Кубик 6 [Михаил Гаёхо] (fb2) читать онлайн

Annotation

«Третий входил в темноту, словно в воду, и как будто хотел, чтоб его унесло ее темным течением. Но когда вода поднялась выше горла, задержал шаг. Почему-то ему вспомнилось крушение корабля — давно, в неведомо каком прошлом. Он плыл по волнам, держась за обломок мачты. Уже готов был проститься с жизнью, когда его выбросило на берег острова — как водится, необитаемого. Кажется, шли годы. Он напрягал память, но не мог ничего вспомнить. Помнилось, ходил, одетый в звериные шкуры. Погода, опять же помнилось, была просто подарок природы — никакой нужды защищаться от холода или ветра. Но носил эти тяжелые шкуры, не принимая подарков. Среди общего тумана одна была яркая картина, словно освещенная вспышкой молнии. Он, третий, шел по берегу, вероятно, в поисках каких-нибудь предметов, которые могло выбросить море. Одет был, естественно, в звериные шкуры, и над головой нес тяжелый самодельный зонтик из таких же шкур. В это самое мгновение он с изумлением и страхом увидел след босой человеческой ноги, отпечатавшийся на влажном песке. Третий не помнил, что предшествовало этому мгновению, и что последовало, но возникшее вдруг ощущение страха было почти реальным. Он даже не удивился, когда зажег свечу и увидел перед собой на песке след босой ноги — совсем человеческий, но с длинными, как у зверя, когтями».

Михаил Гаёхо

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

29

30

31

32

33

34

35

36

37

38

39

40

41

42

43

44

45

46

47

48

49

50

51

52

53

54

55

56

57

58

59

60

61

62

63

64

65

66

67

68

69

70

71

72

73

74

75

76

77

78

79

80

81

82

83

84

85

86

87

88

89

90

91

92

93

94

95

96

97

98

99

100

101

102

103

104

105

106

107

108

109

110

111

112

113

114

115

116

117

118

119

120

121

122

123

124

125

126

127

128

129

130

131

132

133

134

135

136

137

138

139

140

141

142

143

144

145

146

147

148

149

150

151

152

153

154

155

156

157

158

159

160

161

162

163

164

165

166

167

168

169

170

171

172

173

Михаил Гаёхо

Кубик 6

Сознание не воспринимает небытия.

1

Однажды Эф третий нашел в старых вещах некий предмет — камень в форме кубика. Наш человек сказал бы, не задумываясь, что это игральная кость, но для третьего это была непривычная игральная кость. Тем не менее, он поступил правильно — бросил кубик на лаковую поверхность стола и посмотрел. Выпало шесть очков, то есть верхней оказалась грань кубика с шестью точками — два ряда по три или три по два.

Третий еще раз бросил кубик с тем же результатом, потом еще и еще раз (всего около пятнадцати), потом спрятал кубик в пояс своего халата и не вынимал, пока в город не пришли люди длинной воли.

2

В город пришли люди длинной воли. Они шли по улице и по обычаю награждали встречных — кого пинками, кого ударами розог.

Остановились, как всегда, в павильоне из красного кирпича с синими деревянными колоннами и зеленой крышей, который назывался «Храм уединенного размышления».

Их было четверо: Аш первый, Бе седьмой, Лю второй и Лю четырнадцатый, — все суверенные индивиды, держатели долгой, несокрушимой воли. Они сидели в креслах, одетые в плащи и мантии, и спорили о том, чья воля длиннее.

— Хорошо бы посреди этой площади вырыть пруд, — сказал первый седьмому, глядя в окно.

— А через пруд хорошо будет перекинуть мост, — сказал седьмой второму.

— А под прудом прокопать подземный ход, — сказал второй четырнадцатому.

— А на мосту поставить ларьки, чтобы торговать пирогами, конфетами и мелочами, полезными в хозяйстве, — сказал четырнадцатый первому.

— А у подземного хода сделать стеклянный потолок, чтоб видно было оттуда, как в пруду плавают золотые рыбки, — сказал первый второму.

— Тогда это будет не подземный ход, а подводный! — воскликнул второй, поднимая вверх палец. И тут увидел Эф третьего, который вошел и стоял в дверях.

— Чего просит этот человек, пинка или розги? — спросил второй и показал на вошедшего своим поднятым пальцем.

Третий подошел к лаковому столу, достал из пояса камень под названием кость и бросил. Люди длинной воли поднялись из кресел и встали вокруг стола, чтобы лучше видеть. Выпало шесть. Третий повторил бросок. Опять выпало шесть. Третий бросал камень двенадцать раз, и каждый раз выпадало шесть.

Тогда собравшиеся вокруг стола люди длинной воли достали свои камни (такие же в точности кубики) и бросили на стол. Выпало четыре шестерки, с камнем третьего — пять.

— А мы-то думали, что бог умер, — сказал Лю четырнадцатый и засмеялся.

3

Люди длинной воли смеялись, стоя вокруг стола, и делали свой смех священным. Наш человек мог бы подумать, что это гомерический смех или сардонический, но может ли быть что-нибудь гомерическое или сардоническое в мире, где нет ни Гомера, ни Сардинии?

Когда они умолкли, Аш первый показал пальцем на Эф третьего и сказал:

— Как гонец, принесший добрую весть, он заслуживает награды.

— Хорошего пинка или хорошей розги, — сказал Бе седьмой.

— А может быть, этот гонец больше, чем просто гонец? — спросил Лю второй.

— Может быть, этот третий может стать нашим пятым? — сказал Лю четырнадцатый.

— Покажи нам твой камень, — обратился первый к Эф третьему.

Третий протянул ему кубик. Люди длинной воли внимательно рассмотрели его, передавая из рук в руки.

— Совсем как наш, — сказали второй и первый.

— В точности как наш, — повторил седьмой.

— Но способен ли этот человек быть, как мы, господином свободной воли? — спросил первый.

— Быть суверенным, как мы, индивидом, равным лишь самому себе? — продолжил второй.

— И преодолевшим, как мы, нравственность нравов? — сказал свое слово седьмой.

Они задумались и молчали какое-то время.

— Скажи сам, насколько длинна твоя воля? — наконец обратился четырнадцатый к третьему.

— Отсюда и до носка моего сапога, — сказал третий и, развернув от себя лицом человека, который подходил к столу c подносом, выдал ему пинка. Человек выронил поднос, упал и растянулся на полу в луже вина и осколках посуды.

Четырнадцатый захлопал в ладоши.

— Принесите нам пятое кресло! — воскликнул он и засмеялся. Другие господа свободной воли, стоявшие вокруг стола, засмеялись тоже. И Эф третий смеялся вместе со всеми как равный (равный лишь самому себе, разумеется).

4

Проведя в городе несколько дней, люди длинной воли отправились в путь и пришли в следующий город. Они поднялись из своих черных кресел, которые несли по четыре сильных носильщика каждое, и пошли по улице, как всегда раздавая в одну сторону пинки, в другую — розги.

Они кричали: «Жив бог!» и «Радуйтесь!», и люди в толпе радовались и плясали.

Но был человек, который не принял ни пинка, ни розги, а спросил: «Почему мы радуемся тому, что бог жив? Разве он когда-нибудь был при смерти?»

И когда господа свободной воли остановились на отдых в Храме уединенного размышления (павильоне из белого кирпича с красными деревянными колоннами и желтой крышей), Бе седьмой спросил:

— А действительно, должны ли мы говорить людям, что бог жив, если не сказали им раньше, что он умер?

— Пусть они не знали, что умер, зато забыли, что жив, поэтому мы правильно делаем, что напоминаем об этом, — сказал Лю второй.

— А если бы мы им сказали раньше то, чего не сказали, они бы забыли , что бог умер, раньше, чем узнали, что он жив, — сказал Аш первый.

— И мы снова поступили бы правильно, говоря им то, что мы говорили, хотя это стало бы уже новостью, а не напоминанием, — сказал второй.

— Но память их коротка, не говоря уже о воле, и когда мы уйдем, они забудут то, что узнали, — сказал седьмой.

— Значит, когда мы придем сюда в очередной раз, наше дело будет напомнить им об этом, — сказал второй.

— И напоминать каждый раз снова и снова, как, собственно, мы и делали до сих пор, — сказал первый.

— Но слова, как известно, ветшают, а короткая память не помеха привычке, — сказал Лю четырнадцатый, — поэтому настанет время, когда мы будем говорить «Жив бог!», а они не проникнутся этим и не возрадуются.

— И может быть, это время уже настало, — предположил седьмой.

— Однако они радуются, — сказал первый, прислушиваясь к шуму на улице, — и радуются сильно.

— Но по той ли причине они радуются? — усомнился седьмой. — Может быть, они радуются только потому, что мы им велели?

— Радость ищет повода, а не причины, — заметил четырнадцатый.

— Когда-нибудь мы скажем им «Бог умер», чтобы скорбели, — сказал седьмой, — но будут ли они плакать, узнав об этом?

— Каждый, кто жив, когда-нибудь становится мертв, — сказал четырнадцатый, — но быть живым и мертвым попеременно — это свойство бога.

— Попеременно, а если надо, то и одновременно, — сказал седьмой.

— Господа полной воли, — сказал Эф третий. — Я чувствую, что есть какая-то связь между камнем с шестью гранями, который лежит у меня в поясе, и делами жизни и смерти, о которых сейчас разговор. Можете считать, что я задал вопрос.

— Не может быть жизни без смерти и смерти без жизни, — сказал первый.

— Так дадим миру слово, сильное смыслом, — воскликнул второй. — Пусть оно придет, которое означит собой и то и другое сразу.

— Это «смизь» или «жерть» будет похоже на слово «чашка», которое обозначает чашку независимо от того, пустая она или полная, — сказал Аш первый и поднял чашку с вином, которую поставил перед ним человек с подносом (это был другой человек — не тот, которому Эф третий дал недавно пинка).

5

О том человеке с подносом Эф третий иногда думал. Нельзя сказать, что он думал что-то конкретное, но посреди текущих мыслей время от времени возникал этот человек с подносом, как бы обозначая свое присутствие. Он и в реальной жизни напоминал о себе тоже часто, попадаясь третьему у стола при исполнении обязанностей, или в коридоре, идя навстречу. Иногда третьему казалось, что после того пинка начального они с человеком стали знакомы каким-то особенным образом, хотя ни один ни другой не показывали этого при встрече взглядом или жестом.

Человек был небольшого роста, у него были маленькие кисти рук и маленькие ноги. Круглое лицо, на котором глаза, брови, нос, губы занимали правильные места и были соразмерных пропорций.

Третий не испытывал какого-то сожаления или чувства вины от своего поступка и не думал, что у человека с подносом был повод к обиде. В конце концов каждому естественно было играть ту роль, которая ему досталась. Правда, в тот момент у третьего еще не было роли. Своим поступком, для него, в общем-то, несвойственным, он только брал на себя эту роль, действуя целиком по наитию, еще за мгновение до совершения действия не зная, что скажет и что сделает. Так иногда случалось с ним в последнее время, и он радовался этим моментам активности и подъема. Но подводя итог, третий не мог бы сказать, действительно ли взял на себя эту роль или остался кем был. Собственно, он и не задумывался над этим. Гораздо больше для него значила возможность не тратя сил и мыслей спокойно путешествовать от города к городу в черном удобном кресле, закрыв глаза или любуясь пейзажем.

6

— Можете считать, что я задал вопрос, — сказал Эф третий.

Аш первый взял у стоящего рядом человека с подносом монету (тот самый это был человек с подносом или другой — не имеет значения) и подбросил ее над столом. Монета упала на лаковую поверхность стола и легла гербом кверху.

Аш первый еще раз подбросил монету. Монета упала на лаковую поверхность стола, покатилась между чашек и блюд и легла гербом кверху.

Аш первый снова подбросил монету. Монета упала, звеня и подпрыгивая, на лаковую поверхность стола, покатилась между чашек и блюд и легла кверху цифрой.

— Можно считать это ответом на вопрос, — сказал первый и продолжал: — Если бросать монету достаточно долго, то обе ее стороны выпадут примерно одинаковое количество раз. То же самое получим, если будем бросать обычную восьмигранную кость. Это закон случая. И наблюдая за подобными проявлениями, мы могли бы сделать поспешный вывод, что именно случай правит миром, если бы бог не показал нам свою власть над случаем через вот этот камень с шестью гранями.

Первый достал из пояса кубик и бросил его. Выпало шесть.

«Жив бог!» — воскликнули все — от первого до четырнадцатого.

— Бог показывает нам свое присутствие через эту грань с шестеркой, — сказал Лю четырнадцатый. — Мы видим, как она выпадает, и радуемся. Но однажды она перестала выпадать, вернее, стала выпадать столько, сколько ей положено по закону случая наравне с другими гранями. Это было страшно. Мы поняли, что бог умер. Я ответил на вопрос?

— Возможно, — сказал Эф третий.

— Мы не знали, сколько это продлится, — сказал Бе седьмой. — И мы все скорбели, пока не пришел ты, как гонец с доброй вестью.

— А если бы сейчас я сам или кто-нибудь еще сделал такой кубик, бог показывал бы нам через него свое присутствие? — спросил Эф третий.

— Кажется, воля у нашего пятого друга становится слишком длинной, — сказал первый.

— В давние времена было сделано двенадцать дюжин таких камней, и с тех пор число их не увеличивалось, — сказал четырнадцатый.

— И никому не пришла в голову мысль сделать еще? — удивился Эф третий.

— Бог оберегает людей от таких мыслей, — сказал седьмой.

— А что может быть плохого в том, чтобы любой человек всегда мог убедиться в присутствии Господа известным ему способом? — сказал третий.

— Зачем это любому человеку? — спросил седьмой.

— А если бы на гранях кубика были изображены другие символы (например, просто нарисованы цифры от одной до шести), что тогда? — спросил третий.

— Блин тебе в глотку! — рассердился седьмой. — Сказано ведь: «Не искушай Господа».

— Нам достаточно тех камней, которые у нас есть, чтобы думать о каких-то еще, — сказал четырнадцатый. — Мы бросаем их, видим присутствие бога и радуемся.

Он сделал знак стоящим у стены музыкантам, и те заиграли.

Господа свободной воли поднялись из кресел, взялись за руки и пошли в танце вокруг стола, стуча по полу пятками и высоко вскидывая ноги.

7

В мире, где игральная кость в виде кубика падает шестеркой кверху с силой закона природы, для игры должны использоваться другие кости.

Естественно, что место куба в этом случае занимает правильный восьмигранник — октаэдр.

Разметка граней при этом выполняется следующим образом:

Числа 2 и 5 не представлены в разметке, потому что соответствующее число точек невозможно разместить на треугольной грани без ущерба для симметрии. Для чисел 3 и 4, напротив, существует два способа расположения точек, как видно на рисунке.

Если в игре при совместном выбрасывании костей тройка или четверка выпадает на двух костях в разных вариантах, соответствующие очки взаимно уничтожаются. Это правило проистекает из стремления придать игровой смысл существованию двух вариантов расположения точек для одинаковых чисел.

8

Подойдя к очередному городу, люди длинной воли остановились у городских стен, достали свои камни и бросили. Они готовились хором воскликнуть «Жив бог!» — но закрыли рты, когда увидели, что на всех кубиках выпало по пять очков.

— Как нужно это понимать? — хором спросили Аш первый и Лю второй.

— Может быть, наш бог в этом месте уже не бог? — задумался Бе седьмой.

— А может быть, он таким образом решил посмеяться над нами? — предположил Эф третий.

— Много чести для нас, — сказал Лю четырнадцатый. — Это только человек смеется по мелкому поводу и от случая к случаю, сотрясая воздух звуками, лишенными смысла. А бог это делает всеохватно, мощно и беспрерывно.

Они бросили камни еще раз, и на всех выпало снова по пять очков.

— Я слышал, что в мире появляется иногда такое странное место, — сказал седьмой.

— Давайте, отойдем на сколько-нибудь обратно, — предложил Эф третий. — Бросим там камни, потом еще отойдем и бросим, и определим, где у этого места границы.

— Слишком длинная воля бывает иногда у нашего пятого, — сказал Лю второй и хотел было засмеяться, но вместо этого смог произнести только «Ха-ха-ха».

