение ощущаю прилив сил. Так бывает, когда ты наконец находишь решение сложной задачки. Но я сразу же впадаю в уныние, потому что даже Вафлин, добрейшей души старушка, сдаст меня с потрохами, иначе сама загремит в Кульпу. Да и как попасть в Питомник?

Нужно признать, что я совершенно одна. Конечно, устройство Эйдолона само по себе взращивает одиночек, но ещё вчера у меня была работа, крыша над головой и еда по расписанию. Реальность обрушивается волной проблем: ещё немного, и я камнем пойду ко дну, где и останусь лежать мёртвым грузом.

Быть может, следовало отдаться судьбе и с высоко поднятой головой встретить Полицию Внешности? Я понадеялась на удачу и на лже-Зефирку, а не стоило.

Теперь, если меня поймают, то точно отправят в Кульпу… На глазах предательски выступают слёзы. Только плакать бесполезно, это я уяснила давным-давно, ещё будучи подопечной Питомника, когда приходилось отстаивать своё.

Лучшее, что я могу сделать — это успокоиться и хорошенько подумать. Ведь чтобы прийти к решению задачи, сначала нужно составить условие. Итак, что я имею?

Первое — пустой желудок. Нет еды — нет запаса сил, а без сил от фантомов далеко не убежишь. Снова кладу руки на живот… Значит, нужно раздобыть еды. Звучит довольно просто, но на деле — почти невыполнимо. Перебираю возможные варианты.

Ограбить жевальню? Но это настоящее самоубийство.

Надеяться на то, что кто-то поделится с тобой едой, дело тоже безнадёжное: быстрее особенные помрут от голода.

— Ну и заставила же ты нас побегать! — раздаётся совсем рядом.

Вздрагиваю от неожиданности и резко вскидываю голову.

Прямо передо мной стоит парень и, щурясь, рассматривает меня своими дымчатыми глазами. На вид ему примерно столько же, сколько и мне. Его чёрные волосы взлохмачены и торчат ёжиком, а глаза цвета пасмурного неба, такие же хмурые, как и он сам.

А ещё на нём серая одежда, но ведь это совсем ничего не значит?

Неужели нашли? Вот так просто я и попалась. Надо было постоянно двигаться, а не сидеть на лавочке, ожидая у моря погоды. Что теперь делать? У меня даже нет другого контейнера, чтобы в него запульнуть.

Решаю играть до конца.

— Э-э… здрасте… — приветствие выходит невнятным. — Чем могу помочь?..

В ответ парень хмурит свои лохматые брови, продолжая меня разглядывать. А потом вдруг губы его растягиваются в улыбке, и я замечаю, что передний верхний резец у него сколот с краю, отчего улыбка выглядит зловеще.

Похоже, моя песенка спета.

В заточении. Страх

Приступ паники накрывает неожиданно — дышать не могу, задыхаюсь, будто кто-то за горло схватил и сильно сжал или ударил под дых, выбив весь воздух из лёгких.

Корчусь на скамье, всхлипывая.

Ощущение, что меня замуровали заживо и забыли. Зажимаю рот ладонью, чтобы не закричать. Успокаиваю сама себя, шепчу слова утешения, убеждая, что всё будет хорошо.

Потом начинаю считать.

Раз. Два. Три. Четыре…

Дыши.

Пять. Шесть. Семь.

Мир не исчез.

Восемь. Девять. Десять.

Однажды я снова увижу небо.

Один. Два. Три…

Дыхание выравнивается.

Четыре. Пять. Шесть…

4 глава. Новые знакомые

Из-за куста-пирожного появляется ещё один и направляется прямо к нам. Его кожа блестит на солнце, словно расплавленный шоколад — нам однажды в Питомнике давали по дольке.

Этот парень выглядит как-то несуразно, наверное, из-за длины рук, которые доходят ему почти до колен и смешно болтаются в такт шагам. Не будь мне так страшно, я бы, глядя на него, рассмеялась.

— Навоз мне в нос! — стоит Несуразному заговорить, как на его щеках тут же появляются симпатичные ямочки. — Неужто нашлась?!

— Как видишь! — отвечает Хмурый.

— Ты был прав, когда предложил поискать здесь!

— Послушал бы сразу — уже давно бы нашли… — ворчит Хмурый и снова обращается ко мне: — Ты почему сбежала с Площади?

С Площади?

От облегчения я чуть ли не сползаю под скамейку. Выходит, это вовсе не фантомы, а мои спасители?

— Так вы не из КБН?..

— Помёт мне в рот, конечно, нет! — успокаивает Несуразный, улыбаясь ещё шире. — Я Бублик, или просто Бубба. А это… — он кивает на Хмурого. — Фолк.

— Фолк? — переспрашиваю я. — Какое странное имя…

— Да уж получше твоего будет, — огрызается Хмурый, хотя правильнее теперь называть его Фолком. — Карамелька…

— Меня зовут Кара! — поправляю я, вспыхивая.

Всем известно, что в Центре Жизни появившимся на свет питомцам неизменно дают имена, связанные с едой. Как по мне — не самое хорошее решение, но так уж повелось, так зачем нас высмеивать? Меня вот назвали в честь карамели.

С первой своей эйдоплаты я не поскупилась и заказала целый килограмм карамельных конфет… А после третьей уже мечтала, чтобы они поскорее закончились. Слишком приторно и липко.

— Ладно, не кипятись, — заметив моё недовольство, просит Фолк и снова дарит улыбку, от которой у меня лично мороз по коже.

Интересно, что произошло с его зубом?

Упал?

Подрался?

Готова поспорить, что второе.

— Что-то мы разболтались! — продолжает он. — Надо выбираться, а то и так застряли тут дольше, чем нужно.

— Куда выбираться?

— В двух словах и не расскажешь… А времени нет. Так что давай потом? Бубб, ты достал инвентарь?

— Угу. Спрятал за кустом с той стороны.

— Тогда пошли.

Мы выбираемся из сквера и Бубба, протиснувшись между кустом и стеной магазина, вылезает, держа в руках метлу, лопату и грабли.

— Нам нужно перебраться на ту сторону, не вызывая подозрений. Ежели что — мы дорожные рабочие, нас отправили на подмогу, вычищать улицы Олимпа… — объясняет он, раздавая реквизиты. Мне достаётся метла.

Неплохо придумано, решаю я. Олимп всё время скоблят, чистят и моют.

Как ни в чём не бывало, мы покидаем улицу Знаний.

— И всё равно я считаю, что через Бухту было бы безопаснее, — снова хмурится Фолк.

При упоминании Бухты мои щёки заливает румянцем. Поспешно отворачиваюсь, чтобы Фолк с Бубликом не заметили моего смущения, а то ещё засмеют… Уж они-то, небось на лайнере частые гости, но лично я обхожу Бухту Темноты стороной, хотя с тех пор, как покинула Питомник, имею право там бывать.

Мне хватило одного раза.

Я тогда повелась на рекламу — ведь все ходят. Ну и я пошла.

По моновизору обещали незабываемые ощущения и были правы — забыть поход до сих пор никак не получается.

Там было дымно — курил каждый второй, и дышалось горько, но не от дыма. Неоновые лампочки едва освещали зал, будто стесняясь показывать другую сторону нашего мира. Свет выхватывал украдкой запаянные похотью лица и наружные улыбки, а до нутра не добирался.

Какой-то невысокий парень подсел за мой столик. Я заказала нам пару коктейлей. Кисло-сладкий вкус не кружил голову, а сбивал с ног, так что и не помню, как оказалась с ним в одной из кают.

Раз — и ты уже на кровати.

Два — лежишь, ноги в стороны.

Пока парень толкался в меня, я закрытыми веками любовалась фотографией из сундука. Все четверо на ней улыбались мне. Попыталась улыбнуться в ответ — не вышло. Рот треснул.

Когда всё закончилось, не помню. Очнулась одна. На простынях алый ожог. Мой партнёр исчез.

Помочалив тело в ванне и не сумев отскрести душу, я покинула лайнер и Бухту Темноты. И больше не возвращалась. А рекламу с тех пор на дух не переношу не только Бухты, а любую.

Вытравить бы эту историю из памяти, будто таракана. Но таракан забился в самый пыльный уголок души и устроил там нору. Моё сожаление ему служит подстилкой, а питается он стыдом. Жирный стал, откормила я его…

— Навоз те в нос! Это не по плану! Ты ведь знаешь, что он против! Тем более, надо найти Тину…

Парни увлечены спором, так что, слава эйдосу, на меня не смотрят, и я немного выдыхаю. Понятия не имею, кто такие Магнус и Тина, но, похоже, мне предстоит с ними познакомиться и очень скоро.

— Ёпта, да ничего с твоей Тиной не случится! Встретились бы с ней на той стороне и дело с концом! — шипит Фолк. — У Арки сейчас наверняка куча фантомов и стоит им увидеть её, — он тычет в меня пальцем, — нам всем конец. Лучше идти через Бухту.

— Мы идём к Арке! — настаивает Бубба и от переизбытка эмоций машет лопатой.

— Но это глупо! — упрямится Фолк. Теперь в его глазах — сгущаются грозовые тучи. Ощущение, что скоро полетят и молнии.

— Но руковожу группой я!

Фолк даже замирает на секунду — словно на паузу поставили. Затем лохматые брови сходятся у переносицы, и он зло выплёвывает:

— А я всё ждал, когда ж ты напомнишь?..

— Да я это… не хотел… Ты сам вынудил…

— Вынудил, значит? Ну-ну…

— Думай, что хочешь.

Больше Бубба на него не смотрит.

— Ладно. Давай тогда так… Я поведу её через Бухту, а ты найдёшь Тину. Встретимся на месте.

— Нет. Мы не должны разделяться. Идём за Тиной. Точка!

Бубба поворачивает налево, в сторону Арки и нам ничего не остаётся, кроме как последовать за ним.

***

Попетляв по тихим улочкам, мы снова оказываемся у Арки. Похоже, сегодня все дороги ведут сюда. Правда, мне до сих пор кажется, что всё это сон. Затяжной, местами пугающий, но всё-таки сон. Поэтому время от времени я незаметно щипаю себя за запястье. Глупо, конечно, но в книгах пишут, что помогает проснуться. Кожа уже покраснела, а Фолк и Бубба никуда не делись.

— Вон твоя Тина! — Фолк указывает куда-то вправо.

Проследив за его рукой, я замечаю высокую стройную девушку. Она стоит к нам спиной, изучая киноафишу, на которой прописными буквами значится:

Регент V — тернистый путь к успеху.

История о жизни нашего правителя в трёх часах. Сама я на этот фильм не ходила, эйдос миловал, а вот стандартных, говорят, отправляли принудительно пачками.

На соседней афише красуется реклама документального фильма — этакой инструкции о том, как сохранить мир и гармонию в нашем обществе. Правил на самом деле не так много, и каждый знает их со времён Питомника, потому что сколько нас заставляли их заучивать, ещё до того, как мы смогли осознать смысл. Например, принципы трёх «не»:

Не сомневайся. Не возражай. Не ищи перемен.

Эти постулаты всегда шли рука об руку с тремя другими нормами нашего общества:

Стремись к гармонии с эйдосом.

Работай на благо общества.

Будь благодарен Регентству.

И я действительно воспринимала все правила и нормы как должное, в том числе и Закон о Внешности, пока не наткнулась на старую книжку в сундуке. Тогда пришло осознание, что мир может быть совсем иным.

Тем временем девушка осторожно оглядывается, и я узнаю в ней ту самую фифу, что нагрубила мне на Бугре, а потом как ни в чём не бывало проехалась со мной на Арке.

— Эй, а я её знаю…

— Откуда это? — Фолк снова хмурится.

— Она нахамила мне, потом села со мной в одну кабинку… Мне это показалось подозрительным, так что, заметив её на Площади, я сбежала…

— Слышал? Это из-за неё всё пошло кувырком…

— Ну… Я уверен, этому найдётся объяснение…

— Ну кто б сомневался! Да ты её отмазывать будешь, даже если она тебя фантомам сдаст!

Мы подходим к Тине. Раньше я особо её не рассматривала — кому нужна случайная незнакомка? Но теперь внимательно изучаю, совсем как сканер Внешности в наших отсеках.

Чёрные блестящие волосы едва закрывают длинную изящную шею и спереди обрамляют лицо острыми прядями, а раскосые тёмные глаза глядят на меня с прищуром. Внешность Тины явно имеет азиатские корни, что придаёт ей какой-то неповторимый шарм.

В Центре Жизни над ней хорошо потрудились, а дополнение в виде яркой помады играет девице только на руку. На её фоне, да ещё и с метлой в руках, я кажусь себе замарашкой.

— Смотрю, вы её всё-таки нашли… — как-то разочарованно бросает она, наморщив свой аккуратный носик.

— Обсудим это после. Нужно уходить.

И снова командует Фолк, совсем забыв, что главный здесь совсем не он. Лично меня раздражает его манера раздавать приказы, но Буббу, по-моему, это совершенно не трогает. Пожалуй, для него самым важным было отстоять свой план, с чем он уже справился.

Не спеша мы двигаемся сквозь толпу к Арке, стараясь вести себя как можно незаметнее. Стоит нам войти в кабинку, по счастью — пустую, и преодолеть пик высоты, как Фолк вдруг начинает чертыхаться.

— Что? Что такое?! — Бублик непонимающе вертит головой.

— Вон они, родимые… Смотрите.

Фолк украдкой кивает вниз, туда, где мы стояли пять минут назад. У будки смотрителя застыли несколько человек. Парочка в серой форме, но с жёлтыми лампасами. Полиции Внешности.

Рядом с ними стоит ещё один мужчина, в котором я сразу уже узнаю своего утреннего знакомого Мафа.

Ладони покрываются потом, и ручка метлы становится скользкой.

— Ну что, Бубба, есть план? — шипит Фолк.

Но Бублик, похоже, его не слышит: только смотрит на представителей власти, разинув рот.

— И что будем делать?! — Тина приплясывает на месте. Кажется, у неё это нервное.

— Вариантов не так уж много! — отвечает Фолк. — Точнее, мне приходит на ум только один.

Он перехватывает поудобнее лопату и со всей дури бьёт по кнопке аварийной остановки.

В заточении. Время

Кручу в руках моё сокровище — полупустую фляжку с водой. На ощупь она шершавая и холодная. Впрочем, холод здесь — полноправный хозяин. Даже мои кости промёрзли насквозь.

Отвинчиваю крышку и смачиваю иссушенные губы. Воду приходится экономить, но с каждой новой фляжки я позволяю себе смочить край рубашки и протереть лицо… Жалкое подобие душа. И каждый раз в нос ударяет знакомый аромат. Рубашка до сих пор пахнет им.

Игра воображения.

Ведь не может вещь хранить чей-то запах так долго, особенно после всего, что со мной произошло?

Голова кружится от недостатка еды и воды. Слабость такая, что порой кажется, если усну — не проснусь. Иногда я даже малодушно помышляю о смерти — лучше умереть, чем гнить здесь до скончания времён. Тем более, время здесь совершенно другое.

Суровое и беспощадное.

Я как будто угодила в безвременье и застряла тут навеки. Порой мне чудится, что секунды застыли или едва ползут престарелой улиткой.

Мир всё-таки исчез.

Остались только его очертания где-то в глубине памяти, на верхнем этаже и за массивной железной дверью с несколькими засовами.

Будто сон.

Далёкий и нереальный.

Где-то там бродят люди, которых я когда-то знала.

Мелькают места, где бывала.

И витают чувства, которые испытывала когда-то.

Даже он притаился в самом тёмном углу, делая вид, что не помнит меня. Не знает. Или не хочет знать. Впрочем, как и я его. Гоню от себя бесполезные мысли — какой от них теперь прок?

Пытаюсь сосчитать, сколько меня уже тут держат. Пробую вести счёт минутам, часам, дням, но слишком часто проваливаюсь в беспокойный сон, а, проснувшись, снова теряюсь во времени, словно корабль, сиротливо дрейфующий в море.

В какой-то момент вся прежняя жизнь начинает казаться иллюзией, а я себе — одиноким призраком. Всё, о чём мечтаю — хоть одним глазком увидеть клочок неба, и без разницы, каким оно будет: лазурно-молочным или дождливо-тоскливым.

А ещё до безумия хочется глотнуть свежего воздуха и ощутить кожей нежные поцелуи ветра.

5 глава. Прогулка с ветерком или игра в прятки

Заскрипев, кабинка сильно наклоняется, бросая нас вперёд, прямо на прозрачную стену. Затем, снова качнувшись, она возвращается на место. От подобных качелей в животе у меня образовалась такая же пустота, как и снаружи.

Слава эйдосу, мы остановились. Наступила тишина. Такая звенящая, что аж уши заложило.

— Ты идиот! — вскинулась Тина. — И что теперь?

Лицо девушки превратилось в гримасу и стало походить на сморщенного мопса.

— Помолчи! — Фолк со всей силы тянет двери в разные стороны, стараясь их раздвинуть. — Бубба, помоги!

Бублик бросается к нему, а мои внутренности сводит так, что я не могу пошевелиться. Через минуту створки разъезжаются, образуя по середине щель.

— Высоты боишься? — спрашивает меня Фолк.

— Не знаю… — от его вопроса в области живота теперь всё похолодело и свернулось тугим узлом.

— Сейчас узнаешь…

— Шевелись! — Тина толкает меня вперёд. — Первой пойдёшь!

Её доброта не знает границ.

— Главное, не смотри вниз… — инструктирует Фолк. — В остальном все просто… Лазила когда-нибудь по деревьям? — ошалело киваю. — Ну вот, здесь ещё проще — «веток» тьма и ни одна под тобой не обломится.

Я выглядываю наружу, но порыв ветра заставляет отшатнуться назад.

— Я не смогу… — мотаю головой. — Точно свалюсь…

— Да что ты резину тянешь? — шипит Тина. — Жить надоело?

Она отталкивает меня и бесстрашно встаёт на край кабинки. Оценив все возможности, тянется к металлической балке, на которой крепится один из двигателей. Если Арку сейчас запустят…

Но Тина ловко спускается вниз, как по лестнице, словно всю жизнь только этим и занималась. Даже Бублик присвистывает от её бесстрашия. Ну или от её глупости.

— Теперь твоя очередь! — произносит Фолк. — Иначе… добро пожаловать в Кульпу.

Я бросаю быстрый взгляд на застывшую в отдалении унылую скалу, на верхушке которой призывно развевается флаг. Что ж. Свобода стоит того, чтобы рискнуть.

Вместо молитвы эйдосу, считаю до трёх и высовываюсь из кабинки. Ветер словно сорвался с цепи и снова атакует, громко завывая, но на сей раз я не отступаю. Тянусь к той же балке, которой совсем недавно воспользовалась Тина.

Честно говоря, наблюдать за ней было куда легче… Металл на ощупь оказывается холодным, и пальцы сразу же перестают меня слушаться.

— Эйдос всемогущий… — причитаю, забыв, что всегда была далека от веры. — Помоги…

Нащупываю ногами нижнюю балку и выдыхаю, а потом случайно опускаю взгляд вниз и меня прошибает холодный пот. Далеко внизу голубой гладью блестит вода канала.

Одно неловкое движение — и шмякнешься со всего размаху. Высота такая, что голова идёт кругом — падать придётся несколько долгих секунд…

Беспомощно смотрю на Фолка с Буббой, застывших у дверей кабинки. Попытаться вернуться назад — тоже форменное самоубийство.

— Давай! — Фолк машет мне,призывая двигаться. — Ну же…

И я двигаюсь. Как кукла на верёвочках — сначала одна рука, затем вторая. Потом в ход идут ноги. Хорошо, что одежда дефектных не стесняет движений — специально разрабатывалась для продуктивной физической работы.

И снова рука.

Опять нога.

Если не думать, что это смертельно опасно, то напоминает гимнастическую стенку в Питомнике на уроках физкультуры.

Когда я спускаюсь больше, чем наполовину, на соседней полосе одна из кабинок проплывает мимо в сторону Олимпа. Любопытные зрители прилипли к стеклу, отчего их носы смахивают на свиные рыльца.

Задираю голову вверх, чтобы поторопить парней, но они и без моих подсказок уже спускаются, да так быстро, что совсем скоро начнут наступать мне на пятки. Точнее — на пальцы рук.

Наконец-то ноги касаются земли. Казалось бы — всё, можно расслабиться, по крайней мере превратиться в лепёшку мне уже не грозит, но меня начинает трясти даже сильнее, чем там, на высоте.

— Ну как? Прогулка вышла с ветерком? — Тина злорадно ухмыляется, но тут невдалеке раздаётся вой сирен, и улыбка с её лица сразу сползает.

Бубба как раз успевает спуститься, а вот Фолку везёт меньше — ему остаётся преодолеть с десяток метров, когда движение Арки восстанавливается, да ещё и в обратную сторону — кабинки снова ползут вверх.

От напряжения начинаю кусать костяшки пальцев — вдруг Фолк свалится?

Но нет.

Этот парень, похоже, сделан из такого же прочного металла, как и конструкция самой Арки — ему всё нипочём, так что спустя пару минут он уже стоит рядом с нами и вытирает ладони о штаны.

Оглядываюсь. Кругом собираются зеваки, их так и тянет сюда, точно мух на дерьмо… Но все они сейчас нам на руку, потому что сирены вопят чуть ли не под ухом, значит подкрепление уже близко.

— Куда теперь? — спрашиваю у Фолка. Может, Бубба и командует парадом, но сейчас доверить ему свою жизнь я не готова.

— Чёрт… Не знаю. — Честно признаётся тот. — Нам нужно в сторону Западной Стены. Но вряд ли успеем добраться.

Мы продираемся сквозь толпу, когда ближайший динамик оживает и мерзкий услужливый голос сквозь невыносимый вой сирен просит нас оставаться на месте.

Никак смотритель Арки очнулся!

Никто из зевак даже не пытается нас задержать — народ наш проявлять инициативу не особо любит, потому как никогда не знает, за что огребёт по итогу. Так что нам удаётся выбраться из толпы, лишь поработав как следует локтями.

Теперь мы несёмся прочь от Арки и от сирен, только вой её застрял у меня в голове. Лёгкие свистят на каждом вдохе и дышать становится всё больнее.

— Я больше не могу… — стонет Тина. — Не могу… не могу… не могу…

Бросаю на неё быстрый взгляд. Несмотря на скулёж, темпа она не сбавляет и продолжает нестись вперёд. Люди шарахаются от нас в разные стороны, матерясь на чём свет стоит. Я задеваю кого-то плечом, но на извинения нет ни времени, ни сил.

Оказавшись в каком-то проулке, Фолк останавливается, согнувшись пополам, и глотает ртом воздух.

— Куда… — вздох. — …Теперь? — Бубба держится за живот.

— До Норы не дотянем. И долго бегать тоже не сможем… Или сдохнем, или поймают. Надо где-то спрятаться…

Я верчу головой, чтобы понять, где именно мы находимся. Но вокруг только жилища особенных, укрытые за высоченными заборами.

Прохожу чуть вперёд и осматриваюсь. За стеклянной крышей одного из жилищ что-то блестит. Да это же…

— Эй, по-моему, я знаю, где мы и что нам делать!

Хватаю Фолка за локоть и тащу за собой. На удивление, он не сопротивляется и даже ничего не спрашивает. А вот Тина возмущённо шипит где-то сзади, но на неё мне сейчас плевать.

— Если у тебя нет своих идей, заткнись и топай! — рычит Фолк.

Конечно, он не за меня заступился, но я всё равно ему благодарна, потому что эта девица ужасно действует на нервы.

Мы ныряем в очередной проулок, затем сворачиваем на улицу Труда, где в самом конце уже виднеется Храм с золотистой чашей на крыше — символом благополучия и процветания.

Считается, что каждый человек стремится наполнить свою чашу пищей и дарами эйдоса. Жаль, что от припасов ломятся только карманы особенных, а наши остаются пусты.

Все Храмы похожи друг на друга, только в Яме они поменьше и чаши не такие начищенные. Молю эйдоса, чтобы и в остальном всё совпало, иначе ничего не получится.

Узорные парадные двери Храма распахнуты настежь, но людей не видно, ведь утренняя служба уже закончилась, а обеденная ещё не началась, что нам, конечно, только на руку — никто нас не увидит.

Мы огибаем Храм и оказываемся на неприметном внутреннем дворике, где по всему периметру приютились хозяйственные постройки.

— И что дальше? — Фолк озирается по сторонам. — Стоит нам войти в одну из дверей, нас сразу же сцапают.

— Сюда… — зову, подходя к уходящей до самой крыши пожарной лестнице, прикреплённой к стене Храма. — Высоты боишься?

Фолк хмыкает.

— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь?

— Думаю, да! — я уже карабкаюсь по лестнице. — Не отставайте!

В этот раз мне почти не страшно. Потому что однажды, много лет назад, я уже это проделывала. Долезаю до верха за считанные секунды: всё-таки, когда под пальцами ступеньки, а не балки — всё намного проще.

Стоит оказаться на крыше, как взгляд упирается в чашу. С этой стороны она вся в пятнах, разводах и ржавчине. У нас всегда так — если фасад не выходит на главную улицу — можно не ремонтировать. Дороги тоже по тому же принципу делают. В нашей Яме — ухаб на ухабе, но дорога к Арке — ровный и гладкий асфальт.

— Куда теперь? — Фолк уже здесь.

— Куда, куда? В чашу…

— Ладно, давай подсажу.

Он присаживается на корточки и, крепко схватив меня за щиколотки, поднимает вверх.

— Эй…

— Не ерепенься. Времени нет…

Времени у нас и правда в обрез, так что хватаюсь за край чаши и с помощью Фолка подтягиваюсь вверх.

Внутри она и вовсе вся ржавая и покрыта трещинами — ещё бы, ведь сюда точно никто не заглядывает. Порой я думаю, что наше общество как эта чаша — снаружи всё пристойно и помпезно, а внутри — гниль, только она скрыта за лозунгами, красивыми речами и великими законами.

Перекидываю ноги и съезжаю по шершавому металлу вниз. В центре скопилась многолетняя грязь. И её всё сваливают в уголок, чтоб никто не видел.

— Ну и ну… — рядом вырастает Тина.

— Боишься запачкаться? — не удерживаюсь я от шпильки.

Тина фыркает и оставляет меня без ответа.

— Помёт мне в рот! Вот это да… — Бубба даже присвистнул. — Как ты додумалась до такого укрытия?

— И правда, как? — Фолк отряхивает штаны, оглядываясь.

— Просто я уже так делала… — сообщаю я, а их лица вытягиваются от удивления. — Давно. Нас тогда повели из Питомника на экскурсию в Храм. Не в этот, там, на Бугре. — я машу рукой туда, где по моим представлениям находится мой Питомник. — Так вот, я поспорила, что влезу в чашу. И влезла.

Как у меня тогда тряслись руки, решаю умолчать, чтобы не портить впечатление о самой истории.

— А на что спорили-то?

— На еду, конечно, на что же ещё?

***

Минуты ползут бесконечно долго, складываются в часы, те — в дни, а последние — в годы. Мы торчим в чаше уже несколько часов, дожидаясь, пока стемнеет. Я никогда не отличалась терпением. Пожалуй, если только в работе протирщика. Каждый экспонат, побывавший у меня в руках, будь то запретная вещь или выставочный экземпляр были тщательно протёрты и выставлены по всем правилам.

Но сидеть здесь просто невыносимо. Если бы ещё моих новых знакомых получилось бы вызвать на разговор… Но все мои вопросы остаются без ответа или в лучшем случае никакой информации в себе не несут:

— Придёт время — узнаешь…

— Много будешь знать, быстро подохнешь…

Больше я ни о чём не спрашиваю — всё равно не ответят. Наблюдаю исподлобья за своими спасителями, стараясь догадаться по каким-то деталям, кто они всё-таки такие. Рассматриваю их одежду — такую же серую, как и моя собственная. Да и габариты говорят сами за себя.

Однако это никак не объясняет откуда они взялись и чем занимаются на самом деле. И остаётся главный вопрос — что станет со мной дальше в городе, где все зависят от статуса Внешности и без сканера шагу нельзя ступить?.. Ощущаю себя Гаем из той самой книжки.

Интересно, что с ним всё-таки стало после побега? И что будет со мной?..

Снова поглядываю на эту странную троицу. Они ведут себя совершенно невозмутимо. Фолк сидит, скрестив ноги, и ковыряет перочинным ножиком шершавую поверхность чаши, словно пытаясь её разрушить. Тина уткнулась в колени и ни на кого не смотрит. Все молчат, и только Бублик время от времени сокрушается, что есть нечего.

— Я растущий организм, между прочим… Мне нужна еда, помёт те в рот!

От его причитаний мой собственный желудок сжимается до размеров грецкого ореха. Вот бы накормить его хоть чем-то.

— Бубб, заткнись, а? — просит Фолк. — Мы ведь торчим здесь по твоей милости. Послушал бы меня, уже бы были на месте.

— Но ведь он меня назначил главным. И велел держаться от Бухты подальше.

— Да-да, я помню, — снова раздражается Фолк, ероша свои и без того лохматые волосы.

Я поднимаюсь, подхожу к краю, чтобы вскарабкаться наверх. Хочу посмотреть, что сейчас происходит в городе. Как знать, может там полиции на улицах больше, чем обычных жителей?

— Ты чего удумала, ёпта? — Фолк прячет ножик в карман и тоже поднимается на ноги.

— Хочу проверить, что там и как…

— Давай-ка, лучше я? — он улыбается, но от его улыбки меня передёргивает.

— Ладно…

Дожидаюсь, пока Фолк взберётся наверх, а потом спрашиваю, затаив дыхание, что он видит. Даже задремавшая Тина глядит теперь с интересом.

— Ну… Что там? — теряет терпение и Бубба.

— Арка оцеплена. Куча машин с мигалками… Больше ничего не видно.

— А чего вы ждали? Что нам ковровую дорожку постелют и разойдутся по домам? — кривится Тина. — Хорошо, если вообще выберемся.

— Дождёмся темноты, а там попытаем счастье… — решает Фолк, вклиниваясь между мной и Буббой.

— Лишь бы с голоду не сдохнуть… — ворчит Бубба.

— Вот поймают тебя, посадят в Кульпу, будут кормить по расписанию! — ехидно добавляет Тина, снова утыкаясь носом в колени. — Разбудите меня, как солнце сядет…

Я смотрю на небо, но солнце висит неподвижно — день в самом разгаре… Ждать придётся долго. С завистью смотрю на Тину, которая уже вовсю посапывает. А вот я не засну, даже если выпью тонну снотворного. Мало того, что голод мучает, так ещё и напряжение такое, что того и гляди — током бить начну…

Решаю сразиться со временем, просто начав считать. Раз. Два. Три. Четыре. Пять. Шесть…

6 глава. Мышеловка в Храме

…Пятнадцать тысяч сто двадцать семь…

К тому моменту, когда на горизонте появляются алые всполохи, я сбиваюсь седьмой раз. Пятнадцать тысяч сто двадцать восемь… Тело затекло, мышцы одеревенели, хотя я периодически вставала и разминалась.

А голод уже дыру прогрыз в желудке. Скоро начну скулить, совсем как Бубба. Хотя он в последние пару часов затих и украдкой наблюдает за Тиной, пока та спит.

При взгляде на девушку, глаза парня как будто наполняются теплом, от которого даже мне становится жарко. Чувствую себя неуютно: будто подсматриваю за ним в раздевалке. Только одно дело — смотреть на нагое тело и совсем другое — заглядывать в обнажённую душу.

— Как только стемнеет, выдвигаемся! — предупреждает Фолк, в очередной раз выглядывая из укрытия.

Наконец-то!

Сидеть в этой чаше весь день просто невыносимо.

Снова смотрю в небо — солнце почти погасло, а первые звёзды уже выкатились и мерцают бледными бусинками. Ещё от силы полчаса и тьма окончательно победит.

Скоро придёт наше время.

***

Спустившись всё по той же лестнице, мы снова оказываемся во внутреннем дворике, только сейчас он выглядит совсем иначе: тёмный и мрачный, а его стены напирают на нас, точно желая расплющить.

Нужно убираться отсюда да поживее. Не дай эйдос, нас здесь застукают — деваться будет некуда — кругом кирпичные стены, а по углам притаились тени.

Стоит нам покинуть двор, как невдалеке появляются сине-красные огни полицейских мигалок. Мы уже отошли на приличное расстояние от укрытия и застыли как вкопанные посреди лужайки Храма. Безмолвная, лишённая голоса, машина катится по дороге, точно железное чудовище.

Возвращаться назад не имеет смысла — мы просто-напросто не успеем.

Так что единственный выход — попытаться спрятаться в Храме, двери которого до сих пор призывно распахнуты в ожидании прихожанина, готового перечислить немного эйдов за нехитрую молитву.

— Давайте сюда… — не дожидаясь ответа, бросаюсь к дверям. Мраморные ступеньки скользят подо мной, и я от всей души надеюсь не поскользнуться и не рухнуть прямо на них.

Запыхавшись, влетаю в Храм.

Внутри царит полумрак и витает аромат ладана и воска. Сводчатые витражные окна, на которых цветной мозаикой выложен нелёгкий путь от дефектного к особенному, днём почти не пропускают солнечных лучей, а сейчас подсвечиваются светом от расставленных вокруг лампад.

Между окнами застыли гобелены. На одном из них корчится испорченный в преисподней. Его рёбра выпирают парусом, а кожа иссушена, как осенняя листва, гнилые зубы застыли в безумной ухмылке, а дикие глаза того и гляди вылезут из орбит.

Этакий призыв к человеку — не доводи до крайности, иначе и с тобой случиться то же самое. Подобные сюжеты в детстве вызывали у меня трепет и страх, а когда я стала старше — непреодолимое желание прикрыть их чем-нибудь или вовсе изорвать в клочья.

Следом за мной влетают Фолк и Тина, последним оказывается Бубба — он захлопывает двери с громким хлопком.

— Не стоило этого делать! — качаю головой. — Двери Храмов обычно открыты до поздней ночи. Полицейские могут обратить на это внимание…

— Уже ничего не исправишь, — обрывает меня Фолк. — Но так мы хотя бы услышим, если они появятся. Давайте лучше поищем укрытие…

Мы крадёмся к алтарю. Гулким эхом отдаются наши шаги… Так громко, что нас наверняка слышно даже в Яме.

За алтарём здоровенная фреска с двумя эйдосами. Они взирают с высоты с присущим им снисхождением, словно знают нечто такое, о чём мы, простые смертные, и не подозреваем.

Подобные фрески имеются абсолютно в любом Храме, ведь каждый уважающий себя человек должен стремиться к гармонии и совпадению со своим эйдосом по всем параметрам.

Именно поэтому эйдосы в Храмах являются точным отражением друг друга. Считается, что один из них — это особенный, достигший полной гармонии со своим эйдосом.

Их вытянутые для сканирования ладони почти соприкасаются, они взирают друг на друга, словно зеркальные отражения. Годами ходят споры, какой же из двух настоящий. Но даже служители Храма не знают ответа, ибо эти двое на фреске настолько одинаковы, что в глазах двоится.

Фолк идёт вперёд по широкому проходу между рядами с сидениями. Почти у самого выхода приткнулись деревянные скамьи для дефектных, дешёвые кресла в середине — места для стандартных, а ближе к алтарю стоят широкие диваны для особенных.

Туда-то Фолк и направляется. Я следую за ним. Красная ковровая дорожка заглушает наши шаги…

Слева и справа от сцены высятся громоздкие сканеры. Бездушные аппараты вставлены в резные деревянные коробы, а на экранах вместо логотипа Регентства мерцает надпись:

Совершенное тело — совершенная душа.

Призыв прост как дважды два. Стремись достичь эйдоса и после смерти твоя душа отправится в Рай. А нет — добро пожаловать в Ад. Здесь, как и повсюду в Эйдолоне, торгуют статусами, только мифическими.

Вдруг позади слышится скрип двери. Затылком чувствую — это они. Пришли по нашу душу. Моё тело в одночасье обратилось в камень, а ноги будто увязли в смоле и не желают подчиняться.

— Давайте сюда! — Фолк ныряет в коридор справа от алтаря.

Словно в замедленной съёмке вижу, как Тина и Бубба проносятся мимо меня. Тина, оглянувшись, притормаживает, хватает меня за руку и тянет за собой.

— Давай же, из-за тебя нас всех сцапают!

Несколько глубоких вдохов. Пара шагов.

И вот моё тело снова принадлежит мне. Пролетев мимо уютных белоснежных диванчиков в вип-ложе, мы с Тиной вслед за парнями влетаем в коридор, и я в страхе озираюсь вокруг.

Здесь значительно темнее, чем в зале. На стенах всего пара канделябров с тусклыми фонарями едва освещают двери, приютившиеся по обе стороны от нас.

— Тут ведь есть где-то другой выход, да?.. — с надеждой шепчет Тина. Глаза её, которые обычно глядят с прищуром, сейчас кажутся просто огромными.

— Кара? — Фолк смотрит на меня выжидающе.

— Я… я не знаю.

— Ладно, давайте проверим двери, только тихо.

Фолк и Бубба поочерёдно дёргают ручки дверей, но все оказываются запертыми.

Все, кроме последней.

Небольшая комната тонет в темноте. Окон здесь нет, так что мы сами загнали себя в ловушку, выбраться из которой невозможно.

***

Дверь медленно открывается. Я вижу, как луч света прорезает пространство комнаты, и неясная тень вырастает на полу. Вижу, потому что стою прямо напротив, сцепив пальцы.

Вот тень материализуется и оживает, превратившись в мужчину в форме. Его фуражка сползла ему на лоб.

— Ну вот ты и попалась! — просвистел он. — Эй, она зде…

Договорить мужчина не успел: ему на голову обрушился подсвечник.

— Тина, глянь, где второй… — на пару с Буббой оттаскивая бездыханное тело, распоряжается Фолк.

— Пока никого… — докладывает та, выглядывая в коридор.

— Схема та же! Тина, закрывай!

И снова я погружаюсь в темноту. А Фолк, Тина и Бубба прячутся по углам, буду призраки.

Всё повторяется.

На этот раз полицейский сначала зовёт напарника. Я уже думаю, что он, гонимый каким-то предчувствием или молчанием своего товарища, вернётся назад и вызовет подкрепление.

Но нет… Вот он замирает в проёме, направляет фонарь в комнату и, наконец, замечает меня… Но сам не двигается. Предусмотрительный.

— Где Узо? — голос звучит утробно, а щёки в тусклом свечении надуваются, как у лягушки.

Я продолжаю молчать и молю эйдоса, чтобы он ниспослал гром и молнии на нашего врага. А потом вдруг на меня сходит озарение…

— А я его убила! — произношу с чувством, стараясь, чтобы голос не дрожал, а потом растягиваю губы в кровожадной улыбке. По крайней мере, хочу верить, что она выглядит именно так. — Хочешь, и тебя прикончу?

— Ах ты су-у-ка!

Он бросается в комнату, мечтая, наверное, разорвать меня на части. Хлоп. Это Тина закрыла за ним дверь. Мышеловка захлопнулась.

Бубба и Фолк одновременно обрушиваются на нашего гостя: у одного в руках пустая лампадка, у другого — увесистый томик в твёрдой обложке. У полицейского нет шансов. с криком Он валится на пол.

— Фух… Навоз мне в нос! А ты та ещё штучка! — с восхищением замечает Бублик.

— Нужно убираться отсюда. — Фолк выглядывает в коридор. — Этот говнюк мог вызвать подкрепление. Доберёмся до Норы, там и поговорим.

— До Норы? Что это?

— Скоро узнаешь, если, конечно, нам удастся до неё добраться.

7 глава. Крысиная нора

Тёмными проулками пробираемся к таинственной Норе. Несколько раз нас чуть не цапают, но мы вовремя прячемся то за мусорными баками, то за пищевым автоматом.

В конце концов выходим к городской Библиотеке. Монолитное здание в виде гигантской раскрытой книги подсвечено со всех сторон прожекторами, хорошо, что они направлены на здание, так что мы остаёмся в тени.

Чёрные буквы на фасаде складываются в древние слова:

ЗНАНИЕ — СИЛА.

Так и есть. Особенно, если удаётся управлять этой силой и направлять её в нужное русло. В Библиотеке по большей части хранятся только разрешённые книги — то знание, которое необходимо Регентству для управления людьми.

Если бы мне однажды в руки не попала книга про Гая Монтэга, я и не понимала бы разницы.

Конечно, я бывала здесь ещё со времён жизни в Питомнике: сначала нас водили в детскую секцию, потом в молодёжную. Выпустившись и получив свой отсек, я продолжала наведываться сюда, продолжала брать книги, даже если от их содержания меня коробило. Даже самая бесполезная книга несёт какой-то смысл — эту истину я уяснила давным-давно.

— Только не говорите, что мы вломимся в Библиотеку… — шепчу я.

— Не боись, — нам это ни к чему… — успокаивает Бубба. — Нора вон там…

Он указывает на кусты шиповника, на сей раз подстриженные в форме запечённого цыплёнка. Сколько бывала здесь, постоянно удивлялась фантазии здешних садовников. Хотя запросы наверняка поступают из Министерства Культуры и Просвещения.

Раздвинув ветви кустарника, мы один за одним исчезаем за плотной стеной зелени и оказываемся на крохотной полянке.

— Добрались… — выдыхает Тина. — Теперь точно уйдём…

Сколько бы я ни вертела головой, никакой Норы не вижу.

Фолк и Бубба наклоняются к земле и, ухватившись за цепь, которую я в высокой траве и не приметила, тянут её вверх.

Земля оживает.

Заросший травой люк раскрывает свою тёмную пасть.

— Добро пожаловать в Нору! — произносит Фолк, раскланиваясь.

Я подхожу ближе и заглядываю в темноту. Бублик тем временем отстёгивает цепь и опускает её в люк, зацепив за неприметный крючок сбоку.

— Прошу… — он приглашает меня к зияющему чёрным пятном отверстию. — Старые добрые катакомбы…

Я продолжаю стоять столбом, не смея пошевелиться.

Ненавижу темноту…

Однажды, когда мне было лет восемь-девять, девчонки заперли меня в туалете и выключили свет. Вместе с одинокой лампочкой на потолке погас и весь мир. Помню, как сидела на полу и тихо плакала, уткнувшись лицом в колени. А из углов выползали чудовища и тянули ко мне свои мерзкие щупальца…

Нашли меня только утром, когда я не явилась на завтрак. Стоит ли говорить, что с тех пор мы с темнотой не особо дружим?

— Я пойду первым! — возражает Фолк, мимоходом взглянув на меня. — Надо подстраховать её внизу.

Ловко подтянувшись на локтях, Фолк опускается в люк и исчезает.

Плюх.

Раздаётся тихий всплеск воды.

— Эй, я уже тут… — теперь его голос звучит глухо, будто он говорит в трубу.

Бубба кивает мне: мол, теперь твоя очередь. На этот раз точно не отвертеться. Делать нечего, и, присев на корточки, я опускаю ноги в бездну… болтаю ими, пытаясь нащупать хоть какую-то опору, но всё без толку.

Вот-вот — и точно шмякнусь на дно этой проклятой Норы.

Паника расползается по телу, подбираясь к самому горлу, царапает нутро и рвётся наружу отчаянным всхлипом, когда я чувствую ладони Фолка на своих лодыжках.

Он аккуратно тянет меня на себя, перебирая руками. Стиснув зубы, отпускаю край отверстия, за который цеплялась до последнего.

Нет, я не полетела вниз и не рухнула в воду — Фолк крепко меня держит, прижимая к себе.

Слишком крепко.

— Ёпта, да ты чего? Дышишь так, будто пробежала несколько километров.

Я и правда глубоко и рвано дышу застоявшимся сырым воздухом, от которого во рту остаётся неприятный ржавый привкус меди.

— Не… Ненавижу темноту. — Признаюсь, переводя дух. — Но ты можешь уже отпустить.

— Ты точно в порядке, Карамелька?

Чужие руки жгут даже через одежду и кажутся совершенно неестественными на моей талии.

— В порядке.

Фолк всё-таки выпускает меня, и я оглядываюсь вокруг. Здесь не так уж и темно, потому что свет проникает через открытый люк, но лучше не думать, что будет, когда крышка встанет на место.

Круглые кирпичные стены покрыты слизью, а широкий тоннель уходит далеко вперёд, туда, где сгустилась тьма. Она почти осязаема, кажется, если подойдёшь ближе и протянешь руку, тьма схватит тебя своей когтистой смоляной лапой и утащит в своё царство теней.

Шлёп.

Бубба приземляется рядом с нами, и я отвожу взгляд от тёмного глаза, что взирает на меня с вожделением.

Тем временем в отверстии появляются изящные лодыжки Тины. Бубба порывался помочь ей спуститься, но стоит ему только прикоснуться, как та больно лягает его ногой.

Крепкий орешек.

Бублик обиженно ойкает, но больше попыток помочь не предпринимает.

Фолк берёт приставленный к стене длинный железный прут с крюком на конце, который я не заметила раньше. Вытянув его вверх, он ловко подцепляет крышку люка и тянет её на место. Зрелище напоминает солнечное затмение…

Через пару секунд крышка оказывается на своём законном месте и в тоннеле становится совсем темно. В голове нарастает гул, сквозь который до меня доносится издевательский голос Тины:

— Эй, Трусиха, ты как?

— Тина, угомонись! — это Фолк заступается, но я слышу его будто через толщу воды. Уши заложило, а затхлым воздухом становится невозможно дышать: будто глотаешь камни.

Где-то совсем рядом послышалось шуршание и что-то метнулось в сторону.

Эйдос, помоги мне!

Неожиданно ноги касается… нечто, и я громко вскрикиваю. Крик разлетается эхом и разбивается о каменные своды.

— Здесь кто-то есть… — ненавижу себя за визгливый тон, но ничего не могу с собой поделать.

— Да, Трусиха, это крысы. Их здесь сотни! Они голодные и злые…

— Хватит уже! — требует Фолк.

Наконец темноту разрезает узкий луч света — это Бубба включил фонарик, видимо, припрятанный где-то здесь. Я слежу за тонкой нитью света и дышать становится чуточку легче.

— Ну что? — теперь я слышу Бублика более отчётливо, будто вату из ушей вытащили. — Все готовы? Я иду первым, потом Кара, дальше Тина. А ты, Фолк, будешь замыкающим.

Все по очереди кивают, а мне даже удаётся проглотить застрявший камнем в горле затхлый воздух.

Надеюсь, что идти придётся не очень долго.

***

По моим подсчётам мы шагаем вечность. Кое-где вода неприятно хлюпает под ногами. Ботинки слегка промокли, но это — меньшее из зол, по крайней мере, для меня…

Я слежу за лучом фонаря и стараюсь не замечать тени, которые сопровождают нас по пути. А ещё запах… Сточные воды и грязь — видимо неповторимый аромат здешних мест. Зажимаю нос пальцами и стараюсь дышать ртом.

— Эй, Трусиха… А ты знаешь, что крысы частенько поедают своих жертв живьём? — шепчет мне в спину Тина.

От её слов и злорадного смеха становится не по себе. Я никогда не задумывалась, боюсь ли крыс, но сейчас никак не могу выбросить этих тварей из головы. Так и вижу их притаившимися где-то рядом.

Теперь мои шаги звучат гораздо тише и даже почти не хлюпают. Смешок Тины возвещает, что перемена не осталась незамеченной.

Несколько раз мы выходим к развилке и каждый раз сворачиваем в новую артерию подземных ходов. Если бы мне пришлось искать дорогу назад, я бы точно заблудилась.

Реальность накатывает на меня лавиной. Я эйдос знает где, вокруг тьма и кучка незнакомцев.

И крысы.

Убийственное сочетание, если вдуматься.

Остаётся только молиться, чтобы моим новым знакомым не пришло в голову меня бросить здесь одну.

Они ведь не такие, правда? Они ведь так не поступят?

Но внутренний голос запоздало шепчет: ты их совсем не знаешь…

От подобных мыслей мурашки бегут по телу.

Когда мне кажется, что мы уже обошли весь город, Бубба, хвала эйдосу, даёт знак остановиться.

— Я пойду всё проверю. Стойте здесь.

Он заворачивает за угол и исчезает. Хорошо хоть со мной остались Фолк и Тина. И фонарик. Тешу себя надеждой, что, если Бублик оставил нам фонарь, значит выход совсем рядом.

— Как тебе наше маленькое путешествие? — спрашивает Фолк. Похоже, он заметил, как я гипнотизирую луч фонаря.

— Нормально… — стараюсь скрыть нервозность.

— Эй, народ… Всё тихо. Идём.

Наверное, мой вздох облегчения услышали все, включая крыс, о которых болтала Тина.

Стоит впереди увидеть клочок рваного неба, как облегчение накатывает волной, даже ноги подкашиваются. Мы выбираемся из большой железной трубы. Свежий воздух ударяет в нос.

Я оглядываюсь. Звезды только-только начали гаснуть — словно кто-то невидимый отключает их по одной. Мы в траве по пояс и ни одной живой души вокруг.

Вдали виднеются ветхие развалины — жилые кварталы, навсегда покинутые и превратившиеся в руины. Тёмными глыбами они возвышаются вокруг. Настоящий лабиринт, в котором можно сгинуть навеки.

Оглядываюсь назад и между такими же развалинами вижу часть Стены, опоясывающей город. Стену построили после Кровавой войны для защиты.

Но на самом деле она вызывает только отторжение, потому что жители превратились в пленников — ни выйти, ни зайти просто так нельзя. Хотя людей это совсем не беспокоит. Может, в прошлом и было иначе, но теперь все вроде как смирились или привыкли.

Лишь у горизонта слабая полоска света — солнце ещё не проснулось, но уже потягивается первыми лучами.

От трубы змейкой ползёт узкая тропинка и исчезает из виду в высокой траве.

— Ну, теперь недолго! — резюмирует Бубба.

Мы шагаем по тропинке по одному, и я украдкой провожу рукой по влажной траве, уже умытой утренней росой… Оглядываюсь. Стена осталась совсем далеко — только краешек виден.

Почему-то именно сейчас до меня доходит: у меня получилось! Я выбралась, я сбежала от фантомов и… я свободна!

Губы сами собой растягиваются в улыбке. Смотрю на горизонт, где уже вовсю рождается новый день, а солнце запустило свои лучи в небо. За тьмой всегда следует свет. И я добралась до него.

Жаль, тогда я ещё не знала, что свет может и ослепить.

В заточении. Свобода

Сегодня все мои мысли занимает свобода. Я так много слышала о свободе, так стремилась её обрести, но по факту так мало знаю о ней. Всё относительно в этом мире, да и в любом другом, наверное, тоже.

Когда-то мне казалось, что нашу свободу отобрало и растоптало Регентство. Оказавшись за Стеной, я наивно полагала, что, наконец, обрела её.

На самом же деле свобода так и осталась недосягаемой мечтой — она как туман поутру — блестит в лучах восходящего солнца, а попытайся ты её спрятать в карман — тут же растает, даже следов не останется.

Но человек — существо удивительное, вечно рыскает в поисках недосягаемого и верит, что может удержать в пальцах и свободу, которую не в силах увидеть или потрогать.

Увы, моя вера уже почти потухла, совсем как спичка на ветру. Тьма поглотила меня — не только тело, но и сознание.

Либерти тоже померк в моих воспоминаниях и выцвел, как и моя любовь к нему и его обитателям. Осталась только я…

8 глава. Ничего не вижу, но всё слышу

Мы останавливаемся среди буйно цветущих кустарников, от которых исходит странный густой аромат. Я даже морщусь.

— Это бузина, она отпугивает падальщиков, — сообщает Фолк как бы между прочим.

От упоминания падальщиков меня бросает в дрожь. Обосновавшиеся в Диких землях твари — результат Кровавой Войны. Когда-то они были такими же людьми, как и мы, но им не повезло: генное оружие наших врагов навсегда лишило их человечности, превратив в злобных тварей.

Говорят, вместо лиц у них жуткие морды, пасть полна острых клыков, вместо ногтей — длинные когти, а кожа покрыта грубой шерстью.

Однако Регентству удалось решить этот вопрос, снабдив падальщиков работой: те рыскают по заброшенным территориям в поисках полезных вещей и получают за них еду и одежду и в город пока не рвутся. И вуаля — все довольны.

— Они и правда такие мерзкие, как говорят? — озираюсь вокруг, в каждую секунду ожидая, что на нас нападёт чудовище.

Любой человек, живущий в городе, слышал о падальщиках. Ими пугают детей в Питомниках, а взрослый ни за что не выйдет за Стену без нужды, потому что знает: там он станет их лёгкой добычей. Война давно закончилась, а мерзкие твари — остались в Диких землях и уходить никуда не собираются.

И как я могла забыть о них, сбегая из города? Хотя… когда ты спасаешь собственную шкуру, всё остальное вылетает из головы начисто. И вот теперь такой сюрприз. С другой стороны, эта троица как-то здесь выживала всё это время.

— Помёт те в рот, красавчиками их точно не назовёшь. А воняют так, что вонь в Норе покажется тебе сладким благовонием! — хихикает Бублик.

— Так вы с ними пересекались?

— А ты думала, мы тут как сыр в масле катаемся? — заводится Тина.

— Сталкивались пару раз… — встревает Фолк. — Не бойся. У нас есть машина, а у них — только ноги. Сюда они тоже не сунутся. От бузины им начисто сносит крышу…

— Это точно! В какой-то раз двое ткнулись, так одного так плющило… Я думал, он кони двинет. Второй его еле уволок. Поэтому мы и прячем здесь Крошку!

— Крошку? — переспрашиваю я.

— Сейчас увидишь… — Бублик исчезает в густых зарослях.

Спустя десять минут совсем с другой стороны, кряхтя и кашляя, появляется… изъеденный коррозией автомобиль.

— Знакомься! Это наша Крошка! — выглядывая из окна, Бубба гордо кивает на ржавое корыто, представшее моим глазам.

Назвать это машиной можно лишь с большой натяжкой. Боковые зеркала выломаны с корнем, все четыре дверцы помяты, заднее стекло отсутствует начисто, а переднее — всё в паутине трещин и как только через него можно что-то разглядеть?

Меня так и подмывает обозвать Крошку старухой, но я решаю не искушать судьбу.

Мы устраиваемся сзади. Я трижды хлопаю дверцей, прежде чем она наконец-то закрывается.

— А пока… — продолжает Бублик, доставая что-то из бардачка, — тебе придётся надеть это… — в руках его оказывается какая-то чёрная тряпка. — У нас есть правило: ни один новенький не должен знать дорогу. Так что вот…

Он бросает мне тряпку, и я её на лету ловлю. Развернув, понимаю, что это мешок — пыльный и грязный, будто пару веков провалялся в хранилище Музея, где я работала целую вечность назад.

Но пыль меня не пугает — в Музее столько её навидалась, что этим троим и не снилось. Меня пугает беспомощность, ведь в случае чего я окажусь загнанной в угол и не смогу за себя постоять.

— Я это не надену…

— Навоз те в нос, тогда можешь сразу выметаться. Но не забудь, что по твою душу отправили кучу фантомов и всю Полицию Внешности.

Мог бы и не напоминать.

— Я бы на твоём месте хорошенько подумал, — снова встревает Фолк. — На одной чаше весов — твоя жизнь, а на другой — всего-то какой-то мешок.

Кручу в руке чёрную ткань и размышляю. Столько вытерпеть и теперь сдаться?.. Ни за что!

— Хорошо, будь по-вашему… — пальцы мнут тряпку и от неё клубами расходится пыль.

— Но?.. — Фолк изгибает бровь. — У тебя ведь есть какое-то «но»?

И откуда он всё знает?

— Сначала вы расскажете, куда мы едем! — заметив, как он хмурится, я поспешно добавляю: — Считаю, что я заслужила несколько слов правды…

— Ишь ты. Считает она… — замечает Тина с ехидством. — Поздновато спохватилась! Или что, если мы откажемся, потопаешь обратно в город?

— Очень смешно… — огрызаюсь я.

Запульнуть бы в неё этим мешком.

— Да рассказывать особо и нечего, — пожимает плечами Фолк, устраиваясь поудобнее между мной и Тиной. — Ты скоро сама всё узнаешь. И увидишь. Мы не живём в городе, но ты уже, наверное, это и так поняла. И у нас нет статусов.

— Потому что мы — свободные! — добавляет Бубба, ковыряясь в бардачке.

— Так вы из Диких земель? Или сбежали из города? — не отстаю я.

— Среди нас живут разные люди. И у каждого своя история. Ты не переживай… Одно могу пообещать точно: мы везём тебя туда, где нет ни сканеров, ни Полиции, ни фантомов.

