Накануне февраля [Максим Мишин] (fb2) читать онлайн

Максим Мишин Накануне февраля

Глава 1

Захотелось курить. В пачке осталась одна сигарета, и я решил быстро одеться и сбегать в круглосуточный магазин около дома. Надев на себя первое, что попалось на глаза, я быстро спустился по лестнице и открыл дверь из подъезда. Около дома стояла незнакомая машина отечественного производства. Тропинка сквозь сугробы в сторону магазина пролегала мимо этого автомобиля. В момент, когда я поравнялся с машиной, из нее выскочили трое крепких парней и тут же окликнули меня по имени. Я обернулся и сразу полетел под тяжестью двух из них в сугроб. Раньше постоянно занимался спортом, но тут от неожиданности не смог абсолютно ничего предпринять. Лицо утонуло в колючем, удушающем снегу. В это время мои руки сзади больно сковали чем то металлическим, судя по всему наручниками. Меня подняли. В лицо сунули корочки удостоверения. Два слова «уголовный розыск», сказанные одним из парней, судя по всему старшему из них, немного успокоили меня, но в то же время и смутили. Какого хрена происходит?! За что и почему?! Я ничего противозаконного не совершал лет с восемнадцати или девятнадцати. На мой вопрос в чем дело, мне сказали, что они не в курсе, просто получили задачу меня задержать. Также мне безапелляционно заявили, что я должен проследовать с ними на машине до отдела. Мое замечание относительно правомерности действия сотрудников были встречены фразой самого крепкого из них, что если я буду сопротивляться, то это ничем хорошим не кончится. Я быстро стал все обдумывать и понял, что лучше спокойно доехать туда куда нужно и уже там разобраться со всем по мере возможности. Хорошо, что я взял с собой в магазин телефон. Меня усадили на заднее сидение, а по бокам уселось два сотрудника. Тот, что показался главным, сел вперед на пассажирское сидение. За рулем был четвертый, совсем молодой парень лет двадцати, судя по всему стажер. Главный коротко и тихо произнес: «Поехали!». Молодой выжал педаль сцепления, включил первую передачу и машина, секунду пробуксовав колесами по снегу, тронулась. Когда мы выехали с дворовой территории на проезжую часть, главный поднес телефон к уху, из динамика раздались гудки ожидания. Полицейский чуть прибавил громкость магнитолы, наверное для того, чтобы я не смог разобрать в тишине смысла разговора. Отчетливо мне удалось уловить только следующее: «Взяли. Нет, тихо. Едем. Минут через двадцать будем».

Пока мы ехали, мне удалось успокоить себя. Я ничего плохого не делал. Это абсолютно точно. В моем сотовом были номера достаточно влиятельных в городе людей. Я думаю, что в такой ситуации можно было обратиться к ним за помощью. Поэтому когда машина заворачивала с дороги в сторону ворот управления полиции города, я чувствовал себя удовлетворительно, если не считать болевых ощущений в районе запястий от усердно защелкнутых наручников. По дороге в салоне авто никто не разговаривал. Единственное, что меня смущало, так это то, что сотрудники не проверили мою личность. Откуда они были уверены, что я — это точно тот, кто им нужен!? У меня с собой кроме кошелька с небольшим количеством денег, сотового и ключей от дома ничего больше не было. Паспорт, права и другие документы лежали дома в шкафу.

Машина быстро проскочила шлагбаум с лежащим под ним асфальтовым полицейским и через несколько секунд остановилась около входа в здание управления. Двери авто открылись почти одновременно и все трое кроме водителя стали покидать салон. Тот, что сидел справа от меня, слегка придерживая рукой мою куртку в районе плеча, потянул меня на улицу из салона, сопроводив свои действия лишь одним словом: «Выходим». Вчетвером мы зашли в здание. Внутри произошла небольшая заминка, вызванная тем, что на месте отсутствовал сотрудник, отвечающий за открытие дверей крепкой металлической решетки с облупившейся краской. Эта решетка отгораживала небольшое пространство за входом в здание от остального, создавая небольшой площадью метров в пятнадцать квадратных участок для посетителей учреждения. Здесь вдоль правой стены стояли стулья, соединенные друг с другом, и висел на стене телефон для внутренних звонков. В левой стене находилось огромное окно, судя по всему из бронированного стекла, с надписью красными буквами «ДЕЖУРНАЯ ЧАСТЬ». За окном в помещении сидел капитан с усталым взглядом и полностью седыми волосами. Старший из полицейских нагнулся к небольшому окошечку и быстро что то сказал капитану. В этот момент я поймал на себе взгляды сидевших на стульях парня и девушки. На вид им было лет по двадцать пять. Наверное, какие-нибудь потерпевшие, мелькнуло у меня в голове. Иначе что эти ребята могли тут делать в двенадцать ночи!? Но вот их взгляд на меня был без сожаления. С нескрываемым чувством неприязни и любопытства одновременно они изучали мою внешность. Я хотел им что-то сказать по поводу того, что ничего не совершал и все происходящее, в частности наручники на руках у меня за спиной, — всего лишь недоразумение, но не сказал. Это было бы странно и глупо. Тут прозвучал резкий короткий звонок и решетчатая дверь распахнулась. Наконец вернулся сержант, в обязанности которого входило нажимать на кнопку и записывать в журнал задержанных и прочих посетителей. Пока мы стояли, оперуполномоченные о чем то тихо разговаривали. Я естественно не смог ничего расслышать. Задержавшись ненадолго около сержанта, который записал со слов мои данные, мы проследовали внутрь. Не скрою, что не смотря на уверенность в своей невиновности в чем бы то ни было, я почувствовал себя некомфортно. Ремонт в здании был в целом сносный, но своя особая атмосфера, свойственная учреждениям подобного рода, придавила меня морально. Этому не в последнюю очередь способствовал странный запах, висевший в воздухе. Или наверное правильнее будет сказать что воздух в здании, во всех коридорах, кабинетах, камерах административного задержания и прочих помещениях был особый. В нем помимо чисто физического и осязаемого вроде запаха сигарет, пота, оружейной смазки, старой бумаги протоколов и постановлений, висящей в шкафах уставной формы, присутствовало и что то другое. Злость, обман, боль, тупость, мнимая беспристрастность. И было не понятно до конца от чего дышать труднее: от первого или второго?! Я задумался о том, что даже если выгнать всех из здания на несколько суток и оставить открытыми для проветривания окна, то привкус животного страха и безучастности останется и тогда.

Мои мысли прервал звук ключа в замочной скважине. Парень, открывавший дверь с прибитой к ней на уровне глаз табличкой «уголовный розыск», справился не сразу. Скорее всего замок пора уже давно заменить, но опера, занимающие этот кабинет, как и многие люди до последнего откладывали это. По содроганиям плеч открывавшего я сделал вывод, что запорный механизм каждый раз ведет себя по новому. И исключительно по своей прихоти открылся теперь, выбрав новое положение воображаемой оси вставленного ключа в своей системе координат. Оперуполномоченный выругался. Мы зашли в кабинет. Обстановка меня ничуть не удивила: три стола, покрашенные на фабрике в цвет детских экскриментов, шкаф с двумя неровно торчащими словно крылья у раненой птицы дверцами. Только на двух столах из трех стояли компьютеры, органайзеры, да лежали стопками сантиметров в пятнадцать сложенные не очень ровно бумаги. Поверхность последнего стола, самого ближнего к двери, одиноко блестела натертой локтями рубашек и свитеров плоскостью. В углу слева от входа стоял огромный металлический двухкамерный сейф. На дверце верхнего отделения висел на куске где то раздобытого магнита несколько потрепанный листок с датами и стоящими напротив них фамилиями. Что я ожидал увидеть и не увидел, так это развешанных вдоль стен при помощи кривых иголок и круглых кнопок плакатов из прошлого. На этих произведениях агитационного искусства говорится о непреложном соблюдении дисциплины, сохранении от врагов государственной тайны, о неизбежности наказания, отсутствии судимости у читающего только лишь в силу недоработки сотрудников правоохранительных органов и масса подобного. Взамен этого на подоконнике между стоящим слева от него электрическим чайником с открытой грязной крышечкой и лежащими справа картонными папками с документами сурово замер в гипсе образ Феликса Эдмундовича Дзержинского.

— Присаживайся, — бросил мне небрежно один из парней. Сейчас они все сняли с себя верхнюю одежду, и я смог разглядеть их лучше. Тот, что обратился ко мне, был крепок в плечах, но в его пухлых щеках и мягком не смотря на все старания взгляде не было ничего, кроме как желания быть не тем, кем он являлся на самом деле. Это мое замечание вместе с обостренным чувством гордости толкнуло меня изнутри приливом крови к мышцам лица.

— Присаживайтесь?! — уточнил я. — Мы, кажется, не знакомы с вами. И переходить на ты в обращении со мной, особенно учитывая обстоятельства вашего появления в моей жизни, точно не стоит.

Мой вызывающий взгляд на собеседника несколько его обескуражил. Но ненадолго. Затем он, собравшись, сжал свои одутловатые кулаки с нетронутыми костяшками пальцев и двинулся на меня. Его порыв был немедленно остановлен тем, кто еще около моего подъезда показался мне старшим из них.

— Андрей, успокойся. Пойди, пожалуйста, сходи к Виталию Олеговичу. Доложись, что мы приехали. А потом дуй к дежурному следаку. Определись там с ними, кто будет заниматься.

Обладатель алых щек тут же выпустил пар. И не столько от слов товарища, сколько от его тяжелого взгляда. По нему можно было сказать, что этот человек много успел повидать на своем не таком уж и длинном веку. Затем старший полицейский перевел свой немигающий взгляд на меня. Я почувствовал себя некомфортно, но постарался не отводить от него свои глаза. Не смотря на холод во взгляде на его лице появилась довольно правдоподобная улыбка.

— Я старший оперуполномоченный Лепилин. Зовут меня Дмитрий Константинович. Но вам я предлагаю перейти на ты. Дистанция между нами не сократится, но это позволит, как я думаю, правильно выстроить диалог. К тому же я искренне надеюсь на взаимопонимание и помощь с вашей стороны в работе.

Я внимательно посмотрел ему в глаза, после чего кивнул утвердительно.

— Вот и прекрасно. Теперь прошу присаживаться. Сергей, сними наручники.

Дмитрий внимательно проследил за тем, как его младший товарищ по оружию освободил мои затекшие запястья, после чего продолжил.

— Судя по твоему лицу, тебе неуютно и ты растерян, что находишься здесь, у нас в гостях. Однако в целом ты почти абсолютно спокоен. Ведь обычно невиновные люди, когда их задерживают по ошибке, а такое как мы понимаем периодически происходит, ведут себя куда более эмоционально. А тебя окунают головой в снег прямо около подъезда. Наручники на руки, машина, дорога сюда. Молчание в салоне. И ни одного вопроса от тебя. Кто? Почему? За что?

Дмитрий замолк и выжидающе ужалил меня куда то в район переносицы своим взглядом. Очевидно, что от меня ждали реакции.