9

Через этот город они проходили, дождавшись ночи, тихо и скрытно. Не кричали «Жив бог!» и «Радуйтесь!». Не раздавали встречным пинков и тем более розог.

Для полной конспирации они поменяли имена. Аш стал называться Ша; второй и седьмой сложились и вычлись, после чего на их месте появились девятый и пятый, Лю четырнадцатый назвался Лю шестнадцатым, а Эф взял себе освободившийся номер и стал Фи четырнадцатым.

И они прошли через город благополучно, без происшествий.

А потом переименовались обратно — все кроме второго и седьмого, которые так и остались девятым и пятым.

10

В каждом городе есть Храм уединенного размышления. Все храмы сделаны по одному образцу: в северной части находится зал размышлений, в котором собираются вместе господа свободной воли, в южной — покои отдохновения.

Зал размышлений — это шестиугольная комната (иногда — круглая, но сохраняющая разделение стен на шесть равных сегментов). Три северные стены шестиугольника — с окнами, посередине южной стены — дверь. За дверью — два коридора: первый идет вдоль южной стены в обе стороны, в одном и другом конце его — двери на выход. Второй коридор идет прямо, то есть на юг, по сторонам его располагаются шесть небольших комнат кубической формы. Три комнаты окнами на запад, три — на восток. Каждому суверенному индивиду следует отдельная комната. Число суверенных индивидов, странствующих вместе, по обычаю не превосходит шести, поэтому комнат достаточно.

Люди подносов, носильщики (люди кресел) и прочие люди размещаются в отдельном строении, которое, как правило, не видно из окон зала размышлений. Впрочем, эти люди большей частью являются местными жителями и не нуждаются в месте для ночлега.

11

Лю четырнадцатый, когда мыслил, часто поднимался из кресла и ходил вокруг стола, повинуясь движению своей мысли. Иногда он размахивал при этом руками. И вот, в очередной такой раз он толкнул Эф третьего под локоть, когда тот подносил ко рту чашку с вином. Вино выплеснулось на пол. Третий успел сделать только пару глотков.

— Извиняться не будем, — сказал четырнадцатый, который, как господин свободной воли, стоял, разумеется, выше условностей этикета.

Прибежали люди с подносами: вытерли лужу, в чашку налили нового вина, вложили третьему в руку. Но пить ему уже не хотелось. Он оставил полную чашку на столе и ушел к себе в комнату.

12

В своей комнате Эф третий лежал на кровати и глядел в потолок, который был украшен шестью симметрично расположенными выпуклостями (два ряда по три) и таким образом повторял собой верхнюю грань игрального кубика. Аналогичным образом были оформлены стены — наружная изображала грань с пятью очками, поэтому окно, чтобы вписаться в рисунок, было сдвинуто в сторону. В углу комнаты, ближе к двери, горела масляная лампа и бросала тени.

То ли выпитое вино было дурное, то ли по другой причине, но захмелел третий как-то по-странному. То засыпал головой на подушке, то открывал глаза. Среди теней по углам мерещились рожи и хари. Мерещились, а может быть, снились. Какая-то тень скользнула вдоль стены, склонилась над скамьей в изголовье кровати, где лежала снятая верхняя одежда, и третий понял, что тень, в отличие от прочих, реальна. Он подождал, пока незнакомец наклонится ниже, и тогда, выбросив вперед правую руку, схватил его за рукав у плеча и дернул на себя, одновременно ударив ногой не глядя куда. Тот потерял равновесие, и Эф, ухватив его левой рукой за ворот, увлек на пол своей тяжестью и, перекатившись через край кровати, навалился сверху. Противник оказался легок, слаб и после недолгого сопротивления лежал как тело без жизни. На короткое время третьему показалось, что это женщина. Он подтащил тело к лампе и развернул лицом. Лицо оказалось знакомым. Это был человек подноса — тот самый, которому Эф в свое время выдал пинок, показав себя господином свободной воли.

— Ну что же, — сказал Эф третий, — ты видишь, что моя воля достает не только до носка сапога.

Он перевел дыхание. Хмель выветрился из головы, но голова болела.

— Ты что, взялся следить за мной? — спросил третий. — Я гляжу, ты все ходишь с нами из города в город, другие сменяются, а ты ходишь, так в чем дело?

Человек молчал.

— Скажи что-нибудь, — третий взял человека подноса за ворот и крепко встряхнул, — а я послушаю.

— Отпусти, — пробормотал человек подноса.

— Уже отпустил, — сказал третий. — Ну, я не слышу, — поторопил он.

— Прежде чем я начну говорить, хорошо бы договориться, — окрепшим голосом произнес человек подноса.

— Не такое у тебя положение, чтоб торговаться.

— Если договоримся, это будет залогом того, что я скажу правду.

— Правду ты скажешь или нет, я решу сам. А ты постарайся сказать ее так, чтобы я поверил.

— Предлагаю тебе сотрудничество, — сказал человек подноса, — союз интересов. Я тут хотел без спросу познакомиться с твоим кубиком, приношу извинения, но если договоримся, то у меня тоже есть что тебе предложить.

— Не знаю, — сказал третий, — какой может быть союз между господином свободной воли и человеком подноса.

— Да ведь и разговора между ними быть не может. Только ведь я такой же человек подноса, как ты господин воли, а ведь ты сам понимаешь, какой ты господин, третий в халате.

— Что ж, посмотрим. — Третий поднялся с пола, надел штаны и халат, сел на скамейку. Человек подноса тоже поднялся.

13

Эф третий и человек подноса сидели на кровати. Перед ними на низкой скамейке расставлены были предметы, которые человек принес с собой: небольшой пузырек с жидкостью, коробочка, зеркало и блюдце с плоским дном. Блюдце было оловянное и раскрашенное: край цветной (половина — синяя, половина — красная), а дно белое с тонкими линиями, исходящими из центра, и цифрами по кругу. Предметы нужны были для выполнения действий. Их освещала масляная лампа, которую перенесли с места, где она стояла, на скамейку.

Человек подноса повернул блюдце красной стороной на восток (то есть к окну), и поставил рядом лампу, а с противоположной стороны блюдца — зеркало, положив его отражательной стороной кверху. Пузырек и коробочку он установил с северной и южной стороны блюдца, в тех местах, где красный цвет его края переходил в синий.

— Немного воды и щепотка земли — первые две стихии, — объяснил человек. — Лампа — это, естественно, огонь. А зеркало — воздух. Зеркало, конечно, не воздух, но воздух и так есть, а зеркало используем, чтоб как-то обозначить место его присутствия. Дерево — это скамья, металл — само блюдце. Все шесть стихий в сборе. А теперь нужен твой камень.

Эф третий достал из пояса камень и держал в руке.

— Ты, кажется, еще не все сказал, что хотел?

— Да, — согласился человек подноса, — не все. Было сделано тринадцать дюжин камней.

— Я слышал только про двенадцать дюжин.

— Двенадцать дюжин кубиков, которые умеют только ложиться шестеркой кверху. И одна дюжина камней особенных, таких как твой… и мой. — Человек подноса достал свой камень и положил на блюдце. — Камни-помощники. Вот почему, например, у тебя из рук вышибли чашку вина, в которую я подмешал снотворное. То есть случай пришел на помощь, понимаешь?

— Пару глотков я все-таки сделал.

— Другие-то выпили, все четверо, и никакой случай им не встал поперек. Но их камни простые.

— Ну-ну, — только и сказал третий.

— Это не все, — продолжал человек подноса. — Среди дюжины особенных камней есть один совсем особенный. Главный камень, камень-ключ, или краеугольный камень. Он может больше.

— Слово мне знакомо: «краеугольный камень», — так это он и есть? И что же он может конкретно? Дать силу? Здоровье? Исполнение желаний?

— Всего я не могу знать, — сказал человек подноса. — Камень-помощник — он как бы управляет случаем, то есть вызывает к жизни события на благо хозяина — из тех, которые могут случайно произойти. Но говорят, что камень-помощник — это только посредник между человеком и краеугольным камнем. Поэтому есть интерес обратиться к этому камню впрямую.

— И, стало быть, ты надеялся найти у меня этот краеугольный кубик? — спросил третий.

— Нет, этот камень не имеет хозяина и не дается в руки. Он находится где-то в определенном месте, а простые особенные камни, такие как твой и мой, могут показать направление на это место. Но для этого нужно два камня.

Третий протянул человеку свой камень, который держал в руке.

Человек подноса взял камни в горсть, встряхнул и бросил на блюдо. Бросал несколько раз, пока не удовлетворился результатом.

— Кубики указывают направление своей диагональю, то есть линией, проведенной по грани из угла в угол, — сказал человек подноса. — Но не каждый раз, а только в какие-то моменты. Поэтому нужно смотреть, чтобы оба кубика легли одинаково.

Он записал цифры, указывающие направление, в маленькую книжечку. Сделал еще несколько бросков, чтобы проверить, не случайным ли было совпадение.

— Я тоже запишу эти цифры, — сказал третий и, взяв у человека грифель, записал на карточку.

— Теперь нужно будет все повторить, когда будем в следующем городе, — сказал человек подноса, — и на пересечении линий на карте увидим нужное место. А для уточнения еще раз повторить, подойдя ближе.

— Карта у тебя есть, человек? — спросил Эф третий. — Хотелось бы завтра посмотреть, как это будет выглядеть на карте.

— Карту посмотрим, а у человека есть имя, господин третий в халате.

— Так скажи его, познакомимся.

— Можешь звать меня просто Ю.

— И извини за тот пинок давешний, — сказал третий. — Нужно, видишь ли, было показать себя.

— Вот и видно, господин третий в халате, — улыбнулся человек Ю, — что ты, может быть, и господин, но не господин полной воли.

14

Эф третий положил карту городов, взятую у человека Ю, на стекло в квадрате оконной рамы. Сверху положил чистый лист бумаги, придавил левой рукой и, взяв в правую грифель, стал обводить контур, видимый на просвет. Проще было, конечно, использовать уже готовую карту, но взять ее было негде. А грифели и бумага имелись в каждом храме, ибо они могли потребоваться при размышлении.

Третий хотел было поручить сделать копию карты человеку Ю (естественным было желание иметь свой экземпляр), но человек отказался: «Договоримся сразу, третий в халате, что будем равными в нашем союзе. Я для тебя не человек подноса, ты для меня не господин воли, поэтому никаких поручений».

Закончив с контуром, третий перенес на бумагу имеющиеся на карте города, обозначив их маленькими кружочками.

Городов было три дюжины. Некоторые из них отсутствовали на обычной карте, некоторые были иначе пронумерованы. Человек Ю объяснил, что на его карте показаны только те города, где есть храм. Даже если кроме храма там будет только три или четыре дома, это все равно считается город. А большие города без храма, напротив, никак не показаны. Хорошо, что эти тридцать шесть храмовых городов довольно компактно располагались в западной части страны — и только эту, западную, часть третий обвел контуром на своей карте. Получилось не слишком изящно, но третий был удовлетворен своей работой. Все равно он собирался купить при первой возможности подходящую карту и на нее перенести необходимое. Третий положил переведенную карту на стол и нанес на нее линии, полученные при бросании кубиков. Линий было две, по числу диагоналей у квадратной грани. Естественно, что нужное направление могла указывать только одна из них, но человек Ю не мог сказать, какая.

Сейчас они находились в городе номер восемь. Единственным городом, через который проходила одна из проведенных линий, был город номер двенадцать. Может быть, именно в этом городе и находился краеугольный камень?

— Ну, — сказал на это человек Ю, — положим, наш город восемь тоже на этой линии. Потом, кто сказал, что камень должен находиться обязательно в городе? К тому же линия, проведенная при помощи кубика, наверняка проведена не слишком точно. И если эта линия проходит через двенадцатый город, то правильная линия, с которой она по причине своей неточности не совпадает, скорее всего не пройдет через него.

— Иными словами, — подвел итог Эф третий, — из того, что линия проходит через город, следует то, что город не лежит на линии.

— Да, — подтвердил человек Ю. — Ты правильно сказал, третий в халате.

15

Когда господа длинной воли вошли в город номер девять, встречные люди не приветствовали их, не кричали «Жив бог!», а показывали пальцами и смеялись. Никто не просил пинков и тем более розог.

Храм уединенного размышления в этом городе был построен из серого кирпича с белыми деревянными колоннами и черной крышей. В храме было пусто. Не стояли у стены музыканты. Не спешили люди с подносами, уставленными вином и закусками.

Примерно через полчаса пришел человек Ю, на его подносе был хлеб, сыр и бражка из кислого молока в кувшине.

Лю четырнадцатый решительным жестом руки отправил его обратно.

— Может быть, дать человеку денег и отправить его в город, чтобы купил нам еды и питья, — предложил Эф третий.

Все засмеялись.

— Забавная мысль, — сказал Аш первый.

— Непонятно, как такая вообще может прийти в голову господину свободной воли, — сказал Бе пятый, который переименовался так из седьмого и затем не стал уже переименовываться обратно.

— И главное непонятно, откуда она могла прийти, — сказал Лю девятый, переименовавшийся из второго.

— Не вижу, что я сказал смешного, — возразил третий.

— Люди этого города не соблюдают обычай, — сказал Лю четырнадцатый. — Если и мы будем поступать подобным образом, устои могут пошатнуться.

— И мы уроним то, что уже не сможем поднять, — сказал пятый.

— Есть выход, — предложил четырнадцатый. — Тело нуждается в пище, которую ему приносят, но ум сам дает себе пищу. Так заменим на этот вечер пищу для тела пищей ума.

— Да, — сказал первый, — будем совместно мыслить за этим столом, не отвлекаясь на еду и питье.

— И подобно тому, как мы преодолели нравственность нравов, преодолеем мыслимость мыслимого, — сказал пятый.

— Господствуя над обстоятельствами, будем мыслить немыслимое как мыслимое, — сказал девятый.

— И открывая новые смыслы вещей, будем мыслить как немыслимое то, что считали мыслимым, — сказал четырнадцатый.

— Есть ли какой-нибудь смысл, старый или новый, в том, чтоб сидеть не жрамши, если есть способы обойтись без этого? — произнес третий, но его никто не услышал.

— Превзойдем непревзойденное и, поднявшись над сутью, увидим скрытое, — говорил первый.

— Переступим себя и пойдем дальше как новый человек, молодой мыслями, — говорил пятый.

— В руке его камень и ключ, — сказал девятый, — откроем его мысль и дадим ему слово.

В окно было видно, что люди кресел и прочие люди разожгли костер и жарят на огне мясо. Эф третий с завистью смотрел на них, чувствуя голод. Наконец он встал со своего места и тихо вышел. Его комната была пятый номер — в конце коридора слева. Он не нашел там ни вазы с фруктами, обыкновенно стоявшей у изголовья кровати, ни кувшина с водой. У стены под окном темнело пятно — словно что-то густое было пролито и после засохло. Пахло сыростью.

Оставаться в комнате не хотелось. Третий прошел по коридору обратно. У двери в зал размышлений остановился. Прислушался к голосам, которые доносились оттуда.

«Эту мысль, которую ты мыслишь, передай мне, и я с ней продолжу», — говорил первый голос.

«Отойди и отстань. Кто ее мыслит, тот ее и танцует», — отвечал второй.

«Ослы, мослы, маслины, — бормотал еще кто-то. — Масло мыслей. Мезга мозга. Миллион, мил ли он или молод. Осла ли сила? Силой мысли ослу по мослам. В моем молодом мозгу миллион милых мыслей млеют и мутно маются».

Эф третий повернул по коридору и вышел в город. Грудью вдохнул, выходя на вечерний воздух. Как человек, не как господин полной воли.

16

Эф третий шел по улицам девятого города голодный и искал место, где кормят. Улицы были узкие, мощенные камнем. Дома невысокие — в два, редко когда в три этажа. Навстречу попадались группы возбужденных людей в полосатых колпаках и шляпах с полями. Они смеялись, размахивали флажками, выкрикивали какие-то слова. Четыре веселых человека несли на руках пятого — толстого и с ног до головы мокрого. Наверное, в этот день в городе был праздник. Эф чувствовал себя уверенно и спокойно — с деньгами в поясе, среди которых были и золотые, и ножом за голенищем. Он остановился у вывески с надписью «154. Тринадцать счастливых дюжин». Из дверей под вывеской вкусно пахло жареным мясом. Третий спустился в подвал, длинный и узкий, с окнами под самым потолком, за которыми была видна крыша дома напротив и ноги людей, идущих мимо. Он заказал пирожки с белым соусом и зеленую лапшу с мясом. Спросил человека про число на вывеске, что оно означает.

