Убийство – дело житейское [Натали Рафф] (fb2) читать онлайн

Часть 1 В лабиринтах любого разума царит свой Минотавр

1

Был невыносимо душный летний полдень, когда Эвелина Родионовна Пазевская вернулась с рынка домой. К этому времени жгучее азиатское солнце уже успело раскалить город добела, и под его ослепительными лучами восточный базар полыхал всеми оттенками ханатласа. Было почти 42 градуса в тени, однако, женщина этого не замечала: ее знобило, ощущение не проходящей усталости усугублялось тяжелой депрессией. Эвелина открыла дверь своего дома и медленно вошла. Внутри было прохладно и тихо. Старая дореволюционная постройка со стенами толщиной в метр надежно предохраняла помещение от зноя и городского шума. Лина еще не привыкла ни к своему одиночеству, ни к гробовой тишине, царившей в доме, а потому сразу же включила радио. Передавали сводку погоды. Сообщали, что по прогнозам синоптиков первая декада июля 1974 года ожидается самой жаркой за последние двадцать восемь лет. Женщина побрела на кухню, водрузила кошелку с продуктами на стол, поставила чайник на газ и вяло опустилась на табурет.

– Двадцать восемь лет…почти половина моей жизни, – пробормотала Пазевская и принялась разбирать принесенные овощи. Чуть позже, переодевшись и заварив дрожащими руками зеленый чай, она села за стол и глубоко задумалась. Ей припомнилось, как осенью 1941 года их семья попала в этот дом. Тогда им, четырем измученным эвакуацией женщинам – ей, матери и двум сестрам – после ужасов фашистских бомбежек и грязи забитых до отказа вагонов с беженцами, он показался оазисом, в котором их ожидает тишина и надежда. Первой порог переступила Лариса – младшая сестренка. В сорок первом ей было шестнадцать лет. Тогда она была хорошенькой, живой, черноглазой девушкой.

Лина налила в пиалу чай. Тяжелые слезы тяжелыми каплями падали в кипяток: Ларочку Эвелина Родионовна похоронила около двух лет тому назад. Жизнь у сестры не сложилась: ни интересной профессии, ни семьи. Чтобы не чувствовать себя пустоцветом, она посвятила себя воспитанию двух дочерей Эвелины. Когда девочки выросли и разъехались, Лара сразу потеряла интерес к жизни, как-то сникла и вскоре умерла от лимфогранулематоза.

– Похоже, рак, унесший ее так рано – следствие отчаяния и тоски, снедавших ее много лет. Хотя, кто знает, может такова наследственность. Мама тоже скончалась из-за него! Но ей было шестьдесят пять лет, а Ларисе не исполнилось и пятидесяти. Вообще-то, это странный дом… Вроде бы, жили мы в нем не плохо, но смерть уносила отсюда всех в самом расцвете сил!

Воспоминания овладели Эвелиной Родионовной и перед ее внутренним взором встали события 1952 года. Тогда здесь, на этой самой кухне покончил жизнь самоубийством ее муж, Александр Пазевский. Он был хирургом. Все утверждали, что он – врач от Бога. Сашу Лина обожала. Их роман начался еще в Киеве, накануне войны. Они даже успели прожить вместе полгода прежде, чем он ушел на фронт. В сорок четвертом после серьезного ранения Александр приехал к ним, в Среднюю Азию, полный надежд и любви. Вскоре Лина подарила ему дочь – Танечку. В тот же год Пазевского назначили начальником военного госпиталя. Он оперировал, спасая всех, кого было возможно, работал, не щадя себя, до тех пор, пока в 1952 году в разгар антисемитской компании против врачей, им конфиденциально не сообщили, что Александра должны арестовать по сфабрикованному против него уголовному делу о вредительстве. Друзья так же предупредили их, что есть распоряжение, по которому после ареста Пазевского его жену и дочь, как семью репрессированного еврея, предполагают выслать в Сибирь – они были в списках тех, кого НКВД предполагало депортировать. Саша во время войны повидал многое, а потому не имел никаких иллюзий по поводу советского правосудия. К тому же, он был отличным специалистом. Что он принял, Лина не знала. Скончался Пазевский быстро и, как ей показалось, без особых мучений. После его кончины к Эвелине Родионовне – русской, урожденной Хидновой и ее семилетней дочери Тане у советской власти никаких претензий не осталось. В тот момент Эвелина, наверняка, сошла бы с ума, если бы не обнаружила, что ждет ребенка. Через восемь месяцев у нее появилась Леночка – это было самое дорогое, что оставил ей муж после двенадцати лет семейной жизни.

Эвелина подошла к секретеру, вытащила папку с документами и достала из нее потрепанный конверт, это была последняя весточка от мужа. Через месяц после его гибели это письмо вручил ей приехавший в город командир погранотряда Павел Прядин. Александра за неделю до предполагаемого ареста отправили на границу оперировать Павла, получившего там чрезвычайно серьезное ранение.

В записке Саша прощался с Линой и умолял ее записать Танечку при получении паспорта русской, он не хотел, чтобы, став взрослой, она оказалась очередной жертвой в систематически повторяющихся в стране кампаний по спасению коренного населения от засилья инородцев. Таня выполнила его волю. Теперь ей двадцать девять лет, она живет в столице республики с сорокалетним мужем Михаилом Рийденом и его пятнадцатилетней дочерью от первого брака Валентиной.

– Танюша всегда была разумной, мягкой и покладистой девочкой, не то, что Лена. Это же просто смерч! Бунтарка какая-то! – размышляла Эвелина Родионовна. – Скорее всего, на формирование ее характера повлияла та ненависть, что терзала меня во время беременности.

И действительно, Елена сделала то, на что никто из окружающих семью Пазевских не решался. После окончания школы она отправилась в Москву, объявив дома, будто собирается поступать в МГУ. Однако в университет даже не стала подавать документы. Вместо этого в Москве связалась с правозащитниками, и вскоре демонстративно вышла замуж за одного из руководителей этого движения. Через несколько месяцев Лену вместе с мужем выдворили из страны.

Бережно сложив письмо мужа в папку, Эвелина Родионовна сняла с верхней полки стеллажа часть книг и вытащила спрятанную за ними узкую, длинную картонную коробку. Открыв ее, она пробежалась пальцами по плотно уложенным в нее купюрам и расплакалась. Сколько было с ними связано надежд! Эти деньги ее друг Евгений Фаргин выручил, продав свою квартиру. Он продал ее, так как переехал жить к Эвелине, с которой встречался на протяжении последних пятнадцати лет. Перебрался к Лине он уже после того, как эмигрировала Лена, и умерла Лариса.

Пазевская и Фаргин предполагали оформить свои отношения, планировали встретить старость в достатке, любви и спокойствии, но полгода назад, двадцать восьмого декабря Евгений погиб. Его смерть была нелепой, трагической случайностью.

Во дворе дома Женя возился с машиной. Переливая бензин из канистры в бак, он закурил и неловко отбросил горящую спичку. Предполагал, что выкинул ее в снег, а она попала на перепачканные бензином брюки. Рвануло так, что сбежалась вся округа. Новый 1974 год Лина, зареванная и почерневшая от горя, встречала в семье своей старшей сестры Ирины Родионовны Хидновой. Муж Иры, Андрей Гаврилович, и их разведенная двадцати семилетняя дочь Марина, приехавшая из столицы на праздники домой, даже и не пытались Эвелину утешать.

Мысли Пазевской перескакивали с одного факта ее жизни на другой; несмотря на жару, ее прошибал холодный пот.

– Я отлично понимаю, что со мной. У меня та же ситуация, что была у мамы и у Лары. Пока не поздно, надо дом оформить так, чтобы он достался Тане. Леночка в Израиле… Зачем ей развалюха, находящаяся в столице Советской Автономной республики? Надо посоветоваться об этом с Ирой, и не затягивать дело. И о том, что произошло у меня на работе, надо рассказать. Мы давно не говорили по душам. Полагаю, она не в курсе событий. Ириша – врач и очень трезвая женщина, а потому все, что случилось со мной, воспримет без истерики. Думаю, у себя в больнице она повидала такое, что ее уже ничем не выбьешь из колеи.

Поглядывая на часы, Эвелина Родионовна взяла телефонную трубку.

– Без четверти час. У Ирочки обеденный перерыв. Она, наверняка, в своем кабинете, и ее не придется разыскивать по всему отделению.

2

Поздно вечером, за скромно сервированным столом сидели Лина и Ира. Сестры вспоминали свое детство и юность, прошедшие в Киеве, родителей, учителей. Неожиданно Эвелина разоткровенничалась:

– Знаешь, Ириша, я ведь всю жизнь хотела быть похожей на тебя. Ты такая рассудительная, выдержанная. Я тебе никогда не говорила, но с юных лет я только поэтому и высветляла волосы. Мне не нравилось, что я такая чернушка. К сожалению, мы с Ларисой пошли в маму. К чему это я? Да… Думаю, ты как врач заметила, у меня та же хворь, что была у них… И не начальная стадия. Процесс, по-моему, в самом разгаре. Не таращи глаза и не маши руками. Пойми, я давно в курсе того, что со мной происходит. Но я уже ни о чем не жалею…Я всегда старалась жить по душе и по совести. Хотела, чтобы всем, кто со мной рядом, было хорошо. Теперь устала… Все, что было в моих силах сделать в этой жизни, я уже сделала: дочерей пристроила, своих мужчин проводила, за мамой и за Ларой ухаживала до последнего…Сейчас осталось только подумать о том, как оформить этот дом. Хочу, чтобы он достался Тане. Продать его не могу – здесь прошла наша молодость. Да и для Танечки это капитал. Пригодится на черный день. Я понимаю, сделать это не просто – у нее же столичная прописка.

– Я согласна с тобой, у Татьяны жизнь не простая. Мало ли, что может случиться, а у нее – никаких запасов.

– Не гневи Бога, Ириша! У нее все нормально. И на работе, и в семье. Она заведует библиотекой и пользуется там большим авторитетом. Муж у нее – солидный человек. Положительный. Докторскую недавно защитил. Без пяти минут профессор. Конечно, он старше нее на тринадцать лет, но я в этом большого греха не вижу. Саша ведь тоже был намного старше меня. Поначалу, все осуждали наш союз. Потом привыкли. Главное, мы были счастливы. К тому же Танина падчерица уже взрослая. Глядишь, скоро свою семью заведет.

– А сколько лет Валентине?

– Шестнадцатый пошел. Трудный возраст. Пока была маленькой, Таня с ней ладила. Теперь стало сложнее. Ну, ничего! Мать Миши, Ефросинья Павловна, во внучке души не чает. Валя у нее проводит много времени. Похоже, они отлично понимают друг друга.

– Линочка, позволь я тебя прощупаю?

– Попробуй, сама увидишь… У меня лимфоузлы, как сливы! Все так, как было у мамы и у Лары. Только, умоляю, не уговаривай меня делать химиотерапию. Мама не лечилась и быстро ушла. А Лариса… Я не хочу, так как она. Лысая, страшная и так долго мучилась!

Ирина Родионовна осмотрела сестру, потом опустилась на стул и тихо спросила:

– Ответь мне на один вопрос, дорогая! Только честно. Сейчас, конечно, в музыкальном училище каникулы, и ты сидишь дома. Но, что у тебя там произошло? Что с твоей работой, с твоими учениками? Похоже, ты на эту тему даже думать не можешь… Сколько я тебя помню твои мысли всегда были заняты музыкой. А сегодня ничего не говоришь ни о коллегах, ни о своих воспитанниках. Даже в феврале, после сороковин по Жене, ты строила планы относительно своих студентов. А сейчас подводишь итоги всей жизни, а о работе – ни слова.

– В училище у меня вышла премерзкая история. Она меня и добила. После нее я человек конченный. Сейчас расскажу, только коротко. Не могу распространяться на эту тему. Ты, наверняка, помнишь, что после поминок я, чтобы немного взбодриться, поехала в Киев. Остановилась у знакомых и пошла в консерваторию – хотела узнать хоть что-то о тех, с кем училась. Сама понимаешь, выпускников сорок первого года найти почти невозможно. К моей радости, я встретила мою бывшую сокурсницу Майю Гаврилину. Она там процветает. Доцент по кафедре камерного ансамбля. Много гастролирует. Мы провели вместе несколько дней, а на прощанье она сделала мне подарок. Альбом с репродукциями картин Пикассо и аудиокассету с записями известного французского пианиста. Тот играет цикл фортепианных пьес Мессиана под названием «20 взглядов младенца Христа». Все это Майя привезла из Франции… Я вернулась и через несколько дней здесь, дома, собрала свой класс. Ребята послушали кассету, я рассказала им о Мессиане, о Пикассо, о роли кубизма в его творчестве. Потом мы посмотрели альбом. А через неделю меня вызвала к себе Джамиля Азарханова – она уже полгода, как у нас директор, и предложила добровольно покинуть училище. Она мне официально сообщила, что родители моих учеников написали на меня коллективную жалобу, а копии отправили по инстанциям. В ней меня обвинили в навязывании молодежи религиозного мировоззрения, пропаганде буржуазной идеологии и распространении среди студентов контрабандной продукции.

– Это тебе сказала Азарханова? Она же твоя ближайшая подруга! Неужели Миля не смогла замять это дело?

– Понимаешь, она мне доходчиво объяснила, что, выгоняя, спасает меня от более крупных неприятностей. Суть проста, коли я сама не подам заявление об уходе, парторганизация возьмет это дело в свои руки. Она науськает на меня медиков, те признают меня невменяемой и засадят в психушку.

– О, Господи! Линочка, родная! Почему ты мне об этом не сказала? У меня в терапии лечится вся наша верхушка. Я бы помогла тебе выпутаться!

– О чем ты говоришь, Ира! Я еще тебя не подставляла! Я слишком хорошо помню потоки клеветы и грязи вокруг Саши. В глубине души я понадеялась, что Джамиля уничтожит эту кляузу. Мы все-таки близкие подруги. Дружим и работаем вместе четверть века! Да ты помнишь – до того, как стать директором, она отсюда не вылезала… Вечно жевала деликатесы, которые доставал Женя. Но не тут-то было! Миля заявила, что уже рискнула из-за меня головой, припрятав второй донос. Там говорится, будто я враг народа, потому и воспитала младшую дочь в духе оголтелого сионизма. Ну и муж мой Пазевский врач – преступник. Был замешан в убийстве защитников Родины. Потому и отравился! Знал, что виновен, и боялся разоблачения.

– Ну, и?

– Я поблагодарила подругу за заботу и ушла. Потом я заболела. Ты же сама тогда целую неделю ко мне бегала делать уколы! А после… После я подала заявление и в конце апреля, в день моего пятидесяти пятилетия, стала пенсионеркой. Тогда я и подвела черту под своей жизнью. Ужасно захотелось к маме и Ларисе, к Сашеньке и к Жене… С тех пор все и покатилось под гору… Слава Всевышнему, в средствах не нуждаюсь – деньги Фаргин оставил. Есть на что устроить по мне поминки… Полюбуешься, с каким восторгом на них обопьются и обожрутся мои дорогие ученики и их благодарные родители! Этих бумажек хватит даже на стопудовый памятник. Под руководством г-жи Азархановой им меня и придавят. Припечатают так, что если и будет воскресение из мертвых, я все равно останусь в земле! Не смогу выбраться…

– Так ты сутками сидишь дома одна и даже не подходишь к роялю? В нем же была вся твоя жизнь! Ты даже во время войны, после голодных обмороков, занималась. А как ты блистала на выпускных экзаменах из консерватории! Я до сих пор помню овации, которые тебе тогда устроили. Ну, а здесь ты сколько играла?

– Да, занималась. Когда надеялась на признание. Когда полагала, что моя музыка нужна людям. А сейчас… После того, что произошло, кажется, будто душу вырвали и нагадили в нее. Не могу у рояля крышку поднять. Такой спазм начинается… Сердце комком к горлу подкатывает и трясет… За десять минут давление взлетает на тридцать единиц.

Ирина встала из-за стола и усталой походкой направилась во двор. Она не видела ничего вокруг. Она думала о сестре, и о том, что через несколько месяцев навсегда опустеет этот дом.

– Какая Лина у нас стойкая! С каким достоинством держится. Она столько пережила, ухаживая за мамой и за Ларисой. А как мужественно перенесла гибель Жени! Ах, сестренка, как же бесславно закончилась твоя, так блистательно начатая карьера!

Ира хорошо помнила, что в юности Эвелина, как пианистка, подавала большие надежды. Однако, война, раннее замужество и рождение дочери помешали ей, как музыканту реализоваться в полной мере. Между тем, Лина, души не чаявшая в Пазевском, не считала свой отказ от сцены из-за семьи чем-то из ряда вон выходящим. Ради Саши она готова была пожертвовать всем, чем угодно, в том числе и собственными амбициями, а потому чудом уцелела после его самоубийства. Ира подметила, что сестра, пережив эту трагедию, внутренне переродилась. Она охладела к сексу, вся ушла в преподавание и стала ежегодно давать концерты, в общем, с головой погрузилась в свою профессиональную деятельность. Было ли это сублимацией, Ирина утверждать не бралась. Главное, что Эвелина прекратила всерьез воспринимать любые, даже самые назойливые ухаживания мужчин. Она стала относиться к ним, как к игре, которую неизменно затевает любой дееспособный самец, сталкивающийся с приглянувшейся ему самочкой, и за этим не стоит ничего, кроме ритуала, в основе которого лежат природное любопытство и жажда новых ощущений. Именно поэтому в отношения с поклонниками Лина перестала вкладывать душу: она была с ними по-светски любезна и чуточку иронична. Преображалась Эвелина только тогда, когда садилась за рояль. Она молниеносно сбрасывала с себя оковы куртуазности и становилась предельно серьезной, предполагая, что имеет дело с абсолютно материальной, до боли осязаемой реальностью. Ирине Родионовне было ясно: сестра фетишизирует музыку, воспринимая ее, как единственный язык на земле, полученный людьми не от лукавого. Из-за этого общение на нем доставляло ей более глубокую радость, чем эротика, которую после смерти Саши она стала ценить не более чем вкусную еду и полезную для здоровья гимнастику. Ира предполагала, что Эвелина убедила себя, будто после пережитого утратила способность любить по-настоящему. Вероятно, поэтому она и не стремилась оформить свои отношения с Фаргиным. Между тем, это было ее очередным заблуждением: любому, кто с ними сталкивался, было ясно, что они искренне привязаны друг к другу.

– Да… После всех несчастий лишить сестру работы – равносильно ее убийству. Будь наш город культурным центром, у Лины кроме учеников были бы и другие единоверцы. В мегаполисах всегда полно музыкальных фанатов…Они постоянно тусуются, создавая свои святилища вокруг обожаемых исполнителей. В свое время на всю страну прославились «Лемешистки» – поклонницы знаменитого московского тенора. Но у нас такое немыслимо. Здесь культурный вакуум, одним словом, провинция: нет ни симфонического оркестра, ни оперного театра… Нет даже настоящих меломанов. Есть только узкий круг интеллигенции, стремящейся дать своим детям приличное образование. В городе всего три музыкальные семилетки и одно музучилище. Преподают там только местные, те, кто уезжали получать образование в столичный Институт Искусств, а после его окончания вернулись. Среди этой публики Эвелина, блестяще окончившая Киевскую консерваторию, звезда первой величины… Непонятно одно: почему на нее накатали «телегу» именно те, кто больше всего заинтересован в ее дееспособности? Здесь ведь считается очень престижным пристроить свое чадо именно к Пазевской! Самое ужасное, что доносы на Лину – не просто бытовуха… Они с политическим душком… Понавесили на сестру такие ярлыки! С ними, действительно, нет выбора: не уйдешь сама, так сгноят. По всем правилам упекут в дурдом! Что поделаешь, «идеология»… Господи, зачем теперь-то думать на эту тему? Пустое мозгокрутство. Какое сейчас это уже имеет значение?

Ира понимала, сестра на свой счет не заблуждалась: все признаки болезни, унесшие их мать и младшую сестренку, у нее были налицо.

– Что и говорить… Все они одной породы – открытые, впечатлительные, одаренные… Слава Богу, я пошла в отца. Не так привлекательна, как они, зато у меня ясная голова и я крепко стою на ногах! В жизни бы не стала рисковать своим благополучием из-за каких-то там Мессианов или Пикассо! Наверняка, долгожители и сказочно богаты! Это надо же! Сломать себе жизнь из-за любви к просветительству! Романтический бред! Было бы из-за кого так рисковать! У Лины же не класс, а отделение для слаборазвитых! Хотя, что я-то ворчу? Похоже, возиться с убогими и несчастными наше фамильное призвание.

Ирина вернулась в комнату и застала Лину за уборкой посуды. С болью в сердце глядя на сестру, она решила отвлечь ее от тягостных мыслей.

– Скажи, родная, а ученики тебя навещают?

– Нет.

– Ну, хоть изредка звонят?

– Нет.

– Ну, а коллеги, приятели, поклонники твоей игры?

– Нет, Ириша. За полтора месяца ни единого звонка. А если видят в городе, обходят за квартал. Делают вид, что не знакомы. Будто я – пустое место.

От таких ответов у Ирины Радионовны перехватило горло, и она с трудом прохрипела:

– А как дела у Тани? Она звонит?

– Звонит, но только по воскресеньям. К сожалению, ее плохо слышно. Мне кажется, что у нее голос чересчур вялый. Хотя, возможно, это из-за плохой связи. Несколько раз я пыталась с ней переговорить, звонила сама, но никак не могу застать дома. Если она свяжется с тобой, ты не говори ей, что я безработная и больная. У нее своих забот по горло. Еще успеет со мной намучиться.

Ирина сидела молча, уставившись в пол. Тем временем Лина поставила на стол фрукты и конфеты, а потом принесла чай.

– Не убивайся так, Ириша! Я уже спокойна, смирилась с неизбежным, и ни о чем не мечтаю. Жаль только, что мне не суждено увидеть своих внуков. Ну да ладно… Не многие из моего поколения дожили и до моего возраста. Я среди своих погодков просто долгожительница. Столько погибло…

По лицу Лины беззвучно потекли слезы, и она замолчала. В комнате воцарилась гнетущая тишина.

– Мне пора собираться, сестренка. Поедем ко мне, еще не поздно, всего десять часов… Посидим втроем, муж уже дома. Я вас покормлю, – предложила Ира.

– Спасибо, родная, не могу. Сил нет. А ты беги, только не забудь, поговори с друзьями о том, что делать с домом. Я бы его на тебя переписала, это, по-моему, сделать попроще. В общем, все разузнай. Я тебе полностью доверяю. И поцелуй за меня супруга. Андрей у тебя мужик, что надо. В его возрасте быть начальником цеха и за все отвечать… Ему, кажется, скоро шестьдесят лет?

– Да, Линочка, осенью у него юбилей. Ты уж дотяни до него, постарайся!

Тяжело вздыхая, Ирина Родионовна села у зеркала в прихожей, чтобы перед дорогой привести себя в порядок. Резкая трель междугороднего телефонного звонка вывела женщин из оцепенения. Хозяйка взяла трубку в гостиной, но через минуту крикнула сестре, чтобы та немедленно подошла к аппарату, расположенному в прихожей.

– Девушка, пожалуйста, повторите еще раз то, что Вы сказали. Я толком не расслышала, – пролепетала насмерть перепуганная Пазевская.

– Вы Эвелина Родионовна, мать Тани Рийден?

– Да, а что случилось?

– Меня зовут Софа, я подруга Тани. Ваша дочь уже неделю находится в психоневрологическом диспансере в отделении моего мужа Миликова Митрофана Алексеевича. Таня от вас скрыла, она очень серьезно больна. Ее активно лечат, и ей требуется усиленное питание. К сожалению, об этом позаботиться некому. Ее муж занят на работе, а свекровь с падчерицей уехали в дом отдыха. Не скажу точно, но говорят, будто у Ефросиньи Павловны был инфаркт, и сейчас она находится на стадии реабилитации. За Таней по моей просьбе присматривала одна нянечка, но сегодня ночью мы с мужем улетаем на курорт, поэтому я и рискнула вам позвонить. Вместо Мити остается его заместитель – Загорина Анна Петровна. Она отличный специалист, чудесный человек, и все что нужно сделает. Но вот приносить еду Тане не кому.

– Спасибо, Софа, что предупредили. Я – Танина тетя. Обещаю, что уже завтра кто-нибудь из нас к ней приедет, – отозвалась Ирина Родионовна. Миликова, попрощалась и повесила трубку.

– Прекращай реветь, Лина. Я пойду домой, все обдумаю и через пару часов с тобой свяжусь!

В полночь Ирина Родионовна позвонила сестре и сообщила, что утром вылетает в столицу, чтобы забрать Таню. В аэропорту ее встретит Марина и поможет все организовать.

– Тебе не удастся привести Таню… Как ты раздобудешь ее паспорт? Квартира ее заперта, Михаила не сыщешь, а без Таниных документов тебе не продадут для нее билет на самолет.

– Ничего, не найду Мишу, так дозвонюсь его отцу, Алкису Степановичу. Он поможет, все-таки полковник милиции. Не волнуйся, привезу к тебе дочь, а ты не кисни, и сама будь наготове. Немного помилуетесь, а потом я вас заберу к себе в больницу. Вас посмотрит главврач, а после решим, что делать. И не паникуй! Насильно тебе никто химиотерапию делать не станет. Обнадеживать не берусь, но у нас в резерве есть один нетрадиционный вариант лечения.

3

Ирина Родионовна привезла Таню на следующий день ближе к вечеру, поэтому решила оставить ее на ночь у матери. Анна Петровна Загорина снабдила молодую женщину всеми необходимыми лекарствами, так что беспокоиться было не о чем. Ира очень устала, но была удовлетворена результатами своей поездки: ей удалось под расписку забрать из клиники племянницу, вырвать из рук Рийденов ее паспорт, после чего благополучно доставить домой. К тому же Ира полдня провела с дочерью, которая встретила ее в аэропорту.

– Нет, слава Богу, Мариночка не похожа на Таню! – рассуждала Ирина, вспоминая события прошедшего дня. – Моя дочь из другого теста! Выгнала своего паршивца – мужа, отсудила квартиру, а теперь завела друга. Он – парень симпатичный, отличный журналист, и к тому же не нищий. Если бы не он, мы бы измотались вконец. А на его машине все провернули за несколько часов. А вот Танечкин Миша, хоть и выглядит интеллигентно, мерзавец, каких мало. Если бы не его отец, в жизни бы паспорт Тани не отдал. Когда приехали к нему домой, даже за порог не пустил! Хорошо, что потом нашли Алкиса…Солидный мужчина, положительный, типичный прибалт. За таким, как за каменной стеной. Повезло этой уродине Ефросинье! Корчит из себя рафинированную дамочку, а на деле – тупая училка с фашистскими замашками. Представляю, как ее ненавидели школьники, у которых она вела математику. А сколько гонора! Вместо Фроськи нарекла себя Евой! Тоже мне, г-жа Браун нашлась! А Алкис вокруг нее скачет, да жужжит: – Евочка, Евочка, дорогая, ты только после санатория, еще не здорова, у тебя мало сил, а нашей невестке нужен уход. Позвони Мише, объясни, что Татьяне будет лучше дома у тети и у матери. Там ей создадут все условия для выздоровления. Нельзя допустить повторения старой истории… Кстати, о какой истории он упоминал? Пожалуй, это был решающий аргумент. Он так подействовал на Фросю, что она сразу же схватилась за телефон. Судя по разговору, Миша очень не хотел отправлять Таню к нам. Только после того, как мать сказала: – Будет гораздо лучше, если на этот раз вся эта канитель закончится не здесь, – тот согласился отдать паспорт жены. Похоже, за спиной у этой семейки уже есть какое-то грязное дело!

Ирина Родионовна переоделась, приняла душ и села в кресло. Андрей Гаврилович накрыл на стол, вытащил бутылку водки и предложил жене отметить успешное завершение операции по похищению племянницы. Ужин прервался телефонным звонком. Ире пришлось, отодвинув недопитую рюмку, взять трубку. Звонил главный врач ее больницы Иван Петрович Сидоренко по чрезвычайно важному для их семьи делу…

А в это время Эвелина Родионовна и Таня – две беззаветно любящие женщины, избегая смотреть друг другу в глаза, обменивались малозначительными фразами. Лина, украдкой поглядывая на дочь, с болью думала:

– Что приключилось с Танечкой? На кого она стала похожа? Какое на нее свалилось несчастье? Еще в феврале она выглядела, как девочка. А сейчас – толстая, старая тетка с лицом олигофрена.

– Что произошло с мамой? – испуганно спрашивала себя Татьяна. – У нее вид такой же, какой был у тети Лары во время болезни…. Неужели, мама следующая? Проклятая наследственность! Жить тошно: кругом только ужас, страдания и смерть.

Часам к одиннадцати ночи жара спала. Таня, расположившись в шезлонге на террасе, молча смотрела на звезды. Эвелина Родионовна, закончив поливать двор, купалась в душе. Вялую тишину дома спугнул резкий звонок в дверь. Таня медленно поднялась и пошла открывать. За порогом она с удивлением обнаружила Ирину Родионовну с мужем.

– Не пугайся, племянница! Мы прогуливались поблизости и не удержались, зашли. Андрей захотел с тобой пообщаться. Ну, а я решила поболтать с сестрой.

Лина вышла из ванны и, увидев гостей, обрадовалась – разговор с дочерью не клеился: обе были переполнены собственной болью, а потому молчали, щадя друг друга. Андрей Гаврилович принялся по мере сил развлекать племянницу, а Ирина, затащив сестру на кухню, приступила прямо к делу.

– Мне звонил Иван Петрович, главврач нашей больницы, он обещал завтра положить к нам Таню в нервное отделение в двухместною палату. Загорина, передавая мне ее под расписку, отменила предписания Миликова. Она назначила совершенно другие препараты. Считает, что Митрофан Алексеевич ошибся, когда ставил ей диагноз. По ее мнению, Таня еще сможет вернуться к нормальной жизни, хотя на это уйдет не мало времени.

– А что с ней произошло?

– Пыталась покончить с собой. Повесилась дома, в гостиной. К счастью, крюк только выглядел, как металлический. На самом деле это была протертая пластмасса! У Танюши, скорее всего, был крупный нервный срыв, но Миша, как я догадываюсь, такое наплел Миликову, что тот решил, будто у нее серьезные отклонения в психике, и поместил в инсулиновую палату…Я полагаю, через какое -то время Танечке у нас будет полегче. Она придет в себя, и все тебе расскажет. Похоже, там грязная семейка, хотя я сомневаюсь, чтобы кому-то удалось с ними разобраться. Теперь насчет тебя. Дело оказалось на редкость пакостным. Кто-то пустил по городу слух, будто ты, когда ездила по тур путевке в Италию, спуталась там с каким-то престарелым черномазым наркоманом из дешевого джаза и подцепила от него иммунодефицит. Об этой заразе здесь слыхом не слышали. Говорят, она хуже проказы. Сидоренко звонил проконсультироваться по этому поводу московским друзьям – коллегам. Они сообщили, что информация об этой мерзости в Союзе промелькнула только в одном популярном журнале. В нем весьма красочно расписали, будто это болезнь проституток и гомосексуалистов. Она имеет летальный исход и ее родина Африка. Одна пикантная подробность: она распространяется исключительно в странах с разложившейся буржуазной моралью – передается только путем неупорядоченных половых контактов. Советские граждане ей не подвластны, от нее их уберегает чистый и праведный образ жизни! Такая вот пропагандистская галиматья… Теперь продолжаю о тебе. Болтают, будто бы Фаргин обнаружил, что заразился от тебя. Но он не посмел в силу своего служебного положения обратиться к врачам, а предпочел поступить так же, как в свое время сделал Александр. Все шушукаются, будто ты ездила в Киев подлечиться. А поскольку родители твоих учеников ужасно боятся за здоровье детей, то написали эту кляузу. Они рассудили, что это единственный способ избавить своих отпрысков от контактов с тобой!

– Ира, дорогая, о чем ты говоришь? Мне тогда было за пятьдесят, мы только похоронили Ларису, и я поехала отдохнуть, так как полгода не отходила от нее! Я была старая, измученная, страшная! Женя с таким трудом пробил мне эту путевку! О каких романах в тот момент можно было говорить?

– Линочка, ты всю жизнь была очень яркой, эффектной дамой! Сама же всегда утверждала, что духовно и физически здоровая женщина должна выглядеть на десять лет моложе своего возраста. И потом, вы с Фаргиным были не расписаны. Ты же знаешь нашу провинцию! Это же азиатская глухомань! Здесь такие отношения осуждаются. В общественном мнении ты для всех была символом свободной женщины, наплевавшей на общепринятые нормы. К тому же никто не говорит, будто у тебя был роман с молодым миллионером из Европы. Тебе приписывают случайную связь со старым наркоманом, неизлечимо больным негром из захудалого ресторанного джаз-банда.

– Ира, что мне делать? Мне даже достойно умереть не дают! Всю мою жизнь изгадили. Да как они смеют болтать, будто я своих мужиков извела, а на старости лет превратилась в заразную шлюху! Так вот почему меня все сторонятся…Ирочка, милая, скажи кому это нужно? Я никому не делала зла, никого не обирала, мужа ни у кого не уводила. Фаргин был вдовец, дочь свою от первого брака обеспечил так, как нам с тобой во сне не приснится. Ученикам я всю душу отдавала – те, кто занимался серьезно, без проблем поступили в столичный Институт Искусств. За всю жизнь я не написала ни одного доноса. Взяток не брала. Скажи, почему ни один человек не сказал, что это клевета? Даже Миля у меня ничего не спросила?

– Слушай меня внимательно. Я потому и пришла на ночь глядя, чтобы заранее с тобой поговорить. Завтра, когда ты привезешь Таню в больницу, тебе предложат обследоваться. Одно твое слово протеста – и ни ты, ни твоя дочь никогда от этой грязи не отмоетесь. Я договорилась с Иваном Петровичем: в одиннадцать утра он собирает консилиум, и тебя на нем осмотрят. Потом сдашь все анализы. Хотя, какие анализы могут доказать, что у тебя не эта пакость? У нас о таких и не слыхали. Скорее всего, тебе придется лечь на полное обследование и сделать биопсию. А, кстати, кому ты рассказывала о поездке в Италию?

– Да всем, Ира! По слайдам, что я привезла, провела две лекции в училище.

– Тебе Лина, надо выжить! Назло всем выжить и докопаться до истины: кто и за что смешал твою жизнь с грязью, и из-за чего наша Танюша полезла в петлю…Я врач, знаю ее с младенчества. Таня не шизофреничка, но она – в Сашу. Она способна на крайность, но только в абсолютно безвыходной ситуации… Скажи, а как у нее с английским? Она ведь до болезни прекрасно знала язык. Сможет ли она дословно перевести не слишком сложный текст? Там не много, всего три странички. Нам этот перевод нужен, как воздух!

– Вряд ли, Ира. Хотя не знаю, спроси у нее сама. Но мне кажется, что после инсулиновой палаты она стала полным инвалидом.

Ирина Родионовна вышла на террасу и застала мужа за рассказом какого-то нелепого анекдота. Казалось, что Таня слушает его с интересом, так как она слабо улыбалась.

– Танюша, послушай меня внимательно. Завтра ты ляжешь ко мне в больницу. Будешь в одной палате с мамой. Она очень больна, ей хуже, чем тебе, и ты должна ей помочь. Мне достали для нее импортное лекарство, аннотация там на английском. Если ты любишь мать, то быстро придешь в такую форму, что переведешь ее.

– Тетя Ира, я ужасно боюсь инсулиновых инъекций! После них валяешься в обмороке… Потом, чтобы не околеть, начинаешь жрать, как голодная свинья.

– Клянусь, Таня, их больше не будет, Загорина отменила. К тому же здесь тебя хорошо знают, ты – абсолютно нормальная. Просто у тебя случилось что-то совершенно из ряда вон выходящее…

– Я постараюсь, тетя, сделать все, чтобы прийти в норму… Мне иногда кажется, что мне легче, когда меня не колют.

– Посмотрим, детка. Пару недель полежишь у моей подруги в нервном отделении, а потом, если тебе станет получше, я заберу тебя к себе в терапию.

На следующее утро Андрей Гаврилович привез Таню и Эвелину Родионовну в больницу, и они поступили в полное распоряжение врачей.

Прошло около двух недель, и обе женщины вернулись домой. Доктора сочли возможным перевести Татьяну на амбулаторное лечение, предписав ей ежедневно являться на процедуры. Эвелина, безропотно выдержав биопсию и пройдя всевозможные обследования, измученная и обозленная на весь мир, вернулась домой умирать. Ее диагноз подтвердился. После этого в городе вспомнили о Пазевской: в ее доме зазвонил телефон, а в дверь стали ломиться ученики и коллеги с цветами и конфетами. Однако теперь их внимание Лине не требовалось. С посетителями общалась Таня. Она всем отвечала, что маме плохо, а потому она ни с кем разговаривать не желает. И, главное, просит никого ничего ей не приносить, так как она ни в чем не нуждается.

Через несколько дней, поздно вечером к дому Пазевской подъехала машина. Из нее вышли Иван Петрович, Ира и молоденький врач, на руках у которого была небольшая, но довольно тяжелая картонная коробка. Гостей приняли любезно. Пока Сидоренко в гостиной осматривал Эвелину Родионовну, а врач на кухне пил чай, Ирина Родионовна, уединившись с Таней на террасе, что-то ей горячо шептала на ухо. Через час доктора покинули дом с пустыми руками.

4

– Что это за коробка? Ее врачи позабыли? – спросила Эвелина Родионова у дочери, появившись в прихожей.

– Нет, мамочка, это нам подарок.

– Неужели ручной пылесос? Не плохо, если так. Мы с тобой такие слабые. Убираемся кое-как, а ковров дома много. Ты только Ирочке деньги за него отдай. Она стала такая заботливая. Этого я от нее не ожидала. Когда болела мама и когда здесь умирала Лара, Ира, конечно, забегала. Лекарства приносила, но так не суетилась.

– Это не пылесос, мамочка! Про эту коробку ходят легенды. Ее привез Иван Петрович из Таиланда. Там он удачно диагностировал одного очень влиятельного священнослужителя. В качестве благодарности тот преподнес ему это.

– А что внутри?

– Здесь фрагменты сетчатого питона, обработанные тайскими монахами. В чем они его выдерживают, что в него добавляют – тайна. Ира узнала только, что эти змеи достигает веса в сто килограмм и десять метров в длину. Такой может заглотнуть даже человека… Да! Внутри коробки находятся рецепты. По нему тетя сделала две настойки. Одна лечит душевные раны и безопасна для жизни. Другая – против злокачественных образований и очень ядовита. Противоядие прилагается. Есть аннотация. Она на английском. Правда я теперь такая бестолковая, что даже не взялась за перевод. Сейчас это выше моих сил. Перевел ее тот парень, что приезжал сюда. Но я ему не очень доверяю. Очень хочу проверить, что он понаписал.

Эвелина молча пожала плечами и ушла к себе, а Таня, вооружившись большим словарем, приступила к работе. Однако ей только казалось, будто она что-то делает. На самом деле мысли ее прыгали с одного слова на другое, смысл ускользал, а руки дрожали от нервного напряжения.

Примерно через час, Лина, сжалившись над дочерью, забрала у нее английский и русский тексты и углубилась в их изучение. Минут через двадцать, Эвелина Родионовна, оторвалась от чтения:

– Если я рискну начать это принимать, то зрелище будет не для слабонервных! Тут написано, что надо провести три курса по семь дней, во время которых будет ужасная токсикация. После каждого цикла необходимо принимать порошки, нейтрализующие действие отравы. Сказано, что яд накапливается в организме, и каждый цикл будет тяжелее предыдущего. Прием яда сопровождается галлюцинациями, высокой температурой и провалами в памяти.

– Мама, там есть странное изречение: «Поглотишь Пифона, станешь Пифией». Что бы это могло значить?

– Насколько я знаю, по-гречески Пифон – это питон, а Пифия, судя по мифам, жрица – прорицательница. Опираясь на здравый смысл, могу сказать, что она была заурядной наркоманкой: вдыхала ядовитые испарения из священной расщелины в скалах, потом несла всякий вздор. Ну а жрецы, воздев руки к небесам, его толковали.

– А тебя не удивило условие приема лекарства – оно в заключение текста? Правда, очень странное! Там сказано: каждый раз, прежде чем начинать принимать отраву, надо помолиться вслух и тридцать три раза поблагодарить Создателя за блага, которые ты получил во время своего земного существования. Если перевод сделан точно, имеется в виду, что надо благодарить за разные вещи… Может это и мудро, но я плохо представляю себе такое… Благодарность ракового больного, страдающего от провалов в памяти и галлюцинаций.

– Деточка, еще до звонка Миликовой я подводила итоги своей жизни, и была склонна к этому. Мне казалось, что я прожила свой век совсем не плохо: у меня две умных симпатичных дочки, которые выросли и нашли свое счастье. Мой Саша не погиб на фронте, а вернулся. Мы прожили вместе много лет в любви и согласии. Да и под конец, он не гнил в тюрьме, не стал объектом издевательств, не умер под пытками. Он ушел быстро и по своей воле. Я думала о маме и о Ларисе. Мы с Ирой до последнего вздоха смогли обеспечить их хорошим уходом, и обезболивающими… Я была благодарна судьбе и за то, что она подарила мне счастье всю жизнь общаться с людьми на языке, который никогда не лжет. Я имею в виду музыку. К тому же я полагала, что мне очень повезло, как женщине: последние пятнадцать лет со мной был рядом Женя – умный, великодушный и преданный мужчина. И это притом, что три четверти моих ровесниц прожили одинокими. Эти мысли пришли ко мне, когда я поняла, что нахожусь на пороге вечности. Я смирилась с тем, что ухожу. Я была почти спокойна…Но сейчас из-за всех этих потоков клеветы просто задыхаюсь от ярости! Я тридцать три года живу здесь на виду, превосходно обучила два десятка подростков, дала образование своим детям, до последнего вздоха нянчилась и с матерью, и с сестрой, и с двумя мужиками. И после этого вся эта грязь: будто я и души детей уродую, и контрабандой промышляю, и пытаюсь болезнью наркоманов и проституток заразить окружающих. Клянусь, обследования я выдержала только ради тебя, Таня. Как я понимаю, ты теперь останешься здесь, и я не хочу, чтобы все вокруг болтали, будто твоя мать – шлюха. Достаточно того, что тебя считают дочерью диссидентки и убийцы-врача, да сестрой воинствующей сионистки.

– Мамочка! Кто тебе сказал эту чушь?

– Эти перлы, разумеется, без упоминания о том, что я бациллоноситель, содержались в доносе, который мне показала Джамиля. И это не анонимка! Под ним стоят подписи родителей всех моих студентов.

– Мамочка, ты попробуешь подлечиться?

– Не знаю, родная. Мне надо об этом подумать. Но ты хоть понимаешь, почему врачи, приехав втроем, ни словом не обмолвились о коробке? Они боятся. Подстраховали себя. Теперь никто не скажет, что главврач нашей больницы берется за лечение рака нетрадиционным способом. Никто не обвинит Ирочку в том, что она отравила меня из-за этого дома. Я же прописала ее сюда под предлогом того, что за мной некому ухаживать. К тому же я полагаю, эту коробку Сидоренко вскоре заберет, скажет – забыл. Мне ведь для лечения достаточно тех флаконов, которые уже приготовила Ира. Если я решусь провести на себе этот чудовищный эксперимент, то их заберу, а не захочу – оставлю на месте. Пойми, дорогая, все рассчитано правильно. Если я уйду раньше срока, то спрашивать за это не с кого. К тебе претензий нет – ты нездорова, а к врачам, которые доставили сюда яд, и подавно. В худшем случае они получат выговор за то, что тебя выписали раньше срока.

– Мама, скажи, ты хочешь жить?

Эвелина Родионовна помолчала, тяжело вздохнула и мрачно усмехнулась.

– Если честно, то уже нет. Я свыклась с мыслью, что нахожусь на пороге покоя. Я смертельно устала страдать и за себя, и за своих близких. Ну, а ты, дочка, ты? Хочешь ли ты жить? Мне ведь сообщили, что ты добровольно пыталась уйти?

– Пыталась, мама… А теперь не знаю. Наверно, хочу. Скорее всего, я тогда была не в себе. Время прошло… Сейчас мне уже трудно поверить, как я на это решилась. Иногда даже появляется надежда на нормальное существование. Но, в принципе,тошно! Все кажется гадким! Отвратительным! Мерзопакостным!

– Грех так говорить, доченька! Тебе нет и тридцати! Если ты хоть немного пошла в меня, то и через четверть века будешь эффектной дамой!

– Мама, ты же знаешь, что я похожа на папу. У меня и волосы светлые, и к полноте я всегда была склонна. Это ты у нас всю жизнь была, что надо!

– Ну и слава Богу, что ты пошла не в мою породу – не будет наших наследственных хвороб!

– Но ты мне нужна, мама! Ты – единственный человек на свете, кто меня любит! Если тебя не станет, что будет со мной? Я превратилась в жирную уродину, потеряла профессию и у меня проблемы с головой!

– Не плачь, детка! Ирочка тебя подлечит. Через годик здесь, наверняка, найдешь работу. Ты молода, у тебя будет этот дом, я оставлю тебе деньги. Со временем глядишь, и хорошего мужа себе подыщешь.

– Я когда здоровая была, вышла замуж за подонка, а теперь и вовсе напорюсь на уголовника! Женится, через месяц засунет меня в психушку, сам сюда шлюх наведет, а расплачиваться с ними станет моими деньгами. Не умирай, мама! Попробуй, подлечись

Пристально глядя на дочь, изуродованную инсулиновыми инъекциями, Эвелина Родионивна подумала:

– Возможно, Таня права, и сам Господь на ее стороне. Выживу – стану ей опорой, а отравлюсь – так наши муки быстрее закончатся. А так, изведу ее. Уж, на что я терпеливая, и то периодически на стену лезла, когда ухаживала за Ларисой. В любом случае, Ира мне угодила. Если будет невмоготу, приму двойную дозу.

Лина долго молчала, потом неожиданно ответила:

– В принципе, лечиться, пожирая питона, я не хочу. Однако обещаю, что подумаю над этим. Но, клянусь, окончательное решение приму только после того, как ты расскажешь обо всем, что с тобой приключилась. Я догадываюсь, тебе это не просто сделать. Но ты пойми и меня! Должны быть веские причины, чтобы я вместо того, чтобы быстро уйти из жизни так, как это сделал твой отец, выбрала себе шесть недель агонии с температурой и бредом в лужах рвоты и экскрементов. Ну, а в придачу к этому, в редкие моменты просветления, еще и бубнила благодарственные молитвы Создателю!

– Я боюсь тебе все рассказывать, мама. Ты решишь, что я действительно не в своем уме.

– То, что ты мне говорила после своего возвращения сюда, куда разумнее всего, что я слышала за последние дни от окружающих. Сейчас уже далеко за полночь, иди, отдыхай, дорогая. Завтра с утра мы спокойно побеседуем.

Таня, так же, как и Эвелина Родионовна в эту ночь не сомкнули глаз, поднялись на рассвете и, наскоро ополоснув измученные лица, отправились на кухню пить кофе.

– Лучше не тянуть, мама. Пойдем в комнату, устроишься поудобнее, и я тебе все расскажу.

Лина прошла в гостиную, села в кресло и вопросительно уставилась на дочь. Татьяна подошла к окну, долго молчала, глядя на яркие блики восходящего солнца, играющие на стеклах соседних домов, потом резко повернулась лицом к матери и начала.

– Понимаешь, в свое время я не поняла главного только из-за того, что недооценила мелочи… Прости, мне трудно говорить. С чего начать, не знаю. Начну, пожалуй, с того, что отношение ко мне со стороны падчерицы и свекрови за последние годы ухудшились. Валя стала подолгу жить у бабушки с дедом. Мишу это устраивало, а я не возражала. Боялась рассориться и с ним. За это время Валентина превратилась в очень видную девушку. Ты сама помнишь, уже к четырнадцати годам она имела вид физически сформировавшейся женщины: роскошные волосы, пышная грудь, тонкая талия, широкие бедра. Черты лица у нее всегда были заурядны, но это уже не имело особого значения. В комплексе она производила впечатление настоящей сексбомбы. Надо мной Валя откровенно надсмехалась. Язвила:

– Тебе под тридцать, а работаешь под старшеклассницу. Ты, конечно, выглядишь не плохо, но это абсолютно бессмысленно. Для нас ты все равно старуха, а для настоящих мужиков – дешевая подделка! Любой, у кого есть голова на плечах, предпочитает таких, как мы.

– Это слишком умно, для девочки пятнадцати лет. Над ее мозгами кто-то основательно поработал. Продолжай, Таня. Такое начало просто захватывает!

– Алкис Степанович подолгу отсутствует, а так как Ефросинья Павловна боится ночевать одна в своей огромной квартире, то она на это время забирает внучку к себе. Но этой весной перед окончанием учебного года обнаружилось, что у Вали проблемы в школе. По двум дисциплинам назревали двойки, и Миша взялся ее подогнать. В это время Алкис уехал в длительную командировку, а Валентина из-за вечерних занятий с отцом, отказалась переехать к бабушке. Вот после этого все и началось…Через неделю после отъезда Алкиса, свекровь заявилась к нам в гости. Это было в субботу днем. Я, как всегда, подала обед, Миша достал водку и начал наполнять рюмки. Вале я не разрешила наливать, и она устроила скандал. Орала, что уже взрослая. Что скоро получит паспорт, выйдет замуж, а меня выгонит из дома. Кричала, что я в их семье приживалка и нищенка, а потому не имею никакого права командовать. Ефросинья попыталась ее утихомирить. Она резко вскочила со стула, а потом неожиданно рухнула на ковер. Валентина хлопнула дверью и убежала в кабинет отца. Михаил кинулся звонить в «Скорую помощь», но мать взмолилась и уговорила его вызвать к ней ее лечащего врача. Миша решил, что это разумное предложение: Фрося, как супруга полковника, прикреплена к правительственной поликлинике, а там работают лучшие в городе специалисты. Он позвонил по номеру, который продиктовала его мать, и уже через двадцать минут ее лечащий врач была у нас. Она сделала Фросе несколько уколов и высказала предположение, что у нее инфаркт. Мы с трудом перенесли свекровь в нашу спальню, и она там осталась. Докторша заехала проведать ее в воскресенье, а в понедельник прислала спец бригаду, которая сделала кардиограмму. В конце рабочего дня Миша съездил в поликлинику за результатом, а когда вернулся сообщил, что у матери инфаркт и ей категорически нельзя вставать месяц с постели, а потому она будет все это время лежать у нас… Все… С тех пор начался кошмар. Не прошло и трех дней, как кабинет, где обосновалась Валя и гостиная – там мы с Мишей были вынуждены спать, провоняли мочой. Старуха твердила ему, что этим занимаюсь я, чтобы выдворить ее из дома. Потом на стенах ванной, туалета и кухни стали появляться пятна от кала. Днем я работала, по вечерам стирала, готовила, таскала за больной судно, а по ночам драила квартиру. К утру дом сверкал, а к тому времени, когда я возвращалась с работы, туда снова невозможно было войти. Кругом вонь. Вся еда, что я наготовила накануне, пересолена.

Через несколько дней Валя сбежала жить к подруге, вместе с которой готовилась к экзаменам. А вскоре Михаил перебрался в родительский дом. Он изредка забегал проведать мать и со мной почти не разговаривал. Считал, что я ее враг… А я? Я ухаживала за этой стервой и не смела никому пожаловаться, так как все знакомые были оповещены: Рийден-старшую, эту интеллигентнейшую даму разбил инфаркт в доме сына. А довела ее до этого невестка, хамка и изверг! В доме был форменный ад. Зловонье, хуже, чем в захудалом общественном сортире. Зато в спальне, где лежала эта ведьма – чистота и свежий воздух.

– Фантастика! Просто кино!

– Дальше – самое ужасное… За три недели я измоталась вконец. Ефросинья со мной не разговаривала. Обращалась ко мне только для того, чтобы напомнить все мои прегрешения, которые я совершили за десять лет своего замужества. Миша со мной, практически не общался. Он два раза в неделю приносил продукты, и все. Падчерица звонила бабушке регулярно, и они подолгу болтали – у нас в спальне стоит второй аппарат… И вот, как-то под утро, когда я закончила все дела и задремала, раздался телефонный звонок. Знакомый женский голос мне сообщил, будто моя свекровь симулянтка, что она здорова, как лошадь, а ее инфаркт – трюк, с помощью которого она избавилась от одиночества, обеспечила себе прекрасное обслуживание и дала возможность сыну на своей квартире без помех развлекаться с несовершеннолетней красоткой. Я была просто в шоке! Вдруг слышу щелчок, я положила трубку, а затем сразу вновь подняла, там – гудки: это старуха, подслушав наш разговор, принялась названивать Мише, чтобы предупредить. Я быстро зашла в спальню, вырвала шнур из телефона. Потом схватила Фросину кошелку, кинула туда второй аппарат – тот, что в гостиной, и выскочила из дома. Я знала, что в сумке старухи лежат ключи от ее квартиры. Через полчаса я была уже на месте.

– Успокойся, Таня… Все мужики так резвятся!

– Да, конечно, мама. Но здесь особый случай! С ним в постели была Валентина!!!

– Не может этого быть!!!

– Еще как может! Миша мне пригрозил: если кому-нибудь скажу хоть слово, он докажет, что у меня галлюцинации и упрячет в психушку на всю жизнь. Моя болтовня только развяжет ему руки, так как и без этого все его друзья знают, будто у меня бред и я в собственной квартире все изгадила. Ну а его мамаше, этой святой женщине, уже месяц приходится присматривать за мной в надежде, что я образумлюсь! Валентина, слушая эти перлы, хохотала до слез. Потом сказала, что это она мне позвонила – ей надоело делить Мишу со мной в течение двух лет…

Домой я ползла, как подстреленная собака. Из головы не выходили угрозы мужа. Я догадалась, кто распустил слухи о моем безумии. В течение последних двух недель к нам несколько раз заходил Борис Агин. Мишин закадычный друг. Он видел обстановку в доме. Подолгу беседовал с Фросей. Агин декан факультета, где работает Миша. Они крупно повязаны. Мой благоверный неоднократно его покрывал – тот на вступительных экзаменах делал деньги. К несчастью, я только в тот момент поняла, что вся эта комедия была спланирована и разыграна, как по нотам. Мне показалась, будто я в аду… Муж – прелюбодей. Свекровь – сводня. Падчерица – извращенка.

По улице я еле тащилась. Проклинала себя за свою слепоту и наивность. Начался дождь, просто ливень. Я промокла насквозь, ноги подкашивались, голова кружилась. Я поскользнулась и рухнула прямо в арык. Была по уши в грязи. Когда добралась до дому, там разгром, вонь и пустота. Фрося сбежала. На кухонном столе перевернутое судно с кусками кала. Из квартиры исчезли все спички – чашку горячего чая, и то не выпьешь… А дальше, как во сне. В ящике новая бельевая веревка… крюк в вонючей гостиной… Представляешь, рухнула на пол. Крюк оказался пластмассовый, и я свалилась. На меня упала хрустальная люстра. Было ужасно больно. До сих пор все тело в шрамах. Потом приехал Миша, увидел меня на полу в крови и с веревкой на шее. Он стал так материться, что я пришла в себя. Помню, как орал в телефон:

– Митя, скорей ко мне с санитарами! У меня здесь вторая серия! Повторение прошлого я не выдержу!

Потом приехал Миликов с командой. Они меня и забрали.

– А какие детали тебя тревожат до сих пор?

– Я тогда не обратила особого внимания. Только потом вспомнила. Свекровь всегда появлялась у нас одетая так, словно собралась идти в театр: в красивом костюме, в дорогой обуви, с изящной сумочкой. Она никогда ничего с собой не приносила. А в тот раз, когда свалилась, заявилась с большой кошелкой. А после, когда врач прописала ей постельный режим, попросила вытащить из нее тапочки и потрепанную общую тетрадь, с которой никогда не расставалась. Она постоянно листала ее, а ночью прятала под подушку. Выходит, все запланировала, только я этого вовремя не поняла.

– Очень любопытная история! А что, есть еще что-нибудь оригинальное?

– Да, конечно! Помню, как я удивилась, когда вместо «Скорой» Миша вызвал к матери ее лечащего врача. Они так мило общались. А мне и в голову не пришло, что это сговор. Все в заговоре против меня, все! И Фрося, и Валя, и Миша, и Борис, и Миликов, и докторша из правительственной поликлиники…

– А что Алкис Степанович, твой свекор? Он тоже с ними за одно? Где он был все это время?

– Да, как всегда, в отъезде. У него вечно какие-то дела. По-моему, он руководит операциями по борьбе с контрабандой наркотиков.

– Мне он всегда нравился, казался сильным и положительным мужчиной.

– Не смотри, мама, что он такой импозантный и при оружии. По характеру он – типичный подкаблучник. На работе – гроза, а дома – тише воды, ниже травы. Только и слышно: Евочка хочет, Евочке нужно.

– Может, она кажется ему первой женщиной на земле. А возможно, он ее побаивается. Ты случайно не знаешь, Фрося не из старой агентуры НКВД? Вполне возможно, она в курсе того, что он тщательно скрывает от властей. Это может касаться чего угодно, вплоть до его происхождения. Хотя, откуда тебе это знать? Давай лучше переменим тему нашего разговора. Поговорим не о них. У меня к тебе вопрос интимного характера. Я давно хотела его задать, да все боялась обидеть тебя своей бестактностью. Скажи, почему ты до сих пор не родила? У тебя с этим проблемы?

– Весьма вероятно, мама. Точно не знаю. Но похоже на то! У Миши ведь есть дочь. К тому же все эти годы с Валентиной было очень сложно: она всегда так ревновала отца! Я планировала заняться этим попозже, когда она станет самостоятельной и уйдет из дома.

– Таня, я у вас бывала редко, но мне показалось, будто у вас в доме нет ни одной фотографии Полины – матери Вали.

–Точно. Нет ни одной. Я изредка спрашивала Мишу о его первой жене, но он о ней говорить не желал. Только раз, тогда, когда сделал мне предложение, сообщил, что Поля погибла в результате несчастного случая, оставив на его руках годовалую дочь. Я же тебе неоднократно рассказывала об этом! Ты еще сокрушалась о судьбе девочки. Говорила, это ужасно, когда ребенок не помнит своей матери и потому одобряла, что она бабку называет мамой, деда – папой, а родного папашу Мишей, будто он ей старший брат. После случившегося я подумала, может, поэтому она и не воспринимала его, как отца? Пока была маленькой, считала надежным другом. Стала девушкой – решила, что он самый лучший мужчина на свете. Ну и влюбилась. К тому же мы у нее за стенкой не редко по ночам любовью занимались. Вот и разыгралось у девочки воображение.

– Таня, дай мужу развод! Пусть живет, как хочет и с кем хочет. По-моему, вся их семейка стоит друг друга. И Фрося, и Валя, и твой благоверный – дрянь, каких мало!

– В больнице я думала на эту тему. Раньше это было возможно, но теперь Михаил развода не допустит. Уверена, скоро он начнет хлопоты об учреждении надо мной опеки. После этого, что бы в семье не произошло, он в безопасности. Только открою рот, он вызовет санитаров. Те меня скрутят, и назад, в инсулиновую палату! А если я буду свободна? Ты только вообрази, что с ним сделают, когда я докажу, что не шизофреничка, а заурядная нервная дамочка, и он засадил меня в дурдом, чтобы обезвредить. Подумай, что его ждет, если все выплывет наружу? Он – профессор советского вуза имеет связь с несовершеннолетней дочерью!!!

– Как думаешь, Алкис знает, что его сын преступник?

– И не догадывается! Ал, конечно, мягкотелый и добрый человек, но не подонок и его терпению есть предел. Если бы он узнал обо всем, собственноручно пристрелил этого гада. А вот Фрося… Она в курсе всех проделок сына, но почему-то молчит. Не понимаю, как можно настолько не любить собственную внучку, чтобы допустить подобное! Знаешь, мама, я много лет присматривалась к Мише и так долго думала о нем, что, похоже, его неплохо знаю. Уверена, Валя как женщина ему не нужна. Она для него не любовница! Для Михаила связь с влюбленной девчонкой – просто дань ущемленному самолюбию. По-моему, он способен потерять голову только от зрелой, независимой, эффектной и крайне развращенной особы. Этакой дамы – вамп! У него изощренный и утонченный ум рафинированного интеллектуала, для которого философия – не профессия, а способ мышления. Он ненавидит общепринятое, он культивирует индивидуализм, а потому в университете читает только эстетику. К тому же, три четверти учебного времени отдает истории этих дисциплин. Я была на его лекциях. Что ни слово, то цитата из Ницше. Предметы, вроде истории партии, диамата или истмата ведет Агин.

– Ну, при таких мозгах, Мишу, возможно, и возбуждает, что он развратил собственную дочь! Хотя, в мерзости подобного способа мышления грех винить такого гениального страдальца, каким был Ницше.

– Ну, а что еще его может привлечь в этой девочке? Юное тело? Я понимаю, когда мужчина находится на пороге заката. Тогда – другое дело. Но он-то в самом расцвете! А, вообще-то, она просто глупая малолетняя гусыня – избалованная, ревнивая и злобная!

– Танюша, родная, если ты все так ясно соображаешь, зачем же полезла в петлю?

– Ты меня не поймешь. В конечном счете дело было не в них. В тот момент я так ненавидела себя! Так презирала! Так была себе омерзительна! Я же эту ситуацию могла предвидеть! Надо было только не бояться смотреть фактам в глаза! И дураку было ясно, что я – скромная провинциалка, студентка библиотечного факультета, не пара развращенному, столичному денди со связями, доцентурой, квартирой в центре столицы и папочкой подполковником. Представляешь, вообразила себя Золушкой. Вот идиотка! Только слепой мог не заметить, что Миша с мамочкой использовали меня, как бесплатную домработницу. Как интеллигентную няньку для их взбалмошной, испорченной девчонки. Ну, и чего я добилась своими диетами и деньгами, заработанными за частные переводы? А бесконечные стирки, готовки, уборки? Конечно, выглядела я как девочка, не была иждивенкой, и в доме у меня все сверкало. Но кто в семье это ценил? Я все равно была для них ничтожеством, которое в любой момент можно было растоптать… А виновата во всем я сама. Только я сама! Я же понимала, что свекровь садистка и лгунья! Я же чувствовала, что муж мне изменяет, а падчерица презирает. Но я не смела называть вещи своими именами. Не решалась себе признаться, что попала в семью снобов и негодяев. Я, как восторженный ребенок, цеплялась за свои иллюзии. Как в первый день знакомства, я постоянно твердила себе, что они талантливы, известны, богаты. Они – столичная элита, а мне – туповатой дурнушке из глубинки, выпало счастье быть принятой в их среду на законном основании! Мне казалось, что я недостаточно хороша для их круга, и потому я работала, работала, как каторжная! Думала, перетерплю и дождусь светлых дней… Валя вырастет, выйдет замуж и заживет своим домом. Фрося одряхлеет и перестанет так донимать. Миша постареет, станет мудрее и оценит мою преданность… Знаешь, мама, когда я промокшая, замерзшая, грязная искала дома спички и скидывала со стола куски кала, в моих ушах звучал смех этой наглой шлюшки! Самое ужасное, я понимала – она права. Ее хохот – единственное, что я заслужила за свою робость, за десятилетнее добровольное рабство… Пойми, ведь в основе всего этого – мои глупые фантазии… Фантазии провинциальной идиотки! Ну, разве нормальный человек может это вынести?

– Ах, доченька, если бы я только была здорова! Прости меня, я пойду, полежу часок. Ты тоже отдохни, потом поедешь в больницу на процедуры, а после зайди к Ире. Передай, что я хочу с ней переговорить.

Вечером Эвелине Родионовне позвонила сестра и разъяснила, что методика лечения рака, которую предлагают тайские монахи, аналогична европейской: это – химиотерапия, но употребляются в ней лекарства натурально-биологического происхождения.

– А ты не думаешь, что результаты этого эксперимента будут ужасными? Судя по аннотации, если я выживу, то превращусь в человекообразного питона! Представляешь, на кого я стану похожа? – ответила Эвелина.

– Знаешь, сестренка, ты говоришь ерунду! По-моему, лучше быть живой змеей, чем мертвым голубем. Да и Тане сейчас необходима мать, способная здесь, на земле перегрызть за нее глотку, а не праведница, проливающая на небесах за нее слезы. А в рай ты не попадешь, не святая! Пойми ты, романтическая дуреха, твою дочь довели до самоубийства, а после сознательно и профессионально изуродовали. В настоящее время она инвалид, над которой необходимо утверждать опекунство. По медицинским показаниям Татьяна нетрудоспособна и обречена пожизненно находиться под надзором врачей из психдиспансера! Тебе, чтобы выбраться из ямы, сам Господь дает шанс. Ты даже не представляешь себе, какой Иван Петрович жадина и конъюнктурщик, и я не могу понять, почему он без всяких условий отдал тебе коробку с питоном. Может, ты мне объяснишь из-за чего?

– Не знаю, Ира! Возможно, он на старости лет решил замолить грехи перед своей совестью? Я ведь точно не знаю, кто подписывал документы о результатах проверки военного госпиталя в пятьдесят втором году, когда состряпали дело против Саши. С Иваном лично я никогда не сталкивалась, но фамилию Сидоренко вспоминаю: он уже тогда работал в системе Минздрава. Поговаривали о его сотрудничестве с органами.

– Возможно, ты права, Лина. Но кто это теперь может выяснить? Все давно утонуло в архивах НКВД. Знаю одно – простому смертному не позволили бы свободно разъезжать по Таиланду, общаться с монахами, принимать от них подарки и ввозить в страну лекарство, неизвестное отечественным медикам. Но ты не дури, дорогая, начинай пить эту дрянь! Я видела результаты твоей биопсии… Говорю тебе как врач: не тяни ни дня. Тебе терять нечего. Я свое дело сделала: вернула тебе доброе имя в глазах местных обывателей и приготовила настойку из этого проклятого змея. Сейчас дело за тобой. И плюнь ты на свою работу! Конечно, этот донос – твоя гражданская смерть. После него к ученикам тебя уже никто и никогда не подпустит. Но у тебя есть Таня, подумай о ней. А потом, кто знает, может, когда-нибудь и с Леной свидишься!

5

Прошла неделя. Эвелина Родионовна заканчивала первый цикл ядотерапии, разработанный буддийскими монахами. Лина похудела, почернела, у нее пропал аппетит, ее тошнило и постоянно клонило в сон. Но она не спала. Чрезвычайно яркие видения проплывали в ее затуманенном отравой мозгу.

В первые дни ей виделись люди, которых она когда-то любила. Казалось, что родные лица подбадривали ее нежными улыбками. Поначалу, ей пригрезилось, что она гуляет по берегу Днепра с молодым и красивым отцом, и они весело смеются над повесткой, в которой сообщается о его гибели на фронте.

В следующий раз ей привиделось, будто она накрывает стол в их Киевской квартире, и за ним оказываются мама, Лара, Саша и Женя. Они пьют вино и приветливо машут ей руками.

Потом ей показалось, что она выходит на сцену Большого зала Консерватории, чтобы исполнить выпускную программу. Играет она легко и свободно. Внезапно звуковой поток, словно ветер, подхватывает ее, и она летит в поднебесье, окруженная водоворотом сверкающих пассажей. Неожиданно они превращаются в прозрачные кружева, на которых, словно рубины, сверкают кровавые капли ее слез.

Эти видения были вариациями на темы из ее прошлого. Эвелине Родионовне они не доставляли радости, однако, были понятны и не оставляли неприятного осадка. Отличался от них последний сон Лины. Он настолько вывел ее из душевного равновесия, что она очнулась в холодном поту.

Ей померещилось, будто она находится в квартире в кабинете своего профессора, где занимается на его концертном рояле. Лина устала, она встает, выходит на балкон и осматривается. Перед ней открывается панорама города и строительные леса, окружающие дом. Они доходят до седьмого этажа, на котором расположена квартира ее наставника. Немного передохнув, Эвелина возвращается в кабинет и видит, что рояль ожил. Он чем-то возмущен и с визгом ездит по комнате, пытаясь найти себе выход. Инструмент хочет прорваться через дверь, но клавиатура чересчур большая и не помещается в дверном проеме. Оставив неудачную попытку выскочить в прихожую, рояль продолжает остервенело кружить по кабинету. Неожиданно он протискивается на балкон, на секунду в нерешительности задерживается у перил, а затем смело устремляется вниз, огромной смоляной каплей сползая по строительным лесам.

Эвелина в панике выбегает из квартиры и несется за ним в погоню. На лестничной клетке она остервенело нажимает на кнопку лифта, но тот не работает. И тогда, переполненная отчаянием, она летит вниз, перепрыгивая через ступеньки. На какое-то мгновенье Лине удается опередить стекающий по лесам рояль, и она, выскочив из подъезда, видит, как он лакированной черной каплей сползает на землю и останавливается на тротуаре. Эвелина кидается к клавиатуре, но инструмент демонстративно разворачивается к ней хвостом и устремляется на проезжую часть. Он быстро набирает скорость и, обгоняя черные «Волги», исчезает из поля зрения. Не чувствуя ног, Пазевская несется за ним по дороге, ежесекундно рискуя быть раздавленной машинами, обгоняющими ее. Они обдают ее бензинным смрадом и гудят, гудят…А она, потеряв рассудок от горя, все бежит и бежит за ним. Охваченная смятением, Лина не может разглядеть среди этого черного лязгающего потока черный силуэт своего рояля. Ноги ее не слушаются, сердце рвется наружу, она задыхается и кричит… Кричит из последних сил.

От собственного крика Эвелина Родионовна приходит в себя. Вокруг тишина. На тумбочке у кровати горит лампа, абажур которой прикрыт темным платком. В углу на раскладушке дремлет незнакомая женщина, прикрывшись белым халатом. Эвелина с трудом шевелит распухшими губами, незнакомка это слышит, поднимает голову и спрашивает:

– Вам что-нибудь нужно?

– Нет. А Вы кто?

– Я ваша сиделка. Меня прислала Ирина Родионовна. Она считает, что Тане по ночам необходим покой.

– А сколько я в отключке?

– Уже двое суток. Но Вы – молодец, лежали смирно, только все время стонали и плакали. Но сейчас, перед тем как очнуться, громко вскрикнули. Скоро рассвет. Утром Вы примите противоядие, и сразу станет полегче.

Пазевская устало закрыла глаза. По ее щекам беззвучно текли слезы.

– Итак, с роялем покончено навсегда. Как на душе гадко! О господи, как же мне опротивело все на этом свете! – подумала Пазевская и медленно отвернулась к стене.

Через час начало светать. Минут через сорок встала Таня, подошла к матери и взяла за руку, чтобы проверить пульс – он был неровный и с перебоями. Татьяна стала просить Лину повернуться и выпить сердечное, но та не отвечала. Сколько дочь не умоляла ответить ей хоть слово, мать молчала. К восьми приехала Ира, по-солдатски гаркнула на сестру и заставила принять противоядие. Эвелина безмолвно проглотила то, что ей дали, и опять отвернулась к стене.

– Я приеду в три часа. Ты выпьешь второй раз этот порошок, и будешь благодарить Создателя за то, что он подарил тебе это Тайское чудо! И не хандри, не все еще потеряно! Встанешь через четыре недели, и тогда будешь решать, что тебе делать. Лучше успокойся и порадуйся: твоя дочь молодец. Процесс ее реабилитации идет полным ходом!

Ира чмокнула сестру в мокрую от слез щеку и ушла, захватив с собой сиделку. Таня вышла их проводить, и в комнате воцарилась тишина. Лина лежала неподвижно и плакала. Она понимала, что становится провидицей и первое, что ей открылось, так это то, что с музыкой она распростилась навсегда. Распрощалась так же, как с мамой, с Ларой, с Сашей и с Женей. Она осознавала, что если сумеет это пережить, то уже никогда ни из-за чего не будет страдать так, как страдала сейчас. По сравнению с этой потерей, все остальные не столь глобальны. За близких Эвелина не задумываясь пожертвовала бы собственной жизнью, но это было все-таки из области тела. А вот музыка была для нее божественной квинтэссенцией мироздания, его сутью. Она была связующей нитью между ней – погруженной в себя чуточку экзальтированной женщиной, затерянной в толпе деловых, преуспевающих людей и кем-то, кто существует вне времени и пространства и находится превыше повседневной суеты. Как глубоко интимную тайну, Эвелина скрывала от всех, что совершенно ясно ощущает, будто ее существо подобно эоловой арфе, а потому она воспринимает любые звучания не только на слуховом и духовном, но и на биологическом уровне. Лина была убеждена, что человеческое тело подвержено влиянию окружающих его звуков и ритмов так же, как и психика. Она даже предполагала, что откровение, с которого начинается Евангелие: «Вначале было Слово и Слово было Бог», подразумевает под собой то, что в основе Вселенной лежит осмысленная интонация, своего рода вибрирующий код, смысл которого веками пытается постичь человеческий разум и законам которого подвластно все сущее. Именно поэтому Пазевская не удивилась, прочитав, что доподлинно установлено, будто животные и растения в атмосфере переполненной благостными гармониями быстрее размножаются, пышнее цветут, лучше плодоносят.