— А что тут спрашивать?! Да, жестко задержали. Я просто разное видел в жизни, чтобы истерику поднимать. Твои мысли мне понятны. Я бы думал, скорее всего, таким же образом. Но только дело в том, что я абсолютно не могу сообразить с чем все это связано.

— Ну понятно, понятно. Такой вариант не исключаю. Но я тебе не верю.

— В чем? — удивился я такому повороту нашей беседы. — Дмитрий, давайте все вместе обсудим ситуацию. Возможно, что вы меня взяли и правда по ошибке. Может же такое произойти?! На данный момент ничего кроме недоумения эта история у меня не вызывает. Поэтому..

Мои дальнейшие размышления прервал короткий кивок Дмитрия своему напарнику, который стоял чуть сзади и левее меня. Если сказать точно, то мой монолог осекся не непосредственно движением головы старшего оперуполномоченного. Удар, резкий и неожиданный, чуть не свалил меня со стула на потертый ногами линолеум. Я обернулся и встретился глазами с решительным взглядом сотрудника номер три. Сергей. Крепко сложенный. Одетый в обтягивающий его торс свитер темно-синего цвета. Я инстинктивно на долю секунды остановил взгляд на кистях его рук. Мощные суставы, налитые кровью вены, почти зажившая ссадина на костяшках указательного и среднего пальцев правой руки. Судя по всему именно этой, правой рукой он меня и ударил. По горевшей части моего затылка, я сделал вывод, что удар был нанесен ладонью.

— Вы что блять?! — вырвалось у меня, — Что творите?! В этот же момент резким движением правой руки Сергей нанес мне новый удар в левую скулу. И тут я удержался на стуле. Бешеная злость, ущемленное достоинство и инстинкт самосохранения подняли меня на ноги и бросили на своего обидчика. Он попытался меня встретить ударом правой руки в челюсть, но я увернулся и, приблизившись максимально к нему, обхватил руками и попытался опрокинуть на пол, но у меня ничего не вышло. Во — первых соперник оказался тяжелее, чем я предполагал, а во-вторых сзади меня плотно обхватил за шею Дмитрий и стал душить. Кислород перестал поступать в мозг. В глазах стало темнеть, запрыгали мошки, то там, то тут как будто от брошенных в воду камней пошли круги. Моя хватка естественно ослабла. Освободивший в результате этого свои руки Сергей, нанес мне кулаком удар в живот. Дыхание, и без того почти оставившее меня, теперь вылетело вон из тела куда-то за его пределы. Меня отпустили и я упал на пол. Пока пытался прийти в себя, хватая широко открытым ртом пыльный и затхлый воздух, Дмитрий извлек из лежащей на одном из стульев куртки пачку сигарет и закурил. Никогда еще запах сигарет не вызывал такую реакцию в организме. Мне стало нестерпимо дурно и все содержимое желудка, состоявшее из маслин, картофельного пюре и жареной рыбы оказалось на полу.

— Да ебаный в рот, — выругался стоявший рядом Сергей.

— Ничего страшного, — невозмутимо произнес пускающий клубы дыма под потолок оперативник. — до свадьбы заживет.

Тут кто-то снаружи дернул входную дверь. Оказывается, она была закрыта все это время. «Значит они сразу знали, что будут меня бить!» — не смотря на головокружение подумал я. Сергей ближе стоял к двери, он ее и открыл. В кабинет быстро вошел высокий мужчина лет сорока пяти в костюме двойке серого цвета, белой рубашке и черных туфлях. Их, надо сказать, я заметил в первую очередь, так как еще не нашел ни сил, ни желания подняться с пола.

— Дима, что у вас тут происходит?! — скорее риторически спросил вошедший.

Дмитрий, вальяжно сидя за столом, сказал, что ничего особенно не происходит. После этого повисла пауза, за которую мне удалось все-таки подняться с пола.

— Олег, давайте с вами познакомимся. Меня зовут Виталий Олегович. Я начальник уголовного розыска. И я имею к вам ряд вопросов, на которые хотел бы получить ответ. Сергей, помоги человеку снять куртку. Она грязная.

Я особо не сопротивлялся, и с меня стащили куртку.

— У меня там сотовый телефон и ключи от дома. Я надеюсь, это не пропадет.

Я хотел продолжить и сказать тысячу раз слышанную ими фразу о звонке адвокату или кому то из близких, но начальник, поняв мой порыв, перебил меня.

— Поймите нас правильно. Дать вам позвонить кому бы то ни было прямо сейчас мы не можем. С вашими вещами ничего не произойдет. И я вам даю свое слово, что как только мы закончим нашу беседу, я вам дам позвонить кому захотите. Идет?!

Я кивком головы дал согласие на предложенные условия. Ситуация не позволяла ни диктовать свои, ни рассчитывать на иные с их стороны.

— Вот и хорошо. В таком случае прошу вас идти за мной.

Мы спустились на один этаж по лестнице, затем прошли метров пятнадцать по полутемному коридору. Тут я увидел приоткрытую дверь. Свет, пробивающийся из нее тонкой линией, разрезал длинную кишку коридора надвое.

— Проходите, — коротко бросил мне Виталий Олегович.

Я открыл дверь и зашел. В кабинете был отличный ремонт. Центр кабинета занимал большой стол из темно-коричневого дерева. Справа от него в кресле сидел ровесник начальника. Но только выглядел он не так презентабельно: обвисшие щеки, темные круги под глазами, растянутый свитер в ассиметричную полосочку. И усталый, но злой взгляд.

— Это мой заместитель. Петр Сергеевич. Располагайся пока. Воды хочешь?

— Да, хочу. Да и умыться бы мне не мешало. — ответил я.

— Ну умоешься чуть позже. Вот стакан. Пей.

И поднес мне граненый стакан, наполненный водой бледно-желтого цвета. Было не совсем ясно вода ли это такого цвета либо просто сам стакан от времени пожелтел и состарился. Пока я пил оба полицейских внимательно смотрели на меня.

— Ну как? Полегчало? Ну тогда присаживайся.

«Забавно. Как почти незаметно этот человек смог перейти в общении со мной на ты. Еще этот мерзкий стакан. И умыться не дали. Ладно. Посмотрим, что будет дальше. Какого же хрена этим гандонам от меня надо?!»

— Смирнов Павел — что это тебе говорит?

— Это крупный предприниматель. Занимается строительством в нашей области и в Москве. Плюс у него что то связанное с вывозом мусора. Серьезный человек. Я слышал от знакомых, что раньше участвовал в какой-то группировке, но потом отошел от этих тем. Я с ним коротко знаком. От одной из его фирм наша компания взяла объемы.

— Что за объемы?

— Фасадные и кровельные работы. А что?

— Сейчас мы спрашиваем. Что еще?

— Ну видел я его только несколько раз. У нас начались проблемы на объекте. Серъезные. И он нам назначил встречу. Мне и Игорю — это мой партнер.

— Ну и?! Не замолкай. Не вынуждай вытягивать. Как прошла встреча?

— Не очень спокойно если честно. Он нам дал срок в один месяц разобраться с нашими субподрядчиками и решить вопрос по деньгам. Потом Игорь не выдержал давления и начал повышать голос. Павел стал нам угрожать, Игорь стал угрожать в ответ. Я пытался их успокоить, чтобы мы могли до чего то договориться. Но у меня не очень получилось. Расстались после встречи плохо. Я не понимаю, ради этого меня надо было прессовать?! Я бы и так все сказал.

— Так. Давай разберемся сразу. Ты попал сюда таким образом, что никто пока не знает об этом. И не узнает до тех пор, пока мы не захотим этого. Надеюсь, ты меня правильно понял. Так что успокойся и постарайся ответить на все вопросы. Что-то утаивать от нас не в твоих интересах.

— Что я тут могу потеряться надолго я уже понял. Не дурак. Но я ни хрена не понимаю, что вы все от меня хотите?!

После моих слов Виталий Олегович замолчал. И он, и его заместитель пристально уставились на меня, пытаясь наверное заметить хоть какую-то мелочь, по их мнению выдающую мою истинную осведомленность. Пауза показалась мне длинной и густой как туман. После нее мужчины переглянулись и начальник сказал следующее:

— Сегодня рано утром рядом с домом Смирнов был насмерть забит арматурой.

После этого снова повисла пауза. Более длительная и гнетущая. Меня пробрало. Волна липкого страха накрыла с головой. Так вот в чем дело! Они думают, что это мы с Игорем устроили все это со Смирновым.

Мои дальнейшие объяснения ни к чему не привели. После меня стали уже откровенно оскорблять, потом снова избили пришедшие на помощь начальству опера. Скорее всего, уже отчитавшись перед вышестоящим руководством о поимке преступника, эти люди должны были во что бы то ни стало воплотить свою идею в практическую плоскость.

Снова валяясь на полу, я вспомнил сидевшего на встрече с ныне покойным предпринимателем его скупого на эмоции и слова помощника. Голова гудела от ударов. Его кажется зовут Андрей?! Или нет?! Да, точно Андрей. После того, как Игорь не сдержался и стал угрожать Смирнову, помощник очень внимательно следил за каждым нашим словом и телодвижением.

В управлении я провел сутки. Только по прошествии этого времени мне отдали мой сотовый телефон и дали возможность позвонить. Игорю я по понятным причинам звонить даже не думал: либо он также как и я задержан, либо ему повезло больше. И в том и в другом случае он конечно не был бы на связи. По соображениям конфиденциальности и тактичности я не позвонил своим знакомым полицейским. Все-таки здесь ситуация была не рядовая, и рассчитывать на них я пока не мог. Единственное, что мне оставалось и что я собственно и сделал, — это звонок адвокату. Коротко и без лишних эмоций объяснив суть дела, я настоятельно попросил приехать, так как в отношении меня собирались проводить следственные действия. Наличие в качестве моего защитника хорошего и известного в городе адвоката на первоначальном этапе ничего не изменило. Меня задержали на двое суток. И пока я лежал на пружинной кровати с металлическим каркасом, выкрашенным в белый цвет, в крохотной камере изолятора временного содержания, полицейские вместе с понятыми и хозяйкой снимаемой мною квартиры провели там обыск. В результате обнаружены десять патронов от автомата Калашникова. А потом меня привезли в суд, где женщина с засаленными волосами и вросшими в пальцы золотыми кольцами в судейской мантии приняла решение о заключении меня под стражу на срок два месяца. Стоит ли говорить, что первые минут десять-пятнадцать после оглашения в зале суда результатов обыска, я сидел, ничего не понимая. Потом волнение прошло. Как в ясный день было понятно, что пока я находился в здании управления в кабинете начальника, его подчиненные, получив доступ к ключам от моей квартиры, съездили туда повторно и все устроили так, как им было нужно. Но почему именно патроны от автомата, если его убили арматурой?! Какой то бред. Произнесенные затем мне сквозь решетку ободряющие слова адвоката должного эффекта не произвели. Удрученность от осознания предстоящего проживания в следственном изоляторе, усталость и опустошенность вследствие бессонницы отключили мои чувства восприятия внешнего мира. Я ушел в себя.