— Тринадцать дюжин — это сто пятьдесят шесть, — был ответ, — а два отнимаем, чтобы число делилось на одиннадцать. Если число делится на одиннадцать, мы здесь считаем его счастливым.

— Тогда нужно было писать не «Тринадцать счастливых дюжин», а «Счастливые тринадцать дюжин», — сказал третий.

— Господин умен, а мы люди простые, — сказал человек. Он ушел и скоро вернулся. Поставил перед третьим чайник и блюдо с пирожками. Шесть маленьких круглых пирожков были выложены на блюде в два ряда по три.

Эф взял с блюда пирожок и, обмакнув в соус, положил в рот. Начинка была мясная с овощами, — не разобрать какими, но вкусно. Он оглядел помещение. Тот, кто его делал, тронулся на цифре шесть: по шесть окон с каждой стороны подвала, два ряда столиков, опять же по шесть в каждом. В окнах были рамы с тремя стеклами. «Если сложить число стекол в окнах и число ножек у столов, то как раз и получится тринадцать дюжин, — подумал третий, — а точнее, получится сто пятьдесят четыре». Он увидел, что последнее окно в ряду меньше прочих, и в нем только два стекла. «Непрост подвальчик, — подумал третий, — и не могло ли случиться так, что его, третьего, привел в это место счастливый кубик в поясе халата?»

Он достал кубик и положил на стол. Никто не обратил внимания. Люди за столиками пили вино, разговаривали, некоторые смеялись. За окном какие-то двое плясали, подпрыгивая и перебирая ногами. Третий видел только эти ноги в полосатых чулках. Ноги были кривые.

Третий поднял кубик, встряхнул в ладонях и бросил. Некоторые люди повернули головы на стук покатившегося по столу камня, а один человек поднялся со своего места и подошел. На нем была маленькая круглая шапочка и верхняя одежда с широкими рукавами, которые были стянуты ремешками у локтя и у запястья.

— Какой интересный предмет, — сказал он, глядя на камень. — Нефрит? Оникс?

— Он достался мне от моего дедушки, — сказал третий и предложил человеку стул.

— Вам не кажется, что время сейчас больше подходит для вина, нежели для чая? — сказал человек, усаживаясь.

— Возможно, — сказал третий.

— Так не согласитесь ли вы вместе со мной уступить желанию времени? — Человек улыбнулся. — Меня зовут Эф, Эф третий, — сказал он, протягивая руку.

17

В подвальчике под числом 154 за кувшином вина сидели двое. Первый был одет в синий халат с широким кожаным поясом. На втором была круглая шапочка с узкими полями и верхняя одежда, рукава которой у локтя и запястья были стянуты ремешками с серебряными пряжками. Оба носили одно имя — Эф третий. Мало букв для имен, и цифр тоже не много, поэтому такие совпадения должны иногда случаться. Есть подозрение, что по законам случая они должны случаться реже, чем это происходит в действительности.

Между сидящими лежал на столе интересный предмет из шести букв, в настоящий момент — предмет разговора.

— Я приобрел бы у вас этот нефрит для своей коллекции, — говорил второй третий первому третьему.

— Он мне достался от дедушки, — отвечал первый третий, — и поэтому дорог как память.

— Спрашивать вас, за какую сумму вы согласились бы расстаться с вашей памятью, я думаю, неуместно, но разве настоящая память нуждается в грубых материальных подпорках?

— Почему нет? — возразил первый третий. — Всё должно стоять на ногах и держаться корней. Но оставим это. А вот коллекция ваша, есть ли в ней другие камни, вроде такого?

— Понимаете, у этого камня особенный характер, и он, в зависимости от сочетания планет и звезд, подойдет не всякому хозяину, — сказал второй третий, не обращая внимания на вопрос.

— Так я и не всякий, — сказал первый третий.

— Мы можем проверить, кого из нас он сам предпочтет, — предложил второй третий. — Сделаем бросок и посмотрим. Камень упадет шестеркой кверху, это вы, конечно, знаете, а вот на кого укажет его угол между пятеркой и четверкой, тот, значит, и достоин быть его хозяином.

— Так, по-вашему, я могу оказаться недостоин? — Первый третий отставил в сторону чашку с вином и встал. — В этом случае я поинтересуюсь вашим достоинством. Я спрошу, достойны ли вы носить то имя, которое ношу я?

— Возвращаю вам ваш вопрос и ставлю ребром между нами, — сказал второй третий и тоже поднялся со своего места. Поднявшись, он оказался высоким, одного роста с первым третьим.

— Кажется, господам угодно поспорить друг с другом? — К столу подошел человек в колпаке и переднике — наверное, повар или хозяин заведения.

— Это спор имен, — сказал второй третий.

— Если спор имен господам угоден более, чем союз имен, я предложил бы им пройти в отдельную комнату, для этого лучшим образомпредназначенную.

— Что мне угодно, так это быстрейшим образом закрыть вопрос, не откладывая его в ящик, долгий или короткий, — сказал первый третий.

— Поспешность в делах недостойна благородного господина, — сказал повар, он же хозяин. — Кроме того, когда господа начинают спорить, вокруг них может уменьшиться число целых стекол в окнах и число ножек у столов, по-отдельности или в сумме, а также могут уменьшиться другие числа…

— Тебе заплатят и за звон, и за мебель, — оборвал его первый третий и бросил на стол монету.

— Не позволил бы себе сомневаться в этом, но изменение чисел нанесет ущерб букве и духу заведения, — сказал повар, он же хозяин, показывая рукой на число 154, нашитое слева на груди передника. — К тому же предназначенная комната действительно устроена наилучшим образом, и там к услугам господ спорящих имеются лучшего сорта явары и куботаны, которые обыкновенно ошибочно называют кубатонами.

— Явара — это просто рюха не при своем деле, а лучшему кабутону я предпочитаю длинную биту, — сказал первый третий. — Но что касается предназначенной комнаты, не вижу причин не воспользоваться предложением.

— Я тоже не буду возражать, — сказал второй третий.

И повар, он же хозяин, проводил обоих третьих через коридор с низким сводом, начинавшийся от дальней стены подвала, в комнату, над дверью которой было написано: «ОТШЕЛЬНИК».

18

Мало букв для имен, и цифр тоже не много, поэтому каждый человек встречает время от времени своего, так сказать, одноименника. В первые такие встречи он испытывает удивление (род радости), с любопытством присматривается к незнакомцу, которого ему показал случай. Проверяет: если тот носит его имя, то, может быть, и в чем-нибудь другом есть параллели. При следующих встречах (которые происходят чаще, чем хотелось бы, и, кажется, чаще, чем следует по законам простого случая) возникает раздражение — более реальное чувство. Ведь носить два одинаковых имени в соседстве друг с другом по-человечески неудобно, а по некоторым неписаным, но имеющим силу закона общественным нормам — недопустимо, если только носящие одно имя не связаны особыми доверительными отношениями. Возникает естественный конфликт (спор имен), который может проходить по-разному, иногда даже с употреблением в качестве аргументов ручного оружия типа явары или куботана, ошибочно называемого кубатоном, а кабутоном не называемого даже ошибочно. Впрочем, в умелых руках это оружие не приводит к значительным травмам или смертельному исходу.

Естественно, что победивший в споре сохраняет свое имя, а проигравший должен взять другое из списка возможных. Довольно замысловатый порядок, при котором мало кто из живущих имеет шанс носить единственное имя до старости. Однако насколько замысловатее происходили б дела в мире, в котором попадались бы (и время от времени сталкивались друг с другом) не разные люди под одним именем, а один человек под разными именами. В этом случае речь шла бы уже о недопустимости одновременного существования двух одинаковых тел в прямом физическом смысле.

Наш человек не может представить глубину шока от встречи индивида с собой, тождественным, и последующее состояние аффекта, естественным и единственным выходом из которого является дуэль с использованием наиболее смертоносных видов оружия. Выстрел (укол), и одного из тождественных индивидов уносят с поля, а другой рисует очередную звездочку на рукоятке.

Представляется немаловажным, что в таких схватках находит удовлетворение человеческое мортидо — дремлющее внутри нас стремление к саморазрушению. И можно задуматься: не чревато ли неизвестными издержками то обстоятельство, что в нашем мире этому стремлению не предоставлено такой возможности.

19

У отшельника была черная борода, широкая и раздвоенная на конце, и лысый череп. Он сидел на циновке в углу комнаты и что-то ел с низкого столика, одновременно перелистывая страницы толстой книги, на этом же столике лежащей. Свет из узкого, как щель, окошка под потолком падал на череп и книгу.

Отшельник поднял взгляд на вошедших и ничего не сказал, только налил себе в чашку вина из кувшина, который стоял на полу у правой руки. Еще один человек спал в другом углу комнаты на циновке, повернувшись лицом к стене. Борода у него была рыжая, но это стало видно позже, когда он во сне перевернулся на спину.

Мебели в комнате не было почти никакой, только ящики и полки вдоль стен, на полу — циновки. На полках стояли книги, несколько чашек, несколько предметов непонятного назначения, а также лежали обещанные явары и кубатоны, правильно называемые куботанами.

«Не больно-то здесь развернешься», — подумал первый третий и взял с полки явару подлиннее, а второй третий выбрал куботан из мягкого дуба («таким даже синяка не поставишь», — подумал первый третий). Оба инструмента были одиноки на полке.

— Не найдется ли у вас, отец, нормальной пары чего-нибудь такого для меня и моего друга? — спросил первый третий.

— А это обязательно? — Отшельник перестал есть и поднял голову. — Отшельник Хо, — представился он, — Хо двенадцатый.

— Нас два Эф третьих, — сказал первый третий, — одному из которых надоело носить это имя.

— Могу предложить вам несколько имен на выбор. — Двенадцатый отодвинул в сторону книгу и достал с полки толстую тетрадь в переплете из луба. — Вот, Зю двадцать третий недавно оставил здесь свое имя, Фа четвертый, До семнадцатый…

— Не будем спешить, — сказал второй третий, — одному из нас выслушивать этот перечень не понадобится.

— Почему же? — возразил отшельник. — Может случиться так, что одному из вас понравится имя из списка, и надобность в поединке отпадет.

— Мы решительно настроены на поединок, — сказал первый третий.

— Именно так, — подтвердил второй, — а в поединке противники вроде бы должны иметь одинаковое оружие. Но, — он обвел взглядом полки, — мы тут не видим ни одной нормальной пары.

— А зачем вам одинаковое оружие? — спросил отшельник, а человек, который спал в другом углу комнаты, приподнял голову, словно прислушиваясь, и перевернулся на спину, обнаружив свою рыжую бороду. — Если это требование справедливости, то спросим друг друга, нет ли у нее других требований? И чего более требует справедливость — равных для каждого условий или равных для каждого возможностей? Один из вас предпочитает явару, другой — куботан, и если выдать каждому по яваре, то преимущество будет у одного, а если по куботану, то у другого. Отсюда следует, что равенство условий, выражающееся в том, что противники, как вы говорите, должны иметь одинаковое оружие, влечет за собой неравенство возможностей. А равенство возможностей нам обеспечивает только жребий. — Отшельник вздохнул. — Поэтому предлагаю господам решить их спор бросанием монеток. Могу добавить, что такой вариант в большей степени соответствовал бы метафизической сущности вопроса, поскольку конфликт, возникший на уровне логическом, неуместно переводить на грубый материальный уровень.

— Много слов, отец, и какие-то из них лишние, — сказал первый третий. — На материальном, как вы говорите, уровне я знаю, что дело в моих руках — и успех, и поражение, а не зависит от глупого случая.

— Но то совпадение, из-за которого возник спор, ведь не ваших рук дело, а дело случая, — возразил отшельник. — А если спор возник по воле случая, не будет ли уместным дать случаю волю его разрешить? И не надо называть случай глупым.

Открылась дверь, и вошел повар, он же хозяин, с кувшином вина.

— Господам за счет заведения и по случаю праздника, — сказал он и удалился.

— Присаживайтесь к столу, — сказал двенадцатый двум третьим, и они уселись на циновках, скрестив ноги.

— Да, — сказал первый третий, — я так и подумал, когда шел по улице, что у вас праздник.

— А что это за праздник? — спросил второй.

— Осенний карнавал, или осенняя большая игра, — ответил отшельник, разливая вино по чашкам. — Такое бывает только в нашем городе. Главное начнется ночью, и тогда не каждому будет хорошо выходить на улицу.

Он кончил разливать вино, широко зевнул и вдруг встал из-за стола. Рыжебородый, лежавший в углу, проснулся и тоже встал. Отшельник лег на его место, а рыжебородый сел у стола на место отшельника. Пригубил вина из чашки, посмотрел по очереди на обоих третьих и назвал себя:

— Я Хо двенадцатый, отшельник.

20

— Я — Хо двенадцатый, — назвал себя отшельник, хотя это имя явно уже было занято.

— А кто же тогда там? — спросили третьи, показывая на чернобородого, который, кажется, уже спал, повернувшись лицом к стене.

— Это тоже я, Хо двенадцатый, второе тело. Никогда не встречали два тела под одним именем?

— Бред какой-то, — сказал первый третий.

— А вот, например, мы — два Эф третьих, — сказал второй.

— Вы — два человека, а я — один. И не надо смотреть на меня как на двухголовую обезьяну. Есть, разумеется, в моем положении определенные неудобства, — рыжебородый отшельник показал взглядом на спящего чернобородого, — но есть и выгода: когда одно тело спит, другое бодрствует, таким образом сохраняется непрерывность движения мысли, передаваемой от тела к телу. И мы можем продолжить наш разговор с того места, на котором он оборвался.

— Мы как раз начали говорить о здешнем карнавальном празднике, — напомнил второй третий.

— Скорее уж о том, как обустроить наш поединок, — возразил первый.

— Ни-ни, — отшельник поднял палец и покачал им из стороны в сторону, — не старайтесь меня запутать. О празднике не будем: у нас в девятом городе люди живут по своим обычаям. Посторонний не сразу сможет понять. А что касается поединка, так мы, кажется, уже пришли к выводу, что справедливее всего будет бросить монетки. Охота вам тратить силы на эту возню физических тел.

Первому третьему надоело спорить, и он согласился. Второй тоже не стал возражать. Оба достали по монете и по сигналу отшельника одновременно бросили. Обе монеты упали гербом кверху. Противники повторили бросок. Результат был тот же самый. Еще раз бросили, и потом еще раз.

Тогда отшельник Хо рассмеялся.

— Не вы спорите, а ваши камни, — сказал он, смеясь. — В первый раз вижу рядом двух счастливых обладателей камней-помощников, а со мной вместе нас будет трое.

Он достал из ближнего ящика камень и положил его перед собой на стол шестеркой кверху. Первый третий положил рядом свой камень, а у второго камней оказалась целая пригоршня.

— Из них только один стоящий, а остальные можешь выбросить, — сказал отшельник.

— Я, признаться, думал, что эти камни приносят удачу, и чем больше их у человека, тем лучше, — сказал второй третий.

— Ерунда, — сказал отшельник и пристально посмотрел на первого. — А ты что скажешь?

— Бог, — сказал первый третий. — Присутствие бога в маленькой каменной штучке, которая падает шестеркой кверху.

— Еще одна ерунда, — мотнул головой отшельник. — Нет никакого бога. Ни там, ни в другом месте.

— Если вы не верите в бога, то как вы можете быть отшельником? — удивился второй третий.

— А что мне остается? — Двенадцатый посмотрел в сторону лежащего на циновке тела. — В моем положении много не погуляешь. Но я не в обиде. Считаю, что это небольшая плата за то, чтобы сохранить непрерывность движения мысли.

— Если не бог заставляет эти камни падать шестеркой кверху, то что? — спросил первый третий.