Нет ни сканеров, ни Полиции, ни фантомов.

Звучит заманчиво.

Глубоко вздохнув, натягиваю мешок и проваливаюсь в темноту. Он невыносимо воняет то ли мышиным помётом, то ли тухлыми яйцами, и нормально дышать не получается — пыль забивается в рот и нос.

— Вы хоть бы стирали их, что ли… — ворчу, стараясь не дышать.

— Считай это испытанием на прочность! — отзывается Фолк и мне даже не нужно видеть его лица, чтобы понять, что он ухмыляется.

— Может, мы уже поедем?

— Лады, — обещает Бублик и через секунду машина, наконец, трогается.

***

Изо всех сил цепляюсь за ручку покорёженной двери, стараясь не заваливаться на Фолка. Я отбила всю задницу, но, по крайней мере, сейчас я еду сидя. В таксобус на моей остановке обычно уже не влезть — пихаешься, протискиваешься и укладываешь себя между другими такими же — по струночке, чтобы дышать можно было. А возят так, точно мы не живые. Каждая кочка — наша, каждый крутой поворот — как последний. У водителя план — не соберёт, спишут с эйды с его кармана, а там и так негусто. Вот и носятся.

Так что Крошка не так уж плоха. Даром что мешок на голове — здесь хоть настоящий, а в городе нам невидимый пялили — и живи с ним как хочешь. Вот вроде смотришь вокруг, а всё какое-то ненастоящее и подсунутое — на, смотри, любуйся.

— Черт. Кажется, за нами хвост… — говорит Фолк.

— Кто?

— Падальщики.

Я пытаюсь снять мешок, но чья-то рука останавливает меня.

— Даже не думай, — шипит Тина.

— Я не собираюсь ждать, пока нас схватят эти…

— И что ты сделаешь? Будешь стрелять в них глазками? Сиди молча и не лезь! Мы разберёмся! Не впервой!

И я затыкаюсь. И не потому что нечего сказать, а потому что мои слова вряд ли что-то изменят. Так стоит ли сотрясать воздух, который и так едва просачивается сквозь плотную пыльную ткань?..

Бубба выжимает из Крошки всё, что можно и мы несёмся вперёд, подпрыгивая на кочках. Я вцепилась в ручку и зажмурилась, хотя через мешок всё равно ничего не вижу.

— Попетляем чуток, да и всё. У нас-то есть Крошка, а у них только ноги, помнишь?.. Хотя так далеко они обычно не забредают.

— А вы… а вам… — подбираю я нужные слова. — А вам приходилось с ними сражаться? Говорят, они очень быстрые и очень жестокие.

— И где это, интересно, так говорят?

— По моновизору…

— Ты бы поменьше смотрела новости, Карамелька! — насмешливо тянет Фолк. — Хотя они и правда настоящие звери. И да, иногда мы сталкиваемся с ними лицом к лицу. Иногда даже кое-кто из наших погибает, но такого уже давно не случалось. Ещё вопросы?

— Нет…

— Тогда, вон, лучше посмотри в окно. Ох, прости, я совсем забыл, что ты не можешь. Тогда просто помолчи и дай нам сделать свою работу. Буб, сверни туда…

Машина резко накреняется и меня бросает на Фолка.

— Эй, полегче, Карамелька…

Чертыхнувшись, я ещё крепче хватаюсь за ручку и демонстративно отворачиваюсь к окну. Пусть мне ничего не видно, но всё-таки это лучше, чем терпеть остроты Фолка.

***

Когда мне уже чудится, что мы едем не несколько часов, а несколько дней, Крошка, наконец, застывает на месте.

— С вещами на выход, ну! — ржёт Бублик.

Я тянусь к мешку — хочется поскорее избавиться от этой тряпки, но чья-то рука неожиданно перехватывает мою.

— Не так быстро, Карамелька! — это Фолк, чтоб его. — Снимешь, когда скажут.

— И как я пойду?

Честно сказать, вся эта конспирация уже порядком надоела.

— Ножками, как же ещё?

Наверное, даже хорошо, что на мне сейчас мешок, иначе я за себя не ручаюсь.

— Всё, ведите её, а я пока спрячу нашу Крошку, — распоряжается Бублик. По голосу слышно, что он в ней души не чает. Интересно, кто ему дороже: машина или Тина?

— Пошли… — приглашает Фолк, беря меня под правый локоть. С левой стороны пристраивается Тина. Чувствую себя под конвоем.

Идём мы медленно — спасибо, хоть не тащат волоком. Гул мотора становится тише, но определить в какой стороне скрылся Бубба, мне не удаётся.

Ощущаю себя беспомощным ребёнком, для которого приготовили наказание, но не говорят, каким оно будет. Удушливая пыль мешка очень отвлекает, а ещё чёрная ткань моментально нагрелась на солнце и теперь с меня пот бежит ручьём.

Представляю, как я буду выглядеть, когда с меня в конце концов стащат эту тряпку. Остаётся только гадать, скоро ли это произойдёт.

То и дело я наступаю на острые камешки под ногами и шиплю от резкой боли — спасибо тонкой подошве моих ботинок. Постепенно вокруг нарастает гул. Хотя нет… да ведь это шум волн, монотонно накатывающих на берег и разбивающихся о камни или другую преграду!

Спустя несколько минут даже через воняющий помётом мешок, нос улавливает запах рыбы, водорослей и соли. Значит, мы опять оказались у воды.

Когда я готова уже взвыть, мы всё-таки останавливаемся. Неужто пришли? Снова пытаюсь стянуть мешок, но Тина, шикнув, больно дёргает меня за плечо:

— Тебе ведь ясно сказали ждать!

Я однозначно не нравлюсь этой девчонке, впрочем, неприязнь у нас обоюдная. Решаю промолчать, потому что моё мычание сквозь пыльную ткань всё равно прозвучит жалко.

Стоит Бублику вернуться, как раздаётся глухой стук — два коротких удара, два длинных, а за ним следует протяжный скрежет.

«Дверь…» — догадываюсь я.

Старая железяка открывается со стоном, будто протестуя против такого грубого обращения.

— Ну наконец-то… — откуда-то снизу доносится незнакомый голос. — Магнус уже заждался, говорит, иди, Крэм, встречай этих олухов и без них не возвращайся! — это явно ребёнок, который тараторит так быстро, будто боится не успеть сказать всё, что запланировано. — Ну вот я тут и сижу, караулю, чуть со скуки не помер. И промёрз до костей…

Значит, это мальчишка, фиксирую я, получив тычок в спину.

— Как же его всегда много… — недовольно замечает Тина, снова толкая меня вперёд. — Слушай, Коротышка, когда-нибудь я подарю тебе кляп… — А ты, давай, шевелись! Да смотри, не сломай шею, а то Магнус будет недоволен…

Я осторожно спускаюсь вниз и молю эйдоса, чтобы Тина больше не пихалась. Как можно аккуратнее переставляю ноги, размышляя, кто всё-таки этот таинственный Магнус.

Прежде чем оказаться на твёрдой земле, я насчитала двенадцать ступенек. Идти теперь гораздо легче — пол под ногами ровный и гладкий — явно искусственного происхождения.

Снова кто-то берёт меня под руку и ведёт вперёд. Кажется, это Бублик. Даже через плотную ткань я замечаю, что вокруг стало значительно темнее. Кожа покрывается мурашками, а волоски на руках встают дыбом от холода.

— Так это она и есть? — уже шёпотом спрашивает мальчик.

— Она самая! — подтверждает Фолк.

— А почему вы так поздно?

— Так получилось!

Мы идём довольно долго. Дважды повернули налево и один раз направо. Не знаю, пригодится ли эта информация, но на душе становится как-то легче.

И снова ступеньки. Теперь я спотыкаюсь, поднимаясь наверх, но чья-то рука не даёт мне упасть, вовремя придержав за локоть.

— Давай уже, открывай! — торопит мальчика Бублик. — Жрать хочется, мочи нет…

— Ага, только это вряд ли… сначала с вами потолкует Магнус. Он так и сказал: Крэм, как только они вернутся, пошли за мной. Вот. Так что я уже отправил за ним Арвида! — опять тараторит мальчишка. — С минуты на минуту Магнус будет здесь!

— Чёрт… — бормочет Бублик, а я готова поспорить, что больше он не улыбается.

— Кто всё-таки такой этот Магнус? — шепчу я в испуге.

— Магнус— наше всё! — отвечает Бубба. — Ну… как бы тебе объяснить… Магнус как ваш Регент, только в тысячу раз лучше.

— Не называй его так… — слышу ворчание Тины, а затем глухой удар: никак она дала Буббе подзатыльник. — Магнус — наш лидер. И именно от него будет зависеть, останешься ты у нас или нет.

— Зачем ты её пугаешь? — влезает Фолк. — Не слушай её, Карамелька. Раз ты здесь, значит здесь и останешься.

Поздно. Мне уже страшно. Меньше всего я сейчас хочу встречаться с этим самым лидером. Вдруг он решит, что мне здесь не место?.. Что тогда со мной будет? Отправят назад в город? Бросят в Диких землях?

От тягостных мыслей меня отвлекает новый скрежет — вот и вторая дверь скрипит ржавыми петлями. Пара шагов и сквозь ненавистный мешок пробивается свет, а тёплый воздух согревает кожу.

— Добро пожаловать на Либерти! — торжественно провозглашает Бубба, а у меня перехватывает дыхание и совсем не из-за пыли… — Теперь можешь снять мешок!

9 глава. Либерти

С превеликим удовольствием сдёргиваю с головы мешок, бросаю его Буббе и рукавом кофты обтираю лицо от грязи, оглядываясь вокруг.

Повсюду, куда ни глянь — листва нависает плотной стеной, даже над головой густые кроны деревьев стелются настоящей крышей, а их тёмно-серые стволы напоминают причудливо изогнутые скелеты в нелепых объятиях, будто застывшие во времени.

И тут я упираюсь взглядом в притаившуюся между двух стволов… мумию. Крик застревает в горле и, слава эйдосу, не разносится на всю округу.

— Люблю наблюдать эту картину… — хмыкает Тина. — Смотрите, её глаза размером с часы на Площади.

— Не издевайся… — лениво тянет Фолк. — Себя-то помнишь, когда впервые увидала Кригера? Ты визжала так, что в горах было слышно.

Я продолжаю рассматривать мертвеца. Лицо словно окаменело в предсмертном крике — рот замер буквой «О», что совершенно не вяжется с тёмными очками, нахлобученными ему на нос. Хотя, наверное, это и к лучшему — я бы точно не хотела видеть его глаз.

Одет мертвец в военную форму, но не нашу, а чужую — на шевронах изображено солнце, а его лучи — это стрелы. Конечно, от времени солнце поблекло, выгорело и теперь выглядит жалко.

— Во-первых, я была младше, — оправдывается Тина, — а во-вторых…

Жутко хочется утереть её вздёрнутый носик, так что я собираюсь с силами, подхожу к мертвецу и осторожно касаюсь его руки.

— Привет, здоровяк! Как ты? — на ощупь рука напоминает высохшую ветку дерева. Если не думать о том, что это труп, терпимо. — Всё несёшь свою вечную вахту?

— Помёт мне в рот… — восхищается Бублик. — Во как, видали?

— Подумаешь… — фыркает Тина. — Зато она боится темноты и крыс.

Я отхожу от Кригера, мысленно празднуя маленькую победу, и незаметно вытираю ладонь о штаны. Небольшая плата за недовольное лицо Тины.

Позади раздаётся металлический лязг, и я оборачиваюсь. Мальчишка захлопнул железную массивную дверь, спрятанную в глубине разинутой акульей пасти.

Ненастоящей, конечно.

Но меня всё равно пробирает мороз. Острые зубы кое-где обломались, а краска облупилась и всё равно сооружение выглядит устрашающе.

— Ну вот и готово… — сообщает он, дёргая для верности ржавую ручку двери, а потом вдруг сдвигает на затылок свою сплюснутую с боков голубую шапочку, из-под которой торчат взлохмаченные рыжие волосы. Его внимательные серые глаза рассматривают меня с интересом, а веснушчатое лицо ни с того ни с сего краснеет. — Какая красивая…

Теперь уже я вспыхиваю, получив такой неожиданный комплимент. Никогда не считала себя красавицей, а сейчас, с перепачканным лицом, меня даже симпатичной вряд ли можно назвать.

— У тебя дурной вкус, Коротышка! — Тина не упускает возможности вставить свои два эйда, причём одной фразой сражает нас обоих.

— А ты не завидуй! — похоже, мальчишка за словом в карман тоже не лезет. — Привет, меня зовут Крэм! — он подходит ближе, снова сдвигая свою шапочку назад. — И Крэм всегда к твоим услугам! Если у тебя будут вопросы — зови! Если тебя кто-то обидит, — тут он многозначительно смотрит на Тину, — зови ещё громче!

— Приятно познакомиться, Крэм! Меня зовут Кара! — протягиваю ему ладонь, улыбаясь. — И спасибо!

Он по-деловому жмёт мою руку, опять отчаянно краснея.

— Двинули уже… — хмурится Фолк.

Я снова озираюсь по сторонам. С интересом и каким-то внутренним трепетом рассматриваю каждое дерево, так причудливо изогнутое природой. Подобного мне видеть никогда не приходилось.

Нет, в городе тоже растут деревья и кустарники, но все они в идеальном порядке — любой куст, любое дерево, любой цветок имеет своё место, форму, цвет. Бесспорно, садовники стараются на славу, но выглядят их творения очень искусственно. Здесь же даже растения свободны и вольны расти так, как им хочется.

Наверное, и с людьми так?

Мы идём вперёд, когда на другом конце живого коридора появляется мужчина. Одет он в длинную тёмную мантию, полы которой развеваются на ветру. Двигается мужчина неспешно, даже несколько лениво.

— Это он? — спрашиваю шёпотом, наклонившись к Фолку, хотя уже и так знаю ответ. — Ваш Магнус?

— Да. Наш непревзойдённый лидер.

В голосе Фолка как будто звучит неодобрение, но мне сейчас некогда об этом думать. Я нервничаю, совсем как на собеседовании в Музее — будто вновь оказалась перед комиссией.

Мужчина подходит ближе, и я замечаю, что он довольно высок — по сравнению с командой Буббы смотрится настоящим великаном.

Его загоревшее лицо будто высечено из скалы и покрыто сетью морщинок. Особенно заметны те две, что залегли меж бровями — их словно прочертили карандашом. В длинных светлых волосах гуляет ветер, а в проницательных глазах плещется холодное синее море.

Он походит на старца из забытой книги, а борода с усами и мантия только дополняют образ.

— Ну, здравствуй, Кара! — голос его очень дружелюбный и не вяжется с холодным взглядом. — Добро пожаловать. Я — Магнус, местный управленец, — он протягивает руку.

Пальцы утопают в его ладони. Рукопожатие выходит коротким, но крепким.

— Здравствуйте. — Мой голос звучит неестественно звонко.

— Как себя чувствуешь?

— Нормально… Вроде…

— Вроде? — Магнус недовольно щурится. — Сейчас разберёмся… Что стряслось? Мы ждали вас гораздо раньше! — вопрос адресован Бублику.

— Э-эм… — тянет Бубба, явно тушуясь. — Так получилось…

Он смотрит куда угодно, но только не на Магнуса. Даже ямочки на его щеках куда-то испарились. Не дождавшись ответа, тот переводит взгляд на Фолка.

— Ты что скажешь? Рапортуй.

— Так я ж не главный! — торжествующе напоминает Фолк. — Забыл?

Тина, покачав головой, неодобрительно хмыкает, и на этот раз я с ней согласна — Фолк ведёт себя вызывающе. Судя по поджатым губам Магнуса, он тоже очень недоволен.

— Я жду.

В его словах столько властности, что мороз пробирает, несмотря на удушливую жару. Этот человек и вправду лидер — от кончиков волос, до северного блеска в глазах.

— Тебе не понравится мой рассказ.

— Позволь мне самому решать, лады? — губы Магнуса превращаются в тонкую нить, отчего его лицо выглядит ещё более суровым.

— Что ж. Ладно. Мы чуть не попались, — бросает Фолк лениво, — нас новенькая спасла… — о том, что Бубба нас всех чуть не угробил, он смолчал, и я мысленно записываю на его счёт плюсик, который тут же стираю, стоит ему продолжить: — Советую смотреть за ней в оба.

Магнус в задумчивости гладит бороду. На безымянном пальце перстень подмигивает зелёным глазом, у которого зрачок — две жёлтые шпаги, скрещённые в букву Х…

— Наследие… — проследив за моим взглядом, объясняет Магнус. — Кольцо самого Эйрика Халле. Но обо всём по порядку. Итак, я жду доклада.

Он достаёт из-за пазухи курительную трубку, несколько раз стучит по ней указательным пальцем, а потом поджигает. Запах цветов смешивается с горько-пряным дымом, рождая свой неповторимый аромат, и я вдыхаю его, но всё равно не могу надышаться.

Пока мы неспешно шагаем по дорожке туда, откуда появился Магнус, Фолк ведёт рассказ о наших приключениях. А я во все глаза разглядываю мир, в котором очутилась. Мы уже покинули живой тоннель, и тропинка стала шире. Деревья здесь растут гуще и уходят высоко в небо, а под ногами шуршат иголки.

— Нам пришлось остановить Арку и спускаться по балкам.

Слушая Фолка, я не могу поверить, что всё это действительно происходило с нами. Со мной.

— А дальше? — Магнус пускает дым и щурится на солнце с невозмутимым видом, будто Фолк рассказывает не о живых людях, а о героях книги. — Мда… И где вы провели день?

— В чаше Храма. Но здесь надо сказать спасибо ей. — Фолк кивает на меня.

— Значит, мы не ошиблись? — брови Магнуса ползут вверх.

«Не ошиблись в чём?» — хочу спросить я, но так и не решаюсь.

— Похоже на то. Ну а когда стемнело, покинули город, добрались до Крошки… Но за нами увязались падальщики. Пришлось попетлять.

— Что-то они распоясались. — Магнус выпускает новое колечко дыма. — Ладно. Потом будем разбираться, сейчас не до вас. Свободны. Мне нужно побеседовать с нашей… гостьей.

Мы как раз подошли к развилке, откуда в разные стороны расходятся три дорожки.

Многострадальная троица торопливо уходит, выбрав центральную тропинку. Только маленький Крэм немного мешкает, щурится, но потом всё-таки шагает вслед за остальными, быстрым движением поправив свой головной убор, на этот раз сдвинув его не только назад, но и на правый бок.

Провожая взглядом удаляющиеся спины, меня накрывает паника. Что теперь? Украдкой смотрю на Магнуса, и в волнении кусаю губы.

— Не бойся, я тебя не съем, — заметив моё волнение, обещает он, — мы просто поговорим… Уверен, тебе не терпится задать вопросы? — на его лице появляется снисходительная улыбка.

Уже легче: значит изгонять меня отсюда никто не собирается. Вопреки заверениям Фолка слова Тины всё-таки сделали своё чёрное дело.

— Ну и?.. — Магнус избирает из трёх тропинок ту, что слева и берёт меня за руку. — Приступай!

Десятки вопросов готовы сорваться с языка, но я перебираю их все, прежде чем задать первый и как по мне — самый важный:

— Кто вы такие?

— Что ж, вопрос хороший и весьма уместный, — снова поглаживая бороду, отвечает Магнус. — Мы зовём себя свободными. Скажи, знаешь ли ты хоть что-нибудь об Эйрике Халле?

— Нет…

— Неудивительно… — лицо его разочарованно вытягивается. — Регентство сделало всё возможное, чтобы уничтожить все упоминания о нём и вырезать из памяти людей, словно болезненный нарыв. Но ничего. Однажды мы это исправим. Итак, Эйрик Халле был легендарным журналистом и по совместительству моим предком, жившим в ту пору, когда законы о Внешности только принимались и многие ограничения, которые сегодня кажутся жителям города вечными, только-только вводились. Ты улавливаешь суть?

— Да-да, пожалуйста, продолжайте…

— Так вот Эйрик Халле был одним из немногих, кто противостоял системе. Когда правительство решило официально разделить общество на классы, он взялся устраивать пикеты и демонстрации в знак протеста, пока Регентством не был принят «Закон о смуте», по которому все несогласные приравнивались к неугодным и подлежали аресту и заключению в тюрьму.

По петляющей лентой тропинке мы выходим на чудесную аллею. Здесь, в тени густых деревьев, приютились лавочки разных форм. Одна — в форме китового хвоста, другая — в виде распустившегося цветка с когда-то жёлтой сердцевиной вместо сиденья и спинкой из расходящихся во все стороны белых лепестков.

Но больше всего меня поражают скамейки из живых деревьев — их стволы изогнуты так, что можно с лёгкостью присесть, а листва служит своеобразным навесом и наверняка спасает в жару от солнца.

— Это — Липовая аллея, но молодёжь зовёт её аллеей Любви… — как бы между прочим сообщает Магнус. — Они любят здесь гулять парочками, романтика и всё такое…

— А что стало с Эйриком Халле дальше? — возвращаюсь к теме журналиста, снова краснея. В городе о подобных прогулках и не помышляют даже — знай себе ходят в Бухту Темноты, и дело с концом.

— Он понял, что его арест — лишь вопрос времени и вместе со своей женой — да-да, в то время ещё существовали браки, — заметив моё удивление, поясняет Магнус, — и немногочисленными сподвижниками сбежал в Дикие земли. Так появилась наша община. Блуждая по Диким землям Эйрик Халле встречал и других людей, которые после Кровавой Войны не пожелали жить в городе или попросту не подошли. Они тоже присоединялись к свободным. Да что там… Так происходит и по сей день, например, Фолк жил в крохотном поселении в горах. Он и его мать влачили жалкое существование и тоже в итоге присоединились к нам. Вот, пожалуй, и вся история, если вкратце.

Нас живёт здесь порядка семидесяти человек. Немного… Но мы довольны и этим. Плюс, к нам попадают новенькие вроде тебя. А кроме того… я надеюсь, что очень скоро наша жизнь круто изменится, впрочем, об этом мы поговорим позже. Сейчас тебе необходимо увидеться с Рагной.

10 глава. Ведунья. Чёрная метка. Дом

— Все новенькие первым делом навещают Рагну… Так уж повелось с тех пор, как мой отец подобрал её умирающей в Диких землях.

Тропинка приводит нас в самую гущу леса. Под раскидистым вязом стоит покосившаяся хижина. Наверное, если на неё дунуть — рассыплется. Интересно, остальные жители острова живут в таких же?

— Кто она?

— Ведунья… По крайней мере считает себя таковой. — Магнус подмигивает и в эту секунду выглядит моложе лет на двадцать. — Видишь дерево? — он указывает на тот самый могучий вяз, который я заприметила.

— Ага…

— Это дерево мудрости. И… — понизив голос, шепчет Магнус: — скажу тебе по секрету, Рагна находила очередное, где бы мы не останавливались. И каждое непременно оказывалось рядом с её жилищем. У Рагны больные ноги.

— Напоминает древо жизни… — замечаю я. — Только без цветов.

— Да, действительно. А в чём его суть, ты знаешь?

— Ну… оно символизирует общество. Корни — это дефектные, они питают ствол — стандартных, листва — это особенные, а цветы… цветы — это лучшие из лучших: Регент и его министры.

— Да, но на самом деле с таким подходом к обществу даже сорняк не взойдёт… — улыбается Магнус.

Стоит нам приблизиться к хижине, оттуда выползает старуха до того иссушенная, что кажется даже если вылить на неё тонну воды, та мгновенно впитается. Длинные, до самого пояса, распущенные волосы цвета старости делают её похожей на ведьму, а грязные лохмотья только усиливают впечатление. Мутные глаза старухи подёрнуты пеленой, что придаёт ещё больше жуткости её образу.

— Ты привёл новую душу, Магнус? — голос старухи скрипит, будто дерево о стекло. — Что ж, веди её ко мне.

— Она не только плохо ходит, но и плохо видит…

— Зато хорошо слышу!

Усмехнувшись, Магнус подводит меня ближе и кивает, подбадривая — мол, ничего не бойся. Помедлив, я всё-таки подхожу к старухе на расстояние вытянутой руки и жду своей участи. Кто её знает, может, она решит отрезать мне палец в знак верности свободным?

— Не бойся, душа… Я не причиню тебе боли, — обещает ведунья, словно прочитав мои мысли.

Старуха тянет ко мне руку, с длинными чёрными ногтями — сколько же лет этой грязи? И её скрюченные пальцы ложатся на мою голову. Ощущение не из приятных — точно зацепилась макушкой за сухую ветку. Она бормочет что-то на непонятном языке, а её мутные глаза закатилась и теперь видны только белки в кровавых прожилках. Хочу вырваться из её цепких пальцев, но в страхе даже пошевелиться не могу.

Наконец-то она убирает руку и снова мутным взглядом глядит на меня. Затем, достав из-за пазухи холщовый мешочек, дрожащими пальцами выгребает из него сушёные цветы, напоминающие тёмно-бордовые шишки, и обсыпает ими меня — будто кровавые брызги летят.

А потом хрипит:

— Ты сильна духом и плотью, душа. Но перст судьбы уготовил тебе немало испытаний! И лишь от тебя будет зависеть их исход…

То ли от слов Рагны, то ли от её жуткого вида, а может и от запаха цветов, но меня начинает тошнить. Прикрываю рот ладонью и беспомощно смотрю на Магнуса, но тот совершенно невозмутим — стоит себе, сложив руки на груди.

— Э-э… Спасибо. — мычу в ответ.

— Кстати, тебе не мешало бы умыться, — как ни в чём не бывало произносит ведьма, а на её сморщенном лице даже появляется подобие улыбки. — Магнус, я отведу её к умывальнику?

Я вспыхиваю. Со всеми этими волнениями я напрочь забыла про пыльный мешок.

— Конечно, конечно. Иди, с Рагной, Кара… Я подожду тебя здесь.

Немного смущаясь, я ступаю следом за старухой. Мы огибаем хижину слева, вблизи она выглядит ещё более ветхой — всюду щели и дыры. Наверное, если прикоснуться, точно развалится.

— Налей-ка воды… — хрипит Рагна, кивая на висящее на стене металлическое ведёрко. — Вон там возьми ковш, — кивок на бочку с водой, на поверхности которой действительно сиротливо плавает ржавый погнутый ковш.

Стоит набрать в ведро воды, как она начинает литься снизу — оказывается в днище проделано несколько отверстий. Этакий самодельный душ. Подставляю ладони и блаженно жмурюсь — вода прохладная и бодрящая.

Ополоснув руки, умываю лицо и, встряхнув ладонями, поворачиваюсь к Рагне и чуть не вскрикиваю: старуха, пялится на меня не мигая, только вот глаза у неё сейчас ярко синие и ясные-ясные, будто прозрели.

— Чёрная метка лежит на твоей судьбе! — со скрипом говорит старуха. — Большего не могу разглядеть. Сплошная тьма…

Мне вдруг становится нестерпимо жарко, кожа покрывается мурашками, а на лбу выступили капельки пота. Мир вокруг пошёл серыми пятнами, и я, чтобы не упасть, прислоняюсь к хижине и дышу, дышу, дышу…

— Эй, ну и где вы застряли? — слышится из-за угла. Это Магнус в нетерпении нас зовёт.

— Р-рагна, с вами всё хорошо? — спрашиваю дрожащим голосом.

— Я стара. Мне не так долго осталось. — хрипит та. Глаза её вновь закрыло пелена. — Но ты, душа…

— В чём дело?.. — Магнус уже здесь. Застыл невдалеке и глядит с прищуром. — Почему так долго?

— Всё в порядке! — спешит успокоить его ведунья, будто ничего и не было. — А ты, душа, запомни, что я сказала… Будь осторожна.

От её напутствий у меня мороз по коже, но я киваю в знак согласия — лишь бы поскорее отсюда уйти.

— Спасибо, Рагна, — благодарит Магнус. — Я ещё к тебе загляну…

Назад мы возвращаемся другим путём, пересекаем аллею и шагаем дальше прямо по лесу, меж могучих сосен. Под ногами снова хрустят иголки. Не удерживаюсь и, наклонившись, подбираю крупную шишку, которую прячу в карман. Тропинки здесь нет, но Магнус, похоже, отлично ориентируется в этих местах.

— Ты особо не бери в голову предсказания Рагны. Мне она, вон, с детства пророчит смерть, а я всё карты ей путаю — живучим оказался, никак не умираю…

Напряжение, сковавшее моё тело, всё-таки отпускает.

— Тогда зачем это вообще нужно?

— А зачем люди в городе молятся эйдосу? — отвечает он вопросом на вопрос.

— В надежде, что он услышит?

— Именно. Притом зная, что эйдос — написанная людьми программа. Но такова человеческая сущность — мы готовы поверить во всё что угодно, лишь бы это помогло справиться с ситуацией или решить проблему.

Слишком свежи воспоминания о том, как я, хватаясь за холодные балки Арки, молила эйдоса о спасении. Перед лицом смерти поверишь и не в такое.

— Но в этом, — продолжает мой собеседник, — в сущности нет ничего плохого, если только человек не начинает полагаться только на предсказания и молитвы.

Дальше мы идём в полном молчании, погруженные каждый в свои мысли. Я кручу головой и так и эдак, чтобы как можно больше увидеть — шутка ли оказаться в настоящем лесу? Деревья угрюмыми стражниками обступили нас со всех сторон — куда ни кинь взгляд, повсюду сосны стоят сплошной стеной, и у многих корни, словно щупальца осьминога, торчат наружу и причудливо стелются по земле — если не смотреть под ноги, можно и споткнуться.

Спустя какое-то время узкая тропинка, на которую мы недавно вышли, становится шире, а среди сосен всё чаще попадаются лиственные деревья, а потом из-за верхушек густых крон я замечаю край серой крыши.

— Что это?..

— А это… — Магнус делает паузу, потом произносит с гордостью: — наш Дом.

Дом.

Слово отдаёт стариной и ветхостью. В нашем обществе его не используют — надобность в нём давным-давно отпала. Теперь у нас корпусы, жилища и отсеки. От него веет тайной и мраком.

— Ваше жилище? — переспрашиваю на всякий случай.

— Не просто жилище, а именно Дом. Знаешь, в чём разница?

— Ну… — стараюсь подобрать слова.

— Не утруждайся, я объясню. Жилище — место, где человек живёт. А вот у слова Дом раньше было и другое значение. Семья. Люди, живущие вместе. Дом — там, где любовь и уют. Понимаешь? — мой кивок остаётся незамеченным. — Наш Дом — не просто крыша над головой, кровать и еда. Мы — настоящая семья.

Мы ступаем на лужайку. Пять этажей, стены которого полностью покрыты густой зеленью, словно живым ковром. Несмотря на закрытые наглухо ставни, Дом будто внимательно меня рассматривает, оценивая — подхожу ли я ему, стоит ли открывать двери. Я пялюсь в ответ — мол, впусти, сделай милость.

— Как тебе?

— Впечатляет… Что здесь было раньше?

— До Кровавой Войны здесь располагался отель для самых богатых и знаменитых. Мы наткнулись на это место случайно, но с тех пор наши дела пошли в гору, потому что тут есть почти всё для сносной жизни. Так что теперь мы можем заняться делами не только насущными, но и глобальными, но об этом позже. Ты ведь, верно, проголодалась? — Магнус смотрит на меня с участием, и море в его глазах теплеет.

Отрицать нет смысла — желудок превратился в настоящую бездонную яму, которую просто необходимо чем-то заполнить. Чем-то калорийным и сытным.

— Да, немного… — откашлявшись, произношу я.

— Тогда сначала тебя покормим, а потом я покажу тебе Дом изнутри. Летом мы обычно трапезничаем на террасе за Домом, но сейчас будет лучше покормить тебя на Кухне…

Мы обходим Дом справа и оказываемся в саду среди яблонь, утопающих в цветах, будто в пушистом снегу. Только пахнет такой снег летом и свободой. Идём дальше, к деревянному мосточку, перекинутому через неглубокий ручей. Стоит ступить на мостик, как он начинает скрипеть.

— Нам пришлось его ремонтировать, когда мы только здесь обосновались… — продолжает рассказывать Магнус. — Хотя это не единственное, что подверглось ремонту.

Его взгляд приобретает мечтательное выражение, черты лица сразу сглаживаются и становятся мягче. И я, собравшись с духом, решаю спросить:

— Как давно вы здесь живёте?

— Без малого, десять лет. Но то, что ты видишь — это плоды многолетних трудов. Когда мы только нашли это место, здесь всё было в запустении. Нам пришлось ударно поработать, чтобы добиться этого. — Магнус окидывает взглядом Дом и прилегающую территорию. — Но главное желание. Видишь детскую площадку? — он кивает ещё правее. — Её мы восстановили всего за несколько дней.

— Неужели у вас и свой Центр Жизни есть? — я припоминаю говорливого Крэма.

— Не совсем. — Магнус улыбается. — Всё происходит по старинке. Естественным путём, так сказать.

— Вы хотите сказать, что… что…

— Женщины рожают сами.

Мне чудится, что я попала в перевёрнутый мир. Когда-то в детстве я читала книжку про девочку Алису, попавшую в волшебную страну, где всё оказывается с ног на голову. Я перечитывала эту книжку десяток раз, представляла себя на месте героини. Но однажды в Питомник приехала комиссия с очередной проверкой и изъяла книгу для экспертизы, пообещав вернуть, если сочтут допустимой. Не вернули… И вот теперь я чувствую себя той самой Алисой.

— Но как же такое может быть?! Ведь после Кровавой Войны люди утратили способность к зачатию…

— Выходит, свобода творит чудеса?

Магнус довольно улыбается. И ведь не поспоришь с ним. В Городе с этой проблемой справиться не смогли, пришлось искать другое решение, а здесь она решилась сама собой…

— С ума сойти…

— То ли ещё будет… Давай-ка пройдём лучше здесь, иначе дети от тебя не отстанут, ты ведь для них тоже своего рода чудо, новенькие у нас появляются редко…

Мы сходим с тропы и шагаем наискосок, вдоль цветущей вишни и мимо клумбы в виде деревянной палитры. Видно, что сама клумба пережила немало дождей, вся иссохла и потрескалась, но вот цветы в углублениях — свежие и выглядывают разноцветными пятнами.

— Какая красота…

— Это всё Илва… Старается сделать нашу жизнь красивее… А вот, кстати, и она…

Из глубины сада появляется… пожалуй, это всё-таки женщина. Голова её обрита наголо и покрыта замысловатыми рисунками. Короткие шорты открывают очень мускулистые ноги — на таких убежишь от любых фантомов, а короткий топик на лямках демонстрирует кубики пресса. Но больше всего поражает её взгляд — словно хищный зверь, не мигая, она смотрит на меня своими светло-карими глазами, которые в отблесках знойного солнца кажутся янтарными, как у самой настоящей дикой кошки.

— Ма-агнус… Почему ты не позвал меня встретить нашу гостью? — несмотря на лилейный тон, в словах угадывается недовольство.

— Не хотел тебя отвлекать. Ты отлично поработала!

— А разве бывает по-другому? Я Илва… — Она протягивает вымазанную в земле ладонь, будто проверяя меня на прочность. Что ж, грязи я не боюсь.

Рукопожатие оказывается по-мужски твёрдым и сильным.

— Я Кара… — мямлю в ответ, снова незаметно вытирая руку о штаны.

— Как добрались? — этот вопрос адресован уже не мне, а Магнусу.

— Были кое-какие проблемы, но теперь всё нормально! — он приобнимает Илву за плечи и смачно целует в губы, отчего я чувствую неловкость. В городе не встретишь ничего подобного — утолять свои плотские желания можно только в Бухте. — А ты уже соскучилась, да?

— Ты же знаешь, что да.

Илва призывно смотрит на Магнуса, и мои щёки помимо воли начинают пылать. Вот она — чудовищная сила женской сущности.

— Я веду Кару обедать. Пойдёшь с нами?

— С удовольствием…

Я бы предпочла, чтобы она отказалась — есть в ней какая-то загадочность и между тем — первобытная грубая сила. Это отталкивает. Но меня не спрашивали, и Илва уже пристроилась справа от Магнуса, крепко вцепившись в его локоть, будто демонстрируя, что он принадлежит только ей.

— А вот и наша столовая…

Впереди вырастает одноэтажное кирпичное здание с круглыми окнами. Распашные деревянные двери имеют посередине плавный изгиб, словно стебель вьюна.

— Обычно после обеда к Ви-Ви — это наша повариха, и на пушечный выстрел с тарелкой не подойдёшь, с дисциплиной у нас строго: опоздал, так ходи голодный. Но бывают и исключения, такие, как сегодня. Вон, и тебя нужно накормить, и этих оболтусов, — Магнус кивает в сторону троицы, которая уже мнётся у порога столовой, а Бубба, услышав о еде, даже как будто заурчал от удовольствия.

Чем ближе мы подходим, тем сильнее я ощущаю аромат пищи, словно опять оказалась в Эйдолоне по соседству с жевальней.

Магнус с лёгкостью толкает двери, придерживая их для нас.

В просторном зале повсюду стоят столы — ну точно, как в жевальнях Эйдолона, только сейчас за ними никто не сидит. Как справедливо заметил Магнус — все уже разошлись, что мне только на руку.

Откуда-то сбоку к нам выходит женщина, лет пятидесяти, с круглым румяным лицом и доброй улыбкой. На голове её высится смешной колпак белого цвета. Ну как пить дать — повар из старой книжки.

— Проходите, проходите… — довольным тоном приглашает она. — Конечно, всё самое вкусное уже закончилось, но чем заморить червячка у меня всегда найдётся!

— Да уж, удружи! — снова подмигивает Магнус. — Наша Ви-Ви — кулинарная кудесница в третьем поколении! Знает, как угодить голодному человеку.

От его похвалы щёки поварихи ещё больше зарумянились.

— Поедим на кухне, птенчики!

Небольшой стайкой, будто и вправду её выводок, мы следуем за поварихой.

Кухня поражает своими размерами: наверное, в половину зала столовой. В самом центре располагается своеобразная тумбочка, но с бесконечным количеством кнопок и ручек — вроде что-то подобное мне приходилось видеть в уличной жевальне, где повар готовил прямо перед посетителями. С потолка свисают металлические ёмкости, а вдоль стены один длинный стол буквой «П», на котором выстроились рядами кухонные инструменты. Здесь столько разной техники, что глаза разбегаются. Снизу стола — бесконечные дверцы шкафчиков. И тут стерильно чисто, точно прошлась армия дефектных со шваброй — хоть с полу ешь. А запах… эйдос мой… Я глотаю слюни, и желудок выплясывает чечётку в предвкушении пищи.

Ви-Ви уже засуетилась — дверцы шкафов так и замелькали. И вот уже на столе появились тарелки, столовые приборы и какие-то баночки.

— Вот тут у меня остатки желудёвой каши с грибочками! Специально оставила, — засуетилась женщина. Сразу видно, что накормить голодного — цель всей её жизни.

— Опять каша?! — обиженно застонал Бубба, отклячив нижнюю губу.

— А ты чего ждал, жареного мяса?!

— Ну… было бы неплохо…

— Переживёшь! — Фолк, похоже, всеядный.

— Мы тут такую операцию провернули, а ты — каша…

Бубба продолжает бубнить, даже Тина глаза закатывает.

Чувствую себя неловко, пока Бубба, похлопав дружественно по плечу, не толкает меня вперёд:

— Ну… давай уже, жрать хочется, а без тебя не накормят…

— Молодой человек! — вскинулась на него Ви-Ви, выуживая из очередного шкафчика новую баночку и ставя её на стол. — Я попрошу не выражаться! Еда — это ценность, её нужно…

— …уважать! — перебивает Бубба. — Да знаю я, знаю! Просто со вчерашнего дня ничего не ел! — плюхаясь рядом с Тиной, жалуется он.

Я подхожу к свободному стулу и придвигаю его к столу. Наконец-то передо мной появляется тарелка каши, от которой вверх поднимается пар, а рядом — кусочек лепёшки. Запах стоит изумительный… Если я прямо сейчас не начну есть, наверняка залью стол слюной, но я терпеливо жду, пока все усядутся.

Магнус, сложив ладони вместе, склонив голову и закрыв глаза, тихо что-то шепчет на чужом языке. Языке мёртвых, кажется.

— Приступайте… — кудахчет Ви-Ви. — Лепёшки, кстати, тоже из желудёвой муки… Наверное, не сравнятся с хлебом из города, но тоже вполне съедобные.

Зачерпнув каши с грибами, я кладу ложку в рот и причмокиваю от удовольствия. Вкус безупречный.

— Бесподобно! — искренне хвалю я. — Ничего вкуснее в жизни не ела…

— Спасибо, дорогуша! — Ви-Ви сияет. — Может, и не так вкусно, но зато очень питательно и полезно!

— Где-то я это уже слышал! — говорит Бубба с набитым ртом.

Я откусываю лепёшку. Хрустящая, горьковато-сладкая… Прикрываю глаза от удовольствия.

— Закрой рот и ешь! — похоже, терпение Ви-Ви на исходе. — Помнится, и ты, когда только к нам попал, лопал кашу каждый день и добавки просил.

— Ну-у… так это когда было… Мы тогда с Тиной и землю были готовы есть.

— Вы… тоже были признаны испорченными?..

— Хуже. — Тина очень изящно облизывает ложку. — Нас уже везли туда, куда увозят всех испорченных.

— А куда их увозят? — не могу скрыть своего любопытства, ведь у каждого жителя Эйдолона обязательно есть своя версия на этот счёт — одна другой краше.

— Спасибо Магнусу, мы этого так и не узнали, — зевая, продолжает Тина, явно наслаждаясь чужим вниманием. — Нас везли в неизвестном направлении, когда колесо у машины лопнуло… Я решила, что это мой шанс… а этот… — она презрительно кивает на Буббу, — увязался за мной.

«Этот» энергично кивает в ответ:

— Я не мог бросить девушку в беде…

— Вас признали испорченными и забрали из ваших отсеков?

Я вспоминаю Джуси. Бедная девочка, что с ней сделали?..

— Нас признали испорченными ещё в Питомнике.

— Выходит, вам повезло ещё меньше, чем мне… — говорю с сожалением, отодвигая пустую тарелку.

— С чего это вдруг? — фыркает Тина.

В её словах презрение, а в глазах недовольство — мол, как ты могла сравнить меня с собой. Посмотри, где ты, и где я.

— Не обижайся на Тину… — вкрадчивый голос Магнуса заставляет меня проглотить вертевшееся на языке язвительное замечание. — Им с Буббой и правда повезло больше — они уже несколько лет живут свободными среди свободных.

Короткий смешок раздаётся совсем неожиданно. Все взгляды теперь устремлены на Фолка.

— Извините, я очень устал и пойду спать…

— А как же мясная запеканка и чай?.. — Ви-Ви уже выуживает из ящика со стеклянной дверцей большую миску, от которой клубами поднимается пар.

— Спасибо, но я уже… сыт по горло. — звучит довольно двусмысленно.

— Что ж, тогда хороших снов… — вовсю хлопоча, желает повариха.

— Ага… — Фолк встаёт и, захватив свою тарелку, целует Ви-Ви в щеку. — Было очень вкусно.

— На здоровье, мой милый!

Прервавшийся разговор вновь набирает силу — Тина с Буббой отчаянно спорят, кто из них был другому обузой в их нелёгких скитаниях до встречи со свободными, а я продолжаю смотреть вслед Фолку, размышляя, что у этого парня в голове.

В заточении. Прошлое

Мысли.

Тягучие, словно мёд.

Острые, словно лезвие ножа.

Взять бы их и в труху истереть или в желудёвую муку хотя бы. Чтобы не жалили болью, не мучили памятью. Но мысли так просто не вытравить, особенно, когда ты с ними один на один.

Самое страшное в заточении — время. Оно заполняет пространство вокруг, поглощает тебя, а потом выплёвывает, не пережевав как следует.

И вот тебя уже нестерпимо тянет обернуться на прошлое, чтобы оценить его, да и себя заодно, потому что впереди тьма и надежды на будущее нет.

Всегда считала, что подобные мысли — удел стариков, у которых жизнь клонится к закату. Но теперь понимаю, что возраст не имеет значения: когда настоящее разбивается о своды камеры, а будущее превращается в несбыточную мечту, ты возвращаешься к минувшему.

И что вижу я, оглянувшись на прошлое?..

Закрываю глаза.

Перебираю дни, будто бусины на нитке — один за одним.

И как бы ни было больно, осознаю, что последнее лето вышло самым счастливым в моей жизни. Но за летом всегда следует осень, а за ней — зима. Потом будет снова весна, только боюсь мне до неё уже не дожить.

11 глава. История Илвы и комната № 451

Мы входим в Дом, и я замираю на месте — меня как будто перенесли в картинную галерею Музея.

Стена напротив массивных дубовых дверей настоящее произведение искусства — сменяющие друг друга огромные фрески поражают воображение. Нет, это даже лучше, чем в Музее… Подхожу ближе, с жадностью рассматриваю детали.

На одной из фресок застыла маленькая девочка. Она мягко улыбается, а на её ладони уместился целый город, очень напоминающий Эйдолон — даже Арка есть…

— Это Илва постаралась.

Магнус встаёт рядом.

— У неё настоящий талант! — говорю я, ничуть не кривя душой.

— Это да. Причём она не только хорошо рисует, но и придумывает интересные сюжеты для своих творений.

— Где же она научилась так рисовать?

— О. История Илвы не менее захватывающая, чем твоя собственная. Как я уже говорил, к свободным присоединяются новые люди и не все они из Диких земель. Как ты уже знаешь, мы иногда наведываемся в город. Раньше я и сам частенько участвовал в вылазках. Так вот, однажды ночью мой путь лежал по одной из главных улиц, там-то я и увидел возле Университета Илву с самодельным баллончиком с краской в руках. На стене красовалось удивительное чудо. Как бы пафосно ни звучало, но это и вправду казалось настоящим чудом. Ты только представь, раскуроченный дымящийся сканер и надпись «верните нам свободу!». Как ты понимаешь, я просто не смог пройти мимо… — на его губах заиграла едва заметная улыбка. — Мы познакомились. Оказалось, она работала маляром, а по ночам той же краской творила вот такие вот чудеса. Мне сразу стало ясно, что её очень скоро поймают. И я предложил ей… свободу. А послание её, кстати, закрасили уже утром.

— Значит, я не единственная, кого вы спасли. Илва, Фолк, Бубба и Тина…

— Да, мы рады приютить всех, кто нашёл в себе силы противостоять системе или оказался в безвыходной ситуации.

— Как я.

— Как ты, — кивнул Магнус. — Но что-то мы с тобой застряли. Пойдём. Я покажу тебе твою комнату, озвучу правила, потом ты отдохнёшь. А завтра мы проведём экскурсию по Дому и покажем территорию вокруг.

Мы идём дальше. Девочку с городом сменило море с застывшим вдалеке островом. Не трудно догадаться, что это остров свободных, хотя мне и не довелось увидеть его с материка.

Следующая картина оказывается противостоянием особенных и дефектных. Первые забрасывают противников едой — бургерами, тортами, булочками и стейками, а люди в сером бросаются в ответ цепями.

— Эта моя самая любимая… — сообщает Магнус, касаясь ладонью одной из цепей. — Однажды мы вернём свободу, чтобы каждый человек независимо от статуса Внешности мог заниматься любимым делом. Рисовать, преподавать, делать открытия, любить, кого захочется и высказывать своё мнение!

Слова Магнуса переворачивают душу. В них — настоящий пожар, сжигающий любые сомнения и страхи, на месте которых, как сказочная птица Феникс, зарождается желание. Желание примкнуть, желание сделать всё возможное, чтобы так и было.

Магнус застывает у лестницы.

— Здесь, само собой, есть лифты — это ведь бывший отель, но мы не уверены, что они безопасны. Да и до недавнего времени у нас не было электричества. Нам очень повезло найти Шпанса — нашего технического гения… Кстати, это благодаря его штучкам нам удалось с тобой связаться! Так что своим спасением ты в первую очередь обязана ему.

— Правда? Значит, мне просто необходимо сказать ему «спасибо»!

— Всему своё время, Кара! Ты обязательно с ним познакомишься и сможешь поблагодарить, я обещаю. Итак, что касается электричества… С наступлением темноты использовать свет запрещено. Во время Кровавой Войны остров использовался нашими врагами, как военная база — в то время отель уже не работал. После поражения они в спешке покинули остров, взорвав пристань. Других мест, чтобы причалить, здесь нет. С неба тоже никак не сесть, а про наш проход все или забыли, или посчитали небезопасным. Так, к нашему счастью, Либерти оказался забытым всеми. Но привлекать лишнее внимание нам ни к чему. Так что я самолично отключаю генератор питания ещё до захода солнца. Но это не так страшно. Раньше на приготовление пищи уходило очень много времени и сил — мы пользовались печью, которую соорудили в одной из построек, там и готовили. Стирали тоже вручную. Теперь с этим нет проблем — в подвале стоит огромная стиральная машина. С появлением Шпанса насущные дела стали отнимать гораздо меньше времени…

Мы поднимаемся по лестнице, которая во многих местах оказывается сломанной, но предприимчивые островитяне залатали проплешины, чем смогли — перила кое-где заменили кривыми сухими деревяшками, а ступеньки починили с помощью других сподручных материалов.

На четвёртом этаже Магнус сворачивает в коридор со множеством дверей. На полу лежит старая ковровая дорожка, кое-где протёртая до дыр. У двери с табличкой 451 он останавливается.

— А вот и твоя комната! — Магнус распахивает передо мной дверь, приглашая войти первой. Внутри светло и просторно. — Это прихожая. А здесь, — ещё одна дверь оказывается открытой, — ванная. Но принимай душ до того, как генератор будет отключён, иначе рискуешь остаться грязной — без давления в трубах вода просто не поднимется. А вот и спальня… — мы проходим в глубь номера.

Посередине комнаты стоит старомодная железная кровать с резными спинками. Застиранное покрывало цвета травы в тон обоям смотрится чудесно и создаёт уют. В комнате также стоит комод с зеркалом и шкаф.

— В шкафу найдёшь что-нибудь для сна и повседневную одежду. Мы заранее всё приготовили… В спальнях окна мы ставнями не закрываем, чтобы шёл свежий воздух. Если станет прохладно, просто прикрой створку… Приятного отдыха.

При мысли о мягкой постели мои мышцы обмякают, а глаза начинают слипаться.

— Спасибо, Магнус… Я так благодарна вам за спасение…

— Надеюсь, ты будешь счастлива здесь, как счастливы все мы! — он легонько треплет меня по плечу. — Хорошенько отдохни. Завтра после экскурсии придумаем, чем тебя занять на первое время. У нас никто не остаётся без дела. Мы стараемся чередовать дежурства — так меньше вероятность, что человек заскучает, да и любые навыки в нашем мире полезны. Ну всё, отдыхай…

Магнус выходит, аккуратно претворив за собой дверь, а я опускаюсь на краешек кровати и провожу ладонью по покрывалу. Как же хочется спать…

После душа нахожу в шкафу длинную футболку, на которой написано «я — король мира». Откинув покрывало, ныряю под одеяло. Белоснежные простыни хрустят, будто приглашая ко сну… Взбиваю подушку и поудобнее устраиваюсь. Мысленно обещаю себе, что обязательно буду счастлива на Либерти и делаю пометку выяснить, что означает это самое слово, когда в памяти внезапно всплывают слова сумасшедшей старухи:

— Чёрная метка лежит на твоей судьбе!

Гоню их прочь, не желая поддаваться страху.

В конце концов, слова — это только слова и не стоит придавать им слишком большого значения.

Слово можно повторять ежеминутно и хранить в глубине сердца, а можно стереть с губ и из памяти. И только человек решает, как ему поступить.

Я выбираю второе.

Не желаю хранить в сердце гадкие слова Рагны. Остров прекрасен и его обитатели, за некоторым исключением, тоже. Подобные мысли успокаивают и постепенно я всё-таки уплываю в страну снов.

12 глава. Солнечный парень и оберег на счастье

Сквозь приятную дрёму ощущаю тепло солнечных лучей на коже. Открываю глаза и щурюсь от яркого света, проникающего через широкое окно.

Где я?..

Взгляд падает на линялое покрывало и память обрушивается на меня лавиной воспоминаний.

Как всё-таки непривычно и странно просыпаться самой, без набившего оскомину гимна Внешности. Потягиваюсь от удовольствия и впервые в жизни встаю, никуда не торопясь. Блаженство…

Умывшись и почистив зубы, возвращаюсь в комнату. Ненавистный серый костюм отправляю в корзину с грязным бельём, а вместо него выбираю в шкафу футболку песочного цвета и темно-зелёные шорты.

Одевшись, оглядываюсь по сторонам в поисках сканера и только потом вспоминаю, что теперь навсегда свободна от Зефирки и её статусов. Оказывается, чтобы привыкнуть к хорошему, тоже нужно время.

Особенно, если из тебя годами пытались слепить кого-то другого.

Подхожу к окну и выглядываю на улицу. Моё окно выходит в сад. Ничего не вижу, кроме белоснежных яблонь и солнца, котороетолько-только выкатилось на небо… Судя по всему, уже наступило утро нового дня. Неужели я так долго спала? И почему никто меня не разбудил?

У входной двери в недоумении пялюсь на пустую стену — электронного ключа тоже нет. Впрочем, здесь нет и портретов Регента.

Выглядываю в коридор.

Никого.

Что ж, это даже хорошо: можно побродить по дому.

Спускаюсь вниз, прохожу мимо шедевров Илвы и направляюсь в другое крыло. Здесь только двери — и слева, и справа. И все заперты.

— Потерялась?..

Вчерашний мальчишка в нелепой кепке застыл передо мной и глядит смущённо, хлопая светлыми ресницами.

— Да нет, просто решила осмотреться…

— Но тебя уже все ждут на террасе! — он хватает меня за руку и тянет за собой в обратную сторону.

— Эй, не так быстро! — прошу я.

— Я должен проводить тебя да поскорее. Всем не терпится с тобой познакомиться!

— Всем?.. Э-э… Крэм, а можно я останусь здесь?

— Ты что!? Ни в коем случае! Магнус велел привести тебя до конца завтрака! Сходи, говорит, Крэм, пожалуйста, приведи новенькую… Так что давай, поднажми! — мальчишка тараторит так быстро, будто боится не успеть сказать всё, что запланировал.

— Ясно-ясно… — бормочу я.

Деваться некуда, придётся идти. Этот маленький болтун не только быстро разговаривает, но и ходит. Ощущение, что он по жизни торопится. По извилистым коридорам Крэм передвигается будто рыба в воде.

— Ты точно знаешь, куда идти? — не выдерживаю я. Не хватало ещё заблудиться.

— Поживи здесь с моё, а потом спрашивай…

Обиделся что ли? Но я вижу лишь его торчащий из-под кепки рыжий затылок, так что остаётся только гадать.

Наконец-то, прилично поплутав по коридорам, мы выходим к задним дверям.

— Подожди… — прошу я.

Честно сказать, оказаться в центре внимания целой толпы мне не очень-то хочется.

— Не дрейфь! — подмигивает мальчишка, берясь за ручку двери.

Мысленно считаю до трёх, когда позади раздаются чьи-то тихие шаги. Обернувшись, вижу высокого парня с копной соломенных волос, будто само солнце случайно пролилось ему на макушку.

— Не торопись, Крэм! — парень улыбается и на его левой щеке едва угадывается ямочка. — Уверен, нашей гостье не так-то просто выйти ко всем?

— Эм… да. А ты…

— Это Дин, сын Магнуса! — обиженно тянет Крэм. — И вообще-то я её первый увидел!

От такой наглости я прыскаю.

Дин подходит ближе. Замечаю, что в его глазах плещется то же море, что и в глазах отца, только тёплое, будто согретое летним солнцем. В таком не страшно и утонуть. Общие черты тоже легко угадываются, только у сына они гораздо мягче — никаких тебе скал и трещин.

— Привет! — он протягивает ладонь, и я с лёгкостью её пожимаю. Никакой неловкости, будто встретила старого знакомого.

— Привет… Как ты понял, что я волнуюсь?

— Ну не каждый же день приходится встречаться с толпой незнакомцев.

— Это точно… — улыбаюсь я.

Мы смотрим друг на друга и улыбаемся, как два идиота. Не знаю, сколько бы мы так простояли, если бы не Крэм.

— Ну и долго мы здесь будем торчать?..

