Успех [Людмила Григорьевна Бояджиева] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Бояджиева Мила УСПЕХ
Посвящается моему мужу Константину
Из отчета слежения за космическими объектами спутниковой сети «Зета-32». «В 23.55 по Гринвичу в районе созвездия Водолей наблюдалось скользящее свечение необычного характера. Объект, внешне напоминающий метеорит, излучал пульсирующие импульсы необычного характера и двигался к поверхности Земли по несвойственной природным явлениям траектории. Пропал из поля зрения приборов в верхних слоях атмосферы ровно в 00.01 первого апреля 2000 года.»
Из сообщение агента 48 Федеральной службы безопасности. отдел 50-Л, Филадельфия. «Около 23.40 Пассим прибыл к южному побережью. Оставив охрану в автомобиле на шоссе, поднялся на пустынный пирс. Несмотря на плохую погоду (шторм три балла, сила вера 20 метров в секунду) стоял там один, наблюдая за небом (низкая облачность без просветов). Ровно в 00.05, достал из жилетного кармана часы-луковку (луковицу) („Брегетта“ 1870 года), нажал репетитр, исполняющий как нам известно (!) первые такты симфонии № 5 Людвига Бетховена, прислушался. После чего произнес (звуки (!)) „Ага!“ и поспешно вернулся в ожидавший автомобиль…»
1. ПРОИСШЕСТВИЕ В ТРАНСАЗИАТСКОМ ЭКСПРЕССЕ
Крытую платформу Западного вокзала Бангкока освещали круглые розоватые фонари. Благоухали цветы камелий, высаженных в вазоны между тяжелыми деревянными скамьями, радужно играли струи затейливых фонтанчиков, устилавшая перрон золотистая плитка блистала парадной чистотой. Здесь царил покой и комфорт, присущий дорогим европейским отелям. Цвет, свет, запахи, звуки вызывали положительные эмоции, соответствуя требованиям утонченного вкуса и взыскательной плоти. Тяжкий воздух мегаполиса, пропитанный испарениями человеческих тел, бензиновой гарью, запахами привокзальных ресторанчиков и уличных жаровен, на которых подрумянивались в кокосовым масле пирожки с креветками, кальмарами, рыбой; гремящий гудками, обрывками музыкальных фраз, выкриками продавцов, ругательствами и смехом — все это смрадное и волнующее дыхание южного портового города не проникало под оранжерейную крышу платформы. Лишь шум бурного тропического ливня, омывающего её стеклянные своды, да экран термометра, показывающего тридцати пятиградусную жару, напоминали о том, что там, за пределами комфортабельного мирка живет своей шумной и яркой жизнью столица экзотического Таиланда, известного путешественникам прошлого под манящим названием Сиам. Новенький состав зелено-бежевого окраса, радующий глаз игрушечным глянцем коротких округлых вагонов, ожидал последних неторопливых пассажиров. «Eastern&Oriental Express» — трансазиатский Экспресс — родной брат знаменитого «Venice Simplon — Orient Express», предназначался для тех, кто предпочитает совершать экзотические путешествия в окружении привычного комфорта. Двигаясь прямо на юг от Бангкока к Сингапуру, поезд преодолевал расстояние в две тысячи километров, каждый из которых должен был стать для пассажиров сплошным удовольствием. На платформу «Oriental Express» допускались лишь обладатели посадочных талонов и провожающие их лица. Последние были представлены, в основном, веселыми господами, едва покинувшими пышное застолье. Вечерние туалеты, цветы, шумное дуракавалянье сопровождали охмелевших от счастья новобрачных. Тем душным первоапрельским вечером в поезд сели три новоиспеченные супружеские пары, охваченные нескрываемо пылкими чувствами. Обращал на себя внимание живописный индус в солидных очках и белоснежном одеянии. Не замечая ничего вокруг, он трепетно сжимал в ладонях унизанную браслетами изящную руку своей белокурой, облаченной в желтое сари европейской жены, словно не отправлялся сейчас вместе с ней в странствие по лабиринтам юной, горячей страсти, а прощался на веки. Над этим, вероятно, и хохотала новобрачная, закидывая хорошенькую веселую голову, а окружавшие счастливую пару друзья изощрялись в остроумных напутствиях. Для тех, кто хотел насладиться друг другом на фоне сменяющихся декораций роскошного, мистически-загадочного Востока, экспресс предлагал великолепные условия от апартаментов люкс с гостиной, спальней, ванной комнатой, до ассортимента ресторанов и баров и, конечно же, бесчисленных экскурсий в наиболее интересных местах этого удивительного маршрута. Когда под сводами платформы на четырех языках мягко прозвучало предупреждение о скором отбытии экспресса и железнодорожники в фирменных мундирах вытащили из планшетов желтые флажки, стеклянные двери вокзала бесшумно распахнулись, выпустив на каменные плиты перрона опоздавших. Бодрый смуглый служащий в легкой оливковой робе с эмблемой Экспресса на спине, энергично выкатил к поезду шуршащую толстыми шинами тележку и по-английски сказал следовавшему за ним господину: «Пожалуйста сюда, сэр.» Поджарый, довольно высокий шатен в хлопковом светло-сером европейском костюме, такого же цвета сандалиях, черной шелковой рубашке с распахнутым воротом и в непроницаемо темных очках, пружинящей спортивной походкой последовал за своим багажом к вагону номер семь. Последовала легкая торопливость, в процессе которой в вагон были перемещены чемоданы неразговорчивого господина, отличавшиеся той почетной антикварной старостью, которая, как всем известно, обходится не дешево любителям пофорсить. Пиял Сидх — старший стюарт, исполнявший обязанности администратора вагона, отметил довольную ухмылку покинувшего вагон носильщика. Она означала, что в третьем купе разместился клиент из категории богатеньких чудил и пожелание коллеге подработать на щедрых чаевых, а главное — не попасть впросак. Когда поезд тронулся и набрал ход, когда Сидх провел краткую беседу с каждым из своих пассажиров, занимавших лучшие в это составе аппартаменты. — У вас чудесный номер, сэр. — Пиал Сидх услужливо распахнул двери, ведущие из салона в ванную. — Уют старины с добавкой новейших технических достижений — лучшее сочетание для приятного отдыха. Здесь, за панелями расположены кондиционер, видео-установка, телефон, компьютер, с выходом в Интернет, холодильник. — Сидх ловко демонстрировал аппаратуру, а заодно и собственную грациозную услужливость. Салонный диван, глубокое кресло, обитые вишневым бархатом, письменный стол с большой лампой под шелковым абажуром, обилие драпировок с фестонами, книги о Востоке, горный пейзаж в тяжелой раме — все многочисленные детали старомодного комфорта создавали, несмотря на ограниченность пространства, атмосферу кабинета в богатом особняке эпохи дилижансов и пневматической почты. — Стоит вам нажать эти кнопки, обратите внимание, сэр — раз, два — и проходит целый век! Вы уже у экрана компьютера. Сейф традиционно скрывается за картиной и отличается высокой надежностью. У нас не бывает криминальных происшествий, сэр. Уверяю, вас ждут лишь приятные сюрпризы. Каждый день в этой вазе драгоценного китайского фарфора будут появляться свежие цветы, а в холодильнике вами излюбленные напитки. При этом — забудьте, что вы на колесах: ваза не переворачивается, бокалы не падают, шума почти не слышно. — Лицо Сидха сияло, словно он расхваливал гостю собственные владения. — Благодарю, я в курсе, — сказал пассажир по-английски и кивнул на рекламный буклет. — Успел ознакомиться. Диван в стиле чипендейл, что особенно приятно, способен, отбросив чопорность, легко превратиться в удобное ложе. — Тень хитрой насмешки проскользнула по узкому, смуглому лицу. «Ага, — смекнул Пиял Сидх, — этот красавчик, конечно же, не намерен проводить время в монашеском уединении. Скорее всего его спутник или спутница едет в соседнем вагоне. Такое случается, когда пара не хочет афишировать свои отношения. Ведь даже на „борт“ Экспресса чаще, чем хотелось бы, попадаются любопытные журналисты.» «Интересно, — подумал путешественник, глядя на убегающие за окном огни городских окраин. — Как все ЭТО произойдет?» — Он тряхнул головой, отгоняя задумчивость, снял очки и пристально посмотрел на проводника. Сидх отчего-то оробел, опуская взгляд к носкам начищенных ботинок и кашлянул в кулак. — Вы свободны, любезнейший, — пассажир сделал жест, отыскивающий в кармане портмоне, но не нашел его и небрежно махнул рукой: — Потом. Я буду щедр, если мы подружимся. Пиял Сидх заметил, что на узкой кисти «англичанина», словно смахнувшей его за приделы купе, сверкнул лиловым огнем крупный перстень. Блестящей змеей скользил поезд в растительном буйстве тропиков прямо на юг по перешейку, связывающему Таиланд с Малайзией, летел сквозь солнце, вечное лето, сквозь непостижимое для сдержанного европейца дикое и яркое бытие. Слева, за чредой кокосовых пальм блестела бирюзовая гладь Сиамского залива, справа, гигантскими изумрудными губками вздымались укутанные джунглями холмы, а за ними перекатывало широкую лазурную волну Адамантское море. Зелень рисовых, кукурузных, бататовых и тростниковых полей, отличавшаяся оттенками и бархатистостью, была похожа на лоскуты великолепной ткани, брошенной на горячую землю с королевской небрежностью. Из зарослей крупнолистых деревьев тянуло парниковой сыростью, манящие пряные запахи еды или растений сменялись йодистой духотой гниющих водорослей. Пасущие буйволов смуглокожие мальчишки кидали в экспресс незрелые початки маиса, скорлупу земляных орехов, а работавшие на полях женщины тяжко разгибали натруженные спины. Любопытными взглядами провожали они уносившуюся вдаль чужую жизнь, пытаясь высмотреть за горящими солнцем окнами сюжеты чужого счастья. Словно картины вернисажа мелькали светлые недра ресторанов, сумрачные глубины купе, в которых можно было заметить букет на столике, сверкнувшее горлышко бутылки, чью-то обнаженную руку, описывающую сигаретой раздумчивые зигзаги. Обманчиво-яркими двойниками заоконного пейзажа вспыхивали во мраке коридорные зеркала и тогда казалось, что вагон стал прозрачен насквозь. Пассажир третьего купе проснулся за полдень, заказал в купе завтрак и облачившись в синее кимоно, нехотя переместился к столу. Глазастая, губастая тайка вкатила столик с посудой, распространявший запах кофе и яичницы с беконом. Услужливо кланяясь, показывая в улыбке ряды крупных зубов, сервировала завтрак. Мужчина проводил любопытным взглядом миниатюрную фигурку, исчезающую в коридорном свете и втянул ноздрями уплывающий вслед за ней запах сладких цветочных духов. Без всякого интереса отведав блюда «английского завтрака» — скользкий, омерзительно благопристойный поридж, глазунью с золотистыми ломтиками бекона, бисквиты, прослоенные манговым джемом, пассажир долго валялся в постели. Рассеяно просматривал газеты, думал о крупнозубой тайке, глубоком вырезе её кремовой блузки, уводящем взгляд в запретный сумрак, когда она склонялась над тарелками и о чем-то еще, от чего морщилось, как от зубной боли, его сонное лицо. «Пора, пора начинать спектакль. Конечно, уже пора!» — говорил он себе, подбадривая к действию, но снова брался за газеты, рассеянно пробегал заголовки и замирал, глядя не в газету, не на плавно разворачивающийся за дрожащими листами горный ландшафт, а в себя — настороженно прислушиваясь к таинственным внутренним процессам. Там, в смутных недрах поджарого тела вызревало беспокойное, восхитительно дерзкое ощущение. Оно крепло, оттесняя тягучую дрему и, наконец, вырвалось наружу, ударив в голову покрепче шампанского. Путешественника переполнило бурление смутной радости, жажда движения, деятельности, предчувствие неведомых дивных ощущений. Внезапно прорезался аппетит и зажужжали с пчелиной навязчивостью остро поставленные, весьма пикантные вопросы. Бормоча — «любопытно, любопытно же, черт побери!», он вскочил, роняя газеты, ринулся в ванную и там, сбросив халат, предстал перед зеркальной стеной совершенно нагим и встревоженным. Насупив брови, путешественник вглядывался в свое отражение так, будто изучал незнакомца, которому предстояло стать его помощником в весьма нелегком и рискованном деле. С пытливой задумчивостью, переходя от поверхностных наблюдений к умозаключениям, он составил вполне утешительную картину. Параметры 188-80-30 принадлежали смуглому тридцатилетнему шатену индо-европейского типа, ухоженному, здоровому, без видимых анатомических дефектов и физических аномалий. Цифры, конечно же, выбраны с глубоким умыслом. Допустим: шесть футов два дюйма — классический рост ковбоя, восемьдесят килограммов — вес римского легионера, тридцатник — тот возраст, в котором Иесус из Назарета обзавелся славой мессии и чудотворца, когда Александр Македонский сражался на Ганге, а Наполеон получил титул первого консула. Неплохая «наследственность»! Хотя можно подобрать и другой набор примеров. Внешнее оформление образца мужественности не отличалось изобретательностью. Крепко сработанный манекен, легко превращающийся в изысканного денди с платиновой банковской карточкой в кармане шикозного пиджака, неприметного клерка или фабричного работягу в зависимости от условий — витрины салона на Елисейских полях или дешевого магазина специальной одежды в индустриальном пригороде, продукцию которых ему надлежит представлять. Владелец восьмидесяти килограммов удачно распределенного на крепком костяке молодого мяса, открыл вентили, впуская в ванну шипящую голубоватую воду, плеснул настоянный на травах бальзам и вновь обратился к зеркалу. Спортивен, но не профессионально накачан, поджар, но не худ, смугл, но не слишком. Лицо продолговатое с крепким костяком породистого индейца, слегка приплюснутым носом фасона «Будда» и нежно изогнутой линией полных губ, так удивительно передающих улыбку сластолюбивой пресыщенности на скульптурах олимпийских богов. Откинутые назад каштановые волосы падали на плечи, позволяя оценить надежную линию шеи и обратить внимание на вдумчивый безукоризненный лоб. — Впрочем, не он нам теперь нужен, — пробормотал