Рассказы мыла и веревки [Максимилиан Борисович Жирнов] (fb2) читать онлайн

Максимилиан Жирнов Рассказы мыла и веревки

Рассказы мыла и веревки

Писанина

– Вы понимаете, что издательство на грани закрытия? – главный редактор не на шутку разбушевался. – И это сейчас, во время экономического подъема страны, во время, так сказать, ренессанса бумажных книг! Когда не пишет только бревно! А у вас нет никаких задумок!

Он сел обратно в кресло и налил стакан воды. Алексей Андреевич Ульянов только пришел в издательство и сразу взялся, как он сам говорил, «вытрясать пыль из старых диванов». Полный, с короткими ручками и ножками, он катался колобком по кабинетам и требовал свежих идей. Талантливый рекламщик и управленец, в литературе он смыслил не больше первокурсника политехнического вуза. Впрочем, как он сам говорил – главное, это найти хорошего секретаря.

– Мы могли бы взять топовых авторов интернета, – отозвался редактор отдела фантастики. – Клевицкий, Ляхов, Буранов. Иван Колдун наконец. Выбирайте любого.

Алексей Андреевич недовольно фыркнул:

– Они на пике популярности. Их читают, с них можно кое-что поиметь. Но это – день сегодняшний. А нам нужен прорыв, новое слово в литературе! Без этого мы в… Машенька, что вы там делаете? И это во время совещания! Ну-ка дайте сюда смартфон!

Ответственный секретарь покраснела и отдала гаджет. Алексей Андреевич глянул на экран и удивленно произнес:

– Тексты ру? Кто-то еще пользуется этой древностью? Да этот сайт давно пора закрыть – там же интерфейс еще времен царя Гороха. Во что же вы, Машенька, как говорит молодежь, втыкаете? Юрьев Павел Петрович, «Бабочка и слон».

– Там два рассказа и повесть, – Машенька сказала это четко и с достоинством.

Алексей Андреевич поймал себя на том, что никак не может оторваться от текста. Автор словно рисовал картину легкими, воздушными мазками. Образы возникали и тут же расплывались как по взмаху волшебной палочки.

– Выясните мне, где можно найти этого Юрьева, – сказал Алексей Андреевич, закрыв, наконец, рот. – Впрочем, я сам займусь. Машенька, срочно, повторяю, срочно гляньте в интернете все книги Юрьева, какие найдете. Я хотел вас наказать, но если дело выгорит, вам полагается премия. Всем спасибо, все свободны.

***

Отыскать нужный адрес оказалось не просто. Только с помощью связей в полиции и паспортном столе Алексей Андреевич выяснил, что Юрьев продал трехкомнатную квартиру и переехал в старое общежитие на окраине города.

Дом на улице Матросова оказался старой, добротной кирпичной постройкой с шиферной крышей. Внутри – коридоры с множеством комнат, общая кухня, душ и несколько уборных на этаже. В расписанном неприличными словами холле сохранились остатки помещения для вахтеров. Неужели кто-то еще так живет?

Алексей Андреевич постучался в деревянную дверь, впрочем, не особенно надеясь на ответ.

– Кто там? – раздался молодой и звонкий голос.

– Мне бы Юрьева Павла Петровича.

Дверь открылась. От ужасной вони Алексея Андреевича едва не стошнило. На пороге стоял косматый старик с одутловатым лицом и глубоко запавшими глазами. От него разило мочой и перегаром.

– Это точно… вы, Юрьев? – только и вымолвил Алексей Андреевич.

– Он самый, – ответил старик мальчишечьим голосом. – Что нужно-то?

– Я хотел бы заключить с вами издательский договор.

– Издательский договооор? – протянул Юрьев.

– Вы же писали книги.

– Я? Книги? Вы что-то путаете.

– Ну как же… «Бабочка и слон», «Железная дверь», «Битва за планету Раксла», – сказал сбитый с толку Алексей Андреевич.

– Погодите, погодите… Кажется, припоминаю. Но ведь это было лет тридцать назад! Еще в моей прошлой жизни. Я постарался о ней основательно забыть. Давайте-ка пройдем и поговорим.

Алексей Андреевич содрогнулся от отвращения, но все же вошел в узкую, как пенал, комнату, заваленную мусором и заставленную разбитой мебелью. Юрьев открыл окно, и дышать сразу стало намного легче. Он постелил газету на липкий, в желтых пятнах, табурет и сел на старую армейскую кровать, постель на которой не меняли со дня изготовления подушек и простыней.

– Где и что подписать? – спросил Юрьев, наливая в стакан мутный самогон.

– Минутку. Сначала скажите, сколько вы хотите. Мы предлагаем эксклюзивный договор на все ваши произведения.

Юрьев поставил под кровать трехлитровую банку:

– Нисколько. Писанина кормить не будет. Берите так.

– Вам не нужны деньги?

Юрьев отпил глоток самогона и с наслаждением причмокнул:

– Тридцать лет назад они мне были нужны. Когда умирала моя жена, и я брал кредиты, где только мог. Когда коллекторы переломали мне ребра, заставили продать квартиру и переехать сюда. Когда забрали детей, потому что я работал на хлебозаводе по четырнадцать часов в сутки. Ненадлежащие условия для жизни, видите ли. О, ювенальная юстиция – это такое дело! С ней, брат, не забалуешь! А сейчас зачем мне деньги? Сколько мне осталось? На том свете они ни к чему! Там все равны, и нищий, и богач.

– Ну, хоть коммуналку оплатить, – растерянно произнес Алексей Андреевич, разглядывая пачку неоплаченных счетов за электричество.

– Это самое бесполезное дело. Мне отключали свет, да включили обратно, когда я костры на полу разводить начал. Выселить-то меня не могут. Любое жилье – дворец по сравнению с этим, – Юрьев показал тонким грязным пальцем на лохмы плесени, свисающие с потолка.

– А детям? – Алексей Андреевич продолжал уговаривать писателя взять его же собственные деньги.

– А что дети? У меня своя жизнь, у них – своя. Они, говорят, большие люди. Хотите, платите им. Меня и так все устраивает. Вы знаете поговорку – как потопаешь, так и полопаешь? Я сбегаю на помойку, что найду, продам. Выпью, закушу. Да что мы зря теряем время? Давайте бумаги и дело с концом. Только дело это пропащее, говорю вам точно. Было бы у меня хоть немного таланта, я бы чего-то да добился. А так… ну, на нет и суда нет.

Юрьев вытащил из-под грязного, желто-коричневого матраса смятый паспорт. Алексей Андреевич не стал больше спорить. Договор подписали быстро. Все имущественные права на все произведения Юрьева Павла Петровича переходили издательству на много лет вперед.

Уже у двери Алексей Андреевич заметил на полке разбитого шкафа несколько старых накопителей.

– Если что-то приглянулось, все ваше! – ответил с кровати Юрьев. – Мне все равно оно без надобности – скоро поеду на встречу с Богом.

Алексей Андреевич завернул накопители в носовой платок. Его больно кольнула совесть, прямо под ложечку. Он даже подпрыгнул. Но дело есть дело, и совесть пришлось засунуть поглубже и подальше. Алексей Андреевич оставил на столе две купюры и помчался в издательство. Рабочий день закончился, но, к счастью, компьютерщик еще не ушел.

– Ты можешь это скинуть куда-нибудь? – Алексей Андреевич вывалил накопители на стол.

– Без проблем. У меня полно переходников.

Через полчаса все рукописи Юрьева оказались на сервере. А еще через день половина издательства не вышла на работу. Алексей Андреевич не стал устраивать скандал – это был тестовый забег. Если уж искушенные в литературе работники утонули в созданных Юрьевым мирах, то простые читатели и подавно проглотят все. И попросят добавки.

Только на следующей неделе Алексей Андреевич смог собрать новое совещание.

– Я сам все видел! – начал он вместо приветствия. – Мне не нужно спрашивать ваше мнение. Осталось разработать план выхода книг и запустить их в печать.

– Там даже мне работы почти нет, – отозвался корректор. – Все чисто. Разве что запятые и опечатки кое-где поправить. После того, что несут нам в издательство, я не понимаю, как Юрьев не греб деньги не то что лопатой, а шагающим экскаватором!

– Он не мог. Тогдашнему читателю он был неинтересен. Его темы становятся актуальными только сейчас. К тому же Юрьев утонул под завалами бездарной графомании. Никто его попросту не заметил. Впрочем, и сейчас… нет, главное, конечно, текст. Но не забывайте, что мы бизнесмены. А для продаж важна личность писателя. Узнав, что автор – бомж, люди пройдут мимо книжных полок. Продажи сильно упадут, а нам это ни к чему.

– Бомж? – почти выкрикнули все.

– Именно. Юрьева сломала жизнь, он опустился. Но все права на его произведения у нас, я, честно говоря, не думал, что у меня выйдет так легко все устроить. Он сам развязал нам руки. Мы создадим Юрьева заново! Таким, каким он нужен читателям. Я найду хорошее рекламное агентство – у меня есть одно на примете. А вы пока подберите подходящих моделей и устройте фотопробы. Дальше сами знаете что делать. Совещание закрыто.

В издательстве закипела работа.

***

Прошло три месяца. Алексею Андреевичу совсем не хотелось ехать в старое общежитие. Но совесть костлявым пальцем скребла где-то между сердцем и диафрагмой, и он все-таки решился порадовать старика только что напечатанной книгой. Но Юрьеву она уже была не нужна.

Когда Алексей Андреевич постучал, никто ему не ответил. Из-за двери доносилось только низкое, дрожащее жужжание мух. Алексей Андреевич вызвал полицию.

Дверь взломали. Юрьев лежал в смятой постели на спине, в луже собственной рвоты. На полу валялась груда пустых водочных бутылок.

– Захлебнулся, – сказал участковый. – Сдох – туда ему и дорога. Никчемный был человек, хотя и безобидный. Все по помойкам да пивнушкам шастал. Кто-то ему денег подкинул, вот он и допился до могилы. Безлимит на водку ни к чему хорошему не приводит.

Сам не зная зачем, Алексей Андреевич сделал несколько снимков смартфоном. Потом ему пришлось ехать в участок и давать показания, но, изображая вселенскую скорбь, он улыбался в душе. Все случилось так, как он и хотел.

***

Молодая учительница, восторженно сверкая глазами, начала урок литературы:

– На прошлом занятии мы говорили о знаменитом человеке – Павле Петровиче Юрьеве. Напомню, его именем названа наша школа, центральная библиотека, улица и автомобильный мост. Заработав на своих книгах состояние, он многое сделал для развития города. Вы всегда можете посетить дом-музей, где сейчас собирается Союз Писателей. Катя Ульянова, ты приготовила доклад?

С первой парты поднялась тощая девочка в очках.

– Да, Марина Мариновна… Максимовна!

– Тогда почитайте его нам!

Катя достала папку и прошла к доске. Солнце защекотало девочке нос, она вдохнула побольше воздуха и оглушительно чихнула. Класс дружно захохотал. Марина Максимовна хлопнула указкой по столу, восстанавливая порядок.

– Я вам дам! – погрозила Катя кулаком всему классу.

Несколько минут она читала обычную рутину о значении Юрьева в мировой литературе, о его знаменитых произведениях и прорыве, который он совершил. Зачитала восторженные отзывы критиков. Показала студийную фотографию хорошо одетого молодого человека с бородкой, модной во все времена. Но когда Катя начала рассказывать о роскошной жизни писателя, о двухэтажном особняке и вилле в Испании, она сначала захихикала, а потом и вовсе зашлась в приступе неудержимого смеха.

– Что с тобой, Катя? Тебе нехорошо? – всполошилась Марина Максимовна.

– Да все хорошо, – ответила девочка, сняв очки и утирая слезы. – Фейк этот ваш Юрьев. Вранье одно.

– Какое вранье? Ты что несешь?

– Жил Юрьев, как бомж, никому не нужный. Все пропил, ошивался по помойкам и подавился собственной блевотиной. Его мой дед создал – главред в издательстве. Он же и деньги давал на развитие города.

– Но как же произведения Юрьева!

– Вот только книжки он и умел писать. А как говорил мой дед, писанина кормить не будет. Это самое последнее дело – в звезду можно кого хочешь превратить. Гляньте на нашу эстраду. А вот он, Юрьев какой на самом деле!

И девочка бросила на стол фотографию, сделанную много лет назад в комнате общежития. Учительница взвизгнула, вскочила со стула и попятилась:

– Убери эту гадость! Зачем ты ее принесла?

– Что, рухнули ваши идеалы, да? Мне мама всегда говорила, что говорить неправду – плохо. А кругом все врут, все! Чему вы детей научите, а? Чему?

Учительница билась в истерике. Кто-то вызвал скорую, и ее увезли. Она хихикала и все время повторяла: «Писанина кормить не будет».

Поражение

В коридорах замка стоял мутный, почти осязаемый сумрак. Харрисон поднял гиперзвуковой пистолет и нажал на спуск. Тяжелую дверь вынесло вместе с косяком. Два оглушенных стражника уже поднимались на ноги, мотая головами, и Харрисон выстрелом превратил их в кровавые лохмотья. Путь в покои герцога Брамадорского был свободен…

Дзыыыынь! Дзыыыынь! Настойчиво задребезжал старый звонок, прикрученный ржавой проволокой к потолку. Нечесаный старик в драной майке с засохшими пятнами грязи, оторвался от экрана ноутбука, с ненавистью посмотрел на дверь и с любовью – на непочатую бутылку дорогой водки с криво наклеенной бумажкой «на случай творческого кризиса». Звонок задребезжал снова.

– Иду, иду! – старик пересек узкую и длинную комнату, и открыл задвижку.

На пороге стоял молодой человек в форме судебных приставов. За ним маячили фигуры полицейских с автоматами.

Пристав шагнул в комнату, судорожно сглотнул и прижал к носу белоснежный платок.

– Юрьев… Павел Петрович? – сказал он, как только отдышался.

– Он самый. Не нравится амбре? Ничего, привыкнете. Зато даже тараканы отсюда бегут. Эвон, с каким вы эскортом пожаловали. Что надо-то?

– Вы должны банкам два миллиона триста сорок две тысячи рублей шестьдесят четыре копейки, – выдал пристав без единой запинки. – У меня постановление на опись вашего имущества.

Юрьев отпихнул ногой грязное ведро и удивленно поднял брови:

– Шестьдесят четыре копейки? Это ж надо ж какая точность! Да проходите, не стесняйтесь. Боюсь, правда, вам придется встать в очередь за моими пожитками.

– Это почему еще?

– Вы не первый. До вас какие-то личности приходили. И до них тоже. Только ничего не нашли. Грозились убить, да я давно живу в других мирах, – Юрьев поднял вверх грязный указательный палец с обкусанным ногтем. – Здесь только моя оболочка. Она сопротивляется, но если кто-то ее ликвидирует, я не против. Да только эти чудики что-то стушевались.

Пристав, не в силах понять логику собеседника, беспомощно обвел взглядом заваленную хламом комнату:

– Зачем же вы берете кредиты? Все равно ведь отдать нечем?

Юрьев пожал плечами:

– Карточки присылают почтой, грех не воспользоваться. Халява с неба валится. Мне и друзьям с городской свалки. Их подкармливаю. Восстанавливаю справедливость. А то одним все, другим ничего. Понимаете, когда ваша фамилия начинается с первых букв алфавита – Абрамский там, Березович, это одно дело. А когда с последних – совсем другое.

– Может, стоит пойти работать? Делать что-то полезное? – пристав тянул время, пытаясь найти в комнате хоть что-нибудь ценное.

– Знаете, как говорят в спорте? – махнул рукой Юрьев. – Надо иметь смелость признать свое поражение – писателя из меня не получилось. Арденнские егеря и те капитулировали, а уж на что были храбрые бойцы. Куда мне с ними тягаться? Писанина кормить не будет – это я понял давно… так вы пришли за вещичками или мораль читать?

– Квартира вам не принадлежит, верно?

Юрьев поскреб пальцем черно-серую щетину:

– Соц, типа, найм. Спасибо родному государству: позаботилось о чистоте улиц. Программа, так сказать, расселения бездомных. Меня вот сюда определили: я-то за своим паспортом присматривал. Кто без бумажки был – того отправили куда подальше. А я – гражданин, городской житель! Это даже звучит гордо!

Взгляд пристава задержался на ноутбуке:

– Изымаю в счет погашения долга ваш компьютер!

Юрьев выдернул флэшку и сетевой шнур. Экран тут же погас.

– Забирайте и будьте счастливы.

Пристав надел резиновые перчатки, упаковал ноутбук в полиэтиленовый пакет, вышел и закрыл за собой дверь. Из коридора донесся облегченный вздох. Похоже, законник наслаждался свежим воздухом.

Юрьев вытащил из-под кровати три ноутбука и достал со шкафа две отвертки – большую и маленькую:

– Вот гады, ну выбрасываешь вещь на свалку, так оставь жесткий диск! Жалко, что ли? И блок питания всего один. Ну ничего, не впервой. Где-то у меня валяется запас железяк с помойки. Кажется, хард там есть…

Через пару часов на дисплее одного из ноутбуков появилась заставка операционной системы, правда, по вертикали экран пересекала черная линия. Довольный Юрьев отложил отвертку:

– Так-то лучше. Осталось поменять матрицу, ну это завтра. Надо ж историю дописать, а то я так и не узнаю, что там в конце.

Юрьев закрыл дверь на засов, включил свет и положил тонкие пальцы на клавиатуру…

Герцог Брамадорский смотрел на своего убийцу так спокойно, что Харрисону стало не по себе. Он торопливо, почти не целясь, выстрелил. Дубовый шкаф разлетелся в щепки. Заряд прошел сквозь герцога, не причинив тому ни малейшего вреда. Харрисон попятился, но словно налетел спиной на невидимую стену и остановился.

– Надо иметь смелость признать свое поражение, – сказал вельможа и приветственно протянул руку. – Думаешь, ты в этой игре единственный читер?

Пустышка

Федор вставил сетевую карту в компьютер, подключил кабель и щелкнул выключателем. По экрану побежали буквы, загрузилась операционная система. Федор поправил очки, проверил сервер – связь есть. Все работает.

Не успел он собрать инструменты, как зазвонил телефон.

– Федюня! – сладко запела секретарша. – Зайди к Сергей Сергеичу! Срочно, пожалуйста!

Директор ждал в приемной. Его вечно недовольное лицо хмурилось, глаза сурово смотрели исподлобья. Говорят, он когда-то работал в милиции, да так и не смог отвертеться от обвинения во взятке…

На столе завывал приемник. «Никто не знает моих проблем, кроме Бога…» Смазливая секретарша уткнулась в монитор и чему-то ехидно улыбалась. Возле двери скучал охранник – мордоворот с красным, лишенным интеллекта лицом. Нет, не лицом. Харей.

– Ты уволен, – коротко бросил директор Федюне. – Расчет получишь завтра. Премию я с тебя вычту.

Федор отступил на шаг.

– Да как же так, Сергей Сергеич! За что?

– У тебя две сетевых карты сгорело за два дня, раздолбай! Одни убытки приносишь!

– Я же говорил: компьютеры нужно заземлять! Просил же провод! – в отчаянии крикнул Федор.

– С проводом и дурак сделает. А ты без провода мне сделай! Я тебе бабло не рожаю!

На Федора что-то нашло. Все помутилось перед глазами. Он вдохнул побольше воздуха и крикнул:

– Это вы – дурак! Вы – кретин и тиран! Вы не понимаете, как надо делать!

Сергей Сергеич посмотрел на секретаршу и спокойно сказал:

– Запиши Федюне штраф в размере расчета. И скажи охране, чтобы его больше не пропускали.

Федор похолодел:

– Как… штраф…

Начальник ухмыльнулся:

– А вот так. Все! Свободен, дружок.

Федор сжал кулаки, но не успел двинуться с места: тренированный охранник мгновенно подсек его. Федюня растянулся на полу. Слезы полились по щекам, он бухнулся на колени.

– Сергей… Сергеич… как же так… – всхлипывал Федюня. – Меня… на улицу… выгонят! Ну хоть зарплатууу! Ну… даааайте! Ну, простииите дурака…

Он пополз на коленях, обхватил ногу начальника, словно крепостной крестьянин умолял барина простить недоимку. Радио никто не выключил. «Кто построит нам рай на Земле» – заливалась соловьем какая-то певица.

Директор скривился и прошипел:

– Вон отсюда, урод. Петух, лох педальный! Под шконкой твое место!

Охранник схватил Федора за шкирку. Затрещал воротник. Федюня вылетел на улицу, прямо в лужу, под моросящий октябрьский дождь. Рюкзак с инструментами шлепнулся рядом.

Размазывая кулаком слезы, Федор побежал обратно к директору. Охранник встал непоколебимой скалой на его пути:

– Тебе что сказали, сученыш? Вон, падла, пока не урыл!

Федор не помнил, как дошел домой. Он не чувствовал ледяной воды, стекавшей за воротник. Только бы не попасться на глаза хозяйке! Увы. Она встретила его прямо в коридоре, загородив дверь. Наверное, специально поджидала

– Когда зарплата? – визгливо спросила хозяйка, алчно сверкая глазами. – Два месяца ни копушки мне не принес!

– Никогда, – прошептал несчастный Федюня. – Меня уволили.

– Собирай вещи и выметайся. Сегодня же чтобы тебя здесь не было!

– Но, может…

– Никаких может. Я нашла нового постояльца!

– Сжальтесь! Я же человек! А Вы меня, как… хомячка!

Хозяйка захохотала, словно водила гвоздем по фарфоровой тарелке:

– Ты не человек! Человек должен приносить деньги!

Федор побежал к двери.

– Не заберешь вещи, я их выброшу. Завтра же! – крикнула в спину хозяйка.

– Мне они не нужны! Прощайте! – зарыдал Федюня и выскочил на лестницу.

– Вали, вали, нытик! Насчет вещей – я предупредила!

Хозяйка вытащила на площадку коробку с кассетами. Федюня увидел, как его сокровище рухнуло на пол и разлетелось по керамическим плиткам. Он вылетел на улицу и побрел, ежась от холода, мимо кричащих витрин. Зашел в кафе с вывеской «вкусно и недорого» и долго вдыхал ароматы борща, жареного картофеля и апельсинового сока. Наконец, весь красный от стыда, он решился:

– Покормите меня… бесплатно… пожалуйста…

– Вали отсюда, бомжара! – заверещала дородная кассирша. – Только и ждешь, чего стащить! Саня, выстави его!

«Я знал одну женщину, она всегда выходила в окно…» – надрывались колонки под потолком.