— Крэм прав! Бояться не стоит… Так что прошу…

Дин берёт меня за руку и слегка сжимает ладонь, словно говоря — всё будет хорошо, а потом толкает дверь.

От неожиданности замираю на пороге. Куда ни глянь, повсюду жёлтые цветы. Они свисают с потолка длинными гроздьями, напоминая виноград, а покосившиеся от времени стены укутаны ими, словно плотным покрывалом.

Сама терраса — это деревянная площадка в виде солнца, в её центре — круглый стол, от которого лучами расходятся прямоугольные. В каждом таком лучике по три-четыре стола, и почти все они сейчас заняты людьми.

Конечно, стоит нам появиться, как все взгляды устремляются на нас. На меня. Безразличные, любопытные, снисходительные, радушные… Чувствую себя зверюшкой в зоопарке — нас туда водили на экскурсию из Питомника.

Запрокинув ногу на ногу за ближайшим столиком сидит Тина. В отличие от остальных, она на меня не смотрит — её больше интересуют наши с Дином руки, которые мы так и не расцепили…

Под её тяжёлым взглядом я аккуратно высвобождаю свою ладонь из его пальцев.

Магнус занимает центральный столик. Рядом с ним восседает Илва. Её спина такая прямая, будто слилась с высокой спинкой стула.

— Кара! — Магнус дарит мне улыбку. — А мы тебя уже, признаться, заждались! Давай же, проходи, садись! — он кивает на стул рядом с собой. — Вижу, ты успела познакомиться с моим сыном?

— Мы столкнулись у дверей.

Дин выдвигает ещё один стул и садится рядом со мной. Теперь я сижу между отцом и сыном, а прямо напротив меня — Илва. Стараюсь смотреть куда угодно, только не на неё, потому что взгляд неизменно падает на татуировки — лихо закрученные узоры орехового цвета, которыми сплошь покрыт её череп.

— Что, нравится? — проследив за моим взглядом, спрашивает Илва. — Хочешь, и тебе такие сделаем?

— Э-э… Боюсь, мне не пойдёт… — мямлю я.

— Ну что ты смущаешь бедную девочку? — Магнус ободряюще треплет меня по плечу. — Не слушай её, она шутит! Давай-ка лучше поешь! — он пододвигает мне тарелку с лепёшками, свёрнутыми трубочкой. — Вот, налетай… Это рулеты с паштетом. А вот… — дальше его руки уже порхают над столом, разливая какой-то дымящийся напиток. — Вчера ты пробовала желудёвые лепёшки, а сегодня отведаешь желудёвый кофе… Бери, бери! Не стесняйся!

Под ободряющим взглядом Дина я принимаюсь за еду, стараясь не обращать внимания на любопытные взгляды. В конце концов, люди на то они и люди, чтобы проявлять любопытство. А я для них человек новый.

Отламываю кусочек лепёшки и кладу в рот. На вкус паштет замечательный — чуть солоноватый и с остринкой, а по текстуре походит на нежный крем.

— Вкусно…

— Итак, Кара… — ко мне обращается Магнус. — Сегодня ты увидишь наш остров. Ну и раз ты уже знакома с Дином… — он в задумчивости смотрит на сына, — пусть он и проведёт маленькую экскурсию. Дин?

— Да я с удовольствием, отец!

— Вот и славно! Но сначала надо бы официально поздравить Кару с её освобождением! — Магнус выуживает из кармана мантии какой-то белый предмет на шнурке. — Пусть он хранит тебя от бед и оберегает от опасности!

— Что это?..

— Оберег. Помнишь, Рагну? Её рук дело. Рагна считает, что ей дано увидеть сущность человека. Про тебя она сказала так: ты тверда духом, как этот камень, а твоя душа чиста как его цвет.

Он надевает мне на шею шнурок и камень касается кожи на шее. Горячо…

— У каждого из нас свой оберег. — Магнус достаёт из-за ворота своей мантии треугольный мешочек из чёрной кожи, прошитый толстыми нитками по краям. — У меня здесь коготь орла — символ борьбы за свободу. А у Дина, например, это старая пуля.

— Спасибо!

Я касаюсь пальцами камня — он греет не только кожу, но и душу.

— Ну теперь ты действительно одна из нас! — торжественно произносит Магнус. — И… Добро пожаловать домой, Кара!

В глазах Магнуса столько тепла, что я теряюсь. Снова смотрю на распахнутые настежь двери Дома и понимаю, что мне действительно здесь рады. Это невероятно. Никогда не чувствовала себя частью чего-то большого. И никогда не ощущала себя такой счастливой.

Глаза обжигают слёзы. Неужели я действительно теперь принадлежу острову, неужели теперь я одна из них?

— Не представляете, что это значит для меня… — шепчу осипшим от волнения голосом. — Я как будто в Рай попала…

Магнус довольно кивает. Многие присутствующие подходят с поздравлениями и пожеланиями. В их объятиях столько искренности, сколько особенным и не снилось.

Последним подходит Фолк — в его глазах пасмурного неба замечаю недовольство. И всё-таки он тоже обнимает меня и желает послужить Либерти верой и правдой.

Затем наклоняется ниже.

От него пахнет хвоей и мятой — ароматом Либерти. Совсем тихо, так, чтобы услышала только я, он шепчет мне прямо в ухо:

— Не забывай, что в Раю водились и змеи…

В заточении. Рай исчез

Вздрогнув, открываю глаза, но как всегда — ничего не вижу. Вокруг лишь проклятая темнота, и я увязаю в ней, точно угодившее в смолу насекомое.

В Раю водились и змеи…

Слова прожигают насквозь. Жалость к себе наполняет всё моё существо и рвётся наружу жалкими рыданиями. Крепко жмурюсь, не позволяя слезам пролиться. Я должна быть сильной ради… ради кого? У меня никого нет.

У меня даже меня нет.

Ёжусь от холода и на сей раз укутываю в рубашку ноги. Так уж повелось, что я грею части тела по очереди. Зелёная рубашка в клетку, ворох обид да груда предательства — вот, пожалуй, и всё, что осталось мне на память от Либерти и от него.

Провожу ладонью по волглой стене. Шершавая поверхность царапает и без того грубую кожу. Что ж, это малая толика боли, большая её часть скрывается внутри и сжигает меня так же, как пламя костра сжигало чучело на фестивале Свободы.

Скоро не останется ничего.

13 глава. Мужчина с орлиным носом и девушка с печальными глазами

К концу завтра народ уже расходится. Как объяснил Дин, работы всегда много. Так что некие братья Хольм ускакали за водой, которую добывают в глубине острова — где-то там, в густых зарослях, есть подземный источник. Кто-то занят уборкой, кто-то на поливе, другие ушли в лес добывать травы и ягоды.

Мы шагаем по садовой дорожке к Королевству Ви-Ви — так в шутку Дин называет кухню. Название более чем подходящее — у поварихи и вправду целое государство: одни моют посуду, другие нарезают овощи, третьи чистят кастрюли.

Сама королева Кухни орудует скалкой так, что я боюсь за тесто — как бы она его не убила.

— А, птенчики! — похоже, Ви-Ви всех так называет. — Решили помочь?

— Не совсем. Мы только посуду занести, — Дин ставит тарелки на небольшой столик у окна. — Я ещё должен показать Каре наши владения.

Из дальнего конца кухни до нас долетает чей-то смешок, сопровождаемый звоном посуды.

В том углу только Бубба с Фолком — как раз драят кастрюли. И если первый стоит спиной, то второй в упор смотрит на нас. В глазах вызов, ладони сжаты в кулаки. В одной руке губка, с которой капает на пол мыльная вода — так сильно её сжал Фолк.

Не понимаю, что случилось с этим парнем? В него как будто бес вселился.

— Я сказал что-то смешное, Фолк?

— Да ты всё время болтаешь что ни попадя, — демонстрируя выщерблину на зубе, широко улыбается Фолк.

— А ты всё время нарываешься. Лучше бы побрился… Не с дикарями живёшь всё-таки.

— А ты бы лучше заткнулся… Не бессмертный всё-таки… — вворачивает Фолк, злобно глядя на Дина.

Воздух на кухне сгущается, словно сливки и это отнюдь не из-за включённой плиты.

— Ты чего несёшь?..

— А ты иди, пожалуйся папочке!

Дин бросается вперёд, но я удерживаю его рядом с собой.

— А ну прекратите сейчас же! — Ви-Ви, размахивая полотенцем, переводит взгляд с одного на другого. — Я не потерплю подобных сцен у себя на кухне!

— Прости. Ты права! — Дин дарит ей тёплую улыбку. — Пойдём, Кара. Не будем тратить время. Мне нужно ещё столько тебе показать…

Мы возвращаемся к Дому, но идём уже не к террасе, а к главному входу.

— Почему он такой? — спрашиваю я.

— Кто, Фолк? Ну… Наверно дикарь всегда останется дикарём. Мой отец подобрал Фолка и его мать в Диких землях. Мне тогда было пять. Ему семь… Он сразу невзлюбил меня и моего отца. Конечно, это было ещё до Либерти, и свободные жили далеко не так хорошо, как сейчас. Но всё-таки мы всегда были больше чем дикари, мы были семьёй… У Фолка этого не было.

— Да, твой отец говорил… Получается, он спас Фолка? — уточняю на всякий случай.

— Получается, что так… Просто не все хотят, чтобы их спасали… Думаю, смерть его матери тоже сыграла свою роль. Она умерла спустя три года после их появления… Наверное, Фолк считает, что если бы они остались в Диких землях, всё сложилось бы иначе.

— Как это случилось?

— Кажется, у неё была болезнь лёгких… Тогда нашим Домом был заброшенная больница, которая не отапливалась как следует… Последние несколько месяцев его мать почти не выходила из своей комнаты, а однажды утром отец сообщил всем, что её не стало. В тот год мы обнаружили Либерти.

Пытаюсь осмыслить услышанное.

— И всё-таки Магнус доверяет Фолку? Раз отправляет его с Буббой в город? — поясняю торопливо.

— В этом весь отец. Всегда разглядит, на что человек способен и позволит себя проявить… Это и есть свобода…

— Но неужели он не боится, что Фолк может в отместку предать?

— Нет, Фолк не пойдёт на такое, — подумав с минутку, отвечает Дин. — У него здесь всё-таки появились друзья…

— А что у него за оберег? — невзначай спрашиваю я. — Просто интересно, каким его душу видит Рагна, — уточняю, заметив удивлённый взгляд Дина.

— Ну… здесь история мутная. Никто не знает. Фолк, наверное, единственный житель острова, который это скрывает. В детстве мы его как только не дразнили, чтобы выведать эту тайну. А ещё придумывали целые списки от сушёного таракана до лосиной какашки и это, поверь мне, были самые безобидные. Но давай поговорим о другом. Расскажи мне, какой он…

— Кто?

— Город.

— Неужели ты никогда не бывал в Эйдолоне? — изумляюсь я.

— Ни разу. Отец не позволяет. Говорит, время ещё не пришло, и моё место пока здесь.

Дин разочарованно вздыхает. А я в который раз поражаюсь тому, как виртуозно жизнь с нами играет. Я покинула город, даже не оглянувшись, а Дин мечтает там побывать.

— Поверь мне, в сравнении с Эйдолоном, на Либерти настоящий Рай!

— Но ведь чтобы по достоинству оценить Рай, нужно побывать и в Аду… — возражает Дин, принимаясь за яблоко, которое успел стащить с кухни, а второе уже протягивает мне.

— Ты прав… Ещё совсем недавно я влачила жалкое существование дефектной, и вот теперь оказалась здесь. И я действительно ценю перемены.

На память снова приходит Алиса из страны чудес. Чудеса и правда случаются и одно было даровано мне. Мой мир перевернулся, но жить вверх ногами мне нравится куда больше.

— Итак, какой город для тебя?

— Ну… Яма — серая и унылая, будто чёрно-белая фотография. А Олимп… Знаешь, он одновременно красив и уродлив. Это сейчас я понимаю… Потому что вся его красота искусственная и холодная. Тебе бы там не понравилось.

— Отец обещает, что я увижу город, когда он станет свободным…

— Значит, так оно и будет, — подбадриваю я. — Наверное, у него есть причины, чтобы ты оставался здесь?

— Конечно. Я ведь его единственный наследник, вот он и опекает меня. Не позволяет рисковать…

— Он любит тебя и пытается защитить.

— Ну да… — соглашается Дин, но как-то нехотя. — Спасибо тебе. Ты у нас совсем недавно, а ощущение, что знаешь нас лучше нас самих.

— Да нет. На самом деле я совершенно не привыкла общаться с людьми вот так запросто и на равных. В городе каждый предоставлен сам себе.

— Ничего… — Дин робко улыбается, глядя из-под пушистых ресниц. — Скоро привыкнешь. А теперь, с твоего позволения, я хочу познакомить тебя с нашим островом.

По лестнице, которую без карты и не отыщешь, мы спускаемся вниз, в подвальное помещение. Здесь пахнет порошками и чистотой.

— Тут у нас прачечная. Раньше вещи стирали вручную, но после того как Шпанс починил наногенератор, мы пользуемся вот этой малышкой.

Он указывает на молчаливо стоящую машину с раскрытой пастью.

— Эта единственная, которая оказалась рабочей. Но мы верим, что Шпанс сможет починить и остальные три — они в другом зале. Дежурство в прачечной как выходной — сидишь себе, книжку читаешь, да белье закидываешь и вынимаешь. Потом прогоняешь через сушилку и прибор для глажки. Почти всё за тебя делают машины. Здесь, кстати, любят дежурить влюблённые парочки! — подмигивая, сообщает Дин. — Они ценят уединение, знаешь ли… Такие, как Аниса с Тьером, например. Но ты сама всё поймёшь, когда познакомишься с ними.

При упоминании о влюблённых парочках мои щёки начинают пылать. В Эйдолоне о любви давно не толкуют — браков нет, а за плотскими утехами — добро пожаловать в Бухту Темноты.

— Угу… — только и выдавливаю я.

— О, сейчас как раз и навестим нашу Анису!

Теперь мы с Дином поднимаемся на второй этаж. Здесь располагается Школа. Нас встречает просторный коридор со множеством дверей.

Стены сплошь увешаны детскими рисунками и поделками. Кое-где угадывается рука Илвы, хотя я могу и ошибаться.

Большинство дверей распахнуты, и я с любопытством заглядываю в каждую.

В одной из комнат в глаза бросается стеллаж, доверху наполненный игрушками: здесь тебе и мячи, и куклы, и машинки…

В другой комнате я успеваю заметить подробную карту на стене.

В третьей — таблицу с цифрами.

Наконец, мы останавливаемся у последней двери, которая оказывается запертой. Мой провожатый аккуратно стучится и через пару секунд дверь немного приоткрывается. И первое, что я вижу — испуганные глаза.

— Привет, Аниса! — здоровается Дин. — Я провожу Каре экскурсию. Можно мы войдём?

Не дожидаясь ответа, он сам тянет дверь на себя. Теперь я могу как следует рассмотреть свою новую знакомую: такая маленькая и худенькая, что в первый момент я даже принимаю её за подростка, а из-за коротких светлых волос с косым пробором она и вовсе походит на мальчишку.

Только огромные печальные глаза с густыми ресницами сразу выдают в ней представительницу слабого пола. Она ниже меня на целую голову и выглядит очень хрупкой, словно фарфоровая куколка — чуть тронешь, и появится трещина.

— Н-да… Конечно, — чуть помедлив, Аниса всё-таки пропускает нас в комнату и поспешно одёргивает коротенькое платье, из-под которого торчат острые коленки.

Голос её под стать внешности — тоненький и такой же хрупкий.

— А-а, Тьер! Ну привет!

Не сразу замечаю застывшего в дальнем углу у стола мужчину.

На его узком и продолговатом лице, напоминающем ромб, сильно выделяется нос, торчащий точно клюв хищной птицы. Впалые щёки покрывает редкая щетина, что выглядит довольно жалко, а куцая бородка и тонкие усики только усиливают впечатление. Из-за лохматых чёрных бровей на меня глядят тёмные, смолянистые глаза.

Похоже, мы явились не вовремя. Я совсем не разбираюсь в подобных делах, но зуб даю, что этих двоих связывает отнюдь не любовь к знаниям.

Откашлявшись, Тьер рваным движением откидывает чёрные волосы со лба, а потом вдруг берётся двумя пальцами за свой впечатляющий нос и смешно двигает им вправо-влево.

— Добрый день… — голос его гнусавый, будто простуженный. — Простите, вечная аллергия… Всю жизнь мучаюсь, и даже здесь от неё нет спасения! — он снова дёргает себя за нос. — Я Тьер Паси.

Отлипнув от стола, он шагает к нам и встаёт рядом с Анисой.

— Здравствуйте… Меня зовут Кара.

Аниса рассеяно кивает, но смотрит в сторону. Честно сказать, мне хочется извиниться и уйти — ненавижу ставить людей в неудобное положение.

Однажды в Храме две прихожанки спорили о том, что делают с испорченными, а я стояла позади них. Ох и испуганные же у них были лица, когда они поняли, что я всё слышала.

— Что, опять отлыниваешь от работы? — Дин явно забавляется происходящим.

— Нет, просто проводил Анису… — но оправдание звучит неубедительно даже для меня. — Я уже ухожу.

— Давай-давай, мы всё равно скоро навестим тебя, Кара ещё нигде не была толком.

— Не думаю, что Ферма покажется ей интересной, но приходите…

Он улыбается, хотя улыбка выглядит вымученной, а оттого не вполне искренней, но дело здесь скорее в том, что мы застали эту парочку врасплох.

Прежде чем уйти, Тьер чуть приобнимает Анису за плечи, прижимая к себе и, словно говоря — я никому не позволю её обижать, целует в макушку. Она рядом с ним выглядит ещё меньше, ещё тоньше, ещё слабее. Отсюда, наверное, рьяное желание Тьера опекать и защищать.

Мне кажется, дай ему волю, он поставит Анису на полочку и никому не позволит приближаться — только любоваться издалека. В хрупкости Анисы заключена колдовская сила.

Кивнув нам на прощание, Тьер выходит из комнаты, не забыв притворить за собой дверь.

— Прости, что помешали! — извиняется Дин, подмигивая. — Рад, что у вас всё хорошо!

Девушка смущённо улыбается, а потом на её светлом личике алыми розами расцветает румянец.

— Всё нормально, вы совсем не помешали… Итак… Кара… — она поворачивается ко мне. — Добро пожаловать!

В её выразительных глазах отражается радушие. И я, улыбнувшись в ответ, благодарю за тёплый приём. Слегка пожимаю её хрупкую ладошку — почти детскую, с тонкими длинными пальчиками — наверное, если сжать сильнее, они сломаются.

Неудивительно, что Тьер так опекает девушку.

— Как тебе наш Дом? — Аниса начинает перебирать стопку бумаг на столе.

— Честно говоря… я до сих пор не верю, что это не сон… Всё щипаю себя и боюсь проснуться.

— Я тебя понимаю, я была такой же… — смеётся Аниса и смех её походит на хрусталь — такой же хрупкий и нежный, как и она сама. — Но поверь, к хорошему привыкаешь быстро. Ой, простите, но мне нужно бежать к детям…

Подхватив стопку бумаг, девушка, больше напоминая изящную бабочку, покидает кабинет.

— Какая красивая… — произношу ей вслед.

— Да, и трудолюбивая, чего не скажешь о её избраннике… — качает головой Дин. — Но сердцу, как говорится, не прикажешь. Да и пережить им пришлось немало.

— Они тоже сбежали из города?

— Угу. Только сами, без нашей помощи. Вот и скитались по Диким землям, умирая от жажды и голода. Но примечательна их история совсем не этим…

— А чем же?

— Дело в том, что Тьер… ну… он из особенных.

— Из особенных? — повторяю недоверчиво, воскрешая в памяти худую сутулую фигуру и осунувшееся лицо-ромб. — Но как же это?

— Любовь странная штука… — пожимает плечами Дин, уводя меня вниз. — Благодаря ей меняешься. Так вышло с Тьером. Ради Анисы он отказался от всего, что имел… И ты только представь, каково оказаться на Либерти человеку, который тяжелее ручки в руках ничего не держал… Конечно, ему здесь приходится несладко. Но и филонить у нас тоже не получится. Пойдём, я отведу тебя на Ферму, где он сейчас трудится, и ты сама всё увидишь.

В заточении. Луч надежды

Сегодня случилось маленькое событие. Спуская еду в камеру, один из охранников кое-что уронил.

С гулким стуком нечто шлёпнулось о каменный пол. Я даже замерла, боясь, что он мог услышать. Но нет, вроде пронесло.

Как только окошко над головой закрылось, я упала на колени и принялась рыскать по полу, в поисках предмета, уговаривая себя не возлагать больших надежд. Но сущность человека такова, что пока он дышит, он продолжает верить.

В чудо, в эйдоса, в судьбу.

На самом деле, не так уж важно, во что верить — вера понятие абстрактное, но именно она придаёт сил в тяжёлые дни.

Коленки уже невыносимо горели от холода и боли — шершавый камень расцарапал кожу, но я не сдавалась. Пойманной птицей в голове билась навязчивая мысль: а вдруг это… что? Ключ от камеры?

Как же, держи карман шире!

И всё-таки меня не отпускала надежда найти что-то полезное. И мои труды были вознаграждены — наконец-то в углу под скамейкой пальцы наткнулись на какой-то предмет цилиндрической формы. Гладкий. Холодный на ощупь.

Шариковая ручка?

Покрутив его в руках, я нащупала сверху прорезиненную кнопку. Щёлк. Словно нож, темноту разрезал узкий лучик света, аж глаза заслезились.

Да это же фонарик!

Маленький карманный фонарик, но для меня он был подобен солнцу. С тех пор стало гораздо легче переносить тяготы своего заточения, потому что, когда становится совсем невмоготу, я могу включить огонёк надежды.

И пусть это всего лишь малюсенькая лампочка, но от её света всё равно становится немножко теплее.

14 глава. Ферма, Теплица и щепотка веры

На сей раз мы огибаем Дом слева и спустя всего несколько минут оказываемся прямо в лесу.

Вокруг стройными рядами деревья, под ногами сухие иголки шуршат. Вот где-то ухнула птица, а другая ей вторит. На небе — ни облачка, но сквозь густые кроны деревьев солнце едва пробивается к нам, отчего создаётся впечатление, что уже наступил вечер.

— А вот и Ферма…

Впереди вырастают несколько одноэтажных зданий и пара небольших загонов. Здесь пахнет скошенной травой, молоком и непрошеными воспоминаниями.

В Питомнике у нас тоже был старый хлев — всего пара коров, да с десяток кур. Мы сами ухаживали за животными, а в награду получали раз в неделю варёные яйца да стакан молока. Покинув Питомник, я ни разу не пила такого сладкого молока — из фудбокса оно непременно оказывалось каким-то безвкусным.

Из ближайшего здания выходит мужчина с лопатой, в котором я узнаю Тьера. Лицо кривое, губы плотно сжаты.

— Добро пожаловать на ферму, — гнусавит он, снова дёргая нос пальцами — сначала влево, потом вправо. — Ну и запашок, да? Даже моя аллергия не спасает…

— Не так все ужасно, Тьер! — замечает Дин. — Покажешь нам всё?

— Конечно! Мои владения к вашим услугам!

Он в шутливой манере расшаркивается, но выходит совсем не смешно.

— Итак… Начнём отсюда… — Тьер пропускает нас в первую постройку, откуда всего минуту назад вышел сам. — Это апартаменты птиц. Их у нас всего ничего, но гадят они так, точно их целый табун.

— Хватит ныть! — Дин, кажется, уже раздражён. — Ты работаешь на Ферме всего второй день, а причитаешь так, будто целый год. У нас есть одно правило, — он поворачивается ко мне, — все жители меняются время от времени работой, чтобы не скучали. Ну и чтобы не было обидно. Тьер попал сюда прямиком из Кухни.

— И сколько дней тебе здесь осталось? — спрашиваю, забавляясь.

— Ещё три. Целая вечность… — вздыхает Тьер. — Я бы с удовольствием вернулся на Кухню.

— А на Кухне он ныл, что натёр мозоли, пока дробил жёлуди. Надеюсь, Кара, ты окажешься не такой неженкой? — Дин подмигивает. — Ты ведь не из особенных, которые привыкли, что им всё принесут да подадут…

Тьер вспыхивает — сквозь куцую щетину я вижу, что кожа его пошла красными пятнами.

— Давайте сюда…

Он заводит нас в следующую постройку. По всему видно, что мечтает поскорее избавиться от гостей. Тут сеном пахнет ещё сильнее — вон оно, навалено горой в углу. Посередине стоит дряхлое корыто, которое сейчас пустует.

— Здесь у нас апартаменты лосих, но сейчас никого нет…

— Лосих? — не верю я. — Как же такое возможно? Они же дикие животные…

В конце концов, одно дело приручить птиц и совсем другое — диких лосей.

— На самом деле всё просто. Мы их подкармливаем зимой — когда в лесу особо не разгуляешься! — отвечает Дин. — Они привыкают к теплу и заботе, поэтому весной приходят рожать сюда… Вот тут важно успеть сразу унести лосёнка и вымазаться в околоплодных водах. Да-да, иначе лосиха не примет тебя за своего детёныша и не подпустит к себе. После этого её можно доить. Часть молока идёт настоящему лосёнку, а часть мы забираем себе. Лосиное молоко очень питательное, жаль, что доить их можно только до конца сентября.

— А почему сейчас здесь пусто?

— Лосихи возвратились в лес и приходят только дважды в день на дойку да полакомиться. Лосят держат в другом загоне, но и они уже достаточно большие — их кормят молоком всего один раз в день, остальное время они проводят на воле.

— С ума сойти…

— Да, а приручили мы лосей совершенно случайно. Мне тогда было лет четырнадцать-пятнадцать…

— Расскажи, пожалуйста! — прошу я.

— Ладно. Только по дорогое в Теплицу, договорились? Не будем отвлекать Тьера от работы.

Тьер, отставивший было лопату к стене, снова берёт её в руки и обречённо вздыхает.

— К тому времени, — начинает рассказ Дин, — мы жили на острове уже лет пять-шесть. Так… Нам сюда… — он огибает постройки. — Была зима и я бродил по лесу, пока не услышал протяжный стон. Сначала испугался и дал дёру, но любопытство победило и, вооружившись палкой, я отправился на разведку. Когда я увидел Альфу… Её передняя нога застряла между двумя стволами поваленных сосен, и она не могла выбраться, а вокруг бродили голодные волки.

Моё сердце уходит в пятки.

— Здесь водятся волки? — я озираюсь по сторонам.

— Немного, но есть. Не бойся. На людей они не нападают. Так вот, их было двое, и они пытались атаковать Альфу.

— И что ты сделал?

— Побежал на них с палкой, вопя как резанный. — Дин улыбнулся, и ямочка на его левой щеке почти прорезалась. — Это было глупо, но мне повезло — волки не ожидали такой наглости и убрались в чащу.

От рассказа Дина меня бросает в дрожь и, несмотря на тёплый день, кожа покрывается мурашками.

— Ты такой смелый…

— Скорее — глупый.

— А что было дальше?

— А дальше я пытался вытащить ногу Альфы из западни… Но она до того была перепуганной, что не подпускала меня к себе. Я очень боялся, что волки вернутся… Поэтому приволок ей коры, она поела. И, в конце концов, разрешила себе помочь. Только её нога оказалась повреждённой — она так сильно хромала. Короче, я понимал, что стоит ей остаться одной и волки вернутся… А убежать она не сможет.

— Что ж ты придумал?

— Я уговорил её пойти со мной… Знаю, звучит неправдоподобно, — извиняется Дин. — Но так оно и было. Наверное, она понимала, что иначе погибнет и поковыляла за мной. Отец был очень удивлён, но позволил Альфе остаться. И даже попросил Биргера — это наш местный знахарь, осмотреть её ногу. Биргер поворчал, конечно, ведь он лечит людей, но всё-таки дал мне немного мази. Целый месяц я ухаживал за Альфой. А потом оказалось, что она ждёт потомство. Когда её нога зажила, я выпустил её на волю. Но она не забыла меня — приходила проведать. А весной появилась и осталась рожать. Бедный Биргер тогда причитал полночи, принимая у неё роды, да так вымазался в околоплодных водах, что Альфа потом за ним ходила хвостом, считая своим лосёнком. А лосёнок не выжил. Тогда Биргер и решил попробовать подоить Альфу — он слышал, что молоко лосей очень полезное… Молоко оказалось на удивление жирным и густым. Альфа приходила на дойку до октября. И зимой нас навещала. А весной снова пришла рожать. Тогда-то мы и поняли, что это наш шанс… Она стала первой, но не последней. Теперь три постоянных лосихи приходят весной отелиться, а мы получаем — молоко. Ви-Ви поит нас им по четвергам, так что скоро попробуешь! Мы, кстати, уже почти пришли…

Перед нами вырастает мрачного вида здание. Окна заколочены, а наглухо закрытые ржавые двери покорёжились от времени и едва держатся на петлях.

— Здесь у нас Тренажёрка… — сообщает Дин. — Как ты знаешь, во время войны на острове обосновались вражеские военные. Отличный стратегический ход, между прочим. У них здесь была большая база… А этот бывший склад они использовали для тренировок. Ох и достаётся нам здесь… Но зато мы в прекрасной физической форме. В ближайшее время составим тебе расписание. Молодёжь у нас обычно занимается по утрам, есть две группы. Поговорю с отцом, чтобы тебя записали в нашу… Да ты не пугайся, новичков обычно не гоняют, начинают с самого простого.

А там… — Дин кивает влево, в сторону густого леса, — наш Лазарет. По-хорошему, его тоже нужно тебе показать, но Биргер не любит, когда к нему вот так заявляются… Так что лучше пройдём через озеро.

Спустя несколько минут мы оказываемся на солнечной поляне. Здесь над верхушками деревьев блестит солнце, похожее на начищенное блюдо, утопающее в облаках, будто в перине.

Среди густых елей и кедров раскинулось живописное озеро. Вода в нём переливается золотом, а на поверхности качается несколько белых кувшинок. Тут свежо и прохладно.

— Какая красота…

— Да, но у нас уходит много времени, чтобы очистить воду от цветов. В одно лето руки не дошли, и оно так заросло… Мы потом неделю его чистили… По вечерам многие приходят сюда после работы, чтобы охладиться. Некоторые даже умудряются успеть окунуться во время обеда.

— Мне здесь нравится…

— Значит, нужно будет как-нибудь сюда наведаться. Пойдём дальше, не терпится показать тебе нашу Теплицу.

Обогнув озеро слева, мы оказываемся перед сооружением, полностью выполненным из множества выпуклых окон. Само здание формой очень напоминает ежевичную ягоду, только цвет белый.

— Это и есть ваша… Теплица?

— Впечатляет, правда? — Дин подводит меня к такой же прозрачной выпуклой двери. — Готова?

Ну что за вопросы? Конечно, я готова.

Стоит Дину потянуть за створки двери, и они легко разъезжаются в стороны. Мы входим и окунаемся в мир настоящих джунглей. Растения здесь повсюду: одни свисают с высоких подставок, другие высажены в грядки, которые расходятся от центра зала по всему периметру здания.

Странно очутиться в месте, где растительности больше чем в самом лесу… А ещё здесь пахнет настоящим разнотравьем — аж голова кругом идёт.

— Это невероятно… — произношу я.

— Невероятно то, что здесь творилось, когда мы только нашли Либерти! — поправляет меня Дин. — Всё было иссушено — ни одного зелёного листочка. Мы всё вычистили и потихоньку оживили… Только вместо цветов выращиваем овощи и полезные травы… Эй, есть кто дома? Сири, Сван.

Откуда-то из середины зала над грядкой появляется чья-то светлая голова.

— Дин, это ты что ли? — тоненький голосок принадлежит девчушке лет десяти. Её светлые хвостики смешно болтаются при каждом движении.

— Я. А ты сегодня одна?

— Да, Сван слёг с животом. Врёт, я уверена! — безапелляционно заявляет Сири. — Небось опять полночи с Дортой на аллее Любви прогулял, а теперь отсыпается… Лишь бы траву не дёргать!

— Она ненавидит дежурить в Теплице… — шепчет Дин так, чтобы его услышала только я.

— Знаешь сколько тут травы? Миллион! — причитает Сири. — Так что если хочешь помочь, я только за!

— Я бы рад, но сейчас знакомлю Кару с островом, а потом мне за водой…

— Ладно-ладно…

— Слушай, если тебе не нравится дёргать траву, можешь поменяться с Тьером, — советует Дин, едва сдерживая улыбку, — он сейчас как раз на Ферме чистит загон и очень сокрушается по этому поводу!

— Загон?! Да ни в жизнь! Уж лучше траву дёргать… — вздыхает девчушка, снова исчезая между грядками.

— Что ж, я могу показать тебе основные растения, хотя ты и так их увидишь, как только заступишь на дежурство — здесь время обычно тянется, как резина. Поэтому предлагаю прогуляться вокруг озера… Ведь уже завтра тебе придётся взяться за работу.

— Я не боюсь работы! — несколько обиженно замечаю я. Неужели он думает, что я не справлюсь или буду ныть как Тьер или Сири?

Мы как раз уже выходим на улицу. И Дин, успокаивая, берёт меня за руку. От его прикосновения кожу начинает приятно покалывать, а где-то внизу живота разрастается приятное тягучее тепло.

— Да знаю я! Просто хотел, чтобы сегодняшний день стал для тебя особенным… Теперь здесь твой Дом. Ты мне веришь?

Он разворачивает меня к себе и пристально изучает. Море в его глазах безмятежно и спокойно. В таком хочется раствориться.

— Верю… — выдыхаю я.

Откуда мне было тогда знать, что вера не спасает от предательства?

В заточении. Послание

Включаю фонарь и направляю лучик в стену. Имитация солнца на небе. Кривая и лживая, но на какое-то время действительно становится легче.

От нечего делать, вывожу лучом буквы и тусклый свет расползается по поверхности стены. Не сразу понимаю, что несчётное количество раз пишу одно и то же: Предатели. Ненавижу.

Однажды сам Магнус рассуждал о предательстве.

«Предательство не только показывает сущность предателя… — говорил он, — но и раскрывает неизведанные глубины личности того, кого предают».

Узнала ли я хоть что-то новое о себе после того, что со мной случилось?

Определённо.

Я узнала, что одиночество порой хуже смерти. Когда тебя принимают в семью, дают понять, что ты — часть целого, где все друг за друга горой, это необыкновенное счастье.

Но вот если тебя выбрасывают, как ненужный камень, отломив от этой самой горы…

На мгновение мне чудится какой-то рисунок там, куда я только что светила фонарём. Рука замирает. Вглядываюсь в жёлтое пятно, а потом поднимаюсь и подхожу ближе.

Здесь и правда, что-то есть, но это не рисунок, это надпись наподобие той, что я сама сейчас выводила лучом, только она настоящая, а не мнимая — словно кто-то гвоздём начертал слова на старой стене.

Забвение — худшая из пыток.

А ниже буква Х.

От увиденного меня с новой силой охватывает озноб. Кто и когда оставил это послание, этот молчаливый крик души, который так никто и никогда не услышит? Заключённые — не в счёт — мы тоже преданы забвению.

Завтра никто и не вспомнит о нас. А если учесть, что о нас и так мало кто знал, завтра уже наступило.

Нас не просто не помнят, нас не знают.

Кем бы ни был этот неизвестный, похоже, мне уготована такая же печальная участь — меня уже замели под ковёр, будто я бесполезный мусор.

Выключаю фонарь и снова погружаюсь во тьму — экономлю свет, ибо батарейки у фонаря невечные. Как и я сама, но об этом лучше не думать.

15 глава. Портреты могут говорить, а гении — молчать

— Готова?.. — Дин берёт меня за руку, загадочно улыбаясь. — Я хочу тебе кое-что показать.

От его прикосновения внутри будто разливается парное молоко, а подушечки пальцев начинает покалывать.

— Что именно? — мой голос звучит как-то глухо, и я запоздало откашливаюсь, отчаянно краснея.

— Сейчас увидишь! — мы идём по главному коридору Дома и на этот раз совсем недолго — через десяток шагов Дин тормозит у одной из дверей. — Ну вот и пришли!

Дверь со скрипом приглашает нас войти. Дин идёт первым, а я за ним. Внутри темно и на мгновенье становится страшно: кто знает, что задумал этот парень?

Хочу высвободить свою руку, но не тут-то было — Дин крепко её сжимает. Громкий щелчок и комната озаряется светом, а я ахаю от удивления. Это не просто зал, это… настоящий музей.

На самодельных стеллажах и тут и там — книги, да в таких ветхих переплётах, что кажется, если коснуться корешка, они тут же рассыплются.

На импровизированных полках разложены старинные предметы, от одного взгляда на которые дух захватывает, а стены сплошь усеяны фотографиями, вырезками из старых газет.

Пахнет здесь пылью, историей и знаниями. Не нужно иметь семи пядей во лбу, чтобы сообразить — в Эйдолоне всё это было бы под запретом. Я словно оказалась в заветном Хранилище N, только все вещи рассортированы и имеют своё собственное почётное место.

— Это ваш музей? — спрашиваю с придыханием, продолжая осматриваться вокруг.

— Что-то вроде… Это зал памяти Эйрика Халле.

— Того самого? Твоего предка?

— Ага… Всё то, что осталось после его исчезновения и всё, что удалось раздобыть потом. Давай я проведу тебе экскурсию. — он снова тянет меня за руку. — И начнём мы с тобой отсюда…

Ещё издалека замечаю огромный портрет в истёртой раме — он висит строго по центру стены.

— Это и есть легендарный Эйрик Халле?..

— Да… Портрет написала Илва по старой фотографии. Фото, знаешь ли, имеют свойство выцветать. А краски — на века.

Такое чувство, что человек с портрета пристально за мной следит, точно заглядывает в душу в поисках самых сокровенных секретов.

Я отвечаю ему тем же: разглядываю бессовестным образом, стараясь понять, каким он был. И в этой игре у меня есть неоспоримое преимущество — я могу отвернуться или уйти.

— По-моему, у тебя его глаза? — киваю на портрет.

Определённое сходство и правда есть, и речь здесь не о цвете или форме, а о содержании. У Дина тот же прямой взгляд, проникающий в самую душу, что и у Эйрика Халле.

— Отец тоже так говорит…

В его голосе столько гордости, что я невольно испытываю зависть. Как должно быть прекрасно иметь тех, кто тобою гордится.

Жители города лишены подобных привилегий. Возможно, именно поэтому и не могут сплотиться вместе, чтобы изменить привычный мир к лучшему?

На тумбе под портретом лежит небольшой чёрный предмет с какой-то круглой штуковиной сверху, похожей на выпуклый глаз.

— А это что?

— Фотоаппарат Эйрика…

Ну, конечно! Теперь я понимаю, что глаз — это объектив. Таких аппаратов сейчас днём с огнём не сыщешь, а вот в Музее мне попадалась парочка.

— В тот роковой день он не стал брать его с собой в город, побоялся… — продолжает Дин. — Как чувствовал. Больше Эйрика никто не видел…

— Мне очень жаль… — кладу руку ему на плечо, стараясь утешить.

До того, как оказаться здесь, на острове, я понятия не имела, что такое семья, а теперь мне нестерпимо хочется, чтобы кто-нибудь вот так же, как Дин, вспоминал и горевал, если меня не станет. Люди нужны друг другу. Жаль, в Эйдолоне об этом не помнят. Точнее, им не позволяют.

— Прости. Знаю, это выглядит глупо со стороны. Он жил за много лет до моего рождения, но я ощущаю с ним незримую связь, понимаешь?

Понимаю ли я? Да. Потому что такую же связь я чувствую с жителями острова.

— Это совсем не глупо, Дин. Просто ты ценишь своё прошлое, — стараюсь, чтобы голос звучал непринуждённо. — Большинство горожан лишены этого.

— Ты права. Именно это мы и хотим изменить. Эйдолон должен обрести свободу! — теперь в его взгляде ещё и решимость, которую, без сомнения, он приобрёл от своего отца. — А ты, Кара, с нами?

— До конца! — без колебаний отвечаю я, растворяясь в синеве его глаз.

***

Зал памяти мы покинули только через час, и то Дин утащил меня силком, иначе я так и осталась бы бродить от экспоната к экспонату, читать статьи о становлении нынешнего режима и разглядывать выцветшие от времени фотографии.

К концу экскурсии у меня создалось впечатление, что я была знакома с Эйриком Халле лично. Сказать, что история его жизни меня впечатлила, значит, ничего не сказать…

Воистину это был прекрасный человек, до последнего боровшийся с Регентством, открыто критикуя закон о Внешности и разделение людей на классы.

Он со своими соратниками выступал на площади Мира, призывал к свободе, и участвовал в опасных расследованиях.

В общем, за словом в карман не лез, всегда был прямолинеен и говорил только то, что думал. Однажды сообщил, что откопал настоящую сенсацию ушёл в город за доказательствами и больше его никто не видел.

И пусть Эйрик Халле канул в неизвестность, сам он и дело его до сих пор живы.

За ужином Магнус снова сажает меня за свой столик, так что рядом со сидят Илва и Дин. Илва неторопливо вещает что-то об искусстве Барокко, а Дин теребит свой оберег — такой же кожаный треугольник, как и у Магнуса, только поменьше.

Замечаю, что все островитяне без исключения носят свои обереги. У кого-то это деревянная фигурка, у кого-то — золочёная гайка, но у большинства такие же мешочки, как у Магнуса и Дина.

В меню Ви-Ви сегодня жареная рыба. Одно из преимуществ жизни на острове — это,несомненно, еда.

— Ну и как прошёл твой первый день? — облако пряного дыма выплывает изо рта Магнуса. — Мой сын не утомил тебя?

— Ой, ну что вы! Дин был ко мне очень… внимателен.

— Что ж, я рад, что он не ударил в грязь лицом, — снисходительно улыбаясь, произносит Магнус. — А теперь пришло время познакомить тебя с твоим главным спасителем и нашим гением. Эй, Шпанс! Иди-ка к нам…

Из-за самого дальнего столика, за которым сидят Фолк и Бублик, встаёт мужчина — до того худой, что я невольно вздрагиваю — в Эйдолоне незнакомец однозначно получил бы статус испорченного. На вид ему лет сорок, но шагает он так тяжело, будто все его суставы разом иссохли, превратились в сухие сучья и вот-вот обломаются.

Он подходит к нашему столику, и я замечаю, что лицо у него такое же серое, как и моя прежняя одежда.

— Знакомься. Это и есть знаменитый Шпанс. Без него ничего бы не получилось.

— Добро пожаловать… — голос Шпанса оказывается не таким скрипучим, как я ожидала, а карие глаза — живые и ясные.

— Здравствуйте… Я должна сказать вам, как благодарна за спасение! Вы совершили настоящее чудо! — спеша выразить признательность, я поднимаюсь, беру его ладонь в свою и мягко сжимаю.

— Да будет тебе… — смущается мой новый знакомый. — Это лишь малая толика того, что нам предстоит. Впереди у нас много работы, так что расслабляться не следует. Ведь тебе, девочка, придётся…

— Ну-ну, Шпанс, не торопись! — Магнус легонько хлопает моего спасителя по костлявому плечу. — Спешка нам ни к чему. Дай Каре прийти в себя, а там и посмотрим.

— Ты здесь главный… — вяло отзывается Шпанс.

— Вот именно! — море в глазах Магнуса такое ледяное, что меня пробирает дрожь. — А пока… Надеюсь, ты не против, если я поведаю нашей гостье твою историю?

Шпанс пристально разглядывает Магнуса, будто всерьёз раздумывая над его словами, а потом, словно спохватившись, всё-таки отвечает:

— Не против… — для пущей убедительности он поднимает вверх большой палец. — Но с твоего разрешения, Магнус, я вас покину. Чувствую себя не ахти.

— Конечно-конечно. Отдыхай, ты проделал колоссальную работу и заслужил отдых.

Шпанс покидает террасу. Кажется, даже отсюда слышно, как скрипят его кости.

— Что с ним?

Вопрос звучит раньше, чем я понимаю его неуместность, но Магнус, похоже, не злится.

— Он болен, Кара. И очень серьёзно. Мы победили в Кровавой Войне, избавились от голода, научились выращивать людей, но так и не смогли победить рак. Ты ведь знаешь, рак часто действует быстрее фантомов?

— Эйдос всемогущий!

Я прикрываю рот ладонью. Теперь ясно, откуда эта неестественная худоба и землистый цвет лица.

— Да, это очень печально. Но давай, я расскажу тебе, как Шпанс попал к нам и сколько успел сделать с тех пор?

Магнус берёт меня под руку и ведёт по дорожке туда, где за деревьями скрываются другие постройки.

— Видишь ли… — продолжает он. — Современное общество в Эйдолоне устроено так, что особенные паразитируют на чужом труде. Именно им принадлежат заводы, фабрики, магазины, жевальни и даже Храмы. Да-да, — подтверждает Магнус, увидев мой удивлённый взгляд, — в наше время даже Храмы приносят колоссальный доход, ведь прихожане платят немалые деньги за беседу с адептом, а дефектные отдают последние копейки за молитву, потому что верят, что на них снизойдёт эйдосова благодать, и однажды они проснуться совершенными.

Но я отвлёкся. Реалии таковы, что с тех пор, как общество было поделено на классы, предприимчивые особенные вкладывают свои деньги в прибыльные предприятия или идут в чиновники, а остальные живут на пожизненные субсидии от Регентства и тратят их на развлечения. Думаешь, просто так в городе сплошные жевальни, бутики одежды да храмы? — Магнус хмыкает. — Самый доступный способ заработать денег. Но предприниматели не могут выполнять всю работу сами, а большинству особенных кроме развлечений больше ничего не интересно. Вот и выходит, что остальным перепадает шанс заполучить стоящее место. Правда, им приходится выгрызать себе дорогу к мало-мальски приличной жизни. Да ты и сама знаешь…

Эйдос мой, он прав. Место в Музее досталось мне не за красивые глазки, а за мозги и желание работать.

— Вот и Шпанс в своё время был приглашён в Институт новейших технологий для совершенствования сканера. Отработав на особенных двадцать лет, он обнаружил у себя симптомы рака и понял, что как только порог будет пройдён, его сначала переведут в дефектные, а затем… объявят испорченным.

— Другими словами — подвергнут Утилизации! — поправляю я.

— Именно… — выпуская облачко дыма, соглашается Магнус. — Не знаю, что делают с испорченными, но уверен: с почётом на пенсию, как особенных, их точно не отправляют. Так вот… Он решил сбежать за пределы Эйдолона, надеясь добраться до Диких земель. Собирался умереть свободным, но наш патруль случайно на него набрёл. Сначала думали — фантом… Ну а дальше… Дальше оказалось, что Шпанс — наше всё. Я во всей этой технике не силен, а вот Шпанс, как ты уже могла понять, настоящий гений. Смог соорудить из ничего передатчик. Да ещё и перехватил сигнал из Института Технологий так, что они даже не поняли, и теперь ты с нами. Вот тебе и испорченный…

Я снова смотрю туда, где не так давно скрылся Шпанс. Сколько же звеньев цепи должно было соединиться ради моего спасения.

Я будто вытянула счастливый лотерейный билет на тысячу эйдов… И, кажется, самое время им воспользоваться.

16 глава. Фиаско и осколок тайны

Мы возвращаемся с Дином от Источника с небольшой флягой воды. Солнце ещё не село, но в густом лесу становится как-то мрачно. Ощущение, что из-за деревьев кто-то следит за нами, готовый напасть в любую минуту.

Кажется, где-то невдалеке хрустнула ветка.

— Жутковато, да? — шепчу я, чтобы не дай эйдос потревожить обитателей леса.

— Да нет, жутко здесь ночью… В темноте…

Меня от его слов пробирает насквозь.

— Хотя это и глупо, — добавляет он после паузы, а фляга звонко лязгает в его руке, словно в подтверждение, отчего я вздрагиваю. — Хищных животных тут почти не осталось. Зато есть зайцы, птица и лоси, например. Помнишь, Альфу?

— Да-да, конечно, помню.

— Ну вот. Если слышишь треск — это скорее всего она или кто-то из её сородичей бродит. И вообще… Бояться нужно не леса, а людей. В особенности — людей из Регентства.

Не могу с ним не согласиться. Что было бы, поймай меня фантомы? В который раз задумываюсь об участи испорченных. Что с ними делают? И что стало с Джус?

В этот момент где-то совсем рядом раздаётся чьё-то протяжное уханье. Я в ужасе хватаю Дина за руку.

— Прости, я такая трусиха…

— Не бойся, это всего-навсего филин.

Чувствую себя идиоткой и отпускаю ладонь Дина, но он сам снова переплетает наши пальцы. Какая горячая у него кожа…

— Я не считаю тебя трусихой! Ты отважная и смелая… Разве трусиха смогла бы сбежать из-под носа Полиции?

— Мне просто повезло… — качаю головой. — Всё остальное — дело рук Буббы и его команды.

— Вот уж не думаю. Отец говорил, это ты придумала спрятаться в Храме. Чем и вызвала его восхищение.

Честно говоря, я совсем забыла об этом. Но знать, что сам Магнус тобой восхищается — самая лучшая награда. Будто я не просто дефектная, будто во мне есть что-то особенное.

Дальше мы идём молча. Даже лес умолк. Сосны уходят в небо, словно молчаливые великаны они взирают на нас свысока. Здесь нет травы, а единственные звуки — хруст иголок под ногами. Иголки проминаются под каждым нашим шагом, словно мягкая перина… Запах хвои кружит голову.

Этот мир чудесен и теперь он принадлежит и мне.

Вот впереди вырастают очертания Тренажёрки, а за ней — Фермы. Значит, мы почти рядом. В глади озера плещется луна — будто спустилась с неба, чтобы освежиться.

Наконец из-за деревьев выглядывает крыша Дома. Мы вернулись. А мне так не хочется выпускать ладонь Дина. Таким естественным кажется идти, держась за руки…

Нехотя я все же её выпускаю и останавливаюсь в нескольких шагах от террасы. Смотрю в небо, где ночь уже разлилась чернильным пятном. Звёзды отсюда кажутся маленькими мерцающими лампочками.

— Спасибо, что сводил меня к Источнику.

— Всегда пожалуйста, Кара. — Дин улыбается. — И помни, что не обязательно иметь статус, чтобы быть особенной для кого-то.

Я вспыхиваю. И, быстро попрощавшись, взбегаю на террасу и исчезаю в Доме.

***

Первую вахту мне выпало нести в Теплице, и на самом деле всё началось не так уж плохо. По крайней мере, Дину тоже предстояло работать со мной, чему я была безумно рада, хотя и старалась не подавать виду.

После завтрака мы сразу же отправились на дежурство, чтобы не опоздать с утренним поливом. Дин объяснил, что нам нужно успеть до того, как солнце начнёт жарить, иначе растения просто-напросто сгорят.

Вот так я освоила первое правило огородничества — поливать следует или рано утром, или поздно вечером.

Переступив порог Теплицы, Дин тут же потянул меня вправо. Здесь ровным рядком выстроились здоровенные синие бочки, до краёв наполненные водой.

В прошлый раз я их даже не заметила за широкими лопоухими листьями чудных растений, вьющихся по тонким верёвочкам вверх.

— Воды мы с Буббой натаскали ещё вчера… Так что я буду поливать, а ты — опыляй цветы… — распорядился Дин, набирая полную лейку воды. — А потом возьмёмся за компост.

Хоть я и не смыслю ничего в опылении, но под чутким руководством Дина неплохо справилась. На самом деле, процесс этот совсем несложный. Знай себе работай кисточкой и переноси пыльцу с одних цветков на другие…

К обеду мы переделали кучу работы и довольные отправились в столовую, где с аппетитом умяли мясную запеканку и закусили фруктами. На все расспросы Магнуса и остальных, я с гордостью отвечала, что у меня всё отлично.

Наверное, сглазила.

Потому как стоило вернуться в Теплицу и всё пошло наперекосяк.

Ох уж этот компост…

— Нам нужно освободить яму от прошлогоднего компоста. — Дин подводит меня к врытой прямо в землю железной ёмкости в самом дальнем углу. — Так что ты будешь набирать вёдра, а я буду их выносить…

Запах здесь стоит тот ещё, а глядя на содержимое ямы к горлу подкатывает тошнота и хочется куда-нибудь сбежать.

Дин всё понимает по моему лицу, а я ничего не могу с собой поделать — от перспективы копаться в этой куче, становится дурно.

— А это… обязательно?.. — запоздало понимаю, что веду себя совсем как Тьер вчера. — Просто…

Дин вопросительно изгибает бровь, и мне остаётся только натянуть рабочие рукавицы. Я бы засучила рукава, но у меня на футболке их просто-напросто нет.

— Вот…

Дин протягивает резиновые чудо-сапоги, размером, наверное, на великана, но я хватаю их с благодарностью: в эту навозную кучу лезть в ботинках — форменное самоубийство.

Кое-как перелезаю через бортик и проваливаюсь по колено в вонючую чачу. Зажмуриваюсь и погружаю в неё руки. Но стоит только зачерпнуть горсть, как из горла вырывается визг, а набранное летит назад, вниз, вместе с рукавицами.

Молнией вылетаю из ямы, визжа на всю округу. Этот компост кишмя кишит червями. Белыми. Жирными. Мерзкими. А ещё здесь полно жуков, которые копошатся, перебирая лапками…

Всё, чего я хочу — помыться, причём несколько раз, потому как такое чувство, что эти твари теперь ползают по моему телу.

— Эй, ты чего?! — Дин примчался, звеня пустыми вёдрами. — Что стряслось?!

— Там… там… мерзкие черви и… они шевелятся… ползают… Я… я не могу…

— Ты серьёзно?..

— Прости. Но я просто не могу… Ненавижу этих ползучих тварей… — от избытка чувств меня передёргивает. — Я готова делать всё что угодно, но только не это. Пожалуйста…

Опускаю взгляд в пол, понимая насколько капризно себя веду. Совсем как Тьер.

— Хм… Ну ладно. Тогда тебе придётся вскопать вон те грядки… — он указывает в самый дальний конец Теплицы. Но предупреждаю, что обычно этим занимаются мужчины.

— Ничего-ничего! Я справлюсь. Где лопата?

***

Дин был прав. На исходе дня, мышцы устали настолько, что я даже руку поднять не могу, а мои ладони сплошь покрыты кровавыми мозолями, а всё из-за неровной ручки лопаты, выструганной из ветки дерева.

— Ты ж чего перчатки не надела, они рядом с инструментами всегда лежат? — Дин качает головой, глядя на мои раны. — И я дурак, не сказал ничего… Давай-ка дуй в Лазарет, пусть Биргер посмотрит…

— Да не нужно, и так всё заживёт!

Но Дин непреклонен, поэтому у Фермы мы расходимся: я сворачиваю к Лазарету, а он отправляется в столовую, чтобы попросить Ви-Ви отложить мою порцию ужина.

По единственной тропинке, петляющей в густом лесу, очень скоро я выхожу к бревенчатому срубу. Подхожу к окну, заглядываю, но сквозь плотную белую штору ничего нельзя разглядеть. Огибаю избушку вокруг и оказываюсь возле крыльца.

На мою беду на верхней ступеньке восседает Тина.

— Зачем пришла? — она неспешно разворачивает свой ужин, завёрнутый в бумагу.

— Мне руки надо обработать…

В оправдание я поднимаю их вверх, демонстрируя ладони.

— И из-за этих царапин ты и припёрлась? Может, уложить тебя в постель? Дать маковых зёрен?

— Меня Дин послал.

При упоминании Дина лицо её темнеет.

Так тебе! Один-один.

— Да уж… — пренебрежительно фыркает она. — Толку от такой как ты — ноль… Зря Магнус выбрал тебя…

От её слов в душе поднимается обида. Ну что я ей такого сделала?..

— И чем же ты лучше меня, а?! Лучше чистишь картошку? Лущишь орехи? Скребёшь ферму?

— Ты дура? Оглянись вокруг! Думаешь, здесь некому чистить картошку или пропалывать грядки? Думаешь, ты поэтому здесь?

— Я здесь, потому что мне дали шанс на свободу.

— Ой-ой-ой… За свободу, Трусиха, надо платить. И тебя не просто так спасали! Придётся платить по счетам. И если ты налажаешь, не гулять тебе больше по дорожкам Либерти.

Неожиданно позади Тины со скрипом открывается дверь, и на пороге вырастает щуплый невысокий мужчина в белом халате.

— Медсестра, хватит прохлаждаться! — сипло зовёт он. — Пациенты ждут.