мужчина, следуя взглядом за полоской едва обозначившейся курчавой поросли и насмешливо хмыкнул. Проходят века, меняются эстетические каноны человеческого тела, но в области «зафигового листка» царит упорный традиционализм. Все на уровне мировых стандартов и даже никакого обрезания. Присвистнув, он шагнул в колышущуюся прохладу пенных айсбергов, погрузился в их снежную белизну по самые уши. Вода покачивалась, лаская кожу, приятно было думать, что голубоватый ковчежец ванны мчит сквозь пряный зной джунглей между двух морей, на грани двух стихий — нагретой земли и омывающего её воздуха. У пограничной черты находился и он сам. У самого главного рубежа, подобно младенцу, пробивающемуся из тьмы материнской утробы к свету рождения. Через пол часа освеженный, облаченный в костюм цвета слоновой кости, он сидел за столиком вагона-ресторана, изучая объемное меню и карту вин. По китайским лаковым панно, трепещущим шелковым занавескам, хрустальным граням бокалов пробегали блики, драгоценно вспыхивая то тут, то там. Поезд шел вдоль бурной, глинисто-мутной речки, казавшейся огненной от косых лучей опускавшегося за холмы солнца. Дробясь и преломляясь, свет наполнял пространство изысканно-безалаберной игрой. Кремовый костюм господина на сгибах давал розовые тени, розовые отсветы лежали на скатерти и даже сам воздух, насыщенный вечерним солнцем, пах спелым персиком и распустившейся розой. Клиент изумил официанта обилием и сумбурностью заказа, сочетавшего традиционный телячий стейк с уткой, запеченной в апельсинах, свинину в остром соусе и гусиную печень, морепродукты и овощные гарниры. Десерт был выбран холодный в виде мороженного и куска миндального торта, а так же горячий из китайских фруктовых пончиков и хрустящего слоеного яблочного пирога. Сопровождалась одинокая обильная трапеза коньяком, ликером и газированной минеральной водой. На столе одинокого посетителя сменялись пиалы, супники, блюда, а он все жевал и жевал, не теряя интереса к поглощению пищи. После продолжительного неспешного обеда, переходящего в ужин, пассажир вагона номер семь, ничуть не пресытившийся и тем более не захмелевший, прошел в хвост состава, где находился последний, самый интересный вагон, превращенный в смотровую площадку. Столики, легкие кресла и наличие бара делало похожим на уличное кафе летящую среди джунглей платформу. Сквозняк гулял здесь совершенно вольно, унося дневной жар и омывая площадку ароматами цветущего сада. Солнце опускалось к покрытым бархатистой зеленью холмам, лаская упругие склоны с нежностью опытного любовника. После дневного зноя, выбеливающего «холст», на нем появились сочные тона — наливались густой синевой тени, вспыхнул пожаром пурпур цветущих кустов, заиграли ярким золотом шафрановые переливы раскинувшегося небосклона. Мир затихал в предвкушении таинства — нечто извечное, священное и порочное угадывалось в томлении природы, ожидающей явление ночи. Поезд околдовал пьянящий дурман заката, словно он попал в хоровод дикого племени, совершающего брачный ритуал. Проносящиеся мимо кусты и деревья протягивали к нему пышные, покрытые цветами ветки, как делают это проходящие перед трибунами демонстранты, шелестела по металлическим поручням бахрома банановых пальм, мелькали сказочные видения — то птица в диковинном оперении, покачивающаяся среди буйной листвы, то пурпурный блеск морской дали, открывшийся за поворотом, то крытая тростником хижина, пронизанная насквозь косыми лучами. Собиравшиеся над холмами круглые, телесно-весомые облака, выглядели вполне невинно, не предвещая для человека несведущего в особенностях местного климата приближение ливня. Они покрывали пейзаж пятнами прохладных теней, в которые поезд нырял, как в морские глубины. Торжественность и тайна все теснее обступали платформу вместе с опускавшейся на землю тропической ночью. Летящие среди этой земной благодати люди — кто в шортах и майках, кто в вечерних туалетах, ощущали себя детьми, вертящимися в волшебной карусели и одновременно их родителями, наблюдающими за детскими радостями из соседнего бара — так дивно пьянили напитки в сочетании с кружащим пейзажем, так приятно хмелела голова от запахов, ветра, опасности быстрого движения бешенного вращения колес, стремительно колотящихся о стальные рельсы… Элегантный владелец апартаментов люкс, сидевший за крайним столиком с бокалом коктейля «Singapour Sling», нахмурился — его покой потревожили восторженные возгласы прибывшей сюда новой компании. Много людей, слишком много людей. Как это он забыл о таком пустяке, затеяв эту прогулку? Хронический эгоцентризм, предполагающий, что всякое удовольствие причитается тебе одному. У никелированных парапетов, вертя шеями и восторженно щебеча на всевозможных языках, стояли пары. Все они — юные и совсем пожилые, европейцы и азиаты держались тесно, вдохновленные желанием пережить вместе волнующие минуты путешествия. Вместе наблюдать, вместе чувствовать, вместе действовать, или, как говорят проповедники супругам «идти по жизни рука об руку в горе и в радости». Пошлость, но какая заманчивая! Можно поразмышлять об иллюзиях человеческих надежд, бренности высоких слов, бессмертии банальных истин, обманчивом плене чувств, летучем тумане страстей… Нет, лучше бы убрать всех отсюда прочь, смахнуть за раму «картины», открывая простор взгляду и ветру. Всех, кроме вон той строгой леди, сидящей у стойки бара в полно одиночестве. Изящно перекрещенные ноги похожи на золотистые лианы, белая юбка, легкая и летучая, играет с ветром и лишь поминутный хлопок ладони удерживает ускользающий шелк в пределах дозволенного. А лицо отрешенно-замкнутое, без приманки томности или кокетства. Не соответствующее этому волнующему кровь вечеру, не сочетающееся с манящей позой лицо. Впрочем, зачем смотреть на него? Лучше пробежать ладонью, едва касаясь шелковистой кожи, от тонкой щиколотки, все выше и выше, превратиться в осязание, обоняние, трепет — в сгусток желания, торопящего победу… У поручней взвизгнула молодая женщина, закрыв лицо ладонями. Ее спутник, тот самый красивый индус-новобрачный, склонился через перила, протягивая руку к проносящимся мимо кустам. Кто-то вцепился в полу его длинного френча и смельчак почти завис над грохочущей пустотой, хватая воздух растопыренной пятерней. Мгновенье — и он стоит перед своей дамой протягивая ей на ладонях добычу — гроздь ароматных белых цветов. Блондинка смеется, зрители хлопают в ладоши, встревоженный официант подбегает и что-то говорит индусу быстро и опасливо. Пассажир с коктейлем отворачивается, сосредоточившись на созерцании выбегающих из-под вагона рельс. С теми происходили завораживающие глаз и поучительные метаморфозы: две блестящие полосы, стремительно ускользнувшие от молотящего гнета колес, вскоре успокаивались и смиренно уходили в покинутую поездом даль, мерцая живой ртутью и плавно извиваясь. Наглядное превращение суетного сумбурного настоящего в прилизанное ретушью памяти прошлое, интригующего «а вдруг!» в холодное «никогда». — Если смотреть прямо вниз, то ужасно кружится голова и затягивает, как в бездну, — едва слышно произнес рядом женский голос по-английски. Мужчина оглянулся — у поручней стояла незнакомка в непослушной белой юбке. Сейчас её подол, трепеща в потоках воздуха, взметнулся на недозволенную высоту, явив постороннему взору кружево гипюровых трусиков, и не был пойман — одна рука дамы сжимала запотевший бокал с коктейлем, другая крепко вцепилась в никелированный парапет. — Ужасно кружится и здорово затягивает, — согласился мужчина, имея в виду не отмеченную дамой игру скользящих рельс, а подсмотренный им «стриптиз». Поднявшись, он галантно пододвинул к ней кресло, щедро украшенное кованными завитушками. — Благодарю вас, не стоит беспокоится! — сказала незнакомка. — Я уже ухожу. Отпустив поручни, она сделала шаг в сторону, но именно в этот момент воздух сотряс раскат грома, пронесся, срывая листья ветер, вагон сильно качнуло. Девушка едва не упала, но расторопный шатен чудом успел подхватить её легонькое тело и, мимолетно задержав его на своих коленях, бережно опустил в кресло. На мгновение обоих обдало жаром и неземной свет зарницы, рассекшей облака, опалил напряженно замершие черты. На лацкане светлого пиджака расплывалось пятно. Девушка сокрушенно нахмурилась: — Весьма сожалею. Костюм испорчен. Кампари и апельсиновый сок. Этот чертов коктейль! — пустой бокал полетел в проносившиеся мимо кусты. — Я не хотела. — А я хотел. Хотел, что бы вы не ушли. Поэтому сверкнула молния, поезд чуть не сошел с рельс, а вы едва не получили опасную травму, — он строго посмотрел в глаза девушки, оказавшиеся голубыми и насмешливыми. — Но я успел спасти вас от неприятных последствий. — Ах, вот как… Благодарю. Чрезвычайно гуманное деяние, если воспринимать всерьез ваши феноменальные способности управлять движение поезда и явлениями природы. Страшно подумать, что могло бы произойти без вашего вмешательства: я рухнула бы не на ваши колени, а на это пудовое кресло. Перелом малой берцовой обеспечен. Или вывих. Меня снимают с поезда в ближайшей деревне и местный колдун лечит траву змеиным ядом и какими-нибудь жуткими местными пиявками. Полагаю, не будет преувеличение утверждать, что вы избавили меня от ряда мало увлекательных приключений. Она насмешничала, скрывая прячущуюся в глазах тревогу. — Продолжайте, — проговорил он, наслаждаясь её тайным смятением. Теперь понятно: это вы отпугнули смертоносных пауков от индуса, господин общественный благодетель. Официант сообщил, что новобрачный страшно рисковал, поскольку именно в зарослях акации водятся пауки-убийцы. Воображаете, что за нелепая смерть для свадебного путешествия! — Вы полагаете, смерть способна стать привлекательной в зависимости от обстоятельств? Подходить к ним, как музыкальное оформление? Что же тогда порекомендуете молодоженам? Пожар взаимной любви? — Пожар хорошо, — согласилась она, переведя дух. — Но лучше нечто впечатляюще — кровавое, связанное с ревностью, предательством или коварством. Нечто испанское, может — мистическое. Губы хмурой леди побледнели и стало понятно, что она сопротивляется из последних сил охватившим её чувствам. — Догадываюсь теперь, что вы путешествуете одна, опасная женщина. Мне удивительно повезло, — взгляд шатена приобрел магнетическую призывность. — Одна, — она медленно вдохнула, решительно выдохнула воздух: — До этого вечера. — Нам стоит повторить коктейли, — шатен сделал знак, подзывая официанта. — И выпить за тройную удачу: мне посчастливилось стать спасителем, индус избежал паучьего нападения и осыпал невесту сорванными цветами… — В вашем чемодане, к тому же, имеется ещё дюжина вечерних костюмов. Это уже четвертое. А третье — самое важное — поезд качнуло и вы не ушли. Вы остались со мной. Девушка взяла принесенный официантом бокал и промолвила с неожиданной мрачной серьезностью: — Я осталась… Вот только не знаю, что добавить «на радость» или «к несчастью»? — она впервые посмотрела собеседнику прямо в глаза и долго не отводила взгляд, пока оба не поняли, что слава иссякли. Говорить больше не о чем. — Будет фантастическая гроза, — сказал он, обняв у захлопнувшейся двери своего купе её горячие плечи, впиваясь губами в податливое, покрытое испариной тело. — Будет страшный, сокрушительный ливень… — прошептала она, позволяя срывать с себя короткий трикотажный топ, юбку, белье, позволяя все, словно превратилась вдруг в гуттаперчевую куклу для удовольствий. Гром грянул в тот момент, когда он овладел ею, а следом обрушился на землю шумный водопад, барабаня по крыше и окнам. Случилось то, чего он ждал весь этот день — он стал самцом, вольным зверем, вырвавшимся на свободу для случки и она приняла его, как принимала сейчас воду иссушенная жаром земля. — Мы словно несемся в океанской пучине или в облаках… Мы вовсе не люди — мы духи бушующей стихии. — Сказала женщина, откидываясь на подушки влажная, взлохмаченная, утомленная. Подняв ресницы, посмотрела на распростертое в смятых простынях мужское тело. — Ты странный. Неуемный, словно с цепи сорвался, нежный и… и такой бесхитростный. — Давно не был с женщиной. Заметно? — Полагаю, очень давно, — она сосредоточенно провела пальцем линию на его теле, двигаясь от бугорка грудины вниз. — Лет двести. — И рассмеялась, впервые за весь вечер. — Ливень кончился. Мы несемся сквозь ночь — призраки темной страсти, исчезающие с первыми лучами солнца. — Не надо говорить, — он закрыл ладонью её губи и склонился низко, всматриваясь в бледное лицо мерцающими в дрожащем сумраке глазами. Ты торжественная, как на коронации. И красивая… Такие соски нужны самке, что бы вскармливать детенышей? — Сейчас дело не в этом, правда? — изогнувшись, она увернулась от изучающей её тело ладони. — Совсем не в этом, — мужчина вдавил её в постель своим телом, вновь сливая свою плоть с плотью горячего, тихо постанывающего существа. …Поезд мчался в душной, влажной, колдующей ночи, скрывающей тайны бытия и продолжения жизни. Сонмы тварей, кишащих среди камней, ароматных зарослей, в норах, венчиках цветов, под сенью звездного небосклона или в морских глубинах — сотнями хитроумных, озадачивающих биологов способов, совершали то, что давало бессмертие их роду. Когда взошло солнце, мир отдыхал в радужном убранстве, сверкая мириадами алмазных капель. На кончике каждого листа качалась искристая подвеска, искры осыпали паутину среди ветвей, цветы, траву, камни. Над полями витала свежесть величественной невинности, дарящая чувство умиления и возвышенного восторга… Проснувшись среди измятых простыней, обитатель третьего купе обнаружил, что он один, а за окном утро. Гордо вздымалась высокая спина развернутого к окну кресла, но за ней никто не скрывался. Вокруг не было заметно никаких следов недавнего