Федюня пулей вылетел за дверь. Свернул во двор ближайшей высотки, прокрался в расписанный непристойностями подъезд и вызвал лифт.

Металлическая дверь на крышу была открыта. Сорванный замок валялся рядом. Федюня, хлюпая промокшими ботинками, подошел к самому краю кровли. Забрался на парапет и тут же забыл о ледяном дожде, словно завороженный открывшейся картиной. У самых ног разноцветными огнями переливался весь город.

Центральная улица зеленой цепочкой фонарей уходила едва ли не к горизонту, разноцветные сполохи витрин сливались в сплошную мешанину. Чуть сбоку, на железной дороге, дрожал прожектор локомотива. За линией мельтешили огни частного сектора. И где-то, казалось, совсем рядом алели буквы на здании развлекательного центра: «МИР».

– Красиво? Это не твое, – сказал кто-то рядом.

Федюня обернулся и увидел мальчугана лет семи в черном строгом костюме, абсолютно сухом, несмотря на погоду. Голубые наивные глаза невинно смотрели из-под мохнатых бровей. Над верхней губой белел едва заметный пушок.

– Ты кто? – удивленно спросил Федюня.

– Ангел Смерти. Пришел помочь тебе… уйти, – сказал мальчик. – Все равно ты пустышка.

– Как это?

– Можешь назвать хотя бы одно доброе дело в твоей жизни?

– Ну… я списывать в школе давал, и в универе делал контрольные всей группе.

– Разве ж это доброе дело? – вздохнул ангел. – Знаний-то ни у кого не прибавилось. А сейчас я покажу тебе будущее.

Федюня увидел заросшего, грязного бомжа в засаленной одежде. Он мучительно стонал, пытаясь приподняться на изломанных, неестественно вывернутых руках. На землю капало что-то темное.

Над бомжом стояли два бугая в спортивных костюмах.

– Что ж мы, так и бросим его здесь? – спросил первый, поменьше. Очевидно, его душа еще не покрылась черной коростой равнодушия и жестокости.

– А ты предлагаешь везти его в больницу? Сдохнет, никто плакать не будет. Зато пришлым наука. Впредь не будут побираться на нашем участке…

Видение исчезло. Федюня спросил:

– Какой же другой вариант моего… будущего?

Ангел жестом указал на сверкающую бездну под ногами.

– Пойми, тебе здесь ничего не светит. У тебя нет нужных качеств. В любом случае плодами твоего труда воспользуются другие.

– Неужели я такая тряпка? – в отчаянии воскликнул Федюня.

– Если бы тряпка… Вспомни твою стычку с начальником: там, где надо бы… подлизнуть, ты начал артачиться. А там, где надо проявить твердость – пресмыкаться.

– Но, может, мне удастся жениться, и мой сын станет…

Ангел пристально посмотрел на Федюню:

– Чем ты занимался в университете?

– Учился. Я окончил его с красным дипломом, – не без гордости сказал Федюня.

– То-то и оно. В это время другие кадрили девушек, бегали по дискотекам. И здесь тебе ничего не светит.

– Может, уехать за океан?

– Сначала доберись туда, – приветливо улыбнулся ангел.

Раздались чьи-то шаги. Федор не успел обернуться. Он ощутил толчок в спину и полетел в пропасть. «И когда я пал к твоим ногам, твои слезы заливали меня, словно холодный осенний дождь…»

***

Робот-автомобиль остановился у паспортного стола. Высокий худощавый мужчина в дорогом костюме выбрался в приятную прохладу летнего утра и открыл массивную дверь с исцарапанными стеклами. Пересек фойе и постучал в стойку, разделявшую людей на две категории: персонал и посетителей.

– Что нужно? – неприветливо спросила женщина с усталыми, густо подведенными тушью глазами.

– Я ищу Федора Николаевича Андреева. Мне нужен его последний адрес. Я хочу восстановить справедливость.

Неожиданно женщина улыбнулась:

– Журналистское расследование? Я люблю детективы, товарищ… или, может быть, господин…

– Мистер Аллен Джонстон.

– Давайте попробуем, – женщина что-то набрала на клавиатуре допотопного компьютера. – Федор был прописан в квартире отца. Выписан в связи со сменой собственника жилья. Куда? Никуда. Бомж. В те времена такое часто бывало. А вы сходите по старому адресу. Может, новые владельцы что-то знают?

– Большое спасибо, – сказал Джонстон, вышел на улицу и сел в робомобиль. Машина, негромко жужжа, покатила среди безвкусных витрин и рекламных плакатов…

Из-за стальной двери прорычал недовольный мужской голос:

– Что надо?

– Я ищу Федора или Николая Андреева.

– Нет здесь таких и никогда не было!

– Были! – резко сказал Джонстон. – Это старые владельцы квартиры!

Дверь отворилась. На пороге стоял крепкий мужчина в спортивном костюме. Поросячьи глазки обшарили Джонстона с ног до головы.

– Вот теперь припоминаю, – ухмыльнулся он. – Этот шлимазл Колян подписал квартиру за ящик водяры. Трубы у него горели. Потом его нашли замерзшим в канаве. Сынок-то ездил в командировку, в столицу.

– Где он сейчас? – быстро спросил Джонстон.

– Понятия не имею. Я тебе что, адресное бюро?

– Последнее место работы?

– На бывшего мента он вкалывал. Тот на взятках попался, и пришлось ему податься в бизнес. Деньги отмывать. Только сейчас он в столице, ворочает оборонными заказами. Высоко поднялся наш Сергей Сергеич Акинфеев. Знает, падла, кому лизать…

С кухни донесся смешливый женский голос:

– Федюня работал сисадмином. Накосячил и Серж его выставил. Федюня чуть ли не ноги ему целовал. Такой спектакль устроил. Мы потом ржали всем офисом. Охранник его, как щенка, вышвырнул. За шкирку и прямо в лужу, хи-хи. Я этот цирк сих пор забыть не могу. На его место Сергей Сергеич племянника притащил.

– Жанна! Сколько раз говорил, не лезь в мужские разговоры! – зарычал мужчина.

– Стоп! – приказал Джонстон. – Жанна, что было дальше?

– Исчез он. Прописки у него не было, родственников тоже. У нас работал без оформления. Снимал комнатушку… Зайдите к хозяйке квартиры, может, она что-то знает. Я черкну адресок.

Мужчина вышел на кухню и тут же вернулся с желтым листком бумаги.

– Спасибо, – сказал Джонстон.

Через несколько кварталов машина остановилась возле обшарпанной пятиэтажки. Джонстон поднялся по лестнице и постучал в дверь. Подождал минуту, нашел замазанную краской кнопку звонка и несколько раз надавил ее.

– Кто там? – спросил визгливый женский голос.

– Я ищу Федора Андреева.

– Нет здесь таких! – резко ответила женщина за дверью. – Проваливай!

– Я дам вам денег…

Щелкнул замок, дверь распахнулась, едва не сбив Джонстона с ног. Пожилая дама с вытянутым, словно у породистой лошади, лицом подбоченилась, алчно глядя поверх круглых очков. Унизанные золотыми перстнями пальцы теребили оборку вышитого халата.

– Ты точно деньги дашь? – спросила она.

Джонстон вытащил из бумажника купюру и помахал перед носом женщины.

– Если скажете правду.

– Мне нечего скрывать. Сдох Федор, освободил место для хороших людей. Сиганул с крыши. Только зачем он вам? Никчемный был человек. Я ожерелье купить хотела, золотое, а он два месяца за квартиру не платил. Я его и выставила, другого квартиранта нашла. Он человек обязательный, не какой-нибудь нищий. Мы до сих пор вместе.

– Никаких вещей не осталось?

– Как Федор… ну… того, мы все его шмотки собрали, да на мусорку. Да там было-то: кассеты, магнитофон старый, книжки, да тетрадки с какой-то писаниной.

– Посмотрите, пожалуйста, его записи. Может, что сохранилось?

– Я разве неясно выразилась? Мы вынесли все.

Джонстон свернул купюру трубочкой, сунул ее женщине в карман халата и продекламировал:

– Могла бы стать ты богачом, а осталась ни при чем!

Спустился по лестнице, сел в робокар и приказал:

– На кладбище!

Через двадцать минут машина остановилась рядом с воротами, украшенными золотыми крестами.

В клумбе ковырялся пожилой горбун с опухшим лицом и кривыми, видимо, когда-то переломанными ногами. Джонстон, ни на что особенно не надеясь, спросил:

– Не знаете, где захоронение Федора Андреева?

Тот ухмыльнулся:

– Выпивка есть?

Джонстон достал с заднего сиденья бутылку.

Привратник поманил его пальцем, приглашая в сторожку:

– Промочить горло перед беседой – всегда хорошее дело, – сказал он. Пропустил стопку, понюхал перепачканный землей рукав робы и густо крякнул. Джонстон терпеливо ждал.

– Так зачем вам Федор? – дохнув перегаром, спросил привратник.

– Вы знали его? – Джонстон ответил вопросом на вопрос.

– Такое не забудешь. С пятнадцатого этажа, да на асфальт… Я тогда в морге санитаром работал. Тела обмывал, зашивал, ну и так далее. Как привезли Федора – патанатома вывернуло наизнанку. Весь ужин на полу… Так зачем Вам Федор-то? При жизни парень был никому не нужен, из морга никто не забрал. Так и схоронили за казенный счет. А тут вдруг занадобился.

Джонстон ощутил какую-то симпатию к опустившемуся человеку, почувствовал острую потребность выложить ему все:

– Я ездил в местный университет по обмену. Мы тогда искали новые идеи, разработки, все, что угодно. У вас же полно гениев, только они почему-то никогда не доводят дело до производства…

– Ото ж, – перебил привратник и опрокинул еще стопку. – Я вот придумал пилораму с ручной пилой, так не нужна никому. Кругом электричество. Ладно, ври дальше.

– Я правду говорю, – оскорбился Джонстон.

– Это выражение такое, народное. Балакай, типа, дальше.

Джонстон записал идиому в карманный компьютер и продолжил:

– Когда я разбирал дипломные работы, мое внимание привлек один проект. Вернее, приложение к нему. Обычная общая тетрадь, исписанная студенческими каракулями. Признаюсь честно, я украл ее. Никто не заметил пропажу. Ваш Федор – что-то вроде Ады Лавлейс.

– Это еще кто? – привратник наполнил стопку, отрезал кусок хлеба, намазал маслом и положил сверху ломоть вонючей колбасы.

– Когда-то она описала основы компьютеров. Федор же на девяноста шести листах заложил основы искусственного интеллекта. Многие бились над проблемой машинного разума, но собрать разрозненные куски воедино смог только он. Наверное, Федор и сам не знал, какой подарок человечеству он сделал. Вы, может быть, слышали, о топологии Джонстона? Она используется во всех современных роботах. Так вот, автор ее на самом деле – Федор Андреев. Я хотел восстановить справедливость и предложить ему должность ведущего инженера корпорации…

Джонстона поразили перемены в привратнике. Лицо исказилось тупой злобой, глаза сверкнули бешеным огнем. Сторож прожевал колбасу, опрокинул стопку и прохрипел:

– Тварь он, твой Федор. Мразь! Туда ему и дорога, уроду!

– Почему? – поразился Джонстон.

– Я работал себе в морге, зашибал деньгу. От родственников подношения – все в копилку. А теперь там робот!

– Но прогресс не остановить! – растерянно сказал Джонстон. – Если бы не Федор, кто-нибудь другой обязательно создал бы искусственный интеллект!

– Позже, – махнул рукой привратник. – На мой век работы хватило бы. А после меня хоть трава не расти.

Разговор начал утомлять Джонстона:

– Где могила Федора? Вы не ответили!

– Кто же знает, где? Его даже не отпевали. Поставили деревянный колышек и жесточку с именем. Колышек сгнил, а жесточку выбросили.

– Вот она, вселенская справедливость, – вздохнул Джонстон. – Федор осчастливил человечество, а у него нет даже могилы. И душу его забрал дьявол.

– Нет, не забрал. Не самоубийца Федор, – возразил привратник. – Столкнули его.

– Откуда вы знаете?

– Человек, если хочет сойти с крыши, всегда зачем-то снимает очки. В тот раз патологоанатому пришлось выковыривать осколки из… хи-хи… отбивной. Но кому это интересно?

– Мне! – Джонстон хлопнул на стол купюру и вышел из сторожки. Он опоздал навсегда. Больше он ничем не мог помочь Федору, который только что сидел перед ним.

Смерть героя

В бронированной кабине ударного вертолета «Апач» пилот Пол Смит чувствовал себя уверенно. Как-никак, даже стекло легко держит очередь из крупнокалиберного пулемета. А у горстки обреченных русских не было даже их.

Смит вел машину низко над остывающей пустыней. Иногда вертолет встряхивало, и пилот видел, как в передней кабине покачивается белый шар – шлем стрелка-оператора бортового вооружения Германа Шолля.

Очки ночного видения превращали непроглядную ночь в день. Русские солдаты, очевидно, слышали гул турбин «Апача». Они бежали, пытаясь спастись от неминуемой гибели, падали на землю, и закрывали голову руками. Дробно рокотала пушка, и Шолль бодрым голосом давал направление на новую цель.

Над головой лопасти несущего винта кружились в бесконечном вихре, стрелки приборов неподвижно застыли в зеленых секторах, война казалась обыденной и простой, но Смиту претило уничтожать… убивать беззащитных людей. Зато его напарник разошелся не на шутку:

– Еще один! – радостно крикнул по переговорному устройству Шолль. – Я, похоже, переплюнул прадеда!

– Не понимаю. Поясните.

– Он когда-то охотился на зайцев в славном округе Мюльфиртель! Говорил, настрелял девятнадцать штук!

– Вас понял, – поморщился Смит. – Пора домой! Горючего мало.

– Погоди! – крикнул оператор. – Вижу еще одного! Давай и его для ровного счета! Крути под девяносто влево!

Смит, повинуясь приказу, бросил машину в вираж. Прицельная система захватила живую мишень. На дисплее появилась картинка: русский пехотинец. Но почему он стоит в полный рост? Почему не пытается убежать? Шолль, верный привычке стрелять в упор, молчал, и Смит разглядел в руках солдата противотанковый гранатомет. Вдруг время помчалось с бешеной скоростью.

Пушка дала короткую очередь. В следующий миг вертолет встряхнуло. Приборная доска заходила ходуном перед глазами. По характерному вою Смит понял: повреждена трансмиссия. Вот-вот несущий винт заклинит, и боевая машина превратится в падающую с неба груду металла. Тогда не помогут даже мощные амортизаторы в опорах шасси: удар при падении переломает позвонки, и счастье, если проведешь остаток жизни в инвалидной коляске. Сомнительная удача!

– Мэйдэй, мэйдэй, мы падаем! – отчаянно крикнул Шолль.

Пилот убрал газ и едва успел приткнуть машину прямо перед собой, как над головой что-то хрустнуло и лопасти встали так резко, что вертолет едва не опрокинулся на бок. Смит открыл дверь, схватил аварийный запас и спрыгнул на песок. Шолль уже стоял у кабины, подсвечивая фонарем рваную дыру в фюзеляже, и, судя по тону, исторгал из своей глотки самые изощренные немецкие ругательства. Наконец, он выдохся.

– Русская свинья! – прорычал Шолль. – Невероятно! С первого раза!

– Повезло. В Ираке пуля пробила броню и угодила в шею пилоту…

Совсем рядом раздался мучительный стон. Смит пошарил лучом фонаря и увидел русского. Тот лежал на песке, кусая бескровные губы, видимо, стараясь не выдать себя врагу. Крупные капли выступили на сером лице, в глазах страдальца застыла почти нечеловеческая боль.

Пилот раскрыл аптечку и бросился к раненому. Казалось, жизнь в несчастном держится лишь чудом: обе его ноги выше колена оторвало снарядом. Обломки костей белели из-под разорванных брюк. Песок пропитался кровью. Смит быстро наложил жгут и ткнул парню в плечо противошоковый шприц-тюбик.

– Зачем ты это делаешь? Жизнь этой свиньи не стоит наших лекарств, – Шолль ткнул раненого носком ботинка в обрубок ноги. Тот сжал зубы, широко раскрыл серые глаза и попытался улыбнуться своему мучителю.

Смит спокойно, без суеты, сообщил по радио о необходимости срочной медицинской помощи, медленно встал и могучим ударом кулака свалил напарника наземь.

– Держись, друг! – сказал он по-русски. – Мы тебя вытащим. Я ведь тоже из России. Пашка я, Кузнецов.

Раненый посмотрел на своего спасителя с такой злобой, что Смит вздрогнул, как от удара.

– Ты мне не друг, – словно выплюнул солдат. – Иуда ты. Паршивый предатель.

Где-то далеко послышался вибрирующий гул. Вскоре большой «Черный ястреб», поднимая тучи пыли, сел рядом с подбитым «Апачем». Санитары положили пострадавших – тяжелого и легкого, на носилки и погрузили в вертолет. Смит забрался сам. Взвыли турбины, захлопали над головой лопасти, машина взмыла в непроницаемую тьму и помчалась домой.

Ярко-красный, расписанный рекламой туристический автобус мягко покатил по главной улице. Смит, глядел во все глаза: оказывается, в России не так и плохо, несмотря на эмбарго и жесткие санкции. За окном проплывали оштукатуренные дома с разноцветными крышами, кричащие витрины магазинов, новенькие вывески учреждений. Мелькали плакаты «голосуйте за Руслана Керимова, пожизненного президента России». И, на удивление, везде идеальная чистота. Даже в Германии на тротуаре нет-нет да попадется фантик или бумажка, а здесь все будто языком вылизано.

Неожиданно автобус остановился. Туристы зашумели, но девушка-экскурсовод поспешила их успокоить: ничего не случилось, просто в город приехал крупный чиновник. Его надо пропустить.

Стояли долго. Экскурсовод нервно ходила по салону, наконец, она пошепталась с водителем и автобус нехотя, словно на тормозах, тронулся и свернул в переулок. Туристы прилипли к окнам. Смит даже охнул: такого он и не ожидал увидеть. Теперь автобус ехал мимо рассыпанного мусора, обшарпанных стен и ржавых, наскоро залатанных крыш, оплетенных паутиной проводов от многочисленных спутниковых антенн. Иногда за грязными стеклами мелькали серые, усталые лица. Люди провожали автобус тупыми, полными ненависти взглядами, будто по улице ехал вражеский танк.

Смит вспомнил былое: увольнение из армии, трудную и опасную работу пилотом-спасателем в пожарной, а после санитарной авиации. Да, многое пришлось повидать. Конечно, время никого не щадит и темная шевелюра давно стала седой… но все-таки это лучше, чем облысеть, как его бывший напарник Шолль. Ирония судьбы, но вот он, Герман, сидит впереди. И голова его, в белой кепке, покачивается, как много лет назад во время давней охоты на людей.

Автобус остановился на площади перед собором. Купола, видимо, недавно отремонтированные, весело сверкали золотом на фоне хмурого, затянутого низкими тучами неба. Чуть в стороне от выбеленной крепостной стены отсвечивали стекла торговых рядов. Надо купить какой-нибудь сувенир для Элис, жаль, что она так и не поехала в таинственную и враждебную Россию.

С шипением открылась дверь, и туристы высыпали на площадь – размять затекшие за три часа ноги. Кто-то бросился к низкому желтому строению с буквами WC и Смит усмехнулся: наверное, еле дотерпел, бедняга. Надо внимательно слушать инструктаж: неоднократно говорили, что в России не принято заправлять туалеты в автобусах.

Несколько человек обступили экскурсовода, и девушка заученно сказала, что собор построен в двенадцатом веке и его неоднократно разоряли татаро-монголы.

Неожиданно что-то загремело, будто кто-то водил по асфальту ломом, стуча при этом деревянным молотком. Защелкали затворы фотоаппаратов. Экскурсовод побледнела, будто увидела зомби. Смит обернулся и едва не выронил камеру.

На низенькой тележке – четыре подшипника, прикрученных к металлической платформе – катился безногий калека, ловко отталкиваясь от земли деревянными толкушками. В рваной куртке и шапке-ушанке, с иссохшим, прокуренным лицом, он казался пришельцем из тяжкого прошлого, когда еще не было бионических протезов или хотя бы электрических колясок. Сейчас, в двадцать первом веке, когда инвалиды бегают едва ли не быстрее здоровых людей, примитивная конструкция, на которой он передвигался, казалась совершенной дичью, фантасмагорией, ночным кошмаром. И человек этот, вернее, его обрубок, показался Смиту странно знакомым.

Калека остановился у крепостной стены, бросил перед собой шапку и хрипло выкрикнул:

– Хорошо тому живется, у кого одна нога! Туфля об туфлю не трется и порчинина одна! А у меня вот ни одной нет! Подайте на жисть герою борьбы с врагами Отечества и победителю дракона!

Он распахнул куртку. На потрепанном пиджаке блеснул орден. В шапке зазвенели монеты. Кто-то кинул купюру.

– Благодарю! – прохрипел инвалид.

Неизвестно откуда налетели казаки. Широкоплечие, мордатые, они походили на горилл, зачем-то напяливших зеленую форму и папахи.

– Старшой, еще один! – крикнул кто-то.

– Проучить! – ответил властный голос.

Защелкали нагайки, раздались глухие удары. Казаки нагнулись над инвалидом, загораживая его затянутыми в мундиры спинами. Калека мучительно застонал, и Смит застыл, пораженный. Он вспомнил пустыню и солдата с оторванными ногами в луже собственной крови. Вспомнил серое, застывшее в муках лицо и полный презрения взгляд …

– Ах ты ж! – закричал Смит и бросился на казаков.

Несмотря на возраст, он был еще очень силен. Годы занятия боксом не прошли даром. Смит схватил «старшого» и отшвырнул в сторону. Еще двое казаков полетели кувырком. Командир вскочил, замахнулся нагайкой и замер, растерянно хлопая глазами. На лице отразилась работа единственной извилины. Остальные казаки выстроились полукругом, матерясь, но не решаясь действовать без приказа.

– Господин иностранец, – подобострастно глядя на Смита, выдавил, наконец, «старшой». – Не мешайте нам. Мы боремся с… нищетой. Сами понимаете: служба.

Калека лежал на спине, возле перевернутой вверх колесами тележки. Его лицо опухло от побоев, на губах выступила пенистая кровь. Наверное, казаки что-то повредили у него внутри. Он закашлялся и прохрипел:

– А… Пашка-предатель. Я тебя сразу узнал… Вишь мы, какие, русские. Все стерпим… И от чужих, и от своих. Не то что вы, американцы…

Бывший солдат хотел еще что-то сказать. В горле забулькало. Он скорчился, пытаясь втянуть хоть немного воздуха, царапая ногтями шею.

