Дом. Байгильдинские сказки [Алсу Флюровна Исмагилова] (fb2) читать онлайн

Я не знала, что он умеет говорить. Скрипеть – да. Это всегда пожалуйста у него. Только возьми ночью проснувшегося ребенка, чтобы покачать под тихое “шшшш” – и на тебе! Моментально проснутся под твоими ногами половицы, норовясь сыграть под аккомпанемент шипению на своих скрюченных артритом суставах. Лишь одна из них не скрипела – та, что через две половицы от дивана, на котором мы спали втроем в первый год жизни старшей дочери. Если ходить и шипеть вдоль нее туда-обратно, то можно уложить ребенка в тишине.

Он долго присматривался ко мне: новый человек. Да еще и с кричащим свертком. Как это не скрипеть по ночам? А как же соло разбитых суставов под завывание ветра?! Нет, голубушка, нет. Всегда скрипел и буду скрипеть дальше.

Заговорил он внезапно. Летом, в первый день рождения дочки, когда мы, уставшие после праздника, лежали на нашем стареньком диване в комнате мужа на втором этаже и засыпали, он вдруг шепнул:

– Спасибо!

Сон, медленно опутывающий меня, внезапно застыл от удивления. И сразу же исчез. А я лежала, затаив дыхание и боясь спугнуть волшебство.

Я поняла его “спасибо”: за звонкий смех моего ребенка, за неловкое ее первое “шлёп-шлёп” босиком по полу, за безусловную любовь к нему, за ее младенческий запах и за счастье, которое она дала.

– Не за что! – выдохнула я, спустя какое-то время.

Он улыбнулся мне в ночи.

За свою долгую жизнь он собрал много интересных историй, которые обычно рассказывает мне перед сном летними поздними вечерами, столь прекрасными в деревне Байгильдино. В этот час Озеро дышит тихо-тихо, словно опасаясь спугнуть долгожданную прохладу, бесшумно обволакивающую деревню после знойного и томного дня. Все божьи твари готовятся ко сну. Вот Старый Ондатр дозором обходит свои владения, подсчитывая новый мусор, оставшийся от рыбаков, и хмыкает: “Что там сегодня Мама обещала Девочке, когда они шли купаться? Взять и пройтись рейдом по берегу и собрать мусор?! Ну-ну…”

А вот Ужиха зовет своих детишек:

– Хватит! Хватит купаться! Солнце уже садится!

Вот Стрекоза сидит на цветке и прячется от влюбленного в нее соседа – целый день сегодня летал за ней, как привязанный. Вот Дикая Утка довольно крякает, расхваливая своих утят.

А в Доме у Озера засыпают детки, уставшие после долгого летнего дня, полного удивительных открытий. В это же время по Озеру и деревне плавно проносится легкий ветерок, обдувая каждого её жителя, словно желая спокойной ночи:

– Шшш…ссссспаааать…вссссем ссссспаааать....ссссспокоооойной ноооочи.

◊◊◊◊◊

Удивительный этот Дом! Он стоит обособленно от других домов, хоть и в самом центре деревни. От соседей и улицы его отделяют густо посаженные деревья, служащие живой изгородью. Сразу за домом расположились баня и старый обветшалый сарай, в котором живут куры и коровы. За баней начинается и тянется вплоть до самой пасеки и омшаника с беседкой Таинственное Болото, заросшее деревьями и кустарниками, а за сараем, справа от болота, разбит большой огород с теплицей.

И здесь, сзади Дома, везде растут деревья. В огороде – яблони, вишневые деревья и грушевые. Над омшаником нависла старая черемуха, седеющая каждый май и распространяющая одурманивающий аромат на весь огород и на Заросший Пруд, что находится позади омшаника. А над беседкой распростерли свои объятия высокие тополя и липа.

Сам Дом ещё не так стар, несмотря на то что прожил целую маленькую жизнь. Он взрастил уже одно поколение детей, а его хозяева, такие молодые и звонкие при переезде, обзавелись проседью и морщинками. На его глазах мальчики превращались в мужчин, а девочка – во взрослую девушку. Пришло время – и все они разъехались, каждый пошел своей дорогой. А Дом скучал. Ждал их, высматривая своими большими окнами-глазницами, не покажется ли из-за поворота на дороге знакомая машина, и надеялся, что вдруг забегает Хозяйка, хлопоча на кухне и готовя вкусный ужин, а Хозяин соберется в магазин.

Когда дети приезжали и переступали порог, Дом, тихий до этого, будто оживал. Он и светил ярче, хлопал всеми дверьми, громко отстукивал шаги на лестнице. Он так любил этот ажиотаж: веселые крики, душевные разговоры, вечерний чай после бани. Ему всё казалось, будто он возвращается на 20 лет назад, когда дети были ещё маленькими.

Погостив пару дней, дети уезжали. И Дом снова грустил, вздыхал, скрипел по ночам отчаянно, подкладывал хозяевам памятные вещи, чтоб они погрустили вместе с ним, и теребил их сердца, наполняя тихой и светлой грустью. Вдруг скрипнет двустворчатая дверь в гостиной. Сколько раз мальчишки разбивали стекло, бегая друг за другом! Или внезапно обнаружится на самой верхней полке шкафа, что стоит в прихожей, ракушка – дочь привезла со своей первой поездки на море. Вся покрылась пылью. Надо было протереть… Или от старости порвется обивка на стульях – пора обшивать заново, стулья-то старые, еще с прошлого старенького дома. Ни с того ни с сего скрипнет ровесник стульев стол, за которым прошло столько праздников, что и не сосчитать. И много чего еще было припасено в закромах памяти Дома…

Он окончательно уверовал в то, что к нему на цыпочках, крадучись, подбирается закат его жизни.

Но все изменилось, когда появились внуки! О, как он любил их, как ждал с неистовой силой их приезда! Его старое ржавое сердце замирало от радости и переставало биться, когда они бегали по нему день-деньской, разбрызгивая свой звонкий смех по его запыленным углам, давно покрытым паутиной. Вот они побежали смотреть на прилетевших диких уток на Большое Озеро, что, вытянувшись, словно утром спросонья, лежало перед ним через дорогу. Вот снарядили экспедицию за наблюдением пчел в самый дальний угол усадьбы, вот уже прячутся с визгами от пчел в дровянике. А вот уже бегут к болоту, чтоб поискать семейство Ужей. Вот дрессируют лохматого Полкана. Вот просто лежат в густой и сочной траве и поедают собранную с куста малину. Дом любовался внуками, вдыхал их запах, обнимал их нежно своими старыми артритными руками, натягивая на них тень в жару и пыхтел, раздувая жар, в морозные дни зимой. Дом и сам не заметил, как мерещащийся ему закат сменился новым рассветом в его жизни.

Самым большим счастьем было для Дома видеть, как дети радостно выбегали из машины. Он знал: они скучают по нему, любят его так же сильно, как и он, ждут с нетерпением лета, чтобы приехать и остаться на долгие теплые дни, чтобы пить чай из трав по вечерам на террасе, чтобы выйти распаренным из бани и сидеть на качелях, отдыхая, чтобы проснуться поздно утром, съесть бутерброд из хлеба и деревенской сметаны, и бежать исследовать этот богатый мир деревенской усадьбы.

А он был большой и интересный. И населяли его самые разные существа.

Миссис Улитка

В самом конце огорода у пасеки, где трава разрастается по пояс да так густо, что тяжело пробираться, где летают неустанно пчелы и куда редко кто-то приходит – только пасечник Хозяин – жила-была Миссис Улитка. Обосновалась она на листике малины, никого не трогала и никого своим существованием не смущала. Её самой большой радостью было есть свой листочек, смотреть на небо и слушать ветер. Его песни она очень любила. Он мог тихо насвистывать джаз на закате, когда тяжелое багряное солнце нависает над Заросшим Прудом, отражаясь алой рябью в его стоячей воде, мог бесноваться перед грозой и выдавать “Реквием” Баха, или в тихий предутренний час, когда еще ни один солнечный луч не разрезал томное после жаркой летней ночи небо, мог разразиться музыкой из “Ромео и Джульетты” – в его репертуаре было много мелодий. Словом, Ветер пел, а она его слушала.

Никаких целей в жизни у Миссис Улитки не было, кроме как жить здесь и сейчас. И наслаждаться этим, конечно. Её соседки нередко попрекали таким бесцельным существованием:

– Ну что же вы, дорогуша, жизнь у нас одна! Займитесь уже чем-нибудь. Начните вязать, к примеру. Или запишитесь в литературный кружок, мы собираемся каждую пятницу и обсуждаем прочитанное. На прошлой неделе, например, мы обсуждали “Пролетая над гнездом кукушки” Кена Кизи. Очень, положа руку на сердце, очень интересное произведение.

Миссис Улитка не любила эти нудные разговоры. Обычно она молча продолжала жевать свой листок или тихо заползала в ракушку, никак не отстаивая свое право на гедонизм, лишь коротко бросая задумчивое: “Я подумаю”.

Соседкам это не нравилось. Они перешептывались, недовольно качая головами:

– Ну это уже ни в какие рамки не лезет!

– Ни намека на заинтересованность!

– Побрезговать нашим литературный сообществом! Боже мой…

Когда-то давно Миссис Улитка была вполне сносной дамой, но с того момента, как пропал её дражайший супруг, изменилась. Что уж с ним произошло, никто не знает. Возможно, попал птице в когти, возможно, свалился с куста малины на землю и всё никак не может доползти обратно. Сложно сказать. Миссис Улитка не то чтобы очень грустила по этому поводу. Да и не сказать, что она его сильно любила. Просто однажды он повстречался на её жизненном пути, они долго общались по-приятельски. Ухажеров у нее практически и не было, только он. Поэтому выбирать было не из кого, и когда Мистер Улитка сделал ей предложение – а ей на какой-то момент почудилось, что одолжение, но это сразу прошло, – она не стала ломать комедию и дала согласие, кротко качнув рожками. Семейная жизнь была на редкость скучна и занудна. Утром – чашка кофе, листик малины. В обед – листик малины. На ужин – всё тот же листик. Мистер Улитка был не привередливым супругом. Они могли подолгу не разговаривать. Он больше предпочитал чтение газет, а она – слушать музыку Ветра.