Игоря не задержали. Ему и правда повезло больше. Сотрудники пришли к нему домой в тот момент, когда его там не было. Он был тут же оповещен родственниками. В настоящее время его местонахождение было неизвестно. Пусть уж лучше так.

Происходящее в зале суда заставило вспомнить одну мысль о представлении окружающего мира, как огромной театральной постановки. Задумавшись, я теперь, сидя за решеткой в зале суда, снова вспомнил об этом. Интересно, ведь я ни с кем этим не делился. Возникают ли у других людей подобные сомнения, связанные с реальностью?! Как будто все, абсолютно все люди вокруг — это актеры. А череда событий в жизни — всего лишь задуманный сценарием какого-то гениального мастера алгоритм. Все подстроено, все ненастоящее. И судья, с немигающим взглядом и нудным голосом, и полицейские младшего командного состава, конвоирующие меня. И представители обвинения, и родственники погибшего, и сидящие на лавках журналисты и просто зеваки. Нет, все намного интереснее и шире. Только масштаб может заставить поверить в то, что ты живешь, а не играешь роль в чьей то пьесе. Родственники и друзья, соседи в подъезде, сидящие на лавчонках в теплые месяцы бабушки, жалующиеся на меня родителям за сквернословие во время игры в футбол во дворе, одноклассники и одноклассницы, требовательные учителя по алгебре, геометрии и химии и прочие, не требующие почти ничего кроме тишины на уроках, знакомые, появляющиеся во время первых подработок в летние месяцы, прогулки пешком с компанией со двора на реку, первые поцелуи, драки на школьных дискотеках, новые знакомства, перерастающие в нечто большее и потом не оставившие ни следа в памяти, поступление в ВУЗ, не проходящие до третьего курса прыщи на левой части лица, официальная работа по окончании университета, сплетни, дресс-код, заранее известная жизнь на несколько лет вперед, запрограммированный отпуск, восьмичасовая повинность за среднюю по стране заработную плату, увольнение, пустота. И люди, люди, люди. И их слова и фразы, имеющие цель повлиять на мое сознание. Все сыграно, все неслучайно. И каждому из актеров надо вручить непременно какую-нибудь награду. Даже тому мужичку без определенного места жительства в грязной спортивной куртке на Курском вокзале Москвы, спросившем у меня закурить, незнакомому парню, который в драке в седьмом классе на футбольном поле соседней школы разбил мне нос. И конечно Аня. Ее появление. Ее молчание и улыбки. Как легко, неповторимо и тонко.

Сижу на скамье, смотрю по сторонам, жду. Мне кажется, что сейчас, вот вот, буквально с минуты на минуту все услышат громкий щелчок и голос режиссера: «Снято». Окружающие выдохнут, кто-то сотрет платком испарину со лба, кто-то стащит с головы парик. Ко мне подойдет человек с мягкой улыбкой, светящимися глазами и сообщит полуофициальным тоном: «Все! Все прошло. Больше нет причин для волнения. Сейчас вас отпустят. Прошу прощения от лица всей нашей группы и лично сценариста за непростой путь, что вам пришлось пройти. Но мы все были уверены, что не может быть ни капли сомнения в конечном успехе предприятия. Что вы, человек определенных личностных качеств, со всем справитесь и все оцените по достоинству и справедливо. И еще. Предвосхищая ваш вопрос, сразу скажу, что сообщить зачем все это было и почему именно с вами я не могу. Также как не могу приоткрыть завесу тайны и назвать имя автора сценария. Надеюсь на неоднократно замеченное за вами терпение в деле постижения истинного смысла того что произошло. Теперь мне необходимо решить кое-какие чисто административные вопросы. Всего вам доброго, берегите себя. Прощайте!» Но ничего подобного не произошло. Судья что-то пробурчала себе под нос. Я вместе со всеми в зале повставал и поприседал по сигналу секретаря. А потом ко мне подошел мой адвокат. Быстро, но доходчиво объяснил, что произошло и что он собирается предпринимать к моему вызволению. Я только коротко кивнул ему в ответ. Все внутри опустилось. Как я объясню это родителям!? Как я объясню это Ане?! Я попросил защитника позвонить ей и максимально корректно попытаться рассказать обо мне. Испугался, что потеряю ее. Кому нужен преступник!? Судя по резонансу дела, никто не даст мне возможность ни за какие деньги пользоваться на территории изолятора телефоном. Придется что-то изобретать по ходу движения.

Через три часа декорации в постановке под названием моя жизнь резко поменялись.

Глава 2

Из суда меня и еще двух арестованных везли в специально оборудованном грузовом автомобиле. В его кузове есть крохотные ячейки с дверцами отдельно для каждого из перевозимых. В пути свет в кабине был выключен. Я ни о чем не думал. Было холодно. Но все равно очень хотелось спать. Какие-либо попытки задремать прерывались из-за того, что на очередной кочке или повороте дороги меня подбрасывало с сидения вверх или в стороны. Дважды я больно ударился о стальной лист перегородки своей временной камеры. После этого долго пытался понять, щупая кожу на голове руками, все ли цело и нет ли крови. Ехали долго. Чувство боли от ударов прошло, а спать меньше не хотелось. Поэтому я наклонил туловище вперед, обхватил голову сзади замком из сцепленных пальцами рук, упер локти в ноги чуть выше колен и почти тут же куда то провалился. Снилось что-то странное и неопределенное. Никого из близких в сновидении не было. Чужие незнакомые люди, смена картинок с пейзажами мест, в которых не бывал. Запомнилось только последнее из увиденного: я стою за станком на огромном, исполинских размеров заводе. Машина включена и максимально быстро крутит вокруг своей оси какой-то предмет, который мне нужно обработать. Разглядеть что именно зажато в тисках я не могу из-за постоянно наползающего на глаза темно-синего цвета берета. Не вижу своего отражения, но понимаю, что это именно берет. Разобравшись все-таки с ним, я нажимаю на станке кнопку и скорость вращения, постепенно снижаясь, позволяет наконец разглядеть статую лежащего Будды, очень искусно вырезанную из единого куска необычайно красивого камня сине-серого цвета. Я не вижу необходимости что-то еще подправлять, достаю из кармана брюк чистый белый платок с вышитыми по краям красными маками и стараюсь им вытереть руки и лицо. От платка нестерпимо несет каким-то крайне неприятным запахом. Я подношу его ближе к носу и узнаю без сомнений. Это носки. Резкий, кисло — горький запах не знавших хозяйственного мыла дней пять носков. Меня начинает мутить. Я бросаю в стоящую рядом урну платок, делаю пару шагов назад, но запах не проходит. Снова приближаюсь и заглядываю внутрь. В корзине платка нет. Там, переваливаясь противной белесой массой, ползают сотни червей. Безостановочно меняя свое положение, они начинают увеличиваться в размере. Спустя мгновение через край урны лезут уже не черви, сильные и хищные, разинувшие свои пасти змеи такого же отталкивающего цвета устремляются ко мне, пытаясь укусить за ноги. Я испуган и пытаюсь спастись бегством. Ноги слушаются слабо и неохотно. Я меньше всего хочу оборачиваться, но делаю это. Заполнившие почти все свободное пространство за мною монстры находятся на расстоянии пары метров. Ужас от увиденного мобилизует мои внутренние силы. И я разгоняюсь невероятно быстро. Так я еще ни разу не бегал. Но, снова обернувшись, замечаю, что оторваться от преследования не удается. Между моими пятками и дрожащими в нетерпении раздвоенными языками те же два метра. Здесь я проснулся. Грузовик остановился и затих. Глухо донеслись голоса снаружи и звуки закрываемых дверей. В соседней ячейке зашевелился один из моих спутников.

— Приехали, — сказал он.

Ни я, ни второй арестант ничего ему не ответили. Да и что тут отвечать?! Минут через пять тишины этот же голос начал ругаться и сквернословить. Мне спешить в отличие от соседа было абсолютно некуда. Единственно, что меня смущало, так это металлический тяжелый привкус на языке. Я собрал побольше слюны во рту и плюнул себе под ноги. Громкий звук плюхнувшейся на стальной пол жидкости огласил пространство. Привкус не ушел. Невольно, чтобы как-то занять себя, я стал представлять себе владельца голоса из соседней каморки. Из суда меня завели в грузовик первым, поэтому я не видел в лицо тех, кого привели следом. Любопытно, кто же он?! И какими путями оказался здесь через стену из листовой стали, как его зовут, где он родился и вырос? Что видел своими глазами и что слышал ушами? В детстве перед сном какую колыбельную ему пела мама и пела ли вообще? Сильный и окрашенный низкими обертонами голос. Такой не может принадлежать слабому человеку. Но жизнь издергала его, заставила тревожно озираться, сделала черствым сердце. Неужели он и правда переживает из-за того, что мы просидим в этом ящике лишние полчаса?! Сколько ему, лет сорок пять, пятьдесят? Нет. Этому человеку спешить некуда. И он это понимает. Прожив не так половину жизни, видит примерно и вторую ее часть. И от этого ему хочется выть, хочется кричать и материться. Мне захотелось еще раз услышать его. Я постучал костяшками пальцев в разделявшую нас стенку.

— Извините, — начал я. — а это долго может продлиться?

— Да кто его знает! В прошлый раз заехали сразу же. А в позапрошлый торчали полтора часа потому, что эти бараны как нарочно приехали к обеду.

— А вы давно тут уже находитесь?

— Где тут? В тюрьме?

— Да

— Третий месяц пошел. Послушай, давай помолчим.

— Да, конечно. Давайте.

«Третий месяц» — задумался я. А что если и меня ждет тоже?! Неприятный холодок пробежал по спине. Осознание возможности такого развития событий вызвало тошноту, а голова стала кружиться. Внутри не было страха, только отчаяние и тоска.