– Ну и кем я стану без музыки, если выживу? Кем? Она – моя душа! Я же без нее труп! Всего лишь гальванизированный труп! – размышляла Пазевская, переполненная отчаянием. – И вообще… Стоит на мгновенье вообразить, что ты всего лишь мешок дееспособной плоти, как тут же начинаешь соображать, что на всем белом свете у тебя нет ничего, кроме тела, подверженного тлену! После этого, ради его комфорта пойдешь на любые преступления. Пару месяцев такого образа мыслей, и ты плотоядная змея, для которой нет ни единого табу… Существо без души разрешает себе все, абсолютно все. Внутри подобного создания мир такой же, как на полотнах кубистов – там не учитывается ни один из законов мироздания. Играй формами, как вздумается. Полная свобода, нет ни тяготения, ни логики. Создаешь свою собственную вселенную, свой виртуальный мир и властвуешь в нем. Да, это так пьянит, что вполне может заменить счастье. Ощущаешь себя равным Творцу! Да, творчество… Летаешь на его пестрых крылышках, фантазируешь. А припечет солнышко реальности, и ты, как несчастный Икар, мордой в грязь! Но, все равно, приятно хоть изредка забывать, что ты всего лишь пыль.

Долго Лина лежала, охваченная болью, пока не разозлилась на себя за то, что попала под гипноз тягостных дум. Она решила не добивать ими себя, а потому настроила свои мысли на музыку.

– Пусть будет мой любимый Скрябин, его «Божественная симфония».

Внутренний слух Пазевской услужливо отозвался на этот приказ. Несколько минут, и в ее мозгу ожили знакомые до мельчайших подробностей страницы партитуры. Они звучали столь ясно, что Лине показалось, будто она слушает симфонию, сидя в концертном зале: как в юности ее завораживала пламенная стихия красок над которой огненными сполохами взлетали ввысь экстатические возгласы труб, увлекая ее в неистовое кипение собственного созидания.

– Александр Николаевич гений! Доподлинно гений! – как зачарованная шептала Эвелина. – Только ему дано зафиксировать все стадии пробуждения, развития и становления в человеческом самосознании. Той субстанции, в которой спрятана тайна его богоподобия. Просто видишь, как огненной точкой она зарождается где-то на уровне атомов, потом захватывает каждую клеточку тела, накаляя ее до такой степени, что вспыхивает все существо. А после – грандиозный пожар и ты, словно пылающая ракета, прорываешься в другое измерение, где прозреваешь. Это чувство столь ослепительно и так невероятно, что в одно мгновенье постигаешь смысл мироздания. Возможно, его сутью действительно является любовь. Хотя, по-моему, это ощущение не имеет словесного обозначения. Оно находится за пределами земного человеческого опыта. В любом случае, приятнее думать, что тебе суждено раствориться в море любви, став частичкой этой восхитительной стихии, чем медленно сдыхать так, как я. Какая мука сгнивать заживо от бессильной ярости рядом с единственно дорогим тебе человеком. И это в тот момент, когда он обезумел, осознав всю бездну собственного бессилия.

Эвелина Родионовна судорожно вздохнула и взяла с тумбочки колокольчик. На звонок прибежала Таня.

– Доченька. Если не трудно. Дай мне, пожалуйста, мокрое полотенце, стакан кефира и принеси альбом Пикассо – он лежит на рояле вместе с нотами.

Лина села на кровати, вытерла полотенцем лицо и руки, с трудом проглотила прохладное питье и погрузилась в созерцание репродукций.

В альбоме были собраны работы мастера, написанные в русле кубизма – ни знаменитого голубя, ни картин голубого и розового периодов в нем не было. Глядя на них, Эвелина вновь погрузилась в размышления.

– Это – не мир Бога. Этот мир сконструирован по прихоти человека. А тот – либо нигилист, опьяненный своим талантом, либо игрок, пошедший ва-банк ради приобретения земных благ. В любом случае, в этих картинах отсутствуют причинно-следственные связи. В них нет ни вины, ни наказания, ни созидания, ни разрушения. Здесь все расчленено на части, и они существуют раздельно. Это – хаос. Его зримый, материализованный облик. Однако я могу предположить, что полотна мастера куда реалистичнее, чем мы себе представляем. Люди узколобы! Навязали Вселенной свои, сугубо человеческие понятия, а теперь возмущаются, что ее законы им противоречат. Что бы ни болтали с кафедр наши марксисты, я все равно убеждена, что процессы, которые там происходят, трансцендентальны по своей сути. Возможно, Пикассо потому и прописался в гениях, что ему удалось показать, будто антимир существует. А сотворить его может разум, посмевший переступить через видимые глазом законы мироздания. В микрокосмосе подобного ума нет таких понятий, как истина или ложь, красота или уродство, добро или зло. Равнозначные и равновесомые они, словно облака, клубятся на его просторах, переплетаясь и складываясь в причудливые узоры. В западной музыке та же ситуация. Дерзкие интеллектуалы нововенской школы создали систему, по которой любой образованный человек может выстроить звуковую ткань. Поистине, надо быть сверхталантливой личностью, чтобы сделать продукт этого, по сути инженерного труда, произведением искусства. Интересно, что будут говорить потомки о нашем времени? Возможно, напишут, что антимир впервые в истории человечества настолько овладел умами людей, что, обезумев, они построили его на двух континентах. В результате подобного эксперимента разумных вынудили эмигрировать, чистых душой отправили в дурдома, а протестующих замуровали в тюрьмы и концлагеря. Зато выродки, за полвека уничтожившие золотой генофонд собственных народов, стали объектами для поклонения. Куда ни глянешь, отовсюду скалятся их самодовольные рожи. Они везде: в книгах, в газетах, на транспарантах, на киноэкранах, в мавзолеях.

В комнату вошла Таня и села на стул рядом с кроватью

– Как ты, мама?

– Терпимо, дочка. Расскажи-ка мне что-нибудь, развлеки. Надоело кружить по лабиринтам своего отравленного разума.

Таня принялась говорить тихим, мелодичным голосом, однако Лина ее не слушала. Она смотрела на дочь и видела, что та несчастна, старообразна, толста и отвратительно одета, а ее бесформенная рыжевато-каштановая грива прорезана серебряными прядями седых волос.

– В этом виновата только я! – думала Эвелина Родионовна. – Воспитала ее наивной, простодушной и доверчивой. Конечно, если человек по природе своей открытый и добрый, трудно сделать его подозрительным. Но все-таки… Надо было постоянно ей вдалбливать, что приличные люди встречаются, главным образом, в литературе. Хотя, конечно, в ее ситуации любая потеряет голову. Невозможно остаться в здравом уме, накрыв своего высоконравственного супруга в постели с собственной несовершеннолетней дочерью! Естественно, у Тани был шок. Но повеситься она решила не потому, что ее годами использовали и унижали. Ударом для нее явилось то, что ей убедительно дали понять, будто своей глупостью она заслужила подобную участь. Хотя, если бы не звонок этой малолетней шлюшки, Татьяна так бы ничего и не узнала. Не понимаю, зачем Мише понадобилось перед всеми выставлять жену сумасшедшей? Он это, явно, запланировал, иначе, зачем было запускать в дом старуху? Но, с другой стороны, кому может помешать тихая, доверчивая, добрая и работящая супруга, которая тащит на своих плечах весь дом, и к тому же материально себя обеспечивает? А может, Фрося сама надумала избавить сына от такой не престижной спутницы жизни? Ну, а Мише это оказалось на руку – он сам ходил по лезвию бритвы. Ему нужно было иметь под рукой средство, при помощи которого можно было бы в любой момент заткнуть рот жене, и это средство предоставила ему мать. Потому он и Агина подсылал – тот был свидетелем безобразий, творящихся в доме, да только не знал, кто их автор… А может, Борис был заодно с другом? Кто теперь скажет, что там происходило на самом деле?

– Доченька, будь добра, пойди в прихожую и принеси мою записную книжку. Она там, на тумбочке у зеркала.

Таня, прервав свой рассказ на полуслове, пошла выполнять просьбу матери. Когда она подала Эвелине записную книжку, та нашла в ней нужную страничку и сказала:

– Как я понимаю, у меня есть неделя отдыха от того ада, в который я погружаюсь из-за этого зелья. Я хочу, чтобы за эти дни ты привела себя в порядок. Твой вид угнетает меня больше, чем собственное положение. Вот телефон Дильбар Заминовой. Она заведует нашим Домом быта. У нее там есть ателье, парикмахерская, салон красоты – в общем, полный набор услуг. К тому же она хоть и женщина крупная, примерно твоей комплекции, но одевается превосходно, носит только импортные вещи. Позвони ей, передай от меня привет, скажи, что возишься со мной, очень устала и попроси ее привести тебя в порядок. Она не откажет. Ее дочь Зухра у меня в прошлом году блестяще окончила училище и без всяких проблем поступила в столичный Институт Искусств на фортепианный факультет. Где лежат деньги, ты знаешь. Диля о тебе позаботится. А ты не скупись, бери у нее самое лучшее, ты же приехала в одном платье. И ради Бога не соблазняйся на молодежные тряпки. Оденься в классическом стиле. Скажи Заминовой, что хочешь начать с парикмахерской и попроси, чтобы она отвела тебя к своему мастеру. Пусть тот хорошенько осветлит тебе волосы и сделает прическу. Лично я предпочитаю на полных лицах аккуратные стрижки, но это годится для деловых дам. А у тебя теперь стал тип лица, такой же, как у моделей Тициана. И не смейся, дорогая! Если не веришь, посмотри альбом с репродукциями его картин. И помни, одежду бери свободную и не пугайся ее размера. Да, и еще. Я немного приду в себя, позвоню Ире и попрошу, чтобы она показала тебя врачам из гинекологии. Я не верю, что ты не можешь иметь детей. Ответь, ты когда-нибудь аборт делала?

– Нет, мама, не делала.

– А Валентина?

– Не знаю, но, по-моему, нет.

– Да откуда тебе знать? У вас есть платные поликлиники, всегда можно договориться с врачами. Скажи, а Валя дома часто не ночевала?

– Что ты, мамочка? Я всегда проверяла, где она находится. Разве, что бабушка ее прикрывала. Но, в принципе, это возможно. Убеждена в одном, что бы с ней не случилось, Фрося и Миша все провернут, лишь бы не привлекать внимания.

– Ну и ладно, детка. Забудь о них! Давай лучше поговорим на другую тему. Ты, когда будешь у Дили, попроси, чтобы она уступила тебе то, что припрятала для себя. У нее дома два сундука новых импортных шмоток – мне ее дочь рассказывала. Плати столько, сколько запросит. С тебя она дорого не возьмет. Деньги у меня пока есть. Слава Богу, мне их мой дорогой Фаргин оставил.

Обговорив с матерью детали своего визита к Заминовой, Таня вышла из комнаты, а Эвелина Родионовна подумала о том, что невольно сделала то, что требовали монахи от тех, кто начинает лечиться – она искренне поблагодарила Создателя за то, что в ее жизни был такой преданный друг, как Женя.

На следующий день, в полдень, дремавшую в кресле Лину разбудила возбужденная дочь – она возвратилась от врача, к которому направила ее Ирина Родионовна.

– Что с тобой, дорогая, ты просто не в себе? – встревожилась мать.

– Еще бы! Да я впервые в жизни оказалась на этом чудовищном кресле! Эти дотошные бабы просто вывернули меня наизнанку.

– Ну, если ты впервые подвергаешься такой процедуре, то значит – либо абсолютно бесплодна, либо совершенно здорова.

– Мамочка, я здорова! Понимаешь, здо-ро-ва! У меня не нашли ни каких отклонений от нормы!

– Прекрасно, деточка. Теперь я смогу спокойно умереть. Это значит, что на старости лет ты не будешь одинокой. Вполне возможно, что рядом с тобой окажется такая же заботливая доченька, как сейчас у меня.

– Вероятно… Но тогда почему я ни разу не залетела? Мы с мужем прожили почти десять лет и никогда не предохранялись.

– А что же ты не пошла провериться?

– Миша всегда считал, что я бесплодна и запрещал обращаться к гинекологам. Говорил, мое тело принадлежит только ему, а он никогда не позволит этим варварам ковыряться в его единственной и любимой девочке.

– Полная чушь! Красивые байки! Пригодны лишь для девственницы, приехавшей из глубинки. А что, Танюша, у тебя кроме Михаила никого не было? Прости, что я спрашиваю… Мы уже столько лет живем в разных городах, и я ничего не знаю об этой стороне твоей жизни.

– Не было, конечно! Как стала с ним встречаться, когда учились на втором курсе, так и все. С женитьбой он тянул, говорил, что Валя уже не дитя, а потому невзлюбит мачеху. Но после, все-таки сделал предложение… Бог мой, какая же я была тогда счастливая! Как Золушка, когда ее нашел принц! Да ты это, наверняка, помнишь. В это невозможно было поверить! Провинциалка из студенческой общаги, и вдруг в дамки! В законные супруги к неотразимому Рийдену! Господи, как Миша тогда был красив, обходителен, остроумен. К тому же он уже защитился. Квартиру имел в центре города. Его дочка была уже не младенец, да и бабушка была на подхвате – в любой момент готова была с ней повозиться. Ну, а свекор – вообще шишка, подполковник со связями. Куда больше?

– Все так, Таня. Действительно, куда лучше. Все есть – и чувство, и отличные условия для жизни. Блестящая партия, да только не для тебя! Это – прекрасный вариант был бы для Лены. Она – стерва, красавица и умница. А ты у меня добрячка, милашка, не в меру чувствительна, да и талантами не блистаешь. Кроме языков тебе ведь ничего не давалось легко. Да ладно, родная. Не мне тебя критиковать! У самой разума не хватило помешать тебе с этим замужеством. Видимо, и я не умнее тебя. Впрочем, сейчас незачем обсуждать эту тему. Главное, что ни тогда, ни теперь для меня лучше тебя никого на свете нет! Такую дочку, как ты, днем с огнем не сыщешь. Давай-ка я встану, заварю чай, а ты звони Заминовой и договаривайся о встрече. Диля будет рада тебе доказать, что и здесь можно выглядеть столичной дивой. А пока запасись терпением. Знаешь, сегодня я хочу, чтобы ты привела меня в порядок: подстрижешь, подкрасишь, отгладишь мои шелковые халаты. А то я тебя критикую, а сама – страшней войны.

– Ну зачем ты себя насилуешь, мама? Я же вижу, что тебе очень плохо!

– Деточка, даже на смертном одре я не намерена изображать монстра. А уж пока шевелюсь, хочу выглядеть, как Шахи-Зинда при лунном свете. Там тоже старые развалины. Но как они загадочны, как романтичны!

– У тебя все юмор, мама. Лучше иди и отдыхай, я все сделаю сама.

Эвелина Родионовна легла поздно, но заснуть не смогла. Откуда-то из подсознания все время выползла мыслишка, что, приведя себя в порядок, она совершила погребальный ритуал, что жизнь закончена, а впереди – тьма, торжество врагов и отчаяние дочери. Чтобы хоть немного угомониться, Линепришлось глотать валериану – из-за ужасного лечения по-тайски, ей теперь приходилось употреблять только растительные настойки. Перед рассветом Эвелина забылась.

Проснулась она поздно. На столе лежала записка от Тани, дочь писала, что уехала на встречу с Заминовой.

День тянулся невыносимо долго. Лине было так тоскливо, что ныли челюсти. Телевизор смотреть не хотелось – демонстрировали какую-то ерунду. Можно было бы послушать пластинки: у Пазевской была уникальная фонотека, но она боялась об этом даже подумать. Ей казалось, услышит она несколько фраз в исполнении Горовица или Микельанджело, и умрет от разрыва сердца. Тяжко вздыхая, Эвелина Родионовна устроилась с книгой у окна.

Часов в пять к дому подкатила машина и из нее вышли две шикарные дамы. Через несколько минут скрипнула входная дверь, и перед Линой предстали Татьяна и Дильбар Заминова. Диля, увешенная драгоценностями, с огромным тюрбаном черных волос, облаченная в переливающееся платье из ханатласа, сверкала, словно новогодняя елка. Положив на стол огромные подарочные коробки, перевязанные цветными лентами, она бросилась к Пазевской с объятиями.

– Я так счастлива, что Вы вспомнили обо мне, дорогая! Я Вам так благодарна за дочь! У меня есть к Вам разговор минут на десять, но это после. А сейчас посмотрите на Таню. Она у Вас стала раскрасавицей! Теперь перед ней ни один мужчина не устоит! Костюм, который на ней, я доставала себе для официальных встреч. Он строгий, английского покроя. Это лен с лавсаном, он не мнется, и в нем не жарко. Мне самой эта вещь нравится, но она длинновата – не мой рост. Босоножки и сумка – тоже импортные, поступили в комплекте, по фактуре похожи на плетеную соломку, но это синтетика, а потому быстро не порвутся, ну а обруч, который у нее на голове, обтянут натуральной кожей. Я доставала его для Зухры. Обратите внимание, все вещи составляют ансамбль – подобраны в тон! Над прической и макияжем Танечки работал наш лучший мастер – он недавно приехал из Москвы со стажировки. В общем, все, что на Вашей дочери – Европа. Да, я белье ей подобрала заграничное, и не синтетическое, а из тончайшего натурального шелка. Отделано превосходными кружевами. В коробках есть все, что нужно молодой женщине: пеньюар, ночная сорочка, халат, тапочки…Я с удовольствием позаботилась о Татьяне, но, честно говоря, подобные хлопоты у меня не кончаются уже полгода. Скоро собираюсь выдавать замуж дочь, так что требуется целый вагон денег. Теперь самое главное мебель достать!

Эвелина Родионовна, ошеломленная не столько словесным потоком Дили, сколько видом дочери, молчала.

– Ты теперь похожа на Лавинию, дорогая. Просто неотразима, – выдавила, наконец, из себя Лина.

– Ты это о ком, мама? – смущенно прошептала Таня.

– Это дочь Тициана. Он ее часто писал, потом посмотришь на ее портрет.

Татьяна, действительно, была хороша. Бледно-желтый льняной костюм строгого прямого покроя, украшенный тремя крупными перламутровыми пуговицами, свободно сидел на ее высокой полной фигуре. Легкие плетеные босоножки на устойчивом каблуке и модная сумка цвета взбитых сливок дополняли ансамбль. На голове пышный пучок золотистых вьющихся волос поддерживал обруч, обтянутый светлой кожей с тисненным золотым рисунком. Мягкий, ненавязчивый макияж был сделан так, чтобы привлечь внимание собеседника к золотисто-карим Таниным глазам, по-детски растерянным и трогательно-печальным. Светло-розовая перламутровая помада делала ее крупные губы похожими на лепестки только что распустившейся розы.

Дильбар сообразив, что так привлекло внимание Пазевской, защебетала:

– В коробках есть все, что нужно для того, чтобы так выглядеть: тени, тональная пудра, карандаши, тушь. Я думаю, если Танечка потренируется, то уже через пару дней сможет сама так краситься!

Эвелина Родионовна поблагодарила Заминову за заботу, предложила ей располагаться поудобнее и попросила дочь похозяйничать. Таня, переодевшись в новый халат, стала степенно накрывать стол. Лина, глядя на ее медлительные движения, тяжело вздохнула – слишком уж не вязался ее новый облик с внешностью той хрупкой, длинноногой девушки, какой она уехала из дома, поступив учиться на библиотечный факультет столичного пединститута.

Дильбар не замолкала ни на минуту, рассказывая городские новости. Уже позже она выложила то, из-за чего посетила Эвелину Родионовну – ей очень хотелось узнать мнение Пазевской о сыне Джамили Азархановой, Мураде Урманове, за которого она хотела отдать дочь. Парень четыре года занимался в классе Эвелины, после окончания училища ушел в армию, отслужил и недавно демобилизовался. Во времена студенчества Мурад дружил с Зухрой, и теперь Диля вместе с родителями юноши планировали соединить своих детей узами брака. Дело это еще находилось на стадии переговоров, а потому Заминова решила загодя получить объективную информацию о характере своего предполагаемого зятя – она опасалась совершить ошибку, доверив судьбу своей единственной дочери ненадежному человеку. Эти сведения были чрезвычайно деликатного свойства и, как женщина практичная, Диля сочла, что сможет раздобыть их только у Эвелины Родионовны. Заминова была убеждена, что Лина, как опытный педагог, за годы индивидуальных занятий узнала о своем подопечном то, что и для его родной матери является тайной за семью печатями.

Пазевская против Урманова ничего не имела, а потому сказала правду, охарактеризовав юношу, как человека импульсивного, не глупого, не испорченного, но обладающего неустойчивым характером и чрезмерно развитым самолюбием.

– Главное, чтобы Мурик нашел себе дело по душе и по способностям, тогда у него и в семье будет мир и лад! – заключила Эвелина Родионовна.

– Ах, Линочка, работа у него будет замечательная! Джамиля берет его к себе в училище педагогом и отдает ему Ваших студентов.

– Моих! Не может этого быть! Это же очень рискованный шаг со стороны Мили, – возразила Эвелина. – Ее сын три года не подходил к инструменту! Да и мои бывшие студенты достаточно продвинуты. Играют программы вполне подходящие для студентов столичного Вуза. Мурику бы подучиться, получить высшее образование… Без него он, вообще-то, не имеет юридического права преподавать в училище специальность. Эта работа требует достаточно высокой квалификации.

– Не волнуйтесь, дорогая! Мурад поступает в Институт Культуры на заочное отделение, так что у него нет причин отказываться от такой престижной работы. Студент столичного вуза, да диплом нашего училища – все, как положено. Хотя я, конечно, всех тонкостей Вашего дела не знаю.

– Похоже, Вы уже решили, что Зухра бросит учебу в столице и приедет сюда, к нему.

Через год она окончит второй курс, переведется на заочное отдаление и вернется. А за это время мы купим им квартиру, обставим, одежду приобретем, деньги на свадьбу соберем. Я к этому союзу отношусь положительно. Парень симпатичный, мать – директор училища, отец заведует городским отделом образования. Вы же его хорошо знаете, это – Исмаил Урманов. С ним Ваш Женя часто общался по работе. Иса – человек очень влиятельный, а как мужчина просто неотразим. Красавец в самом расцвете сил, ему ведь нет и сорока трех лет. Они с Джамилей ровесники, поженились совсем молодыми.

– Все понятно, Диля. У меня только один вопрос. Азарханова объяснила Вам, с чего это она решила так рисковать, пристроив сына преподавать в училище специальное фортепиано? Ему бы поначалу поднабраться опыта на менее ответственной работе. Ну, хотя бы взять нагрузку по курсу общего фортепиано, чтобы обучать вокалистов, народников. В крайнем случае, оркестрантов. Все проще…

– Мне, конечно, безразлично, чему будет учить студентов Мурад. Но Джамиля мне растолковала, что обучать студентов в училище по специальности престижно. Это все равно, что быть тренером республиканской юношеской сборной по какому-либо виду спорта. А вот вести класс общего фортепиано – бесславный труд. Он равносилен работе учителя по физкультуре в школе с математическим уклоном, где все учащиеся либо полудохлые очкарики, либо «высоколобики», страдающие от ожирения.

– Очень остроумное сравнение! Я потрясена, сколь доходчиво моя подруга объяснила Вам суть этой весьма специфической проблемы. Воистину, с головой у нее все в порядке.

Заминова, услышав от Эвелины положительный отзыв о Мураде, покинула ее окрыленная: что бы там не болтали окружающие о Пазевской, а Дильбар ей верила. Она считала Лину женщиной проницательной и с характером. К тому же Диля полагала, что ее взбалмошная и неорганизованная Зухра поступила в Институт только благодаря педагогическому мастерству Эвелины Родионовны. Между тем, теперь Заминова торопилась вернуть дочь домой и поскорее выдать замуж. Она опасалась, что девушка, насмотревшись на свободные нравы, царящие в столичной общаге, где она живет, пустится во все тяжкие, позабыв о целомудрии, столь почитаемом в семьях, приверженных национальным традициям.

Чем ближе время шло к вечеру, тем мрачнее становилась Эвелина Родионовна. Впервые для нее прояснилась ситуация вокруг доносов о ее неблагонадежности и сплетне о заразе, которой она может наградить любого, вступившего с ней в контакт. Цель этой затеи мог не увидеть только слепец: Джамиле для своего профессионально неоперившегося сыночка понадобился ее отлично надрессированный класс. При этом Азарханова отобрала у Пазевской учеников так ловко, что теперь об их уважении к ней стало неприлично даже вспоминать. Джамиля проделала это почти гениально: две умело состряпанные бумажки плюс одна ловко запущенная «утка», и Лина превратилась в изгоя. Пазевской было жаль своего титанического труда, который она затратила на своих учеников. Все это оказалось мыльным пузырем, лопнувшим при первом же дуновении ветра. Никому из родителей ее подопечных и в голову не пришло защитить ее доброе имя.

– Ну, что ж, дорогие мои. Подписав кляузу, вы автоматически предопределили профессиональное будущее своих отпрысков. Теперь их судьба, не мое дело. Ребята получат то, что вы захотели сами – духовного наставника с кругозором тапера, недоучки, который на протяжении трех лет не имел никакого соприкосновения с классикой. Но, Миля… Миля! Моя единственная, моя дорогая подруга. Выставила меня перед всем городом растлителем юных душ и заразной шлюхой! Надругалась даже над светлой памятью Женечки… В общем, что говорить, мастерица по грязным технологиям! Будь у меня силы и жизнь, я бы попыталась рассчитаться с ней, а так? Господи, о чем я думаю? Может, у меня вообще на этом свете осталось несколько светлых дней? До начала следующего курса осталось всего четверо суток!

Было поздно. Эвелина Родионовна смертельно устала. Она с трудом поднялась с кресла, на котором отдыхала в гостиной, и направилась в свою спальню. Навстречу вышла Таня. Она была в просторном шелковом бледно– розовом пеньюаре, отделанном тончайшим кружевом. Под ним виднелась полупрозрачная ночная сорочка, сквозь которую просвечивало молодое, роскошное тело. Ее нежное, печальное лицо утопало в море кудрей, золотистыми змейками, струящимися по белоснежным плечам и пышной груди.

– Ну, дорогая, ты прекрасна, как Тициановская модель! Приляг перед зеркалом, и затмишь его знаменитую Венеру! Не хватает только толстеньких кудрявых ангелочков, – восхищенно произнесла Лина, и в ее глазах закружились ледяные искры.

– Если не очень утомилась, зайди ко мне в комнату на несколько минут. Есть дело.

Скинув халат и с облегчением вытянувшись, Эвелина спросила дочь:

– Скажи детка, теперь ты себе нравишься?

– Да, мама, и это меня удивляет! Я привыкла видеть себя молодой, изящной и подвижной, а этот облик мне непривычен. Я по-прежнему думаю о себе, как о мерзкой корове, но подхожу к зеркалу и понимаю, что это не так.

– Скажи, ты очень скучаешь по мужу?

– О чем ты, мама? Я слышать о нем не могу! Меня трясет от отвращения и страха!

– Ну, а если тебя станет домогаться высокий эффектный брюнет в самом расцвете сил, и к тому же влиятельный и при деньгах

– Не знаю, я об этом не думала. Такой человек, наверняка, женат, и у него есть дети. Полагаешь, я рискну снова нарваться на неприятности? Нет, ни за что! Теперь я никому не верю, всех боюсь, а потому ни от кого ничего не хочу.

– Отлично, родная. Но если за тобой начнут ухаживать, сможешь ли ты держать себя в руках, не дерзить, не дергаться и отказывать с милой улыбочкой, поблагодарив за внимание?

– Конечно, мама. Если это произойдет, я действительно буду польщена. Но сойтись? Нет, это просто невозможно! Ни за что!

– Хочу сказать тебе еще одну вещь. Запомни, если легкомысленно отнесешься к интимным отношениям с кем-нибудь из здешних жеребчиков, то рискуешь сразу же залететь. И не смотри удивленно! Я полагаю, твой Миша уже много лет бесплоден, потому и к врачам тебя не пускал… Теперь о деле. Завтра ты встанешь пораньше, приведешь себя в полный порядок и пойдешь в Горисполком к Урманову. Он старый приятель Фаргина, его кабинет находится на том же этаже, что был у Жени – мой друг заведовал отделом индивидуального строительства. Исмаил хорошо со мной знаком, его сын окончил у меня училище три года назад. Ты представишься ему, скажешь, что я при смерти, а потому хочу точно знать, в чем меня обвиняют. Если Иса сможет добраться до кляуз, порочащих мое имя, пусть сделает с них копии. Я хочу с ними ознакомиться. Это – дело серьезное. Мы обе не в курсе того, сколько мне осталось жить, поэтому смело иди и проси. Он не посмеет тебе отказать. И помни, родная, тебе надо себя беречь. Пока ты еще не готова к встряскам, которые бывают у тех, кто заводит романы с женатыми мужчинами!

Таня поднялась, чтобы уйти, но Лина остановила ее. С трудом встав с постели, она достала из тумбочки бархатную коробочку и отдала ее дочери.

– Здесь изумительный, поистине царский гарнитур из золотистых топазов: серьги, подвеска на бархатной ленточке и кольцо. Мне его Женя подарил незадолго до своей гибели. Купил в столичной комиссионке. Я его не носила, мне кольцо велико. Хотела отдать мастеру, чтобы уменьшил, но не успела. Все это оденешь завтра со своим новым костюмом – ты должна быть неотразима. Держись с достоинством и не сутулься. Представь, что ты императрица Екатерина II. Поняла? Перед уходом обязательно разбуди меня, я хочу поглядеть, как ты будешь выглядеть.

Эвелина спала плохо. Она ощущала, что к ней возвращаются силы, но понимала, что в их основе лежат совсем не те чувства, которые еще совсем недавно были сутью ее личности: любовь к прекрасному, уважение к людям, вера в силу добра. Она четко осознавала, что прилив энергии, поднявшийся из глубины ее истерзанного существа, рождается из собственной агонии, а потому замешан на смертельной ненависти, нечеловеческой боли и неистребимой жажде мщения.

Утром, проводив дочь, Пазевская облегченно вздохнула. Теперь одиночество и тишина Лине стали необходимы – они помогали ей погружаться в глубины собственного «я». Она содрогалась при виде грозовых туч и черных молний, полыхающих на некогда светлых просторах ее изболевшейся души, а потому становилась все сумрачнее и сосредоточеннее. Еще раз, обдумав создавшуюся ситуацию, Эвелина одобрила свое решение послать Таню на прием к Урманову. Она предполагала, что у Исмаила, такого крупного, шумного и эмоционального мужчины, давно должна была быть набита оскомина от общения с маленькой, желчной, сухопарой и непомерно амбициозной Милей, а потому он просто не сможет не расчувствоваться при виде Тани – такой роскошной, золотоволосой, безутешно-печальной и молодой.

Пазевская все рассчитала правильно, и через два дня Исмаил Азизович посетил их лично. Он поблагодарил Эвелину Родионовну за то, что она настолько хорошо обучили его сына, что теперь ему доверяют в училище работу педагога по специальности, а потом, показав копию доноса, ходившего по рукам в высших инстанциях, попросил Пазевскую его прокомментировать.

Эвелина была мастером разговорного жанра. За пятнадцать минут она убедила Урманова, что кляузу написали завистники и неучи. Она объяснила, что альбом с репродукциями картин Пикассо легально завезен в страну доцентом Киевской консерватории Гаврилиной после гастролей по Франции, а потому не может быть признан контрабандой. Лина разъяснила Исе, что знакомство учащихся с разными аспектами творчества художника, автора знаменитого голубя, ставшего символом мира на земле, не может квалифицироваться, как пропаганда буржуазного мировоззрения. А после этого рассказала, что выдающегося французского композитора Мессиана все просвещенное человечество знает, как страстного поклонника природы, записывающего голоса птиц, а потом вставляющего эти записи в свои сочинения. Его пьесы, вошедшие в альбом под названием «20 взглядов младенца Христа», напрямую не связаны с духовной музыкой, так как не имеют текстов. Они пронизаны любовью ко всему человечеству и пропагандируют религиозное мировоззрение не более, чем картины Рафаэля, Микельанджело и Да Винчи, с изображением мадонн, а эти шедевры составляют гордость лучших музеев страны.

Исмаил сидел красный, как вареный рак, и молча слушал лекцию Пазевской. Уходя, он пообещал помочь Тане получить временную прописку по уходу за матерью. Уже прощаясь в прихожей с молодой женщиной, Иса горестно прошептал:

– Ваша мама блестящий специалист. Я бы мечтал, чтобы она по-прежнему опекала моего сына. К сожалению, это уже невозможно! Ужасно сознавать, что последние месяцы жизни такого человека омрачены потоками клеветы. Сделаю все, что в моих силах, чтобы аннулировать все обвинения в ее адрес.

Урманов с энтузиазмом взялся за это дело не только по соображениям чистого альтруизма. Он искренне считал, что инсинуации в адрес Эвелины Родионовны рикошетом бьют и по его семье. Исмаил рассуждал логично: в городе все знали, что Пазевская была очень близка с Джамилей и та прислушивалась к профессиональным советам подруги. Миля с гордостью трубила на каждом углу, что под ее руководством их сын Мурад станет высококлассным специалистом. Теперь парень приехал, только начинает свою педагогическую деятельность, и от ошибок не застрахован. В создавшейся ситуации любой его профессиональный промах может быть истолкован недоброжелателями их семьи не как проявление юношеской незрелости, а как сознательное вредительство, осуществляемое в соответствии с порочной идеологией, усвоенной им в классе своего неблагонадежного и социально опасного преподавателя.

Исмаил успешно провел работу по реабилитации Эвелины Родионовны в высших эшелонах власти. Окончательно обелить имя Пазевской взялась сама Азарханова. К этому делу она приступила с энергией, достойной восхищения, так как была полностью удовлетворена тем, как развиваются события. Как ни странно, но Джамилю необыкновенно вдохновлял тот факт, что добила она подругу чужими руками. Миля прекрасно рассчитала оптимальное время для нападения. Она нанесла удар тогда, когда физические и душевные силы Лины были подорваны не только бесконечной чередой несчастий, свалившихся ей на голову, но и проблемами со здоровьем, неизбежно возникающими у женщин, перешагнувшими пятидесятилетний возрастной порог. В итоге, покончить с Пазевской оказалось настолько легко, что у Джамили возникло ощущение, будто само провидение взялось помогать ей в этом деле. И вот теперь, когда Лина находилась на пороге лучшего мира, Азарханова надумала превратить погребальный костер, на котором она так ловко сожгла доброе имя подруги, в вечный памятный огонь. Ей показалось, что из его искр она сумеет соорудить великолепный нимб для собственного отпрыска. Достаточно было объявить Эвелину Родионовну гениальным педагогом, ставшим жертвой несправедливых гонений, а Урманова – единственным из ее воспитанников, сумевшим в полной мере воспринять и усвоить традиции советской пианистической школы. После этого все почести, предназначавшиеся окруженной мученическим ореолом Пазевской, автоматически унаследует Мурад, как самым одаренный из ее учеников.

Азарханова справилась с поставленной задачей блестяще. На собрание в актовый зал училища она пригласила местную интеллигенцию, корреспондентов центральных газет, представителей горкома, обкома и профсоюзных организаций. Джамиля разразилась блистательным панегириком в адрес Пазевской, гневно обвинила в инсинуациях тех, кто писал на нее кляузы, а потом предупредила доносчиц, что впредь никто и никогда не будет рассматривать их жалобы. После сборища, закончившегося здравицей в честь умирающей, Миля пригласила клеветниц, заклейменных общественным мнением к себе в кабинет. Там она и сообщила перепуганным женщинам, затеявшим эту склоку под ее личным нажимом, об ожидающем их счастье: отныне их чада станут постигать тонкости пианизма в классе лучшего выпускника Эвелины Родионовны, а ныне студента Института Культуры, Урманова Мурада Исмаиловича. Умолчала Миля только об одной детали: ее отпрыск, использовав льготы, предоставляемые тем, кто отслужил в армии, поступил туда учиться по специальности «клубное дело», что к искусству игры на фортепиано не имело ни малейшего отношения.

А в это время насмерть перепуганная Таня плакала у постели бредившей матери, которая периодически разражалась тихим смехом, переходящим в горькие слезы. Эвелина горела, как в огне: шли четвертые сутки второго цикла ядотерапии по-тайски.

6

Отравленный мозг Эвелины проделывал с ней удивительные трюки – он складывал в пеструю, подчас совершенно нелепую мозаику ее впечатления от природы, произведений искусства, жизни. Все, что когда-то тревожило и восхищало, пугало и отталкивало ее тонко организованную, артистическую натуру, проходило перед ее глазами то в причудливо-пленительной, то в откровенно несуразной форме.

На этот раз Лина видела себя юной красавицей, гуляющей по прекрасному саду. Жаркий воздух был напоен запахами лавровых деревьев и цветущих магнолий. Под теплым ветерком тихо шелестели изумрудные листья эвкалиптов и едва покачивались ветви высоких, почти черных кипарисов. Эвелина стояла на площадке, в центре сада, откуда расходились в разные стороны три дорожки, посыпанные красным песком. Одна вела к замку, расположенному на горе, другая к искусственному озеру с пресной водой, а третья спускалась к океану.

Неожиданно на дорожке, ведущей из дворца, появилась стайка девушек, одетых в белые хитоны и легкие сандалии. Лина оглядела свой наряд и увидела, что он гораздо богаче и живописнее, чем у них: ее хитон – алый, с золотым шитьем, украшенный рубинами, сверкал, как солнце на закате.

Девушки, подбежав поближе, поклонились и защебетали, словно стайка перепуганных пташек. Одна твердила, что Эвелину требует к себе ее отец – царь Агенор, другая, что в саду у озера пасется огромный белый бык с перламутровыми рогами, а третья, что лебеди, которые всегда плавали в озере, так его испугались, что поднялись в воздух, несмотря на подрезанные крылья. Самое удивительное, что девушки величали ее принцессой Эвой. Лина, сообразив, что эти особы – ее подданные, приказала им удалится. Девушки безропотно выполнили ее приказ, а Эва направились к озеру, желая удовлетворить свое любопытство.

Она подошла к водоему и обомлела. На берегу посреди клумбы из маргариток и анемонов лежал огромный белый бык с перламутровыми рогами в форме лиры, которые под солнечными лучами переливались, словно розовый жемчуг. Его взгляд был таким покорным, что она осмелела, подошла и стала гладить. Оказалось, что бык покрыт точно такой же короткой, мягкой шерстью, как и ее любимый белый кот. Эва развеселилась и, забыв об осторожности, попросила животное ее покатать. Бык послушно приник к земле, и она взобралась на него. Расположившись поудобнее на его огромной спине и вцепившись в искривленные рога, Эва взмолилась:

– Белорожка, дорогой, ты мне так нравишься! Беги по саду и ничего не бойся. Здесь я хозяйка, и тебя никто не посмеет обидеть!

Бык осторожно поднялся и побежал. Двигался он так легко и быстро, что Эве стало казаться, будто она сама несется по аллеям с невиданной дотоле быстротой. Черные ряды кипарисов, яркие клумбы с экзотическими цветами – все мелькало перед ее возбужденным взором.

Бык, чувствуя, что всадница от него в восторге, осмелел, подбежал к морю, кинулся в него и поплыл. Эва сама удивлялась, что относится к этому так спокойно. Возможно, ее успокаивала уверенность в том, что Белорожка ее никогда не обидит. Животное плыло легко и быстро и она, убаюканная мерным покачиванием на волнах, задремала. Внезапно Лине показалось, что все происходящее – картина, на которую она смотрит со стороны: на безбрежных, темных просторах океана, по молочно-розовой дорожке, светлеющей в отблесках заката, плывет белоснежный бык. На его спине примостилась хрупкая темноволосая девушка в алом одеянии. Рубиновые лучи заходящего солнца, отражаясь в перламутровых рогах животного и золотом шитье на одежде всадницы, золотым дождем сыплются на розовые верхушки волн. В бескрайнем жемчужно-сером небе сквозь прорехи темных с сиреневой бахромой облачков мелькают искорки первых звезд, и проглядывает полупрозрачный рожок молодого месяца. Это зрелище было столь величественно, что Эвелина Родионовна вскрикнула от восхищения и очнулась.

В комнате стояла тишина, за окном виднелось закатное небо, у кровати в слезах сидела Таня, а у стола стояла Ира и что-то наливала в стакан.

– Выпей, Танечка, успокойся… Линочка все перетерпит и поправится! Ее лечение идет строго по плану. Ты же видела, что творилось с Ларой… Ей было еще хуже. Я хоть и врач, а этого вынести не могла. Струсила. Лекарства доставала все, даже морфий. Но сидеть рядом было выше моих сил. Понимаешь, на работе черствеешь. Там это необходимо, иначе будешь не врачом, а плакальщицей! Но, когда дело касается родных – все валится из рук. Иногда просто голову теряешь.

– Ира, налей и мне что-нибудь. Так хочется пить, – еле слышно прошептала Эвелина. Таня быстро смахнула слезы, Ирина Родионовна улыбнулась и обе женщины, воспрянув духом, засуетились вокруг больной.

– Господи, у меня в голове какая-то свистопляска! – решила Лина.– Дикая мешанина из впечатлений от парка в Гаграх, кипарисовой аллеи в Новом Афоне и картины Серова «Похищение Европы». Жаль, я никогда не видела ее в цвете, только черно-белую репродукцию. Интересно, как она смотрится в подлиннике? Понятно, Белорожка – это Зевс, а я – его возлюбленная Европа … Припоминаю, в древнегреческих мифах говорится, будто они жили на Крите и у них было три сына. Старшего звали Миносом. Когда он возмужал, то стал правителем острова и повелителем на просторах Эгейского моря. Удивительно! В видениях любые образы выглядят гораздо ярче, чем в повседневной жизни. Интересно, увижу ли я продолжение этого сюжета?

Эвелина попила чай, немного отдохнула, а к вечеру, содрогаясь от страха, проглотила очередную порцию яда. Через полчаса она снова впала в забытье.

Ей виделось, будто она находится на Крите, в Кноссе в своем роскошном дворце. По ее приказу его воздвигли на живописном холме – правительнице хотелось, чтобы с его террас открывался вид на город и на море. Эве нравилась ее жилище: просторное, украшенное ажурными лестницами и колоннадами, оно особенно привлекало ее своими внутренними двориками, освещающимися сквозь маленькие окна, проделанные в потолках. Через них в помещения проникали свежий воздух и свет, благодаря ним даже в самые знойные дни внутри царили прохлада и приятный полумрак. Высеченные из камня резные вазы, великолепно расписанная керамика, роскошные изделия из бронзы, золота и серебра приковывали взор. Но самым большим чудом Кносского дворца Эва считала красочные фрески, покрывающие стены, потолки, а в ее покоях даже полы. Однако среди этого великолепия, больше всего завораживала Лину красная стена в тронном зале. На ней по ее приказу мастер изобразил мифических чудовищ-грифонов. Царица в душе посмеивалась, глядя какой страх они внушают простым смертным, приходящим к ней во дворец с просьбами.

Эвелина бродила по комнатам в одиночестве. Она с грустью вглядываясь во фреску, на которой придворный художник запечатлел ее облик во времена ее юности – в открытом платье из тончайшей материи, отделанной оранжево-черной каймой Эва была неотразима. Со слезами на глазах правительница подошла к другой стене, там был изображен огромный бык в окружении молодых девушек. Королева с тоской оглядывала дворец, понимая, что должна расстаться со своей второй родиной, где была так счастлива. Громовержец и сам любил Крит – он здесь родился. Именно поэтому, много лет тому назад он и привез сюда ее – прелестную Финикийскую царевну, в тот момент, когда пожелал сделать своей земной супругой. Долго жили они в любви и согласии, за это время у них родилось трое сыновей. К несчастью, Зевс изменил ей, увлекшись прекрасной Мнемозиной. Правительница Крита, возможно, и перетерпела бы увлечение супруга, не будь его новая подруга столь плодовита – она осчастливила Громовержца, родив ему девять дочерей. После этого Зевс окончательно расстался с Эвой. Он решил всерьез заняться девочками, дав им достойное воспитание, так как надумал со временем сделать их музами – покровительницами искусств и наук.

Эвелине казалось, что венценосный супруг ее окончательно забыл, но на рассвете он посетил дворец и приказал ей вместе с сыновьями, не мешкая, покинуть остров. Зевс предупредил, что грядет катастрофа, и просил их, бросив все, немедленно уезжать: он хотел спасти и Эву, и сыновей, которым собирался покровительствовать всю их жизнь.

Эвелина посмотрела на небо, солнце стояло в зените, пора было собираться в дорогу. Вызвав к себе двух служанок, она приказала им уложить в серебряные лари все самое ценное и отослать на корабль. Ближе к вечеру Эва с детьми покинули дворец, а ночью началось светопреставление – гигантский вулкан на соседнем острове Фара проснулся.

Извергая из своего чрева потоки огня и кипящей лавы, он превратил море, по которому плыл корабль с Эвелиной и мальчиками в адский котел. Перепуганная царица взмолилась, призывая на помощь Громовержца и его брата – властителя морей Посейдона. Она догадывалась, что в это время чудовищные волны, опустошая Крит, уносили в море ее подданных вместе с их жилищами. Эвелина тряслась от ужаса, ее бил озноб, зубы стучали. Почувствовав страшный холод, она пришла в себя…Ира поправляла салфетку со льдом, которую наложила ей не лоб.

– Что со мной? – пролепетала Лина.

– У тебя жар, дорогая. Ты бредила, кричала, умоляла спасти тебя и детей. Слава Богу, очнулась. Сядь на кровати, не лежи, как бревно! Садись, сейчас я тебя помою.

– Бред какой-то! Мне казалось, будто я с сыновьями на парусном суденышке попала в бурю, вызванную извержением вулкана.

– Отдыхай, родная. Ты дома, Таня спит, а вчера вечером звонила из Израиля Лена. У нее все в порядке. Она пообещала прислать новое лекарство от рака. Но думаю, что ты обойдешься без него. У тебя все лимфоузлы опали, стали значительно меньше. Потерпи до утра, завтра начнешь пить противоядие.

Неделя тянулась медленно. Лина была очень слаба несмотря на то, что пила порошки, очищающие организм от отравы. Она окончательно потеряла ко всему интерес. Ее абсолютно не радовало, что на собрании в училище городская общественность постановила сменить хулу в ее адрес на похвалу, и совершенно не оскорбляло, что Джамиля отдала ее учеников своему сыну – студенту первого курса Института Культуры. Тощая и безжизненная, еле передвигаясь по дому, Эвелина с отвращением глядела на свою иссохшую кожу, сквозь которую проступила сетка вздувшихся капилляров.

– Ну, точно, сетчатый питон. Только в голове гул и ничего общего с Пифией. Видения красивые, но в чем их тайный смысл не пойму.

На седьмые сутки Лине стало полегче. Но это ее мало утешало. С утра предстояло начинать новый цикл ядотерапии, а это означило, что впереди ее ждали новые приступы бреда и высокая температура. Эвелине стало казаться, что эту неделю она уже не переживет.

– Ничего, быстрая смерть – не самое страшное! Я где-то читала, что одна жрица, фанатично служившая богине Гере – небесной супруге Зевса – долго вымаливала у нее для своих сыновей самую великую милость, на которую та способна. И Гера исполнила просьбу наивной матери – послала ее детям смерть во сне.

Поздно вечером Эвелина Родионовна позвонила сестре и попросила ее забрать Таню в больницу. Лина не хотела, чтобы дочь после пережитых ею потрясений, присутствовала при ее возможной кончине.

– Линочка, Танюша не безумная. Она не согласится покинуть тебя добровольно! Не посылать же за ней санитаров! Но, в главном, ты права, я пришлю к тебе двух сиделок и поговорю с врачами, чтобы они поддержали ее медикаментозно.

На следующее утро, принимая отраву, Лина шептала:

– Может, досмотрю последнюю серию удивительной истории о Зевсе и Европе. Прекрасное зрелище напоследок устроил мне Всевышний! Поистине, королевский уход в небытие!

Сутки Эвелина горела, как в адском котле. Потом температура немного понизилась и видения возродились в ее воспаленном мозгу.

Она видела себя супругой бездетного царя Астерия, который воспитал ее мальчиков. Ее старший – Минос, любимец дяди Посейдона, вернулся в Кносс, где с его помощью стал правителем. В день восхождения юноши на престол, властитель морей послал племяннику в дар быка, чтобы тот своим грозным видом внушал трепет всем, кто посещал остров. Минос чувствовал себя счастливым. Помимо власти над Критом и над Эгейским морем он владел и красавицей-женой, внучкой Солнца, Пасифаей. Правитель любил свою супругу, баловал ее, но детей у них не было. Царица Эва переживала из-за этого полагая, что кто-то из них нездоров.

Эвелина сидела на троне, погрузившись в свои мысли и не расслышала, как слуга объявил о приезде гонца с Крита с посланием от его правителя. В присланной грамоте Минос сообщал о рождении сына и умолял мать, не рассказывая об этом никому, приехать. Эва, собрав дорогие подарки, не мешкая двинулась в путь. Как проходила дорога, Эвелина не помнила, но она чувствовала на своем лице дыхание прохладного морского ветра. Придя в себя на несколько минут, Лина услышала возглас сестры. Та кому-то говорила:

– Слава Богу, температура у нее упала, скоро станет полегче.

Несмотря на это, видения у Эвелины возобновились, а потому она нисколько не удивилась, очутившись на террасе Кносского дворца. Минос нерешительно ввел ее в опочивальню, поставил около ложа скамеечку, усадил на нее королеву-мать и откинул полог. На белоснежных простынях Эва увидела крупного младенца мужского пола, его тело было покрыто бурой шерсткой, а на шее красовалась крошечная головка теленка. От ужаса Эвелина лишилась языка.

– Пасифая говорит, что ребенок пошел в деда. Она утверждает, будто ты имела дело с отцом, когда тот был в образе быка, вот поэтому и наш малыш лишь наполовину человек. Супруга назвала его Минотавром.

– Твоя жена просто скотина! Оболгала и меня, и самого Зевса! Он ко мне в опочивальню входил только в человеческом обличие. А вот твоя жена путалась неизвестно с кем! Может даже с быком Посейдона – он ведь не вылезает из вашего сада! Позови Пасифаю, и немедленно!

– Я здесь, королева, и скажу, что ты сама глупая корова! Не понимаешь, что твой сын бесплоден, как пустыня и похотлив, как козел? Я удаляюсь. Но только посмейте причинить вред моему младенцу! Бык Посейдона в тот же час разнесет ваш дворец на куски! А ты, мой супруг, мне просто отвратителен…Я – внучка великого Гелиоса, проклинаю тебя! Отныне твое семя принесет смерть любой женщине, с которой ты захочешь сойтись – оно будет полно скорпионов, змей и сколопендр! Посмотрим, во что превратится после этого твоя жизнь, и как ты станешь осуществлять свои мерзкие эротические фантазии!

Пасифая исчезла, а Эва и Минос остались стоять, как громом пораженные. Не прошло и получаса, как встревоженная стража им доложила, что бык Посейдона взбесился, проломил ограду сада и, круша все на своем пути, убежал куда-то за город. В эту минуту Минос – гроза Эгейского моря, упал на колени и заплакал, простирая руки к статуе своего отца, стоящей посреди тронного зала.

– Я немедленно отправляюсь в Дельфы, в храм Аполлона к Пифии. Пусть спросит Зевса о твоей судьбе. А ты не печалься, сынок, у меня под стражей за убийство своего племянника находится величайший зодчий нашего времени Дедал. Его доставят к тебе тайно, а я оповещу всех, будто он сбежал. Дедал построит дворец для этого мутанта, да такой, что тот не выберется из него. Будешь давать ему пищу, и дело с концом. А пока он маленький, приставь к нему корову, пусть кормит его, как обычного телка. Главное, не говори никому, что его родила твоя жена. Оповести подданных, будто Пасифая отправилась к своим родителям, так как собирается рожать под их присмотром.

Как добиралась королева Эва до Дельф, Лина не знала. Она только чувствовала страшный холод, и сквозь мрак замутненного сознания до нее долетал встревоженный голос Иры, кричавшей кому-то, чтобы несли горячие грелки и теплые одеяла. Эвелина постепенно согревалась, и ей чудилось, что тепло исходит из расщелины горы, около которой стоит Пифия, облаченная в черный развевающийся плащ. Едкие пары белыми клубами поднимались к небу и сквозь них, как сквозь туман Эве чудился глухой голос прорицательницы.

– Слушай, наивная женщина, – изрекла незнакомка, – за Миноса не тревожься, его великий отец не оставит без поддержки. Придет время и на Крите появится куртизанка Прокрида. Она излечит Миноса и помирит его с Пасифаей. У них будет трое детей. Их дочь Ариадна прославится в веках. Став девушкой, она поможет герою Афин Тесею уничтожить своего сводного брата-людоеда Минотавра, а после выйдет замуж за бога Диониса.

– Ты хочешь сказать, что мой сын простит Пасифаю?

– Простит! Она скажет, что поступила так же, как и ты. Только тебе повезло, а ей нет. Тебе попался Юпитер, а ей – обыкновенный бык. И не переживай ты за Миноса! Он еще потиранит и позверствует на своем веку. Пойми, для тебя это – прошлое! Лучше подумай о настоящем. Побеспокойся о своей беззащитной и несчастной дочери! Ты должна поехать к ней в дом и наказать тех, кто пытался ее уничтожить: лекаря – отравителя, супруга – убийцу, свекровь – сводню и падчерицу – блудницу.

– Я бы рада защитить Таню, но я сама на пороге смерти, – сквозь слезы пролепетала Эвелина.

– Да, сейчас ты находишься у ее ворот, и ты войдешь в них. Однако твоя миссия на земле не окончена, а потому придется возвратиться назад. Но помни, жить ты будешь только при условии, что каждую весну в течение недели станешь пить свою отраву. Чувствовать ты будешь то же, что и питон, когда меняет кожу. Возможно, со временем ты станешь Пифией и заменишь меня. А пока учись читать в книге имен и береги силу своей ненависти! Запомни одно: не связывайся с Аджиной. Она злой дух, а потому – моя добыча! Только я ведаю, как ее победить. Ты еще удивишься, узнав, как я с ней обойдусь. Аджина, охваченная любовью, сама меня призовет, но вместо меня столкнется со своей собственной космической сущностью. И помни, тебя это не касается! Главное, никогда не забывай Белорожку! Кто еще кроме Зевса – отца муз в этом мире может о тебе позаботиться? Сама же прекрасно понимаешь – по меркам своего времени ты – откровенная безбожница!

Эвелина подошла к краю скалы, пытаясь получше разглядеть прорицательницу, но не удержалась и полетела вниз, в смрадную бездну. Она почувствовала, как ее подхватил жаркий и душный смерч и поволок по темному туннелю, притягивая к раскаленному центру земли. Но в тот момент, когда пылающая бездна протянула свои огненные пальцы, чтобы ее схватить, появился Белорожка. Он поднял ее на рога и вышвырнул на поверхность. Эвелине показалось, что, взлетев, она пробила головой что-то неимоверно твердое. Закричав от невыносимой боли, она очнулась…

Глубокая ночь. В доме – тишина. Она лежит на своей постели. Голова гудит, как орган в церкви. В открытом окне в черном небе виднеется серебристо-серое облако, похожее на громадного вздыбленного быка, у которого на месте рогов сверкает перламутровый рожок молодого месяца.

Вскоре появилась сиделка, притронулась к ее влажному лбу и вскрикнула:

– Ирина Родионовна, у Вашей сестры температура упала! Идите спать, я уж за Вас до утра подежурю.

Вошла Ира, пощупала пульс у Эвелины, чмокнула ее в щеку и, спотыкаясь, побрела прочь.

– У Вас всю неделю было за 40. Ваша сестра измаялась, глядя на это. Она, конечно, могла бы сбить температуру, но боялась, что из-за этого все лечение пойдет насмарку. Только раз, когда Ваше состояние было критическим, она сделала инъекцию, чтобы поддержать сердце, – пояснила сиделка.

Наступило утро, но Эвелина этого не заметила. Она лежала истерзанная и страшная, похожая на застывший детский скелетик. У нее не было сил взглянуть на тех, кто суетился вокруг нее. Лине казалось, что у нее нет сил даже лежать. Время для Пазевской перестало существовать.

Между тем, Ирина, измотанная и постаревшая, предоставив заботу о сестре сиделкам, пригоршнями глотала витамины и успокоительное, пытаясь поскорее привести себя в норму. Таня же целыми днями что-то готовила, понемногу стирала, убиралась, а по ночам бродила по дому, печально уставившись себе под ноги. Как-то раз позвонила Ефросинья Павловна узнать, не сможет ли сноха вернуться, чтобы снова взяться за ведение хозяйства своей семьи, старуха заявила, что ей не под силу обслуживать сына и внучку. К счастью, в тот момент в доме оказалась Ирина Родионовна. Она взяла трубку и так отчитала Фросю, что та больше не пыталась связаться с ними. А Эвелина без сил, без мыслей, без надежд лежала повернувшись лицом к стене: она считала, что жизнь прожила, будучи наивной до бездарности, ко всему, настоящее виделось ей омерзительным, а будущее – отвратительным. Любить она больше не желала, а на ненависть не было энергии. Все потеряло для нее смысл, все умерло. Только однажды, услышав за окном веселые детские голоса, Лина подняла голову и спросила дочь: – Какое сегодня число? Оказалось – первое сентября…

7

Учебный год для Азархановой начался великолепно. Вернувшись в училище из обкома в полдень, она попросила секретаршу заварить чай и принести чайник к ней в кабинет. Миля была счастлива, все складывалось так, как она запланировала. На какое-то мгновенье ей даже показалось, будто госпожа Удача бережно несет ее на своих крыльях. Оглядевшись, она удовлетворенно хмыкнула – менее чем за год руководства, она обустроила свое рабочее место так, как хотела: любой входящий сразу понимал, что имеет дело с влиятельной, деловой женщиной и при этом, эрудированным специалистом. Солидный письменный стол с телефонами, кондиционер, концертный рояль, великолепная стереосистема, стеллажи с книгами, нотами и экзотическими сувенирами, огромный напольный ковер и портрет вождя,вышитый народными мастерицами, составляли прекрасное обрамление ее персоне, подчеркивая всю ее значительность. Особое удовольствие Джамиле доставляла просторная приемная, в которую она переоборудовала соседний класс, изъяв его из учебного процесса.

Радость переполняла Азарханову. Звонким мажорным аккордом звучало в ее душе удовлетворение от того, как виртуозно она обыграла Пазевскую, и теперь в результате этой победы Мурад получил работу, на которой за несколько лет превратится в одного из самых уважаемых людей в городе.

Джамиля живо представляла себе, как сын, импозантный и самоуверенный, появляется на выпускных экзаменах в музыкальных школах-семилетках, чтобы отобрать лучших учащихся для обучения в своем классе. Он сортирует детей, безапелляционно оценивая их мастерство и природные данные, а их родители – жалкие и униженные с трепетом ждут его приговора. Чьей-либо критики в адрес исполнительской деятельности своего мальчика Миля не боялась, она твердо решила, что он никогда не будет выступать публично. После его призыва в армию, она быстро сообразила – за годы службы Мурад не сможет не потерять свои профессиональные навыки, а потому после его отъезда сразу же приступила к обработке общественного мнения. В избранном кругу Джамиля постоянно разглагольствовала о том, как сын, отслужив, продолжит свое образование, а став дипломированным специалистом никогда не опустится до уровня артиста, чей менталитет национальными традициями веками приравнивался к статусу лакея.

– Мурик никогда никого не станет ублажать или развлекать. У мальчика возвышенная душа, и он не успокоится до тех пор, пока полностью не реализует свой талант в области педагогики! – утверждала мать.

Азарханова твердо решила сделать все возможное, чтобы сын стал гордостью семьи. Она фанатично верила – несколько лет упорного труда, и ее отпрыск в глазах окружающих поднимется до ранга «домлы» – учителя, чей авторитет в народе настолько высок, что к его мнению прислушиваются даже аксакалы… Еще обучаясь в столице на дирижерско-хоровом факультете, Джамиля сформулировала для себя идею, витающую в атмосфере творческого вуза: талантливым педагогом, мастером, считается только тот, кого окружают одаренные ученики. Это было главное, из-за чего она сгноила Эвелину. Милю вдохновляла возможность передать сыну отлично надрессированных студентов подруги, тем самым создав парню надежную стартовую площадку для карьеры. Азарханову не смущало то, что у Пазевской было фундаментальное образование и огромный опыт работы в силу чего контраст между ней и ее неоперившимся сыночком вызовет у подростков бурю негодования. Миля не без основания полагала, что их родители, зарекомендовавшие себя после скандала с Эвелиной Родионовной в глазах общественности доносчиками, поостерегутся в течение ближайших лет писать на Урманова жалобы, а за это время Мурад успеет, поднабравшись педагогического опыта, создать себе имидж молодого перспективного дарования.

– Уж в этом-то моему мальчику никто не сможет помешать! Я великолепно все подстроила, и теперь любые его профессиональные промахи не выйдут за пределы класса. Годы летят быстро, оглянуться не успеем, как он получит диплом и заматереет. Вот тогда-то я и поставлю его во главе отдела специального фортепиано. После этого в ближайшие тридцать лет без его подписи ни одна юная пианисточка из нашей автономии не сможет даже подать документы ни в один профилирующий вуз страны! Я с восторгом буду наблюдать, как перед ним станет пресмыкаться местная интеллигенция…. И пусть кто-нибудь посмеет сказать против Мурика хоть слово! С нашими связями, да с его положением, сгноим наглеца! Устроим такую жизнь, после которой вонючий зиндан ему покажется курортом! – подытожила свои размышления Джамиля.

Помимо радости за будущее сына, чувство глубокого удовлетворения у Азархановой вызвало сообщение, полученное в обкоме: к ноябрьским праздникам, в связи с двадцатилетием ее педагогической деятельности принято решение о присвоении ей звания «Заслуженного деятеля искусств». Миля мечтала, после этого выбить себе высокую должность в правительстве, чтобы впоследствии иметь возможность претендовать на место министра культуры их автономии.

Кроме этого, особое, непередаваемое блаженство ей доставило сообщение мужа, регулярно посещающего Пазевскую о том, что лечение по-тайски Лине не помогло. Джамиля сама удивлялась, насколько сильно ее переполняло злорадство. Казалось, она могла бы и успокоиться: у Эвелины ничего хорошего не осталось, ни здоровья, ни мужа, ни работы, ни удовлетворения за судьбы детей. Так нет же… Миле, как воистину артистической натуре, нестерпимо хотелось довести дело до кульминационной точки. Ее сжигало желание проводить подругу в последний путь на театральный манер. Она лелеяла мечту появиться на кладбище во главе свиты из высшего городского начальства и ослепить сослуживцев, учеников и почитателей Эвелины своей молодостью, элегантностью и красноречием. Для этого мероприятия она уже отрепетировала душещипательную речь и приобрела за баснословные деньги французский черный шелковый костюм, аксессуары из черной кожи и роскошный гарнитур из крупного натурального жемчуга. Джамилю настолько подстегивало нетерпение доиграть до конца этот блестяще, с ее точки зрения, организованный спектакль, что она хотела знать о ситуации в доме Пазевской из первых рук. Поэтому, она и поручила мужу заезжать к Лине не реже двух раз в неделю.

Исмаил согласился регулярно навещать Эвелину Родионовну, так как искренне полагал, что только ее трудами Мурад хорошо окончил училище, а поскольку жена выдавала ему информацию в строго дозированном виде, он и не подозревал обо всей подоплеке этого дела.

Накануне вечером Иса вернулся от Пазевских поздно, от ужина отказался и после настойчивых расспросов жены, честно обрисовал критическое положение Лины. Нервно приподняв тонкие брови, Миля с довольной улыбочкой предложила мужу по такому случаю выпить по рюмочке. Исмаил хмуро посмотрел на супругу и отказался, сославшись на головную боль. Джамилю обескуражил отказ мужа составить ей кампанию, между тем ей даже в голову не пришло, что его могла шокировать подобная циничность.

Неприязнь между женщинами Иса воспринимал, как явление нормальное, но реакция жены на известие о безнадежном положении Эвелины Родионовны его откровенно возмутила. Возможно, он не прореагировал бы столь бурно на поведение Джамили, не будь в отношения с семьей Пазевских втянуто его сердце. Приезжая к ним после работы на часок-полтора, Азарханов там отдыхал душой и телом. Сидя на айване на чисто вымытой террасе и вдыхая запах политой земли, он впадал в эйфорию. В этот момент он с нежностью вспоминал отчий дом и сад, который обрабатывал вместе с братьями. Татьяна своей милой, бесхитростной улыбкой и простотой в обращения буквально гипнотизировала его. Исмаил расцветал, глядя в спокойные и грустные глаза молодой женщины, такой доброй, заботливой, и к тому же внимающей ему с искренним интересом. Его завораживали ее медлительные, проникнутые степенной грацией движения, тихий вкрадчивый голос, длинные пушистые волосы и красиво очерченные полные ноги. Ему было так хорошо, что он начинал грезить наяву. Исе казалось, будто он счастлив, и это его дом, а Таня его жена, что в комнатах спят отмытые добела толстощекие, румяные ребятишки, что в саду наливаются соком помидоры, зреют персики и виноград, а квартира на третьем этаже, которой так гордилась Миля, сгорела дотла.

Сидя напротив Татьяны, Азарханов говорил с ней на простые житейские темы. Он рассуждал о погоде, о хозяйстве, о здоровье, объяснял, как готовятся национальные блюда. Чисто дружеское расположение молодой женщины, лишенное эротического подтекста, помогало Исмаилу расслабиться, располагая к откровенности и открытости. Ему не нужно было ни хитрить, ни красоваться, ни ухаживать. В ее обществе он быстро приходил в состояние абсолютного душевного комфорта. Их отношения были просты, а беседы банальны. Они не стремились к уединению и благожелательно воспринимали общество сиделки, которая периодически присоединялась к ним, чтобы выпить чай и немного поболтать. Однако, долго их компанию она не выдерживала: ленивые и пустые разговоры не юных и скучных людей были ей в тягость.

В отличие от этой особы, Урманов был рад ее присутствию. Он знал, что благодаря ее сплетням в городе все были осведомлены о том, что Исмаил посещает Пазевскую исключительно из уважения к ней самой, и его совершенно не волнует ее дочь, проходящая курс лечения в нервном отделении их городской больницы. Джамиля в эти тонкости не вдавалась: муж ее вполне устраивал, так как не только регулярно исполнял свои супружеские обязанности, но и заботился о ней. Особенно тронуло Милю то, что в конце августа Иса вручил ей путевку в правительственный санаторий на Черном море. Отдохнуть там одной, да еще в бархатный сезон, было пределом ее мечтаний.

Азарханова потратила все лето на организацию ремонта в училище, теперь, дней за семь собиралась наладить учебный процесс, после чего рассчитывала уйти в трудовой отпуск. Таким образом, в ее распоряжении было два месяца, которые она могла потратить по своему усмотрению.

Не слезая с дивана, Джамиля дотянулась до сумки, вытащила из нее путевку и стала ее рассматривать. Между тем, размышляла она не о курорте. Ее мысли витали вокруг Пазевской.

– Вряд ли Лина протянет до ноября. Через недельку непременно схожу к ней попрощаться. Всю жизнь эта мерзавка корчила из себя гения, а по-существу была дурой набитой!

Первый раз за много лет Азарханова попыталась разобраться в себе и доискаться до первопричины своей ненависти к подруге. Внезапно, она вспомнила момент, когда в первый раз ощутила ее в полной мере.

В тот день они сидели у Пазевской, чаевничали, и Миля пересказала содержание статьи, в которой говориться о том, как в Стране Восходящего Солнца представители правящего класса тренируют силу духа.

– Представляешь, для этого в роскошных покоях привязывают к креслу живую обезьяну, раскраивают ей череп, а потом все приглашенные прохаживаются вокруг нее, ложками зачерпывают ее мозги и едят. При этом присутствующим необходимо вести светскую беседу, улыбаться и флиртовать друг с другом!

Лина поперхнулась горячим чаем, вытаращила глаза и взвилась:

– Не может этого быть! Это утка душевнобольного писаки! Никогда не поверю, будто элита древнейшего народа, чья цивилизация насчитывает тысячелетия, культивирует подобный садизм! Ненавидеть врага, сразиться с ним и прикончить – дело обыкновенное. Как-то можно объяснить даже каннибализм… Ну, убил противника, потом изжарил и съел. Это ближе к какому-нибудь архаичному ритуалу. Возможно, к вере, что после этого унаследуешь героизм врага…Но так измываться над беззащитным существом, которое тебе ничего плохого не сделало? Это не достойно звания человека!

Вспоминая отповедь подруги, Миля так же, как и тогда раздраженно передернула плечами.

– Ничего эта старая курица не понимает! При чем здесь животное? Да если у человека нет такого самообладания, он ничего в этой жизни не добьется! Помню, я ей сказала, что она рассуждает, как типичный представитель европейской культуры, а здесь наглядно представлено восточное мироощущение. Тогда эта святоша спросила:

– Может Джугашвили и Берия только потому с Россией так легко управились, что никто не понимал, что движет их извращенными умами? Все принимали их за просвещенных европейских правителей, а на деле они были жесточайшими восточными деспотами? Не потому ли за тридцать лет они без особых усилий уничтожили весь генофонд великой державы. И ведь нет ни одного народа, у которого бы эти монстры не поставили к стенке лучших? Сначала кидали им сладкую наживку в виде премий и должностей, а после, когда те расслаблялись и потеряв осторожность высказывались, трах-бах… и конец! Получалась не охота, а рыбная ловля. Всех талантливых на крючок, а потом – в небытие…Нет, конечно, порассуждать Лина мастер! Не зря же студенты, которых она обучала, с утра до вечера цитировали ее перлы. Ну ничего, с этим покончено, осталось недолго, скоро проводим. Пора этой мерзавке убираться отсюда, а то ей в этой жизни все слишком легко доставалось: и образование получила великолепное, и мужики у нее были высший сорт… Обе дочери – серые, как мыши, а и те замужем за обеспеченными, самостоятельными мужчинами. Спесивая гадюка! Она, видите ли, кристально честная! Такая чистоплюйка, что за дополнительные занятия со своих учеников плату не берет. А ведь могла бы жить, как все. Тогда и у самой был бы доход приличный, плюс денежки этого хапуги Фаргина. Конечно, если бы с ним расписалась, купалась бы в золоте! Не то, что на престижную машину, на собственный дом на море хватило бы. Так нет же! Ей этого не надо! Она у нас уникум! Она выше этого! Мне бы ее возможности! А то кручусь, как белка в колесе, а денег не хватает. Мурика скоро надо женить, а обеспечить его так, как считаю нужным, не могу. А ведь наше положение обязывает. Необходимо купить молодым приличную квартиру, хорошую машину, и барахла столько, сколько требуется богатой многодетной семье на ближайшие тридцать лет…Ненавижу Лину…О, Господи, как же я ее ненавижу!

Перед отъездом на курорт Джамиля собралась навестить Пазевскую, чтобы проститься. К этому событию она готовилась так же тщательно, как когда-то к выступлению с хором при защите диплома. Она не только продумала каждое свое движение, но и привела себя в полный порядок: в ход пошли сауна, массажистка, парикмахерша, косметичка, и маникюрша с педикюршей.

Не знай Исмаил свою жену так хорошо, он бы решил, что она собирается на курорте пораспутничать. Между тем, он понимал, что Джамиля готовится не к любовным забавам, а к войне, войне амбиций. Единственно, что ему было неизвестно, так это имя того, кого она собиралась сокрушить. Иса долго размышлял на эту тему, однако, ему и в голову не пришло, что ее целью была умирающая подруга, учительница и наставница их сына. За свою репутацию Урманов не волновался. Он знал, Миля никому не доверяет и к любому, кто пытается с ней сблизиться, относится с подозрением: в юношах она видит потенциальных попрошаек, а в мужчинах – грабителей.

Готовясь посетить Пазевскую, Джамиля бубнила себе под нос:

– Я не такая идиотка, как Лина! Это она, едва увидит мужика, так сразу начинает чирикать, словно воробей на навозной куче. Уж я-то знаю цену их комплиментам, потому и веду себя с достоинством. Ко мне бы в жизни не приклеилась эта клевета о СПИДе. Моральному облику Линочки очень подходит пьяная связь со старым негром – наркоманом из захудалого джаза. Ее страсть к черномазым известна: она же постоянно твердила ученикам, что в мире вокала для нее есть только две черные богини – Билли Холидей, да Джесси Норман. Это надо же! Обе страшней войны, одна – патентованная наркоманка, а другая – вообще что-то несусветное. Не баба, а железобетонная цистерна из-под дегтя! Просто уму непостижимо, как у Лины поворачивается язык мне доказывать, что пение Холидей – это антология женского эротизма, а Норман – самое неотразимое сопрано XX века. Это какое же надо иметь извращенное воображение, чтобы утверждать, будто эта образина похожа на огромное черное облако, в сердце которого пылает звезда любви!

Утром, накануне отъезда, Джамиля позвонила мужу на работу, сказала, что намерена вечером навестить Эвелину Родионовну и попросила его составить ей компанию. Исмаил пообещал жене приехать к Пазевской после совещания с директорами школ, которое было назначено на шесть часов. Милю это устраивало, и они договорились встретиться там около восьми.