– Скорую! Быстрее! Что вы стоите? – крикнул Смит. – У него легкое порвано! Пневмоторакс!

Казаки потупились.

– Скорая нынче в копеечку влетает, – пояснил«старшой». – А этот… нищета безлошадная.

– Я заплачу! – быстро сказал Смит. – Вызывайте!

Командир достал из кармана смартфон. «Последней модели, – отметил про себя Смит, – неплохо же здесь платят тонтон-макутам. Даже в Штатах эта «машинка» доступна далеко не всем».

В прогалинах между тучами показалось солнце. Его луч скользнул по куполам и упал на умирающего. Тот, лежа внутри золотого круга, раскинул руки, несколько раз поскреб пальцами асфальт и замер в жуткой, пугающей неподвижности. Смит не увидел, скорее, почувствовал, как что-то невесомое, неуловимое и незримое взмыло в воздух и растворилось в синеве. И тут же, словно на глазах, сомкнулись тучи, из которых начал накрапывать мелкий, но злой и холодный дождь.

Подкатила скорая помощь. Молодой фельдшер склонился над бездыханным телом.

Сзади кто-то хмыкнул. Смит обернулся: рядом, даже не пытаясь сдерживать ухмылку, стоял Шолль.

– Ради такого представления стоило пролететь пять тысяч миль, а, приятель? – спросил по-английски бывший стрелок-оператор и фамильярно хлопнул Смита по плечу. – Русское варварство, как оно есть! Дикари! К ногтю их!

Фельдшер поднялся и съежился под многозначительным взглядом «старшого»:

– К сожалению, медицина здесь бессильна. Умер от сердечного приступа, – сказал медик, стараясь не встречаться ни с кем глазами. – Мы заберем тело.

– Минутку, – остановил его Смит. – Кое-кому все-таки придется воспользоваться вашими услугами.

Он развернулся и одним ударом кулака свалил довольно улыбающегося Шолля на асфальт.

Лёшенька

В дверь позвонили. Потом еще и еще. Сергей чертыхнулся, бросил кормить годовалого сына, позвал жену и пошел открывать дверь.

Два пристава в темных пиджаках и безупречно выглаженных белых рубашках бесцеремонно ввалились в квартиру. На лестничной площадке мелькнуло толстое лицо полицейского. Не слишком ли много тонтон-макутов для законопослушной семьи из трех человек?

Старший пристав раскрыл черную папку и протянул несколько листов бумаги:

– Распишитесь. Здесь и здесь.

Сергей пробежал документы глазами:

– Меня что… выселяют?

– Да, – кивнул пристав и захлопнул папку. – За систематическую неуплату коммунальных услуг. Кроме того, у вас накопились задолженности по кредитам. Учитывая все обстоятельства, а также то, что вы не явились на заседание, суд вынес решение погасить долги за счет продажи вашего имущества.

– Это незаконно, – возразил Сергей. – Это единственное пригодное жилье. В конце концов, в нем прописан ребенок!

– Вы можете подать заявление о пересмотре дела. Если суд решит, что вас выселили незаконно, вы получите компенсацию стоимости квартиры. А пока, согласно указу президента Керимова, прошу вас немедленно освободить помещение!

Сергей беспомощно смотрел прямо в невозмутимое лицо пристава. С каким наслаждением он, сильный мужик, бы вмазал кулаком в эти пустые глаза, выхватил страшную черную папку и разорвал в клочья бумаги, несущие людям горе и страдания! Но робкий голос разума подсказывал, что это бесполезно, вместо этих «слуг закона» придут другие, а документы отпечатают заново. Зато ребенок останется без отца. Что с ним тогда будет?

– Дайте нам немного времени. Куда же мы пойдем? У меня Лешенька на руках, – тихий голос жены прервал невеселые размышления Сергея.

Беззащитная и маленькая, она прижала к себе довольно лопочущего ребенка и умоляюще посмотрела на полицейского. Тот отступил на шаг назад.

– Девушка, вам давали достаточно времени! – голос пристава резнул по нервам. – Раньше надо было думать! Освобождайте жилплощадь!

– Аня, не надо! – крикнул Сергей, уловив желание жены плюнуть в лицо «деревянному солдату». – Мы уходим!

– Постой, – Аня продолжала смотреть в глаза полицейскому, не замечая, казалось, остальных. – Неужели вы не понимаете, что творите? Вы же все видите!

– Девушка, – сказал полицейский, потупившись. – Мне до пенсии три года. Моя хата с краю. Служба.

– Холуй! – выплюнула Аня.

– Это… оскорбление представителя власти, – пробормотал полицейский и покраснел.

– Попрошу без агитации! – оборвал словесную перепалку пристав. – Повторю еще раз: освободите помещение!

– Хотя бы одежду мы можем взять? Зима скоро.

– У вас шестьдесят минут!

Сергей собрал два рюкзака – себе, побольше и жене, поменьше. Между шерстяным свитером и детской курткой он сунул старый, давно снятый с вооружения штык-нож. В оружии не было ничего лишнего, никаких пилок и кусачек. Только длинный и узкий стальной клинок в металлических ножнах, да неудобная рукоятка c текстолитовыми накладками. Память о давней войне.

Взяв на руки сына, Сергей вышел из подъезда в солнечный сентябрьский день. Аня едва поспевала следом, чуть не сгибаясь от тяжести рюкзака.

Подруга жены, высокая и полная женщина в длинном, разукрашенном розами платье, увидев Сергея, затараторила:

– На денек я вас пущу, конечно! Но утречком убирайтесь куда подальше! Узнают, что у меня постояльцы – такой перерасчет сделают – закачаешься! А денег у вас, я понимаю, нема!

Аня покачала головой. Подруга задумалась, и Сергею показалось, будто в ее массивной голове хрустят несмазанные шестерни. Через минуту она очнулась:

– А идите вы… в лес, за город. Говорят, там община есть. Живут в землянках, разводят огороды. Повезет – примут. Куда-то же выселенцы пропадают. У нас тоже соседей из квартиры выгнали – а чем я им помогу? Мужу-то повезло – на завод устроился… по блату. Как война в пустыне закончилась – работы совсем не стало. Все проклятые американцы. Что они лезут не в свое дело?

Женщина продолжала болтать, но Сергей ее не слышал. В мыслях он был уже в общине. Он представил себе землянки среди деревьев, засеянные клочки земли на расчищенных участках. А что? Жизнь в единении с природой, на воздухе – это совсем неплохо. Никакого интернета и телевидения, зато физический труд и здоровая пища – это, говорят, полезно для здоровья. Может, и его семья найдет себе приют?

***

Первое, что поразило Сергея, пока он пробирался через когда-то непроходимый лес – вырубленные дочиста проплешины и просеки. Значит, чтобы обогреться зимой, общинники безжалостно рубят деревья? Что же будет, когда они уничтожат все? Но совсем настроение испортилось, когда Сергей увидел небольшое кладбище – несколько холмиков с деревянными крестами из неотесанных палок. И все же он продолжал идти. Наконец, ему в грудь уперлись стволы охотничьего ружья:

– Ты кто? – грубо спросил долговязый парень в замызганном свитере.

– Ты пушку-то убери. Бабахнет – штаны слетят! – Сергей с трудом подавил желание схватить оружие за стволы и вырвать его из рук часового. – В общину я. Из квартиры выгнали.

– Выселенец, значится? Это твои? – парень ткнул пальцем в Аню с хнычущим Лешенькой на руках. – К главному вам надо. Пусть он разбирается.

Часовой оглушительно свистнул. Два бородатых мужика с ружьями вышли из густых кустов. Сергей облегченно вздохнул: хорошо, что он не бросился на часового!

Извилистая тропинка привела их к поляне размером с пару футбольных полей, на которой горбились холмики землянок. Стучали топоры. Несколько женщин выкапывали остатки картошки с огорода. Из единственной деревянной избы курился дымок. Наверное, когда-то здесь был дом лесника.

В кресле, за деревянным столом, развалился жилистый мужчина средних лет со смазанными, будто стертыми чертами лица. Встретишь такого на улице второй раз – и не узнаешь. Он указал на стул и угрюмо посмотрел прямо в глаза Сергею:

– Принесла же вас нелегкая прямо к зиме! И так жратвы мало! В армии служил?

– Полковая разведка.

– Это дельно. Нам бойцы нужны. Приходили тут две семейки – коворкеры-мерчендайзеры. Уж как умоляли… На коленях ползали. Отправил их…

– Куда? – вырвалось у Сергея.

– На кудыкину гору! Помирать пошли. Какие из них работники? – главарь покрутил огромную бородавку на шее и вдруг, ни того ни с сего, рявкнул: – Фамилия?!

– Косаткины мы…

– Пока будешь Косаткой. А там – как кривая вывезет. Я – Хмурый. По именам здесь кличут лишь баб, да детишек. В общем, так. Сегодня переночуешь у Паленого – ну, тот парень с ружьем, что тебя привел. Завтра выроешь себе нору. Место покажут. Почему ты остался без работы? Отвечай!

Сергей… вернее, теперь уже Косатка, начал привыкать к манере собеседника неожиданно менять тему разговора.

– После армии я зако… окончил институт. Женился. Работал по специальности, а тут сокращение.

– А спиногрыза накой рожал? Ума не хватило сообразить, к чему все катится?

– Да кто ж знал? Работа, заказы, стабильность! Потом едва устроился экспедитором. Цены растут, зарплата все та же. Кредиты платить нечем. Хотел уехать в столицу подработать, да без справки из области не выпустили. Так и оказался на улице. Да что я? У нас в подъезде еще двоих выселили! И никто никому не поможет!

Хмурый вскочил, заложил руки за спину и несколько раз прошел по комнате. Наконец, он остановился у шкафа, открыл его, достал бутылку с мутной жидкостью и наполнил два стакана.

– А где ты был, когда твоих соседей выкинули на мороз?

– Что я мог? – развел руками Косатка. – У меня тогда было все хорошо.

– Вот и у других все хорошо. Что ты от них требуешь?

Сергей почесал затылок:

– А почему вы в лесу? Неужели нельзя пойти в какую-нибудь деревню? Мы с Анькой так и хотели!

– Ты дурак или сроду так? В деревне налоги платить надо! За землю, за каждую птичку или скотинку. Там все на виду, чуть что – облава. Хуже фашистской оккупации. А нас как бы и нет. – Хмурый подал стакан. – Что уставился? Не веришь, спроси Паленого. Он фершалом был на селе. Ну, за встречу?

Косатка пригубил самогон и едва не задохнулся от омерзительного запаха.

– Что кривляешься? Это тебе не Дом Периньон или как там его…

– Сивуха! – не сдержался Косатка. – Руки бы отрубить тому, кто сырье переводит!

– А ты, значит, знаток? Эстет доморощенный?

– За моим самогоном прапора в очереди стояли!

– Вот как? Айда за мной!

Хмурый схватил Сергея за руку и втолкнул в маленькую пристройку.

– Дааа… – многозначительно протянул Косатка, разглядывая беспорядочное нагромождение баков, трубок и змеевиков. – Ну вы и наворотили. Разбирайте нафиг.

Хмурый достал из-за самогонного аппарата ящик с инструментами:

– Вот ты и займешься. Проявишь себя – приму в общину. А нет – вали куда хочешь. За слова отвечать надо.

Сергей твердо посмотрел в глаза Хмурому, усмехнулся, открыл ящик и зазвенел газовыми ключами. Закончил он поздно ночью.

***

В землянке Паленого было тепло и сыро. Аня никак не могла успокоить Лешеньку, привыкший к мягкой постели ребенок хныкал, не желая засыпать на застеленном тряпками деревянном топчане.

– Слышь, соседка! – бросила жена Паленого, нескладная девка с рябым лицом. – Под кроватью самогон, дай малому ложечку! Вмиг заткнется!

– Да вы что?

– Тогда вали на улку со своей личинкой!

– Там же дождь! Ребенок простудится!

– Не мое дело! Мне вставать ни свет ни заря! Ну? Я жду!

Сергей не стал возмущаться. Не стоит начинать новую жизнь ссорой с новыми соседями. Он разбавил самогон водой и влил остро пахнущую жидкость ребенку в рот. Тот закашлялся, зачмокал губами и довольно засопел.

***

В марте, когда еще царствовали злые метели, в общине закончились продукты. Приходилось промышлять набегами на частный сектор и дачи. Брали в основном еду из погребов: самодельные консервы, картошку да овощи. Горожане, пока еще не наученные горьким опытом, не охраняли свои запасы.

Косатка перелез через невысокий забор и обошел кругом добротный кирпичный дом, совсем непохожий на дачу. Заглянул в окна. Вроде никого. Разве что цепочка свежих следов идет к калитке.

Сергей легко вскрыл старый замок, кликнул жену и вошел в прихожую. В лицо пахнуло теплом и дымом. Отсюда ушли совсем недавно! Значит, хозяева долго теперь не появятся.

В погребе выстроились на стеллажах закатанные стеклянные банки. Металлические крышки золотисто поблескивали в свете фонаря. Бугристый мешок с картофелем скособочился у стены. Сколько же здесь еды! Надо передать Хмурому!

– Я посмотрю курточку Лешеньке, – едва слышно сказала жена. – И в галошнице детские ботиночки возьму…

Сергей торопливо сунул в рюкзак несколько банок с маринованными огурцами. Следом ссыпал туда же часть картошки из мешка. Сегодня можно устроить небольшой пир!

Наверху послышались тяжелые шаги. Косатка выхватил штык-нож, но не успел даже сдвинуться с места. По барабанным перепонкам ударил тяжелый гром выстрела.

– А, курва! – раздался чей-то хриплый крик.

Сергей вылетел в прихожую. Седой мужчина дергал цевье помпового ружья, пытаясь, видимо, выбросить раздутый в стволе патрон. Аня, хрупкая и маленькая скорчилась на полу, прижав к животу пропитавшуюся кровью детскую курточку.

Косатка не колебался ни секунды. Он ринулся к мужчине, отбил ствол и ударил горожанина штык-ножом в грудь. Тот несколько секунд смотрел угасающим взглядом в лицо убийце. Потом обмякшее тело повалилось на пол. Со стуком упал дробовик. Сергей подхватил жену и бросился прочь. Он знал, что ничем ей не поможет: выстрел из дробовика в упор дробит кости, разрывает внутренности, не давая ни малейшей возможности выжить.

Жену Косатка так и не донес – она умерла тихо, без единого звука или стона. Сергей оставил тело в лесу и вернулся за рюкзаком: надо думать о Лешеньке. У малыша, кроме отца, больше никого нет…

– Ты что наделал, сучий потрох? – зарычал Хмурый, не выказав ни тени сочувствия. – Ты убил горожанина!

Косатка посмотрел на Хмурого исподлобья:

– Он застрелил мою жену. Что мне оставалось?

– Свалить оттуда! Тихо, без шума и пыли! Ты ничего не понимаешь? – казалось, Хмурый сейчас оторвет свою бородавку. – Ты подставил всех! Раньше нас терпели. Не замечали. До нас не доходили руки. То, что мы продукты таскали – это мелочь. Но убийство может стать последней каплей! Да нас затравят, как волков!

– Что сделано, то сделано.

– Это верно. В общем, так. Надо бы тебя турнуть из общины. Но уж больно самогон хорош. Пока оставайся. А если за тобой придут – придется нам тебя сдать властям. Не обессудь.

– О Лешеньке только позаботьтесь, – вздохнул Косатка.

Хмурый расхохотался. Его цепкие, узко посаженные глаза недобро блеснули:

– Сам ищи, куда пристроить лишний рот. Закон джунглей – каждый сам за себя!

Косатка вышел на улицу, и побрел по свежевыпавшему снегу к землянке Паленого. Где-то далеко ударил выстрел – наверное, кто-то из общинников вышел на охоту, пока еще есть патроны. Конечно, делиться добычей никто не будет. Проклятый закон джунглей!

Косатка спустился в землянку. Лешенька посапывал на куче тряпья, улыбался и пускал слюни. Сергей потрогал его штаны: мокрые насквозь. От малыша тянуло запахом самогона.

– Хозяйка! – крикнул Косатка. – Ты бы хоть штаны ребенку сменила!

– Я те что, в няньки нанялась? У меня своих забот полон рот! Пусть твоя благоверная…

– Нет ее больше. Не вернулась она…

– Соболезную, – равнодушно ответила Палениха. – И не проси меня сидеть с ребенком! Времени нет!

Сергей прижал к себе малыша и покорно поплелся в свою землянку. Перед глазами, как живая, встала жена. «Позаботься о Лешеньке» – сказала она – «Да не плачь, ты же мужчина! Мне сейчас лучше, чем тебе!»

***

Община, пусть и впроголодь, дотянула до лета. Сильный и здоровый Косатка в одиночку расчистил участок и, будто трактор, пахал и пахал, вскапывая чернозем старой лопатой. Он работал с утра до позднего вечера и не сразу заметил, что Лешенька заболел. Малыш исхудал – превратился в былую тень самого себя. Некогда живой и подвижный, теперь он лежал на старом, продавленном кресле-кровати, бессильно раскинув тонкие, обтянутые сухой кожей руки и жадно хлебал воду. В конце концов, Сергей, как это ни было ему неприятно, побежал к Паленому.

Бывший деревенский фельдшер ощупал ребенка, нагнулся и втянул носом воздух:

– Вот что, Косатка. Ты же паспорт свой не сжег? Не выбросил?

Сергей изумленно заморгал глазами:

– Нет. Зачем он тебе?

– Дуй в город, в поликлинику. Пусть они глянут. Может, примут?

– Паленый, что с ним… – Косатка подавился собственными словами.

– Пока не могу сказать. Нужны анализы, – уклончиво сказал фельдшер. – В общем, вали в город.

Паленый схватил сумку с инструментами и торопливо, будто его за мягкое место укусила оса, вылетел на улицу.

Сергей открыл старую папку. Из нее выпал паспорт. С фотографии улыбалась Аня – юная и счастливая, только после замужества. Светлые волосы зачесаны назад и собраны в хвостик. «Лоб и уши должны быть открытыми!» – сурово предупредила паспортистка. Это было так давно…

Косатка надел оставшиеся от прошлой, городской жизни, джинсы и футболку. Схватил почти невесомого малыша на руки, и почти побежал по едва видимой тропинке.

В детской поликлинике надрывался кондиционер. Ледяной воздух стекал по стенам. Сергей усадил ребенка на стул, бросился к регистратуре и сунул документы безвкусно накрашенной девице. Та потыкала изящными пальцами в клавиатуру компьютера:

– Вас нет в базе данных. Выселенцы? Идите, откуда пришли. Небось, и паспорт просрочен? После Нового года всех людей перерегистрировали.

Девица с заметным придыханием произнесла слово «людей». Сергей сжал кулаки, готовый выломать дверь, схватить эту размалеванную девку и что есть силы бить ее о пол, пока ее голова не превратится в кровавое месиво. Охранник нервно заерзал на своем посту.

Но двинуться Косатка не успел: пожилая женщина в соседнем окошке окликнула коллегу:

– Томка, не бузи! – и участливо посмотрела на Лешеньку, который бессильно свесил голову на грудь. – Смотри, как мальцу-то худо!

Женщина вышла из регистратуры, втянула носом воздух и взяла Сергея за руку:

– Пойдемте со мной. Сейчас народа мало, может, доктор вас примет… неофициально?

Косатка взял сына на руки, посмотрел на раскрашенную девицу и раскрыл от удивления рот. Та смотрела на свои алые длинные ногти, глаза ее были полны слез. «Нет… нет… Только не в пятый…» – с ужасом шептала она.

Пожилая женщина нетерпеливо потянула Сергея. Он поднялся по лестнице и вошел в просторный кабинет с большой цифрой «пять» на двери. Солнечные лучи отражались от большого шкафа с лекарствами и зайчики неуместно весело играли на стенах,

За столом сидел врач в белом халате и колпаке с большим красным крестом. Длинная седая борода, роскошная шевелюра и круглые очки в металлической оправе делали его странно похожим на сказочного доктора Айболита.

Сергей уложил малыша на кушетку. «Айболит» быстро осмотрел недвижимого малыша, посветил ему фонариком в лицо, сел обратно на свое место и жестко сказал:

– Готовьтесь.

– К чему? – похолодел Сергей.

– К похоронам! – резнул врач. – У вашего сына инсулинозависимый сахарный диабет.

– Может… сделать анализы?

– Это видно невооруженным глазом! От ребенка за версту разит ацетоном. По мотне чуть не муравьи ползают!

– А больница? – Сергей уцепился за соломинку. – Может, в больнице помогут?

«Айболит» выразительно развел руками:

– Еще лет пять назад я бы отправил его в стационар. Но сейчас… Ребенку нужен инсулин, а его нет. Раньше покупали за границей, но страна под жесткими санкциями, под нефтяным и газовым эмбарго. Нечем платить.

Сергей сел на стул напротив «Айболита» и с надеждой посмотрел на шкаф с лекарствами:

– Я достану все, что нужно. Любым способом.

Врач покачал головой:

– Вы не поняли. Вашему сыну нужен инсулин каждый день. Учитывая его состояние, а диабет в детском возрасте протекает особенно тяжело, по два-три укола в день. Только недельный курс инсулина будет стоить четыре-пять зарплат! А колоть его нужно всю жизнь.

– Всю жизнь… – повторил Сергей.

– Именно. Без перерыва, не пропуская ни единого укола. И если вас, к примеру, посадят в тюрьму – ребенок умрет.

– Что-то же можно сделать?

– Собрать деньги, уехать за рубеж, пока еще выпускают…

– Сколько у меня времени?

– Думаю, дня три. Максимум – неделя. Ребенок в предкоматозном состоянии. Скоро у него начнутся судороги, очень болезненные. А дальше – кома и смерть. К тому же у вашего сына, скорее всего, необратимо повреждены почки. А гемодиализ и пересадка сейчас – это что-то из области научной фантастики. Ну и кровоизлияние в сетчатку заметит даже не окулист. Малыш уже почти слеп. Но даже приди вы вовремя, ребенку никто бы не помог.

– Вы посмотрите, как он мучается! – вырвалось у Сергея.

– В ваших силах избавить его от страданий.

– Как?

– Не мне же вам подсказывать. «Му-му», Тургенев. Школьная литература.

– Это жестокость!

– Нет. Это – милосердие. У вас нет надежды. Здесь не поможет даже сам Бог… вот что. Сходите в храм, поговорите со священником. Тогда вам легче станет смириться, принять этот мир таким, какой он есть. Все равно вы ничего не сможете изменить.

Сергей схватил сына в охапку, вылетел из кабинета и бросился на улицу.