— Случай, — сказал отшельник. — Простой повторяющийся случай. Об этом в нашем городе знает каждый второй, но я знаю больше.

— Случай? — переспросил первый третий. — Это вы серьезно?

— Вам, наверное, будет трудно понять меня. Мне самому потребовалось более чем несколько дней непрерывного движения мысли, чтобы прийти к этому выводу.

— Если вы говорите о трудности понимания, то тем самым предполагаете и возможность этого понимания, — сказал второй третий.

— Да уж. Если начали говорить, то говорите, — сказал первый третий.

— Начнем от начала, — сказал отшельник. — Что такое наш мир? Конечное, погруженное в бесконечность. Совокупность невообразимо большого, но все-таки конечного числа элементов, взаимное положение которых меняется в бесконечном времени. Этот мир однажды возник и когда-нибудь распадется на части. Но через какое-то время, которое показалось бы нам бесконечным, но которое неизмеримо меньше, чем бесконечность времени как такового, составляющие мир элементы соберутся в том же порядке, и он снова возникнет, и мы в нем, и каждый камень с шестью гранями. Все вернется на свои места, и не будет ничего такого, что не повторилось бы. Более того, этот мир будет возвращаться бесконечное количество раз, то в точности повторяясь, то отличаясь в деталях, чтобы все возможности могли в нем исполниться. И если брошенный камень однажды упал единицей кверху, то в каком-нибудь другом возвращении он упадет кверху шестеркой. Остальное понятно.

— Да, ваша правда, — после минутного размышления сказал первый третий. — Мне явно не хватает скольких-то дней непрерывного движения мысли, чтобы понять это остальное.

— Из того, что я сказал, с очевидностью следует, что среди миров, сменяющих друг друга в бесконечности, есть такой, в котором все камни падают шестерками кверху с силой закона природы. И это тот мир, в котором мы живем.

— Главное, что я понимаю, это то, что несколько дней непрерывного движения мысли для меня вещь недостижимая, — сказал первый третий.

— А что вы говорили про особенный камень, который только один в моей коллекции? — спросил второй третий.

Первый третий рассказал то, что знал о камне-помощнике, и отшельник кивнул головой: «Все правильно».

— А как он действует, этот камень-помощник, это вы можете объяснить? — спросил второй третий.

— Объяснение, наверное,тоже самое, — после короткого раздумья сказал отшельник, — ведь здесь мы имеем такую же последовательность событий вокруг камня, по сути своей случайную, но как бы направленную к определенной цели. В бесконечном множестве миров должен быть и такой, в котором именно этот вариант случая имеет место. Я не исключаю, — добавил двенадцатый, — возможного влияния неизвестных законов природы. Может быть, случай, несколько раз проявившись, имеет привычку сохранять тенденцию. Так вода реки, один раз промыв себе русло, течет в его ложе, не отклоняясь. Но для уверенного понимания этого мне понадобилось бы еще несколько дней непрерывного движения, я бы даже сказал — воздвижения — мысли.

— Еще существует краеугольный камень, о нем что-нибудь можете сказать?— поинтересовался первый третий.

— От слова «край» и «угол», и этим достаточно сказано, — неохотно проговорил отшельник. — Но, пожалуй, довольно о камнях. Есть у меня одна действительно необыкновенная вещица.

Протянув руку, он взял с полки небольшую коробочку и поставил на стол. В коробочке под стеклянной крышкой дрожала стрелка, один конец которой был белый, другой — черный. Она какое-то время колебалась вокруг точки крепления, а потом успокоилась. Белый конец стрелки был направлен в сторону северной стены комнаты.

— Это указатель севера, — сказал отшельник. — В каком месте его ни поставить, белый конец стрелки всегда будет показывать на север. Это удивительно и необъяснимо. Два раза по нескольку дней непрерывного воздвижения мысли мне ничего не дали. Я так и не приблизился к пониманию этого явления.

— Удивительная вещь, в самом деле, и стоит того, чтобы выпить по этому поводу, — сказал второй третий. — Есть там еще вино в кувшине?

— А драться-то будем или нет? — спросил первый третий.

21

Два человека в схватке кружили по комнате, переступая ногами.

На одном был халат, у другого рукава широкой одежды были стянуты ремешками с серебряными пряжками.

У одного в руке была явара, у другого — кубатон, правильно называемый куботаном.

На первом круге один энергично размахивал кулаком с зажатой в нем яварой, а другой производил осторожные движения рукой с куботаном.

На втором круге один попытался нанести другому удар яварой в чувствительную точку под ухом, а другой сделал попытку ударить одного куботаном в чувствительную точку на сгибе локтя.

На третьем круге один уклонился от удара куботаном, направленного в чувствительную точку на плече около шеи, а другой отбил удар яварой, направленный в чувствительную точку под ребрами слева.

На четвертом круге один и другой обменялись серией быстрых ударов яварой и куботаном, ни один из которых не достиг цели.

На пятом круге один отбросил в сторону свою явару, а на шестом круге другой выпустил из руки свой куботан, неправильно называемый кубатоном.

На седьмом круге один схватил другого правой рукой за ворот одежды и левой рукой — за рукав выше локтя, а другой схватил одного правой рукой за полу халата и левой рукой — за рукав у плеча.

На восьмом круге один и другой пытались повалить друг друга, делая попытки провести прием типа броска или подсечки.

На девятом круге один и другой упали, при этом один оказался сверху, а другой — снизу.

Так человек в халате выиграл поединок и сохранил свое имя: «Эф третий», — а человек с пряжками проиграл и взял из тетради в переплете из луба новое имя: «Фа четвертый». Впрочем, он не переживал по этому поводу. Говорил даже, что это новое имя ему нравится больше старого.

22

Эф третий, человек в халате, лежал сверху на человеке с пряжками и думал, что лежать на человеке Ю было гораздо приятнее. Но чем именно это было приятнее, он не мог себе объяснить. Более того, в ту ночь, в темной комнате после короткой схватки, навалившись телом на тело, он не чувствовал, что это в какой-то степени может быть приятно.

С этого времени у третьего возникла навязчивая идея насчет того, чтобы под каким-нибудь предлогом вызвать человека Ю на рукопашный поединок, в котором он мог бы повалить его на пол и лечь сверху.

Но человек, конечно, высмеял бы такое предложение. Эф представлял, как тот говорит: «Ты не с ума ли сошел, господин третий в халате?» Да и нереален был такой поединок ввиду разницы в весовых категориях. Собственно, и на будущую встречу с человеком рассчитывать не приходилось, потому что по стечению обстоятельств и как бы даже помимо своего желания Эф задержался у отшельника Хо больше, чем на сутки, и ясно было, что господа длинной воли не станут ради него оставаться лишнее время в негостеприимном городе.

Иногда Эф третий думал, что было бы здорово встретиться с человеком Ю у краеугольного камня, когда они оба найдут туда дорогу, но душа омрачалась чувством вины за грубый пинок в начале знакомства — чувством, разумеется, недостойным господина свободной воли.

23

В комнате отшельника Эф третий и Фа четвертый переночевали, поддавшись на уговоры двенадцатого, который сильно не рекомендовал выходить на улицу во время праздника.

— Что ж, разве я не смогу постоять за себя? — возражал третий, трогая рукой свой нож за голенищем.

— Да и мне, я думаю, нечего бояться, — говорил четвертый.

— Я вас и не пугаю, — успокаивал их отшельник, — и ножик вам не понадобится. Против толпы смеющихся стоять за себя с ножиком — смешно. Но лишнее беспокойство вам ведь все равно ни к чему. А беспокойство обеспечено, потому что роль ваша в этой игре не прописана. Конечно, отсутствие роли — это тоже своеобразная роль, но и этой роли вы не выучили. Не знаете, например, что вам делать, когда встретите людей в колпаках с семью полосками или в колпаках с пятью полосками.

— В темноте ночью считать полоски на колпаках? — засмеялся третий.

— А между этими людьми есть разница? — поинтересовался четвертый.

— Достаточная, — сказал отшельник. — Есть еще люди в колпаках с тремя полосками, в колпаках с девятью полосками и люди в шляпах — зеленых, голубых или желтых. Нужно понимать их отличие друг от друга. И в нюансах чувствовать разницу в смехе, которым вас встречают: отличать «хо-хо» от «ха-ха» и громкий могерический смех от дарсонического и от священного смеха людей в голубых шляпах.

— А скажите, отец, вот этот мой смех какой будет? — спросил четвертый и засмеялся в голос: — Ха-ха-ха! Ха-ха! Ха-ха!

— Похоже на могерический, но знатока не обманешь. — Двенадцатый остановил четвертого жестом руки.

— Не очень и надо, — сказал четвертый.

— Но знаете, — продолжил отшельник после легкой паузы, — все сказанное не имеет большого значения по сравнению с тем обстоятельством, что камни-помощники тоже смеются в дни праздника.

— Как смеются? — не поняли третий и четвертый.

— Провоцируя вокруг своих хозяев разные случайности, наверное, забавные с их каменной точки зрения, но, может быть, не особенно приятные для хозяев. Поэтому я и не рекомендовал бы вам выходить в эти дни на улицу. Приглашаю вас, господа, разделить этот праздник со мной. Вы интересны мне как счастливые обладатели камней — вы и ваши камни. У меня тоже есть чем вас заинтересовать.

— Так они ведь и здесь могут достать нас своими случайностями, — заметил третий.

— Ну, в этой комнате у них не так много возможностей. Вот, с монетками — когда вы бросали монетки, я считаю, они пошутили — и ничего страшного. Повторяю свое приглашение.

— Принимаю с благодарностью, — сказал четвертый.

— Присоединяюсь, — кивнул третий.

Они разлили по чашкам остатки вина из кувшина и выпили.

— Помыться и прочее, если надо — по коридору налево, — сказал отшельник.

24

— Какая-то несообразность у вас, отец, — говорил четвертый (а третий, уже засыпая на своей циновке, всё слышал), — то вы утверждаете, что вокруг камней мы имеем цепочку случайных событий и ничего больше, то эти камни у вас как бы существа, чуть ли не разумные.

— Именно «как бы», — засмеялся отшельник, — мозгу-то нет в маленькой каменной штучке. Но несообразность тут только кажущаяся. Если вокруг некоторого предмета случайно происходят события, не отличающиеся от тех, которые происходили бы в случае, если бы этот предмет обладал разумом, волей и силой действия, мы можем считать, что он обладает таковыми, даже при отсутствии необходимых органов. То есть здесь мы имеем две точки зрения, и одна равноценна другой. Но мне, наверное, нужно какое-то время непрерывного восхождения мысли, чтобы я смог сделать это для вас понятным.

25

«Нет, надолго я здесь не останусь», — подумал Эф третий, когда проснулся. Было позднее утро, судя по свету в окошке. Отшельник (это был снова чернобородый) сидел за своим столиком. Фа четвертый, проснувшийся, тоже был рядом.

— Скажите, отец, — говорил четвертый, — если бы вы сейчас были там наверху, на празднике, то какой колпак или шляпу носили бы?

— Мои тела не должны отдаляться друг от друга, чтобы не прервать непрерывное восхождение мысли, поэтому подняться наверх мне затруднительно, — отвечал отшельник. — Но если праздник спустится сюда, у меня наготове есть желтая шляпа. Это не значит, — добавил он, — что мне недоступен священный смех людей в голубых шляпах.

Третий вышел из комнаты, прошел по коридору налево и, сделав то, что хотел, вернулся.

Пока он ходил, разговор сменил свою тему.

— Многие ищут краеугольный камень, — говорил отшельник, — но счастливые обладатели камней-помощников имеют для этого реальный шанс.

— Я не слышал раньше об этом камне, — говорил четвертый, — и до сих пор плохо представляю себе, зачем люди его ищут, но мне почему-то начинает казаться, что именно для того, чтобы найти его, я отправился путешествовать.

«Что-то подобное мог бы сказать и я», — подумал третий, подходя к столу.

— Вы как раз вовремя, — сказал отшельник. — Положите на стол свой кубик. И вы тоже. — Он обернулся к четвертому. — Я покажу вам способ определить направление на краеугольный камень.

Он нарисовал мелом большую шестиугольную звезду в середине стола. Смешал кубики в горсти и бросил.

Способ похож был на тот, который показывал третьему человек Ю, но без дополнительных манипуляций с огнем, зеркалом и другими предметами, а значит — проще.

— Это направление, которое мы определили, скорее всего будет неправильным, потому что камни склонны шутить над нами в эти дни праздника, — сказал отшельник и с улыбкой добавил: — Если вы думаете, что сам я, конечно, знаю это направление после встречи с каким-нибудь счастливым обладателем камня-помощника, то ошибаетесь. Краеугольный камень время от времени меняет свое местоположение, поэтому старые данные оказывается бесполезны. Некоторые говорят, что это происходит каждый раз после того, как кому-нибудь удается его отыскать и загадать желание.

Эф третий слушал внимательно. Ему пришла в голову идея, что он может вызвать человека Ю на борцовский поединок, обставив это как условие, под которым он будет готов сообщить ему новую и полезную информацию.

26

— Что-то я начинаю чувствовать себя здесь как в заточении, — сказал Эф третий.

— Не думаю, что нам что-нибудь особенное грозит наверху, — заметил Фа четвертый.

— Вам, наверное, не терпится отправиться на поиски, — усмехнулся отшельник Хо (рыжебородый). Он только что занял место у стола, а чернобородый лег спать в углу на циновке.

— Да, — сказал третий. Он еще надеялся догнать людей свободной воли, которые вместе с человеком Ю, возможно, еще не успели уйти далеко.

— Возьмите, пожалуй, это, чтоб не привлекать внимания. — Двенадцатый протянул третьему и четвертому две зеленые шляпы из мягкого войлока, и они надели их, четвертый — поверх своей круглой шапочки.

Простившись с отшельником, Эф и Фа вышли из его комнаты. Прежде чем подняться наверх, нужно было пройти через длинное столовое помещение. Там было пусто, только за одним столиком сидели три человека в полосатых колпаках, с ними равное количество женщин. Они ели окорок, который лежал посреди стола на большом оловянном блюде.

«Наверное, праздник спустился сюда», — подумал Эф и сосчитал полоски на колпаках у сидящих. На одном колпаке было пять полосок, на двух других — по девять.

Вдруг с улицы послышались крики и шум. С грохотом открылась входная дверь, и по лестнице сбежал человек в голубой шляпе, за ним — двое в синих мундирах с блестящими медными пуговицами. Должно быть, солдаты, служивые люди. Они остановились в дверях, а трое в колпаках и их женщины стали показывать на них пальцами и смеяться.

— Кому-то не нравится наш праздник, — переведя дух, сказал человек в шляпе. За плечами у него был ящик на лямках.

— Молчать! — Еще один в синем мундире спустился по лестнице. Маленький человек с командным голосом. В руке он держал короткую плетку с двумя хвостами. Значит, начальник. Мундир на нем был с красными отворотами. За его спиной толпились сколько-то рядовых в простых мундирах. У одного в руке была палка с заостренным концом, на которую были нанизаны полосатые колпаки и шляпы.

Человек в колпаке с пятью полосками метнул в мелкого начальника окорок, а другой запустил в него блюдом. Блюдо промахнулось, а от окорока оказавшийся рядом солдат закрыл своим телом.

Трое в колпаках перевернули стол, загораживая проход. Началась потасовка. Синие мундиры работали короткими палками и куботанами, — видимо, у них было указание обойтись без кровопролития. Обороняющиеся отбивались табуретами. Дерево стучало о дерево, и это было похоже на нестройный бой барабанов. Женщины визжали. В воздухе летали бросаемые с обеих сторон предметы. Среди них — оловянное блюдо и окорок, много раз переходящие из рук в руки.

Нападающие превосходили числом, но и в обороне каким-то образом оказалось больше людей, чем было вначале.

Один солдат попытался сорвать с Эф третьего его зеленую шляпу, но вместо этого только нахлобучил на глаза. Не видя вокруг себя, третий обхватил солдата руками и повалил на пол, а сам тяжестью навалился сверху. Несколько мгновений он лежал так с неуместным и вдруг возникшим ощущением покоя внутри, словно над ними не шло сражение.

— Ты не с ума ли сошел, господин третий в халате? — сказал солдат.