Урманов любил приходить в гости только тогда, когда его ждали. Он обожал вкусно поесть и понимал, что для приготовления еды любой хозяйке необходимо время. Наевшись в студенческие годы бутербродов и яичниц, он их ненавидел, поэтому всегда сам заранее уведомлял тех, кого собирался посетить. На этот раз он попросил супругу позвонить Тане и предупредить, что они появятся у них вечером. Джамиля пообещала исполнить его просьбу но, естественно, этого не сделала. Ей очень хотелось нагрянуть к Пазевским неожиданно, чтобы, застав хозяек врасплох, лишний раз продемонстрировать мужу их неухоженную бедность и неприкрытое горе. Ей и в голову не приходило, что это зрелище может вызвать у Исмаила какое-либо чувство, кроме ощущения собственного превосходства. Ни Миля, ни Иса даже не догадывались, насколько этот визит изменит всю их последующую жизнь.

В этот день Татьяна чувствовала себя отвратительно. Стояла невыносимая жара – в сентябре в Средней Азии такая бывает только накануне резкого похолодания. У нее разыгралась жуткая мигрень, кровяное давление скакало, а нервы дергались, словно струны балалайки под рукой подвыпившего тапера. Только к вечеру Таня немного ожила. Наглотавшись таблеток и повязав голову шерстяным платком, она сумела выползти во двор, чтобы его полить. От духоты сиделке тоже стало не по себе, и она отпросилась домой пораньше.

Ни Исмаил, ни Джамиля не чувствовали этого изнуряющего зноя – в доме, и на работе у них стояли кондиционеры, а потому в восемь вечера наглаженные, благоухающие и сверкающие, как новые монеты, они встретились у дома Пазевских.

Татьяна, услышав звонок в дверь, кинула на землю шланг, и слегка обтерев забрызганные грязью ноги, пошла открывать.

– И кому это в такую жару спокойно не живется? – недоуменно прошептала молодая женщина, подошла к двери и резко ее распахнула. Увидев Исмаила и Джамилю, таких ухоженных и разодетых, она на мгновенье лишилась дара речи. Потом, смущенно стянув с головы платок, пригласила войти.

– Грязная, жирная, полоумная, вываренная курица! – подумала о ней Джамиля и с приторно-сладкой улыбочкой протянула руку для приветствия.

– Я только со двора. Поливала. Никого не ждала. Вы уж меня извините, но я не здороваюсь – руки у меня перепачканы. Вы проходите на веранду, располагайтесь, а я отлучусь ненадолго.

Смущенно опустив голову, Таня усадила гостей в кресла на террасе и пошла приводить себя в порядок.

– Ты что, не предупредила ее о нашем визите? – прошипел Иса, с возмущением глянув на жену.

– Да я звонила несколько раз, но к телефону никто не подходил. Вероятно, эта сарделька – не только полная дебилка, но еще и глуха, как табуретка! – тихо отозвалась Миля.

От подобных комментариев Урманов вздрогнул, как от пощечины. Неожиданно, перед его глазами промелькнули события юности: тогда его, студента второго курса столичного пединститута братья вызвали домой телеграммой, в которой сообщили, что мать при смерти. Получив это известие, он сумел уже через несколько часов вылететь домой, а потому явился раньше, чем его ожидали. Тогда его младшая сестренка, в таком же неухоженном виде, в каком они застали Таню, кинулась ему на шею. «Боже, как же она тогда рыдала!» – с горечью вспомнил Иса… Мать они похоронили через неделю, но в сознании Исмаила навсегда запечатлелся облик доведенной до отчаяния девушки, теряющей самого близкого человека на свете.

– Бездушная тварь, – неожиданно подумал он о супруге и, с трудом сдерживая ярость, вскочил с кресла.

– Давай купим у этой полоумной этот дом. Приведем его в порядок, переселимся сюда, а нашу квартиру оставим Мурику и Зуле. Пусть молодые живут в свое удовольствие, – продолжала Джамиля.

– Эвелина Родионовна еще жива, так что обсуждать этот вопрос преждевременно, – прохрипел Исмаил и пошел на кухню. Ему захотелось хоть немного помочь Тане, в дом к которой они ввалились без приглашения. Не прошло и пятнадцати минут, как стол был накрыт чистенько одетой и аккуратно причесанной молодой хозяйкой.

– Знаешь, дорогуша, я ведь заехала попрощаться с Линой. Завтра улетаю. У меня путевка в правительственный санаторий в Ялте. После курорта поживу у родителей в столице, потом погощу у подруги – мы вместе учились. Вернусь только к ноябрьским праздникам. Мне Иса говорил, что Линочка очень плоха, вот я и решила навестить ее сегодня, накануне отъезда. Вдруг потом не застану. Ты уж прости меня за откровенность.

Татьяна внимательно оглядела ближайшую подругу матери, и от ее по-женски наблюдательного взгляда не укрылось, сколько денег и какие усилия затратила Джамиля для того, чтобы стать неотразимой. Все, что было на ней, соответствовало самому взыскательному европейскому вкусу – и прическа, и макияж, и аксессуары. Не зная ситуации, можно было предположить, что Миля подготовилась к официальному приему на высшем уровне. Однако Таня понимала, что в душный и по-летнему знойный вечер только траур может заставить тощую и очень смуглую женщину, которой за сорок, обрядиться в закрытый черный шелковый костюм и черные лодочки на высоких каблуках.

– Вы в этом наряде собирались хоронить маму, ну, а так как скоро уезжаете, то напоследок решили продемонстрировать ей весь свой блеск? – горько усмехнувшись, спросила она у гостьи. – Поэтому даже туфли не сняли в прихожей.

Джамиля, не ожидавшая подобного выпада, резко побледнела, а Исмаил, вздрогнув от этих слов, будто ему публично плюнули в лицо, позеленел. В этот момент он увидел свою жену глазами постороннего человека. От злости у него зачесались руки. Только сейчас он сообразил, почему супруга извела всех, пытаясь достать себе именно черный наряд.

Он вспомнил, как пару недель тому назад мать Зухры прислала ей целый ворох великолепных тряпок, но Миля отослала их назад, даже не примерив, она заявила, что они ей не подходят из-за того, что светлые. Джамиля никогда не носила темные вещи, а потому Иса тогда удивился, посчитав эту выходку дамским капризом. Он всегда делал скидку на то, что даже толковая женщина может потерять чувство меры, когда одержима желанием стать неотразимой… Но в случае с Пазевской? Если бы такое вытворяла невольница из гарема в надежде завоевать сердце своего повелителя, он бы еще это понял. Но здесь? Так безжалостно, с таким чисто бабским садизмом добивать свою умирающую подругу. Но из-за чего? У Мили же есть абсолютно все, что только можно пожелать: семья, власть, достаток, здоровье. Чего же ей не хватает? – Проклятые, злобные самки, никогда не пойму их образ мыслей! – с отчаянием подумал Урманов и внезапно почувствовал острую жалость к Тане – нежной, больной, одинокой и глубоко несчастной.

– Как ты только могла такое подумать, дорогуша! – защебетала Джамиля. – Я после собрания в ГорОНО, поэтому и одета так официально. А обувь не скинула только из-за того, что целый день на ногах. Ступни отекли. Если сниму туфли, то после в них и не влезу!

– Будем считать Ваши слова правдой. В настоящий момент это не тема для обсуждения. Лучше, пойду, сообщу маме, что Выхотите ее видеть, – холодно произнесла хозяйка и скрылась в спальне…

Джамиля подошла к зеркалу, поправила прическу, подкрасила тонкие губы, одернула костюм и нервно вцепилась наманикюренными пальчиками в новую черную кожаную сумочку.

– Татьяна права. Миля даже сумку не желает оставлять в прихожей, похвастаться хочет. А как уверенно лжет! Подняла тонкие бровки, чуть прищурила глазки – и вперед. Я всегда знал, что она ловкачка и отличный политик… Хитрый и вероломный. Похоже, если сейчас и есть в этом доме простофиля, так это я, – уныло прошептал Урманов и, опустив плечи, отвернулся от жены.

Таня вышла из спальни, пригласила Джамилю войти, а сама осталась с гостем на террасе.

– Я смотрю на Вас, Исмаил-ака, похоже, сегодня Выне в настроении. Может выпьете чашечку кофе, приободритесь? Могу заварить натуральный, это не сложно.

– Не волнуйтесь, Танечка, лучше посидите спокойно. Мы скоро уйдем, у меня, что-то уж слишком голова разболелась.

– Да и у меня весь день была мигрень. Скорее всего, погода переменится. Хотите, принесу лекарства? У нас дома теперь целая аптека, есть из чего выбирать.

Таня легко поднялась из-за стола, пошла в гостиную и через минуту принесла коробку с обезболивающими. Исмаил смущенно улыбнулся, выбрал себе то, что обычно принимал в подобной ситуации, налил в пиалу зеленый чай и запил им таблетку. Поймав на себе сочувственный взгляд хозяйки, он сконфузился еще больше и окончательно замолк. А в это время Джамиля, приняв живописную позу в кресле, стоящим у кровати больной, без умолку трещала.

Эвелина Родионовна лежала лицом к стене укрытая простыней до подбородка и молча слушала. В комнате стоял полумрак, и Миля с трудом различала на подушке женскую голову с редкими седыми волосами, собранными на темени в жидкий пучок.

Джамиля дала себе слово, что не уйдет из комнаты до тех пор, пока Эвелина не увидит ее во всем блеске. Она была уверена, что своими россказнями доведет подругу до белого каления, та выйдет из себя, не выдержит и повернется к ней лицом. Поэтому поначалу, Миля поведала Лине о студенточках, которых она когда-то обучала: девочки, мол, без ума от Мурада, все поголовно влюблены в него, а потому занимаются, как проклятые, лишь бы ему угодить.

Потом сообщила о своем награждении и положила на прикроватную тумбочку образец новой визитки, которую по ее заказу уже сделал известный художник. Джамиля надеялась, что Эвелина захочет взглянуть на это чудо графики, но все было тщетно – больная по-прежнему лежала молча, повернувшись к ней спиной. Тогда Джамиля подозвала Таню и тихо спросила, слышит ли мать то, что ей говорят. Татьяна, подав гостье чашечку черного кофе, сказала, что у матери слух в порядке и она находится в полном сознании. Миля взяла чашку, подождала пока Таня выйдет из комнаты, и продолжила рассказ.

С нескрываемым удовольствием она сообщила Лине, что дочь ее бывшего сожителя недавно возвратилась из Гагр, куда ездила, чтобы приобрести себе дом. С тихим смешком Джамиля добавила, что Фаргина специально выбрала себе именно тот, в котором когда-то снимали комнату Эвелина и ее отец, когда ездили туда отдыхать. В этой истории Азарханову возбуждали только те детали, которые могли вызвать у подруги особую боль, а посему она их пересказывала с особым воодушевлением.

– Все говорят, будто эта особа купила на отцовские денежки целый особняк, и что не будь ты столь эмансипированна и вовремя распишись с ним, большая часть этих средств достались бы тебе. А теперь вы с Таней просто голоштанники. К тому же веди ты себя так, как здесь принято, к тебе в жизни бы не пристали слухи, будто ты в пьяном виде спуталась с каким-то чернорожим саксофонистом и привезла в Союз заразу, о которой здесь знают только из прессы. Самое ужасное, что в городе все по-прежнему считают, что у тебя иммунодефицит, а анализы, сделанные Ирой – липа. Да, о чем теперь-то говорить? Будь ты такая, как все, у тебя после смерти Жени остались бы деньги. На них ты смогла бы купить себе квартирку в столице, жить рядом с дочерью и радоваться жизни. Я понимаю, Татьяне наверняка кажется, будто здесь тебя недооценили. Возможно, в чем-то она и права. Так вот я хочу исправить это и вам помочь. Я могу прямо сейчас купить этот дом. Соглашайся! Уедешь вместе с Таней и уже через несколько дней будешь под присмотром специалистов из республиканского онкодиспансера. Тебя там подлечат. Разумеется, при условии, что у тебя рак, а не эта заморская пакость!

Скрипучий старческий голос прервал этот поток красноречия.

– А не испугаешься здесь поселиться? В этом доме все умирают преждевременно: одни от рака, другие кончают жизнь самоубийством. Не побоишься? Дом-то проклят! Неужто и вправду купишь?

Эвелина медленно повернулась, села на кровать и с ненавистью уставилась на подругу. Джамиля подняла глаза, и, громко вскрикнув от испуга, расплескала кофе прямо на костюм. Дрожащей рукой она поставила недопитую чашку на тумбочку и, задев ее краем юбки, резко вскочила. Ей показалось, будто из-под простыни на нее смотрит человекообразное пресмыкающиеся. Схватив сумочку и тихо охнув, Миля выскочила из спальни, осторожно прикрыв за собой дверь.

– Таня, что с ней? Это СПИД? Да? Лина покрыта серой чешуей. Глаза круглые, без ресниц! Зрачки, как плошки! А вместо волос серый пух!

– Не пугайтесь, Джамиля Иногамовна! От сильной токсикации у мамы вылезли волосы, и кожа испортилась. А глаза такие из-за того, что яд повредил зрительный нерв. Сейчас она очень плохо видит.

Через несколько минут Джамиля и Исмаил вежливо откланялись. Быстро поймав такси, они молча доехали до дома и разбежались по комнатам. Каждый думал о своем… Поздно ночью Миля подошла к мужу и сказала:

– Я говорила сегодня с Линой по поводу дома. Она пыталась меня запугать, заявила, будто он проклят. По-моему, все это бред. Я завтра уезжаю и настоятельно прошу тебя пока там не появляться. Позвонишь пару раз Тане – и достаточно. Когда все закончится, предложим этой дуре деньги. Уверенна, она не устоит. Мы, конечно, можем приобрести себе что-нибудь и получше, но я хочу именно этот дом. Понимаешь, только этот! Даже, если он проклят, и все в нем подыхают преждевременно.

В эту ночь впервые после окончания курса ядотерапии Эвелина Родионовна встала, самостоятельно добралась до ванной комнаты, разделась и полезла под душ. Таня, услышав шаркающие шаги матери, накинула халат и побежала ей на помощь. Влетев в ванную, она увидела Лину, смывающую губкой коросты.

– Мамочка, у тебя тело становится чистым, как у молодой женщины! Монахи написали правду! Ты, как змея сбрасываешь старую кожу.. Вот только лицо пока еще в чешуйках… Давай я тебе помогу вылезти. Скажи, может хочешь что-нибудь выпить?

– Хочу, детка. Очень хочу! Я сяду в кресло, а ты принеси мне рюмку водки и чашку крепкого кофе. Мне обрыдло лежать! Миля меня сегодня доконала… Пора на что-то решаться. Либо помирать, либо вставать.

Татьяна принесла матери на подносе крошечную рюмочку с водкой, чашку кофе и несколько шоколадных конфет. Все поставила на тумбочку у кровати и удивленно воскликнула:

– Тут твоя подруга оставила свою визитку и пролила на нее кофе. Может, ее выбросить?

– Нет, дай взглянуть.

Эвелина взяла в руки карточку, заляпанную темной жижей.

– Танюша, как тебе нравятся эти золотые вензеля?

– Ты не на то смотришь, мама. Лучше полюбуйся на другое. От фамилии Мили чистой осталась только одна буква, от имени две, а от отчества три: А, Дж, Ина… Получилось новое имя – Аджина.

– Боже мой! Это невероятно! Это непостижимо! – пробормотала Эвелина и вздрогнула, а потом, дотянувшись дрожащей рукой до рюмки, залпом осушила ее.

8

Прошло семь недель. Здоровье Эвелины Родионовны резко улучшилось: она значительно прибавила в весе, кожа полностью очистилось от коросты, а серый пух на голове сменился ежиком седых, толстых, как проволока, волос. Они торчали в разные стороны, подчеркивая в лице какое-то неуловимо-жуткое выражение. Зрение к Лине возвратилось, однако, ее взгляд стал казаться гипнотическим, возможно потому, что радужная оболочка потемнела, приблизившись по цвету к огромным черным зрачкам. На чуть воспаленных веках тоже появилась короткая густая поросль седых ресниц.

– У меня стали кошмарные глаза. Похожи на нефтяные озера, окруженные выжженным тростником, – размышляла Пазевская, глядя на себя в зеркало. – Но это не беда. Если выберусь из этой ямы, я еще повоюю. А к своей музыке, к этой великой звездной тропе в вечность, я уже никого и никогда не подпущу. Пусть наши провинциальные гении плутают в дебрях нотных знаков. Пусть пытаются разгадать, что за ними стоит! Без моей подсказки они увидят там только крючки на линейках, а услышать смогут, разве что, морзянку!

…После отдыха на курорте, посещения родителей и веселого времяпрепровождения с подругой, Азарханова вернулась здоровая, загорелая и счастливая. Муж и сын встретили ее приветливо, но после ужина разбежались по своим углам, оставив у телевизора одну. Чуть позже Исмаил, вежливо чмокнув жену в щеку, ушел спать в кабинет один, а поздно вечером Миля, заглянув в комнату сына, увидела, что тот сидит за пианино с отпитой до половины бутылкой портвейна в руках, тупо уставившись в ноты.

Перепуганная Джамиля закрылась в спальне и стала названивать Заминовой, она решила, что все кроме Дили будут ей врать, скрывая суть происходящего. Миле же не терпелось узнать, что тут на самом деле произошло за время ее отсутствия.

То, что Джамиля услышала от своей будущей родственницы, повергло ее в шок. Дильбар со слезами в голосе рассказала, что поскольку в городе знают о ее намерении отдать за Мурада дочь, все считают своим долгом ей донести о пристрастии ее будущего зятя к алкоголю. Люди говорят, что он приходит в училище в стельку пьяный и спит прямо классе на сдвинутых стульях. Болтают, будто в запой он пустился после визита к Пазевской.

Другая новость заключалась в том, что за время отсутствия Мили Исмаил ездил домой повидаться с родственниками. Пробыл он там около недели и вернулся просто бешеный. Его там будто подменили. Как только приступил к работе, так сразу же в отделе кадров запросил досье на свою секретаршу, после чего предложил ей уйти «по собственному желанию». Он, видите ли, узнал, что ее младшая дочь занимается в классе у Джамили. Теперь у Исы работает молоденькая, длинноногая крашенная блондинка, бесстыжая и наглая. С ней он проводит много времени. Что их связывает, никто не знает, но слухи о них ползут по всему городу.

Дальше – больше. Заминова сообщила, что пару недель тому назад Пазевская позвонила батюшке православной церкви и уговорила его окрестить Таню и осветить их дом. Отец Михаил все сделал, как положено: он был рад обращению дочери Эвелины Родионовны в веру. Оказалось, священник много лет был хорошо знаком с Линой – его племянница закончила у нее училище лет десять тому назад, после чего переехала в столицу, где теперь заведует отделом в одной из районных музыкальных школ.

– Знаешь, подруга, я недавно звонила Эвелине, спрашивала об этом. Так она ответила: – Я теперь пенсионерка, человек свободный, вот мне и захотелось хоть по одному пункту оправдать донос, в результате которого я лишилась работы.

– Пазевской стало настолько лучше, что она вновь принялась бунтовать?

– Я не в курсе, Миля. С ней не встречалась. Знаю только, что у нее есть деньги. Лина приобрела у меня полный осенний гардероб для дочери и заплатила мастерам, которые застеклили ее веранду.

– Откуда она их взяла?

– Деньги – не знаю, а рабочих прислал муж Иры. Позвал с завода двух умельцев и те все быстренько сделали. Да, самое главное! В библиотеку горисполкома поступила огромная партия литературы. Два десятка ящиков с книгами, и все по различным областям знания. Девочки, что там сидят, страшно растерялись. Тут же побежали умолять Исмаила, чтобы он им на подмогу пригласил специалистов из районных школ. Иса подумал и посоветовал позвонить Тане, спросить у нее, не возьмется ли она их проконсультировать.

– Ну, и?

– Да, все в порядке. Татьяна уже неделю работает. Ее зачислили сразу – она же здесь прописана.

– Неужто, справляется?

– О чем ты, Миля? Это же ее профессия, да и стаж работы у нее приличный. Убеждена, даже в состоянии полной невменяемости она смыслит в этом деле больше тех недоучек, что там ошиваются уже столько лет.

Задремав только под утро, Миля проснулась рано – ее разбудили звуки грохочущего пианино. Она вскочила и с удивлением обнаружила, что мужа уже нет дома, а сын, сидя за инструментом и вцепившись левой рукой в бутылку, правой остервенело долбит фугу Баха.

– Мурик, почему ты так злишься, когда занимаешься? Отложи эту отраву и медленно поиграй все двумя руками.

– Мама, я три года в армии играл только на аккордеоне, поэтому правая рука у меня еще ничего. Пальцы двигаются. Долблю ее. Должен же я сегодня хоть что-то показать своим паразиткам! Сама понимаешь, у меня в классе десять девчонок, а это десять программ в полугодие. Партию левой я и не пытаюсь учить. Зубри не зубри, а и глухому ясно, что она у меня только для красоты.

– А зачем ты ходил к Пазевской, просил помочь?

– Нет. Рассчитывал взять у нее пластинки. Хотел послушать, как должно звучать то, что она задала студенткам на лето. В готовом виде. Но теперь у Эвелины в кабинете только книги. Все диски вместе с нотами упакованы в коробки и находятся в другой комнате… Она собирается их отослать в Киев подруге. Той, что подарила ей альбом Пикассо и пленки с записями пьес Мессиана. Я умолял Лину продать мне ее фонотеку целиком. Предложил двойную цену. Но она заявила: – «Я торговать антисоветчиной не намерена, так как не желаю вступать в конфликт с законом». Сказала, что для неприятностей у нее и без этого есть повод – оказывается, по ее настоянию Татьяна приняла православие. Потом посмотрела на меня с таким омерзением, будто я скунс, и зашипела:

– Очень хочу, Мурик, чтобы к жалобам, подписанным родителями наших с тобой учеников, власти не относились слишком скептически.

Услышав это, Джамиля взорвалась:

– Это просто цирк какой-то! Глупейшие рассуждения. Твоя Пазевская может только философствовать. В жизни она беспомощнее младенца! И вообще, у нее в мозгах полный кавардак. Она давно уже не различает, где кончается искусство, а где начинается жизнь. Для нее музыка реальнее, чем мы с тобой вместе взятые! Ладно, я зашла не для того, чтобы говорить о ней. Лучше ответь, с чего это ты превратился в алкоголика?

– Нет, нет, что ты, мама! Я выпиваю редко. Пью только вино. Да и то только тогда, когда уж очень волнуюсь.

Джамиля вышла из комнаты сына, зашла в ванную комнату, закрылась, и пустив воду на полную мощь, стала материться. Ругалась она с таким остервенением, что могла бы привести в замешательство даже пьяного шофера. Немного отдышавшись, Миля решила срочно навести порядок в семье. Она искренне считала своих мужчин тряпками и дураками, а потому рассчитывала за пару недель прибрать их к рукам. Ей казалось, что сын бросит пить, испугавшись ее скандалов, а муж, будучи человеком тщеславным и чувствительным, не устоит перед ее искусной лестью и дорогими подарками.

В первую очередь Азарханова решила заткнуть рот болтунам, распространяющим по городу слухи о пьянстве Мурада. Облачившись в черный французский костюм, Джамиля вызвала служебную машину и вместе с сыном поехала в училище. Впервые за последний месяц молодому человеку показалось, что студентки не хихикают у него за спиной. Коллеги приветствовали Джамилю с возвращением из отпуска, осыпая слащавыми комплиментами. Между тем, она всем своим существом ощущала, насколько все враждебно настроены против нее.

Проводив сына в класс, Миля зашла в кабинет и вызвала секретаршу. Та долго мялась, а потом положила на ее стол пачку заявлений – все были от родителей учеников Мурада. В каждом – просьба о переводе ее ребенка к другому преподавателю. Мотивация была самая разная, но суть дела одна – сын с работой не справлялся. Пробежав глазами бумаги, Азарханова тихо сказала:

– Запомни, душечка! О переводе учащихся к другим педагогам до конца учебного года и речи быть не может. Кому не нравится – пусть забирают документы и убираются. К празднику я получу звание и после этого для меня в высших инстанциях двери открыты. Клянусь, если кто посмеет чирикнуть, испепелю! Через Исмаила свяжусь с директорами всех школ города. После этого ребенок любого смутьяна останется не только без диплома нашего училища, но и без аттестата зрелости. Ты – женщина разумная, а посему я тебе ничего не говорила… Но, я надеюсь, ты поняла, что мое мнение по этому поводу должен знать каждый. Каждый! Поняла? А теперь можешь идти.

Полдня Азарханова с остервенением наводила в училище «коммунистический порядок», а за четверть часа до начала перерыва отправилась в ГорОНО.

Появившись в приемной, она на секунду потеряла дар речи: за пишущей машинкой сидела не девушка, а настоящая немецкая кукла с фигурой профессиональной гимнастки. Не говоря ни слова, Джамиля прошла в кабинет мужа и захлопнула за собой дверь. Там было пусто. Секретарша вошла вслед и вежливо предложила Миле подождать супруга в прихожей. Прищурив глаза, Джамиля засмеялась ей в лицо и приказала покинуть помещение.

– Я не имею права никого сюда впускать, но, поскольку Вычувствуете себя здесь как дома, мне придется составить вам компанию.

Девушка принесла из приемной папку с документами и, расположившись за столом, предназначенным для посетителей, стала их сортировать.

– Как Ваша фамилия, душечка? – с плохо скрываемой яростью прошипела Азарханова.

– Агапова, – холодно ответила та. В глазах Джамили потемнело. На секунду ей представилась дикая татарская орда, во главе которой на бешеном коне скачет эта девица, размахивая хлыстом, а следом за ней волочится привязанный веревкой к седлу окровавленный труп Исы.

– Ну и сколько Вам лет, дорогуша?

– Двадцать один.

– Вы замужем?

– Да.

– Живете вместе с супругом?

– Мы разъехались.

– Почему?

– Не сошлись характерами.

– Естественно, у него отвратительный.

– У него отличный. У меня плохой.

– А что, и ребенок есть?

– Сын. Ему год. Он находится у моих родителей.

– Неужто, Выживете не с ними?

– Я живу одна. Ребенка забираю на выходные.

Слушая девушку, Миля просто задыхалась от ненависти.

– Вот шлюха, вот соплячка! Соблазнила Ису, а держится, будто герцогиня английская, – думала она. Доконал Джамилю наряд секретарши. Светло-бежевое вязаное платье миди с глубоким разрезом сзади, обтягивало ее так, что она казалась голой. Было заметно, что под ним нет даже бюстгальтера. Ко всему, сзади ноги были видны почти до того места, откуда выросли.

– Вы занимались художественной гимнастикой?

– Нет. Я в столице окончила хореографическое училище, отделение народного танца. После окончания вела кружок в центральном Доме Культуры. Сейчас, в связи с изменениями в личной жизни, вернулась к родителям.

На вопросы супруги своего босса Агапова отвечала с ледяным спокойствием, четко выговаривая слова.

– Вот хитрая бестия! Понимает, что в любом случае я ее выведу на чистую воду. Вот и выдает информацию, словно робот.

Неожиданно появились Исмаил с Таней. Иса любезно поздоровался с женой и предложил всем пообедать в кафе напротив. Сглотнув обиду, Джамиля с улыбкой королевы, приняла это предложение.

В кафе, сидя напротив мужа, она впервые в жизни почувствовала, что ничего для него не значит. Окруженный двумя молодыми светловолосыми женщинами, он был сама любезность, само обаяние. Ей показалось, будто все его мужские чаяния находят свою реализацию при общении с холодно-любезной Агаповой и приветливо-дружелюбной Татьяной Рийден. Джамиля почувствовала, что за этим столом она лишняя. Ей стало не по себе, и она машинально взглянула на свои загорелые, худые руки, торчащие, словно черные грабли, из коротких рукавов черного костюма. Неожиданно Исмаил, словно прочитав ее мысли, спросил:

– А почему дорогая, ты сегодня в трауре? Никто, слава Богу, не умер. Насколько я помню, ты приобрела этот костюм для проведения панихиды?

Агапова,удивленно вздернув брови, первый раз взглянула на Милю с некоторым интересом. Таня же вздрогнула и, опустив голову, стала усиленно ковырять вилкой в тарелочке с салатом.

– Может ты, как тогда, скажешь, что приехала с какого-то совещания, – продолжил муж.

– Что с тобой, Исмаил? Тебе не нравится мой наряд? Но он соответствует и моему возрасту, и моему общественному положению. Я же не из обслуживающего персонала: не выдаю книги, не перепечатываю чужие приказы…

– Мне он не нравится, Миля. Очень не нравится. Кругом золотая осень, синее небо, цветут хризантемы, а ты, как Аджина, как злой дух, у которой и мысли, и одежда – все черное.

Трясясь от клокочущей в душе злобы, Джамиля сладко улыбнулась и проворковала:

– Ну зачем же так резко, дорогой. Я после дороги устала. Не успела привести в порядок другие наряды. Завтра, как всегда, буду обворожительна.

Через полчаса Азарханова подъехала к дому. От ярости у нее скрутило шею. Едва отворив входную дверь, она увидела сына, спящего на полу на коврике в прихожей. Рядом валялась пустая бутылка из-под портвейна.

– Боже, кто сглазил мою семью? Кто сглазил мою жизнь? Неужели эта мерзавка Лина? Неужели это ей удалось? – закричала Джамиля. – В жизни так не бывает. То, что без меня здесь случилось – фантасмагория! Пазевская – заурядная истеричка! Она потеряла все! Рак у нее – наследственная болезнь. С таким «букетом» она давно должна была гнить рядом с мамашей и сестрой.

Миля прошла на кухню, вытащила из холодильника бутылку водки и отхлебнула прямо из горлышка. С непривычки, у нее перехватило дыхание. Она присела на табуретку и глубоко задумалась.

– Мурик – талантливый парень. Да при моих связях, имея лучший класс в училище, он должен был пыжиться от самодовольства. А он? Комплексует так, что начал пить… А Исмаил? Прирожденный торгаш! Да при желании оттяпал бы у Эвелины дом за треть цены. Так нет, любезничает с ее коровой, да еще меня унижает в ее присутствии. А эта полоумная Татьяна? Давно должна была прописаться в психушке. Так нет, работает в библиотеке Горисполкома и считается лучшим специалистом в городе. В жизни так не бывает. И нормальный советский писатель такого не придумает. Это – не соцреализм. Сюжет достойный театра абсурда. Такого не сыскать даже в Ветхом завете, а ему больше двадцати пяти веков…

Неожиданно Миле пришла на ум история отношений Каина и Авеля.

– Мне надо было брать пример с Каина! Первым делом стоило добить Пазевскую, а уж после думать об отдыхе! Вот тогда у меня в семье все было бы отлично…Убил же тот родного брата из зависти – и ничего. Прожил семьсот лет, и никто не посмел отомстить ему за это. Сам Создатель оберегал этого типа – поставил на его чело охранную печать. По легендам у него была куча замечательных детей, а его дочери повыходили замуж за сыновей Бога. Помню, где-то читала, будто эти девицы изобрели музыкальные инструменты… Лично мне понятно, почему Бог сохранил жизнь именно Каину. Всевышний понимал, что только человек, способный на все, может на Земле народить и поднять сильное потомство. Такому просто необходимо дать возможность быть здесь неуязвимым. А чистенькие агнцы, наподобие Авеля не жизнеспособны. Их место на небесах. Вот и нашей высоконравственной чистоплюйке Линочке тут не место! Не могу понять, почему она до сих пор жива? Будь я верующая, я бы решила, будто ей помогает кто-то свыше. Но такой ход мыслей годится для фанатиков. Мы же с Эвелиной отъявленные атеистки… Да если бы я не науськала этих трусливых кур обвинить ее в пропаганде религиозности, ей бы в голову не пришло крестить свою великовозрастную идиотку… Кстати, Лина и не скрывает для чего устроила весь этот спектакль. Знает, после этого ни в одной инстанции не станут отмахиваться от доносов этих кляузниц. А ведь писали они их по моей наводке! А сейчас эти стервы уже и против Мурика бунтуют. Все, как один, собрались забрать детей из его класса. Сегодня сама их заявления держала в руках… Теперь Пазевская пенсионерка, изображает, будто ударилась в религию… Ну и кто осмелится ее осудить? Знают же, через что ей пришлось пройти… Артистка. Но какая гадюка! Прикинулась законопослушной, лишь бы не продавать моему сыночку свою фонотеку. Даже на деньги не польстилась. Понимает, таких записей у нас не раздобудешь. А без них Мурик, как без рук. Он же действительно не знает, как все должно звучать в готовом виде. Подставляет парня и меня заодно. Да после провала на экзаменах его учеников не останется ни одной музыкальной школы, где бы нам ни перемывали косточки! Здесь провинция, очень узкий круг почитателей классики, все друг друга знают, перезваниваются, обмениваются пластинками, книгами. Чуть что не так – гудят, словно пчелы в улье! Не зря же после двух нелепых бумажек и одного идиотского слуха от Пазевской все стали шарахаться!

Исмаил задержался на работе допоздна, однако пришел домой в отличном настроении. Поставив на стол шампанское, он радостно сообщил, что приказ о присвоении Миле звания подписан и к празднику будет опубликован в газетах. Это событие семья Урмановых отметила в спокойной доброжелательной обстановке. Мужчины поздравили Джамилю. Ради праздничка, сами накрывали и убирали со стола, а позже, мило пожелав ей спокойной ночи, разошлись по своим комнатам.

Снова оказавшись в постели одной, Миля почувствовала себя, как оплеванная. Будь она в ссоре с мужем, она непременно пошла бы к нему, наплела с три короба, погладила и через пять минут была бы у него под одеялом. Но то, что происходило теперь, было выше ее понимания. Поэтому, поднявшись на рассвете, Джамиля приготовила завтрак, все водрузила на поднос и понесла в кабинет, где спал муж. К своему ужасу она обнаружила, что дверь заперта. Такого поворота событий она уж никак не ожидала.

Миля отнесла поднос с едой на кухню, вернулась и решительно забарабанила в дверь. Исмаил впустил жену и, насмешливо глядя ей в глаза, предложил сесть.

– Хочешь поговорить?

– Хочу…У тебя что, связь с этой рыжей потаскухой, твоей секретуткой? Думаешь, я тебе это спущу? Позволю позорить меня на виду у всего города? Только посади ее еще раз в свою машину! Вылетишь с работы в тот же день. Я найду на тебя управу!

– Управу? Интересно, как же? Организуешь донос, как на Пазевскую? Или пустишь слух, будто Агапова валютная проститутка со СПИДом? А может, достанешь какую-нибудь дрянь от самиздата, предъявишь в парткоме и обвинишь меня в неблагонадежности? Ты ведь искренне убеждена, что для достижения собственной цели все средства хороши… У тебя сердца нет! Для тебя все в жизни политика. Я ведь знаю, ты давно вообразила себя правнучкой Азар-хана, вот и интригуешь, как лукавый правитель.

– Ты, Иса, сошел с ума? Это же бред душевнобольного!

– Ты всегда презирала меня, Миля. Считала безродным. Человеком второго сорта. Торгашом от кетменя… Даже мою фамилию не взяла! Да и, правда, кто я? Происхождение у меня подкачало… А образование? Подумаешь, диплом Пединститута с тройками… Не то, что у тебя… Ты же у нас стипендиатка, отличница, талант, голубая кровь! Посмотрел я на тебя тогда, в доме Лины, и будто пелена с глаз слетела! После этого побывал я дома. Пообщался с отцом, братьями, сестренкой и понял – разные мы с тобой люди. Вот тогда-то я и решился…Раз ты считаешь, что я торгаш, то я и поступлю, как торгаш… Заплатил я одному менту из органов, и через неделю имел о тебе всю информацию.

– Ты хочешь сказать, что возненавидел меня из-за этой мерзкой старухи? Да, кто она тебе? Я, конечно, не ангел, но я провернула это все только ради нашего мальчика! Хотела обеспечить его престижной работой и отличным классом. Подготовить почву для его процветания!

– Да, конечно… Поэтому я и не хочу с тобой ссориться…

Миля вздрогнула, судорожно вздохнула и тут же сменила тональность.

– Вот и отлично. Я рада, что мы понимаем друг друга. Я тебя люблю, очень соскучилась и хочу, чтобы мы по-прежнему были вместе. Ты же знаешь – у меня кроме тебя никогда никого не было. Надеюсь, это тебе твой легавый подтвердил?

– Этот легавый принес мне копию твоей медицинской карты. Там написано, что ты несколько раз меняла спираль, а в промежутках пила какие-то таблетки… В общем делала все, чтобы у нас кроме Мурика никого не было…Ну, сказала бы мне честно, что больше детей не хочешь… Я бы попереживал, а потом смирился. Я ведь так любил тебя! А ты меня обманывала. Столько лет твердила, будто я виноват в том, что ты не можешь забеременеть… А у меня все последние годы в голове вертелось выражение, которое сын когда-то принес от Лины. Он рассказывал, что о каком-то бойком пианисте писали, будто его игра лишена смысла. Похожа на работу ветряной мельницы на холостом ходу… Вот так я и о себе думал… Считал себя самым никчемным из всей своей семьи. Недавно ездил домой… Там я был счастлив. А все потому, что племянников у меня, что персиков в нашем саду…Я больше не буду спать с тобой, Миля… Мне неприятна даже мысль о нашей близости… Мне теперь кажется, если я вдруг передумаю, у меня все равно ничего не получится. Ты поразмысли об этом. Если тебя такие отношения не устраивают, подай на развод. Я возражать не стану. Ты эффектная женщина в самом расцвете сил. Возможно, выйдешь еще раз замуж. А я не могу. Я теперь стал на тебя похож. Ты ведь не изменяешь мне не потому, что любишь… Просто никому не доверяешь. Вот теперь и я никому не верю. Смотрю на женщин, вроде бы красивые, милые, ласковые. А мне кажется – расслаблюсь, и тут же получу удар в пах! Либо заразой наградят. Либо жалобу в партком накатают, что изнасиловал. Либо мадам уже залетела от какого-то прохвоста, а теперь ищет приличного человека, чтобы свалить ответственность за это на него.

Джамиля слушала Ису, вытаращив глаза, и молчала. В дверь постучал Мурад и тихо спросил:

– Я не помешал вам?

– Нет, заходи, сынок. С добрым утром, – отозвался Исмаил. – Пойдем позавтракаем. Маме тоже надо поесть, а то она извелась из-за нас. Иди, нагрей чайник!

Урманов посмотрел на часы и удовлетворенно хмыкнул

– Скоро подъедет сюда мой заместитель. Час назад он прилетел из столицы, привез Мурику подарок к празднику. Надо побаловать парня. Я им доволен: в армии отслужил, в институт поступил, старается, работает…

– О чем ты говоришь, Иса? Он же пьет! Ты бы не сюсюкал с ним, а поговорил, как мужчина с мужчиной!

– Все образуется, Миля, не гони лошадей!

Вскоре появился заместитель Урманова и вручил, растерявшемуся от неожиданности юноше, фирменный немецкий аккордеон. При виде такого роскошного подарка молодой человек лишился дара речи. Только спустя несколько минут он прошептал:

– Спасибо, папа… Это же самая лучшая европейская фирма. Как ты решился на такую покупку? Он же стоит целое состояние!

– Ну нет, мой мальчик, гораздо дешевле!

Бережно прижав к груди инструмент, Мурад унес его к себе, и через несколько минут Миля услышала веселые переливы разухабистых солдатских песен.

– Я думаю, теперь он перестанет пить. Агапова оказалась права.

– Какая Агапова? Твоя рыжая стерва? Откуда она знает сына? Вы, что с Мурадом на пару с ней развлекаетесь? А может по очереди?

– Да у тебя, дорогая, просто крыша поехала? Не помнишь, что ли ее? Это же Нелька. Вернее Наиля! Они с Муриком до седьмого класса вместе в школе учились. Он потом поступил к тебе в училище, а она уехала в республиканское хореографическое. Да вспомни, же! Она еще в шестом классе нашему парню ухо портфелем рассекла. Саданула после уроков за то, что он ей что-то неправильно подсказал, а она из-за этого пару схватила. Ты тогда спросила Мурада, почему он ей сдачи не дал, а он ответил: – Что бить-то, эту дуру сивую? Она же дерется только потому, что влюблена в меня по уши!

Страшная догадка, как молния, ударила Джамилю. Она позеленела, схватилась за желудок и побежала в ванную комнату. Рвотный кашель душил ее, выворачивая наизнанку. Силы покинули Милю и она, пытаясь удержать равновесие, вцепилась мокрыми руками за край умывальника. Перед глазами Азархановой стояла отвратительная картина, которую она видела так четко, будто находилась в непосредственной близости.

Зал ресторана «Интурист». Богатая свадьба. Роскошно одетые новобрачные. За столами, ломящимися от всевозможных деликатесов, сидят именитые гости. Свет хрустальных люстр отражается в бриллиантах, которыми щеголяют расфуфыренные женщины. Утомленные многочасовой работой, оркестранты тихо напиваются за стоящим на отшибе столом. Ее сын сидит на эстраде и остервенело наяривает на аккордеоне народные мелодии. Полуголая Наиля в бюстгальтере, расшитом дешевой бижутерией и в мини юбочке, состоящей из узких цветных лоскутов, кривляясь, изображает танец живота. Обожравшиеся и полупьяные мужчины похотливо глядят на ее голый пупок и ляжки, мелькающие сквозь просветы в развевающихся тряпочках. Некоторые из гостей, грязно хихикая и пошатываясь, встают из-за столов и жирными пальцами суют танцовщице за лиф замусоленные купюры. Счастливый Мурад униженно улыбаясь, благодарно кивает головой. Подходит официант, ставит рядом с ним, прямо на эстраду распечатанную бутылку коньяка и, скабрезно улыбаясь, шепчет:

– Это тебе, парень от отца невесты. Ему нравится твоя игра. Просил передать, как только соберется поехать с друзьями на правительственную дачу, прихватит вас обеих. Сказал, чтобы твоя телка пригласила туда пару своих подружек. Думаю, они там заработают побольше твоего!

Выпотрошенная до основания, Джамиля еле выползла из ванной комнаты, спотыкаясь добрела до кресла и рухнула в него. Исмаил участливо спросил жену:

– Может, вызвать врача? Тебе я вижу совсем плохо?

– Врача пока не надо… У меня просто спазм. Дай мне сердечные капли и слушай. На работу ты сейчас не пойдешь, а под любым предлогом вызовешь сюда эту сивую шлюху. Я хочу знать, от кого она прижила ребенка… Может статься, это твой внук.

Исмаил остановился, вытаращив глаза. Потом сосредоточенно накапал в чашечку капли, добавил воды и подал жене. Они молчали, а по квартире разносились бодрые ритмы плясовой, которую самозабвенно наигрывал на аккордеоне их сын.

– А знаешь, это интересная мысль… Похоже, мне надо было нанять еще одного легавого… В столице… Пожалуй, после этого я бы смог спать спокойно. Может, позовем Мурада и спросим у него?

– Да он тряпка! Скажет только то, что она велела… Господи, у нее же родители – нищие… И вообще… Ты что, совсем ничего не понимаешь? Не хватает нам в семье смешанного брака! А что скажет Диля и вся ее родня? Если это правда, прокляну его! В дом на порог не пущу!

– Не горячись, Миля. Еще ничего точно не известно. К тому же Заминовой мы слово не дали, да и с Муриком вопрос о его женитьбе окончательно не обговорили.

– Я очень волнуюсь, Иса. Ты же знаешь, наш «умник», когда устраивался на работу, заявил, будто по дороге домой в аэропорту потерял паспорт… Наверняка, припрятал его из-за штампа о браке…Не тяни, Исмаил, позвони на работу, попроси эту желтую шваль привезти сюда какие-нибудь документы. Уж я из нее вытрясу правду. Пока пойду, прилягу, у меня от страха ком в горле и все поджилки трясутся. И ни слова сыну, слышишь, ни слова!

Урманов написал несколько слов на бумажке, спустился вниз и отдал шоферу, который поджидал его в служебной машине.

– Здесь названия документов. Попроси Агапову привезти их сюда прямо сейчас.

Джамиля лежала на диване, закрыв глаза. Мурад встревоженный внезапным недомоганием матери, присел рядом. Потом, не говоря ни слова, принес электрогрелку, включил ее и положил Миле на ноги.

– Папа, вызови скорую, пусть посмотрят, что с мамой. Может, давление подскочило? Смена климата, волнения. Это же вполне возможно…

– Хочешь, я приглашу Ирину Родионовну? Она лучший терапевт в городе, – предложил муж.

Джамиля с трудом открыла глаза и отрицательно покачала головой.

– Лучше вызови Сидоренко. Он, хоть и старик, но разум еще не потерял. Пусть решает, что со мной делать. А к Хидновой я не пойду, и сюда не позову… Умирать буду, а ее не позову!

– Да, конечно. Все понятно. Знает кошка, чье мясо съела!

– Заткнись…Сейчас не время язвить. Буду признательна, если позвонишь Ивану.

Минут через двадцать в подъезде, где живут Урмановы, столкнулись Наиля и Иван Петрович. Старик с трудом поднимал по лестнице саквояж с медикаментами.

– Что у них случилось? – спросила девушка старого врача, забирая его ношу.

– У Джамили Иногамовны сердечный приступ

– Непонятно, зачем в такой момент я там понадобилась. Да еще с документами? – поинтересовалась Наиля и подумала:

– Может у нее удар? Поделом змее подколодной. Хорошего мужа извела, Мурика доконала. Благо, люди с такими амбициями и такой жадностью долго не живут. С легкой руки Тани теперь эту мымру у нас иначе, как Аджиной, никто не называет.

Через несколько минут Азарханова накинулась на молодых, как остервенелая гадюка. Трясясь от ненависти и страха, она устроила им допрос с пристрастием. Мурад отпирался, Наиля молчала, опустив глаза. Потом, расхохотавшись Джамиле в лицо, вышла на балкон и крикнула шоферу, чтобы тот принес из машины ее сумочку. В квартире воцарилась гнетущая тишина.

Шофер вошел, улыбаясь, и вручил девушке сумку. Вежливо поблагодарив за оказанную услугу, Наиля достала из нее свой паспорт, свидетельство о рождении малыша и протянула их Азархановой. Все оказалось так, как и предполагала взвинченная до предела мать. В паспорте ненавистной ей особы стоял штамп о браке с Мурадом, а в метриках ребенка Урманов-младший был записан, как его отец. Брак был зарегистрирован за два месяца до рождения малыша.

– Ты, Исмаил, только сегодня утром мечтал иметь младенца. Похоже, Бог тебя услышал. Преподнес сразу готовенького, без нервов, без хлопот, без затрат! Жаль только, что у нас сын недоразвитый! Возможно, внук будет поумнее. Я полагаю, генетически этот ребенок не имеет с нашим дураком ничего общего!

– Зря ты так кипятишься, мама. Я же служил в столице, и все увольнительные проводил вместе с Наилей. Это я не разрешил ей делать аборт, а уговорил родить. Обещал все уладить, когда отслужу…Просто, когда вернулся, увидел тебя и струсил. Спрятал паспорт, сказал, что перед возвращением домой напился и его потерял.

– Боже, что будет с Зухрой, с ее семьей, с нами? Здесь же жить станет невыносимо! – в отчаянии запричитал Исмаил.

– Успокойся, отец. Зухра в курсе всего. Она сама просила меня и Наилю не афишировать наши отношения. Умоляла молчать до тех пор, пока ее не припрут к стенке. Она не хочет замуж. У нее другие планы. Зуля поклялась, что вернется сюда только тогда, когда станет таким же специалистом, как Эвелина.

– Господи, опять Лина… и здесь Лина! – закричала Джамиля. – Уходите. Я вас видеть не желаю… Все убирайтесь вон! А ты, Иса, можешь радоваться. У тебя есть внук. Теперь сможешь с достоинством изображать из себя аксакала и облизываться, глядя на молодых баб… Я с тобой развожусь…

В тот же день Иван Петрович уложил Азарханову к себе в больницу в нервное отделение. Через несколько дней Миля, столкнувшись на процедурах с Таней Рийден, впала в глубочайшую депрессию – она сообразила, что находится в одной упряжке с этой, глубоко презираемой ею женщиной. Это событие настолько ухудшило состояние психики Джамили, что врачи были вынуждены продлить срок ее пребывания в больнице на неопределенное время.

9

Прошло полтора месяца. Приближался Новый год. Утром двадцать четвертого декабря, накануне католического рождества, Таня, взгромоздившись на табурет, наряжала елку, а Эвелина Родионовна, удобно расположившись в кресле, читала почту. Помимо нескольких поздравительных открыток, она получила два письма, которые полностью поглотили ее внимание. Первым она распечатала конверт с обратным адресом Рийданов. Четким, почти каллиграфическим почерком, Ефросинья Павловна писала о том, что чувствует себя отвратительно, а потому обслуживать Михаила и Валентину не может. Она требовала от Лины, чтобы она прислала дочь домой, так как той пора начинать обслуживать свою семью. Фрося сообщала, что сын после безумных выходок Тани, свою квартиру законсервировал – в ней жить невозможно из-за застарелой вони, к которой теперь прибавилась паутина, пыль и грязь. Эвелина, прочитав это вслух, проворчала:

– Здесь все ложь на лжи! Ира выцарапывала у Миши твой паспорт, стоя на вашей кухне.

– Мама, в нашей квартире кухня и спальня были чистыми. Я полагаю, именно там все это время Михаил встречался с Валей.

– Ты даже и вообразить себе не можешь, что госпожа Рийден тут накропала… Угрожает нам… Пишет, если ты в течение месяца не вернешься и не заберешь своих, Алкис надавит на местную милицию, и они откажутся продлевать тебе прописку. Как ты думаешь, он это сумеет сделать?

– Конечно, сможет! У него высокое звание, прекрасная репутация и такие связи, что никто не посмеет с ним конфликтовать. Тем более из-за его собственной невестки.

– А Исмаил нам не поможет?

– Нет, мама, сейчас он сам держится только на честном слове. Иса много денег отдал за дом – выбрал дорогой, просторный… Он ведь купил его не только для семьи Мурика, но и для себя. Потом кругленькую сумму выложил на сабантуй – считал, что отмечает и новоселье, и свадьбу сына, и рождение внука. В общем, в органах ему намекнули – еще один широкий жест и будет проверка с пристрастием, станут выяснять, откуда у него такие средства.

– Ну ничего, с годик посидит тихо, а потом все это забудется. Зато теперь он наш ближайший сосед. Достаточно встать на ящик во дворе, что стоит у забора, и увидишь его сад… Да, а скажи, Джамиля по-прежнему не желает здесь появляться?

– Исмаил сообщил мне по секрету, что Миля собирается с ним разводиться. Он даже подозревает, что на усиленной проверке его деятельности настаивает именно она. Но Иса спокоен, говорит, у него все более или менее чисто. Считает, что дела Мили в училище обстоят гораздо хуже. К тому же, он надеется, что жена не станет писать на него жалобы, так как не захочет, чтобы конфисковали новый дом. На Наильку и на младенца ей, конечно, плевать, но сына она не посмеет выкинуть на улицу. Она же понимает – после ее проклятий он никогда в ее квартиру не вернется.

– А как у Мурада дела в училище?

– Полный провал. У детей на экзаменах одни тройки. Но у Наильки есть сногсшибательный план. Она надеется в январе, после того как Мурик сдаст в Институте первый экзамен, вместе с ним уйти работать в Дом культуры. Она организует там кружок народного танца – будет занята три раза в неделю по несколько часов в день… Останется время и на дом, и на малыша. Уговаривает мужа открыть там класс аккордеона и пристроиться помощником к директору – в этом деле Иса за него не откажется похлопотать… Говорит, когда Мурик получит диплом, сам станет там руководителем. Сейчас там заправляет мужик пенсионного возраста. Вполне резонно, что лет через пять Мурад его сменит. Для него это и деньги, и положение.

– Если Аджина узнает об этих планах, она собственноручно придушит сына!

– Вот потому-то они и выжидают.

Таня еще долго возилась с елкой, развешивая фонарики, потом, подключив их, села полюбоваться праздничным светом. Эвелина Родионовна прочла второе письмо и, не говоря ни слова, заперла его в секретер.

– Как ты думаешь, мама, Алкис надавит на нашу милицию? – продолжила разговор Татьяна.

– Полагаю, он это сделает.

– Но почему, мамочка? Он же приличный человек!

– Знаешь, Танюша, самым подневольным существом на свете является человек порядочный. Любой заключенный свободнее его. Из тюрьмы есть шанс сбежать. Наконец можно, отбыв срок, получить волю. А от пут принципов, вбитых в голову с младенчества, освобождает либо смерть, либо безумие! Так что если Фрося скажет мужу, будто для блага Михаила нужно совершить должностное преступление, он и на это пойдет!

– Неужто, мой свекор так слепо любит этого подонка?

– Нет, конечно. Просто у Ала чересчур развито чувство долга. Он слишком порядочен, а потому абсолютно предсказуем. Поверь мне на слово, детка, в жизни легче всего манипулировать людьми достойными и принципиальными. А у Рийдена-старшего есть одно уязвимое место. Дело в том, что Михаил ему пасынок. Вернувшись с фронта, Алкис усыновил десятилетнего Мишу Носова, женившись на его мамаше Ефросинье Быковой. Будь мальчишка его собственным отпрыском, он бы привел его в чувство. А так, наверняка, всю жизнь себя одергивает, боится совершить по отношению к нему какую-нибудь несправедливость. Прости за фантазию, но я просто слышу, как Фрося бубнит мужу:

– Был бы Мишенька твой ребенок, ты бы не осуждал его, а помогал! Вот Ал и хлопочет.

– Откуда у тебя такие сведения?

– Из письма Павла Прядина – он был последним пациентом твоего отца. Паша сейчас при должности, связан по работе с органами. Я написала ему, попросила разузнать о семье Рийденов. Ну, он по старой памяти мою просьбу выполнил. Сообщил много интересного. В частности, то, что я тебе сейчас рассказала. Кстати, лично мне и в голову не пришло бы интересоваться историей этой семейки, если бы не твоя сообразительность. Это ты натолкнула меня на мысль, как надо читать имена. А случилось это в тот момент, когда у тебя в руках оказалась визитка Азархановой.

– При чем здесь я? Это же была обыкновенная детская игра в слова? Да ты только потому Прядину задала вопрос, что предполагала получить на него соответствующий ответ. По-моему, после приема своего ядовитого зелья, ты стала настоящей ведуньей. Помнишь аннотацию? – Поглотишь питона, станешь Пифией! – По-моему, у тебя и прежде были задатки стать чем-то вроде гибрида Пифии с питоном. Помню, я была классе в шестом, когда обнаружила твои школьные дневники. Они были подписаны Э. Хиднова, а я прочла – Эхиднова и решила, что у меня мать – женщина-змея…Ладно, оставим эти шуточки! Лучше расскажи, что еще обнаружил твой приятель в прошлом моих разлюбезных столичных родственников?

– Поговорим о них позже. Сейчас нет настроения. Лучше ответь, как я выгляжу?

– Как настоящая Эхидна Пифоновна! Говорят, будто питон, прежде чем задушить свою жертву, гипнотизирует ее. Так и ты… Раньше завораживала своей игрой, а теперь – глазами. Кажется, посмотришь в них подольше и сгинешь на веки вечные!

– Но в юности меня никто не дразнил Эхидной.

– А разве тогда кто-нибудь знал, что это за существо?

– Да ты сама-то в курсе? Древние греки утверждали, будто Эхидна – сказочная красавица, полуженщина-полузмея, родная сестра горгоны Медузы и к тому же родоначальница целого племени ужасных чудовищ. Она породила Лернейскую Гидру, Немейского Льва и стража ада трехголового пса Кербера, то бишь Цербера. Кстати, на кончике его хвоста красовалась голова дракона.

– Прекрасно, мама. Возможно, и я, как твоя дочь, когда-нибудь стану подобна этим свирепым чудовищам. Все приятнее… А то чувствую себя никчемной, вялой белой амебой…

Вечер начался с посиделок у Пазевских. Таня по-соседски пригласила в гости семью Урмановых в полном составе. Поначалу все бражничали у Эвелины Родионовны, а после перешли в дом Исмаила. Ребенок капризничал, не желая спать, швырял игрушки и периодически принимался сердито вопить истошным голосом. Таня кидалась к нему первой, хватала на руки и нежно тискала. Глядя на нее, Лина расстраивалась, Исмаил-ака, тяжко вздыхая, пил, а, опорожнив очередную рюмку, запахивал чапан до самого подбородка и выбегал на террасу, где принимался нервно курить.

Часов в 11 он не выдержал, позвонил жене и предложил ей присоединиться к ним. Джамиля холодно отказалась, презрительно заявив, что у нее есть дела поважнее, чем сидеть у разукрашенного дерева и напиваться, отмечая праздник, который к ней не имеет никакого отношения.

– Чем можно заниматься в рождественскую ночь, сидя дома в полном одиночестве? – раздраженно спросил Иса.

– Не волнуйтесь, дорогой сосед. Наверняка Миля смотрит телевизор. Полагаю, она на вас сильно обижена. Видимо ей очень не нравится ваша независимость. Она привыкла держать всех под своим контролем, а вы так неожиданно выпали из зоны ее влияния. Вот она и нервничает. Ну да ничего, постепенно привыкнет… Время пройдет, и вы помиритесь. Кому придет в голову разводиться из-за пустяков после стольких лет совместной жизни?

– Вы правы, Эвелина Родионовна. Из-за пустяков в нашем возрасте не разводятся.

Глядя на мрачное лицо собеседника, Лина любезно улыбнулась и подумала:

– Похоже, они не поссорились, а разъехались. Для Джамили это полная катастрофа, настоящая личная драма. Догадываюсь, чем она сейчас там занимается… Сто против одного, гадает на блюдце.

Эвелине показалось, будто дочь прочла ее мысли, так как та подошла, обняла ее за плечи и попросила научить ее с Наилей рождественским гаданиям.

– Скоро полночь, мы могли бы уединиться на часок и поколдовать. Ты сама говорила, что в будущее можно заглядывать только раз в году на Рождество.

– Это, действительно, так, но только не двадцать четвертого декабря. Вспомните Гоголя. Он совершенно правильно описал ночь перед Рождеством – в это время куролесит всякая нечисть. Поэтому сегодня нельзя!

– Эвелина Родионовна, а какое гадание Выпосоветуете? – оживилась Наиля.

– Есть много способов заглянуть в свое будущее. Самый простой – погадать на блюдце. Надо только сделать что-то похожее на американскую ведьмину доску, но попроще, на русский манер… Для этого на большом листе бумаги, в верхней его части рисуете буквы алфавита, а внизу у края в разных углах пишете “да” и “нет. Между ними проставляете цифры. Затем берете блюдце из тонкого фарфора, и на обратной его стороне от центра к краю рисуете стрелку. После этого можно приступать к гаданию. Сядете рядом, зажжете свечу, и, нагрев на ней блюдце, положите его в центр листа. Потом прикоснетесь к его краям теплыми кончиками пальцев и пригласите дух того, кому доверяете. Лучше всего вызывать кого-то из близких. Этот дух никогда вам не навредит. В худшем случае, чтобы вас не расстраивать, все наврет. Пообещает золотые горы… Можно, конечно, пообщаться с кем-нибудь из великих… Но те не любят простых смертных и, как правило, не являются. В этом гадание есть одно неудобство. Чтобы хоть что-то понять, приходится очень долго этим заниматься. Представляете, пока буквы сложатся в слова, пока из них получатся осмысленные фразы, проходят часы! Поэтому лучше задавать вопросы, на которые можно получить в ответ либо «да», либо «нет» – это и быстрее, и легче. В общем, если у вас на завтрашнюю ночь нет никаких планов, можете ухлопать ее на гадание…Волнующее развлечение!

Вскоре в доме Урмановых воцарилась тишина. Молодые женщины удалились на кухню, где на освободившемся от посуды столе, аккуратно оформляли лист бумаги, предназначенный для гадания; ребенок сладко посапывал, удобно расположившись на коленях у деда; Мурад, выпив несколько рюмок водки, спал. Эвелина Родионовна взглянула на часы и, увидев, что настала полночь, пробормотала благодарственную молитву – заканчивался год, затраченный ею на тяжкое путешествие в небытие. Мысли Лины перекинулись на Джамилю.

– Неужели я права, и Миля в одиночестве крутит блюдце? В такую ночь, после месяца, проведенного в нервной клинике, это опасно… Она играет с огнем! Я бы могла ее отвлечь, позвонить… Но нет… Я обещала Пифии, что близко не подойду к Аджине. Свое слово сдержу. Пусть живет так, как считает нужным! Я ей не нянька…Право, умирать буду, а ее прощальный визит перед отъездом на курорт, не забуду… Это надо же! За двадцать минут она успела изгадить все, ради чего я жила. И как была убедительна…А как выглядела! Как ее захлестывало самодовольство! Просто светилась, упиваясь своей победой.

У Эвелины эти воспоминания вызвали такую душевную боль, что на глазах появились слезы. Она беззвучно выругалась, пододвинула поближе бутылку водки, разлила ее по рюмкам и, протянув одну Исмаилу, прошептала:

– Давайте, Иса сначала помянем Женечку. Скоро год, как его с нами нет, а потом выпьем за деток! За то, чтобы мы имели возможность им помогать, а наши заботы не были им в тягость!

…По поводу времяпрепровождения своей бывшей подруги Пазевская не ошиблась. Джамиля гадала. Поздно освободившись в училище, Азарханова вернулась домой в мерзком настроении. Есть ей не хотелось, и она наскоро выпив чашку двойного кофе, уселась за ведьмин лист, сохранившийся со времен ее дружбы с Эвелиной. Миля задернула шторы, зажгла несколько свечей, одну из них поставила на край бумаги с алфавитом и, разогрев блюдце, приступила.

Вспомнив, что Пазевская утверждала, будто предстоящая ночь опасна для таких игр, она надумала вызвать дух своего недавно скончавшегося двоюродного брата. В памяти Джамили сохранился его милый облик, и она решила, что его душа никогда не причинит ей вреда.

Поначалу, пока Миля не вошла в транс, блюдце не двигалось. Но постепенно, возбуждение ее мозга передалось в кончики пальцев, и оно побежало.

О чем только не спрашивала Джамиля, и на все получала благостные ответы. Время летело незаметно и к утру, с трудом разогнув онемевшую спину, она счастливо вздохнула. Почести, высокие должности, огромные деньги, возвращение мужа, разрыв сына с рыжей потаскухой – все это по прогнозам брата сулила ей жизнь. Азарханова удовлетворенно растянулась на кровати. Но через полчаса вскочила, как ужаленная.

– Я спрашивала брата, но он близкий мне человек, его душа помнит меня и оберегает… Все прогнозы, что я получила этой ночью – ложь! Буду гадать сегодня. Двадцать пятого декабря – день абсолютной истины!

Наскоро ополоснув лицо, Азарханова позвонила на работу. Сказавшись больной, она пообещала прийти в училище тридцатого декабря на новогодний вечер.

После этого звонка ощущение полной свободы опьянило Милю. Ей показалось – всего шесть дней напряженного гадания, и она до конца жизни избавится от страхов, сомнений и одиночества, навсегда освободится от сознания, что, несмотря на свой незаурядный ум, талант и связи, проиграла схватку с Пазевской.

– Я хочу правду и будь, что будет! – решила Джамиля и принялась вызывать дух Кассандры. – Она единственная, кто знает будущее, и я уговорю ее открыть мне тайну моего бытия!

После настойчивых взываний к духу легендарной провидицы, Миле показалось, что та откликнулась. Поначалу, ответы прорицательницы были уклончивыми, и суть их ускользала. Но потом… Потом… Все сомнения мятущейся души вопрошающей, все ее страхи, ненависть и жажда мщения облеклись в слова. Оторваться от этого уже не было сил. Время для Джамили остановилось. После каждого вопроса ее настроение менялось. Оно металось, как свеча под дыханием порывистого ветра. Вопрос – ответ положительный. Через несколько минут этот же вопрос в чуточку расширенном варианте – ответ отрицательный, и так без конца. За четверо суток Миля проспала не более десяти чесов и выпила весь свой полугодовой запас кофе. Один раз позвонил Исмаил, справился о ее здоровье. Джамиля непристойно обругала мужа, отключила телефон и продолжила гадание. Возбуждение Мили нарастало. Доведенная до отчаяния противоречивыми ответами Кассандры, потерявшая терпение женщина переключилась на общение с духом древнегреческой прорицательницы из Дельф Пифии.

Двадцать восьмого декабря, ближе к вечеру, в годовщину гибели Фаргина, Эвелина Родионовна, помянув в церкви своего безвременно погибшего друга, вернулась домой расстроенная. Чтобы немного отвлечься от горьких мыслей, она села перечитывать письмо Прядина. Сведения, полученные от Павла, ее гипнотизировали – они странным образом были связаны с картинами, мелькавшими в ее голове во время болезни. Лина чувствовала потребность в упорядочении этой информации. Ей показалось, что кодом к ней является взаимосвязь начальных слогов имен столичных родственников Тани, поэтому Эвелина взяла чистый лист бумаги, выписала на него данные этих людей и стала ими манипулировать. Она отсекла от их имен отчеств и фамилий часть букв, оставшиеся сложила в слова и от неожиданности ахнула: отношения между членами этой странной семейки были аналогичны тем, что складывались между мифологическими персонажами, заполнявшими ее видения. Этот феномен бросался в глаза даже непосвященному:

Свекровь – Ефро(синья) Па(вловна) Быкова. = Европа Быкова.

Свекр – А(лкис) Сте(панович) Рий(ден) = Астерий.

Муж – Ми(хаил) Нос(ов) = Минос.

Первая жена, мать Вали – П(олина) А(ндреевна) Сифа(ев)а = Пасифая.

В конце листа, представив в таком же варианте и свое собственное имя, Лина расхохоталась:

Эв(елина) Ро(дионовна) Пазевсная = Эвропа Зевская.

Мысли Лины закружились в вихре ассоциаций. Астерий был бездетным и воспитал детей своей супруги Европы, и в первую очередь Миноса. Алкис, бездетный в результате контузии, женился на Ефросинье и воспитал ее сына Мишу Носова. Если и дальше рассуждать в том же ключе, получается интересная картина. Пасифая, супруга Миноса прижила первенца со стороны. Если предположить, что в семье Михаила произошла подобная история, то все остальные события в жизни Рийденов выстраиваются в простую и ясную цепь. Становится понятно, почему Валя – единственный человек в семье, кто имеет платиново-белые волосы и прозрачные серо-голубые глаза. Ясно, из-за чего Фрося – ханжа с фашистскими замашками, смотрит сквозь пальцы на связь сына с девушкой. Будь Валя ей родной внучкой, она бы не потерпела в доме инцеста, а так, чужая кровь и, как бы сын себя не вел, главное, избежать скандала. Еще один момент… Миша не держит в доме ни одной фотографии Полины. Интересно, из-за чего? Скорее всего, оттого, что девчонка очень похожа на мать. Если в этом есть хоть грамм истины, то связь с падчерицей можно объяснить, и тут возникает множество вариантов.

Мысли Пазевской приобрели новое направление.

– Может Михаил, сойдясь с Валей, получил возможность реализовать годами сжигавшую его страсть к безвременно погибшей Поле? А, возможно, эротика – это форма загладить перед девочкой вину за гибель ее матери. А, вдруг, развращая тринадцатилетнюю акселератку, Миша таким способом реализовывал свою ненависть к ее развратной мамочке? Что движет им – безответная любовь, чувство вины, годами терзавшее его, жгучая ненависть или неосознанная жажда мщения? Вообще-то, это не мое дело. Убеждена только в одном – Рийден-младший бесплоден. Если бы он имел возможность обзавестись потомством, его интимные отношения с Таней складывались бы иначе: он не морочил бы ей голову всякими бреднями, лишь бы не пускать к врачам. К великому сожалению, моя дочь оказалась еще наивнее, чем эта столичная несовершеннолетняя потаскушка. Любопытно, какова роль моего зятя в смерти его первой жены? Павел написал, что Полина погибла дома, и следствием это было квалифицированно, как несчастный случай. Было установлено, что ту злосчастную ночь Миша провел в доме Ефросиньи Павловны…Можно подумать, будто есть на свете такая мать, которая в подобной ситуации откажется подтвердить алиби сына? Интересно, что из себя представляют приятели Рийдена-младшего? О Борисе Агине Танечка рассказывала довольно подробно. Во время мнимой болезни Фроси он часто навещал ее, а после, в клинике у Миликова подтвердил показания Миши о том, что Таня безумна. Прядин упоминает, что Агин и в деле о гибели Сифаевой проходил свидетелем. На допросе утверждал, будто на протяжении той трагической ночи вместе с Миликовым неоднократно звонил другу, справляясь о его здоровье, так как тот очень плохо себя чувствовал. Что и говорить, сплошная круговая порука, где все повязаны! Какой-то кошмар! И все эти годы этот болван Алкис болтался по республике, выискивая преступников, и не соображал, что его родной дом – просто вертеп, где пасынок убийца и прелюбодей, а собственная жена сообщница его злодеяний.

Эвелина Родионовна сидела, кусая губы. Мысли терзали ее. Она понимала: одно дело разгадывание шарад, которым она занималась весь вечер, другое – реальная жизнь.

– Тане нельзя туда возвращаться. Она сейчас, как наивное, великовозрастное дитя. Ее уничтожить, превратив в полного дебила пара пустяков. Возможно, этого и добивался Рийден-младший, поместив ее в отделение к Миликову. Если в ближайшее время Таня вернется к Миносу, Митрофан посадит ее на такие психотропные, что она превратится в полоумную. Будет всех молча обслуживать и безропотно все терпеть. Отличная официальная ширма для любых оргий. А вдруг на это с самого начала и рассчитывал Михаил, когда женился на провинциалке, скромнице и зубрилке из общежития? Понимал, такая робкая мышка все стерпит, своим глазам не поверит, себе самой солжет, лишь бы сохранить то, что у нее есть. Полагаю, ему было бы разумнее в своем кругу подцепить этакую циничную «штучку», которая в жизни не бросила бы столь вальяжного мужа со связями из-за такой «мелочи», как его связь с несовершеннолетней девчонкой, тем более что для нее эта глупышка абсолютно чужой человек. Цепкая дамочка быстро бы сообразила, что пороки столь выгодного муженька ей только на руку. Такой через год-другой перебесится, потом пристроит падчерицу, а после станет угождать жене, лишь бы избежать огласки… О Господи, чем я забиваю себе голову?… Все эти умозрительные конструкции были бы весьма занимательны, если бы на деле все не было так страшно. Я должна что-то придумать, чтобы оставить дочь здесь. У Танюши прописка действует еще месяц. После ее окончания Таня в городе просто гостья, и с работы ее обязаны уволить…На то, чтобы разрешить эту проблему у меня есть всего четыре недели, только тридцать дней.

Переполненная этими тревожными мыслями, Пазевская улеглась на диван с книгой.

…А в это время Азарханова сидела в затемненной квартире при свечах и крутила блюдце. Шли пятые сутки с того момента, как она приступила к гаданию.

За все это время она, практически, ни разу по-настоящему так и не отдохнула. Страх, тревога, ненависть сжигали ее. Охваченная страстями, Миля вопрошала духов о своем будущем. Чего только на ведьмином листе ей не выпадало! Сведения были столь противоречивы, что не утратить душевное равновесие было просто невозможно! То у нее получалось, что она станет Министром Культуры, Мурад – директором музыкального училища, а Исмаил помирится с ней, и они будут счастливы. То выплывало, что сын бросит работу, а Иса изображает импотента лишь для того, чтобы без помех заниматься групповухой с Танькой и Наилькой. Изредка же получался вообще полный бред. Будто отпрыск этой рыжей стервы – сын не Мурика, а Исы, который после смерти Фаргина в поисках душевного комфорта взял в постоянные любовницы Пазевскую…

– Чушь! Чушь собачья! – беленилась Джамиля. – Лина старуха! Она абсолютно фригидна! Ей плевать на секс. У нее одна страсть – тарабанить с утра до вечера на своем дурацком рояле! За последние пятнадцать лет на нее польстился только один кабель, да и тот после своей смерти ей ломаного гроша не оставил!

Азарханову так взбесили слова духа, оповестившего ее о связи Исы с Эвелиной Родионовной, что она решила по этому поводу устроить допрос с пристрастием духу Ларисы Хидновой.

К ужасу Джамили,дух Лары сообщил, что у ее родной сестры есть деньги, и не малые, а по прошествии года, она станет совершенно здоровой, баснословно богатой и выйдет замуж за импозантного иностранца, который впоследствии унаследует прекрасный дом своего отца.

Азарханова уже тряслась от злобы, когда ее пришел проведать Мурад с малышом на руках. Джамиля, неухоженная, почерневшая, с запавшими глазами и трясущимися руками, впустила сына в прихожую и задала тот вопрос, которого он больше всего опасался.

– Как я понимаю, после сдачи первой сессии ты бросаешь работу в училище?

– Как ты узнала об этом, мама?

– Я теперь знаю все, – сквозь зубы процедила она. – Ты – трус! Трус, бездарь и неуч! Ты – бездельник и алкоголик! Тебе бы только на свадьбах за пол-литра на аккордеоне наяривать! Уходи прочь! Я не желаю с тобой общаться. Ты такой же беспородный, как твой папаша…

Джамиля передернулась, охваченная отвращением. Потом, громко всхлипнув, истерически завизжала:

– Видеть тебя не могу! Ничтожество! Пошел вон, тапер ресторанный! Ненавижу тебя! Презираю!