***

По куполам городской церкви деловито сновали рабочие, подновляя позолоту. «Есть же деньги на… это» – пришла в голову шальная мысль. Внутри, за кованой оградой, стоял черный джип с мигалками. На узорчатых воротах белел закатанный в пластик листок бумаги. «Храм закрыт на ремонт».

Сергей ударил в калитку. Из будки вышел охранник с пистолетом на поясе:

– Пшел вон, голодранец! Читать не умеешь? К нам большие люди приехали!

Даже чудо недоступно тем несчастным, у которых нет денег.

На ограде висел моток электрического провода. Сергей, озираясь, повесил находку на плечо и пошел прочь.

– Водички, папа… – прошептал Лешенька и заплакал сухими слезами. – Пить хочу.

– Потерпи. Скоро станет легче. Совсем скоро.

Сергей добрался до разрушенного моста. Один из каменных пролетов рухнул, на поросшей мхом насыпи еще сохранились следы железнодорожных шпал. Сергей забрался на самый верх и привязал к ногам сына тяжелый, шершавый кусок известняка. Ребенок, больше похожий на тряпичную куклу, прижался к отцу, доверчиво обхватив его шею. По телу малыша пробежала судорога. Он открыл мутные, закисшие глаза и едва слышно захрипел.

Тогда Сергей поднял сына над пропастью, сказал:

– Прости, Лешенька. Это все, что я могу… – и разжал пальцы. Далеко внизу громко плеснуло. По воде разошлись круги. Все произошло просто и легко, даже обыденно. Страшно обыденно.

Не в силах более оставаться на месте, Сергей побежал. Ноги сами принесли его в общину, в свою землянку. Он прошел прямо по грядке, безжалостно растоптал никому не нужные теперь всходы помидоров и спустился вниз. Зажег керосиновую лампу и опустился на трехногий стул напротив продавленного кресла-кровати. Там еще утром, укрытый залатанным одеялом, лежал умирающий Лешенька.

Скрипнула дверь. На фоне светлого прямоугольника возникла чья-то тень. Человек спустился в землянку и бесцеремонно сел на постель. Хмурый, значит, пожаловал.

– Значит, ты теперь свободен? – равнодушно спросил главарь. – Это хорошо.

– Абсурд какой-то! – взревел Косатка, не в силах больше сдерживаться. – Ради чего они умерли?!

– Тихо! – Хмурый ударил кулаком по креслу. – Не перебивай! Станешь моим помощником: Паленый в одиночку не справляется.

– Я не буду…

– Будешь! Ты мне по гроб жизни теперь обязан. Думаешь, убийство – это просто так, игрушки? А я ведь тебя сразу заприметил. Ты ведь вояка, да? Привык выполнять приказы. Вот и теперь…

– Так это ты все затеял? Ты во всем виноват? – Сергей недобро сверкнул глазами.

– Болезнь твоего спиногрыза тоже я подстроил? Головой думай, а не задницей! Так сложилось. Удачно. И для меня удачно, и для тебя. Видишь ли, Косатка. Скоро будет большая облава. Всех отсюда вывезут.

– Куда?

Хмурый покрутил бородавку на шее:

– Это не наше с тобой дело. Ха! Не будь общины, люди разбрелись бы, да ищи их, свищи ветра в поле. А так все в одном месте, хватай да вези куда хошь. Разве что мерчендайзеры ни к чему – сами вымрут. А кто оружие умеет держать в руках, за теми надзор нужен. Да не боись! Поработаешь на меня, вымолишь прощение, снова городским станешь.

– За счет других?

– Все мы живем за чей-то счет, агент Косатка. Закон джунглей. Сначала ты кланяешься и шею подставляешь, потом – тебе. Ну, а кто против идет, бунтует – конец тому. Карачун. Свирепый и еретический.

– Лешенька-то все равно умер… Он чем виноват?

– Хоть сколько-то малец пожил, верно? А возбухни ты – так он сразу бы в рай отправился. Следом за тобой. Покорность – она жизнь продлевает.

Хмурый достал из-за пазухи бутыль и налил стакан самогона:

– Ладно. Отдыхай, агент. Выпей, легче станет. Завтра я тебя проинструктирую – и вперед, на полевые работы! Конспирация, мать ее…– Хмурый встал, поднялся по лестнице и хлопнул дверью.

Косатка остался сидеть неподвижно, разглядывая сквозь самогон мерцающее пламя керосиновой лампы. И понемногу в его мозгу начал разрастаться черный косматый шар, в котором раскаленной докрасна сталью пылал один-единственный вопрос: кто виноват? Кто виноват в том, что погибли Аня и Лешенька? Кто виноват в горе и бедах десятков людей, в одночасье потерявших все? Кто несет ответственность за людоедские законы, за слезы детей и сломанные судьбы взрослых? Никто? Так не бывает!

Косатка не сомкнул глаз всю ночь. Черный шар постепенно раздулся и заполнил сознание, лишь чей-то смутный образ маячил в кромешной тьме. Он становился все отчетливее и к утру Сергей точно знал, кого настигнет его страшное, но справедливое возмездие.

На рассвете Косатка неслышно пробрался сквозь посты и вышел в город, к поликлинике. Дождался, пока охранник отлучится, поднялся на второй этаж, вломился в кабинет с большой цифрой «пять» на двери и, прямо на глазах у оторопевшего пациента, ударил «Айболита» штык-ножом в сердце. Врач повалился на пол, распахнул полные удивления глаза и замер. Его пальцы едва заметно подрагивали…

Сергей бродил по городу и хохотал, размахивая окровавленным штык-ножом. Рядом с ним, не оставляя на асфальте следов, шли самые дорогие на свете люди: Аня и Лешенька.

И Сергей, впервые за много месяцев, чувствовал себя совершенно счастливым.

Правильный выбор

В одном волшебном лесу – том, что за васильковым полем, жила большая сова. Она все время смотрела телевизор, сидела в интернете и никогда не ходила ни к кому в гости. Сова эта никогда ни с кем не делилась и никому не помогала, и все звали ее Скряга.

Однажды в лесу разразилась буря. Сверкали молнии, завывал ветер, качая кроны деревьев. Одна ветка упала на домик Скряги, и у нее пропал интернет.

Поутру сова взяла инструменты и взлетела на крышу – починить оборванный провод. Но на первый взгляд все казалось в порядке. И вдруг она услышала чей то плач. Скряга полетела на звук и увидела колыбельку с хнычущим младенцем. Наверное, ее принесло бурей.

– Вот тебе раз, – сказала Скряга. – Что же мне с тобой делать?

Увидев сову, ребенок заулыбался и потянул к ней маленькие ручки. Скряга досадливо угукнула. Поначалу она хотела отнести младенца на болота и оставить его там навсегда, но увидела на колыбели золотую корону и смекнула, что здесь можно неплохо поживиться.

– Эге. Дорогая кроватка-то. Да ты, наверное, не из простой семьи. Буду звать тебя Принцем! За твое спасение мне дадут большую награду!

И Скряга отнесла ребенка домой. Но малыш закапризничал. Он кричал так, что у совы заложило уши. Она хотела посмотреть в интернете, что делать, но на экране компьютера горел значок «нет сети». И Скряга полетела к знакомой волчице Люсе – та жила неподалеку, в просторном доме с тремя окнами. А что еще оставалось?

– Привет, соседка! – с порога крикнула Скряга. – Интернет есть?

– Вот это да! – изумилась Люся, вытирая только что выкупанного волчонка. – Ты сама явилась? От тебя же и звонка не дождешься! А интернета нет во всем лесу.

– Плохо. У меня дело к тебе, – и Скряга, вытаращив огромные глаза, поведала обо всем соседке.

Волчица почесала лапой за ухом:

– Он, наверное, есть хочет. У меня волчата недавно народились, молока много. Пойдем покормлю. Только волк злой сейчас, не отпустит. У него работа по интернету, сама знаешь. Поставки, отчеты. А отправить ничего не может.

Но Скряге не хотелось оставаться одной с кричащим ребенком.

– Вот что! Скажи своему, что с интернетом я сама разберусь. Даром, что ли, в компьютерной фирме мастером работала? Процессор, материнка, айпи, сервер, витая пара – все мое. Не бойся, не обману. Уши дороже.

На том и порешили. Волчица кормила и учила малыша, а сова сидела перед телевизором. Разве что иногда помогала соседке с интернетом. Так прошло десять лет. Мальчик вырос и стал большим.

– Что-то ты ешь много, Принц! – сказала однажды Скряга, подавая тарелку с манной кашей на волчьем молоке. – На мои объявления никто не ответил. Значит, ты никому не нужен. А я тебя не прокормлю. Пора тебе мир повидать, уму-разуму поучиться. Возьми мою котомку – и в путь!

– Бабушка сова! Куда же я пойду?

– Куда глаза глядят. Я бы тебя вообще пинком выпроводила, но я же добрая. И отправлю тебя восвояси не с пустыми руками. Я подарю тебе три электронных ключа – белый, красный, и желтый. Заруби на своем носу: каждый из них работает только один раз.

Скряга открыла сейф и вдруг обернулась:

– А ты не смотри! Тебе не нужно знать, что у меня в запасах!

Она покопалась среди залежей старых деталей, достала синюю коробочку и дунула на нее. В ярком солнечном свете заклубилась пыль.

– Забирай! От сердца отрываю! А теперь прочь отсюда! Нет, постой! – и сова повесила на шею Принцу металлическую пластинку-медальон. – Если встретишь своих родителей, и они богатые… запомни, если они богатые, пусть пришлют мне награду за твое спасение. Понял?

И Принц отправился в путь. Он шел долго – пыльными дорогами и лесными тропинками, переправлялся через реки и брел через болота. Но хлеб и вода в его котомке не кончались.

Так Принц дошел до одинокого каменного дома. Вряд ли кто-то мог сказать, откуда он взялся.

Принц постучался и вошел в дом. В просторной комнате за стеклянной дверью весело играли три мальчугана – рыжий, вихрастый и бритый. Им было чем заняться – комната напоминала магазин игрушек. Под потолком на ниточках качались пластмассовые самолеты. У стены сидели плюшевые мишки и зайчики с блестящими глазами-пуговицами. По маленькой железной дороге катался поезд, а на переезде застыли машины с ярко горящими фарами. Робот на батарейках бродил от стены к стене и по-приятельски здоровался со своими хозяевами. В его глазах вспыхивали красные и зеленые лампы, но голоса не было слышно – дверь не пропускала никаких звуков. Зато рядом на стене светилась красная надпись «Друзья» и темнела узкая впадина. «Сюда вставляется ключ!» – догадался Принц.

Он хотел было открыть дверь, но позади него вдруг зазвенел колокольчик. Не мелодично, как они обычно звенят, а назойливо, призывно. Принц обернулся и увидел закрытый сейф. Почти такой же, какой стоял в доме бабушки совы, только с прозрачным окошком. Солнечный луч упал на стекло и высветил сложенные в стопки пачки новеньких купюр. Принц вообразил, как они хрустят у него в руках… Он даже почувствовал запах свежей краски…

Но Принца воспитывала волчица. Она рассказывала ему добрые сказки и повторяла пословицу: «Не имей сто рублей, а имей сто друзей». И Принц приложил ключ к замку на двери. Она щелкнула и открылась.

Мальчишки тут же бросили играть. Робот замер, разглядывая незнакомца.

– Ты кто? – спросил вихрастый мальчик.

– Здравствуйте. Я – Принц!

– Настоящий? Из какого королевства?

– Не знаю. Так называли меня тетя волчица и бабушка сова. Можно мне с вами играть? Вы же мои друзья?

– Разумеется, можно, – ответил рыжий. – Присоединяйся!

– Да! – подхватил бритый. – Давай к нам!

И Принц начал играть вместе с ними. Он пускал по железной дороге поезд, здоровался с роботом, который в честь такого даже исполнил механический танец. Потом все втроем сели играть в шашки, но никто не знал правил, и они просто щелкали шашками друг по другу, сбивая их с доски. Но в разгар веселья в комнату вошел высокий мужчина.

– Дитер, Витор, Питер! Ждали? – спросил он и протянул детям по коробке, перевязанной блестящей лентой. Он раздал подарки всем, кроме Принца.

Мальчики быстро разорвали упаковку, достали телефоны последней модели и сели по углам играть. Остальные игрушки им стали неинтересны.

– А можно мне? – попросил Принц вихрастого мальчика.

– А у тебя нет телефона? – ответил друг. – Как же ты живешь? Сходи и купи себе!

– У меня нет денег…

Вихрастый расхохотался, не отрывая глаз от игры:

– Значит, ты – никакой не принц, а бедняк? Мы с такими не водимся!

– И не разговариваем! – выкрикнул бритый.

– Может, ты еще и в простой школе учишься? – спросил рыжий.

Высокий мужчина устремил на Принца холодный, тяжелый взгляд:

– Я думаю, ты – воришка. Пришел нас ограбить. Марш отсюда, пока я не вызвал полицию!

– Но я никогда не воровал!

– Все вы так говорите. А чуть не доглядишь – так обязательно что-нибудь прихватите. Вон!

Мужчина схватил Принца за шиворот и под улюлюканье детей вышвырнул прямо в дорожную пыль. И Принц, сжав кулаки, побрел прочь. Лишь один раз он обернулся, но каменный дом исчез.

По заросшей травой дороге Принц вышел на широкое шоссе. Внутри застекленной автобусной остановке читала книгу маленькая светловолосая девушка. У Принца захватило дух. Вздрогнуло и часто-часто забилось сердце. Он бросился к ней и наткнулся на прозрачную стену с мерцающим красным сердечком посередине. А в самом сердечке темнела впадина для ключа. Но рядом зазвенел колокольчик. Так же назойливо, как и тогда, в каменном доме.

Принц увидел черный дипломат с окошком. Внутри белели купюры, туго сложенные в пачки. Вместо замков было уже знакомое углубление для ключа.

Но волчица всегда твердила: «Любовь не купишь ни за какие деньги!» И Принц вложил ключ в замок-сердечко. Прозрачная стена исчезла.

– Привет! – воскликнула девушка. – А ты ничего! Парень хоть куда!

– Я же еще мальчик, – краснея, ответил Принц. И вдруг понял, что стал гораздо выше, чем раньше.

Девушка рассмеялась, будто рассыпая вокруг монеты:

– А я тогда девочка-припевочка. Как тебя зовут?

– Принц. Такое имя мне дала бабушка. А ты кто?

– Оля. Я из города недалеко отсюда.

Принц осторожно взял Олю за руку. Она снова рассмеялась, но не пошевелилась. Ладонь ее стала горячая.

– Дай телефон позвонить? – попросила Оля. – Мама волнуется.

– У меня его нет, – сказал Принц.

Девушка вскочила и выдернула пальцы из руки Принца:

– Купить не на что? Ты нищий, да? И как я сразу не поняла? Вся одежда в лохмотьях!

– Но деньги не главное! Не за них человека любят!

– Да? А за что? За красивые глаза? Кушать нужно на что-то, одеваться! Я хочу шубку норковую, сапожки на заказ! Машину! Квартиру надо купить, не все же нам жить с мамой!

– Подожди! – воскликнул Принц! – Сейчас будут деньги!

Он хотел принести дипломат, разбить его камнем и показать Оле, что у него есть, но не успел сделать ни шагу. Далеко на шоссе послышался шум мотора. Приземистый автомобиль взвизгнул шинами и остановился у остановки. Из машины вышел широкоплечий красавец, одетый в безупречно выглаженный пиджак и брюки. Его ботинки сверкали на солнце.

– Олька! – выкрикнул здоровяк. – Вот ты где!

– Вадим! – радостно закричала Оля и бросилась в его объятия.

Тот закружил ее и помог сесть в машину. Потом его холодный, тяжелый взгляд остановился на Принце.

– А это еще кто? Он к тебе приставал? Приставал, скажи? Вижу по глазам, приставал.

Вадим неторопливо подошел к Принцу и вдруг ударил кулаком в лицо. Принц упал, вскочил и бросился на обидчика. Тот снова свалил его наземь и ударил ногой в живот.

– Чтобы я не видел тебя рядом с Олькой! – прорычал он. – Нищета!

Вадим обошел остановку и поднял дипломат:

– А это здесь откуда? Вот куда они пропали. Олька, зачем ты их украла?

– Нет! Это все он! – испуганно забормотала девушка.

Она попыталась выскочить из машины, но Вадим втолкнул ее обратно и закрыл дверь.

– Дома поговорим! Уж я дурь из тебя выбью!

Машина взревела мотором и исчезла вдали.

Принц кое-как встал на ноги и, пошатываясь, побрел по шоссе. Он не увидел, как асфальт покрылся сеткой трещин с проросшей сквозь них травой. Так и брел, не замечая ничего вокруг, пока не оцарапал руки о стену из колючей проволоки. За ней изможденные люди в полосатых робах исступленно долбили кирками и ломами камни. Летели искры, но заключенным так и не удавалось отколоть даже самый маленький кусочек гранита. Время от времени кто-то из них падал без сил и похожие на воронов охранники в черной форме оттаскивали несчастного в сторону.

– Эй! – крикнул Принц. – Что вы делаете?

Но люди не слышали его. Тогда Принц пошел вдоль стены и увидел ворота, над которыми пылали золотые буквы: «Свобода». А в огромном, с человеческую голову, замке темнела впадина для ключа. И в третий раз сзади раздался назойливый звон. Но теперь Принц даже не обратил внимания на металлический ящик, набитый деньгами. «Свобода дороже денег» – говорила волчица. Золотой ключ вошел точно в углубление замка. Ворота заскрипели и открылись.

– Чего надо, отец? – охранник поднял винтовку и смерил гостя все тем же холодным, тяжелым взглядом.

«Значит, уже отец?» – горько подумал Принц и спросил:

– За что страдают эти люди? Я пришел дать им свободу.

– Ты не читал, что написано на воротах? «Труд – это свобода». Они довольны своей участью. У них есть работа. А что ты можешь предложить им? Власть, деньги?

– Я хочу дать им выбор! Они смогут пойти, куда хотят и делать, что хотят!

– И это все? – охранник щелкнул затвором винтовки.

– Да.

– Как же ты, нищета, осмелился учить других? А ведь все лежит прямо у тебя под носом – только протяни руку. Не догадался заглянуть в ящик у ворот?

– Но ключ работает только один раз!

– Какой же ты тупица! – рассвирепел охранник. – Деньги открывают любые ворота, любые замки! Какой болван вбил тебе в голову романтическую дурь?

Не обращая внимания на винтовку, Принц бросился к людям в полосатых робах:

– Бегите! – кричал он. – Ворота открыты! Спасайтесь! Вы свободны!

Заключенные поднимали пустые, безжизненные глаза, крутили пальцем у виска и продолжали механически долбить камень.

– Глупец! – захохотал охранник. – Ты положил к их ногам весь мир, но они тебя не слышат! Им не нужна нищая свобода, они готовы обменять ее на кирку и лопату! Ты дожил до преклонных лет, а не понял, что лишь блеск золота способен пробудить в людях огонь! И за свою непроходимую тупость ты будешь наказан! Приговор – вечная каторга!

И вдруг Принц сам увидел, что одет в полосатую робу. Ворота заскрежетали и начали медленно закрываться. Принц бросился к ним, охранник успел схватить его и сорвал котомку. Полоска яркого дневного света становилась все уже и уже. Ледяной сумрак понемногу окутывал и охранников, и заключенных.

Принц успел протиснуться в узкую щель, выскочил на солнечный свет и, задыхаясь, побежал к лесу, темнеющему вдали. Теплый ветер трепал его седую бороду.

Грянул выстрел. В спину словно воткнули раскаленный прут. Наверное, охранник все-таки успел исполнить приговор и заменил беглецу каторгу на смерть.

Принц упал ничком. Ему казалось, что он бежит изо всех сил, но на самом деле он лишь едва царапал землю немощными пальцами старика. Когда луна залила далекий лес серебристым светом, Принц в последний раз посмотрел на небо, вздохнул и умер. Но так и не заплакал.

Через много-много дней его истлевшее тело нашла волчица Люся. Она же вернула медальон сове.

Скряга оторвалась от телевизора и налила две чашки чая – себе и волчице. На этот раз она расщедрилась и положила в каждую полторы ложки сахара.

– И тебе его совсем не жаль? – спросила Люся. – Совсем-совсем?

– А что печалиться? – угукнула сова. – Значит, он уже никогда не поумнеет. Даже котомку и ту потерял. А ведь я отдала ему самое дорогое, что у меня было. Только не надо читать мне мораль о смысле жизни, хорошо? Мы-то знаем, чем на самом деле можно измерить ее ценность.

Люся допила чай и налила новую кружку. Скряга неодобрительно посмотрела на нее: она всегда заваривала один пакетик несколько раз.

– А если бы он все-таки выбрал деньги? – спросила наконец волчица. – Может, хоть так у этой сказки будет хороший конец?

– Давай попробуем. Есть у меня одна программа на компьютере. Жаль только, как и ключи, она работает лишь один раз. Но, пожалуй, сейчас именно наш случай.

И сова застучала по клавишам.

…Принц стоял перед воротами с пылающей надписью «Свобода». Он все пытался вспомнить, что говорила ему волчица, но назойливый звон сбивал с мысли и не давал сосредоточиться. Тогда Принц обернулся и вставил ключ во впадину на замке большого металлического ящика. Лязгнула крышка и с банкнот ухмыльнулись хищные лица. Кто эти люди, отпечатанные на купюрах? Принц не знал. Он схватил две пачки и бросился к воротам.

Створки с надрывным скрипом раскрылись. Охранник в черной форме вытянулся в струнку и вскинул в приветствии руку. Еще два стража встали по сторонам денежного ящика и отсалютовали. Они были готовы стрелять в любого, кто подойдет близко. Кроме самого Принца.

Он хлопнул охранника по плечу и прошел через ворота. Заключенные падали на колени, но ему больше не хотелось их освобождать. Принц… вернее, теперь великий Вождь шел к трибуне, с которой холодно и решительно смотрел портрет человека с усиками-щеточками на суровом лице. Рукав коричневого кителя был словно испачкан кровью, но приглядевшись, Принц увидел красную повязку. А еще он понял: это и есть он сам! И ему нужно что-то говорить – ведь охранники и заключенные, затаив дыхание, ждут его слов. Неужели эти люди всерьез думают, что он подарит им свободу?

Принц поднялся на трибуну и произнес речь о том, что нужно больше работать и захватить богатые земли на востоке. Ведь тогда у него станет еще больше желанных банкнот…

– Ну, что там? – волчица нервно ударила хвостом о пол.