Третий освободил голову от шляпы и посмотрел. Человек, лежавший под ним, был человек Ю, и на нем не было синего мундира.

Они лежали в узком промежутке между двумя столами. По столам прыгали люди в синих мундирах — два человека или больше, то на кого-то нападая, то переходя в отступление. Третий начал уже подниматься с опорой на локти, но в это время ножки у столов подломились. Правый рукав халата у третьего оказался зажат, прибит к полу чем-то жестким, наверное — краем деревянной столешницы, и левый — тоже. Третий успел удивиться этой симметрии и тому, что обрушившиеся части столов не задели его. Тут же или немного раньше на спину ему упало тело солдата — одного или двух. «Это, наверное, и есть усмешка камня», — подумал третий. Раздался звон разбитого стекла, и на пол рядом посыпались осколки. «Нет больше числа сто пятьдесят четыре, это судьба», — произнес сокрушенный голос хозяина (он же повар).

— Отпусти же меня, наконец, идиот, — прошипел человек Ю.

Третий освободился от того, что его придавило, и встал. Протянул руку человеку Ю, но тот отказался от помощи. Синий мундир ворочался под ногами, оглушенный каким-то ударом, потом поднялся. Эф третий схватил его двумя руками, оторвал от земли и, радуясь своей силе, бросил в подбегающего солдата. Оба упали, но упавших перешагнули двое новых, поднимая палки. Эф схватил табурет. «Отходите, все отходите в комнату отшельника!» — закричал кто-то.

27

В комнате отшельника стало тесно. Там были Эф третий и Фа четвертый, три человека в полосатых колпаках (потерявшие, впрочем, в схватке свои головные уборы) и три женщины, бывшие с ними, человек в голубой шляпе, повар (он же хозяин), человек Ю, еще два или три человека, не упомянутых ранее, и солдат в синем мундире с пятном на груди от жирного окорока. Солдат прорвался в комнату на плечах отступающих раньше, чем дверь успели закрыть на засов. Его крепко держали Эф третий и человек в колпаке с пятью полосками. Впрочем, он и не сопротивлялся.

Снаружи в дверь ломились. «Приказываю открыть!» — кричал командный голос.

Шум разбудил отшельника (чернобородого), который встал, потягиваясь и хрустя суставами, а рыжебородый тут же лег на его место и заснул.

Чернобородый сел, скрестив ноги, напротив двери. В дверь сильно ударили. «Немедленно откройте!» — крикнул начальник.

— Откройте им дверь, — спокойно сказал отшельник. Он прикрыл глаза и тихо засмеялся.

Засов отодвинули, и дверь распахнулась. На пороге возник маленький начальник с плеткой о двух хвостах. Отшельник Хо засмеялся громче — это был особенный смех, такой что все люди вокруг засмеялись тоже, показывая друг на друга пальцами, а если бы были рядом какие-нибудь животные, или птицы, или рыбки в аквариуме, то они тоже начали бы смеяться на свой манер, кто как может.

Эф третий смеялся вместе со всеми, отпустив руку солдата в запятнанном мундире, а когда кончил смеяться, оказалось, что из комнаты исчезли солдат, его начальник, хозяин заведения (он же повар), три человека в полосатых колпаках и их женщины, и еще два или три человека, уже упомянутых однажды. В комнате остались сам Эф третий, Фа четвертый, человек Ю и человек в голубой шляпе (лишившийся, впрочем, своего головного убора во время схватки).

Имя человека в голубой шляпе было Бе пятый, как позже узнал Эф. Так же звали одного из господ длинной воли после того, как тот поменял цифру в своем прежнем имени — «Бе седьмой». Мало букв для имен, как уже говорилось, и цифр тоже не много.

Полное имя человека Ю Эф третий узнал еще не сразу — и почему-то не стремился узнать.

28

А ведь исполнилось тайное желание Эф третьего. Самым непредсказуемым образом. Исполнилось, а что толку. Так думал третий, видя в том, что случилось, шутку кубика. Неважная шутка. Будь кубик человеком, набил бы ему морду.

— Что же ты, третий в халате, — сказал человек Ю, когда встретились взглядом, — ничего не сказал и смылся? Думал, я без тебя не обойдусь?

— Мне было бы логичнее думать, что это я без тебя обойдусь, — невпопад возразил третий.

— И обошелся?

— На самом деле, я просто хотел поесть нормальной еды, — сказал третий.

— Долго же ты ел, третий в халате, — сказал человек Ю.

— Зато досыта, — сказал третий.

— А я, когда господа своей воли натощак отправились в путь, решил, что мне с ними не по дороге. Здесь же, в этом городе, я знал, живет Мастер. — Ю бросил взгляд в сторону отшельника. — Найти его было нетрудно, но пока я искал, в город вошли солдаты. Вошли — и началось.

— Вы, оказывается, знакомы? — возник рядом Фа четвертый. — А меня зовут Фа.

29

— И вот, вместе со мной нас здесь теперь пять счастливых владельцев камней-помощников, — сказал отшельник Хо, оглядев присутствующих.

— Наверху полно солдат, — сказал Эф, который, вызвавшись узнать обстановку, только что поднимался из подвала по лестнице и смотрел на улицу, осторожно приоткрыв дверь. Того, что он увидел, было достаточно.

— Если не считать меня, то нас здесь четыре человека, — повторил двенадцатый, — двое из которых пришли как бы ведомые внешней силой, а двое — как бы по собственному намерению.

— Да, — подтвердил Бе пятый (человек в голубой шляпе), — по намерению. Мы вас искали и мы к вам шли.

Он явно имел в виду человека Ю, когда говорил «мы» и третий почувствовал неприятный холодок внутри (знал бы слова, сказал бы «укол ревности»).

— Искали Мастера, — сказал человек Ю.

— Я бы сказал, искали Учителя, — поправил его человек в голубой шляпе (Бе пятый). — А Мастер, на самом деле, это я, — добавил он с важностью.

— Вы расскажете о себе немного позже, когда подойдет еще один счастливый владелец, — сказал отшельник. — Есть у меня предчувствие, что нас здесь должно собраться шесть.

— Мне кажется, что и для пяти здесь мало воздуха, — сказал Фа четвертый.

— Это мы поправим, — сказал двенадцатый и подошел к картине, которая висела напротив двери. На картине была нарисованы камыши, лодка и человек с удочкой, а за картиной, когда двенадцатый ее снял со стены, открылось широкое устье камина.

Воздух в комнате пришел в движение, от приоткрытой двери потянуло сквозняком. Стало слышно, как где-то бьет барабан, — казалось, что под землей.

— Они могут вернуться, — сказал Бе пятый, — не эти, так другие. Я видел за мостом других, в серых мундирах.

— Вы сможете повторить ваш фокус? — спросил Эф у отшельника.

— Нет. — Двенадцатый покачал головой.

— И что мы будем делать, когда они придут? — спросил Фа.

— Если они придут, они прервут непрерывное восхождение моей мысли, — сказал двенадцатый. — У меня есть предчувствие, что нам надо уходить, хотя это и представляет для меня известные трудности.

— На улице полно солдат, — сказал Эф, — они задерживают всех подряд и обыскивают. Нам не выйти.

— Им не нравится наш праздник, — сказал Бе.

— Но они тоже часть этого праздника, хоть и не знают об этом, — заметил двенадцатый.

Человек Ю прислушался к шуму из коридора за дверью.

— Кажется, они уже здесь.

— Да, здесь. — Фа тоже прислушался.

Дверь тихо закрыли и задвинули засов.

— Есть путь. — Двенадцатый показал на камин.

— Через дымоход? — спросил Фа.

— Это запасной ход специально для такого случая, — сказал двенадцатый. — А случай, — добавил он, подумав, — наверное, для того и возник, чтобы своей угрозой сдвинуть меня с места. Надо идти.

С той стороны двери послышались шаги. «Эта дверь закрыта», — сказал чей-то голос.

— Подождите здесь минут пять, а потом разбудите меня, — прошептал отшельник (чернобородый), кивнув на рыжебородого.

В положенное время Эф разбудил отшельника. За ручку двери с той стороны уже начали дергать. Они пролезли в камин. Взяли масляную лампу, чтоб освещать путь. Отшельник, стоя на коленях, повесил картину на старое место. Посветил лампой туда, где на высоте примерно полутора метров был лаз в стене. Они проползли по узкому ходу несколько шагов, а дальше начинался почти нормальный коридор, по которому они шли почти свободно, только пригнувшись, и миновав два поворота вышли в какой-то сарай. Там, пройдя между грудами хлама, открыли деревянную скрипучую дверь и оказались на берегу воды, где был песок, камыши, лодка и человек с удочкой.

Тут же на берегу их ожидали Фа, Бе, Ю и Хо (чернобородый), который спал на расстеленном одеяле в клеточку.

30

Пять человек (по другому счету — шесть голов) плыли на лодке по Второму Срединному озеру. Это была не та лодка, в которой сидел человек с удочкой, а вместительная посудина, у которой были каюта, парус и удобства (гальюн на положенном месте). Называлась она «Четвертый морской орел». Название было написано желтой краской по левому борту и белой по правому. На «Орле» свободно разместилось бы десять человек, хоть стоя, хоть лежа, и куплен был у береговых людей за четыре монеты золотом. А по воде можно было, плывя по ветру или по течению, а то и на веслах, приблизиться к месту пересечения линий, где прятался краеугольный камень.

Бе пятому не терпелось рассказать свою историю, то есть с какой стороны он считает себя Мастером и почему отправился искать Учителя. А Хо двенадцатый хотел поделиться последними результатами непрерывного восхождения своей мысли.

Они не спорили друг с другом, а просто одновременно и вдруг высказали свои намерения. Бе тут же взял свои слова обратно из уважения к старшему, а Хо тоже уступал свою первую очередь, поскольку мысли его вращались вокруг вопроса, который недавно задавал Фа четвертый, и не могли быть для всех интересны.

Однако рассказать о своем не пришлось ни одному, ни другому, потому что появился третий. Это был солдат в синем мундире с пятном от окорока на груди.

Его нашли на берегу, когда проплывали мимо. Он лежал на песке у самой воды. Думали, что мертвое тело, но признаки жизни в нем сохранились, когда перевернули, — дыхание и биение сердца. Солдата привели в чувство, дали вина, отогрели. Отшельник Хо сразу решил, что это тот шестой счастливый владелец камня-помощника, относительно которого у него было предчувствие. И действительно, у найденного оказался камень-кубик, сквозь угол которого было просверлено отверстие и продето кольцо. Не имея представления о свойствах кубика, солдат носил его на цепочке, считая талисманом, приносящим удачу.

Имя солдата было Аш первый. По воле случая оно совпадало с именем одного из господ длинной воли. Эф третий посчитал, что это каким-то образом усугубляет обстоятельства.

Солдату предложили присоединиться к путешественникам, и он согласился.

31

Третий думал о человеке Ю. Иногда он думал, что это переодетая женщина. В этом случае его интерес к человеку выглядел бы нормальным. В противном же случае третьему следовало признать, что в нем пробуждаются какие-то извращенные наклонности, которых раньше не замечалось. И обнаружить их было все равно как открыть у себя незаслуженный геморрой или чирей.

Не камня ли это были дурацкие штучки?

Третий отстранялся от этого, не хотел принимать участия, но выглядело так, словно какой-то своей частью он подписался играть в странную игру, в которой человек принуждался к совершению непонятных действий, награждался неожиданными призами и наказывался неожиданными штрафами.

Он стал замечать, что ему нравится (знал бы слова, сказал бы, что «тихо радуется»), когда человек Ю называет его «третий в халате». То есть выделяет его, таким образом, среди прочих, называя этим особенным именем с какой-то интимной, мерещилось третьему, интонацией. Эф даже готов был видеть здесь маленький знак взаимности, и радовался этому, хотя умом понимал, что от взаимности, если она той самой извращенной природы, нужно ждать не радости, а беспокойства: обнаружься такое, он не знал бы, что с этим делать.

Вероятно, по сходному сочетанию причин, Эф не хотел знать полного имени человека Ю, — это незнание как бы поддерживало представление об особых отношениях между ними («можешь называть меня просто Ю», — вспоминал третий), — но и какой-то одновременно протест тут присутствовал — упрямое «знать не хочу». Однако же Эф вообще никогда не слышал, чтобы кто-нибудь называл человека Ю полным именем или по цифре. Это значило, что либо ему подыгрывает сам случай (и в этом можнобыло видеть некий знак подтверждения, согласия внешних сил), либо что все остальные постоянно обращаются к человеку так же, как Эф (и тогда о каких-то особых отношениях не было речи).

Эф третий думал об этих вещах больше, чем ему хотелось, поскольку считал себя человеком действия, и страдал от неопределенности.

Иногда он задавал вопрос, косвенным образом касающийся болезненной темы (не впрямую обращаясь к человеку Ю, но в его присутствии), — что-нибудь вроде «Случайно ли то, что среди нас, счастливых владельцев камней-помощников, нет ни одной женщины?» или: «Надо ли это понимать в том смысле, что камень может принадлежать только мужчине?», — но вразумительного ответа так и не дождался.

32

Солдат Аш первый несколько дней тому назад отличился тем, что закрыл начальника своим телом. Это случилось, когда их синюю сотню направили в город девять для восстановления законности и укрепления пошатнувшихся устоев. Поступок солдата нельзя было назвать вполне героическим, потому что удар, от которого рядовой спас своего начальника, был нанесен не копьем, не мечом, а жареным окороком. Окорок — это было весело, и из случая — эпизода битвы — получился живой анекдот, который на следующий день рассказывали в роте и за пределами. В этом не было радости ни солдату, ни капралу, в грудь которого был брошен окорок. Над солдатом смеялись открыто, а капрал был уверен, что за его спиной на него показывают пальцами и говорят: «Вот тот самый, которого…»

Не удивительно, что капрал не испытывал чувства благодарности к солдату Аш, а скорее наоборот. Он, конечно, отметил поступок солдата перед строем, поставил в пример, наградил из своего кармана, а на следующий день приказал выдать двадцать плетей за жирное пятно, которое осталось на синем мундире.

И вот, Аш сидел, посаженный под замок, в ожидании наказания, и имел время подумать. Как это его угораздило закрыть телом капрала? Ну не дурак ли он после этого? Смотрел бы спокойно со стороны, и получил бы удовольствие. Сам бы запустил в этого капрала окороком, если б можно было, а закрыть телом — как только в голову могло прийти такое? Хотя, причем тут голова? Тело движется само, когда дело доходит до дела. И хорошо движется. Если бы этот окорок летел бы ему, Аш первому, в грудь, тело само уклонилось бы. Он, Аш первый, всегда уверен был в своем теле. А тут тело поступает наоборот: на грудь принимает летящий чужой предмет, к тому же летящий мимо. Как такое этому телу могло прийти в голову? Хотя какая там голова у тела? Но куда это тогда могло прийти, если не в голову, а главное — откуда? А если в другой раз не окорок будет, а копье или дротик? Тогда скажут, погиб герой, как полный придурок.

А может, это город виноват? Место такое. Воздух такой в этом девятом городе. И народ по улицам ходит, сплошные придурки, простыми глазами видно. Одни — тихие придурки, другие — буйные, а третьи такие, что ты ему куботаном под ребра, а он смеется. И дурь у них, должно быть, заразная: попихался с ними, и уже сам такой. А ведь правда, осенило первого. Он вспомнил, как они сидели с капралом на каких-то ступеньках, выйдя из того подвала, где летал по воздуху окорок, переходя из рук в руки, и смеялись, словно братья какие, друг на друга глядя. И он, Аш первый, уже ничего не помнил, что было в подвале, кроме этого летающего окорока — весело было! — и сейчас тоже не помнит.

Заскрежетал ключ в замке, дверь открылась, у порога встали двое: один — в сером мундире. Аш первый вышел, не дожидаясь команды. Увидал еще двоих в сером. Нехорошо это было — в перспективе меняющихся событий. Серые мундиры нравились первому меньше, чем плети.

33

Первые вопросы были простые: «Ваше имя? Ваше звание? В каком году родились? Как звали вашего отца?»

Один серый мундир спрашивал, другой держал руку на пульсе, третий записывал. Еще один сидел в кресле и смотрел. Всё очень мягко, ласково, с вежливостью обманной.