Иногда она вздыхала и думала, что любовь и вот это вот всё придумали сумасшедшие. Иногда она провожала солнце в пурпурный закат, а сердце её томилось, ныло о чем-то лучшем, но её крохотное сознание ещё не знало, что можно по-другому. Иногда она всё-таки позволяла себе подумать: “А вдруг и я могу?”. Но тут же страх сжимал её маленькое сердечко, и она приходила к выводу, что лучше жить так, как живётся. Не все могут хватать звёзды с неба. Не все.

Пока супруг был рядом, Улитка выходила в свет, прогуливалась с ним под ручку, перекидывалась дежурными фразами с соседками, но как только он пропал, перестала и совсем ушла в свою раковину, мечтая просто тихо дожить свой век. Ей казалось, что нет никакого смысла пытаться из себя вылепить кого-то, не имея никакого внутреннего стержня. Она точно знала, что внутри нее кисель из листьев малины. Пока не случилось кое-что из ряда вон выходящее.

В середине жаркого, томного лета, на её беду, в пору, когда тяжелые, сочные ягоды куста, на котором она жила, начали осыпаться, кое-кто решил наведаться на этот заброшенный край малинника.

Обитатели этого дальнего уголка усадьбы сильно переполошились, услышав треск веток, сопение и чертыханья. Пробирался некто большой – было ясно без сомнений. Все жучки-паучки и улитки мгновенно попрятались. Все, кроме Миссис Улитки. Она мирно сидела на своём листке и жевала его, думая, что уж кто-кто, а она явно никому не нужна и вряд ли кто-то будет покушаться на нее.

Вскоре кусты раздвинулись и появился человек. То была женщина с огромным ведром в руках, наполовину заполненным малиной. Она методично обрывала ягоды малины и клала их в ведро. Все её движения были отточены, отчего Миссис Улитка сделала вывод, что женщина уже давно занята этим делом. Обчищая кусты малины, она разговаривала сама с собой:

– Заморожу, наверное.

C минуту подумав, добавляла:

– Но, с другой стороны, как же без варенья? Нет, сварю немного. Впереди зима, ОРЗ и ОРВИ… садик этот с вирусами.

Потом она еще немного думала и говорила:

– Да что уж там. Не буду лениться, а насобираю побольше – и сварю, и заморожу.

Женщина выглядела вполне мирно и не представляла из себя никакой угрозы. Так думала Миссис Улитка, заползая в свою раковину, чтобы немного вздремнуть после обеда.

Каково же было её удивление, когда она внезапно проснулась оттого, что взлетела вверх. Она почувствовала, как её крепко схватили и куда-то понесли. Сердце сразу ухнуло вниз и застучало неистово, тело стало ватным. Ей казалось, что она видит страшный сон. Всё это происходило, конечно же, не с ней, не здесь и не сейчас. Однако стоило ей выглянуть из своей раковины, как всё стало ясно. Женщина, собиравшая малину, уверенным шагом шла в неизвестном направлении, бережно держа на ладошке улитку:

– Не бойся, – успокаивала она её. – Я тебя только покажу деткам. Они же ни разу ещё не видели живых улиток. Потом мы тебя отпустим.

Эти слова нисколько не успокоили улитку, а, наоборот, разволновали её ещё сильнее. Временами ей казалось, что сердце не выдержит и остановится. Но, как ни странно, оно билось, и даже уже не так часто.

На ладони улитке был виден весь мир. Вот они выбрались на поле картошки из малинника, вот они прошли мимо теплицы, мимо грядок с капустой, кабачками, зеленью, морковкой, свеклой и луком. Вот справа простирается болото, а слева яблони, вишня и грушевые деревья. Вот показалась баня, вот сарай. И наконец они остановились перед большим, двухэтажным домом.

– Дети! – позвала женщина кого-то. – Ау! Где вы все?

Тут же выбежала орава маленьких человечков, которые сразу набросились на ведро с малиной и начали активно уменьшать объемы собранного.

– Да подождите вы, – засмеялась женщина. – Посмотрите, что я вам принесла.

И тут настал звёздный час Миссис Улитки. Она лежала на вытянутой ладони, и её осматривала целая куча глаз. К ней тянулись пальцы, но женщина бойко отбивала эти попытки потрогать бедную улитку.

– Это улитка?! – восхищенно спрашивали дети. – Самая настоящая?

– Она будет с нами жить?! – спросил кто-то.

– А где живут улитки? – уточнил другой.

Кто-то очень оригинальный предложил:

– А давайте она будет нашим питомцем?

– А давайте! – обрадовались остальные.

Женщина пыталась урезонить гомонящую толпу, но тщетно. Кто-то из детей ловко выхватил из её рук улитку и убежал. А за ним все остальные. Это было уже слишком. Миссис Улитка сдалась и потеряла сознание.

Очнулась она среди зелени. Каких только трав не было под нею. Листья капусты, ромашки, салата, петрушки и даже укроп! Видно было, что сорвали их недавно, они даже не успели

завять. Миссис Улитка осторожно вылезла из ракушки, но сразу же спряталась, услышав дикий крик:

– Улитка вылезает! Быстрее бегите сюда!

На нее всё так же глядело несколько пар глаз. Крайне любопытных и очень настырных глаз.

Миссис Улитка решила не вылезать и хорошенько обдумать своё положение. Ей принесли травы и организовали что-то типа дома. Можно было бы сказать, что это уже хорошо, но любопытные глаза уж очень сильно её смущали. Человеческие детёныши такие большие, что одним неосторожным движением могут лишить её жизни. А прощаться с ней Миссис Улитке вовсе не хотелось. Жизнь внезапно обрела все краски и даже захотелось на пятничные посиделки в литературном кружке.

“Надо что-то делать!”, – решила улитка.

Когда дети успокоились, и их интерес к её скромной персоне немного уменьшился, Миссис Улитка вылезла из своей раковины, огляделась и даже немного подкрепилась травой.

Находилась она в доме. И это было плохо. Пока она доползет до выхода, пройдет половина её жизни. Улитка поискала глазами женщину. Та стояла у плиты и варила варенье – это было сразу понятно по распространявшемуся сладкому запаху малины.

Улитка решила быть на виду женщины в надежде, что она как-то поможет ей, ведь она обещала отпустить. Тут же дети увидели, что улитка выползла из своего домика и бросились к ней:

– Наконец выползла!

К ней вновь потянулись маленькие пальчики, но женщина, увидев, что на бедное насекомое покушаются, быстро подошла и подняла блюдце, на котором располагались новые хоромы улитки.

– Дети, – строго сказала она. – Руками трогать не надо. Просто смотрим. Смотрим и не трогаем!

С этими словами она взяла блюдце и убрала его повыше от детей. Они расстроенно заныли, но тут же забыли об этом и убежали во двор.

Ближе к вечеру дети вернулись и после ужина вновь решили поиграть со своим питомцем. Но женщина сказала:

– Улитка очень устала, ей тяжело дышать в доме, давайте на ночь прикроем ее ситечком и оставим на крыльце. А утром уже поиграете с ней.

Дети недовольно согласились, и вместе с женщиной вынесли улитку на крыльцо. Аккуратно прикрыли блюдце ситечком и ушли.

Миссис Улитка приуныла. Выбраться из-под ситечка было невозможно. Она была не в силах приподнять хотя бы край. Но это не остановило её, и она пыталась и пыталась. Всё, что у неё получилось в итоге – это немного подвинуть сито к краю блюдца. Более оно не сдвигалось. Улитка в бессилии смотрела в звёздное небо. Прямо над ней шелестела листва деревьев, рядом пролетали мошки, порхали бабочки, пели свои ночные песни птицы. Сил не было даже поплакать. В изнеможении Миссис Улитка уснула.

Проснулась она от толчка. Было уже светло, но солнце ещё не взошло. Прямо перед ней сидел Кот и внимательно рассматривал содержимое блюдца. Кот явно не понимал, почему в нем трава, а не молоко. Сердито мяукая, он лапой опрокинул сито. Улитка возликовала! Но рассерженный Кот увидел её и решил с ней поиграть. Для начала осторожно потрогал лапой, и улитка тут же вползла в свой дом. Потом Кот разошелся и стал с ней играть, как с мышкой. Бедная Миссис Улитка безмолвно молилась, и улиточный Бог наконец услышал её молитвы. Очередной раз подтолкнув лапой улитку, Кот не рассчитал силу удара, и улитка слетела с крыльца прямо на лужайку, под пышный куст пионов. Трава под ними росла настолько густая, что улитка мягко приземлилась. Сначала она боялась выползать, опасаясь, что Кот преследует её, но он и думать забыл о ней. Когда Миссис Улитка осторожно выползла из раковины, первый луч солнца скользнул по траве и осветил ей дорогу. Она, радостно вздохнув, поползла вперед, и личностный рост в её душе пустил свой первый побег.