визита, ничто не напоминало о присутствии дамы. Сладко потянувшись, пассажир направился в ванную. Стоя под душем, он ловил ртом холодные струи и жмурился от удовольствия. Потом шагнул на лиловый коврик, приблизил к зеркалу лицо и, следя за артикуляцией, медленно выговорил: «Грандиозно! Потрясающе… Черт знает что… Боже ты мой… Любовь… Любовь!?» — Он беззаботно рассмеялся: — Всего лишь страсть. Да, это была не любовь. Совсем, совсем не любовь. Нельзя любить женщину, имени которой не знаешь, с лицом, не запечатлевшемся в памяти. Она была великолепна, отдаваясь ему! Разве ещё что-то надо? Все остальное дело воображения. Воображение — лучшая страна для путешествий. В ней властвует свободное наслаждением, в ней приличия не заключают под стражу разгулявшуюся фантазию и не останавливают пылкие чувства суровые окрики: «Стой! Переход границы карается по законам холодного разума!» В купе позвонили. Обернув простыней узкие смуглые бедра, пассажир приоткрыл дверь. Сидх не стал входить, лишь протянул конверт. Его отутюженный зеленый китель подчеркивал измятую несвежесть лица. — Прошу прошения, сэр, что помешал вам. Здесь послание от дамы из второго вагона. Той самой… — А-а-а… — мужчина усмехнулся — он и в самом деле не запомнил имени той, с которой провел эту ночь. А вернее — вовсе не знал его, как не знал о ней ничего, кроме того, о чем рассказала плоть. Твердые маленькие соски, запах полыни, притаившийся в складках кожи, в рыжеватых, взлохмаченных волосах, отчаянная решимость деяния, родственная безумию… — Ах, да! Помню, помню, — шатен взял конверт с эмблемой экспресса. — Она вышла на рассвете, сэр. Странно, сэр. В Бахраме обычно никто не выходит, тем более, когда билет до конца. — Бывает, — пассажир ждал ухода нежеланного свидетеля, не торопясь извлекать из конверта послание. — У тебя что-то еще? — Да, сэр, — темные глаза Сидха округлились и жалобно заблестели. — В поезде полиция, сэр. — С какой стати? — Ужасный, ужасный случай, сэр! Клянусь вам, никогда, никогда ничего подобного не случалось в нашем поезде! — Да в чем же дело? — мужчина сидел среди подушек, прикрывая чресла батистовой простыней, украшенной ручным кружевом, как приданое невесты и был похож на загулявшего принца, застигнутого в постели белошвейки. — Господин из пятого вагона, такой приятный индус… Он только начал свадебное путешествие и… Убит. Страшно убит, сэр! — Укус паука? — Ему перегрызли горло. — Уж это точно сделал не я. Отбросив простыню, «англичанин» натянул кимоно и с хрустом потянулся. — Нет сомнений. Мне… мне доподлинно известно, что вы не покидали своего купе. Кроме того, полиция подозревает, что господина Маршана Суханди убила женщина. — Его юная супруга?! Кажется, она выглядела довольно соблазнительно и совсем безопасно. Какой подарок для журналистов! — Леди спит. Ее усыпили сильной дозой снотворного. — Н-да… Забавный сюжет. Может, в программу путешествия входит такое приятное шоу? Сейчас ведь принято развлекать скучающих посетителей ресторанов инсценированным ограблением. Сегодня как раз первое апреля! — Уже второе, сэр. — Сидх зажмурился и замотал головой сдерживая слезы. Вот так нежданно завершилась его карьера. Кого теперь заманишь в поезд, населенный вампирами! Пассажир поднялся, зевнул, стянул на затылке взлохмаченные волосы. — И когда все случилось? — Около шести. Мы как раз подъезжали к Бахраму. Стюарт заметил открытую дверь и вошел… Мистер Суханди был ещё теплый. А крови, крови!.. — Неприятно, не скрою. Но все же — не конец света. Выше голову, приятель. Завтрак и чаевые не отменяются. — Досадливо морщась от совершенно неинтересной ему информации, «англичанин» поспешил выпроводить стюарта. А затем нетерпеливо разорвал конверт. В нем лежала визитная карточка с коротенькой фразой: «Надеюсь, к счастью». А имя, имя осталось во мраке. Он расхохотался над вытесненными буквами, должными означать её имя — Номина Еррата. Досадно для того, кто знает латынь: Ошибка. Имя — Ошибка. — Так назвала себя женщина, разделившая с ним ночь. Эту сумашедшую первую вольную ночь. Пассажир долго сидел у письменного стола, переводя задумчивый взгляд то на бегущие за окном лоскутные поля, блестящие слезами отшумевшего ливня, то на бриллиантовые пряжки, поддерживающие бархатные шторы, то на собственные колени — плотные, бронзовые, обтянутые лоснящейся молодой кожей. Извлек из несессера сверкнувшие никелем ножницы — узенькие, с заостренными плотно сомкнутыми лезвиями. Минуту рассматривал их, вертел рассеянно на указательном пальце, словно оценивая боевые качества. Потом сжал в кулаке кольца, как рукоять кинжала, хищно вознес длань и вонзил сталь в округлый глянец колена. Нога дернулась, брызнула на полированное дерево столешницы возмущенная кровь и вопль раненного зверя вырвался из сведенного судорогой горла. …Назвавшая себя Эрратой смотрела в окно автомобиля, едущего по залитому солнцем шоссе вдоль синего побережья. Выбритый затылок водителя-негра и его борцовская шея казались баклажанно-лиловыми на фоне ослепительно-золотого песка. Она открыла сумочку и достала то, то обнаружила на своей юбке после свидания. К складкам белого шифона оказался приколот прямоугольник плотной бумаги. Визитную карточку пришпилила брошь: маленькое солнце из черных гранатов, разбрасывало во все стороны усеянные бриллиантами лучи. Игла застежки, пронизывала два слова: «Корон Анима»… Она держала бумагу над пламенем зажигалки до тех пор, пока огонь не стал лизать пальцы. А потом выкинула скрюченный обуглившийся комок за раскаленное солнцем окно.2. БЕДНЯЖКА РОЗМАРИ
К десяти часам туман опустился ниже, открыв бледному солнцу верхушки Нью-Йоркских небоскребов. Теперь, если не заглядывать вниз, можно было вообразить себя на палубе парохода, плывущего среди айсбергов из стекла и бетона. Он и не смотрел вниз — плотный лысеющий господин, сидящий в инвалидном кресле среди кустов олеандра в саду пентхауза на одной из самых выдающихся крыш Манхеттена. Он вообще не открывал глаз, но мог бы без ошибок описать обстановку не только в своих владениях, но во всех направлениях вплоть до обозримых горизонтов. Крыша тридцатиэтажного билдинга размером в большое футбольное поле имела все необходимое, что бы создавать иллюзию калифорнийской виллы на берегу океана и скрыть по возможности свое надземное положение. В саду обильно цвели кусты и карликовые деревья, среди художественного нагромождения гранитных плит лениво играли струями непринужденно-родниковые фонтанчики, на террасе верхнего этажа, оформленного в средиземноморском стиле, вился плющ и колыхались полотняные тенты, вода в причудливо изогнутом бассейне разбрасывала блики по мозаичным дорожкам, убегавшим в разные стороны. За каменными парапетами, окружающими этот рай, мог бы синеть горный пейзаж или шелестеть морской прибой. Но из рыхлого тумана хищно поднимали острые головы стеклянно-бетонные сталактиты, напоминающие о том, что не отдых и покойное забвение ожидают владельца мирных угодий, а неустанный труд и жестокая борьба. Наверняка, в мире нашлось бы не мало инвалидов, рискнувших со слезами восторга променять быт заурядного обывателя на тяготы изнурительного выживания в мире каменных джунглей и позволивших заточить себя здесь до последнего смертного часа. Но о таких сереньких бедолагах человек в инвалидном кресле у олеандрового куста если и вспоминал, то с отвращением, поскольку принадлежал к касте избранных, к породе хозяев жизни, опекаемых судьбой и могуществом собственной власти. Свой рай на крыше, ставший тюрьмой, свою немощь, ущемлявшую гордыню, он ненавидел. Ненавидел уже целых два года, с тех пор, как стал проводить здесь свое личное и рабочее время. Шестидесятипятилетний Шон Берри — владелец влиятельной телекомпании «Аргус», начинал свой день в шесть утра и редко находил время для отдыха. Он засыпал в одиннадцать после укола болеутоляющего и на рассвете видел сны, категорически избегавшие его в молодые годы, когда он, едва коснувшись подушки, проваливался в черную, освежающую пустоту до бодрого, полного сил пробуждения. Теперь все обстояло ровно наоборот. Сновидения развлекали откровенной фривольностью и отступали неохотно. За досадным пробуждением следовало сумрачное осознание реальности и чреда неприятных обязанностей: гигиенические процедуры, проделываемые при помощи медсестры Ирмы, рекомендованный диетологом завтрак, который несмотря на все декоративные ухищрения повара, старавшегося придать скучным овощам аппетитный искус, не мог обмануть желудок; прием лекарств, удручающий своей полной безнадежностью; солнечные или кварцевые ванны, массаж во всевозможных, равно бесполезных вариациях. Все это следовало преодолеть, что бы приступить к работе, хватаясь за нее, как за спасательный круг. Раненый, но грозный лев Шон Берри, по прозвищу Кит, все ещё не решался отойти от дела, несмотря на советы врачей и аргументы здравого смысла. Его капитала хватило бы на комфортабельное существование в любой части планеты, на роскошества, безумства или святейшую благотворительность. Но вместо того, что бы подкрепляться бодростью морского бриза, очищать прокуренные легкие горным воздухом где-нибудь в заповедном уединенном поместье, наслаждаться пением птиц, стрекотом цикад у распахнутого ночного окна, тешить присмиревшую гордыню известиями об открытии приюта или больницы его имени, Кит переместился в пентхаус над офисом своей Компании и прочно обосновал здесь свое частное и общественное существование. Он дышал тоскливым и вредоносным Нью-Йоркским смогом, курил, как семижильный докер, предпочитал минутам покоя под зонтиком у кромки бассейна бурные схватки с соперниками и компаньонами: Шон Берри без оглядки и сожаления отдавал последние годы жизни копанию в мусорной яме, под названием «современность». Над головой Берри трепетал белый полотняный тент, в желтых круглоголовых хризантемах, наполняющих керамические вазоны, суетились шмели, на толстом черном стекле круглого столика лежала пачка сигарет его бесшабашной и нищей юности. Это теперь, в изображении писак, биография паренька из южной провинции выглядела как путь миссионера — прирожденного главы «империи». Нет, он не был святошей ни в бедной юности, когда молотил кулаками на боксерском ринге, ни позже, когда с фотоаппаратом в руках охотился за «жареным» фактом, не пренебрегая самой вульгарной «уткой» и далеко не альтруизм надувал паруса пиратского брига «Аргус», устремленного к завоеваниям эфирного пространства. Шон Берри родился с редким складом ума и мышц, обеспечивающим лидерство в любом начинании. Недюжинная воля, широта помыслов, фонтанирующая энергия и при всем этом — полное пренебрежение принципами нравственности — позволили честолюбивому парню зайти довольно далеко, не обладая ни связями, ни достойным образованием. Победителей не судят — это стало ясно ещё в школьных потасовках и до смешного прямолинейно подтверждалось изо дня в день на самых высоких уровнях политики, искусства и всех прочих видах человеческой деятельности. Чуждый состраданию Берри побеждал в схватках, выбираясь на самую верхушку общественной лестницы. Так было до того проклятого дня, когда везунчику не ухмыльнулась глумливая харя беды. Теперь многие из «доброжелателей» Кита задавали себе приятный вопрос как живется победителю, да и можно ли назвать таковым человека, лишенного, по существу, трети своего тела? Придирчиво следили за рейтингом «Аргуса», внимательно вглядывались в крупное, властное лицо его главы и разочарованно вздыхали: дела у Берри шли хорошо. Своим сотрудниками, въедливой общественности, объективам камер, искалеченный Кит демонстрировал улыбку, которой славился ещё на ринге, когда судья поднимал руку взмокшего чемпиона, а зал скандировал его имя. И были, да он знал это, были среди его друзей и врагов такие, кто, видя эту его улыбку, желчно цедил сквозь зубы: «Никакая холера не берет мерзавца Шона!». Они завидовали его власти, упорству, непотопляемости, его умению манипулировать людьми, и даже его инвалидному креслу. А он завидовал всякой твари, имеющей возможность двигаться. — Смотрите, какой резвый малый! — Шон скривил мясистые влажные губы, заметив на каменных плитах пола крупного глянцевого жука, направившегося к его неподвижному ботинку. Это была молодая, жизнерадостная, активная и любопытная особь, оснащенная множеством отлично действовавших деталей лапок, усиков, крылышек. Взобравшись на гору ботинка, скрывавшего парализованную ступню, жук зашустрил к идеально отутюженной брючине стального цвета и стал подниматься вверх по жесткой «стрелки». Насекомое осмелело, чувствуя полную неподвижность человека. Шон видел, как шевелились его усики, как слаженно и ловко двигались сочленения шести быстрых конечностей, шевелились, боевито приподнимаясь, лаковые надкрылья. «И вот я — сто килограммов мыслящего мяса, существо, способное стереть в порошок репутацию политика, спровоцировать войну, экономический кризис, гибель или процветание миллионов людей, я — не могу стряхнуть эту мразь и буду тлеть в могиле, когда сноровистый жучок обзаведется потомством в своей темной норе и будет наслаждаться жратвой, теплом, жизнью…» Тяжелый кулак Берри опустился на колено, пресекая чужую ничтожную жизнь. Под кулаком хрустнуло, словно раздавили сухарик. — Вот так, — сказал Берри, отирая о пиджак руку. — Где же теперь твоя жизнь, смельчак? Где искра божьего огня, дававшая тебе право на место под солнцем? Нет, ничего уже нет. А я все ещё здесь, я буду дышать, жевать, управлять. Наслаждаться властью и поскуливанием завистников. Вот в этом и разница между Шоном Берри и всеми вами, друзья. — Смахнув с брючины расплющенный панцирь, Кит обвел торжествующим взглядом «плывущие» над городом небоскребы. С наступлением сумерек на них зажгутся огненные названия компаний, корпораций, словно