Сова наконец оторвалась от дисплея:

– Со второго раза Принц правильно догадался и поступил правильно. Он стал Вождем и повел свой народ к великим подвигам. Теперь у него много друзей. И ни одна девушка не обойдет его стороной.

– Чем все закончилось-то?

– Не знаю. Программа молчит. Думаю, придет время, и я получу весточку от нашего мальца. И награду, конечно. Надеюсь, он помнит мою доброту и заботу.

Волчица ничего не ответила и засобиралась домой. Сова закрыла за ней дверь, проверила засовы и замки, и снова села за компьютер.

И в волшебном лесу все пошло по-старому. Разве что Скряга теперь летала по всем соседям, настраивала интернет и кляла последними словами волчицу Люсю, которая не умела держать язык за зубами.

Эвтаназия

Вывеску, набранную сверхъяркими светодиодами, можно было увидеть из любого уголка города. Возле надписи «Эвтаназионный центр «Ромашка»,сверкала эмблема: солнечная сердцевина цветка, вокруг которой весело переливались белые лепестки. Сергей, как загипнотизированный, смотрел и смотрел на бесконечную круговерть почти четверть часа. Наконец он решился.

Мелочи, оставшейся от поездок по объявлениям, едва хватало еще раз проехать на троллейбусе. Сергей запрыгнул в раскрытую дверь. Забрызганная грязью машина, окатив остановку водой из лужи, помчалась по улицам. Водитель гнал так, словно хотел выиграть гонку «Формулы-1».

– Мужчина! – проскрипела бабка с кондукторской сумкой. – За проезд передаем!

Сергей положил в морщинистую руку монеты как подаяние нищенке.

– Вы что, слепой? Подорожание с сегодняшнего дня!

– С завтрашнего! – ответил водитель. – Петровна, не пугай людей! И так у них проблемы!

Кризис катился по стране как снежная лавина. Одна беда тянула за собой другую – падали доходы, снижалась прибыль предприятий и работники оказывались на улице. Разорялись даже крупные торговые сети. Тысячи людей получили расчет.

Поначалу Сергея не коснулась безжалостная рука чудовища с красивым названием «рецессия». Он даже занял престижное место управляющего в отделе продаж. Пышногрудая секретарша Леночка перестала крутить носом, зато начала вихлять перед ним тем, что у нее выступало ниже спины. Увы, бесплатный сыр бывает только в мышеловке. Оказалось, что бывшего менеджера торгового зала воткнули придерживать место, предназначенное для племянника директора. И Сергею предложили написать заявление на увольнение по собственному, так сказать желанию. Он возмутился, и шеф, к его удивлению, согласился. Директор кивнул и произнес самым вежливым и дружелюбным тоном:

– Хорошо, оставайся. Работай, как и раньше.

На следующий день Сергея застукали за чашкой кофе в рабочее время и влепили строгий выговор с занесением в трудовую книжку. Потом обнаружилось маленькое расхождение в цифрах в месячном отчете. К концу недели таких неизбежных в работе мелочей, на которые всегда закрывают глаза, накопилось достаточно, чтобы Сергей попал на ковер к шефу.

– Ну-с, господин хороший, – сказал директор. – Не справляетесь вы. Подводите коллектив. А что делают с сотрудником-лоботрясом? Вышвыривают по статье за несоответствие занимаемой должности. Прошу в отдел кадров. Не хотели по-хорошему, получилось по-плохому. Вы лишились премии, выходного пособия и стимулирующих выплат.

– Я подам в суд!

– Проиграете, сразу предупреждаю. Все ваши косяки записаны, все по закону. Будете артачиться – заплатите мне за ущерб от вашей деятельности. Я вас больше не задерживаю.

И секретарша Леночка ехидно хихикала из-за своего стола, придавив грудью отчаянно пищащую клавиатуру.

Тогда-то Сергей узнал, что в кризис невозможно устроиться даже дворником. На одну вакансию тут же налетали по два десятка соискателей и человек со статьей… или с новой трудовой книжкой мог рассчитывать только на один ответ: «Мы вам перезвоним». Биржу труда временно-постоянно закрыли на реорганизацию, но все прекрасно понимали, зачем: нет работы.

Через полгода закончились скудные накопления. Стало нечем оплачивать интернет, и Сергею приходилось самому бегать по вакансиям. А потом отключили электричество и горячую воду. В квартире стало темно и неуютно. А возле сверкающих, набитых товарами витрин супермаркетов появились вооруженные автоматами охранники. По городу поползли слухи, что людей заменяют роботами. Но доказательств ни у кого не было. Все так и осталось на уровне баек бабушек-старушек, собирающихся на лавочке у подъезда.

Государство решило проблему по-своему. По всей стране появились бесплатные эвтаназионные центры. «Мы избавим вас от житейских трудностей!» – кричала реклама – «Мы достойно проводим вас в мир, где нет голода и страданий!»

И сейчас Сергей в полном отчаянии ехал в такой центр, с грустью глядя на редкие зажженные окна в безжизненных многоэтажках. Когда-то в это время почти все было залито веселым светом, а теперь кто-то экономил деньги, у кого-то обрезали провода, а кое-кто переступил порог заведений, откуда нет возврата.

Троллейбус остановился. Распахнулись двери. Сергей выскочил в дождь и, прикрыв голову рукой, добежал до сверкающего огнями парадного входа в «Ромашку». Последний раз бросил взгляд на город – у супермаркета охранники избивали прикладами какого-то бродягу. Тупые звуки ударов доносились даже сквозь дождь. Потом, сверкая мигалкой, подъехала полицейская машина и бедолагу, точно кулек с мусором, забросили в «бобик».

Что случилось дальше, Сергей не видел. Из круглосуточного кафе потянуло ароматным запахом борща. Пустой желудок тот же свел мучительный спазм. Во рту скопилась голодная слюна – у Сергея со вчерашнего дня во рту не было даже старого сухаря. Нечего торчать на улице, все равно здесь, в этом жестоком мире, никто просто так не накормит.

Сергей, ежась от холода и внезапно нахлынувшего ужаса, взбежал по ступенькам и оказался в просторном, ярко освещенном холле. Лампы причудливо отражались в полированном полу и облицованных гранитом колоннах. За стойкой с модной надписью «ресепшен» дремала миловидная девушка в белом халате. «Администратор Ирина» – было написано на табличке.

Услышав шаги, Ирина выпрямилась и изобразила на лице дежурную улыбку.

– Чем я могу помочь?

«Деньгами!» – едва не ответил Сергей. Он сдержался и спросил:

– У вас нет вакансий?

– К сожалению, нам вообще никто не нужен, – улыбка девушки стала напряженной.

Последняя надежда развалилась как старый дом под напором шквалистого ветра.

– Тогда… я ваш клиент. Хочу уйти… туда, – Сергей ткнул пальцем в потолок и скривил губы в ухмылке.

Ирина, не глядя, достала из ящика стола голубые и зеленые бланки:

– Заполните и подпишите.

– Вы не будете меня отговаривать?

– Какой смысл? Здесь нет психологов. Раз вы пришли к нам, значит, все обдумали и твердо решили. Успокойтесь, это не больно. Мы используем два газа. От первого вы потеряете сознание, второй покажет путь в лучший мир. Вы и не заметите, как взлетите в небеса, – Ирина, видимо, сознательно не говорила «убьет вас» или «вы умрете».

Сергей механически заполнил и подписал бланки.

– Паспорт вам нужен? – спросил он, передавая Ирине бумаги.

– Если есть кому оставить завещание или вас привели родственники. А сейчас он ни к чему – вы же пришли сами, лично. Еще два вопроса. Вы давно ели?

– Что… давно? – не понял Сергей.

– Ели. Ну, кушали. Принимали пищу.

– Вчера днем.

– Замечательно, – Ирина, чуть помедлив, положила на стол новый бланк, розовый. – Не хотите ли пожертвовать нам свои органы? Вам они уже не нужны, зато, может быть, спасут жизнь больному ребенку.

Сергей, не чуя подвоха, подписал и этот документ.

– Очень благородно с вашей стороны, – сказала Ирина, встала и открыла дверь в боковой проход. – Ступайте в приемную и ожидайте.

Сергей вошел в узкую комнату с двумя дверями в противоположных стенах и сел на мягкий диван. Но передохнуть ему не дали. Неожиданно словно из воздуха, возник пожилой человек в бирюзовом халате. Его глаза смотрели добродушно и немного весело, а седая борода и усы делали его похожим на доктора Айболита.

– Здравствуйте. Я ваш врач-эвтаназиолог. Следуйте за мной. Не жалейте и не бойтесь – там, куда вы отправитесь, намного лучше, чем в нашей жестокой реальности. Я вам завидую. Да, завидую! Вы будете оттуда, сверху, наблюдать за страданиями тех, кто остался здесь!

Врач провел Сергея через вторую дверь. За ней оказался большой зал, в котором стояло несколько металлических цилиндров, похожих на причудливую помесь солярия и барокамеры. Доктор нажал на кнопку. В одном из устройств бесшумно открылся прямоугольный люк высотой почти в человеческий рост.

– Прошу вас! – серьезно, без улыбки, сказал он.

– Эвтанайзер-2022, модель три, – прочитал Сергей. – А раздеться, обмыться, сдать вещи… все это не нужно?

– У нас же не концлагерь, молодой человек, – укоризненно покачал головой доктор. – Все потом, после вашего перехода в лучший мир. Проходите же.

Сергей пригнулся, чтобы не удариться о притолоку и шагнул внутрь. Люк закрылся.

– Вдохнуть и не дышать! – раздался голос доктора из забранного стальной решеткой динамика в потолке. Сергей зажал рот и нос рукой.

Отверстия в полу зашипели и засвистели. Из них потянул легкий, едва заметный дымок. Доктор чертыхнулся. Снаружи что-то залязгало. Сергей держался, пока перед глазами не поплыли круги, а грудь не начало разрывать от острого желания вдохнуть. Потом не выдержал и хватанул ртом воздух, насыщенный ароматом трюфелей. Голова закружилась, и Сергей поплыл между рваных, липких клочьев черной ваты. Он еще успел подумать: «Лучезарный… Что это такое – лучезарный?»

***

Чпок… Чпок… Чпок… Что-то негромко шлепало, словно резиной по резине. Сквозь веки пробивались яркие сполохи. Это и есть лучший мир? Кое-как Сергей открыл глаза. Сполохи оказались светом сдвоенных ламп дневного света, прикрученных к ослепительно-белому потолку.

Над Сергеем склонился темный силуэт человека.

– Э! Очнулся! Крепкий малый… на свою беду, – пробасил незнакомец.

Сергей прищурился и смог разглядеть массивную фигуру в белом халате. Санитар или кто? Наверное, санитар. Правда, скорее, мясник.

Руки и ноги не слушались. Сергей чувствовал их, ощущал покалывание в пальцах, но не мог сделать ни одного, даже самого слабого движения. Зато окончательно прояснилось в глазах. Сергей, спеленутый по рукам и ногам, лежал на медицинской каталке. Странный чпокающий звук, очевидно, издавало дефектное колесо с выщербиной.

Горло свел спазм. Все же Сергею удалось кое-как просипеть:

– Кто ты?

– Тебе-то какое дело? – ответил вопросом на вопрос санитар. – Лучше подумай о своей судьбинушке-кручинушке. Хочешь узнать?

Сергей хотел кивнуть, но голова не двигалась. Тогда он просипел:

– Да.

– У нас в стране как? Сначала показуха, а потом все, кранты. И сейчас то же самое. Финансирование центров урезали. Теперь денег хватает только на один газ, который, ко всему прочему, делает из «клиента» овощ. А органы ты сам пожертвовал, они теперь наши.

Сергей лежал ни жив ни мертв в буквальном смысле. Да и в переносном тоже. Он отчаянно засипел, и санитар разобрал из его бормотания одно-единственное слово.

– Наркоооз? – протянул медик. – От наркоза ты можешь дуба врезать. А потрошки твои нужны свежими, тепленькими. Так что терпи… до лучшего мира.

На двери в кабинет сверкнула надпись «Трансплантология». Санитар ввез каталку в помещение, залитое ярким белым светом. В нос ударил запах антисептиков. Попискивало, постукивало и шуршало какое-то оборудование.

Затопали, засуетились люди, и чей-то мягкий, почти ласковый мужской голос произнес:

– Что ж ты взял тачку с подвохом, санитар? В который раз на весь коридор шаркаешь! Нормальной нет?

– Николай Антонович… да я…

– Последнее китайское. В следующий раз влеплю выговор. Хочешь вылететь с волчьим билетом? И вылететь вовсе не в Хургаду, как ты сам понимаешь!

Сергея подняли и перенесли на другое место. Прямо в глаза били ослепительные лампы.

– Прекрасный донор! – деловито сказал Николай Антонович. – Все потроха в порядке. Кроме поверхностного гастрита никаких патологий. Не то, что наши отцы города. Ничего, сейчас мы их подлатаем, запчасти поменяем, будут как новенькие!

На соседнем операционном столе распластался толстый человек. В рот его была вставлена толстая трубка, но Сергей, скосив глаза, узнал первого заместителя мэра по приметной родинке на щеке. А Николай Антонович тем временем раздавал указания:

– Василий Васильевич, следите за тем, чтобы донор не загнулся раньше времени. Держите его в сознании до последнего, чтобы не было спазма. Если что-то пойдет не так, можем лишиться работы. А в нашем положении сами понимаете, что это значит. Так-с, начнем с печени. Потом – почки, потом…

Дальше Сергей не слушал. Он засипел, но в горло, обдирая язык и гортань, грубо воткнули пластиковую, отвратительно пахнущую трубку. Черные тени заслонили свет, а к животу словно приложили раскаленный прут. Сергей вытаращил глаза. Сейчас он искренне завидовал тем, кто все-таки решился сунуть голову в петлю или шагнуть с крыши многоэтажки. Но муки только начинались. Сергей провалился в зеркальный, бездонный колодец страданий. Боль не имеет пределов, как говорили сенобиты…

***

Через три часа то, что осталось от Сергея, сожгли в печах больничного крематория. А спустя еще сорок минут на пороге эвтаназионного центра «Ромашка» появился странный посетитель – грузный мужчина в кожаном плаще и нелепых синих джинсах. Под расстегнутым воротником виднелась красная рубашка. На указательном пальце незнакомца поблескивал золотой перстень.

«Это что за клоун?» – подумала администратор Ирина. Она для приличия изобразила дежурную улыбку и произнесла заученную фразу:

– Чем могу помочь?

Кудри на ее волосах растрепались, и она казалась похожей на только что остриженную овцу.

– Мистер Солли Левин. Международная коллегия адвокатов. Я ищу вот этого молодого человека, – мужчина показал ей фотографию Сергея. – Он – единственный наследник крупного состояния в Южной Америке. Если вы укажете его местонахождение, то будете обеспечены на всю оставшуюся жизнь.

Ирина так и продолжала глупо улыбаться и перебирать руками документы. Теперь ей хотелось кричать.

Последняя попытка

B4 99 A2

Портал выплюнул меня прямо на каменный пол. Я больно ударился коленом, но тут же вскочил на ноги и высморкался в рукав холщовой рубашки. Сейчас не время слюнтяйничать! Мне предстоит самая первая в игре схватка. Я схватился за рукоятку меча. Ржавое лезвие со скрежетом вышло из ножен. Начальный уровень; на нем лучшего оружия, увы, не положено.

Несколько минут ничего не происходило. Просторный зал с выложенными цветной плиткой стенами казался совершенно пустым. С потолка, успокаивая и умиротворяя, лился пастельный желто-красный свет – строители каменного мешка без окон и дверей не поскупились на магические кристаллы. Достать бы один такой – его можно обменять на самые лучшие доспехи и меч.

Терпий запах, похожий на аромат полыни, защекотал ноздри. Я чихнул и провел по губам ладонью.

В дальнем конце зала возникло черное облако, и мне показалось, что в нем скрыто все самое страшное, чудовищное, злое, что может быть на свете. Я закричал, но мой собственный голос закаркал откуда-то издалека. Я мысленно попрощался с жизнью.

Черный туман растекся по полу бесформенной кляксой. В ее середине возникло существо размером с два поставленных друг на друга небольших грузовика. Красные глаза на свиной голове со сверкающими бивнями горели злобным огнем. На слоновьих ногах поблескивали стальные накладки – монстр был с ног до головы закован в броню. В его странно тонкой, почти изящной руке сверкало и переливалось разноцветными огнями незнакомое мне оружие. Когда я пригляделся, то не сдержал улыбку: чудовище собралось драться метелкой для смахивания пыли! Кажется, она называется пипидастр.

Но мне тут же стало не до смеха. Монстр раскрыл пасть и произнес низким, но удивительно приятным мужским голосом:

– Так. Да сколько ж вас здесь, баранов? – и, грохоча доспехами, ринулся на меня.

Я трижды пожалел, что взял класс воина. Начальная ловкость у него нулевая. Вор или, на худой конец, бард, справился бы с таким противником куда лучше.

Все же мне удалось отскочить в сторону – спасбросок! Монстр промчался мимо, споткнулся и загремел по полу. Я размахнулся и, что есть силы, ударил его мечом. Тупое лезвие не оставило на броне даже царапины.

Монстр поднялся и погрозил мне длинным, узловатым пальцем с похожим на наконечник копья когтем. Сверкнул пипидастр. Я перелетел через весь зал и врезался в стену. Удар вышиб из меня дух. Хрустнули ребра, спину пронзила сильная, как цунами, боль. Магические кристаллы на потолке расплылись в цветные пятна. Я сполз на пол. Ноги не слушались, мне удалось пошевелить лишь пальцами рук. Изо рта хлынула кровь. Кричать я уже не мог.

Снова загремели шаги чудовища. Монстр схватил меня за ноги, легко, без видимых усилий поднес к своей усеянной клыками пасти и перекусил пополам. Магические кристаллы погасли и превратились в самую обычную масляную лампу.

Ее держало жуткое создание – массивный человек с головой ящерицы. Чешуя на его руках в тусклом, дрожащем свете казалась почти черной. Время от времени из безгубой пасти показывался раздвоенный язык. Секунду он бабочкой трепетал в воздухе и тут же бесследно исчезал.

Надо мной склонился еще один оживший кошмар – костлявый мужчина в зеркальных очках-блюдцах. Совершенно лысый череп, утыканный трубками и металлическими скобами, сверкал восковой желтизной.

В стеклах очков отражалась пепельно-серая харя с черной всклокоченной бородой и спутанными, растрепанными волосами. Под запавшими глазами темнели мешки. Да, я совсем не похож на того благородного красавца, которого предложила мне игра как персонажа.

– Приветствую тебя, друг, в таверне «Язык толстяка»! – сказал ходячий ужас высоким, но не визгливым, тоном. – Я – доктор Кадавер. Моя задача восстанавливать тебя после схватки, которая закончилась… гм… неудачно. Разумеется, за вполне посильную мзду. Как ты себя чувствуешь? Попробуй пошевелить конечностями.

Я лежал на простом деревянном топчане без матраса. Подушкой мне служил круглый и довольно жесткий чурбак. Я поднял руку, потом несколько раз согнул и разогнул ноги. Как же здорово, когда ничего не болит!

– Порядок. Спасибо, – прошептал я сухими губами и ткнул пальцем в человека-ящерицу. – А это кто?

Доктор покопался в моей сумке, вытащил несколько серебряных монет и протянул их своему помощнику.

– Познакомься с Зорко, моим ассистентом и охранником. Сейчас он отведет тебя к порталу, а там – новая схватка.

– Минуту! – вскочил я. – С тем же чудовищем? Но его невозможно убить!

Кадавер и Зорко переглянулись и ухмыльнулись. Одновременно.

– Конечно, невозможно, – развел руками доктор. – Ты же начального уровня, а чтобы получить хоть какой-то шанс на победу, нужно иметь пятидесятый. Хрюкель – противник восьмидесятого уровня!

– И как мне получить этот уровень?

– В твоем случае никак. Посмотри сам: ты ударил Хрюкеля один раз, но урона не нанес. Значит, не получил ни опыта, ни серебра.

– А как же прокачка? Игра должна подбирать противника, равного мне по уровню! Ну, хотя бы такого, которого я мог бы победить!

Зорко покачал плоской головой и произнес глухим, как из могилы, голосом:

– Тебя никто не тянул за пипидастр выбирать в меню игры «Полный реализм». Теперь здесь все как на самом деле. А где ты видел, чтобы жизнь подбирала равного противника? В реале тебя сразу кидают в пасть акулам. Впрочем, Хрюкель дал тебе фору – он сражался метелкой от пыли. Иначе он расплющил бы тебя первым же ударом боевого молота.

– Но всегда есть шанс! – уцепился я за соломинку. – Бывает, и простой служащий выбивается в топ-менеджеры! Я даже знаю одного такого! Да полстраны его знает!

Доктор мерзко рассмеялся, будто провел по стеклу напильником:

– Вот именно, что полстраны знает. А сколько на одного пройдоху приходится тех, кто всю жизнь обречен сидеть в конторе, печатая служебные записки и накладные за копеечную зарплату? А сколько потеряли работу? Ты наивно считаешь, что станешь счастливчиком? Тогда у меня для тебя плохая новость: без связей никуда не пробиться. Равные возможности – чушь, галиматья! У тебя есть знакомства среди создателей игры?

Меня нисколько не удивило, что доктор разбирается в топ-менеджерах и накладных: как одушевленная игровая сущность, он знает то, что знает его программист. Так часто бывает – я читал об этом в журналах, посвященных созданию систем виртуальных реальностей.

– Нет, – прошептал я. – Знакомств у меня нет.

– То-то и оно. Но у меня есть и хорошая новость: еще на одну попытку сразиться с Хрюкелем монет у тебя наберется. А вот для тренировок с опытными наставниками и прокачки уровней твой капитал слишком скуден.

– Я ничего не понимаю. Какой во всем этом смысл? Для чего посылать игрока на убой? Это же совершенно неинтересно!

– Как ты думаешь, для чего разрабатывают игры? Для чего создана виртуальная реальность с ощущениями? Разумеется, для прибыли. И вовсе не твоей, глупыш, а софтверной компании. Почти уверен: сейчас твои родственники бегают, как сумасшедшие и собирают нужную сумму, чтобы купить тебе монет на оплату прокачки. Ведь если ты окончательно умрешь в игре, то умрешь и в жизни. В крайнем случае, лишишься рассудка. Но для компании это даже лучше. Живые органы… хе-хе… стоят куда дороже консервов.

Я вдруг понял, что доктор Кадавер объясняет эти прописные истины каждому пациенту.

– Но это убийство! – закричал я. – И шантаж!