◊◊◊◊◊

Перед Домом лежало Большое Озеро. Оно было прекрасным в любое время года. У самой воды вдоль всего берега росли печально склонившие ветки плакучие ивы. Кое-где встречались тонкие березки в ситцевых платьицах и седые тополя, которым было больше ста лет. Один из них стоял наискосок от Дома. Птицы на нем уже не жили, и только Дятел, прилетавший из леса, лечил больного старика своей звонкой барабанной дробью. На этом берегу была окраина села, и от начала до конца озера он был застроен домами. На противоположном же берегу, который был настолько крутым, что, если взбираться по нему наверх, надо карабкаться, цепляясь за выступающие кочки, растения и кустарники, был посажен ровными рядами ельник, куда еще Хозяин с Хозяйкой заложили в своей семье традицию ходить с детьми на пикник именно зимой. Была своя необыкновенная прелесть в том, чтобы надеть старые тулупы, обуть валенки, взять свежеиспеченный деревенский хлеб, сладкий чай с молоком в термосе и сосиски, потом идти по озеру, проваливаясь по пояс в снег, карабкаться из последних сил на гору, утаптывать поляну среди елей, набирать хворосту да разводить костер, поджаривать сосиски, садиться всем в круг и пить теплый чай, передавая чашки друг другу и запивая им хлеб с сосисками, выдыхая теплые облачка пара. Дети выросли, и их традицию с радостью переняли внуки. Ах, как Дом любил, когда они возвращались с озера такие раскрасневшиеся, такие довольные, как они важно снимали рюкзаки и рассказывали, что видели следы зайцев.

Весной и осенью озеро было не менее прекрасным. Как только снег таял, березки доставали свои сережки и украшались ими, на ивах и тополях набухали почки. Берег сплошь покрывался густой ярко зеленой травой, из которой робко выглядывали первые цветки мать-и-мачехи.

Осень же раскрашивала все деревья в желто-красные цвета, будто художник-импрессионист. Казалось, что его кисть блуждала и оставляла пятна, где вздумается. Таким красивым озеро не бывало больше ни в какое другое время года.

Самая благодать на озере была, конечно, летом. Как только вода достаточно прогревалась, дети целыми днями бегали купаться. По пути они поднимались на гору и лакомились ягодами до отвала, а потом, вспотевшие, бежали к озеру, снимали с себя поспешно одежду и ныряли в заботливо подогретую жгучим солнцем воду. Но они не только плавали, они ещё с удовольствием наблюдали за озером. Кто только не жил в нем! Ондатры, ужи, дикие утки, даже прилетала постоянно Одинокая Цапля. Однако не только дети любили озеро. Ездить на него повадились также рыбаки – уж больно много рыбы в нем было.

Старый Ондатр

Он жил на озере всю свою жизнь и с некоторых пор считал себя ответственным по его охране. Этот факт его до сих пор удивлял: когда он был маленьким, никакой охраны озеру не требовалось. А сейчас Ондатр, каждый вечер проплывая дозором вокруг озера, внимательно осматривал, сколько за день прибавилось мусора.

– Здравствуйте! – важно кивал он семейству диких уток.

– И вам не хворать! – кивала в ответ Мама Утка.

И Ондатр плыл дальше. Мимо гнезда ужей, мимо сваленного дерева, на котором любила сидеть Цапля, мимо клочка берега, обустроенного под пляж детишками. В конце концов Ондатр подплывал к месту, которое облюбовали рыбаки. Раньше рыбачили только местные, а года 3-4 назад стали приезжать чужаки. И Ондатр не возражал – рыбы много, пусть рыбачат. Они приезжали сначала редко, потом всё чаще и их становилось всё больше и больше. И вот уже летом не было ни одного дня, чтобы кто-то не рыбачил на озере. И всё бы ничего, если бы после себя люди убирали. Но после каждой рыбалки озеро пополнялось новым запасом мусора.

Возможно, он бы и внимания не обратил на это методичное засорение, если бы однажды в его нору не принесло полупустой пластиковый баллон. Вход находился под водой, и как уж бутылку в него занесло, одному Богу известно. Однако в тот день Ондатр еле смог вылезти из своего дома. Он долго возился с баллоном, выталкивая его из норы, но всё-таки выбрался. Этот случай настолько разозлил его, что он впервые за долгое время поплыл на другой берег, где обычно сидели и рыбачили люди и куда он старался не заплывать, чтобы посмотреть, что там такое происходит. Каково же было его удивление, когда он увидел безалаберно валяющийся где ни попадя мусор. На поверхности воды плавали и жались к берегу такие же баллоны, один из которых приплыл к нему сегодня днем. Казалось, озеро намеренно прижимало их к берегу, стараясь отторгнуть из себя эти пластиковые остатки. Из травы выглядывали полиэтиленовые мелки и упаковки от чипсов, семечек и сока, пара оберток от шоколада затесалась в камыши, весь берег опутала старая, никому не нужная, леска.

Оборудованное для купания место тоже засоряли. Не так, конечно, активно, как рыбаки, но всё же мелкий мусор валялся. Детишки, купавшиеся в озере, не задумывались, куда выкинуть очередную упаковку – оставляли прямо на поляне.

– Это потому, что у них культуры нет. – жаловался Ондатр Цапле. – Не учат родители, а детям и в голову не приходит, что можно забрать с собой и выкинуть дома.

– Ну что же вы, – возражала Цапля. – В таком случае, скажите, куда смотрит сельсовет?! Почему нет оборудованного места для купания? В конце концов просто поставили бы урну и для детей, и для рыбаков! Делов-то…

– Урну! – восклицал Ондатр. – Дорогая, ну кто ж эту урну чистить будет?! Кому это нужно?! Уж не сам ли председатель сельсовета?!

– Почему бы и нет? – пожимала плечами Цапля. – Таки он должностное лицо, обязанное следить за порядком и обеспечивать сельчанам комфортное проживание.

– Ну вы как с Луны свалились! – сердился Ондатр. – Время сейчас такое – каждый сам за себя, дух коллективизма покинул эту страну навсегда. Нет, милочка, люди не должны надеяться, что кто-то обеспечит им условия – только на себя. Не убрал за собой? Ну так и живи в грязи, никто тебе урну не принесет на блюдечке с голубой каемочкой.

– Вы не верите в людей. – упрекала его цапля.

– Я вам больше скажу: я их не люблю. – соглашался Ондатр.

Цапля вздыхала и закатывала глаза.

– А за что их любить? – распалялся Ондатр. – Они живут как им удобно. Вот некоторым удобно сорить где ни попадя, и вот вам результат! Посмотрите, что они наделали с нашим озером! А ведь когда-то старожилы не разрешали даже детям плавать в нем – вода была чистая, бери да пей.

– Ну будет, – успокаивала его Цапля. – В вашем возрасте нельзя нервничать.

И улетала.

А Ондатр оставался и подолгу в одиночестве сидел на берегу, раздумывая, что делать с мусором. Куда его девать, он не знал. Мелкий сор еще можно было бы закопать, но что делать со старым автомобильным сиденьем, которое валялось прямо посреди небольшой полянки, где оставляли свои машины рыбаки. Сиденье было обгорелым, будто кто-то хотел его поджечь, да не смог. Рядом с ним валялись старые, потрепанные кроссовки. Тут же находилось кострище.

Ондатр решил закапывать мусор. Каждый вечер он приплывал на место стоянки рыбаков, прибирался как мог, что-то закапывал, что-то сгребал в кучу, надеясь, что найдется какой человек, кто не поленится это убрать.

Однажды он слышал разговор мамы и девочки, что шли купаться на озеро.

– Мама, почему тут столько мусора? – спросила девочка.

– Люди не убирают за собой. – Мама остановилась и огляделась.

– У них нет управляющей компании?

– Ну какая управляющая компания в деревне?! – удивилась мама.

– Это было бы очень удобно, – заметила девочка и, вытащив баллон из воды, спросила, – а кто это столько мусора оставляет?

– Рыбаки, – ответила мама. – Развелось их здесь…

– Надо им сказать, что нельзя мусорить на озере.

– Каждый день на озеро приезжают новые рыбаки. – возразила мама. – Как же ты им всем сообщишь о запрете?!

– Можно поставить табличку: “Не мусорить!”.

– Можно. А можно прийти и убрать самим мусор.

– А давай, мама? Придем и уберем весь мусор?!

– Ладно, – кивнула мама. – Во всяком случае постараемся, хоть это и не выход, конечно же.

Ондатр долго их ждал, но они все не приходили. День шел за днем, неделя за неделей. Жара сменилась прохладой и дождями. Но спустя несколько дней ветер, примчавшийся из ниоткуда, с силой разогнал свинцовые тучи, и солнце, словно этого только и ожидающее, вновь засветило, согревая землю после дождей. На второй день жары пришли мама и девочка. Они взяли с собой несколько пакетов, на руки надели резиновые перчатки и вооружились длинными палками. Всего за пару часов мама с девочкой собрали весь мусор, валявшийся на берегу, кроме автомобильного сиденья – мама не смогла бы его унести с собой. Ондатр был рад. Впервые за последнее время он засыпал с улыбкой. “Не так-то уж и плохи эти люди”, – сказал он сам себе перед тем, как уснуть.

А утром около озера остановилась старая “Нива”. Из нее вышли двое мужчин с удочками и ведром.

– Слышь, Петрович, – сказал один другому. – Ты червей-то взял?

– А то как же! – кивнул Петрович. – Вот они, родные. – и, поковырявшись в сумке, достал консервную банку с червями.

– Ладно. У меня еще и батон есть.

Собеседник Петровича достал батон, снял с него упаковку, отломил ломоть и тут же отправил его в свой щербатый рот.

– Оставь рыбам! – засмеялся Петрович.

– Оставлю. – сказал мужчина.

Целлофановую обертку от батона он смял и, не глядя, выкинул себе под ноги.