Сильно зачесалась спина. Это прервало размышления и заставило выругаться от внезапно возникшего чувства злости. Руки были сцеплены спереди наручниками, поэтому я попробовал почесаться о стену. Это не помогло, только зуд стал настойчивее. Через мгновение он повторился в левой ноге с обратной стороны колена и в районе груди. Абсолютно ничего удивительного в этом нет. Уже четвертые сутки я не мылся. Сперва моя чистоплотность била тревогу и не давала покоя. Но по истечении вторых суток ее сигналы стали ослабевать. А потом мое тело привыкло к этому новому, продолжая все же напоминать о своем неудовольствие периодически появляющимся зудом в самых разных местах. Минут через двадцать грузовик всхрапнул и завелся. Помимо работающего двигателя, я услышал громкий металлический звук. Наверное, это открылись и затем закрылись за нами ворота тюрьмы. Водитель снова заглушил мотор. Дверь к нам открылась, и в помещение забрался парень лет двадцати двух с бумагами в руках в форме сотрудника ФСИН. Это был сотрудник изолятора, которому по инструкции следовало тщательно проверять любой въезжающий или выезжающий транспорт. Быстро проверив соответствие ввозимых лиц тем данным, что содержались в бумагах, он, бормоча себе под нос что-то невнятное, развернулся и покинул грузовик, спрыгнув на бетонный пол. Послышался смех. Для них продолжалась обычная повседневная жизнь. И вид сосредоточенных лиц оказывающихся в этом месте людей, чья жизнь уже никогда не будет такой, как прежде, нисколько не трогал их. Такая работа, которую безусловно кому-то надо делать. Машина снова завелась и, проехав немного вперед, покрутившись на месте, замерла. Нам открыли дверь и разрешили покурить. Теперь полицейские могли особо не усердствовать и не переживать, что мы куда-то денемся от них. Куда?! Высокие бетонные стены, увенчанные в несколько рядов колючей проволокой, смотровые вышки и разгуливающий сверху стены парень с автоматом. Такой вид отбил бы желание что-либо предпринимать даже у опытных и склонных к побегу. Что уж говорить про меня. Я еще не отошел от происшедшего со мной в последние дни и был подавлен. Жадно вдыхая сигаретный дым, я смотрел через открытую дверь на небо. Сегодня оно нависло очень низко и все внизу стало свинцово — серым. Но мне хотелось непременно оказаться за другой стороной стены и смотреть наверх не через решетку, а как все остальные люди. Подумал о том, что отрешенность и терпение — это не самые плохие попутчики в моей ситуации. Для того, чтобы остаться самим собой и не терзать себя лишними переживаниями. Пока мы ожидали нашей очереди, я успел с небольшими перерывами выкурить две сигареты. Владелец голоса справа от меня выкурил три. Это я понял по звуку и характерному запаху зажигающихся спичек. Мне сильно хотелось пить. И еще этот металлический привкус во рту не покидал меня.

Скоро наступила наша очередь выгружаться. Грузовик подъехал максимально близко к стене. В метре от двери нашего транспорта находился проем с глухой металлической дверью, покрытой краской кирпичного цвета. Дверь издала резкий скрипящий звук и, сдвинувшись вправо вдоль стены, открыла проход в здание. В коридоре, уходящем от входа куда-то вглубь, нас встречали двое сотрудников: капитан и лейтенант. Лейтенант улыбался, а у капитана лицо с усталыми глазами почти сливалось с грязно-серой стеной коридора. Один из наших сопровождавших вручил капитану в руки документы. Тот посмотрел их и, не отводя от бумаг глаз, выкрикнул мою фамилию. Полицейский открыл дверцу камеры, и я неуверенной после долгого сидения походкой преодолел несколько шагов, отделявших меня от коридора.

— Лицом к стене, — последовала команда.

Я выполнил. Глубокий и долгий выдох лишил меня осанки, голова наклонилась вперед.

— Что так тяжело дышишь? — поинтересовался лейтенант.

— Да как то странно все. Как будто не со мной.

— Понятно. Это бывает. Через пару дней пройдет.

После нудной и утомительной процедуры оформления, медицинского осмотра и прочего я, вконец лишенный сил, наконец оказался в своей камере. Поздоровался с присутствующими. Они в ответ нестройно ответили. Один из арестантов, сидевший на кровати в дальнем от двери углу, сказал мне, чтобы я проходил и занимал свободную койку. Камера была рассчитана на десять человек. Стояло пять двухъярусных кроватей: по две вдоль боковых стен и одна около дальней под зарешеченным окном. Пространство в центре занимал обшарпанный стол с такими же лавками, прочно прибитыми к полу. Довершали обстановку покрашенные в человеческий рост в один из оттенков синего цвета стены и параша справа от входа. В камере находилось шестеро. Я оказался седьмым. Выбрав одно из оставшихся свободных мест на нижнем ярусе кровати, я снял обувь, затолкал в угол куртку, свернулся калачиком и сразу же уснул.

Проспал подряд около двенадцати часов. Проснувшись, обнаружил что в камере еще темно. Насколько я мог понять, остальные заключенные спали. Никто не храпел, только с двух коек раздавалось громкое сопение. Я сел на кровати, достал сигарету и закурил. Меня беспокоило то, как справятся со всем этим мои родители. Они люди простые и законопослушные, а тут такая история. И как отреагирует Аня?! Мысли об этом вызвали приступ тупой злости. И она стала клокотать как раскаленная лава в кратере вулкана. Захотелось срочно что-нибудь сломать. Но мне удалось справиться с эмоциями. Я выкурил вторую сигарету, потом ополоснул лицо и руки над умывальником и снова лег на кровать. Организм до конца не пришел в свое нормальное состояние и примерно через полчаса я снова уснул.

В первые семь дней никто за исключением дважды посетившего адвоката меня не беспокоил. За это время мне удалось неплохо узнать моих соседей по камере. А им, наверное, разглядеть получше меня. Ни с кем из них общение не вызывало напряжения. Разные люди с разными судьбами. И причины их появления в этом учреждении тоже сильно отличались друг от друга. Общая беда сплачивает людей. Помимо меня лишь один из сокамерников говорил о своей невиновности. Его звали Бухман Олег Валентинович. Рассказываемая им история о присвоении денежных средств с предприятия, на котором он трудился главным бухгалтером, навевала скуку. Со слов Олега Валентиновича во всем был виноват финансовый директор, который во время пребывания главбуха в отпуске исполнил хитрую комбинацию, которой одновременно увел со счетов большую сумму и подставил Бухмана. Ну как подставил?! Железобетонных улик против него пока не было. Но имевшихся в наличии, носивших скорее косвенный характер, было достаточно для того, чтобы судья принял решение о заключении под стражу. Все в камере, и я с третьего дня пребывания не был исключением, старались дать понять Олегу Валентиновичу, что его нудное повествование утомительно влияет на нашу нервную систему. Однако это его не остановило. И каждый день бухгалтер начинал заново рассказывать о том, как все по его мнению произошло. Олег Валентинович был тут уже двадцать семь суток. Вышло так, что свой день рождения ему пришлось отпраздновать здесь, в камере. На праздник ему разрешили передать фотографии дочерей, которых он очень любил. Бухгалтер теперь часто доставал несколько карточек с их изображением и с гордостью демонстрировал. Не смотря на тот факт, что публика здесь была в целом простая, никто себе не допускал каких-либо недостойных замечаний на их счет. На восьмой день меня в третий раз навестил мой адвокат. Теперь он улыбался и я невольно заразился его оптимизмом. Защитник сообщил, что ситуация уже изменилась к лучшему. Следственный комитет определился со следователем, который будет производить следствие по моему делу. Адвокат уверил меня в том, что это человек терпеливый, трезво оценивающий обстановку и в целом честный. Последнее обстоятельство, по мнению защитника, ложилось на нашу чашу весов, так как в силу этого качества на ход расследования не удастся влиять тем, кто хотел бы это сделать. Хорошо также то, что не смотря на мое избиение в полиции, я не подписал обличающие себя бумаги и не согласился на оформление явки с повинной. Помимо этого существуют дополнительные моменты, которые могут оказать в дальнейшем положительное влияние на мое положение. Затем он сказал, что выполнил мою просьбу и поговорил с Аней по телефону. Ничего не скрывая, адвокат в то же время постарался корректно передать мою историю. После чего она попросила о встрече, на которой передала для меня письмо. Я стал сильно волноваться. Защитник заметил это и улыбнулся. Потом мы оба оглянулись на стоящего за дверью из пластикового стекла сотрудника изолятора, внимательно наблюдающего за тем, чтобы мне ничего не было передано в ходе свидания. Поэтому адвокат просто вручил мне через стол белый свернутый вчетверо лист бумаги. Надсмотрщик заметно напрягся. С непрекращающимся, но нарастающим волнением я ухватился за него и развернул. Написано гелевой ручкой черного цвета. Корявый почерк. «Здравствуй, Олег. Трудно писать. Я уверена, что ты ни в чем не виноват и все закончится хорошо. Для тебя. Для нас. Не смей думать о плохом. Я с тобой. Ты мне очень дорог и нужен.» Тяжелый долгий выдох последовал за этим.

— Что-то не так?! — спросил адвокат.

— Нет. Это вздох облегчения. Все хорошо. Слов нет, чтобы описать как я тебе признателен.

— Ладно. Перестань.

— Хорошо. Что там у нас?! Какие в итоге планы?

— Я буду ходатайствовать о проведении твоего дополнительного допроса. И еще. Хочу тебе посоветовать предложить следователю пройти полиграф.

— Что это?

— Детектор лжи. В нашей ситуации этот ход должен продемонстрировать твое стремление помочь следователю в его работе и вообще то, что скрывать тебе нечего. Договорились?!

— Да. Согласен с тобой. И предложить это я должен сам, в ходе допроса?

— Можешь прямо перед ним сделать заявление.

— Все. Понял. Так и сделаю.

— Отлично. Я там тоже естественно буду, так что до встречи. Береги себя. Тебе что то нужно привезти в следующий раз?

— Нет, все в порядке. Может пару книг почитать. Еще раз спасибо тебе. До встречи.

— Хорошо, посмотрю что-нибудь интересное. Пока.

Защитник поднялся, подошел к стене и дал знать сержанту, чтобы тот открыл дверь и выпустил его.

Наступил вечер. Днем адвокат передал мне пакет с продуктами. И теперь все жители камеры, за исключением лишь бухгалтера, сидели за столом, пили зеленый чай с конфетами и говорили. В пакете оказался блок «Кента». Я извлек его и раздал каждому по пачке, а остальное оставил себе. Мы закурили. Вкус зеленого чая с шоколадом и сигаретный дым над столом немного заглушил нашу тоску. Но скоро все встало на свои места. Глаза снова погрустнели, а голоса притихли. Вышло так, что рядом со мной за столом сидел Андрей. Парень двадцати семи лет. Еще молодой, но уже с сединой в висках и с грустными глазами. Все разошлись по своим койкам, а мы с Андреем остались сидеть за столом. Он был далеко отсюда, где то за тем высоким бетонным забором. Я спросил что с ним. Андрей повернул ко мне свое лицо. В его глазах стояли слезы. Мне стало неловко, я растерялся и не смог найти что сказать. Он улыбнулся и вытер ладонью глаза.

— Все в порядке, Олег. Я просто задумался о своих.

— Кого ты имеешь в виду? Родных?

— Да. Всех кто был и есть.

— А кто у тебя? Жена, дети?

— Ну не совсем так.

— Не хочешьоб этом говорить?

Он немного помолчал, а потом заговорил.