Аш первый понимал, что идет проверка, как пульс в его руке отвечает на правдивые ответы.

Потом пошли вопросы замысловатые.

Серый мундир выбрасывал вперед две руки, на одной показывая три пальца, на другой — два. «Сколько пальцев на руке?» Отвечать полагалось одним словом.

«Какого цвета этот шар?» Шар был красного цвета, но выбирать нужно было из трех вариантов: синий, зеленый и белый.

— Белый, — отвечал первый.

— Бумага, камень, ножницы — что выберете?

— Ножницы.

— Может быть, лучше камень? — предложил серый.

— Можно и камень, — согласился первый.

Наконец, дошло и до дела.

— Скажите, солдат, как вас угораздило совершить ваш маленький подвиг? — спросил серый, отложив в сторону казенный тон.

— Служу всей правдой, — заученно ответил первый. — Я только исполнил свой долг.

— Бросьте, — усмехнулся серый. — Какой, к бесу, долг? Я считаю, что этим поступком вы могли преследовать вполне конкретную цель. И тутя вижу два варианта. Первый из них: вы собирались таким образом положительно зарекомендовать себя перед вашим командиром.

— Выслужиться перед капралом? — засмеялся Аш. — Таким способом? Ерунда. Мне уже прописали два десятка плетей за эту выслугу.

— Не буду настаивать, — сказал серый. — Второе мое предположение: вы хотели таким образом отвлечь внимание от чего-то более существенного. Например оттого, что случилось в одной маленькой комнате. Вы оказались там, преследуя противника, или якобы преследуя. — Серый сделал паузу, обменявшись взглядами с тем, который держал руку на пульсе. — Потом дверь в комнату закрылась, и никто не может сказать, что вы там делали эти несколько минут в весьма подозрительном обществе. А что вы, действительно, там делали?

— Я не помню, — искренне вздохнул первый. — Даже комнату эту проклятую не помню. А что касается «отвлечь внимание», так я тут скорее привлек внимание на свою голову.

— Что вы не помните, это, кажется, правда, — сказал серый, бросив взгляд на того, который держал руку на пульсе. — Но есть люди, у которых память оказалась лучше, и от них мы смогли кое-что узнать. О комнате, например, над дверью которой есть некоторая надпись. Но хотели бы знать больше. От малого знания многие вопросы — не так ли? Вспомните, от кого вы в первый раз услышали про человека, которого называют Отшельник?

— Ни одного раза не слышал, — сказал первый. — Я простой солдат, интриги плести не умею. То, что было, это просто случай. И вы ведь знаете, что я говорю правду.

— Случай выходит из ряда, когда человек вместо того, чтобы уклониться от летящего предмета, бросается ему навстречу. И, рассказывают, за вами числятся еще несколько таких выходящих из ряда случаев.

— Просто я по судьбе такой везучий, — сказал солдат.

— Я думаю, все же, что это знак, — сказал тот, который сидел в кресле, — явный сигнал, чтобы привлечь внимание. На этого человека нам показывают, это и без дознания очевидно.

— Так проверим, — легко согласился дознаватель и, не меняя голоса, сказал: — Встаньте. Поднимите руки.

Первый подчинился. Серый мундир провел руками вдоль его тела, обыскивая, и, зацепив пальцем цепочку с кубиком, висевшим на шее, извлек кубик наружу.

— Вот и чудненько, — обрадовался он. — Снимите это.

Первому дорог был его талисман, но он не знал, настолько ли дорог, чтобы ради него подвергать себя реальному риску. Пытаться в одиночку справиться с тремя серыми мундирами, а может быть и с четырьмя, хотя того, который сидел в кресле, он почему-то не склонен был считать за противника. Или прыгать с моста в реку, не имея представления о глубине воды под мостом. Не знал, но перешел к действию, словно мгновение назад уже принял решение, — собственно, так всегда с ним и происходило в особые моменты жизни. И как-то удалось раскидать противника и обездвижить, работая руками и ногами. В комнате было окно. Аш выбил ногой раму и прыгнул со второго этажа. Кусты внизу смягчили удар падения. Обогнув дом, он побежал по улице, улица выходила на мост. Аш полетел вниз с моста легкой птичкой, а может быть, рыбкой, не думая о том, глубока ли вода в этом месте. Река была быстрой и бурной. «Если не утону, — подумал Аш, когда к нему вернулась способность думать, — то течением унесет далеко, и никто не догонит».

34

Бе пятый, который называл себя Мастером, достал свой заплечный ящик и, поставив на доски палубы, открыл. В ящике были несколько толстых тетрадей, инструменты и, в отдельной выгородке, камни и кости. Следуя привычке, Эф третий назвал про себя камнями те из них, которые имели форму кубика, а остальные определил как кости, хотя и те и другие были сделаны из дерева. Сам же Бе не делал различия между теми и теми, и все их называл кубиками. Имел на это право, потому что был Мастером.

— Мне от моего деда, когда он умер, досталось несколько безделушек, среди которых я нашел этот кубик с шестью гранями. — Бе достал из ящика каменный кубик и показал его. — Я стал бросать его и обнаружил, что он всегда падает шестеркой кверху. Это удивило меня. В девятом городе, — он посмотрел на отшельника, — все балуются с шестигранными кубиками, а там, где я в то время жил, их как бы и нет.

— Зато и понадобилось приводить этот город к порядку, — заметил солдат Аш.

— Я подумал, что у этого кубика утяжелена грань с единицей, — продолжал Бе, — оказалось, что нет. Я сделал сам несколько кубиков из дерева, и все падали шестеркой кверху.

— Неужели? — удивился человек Ю. — А я привык думать, что сделать кубик самому невозможно.

— Или просто не может никому прийти в голову, — сказал Эф.

— А если нечто, пусть вроде бы и очевидное, пришло в голову только одному и никому другому, это под определенным углом смыслов можно считать признаком гениальности, — сказал отшельник Хо.

— Да, — подтвердил Бе пятый. — Ко мне еще и многое другое приходило в голову. И вот здесь, — он положил руку на стопку тетрадей, — результат трудов. Добытые мною знания, с которыми я отправился в путь, чтобы поделиться ими с Учителем.

— Не думаю, что меня нужно называть этим словом, — сказал отшельник.

— В знак уважения, — сказал пятый. Он запустил руку в ящик и взял на ладонь несколько костей — все разноцветные, с разным количеством граней, на гранях были нарисованы числа. — Я сделал несколько кубиков с восемью, десятью, двенадцатью гранями. Кстати, тут и вопрос возник, сколько вообще можно построить кубиков различной формы. Мне его почти удалось разрешить, я потом покажу, что у меня получилось. Так вот, — продолжал мастер. — Оказалось, что при броске кубика любой формы все грани выпадают с одинаковой частотой. Только кубик шесть был исключением. Я подпиливал ему грани, чтобы исказить форму, и выяснил, что плавного перехода нет: то есть кубик либо падает постоянно шестеркой кверху, либо — после снятия последней малой стружки — ведет себя, как обычный предмет.

— Я знаю места, где за такие опыты можно хорошо поплатиться, — сказал человек Ю.

— В общем-то так и случилось, но это уже отдельная история, — без особой охоты произнес мастер. — А не сыграть ли нам в кости? — неожиданно предложил он.

— Я бы сыграл, хотя у меня одна медь в карманах, — сказал солдат Аш.

— Будем играть медью, — сказал мастер, и они перебрались на корму лодки. Фа четвертый присоединился. А отшельник Хо (чернобородый) направился в каюту, где спал Хо рыжебородый, завернувшись в зеленое одеяло из верблюжьей шерсти.

Эф и Ю остались одни, и оказались совсем близко друг к другу.

35

Эф третий и человек Ю оказались одни на носу лодки и оказались совсем близко друг к другу.

Третий хотел что-нибудь сказать, а лучше — сделать, но промолчал и сидел,сложа руки.

Человек Ю сидел у левого борта почти напротив третьего. В какой-то момент он откинулся спиною назад в высокий борт, словно в кресло. То же сделал и третий — одновременно, как бы в зеркальном отражении воспроизводя движение тела человека. Так бывает, что двое чихнут одновременно, моргнут или еще что-нибудь. Кажется, лодка качнулась в тот момент, когда третий коснулся досок борта лопатками. Он почувствовал легкое головокружение, на миг потеряв ощущение своего тела. Что-то сместилось вокруг. Теперь он словно чувствовал поверх своего лица, как маску, круглое лицо человека Ю, его брови и скулы. Это должно было быть обманом чувств, но он видел — действительно видел — то, что должны были видеть глаза человека Ю, то есть ближний берег озера, к которому сам он сидел спиной, — песок, деревья и камни. Этот простой пейзаж был необыкновенно красив, словно освещенный каким-то новым, идущим извне, светом.

Лодку еще раз качнуло. Третий очнулся. Он посмотрел по ходу вперед и увидел черный выступающий из воды камень, хотя знал, что камня не может быть в глубокой воде.

Третий крикнул, привлекая внимание тех, кто был на корме. Препятствие заметили, игру в кости прервали. Фа взялся за рычаг руля, солдат повернул парус. Большое черное бревно — совсем не камень — прошло мимо борта. Вдоль бревна тянулась надпись пляшущими в волнах буквами, и каждый что-то прочел — кто глядя в упор, а кто — провожая взглядом.

36

«Здесь поворачивают направо», — прочел Эф третий на черном бревне, один конец которого тонул в волнах, а другой — поднимался.

«Правой дорогой идите, товарищи», — громко прочитал Фа четвертый.

«Пойдешь направо, песнь заводишь», — неуверенно пробормотал Бе пятый.

«Правый поворот, что он нам несет», — пропел человек Ю.

«Право руля», — скомандовал солдат, и тут же исполнил.

«И где в таком случае правда?» — произнес отшельник Хо, провожая взглядом бревно, черный конец которого то исчезал в волнах, то показывался.

37

— Возникает вопрос, — говорил пятый, — сколько форм существует у кубика, то есть форм настолько симметричных, что для каждых двух выбранных граней кубика его можно было повернуть таким образом, чтобы в новом положении он полностью совместился бы с самим собой, при этом первая из выбранных граней совместилась бы со второй. Таким образом все грани кубика оказались бы в определенном смысле равноправными, что служит залогом к тому, чтобы частота выпадения одной из них не опережала частоту выпадения другой. По моему мнению, именно это равноправие граней позволяет называть многогранник кубиком.

Перечисляя эти формы, во-первых назовем пять правильных многогранников: четырехгранник, шестигранник — уже нам знакомый, восьмигранник, двенадцатигранник и двадцатигранник. — Пятый раскрыл одну из своих тетрадей и показал рисунок.

Во-вторых, это многогранники, образованные двумя одинаковыми пирамидами, которые совмещены основаниями, — продолжал пятый. — Таким способом могут быть получены кубики с любым четным числом граней, большим шести. Кстати, уже известный нам правильный восьмигранник может быть отнесен к этому типу.

Теперь, если у описанного только что многогранника мы слегка повернем составляющие его пирамидки одну относительно другой и определенным образом отрегулируем граничную линию между пирамидками, то получим кубик, составленный как бы из двух розеток. Его гранями уже будут не треугольники, как в предыдущем случае, а четырехугольники. Примером такого кубика является наш старый знакомый — шестигранный кубик, который можем разложить на две розетки, каждая из трех четырехугольников-квадратов.

Остальные формы кубиков можно получить из правильных многогранников. Для этого мы сперва каждую грань разбиваем на одинаковые и симметрично расположенные части — треугольники или четырехугольники. Это можно сделать, проводя из центра грани линии к ее углам (первый вариант) либо к серединам сторон (второй вариант). Третий вариант получится при совмещении первых двух.

Далее назначим центры граней исходного многогранника (а также середины его ребер в случае второго и третьего из рассмотренных вариантов) дополнительными вершинами нового кубика. Для придания телу этого кубика необходимой выпуклости приподнимем эти вершины над их первоначальным местом, представив, что ребра нового кубика (то есть проведенные нами линии, точнее — отрезки линий), которые сходятся в этих вершинах, потянутся, так сказать, за ними. Вершины исходного многогранника остаются, разумеется, на своем месте.

Замечу, что я рисовал простыми линиями и не клал штриховку на грани, поэтому на некоторых рисунках создается ощущение того, что выступающие вершины и ребра чередуются с утопленными, то есть получается как бы звездчатый многогранник. Иногда трудно избавиться от этого ощущения. Но на самом деле все многогранники выпуклые, это понятно.

Проводя эти операции по трем возможным вариантам, мы получим:

- из четырехгранника — кубик с 12 треугольными гранями, кубик с 12 четырехугольными гранями и кубик с 24 треугольными гранями;

- из нашего знакомого шестигранника — кубик с 24 треугольными гранями, кубик с 24 четырехугольными гранями и кубик с 48 треугольными гранями;

- из восьмигранника — кубик с 24 треугольными гранями, кубик с 24 четырехугольными гранями и кубик с 48 треугольными гранями (при этом последние два кубика — это те же самые, которые были получены на основе шестигранника);

-из двенадцатигранника — кубик с 60 треугольными гранями, кубик с 60 четырехугольными гранями и кубик с 120 треугольными гранями;

- из двадцатигранника — кубик с 60 треугольными гранями, кубик с 60 четырехугольными гранями и кубик с 120 треугольными гранями (при этом последние два кубика — те же самые, которые были получены на основе двенадцатигранника).

Итого вместе с первоначальными пятью правильными многогранниками получается 16 кубиков различной формы (двойные пирамидки и двойные розетки, которые бесконечны числом, считать не будем). Однако один нерешенный вопрос меня беспокоит: исчерпывается ли число возможных типов кубиков этим числом 16, или же существуют другие, еще не найденные мной? И на этот вопрос у меня нет ответа.

Пятый замолчал, и все слушавшие с облегчением вздохнули.

38

У Фа четвертого было в два раза больше монет, чем у Бе пятого.

Однако у Бе пятого было в два раза больше денег по весу, чем у Фа четвертого.

Число медных монет в кошельке у солдата Аш было равно разности золотых монет в кошельках у Фа и Бе.

В первый час игры больше везло Бе пятому, и число монет у него сравнялось с числом монет у Фа четвертого.

Во второй час игры повезло Фа четвертому, и у него стало столько же денег по весу, как у Бе пятого.

В третий час игры везло солдату Аш, и число золотых монет в его карманах сравнялось с числом медных.

Потом Аш и Фа легли спать, а Бе продолжал играть сам с собой (правая рука против левой). Он брал из набора разные кубики: десятигранные, двенадцатигранные, двадцатигранные, и играл по правилам, которые сам тут же придумывал.

Утром он еще продолжал играть, когда все проснулись.

— Да, я не ошибся, когда назвал его гением, — сказал отшельник Хо. — Если бы энергия его ума не уходила в игру как в громоотвод, мир перевернулся бы от его идей.

39

— Я понимаю, что мы здесь все страшно везучие люди, — сказал солдат Аш (Аш первый), но на судне кто-то должен нести вахту.

— Да, — подхватил Фа четвертый, — нужно, чтобы кто-нибудь смотрел вперед.

— Не только вперед, но и назад тоже, — сказал солдат Аш. — А то не преследует ли нас какой-нибудь парус.

— Не думаю, что в этом есть необходимость, — возразил отшельник Хо (чернобородый). — Что может дурного случиться с лодкой, на которой плывут шесть счастливых обладателей камней-помощников? Недаром для нас всю дорогу дует попутный ветер.

— Есть одна пословица на этот счет, — сказал солдат. — На бога надейся, да сам не убейся. Мне однажды случилось идти через гиблое болото ночью, и я прошел, почти не замочив ног. Потому что был под защитой своего камня, как теперь понимаю. Но дурак буду, если пойду через это болото днем с закрытыми глазами.

— Иначе сказать, не искушай бога или не искушай случай, кто бы там ни был на этом месте, — сказал Фа четвертый.

— Вы меня убедили, — согласился чернобородый.

— Разыграем, чья вахта будет первой, — предложил Бе пятый.

— Я пас, — сказал отшельник. — Думаю, что несение вахты в какой бы то ни было форме создаст помеху непрерывному движению моей мысли.