◊◊◊◊◊

Перед Домом был разбит палисадник. Какие только цветы не украшали эту часть Дома – простушки-петуньи, декоративные лилии, горделивые розы, пышные пионы и горделивые георгины. Хозяйка не мало сил приложила, чтобы облагородить этот участок, и очень гордилась им. Хозяин, ее муж, еще лет десять назад раздобыл специально для нее большие камни, которыми обычно украшаются лужайки с цветами в городских парках. Хозяйка аккуратно разложила их небольшой горочкой под яблоней, и в порядке, который был понятен только ей, посадила между камнями разные цветы. Она любила выйти и посидеть на крылечке, любуясь своими цветами и вспоминая город. Никогда она не думала, что будет жить в деревне. За время учебы в городе в студенчестве она привыкла к комфорту, но получилось так, что вышла замуж за человека, очень любившего деревню и не любившего город. “С ним хоть в деревне”, – с улыбкой думала она и смиренно принимала новое место жительства. Но он построил для нее комфортный дом с водопроводом, двумя этажами, ванной и туалетом. И она с благодарностью обустраивала территорию, украшая Дом цветами.

В её палисадник, такой разнообразный и дурманяще ароматный, неустанно прилетали с пасеки трудяги-пчёлы за нектаром, бабочки, стрекозы, шмели, осы и другие насекомые. Внуки любили, притаившись на крыльце, от которого начинался палисадник, наблюдать в окно за жизнью насекомых.

Бабочка

Уже прошло два долгих летних дня, как она попала в ловушку. Два дня, как она билась об это толстое стекло, не щадя своего хрупкого тельца, в надежде пробить его. Два дня, как она изнывала от тоски по свободе. Но как выбираться отсюда она не знала, ей оставалось лишь вытирать всё время набегавшие на глаза слезы и с завистью наблюдать за миром, что остался за окном. А там жизнь налаживалась.

Ещё в первый день её плена дождь, зарядивший на целую неделю, внезапно прекратился. Возникший из ниоткуда ветер, казалось, достал невидимые ножницы и начал прорезать тучи так, что небо сплошь покрылось прорехами. Тучи постепенно сдулись, как гелиевые шары, если их продырявить. И вот уже первый робкий солнечный луч не заставил себя долго ждать. Неуверенный сначала, он скользнул по мокрой лужайке перед Домом. Цветы, отчаявшиеся ждать солнце, сразу же встрепенулись и протянули свои листочки к нему. Луч словно этого только и ждал.

– Эээй! – прокричал он остальным своим братьям, обернувшись к прорехе, откуда только недавно боязливо выполз.

И тут же сотни маленьких лучиков градом посыпались на землю. Трава, уставшая от дождя, изо всех сил потянулась к ним, и цветы развернули свои нежные ладошки к небу, нежась под солнышком. Их набухшие и простоявшие так вечность бутоны тут же стали распускаться. Ей даже казалось, что она чувствует их необыкновенный аромат, сладкий, терпкий, тягучий. Она вспомнила, каков нектар на вкус. Рот наполнился слюной, и в животе сразу же неприятно заурчало. Резко появилось страстное желание зачерпнуть полную горсть нектара и есть его, есть, чтобы измазаться в нем с головы до ног. Вероятно, он и вправду был хорош – едва распустился первый цветок, как к нему протянулась вереница из рабочих пчел, а уж они-то знали толк в нектаре… С завистью наблюдая за ними, она смахивала редкие слёзы. От голода силы покидали её, и ей приходилось лежать неподвижно какое-то время, чтобы набраться сил.

Она закрывала глаза и вспоминала свою жизнь на воле. Как многого не сделано! Какое бесцельное существование она влачила! Целыми днями резвилась. С одного цветка на другой, с одного – на другой. Никаких забот. Никаких целей. Соседка, старушка Божья коровка, не уставала порицать её.

– Пошла бы, – частенько говорила она, – хоть вступила в эко-клуб “Опыляем вместе”! Они хоть чем-то полезным занимаются, а ты только и делаешь, что порхаешь то там, то сям.

– Я тоже опыляю! – огрызалась она в ответ.

– Надо больше, – отвечала соседка. – Посмотри, куда катится этот мир. Чем больше растений, тем больше возможностей его очистить.

– Пфф, – фыркала она и улетала к своим подружкам.

Какое дело было ей до мира? Её приглашали волонтеры заботиться о куколках, но она не понимала, ну что заботиться о них? Ничего с ними не случится, вот же, смогла же она превратиться из гусеницы в бабочку!

Её приглашали позировать художникам, она вздыхала, закатывала глаза и фыркала: “Ещё чего!”.

Возможно, вступи она в какой клуб, уже бы заметили, что её нет и стали бы искать и даже, возможно, нашли бы. Но она была только в одном клубе – клубе беззаботных бабочек, живших одним днем.

Снова хотелось плакать, но слез больше не было. Она лежала с закрытыми глазами – смотреть в окно ей не хотелось. Там лежал её мир. Мир, кем-то отобранный у нее словно специально, и он прекрасно жил без неё. Сначала она, конечно, долго смотрела перед собой, высматривая разные способы выбраться наружу. Каждый миллиметр этого треклятого окна. Но ни трещинки, ни отверстия. Ни-че-го. Поэтому назло миру она решила лежать с закрытыми глазами. Раз миру плевать на неё, то и она не собирается смотреть на него. Но потом эти мысли сменялись паникой. Что, если это не сон? Что, если она и вправду отсюда не выберется? “Нет, – говорила она себе, – нет, я хоть прошибу это стекло, но выйду отсюда”.

И она вновь и вновь билась об него, пытаясь вырваться наружу. Но всё было тщетно. Лишь болело тело и ныло сердце. А в голове пульсировала безумная жажда жизни.

Прошел день и прошла ночь. Утро второго дня встретило её радушным солнцем, пославшим разбудить её своего младшего сынишку:

– Вставай! – весело забарабанил Лучик в окно ее тюремной камеры.

Она еле разлепила веки и уставилась на него, ничего не понимая, забыв, что произошло вчера. Но стоило ей поднять глаза вверх и увидеть старый облупленный потолок, как всё сразу вспомнилось.

Обессиленная, она молча смотрела на солнечный лучик.

– Выходи, соня! – засмеялся он.

Но она закрыла глаза, подумав, что над ней издеваются. Лучик пожал плечами и побежал дальше будить других божьих тварей.

Весь день она лежала. Сил биться в окно не осталось. В какой-то момент воздух ее тюремной камеры показался ей спертым, тяжелым и удушающим, и она стала задыхаться. Ей показалось, что жизнь утекает из нее, но усилием воли она взяла себя в руки и сделала несколько глубоких вдохов. Приступ паники прошел, и она снова смогла дышать. Приоткрыв глаза, она наблюдала за палисадником, в котором кипела жизнь. Этот вид за окном стал её фикс-идеей, она только смотрела и смотрела в окно, не замечая ничего вокруг. К концу второго дня вера в будущее была полностью утеряна ею вместе со способностью соображать. Кроме желания очутиться снаружи в голове не было ничего.

Солнце уже клонилось к закату, как и её собственная жизнь, когда вдруг кто-то бесцеремонно схватил её за крылья:

– И что ты за бабочка такая странная, два дня торчишь у окна на этом крыльце?!

Она почувствовала, как её развернула неведомая сила и подбросила в воздух. И тут же она увидела, что было у нее за спиной, – густую зелень деревьев, кусочек голубого неба, белую стену и маленькую девочку в смешной растянутой футболке.

– Глупая! – воскликнула девочка. – Тебе всего-то надо было обернуться!

И, развернувшись, спрыгнула с крыльца и убежала по своим делам.

◊◊◊◊◊

Дом очень любил Озеро. Он был к нему привязан как к матери или отцу. Озеро было свидетелем его рождения, юности и зрелости. Они любили поговорить на восходе солнца, пока все спали, в час, когда одинокий пастух, ещё не до конца проснувшийся, гнал на пастбище сонное стадо коров. Солнце лениво потягивалось и зевало в это время, а Дом и Озеро уже вели свой неспешный диалог. Настолько разные, они имели всё же одну схожесть: в них жили. В Доме – люди, в Озере – всякая живность. И Дом, и Озеро любили своих обитателей, переживая за судьбы каждого из них.

Стрекоза

Она поняла ещё вчера: влюбилась в него по уши. По свои стрекозиные уши. Что теперь делать с этим, она не знала. Как жить дальше – и не представляла. Она могла только заламывать руки и горестно восклицать время от времени.

А ведь как хорошо начиналось. Он влюбился первым. Робея, подошел к ней, и пригласил на свидание. А она только фыркнула! Посмотрела на него оценивающе: не её, принцессы, уровня! Не так богат! Не так хорош! Не столь силен! Не столь умен! Она ли не ждала лучшего варианта?! Ну как минимум стрекозиный “Форбс” бы хотелось. Вот там – да. Там оно. Все принцы. Ей в самый раз.

А этот?.. Ну что с него взять. Даже его влюбленные глаза не пронимали её ни на йоту. Он таскался за ней целый месяц. Дарил цветы, пел песни под гитару на закате дня у её окна, выкладывал лепестками признания в любви, но она воротила свой стрекозиный нос.

– Эх!.. – вздыхала её мама. – Присмотрись, хороший парень. Работящий.

– Он недостаточно красив! – говорила Стрекоза.

– Никогда у тебя не будет спокойствия с красивым. – качала головой мама.

– Он недостаточно богат! – парировала ей дочь.

– Чужое богатство не принесет счастья, – предостерегала мама.

Дочь лишь фыркала и закатывала глаза.

Она издевалась над ним. Соглашалась на встречи и не приходила. Иногда опаздывала на два часа и смеялась втайне над ним.

Он многое ей прощал. Думал, что любовь нужно завоевать. Считал, что проходит экзамен. Всё ожидал, что вот-вот пройдет его, и она начнет вести себя по-другому. Однако она не торопилась и клянчила у него доказательства его любви:

– Достань мне звезду с неба, если любишь!