— Она, — Тина брезгливо тычет в меня пальцем, — тоже пациентка! Умирает от потери крови…

— Я сам посмотрю, иди…

— Время менять подгузники… — ворчит Тина, вздыхая. — Я пошла… Приятных снов, Трусиха.

Поднявшись, она демонстративно уходит в домик.

— Дай-ка, я посмотрю… — спустившись по ступенькам, мужчина подходит ко мне. — Что у тебя случилось?

— Да вот… — демонстрирую ладони.

— Так… Надо бы обработать! — заключает он. — Я, кстати, Биргер. Пойдём вовнутрь. — Но, заметив мой испуганный взгляд, он понимающе улыбается. — Если хочешь, я могу вынести всё сюда.

— Д-да, давайте лучше сюда…

Пока Биргера нет, я раздумываю над словами Тины о плате за свободу. Что она имела в виду? Придётся платить по счетам. Что это за счёт такой, и кто его мне предъявит? Магнус?

Оглядываюсь по сторонам. В сгустившихся сумерках солнечный свет меркнет, а застывшие плотной стеной деревья будто прячут за своими мохнатыми спинами какую-то грязную тайну.

Ну вот.

Теперь повсюду будут мерещиться заговоры.

— Ну что, не заскучала?

Я вздрагиваю. Биргер уже вернулся, держа в руках небольшую стеклянную баночку.

— Что это?..

— Мазь. На травах, я сам делал… — в голосе его слышится гордость. — Снимает воспаление.

Открутив крышку, он аккуратно смазывает мои раны. Мазь приятно холодит кожу, отчего боль отступает.

— Спасибо… — искренне благодарю я. — А вас… Вы тоже сбежали из города?

— Нет, что ты. Я местный. Врачеватель в третьем поколении… — он дарит мне тёплую улыбку. — Скажу честно, здесь, на острове, лечить гораздо легче. Есть и оборудование, и кое-какие медикаменты. Ну вот и всё… — Биргер достаёт из кармана рубашки несколько полосок ткани в розовый цветочек. — Нужно забинтовать. — Он ловко перевязывает мои ладони. — Старайся не мочить и до завтра не снимай!

— Хорошо…

— А на эту вредную девчонку… — кивок в сторону двери, — не обращай внимания.

Мы прощаемся, и я направляюсь в сторону Дома. Солнце уже почти село и идти по лесу немного жутко. То тут, то там хрустнет ветка, и чудится, что за каждым деревом притаился хищный зверь или враг.

Мысли о врагах возвращают к разговору с Тиной. Конечно, я не раз задумывалась, почему из десятков людей, ежедневно признаваемых испорченными, Магнус выбрал именно меня…

Может быть, так просто совпало? Или только в моём корпусе нашёлся пустующий отсек, тот самый, которым я воспользовалась, чтобы сбежать?

Невдалеке огромной махиной вырастает Дом. Безмолвный. Тихий. Жуткий.

— Ну как? Подлечилась? — из темноты появляется Дин.

— Да… — я вымученно улыбаюсь. — А ты чего здесь совсем один?

— Жду тебя… — в его словах слышится смущение, а моё сердце замирает, чтобы в следующую секунду пуститься в пляс.

— Спасибо, хотя это было и необязательно…

— Мне так захотелось… Я тут выпросил у Ви-Ви твой ужин! — не вижу лица Дина, но знаю, что он улыбается. — Держи…

Только сейчас понимаю, как же я проголодалась. Принимаю еду с благодарностью и устраиваюсь на ступеньках крыльца. Желудёвая лепёшка, кусочек курицы и горсть орехов. Съедаю всё со скоростью света.

— Спасибо… — в который раз произношу за сегодня. — Ты не был обязан.

— Я так не думаю… Пойдём, я провожу тебя до твоей комнаты.

Мы молча входим в Дом. Он скрипит костями, будто немощный старик.

Каждый шаг — новый скрип.

Во мраке чудится, что по углам притаились чудовища… Они взирают на нас из темноты, готовясь нанести удар. Дышать становится трудно, и я уже готова умолять Дина взять меня за руку, когда его пальцы касаются моих. Едва-едва. Но этого оказывается достаточно, чтобы приступ паники прошёл.

Миновав холл, мы оказываемся у лестницы. Четыре пролёта, длинный коридор и вот она, дверь моей комнаты. Конечная наша остановка.

Мечтаю сказать что-то новое, но кроме очередного «спасибо», ничего в голову не приходит.

— Приятных снов, Кара… — желает Дин. В голосе его появляется хрипотца, от которой внизу живота разливается лава — будто спящий вулкан ожил.

— И тебе…

Тихо прикрыв за собой дверь, я бреду в ванную и кое-как в темноте обтираюсь холодным полотенцем.

Вернувшись, забираюсь на кровать и зарываюсь с головой в покрывало. Несмотря на усталость, заснуть не получается.

Прокручиваю в голове сегодняшний день. Дежурство. Забота Дина. Биргер с его чудо-мазью. И среди калейдоскопа событий — Тина…

Тяжесть её слов снова наваливается на плечи. Что всё-таки она имела в виду? Известно ли что-нибудь об этом Дину и стоит ли об этом спрашивать? Спустя вечность, я всё-таки забываюсь тяжёлым сном.

В заточении. Бояться нужно людей

Снова какая-то тварь проползла по руке. С размаху прихлопываю её, даже не поморщившись, и вытираю руку о штанину.

Привыкаешь ко всему.

И к подобным вещам я тоже уже привыкла. Первое время визжала, потом уже молча сбрасывала с себя живность, теперь давлю нещадно — жизнь заставила поменять приоритеты и отучила бояться насекомых.

Чем больше раздавлю — тем меньше их будет шнырять по камере.

Страха больше нет.

Бояться нужно людей — так Дин сказал однажды и был прав. Только вот бояться нужно не только Регента с его фантомами и полицией Внешности, но и самых близких — тоже. А доверять нельзя никому.

Доверие — штука хрупкая. Как стекло. Сброшенное предательством с высоты — разлетается вдребезги.

И как ни уворачивайся от осколков — обязательно заденут.

17 глава. Будни новенькой

Утро наступает неожиданно скоро. Проверяю свои раны: они ещё не затянулись, но кожа уже загрубела и крови больше не видно. Аккуратно принимаю душ, чищу зубы и отправляюсь завтракать.

На террасе довольно пусто: почти все уже позавтракали и разошлись по своим делам. Это я сегодня припозднилась. В столовой тоже никого, кроме Ви-Ви и её помощников, так что решаю быстренько поесть прямо здесь и отправится на новое дежурство.

С благодарностью принимаю из рук заботливой поварихи тарелку с кашей и выбираю ближайший к кухне столик.

В задумчивости жую, размышляя о вчерашних словах Тины. При свете дня они теперь кажутся глупостью, так что я решаю подождать несколько дней, прежде чем приставать с расспросами к Дину.

В конце концов, ведь даже Биргер признал Тину несносной и посоветовал не обращать на неё внимания.

— Эй, привет! Ну и как наши руки? — Дин с кружкой чая подсаживается ко мне.

— Всё хорошо! — демонстрирую ладони. — Ещё пара дней и даже следов не останется.

— Отлично! А я тут поговорил с отцом… И выпросил тебе выходной, чтобы твои раны как следует зажили.

Я смущаюсь. На острове я провела всего пару дней и подобные привилегии могут испортить отношение местных ко мне.

— И всё-таки я лучше поработаю…

— Но отец-то согласился, тем более, что наша экскурсия ещё не окончена. — Дин заговорщически подмигивает. — Я показал тебе всё, что важно для успешного выживания здесь, но ведь есть и другие вещи.

— Это какие же?.. — собираю грязную посуду со стола, чтобы отнести на кухню.

— Ну… Пожалуй, я мог бы показать тебе нашу библиотеку.

— О, это было бы чудесно! — от такого предложения я точно не могу отказаться. — Обожаю книги! Я с удовольствием, но только после работы, — твёрдо заявляю я.

— А ты не так проста, как кажешься, да?..

Дин довольно кивает и вместе мы направляемся на поле брани.

***

Отработав полную смену в Теплице, прополов кучу грядок и надёргав, наверное, целую тонну травы, я чувствую себя как никогда счастливой. Никаких нареканий. От заката до рассвета я пахала, прерываясь только на обед или чтобы попить воды.

Поужинав, мы отправляемся в Библиотеку Либерти.

Она поражает. Круглая комната ломится от книг. Конечно, она не сравнится с городской Библиотекой, где книг, наверное, как песчинок в море. Только все песчинки лежат в строгом порядке в определённых секциях. И у каждой — своё место в безмятежном море знаний.

Разрешённые. Рекомендованные. Нейтральные. Развлекательные.

Сколько себя помню, я всегда выбирала нейтральные книги — в них хоть что-то можно было почерпнуть.

— Вот… — демонстрирует Дин, окидывая взглядом комнату. — Конечно, не так много, как хотелось бы… Часть книг досталось нам в наследие от самого острова, часть мы принесли с собой.

У меня перехватывает дыхание. Ощущение, что сами книги живые и дышат. Беру одну, даже не глядя на заголовок. Открываю. Шелест страниц. Выхватываю глазами случайный абзац.

Если ты когда-нибудь повстречаешь человека, и он покажется тебе… непохожим на тебя и на других… одного из тех редких людей, которые проходят среди нас как ослепительные звезды… постарайся не забыть, что знать таких людей — большое счастье, но любить их опасно⁶.

Захлопываю книгу, отчаянно краснея.

***

Воскресным утром я появляюсь в Красном зале, когда все уже собрались, и пристраиваюсь у облезлой стены у самого входа.

Судя по всему, давным-давно здесь был театр: об этом свидетельствуют и кресла с бледной красной обивкой, и старые рваные портьеры по бокам от сцены. Каждый новый ряд выше предыдущего, так всем присутствующим видно, что творится на сцене.

Сейчас там никого, только стойка сбоку и переносная доска — такие стоят в классных комнатах.

Наконец, в дверях появляется Магнус и поднимается на сцену. Люди не просто приветствуют его, они, выбросив вверх руки со сжатыми кулаками, громко скандируют:

— Ли-бер-ти! Ли-бер-ти!

— А ты почему не приветствуешь нашего лидера? — рядом вырастает Фолк.

— Что значит «либерти»? — спрашиваю, вместо ответа.

— Свобода, что же ещё? — отвечает он со скучающим видом. — Здесь все помешаны на свободе, разве ты ещё не заметила? — в его словах насмешка.

— А разве свобода — это плохо?

— Сама по себе — нет. Но пораскинь мозгами… — он стучит указательным пальцем по голове, — какая же это свобода, если тебя учат, как жить, что говорить и что делать. По мне — Магнус такой же Регент, как и тот, что в городе.

От его замечания становится мерзко. Разве можно их сравнивать?

— А ты поживи среди дефектных, и я посмотрю, как ты запоёшь! — огрызаюсь, в стремлении защитить Магнуса. — Ты не знаешь, о чём говоришь, потому что не жил там.

— Зато я жил здесь. — Парирует Фолк. — Н-да… а с мозгами-то я похоже поторопился. Ладно, уважу тебя… — он поднимает руки вверх совсем как остальные. — Ли-бер-ти… Ли-бер-ти…

Только вот призыв из его уст больше походит на ругательство.

— Прекрати… — шиплю я.

Но толпа уже и так смолкает, Фолк — вместе с ней. Бушующее людское море успокаивается и наступает штиль. Все взгляды устремлены на Магнуса.

— Приветствую вас, свободные! — зал взрывается аплодисментами. — Сегодня я расскажу вам кое-что о Регенте, а потом мы поговорим о наших дальнейших планах. Итак… — Магнус подходит к доске, берёт кусочек мела и пишет посередине большими печатными буквами: РЕГЕНТ, — что вы знаете о регенте?

Со всех сторон сыплются эпитеты в адрес Регента — один другого краше.

— Да-да, я понимаю ваше негодование, но я сейчас не о том… — Знаете ли вы значение слова «регент»? — Все снова смолкли. — Нет? Тогда я возьму на себя смелость рассказать вам! — он аккуратно, будто сокровище, берет с трибуны листок бумаги и машет им. — У меня здесь два определения из разных словарей. Запишем первое…

Он ставит цифру один, и старательно выводит:

Регент — временно исполняющий полномочия правителя или правительства.

— Теперь запишем второе…

После цифры два, появляется ещё одна запись:

Регент — лицо, которое справедливо правит по своему усмотрению.

— Первое определение из старого словаря, который нашёлся в вещах Эйрика Халле, а второе — из более позднего. Вы заметили разницу?

Зал утвердительно загудел.

— Кто скажет, в чём отличие?

Лес рук взмыл вверх… Похоже, среди желающих нет только меня и Фолка. Он, понятное дело, не разделяет всеобщую жажду поучаствовать в беседе, а я хочу избежать повышенного внимания.

— Пожалуй, послушаем… Кару! — теперь все взгляды обращены ко мне. — Она с нами совсем недавно, так что будет интересно её послушать.

— Хм… — кто бы знал, как я сейчас мечтаю провалиться сквозь землю. — Э… Временно. Раньше Регент правил временно.

— Вре-мен-но! — по буквам повторяет Магнус и отдельно записывает слово на доске. — Именно так, спасибо, Кара! — я с облегчением выдыхаю и припадаю к уже ставшей родной стенке. — В записях Эйрика Халле об этом исписано немало страниц. История такова. Во время Кровавой Войны во избежание бюрократической волокиты и для более быстрой реакции на события, вместо привычного Парламента был избран Регент. На время. Но власть развращает, дорогие мои… И отказаться от неё не так-то просто. Как говорится, хочешь узнать, каков человек на самом деле — надели его властью.

Я слышу слева от себя смешок: не иначе, как Фолк демонстрирует своё пренебрежение к Магнусу. Намеренно не поворачиваюсь в его сторону — не хочу давать повода для новых острот. Такие, как Фолк, не упустят шанса поязвить — это ясно как день.

— Война закончилась, а Регент никуда не делся, — продолжает Магнус. — Вот так временный правитель и превратился в постоянного, узурпировал власть, а титул Регент остался, словно в насмешку… — он невесело улыбается, кивая на доску. — А чтобы не напоминать нам лишний раз о прошлом, старые словари однажды отправились в Музей или на свалку, а в новых появилось другое значение.

Зал неодобрительно зашумел.

— А теперь я хочу задать один-единственный вопрос… — голос Магнуса звучит ещё громче, а последняя фраза гремит брошенным камнем: — Исходя из всего сказанного, имеет ли Регент право на власть?!

— Нет!

— В тюрьму его!

— Отстранить!

Предложения расправы так и посыпались. Удивительно, как эти люди готовы сплотиться ради общего врага. Горожанам подобное даже не снилось.

Здесь и правда царит свобода.

Настоящая. Необузданная. Желанная.

И с таким лидером, как Магнус, Эйдолон ждут глобальные перемены. И я счастлива, что мне выпала честь стать участником перемен. Пусть я — всего лишь винтик, но ведь без винтиков ни один механизм не запустится!

— Значит мы вернём власть народу и подарим свободу всем жителям Эйдолона!

Зал взрывается аплодисментами. Я тоже хлопаю изо всех сил, не жалея ладоней, и наравне со всеми выкрикиваю:

— Ли-бер-ти! Ли-бер-ти! — отныне это главный девиз и моей жизни.

Мир должен измениться и изменим его именно мы!

***

В полумраке складского помещения по центру возвышаются две полосы препятствий. Я видела нечто подобное только по моновизору, когда показывали, как тренируются церберы. Турники, траншеи… А по периметру вдоль стены и вправду стоят тренажёры.

— Раньше их здесь не было, — проследив за моим взглядом, сообщает Дин. — Мы перетащили их из Дома. Там был спортзал, помещение понадобилось для других целей, а их снесли сюда… Зато всё в одном месте. Кто послабее, зависают на тренажёрах, а у кого здоровье позволяет, тренируются на полосе препятствий.

Зал постепенно наполняется. Я вижу Бублика, Тину, Фолка, братьев-близнецов и ещё несколько человек.

— Эта наша группа, она тренируется по понедельникам и средам, другая приходит по вторникам и четвергам. — вводит в курс дела Дин. — Там народу побольше, потому что тренером у них старый Кнуд. Он так их не гоняет, но и результаты у них хуже.

— Все в сборе? Тогда по местам… — раздаётся позади.

Этот голос я не с чьим не спутаю… Илва. Теперь понятно, почему именно эта группа первая по показателям — её ведь хлебом не корми, дай поизмываться.

Собравшись, народ делится на две шеренги. В каждой по пять человек. Хочу встать в ту, где Дин, братья, Фолк и, кажется, тот самый Сван, но Илва кивком указывает на другую: там Бублик, Тина и ещё двое, их я по именам не помню… Выходит, нам с Дином быть в разных командах.

— Итак, правила те же! — Илва гремит, будто заправский солдат. — Проигравшая команда отжимается сто раз.

Смотрю на полосу препятствий, которая тянется до самого конца зала и отсюда выглядит очень сложной и непроходимой. Всерьёз подумываю, как бы мне перезаписаться к старикам и ограничиться тренажёрами.

Первыми соревнуются Бублик и Дин и оба блестяще перепрыгивают через ров, превосходно справляются с высоким барьером, легко преодолевают участок, где нужно ползти под низкими металлическими трубами и даже по качающемуся бревну пробегают играючи, а вот на рукоходе Бублик на пару секунд опережает Дина, благодаря своим длиннющим рукам.

Наступает мой черёд. Через ров я вроде сиганула неплохо, но зацепилась ногой за бортик и упала плашмя. Вскочив, несусь дальше, но тут же снова застреваю — никак не выходит взять этот дурацкий барьер.

Только с третьего раза я кое-как перелезаю через него и тут же валюсь на землю, чтобы проползти под трубами, но одежда все время цепляется и задирается, и я снова отстаю.

— Эй, Трусиха, из-за тебя мы проиграем! — возмущается Тина. Остальные вроде как молчат, но по их застывшим лицам всё и так понятно.

Видит эйдос, я стараюсь, но с бревна падаю дважды. А уж когда я повисаю сосиской на рукоходе, становится ясно, что всё безнадёжно.

Руки почти зажили, но от холодного металла и напряжения боль возвращается и ладони горят огнём.

Раз за разом я прохожу полосу препятствий и раз за разом у финиша оказываюсь позже своих соперников. Только один раз, когда в пару выпал Дин, мы приходим одновременно, но это не моя заслуга — он просто меня пожалел.

— Давайте к мишеням! — снова командует Илва.

Мы переходим в дальний угол зала, где возвышаются подставки с истыканными деревянными мишенями. Первый нож, пущенный самой Илвой попадает прямо в центр.

— Опять Бублик всех уделает, неинтересно… — вздыхает один из близнецов, одетый в синюю футболку.

— Потому что я лучший, навоз те в нос! — хмыкает тот.

— Эй, ты сегодня просто наблюдаешь… — кидает мне Илва, и я с облегчением отхожу подальше. — Смотри и запоминай…

Остальные с каким-то непостижимым азартом берутся за дело. Очень скоро становится ясно, что Бубба и правда лучший из лучших — он легко вгоняет в мишень пять ножей и все ровнёхонько в цель, а шестой и вовсе бросает из-за плеча, стоя к мишеням спиной.

Но никто из группы не удивлён. Похоже, что для него такие финты — привычное дело.

А вот у Тины нож несколько раз со звоном летит на пол. У близнецов снаряд дважды уходит чуть в сторону от центра, как и у Дина с Фолком.

— Ладно, сойдёт… — подводит итоги Илва. — Победил Бублик.

— Я ж говорил… — собирая ножи, вздыхает один из братьев.

— Или тренируйся больше, или не ной! — затыкает его наш тренер. — Теперь самое интересное. Спарринг… Соперников я определю сама.

В другом конце зала, за тренажёрами, свалены маты. Сван с Дином уже тащат один на середину.

Первыми сразиться выходят Бублик и один из близнецов — не знаю кто, я так и не научилась их различать. Тем более, что абсолютно всё они делают синхронно — если первый улыбается, то и у второго рот незамедлительно расплывается в улыбке, если один болтает без умолку, то и другой тут же начинает болтать.

Оба брата поражают ростом и размахом плеч. Дин как-то говорил, что в этом не только их сила, но и проклятье — в город их не посылают, потому как слишком уж заметные, даже по одному.

Тем временем бой уже начался. Удивительно, но жилистый Бублик почти сразу побеждает. Он быстр и ловок, но двигается так грациозно, словно кошка, но при этом умудряется наносить точные удары. Как раз тот случай, когда ловкость побеждает грубую мощь: исхитрившись, Бубба ставит подножку и укладывает близнеца на мат.

— Э-эх… братишка… — разочаровано тянет второй брат. — Ну как же так?

Пожав друг другу руки, противники расходятся. Победитель с высоко поднятой головой довольно улыбается, вся его физиономия кричит о превосходстве, а вот проигравший с кислой миной прячется позади нас.

Следующими на импровизированный ринг выходят Дин и Фолк. Не сговариваясь, оба тут же бросаются в атаку, но силы практически равны. Если один бьёт слева, то другой отвечает справа и так по кругу.

У обоих напряжённые лица и злые глаза. Готова поспорить, что дело не только в спарринге. Между ними всегда чувствовалось напряжение, но сейчас оно выплеснулось наружу — даже воздух сгустился вокруг.

Бой затягивается.

Никто так и не сдаётся. Дин то и дело стирает пот со лба, и Фолк, сплёвывая в сторону, спрашивает с издёвкой:

— Что, жарко?

— Ничуть.

И снова Дин бьёт Фолка в живот, тот, согнувшись на мгновение, тут же распрямляется и наносит ответный удар.

Ещё несколько безуспешных попыток переломить ход боя с обеих сторон и наконец-то Илва объявляет ничью. Эти двое рук друг другу не жмут.

Когда почти все уже побывали на мате, Илва неожиданно называет моё имя. Все поворачиваются в мою сторону.

— Тина, покажи-ка ей пару приёмчиков, но не усердствуй…

— С удовольствием! — та чуть ли не вприпрыжку выходит на мат, а меня прошибает холодный пот.

— Не переживай, ты новенькая, тебя сильно мучить не будут… — шепчет на ухо Дин, тяжело дыша.

Мне бы его уверенность. Медленно и неуверенно я приближаюсь к мату.

— Ну и долго тебя ждать? — спрашивает Тина, кровожадно улыбаясь.

Скидываю ботинки и ступаю на мат. Надо же, издалека он казался мягче.

Первая атака Тины — и я уже лежу под ней, судорожно хватая воздух, потому что её локоть упирается прямо в горло.

— Ну что, Трусиха, хочешь попробовать ещё разок?

И я хочу. И ещё трижды молниеносно оказываюсь на спине.

— Ты не только трусиха, но и слабачка… — науськивает меня Тина. — Дети и те дольше выдерживают.

Бросаюсь на неё, но она снова с лёгкостью отбивает атаку и через секунду я опять приземляюсь на лопатки.

— Спасибо за представление! — хмыкает Илва. — На сегодня достаточно…

Тина победоносно вскидывает руку вверх и, наконец, слезает с меня. Вся группа смотрит на меня с жалостью. С трудом поднявшись, в изнеможении плетусь к выходу, когда до меня доносится:

— Не так быстро, Трусиха! Ты забыла про наказание!

Простонав, возвращаюсь назад и под бдительным взглядом Илвы начинаю отжиматься вместе со своей командой.

— Не халтурь! Спину держи ровно! Да чего ты задницу отклячила?

Когда счёт доходит до тридцати, мои руки не выдерживают, и я остаюсь лежать на полу, не в силах продолжить. Прижимаюсь щекой к прохладному бетону и закрываю глаза, мечтая просто умереть.

— Молодцы… — хвалит всех Илва, когда остальные заканчивают, но ко мне, понятное дело, её слова не относятся. — До следующего раза…

Кое-как поднявшись, снова иду к выходу, мысленно окрестив Тренажёрку Адом на земле, потому что здесь из тебя все соки выжмут и всю душу вытрясут.

У дверей меня поджидает Дин. Становится чуточку легче. Он пристраивается рядом и пытается подбодрить:

— Для первого дня очень даже неплохо… — хвалит он, но глаза прячет.

— Ну да, конечно… Не нужно меня утешать.

— Согласна, утешения здесь не помогут! — заявляет Тина, проходя мимо. — Здесь ничто не поможет.

Её слова больно ранят просто потому что так и есть. Воин из меня так себе.

— Всем нужно время, чтобы научиться! — философствует Дин. — Главное, чтобы было желание. Хочешь, я побуду твоим персональным тренером? Выберем день, когда Тренажёрка будет свободна и как-нибудь потренируемся?

Честно сказать, после сегодняшнего позора, желание тренироваться у меня отпало начисто, но я с благодарностью соглашаюсь. Воин из меня вряд ли получится, но, может, в следующий раз я хоть не буду выглядеть живым трупом?

18 глава. Запах лета и разорванные цепи

— Кара, ну пойдё-ём же! — маленький Крэм в нетерпении тянет меня за рукав, возвращая на землю. — Ты просто обязана это увидеть!

Сегодня мой первый выходной на острове и Крэм с самого утра вьётся рядом, желая показать «нечто потрясающее».

Честно сказать, я и сама не против прогуляться по Либерти и отвлечься — последние дни оказались довольно тяжёлыми — после Тренажёрки измученное тело будто скрутило болью и мышцы до сих пор ещё ноют.

Мы отправляемся в путь сразу же после завтрака, не забыв прихватить с собой пару лепёшек и овощи. Нам даже удалось выпросить у Ви-Ви кусочек её фирменного сыра.

Когда Дом остаётся позади, солнце уже выползает на небо, распушив свои лучи у горизонта. Утро просто чудесное — самое то для прогулки.

Меня снедает любопытство, но я послушно иду за мальчишкой, наблюдая, как в такт шагам подпрыгивает серый рюкзак на его спине. Мои ноги по щиколотки утопают в траве, и утренняя роса приятно холодит кожу.

Наконец, деревья редеют, и спустя минут десять мы выходим на опушку. Впереди простирается уходящий вниз крутой склон, сплошь усыпанный синими цветами.

В первую секунду чудится, что это небо перевернулось и пролилось каплями синевы на землю, сливаясь с бескрайним морем, которое сейчас безмятежно и походит на гладь гигантского зеркала.

— О, эйдос! Какая красота… Никогда не видела таких цветов.

— Нравится? — спрашивает Крэм, затаив дыхание. — Это центауреа цианус!

— Как-как?.. — не понимаю я.

Порой мне кажется, что этот мальчишка знает больше, чем Магнус и все министры Просвещения вместе взятые.

— Название происходит от какого-то древнего языка, я в библиотеке нашёл книжку с описаниями и картинками всех цветов мира! Так вот, там написано, что этот назвали в честь сказочного существа кентавра — он был на половину человеком и на половину лошадью, представляешь? — снимая с плеч рюкзак, снова тараторит мой маленький друг. — А в народе цветок зовётся синим васильком. Кстати, это мой оберег! — хвастается Крэм, вытаскивая из-за ворота футболки такой же мешочек, как и у Магнуса, только поменьше. — С него-то всё и началось… Когда Рагна вручила его мне, она сказала, что этот цветок способен исцелять. Между прочим, тот кентавр, не помню, как его звали — Сирон или Кирон, соком васильков лечил раны… Он даже себя вылечил, когда его друг случайно выстрелил в него отравленной стрелой…

— Стой, стой, — прошу я. — Не так быстро!

Мы уже присаживаемся на опушке, в тени могучего дуба, чтобы полюбоваться цветочным морем.

— Да, прости… Я люблю поболтать… — закрыв рот на невидимую «молнию», Крэм уже выуживает из рюкзака овощи и лепёшки и раскладывает их на покрывале, которое мы прихватили с собой. — Вечно болтаю без умолку…

Болтает, верно, но мне это даже нравится.

— Мне интересно тебя слушать! — признаюсь я, отламывая кусочек лепёшки и запихивая его в рот. Тесто просто тает, даже жевать необязательно. Пробую сыр. Солоноватый, с молочным вкусом, он кажется даром небес. Всё-таки Ви-Ви прекрасно готовит.

— Это потому что Крэм тебе ещё не надоел, — он смущённо улыбается, то и дело снимая и надевая свой головной убор.

— Ты так любишь эту кепку… — замечаю я.

— Это не кепка, а пилотка! — поправляет меня Крэм.

— Откуда она у тебя?

— Папка раздобыл. Незадолго до того, как… Короче, принёс он её и говорит: смотри, Крэм, такие уборы носили лётчики во время Кровавой Войны. А потом они с мамой попали в лапы падальщикам…

— О, Мне так жаль, Дружок…

— Ничего… Это было давно. Я привык. Да и у меня здесь вон сколько друзей.

Крэм кивает на поле, имея в виду, конечно же, жителей острова, но оттого, что вокруг сейчас пусто, он выглядит до того одиноким, что на глаза наворачиваются слезы.

— Сколько тебе тогда было?

— Четыре или пять. На самом деле я плохо помню родителей. Так, обрывки какие-то. Помню, как отец играл со мной в самолётик — он сажал меня на плечи, я делал руки вот так: — Крэм разводит их в стороны, — и мы носились по всему Дому. Наверное, тогда я и решил, что, когда вырасту, буду водить самолёты. Мама рассказывала на ночь сказки, в которых добро всегда побеждало.

Мне становится трудно дышать. Нет, дело не в том, что у меня никогда не было подобного — я и не знала, что так бывает, да и выросла уже…

Я жила в мире, где даже самые простые потребности и радости запрещены. Но человек привыкает ко всему и мы, жители Эйдолона, прямое тому подтверждение.

Мне же до безумия жаль этого мальчишку, который знает, чего лишился, видит, как другие матери обнимают своих детей и целуют на ночь.

Только теперь осознаю, насколько ущербно живут жители города в сравнении со свободными. Без любви. Без семьи. Если подумать, что остаётся после нас? Горстка пепла и у самых удачливых — страничка некролога в газете. Ну, оРегентах в учебниках истории можно почитать… А ещё их портреты в каждом кабинете, в каждом отсеке висят. Правда, ровно до тех пор, пока не помрут.

Тогда наступает время следующего.

Бесконечный круговорот Регентов в природе.

— Вот, это тебе…

Крэм надевает мне на голову венок из васильков, который всё это время мастерил.

— Как корона!

— Принцессам положено носить короны!

— Что ещё им положено?

— Ну… быть добрыми и красивыми. Но с этим у тебя всё в порядке! — смеётся Крэм, а я краснею. — А ещё любить принцев, конечно, — добавляет он, снова хихикнув.

Теперь я похожу на землянику, которую вчера собирала в лесу.

— Принцы все заняты! — отламываю ещё кусочек сыра. — М-м… Вкуснотища!

— Ага. Когда я сказал Ви-Ви, что веду тебя сюда, она даже вредничать не стала и сразу собрала нам перекус, хотя обычно её приходится очень долго уговаривать.

Глаза его горят. Как мало ему нужно, чтобы почувствовать себя счастливым… Всего-то — показать кому-то любимое место.

— Спасибо, что привёл меня сюда, здесь замечательно! Ты прав, каждый уважающий себя свободный должен тут побывать.

— Э-м… нет. Мы ещё не пришли! — с набитым ртом отзывается Крэм. — Это только цветочки! Ягодки будут дальше.

Меня охватывает лёгкое волнение: что может быть лучше этого? Обвожу взглядом склон. Прохладный ветерок колышет васильки, отчего они кажутся едва заметной рябью на воде.

— Тогда давай поспешим? Мне не терпится всё увидеть!

Я убираю оставшиеся припасы, а потом сворачиваю покрывало, которое почему-то никак не хочет укладываться в рюкзак.

— Дай, я…

Крэм забирает у меня покрывало и ловко скатывает его валиком.

— Вот, теперь порядок! — он отряхивает руки, будто после долгой тяжёлой работы. — Ну, а теперь, принцесса Кара, я покажу тебе то, ради чего мы сюда шли!

***

— А разве нам не запрещено ходить сюда?

Деревья остались позади, и мы оказались на открытом пространстве. Вспоминаю наставления Магнуса — никогда не высовываться и не покидать спасительную гущу деревьев.

Так что лично я чувствую себя злостной нарушительницей, о чём и спешу сообщить своему спутнику.

— Не боись, нам нужно только добраться до скал, а в это время никто не летает, — с важным видом отвечает Крэм, — я изучил расписание самолётов вдоль и поперёк. — Он с завистью смотрит в небо, поправляя пилотку.

Что ж. Остаётся только поверить ему на слово.

Крэм ведёт меня вниз по склону, туда, где море ласкает волнами берег. Мы сами тоже словно плывём по морю — морю из васильков. Не удерживаюсь, и срываю один цветок, подношу к лицу и вдыхаю его аромат.

Сначала мне чудится, что цветок пахнет только травой, а потом улавливаю лёгкий сладковатый аромат с ноткой горечи.

Запах лета.

Стрекоз здесь как в городе — мух, они шныряют повсюду, врезаются в тебя, мельтешат перед глазами, будто миниатюрные самолёты, о которых так грезит Крэм.

Я еле поспеваю за ним. Этот паренёк всё делает быстро: говорит, ходит и даже думает, наверное, со скоростью света.

Наконец мы оказываемся почти у самой воды, предусмотрительно спрятавшись за покрытый илом каменный валун.

— Готова? Осталось совсем чуть-чуть.

— Ладно, — снова соглашаюсь, набирая полные сандалии песка. — Надеюсь, оно того действительно стоит!

— Никогда не сомневайся в Крэме, детка! — нараспев произносит мой маленький друг. — А вот и она…

Последнее слово звучит так нежно, почти любовно, точно Крэм говорит о ком-то живом и бесконечно дорогом ему. Уж не прячет ли он здесь свою подружку?

Мы как раз проходим между двух скал, и моим глазам предстаёт удивительное зрелище. Теперь понятно, почему Крэм говорил о ней с таким почтением.

Женщина, высеченная из огромной цельной скалы, взирает на меня своими каменными глазницами. Она полностью обнажена и держит над головой разорванные цепи, в её волосах будто ветер запутался, да так и застыл между каменных прядей. Тело статуи наполовину ушло в песок — на поверхности только туловище и голова, но и этого достаточно, чтобы почувствовать себя жалким червяком по сравнению с ней.

Кое-где поверхность потемнела и приобрела рытвины, словно следы от какой-то неизвестной болезни. Но несмотря на то, что время не пощадило её, скульптура до сих пор излучает величие и мощь… Хотела бы я увидеть её в прежние времена.

— С ума сойти…

— Ну, оно того стоило? — Крэм даже пританцовывает от удовольствия, глядя на мою реакцию.

— Да… Но кто она?

— Либерти, конечно!

Либерти. Свобода. Разорванные цепи. Да, пожалуй.

— Откуда она здесь?

— Крэм думает, она была здесь ещё до Кровавой войны. Или даже намного раньше.

Раньше. Скорее всего — да. И простоит ещё столько же. Свободу из камня не так просто сломить. С людьми не сравнится, хотя и среди нас находятся те, кто обладает каменной волей. Таковы, например, жители острова.

Быть может, такой стану и я?

— Как считаешь, однажды люди в городе вспомнят о ней? — спрашивает Крэм, любуясь каменным чудом.

Я задумываюсь. Конечно, было бы неплохо, чтобы все люди раз — и по мановению волшебной палочки вспомнили о свободе и своих правах.

— Регентство не позволит… — вздыхаю я. — Возьмёт за жабры.

— Ну да. Нам свободу подарил Либерти… — он с мечтательным видом смотрит в небо, поправляя пилотку. — А у них её отобрал Регент.

— Так и есть, Дружок…

— Эх, вот бы остаться тут до вечера… Но это у тебя выходной, а Крэм сегодня помогает на Ферме. Спасибо Дину, он разрешил прийти попозже. Так и сказал: хорошо, Крэм, но тогда вечером и я уйду пораньше!

При упоминании Дина щеки начинают пылать. Поспешно отворачиваюсь к статуе, чтобы Крэм ничего не заметил, но тот подтягивает лямки на рюкзаке, собираясь в обратный путь. Прежде чем уйти, бросаю прощальный взгляд на разорванные цепи в руках Либерти.

***

Оказалось, что Дин не просто так договаривался с Крэмом уйти вечером пораньше. Я как раз уютно устроилась на террасе с книжкой, когда он нерешительно подошёл и спросил, не хочу ли я потренироваться перед ужином.

— Я ведь обещал стать твоим персональным тренером, помнишь? — робко улыбаясь, Дин кивает в сторону деревьев, за которыми скрывается Тренажёрка.

От его застенчивой улыбки в сердце вспыхивает пожар, а кожа покрывается мурашками. Без колебаний откладываю книгу. Наверное, позови он меня на край света, пошла бы, не раздумывая.

— Так как прошла ваша прогулка с Крэмом?

— Ой, замечательно! Мы устроили пикник на опушке леса, а потом он показал мне ту древнюю статую…

— Впечатляет, правда? В детстве я тоже много бегал туда… Всё смотрел и смотрел на неё и представлял, что однажды она оживёт и поможет нам в борьбе с Регенством…

— Впечатляет не то слово! — подтверждаю я. — Она прекрасна… Крэм сказал, что ей много-много лет. А ты как думаешь?

Обогнув Ферму, мы уже подходим к Тренажёрке.

— Уверен, так и есть. В прошлом люди ценили свободу и не позволяли её топтать… — Дин тянет ржавую дверь на себя. — Входи…

Оказывается, мы не единственные, кто захотел потренироваться сегодня: на матах вовсю развлекаются Бублик с Фолком. С последнего градом льётся пот и, ничего не придумав лучше, он вдруг стягивает мокрую футболку и швыряет комком на скамейку.

На нас парни не смотрят, поглощённые поединком.

— Давай займёмся метанием ножей? — предлагает Дин, уводя меня в другой конец зала, к мишеням. — На следующем занятии Илва наверняка тебя не пощадит. Хочу, чтобы ты её удивила…

Кивнув, следую за ним, но напоследок оборачиваюсь и вижу, как Фолк, исхитрившись, перекидывает товарища через плечо и прижимает к мату.

— Любопытство не порок, а большое свинство! — подавая руку Буббе, недовольно фыркает он.

— Не обращай на него внимания! — советует Дин. — Ты же знаешь, какой он…

Кивнув, больше я в их сторону не смотрю, сосредоточившись на наставлениях своего тренера.

— Итак, что важно знать… Сначала нужно определиться, какой нож тебе достался, от этого будет зависеть сам подход к процессу. Если у ножа тяжелее лезвие, значит, за него и берёшься. Если рукоятка — держишь нож за неё. Начинающим лучше учиться с небольшого расстояния — метра три-четыре. Смотри… — Дин сам встаёт перед мишенью. — В этом случае, замах полный… Отводим руку назад, согнув в локте… Не забываем правильно встать… Перед броском опираемся на ту ногу, что сзади. А уже во время броска, наоборот, переносим вес вперёд. Рука постепенно вытягивается и…

Со свистом нож летит в мишень и входит в центральный круг.

— Ух ты… Теперь, когда ты всё так медленно показываешь и объясняешь, кажется не очень сложным.

— Так и есть! — выдёргивая нож, соглашается Дин. — Теперь, давай, ты… Вставай тут…

Показав, где встать, он пристраивается позади и, взяв меня за талию, чуть выравнивает корпус. От прикосновения его рук голова идёт кругом, и я уже очень сомневаюсь, что смогу продемонстрировать приличный замах.

— Помни, здесь важна не сила, а точность! — продолжает напутствие Дин, поправляя мой локоть. — Так, давай-ка я отойду, посмотрю… Ага, вроде хорошо… Насчёт три… Раз, два, три!

Переношу вес вперёд, выпрямляю руку и… нож чиркает по поверхности мишени, но глубоко не входит и падает со звоном на пол.

— Для первого броска очень даже неплохо! — улыбается Дин. — Молодчина!

От его похвалы в глубине души поднимается тёплая волна и постепенно растекается по всему телу.

— Спасибо, но давай ещё раз?

— Конечно!

И снова Дин стоит вплотную ко мне, близко-близко… Так близко, что я ощущаю его аромат — тонкий и едва уловимый — смесь трав и морской воды — так и хочется в нём раствориться.

Он практически касается губами моей щеки, чувствую его тёплое дыхание на коже… Тело перестаёт слушаться, а рука с ножом начинает сильно дрожать, так что я всерьёз боюсь уронить его себе на ногу.

— Нет, руку чуть дальше… — отойдя подальше, командует он, — Вот, уже лучше. Давай!

Делаю глубокий вдох, мысленно считаю до трёх и пускаю нож в мишень.

— Да! — кричу победно. — Смотри, Дин, я попала!

И пусть нож отклонился далеко в сторону, меня это совсем не смущает, главное, что в дерево он вошёл глубоко.

— Ну вот, принцип ты уловила! Теперь дело остаётся только за практикой!

После десяти бросков я уже уверенно принимаю стойку и нож держу крепче, а бью точнее. Конечно, я то и дело промахиваюсь, но меня это не сильно смущает, важным было преодолеть страх и научиться довериться себе. Так сказал Дин.

Когда моя рука уже с трудом поднимается, он настаивает, что пора возвращаться — иначе опоздаем на ужин. Бублик и Фолк уже в дверях, и мне слышно, как Бубба причитает, жалуясь на пустой желудок. Он неисправим.

Фолк молчит, знай себе машет футболкой, отгоняя мух, да насвистывает незнакомую мелодию.

— Дин, подожди…

Наклоняюсь, будто поправить штанину. На самом деле просто хочу немного отстать, потому что Фолк меня раздражает до зубовного скрежета — ведёт себя, как король, смотрит на всех свысока, отвешивает язвительные шуточки.

— Идём? — спрашивает Дин, когда я выпрямляюсь.

— Ага… — отвечаю с готовностью, а в голове почему-то продолжает звучать навязчивый мотив, который напевал Фолк.

19 глава. Долго и счастливо

Меня закрутило в круговороте Либерти. Пусть я не покидаю остров, а главный пункт в моём графике — работа, жизнь всё равно бьёт ключом, и каждый новый день отличается от предыдущего. Магнус был прав: дежурить в разных местах безумно интересно и не так надоедает. Вот сегодня я трудилась в Королевстве Ви-Ви под её неусыпным контролем.

Кухня встретила меня начищенными полами и натёртыми до блеска столами. Было около пяти утра, так что я едва сдерживалась, чтобы не зевать каждую минуту.

— А, явилась? — Ви-Ви вышла с фартуком в руках. — Давай быстрее, на твоей совести сегодня тесто.

— Тесто? — испугалась я. — Но я совершенно не знаю…

— Птенчик мой, я тебя всему научу. Держи… — фартук полетел прямо мне в руки. — Приступим…

Спустя полчаса Кухня напоминала хитроумную машину, где каждый человек чётко выполняет свою функцию.

Сван и Дорта чистили овощи, да так быстро, что при взгляде на них, у меня голова кружилась. Близнецы перемывали посуду, которая прибывала, наверное, со скоростью звука, ещё двое отправились на террасу накрывать столы, а я усердно мяла тесто, но Ви-Ви осталась не очень-то довольной.

— Тесто любит силу, поднажми! Это тебе не обычная мука, а желудёвая, она не такая клейкая, так что здесь нужен особый подход.

Я молчала. Хотя работала руками изо всех сил, и мои пальцы уже почти отваливались.

— Кара, не зевай! — то и дело кричала Ви-Ви из другого конца кухни. Наверное, на затылке у неё ещё одна пара глаз.

Но к завтраку мы с тестом всё же подружились и стали практически на «ты» — я даже заслужила несколько скупых слов похвалы от хозяйки нашего Королевства.

Сейчас уже вечер, и ноги гудят, а руки будто отстегнули от кого-то другого и пристегнули мне — совершенно не слушаются. И всё-таки я довольна собой, потому что сумела приручить тесто.

— Как тебе здесь, нравится? — спрашивает Аниса, отпивая травяной чай из щербатой кружки.

Мы как раз уселись на лужайке у Дома, прямо в траву, и наслаждаемся видом на Дом.

— Я устала как никогда, но я счастлива! — говорю просто, как есть, вдыхая полной грудью воздух, наполненный ароматом цветов. Блаженство, к которому быстро привыкаешь. — Это место и вправду можно назвать Домом.

— Я знаю, о чём ты. — Аниса энергично кивает. — Когда я только очутилась здесь… — следует глубокий вздох. — Как ты понимаешь, у нас с Тьером непростая история.

— Да, но очень… — пытаюсь подобрать подходящее слово, — завораживающая… — наконец-то нахожусь я.

Эта пара напоминает мне людей с той самой фотографии из сундука, а их любовь походит на чувства Гая Монтэга и Клариссы Маклеллан. Аниса раскрыла глаза Тьеру, как однажды Кларисса Гаю, с той лишь разницей, что эти двое остались вместе и будут жить долго и счастливо.

— Это ты так думаешь, на самом деле, нам пришлось немало пережить, прежде чем мы попали на Либерти.

Осторожно, будто боясь спугнуть окружающий мир, Аниса оглядывается по сторонам и, словно убедившись в его незыблемости, прикрыв веки, продолжает:

— Видишь ли… Мало того, что мы оба ушли из города и окунулись в реальность Диких земель, так ещё и оказалось, что и друг с другом мы… ну… совершенно разные.

— Но ведь противоположности притягиваются? — делюсь я одной из истин, которую вычитала в здешней книжке.

— О, не всё так просто, милая. Одно дело — любить, когда вашей жизни ничто не угрожает, и совсем другое — суметь сохранить свои чувства, оказавшись в безвыходной ситуации. Зато я теперь знаю точно — любовью сыт не будешь! — голос Анисы переходит на шёпот: — Честно сказать, я уже думала, что мы зря ушли… Но потом нас нашли люди Магнуса. И вот… теперь мы в Раю…

Подруга блаженно тянется, словно ленивая кошка и открывает глаза.

— А как вам удалось сбежать? Вы тоже бродили по катакомбам?

— Ох, нет… Тьер бы этого не пережил. — Аниса хихикает, прикрывая рот рукой. — Тут всё просто. Он ведь был особенным. А им покидать город можно, если есть специальный пропуск. Раздобыв его, Тьер спрятал меня в багажнике машины и провёз через Стену.

— Значит, он тебя спас…

— Знаешь… — прежде чем ответить, Аниса несколько раз обводит пальцем ободок кружки. — Тьер, конечно, не принц в сияющих доспехах, но всё-таки ради меня он отказался от статуса, эйдов и комфорта. А ведь у него был неплохой пост в корпорации по добыче полезных ископаемых.

— А расскажи, как вы вообще познакомились? — прошу я, сгорая от любопытства.

— О, здесь нет ничего романтичного… — поставив пустую кружку между нами, она смотрит на небо, где уже вспыхнули первые звезды. — Я работала в Бухте Темноты и на самом деле совсем этим не горжусь. А Тьер… он был обычным клиентом. Ты, наверное, знаешь, что особенные могут выбрать любого партнёра? — я лишь киваю в ответ. — Так вот, однажды Тьер выбрал меня. Я уже обслуживала особенных, но в этот раз всё было иначе. Он и пальцем ко мне не прикоснулся. Только смотрел и смотрел на меня, будто я какое-то чудо. Понимаешь?..

Я понимала. Или думала, что понимаю. По крайней мере, стоило мне вспомнить Дина и тёплое море в его глазах, как меня тут же бросило в жар.

— Тогда я и осознала, что он особенный и не по статусу Внешности, а по своей сути… С тех мор мы виделись каждую неделю, за что в итоге и поплатились. Конечно, на нас обратили внимание, ведь постоянство среди партнёров не приветствуется. По своим каналам Тьер узнал, что меня должны арестовать и отправить в Кульпу, а его подвергнуть тщательной слежке. Видеться мы не могли, но он исхитрился передать записку, в которой умолял бежать с ним из города и расписал подробные инструкции о том, что мне делать. В назначенный час я была на месте и полностью доверила свою жизнь Тьеру. Но оказавшись в Диких землях, наши чувства подверглись испытанию. Иногда по ночам, когда мы спали, прижавшись друг к другу, я не могла уснуть, потому что боялась проснуться и не увидеть его рядом.

— Неужели ты думала, он бросит тебя там одну?

— Знаю, знаю… это было ужасно глупо, но мне было так страшно. Наши припасы заканчивались, мы с Тьером отдалились, и я решила, что он жалеет. А потом нас нашёл Магнус. Он нас спас… И уже на Либерти наша любовь снова расцвела.

Я беру её руку в свою и крепко сжимаю.

— Ваша любовь прошла через такие испытания, которые многим и не снились! И вы заслужили свой кусочек счастья… Хотелось бы и мне когда-нибудь испытать что-то подобное.

— У тебя всё впереди, Кара! К тому же… — она понижает голос до шёпота. — Кое-кто и так поглядывает в твою сторону с явным интересом.

От её слов я вспыхиваю. Неужели она имеет в виду Дина?

— Тебе показалось… — слабо протестую.

— А вот и нет, Он глаз с тебя не сводит! А я, уж поверь, знаю в этом толк… Держу пари, скоро у нас появится новая парочка, потому что и ты на него смотришь, как на невиданное чудо. А теперь пойдём, нужно вернуть Ви-Ви кружки, а то она с нас три шкуры сдерёт.

Я поспешно встаю и прячу лицо, заглядывая в пустую чашку, будто там спрятано что-то очень интересное.

В заточении. Две стороны медали

Сегодня мне снился Дом.

Во сне от его прошлого величия не осталось и следа. Я бродила вокруг, в поисках входа, но все было тщетно. Двери оказались замурованы, а окна — заколочены досками. Некогда крепкие стены осыпа́лись на глазах.

Дом перестал быть тем местом, где я чувствовала себя в безопасности, утратив свою силу и мощь, и превратился в картонный кукольный комплекс отсеков, с которым мы играли в Питомнике. Только картону не дано выдержать натиск предательства и обмана, он просто надломится, покорится лжи и навсегда рассыплется в труху, оставив от любви и доверия одни руины.

Проснулась я с ощущением, что Дом и вправду канул в небытие. Впрочем, так и есть, но лишь для меня. Жители острова продолжают работать, гулять на фестивале Свободы, искать новых сторонников и… любить.

Закрываю глаза и снова вижу Дина. На этот раз он гуляет по тропинкам Либерти с Тиной. Вот они останавливаются, и она берёт его за руку, разворачивает к себе. Их взгляды встречаются.

Он смотрит на неё так же, как когда-то смотрел на меня.

Смущённо. Взволнованно.

И вот уже я стою на месте Тины и с трепетом жду, когда его губы коснутся моих… Но видение расплывается и тает, точно туман на заре.

Это память играет со мной в свои грязные игры, пряча жалкий осколок доставшегося мне когда-то счастья. Уж лучше вовсе вытравить из памяти Дина и Либерти, который навсегда превратился в остров проклятых.

С трудом поднимаюсь с койки и разминаю затёкшее от холода тело.

Вспоминаю, как носилась с маленьким Крэмом среди васильков, а небесная лампочка светила так ярко, что казалось никогда не потухнет. Даже сейчас ощущаю кожей капли росы и чувствую горьковатый аромат трав и цветов.

Запах лета. Наверное, так и пахнет свобода.

Теперь я знаю, что любое воспоминание имеет свой неповторимый аромат или вкус. Например, моё счастье — с привкусом шоколада. А от предательства едва уловимо веет осенним дождём и палой листвой.

Зарываюсь лицом в рубашку. Несмотря на грязь и сырость, всё ещё мерещится едва уловимый аромат Дина. Или я сама себя убеждаю в том?

На самом деле — это уже не так важно. Между нами настоящая пропасть, мы как две стороны одной медали — никогда не сможем увидеть друг друга.

Глаза наполняются слезами. Мне больно. Будь ты проклят, Дин, за то, что однажды стал моим спасителем, воздвиг меня на пьедестал, а затем низвергнул во тьму, отдав на съедение смерти. Только смерть не приняла твой дар, а выбросила на берег на откуп Регентству и фантомам, словно бесполезный мусор.

20. Имеющий уши да услышит!

Следующие несколько дней я никак не могу выбросить слова Анисы из головы. Неужто и правда Дин что-то ко мне испытывает?.. Стоит об этом подумать, как где-то внизу живота оживают бабочки.

Теперь, когда мне выпадает возможность, я украдкой наблюдаю за Дином и иногда действительно ловлю его мимолётные взгляды, но что в них — разобраться никак не могу и остаётся только гадать, не выдумала ли я его интерес к себе? Наедине мы больше не бываем, общее дежурство нам тоже не выпадает, вот я и ломаю голову, да выращиваю бабочек в животе.

Сегодня моя смена закончилась пораньше — конечно, для этого пришлось поработать как следует, но зато у меня появился лишний час до ужина.

Солнечный диск, прячась за кроны деревьев, уже постепенно тает за горизонтом, а небо будто измазалось в пурпурной краске. Свобода до того осязаема, что даже кажется, если протянуть руку — сможешь непременно её сжать в пальцах.

Я решаю прогуляться вдоль Дома и насладиться вечерней прохладой, пришедшей после дневной жары. Но моим планам не суждено сбыться: проходя мимо веранды, увитой густым зелёным плющом, меня зовёт сам Магнус.

— Кара, приведи ко мне Илву, — просит он, — она в своей мастерской… Это на пятом этаже, в восточном крыле дома. Там, в самом конце, за разукрашенной дверью небольшая мансарда, — увидев мой вопросительный взгляд, добавляет Магнус. — Мне нужно обсудить с ней кое-что.

Я беспомощно смотрю по сторонам, в поисках хоть кого-то, кто сможет спасти меня от выполнения этой просьбы. Мне совсем не хочется пересекаться с Илвой. Её хищный взгляд до того пронизывающий, что даже на летнем солнце я начинаю дрожать.

Но никто не поможет: Аниса гуляет с детьми на площадке, Дин дежурит на Кухне, а маленький Крэм сегодня на воде… А больше-то и просить некого.

Кивнув, я нетвёрдым шагом направляюсь в Дом. Что ж. Пятый этаж. Восточное крыло. Мансарда. Илва…

Я плетусь по коридору пятого этажа, когда из комнаты 513 вылетает Тина с ведром в одной руке, и с тряпкой — в другой. В своём цветастом платье она выглядит просто чудесно.

— Отлыниваешь от работы, Трусиха?

— Не твоё дело! — отвечаю я, почти поравнявшись с ней.

Вдруг что-то мокрое и мерзкое ударило меня по лицу. Тряпка. С глухим шлепком она падает к моим ногам. Пока соображаю, что сделать с Тиной, эта мерзавка уже скрылась в следующей комнате.

Пинаю со злости влажный комок под моими ногами… Я люблю Либерти, но терпеть не могу некоторых его обитателей. И впереди меня ждёт ещё один экземпляр.

Вытираю лицо подолом футболки, от души надеясь, что выгляжу сносно, и продолжаю путь. Магнус не любит ждать.

Оказавшись у дверей мансарды, я на миг замираю, прислушиваясь. Тишина. Вздыхаю и легонько стучусь.

— Я же просила не мешать! — гремит из-за двери голос Илвы. — Кого там принесло?!

Я отворяю дверь и просовываю голову в комнату, не желая входить во владения этой властной женщины.

Илва восседает на стуле, широко расставив мускулистые ноги, обтянутые короткими шортами, которые она так любит. Между ног её — мольберт с самодельным холстом.

Она сидит ко мне полубоком, так что я вижу часть картины — это неоконченная статуя Либерти — карандашный набросок…

— А… Это ты… Чего тебе?! — едва взглянув на меня, рычит Илва.

— Э… Тебя ждёт Магнус…

— Скорее не ждёт, а требует… — поправляет меня она, продолжая водить по бумаге импровизированным карандашом из какого-то чёрного камня. — Ну заходи…

Приходится подчиниться. Претворяю за собой дверь и оглядываюсь. Повсюду здесь картины: большие и маленькие, цветные и чёрно-белые, на бумаге и на ткани — ими увешаны все стены.

Даже шкаф в углу и тот будто тонет в всполохах огня. Несмотря на открытые окна, в комнате стоит удушливый запах краски.

Снова смотрю на Илву, гадая, зачем она пригласила меня войти. Её бритая голова покрыта новыми узорами — на сей раз красными, и капельки пота блестят на солнце, будто капли росы по утру.

— Хочешь себе такие? — спрашивает Илва, откладывая «кисть». — Ничего сложного. Сначала тебя обреем, а потом я разведу краску. Конечно, выбор оттенков не такой богатый, хотя ты и удивишься, сколько тонов можно получить из растений. Ну, чего застыла?