клейма, нанесенные небесной дланью. Вызов и угроза «Аргусу». Ошибаетесь, парни! Не Высший покровитель, весьма сомнительного свойства, а Шон Берри будет решать ваши земные судьбы! Кит почувствовал, как дрогнул мускул на его щеке, зачастило сердце — ох, каким тяжелым оказался удар судьбы! Как не заклинай свое тщеславие, как не накачивай подгнившую самоуверенность, от очевидности не спрячешься: то, что случилось два года назад, могло случиться с кем угодно, только не с Шоном Берри. Печальная, таинственная история… Печальная!? — Сволочная! Мерзкая, грязная, вонючая! — Шон властным жестом толстых, цепких пальцев заграбастал пачкусигарет, которые специально держал на виду, что бы не дразнить желание припрятанной заначкой, не бороться с искушением сократить дозу по настоянию докторов. Не станет он плясать под их дудку, не будет лишать себя последних хиленьких удовольствий. И так уже — сокращен. До самой грудной клетки. Пуская дым, Кит щурил прячущиеся в отечных веках выцветшие стальные глаза и который раз старался рассмотреть сквозь клубы сизого дыма то, что могло бы хоть как-то объяснить постигшую его катастрофу. Укладывая противника на ринге, откапывая журналистскую добычу на свалке дурнопахнущих сплетен, Берри успел убедиться, что судьба обожает безжалостных и после не раз получал новое подтверждение этому. О, совсем не щепетильность и милосердие помогли ему завладеть «Аргусом» и вовсе не лирическое вдохновение привело в его объятия Джил. Кипучая мужская энергия Кита требовала выхода. Отдавая все силы Компании, он пару недель в году проводил так, что бы чертям стало тошно. Для чего, соблюдая строжайшую секретность, погружался в те топкие, гнилые глубины городского дна, где прошла его горячая юность. Уезжал в Мексику, Бразилию, Венесуэлу, куролесил в Сингапуре, Бангкоке, Лас-Вегасе, искал приключения среди гангстеров, шулеров, проституток. Крупный, мощный, красивый мерзавец, охочий до выпивки, женщин, крутых разборок в грязных притонах, умел пустить кровь, ловко «крутануть», подставить, разбить сердце и физиономию дамы. Пару раз он едва не попался в лапы закона, но сумел сохранить инкогнито. Именно здесь, в Нью-Йорка во время очередного загула он встретил Джил — девятнадцатилетнюю глупышку, прибывшую из деревни на поиски розового голливудского счастья. Она была милой, свежей, невинной и чертовски жадной к радостям жизни. Убийственное, невозможное сочетание! Шон сразу понял, что может вылепить из податливого материала любую «форму женственности» — проститутку, светскую даму, циничную соблазнительницу или преданную супругу. Он раздумывал, скрывая от девушки свое подлинное положение. «Я думаю Рай — это сад на крыше! Это мой рай.» — сказала Джил, задрав голову к верхушке небоскреба. Шон прогуливал подружку в самом центре города и здание, на которое загляделась малышка украшало гигантская табло с эмблемой компании «Аргус». Джил облизывала лимонное мороженное на палочке, сладкие капли падали на её блузку. Кит слизал капли, трепеща от блаженства невинного прикосновения. Он выдавал себя за простецкого портового работягу и вынужден был торопливо спрятать лицо от проходившего мимо собственного помощника. Спрятать физиономию хищного сатира на её юной груди. Черт знает почему, но это подействовало на Кита посильнее оргий с прожжеными развратницами. Джил стала хозяйкой Рая. Как дивно хороша была синеглазая глупышка, вознесенная в заоблачные выси богатства и власти! Женщины умеют преображаться. Им идут меха, дорогие автомобили, драгоценности, эскорт слуг, несущих чемоданы в люкс роскошного отеля, угодливость вышколенной прислуги, нега великолепных вещей, тленная роскошь цветов… Джил стала восхитительной дамой именно потому, что не переставала быть девчонкой, мечтавшей о порции лимонного мороженного и островке сада в каменных джунглях. — Ты плохо знаешь её, папа, — сказала Шону тринадцатилетняя Розмари — дочь, которую Джил родила ему вскоре после свадьбы. — Она завистливая, жестокая, хитрая. И лживая, лживая, лживая! — Розмари гневно притопнула ногой, Шон отвесил ей звонкую пощечину. Впервые в жизни. И вскоре Розмари отправилась учиться в частный швейцарский колледж. Она захотела стать юристом, но училась плохо — разве пыльные библиотеки для таких красоток? Что за девчонка росла у супругов Берри! Копия матери, наделенная силой и энергией отца. Наивное личико, грива каштановых волос, а тело сильное и гибкое, как у молодой пантеры. И какая удивительная свобода! Наследница империи Берри не находила нужным скрывать свои фантазии, капризы, порывы. Дерзкая, взбалмошная, требовательная, она унаследовала характер и бойцовскую хватку Шона, но тем сильнее обескураживала трогательная беззащитность, проглядывающая временами в повадках девочки, как и кроткая улыбка, перешедшая от Джил. — Чудесная, восхитительная Розмари! Моя малышка Роз… — Шон застонал, стиснув зубы и жестом отослал прочь появившегося в стеклянных дверях дома секретаря. Не сейчас, только не сейчас! Именно теперь он подошел в размышлениях к самому главному и, возможно, на этот раз сумеет разглядеть нечто, приоткрывающее тайну. В тот день не произошло ничего необычного, решительно ничего. Двадцатилетний юбилей Розмари — огромное событие. Утренние поздравления в Компании, обед с родителями в самом шикарном ресторане, вечерний бал в усадьбе. Позже Шон много раз изучал списки людей, окружавших вечером дочь, вглядывался в лица гостей на фотографиях и видеопленке. Ничего! Ничего. Все они до сих пор находятся под наблюдением детективов и живут припеваючи. А её нет… …Розмари сама придумала украшение дома и сада. Наверно, несколько мрачноватое, но весьма экстравагантное. Еще бы — розовые банты и грозди пестрых шаров успели надоесть до чертиков, как и многоэтажные торты, покрытые клубничными сливками. Другое дело — чернушный эпотаж Бала монстров, провозглашенного юбиляршей. Рассматривая видеозапись в последующие дни, Шон не мог сдержать ругательства, большим знатоком которых он считался. Среди паутинообразных вуалей, свешивавшихся с потолка бального зала, окутывавших деревья и кусты парка, двигались дракулы, скелеты, покойники, черти, ведьмы. В основном, в масках и, похоже, здорово накачавшиеся спиртным или наркотой. К тому же полумрак и этот безумный, рвущий мозги грохот, называемый музыкой! Алый атлас платья Розмари вспыхивал пламенем то здесь, то там среди погребальной черноты. Ее бледное лицо с ярко очерченными карминном губами появлялось среди склабящихся челюстей, войлочных патл, костлявых дланей, трясущих перед объективом обрывками саванов. Разве кто-нибудь мог предположить, что в сутолоке дурацкой вечеринки, присутствовать на которой родителям запретила юбилярша, придется выискивать след преступника! Рано утром отсутствие Розмари обнаружила горничная. Кровать в спальне девушки была не смята, никто из прислуги не заметил ничего подозрительного. Тревогу не забили, полагая, что виновницу торжества увез очередной поклонник. Звонков и вестей от Розмари не дождались и на вторые и на третьи сутки. За дело взялась полиция. Через неделю комиссар Ромичек сидел в кабинете Берри, отчитываясь о результатах проведенного розыска. Папки, бумаги, кассеты. Много шума и минимум результата. — Полагаю, её похитили. Действовали опытные профессионалы, возможно из бывших полицейских. Никаких улик, — он отвел глаза, интересуясь полотном Дега, висевшим над сумрачной головой удрученного отца. — Надо ждать, когда бандиты заявят о себе и назовут выкуп. Прошло ещё две недели ежесекундного ожидания звонка. Тот же Ромичек вновь предстал перед потрясенными родителями, приняв скорбную позу… — Они молчат, — пророкотал Кит, не рискуя задавать вопросы. — Скорее всего, отчаянная девушка предприняла попытку освободиться и… Иной раз случаются такие дурацкие вещи… Например дело Мервил Хьюстон… — К чертям вашу Хьюстон и ваши бредовые версии! — резко пресек полицейского Шон, переходя от крика на свистящий шепот: — Давайте не делать поспешных выводов, милейший. И запомните — с моей дочерью не могли произойти «дурацкие вещи». — Он поднялся, завершая разговор. — Они убили, убили ее! Я знаю, — проговорила Джил с неожиданным злорадством. — Так и должно было произойти. Она должна была плохо кончить! Нас всех ждет расплата. — Прекрати юродствовать, стерва! — зарычал побагровевший от гнева Шон. Ох, как его бесила напускная святость Джил, твердящей о замаливании грехов! — Заткнись, если думаешь, что заслужила кару и должна приносить жертвы благодетельной судьбе! Судьба — скупая жадина. Я, я — твой благодетель! А уж коли намерена расплачиваться, то воспользуйся собственной шкурой! Удавись, удавись, к чертям собачим! Ду… ду… Он захлебнулся воздухом, выпучил глаза и стал медленно оседать на ковер, цепляя воздух растопыренными пальцами. Инсульт едва не убил Кита. Но он выкарабкался и был уверен, что сумеет победить немощь. Подумаешь — паралич! Пусть сдаются на его милость хлипкие доходяги и нытики, только не человек, держащий в своем кулаке Империю слухов! Он оплатил внимание медицинских светил, а потом разогнал всех, кто призывал к смирению с очевидностью — с инвалидным креслом, клизмами, омертвелыми кишками, ногами, и тем безжизненным органом, который зачал Розмари. Он знал — однажды откроется дверь, девочка появиться и он шагнет к ней распахивая объятия. Знал твердо, но перестал говорить об этом Джил. Бедняга, вероятно, свихнулась от горя, высмеивая его надежду. Шон отправил жену в калифорнийское имение и постарался думать о ней, как о чужом, неинтересном и безразличном человеке. Он оборудовал роскошный пентхауз на крыше своей компании и перебрался в него жить. Он упорно оплачивал услуги детективов, продолжавших розыск дочери, сводившийся к анализу и проверке любой информации о молодых женщинах, могущих оказаться Розмари. «Она получила травму и потеряла память. Но я верну её или это буду не я». Жизнь дала ему все, а потом отобрала, кромсая по кускам — дочь, жену, тело. Стоит ослабить хватку, и ускользнет из немощных рук последнее достояние — Империя. — Ты никогда не окажешься на лопатках, Кит. Ты рожден победителем, шельма! — Удар кулака расплющил коробку сигарет и заставил качнуться крепенький столик из черного стекла. — Господин Берри? — раздался робкий голос, — мне показалось, вы говорили по телефону. — Перед ним стоял Фил Тайлер, как всегда блистательно свежий, безукоризненный, с непременной папкой в руках и открытой улыбкой на тридцатипятилетнем лице удачливого политикана. — Спуститесь в кабинет или поговорим здесь? Сегодня такое славное солнышко, — он прищурился в жидких лучах, изображая удовольствие разнеженного пляжника. Костюм цвета стали с сизым отливом, рубашка моренго, жилет и галстук в тон. Косой пробор в пышных темно русых волосах, консервативно удлиненные баки, сияние идеального оскала. Именно так должен выглядеть подающий надежды сотрудник Компании, перешедший из ранга потенциального зятя в статус секретаря, помощника, чуть ли не сына. «Мечтаешь найти меня однажды в этом кресле дохлым и вовремя перехватить бразды правления. Хороший ты парень, стервец, но мне почему-то совсем не хочется уступать место хорошим парням». — Шон молча кивнул на диван под тентом. Фил сел по-деловому корректно и положил на стол принесенную папку: — Есть крепенький материал для дневных новостей, — он достал стопку фотографий и выложил их веером перед шефом. — Узнаете? — Этого мерзавца ещё не прикончили? — Шон щелчком отшвырнул цветной портрет красивого, улыбающегося пухлыми губами индуса. — Маршан Суханди молодой, но прыткий адвокатишка. Делает карьеру на трупах «акул», потроша подноготную крупных бизнесменов. Три года назад втянул нас в поганый судебный процесс по делу о клевете и подтасовке фактов. Черножопая сволочь. — Поражаюсь вашей интуиции, шеф, — загадочно ухмыльнулся Фил. Он взял манеру обращаться к Киту таким панибратским образом в недолгую пору романа с Розмари. Они даже были помолвлены, но незадолго до рокового дня, девушка выбрала другого, лишив тем самым бывшего жениха возможности в полную меру разделить скорбь родителей. Однако, честный Фил признался разбитому параличом Шону, что ни на минуту не переставал любить его дочь и не терял надежды на примирение. Самое же главное состояло в том, что парень, по его заверениям, до сих пор верил в возвращение Розмари! — Вы что-то уже знаете, шеф? Действительно не в курсе?! О, тогда поздравляю! — Фил отыскал нужное фото и представил Шону. — Ничего не мог бы придумать лучше для нашего друга Суханди! Приятно осознавать, что добрая Фея честно трудится, выполняя твои желания. — Кит с удовольствием рассматривал фотографии. — Сколько крови однако содержалось в таком дерьме! — Его загрызли, шеф. Сегодня ночью в Трансазиатском экспрессе. — Не думал, что у Фей бывают такие клыки! — И такое чувство юмора — мистер Суханди совершал свадебное путешествие. — Фил нарочито вздохнул. — Там есть кадры, сделанные на вокзале одним из провожающих. Он сразу же любезно предоставил их полиции, полагая, что преступник мог оказаться в толпе. Ведь молодожена убил некто из пассажиров Экспресса. — А расследованием занялся Эркюль Пуаро. — Кит извлек из ящика стоявшей под рукой тумбы новую пачку сигарет и с наслаждением закурил, рассматривая снимки. Он получал удовольствие не только от зловещей гибели врага, но и от того, что его невеста — такая веселая и горячая, останется вдовой с наследством громкого скандала. Вон как радуется, киска, бойкая, юная, не старше Розмари. Вырядилась в желтое сари, а шампанское хлещет прямо из горлышка. Похоже, новобрачный лишился самых пылких интимных радостей. — В Тайланд вылетели наши спецы. Дело поручено капитану Колиндзу. Ага, этот болван все охотится за серийным маньяком. Похоже, ему повезло. Здесь