Он пожимал плечами:

– Ты же понимаешь, что это физически невозможно.

– А ты достань! – топала ногами Стрекоза.

– Это смешно! – заявлял он и в самом деле смеялся.

– Так вот как ты меня любишь! – верещала она в ответ и убегала домой.

Потом, смеясь, пересказывала подружкам, что она придумала в этот раз.

– Зачем ты это делаешь? – спрашивали они. – Как же он достанет тебе звезду? Он всего лишь стрекоза, живущая на Земле, а звезды в миллиардах световых лет от нас. Как ты себе это представляешь?

– Ах! Ну какие же вы все непонятливые! – кривлялась Стрекоза. – Ясно ведь, что он должен совершить некий поступок, который я могла бы сравнить со звездой.

– Ааа… – тянули подружки в ответ.

Каждую встречу с ним она продолжала требовать звезду.

– Не принес? До свидания!

– И сегодня не принес? До свидания!

Он пытался втолковать ей, что это всё глупости, но она гнула своё:

– Без звезды даже не приходи!

Но он не понимал намеков. Какую звезду? Зачем звезду, если он готов положить к её ногам весь свой мир, свою любовь и предложить ей свою руку?

На следующий день после очередного отказа, он не пришел. С утра она ещё была уверена, что к обеду объявится, но нет. Не пришел он и в обед. И вечером тоже. И на следующий день. И через два дня. И через неделю тоже не пришел. Сначала она думала, что возможно он улетел по делам. Быть может, заболела его мама. Или он помогает бабушке с переездом – вдруг она решила перебраться в новое жилье?

Она снисходительно улыбалась самой себе и бубнила под нос:

– Ну-ну. Испытать меня решил.

На третьи сутки она проснулась глубокой ночью. Что-то было не так.

В окне копошился одинокий лунный луч, он то скользил по её подушке, то пропадал внезапно, то вновь появлялся и трепал её по щечкам. Она сонно отмахнулась от него и перевернулась на другой бок. Но уснуть не смогла.

Что-то было не так.

Что-то давило в груди. Словно ком стоял, отчего ей было тяжело дышать, и она не могла сделать глубокий вдох. Стрекоза беспокойно ощупала горло и грудину, пытаясь понять, что не так.

И вдруг она вспомнила то, что не давало ей спокойно существовать последнее время и о чем она напрочь забыла во сне: сегодня ровно 7 дней, как она ждет его. На миг ей показалось, что сердце её превратилось в черную дыру, которая с бешенной скоростью поглощала все её эмоции и чувства. Она попыталась судорожно вдохнуть воздух полной грудью, но вместо этого издала сдавленный крик, который будто прорезал тугой ком, не дававший ей нормально дышать. И сразу же торопливо, обгоняя друг друга, из глаз её выпали первые слезинки. В удивлении она утерла их и уставилась на свои мокрые ладони.

– Что это? – спросила она саму себя. – Уж неужто я…

Но рыдания не дали ей закончить акт само рефлексии. Слёзы градом хлынули из её глаз. Она рыдала, пока еще до конца не понимая, что же вызвало в ней такую бурю. Лунный луч сидел с ней рядом на подушке и гладил её по голове, пытаясь успокоить. Но Стрекоза где-то внутри уже понимала: спокойствия ей не видать.

Прошло еще несколько дней, которые она прожила, терзая себя душевными муками. Она настолько привыкла к его присутствию в своей жизни, что уже плохо представляла, как жила до этого без него.

Стрекоза решила выждать ещё какое-то время и, если он так и не придет, найти его и рассказать о своих чувствах. Скорее всего он просто устал за ней бегать и теперь страдает молча у себя дома, не предпринимая никаких попыток с ней увидеться. Вот он обрадуется, когда она сама заявится к нему! Раздумывая об этом, Стрекоза нехотя призналась самой себе, что вела она себя не очень красиво с ним. Но сейчас она платит сполна, в её душе столько боли, что он непременно должен знать об этих муках. Она расскажет в красках, как страдает без него. Лишь бы он только вернулся.

Но он всё не торопился. Она ждала, маялась, накручивала себя, рисовала в своей голове страшные картины, что его съели птицы, поймали люди, или он заболел. Когда её переживания достигли своего пика, она не выдержала и полетела к нему, чтобы наконец наградить его своей внезапной любовью.

Перед его дверью она остановилась, внезапно вспомнив, что не придумала вступительное слово. Что же такого сказать? Нельзя сразу вываливать на него всю свою бурю эмоций. Наверное, можно просто непринужденно сказать: “Привет, я тут пролетала мимо, и вспомнила, что ты рядом живешь!”. Или, быть может, просто сказать: “Привет! Ты что-то пропал, и я решила тебя проведать!”. Нет, глупо получается. Может, лучше просто позвать прогуляться? Или сказать, что она летела мимо и решила зайти в гости?

В конце концов она решила, что для начала необходимо просто постучаться, а потом уже слова сами найдутся.

И она постучала.

Дверь открыл он сам. За сотую долю секунды он успел удивиться и сразу же сконфузиться. Ей не понравилась его последняя эмоция, но она всё же открыла рот, чтобы сказать одну из заготовленных фраз, но из глубины комнаты вдруг раздался вопрос:

– Кто там пришел, милый?

◊◊◊◊◊

Таинственное Болото было сплошь покрыто деревьями и кустарниками. Они росли так густо, что создавали какой-то свой удивительный мир внутри себя, оторванный от окружающей действительности. Из Болота часто раздавались какие-то непонятные, странные звуки: что-то булькало, шипело и чавкало. Никто из людей в него никогда не заходил, предоставляя болотной флоре и фауне жить своей особой жизнью. Поэтому большое семейство ужей, обитавшее в нем уже который год, жило себе припеваючи, не собираясь покидать тепленькое местечко.

Странный Уж

Он любил цветы. Ах, как они пахли! Какой аромат стоял летом над его Таинственным Болотом. Взять, к примеру, ландыши, что росли у беседки на Пасеке. Они благоухали так, что он просто забывал обо всём на свете и не мог надышаться ими, и не мог насмотреться на них. Анютины глазки, васильки, незабудки и прочие цветы будоражали его холодную кровь и кружили его голову. Он любил их всей своею душой и частенько по ночам, когда ему никак неудавалось уснуть, мечтал написать портреты всех цветов, которые его окружали. Но рисовать он не умел. Он пытался сочинять им стихи, но слова плохо рифмовались. Поэтому он лишь молча любовался.

С самого детства он был в своей семье белой вороной. Никто из его родных не видел голубизну неба, не любовался отблесками солнца на Озере и уж тем более не вдыхал аромат цветов. Они только и делали, что копошились в гнезде, свернувшись в клубок, время от времени выползая на охоту, чтоб набить свое брюхо и поспать, забившись под куст малины рядом с баней.

Их гнездо находилось в самом центре Таинственного Болота, что растянулось от бани до Заросшего Пруда. Его дом был ему не мил, всю жизнь он мечтал как можно быстрее повзрослеть и покинуть его. Ещё малышом он любил уплывать на Пруд и смотреть, как в него медленно опускается красный диск Солнца. Он любовался закатом, его пленяли всевозможные переливы красок неба в этот краткий миг. Когда Солнце закрывало свой огненный глаз и устало засыпало после долгого тяжелого дня, Уж еще какое-то время сидел на берегу в тишине, слушая, как квакают лягушки в болоте и как запевают свои колыбельные песни птицы на ветках. А потом приходила за ним встревоженная мама и, отвешивая подзатыльники, вела его в гнездо ложиться спать.

– Ты что?! – зло кричала она. – Ежам хочешь попасться? Нельзя по вечерам шастать одному неизвестно где!

– Я лишь провожал солнце, – оправдывался её сын.

– У всех дети как дети! – продолжала ругаться мама Ужиха. – А у меня!..

Странный Уж только вздыхал и полз послушно за ней.

Он нехотя заползал в дом и всегда ложился отдельно от других, не смешиваясь с ними в кучу.

Наутро, стоило только Солнцу протереть глазки и сладко потянуться, Уж выползал из Таинственного Болота и нежился под его теплыми лучами, согреваясь после сырого дома.

– Ах, какой же ты странный, Уж! – смеялось Солнце.

– Я не странный, – возражал он ему. – Я просто люблю жизнь такой, какая она есть.

– Спасибо… – смущенно шептало Солнце. – Я ведь дарю тепло, а тепло – это жизнь…

– Я знаю. – кивал Уж. – Я хоть и хладнокровен, но знаю это.

И он бежал дальше по своим делам. Он уже изучил весь огород, всю пасеку, облазил все углы омшаника, обследовал баню и сарай. Уж долго слонялся, не зная, чем себя ещё занять, и вдруг понял, что стал достаточно смелым, чтобы обследовать Дом. Хотя и до сих пор в нем жил маленький страх, ведь в Доме водились люди, и они были такими огромными и шумными, что он очень их боялся. Пару раз они сталкивались лоб в лоб у сарая. Сердце его в этот миг то ли замирало, то ли бешено колотилось, а страх сковывал всё тело. И он быстро, как только могут змеи, уползал.

Но сегодня он почувствовал, что сможет. Какое-то время он наблюдал за Домом, притаившись под кустом малины. Было тихо, и никто не шумел. Хотя обычно здесь кипела жизнь, и кто-нибудь из людей работал то в огороде, то что-то чинил в сарае, латал в бане или просто так бегал туда-сюда.

Наконец Уж решился. Он осторожно выполз из своего укрытия и пополз вокруг Дома. Сначала он не обнаружил ничего интересного. Кругом росли вишни, сидел на цепи дворовый пёс, который даже не залаял на него – так он тихо полз. Во дворе вперемешку с вишнями росли яблони, всюду была высокая густая трава.