– Ты сам подписал отказ от ответственности. И согласие на донорство. Чем меньше буквы, тем больше они значат. К тому же ты и так убиваешь себя, сутками пропадая в виртуальной реальности. Так какая разница, как быстро это происходит?

– А могу я взять кредит? А если…

– Мы и так потеряли много времени, – перебил меня Кадавер вместо ответа. – У меня сегодня еще три пациента. Зорко! Ношаут! Ношаут!

Человек-ящерица схватил меня за ноги и потащил к сияющему в коридоре порталу. Я истошно вопил, не переставая: ведь у меня не было родственников.

Черные птицы

Где-то наверху завыл электромотор лифта, вознося меня на последний этаж. Словно затвор автомата, щелкнул замок, и я вошел в квартиру, стирая с лица ледяные капли осеннего дождя. Моя любовь и краса, благоверная супруга, бросилась на шею, дождавшись, впрочем, пока я сниму мокрый плащ.

– Привет, папа! – донесся из комнаты серебристый голос дочери. – Я гулять! Математику сделала.

– Оденься хорошо, – сказал я. – На улице дождь!

Дочь выскочила из комнаты. Я вздохнул. Почти девушка. Как быстро бежит время… Она чмокнула меня в щечку, хлестнув по щеке тугой косичкой. Зашуршала одежда, хлопнула дверь. Наверное, побежала к очередному жениху.

– Дорогой, глотни кофею, – улыбнулась жена, намазывая ножом масло на кусок хлеба. Глаза ее заблестели. – Я пока разогрею обед.

На кухне послышался звон посуды, пыхнул газ. Сколько можно говорить, чтобы она сначала нажимала на кнопку поджига, и только потом поворачивала кран? Женский ум короток. Зато какие у нее волосы. Светлые, пышные, рассыпаются по плечам. Я люблю уткнуться в них лицом, и вдыхать неповторимый аромат. Давно ли мне доводилось делать это после того, как меня повысили?

Я отпил глоток ароматного терпкого напитка. Под блюдцем лежал пакетик с остатками белого порошка. Наверное, заменитель сахара. Я пригубил еще раз. Странный вкус. Дверь на кухню открылась, от неожиданности я вздрогнул и выронил чашку себе на ногу. Зашипел, схватившись за ошпаренное место. На лице жены я увидел неописуемый ужас. Подумаешь, обжегся? Бывает. Зачем так…

Чудовищная птица стояла прямо передо мной и хлопала крыльями, громко курлыкая и угрожающе сверкая желтыми глазами. Пришел мой черед стать ее пищей. Адское создание клюнуло меня в ногу. Жжет, как огнем – яд? Еще один клевок – и со мной все будет кончено. Нет, не возьмешь, тварь! Я схватил ее за удивительно тонкую шею, черные крылья затрепетали, блестящие перья ударили меня по плечам. Я нажал изо всех сил, ярко-красный загнутый клюв защелкал прямо перед лицом. Курлыканье быстро превратилось в сдавленный клекот и затихло. Я разжал пальцы, и обмякшее перистое тело мешком рухнуло на покрытый серыми потеками каменный пол. Значит, обитателей этого страшного места можно убить. Хорошая новость.

Мне нужно было какое-нибудь оружие. Здесь может водиться что угодно. Я пошарил рукой, нащупал холодный острый металл. Нож. Взялся за рукоятку и притаился. Со скрипом открылась тяжелая дубовая дверь, и еще одна птица, поменьше, влетела в комнату. Я ударил, она пронзительно, почти по-человечески закричала. Мне на руки и в лицо брызнуло что-то мокрое и теплое. Я ударил снова, еще и еще, крик сменился хриплым бульканьем. Что-то блымкнуло. СМС? Откуда здесь, в гнездовище жутких созданий, сотовый телефон? Темные стены сомкнулись, каменный пол превратился в дорогой паркет…

Передо мной лежали два тела. Оборотни? На посиневшем лице женщины написан страх, широко раскрытые глаза уставились в потолок. В них отражалась люстра венецианского стекла. Нам ее подарили на свадьбу? Может быть, не помню. Кто-то негромко всхлипнул. Девочка попыталась превратиться в птицу. Отрастила черные перья, открыла окровавленный клюв. В груди у нее заклокотало, и она замерла. Я безразлично посмотрел на труп. На темном свитере блестели красные пятна, во рту скопилась алая лужица. Ничего общего с моей дочерью. Ее похитили, надо идти на поиски. Я шагнул, что-то попалось мне под ногу: косичка со смешным бантиком зацепилась за ножку стула.

Во мне не было ни жалости, ни сожаления к поверженному врагу. Зато меня терзал зверский голод. На столе лежал бутерброд, на желтой глади нежного сливочного масла расплылись красные капли. Я схватил еду, запихал в рот, прожевал и, давясь, проглотил, запивая остатками чьего-то сладкого, как патока, чая.

Снова блымкнуло. Я пошарил рукой по мертвому телу, достал из кармана сотовый. Сообщения, адресат которых теперь выбыл навсегда, некрологами поплыли перед моими глазами:

«Лапуля, ты как? Твой котик».

«Скоро мы будем вместе».

«Идеально с кофе»

«Обязательно проследи, чтобы бычок съел все сено, не то озвереет!»

Я посмотрел на руку с мобильником – на ней начали отрастать черные перья. Проклятые птицы! Теперь я стану одной из них. Этого не хватало! Я швырнул блымкнувший телефон в угол, пнул безжизненное тело и пошел на кухню. Едва я открыл дверь, странно знакомый запах ударил мне в ноздри. На залитой борщом плите стояла кастрюля, из погасшей конфорки с негромким шипением выходил газ. На улице темнело, я машинально протянул руку к выключателю. Божественный свет сорвал отросшие перья, подхватил огненным потоком, и ласковая теплая река вынесла меня на песчаный берег. Навстречу, одетая во все белое, бежала возлюбленная дочь. Она протягивала ко мне руки и смеялась. Я знал, что найду ее.

Смерть во спасение

Шар из покрытого никелем оружейного плутония рассыпался в бурую горку пыли. Заведующий лабораторией Петр Петрович Никаноров глянул на экран анализатора: адская смесь окислов и гидроксидов. Дрянь, конечно, та еще, зато вряд ли кто сможет восстановить из такой мути чистый плутоний. По крайней мере, за разумное время.

Никаноров нажал похожую на гриб красную кнопку. Взвыли аварийные вентиляторы. Бокс почти мгновенно опустел.

– Летите, мои маленькие друзья! – Никаноров бросил взгляд в окно, на высокую трубу вытяжной системы. – Несите Земле вечный мир.

Петр Петрович запер лабораторию и прошел в раздевалку. Он едва успел надеть пиджак, как дверь с грохотом распахнулась, и в помещение ворвались спецназовцы с автоматами наперевес. Не слишком ли многочисленный караул для одного маленького ученого?

Никаноров медленно повернулся и протянул руки:

– Совсем ваше ведомство не ловит мышей. Я думал, вы за мной раньше явитесь.

***

За полированным столом замер, будто восковая фигура, невзрачный человек в пиджаке. Когда Никанорова усадили перед ним, он будто очнулся, направил на собеседника настольную лампу и представился:

– Майор Панин. Как остановить вашу пакость?

– Никак. Это невозможно. В принципе, – ответил Петр Петрович и пафосно добавил: – Стражник теперь стоит, простите за каламбур, на страже человечества. Он проходит через любые фильтры и барьеры. Ничто ему не помеха.

– А я надеялся на сотрудничество и лояльность, – мягко сказал Панин.

Никаноров повторил:

– Сотрудничество и лояльность? Да! Именно поэтому я сразу вам говорю: не тратьте ресурсы, не пытайтесь остановить Стражника – это бесполезно. Да не переживайте вы так. Ничего плохого не произошло!

– Ничего плохого? Вы спустили с поводка опасный вирус, – Панин только не шипел. – Еще немного, и начнут умирать невинные люди!

– Похоже, у вас на работу набрали клинических идиотов! – резнул Никаноров. – Стражник для человека безвреднее комнатной пыли – это не биологическая сущность, а самореплицирующийся молекулярный механизм. Так что с тем же успехом вы можете подцепить заразу от своего компьютера, пока разглядываете порносайты!

– Надеюсь, вы правы. Но если Стражника станет слишком много…

– Поймите, энергии радиационного фона Земли не хватит для бесконечного размножения. Несколько сотен единиц на кубометр максимум. Но этого достаточно, чтобы проникнуть в любые хранилища ядерного оружия и уничтожить плутониевые триггеры и запальные стержни.

– А заодно и лишить человечество атомной энергетики, – добавил Панин.

Никаноров пожал плечами:

– Для активного размножения Стражнику нужно альфа-излучение определенной интенсивности. Его может дать только оружейный плутоний. Да, теоретически можно сделать урановые бомбы, но это крайне невыгодно.

С минуту Панин сидел с каменным, совершенно непроницаемым лицом. Потом тихо спросил:

– Для чего вы это сделали?

– Ради детей! – ответил Никаноров. – Мне не хочется, чтобы их жизнь зависела от человека с кнопкой. По-моему, здесь и так все ясно. Смиритесь, майор! Человечество лишилось возможности уничтожить себя. Мир, дружба, счастье! Нам остается прекратить войны и заняться чем-нибудь полезным. Я сделал то, о чем мечтали поколения ученых еще со времен Тринити!

– У вас же сын и дочь, насколько мне известно? Взрослые. Вы их вырастили в одиночку?

– Именно так, – Никаноров вздрогнул. Через детей особисты могут надавить на него! Но сделать уже ничего нельзя.

– Уважаю. Не бойтесь – мы же не звери. Сын за отца не отвечает!

Панин нажал на кнопку селектора:

– Сержант!

В комнату влетел часовой с автоматом.

– В девятнадцатую его! И полный пансион!

Никанорова провели длинным коридором. В стенах темнели металлические двери. Сержант громко считал номера:

– Один, два, три… девятнадцать!

Откуда-то появился охранник с ключами. Лязгнул замок, и сержант втолкнул Никанорова внутрь.

Камера, скорее, напоминала гостиничный номер или комнату в общежитии, а не тюремный блок. Здесь не было нар, большую часть свободного места занимала застеленная деревянная кровать. Старый письменный стол притулился в углу. Узкий проход вел в санузел. Матовый свет плафонов ярко, но вместе с тем мягко заливал комнату. О том, что весь этот комфорт лишь предваряет изощренную пытку, стало ясно намного позже.

Никаноров едва успел снять пиджак, как вдруг лампы погасли. Теперь в комнате горел только тусклый синий свет. Наверное, наступила ночь.

Из-за двери не доносилось ни единого звука. Никаноров прилег на кровать. Мягко и удобно. В чем же подвох?

Обычно человек, вырванный из повседневной жизни, не может заснуть в первую ночь заключения. Он думает о потерянной свободе, об оставшихся на воле родных. Но Никаноров, выпуская свое детище, знал, на что идет. И все равно, прежде, чем уснуть, он успел удивиться собственному спокойствию.

Когда Никаноров очнулся, в комнате горели лампы. В стене открылась дверца, в нише за ней поблескивал металлический поднос с привинченными тарелками. Рисовая каша, хлеб и компот – еда нехитрая, но для тюремных поваров просто шикарная. И на том спасибо.

Едва Никаноров подкрепился, лампы снова погасли. Как, уже ночь? Сколько же он спал?

На этот раз время тьмы показалось бесконечностью. Но как только Никаноров начал забываться тяжелым сном, в глаза ударил мягкий, но назойливый свет. Утро? Не может быть! Но часы отобрали особисты, и Никанорову ничего не осталось, как считать секунды.

Через некоторое время он понял: свет включают и выключают как попало, безо всякой последовательности. Надзиратели могли погасить лампы и через три, и через десять часов. Точно так же выдавали еду.

Вскоре жизнь превратилась в беспорядочное мелькание света и тьмы. Несколько раз Никаноров стучал кулаками в дверь, кричал и выл, катаясь по полу, но его мучители остались глухи к отчаянным мольбам. Наверное, он сошел бы с ума, если бы однажды к нему не явилась дочь.

В тот раз свет погасили быстро. Никаноров упал на кровать и увидел на сидящую на краю Аню. Ее лицо оставалось в тени, но хрупкую, утонченную фигуру дочери он узнал бы даже в кромешной тьме.

– Здравствуй, папа! – сказала она.

– Нет… – прошептал он. – Этого не может быть. Как ты сюда попала?

– Через потайную дверь.

– Теперь ясно, – Никаноров хотел взять дочь за руку.

Аня вскочила и прижалась к стене:

– Стой! Нельзя меня трогать – иначе я уйду.

– Хорошо. Я догадываюсь, зачем ты здесь. Но…

– Папа, я соскучилась, – Аня не дала Никанорову договорить. – Места себе не нахожу. Думаю только о тебе.

– Как вы меня нашли?

– Люди из спецслужб сами пришли к нам. Все обыскали. Даже телевизор разобрали по частям. Сказали: если ты раскроешь секрет, тебя отпустят домой.

Никаноров схватился за голову:

– Как же они не поймут? Ничего нельзя сделать. Стражника не остановить: такой возможности просто нет. Не знаю, сколько времени я здесь, но, наверное, все уже кончено. Ядерного оружия на Земле не осталось. Миру – мир!

– Значит, до свидания. Мне пора. Зовут.

– Стой! – закричал Никаноров. – Еще минуту! Как там Илья?

Аня не ответила. Ярко, намного сильнее, чем обычно, вспыхнули лампы. Невыносимый свет резнул по глазам. Никаноров зажмурился, а когда снова обрел способность видеть, дочь исчезла.

С того дня переносить пытку стало легче: от безумия спасала надежда. Скоро, очень скоро он обнимет своих детей, но пока надо терпеть. Никаноров закрывал лицо одеялом, спал на животе и конце концов попросту перестал обращать внимание на беспорядочное моргание ламп. Ему стало все равно. И он дождался.

***

Лязгнул замок, и новый сержант проводил Никанорова в уже знакомый кабинет. За столом сидел осунувшийся и помятый майор Панин. Под его усталыми, налитыми кровью глазами темнели мешки.

Панин заполнил бланк:

– Подпишите! И с вещами на выход!

– На расстрел? – уточнил Никаноров!

– Сейчас не тридцать седьмой! Не хватало нам делать мучеников из ничего! Вперед, на волю! Жаль, совесть у тебя в роддоме украли!

Никаноров подписал бланк и украдкой глянул на календарь на стене: оказывается, он провел в застенках полтора года.

– А я думал, вашу контору закрыли! К чему она сейчас, когда нет смысла воевать?

– Наша работа будет нужна всегда! – отрезал Панин. – Свободен!

– Минуту! – сказал Никаноров уже в дверях. – Я хочу сказать вам спасибо.

– За что?! – Панин изумленно моргнул и подался вперед.

– Как, за что? За свидание с дочерью. Вы ее пустили ко мне через потайную дверь.

Панин покрутил пальцем у виска:

– В девятнадцатой камере нет никакой потайной двери.

Никаноров вышел на улицу. Стояла приятная летняя прохлада. Сквозь тяжелые тучи едва проглядывало солнце.

Со стены дома с укором глядела нарисованная женщина, за ней ощетинилась десятками штыков Красная Армия. «Родина-мать зовет!» Зачем здесь этот плакат? Забыли снять реквизит на День Победы?

На перекрестке Никаноров свернул за угол и остановился: прямо на него указывал пальцем красноармеец в будёновке. «Ты записался добровольцем?» – гневно вопрошал воин. Под плакатом мелким шрифтом было приписано: «Если тебе от шестнадцати до пятидесяти пяти лет, мы ждем тебя в ближайшем призывном пункте по адресу…»

На пустынных улицах встретился лишь патруль: две совсем юных девушки в военной форме. Они неодобрительно, даже презрительно посмотрели на Никанорова и прошли мимо. Укороченные автоматы в их руках покачивались из стороны в сторону, в любую минуту готовые изрешетить нарушителя.

Никаноров шел больше часа, и по дороге ему не попалось ни одного мужчины. Рядом со своим домом он заскочил в супермаркет и несколько раз протер глаза, разглядывая невозможные, невероятные ценники. Остатков его наличности не хватило бы и на коробок спичек.

– Девушка! – крикнул он кассирше. – Вы не ошиблись?

– Это коммерческие цены! – ответила та, разглядывая себя в зеркальце. – По аттестату дешевле. Паек бесплатно.

– По какому аттестату?

– По воинскому.

– Где ж его брать?

– Вы с Луны прилетели, что ли? Зайдите в призывной пункт на втором этаже! Там с вами разберутся. А я не справочное бюро, извините!

Никаноров чертыхнулся, поднялся по лестнице и без стука вошел в кабинет с табличкой «призывная комиссия».

Маленькая женщина в армейской форме что-то усердно набирала на клавиатуре компьютера. Увидев Никанорова, она сверкнула холодными синими глазами и представилась:

– Помощник военкома капитан Жукова! Что у вас?

– Прежде всего, мне нужен аттестат.

– Имя, фамилия?

– Никаноров Петр Петрович. Год рождения…

Жукова только что не уперлась носом в монитор:

– Вы военнослужащий? Работник оборонного предприятия?

– Нет.

– Значит, резервист. Странно. Вас нигде нет. Никаких данных. Откуда вы явились?

– Из тюрьмы, – неосторожно сказал Никаноров.

– Ложь! – реплика прозвучала, как разрыв снаряда. – Всех заключенных отправили на фронт еще в первую волну мобилизации!

– Мобилизации? – растерянно переспросил Никаноров. – И какую пользу могут принести заключенные на фронте?

– Враг израсходовал на них «умное» оружие. Во многом благодаря зекам война перешла в затяжную стадию.

– Не понимаю. Что еще за война? Говорю же: я сидел в тюрьме и ничего не знаю.

Голос Жуковой стал резок и сух:

– Теперь я, кажется, понимаю! Вы ведь политический? Да, политический! Ничем не могу помочь. «Политикам» довольствие не положено.

– Что же мне делать?

– Понятия не имею. У детей спросите. Вы ведь наверняка отмазали их от фронта! Ну-ка, посмотрим!

С минуту Жукова ожесточенно крутила колесико мыши. Потом сухие черты ее лица смягчились, она протерла глаза пальцами:

– Никак не могу привыкнуть, – пробормотала капитан. – Соболезную. Командир танкового взвода лейтенант Никаноров Илья Петрович геройски погиб в бою.

Никанорову показалось, будто его с размаху оглушили дубиной:

– Как… погиб.

– Пал смертью храбрых. Его танковый взвод ценой своей жизни уничтожил ракетные установки противника и этим задержал наступление – так написано в наградном листе.

– Но у него была отсрочка! Он же учился в университете!

– Всех слушателей военных кафедр отправили на фронт во вторую волну мобилизации… стойте! Здесь еще запись!

Жукова молчала целую минуту. Несколько раз она приоткрывала тонкий, чуть накрашенный рот, но каждый раз слова застревали в ее горле. Наконец она прокашлялась:

– Никанорова Анна Петровна, медсестра. Погибла в бою, прикрывая раненого.

Перед глазами поплыло. Никаноров покачнулся. Жукова вскочила, усадила его на стул, налила воды и зашептала:

– Это война! У вас дети – герои. Мои даже не доехали до фронта: всего одна «умная» бомба… их больше нет.

– Почему война? Откуда? Да говорите!

Жукова выпрямилась и, потрясая кулаками, воскликнула:

– Будь проклят тот, кто уничтожил ядерное оружие! Если бы я могла до него добраться! Своими руками бы разорвала!

– Может, надо было сдаться?

– Вы не представляете, что творится на захваченных территориях. Кто будет снабжать чужаков? Зачем? Людей сгоняют в фильтрационные лагеря и оставляют умирать. Потом остается только сжечь тела, и вопрос решен. Не нужно даже тратить патроны. Все происходит само собой. Вроде бы само собой…

В голове щелкнуло. Обломки картины сложились в единое целое: вместе с оружейным плутонием рассыпался в прах стержень, на котором держался хрупкий мир. Чья-то чаша перевесила. И этот кто-то без колебаний воспользовался своим превосходством, не боясь получить фатальный удар от слабого противника. Парадокс: чтобы жить, человечеству нужна смерть. Смерть во спасение.

Никаноров поднялся, смерил Жукову взглядом и решительно произнес:

– Товарищ капитан! Запишите меня добровольцем! За ошибки надо платить!

Домой он так и не попал. Вечером его, командира женского мотострелкового взвода, увез воинский эшелон – тепловоз и два десятка старых вагонов. Никаноров ехал сражаться с теми, кто пришел строить новый, прекрасный и счастливый мир. Только ни ему самому, ни его детям в этом мире не хватило места.

Несправедливое возмездие

Санек приоткрыл дверь в отделанный красным деревом кабинет. Тяжелый взгляд начальника скользнул поверх массивных очков.

– Значится, так, Николаич! – директор сдобрил свою речь отборным ругательством, – Надо срочно отбуксировать грузовик на станцию техобслуживания. Тягач с водителем ихний. Твое дело – сидеть в кабине прицепа и не жужжать. Понял?

Надрывно зазвенел телефон. Пухлая рука подняла трубку:

– Селиванов слушает! Сцепка готова, хрен тебе в ухо? Когда работать научишься, раздолбай? Двадцать минут балду пинаешь!

Трубка со стуком упала на рычаги.

– Николаич! Дуй к проходной! Мухой, туды тебя в качель!

Санек пулей вылетел в коридор и облегченно вздохнул. Близ царя – близ смерти. Особенно, если ты месяц назад нарушил правила дорожного движения и попал в аварию. Пустяковую, конечно, аварию, но все равно директор вывалил на него, Саню, тонны грязи. Хорошо хоть, пожалел – не лишил премиальных. Иначе – труба. А пока можно жить, пусть и отпуск летом ему не светит.

У проходной стоял красно-желтый КрАЗ с прицепленной к нему на жесткой сцепке двухосной «Сканией». Саня бросился проверять крепления. Его остановил грозный окрик из кабины тягача:

– Куда? Думаешь, я вечно ждать буду? У меня еще три ходки!

Санек поднял глаза и увидел знакомое лицо. Над правой бровью водителя белел уродливый шрам.

– Петюня! – заорал Саня. – Ты ли это?

– Николаич? Ну, дела! А тебе годы нипочем – все такой же пацан, как тогда, в автороте! Поехали, потом поговорим!

Едва Саня захлопнул за собой дверь, тягач взревел, вылетел за ворота и покатил по улице, таща за собой неисправную «Сканию». Когда автопоезд выскочил на проспект, тягач замедлил ход и встал. Петюня приоткрыл дверь и замахал рукой.