Мурад укутал сынишку потеплее, взял на руки, и, не говоря ни слова, ушел, а Джамиля, злобно захлопнув за ними дверь, вернулась к своему гаданию.

… Еще сутки Азарханова крутила блюдце. В конце концов, неудовлетворенная полученными ответами, она решилась вызвать саму Аджину – женщину-дэва, свирепого духа, о чьей разрушительной силе известно из древних восточных легенд.

– О Аджина, непобедимая Аджина! Вызываю тебя, моя великая тезка! Я призываю тебя, несокрушимая чародейка! Отзовись и посети меня – женщину, названную моими врагами в честь тебя! – прикрыв глаза, заклинала Джамиля.

Несколько минут сосредоточенного бормотанья, и пальцы Мили задвигались проворнее, чем обычно, блюдце быстрее побежало по листу и выпало имя «Татьяна», а потом было сказано, что сумасшедшей является не Таня – старшая дочь Эвелины, а та тупоголовая бабенка, что посмела потревожить покой столь безжалостной фурии.

Захлебываясь от желчи, Джамиля с проклятьями накинулась на своего незримого собеседника, приказывая ему заткнуться и не комментировать ее действия. Внезапно, в глубине квартиры ей послышалась чья-то невнятная речь. Поначалу, голоса о чем-то возбуждено бормотали. Вскоре, Миля сообразила, что они друг с другом спорят, можно ли с ней пообщаться, или еще слишком рано, и она их не поймет. Чуть позже, сговорившись, они обратились к Джамиле уже напрямую. Говорившие принялись уверять ее, что она – уникальное создание, так как принадлежит к их цивилизации, а потому вольна делать все, что считает необходимым. Невидимки настойчиво твердили, будто Миля – неземное существо, а потому ее разум обладает сверхъестественной мощью. Они упорно ее убеждали довериться духу Аджины, и тогда она станет земным подобием своей космической тезки – превратится в дэва-великаншу. После этого – один ее шаг, и от тех, кто ей неугоден, останется только мокрое место. Голоса назойливо бубнили, будто Джамиля уже готова к соединению со своей вселенской сущностью и когда произойдет слияние, ее огромная пята раздавит всех врагов. А пока этого не произошло, незримые наставники уговаривали свою собеседницу не тянуть понапрасну время, а действовать. Они доказывали, что уже прямо сейчас она может выклевать глаза всем, кто ей мешает жить, и это ей по силам, достаточно только выйти на балкон, сесть на перила и поджать ноги: в тот же миг она обернется коршуном, полетит, сыщет и вцепится в сивые гривы тех мерзавок, что опутали ее мужа и сына. Она сделает только одно резкое движение и этого будет достаточно, чтобы покончить с ними навсегда. С этого мгновения ни Наильки, ни Таньки не будет рядом с Исой и Муриком – с ее самыми лучшим, самыми дорогим и любимыми мужчинами, всю жизнь принадлежавшими только ей одной.

Словно загипнотизированная назойливым жужжанием непрошеных гостей, Джамиля вышла на балкон. Было темно, свежо и ветрено. В воздухе кружились редкие снежинки, похожие на лепестки цветущего урюка, обмороженные последним весенним морозом.

– Хорошо, что мы застеклили только лоджию. Иса хотел и здесь водрузить рамы, но я не разрешила, – объяснила Миля своим собеседникам. – Я всегда любила простор! А теперь я свободна…Могу отомстить… Несколько усилий, и мои бесценные снова будут видеть и слышать только меня!

– Не торопись Аджина, всему свое время, еще рано действовать, – внезапно принялись увещевать голоса. – Мы передумали! Подожди немного! Ты пока не готова!

– Не говорите мне, что я тороплюсь. Отстаньте! Здесь на земле вы ничего не понимаете! Я и так опоздала. Эти белобрысые шлюхи уже вцепились в моих любимых!

– Погоди Аджина, ты еще не птица, – урезонивали ее невидимки.

– Не можете превратить меня в коршуна, так сделайте великаншей. Я и на это согласна! – требовала Миля.

– Постой, постой, Аджина, не спеши! – галдели незримые гости.

– Да идите вы к чертям собачьим! Обойдусь и без вас! – с ненавистью выкрикнула Джамиля, раздраженно передернула плечами, села на перила, перенесла ноги на небольшой скользкий карниз, и прохрипев:– Отстаньте от меня, идиоты! Не можете помочь, так не беритесь! – рванулась в ночное небо.

… Через полчаса телефонный звонок взорвал сонную тишину дома Урмановых. Проснулся и заплакал малыш, сладко спавший на руках у Наили, вздрогнул Исмаил, дремавший в кресле около тихо ворчащего телевизора, приоткрыл глаза Мурад, прикорнувший на диване в окружении книг, по которым готовился к предстоящей сессии. Иса поспешно взял трубку.

– Господи, почему я ее послушался? Почему не застеклил эту проклятый балкон? – прохрипел он и рухнул в кресло. – Сынок, поговори ты. Я не могу…

Мурад взял трубку, выслушал сообщение и пообещал приехать. От неожиданности он стал заикаться. Однако, первое, что пришло ему в голову, так это то, что теперь он спокойно сможет уйти из училища и высоко держать голову, появляясь в любом обществе – ему больше не придется сталкиваться со снисходительными ухмылками начальства, слышать за спиной насмешки коллег и наглое хихиканье студенток. Он почувствовал, как устал делать вид, будто не понимает, что над ним издевается вся их музыкальная братия, включая тех, с кем он вместе учился.

– Бедная мамочка… Как все это ужасно… Она так страстно мечтала, чтобы у меня было все самое лучшее, – подумал Мурад, а вслух произнес:

– Знаешь, Наиля, мама чем-то занималась на балконе… Она перегнулась через перила и упала… В общем, сама понимаешь… Все кончено… Мы с отцом сейчас поедем туда… До утра нас не жди. Укачай малыша и позвони Пазевским. Сообщи, что произошло.

– Боже, как все непредсказуемо! – думала молодая женщина, набирая номер телефона соседей. – В голове не укладывается… Как сейчас вижу Милю – холодную, подтянутую, в этом роскошном французском костюме… Как она тогда меня допрашивала в кабинете Исы… Точно в гестапо… Интересно, что будет с этим костюмом? Вероятно, в нем и похороним. Мне-то он на дух не нужен, хоть и стоит целое состояние… Лично я к нему не притронусь!

Таня, услышав о случившемся, заплакала.

– Это я должна была умереть полгода назад. Я – никчемная, жирная корова. А она – умница, деловая, здоровая, обязана была жить и работать еще много лет!

Пазевская утешала дочь, как могла, но в ее голове звучали слова Пифии о том, что Аджину убьет любовь.

– О Белорожка, скажи, неужто Миля погибла от любви? Наверняка, все случилось не из-за нее! – недоуменно бормотала Лина. – Прорицательница обещала столкнуть Джамилю с ее собственной космической сущностью, и это больше похоже на истину. Господи, как же она хотела блистать на моих похоронах. Сумасшедшие деньги выкинула на костюм. Говорят, он от какого-то знаменитого французского кутюрье. Потратилась и на гарнитур из натурального морского жемчуга. Теперь он перейдет невестке. Той самой, о которой она даже слышать не желала…Господи, что же будет дальше…

Тяжко вздыхая, она обратилась к дочери:

– Танечка, родная, пойди, поставь свечки перед иконами, они у меня в книжном шкафу на полке. Одну за упокой Мили. Другую – о нашем здравии… И помолись за нас, грешных. Ты ведь у меня теперь настоящая христианка. Сама я не смею. Мой покровитель – отец муз. Мне негоже ему изменять… Хотя мне часто кажется, что у Создателя много лиц. Уверенна, сквозь нахмуренные брови Зевса древние греки тоже различали взгляд Творца… А твоя молитва меня утешит… Я ведь тоже не безгрешная овечка…

10

Эвелина Родионовна на похороны Азархановой Таню не пустила. Договорившись с Исмаилом, она оставила ее присмотреть за его внуком.

В пять часов по полудню Лина поехала на кладбище вместе с Ириной и Андреем Гавриловичем. Хоронили на Коммунистическом. С утра распогодилось, выглянуло солнышко и так пригрело, что выпавший накануне снежок растаял, превратив дорожки между могилами в непролазное месиво. Откладывать похороны на следующий день не стали – все необходимое для почетного погребения усопшей сделали за полдня.

Народу на кладбище пришло видимо-невидимо. Было много речей, цветов и венков. Присутствовали и убитые горем родители Мили, на рассвете прилетевшие из столицы. Они вместе с зятем, внуком и его женой принимали соболезнования без слез. Многие подходили и к Пазевской – Эвелина впервые после болезни появилась на людях. Все дружно шептались, будто она кошмарно выглядит и на себя не похожа, толковали, что хорошо, мол, вообще осталась жива.

Между тем, Лина была не настолько страшной, чтобы в ее адрес говорили подобное. Просто теперь выглядела она довольно экзотично: вместо модно остриженных темных волос ее лицо обрамляла шапка седых кудельков, линия подбородка и нос утратили прежнюю округлость, а глаза – золотисто-карий блеск. Однако резко обозначившиеся скулы и проступившую на носу крошечную горбинку многие посчитали бы обычным следствием болезненного похудания, если бы ее лицо не освещалось гипнотическим взглядом жгуче-черных глаз, сверкавших сквозь густую поросль серебристых ресниц.

Эвелина раньше, смеясь, говорила, что у женщины пенсионного возраста все видят только нос, который обрамляют складки кожи, уложенные либо плиссе, либо гофре, в зависимости от типа лица. Никто не ответит, какого цвета глаза у подобной тетки, возможно, потому что считают, будто у такой старой «дрымбы» эта часть тела уже имеет исключительно утилитарное значение.

Собираясь в первый раз после выздоровления показаться в общественном месте, она долго смотрелась в зеркало и пришла к выводу, что у нее нормальное, моложавое лицо, на котором выделяются выразительные глаза. Вызывает удивление только серая щетка ресниц и седые, негритянского типа волосы.

– Будет настроение – окрашусь в свой естественный цвет, и тогда все подумают, будто просто похудела и сделала завивку.

На кладбище к Пазевской подошла Заминова и, как всегда, стала нашептывать последние новости. Слушая ее болтовню, Лина про себя отметила, с каким восторгом Диля отзывается об Исе. Оказалось, что Урманов, обнаружив, что сын женат, поехал к ней и предложил любую помощь, лишь бы она и Зухра не чувствовали себя обиженными. Дильбар, конечно ответила, они– де ни в чем не нуждаются, и тогда Исмаил взялся исхлопотать для ее старшего сына, два года назад прилично окончившего местный вуз, место в целевую аспирантуру в один из престижных институтов столицы. Заминова была в восторге от столь широкого жеста: он означал, что на следующий учебный год она снимет в столице для детей квартирку, и они три года смогут жить под одной крышей, приглядывая друг за другом.

– Если честно, – добавила Диля, – я бы с большей охотой отдала Зухру за Ису, чем за его сына. Мурад парень несобранный, прогульщик и выпивоха. Он ненадежный муж, не то, что его отец. Клянусь, я и на разницу в возрасте не посмотрела бы!

Внезапно, Эвелина Родионовна подумала о дочери, и у нее выплыла мысль:

– Будь Таня здорова, она никогда не упустила бы такого замечательного поклонника.

… Новый год Эвелина Родионовна и Татьяна встречали у Ирины. Обстановка в доме была умиротворенной, и у Пазевской затеплилась в душе надежда, что жизнь еще не окончилась, и в ее семье еще может произойти что-то хорошее. Уже под утро она предложила сестре положить Таню к себе в отделение и попробовать полечить ее по тайскому методу.

– Как я поняла, микстуру ты для нее давно сделала. Наверняка, она безопасна. В аннотации написано, будто через пять недель наступает стойкое улучшение. Если это, правда, то уже к весне Танюша будет практически здорова.

– Я об этом тоже думаю. Понимаешь, после несчастья с Азархановой у нас в больнице скандал. Из Горздрава позвонили, сказали, будто мы Джамилю у себя недодержали… В общем, раньше времени выбросили без необходимой врачебной помощи, потому она и погибла. Но ты-то знаешь – это же абсолютная чушь! У «мадам» был нервный срыв! Представляешь, она в одиночестве неделю гадала при свечах, не выходя на свет божий. Дурацкое развлечение! Был бы рядом кто-нибудь из близких, все бы не закончилось так ужасно… Но начальство решило иначе. Короче, нам спустили приказ: госпитализировать всех, кого мы лечим стационарно. Понятно, боятся повторения подобной ситуации, из-за этого Тане, в любом случае, предложат лечь к нам. Но в нервном отделении уже нет мест. Нашу терапию обязали отдать в их распоряжение несколько палат. Думаю, я найду возможность устроить там и нашу девочку.

В первых числах января Ирина Родионовна уложила Татьяну к себе в отделение, приступив к ее лечению по тайскому методу, а через несколько дней к Пазевской нагрянул Алкис Степанович Рийден собственной персоной.

Формально он прибыл в город на сутки, в командировку, но по существу, приехал забрать невестку. Обнаружив, что та в больнице, куда ее уложили на неопределенный срок, он растерялся, сказал, будто имеет достоверные сведения, что Таня практически здорова и даже вышла на работу. Эвелина Родионовна сообщила свату о новом предписании Горздрава, в соответствии с которым ее дочь госпитализировали. Рийден долго оправдывался, объяснял Лине, что Ева болеет, устала, а Мише с Валентиной давно пора не паразитировать на его супруге, а жить собственным домом.

– Я Вас поняла, Алкис…Скажите, а как Выпосмотрите, если я поеду им помочь? Все-таки Вашему Мише я не чужая…Теща – это тоже родственница. Сейчас я уже оклемалась, полна сил и смогу наладить им нормальную жизнь. Если, конечно, они согласятся.

– Вы очень любезны, Лина. Но как Вы решитесь оставить Таня одну?

– За ней присмотрит моя сестра, а я ей доверяю больше, чем себе.

Рийден поблагодарил сваху за заботу, пообещав через несколько дней сообщить ей ответ Миши на это предложение.

Мгновенно уловив симпатию в голосе Алкиса, Эвелина решила сделать все возможное, чтобы в его лице заполучить искреннего болельщика. Она тут же принялась обхаживать гостя, пустив в ход все свое обаяние. Лина целый день поила и кормила его, а вечером играла для него на рояле отрывки из классических оперетт и рассказывала смешные байки из жизни известных артистов. Впервые за много лет Алкис Степанович был так весел и доволен. До эого дня, он даже не подозревал, насколько устал от вида постоянно поджатых губ и саркастических сентенций в свой адрес, изрекаемых его умной и холодной женой. Ему даже пришло в голову, что было бы здорово иметь рядом образованную и заботливую подругу, не отягченную неудовлетворенными амбициями и жадностью.

Уже ночью, лежа на отглаженном, кипенно-белом белье, он думал:

– Эвелину просто не узнать – исхудала, поседела, да и прическа у нее стала дурацкая. Но все-таки она необыкновенная женщина. Живая и зажигательная. А какая компанейская! И так артистична! Интересно, почему она всегда избегала моего общества? Приезжала не чаще двух раз в году, да и то, когда я был в отъезде. Наверняка, моя благоверная ее отвадила от нашего дома. Понятно, не хотела, чтобы я их сравнивал. Еще бы! Лина так доброжелательна. К тому же хорошая хозяйка: и дома порядок, и готовит прекрасно… Не чета моей Фросе!

За всю свою долгую семейную жизнь, Ал впервые назвал собственную жену не Евой, а Фросей. Сам-то он не обратил на это внимание, но если бы задумался, что за этим стоит, то был бы крайне обескуражен.

По утру, проводив разомлевшего свата, Пазевская стала названивать Заминовой. Наговорив Диле кучу комплиментов, Лина попросила приятельницу привести в порядок ее внешний вид и обеспечить новой одеждой.

– Дорогуша, пойми, я похудела и постарела. Волосы у меня стали, как у старой негритянки, а одежда болтается, как на вешалке. Я, конечно, делаю все, чтобы побыстрее поправиться, но все равно, прежние наряды мне не подходят. Дней через десять, я отправляюсь к Рийденам. Хочу выглядеть так, чтобы вызвать уважение у зятя и у внучки. Учти, он доктор философии, а она эмансипированная и весьма неглупая девица. За твою заботу отплачу: летом, когда Зухра приедет на каникулы, буду с ней заниматься. А сейчас ты возьмись за меня. Мне нужно все на высшем уровне: полная экипировка плюс хороший парикмахер. Ты в столице бываешь регулярно, вращаешься в кругах людей влиятельных, их вкусы знаешь. В общем, я тебе доверяю. Учти, все услуги я оплачу.

Заминова была рада услужить Эвелине Родионовне, так как понимала – без ее опеки Зухра проведет лето, как стрекоза на лужайке. А этого Дильбар боялась больше всего на свете. За годы занятий ее дочери в классе у Пазевской, она поняла главное – в искусстве, как и в спорте каникул не бывает. Поэтому, рассыпавшись в любезностях, она пригласили Эвелину посетить ее тогда, когда той будет удобно.

Условившись с Заминовой о встрече, Лина позвонила на завод Андрею Гавриловичу и попросила его прислать к ней мастера, который у нее на веранде делал рамы и вставлял в них стекла. Эвелине он тогда пришелся по душе, особенно ее умиляло его прозвище – «Авдееч», связанное, как она впоследствии узнала, с его отчеством – полное имя этого умельца-золотые руки, похоже, знали только в заводском отделе кадров.

Авдееч пришел к Пазевской сразу же после работы и, услышав ее просьбу, стал хохотать так, будто попал в цирк на представление дрессированных обезьян.

– Зря ты смеешься, приятель! Сам же видел, я постоянно теряю ключи от всего, что запирается! Вот и на аптечке у меня висит замочек. Я ее закрываю – у меня там флакон сильнодействующего яда. Не дай Бог, Таня по ошибке примет, не откачаем! А у меня сердце шалит. Часто необходимо срочно принять лекарство, вот я в прединфарктном состоянии и бегаю по квартире. Ключ ищу. Научи меня замки открывать так, как делаешь ты! Тебе ведь для этого достаточно обычной шпильки! Я хорошая ученица, и руки у меня на месте. Платить буду, как за уроки музыки. Для тебя это забава, а мне пригодится. Высокой квалификации мне не надо, но на бытовом уровне просто необходимо. И не волнуйся, в жизни не проболтаюсь, чем мы тут с тобой будем заниматься!

– Видно тебе, Лина, это действительно, нужно. У тебя сейчас глаза, как у моего кореша. Он когда-то вытащил меня из огня… Я ведь воевал. Меня контузило… Друг он мне был настоящий. Слава Богу, оба живы остались…Так вот, я согласен, хозяйка. Заплатишь столько, сколько сможешь. Деньги лишними не бывают. Только я плохой учитель. Что не так, могу и послать… Ты уж на меня не обижайся… Это по привычке, не со зла… Я сейчас пойду домой, отдохну, возьму кое-какие вещички и вернусь.

– Жду тебя к восьми. Как, Авдееч, тебя это устроит?

– Пойдет, хозяйка. Буду вовремя. По такому делу ты бы мне сейчас рюмочку налила…Уж больно твой заказ необыкновенный. И как это ты разглядела, что я спец в этом черном деле?

Авдееч «опрокинул» рюмку водки, занюхал рукавом и, по-свойски подмигнув Эвелине, хихикая, удалился.

Вечером мастер явился в чистом костюме, наглаженный и побритый. В руках у него был потертый чемоданчик.

– Не смейся, подруга. Я сегодня, вроде бы, твой учитель. Потому при параде.

Глядя на блестящие, расширенные зрачки своей именитой ученицы, Авдееч рассмеялся:

– А ты, похоже, в душе партизанка! Ты, случайно не воевала?

– Не довелось, дружок. Но боюсь, что скоро придется наверстывать упущенное. Не перевелась еще фашистская нечисть в нашем краю!

Через два дня после начала занятий с Авдеечем, Лина отнесла большую часть денег, что держала в коробке за книгами в сберкассу, так как поняла, что все ее запоры – просто символ, преграда для и без того честных людей.

В тот же вечер, обговорив с Заминовой сумму, необходимую ей на новый гардероб и на подарки столичным родственникам, Лина впервые после смерти Фаргина задумалась о том, на какие средства придется жить дальше. Пока она трудилась, ей и заработанного хватало. Когда же она, оказавшись не у дел, заболела и поняла, что долго не протянет, то посчитала, что денег Жени ей хватит и на свою короткую жизнь, и на достойные похороны, и на небольшое наследство для Тани. Младшая дочь, судя по ее редким звонкам, жила нормально и ни в чем не нуждалась, а потому ни советские деньги, ни половина родного дома ей были не нужны. И вот теперь, почувствовав в себе огромный запас жизненной энергии, Пазевская подсчитала, что наследство Фаргина растает довольно скоро. После этого ей с Таней придется жить на свои пенсии.

Неожиданно Эвелина Родионовна осознала, что в тот период, когда она работала, ей для удовлетворения амбиций вполне хватало творческого общения с учениками и ежегодных выступлений с сольными концертами. Они приносили ей столь глубокое удовлетворение, что она не замечала ни скромности своего быта, ни заурядности своего гардероба. Ко всему, Лину всегда так заполняла музыка, так согревала привязанность друга и родственников, уважение коллег и учеников, что и без высокой должности, значительного дохода и влиятельного супруга, она ощущала себя состоявшимся человеком.

Теперь же, потеряв по милости Джамили почву под ногами, Пазевская почувствовала нужду в иных средствах, которые помогли бы ей сохранить привычное ощущение собственной значительности. Впервые в жизни Эвелина Родионовна до конца осознала, насколько обычной, среднестатистической женщине необходимы настоящие деньги и солидный муж, имеющий вес в обществе. Внезапно ей пришло в голову, что именно за то, что она не принадлежала к подобной категории, ее так и ненавидела подруга.

– Возможно, в этом и состоит суть того, что Миля выбрала именно меня в качестве жертвы, когда надумала самоутвердиться. Скорее всего, ее бесила моя независимость от самых, что ни есть естественных потребностей нормальной советской бабенки.

Получив приглашение Алкиса временно взять на себя заботу о зяте и его дочери, Лина с новой энергией стала готовиться в дорогу. Накануне отъезда в столицу Эвелина Родионовна, навестив Таню в больнице, обрадовалась: дочь похудела, помолодела и в ее манерах снова стала сквозить утраченная после лечения у Миликова живость.

Татьяна беспрестанно повторяла матери все, что знала о членах своей семьи, подробно описывала их вкусы, манеры, привычки. Впервые в жизни Эвелина Родионовна пожалела о том, что так редко навещала своих столичных родственников. И вот теперь, чтобы наверстать упущенное, ей приходилось интересоваться всем – от любимого цвета носок зятя, до размера бюстгальтера свахи.

Лина показала дочери подарки, которые собиралась вручить Рийденам и спросила, не вызовут ли они у тех презрение за ее провинциальный вкус и бедность. Таня расхохоталась, а после пояснила, что о таких «шмотках» эти скряги только мечтают. Купить себе нечто подобное они, разумеется, в состоянии, но жмутся: переплачивать перекупщикам не желают, зато день и ночь злятся, что в спецмагазинах, куда они прикреплены благодаря должности Алкиса, таких вещей не продают

Перед уходом, немного смущаясь, Лина обратилась к дочери с вопросом:

– Прости меня, родная, за цинизм… Умоляю, скажи как на духу, ты не передумала разводиться? Еще не поздно! Полечишься здесь полгода, за это время Валя получит паспорт, окончит школу и покинет дом. Ну, а ты останешься при муже-профессоре и при хорошей квартире. К тому же будешь жить в достатке и не здесь, а в столице… Ты же понимаешь – Михаил сам по доброй воле от тебя никогда не отступится. Ну, а потом, может, ему станет стыдно, и он покается? Верующие говорят, будто сам Всевышний прощает грехи людей, испытывающих муки совести.

– О чем ты говоришь, мама? Да разве слепой может страдать от вспышек молнии? А глухой от раскатов грома? У Миши совести нет. А если и была когда-то, он ее выжег каленым железом. Он считает, что совесть – признак идиотии. Он убежден – гениальность и добродетель несовместимы. По его мнению, только абсолютные бездари специально надевают маску порядочности, чтобы заполучить хоть чье-то признание. Даже у молоденьких девушек Михаила не привлекает ангелоподобная внешность. Ему подавай такую, за которой угадывается натура Мессалины! С другими ему скучно. Полагаешь, он один такой? Да, когда Рийден привел меня в свою компанию, то Агин и Миликов тут же во всеуслышание заявили, будто я «удручающе естественна». Правда позже посоветовались и пришли к выводу, что на данном этапе жизни Миши я именно то, что ему надобно. Ты, мама, даже представить себе не можешь, как я их ненавижу! И совсем не за то, что они подонки. Это их проблема. Дело в том, что по их милости, я стала сама себе отвратительна… Я презираю себя за свое простодушие! Пойми, в течение десяти лет я, как форменная идиотка, преклонялась перед ними. Себя считала тупицей, пригодной лишь на то, чтобы обслуживать Рийденов… Рийденов – элиту нашей интеллигенции – таких образованных, талантливых, известных! И все это рухнуло в одночасье. Теперь я задыхаюсь от бессилия. А все потому, что не в состоянии ничего изменить ни в своем прошлом, ни в настоящем. Я бы могла всю жизнь проходить с высоко поднятой головой, держаться с достоинством, а я вечно унижалась. Как преданная собака старалась выслужиться, чтобы получить одобрение. Чье одобрение? Преступников? Мне так больно, говорить не могу…Прошу тебя об одном – помоги мне избавиться от этой компании. В тот день, когда я сменю фамилию, я стану здоровой!

Вечером Пазевская заглянула к Урмановым и попросила их приглядеть за ее домом. Сказала, если бы заранее планировала свой отъезд, то непременно сделала в заборе калитку, и тогда ее просьба не была бы для них обременительна. Внимательно приглядевшись к Исмаилу, Эвелина расстроилась. Ей показалось, что после смерти супруги он резко сдал. Иса, конечно, нянчился с внуком, но даже во время игры с ребенком его взгляд оставался безжизненным.

Сам Урманов в глубине души тоже считал, что очень постарел. Еще осенью, познакомившись с досье на жену, он почувствовал, что сник. Миля своей ложью ударила его по каким-то уж очень чувствительным струнам – он потерял интерес к жизни, охладел к женщинам и завял. Иса стал много нервничать, беспрерывно есть, неумеренно пить, и за несколько месяцев превратился в обрюзгшего, несимпатичного и неухоженного пожилого человека.

– Я присмотрю за Вашим домом и сделаю дверь, – пообещал Урманов. – Мне будет приятно наведываться к вам. Вспомню наши с Таней летние посиделки.

– Исмаил-ака, Вы же знаете, что по субботам и воскресеньям в нервном отделении остается только дежурный врач. Если попросить Сидоренко, он сможет договориться, чтобы Таню на это время отпускали домой. Вам обоим не повредит возобновить вашу дружбу. А соорудите калитку, так и знать об этом никто не будет.

– Хорошая идея! – оживился Иса и взгляд его потеплел.

На рассвете, услышав клаксон подъехавшего такси, Пазевская вышла на крыльцо и помахала рукой шоферу. Тот вышел из машины и помог Эвелине погрузить в багажник два больших новых чемодана и огромный пакет. Заперев в комнатах двери, Лина еще раз оглядела себя в большом зеркале, висящем в прихожей.

– Пока была местной знаменитостью, одевалась, как домработница. Теперь еду к Рийденам домработницей, а вырядилась, как провинциальная дива! Смех, да и только! – прошептала Пазевская, грустно покачала головой, вышла из дома и, глубоко вздохнув, решительно захлопнула за собой тяжелую входную дверь.

Часть II Одержимые мщением

1

В аэропорту Пазевскую встречал Рйден-старший. Увидел он ее издали, но, к своему стыду не узнал. Многие годы, он отдавал должное свахе, как женщине живой и обаятельной. Однако в последнее время думал о ней только, как о милой пожилой провинциалке. Это впечатление укрепилось у него во время поездки за невесткой, когда он застал Лину дома с неокрашенной головой и в старой одежде, висевшей на ней, как на вешалке.

Алкис Степанович обратил внимание на изысканно одетую темноволосую даму, приветливо помахавшую ему рукой, однако, ему в голову не пришло, что это его сваха. Только когда она подошла к нему вплотную, улыбнулась и чмокнула в щеку, он сообразил, что перед ним мать Тани.

– Вы уж простите меня, Алкис, за этот маскарад. Просто решила не демонстрировать у вас здесь, в столице свой возраст и свои болячки.

– Это Вы извините меня, Линочка…Я тогда, как форменный медведь, ввалился к Вам, даже не предупредив заранее!

– Полагаю, Ал, у Вас это профессиональная привычка. Наверное, очень интересно заставать людей врасплох. Такого наглядишься!

– Язва, похуже моей Фроси, – решил Рийден, впервые осознав, что при Пазевской даже в душе не может величать супругу Евой.

Жестким взглядом профессионала, оглядев свою собеседницу, Алкис мгновенно оценил все, что придавало ей столь элегантный вид: роскошное темно-серое пальто с серебристой ламой, шапку-ушанку из платиновой норки, слишком изящную чтобы ее мог носить мужчина, черные сапоги на достаточно высоких каблуках, дорогие модные аксессуары – черные кожаные сумка, перчатки и большой алый пакет. Рийдану понравилось, что на Лине не было шарфа – из-под пушистого серого воротника выглядывал ворот черного свитера.

– Все очень дорогое и почти новое, – пришел к выводу Алкис, с любопытством вглядываясь в темные волосы, выбившиеся из-под ушанки. Они были почти такими же черными, как и огромные, сверкающие глаза, освещающие ее раскрасневшееся гладкое лицо с перламутрово-розовыми губами.

– Мороз или косметика? – на мгновенье задумался Ал, но отбросил эту мысль, решив, что ответ на этот вопрос вне его компетенции.

– Лина, познакомьтесь – это Николай – мой шофер и товарищ, – отрекомендовал Рийден своего спутника.

– Эвелина Родионовна, – дружелюбно протянув руку, представилась Пазевская.

– Ал Степанович, я в справочном узнал: недавно приземлился большой самолет из Москвы, так что багаж Эвелины Родионовны прибудет минут через сорок, не раньше, – оповестил начальника Коля.

– Что же нам делать? – пробормотал Рийден, нерешительно взглянув Лине в глаза.

– Наверняка, постоянно торчит в мужской компании, вот и смущается, – решила Эвелина и предложила: – А что, Ал, если нам вдвоем где-нибудь выпить по чашечке кофе? По-моему, нам всем незачем здесь сидеть, ожидая мои чемоданы. Мы с вами можем спокойно посидеть в баре, а когда прибудет багаж, Николай нас позовет. Я, полагаю, Алкис, для Вас, с Вашим пропуском везде зеленый свет!

Оставив Коле квитанции на чемоданы, Пазевская уверенно взяла свата под руку и направилась с ним в кафе «Интуриста».

– Ай да мадам! Не то, что его Фроська! Та за чашечку кофе удавится. А эта может еще и Алкиса угостить, да так, что он и отказаться-то не посмеет! Эта дамочка держится с достоинством и, явно, не мелочится! – с одобрением подумал Николай, пряча в карман багажные квитанции Эвелины Родионовны.

Через час Коля, появившись в дверях кафе с чемоданами, застал картину, от которой его прошиб пот. Он работал с Рийденом уже много лет и как все его подчиненные знал, что тот в принципе, человек не курящий. Ал затягивался крайне редко и только в критических ситуациях, предпочитая тянуть самую, что ни на есть крепкую дрянь. Сам Николай столкнулся с этим только раз, оказавшись под началом Алкиса, когда тот руководил операцией по захвату крупной партии наркотиков. И вот сейчас он наблюдал, как его шеф с сигаретой «Мальборо» в зубах пытается прикурить от зажигалки, которую Лина держит перед его носом. Чтобы пламя не дергалось, Рийден крепко придерживал руку своей спутницы за запястье.

– А она красиво выглядит. Наверняка, последний писк моды! – решил Николай. И действительно, на Лине было надето очень эффектное платье из плотного серого трикотажа с черным воротом и такими же манжетами. Ее прическа тоже отличалась оригинальностью – походила на кудрявую темную шапочку.

Лина, погасив зажигалку, кинула на шофера огненный взгляд и помахала рукой. Алкис затянулся сигаретой, выдохнул дым и оглянулся. Коле показалось, будто на лице начальника блуждает идиотская улыбка.

– Ну, все, спекся босс, – заключил водитель и, покачав головой, пошел к машине. И действительно, Рийден так расчувствовался, что уступил Эвелине Родионовне место рядом с Николаем.

– Вы город давно не видели, так что приземляйтесь впереди. Мы с Колей столько наездили, что я могу подремать и на заднем сидении.

Пазевская села рядом с шофером, аккуратно поправила пальто и шапку, передала пакет назад Алкису, улыбнулась и с затаенным волнением прошептала:

– Ну что, дружок, трогаемся?

Николай утвердительно кивнул головой и врубил на полную скорость. Он гнал, как сумасшедший. Если бы не служебный номер на машине, его бы останавливали на каждом перекрестке. Доехали с ветерком, дорога до дома Рийдена не заняла и пятнадцати минут. Поднимая на третий этаж чемоданы Пазевской, Коля шепотом матерился, как бывший зэк

– Что с тобой? Ты просто трясешься, – тихо поинтересовался Ал.

– Да черт его знает, что происходит! Около этой бабы начинаешь дурить, сам не зная почему. Посмотрит своими фарами – и конец. Чувствуешь себя, точно кролик перед удавом. По-моему, и Вы не в форме, Ал Степанович!

– И не говори, друг… Мне тоже как-то не по себе. Такое впечатление, что наркоту курнул.

– А Вы курили?

– Естественно пробовал. Конфискуем килограммами, и чтобы не знать, что берем? Ребенок я, что ли? Только не говори жене, она это в жизни не поймет!

Рийдены встретили Эвелину Родионовну крайне холодно. Ефросинья Павловна, беспрерывно сморкаясь и, шумно шаркая ногами, кисло улыбнулась. Не успев коснуться протянутой руки гостьи, она зашлась от надсадного кашля – усиленно изображала тяжелобольную.

Михаил повел себя просто вызывающе – высверливая тещу подозрительным взглядом, он лишь издали надменно слегка кивнул ей головой и отвернулся.

Валентина тоже не отставала от взрослых. Глядя на Эвелину в упор и презрительно усмехаясь, она нагло изрекла:

– Привет, бабуля! А я уже друзьям сообщила, что теперь у нас будет домработница. И не какая-то старуха с рынка. А концертирующая пианистка с дипломом Киевской консерватории!

– Почти что так, девочка. Но с этим мы разберемся позже. А сейчас примерь-ка батник, что я тебе привезла. Может, подойдет? И вообще, я всем привезла подарки. Я ведь вас так давно не видела – хотела порадовать!

Эвелина Родионовна вытащила из пакета итальянскую кофточку умопомрачительной расцветки для Валентины, немецкую светло-серую рубашку с галстуком для Миши, белую французскую рубашку Алкису и черный, вышитый ярким шелком китайский халат для Ефросиньи. Подарки были настолько дорогими и подобраны с таким вкусом, что у всех открылись рты от удивления.

– С этой старухой надо поладить, от нее пользы больше, чем от всей моей семейки, – тут же решила Валя и, скромно потупив глаза, чмокнула Лину в щеку.

– Деловая баба и себе на уме, не то, что ее дочь! – оценил Эвелину Миша и, снисходительно улыбнувшись, вежливо поблагодарил тещу.

– Транжирка чертова, – подумала Фрося, буркнула: – Спасибо, – и, схватив халат, легким шагом направилась в спальню мерить обнову. Впервые в жизни Алкис разглядывал своих домочадцев, как бы со стороны, и на душе у него становилось все противнее и противнее. Он решил, что не только он сам, но и Лина заметила изменившуюся походку Фроси, жадно вцепившуюся в дорогую тряпку, расчетливо-холодный взгляд Валентины, брошенный в ее сторону, когда она развернула подаренный батник и уважительно-удивленно вздернутые брови Михаила, внимательно рассматривающего этикетки на выбранном с таким вкусом презенте.

– Ее бы к нам в милицию. Действует, как рентген. Пять минут, и все без масок! – вздохнул Рийден-старший.

– А что же Вы, Алкис, не взглянете на рубашку? Может, размер не Ваш? Когда выбирала, решила, что белая Вам подойдет в любой ситуации.

– Спасибо, Лина. Вы очень добры и всех нас так побаловали, просто слов нет! – сердечно поблагодарил Алкис, но ему тут же пришло на ум, что для одинокой женщины, живущей на пенсию этот жест чересчур уж роскошен.

– Поймите, друзья! Я теперь свободна, потому и предложила свою помощь. Разумеется, как только Таня поправится, она сюда вернется. Ну а я уеду, – объяснила свой приезд Пазевская не в меру возбужденным родственникам.

Завтрак, который собрала Ефросинья Повловна, был на редкость скудным. По всей видимости, Фрося хотела убедить сваху в своей физической немощи, а получилось, что продемонстрировала обыкновенную скупость и черствость.

– Хорошо хоть в аэропорту я сводил Лину в кафе, а то от стыда бы лопнул, – думал Ал. – Эвелина – настоящая аристократка, наверняка, наймет кого-нибудь себе в помощь, когда возьмется приводить в порядок Мишину берлогу. Не будет же она после болезни корячиться, проветривая ковры и намывая окна.

Сразу же после завтрака Эвелина Родионовна выразила желание уехать на квартиру зятя, чтобы поглядеть, с чем ей придется там иметь дело. Михаил с легким сердцем отдал теще ключи от дома, а Алкис пообещал подбросить туда Лину перед тем, как поедет на работу.

– Не вздумай гнать. Пока будем ехать, хочу успеть переговорить с Линой, – шепнул Ал Николаю, усаживаясь в машину.

По дороге Рийден, немного помявшись, предложил свахе возместить все расходы за уборку квартиры сына, включая затраты на помощников, которых он настоятельно порекомендовал ей взять. Потом, немного подумав, сказал, что хочет, чтобы Николай пару недель повозил Лину на его собственном «Москвиче», а заодно и обкатал его. Сам же Рийден решил, что это время обойдется без шофера, так как может и сам посидеть за баранкой служебного авто.

– Я, конечно, рассчитываю воспользоваться услугами химчистки, полагаю, надо будет немного обновить обстановку, кое-что прикупить. Однако, думаю, для вас это слишком дорогое удовольствие. Фрося не допустит таких трат.

– Не волнуйтесь, Линочка. У меня есть и свои деньги! – ответил Ал.

– Все врет! У шефа копейки своей нет! Жена отбирает все, что он зарабатывает, а потом выдает по рублю на расходы… Разве что премию заначит, да и то, если уже не проболтался об этом Фросе, – размышлял Коля, слушая разглагольствования своего начальника. Алкис исподлобья глянул на водителя и, увидев, что тот давится от смеха, гневно закашлялся. Николай громко шмыгнул носом и затих. В принципе, Коля был доволен, что наконец-то нашелся кто-то, кто заставил его босса посмотреть на себя и свою семейную жизнь со стороны.

– Классная баба, – подумал он о Пазевской и решил, что поможет ей прижать к ногтю всю эту паршивую компанию, которая в грош не ставит Рийдена – человека, его точки зрения, на редкость приличного.

Алкис забрал у Эвелины Родионовны брелок с ключами, отданный ей зятем, привычным жестом сунул его во внутренний карман, а потом вылез из машины. Мужчины взяли чемоданы и гуськом вошли в подъезд. Лина двинулась за ними, разглядывая чистые ступеньки и перила.

– Не знаете, Ал, здесь жильцы убираются сами, или приглашают кого-то?

– Никогда этим не интересовался. Но, думаю, что кого-то нанимают. Таня подъезд никогда не мыла, а Валя вообще не хозяйка. Ни дома, ни в школе от нее нет никакого толка. Абсолютно ни на что не годна…В дни нашей молодости таких обычно называли «финтифлюшками». Гонору, хоть отбавляй, а пользы ни на грош.

– Прекрасный повод познакомиться с соседями, – удовлетворенно подумала Эвелина, поднимаясь на четвертый этаж.

– Коля, глянь, на дверях появился второй замок! Не знаешь, когда Миша его поставил?

– Да, почитай уже месяца три, не меньше. Этот замок я ему сам выбирал. А вот кто врезал, не знаю. Он мне не говорил.

– Спрошу у Вали. Она, наверняка в курсе. Надо будет у нее взять второй ключ.

– У нее нет дубликата, шеф. Она сама просила меня достать запасной ключ. Но где я его возьму? Когда купил замок, весь комплект отдал Мише.

– Прелюбопытная информация! – констатировала Эвелина Родионовна. – Что бы это значило? Похоже, моему зятю опротивела молодая, глупая гусыня… Не иначе, как потянуло старого кота на зубастую опытную хищницу. Вот и пользуется хатой сам, а ревнивую девчонку на порог не пускает. Возможно, теперь и о Тане сожалеет. При ней Валя не смела лезть к нему постель… Во всяком случае, дома…

Рийден открыл дверь, вручив свахе брелок с ключами. Оставил чемоданы в прихожей и вежливо откланялся, предупредив, что после обеда пришлет Колю с машиной.

– Николай перед тем, как поедете, пожалуйста, позвоните сюда. Мне кое-что понадобится привезти, так, чтобы не мотаться, сразу и купите. Вот деньги, пусть будут при Вас. После рассчитаемся.

Уже, спускаясь по лестнице, Коля тихо пробормотал:

– Да, шеф. Другая порода. Как думаете, кем она станет через пяток лет… Богачкой или нищенкой?

– Я не гадалка, но нутром чувствую, не к добру она тут! Сто против одного – приехала разобраться, что случилось с ее дочерью. Но, если честно, этим должен был заниматься я, а не она.

– Да Вы жизнью рисковали, когда у Вас приключилась эта семейная заварушка. А когда вернулись, так сразу Таню и вручили ее матери.

– За Татьяной приезжала ее тетка Ирина Родионовна. Она врач, а потому сумела забрать племянницу под расписку. А Лина тогда болела. Предполагали, что у нее рак. Но, как видишь, врачи ошиблись. Слава Богу обошлось, осталась жива.

– Ваша сваха женщина примечательная, но выглядит как-то странно… Похожа на классную тачку после хорошего капремонта!

… Эвелина Родионовна, расхаживая по квартире, тихо причитала.

– Господи, хоть бы раз я ошиблась! Понятно, кабинет и гостиная закрыты, там – стойкое зловонье. Но спальня и кухня? Пыли немного, но на кровати измятое замаранное белье. На кухне на чашке и на носике чайника следы губной помады. В ванной использованные лезвия с клочьями рыжих волос… Валя – блондинка, Фрося – седая, Миша – темный шатен. Значит зять водил сюда какую-то рыжую шлюху. Только амочки этого сорта пользуются ядовито-оранжевой губной помадой.

Танино жилище никогда не нравилось Пазевской, хотя находилось в отличном районе: центр, зелень, тишина. Между тем, расположенное на верхнем этаже четырехэтажного дома, оно было чрезвычайно жарким. К тому же дом был ориентирован на запад, в связи с чем архитекторам пришлось в качестве солнцезащиты сделать по всему фасаду узкие сплошные балконы,перегородив их в соответствии с квартирами металлическими перегородками. Лоджии были расположены на противоположной стороне дома и были застеклены. В отличие от них балконы остеклять не разрешалось, поэтому зимой ими пользоваться практически было невозможно.

– Таня утверждала, будто это улучшенный вариант «хрущевки». Какого дьявола, улучшенный! Типичная малогабаритная коммуналка! Прихожая маленькая, к тому же в ней шесть дверей. Смежных помещений нет, – бубнила Лина. – Да ладно, что я ворчу? На данный момент мне эта хата подходит. Здесь я смогу задержаться. Никому не помешаю. Нас пока трое. Каждому по берлоге и будем сидеть, как кроты по своим норам. Интересно, почему Таня сразу не отдала падчерице одну из комнат? Девушка, наверняка спала в гостиной, где стоит телевизор. Валентина – девица с характером. Еще более строптива, чем моя младшая. Будь у Вали свой угол, она бы чувствовала, что ее уважают! Что нужно было моей Леночке в пятнадцать лет, я знала… А вот чего добивается эта грубиянка? Хотя, если ее спросить, она, наверняка выложит, как на духу. Уверенна, будет еще и бравировать собственной распущенностью.

Прежде, чем осматривать изгаженные комнаты, Эвелина Родионовна решила их хорошенько проветрить. Распахнув двери на балкон, она выглянула и увидела огромные сосульки, свисавшие с крыши.

– Сегодня потеплело, надо их сбить, а то ненароком рухнут и убьют кого-нибудь, – решила Лина и вернулась на кухню. Переодевшись в черные брюки и бирюзовый свитер, она принялась искать швабру. Не обнаружив ее в квартире Эвелина, надумала поискать ее в стенном шкафу на балконе. Нацепив валявшиеся в прихожей сбитые тапочки и на случай неудачи вооружившись стремянкой, она вышла.

Глубокий стенной шкаф, задней стенкой которого служила металлическая перегородка между балконами, являлся неотъемлемой деталью каждой квартиры и выполнял функции кладовки. Лина предполагала, что он используется по назначению. Именно там она и надеялась обнаружить швабру, чтобы сбить ею сосульки. Между тем, шкаф оказался полупустым. Одна единственная полка, прибитая под самым потолком, была завалена связками старых газет. К задней стене шкафа были приставлены две книжные полки от импортного стеллажа. Они были без стекол. На них хранилась периодика пятнадцатилетней давности. На полу горкой были составлены старые кастрюли и тазы. В них находились узлы с какими-то вещами. Оглядевшись, Эвелина обнаружила за ними необходимые ей для работы предметы: грубо сколоченную швабру, железный совок и веник. Вытащив узлы и выставив швабру, Лина постелила на пол газету и встала на колени, чтобы из-под стеллажа достать необходимые ей вещи.

– А Миша не плохой хозяин, – мелькнуло у нее в голове. – Балкон выложил плиткой. Внутри шкафа пол выстелил досками.

Пазевская достала из-под нижней полки веник и совок, бросила взгляд под нее, и обомлела: на деревянном полу виднелись глубокие желобки – такие обычно делают в сервантах, где стекла передвигаются от одного края до другого. Ощупав перегородку между квартирами, Лина сообразила, что она сделана не из тяжелых железных листов, а из пластиковых щитов, покрашенных под цвет металла. Эвелина Родионовна не поленилась, встала на стремянку и освободила верхнюю полку от газет. Просунув руку, она и на потолке нащупала такие же пазы, что были сделаны в полу.

– Вот так-так! Да это же раздвижная стена! Наверняка, один из щитов сдвигается, открывая проход между квартирами! Выходит, когда-то соседи могли ходить друг к другу в гости, не болтаясь по подъездам с четвертого этажа одного на четвертый другого. Отличная идея, особенно если учесть, что в домах этого типа лифты не предусмотрены. Хотя, я ведь тоже дома надумала поступить аналогичным образом, потому и предложила Исе проделать калитку в нашем заборе… Любопытно, кто раньше там жил, и кто теперь обитает? Вполне возможно, те же люди, что и прежде. Если это так, то надо с ними познакомиться. Вдруг откроется что-нибудь любопытное из прошлого этой семейки?

Пазевская засунула газеты на полку, смела с балкона снег, сбила сосульки и, захватив стремянку, вернулась в дом. Она сменила мокрые тапочки на свои домашние туфли и подсела к телефону. Лина решила не рассиживаться без дела, а потому, едва ознакомившись с полем своей деятельности, сразу же стала названивать Миликовой.

Софья быстро сняла трубку. Узнав в собеседнице мать Тани Рийден, она очень обрадовалась, сказала, что очень скучает по Танюше – своей единственной близкой подруге. Потом объяснила, что в настоящий момент немного приболела и пригласила Лину навестить ее, сообщив, что муж уйдет в больницу на целых двадцать четыре часа, – у него суточное дежурство, которое он ежемесячно берет по одним и тем же числам.

Пазевская любезно приняла приглашение, пообещав приехать засветло и поинтересовалась номером телефона, по которому смогла бы связаться с Загориной – последним лечащим врачам дочери. Не откладывая дело в долгий ящик, Эвелина Родионовна тут же набрала номер, указанный Софьей.

Трубку сняли в ординаторской и сообщили, что Анна Петровна будет не раньше восьми вечера, так как у нее ночное дежурство. На вопрос Пазевской, сколько врачей присутствует ночью в отделении, ей ответили:

– За двумя блоками – мужским и женским – обычно присматривает один врач, и сегодня это будет Загорина.

– И этот обманывает жену! – пришла к выводу Эвелина Родионовна.

Не успела Лина осмыслить полученную информацию, как в дверь тихонько постучали. Эвелина глянула в глазок и обомлела. На лестничной площадке стояла Валентина, нерешительно переминаясь с ноги на ногу. В руках у нее был большой пакет.

– Привет, детка, заходи. Рада, что ты пришла. В вашей квартире мне нужен гид, а то я не знаю, где что находится.

Валя переступила порог, огляделась и сообщила, что принесла чистое постельное белье.

– Не возражаете, я тут немного похозяйничаю? – спросила она Эвелину Родионовну.

– О чем речь, дорогая? Здесь ты дома. Это я у тебя в гостях!

Валя скинула пальто, сапоги и с пакетом направилась в спальню. Через минуту, выскочив оттуда, как ошпаренная, убежала в ванную комнату, заперлась там и пустила воду на полную мощь.

– Сообразительная особа. Увидела грязную постель и сразу поняла в чем дело, – решила Лина. Немного погодя, девушка с покрасневшими от слез глазами, вышла на кухню, молча села на табурет и уставилась на пол.

– Скажи, дорогуша, ты имеешь привычку красить губы? – спокойно поинтересовалась Эвелина.

– Иногда, когда иду гулять… А что, нельзя? Вы против? – с вызовом глядя Лине в глаза, выпалила Валентина.

– Я не об этом. Погляди-ка на чайник. Кто-то пил заварку прямо из носика и на нем остались следы помады. Это отпечатки твоих губ?

Валя судорожно схватила чайник, стерла пальцем краску, отрицательно покачала головой и разрыдалась.

– Не плачь, детка. Не ты, а я должна лить слезы. Михаил – муж моей дочери. Она болеет, а он здесь с кем-то развлекается. И даже не считает нужным скрывать это от меня.

Валентина долго плакала, а потом, сквозь слезы, стала говорить.

– Меня никто не любит. Никто! Я абсолютно никому не нужна. И у меня совершенно ничего нет. Нет даже этой квартиры! Миша обозлился на меня, врезал новый замок, а ключи спрятал. А Ваша Таня мне даже отдельной комнаты не дала… А мой отец – мерзавец. Он меня обманул. Обещал любить больше всех на свете. Говорил, что будет заботиться обо мне всю жизнь. И наврал! Он меня предал! А Фрося? Надеялась, что я буду пахать на нее, как домработница, а когда не получилась, стала из дома гнать.

– Что делать, все мы не святые. Ошибаемся. Но, по-моему, и ты тоже великая грешница. Не реви. Я наведу порядок, все почищу, и сегодня же поговорю с Мишей. Объясню ему, что тебе давно пора оборудовать отдельную комнату. Ты уже совсем взрослая, должна много заниматься. Еще несколько месяцев, и у тебя будет паспорт. Сможешь выйти замуж и устроить свою жизнь. Вот моя Лена, окончила школу, подцепила хорошего человека и укатила с ним за кордон.

– Не хочу я замуж… Я ничего не хочу!

– Отвлекись, детка. Лучше скажи, что ты знаешь о своей родной матери? Я сколько тут бывала, ни разу не видела ее фотографии.

– Они все молчат. Я тысячу раз спрашивала о ней. И бабушку, и отца! Отвечают одно – погибла, несчастный случай. А как все произошло, ни слова. Иногда я думаю, может и ей я тоже была не нужна, вот она и сбежала. Бросила меня и отвалила!

– Нет, дорогая, ее, к сожалению, уже нет. Была бы жива, не оставили бы. Я сама видела свидетельство о смерти Полины. Таня выходила замуж за вдовца, а не за разведенного. А комнату тебе Татьяна не отдала из-за того, что ты тогда была маленькая. Предпочитала жить у бабушки, а здесь только гостила. Поживешь, бывало, с недельку, а потом бежишь к своей «маме Еве». А вообще-то ты зря на Фросю окрысилась. Она, действительно, старая и больная женщина. Ей тяжело обслуживать четырех взрослых людей.

– Она вруша и стерва! Вы, наверно, думаете, что у нее тут был инфаркт? Дудки! Она все это разыграла, чтобы здесь валяться и ничего не делать! И чтобы Ваша дочь за ней горшки таскала! Это Фрося изгадила нашу квартиру – решила Вашу дуру в сумасшедший дом запрятать! Старуха здоровее нас всех! С утра до ночи курит вонючие сигареты! Харкает каждые десять минут, а ночью хрипит, как алкоголик! А сама, как разведчица! Завела на всех досье и кривляется. Только Ваша дебилка этого не понимала. Куда ей!

– Не ругай мою дочь, Валя. Она, конечно, попроще, понаивнее и подобрее тебя, но это не такой уж великий грех! От таких женщин, как Таня умные мужчины не уходят. Любовниц меняют, а их никогда. Главное достоинство таких жен не только в том, что они себя обеспечивают. Не забывай, у них в доме всегда покой, тепло и уют. Да и в интимных отношениях они не назойливы. Потому и не раздражают. Это от пылких дам мужчины, которые из себя что-то представляют, бегут. Год-два, а потом их начинает тошнить! Представь, пришел человек с работы, устал, а тут супруга смотрит, как преданная собака. Выжидает, когда можно будет получить свою законную долю ласки. Куда не повернешься, а она за тобой следует с похотливой улыбочкой. У мужа – свои дела. Возможно, ему нездоровится. Может, его захватила творческая идея. Так нет! Самка с влажными глазами следит за каждым его движением. Не дай Бог, оглянешься неловко, улыбнешься своим мыслям, а она уже висит на шее и шарит влажными руками по телу… От этого же можно сойти с ума! Это же не жизнь, это каторга! Настоящий дурдом.

– Так Вы думаете, если Таня поправится, отец захочет, чтобы она вернулась?

– Сейчас об этом еще рано говорить. Поживем-увидим. Лучше давай попытаемся разузнать хоть что-нибудь о твоей родной матери. Скажи, а кто живет у вас за стеной слева, их терраса начинается за задней стенкой шкафа.

– Там? Тетя Оля. Гордиенко. Она вдова. Работает где-то уборщицей. По воскресеньям моет наш подъезд. Мы платим ей раз в месяц, в складчину. У нее однокомнатная квартира. Сколько здесь живу, столько ее помню.

– Познакомь меня с ней. После пригласим к нам, порасспросим. Только ни слова об этих планах. Мало ли кого это может заинтересовать. Полагаю, ты умеешь держать язык за зубами?

Чуть позже позвонил Николай. Спросил Пазевскую, что ей привезти. Эвелина Родионовна перечислила необходимые ей продукты, а потом попросила раздобыть три больших картонных коробки, сказала – это самое главное, что ей требуется. Валентина внимательно наблюдала за Эвелиной, а потом неожиданно спросила:

– Баба Лина, а Вы хороший человек?

– Раньше была хороший. А теперь… Теперь, как все. Давай лучше переменим пластинку. На данном этапе меня интересует только одно: как, и от чего погибла твоя мать, и это я постараюсь разузнать.

– Если что обнаружите, обещаете мне рассказать? Я не проболтаюсь. У Вас такое ужасное лицо… Вы считаете, тут дело нечисто?

– Я ничего не могу считать до тех пор, пока все не выясню.

– Я буду Вам помогать, можно? Меня этот вопрос уже давно мучает. Скажите, а для чего Вам коробки?

– Мы сейчас с тобой отберем все самое ценное, запакуем, сделаем опись, и ты увезешь это домой, к Фросе. Я хочу пригласить сюда людей для уборки. Собираюсь делать перестановку мебели, а потому не желаю, чтобы вы после чего-нибудь не досчитались. Давай-ка за дело. Только сначала удовлетвори мое любопытство – покажи семейные фотографии. Пока я их просмотрю, ты вытащишь сюда на стол все, что нужно: хрусталь, столовое серебро, украшения… Потом, когда квартира будет в порядке, привезем это назад. Ты разложишь и расставишь все так, как захочешь.

Вскоре, появился Николай и, договорившись с Линой, что подъедет к семнадцати часам с тортом, шампанским и цветами, увез возбужденную Валентину вместе с тяжелеными коробками к Рийденам.

2

Коля появился с точностью человека, много лет служившего под началом грозы наркодельцов – Рийдена Алкиса Степановича. Николай очень удивился, когда Лина попросила его занести в дом торт, цветы и шампанское – он был уверен, что они предназначались Митрофану Миликову, или Ми-Ми, как его в узком кругу называли все знакомые.

– Это для Загорной. К ней мы поедем позже. А сейчас мы отправляемся к Мите домой, только по дороге заглянем в хозмаг. Хочу кое-что для них прикупить.

– Чокнутая баба! – решил Коля. – Миликовы – миллионеры. Зачем им ширпотреб?

Между тем, Эвелина Родионовна знала, что ей нужно. Перед отъездом в столицу Лина узнала от Тани о необыкновенных порядках, установленных Митрофаном Алексеевичам в собственно доме: в его семье царил культ здоровья и молодости, в связи с чем он категорически отказывался обзаводиться детьми, считая, что их появление сопряжено с чрезмерными физическими и психологическими перегрузками для родителей, о чем и предупредил Софью перед свадьбой. К тому же у Ми-Ми был весьма оригинальный взгляд на методику питания. Он утверждал, что при вскрытии трупа, любой патанатом может легко определить, правильно или неправильно при жизни питался погибший. Поэтому в своем доме Митя держал только марочный коньяк, сухие вина и медицинский спирт, а от супруги требовал исключительно варено-тушеную пищу. Жарить что бы то ни было Миликов запрещал, а посему выбросил из дома все сковородки.

– От греха подальше! – наставлял он жену. – А то соблазнишься, начнешь лопать котлетки, да картошечку с хрустящей корочкой… Я-то от этой отравы застрахован, а ты еще не привыкла обходиться. А все потому, что не видела внутренние органы человека, который это ел. Поверь – там сплошная чернота! Я глянул всего пару раз – и мне этого хватило. И думать не смей об этой румяной смерти! Когда жуешь, представь, что это хрустят твои суставы! Аппетит пропадет в ту же секунду.

И вот теперь Пазевская решила побаловать Софью. Лина купила ей в подарок две невысокие, разные по объему, чугунные кастрюли с плоским дном и крышками – посуду, не вызывающую протеста у Ми-Ми, но вполне пригодную для приготовления любых блюд, включая пресловутые котлетки и картошку фри. Довольная, что перехитрила такого умницу, как Митя, Пазевская отправилась на рандеву с его супругой.

… Софью, открывшую гостье дверь, Эвелина при электрическом свете, горевшим в прихожей, приняла за чрезвычайно юную девушку. Высокая, тоненькая, как тростиночка, с прямыми белокурыми волосами до плеч, без косметики, в джинсах и водолазке, она казалась девочкой, собирающейся на пикник. Уже потом, в гостиной, при свете уходящего дня Пазевская разглядела коричневую тушь на ее длинных пушистых ресницах и следы коричневого карандаша, очерчивающего контуры нежных, по-девичьи чистых губ.

– Миликов – подонок, фашист проклятый! – тряслась от ненависти Лина, вручая подарки раскрасневшейся от удовольствия женщине. – Свою жену бережет, а мою дочь изуродовал! Она ведь тоже была и хороша, и молода. А теперь, по его милости, Таня – толстая, старая тетка! Я ему это еще припомню, гад ползучий!

– От Танюши кастрюли, которые сойдет за сковородки, а от меня – кружевная скатерть. В знак благодарности Вам и Вашему супругу за заботу о моей доченьке, – ворковала Пазевская, растягивая губы в улыбке, весьма схожей с гримасами больной, сидящей в зубоврачебном кресле.

Эвелина Родионовна просидела в гостях у Софы больше часа. За это время Лина узнала, что хозяйка родом из Ленинграда, закончила там Иняз, после чего несколько лет работала переводчицей. Была направлена на международную медицинскую конференцию в качестве синхронного переводчика, где и встретилась с Митей, который приехал туда с докладом. Через неделю после знакомства они решили расписаться, и вот уже восемь лет, как она носит фамилию Миликова и живет в Средней Азии.

Софья, узнав о причинах, по которым Лина приехала в столицу, очень удивилась. По рассказам Тани она много знала о Пазевской, а потому была поражена, услышав, что дама ее уровня согласилась на роль домработницы в семействе Рийденов. Неожиданно, молодая женщина разоткровенничалась. Сказала, что мечтает навестить своих родителей, что у Мити в ближайшем будущем намечается командировка в Ленинград, но она не может его сопровождать, так как не на кого оставить квартиру.

– Посоветуйтесь с мужем, дорогая. Я еще долго здесь пробуду, если надумаете ехать вместе, я смогу здесь ночевать. Мне это будет не в тягость. Вы проявили такое внимание к моей девочке, что я сочла бы за радость отплатить Вам тем же.

Беседуя о самочувствии Тани, Эвелина Родионовна навела Софу на разговор о Загориной.

Миликова рассказала, что Митя и Аня много лет работали бок о бок и все это время были в отличных отношениях. Но в последнее время между ними пробежала кошка.

– Понимаете, мой муж уже давно практикует, как сексопатолог. Разумеется, частно. Так вот, примерно год назад к нему обратился супруг Анны Петровны Эдуард – у него возникли проблемы с интимной жизнью. В общем, Митя Эдика вылечил, а тот возьми и женись на молодухе – танцовщице из ансамбля «Цветы Азии». Ане уже под пятьдесят, она стареет… Конечно, ее муж поступил не лучшим образом, но его можно понять. Все-таки молодость – бесценное сокровище. Так вот, Загорина считает, что все это подстроил Митрофан. Полагает, будто муж завидует ей, как специалисту, вот и отомстил.

– Да… Не слишком красивая история. Однако, я согласна с Вами в главном – нет ничего на свете прекрасней юности! Но, думаю, в данной ситуации Анна Петровна пристрастна к Митрофану Алексеевичу. Тем более, Вы говорите, ей под пятьдесят… В этом возрасте женщины бывают столь же неразумны, как во время беременности…Подвержены всяким фантазиям, страхам, а все – чистая физиология… Чего только не приходит в голову! А, кстати, сколько лет ее «бывшему»?

– Эдику? Ему пятьдесят пять.

– А его новой пассии?

– Тридцать два. Я с ней знакома, она очень хороша собой! Не улыбайтесь, Эвелина Родионовна! Митя гениальный врач. За последние три года он уже четверых мужчин преклонного возраста вернул к полноценной жизни. Понимаете? Все они воспрянули духом, окрепли физически! Он возвратил им молодость!

– Понимаю… Как Мефистофель Фаусту.

– Почти, что так! Только Фауст, став молодым, погубил Маргариту, а они женились на своих возлюбленных и живут с ними в согласии!

– А что, все эти «маргаритки» из «Цветов Азии»?

– Не язвите, Эвелина Родионовна! Хотя, конечно, такое сравнение просто само срывается с языка… Да, все они танцовщицы из этого ансамбля.

– И эти дамы по-прежнему выступают?

– Что вы! Кто из солидных мужчин потерпит, чтобы его супруга гастролировала по десять месяцев в году?

– Ну, так Ваш благоверный рискует головой. Руководительница «Цветочков» сживет его со свету! У них, если мне ни изменяет память, заправляет знаменитая Кира Караева. Уверенна, эта особа никому не позволит обрывать ее «клумбу».

– Что вы! Караева – очаровательная дама. Когда ансамбль в городе, она приходит к нам в гости. Кира и Митя отлично ладят. Можно сказать, они не просто приятели, они друзья!

– А сколько Вам лет, Софа, если это, конечно не тайна?

– Это не секрет. Мне тридцать три. Я свои годы не скрываю, даже горжусь! Это восемь лет назад я сбавляла себе возраст… Я ведь тогда выглядела старше, чем сейчас. Это все Митя… Питание, режим. Никаких женских проблем, и ни каких младенцев.

Софа благодарно улыбнулась и опустила глаза, но Лине показалось, будто последние слова она произнесла с затаенной печалью. Пазевская глубоко вздохнула: – На старости лет мы все становимся эгоистками. Хотим внучат и не думаем, во что они обходятся нашим детям, – и стала прощаться.

– Если мы с Митей надумаем уехать вместе, Вы присмотрите за нашей квартирой? Не возражаете? – с надеждой спросила Софья.

– Обсудите этот вопрос с мужем, и если я понадоблюсь, найдете меня через Мишу.

Эвелина Родионовна откланялась и ушла.

Николай, увидев Пазевскую у машины, вздрогнул. Ее глаза метали такие молнии, что испепелили бы и менее наблюдательного человека.

– Я устала с дороги. И еще этот визит… Хотелось бы отдохнуть полчасика, прежде чем мы поедем в больницу, – мягко произнесла Лина, усаживаясь на заднее сиденье.

– От нее исходит такая энергия, что, пожалуй, машина не заведется, – подумал Коля и резко вывернул руль, выезжая на проезжую часть.

…Было около девяти вечера, когда машина с Пазевской подъехала к тому отделению городской больницы, из которого летом прошлого года Ирина Родионовна увезла ее дочь.

Перед Линой предстала, окруженная высокими деревьями, одноэтажная постройка с решетками на окнах. Занавески были отодвинуты, и с дороги было видно, как в палатах, освещенных тусклыми лампочками, вяло копошатся женщины в вылинявших халатах. Чуть дальше находилось отделение для мужчин. Облаченные в одинаковые полосатые застиранные пижамы, они уныло сидели на кроватях, уставившись в пол.

Оставив Николая в машине, Эвелина постучала в двери приемного покоя. Никто не отозвался, и тогда она пошла вдоль окон. Увидев ординаторскую, в которой мирно пили чай несколько женщин в белых халатах, Лина принялась решительно барабанить по стеклу. Разглядев через окно прилично одетую даму с цветами, тортом и бутылкой шампанского, они приветливо замахали ей руками, показывая в сторону противоположную той, где располагалась приемная. Пазевская двинулась в указанном направлении, дошла до торца здания, завернула за угол и увидела приоткрытую дверь. Там ее уже ждали тихо посмеивающиеся женщины.

Лина представилась, поблагодарила всех за внимание, проявленное к ее дочери Тане Рийден, и поинтересовалась, кто из присутствующих – Анна Петровна, выписавшая Татьяну прошлым летом под расписку Ирины Хидновой.

Загорина оказалась худенькой, немолодой усталой женщиной с седыми висками, решительным подбородком и внимательным взглядом небольших красиво очерченных глаз. Она предложила Эвелине Родионовне снять пальто и набросить на себя халат, после чего провела ее через все отделение и ординаторскую в свой кабинет.

Анна Петровна подробно расспрашивала гостью о состоянии здоровья ее дочери. Узнав, по какой причине за Таней приезжала ее тетя, а не сама Лина, Аня расчувствовалась – она сама менее года назад схоронила мать, умершую от рака, а потому понимала, через что пришлось пройти ее собеседнице.

Эвелина, зная от Софы о семейных неурядицах Загориной, откровенно рассказала ей и о трагической гибели Фаргина, и о своей предрасположенности к онкологии по женской линии. Анна Петровна, узнав от Пазевской, что Таня, следуя ее предписаниям, настолько быстро пошла на поправку, что сумела в ноябре приступить к работе, горько усмехнулась.

– Скажите, а каким чудом моя дочь оказалась на Вашем попечении? – поинтересовалась Лина.

– Так получилось, что я веду больных из мужского блока, а Миликов из женского. Находимся мы в одном здании. Официально считаемся одним отделением. Он занимает должность заведующего, я числюсь его заместителем… Ординаторская у нас одна, а кабинеты разные: мой здесь, а его напротив. Когда один из нас отсутствует, другой наблюдает за всеми пациентами. Летом прошлого года Митя с женой поехали отдыхать, и мне пришлось вести всех. Вот так Таня Рийден оказалась под моим наблюдением. К тому же я ее знала по систематически проходящим у нас медицинским консилиумам. Они проводятся раз в неделю. На них мы обсуждаем состояние здоровья наших больных.

– Скажите, не могла бы я взглянуть на историю болезни Тани? Мне хотелось бы знать, на основании чьих показаний Миликов запихнул ее в инсулиновую палату.

– Ну, поскольку она была и моей пациенткой, я могу ознакомить Вас с записями. Они сделаны при ее поступлении. Это – дело прошлогоднее, поэтому ее папка находится здесь, у меня в кабинете. В этом шкафу у нас что-то наподобие архива.

– А почему Миликов не устроил архив у себя?

– Там он держит истории болезней своих частных пациентов. Поэтому дверь запирает на амбарный замок. Наверняка, врезал бы и английский, но у нас запрещено. Опасаются буйных выходок пациентов.

– Как в замке Синей Бороды… Все жертвы под семью запорами.

Обе женщины нервно хихикнули и переглянулись – они поняли друг дружку без лишних слов.

– Вы знаете, что Ми-Ми обманывает свою жену? – напрямик спросила Лина.

– Естественно… Лена Рубцова – молодой врач, что сидит за стенкой, – его пассия.

– Просто очаровательно! Получается, что у него не одна, а несколько таких подружек. Сегодня мне Софа сказала, будто у мужа суточное дежурство.

Сообщила, будто у Мити такие бдения бывают ежемесячно по одним и тем же числам. По-моему, это весьма пикантно!

– Выходит, наш Ми-Ми не только гениальный секс-наставник… Он еще и великий секс-игрун! Видимо, одинаково силен как в теории, так и на практике… Вероятно, я должна задыхаться от счастья – мне же выпала честь работать рядом с секс-символом Средней Азии

– Если отправите подругу Миликова домой, я берусь за пять минут открыть все запоры на дверях его кабинета. Может, в его архиве мы найдем то, что поможет нам свести с ним счеты! Вы не волнуйтесь… Я, действительно, мать Тани Рийден, вот мой паспорт и ее метрики. Можете навести обо мне справки у самого Рийдена. За окном стоит его машина. В ней его шофер Николай. Он ждет меня, чтобы доставить домой. Но я могу остаться, переночевать здесь, а Колю отослать. В конце концов, его рабочий день закончился давно. Он здесь торчит только из уважения к своему шефу.

Загорина мельком взглянула на протянутый Линой паспорт, потом решительно встала и вышла в ординаторскую.

– Леночка, Вы сегодня у меня отпрашивались, и я Вам отказала. Так вот, я передумала. Можете идти. Здесь на Вашем месте переночует Эвелина Родионовна. Она так переволновалась, попав в нашу обстановку, что ей не по себе. Я дам ей успокоительное, пусть отдохнет до утра. Полагаю, она разрешит своему шоферу подбросить Вас до станции метро?

– Конечно, Лена! – раздался голос Пазевской, медленно выходившей из кабинета Загориной. – Не только разрешу, но и попрошу его об этом. А Вы не стесняйтесь, отрезайте себе на дорожку кусок торта побольше. Мы тут вчетвером его не одолеем. Нянечка, санитарка, Анна Петровна и я не справимся с махиной в три килограмма.

Объедаться тортом на ночь глядя никто не захотел. Женщины поделили его между собой: нянечка и санитарка отнесли свои порции в холодильник, чтобы утром забрать домой. По распоряжению Ани туда же водрузили и шампанское – его оставили Миликову, ибо все отлично понимали, что только благодаря его таланту здоровье невестки полковника Рийдена пошло на поправку.

Лена Рубцова, собравшись за пять минут и, прихватив причитающийся ей кусок сладкого, уехала с Николаем, а еще через час в больнице воцарилась глубокая тишина: под действием успокоительных забылись пациенты; напившись чаю и немного отведав сладкого, в процедурной заснули санитарка и нянечка; после суматошного дня на кушетке в ординаторской задремала Эвелина Родионовна; у себя в кабинете, предчувствуя тревожную ночь, сняв обувь, отдыхала Загорина.

Уже за полночь Анна Петровна, разбудив Пазевскую, вышла из ординаторской, заперла дверь на ключ и отправилась по палатам посмотреть на своих подопечных. Вернувшись через полчаса, она застала Лину отдыхающую на кушетке.

– Я все открыла и обследовала. В шкафу у Ми-Ми кассеты. Думаю, на них записаны его беседы с теми, кого он консультировал. Кассеты пронумерованы. В центральном ящике стола книга учета. Там за каждой фамилией пациента проставлен порядковый номер. В боковой тумбе портативный магнитофон. Не понимаю только одно – почему этот материал Миликов не держит дома?

– Там хозяйничает Софа. Она, конечно, несколько наивней, чем

ей положено по возрасту, но далеко не глупа. И не без характера. Если узнает о неблаговидных делишках мужа, то в состоянии аффекта может и сбежать.

– Она не любит супруга? Не ценит комфорт?