И вдруг он увидел палисадник, в котором росли удивительные растения.

Ещё ни разу Уж не встречал таких божественных созданий. От их красоты он обомлел так, что само время для него замерло и не двигалось, пока он любовался ими. Пожалуй, и закат Солнца они могли затмить своей совершенностью, своей красотой.

– Что вы за цветы? – наконец смог спросить их Уж. Голос его внезапно охрип и сорвался. Он нервно сглотнул слюну.

– Мы – садовые цветы. – кокетливо заулыбались небесные создания.

– Вы так красивы… – прошептал Уж, не в силах отвести глаз.

– Мы знаем! – хором воскликнули цветы. – Мы созданы, чтобы дарить радость и одним своим видом можем поднять настроение.

– Да… – шептал Уж. – Это правда.

С того самого дня он перестал бояться людей и каждый день приползал к цветам. Когда в один из вечеров мама нашла его во дворе Дома, ему так досталось на орехи, что бока его долго болели.

– Нельзя! – говорила мама. – Нельзя ходить во двор! Сиди в болоте, что тебе людское жилье!

– Не могу! – выл Уж. – Во дворе растут красивые цветы! Я любуюсь ими, мама!

Всё его семейство – мама Ужиха и многочисленные братья и сестры – смеялись над ним.

– Вот ведь дурень уродился! – ворчала мама. – И в кого он такой? Правду говорят – в семье не без урода.

Уж вздыхал, приводил её к цветам и спрашивал:

– Неужели ты не видишь красоту? Посмотри на эти колокольчики, послушай, как они мелодично звенят. Посмотри на них внимательно, мама, и ты увидишь, какое красивое сочетание цветов – белый, сиреневый и фиолетовый на зеленом фоне! Ты видишь градиент, мама?!

– Нет! – сварливо отвечала мать. – Я вижу только дурня, деревенского сумасшедшего.

Вся его семья всерьез озаботилась его душевным здоровьем, и потому было принято решение не выпускать его из дома, чтобы он не ходил провожать Солнце и любоваться цветами. Странный Уж молча смирился со своей участью, жизнь стала ему не мила, и он целыми днями лежал, отвернувшись к стенке и думал о чем-то своем.

Так продолжалось несколько дней. Но сердце его ныло, всей душой Уж рвался на волю, к голубому небу, яркому солнцу и красивым цветам.

И однажды утром он понял, что жизнь одна, что не будет больше возможности прожить ее еще раз. Эти мысли придали ему сил и уверенности в себе, чтобы начать жить. Уверенно он пополз к выходу. Братья и сестры пытались держать его, но он выскользнул из их цепких объятий.

Перед уходом Уж печально обернулся на своё гнездо и уполз во двор Дома, к палисаднику, где росли его любимые цветы.

Изогнувшись в вопросительный знак, он приподнялся над землею и, закрыв глаза, вдохнул аромат цветов. Так он простоял какое-то время, пока из состояния неги его не вырвал крик ужаса. Открыв глаза, он увидел, что у калитки стоят люди – мама и дочка. Женщина держала на руках девочку. Было видно, что она испугана, в отличие от девочки, в глазах которой горело любопытство. Уж вздохнул. Посмотрев ещё раз на цветы, он тихо пополз в кусты. До того, как окончательно скрыться из виду, он услышал разговор:

– Ты зачем так кричишь, мам? – весело спросила девочка.

– Разве ты не видела змею? – испуганно ответила мама.

– Видела. – кивнул ребенок.

– Она меня напугала. Я боюсь змей. А ты разве не испугалась? – удивилась мама.

– Нет. Мама, ты что ничего не поняла?! – воскликнула девочка.

– А что я должна была понять? – непонимающе спросила женщина.

– Змея любовалась цветами, мам.

◊◊◊◊◊

Через дорогу от Дома на берегу Озера рос Седой Тополь. Он уже и сам не помнил, сколько ему лет. Наверное, больше ста. С недавних пор он стал кряхтеть и сохнуть. Его ветви сковал артрит, отчего он постоянно болел, а в коре поселились жучки, из-за чего к нему часто прилетал из леса Дятел.

– Болит? – деловито осведомлялся он всякий раз.

– Болит… – кряхтел Тополь.

И Дятел принимался лечить больного. Звонкая дробь его разлеталась над всей деревней. А Тополь слушал её и вспоминал свою долгую жизнь.

Седой Тополь

Он родился в самом начале прошлого века. С ним вместе родились пять его братьев, посаженных в самых разных местах деревни. Один из них находился всего в 20 метрах от него у Озера. Один – на пасеке сзади Дома на берегу Заросшего Пруда. Ещё двое росли по дороге к школе, и самый младший – на задворках деревни. Многое братья повидали на своём долгом веку, но никогда не переставали удивляться людям.

У животных и насекомых было всё по-другому – они жили по законам природы и по законам самой жизни. Но люди… Нет, они придумали какой-то свой отдельный мир, в котором были свои странные правила. Иногда очень жестокие.

Когда братья были совсем юными, деревня голодала. Людей кормила земля – они сеяли рожь, гречиху, просо и картошку. Но урожай распределялся странным образом. Большую его часть всегда получали самые богатые, которые владели землей. Их было очень мало, а бедняков, которые на них работали, было очень много. Они имели настолько малые клочки земли, что на ней и особо не посадишь ничего. Поэтому нужда заставляла их работать на богачей с утра до ночи, отчего ухаживать за своей землей у них часто не получалось. За работу им платили гроши, на которые невозможно было прожить, урожай их зачастую погибал, отчего они вновь шли в батраки, погибая в нищете сами или хороня своих матерей, отцов и детей, умиравших от голода.

Тополь смотрел на мужиков, тощих от недоедания и чумазых от работы, смотрел на матерей, воющих на почившими детьми, кусающих себе губы до крови и не знающих, как унять боль, не понимающих, за что с ними так судьба, смотрел и удивлялся. Почему нельзя всю землю поделить поровну, раздать скот в долг, чтоб у каждого была корова, которая даст приплод? Почему они так живут?

И вот однажды люди словно услышали его мысли. Они пришли к богатым и выгнали их из крепких домов, отобрали у них земли и поделили всё имущество между собой. И тогда те, кто еще вчера был богат, остался с детьми на улице. И дети плакали и хотели домой, они мерзли на улице поздней осенью и бегали босиком вплоть до самых морозов. Многие из них умирали, и тогда их матери точно так же, как до этого матери бедняков, выли над телами своих детей.

И Тополь смотрел на людей, и вновь удивлялся. Что за законы такие у них? Почему делая для кого-то добро, обязательно кому-то причинят зло? Почему они так? Что движет людьми? Почему богач сам не мог разделить свою землю между бедняками? Почему бедняки так рады горю богача? Почему?

Но на его вопросы не было ни одного ответа в целом свете.

Больше всего Тополя и его братьев удивляло то, как быстро люди привыкли к новым условиям. Они выжили, они смогли. Но насколько стойкие они были к любым превратностям судьбы, Тополь понял немного позже.

Прошло больше двух десятков лет, и он уже превратился из подростка в молодое дерево, сильное и крепкое. Стояло лето, его любимое время года, когда он больше всего чувствовал в себе силу, когда он мог быстрее расти и когда было веселее просто жить.

В деревне всё было спокойно, крестьянская жизнь текла своим чередом.

Но однажды вдруг забегали женщины. Забеспокоились. Торопливым шагом пошли куда-то по своим делам, не скрывая слез. Кто-то утирал их украдкой, но в основном плакали навзрыд. Через какое-то время он понял: они плакали из-за сыновей и мужей. Каждое утро люди выходили семьями на улицу и провожали кого-нибудь из домочадцев: или сына, или мужа. Куда они уходили, Тополь не понимал. Он видел, как их увозили машины, а женщины еще долго бежали вслед за ними, пока их не покидали силы. Устав, они падали на землю и рыдали долго и протяжно. Потом вставали и тихо, сгорбившись, шли в свой дом. Он всматривался в их лица и удивлялся, как за такой короткий промежуток времени можно было так постареть. У молодых еще женщин появлялись морщины на переносице и сильные заломы у рта. Они больше не улыбались.

Он бы, наверное, так ничего и не понял, что такого произошло, если б не чужачка-ворона, которую неизвестно как занесло в их деревню. Летним погожим днем она уселась на его ветвях и стала громко каркать.

– Ты что расшумелась? – спросил он её.

– Беду кликаю. – невозмутимо отозвалась Ворона.

– Какую? – встревожился Тополь.

– Ты что совсем ничего не знаешь? – удивилась его собеседница и тут же пояснила. – Война идёт.

– Война? – переспросил он, не понимая. – Что такое “война”?

– Хм. – задумалась Ворона. – Как бы тебе объяснить… Это когда одни люди сражаются с другими, чтобы завладеть их территорией.

– А зачем им чужая территория?

– Ну ты и странный! – воскликнула Ворона. – Чтобы жить на этой территории и воспитывать своих детей.

– Поэтому им надо выгнать людей, которые владеют этой территорией? – всё никак не мог понять Тополь.

– Не только выгнать, ещё и убить, – продолжала терпеливо разъяснять Ворона. – Некоторые люди, знаешь ли, считают, что они лучше других, поэтому им нужно отдать те земли, которые они хотят. Отдавать им, конечно же, никто не собирается, поэтому с ними воюют.

– А разве есть люди другие? Которые лучше, чем, например, те, кто живет в моей деревне?

– Ну милый мой, ты абсолютно глуп! – Ворона стала терять терпение. – Конечно же, нет. Люди все одинаковы.

Они помолчали с какое-то время, каждый думая о своем.

– Я понял, – наконец сказал Тополь и как-то сник. – Это всё их странные законы жизни.