«Я сам из Челябинска. При родах моя мама умерла. Я остался с отцом. Мне потом говорили, что он очень сильно ее любил. Детство прошло в пустой и холодной квартире. Отец пил и воспитывал меня так как получалось. Иногда из-за водки он не чувствовал силу ударов, поэтому два раза сильно разбил мне нос. Часто я оставался голодным. Помню чувство стыда и то, что ждал когда наступит утро, чтобы я мог пойти в школу. Когда я пошел во второй класс, к нам из райцентра приехала бабушка, мама моего отца. Она продала свой дом и перебралась в Челябинск, чтобы присмотреть за мной. Отец с ее приездом почему-то запил еще сильнее. Таким я его не видел до этого. Он перестал меня бить. После смены на заводе он заходил в рюмочную в квартале от дома и там напивался. А потом приползал домой и молчал. Тогда я мало чего понимал, но все равно очень хотел, чтобы отец перестал пить. В сентябре следующего года, когда я перешел в третий класс, он перестал. У отца остановилось сердце на работе, в первой половине дня прямо за станком. Скромно похоронив его в Челябинске, мы с бабушкой переехали жить сюда, в этот город. Здесь у нее жила двоюродная сестра, которая очень помогла в первое время. На деньги, которые у бабушки остались от продажи ее дома и нашей квартиры в Челябинске, она смогла купить двухкомнатную квартиру. Я рос, начинал многое понимать. Что потом?! Я учился, она работала. Сперва у какого-то грузина на рынке продавала овощи и фрукты, а потом стала торговать сама. Ты знаешь, не смотря на то, что у меня не было папы и мамы, я рос вместе с ней счастливым ребенком. В конце десятого класса бабушка начала болеть. Скорее всего сказался возраст вместе с переживаниями и непростым трудом. Она теперь почти весь день проводила в огромном глубоком кресле. Мы стали жить плохо. Торговлю пришлось прекратить, а ее пенсии не хватало. Я стал рано утром и по вечерам подрабатывать на рынке грузчиком. Там я первый раз попробовал водку. Утром шел на рынок, потом школа, после в аптеку и домой, к ней. Ближе к восьми шел снова на рынок. И каждый последующий день повторял предыдущий. Конечно были иногда выходные дни и праздники. Тогда я мог посвятить свободное время себе. Так пролетел год. На улице я быстро хватал на лету то что видел и слышал. Не смотря на такой образ жизни, мне удалось окончить среднюю школу всего лишь с одной тройкой. По химии. Мне кажется за то, что я избил племянника учительниц. Он назвал меня ублюдком. Я и был ублюдком, но тогда меня еле от него оттащили. Помню, как пришел после последнего звонка домой, взволнованный и запыхавшийся. Очень хотелось поделиться радостью с родным человеком. Бабушка лежала в коридоре лицом вниз. Я испугался и окликнул ее. Она отозвалась. Сказала, что силы вдруг покинули ее и она сползла по стене вниз на пол. Теперь не может никак подняться. Я помог ей, усадил ее в кресло, принес воды для того, чтобы запить лекарства, а потом в ванной бесшумно расплакался. Детство прошло. С одной стороны это была радость от того, что бабушка еще жива, с другой — жуткая тоска. Я четко осознал, что это начало конца. Теперь я стал плохо спать по ночам, прислушиваясь к хрипам и сопению в соседней комнате. Страх иногда сковывал тело и не давал пошевелиться. Я ждал и готовил себя. Было очень страшно. А когда это все-таки произошло, не испытал почти ничего, кроме облегчения. Облегчения за нее и за себя. Пришел вечером с рынка, а она лежала на кровати в своей комнате и тяжело дышала. Я стал ее приподнимать, подложил под спину подушек. Потом побежал на кухню за водой и таблетками, а когда вернулся, она уже перестала дышать. Кожа стала бледно — серой, как полотно. Я в последней попытке повернул ее на бок, чтобы бабушка не задохнулась. Кисти ее рук становились холодными. Я пытался нащупать пульс или уловить дыхание. Мои пальцы от работы загрубели и я злился, что ничего не чувствую под ними. Бабушка издала хрип. Я укрыл ее пледом, начал звонить в скорую. Дозвонился раза с десятого. Девушка на другом конце сказала «ждите». Отрыв из-под груды нижнего белья в шкафу в моей комнате начатую пачку сигарет, я вышел на балкон и выкурил подряд две штуки. Стал вспоминать бабушкины рассказы о ее жизни. Она родилась в начале тридцатых годов в большой семье. Ее родители, мои прадедушка и прабабушка, были крестьянами. Жили в Тамбовской губернии. Когда бабушка училась в третьем классе, началась война. Их семья эвакуировалась за Урал. Бабуля в тысяча девятьсот сорок третьем году пошла на завод работать. Потом, когда они победили немцев и наступил мир, она вернулась в школу. Доучилась там, после этого окончила техникум, и пришла на тот же самый завод. Сначала обычным наладчиком. Она упертая была. Уже через два года стала мастером участка. И так дальше. На заводе познакомилась со своим будущим мужем, моим дедом. Его я не видел. Он был фронтовик. Полученные на Карельском фронте ранения не дали деду прожить больше пятидесяти трех лет. Бабушка осталась одна с сыном. Помню, как она рассказывала о голоде. Делилась историями о поездке в туристический поход по Алтаю. Всегда при этом доставала огромный фотоальбом и показывала мне потускневшие фотокарточки. А я все время норовил убежать и смотрел невнимательно.

Приехала скорая. Парни в халатах сразу сказали, что бабушка умерла. У нее уже стал чернеть рот. Я сказал им, что слышал как она дышит. Мне ответили, что это был скорее всего последний выдох. Тут же врачи предложили мне номер телефона службы ритуальных услуг. Я не стал отказываться.

Все остальное прошло как в тумане. За исключением одного. Когда к нам приехал судмедэксперт для того, чтобы обмыть бабушку и подготовить ее к погребению, я стал ему помогать. Врезалось в память и не проходит. Он засунул бабушке в рот кусок пенопласта в форме шарика, зафиксировал челюсти и зашил ей рот нитками. Утром она радовалась и этими губами ела принесенную мною с рынка дыню. А теперь врач деловито и уверенно зашивал грубой нитью, вдетой в изогнутую иглу, ее рот. Я остался один.

Андрей замолчал.

— Ты закончил? Это все? — спросил я.

— Не знаю. Думаю, что не все.

— А как ты попал сюда?

— За дело. Я познакомился с хорошей девушкой. Мы стали жить вместе. Ее зовут Саша. Она работает в одном офисе в центре. Точнее теперь работала. В общем ее начальник стал к ней подкатывать. Саша ничего сперва мне не говорила. Начальник обнаглел и стал трогать ее руками. А в последний раз, когда она, отмахнувшись от его приставаний, дала ему пощечину, этот ударил ее по лицу. В офисе никто этого не видел, поэтому заступиться за нее было некому. Саша пришла домой в слезах. На следующий день я приехал в офис. Зашел в кабинет к начальнику, закрыл дверь, объяснил ему кто я, достал из куртки телескопическую металлическую дубинку и стал его бить. Хотел его проучить, но вышло сильнее чем планировал. Теперь он в больнице, а я здесь.

— А она?

— А она ждет меня.

Мы закурили.

— Она еще у меня беременная.

— Переживаешь? Как она там без тебя?

— Конечно переживаю. Но у нее отличные родители. Представь, ее отец мент, подполковник. Когда это случилось, никто слова в мой адрес не сказал дурного. Наоборот, поддержали. И ее, и меня. Так что она там в надежных руках.

— Ну значит все точно будет хорошо.

— Да. Я знаю. Спасибо тебе, что выслушал. Мне показалось, что мы в чем то похожи с тобой. Поэтому поделился.

Докурив, мы молча разошлись по койкам.

На следующий день меня навестил в сизо новый следователь. Приятной наружности с крупными чертами лица. Немного пухлые щеки не лишали выражения его лица резкости. Он заговорил. По-деловому, без лишних эмоций, без попыток что-то навязать или продемонстрировать превосходство.

— Ну что ж. Давай откровенно поговорим. У меня очень много дел. Я чувствую, что ни ты, ни твой партнер не виноваты в происшедшем. Я ознакомился в полном объеме со всеми материалами дела. Все обвинения в отношении тебя строятся на показаниях помощника убитого. Ну и на том, что у тебя на квартире обнаружили боевые патроны от Калашникова. Почему я тебе все это говорю?! Потому, что у меня свои принципы. И я хочу спокойно спать. Чтобы совесть меня не грызла. Ты должен понимать, что скорее всего все закончится нормально для вас. Но патроны как-то все равно придется объяснить. В любом случае, пока мы с тобой просто общаемся. Твой адвокат задерживается. А когда придет, мы начнем допрос.

Тут я вспомнил о словах моего защитника.

— У меня есть заявление.

— Да, я слушаю.

— Я хочу ходатайствовать о допросе меня по всем обстоятельствам дела на детекторе лжи. Надеюсь, это поможет.

Следователь внимательно посмотрел на меня.

— Безусловно, это поможет. В твоей ситуации ходатайство о полиграфе — это правильно. И как желание доказать свою правоту и как фактор психологического характера. Особенно, учитывая эти патроны.

Потом он подумал и сказал:

— Знаешь, давай лучше сделаем так. Я тебя допрошу по всем обстоятельствам сейчас за исключением патронов. А патроны вынесем в отдельный допрос как раз с полиграфом. Да! Так и сделаем.

Я кивнул. Тут дверь открылась и в проеме показался сотрудник тюрьмы. Он сделал шаг в сторону и пропустил в комнату моего адвоката. Защитник дышал ровно. Наверное, даже понимая что опаздывает, он не спешил. После приветствий и нескольких реплик допрос начался. Прочитав в конце протокол, я увидел, что следователь абсолютно точно передал на бумагу озвученные мною мысли, а также хронологию событий вплоть до ареста. В конце мой адвокат с разрешения следователя отдал мне переданную ему фотографию. На ней улыбалась Аня. Я этому очень обрадовался. И на несколько минут забыл о своем положении. Вечером за чашкой чая я вкратце поделился своими впечатлениями от встречи со следователем с самым опытным сокамерником. Сергей, насколько все мы знали с его слов, уже второй раз оказался здесь. Ему где-то в районе сорока пяти лет. Ничем особым не выделялся среди прочих, светло-русые волосы, сантиметров сто семьдесят пять роста, тихий голос. Сразу как увидел его, то ничего не понял. Только потом, приглядевшись, заметил как налиты силой кисти его рук, его вытесанный из камня подбородок и взгляд. Холодный, бесстрастный, проникающий насквозь, видящий все без вариантов. Мы часто говорили о разном. И хотя было очевидно, что нас многое разделяет в отношении к жизни и людям, мы сблизились. Даже не смотря на то, что я о причинах своего появления в изоляторе рассказал все, а об обстоятельствах жизни Сергея никто почти ничего не знал.

— Звучит все неплохо. Похоже на то, что это для тебя нормально кончится. Но ты особо не расслабляйся. Ментам нельзя доверять. Они сейчас тебе убедительно объясняют, честно смотрят в глаза, улыбаются, а потом переобуваются и все. Работа у них такая, ничего не поделаешь. Думай перед тем, как делать шаги и что-то подписывать. Ты не баран. Должен сам понимать.

— Да. Согласен. Расслабляться рано. Да и вообще…

— Что вообще?

— Меня жизнь постоянно этому учит. Как только собираюсь ослабить внимание, то сразу получаю от судьбы в под дых.

— Ну да. У каждого своя судьба. Это важно. Но если спросить человека, что самое ценное для него, то процентов девяносто точно ответят, что это их жизнь. Ведь по сути кроме этого ничего нет. И люди поэтому мало рискуют. Привычный уклад у них как залог физического существования. «Я жил так раньше, также буду жить и дальше». Вот примерный ход их мыслей. Любого, кто что-то пытается сделать и изменить вокруг себя, судьба будет испытывать. Кого-то сильнее, других потише. И ты здесь не исключение. К чему это я?! К тому, что всем непросто. Каждому по-своему. И твои трудности не должны привести к мысли, что ты много испытал и с тебя достаточно. Надо идти дальше. Все что происходит — происходит и точка. Все мы часть целого и ничего с этим не поделаешь.