– И любит, и ценит! Но она чрезвычайно эмоциональная дамочка. В порыве негодования может такое натворить, что Вашей Тане во сне не приснится!

– А мне она показалась чрезвычайно субтильной. Необычайно спокойна, не красится, одевается скромно… Не поймешь, то ли монашка, то ли миллионерша…

– Это у нее теперь такой вид. А когда она приехала сюда, выглядела сексбомбой. Все болтали, будто Миликов подобрал ее в элитном стриптиз-клубе.

– Я Вам налажу магнитофон, Аня. У меня на это рука набита. Последние годы я занималась этим регулярно. Я ведь профессиональный музыкант.

Анна Петровна нашла кассеты с записями бесед Миликова с ее мужем и подала их Пазевской. Лина поставила запись и ушла, плотно прикрыв за собой дверь.

Через час в ординаторской появилась Аня. Она была чрезвычайно бледна, под глазами синели огромные круги.

– Я ве бросила на столе. Если можете, верните все на места. У меня нет сил. Я приму лекарство и пройдусь по палатам. Еще одна такая ночь, и я стану здесь пациенткой.

Загорина вышла, а Пазевская, наведя порядок в кабинете Миликова, навесила на дверь замок и спокойно улеглась отдыхать.

В шесть утра она уехала, оставив Загориной номер своего телефона, а в восемь ей позвонил Алкис. Он беспокоился о ее здоровье – узнал от Николая, что накануне вечером Лине стало плохо в больнице, и она осталась там ночевать под присмотром врачей.

В девять с Эвелиной связалась Аня. Она поблагодарила Пазевскую за помощь в получении информации и сообщила, что Ми-Ми уже приступил к работе, не обнаружив следов их пребывания в своем логове.

– Я, Лина, беру больничный на неделю. Знаю, у Вас в городе нет друзей, поэтому приглашаю к себе. Приходите в любое время. Я теперь живу одна. Сын учится в Киеве, а муж испарился. Полагаю, Вы меня поймете лучше других.

Эвелина Родионовна поблагодарила Загорину за внимание и пообещала навестить ее в первый же свободный вечер.

3

День у Пазевской прошел в напряженных организационных хлопотах. Она съездила в Институт искусств, чтобы повидаться с доцентом Гиликовой, в класс которой обычно пристраивала своих выпускников, затем нашла Зухру и та познакомила ее с двумя студентками, согласившимися за умеренную плату сделать генеральную уборку в квартире Тани. После этого Эвелина оформила вызов на дом работников химчистки и созвонилась с Алкисом, договорившись о том, что он пришлет нескольких стажеров помочь ей переставить мебель. Вечером же, после небольшого отдыха, она накормила ужином Валю, которая зашла для того, чтобы познакомить Лину с соседкой.

– Баба Лина, у Вас тут коробка с пирожными. Это для тети Оли? Решили с ней подружиться? Вот это да! Не понимаю, что может быть общего между Вами и этой полуграмотной уборщицей? – удивилась девушка.

– В этом жизни все возможно. Зачастую, женские судьбы бывают очень похожи. И это совершенно не зависит от образования. К тому же, ты о своей соседке, толком ничего не знаешь. Как же ты можешь судить об уровне ее развития? Ну а потом, скажи, есть ли разница в социальных статусах уборщицы и домработницы? Если мне не изменяет память, ты сама причисляешь меня к этой категории. Или со вчерашнего утра что-то изменилось?

Валя передернулась, и, схватив куртку, вышла из квартиры.

… Соседка оказалась женщиной лет пятидесяти, очень подвижной и деловой. Квартира ее, хоть и не отличалась изысканным вкусом, была, тем не менее, чистой, ухоженной и до отказа набитой дорогими вещами. В комнате, помимо превосходной мебели, стоял телевизор последней модели, на окне был установлен кондиционер, в ванной – высококачественная стиральная машина– автомат.

Оля приняла гостей радушно, быстро накрыла на стол, выставив дефицитные продукты и отличную водку.

– Я убираюсь в Солоне Красоты, что напротив центрального сквера. Работаю посменно. Приходится оказывать разные услуги нашим мастерам, и заведующей. Вот и не нуждаюсь. А наши подъезды мою не только потому, что люблю ходить по чистой лестнице. Я с соседями поддерживаю знакомство. А они, в случае чего, не отказывают в содействии… Среди них есть очень влиятельные люди.

Оля и Лина разговорились почти сразу. Обе женщины были не молодыми, одинокими, деловыми и активно пытались обустроить свою жизнь, посему, тем для разговора у них было не мало. Узнав, что Эвелина год назад схоронила близкого друга, Ольга рассказала ей, как пятнадцать лет тому назад погиб ее муж.

– В то время он работал следователем. Вел несколько крупных уголовных дел. Как-то под вечер возвращался домой на мотоцикле… Его застрелили… Тогда перетрясли всех, кто был на подозрении. Но так никого и не нашли.

Оля вытащила семейный альбом и показала фотографию, на которой они были изображены на крылечке небольшого сельского домика.

–У Вас был очень симпатичный супруг…Эта Ваша хатка? Какая миленькая! – воскликнула Эвелина Родионовна.

– Была наша. Я поменяла ее на эту квартиру. Почти сразу после гибели мужа. Рийден помог. Он знал моего Гену. После того, что случилось, я не могла там оставаться. К тому же здесь центр, все удобства. Дом то в Сергеевке. А там за ним разве одна углядишь? А потом, здешние хозяева мне хорошо заплатили. Очень хорошо. На эти деньги я не только мебель, но и всю бытовую технику купила. Понимаете, я за своим Гордиенко была, как за каменной стеной. Не работала… А как его не стало, поняла, на старости лет мне пенсия понадобиться. Это ведь живые деньги. Без них не обойдешься! Не заметишь, как уплывет все, что накопила. А после, что прикажете делать? По миру идти?

Слова собеседницы заставили Эвелину Родионовну глубоко задуматься: поглощенная идеей вырвать дочь из цепких когтей Михаила, она изменила своим многолетним привычкам, начав швырять деньги. Неожиданно для себя, она почувствовала вкус к красивой жизни, и теперь ее потребности значительно превышали пенсию, на которую, весьма возможно, ей придется существовать еще долгие годы.

Пазевская решила поразмыслить на эту тему попозже и в другой обстановке, и чтобы перевести разговор в нужное ей русло, спросила хозяйку, не повесили ли власти памятную доску на их дом в Сергеевке, пояснив, что это самая малость, чем государство может отплатить семье погибшего. Лина, конечно, стремилась вызвать Олю на разговор о тех, кто теперь там живет, однако, ей и в голову не пришло, что ее замечание вызовет такой взрыв эмоций. Ольгу, по всей видимости, эта тема чрезвычайно волновала, и она разразилась целым словесным потоком.

– Забыли все моего Гену. Я в Сергеевке бываю регулярно, там живет моя двоюродная сестра Людмила с дочкой Катей. Они мои единственные родственники. Так от них я все знаю о Гавриловых. Ну о тех, что поселились в моем доме… Понимаете, здесь, до того как мы обменялись, жила старуха Гаврилиха с внучкой Надькой. Уезжали они отсюда голые и босые. Увезли чемодан с одеждой, узел с бельем и коробку с посудой. А через год в Сергеевке стали самыми богатыми. В поселке все о них говорят! Только они там объявились, старуха принялась гнать самогон. Ну а немного погодя, Надька выскочила замуж. За какого-то засекреченного. Он появляется у них раз в месяц. Переночует, денег, подарков навезет и исчезает. У Надьки уже двое детей. Старшей лет двенадцать-тринадцать. Она учится в одном классе с нашей Катей. Так вот племянница мне голову задурила рассказами об этой девчонке. Говорит, будто Милашка – так прозвали Надькину дочь, в школе самая умная и красивая. Она круглая отличница и ужасная гордячка. А такая развитая! Ее даже учительницы боятся. Только какая-нибудь из них рот откроет, чтобы сделать ей замечание, так она сразу же ее затыкает. Вопрос задает. Да такой, что впору академиков звать, чтобы ей отвечали! И мальчик у Нади просто чудо. Ему нет и пяти лет, а он уже свободно читает… Но самое главное, эта самая Милашка всем в школе внушает, будто они с братишкой такие вундеркинды оттого, что сидят на диете. Отец им, видите ли, не разрешает есть ничего жаренного… Так наша Катерина тоже надумала им подражать. Извела Люду. Отказывается есть даже яичницу! Людмила голову потеряла, не знает, чем кормить дочь.

– А за что ребята дали такое прозвище подружке твоей племянницы? Откуда оно взялось?

– Да то ее фамилии. И Надя, и ее дети – все Милаковы. Кстати, я встречаю эту самую Надежду регулярно. Моя сестра живет с ними по соседству. И мать ее знаю Тамару. Она работает в сельпо вместе с Людмилой… Помню, в то время, когда мы жильем-то обменивались, так эта самая Надька была просто сивая швабра. Зато теперь – роскошная дамочка. За версту видно, что белоручка. Как только сына родила, мамашу из Краснодара выписала, чтобы та ей помогала. Бабка Гаврилиха по-прежнему самогоном промышляет, так что живут они припеваючи. У них даже Москвич есть. Правда, пользуется им только муж Нади…Машина старая, зато номер у нее счастливый – две тройки и две семерки.

– Ну, если Вы такая госпожа – всезнайка, может, знаете, от чего тут погибла Полина – мать Вали. Честно говоря, девочка потому и пришла со мной, что жаждет услышать хоть что-нибудь о своей родной матери.

– Точно не скажу. Поговаривали, будто Поля была не в себе, поэтому и убилась. Все произошло дома, когда она была одна. Подробностей не знаю, на похоронах ее не была. Врать не хочу. Зачем Вале голову дурить? Уже позже, мой Гордиенко уговорил меня приехать к ним на поминки. Это на седьмой день. Гена не мог не выказать свое уважение Рийдену. Самое ужасное, что через неделю самого Геночки не стало.

– А с Гаврилихой Вы познакомились на этих поминках?

– Нет, гораздо позже. Их тогда в городе не было. Тогда старуха вместе с Надькой гостили в Краснодаре у Тамары.

– Давайте переменим тему, а то у Вали от наших разговоров глаза покраснели. По-соседки Вам признаюсь, я пришла с просьбой. Таня уже много месяцев болеет. У нее в доме хранится целая гора грязного белья, да и все остальное не первой свежести. Я имею в виду портьеры, скатерти, и тому подобное. У дочери «Малютка», а на такой машинке простирать этот ворох выше моих сил. Не возьметесь ли мне подсобить? У Вас стоит автомат, и это не будет для Вас чрезмерной нагрузкой. Я отблагодарю Вас за труды.

Ольга согласилась выполнить просьбу соседки и уже прощаясь в прихожей, предложила Лине посетить их Солон Красоты, пообещав пристроить ее к опытным мастерам.

Валентина ушла от Ольги ужасно расстроенная. Проводив ее, Пазевская позвонила зятю и сказала, что хочет сделать перестановку в его квартире: его обустроить в гостиной, а Валю пометить туда, где в настоящее время находится его кабинет. Рийдену-младшему понравилось предложение Эвелины Родионовны. Его прельстила возможность иметь в своем распоряжении просторную комнату, в которой он мог бы спасаться от назойливых приставаний дочери. В этот момент у Миши возникла идея поубавить ее пыл, подключив к этому делу Лину. Довольный собой, он попросил тещу остаться с ними до возвращения Тани:

– У каждого из нас будет своя территория, поэтому мы сможем ужиться. Вы присмотрите за девочкой, а то она совсем от рук отбилась. Похоже, это у Вас получается лучше, чем у моей мамы. Общение с Вами Валентине, явно на пользу. Она немного присмирела, да и физиономия у нее приобрела некоторую осмысленность!

Эвелина Родионовна любезно приняла предложение зятя, заявив, что пребывание в столице совпадает и с ее планами. Немного помявшись, Миша попросил тещу подкупить в дом все, что она сочтет нужным, пообещав возместить затраты.

Удовлетворенная тем, как у нее идут дела, Лина улеглась с книгой в руках.

Она отдохнула с часок, и принялась названивать Загориной.

– Не разбудила Вас, Анечка, уже половина двенадцатого? – поинтересовалась Пазевская.

– Что вы, Лина! У меня раскалывается голова. Думаю, уснуть удастся только на рассвете.

– Можно дать Вам совет дилетантки, но при условии, что последуете ему от начала и до конца? – усмехнувшись, поинтересовалась Эвелина Родионовна.

– Так приятно узнать, что есть кто-то, кто проявляет ко мне обыкновенный, человеческий интерес. Поверьте, Лина, я давно для всех просто врач. Только врач!

– Вот и прекрасно! Считайте, что у талантливого врача появился добрый доктор.

– Ну, так я Вас слушаю, мадам Айболит.

– Завтра с утра у меня здесь орудуют молодчики из химчистки. Я эту публику знаю. Разведут полную бадью чистящего раствора, потратят у меня только половину, а платить мне придется за всю кадку. Так вот, если не возражаете, я всю эту компанию отправлю к Вам. Заплатите только за работу и за бензин, что уйдет у них на дорогу. И еще. Обдумайте, как сделать перестановку в квартире. У меня послезавтра этим будут заниматься парни, которых пришлет Рийден-старший. Ребята тренированные, молодые, полагаю, за несколько часов управятся, так что к полудню смогут быть уже у Вас. Уверенна, Алкис будет рад сделать приятное врачу, спасшему его невестку от безумия. Я, лично, планирую провести эти ночи с сантиметром в руках. Надо обмерить все, и решить, что куда передвигать. Я собираюсь кабинет Миши переоборудовать в обитель для невинной девушки, а гостиную – в апартаменты для интеллектуального, одинокого и развратного кабеля в самом расцвете сил.

– Идеи о проведении генеральной уборки и перестановке мебели мне нравится… Ну, а дальше?

– Салон красоты, из которого Анна Петровна выйдет платиновой блондинкой с модной стрижкой; толкучка, на которой она купит несколько свитеров и водолазок светлых тонов; потом портниха, которая укоротит ей юбки сантиметров на двадцать и ателье, где ей на зимнем пальто сменят мех. А уж если останутся деньги, госпожа Загорина приобретет себе кое-какие модные аксессуары.

В телефонной трубке раздался тихий смех.

– Линочка, да Вы лучший психиатр в городе!

– Это только первая половина моего плана.

– Неужели, есть еще продолжение?

– Разумеется. Загорина, как я понимаю, в данный момент не желает видеть Митрофанушку. Поэтому она договорится с ним по телефону, что проведет в хлопотах о его пациентах то время, которое он планирует посвятить паясничанию в Ленинграде. Зато после его возвращения сама уедет в Киев навестить сына. Все это можно сделать без материального ущерба для обоих – оформить, как взаимозачет.

В трубкевоцарилась тишина. Слышно было только прерывистое дыхание Ани.

– Идея замечательная, – прошептала она. – Только непонятно, где уважаемая Загорина будет ночевать, находясь в Киеве. Сын-то у нее обитает в институтском общежитии.

– Видите ли, у этой старой дрымбы Пазевской там живет приятельница. Она – концертирующая пианистка, а потому, наверняка, будет счастлива в течение недели принимать у себя дома опытного психиатра с другого конца света. Очень приятно на ночь глядя за чашечкой кофе получить профессиональный совет, не подвергая себя опасности разоблачения в своих кругах, жадных до сплетен. Так что неизвестно, кто из них будет больше рад такому общению.

– Простите, Линочка, я только глотну что-нибудь от головной боли и подойду.

– Аня, может, хотите мне перезвонить попозже? Я еще не ложусь

– Я перезвоню! – воскликнула Загорина и повесила трубку.

Аня связалась с Пазевской через полчаса и обговорила все детали ее проекта, включая запись к косметичке в центральном Солоне Красоты. Внезапно, прямо посреди беседы Анна Петровна расплакалась.

– Вы, Лина, даже не представляете, что записано на пленках Миликова. Такие мерзости! И все это Эдик говорил обо мне…А я посвятила ему свою жизнь…Теперь я перед Миликовым не просто голая… Хуже! И душа, и тело – все вывернуто наизнанку. Я боюсь смотреть ему в глаза!

– Да бросьте, милочка! Любому понятно, что может наплести приличный человек, когда пытается оправдать себя в сделанной подлости. Он же понимает, что совершает это только ради возможности получить удовольствие. По-моему, в данной ситуации есть только две жертвы – Вы и Ваш бывший муж. Зато налицо целый легион торжествующих мошенников. И в первую очередь Миликов.

– При чем здесь мошенничество, Лина? Побойтесь Бога! Наши отношения с Эдиком развиваются по законам жизни. Никто в этом не виноват. Разве, что я сама. Отдавала все внимание целому взводу чужих больных мужиков. А своему единственному, дорогому и самому главному мужчине отказывала в самом естественном. Вечно, то устала, то некогда, то недосуг. Понятно, заведование, ночные дежурства, сумасшедшая ответственность. Откуда силы? Мне ведь почти пятьдесят.

– Все так, да не так! Если бы Митя хотел сохранить Вашу семью, он бы поговорил с Вами. Вы, наверняка, бы сделали выводы и попытались все наладить. Здесь много вариантов: совместная поездка в отпуск, уход на работу в диспансер, где нагрузка, как у обычного участкового врача… Да, мало ли что можно было придумать! С Вашим профессионализмом могли бы и семью сохранить, и жить безбедно. Сколько нас, измученных нервами, нуждается в квалифицированной помощи. И ведь мы готовы платить любые деньги, лишь бы не зарисовываться в вашей картотеке! А Миликов – высококвалифицированная сводня! Он избавляет нашу знаменитую Караеву от вышедших в тираж блатных танцовщиц. Она боится выгонять этих бездарей, вот и поручила Митрофанушке так их пристраивать, чтобы те сами уходили из ансамбля. А за это на самых верхах создает ему репутацию гениального эскулапа. Не берусь утверждать, но полагаю, за подобные услуги заинтересованные стороны платят ему чем-то и менее эфемерным. Уверенна, эти мастерицы шпагатов и кувыркания что-то отстегивают Мите за удачное сватовство. За последние три года он уже пристроил четверку таких девок. А это без помощи сексопатолога не проделаешь. Дамочкам-то хорошо за тридцать. По балетным меркам они почти пенсионерки… И всех замуж, официально. Да не за каких-нибудь нищих замухрышек, а за мужчин солидных, порядочных и обеспеченных.

– Лина, неужто, это правда? Полагаете, это просто бизнес?

– Спросите у Софы. Она, конечно, так не считает, зато может назвать всех дам поименно. Возможно, после этого Вы простите и себя, и своего недальновидного супруга? А вообще, не пора ли Вам, Анечка заняться собственной персоной, решив, что она тоже заслуживает любви и уважения?

– Кто вы, Лина? Разведчица, экстрасенс или ясновидящая? У Вас такие необыкновенные глаза… Можно подумать, что Вы занимаетесь гипнозом.

– Нет, Аня, на такие высоты я не претендую! Просто, после проведения ядотерапии я, фактически, ослепла. Ну, а после, когда зрение вернулось, по непонятной причине потемнела радужная оболочка. Этот феномен врачи не смогли объяснить, как и то, что я, практически, вылечилась от лимфогранулематоза. Честно говоря, теперь изменение окраски глаз меня уже не волнуют. В свое время я убедила себя, что выгляжу, как модель великого Модильяни, и успокоилась.

Женщины по-дружески распрощались, понимая, что им необходимо отдохнуть перед днями, заполненными тяжелыми, и достаточно утомительными хлопотами.

4

Две недели прошли у Эвелины Родионовны в невероятной суматохе. Благодаря связям Рийдена-старшего, Пазевская получила возможность приобрести на мебельном складе все необходимое для переоборудования квартиры зятя. На ее счастье Николай все это время был у нее под рукой, помогая по мере сил. Вместе с ним она отвозила и привозила из химчистки одеяла и теплые вещи, а потом свезла в комиссионку всю одежду дочери.

Коля с удивлением наблюдал, как Лина без всякой нервозности руководит работами по дому, не упуская не одной мелочи. По ее указанию студентки разобрали стенные шкафы, рассортировали книги, отмыли кухонную посуду, кафель, двери и люстры. Под ее присмотром ребята Алкиса перенесли с лоджии в кладовку, что находится в подвале, всю рухлядь, а в комнатах переставили прежнюю мебель и установили новую. При этом сама Эвелина ни минуты не сидела без дела. Она разобрала все рукописи и бумаги, что находились в доме, повесила роскошные гардины на окна, разложила чистое белье, принесенное Ольгой, изменила дизайн кухни, ванной и прихожей.

– Ваша сваха – просто генерал в юбке, – заявил как-то Николай своему шефу, когда тот вызвал его для отчета. – Ей бы армией командовать, а не девчонками и мальчишками. Видели бы вы, во что она превратила квартиру Вашего сына! Заходишь, и уходить не хочется. Просто рай! А какой письменный стол для Вали достала. Девочка как увидела, так и обомлела. Сразу же туда свои коробки, тетради и книжки попрятала.

– Я хотел бы отблагодарить Эвелину за заботу, порадовать чем-то. Как думаешь, ей что-нибудь нужно? – поинтересовался Алкис.

– Я как-то подвозил ее вместе с Загориной. Они говорили, будто хотят пойти на премьеру в наш оперный театр. Приезжает какая-то звезда из Италии. Спектакль состоится в конце этой недели, в субботу. Достали бы Вы им билеты в ложу. Думаю, Ваша Пазевская от такого жеста растает.

– А что, Лина с Загориной подружились?

– Не разберу я. Ведут себя так, будто сто лет знакомы. Обращаются друг с другом на «ты». Только разные они, совсем разные. Аня женщина сердобольная и несчастная. Ей плечо мужское требуется. Она без этого просто чахнет. А вот Эвелина – та кремень! Где сел, там и слез. Вроде бы сама любезность, а близко не подойдешь, страшно… Недоступная она дамочка!

– Увидишь ее сегодня, Коля, скажи, что завтра после работы я к ней заеду… А ты сказал точно – я ее тоже опасаюсь. Когда был в командировке, завалился к ней без предупреждения. Приняла она меня, конечно, радушно, зато после так урезонила, что теперь без звонка в жизни не нагряну.

Мужчины дружно рассмеялись, они прекрасно понимали, что каждый из них имел в виду.

На следующий день Лина радостно встретила Алкиса, угостила блинами со сметаной, беляшами и отличной водкой. Потом показала перестановку, которую сделала в квартире и попросила немного подсобить – повесить на крюки, пристреленные над письменным столом, Валентины, книжные полки. Алкис помог, но после так побледнел, что Лине показалось, будто его щеки отливают зеленью. Эвелина Родионовна забегала, засуетилась, притащила горячую грелку и сердечнее капли, однако гость успокоил ее, пояснив, что у него просто расшалились нервы. Чтобы хоть как-то разрядить напряжение, Эвелина стала расспрашивать свата о Михаиле и о его друзьях. Алкис, с потемневшим лицом, цедя каждое слово сквозь зубы, рассказал прелюбопытную историю.

Из нее Пазевская узнала, что Миша с раннего детства был чрезвычайно сметливым ребенком, учился на одни пятерки, несмотря на бесконечные переезды, связанные с работой Алкиса. Окончание мальчиком семилетки совпало с назначением Рийдена в столицу. Здесь ему предложили остаться и обеспечили хорошей квартирой. В тот же год поблизости от их дома открылась экспериментальная школа, куда пригласили на работу преподавателей вузов и набрали со всего города лучших учеников. Там и познакомился Рийден-младший с Миликовым и Агиным. Мальчики тут же подружились и стали, как братья.

Дело в том, что многие годы в кругу одноклассников, чуждых им по развитию и по убеждениям, они чувствовали себя изгоями. Теперь же, оказавшись вместе, они перестали страдать от недопонимания. Ко всему, объединяли их не только яркие способности и чрезмерные амбиции, но и ощущение того, что дома их недолюбили. Миша переживал отсутствие у него достойного отца, ибо презирал Алкиса, считая его примитивным солдафоном, на которого мать прельстилась только ради того, чтобы не бедствовать. У Бориса Агина тоже был отчим: на людях – импозантный и вежливый, а дома – садист и хам. Самое ужасное, что мать Бори души не чаяла в этом типе и потакала ему во всем. У Ми-Ми ситуация в семье была тоже не сахар. Его, одиннадцатилетнего мальчишку бросила мать, оставив на попечение отца – гуляки, выпивохи и бабника.

Прошло несколько лет и мальчики, окончив с золотыми медалями школу, поступили в вузы. Вот тогда-то они и поклялись, что всю жизнь будут друг для друга опорой. О соперничестве речи быть не могло даже на почве женщин: молодые люди имели совершенно различные вкусы. Мите нравились субтильные, ангелоподобные девушки, Михаил предпочитал раскованных дам, а Борис ненавидел их в любом обличье. Поговаривали, будто он гей, из-за чего долгие годы у него не ладилось с карьерой. Но, лет семь тому назад он неожиданно женился. Его супругой стала Екатерина Коняева – дочь очень влиятельного работника Министерства торговли. Как это произошло, знает только Митя – это он нашел другу даму, с которой тот ладит уже столько лет. Катя немного старше Агина, года на два, не более. Выглядит она чрезвычайно эффектно – крупная, с рыжей гривой, доходящей до лопаток, с правильными чертами лица и голосом, как у сирены – низким, волнующим, с хрипотцой. Работает Екатерина в торговле, много зарабатывает и одевается, как миллионерша. Ее папочка на радостях, что пристроил дочь – девицу, которой перевалило за тридцать пять, отдал молодоженам свой великолепный дом, а сам вместе с женой перебрался в ведомственную квартиру. Коняев с первого дня замужества дочери принялся активно протежировать зятю, а потому Борис вскоре после свадьбы защитил докторскую и теперь является деканом в том же вузе, где работает Михаил.

Митрофан Миликов женился немного раньше Бори – привез супругу из Ленинграда. Софа из очень обеспеченной семьи – ее папочка весьма крупный чин во флоте, но она тщательно скрывает это. Видимо, отец не одобрил ее союз с Ми-Ми, так как сразу раскусил в зяте отъявленного карьериста.

– Удивительно, Ал, насколько судьбы мальчиков зависят от их отношений с матерями! – заключила Эвелина, внимательно выслушав рассказ Алкиса. – Судите сами, Митя потерял мать в том нежном возрасте, когда еще теплится в душе надежда на чудо. С годами он идеализировал ее облик и теперь ищет утешение с ангелоподобными юными девушками. У Бориса все произошло иначе. Он возненавидел мать за то, что она предпочла ему – единокровному сыночку чужого мужика, который вел себя дома, как скотина. Теперь для Бори все женщины воплощение скотства. Он убежден – для них главное в жизни – похоть, и ради ее удовлетворения они готовы бросить даже собственное дитя. Полагаю, именно в этом корень его «голубизны». А его брак – либо крупная сделка, либо какое-то чудовищное извращение, о котором, по своему невежеству, я не догадываюсь. Благо, Миликов спец в этой области, вот и приискал другу то, что ему надо. Ну, а Ваш Миша увлекается дамами в стиле Фроси – уверенными в себе, насмешливыми, в глубине души считающими мужчин существами второго сорта. Любопытно, что будет с Валей? Она обожает отца, он – ее мера в мире мужчин. Да, а скажите, от кого она унаследовала такие светлые глаза и волосы? От Вас, Ал?

– Не от меня, Лина. Я Мише не родной отец… Вот слушаю я Ваши рассуждения и на пойму, откуда Вы нахватались всей этой белиберды: то ли из Фрейда, то ли из генетики… Я не в курсе, конечно, но, по-моему, она в Союзе до сих пор не в чести. Я еще не забыл, как летом сорок восьмого года разогнали всех, кто этим занимался!

– Мне ли не помнить об этом, Ал? У меня муж и старшая сестра врачи. Боже, как они тогда возмущались, их же обязали изучать речь этого бездаря и жулика Лысенко. Если мне не изменяет память, вскоре после этого его за разгром генетики наградили Госпремией… Проклятые сталинские игры… Из-за них погиб мой Саша… Не хочу жаловаться, но скажите, сколько надо иметь сил, чтобы пережить то, через что я прошла: гибель близких, изгнание младшей дочери, своя собственную смерть. А вот теперь и старшая стала инвалидом… Клянусь, я здесь только для того, чтобы Вы с Фросей дали время ей оклематься. Ее там у нас неплохо лечат, есть надежда на стабилизацию… Но все равно, я всю эту ситуацию до сих пор не могу переварить. Сам Господь знает, что моя скромная и честная девочка не заслужила подобной участи.

– Поймите, Лина, я бы в жизни не побеспокоил Таню, если бы не обстоятельства. Я постоянно в разъездах, а Фрося больная женщина! Сами слышали, как она дышит. Врачи говорят, начальная стадия астмы. Потом она только-только оправилась от инфаркта!

– А Вы Ал, больше слушайте болтовню этих блатных эскулапов! Лучше бы взглянули на ее медицинскую карту и выяснили, с каким диагнозом здесь целый месяц валялась Ваша благоверная. А заодно поинтересовались бы, от какой хвори она лечилась в санатории, когда надо было подкармливать больную невестку! А вообще-то, Ефросинье Павловне не помешало бы начать вести более здоровый образ жизни: больше двигаться, меньше злиться и бросить курить. Уверенна, тогда она нас всех переживет!

– Вы к ней несправедливы, Лина. Она порядочная женщина и замечательная мать. Почти такая же, какой была моя. Ради сына Ева готова на все! Вы не верите? Ладно, расскажу то, о чем не знает никто, разумеется, кроме моего непосредственного начальства… Так вот. Не успел наш молодой гений жениться на Сифаевой, как она забеременела. Через месяц после свадьбы эта мадам объявила, что им срочно нужна отдельная квартира, так как она не желает жить вместе с нами. Я ничего не мог придумать, и тогда Ева предложила мне невероятный план – фиктивный развод. Мы развелись и только после этого я смог получить для нее вместе с сыном и невесткой, которая была уже на сносях, эту хату. Сам я остался в старой, прописав к себе своего родного брата-вдовца. Он тогда жил в Вильнюсе. О нашем разводе не догадывается даже Миша… А курить она начала только после гибели Полины – переживала за сына и внучку, которая осталась сиротой.

– Вот так номер! Оказывается вы, Алкис – свободный человек, а Фрося здесь полноправная хозяйка! Понятно… Все понятно… Действительно, почему бы Ефросинье Павловне не поваляться в кровати у себя дома, мобилизовав обслуживать себя невестку? Почему бы ни изобразить умирающую, благо под рукой день и ночь находится доверчивая провинциальная дуреха?

– Как Вам не стыдно, Лина! Вы сами столько пережили и так ерничаете по поводу больной женщины!

– Клянусь, возьму свои слова обратно и извинюсь перед Вами, если окажусь не права. Обещаю, Ал! Умоляю, снимите с моей души камень, позвоните ее лечащему врачу и спросите, с каким диагнозом Вашу супругу направили в санаторий. Прошу, узнайте! Я так устала от подозрений. Просто не могу жить с такой тяжестью на душе!

Рийден долго молчал, потом встал, вышел в прихожую, достал из кармана пальто записную книжку и пошел звонить. Через открытую дверь Эвелина Родионовна слышала, как он разговаривал сначала с их лечащим врачом, потом с заведующим терапевтическим отделением правительственной поликлиники, а после с главврачом санатория, где жена проходила реабилитацию. Судя по ответам Алкиса, Лина поняла, что все утверждали одно и то же: мадам необходим щадящий режим и постепенный переход к здоровому, активному образу жизни. Об инфаркте никто и не заикался. Говорили о скачках кровяного давления, неврозе и прочих возрастных изменениях, но не более того.

Рийден вернулся к столу чернее ночи, залпом осушил фужер водки, и тихо спросил:

– Объясните, Лина, зачем нужен был весь этот театр? Сказала бы мне, что ей тяжело, что нервы не в порядке. Я бы приходящую домработницу нанял, врача нашел… Не Миликова, конечно. Пригласил бы ту же Загорину. Зачем было изводить Татьяну? Выходит, Таня правду говорила, что Фрося симулянтка, а Миша спит с Валентиной! Все равно в эту связь я не поверю. Такое запрещалось даже египетским фараонам!

– Только при живой жене, а при мертвой – нет! Ну, а потом еще надо доказать, что Валя кровь и плоть Миши. Рассудите, в кого она такая уродилась, если в роду Носовых все темноглазые шатены? Может в Полину?

– Поля была рыжей… Ну не красной, конечно, но рыжей. Ладно, что об этом сейчас судить да гадать, до правды все равно не доберешься. Главное, что Валентина вруша и представлюха. Могла изобразить перед мачехой, что у нее связь с отцом, лишь бы выгнать ее из дома. Танюша женщина доверчивая, видимое может принять за истину. Но моя благоверная… Ей то зачем понадобилось устраивать подобное? Да при Тане ее сын был, как любимое чадо при сумасшедшей мамочке – накормлен, ухожен, а в доме такая чистота, о которой я никогда и не мечтал. К тому же, наша невестка привлекательная женщина, хороший специалист, зарабатывала прилично… Чем не пример для ленивой и вздорной внучки… Что еще было нужно Фросе?

– Вы, Алкис, такой же прямолинейный человек, как моя Таня – что видите, в то и верите. Хотя, возможно, с вами это происходит только дома. Вы же сами здесь и сейчас ответили на этот вопрос. Кто такая моя дочь по сравнению с женами Миликова и Агина? Бедная, глупая провинциалочка без связей и денег. Обыкновенная милая клуша. Эту роль Фросе было куда приятнее оставить для себя. Зато все остальное отдать на откуп богатой и влиятельной невестке. Теперь скажу о болезни Танечки. Вы сами только что охарактеризовали мою доченьку, как отменную хозяйку. Да разве может такая женщина мочиться на собственную мебель и мазать калом стены своей квартиры? У такой безумие будет протекать по-другому… Ей, скорее всего, везде будет видеться грязь. Она станет сутками бродить с мокрой тряпкой в руках, приговаривая, как ей это осточертело. Кстати, о Вашей супруге…Ей, действительно не помешал бы хороший невропатолог и аккуратная домработница. Конечно, для этого надо раскошелиться, но это, как я понимаю, выше ее сил.

– Зато вы, Лина, форменная транжирка! Я не о тратах на эту квартиру. Здесь Вы управились по минимуму. Для нас с Мишей Вы просто клад. Но Ваш гардероб! А подарки? С такими замашками никакого наследства не хватит! Что Вы будете делать, когда все промотаете? На что станете содержать Таню? Я уверен, не пройдет и года, как они с Михаилом разведутся. Я полагаю, Вы приехали сюда, чтобы подтолкнуть их к этому. Разве не так?

– Думаю, если Таня останется нетрудоспособной он даст ей развод. Ну, а если оправится от болезни, то, наверняка, откажет. Другую такую терпеливую и глупую рабочую лошадь ему днем с огнем не сыскать! А насчет моего наследства Вас правильно информировали. Оно, действительно, тает с неимоверной быстротой. Но у меня еще есть выбор. Могу, вернувшись домой, набрать частных учеников. У нас в республике педагогов равных мне пока еще нет! А, возможно, найду себе мужа… Официального, разумеется.

Открыв рот от изумления, Алкис Степанович уставился на свою собеседницу.

– Простите, а что есть кандидат? – после долгой паузы выдавил он из себя, слегка заикаясь.

– Пока нет, но буду искать… Ну, к примеру, могла бы выйти за Вашего брата вдовца. Разумеется, если он похож на Вас. Вы, кажется, говорили, будто он постарше Вас.

– Да, старше, на два года… Но он недавно женился. Поехал в гости к нашему папаше – тот его и пристроил. Отец живет в Канаде, бросил нас еще перед войной. А пять лет тому назад разыскал и вызвал Николаса к себе. Даже невесту приискал – хотел, чтобы хоть один сын был поблизости. Отец уже одряхлел… Видимо, на старости лет совесть заела, вот и вспомнил о родственных узах.

– Ну вот видите, женился же Ваш брат! И, наверняка, не на молоденькой!

– Не на молоденькой… Взял женщину нашего возраста.

– Вот и пример сыскался для подражания. Да Вы и сами по всем нашим законам человек свободный. Заботитесь о Михаиле с Валентиной, и никак не можете сообразить, что этот сорокадвухлетний эстетствующий профессор – сын Вашей бывшей жены от первого брака, а Валя ее, без пяти минут совершеннолетняя внучка. А может и не внучка… Скорее всего – будущая невестка!

– У Вас, Лина, какой-то дикий, невероятный взгляд на вещи! Полное смешение всех понятий!

– Полное смещение наблюдается у Вашего пасынка. А у Вас, дружок, его вообще нет. Бежите по наезженной колее, как зашоренный конь и не видите, где находитесь. Небось, всю жизнь гоняетесь за контрабандистами, наркотики изымаете, а сами их ни разу и не попробовали.

– Да, что у Вас за мозги, Лина! Зачем мне это? У меня и без них голова идет кругом!

– В этом вы, конечно, правы, Ал. Но я полагаю, дома у Вас они есть. Вы вроде моего Жени. Он сам не пил, но выпивки держал в баре столько, что можно было споить целый полк. Мой Вам совет – припрячьте их как следует. Оглянуться не успеете, как кто-нибудь их Ваших домочадцев подменит их либо на чайную соду, либо на подорожник – в зависимости от их внешнего вида.

– Задурили Вы мне голову, дорогая, вконец. Я уж и забыл за чем пришел! Я ведь принес Вам два билета на субботу в оперу на премьеру «Фауста». Николай донес, будто Вы с Загориной хотели ее послушать… Скажите, а Вам нравится Анна Петровна?

– Мне Аня очень симпатична, и я ей очень благодарна. Она здесь единственный человек, кто отнеслась с должным вниманием к Тане. К тому же, я ее уважаю. Она классный специалист, что встречается крайне редко. А если говорить о нравиться… Ну, так мне нравится Ваш шофер Николай. Чем мне не жених? Ему сколько лет? Я уверена, мы ровесники!

– О чем Вы говорите, Лина! Коля женат уже 30 лет!

– Это, по-вашему, он женат, а на самом деле он старый холостяк. Его супруга уже три года живет у младшей дочери в Омске, где нянчит внуков. Он же с ними общается всего три недели в году во время отпуска. И эти отношения Вы называете браком? Еще пару лет и Коля вообще забудет, что такое интимная жизнь. В нашем возрасте самое опасное – делать такие паузы. Как говорит о своей технике моя подруга – концертирующая пианистка, что не тренируешь, то атрофируется. Так что намекните ему об этом в допустимой для Вашего круга форме.

– Вы, Лина, хуже всех, кого я знаю! Хуже Фроси! Хуже Вали! Вы подстать этому извращенцу Мише… Были бы моложе лет на двадцать пять, я бы сосватал Вам его. Чем не пара? И вообще, Вам бы в их компанию. Были бы там своей в доску! – расшумелся Алкис Степанович.

– Не понимаю, чем плохо быть своей в кругу самых блистательных умов столицы? Все знают, что Рийден-младший, Миликов и Агин – цвет нашей интеллигенции. Куда больше? Но я себе не льщу. Как Вы слышали, я вполне согласна выйти замуж за простого шофера!

– Да не нравитесь Вы Коле! Он Вас боится. Ему куда симпатичнее Загорина. Говорит – добрая, милая женщина, не то, что вы. Он и прозвал-то Вас «Змей– баба»!

– Да, мне действительно не повезло, раз я не приглянулась Вашему водителю! – рассмеялась Пазевская. – Что ж делать, непременно теперь впаду в уныние… Да и правда, куда мне до Ани? Она с любым мужиком управится, все-таки профессиональный психиатр. К тому же у нее огромная практика, плюс талант. Придется мне спуститься с небес на нашу грешную землю и пригласить в театр лично Вас, Ал, чтобы Вы составили мне компанию… Простите, я пошутила. Естественно, не мне одной… А правда, приходите к нам в ложу! Приезжайте, когда сможете. «Фауст» – такая опера, что ее можно слушать с любого места. Содержание известно, а музыка – сплошное удовольствие!

Прощаясь, Эвелина тихонько прикоснулась губами к щеке гостя. Уловив горьковатый запах духов, он вопросительно взглянул на Лину.

– Мой друг, я не транжирка, – грустно улыбнулась она. – Духи рижские, а не французские!

Окончательно смешавшись, Рийден поспешно ретировался, чувствуя, что полностью проиграл сражение этой кошмарной «Змей-бабе». Николай и не думал так обзывать Пазевскую. Это прозвище было импровизацией самого Алкиса, пытавшегося смутить Лину. Однако, увидев ее реакцию, он окончательно потерял почву под ногами и решил, что сошел с ума, впав на старости лет в откровенное мальчишество.

5

Алкис Степанович пошел домой пешком. Вдыхая чистый морозный воздух, он внезапно взглянул на себя глазами Пазевской, и от этого ему стало нестерпимо холодно.

– Похоже, я действительно твердолобый солдафон! Прошел войну, остался жив… Что еще нужно? Должен был обустроить свою жизнь как-то порадостней. Попалась бы заводная бабенка, да еще с добрым, хорошим малышом, вот было бы счастье. Такая радовалась бы, что нет хлопот с контрацепцией и держала у себя под боком. А Фросе кроме денег никогда ничего не надо было. Убежден, ей и второго ребенка не нужно было. Просто использовала мою контузию, как повод меня унизить.

Алкису пришло на ум досье, которое он запросил в органах на Пазевскую, прежде чем поехать к ней за Таней. Припомнил, как вытаращил глаза, когда прочел, что тетку, которой за пятьдесят, обвинили не только в диссидентстве, но и ославили, как даму легкого поведения, которая привезла в Союз СПИД. Тогда он решил, что в провинции все просто спятили, но сейчас…

– В это могли поверить, могли, – рассуждал он. – Уверен, эти слухи распускали те, кто ее близко знал. Чувствовали ее бунтарский дух и невероятное жизнелюбие… Нет, здесь не это. В ней кипит какое-то неукротимое творческое начало, которое вне возраста. Оно проявляется во всем – в поведении, в одежде… А какой она дом сделала для Миши! Из такого в жизни не захочешь переться в командировку к черту на рога ловить бандитов… А мой брат – молодец. Не то, что я. Послал все к куськиной матери, и начал свою жизнь сначала… И это в шестьдесят лет! Вот это жизнелюбие, куда мне до него!

Неожиданно для себя, Рийден остановил такси, поехал на работу, забрал из сейфа досье на Эвелину и вернулся домой. В гостиной Фрося и Валентина смотрели телевизор, а в кабинете расположился Михаил – проверял студенческие рефераты. Увидев отчима с папкой в руках, он, не говоря ни слова, забрал свои бумаги и пошел на кухню. Свалив в раковину гору грязной посуды, оставшейся после ужина, Миша протер стол, разложил на нем то, что принес и с головой погрузился в работу.

Алкис Степанович открыл досье на Пазевскую, пробежал его пару раз глазами и взялся за телефон. Он хорошо знал человека, составлявшего это документ, а потому счел возможным побеспокоить его в этот неурочный час.

Собеседник Рийдена был на редкость сообразительным, он сразу понял, что столичного начальника интересуют не вырванные из контекста события из жизни Эвелины Родионовны, а вся система ее взаимоотношений в семье и в коллективе, где ее знали много лет. Алкис, услышав обещание получить всю интересующую его информацию через час – полтора, повесил трубку. Взяв газеты, он вышел в гостиную и, сделав вид, будто углубился в чтение, принялся наблюдать. Старая жена, насквозь провонявшая дешевыми сигаретами, вдруг перестала вызывать у него сочувствие.

– Злая и скаредная лгунья, – думал Ал. – Ловкая притворщица. Миша был прав, утверждая, что она живет со мной только по расчету. Ей всегда было выгодно и лестно считаться супругой преуспевающего офицера, тем более что после войны половина женщин страны оказались одинокими. Жадина! Могла бы хоть выглядеть прилично – ни элегантных шмоток, ни приличной косметики, ни красивого белья…

В комнату вошел Михаил.

– Этот такой же наглый и лживый, как мать, только красивее, породистее и вальяжнее, – продолжал анализировать Алкис. – Все похоже: и крепкая фигура с коротковатой шеей, и смуглая кожа, и карие глаза, и густые, вьющиеся темно-каштановые волосы. А пальцы – просто слепок с рук матери: плотные с округлыми ногтями.

Рийден-старший перевел взгляд на Валю и закашлялся. И как он мог не замечать, что она – существо другой породы? Стройное, с изящными формами тело, белоснежная кожа, прямые платиновые волосы до талии, прямой, чуть коротковатый носик, руки с тонкими пальчиками, заканчивающимися удлиненными розовыми ноготками, и глазами, будто небо после захода солнца.

Алкис медленно поднялся с кресла, сказал, что ему надо еще поработать и ушел в кабинет. Заперев дверь, он вытащил из книжного шкафа один их картонных переплетов и извлек из него спрятанные от Валентины фотографии, сделанные на свадьбе Миши и Полины. Фотокарточек было много. Отложив те, что были сделаны во время банкета в ресторане, Рийден принялся их изучать. Через пятнадцать минут он нашел то, что искал. Рядом с Полиной – яркой, полноватой, рыжеватой шатенкой был запечатлен с рюмкой в руках парень, подошедший ее поздравить. Он был похож на древнегреческую статую – высокий, стройный, белокурый, с длинными прямыми волосами, со светлыми, как осеннее небо глазами и ровным прямым носом. Алкис Степанович нашел еще несколько фотографий, где этот молодой человек попал в кадр. На одних был схвачен его насмешливо-ироничный взгляд, устремленный на разряженную, самодовольную невесту, на других проскальзывала сочувственная улыбка, обращенная в сторону счастливого жениха. Рийден прекрасно помнил, как Полина уверяла всех, будто Валя родилась семимесячной, но он явно запамятовал, велись ли тогда разговоры о боксах, в которых обычно держат недоношенных детей. Порывшись в записной книжке, он обнаружил только пометку – число, когда у Миши родилась девочка весом в два с половиной килограмма.

Размышления Алкиса прервал телефонный звонок. За четверть часа ему кратко и по-солдатски четко сообщили о Пазевской массу любопытного, включая детали, о которых он и не подозревал. Он узнал все, от обстоятельств смерти ее матери, сестры и супругов, до деталей компании по организации ее травли. Несколько минут разговора ушло на то, чтобы звонивший растолковал Рийдену нюансы профессиональной карьеры выпускника Эвелины Родионовны Урманова, которая бесславно оборвалась после самоубийства его матери – начальника и ближайшей подруги Лины. Далее Рийдену были даны еще две справки – одна о ядотерапии, на которую решилась его умирающая сваха, другая – о самочувствие невестки, чье здоровье в настоящее время медленно, но верно идет на поправку.

– Татьяне не место в моем гадюшнике, – подумал Алкис и решил, что добьется от Миши согласия на развод. Потом, вспомнив насмешливые речи Эвелины, открыл сейф: там, кроме нескольких пакетов с конфискованными наркотиками, он хранил еще и «Вальтер», вывезенный его другом в качестве трофея из Германии и накануне своей смерти подаренный Алу в знак их боевой дружбы. К ужасу Рийдена, пакеты оказались заполнены какой-то безобидной дрянью, а в коробке, вместо незарегистрированного пистолета лежал завернутый в ветошь игрушечный металлический кольт из коллекционного набора, выставленного на продажу в ГУМе в отделе подарков. Впервые после окончания войны Ал почувствовал себя, как в тылу врага.

В создавшейся ситуации он не смел даже пригласить своих подчиненных снять отпечатки пальцев. Алкис рисковал головой, узнай кто-нибудь из них, сколь серьезно он нарушил закон. Любой из его сослуживцев, оказавшись в курсе случившегося, в тот же миг превратился бы либо в шантажиста, либо в доносчика.

– Тут уж не мне надо помогать Пазевской, а у нее просить помощи, – решил Рийден и набрал ее телефон.

– Лина, я перед Вами в долгу…Вы ясновидящая. С сейфом произошло все так, как Вы и предполагали. В пакетах – фальшивка, вместо трофея – муляж.

– А что, был и трофей?

– Был, Лина. Будьте провидицей, подскажите с чего начать розыск?

– А есть ли кто-то, с кем Вы делились своими тайнами. К примеру, Коля или жена?

– Нет, и еще раз нет!

– В таком случае, ничего не ищите, а проведите в сейфе дезинфекцию. Да такую, чтобы ни одна собака не учуяла, что там было. И первым делом, смените код. Представляете, если похититель воспользуется игрушкой и зарисуется? Что может быть для него естественнее, чем вернуть ее на старое место и подставить Вас? В жизни не отмоетесь. А сейчас примите снотворное и ложитесь спать. Главное, зазубрите себе на носу – у Вас в сейфе никогда не было ничего оригинального, а наша беседа – это страшилка, которой развлекаются на ночь пожилые люди. Ясно? Я предполагаю, что Ваша собственность может осесть у одного из профессорствующих гениев. Они будут в восторге от возможности поиграть в солдатики. Но они взрослые люди и имеют полное право развлекаться так, как им нравится. Причем здесь вы, дорогой? Я бы на Вашем месте сейчас хорошенько отдохнула, а с утра пораньше занялась бы уборкой.

– Спасибо на добром слове, Лина.

– Да ради Бога, не терзайте себя, Ал! Здесь не фронт, и сейчас не война. Каждый сам выбирает свой путь. Вы это лучше меня знаете. А я ночью здесь поработаю, поищу укромный уголок. Сюда Ваша внучка заглядывала, вдруг что-нибудь и притащила. Результат сообщу завтра. Да, кстати, а когда Вы в последний раз делали инвентаризацию?

– Я приехал из командировки… Таня лежала в больнице… Сейчас скажу точно… За пять дней до того, как ее увезла Ваша сестра.

– Вот и чудненько. Уверена, если Вашу безделушку сюда еще не доставили, она непременно здесь появится сразу после вселения хозяев. Главное, Вам надо иметь дома чистый сейф. Лично я боюсь шантажистов больше, чем разбойников с большой дороги.

– Утром жду Вашего звонка, Лина. Заранее благодарен… А в субботу я буду в театре. Если не успею к началу спектакля, так появлюсь позже. Пока.

Эвелина Родионовна заварила кофе. Затем, включила телевизор и убрала звук. Потом зажгла новый торшер и погрузилась в огромное кресло. Она хотела в комфортной обстановке обдумать сложившуюся ситуацию.

– Предположим, у Фроси или Миши есть ключ от сейфа. Если им требуются наркотики, они их заберут, а пушку не тронут. Если же кто-то из них задумал убийство, то ничего не возьмут. Вытащат пистолет, воспользуются им, а потом положат на место. Оружие не стоит на учете, так что считай, все сделано чисто. Другое дело, если воровство дело рук Вали. Что может быть естественнее для девчонки, желающей отомстить за то, что ее соблазнили, оскорбили, а потом бросили. Такая стащит все: и наркоту, и оружие. Поначалу, спрячет это в доме Рийденов, и только накануне запланированного возмездия принесет пистолет на место преступления. Теперь надо подумать о тайниках. У такой хозяйки, как Фрося, его можно спрятать где угодно – от полки со старыми сумками, до чемоданов с продранными халатами…У меня дома можно упрятать даже пулемет. Постройка старая, есть подпол, сарай, чердак и гараж… Кстати, после возвращения домой его надо будет обследовать. Вдруг у Жени там осталось что-то заслуживающее внимания. Я там не рылась ни при его жизни, ни после его кончины. Было не до этого. Интересно, а где бы я сделала здесь тайник, имея в доме такую хозяйку, как Таня… Разве что в полу, под паркетом, где-нибудь под батареей отопления, рядом с трубой, спускающей воду на нижний этаж – там всегда есть пустоты и плинтус легко снимается. Ну, а где бы я прятала что-нибудь недозволенное, будь я девушкой, попавшей в беду? Разумеется, в шкафу, где хранятся старые игрушки, школьные дневники и исписанные тетради. Кстати, о тетрадях! Пока еще в школах несовершеннолетние девицы скрывают свои связи – боятся сплетен, а потому помалкивают. Для тринадцатилетней соплячки роман с собственным отцом такое потрясение, которое удержать в себе просто невозможно…Остается дневник… У Вали должен быть дневник, и он находится здесь! Не зря же она приходила сюда приводить в порядок свое барахло. Перебрала старые тетради, часть из них выкинула, остальные сложила в коробку, которую задвинула в стенной шкаф, а сверху навалила каких-то облезлых кукол. В этой коробке есть место и для пистолета, если, конечно, она успела его сюда принести. Миша-то ей ключи от входной двери так и не дал!

Пазевская медленно встала с кресла, потянулась и неторопливо принялась за работу. Дела пошли успешнее, чем она предполагала. В кабинете, который с согласия зятя она переоборудовала в обитель для Валентины, Лина под батареей отопления обнаружила тайник. Там находилась коробка со старыми фотографиями и две общих тетради, исписанных бисерным почерком. Полистав страницы, Эвелина Родионовна расхохоталась – это был черновой вариант детектива с интригующим названием «Убийство – дело житейское». Потратив на его просмотр несколько минут, она решила, что держит в руках довольно занимательное чтиво, которое при соответствующей корректуре сможет заинтересовать эстетствующих бездельников. Пробормотав: «милая литературщина, непонятно только, зачем ее держать в тайнике», она углубилась в разглядывание фотографий.

Ее внимание привлекли два снимка. На одном, судя по подписи, сделанном на свадьбе Бориса, Лина увидела всю знаменитую троицу вместе со своими подругами: циничный Агин со своей пышнотелой рыжекудрой невестой, облаченной в элегантнейший белый костюм, самодовольный Миликов с Софой – тогда еще довольно фигуристой и не слишком юной, и приторно сладко ухмыляющийся Рийден-младший с тоненькой, чуточку испуганной Таней. Агина и Ми-Ми Пазевская видела только на свадьбе дочери, и если бы не дамы, она так и не узнала, на кого смотрит.

Чем больше Эвелина всматривалась в физиономии этих мужчин, тем притягательнее они ей казались.

– К сожалению, Алкис прав. Я из этого же круга, и с ними была бы на равных. Их можно обожать, можно ненавидеть, но остаться равнодушной невозможно! В любом случае, это очень яркие личности…Ум, воля, амбиции, сексуальность, порок, всего, хоть отбавляй. А какой масштаб… В глазах – водоворот страстей. Куда моей Танюше до них? Она – игрушка в их руках. Как я с самого начала до всего этого не додумалась? Скорее всего, потому, что сама попала под обаяние Миши… В этой чертовой провинции, где я провела две трети своей жизни, таких ярких людей, как эта троица нет. Одна только Азарханова имела настоящий масштаб, ум и волю… Да, в этом я не ошиблась. Их она мне продемонстрировала в полном объеме… Поделом мне. Держалась бы на расстоянии, так не влипла бы в эту кошмарную историю.

Второй фотографией, на которой остановила свое внимание Лина, оказалась та, что заинтересовала и Алкиса – за свадебным столом Полину поздравляет высокий длинноволосый блондин с греческим профилем. На снимке, что держала в руках Пазевсеая, его лицо было обведено красным фломастером, а в углу, словно кровью, было написано: Валентин Ассовский. На обратной стороне фотографии тем же подчерком значилось: Ассовский Валентин Владиславович, поляк, был направлен на работу в СредАзпроект после окончания Московского Архитектурного Института. В столице республики жил в общежитии, имел много беспорядочных связей, в том числе и с чертежницей Сифаевой Полиной. Отработав положенные по закону три года, отбыл по месту постоянной прописки. Тут же стоял московский адрес и номер телефона Ассовского.

– Понятно. Михаил отдавал фото какому-то легавому, и тот все разузнал о родном отце Вали… Значит, я не ошиблась. К Носову наша барышня не имеет никакого отношения. На самом деле она пани Ассовская.

– Весьма сочувствую Вам, мой дорогой зятек! Вам, явно, не повезло! Польская кровь – это не шуточки! – воскликнула Эвелина и в ее голове промелькнули страницы, написанные во славу непокорной, бунтарской польской души Каролиной Витгенштейн – подругой Листа, чьи перлы по этому поводу он включил в свою книгу о Шопене, а в придачу, перед глазами возник образ амбициозной гордячки Марины Мнишек, чьи холодая жестокость и коварство так гениально выписаны сумасшедшим алкоголиком Мусоргским. Нервно передергивая плечами и автоматически мурлыкая ее знаменитую арию, Эвелина переписала в свою записную книжку анкетные данные отца Вали, после чего водрузила на место коробку с фотографиями и тетради Рийдена-младшего. Литературное творчество зятя ее не занимало.

– Мне куда любопытнее взглянуть на эпистолярное наследие нашей пани Валевской, то бишь Ассовсой, – пробормотала Лина и пошла разбирать Валины игрушки. Минут через двадцать ее дневник уже лежал перед Эвелиной Родиновной. Первые страницы пестрели текстами популярных песен, потом шли описания школьных вечеров, затем появилась первая запись об отце. «Миша меня так балует! Делает дорогие подарки тайком от Тани и от мамы Евы. Все время шепчет, что обожает меня больше всех на свете. Клянется всю жизнь любить меня и как отец, и как мужчина. Говорит, что он у меня единственный близкий человек на свете, потому что Таня мне мачеха, мама Ева – жадная бабка, а папа Ал – чужой человек».

Лина раздраженно отложила дневник.

– Вот подонок! Девчонке только тринадцать, а он уже пошел в наступление. И как тонко. Понимает, что сирота, а рядом ни одной родственной души. Росла-то под присмотром эгоистки Фроси, моей инфантильной Тани и этого прямолинейного Алкиса. Естественно, после таких серенад, она, как спелая ягодка, сама упадет в пасть этого прохвоста. Возраст Джульетты. Но Миша, естественно, не станет изображать Ромео… Ну, конечно! Он же графоман! Не удержится, чтобы не разыграть сцену из Куприна! Изобразит царя Соломона и соблазнит девчонку на виноградниках так, как это описано в «Суламифи». Ну, а после станет читать ей «Песню Песней». Суламифи, если мне не изменяет память, было неполных тринадцать лет. Не зря же наш ловелас себе такую бородку отрастил. Под библейского царя работает!

Лина читала дневник до утра и страшно нервничала. Поначалу, все происходило так, как она и предполагала: в то время, когда Таня приезжала к ней помогать ухаживать за умирающей Ларисой, Рийден-младший возил юную пани в предгорья, на дачу к друзьям. Провел с ней две недели на виноградниках. Они купались на водохранилище, он читал ей стихи, философствовал, объяснял, что физиологически она уже созрела для любви, что ровесница Джульетты и находится в том возрасте, когда страсть становится смыслом жизни. То, о чем твердил девочке Миша, Эвелина могла и не читать – она и без этого догадывалась, какую песенку он будет напевать. Однако продолжение этой истории стало для нее абсолютной неожиданностью. Михаил убедил девчонку, что у нее задаткивыдающейся личности, раз в свои тринадцать лет она уже поднялась над всеми общечеловеческими заблуждениями. В дневнике Вали после страниц, посвященных счастью, которое захлестнуло ее, когда она была возлюбленной развращенного интеллектуала, последовали листы с подробным описанием того ада, в котором она оказалась после возвращения домой мачехи.

Девчонка еженощно выползала на балкон, подкрадывалась к открытым окнам спальни родителей и подсматривала, как они занимались любовью. Кончилось все это дикой истерикой, успокоительными таблетками, после чего Валентина перебралась жить к Фросе. Позже интимные встречи Миши и Вали стали проходить у них дома в то время, когда Таня была на работе.

Страницы с комментариями девушки в адрес мачехи были пронизаны такой ненавистью, что Лина пришла в отчаяние. Тон записей изменился, когда Фрося, изображая тяжело больную, осталась лежать у невестки. Весь этот период Рийден младший и его возлюбленная прожили вдвоем на квартире Алкиса. Валентина, вообразив, что они уже семейная пара, надумала изгнать мачеху из их жизни и, как-то под утро, пока Михаил спал, позвонила ей. К удивлению девушки, все закончилось совсем не так, как она рассчитывала. Когда Татьяна оказалась в сумасшедшем доме, Миша сообщил своей юной подруге, что пришло время ей образумиться и понять – он не юный Ромео и ей не ровня, а потому девочке пора занять свое место в их семейной иерархии, прекратив соваться в дела взрослых. Михаил объявил своей совершенно обалдевшей любовнице, что ничьи уловки не заставят его развестись со своей сговорчивой и хозяйственной супругой, и сказал, что понимает, как страстно его мать мечтает о другой невестке – богатой и со связями, такой как Софа или Катя. Но ему подобные особы не нужны – на выходки таких жен у него нет ни денег, ни здоровья. Эту информацию с холодной учтивостью Рийден-младший выдал прямым текстом обезумевшей от ревности Валентине. В дневнике девушка писала, будто заявила отцу, что Татьяна, после пребывания в больнице, превратится в жирную корову, на что Миша ей ответил: – «Пусть Таня будет, как две коровы, лишь бы дома было тихо и чисто, и в кровать никто не лез, когда я раздражен или работаю».

Эвелина могла предположить, что угодно, но только не это. Однако, немного успокоившись, сообразила – эти байки зять наплел девчонке для того, чтобы она не строила никаких планов относительно их будущего.

– Танюша, родная, ты просто фишка в игре этого монстра! С тобой обращаются, как с наивным ребенком! Уж я бы такого обращения с собой не допустила!

Лина долго топталась по дому возбужденная и расстроенная, а потом разразилась в свой собственный адрес гневной тирадой.

– Льстишь ты себе, старая маразматичка! С тобой в ту же игру сыграла Азарханова. И ты была столь же беспомощна, как сейчас Таня. А все потому, что в это действо было втянуто твое сердце! И не тебе критиковать дочь, старая индюшка! Вы похожи до тошноты. Обе не сумели ничего доказать! Не смогли отстоять свое человеческое достоинство, потому и отправились за справедливостью к Создателю, на тот свет. Благо, не дошли. Обе получили от ворот поворот. Он, видимо, хочет, чтобы мы здесь, на земле сами за себя постояли.

Последние признания в дневнике были написаны уже на обложке. Тетрадь заканчивалась записью, сделанной через несколько дней после приезда Пазевской. В ней Валя, проклиная Мишу за распутство, описывала свое отчаяние, когда обнаружила в их квартире следы пребывания какой-то шлюхи, а после отзывалась о Лине, как о нормальной женщине, которая, скорее всего, приехала для того, чтобы вывести зятя и его мамашу на чистую воду. Писала, что Эвелина – баба с головой, но все равно так же наивна, как и ее дочь. Поверила, будто Валя и вправду не видела фотографий своей матери. Не такая уж она простушка, чтобы не выследить отца и не узнать, где у него тайник.

– Все правильно. Валентина принесла сюда дневник в тот день, когда разбирала свое барахло. Тетрадь закончилась, и она спрятала ее здесь. Интересно, что будет в следующей? Если девчонка обчистила деда, то там будет об этом. Ей с отцом въезжать сюда не позже, чем через неделю. Непременно найду ее записи, и если там об этом есть хоть слово, сообщу Алкису… Господи, как же хочется домой к Тане. Не поклянись я, что освобожу ее из лап Миноса, завтра бы уехала. Но, похоже, этот мерзавец ей, действительно, развода не даст. Может, стащить дневник Валентины и пригрозить, что отдам его в их парторганизацию? Он от страха с ума сойдет, согласится на что угодно, лишь бы его заполучить. Эта тетрадь – его волчий билет. Одно мое слово, и его вышвырнут из вуза и отдадут под суд за растление несовершеннолетней. В этой истории только Ала и жалко. Он ведь тоже лишится всего. Скажут, не сумел воспитать сына – катись в отставку.

Эвелина легла отдыхать только на рассвете, проспала менее двух часов, как раздался телефонный звонок. Это был Рийден-старший.

– К сожалению, здесь все чисто! – ответила она встревоженному собеседнику. – Я нашла тайник, но там только фотографии и рукопись Мишиной повести.

– Так наш родственник еще и графоман? Любопытно, как он пишет… Читать-то можно?

– Я пробежала глазами несколько страниц. Разбираюсь с трудом – почерк чересчур мелкий.

– Ну и Бог с ним! Меня его перлы не интересуют.

– А зря, – проворчала Пазевская, когда повесила трубку. – Умному отчиму не помешало бы поинтересоваться, что твориться в голове его чудо-пасынка. Выходит, Алкису так же, как и мне даже думать о Миносе противно. Вообще-то, на деле ситуация абсолютно банальна, но как витиевато Михаил это преподнес Вале. Что невероятного в том, что физически созревшая девушка становится возлюбленной женатого мужчины? Старо, как мир. Так, нет же! Убедил впечатлительную дуреху, будто она незаурядная личность и служительница порока, что она выше всех моральных устоев человечества, раз решилась на связь с отцом… Весьма опасный эксперимент над неокрепшей психикой глупой девчонки! Сам-то он чувствует себя вполне нормально. Знает, что она ему чужая по крови. Однако этот самодовольный пингвин и не представляет, что натворил! Убеждена, с ним произойдет то же, что случилось с Гетевским учеником чародея. Там маг-недоучка вызвал к жизни неведомые силы, а после сам от них и пострадал… А я непременно сделаю копию с дневника Вали. Если Таню пошлют на медкомиссию для подтверждения Миликовского диагноза, я там покажу записи девчонки и докажу, что моя дочь всегда была в своем уме. И ее слова – это не «галики» сексуально озабоченной женщины, убежденной, будто видела своего муже и его дочь в одной постели. Я еще и пару страниц вырву – там все это изложено ее почерком с обозначением дат. Валя этого не заметит. Ей сейчас не до того, чтобы перечитывать собственные откровения двухлетней давности.

Не откладывая свои намерения надолго, Пазевская в то же утро поехала в Институт Искусств к Гиликовой. По просьбе Эвелины та договорилась с девочками, обслуживающими копировальную машину, что они сделают Лине копию с принесенной тетради. Без протеже приятельницы те не взялись бы за эту работу – использовать машину разрешалось только для нужд, возникающих во время учебного процесса: запрет был связан с тем, что власти боялись размножения литературы не прошедшей через органы государственной цензуры.

Получив на руки копию дневника Вали, Эвелина всей душой устремилась домой. Эти материалы вкупе с откровениями, написанными девушкой собственноручно, открывали Пазевской реальную возможность вырвать дочь из рук Миши. В этот момент Лина выбросила из головы мысли о мести «мушкетерам» – так она в душе называли Михаила, Митрофана и Бориса. Зная, что здоровье Татьяны идет на поправку, Эвелина Родионовна уже мечтала о внуках, которых ей сможет родить дочь, выйдя вторично замуж. Она даже подумала об Исмаиле, как о кандидате на роль нового зятя, и эта идея ей показалась очень заманчивой. После этого Пазевская с новой энергией приступила к работе. Под ее руководством Николай вместе с помощниками, прикомандированными Алкисом в течение суток, довели дело до конца: оборудовали на лоджии столовую, установив там огромный электрокамин. На следующее утро, аккуратно законопатив там щели, Пазевская угомонилась, она решила, что теперь момент ее возвращения целиком зависит от желания Тани…

В тот же день она посетила Фросю. Явилась Эвелина, как всегда, с подарками: принесла две пачки душистого табака «Золотое Руно», коробку пустых папирос и машинку для их набивки. Просидев около часа у неухоженной и хныкающей свахи, она удостоилась чашки жидкого кофе и утомительных причитаний о тяготах преклонного возраста. Чтобы немного разрядить обстановку, Лина предложила хозяйке потренироваться в набивке папирос. Полковница справилась с этой задачей блестяще, и вскоре с удовольствием потягивала «Золотое Руно», выпуская душистые колечки.

6

На следующий день, в субботу, после телефонного разговора с дочерью, Пазевская пришла в отличное расположение духа, она поняла – дочь выздоравливает и ни в чем не нуждается – ее по-матерински опекает Ира.

– Вот и прекрасно! Пока Таня в больнице, я ей не нужна и могу делать все, что найду нужным.

К началу спектакля Эвелина, модно причесанная и элегантно одетая, подошла к театру, где ее уже ждала только что подоспевшая Загорина. Не успели возбужденные женщины перекинуться несколькими фразами, как прямо к мраморной лестнице, ведущей к входу, подкатил шикарный лимузин, за рулем которого находился Миликов. Открылась задняя дверца, и из нее вылез одетый с иголочки Рийден-младший. Он молодцевато подскочил к передней дверце, распахнул ее и из машины, опираясь на протянутую руку Михаила, вышла моложавая дама с черными волосами, собранными на затылке в замысловатый пучок, и в роскошной норковой шубе до пят.

– Это Караева! Та самая Караева! – зашептались присутствующие, тараща глаза на подъехавшую знаменитость. Прошла минута и из задней дверцы лимузина при поддержке Миши, появилась юная, тонкая, как тростинка, женщина в декольтированном черном платье с накинутым на обнаженные плечи боа из писца. На ее изящной шее и в крошечных ушках сверкали крупные бриллианты, оправленные в платину.

– Боже мой! Это же Софа! Какая же она красавица, – прошептала Эвелина, схватив за руку свою спутницу. Тем временем Кира, Михаил и Софья поднялись по лестнице и остановились неподалеку от входа. Миликов, помахав им рукой, отъехал.

– А вы, Лина, оказались правы. Ми-Ми и Караева, наверняка, очень близки… Возможно, даже друзья, – с расстановкой прошептала Загорина.

– Не торопись, Аня! Давай досмотрим этот спектакль до конца, – пробормотала Эвелина Родионовна.

Шедшие на премьеру зрители, увидев у входа в театр Караеву, узнавали ее, здоровались, а отходя, перешептывались. Вскоре к ним подошел и Миликов. Отогнав машину на стоянку у театра, он влился в оживленную компанию, которая не торопилась заходить внутрь. Было ясно, они хотят до дна испить чашу собственной популярности.

Неожиданно к Кире подскочили две эффектно одетые молодые женщины и кинулись ее целовать. Скривив ярко накрашенные губы в любезной улыбке, знаменитость милостиво разрешила дамам коснуться своих густо нарумяненных щек. Через несколько секунд к обществу присоединились двое солидных мужчин. Они за руку поздоровались с Митрофаном Алексеевичем, любезно расшаркались перед Софьей, и картинно изогнувшись, поцеловали ручку Караевой. Внезапно Эвелина вскрикнула от боли – Аня так вцепилась ей в палец, что чуть его не вывернула.

– Это Эдик… Мой Эдик, а впереди – его шлюха, – процедила она заикаясь.

– Не понимаю, чему ты удивляешься. Они все приятели, а их дамы – коллеги. Лучше взгляни на другую пару, ту, что на подходе. Полагаю, это Агин с супругой!

– Я знаю эту женщину…Сейчас вспомню… Это Екатерина Коняева. Я ее лечила лет двенадцать тому назад. У нее крупная патология. Она девственница. Катя не может иметь мужа. Понимаешь, по ряду причин она просто не может переносить близость с мужчиной…

– Брось ты, Аня… Такого не бывает! Жизнь опровергает все ваши теории. А Миликов – практик! Он-то их и сосватал. По моим сведениям, они живут уже восьмой год и, похоже, вполне довольны друг другом. Возможно, их объединяет именно та самая патология, о которой ты так страстно бормочешь. Сама убедилась, Миликов отличный сват – на любой товар находит покупателя. Поэтому я тебе советую сейчас пойти в театр, потом съездить к сыну, а после заняться шофером Рийдена Николаем. Коля на тебя глаз положил, а он мужик симпатичный, сердобольный и здоровый. Подумай об этом на досуге!

– Ты хороший человек, Лина…Ты простишь меня, если я с тобой не пойду? Я не могу… Сидеть в ложе напротив Миликова и Караевой. Видеть в первом ряду Эдика рядом с его «фуэте». Такое выше моих сил. Сама понимаешь, это будет не удовольствие, а пытка… Кстати, через три дня Ми-Ми уезжает в Ленинград, а я остаюсь за него. Я знаю, как прижучить этого гада. Поверь, после сегодняшнего вечера, я в долгу не останусь!

– Делай, как знаешь, Аня. Только не расстраивайся… Ответь, а в командировку Митя уезжает один или с супругой?

– По-моему с Софой. Он сказал, что жена нашла надежную женщину, которая будет ночевать в их квартире.

– Радуйся, подруга, он имел в виду меня! Иди, отдыхай и тешь свою душу: за неделю мы с тобой наскребем компромат на этого мерзавца. Судя по драгоценностям жены, он не просто сверхъестественный взяточник, но и редкостный подонок. Интересно, за какие это услуги теперь так платят? Наверняка, не за лечение. У нас пока оно обходится на порядок дешевле.

Загорина ушла, и Пазевская к собственному удивлению, почувствовала некоторое облегчение. Не то, чтобы Аня ей мешала, нет, но для общения с музыкой Эвелине Родионовне компания не требовалась. Наоборот, скорее тяготила. Еще в юности Лина, приходя на концерты, усаживалась на галерку, прячась за какой-нибудь колонной: она инстинктивно пыталась оградить себя от любопытных взоров холодных снобов, зачастую, приходящих в зал для того, чтобы поглазеть на лица наиболее чутких слушателей, под действием музыки оказывающихся без спасительного забрала.

Эвелина Родионовна с удовольствием бродила по зданию театра, рассматривая стены и зеркала, покрытые замысловатой ганчевой резьбой, похожей на застывшее кружево и вспоминала свое первое посещение «Фауста».