— Если так ставить вопрос, то у меня тоже имеются мысли, — сказал пятый. — Есть проблема, которая меня беспокоит, и, между прочим, оказалось, что доказать отсутствие чего-нибудь гораздо сложнее, чем доказать наличие. По крайней мере здесь не обойтись простым перебором.

— Я всячески уважаю мыслителей, — сказал Фа, — но не готов умалиться в своем достоинстве, чтобы уподобившись слуге принять на себя их долю обязанностей.

— А я, — сказал Эф третий, — может быть, и согласился бы взять на себя долю обязанностей мыслителей (из которых один — гений по словам другого, да и другой непрост), но не готов взять на себя долю обязанностей того, который не хочет взять на себя долю обязанностей мыслителей.

— Значит, нас остается двое. — Солдат посмотрел на человека Ю. Тот промолчал с равнодушием на лице, словно то, что говорилось, не имело к нему отношения.

— Два человека для несения вахты — это несерьезно, — сказал солдат.

— Мы можем плыть, как плыли до сих пор, — предложил Фа, — договорившись, что время от времени будем поглядывать вперед и назад, но никого специально не обязывая к этому.

40

— Я расскажу вам, наконец, то, что обещал, о свойствах случая, — сказал отшельник Хо. — Поделюсь результатами непрерывного движения своей мысли, ее вращения, возвращения и воздвижения. Я говорил уже однажды, что мир наш повторяется в бесконечном времени, снова и снова возвращаясь, иногда воспроизводя себя в точности, иногда отличаясь в деталях, но рано ли, поздно давая возможность проявиться всем вариантам случая. В этом смысле я, кстати, и утверждаю, что случай — причина всего. Но пробуждаясь к сознанию в одном из одинаковых или почти одинаковых миров, как мы можем определить, в каком именно мире находимся? Не можем никак, поэтому — не знаем. И это незнание имеет прямую сущностную природу. То есть, когда мы бросаем кубик с шестью гранями, мы равно можем считать, что находимся в том мире, где этот кубик упадет шестеркой кверху, или в том мире, где он упадет, например, кверху пятеркой. И не только можем считать, но в каком-то смысле действительно находимся в одном и в другом мире одновременно до тех пор, пока между этими мирами не проявилась разница.

Но подобно тому, как спящий уберет руку от огня, если поднести к ней горящую головню, или глубже зароется в одеяло, если станет холодно, так и человек, находящийся на развилке миров, может, не сознавая этого, поворачиваться в сторону одного из вариантов будущего. То есть не камень падает каждый раз шестеркой кверху, а человек каждый раз оказывается в том мире, где камень упал шестеркой кверху.

Можно представить себе, что есть некий личный демон у человека (вперед смотрящая часть сознания), который выбирает варианты миров, соответствующие разнообразным цепочкам случайностей. И тогда окажется, что цепь случайностей вокруг камня-помощника по сути организована этим нашим демоном. Она может свернуться в такую цепочку, что мы увидим за ней действия некоей личности (наделенной, возможно, юмором и другими чертами характера), но личность эта не будет отличаться от персонажа нашего сна, который по внешней видимости как-то действует, совершает самостоятельные поступки, но является все же порождением нашего сознания, не более…

— Все это я могу, конечно, представить как образ или картинку, — сказал Бе пятый, — но принять за образ действительной реальности — никак. А представить, как человек прыгает между мирами из одного бесконечно удаленного будущего или прошлого в другое бесконечно удаленное, при этом одновременно находясь и там, и там, я уже совсем не способен.

— Простому человеку трудно понять те истины, которые постигаются путем непрерывного восхождения мысли. Ему остается только поверить тому, кто прошел этот путь, — сказал отшельник Хо. — А что касается повторения миров в бесконечном времени, это не принципиально. Те же самые миры можно представить расположенными в пространстве — и не на бесконечных расстояниях, а тесно — как листы в тетради.

— Но ведь личные демоны разных людей, строящие осмысленные цепочки случайностей, должны действовать как-то согласованно.

— А зачем? — усмехнулся отшельник. — Если для меня камень всегда падает шестеркой кверху, то и для всех окружающих меня людей, которых я вижу, он будет падать именно таким образом.

— То есть, ты хочешь сказать, что эти окружающие люди находятся в мире, который твой демон выбирает как цепочку случайностей (а это, кстати, значит, что в каком-то смысле он его создает), и подчиняются законам этого созданного мира, один из которых — кубик, падающий шестеркой кверху?

— Именно так, — подтвердил отшельник.

— А как определить — это ты живешь в мире, который создал мой демон, или это я живу в мире, который создал твой демон?

— Я не говорил слова «создал».

— Ты не говорил, но я услышал, — сказал Бе. — Более того, — продолжал он после минутного размышления, — помимо того смешного закона природы, который заставляет кубик падать шестеркой кверху, тем же демоном могут быть созданы и другие законы — те, согласно которым кубик падает вниз, а не вверх, солнце заходит и всходит, волна поднимается и опускается, сердце бьется внутри человека. И мир, таким образом, создается из первоначального хаоса, о котором говорили древние, — того хаоса, который содержит в себе все варианты — где камень падает вверх, солнце взрывается и гаснет, и все сущее каждый миг исчезает тысячью возможных способов, о которых мы не догадываемся, а также возникает тысячью других способов, — он, этот мир, создается, как выстроенная в закон цепочка случайностей, свидетель которой — человек.

— Могу сказать, что мне повезло с собеседником, — улыбнулся отшельник. — И, наверное, не зря мы с тобой оба счастливые обладатели своих камней.

— Но если мир создается этим, как ты его называешь, демоном, — продолжал Бе, — создается, уточняю, не в смысле одноразового действия, а в смысле непрерывного поддержания существования, хотя для моей мысли сейчас это не главное, и даже не имеет значения, — то что такое, собственно, этот демон-создатель? Ты называешь этого демона личным, но согласишься, наверное, с тем, что поскольку нет способа отличить, чей это личный демон — твой, мой или чей-то еще, то нет различия между этими демонами, точнее — нет разделения между ними, а следовательно, мы можем утверждать, что есть только один демон, — и если все это так, то, спрашиваю я, какая разница между ним, которого ты назвал демоном, и тем, кого ты бы назвал богом?

41

Эф третий и человек Ю остались одни, и оказались совсем близко друг к другу.

В который уже раз это повторялось, и Эф, сказав про себя «случай — сводник», хотел куда-нибудь отойти, но подумал, что такой поступок после неоднократного повторения будет выглядеть слишком нарочитым, и остался.

— Я тебе хотел кое-что сказать, третий в халате, — вдруг произнес человек Ю.

— И что же? — спросил третий, стараясь казаться спокойным.

— Хотел напомнить, что у нас с тобой был заключен союз, ты не забыл об этом?

— А какой смысл сейчас в этом союзе? — Третий выразил удивление. — Нас здесь шесть человек, и, можно считать, мы уже нашли дорогу.

— Шесть человек, как шесть камней, которые кто-то собрал в горсть. — Человек задумчиво посмотрел на свою руку, повернув ее раскрытой ладонью кверху. — Но ведь тот, кто вчера собрал, завтра может и рассыпать. — И он повернул руку ладонью книзу.

— Покажи мне. — Третий взял руку человека и стал рассматривать линии на ладони.

— Отпусти. — Человек потянул руку к себе.

— Некоторые говорят, что судьба и характер написаны в этих линиях.

— Свою судьбу я оставлю при себе. — Человек отнял руку. — И характер тоже, а на вопрос ты не ответил.

— Не забыл, конечно, а опять же, какой смысл?

— Кто знает, что может случиться, поэтому нам в случае чего есть смысл держаться друг друга.

— Да, — кивнул третий. — Согласен, — сказал третий. — Можно даже закрепить наш союз, — предложил он, смеясь, то есть как бы в шутку, — крепким рукопожатием, или что там принято в твоем городе: смешать кровь, выпить на брудершафт, совершить обряд бокомару.

— Какой широкий жест с твоей стороны, — сказал человек, улыбаясь, то есть тоже как бы шутя. — Благодарю за предложение, но в моем городе для этого достаточно слова. Однако слово это я хотел услышать.

— Слово есть слово, — осторожно произнес третий, — но мне кажется, ты знаешь о том, что нас ожидает, больше, чем показываешь. А если у нас, как ты говоришь, союз, то секретов друг от друга, я думаю, не то чтобы совсем не должно быть, но не должно, наверное, быть так, чтобы все было секретом.

Разговор был в тягость ему, однако и миг радости, впрочем — ненужной, промелькнул от случайного «у нас с тобой» (дружеская встреча местоимений). И то и другое были мелочи — не повод для переживаний, но для души — реальны, как гвоздь в сапоге, который есть, но с которым надо идти, и третий продолжал:

— На самом деле я хотел сказать не это, я хотел сказать, что если с кем-то имеешь дело, то хорошо бы знать, что от него можно ожидать. А это знание приходит не через разговоры.

— Ну рад слышать, а то я уже думал, что ты попросишь рассказать историю моей жизни.

— Скажу как пример: вот с четвертым у меня был поединок — в то еще время, когда он, как и я, был третьим. Не сразу, но я положил его на лопатки, и могу сказать, что теперь знаю его с новой стороны, которую через разговор не узнаешь.

— Если на лопатки, то, стало быть, сторона передняя, — засмеялся человек.

— Не в лопатках дело, — стал объяснять третий.

— Меня ты тоже два раза клал на лопатки, — заметил человек, слегка усмехнувшись, и третий вздрогнул, словно разговор прикоснулся к каким-то интимным моментам совместной жизни.

— Не в лопатках дело, а в телесном взаимодействии, — быстро стал объяснять он, — в совместно выполняемых действиях, — неважно, сотрудничество это или противоборство. И тогда что-то передается от тела к телу — не слова, а какое-то понимание, понимание чего-то существенного… Я бы даже предложил устроить — когда сделаем остановку где-нибудь у ровного берега — общее состязание по борьбе, — чтобы каждый с каждым мог проверить себя в единоборстве. Тогда мы все по-настоящему узнаем друг друга и меньше будет вероятность того, что кто-нибудь поднесет сюрприз в критическую минуту.

— Сомнительная идея. Не похоже, чтобы такая была без заднего смысла, а? — Человек посмотрел испытующе.

— Задний смысл не в том, чтобы состязаться и выявить победителя, а чтобы вовлечь людей во взаимодействие.

— Этот смысл не тянет на то, чтобы быть задним, — возразил человек и, помедлив, добавил: — Разве мы не вовлечены уже? Мы плывем вместе, едим вместе, некоторые играют друг с другом в кости, что еще после этого надо?

Человек Ю замолчал, потянулся, зевая, его лицо запрокинулось. Третий тоже зевнул, повторил движение человека. Голова знакомым уже образом закружилась. Те же самые облака в небе он теперь видел, что человек Ю, или нет? В том же или другом развороте? И какие там облака видел человек Ю? Третий запрокинулся через борт дальше, чтобы увидеть — над облаками — линию берега — вопрос, какого? И услыхал голос:

— Не помешал ли я вашему общению?

Это был Фа четвертый.

И все прекратилось, еще не начавшись.

42

«Может быть, привычные взгляду вещи, — думал Эф третий, — становятся красивыми, если на них смотреть необычным способом».

Он придумывал необычные способы смотреть: лежа на спине, с головой, запрокинутой через край борта, или в наклоне — через расставленные врозь ноги, или (взгляд как в трубу) сквозь бочонок с выбитым дном, или через отражение в воде в тихую погоду (загораживая оригинальный образ ладонью). В лезвии ножа, который Эф носил за голенищем, тоже многое могло отразиться. Лицо человека Ю, например, или Фа четвертого. При этом свой нож Эф естественным образом держал так, что край лезвия часто приходился на горло отражения.

— Что это значит? — неожиданно спросил Фа, — прошу объяснить, что означают эти ваши манипуляции с ножом.

— Ничего такого, — сказал Эф, — мне просто захотелось посмотреть, как мой нож блестит на солнце.

— Мой тоже блестит не хуже, не угодно ли убедиться? — Фа достал свой нож, который носил у бедра в чехольчике, и показал.

— Не буду спорить, — примирительно сказал Эф.

— Рад слышать. — Фа повертел ножом, пустив от широкого лезвия блик чуть не в глаза третьему, и вернул нож на место. — Дело в том, что в том городе, откуда я родом, тот жест, который вы себе позволили, имел бы вполне определенное значение.

— Но в моем городе он не имеет такого значения.

— Надеюсь, — сказал Фа. — Но все же я сомневаюсь, не следует ли мне в данном случае поступить по обычаям моего города, поскольку жест, может быть формально и не являющийся вызывающим, может являться таковым по сути.

— Могу вас заверить, что ничего такого я не имел в виду, — успокоил его Эф.

— Допускаю, что вы ничего не имели в виду сознательно, — возразил Фа, — но допускаю также, что бессознательно вы хотели выразить свое определенное отношение, каковое и выразили посредством жеста, который, независимо от того, есть ли у него формальное значение, может быть истолкован вполне определенным образом.

— Никакого отношения нет, которое мне хотелось бы выразить, — сказал Эф, — но если вам нравится представлять дело определенным образом, я, в конце концов, не буду возражать.

— Послушайте меня, — сказал человек Ю. — Есть две истории о путешествиях. В первой из них путешественники проходят через ряд испытаний и каждый из них поочередно оказывается полезен. Вся команда приходит к цели. Во второй истории они тоже встречают ряд препятствий, но на каждом из них команда кого-нибудь теряет. До цели удается дойти только одному. Возможно, что одна из этих двух историй — наша: лучше, конечно, если это — первая из двух. Но этот ваш спор похож на начало какой-то третьей истории, которую — подумайте — стоит ли начинать?

— Если идет к этому, то не стоит. — Фа улыбнулся и положил руку на колено человека Ю.

«Может, у него в городе приняты такие прикосновения между людьми, — ревниво подумал Эф, — а может быть, там вообще все извращенцы, я слышал о таких местах». Ему захотелось что-нибудь сказать от себя — тоже с улыбкой — и положить руку на второе колено человека.

— Думаю, что от жары и солнечного блеска мне померещилось лишнее, — сказал Фа,— беру обратно те свои слова, которые допускают возможность превратного истолкования, задевающего вас в том или ином смысле.

Он протянул третьему руку, и Эф пожал ее, чувствуя свою неспособность ответить адекватно затейливой фразой.

Солнце слепило глаза, отражаясь в волнах. Эф зажмурился от попавшего в глаза света и увидел под веками движение смутных образов — как обрывок сна наяву — словно он в странном каком-то месте, среди зеркал и стекол медленно кружил, переступая ногами, и нож был в руке, и противник напротив — это был Фа — тоже с ножом, и его собственное многократное отражение в зеркалах, и отражение противника. Все пропало, когда он открыл глаза.

43

Люди длинной воли входили в очередной город (номер десять). Как всегда, раздавали направо и лево пинки и розги. После дурного приема в предыдущем городе (номер девять) пинки были особо увесистыми, а розги особенно крепкими, и народ был счастлив. «Жив бог!» и «Радуйтесь!» — кричали в толпе. Эф шел с краю процессии, стараясь держаться в тени, Фа четвертый, солдат Аш и человек Ю шли рядом.

Прошлым вечером они причалили в виду города десять, на берегу залива, где из Второго Срединного озера вытекала река Вторая Глубокая. Путь корабля лежал с поворотом направо, на запад, вглубь залива. Город оставался в стороне от пути, но в нем можно было передохнуть и запастись провизией.

У солдата Аш были опасения относительно серых мундиров и возможного преследования. «Не такие они люди, чтоб легко упустить добычу», — говорил он и, пока плыли, высматривал чужой парус на горизонте. «А могут и там поджидать, в городе», — сказал он, когда вдалеке стали различимы дома — белые и желтые, с разноцветными крышами.