— М-м… — я сцепляю пальцы в замок, нервничая. — Нет, спасибо… Так ты идёшь? Магнус сказал, чтобы ты поторопилась! — вру я.

— Да неужели? — её бровь ползёт вверх. — Что ж, пойдём…

Мы покидаем мансарду. Я кожей ощущаю недовольство Илвы — оно словно витает в воздухе.

— Ты уже выбрала себе новое имя?

— Новое имя?.. — не понимаю я.

— Ты ведь не собираешься оставить имя, которое придумали для тебя в Центре Жизни?

Только сейчас соображаю, что рассказанная Магнусом история Илвы не вяжется с её именем, ведь оно никак не касается еды.

— Раньше тебя звали иначе?

— Меня звали Байри. — Илва презрительно хмыкает. — И первое, что я сделала, оказавшись на острове, так это сменила имя, чтобы ни одна живая душа не смела называть меня куском мяса.

Я задумываюсь. Кручу своё имя на языке, пробую на вкус, будто конфету, в честь которой меня назвали. Мне оно никогда не нравилось, но хочу ли я его изменить?.. Останусь ли я сама собой, если изменю имя?..

— А Бублик? — вдруг вспоминаю я. — и Аниса… Выходит, не все берут новые имена?

— Не все. — Кивает недовольно Илва. — Но Тина с Бубликом попали на остров детьми… Глупо требовать от детей сознательности. А Аниса… До того запуганная, что боится даже дышать.

Мне становится обидно за подругу. Может, у Анисы и не волевой характер, как у той же Илвы, но зато она прекрасно ладит с детьми — её мягкость здесь прекрасно походит.

— Я сразу же, как попала на остров, отказалась от своего прошлого! — продолжает Илва. — На Либерти моё настоящее и за ним моё будущее… Не все измеряется едой. Мы — личности. И мы заслужили свободу. И мы её получим. Однажды. И если ты с нами… Докажи это. Отрекись от своего прошлого.

— Но прошлое — это то, что мы есть. Без него мы — никто… — возражаю я. — В Музее столько разных вещей… Они — прошлое, но даже Регентство от них не избавилось, потому что это наша история. И то, как меня зовут — не самое важное. Не имя определяет человека, а его сущность…

Мы останавливаемся на подходе к веранде. Илва глядит с прищуром. В её глазах — раздражение и досада. Хочу отвернуться, но сдерживаю порыв.

— Что ж. Значит, Магнус в тебе ошибся и ты совсем не та, кого мы искали… А теперь извини.

Соблазнительно виляя задом, Илва взошла по ступенькам, точно королева, и скрылась за увитыми густым вьюном стенами, оставив меня в смятении.

Ты совсем не та, кого мы искали.

Со стороны веранды слышатся шаги, и я поспешно бросаюсь за угол и вжимаюсь в стену.

— И не смей посылать за мной, будто я какая-то… — голос Илвы звенит от ярости.

— А как ты хотела, Ил?.. Ты — моя. — самодовольно отвечает Магнус. — И когда я тебя зову, будь добра прибыть незамедлительно.

Кажется, они спустились по ступенькам и остановились. Лишь бы не решили пойти в столовую, тогда их путь будет лежать мимо меня.

— Ах вот оно что? Ну ладно… Поговорим, когда ты захочешь сладенького… — теперь Илва щебечет подобно певчей птичке, но сразу становится ясно, что эта пернатая при необходимости воспользуется своими острыми когтями.

Однако Магнуса, похоже, её угрозы не впечатлили: я слышу его утробный смех.

— Ты же первая попросишь сладкого…

От их разговора к моим щекам приливает румянец. Понятно, что речь идёт совсем не о десерте Ви-Ви, а о глубоко интимных вещах.

— Но я вызвал тебя совсем не для этого… Нужно обсудить дела. — Магнус снова становится серьёзным. — Давай-ка прогуляемся по Липовой аллее и поговорим…

— Хорошо, мне как раз есть что рассказать тебе о нашей новенькой… — с раздражением произносит Илва, а у меня перехватывает дыхание.

Неужели будет жаловаться?

Аккуратно выглядываю из своего укрытия и вижу две удаляющиеся спины.

Конечно, в том, чтобы следить за кем-то, нет ничего хорошего, но ноги сами несут меня вперёд. В конце концов, ведь речь пойдёт об мне, значит у меня есть право знать.

Так я себя утешаю, прячась за раскидистыми липами.

В обычное время гулять по Липовой аллее одно удовольствие — здесь всегда так легко дышится сочной молодой листвой и свежим ветром.

Но только не сегодня. Сегодня на душе тревожно. Словно вор, я крадусь за деревьями, прислушиваясь к каждому шороху и стараясь не наступать на сучки и веточки, чтобы не обнаружить себя.

Останавливаюсь, когда за густыми кронами раздаются приглушённые голоса. Похоже, Магнус и Илва устроились на одной из лавочек…

Прижавшись к могучему стволу, прислушиваюсь. Теперь я могу различить отдельные слова.

— Я не уверена в ней…

— О чём это ты?

— Она живёт на острове уже несколько недель, но всё цепляется за город.

— Ну не все такие, как ты. Ей нужно время.

— И ты всё ещё ей не сказал, зачем она здесь…

Мне вдруг становится холодно, а пальцы немеют. О чём толкует Илва?..

— Ты хочешь поучить меня? — пусть Магнус говорит тихо, но в его словах столько силы, что я внутренне сжимаюсь.

— Время идёт… И если не сейчас, то когда? Шпанс того и гляди, помрёт…

Я застыла в неудобной позе, но боюсь даже шевельнуться. Шпанс. Причём здесь он?

— Во-первых, Шпанс гораздо крепче, чем ты считаешь. Во-вторых… Я прекрасно помню, зачем девочка здесь, но время ещё не пришло. Нужно сначала всё подготовить…

— А если она откажется?

— Не откажется… Она счастлива тут, на острове. Она одна из нас.

— Она с нами всего ничего… — возражает Илва. — Это наш остров. Не её.

В одно мгновение Либерти теряет свою привлекательность и предстаёт не райским уголком, а ловушкой. Пение птиц теперь звучит фальшиво, цветы меркнут, а деревья в сумерках выглядят и вовсе страшно.

В Раю водились и змеи…

Так, кажется, однажды сказал Фолк?..

— Вот я и хочу, чтобы она полюбила Либерти, как все мы… Слушай… Я всегда рад обсуждать с тобой дела, но решения всё-таки принимаю здесь я. Я всё расскажу девочке после фестиваля Свободы. Тогда точно будет ясно на чьей она стороне.

— Я не доверяю ей. Надо было найти кого-то другого… Что если она сдаст нас со всеми потрохами?..

— Я очень долго ждал, Илва… — громовыми раскатами, пусть и тихими, гремит Магнус. — И не вставляй мне палки в колёса, ясно?

— Смотри, Магнус, как бы мы все не поплатились в итоге.

— Не играй со мной, Ил. Я этого не потерплю… А теперь… Обслужи-ка меня…

— Что?! Здесь?!

— Здесь и сейчас, Ил. Я хочу сладкого…

Начинается возня и моё сердце застревает в груди на полувздохе, когда я понимаю, что последует дальше. Моля эйдоса о милости, я отлипаю от дерева и спиной медленно отступаю назад.

Хрысь.

Предательская ветка хрустнула под ногой. Ох.

— Ты это слышал? — возня прекратилась.

— Это мышь… Или птица… Или… Чёрт с ними, иди сюда…

Развернувшись, я наконец-то покидаю Липовую аллею никем не замеченной.

21 глава. Про змей и Сизифов камень

Сначала я думаю поговорить об этом с Дином, но так и не решаюсь, в конце концов, он ведь сын Магнуса… Ещё неизвестно, как Дин отреагирует, когда узнает, что я подслушала разговор его отца. В случайность он вряд ли поверит.

Перебираю других жителей острова. Аниса? Мы хоть и подружились, но делиться с ней меня не тянет. Бубба? Этот растрезвонит всё и вся ещё до того, как я закончу свой рассказ. Тина? Ни за что! Маленький Крэм? Его меньше всего хочется втягивать в эту историю. Наведаться к Шпансу? Но ведь они, получается, заодно. Ви-ви? Та предана Магнусу и обязательно ему сообщит о моих вопросах. На Острове все преданы своему лидеру.

Ну или почти все.

Есть один-единственный человек, с которым я могу поговорить, не опасаясь, что мои слова дойдут до Магнуса.

Фолк.

Разговорить его будет не так-то просто. С Буббой было бы легче: его и мёртвый разговорит ещё и повторно скончается от словесного потопа, но этот потоп погубит в итоге и меня.

До ужина остаётся всего ничего, так что я тороплюсь на Ферму. Фолк должен нести свою вахту там. Что ж. По крайней мере, нам точно никто не помешает. Разговор будет не из простых, так что я заранее готовлю себя к битве.

Нахожу Фолка в курятнике. Здесь невыносимо пахнет помётом, но я удерживаюсь и не прикрываю нос рукой. Некстати вспоминается поговорка Бублика — теперь понятно, откуда ноги растут.

Фолк орудует лопатой и меня как будто даже не замечает. Я переминаюсь с ноги на ногу в пороге, боясь даже открыть рот, когда он всё-таки поднимает голову.

— Зачем пожаловала? — вж-ж-ух… лопата взлетает вверх.

— Хочу поговорить.

— И чем же я заслужил твоё внимание? — очередная порция помёта полетела в железную ёмкость.

— Э… ты помнишь, что ты сказал, когда я появилась на острове? — Фолк смотрит на меня вопросительно. — Ну… Магнус ещё вручил мне оберег, а все жители Либерти поздравили…

— Я помню… — перебил меня Фолк, соскребая лопатой новую порцию помёта. — Я же тоже тебя вроде поздравил?

Его голос звучит несколько презрительно или мне показалось?

— Не только! — поправляю я. — Ты сказал о змеях в раю…

— И?

— Что ты имел в виду?

— Сначала скажи, почему спрашиваешь? — он опирается на лопату и ждёт.

— Я… эм… случайно услышала разговор Магнуса и Илвы…

— Случайно, значит? — его бровь ползёт вверх. — Давай-ка, вот… Подсоби, раз уж всё равно без дела маешься…

Фолк кивает на вторую лопату, что стоит в углу. Очень хочется послать его куда подальше, но тогда я ничегошеньки не узнаю.

— Ладно… — принимаю правила игры и берусь за лопату.

— И о чём же они говорили?

— Обо мне. Илва требовала, чтобы Магнус поговорил со мной. Мол, время идёт, и я должна что-то сделать для них.

— Почему ты пришла ко мне со своими вопросами?

Фолк хмурит брови, взгляд его становится серьёзным, а усмешка сползает с губ.

— Потому что хочу получить на них честные ответы! — парирую я. — Ты единственный, кто не сообщит Магнусу о моих расспросах.

— С чего это вдруг?

— Значит расскажешь?

— Нет… — чуть помедлив, качает он головой. — Что ещё они говорили?

— Магнус сказал, что я обо всём узнаю после фестиваля Свободы. А ещё в этом как-то замешан Шпанс.

— Слушай… — Фолк упирается подбородком в черенок лопаты. — Ты ведь уже знаешь, что залог успеха Либерти в том, что каждый приносит острову пользу? — я лишь киваю в ответ, соглашаясь. — Так вот, некоторым Магнус даёт особые поручения, более серьёзные, чем та же чистка курятника, — он крутит перед моим носом лопатой.

— Думаешь, мне не стоит переживать?

— Стоит. Но не об этом… — уклончиво отвечает Фолк.

— А о чём тогда?

— Когда будет о чём, я тебе сообщу, лады?

Больше он точно ничего не скажет, понимаю я.

— Ладно. Тогда последний вопрос. Можно?

— Ну, попробуй…

— Почему вы спасли именно меня? — внимательно слежу за его реакцией, но он и бровью не ведёт.

— Так решил Магнус. Я только исполнитель.

— То есть ты ничего не знаешь?

— Я этого не говорил… Но рассказывать ничего не буду. До фестиваля не так много времени осталось, потерпишь… Одно могу сказать точно: бояться тебе нечего…

— Но Тина…

— А что Тина?

— Ещё после моего первого дежурства, она сказала, если я не справлюсь, меня… меня выгонят.

— Ёпта… Тина любит болтать что ни попадя, ты ещё это не поняла?

— Да поняла я… Потому и не стала придавать значения её словам. Но теперь вот Илва… И Магнус.

— Не обращай внимания. Мы все время от времени выполняем поручения Магнуса. Иногда довольно сложные, порой опасные, но исключительно по собственной воле. Наслаждайся жизнью. А теперь извини, мне нужно работать, — его лопата снова замелькала туда-сюда, — после Тьера здесь горы дерьма, прости за грубость.

Разочарованно вздыхаю. Судя по всему, больше ничего узнать не выйдет.

— Что ж. Спасибо за разговор. Мне тоже пора… — я ставлю свою лопату назад в угол, прежде чем развернуться и уйти.

Узнала ли я хоть что-то новое?

Нет.

Но разговор с Фолком всё-таки несколько меня успокоил. До фестиваля осталось всего ничего, а значит, очень скоро я всё узнаю.

***

Очередное воскресное утро мы встречаем в общем зале. В этот раз я прихожу одной из первых и занимаю место в первом ряду, поближе к сцене. Рядом садится Дин и ободряюще улыбается. Как обычно, от его улыбки в груди разливается сладкая истома. Смущённо улыбаюсь в ответ.

— Сегодня я хочу обсудить с вами извечную тему, которая испокон веков не даёт людям покоя, а именно — кто виноват, что народ страдает от притеснений Регентства? — Магнус, поднявшись на сцену, привычно расхаживает у кафедры. — Итак, кто же несёт ответственность за тяготы, что выпали на долю народа? Быть может, чиновники? Или сам Регент?

В зале нарастает гул. Островитяне песочат правительство во главе с Регентом. Оно и понятно: законы принимаются горсткой тех, кто заседает в мягких креслах уютных кабинетов Регентства.

— Да-да… — Магнус выставляет руку вперёд, призывая к тишине. — Но я хочу указать вам на ещё один момент… — он улыбается, выдерживая эффектную паузу. — Проще всего обвинять кого-то в своих бедах… Стойте-стойте… — он снова усмиряет людей, попытавшихся возразить. — Дайте скажу… Речь не о нас с вами. Мы-то как раз за свободу пострадали и не мало. И до сих пор страдаем, если быть до конца честными. Но вот жители города… Кто виноват, что дефектные и стандартные едва выживают на свою эйдоплату? Кто мешал им сражаться за свои права? Выступать против новых законов? Или уйти, как это сделал Эйрик Халле? Вот что я вам скажу… Они сами позволили загнать себя в яму и даже не пытаются оттуда выбраться… Честно сказать, меня это очень злит. Есть такой старинный миф про камень и сизифов труд. В загробном мире Сизифа приговорили к наказанию — он должен был катить на гору тяжёлый камень, который, едва достигнув вершины, раз за разом скатывался вниз.

Так вот. Моя жизнь чем-то напоминает жизнь несчастного Сизифа. Мой камень — свобода и я волоку её наверх, чтобы сберечь, чтобы и другие могли к ней прикоснуться… И каждый раз она выскальзывает из рук и мне приходится начинать сначала… Но такова моя судьба. Такова была судьба моего отца. И его отца… Это порочный круг, но я сделаю всё, чтобы разорвать его и подарить свободу людям!

Потому как в первую очередь виной тому, что происходит с человеком, является равнодушие. — Лицо Магнуса раскраснелось, а море в его глазах блестит глянцем, утягивая в свою глубину. — Никто и никогда не отдаст свободу просто так. За неё нужно бороться, выгрызать зубами, требовать. За неё не жалко убить, не жалко и умереть самому… И я спрашиваю вас… Готовы ли вы пожертвовать собой и собственным благополучием, если придётся? Готовы ли вы расстаться с жизнью ради высокой цели? Лично я — готов сложить голову во имя свободы! А вы?!

Зал снова ожил, будто насекомое, пробудившееся от зимней спячки. Я и сама словно пробудилась ото сна. Глядя на Магнуса, все подозрения кажутся надуманными и фальшивыми. Он сам готов отдать свою жизнь во имя свободы, а значит и мы, жители острова, должны быть готовы к подобной жертве… И когда от меня потребуется такая жертва, я не оплошаю.

— Сломанное и вывернутое наизнанку правосудие превращает людей в рабов! — продолжает греметь Магнус. — И наша цель — вырвать их из этой западни!

— Либерти! Либерти! — все до единого скандируют слово, ставшее для островитян не только девизом, но и образом жизни.

Я тоже шепчу одно-единственное слово, будто заклинание, полное надежды.

В заточении. Одиночество

Иногда я беседую сама с собой. Или веду бесконечные разговоры с Дином, спорю до хрипоты с Магнусом, смеюсь с Крэмом и секретничаю с Анисой.

А что ещё прикажете делать в этой консервной банке?

Мир — удивительная штука… Всю жизнь я прожила в городе, где общение сводилось к приветствиям да прощаниям. И только в последнее лето мне довелось узнать, что значит настоящая близость…

Даже одиночество среди близких людей совсем другое — укутывает, точно тёплые морские волны и ты всегда знаешь, что не пойдёшь ко дну, ведь рядом есть те, кто протянет тебе руку помощи.

Но всё кончилось. И руки никто не подаст. И от одиночества не спасёт.

И даже батарейки у фонарика тоже почти сели.

Как бы я ни старалась быть экономной, но свет постепенно тускнеет, луч становится всё тоньше, а вместе с ним угасает и надежда на спасение, что ещё едва-едва теплится во мне, подобно последней спичке на ветру: я укрываю её от боли и отчаянья, да только удел любой спички известен — в конце концов она всё равно потухнет.

Неужели скоро погасну и я?..

22 глава. Поцелуй со вкусом шоколада

Широкая лужайка перед Домом заставлена праздничными столами — их принесли с террасы и украсили живыми цветами. Просто и со вкусом. Среди белых, жёлтых, сиреневых и те самые васильки Крэма — с утра мы вместе сходили на склон и нарвали целую охапку.

— Фестиваль Свободы — это круто! — хлопая в ладоши, сообщает Крэм. — Тут тебе и представление, и песни, и танцы, и угощение! А когда стемнеет, мы выпустим свободу на волю! Крэм просто счастлив!

Глаза мальчика горят от предвкушения. И не только у него, кстати. Оглядываюсь, и вижу вокруг только счастливые лица. Отовсюду разносится звонкий смех. Атмосфера такая, словно все мы — огромная дружная семья. Вот так должен проходить праздник: непринуждённо и по доброй воле. В Эйдолоне, с его пафосом, гимнами и маршами всё было иначе.

Нас учили маршировать по свистку и хлопать по команде. Умер Регент — будьте любезны, изобразите вселенскую скорбь, а забудешь улыбнуться на празднике Мира — тебя отправят в тюрьму или разрушат твой собственныймир до основания.

— Как дела, Карамелька?

Ко мне подходит Фолк. Наверное, он единственный, кто из присутствующих не улыбается.

— Не зови меня так!

Прозвище звучит так приторно, что аж скулы сводит.

— Ну не кипятись… — он поднимает руки вверх, словно сдаваясь. Только я уже успела его изучить и понять — этот парень никогда не сдаётся и всегда говорит только то, что думает. — Я просто хотел спросить, как тебе Либерти?

Он уже вовсю улыбается, одними губами, так, что и сколотого зуба не видно. Сейчас Фолк выглядит даже симпатичным. Взгляд непорочного ребёнка и совершенно невинный тон. Что ж, пожалуй, я сыграю в эту игру.

— Мне здесь очень нравится! — отвечаю, растягивая слова. — Я и правда ощущаю себя свободной…

Фолк морщится, будто его заставили жевать жёлудь прямо с кожурой.

— Ясно…

— Тебе повезло, что ты живёшь здесь так долго! — продолжаю свою игру, наслаждаясь его реакцией. — Не всем так везёт.

— Это уж точно.

Его пальцы ныряют за ворот рубашки и выуживают шнурок. Фолк тянет за него, словно пытаясь порвать и избавиться от удавки, но лишь проводит пальцами по кожаному треугольнику, очень похожему на те, что я видела у Магнуса и Дина.

Язык чешется спросить, что там внутри, но я заранее знаю, он не ответит. Фолк хранит эту тайну столько лет, а мне возьмёт и сообщит? Вряд ли.

— Ладно, не буду отвлекать тебя от праздника, — он кивает за моё плечо: — Ты сегодня нарасхват.

Оборачиваюсь и вижу Дина. На душе сразу теплеет.

— Привет… — произношу одними губами, широко улыбаясь.

Ничего не могу с собой поделать — стоит его увидеть и в душе будто распускается цветок. На лице Дина сверкает ответная улыбка.

— Привет! — он кивает на поляну, где танцует куча людей, среди которых и Аниса с Тьером. — А ты почему не танцуешь?

— Э-э… — ну как сказать ему, что все мои уроки танцев сводились к маршам на площади Мира? — Честно говоря… я просто не умею.

— А я и забыл, что в городе тебе было не до танцев.

— Ну… в общем, да.

— Хочешь научу?

— Пожалуй, не в этот раз, — осторожничаю я.

— Тогда позволь хотя бы тебя накормить.

Он бережно берёт меня за руку и ведёт к одному из столов, где уже толпятся люди. Похоже, Крэм был прав — этот фестиваль не только праздник свободы, но и желудка.

Наблюдаю за тем, как быстро на тарелке Дина появляется гора бутербродов и фруктов.

— Не самое главное занятие в жизни, но с танцами куда веселее, — его пальцы порхают над угощением. — Да где ж они… а… вот! — и тут же ещё одна башенка вырастает на тарелке. На сей раз из сладких лепёшек с повидлом. — Теперь с голоду точно не помрём!

Мы отходим подальше и устраиваемся прямо на траве.

— Ты столько всего набрал… — качаю головой, уставившись на тарелку, которую Дин поставил между нами.

— Уверен, кроме танцев, в городе тебе не хватало и еды! — он берёт небольшой бутерброд и целиком отправляет себе в рот, а дожевав, продолжает: — Фестиваль Свободы бывает раз в году. В обычные дни нас не балуют, так что ешь давай, пока дают!

Беру первый попавшийся бутерброд, кладу в рот и закрываю глаза от удовольствия.

— Вкуснотища!

— А то! Ви-Ви знает толк в готовке! — рассуждает Дин, принимаясь за лепёшку с повидлом. — Дай ей хоть кусок коры, она и из неё что-нибудь приличное состряпает.

— Да, в городе она произвела бы фурор! — подтверждаю я. — Её бы точно в самый лучший ресторан работать взяли.

— Ага… в городе рабы всегда нужны.

— А теперь… — в центр поляны выходит Тина, — давайте споём?

В руках её музыкальный инструмент — вроде бы гитара, только совсем маленькая. Мне такая в Музее попадалась. Отовсюду раздаются аплодисменты. Тина улыбается, но, заметив нас, улыбка сползает с её лица, совсем как у Зефирки в день моего побега.

— Кажется, Тине не очень нравится, что мы проводим время вместе? — я украдкой бросаю взгляд на Дина.

— Просто она не привыкла делиться вниманием! — Дин стряхивает крошки с тарелки в траву. — Вот и злится.

Его объяснение немного успокаивает, и я снова перевожу взгляд на Тину. Больше в нашу сторону она не смотрит. Усевшись на табурет, заботливо принесённый кем-то, она спрашивает, какую песню спеть.

После недолгого противостояния побеждает песня о свободе. Тина медленно перебирает струны и звук выходит чистый и такой пронзительный, что душа трепещет.

Облокачиваюсь на ствол яблони, закрываю глаза и позволяю себе расслабиться. Голос Тины, обычно такой резкий и язвительный, сейчас преображается и звучит трепетно и нежно. К концу, припев уже подхватывают и зрители, даже Дин тихонько подпевает:

Нет больше чёрных стен

И нет стальных цепей,

Туман смывает кровь.

Пожар разгонит тень,

И наш прекрасный мир

Свободным станет вновь⁷.

Открываю глаза и любуюсь Дином — он походит на ангела во плоти. На какой-то миг даже становится страшно, что он внезапно исчезнет, испарится.

— Кара, скорее, пойдём!

Маленьким вихрем подлетает Крэм и тянет меня за рукав. Его лицо раскраснелось, совсем как солнце, что уже клонится к закату, футболка порвана у ворота, пилотка совсем сползла на бок, а рот перепачкан повидлом. Ни дать, ни взять — маленький разбойник!

— Куда, что стряслось? — не понимаю я.

Но Крэм, даже не потрудившись ответить, уже тащит меня на другой конец поляны. Наконец, мы оказываемся у крайнего стола. Сюда, кажется, стекаются все жители Дома.

Останавливаемся позади группы из нескольких женщин, которых я почти не знаю — только встречала пару раз в столовой.

— Что мы здесь делаем, Крэм? — шепчу я, выискивая Дина.

— Ты Крэму ещё спасибо скажешь! — тараторит мальчишка. — Потому что сейчас Ви-Ви будет раздавать чоколад!

— Чего-чего?

— Самое потрясное лакомство на свете, вот чего! — затараторил Крэм. — На фестивале нам дают по кусочку, у Ви-Ви в кладовой хранятся запасы, которые остались ещё со старых времён. Конечно, чоколад ужасно твёрдый и немного горчит, потому что старый, но мы не привереды!

— Не чоколад, а шоколад! — раздаётся сбоку. Дин спешит к нам на всех порах. — Ты зачем украл у меня Кару?

— Потому что она принцесса, а ты — чудовище! А Крэм — рыцарь! — он звонко хохочет.

— Ладно, рыцарь! — Дин ерошит и без того лохматые волосы Крэма. — Уж лучше я тогда буду принцем!

Внутри меня разливается и выходит из берегов нечто обжигающее и до того приятное, будто я воспарила в небеса.

Наша очередь уже подошла. За столом с важным видом восседает Ви-Ви. Сегодня на поварихе вместо привычного белого фартука и колпака — цветастое платье и соломенная шляпка с узором, в глазах — крупинки радости, а на губах — счастливая улыбка.

На столе перед ней стоит овальное блюдо, доверху наполненное маленькими коричневыми квадратиками шоколада. Если складывать их один на другой — получится высоченная башня.

Я пробовала шоколад лишь однажды. Нас тогда заставили убирать территорию Питомника перед праздником Мира. В награду дали почётные грамоты и шоколад. Дольки были ещё меньше, чем эти. А вкус… просто потрясающий.

— Вот, птенчики, угощайтесь! — кухарка кивает на блюдо. — Но только по одной дольке! — добавляет она строго.

Мы берём по дольке и отходим в сторону. Крэм свою сразу же целиком запихивает в рот.

— Ммм… — причмокивает он.

Я откусываю совсем маленький кусочек шоколада и позволяю ему самому растаять во рту. Вкус бесподобный — такой, как я помню. Сладкий, но не слишком, а стоит шоколаду подтаять — он становится вязким и нежным.

— Может, прогуляемся? — неуверенно спрашивает Дин, старательно отводя взгляд. — Захватим по стаканчику яблочного вина, пока никто не видит. И… — он пожимает плечами, как бы говоря: а там посмотрим.

Я ошалело киваю и следую за ним. Проходя мимо столов с едой, Дин, пока никто не видит, хватает два стакана с янтарным напитком и один протягивает мне, а потом, прихватив ещё и пару лепёшек, тянет меня в густые заросли.

Там, где его пальцы сжимают локоть я ощущаю приятное жжение, а сердце будто запихнули в кабинку Арки и на самой большой скорости отправили по ту сторону канала Дружбы.

Мне бы подумать о том, что чувствую, но совершенно не хочется портить такой чудесный момент.

Оказавшись вдали от посторонних глаз, Дин тянет меня в сторону леса. Здесь совсем тихо.

После каждого нового глотка вина, которое на вкус оказалось просто божественным — сладковатое, но вместе с тем немного терпкое, внутри меня будто вспыхивает пламя… Оно растекается по венам и будоражит кровь.

Именно сейчас ощущаю себя свободной — от кончиков волос и до самых пят. Я как гусеница, превратившаяся в удивительную бабочку. Кажется, если расправишь руки, то обязательно взлетишь в небо.

— Дин, а ты счастлив? — спрашиваю, осмелев.

Он останавливается, выпускает мою руку и смотрит так, словно я для него — особенная. Под его взглядом снова отчаянно краснею: неслыханное дело — испорченная в прошлом, только-только обрела свободу, а чувствую себя особенной.

Делаю последний глоток и, поставив стакан у ближайшего дерева, развожу руки в стороны и начинаю кружиться, воображая себя той самой бабочкой.

— А что такое по-твоему счастье?

— Не знаю, наверное, сама мысль о счастье — уже счастье? Раньше я о нём никогда не думала. Жила себе и жила…

— Но ведь ты можешь и не замечать, что счастлив, если оно, это самое счастье, всегда было с тобой?

— Может быть. Тогда это точно про тебя!

— Почему это?..

— Потому что для счастья у тебя уже всё есть!

Вскидываю голову вверх. Пушистые облака танцуют вместе со мной.

— Например?

— Ну… свобода, Дом, близкие…

Дин бережно берёт меня за руку и разворачивает к себе. Там, где сомкнулись его пальцы, кожа снова начинает гореть огнём. Теперь он смотрит на мои губы, наклоняется ближе. Так близко, что становится нечем дышать.

— И ты…

Поцелуй оказывается слаще шоколада.

Когда мы опускаемся на усыпанную мягкими сосновыми иголками землю, я точно знаю, каково это — летать.

В заточении. Клеймо

— Готовься! — голос надзирателя словно брошенный камень: отскакивает от кривых стен и отдаётся эхом.

Мне становится страшно. Что если не пойти? Забиться в угол и надеяться, что чудовище исчезнет, как бывало по ночам в Питомнике? Но вся соль в том, что настоящие чудовища никогда не уходят с пустыми руками.

Разминаю затёкшие одеревенелые руки и ноги, когда сверху падает лестница. Интересно, у меня хватит сил по ней подняться?..

— Пошевеливайся давай… — на сей раз слова тюремщика походят на целую горсть мелких камешков, брошенных с высоты.

Начинаю карабкаться вверх.

«Как бы там ни было, я по крайней мере увижу солнечный свет или звёздное небо… — и тут же одёргиваю себя: — Кто сказал, что в Кульпе выводят на улицу, прежде чем убить?»

Стоит долезть до верха, как чья-то мясистая рука хватает меня за воротник и раздаётся треск рвущейся ткани. Рубашку отчего-то становится очень жалко.

Но я тут же о ней забываю — меня выдёргивают из камеры, будто не человека, а несчастный мешок с костями. Рывок — и вот я уже на каменном полу, потираю ушибленную коленку.

Свисающая с потолка одинокая лампочка едва светит, но мои глаза слишком привыкли к темноте, так что сразу начинают слезиться, и я усиленно тру их кулаками, чтобы прогнать слёзы.

Проморгавшись, рассматриваю своего конвоира. Застывший передо мной громила смахивает на массивную гору.

— Поднимайся…

Разговаривает мой надзиратель исключительно глаголами: готовься, пошевеливайся, поднимайся.

Почему-то этот факт кажется до жути забавным. Настолько, что я начинаю смеяться. Сначала так робко и несмело, но постепенно голос крепчает, как мотор только заведённой машины, и я с ужасом понимаю, что заглушить «двигатель» мне не под силу.

Пытаюсь взять себя в руки, но истерический смех рвётся наружу, душит, мешая глотнуть влажный холодный воздух. Вероятно, что меня пристрелят здесь и сейчас, точно собаку.

Подобная мысль вызывает новый взрыв хохота. Хватаюсь за живот, потому что ещё немного — и он точно лопнет.

Совсем некстати в памяти всплывает выражение «смеяться смерти в лицо». В моём случае фразу можно воспринимать буквально. Я хохочу ей в рожу и приятной её никак не назовёшь: заросшие щетиной щеки при каждом вздохе надуваются, как кузнечные меха, маленькие поросячьи глазки, не мигая, смотрят со злобой, а из уголка перекошенного рта стекает тонкая струйка слюны.

Ещё парочка моих смешков и как пить дать — прикончит прямо здесь, в тусклом свете одинокой засаленной лампочки. От нелепости такой смерти мой хохот сменяется всхлипами.

— Скоро тебе будет не до смеха.

От обещания громилы приступ заканчивается сам собой, и я торопливо поднимаюсь на ноги. Горло саднит, а живот будто вскрыли и наскоро снова зашили… Как же глупо получилось…

Мы двигаемся по извилистому тоннелю Кульпы. По обеим сторонам вырастают наглухо запертые двери, похожие на мою, только располагаются они не в потолке, а в стенах. Под ногами чавкает грязь, а босые ступни царапают острые камни, и я то и дело вскрикиваю от боли.

Наконец-то останавливаемся возле одной из дверей, врезанной в скалу. Не снимая связку ключей с пояса, надзиратель выбирает один и довольно скоро я слышу щелчок, возвещающий, что дверь открыта. Мы входим вовнутрь.

Здесь жарко. В углу стоит громадная открытая печь, в которой корчится пламя, облизывая края каменной кладки. Зачем я здесь?.. Откуда-то издалека, будто из-под земли, раздаётся крик.

Несмотря на жар, меня бросает в холод, а кожа покрывается мурашками. Что делают с заключёнными, если даже каменные стены не могут заглушить стенания несчастных?

Позади раздаётся шум.

Резко обернувшись, в отблесках огня я вижу приближающегося к нам худого старика. Он едва переставляет ноги, шаркая по каменному полу. Из оборванных рукавов кофты торчат жилистые руки; длинные седые волосы плавно переходят в бороду, которая доходит до пупка; морщинистое красное лицо напоминает смятые простыни, а мутные глаза выпучены и в них как будто плещется безумие.

— Добро пожаловать! — голос его скрипит несмазанными петлями.

От улыбки старика становится жутко: вместо зубов — гнилые корешки, будто их проредили грейдером.

— Надеюсь, мы подружимся… — проскрипел он.

Оттого, как хмыкает громила, страх атакует моё тело тысячью игл. И одна из них вновь и вновь жалит вопросом: что со мной сделают?

Старик манит кривым длинным пальцем за собой и, после знатного тычка в спину от моего провожатого, я послушно следую за ним мимо печи.

«Уж лучше бы убили как собаку!» — проносится в голове.

За печью стоит железная койка, которую я не заметила, когда вошла. Облизываю пересохшие губы. Мне это не нравится. Совсем не нравится.

— Ложись… — надзиратель толкает меня на койку, и я падаю, проехавшись подбородком по металлу. — Перевернись…

На сей раз короткие приказы громилы не вызывают во мне ни тени улыбки. Я мечтаю лишь об одном: вернуться в свою камеру, закрыть глаза и забыться.

Говорят, благодаря инстинкту самосохранения человек позволяет творить с собой всё что угодно, лишь бы остаться в живых. Так и есть. Я могла бы броситься на них, могла бы попытаться выцарапать сумасшедшие глаза старикашке и вцепиться в рожу охранника, в надежде, что меня тут же пристрелят.

Но вместо этого я послушно переворачиваюсь на спину, за что презираю саму себя.

Охранник тем временем фиксирует моё тело по рукам и ногам прочными ремнями. Дёргаюсь, в тщетной попытке освободиться. О, мой эйдос… Что они со мной сделают?! В голове проносятся десятки вариантов: от изнасилования до отрезания конечностей.

— Как в древности помечали предателей, знаешь? — старик с трудом пододвигает стул ко мне, присаживается и, взяв меня за руку, прикладывает влажную ткань чуть выше запястья. В нос ударяет едкий запах лекарства.

Отрицательно машу головой, потому что ответить просто не могу — язык словно примёрз к небу.

— На самом деле способов была уйма. А всё почему? — он скребёт сморщенный подбородок свободной рукой. — Знаешь?

Я снова кручу головой из стороны в сторону.

— Потому что предатели были всегда, да. С самого сотворения мира.

Он продолжает усиленно тереть кожу на моём запястье. В отблеске пламени его глаза тоже блестят, будто от слёз. Иллюзия, потому что такие не плачут. И не знают жалости.

— Так вот, убить предателя — это слишком просто… — шершавые пальцы что-то отмечают на моей коже. — А если нужно выбить важные сведения, то и убивать нельзя… — философски замечает старик. — Опять же… Преступник может попытаться сбежать.

Мой взгляд молнией метнулся к зияющему темнотой выходу.

— Не-е… Даже не надейся! — проследив за моим взглядом, предупреждает он. — Теперь ты навсегда принадлежишь Кульпе. Кульпа вытрясет из тебя душу и уничтожит тело.

От его слов что-то внутри сжимается в крошечный комочек — уж не душа ли?..

Наконец-то старик оставляет руку в покое и снова уходит, но довольно быстро возвращается, держа в руках металлический стержень с круглой пластиной на конце.

— Что это, знаешь?

И снова я отвечаю мотанием головы.

— Мой рабочий инструмент.

Он подносит железяку к моему лицу, поглаживая пластину. Теперь я могу разглядеть её как следует: пересекающиеся между собой три полукруга, образуют по центру ещё один.

— А знак этот… — пластина замелькала перед моим носом. — Когда-то указывал на биологическую опасность. Н-да… выбросы там всякие, вещества. А теперь вот используется для таких, как ты! Потому что каждый из вас отравляет наше общество!

Его мутные глаза стали ещё больше и в отблесках пламени я вижу то, что пугает меня до глубины души — наслаждение от происходящего.

— Сейчас… — он ковыляет к печи и опускает инструмент в её жерло, — только нагрею его как следует… И начальство как раз подоспеет.

Рот старикашки заходится в безумном смехе, а меня охватывает ужас. А ещё — неверие, ведь этого просто не может быть, так не бывает.

Спустя вечность в комнату входит женщина. Явно из особенных — тучная, с заплывшим от жира лицом.

В полумраке я не могу разглядеть её как следует. Неужели то самое начальство? Почему-то я представляла седовласого мужчину, но никак не представительницу слабого пола. Во мне зарождается надежда, ведь женщины мягче, добрее.

Разве нет?..

Старикашка пододвигает стул начальству, а сам возвращается к печи. Женщина присаживается рядом и в свете отбрасываемых языков пламени я могу рассмотреть её лицо. Если у Тины лишь угадывался намёк на азиатские корни, то глаза-щёлочки этой дамы, вокруг которых раскинулись веером морщины, говорят сами за себя.

— Меня зовут Фугу Чири, — голос её звучит утробно, точно кто-то дует в трубу. — Ну-с, пожалуй, начнём… — хохотнув, она в предвкушении потирает ладони, а моя надежда мигом рассыпается в прах — осталось только по ветру развеять.

То ли от жара печи, то ли от страха, бросает в жар. Чувствую, как по спине струится пот и тут же впитывается в ткань рубашки.

— Что… что вам нужно?.. — пересохшие губы не слушаются.

— Информация, что же ещё? — она смотрит на меня со скучающим видом, будто я — самое большое недоразумение, которое могло с ней произойти.

— Я не понимаю, о чём вы… — произношу, опуская глаза.

— Возможно, ты забыла, что с тобой были трое, когда ты сбежала? Мне нужны имена. Откуда они, чем занимаются. Всё.

— Я их не знаю, честное слово!

— Я так и думала… Ничего, мы тебе память-то освежим. Террин, приступай!

— Конечно-конечно!

Шаркая, возвращается старикашка, держа в руках раскалённый огненный шар, будто осколок солнца. Желудок сжимается, готовый распрощаться с содержимым, но там и так пусто.

— Пожалуйста, не надо… Я сделаю всё что вы скажете… Пожалуйста…

Женщина подаётся вперёд.

— Расскажи, где ты провела лето, и я подумаю, что можно сделать.

Имею ли я право отвечать предательством на предательство?

«Имеешь, ведь они тебя предали!» — нашёптывает внутренний голос.

Убеждаю саму себя, что не должна страдать за тех, кто меня предал.

И я сдаюсь.

Открываю рот и… закрываю.

Я вдруг так ясно слышу голос Крэма, даже головой верчу, чтобы убедиться, что его здесь нет.

— Либерти подарил нам свободу.

Зажмуриваюсь и маленький Крэм уже передо мной — весело смеётся, поедая дольку шоколада. Он так близко, что я даже могу сосчитать веснушки на его носу. А потом я вижу Анису, танцующую в объятиях Тьера, Ви-Ви, раздающую угощения. Скажи я правду, что будет с ними?

— Я скрывалась в Диких землях! — произношу без эмоций, словно робот.

— Где и с кем?

— Одна.

Мы обе знаем, что я лгу. Но вот страдать придётся только мне.

— Террин!

— Я здесь.

— Сделай всё красиво!

Поднявшись со стула, Фугу покидает комнату. Отчаянно хочу остановить её, сказать, что я передумала, но всё, что я себе позволяю — сжать зубы и зажмурить глаза.

— Новый шедевр… — шепчет старик, снова протирая моё запястье. — Уж я постараюсь…

Чтобы набраться сил, стараюсь воссоздать в памяти лицо Крэма, чёрточка за чёрточкой, будто рисуя его портрет, но ничего не выходит. Всё, о чём я могу сейчас думать — это о раскалённой пластине в руках безумного старика.

От прикосновения железа моя рука дёргается. Будто врастая, огонь медленно начинает плавить кожу. В злобном хохоте старика растворяются мои крики. Боль растекается по венам, опустошая всё моё существо.

В нос ударяет запах горелой плоти. Моей плоти. И когда запястье выгорает дотла, я испускаю нечеловеческий вопль и проваливаюсь в спасительную темноту.

23 глава. Рука в руке. Чучело

Мы возвращаемся на поляну. Моя рука в руке Дина и это самое прекрасное ощущение на свете.

То, что произошло с нами на поляне, совсем не похоже на свидания в Бухте темноты. Тогда чувства были безымянными и никому не принадлежали: сначала укрываясь во тьме, а затем — исчезая на рассвете.

Сейчас всё иначе.

Чувства обрели имя, проросли в сердце и распустились цветком.

Солнце уже почти догорело, окрасив небо рыжими всполохами — будто кто-то невидимый обмакнул кисть в банку с закатом.

Наши с Дином пальцы переплетены, но под пристальным вниманием островитян я пытаюсь выдернуть ладонь, но он удерживает её, крепко сжав.

— Всё хорошо! — наклонившись, шепчет Дин прямо в ухо, отчего становится щекотно.

На поляне вовсю резвится ребятня. Аниса и Тьер, поделив детей на две команды, натягивают канат и проводят грандиозное сражение.

— Эй, давай я принесу чего-нибудь холодного? — предлагает Дин и ненароком пробегается пальцами по моей щеке. Пальцы у него тёплые и нежные. Как дуновение вечернего ветерка.

— Хорошо!

Улыбаюсь, глядя ему вслед. Глупо, знаю, но ничего не могу с собой поделать.

Наверное, так бывает, когда ты счастлив, когда внутри тебя полыхает пожар, но огонь не обжигает и не ослепляет, а дарит бесконечное тепло и веру в будущее. Даже солнце светит иначе — ярче, что ли. А небо кажется ещё пронзительнее в своей бесконечности.

— Как развлеклись? — Фолк вырастает как будто из-под земли. На лице ухмылка, в глазах — дьявольские угольки. — Вижу, что хорошо… — вытаскивая из моих волос застрявшие иголки, он даёт понять, что всё понял.

— Не твоё дело! — так и хочется стереть с его лица эту мерзкую ухмылку. — А как ты? Уже нагадил кому-нибудь в душу?

— Пока не успел… Но всё впереди.

— Не сомневаюсь!

— Да… сомнения — это не твой конёк, — оглядывая меня с ног до головы, заключает Фолк.

— Смотри лучше за собой! — роняю в ответ. — А теперь извини…

Отправляюсь на поиски Дина и нахожу его возле одного из столов.

— Вот, держи… — он протягивает мне стакан с вишнёвым соком.

— Спасибо… Так жарко! — делаю первый глоток и припухшие от поцелуев губы начинает приятно покалывать.

— Эй, — кто-нибудь ещё желает сыграть? — раскрасневшаяся Аниса лукаво смотрит на взрослых. С одной стороны каната уже пристраиваются Бубба, Фолк и один из братьев-близнецов. Вроде бы Аскел.

— Давай-ка покажем им, что к чему? — Дин хватает меня за руку и тащит к другому концу каната, где наготове уже замер Арвид. Я встаю за ним, позади пристраивается Дин. От его близости по телу снова разливается истома. Вязкая. Обжигающая. Приятная.

— Раз, два, три! — Тьер опускает руку, сигнализируя начало поединка.

Борьба начинается с первых секунд: Фолк с Буббой так сильно дёргают за канат, что нас сначала заносит, а затем Дин со всего маху впечатывается в меня, а я врезаюсь в спину близнеца. Опускаю канат из ослабевших рук и дую на обожжённые пальцы, а Дин накидывается на наших противников:

— Эй, вы чего?..

— А не надо зевать! — обрывает его Фолк, наматывая канат на кулак. — Взялся за дело — делай!

— Дин, не нужно…

Не желаю выяснять отношения с Фолком, тем более, что зрители уже затаили дыхание, в ожидании развязки. Чуть помедлив, Дин всё-таки возвращается ко мне.

— Ты в порядке? — он берёт мои руки в свои и тоже начинает «лечить», дуя на ладони, на которых уже проступили красные полосы.

— Всё нормально.

Я ободряюще улыбаюсь и в этот момент затылком ощущаю, что кто-то на меня смотрит. Высвобождаю руки и, обернувшись, замечаю Тину, которая застыла в тени ближайшего дерева. Губы плотно сжаты, в глазах полыхает ненависть. Так смотрят на того, кто перешёл тебе дорогу.

Заметив мой взгляд, она растягивает губы в улыбке, которая больше напоминает оскал хищного зверя за миг до прыжка.

— О, а вот и одно из чудес фестиваля Свободы!

Я снова поворачиваюсь к Дину и замираю. Солнце уже почти село и в свете закатных лучей, кажется, что лицо Дина тоже светится.

— Что… о чём ты?

— Сейчас ты увидишь, как оживает свобода! — глаза Дина блестят от предвкушения.

Он подводит меня к краю поляны. Вокруг уже стопились островитяне, громко переговариваясь. Спустя несколько минут Магнус выходит в центр и люди, все до одного, встречают нашего лидера громкими аплодисментами.

— Приятно видеть всех вас в добром здравии! — приветствие тонет в рёве толпы. — Как вам фестиваль? Повеселились? — народ утвердительно загудел. — Значит, пришло время для главного события этого вечера. Итак…

Толпа взревела.

Магнусу передают факел, пылающий, словно осколок почти угасшего в небе солнца. В отблесках света Магнус походит на ожившую скалу, точно в неё вдохнули жизнь — волевой подбородок, очерченные скулы и пронзающий холодом лёд в глазах остаётся нетронутым тёплыми бликами пламени.

Моя душа трепещет.

Он отходит в сторону и двое мужчин выкатывают на поляну тележку с… Регентом.

Конечно, не с настоящим, но я сразу понимаю, что диковинная кукла передо мной — это никто иной, как наш неизменный правитель. Его стемму, даже фальшивую, ни с чем не спутаешь, пусть вместо драгоценных камней и использованы обычные, только разукрашенные под стать изумрудам и рубинам.

— Эйдос всемогущий…

— Это всего лишь соломенное чучело… — склонившись, шепчет в самое ухо Дин, отчего по телу пробегают мурашки.

Удивительно видеть Регента вот таким: с набитым соломой мешком вместо головы, в жалких лохмотьях, с нарисованной ухмылкой на лице и картонной стеммой на макушке.

— Что же с ним сделают? — спрашиваю, стараясь перекричать толпу.

— Казнят, что же ещё? — улыбка Дина никак не вяжется со зловещим смыслом его слов. — Только так свобода будет выпущена на волю!

— Свобода — это огонь, а власть — ветер! — слова Магнуса гремят водопадом. — И куда дует ветер, туда и движется пламя! Наша задача — разжечь настоящий пожар, чтобы от ветра уже ничего не зависело.

Он размахивает факелом, будто флагом. Пламя подчиняется своему хозяину, словно сливаясь воедино: человек и огонь. Потому что эти двое готовы на всё ради своей цели.

Люди затаили дыхание и ловят каждое его движение. Наверняка при желании любой присутствующий сможет сказать, сколько раз Магнус вздохнул или даже моргнул.

Факел едва касается чучела, и огонь тут же берётся за дело.

Сначала вспыхивает одежда, затем плавится лицо, и широкая ухмылка в первую секунду превращается в гримасу, а потом исчезает в пламени бесследно.

Дольше всего прожила стемма — до неё огонь добрался в самом конце, но стоило ей вспыхнуть, как огонь сожрал и её.

— Либерти! Либерти! — доносится отовсюду.

Пальцы Дина переплетаются с моими и в этот миг я чувствую себя частью могучей силы, имя которой свобода.

24 глава. Долгожданный разговор

На следующий день мне выпало дежурство в Лазарете, но после завтрака Магнус пригласил меня на чаепитие, заверив, что всё согласовано с Биргером, нашем лекарем.

Так что мы уютно устроились на излюбленной веранде Магнуса. Утро уже пробудилось ото сна и в густых зарослях вьюна пригрелись первые солнечные лучи.

Магнус отставляет свою чашку на стол и смотрит так пристально, будто в душу заглядывает. В ожидании разговора прячу лицо за дымящейся кружкой. Ведь не просто же так меня позвали?

— Ну-с, Кара… И как тебе наш остров?

— Чудесно… — я непроизвольно бросаю взгляд на Дина, который как раз пересекает лужайку, направляясь к Теплице. В свете восходящего солнца он выглядит почти что богом. Сердце начинает биться быстрее, а внизу живота ощущаю приятное томление.

— Что ж, я рад, что ты прониклась нашим укладом жизни… — лениво тянет Магнус. — Ободряющая улыбка трогает его губы.

— Это было не так уж и сложно, потому что в Либерти всё прекрасно.

Говоря так, я ни капли не кривлю душой — все мои страхи и сомнения растаяли вместе с дымом от вчерашнего костра.

Мне нравится здесь решительно всё, даже работа, потому что результатами наших трудов пользуются абсолютно все, и я ощущаю себя частью чего-то великого. Мы вместе и сообща устраиваем нашу жизнь. В Эйдолоне всё не так. Там каждый сам за себя, а твои труды принадлежат особенным.

— Ты знаешь, я давно не видел Дина таким счастливым… — продолжает Магнус. И под его снисходительным взглядом мои щёки начинают гореть. — И мне радостно, что именно тебе удалось подобрать ключик к его сердцу.

— Спасибо… — уши горят так, точно их хорошенько отодрали, как это бывало в Питомнике.

— Послушай… — Магнус подливает мне чаю, — у меня к тебе серьёзный разговор…

Вот оно.

Сердце гулко забилось, а потом подскочило к самому горлу.

Момент истины настал.

Все мои страхи, таившиеся внутри с тех пор, как я подслушала разговор Магнуса и Илвы, готовы вырваться наружу. Но я стараюсь не показывать виду, чтобы не выдать себя. Крепко стиснув пальцами кружку, смотрю Магнусу прямо в глаза.

— Прежде чем продолжить… Я хочу сразу напомнить, что мы никогда никого ни к чему не принуждаем. Как ты знаешь, на Либерти основа всех основ — свобода. Поэтому… просто выслушай меня, а решение останется за тобой.

Я киваю, уткнувшись лицом в кружку, от которой до сих пор поднимается горячий пар.

— Итак, ты уже наслышана о легендарном Эйрике Халле. Наверное, и в зале Памяти была?..

— Да, Дин водил меня…

— Прекрасно. Как ты знаешь, он являлся ярым борцом за свободу. И однажды ему пришлось сбежать из Эйдолона и поселиться в Диких землях. Но даже здесь, ведя полную лишений жизнь, он продолжал бороться. Его вылазки в город принесли свои плоды. И в тот день, когда Эйрик Халле исчез, в город он отправился не просто так. Как следует из записей его жены Эм, он вёл какое-то расследование и обнаружил нечто такое, что могло положить конец режиму. В тот день он ушёл в Эйдолон, чтобы что-то проверить…

— И что это было?

— Не знаю. И никто не знает.

Магнус снова берёт кружку в руки и делает новый глоток.

— Но ведь у него была жена… и сподвижники… здесь, в Диких землях. Неужели совсем никто не знал, что он раскопал?

— Никто. — Магнус вздыхает. — Он хотел сначала убедиться сам… И пропал. Но я знаю, как узнать! — в глазах Магнуса появляется так хорошо уже известный мне блеск предвкушения. — С твоего позволения, я расскажу, что мне известно. Итак, его жена Эм писала в своих воспоминаниях, что Эйрик вёл дневник, куда записывал абсолютно всё. Но дневник тоже пропал… Однако, Эм была уверена, что дневник угодил в Музей. Нет, не так. Она была убеждена в этом.

— Но откуда она могла знать?..

— Я думал об этом. Единственное, что мне пришло в голову, что в Музее тогда у них был свой человек, который мог владеть такой информацией.

— Но в таком случае разве он бы не выкрал его?..

— И снова правильный вопрос. Я думаю, у него просто не было такой возможности. Уж ты-то должна понимать, что далеко не все двери Музея открыты для его сотрудников.

Я задумываюсь. Вряд ли дневник мог попасть в выставочный зал. А это значит, есть только одно место, где он может находиться.

— Хранилище N… — охаю я.

— Умница!

— Но ведь столько лет прошло… Вы уверены, что дневник до сих пор там?

— Полной уверенности, конечно, у меня нет. Но с другой стороны… Скажи сама, как работник Музея, часто ли из Хранилища N экспонаты изымаются и куда-то переносятся?

Я задумываюсь. На моей памяти такого не было. Среди работников Музея даже шутка такая ходила: в хранилище N угодила вещица — навеки ты с нею должен проститься.

— Нет, насколько я знаю, попавшее однажды в Хранилище остаётся там… Вот наоборот бывает — разрешённые вещи вдруг становятся запретными. В Питомнике как-то проводили ревизию и посчитали одну из кукол не подходящей для игр и изъяли несколько книг, которые раньше были разрешены для чтения. Директору Спритцу тогда ой как попало… — вспоминаю я.

— А это на самом деле логично. — Магнус достаёт из кармана мантии трубку и, постучав ею о стол, прикуривает. — Абсолютная власть как воронка — засасывает всё больше и больше. И глупцы, которые считают, что хуже уже быть не может, глубоко заблуждаются. Потому что Регентство всегда будет закручивать гайки, меняя нормы веса, например, или запрещая то, что вчера ещё было разрешено. Но так не будет продолжаться всегда, ибо если закручивать гайки до бесконечности, резьба однажды не выдержит и сорвётся. Так говорил Эйрик Халле.

— Вы думаете, это скоро произойдёт?

— А здесь не угадаешь… — вздыхает Магнус, затягиваясь. — Человеческое терпение уникально по своей природе. Всё может случится и завтра, а может придётся ждать и сто лет. Но у меня нет в запасе столько времени. Потому мне и нужен дневник.

— Вы для этого меня спасли?..

— Что ж… Я совру, если скажу, что нет. Нам действительно был нужен человек, который бывал в Хранилище N. Но я повторюсь, выбор за тобой. Ты — свободная. Одна из нас. И решать только тебе. Я лишь попрошу, ответить тебя на один вопрос… — он в задумчивости смотрит на меня, выпуская клубы дыма. — Рада ли ты, что мы тебя спасли?

— Да! — отвечаю, не колеблясь.

— Я счастлив, что это так. Но одна жизнь — капля в море, ты не находишь? А я хочу спасти тысячи, хочу, чтобы каждый дефектный и каждый стандартный обрёл свободу, понимаешь?

Я отставляю кружку с чаем, так и не сделав ни одного глотка, и разглядываю Магнуса. Волевой подбородок, острые линии, пронзительный взгляд. Он похож на воина. Нет, он и есть воин. Воин, который ведёт борьбу с сильными мира сего. Воин, который готов победить.

— Я помогу вам… — обещаю я, и моё сердце ускоряет свой бег. Надеюсь, когда придёт время, оно не разобьётся. — Только не понимаю, как я могу помочь.

— Насчёт этого не волнуйся! У нас есть план, который обязательно сработает! — с жаром восклицает Магнус.

В нордическим море его глаз полыхает пожар. Он готов рискнуть всем ради свободы. Он живёт этой мечтой, мечтой о том, чтобы свергнуть Регентство и спасти людей. Подарить свободу. Преподнести на блюдечке, а им только останется протянуть руку и взять.