Ей тогда было лет четырнадцать, и на оперу ее уговорил пойти отец. Уже после спектакля на ее вопрос: «почему Фауст не женился на Маргарите?», он подвел ее – живого и достаточно начитанного подростка к пониманию сути их отношений. Лина помнила не только каждое слово отца, в ее ушах до сих пор звучали интонации, с которыми они были произнесены.

– Тебе, детка, только, что представили историю жизни талантливого ученого. Его десятилетиями снедала только одна страсть – он мечтал узнать, как устроен мир. Многие годы он работал день и ночь, пока не состарился. И только превратившись в дряхлого старика, осознал, что то время, которое ему Создатель отпустил для пребывания на земле, он ухлопал на бессмысленное мозгокрутство: его познания о природе остались столь же ничтожными, какими были в юности. Его жизнь прошла, а он так и не узнал радости ни от путешествий, ни от любви, ни от славы, ни от богатства. Отчаявшись и прокляв себя за самонадеянность и глупость, он уже собрался выпить чашу с ядом, как объявился Мефистофель и предложил сделку. В результате нее Фауст получил на четверть века юное тело, красоту и богатство.

Новую жизнь он начал с того, что соблазнил бедную, необразованную, богобоязненную Маргариту, которой было всего четырнадцать лет. Она сирота. Брат ушел на войну, оставив под присмотром развратной и жадной Марты. К чему это привело – ты сама видела. Будь Фауст пожилым человеком или мальчишкой, его еще могла бы тронуть полудетская красота этой доверчивой простушки. А так…Что выдающемуся ученому, обладающими всеми сокровищами мира могла предложить эта провинциалочка? Фанатичное невежество, удручающую наивность, сомнительную красоту, от которой ничего не останется после появления первого младенца и безумную ревность. Конечно, для Маргариты Фауст – предел ее женских чаяний. Но он-то не Зибель от которого толку – одни цветочки. Стань Фауст ее мужем, она обрела бы все, о чем мечтала. Но каково ему – мыслителю, красавцу и богачу обзавестись подобной супругой! Кстати, Гете во второй части истории о докторе Фаусте находит своему герою подходящую подругу. Это – прекрасная Елена – дочь правителя Трои, из-за которой разразилась Троянская война. Это, конечно, легенда, но она не столь глупа, как байка о Золушке. Поверь моему житейскому опыту – «Золушка» – любимая сказка только у женщин. Любой мужчина в расцвете сил предпочтет историю о Пигмалионе. Почитай Бернарда Шоу, тогда и поймешь. Куда, как интересней превратить невежественную девчонку в изысканную даму, а после обнаружить в ней личность, обладающую настоящим характером, умом и гордостью!

– Ах, отец, отец… Как ты был прав. Судьба нашей Тани тому пример. Почитала себя Золушкой, а оказалась в роли Маргариты! «Боже, как все это ужасно!» – вслух завершила свои размышления Пазевская, но, заметив на себе удивленные взгляды дефилирующей вокруг себя публики, скорчила неприступную физиономию и важно прошествовала в зрительный зал.

Не успела Лина погрузиться в музыку, как в ложе появился Алкис. На ее счастье он оказался на редкость внимательным слушателем, так как был рад отключиться от одолевавших его проблем.

Эвелина Родионовна не ударила в грязь лицом, а сделала все, чтобы Рийден-старший получил удовольствие от посещения оперы. В начале каждого эпизода Лина подсказывала Алкису, что ему предстоит услышать: марш, вальс или хорал и он, к своему удивлению, сразу оказывался во власти знакомых ритмов. К тому же, некоторые фрагменты, вроде арии Мефистофеля или сцены Маргариты с жемчугом были ему хорошо знакомы, так как являлись неизменной частью, как правительственных, так и юбилейных концертов, на которых он вынужден был присутствовать в силу своего служебного положения. Алкис был доволен, что воспользовался приглашением Эвелины. В спектакле его многое заинтересовало: отчего партию Зибеля поет женщина, почему в роли Фауста выступают два исполнителя, и с какой стати последним действием оперы является «Вальпургиева ночь», представляющая из себя хореографическую сюиту. Лина терпеливо просвещала своего спутника. В частности объяснила, что Гуно включил в «Фауста» танцевальные номера в угоду вкусам французской публики, желающей в течении одного вечера наслаждаться и оперой, и балетом. Она же обратила внимание Рийдена на то, что в зале присутствует Кира Караева, сказав, что знаменитая руководительница «Цветов Азии», наверняка, пришла посмотреть новую редакцию «Вальпургиевой ночи», которую молодой балетмейстер театра сегодня впервые представляет на суд зрителей.

Во втором антракте возбужденный Алкис стал уговаривать Эвелину пойти в буфет выпить прохладительного. Лина отказывалась, поясняя, что брезгует пить из наспех вымытых стаканов. Тогда Ал вытащил из кейса складной походный стаканчик, протянул его своей собеседнице и сказал, что уступает ей самую чистую тару на свете – из нее он уже на протяжении восьми лет пьет только водку. Польщенная столь широким жестом, Эвелина Родионовна согласилась составить компанию своему не в меру разгоряченному спутнику.

Мише Рийдену, устроившемуся с друзьями в ложе напротив, тоже спокойно не сиделось. Утихомирился он только после того, как уговорил Ми-Ми пройти вместе с ним в буфет купить сигареты. Пока Михаил пытался через головы людей, стоящих в очереди выпросить у буфетчицы пачку «Мальборо», Миликов свысока посматривал на публику, жадно поглощающую второсортное питье и сомнительного качества бутерброды. Внезапно он замер: за угловым столиком, рассчитанным на двоих, сидела солидная пара. Седовласый худощавый мужчина в мундире полковника и элегантная темноволосая дама. Сверкая необычайно черными глазами, она успокаивала своего спутника, изредка касаясь пальцем его руки, в которой тот держал походный стаканчик наполненный прохладительным. Неожиданно мужчина смущенно засмеялся и, допив содержимое стакана, передал его своей приятельнице. Та с милой улыбкой наполнила его из бутылки, стоящей на столике, и стала неторопливо пить.

– Ты, медведь, глянь, как твой Ал охмуряет бабенку! В жизни не подумал, что он может быть столь ретивым, – прошипел Митрофан другу на ухо, жадно раскуривающему сигарету. – Посмотри, только потихоньку, и не суетись. Ты ее знаешь?

Михаил повернулся, увидел отчима с Эвелиной Родионовной и засмеялся.

– Не волнуйся, Ми-Ми. Эта черноглазка – моя теща, Танина мамаша. Кстати, твоя жена просила ей передать, чтобы она была готова через три дня переселиться к вам. Софа договорилась с Линой, что она постережет ваш дворец.

– Послушай, друг. Хочешь добрый совет? Так вот, говорю тебе как на духу: при первой возможности отправляй эту змеюку назад, к Тане и забирай мать к себе. Пусть живет с вами и ведет хозяйство. Ей эти хлопоты только на пользу. Она и так подорвала себе здоровье, провалявшись в прошлом году целый месяц на кровати с псевдоинфарктом. Ей двигаться надо, а не лежать, как бревно.

– Не пойму, при чем здесь Лина?

– При том! Если не хочешь, чтобы через полгода у тебя на шее оказалась не только дебильная жена и развратная падчерица, но и твоя привередливая мамочка, спровадь эту гадюку. Пообещай ей все, что угодно, только гони из дома. Уведет она Алкиса у твоей Фроси. У нее на физиономии написано – быть ей полковницей!

– Да зачем она Алу? Ему шестьдесят лет! Он давно недееспособен. Я понимаю. Застоявшегося коня еще может расшевелить молоденькая шлюшка. Но эта старуха?

– Ты хуже ребенка, Миша. Ты сравни эту особу с Ефросиньей Павловной, сравни! И потом, судя по браку Ала с твоей мамашей, он никогда девочек не жаловал. Когда он женился на Фросе, она тоже не отличалась свежестью. Она была яркая женщина и с характером, но отнюдь не инженю. Лучше скажи, сейчас у твоей тещи есть муж?

– Она овдовела чуть больше года назад.

– Ну вот в самый раз охмурить следующего. Небось, ее супруг был и с положением и не из бедных. И, наверняка, никакой хроники. У таких стерв мужики всегда здоровы!

– Ты прав. Ее Женя всегда был в отличной форме. Он погиб. Несчастный случай. Пожар от сигареты. Сгорел вместе с тачкой.

– А что, хорошая была тачка?

– Из отечественных самая лучшая…А ты прав. Ее Фаргин у них в автономии занимал какой-то весьма солидный пост. После его смерти Лина осталась при деньгах, да и амбиции свои не утратила. Но все равно, не представляю ее с мужиком в постели. Просто смешно!

– Вот ты подойди и посмейся! Я с удовольствием послушаю. Уверен, отчим тебя так отбреет, мало не покажется.

– И посмеюсь! Хочешь на спор? На бутылку коньяка? Да я ее так унижу, что Алкису станет не по себе. Он постесняется ее выгораживать… Да вообще, кто она такая? Пенсионерка, вдова, мать моей сумасшедшей жены и моя домработница! Пошли, Митя…

– Ты что-то сегодня уж слишком заводной. Не заболел ли? Или, может, решил тряхнуть стариной? Как в молодости, снова на травку потянуло?

– Малость курнул. Только чуть-чуть. Пойми, у мамаши появились пустые папиросы и чудесный табак, а у доченьки несколько пакетов с травкой. Можно составить букет по своему вкусу! Перестань дуться, Ми-Ми! Лучше пойдем к ним, повеселимся!

– Уже звонок, Миша. Нам пора в зал. К ним в ложу пойдем в следующем антракте. А наш спор я аннулирую. Сейчас не до него. Нам с Софой скоро надо быть в Ленинграде, договорились неделю провести у ее родителей, а с квартирой ясности нет. Вдруг твоя теща обидится на твои выходки и уедет? Для меня это катастрофа. У меня конференция, а оставить здесь жену из-за квартиры и появиться у ее предков без нее, все равно, что подписать себе смертный приговор. Мой тесть, что твоя теща. Только в кубе! Зверюга! У него такие связи, такая власть, что сметет с лица земли любого. Если слишком крупно проштрафлюсь, ищи меня на дне нашей реки, или под балконом. Комар носа не подточит – все будет выглядеть, как самоубийство.

– А не боишься, что выплывут наши дела пятнадцатилетней давности? С Полиной. Мы тогда во имя нашей дружбы ух как потрудились! Вспоминать страшно.

– Теперь все это уже миф! Басня. Нет ни улик, ни свидетелей. Ничего! Даже ничьи признания не помогут. Нет доказательств, а без них это байки человека, подлежащего лечению в моем отделении. Так что спи спокойно, наслаждайся жизнью и поаккуратней с травкой.

Прозвенел звонок, и друзья поспешно вернулись в зрительный зал. Рийден-младший не видел, что происходит на сцене. Вооружившись биноклем и укрывшись за портьерой, он не сводил глаз с противоположной ложи.

Миликов был прав: Алкис явно ухаживал за Эвелиной, хотя, возможно, сам этого и не осознавал. На какое-то мгновенье Мише показалось, что это он сам, уже немолодой, но еще сильный мужчина, оказался с эффектной, недоступной и умной дамой в темной ложе, где витает изысканный запах ее духов. И в его душе под воздействием музыки, пронизанной дьявольским торжеством чувственности над интеллектом, воскресают желания молодости, и он, словно Фауст, томиться жаждой наслаждения. Однако при мысли о законной супруге – ленивой, старой, беспрестанно ноющей вонючке, не желающей тратить ни времени, ни сил, ни денег на создание хотя бы видимости семейного очага, его просто выворачивает наизнанку.

– Я просто не в себе, – решил Михаил после того, как опустился занавес. – Это все травка…Травка, да эта чертова музыка!

В антракте он безропотно поплелся за Миликовым и Софой, отправившимися в ложу к Рийдену-старшему, чтобы поздороваться, а заодно, договориться с его свахой о ее переезде в их квартиру.

Глянув издали на Алкиса и Лину, Миша озверел от страха – он испугался, что в случае бегства отчима мать окажется на его шее, а потому решил не оставлять Ала наедине со своей тещей ни на мгновенье.

Дождавшись антракта перед началом «Вальпургевой ночи», Михаил нагло ввалился в их ложу, уселся позади и начал с умным видом перечислять недостатки спектакля, на котором они присутствовали. Уже прозвенел звонок к началу балета, а Рийден-младший все не унимался. Его сентенции раздражали Алкса, однако, он упорно молчал. Лина, заметив, что его лицо багровеет от злости, встала и, обратившись к зятю, нежно проворковала:

– Дорогой, Михаил, я целую вечность не была в театре, так что не портите мне впечатление от зрелища, по которому я истосковалась. Ну, а если хотите обсудить эту постановку, или, вообще, пофилософствовать на тему «Фауст и музыка», приглашаю после театра заглянуть на Вашу квартиру. Там, в домашней обстановке мы поговорим о Гете, о Ленау и о Бойто. О Гуно, Берлиозе и Листе. Вы так профессионально судите о музыке, что, наверняка, слышали от пианистов, исполняющих второй «Мефисто-вальс» Листа, что основная версия этого сочинения была сделана автором для оркестра. А сюжетной канвой для него послужила сцена в кабачке из «Фауста» Ленау. Я прекрасно ее помню наизусть, так что Вам прочту. Ну, а потом мы найдем аналогичную у Гете и сравним. Полагаю, получим море удовольствия!

В ложе воцарилась глубокая тишина: прекратил сопеть разъяренный Ал, с полуоткрытым ртом в красивой, почти картинной позе замер Миша. В этот момент грянула музыка и Эвелина Родионовна, удобно устроившись в кресле, уставилась на сцену. В течение всего балета ее никто не тревожил. Несколько раз краем глаза поглядывая в сторону Алкиса, Лина замечала на его суровой физиономии довольную улыбку.

– Видно, не привык старый вояка одерживать победу над пасынком на чуждой ему территории, – сделала вывод Пазевская и решила, что с этого момента в лице свата приобрела надежного союзника.

После окончания спектакля в ложу к Рийденам зашли Милковы и сообщили, что Караеву дирекция театра пригласила за кулисы, и она остается. Они предложили Алкису отвезти его вместе с Мишей домой, после чего, изобразили удовольствие и от возможности подбросить Эвелину Родионовну до квартиры ее зятя.

В тот момент, когда все собрались сесть в машину, возникло некоторое замешательство. Софья, объявив, что она самая изящная, устроилась на заднем сидении и позвала к себе Мишу и Эвелину. Ми-Ми, не желающий, чтобы его друг, находящийся в легком трансе, прижимался к его жене, объявил, что Михаилу нездоровиться, а потому его место впереди, рядом с водителем.

Не говоря ни слова, Рийден-старший забрался на заднее сидение, отодвинул немного смявшееся боа Софьи и пригласил Лину. Прошла минута и она оказалась рядом с Алкисом, судорожно прижимающим ее к себе правой рукой.

К дому Миши подкатили минут за десять. Едва Пазевская вышла их машины, как за ней вылез Ал, сказал, что зайдет посмотреть, как обстоят дела с квартирой и можно ли, не вызывая на воскресенье Колю, там управиться самим.

В этот момент задремавший Михаил почувствовал такой пинок Митрофана, что проснулся и, ничего не понимая, заморгал.

– Идиот! Пригласи и нас взглянуть на твою хату! Клянусь, сегодня решается судьба твоей мамочки! – проскрипел Ми-Ми.

– Отстань, дорогой! – проворчал Миша. – Пусть старики порезвятся… Чаек попьют, да лясы поточат. Алкису легче залететь под пули, чем в кровать к бабе.

– Тебе решать, дружок! Только после этого не проси выручать. Эту змею я к себе в отделение не возьму. Она у нас в городе не прописана!

Пазевская и Рийден-старший поднимались по лестнице, не произнося ни слова, но едва вошли в квартиру, как Алкис решительно взял Лину за руку и, глядя ей в глаза, спросил:

– Вы на меня не очень рассердитесь, если я останусь? До утра…

Эвилина Родионовна долго молчала, потом тихо ответила:

– Вы очень смелый человек, Ал… Я – ужасная женщина, и потом у меня отвратительное чувство юмора. Мне бывает смешно в самый неподходящий момент. Поверьте, многих это убивает. Боюсь, Вы пожалеете о своем предложении.

– Но Вы не против?

– Я не против. Но я предупредила. Кстати, не приедет ли сюда через пару часов Миша, чтобы разбить вдребезги Ваши потуги на независимость?

– Я это улажу. Николаю поручу позвонить домой. Скажет, что разыскал меня и увез по срочному делу. А насчет Вашего чувства юмора… Честно говоря, я человек простоватый. Предпочитаю шутки грубые, солдатские, так что Ваши тонкие подковырки меня не очень-то и поранят. Я не рафинированный интеллектуал, у меня от таких булавочных уколов удара не будет. Я такое в жизни повидал, что нужно светопреставление, чтобы сбить меня с ног. И потом, – чуточку смущаясь, продолжал гость – ты, Лина не волнуйся, тебе со мной плохо не будет. Я не старый заржавленный танк. Поверь, у нас в Союзе в любой точке всегда находятся сердобольные медички, готовые порадовать преуспевающего офицера.

На рассвете, напоив и накормив довольного, распевающего во все горло военные марши, Алкиса, Эвелина подошла к зеркалу. Она долго стояла растерянная и потрясенная. Глядя на свое отражение, она с удивлением твердила?

– Неужто тебе, крашенная грымза, в этой жизни еще светит что-то хорошее? И это после всех твоих несчастий! Видно, сам Создатель смилостивился над тобой, раз послал такого классного мужика. И, главное, не на одну ночь. Этот седой мустанг заявил, что будет заезжать ко мне, пока я буду жить у Миликовых, а после решит, как нам дальше встречаться. Обещал, что после моего возвращения домой, приедет к нам. Оформит длительную командировку и остановится у меня. По-родственному!

Эвелина Родионовна была столь взволнована неожиданным поворотом в своей жизни, что решила немного успокоиться, занявшись привычной работой.

Она вымыла посуду, оставшуюся после их позднего ужина и раннего завтрака, сложила диван в комнате зятя, на котором провела ночь с Алкисом, убрала фужеры и выбросила в мусорное ведро пустую бутылку из-под шампанского – ее накануне она купила в надежде распить с Загориной после похода в театр. Потом заменила полотенце в ванной, оставшееся сырым, после его купания. Только приведя квартиру в порядок, Эвелина отправилась отдыхать в свою комнату.

7

Разбудил Лину резкий стук захлопывающейся двери. Накинув халат и чуть тронув расческой спутанные кудри, она вышла в прихожую. Перед ней, словно два голодных охотничьих пса со свирепыми оскалами, что должно было означать любезные улыбки, стояли Рйден-младший и Миликов.

– Сейчас упекут в психушку, в инсулиновую палату, как Таню! – мелькнуло в голове у Пазевской и она, скорчив удивленную физиономию, предложила гостям раздеться.

– Хорошо, нет следов бурной ночи, а то убили бы на месте, потом сказали, что застали хладный труп, а вину свалили на Алкиса. Везде же остались его отпечатки пальцев, – стучало в голове у Эвелины.

Михаил с удивлением обходил преобразившийся дом. В бывшей гостиной он обнаружил мебель, что стояла в его кабинете, телевизор, раскладывающийся диван, на котором прежде спала Валя и тумбу с торшером, внутри которой были полки, освещаемые лампочкой. Удовлетворенно хмыкнув, он вошел в комнату, предназначавшуюся Вале. Оглядевшись, проворчал: – Можно подумать, что здесь будет жить толковая и порядочная ученица, – и вышел на лоджию.

– Ба! Да здесь в любое время года можно собираться! Даже сейчас. С электрокамином тепло и уютно. Хотя тесновато. Стол великоват. Но это не страшно. Главное, чтобы на столе не было пусто, а на стулья мы уж сядем. Не толстяки. А мать можно будет сажать на торец, рядом с печкой.

Миликов тоже бродил по дому слегка ошарашенный увиденным, однако самообладание не терял. Лина видела, как он рыскает по углам, и догадывалась, что он ищет в квартире следы пребывания Алкиса. Лина бодро «чирикала» с зятем, когда их разговор прервал Митя, злобно прошипев:

– А с кем это вы, Эвелина Родионовна недавно распивали шампанское? Неужто в одиночестве? Глазам не верю. Солидная дама, в возрасте, а прикончили бутылку в одночасье. И это было вчера! В ней на донышке еще несколько капель осталось? Может, отдалим на экспертизу? Как посмотрите, если попросим Ал Степановича снять отпечатки?

Не будь у Эвелины опыта, приобретенного во время концертных выступлений, когда в любой момент надо быть готовой к тому, что в зрительном зале неожиданно погаснет свет, или у кого-то из слушателей упадет сумка, она бы растерялась. Но у Лины был такой опыт. Она удивленно посмотрела на бесцеремонного гостя, вытащившего из помойного ведра бутылку только ради того, чтобы ее уличить, и благодушно ответила, что собиралась пойти в театр с приятельницей. Накануне выхода они посидели и выпили, но после этого у подруги так разболелась голова, что она предпочла вернуться к собственному телевизору.

– Кстати, у меня в сумочке до сих пор лежит ее неиспользованный билет. К сожалению, я поступила непрактично. Мне и в голову не пришло его загнать. Могу предъявить!

В этот момент Пазевская сладко, почти приторно улыбалась. Неожиданно для себя ее озарило, и она разразилась достаточно жесткой тирадой:

– Я понимаю Вашу озабоченность, Митрофан Алексеевич. Вы опасаетесь, что в Ваше отсутствие я стану приглашать к Вам на квартиру подозрительную публику. По-моему, эту тему стоит закрыть прямо сейчас. Я согласилась выручить Вашу супругу только потому, что чувствую себя ей обязанной: Софья организовала усиленное питание моей дочери, когда та была в больнице. Однако сейчас, познакомившись с Вами поближе, я поняла, что должна уберечь себя от всяких инсинуаций и проверок с привлечением дактилоскопии. Посему послезавтра я отправляюсь домой. Уверена, за двое суток Вы найдете женщину, которой сможете безбоязненно вручить ключи от Ваших апартаментов.

Миша, увидев какое неприятное впечатление на друга, взявшегося ему помочь, произвели слава Эвелины Родионовны, решил свести на нет возникший конфликт. Он тут же стал уверять, будто полностью доверяет теще. А после сделал ей комплимент, заявив, что она прекрасный дизайнер, ибо в короткий срок и с минимальными затратами сумела превратить его грязную берлогу в райский уголок. В своем льстивом рвении он дошел до того, что высказал утверждение, будто под ее влиянием даже Валя немного присмирела. Лина с расширенными от гнева зрачками, нежно улыбнулась и ответила:

– У девочки сейчас самый опасный возраст, за ней нужен глаз да глаз. Сами понимаете, может случиться беда. Не приведи Господи, пойдет по рукам или, что еще страшнее, пристрастится к наркотикам! Через несколько месяцев Валентина получит паспорт. Как я понимаю, тогда мера ее ответственности за все проступки перед законом станет на порядок выше!

Подобное заявление вывело Михаила из душевного равновесия. Он судорожно нащупал в кармане пачку набитых им папирос с взрывоопасным ингредиентом, который обнаружил в шкафу среди Валиных коробок с карандашами, ручками и красками. Мужчины переглянулись, поняли друг друга и стали наперебой рассыпаться перед Пазевской в любезностях. К радости Миликова, Лина смягчилась и пообещала появиться у него на квартире за час до их отъезда в аэропорт.

Закончив в мажоре столь неприятно начатую беседу, Эвелина Родионовна удалилась в свою комнату, предоставив друзьям обживать обновленные апартаменты. Немного отдохнув, она позвонила племяннице и сообщила, что появится у нее после полудня.

Прошел немного времени, и Лина ушла из дома, прихватив с собой подарок для Марины и пакет, в котором лежала копию дневника Вали. Она была уверенна, что немного подвыпив, мужчины начнут рыться в ее вещах. Чтобы их обезоружить окончательно, Эвелина оставила свою театральную сумочку в прихожей на полке: там в кармашке лежали два билета в оперу, один из которых не был использован. Понимая, что ей в этот раз повезло, так как мушкетеры не стали ее обыскивать, Пазевская решила приступить к активным действиям. Первое, что она сделала, так это позвонила Рийдену-старшему.

… Алкис взял трубку, услышал знакомый голос, и, не вступая в объяснения, сказал, что через час будет у входа в гостиницу «Интурист».

– Старый конспиратор! – засмеялась Лина, и с легким сердцем поехала на вокзал, чтобы спрятать свое сокровище в одной из ячеек камеры хранения.

У “Интуриста” Алкис Степанович появился, как и обещал, ровно через час после их разговора. Но на этот раз он был в штатском, поэтому выглядел несколько непривычно.

– Я вчера в театр приехал сразу после работы, вот и оказался там в мундире, – оправдывался старый вояка, – а сейчас, как видишь, решил исправиться. Как тебе мой вид? Не слишком нелепо я смотрюсь?

– Да брось кокетничать! Если когда-нибудь окажешься в отставке, можешь не комплексовать. Немого денег – и любая молодка будет твоей до гроба.

– Понятно, до моего гроба. И когда это случится? Через год после нашей встречи, или еще раньше?

– А ты предпочел бы сам заездить ее до смерти в первый же месяц? Ну, это уж слишком. Это у тебя со мной такое может приключиться. Но с ними и не надейся. Так тебя загоняют, что взмолишься! Ладно, Ал, это все юмор. Давай поговорим серьезно.

– Ну, нет! В кое веки со мной женщина, которая мне по душе, и я должен решать с ней дела в сквере на скамейке? За кого ты меня принимаешь? За мальчишку? Пойдем в ресторан, посидим и там поговорим. Сейчас там пусто, тихо и никто не помешает.

К радости Эвелины Родионовны удостоверение Рийдена совершало почти такие же чудеса, как лампа Аладдина, поэтому не прошло и четверти часа, как они оказались в ресторане за столиком у окна, на котором стояли закуски, бутылки с прохладительным и графинчик с коньяком. Только выпив по рюмочке и немного закусив, Ал вопросительно взглянул на свою спутницу. Он был уверен, что она вызвала его только для того, чтобы воочию убедиться в прочности их взаимоотношений, а посему не спешил с объяснениями. Однако, услышав об обыске, учиненном Миликовым в доме, где он ночевал и о намеке на идентификацию отпечатков пальцев личности, посещавшей Лину, пришел в ярость. Когда же Эвелина рассказала о том, что, переведя разговор на тему наркотиков, так напугала незваных гостей, что они от угроз в ее адрес перешли к откровенному подхалимажу, у Рийдена окончательно пропал аппетит.

– Полагаешь, Михаил вор и наркоман?

– Не знаю, Ал. Лучше ответь, захотел бы Миша подзаработать на продаже наркоты? Миликов, наверняка, мог бы все реализовать не зарисовываясь. Мало ли наркоманок проходит через его руки? Другое дело трофей. Думаю, при желании Митрофан уже давно мог приобрести подобную игрушку. Это гораздо дешевле, чем украшения его жены. Полагаю, ты обратил внимание на ее фантастические бриллианты, оправленные в платину? Могу поклясться, это антиквариат!

– Скажи мне, Лина, ты – человек их круга, поэтому лучше меня понимаешь их выкрутасы, откуда у Ми-Ми такой повышенный интерес к жизни Михаила? Митя был рядом с ним и тогда, когда погибла Поля и теперь, когда приключилось это ужасное несчастье с Таней. Как думаешь, что за этим стоит?

– Все, что я скажу, Алкис, тебе не понравится. Опять обвинишь меня во всех смертных грехах.

– Я постараюсь понять, Лина. Наступило время, когда я захотел увидеть вещи в их подлинном свете. У меня еще много иллюзий. К сожалению, я неисправимый романтик, а ты. Ты, как рентген. Твой диагноз, зачастую, просто ужасен. Но он гораздо ближе к истине, чем мой.

– Я полагаю, у Миликова замашки садиста. У него аналитический ум, и он устроил свою жизнь так, как только можно мечтать. И вот теперь с холодным любопытством наблюдает за всем, что приключается с его друзьями, изредка подталкивая события в интересную для него, как психиатра, сторону. Наверняка, в фашистских лагерях были такие эскулапы. Я имею в виду тех, кто ставил опыты над людьми. Полагаю, с результатами их деятельности ты сталкивался во время войны.

– Завтра к вечеру я о Миликове буду знать все. И если ты права, клянусь, проси все, что захочешь!

– А не боишься, что послезавтра окажешься не у дел? Убеждена, он обслуживает самую верхушку и о твоем пристальном внимании к его персоне через полчаса после запроса будет известно там, где ты и не предполагаешь. Прошу тебя, ты столько лет бездействовал, повремени еще пару недель. Лучше последи за своими домочадцами и смени код на сейфе. Ключи прятать уже поздно.

– Думаешь, Митя обслуживает самый верх?

– Конечно. Могу привести факты. К примеру, он избавляет Караеву от суперблатных, но уже вышедших в тираж танцовщиц. И делает это весьма деликатным образом. Он просто находит им мужей из числа солидных, обеспеченных мужчин, у которых возникают проблемы в семейной жизни. Выбирает из тех, кто обращается к нему за советом, как к сексопатологу. При желании, могу узнать фамилии четырех таких «фуэте», что он пристроил за последние пару лет. Ты даже сам можешь спросить об этом Софу. Она очень гордится супругом, которому удалось вернуть к активной жизни мужчин, которым за пятьдесят. Ну, а если выяснишь, кто протежировал этим дамам, пока они были в труппе, выйдешь на тех,кто за Миликова тебе горло перегрызет. И учти, среди прочих особ, оберегающих покой Ми-Ми, Караева окажется в числе первых. Не считая, конечно, Коняева, который пристроил свою великовозрастную доченьку только благодаря Миликову. Полагаю, личная жизнь Бориса тоже интересует Митю с профессиональной точки зрения.

– Я не согласен с тобой, Лина! В корне не согласен! Я считаю Мишу, Митю и Борю мушкетерами, решившими еще в отрочестве покорить мир. На стороне они могут вести себя как угодно, но друг за друга пойдут в огонь и в воду. И сейчас эта компания в самой силе. Ты права в главном. Если кто-нибудь хоть пальцем тронет одного из них, его раздавят. Только вообрази, какие у них связи? Теперь они могут все. Захотят – вознесут, а невзлюбят, так прикончат.

– Как Полину? – поинтересовалась Эвелина Родионовна.

– При чем здесь Поля? Она погибла дома, когда была одна. Наглоталась транквилизаторов, потом выпила, а после полезла за чем-то на стеллаж. Ножки у нижней полки подломились, и вся эта махина обрушилась на нее… Полки разлетелись. Стекла вдребезги. Тома энциклопедии в клочья. Ее нашли утром под грудой битого стекла. Лицо в глубоких порезах. Всюду кровь.

– Бедная женщина. Какая мучительная смерть. Ее, наверняка, можно было спасти, окажись кто-то рядом.

– Нет… У нее была тяжелейшая травма головы, и потом, кусок стекла попал в сонную артерию… Не смотри на меня так! Лина! Миша в тот вечер был в нашем доме. Помимо Фроси есть и другие свидетели.

– Я вопросов не задаю, Ал. Я все понимаю. Ты, как обычно, был за тридевять земель, Ефросинья Павловна находилась с сыном, а его друзья– мушкетеры где-то обсуждали чью-то диссертацию. Соседи, что живут за стенкой уезжали, а те, что находятся этажом ниже, слышали грохот, но посреди ночи постеснялись проявить любопытство.

– Все так и было. Мои коллеги проверяли, опрашивали всех, кто живет в подъезде и в доме напротив. Никто к Полине в тот вечер не приходил, никто в ее квартиру не лез через балкон.

– Алкис, я же сказала, что вопросов не задаю. Алиби у всех железное… Но я знаю, кто это сделал и почему. И не оттого, что я ясновидящая, а просто потому, что хочу это знать. А ты не в курсе только потому, что тебе нравится быть слепым и глухим. Но я тебя не виню. Ты защищаешь свою семью. Не мне тебя осуждать. Я сама такая же. Приехала только для того, чтобы дочь изъять из вашей компании. Она робкая мышка. Куда ей якшаться с такими тиграми, как вы! Да хоть в лепешку разобьется, работая и угождая вам, ее все равно прикончат. Даже я против вашей братии бессильна. Проведу здесь две недели, соберу компромат на друзей моего зятя и уеду. Этот материал будет нашим с Таней щитом против той махины, которая охраняет Рийдена-младшего.

– Ты хочешь сказать, будто знаешь, как все произошло?

– Точно не знаю, но представить себе могу. Полагаю, моя версия очень близка к истине. Могу догадаться. У меня мозги устроены так же, как и у них.

– Ну так расскажи, поделись…Уж это-то я смогу проверить.

– Через столько лет? Да я уверена, что сообщники этого преступления давно нейтрализованы.

– Может, все-таки выложишь свою версию?

– Предупреждаю, у меня мало фактов. В основном, опираюсь на воображение и на личный опыт. Так вот. У Полины был роман с высоким, стройным, красивым блондином. Его имя Валентин Ассовский. Он после окончания Архитектурного института в Москве получил сюда назначение на работу. Здесь он находился в течение положенных ему по закону трех лет и развлекался, как мог. В числе прочих, у него был роман с пылкой, рыжеволосой и раскованной чертежницей Сифаевой. Даю справку. Фамилия, адрес и номер телефона Ассовского записаны красным фломастером на обратной стороне свадебной фотографии Миши чужим почерком. Ее я обнаружила в его тайнике. Там стоит число, когда координаты этого парня были доставлены твоему пасынку. Это было за несколько месяцев до гибели его жены. Я делаю вывод, что Поля забеременела от Ассовского, тот отказался на ней жениться, и тогда эта дама соблазнила интеллигентного, богатенького и закомплексованного Рийдена-младшего. После нескольких встреч она сказала, что он отец ее будущего малыша. Месяцев через семь у нее родилась дочь. Пока девочка была крошкой, все было шито-крыто. Но к годику уже стало видно, что она существо другой породы. Вояке Алкису такое и в голову не могло прийти. Другое дело Ми-Ми. У него на такие дела нюх, как у собаки. Он рассказал об этом Борису, ну а тот вообще женоненавистник. Его реакция предсказуема. Короче, они взяли в оборот друга, надавили на него, и он решил развестись. Полина, наверняка, потребовала, чтобы квартира осталась за ней. Вот тут у меня заминка. Подскажи, что было дальше?

– Все правильно. Когда Вале минул год, Миша решил расстаться с Полей, но мне не объяснил из-за чего. Наплел, что у них разный коэффициент интеллекта. Я тогда пригласил друзей Миши, надеялся, что они уговорят его не разводиться, не оставлять малышку без отца. Говорил, что они сами на себе испытали безотцовщину. Хорошо помню тот вечер. Борис предложил не мирить их, а помочь разъехаться. Он считал, что надо привести в порядок квартиру Миши, утеплить лоджию и выложить плиткой балкон. Сказал, что тогда ее можно будет разменять на две двушки в менее престижном районе. На том и порешили. Пока Михаил делал ремонт, Поля с дочкой жила у нас. А когда все закончили, сын остался с нами, а невестка с Валей переехали туда. Я стал искать желающих совершить подобный обмен.

– Ну вот и славненько. Теперь все детали стали на свои места. Представляю, как Фрося изводила Полину, пока она жила у вас с младенцем, прижитым на стороне. Поля психовала, и тут добрым ангелом явился Миликов. Он посадил молодую женщину на транквилизаторы, благо, она уже не кормила свое дитя. Ну вот и добрались до развязки. Не знаю, куда смотрели следователи, но между квартирами Миши и Гаврилихи – той, что жила через стенку, во время ремонта мушкетеры заменили перегородку, которая является общей стенкой шкафов на их балконах. Вместо монолита из металла они поставили два пластиковых щита, один их которых двигается так же, как дверь в железнодорожном вагоне. Для этого в полу и на потолке сделаны соответствующие желобки. Они до сих пор видны невооруженным глазом… Я продолжаю, Ал! Наверняка, друзья дали Гаврилихе денег, предложив ей вместе с внучкой поехать в гости к дочери в Краснодар. Копию ключа от входной двери, полагаю, они сделали без ее ведома. А дальше, дело пустяковое. Что стоит под вечер незаметно зайти в соседний подъезд, подняться на четвертый этаж, дождаться ночи и в темноте перейти на балкон Поли. Если она дремала под действием транквилизатора, разбудить, сказать, будто вошли в дом, воспользовавшись ключом Миши и объявить, что пришли помирить ее с мужем. Выпили за счастливую жизнь, а дальше… Я, полагаю, ты можешь все представить лучше меня. Ты повидал столько, что все мои домыслы по сравнению с этим детский лепет… Скажи, а передние ножки у нижней полки не были подпилены? Сам понимаешь, как просто попросить подвыпившую хозяйку достать с верхней полки стеллажа альбом с фотографиями или поваренную книгу. Ну, а пока она роется там с поднятыми руками, выбить передние ножки… Скажи, а сколько полок было составлено в стеллаж?

– Как обычно, шесть. Три из них починили. Их ты и подвесила над письменным столом Валентины. Остальные стоят в шкафу на балконе. Их собрали по досточкам. Они были все в крови. Поэтому их убрали с глаз подальше. Раньше в том шкафу стояла кухонная тумба без ножек… Действительно, как все просто. Отодвигаешь щит, перелезаешь через тумбу, и все шито-крыто. Пазов в полу не видно, потолок тоже закрыт – прямо под ним полка с барахлом… Крышу дома мои ребята осмотрели очень тщательно, но никому не пришло в голову демонтировать стенной шкаф. А дело сделано чисто. Ну, прошли двое скромно одетых мужчин в соседний подъезд, ночью проникли через стенной шкаф в квартиру Поли, а потом ушли тем же путем. Фужеры за собой помыли, отпечатки стерли…

– Самое страшное, что все участники этого преступления убеждены в своей правоте: Ми-Ми спас друга от шлюхи-жены, претендующей на его квартиру. Борис отомстил за поруганное мужское достоинство. Фрося продемонстрировала мушкетерам силу всепоглощающей материнской любви. Полагаю, Миша тоже был убежден, что ребенку не нужна такая мать, как Поля.

– Так ты хочешь сказать, что мушкетеры все спланировали заранее от раздвижной стенки в шкафу до подпиленных ножек нижней полки стеллажа?

– Естественно. А ты подсобил им, когда они заметали следы. Разве не ты помог вдове Гордиенко обменять ее домик в Сергеевке на квартиру смежную с квартирой Миши? Ольга, что теперь там живет, рассказала, что Гавриловы – люди очень бедные, но отвалили ей за хату мешок денег! Откуда они его взяли?

– Да, вспоминаю. Именно Михаил попросил меня помочь бедной соседке с внучкой перебраться в пригород. Я в тот период подыскивал размен для него самого, и ко мне обращались все, у кого возникали подобные проблемы. Я тогда, действительно, помог вдове Гордиенко…Я знал, что она переехала в тот же дом, но никогда не интересовался в какую именно квартиру.

Разговор между Пазевской и Рийденом-старшим расстроил обоих. Алкис почувствовал себя отвратительно. Ему показалось, будто он способствовал сокрытию фактов, связанных с убийством Полины, в котором замешан его пасынок. Ко всему, его мучило воображение. Алу рисовались картины страшных преступлений, которые Миша сможет совершить, воспользовавшись его пистолетом. Эвелина тоже сидела мрачнее тучи. Она соображала, какой ей надо набрать компромат на трех мерзавцев со связями, стоящих друг за друга стеной, чтобы защитить дочь, с которой они могут расправиться так же безнаказанно, как это уже сделали с Сифаевой. Отчужденные и одинокие Лина и Алкис сидели друг против друга, понимая, что обсуждение убийства, совершенного почти пятнадцать лет тому назад, воздвигло между ними непреодолимую стену. Молчание длилось долго. Эвелина, нехотя поковыряв вилкой остывшую еду, отодвинула тарелку.

– Ал, ты мне очень дорог, но я понимаю, случись с Таней что-то подобное, ты поднимешь всех на ноги, чтобы защитить Мишу и Фросю. Они – твоя семья и этим все сказано. Одно прошу, пока я не уеду, не спугни Митю и Борю, не мешай мне хотя бы от них найти защиту для моей дочери. И не лезь с расспросами к Ольге Гордиенко. Она убирает наш подъезд, а едва я перееду к Миликовым, в доме окажется Ефросинья Павловна. Уверена, Ольга тут же побежит к ней обсуждать твой визит. В тот же вечер тесть Агина будет в курсе, и обратится с жалобой на твою прыть к кому-нибудь их первых лиц…Не можешь сидеть спокойно, поезжай прямо в Сергеевку, спроси дом погибшего следователя. Тебе его любой мальчишка покажет. Думаю, за плитку шоколада ты у соседей Гавриловых о них все и узнаешь. А на желобки, что в стенном шкафу на балконе в квартире твоего пасынка, можешь полюбоваться прямо сейчас. Наверняка, Миша вместе с Ми-Ми после пьянки ковыряются в моих чемоданах. Ищут что-нибудь такое, чтобы подтвердило нашу близость. Видел бы ты их лица, когда они заявились. Даже не позвонили в дверь. Открыли и предстали, как статуи командора. Я не из робкого десятка, а перепугалась не на шутку. Если они убедятся, что мы встречались, Митя прикончит меня. Поверь, я знаю, насколько может быть опасен опытный врач. Главное, что все члены этой компании будут считать себя героями, стоящими на страже интересов семьи друга. Лучше, если бы они были, как все. Тогда их можно было бы стравить друг с другом. А так… Боюсь, эти мушкетеры когда-нибудь меня казнят, как леди Винтер.

– У тебя просто разыгралось воображение, дорогая! – участливо произнес Алкис.

– Возможно. Но они уже дважды совершали идеальные убийства! Моя сестра вырвала Таню из их рук, когда она была уже абсолютно недееспособна. Не представляю, что было бы с ней, если бы я умерла… Существовала бы, как безмозглый кусок мяса, у нас в дурдоме, а Ирочка носила бы ей передачи.

Эвелина Родионовна, тяжко вздыхая, вытащила из пакета косметичку, легонько коснулась расческой волос, подкрасила светлой помадой губы и тихо сказала:

– Не провожай меня, Алкис. Спасибо за внимание. Я этого не забуду. Ты – чудесный человек, береги себя. Если будет туго – звони. Чем смогу, тем и помогу. И не терзайся так. Все равно убийство Полины не смогли бы раскрыть. У всех алиби. Уверена, отпечатков не было и в квартире Гавриловой. А наличие двери объяснили бы совсем просто. Сказали бы, что уговорили Мишу помириться с женой и договорились с соседкой, что та будет нянчить малышку, а проход сделали, чтобы старуха не бегала с четвертого этажа одного подъезда не четвертый другого. Наврали бы, будто Миша с примирением тянул в надежде, что жена сама придет к нему с повинной.

– Я все-таки провожу тебя, Лина. Вряд ли все произошло так, как ты тут нафантазировала. Хотя все это так похоже на правду, что я и возразить не могу. Главное, ты убедила меня, что смерть Поли не несчастный случай, а убийство.

– Пойми, Ал! Виновники этого преступления на свободе. За прошедшие годы они обросли такими связями, что до них не дотянешься. К тому же мушкетеры не остановились, а просто сменили методы. Они чувствуют свою безнаказанность. Ал, дорогой, у тебя две невестки и обе их жертвы!

Уже садясь в такси, которое Рийден остановил для Эвелины, она ему прошептала:

– Уходи от них, Ал! Официально ты был свободен уже тогда, когда погибла Сифаева. Уходи…Я не о себе пекусь. Втянут они тебя в такую грязь, что сам себе опротивеешь!

– Спасибо, Лина за заботу. Я тебе позвоню, не возражаешь?

– Не теперь, Ал, позже. Вот закончу свои дела, тогда и поговорим. Прощай, дорогой.

Эвелина Родионовна поехала к Марине, а Алкис Степанович долго стоял у дороги, не зная, в какую сторону ему податься. Он думал о странной фантазерке с горящими черными глазами, которая ему описала нераскрытое убийство с такими подробностями, будто сама его задумала.

– Может она ясновидящая? – подумал Алкис и решительным шагом направился на квартиру пасынка.

8

– А, папуля! С добрым утречком! Вот так-так! Неужто вчера позабыл здесь что-то важное? – были первые слова слегка накурившегося Миши.

– Да, сынок. Не успел разглядеть, прочно ли висят полки над письменным столом Вали… Только приземлился, решил охмурить даму, а заодно проверить, как там вбиты гвозди, как вызвали по срочному делу. Что поделаешь, деньги, что я приношу твоей матери, приходится отрабатывать… Кстати, ты никогда не задавал себе вопрос, почему эта квартира записана на Фросю?

Подошел немного захмелевший Митя и, не заметив побледневшего лица друга, с вальяжным видом изрек:

– Естественно, позаботились о себе, родном! Вот и у меня все записано на Софью. Мало ли что может случиться? Вдруг придут Ваши коллеги, начнут совать нос в мои дела. А я им документики на стол. Беден, как студент. Ничего не нажил. Все, что есть – подарочки жене от всемогущего папаши.

– Очень мудро, Митя. Но у меня совсем другая история. Как-нибудь расскажу. А сейчас, молодые люди, сделайте мне чашечку кофе, а я пока осмотрюсь. Надеюсь, сынок, ты понимаешь, что я здесь не посторонний. Пришлось хорошенько потрудиться, прежде чем заполучить эту хату для твоей беременной супруги. Да, а скажи, в кого это наша Валечка такая ослепительная блондинка? Я еще не забыл, как тебя повергла в шок Полина, когда мы тут отмечали ее именины. И надо же было ей объявить, будто малышка мастью пошла в деда. Как же ты не сказал жене, что я тебе отчим. Гости то все знали об этом. Неловко получилось. Не помню, кто тогда на кухне Полю отчитывал…То ли Фрося, то ли ты сам. Кажется, после этого у вас начались ссоры. Как это ты мне тогда объяснил их причину… Да, вспомнил! Несовпадение коэффициента интеллекта…

– Что-то Вы сегодня на себя не похожи, Ал Степанович, – прошипел Миликов. – Неужели “Фауст” совершил переворот в Вашем мировоззрении? А может, общество этой черноглазой провинциалки на Вас так подействовало?

– Нет, нет, друзья. К сожалению, у меня возникли серьезные проблемы по работе. Я ведь вчера был в театре не просто так.

– Да уж! В жизни не поверю, что ты можешь целый вечер провести в опере ради удовольствия, – съязвил, пришедший в себя Михаил. – Наверняка, это дело рук нашей домработницы!

– Она, конечно, скрасила мне пребывание в театре, врать не стану, – с расстановкой произнес Алкис, – но пошел я туда по делу. Понимаешь, сынок, у нас стало известно, что в город поступила партия наркотиков. Их распространяет кто-то их представителей нашей интеллигенции. Снабжает старших школьников и студенчество. Так вот сидел я и наблюдал за залом. Смотрел, не появились ли в городе те, кого мы когда-то подозревали в причастности к подобным делам. А ты, Миша, не наблюдал ли отклонения в поведении своих студентов? У тебя же на семинарах они все на виду.

Необычная бледность сына не укрылась от внимательного взгляда Алкиса, и он с ужасом подумал, что попал в цель, выстрелив, практически, наугад. Глянув на холеное, спокойное лицо Миликова, Алкис Степанович вспомнил, как его охарактеризовала Эвелина, и у него засосало под ложечкой.

– Она права. Этот может все. Для него запретов не существует. Такой, не поморщившись, подсадит глупую девчонку на иглу, и, не дрогнув, прикончит неугодную ему женщину. Этот хлыщ считает себя неуязвимым. Совершенно безмятежен. Полагает, что чисто работает. Убедил себя, будто он гений в стране дебилов. К несчастью, он близок к истине: не раскрыли же мы убийство Полины! Я ведь помню, в отчете наш эксперт указал, что передние ножки нижней полки стеллажа были плохо привинчены. Тогда сделали вывод, что пострадать мог любой. К сожалению, никто не принял во внимание, что после ремонта в доме проживала только Полина с дочкой. Но ее она постоянно держала в манеже.

– Не возражаете, молодые люди, если я вас покину. Хочется выпить кофе в тишине. Посижу в бывшей спальне, – устало произнес Алкис. – Я озабочен, не хочу вам портить настроение своей воркотней. А вы продолжайте отмечать новоселье. Как я вчера углядел, Эвелина Родионовна всем оборудовала по гнездышку. Предусмотрела все, даже место для общения. Действительно, как приятно на ночь глядя всей семьей собраться у камина. Кстати, она просила меня достать для лоджии навесную полку и маленький телевизор. Сказала, это позволит вам не скучать во время вечерних посиделок.

– А еще что изрекла мудрая теща нашего Миши? – с кислой усмешкой поинтересовался Миликов.

– Она мне объявила, что через пару дней переберется к Вам, Митя, а когда вы возвратитесь, вернется домой выхаживать дочь. Таню на некоторое время выписывают из больницы. Лина полагает, что ей она будет полезнее, чем нам.

– Но мама не захочет перебраться сюда. Она устала, мы ее утомили.

– Миша, мы все взрослые люди. Разберемся уж как-нибудь сами. Скорее всего, на будущей неделе я уеду, так что вы останетесь втроем. Не велика забота здоровой женщине, которой нет и шестидесяти подкормить любимого сына и дорогую внучку.

– Ал Степанович прав, – вмешался Ми-Ми. – Твоей матушке эта суета только на пользу. К тому же теперь здесь приятно находиться. А сменить обстановку ей не вредно. Перевезете большой телевизор, установите в ее комнате, и порядок!

– Согласен, Митя, это очень разумный довод! – одобрил Алкис и, взяв чашку с горячим кофе, направился туда, где все это время располагалась Эвелина. Войдя в комнату, он чуть не расплескал кофе, споткнувшись о чемоданы с наспех заткнутыми в них вещами.

– Ах, Лина, Лина…И тут ты оказалась права, – с горечью подумал он, аккуратно поставил чашку на трюмо и, бесшумно открыв дверь на балкон, вышел.

Пахло талым снегом. Домашние шлепанцы Ала заскользили по мокрой плитке, и он ухватился за перила. Алкис глубоко вздохнул, распахнул дверцу стенного шкафа и нагнулся.

– Так и есть. Все ясно, как божий день. Пазы в деревянном полу. Тогда их не было видно – стояла тумба без ножек. К тому же перегородка состоит из щитов. Но на них нет роликов. Может, рассчитывали на одноразовое использование? Тогда точно, нестандартное решение. Допью кофе, возьму машину и в Сергеевку. Сейчас только полдень. Воскресенье. Уж кого-нибудь из соседей Гавриловых я отыщу.

… Не прошло и часа, как Рийден-старший уже стучался в дом участкового Сергеевки. За несколько минут Алкис Степанович узнал от хозяина про эту семью то, что Ольга по-соседски рассказала Эвелине при их первой встрече. Однако выводы Ал сделал совершенно другие. Он решил, что Гавриловы не причастны к гибели Полины. К тому же он прекрасно помнил – при расследовании было установлено, что Гаврилиха увозила внучку к матери в Краснодар. Рийден-старший полагал, что Лина ошиблась и ее мысли об убийстве Сифаевой, организованном его пасынком и компанией с таким холодным расчетом – всего лишь гипотеза дамы с воображением. Сидя за рулем, Алкис с надеждой думал, что не было никакого преступления, и Поля погибла случайно, а мушкетеры сделали проход между квартирами, так как действительно надеялись помирить молодых и хотели, чтобы у них все было по-хорошему: Полина вышла бы на работу, а соседка– пенсионерка присматривала за малышкой, не бегая из подъезда в подъезд.

В отличном настроении Алкис Степанович вернулся домой. Чмокнув в щеку недовольную, неряшливо одетую жену, он прошел в кабинет и позвонил племяннице Пазевской. Ему не терпелось пообщаться с Эвелиной, и он решил, что поводом для этого будут его впечатления от поездки в Сергеевку.

Марина, поднявшая трубку, позвала к телефону Лину, расположившуюся в ее спальне на отдых. Эвелина Родионовна не обрадовалась звонку Алкиса. Она хотела хотя бы на время прервать их общение – для нее это был единственный способ оградить себя от ситуации, вопреки ожиданиям, растревожившим ее душу. Однако, услышав подробный пересказ беседы своего друга с участковым Сергеевки, она задумалась – одна неотвязная мысль не давала покоя ей уже несколько дней. Поэтому, прервав разглагольствования Ала по поводу ее неуемной фантазии, она спросила:

– Прошу, сделай одолжение. В большой папке с фотографиями, той, что я отправила к вам, когда приступила к уборке у Миши, есть один снимок. Он старый. На нем Таня вместе с Софой, тогда еще довольно пухленькой. Они вытаскивают из багажника машины какую-то снедь. Рядом мужчина в очках и с бородкой. Он похож на Митю. Вокруг деревья, трава… Скорее всего, фото сделано во время пикника. Глянь-ка на номер тачки. У меня перед глазами так и стоят две тройки и две семерки.

Осекшийся на полуслове Ал положил трубку и вышел в другую комнату. Лина слышала, как он сопел, перелистывая страницы с наклеенными на них снимками. Через секунду в трубке раздался его хриплый голос.

– Да, точно. Здесь Москвич, номер 3773. Вспоминаю, когда-то эта машина была у Миликова. Потом он сказал, что Софе не к лицу ездить на такой развалюхе.

– Если к этому прибавить диетические фантазии Мити и возможность незаметно исправить в паспорте прописную букву “и” на “а”, а затем, подав заявление об его утере, получить новый, то все становится на свои места. Здесь, в столице он профессор Миликов, у него шикарная квартира, элегантная и богатая супруга Софья и лимузин. В Сергеевке же проживает ничем не примечательный гражданин Милаков, у него там хороший дом, красивая жена Надя, двое изумительных детей и старый Москвич. Два паспорта, две жизни. Убеждена, что даже его друзья не знают об этом. Так же уверена, что в новый паспорт вклеена фотография, где он без очков и без бороды.

– Лина, но две жены, это же азиатчина!

– А где мы живем, дружок? Не в Европе же! Не представляю, чтобы здесь хоть кто-то осудил мужчину, у которого одна жена раскрасавица, но бездетна, а другая – милашка, рожающая ему очаровательных малюток. И к тому же, вся эта орава благодаря его доходам живет, как у Христа за пазухой! Это, конечно, не по законам государства, но вполне отвечает местным традициям. Сам знаешь, у нас в автономии такие случаи не редки. Только, как правило, разводятся с бездетной женой, оформляют брак с той, от которой дети, и живут все вместе под одной крышей. Главное, не ссорятся.

– Но здесь же не тот случай!

– Да брось ты, Ал. Каждая получила то, что хотела. Софа – столичного мужа с положением, блеск, комфорт и бриллианты. Надя – детей, достаток и свободу. Наверняка, шустрая бабенка, раз в Сергеевке о ее похождениях и не слышали. Может, сам участковый ее и утешает. Наверняка, тренированный качок, прошедший хорошую школу конспирации. Наде ведь лет тридцать, не более?

– У тебя только гадости на уме, Лина! Из всех женщин, что я знал, ты хуже всех! Ты еще противнее, чем Миша со всей своей мушкетерской братией! Ладно, вешаю трубку…Я тебе после позвоню.

– Не сегодня, Ал. Я не виделась с племянницей больше года, у нее здесь гость, я хочу с ним пообщаться. Пока, дорогой!

– Ишь, какой шустрый, – подумала Эвелина Родионовна о своем возлюбленном. – Три часа пополудни, а он уж и в Сергеевке побывал. Мне до него далеко. Я-то держусь только на нервах.

Лина вздохнула и прошла на кухню, где Марина вместе со своим другом Стасиком готовили ужин.

… Станислав Градов – молодой человек, с которым после развода связала свою жизнь племянница, был худеньким, подвижным парнем среднего роста с чрезвычайно живым и одухотворенным лицом. Глядя на то, как проворно и с какими шуточками Марина с другом управлялись на кухне, Пазевская загрустила. С новой силой она почувствовала утрату того огня, который согревал ее до тех пор, пока ее не отстранили от общения с молодежью. Лине стало так тоскливо, что на глаза невольно набежали слезы, и откуда-то из подсознания выплыла давно созревшая и притаившаяся мыслишка – вот пристрою Таню, а после – на покой… На вечный покой! Я его заслужила. Мой питон меня ждет…Настойка в шкафу…Пару лишних глотков, и я свободна… Скажут, перепутала дозировку… Ко всему, еще Ал на мою голову навязался… Нет ни сил, ни нервов на новую жизнь.

Стасик, глянув на представленную ему с час назад тетушку своей подруги, удивленно поднял брови и тихо спросил:

– Неприятный звонок, Эвелина Родионовна? Только скажите, и мы с Мариной голову оторвем тому, кто Вас расстроил! Правда, Марья?

– Да брось ты, Стас! Тетя Лина сама кого хочешь расстроит! Вот приехала Таню из сетей счастливого брака выуживать. И, похоже, дело у нее движется в нужном направлении.

– Полагаю, все не так просто, подруга…Эвелина Родионовна, Марина говорила, будто Вас с того света вытащили. Это правда?

– Все правильно, Стасик. Так оно и было.

– Я скажу свое мнение по этому поводу. Убежден, тот, кто хоть раз в жизни глянул смерти с глаза и ее принял, тот никогда не бывает таким, как все… У этой дамы свое тавро. Думаю, Лазарь, которого воскресил Христос, тоже его имел. Это, как тайный знак. И носит его не тот, кто вырвался из ее объятий по собственной воле. Он на том, кого силой оттащили назад. Поцелуй смерти – ужасная печать. Она вроде черной золы. Покоится где-то в глубинах души. Один порыв холодного ветра, и затлел, казалось, уже погасшей костер. И потянуло смрадным дымком, который уже не пугает… Нет. Он, в каком-то смысле, даже влечет к себе. Втягивает, словно черный квадрат Малевича. После этого уже ничего не боишься. Можно самому погибнуть. Можно кого угодно погубить. Страшно только жить. Я имею в виду хорошо жить. Вот, когда бедствуешь, чувствуешь, что все нормально. А если все прилично, так от страха поджилки трясутся. Разве я ошибаюсь, Эвелина Родионовна?

– Ох, Стасик. Пожалуй, в этом что-то есть… Жаль только, что Вы в свои годы это уже поняли. Вам, вроде, рановато!

– Я это узнал еще в двадцать лет. Возможно, Вам как-нибудь расскажу. Вы свой человек, поймете. Это не для Марьиных ушей. С ней на эту тему говорить бесполезно. Не врубится. И не гляди на меня так сурово, подруга. Лучше покажи тете мои работы. Я ведь не только местный папарацци, я еще и художественный гений. Вот, отобрал свои лучшие снимки для фотовыставки. Она скоро состоится в Союзе художников. Факультет журналистики я окончил всего год назад. И то, заочно. И не здесь. А вот фоторепортером работаю в популярной местной газете давно. У начальства в фаворе. Хотят послать за рубеж, но для этого я должен жениться…Холостого не выпускают. Убедите Марину пойти за меня. Я не похож на ее прежнего супруга, дам развод по первому ее требованию.

– А вдруг откажете, Стасик? Ее прежнему мужу жена тоже была нужна по конъюнктурным соображениям.

– Это я знаю получше Вашего, Эвелина Родионовна. Да если бы не я, нашей Мариночке до сих пор пришлось бы стирать постельное белье, замаранное его потаскушками.

– Замолчи, болтун! Разговорился! – в сердцах воскликнула Марина и выбежала из кухни в гостиную взять трубку трезвонившего телефона.

– Я ее бывшего муженька тут на квартире запечатлел вместе с его подружками. Сделал несколько снимков и предложил на выбор – либо дает жене развод и убирается по-тихому, либо Марья устраивает у него на работе скандал с демонстрацией отечественного порно с ним в главной роли. Естественно, он мигом побросал свои вещички в машину и укатил.

– А что, здесь есть, где спрятаться и откуда снимать?

– Тетя, Лина, тебя к телефону. Звонит твоя подруга, Анна Николаевна Загорина, – крикнула хозяйка.

– Здесь все есть, – ответил Стасик и удивленно спросил – Неужто, Вы дружите с Загориной?

– Дружу! – ответила Эвелина, сталкиваясь в дверях с племянницей.

– Ты, Стас, что-то больно разногишался! – услышала Лина встревоженный шепот Марины. – Захлопнись. Не приведи Господи, разболтает она о наших проделках моим предкам. Жизни не будет!

Пазевская, плотно прикрыв дверь в комнату, подошла к телефону. Голос у Ани был чрезвычайно усталый. Она сказала, что у нее в отделении ЧП и только благодаря Эвелине все окончилось благополучно.

– У тебя, подруга, такие повернутые мозги, что не знаю, то ли лечить тебя надо, то ли восхищаться. Приходи сегодня ко мне домой. Не могу я торчать в одиночестве. Осталась бы у меня на ночь. Я, правда, могла бы сама поехать к тебе, да там хозяйничает Миша. Он-то и дал мне твои координаты.

– Не вешай трубку, подожди, я сейчас! – воскликнула Эвелина Родионовна и пошла к молодым на кухню.

– Ребята, меня зовет к себе Загорина. Она в трансе, и я просто разрываюсь на части. Так хочется посидеть с вами, но ей так плохо, что у меня не поворачивается язык отказать.

– Я привезу ее сюда! – предложил Градов. – Аня – замечательная женщина. Я знаю ее много лет. Вообще-то она моя крестная. Только не виделись мы уже целую вечность!

– Вот так сюрприз! Так ты оказывается крещеный? – поразилась Марина, а потом, немного поразмыслив, предложила:

– Поезжай, Стас за Анной Николаевной. Я с ней тоже знакома. Это она нам Таню в дорогу собирала. Отпустила без волокиты. Лекарства на первое время дала. Аня – милейший человек. Пойдем, пригласим ее.

Услышав веселые голоса Стасика и Марины, наперебой тараторившие в трубку, что хотят ее видеть, Загорина согласилась приехать. Несмотря на тяжелейшие сутки, проведенные в больнице, Ане показалось заманчивым провести вечер в обществе Лины и ее молодых, жизнерадостных родственников. Анна Николаевна себя знала, компании она не будет в тягость, посидит полчасика в кресле расслабившись, и снова почувствует себя бодрой.

Стасик, крикнув, чтобы их ждали минут через сорок, умчался к машине, стоящей у подъезда.

Между тем, прошло полтора часа, а ни Загорина, ни Градов не появились. Обеспокоенная Эвелина позвонила в отделение – она волновалась, не попали ли Стас и Аня в аварию, ей показалось, что молодой человек был слишком возбужден, чтобы садиться за руль. Лина звонила долго, но в ответ раздавались только короткие гудки.

– Отключили телефон… Значит они на месте. Видно, в отделении произошло что-то серьезное.

Прошло еще полчаса, позвонил Градов, сказал, что у них все в порядке, и они скоро выезжают.

– Да ладно, тетя, успокойся. Что панику разводить? И Стас, и Ваша подруга живы и здоровы. Сами сказали – у них все нормально. Приедут, выпьют кофе, и все расскажут. Убеждена, Градов задержался только потому, что обнаружил материал для взрывной статьи. Надеется, что ее напечатают… Фантазер! Младше меня всего на год, а мне иногда кажется, что ему нет и двадцати! Какой-то неуемный. Будто дите неразумное…Чем-то тебя напоминает. Видно, сразу учуял, что Вы родственные души. Не зря же, только увидел, и тут же полез с откровениями. Садись, тетя, отдыхай, а то сейчас он явится, и все пойдет кувырком!

Пазевской показалось, будто ей плеснули в лицо холодной водой. Она медленно опустилась в кресло, и впервые в жизни с любопытством взглянула на племянницу. Марина с младенчества и до окончания школы, то есть все то время, что находилась поблизости, не вызывала, как личность, у нее никакого интереса.

– Девочка, как девочка, – думала она о ней, – бесцветная, тощая, угловатая, с узкими светлыми глазками и мелкими чертами лица. В общем, полное отсутствие какой-либо индивидуальности. И вот сейчас, несколькими выразительно произнесенными фразами, она совершила переворот в душе Пазевской.

– Она не такая уж серая мышка, как я предполагала, – решила Лина и, взяв в руки телевизионную программу, исподтишка стала всматриваться в молодую женщину. Марина в узеньких “бермудах”, облегающих стройные ноги, в застегнутой на одну пуговицу клетчатой рубашечке, едва скрывающей крошечную грудь, с модно остриженной светлой головкой казалась проворным мальчишкой, завораживающим своим гибким изяществом. Взгляд ее узких, чуть раскосых глаз цвета спелого ореха, опушенных темно-каштановыми ресницами, казался немного рассеянным. Однако, изредка устремляясь на собеседника, он пронзал его столь жестко и прямо, что отпугнул бы, если бы его стрелы не смягчала любезная улыбка, не сходящая с нежно-розовых, красивых губ.

– Современная, очень современная особа. Холодна, как мрамор и чрезвычайно опасна. Себя в обиду не даст, сделала вывод Эвелина Родионовна и тяжело вздохнула. – К сожалению, мои девочки другой породы. Они тоже имеют и характер, и волю. Но у них все идет от сердца. А для Марины жизнь – занимательное приключение, этакий боевичок, в котором постоянно надо быть начеку, а потому всегда и везде находиться в боевой готовности.

– Ты не одобряешь Таню? – внезапно спросила Лина у племянницы.

– Не одобряю, тетя. По-моему, она сваляла дурака. И по-крупному! Вместо того чтобы вешаться, ей надо было сделать вид, будто она ничего не знает. Изобразить инженю, а самой сфотографировать Мишу с этой малолетней шлюхой. Вот тогда бы ей и карты в руки! Рийдены последние штаны бы продали, лишь бы от нее откупиться! И не пришлось бы тебе тетя, плести всю эту паутину и работать в качестве их домработницы, чтобы добиться обыкновенного развода. Сказала бы Таня мне хоть слово. Стас все бы обстряпал так, что комар носа не подточил. Это надо же, в петлю! Да еще эту старую мышь целый месяц обслуживала, горшки за ней таскала! А эта дрянь ей всю квартиру изгадила!

– А, что бы ты сделала, Марья?

– Ну, придумала, что-нибудь. Взяла сиделку, а сама под благовидным предлогом слиняла бы на месяц к тебе. Да ты и сама во многом виновата, тетя! Тебе бы вместо того, чтобы интеллигентничать, надо было почаще сюда наезжать. Может, у Тани и мозги были бы почище. А то вечно, появишься на неделю со своим Женей, остановитесь в гостинице, и бежишь к дочери в тот момент, когда отсутствует ее драгоценный Мишенька!

– Но ты-то с родителями виделась еще реже! Таня хоть регулярно приезжала ко мне, а ты своим только звонишь.

– Мои предки по самую макушку напичканы предрассудками. Да разве с ними я могу обсуждать свои проблемы? Ну, сказала бы я – мой муж игрок и развратник, и что? Они непременно предложили бы мне развестись, все гордо бросить и вернуться…Ну уж нет! Не на ту напал! Он развлекается, к его услугам положение, деньги, женщины…А я? Бежать голой назад, в провинцию? Я его отлично на место поставила. Стас его щелкнул здесь с двумя телками. Застукал на групповухе… После этого мой “благо-верный” бежал отсюда, как побитая собачонка.

– Мариночка, он же мог тебя изуродовать!

– Нет, тетя. Он же знает, что я не сама делала снимки. Значит, у меня есть сообщники и свидетели. Кстати, Стасик тогда нащелкал сразу две пленки. Одну я отдала мужу после развода, когда он мне эту квартиру оставил. О второй он не знает, но, видимо, догадывается – поэтому обходит меня за версту.

– Похоже, ты, Мариночка, довольна жизнью?

– Очень довольна… Знаешь, Лина, у победы удивительное послевкусие. Уже два года просыпаясь по утрам, я себе говорю: – Я здорова, я свободна, я не нуждаюсь, а потому я счастлива. Счастлива здесь и сейчас.

– А ты выйдешь замуж за Стасика?

Не успела Марина ответить, как открылась дверь, и появились Градов и Загорина. Вид у них был далеко не такой измученный, как предполагала Пазевская.

– Через пять минут мы будем за столом. Похлопочи, Мариночка! – спокойно сказал Стасик, снимая пальто с Ани.

– Вот так-то, тетя! Ты тут нервничаешь, а у них ситуация под контролем. Ну и кто из нас прав?

… Все ели сосредоточенно, перекидываясь ничего не значащими фразами, и только когда хозяйка разлила всем по чашечке кофе, Анна Николаевна высказалась.

– Ты, Лина, перевернула всю мою жизнь. Мы знакомы всего несколько недель, а от прежней Загориной не осталось почти ничего. Изменилась даже оболочка. Все, включая этого мерзавца Миликова, замечают эти перемены. Возможно, они не в лучшую сторону. Но я тебе за них благодарна. Кстати, когда будешь на том свете, тебе твое ерничанье зачтется. Благодаря ему этой ночью спасли одного глупого и несчастного мальчишку…Сейчас все объясню.

Вчера у театра ты меня окончательно вывела из себя. Мало того, что выставила в собственных глазах глупой бабой, не понимающей, как у нее увели мужика, но еще и профнепригодной. Указала на Коняеву, потом на ее благоверного и сказала, что Ми-Ми и для такой смог найти подходящего спутника жизни. Я то знаю, что это невозможно, она же моя бывшая пациентка. Я не плохой психиатр, а потому увидев, как она берет под руку мужа, поняла, ее этот союз устраивает. Устраивает по всем параметрам, и за ним стоит не только расчет. Для меня это был смертельный удар. Я всегда считала себя не слишком привлекательной, так что утрата мужа была для меня лишь подтверждением моей правоты. Но, вот так, одной фразой уничтожить меня, как диагноста…Это было выше моих сил. Не буду говорить, что я почувствовала. Я приехала домой, перевернула все справочники, что были у меня под рукой. Потом позвонила в Москву нескольким ведущим специалистам в нашей области… В общем, все они говорили в один голос, я права. Но как мы можем быть правы, если жизнь опровергает наши выводы. Выходит, мы схоласты, а Миликов – гений! На практике разрешил проблему, которую пытаются разрешить наши светила. Так вот, думала я, думала, сначала о Коняевой, а после об Агине и все не могла вспомнить, где я эту фамилию встречала. Перелистала все свои записные книжки. Внезапно меня осенило. Ко мне в отделение неделю назад во время дежурства Мити санитары привезли парнишку – Алексея Татрова. Он оказался у нас из-за того, что учинил разгром в доме профессора Агина и пытался изнасиловать его жену. В его бумагах записано, что он аспирант Агина, родом из Москвы, прописан в общежитии. Тут я предположила, что Татров, будучи в гостях у своего шефа, совершил какую-то оплошность. Ну, обнял Катю, когда подавал пальто или дотронулся, пододвигал ей стул. Она, естественно, запустила в него тем, что попало под руку. С этого все и пошло. Чтобы утешить супругу, Агин созвонился с другом. Тот послал санитаров, и они поместили мальчишку ко мне. Все было бы ничего. Но я, опираясь на диагноз, поставленный Митей, прописала парню соответствующие инъекции. Больному они на пользу, а вот здоровому ни к чему. Больной потемпературит, и у него в голове прояснится. А вот у здорового жар может подняться за сорок. Организм выдает реакцию, как на вирусную инфекцию. Короче, понеслась я в больницу. Слава Богу, успела. У мальчишки температура сорок один. Он без сознания, практически без пульса, а дежурные чаи в ординаторской гоняют. В отделении тишина, все спят, позвать на помощь некому. Вы не представляете, что такое в нашей больнице, да еще в субботу в одиннадцать вечера оказаться в подобном состоянии. На всей территории не найти ни кардиолога, ни соответствующих лекарств. Хорошо, у нас за забором приличный роддом. Там у врачей нет выходных, и реанимация оборудована, как положено. В общем, позвонила я им. Прибежали врачи, сделали все, что надо и вытащили пацана. Уже позже, когда Татров пришел в себя, ему сказали, что в отчете врачам роддома придется записать, что оказали помощь беременной Олесе Татровой. Вы думаете, наш пациент улыбнулся? Напротив. Он сказал, что отдал бы все на свете, если бы это оказалось правдой. Мальчишка-то оказался геем! Когда приехал Стас, я попросила его выудить из этого несчастного подробности того, что произошло у Агина. Мне Алекс наотрез отказался это рассказать.

– Прости, Аня, если я тебя обидела. Ты даже не представляешь, как я тебя ценю! Ты – врач от Бога! Я бы тебе здоровье своих детей доверила, не то, что свое собственное! Просто обо всех отклонениях в вашей области я сужу по литературе. Кстати, у Генриха Манна описана подобная особа. Она постоянно грезила о самых невероятных сексуальных изысках, но на деле была девственна. Самое удивительное, что с ней начиналась истерика, едва до нее дотрагивался кто-то из поклонников.

Анна Николаевна удовлетворенно хмыкнула и примирительно улыбнулась.

– Что бы ты ни говорила, Лина, я тебе благодарна. Я бы со свету себя сжила, если бы этот голубок сегодня ночью загнулся у меня в отделении. Ты даже не представляешь, в какую историю угодил этот несчастный гей!

– Я не представляю? Да хочешь, я ее тебе прямо сейчас поведаю. Естественно, с изрядной долей вымысла. Но, думаю, попаду в яблочко.