– Что случилось? – забеспокоился Саня.

– Давай ко мне в кабину! Погутарим! А то скукота! – лицо водителя превратилось в ехидную маску.

– Вроде как не по правилам…

– Да ничего не будет, сцепка жесткая! Я в одну харю такой паровоз водил, и ничего! Ты не мужик, что ли? Ну и вали, тряпка! Баба!

Саня покраснел, выскочил из кабины и открыл дверь тягача.

– Так бы сразу! – Петюня хлопнул его по ладони. – Вижу, что мужик!

Из выхлопной трубы тягача вырвался черный дым. Автопоезд тронулся, быстро набирая ход по крайней правой полосе. За боковыми стеклами поплыли многоэтажки спального района. Стрелка спидометра перевалила за семьдесят.

– Петюня, может, потише? – испугался Саня.

– Да ты сдурел, Николаич? Или струсил? Если я по правилам буду ездить, когдажить-то? Лучше скажи: на охоту давно не ходил? Ружье не заржавело?

Саня поморщился:

– Не до развлечений. Ипотека, да сыну операцию делать надо. Конечно, сделают бесплатно, когда очередь подойдет, но сам понимаешь, расходы немалые.

– А сколько ждать? – Петюня зачем-то проявил заботу.

– Врачи говорят, года два-три. Но пока время терпит. На одни лекарства работаю…

– Сочувствую. Ничего, Николаич. Ты сильный, выкрутишься! – хлопнул Петюня товарища по плечу.

Тягач вылетел на путепровод, не сбавляя хода. Решетка ограждения слилась в сплошную полупрозрачную линию. Чуть впереди, загораживая тягачу дорогу, тащился старый трактор. Черный дым из выхлопной трубы стлался над самой землей.

Петюня выругался и крутнул баранку, перестраиваясь в соседний ряд. Обошел трактор и резко вернулся на свою полосу. Сзади что-то зазвенело. Саня выглянул в окно и обомлел: грузовик сорвался со сцепки, вылетел на тротуар и мчался сам по себе. Случайный пешеход едва успел выскочить прямо из-под колес.

– Стой, Петюня! Тормози! – только и успел крикнуть Саня.

«Скания» пробила ограждение и рухнула на железнодорожные пути. Фыркнула искрами контактная сеть. Из-под моста потянуло дымом.

Тягач остановился. Петюня покачал головой и укоризненно сказал:

– Да, Санек. Влетел ты…

***

Селиванов побарабанил пальцами по столу и крепко выругался:

– Александр Николаевич, твою мать! Тебе же сказали – сидеть в кабине прицепа!

Саня с надеждой посмотрел на Петюню:

– Скажи ему, это же ты меня позвал к себе! И гнал ты под семьдесят!

– Ничего подобного! – отрезал тот. – Ты сам ко мне пересел. И ехал я, как положено, пятьдесят километров в час. Сидел бы ты в кабине – выкрутился бы.

– Как же так? – похолодел Санек.

Директор со всей дури ударил кулаком по столу:

– Хватит! Мне по фене ваши разборки! Николаич, хрен тебе в глотку! Ты все возместишь. До копейки! И за разбитый грузовик, и ущерб железной дороге! Все, понял?

– Откуда же я возьму столько? – попробовал возмутиться Санек.

– А мне пох, откуда! Почку продай! Шлюху свою на панель отправь! В рабство отдайся! Пошел вон!

– Куда?

– В отдел кадров! За расчетом! Марш, сука, из кабинета! А ты, Петро, останься. Поговорить надо. Ты теперь – важный свидетель…

Санек спустился на первый этаж. Начальник отдела кадров – женщина средних лет с маленькими и яркими, как у куклы, губами, швырнула на барьер трудовую книжку.

У Сани потемнело в глазах:

– Анна Павловна, за пьянство? Почему? Я же не пью!

Две девочки-сотрудницы разом подняли птичьи головы и, как по команде, ехидно ухмыльнулись.

– Не моя забота, – равнодушно сказала начальница. – Сидор Андреич лично распорядился.

– А как же акты, экспертиза? Я напишу заявление в прокуратуру!

– Пожалуйста, если деньги лишние! Кого будут слушать – тебя или уважаемого человека со связями? Еще вопросы есть?

– А… нет, все. Спасибо, – почему-то захихикал Саня и осторожно, по миллиметру, закрыл дверь. Вахтера – пожилого мужчину в проволочных очках он едва заметил.

Саня шагал по городу, как во сне, и прохожие шарахались от него, словно от прокаженного. Нещадно палило летнее солнце, тополиный пух неподвижно лежал на тротуарах, словно свежевыпавший снег. Но Саня ничего не видел и не чувствовал – он дрожал, будто на улице стоял лютый мороз.

По дороге Саня заглянул в больницу.

– Сегодня не приемный день, – резко ответила регистратор.

Она встретилась взглядом с Саней и тут же подавилась собственным языком.

– Наденьте халат и поднимитесь на второй этаж, – только и пролепетала испуганная женщина.

Саня поднялся по лестнице с выщербленными ступенями. Какой-то старик в больничной пижаме шарахнулся от него. Медсестра покрутила пальцем у виска.

Саня вошел в палату. На постели лежал ребенок, высохший, как мумия – кожа и кости. Огромные, наполненные болью голубые глаза напряженно смотрели в потолок. На лице застыло выражение невыносимой муки. Саня коснулся хрупкого тельца и позвал: «Миша! Мишенька!» Малыш едва пошевелился и вдруг пронзительно закричал, словно это движение причинило ему нестерпимую боль.

Саня выскочил в коридор:

– Сестра! Сестра!

Ему ответила толстая пожилая женщина в чепце с красным крестом:

– Чего разорался? Сейчас полицию вызову!

Саня указал пальцем на дверь палаты. Ребенок уже утих, но только потому, что сил на крик у него уже не оставалось – он только глухо подвывал, как раненый волчонок. Тонкие, как веточки, пальчики вцепились в простыню.

Медсестра равнодушно пожала плечами:

– И что я могу? Кеторол вколола, все без толку. Наркоты не будет до следующего понедельника. Мать за ней поехала, может, достанет у барыг?

Не в силах более выносить мучительные стоны сына, Саня спустился по лестнице, повесил халат и, размахивая руками, словно развинченный робот, пошел домой.

***

Первым делом Саня открыл оружейный сейф. Достал «Сайгу», загнал в ствол патрон и прижал дуло к подбородку. Обвел последний раз комнату, задержал взгляд на фотографии голубоглазого малыша на коленях маленькой черноволосой женщины и замер…

На столе, возле телевизора, стояла икона. Суровый ангел держал в руке огненный меч. Саня усмехнулся, но вдруг понял, что не может нажать на спуск. Руки не двигались, словно парализованные.

– Ты не можешь уйти просто так, – совсем рядом раздался чей-то ласковый голос.

– Это как? – удивился Саня и покрутил головой. Рядом с ним стоял розовощекий мальчуган в строгом костюме.

– Сам догадайся, – сказал он. – У тебя есть оружие.

– Я не могу! Мой сын…

– Не думай об этом, – размеренно проговорил мальчик. – У тебя больше нет ребенка. Считай, что он мертв.

– Как… мертв? – Саня не поверил своим ушам.

– Врачи дурят тебя, тянут время и деньги. Вряд ли твой сын переживет этот год. Жены у тебя тоже нет. После смерти ребенка она сядет на иглу. Дальше объяснять?

– Не надо. Может, я смогу ее поддержать?

– Чем? У тебя нет даже квартиры. Не пройдет и трех месяцев, и вы окажетесь на улице. Но если ты сделаешь все, как надо, я обещаю: твой сын не будет страдать.

– Кого надо… убрать? – глухо спросил Саня.

– Всех. Иди и воздай каждому по делам их.

Саня достал из шкафа охотничий костюм, полностью снарядил два магазина и связал их изолентой. Оставшиеся патроны рассовал по карманам. Положил «Сайгу» в чехол для удочек и вышел на улицу. Пожилая соседка выскочила на лестничную клетку, с удивлением посмотрела вслед и махнула рукой. Вызвать полицию ей не пришло в голову.

***

На пути Сани стеной встал вахтер:

– Распоряжение Сидор Андреича! Тебя пускать не веле… – Саня двинул прикладом и старик мешком рухнул на пол. Это был первый выживший. Из трех.

Первыми погибли девочки – сотрудницы отдела кадров. Саня дважды выстрелил, и они распластались на полу, точно сломанные куклы. Анна Павловна бросилась к служебному входу. Картечь швырнула женщину через стол, она сбила головой новый монитор и упала на кресло. Юбка задралась, обнажив стройные загорелые ноги. «Она же недавно приехала из Турции!» – промелькнула мысль.

Одна из девушек захрипела и оскалила окровавленные зубы. Что-то забулькало, во рту надулся и лопнул алый пузырь. Из-под стойки растеклась лужа крови. Саня отступил к двери, брезгливо глянул на дело своих рук, поднял ружье и, ступая равномерно, механически, зашагал к лестнице на второй этаж.

По коридору мчался Сидор Андреевич. Увидев перед собой смерть, он попятился, раскрыл рот и бухнулся на колени, умоляюще сложив руки. Выстрел буквально снес ему голову. Кровь и ошметки мозгов брызнули на стену.

В кабинете никого не было. На всякий случай Саня выстрелил в шкаф. Дверца распахнулась, и на пол рухнул Петюня. Его комбинезон словно облили красными чернилами. Не говоря ни слова, Саня добил бывшего друга и двинулся дальше.

Дверь бухгалтерии распахнулась. Из помещения выбежала полная женщина в очках – главный бухгалтер. Выстрел – и она, коротко ахнув, покатилась по ламинату и засучила ногами. Очки так и остались на побелевшем лице. Саня безразлично наблюдал, как она царапает ногтями пол, как грузное тело содрогается в предсмертных конвульсиях. Он тронул ее стволом ружья и открыл следующую дверь.

Серверная оказалась пустой: наверное, системный администратор в отпуске. Лето же. Впрочем, убивать наивного, вечно занятого компьютерными железками тщедушного паренька Сане совсем не хотелось.

Он сменил магазин, без суеты прошел в ремонтный цех и спокойно, как в тире, расстрелял бригаду – трех слесарей и механика. Утром именно эти люди сцепляли грузовик с тягачом. Никто из сильных, здоровых мужчин даже не попытался отобрать у оружие у своего убийцы: все приняли судьбу покорно, будто добровольно приносили себя в жертву.

Кто-то негромко всхлипнул. Саня заглянул под стол: Светка – юная девушка-учетчица, сжалась в комок ужаса. Огромные глазищи, казалось, занимали половину лица.

– Вылезай! – крикнул Саня. – Ну!

Девушка встала, придерживая руками выпирающий живот. Саня ткнул в упругое пузо стволом:

– Зачем он тебе, Светка? На муки адовы? Всю жизнь страдать, а потом сдохнуть от пьянки под забором? Отвечай!

– Я найду себе мужа… Мы дадим ребенку будущее… Я обещаю… Пожалуйста, не надо! – из глаз девушки полились слезы.

– Кому нужен чужой выродок? Но я дам тебе шанс. Мы с тобой проверим, есть ли в мире сострадание или каждый занят лишь собой.

Саня посмотрел на часы:

– Выстрелы слышно далеко. Если за полчаса хоть кто-нибудь придет на помощь, ты будешь жить. Можешь кричать, если хочешь.

Светка завизжала и рванулась к выходу. Саня одним прыжком догнал ее и повалил на землю, ударив по животу ребром ладони.

– Нет! – вскрикнула девушка и прикрылась руками. – Ребенка не трогай!

Стриженая, нисколько не располневшая, девушка словно светилась мягкой красотой материнства. Жалость кольнула Саню под ребро. Но дело есть дело. Его надо довести до конца. Ради собственного сына.

Он швырнул девушку на пол и сел на стул, положив на колени ружье.

– Аааа! Помогите! Спасите! Кто-нибудь, на помощь! Не надо! Пощади! – отчаянно завизжала Светка, не в силах оторвать взгляд от направленного на нее ствола.

Саня снова глянул на часы и скучно проговорил:

– Нет на Земле ни сострадания, ни сочувствия. Так почему я должен тебя жалеть?

Оглушительно ударил выстрел. Светка завизжала. Картечь разорвала в клочья канистру с красным маслом, его потоки окатили девушку с головы до ног. Казалось, волосы и белое платье залиты кровью.

– Беги… пока мы не враги, – вымолвил Саня.

Светка вылетела из цеха. Босые ноги оставляли на асфальте отпечатки масла.

Саня проверил магазин: патроны еще есть. Но нужен всего лишь один. Для себя. Он поставил ружье прикладом на пол и положил подбородок на дуло. Дотянулся до спускового крючка. Божественный гром выбил из беспощадного убийцы душу и швырнул ее в преисподнюю…

***

Молодой следователь убойного отдела зажал рот ладонью и вылетел из цеха. Майор – его наставник, ухмыльнулся в усы:

– Ничего, привыкай! Работа у нас такая. Еще и не то будет…

Мертвую в буквальном смысле тишину прорезала трель сотового телефона. Майор прижал трубку к уху и несколько минут оживленно беседовал.

– Лейтенант! Убийца – тот раззява, что грузовик на пути свалил. Быстро доставь в отдел его жену!

Тот вопросительно посмотрел на коллегу.

– Приказ сверху, – ответил майор, ковыряя в зубах спичкой. – Надо раскрутить ее, как соучастницу. Или даже как организатора. У нас в отделе есть несколько нераскрытых грабежей с убийствами. Все надо повесить на наших голубков – это ж такой подарок нам свалился! У них ребенку надо делать операцию. Нужны деньги. Вот и мотив.

– Что же с ним будет? – прошептал еще не успевший зачерстветь лейтенант.

– С ребенком? – расхохотался майор. – А тебя волнует? Хочешь, усынови, лечи. Готов на нашу зарплату? Нет? То-то. Делай, что начальство велит, и будешь в шоколаде! Раскроем дело – подставляй карман!

Лейтенант хлопнул дверью служебной «Шкоды». В мыслях он, примерный семьянин, уже покупал на премию планшет для пятилетней дочери.

Вечный ад

Эмигрант Алик жил на окраине города, рядом с космопортом. Каждый час мазаные стены маленького домика содрогались от рева ракетных двигателей. Стекла звенели, сквозь покосившиеся ставни проникали отсветы выхлопов. Очередная партия богатых бездельников улетала на экскурсию к планетам Солнечной системы – кровавому Марсу, ослепительной красавице Венере, горячему и быстрому Меркурию, гиганту Юпитеру или Сатурну с великолепным украшением в виде колец. С тех пор, как изобрели безопасный и мощный атомный двигатель, космические перелеты стали обыденностью. Правда, позволить себе путешествие в пустоте могли далеко не все.

Но все это сейчас мало интересовало Алика. Сильный, коренастый, готовый работать где угодно, но никому не нужный, он сидел у постели умирающей матери – мамы Гали, как он называл ее в детстве и печально разглядывал две последние ампулы обезболивающего. По всему выходило, что до утра не хватит. Надо снова идти в аптеку. Только бы успеть до следующего старта. Если мама проснется от грохота дюз, ее накроет приступ. Придется расходовать ампулу и наркотика может не хватить на три дня, оставшиеся до конца месяца.

Алик оделся, торопливо накинул на себя плащ и выскочил на улицу. Лил промозглый дождь, верхушки антенн космопорта утопали в тучах. Но ничто не могло помешать старту – тягачи вывозили ракету на площадку. Потом ее установят над шахтой отвода выхлопных газов, капитан повернет ключ – и прощай, Земля!

Социальная аптека находилась почти в центре города, зажатая между трех- и пятиэтажными домами. На первом этаже пятиэтажки сияла ярко-зеленая вывеска: «Компания «Вечность». Она занимались какими-то медицинскими исследованиями, но толком о ней в городе не знал никто.

Алик стряхнул с плаща воду, распахнул стеклянную дверь и вошел в аптеку. Всегда грустная девушка-фармацевт, его луч света в чужом мире, сегодня выглядела особенно печально. Стройная, длинноногая, с миловидным, почти без косметики, лицом, она могла бы сниматься в кино или дефилировать на подиуме, но, как и многие русские эмигранты, не принимала моральных установок, обычных в мире шоу-бизнеса. Одним словом, она считала ниже собственного достоинства спать с режиссерами и продюсерами.

– Здравствуйте, Арина! – Алик произнес это по-русски.

– Здравствуйте, Алик, – сказала девушка. – Вы за обезболивающими? Их больше не будет по бесплатному рецепту. Только за деньги.

– Как? Не может быть!

– Новое распоряжение правительства. Вам нужно отдать маму в хоспис, там она получит все необходимое.

– Но она не хочет!

– Сожалею, Алик. – Арина достала из ящика упаковку ампул. – Это последние. Пять штук. Все, что я могу для вас сделать, как для земляка. Берите и уходите быстрее. Если я попадусь на камеру, меня уволят. Я и так устала от неприличных предложений своего шефа. Он только и ждет удобного случая.

– Может, мне с ним поговорить? Я ведь этого дохляка по стенке размажу. Он у меня собственные кишки с пола собирать будет.

– Нет, ты что? Нас ведь обоих тогда…

Сжав зубы, Алик выскочил из аптеки и, что есть силы помчался домой. И все-таки он не успел. Правда, на этот раз ракета не взлетала, а садилась. Она медленно, величаво опускалась на ослепительном огненном столбе точно к бетонному кольцу над газоотводной шахтой. Два радиолуча системы автоматической посадки, как две путеводные нити Ариадны, не давали ей промахнуться.

Алик вошел в дом, когда двигатели оглушительно загрохотали перед касанием. Стены затряслись мелкой дрожью, потом гром моторов оборвался и все стихло. С потолка слетел, упал и рассыпался в прах кусок штукатурки.

Мама не спала. Ее лицо, худое, изможденное болезнью, осунулось. Щеки ввалились, но глаза еще были затуманены наркотиком. Значит, боль придет чуть позже.

Алик не стал скрывать правду:

– Мама, это последние ампулы. Халява кончилось. Теперь останется лишь то, что я смогу купить на зарплату. Есть только один выход: отдать тебя в хоспис…

– Никогда! – голос матери был слаб, но тверд. – В хоспис для эмигрантов? Чтобы я валялась на грязных, месяцами не стираных простынях, вся во вшах и клопах?

– Но там есть болеутоляющие!

– Не смеши меня, сын. Медсестры бодяжат наркотики анальгином… Я так никогда не делала, но другие… Что меня там ждет?

– Для своих они сделают поблажку…

– Кто я такая? Главврач? Ты в должен понимать, что дома лучше. Двадцать два года на свете живешь, а все такой же дурачок.

Алик налил в алюминиевую миску суп. Мама похлебала с ложечки бульон и откинулась на подушку. Разговор утомил ее.

В этот вечер Алик не стал смотреть телевизор. Надо рано вставать – завтра на работу.

Но выспаться не удалось. Всю ночь мама скрежетала зубами и стонала от боли, едва сдерживая крик. Под утро Алик сделал ей укол. Осталось шесть ампул.

– Мама, я не пойду сегодня на смену. Я должен быть с тобой.

– Нет, сын. Ты иди, иди.

– Не могу. На сердце неспокойно.

– Тогда на что мы будем покупать… лекарства?

Этот аргумент сразил наповал. Алик проглотил чашку пустого чая, оделся, поцеловал маму в лоб и вышел на улицу.

Алик работал грузчиком в космопорте. Работа была грязной, тяжелой и утомительной, платили мало, но на лучшее эмигрант из России рассчитывать не мог. Алику приходилось таскать все – от контейнеров с багажом пассажиров до запасных частей к ракетам. Иногда его посылали чистить газоотводные шахты от нагара. Как-то раз он едва успел сбежать из опасной зоны – раскаленная струя газов опалила ему волосы.

Никто, разумеется, не заботился о рабочих-эмигрантах. О технике безопасности и вовсе забыли. Прямо на глазах у Алика на ногу его напарнику – молодому, цветущему парню, упал тяжелый ящик. Грузчика увезли в больницу. Раздробленную ступню пришлось отрезать. Потом Алик видел его, сидящим с протянутой рукой на вокзале. А после он исчез. Наверное, калеку отправили обратно в Россию.

Плохое предчувствие весь день не покидало Алика. Все валилось у него из рук. Стропальщики, из местных, кричали на него, обзывали ленивой свиньей и тупой скотиной. Алик терпеливо сносил все только ради того, чтобы избавить мать от страданий.

В конце смены его вызвал бригадир – Харлан Скотт. Щеголеватый даже в рабочем костюме, он никогда не пачкал рук физическим трудом. Даже ради какой-нибудь мелочи он мог лишить подчиненных законного перерыва.

– Ну! – вымолвил босс, едва Алик, усталый и мокрый от пота, вытянулся перед ним, как рядовой перед генералом.

– Я… пришел, как вы и сказали.

– Вот что. Сегодня – твоя последняя смена. А потом – фьють!

– Что – фьють?

– Расчет. Вот что. Пришла партия роботов-погрузчиков. Люди больше не нужны.

– Вы так не можете поступить! Куда же я пойду?

– Мне-то какое дело? – грубо ответил бригадир. – Хоть вали обратно в свою Россию с ее опорой на собственные силы, новым социализмом и прочим бредом. К друзьям-дикарям! Копать лопатой каналы! Как при Сталине!

И мистер Скотт захохотал, довольный шуткой. Алик едва сдержался, чтобы не врезать бригадиру промеж глаз.

Судьба нанесла самый тяжелый удар, когда Алик вернулся домой. Он, в который уже раз, входил комнату, когда на космодроме взлетала ракета и от могучего грохота ее дюз сыпалась штукатурка, а ставни дрожали, едва не срываясь с петель. Как ни странно, мама не проснулась – она продолжала недвижимо лежать, накрывшись одеялом с головой.

Алик, заподозрив неладное, схватил ее за руку. Она была холодна. Мама умерла. А на тумбочке валялись осколки от всех шести ампул. Не желая страдать, мама сделала себе смертельный укол. Алик упал на колени и уткнулся носом в подушку, бормоча про себя: «мама Галя… ну что же ты так?» Но слез не было – вместо них в душе поселилась пустота.

Весь расчет пришлось потратить на похороны. И без того возникли проблемы – места на кладбище стоили слишком дорого. Даже на крематорий пришлось брать субсидию. Денег не хватило даже на оплату рабочих – Алик сам поставил урну с прахом в ячейку местного колумбария и закрутил болты на табличке.

Через несколько дней после печальной церемонии Алик явился на биржу труда. Там он встретил Арину. Девушка побледнела и осунулась.