выстраивается забавная цепочка… Весьма, весьма забавная… — Кит наморщил лоб, припоминая сводки криминальных новостей. — Боюсь, кому-то в самом деле может показаться интересным то, что три похожих смерти настигли ваших, я хотел сказать, наших злейших врагов, шеф. — Бред. Да пол мира только и ждет, что бы перегрызть глотку Берри. Естественно, они сами заслуживают того же. Но это не дает права решать, что у жертв маньяка не было иных недоброжелателей, кроме меня. Банкир, актер, юрист… Все — с перекушенным горлом! Далеко не монастырская братия. Да и у меня, увы, вставная челюсть. Какие версии? — Официальных нет. Кто-то пустил утку о ревности и мести индусской пассии адвоката, спровоцированной поспешным браком Маршана Суханди с европейкой. Полагаю, этот парень не был святошей. С поезда исчезла некая дама, личность которой пока не установлена. Так что, незабвенный Пуаро прав — «ищите женщину»! — А твое личное мнение, сынок? — Если бы мне были по зубам такие орешки, то я заведовал бы криминальной службой или Центром аномальных явлений. Еще лучше — КННТ — Комитетом наступления нового тысячелетия. Солидная нора. — Что слышно от этих шарлатанов? Когда ожидать конец света? Приуроченные к встрече 2000 года катастрофы мы успешно миновали. — Но подобные апокалиптические предсказания, шеф, делали мелкие аферисты и наивные жулики. Они гипнотизировали доверчивую публику нулями, отказываясь принимать во внимание, что истинное начало нового столетия и тысячелетия приходится на грядущий Новый год — то есть — 2001-й. КННТ организация серьезная, не гонится за дешевыми эффектами. — Заметил, — со смаком сплюнул желтую слюну Шон. — По пустякам не размениваются. Научно обосновали дату и обещают большую развлекательную программу — катастрофы и бедствия в широком ассортименте, — он хрипло расхохотался. — Завтра Хенкинс предоставит убойный материал. У Комитетчиков появились свежие данные по поводу светопредставления, а у нас серьезные контраргументы. — Предупреди Хенкинса, пусть копает поглубже и поаккуратней. Малейшая оплошность — и нас зароют. Они только и ждут момента зацепить меня. Я бросил вызов Директору Комитета, как ты помнишь, выпустив репортаж о теневых связях его ведомства с секретными военными разработками и о программе нагнетания кризисных настроений. После чего господин Парс Тото имел со мной серьезный разговор. Пересказывать его тебе я не стал, но поверь — после такого предупреждения соваться в дела КННТ не всякому захочется. Угрожает мне, сволочь! А у меня аж руки зачесались от нетерпения — вот кому бы я вломил прямой апперкот. Нос Шона Берри не создан для щелчков. Н-да… здесь, парень, игра суровая. — Похоже, Парс Тото — шутить тоже не любит. Серьезный господин. Сам-то он сидит тихонько. Дым пускают другие — каркают, каркают на разные чрезвычайно научные голоса. Народ дрожит, не чует даже, что от их предсказаний конца света за версту несет тухлятиной. — Хотят переплюнуть славу милашки Ширински? Слабо. Рот Лолики — вот самый настоящий конец! Конец конца! — зашелся в беззвучном смехе Кит, заставляя дрожать и скрипеть блестящее титановое кресло. — Наши ребята как раз сейчас снимают репортаж с выставки «Женщины и фрукты». К открытию этой уникальной экспозиции милашка приурочила заседание своего Общества жертв орального секса. Думаю, там будет забавно. Девочки обещают пооткровенничать вслед за своим лидером. Не всякой, конечно, посчастливилось перенести столь тяжкие испытания, как бедной Ло, но поделиться, думаю есть чем. — Материал пойдет в программы Фоллера и Юлии, — распорядился Кит. Обсосем эту темку с разных сторон. Всплакнем над участью жертв сексуальных домогательств и доставим зрителям гамму физических наслаждений от смеха до слез оргазма. Кстати, тебя Роз никогда не изводила щекоткой во время этого занятия? — Простите, господин Берри… — Фил хлопками прогнал с клумбы ворон, избегая таким образом ответа, и продолжил доклад: — Девочки Ло отправляют в Сенат ноту протеста, требуя утверждения закона о защите женщин-служащих от притязаний со стороны руководства в унизительной форме орального секса. — Я бы вешал медаль героя всякому, у кого возникают желание использовать подобным образом этих неаппетитных шлюшек. Уж лучше воспользоваться собственным кулаком, — Кит небрежно сплюнул, давая понять, что интимные проблемы он решает подобным образом.3. ЖЕНЩИНЫ И ФРУКТЫ
Репортер «Аргуса» Юлия Скаут с оператором Надей оказались на месте как раз во время. Стеклянные двери концертного зала «Клиник-холл», арендованного для проведения конгресса Общества жертв орального секса, принимали последних прибывших. В вестибюле, обильно украшенном голубыми транспарантами с эмблемой клуба — грибоподобный фаллический символ, перечеркнут гневным крестом, с надписью «Нет половому терроризму!» толпились представительницы прекрасного, но угнетенного пола. Юлия жилистая, загорелая блондинка баскетбольного сложения, одетая с непритязательной простотой, подмигнула пухлой славяночке с камерой, которую предусмотрительно взяла вместо работавшего с ней обычно в паре через чур сексапильного темнокожего оператора: представителей мужского пола здесь явно не жаловали. Выставка «Женщины и фрукты» несла большую смысловую нагрузку. Во-первых, под «фруктами» подразумевались некие субъекты сексуального домогательства, которых в виде апельсин, бананов и прочих плодов, стоявшие у столов женщины в синих военизированных комбинезонах, яростно кромсали, пропускали через мясорубки, миксеры, соковыжималки. Во-вторых, салаты, джемы, пюре в розовых губоподобных вазочках наглядно иллюстрировали тезис о том, что именно к кулинарным изыскам, а не к женским ртам должно обращаться сластолюбие грубого пола. — Невинно и мило, — огорчилась Юлия. — Я ожидала показательного оскопления нескольких особо засветившихся на этом деле самцов. — Скучно и пресно. Может снять вон ту красотку с дыней? Так и просится в объектив, — Надя направилась к одному из столов, за которым проходила дегустация экспонатов. Дама в карамельно-розовой блузке и весьма вызывающем морковном парике самозабвенно поедала ломоть дыни без помощи ножа и вилки. На мякоти отпечатывались карминные следы помады, сок стекал к шелковым манжетам, но дама, опустив синие веки с накладными ресницами священнодействовала, не замечая ни огрехов в застольном этикете, не направленной на неё камеры. Когда Надя приблизилась, жрица подняла тяжелые ресницы и вперила в неё вызывающе роковой взгляд. Один глаз дамы оказался то ли косым, то ли мутным, что при всей смехотворности персонажа отдавало странной жутью. Скорее всего, глаз дамы был стеклянным. По спине Юлии, живо вообразившей акт недозволенной любви с отвратительной особой, пробежал озноб. Преодолев оторопь, она сунула микрофон любительнице дынь и не нашла ничего лучшего, чем обратиться к ней с совершенно неуместным вопросом: Скажите, дорогая, волосы у вас естественные? — А у тебя задница, случаем, не искусственная, дылда эмансипированная? — красотка смерила репортершу тем взглядом, которым обычно мужчина ставит на место объект крайней навязчивости и вопиющей непривлекательности. Резко развернувшись, мисс Скаут направилась в зал. — Предполагала, что здесь соберутся уродины и придурки, но не до такой же степени… — буркнула Надя, засеменив вслед за Юлией. — Зря гонишь волну. Лолика Ширински весьма лакомый кусочек. Вон, вон она! Как всегда вместе с верной подругой Кларой Трупп. Сними-ка торжественный выход героинь. На сцену поднялись дамы, вызвав бурные аплодисменты собравшихся. Яркая брюнетка в оранжевом костюме с выражением сдержанного достоинства принимала цветы от группы студенток, одетых в майки с изображением её героического лица. Несмотря на нервный стресс, вид у жертвы сексуальных домогательств был цветущий и победоносный. Женщины в зале стоя скандировали: ЛО-ЛИ-КА! — Благодарю вас, друзья! — бодро пробасила в микрофон подруга жертвы, успокаивая жестом участниц конгресса и заботливо сопроводила мисс Ширински к председательскому креслу. — Пронырливая, как барракуда и зубы, думаю, в два ряда. — Злобствовала в адрес Трупп Надя, имевшая пятилетнего сына, обожавшая стряпню, семейные праздники и называвшая своего лысого супруга «котиком». — Увы, что бы отстаивать свои права в этом мире, необходима сила. Клара — боец. Если бы ни она, Лолика до сих пор ублажала похоть этого кобеля, — огрызнулась Юлия, прошедшая через три неудачных замужества. Представителей сильного пола она разделяла на «кобелей» и «козлов» в зависимости от типа сексуальных и деловых отношений. — А эти в зале, откуда понабежали? Тут человек семьдесят и все жертвы орального секса? Брр… Я должна покрупнее снять их многострадальные рты. — Не перестарайся. Ты слишком часто работаешь для юмористов. У меня идут материалы острого публицистического звучания. Я отражаю настроение женщин страны. Страна сочувствует Лолике. Сними транспаранты, зал, задержись на президиуме, — Юлия зорко оценивала ситуацию. Под лозунгами «Мы должны преобразить мир!», «Долой оральщину!», «А кто будет платить за все это!?» на сцене за длинным столом расположились мисс Ширински, мисс Трупп и две дамы похожие на переодетых служащих тюрьмы строгого режима. С краю, склонив лысоватую голову над бумагами что-то озабоченно писал мелкий и вовсе не представительный мужчинка. — Кто этот половой разбойник? Его будут судить? Вот уж не сказала бы… — поморщила насмешливый носик Надя. — Полагаю, представитель муниципалитета. Общество Лолики существует под эгидой организации «Матери нашего города». Тише, Трупп открывает собрание. Поджарая шатенка с короткой мужской стрижкой окинула присутствующих полным глубокой признательности взглядом и взволнованно начала: — Спасибо, спасибо, что вы с нами, друзья. После завершения митинга вы сможете приобрести в фойе книгу Лолики с автографом. Исповедь Лолики сегодня читают во всем мире. Для многих она — руководство к действию. Но есть и такие, кто ещё не осознал эпохальной важности случившегося, кто продолжает жить так, словно мир остался прежним, — по страдальческому лицу мисс Трупп прошла судорога отвращения. — Сегодня в двадцати трех штатах Америки действуют законы, карающие за «сексуальные отношения, чуждые природе человека». За то, что проделывал с Лоликой мистер… назовем его просто Икс, карают лишением свободы от тридцати дней в штате Теннесси до пожизненного заключения в Айдахо и штрафом от пятисот долларов в Аризоне до пятидесяти тысяч в Монтане. Сегодня мы отправим в Правительство страны ноту с требованием введения подобных законов у нас в Федеральном округе Колумбия. — Трупп переждала всплеск аплодисментов. — Каждый акт правопорядка является оформленным движением души. Мы собрались, что бы открыть наши сердца навстречу друг другу до самой потаенной глубины. Долой ложный стыд — оральный секс на производстве — вопрос не частного, а общегосударственного значения. Именно этому научил нас поступок Лолики… Трупп оглянулась на мисс Ширинский и жестом остановила её порыв подняться к трибуне. — Я просила Лолику сегодня не говорить ни слова. Ее психиатр настаивает на ограничении всяких публичных акций. То, что эта отважная женщина сегодня с нами — настоящий гражданский подвиг… Я вижу много юных лиц из общества Солидарности Лолике. Поднимитесь к микрофону, дитя мое. Ораторша посторонилась, освобождая место на трибуне прыщавой акселератке в майке с портретом Лолики на плоской груди, фаллической символикой между лопаток и надписью: «Вход только внизу». — Меня зовут Бетси. Я учусь в школе и хочу сказать: Мы с тобой, Лолика! Нам больно и горько от того, что мы это делали за доллар или даже за бутылку пепси или просто так… И даже не в кабинете директора. Ну, вы знаете, в машине…, ну… в туалете… — Бетси столкнулась с грозным взглядом мисс Трупп и перешла к заготовленной речи: — Ты молодец, Лолика! Ты сумела поставить дело так, что заработала тем же способом миллионы. Ты наш кумир, мы хотим стать такими же! Это значит — уважать себя… — Девушка заулыбалась: — Мы вообще тащимся от тебя! Так клево показать ему свои трусики! В общем, клянемся, что теперь не станем заниматься этим меньше чем за сто баксов! Зал поддержал заявление Бетси овациями. Трупп подошла к микрофону с каменным лицом. — Боюсь, молодое поколение не способно сразу разобраться в тонких вопросах нравственности и гуманизма. Мы собрались не для того, что бы обсуждать таксу за интимные услуги шефу. Мы хотим поставить вне закона сам факт таких услуг и объявить: то, как используют тело женщины власть имущие не интимный вопрос. Это вопрос выживания нашего общества, находящегося сейчас, я не боюсь этого заявления — на грани гражданской войны, — звякнул стакан, сделав несколько торопливых глотков, выступающая продолжила: — Почему речь идет именно об оральном сексе? Меня поймут те, кто проводит день в офисе, среди стеклянных стен, раздвижных дверей, в обстановке трудовой занятости и всеобщего любопытства. Не говоря уже о травмирующем факторе постоянных звонков. Всем известны глубоко оскорбительные эпизоды разговора мистера…, то есть господина Икс по телефону с важнейшими государственными лицами, во время которого он использовал рот Лолики для удовлетворения своих низменных скотских инстинктов! Тяжело задышав, Клара снова наполнила стакан. Пока она шумно пила, в зале царила почтительная тишина. Взяв себя в руки, мужественная женщина продолжила: — Предоставляю слово той, кто в силу сложившихся обстоятельств особо остро прочувствовала на личном примере суть главной проблемы собрания. Поднимитесь к нам, мисс Ама Релло. Среди кресел появилась уже примеченная телевизионщиками дама в карамельном костюме, упивавшаяся поеданием дыни. Проследив объективом её нетвердый проход к сцене на подламывающихся каблуках, Надя отметила