— Мы обязательно всё обсудим! — он уже улыбается глазами, как довольный кот, объевшийся сметаны. — А теперь иди… Биргер, небось, тебя заждался…

Когда я покидаю веранду, солнце уже висит высоко в небе и, кутаясь в облака, освещает старый отель, ставший мне настоящим Домом.

***

И всё-таки Биргер остался не доволен моим опозданием. И причина его не очень-то волнует. Для таких как он даже падение гигантского метеорита недостаточно веская причина для опоздания.

А тут ещё и у Марны начались схватки — её малыш должен вот-вот родиться. Ну и дежурство меня ожидает…

— Ты почему не пришла раньше? — отчитывает Биргер будущую мамашу. — Зачем тянула?

— Ждала, пока Стиг уйдёт. У него смена на Ферме… Ой, ма-амочки… — она хватается за живот. — Он мне завтрак принёс и никак не уходил, ждал, пока я поем. А я не хотела его беспокоить…

— Не хотела она… О ребёнке нужно думать, а не о взрослом мужчине…

Самое трудное и страшное происходит, когда Марна начинает кричать. Хочется зажать уши и сбежать, но я не могу покинуть свой пост.

Биргер командует, как настоящий заправский цербер. Кара, принеси тёплой воды — и я несу воду с кухни. Тащи полотенца — несусь в бельевую. Простерилизуй инструменты — и я снова мчусь к Ви-Ви.

— Ну, что, готова сыграть роль акушерки? — спрашивает доктор, готовя всё необходимое.

— Кого-кого? — не понимаю я.

— Акушерки. Давным-давно так называли тех, кто принимал роды.

Готова ли я принять роды? Да стоит только посмотреть на Марну и у самой низ живота скручивает. Сейчас я думаю, что Центр Жизни — не самая плохая идея, если женщинам приходится проходить через такие муки и боль.

Наконец, Биргер велит позвать Анису и Илву — самых стойких и смелых по его мнению. Я выдыхаю. Значит, мне не придётся ему ассистировать.

Слава эйдосу!

С жалостью смотрю на Марну. Как же это, должно быть, мучительно больно. Она то и дело надувает щеки, а вой уже давно перешёл в рычания, вены на лбу набухли и пульсируют.

Аниса с её добрым сердцем и бесконечным терпением вытирает пот с её лица и шепчет слова утешений. Илва, напротив, собрана и сконцентрирована под стать доктору — они действуют как слаженная команда.

Теперь понятно, почему он позвал именно их. Одна успокаивает и жалеет, другая — действует. От меня толку нет — только и гожусь подать что-то.

Когда я вижу, как появляется головка, комната перед глазами начинает кружиться и я, чуть покачнувшись, едва не падаю.

— Иди-ка отсюда! — шипит на меня Илва.

— Спасибо, Кара! — довольно вежливо благодарит Биргер. — Теперь можешь пойти подышать воздухом, мы справимся дальше сами.

С одной стороны, я расстраиваюсь, что смогла сделать для Марны так ничтожно мало, но с другой — безумно рада сбежать.

«Ничего, не всем дано быть акушерками…» — успокаиваю себя.

Спустя всего пятнадцать минут раздаётся долгожданный рёв ребёнка.

Я вхожу в комнату и вижу, наверное, самую чудесную картину в мире: Аниса держит на руках копошащийся комочек, завёрнутый в полотенце. Марна плачет, но при этом улыбается и выглядит очень счастливой.

— Не расслабляйся… — предупреждает Биргер, — остаётся ещё послед…

— Иди, сообщи папаше, что всё почти закончилось, — просит Илва.

На негнущихся ногах я покидаю Лазарет, чтобы найти Стига.

***

— Тебе так досталось… — шепчу я.

— В каком смысле? — Марна приподнимается на подушках.

— Ты пережила столько боли…

— Боли? Нет, боль почти забылась. Чем дольше я смотрю на свою кроху, тем меньше помнится боль.

В комнату входит Биргер, на руках он держит ребёнка, завёрнутого в одеяльце.

— Кажется, ему пора подкрепиться…

Марна прикладывает малыша к груди, глядит на него с трепетом, нежно гладя пальцем по щеке.

Моя душа тоже трепещет. В сравнении с Центром жизни, где младенцев кормят бездушные машины, а тепло матери заменяют счётчики, рассчитывающие оптимальную температуру — младенцам не бывает холодно или жарко.

Только сейчас я осознала, что жар и холод — мелочи в отсутствии любящей матери.

На экскурсиях нам подробно рассказывали о плюсах выращивания детей в Центре: мол, система никого не выделяет, все равны и получают одинаковые порции еды, тепла и внимания.

Все равнение на этом и заканчивалось, ведь стоило попасть в Питомник и наступала эра каждодневной борьбы за лишние калории и место под солнцем — сжигающим и беспощадным.

— Он настоящее чудо… — выдыхаю я.

— Спасибо, Кара. Мы со Стигом тоже так думаем. — Марна улыбается и в улыбке её — счастье всего мира. И тайна, известная лишь познавшим радость материнства.

Ловлю себя на том, что тоже хочу однажды познать эту тайну, а роды Марны больше не кажутся бесконечно долгими и мучительными. Новорождённая мечта, расцветает в душе, робко, будто бутон цветка.

Возможно, однажды?..

И образ Дина — как неизменное дополнение. Сама боюсь своих мыслей и гоню их прочь. Не время об этом думать.

В заточении. Боль

Мы с Крэмом гуляем среди васильков. Выползшее на небо солнце жалит лучами, будто стрелами. Кожа нестерпимо горит, язык распух, а левую руку точно сунули в кипяток.

— Какая же ты смелая! — Крэм смотрит на меня с обожанием.

— Нет… — возражаю я.

Он ошибается. Потому что всё, чего я хочу — чтобы пришла смерть и забрала меня с собой.

Пытаюсь выбраться из сна, продираясь сквозь заросли боли, но всё бесполезно. Левое запястье одновременно жалит холодом и обжигает огнём. Боль такая, что хочется просто лечь и умереть. Но моё время ещё не пришло.

Аккуратно приподнимаюсь. Тело совсем не слушается — словно я марионетка и кто-то невидимый обрезал нити.

Страшно хочется пить… Вокруг темно, но я точно знаю, что нахожусь в своей камере: удивительно, но за столько времени волглые стены будто впитали частичку меня. А когда меня не станет, плесень и сырость поглотят и её.

«Не думай об этом… — уговариваю я себя. — Всё может измениться».

Но моя вера в чудесное спасение испарилась вместе с частью кожи на левом запястье и потухшим фонарём. Несколько раз тянусь правой рукой к ране, но одёргиваю пальцы в нескольких миллиметрах.

В конце концов подношу раненую руку к губам и начинаю дуть. Становится немного легче — самую малость.

25 глава. Обсуждение дня Х

Собрание проходит в узком кругу. В кабинете, кроме самого Магнуса и меня, всего трое: Шпанс — само собой, без нашего гения нам не обойтись. Фолк с Буббой, потому что именно им предстоит сопровождать меня.

— Как мы проникнем в Музей? — я озвучиваю самый первостепенный вопрос.

— Твои любимые катакомбы! — подмигивая, сообщает Бублик.

Меня передёргивает от воспоминаний. Ненавижу это место. Там темно. И там крысы.

— Мы очень долго готовились, Кара. И уже давно нашли проход кМузею, — встревает Магнус, поглаживая бороду. — Нам не хватало только одного звена — человека, который знаком с Хранилищем N изнутри.

Нетрудно догадаться, что Магнус имеет в виду меня. Я киваю под его ободряющим взглядом.

— По тоннелю вы доберётесь до люка, который выходит на подземную парковку Музея, — Шпанс устало откидывается на спинку стула. — Конечно, люк под замком, но я соберу для вас небольшое взрывное устройство…

— Бомба? — ужасаюсь я.

— Ну я бы так не называл… в кустарных условиях смастерить настоящую бомбу не так-то просто, её хватит ровно для того, чтобы справиться с замком. И не волнуйся, парковки в Олимпе по ночам обычно пустуют. Никто не любит пахать сверхурочно…

— А охрана?.. — спрашивает Фолк. — Там ведь везде камеры?

— Камеры нам не помеха, — заверяет Шпанс. — Я отключу передатчик, который транслирует информацию в охранный блок — она поступает через главный сервер «Трёшки». Время будет продолжать тикать, но на экранах изображение застынет. К тому времени, как они очнутся, вы уже будете далеко оттуда.

— Шпанс — наш гений, так что всё должно пройти без осложнений. — Магнус довольно потирает руки.

— Может, хватит мне дифирамбы петь, а? — ворчит тот, массируя виски́. — Нам стоит поторопиться, ибо я не вечный. Проникнуть в Музей — меньшее из зол. Хранилище N — вот с чем нам придётся попотеть.

Шпанс и правда выглядит неважно. Землистый цвет лица. Мешки под глазами. Сколько бы ни пичкал его Биргер своими травами и настоями, но рак ими не вылечить. Сердце сжимается от тоски. В Шпансе столько жизни, а рак безжалостно её выкачивает, или сама жизнь стремительно покидает его тело, словно прохудившееся жильё.

— Да, ты прав. Давай-ка рассказывай дальше! — соглашается Магнус, прикуривая. Комнату наполняет сладковатый дым.

— Да что тут рассказывать. Я вытяну из «Трёшки» отпечаток ладони одного из счастливчиков, у которых есть доступ к Хранилищу и попробую сделать копию. Её-то вы потом и используете. Ну а в самом Хранилище всё будет зависеть от тебя. — Шпанс поворачивается ко мне. — Ты знаешь, как работать с программой каталога и ориентируешься в стеллажах, — продолжает он, то и дело закашливаясь.

— Я видела, как Шарла вводила пароль… — отвечая, стараюсь не думать, сколько осталось этому старому брюзге. Надеюсь, что он ещё повоюет за свою собственную жизнь. — Всегда один и тот же. Если он не сменился, думаю, проблем не будет.

— Насколько я понял, у каждого сотрудника свой персональный пароль, так что вряд ли он сменился… — успокаивает меня наш гений.

— А как насчёт Коридора Смерти? — интересуюсь я.

Пожалуй, этот вопрос волнует меня больше всего. Все работники Музея так или иначе слышали о Коридоре. Поговаривают, что там можно и заживо сгореть, и захлебнуться. Я всегда шагала по нему в сопровождении Шарлы: она впереди, я чуть позади.

— Здесь всё сложнее… — мрачнеет Шпанс. — Расскажи-ка, Кара, во всех подробностях, как ты обычно добиралась до Хранилища?

— Ну… Сначала лифт. На верхнем этаже рядом с лифтом установлен электроключ, наподобие тех, что стоят в наших отсеках, только выглядит солиднее. Потом Коридор смерти, — здесь я сглатываю. — У двери в Хранилище ещё один электроключ…

— Двойная защита, — кивает Шпанс. — Если это и вправду обычный электроключ, то ловушки должны отключиться. А вот если считываются какие-то дополнительные данные… Это скверно.

— А ты можешь разузнать, как он работает?

— Я не супергерой. А это вам не жевальню какую-нибудь вскрыть. Моё поле боя — Институт Технологий.

— Но ведь камеры ты отключишь… — возражает Фолк.

— Они питаются от общей сети… А ловушки — детище Музея.

— А ты можешь хотя бы разузнать, с чем нам придётся иметь дело?

— Увы, нет. Эти данные тоже хранятся на резервном устройстве Музея…

— Очень скверно, — вздыхает Фолк, — как же мы доберёмся до Хранилища?

— Будем надеяться, что слепок ладони сработает как надо, и ловушки отключатся сами.

— Мне это не нравится… — возражает Фолк. — Никаких гарантий нет.

— Ну так вы и не на прогулку собираетесь, — Магнус выпускает изо рта белое колечко дыма, — Вам придётся рискнуть.

— Кому это, нам?.. — уточняю я.

— Пойдёте втроём. Ты, Фолк и Бубба. Фолк останется внизу, у люка, а Бубба будет тебя сопровождать.

— Нет, в Хранилище со мной отправится Фолк! — произношу немного резче, чем хотелось бы, но тут я готова биться не на жизнь, а на смерть.

Фолк вскидывает на меня удивлённый взгляд, а Бубба смотрит как-то обиженно. Ну и эйдос с ним. Я слишком хорошо помню, как мы выбирались из города в прошлый раз. Бублик налажал, и вызволил нас тогда из передряги именно Фолк. Не скажу, что я ему доверяю, но уверена, он не будет рисковать без причины и не растеряется, если что-то пойдёт не так.

— Это моё главное условие! — повторяю я твёрдо. — Извини, Бублик…

— Ладно уж. — отвечает тот ворчливо. — Не больно-то и хотелось.

Магнус театрально вздыхает, но потом всё-таки машет на меня рукой — ладно, мол. Похоже, я одержала пусть и маленькую, но победу.

— Значит фронт задач обозначен. Шпанс, сколько тебе потребуется времени?

— Не знаю… Нужно вытащить отпечаток из базы данных Трёшки, распечатать на древнем принтере — он пылится в одном из кабинетов на втором этаже, вроде рабочий. Для печати возьму любой глянцевый журнал — их здесь валом. Потом перенесу изображение на плату из старого радиопередатчика с помощью нагрева.

— Так просто? — изумляюсь я.

— На словах — да, а вот на деле… Хотя плату я уже откопал среди привезённых из Диких земель вещей…

— Из Диких земель?

— Я же тебе говорил, мы не сидели сложа руки… — поясняет Магнус. — Полгода свозили Шпансу всякий хлам.

— И вовсе не хлам! — снова закашливаясь, обижается Шпанс. — Так вот. После того, как отпечаток будет перенесён, его нужно будет травить.

— Травить? — не понимаю я.

— Так называют процесс удаления поверхностного слоя с платы, не затрагивая при этом рисунок. Обычно травят хлорным железом, персульфатом натрия или персульфатом аммония.

— Ясно… — зеваю, прикрывая рот.

Честно сказать, я совершенно не разбираюсь в этих технических штучках и от монотонного жужжания Шпасна меня клонит в сон.

— Вижу, как тебе интересно… — язвительно замечает он. — Но у меня их нет, так что я использую лимонную кислоту — выпрошу у Ви-Ви, у неё наверняка в закромах найдётся, смешаю кислоту с перекисью водорода — в лазарете у Биргера, уверен, тоже ещё осталось. Вообще этот старый отель — настоящая находка.

— Ещё бы, — усмехается Магнус. — Если бы мы не нашли это место, до сих пор были бы заняты выживанием. Но и без тебя ничего бы не вышло. Ты сделал невозможное: запустил генератор и подарил нам электричество. А уж твои знания, полученные в «Трёх Китах»… Впервые я уверен, что у нас всё получится. И я готов рискнуть!

— Не торопись, — обрывает его Шпанс. — Не факт, что у нас вообще всё получится… Мне ещё нужно найти что-то вроде силикона… С этим проблемы, так что вся надежда на стоматологический кабинет — там должен был остаться какой-то гель для протезов и прочей хрени. Им и заполним рисунок ладони. Когда отпечаток застынет, останется его снять и приклеить к чему-то твёрдому, чтобы не повредить, а потом аккуратно упаковать.

— Я в тебя верю! — ладонь Магнуса ложится на плечо Шпанса, и тот под её тяжестью оседает.

— Посмотрим! Пока же мне нужно имя. У кого был доступ к Хранилищу, Кара?

— Меня обычно сопровождала Шарла Отто. Больше я никого не знаю…

— Что ж. Тогда я, пожалуй, возьмусь за дело. А от тебя, — Шпанс снова обращается ко мне, — мне ещё понадобится информация, так что загляни завтра.

— Отлично! — резюмирует Магнус. — Остальные возвращайтесь к работе.

Наш лидер покидает комнату первым.

26 глава. Шпанс. Мохнатое чудище

Спустя несколько дней, наскоро позавтракав, мчусь к жилищу Шпанса. Тот редко приходит в столовую, предпочитая живым людям свои микросхемы и железяки. Негромко постучав, мнусь у порога. У меня в запасе всего полчаса, иначе Биргер точно шкуру спустит — второе опоздание он простит, только если ты умер.

Наконец дверь открывается и в проёме, пошатываясь, появляется Шпанс. Его иссушенное морщинами лицо сегодня кажется ещё более жёлтым, чем раньше.

— Неужто пожаловала? И года не прошло… — бубнит старик, закашливаясь. — Ты должна была прийти ещё несколько дней назад.

— Так получилось, работы много было… — вру я.

— Ладно, заходи. На бардак только не смотри.

Шаркая, он скрывается внутри, оставив дверь открытой, так что я следую за ним.

С улицы жилище казалось больше, по факту здесь всего две комнатушки. И в каждой, куда ни кинь взгляд, лежат спутанные мочалкой провода. На письменном столе стоит моновизор, у которого снята защитная крышка и все внутренности вывалены наружу, точно человеческие кишки.

Сесть негде — повсюду — на стульях, на полках, и даже на стареньком диванчике — какие-то запчасти, схемы, чертежи. Сразу видно, что Шпанс помешан на своих технических штучках.

— Ну? — он стоит, уперев руки в боки и выжидательно на меня смотрит. — Рассказывай…

— Э-э… Что рассказывать-то?

— Всё! — безапелляционно требует он. Потом подходит к диванчику, сгребает своё добро в сторону и тяжело садится. — Рассказывай всё, что помнишь. Шаг за шагом.

И я опять перечисляю, как именно мы с Шарлой добирались до Хранилища, но теперь во всех подробностях — какие кнопки горели на табло лифта и сколько лампочек в его потолке, какой звук издавал электроключ, когда Шарла его касалась. Вопросов столько, что мы и до конца вечера не управимся. Но я подхожу к делу со всей серьёзностью и действительно пытаюсь вспомнить любые мелочи и детали — как-никак, а речь идёт о наших жизнях — облажаемся и загремим в Кульпу. Это в лучшем случае, а в худшем…

***

Спустя два часа я вхожу в Лазарет. Биргер злится. Это сразу становится видно по его лицу — оно приобретает какой-то бурый оттенок, а морщинки становятся глубже — будто траншеи на поле боя или высохшие русла реки.

— Липовый цвет сам себя не соберёт, так что давай-ка, бери корзинку и марш на сборы! — приказывает знахарь. — Мне на зиму нужно насушить несколько килограмм липы… Отлынивать от работы все горазды, а как горло заболит — так дай нам липовой настойки, Биргер…

Беру корзинку и плетусь на Липовую аллею. Солнце нещадно палит — ощущение, что вот-вот прожжёт во мне дыру… Собирать цветки скучно, с той же ягодой поинтереснее — можно парочку и в рот закинуть.

Ко мне подходит Крэм, пристраивая свою пилотку на макушке. Со времени моего появления здесь мальчишка сильно загорел и почти сравнялся цветом кожи с Буббой, даже веснушки почти исчезли.

— Помочь?

— Да нет, я справлюсь… — тянусь к веткам повыше, — тем более, снизу здесь уже почти ничего не осталось.

— Биргер на тебя осерчал, да?

Слово-то какое… Осерчал. И где его только Крэм раскопал? В своих книжках, небось.

— Я опоздала на дежурство.

— Беда-а… — понимающе кивает мой маленький друг. — Он такого не терпит.

— Вот, глянь, хватит?

С надеждой протягиваю ему корзину.

— Ну… Скажи, что тебе голову напекло, он ещё тебя и в кровать уложит, и холодный компресс принесёт.

***

Сегодня Дин пригласил меня прогуляться, так что работала я с удвоенной силой и порхала по курятнику с лопатой, будто она ничего не весила. Ожидание прекрасного, оказывается, отличный стимул. Встреча с Дином пробуждает во мне доселе неведомое томление, и я прислушиваюсь к себе, пытаясь понять, что чувствую. Мы встречаемся на аллее Любви у лавочки в виде китового хвоста, и я уже здесь — не удержалась, пришла раньше. Может, не стоило?

Дин появляется спустя пару минут — тоже пришёл пораньше. Хороший знак. В руке у него дикая роза, светлые волосы зачёсаны назад, а на лице — улыбка ангела. Моё сердце ухает вниз.

— Куда пойдём? — спрашивает он, протягивая розу. — Вот, это тебе… Знаю, что их и вокруг много растёт, но я не удержался. Пусть эта будет только твоей.

Принимаю дар, смущаясь. Никто и никогда не дарил мне цветов. В городе это не принято, потому что выражение чувств не приветствуется.

— Ты здесь хозяин… — отвечаю я. — Так что на твоё усмотрение.

Дин недолго думая ведёт меня по Липовой аллее дальше, мы проходим мимо причудливых лавочек и, чуть не доходя до жилища Рагны, сворачиваем направо.

— Я решил сводить тебя к озеру, правда, дорогу выбрал самую длинную… От дома напрямик через лес было бы быстрее, но мне захотелось прогуляться. Ты не против?

— Конечно, нет! Мы ведь и так собирались на прогулку?

Усевшись под раскидистой ивой, прямо у самой воды, где невдалеке качаются кувшинки, мы наблюдаем закат — запутавшись в еловых ветвях, солнце постепенно гаснет.

Я рассказываю Дину истории из своей жизни, о площади Мира и Арке.

— Серьёзно, она напоминает шар для боулинга? — улыбаясь, переспрашивает Дин о Шарле Отто. — А что такое боулинг?

— Это такая игра, правда, сама я в неё не играла — очень дорого, но видела, как особенные гоняют эти самые шары.

— И всё же ты знаешь больше, чем я. Меня отец отпускает только в Дикие земли… — вздыхает Дин. — А там лишь разрушенные здания.

— Поверь, ты не так уж много потерял. Слушай, это, наверное, не моё дело… Извини, если лезу не туда, куда нужно… — прочищаю горло, прежде чем продолжить. — Но что случилось с твоей… матерью?

Боюсь, что Дину вопрос покажется праздным любопытством, поэтому нахожу в траве маленькую деревяшку и начинаю выводить на влажной земле незамысловатые узоры, избегая его взгляда.

— Уверен, ты уже догадалась, что моя мать погибла?

Киваю, продолжая мучить свой инструмент. Художник из меня так себе — рисунок даже отдалённо не походит на Дом, который я и пыталась изобразить.

— Так вот, история совершенно обычная и до ужаса печальная… — он глубоко вздыхает, и я всё-таки поднимаю взгляд. Его глаза подозрительно блестят, будто соринка попала… — Она умерла при родах, — он невесело улыбается. — Вот такие дела…

— Дин… — Я отбрасываю свою «кисть» и беру его за руку.

— Ничего. — его пальцы переплетаются с моими, и моя душа ликует. — Зато у меня есть самый лучший отец в мире!

— Это точно! Не поверишь, но Магнус теперь мой кумир! — признаюсь я, краснея.

— О, отец он такой. Я не знаю никого, кто бы его не любил.

«Зато я знаю одного…» — думаю я, но вслух ничего не говорю. В конце концов, Фолк сам по себе странный.

— Пора возвращаться, — Дин с сожалением вздыхает. — Уже почти ночь.

— Хорошо…

Мы поднимаемся с травы. Розу я прикалываю к волосам. Мой спутник внимательно за мной наблюдает.

— А ну-ка, замри…

— Что? Что такое?

Дин смотрит на моё левое плечо, и я медленно поворачиваю голову в ту сторону. На моём плече замерло нечто. Мохнатое и мерзкое.

Завизжав, я сбрасываю существо с себя, опознав в нём чёрного жирного паука. Уже заношу над ним ногу, когда меня останавливает Дин.

— Стой!

Я так и замираю с поднятой ногой.

— Ненавижу этих тварей…

— Но ведь они тоже живые, — возражает Дин, — и заслуживают, чтобы жить.

Он аккуратно берёт в руки косматое чудовище и отправляет в траву. Сама себе кажусь теперь заправским убийцей, но я страсть как боюсь всех этих ползучих тварей. В моём отсеке однажды поселился маленький паучок — в сравнении с этим он был лилипутом, но я всё равно обходила стороной угол, в котором он поселился. Во время уборки всегда сметала его паутину, но упрямый паразит неизменно возвращался и через пару дней паутина снова была на месте. Я вновь бралась за веник, но всё повторялось опять.

— У каждого свои страхи… — лепечу в своё оправдание.

Дин, протянув руку, заправляет выбившуюся прядь волос мне за ухо.

— И какие же мучают тебя? — В его глазах сегодня плещется не море, а лазурное небо — до того пронзительное, что дыхание перехватывает. И я растворяюсь в нём. — Чего боишься ты?

Под таким пристальным взглядом я теряюсь. Сказать правду? Или прикрыться насекомыми и страхом темноты? Дин ждёт, и я решаю ему не лгать. Мои пересохшие губы шепчут:

— Раньше я об этом никогда не думала… — пальцы теребят край футболки. Но с тех пор, как оказалась здесь… Я боюсь остаться одна. Боюсь стать ненужной.

— Глупенькая. — Дин уже улыбается. — Ты же теперь одна из нас. А для меня… — он берёт меня за руку, переплетая наши пальцы, — Ты стала настоящим чудом. Веришь?

Отвечать не надо. Он прочёл ответ в моих глазах.

В заточении. Веришь?

Встрепенувшись, сажусь на скамье. Летний день растаял, подобно утреннему туману. Лицо Дина сначала расплылось, но стоило несколько раз моргнуть, тоже исчезло. Меня вновь окутала темнота. Такая чёрная и густая, что можно есть её ложками. От моего доверия тоже ничего не осталось.

И только эхом в голове всё ещё звучит вопрос Дина:

— Веришь?

Стены надвигаются на меня, наползают. Будто кто-то невидимый толкает их снаружи. Воздуха не хватает, горло превратилось в узкую щель, через которую я кое-как проталкиваю кислород. Дышу громко и рвано, пытаюсь считать.

Один. Вдох.

Два. Выдох.

И так до бесконечности. Но в конце концов дыхание выравнивается… Приступ паники проходит. И пусть стены не отступили, но замерли молчаливыми палачами чуть поодаль, будто наблюдают, готовые в любую секунду снова ринуться на меня. Раздавить. Расплющить. Смять.

Закрываю веки и вспоминаю лазурное небо, шум волн, нежные лучи солнца на своей коже… Глазам становится больно. Точно песка насыпали… Где-то в области сердца начинает колоть и даже сильнее, чем левое запястье.

27 глава. Противостояние. О дураках

Спустя пару дней мы снова собираемся обсудить поход в Музей. Сегодняшняя встреча проходит уже на веранде.

Наш лидер занял место во главе старого деревянного стола с поцарапанной столешницей, слева от него — Шпанс, справа — Бубба. Фолк подпирает стену, а я стою в сторонке. А ещё к нам пожаловала Илва — она пристроилась прямо позади Магнуса и массирует его плечи. Я решаю держаться от неё подальше и, усевшись на широкий подоконник, украдкой бросаю на присутствующих осторожные взгляды.

— У меня получилось только с третьей попытки… — голос Шпанса звучит устало. — Сначала передержал в купоросе, потом ладонные складки не пропечатались до конца. Но на этот раз вроде как всё сработало.

Он демонстрирует нам отпечаток ладони Шарлы, приклеенный к небольшой деревянной дощечке. Магнус бережно берёт слепок в руки, будто сокровище, и пристально разглядывает.

Я спрыгиваю с подоконника и подхожу ближе, чтобы тоже посмотреть на результат трудов нашего гения. Ладонь выглядит совсем как настоящая: телесного цвета, а все линии прорисованы очень чётко. Неужели она заменит отпечаток настоящей ладони Шарлы?

— Ты хорошо поработал, Шпанс! — В глазах Магнуса неподдельное восхищение. — Значит, можно назначить дату…

— Не согласен. — Фолк отлипает от стены и тоже подходит к столу. — Слишком опасно соваться в Музей без запасного плана.

— Какого такого плана?.. — Магнус глядит с прищуром.

— Не знаю! — вздыхает Фолк. — Нам нужно подумать, что делать, если всё пойдёт не так…

— Мне кажется, ты слишком драматизируешь… — Магнус возвращает слепок Шпансу. — Какая муха тебя укусила?

— Ну так не тебе же лезть в пекло… А я хочу иметь запасной план! — возражает Фолк. — Ну а ты чего молчишь? — он переводит взгляд на меня. — Между прочим, это и тебя касается!

— Просто она не ссытся, как ты… — громко хмыкает Илва, раньше, чем я успеваю открыть рот.

— Людей веду я, а не ты… — Дыхание Фолка становится глубоким и рваным, словно мы снова несёмся по улице Труда. — И отвечаю за их жизни тоже я!

— Послушай меня! — Магнус закидывает ногу на ногу, устраиваясь поудобнее в кресле. — Не забывай, ведь вы — мои люди, так что всё уже учтено, сынок!

— Я тебе не сын! — взрывается Фолк.

В его словах столько презрения, что я ёжусь, будто в один миг наступила зима. Магнус, напротив, расправляет плечи и подаётся вперёд.

— Хочешь что-то сказать, мальчик мой? — тон его обманчиво мягкий, опутывает, подобно змее, чтобы потом нанести смертельный удар: — Я предупреждаю, будь аккуратнее в своих суждениях, иначе кончишь как твоя мать…

— Не смей говорить о моей матери!

Фолк бросается к Магнусу, но тот и ухом не ведёт. Зато Бублик тут же преграждает ему дорогу.

— Пусти!

— Друг, не глупи! — Буббе приходится удерживать его силой.

— Пошёл к чёрту! — кулак Фолка замирает в нескольких миллиметрах от лица Буббы, а потом опускается. — Идите все к чёрту!

Развернувшись, он покидает веранду так стремительно, что никто ничего не успевает сказать. Проходит несколько долгих секунд. Затем Магнус поднимается из-за стола.

— Ну всё, ребята, шоу окончено… Расходитесь! — произносит он. На губах его расцветает довольная улыбка.

Шпанс, с трудом встаёт и, не забыв прихватить слепок, тяжело спускается по ступенькам и направляется к своей берлоге.

Илва с Буббой тоже отправляются восвояси, но я не могу заставить себя уйти, потому что разыгравшаяся сцена кажется мне просто отвратительной. Смотрю украдкой на Магнуса, который уже берётся за бумаги, разложенные на столе, но потом, словно почувствовав мой взгляд, поднимает голову.

— Ты что-то хотела, Кара?

Борюсь с искушением сказать всё, что думаю о произошедшем, но вряд ли Магнус оценит.

— Нет, ничего…

— Тогда поговорим позднее, мне нужно работать.

Я покидаю веранду в смешанных чувствах. Правильно ли я сделала, что промолчала? Возможно. С другой стороны, если Магнус — крепость, к которой просто так не подступиться, то с Фолком дело обстоит проще. Решаю отправиться на его поиски и поговорить хотя бы с ним.

***

Побродив добрые полчаса в окрестностях Дома, нахожу его на краю Одинокой Рощи там, где ручей делает крутой поворот. Фолк застыл у гнилого пня и ногой отправляет в воду камешки… С тихим всплеском те идут ко дну.

— Зачем ты это делаешь?..

Он резко оборачивается. Как всегда — брови сдвинуты к переносице, губы поджаты, а в глазах бушует буря.

— Бросаю камни?

— Нет, цепляешься к Магнусу.

Подхожу к ручью и встаю у самой воды — если немного наклонюсь, носки ботинок тут же намокнут.

— А ты, значит, примчалась на его защиту? — Фолк криво улыбается, демонстрируя выщерблину на зубе. — Думаешь, без тебя ему не справиться?

— Я никого не защищаю. Но ваши перепалки плохо сказываются на атмосфере в Доме.

Фолк медленно подходит и встаёт почти вплотную ко мне. В его глазах среди беспросветной серой бури мне чудятся молнии. Но я не отступаю и смело смотрю в ответ. Не на ту напал.

— Ты. Ни черта. Не знаешь. — он больно тычет указательным пальцем в моё плечо. — Так что будь добра, не лезь, ясно?

— Сама разберусь… — сжимаю кулаки так сильно, что ногти впиваются в ладони. — Ты мне не указ!

— Зато Магнус — да! — с кривой усмешкой замечает тот. — Иди давай к своему хозяину…

Его замечание бьёт сильнее, чем я могла ожидать, но я не хочу этого показывать.

— Дурак ты… — произношу тихо, стараясь, чтобы голос не дрожал.

— Вот здесь ты права, я круглый дурак… — не то с сожалением, не то с иронией, отвечает Фолк.

Запулив напоследок ещё один камешек, он оставляет меня одну.

28 глава. Прощание

— Не хочу отпускать тебя в город тем более сейчас, когда я только-только тебя обрёл. — Дин зарывается носом в мои волосы. — Ты так чудесно пахнешь…

От его слов я млею. В сердце будто весна расцвела. Мы сбежали на наше место, как только представилась возможность. Ведь уже вечером мне нужно покинуть остров и отправиться в Музей, откуда я могу и не возвратиться. Но сейчас лучше об этом не думать.

— Я вернусь! — обещаю, от всей души надеясь, что наш поход пройдёт успешно.

— Я бы отдал всё на свете, чтобы самому тебя сопровождать… Умолял отца отпустить меня, но он… был категоричен. Сказал, что однажды мне предстоит надеть перстень Эйрика Халле и возглавить свободных, а это мой первостепенный долг и я должен думать о будущем…

Будущее.

Надо же. До недавнего времени моё будущее тоже было до тошноты определённым. Прозрачным, будто вода в источнике, но только потому, что каждый новый день походил на прежний и так до бесконечности. Пресловутая стабильность во всей красе.

Удивительно, но Дин, похоже, страдает от той же самой болезни. С другой стороны — ему нет нужды рисковать, ведь в нашем с Фолком случае новый день может просто-непросто не наступить — сломаться, подобно старой детской игрушке.

Руки Дина ложатся мне на плечи.

— Не волнуйся, мы с Фолком справимся!

При упоминании Фолка, глаза Дина темнеют.

— Мне не нравится, что ты идёшь с ним! — он щурится недовольно. — Он не упустит возможности…

— Что? — не понимаю я.

— Ничего… — спохватившись, идёт на попятную Дин. — Просто… Я ему не очень-то доверяю, вот и всё.

— А зря. У Фолка, конечно, дурной характер, но своё дело он знает.

— Дело не в этом… Мне не нравится, что вы будете с ним… ну… вдвоём.

Не верю своим ушам, Дин что, ревнует? Сердце плавится воском.

— Эй… — я обнимаю его за шею и притягиваю к себе. Наш поцелуй до того нежный, что у меня дыхание перехватывает. — Мне нужен только ты… веришь мне?

— Тебе — да! — он проводит подушечкой большого пальца по моим губам. — А вот ему — нет! — добавляет он мрачно.

— Дин, худшее, что может случиться — нас поймают или… убьют.

Я сглатываю подступивший к горлу комок: что, если так и произойдёт?

— Вот я дурак… — Дин хлопает ладонью по лбу. — Ты отправляешься на опасное задание, а я только и думаю, что о себе…

— Ничего. Мне даже приятно, ведь это значит, что я тебе небезразлична.

— Больше, чем небезразлична, Кара.

— Насколько больше? — кажется, я сейчас растекусь лужицей.

— Настолько, что однажды ты станешь матерью моих детей! — Дин вдруг подхватывает меня и начинает кружить. — Ты только вернись…

— Какая идиллия… — раздаётся совсем рядом.

Дин опускает меня на землю и быстро оборачивается. У ветвистого дерева стоит Фолк и с ухмылкой смотрит на нас. Под его колючим взглядом я начинаю краснеть и отступаю назад.

— Завидуешь? — Дин, наоборот, делает шаг в сторону Фолка.

— Да нет. Мне некогда прохлаждаться.

— Зачем тогда припёрся? — пропустив явную шпильку в свой адрес, Дин по-хозяйски обнимает меня за плечи, отчего я снова вспыхиваю.

— Как ты знаешь, нам предстоит сегодня вечером опасное дельце… Так что я хочу ещё раз пройтись по нашему плану. — Фолк кивает мне. — Бублик нас уже ждёт.

— Хорошо… — я поворачиваюсь к Дину. — Прости…

— Всё нормально! — на губах Дина уже цветёт улыбка, которую я так люблю. — Ты справишься!

Он наклоняется ко мне и целует в губы. Демонстративно. Вызывающе. На показ.

— Неужели закончили? — спрашивает Фолк, когда Дин наконец выпускает меня из объятий.

Моё лицо пылает пуще прежнего. Не оглядываясь, я тороплюсь покинуть Липовую аллею и на Фолка стараюсь не смотреть. Ожидаю ворох ехидных замечаний, но тот молчит всю дорогу и, слава эйдосу, на меня не обращает никакого внимания.

В заточении. Дух и плоть

Этой ночью во снах меня посетила Рагна. Старуха просто появилась в дальнем углу, будто сотканная из серебра, озарила камеру. Её седые волосы на сей раз были заплетены в косу, а морщинистые овраги на высушенном лице стали ещё глубже.

— Ты сильна духом и плотью, Душа! — прошелестела ведунья едва слышно. — Помни об этом…

Сильна духом и плотью? Серьёзно? Моё израненное тело запротестовало, отказываясь даже языком шевелить, а душа съёжилась и забилась в самый дальний уголок. Я размазывала скупые слёзы по лицу, ненавидя себя за них.

— Ложь. — Наконец-то удалось произнести мне.

— Всё у тебя в голове, Душа… — возразила старуха. — И сила — тоже.

— Чушь! — ещё одно слово, от которого появился горький привкус во рту.

— Боль. — Рагна кривыми пальцами коснулась своей груди в том месте, где у человека обычно находится сердце. Есть ли оно у старухи? — Проходит, Душа…

Неправда. Случается такая боль, которая остаётся с тобой навечно и её не иссечь, не ампутировать, не выдавить.

— Да ни черта она не проходит! — старухе не понять. — Убирайся! Пошла вон…

— Со временем ты поймёшь… Когда вернёшься домой… — ведунья слабо улыбнулась, а затем растаяла в воздухе.

Я разлепила веки и вгляделась в тот самый угол, где мгновение назад парила старуха. Сон ещё окончательно не прошёл, и в абсолютной темноте мне до сих пор мерещилось серебристое сияние, застывшее в воздухе полупрозрачным лёгким шлейфом.

Вернуться домой? У меня нет больше дома! И ходить сквозь стены я тоже пока не научилась.

Старая карга!

Мои пальцы легли на клеймо и со всей дури надавили. Но эта боль ничто по сравнению с той, что пожирала душу.

29 глава. Возвращение в Музей

— Давай-ка, ещё раз… — требует Фолк, а Бубба закатывает глаза.

— Навоз мне в нос, да сколько можно?!

— Сколько нужно!

Вздохнув, Бублик начинает шаг за шагом озвучивать свои задачи. Несмотря на усталость и общее состояние нервозности, я радуюсь такому серьёзному подходу Фолка к делу. С каждой новой репетицией становится легче.

Если всё пойдёт по плану, мы обязательно справимся. Ключевое здесь по плану и если. Об эти слова и спотыкается моя уверенность. С другой стороны, чем ближе приближается наша вылазка, тем сильнее моё возбуждение. Я хочу совершить что-то полезнее мытья посуды и чистки курятника. Хочу, чтобы мной гордился Магнус…

— Эй, Карамелька, ты там уснула? Или витаешь в облаках, мечтая о новом поцелуе? — Фолк как всегда до невозможности тактичен. — Извини, но с поцелуями придётся повременить до нашего возвращения, так что давай…

— Пошёл ты…

Краска снова заливает лицо и шею. Опять я, небось, смахиваю на ощипанную куропатку. Тем не менее, послушно повторяю наш план. Катакомбы. Люк. Взрыв. Парковка. Электроключ. Лифт. Коридор смерти. Слепок Шарлы. Хранилище N.

***

Вечернее небо окрасилось у горизонта в багровый, будто кровью полили… Стараюсь гнать дурные предчувствия прочь, бодро вышагивая по Липовой аллее с Бубликом и Фолком.

В сопровождение мы получили Крэма, который впускал нас на остров в прошлый раз. Сегодня нам предстоит проделать обратный путь, будто включили перемотку назад. С той лишь разницей, что с нами нет Тины, чему я несказанно радуюсь. С этой девчонкой нужно держать ухо востро: мало того, что будешь озираться по сторонам, так ещё придётся волноваться, вдруг она что-то выкинет.

Нет, всё-таки хорошо, что её оставили на острове. Единственное, что не даёт покоя — Дин. Я видела, как Тина на него смотрит. Если бы он был съедобным, то она давно бы его слопала. Но я гоню подобные мысли, ведь сам Дин никогда не проявлял к ней интереса.

Крэм, подпрыгивая, несётся впереди. Ну хоть кому-то весело.

— На вот… — меня отвлекает Бубба, доставая что-то из-за пазухи.

— Что, опять?! — в его руках… мешок.

Снова.

— Помёт те в рот, а ты что думала?! — Похоже, Бубба наслаждается моментом.

Понимаю, что спорить бесполезно, так что молча принимаю уготованный мне дар.

Мешок натягиваю у самой двери: Крэм всё равно её не откроет, пока я не надену эту тряпку. Наконец-то слышу протяжный скрип.

Стоит спуститься вниз по ступеням, как тело пронизывает холод и даже сквозь ненавистную ткань понимаю, что вокруг стало темнее.

Делаю пару шагов вперёд, и тут кто-то бесцеремонно стягивает с меня мешок, поднимая такой клуб пыли, что я закашливаюсь. Эту тряпку так и не удосужились постирать. Рядом стоит Фолк с этим отвратительным мешком в руках.

— Эй, это не по Уставу! — возмущается Бубба.

— Ёпта, что не так-то?

— Когда Магнус узнает…

— Слышь, в этот раз я командую, так что отвали! Если мы не будем доверять друг другу…

Дальше я их перепалку не слушаю — не терпится оглядеться. Кручу головой, чтобы понять, где оказалась. Потолок и стены выполнены из какого-то странного материала. Подхожу ближе и касаюсь пальцами стены.

Стекло!

Мутное и грязное. Бесконечно холодное…

— Ох… Ничего себе…Что это за место?..

— Это океанариум. Прямо в море. Он был построен ещё до войны и соединял остров с материком. После его бесславно забыли. — Лениво рассказывает Фолк. — Что для нас очень хорошо.

— Н-да… Что ни говори, а жить с размахом люди всегда умели. — Бублик и сам притормаживает, силясь разглядеть хоть что-то сквозь покрытое илом стекло.

Дверь позади захлопывается. Крэм запирает её и тоже спускается к нам.

— Магнус просил, чтобы я вас поскорее вывел и запер за вами. Так и сказал: Крэм, ты уж постарайся побыстрее…

— Не переживай! Мы тебя не подведём… Ребят, погнали. Некогда прохлаждаться.

Фолк устремляется вперёд. Под его ногами раздаётся скрип. Когда-то пол тоже был прозрачным, совсем как в кабинках Арки, а теперь покрыт толстым слоем грязи, которая и скрипит под подошвами наших ботинок. Я иду вслед за Фолком, а позади меня о чём-то спорят Бублик и Крэм.

— А если стекло проломится? — спрашиваю я.

— Мы пользуемся этим тоннелем десять лет и ничего… Ни одной трещинки.

Ответ Фолка меня совершенно не успокаивает. Разве можно разглядеть трещины на таком замызганном полу? Но я молчу. Понимаю, что спорить бесполезно, а возмущаться и ныть — значит проявить слабость. Впереди нас ждёт настоящее испытание — чего только стоит коридор Смерти, по сравнению с которым этот тоннель — детская шалость.

Вот и ступеньки. Мы с Фолком останавливаемся у основания лестницы в ожидании Крэма с ключами. Я едва не срываюсь, чтобы не поторопить мальчика.

— Ну вот. — скрип двери. — Удачи вам! И это… Кара, ты помнишь, о чём я тебя просил?

Как же не помнить. Мало того, что нам нужно достать дневник Эйрика Халле, так ещё придётся рыскать в поисках какой-нибудь книжки для Крэма.

— Эй, ты ведь знаешь, что мы не развлекаться едем? — это Фолк решил внести ясность.

— Да знаю я… Немаленький. Но если вдруг получится… Крэм будет счастлив.

— Мы постараемся! — обещаю, переступая порог тоннеля и оказываюсь в пещере. Здесь темно, а воздух сырой и какой-то плесневелый. С каменного потолка капает вода.

— Двинули… — Фолк не терпит промедления. — Чем быстрее начнём, тем быстрее вернёмся.

Пещера делает несколько резких поворотов, и я неожиданно вижу клочок багрового неба. Скоро свет растворится во тьме, которая должна скрыть и нас.

— Бубба, давай-ка сгоняй за Крошкой, — распоряжается Фолк, стоит нам оказаться на свежем воздухе, — а мы ещё раз всё проверим…

Позади нас дверь со скрежетом закрывается. Вот и всё. Назад пути нет.

Бублик исчезает за деревьями. Сегодня он на редкость молчалив — небось, уже скучает по Тине. Фолк по очереди открывает рюкзаки и проверяет их содержимое.

— Ты ведь уже всё дважды проверил… — не выдерживаю я.

— Хочу остаться в живых! — он пожимает плечами, снова застёгивая молнию.

***

К тому времени, как мы добираемся до бузинной рощи, луна уже выкатилась на небо и застыла кровавой каплей. Дурной знак.

— Спрячем Крошку и вперёд!

Оказывается, в густых зарослях скрывается небольшое здание без окон, но с воротами, на которых висит допотопный висячий замок. Сняв с шеи цепочку с ключом, Фолк привычным движением открывает замок и распахивает тяжёлые створки, исписанные неприличными словами.

Загнав машину в гараж, он торопливо закрывает ворота и прячет ключ под неприметный камень чуть поодаль.

— Зачем ты оставляешь его здесь?

— Всякое может случится… Вдруг меня схватят? Тогда вы с Буббой сможете выбраться.

От его слов меня сначала бросает в жар, а потом обдаёт холодом. А что если не вернусь я?

Катакомбы встречают нас всё тем же затхлым запахом, от которого начинает тошнить, а внутренности сводит узлом. Но сегодня я подготовлена лучше — достаю из кармана платок и повязываю на лицо. Глядя на меня, Фолк хмыкает, но ничего не говорит.

— Чего? — спрашиваю, начиная злиться.

— Напомни в следующий раз, чтобы я раздобыл духи и…

— Заткнись! — огрызаюсь, словно дворняжка, которую дёрнули за хвост.

— …И ковровую дорожку постелил! — заканчивает он.

Бублик, идущий позади нас, громко хрюкает.

— Зачем ты это делаешь? — поворачиваюсь к Фолку.

— По двум причинам.

— Каким?

— Во-первых, мне нравится тебя донимать. Во-вторых… — Фолк чешет затылок. — Кажется, я ошибся, причина всего одна, — он снова хмыкает, чем выводит меня из себя.

Мой зубной скрежет слышен, наверное, даже на поверхности. Но я стараюсь держаться. Не на ту напал. Дальше идём в полном молчании. То и дело напарник сверяется с картой, которую хранит в нагрудном кармане. Вот и сейчас он достаёт её и, зажав маленький фонарик зубами, что-то бормочет себе под нос.

— Сколько нам ещё идти?

— Порядком…

Ненавижу такие ответы. Пространные и неинформативные. Нет, ну ведь можно назвать время хотя бы примерно? Под ногами противно захлюпало. Вот они, прелести подземных прогулок.

На самом деле, я ужасно нервничаю. Нет, даже не так — меня трясёт от страха, но сточные воды и даже крысы здесь ни при чём. Мои страхи связаны с Музеем и нашей авантюрой. Чем ближе мы к нашей цели, тем сильнее мною овладевает паника. Зачем я ввязалась во всё это? Ведь если нас поймают, камера в Кульпе нам обеспечена.

Или смерть.

И я даже не знаю, что в нашем случае было бы лучше.

Спустя пару часов непрерывной ходьбы и постоянных сверок с картой, узкий проход расширяется и, ещё через несколько поворотов, мы, в конце концов, оказываемся в просторном круглом помещении. Фолк светит фонарём вверх, и в желтоватом свете я вижу очертания люка.

— Ты будешь светить… — командует Фолк, отдавая мне фонарик.

Бубба, усевшись к нему на плечи, очень медленно достаёт наш «ключ» — самодельное взрывное устройство, которое для нас соорудил Шпанс. Затаив дыхание наблюдаю, как Бубба прикрепляет к крышке люка «бабочку» — так ласково прозвал своё детище Шпанс.

Руки его дрожат. Фонарь в моих тоже пляшет.

— Эй… Я ни черта не вижу! — шипит Бублик. Я делаю несколько глубоких вдохов и стараюсь держать фонарь ровнее.

Наконец, «бабочка» прилипла к поверхности крышки и напоминает теперь уснувшую или умершую улитку. Пожалуй, уснувшая звучит лучше.

Бубба слезает с плеч Фолка и мы отходим подальше. Я закрываю глаза и затыкаю уши. Фолк кладёт руку мне на плечо и слегка сжимает:

— Да не боись, заряд совсем маленький!

Собираюсь сказать, что просто хочу перестраховаться, когда происходит взрыв и воздух наполняется запахом едкого дыма.

— Получилось? — испуганный шёпот Бублика как будто растворяется в дыму.

Я открываю глаза и свечу туда, где совсем недавно «спала» улитка — крышка люка пусть и покорёжена, но сидит в отверстии довольно плотно.

— Сейчас проверим…

На этот раз Фолк взбирается на плечи Буббе, а когда он тянется к люку, я едва удерживаюсь, чтобы не умолять его этого не делать. Хочу быть как можно дальше отсюда. Что мы такое задумали? Безумие какое-то. Нас обязательно поймают. Обязательно пойма…

— Есть!

Крышка со скрежетом отъезжает в сторону, значит с замком мы справились. Фолк, подтянувшись, вылезает наверх. Я отчего-то жду, что сейчас его схватят. Ладони становятся влажными, и я вытираю их о штаны. Но ничего такого не происходит.

— Порядок! — извещает нас Фолк, просовывая голову в отверстие.

— Теперь ты… — Бубба поднимает меня за талию вверх, держа фонарь во рту. — Принимай!

Я не хочу, но деваться некуда.

Фолк тянет меня за плечи и через секунду я оказываюсь рядом с ним. Никогда не думала, что буду мечтать вернуться в тоннели, но сейчас они кажутся гораздо безопаснее.

Зато здесь гораздо светлее — свет от ламп на потолке освещает большую парковку, но сейчас это скорее недостаток. Ни одного автомобиля, и мы с Фолком посреди пустынной подземной стоянки.

— Эй, помоги мне вытянуть Буббу…

Бублик длинный, как шпала, так что нам легко удаётся до него дотянуться, но вытащить взрослого парня не так-то просто.

— Ну давай же… — злится Фолк.

— Эй, это у вас была подставка в виде меня здесь, внизу…

— Ладно, ладно… Заткнись уже.

С горем пополам нам удаётся втащить Бублика на парковку. Распластавшись, он лежит на асфальте и прерывисто дышит.

— Хорош прохлаждаться… — командует Фолк. — Мы пошли, а ты гляди в оба…

— Идите уже… — Бубба, застонав, поднимается. — И это… Удачи!

— Спасибо, — благодарю севшим голосом, — она нам точно понадобится.

Парковка просто огромная… Куда ни глянь — везде камеры уставились на нас черными зрачками. Интересно, Шпанс смог разобраться с ними? Что если нет? В этом случае к нам уже спешит охрана.

При мысли о вооружённых до зубов охранниках волосы на затылке встают дыбом, а тело начинает бить мелкая дрожь. Крадусь вслед за Фолком, стараясь ступать как можно тише, но наши шаги всё равно отдаются гулким эхом по пустынной стоянке.

— Хранилище N на верхнем этаже! — напоминаю я. — Нам нужен лифт.

— Веди! — отрывисто командует Фолк, и в его голосе — ни тени беспокойства.

А он вообще, человек?..

Украдкой гляжу на него. Невозмутимый. Сдержанный. Хладнокровный.

Внезапно он останавливается, выбрасывая руку вверх.

— Тихо.

Мы стоим чуть больше минуты. В голове проносятся всевозможные предположения — от приближающихся охранников до конца света. Хотя для нас с Фолком эти события тождественные.

— Что? — не выдерживаю молчания.

— Показалось.

— Ты напугал меня до чёртиков.

— Лучше я, чем охрана.

Я с ним не спорю.

Оказавшись у лифта, Фолк поворачивается спиной.

— Доставай…

И я роюсь в его рюкзаке, выуживая слепок, аккуратно упакованный в коробку с поролоном.

Трясущимися пальцами прикладываю муляж толстой ладони Шарлы к электроключу. Ну вот и наша первая возможность проверить изобретение Шпанса в действии. Если не сработает — можно разворачиваться и топать обратно. Зелёное свечение подтверждает, что наша махинация всё-таки удалась, да и двери медленно разъезжаются в стороны. Уже в лифте я жму на кнопку с выбитой литерой «N», но ничего не происходит.

— Фолк… — зову умоляюще.

— Подожди… — отвечает напарник одними губами, доставая из кармана передатчик. Быстрым и уверенным движением он вводит какие-то цифры и буквы. — Сейчас всё заработает… Шпанс дал мне кое-какие инструкции на этот счёт. Давай…

Снова жму на кнопки, но на сей раз со всейнежностью, на какую способна, будто пытаюсь задобрить бездушную машину.

Спустя мгновение, панель подсвечивается зелёным светом. Заработало! Двери беззвучно закрываются, и лифт начинает движение вверх. Скорость такая, что желудок протестует — ещё немного и его содержимое окажется на металлическом полу с выбитыми «ёлочками».

Ожидание выматывает, разрезая пространство вокруг. Оказаться бы сейчас на Либерти. В своей комнате. Смотреть десятый сон. А ещё лучше — с Дином гулять по острову.

Дзинь.

Приехали.

Двери открываются и нашим глазам предстаёт тот самый коридор. Широкий. Бесконечно длинный. И безумно опасный. Бледная зелёная подсветка проходит по всему периметру коридора и освещает чёрную дверь в конце. Туда-то нам и нужно добраться… Створки лифта несколько раз закрываются и снова открываются, потому что никто из нас не спешит выходить. Пол коридора состоит из чёрно-белых квадратов, которые напоминают поле для шахмат.

Нас ждёт смертельная партия.

— А вот и наша остановка… — шепчет Фолк, выглядывая наружу. — Думаю, лучше оставить лифт открытым… Вроде эта кнопка… — он блокирует двери и для верности вставляет в зазор между ними железяку, которую выудил из рюкзака.

— Ты что, взял её заранее с собой?..

— Я хочу выжить и вернуться назад, так что постарался предусмотреть всё, что только можно. А теперь пошли… Впереди самое интересное.

30 глава. Обещания нужно выполнять

Коридор смерти.

От одного названия бросает в дрожь. Я выглядываю из-за плеча Фолка. Жуткое место, овеянное тайной и страшными мифами. Если у тебя нет необходимого доступа — не стоит и соваться, если только ты не сумасшедший.

Похоже, у нас с Фолком диагноз один на двоих, и совсем неутешительный.

— Придётся рискнуть…

Фолк делает шаг. Хочу его остановить, но уже поздно. Он прикладывает безжизненную копию ладони Шарлы к электроключу, который тут же загорается зелёным.

— Ну вроде сработало? — его нога касается пола по ту сторону и… ничего не происходит. Он делает ещё один шаг и оказывается в коридоре.

— Ради эйдоса, не торопись… — шепчу я.

— Всё нормально. У нас получилось! — он облегчённо выдыхает. — Давай… — Фолк протягивает мне руку. — Я пойду первым…

Мы медленно ступаем по коридору. Шаг за шагом. Вдох за вдохом. Клетка за клеткой. Половина пути уже пройдена, когда пол под нами начинает дрожать.

— Что происходит?..

Замираем на месте. Проходит секунда, и некоторые клетки одна за одной начинают исчезать, а вместо них образуется зияющая пропасть.

Пол подо мной вдруг исчезает. Фолк хватает меня за руку и тянет за собой, на белую клетку, но не успевает, и я проваливаюсь вниз, в пустоту.

— Держу, держу!

Крепкие пальцы удерживают меня навису, не позволяя упасть.

— Пожалуйста, вытащи меня! Пожалуйста! — причитаю я, беспомощно болтаясь в пропасти.

— Сейчас… Сейчас… Давай вторую руку!

Но я цепляюсь обеими руками за его левую ладонь.

— Я упаду…

— Кара, дай вторую руку, иначе я не смогу тебя вытащить. Доверься мне…

Зажмуриваюсь и делаю, как он просит и Фолку всё-таки удаётся меня вытащить.