– Расскажите, Эвелина Родионовна! – воскликнул Стас. – Алекс мне все выложил, как на духу. Если угадаете, я Вам помогу во всех Ваших делах. А нет, так увольте! Буду действовать в своих собственных интересах.

– Ну, по-моему, они совпадают. Вы хотите наказать Агина, а я и подавно. Не из-за него ли Вы бросили учиться? Похоже, это было в тот период, когда он набирал силу, как самый молодой, перспективный и остепененный лектор?

Градов покраснел, как помидор и, сцепив руки так, что побелели пальцы, произнес:

– Можем, поговорим не обо мне? Вы, кажется, хотели поделиться своими домыслами о ситуации, в которую угодил Татров.

– Извольте, – ответила Эвелина Родионовна и, уставившись в потолок, начала.

– Могу предположить, что Борис с Алексом познакомились на какой-нибудь престижной голубой тусовке, где-нибудь в Москве или в Прибалтике. У них завязались отношения, и он пригласил полюбившегося ему паренька сюда, пообещав все на свете, от диссертации до крыши над головой. Татров приехал, получил все, что было обещано, прожил какое-то время у Агиных, а потом у нихчто-то незаладилось. Может, Алекс нашел кого-то посимпатичнее. Вот ему Боря и отомстил. Договорился с другом и засунул мальчишку в дурдом. Конечно, смерть парня не планировалась. Но измучить его и поставить на пожизненный учет в психдиспансере можно было организовать без особых усилий.

– Вы правы, Эвелина Родионовна, – пробормотал побледневший Градов. – Агин и меня довел до нервного срыва. Я был типичный мамсик, отличник и скромник… Был самый яркий студент на курсе. А тут не могу сдать его предмет. Какой-то паршивый зачет, и не могу. А без него к экзаменам не допускают. Родители заели, если нужно – заплати, только получи. Я тогда заканчивал третий курс, меня все преподаватели знали. Пошел к ним, договорился, меня опросили по всем предметам, а после в один голос заявили, что знаю весь материал на отлично… Но в ведомостях-то пусто. Без зачета у меня нет даже допуска к сдаче экзаменов. В общем, бросил я тогда все. Не знаю, что уж там произошло, но через месяц мне экзаменационный лист оформили. Но я уже не вернулся. У Агина мне предстояло заниматься еще два года и сдавать четыре экзамена. Этого я бы не выдержал. Меня тогда Анна Петровна поддержала. Она может подтвердить. Я тогда был не в лучшей форме. Потом я ушел в армию, отслужил. После поступил на заочное… Не здесь, конечно. Сейчас, слава Богу, и при дипломе, и при хорошей работе. А с Татровым все произошло так, как вы, Эвелина Родионовна, и сказали. С Агиным он познакомился в Юрмале. Борис пригласил его сюда, помог сдать экзамены в аспирантуру, стал его руководителем и поселил у себя. Все было терпимо, пока на Алекса не взъелась Катерина. Стала так донимать, что парень ей пригрозил сообщить обо всем в органы. Видимо, Агины перепугались, посоветовались с Миликовым. Ну и тот подсказал, как управиться с не в меру строптивым геем. В общем, парню что-то подсыпали в еду, он психанул, и его тепленьким доставили прямо в кабинет Митрофана Алексеевича.

– Какой наш Ми-Ми подонок, – воскликнула Загорина и вышла из-за стола.

– Об этом я только сегодня говорила своему другу, – устало прошептала Пазевская. – Да, странный день. Нет, ни день, а сутки. Событий хватило бы на целый год, да и информации тоже…Налей-ка мне, Мариночка, чего-нибудь покрепче. Пора составлять план действий. Мы, как я понимаю, теперь союзники.

– Я всем налью. Право, с такой интересной ситуацией я еще ни разу в жизни не сталкивалась! – сказала хозяйка и отправилась на кухню.

– Скажи мне, Стас, только на ушко. Что там в этой сексуальной кутерьме делала мадам Агина?

– Да ничего. Абсолютно ничего! Просто благодаря Ми-Ми эта особа обнаружила, что ее невероятно захватывает эротический театр с голубым отливом. Став супругой Бориса, она получила возможность регулярно смотреть любимый порносериал, не выходя из дома. Похоже, Катя боготворит мужа точно так, как обычно не в меру экзальтированный девочки обожают популярных актеров. Короче, она фанатка Агина. Он ее кумир.

– Невероятно! Просто фантастика! – воскликнула Загорина и плюхнулась в кресло, широко раскрыв свои покрасневшие после бессонной ночи глаза. Уже чокаясь с Аней, Эвелина ей тихо шепнула:

– Посмотри на часы, подружка! Примерно, в это время мы с тобой расстались у подъезда театра. Прошло чуть больше суток, а событий хватило бы на пол жизни. Кстати, как ты еще держишься на ногах?

– Я немного подремала у себя в кабинете, пока Стас раскручивал Татрова. Лучше скажи, откуда ты узнала, что Агин гей?

– Мне на это Рийден-старший намекнул, когда привозил билеты на “Фауста”. Сказал, что это были слухи, и они заглохли, как только Борис женился. Естественно, после этого отпали все препоны на пути его продвижения по служебной лестнице. Так, что мы с тобой можем хаять Миликова сколько угодно, но то, что он личность незаурядная любому ясно.

– Вот поэтому надо быть очень осторожными. Догадается, что мы что-то замышляем, головы не снесем, – пробормотала Загорина. – Уверена, что о ЧП в отделении он уже знает. Дежурила-то его Рубцова. Наверняка, уже позвонила своему хахалю. Бьюсь об заклад, завтра в больнице его ноги не будет. Появится только после приезда, когда страсти поутихнут.

– Еще одно усилие, Анечка. Позвони ему, узнай, будет ли он завтра на работе? Если нет, то у меня уже завтра к ночи на него появится компромат.

Анна Николаевна недоверчиво покачала головой и взялась за телефон. Несколько минут разговора, и Аня, положив трубку, сказала:

– Естественно, завтра Митя у нас не появится. Он, видите ли, простудился, а ему через три дня надо делать доклад в Ленинграде. Так что будет приводить себя в порядок. Господи, через двенадцать часов мне снова в больницу. Дожить бы.

– Я Вас сейчас домой отвезу, Анна Николаевна. Через полчаса будете уже в душе. А, может, и Вас подбросить, Эвелина Родионовна? Я смотрю, Вы тоже порядком утомлены, – предложил Градов.

– Во всех делах я с вами заодно! – воскликнула Марина, на прощанье тепло пожав руку Загориной, и чмокнув тетушку в щеку.

9

Возвратившись домой, Эвелина Родионовна решила, что может, наконец, расслабиться: это воскресенье оказалось не из легких. Она искупалась, привела себя в порядок и позвонила Миликовым. Ей хотелось выведать у Софы, где Митя планирует провести ночь накануне отъезда – с ней или с детьми в Сергеевке.

Пазевская связалась с Софьей и тут же получила от нее приглашение посетить их дом в понедельник вечером. Молодая женщина решила показать Лине квартиру, в которой той предстояло хозяйничать около недели, объяснив, что Митя не помешает им сумерничать. Она сказала, что вопреки рекомендациям врачей, он надумал отправиться в больницу на дежурство, так как не доверяет коллегам, из-за халатности которых чуть не погиб пациент, которого он сам госпитализировал. Эвелина, рассыпавшись в любезностях, пообещала появиться у Софьи под вечер.

Несмотря на то, что Пазевская проспала за прошедшие сутки не более трех часов, она чувствовала, что не сможет успокоиться до утра. Такое с ней бывало только перед выступлением с сольным концертом. Волнение, страх, неуверенность в себе, и в то же время надежда на какие-то неведомые силы, всегда выручающие ее на сцене, переполняли все ее существо. Помолодевшая, с блестящими, как агаты на солнце, глазами, она бродила по квартире. Подойдя к зеркалу и внимательно себя осмотрев, она одобрительно хмыкнула, поправили ажурный пеньюар и теплую, обшитую кружевами ручной работы теплую накидку.

– Интересно, что там сейчас делает Ал? Неужто, полез под бочок к этой вонючке Фросе? Вот уж не поверю, что между ними еще что-то осталось. По-моему, она такая противная, что даже привычка не спасет. Никакой автопилот не вывезет!

Неожиданно раздался робкий звонок в дверь.

– Неужели, он? Легок на помине! – рассмеялась Лина и пошла посмотреть в глазок, кто ее беспокоит в столь поздний час. За дверью, переминаясь с ноги на ногу и теребя сверток, стоял Алкис.

– Клянусь Богом, у него там цветы! – охнула Эвелина и отворила.

– Думаешь, я старый петух? – были первые слова свата, переступившего порог.

– Возможно. Но я полагаю, что мы с тобой из одного курятника! – воскликнула Пазевская и чмокнула его в щеку. – Раздевай пальто и входи. Кофе на столе.

– Кофе от нас не убежит, – ответил он, быстро скидывая одежду.

– Ты постеснялся бы, Ал! В Союзе таких, как мы, все почитают за евнухов! Не приведи Господи, дети узнают! К Ми-Ми засадят, как извращенцев!

– К Миликову не засадят. Я его завтра сам со своими ребятами в Сергеевке подловлю. Поедем конфисковать самогонный аппарат у Гаврилихи, там его и задержим. Давай поговорим об этом попозже, а то неловко как-то. Ты ту мерзнешь в теплой накидке, а я стою перед тобой в одних плавках и парюсь. Самое ужасное, что мне и в них жарко!

Часа через полтора, Лина и Алкис, более гордые собой, чем довольные друг другом, сидели на кухне и пили вино.

– Скажи, дорогой, как ты догадался о предстоящей поездке Мити в Сергеевку?

Алкис Степанович немного помолчал, а после ответил:

– Я тебе доверяю, Лина, потому и расскажу. Утром, после завтрака с тобой в ресторане, я приехал сюда. Ну а тут Миша и Ми-Ми балуются травкой. Я по запаху понял, поэтому, уходя, прихватил окурок. Потом съездил в Сергеевку, развеялся, пообщался там с милым молодым участковым и решил – мне все померещилось. Я просто попал под твое влияние! Потом снова побеседовал с тобой, выслушал твои байки о возможной подделке паспорта и надумал все выяснить сам. В общем, попросил одного из своих подчиненных подключиться на пару суток к двум телефонам: к этому, и к Миликовскому. Солгал, будто имею основания предполагать, что здесь сбывают наркотики. Так вот теперь я знаю: Мите звонила из больницы какая-то Лена. Сказала, что вчера во время вечернего обхода видела, что пациенту Татрову плохо, но сделала вид, будто лечение идет так, как положено. Сказала, что ее не волновала судьба этого голубка, и она не возражала бы, если в воскресенье, в смену Загориной он оказался на небесах. Пояснила, что это ЧП стоило бы Анне Николаевне места, а это освободило бы Митю от его не в меру дотошной заместительницы. Однако ее планы сорвались по чистой случайности. Аня появилась ночью, увидела кризисное состояние Татрова и вытащила его с помощью врачей, дежуривших в реанимации соседнего роддома.

– Ал, дорогой, так это была не халатность? Не врачебная ошибка?

– Это была запланированная акция против Загориной. Потом я узнал, что Ми-Ми, сказался больным, чтобы не появляться завтра на работе. А после понял из твоей беседы с Софой, что он на сутки слиняет из дома, значит, поедет к детям.

– Прошу, тебя, дорогой, не зарисовывайся завтра в Сергеевке. Ну что ты можешь предъявить Миликову? Нарушение паспортного режима, и все. Ну, конфискуете самогонный аппарат у старухи, а дальше? Куда лучше, если твои ребята просто сфотографируют Митю с женой и детьми. Имея такие снимки на руках, я сумею добиться для Тани нормальной жизни. Ми-Ми заправляет в медкомиссии по аттестации психбольных. Он полностью реабилитирует дочь и снимет ее с учета ради того, чтобы забрать эти снимки. Он же боится Софы и ее папочки больше всего на свете! Если эти фотографии попадут им в руки, они же его кастрируют! А мне много не надо. Признают Танечку нормальной, и дело сделано. А тем временем, Аня проверит состояние здоровья некоторых его пациенток. Похоже, этот тип за большие деньги в своей инсулиновой палате уродовал женщин, не в меру досаждавших высокому начальству. Полагаю, эти факты подтвердятся. Вот тогда-то мы с тобой и поговорим всерьез о нашем гениальном эскулапе. Это куда серьезнее, чем две жены и тещин самогонный аппарат. А пока послушай меня, сними прослушивание с квартиры Мити. Сейчас тебе не время рисковать. Не приведи, Господи, обвинят в превышении своих полномочий.

– Я согласен, Лина. Ты права. Прослушивание этого фашиста не моя задача. Но здесь-то я хозяин! Я знаю, в этом доме есть наркотики. Завтра утром сюда придут мои ребята и поставят жучки. Я должен выяснить, курит Миша эту дрянь один, или уже втянул в это дело Валю.

– Лучше послушай, как они ссорятся! После этого и решишь, кто ненормальный – твой пасынок или моя дочь. Валентина билась в истерике, когда обнаружила здесь следы пребывания Михаила с подружкой. Она так рыдала!

– Ты убиваешь меня, Лина. Просто убиваешь. Мне легче думать, что их связь – плод больной фантазии Тани, а не истина.

– Вероятно, я не права, Ал. Скоро ты все расставишь по полочкам и, возможно, успокоишься.

Вернувшись домой, Алкис Степанович тихо вошел в комнату спящего пасынка, поправил одеяло и обнаружил на полу недокуренную папиросу. Он осторожно поднял окурок и раскурил то, что осталось. После этого все сомнения у него отпали.

– Господи, лишь бы он девчонку не сгубил. Она еще совсем зеленая, – тихо прошептал Рийден-старший и, почувствовав ноющую боль в сердце, медленно вышел.

… Весь понедельник Пазевская провела в блаженном ничегонеделание. Все утро Лина любезничала с Алкисом, который вместе со своими ребятами не только утыкал квартиру жучками, но и подвесил на лоджии полку, водрузив на нее небольшой телевизор. Потом полдня Эвелина отдыхала, обмазавшись дорогими кремами, а затем весь вечер провела с неотразимой Софочкой, любезно показывающей гостье все достопримечательности, доверенной ее вниманию квартиры. Уже поздно ночью Пазевской позвонил ее друг и сообщил, что ездил в Сергеевку проследить за ходом операции.

– Ты, Лина, как всегда, оказалась права. Миликов и Милаков – одно и то же лицо. Фотографии Мити с детьми и первой женой я тебе завезу, когда ты будешь караулить его городскую квартиру. Главное, не это. Когда поедешь к Ми-Ми, забери все свои вещи. Я оповестил домочадцев, что отбываю на месяц в командировку, поэтому они завтра же нагрянут на квартиру Миши всем табором. Тебе их компания ни к чему. После возвращения Миликова уедешь домой. А пока Михаил, Фрося и Валя будут под контролем. Сама понимаешь, у них есть не только наркота, но и моя игрушка. Да, самое главное! Уничтожь свои отпечатки в тайнике. Бог знает, что они туда заткнут после твоего отъезда.

… На следующий день на квартире Рийдена-младшего объявился ее хозяин вместе со своими женщинами. В тот момент, когда Пазевская возвращала ключи зятю, ее отозвала Валентина. Она завела Эвелину Родионовну в свою комнату и тихо спросила, удалось ли Лине выяснить обстоятельства гибели Полины. Получив отрицательный ответ, девушка тяжело вдохнула и стала прощаться.

– Я уезжаю, – сказала ей Эвелина Родионовна. – Сюда, скорее всего, вернусь не скоро. Если, что обнаружишь, позвони мне. Я лицо не менее заинтересованное, чем ты. Коль узнаю, что в этой семье кто-то виноват в гибели твоей матери, в жизни не пущу сюда Таню. Полагаю, это самое приятное, что ты можешь от меня услышать. Кстати, ты мне так и не сказала, нравится ли тебе твоя обитель?

– Угодила ты мне, баба Лина! Самую лучшую комнату обустроила. Здесь ведь есть один уголок, в котором я хотела бы спокойно порыться. Там лежит один роман, который мне давно не терпится прочитать. Очень хочу разобраться в нем. Теперь появилась такая возможность. Надо только закрыться на ключ. Какие они гады, ты даже не представляешь. Да куда тебе! Ты такая же провинциалка, как Таня, только поумнее!

– Ну, спасибо на добром слове, деточка. Прощай, дорогуша, и запомни мои слова. Если ты так ценишь ум в других, постарайся его обнаружить и у себя. У тебя еще есть время. Жизнь твоя только начинается. Ты так молода, что не поздно исправиться. И запомни. Как только получишь паспорт, твои отношения с правосудием кардинально изменятся. Закончатся все поблажки, предусмотренные для несовершеннолетних. Полагаю, ты меня поняла…

– Я это учту, баба Лина. Хорошо, что напомнила…

Валентина не успела докончить фразу, как в дверях появился Николай. Он сообщил Эвелине Родионовне, что ее багаж уже в машине, и он ждет ее, так как имеет приказ от начальства доставить ее в апартаменты Миликовых. Доброжелательно похлопав Валеннтину по плечу, Пазевская легкой походкой направилась в прихожую, где Михаил и Фрося кудахтали над раскрытыми чемоданами и лопнувшими коробками с наспех рассованным по ним барахлом. Любезно раскланявшись с зятем и свахой, Лина с победной улыбкой захлопнула за собой дверь. Всем своим существом она почувствовала – эти люди больше никогда не сумеют причинить вред ее ненаглядной доченьке.

… Неделя, которую Эвелина Родионовна провела в квартире Миликовых, была самой приятной за последние полтора года ее жизни. Роскошный дом, внимательный друг, изумительная стереоаппаратура, приличное пианино – все было к ее услугам. В первый же вечер Алкис вручил Лине снимки, сделанные его людьми во время операции в Сергеевке. На них было все, что хотела иметь Пазевская: полусонная, в домашнем халате Надя, обнимающая Митю в тот момент, когда он протирает очки, удивленные дети, что-то шепчущие на ухо перепуганному отцу. Тамара с бигудями на голове и старуха Гаврилиха рядом с самогонным аппаратом.

Через несколько дней Эвелину Родионовну порадовали и Загорина с Градовым. Анна Петровна сумела выудить из ежегодных отчетов координаты молодых пациенток Миликова, которых он лечил в своей инсулиновой палате. И вот теперь Аня и Стас вручили Эвелине копии кассет, которые наговорили Градову эти женщины. Там было все: фамилии должности и адреса высокопоставленных чиновников, запрятавших их – молодых, честолюбивых, а потому не в меру назойливых любовниц в сумасшедший дом, и суммы, которые заплатили их возлюбленные Ми-Ми за то, чтобы он превратил их в бесправных инвалидов. Потом Стасик выложил на стол фотографии. На одних эти дамы были засняты до того, как попали к Миликову. Другие были сделаны Градовым во время беседы с ним. Вглядевшись в эти снимки, Лина не смогла удержаться от слез. На первых были запечатлены молодые, стройные красотки с огоньком в глазах, на вторых – пожилые тетки с одутловатыми и тупыми лицами.

– Между снимками разрыв менее четырех лет! – пояснила Анна Николаевна. – Все женщины стоят на учете в психдиспансере, имеют соответствующие диагнозы, поэтому подлежат регулярной проверке. Один неосторожный поступок, и их госпитализируют, как социально опасных. Я, конечно, всем им обещала помочь. Но, что это даст? Прошлого им все равно не вернуть. Это понятно и не специалисту.

В тот же вечер Эвелина Родионовна довела эту информацию до Рийдена-старшего. Ознакомившись с ней, старый вояка впал в уныние.

– С Митей ничего нельзя сделать, – бормотал он. – Те, кто платили ему за столь конфиденциальные услуги сидят на самом верху. Показания этих обездоленных ничего не значат. Они на учете в ПНД, а значит, все их разговоры можно классифицировать, как бред. Врачебные ошибки никто не подтвердит – упущено время, да и кто из заказчиков даст в обиду Миликова? Ситуация вокруг этого мерзавца из области ненаучной фантастики. В который раз он совершает убийства, а я могу его привлечь только за двоеженство.

– А если этот материал напечатают за рубежом?

Рийден горько рассмеялся.

– Прессу обвинят в клевете. А Миликова, в лучшем случае, уберут с заведывания и отправят обогащаться с платную поликлинику. Будет там пользовать ту же публику, только брать еще дороже.

– Ну, хоть так! По крайней мере, он лишиться возможности так калечить женщин. Там-то нет инсулиновых палат!

Алкис Степанович нервно ходил по комнате из угла в угол. Внезапно остановился и огляделся.

– А не плохо этот фашист тут устроился. Такого интерьера нет даже на правительственных дачах. Просто Кремлевский дворец, а не квартира. Ладно. Я помогу. Передай Градову, что его в загранку отпустят. И ему не обязательно жениться. У него здесь больные родители, так что не сбежит. Поедет в Италию. Там созвонится с твоей Леной, а уж ее муж найдет, куда пристроить этот материал. И учти, Лина, после этой операции и после того, как я изыму свой трофей, я ухожу с работы. Ты, как, не откажешься от меня? Я вчера спросил Фросю, как она отнесется к тому, что я выйду в отставку. Так она ответила, что разведется со мной.

– Господи, а разве Вы не в разводе, Ал?

– По-моему, она просто позабыла об этом. Это ведь был формальный акт. После него все осталось по-прежнему.

– Ну какая же у Вас семья, Ал? Ты вечно где-то пропадаешь, а Фрося тянет из тебя деньги и нянчится с великовозрастным сыночком, который тебя в грош не ставит!

– Я одно скажу. Много лет я был отличным мужем, а взамен не имел даже заботы. Я был хорошим отчимом, а не заслужил простого уважения. Я был не плохим дедом, а в ответ не получаю даже заурядной вежливости. Вот и ты, Лина мне не ответила. Нужен тебе отставной полковник или нет?

– Ты, что же, делаешь мне предложение, Ал? Подумай хорошенько, прежде чем об этом говорить! Да твоя Фрося удавится, а тебя не отпустит! Только заикнись об этом! Она инсценирует такое, что цирк, который она устроила здесь в прошлом году, тебе покажется детской игрой. Что тогда станешь делать? Превратишься в двоеженца, как Миликов? Представляю, как тебя обсмеют, узнав, что на старости лет ты устроил себе гарем их двух потрепанных индюшек! Я имею в виду себя и твою распрекрасную Еву!

Алкис долго смотрел Эвелине в глаза, потом расхохотался.

– И все-таки я прав, подруга. Противней тебя только мой пасынок. Была бы Татьяна в тебя, он бы по струнке у нее ходил. Кофе бы по утрам в постель носил, а не путался с глупыми девчонками.

… Накануне возвращения Миликовых, Лина позвонила Марине и договорилась провести у нее ночь перед отлетом домой. Она рассчитывала обсудить с племянницей и ее другом все детали представления, посредством которого они рассчитывали заманить Агина в ловушку, чтобы заполучить на него компромат. Эвелина запаковывала чемоданы, когда в дом ворвался Алкис. Лицо у него было красным, словно переспелый помидор, а светло-серые глаза отливали белизной.

– Успокойся, дружок. Сядь. Я сейчас тебе принесу капли, а то, не дай Бог, тебя хватит удар! И вообще, с чего это белоглазие?

Рийден-старший безропотно проглотил настойку, принесенную Эвелиной, и затих. Потом по-солдатски выругался и сказал:

– Опять ты Лина оказалась права. А я еще сомневался. Всех мобилизую, чтобы твоего Градова послали в Италию! Пусть передает свои материалы Лене для публикации. Представляешь, в Ленинграде после конференции Миликову предложили возглавить какую-то профилирующую клинику. Я запамятовал ее название. Софа сегодня сюда позвонит, будет уговаривать тебя провести в их квартире еще месяц. Пообещает тебе за это баснословные деньги. Скажет, что Митя серьезно заболел и из-за этого они вынуждены задержаться. Представляешь, они решили обменять эти хоромы на приличную Ленинградскую квартиру. Может случиться, в ближайший год этот мерзавец здесь вообще не появится! У него есть люди, которые помогут оформить перевод. Вообрази, какой масштаб после этого назначения приобретет его деятельность! Клянусь, я должен помочь твоим друзьям остановить эту фашистскую морду!

– Откуда эти сведения, Ал?

– Час назад этот гад звонил Мише, и все это рассказал. Ты же в курсе, его телефон прослушивается.

– А мне что делать, дорогой? Я хочу к Тане. Ее выписывают. Надеюсь, ты не станешь настаивать на ее приезде.

– Не стану Лина. Я не такой садист, как Миликов. Из разговоров Миши и Вали я понял, они действительно были близки! И, похоже, девочка не знает, что они не кровные родственники.

– Поверь мне, как женщине: если Валя обнаружит, что Миша врал ей, что он самоутверждался за ее счет, она станет неуправляемой. Не спускай с нее глаз, Ал!

– А что станем делать с этой квартирой, Лина? Я, конечно, могу найти кого-нибудь тебе на замену. Но если ты уедешь, я просто сойду с ума! Не уверен, будет ли мне в жизни еще когда-нибудь так хорошо, как в эти дни.

– Я на пару недель поселю здесь мою племянницу, а потом вернусь. Посмотрю, как Таня и приеду к тебе.

– Это было бы отлично. Может я переоденусь, искупаюсь? Я так нанервничался, что хочу немного расслабиться.

Алкис плескался в душе, когда позвонила Софа. Она сообщила Лине, что Митя заболел, попал в больницу, а потому им необходимо задержаться в Ленинграде на месяц. Миликова попросила Пазевскую пожить все это время у них на квартире, сказала, что отблагодарит ее за эту услугу в полной мере. Эвелина Родионовна пообещала организовать присмотр за их апартаментами. Объяснила, что, возможно, ей придется привлечь к этому двоюродную сестру Тани. На этом их беседа и окончилась.

– Ты отдыхай. Ал, а я съезжу к Марине. Я обещала ей, что проведу эту ночь у нее. Я же предполагала, что утром здесь уже будут командовать Миликовы. Сегодня я, конечно, вернусь. Но мне придется употребить все свое красноречие, чтобы убедить племянницу провести здесь полмесяца. Я-то Софе наобещала с три короба, а с Мариной не посоветовалась.

– Долго у них не сиди. Ты завтра уезжаешь, а когда и при каких обстоятельствах мы свидимся неизвестно. Что-то уж больно зудят у меня лодыжки. Не к добру это. Нутром чувствую, надвигается большая буря. Только откуда она идет, не разберу.

Пазевская отправилась в гости к племяннице слегка взволнованная. Она понимала, не так-то просто будет уговорить эту самоуверенную дамочку поработать сторожем в доме у богатой ровесницы. Переступив порог квартиры Марины, Лина обомлела: там все было вверх дном.

– Делаем со Стасиком перестановку, готовимся к съемкам порнофильма. – заявила возбужденная хозяйка. – Завтра Загорина выписывает Татрова, и он перебирается сюда. Отсюда Алекс позвонит Агину, скажет, что поссорился с ним только из-за Кати, объяснит, что снял квартиру, живет один и умирает от тоски. Будет клясться этому мерзавцу в любви и верности. Татров убежден, Бобочка клюнет на эту байку и примчится. А дальше уже дело техники.

– А откуда Стас будет снимать?

– В кондишен, что стоит в спальне на подоконнике, вмонтирован аппарат. Огромный шкаф, тот, что на лоджии и придвинут к этому окну, напичкан аппаратурой. Короче, Стас знает, как это сделать. Если хочешь, можешь взглянуть, как все устроено.

Эвелина Родионовна открыла дверь на лоджию и крякнула от неожиданности. Там была такая свалка старья, что казалось, сделаешь пару шагов, свалишься и переломаешь себе ноги.

– Этот разгром мы учинили для конспирации. Если Агин вздумает полюбопытствовать, что здесь находится, у него сразу отпадет охота копаться в этом барахле.

– Ты права, Марина. У меня тоже пропало желание перебираться через горы вторсырья, чтобы посмотреть, как и чем оборудован этот шкаф. Если ты доверяешь своему Градову, то я и подавно. Полагаю, именно так вы и подловили твоего бывшего “благо– неверного”?

– Разумеется, тетя. Нам сегодня еще с освещением надо повозиться.

– Все ясно, дорогая. Но я к тебе по делу. Хочу завтра лететь домой, у меня уже билет на руках, а Миликовы задерживаются в Ленинграде. Не поживешь пока в их квартире? Ну, хоть пару недель? А я посмотрю, как там Таня и вернусь. В успехе вашего предприятия я не сомневаюсь, только хочу дать один совет. Пусть ваш Татров изобразит из себя маленько ненормального и напялит на лицо маску. Такие причуды вполне естественны для того, кого только-только выпустили из дурдома! Главное, чтобы его на снимках невозможно было узнать. Если они попадут к Агину, он в тот же день использует их против Алекса. Если Татров будет стоять на учете, как псих, ему это не повредит. Ну, а если Аня сжалится над парнем и напишет в его карточке диагноз полегче? Тогда эти снимки для него будут столь же опасны, как и для Бобочки.

– Это мы непременно учтем, тетя. Только боюсь тебя расстроить – в течение этой недели я не смогу ночевать у Миликовых. В любой момент может нагрянуть Агин. Мало ли что может приключиться! Я отправлюсь ночевать к соседке, чтобы быть рядом со Стасом. А вдруг Боря вызовет милицию, скажет, что пришел проведать больного аспиранта, а угодил в дом свиданий для геев? Это ведь очень опасно! Мы провернем все за несколько дней, а потом я переберусь к Миликовым. А с Таней все в порядке. Она мне ночью звонила, сказала, что уже сутки, как дома. Она пыталась связаться с тобой, но все никак не могла застать. Ее досрочно выписали. Если хочешь, набери ее номер и поболтай.

– Ну конечно, я же ей не сообщила, что перебралась к Софе и звонила из ее апартаментов. Оказавшись дома, она набрала Мишин номер, а трубку поднял кто-то из тез, кого она так “обожает”– решила Эвелина и пошла звонить.

Таня быстро подошла к телефону и, услышав голос матери, заверещала, словно возбужденный воробей. Она рассказала, что с утра появилась на работе и все нашли ее похудевшей и похорошевшей, что все выходные дни она проводила дома и не скучала, так как ее навещал сосед вместе с внуком. Он ее уверяет, будто молодым надо давать отдых то малыша, а то они, измотавшись с первым ребенком, не захотят обзаводиться вторым.

Слушая, с каким ажиотажем и в каком темпе стрекочет дочь, Лина почувствовала удовлетворение. Ей показалось, что к Тане вернулась живость, утраченная во время ее пребывания в застенках у Ми-Ми.

Эвелине очень захотелось переговорить с Алкисом, но звонить на квартиру Миликовых не было смысла – в целях конспирации Рийден-старший не подходил к аппарату. Однако не прошло и четверти часа, как он связался с Линой сам. Узнав, что она задержится в городе еще на неделю, он растаял, попросил не задерживаться у племянницы, и пообещал утром отправить Николая сдать ее авиабилет.

10

Неделя пролетела для Эвелины Родионовны, как один день. Уверенность в том, что здоровье дочери быстро идет на поправку и радость оттого, что она любима, совершили чудо – Пазевская села за инструмент. В жизнь Лины вернулась музыка, и от этого она преобразилась: лицо помолодело, походка стала летящей, дыхание глубоким, глаза сияющими. Она вновь сквозь все тревоги повседневности увидела звездную дорогу, ведущую в вечность.

Алкис не узнавал своей подруги. У нее не только изменился внешний вид, но и голос стал звучать иначе – в нем появились какие-то необыкновенно-волнующие интонации.

– Тебе, дорогая, давно надо было меня соблазнить. Был бы я рядом, в жизни бы не заболела. Погляди на себя в зеркало и оцени меня. Твой цветущий вид – моя заслуга! – самодовольно заявлял Ал. Лина соглашалась, отвечала, что ожила только благодаря его вниманию, однако, точно знала, что стоит за всеми этими метаморфозами. Из ее сердца исчезли боль и ожесточение, и оно снова открылось для мира. Для Эвелины Вселенная вновь зазвучала, как великий орган, где каждое тело, будь то песчинка, планета или светило имели свои звуки, временами усиливающиеся, а иногда затухающие, в зависимости от ритмов, определяющий их существование.

– По–моему, я на тебя действую, как наркотик! – как-то вечером сказал Алкис, глядя в агатовые глаза своей подруги.

– Я полагаю, дело не только в тебе…Ты, конечно, неотразим, дружок. Но ведь есть еще и Бах, и Моцарт, и Бетховен, и Лист, и Равель, и многие, многие другие. Их душевные потрясения, их духовные прозрения гипнотизируют меня, они звучат во мне…И не корчи такую свирепую физиономию, Ал! Эти люди тебе не соперники. Ты здесь, рядом со мной, такой напыщенный, глупый и дорогой! А они – словно сгоревшие звезды. Отпылали и рассыпались искрами по Вселенной. Возможно, я такая ненормальная оттого, что одна из этих искр поразила меня в сердце. Она не дает мне спокойно жить: то поет, то плачет, то обжигает, то разрывает на части…Я бы рада от нее избавиться, да это не в моей власти. Иногда, я ее просто ненавижу! По-моему, я ее тоже не устраиваю. Ошиблась искорка. Заблудилась на Земле и залетела не в ту душу, что искала. Это, как любовь. Ищешь одного, а влюбляешься совсем в другого. А потом тащишь дорогого тебе человека в ту сторону, что себе придумала. А он сопротивляется до одури, так что и ужиться невозможно, и разбежаться нету сил.

Алкис долго внимательно глядел на Лину, потом тяжело вздохнул.

– Когда выйду в отставку, поеду к Николасу в Канаду. Может, еще отца застану. Все-таки они мои единственные кровные родственники. Ну, а ты мне так и не ответила – останешься со мной, когда я стану пенсионером или нет.

– И не отвечу, Ал. Сначала разберись в себе сам, определи, как собираешься жить, а после поговорим. Потом мне самой еще по неделе в году придется пить мое лекарство. После него я покрываюсь коростой, и у меня вся кожа слезает. Не уверена, что у тебя это зрелище не вызовет отвращения. Мне то уж точно, в такой период зрители не потребуются.

– Возможно, ты и права, Лина. Бог даст, разберемся. Не все сразу. Лучше пойдем отдыхать.

Вечером, накануне отлета Эвелины Родионовны домой на квартире Миликовых появилась Марина с пачкой фотографий. На них был запечатлен профессор Агин со своим аспирантом Татровым в интимной обстановке.

– Гляди, тетя, не стесняйся! Здесь ты найдешь не мало занимательного! Таких, как Агин, стрелять надо. Ладно бы вязался к себе подобным. А то сбивает с толку тех, кому без него это отродясь не понадобилось бы! Полагаю, Таня теперь свободна. У тебя есть все, чтобы засадить этих мушкетеров за решетку: копия дневника Вали, полное досье на Ми-Ми и фотографии с подмостков эротического голубого театра. Тут в роли премьера изгаляется господин Агин. Кстати, я полагаю, Стас воспользуется этими снимками – у него со времен студенчества зуб на Бобочку. Я думаю, этому типу не долго осталось претворять в жизнь сексуальные бредни своей благоверной. Пусть лучше его Катерина продуктами запасается. Скоро придется мужу передачи в тюрьму носить.

– Любопытно, отчего у Марины такая ненависть к Агину? – подумала Эвелина Родионовна. – Очень похоже на то, что Стасик был его жертвой. Видимо, тот злополучный зачет парень получил в обмен на натуру, а после не выдержал и бросил учебу. Получил такую травму, что потом Аня его за уши с того света вытягивала.

– Спасибо за услугу, дорогая, – произнесла Эвелина. – Я твоя должница. Если когда-нибудь понадобится моя помощь, не стесняйся, проси. Сделаю все, что смогу.

– Я и попрошу, тетя. Сейчас попрошу. Я знаю, ты в хороших отношениях с Рийденом-старшим. Уговори его похлопотать, чтобы Градову разрешили поехать за рубеж без штампа о браке. Сама понимаешь, молодых и холостых туда не выпускают. Из-за этих поездок он настаивает, чтобы мы расписались. Но я замуж не хочу, а отказать ему не могу – боюсь, потеряю. Стас может так разобидеться, что меня бросит. Я его, в общем, люблю, но официально оформлять наши отношения не готова. Не отошла еще от прежнего семейного счастья. Как подумаю о загсе, так вся пятнами и покрываюсь

– Обещаю, Мариночка, это уладить. У твоего Градова тут престарелые родители. Думаю, Алкис похлопочет, и в органах это учтут. Станет твой Стас выездным, и не только в соцстраны. Завтра на рассвете я улетаю. Рийден меня собирается проводить. Приедет сюда пораньше, и мы это обсудим. По дороге в аэропорт я завезу тебе ключи от этой квартиры и шепну о результатах наших переговоров. А пока пойдем на экскурсию по этой хате, она почище хорошего музея!

На следующее утро, провожая Пазевскую, Алкис Степанович держался спокойно и подчеркнуто вежливо. Даже Николай, хорошо знающий повадки своего начальника, не заметил, как Алкис нервничает. Эвелина Родионовна тоже держала дистанцию, поэтому была предельно любезна. По дороге в аэропорт она завезла племяннице ключи от квартиры Миликовых и сообщила, что вопрос с Градовым в ближайшее время будет решен положительно.

Только перед самой посадкой в самолет, Лина позволила себе по-дружески чмокнуть своего возлюбленного и сказать, чтобы не стеснялся и в любой момент вызывал ее, если в ней возникнет необходимость.

– Я позвоню, Лина. Кстати, мое предложение остается в силе. И запомни, я человек смелый и не боюсь змей даже, когда они меняют кожу, – серьезно произнес Рийден старший, крепко пожимая ей руку. Поднимаясь по трапу, Пазевская улыбалась: она вспомнила, с какой яростью Алкис при первой стычке обозвал ее Змей-баба, и с каким состраданием смотрел на нее, когда она объяснила, что неделю в году должна пить лекарство, от которого у нее слезает кожа.

…Полет прошел спокойно. К ее удивлению, в аэропорту ее встретил Исмаил. За время ее отсутствия он заметно похудел, приободрился, и Пазевской показалось, что к нему стала возвращаться утраченная после разрыва с Джамилей молодцеватость. Без лишних слов он довез Эвелину до дома, после чего распрощался и поехал на работу. Поднимаясь на крыльцо, Эвелина вспомнила, как полтора месяца тому назад она, переполненная страхами и сомнениями, отправилась на войну с Рийденами. Тогда, едва оправившись от болезни, она рискнула всем ради того, чтобы ее дочь смогла жить полноценной жизнью. Теперь, возвратившись во всеоружии, она чувствовала страшную усталость. Превозмогая ее, Пазевская скорчила бодрую физиономию и решительно позвонила в дверь.

Эвелину Родионовну Таня встретила с искренней радостью. Она выглядела отдохнувшей и посвежевшей, от нездоровой отечности не осталось и следа. Двигалась Татьяна легко, много улыбалась, всем своим существом излучая удовлетворенность. Поболтав с матерью минут пятнадцать, она убежала на работу, на прощанье сказав, что холодильник забит вкуснятиной, которую она для нее наготовила. Проводив дочь, Лина переоделась и села на кухне выпить чашку чая.

– Мне кажется, я сошла с ума. По-моему, это уже не мой дом! – размышляла Эвелина Родионовна, оглядываясь по сторонам. – Или я потеряла память, или просто запуталась, обитая по разным столичным квартирам. Но здесь, явно, царит какая-то провинциальная азиатчина… Ничего не понимаю!

Пазевская бродила по комнатам, находя подтверждение своим мыслям: в гостиной ковер перевешан так, что доходит до пола, место обеденного стола занимал низкий столик, перенесенный с террасы. Диван разложен во всю ширину и покрыт дорогим сюзане, подушки, одетые в расписные наволочки, лежат на полу. Обходя дом, Эвелина обратила внимание на новые смесители на кухне и в ванной комнате, а в холодильнике обнаружила продукты, вкус которых уже позабыла. Чего там только не было! И баночки с красной с черной икрой, и крабы, и сырокопченые колбасы, и импортные сыры. Вернувшись с гостиную и заглянув под диван, хозяйка увидела коробку с детскими игрушками. Открыв секретер, Лина наткнулась на рецепт со штампом женской консультации. Рядом находилась выписка из истории болезни, в которой черным по белому было указано, что Рийден Т. А. находится на пятой неделе беременности. Пазевская долго сидела ошарашенная, не замечая, как слезы текут по ее усталому лицу.

– Какая же я идиотка! Какая дура! – бормотала она. – Зачем было тратить столько нервов, денег и сил, собирая компромат на этих подонков, если уже через полтора месяца никакой, даже самый блатной суд, не посмеет отказать Тане в разводе. Можно было просто сидеть здесь и ждать, пока она спутается с Исмаилом… Это все моя болезнь. Мой дурацкий бред, эта идиотская Пифия с ее безмозглой идеей отмщения. Татьяна и без меня свои дела отлично провернула. Прекрасного мужа нашла. Ей только такой и подходит – домовитый, заботливый, с положением и без выкрутас. Бог даст и ребеночка хорошего родит. Что еще нужно? И чего это я полезла в столичный гадюшник порядок наводить? Жил бы Михаил со своей падчерицей столько, сколько хотел. Девчонка обманщица и шлюха, вся в мать. А пациентки Миликова? Не надо требовать от высокопоставленных любовников, чтобы они разводились со своими женами. Еще и грозились разоблачением! Пусть скажут спасибо, что их вообще не прикончили. На западе конгрессмены со своими наглыми содержанками так и расправляются. А Борис? У геев свои порядки. Говорят, они из ревности убивают друг друга, так что случай с Татровым вполне укладывается в русло их традиций. Причем здесь я? Лучше бы на курорт съездила или в Киев к Майе. Деньги те же, а нервотрепки никакой! Чем я помогла Загориной? Да она до гроба будет работать как скаженная, а по ночам рыдать от тоски по своему Эдику. А Алкис? Прекрасно обходился без меня, всю жизнь терпел Фросю и утешался на стороне с медичками. Нет… Какой я была тупицей, такой и осталась. И смерть меня не образумила. Вечно несусь кого-то спасать… Везде мне мерещится, будто без меня не обойдутся… С места больше не сдвинусь, пусть хоть весь мир взорвется! А то, как ненормальная, думаю о ком угодно, только не о себе. Вон, столичные дамы…Куда мне до них! Все одной породы, что Софа, что Марина, что Караева, что Агина. Все вроде моей Джамили. Личные интересы для них священны! Потому и живут, как люди. А я нищий клоун! Думаю, что умная, а сама наивнее младенца. Валентина, и та похитрее меня. Она еще Мишеньке покажет, где раки зимуют…А вообще-то, какое мне дело до этой компании? Если кто-нибудь из них позвонит, прикажу Тане ответить, что я умерла! Нет меня… Для них меня нет! Вот теперь я уверенна, что и с Женей вела себя, как идиотка. Наверняка, у него в гараже тайник. Оставил же он дочери столько денег, что она купила дом в Гаграх. Значит, работал по-крупному, только я об этом ничего не знала. В шкаф-то он положил только то, что выручил за свою хату. Копейка в копейку!

… Пазевская приняла успокоительное. Оделась потеплее, отыскала в ящике на кухне ключ от гаража, и пошла искать там тайник. Эвелина с трудом открыла заржавевший замок. Вошла, зажгла свет, включила электрокамин и огляделась.

На всех предметах пыли было столько, что невозможно было определить, что под ней находится. Лина чихнула, выругалась и пошла в дом за пылесосом. Открыв шкаф, она на месте своей старой тарахтелки, обнаружила новенький агрегат последней модели.

– Даже у Тани во время болезни голова работает лучше, чем у меня, когда я здорова, – ворчала Пазевская. – Взяла в оборот Ису, да так, что мне у нее поучиться надо.

Эвелина провозилась в гараже весь день и только к вечеру наткнулась на полуметровый круглый металлический барабан, зарытый в землю под ящиком с запчастями.

– Похож на Сашин. В таких у них в госпитале стерилизовали инструменты, – вспомнила Лина. Не без труда откопав его, порядком промерзшая Пазевская потащила находку в дом.

– Не хватало простудиться из-за собственных фантазий, – бурчала она. – На сегодня хватит. Появится Иса, занесет пылесос. У меня уже нет сил. Я все-таки не девочка и тренировки нет. Это за роялем я могу сидеть по семь часов в день. Но так долго корячиться, это не по мне.

Лина едва успела занести барабан к себе в кабинет и задвинуть его под рояль, как появилась дочь.

– Не возражаешь, мама, если я к ужину приглашу Ису? – были первые слова вошедшей Тани.

– Нет, конечно, буду только рада. Странно, но ты меня ни разу не спросила, нашла ли я возможность получить для тебя развод…Ни по телефону, ни сегодня, когда я приехала.

– Я помню об этом, мама. Не хотела давить на тебя. Думала, если найдешь, скажешь сама. Не найдешь, тоже не беда. Честно говоря, я эту задачу уже разрешила. Через месяц я подаю в суд, а после выхожу замуж. Надеюсь, после этого фамилия Рийден не коснется моего слуха! Ты не рада, мама? Ты же сама мечтала, чтобы я была замужем за приличным человеком, чтобы у меня были детишки, и мы жили рядом. Ну, что же ты плачешь? Иди, переоденься, ополоснись, а то где-то вымазалась, стала похожа на внука Исы. Они здесь проводят все вечера. К тому же, пока я была в больнице, Исмаил обновил сантехнику и купил пылесос. Ты не сердись. Я гостиную оборудовала по его вкусу. Пусть отдыхает в привычной обстановке. Понимаешь, Миля намучила его своими претензиями на европейскую светскость! Кстати, он и в телевизоре трубку заменил. Теперь показывает, как новый… Да! Из-за меня Иса решил машину поменять. Говорит, что не может меня возить в старой – ему постоянно на заднем сидении мерещится злобная физиономия Аджины.

– Ты во всем права, доченька. Я зря нервничаю. Пойду, помоюсь, а после немного отдохну у себя в кабинете. Ответь только на два вопроса. Иса собирается на тебе жениться официально, или ты у него на правах наложницы?

– О чем ты говоришь, мама! Пока я оформлю развод, пройдет еще несколько месяцев. После мы поженимся.Для вдовца это срок небольшой, но все-таки приличный. Мы распишемся. На днях я узнала, что жду от него ребенка. Для Исы это такая радость! Он мечтал об этом почти двадцать лет.

– Я поздравляю тебя, детка. Тебе давно пора обзавестись малышом вне зависимости от намерений его отца. Формально, ты пока замужем, так что внешне все будет выглядеть вполне традиционно. Как захочешь, так и сделаешь. В любом случае комар носа не подточит! Я так нахлебалась здесь со своими эмансипатскими выходками, что теперь только так и рассуждаю. Ты меня, конечно, понимаешь…Другой вопрос. Имеет ли твой друг средства, чтобы обеспечить тебя с ребенком?

– Мама, да у него все в порядке! Соседний дом записан на Мурада. Квартира, где они жила вместе с Милей, принадлежит ему. Если мы тебя здесь шокируем, можешь перебраться в его апартаменты. Позже, если это тебе понравится, сможем все оформить.

– Я смотрю, вы уже все решили, – горько прошептала Эвелина.

– Мы не решили. Решать тебе. Я просто предлагаю различные варианты. Как захочешь, так и сделаешь. Разве плохо, когда есть выбор? Ты пойми, мама. Я много лет прожила без тебя и привыкла быть самостоятельной. И не думай, что я всегда делала только то, что хотел Миша. Меня привлекала столичная жизнь. Мне хотелось быть на одном уровне с Софой и Катей, и я на это работала. Но теперь другое дело. Мне осточертел блеск, за которым стоят развращенность и грязь. Я хочу простой и естественной жизни. Полагаю, с Исмаилом я ее обрету.

– А как же язык? Ты же не знаешь ни одного местного диалекта?

– Мамочка, если у меня и есть какие-то способности, так это к языкам. Летом мы с Исой поедем к его родным на месяц. Уверенна, за это время обиходную речь я освою. Даже Софа, а она работала синхронным переводчиком в Ленинграде, утверждала, что я талантливее всех ее частных учеников. А она на этом собаку съела!

– А я предполагала, что она ведет какие-то липовые курсы. Занята по пару часов в неделю.

– Да не суди ты по ее облику! Это все маска. Она баба с головой. У нее занимаются только те, кто ездят на работу за рубеж. Они платят ей бешеные деньги за уроки. Да Митя женился на ней потому, что она сама клад. Больше половины того, что у них есть, приобретено на деньги Софьи и ее родителей. А выглядеть изящной безделушкой, просто модно. Небось, полагаешь, что и Катя Агина бездельница? Да она вместе со своим папочкой такими делами заправляет, что Борису и в жутком сне не привидится. Пойми, Катерина его за любимого клоуна держит. Пусть только дернется! Получит стулом по голове. Она женщина буйная. Рука у нее тяжелая.

Пока длилась эта беседа, Таня переоделась, накрыла стол и вытащила из холодильника кастрюли с едой.

– Мама, у нас в распоряжении всего сорок минут. Потом появится Исмаил с малышом, и они будут сидеть здесь до самой ночи. По-моему, нам пора прекращать чирикать. Надо успеть немного отдохнуть и привести себя в порядок.

Эвелина Родионовна, не говоря ни слова, устало поплелась в душ, потом зашла в кабинет и рухнула на диванчик. Пролежав без движения минут десять, она внезапно вскочила, закрыла дверь на задвижку и полезла под рояль

Немного усилий, Лина вытащила металлический барабанчик и, воспользовавшись отверткой, приподняла крышку. Заглянув внутрь, она от изумления уселась прямо на пол. Вся емкость стерилизатора была до отказа набита золотыми монетами, отлитыми еще при Романовых. Пазевская схватилась за сердце, доползла до своего ложа и там затихла. Она ужасно перепугалась, так как понимала, что этот клад, наверняка, будут разыскивать те, кто знает о его существовании, а потому они с Таней в опасности. Первый человек, о ком она подумала в минуту смятения, был Алкис. С трудом справившись с охватившей ее паникой, Эвелина Родионовна закрыла барабан и задвинула его под диван.

– Сегодня же выясню ситуацию вокруг Фаргина. Урманов его знал, работал в одном учреждении, наверняка, хоть краем уха слышал о его делах. Город небольшой, а у Исы в связи с должностью в руках много нитей. Нет семьи, в которой не было бы детей школьного возраста, а все директора школ у него регулярно бывают на приеме. Хоть что-нибудь, да расскажут.

…Вскоре появился Исмаил-ака, он пришел без малыша. Эвелина приняла его приветливо, немного посидела с ним и с дочерью за столом, а после, сказавшись усталой, ушла к себе. Уже позже, когда Иса остался в гостиной смотреть телевизор, а Таня удалилась на кухню мыть посуду, Лина подошла к гостю, и попросила его уделить ей немного времени для разговора.

– Танюша только вышла из больницы, скоро я уговорю ее пойти отдыхать, и мы сможем побеседовать наедине, – ответил он.

Эвелина Родионовна удалилась в кабинет, а Иса пошел к Тане на кухню. Он ее сообщил, что ему предстоит с Линой конфиденциальный разговор, который, скорее всего, коснется вопросов их совместного проживания.

– Не волнуйся, Иса, я оставлю вас наедине. Мама знает, что я в положении. Она не удивится, если я пораньше пойду спать.

Беседа Пазевской и Урманова затянулась. Началась она с того, что Эвелина Родионовна одобрила его союз с дочерью и сказала, что не берется советовать им, как соблюдать приличия – они люди практичные и отлично сами знают, как им поступать. Лина пояснила, что попросила Ису остаться главным образом для того, чтобы поговорить о Фаргине.

Исмаил-ака подошел к окну и уставился не темное небо, на котором толкались низкие, тяжелые облака. Он долго молчал, потом с трудом выдавил из себя:

– Вашего Женю убили. Об этом я узнал около месяца назад. Убийство совершил некий Игорь Свиров. Одно время он очень зависел от Евгения Савельевича. Через него рассчитывал уладить свои дела за приличный куш. Но Женя отказался ему помогать. Сказал:

– Пока я жил один, я делал то, что считал нужным. Теперь я перебрался к Пазевской и с подобными делами завязал.

Понимаете, Эвелина Родионовна, индивидуальное строительство, которым заведовал Евгений – золотое дно. Многие знали, что Фаргин хорошо берет за услуги. Злые языки поговаривали, будто он на все левые деньги скупает старинные золотые монеты. Похоже, он считал это единственно надежным вложением капитала. Все знали его изречение о том, что он с государством на деньги не играет. Поговаривали, будто он на книжке держал ровно столько, сколько можно, чтобы не вызывать подозрение у правоохранительных органов. В том, что Фаргин не оформлял свои отношения с Вами, все усматривали его желание сделать дочь своей единственной наследницей. Из-за этого многие, вроде моей Джамили, считали Вас весьма непрактичной особой.

– А Вы знаете, как организовали убийство Жени? – заикаясь, спросила Лина. От услышанного у нее перехватило дыхание.

– Сейчас уже знаю… Полтора года назад, двадцать девятого декабря, этот самый Свиров поехал купить подарок жене Зинаиде. Он приобрел люстру, положил коробку в свою машину, а та заглохла. По дороге ехал Фаргин с друзьями. Он увидел Игоря, который чертыхался у своей тачки. Женя, видимо, решил ради праздничка с ним помириться, поэтому остановился и предложил подбросить. Свиров согласился. Когда он стал укладывать в багажник машины Фаргина люстру, то заметил, что там находятся канистры и какие-то вещи. По дороге из разговоров пассажиров, сидящих в машине, Игорь понял, что Женя вернется к себе только после того, как их развезет. Болтовня была в самом разгаре, когда подъехали к дому Свирова. Перед тем, как вылезти из машины, Игорь сказал, что не хочет прерывать их веселую беседу, а потому достанет люстру сам. Женя отдал ему ключ от багажника и предупредил, чтобы тот был поаккуратнее. У него в канистрах бензин. В общем, Свиров вытащил свою коробку, отвинтил крышки с канистр и положил так, чтобы бензин понемногу вытекал на вещи, лежавшие рядом. Ключ он вернул хозяину, поблагодарил за внимание и ушел.

– Извините, Иса, я на минутку Вас оставлю, – пробормотала Лина и побежала в ванную ополоснуть лицо, ей показалось, что оно превратилось в застывшую, перекошенную маску.

– Мне продолжать? – спросил Урманов у Эвелины, когда она появилась в гостиной.

– Да, конечно. Я хочу знать, как все произошло.

– Тогда слушайте. Свиров оставил покупку дома, и попросил жену позвонить Вам через полчаса после его ухода и занять каким-нибудь разговором.

– Я помню! Конечно, помню! Позвонила незнакомая женщина и стала уговаривать продать ей какие-то книги. Да, конечно! Она хотела пробрести у меня полное собрание сочинений Жорж Санд. Я отказалась, а она принялась выспрашивать, почему я за него держусь. Я тут же пустилась в объяснения. Говорила о связи и творческой дружбе Авроры Дюдеван с Шопеном и так далее. Мне тогда в голову не пришло, что это просто наживка. И я, как глупая рыба ее заглотнула.

– К сожалению, Фаргина Свирову удалось спалить без труда. Он быстро сюда добрался, дождался, когда Женя откроет ворота въедет и начнет разбирать багажник. Вытаскивая вещи, Женя перепачкался бензином с ног до головы. Игорь вошел во двор, перебросился с Фаргиным несколько фразами, потом чиркнул спичкой, бросил ее ему под ноги и отскочил. Что было дальше вы, наверняка, никогда не забудете. Говорят, тут рвануло так, что у Вас все стекла повылетали… Свиров был одним из тех, кто побежал звать на помощь.

– На террасе тогда еще не было стекол, – это все, что ответила Пазевская, выслушав рассказ Исмаила.

– У меня есть кассета. На ней признание Свирова. Понимаете, Зинаида – жена Игоря догадалась, что ее муж причастен к гибели Фаргина. Она стала шантажировать своего благоверного. Потребовала, чтобы он все имущество переписал на нее. Не хотела, чтобы хоть что-то досталось его сыну от первого брака. Свиров, конечно, все это исполнил. А месяц назад, Зина подговорила любовника, чтобы тот испортил машину ее мужа. В результате Игорь разбился и попал в реанимацию. Там он понял, что его часы сочтены и вызвал к себе священника, следователя и нотариуса. Им Свиров все рассказал и покаялся. Видимо, решил разом навести порядок в своих земных и потусторонних делах: и душу спасти, и жену с дружком отправить за решетку, и нажитое добро переоформить на сына. Скончался Игорь на следующий день. А пленка, о которой я говорил – копия той, что он наговорил накануне своей смерти. Ее продал мне один пройдоха-сыщик. Я его нанимал прошлой осенью, и его работа меня удовлетворила. Тогда мы договорились, что я плачу за любые сведения, касающиеся моих близких. Неделю назад он мне принес эту кассету. Это свидетельство того, что в городе уже знают о моем намерении породниться с Вами.

– А еще что-нибудь Вам сообщил этот Ваш, как его поприличнее назвать, не знаю.

– Сообщил. Сказал, что Зинаида с любовником находятся под следствием. Свиров-младший хлопочет о наследстве. В органах все верят признанию Игоря, а Вам сочувствуют, Вы же, несмотря на свой многолетний союз с Фаргиным, остались ни с чем. Все знают, что после смерти Жени его дочь осталась при крупных деньгах. Иначе, откуда бы взялись все ее приобретения?

– Да, что и говорить! Бедная Пазевская. Еще осенью я была для всех проституткой, фанатичкой и растлителем юных душ. Зимой я превратилась в легенду местной педагогики, а теперь, весной, оказалась в роли профессиональной нищенки. Не понимаю. Жить что ли людям нечем, или наша провинциальная скука так всех разлагает? Скажите, Иса, я, что, самый главный клоун в нашем городе? Почему все постоянно перемывают мне косточки? Честно жила, отлично работала. За матерью, сестрой и своими мужиками ухаживала, как за собственными детьми. Откуда такой нездоровый интерес к моей персоне?

– Этот вопрос не ко мне, Эвелина Родионовна. Миля тоже вызывала у всех болезненное любопытство. Видимо это крест тех, кто не похож на окружающих. Уверяю Вас, мы с Таней никому не будем интересны, даже если нам повезет и у нас будет все: хорошие дети, удобный дом, и каждый год мы станем ездить отдыхать на море. Вообще-то, после Джамили-ханум это единственное, о чем я мечтаю. Думаю, что и Таня этого хочет. Она такого натерпелась от своего гениального Рийдена, что еле ноги унесла.

Исмаил ушел, а Эвелина посмотрела на часы.

– Господи, еще нет и одиннадцати, а мне кажется, будто скоро рассвет. Какие-то безразмерные, бесконечные дни. События несутся с так, словно машину времени запустили с двойной скоростью. Как на моем проигрывателе, когда пластинку с оборотами 33, ставишь на скорость 78… Ну и что мне делать с монетами? Официально их не реализуешь. Можно сдать государству, и оно оставит мне какие-то проценты. Женю жалко. Потратил всю жизнь, собирал, и чтобы я большую часть отдала неизвестно кому? Да на них, наверняка, построят очередную дачу для кого-нибудь, вроде товарища Коняева. Обойдутся!

Около полуночи позвонил Рийден-старший. Услышав охрипший голос Лины, забеспокоился. Эвелина ответила, что немного простыла, убираясь в гараже. На ее вопрос о жизни в доме зятя, Алкис ответил однозначно: – “Ничего нового”.

– Поясни, – не удержалась Эвелина.

– Миша третирует падчерицу, Фрося пытается его утихомирить, а Валя все время молчит. Только по ночам плачет. До рассвета в ее комнате слышны всхлипывания и шелест страниц – видимо читает какой-то душещипательный роман. Я, дорогая, звоню предупредить тебя: – Утром уезжаю по делам дня на три. Звонить не буду, так что не волнуйся и береги себя. И помни, я твердо решил завести персонального питона по имени Лина, так что готовься попасть ко мне в клетку.

– Я еще не решила, Ал. Давай сначала разберемся с детьми, а уж после будем заниматься собственными проблемами. Главное, не снимай прослушивание с квартиры Михаила. Один Господь ведает, что там может случиться.

– Я прислушаюсь к зову твоей интуиции. Похоже, она у тебя действительно, как у змеи. Говорят, это единственные существа на планете, которые чувствуют приближение землетрясения!

Попрощавшись с другом, Эвелина пошла в комнату дочери. Таня спала безмятежно, раскинувшись, словно Тициановская Венера. Поправив подушку, Лина поцеловала ее и решила, что с утра пойдет в церковь и поставит свечку Богу, проявившему милосердие к ее доброй и хорошей девочке.

11

Трое суток Эвелина Родионовна осыпала подарками сестру, вылечившую ее дочь, и предавалась фантазиям о том, как дружно будет жить с молодоженами, когда у них появится здоровенький, пухленький малыш, и как часто станет миловаться с Алкисом, который станет ее навещать. Она планировала уговорить его помочь ей реализовать часть монет – это позволило бы ее семье жить в настоящем достатке. Лина даже надумала вернуться на полставки на работу в училище, чтобы взять себе в класс нескольких ярких ребят. Ей казалось, что общение с одаренными подростками поможет ей еще долго сохранять творческую активность, моложавость и привлекательность.

На четвертые сутки, часов в восемь вечера позвонил Николай.

– Эвелина Родионовна, я связался с вами по поручению шефа. У нас ЧП. Срочно прилетайте, билет на ближайший рейс Вам уже забронирован. Я с машиной буду ждать Вас в аэропорту.

– Что с Алкисом, он ранен?

– Он в военном госпитале. Поместили в связи с тяжелым приступом стенокардии. Требует Вас.

– А где Фрося?

– Она в реанимации. Сутки, как без сознания. Врачи полагают, она долго не протянет.

– А Миша?

– Михаил в морге. Пулевое ранение. Вскрытие показало наличие наркотика в крови.

– А Валя?

– Девочка задержана. Обвиняется в предумышленном убийстве.

– Так она застрелила Мишу?

– Да и при свидетеле. У них дома в тот момент был Агин. Все сидели за столом на лоджии, обедали. Валя объявила, что у нее есть сюрприз для отчима. Сказала, что хочет отблагодарить его, развратника и наркомана, за убийство ее матери. После, выстрелила в упор. Оружие трофейное, незарегистрированное. Выхватить у нее пистолет было невозможно. На лоджии тесно – выскочить из-за стола никто не успел.

– Бедная Фрося! Как она это выдержала?

– После выстрела она орала, что подсунула пистолет Вале, чтобы она застрелила Таню, когда та вернется. Она рассчитывала, что девчонка поступит, как настоящая женщина – прикончит соперницу. В этом случае она бы утаила, что Валя уже месяц, как совершеннолетняя. Кричала, что теперь девчонку за убийство поставят к стенке. Подлинные сведения о дате ее рождения припрятаны, и у Бори есть их копии. А уж он отомстит за гибель друга. Потом с Ефросиньей Павловной случился удар. Тут подоспели ребята, что прослушивали их квартиру и вызвали скорую. Все остальное прошло, как положено.

– Вы немедленно сообщили обо всем Рийдену, и он прилетел.

– Прилетел в полночь. В самолете ему стало плохо. Вынесли на носилках и прямо в реанимацию. Сейчас он уже в палате. Доктора говорят, что шеф родился в рубашке. Ему вовремя оказали помощь. Он ждет Вас. Поторопитесь, самолет вылетает в двадцать один час.

– Алкис разрешил Вам все это мне рассказать?

– Обязал. Сказал, что без этой информации Вы с места не сдвинетесь. Эвелина, Родионовна, поторопитесь, у Вас времени в обрез.

– Я еду, Коля. Ждите меня!

– Мама, кто звонил? – спросила Таня, появляясь их кухни.

– Звонила госпожа Месть. Я улетаю к Алкису, через два часа посадка на самолет. Позвони Исмаилу, попроси, чтобы он меня подбросил в аэропорт… Кстати, ты свободна. Можешь, хоть завтра идти с ним под венец. Валентина пристрелила Мишу… Посмотри, как невероятно складывается Судьба. Аджина, которая пыталась меня извести, покончила с собой… Жениного убийцу прикончили его жена с любовником. Твоего душегуба застрелила его падчерица… Не стой же, открыв рот, Татьяна! Звони Исе.

… В столичном аэропорту Пазевскую встретил Николай и без лишних слов повез в военный госпиталь. Лину без проволочек впустили к Рийдену, предупредив, что он еще очень слаб, а потому для беседы у них есть только десять минут. Алкис лежал с закрытыми глазами. Лицо его отливало зеленью, на худых белых руках проступили синие пятна от инъекций.

– Привет, дружок! – негромко сказала Эвелина, заходя в палату. – Ты тут один, это хорошо. Можно поговорить без свидетелей.

– Рад тебя видеть. Спасибо, что приехала. Всегда считал, что с любой проблемой справлюсь сам. А вот припекло и без твоей помощи не обойдусь. Надо спасти Валю. Помоги ей. Я понимаю, что прошу невозможное. Она виновата. Таню извела, Мишу убила… Но она все-таки не закоренелая преступница. Она жертва. Объясни, как это возможно, что она на два месяца старше, чем записано у нее в метриках? Я лично не понимаю этой механики. Если ей уже шестнадцать, у нее одна мера ответственности. А если нет – то значительно мягче. Пойми, ее же будут судить за предумышленное убийство!

Алкис умолк. Желваки выступили на его лице, и он скрипнул зубами.

– Это я виноват. Должен был спрятать свой пистолет так, чтобы до него ни одна живая душа не добралась.

– Ал, дорогой, судя по всему, его взяла Фрося. Уж поверь мне на слово, нет такой жены, которая бы не залезла к мужу в сейф. А по поводу Вали могу сказать одно. Я всю дорогу об этом думала. Возможен только один вариант. Поля родила ее семимесячной. Потом девочку два месяца держали в больнице в боксе. Вероятно, кто-то из твоих дам нашел способ оформить документы на Валю не тогда, когда она появилась на свет, а когда ее выписывали. Вообще-то, я, как женщина, не нахожу в этом никакого криминала. Нормальному ребенку нужно девять месяцев, чтобы стать полноценным созданием. А все это время провел он в материнской утробе или в боксе – это дело медицины, а не юриспруденции.

– Скажи это в нашем суде, Лина. Тебя обсмеют. Я хорошо помню, как Фрося через пять месяцев после свадьбы увезла Полю к вам в автономию. Хотела, чтобы за ней присматривал Сидоренко. Потом она позвонила, сказала, что Иван положил невестку к себе в больницу на сохранение и пообещал сделать все возможное, чтобы у нас был здоровый малыш. Вот и все. Примерно, через два месяца, Фрося привезла Полину с Валечкой, сказала, что девочка родилась недоношенной…Но, по-моему, она была в норме. Хотя я, честно говоря, в этом ничего не понимаю.

– Если тебя немного провели, Ал, это не беда. Я знаю Ивана. Он никогда не совершит подлог так, чтобы его можно было бы уличить. Метрики у Вали только одни. Сидоренко всю жизнь работал чисто. Конечно я все, что возможно выясню. Лучше скажи, что там у вас наговорила Валя после ареста.

– Сказала, что об убийстве матери узнала из романа, который написал Миша. Там герой убивает жену за то, что она его обманула. Прижила ребенка от какого-то хлыща. Сообщила, что Михаил ее соблазнил, когда ей не было и тринадцати лет. Что наркота и пистолет принадлежат ему. Хранил он все это в тайнике у нее в комнате, а она просто воспользовалась оружием, так как хотела отомстить за мать и за себя.

– Гражданка, Вам пора уходить, – сказала медсестра, заглядывая в дверь.

– Ал, попроси, чтобы тело Миши придержали в морге еще несколько дней. На его похороны, наверняка, прилетит Миликов. Я должна успеть обследовать его квартиру. Если есть какие-то бумаги на Валю у Агина, значит, их копии хранятся и у Ми-Ми. И второе. Я сегодня же поеду в Фросе и буду около нее дежурить. Вдруг придет в себя, и что-нибудь скажет. Распорядись, чтобы меня к ней пропустили. И, главное, выздоравливай! Ты почти шестнадцать лет холостой. Может, я еще за тебя и замуж пойду. Если повезет, доживу до положения генеральши! Иду, иду! – сказала Лина медсестре, сердито распахнувшей дверь палаты.

– Передай Коле наш пароль. Это слово «мост». Он организует все, о чем ты меня сейчас попросила.

Николай, услышав заветное слово, громко хмыкнул, но от комментариев воздержался. Он довез Лину до квартиры Миликовых, а сам отправился в отделение скорой помощи, где находилась Евросинья Павловна. Ему предстояла нелегкая беседа с дежурным врачом: надо было доказать, что пребывание Пазевской рядом с умирающей важно для следствия, и тот рискует головой, отказав Коле в такой малости.

… Эвелина Родионовна своим звонком в дверь переполошила Марину и Стаса. Только увидев Лину в глазок, они успокоились и впустили ее. Оставив в прихожей вещи, Эвелина прошла в комнату, села в кресло и без всякой лирики рассказала о случившемся. Молодые люди, вытаращив глаза, словно перепуганные и взъерошенные совята, обалдело смотрели на тетушку.

– Еще раз повтори, пожалуйста. Я со сна не врубилась, – заикаясь, пробормотала Марина. – Если я правильно поняла, Мишу вчера убили, Фрося при смерти, Алкис в реанимации, а Валя за решеткой.

– Все так и есть. С этим буду разбираться я. Вы мне нужны для другого. Надо обезвредить Агина. У него есть копии бумаг, в которых указано, что Валя родилась на два месяца раньше, чем записано в ее метриках. Фрося отдала их на хранение Борису. Что это за документы, я не знаю. Понимаю главное – их надо обменять на пленку со снимками. Борис согласится. Он человек разумный.

– Боитесь, что девчонку поставят к стенке?

– Я не знаю, что ее ждет. Я хочу, чтобы Валя отвечала по закону. Но только так, как ей положено по возрасту, указанному в документах. Аферы ее бабки и мамаши не должны иметь к этому никакого отношения.

– Я все сделаю, Эвелина Родионовна. В юности сгоряча можно такое натворить, что после не расхлебаешь. Без помощи хорошего человека можно и жизни лишиться. Я лично без Загориной, давно был бы трупом. А мне было уже двадцать лет, когда я попал в переделку. А Валя? Та просто соплячка!

– Спасибо, Стасик. Еще одна просьба. Если позвонит Софа, Вы ничего не знаете. Я сама ей обо всем сообщу, когда станет известна дата похорон Миши.

Не успела Эвелина выпить кофе, как объявился Николай и сказал, что обо всем договорился в больнице. Там Лину ждут, хотя из-за этого разговора он в лице дежурного медперсонала нажил себе кровных врагов.

В «Скорой» Пазевскую встретили с плохо скрываемой ненавистью – персонал предположил, что ее подослали следить за их работой. Однако, узнав, что больной она приходится свахой, немного поостыли, решив, что перед ними обыкновенная блатная баба, а не доносчица.

Эвелину переодели в больничное белье и уложили в реанимацию рядом с Фросей, благо, соседняя койка оказалась свободна.

Под утро Ефросинья Павловна очнулась, увидела Лину, узнала и попросила попить.

– Ты здесь. Это хорошо, – заплетающимся языком пролепетала умирающая. – Знаешь, я безумно хотела иметь детей. Много. А Носов меня бросил. Алкис – пустоцвет. Я помогала Поле. Думала, будут внуки. А она подсунула нам чужое отродье. Через полгода я это поняла. Девчонка оказалась не нашей породы. Мой приятель узнал, с кем эта шлюха путалась. А эта дрянь мне твердила, что девчонка похожа на Алкиса. Сифаева была проституткой! Я ее возненавидела. Уговорила сына от нее избавиться. План придумала. Пришлось делать все самой. Только Боря и помогал. Миша и Митя слабаки. Куда им… Думала, у Тани будут дети. А она тоже пустой стручок. Я знала, Миша спит с Валей. Надеялась, у них будут дети. Она же молодая, здоровая. А она убила Мишеньку.

– А откуда у нее пистолет?

– От моего солдафона. Этот дурак думал, я не знаю, что у него в сейфе. Я его игрушки переложила в шифоньер. Знала, Валя утащит. Думала, она хочет соперницу убрать. Миша ведь говорил, что Таня вернется. Я и на этот раз все рассчитала. Таню в могилу. Валю в колонию. Миша свободен… Мог бы нормально жениться. А эта дрянь моего сыночка пристрелила. Должна была Таню прикончить, а убила моего ненаглядного. Ну, теперь ей недолго осталось жить…Ей уже шестнадцать. Исполнилось…

– Ну и гадюка, – думала Пазевская. – Погубила Полю, подстроила взаимоуничтожение Тани и Вали. А теперь подготовила все, чтобы и девчонка получила высшую меру. Не приведи, Господи, сообщит врачам, что оружие принадлежит Алкису. Он же тогда тоже помрет. Окочурится от сердечного приступа!

– А Вы зря думаете, что моя дочь бесплодна! – в сердцах выпалила Эвелина. – Таня уже в положении. Не от Миши, конечно. Это Ваш сын пустоцвет, а не его женщины. Он может спать с кем угодно, и все это будет без толку!

Ефросинья Павловна уставилась на Лину широко открытыми глазами. Потом они померкли.