редкую кривизну и волосатость нижних конечностей Амы и выдающееся безобразие коренастого торса. Возле ведущих на сцену ступенек рыжая споткнулась, совершила шуструю пробежку на четвереньках, была любезно подхвачена представителем муниципалитета и водружена на трибуну. Послав оттуда гневный взгляд залившемуся краской мужчине, мисс Релло по примеру Трупп выпила стакан воды, икнула, подмигнула Лолике и Кларе, короткими щипками взбила морковные букли и пробасила в микрофон: — Здрасьте. Много симпатичных мордашек. Я в общем-то могла и не приходить, сидеть и молчать в тряпочку. Но пришла, что бы сказать прямо, заявить во весь голос тем, кто уже принял решение отказаться от орального секса с шефом или же ещё продолжает страдать от унижения… Я хочу сказать всем: не у каждой, милые дамочки, найдется под рукой такая мисс Трупп, чтобы эффективно и вовремя разгласить ваши отношения и вышибить из ситуации законную пользу… У моей секретарши Пусси такой подруги не было. Я цинично использовал её на рабочем месте во время занятий с компьютером, в процессе телефонных разговоров и даже по ходу одного ответственного консультативного совещания, когда с дурными намерениями послал Пусси под стол собирать рассыпавшиеся скрепки. Представляете, а? Нет, вы только вообразите рожи членов Совета! Смитсон даже предложил мне воды — настолько был поражен выражением моего лица. Думал, старый хрен, что директора кондрашка хватила! — Мисс Релло загоготала. Притихший в недоумении зал юмора пока не понял, хотя уже кое-кто врубился, что началось развлекательное шоу и захлопал. Трупп поднялась и нервно затрясла колокольчик: — Прошу вас внести разъяснения, мисс Ама. Тише, пожалуйста, тише! Я предупреждала, что мы имеем дело с далеко не ординарной ситуацией. Необходимо учитывать степень психического перенапряжения ораторов, каждый из которых перенес глубокую внутреннюю трагедию. — Еще какую! Слушаете сюда — обалдеете. Прошу прощения, я увлек… увлеклась, — выступающая смиренно склонила голову, поправила пышный бант на блузке и продолжила фальшиво-писклявым голосом: — Начать надо с того, что я родилась три дня назад, когда получила вот этот документ. — Из кармана розового пиджака была извлечена бумага. Представитель муниципалитета подошел, что бы взять её. Изучил текст, играя блеклыми бровями и утвердительно закивал головой. — Там, этот господин не даст соврать, сказано, что я женщина. До этого, господа дамы, я считал себя мужчиной. — Ама всхлипнула, гулко ударив себя кулаками в подозрительно пышную грудь и завопила басом: — Мужиком, блин, считал! О чем вспоминать горько и больно… Я руководил трестом железобетонных конструкций. Дела шли совсем не плохо. Но история Лолики буквально вывернула меня наизнанку. (Дама изобразила рвотный спазм. Скривилась и рыгнула в платок — очевидно, перебрала дыни). Я спросил себя: Что ты делаешь, Амек? Что творишь, сукин ты сын, когда вставляешь… Ну, вы понимаете, кабинет, государственное знамя, портрет президента, толпа посторонних ответственных лиц — все это жутко заводит. То есть кошмарно. Особенно, когда выступающие все время талдычат: «забить сваи», «вогнать поршни», «натянуть перекрытия», «поставить конструкцию раком»… Прошу прощения, мисс Трупп, не надо больше звонить, я буду придерживаться скупых фактов. Так вот, когда все это случилось с нашим уважаемым Б.К., я хочу сказать с мерзавцем Ихс, подзалетевшим в результате на десяток миллионов, я сказал себе: — Пора завязывать, Амек! Я плакал все три часа, пока транслировали по телеку признания Лолики и ночью хотел сделать себе обрезание. Прошу прощения — кастрацию. Ну, выпил, конечно, для смелости, взял садовый секатор, примерился. Но уснул. А утром сказал жене: — Гуд бай, крошка. Ты позволяла мне слишком многое. Ты развратила меня, ты не умела ревновать, ты скрывала от общественности мое низкое поведение, опасаясь нарушить приличия… (Ама всхлипнула и утерла нос рукавом.) Я поехал к мисс Трупп и во всем признался. Но Пусси оказалась не такой сильной, как Лолика. Она взяла у меня деньги и отказалась подавать дело в суд. — Позвольте, так вы пытались купить её молчание? — выставила к трибуне фирменный микрофон Юлия, подобравшаяся поближе. — А как же? Я ведь тогда ещё была мужчиной! Я даже сказал, что люблю её и подарил двухтомник сонетов Шекспира. Потом прижал к себе сильными руками и мягко пробежал ими по… В общем, как это делал с Лоликой наш первый человек, то есть Икс — это все описано в её книге. Скотина, гнусная гадина, сексуальный маньяк! Выбрал себе, понимаете, примерчик для подражания! И кабинет-то мы с Пусси теперь называли Оральным. И я, как наш прези… как скотина какая-то, думая о страданиях мисс Ширински, совершил все это ещё раз в своем кабинете в тот самый момент, когда у двери ожидала аудиенции делегация российских строителей… Натуры тонкие, воспитанные на Толстом и Достоевском, если б они только могли предположить, как низко пали мы с Пусси там, под знаменем Америки! (В отчаянии Ама попробовала рвать на себе волосы и тут оказалось, что подозрения в парике не обоснованны, морковные патлы росли на её узкой желудеобразной голове самым естественным, вернее — противоестественным образом). Это стало последней каплей! Я решил изменить жизнь. Мисс Трупп помогла мне утрясти формальности. И вот я — Ама! Я свободна! Я одна из вас, я хочу быть с вами! — Мисс Релло подняла бурые клешни с растопыренными пальцами, приветствуя восторженно аплодировавший зал. Затем ринулась к Лолике, рухнула на колени и стала припадать к её ногам с излишним благоговением. — Шид! Полный бардак. — Разволновалась Юлия. — Бери крупняком лицо этой гориллы. Она плачет! Лолика рванулась к микрофону, её грудь бурно вздымалась, глаза сияли, голос дрожал: — Мне так не хватает Билла… Его влюбленного взгляда, его жарких объятий, его горячего… горячего чувства. Я не могу смириться, что он навсегда ушел из моей жизни. Я думаю, что это и есть любовь… Клара обняла подругу за плечи и перехватила инициативу: — Прозвучала цитата из продающейся сейчас в фойе «Истории Лолики Ширински». Страшное горе. Ужасающие признания… Все, что произошло здесь сегодня — свидетельство общенациональной беды. — Она справилась с волнением и устремила в зал просветленный взгляд: — Увы, Лолика любила сердцем, даже когда делала это ртом. Вот о чем её книга. Прошу всех в фойе! — Н-да… Понаснимали. — Надя отключила камеру. — Лучше бы уж кого-нибудь кастрировали. — Нормальный материал. Пойдет в вечерние новости. — Юлия не сдержала вздох. — И все-таки я не пойму, по какому принципу в нашей стране распределяется везение? Почему в Его штанах оказалась эта слезливая телка?4. ТАЙНАЯ ЖИЗНЬ ЛЕОНАРДО ДИ КАПРИО
Дела в отеле «Кукарача» — двенадцатиэтажной башни, расположенной неподалеку от Санта-Моники — шли из рук вон плохо. Впав в коматозное состояние два года назад, отель едва дышал на ладан, чудом держась на краю гибели. И что бы не предпринимал Рикардо Беласко — хозяин двенадцатиэтажной башни, расположенной вблизи океанского побережья, это затягивало агонию больного, подобно действиям титулованного целителя. А ведь Беласко считался удачливым предпринимателем, сумевшим создать «Кукараче» репутацию солидного заведения с изюминкой, несмотря на пролегающее рядом шоссе, каменистый овраг и возможность любоваться океаном лишь с последних этажей. Полоса неудач началась с обычного рыжего таракана, обнаруженного на подушке одиноким клиентом. Клиент, изображавший непритязательного клерка, оказался вздорным языкастым журналистом, ославившим «Кукарачу» на все побережье. Затем, совершенно без всякой связи с тараканом, а в результате биржевой махинацией, упали акции нефтяной компании, в которые вложил большую часть своего состояния мистер Беласко. Он вынужден был притормозить очередной ремонт отеля. В обветшавшем здании прорвало трубы и затопило три этажа. На кухню попала партия яиц, зараженных сальмонеллой. И непосредственно в эти тревожные дни тараканы стали обнаруживаться даже в протертых французских супах. Уровень клиентуры упал до контингента Восточной Европы и повисла как меч над головой Беласко выданная газетчиками отповедь: «Отель стал прибежищем недобитых коммунистов с их средневековыми болезнями, их опасными для чужого багажа идеями о всенародной собственности и коммунальными тараканами! „Кукарачча“ полностью оправдал свое название не стоит забывать, что забавное словечко обозначает колоссального летучего таракана, хорошо известного в нищих кварталах Латинской Америки». Вскоре, в самом деле, случилась кража с русским следом. Какой-то очень рассеянный россиянин снял смеситель в ванной комнате и прихватил по ошибке чужой чемодан. Но ведь Беласко щедро возместил пострадавшим убытки! Он ещё держался на джентльменском уровне предпринимательства, пока судьба не нанесла последний удар — во время обеда на террасе судью из Минессоты укусила собака садовника. И никто не захотел принять во внимание, что этот господин специально гудел в бокал, изображая бойцовый клич котов и тем самым, раздражая недавно ощенившуюся суку. Беласко заплатил большой штраф, послал всех подальше на весьма выразительном мексиканском арго и объявил о продаже отеля. В этот теплый апрельский день он сидел в своем кабинете перед раскрытым окном, подводя итоги восемнадцати годам сражения за успех. Бутылка виски «Белая лошадь» и диск Элтона Джона «Боль моя, ты оставь меня» помогали окрасить мысли неудачника в светлые прощальные тона. Тогда он был жилистым мексиканским мачо с гордо посаженной головой, орлиным взглядом, вкрадчивым голосом и ценным опытом жиголо в пригороде Акапулько. Сильвия Кронвель — вдова владельца новенького отеля даже не заметила, что ногам её мексиканского ухажера не хватает для приблизительного совершенства десяти сантиметров, а лексикону изысканности. Скоропалительно вступив в очередной брак, она объявила мистера Беласко хозяином сверкающей «стекляшки». Сильвия не ошиблась — о лучшем супруге и директоре гостиницы трудно было мечтать. Отель выбился в разряд самых престижных на побережье в категории четырех звезд. Все сияло, цвело и пахло. Мексиканская кухня и шоу в ресторане отличались бодрящей остротой, апартаменты и парк радовали ухоженным экзотическим «примитивизмом», стены и террасы густо завили лозы глицинии, цветущей так ароматно и щедро, что, казалось, океан дышал под боком, а кое — какие архитектурные детали и умелая подсветка превратили примитивную бетонную башню в средневековую мавританскую крепость. И куда, спрашивается, все делось? Крупные трагические глаза Беласко наполнились слезами. За окном сухо шелестели высохшие листья пальм. Шум машин, доносящийся с шоссе, начисто заглушал вздохи океанской волны, парадный газон оброс неопрятными кустиками мелкой ромашки, некогда гордая надпись на щите у подъездной дорожки к отелю покосилась и проржавела. Даже здесь, в кабинете, Беласко слышал, как печально и монотонно громыхал искореженный металл, как похрапывал на пригреве бездельник портье, развалясь в провисшем плетеном кресле. Увы, все увечья и признаки увядания отеля проходили сквозь его сердце, как пронзают сердце женщины вести стареющего тела. Мистер Беласко подпер ладонями мягкие оливковые щеки и направил взор к лежащей перед ним бумаге. Пятно от виски, крошки сырных чипсов, а под ними текст и цифры. Жалкие цифры… Господи! Ему предстояло подписать контракт о продаже «Кукарачи» на самых грабительских условиях. «Вернусь в Мексику, поправлю здоровье, сброшу вес. Выиграю в лотерею или стану профсоюзным лидером. Я ещё задашь им жару!» — подбадривал себя Беласко, сжав дрогнувшей рукой авторучку. — О, черт! Черт! Неужели нет никакого выхода? — поднял он молящие глаза к лепному потолку обставленного в классическом стиле кабинета. Тут же за стеной архангеловой вестью взвыли водопроводные трубы, спину окатило холодком и вдоль хребта пробежали мурашки. — Я обманул тебя, Сильвия, — промолвил Беласко, вспомнив, как утром погладил растрепанные волосы спящей жены и пообещал: — Твой Рикки что-нибудь обязательно придумает, детка. Ведь есть же выход! — Сегодня последний день, — напомнила она, затравленно взглянув из-под припухших от ночных слез век. Последний обзвон возможных кредиторов и выгодных покупателей не дал результатов. Никого из серьезных людей не прельщало приобретение захиревшего отеля, грабительский договор поджидал на столе с торжествующим ехидством гильотины. Распустив узел галстука под тяжелым подбородком, Беласко тем самым признал собственную капитуляцию. Ни разу за все эти годы никто не мог заметить малейшую небрежность в костюме шефа: в любое время суток, при любой погоде, при любом выходе синьор Беласко выглядел безукоризненно. Прицелившись к графе грабительского договора «Подпись бывшего владельца отеля», Беласко уронил Паркер с золоченым пером — сердце загрохотало, как мотоцикл и в глазах наискосок полетели черные хлопья. Хватая открытым ртом воздух, он рванулся к окну и там застыл с отвисшей челюстью — к подъезду, мягко шурша шинами подрулил черный «Кадиллак». Дверца автомобиля отворились, и четверо дюжих парней высыпало под бледное солнце. Двое шустро проскочили в стеклянные двери мимо обомлевшего спросонья портье, остальные молча созерцали, как из недр комфортабельного салона выбрался плотненький молодец в растянутой тенниске с надписью «Где ты, моя сладенькая?», пляжных шлепках на босу ногу и драных джинсовых шортах. Выбрался, потянулся, огляделся, лениво перемалывая жвачку и поправляя черные очки. При этом на мгновение задержал взгляд на окне, за которым скрывался шеф и у того совершенно остановилось сердце. А затем забилось часто и радостно, разгоняя кровь по тяжелому, поникшему телу. Перед тем, как рвануться к телефону, наметанный глаз мистера Беласко успел заметить класс