— Спасибо… — я глубоко дышу, согнувшись пополам.

— Будешь должна, — отзывается напарник, оглядываясь вокруг — целых клеток осталось всего ничего.

— Раз Коридор активировался, значит, охрана всё знает?

— Сейчас проверим. — Он выуживает рацию. — Второй, приём.

Сквозь тихое потрескивание до нас доносится тихий голос Бублика:

— Приём, первый. Я на связи. Что там у вас?

— Коридор активировался. Доложи обстановку.

Тишина. В ожидании я нервно кусаю костяшки пальцев. Может быть, всё уже кончено? И Бублика уже поймали или убили? Может быть охрана сейчас как раз направляется к нам?

— Всё тихо! — наконец-то раздаётся взволнованный голос Буббы.

— Хорошо, отбой. — Фолк снова прячет рацию. — Значит, Шпансу удалось отключить сигнализацию. И у нас есть время.

— Но ведь если Коридор активировался, значит, слепок не сработал как надо. И тот электроключ тоже не сработает… — я киваю на массивную тёмную дверь Хранилища.

— Необязательно. Половину Коридора мы с тобой всё-таки прошли. Но придётся прыгать…

— Нет, мы не знаем… Вдруг попадём в ловушку?

— Предлагаешь заночевать здесь?

— Нет, конечно. Но надо как-то проверить клетки…

— Если у тебя не завалялось в кармане горсть орешков или чего другого, то давай не будем зря тратить время?

— У тебя есть нож? — спрашиваю вместо ответа.

— Есть… — он уже полез в карман. — Что ты задумала?

— Пуговицы…

Я забираю нож и лихорадочно начинаю срезать пуговицы с рубашки. Хорошо, что под ней у меня майка.

— Ладно… Неплохо придумано.

Я возвращаю Фолку нож, и он проделывает то же самое со своей рубашкой, только вот у него майки не оказывается, даже оберега и того — нет, мы их предусмотрительно сняли. При виде обнажённой груди Фолка, я вспыхиваю и быстро отвожу глаза.

Первая пуговица пролетает мимо и исчезает в пропасти за ней. Вторая немного не долетает… Готовлюсь к новому броску, но Фолк меня останавливает:

— Давай-ка, лучше я… а то так в ход скоро пойдут ботинки.

В меткости ему не откажешь — первая же пуговица замирает недалеко от края, и плитка остаётся на месте… Но ведь пуговица весит всего-ничего, а под нашим весом пол может и обвалиться. Высказать свои опасения я не успеваю, потому что Фолк уже перепрыгивает через зияющий пустотой квадрат и приземляется на поверхность плиты. Сработало!

— Давай, теперь ты!

Я подхожу к краю и заглядываю в тёмный колодец. Мне страшно… Прыжки не мой конёк.

— Лучше с разбегу… — советует Фолк. — Отойди подальше… Не бойся, я тебя поймаю!

Мне бы его уверенность. Но делать нечего — прыгать всё равно придётся. Разбегаюсь и изо всех сил отталкиваюсь от пола. Взмываю в воздух и с размаху врезаюсь в Фолка. Мы падаем — сначала он, сверху я… Фолк крепко меня держит, прижимая к своей обнажённой груди. Поспешно вскакиваю на ноги и, оступившись, чуть не лечу в пропасть, но напарник вовремя хватается за полы моей рубашки, удерживая на месте. Фух…

А вот пуговица, похоже, не пережила нашего падения.

— Ох, прости. Я такая неуклюжая… — оправдываюсь я. — Так боялась не допрыгнуть, что чуть не угробила нас обоих.

— Всё нормально. Надеюсь только, что слепок не пострадал, мы с тобой прямо на рюкзак плюхнулись. И вот ещё что… — он поспешно скидывает рубашку и прячет в рюкзак. — Ты бы тоже сняла, а то ещё зацепится за что-то…

Фолк вообще настаивал на футболках — в них передвигаться удобнее, но Магнус настоял на рубашках с выбитой эмблемой города, которые они однажды стащили со склада на Бугре. Мол, когда охрана будет изучать видео, пусть поломает голову, почему мы одеты в сшитую по заказу Регентства одежду. Что ж, будь на нас футболки — вряд ли мы продвинулись дальше хоть на шаг.

Я протягиваю свою рубашку Фолку, и он запихивает её в рюкзак вслед за своей, потом достаёт очередную пуговицу из кармана и бросает на следующую плиту. Та вспыхивает пламенем…

— Чёрт, проверим ту, что по диагонали.

Здесь нам везёт больше — пуговица сначала описывает круг и в итоге остаётся лежать на чёрной поверхности.

Напряжённо наблюдаю за Фолком. Стараюсь не думать, что будет, если кто-нибудь из нас свалится вниз. Там может быть всё, что угодно, от острых пик, до ёмкости с кислотой. О Коридоре смерти ходят страшные легенды, пожалуй, больший страх внушают россказни о Кульпе. Гоню жуткие мысли, точно ветер палую листву — проку от них никакого.

В этот раз Фолк сам едва не оказывается в пропасти, зацепившись носком ботинка за край, но всё же приземляется на колени. А я громко вскрикиваю.

— Тшшш… Всё нормально! Давай…

Второй прыжок мне удаётся лучше — я хоть и врезаюсь в Фолка, но мы остаёмся на ногах.

Вот в таком нелепом танце с прыжками мы добираемся до заветной двери — ещё несколько плит оказались ловушками — на одну из них свалился гигантский камень — окажись мы под ним и всё было бы конечно…

У двери немигающим глазом застыл электроключ.

— И снова твой звёздный час, Карамелька!

Он кивает на устройство. Я лихорадочно роюсь в рюкзаке и достаю слепок ладони Шарлы, оказавшийся на удивление целёхоньким. Надо торопиться, но я отчего-то медлю, никак не решаясь приложить его к электроключу.

— Не попробуешь, не узнаешь! — Фолк как будто мысли мои читает.

Под его ободряющим взглядом я прикладываю слепок, и он озаряется зелёным свечением. Хороший знак.

— Добро пожаловать в Хранилище N. — Произносит механический голос, который я так давно не слышала.

Вздрагиваю, не веря.

Так просто?..

Мы с Фолком тянем дверь в сторону, и она легко поддаётся. Как по маслу. Эти механизмы явно смазывают чаще, чем в моём отсеке.

Оставив дверь открытой, нашариваю выключатели на стене и Хранилище озаряется мягким тягучим светом.

— Ну пошли… — Фолк в нетерпении отодвигает меня в сторону и входит первым. Я за ним.

Оказавшись внутри, мы окунаемся в мир вещей. Бесконечные стеллажи со всевозможными экспонатами уходят к самому потолку… Они нависают над нами тёмными мрачными исполинами, будто насмехаясь. Что если дневник Халле валяется где-то на самом верху?..

— Да мы тут не перелопатим всё и за неделю! — Фолк бросает взгляд на стеллажи, которым не видно конца.

— Заткнись и дай подумать… так… Каталог… — я бросаюсь к стойке, где стоит моновизор с подключённой к нему клавиатурой. — Сейчас… Сейчас…

Нажимаю кнопку питания и в специальное поле ввожу пароль, которым пользовалась Шарла. Она никогда его не скрывала, по-видимому, считая, что в этом нет надобности: приходила я сюда с ней и работала под её пристальным наблюдением. С замиранием сердца нажимаю клавишу ввода и мучительно жду… Проходит несколько долгих секунд и на моновизоре под негромкие звуки гимна появляется привычная заставка с логотипом в виде дерева…

Получилось!

Шарла не удосужились сменить пароль после моего побега, благослови её эйдос!

Щёлкаю по иконке в верхнем правом углу, запуская базу данных. Так… Теперь поиск. Вбиваю Эйрик Халле и нажимаю пуск. Остаётся только ждать.

Результатов с упоминанием некогда известного журналиста не так уж и много. Всего три или четыре.

— Видишь, номера? Это индексы. Цифры означают номер стеллажа, номер полки и номер коробки. Вот, например. 23.7.13. Значит нам нужен двадцать третий стеллаж, седьмая полка и тринадцатая коробка. Я пока проверю, что там… А ты посмотри следующий индекс, в описании которого упоминается Эйрик Халле.

Свернув в очередной коридор, наконец, добираюсь до стеллажа с цифрой 23. Седьмая полка располагается довольно высоко, поэтому я подтаскиваю стремянку и лезу наверх. Сдуваю пыль с коробки под номером 13. Она до того тяжёлая, что тянет меня назад и от неожиданности я вскрикиваю, когда чьи-то руки не дают мне упасть.

— Осторожнее, Карамелька! — Фолк ставит меня на пол и забирает коробку. — Давай посмотрим, что здесь…

Трясущимися руками снимаю крышку и начинаю перебирать содержимое.

— Так будет быстрее… — Фолк просто поднимает коробку и высыпает содержимое.

Бумаги. Папки. На одной прописными буквами значится: ДОСЬЕ.

— Какой следующий стеллаж? — спрашиваю у Фолка.

— Тридцать четвёртый. Полка 11. Коробка 19.

Пройдя несколько рядов, сворачиваем и находим нужный стеллаж.

— Ещё выше… — вздыхаю я.

— На этот раз, полезу я, только отойди подальше.

Фолк пододвигает стремянку — в каждом ряду их по несколько штук и взбирается на самый верх, но не утруждает себя тем, чтобы спустить коробку вниз, а тут же переворачивает и содержимое летит вниз.

И здесь ничего. Какие-то письма, документы и ничего похожего на дневник. Вера в то, что мы его найдём, пошатнулась.

— Следующий?.. — тихо спрашиваю я.

— Сорок седьмой… Третья полка. Но номера коробки не указано.

— Так бывает… — объясняю я. — Некоторые экспонаты лежат прямо на полках. Давай, проверим.

На этот раз стремянка нам не нужна. Третья полка располагается как раз на уровне моего лица. Все экспонаты навалены грудой, и кто только их укладывал? Я перебираю их, когда в руки попадает потрёпанная записная книжка с золотистым узором на обложке. Небольшая — величиной с ладонь.

На форзаце выцветшими чернилами выведено:

Эйрик Халле. Мысли. Идеи. Планы.

Пробегаюсь глазами по первой странице, вчитываюсь в слова с мелкими завитушками.

На дворе стоит глубокая ночь. Луна словно примёрзла к небу и скалится в окно. Сегодня мне совсем не спится — в голове ворох мыслей, а душа пребывает в смятении. Решаю довериться бумаге, ведь она, как известно, всё стерпит.

Раскрытый блокнот уже лежит передо мной. Подарок на годовщину свадьбы от моей дорогой Эм…

— Вроде оно! — выдыхаю я. — Держи…

Фолк убирает книжицу в рюкзак и сметает с полок другие коробки и экспонаты на пол.

— Запутаем их… попробуй стереть историю поиска, не думаю, что это шибко поможет, но попытка не пытка…

Мы уже подходим к стойке регистрации, когда я вспоминаю о просьбе Крэма.

— Подожди… Мне нужно кое-что найти…

— Эй, ты что задумала?!

— Я обещала Крэму… Иди, стирай пока данные, я быстро. Тебе нужно нажать кнопу «очистить».

Вдруг из всех динамиков завыла сирена. Пронзительно и громко. Будто Регент мчится в своём кортеже по проспектам Эйдолона.

— Чёрт… — ерошит волосы Фолк, нервничая. — Это наверняка охрана.

— Но я обещала… — и в этот момент свет гаснет. — Я быстро…

— Много ли толку будет от твоей книжки, если нас сцапают? — шипит Фолк.

— Дай фонарь! — оттого, что он меня торопит, я не могу сообразить, где искать. — Сейчас, сейчас… Не лезь под руку…

— Ну что ты! Не торопись. — Он протягивает мне фонарик. — Подумаешь, сюда направляется целая армия. Это же мелочь, да?

Стараюсь не обращать внимания на его выпады, сосредоточившись на стеллажах.

Документы. Папки. Коробки.

Но мне нужны книги. Двигаюсь вдоль полок, уже отчаявшись что-либо найти, когда луч фонаря выхватывает из темноты корешки книг. Вот оно!

Хватаю маленький томик в сине-голубой обложке — она напоминает цвет васильков в поле. Некогда смотреть название и описание, остаётся надеяться, что книжка окажется приличной.

— Нашла! — я возвращаюсь к стойке.

— Да неужели?

— Пошли… — засовываю находку в маленькое отделение рюкзака.

Мы крадёмся к выходу из хранилища, но дверь почему-то оказывается закрыта. Меня бросает в пот. Я прекрасно помню, что Фолк дверь не трогал. Его судорожный вздох подтверждает мои опасения. Для верности напарник всё-таки берётся за ручку и наседает на неё.

Ничего.

Я хватаю со стойки слепок с отпечатком ладони Шарлы и прикладываю к электроключу. Вокруг расползается красное пятно. В доступе отказано.

— Твою… — снова шипит Фолк, глядя на меня со злостью. Теперь авантюра с поиском подарка для Крэма кажется несусветной глупостью — разве стоит потрёпанная книжка нашей свободы? — Приём, Буб, приём!

В ответ раздаётся треск помех.

31 глава. За ошибки приходится платить

— Что нам делать? Фолк? — паника подкатывает к горлу.

Я снова и снова прикладываю чёртов слепок к электроключу, но его контур остаётся красным.

— Сейчас…

Он шарит в кармашке рюкзака. Что он там пытается найти? Отмычку? В висках молотком стучит мысль: нас поймают, нас поймают, нас поймают… Потом слова сливаются в один непрерывный удар — наспоймаютнаспоймаютнас…

Наконец-то Фолк выуживает из кармашка неизвестный предмет, и только когда он начинает крепить его к двери, до меня доходит, что это такое.

Ещё одна «бабочка».

— Откуда она у тебя?..

— Позаимствовал у Шпанса. Как знал, что пригодится…

— Но ведь взрыв услышат…

— Ёпта, думаешь, они ещё не знают, что мы здесь? — закончив, он тянет меня от двери. — Сначала сирена, а теперь и отпечаток не срабатывает. Значит, это они заблокировали…

Договорить Фолк не успевает, потому что в этот момент звучит взрыв. Я вскрикиваю. Когда дым рассеивается, мне чудится, что ничего не вышло. Дверь только слегка погнулась, но этого оказывается достаточно — Фолк уже толкает её, и она поддаётся.

— Ты идёшь? — он оборачивается ко мне.

Ну что за вопросы? Конечно, иду!

Протискиваюсь сквозь щель вслед за Фолком и оказываюсь в коридоре Смерти, который сейчас выглядит безмятежно и девственно.

О, эйдос, я о нём совсем забыла…

Теперь ловушки снова скрыты, а у нас совершенно нет времени разгадывать эту шараду, да и пуговиц не осталось. Мы угодили в самую главную ловушку и из неё нам не выкарабкаться. Даже если мы и доберёмся до лифта, нас там уже наверняка будут поджидать.

Но Фолк снова лезет в карман. У него там что, целый арсенал?

— Боюсь, бомба нам тут не помощник…

Но он достаёт горсть рубиновых шариков.

— Вот, пока ты бегала за книжкой, заметил на столе… Решил позаимствовать, только с нитки снял.

Наклонившись, он швыряет их вперёд, и я понимаю, что это бусины. Они катятся вперёд и расходятся в стороны, точно игральные кости. Клетки, одна за одной, оживают: пламя, падающие камни с потолка, штыри из пола, зияющие дыры… Сначала кажется, что ни одна клетка не уцелела, но это не так — несколько осталось на месте и теперь походят на необитаемые островки среди океана разрушений да так и манят к себе.

В этот раз я скачу след в след за Фолком. Сейчас у нас совершенно нет времени на обдумывание наших действий, так что я даже не успеваю испугаться, ну или страх и так держит меня за горло мёртвой хваткой — надавит ещё и я рухну прямо здесь без сознания.

Бушующее из центральной плитки пламя мы обходим слева, и я ощущаю кожей сильный жар. Дальше — фонтан воды — справа. Так и петляем по длиннющему коридору, в надежде добраться до лифта. У Фолка как раз заканчиваются бусины, когда перед нами остаются два ряда клеток.

— И что теперь?

— Снова прыгать…

— Но здесь же целых две клетки!

— Деваться всё равно некуда. Отойди-ка…

Раскачавшись, Фолк прыгает в сторону лифта, но чуть-чуть не дотягивает. Чёрная плитка под ним обваливается вниз, но он успевает зацепиться за край кабины, благо что двери открыты.

— Фолк! — визжу я.

— Всё нормально, нормально… — выдыхает он, подтягиваясь и влезая в лифт. — Давай, теперь ты…

Смотрю на открывшуюся взору пропасть и не могу и пальцем пошевелить.

— Я упаду… — мотая головой, скулю я. — Что там внизу? Ты видишь?

— Нет, не вижу… А видел бы, всё равно не сказал. — Вдруг лифт затрясло. — Давай же!

Он раскинул руки в стороны, будто готовясь принять меня в объятия. Мысленно попросив помощи у эйдоса, я всё-таки прыгаю. И, конечно, я лечу в пустоту. Но Фолк, почти вывалившись, успевает меня схватить и втянуть в кабину.

— С-спасибо… — от только что пережитого ужаса у меня зуб на зуб не попадает.

— На первый этаж нельзя… — тяжело дыша, резюмирует напарник. — Уверен, нас уже там ждут.

Фолк давит на кнопку четвёртого этажа, и лифт, чихнув, направляется вниз. Но спустя несколько долгих секунд свет в кабине внезапно гаснет — только красная лампочка начинает мигать на панели, а остальные кнопки разом потухли.

— Чёрт! — Фолк давит на них по очереди, но ничего не происходит. — Если мы выберемся… — он уже кулаком долбит по панели. — Я изорву эту твою книжонку!

— Для начала надо выбраться! — огрызаюсь, отлично понимая, что Фолк прав: это я всё испортила… Если нас поймают…

— Есть идеи?! — рычит Фолк, а потом снова достаёт рацию. — Бубба, приём, черт тебя дери!

Сквозь треск помех наконец-то прорывается взволнованный голос Бублика:

— …Ём …де вы?

— Мы в лифте… Кнопки заблокированы. Приём… Отвлеки охрану. Слышишь?! Отвлеки охрану! Переходи к плану Б!

Снова в ответ слышны только помехи. Фолк убирает рацию в карман и бросает рюкзак мне, а потом подходит к дверям и тянет их в разные стороны. Совсем как на Арке. Двери разъезжаются, но за ними оказываются ещё одни — более массивные и с какими-то колёсиками и железками сверху. Фолк дёргает за одну из металлических пластин и с лёгкостью открывает и эти двери, но за ними — глухая стена. Мы в ловушке. Мне вдруг становится холодно. Страх сжимает сердце, дышать становится трудно, воздух как будто становится осязаем и давит на грудь своей тяжестью.

Фолк неожиданно подпрыгивает вверх и со всей силы бьёт по потолку. Центральный квадрат задрожал. Ещё пара ударов и он вылетает, образуя небольшое отверстие.

— Давай сюда… — Фолк, забрав рюкзак, бросает его на пол. — Полезешь первая.

На этот раз я даже не спорю. Фолк приподнимает меня за талию к потолку. Подтянувшись, легко выбираюсь на крышу лифта, принимаю рюкзак. Напарник выбирается следом. Здесь царит полумрак, но в метре от нас, на кирпичной стене — железные скобы лестницы, уходящие далеко вниз и наверх.

— Будем прыгать… — сообщает Фолк, кивая на лестницу.

И снова я не спорю. Вместо этого подползаю к краю крыши и встаю в полный рост. Сколько этажей пустоты подо мной? Лучше об этом не думать.

— Справишься?

Как будто у меня есть выбор… Считаю до трёх и… Холодный металл под пальцами возвещает, что я жива. Нахожу опору под ногами и поворачиваюсь к Фолку. И в это самое мгновение лифт, снова закашляв, трогается с места. Фолк, не удержавшись на ногах, падает, но в последний момент успевает зацепиться за какую-то железку и повисает на самом краю.

— Фолк! Держись! — взвизгиваю я.

Лифт медленно проползает мимо меня вниз, набирая скорость. Паника огнём разливается по венам, в висках стучит от напряжения. Что будет, если Фолк сорвётся? И как он исхитрится прыгнуть на лестницу, если сам висит в воздухе, едва держась.

— Сейчас… сейчас… — шепчет он, будто молитву.

Зажмуриваюсь, слышу глухой удар и открываю глаза. Смотрю вниз. Фолк, уцепившись одной рукой за скобы лестницы, другой поправляет рюкзак на спине.

— Ты в порядке? — шепчу я.

— Нормально… Давай за мной…

Мы спускаемся так быстро, как только можем. Лифт давно скрылся в темноте шахты, зияющей тёмным пятном. Один раз я чуть не сорвалась и не полетела вслед за ним, но вовремя успела схватиться за скобу лестницы. Руки дрожат, в ногах — слабость. Ощущение, что мы спустились глубоко под землю, когда мои ноги наконец-то касаются пола. Здесь холодно и темно… Но сейчас меня это мало заботит.

— Где это мы?..

Лифт, по всей видимости, остановился где-то выше.

— Ёпта, не знаю… Но задерживаться здесь не стоит. Надо поискать выход.

Фолк достаёт фонарик и тонкий лучик света освещает стены. Впереди темнеет коридор.

— Да ты ранен… — охаю я.

На левой руке Фолка от самого плеча до локтя темнеет глубокий порез.

— Да, царапина. На мне как на собаке… — отмахивается он и лезет в рюкзак.

— Но у тебя кровь… Надо перевязать.

— Да не надо ничего. На вот, твоя рубашка…

Принимаю рубашку, но вместо того, чтобы надеть её, тяну в разные стороны и отрываю рукав.

— А ну повернись. И не спорь…

Фолк вздохнув, всё-таки подчиняется.

Оторванным рукавом аккуратно стираю кровь, насколько это вообще возможно в тусклом свете фонаря и выбрасываю «бинт» в ближайший угол.

Странно — здесь, внизу, воздух такой холодный, а от Фолка исходит тепло, отчего я чувствую себя неуютно. Быстро накладываю повязку, стараясь вспомнить всё, чему учил Биргер, но выходит так себе — рана слишком большая и повязка то и дело сползает.

— Нам идти нужно… — ворчит Фолк, снова залезая в рюкзак. — На тогда хоть мою рубашку…

— Нет уж. Надевай сам. Так повязка будет лучше держаться.

Натянув рубашку, Фолк снова светит фонарём по сторонам. Вокруг нас — змеями переплелись провода, а коридоры расходятся в разные стороны. Одинаково тёмные и мрачные. Почему спасение всегда прячется во тьме?..

— Какой выберем?

— Выбирай ты… — уступает Фолк.

— Ну уж нет. Не желаю, чтобы ты до конца моих дней припоминал мне ещё и это… Мне хватило твоих подначек о книжке.

— Если б не твоя книжка, мы бы вообще не оказались здесь! — парирует Фолк. — На вот… Поешь! — выудив из рюкзака яблоко, он протягивает его мне и шагает к одному из коридоров.

— Почему ты выбрал именно этот?.. — с наслаждением кусаю яблоко.

— Я выбрал наугад.

— Ну мне прям полегчало…

Мы шагаем по тёмному коридору, под ногами гулким эхом стонет бетон.

— Заткнись и жуй!

Раз за разом Фолк пытается связаться с Бубликом, но рация упрямо молчит — теперь даже помех не слышно.

— Бесполезно, Фолк…

— Чёрт возьми! — напарник в ярости. — Я отвечаю за него, понимаешь ты?..

Я понимаю. Как и то, что в этом есть и моя вина. И я ничем, абсолютно ничем, не могу помочь.

— Ты его просил отвлечь охрану. И про какой-то план Б говорил… Что за план такой?

— Дополнительный план, если что-то пойдёт не так… Я не стал тебя загружать, потому что он касался только Бублика.

— Как это? — удивляюсь я. — Он ведь не любит отступать от плана… А в последний раз вообще чуть не подрались. Как он согласился?

— После одобрения Магнуса…

— Тебе удалось убедить Магнуса?..

— Я изменил тактику. Мне повезло, я нажал на нужные кнопки… Ему нужен дневник больше, чем мы, но без нас не будет и дневника, если нас поймают. Так я сказал… Мы пришли к компромиссу.

— И когда успел?..

— Ну я не тратил время на телячьи нежности, в отличие от некоторых. — С сарказмом произносит Фолк.

Хвала эйдосу, здесь темно и он не видит моего пылающего лица.

— Ты сама тактичность…

— Обращайся!

Он вдруг останавливается, и я врезаюсь прямо в него.

— Что? Что опять случилось?

— Тупик…

— Неудивительно… — злорадствую я, выглядывая из-за его плеча. — Это ведь ты выбирал тоннель.

— Ну ничего… Следующий выберешь сама.

***

Спустя несколько долгих часов и ещё два тупика, которые уже были сугубо на моей совести, мы всё-таки выбираемся. Делаю глубокий вдох и с удовольствием вдыхаю свежий прохладный воздух. Вечернее небо уже вымазано закатными красками, а солнце плавится у горизонта. Наконец-то запах сырости сменился ароматами трав и полевых цветов. Так сладко дышится… Мир прекрасен.

— Видишь Буббу? — спрашивает он, выбираясь наружу вслед за мной.

— Нет…

Настроение портится. Бублика нигде не видно. А я так надеялась, что он уже здесь…

— Погоди… Проверю кое-что. — Фолк лезет за бетонный уступ и шарит рукой. — Есть!

— Что там?..

— Знак. С ним всё в порядке. Он должен быть у машины. Двинули.

— И что там за знак?

— Отсутствие еды, Карамелька, — фыркает он, а я прыскаю. Наверное, при большом желании Буббу можно отыскать по крошкам.

Довольно быстро мы добираемся до гаража. Открыто…

— Я пойду первым. — шепчет Фолк. — Ты за мной.

Внутри темно и он включает фонарь.

— Эй… — Фолк громко стучит по одному из сохранившихся стёкол Крошки. — Подъём!

— А? — встрепенулся Бубба и, подскочив, ударился о потолок машины. — Что?! Навоз те в нос, чуть заикой не оставил…

Теперь Бубба сонно хлопает глазами, глядя на нас.

— Ох, ну извини, что разбудил… Смотрю, ты весь испереживался за нас…

— А что мне оставалось-то? — оттопырив нижнюю губу, обиженно тянет Бублик. — Вас не было, а жрать хотелось так, что думал, сдохну, вот и решил вздремнуть…

— Ладно уж. Рассказывай, что с тобой приключилось.

— Со мной-то? Да ничего. Стоял себе, следил за обстановкой. Потом ты передал, что переходим к плану Б… Ну я и прогулялся по парковке, оставил несколько «подарков», всё, как ты просил… Вернулся к люку и был таков. Ждал вас у выхода из тоннеля, потом решил отправиться к Крошке, проверить, всё ли нормально.

— Да уж, мы видим… — издевательски бросает Фолк. — Ну и как тут?

— Всё тихо. Было, пока вы не нарисовались. Что у вас-то стряслось?

— О, много всего. Расскажем по дороге.

Я устраиваюсь на заднем сиденье Крошки и в изнеможении прикрываю глаза. Нужно признать, нам с Фолком пришлось несладко… Но ему удалось главное — вернуть нас в целости и сохранности. Миссия выполнена, все живы, дневник у нас. Рассказ Фолка заглушает рокот мотора, а ещё через несколько минут я проваливаюсь в долгожданный сон.

32 глава. Возвращение. Предложение. Предчувствие

Спрятав Крошку, мы подходим к железной двери и Бубба тихонько стучится. Спустя секунду заскрежетал замок. Сразу понятно — нас ждут не дождутся. На пороге появляется один из близнецов, кто именно — для меня загадка.

— Давайте быстрее… — торопит он нас. — Магнус уже весь извёлся…

— Это кто? — я толкаю Фолка в бок. — Аскел или Арвид?

— Да чёрт его знает… Они ж на одну рожу.

— Щас выясним! — Бубба обгоняет нас и, поравнявшись с близнецом, громко спрашивает: — Эй, как твоя рука?

— Чего?..

Бублик вдруг замахивается и бьёт ребром ладони парня в плечо. Тот, молниеносно среагировав, делает перехват и валит Буббу на пол.

— Это Аскел. — Уткнувшись щекой в замызганное стекло, мямлит Бубба. — Арвиду я на последней тренировке поранил плечо.

— Арвид пошёл за Магнусом! — как бы между прочим бросает Аскел. — Могли бы просто спросить.

— Так неинтересно, лосиная ты какашка, — цедит Бубба, поднимаясь и отряхивая пыль со штанов.

— Смотрю, тебе мой брат последние мозги отбил?

— Да пошёл ты…

Мы как раз подходим ко второй двери, когда она распахивается и, перепрыгивая через ступеньку, к нам спешит сам Магнус. Лицо его встревожено, губы плотно сжаты, глаза-щёлки глядят недоверчиво.

— Как прошло? — он в нетерпении смотрит на нас. — Вам удалось?..

Фолк коротко кивает:

— Были кое-какие трудности, но мы справились.

— Я знал… — лицо Магнуса преображается. — Знал, что вы справитесь…

Он бережно принимает из рук Фолка дневник. Так бережно, как Марна принимала своего малыша из рук Биргера. С нежностью проводит указательным пальцем по золотому узору и прячет дневник в складках своего плаща.

Мы выходим на поверхность, и я в который раз вздрагиваю при взгляде на акулью пасть, полную огромных зубов.

— Спасибо, ребята! Вы хорошо поработали. И, небось, проголодались?

— Есть такое… — услышав о еде, Бубба сразу же навострил уши.

— Тогда марш на Кухню. Ви-Ви вас покормит.

***

У развилки нас поджидает Дин. В лучах заходящего солнца он похож на ангела, спустившегося с небес. При взгляде на него моё сердце замирает.

Вместо приветствия он подходит прямо ко мне, крепко обнимает за талию и на глазах у всех… целует.

— Отец, я хочу, чтобы ты знал. Кара та самая! — улыбаясь, сообщает Дин, но смотрит при этом только на меня и под его тёплым взглядом я краснею.

Тишина. Никто не произносит ни слова. Магнус в задумчивости теребит бороду, Фолк усиленно что-то выискивает под ногами, Аскел рыщет по карманам. Даже Бубба сначала молчит, а потом, будто придя в себя, громко хмыкает:

— Сдаётся мне, дело идёт к свадьбе? А там обычно неплохо кормят.

Свадьба. Звучит-то как диковинно и между тем — приятно.

— Отличный выбор, сын. — Магнус хлопает Дина по плечу, затем достаёт трубку и прикуривает. — Сегодня же и объявим.

Мы шагаем к Дому. Фолк рассказывает Магнусу о наших злоключениях, Бубба спорит о чём-то с Аскелом, а мы с Дином, немного отстав, шагаем молча.

— Сегодняшней ночью я глаз не сомкнул… — вдруг делится Дин чуть охрипшим от волнения голосом. — Всё думал, как буду жить, если ты не вернёшься… И вот тогда-то до меня и дошло… Что жизнь без тебя не имеет смысла. Я… люблю тебя, Кара. Ты станешь моей? — он несмело смотрит на меня, ожидая ответа.

Любовь. Слово, давным-давно вычеркнутое из обихода в городе, чувство, которое там под запретом, здесь, на острове, обрело очертания и главное — смысл. Любовь ворвалась в мою жизнь, осветила её, будто маяк заплутавших в ночи. Хочу ли я, чтобы этот свет освещал мой дальнейший путь?..

— Да… — выдыхаю я.

— Мы будем с тобой обязательно счастливы, Кара…

Дин находит мою ладонь и крепко сжимает.

***

У Дома столпился народ. Кажется, уже все знают, что у нас троих было важное задание. Откуда ни возьмись вылетает Крэм.

— Кара, а ты принесла мне то, что я просил? — явно волнуясь, спрашивает мой маленький друг.

— Ой, совсем забыла.

Я подхожу к Фолку, выуживаю из рюкзака маленькую книжку и первым делом сама смотрю на стёртую местами обложку. Титульная страница едва держится — вот-вот и совсем оторвётся. На фоне безбрежного лазурного моря изображён каменистый остров, а в небе над ним — белая чайка, будто купается в солнечных лучах. Автором значится некий Ричард Бах. Ниже название:

Чайка по имени Джонатан Ливингстон

Похоже, книжка так себе и Крэма не впечатлит.

— Прости, Дружок, выбирать времени не было…

Протягиваю книгу мальчику. Он берёт её аккуратно, будто сокровище, и разглядывает с восхищением. Переворачивает и дрогнувшим голосом читает описание:

В каждом из нас живёт чайка Джонатан Ливингстон, которая борется с нашей внутренней обыденностью. Обыденность прорастает в человеке и корнями удерживает на земле, не позволяя летать. Но в огромной Стае обязательно найдётся одна чайка, которую не устраивает привычный ход вещей, а значит она будет бороться со всем привычным, со Стаей, и с самим собой… Эта книга о любви к полётам, о любви к небу, о любви к окружающим. Отыщи в себе Джонатана и позволь ему расправить крылья…

Крэм поднимает глаза на меня и выпаливает одним махом:

— Да это… это же… Спасибо, Кара, ты потрясная!

— Да уж. Мы из-за этой книжонки чуть не попались между прочим! — напоминает Фолк.

Уж лучше бы он молчал.

— Ты рисковала собой ради меня? — глаза Крэма сверкают от удовольствия.

— Ну… немного. Мы рисковали! — поправляюсь я под недобрым взглядом напарника.

— Крутяк! Когда я вырасту, обязательно женюсь на тебе, вот увидишь!

Фолк прыскает в кулак, и я тоже едва сдерживаю смех.

— Не забудь потом рассказать, что стало с этим Джонатаном!

«Всё-таки васильки не подвели!» — думаю я, улыбаясь сорванцу, а потом, повинуясь необъяснимому порыву, сдвигаю на его макушке сползшую набок пилотку:

— У тебя шляпа набекрень!

— Во-первых, не шляпа, а пилотка! — поправляет меня Крэм с важным видом. — А во-вторых, её носили именно так!

Он снова сдвигает головной убор на бок.

Я обнимаю мальчишку за плечи и притягиваю к себе. Необъяснимое чувство счастья переполняет меня. Я счастлива, просто потому что счастлив он. Наверное, именно так и радуются за своих близких в семьях. Мы с Крэмом словно давным-давно знаем друг друга. Он с первого дня был рядом и всегда бросался мне на помощь. Мы с ним… как в том письме из сундука — словно брат и сестра.

Смотрю на роскошное здание бывшего отеля, что зовётся тут Домом. И это не просто громкие слова. Я действительно обрела на острове настоящий дом. И семью. Дин, Аниса и Тьер, Магнус, Крэм. Даже Тина с её вечным ворчанием и нелюдимый Фолк. Все они стали родными и близкими.

Дом — это место, где тебе рады, где тебя любят и хотят сделать счастливым. Мой Дом отныне здесь. На Либерти.

— Итак, друзья мои… — слово берёт Магнус. — Раз уж речь зашла о свадьбе, у меня есть для вас чудесная новость! — он смотрит на Дина. — Мой сын решил связать свою жизнь с одной молодой особой. Кара, девочка, подойди ко мне…

На негнущихся ногах, подхожу к Магнусу и встаю рядом.

— Как это часто случается, два одиноких сердца нашли друг друга и теперь бьются в унисон…

Аниса крепко обнимаем меня:

— Я знала, что у вас все получится, дорогая моя…

— Спасибо, я так счастлива! — отвечаю шёпотом. — Будто у меня в одно мгновение крылья выросли…

Среди доброжелательных взглядов я натыкаюсь на один-единственный, в котором полыхает пожар ненависти. Тина не говорит ни слова. Только смотрит и смотрит на Дина, пожирая его глазами. А потом вдруг размашистым шагом подходит к нам и выдавливает:

— Желаю счастья… — с тем же успехом она могла пожелать нам гореть в аду, ибо в её словах столько неприкрытой злобы, что меня передёргивает.

— Спасибо, Тина! — как ни в чём не бывало благодарит Дин. Неужели не заметил? Или решил не обращать внимания?

Я молча киваю в ответ. Благодарностей она не дождётся.

— Дату назначим чуть позже… — благодушно решает Магнус. — Но не позднее начала сентября. Можете возвращаться к работе.

Толпа расходится. Наконец, на лужайке остаёмся только мы с Дином, Магнус с Илвой, Ви-Ви, Фолк и Бубба с Тиной.

— С вашего позволения, я удалюсь. — Магнус кивает на дверь. — Мне нужно изучить дневник Эйрика Халле. Ви-Ви, покорми наших героев, пожалуйста…

— Конечно, Магнус, конечно! — та согласно кивает. — Птенчики, чего бы вам хотелось?

— Без разницы, — пожимает плечами Фолк.

— Только не кашу… — просит Бублик, в предвкушении потирая руки.

Магнус уже входит в Дом, а за ним спешит Илва. Ви-Ви торопится на Кухню, ведь главная цель её жизни — накормить страждущих. Бубба хвостом следует за поварихой. Тина тоже покидает лужайку, но уходит куда-то в лес. Смотрю ей вслед и сердце внезапно сжимается в предчувствии чего-то плохого.

— Иди ко мне… — Дин обнимает меня за плечи и тяжесть предчувствия немного отступает. — С тобой всё нормально? Ты побледнела.

— Всё хорошо… — успокаиваю Дина.

Улыбаюсь через силу, стараясь прогнать тревогу, которая поселилась в сердце.

— Ты, наверное, замёрзла? — он косится на мою майку. — Где твоя рубашка?

— Ушла на бинты. Фолк поранился и… — я пожимаю плечами.

— Ты что же, не мог отдать девушке свою?.. — Дин поворачивается к Фолку.

— Ёпта, да предлагал я…

— Вот так это делается! — Дин быстрым движением снимает с себя рубашку и демонстративно накидывает на мои плечи. — Теплее?

— Да, спасибо… Пойдём? — прошу я. — Я такая голодная…

— Конечно… Ви-Ви уже наверное ждёт не дождётся.

Мы почти доходим до Кухни, когда я вспоминаю, что Фолк так и остался стоять один на лужайке.

В заточении. Советы от советника

— Поднимайся! — рычит надзиратель. — Тебе пора на допрос.

Мы долго петляем по коридорам и спустя десять минут каменные стены сменяются серыми, с обсыпающейся штукатуркой.

Ещё через какое-то время сначала появляется узорная отделка, а потом — портреты величиной с мой рост, и с каждого на меня глядит Регент.

Вот он — принимает поздравления по случаю своего избрания; а вот он — на открытии самой знаменитой жевальни, что стала символом города; а вот здесь — наслаждается изысканным ужином, распластав на коленях свою гордость — необъятное пузо.

Так, шаг за шагом, я просматриваю историю правления последнего Регента.

Перво-наперво в сознание врывается аромат. Пьянящий. Соблазняющий. Будто я снова шагаю по проспектам города, вокруг сплошные жевальни, а впереди меня ждёт встреча с Буббой и Фолком.

Желудок недовольно начинает урчать — будто животное, которое потревожили, пробудив ото сна.

Стоит надзирателю открыть очередную дверь, как становится ясно, откуда такой дивный аромат. Прежде всего в глаза бросается широкий стол, заставленный всевозможными тарелками. За всю свою жизнь я не видела разом столько еды и уж тем более — никогда не пробовала.

За столом восседает мужчина внушительных габаритов. На его толстой шее болтается маленькая лысая голова. Ощущение, что всё перепутали и наскоро сшили два разных комплекта, ну или голова просто не поспевает расти за туловищем. Вот мужчина накалывает вилкой какой-то деликатес и отправляет в рот. Жуёт он долго и смачно.

Мой рот наполняется слюной, а в голове нарастает шум — ещё немного, и голова взорвётся… Усилием воли заставляю себя отвести взгляд от стола и оглядеться.

Здесь буквально всё кричит о состоятельности и власти — это мир роскоши и богатства, приправленный лоском, будто сахарной пудрой к десерту.

Наглухо зашторенные окна не пропускают и лучика света: или на улице непроглядная ночь, или ткань у штор очень плотная. Освещает комнату люстра в форме древа жизни — каждый лист — это отдельная лампочка, которая переливается бледно-зелёным светом, среди них мерцают и розовые цветы жизни.

Позади мужчины во всю стену — фреска, на которой изображён наш город. Канал Дружбы чётко делит Эйдолон пополам. Слева сосредоточено всё его величие и красота — помпезные здания перекликаются с вычурными памятниками и инсталляциями, я даже вижу улицу Труда и Храм, где мы прятались. А возле Арки можно разглядеть плакаты с призывами беречь стабильность.

А вот по другую сторону — Бугор — распределительный центр синей кляксой застыл на карте, а дальше, в чёрно-белых тонах, изображена вся неприглядность Ямы, с его обветшалыми жилыми корпусами и старыми дорогами, напоминающими иссушенные артерии немощного старика… А над всем этим великолепием надпись:

Эйдолон — навсегда!

— Есть хочешь? — прожевав, мужчина кивает на стул по другую сторону от стола.

Вопрос с подвохом, это ясно как день, так что оставляю его без ответа и приглашение сесть тоже игнорирую.

— Что ж… — он ухмыляется. — Пора нам познакомиться. Я — Бо Фирст, советник Регента по безопасности. А кто ты, мне прекрасно известно. Ты — заноза в моей заднице. И ты жутко меня раздражаешь.

Пожимаю плечами, словно говоря — задница-то ваша, значит я тут ни при чём.

— Знаешь, зачем ты здесь? — толстыми пальцами собеседник хватает за хвост маленькую жареную рыбку и заглатывает её, будто кит.

Нет, я не знаю. Но догадываюсь. Запястье начинает покалывать. Не удивлюсь, если они приготовили для меня новую, более изощрённую, пытку.

Что это будет сегодня?

Мне переломают все пальцы?

Вырвут глаза?

Почему-то мне уже всё равно. Может, я уже дошла до той точки, откуда не хотят возвращаться?

— Что ж. Твоя сила воли вызывает уважение. Но тем интереснее будет тебя сломать…

«Ломать — не строить», — хочу возразить я, но лишь прикусываю язык.

Тем временем Бо Фирст расправляет белоснежное полотенце и вытирает о него свои пальцы, оставляя жирные пятна на ткани. У особенных всегда так: к чему бы не прикоснулись, всё изгадят, будь то салфетка или человеческая жизнь.

— Прежде чем взяться за дело основательно, я хочу тебе кое-что показать… — Скомканное полотенце летит на пол, а он кивает на метровый экран в углу. — Интересный контент, знаешь ли…

Экран загорается. Под звуки гимна появляется заставка — нежный росток, пробившись сквозь твёрдую почву, в считанные секунды превращается в древо жизни, а ниже извивается алой лентой лозунг:

Сила в стабильности!

Всё так и есть. Только стабильность бывает разная. У таких как Бо она заключается в богатстве и роскоши, а наша — в ветхости и убожестве. СтабильностьРегентства направлена на обогащение элиты. А обычные люди боятся, как бы не стало хуже.

Мой собеседник нажимает на кнопку пульта, и заставка гаснет. Вместо неё возникает изображение мужчины. С интересом его рассматриваю. Особенный, но не слишком — по сравнению с Бо выглядит гораздо стройнее.

Он сидит в просторном кожаном кресле, почти утопая в нём, а позади — эмблема нашего города. Его седые волосы аккуратно зачёсаны назад, выцветшие голубые глаза смотрят с грустью, а старое лицо походит на сморщенное яблоко и почему-то кажется смутно знакомым.

— Кто это?.. — шепчу пересохшими губами, но Бо всё равно меня слышит.

— Внимай.

Бо нажимает на кнопку, и картинка оживает. Сначала мужчина пристально и как-то устало смотрит в камеру и долго-долго молчит, а потом, встрепенувшись, начинает говорить:

— По правилам надо бы представиться… Я не любитель соблюдать правила, так что начну с другого. С главного! — голос его вкрадчивый, такой легко убаюкивает, словно тихие морские волны.

Тем временем руки мужчины живут своей жизнью — теребят блокнот, лежащий у него на коленях.

— Сегодня я решил покончить с этим маскарадом, затянувшимся на долгие годы. — Произносит он. — Никогда не думал, что главным интервью всей моей жизни будет моё собственное… — он вздыхает, качая головой, — мог бы я предположить, что, будучи ярым противником власти, — главным бунтовщиком, — поправляется он, — в какой-то момент превращусь в орудие этой самой власти?.. Конечно, нет. Многие из тех, кто в меня верил, узнав правду, непременно осудят… Нет, я не буду пытаться себя оправдать, но постараюсь объяснить, как так вышло, что легендарный Эйрик Халле, ярый революционер, перешёл на тёмную сторону…

Так вот почему этот человек показался таким знакомым! Те же черты лица, те же глаза, только выцветшие…

Чувствую себя обманутой. Растоптанной. Раздавленной. Ощущение, что меня снова предали. Выходит, Эйрик Халле совсем не герой, а настоящий изменник? Где-то в груди начинает колоть, словно кто-то невидимый прошёлся острым лезвием.

— На самом деле здесь всё просто. Однажды я раскопал нечто такое, что должно было уничтожить Регентство и его систему изнутри. Но моё знание дорого мне обошлось — я загремел в Кульпу…

Но даже это не сломило меня. Поначалу — нет. Потому что со мной осталась вера. Я наивно верил, что народ не оставит меня. Верил, что мой арест перевернёт сознание граждан и бросит вперёд, на баррикады. И я терпеливо ждал… Ждал, что люди, ради которых я цеплял плакаты на шею и шёл ко дворцу, требуя свободы, возьмут штурмом Кульпу.

Наивный простак. Ибо горькая правда заключается вот в чём… Стоит человеку исчезнуть, как его тут же стирают из памяти.

А потом я встретился с Регентом III. Мне предложили шанс на… жизнь. Предложили работать на Министерство Культуры и Просвещения.

Прежний я никогда не пошёл бы на сделку. Но тот, в кого меня превратила Кульпа оказался слаб и, как бы это странно ни звучало, наивен. Да-да, именно так. И сейчас я объясню, почему.

Во-первых, я убедил себя, что смогу изменить систему изнутри. Смогу из Логова льва спасать несчастных кроликов. И это была величайшая глупость, которую я совершил. Никогда, слышите, никогда винтик не сможет остановить машину! Его просто-напросто переломит пополам… Я был тем самым винтиком, кроликом, если угодно, который мечтал договориться с хищниками о судьбе их добычи и потерпел фиаско.

Вместо этого меня самого постепенно превращали во льва… Когда тебе приходится вести себя, как лев и даже думать, как лев, однажды, глядя в зеркало, ты с удивлением заметишь, что оброс шерстью и отрастил клыки… Этой истине я начал учиться тридцать лет назад, а кончил — только на прошлой неделе, когда Регентство единогласно приняло закон об Утилизации.

Вторая и главная причина, по которой я пошёл на сделку с Регентом, да что там — с самим дьяволом — это моя…

Бо нажимает на паузу и Эйрик замирает на полуслове. Удивительно, но я совсем забыла, где нахожусь и почему здесь вообще оказалась — Эйрик Халле умеет затронуть струнки чужой души, даже если его собеседник родился много лет спустя после него…

Язык — распухший и шершавый, всё же так и чешется спросить, что это была за вторая причина. Но я понимаю — выключили моновизор не просто так. Поэтому я задаю совершенно другой вопрос:

— Зачем вы мне это показали?

— Чтобы ты не питала иллюзий. Теперь ты понимаешь? Тебе не по плечу тягаться с нами. Регентство — механизм, который безжалостно перемалывает любого, кто встанет на его пути. Мы сломили даже его, — он кивает на экран. — Его попытка, как ты понимаешь, провалилась с треском. Он решил, что умнее Регента, умнее системы, умнее власти… Наивный дурак… Обхитрить систему? Опорочить Регента? Свергнуть власть? Да он был настоящим идиотом, если полагал, что сможет разрушить незыблемый чётко выстроенный режим… — Бо поглаживает свою куцую бородку. — Так вот. Этому не бывать. Ему не удалось, и тебе не удастся. И твоим друзьям. Уж мы-то об этом позаботимся!

От его слов горло перехватывает, а ладони становятся влажными. Что ещё они придумали? Снова огонь? Ток? Четвертование? Или меня, наконец, убьют?.. Лучше бы последнее, но вряд ли мне грозит такое счастье.

— Не проще ли меня просто убить? — всё-таки спрашиваю я так легко, будто речь идёт о погоде, а не о собственной жизни.

— О, дорогуша… Запомни раз и навсегда — в этом мире ничего не бывает просто. Как говорится, даже прыщ…

Бо начинает ржать, да так торжествующе громко, что хочется его ударить. Подойти бы, размахнуться как следует… и раз… наотмашь!

А потом надеть ему на голову тарелку с объедками.

Но я продолжаю стоять столбом, а он продолжает смеяться. И в этом смехе есть всё — презрение, превосходство и даже радость. Думаю, его радует сломленный вид таких, как я.

— Так вот, — отсмеявшись, продолжает Бо. — Убивать тебя нельзя. Пока. Я предлагаю тебе сделку. Ты получишь свободу, хороший отсек на Бугре, какую-нибудь непыльную должность, хорошую эйдоплату… Как видишь… — он кивает на экран, — мы умеем выполнять обещания.

— А что я должна вам взамен?..

— Информацию, что же ещё?

— Я ничего не знаю! — слишком уж поспешно произношу я, понимая, что подобная сделка не для меня. Если я соглашусь, как потом буду смотреть на себя в зеркало?

— Да, конечно, мы в курсе. Даже старый добрый Террин тебя не разговорил, хотя многим достаточно только увидеть его малышку, и у них сразу развязывается язык.

При упоминании о старикашке меня передёргивает, что не укрывается от моего собеседника.

— Просто я действительно ничего не знаю… — произношу тихо.

— Я, кажется, предупредил, что просто — это не про тебя? Когда ты сбежала из города, тебя сопровождали трое, так что не морочь мне голову.

— Так и есть, но наши пути почти сразу разошлись…

— Их имена! И всё, что ты о них знаешь!

— Имён они не называли. Сказали, что тоже совершили побег… — вру я.

— Что, за несколько недель ты не удосужилась с ними познакомиться? — Бо берётся за следующую куриную ножку и впивается зубами в мясо. Рот наполняется слюной.

— Говорю же, наши дороги разошлись.

— А дневник? Расскажи-ка мне, как так вышло, что ты с одним из них вломилась в Музей, проникла в Хранилище и выкрала некий дневник этого самого Эйрика Халле.

Бо кивает на экран, где предок Дина застыл с раскрытым ртом, будто моля о помощи.

— Э-э…

Судорожно пытаюсь придумать, как ответить, но ничего не приходит в голову. Врать бесполезно, а признаваться в грехах я не намерена.

— Мне нечего вам сказать…

— Ну, что ж… Очень жаль, что твоя память тебя подводит. Попробуем её подлечить… Плюкаш!

Тут же рядом со мной вырастает мой персональный охранник и, дёрнув меня за руку, толкает к двери.

33 глава. Свобода требует жертв

Лето как-то незаметно состарилось. Август близится к концу. Дни стали короче, а солнце превратилось в бледное пятно на небе. Деревья постепенно желтеют, а ветер, подхватывая опавшую листву, носится по тропинкам острова.

— Как тебе книжка? — я лежу, растянувшись на покрывале вблизи василькового поля и жую травинку. — Понравилась?

Мы решили с Крэмом выбраться на прогулку, чтобы насладиться последними крохами лета. Кто знает, как скоро осень отвоюет наш остров?

— Крэм доволен как слон! Ты откопала самую лучшую книгу на свете! Вот, послушай…

Крэм вытаскивает из-за пазухи потрёпанное творение Ричарда Баха. — зашелестели страницы: — Он говорил об очень простых вещах: о том, что чайка имеет право летать, что она свободна по самой своей природе и ничто не должно стеснять её свободу — никакие обычаи, предрассудки и запреты. «Существует только один истинный закон — тот, который позволяет стать свободным, — сказал Джонатан. — Другого пути нет». — Крэм поднимает на меня взгляд. — Ты понимаешь, Кара? Мы как чайка Джонатан в книге, а город — это Стая… Нам нужно всего-то рассказать Стае о свободе…

— Не всё так просто, Дружок… — не соглашаюсь я. — Твой Джонатан наверняка тоже столкнулся с трудностями?

— Щас… — Он снова листает страницы. — Вот… «Почему труднее всего на свете заставить птицу поверить в то, что она свободна, — недоумевал Джонатан, — ведь теперь каждая птица может убедиться в этом сама, если только захочет чуть-чуть потренироваться. Почему это так трудно?». Ему пришлось несладко…

— Ну а чем всё кончилось? Он справился? Как ему это удалось?

— Он был терпелив и мудр и знакомил Стаю со свободой на собственном примере, вот как! И он выстоял, у него получилось! — Крэм смотрит на горизонт, где слоится облачный пирог черничного цвета. — Как бы и я хотел однажды стать свободным и полететь…

Я улыбаюсь.

— Но ведь ты сам сказал, что свобода внутри? Значит, важно ощущать себя свободным?

— Ну да… — соглашается он. — Но Крэму так хочется стать лётчиком и… — он бережно кладёт книгу на плед и, вскочив на ноги, сдвигает пилотку на бок и разводит руки в стороны, изображая самолёт, — полете-еть!

— Эй, подожди меня!

Я тоже поднимаюсь на ноги и несусь вслед за ним в самую гущу васильков.

***

С тех пор, как Магнус заполучил дневник, его почти не видно. Даже два подряд собрания были отменены… На трапезах он появлялся задумчивый, быстро ел и снова пропадал у себя в кабинете.

Ви-Ви взялась за подготовку к свадьбе — уже предложила три варианта меню, никак не желая понять, что мне всё равно, чем она будет нас кормить.

Я мечтаю лишь об одном — быть с Дином. И в радости, и в горе. Пока же нам достаются только вечера после работы. Мы бродим по дорожкам Либерти, держась за руки и непрерывно целуемся. Стоит ему коснуться моих губ, и я снова взмываю в небеса.

Сидя прямо на траве вдоль аллеи Любви, мы смеёмся и строим планы на будущее.

— Нет, ну а всё-таки сколько? — не унимается Дин.

— Ну хватит! — хихикаю я. — Не знаю… Ты бы видел, как мучилась Марна… Давай начнём с одного, а там посмотрим?

— Договорились! — он вдруг заваливает меня в траву и нависает сверху. — Но обещаю, что одним мы точно не ограничимся!

Травинки щекочут шею, и я поворачиваю голову на бок. Дин тут же использует эту возможность и целует моё ухо. Прикрываю глаза.

Восхитительно.

— О, Дин…

— Ты так прекрасна… — его шёпот звучит музыкой и заглушает удары сердца, которое неистово бьётся под его ладонью.

Нет, это он прекрасен… Открываю глаза. В свете заходящего солнца Дин одновременно выглядит искусителем и непорочным ангелом. И он теперь — мой.

***

Очередное воскресное собрание всё-таки состоится и Красный зал уже забит до отказа — все соскучились по Магнусу и его речам. Снова занимаю место в первом ряду рядом с Дином. Он нежно гладит меня по руке и мягко улыбается.

В воздухе на этот раз витает нечто таинственное и загадочное. И это нечто обретает форму, стоит Магнусу войти в зал с дневником в руках. Сам Магнус выглядит до того торжественно, что у меня невольно перехватывает дыхание.

Взобравшись на сцену, он дарит нам улыбку, а затем победоносно выбрасывает вверх руку с потрёпанным маленьким блокнотом.

— Вот оно, дорогие мои! — громко произносит Магнус. — Оружие, которое поможет нам в борьбе с Регентством!

Зал загудел. Я тоже подаюсь вперёд, в предвкушении. Что-то сейчас будет…

Дин, тихо извинившись, поднимается на сцену вслед за отцом.

— Мы так долго этого ждали! Пришло время нанести удар. Хватит нам отсиживаться. Это наша земля и никакой Регент не вправе нас лишать её. Итак… Я внимательно изучил записи Эйрика Халле. И обнаружил нечто удивительное. Воистину сегодня великий день! В наших руках оружие, благодаря которому мы покончим с особенными. Это… — он снова трясёт дневником в воздухе, — поможет сокрушить Олимп раз и навсегда. Мы разрушим его и построим новый мир на обломках старого. А потом провозгласим единственно верных правителей — свободу и равенство, дорогие мои!

— Что же это за оружие такое, Магнус? — спрашивает старый Шпанс, кряхтя и закашливаясь. Сегодня даже он здесь.