Чай в чашках уже остыл. Затушенные в банке окурки неприятно пахли.

— Как ты сюда попал? — спросил я у Сергея.

— Я просто жил.

Он достал из кармана пачку «Парламента» и снова задымил. Выкурив половину сигареты, Сергей посмотрел на меня.

— Тебе искренне интересно или спросил просто первое, что пришло на ум для продолжения разговора?

— Мне интересно. По-настоящему.

— Тогда слушай. Мои родители были хорошие люди и за все время ни разу не прикоснулись ко мне пальцем. Пытались все объяснить словами. Я рос в советское время. Наша семья как и большинство других ни в чем особо не нуждалась. В конце восьмидесятых мы переехали в соседний район. Обменяли однокомнатную на двухкомнатную. Там во дворе я познакомился с ребятами. Вышло так, что я в этой компании был младше других. Года на три или четыре. Больше дружить было не с кем и я бегал за ними. Двое из них занимались боксом. В четырнадцать я стал ходить в секцию вместе с парнями. Приходил домой постоянно с синяками. Потом СССР не стало. Началась приватизация. В тысяча девятьсот девяносто пятом году я оказался в группировке. У нас там Пантелей был старшим. Слышал о таком?

— Конечно слышал. Ни хрена себе. Его многие в городе знают.

Сергей грустно улыбнулся и продолжил.

— Короче оказался там благодаря моим друзьям. Сказали за меня старшим свое слово. Ничего такого я не делал. Да особо и не собирался. Просто было круто. Все знали, что я двигаюсь с серъезными людьми. Кто-то уважал, кто-то боялся. Конкретно мы крышевали рынок, который был в районе кинотеатра «Зенит» и еще там по мелочи. А потом произошло то, что произошло. Тот день не забуду никогда. Утром мне домой позвонил один из пацанов и сказал, что на вечер есть дело. Я должен быть готов к восьми. За мной заедут. Я готовил себя в течении дня морально. В шесть снова позвонили и сказали, чтобы я подошел к школе через час. Как сейчас помню одел спортивный костюм и белые кроссовки. Около школы стояла синяя девятка одного из парней. Я открыл дверь и сел на заднее сидение. В салоне было трое. Двоих из них я слабо знал, третий был мой друг. Мне объяснили, что сейчас поедем к одному коммерсу домой. Он должен денег и с ним надо решить вопрос, потому что он стал упираться. А в таком деле действовать нужно сразу и жестко. Иначе остальные тоже поднимут головы. Через пятнадцать минут мы были на месте. Авто оставили в соседнем дворе. Нужная квартира находилась на четвертом этаже. Поднялись. Мой друг постучал кулаком. Спустя минуту дверь открыл мужчина лет сорока. Кто-то из пацанов резко толкнул дверь и опрокинул хозяина на пол. Двое ворвались внутрь. У них были ножи. А мой друг достал из-за пояса пистолет. Он обернулся ко мне и сказал, чтобы я остался на лестнице. Затем прикрыл за собой дверь. Прошло пять минут, потом еще пять. Я стал успокаиваться. За дверью ничего не было слышно. Как вдруг раздался выстрел из квартиры. Мое сердце забилось как бешеное, во рту резко пересохло. Потом я услышал женский крик, который через секунду прервался. Дальше так стоять не было сил. Я открыл дверь и вошел. В коридоре никого не было. Я прошел в большую комнату и здесь чуть не потерял сознание от того, что увидел. Двое судорожно шарили в ящиках шкафов. Мой друг стоял в центре комнаты. В правой руке он держал пистолет. На полу лежал с пулевым отверстием в районе сердца мужчина, а рядом с ним с перерезанным горлом лежали женщина с длинными черными волосами и худенький парень с пухом вместо усов. Это были жена и сын. Мне быстро все объяснили. Никто не знал, что семья будет дома. Барыга стал дерзить. Его ударили и он упал. Потом резко вскочил и кинулся к шкафу. Из него он достал двуствольное ружье. Этого времени хватило моему другу, чтобы снять пистолет с предохранителя и дослать патрон в патронник. Выстрел. И хозяин квартиры упал замертво. Тут из соседней комнаты выбежали жена и сын. Хрен их знает, где они там прятались. Женщина бросилась к телу мужа. Потом, крикнув, бросилась на парней. Один из них ударил ее ножом в горло. Также сделали и с сыном. На улице я проблевался. Меня приняли на следующий день. В гостях у девушки. Остальных в течении двух недель. Пока я был единственным обвиняемым по делу меня жестко прессовали. Я слышал, что тебе досталось в уголовке. Но то, что произошло с тобой ерунда, детский сад. Просто поверь. Меня вешали на трубу под потолком, продевая ее между рук, скрепленных наручниками, топтали ногами, не давали спать, обливая ледяной водой, зажимали пальцы между дверью и косяком, накрывали полотенцем лицо и заливали водой, чтобы я захлебывался, долбили током. Я сразу решил молчать. До последнего. И это их бесило. Я потерялся там во времени. Иногда забывал, кто я и где точно нахожусь. А однажды, кажется на третьи сутки, они просто как озверели. Меня избили так, что я чуть не подох. Хорошо, что после одного из ударов я потерял сознание. После этого мне дали нашатырь и я пришел в сознание. Пару секунд я приходил в себя, а потом застонал. Все тело превратилось в сплошную рану. У меня поднялась температура, появился жар. Очнулся я в больнице изолятора временного содержания. К этому времени арестовали моего друга, и меня перестали вывозить в отдел. На суде тем двоим назначили наказание в виде пожизненного лишения свободы, другу дали двадцать лет, а мне всего десять. Отбывал я в колонии в Кировской области. Было холодно и мучали комары. Отсидел почти весь срок — девять лет. Очень ждал свободы, а когда выпустили, то испугался. Куда идти, чем заниматься, как жить дальше? Много вопросов, ни на один из которых я не знал ответа. К своим парням возвращаться не хотел. В итоге я решил поехать домой. А там будь что будет. Родители встретили меня как чужого. От моего прошлого ничего не осталось. Я решил начать с чистого листа. Устроился на работу, снял квартиру. Познакомился с девушкой. Она стала жить почти сразу у меня. Через год мы расписались. Свободных денег тогда не было. Старались экономить на всем. Детей не заводили. Ждали лучших времен. Через два года она устала ждать и оставила меня. Я получил зарплату, написал заявление об увольнении и стал пить. Не помню что повлияло, но однажды я проснулся и понял, что теперь буду жить по-другому. Вышел на старых знакомых. Тех кто остался жив и не уехал из страны. Занял у них под небольшой процент денег и открыл мясную лавку. Через год открыл вторую. Теперь у меня десять магазинов. А еще я усыновил мальчика, от которого отказались родители. Я очень хотел завести детей. С женой не вышло. А потом работа, дела. Сходиться с первой встречной сукой для того, чтобы она мне родила, я не хочу. В итоге я решил взять малыша из детдома. Крохотного с серо-зелеными глазами. Назвал его Даниил. Сейчас ему четыре года.

Сергей закончил рассказ. Но мне хотелось узнать как он снова оказался в тюрьме и я спросил об этом у него напрямую.

— Да ерунда. Там в худшем случае будет условка со штрафом. Хотел решить кое какой вопрос в администрации города. Принес одному товарищу конверт. А он испугался чего-то и вместо того, чтобы просто отказаться, сам потом написал заявление. Ну там за меня решают. Ситуация выеденного яйца не стоит в принципе. Так что мне недолго тут осталось.

Глава 3

Три дня после этого я был во власти своих мыслей. Очень ждал изменений. С невероятной силой хотел освобождения из тюрьмы и встречи с Аней. Становилось тяжело перегонять один и тот же воздух. Почему-то о других я почти не думал. Было естественно интересно узнать как сейчас Игорь. Где его носит?! Получилось ли у него урегулировать наш вопрос?! Моя семья. Я редко чем-то делился с ними. И они любят своего Олега. Не совсем настоящего. Не совсем меня. Но вот задумываешься об этих людях и сердце начинает щемить. Надеюсь, что работа и быт в последние дни захватили их с головой. Если они начнут мне звонить, то я не отвечу. Станут переживать. Нет. Этого не должно произойти. Мы иногда по месяцу, а то и по полтора не созванивались. Если что, придумаю историю про поездку за границу. Выкручусь как-нибудь в общем.

Я представлял себе Аню. Как она спит, с неохотой просыпается утром, взъерошенная пьет на кухне кофе с молоком, смотрит на скачущего на ветке воробья, поправляет свалившуюся с правого плеча бретельку маечки, в которой она спала. Принимает душ, красится, вызывает такси. Как на работе внимательно смотрит на экран монитора и уверенно водит по столу мышью, создавая что-то интересное и безукоризненное. Как в обед идет в шумной компании ее коллег в расположенный неподалеку ресторан на бизнес-ланч. Встречается с заказчиками. Едет домой на общественном транспорте. Смущается и злится одновременно, когда около магазина к ней начинают приставать какие-то парни. И вот она снова дома. Пишет план на следующий день, смотрит в окно и думает о чем-то хорошем или печальном, потом берет на руки свою кошку и мучает ее в объятиях, а та оставляет взамен гору шерсти и пару царапин на кистях рук. Она работает допоздна, глаза ее слипаются и уже не помогает кофе. Потом принимает горячий душ, одевает свою маечку, сворачивается под одеялом и засыпает.

О чем она думает? Как часто ее посещают мысли обо мне? Уж точно не так часто, как меня о ней! Затем я представляю, что в течении всего дня вокруг нее околачивается полно парней. И многие из них пытаются приударить за ней. Я ревную как сумасшедший. И ничего не помогает в этом случае. Злость, бессилие, желание всех разогнать от нее, сменяющееся периодом безразличия. Воображение рисует ее даже в объятиях кого-то другого и то, что она вовсе не против. Тогда я готов сломать все решетки и бежать отсюда. Найти ее и остановить. Сказать ей, что я люблю и не представляю жизни без ее глаз и щек. Потом курю, кусаю кулаки, немного успокаиваюсь. И ведь уверен абсолютно в том, что удержать человека рядом с собой не сможешь ничем. Только его настоящее искреннее отношение к тебе — вот единственный рецепт. Но понимание этих вещей не прекращает мучений. Одно дело понимать головой, а другое жить с этим. И все повторяется снова и снова.

На четвертый день ко мне приехали вместе следователь и адвокат. Вышло забавно. Оба они, как сговорившись, оказались одетыми в схожие по покрою костюмы двойки темно — синего цвета. Будто представляли одну организацию. После моего замечания относительно этого оба рассмеялись, переглянулись, и адвокат сказал, что в моем случае это почти так и есть. Подобное настроение приехавших ко мне гостей не могло не радовать. А последовавший за этим разговор вселил уверенность своей определенностью в скорейшем разрешении моей судьбы.