выгружаемых из сверкающего «Кадди» чемоданов и установить их число: — шесть! — Эй, вы что спите?! У вас клиент, идиоты! — зарычал он в трубку внутреннего телефона с былым продуктивным осатанением. — Я полагал… полагал, что мы уже закрылись… — Мямлил дежурный администратор. Я отпустил Кейси и Уилта… Ах, извините, сэр! Добрый день, сэр, с прибытием! К вашим услугам, мистер… — зачастили в трубке реплики, обращенные к прибывшей персоне. «Я же обещал, что найду выход!» — улыбнулся своему отражению Рикардо, поправил галстук и поспешил вниз. В пустынном холле, затхлом и пыльном, как копия усыпальницы фараона в провинциальном историческом музее, среди зачахших растений и усталой от эксплуатации мебели ходил, шлепая пластиковым подошвами, юнец в драных шортах — Первый Возлюбленный Америки. Никаких сомнений — это задиристое лицо сердечком, острый подбородок, рыжеватые прямые волосы, распадающиеся на пробор, кривящиеся губы, словно метящие сплюнуть жвачку в лицо собеседника, и при всем том — море обаяния, бездна первосортного сексапила, обойма убийственного шарма, очарование цветущей кредитоспособности! — Правильно ли я понял, что кроме меня никто не посягает на ваше уединение, сэр? — обратил он к Беласко непроницаемый блеск черных стекол. — Мы предполагали закрыться на ремонт, но… — Виновато распахнулруки Беласко. — Устраивает. Нужен люкс с окнами в парк на последнем этаже. Полагаю, дня на два, на три. И четыре одноместных для моих парней. Путешествую с друзьями. Плачу двойную таксу за отсутствие соседей. — Хм… Чрезвычайно рад… сочту за честь подобрать номера лично для Вас… но должен предупредить, что в смысле комфорта в данный момент это не самое лучшее место, — рискнул поломаться Беласко, уже смекнувший какими достоинствами привлекла «Кукарача» звездного гостя и жалостливо сообщил: Вокруг глухой парк, ни единой живой души, пустой отель, прислуга почти вся в отпуске… боюсь, Вам будет скучно и недостаточно комфортно. — А в смысле жрачки? Кухня работает? — парень рухнул на диван, испустивший скорбный вздох и облачко пыли. Тут же на его колени запрыгнула и улеглась калачиком, обычно опасливая и привередливая, сиамская кошка. — В ресторане санпрофилактика. Но я смог бы организовать некие домашние трапезы специально для Вас господин… — Беласко знал, делая вопросительную паузу, что настоящего имени не услышит. Но он должен был выдержать соответствующий тон. — Бо Тоне. Турист. — И, разумеется, сопровождающие лица. Вероятно, будут и гости? — хитро прищурился Беласко, демонстрируя заговорщическое понимание но, кажется, переборщил. Парень вскочил, сбросив с колен кошку. — Не думал, что в таком убогом месте станут проявлять навязчивое любопытство. Что за полицейские допросы, милейший? — гость пригвоздил директора дерзким взглядом, от которого у Беласко мелко задрожали поджилки и процедил: — Кстати, у вас отличный галстук, мистер… — Рик Беласко. Я лишь хотел на всякий случай… для вашего же спокойствия. Впрочем, я крайне не любопытен. Просто до противного. — Именно так мне Вас и рекомендовали. — Хм… — Рик не рискнул поинтересоваться именем благодетеля, приславшего к нему гостя и скромно опустил глаза. — Догадываюсь, что столь лестную характеристику могли Вам дать родственники моей супруги. — Не исключено, что родственники. — Бо Тоне порылся в надорванных карманах шорт и выложил на стойку скомканные бумаги. — Здесь свидетельство, указывающее на то, что я являюсь внучатым племянником мисс Сильвии Кронвель по отцовской линии. Довольно для вашего потрясающего нелюбопытства? Ну, всякое ведь может случится. Полиция, то, да се… — О-о… — только и смог молвить Беласко, отирая взмокший лоб большим батистовым платком. Стало очевидно, что парень подстраховался липовыми бумагами совсем неспроста и не наобум подрулил к печально известному отелю. «Случай», видать, готовился самый рискованный. — Позволите? — новый постоялец перехватил платок и звучно высморкался. — Аллергия на пыль. Пришлите дюжину таких же в мой номер. Нет. Лучше бумажные. И балкон нужен побольше. — Извольте следовать за мной, я сам помогу вам выбрать апартаменты. Не беспокойтесь о чистоте. Уверяю, там все основательно пропылесосят. — Ты славный парень, Рик. Я буду рассчитывать на тебя, если что. Звездная рука дружески похлопала плечо Беласко, а насмешливый глаз подмигнул с опасным, ох, опасным намеком. Пока новый постоялец нежился в ванне, северный люкс под крышей волшебно преобразился. Произошла спешная влажная уборка, появились вазы со свежими цветами, новый, полный напитков холодильник из номера ночного администратора, был заменен ковер в гостиной, а на балконе обосновалась удобная кровать-качалка и подзорная труба на штативе, принесенная из закрытого ресторана на крыше. Кроме того, обстановку украсили картины и мраморный бюст Джорджа Вашингтона с цифрами 1732–1799 на цоколе из кабинета директора. — Толково подсуетились, — оценил старания директора, вышедший из ванной, Бо Тоне. Его далеко не поджарые бедра окутывало полотенце цвета «киви», позволявшее заметить жировые складочки на боках и совсем не скульптурные ноги. Лицо было розовым и бесцветным, а глаза, не скрытые очками, оказались не голубыми, а желтоватыми, отбрасывающими алые зеркальные блики. «Кино-фабрика чудес. В натуральном виде он не больший сексапил, чем я. — Мысленно изумился Беласко и тут же нашел толковое объяснение: — Лео набрал вес для новой роли, а теперь ещё нацепил цветные линзы для конспирации. Не стоит разочаровывать, если парню так уж необходим маскарад.» Он радушно заулыбался: — Счастлив, что сумел угодить гостю в столь затруднительной для отеля ситуации. Не скрою, мои дела идут не лучшим образом. Я благодарен фортуне, приславшей мне симпатичного клиента. Кстати, вы оплатили счет с избыточной щедростью. — Пустяки. Всего лишь задаток за беспокойства, — парень вышел на балкон, осматривая панораму поднимающегося на холм парка, сплошь заросшего плетущимися розами и кустами дрока. В редкой ещё зелени виднелся пустынный теннисный корт с потрескавшимся буроватым покрытием и край сухого бассейна, занесенного палой листвой. На всем лежала печать унылого запустения. Беласко почувствовал, как запылали от стыда его крупные, грубо вылепленные, уши. Что-то подобное испытывает опустившийся франт, нечаянно выставивший на обозрение ветхое, заношенное белье. — Затеваю глобальную реконструкцию угодий, — соврал он, опустив глаза. — Надеюсь, бульдозеры начнут копать не с завтрашнего утра? Забыл вас предупредить: я нуждаюсь в полнейшей тишине. — Разумеется, разумеется, мистер Тоне. Уверен, что мы поладим. Раскланявшись, Беласко отступил к двери. — Отлично. Отлично поладим, — заверил секс-символ. — Да, не успел поставить вас в известность, старина. — Тоне изучал содержимое холодильника, переставляя бутылки. — Я пью только молоко. Жирность тридцать процентов. Возможен сливочный йогурт… Еще один пустяк: я дал объявление в газету насчет приема секретарши. Так что ко мне с сегодняшнего дня будут звонить и обращаться дамы. Очень много дам. Ни один мускул не дрогнул на лице Рикардо. Он даже не заикнулся, что ждал подобного заявления. Ну не для того же этот малый забрел в запустелый отель, что бы готовиться к экзаменам по философии? — Мистер Тоне рекламный агент? — подыграл он постояльцу не хуже его голливудских партнеров. — Скорее менеджер. Сейчас мне придется слегка потереть клевых мочалок, чтобы, так сказать, совершить правильный… м-м-м — не естественный отбор. Я достаточно научно выражаюсь в смысле полемики с Дарвиным и все такое? Короче: одному серьезному господину понадобилась приятная и серьезная девушка. Достойная во всех отношениях. Вы поняли меня, приятель? — Еще бы! Можете рассчитывать на мою скромность и содействие. Блестящие глаза Тоне оценивающе окинули Беласко и подмигнули с непередаваемой ловкостью — сразу оба, что, видимо обозначало переход на качественно иную ступень отношений: секс-символ возвел хозяина отеля в ранг сообщника.Сильвия прибыла немедля, как только муж сообщил ей, что нащупал выход из тупика, что намерен провести ночь в отеле и категорически запретил ей приезжать. Она влетела в его кабинет, опережая облако духов, всегда предупреждавшее о явлении миссис Рик Беласко. На крупных щеках рдели пятна, под глазами растеклась несмываемая тушь приятного бирюзового цвета. Крупная ухоженная женщина с южным темпераментом и пшеничными волосами северной девы, окутанная голубыми шелками восточной росписи, постаралась выглядеть хорошо. Она предполагала, что застанет мужа в обществе внезапно объявившегося серьезного компаньона или иного требующего повышенного внимания благодетеля. И вдруг — такое! — Рикки, что там у тебя в холле!? — Выпалила Сильвия, срывая с плеч запутавшийся шарф. — Полагаю, шлюхи. Извини, радость моя, садись. Я все тебе объясню. За бокалом успокоительного Рик рассказал супруге про явление ниспосланного провидением клиента, про полученные тем незнамо от кого рекомендации и даже заготовленные фальшивые бумаги о родстве с Сильвией. — Он явно стремился попасть именно к нам. Я ещё не понял, кто и зачем подкинул мне эту карту, но рассмотрел её со всех сторон и убедился стопроцентный козырь! Воображаешь, какую рекламу получит «Кукарача» при любом повороте дела? Его фанатки раздерут на куски протертую ковровую дорожку, по которой ступали звездные ноги! А в люксе я устрою музей с правом омовения в «священной» ванне за пятьсот, нет — тысячу баксов! — Ничего не понимаю! Всенародный любимец под чужой фамилией занял апартаменты и наприглашал шлюшек — это нормально! Но почему именно здесь? — Тихо, безопасно. Кто-то намекнул ему, что мы в полном дерьме и не будем слишком придирчивы. К тому же молоть языками совсем не в интересах благопристойных граждан, которые пойдут на все, ради чести своего пошатнувшегося бизнеса. Парень, как известно, периодически слетает с катушек. После того, как засветилось его логово в отеле Лос-Анджелеса, где он с дружками устраивал развеселые оргии, и все завопили о закате карьеры Первого любовника, мальчик решил найти уголок поукромнее и без проволочек приступил к делу. За последний час прошло штук пятнадцать. И я тебе скажу, такие крали… — Рик присвистнул. — Заметила. Первосортные… секретарши. Пятнадцать за час! — изумилась Сильвия. — А ещё болтают о его импотенции… Я думаю, мы должны быть осторожнее с эти типом. И хорошенько подумать, как использовать ситуацию. Озадачилась миссис Беласко, хмуря, выписанные смоляной дугой, брови. — Не простой паренек, — согласился Рик. — Скандалист, наглец, прирожденный бандюга. Наверняка наркоман. «Жирность молока непременно тридцать процентов», ха! Отличный прикол! — Может это у наркоманов означает дозу и он рассчитывает, что ты будешь поставлять ему «колеса»?! — ужаснулась Сильвия. Рик схватился за голову, признав довод жены убедительным. И решил поделиться с ней самыми ужасными подозрениями: Беласко смекнул, что выбор отеля и тщательная конспирация означают большее, чем желание сокрыть шумные гулянки. Дело куда серьезнее: Лео тайный садист и оргия должна завершиться трупом! — Святая Ритиния! — Глаза Сильвии закатились в молитвенном экстазе. В дверь осторожно постучали, супруги вздрогнули и замерли. — Прошу… — деревянно выговорил Рик. Тренированное в тонкостях общения лицо Сильвии изобразило приятность. На пороге появилась звездная фигура, облаченная в строгий деловой костюм. Галстук, очки с чуть затемненными стеклами и тщательно зачесанные назад волосы сделали юного прохиндея похожим на среднестатистического яппи — чудеса перевоплощения. Сильвия подхватила заданную тональность — её губы расплылись в сияющей улыбке. — Простите, что побеспокоил в столь поздний час. У меня к вам деликатная просьба, мистер Беласко. — Рад представить — моя супруга и ваша «тетушка» — Сильвия Кронвель. — Узнал! — Тоне галантно приложился к руке дамы. — Дивно выглядишь, тетя. Как замечательно, что ты оказалась здесь! Видите ли, господа, я попал в затруднительное положение… я могу быть с вами откровенным? — Совершенно, совершенно, мой мальчик, — поддержала родственный тон Сильвия и предложила гостю занять кресло против дивана, на котором расположилась с грациозной непринужденностью. Слава Богу, обстановку весьма солидного кабинета Рик не успел продать. На полках внушительного книжного шкафа выстроились ряды интеллектуальных изданий — энциклопедий и словарей, чрезвычайно полезных в деле руководства отеля. — Мне многим приходится заниматься по роду своей деятельности и часто прибегать к дублерам. Но, понимаете, какую-то работу хочется делать самому. — Тоне присел на краешек кресла и ловко поднес зажигалку красиво закурившей миссис Беласко. — Конечно, можно целиком посвятить себя творчеству, отдавать свободное время наукам, но… — парень смутился. — Но есть проблемы и поважнее, которые следует решать с полной самоотдачей. — Особенно в твоем возрасте, — подмигнул Беласко. — Вот! Этим надо заниматься, не теряя времени! Но молодость так неопытна. — Бо Тоне извлек из кармана пиджака газетную вырезку и протянул Сильвии. — Взгляни пожалуйста, обведено синим мое объявление. «Молодой человек чрезвычайно похожий на Леонардо Ди Каприо ищет милую, образованную и скромную девушку для исполнения обязанностей секретаря при хорошо воспитанном и деловом джентльмене, обремененном научными изысканиями…» — Ну и в чем сложности?.. — подняла недоуменный взгляд Сильвия, прочтя весьма прозрачный текст. — Возникли проблемы? — Огромные, тетя! Я работаю уже три часа и никакого позитивного результата. Более того, я начал сомневаться в самом принципе отбора… — Неужели среди просмотренного материала не нашлось ни одной подходящей кандидатуры? — осведомился Беласко, чувствуя себя консультантом художественного совета студии «Парамаунт», приступающей к съемкам блокбастера. — Напротив! Почти все — подходящие. Вот здесь у меня список. Двадцать три штуки. Все — то, что надо. Но ведь так не бывает! — воскликнул секс-герой чуть не плача. Супруги переглянулись в тупом недоумении. — Есть лишь один верный путь: не стоит торопиться, мальчик. Поработай ещё недельку и тогда сможешь остановиться. Остановить — то есть свой выбор — на наболее достойной. Мы с супругой полностью сочувствуем твоему поиску и не станем препятствовать притоку нового контингента. — Догадался наконец, что от него требуется, Беласко. — Ни с полицией, ни с папарацци ты иметь дел не будешь. Даю тебе благородное слово дяди. — Спасибо. — Тоне поднялся. — Я вижу, что судьба свела меня с достойными людьми. Осмелюсь попросить ещё об одной услуге? Не могли бы вы… подняться в мой номер? Там находятся три девушки, которых я попросил задержаться для обстоятельной беседы. Взгляд его круглых глаз был так просителен и нежен. Сильвия лишь раскрыла рот, но ничего не вымолвила. О причудах голливудских звезд она слышала не мало, много повидала сама. Но то, что этот молокосос предлагал принять участие в оргии не юной уже даме, причем, в компании с супругом, не подлежало осмыслению. — Я отниму у вас не больше получаса, — пояснил юноша. — У меня чрезвычайно мало времени. Мой друг вынужден торопиться и девушка должна быть найдена в ближайшие дни. — Так друг «образованный и деловой» тоже там? — нахмурился Беласко, начиная подозревать злостную интригу с участие полиции нравов. Похоже, его решили подставить и конфисковать собственность. Лучше, чем садистические развлечения с убийствами, но все же не радует. — Да нет же! Друг не знает, что я хочу оказать ему эту услугу. Он считает меня не достаточно компетентным в женском вопросе. Прошу вас, господа, не откажите в консультации, — взмолился раздухарившийся пройдоха с высокохудожественной искренностью. — Хорошо, — решительно поднялась Сильвия. — Но учти, мой мальчик, у нас имеются камеры визуального слежения во всех номерах на случай кризисных ситуаций. Я подключу систему при первой же необходимости. — Очень разумно! — обрадовался Тоне. — Это поможет кое-что прояснить. И ещё просьба… я вижу на полках Британскую энциклопедию. Позволите прихватить пару томов? Ему позволили. В полном молчании трое покинули кабинет и направились к лифту. Задержавшись перед дверью своего номера, юноша окатил Сильвию чертовски обаятельным взглядом: — Что бы не смущать девушек, полагаю будет лучше, если ты, тетя, станешь называть меня просто Бо. За распахнутой на балкон дверью люкса шелестел легкий дождь, но он не способен был освежить воздух — сигаретный дым, винные пары и тяжелый запах парфюмерии стояли стеной. Три девушки дружно курили на диванах у кофейного столика, прихлебывая из бокалов дорогое шампанское. — Здесь можно, как говорят русские, «повеситься на топоре». Национальный юмор, — кивнул Беласко красоткам. — Леди, хочу представить вам моих друзей, которые примут участие в беседе, — объявил Тоне. — Тетя и дядя помогут мне выбрать наиболее подходящую кандидатуру. Супруги разместились под большой картиной, изображающей скачки в условиях благопристойнейшего английского ипподрома середины прошлого века. Сильвия сразу оценила выбор «племянника». Это были не те девицы, резко выраженного сорта, которых она встретила в холле. Никаких сапог выше колен, экстравагантных нарядов, вызывающего грима. И все же в роде их занятий ошибиться было трудно. Парень отобрал определенный типаж, свойственный девочкам по вызову из дорогих клубов — они были похожи на леди и сошли бы за них, если бы не открывали рот, не двигались и не разъезжали ночами по сомнительным объявлениям. А главное — не так откровенно старались продать себя, используя весь арсенал средств — милые скользящие улыбки для Сильвии, стреляющие взгляды, направленные Рику и мощный пучок обволакивающего сексапила, пущенный в сторону героя, «очень похожего на Леонардо Ди Каприо». — Начнем с Роберты… — Тоне сверился со своими записями. — С Роберты Айрин. Она училась в медицинском колледже, но увлеклась профессией актрисы. Поет, танцует, говорит по-арабски, умеет играть в… здесь непонятно записано… — В «дурака», — подсказала девушка, поднявшись с дивана и переместившись к белому роялю, у которого встала с небрежной грацией примадонны. Костюм бежевой кожи, состоящий из крошечной юбки и коротенькой распахнутой куртки позволял оценить необходимые для серьезной работы внешние данные. Черные блестящие волосы, остриженные с затейливой небрежностью, придавали остренькому лукавому личику выражение задорной веселости, склонной к самым неожиданным шалостям. Мистер Беласко слегка подался вперед: — А в баккару? — И в бридж, и в «Блек джек» и в «козла». У меня вообще есть способности к различным играм, а главное, я хорошо чувствую партнера, — она не собиралась скрывать двусмысленность своего заявления, смекнув для какой именно надобности пригласил её сюда эксцентричный миллионер. — Вот! — обрадовался Тоне. — Это очень важно в… в общении взаимопонимание, желание идти навстречу любимому… Я хотел сказать близкому человку. Но главное, главное, тетя! Роберта слишком скромна, что бы говорить сейчас о таких вещах, но в приватной беседе со мной она призналась, что никогда ещё не любила по настоящему! У неё был один друг… только все кончилось печально — этот человек не сумел оценить глубины её чувств. Супруги переглянулись. Оба уже не сомневались, что юный аферист втягивает их в некую заковыристую интригу, но совершенно не могли уяснить её суть. Оставалось лишь одно — последить за развитием событий и успеть принять меры в случае неожиданной развязки. Если, допустим, сюда нагрянет полиция или киношники, или гангсеры-извращенцы, задавшиеся целью вовлечь владельцев отеля в судебный процесс с конфискацией собственности. Рик клял себя за то, что погнался за сомнительной выгодой и был готов дать отпор зарвавшемуся авантюристу. Сильвия же происходящее начинало нравиться. Она лишь сейчас ощутила всеми потрохами, что от этого парня, действительно можно сойти с ума. Какая утонченная развращенность скрывалась за его блестящей игрой в простофилю! Какую бурю не материнских чувств вызывает эта дурашливость испорченного мальчика! — Детка, может быть вы нам что-нибудь споете или сыграете? — предложила девушке миссис Беласко королевским тоном. — Ты не против, Бо? — Она может исполнить серенаду Шуберта! — просиял Тоне. — Двумя пальцами. — Роберта села за рояль. — Давно не занималась. Инструмент, надеюсь, настроен? Сильвия удержала за руку супруга, рванувшегося, было с объяснениями насчет предстоящего ремонта, запущенности рояля, и призвала его взглядом к спокойствию. Выдержать последнее условие обоим оказалось в этот вечер труднее всего. Сбиваясь, чертыхаясь и топая по педалям, Роберта исполнила попурри из обрывков трудно узнаваемых мелодий, завершившееся разухабистым канканом. После чего по просьбе Бо Тоне пела, танцевала и даже читала отрывок из монолога Джульетты. Последовавшей за ней претендентке на должность секретарши пришлось ещё труднее. Милая, смущенная малышка Дарси — ах, она так плохо училась в школе! Заглядывая в Энциклопедию, Бо Тоне экзаменовал её по истории, пытаясь заставить несчастную опознать бюст Вашингтона, изложить информацию о действиях Конвента по созданию первой конституции США или уж, на худой конец, рассказать хоть что-нибудь о любом Американском президенте. Вздохнув с облегчением, девушка вдохновенно призналась в том, что совершенно обожает Лолику Ширински, которую только что, во время короткого отсутствия мистера Тоне, видела по телевизору в репортаже с выставки «Женщины и фрукты». Затем сбитой с толку многоопытной нимфеточке, явно шарившей под Набоковскую героиню, пришлось выйти на балкон и, пользуясь подзорной трубой, попытаться отыскать в небе знакомые созвездия. Дело закончилось слезами и детским французским стишком про четырех маленьких курочек, должным продемонстрировать знание иностранных языков. Последняя же из дам, нахохотавшись над мучениями соперниц, объявила, что задерживаться, увы, больше не может, что её будет ругать папочка за столь позднее возвращение домой. Дождавшись вызванного Тоне такси, девица удалилась в сопровождении одного из его секьюрити. — Ну как? Что вы думаете по этому поводу? — спросил вымотанный Тоне, выйдя с супругами Беласко в коридор. — Кто же из них? Уверяю, я выбрал самых лучших. — Тебе сейчас лучше хорошенько отдохнуть, Бо… — «тетушка» нежно потрепала племянника по щеке. — А мы с Риком должны подумать. Такие вопросы не решаются впопыхах. — Ах, верно… — удрученно закачал знаменитой головой «племянник». — Только крайняя необходимость может оправдать мою спешку в столь ответственном деле… Так что мне сказать девушкам? — Пусть подождут до утра. Отель обеспечит им комфортабельный ночлег. Я попрошу ночного администратора подобрать приличные номера. — С отеческой мудростью решил Рик. — Я и сам проведу ночь здесь. Сегодня был трудный день. Тепло распрощавшись с растерянным, но благодарным юношей, супруги вернулись в свои апартаменты. Рик поспешил наполнить бокал джином и лишь осушив его, покачал головой: — Бред. Полнейший маразм. Этой ночью здесь может случиться все что угодно. Мне надо предупредить ребят. — Я не оставлю тебя! — Сильвии показалось, что они заперты в каюте тонущего «Титаника» и она прижалась к мужу со всем пылом обреченности. — Я буду с тобой до конца! Ночью супругам почти не удалось уснуть. Даже этажи, разделяющие покои директора с люксом «племянника», не могли заглушить звуки разнузданной оргии, охватившей отель. Судя по шуршанию подъезжающих автомобилей, претендентки продолжали прибывать и экзамен перешел в качественно иную фазу. Визги, грохот, завывания пущенного на полную мощь музыкального центра сотрясали ночь. Мистеру Беласко, высунувшемуся в окно, удалось даже разглядеть силуэты совокупляющихся особей на верхнем балконе. После чего он забрался под бок к жене и повел себя с давно угасшей пылкостью. Утомленные любовью, супруги уснули, готовые к пробуждению от воя пожарных или полицейских машин. Утро оказалось мирным и свежим. Отель тихо спал, в кустах перекликались птицы, страхи развеялись. — Мы, кажется, безнадежно устарели, мамочка. Это от того, что у нас нет детей, — Рик пощекотал дремлющую Сильвию. — Теперь мне все совершенно ясно. Писаки давно талдычили, что Лео — импотент. При таком напряженном графике постельных работ это немудрено. К тому же, парень амбициозен, развращен и чертовски талантлив. Он ищет новые способы возбуждения. — Обычно используют пытки, пускают кровь, но не заставляют читать Шекспира и рассказывать биографию Вашингтона. — Буркнула Сильвия. — По мне так — один черт. Уж лучше получить в зубы, чем упражняться в астрономии и перечислять президентов. — Рик смачно почесал шерстяную поросль на широкой груди. — А любой шум, связанный с этим знаменитым говнюком, пойдет нам сейчас на пользу. Терять-то нечего. — Ясно одно — наш племянничек — шизанутый гений. А во что из этого следует? — Сильвия села среди смятых серебристых простыней и прислушалась. — Ни звука. Возможно там уже гора трупов. Не даром же он таскает с собой этих четырех дебилов, а девочек выискивает понаивнее. Рик прислушался к мирному щебету птиц: — Фу, черт! В самом деле мертвая тишина! Может, сразу вызвать полицию? — Мистер Беласко схватился за телефон и едва не выронил его — аппарат зазвонил неожиданно громко. — Доброе утро, дядя, — промурлыкал сонный голос. — Мне бы кофейку. Будь добр, старикан, принеси сам. Да, прихвати тетю и не забудь молоко пожирней — как я просил. Дверь люкса отворил сам Лео и на цыпочках, стараясь не шуметь, прикладывая палец к губам, провел Рика и Сильвию с подносом на террасу. Там, забравшись под одеяло, на превращенной в постель качалке секс-символ жадно принялся за горячий кофе. — Под утро стало холодновато. — Он разбавил кофе подогретым молоком, сделал несколько глотков и от удовольствия заурчал. — Класс… Думаю, её не стоит будить. Беласко в костюме с галстуком и Сильвия в утреннем вполне строгом пеньюаре, застыли у двери на лоджию в позе понятых, вызванных на место преступления. Выражение их лиц свидетельствовало о полном непонимании ситуации. Бо Тоне рассмеялся: — Да вы же ничего не знаете! Я нашел ЕЕ! — Он вскочил и поманил супругов за собой в полумрак комнат, не сохранивших, надо сказать, никаких следов ночной оргии. У двери спальни парень светло улыбнулся и слегка приоткрыл дверь, приглашая жестом оценить зрелище. В воображении Сильвии промелькнула картина расчлененного на залитых кровью простынях трупа. Она крепко зажмурилась и с трудом заставила себя открыть глаза. В постели, подсунув ладошку под щеку и разметав взлохмаченные каштановые волосы мирно спала премиленькая девушка без признаков увечий и бурно проведенной ночи. — Она приехала очень поздно сразу после дежурства в университетской библиотеке. Рэчел учится и работает. — Парень с умилением покосился на гостью. — Она явилась сюда, что бы найти младшую сестру, грозившую пойти на собеседование по моему объявлению. Рэчел так волновалась, так ругала меня, пока не позвонила домой и не выяснила, что девочка дома. Но отпустить её в такое время я не мог ведь уже начиналось утро. — Бо Тоне осторожно прикрыл дверь и виновато поморщился. — Прошу извинить за ночные безобразия. Вы не поверите, тетя, вчерашние девицы оказались совсем не теми, за кого себя выдавали! — Бо Тоне покраснел. — А мои охранники хуже орангутангов. Затеяли здесь такое! Я уже уволил их. Когда Рэчел проснется, может, позавтракаем вместе?
Последние комментарии
7 часов 2 минут назад
7 часов 38 минут назад
8 часов 31 минут назад
8 часов 35 минут назад
8 часов 47 минут назад
9 часов 18 секунд назад