— О, это… взрывчатка. Много взрывчатки… Итак, Эйрик Халле был одержим идеей свергнуть Регента и его правительство. И уже в то время он использовал подземные тоннели, которыми мы пользуемся по сей день.

Так вот, однажды совершенно случайно он обнаружил залежи взрывчатки. Оказалось, что ещё во времена Кровавой войны город был заминирован. Если бы враги прорвались, его бы не сдали, а взорвали.

После войны детонаторы, конечно, отключили, но взрывчатку убирать не стали… То ли забыли, толи решили оставить на всякий случай. И прежде чем исчезнуть, Эйрик успел провести колоссальную работу по поиску этой взрывчатки и нашёл практически её всю… Жаль, что дальше дело не пошло, потому что он пропал… Но здесь… — Магнус снова машет дневником. — всё подробно описано. И мы… его потомки… доведём дело до конца! Избавим город от особенных, уничтожив Олимп!

От слов Магнуса у меня мороз по коже, но ещё больше я ужасаюсь, когда все свободные громко аплодируют. Звон стоит такой, точно бомба уже взорвалась.

Они обнимаются, совсем как на фестивале Свободы — желая друг другу победы над особенными. Никого, похоже, и не волнует, что речь идёт о тысячах жизней.

— Нам остаётся только отыскать их и запустить! — продолжает Магнус. — Но тут, я уверен, ты нам как раз и поможешь, — обращаясь к Шпансу, гремит Магнус. — Уничтожим этих тиранов раз и навсегда.

Аплодисменты водопадом обрушиваются на меня, унося в пучину разочарования. Это неправильно, так не должно быть. Не могут люди, так отчаянно любящие свободу, быть такими кровожадными.

Когда зал постепенно затихает, я несмело поднимаю руку вверх и тихо спрашиваю:

— Э-эм. Я не совсем согласна. Можно… можно мне высказаться?

Десятки глаз устремляются на меня. Но больше всего меня пугает Магнус. Наверное, если бы взгляд мог убить, я бы уже упала замертво.

— Что ж, если тебе действительно есть что сказать, милости просим.

Несмотря на вкрадчивый и спокойный голос Магнуса, я понимаю, что он в бешенстве. Ярость его таит скрытую угрозу и напоминает водяную воронку, которая затягивает в непроницаемую глубину. Но отступать некуда, так что я сбивчиво продолжаю:

— Но ведь на Олимпе живут тысячи людей. И не все из них плохо относятся к стандартным или дефектным. Вы… делите всё на белое и чёрное, но мир… гораздо шире. Краски смешиваются, образуя новые цвета и оттенки. Вы сами говорили, что ярлыки — удел Регентства. А теперь сами…

— Я тебя услышал…

Магнус останавливает меня жестом, но я всё же решаю закончить свою мысль:

— Но ведь там, кроме сытых особенных, сутками напролёт пашут те, кто тоже пострадал от Регентства, такие же люди, как и мы с вами. Дворники, водители, прислуга, повара и официанты… Они ведь тоже могут погибнуть…

— Достаточно, Кара! — Магнус обрывает меня на полуслове.

Я смолкаю, и вокруг воцаряется тишина. Она укутывает нас, заполняя даже самые мелкие щели в зале.

Моя отвага куда-то испарилась. И теперь всё, чего мне хочется, это последовать вслед за ней. Но я упрямо вздёргиваю подбородок, стараясь держаться уверенно. И встречаюсь взглядом с Дином. Он стоит рядом с отцом, плечо к плечу, и смотрит на меня с недоумением, и оно ударяет сильнее, чем ярость Магнуса.

— Я только хотела сказать, что…

— В следующий раз, если ты захочешь что-то сказать, — резко обрывает меня Магнус, — говори наедине. — Впервые в его голосе я слышу угрожающие нотки и мне становится не по себе. — А теперь… — он уже снова обращается к публике, — давайте за работу…

Все расходятся по своим делам, в зале остаюсь я, Илва, Магнус и Дин.

— Кара, подойди… — властно приказывает Магнус. Приходится подчиниться. — Чтобы это был последний раз, когда ты… — он подбирает нужное слово, — ставишь под сомнение мои слова или действия.

— Отец… Я уверен, Кара ничего такого не имела в виду! — заступается за меня Дин.

— Я сам делаю выводы, сын. — Магнус непреклонен. — Я тебя предупредил.

— Мне казалось, мы свободные, а значит имеем право на свободу слова, за которую так ратовал Эйрик Халле! — не выдержав, говорю я.

— Свобода свободой, но дисциплину никто не отменял… Если дать людям безграничную свободу — она породит хаос, Кара.

— Я всего лишь хотела сказать, что методы свободных кажутся мне… жестокими.

— А мне казалось, я ясно дал понять, что решения здесь принимаешь не ты! Разговор окончен. Илва, пойдём, нам нужно многое сделать.

Я наблюдаю за тем, как они уходят и на сердце у меня тревожно.

— Кара, послушай… — это Дин. — Не нужно так остро реагировать. — Он приобнимает меня за плечи. — Пойми, мой отец всю жизнь борется с особенными… А до этого боролся мой дед, а до этого…

— Да, знаю… Вся ваша династия положила свою жизнь на борьбу! — впервые упоминание о семействе Халле вызывает у меня раздражение. — И ты продолжишь дело, когда это потребуется.

— Необязательно. Если оружие сработает как надо — мы победим. Наконец-то победим! — мечтательно произносит Дин.

— Но ведь погибнут люди.

— Люди?.. Они-то нас за людей не считают. Нас вынудили уйти, а остальных угнетают и эксплуатируют. Разве это правильно?

— Нет, Дин… Но ведь там живут и те, кого эксплуатируют. Они ведь совсем ни при чём.

— А ты подумай, что было бы с тобой, если бы мы не вмешались, Кара. Хоть кто-то за тебя заступился тогда?

Я вспоминаю испуганных жителей Ямы, которые шарахались от меня, будто от прокажённой.

— Они запуганные — это да. Но охотились за мной КБН и Полиция Внешности, а не весь Олимп! — парирую я. — Это как если за мою позицию вы станете наказывать всех жителей острова, согласись, это ведь дико?

— Не сравнивай, пожалуйста, это совсем другое.

— Ну, конечно… Другое, только потому что вы так решили. Скажи, Дин, как ты можешь рассуждать так категорично? Ты ведь сам даже никогда не был в городе…

Глаза Дина на мгновенье темнеют — я задела его за живое.

— Я верю своему отцу, Кара. И остальным.

— А своей невесте, выходит, не веришь, да? Что ж, понятно. Извини, я пойду…

Покидаю Красный зал с высоко поднятой головой, иду медленно, мысленно моля Дина, чтобы он бросился вслед, остановил, признал, что и в моих словах есть доля истины.

Но истина в том, что я осталась совершенно одна со своей правдой.

Вокруг ни души.

В заточении. Бочка дёгтя

К сожалению, сегодня нам не приходится идти долго. Спустя всего несколько извилистых кривых коридоров мой надзиратель уже открывает передо мной дверь и вталкивает вовнутрь.

Я даже не успеваю испугаться как следует, когда натыкаюсь взглядом на две чёрточки глаз Фугу. Именно так в Питомнике я рисовала глаза человека, пока не научилась изображать их более круглыми.

— Ну и где ты ходишь, паршивец? — голос её звенит… нет, не колокольчиками. Скорее — разбитым окном. — Пора давно начинать…

— Сию минуту…

Плюкаш толкает меня вперёд, туда, где сиротой застыла пузатая бочка. А с потолка мелодично падает вода, разбиваясь о каменный пол.

— Итак, вот мы снова и встретились… — Фугу смотрит с презрением. — Что ты мне скажешь сегодня?

Меня начинает трясти. Взгляд так и притягивает эта странная бочка. Что в ней? Кислота? Змеи?

— Мне нечего сказать… — произношу очень тихо, но слова мои, отталкиваясь от стен, разрывают тишину вокруг.

— Плюкаш! Приступай!

Вопреки своему решению принять пытку с достоинством, я начинаю визжать и вырываться из цепких лап своего конвоира, но что может ослабевшая девчонка против громилы? Точно я тряпичная кукла, болтаюсь в его руках.

Бочка становится всё ближе, а потом Плюкаш хватает меня за голову и опускает прямо в неё лицом и начинается ад.

34 глава. Наказание

Как бы там ни было, но сегодняшняя ночь превращается в настоящее мучение. То мне снится Олимп, охваченный огнём, то Магнус, указывающий на дверь.

Все страхи смешались в один нескончаемый поток и душат, душат, душат…

Я просыпаюсь вся в поту и снова долго не могу уснуть, а стоит задремать, всё повторяется вновь.

Город, объятый пламенем. Магнус, выгоняющий меня с острова. И Дин, который почему-то смотрит куда угодно, но только не на меня.

Промаявшись почти всю ночь, встаю в прескверном настроении, но зато с первыми лучами солнца. Сегодня мне выпало дежурить на Кухне, так что решаю позавтракать сразу там — видеть островитян не хочется совсем.

Стоит появится в Королевстве Ви-Ви, как она тут же начинает кудахтать:

— Птенчик, ты э… чего это так рано поднялась?..

— Не спится… Зато сразу примусь за работу! Я сегодня дежурю у тебя…

— Ох, милая моя… — Ви-Ви отчаянно краснеет. Никогда не видела её такой красной, даже у горячей плиты. — Мне очень жаль, но…

Сердце тревожно забилось, а потом как будто замерло. Земля ушла из-под ног. Неужели сон оказался в руку и меня выгоняют с острова?

— Что?.. — шепчу едва слышно.

— Вчера меня вызывал к себе Магнус… Сказал отменить все твои дежурства на неопределённый срок. Тебе запретили дежурить до его специального распоряжения…

Ви-Ви на меня не смотрит, только комкает полотенце и тихонько вздыхает.

— Меня что, перевели на Ферму или в Теплицу в наказание? — рассуждаю я вслух.

— Боюсь, что тебе нигде нельзя пока дежурить.

— Но ведь каждый на острове должен приносить пользу… — тупо повторяю слова Дина, сказанные когда-то. — Меня что, выгоняют?..

— Нет, что ты! Магнус так никогда не поступит. Это что-то вроде выходных. Зато у тебя будет время подумать…

— Ах, подумать?! Может, пока я не поменяю мнение меня и кормить не будут? — произношу с сарказмом, понимая, впрочем, что бедная Ви-Ви тут вообще ни при чём.

— Да как ты можешь… — произносит повариха с укором. — Магнус не изверг. И кормить тебя будут, как и всех остальных.

Сначала чувствую облегчение, но затем будто под лёд проваливаюсь — кому из свободных понравится пахать, пока кто-то прохлаждается?..

— Но это нечестно по отношению к остальным, — не унимаюсь я.

— Понимаю. Но об этом тебе лучше с Магнусом поговорить… — советует Ви-Ви, пряча глаза.

— Хорошо. Я так и сделаю… И прямо сейчас!

— А как же завтрак?..

— Что-то мне совсем расхотелось есть, спасибо.

Покидаю кухню в смешанных чувствах. Ночные страхи испарились подобно утреннему туману и чем больше я думаю о Магнусе и его решении, тем больше меня разбирает злость.

Солнце едва забрезжило над верхушками деревьев и утро только-только вступило в свои права. Спит ли ещё Магнус? Есть лишь один способ об этом узнать — наведаться к нему в кабинет.

Дом дремлет, будто исполинское чудовище, застывшее посреди леса. Сейчас его чёрные глазницы-окна мрачно взирают на меня, словно говоря — ты здесь чужая.

Тихонько поднимаюсь на крыльцо и вхожу. По тёмным коридорам крадусь к кабинету Магнуса, раздумывая, что же ему сказать…

Возле двери замираю на мгновенье, но потом, боясь струсить, заношу кулак и стучусь. В тишине стук разносится эхом, и я сама вздрагиваю.

За дверью слышится какой-то шум, потом она резко распахивается и на пороге появляется… Илва.

— Ты кого-то ищешь? — приторно спрашивает она.

— Магнуса.

— О, он отлучился. У нас ведь столько дел с подготовкой… — от её хищной улыбки у меня мороз по коже. — Пока его нет, я за главную. Так что ты хотела?..

Лучше удавлюсь, чем буду рассказывать Илве о своих бедах. Тем более, что она, похоже, и так всё знает.

— Спасибо, ничего. Дождусь, пока он вернётся.

Спешу поскорее покинуть Дом. Не желаю никого видеть. Не желаю ни с кем говорить.

В заточении. Решение принято

Вода повсюду. Словно меня столкнули в море, и я с головой ушла под воду. Держусь из последних сил, но лёгкие, протестуя, требуют воздуха. Ничего не могу с собой поделать. Рот сам собой открывается, и я делаю вдох. Но вместо жизненно необходимого кислорода, получаю порцию солёной морской воды.

Плюкаш выдёргивает меня из бочки. Отплёвываясь, я всё-таки делаю спасительный вдох. Ноги подгибаются, и я чуть не падаю, но мой конвоир удерживает меня на месте, больно дёрнув за плечо.

— Ну-с? Тебе появилось что сказать? С кем ты лазала по Арке, как обезьяна?

— Вы можете меня убить, но я ничего не скажу, потому что ничего не знаю…

— Да легко! Плюкаш, действуй!

И снова бочка. Снова тонны воды, её столько, что лёгкие захлёбываются.

Соль разъедает горло, и я захожусь в приступе кашля.

Отплёвываясь, я судорожно дышу, будто про запас.

— Что ж. У нас в арсенале множество рычагов, и мой тебе совет: не доводи до них.

Я молчу. Решение принято. Как бы там ни было, но Либерти — это мой Дом… И я его не предам. Уж лучше умереть, чем предать Крэма, Анису, Тьера, Шпанса и остальных.

35 глава. Сказ об Одинокой роще

Блуждаю по дорожкам острова, не желая возвращаться в Дом. С некоторых пор я чувствую себя там чужой. Да и не хочу видеть косых взглядов… Щёки снова пылают, а горло будто колючей проволокой сдавило. За что они так обошлись со мной?

Слова Ви-Ви отдаются эхом в голове.

— Боюсь, что тебе нигде нельзя пока дежурить…

Сворачиваю на узкую тропинку, ведущую к склону, утопающему в синих цветах. Выбравшись на опушку леса, замираю на мгновенье…

Здесь так тихо и спокойно. Только ветерок слабо колышет васильки, будто волны, да слышится стрекот насекомых в траве… Но в цветах больше нет сочности, они состарились и потускнели — вот-вот зачахнут, совсем как я.

Вглядываюсь в осеннее небо, выискивая признаки опасности, но на горизонте только мутные лохмотья облаков и больше ничего.

Ноги сами несут меня к статуе Либерти. Вот и она. Поднятые над головой руки обрели свободу, разорвав тяжёлые цепи, и теперь путаются в облаках.

Застывшее меж скал каменное изваяние взирает на меня, точно пытаясь что-то сообщить. Но Либерти не нужен язык, чтобы что-то сказать, ей не нужны слова, чтобы ты её понял. Разорванные цепи в её руках сильнее любых речей. Она словно взывает ко мне: я боролась за свободу, и ты борись.

Но сил на борьбу нет… Если ты в одночасье превращаешься в изгоя там, где царит свобода, значит что-то с этой свободой не так…

Впервые с появления на острове ощущаю себя чужой здесь, а статуя Либерти выглядит жалко. Всего лишь кусок камня, проку от которого не больше, чем от речей Регента.

Ухожу прочь, лишь бы не глядеть в эти пустые мёртвые глазницы. В них — ничего. Только камень.

Иду и иду. Ноги уже ноют от усталости, но всё же лучше бродить по острову, чем вернуться в Дом.

Даже не замечаю, как выхожу к ручью, а ведь именно здесь я с жаром высказывала Фолку всё, что о нём думаю.

Нагибаюсь, загребаю полную ладонь камешков и начинаю бросать их один за одним в воду, совсем как Фолк когда-то… Вот бы можно было бы утопить и слова, сказанные в мой адрес.

Раз — и унижение пошло ко дну.

Два — и это уже приговор Магнуса потонул, громко булькнув.

Вглядываюсь в мутную поверхность воды, пытаюсь разглядеть очертания своего лица, которое расплывается, будто клякса.

— Попала в немилость?..

Поворачиваю голову — у гнилого дерева стоит Фолк: руки в карманах, волосы торчком, на губах кривая улыбка…

— Да нет… — отвечаю небрежно. — Просто у меня выходной.

Зачем-то отчаянно вру, хотя уже к обеду весь Дом и так будет знать о моём отстранении, но ведь остаётся малюсенький шанс, что Магнус всё-таки отменит свой запрет. Мне бы только поговорить с ним…

— Ты забываешь, что я тоже живу здесь, — он кивает в сторону Дома, которого за густыми деревьями отсюда и не видно.

— И что с того?.. — огрызаюсь я.

— А то, что я тоже не всю жизнь был под командованием Бублика. Привыкай, здесь всегда так — высказываешь своё мнение, которое идёт вразрез с мнением Магнуса, — придётся платить. Делаешь что-то, что противоречит правилам — снова плати. А в этом, уж поверь мне, я ушёл далеко вперёд… У меня на острове самый большой счёт.

Фолк тоже нагибается, подбирая несколько камней. Плюх. Первый полетел в воду.

— Ну так посвяти меня, чем ты так провинился…

— Много чем. — Он пожимает плечами, отправляя очередной снаряд в ручей. — Вот в последний раз мне пришлось несколько месяцев просидеть на острове — Магнус не пускал меня в город. И только когда нужно было встретить тебя, он всё-таки дал добро, но главным назначил Буббу…

— Что ж ты такого натворил?

— Нарушил приказ. — Невесело улыбается Фолк. — Как-то раз, возвращаясь с задания, мы наткнулись в тоннелях на мужчину. Он умирал…

— Шпанс? — догадываюсь я.

Фолк только кивнул.

— По инструкции мы не должны были привозить его на остров. Нам надо было сообщить о нём Магнусу и после его одобрения вернуться за ним.

— Но вы его привезли?

— Иначе бы он точно помер. Я решил рискнуть. Но Магнус не оценил… С тех пор группой командует Бубба.

— Но ведь без Шпанса не было бы ничего: ни меня, ни Музея, ни дневника…

Я вспоминаю, с какой гордостью Магнус говорил о спасении Шпанса, как радовался, что тот попал на остров, ведь без его знаний и навыков свободные не смогли бы перейти к решительным действиям.

— Угу. Ты это Магнусу скажи… — усмехается Фолк. — Нет, на самом деле, как лидер, он поступил верно. А иначе каждый второй будет поступать по-своему.

— Но ведь в твоём случае риск был оправдан…

— А это уже не важно. Авторитет Магнуса должен быть незыблемым. Каждый житель острова должен знать, что за неповиновением последует наказание. То же касается и тебя. Здесь не принято поступать вразрез желаниям Магнуса, не принято и высказываться против его идей. А ты ещё и при всём честном народе поставила под сомнение его решение. Такое просто так не прощается…

— Ох, извините, но мне при входе на остров никто свод правил не показывал… — я начинаю злиться.

— Свод правил ты найдёшь у Регентства, а у нас… у нас с Магнусом все соглашаются по доброй воле…

— Значит ты согласен с тем, что тебя заменили Бубликом, а меня отстранили? — сердце ёкает.

— Магнус не может поступать по-другому. Иначе всё развалится. А вот остальные… Кто-то, скорее всего, согласен с тобой, но не смеет возражать Магнусу. Даже его собственный сын…

При упоминании Дина душа заныла, а в сердце будто гвоздь загнали и где-то внутри начинает скрестись пресловутая кошка. Но я не подаю виду, что меня это задевает. Фолк наступил на больной мозоль и, подозреваю, сделал это намеренно.

— Дин просто не переносит конфликтов. — Мой голос немного дрожит.

Сама не знаю, чего я больше хочу: оправдать Дина в глазах Фолка или в своих? А есть ли разница?

— Ну да… Очень удобно! — Фолк кривит губы в усмешке, демонстрируя сколотый зуб.

— Ну а чем ты лучше? Между прочим, ты тоже не встал на мою защиту.

— Но я и не лез к тебе в штаны, знаешь ли! — ещё один снаряд летит в воду, перелетает на другой берег и с глухим стуком падает на землю, а вот попадает он прямёхонько мне в душу.

— Зачем же так грубо?.. — щёки начинают пылать, как если бы меня окунули в кипяток.

— Предпочитаю называть вещи своими именами, — новый камешек полетел в воду.

— Или просто привык быть грубым… — возражаю я.

— А ты хотела, чтобы я упомянул про свадьбу?..

Свадьба. Со всеми этими переживаниями я совершенно о ней забыла. На душе становится совсем скверно.

— Мы с Дином… в общем, всё сложно.

— Ёпта, да в жизни и не бывает просто! Но если он тебя выбрал, то должен был поддержать.

— Ладно, меня наказали… — меняю тему. — И что мне теперь делать?

— Ничего. Ждать. И наслаждаться свободой в Раю.

— Так ты об этом меня тогда предупреждал?..

— Да, но я надеялся, что ошибся, и ты не будешь лезть в петлю.

Рука сама тянется к кривобокому камню, что висит у меня на шее. Теперь он безжалостно тянет вниз, будто весит целую тонну.

— Ты сильна духом и плотью, душа. Но перст судьбы уготовил тебе немало испытаний! И лишь от тебя будет зависеть их исход.

Так, по-моему, говорила Рагна? Не то ли это испытание, которое она обещала? В глазах начинает щипать и мне нестерпимо хочется уйти.

— Что ж, спасибо за то, что просветил… — во рту появляется горький привкус. — Поздновато, конечно, но всё-таки.

— Если тебя это утешит, я на твоей стороне. Но у Магнуса своя правда. Так всегда было. И так всегда будет.

— Угу… — усиленно моргаю и слёзы проходят. Вот бы можно было вытравить боль из сердца так же легко и просто. Но душа плачет иначе.

— Ты никогда не думала, почему это место прозвали Одинокой Рощей? — ни с того ни с сего спрашивает Фолк. — Хотя правильнее было бы назвать его одиноким деревом или одиноким дубом…

Это правда. Вокруг сухие, давно скончавшиеся дубы, в мольбе сиротливо тянут свои ветви в равнодушное небо. И только один дуб шелестит зеленью и выглядит до того величественно на фоне убогих мёртвых собратьев, что хочется любоваться им вечно.

— Честно говоря, нет. Наверное, остальные засохли от старости.

— Наверно… Только этот отчего-то цел и невредим. — Он кивает на единственный зелёный дуб здесь. — В детстве я слышал легенду про то, как жила и погибла дубовая роща. Этот дуб будто из той самой легенды.

— Расскажи… — прошу я. Почему-то мне очень важно услышать эту историю.

Сначала Фолк долго молчит, но потом всё-таки начинает рассказ и голос его теперь совсем иной — вкрадчивый и тихий:

— В далёкие-далёкие времена населяли землю колдуньи. Встретятся в полночь и давай зло творить. То урожай помнут, то скот перепугают, а то и дома спалят. Ловили их люди, да где им, без волшебной силы-то.

После ночных проделок больше всего колдуньи любили отдыхать в кронах дубов, что росли у пропасти. Стоило им подлететь к деревьям, да прошептать нужные слова и могучие дубы раскрывают объятия, только и слышно, как скрипят под их ногами ветви, как зелень шуршит, как стонут стволы. А людям и невдомёк, где прячутся ведьмы. Так и повелось.

Но однажды молодой дуб восстал против колдуний и зашумел:

— Разве правильно это, что мы укрываем зло своей листвой?

— Уж не жалеешь ли ты людей, что рубят наши стволы? — загремели собратья. — Таков уж этот мир, всем достаётся. Мы терпим дождь, снег, ветер. Так пускай и люди потерпят колдуний.

— Вы только о себе и думаете… — возразил молодой дуб. — Как хотите, но ни одна колдунья больше не коснётся моих веток, ни один мой листик не станет им прибежищем.

И сдержал он слово своё. Не пустил зло. Колдуньи хотели сначала проучить упрямца, но потом решили, что упрямство его — дурной знак и засобирались покинуть эти места. А на прощанье за верность старых дубов пообещали исполнить их заветное желание.

— Мы хотим такие листья, чтобы звенели точно драгоценные камни и переливались на солнце… — загудели дубы, что росли справа.

Исполнили колдуньи их желание, одарив дубы хрустальными листьями, что заблестели на солнце и зазвенели колокольчиками.

— А мы хотим, чтобы листья наши были мягкие, как луговая трава, и ароматные, как розы!

Исполнили колдуньи и это желание. И вот разнёсся вокруг аромат да такой дивный, что впору было старым дубам зацвести вновь.

Только один молодой дуб ничего не получил.

Колдуньи полетали вокруг, позлорадствовали, да и улетели в далёкие края.

Фолк замолкает. И ещё один камушек находит свой приют в ручье.

— Что же было дальше?

— А ты как думаешь? — он разворачивается, глядит с прищуром.

— Да откуда ж мне знать?.. Давай уже, заканчивай свою сказку.

— Всё банально и просто.

Шли на следующее утро разбойники и увидали, как блестят хрустальные листья на солнце. Влезли на деревья, оборвали все и ушли довольные.

Звон хрустальных листьев услышали козы, что паслись на соседнем лугу. Подошли они ближе, и чудный аромат ударил им в ноздри. Пастух обрадовался, да и оборвал все листья с дубов слева на корм для своих коз.

А молодой дуб зеленел по-прежнему, но в гордом одиночестве.

Вот так. Ты как тот самый дуб из сказки — сражаешься со злом. И однажды добро победит.

Меня разбирает злость. Что понимает этот парень? Не он сейчас в опале, а я.

— Не всё так просто. Добро не бывает абсолютно белым, как и зло не выкрашено в угольно чёрный… Спасибо за сказку.

Развернувшись, плетусь в сторону Дома. Очередной всплеск воды возвещает, что Фолк ещё не наигрался.

В заточении. Хруст костей

Я иду по каменному полу, то и дело наступая босыми ступнями на камни. С непривычки они горят огнём — слишком редко мне позволено полноценно ходить. Но этот огонь — ничто по сравнению с тем, что полыхает сейчас в моей душе. Страх неизвестности сжигает меня изнутри. Что они придумали на этот раз?

Наступив пяткой на очередной острый камень, даже не вскрикиваю — загрубевшую кожу так просто уже не поранить. Вот бы и с душой так можно было — топчи сколько хочешь, рви на части, а ей всё нипочём. Мысленно обращаюсь к эйдосу, умоляя бездушное божество пощадить меня.

На сей раз мы входим в совершенно другую пещеру, и я позволяю себе выдохнуть. По крайней мере, здесь нет того безумного старикашки или бочки с водой…

Мой надзиратель толкает меня вперёд. В страхе озираясь по сторонам, я оглядываюсь. Стены увешаны электросвечами, отчего здесь царит полумрак. И, слава эйдосу, нет никаких печей или бочек!

— Топай давай!

Охранник в нетерпении снова меня толкает, и я чуть не падаю. Это у нас уже такой ритуал.

Проход ведёт направо, а дальше — кривая каменная арка, прорубленная прямо в скале. Где-то чуть слышно капает вода.

Оказавшись по ту сторону, осматриваюсь вокруг. В свете ламп на стене поблёскивают кандалы. В иссушенном горле становится совсем сухо. Сглатываю подступивший комок, но в глотке ни капли слюны, так что он остаётся на месте.

— Твои новые апартаменты! — кивает конвоир. — Располагайся.

Я не могу пошевелить и пальцем. Мои мышцы, высохшие, словно молодое деревце без воды, совершенно не слушаются.

Охранник, не церемонясь, хватает меня за шкирку и тащит к кандалам, точно я нашкодивший котёнок.

Щёлк. Руки надёжно пристёгнуты к стене. Запястья сдавливает металл. Щёлк. Щёлк. Ноги наливаются свинцом.

— Что со мной сделают? — ненавижу себя за то, что пищу, будто храмова мышь.

— Сейчас узнаешь! — охранник на секунду прикрывает свой поросячий глаз, подмигивая.

Спустя целую вечность появляется моя старая знакомая. Фугу. Уверена, что ничего хорошего её появление не предвещает.

— Приведи… — командует Фугу охраннику.

Тот с довольной рожей выходит, но очень быстро возвращается и уже не один… С ним девушка.

Вглядываюсь в худое бледное лицо, и оно кажется смутно знакомым. Никак не могу вспомнить, откуда могу её знать. Где-то на задворках сознания мелькают образы прошлого, но это было так давно и словно не со мной… Но стоит ей прошептать моё имя и всё сразу встаёт на свои места.

— Саюр… — выдыхаю я.

Мы никогда не были особо близки, да и как, если в нашем обществе главный лозунг — Личное пространство. Индивидуальность. Сдержанность.

С самого нашего появления на свет мы ведём индивидуальный образ жизни. Отношения не приветствуются. Мы живём в одиночных отсеках. Нас сознательно огородили друг от друга, в этом Магнус был прав. Поэтому кроме имён мы фактически ничего друг о друге не знаем. Но в моём случае достаточно и просто имени.

Мы с Саюр работали вместе в Музее. Наше общение сводилось к приветствиям и прощаниям. Но этого хватило, чтобы приковать её к стене рядом со мной. Теперь мы снова соседи.

— Кара… — меня снова зовёт Саюр.

Я поворачиваю голову в её сторону и натыкаюсь на взгляд, полный смятения и ужаса. Она не понимает, почему оказалась здесь, как умудрилась угодить в Кульпу.

— Ну-с, рада, что вы друг друга узнали! — злорадствует Фугу. — Итак, — теперь она обращается ко мне, — не хочешь ли ты мне что-то рассказать о том, где пропадала после побега?

Надзиратель тем временем быстро приковав Саюр рядом, услужливо ставит стул для Фугу, словно она зритель в театре, а мы — актёры, которые должны её развлекать.

Та устраивается поудобнее, откидываясь на спинку стула. Не знаю, откуда, но в руках охранника появляется какое-то устройство с проводами. От страха у меня сводит челюсть. Боюсь даже спрашивать, что это за штука…

— В… в-в диких з-землях… Одна… — заикаюсь я.

— Уверена? — она театрально вздыхает. — Что ж, тогда приступим-с.

Я непонимающе перевожу взгляд с этой ужасной женщины на охранника, потом кошусь на Саюр… И так по кругу… Что они задумали?

Охранник присоединяет один провод к мизинцу моей бывшей коллеги, а другой к пальцу на ноге.

— Я дефектная… И я ничего не делала… — причитает Саюр.

— Я знаю, дорогая… — сочувственно произносит Фугу. — Ты действительно ни в чём не виновата… А вот твоя коллега…

Ненавижу её! Всей своей ущербной душой ненавижу!

— Я ничего не знаю, правда! — Саюр уже рыдает навзрыд. — Прошу, не делайте мне больно!

— А это будет зависеть от неё…

Саюр поворачивает ко мне голову. Грязь размазана по всему лицу, щёки блестят от слёз. В глазах мольба.

Надзиратель поворачивает какую-то ручку на своём устройстве и пещеру наполняет невыносимые вопли.

— Перестаньте! — кричу я, дёргая изо всех сил руками, но цепи держат крепко.

Фугу поднимает вверх ладонь, приказывая своему верному псу остановиться. Саюр затихает, слышны только негромкие всхлипы. Я отворачиваюсь, чтобы больше не смотреть на неё, потому что это просто невыносимо…

Но зато теперь мне отлично видно, как Фугу закидывает одну ногу на другую, а руки складывает на груди.Она выглядит очень довольной.

Чтоб ты сдохла…

— Ну! Есть что сказать? Всё зависит от тебя.

— Возьмите меня… Зачем вам она?

— Затем, что ты слишком упряма и норовиста.

Я закрываю глаза, мечтая оказаться где-нибудь за тридевять земель.

Как же виртуозно Кульпа ломает тебя.

Хрустит твоими костями.

Сминает в кашу.

Как поступить, кого выбрать? Какой сделать выбор, если оба пути ранят?..

Будто бы наяву я вижу остров. Величественный и такой неприступный… Фестиваль Свободы. Крэм, вцепившийся в канат. Аниса и Тьер, танцующие так, словно вокруг нет ни единой души. Магнус с факелом в руках. И даже Илва с улыбкой на лице, благодаря которой черты её лица кажутся гораздо мягче. Бубба и Фолк, пляшут возле костра… Даже Тина поёт о несчастной доле свободных. А устроившись прямо в траве — я и Дин…

Открываю глаза и мираж тает, как неожиданно выпавший в мае снег.

Я в пещере.

Я здесь, в этом страшном месте, но я не могу допустить, чтобы Либерти канул в небытие, а его жители тоже угодили сюда.

Саюр, прости. Но я не могу.

— Я была одна. В диких землях. — На этот раз голос звучит твёрдо.

— Нет, Кара, пожалуйста… — всхлипы Саюр становятся громче.

Щелчок и новые вопли разносятся по пещере. К сырости примешивается зловонный запах фекалий.

Из моих глаз текут реки.

— Будьте вы прокляты! — захлёбываясь слезами, кричу я. — Будьте вы прокляты…

Бесполезно. Никто не покарает их и не поразит молнией.

36 глава. Чёрное добро и белое зло

На следующий день всё повторяется. Магнус или вовсе не возвращался, полностью погрузившись в свои поиски, или вернулся очень поздно, а ни свет, ни заря снова покинул остров. По крайней мере, в его кабинете опять восседает Илва.

Спешу выбраться из Дома, но в холле меня поджидает… Дин. Помятое лицо. Виноватый взгляд.

Глупо, но я делаю вид, что совершенно его не замечаю и пытаюсь пройти мимо. Но не тут-то было.

— Эй, Кара, подожди… — он плетётся за мной. — Давай поговорим?

— О чём это?..

— О том, что произошло. О том, что произойдёт. О том, что происходит. С нами…

— С нами?.. — переспрашиваю тихо.

Мы как раз выходим на крыльцо. Небо сегодня хмурое. Вот-вот пойдёт дождь. Погода, совсем как моё настроение.

— Я… я ведь люблю тебя, Кара… — от его слов на душе становится горько. Можно ли любить человека и при этом причинять ему боль? — Но ты не права…

Хрусь. Моё сердце треснуло. Будто кто-то с размаху наступил каблуком.

— Получается, только Магнус бывает прав? Остальные не в счёт?

— Почему это?.. Вон, все свободные поддержали идею отца, одна ты и против. Может, потому что ты слишком мало прожила с нами на острове?

— Или слишком долго с ними в городе, да?.. Пусть так. Но я останусь при своём. Убийство для меня — это слишком.

— Уверен, отец сведёт потери к минимуму.

К минимуму. Интересно, а это сколько? Сколько смертей Магнус посчитает приемлемым для достижения собственной цели?

— Это неправильно! — упрямо повторяю я. — Люди живут своей жизнью, пусть она и не кажется вам приятной, но это их жизнь… Вы хотите уничтожить целый район, где живут тысячи ни в чём неповинных людей.

— А ты спроси себя, так уж они неповинны? — не сдаётся Дин.

Делаю глубокий вздох, переводя дыхание. Наша перепалка выматывает. Чувствую такую дикую усталость, будто весь день таскала мешки с удобрениями, а между тем, утро только-только наступило.

— Ты не понимаешь… Ведь в том, что сейчас происходит, есть и моя вина. Это я достала дневник, это я вложила его в руки Магнуса. И на моей совести будет этот… кошмар.

— А чего ты вообще ждала?.. Что мы появимся в городе и начнём умолять Регента отречься от власти и отменить статусы? О чём ты думала, когда отправлялась за дневником? Считала, что в нём написан рецепт волшебного зелья, выпив которое все вдруг заживут долго и счастливо?

— Нет, конечно… Но я думала, Эйрик Халле описал какой-то иной способ, без насилия… Послушай, Дин… Если мы это сделаем, если только решимся… Чем мы тогда будем лучше их?

— Тем, что мы освободим город, подарим свободу людям. Сколько твоих знакомых пострадали от режима Регентства? Скольких подвергли Утилизации? Сколько сидит в Кульпе? Мы сражаемся за правое дело, Кара и не тебе нас судить. Сколько себя помню, я всегда представлял, как свободные во главе с отцом уничтожают Регентство, а добро побеждает… Ещё ходить толком не умел, а уже грезил победой.

— Дин, как ты не понимаешь… Добро, примерившее одежды зла, само становится злом. Разве нет?

— И это ты обвиняешь нас в том, что мы делим мир на белое и чёрное? Это ты не видишь полутонов… Не бывает только хороших и только плохих… Мы не идеальны. И ты — тоже.

— Так я про это говорю… На Олимпе тоже люди разные…

— Нет, между нами — бездна.

Бесполезно. Я словно бьюсь о стену.

— Глупо… Так глупо…

— Что именно?

— Объяснять прописные истины тому, для кого они ничего не значат… Вы под микроскопом рассматриваете Эйдолон, но мне не нужна лупа, чтобы увидеть недостатки Либерти.

— Не бывает идеального общества, Кара. Как и идеальных людей. Всё познаётся в сравнении. Но мы хотя бы никого не объявляем испорченными и не вешаем ярлыков.

— Но отстраняете от работы, наказывая за мнение… — парирую я.

— А ты бы предпочла сдаться на милость Полиции? Мы не такие уж кровожадные, какими ты хочешь нас выставить. И не эксплуатируем десятилетиями своих жителей. Не указываем, как жить, не подвергаем Утилизации, не сажаем в тюрьму. Однажды ты поймёшь, что по-другому поступить просто нельзя было.

— Нет уж. Если вы делите мир на белое и чёрное, то ты должен знать: для меня вы с ног до головы вымазаны чёрной краской.

— Если добра в мире не осталось, мы вылепим его из зла! Мне очень жаль, что ты выбрала другую сторону. — Дин разочарованно качает головой.

Он протягивает руку и касается пальцами моей щеки… Помимо воли тепло разливается по телу. Делаю шаг назад. Рука Дина безвольно повисает в воздухе.

Больно. Как же больно. Однажды в Питомнике мне сломали руку, но даже тогда я не испытывала такой боли.

— Я за справедливость, Дин… Вы можете отстранять меня от работы, можете объявлять бойкот, можете даже перестать кормить, это всё равно ничего не изменит! А теперь извини, я хочу побыть одна.

Не дожидаясь ответа, круто разворачиваюсь и сбегаю в лес. Подальше отсюда.

Только бы не видеть его глаз. Только бы не слышать его слов.

В заточении. Чаша весов

Теперь я знаю, что значит выражение «выплакать все глаза». Мои совсем разъело от слёз. Кожу щиплет, но это ничто по сравнению с тем, что стало с Саюр.

Когда всё закончилось, меня освободили от кандалов, только никакого облегчения не последовало — на плечи мне рухнули новые и имя им — вина, да такая, от которой хочется вспороть себе вены.

Саюр осталась лежать там… Неподвижное тело, потухший взгляд, в котором застыла боль… В бликах электросвечей я заметила дорожки слёз на её лице и снова разрыдалась.

Не помню, как дошла до своей камеры, но зато на всю жизнь запомнила смех Фугу, от которого меня пробрала дрожь, будто кто-то погладил против шерсти.

А её брошенное между делом обещание и вовсе выбило почву из-под ног, когда я и так еле держалась.

И обещание это въелось в голову, как смертельная болезнь, от которой нет лекарства:

— Думаешь, жизнь одного стоит меньше, чем жизни твоих друзей? Так я тебя обрадую — у нас мощные резервы. Скажем, по ребёнку в неделю, а? Как ты на это смотришь?

И снова этот довольный сытый смех, будто она жрала его горстями. Ещё бы — Фугу получила свою жертву, насытилась чужими страданиями.

Клянусь, в тот момент мне хотелось её убить, разорвать глотку голыми руками! Наверное, она это поняла по моим глазам, потому что кивнула своему верному псу, чтобы он меня придержал.

С высоко поднятой головой Фугу удалилась и даже сырые стены, покрытые толстым слоем грязи, не помешали выглядеть ей при этом по-королевски.

Небось сейчас она восседает где-нибудь в светлом кабинете с огромными панорамными окнами, а на столе перед ней лежит стопочка личных дел, откуда она выуживает по очереди папки, раскрывает каждую и вчитывается в текст, выбирая новую жертву для нашей следующей встречи.

Я вижу это так же ясно, как и свою дальнейшую судьбу… Если оба пути ранят, какой выбрать?

Вытягиваю вперёд обе руки и переворачиваю их ладонями вверх. На одну мысленно укладываю жизни островитян. На другой лежит жизнь безымянного ребёнка, которого выберет Фугу. Только от меня зависит, какую ладонь я сожму в кулак, растирая в прах воображаемые жизни. Если бы все было так просто… Тяжёлый выбор.

Невинная жизнь ребёнка или…

— В раю водились и змеи…

Слова Фолка, брошенные мне когда-то, никак не идут из головы, превращая мозги в кисель. Остров оказался настоящим террариумом, но заслуживают ли они смерти? И даже если так, имею ли я право выносить приговор?

Из груди вырывается рваный вздох.

Моё заточение превратилось в настоящую пытку. Есть кое-что пострашнее собственной боли — это боль невинных, пострадавших по твоей вине. Что будет через неделю? Кого они приведут на этот раз? Смогу ли я вынести ещё чью-то боль и смерть?..

Утираю лицо рукавом рубашки. Что же мне делать? Решение приходит неожиданно быстро и оказывается таким простым, что становится легче дышать.

В следующий раз я нападу на охранника и сделаю всё, чтобы меня пристрелили на месте или забили до смерти. Выход всегда найдётся и в моём случае смерть — это выход.

Выход, за которым не будет уже ничего.

37 глава. П — Прощение или Предательство?

На следующий день я уже не пытаюсь искать Магнуса и не покидаю свою комнату, даже на завтрак не иду — сижу с книгой и пытаюсь вникнуть в сюжет.

Та самая книжка из библиотеки, которую я открыла в первое своё посещение. В пятый раз читаю один и тот же абзац и на глаза наворачиваются слёзы.

Забавно, сколько же есть способов предать человека? К тому же это совсем излишне — человек сумеет погубить себя и без всякого предательства⁸.

Вздыхаю и откладываю роман. Когда у самой душа всмятку, читать подобное — ещё больше растекаться и мучить себя.

Маленький Крэм с утра принёс порцию каши и пару оладий с ягодами, но у меня совсем нет аппетита — я проглотила от силы ложки две. Поэтому, когда в обед Крэм снова стучится в дверь моей комнаты, вежливо отвечаю, что не голодна.

— Нет, ты не поняла… С тобой хотят поговорить!

— Кто? — мой голос неожиданно садится.

— Не знаю, но вроде бы это касается работы…

Неужели Магнус сменил гнев на милость? Вскакиваю с кровати, накидываю первое, что попадается под руку — рубашку Дина и в нос ударяет до боли знакомый аромат скошенной травы и солнечного тепла — так пахнет только он. Ничего, не смертельно, переживу.

Опять не могу отыскать носки и, наплевав, сую ноги в ботинки прямо так. Распахиваю дверь. На пороге стоит мой маленький друг, переминаясь с ноги на ногу.

— Рассказывай…

— Да нечего рассказывать-то. Крэм должен передать, чтобы ты пошла к Рагне. Ей нужна помощь.

— Спасибо, Дружок! — душа затрепетала. — Ничего, если я побегу?

— Конечно! — успокаивает Крэм. — Я хочу, чтобы ты скорей вернулась… Без тебя всё не так. Крэм скучает…

— Я тоже скучаю… Может, раз меня вызывают на работу, то всё и станет как было?..

«Хотя, как раньше уже точно не будет, — осознаю я, — прелесть Либерти улетучилась навсегда».

— Хотелось бы! — неуверенно произносит Крэм. — Расскажешь потом?

— Обязательно! — потрепав его по плечу, я наспех захлопываю дверь комнаты и со всех ног несусь вниз. Вылетаю из Дома и нос к носу сталкиваюсь с Тиной.

Она стоит у крыльца. На губах — злорадная ухмылка, глаза лихорадочно блестят, а на щеках — яркий румянец.

— Не так быстро, Трусиха!

— Чего тебе? — бросаю на ходу.

Меньше всего сейчас хочется слушать её едкие замечания, так что я ускоряю шаг, надеясь отделаться от этой несносной девицы.

— Для тебя работа есть.

— Знаю, я как раз иду к Рагне…

— Я уже от неё. Хочешь узнать, что за работу нужно сделать?

Замедлив шаг, всё-таки останавливаюсь. Не исключено, что Тина снова затеяла какую-то свою игру, цель которой — в очередной раз меня унизить.

И всё-таки я решаю выслушать её. С некоторых пор слова не способны причинить мне больше боли, чем я уже отхватила.

— Говори…

— Магнус велел сходить за ручей, набрать цветов старухе…

— Он сказал, чтобы я пошла? — переспрашиваю на всякий случай, ведь может статься, что Тина просто решила скинуть на меня свою работу. — Точно?

— Не ты, а мы… — поправляет Тина, наморщив аккуратный носик. — Думаешь, мне хочется тащиться на другой конец острова с тобой? Но места там опасные — цветы растут вдоль обрыва. Вот Магнус и решил не отпускать тебя одну. Хотя, как по мне, ты не стоишь таких хлопот.

Она поворачивается спиной и с грацией настоящей королевы устремляется в лес. Вздохнув, я плетусь вслед за ней. Всё-таки сбор цветов лучше, чем ничего, а компанию Тины можно считать испытанием на прочность.

И вот теперь мы с Тиной долго идём вдоль обрыва, всё дальше отдаляясь от Дома. Тропинка петляет, словно ленточка из волос Ирви, пущенная по ветру.

Наконец, выходим к опушке леса, где у самого обрыва, растут те же цветы-шишки, которые старая Рагна использовала в ритуале со мной. Засохшими кровавыми брызгами цветы темнеют среди пожухлой травы.

— Ну и чего встала, Трусиха? Принимайся за работу… Я тебе не нянька.

Тина наклоняется и начинает проворно обрывать цветы, складывая в мешок — его она оказывается принесла с собой.

— Послушай… — прошу мягко. — Я понимаю, что ты на Либерти довольно давно, но нельзя ли быть поприветливее?

Тина резко выпрямляется и, бросив несколько цветов в мешок, подходит ко мне.

— А теперь послушай ты… — она с силой дёргает меня за рукав. — С тех пор, как ты объявилась, всё пошло кувырком. И не надо ля-ля, что ты ни при чём.

— Но я и правда…

— Нет, не оправдывайся! За тебя это уже сделала чуть ли не половина острова. Ах, не наказывайте Кару, она такая молодчина, — передразнивает Тина голосок Анисы. — Ой, Кара отличный друг, она мне книжку принесла! — теперь слова вылетают из её рта, словно пулемётная очередь, пародируя Крэма.

Эта девушка невзлюбила меня с самого начала, ещё до нашего знакомства. Я прекрасно помню её грубый выпад там, на подходе к Арке.

По какой-то причине я не пришлась ей по душе, но моё терпение не безгранично. Сколько можно терпеть её нападки и колкости? Решаю выяснить всё здесь и сейчас.

— За что ты меня так ненавидишь? — спрашиваю тихо.

— А думаешь, не за что? Думаешь, ты вся такая идеальная и непогрешимая?

Тина наступает на меня, и я вынуждена отступить — делаю несколько шагов назад, пятясь.

— Я никогда не считала себя…

— Ну конечно считала, — она подходит ещё ближе, в её глазах полыхает ненависть. — До тебя у нас всё было прекрасно… Твоё появление было ошибкой, Трусиха. И пора её исправить…

Неожиданно Тина толкает меня в грудь, да так сильно, что я, оступившись, с криком лечу вниз с обрыва.

Едва успеваю ухватиться за покрытую мокрой землёй ветку. Держусь из последних сил, но пальцы то и дело соскальзывают.

Пытаюсь взобраться по ветке, но она угрожающе трещит… Зацепиться ногами за отвесный обрыв тоже не выходит, хотя я продолжаю искать на ощупь какой-нибудь уступ, камень или ещё одну ветку. Но ступни лишь увязают в глине и тоже соскальзывают…

— Тина, помоги мне! — шепчу, давясь воздухом.

Наконец-то я вижу её: остановившись на самом краю, она опасливо заглядывает в пропасть.

— Ты ещё здесь?

— Помоги… Руки… Я сейчас упаду.

— Именно! — ликует Тина.

— Ты чего?..

— Тебе пора покинуть остров!

— Нет… Прошу… — из последних сил я цепляюсь за кривую ветку. — Позови скорее кого-нибудь… Дин… — хриплю еле-еле.

Тина вдруг наклоняется, присев на колени. И во мне всё-таки зарождается надежда: вот сейчас она протянет руку и вытащит меня. И её пальцы и правда тянутся ко мне.

— Спасибо… — шепчу я одними губами.

— Ты так ничего и не поняла, да?

Вместо того, чтобы подать руку, она дёргает за шнурок у меня на шее, срывая мой оберег.

Медленно поднявшись, Тина отряхивает пыль с коленок, затем заносит ногу и опускает на мою ладонь… Мне чудится хруст, и я вскрикиваю от боли, а на глазах наворачиваются слёзы.

— Чтоб ты знала. Ты больше не нужна Дину. Не нужна Магнусу. И Либерти ты тоже больше не нужна!

Словно в замедленной съёмке я вижу, как другая нога Тины опускается на вторую руку. Боль такая, что я по инерции разжимаю пальцы, стоит Тине чуть ослабить силу.

— Не-ет!

Кубарем лечу вниз. Из глаз посыпались искры, а дыхание перехватило. И когда мне всё-таки удаётся вдохнуть, я со всего маху вхожу в ледяную воду.

38 глава/В заточении. Сон и реальность

Судорожно дышу, будто снова наглоталась ледяной воды. Это сон. Всего лишь сон… Всё уже давно случилось, и пора бы успокоиться.

Но сердце продолжает неистово биться — ещё несколько ударов и пробьёт грудную клетку.

Такие сны — не редкость, они прорастают внутри, чтобы распуститься, когда я закрою глаза.

Сегодня в камере особенно холодно. С тоской думаю о солнечном свете, который остался в прошлой жизни… Вспоминаю, как мы с Крэмом гуляли недалеко от статуи Либерти или носились среди васильков.

Безмятежное небо раскинулось тончайшим синим шёлком, а янтарное солнце нежно укрывало нас тёплыми лучами. Почему-то именно это воспоминание кажется наиболее ярким и живым.

Хотя иногда в память бесцеремонно вторгается Дин — и вот мы уже на фестивале, он крепко обнимает меня, прижимая к себе, улыбается, гладит по щеке, а потом… как я ни стараюсь воссоздать наш первый поцелуй, ничего не выходит.

В одно мгновенье Дин растворяется в воздухе, а его место занимает Тина. В её взгляде столько ненависти, что хватило бы на целый город. Она наклоняется и шепчет зло:

— Ты нам не нужна…

Толчок.

И я кубарем лечу вниз, беспомощно размахивая руками. Жаль, я не чайка Ливингстон из потрёпанной книжки Крэма, а значит, мне не дано взлететь.

Удар.

Боль.

Затем — обжигающий холод, и я проваливаюсь в водяную пучину. Дышать нечем, словно скованное льдом тело не слушается, и я камнем иду ко дну. Пытаюсь сделать вдох, но лёгкие заполняет вода. Ещё одна попытка вдохнуть, и в глазах темнеет… и только где-то в голове, будто в насмешку, продолжает звучать издевательский голос Тины:

— Ты не нужна Дину.

Широко распахиваю глаза, но вокруг царит всё та же непроглядная тьма. Пора бы уже привыкнуть — я до сих пор в своей консервной банке, лишь Тина продолжает шептать:

— Не нужна. Не нужна. Не нужна.

Заткнись!

Закрываю уши ладонями, только всё бесполезно, потому что Тина и так навсегда поселилась у меня в голове.

Скрежет двери заставляет вздрогнуть и сжаться в углу. В ожидании мучаю ноготь, который и так уже сгрызла до мяса, но ничего не могу с собой поделать — нервы напряжены до предела.

Что если именно сегодня Фугу решила претворить свою угрозу в жизнь?

Я ни за что не выйду отсюда. Вот уже и лестница змеёй сползает сверху… Но я игнорирую её — повиновения вы не дождётесь.

Хотя что мешает Плюкашу спуститься самому? Что ж, тогда буду кусаться и брыкаться, пока не пристрелят. Главное, чтобы он не отрубил меня и не отволок в камеру пыток, пока я буду без сознания. Об этом я как-то не подумала…

Тишина разливается по камере, будто вышедшая из берегов река, заполняя собой всё пространство.

Что-то не так. Плюкаш никогда не молчит.

Уговариваю себя подняться и подойти к лестнице. Но что есть уговоры самой себя против животного страха?

Так проходит несколько мучительных минут. Время опутывает меня, словно паутина и я увязаю в ней, не в силах пошевелиться.

Лестница уже не извивается, а висит неподвижно и даже не колыхнётся. Воздух вокруг застыл, а в лёгких и вовсе окостенел — ни вдохнуть, ни выдохнуть.

Наконец-то я улавливаю сверху какое-то движение.

— Кара, ты здесь?

Голос звучит глухо, но кажется до боли знакомым, и моё воспалённое сознание выдаёт единственное имя, которое всё это время я хранила за пазухой, у самого сердца:

— Дин?..

Примечания

1

Ку́льпа — от лат. сulpa — вина, ошибка, грех.

(обратно)

2

Э́йдос — др. — греч. εἶδος — вид, облик, образ.

(обратно)

3

Стемма — в Византии — корона императора

(обратно)

4

Главный герой романа-антиутопии Рэя Брэдбери «451° по Фаренгейту»

(обратно)

5

Имеется в виду антагонист того же романа Рэя Брэдбери

(обратно)

6

Цитата из книги Этель Лилиан Войнич «Прерванная дружба», повествующей о легендарном Оводе. Написан спустя 30 лет после «Овода» и раскрывает героя с других сторон

(обратно)

7

Использован текст песни Power Tale «Гимн свободе», в исполнении К. Побужанской. https://powertale.bandcamp.com/track/–19

(обратно)

8

Еще одна цитата из книги Этель Лилиан Войнич «Прерванная дружба», повествующей о легендарном Оводе. Написан спустя 30 лет после «Овода» и раскрывает героя с других сторон

(обратно)

Оглавление

В заточении. Тьма

1 глава. Пришла беда откуда не ждали

2 глава. Фантомы и серый камуфляж

3 глава. Площадь и теория вероятностей

В заточении. Страх

4 глава. Новые знакомые

В заточении. Время

5 глава. Прогулка с ветерком или игра в прятки

6 глава. Мышеловка в Храме

7 глава. Крысиная нора

В заточении. Свобода

8 глава. Ничего не вижу, но всё слышу

9 глава. Либерти

10 глава. Ведунья. Чёрная метка. Дом

В заточении. Прошлое

11 глава. История Илвы и комната № 451

12 глава. Солнечный парень и оберег на счастье

В заточении. Рай исчез

13 глава. Мужчина с орлиным носом и девушка с печальными глазами

В заточении. Луч надежды

14 глава. Ферма, Теплица и щепотка веры

В заточении. Послание

15 глава. Портреты могут говорить, а гении — молчать

16 глава. Фиаско и осколок тайны

В заточении. Бояться нужно людей

17 глава. Будни новенькой

18 глава. Запах лета и разорванные цепи

19 глава. Долго и счастливо

В заточении. Две стороны медали

20. Имеющий уши да услышит!

21 глава. Про змей и Сизифов камень

В заточении. Одиночество

22 глава. Поцелуй со вкусом шоколада

В заточении. Клеймо

23 глава. Рука в руке. Чучело

24 глава. Долгожданный разговор

В заточении. Боль

25 глава. Обсуждение дня Х

26 глава. Шпанс. Мохнатое чудище

В заточении. Веришь?

27 глава. Противостояние. О дураках

28 глава. Прощание

В заточении. Дух и плоть

29 глава. Возвращение в Музей

30 глава. Обещания нужно выполнять

31 глава. За ошибки приходится платить

32 глава. Возвращение. Предложение. Предчувствие

В заточении. Советы от советника

33 глава. Свобода требует жертв

В заточении. Бочка дёгтя

34 глава. Наказание

В заточении. Решение принято

35 глава. Сказ об Одинокой роще

В заточении. Хруст костей

36 глава. Чёрное добро и белое зло

В заточении. Чаша весов

37 глава. П — Прощение или Предательство?

38 глава/В заточении. Сон и реальность

*** Примечания ***