– Миша уже ни с кем не сможет спать…Он будет спать в земле… Рядом со мной. А эту сучку расстреляют! Вышку дадут! – гневно воскликнула Фрося, приподнявшись на локте. – Понимаешь? Вышку! Ее поставят к стенке! Ей конец! – завопила, что есть силы умирающая и ничком упала на изголовье.

Ее выкрики услышали врачи и, выгнав из палаты Пазевскую, взялись за дело. Однако все их усилия были тщетны. Через полчаса Ефросиньи Павловны не стало.

– Господи, не наказывай слишком строго душу этой заблудшей, – шептала Лина, стоя в коридоре у окна.

… На рассвете Пазевская вернулась на квартиру Миликовых, рухнула без сил и забылась тяжелым сном. Она не слышала, как молодые разбежались по делам. Разбудил Эвелину Родионовну следователь. Он пришел поговорить с ней о последних минутах жизни Ефросиньи Павловны. Своих людей к ней он не приставлял, так как не предполагал, что она придет в себя – врачи его убедили, будто это невозможно.

– Они сказали правильно. Фрося в себя так и не пришла. В бреду она говорила, будто вместе с Агиным убила свою первую невестку и требовала «вышки» для Вали, застрелившей ее сына. Меня она так и не узнала, хотя мы расстались несколько дней тому назад, – объяснила Пазевская. На вопрос сыщика, с какой целью Лина возвратилась в столицу, Эвелина объяснила, что ее пригласил сват – полковник Рийден. Алкис Степанович. Он хотел, чтобы кто-то из родственников ухаживал за ним и его супругой.

– Мне показалось, что врачи сделали все, чтобы спасти Ефросинью Павловну. Но, сами понимаете, не всякой матери под силу пережить смерть своего единственного сына! – завершила речь Эвелина. Следователь что-то пометил в своей записной книжечке и ушел, а Лина, не мешкая ни минуты, собрала кое-какие продукты и отправилась в больницу к Алкису.

– Меня скоро выписывают, – объяснил Ал, увидев свою подругу. – Не представляю, что буду делать один в своей грязной квартире. Прошу, поживи у меня. После того, что случилось, я просто загнусь. Пока будет следствие, я даже уехать не смогу. Потом, Вале надо передачи носить. Об адвокате я уже позаботился. Но дело практически безнадежно – преднамеренное убийство девушкой, достигшей шестнадцати лет…

– Ты все правильно решил, Алкис. Но я и не собираюсь сидеть, сложа руки. У меня есть свой план.

– Ладно, Лина, действуй по своему усмотрению. После суда над Валей я выйду в отставку. Возможно, уеду к брату. Но сейчас главное – спасти девочку. Она – все, что у меня осталось после двадцати пяти лет брака.

– О семейной жизни поговорим после, когда выздоровеешь. И учти, твоя змея ждет, не дождется, когда ты ее согреешь.

Эвелина поцеловала Ала в небритую щеку, шепнула: – Держись, старина! – и удалилась.

– Ну и жизнь пошла! – ворчала она, пытаясь остановить такси. – Еще немного и я, как Иса, буду мечтать о скучной пристани. Похоже, после пережитого, нудное бюргерское существование станет для меня синонимом счастья.

…Эвелина Родионовна расположилась на отдых в кабинете Ми-Ми. Не успела она хорошенько выспаться, как появился насупленный Градов. Не говоря ни слова, он положил на стол несколько листочков, сказал, что у него мигрень и ушел в спальню прилечь. Лина схватила с таким трудом добытые бумаги и углубилась в их чтение. Помимо выписки из какого-то регистрационного журнала, там было заявление двух врачей и одной санитарки. Составленные по всем правилам с подписями, заверенными в отделе кадров роддома, они свидетельствовали о том, что Полина Рийден родила девочку раньше положенного срока, из-за чего восемь недель ребенок находился в отделении для недоношенных. Далее стояло число и месяц выписки младенца из роддома. Эта дата в метриках Вали была записана, как время ее появления на свет.

Тяжело вздыхая, Эвелина позвонила Ирине Родионовне, объяснила сложившуюся ситуацию, и стала выспрашивать о тех, кто подписал эти бумаги.

– Не волнуйся, Лина, этих дам я знаю. За эти годы одна стала абсолютно склеротичной старухой, вторая переехала жить куда-то в Россию, а третья превратилась в такую взяточницу, что боится милиции, как чумы. Она сама приплатит, лишь бы не зарисовываться в органах. Лучше скажи, когда похороны Миши. Я сообщила Сидоренко о трагедии в семье Рийденов, так он расстроился до слез. Собирается ехать к вам, чтобы выразить Алкису свое соболезнование. Иван Петрович рассказал мне, что Ал спас жизнь его родному брату, когда тот оказался в окружении, а после помог избежать концлагеря. Поэтому Сидоренко и помогал родственникам Рийдена. Сначала Полине с ребенком, а потом тебе с Таней. Из-за этого и произошла эта неразбериха с метриками Вали. Иван не смог отказать Ефросинье Павловне. Она страдала оттого, что Миша мог стать отцом в любой момент. Потому и привезла невестку к нам. Рассчитывала, что Поля родит в срок, то есть еще через два месяца после их появления здесь. В таком случае Фрося объявила бы знакомым, будто ребенок недоношенный. Тогда в глазах окружающих ее семья выглядела бы респектабельно. А Полина возьми, да и разродись, едва они здесь появились. А это произошло как раз через пять месяцев, после регистрации их брака. Вот Ефросинья и уговорила пойти Ивана на подлог. Записать датой рождения Вали то число, которым ее выписали из роддома. Сидоренко пошел на это. Он искренне полагал, что дело пустяковое. Это же не мальчик, возраст которого напрямую связан с призывом в армию. Тем более, здесь речь шла о каких-то двух месяцах. Надеюсь, ты теперь все уразумела? И учти, Лина, на похоронах должна присутствовать Таня. Я уговорю ее поехать. Отправлю вместе с Иваном. Она, практически, здорова, но компания хорошего врача ей не помешает.

Распрощавшись с сестрой, Эвелина с волнением подумала, что по гроб жизни обязана Алкису: если бы не его дружба с Сидоренко, она уже давно была бы изъеденным трупом, а Таня инвалидом, обреченным на жалкое существование.

– Не мне осуждать Ала, который хранил в сейфе трофей, за который его друг заплатил кровью или Ивана, который, сам не ведая того, дает шанс выжить девчонке, отомстившей за свою загубленную жизнь и за убийство матери, – размышляла Эвелина Родионовна, роясь в бумагах Миликова. Час работы, и из папки с аккуратно подшитыми счетами, сберкнижками и документами Лина извлекла разыскиваемые листки.

– Все-таки, Фрося была гениальной бабой. Я ее, явно, недооценивала. Организовала убийство одной невестки. Подстроила так, что вторая загремела в дурдом. И все безнаказанно. Вот и с рождением внучки. Все сделала так, что в общественном мнении брак ее сына выглядел благопристойно. И при этом – такая дотошность с бумагами Вали. Ничего не поделаешь, истинная математичка. Но какая разница между нашим поколением и нынешними женщинами. Фрося шла на преступления только ради того, чтобы иметь потомство. Даже я, несмотря на гибель Саши, сохранила Леночку. А современные дамочки, что Софе, Марина или танцовщицы Караевой – все живут в свое удовольствие…О детях даже не помышляют. Рожают такие, как внучка Гаврилихи. И то, ради того, чтобы вылезти из грязи. А образованные, утонченные и самостоятельные думают только о себе. Если бы не ад, через который прошла Таня в заведении у Ми-Ми, она бы тоже о детях не думала. Жила бы так же, как эти умные, расчетливые и в меру эмоциональные особы.

Вскоре с работы пришла Марина. Увидев на столе два экземпляра документов, из-за которых Лина и Стас так намучились, улыбнулась, чмокнула тетушку в щеку, сказала – Ну, вы молодцы! – и пошла переодеваться.

– По-моему, твой Градов заболел. Подошла бы, спросила, как он там? – посоветовала Эвелина племяннице.

– Ничего. Отлежится, встанет и скажет, что ему нужно. На кухне в шкафу не аптечка, а целый магазин. Думаю, он все необходимое уже принял.

– Не возражаешь, если к нему подойду я?

– Иди, иди, тетя. Видно, тебе на роду написано быть клушей. Ты всегда за кем-то ухаживала, то за детьми, то за учениками, то за ближайшими родственниками. Не мне, а тебе замуж надо. Возьмешь какого-нибудь старикашку, и будешь делать привычную работенку. Тебе ведь без нее скучно! Лучше бы позанималась, а то, по-моему, уже забыла, как выглядит клавиатура.

– Я начала понемногу. Но всерьез не получается. Уж больно всякой всячины свалилось на меня!

– Я это понимаю. Но тебе уже можно так жить. Ты – пенсионерка. А мне нельзя. Я себе всегда говорю – нет дня, когда не было бы уважительной причины, чтобы не делать свое дело. То кто-то болеет, то сама дохлая, то тебя довели до ручки. Что ни день, то сюрприз. Один похлеще другого! Поверь, изнеженность никого до добра не доводит!

– Ты права, Мариночка. Но я все-таки подойду к Стасику.

Эвелина легонько постучала в дверь. Не услышав в ответ ни слова, она вошла. Градов расположился на кровати. Вытянувшись во весь рост и заложив кулаки под голову, он лежал с открытыми глазами, уставившись в потолок.

– Стасик, может я смогу помочь? Наверняка у Вас что-то случилось. Неужто, Агин снова Вас достал? Может, поделитесь? Уверена, всем скопом мы положим его на лопатки!

Градов сел и пятерней расчесал спутанные волосы.

– Утром я пошел в свою Альма-матер. Думал, сердце екнет. Но, слава Богу, почувствовал, что теперь сердца у меня нет. Нашел Бориса, сунул ему под нос снимки и выложил условия обмена. Он меня сразу узнал, испугался, побелел и пообещал все сделать. Договорились, что обмен состоится в стекляшке – это кафе, что в центральном парке. Пришел я туда в назначенное время, а там вместо Агина – его рыжая стерва. Она отдала бумаги Вали, забрала у меня пленку и фотографии. Ну а потом пообещала, что через неделю моей ноги ни в одной из редакций республиканских газет не будет. Сказала, что деятельность папарацци несовместима с моральным кодексом строителей коммунизма, а потому о моих наклонностях подсматривать в замочную скважину узнают все, кто причастен к печатной продукции.

– Думаю, о влечении к подсматриванию она судит вполне профессионально! У нее самой эта страсть давно приобрела патологическую форму! Вставай, сынок. Пойдем, выпьем что-нибудь. Надо придумать, как остановить эту неистовую Катерину!

– Это невозможно! У ее отца связи до самого верха. Мне конец. Я не найду себе работы даже в заводской многотиражке. Не возьмут. Побоятся. Разве, что в органы придется идти. Трупы фотографировать!

– Ну мы еще посмотрим, дружок! – грозно заявила Пазевская и решительно отправилась в кабинет.

– Ты, Марина, пошла бы к Стасу, утешила. Любовью бы занялась с ним, что ли…Ты все-таки ему друг, а не соседка! Сама говорила, потерять не хочешь, – проворчала Лина, проходя мимо племянницы, выходящей их душа.

Почти час Эвелина Родионовна сидела на телефоне, выспрашивая о Кате Анну Загорину и Таню. Когда Лина вышла, глаза ее метали черные молнии.

– Ну, ребята, выпьем по рюмочке? Есть идея, как остановить эту надменную Минерву. Только это потребует с вашей стороны значительных усилий и большой доли цинизма. Вы как, готовы?

– Я на все согласен, – упавшим голосом пролепетал Градов. – У меня выбора нет.

– Ну, если все обстоит столь трагично, то и я к вашим услугам, – нервно воскликнула Марина и стала накрывать на стол.

Немного утолив голод, Эвелина поделилась своим планом с молодыми людьми. Они долго молчали, потом как-то неловко переглянулись, истерично хихикнули и снова смолкли.

– Я не на чем не настаиваю, дорогие мои. Ради Бога не поймите меня превратно. Но болтовня о морали из уст прожженной взяточницы и извращенки вывела меня окончательно. Да и вообще, все их компания, просто кунсткамера. Один хуже другого. К тому же Борис убил Полину. Конечно, это особа была аферисткой. Но, по-моему, даже она не заслужила такого кошмарного конца. Погибнуть у себя дома под обломками стекол, досок и килограммовых фолиантов от рук свекрови и этого женофоба? Право, это ужасно. Да, кстати, похороны Миши и Фроси состоятся через два дня! По просьбе Алкиса это произойдет, когда его выпишут из госпиталя. У нас на подготовку остается только полтора суток. Посоветуйтесь, а после скажете, беретесь за дело или нет. Если да, то мне придется еще немного посидеть у телефона. Надо будет договориться об обеспечении вас кое-какими атрибутами.

Уже поздно ночью, когда Эвелина Родионовна ушла спать, Стас сказал Марине:

– Хорошо, что мы согласились устроить этот цирк. Но вообще, у тебя какая-то бешеная тетушка.

– Да все они такие! Думаешь Фрося или Алкис из другого теста? У Лины и Александр и Женя тоже были с “приветом”. Мои предки поспокойнее, но и они могут озвереть, если их задеть за живое. Поколение такое. Может, поэтому и войну выиграли. Это мы – прагматики. А они все камикадзе. Им дай повод, так они и сейчас поезда под откос будут пускать!

– Послушай, Марья, я в эту игру буду играть. У меня нет выбора. А с чего это ты согласилась?

– Да ладно, Стас, поиграю. Стану старухой, так будет о чем вспоминать!

12

На похороны Ефросиньи Павловны и Михаила собралось столько народу, что можно было подумать, будто идет городское вече. Люди в погонах вперемежку со студентами, профессорами и школьными учителями топтались вокруг дома, по очереди поднимаясь в квартиру Рийдена, чтобы выразить хозяину свое соболезнование. Многие с любопытством рассматривали его невестку – миловидную, немного оплывшую блондинку в строгом темно– коричневом платье с тяжелым узлом золотистых волос, стянутых на затылке в классический узел. Однако гораздо большее внимание у пришедших вызывала сваха Алкиса Степановича. Бледная, темноволосая, с блестящими аспидно-черными глазами, в элегантном черном костюме, отороченном светло-серой каймой, она казалась загадочной инопланетянкой, излучающей энергию разрушения.

– Это что за атомная бомба? – спросил приятель Рийдена у следователя, ведущего дело Валентины, а потому беспрепятственно шныряющего по квартире, в поисках новых улик.

– Я сейчас разговорю эту стерву, – шепнул шустрый сыщик и, скорчив скорбную гримасу, направился к Пазевской. Эвелина Родионовна собралась было его отшить, но, заметив вошедших в дом Агина под ручку с женой и тестем, отступила в дальний угол.

– Сейчас на улице начнется представление. Надо задержать этого проныру, – решила Лина и приветливо кивнула ему головой.

– Я вижу, Вы все еще горите желанием поговорить со мной? – елейным голоском проворковала Пазевская. – Сейчас, конечно, не время и на место для конфиденциальной беседы, но, думаю, я смогу уделить Вам несколько минут. Сами понимаете, неприлично надолго бросать дочь в такой момент.

– Насколько мне известно, она серьезно болела, и мне говорили, будто вину за это Вы возлагали на погибших?

– Знаете, уважаемый, в тот период я сама была при смерти. А в таком состоянии вряд ли кто-то может быть объективным. Но я к Вашим услугам, гражданин следователь, спрашивайте.

Последовал целый шквал вопросов. Потупив взор и чуть растягивая слова, Эвелина принялась нести всякую околесицу. Она говорила о Фросе, о ее неладах с внучкой, пересказывала жалобы девушки на недостаток внимания со стороны близких, говорила, будто Валя не догадывалась, что Михаил ей не родной отец.

В дверях появился Николай с идиотским выражением на лице. Подойдя к Рийдену, он что-то зашептал ему на ухо. Физиономия Алкиса приобрела такое же выражение, как и у Коли.

– Скажите, а Ефросинья Павловна не говорила Вам, откуда в ее доме взялся пистолет? – навострив свои огромные уши, поинтересовался мент.

– Вы меня обижаете, – мягко ответила Лина. – Я уже Вам все рассказала о последних минутах жизни моей свахи. Если Вы не доверяете штатским, надо было приставить к ней своего человека. Ну, а если считаете, что ошиблись, поверив врачам, сообщите об этом своему начальству. И нечего буравить меня глазками. Я была за сотню километров отсюда, когда все произошло. Лучше Вы мне ответьте. Это правда, что Ваши люди уже через несколько минут после трагедии оказались в доме Фроси? Похоже, они были готовы к тому, что произойдет?

Следователь так дернулся от вопроса Эвелины, что не заметил, как около них оказался Рийден.

– Простите, я вас прерву, – сказал он, подходя к Лине и отводя ее в сторону. – Послушай, дорогая! Там на улице кто-то с крыши нашего дома сбросил кучу фотографий. На них Агин с каким-то парнишкой. Секс во всей красе и со всеми подробностями. Это же подсудное дело, тем более что он на педагогической работе. Это конец не только для Бориса. Он здесь об руку с тестем. Такой скандал даже ему не замять!

– Мне жаль, Ал, что все это открылось именно сегодня. Я не ханжа и мне плевать, чем Бобочка занимается у себя дома. Но он заслужил этот позор. Это он убил Полину. Так сказала мне Фрося, когда пришла в себя. И прекращай психовать. Лучше выпей таблетки и скажи спасибо Господу, что тебя вообще выпустили из больницы.

Толпа гудела, как осиное гнездо залитое дихлофосом. Люди вырывали друг у друга снимки, позабыв, что пришли на похороны. Искать того, кто скинул их с крыши никто и не собирался. Все были объяты одним желанием – взглянуть на неумолимого профессора, прославившегося своей суровостью, в тот момент, когда он одержим противоестественной страстью к какому-топареньку в маске. Ажиотаж был так велик, что никто не обратил внимания на хрупкую молоденькую брюнетку в очках, вышедшую из крайнего подъезда. Сев в машину, стоящую в ряду тех, что собирались везти желающих проститься с усопшими на кладбище, она сняла очки, стянула парик и тихо засмеялась.

– И ты, Марья, и твоя тетушка – просто гении! Все провернули без сучка, без задоринки. Где она раздобыла такой замечательный парик?

– Взяла на прокат в оперной студии, что при нашем Институте Искусств. Ее туда отвела Гиликова – она приятельница Лины. К тому же тетушка вчера вечером собственноручно открыла замок на двери, ведущей на чердак. Мне осталось только утром туда залезть и дожидаться, когда появится Агин. Через слуховое окно я видела, как он вмести с Коняевыми вошел в подъезд. Минут через пять я вышвырнула снимки в толпу. Наше счастье, что у Лины остался полный комплект фотографий, которые ты сделал у меня дома!

– Ты не представляешь, что творится внизу! Вырывают снимки друг у друга, будто это деньги. Пойдем, посмотрим на этот цирк! Полагаю, Бобочка вместе с тестем и супругой скоро покинут апартаменты Рийдена и окажутся в толпе. Пошли, дорогая!

Катя и Таня беседовали на лоджии, когда к ним подошла Софья, прибывшая на похороны. С перекошенной физиономией она как-то неестественно поздоровалась с подругами. Извинившись, что приехала выразить свое соболезнование Рийденам без Мити, она объяснила, что муж болеет и остался в Ленинграде. Сказала, что они планируют туда перебираться, а потому ей необходимо подумать об отправке вещей и в первую очередь его архива, который хранится у него в больнице. Потом, Софа отозвала Таню в сторону и вручила ей одну из тех фотографий, что ходили в толпе по рукам. Татьяна глянула на нее, ахнула и отдала назад.

– Спрячь, Софа. Никому не показывай. Лучше скажи, откуда она у тебя?

– Там внизу таких не меньше сотни. Половина из них разные… Похожи на пособия по порнухе для геев. Все их хватают, словно бутыли с холодным пивом в жару!

Ничего не подозревающий Агин об руку с тестем решили спуститься вниз. Екатерина отправилась вслед за ними. Когда компания вышла на улицу воцарилась мертвая тишина.

– Не стойте, товарищи! Проходите в дом, не стесняйтесь! – важно произнес Коняев, царственным жестом указав на дверь в подъезде.

– А чего нам стесняться? – раздался из толпы чей-то насмешливый голос.

– Это вам надо стесняться, «голубки»! Вы так лихо воркуете, что прямо глаз не оторвешь!

Несколько секунд тишины, и громовой хохот разнесся по всей округе. Под ноги Коняева, его дочери и зятя, словно белые птицы, полетели фотографии. Только в этот момент Катя поняла, что натворила – она сама, собственными руками разбила жизнь своей семьи. Агин нагнулся, поднял один снимок, потом взял следующий, выпрямился, взглянул на жену и с размаха закатил ей такую затрещину, что она свалилась.

– Дура! Я же просил тебя все уладить, а не поднимать скандал. Теперь довольна? Небось, пригрозила Градову? Ты же без этого не можешь! Да он меня под статью подведет! Он же из-за меня травился!

Не обратив внимания на дочь, сидящую на мокром асфальте, ничего не понимающий Коняев приказал подать ему одну их разбросанных фотографий: под взглядом толпы нагибаться самому и шарить по земле руками было ниже его достоинства.

Большой начальник долго щурился на переданный ему снимок, не соображая, что на нем изображено. Недоуменно покачав головой, он неторопливо вынул очки, протер их шелковым платком и, водрузив на свой крупный, словно разваренная картофелина нос, уставился на фото. Пока он его разглядывал, ему в руки сунули еще несколько снимков. Пробежав по ним вытаращенными от изумления глазами, Коняев аккуратно сложил их в стопку и сунул в карман.

– Попрошу всю эту порнографию сдать моему шоферу. Иначе все пойдете под суд. За ее распространение! – изрек он громовым голосом, гордо выпрямился и чеканным шагом направился к машине. Лицо его выглядело, словно мякоть переспевшего, лопнувшего арбуза.

В машину принесли не более десятка фотографий. Остальные осели в карманах присутствующих. Не говоря ни слова, водитель положил их в бардачок и рванул машину, увозя с глаз резвящейся толпы Катю с посиневшей щекой, стучащего зубами и отливающего весенней зеленью Агина и покрытого багровыми пятнами Коняева.

Когда они отъехали, люди немного успокоились, пошептались и стали расходиться по домам. У большинства отпало желание тащиться на кладбище. Отдав дань уважения Рийдену, они поспешили вернуться к своим повседневным делам.

… Погребение Ефросиньи Павловны и Михаила прошло на редкость скромно: венков было целое море, но провожающих не более трех десятков: близкие друзья Алкиса, начальство Миши и родственники. Предполагаемые пышные поминки обернулись посиделками для узкого круга знакомых и соседей. Чтобы еда не пропала, накрыли стол прямо у подъезда, где стали раздавать ее всем желающим. Кончилось тем, что Таня, заполнив ею сумки, пошла по квартирам, предлагая жильцам помянуть ее трагически погибшего супруга и скоропостижно скончавшуюся свекровь. Когда квартира опустела, Лина вместе с дочерью, племянницей и Стасом занялась уборкой. Алкис, еще не оправившийся после пережитого, лег отдыхать.

– Почему бы тебе, Мариночка, сегодня же не поехать повидать родителей? Пригласи Стаса и Алекса. Зачем вам сидеть дома и ждать визита Коняева со своими прихвостнями? Уверена, через несколько дней ситуация вокруг Агина прояснится, и скандал немного поутихнет, – предложила Пазевская после того, как они очистили квартиру от нашествия посетителей.

– А может, нам и Таню прихватить? – вмешался Градов. – Мне кажется, ей дома будет лучше, чем здесь!

– Я согласна со Стасиком! – воскликнула Татьяна. – По-моему нам всем надо срочно отсюда удирать! Пусть они друг друга давят, грызут, расстреливают… Какое нам дело до Агиных, Миликовых и Рийденов?

– Доченька, родная, пойми, Рийденов больше нет. Есть один Алкис, больной и одинокий. Кстати, Сидоренко только из благодарности к нему рискнул подарить нам тайское чудо. Неужели возможно после этого бросить Ала здесь одного? Это не достойно нас с тобой, дорогая. Это как-то совсем не по-человечески… Хотя, если подумать, тебе вместе с сестрой, Стасиком и Алексом можно уехать. У нас дом большой. Отдохнете несколько дней. А я останусь. Мне надо вытаскивать и Алкиса, и Валентину. Она, хоть и дрянная девчонка, но отомстила не только за себя. Отомстила и за тебя, Танечка. Ты теперь свободна и сможешь жить так, как захочешь. К тому же после трагедии ты автоматически становишься хозяйкой приличной квартиры здесь, в столице.

Поглядев на дочь, которая с робкой надеждой вглядывалась в ее лицо, Лина глубоко задумалась.

– Я понимаю, – произнесла она после долгого молчания. – Ты ненавидишь и этот дом, и этот город. Поезжай, родная. Теперь тебе требуется покой и хорошее настроение. Отрицательные эмоции тебе ни к чему.

Было хорошо за полночь, когда Таня, Марина и Стас покинули дом Рийденов. Лина в одиночестве пила чай на кухне, когда в дверях появился Алкис. С серым лицом и мешками под глазами он выглядел совершенно измученным.

– Вы наказали Бориса за Полину?

– Не только, дорогой. Между Градовым и Агиным был договор: бумаги Вали меняются на пленки и эти снимки. Но в дело вмешалась Катерина. Пригрозила Стасу, что ни одна редакция республики никогда не воспользуется его услугами.

– Понятно. А Фрося сказала, кто помогал Боре тогда…с Полиной?

– Не сейчас, Ал. Я так устала. Не спрашивай меня ни о чем. Я тебе все равно не отвечу. Главное, что это дело мушкетеры провернули сообща. Да и какое это теперь имеет значение? Вале истина не поможет. Самое важное, мы изъяли ее бумаги. Теперь все пусть идет так, как положено. Ее будут судить, как подростка… Возможно, приговор будет достаточно гуманным… Интересно, откуда она узнала, что Миша ей не родной отец и соучастник убийства ее матери?

– Она следователю сказала, что из его романа. Я полагал, там нет и грамма правды. Видимо ошибся. Во всяком случае, Валя все поняла. Она разыскала фото Ассовского с его координатами и позвонила ему. Когда представилась, он сказал, что приходится ей родным отцом. В общем, на суде этот тип будет присутствовать. У него жизнь не сложилась, он одинок, а потому счастлив, что объявилась взрослая дочь. Ассовский пообещал адвокату, что после освобождения Вали заберет ее к себе. Полагаю, много ей не дадут.

– Не дадут, при условии, что тот ушастый легавый уже не стащил отсюда подлинники тех бумаг, копии которых я выудила у Агина и Миликова.

– Пойдем отдыхать, Лина. Расслабься! К сожалению, с тобой нет ни минуты покоя. Ты всегда бежишь впереди событий. Пошли, я устал.

– Не говори так, Ал. Ты, конечно, морально измотан. Но и мне будет нелегко. Кому придется трясти эту барахолку, чтобы найти здесь бумаги этой юной гетеры? Не тебе же…Слушай, может, переберемся на Танину квартиру? Там чисто. К тому же, там так мило прошло наше первое свидание. Лоджию закроем, и все. А здесь у тебя вся прошлая жизнь стоит перед глазами. Ты на той квартире после трагедии не был. Тебя же сразу после прилета увезли в госпиталь и только сегодня утром выпустили. А раз ты там ничего не видел, то и видения тебя не станут преследовать.

– Это завтра, Лина, хорошо? Понимаешь, зав-тра.

– Так хорошо, что у нас есть это самое «завтра». Пойдем, дорогой!

…Следующие сутки были для Эвелины Родионовны тяжелым испытанием. Алкис, с посеревшим лицом и глазами полными слез, встал на рассвете, вытащил все похвальные грамоты, дипломы, печатные работы Михаила и стал их перечитывать. Эвелину он подвел к полкам, на которых Фрося хранила свои записи и книги, и предложил их просмотреть. Он считал, что только там можно отыскать подлинники документов Вали.

Пазевская обнаружила у покойной свахи всего четыре тетради, каждая их которых была посвящена одному из членов ее семьи. С педантичностью, достойной научного работника, Ефросинья Павловна заносила в них все проступки Алкиса, Полины, Валентины и Татьяны, доставлявшие ей когда-либо огорчения. Просматривая эти записи, Пазевская размышляла о том, каким мраком сознательно окружила себя женщина, достаточно щедро одаренная от природы и объективно, не такая уж несчастная.

– Скорее всего, досье на Татьяну она и держала у себя под подушкой, когда изображала у нее на квартире больную. Ужасная тетрадь! – бормотала Эвелина, перелистывая страницы. – Из года в год, из месяца в месяц, что ни день, то запись о какой-нибудь обиде, полученной от невестки: то Таня не позвонила в тот час, когда обещала, то не пригласила ее на званный ужин, то прислала к ней внучку тогда, когда девочку не ждали, то вынудила ее заниматься с Валей в тот вечер, когда по телевидению показывали интересное кино, и так далее, вплоть до каких-то нелицеприятных замечаний в ее адрес, включая непроизвольные возгласы и дерзкие взгляды.

В тетради, посвященной Сифаевой, содержалась более существенная информация. Не успела Пазевская углубиться в ее изучение, как позвонили в дверь.

– Ал, ты ждешь кого-нибудь? – удивилась Эвелина Родионовна.

– Может, это кто-то их тех, кто вчера сбежал с кладбища? Пришел извиниться с утра пораньше, – горько произнес Алкис и пошел открывать.

– Проходи, дорогая! Что с тобой? На тебе лица нет! – услышала Лина возглас своего друга. На пороге гостиной появилась Софья с такой измученной физиономией, что на нее смотреть было невыносимо.

– Ал Степанович, я присяду? Мне что-то не по себе. Я за консультацией. С утра я поехала в больницу, хотела забрать архив Мити. Встретила там Загорину и сказала ей, что мы остаемся в Ленинграде, так как мужу предложили там возглавить отделение в крупной экспериментальной клинике. Аня так странно на меня посмотрела. Потом рассмеялась и вежливо-вежливо говорит:

– Вы, Софья Ильинична, человек честный и принципиальный. Ознакомьтесь кое с какими документами, а после решайте, утвердят ли Вашего супруга в новой должности или нет. Поверьте, они у меня не в единственном экземпляре. Дает мне фотографии пятерых его пациенток и кассеты. На них то, что они рассказали о себе. Я пришла спросить…Этот материал правда или это фальшивка, сфабрикованная для того, чтобы погубить нас? Ответьте, если, конечно, в курсе. Я Вам доверяю, как собственному отцу. Вы сами в горе, поэтому не станете мне лгать.

– Милая, девочка. На деле все обстоит гораздо хуже, чем ты думаешь. Послушай мой совет: уезжай домой, гони этого проходимца и выходи замуж за нормального человека. Если не веришь моим словам, посмотри на эти снимки!

Рийден положил перед Софой фотографии, сделанные его подчиненными во время рейда в Сергеевку

– Кто это? Что это за женщина? А дети чьи? – запинаясь, произнесла Миликова. – Это же не Митина семья? Не может этого быть! Это фотомонтаж! Если это правда, я хочу поехать к ним и убедиться во всем сама… Прямо сейчас и при свидетелях. Ал Степанович, попросите Николая меня к ним отвести. Это далеко?

– Часа за полтора управитесь. Возьмите только Эвелину Родионовну с собой. Не приведи, Господи, тебе станет дурно, так от Коли помощи не дождешься… Лина, окажи мне эту любезность, съезди. Век буду благодарен!

– Если Софа не против, я составлю ей компанию.

– Я не против… А пленки с речами этих несчастных тоже не подделка?

– Можешь съездить и все проверить. Адреса на обратной стороне фотографий.

– Я все проверю. Я за бензин заплачу. И Николая за беспокойство отблагодарю. Только вызовите его прямо сейчас, умоляю!

… Прошло около часа, и Софья вместе с Эвелиной Родионовной подъехали к дому Гавриловых. Хозяева, поначалу, их внутрь не впустили. Отворили только после того, как Пазевская объяснила, что их визит связан с обыском, который у них недавно учинила милиция. Надя, увидев Софу, расхохоталась прямо ей в лицо и заявила матери и бабушке, что эту куклу нечего бояться.

– Это Митина «цацка»! Он ее вместо породистого пуделя держит. Выводит на прогулку, чтобы друзья завидовали… Дети, сюда! К нам «Барби» приехала. Идите, полюбуйтесь. Игрушка, а не женщина!

Из комнаты вышла Вероника – серьезная, ангелоподобная девочка лет тринадцати, а со двора вбежал Алик – бойкий пятилетний бутуз.

– А я уже читать умею! – заявил он, с любопытством разглядывая гостью. – Это ты, Барби? У тебя столько платьев, сколько у нее?

Надежда была молода и хороша собой, а рядом с красивыми и ухоженными детьми казалась еще привлекательнее.

– Милые гости, садитесь, отдыхайте, – улыбаясь, предложила она. – Я сейчас на стол соберу. Будем знакомиться!

– Я хочу взглянуть на фотографию Вашего мужа и на Ваше брачное свидетельство, – процедила Миликова.

– Всегда пожалуйста! – Надя рассмеялась грудным, рокочущим смехом, принесла семейный альбом, коробку с документами и выложила все перед гостьей. – Учтите, сударыня, я его первая жена и у нас дети. Так что Ваш брак не действителен. Вас то он подцепил позже и только ради карьеры.

Софа ничего не слышала. Она листала альбом, пристально вглядываясь в счастливые лица, глядевшие на нее со снимков. Потом принялась внимательно просматривать документы, выписывая в записную книжку интересующие ее данные. Тем временем, Эвелина Родионовна вышла их комнаты в коридор и столкнулась с Тамарой – матерью Нади. Пазевская решила воспользоваться ситуацией, и кое-что разузнать.

– Извините, хозяюшка, нас за вторжение. Пока молодежь выясняет отношения, я вышла, чтобы сказать, как я восхищена Вашими внуками. Особенно девочкой! Она такая необыкновенная. Интересно, на кого она похожа?

– Наша Тонечка внешне копия Надежда. По фотографиям не отличишь. Только Надя в этом возрасте была побойчее и посамостоятельнее. Ей было около шестнадцати, когда она закрутила роман с Митей. Так его зацепила, что он ей и моей матери оплатил поездку ко мне в Краснодар. Слава Богу, что они уехали, а то бы милиция со свету сжила. Тогда у их соседа жена погибла…. Затаскали бы по судам, как свидетелей. Знаете, моя Надька рановато повзрослела… Но она все равно женщина порядочная. У нее кроме мужа никого никогда не было. Она не чета Вашей Софочке! Простите за прямоту, но Ваша приятельница из высокопоставленных Ленинградских шлюх. Работала переводчицей и путалась с иностранцами. Ее из-за этого замуж брать никто не хотел, пока она Мите не сгодилась. Поначалу моя дочь на него так разозлилась, что хотела развестись. Но я ее удержала. Сказала, все мужики развратники, прыгают из постели в постель, только их жены об этом не знают. Зато ты в курсе дела, у твоего только одна. Она здоровая и его не разорит. Детям нужен отец, который бы их содержал, а тебе спокойная жизнь. Не гневи Бога и держись за того, кого он тебе послал. Пошла бы за местного председателя колхоза, была бы не первой женой, а третьей. Жили бы все под одной крышей, и ты обслуживала бы их.

Неожиданно хлопнула входная дверь – это из дома вышла Софья. Наскоро простившись с хозяйками, Пазевская поспешила ей вслед.

После визита к Гавриловым Миликова объехала трех из пяти женщин, чьи откровения были записаны Градовым на пленку. Уже к ночи, подавленная и разбитая, она попросила Николая довести ее до дома.

– Может, поедем к Рийдену? Ни к чему Вам после такого тяжелого дня оставаться в одиночестве! – предложила Эвелина Родионовна. Софа утвердительно кивнула головой. Говорить она не могла – ее жизненная энергия иссякла.

Софа уже спала, когда позвонила Загорина.

– Лина, дорогая, у меня суточное дежурство, поэтому я в больнице. Час назад к нам привезли рыжую Минерву, я имею в виду госпожу Агину. Сегодня утром ее благоверного вызывали в милицию. Не знаю из-за чего. То ли, как свидетеля убийства Миши, то ли по поводу вчерашнего скандала на похоронах. Главное, не это. В полдень, после допроса он вернулся домой, выпил стакан виски, а закусил транквилизаторами. Съел все, что были в аптечке Кати. Никто не заметил, как он их проглотил. Потом Боря сказал, что хочет выспаться после бессонной ночи. Попросил, чтобы его не беспокоили. В общем, в девять вечера его все-таки пошли будить. Но он уже не проснулся. Сейчас Коняев у меня. Он удовлетворен, что так легко и быстро избавился от зятя, скомпрометировавшего его семью. Он надеется, что его дочь переживет это горе у меня под крылышком и через месяц будет, как огурчик. Ясно? Пока.

Эвелина решила до утра ничего не говорить Алкису о случившемся. Ей казалось, он еще слишком слаб, чтобы переживать еще и за посторонних. Она пошла купаться в душ, а когда вышла, то Ала в доме не обнаружила. Дверь на лестничную клетку была приоткрыта. Лина выглянула и увидела своего друга, беседующего на площадке между этажами с каким-то неприметным пареньком. Ал махнул ей рукой и приложил палец к губам. Эвелина Родионовна молча спустилась.

– Я предупредил Ал Степановича, что вчера во время похорон наш «ушастик» понатыкал у вас жучков. Утром он выбил разрешение подключить эту квартиру на прослушку. Убедил начальство, будто Эвелина Родионовна утаила информацию, полученную от Ефросиньи Павловны. Это касается имени того, кто принес в дом пистолет. Записывать разговоры начали в тот момент, когда у вас появилась Миликова. В общем, теперь появился повод задержать ее супруга. Пока за нарушение паспортного режима и двоеженство. Вряд ли станут разбираться с его профессиональной деятельностью. Главное, от него попытаются разузнать, какое участие он принимал в убийстве Сифаевой. Дело в том, что Ваш пасынок в своем романе очень подробно описал, как все произошло. К тому же Ваша внучка твердит, будто видела пистолет еще на этой квартире в шифоньере под бельем, и он лежал там вместе с наркотой. Сегодня утром подробности гибели Полины пытались выяснить у Агина, так он после беседы на себя руки наложил. Именно это и привело всех к выводу, что Ваш пасынок все описал с документальной точностью. Сразу видно, что не профессиональный писатель: те ведь всегда изрядно привирают! Хорошо, что лично к Вам, Ал Степанович, эта история не имеет прямого отношения. А вот Ефросинья Павловна, похоже, в ней играла важную роль. А теперь и Вы, Эвелина Родионовна, на подозрении. «Ушастик» надеется Вас привлечь за сокрытие важной информации…

– Этот юноша мой ученик, – сказал Ал, когда парень ушел. – Хорошо, что есть надежные люди. Надо сегодня же найти первый экземпляр бумаг на Валю и все их уничтожить. А ты завтра же уедешь к Тане, а то мы с тобой слишком много говорим. Проболтаешься, затаскают. Кстати, пока мы здесь скажи, кого Фрося назвала соучастником убийства Поли? Пойми, я хочу знать, кто сбросил полки на подвыпившую, напичканную снотворными женщину?

– Агин и сама Фрося. Она сказала, что ни у Ми-Ми, ни у Миши на это не хватило бы духа.

– Не понимаю, зачем лгать на пороге вечности? В вечер убийства Мише стало плохо, и они вызвали «скорую». Врачи, что приезжали сюда, указали время прибытия. Сказали, что рядом с больным находилась его мать. Описали внешность Фроси. Ты можешь объяснить, из-за чего снова устроен этот спектакль? Может, она все-таки бредила? Да и Миша, скорее всего, был подвержен мании величия. С чего это в романе он приписал себе убийство супруги?

– Я об этом подумаю, Ал…Очень интересная информация.

– Не забивай себе голову, Лина. Лучше пойдем спать.

– А документы Вали?

– Я уже и запамятовал об этом. Видимо, старею!

Вернувшись в дом, Алкис ушел в кабинет, а Эвелина Родионовна занялась чтением тетрадей Фроси. В одной из них она обнаружила спрятанный за обертку конверт с бумагами Вали.

– Я тебе принесла успокоительное, Ал, возьми! – воскликнула Лина, появляясь в кабинете с конвертом в руках.

– Спасибо! Это то, что мне надо. А я тут зарылся в бумагах, ищу письмо от брата. Никак не найду. Надо ему сообщить о случившемся, а адреса не помню.

Пазевская, увидев с какой тщательностью Алкис разбирает свой стол, сейф и книжные полки. Догадалась – ее друг готовится к обыску. Он понимал, что придут для того, чтобы раскручивать дело Михаила Рийдена, признавшегося в романе в убийстве своей жены, и Валентины, застрелившей отчима из оружия, хранившегося в этом доме.

Уже позже, набив целое ведро бумагами, Алкис сказал Лине, что пойдет выбросить объедки, которые остались в доме после поминок.

– Хорошо, что у нас нет бомжей, которые роются в мусорных баках. А то я бы волновалась. Не дай Бог, отравились бы.

– Ты, как всегда, права, Лина. Надо это предусмотреть, – ответил Ал и положил в карман зажигалку.

…Алкис уже лежал в постели, когда к нему подошла Эвелина. Она села рядом и сказала, что только сейчас поняла, как мушкетеры организовали убийство Полины.

– Представь, во время ремонта Мишиной квартиры, Ми-Ми по подсказке Фроси закрутил роман с юной Гавриловой. Девчонка, как утверждает ее мать, была копией Вероники, только побойчее. Этакая ангелоподобная нахалка. Вполне во вкусе Миликова. Думаю, он ни на секунду не пожалел, что спутался с ней. Когда пришло время осуществить задуманное, он отправил Надю с бабкой в Краснодар, дав деньги на билеты. Это я сегодня узнала от Тамары Гавриловой… Продолжаю. Вечером перед убийством вся компания собралась здесь, они еще раз уточнили все детали и приступили к делу.

Ночью, когда Миша с Агиным ушли, Митя изобразил приступ, и к нему вызвали скорую. Он врач, а потому знает, как выглядеть убедительным. Это было прекрасное алиби для тех, кто напрямую попадает под подозрение.

Михаил с Борисом вошли в соседний подъезд, проникли через шкаф на балконе в квартиру Поли, прикончили ее и удалились тем же путем, что пришли. А в это время Митя спал на этой кровати под действием инъекций, которые ему вкатили врачи со «скорой». Зная Ми-Ми, скажу уверенно, он терпеть не может крови, поэтому в жизни не согласился бы прикончить Полину столь зверским способом. Он скорее превратит подобную особу в безумную, чем станет созерцать ее в луже крови с перерезанным горлом.

– У тебя, явно, галлюцинации, Лина. Не могли врачи перепутать Михаила с Митей!

– Не глупи, Ал! Они оба шатены, худощавые с темными глазами. Ми-Ми тогда носил бородку. В тот вечер он, наверняка, побрился. После этого его лицо приобрело ту неестественную бледность, которую доктора приняли за признак дурноты. А уже со следующего утра его бородка стала рукотворной. Нацеплял же ее он тогда, когда ездил со старым паспортом в кармане в Сергеевку. К тому же я убеждена, вся последующая жизнь Фроси была направлена на то, чтобы сохранить доброе имя сына. Полагаю, этим она была озабоченна до последнего вздоха.

Алкис долго молчал, глядя в потолок. Потом тяжко вздохнул, пожелал подруге спокойной ночи и, повернувшись лицом к стене, натянул одеяло себе на голову.

… Пазевская проснулась поздно, вышла на кухню поставить чайник и увидела Софью, сидящую за столом. В первое мгновенье Лина не узнала ее. Перед ней была чрезвычайно худая и бесцветная женщина в возрасте. Морщинки сеточкой окружали ее обескровленные губы и сверкающие ненавистью глаза.

– Знаете, Эвелина Родионовна, лично я не буду жертвой Миликова, как те несчастные, которых я вчера видела! И в страшилище не превращусь! И вешаться, как Таня, не стану! Я этого гада сгною, а сама выйду замуж и буду счастлива! Не здесь, конечно, в Ленинграде. Загоню свою квартиру со всем барахлом и уеду. Видеть ее не хочу! Профессию я не потеряла. Пару недель отдохну, успокоюсь и стану, как Барби. А этой дамочке из предместья я еще жизнь попорчу! Посажу Митю в тюрьму, пусть без его денег бултыхается! Самогоном торгует… Эвелина Родионовна, может, по старой памяти, пока поживете у меня? Понимаете, по документам квартира, обстановка, машина, драгоценности – все принадлежит мне. У господина Миликова формально нет ничего своего. Только комната в доме отца. Но тот давно женат на бабе, которая хуже Пиночета. Митю она на порог не пускает. Вот когда мой красавчик отсидит и выйдет, тогда пусть с ними и разменивается.

– Линочка, предложение Софы тебе подходит! – воскликнул Алкис, выглядывая из ванной комнаты с намыленными щеками. – Иди, собирайся. Я добреюсь, выпьем чай, и я вас отвезу. Один я не пропаду.

– Ал, ты всего двое суток, как из больницы. Станет плохо, лекарство подать некому. Ты же после пережитого еще не оправился! Продукты, что остались после поминок, и те не доели. О чем ты говоришь?

– Я знаю, о чем говорю!!! Иди, собирай вещи и заканчивай причитать!!! Я, надеюсь, ты меня поняла?

Несколько дней суеты, и к великой радости Пазевской эта ситуация разрешилась так, как она не смела и надеяться: Софья в Ленинграде плакалась в жилетки родителей; красавчик Татров, обалдев от свободы, пьянствовал на квартире Марины; Марина и Стас занимались любовью в апартаментах Миликовых; Ми-Ми в Северной Пальмире делился воспоминаниями о первом браке Миши с людьми в милицейских погонах; Алкис с усмешкой внимал солдатским анекдотам, которые рассказывал друг, предоставивший ему безопасное убежище; а сама Лина предавалась фантазиям у себя дома за роялем, задвинув заветный барабан с червонцами под стеллаж с пластинками и книгами.

Эпилог Время надежд и ожиданий

Прошло несколько месяцев. Как-то летним вечером, когда Эвелина, пригласив к себе на ужин Таню с Исмаилом, уже усадила их за стол, раздался телефонный звонок.

– Наверняка, твой Рийден снова телефон обрывает! – проворчала Татьяна и взяла трубку. – Мама, это Коля. Требует тебя…– растеряно сказала молодая женщина.

– Я к Вам за помощью! – встревожено воскликнул Николай. – Мой шеф подал в отставку! Сказал, что разочаровался во всем, и хочет быть свободным. Он откуда-то узнал, что его квартиру прослушивали. Но это произошло только потому, что оружие, из которого стреляла Валя, уже стояло у нас на учете. Из него застрелили Гордиенко – следователя, который занимался делом Сифаевой. Гена вел тогда несколько крупных дел, поэтому никто не связал его убийство со смертью Полины… В Ленинграде Миликова прижали, и он раскололся. Рассказал, что тогда сделал с Надиных ключей дубликат и отправил ее вместе с бабкой в Краснодар. Митя полагал, что они ночью незаметно проникнут на квартиру Поли и ее там припугнут. После этого она безропотно освободит Мишино жилье. В убийстве он не участвовал. Он был не согласен с тем, что друзья решили ее ликвидировать. Вечером перед нападением Ми-Ми в последний раз попытался отговорить товарищей от этого. Впервые в жизни они разругались. После ссоры с ним на нервной почве случился припадок. Поскольку разговор происходил на квартире Рийденов, то скорую к нему пришлось вызывать Фросе. Пока врачи возились с Митей, Миша и Борис прикончили Сифаеву. Миликов рассказал, что Рийден-младший сам на такое бы не пошел. Это преступление он совершил под влиянием Ефросиньи Павловны. Она спланировала, не только как убрать Полину, но и как избавиться от Гордиенко. Тот слишком близко подошел к разгадке этого дела. По ее подсказке Борис застрелил Гену, когда тот ехал домой в Сергеевку на своем мотоцикле. Агин стрелял из машины, которую вел Миша. Кстати, Миликов показал, что Михаил, демонстрируя ему оружие, хвастался, будто заплатил за него почти столько же, сколько он за свой Москвич.

– Скажите, Коля, а с чего это Агин так безропотно слушался Ефросинью Павловну? Ведь именно по ее совету он пошел на два убийства? Он же мог отказаться.

– Похоже, эта женщина имела на него такое же влияние, как и на собственного сына. Миликову задали этот вопрос. Так Митя сказал, что Агин считал Фросю единственно умной дамой, которую встретил в своей жизни. Ее мнением он очень дорожил. С ней даже советовался, стоит ли ему жениться на Коняевой.

Рассказ Николая произвел столь глубокое впечатление на Эвелину, что она автоматически нажала на рычаг телефона и отключилась.

– Воистину, Ева была гениальной злодейкой! – пробормотала она.– Интересно, кем ее считали мушкетеры? Другом, идеологом? А может, они вообще не соображали, что она ими манипулирует? Хотя, не в этом суть. Похоже, все они были, как единый кулак. Общество людей, объединенных неуемными амбициями. Не зря же эта женщина мечтала иметь кучу детей. Сама не могла ничего создать, так хотела реализоваться через них. Своих заиметь не удалось, вот и осуществляла это посредством компании своего единственного сына. Скорее всего, своим непомерным тщеславием именно она заразила мушкетеров, когда те были подростками. Миша привел их в дом, когда тем было лет по тринадцать. Талантливые, трудоспособные, недолюбленные и озлобленные дети… Благодатный материал для влияния. Да, и вообще…Триумф воли, гордыни и амбиций – мечта любого талантливого индивидуума! Теперь понятно, почему Ева вечно плакалась на жизнь и одевалась как нищенка. Да все, что мог ей дать Рийден, было по ее меркам столь мизерно, что вызывало презрение. Включая его самого. Она даже не заметила, что пятнадцать лет формально находилась с ним в разводе. Пригрозила развестись, в тот момент, когда он намекнул, что уйдет в отставку…

Ее размышления прервал звонок. Это перезванивал Николай.

– Простите, Эвелина Родионовна, что-то с аппаратом. Случайно отключился! – произнес он.

– Все, что вы, Коля, мне рассказали, чрезвычайно любопытно. Но я так и не поняла, с чего это Алкис надумал уйти на покой, – продолжила Пазевская.

– Сейчас дойду и до этого. На прошлой неделе Митрофана отправили из Ленинграда сюда, так как это дело расследуется у нас. Так вот. По дороге его застрелили при попытке к бегству… Ал Степанович, как узнал про это, так заявил, что охота за наркоторговцами – это дело, а такие игры ему не по нутру… В общем, сегодня утром Рийден подал заявление об отставке, а полтора часа назад улетел к Вам. Я уверен, он появится у Вас с минуты на минуту. Я знаю, Вы единственный человек на свете, к чьему мнению он прислушивается. Прошу, уговорите его остаться! Таких профессионалов, как он, в Союзе нет! Он в своем деле настоящий асс!

– Я учту Ваше пожелание, Николай, но полагаю, Ал Степанович сам знает, что ему надо. Однако обещаю с ним побеседовать на эту тему.

Не успела Эвелина Родионовна повесить трубку, как в прихожей раздался звонок. Она выбежала, отворила дверь и увидела раскрасневшегося Алкиса в костюме, с дорожной сумкой, кейсом, и букетом алых гвоздик.

– Цветы я купил здесь, в аэропорту. Это тебе, Линочка… Я снова ввалился к тебе домой не вовремя? – спросил он, смущенно улыбаясь.

– Я уже к этому начала привыкать, дорогой! Проходи, раздевайся! – засмеялась хозяйка, и прошептала:

– Только не так, как тогда… Не до плавок. У меня здесь Таня с Исмаилом. Надеюсь, сейчас тебе не слишком жарко?

– Мне еще жарче, чем тогда. Но я потерплю! – ответил Ал, скидывая пиджак и целуя свою подругу.

Эвелина Родионовна пригласила гостя к столу. Однако Алкис не прикоснулся к еде. Он увел Лину в кабинет и сразу перешел к делу.

– Еще пару недель, и я буду свободен, – сказал он. – Давай распишемся и поедем в Канаду проведать моих родственников. Николас написал, что отец недавно овдовел. В связи с этим составил собственное завещание. По нему всю свою недвижимость он разделил между нами. Мне отписал дом, а остальное брату.

– Да тебя не выпустят, Ал! За тобой присматривают с тех пор, как погиб Миша. Ты же знаешь, твой трофей зарисовался при убийстве Гордиенко! Благо, Михаил оказался хвастуном. Соврал друзьям, будто лично раскошелился на эту игрушку… К несчастью, все произошло так, как я и предполагала. По началу Фрося дала твой пистолет мушкетерам, и они пустили его в дело. А недавно подсунула Вале. Скорее всего, решила, что дело пятнадцатилетней давности утонуло в архивах. Не учла, что жертвой преступления был следователь.

– Кто тебе сообщил это, Лина?

– Твой шофер! Полагаю, ему по должности все это знать не положено. Но, видимо, его приставили к тебе органы, чтобы присматривал. Но Коля искренне к тебе привязан. Вот и раскрылся. Видимо хотел, чтобы ты именно от меня узнал, как обстоят дела… Это бы значительно упростило ваши отношения. Ты ведешь себя, как положено, а ему и докладывать нечего… Знаешь, а я все время удивлялась, с чего это он возит меня, а на часы не глядит. Только теперь сообразила – он выполнял задание. Его, видимо, обязали быть в курсе всех нюансов твоей жизни.

– Он и о гибели Митрофана тебе рассказал?

– Конечно. Не пойму только, почему Ми– Ми так поторопились убрать?

– Дней десять назад в одной их желтых итальянских газетенок появилась информация о его изысках в области медицины. Вот высокопоставленный тесть и не выдержал позора. Софа-то в курсе событий. Знает, что это не газетная «утка». Не пойму только, как к ним попал этот материал? Градов туда еще не выезжал. Пока его выпускают только в соцстраны! Может ты, Лина, в курсе?

– После похорон твоих родственников, Стас вместе с Мариной, Таней и Татровым приехали сюда. Решили отдохнуть здесь несколько дней. Они все рассказали Исмаилу. Ну, а он так оскорбился за любимую женщину, что вызвался помочь им. Решил побыстрее прижучить этого фашиста. В общем, сюда в отпуск приезжал приятель Урманова. Он работник нашего посольства к какой-то Африканской стране. Я запамятовала ее название. Позже спросишь у Исы. Так вот, по просьбе моего зятя этот господин увез с собой весь материал на Миликова. Он-то и передал его супругу Лены.

– Понятно…Теперь все понятно. Но ты меня очень огорчила, Лина. Коле, действительно, не положено знать подробностей этого дела. А раз он в курсе, значит, имеет официальный доступ к данной информации… Ладно, замнем это дело. Лучше скажи, ты выходишь за меня или нет?

– Я выхожу за тебя, Рийден. Только скажу честно. Мне, так же, как и тебе, обрыдли наши порядки. То слежка, то прослушивание телефона, то обвинения в неблагонадежности… Будь моя воля, я бы уехала с тобой в Канаду и там осталась.

– Если решим удрать, без крыши над головой не останемся. Но на что мы там будем жить?

– Ты станешь обучать обеспеченных бездельников стрельбе. Я их отпрысков игре на фортепиано. Кстати, ты как-то похвастался, что все контрабандисты, которых ты брал, по сравнению с тобой просто дети. Это пустые слова, или они имеют под собой почву?

– Я не хвалился. Лина. Это действительно, так. Но что у тебя на уме? Опять какая-то гадость?

– Да. И на этот раз очень громоздкая! – отозвалась Пазевская, вытащила из-под стеллажа металлический барабан и открыла его. От изумления Алкис крякнул.

– Откуда столько золотых монет? Здесь же целое состояние! – пробормотал он.

– От господина Фаргина. Сама я об этом кладе не догадывалась. Но, пообщавшись с твоими мушкетерами, решила, что мой Евгений был и поприличнее, и похитрее, и попрактичнее их. Мокрыми делами не занимался. Женщин не калечил, но при этом всегда был и при должности, и при деньгах. Вернувшись сюда, я хорошенько поискала и обнаружила это сокровище. Но Женю убили. Когда он переехал ко мне, то завязал с левыми делами. За это и поплатился. Надеюсь, если вздумаем бежать, с тобой это не произойдет, Ал? Коль есть большой риск, то давай останемся. Нам этого добра до могилы хватит.

– Я все обдумаю, Лина. В любом случае, мне придется отозвать свой рапорт и вернуться на работу… Если не ошибаюсь, фамилия твоей матери Данисенко и по национальности она украинка. Для начала я помогу тебе быстро сменить паспорт. Ты перейдешь на ее фамилию, и возьмешь ее национальность. Я женюсь на тебе, на Эвелине Родиновне Данисенко, украинке. Потом будем решать, где жить. Захотим сбежать – поедем в Канаду в гости и там останемся. Помогут мои родственники и украинская диаспора. В таком случае уже до нашего отъезда твое золото будет там. Я сумею его переправить. Я столько лет борюсь с контрабандой, что знаю все тонкости этого дела. Ты поняла? Пока окончательно решим, что делать, Таня родит. В любом случае, уедешь счастливой бабушкой. Ну, а будем в Канаде, пригласишь в гости Лену.

– Все это не плохо. Но только, как Валя? Кто ей будет помогать?

– Валя видеть меня не желает. Даже от моего защитника отказалась. Ассовский привез из Москвы какого-то модного адвоката, а тот их убедил, что девочку долго в колонии не продержат. Пообещал добиться для нее небольшого срока. Сказал, будто обстоятельства этого дела столь необычны, что ее непременно пощадят.

В дверь постучали, и Лина, лихорадочно захлопнув емкость с монетами, судорожно задвинула ее под шкаф.

Вошла Таня, пригласила к столу Алкиса, но, увидев не в меру взволнованные физиономии матери и бывшего свекра, удивилась.

– С чего это у вас такие перевернутые лица? Не поймешь, то ли собираетесь на свадьбу, то ли на поминки.

– И на то, и на другое, Таня… Три дня назад охранники застрелили Миликова при попытке к бегству, – сообщил Рийден.

Татьяна медленно опустилась на кресло и замерла.

– В любом случае Ми-Ми не дожил бы до суда, – после долгого молчания прошептала она. – Слишком много людей этого не хотели. И не только отец Софы. Его чистосердечные признания были опасны для всех. Особенно для представителей местной власти…Кстати, где сейчас его архив? Откровения людей, стоящих на самом верху отличный материал для шантажа. Ради него могут и убить!

– Все его пленки Софа уничтожила перед отъездом, а бумаги недавно отослали в Ленинград. По ее просьбе их отправкой занимался Николай.

– Ну что ж, Ал Степанович, я Вас поздравляю. Теперь Вы – самый влиятельный человек в Республике… У Вас есть подлинники всех скандальных договоров, которые заключал Миликов. Хранятся в Вашей спальне. В старых Фросиных чемоданов. Миликов доверял только ей. Поэтому и отдал на хранение. На всякий случай. По-видимому, страховал себя от преследования тех, кого обслуживал. Я об этом узнала, когда находилась у него в отделении. Случайно услышала. Он по телефону обсуждал этот вопрос с Ефросиньей Павловной…Она тогда только-только приехала из санатория и позвонила ему. Я в тот момент сидела в ординаторской, ждала приема. Дверь в кабинет Мити была приоткрыта… В общем, Вы Алкис, теперь сможете провернуть любое дельце. В обмен на эти записи их авторы сотворят для Вас чудо… Ну ладно, с поминками разобрались. А при чем здесь свадьба?

– Алкис несколько раз делал мне предложение. Согласие я дала только сейчас, – немного смутившись, пролепетала Эвелина Родионовна.

– Ты, мама, человек самостоятельный и разумный. Как решишь, так и будет. В принципе, я не против. Понимаю. Хуже одинокой старости, ничего нет… Но если ты возьмешь фамилию Рийден, я этого не переживу!

– Ну, а что ты предлагаешь? Ему стать Пазевским, как твой отец, или Хидновым, как мой? – вспылила Лина.

– Я полагаю, наша Линочка станет Данисенко, как ее матушка, а потом меня усыновит! – пошутил Рийден.

Татьяна грустно улыбнулась, молча пожала плечами и вышла.

Алкис и Эвелина смотрели ей вслед, как завороженные – они понимали, что не только она, но и весь тот мир, к которому они так привыкли, и с которым так сроднились, скоро уйдет из их жизни, и в него они больше никогда не вернутся…

– А не боишься, Ал, что нас поставят к стенке? Пришьют статью. Это же, действительно, контрабанда в особо крупных размерах? – слегка заикаясь, пролепетала Эвелина.

– Не боюсь… Я привык находиться на шаг от смерти. Раньше – на войне. А теперь? Да почти все операции, которыми я руковожу, не менее опасны.

– Я тоже не боюсь… Памятник на местном кладбище мне должны были водрузить еще в прошлом году. Я была к этому абсолютно готова. Так что теперь мне бы только поглядеть на внука, и я свободна. Таня в положении. Недавно сменила фамилию на Урманова. В общем, еще полгода, и я буду готова к любым действиям.

– Как думаешь, Лина, у нас все получится?

– Завтра я тебе на это отвечу. Сейчас поужинаем с Таней и Исой, а после я глотну свое зелье. Судя по аннотации, я давно должна была превратиться в Пифию. А она, как известно, было великой провидицей. Хотя, что кокетничать. Я, конечно, предпочла бы остаться. Жить с тобой в столице и, главное, работать в Институте Искусств. Но кому там нужна мать воинствующей сионистки, которую со скандалом выпроводили из Союза? Только поэтому и думаю о побеге… К сожалению, все мы идем не теми дорогами, которые нам нравятся. Идем пока есть силы туда, куда приказывает Создатель. Ничего не видим. Даже его лик не разглядим. То ли это Христос, то ли Зевс, то ли Будда, то ли Аллах, то ли Яхве… Даже этого нам знать не дано…

– Но это же прекрасно, Лина! У человечества есть выбор! Это же лучше, чем те боги, которых мы знали в лицо! Что может быть страшнее, чем поклоняться тем рожам, которые мелькают на плакатах последние полвека?

– Так хочется света, Алкис, настоящего света. Да где его возьмешь? Лично я нахожу его только в искусстве. А здесь, куда не глянешь, везде мрак. Даже в семье… Лена сбежала за тридевять земель… А теперь и Танечка на меня сердится.

– У них своя жизнь, Лина. А на Таню не обижайся… Все дети таковы. Вот и сын Исмаила на отца дуется. Ты сама мне рассказывала. Из-за его женитьбы забрал семью и переехал на квартиру матери. А Таня и Мурад так кипятятся оттого, что счастливы. Вошли во вкус, потому и хотят все на свете в полном комплекте. Здоровы, любимы, приденьгах и при хорошей работе… Так им еще и нас подавай! В полное распоряжение! Обычный молодой максимализм. Так что поверь, у них все в ажуре! Ну, а мы? Посмотри на нас! Разве наши лица не освещает любовь?

– Мы с тобой, дружок, старые авантюристы, а не служители любви!

– Служители Венеры? Ты это имеешь в виду? – пробормотал Алкис, целуя Лину в шею.

– Отстань, Рийден, я говорю не о том… У тебя только одно на уме! И вообще… Кроме секса, контрабанды да пистолетов в твоей голове нет абсолютно ничего! И как это меня угораздило спутаться с таким солдафоном?

– Что сделано, то сделано, уважаемая Эвелина Родионовна… Менять тебе меня уже не на кого! Давай-ка лучше попросим у Исы машину и поедем за город в пустыню. Сейчас она необыкновенно хороша. Уже темнеет, а ночью там такие звезды… Глаз не оторвешь…

Эвелина только грустно улыбнулась и замолчала.

В тот вечер ни Лина, ни Алкис никуда не поехали. Просидев с час за столом, они проводили домой Таня и Исмаила, а сами остались сумерничать. Стоял тихий летний вечер. Сладко пахла «ночная красавица». В траве стрекотали кузнечики, а в арыках в брачном экстазе заходились лягушки. Пронзительные звуки азиатской ночи воцарялись над городом, а вдали, над пустыней, тревожными факелами начинали пульсировать огромные, словно костры небожителей, звезды.

Ночь прошла так, как и предполагала Эвелина. Проявив себя женщиной, достойной любви такого обаятельного мужчины, каким считал себя Алкис, она дождалась, когда тот уснет. После этого Лина ушла к себе в кабинет, приняла несколько капель яда и улеглась на диван…

… Как и год назад, она увидела себя прекрасной Европой. Жила она вместе со своим супругом Астерием, и они были столь богаты, что в зале для приемов держали большую краснофигурную вазу, до краев заполненную золотыми червонцами. В принципе, Эвелина была довольна такой жизнью. Однако в этот раз ей почему-то было скучно, и она решила полюбоваться на свои чертоги. Пройдясь по апартаментам, она подошла к выходу и увидела, что над ним огненными буквами сияет надпись: «Милениум». Рядом стояла Пифия, облаченная в черное.

– Ты, Эва, выйди и погляди, что там происходит. Мне туда нельзя. Позже, когда свидимся, все расскажешь! – приказала провидица.

Эвелина, перепуганная нежданной встречей, повиновалась. Она отворила дверь и переступила порог.

Ее глазам предстала удивительная картина: огромный заснеженный город, окутанный туманом, а над ним безбрежное ночное небо, усыпанное алыми звездами. Туман быстро рассеялся, и Эвелина разглядела у своих ног синее озера, окруженное сугробами. Над ним клубился пар, и Лина сообразила, что вода там теплая. Внезапно из его глубин стал медленно подниматься огромный белоснежный храм, увенчанный золотой маковкой с золотым крестом. Эвелине показалось, будто эти мгновенья длятся невероятно долго. Столь долго, что за это время она успела превратиться в настоящую старуху. От этого ей стало не по себе, и она поспешила войти внутрь.

В храме горели свечи. Благостные песнопения неслись под купол. Неожиданно, Лину кто-то окликнул. Она повернулась, и увидела Таню. На вид ей было уже за пятьдесят. Улыбаясь, она подошли к матери и сказала, что недавно купила за городом большой дом.

– Выбирал его и торговался Исмаил. Сейчас в нем живем мы все. Табором. Я с Исой и детьми, да Леночка. Она недавно потеряла мужа. Именно она и настояла, чтобы мы поселились под одной крышей. Решила, что теперь нам надо держаться друг друга. Ну а я специально приехала сюда, чтобы встретиться с тобой, мама. Хочу пригласить тоже перебраться к нам. Незачем вам с Алкисом жить так далеко. Для вас Иса уже пристроил несколько комнат с кухонькой и ванной. Сможете обустроиться по своему вкусу. Он даже сделал туда отдельный вход.

– Тогда я домой, за Алом. Скоро приедем…Не хочу волновать старика своим долгим отсутствием!

Загрустив, Татьяна проводила Лину до дверей, из которых та вышла.

Эвелина поцеловала дочь, переступила порог и огляделась. Над проемом по-прежнему сверкала надпись «Милениум». Вновь ее окружала привычная обстановка собственного дворца, и она по-прежнему чувствовала себя молодой и красивой. Пифии нигде не была, а потому Лина поспешила к окну, чтобы еще раз взглянуть на Таню. Однако там никого не оказалось. Вместо дочери, ее глазам предстало какое-то нелепое сооружение непонятного назначения. Лина недоуменно уставилась на него, однако в этот момент испуганно вздрогнула – она услышала голос великого Зевса. Громовержец сказал, что Эва по-прежнему находится под его защитой, а посему может не опасаться посланных за ней вдогонку ее сводных братьев – те не посмеют насильно вернуть ее домой. Главное, она должна безропотно им отдать то, что они потребуют.

Не успели отзвучать пророческие слова отца муз, как двери зала распахнулись, и на пороге объявилось трое рассвирепевших мужчин с пистолетами. Лина сразу их узнала – все они приходились сыновьями ее отцу – царю Агенору. Между тем, ее чрезвычайно удивило, что старший похож на шофера Рийдена, младший на паренька, предупредившего их, что квартира Алкиса прослушивается, а средний на ушастого следователя, который допрашивал ее у открытых гробов Фроси и Михаила.

Не говоря ни слова, Эва тут же провела их к полкам, уставленным свитками и какими-то коробками. Расшвыряв все по полу, они быстро вытащили те, которые им требовались, потом схватили из краснофигурной вазы, что стояла неподалеку, по горсти золотых монет, и исчезли.

… Пазевская проснулась. По квартире разносился шорох шагов Алкиса. Чтобы не забыть увиденное, Лина схватила карандаш и на подвернувшимся под руки листке бумаги, сделала эскиз здания, привидевшегося ей во сне. Рисовать храм с золотой маковкой не было смысла. Он был традиционен.

– Ал, дорогой! Полагаю, у нас все получится! – воскликнула Лина, выпивая микстуру, нейтрализующую действие зелья. – Скажи, дружок, тебе не попадалась на глаза такая странная постройка? Что-то в стиле «модерн». Я набросала ее силуэт. Мне приснилось, будто она находится неподалеку от нашего дома.

Алкис вошел в кабинет, мельком взглянул на набросок, сделанный Линой, и молча полез в свой кейс. Через минуту на столе лежала фотография, с которой глядели улыбающиеся лица Николаса с женой и старика Рийдена, запечатленные рядом с дорогой машиной. На заднем плане снимка виднелся силуэт церквушки, как две капли воды похожий на то, что набросала Пазевская.

– Кстати, вспомнила еще кое-что! Во-первых, мы жили во дворце. Там в тронном зале, где обычно воздвигают статую Зевса, у нас стояла краснофигурная ваза. Полная золотых червонцев. А во-вторых, лет через двадцать мы переедем в Союз. В какой-то в пригород. Только где он находится, не пойму… Там еще было озеро, на месте которого теперь стоит огромный христианский храм!

– Какой Зевс, какой дворец, какая краснофигурная ваза? Опомнись дорогая! А храм? Ситуация известная, только со знаком минус. Полвека назад коммунисты соорудили зимний бассейн на месте богатейшей церкви. Ее тогда разграбили и взорвали. Это было в столице нашей родины…И вообще… В твоей голове полная свистопляска. Скажи, с тобой все в порядке? – заволновался Рийден.

– Может и не совсем. Но, по-моему, ты вчера сам интересовался нашим будущим. И при этом вопрос о моей вменяемости не стоял! – возмутилась Пазевская, и тут же заговорщицки зашептала.

– Главное, у нас все получится. Надо быть только очень осторожными. Действовать не торопясь и с головой. К тому же, у нас есть пленки и бумаги Миликова. В обмен на них нам откроют дорогу куда угодно… Ал, милый, неужели у нас еще есть будущее? Сказал бы мне об этом кто-нибудь прошлой весной! Да я бы такому в лицо расхохоталась. Господи, что был за год! Гора трупов. Всплыли даже убийства пятнадцатилетней давности. Начнешь всех вспоминать, так со счету собьешься…Только Тане, мне и тебе удалось из этой мясорубки выкарабкаться. Тоже находились на грани смерти.

– Успокойся, Линочка. Все это уже пройденный этап. Я у тебя проведу несколько дней. Вместе отдохнем, немного придем в себя. А потом… Что будет потом, загадывать не берусь. У нас с тобой такие планы, что напугали бы и молодых. Хотя, что нас с ними сравнивать? У них есть повод для страхов. Им есть, чем рисковать. А мы? Мы – люди свободные. С чего нам бояться будущего, если позади у нас целая вечность… В лучшем случае нам осталось куролесить еще лет десять…

– Ну, это еще неизвестно, дорогой! Судя по моим снам, мы еще встретим новое тысячелетие под алыми звездами. Дети будут рядом. А мы останемся в здравом уме и твердой памяти. Возможно, при этом даже будем подвижны и состоятельны… И заканчивай философствовать, Ал! Мозгокрутство – не твоя епархия. Лучше сообрази, как нам упаковать монеты, чтобы не привлекать к ним внимание. Если все провернем, как задумали, будешь называть меня не Эвой Данисенко, а Эдмоной Дантес.

– Интересное направление мыслей… А ты не находишь, что тебя уж слишком гипнотизирует господин Дюма? Раньше ты воображала себя леди Винтер – боялась расправы наших мушкетеров. Теперь – Эдмоной Дантес… Я понял, Фаргину, оставившему тебе наследство, ты отводишь роль аббата Фариа. Чем не сюжет знаменитого романа? Разве что, события идут в обратном направлении! Сначала – разборка с обидчиками, а после – клад… Следуя этой логике не оказаться бы тебе, подруга, за решеткой! Пожизненно! Монеты-то золотые, царской чеканки, а посему все действия с ними противозаконны! Ведь именно из-за них мы и готовы пуститься во все тяжкие! Да… Пришло время брать инициативу в свои руки. Показать на что я способен. А то всю жизнь меня окружают такие дамочки! По сравнению с ними любой знакомый генерал – просто ребенок. Ну что ж, сам виноват. Таких выбираю…Из-за этого теперь самому придется изображать генералиссимуса. И в полном объеме. Не перспектива, а бред какой-то! – пробормотал Рийден, нервно расхохотался и крепко обнял свою не в меру экзальтированную подругу.

Оглавление

Часть 1 В лабиринтах любого разума царит свой Минотавр

Часть II Одержимые мщением

Эпилог Время надежд и ожиданий