– Мама… умерла, – только и выдавил Алик.

– Соболезную… нет, серьезно. Мне очень жаль.

Несколько минут она молчала, потом схватила Алика за плечо, как бы ища у него защиты.

– Я так понимаю, камеры тебя все же засекли?

– Увы. Меня выкинули с волчьим билетом… Мест нет, сейчас везде автоматика. Людей отовсюду увольняют. Хорошо местным – у них пособие. А вот нам…

– Ты подождешь меня здесь? – это вырвалось у Алика само собой.

– Да. Мне все равно некуда идти. Нечем платить за квартиру.

Алик зашел в кабинет. Улыбчивый клерк, снисходительно глядя на русского эмигранта, убил, уничтожил последнюю надежду:

– Рабочих мест нет. Роботизация идет полным ходом. Нужны системные администраторы, программисты, специалисты по обслуживанию автоматов. Вы можете паять электронные компоненты?

– Нет. Но я готов учиться! Есть же курсы…

Клерк улыбнулся. Его взгляд выражал превосходство:

– Курсы только для местных. А вы – эмигранты. Но я дам вам подсказку. Зайдите в компанию «Вечность». Там проводят эксперимент, им нужны добровольцы. Говорят, неплохо платят. Поинтересуйтесь.

Алик и Арина отправились в дом с яркой зеленой вывеской. В отличие от несерьезного, вечно ухмыляющегося клерка с биржи труда, их принял суровый мужчина лет пятидесяти. Черный костюм и строгая прическа делали его похожим на сотрудника похоронной службы. Он проводил гостей в просторный кабинет.

– Присаживайтесь, – незнакомец указал на мягкие стулья. – Мое имя – Элайша Дэвис. Я – заместитель управляющего компанией «Вечность». Не буду задавать глупых вопросов. Вы ведь пришли, чтобы принять участие в наших экспериментах?

– А сколько вы платите, мистер Дэвис? – одновременно воскликнули Алик и Арина.

– Семьдесят пять тысяч долларов.

– Ого! – Арина откинулась на спинку стула и чуть не упала.

– Наверное, риск очень большой? – поинтересовался Алик.

– Ничего подобного. Первые добровольцы, конечно, выживали не все, но сейчас технология отработана. Когда я расскажу вам, чем мы занимаемся, вы поймете все сами.

– Нам нельзя об этом никому рассказывать?

Дэвис даже не улыбнулся.

– Можете пойти в редакцию газеты или на телевидение. Дело в том, что наша компания исследует вопросы бессмертия, а люди достаточно консервативны, чтобы принять на веру голословные утверждения. Вам никто никогда не поверит. Скорее, отправят в психиатрическую лечебницу.

Теперь Алик почувствовал себя так, словно на него упала взлетающая ракета.

– Так что же… мы будем бессмертными?

– Да. С небольшими, совсем маленькими оговорками. Давайте сначала пройдем медосмотр – это ни к чему не обязывает. Вы всегда сможете отказаться. Согласны? Тогда сначала мужчина. Девушка останется ждать в моем кабинете.

Алик и Арина переглянулись. Предложение показалось им странным, разум подсказывал бежать отсюда как можно быстрее, но желание вот так, почти без усилий, заработать солидную сумму, пересилило. И Алик, следуя за Дэвисом, прошел в медицинскую лабораторию.

В просторном помещении на выложенном кафелем полу стояли два опутанных проводами металлических «яйца». Каждое с дверью и прозрачным окошком. За столиком работала на компьютере огненно-рыжая женщина с ярко накрашенными губами и густо подведенными зелеными глазами. Настоящая ведьма из сказок. Добрая или злая, кто знает?

Женщина сделала жест рукой, и Дэвис покинул лабораторию.

– Присаживайтесь, – сказала она приятным певучим голосом. – Закатайте рукав.

«Элис Пирс» – разглядел Алик нашивку на халате.

Элис перетянула ему руку жгутом и велела несколько раз сжать и разжать кулак. Потом протерла Алику предплечье антисептиком, ловко воткнула в набухшую вену одноразовый шприц, набрала немного темной крови и слила все в пробирку. От запаха спирта закружилась голова.

– Теперь раздевайтесь и заходите в капсулу.

Алик сбросил одежду.

– Трусы тоже.

– Как… и трусы?

– Перестаньте корчить из себя недотрогу. Я сейчас не женщина, а врач. Думаете, я никогда не видела голого мужика?

Алик покраснел, но спустил трусы и переступил через них. Элис что-то набрала на компьютере. Дверь ближней капсулы зашипела и со стуком отошла в сторону. Алик, поеживаясь, скорее, от стеснения, чем от холода, вошел внутрь. Дверь тут же закрылась. Элис села за компьютер.

Что-то негромко заурчало. Алику показалось, словно его ощупывают невидимые пальцы, выстукивая и выслушивая каждый орган, забираясь в каждую клеточку тела.

Снаружи снова зашипело, и дверь открылась.

– Одевайтесь, – сказала Элис, не отрываясь от компьютера. – Пусть Дэвис ведет следующего.

Алик натянул одежду.

– Я подхожу? – поинтересовался он.

– Понятия не имею. Как расшифрую данные, так и скажу. Адью!

Настала очередь Арины. Алик ждал ее в кабинете Дэвиса.

– Пока не будет расшифрован ваш профиль, вы останетесь здесь, – сказал заместитель управляющего. – Комнаты и бесплатный ужин за наш счет!

Алик не переживал за свой дом: воровать было нечего. Но приняв душ, лежа на чистой, мягкой постели, он думал, что их неспроста поместили в эту пусть комфортную и уютную, но все же тюрьму. И почему их разделили?

Дэвис пришел утром. Все такой же невозмутимый, он объявил:

– Ты нам подходишь. Никаких противопоказаний!

– Арина? – тут же спросил Алик.

– Она тоже подходит. Это не секрет. Давайте уладим формальности, если вы согласны. Прямо здесь. Ваша девушка уже подписала контракт.

– Скажите, это очень больно?

– Что вы, – развел руками Дэвис. – Раз! И все.

Алик долго читал договор, но ничего подозрительного не нашел. За эксперимент полагалось обещанное вознаграждение, любые возможные побочные эффекты устранялись за счет государственного бюджета. И Алик поставил подпись.

Снова повторилось то же самое, что и вчера. Медицинская лаборатория, рыжеволосая ведьма, анализ крови, капсула. Только на этот раз вместо урчания раздался щелчок. Свет на долю секунды померк, а когда открылась дверь, Алик с удивлением понял, что вышел из второй капсулы. Дальней. Часы на стене показывали, что он провел внутри не меньше сорока минут.

– Как так? – удивился Алик.

– Все верно, – подтвердила Элис без улыбки. – Я распылила вас на атомы, откорректировала и собрала обратно. Поздравляю с пропуском в вечную жизнь!

В кабинете Дэвис торжественно вручил Алику пластиковую карту.

– Это ваше вознаграждение – здесь семьдесят пять тысяч долларов. Вы свободны.

– Не будет никакого наблюдения, контрольной группы или что там еще бывает?

– Для грузчика ты слишком умен, – недовольно сказал Дэвис.

– Когда-то я учился в университете. Пока мама не заболела.

– Вот оно что… Не переживайте, все необходимые замеры уже сделаны. До свидания.

Арина сидела на скамейке у входа и читала книгу. Увидев Алика, она подняла голову:

– Как ты?

– Все в порядке. Слушай, я давно хотел пригласить тебя к себе домой. На чашку чая. Но ты ведь теперь богатая невеста.

– А ты – состоятельный жених. Так что я согласна! Давай удвоим наш капитал! – разумеется, Арина сказала это в шутку.

Два месяца прошли спокойно, разумеется, насколько можно считать спокойной жизнь молодой пары, живущей рядом с космодромом. Правда, первое время Алик и Арина ютились на маленькой койке, но потом приехала купленная на заказ большая кровать. Стало удобно, уютно и комфортно, если не считать грохота от взлетающих и садящихся ракет. Разумеется, Алик начал присматривать новое жилье – подальше от шума. Но его счастье оборвалось так же неожиданно, как и началось.

Когда Арина и Алик обнаружили у себя на теле небольшие припухлости, то не обратили на это внимания. Мало ли от чего они могут появиться? Например, от страстных поцелуев. Но еще через несколько дней эти странные шишки превратились в саднящие язвы. С каждым днем боль становилась сильнее. Арина и Алик сломя голову бросились в компанию «Вечность».

Дэвис, казалось, ждал только их.

– А я уж думал, вы не придете, – сказал он бесцветным тоном

– Это то, что я думаю? – безнадежно спросила Арина.

– Догадались. Вы ведь медик, да? Мы даем возможность клеткам делиться бесконечно, постоянно обновляя организм. К сожалению, некоторые клетки бунтуют. Они утрачивают индивидуальность, специализацию и ломают организм. У первых наших клиентов симптомы проявлялись уже через несколько часов. А теперь мы довели срок латентности до двух месяцев. Прогресс, конечно, есть, но очень-очень слабый. Нам не удается стабилизировать организм. Но мы работаем над этим.

– Вы можете вернуть все назад? – прошептал Алик.

– Исключено. Процедура необратима.

– Значит, мы умрем?

– Если бы все было так просто. Вы теперь не можете умереть. Вы же бессмертные. Ваш организм будет ломать и восстанавливать себя бесконечно. С невыносимыми, запредельными болями. Нервная система у вас не изменилась. Я вас напугал? Не все так страшно, мои дорогие пациенты. Вам всего лишь нужно принимать корректор – особую сыворотку, убивающую клетки-бунтари и не дающую им размножаться. Тогда вы будете в полном порядке.

– Мы можем получить ее прямо сейчас? – Арина потянулась и тут же поморщилась от боли.

– Конечно. Есть лишь одна проблема. Сыворотку сложно и дорого производить. Первая доза – ударная, стоит семьдесят пять тысяч долларов, последующие – поддерживающие, пять тысяч. Вы должны принимать лекарство каждый месяц. Пропустите хоть раз – снова придется выложить крупную сумму.

Алик и Арина переглянулись, не в силах вымолвить ни слова. Дэвис продолжил свою речь:

– Вижу, вы немного взволнованы. Не переживайте, друзья мои. Я уполномочен предложить неплохую работу. Например, вам, Алик можно работать на астероидах или спутниках планет-гигантов – добывать руду там, где использовать роботов невыгодно. Машины дорогие, человек дешевый. А вы, эмигрант, бесплатный. И бессмертный. На вас отныне не действует космическая радиация, жара или холод, тяжелые условия труда. Убить вас не так просто – организм восстановит себя даже после серьезных ранений. И через много лет вы, постоянно принимая лекарство, останетесь трудоспособным. Вы, Арина, займете почетное место в любом борделе. Вы ведь не стареете. Ваше тело всегда останется молодым. Представляете, ваши клиенты будут стареть и умирать, а вы – нет! Да-да, физические данные тоже оценивались, когда мы принимали решение, подходите ли вы для эксперимента…

– Так это что же? Обыкновенная вербовка?

– В самую точку! – на этот раз Дэвис не удержался от улыбки.

Алик вскочил и, сжав кулаки, бросился к нему:

– Я тебе сейчас зубы в глотку вколочу…

Воздух перед Дэвисом задрожал – между хозяином и гостями поднялся силовой барьер.

– Без глупостей, пожалуйста. Все предусмотрено. Даже выпады в сторону сотрудников компании.

Алик опустился на стул.

– А государственная поддержка? В контракте написано…

– Увы, государственная программа предназначена только для граждан. Не для эмигрантов. Давайте-ка подпишем новые контракты, и вы отправитесь к месту постоянной работы.

Алик встал. Теперь уже окончательно.

– Идем, Арина. Я знаю, что делать.

Уже закрывая за собой дверь, он услышал издевательский голос Дэвиса:

– Вы еще вернетесь! Приползете! Приковыляете! Мы будем рады встрече!

Алик и Арина подарили себе еще несколько недель беззаботной жизни. Но настал день, когда перестали помогать даже сильнодействующие обезболивающие. К этому времени язвы проступили и на лицах. Выйти на улицу, не привлекая внимания прохожих, стало невозможно.

– Идем, – наконец сказал Алик. Ты же не хочешь вечно мучиться. К чему нам такое бессмертие? Это вечный ад на Земле… или в космосе.

– К Дэвису? Я не хочу… – прошамкала Арина. Во рту ее вспухла огромная шишка. Она искривила зубы и свернула набок язык.

– Поверь мне. Все будет хорошо. Я ведь работал на космодроме.

Алик хорошо помнил, как расположены дренажные трубы. Он быстро нашел нужный сток и, незамеченный службой безопасности, на ощупь пробрался вместе с девушкой на дно газоотводного колодца. Стояла кромешная тьма, едва заметно светился только видимый через устье кусок неба. Бесконечно далекие звезды тускло мерцали, но одна, точно в центре круга, сияла немигающим белым светом, разгораясь все ярче и ярче. Ракета шла на посадку.

Арина все поняла.

– Нам ведь не будет больно?

– Нет. Температура пламени несколько тысяч градусов. Мы ничего не почувствуем. И не сможем выжить. От нас даже пепла не останется. Никакое бессмертие не поможет.

– Спасибо тебе. Спасибо, спасибо! – прошептала Арина.

Алик обнял ее, прижал к себе и прикрыл глаза рукой:

– Ты не смотри. Так не страшно.

Отблески атомного пламени озарили стены колодца…

Ракета приземлилась успешно.

Девочка с острова Элугелаб

Красный луч солнца проник в грот сквозь трещину в потолке и коснулся лица безмятежно спящей – совершенно нагой, если не считать пояса с ножом – девочки-подростка. Она нехотя приоткрыла глаза, зажмурилась и громко чихнула. Пора выбираться наверх. Желудок ворчал, а ужин, вернее, завтрак, сам себя не добудет. Днем еды куда больше, но из-за белых людей, хозяйничающих на острове, показываться на поверхности можно было только вечером и ночью. От них не приходилось ждать ничего хорошего.

Девочка потянулась. На руке блеснул металлический браслет – напоминание о прошлой, далекой теперь жизни. «Г-Р-Е-Т-А» – прочитала девочка. Она не разбирала букв, но точно знала, что написано на маленькой пластинке. Так сказала мама, прежде чем спустить ее на маленький надувной плотик и оттолкнуть от борта горящего судна. Руки у мамы были холодные, почему-то все в пузырях. И пахло от нее горелой кожей.

Все это сделали белые люди – Грета тогда была совсем маленькая, но она хорошо помнила, как в пене брызг появилась темная стальная рыбина – подводная лодка, как засуетились матросы на палубе и гром от выстрелов оглушил ее…

Грета тряхнула головой, избавляясь от назойливых воспоминаний. Связала отросшие волосы в хвост, набрала в легкие воздуха и нырнула в океан – туда, где он заливал грот.

Вынырнув, Грета постаралась укрыться за большим камнем. Нужно выждать до темноты, пока белые люди не прекратят строить похожий на черную коробку железный дом с решетчатой вышкой и не уйдут отдыхать. Тогда можно будет позвать друга – дельфина по имени Флиппи. Он всегда покажет, где хорошая охота и поможет избежать встречи с лодками, кораблями и летающими машинами. Вот только в этот вечер белые люди, похоже, закончили работу раньше. Всего несколько фигурок копошились у странного дома. Вскоре и они поднялись на борт небольшого корабля. Над трубой задрожал горячий воздух и суденышко, на удивление быстрое, превратилось в точку на горизонте.

Солнце почти погрузилось в океан, оставив после себя лишь золотистые блестки на воде. В такой же чудесный вечер Грету, которая была почти без сознания от голода и жажды, подобрали темнокожие туземцы. Они научили Грету премудростям выживания: как добыть себе еду, как собирать и хранить пресную воду – кроме дождевой, другой здесь не было, как бороться с морскими хищниками и где найти пристанище на ночь. И все же Грета, как ни старалась, не стала для них своей: дети дразнили ее, взрослые жалели, но всегда снисходительно улыбались и между собой называли ее «белоножка». Да, она сильно загорела, но все равно осталась намного светлее аборигенов. А после шторма – большой беды, как сказал ее новый отец, когда стало нечего есть, Грета покинула поселок и перебралась на северный остров. Туземцы называли его Энгеби. Совсем недалеко, словно выбеленная мелом спина кита, выступал из океана клочок земли под названием Элугелаб.

Потом пришли белые люди. Они силой заставили всех сесть на большой корабль, увезли и, наверное, убили. Чтобы выяснить их судьбу, Грета верхом на Флиппи добралась до главного острова, где она когда-то жила с туземцами, и вместо хижин увидела корабли и квадратные дома белых. Тогда Грета вернулась обратно в свою пещеру и больше никогда не покидала ее днем.

Солнце зашло. На небе зажглись яркие звезды. Привыкшая к темноте Грета отлично видела в их призрачном сиянии, а когда взошла луна, стало почти так же светло, как днем. Впрочем, белые люди, поначалу прочесывая каждый уголок лагуны, каждый маленький островок, теперь вели себя беспечно и неосмотрительно.

Грета уже собиралась плыть на соседний остров, как вдалеке раздался стук мотора и темноту прорезал ослепительный луч. Быстроходный катер, сбавив скорость, обходил Энгеби кругом. От его прожектора не укрылась бы даже ящерица. Грета бросилась в воду, нырнула, как могла глубоко и оставалась под водой, пока легкие не начали разрываться. Только когда в глазах потемнело, она вынырнула и втянула свежий, напоенный океанской солью воздух. И едва не ударилась головой о борт катера.

Белые люди заглушили мотор, но слепящий луч по-прежнему метался по островку, то высвечивая желтый песок, то задерживаясь на квадратном доме и решетчатой вышке. Потом раздались голоса. Сердце упало: на этом же языке разговаривала мама. Грета почти забыла ее речь, но слова белых людей все же смогла разобрать.

– Говорю же, там кто-то был, капитан Стикс! – настойчиво сказал кто-то совсем молодой, немногим старше самой Греты.

– Я никого не видел, Уильям, – мягко ответил Стикс, судя по голосу, мужчина в возрасте. – Мы дважды обошли остров кругом.

– Зато я разглядел человека возле камня. Может, он бросился в море?

– Тогда наш пловец, должно быть, уже на дне. Вряд ли он столько продержится под водой, даже если легкие у него из нержавеющей стали. Я, честно говоря, не понимаю, зачем ему от нас скрываться? На его месте я бы удирал отсюда со всех ног.

Снова раздался стук мотора, и второй катер появился из-за острова. Теперь два луча шарили по лагуне, иногда упираясь в горизонт, словно бесконечно длинные пальцы. Грета поднырнула под катер и выскочила с другой стороны, укрываясь от ослепительного света за его металлическим корпусом.

Вдруг в стальной утробе ближнего катера что-то зашипело и взвыло. Двигатель чихнул и заурчал. Вода за кормой вскипела. Корабль двинулся, набирая ход, и два его винта едва не утянули Грету за собой. Лопасти прошли у самой головы, едва не задев растрепавшиеся волосы.

Катер описал широкую дугу, а ослепительный палец указал прямо на Грету. И тут же море запылало: луч со второго катера накрыл ее, высветил, как черную мошку на белом камне. Грета нырнула как можно глубже.

Катера наверху прочесывали лагуну. Дрожь их моторов ощущалась кожей. Грета понемногу выпускала воздух, но долго продержаться не могла. Еще чуть-чуть – придется всплывать. Тогда ее выловят… наверное, сетью, бросят на палубу и убьют. Скорее всего, сожгут заживо, как маму.

Ноги коснулось что-то гладкое, шелковистое.

– Флиппи! – едва не закричала Грета.

Она уцепилась за спинной плавник. Дельфин быстро унес ее от слепящих пальцев, от рокота моторов, от шума винтов. Сам Флиппи, сбросив Грету, вынырнул у катеров и, несколько раз проплыл в самом скрещении лучей. От страха перехватило дыхание: что с ним сейчас будет?

Но белые люди не заинтересовались дельфином. Лучи скользнули по лагуне, заметались и погасли. Взвыли моторы. Катера, как обезумевшие акулы, обогнули остров и ринулись прочь от атолла.

Грета выбралась на Элугелаб и упала без сил. Так она лежала, пока на востоке не посветлело, и над горизонтом не показался краешек восходящего солнца. Тогда Грета поднялась на ноги и помахала дельфину, который весело выпрыгнул из воды и тут же в тучах брызг плюхнулся обратно.

– Мы победили! Мы живы! – крикнула ему Грета. – Спасибо тебе!

У самого берега покоилась гигантская раковина, размером немногим меньше самой Греты. Сейчас, в косых лучах восходящего солнца, приоткрытые створки переливались оранжевым и желтым, а перламутр, коралловые ветви и водоросли казались залитыми кровью. Несколько разноцветных рыбок выскочили из-под раковины, обогнули ее и бросились наутек.

Сама не зная почему, Грета побрела к странному дому белых. Внутри нее боролись два желания – бежать как можно дальше от непонятного сооружения и любопытство, толкавшее ее вперед. Вход был открыт и Грета решила, что ничего плохого не случится, если она заглянет в постройку всего одним глазком.

Внутри, в переплетении труб и проводов, словно властитель мира среди вассалов, сверкал полированными боками высокий цилиндр. Он не внушал страха – напротив, он выглядел совершенно безобидным, его хотелось коснуться, потрогать… несмотря на жаркое утро, цилиндр обжигал холодом.

Что-то громко щелкнуло. На маленькой коробке на стене вспыхнули два зеленых глаза. Грета бросилась бежать, но застыла, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. Блестящий цилиндр парализовал ее. Она почувствовала, что летит, возносится высоко, к далеким искоркам звезд, которые видела, несмотря на восходящее солнце. А вместе с ней поднимался ее единственный друг – Флиппи, раковина, водоросли, разноцветные рыбки, кораллы, и тысячи и тысячи живых существ – обитателей атолла. Грета разглядела иссиня-белый огненный шар – он пожелтел, затем покраснел и превратился в подпирающий небо светло-серый гриб. И вдруг она поняла, что видит все это не глазами…

Спустя несколько часов облетающий зону термоядерных испытаний вертолет передал на флагманский корабль сообщение: «Элугелаб полностью уничтожен! Ничего нет, кроме воды. Кажется, на его месте сейчас глубокий кратер…»

09.08.2022

0ч49м04с

Оглавление

Рассказы мыла и веревки

  Писанина

  Поражение

  Пустышка

  Смерть героя

  Лёшенька

  Правильный выбор

  Эвтаназия

  Последняя попытка

  Черные птицы

  Смерть во спасение

  Несправедливое возмездие

  Вечный ад

  Девочка с острова Элугелаб