— Не будешь против, если я начну?! — начал защитник, не понятно к кому обращаясь.

— Вперед, — сказал следователь.

— Так. Хм, ситуация за эти несколько дней поменялась. У полиции есть версии по Смирнову. Я имею в виду наконец-то реальные направления расследования.

После этих слов адвокат обернулся на следователя, оценил с улыбкой его реакцию от своих слов и продолжил.

— Если говорить короче, то у них есть потенциальные подозреваемые.

— Мне не нравится, как ты говоришь. Я так и жду, что ты скажешь слово «но» и после этого перестанешь улыбаться.

— Не будем утомлять друг друга, — перехватил инициативу следователь. — В целом ты верно все понял. Обстановка для тебя благоприятная. Я почти ничего от твоего защитника не скрываю, но здесь есть кое-что. Во-первых, это кое-что связано с обнаруженными на квартире патронами, а во-вторых у нас есть основание полагать, что лучше какое-то время. Нет, так неправильно звучит. В общем для нас, то есть для следствия, очень важно, чтобы ты побыл тут еще какое-то время. Нам надо заставить думать организаторов убийства, что мы считаем тебя и Игоря лицами, непосредственно причастными к совершенному. Очень рассчитываю на твое понимание. Именно поэтому мы и приехали к тебе вдвоем.

— Как долго еще мне здесь сидеть?

— Я считаю, что речь идет о двух неделях. Со своей стороны я даю тебе слово, что приложу усилия к тому, чтобы эта история закончилась для тебя максимально безболезненно. Завтра вывезем на полиграф. Это важно в первую очередь для того, чтобы исключить из обвинения двести двадцать вторую статью уголовного кодекса. Еще раз прошу тебя потерпеть.

Следователь закончил речь. Я посмотрел на своего адвоката. Тот кивнул мне еле заметно. Ситуация была ясной и недвусмысленной. К тому же следователь мог и не приезжать ко мне, мог ничего не говорить защитнику. Его поведение свидетельствовало о доброй воле и искренности. Да и какие варианты у меня были?! Сказать что я не согласен, что хочу немедленно выйти отсюда?! Это смешно. И уж точно не в моей власти. Да и что вообще в чьей власти?!

— Да. Я все понимаю. Буду ждать.

— Вот и славно. Тогда до завтра, я пойду. Вам еще надо, наверное, поговорить?! — произнес правоохранитель, вставая.

— Нет, нет. Я сам спешу, — подхватил адвокат. — Увидимся завтра. Будет больше времени. Как раз все обсудим. Не против?

— Нет, — ответил я. — До завтра.

Они уехали, а я был препровожден в свою камеру. Там все кроме бухгалтера собрались в центре камеры и пили чай. Тот самый, что принес мой защитник несколько дней тому назад. Я присел за стол, и мне тут же поставили стакан с заваренным кипятком пакетиком зеленого чая. За столом шел свой, достаточно оживленный разговор, и никто не спешил интересоваться у меня тем, как прошла встреча. Посмотрел через плечо на лежавшего бухгалтера. Олег Валентинович отвернулся лицом к стене и поджал колени к груди. Было видно, что дышал он с трудом. В последние два дня бухгалтер много лежал, лицо осунулось и посерело. Мы беспокоились о состоянии его здоровья, предлагали вызвать ему врача, но он не хотел. А потом все смирились и перестали обращать внимание. Мой взгляд на бухгалтера заметил Сергей и умышленно громко спросил:

— Валентиныч, ты как там?

За столом притихли. Повернули головы в сторону лежащего.

— Да нормально, Серег. Сердце почувствовал. Пройдет.

— Давай врача позовем? Ты запарил терпеть!

— Нет. Это ни к чему.

— Ну как знаешь. Если что, сразу говори.

Ответа не последовало. Я допил чай, лег на свою койку и стал читать позаимствованную у Сергея книгу. Это был сборник сочинений Василия Шукшина. Быстро пролистав содержимое, остановил свой выбор на «Калине красной». Чтение полностью поглотило все мое внимание и я уже не лежал в следственном изоляторе на своем спальном месте, а был там, куда следовал главный герой произведения. Незаметно пролетели оставшиеся до отбоя два часа. Свет потушили. Те, кто оставался сидеть за столом, разошлись по койкам. А я в свою очередь сел на кровати и закурил. В голове было много мыслей. И сформированных, и представляющих собой лишь обрывки, которые не понятно куда и вставить. Обычно в таком состоянии находясь дома, я сразу одевал что-то комфортное, брал с собой только лишь ключи и сигареты и выходил на улицу. За неимением такой возможности я через пятиминутную паузу снова покурил, а затем принял горизонтальное положение и скоро уснул.

Стою с букетом цветов около входа в метро. Жду ее. Сверяю время по наручным часам и понимаю, что приехал слишком рано. Ну что ж! Я не смог усидеть дома, меня распирали чувства в ожидании предстоящей встречи. Быстро оделся, начистил перед выходом туфли и побежал. Светило солнце. В скверах уже пробились на ветках деревьев почки. Малыши под присмотром родителей чертили разноцветными мелками что-то на асфальте, а прохожие, глядя на них, улыбались. Наверное, вспоминали свое беззаботное детство. В нетерпении я разгуливаю около столба с весящими на нем большими часами. Время на циферблате отстает от моего на шесть минут. Сперва я подумал синхронизировать свои часы с уличными, но затем передумал, решив немного пожить с опережением. В будущем. Интересно, какое оно будет у меня? Как пройдет ближайший час, чем завершится день? И тут я увидел ее. Она вышла из метро и спокойно приблизилась ко мне. Солнце играло лучами на ее лице. Что-то кольнуло в моем сердце. Насторожила ее сдержанность. Мы поздоровались друг с другом. И все. Настала пауза, показавшаяся мне вечной. Вспомнив о цветах, я вытянул руку с букетом в ее сторону. Она смутилась еще сильнее. Какое необычное у нее теперь лицо. А ведь я совсем ее не знаю.

— Олег, послушай. Не нужно этого.

— Почему? Что не так? Почему ты такая чужая?

— Я еле решилась приехать. Ты очень хороший парень. Добрый, умный и все такое. Но пока тебя не было, я поняла, что нам не стоит быть вместе.

Внутри все опустилось. Я не мог произнести ни слова. Меня парализовало. И эта вытянутая рука с цветами. Потом вдруг, неожиданно для самого себя, я собрался.

— Аня, скажи, пожалуйста… Раз уж ты так все решила. У тебя на самом деле кто-то появился?

Она опустила голову. Ей было неудобно стоять тут и отвечать на вопросы, которые ничего не изменят.

— Не молчи. Прошу!

Она нервно повела головой и выдохнула.

— Не знаю как тебе сказать. Я познакомилась с одним мальчиком. Случайно. Мы с ним сейчас общаемся. Это ничего не значит. Может быть пока.

— Все. Я понял. Не продолжай.

Положил цветы на парапет входа в метро, повернулся и, не оборачиваясь, ушел. И что теперь делать? Как быть? Куда идти? Слова Ани все еще повторялись словно эхом в ушах. Я захотел кричать. Надрывно, безумно, во всю силу своих легких. Но вокруг были люди и мне было стремно. Прохожие обгоняли меня, шли навстречу. У каждого было сосредоточенное лицо, никто из них не обращал внимание на меня. Она оставила меня. Оставила одного. Да, ей было непросто объясниться со мной. И надо отдать Ане должное в том, что она подождала пока я выйду. Но зачем было писать это письмо, встречаться с моим адвокатом? Ааа, к черту! Все равно не пойму этого. Меня задело хладнокровие, с которым она держалась. Ведь для меня она теперь стала хладнокровной и коварной. Как быстро все меняется. Совсем недавно я жил мыслью о встрече с ней. Перечислял в голове ее достоинства, несомненно добавляя от себя. В одно мгновение все поменялось. Нет, ты еще любишь ее и понимаешь, что эти чувства будут частью тебя всегда, но с другой стороны приходит осознание конца. Как поздним летом, сидя на пляже и смотря на неспешно текущую мимо реку, ты набираешь в руки песок. А он, сухой и забирающий, а не отдающий тепло, еле заметно сыпется между пальцев обратно. Свежий ветер подхватывает песчинки и уносит их от меня. Также как этот песок незаметно уходит от нас лето, наступает осень. Эта пора сохранится в памяти, но прошедшего не вернешь. И останется только набраться терпения и ждать когда в твоей жизни снова расцветут почки на деревьях, послышатся птичьи крики в садах, а солнышко согреет своими лучами. С того момента, как покинул стены тюрьмы, я не выкурил ни одной сигареты. Решил бросить. Но тут не до этого. Я зашел в первый попавшийся магазин, купил сигарет и зажигалку, вышел на улицу, нервно разорвал упаковку и закурил. Легче не стало. Заныло под сердцем. Я решил сегодня напиться. Да. Непременно напиться. Так, чтобы звенело в ушах и речь перестала быть стройной. Это должно помочь. Вдруг я заметил, что стою на проезжей части дороги. Как я очутился здесь?! Резкий и пугающий свист колес раздался слева. Я повернулся и увидел огромный грузовик, неминуемо несущийся на меня. Удар. И я проснулся, подскочив с койки. Во рту пересохло. Оглядевшись, увидел, что все еще спят. Я поднялся и подошел к раковине. Открыл кран над его металлической пастью. Стал умываться. Долго, громко фыркая, я плескал ладонями холодную воду себе в лицо и на шею. Окончив водные процедуры и окончательно проснувшись, я сел за стол. Перед глазами пробежало увиденное во сне. Это было так поразительно, так реалистично. Чувства и мысли пребывали в сильном смятении. Но после, когда первое впечатление рассеялось, пришло облегчение. Это всего лишь сновидение. Результат моих страхов и сомнений. А вдруг сон был вещим и все произойдет также или примерно так, как мне приснилось?! Нет! Прочь от себя эти мысли. Все будет в порядке. Успокоившись, приготовил себе чай. Курить не хотелось. Сел за стол и маленькими глотками стал пить обжигающий напиток. Вдруг я услышал как ругается Андрей. Это было странно, так как одним из главных правил общежития в тюрьме являлось уважение сна арестанта. И за то, что ты шумишь, когда кто то уже спит, с тебя могут спросить. Он стоял с растерянным лицом и то смотрел на меня, то в сторону спящего бухгалтера.

— Ты чего, Андрюх?

— Олег, подойди сюда.

— Ну что там?! Я чай пью.

— Подойди. Я серъезно.

Я отодвинул стакан с чаем, поднялся из-за стола и подошел к Андрею. Тот, ничего не сказав, указал правой рукой в сторону Олега Валентиновича. Переведя глаза на лежащего, я тут же понял в чем дело. Главный бухгалтер умер. Его кожа на лице стала похожа на бумагу. Челюсть неестественно сползла в сторону, обнажив зубы. Нос заострился. Покойный перестал быть похожим на самого себя. Мы разбудили остальных. Сергей дотронулся до руки бухгалтера.

— Уже холодный. — констатировал он.