– Да, – кивнула Ворона. – Именно.

И она улетела.

Война шла пять лет. Половина, если не больше, из ушедших не вернулась. Кто из мужчин умирал, он узнавал сразу же, как в деревне появлялся почтальон. Женщины его и ждали, и боялись одновременно. Трясущимися руками они тут же открывали письма и, замирая, вчитывались в долгожданные строки. По их реакции плохие вести было легко опознать. Если это была похоронка, то горе сразу же наваливалось на женские плечи грузом и тянуло их к земле, выдавливая из них дикие крики и горькие слезы. Они будто скрючивались или скукоживались, и никакая сила не могла их заставить разогнуться.

Но однажды пришел май-весельчак. В руках у него была гармонь, он играл залихватски и пел звонким голосом, рассказывая всем об окончании войны. Хоть она и не дошла до этих мест, но Тополь знал, что где-то очень далеко некоторые деревни были ею стерты с лица земли, некоторых она только покалечила. Может, её страшные щупальца и не дотянулись до всех сел и деревень, но уж каждого-то человека война так или иначе задела.

А жизнь продолжалась. И деревня выстояла после огромных потерь и с лихвой восполняла их рождением новых жизней. Детей было много, и Тополь радовался этому – детские души были чистыми и звонкими.

С тех пор утекло много воды. И теперь он стал совсем седой, как и его ровесник, живший в доме напротив, 99-летний старец, видевший ту страшную войну и получивший в дар от нее множество осколков в правую ногу, которые так и остались в нем навсегда. Он часто сидел на лавочке перед домом и рассказывал внукам, как на них внезапно напали в далекой крепости под названием Брест, и как он чудом остался в живых, как на железнодорожных путях он попал под бомбардировку и ему пришлось прятаться под вагоном, как недалеко от него взорвалась бомба и её осколки вгрызлись в его ногу так, что врачи госпиталя, в котором он лежал после, не смогли их вытащить, и они навсегда застряли в его теле, каждую минуту напоминая о страшной войне. Рассказывал и плакал. И Тополю казалось, что он тоже плачет вместе с ним, переживая все ужасы войны.

У старика было 6 детей и 13 внуков. И все они были похожи на него. 6 детей после войны – средний показатель. Многие рожали больше.

А сейчас детей рождается меньше и меньше. Он не хотел себе признаваться в этом, однако ж деревня начинала вымирать. Мало, кто из молодых оставался, строил дома, рожал детей. Почти все уезжали…

И Тополь их понимал: работать было негде. Стояла одна лишь школа с детским садом, да еще держался сельсовет. Никакого производства не было, колхозы давно канули в Лету. Где же работать молодым и звонким?!

И дети уезжали, строили свои жизни где-то там, далеко. А родители оставались и вздыхали, и скрипели состарившимися суставами совсем как старый Тополь. И каждый день ждали своих кровиночек, и считали дни до их приезда, чтобы приготовить вкусный ужин, затопить баню и встретить их у дверей с улыбкой.

◊◊◊◊◊

В конце огорода, за полем с картошкой, стояла пасека. Одиннадцать ульев, одиннадцать пчелиных семей. На зиму хозяева убирали их в омшаник, где они, в тишине и тепле, пережидали зиму. В начале марта Хозяин по обычаю заходил к пчелам и проверял, проснулись ли они. Если улей жужжит – хорошо. Значит, проснулись и готовятся к новому сезону. Если в улье было тихо, то это означало, что что-то случилось. И тогда хозяева встревоженно заглядывали внутрь, пытаясь понять, что же произошло. Иногда у них получалось устранить причину, но зачастую молчащий улей означал лишь одно.

Когда наконец, робея перед мартом, приходил смущенный апрель и снега становилось всё меньше, а дни становились всё теплее, ульи выносились из омшаника. Пчёлы ждали этот момент. Почуяв свободу, они стремглав вылетали из своего жилища и долго носились вокруг, исполняя танец весны и разминая свои застоявшиеся крылья.

Дом наблюдал за их танцем каждую весну. Он любил пчел, ему нравилось, когда они прилетали к цветущим деревьям и цветам, что росли под его окнами. Его восхищало их трудолюбие, их неустанное служение своему маленькому делу. Да и как было не любить ему пчел, если его Хозяин любил их? Сколько Дом себя помнил, столько хозяева и держали пчел. А это, пожалуй, всю его жизнь. Ему иногда казалось, что Хозяин сам как рабочая пчела, которой была неведома усталость. Всю жизнь он работал. С утра до вечера на работе, а после в огороде, по хозяйству. Он всегда что-то делал: пилил, строил, забивал, прижигал, косил, носил. Лучшим отдыхом для него была смена деятельности. Он рано просыпался и поздно ложился, и сна ему было нужно совсем немного.

Хозяйка же Дому всегда напоминала матку, королеву роя. Он любил её больше всех. Она растила своих деточек, кормила, одевала, дула на ранки, обнимала, целовала. Точно так же она ухаживала за Домом. Как за дитем. Мыла его, убирала, вытирала. Создавала уют. Дому иногда казалось, что он её четвертый ребенок.

Мам(-т)ка

Она потянулась и зевнула. Опять ночью плохо спала – пришлось таскать на руках двоих своих младших пчелят. Что-то беспокоило их, отчего они просыпались с громким плачем, таким безутешным и горьким, что ее материнское сердце сжималось от сострадания. Но с утра оба были бодры и довольно-таки веселы.

Ей оставалось продержаться еще полчасика, чтобы лечь с ними на дневной сон и хоть немного выспаться.

Она потерла глаз. Всё ещё болело веко – с утра, когда она кормила старших, один из них так брыкался и раскидывал пергу, что нечаянно угодил ей лапкой прямо в глаз, отчего он немного припух и покраснел. Она молча уставилась на сыночка. Ей захотелось на него прикрикнуть, сказать, что маме больно и дать ему шлепок. Ноздри её раздулись и рот открылся сам собой, как вдруг она увидела его выражение лица. Он смотрел на нее своими чистыми глазками так доверчиво и ласково, что злость ее мгновенно отпустила. У нее вышло только скомканное: “Ай-яй-яй!”. Конечно, он не специально ударил ее, характер такой: неуправляемый весельчак и дамский угодник, постоянно заигрывающий с рабочими пчелами, когда те прилетали с нектаром в улей. “Хороший из него трутень получится, – машинально подумала она. – Любит женщин”.

Иногда ей казалось, что она не выдержит. С утра до ночи у нее было одно дело – забота о детях. А так хотелось заняться чем-то еще. Хорошо, что был хотя бы телефон. Она любила посидеть в нем, почитать новости, полистать соцсети. Но всегда находился кто-нибудь из подросших детей, кто подходил и говорил ей:

– Ты опять в телефоне сидишь?!

Или:

– Мама! Хватит сидеть в телефоне!

Её обуревали противоречивые эмоции. То ей казалось, что они правы, и она действительно много времени проводит в телефоне. То потом эти мысли сменялись другими: да она каждую секунду с ними. Вся её жизнь – это их жизнь. Ну что такого, если она одним глазком глянет в Интернет? Никто их не бросает, никто не уходит. Мама рядом.

– Рядом, но как бы и нет! – вновь звучало в голове и терзало её, и мучало.

Ей всё время хотелось каждого из них сфотографировать и выложить в насекограм. А что, все выкладывают! Чем она хуже? Тем более они так быстро росли! Один миг – и уже не личинки, а пчелята. Пока они были маленькие, она брала их на руки и нюхала, целовала, вдыхала их запах младенцев. И они спокойно давали себя фотографировать. Но как только детки становились самостоятельными, сразу же заявляли:

– Не фоткай меня!

Некоторые злились и топали ножками, и грозили ей:

– Убери телефон!

Самые взрослые ещё и запрещали ей выставлять их в соцсетях:

– Опять ты меня снимаешь! – закатывали они глаза и демонстративно обижались. – Если не удалишь, я с тобой не разговариваю! – и, надувшись, уходили.

И она делала вид, что послушно удаляет. И опять где-то внутри возникала смесь из неловкости, стыда и вины. Ей очень хотелось быть хорошей матерью, а еще больше – демонстрировать это миру. Пусть все увидят, какие хорошенькие у нее детки! И какая она замечательная мать! Ей нравилось, когда под её фотографией, где она нежно обнимала деток, писали комментарии: “какая милая семья!”, “какая мама красавица”, “какие детки-конфетки!”, “милота”, “ми-ми-ми”, “супер-семейка”. И пусть за кадром осталась бессонная ночь, разлохмаченной кистью нарисовавшая ей жуткие круги под глазами. Это всё легко замазать! Если не поможет косметика, помогут специальные программы! Замазал фото – и ты “мама-агонь”. Плохое своё настроение она тоже оставляла за кадром. В массы такое нельзя! Улыбаемся, только улыбаемся. Подзатыльники можно раздать позже, а потом и поплакать от бессилья и непослушания детей. В кадре же обязательно улыбочку Ангела. Перед тем, как сделать фото, она предварительно расчищала от игрушек и прочего мусора место, и только потом фотографировала. Попавшие в кадр машинки, разбросанную одежду, ложки и вилки она старательно обрезала до публикации так, чтобы казалось, что дома идеальная чистота.

Кто-то скажет – вранье! Ну почему же?! Просто небольшое лукавство. Нельзя негатив тащить в виртуальный социум: не будет лайков. Самого святого! Иначе ради чего всё это? Улыбочки эти, кадры постановочные… и даже фильтры ведь не спасут! Нет, только позитив. Да и счастливое материнство – это же нынче тренд. Да, да. Именно так. Мамочки соревнуются друг с другом, кто кого милее, интереснее, ловчее, и каждая пишет:

– Ах, мне кажется, что никто не любит своих детей, как я.

А потом так кокетливо чуть ниже абзацем:

– Нет, ну бред, конечно же…

Вообще, чем больше детей, тем лучше для соцсетей. Это неоспоримый факт. Современная такая социальная аксиома, не требующая доказательств, – хватит и получаса в насикограме, чтобы убедиться воочию.

Ей нравилось так жить. Дети рядом. И в то же время социализация присутствует. И пусть всё общение лишь виртуальное, но это же общение! Иногда ведь хочется отвлечься, разгрузить голову, посмотреть, как живут другие пчелосемьи. Да и себя в тонусе держать приходится – нынче все маточки такие красивые, без бигудей этих, накрашенные, при параде. Некоторые даже с красной помадой. Вот и она себе припасла такую. Исключительно для фото, конечно, но хотя бы так.

Раздражали ее только рабочие пчелы, неустанно прилетающие с нектаром в улей. Они смотрели на неё иногда презрительно, если вдруг заставали её за тем, как она сидит, уткнувшись в телефон, или, если она просила их сфотографировать её с малышами. Ей казалось, что она физически ощущает их неприязнь.

Однажды она невольно подслушала разговор двух старых пчел:

– Всё сидит да сидит с этим аппаратом. Делать ей будто нечего. Что за мать такая?

– И не говори, – поддакивала ей товарка. – Прошлая матка совсем не такая была. И детки у нее чистенькие, и всегда сыты, и спят вовремя, и играла она с ними постоянно. А эта… не знаю уж, что за молодежь такая.

– У нее работы целый вагон и маленькая тележка. Лучше б детей накормила и дома прибралась, а то постоянно бардак такой.

– Я тоже заметила… Да и дети будто исхудавшие.

Подслушанный разговор отозвался в желудке каким-то неприятным чувством, крылья её обмякли, руки-ноги стали ватными, а на глаза внезапно навернулись слезы. Но она тут же взяла себя в руки. Это они завидуют ей. У них ведь нет стольких подписчиков, да и когда им вести соцсети, если они день-деньской заняты? Только и делают, что летают туда и обратно! Какая скучная жизнь! Пусть у нее виртуальный мир, но зато насколько он разнообразен и интересен! Ее фотографии лайкают сотни подписчиков, ее стиль написания копируют все, кому не лень!

Она с тоской посмотрела в сторону выхода, откуда поддувал слабый ветерок, и на минуту вспомнила тот настоящий мир, который посетила лишь однажды, чтобы встретиться с трутнем и наколдовать рождение новых жизней. Внезапно в её груди колыхнулось какое-то странное чувство, вспомнились яркое солнце и голубое небо, ласковый ветер и сводящий с ума аромат цветов… Но звонкое оповещение на телефоне сразу же его развеяло.

◊◊◊◊◊

Каждый май хозяева трудились в огороде, что находился за баней. Сначала было необходимо собрать весь мусор, оставшийся с прошлого года, и сжечь. После хозяин заводил мотоблок и вспахивал землю, а хозяйка за ним делила землю на грядки и засеивала её разными семенами.

Это были необыкновенные дни! Воздух становился настолько насыщенным, что кружилась голова, и даже медленно растекающийся по огороду дым не портил его, а, наоборот, даже как-то подчеркивал эту кристальность и чистоту. У пасеки, заняв лучшие места на тополе и липах, давали свои бесконечные концерты соловьи. С ними соревновалась семья скворцов, что каждую весну прилетала под крышу дома в свое родовое гнездо. В такт весенним птичьим трелям тихо гудели пчелы, собирая нектар с черемухи, которая самая первая распускала свои ароматные цветки.

Дом так любил эти моменты – ему казалось, что вот это и есть жизнь, самая настоящая и самая прекрасная, какая только может быть.

После огорода приходила очередь его палисадника. Хозяйка приводила в порядок землю, подправляла свои цветочки, подкармливала их, поливала. Дом знал, что ей нравится этим заниматься.

Своенравная Роза

Жила-была Роза. Она была жутко своенравна и упряма. Её детство прошло в маленьком горшочке, откуда позже она была пересажена в палисадник. К тому моменту у нее были красные маленькие цветочки, однако же после того, как она прижилась на новом месте, ее бутоны вдруг налились желтым цветом. Как это случилось, никто не понимал, однако ж это есть факт.

– Они желтые потому, что Солнце ко мне неравнодушно! – думала Роза про себя.

Ей казалось, что из всех цветов в палисаднике именно её сильнее любило Солнце, ведь его лучи были так горячи и так пылки с нею, именно её сильнее обдувает молодой и озорной Ветер, пытаясь остудить её разгоряченное тело, именно её больше любят бабочки, потому что она ароматнее пахнет, чем другие, именно к ней приползает и любуется только ею Странный Уж.

Неудивительно, что Роза не имела подруг. Она полагала, что ничего странного в этом нет, что это вполне объяснимо – никому не хочется быть в тени такой царственной особы. Она прощала этим глупышкам, росшим около нее, всяким петуньям и ноготкам, их черную зависть и совсем даже не злилась на них. Она никогда не обмолвилась даже словом ни с одной из них и не слушала их глупые разговоры. Они будто тоже её не замечали и никогда даже не пытались к ней обратиться.

С самого утра, стоило только Солнцу разлепить свои сонные веки, Роза купалась в его пылких лучах, подставляя под них свои нежные бутоны. А по вечерам, когда сердобольная Хозяйка приходила с лейкой, она с жадностью утоляла свою жажду, однако бутоны, набухшие уже давно, никак не раскрывались. Она уже придумала имена каждому из них, и частенько разговаривала с ними, гладила их своими листьями и просила поторопиться, ведь она их так долго ждет!

Сначала Роза утешала себя, что еще рано, но время шло, и вот уже Солнце не так обжигало, и Ветер подул не такой теплый, и с яблонь, что стояли напротив палисадника, слетели первые желтые листочки, а их плоды налились красным цветом и начали падать на землю, откуда их собирали хозяйские внуки и съедали тут же, мгновенно, предварительно протерев их своей же собственной слюной об подол своих замызганных футболок. Но потом она поняла, что период ожидания действительно затянулся, а через несколько дней после этого маленькие бутончики осыпались с нее, так и не успев раскрыться. День был пасмурным, а Ветер, подхватывающий пожухшие лепестки и разбрасывающий их по всему двору, был непривычно холодным.

Она не плакала, нет. Лишь, поникшая, молча смотрела, как кружатся нераскрытые ее детки в последнем своем танце.

– Им не хватило воды. – внезапно заговорила с ней мудрая Петунья, с сочувствием наблюдавшая за Розой. – Нынче лето чересчур жаркое вышло. Сожалею, – она протянула свой маленький листочек к Розе и погладила ее. Простое сочувствие той, кого Роза так презирала еще вчера, вызвали в ее душе целую бурю эмоций, и она неожиданно для самой себя разрыдалась.

– Плачь. – шептала ей Петунья. – Плачь, милая. Станет легче. Кричи, если хочется.

И Роза кричала, выла, и ей становилось всё легче и легче.

А через несколько дней Лето резко закончилось. На смену ей вбежала резко, впопыхах, Осень. Она привела с собой целый полк тяжелых, наполненных до краев, туч, которые заполонили все небо и то и дело сталкивались друг с другом, метая молнии и проливаясь холодными ливнями на землю. Казалось, что у них нет ни конца, ни края – так долго они шли.

Но Розе нравилось. Она с удовольствием пила воду и смеялась под дождём, и кричала сквозь запоздалую грозу соседке Петунье:

– У меня скоро будут ещё бутоны!

А Петунья качала головой:

– Осень пришла, какие ж бутоны тут…

Роза лишь молчала и счастливо улыбалась: только сегодня утром она почувствовала, что их будет трое. Её не пугал близящийся холод. Она делала вид, что не замечает, как внезапно окрепший Ветер резко овевает её и шепчет:

– Зима близко!

Роза задирала нос и говорила:

– Я успею!

И действительно, в середине октября, когда деревья стояли полуобнаженные, стыдливо прикрываясь голыми ветками, у Розы набухли новые бутоны. Они были прекрасны, и изморозь, дыхнувшая тем утром на каждый листик и сковавшая всю землю, была им нипочем.

– Ну и зачем это тебе?! – хохотала неслышно над Розой уязвленная Осень.

Роза гордо молчала. И только маленькая девочка, внучка Хозяйки, проходившая в этот миг мимо неё, внезапно остановилась и с изумлением вскрикнула:

– Мама! А наша роза скоро расцветет!

◊◊◊◊◊

Вот-вот взойдет Солнце над деревней Байгильдино. Его лучи скользнут по макушке Дома и прошепчут ему: “С добрым утром!”. Дом улыбнется им, потягиваясь и зевая. Он поспешно поскрипит половицами, чтобы хозяева не проспали на работу. И тут же зажурчит вода в ванной, зашипит чайник на кухне, откроет свои сонные глаза телевизор и заговорит бесцветным голосом диктора:

– Всего две недели осталось до завершения текущего учебного года. Ученики и учителя вовсю готовятся к летнему сезону. Не отстают и родители, головной болью которых является проблема организации детского отдыха в летний период. У многих из них отпуск длится лишь 2 недели, и куда пристроить детей после него – большой вопрос. Наш корреспондент побывал в одной из столичных школ, где переговорил с родителями учащихся о возможных вариантах детского отдыха.

Хозяйка, перетирая кофе в ручной кофемолке, лишь хмыкнет и пожмет плечами:

– Вот проблемы у людей!

А Дом улыбнется: “Скоро! Осталось совсем чуть-чуть”.

Оглавление

Миссис Улитка

Старый Ондатр

Бабочка

Стрекоза

Странный Уж

Седой Тополь

Мам(-т)ка

Своенравная Роза