— Это мы что?! Всю ночь с мертвецом в камере спали? — произнес кто-то.

— Ну и что? Их бояться нечего. — ответил Сергей. — Давайте парни. Зовите ментов. Пускай занимаются.

Олег Валентинович умер лежа на спине. В районе кисти левой руки из-под одеяла что-то торчало. Я откинул покрывало. Оказалось, что это уголок фотокарточки, на которой были изображены его дочери. Кроме этого вместе со снимком лежал клочок вырванного из какой то книги листа. Я поднял его и начал читать вслух: «Не смотря ни на что, пока светит солнце, крутится планета и на ней продолжается жизнь, человек не уходит в никуда. Да, через поколение или два останется совсем мало людей, помнящих его имя, а затем испарится и эта память. Но порывы ветра, которые когда-то наполняли его легкие, не перестанут играть в кронах деревьев. Оброненные им в минуты радости или горя слезы впитаются землей и они прорастут полевыми цветами. Высказанные им однажды мысли будут откликаться эхом из поколения в поколение. Его боль и чувства, так или иначе, знакомы каждому из нас. Ну а завершение этого пути, которого он так боялся и оттягивал всеми возможными способами, ожидает и всех нас». Все остальные молчали. Было очевидно теперь, что он предчувствовал свой конец, понимал, что это может произойти. Но почему же тогда ничего не предпринял?! У него было слабое сердце. Он страдал. Бухгалтер обожал своих дочерей, но не сделал абсолютно ничего, чтобы снова их увидеть, обнять, почувствовать тепло родных прикосновений. Он просто ждал. Настоящий смысл его отношения к этому неизвестен. И мы можем лишь догадываться. Возможно, что вся история Олега Валентиновича о причинах появления в изоляторе, столько раз рассказанная нам, не была правдой. Может быть, своим уходом он обрубал концы и исключал вовлечение его семьи в эту историю. А может все было по-другому. Но этим человеком двигало одно. Любовь к своим близким! Так, как это понимал он.

Сотрудники СИЗО провели осмотр, врач официально зафиксировал факт смерти. Тело положили на носилки и унесли. Потом пришли и забрали принадлежавшие бухгалтеру вещи, а также постельное белье. К вечеру этого дня каждого из нас отвели на беседу с оперативным работником. Вышло так, что меня привели последним. Офицер внимательно выслушал объяснения, после чего записал их. Вскоре я был снова в камере. Табачный дым заполнил собой все свободное пространство. Я присел за стол и закурил, хотя можно было этого не делать. Пустая койка скончавшегося чернела металлом. Каждый думал о своем. В последние дни мы видели, что бухгалтер чувствовал себя неважно и поэтому старались курить по очереди, либо максимум вдвоем. Теперь это неважно. И дым не рассеивался в камере до глубокой ночи. Как все-таки в подобные моменты обнажаются чувства. Когда кто-то рядом с тобой уходит из этого мира в другой. И здесь не важно веришь ли ты или нет. Человек уж так устроен. И наряду с воспоминаниями об ушедшем, ты понимаешь правильно намек. Свидетельство того, что и ты когда-то тоже уйдешь. А Земля не перестанет крутиться вокруг своей оси. И твоя жизнь будет в конечном счете состоять из конечного количества. Как забавно, что в математике и физике люди понапридумывали для своих формул кучу постоянных величин. Постоянных, неизменных и бесконечных. Их существование обусловлено стремлением человека к вечности. И каким антагонизмом к этому выступает конечное количество рукопожатий, сделанных шагов, совершенных вздохов и выдохов, поцелуев и объятий, пролитых слез, обжигающих кожу пощечин, произнесенных и услышанных в ответ слов.

На утро пришло облегчение. Сон прогнал тоску. Зазвучали шутки и смех. Все снова собрались за столом. И правильно. О существовании смерти надо думать лишь в отведенное время, а в остальное надо думать о жизни.

Через две недели с небольшим следователь сдержал данное мне слово. Вынесенное им постановление об отмене примененной ко мне меры пресечения и изменения процессуального статуса перелистнуло в моей жизни новую страницу. Незадолго до этого у меня состоялся разговор с Сергеем.

— Ну что? Как ты? Устал наверное ждать когда уже соскочишь отсюда?! — начал он.

— Да. Конечно. Так бы сидел и сидел. А тут каждый день ждешь, что вот загремит замок, откроется дверь и все закончится.

— Ну да. Забавная штука. Но я считаю, что если не знаешь, то проще живется.

— Согласен. Но все-таки, Сергей, в моем случае лучше знать, что отпустят. Так спокойнее.

— В твоем конечно. А вообще это ни к чему — знать будущее. Вот представь, все на планете вдруг знают свое будущее. Хорошо, если впереди человека ждут приятные события. А если нет?! Если какая-нибудь неприятность. Или просто серость, что еще хуже. Тогда он всеми силами будет стремиться к тому, чтобы это изменить. И что же будет?! Начнется черт знает что. Хотел бы я взглянуть на всех этих придурков, которые болтают о нравственности. Ведь это бы выбило из-под их ног всю основу. Все предшествующие столетия формирования человеческой морали забылись бы тут же. И никто бы не вспоминал об этом, только может на уроках истории. Я в таком мире не хочу жить. Ты знаешь, я много думал. И мне кажется, что одной из главных, а может и самой главной спутницей человека по жизни является вера. Ведь когда он не знает своего будущего, то ему остается только верить и идти дальше. Человек по своей природе животное уникальное. И в подавляющей своей массе мы все хотим примерно одного: достойно жить, интересную работу с приличным доходом, семью, спокойную старость, чтобы после смерти о тебе не забывали. Ну кто-то пытается разнообразить этот список, но это не столь важно. Движет людьми одно и тоже. И во все это мы верим. До последнего момента. А если веры не будет?! Если будет только знание о том, что впереди. Какой смысл что-то делать?! Я думаю, что многие великие не сделали бы своих открытий, зная окончание их истории. Люди без веры превращаются в механизмы, которые просто ожидают, когда закончится время.

Сергей замолчал, а я задумался. Оба закурили.

— Да ты не заморачивайся. Потом подумаешь об этом.

— Ты о чем?

— О том, что когда сидишь как я десять лет, то думаешь постоянно. Ничто не уходит от внимания. И не спишь ночи напролет. Все думаешь и думаешь.

— Я даже представить себе этого не могу.

— И не надо, братец. Каждому свое.

Закончив разговор, мы выпили горячего чаю, а после Сергей спросил у меня:

— Когда выйдешь, что будешь делать?

— В плане чего? Работы?

— Да. Ну и вообще.

— Я хочу заниматься строительством, хотя эта история поубавила желания. Надо деньги забрать, которые мне должны. Прийти в себя. А там посмотрим.

— Ясно. Олег, смотри. Если будут какие-то вопросы у тебя, возникнет необходимость в помощи. Можешь мне набирать в любое время. Я серьезно.

— Серег, спасибо тебе. Я думаю, что обязательно тебе позвоню. Просто так. Мне приятно с тобой общаться.

В конце беседы Сергей написал на небольшом клочке бумаги свой номер телефона. Я в ответ оставил ему свой.

Через три дня после этого меня отпустили. До последнего момента я сильно нервничал. Боялся, что вот сейчас они передумают и вернут в камеру. Но как только из маленького окошка полные женские руки отдали мне мои вещи, состоявшие лишь из связки ключей от дома и сотового телефона, я выдохнул. Письмо от Ани находилось в правом кармане брюк. Раздался резкий гудящий звонок и массивная металлическая дверь, обитая вагонкой, распахнулась. Подуло свежим воздухом. Для меня он был другим, совсем не похожим на тот, которым дышал в последние дни. Меня встречали. Адвокат и Игорь приехали вместе и теперь ждали около машины когда я появлюсь.

— Здорово, парни!

— Привет, мужик. Ну как ты? — сказал с чувством Игорь и обнял меня.

— Да пойдет. Необычное состояние. Вроде всего четыре недели прошло, а эмоций пережил как будто за целый год.

— Мдаа. Ну давай, садись в машину. Отвезем тебя до дома. — произнес Игорь.

— Спасибо вам! Огромное! Обоим. Но я пожалуй пройдусь. Очень по этому соскучился. По прогулкам пешком.

— Ты серьезно?! — оба одновременно произнесли одну и ту же фразу и уставились на меня.

— Да. А что такого? Ничего только не подумайте лишнего. Все в порядке. Просто хочу побыть один. Пройтись, подышать. А завтра я в полном вашем распоряжении. Встретимся где-нибудь и поговорим. Идет?!

— Ну как скажешь, — сказал адвокат, — я не против.

— Завтра тогда сразу как проснешься — звони! — медленно сказал Игорь.

И я пошел. Дорога проходила через промышленный район города. Я дышал полной грудью, стараясь делать каждый вдох носом, потому что было холодно. Чувство свободы, свежий, по сравнению с тюремным, воздух опьяняли меня. Я периодически начинал улыбаться во весь рот или что-то напевать себе под нос. Окружающая обстановка ничуть меня не смущала. Длинные однообразные заборы предприятий, трубы, выплевывающие вверх что-то серое и неприятное, худые деревья, шум от проезжающих грузовых машин. Но не смотря на это, прогулка доставляла мне удовольствие. А когда минут через тридцать я добрел до жилых кварталов города, то настроение повысилось еще больше. Мимо прошли две мамы со своими малышами. Один из них остановился и уставился на меня. Судя по розовому цвету курточки, я сделал вывод, что это девочка. Чем я мог ее заинтересовать?! На лице борода, под глазами темные круги и ввалившиеся щеки. Довершали все мятые спортивные брюки. Окинув меня с ног до головы внимательным взглядом и сделав свои выводы, мамаша взяла дочь за руку и потащила за собой. Мне захотелось курить. На одолженные у Игоря деньги я купил в магазинчике пачку сигарет, спички и коробочку леденцов с лимонным вкусом. Выкурив подряд две сигареты, я продолжил свой путь. Примерно через сорок минут я уже был во дворе дома. Подъезд, дверь в квартиру, все. Я дома. Какой уютной после изолятора мне показалась эта обстановка. Скинув одежду, я стал наполнять ванну горячей водой. Пошел на кухню и машинально открыл холодильник. Ничего интересного там по прежнему не было. Ну и пусть. Я нормально позавтракал в тюрьме и пока не проголодался настолько,чтобы идти в супермаркет за продуктами. Ванна громко набиралась. Я прибрал оставленный после обыска небольшой беспорядок в комнате. Это заняло каких-нибудь пятнадцать минут. После чего я взял с собой первую попавшуюся книгу и отправился в ванную комнату. Погрузившись в горячую воду, я представил себе своих сокамерников. Как они там? О чем разговаривают? Я сблизился с этими людьми, и теперь хотелось думать, что они вспоминают обо мне. Хоть что-нибудь. Пусть и с завистью. Но через мгновение все улетучилось. Вода обернула меня своим теплом. Мысли о днях, проведенных в полиции и тюрьме, будто расплавились и вместе с поднимаемым с поверхности воды паром покинули меня.

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3