«Морского орла» спрятали в устье небольшой безымянной речки, в кустах. Парус и мачту убрали, и ничего не заметно было тем, кто проплывал мимо. Команда естественным образом разделилась на две части: люди умственные (два человека и три головы) и люди реальные (четверо). Двое остались в лодке. Четверо отправились в город, взяв с собой пустые мешки для провизии. Когда вышли на дорогу, услышали голос флейт и стук барабанов. Это люди длинной воли входили в город. Они покачивались в своих черных креслах: Аш первый, Бе пятый, переименовавшийся так из седьмого, Лю девятый, переименовавшийся из второго, и Лю четырнадцатый, — суверенные, как помнил Эф, индивиды, держатели несокрушимой воли. «Мало букв для имен», — подумал Эф, бросая взгляд на первое в ряду кресло, и представил, как Аш первый, держатель воли, встречается с Аш первым, солдатом. В последующем споре, если бы до него дошло дело, держатель воли потерял бы, наверное, свое имя, а вместе с ним, как знать, и длинную свою волю.

Четверо последовали за процессией — удобный был шанс войти в город, не привлекая внимания. Когда держатели полной воли поднялись из кресел для раздачи пинков и розог, четверо смешались с толпой. «Жив бог!» и «Радуйтесь!» они кричали вместе со всеми. Фа четвертый, энергично двигая плечом, стал продвигаться в гущу, — туда где розги взлетали над головами, и скоро появился обратно.

— Крепкая розга, — сказал он, — говорят, это к удаче. Лишняя порция удачи, я думаю, сейчас не помешает.

— Парой недель раньше я своей рукой выдал бы ему эту порцию удачи, — сказал Эф человеку Ю, тихо и как бы подмигивая, но человек посмотрел равнодушным лицом и не принял шутки.

Когда стали подходить к Храму уединенного размышления — это было черное здание с желтыми колоннами и фиолетовой крышей, — четверо отделились от толпы и пошли по узкой улочке вниз по склону. Спустились в какой-то подвальчик — «Надо, наконец, поесть нормальной еды», — сказал Фа. Подвальчик назывался «Три пива плюс восемь колбасок», или просто «Три плюс восемь», пиктограммы на вывеске можно было прочесть и так, и этак. Подавали там жареные колбаски с белой подливой и, естественно, пиво.

— Вы видели серые мундиры около храма? — спросил Фа четвертый.

— И не только около храма, — заметил Эф.

— Я думаю, что кроме серых здесь есть и желтые по мою душу, — сказал солдат Аш.

— Кроме того были еще и синие. Я видел двоих на окраине города, — сказал Эф.

— Двоих или не двоих, а если это синие, то их всегда не меньше роты, — сказал солдат.

— Желтые мундиры? Это интересно, — сказал человек Ю.

— А что это такое, желтые мундиры? — спросил Фа. — Я слышал про них, но не знал, что они существуют на самом деле.

— Желтые — это, в общем, то же, что и серые, — объяснил солдат, — то есть они носят те же серые мундиры, но у высших чинов там парадные мундиры желтого цвета. Потому они так и называются — «желтые». Среди тех, к которым я попал, я думаю, были желтые — слишком странные вопросы они мне задавали.

Пора было уходить. Рассчитываясь с хозяином, третий добавил монету к сумме и спросил: «Есть ли отсюда второй выход?»

— Правильно, — кивнул солдат, — а то какие-то подозрительные сапоги прогуливаются там за окнами.

Хозяин провел их по коридору через кухню с котлами и по лестнице вверх. Открыл узкую дверь, запертую на щеколду. За дверью был двор: пара сараев, поленницы дров, домашняя птица ходила по траве. Солдат Аш, осторожно оглядываясь, вышел и сделал несколько шагов. Идущий следом Фа задержался. В это время откуда-то выскочили трое в синих мундирах — ощущение, что сверху свалились, еще несколько бежали со стороны сараев. Солдата схватили за руки — пытались схватить, — одного противника он бросил на землю подсечкой, от другого увернулся, третий обхватил его сзади, солдат сделал движение освободиться от захвата, но не успел, — сверху упала широкая сеть с грузами по краям и всех накрыла. Подбегала синяя подмога. Эф и Фа вытолкнули хозяина заведения наружу — напуганного и, наверное, непричастного. Быстрозакрыли дверь и опустили щеколду.

Вернувшись в зал, они думали, что делать.

— Что тут думать, — пробормотал Эф, посмотрев на улицу.

— Думать нечего, — согласился Фа.

Человек Ю согласился молча.

Осторожно вышли на улицу. Не было никаких сапог под окнами. «Глупо получилось, — подумал Эф, — а может, так оно предопределено, кто знает».

Трое пошли спокойно, словно с потерей четвертого принесена была некая необходимая жертва, и за себя какое-то время можно было не опасаться. Синие и серые мундиры не попадались. В городе было тихо. На площади около рынка толпа людей побивала камнями белого верблюда, привязанного к столбу.

44

Первое побуждение было — отчалить и в путь, не откладывая. «Четвертого орла» вывели на широкую воду, подняли мачту. Но прежде чем отправиться, решили сесть и подумать.

— Есть две истории о путешествиях, и наша, по-видимому, вторая, — размышлял человек Ю. — Тогда то, что случилось, это только начало. Можно ли угадать, кто из нас будет следующим?

Эф третий прикидывал в уме, много ли шансов остаться под конец вдвоем с человеком.

— Я надеюсь все же, что наша история будет развиваться по первому варианту, — сказал отшельник Хо (рыжебородый). — С метафизической точки зрения, нас здесь должно быть шесть счастливых владельцев камней-помощников. Когда еще нас было только пять, у меня было предчувствие на этот счет, и оно не обмануло. Я думаю, что и сейчас оно не обманет. Надо подождать, и наш друг вернется.

— Если бы эту историю писал я или кто-нибудь из нас, мы написали бы ее по первому варианту, — сказал мастер Бе.

— Но ее писал кто-то другой, — заметил человек Ю. — Хотя первый у нас вариант или второй, в обоих случаях нам здесь ничего не угрожает в ближайшее время.

— Как же так? — спросил Фа. — Наш человек у них. Теперь они в любое время могут здесь появиться с превосходящими силами и захватить нас.

— Тогда это не будет ни первой историей, ни второй, — сказал человек Ю и поднялся. — У меня есть предложение.

И он вызвался еще раз сходить в город, чтобы узнать про солдата Аш — что с ним случилось и ждать ли его обратно. Он рассчитывал на своих знакомых в свите господ длинной воли. У них могли быть связи с местными людьми храма, с которыми, если удастся, можно будет встретиться и поговорить.

— Но много ли будет пользы знать, где его держат? — возразил Фа. — Мы не такие герои, чтобы нападать на тюрьмы. Конечно, один раз ему удалось бежать, но я не вижу способа, каким это могло бы повториться.

— Вчера нас было шесть счастливых владельцев камней-помощников, мы предполагаем, что завтра или послезавтра нас снова будет шесть, и если мы не видим способа, каким это произойдет, то отсюда следует, что это произойдет непредвиденным способом, — сказал отшельник Хо.

— А что даст разговор с этими людьми храма? — спросил Фа.

— Они осведомленные люди. Кое в чем — влиятельные. Если есть непредвиденный способ выхода из нашего положения, то это — к ним.

— Я пойду с тобой, — сказал Эф. — У меня тоже ведь есть там знакомства в своем кругу.

— Ты сам знаешь, что твои знакомства сейчас ничего не стоят, третий в халате.

— Два человека по-всякому лучше чем один, — попробовал возразить Эф.

— Не в нашем случае, — холодно произнес человек Ю. Его решение было твердым. Договорились о времени возвращения, и человек отправился в путь.

Эф смотрел на его спину, пока она не скрылась за деревьями леса, и думал о белом верблюде.

45

Легко ли быть белым верблюдом? — думал Эф третий.

Упомянутый белый верблюд накануне напал на женщину, пытаясь с ней спариться.

Природа слепа, думал Эф. Он представлял — в настоящий момент это было ему почти понятно, — как огромное животное ходит и мается, не зная своих причин, в нем просыпаются инстинкты, побуждения ищут выход — и вот, находится объект приложения сил, заведомо непригодный, но слепой инстинкт не знает об этом, процесс запущен и его не остановить, одно тело придавлено к земле тяжестью другого, совершаются движения, ведущие, в принципе, к продолжению рода, но бессмысленные в настоящем конкретном случае, не приводящие к удовлетворению, напор усиливается, но усилия напрасны, и вот — виновны ль мы, коль хрустнет ваш скелет…

Может быть, этот верблюд считал себя человеком. Во всяком случае, он умер как человек, подвергшись человеческой казни.

46

Ждали до оговоренного срока и даже больше того, и наконец решили отчалить. Но не отошли еще далеко от берега, как двое вышли из леса. Кричали, махали руками, а их и без того сразу заметили.

— Можете не поверить, но меня просто отпустили, — говорил солдат Аш. — Сперва заперли под ключ, потом допрашивали. Камень, естественно, отобрали. Причем допрашивали хитро. Во-первых, соврать перед ними невозможно, — сразу видят и звонят в колокольчик, чтоб слов не тратить. Потом, бывает, что только начнешь отвечать на вопрос, и тормозишь, естественно, при этом, чтоб если не соврать, то хотя бы не сказать лишнего. Тогда один из них — желтый, разумеется, мундир, — сразу оборвет, как бы от нетерпения, и, с улыбочкой этакой, все говорит сам. И оказывается, все им без меня известно — и как наша лодка называется, и сколько нас, и куда плывем, и как зовут каждого. Единственное, в чем они ошибаются, это в том, что отшельник Хо двенадцатый — это у них не один человек, а два. Спрашивали, не собираются ли два двенадцатых в споре урегулировать этот вопрос. «Нет, не собираются», — говорю, и колокольчик не звонит на мои слова, потому что это чистая правда. «А как отличаете ваших отшельников друг от друга?» — «Очень просто, — говорю, — один из них чернобородый, другой — рыжебородый». — «Ну, это не по правилам», — они говорят. В этот момент пришел еще один, у него была какая-то бумага на мой счет. Он показал им эту бумагу, и меня отпустили. Без слов и условий. И камень вернули, что самое главное.

— И они теперь знают, где стоит наш «Орел»… То есть, где стоял? — тревожась, спросил Фа.

— Если знают, то не от меня, — сказал Аш. — Когда я от них вышел, — продолжал он, — то заметил, что за мной увязался хвост. Нужно было оторваться, и тут оказался на пути тот знакомый подвал, «Три плюс восемь», где кормят колбасой. Я спустился туда, взял колбасы, пива — серые ведь не догадались покормить на дорогу — управился быстро, потом спрашиваю хозяина — хозяин тот самый еще, ничего ему не сделалось — спрашиваю его, где тут у вас второй выход, а лучше — третий. Он, я думаю, вспомнил меня. «У нас где вход, там и выход», — говорит. Я ему — «А если подумать?» В общем, вылез в окно — в другой стороне двора, там прошел, заслонившись сараями, ну и дальше можно было уже не скрываться. Но когда вышел из города, мне показалось, что все-таки кто-то идет следом.

— Это был я, — сказал человек Ю. — И моя история будет короче. В храме я встретился с людьми, потом с другими людьми. Мы поговорили.

— О чем? — спросил Фа, потому что Ю, кажется, не собирался продолжать.

— Если мои серые-желтые и его люди в храме — одна шайка, — сказал Аш, — то не он ли и выложил им все, что они про нас знают? — сказал солдат, бросив взгляд на человека Ю. — Я, кстати, спрашивал его об этом по дороге. Он отпирался, но звоночек звонил при этом.

— Нет, не звонил звоночек, — сказал человек Ю, — и не все ли равно, если нас снова шесть.

47

— А точно ли правильно мы делаем? — спросил Бе пятый.

— Правильно, — с уверенностью сказал отшельник Хо.

Фа четвертый положил руку на рычаг руля.

Вышедший на открытую воду «Четвертый орел» повернул вглубь залива, туда где брала начало Вторая Глубокая.

Когда отплыли уже на порядочное расстояние, на берег вышел человек и стал махать чем-то белым.

— Не нам ли он машет? — спросил Бе. — И если нам, тогда не вернуться ли?

— Нас уже есть здесь шесть человек, и седьмой нам не нужен, — сказал отшельник.

— Он машет не нам, — сказал солдат Аш. — Если бы он махал отходящей лодке, он бы кричал и подпрыгивал, а он машет, словно сигналит кому-то.

И точно: от мыса на противоположном берегу залива отчалила большая лодка, и шла на веслах — четыре пары весел. Скоро стало понятно, что восьмивесельная направляется к месту, где ждал ее человек, вышедший из леса.

На «Орле» в это время уже ели колбаски, принесенные из подвальчика, и запивали пивом из фляги — не такой большой, как хотелось бы.

Пиво еще не кончилось, они вошли в реку, меняя попутные ветры озера на ее быстрое течение.

48

Река Вторая Глубокая была также и широкой. «Четвертый морской» плыл по ее течению.

На корме — там, где руль, — сидел солдат Аш.

У правого борта дремал отшельник Хо (рыжебородый), а отшельник Хо (чернобородый) был рядом, продолжая в своей голове процесс непрерывного воздвижения мысли.

Мастер Бе на носу лодки играл сам с собой в кости.

Двое были в каюте, откуда доносились негромкие голоса и время от времени — смех.

У входа в каюту Эф третий, присев на корточки, заглядывал внутрь. В каюте было темно.

— Что сомневаешься, заходи, — услышал он голос, который был искажен толи от странной гулкости помещения, то ли от другой причины, и поэтому неузнаваем.

— Да, можно заходить, — подтвердил другой голос. И словно подразумевалось при этом, что только что было нельзя и вот, стало можно.

«Нужно мне их разрешение», — подумал Эф третий.

— Какой-то он сердитый, — сказал один голос другому, затем послышался смех.

Третий почувствовал, как кровь приливает к голове — до звона в ушах. Он всматривался в темноту, но не видел там ничего реального, а только то самое, виденное уже однажды, странное место с зеркальными стенами. Видение было четче, чем в прошлый раз, отраженные в зеркалах фигуры различались ясно. Действительно, одной из них был он сам, другой — его вечный соперник, Фа четвертый. Отражения кружились в зеркалах, блестели клинки. Какой-то быстрый выпад противника Эф не заметил, так же, как и его двойник в зеркале, который упал с ножом в груди по самую рукоятку, это было последнее, что увидел Эф, перед тем как все пропало.

В темноте засмеялись — два голоса, или, может быть, несколько.

Выругавшись про себя и, также про себя, плюнув, Эф перебрался на нос, где стал играть в кости с мастером Бе. Они играли, и темные, а также мудрые мысли не задерживались в их головах.

49

Солдат Аш, который сидел на корме, поднял тревогу.

Он заметил вдалеке восьмивесельную лодку — ту самую. Естественно было предположить, что это была либо погоня, либо преследование, — отшельник Хо (чернобородый) настаивал на том, что есть существенная разница между этими двумя вариантами.

Четверых поставили на весла, чтобы грести, хотя понятно было, что на четырех от восьми не уйти. Восьмерка, однако, не собиралась догонять — два раза «Четвертый» останавливался у берега, и она останавливалась тоже, оставаясь на равном отдалении.

Река делала поворот, и за поворотом обнаружился длинный остров, прижатый к правому берегу. Солдат направил лодку в узкую протоку. Весла подняли, вынули из уключин. Ветки кустов царапали по бортам. Эф третий работал веслом как шестом, и Фа четвертый тоже — со своей стороны.

— И что теперь? — Третий перешагнул через борт, через заросли кустов и травы пробрался на другой берег острова и успел, укрываясь за ветками, увидеть, как мимо проплывает восьмивесельная.

Нос ее был украшен головой крокодила.

Лодка несла на себе десять человек, из них были восемь гребцов, рулевой и еще один, который, завернувшись в плащ и вытянув ноги, сидел в низком кресле — впереди, но спиной к движению.

Четыре гребца по левому борту были не видны третьему, а из шести человек, доступных взгляду, было три бородатых, три безбородых, четыре темноволосых и один рыжий.

50

Пройдя по протоке — которая почти на всем протяжении оказалась достаточно широкой, чтобы идти на веслах, — вышли на открытую воду. Впереди река разделялась на два рукава. У входа в правый на обрывистом берегу был заметный издали знак в виде красного треугольного щита острым концом вниз. А выше стрелки, подгребая веслами против течения, стоял «Крокодил».

— На красный плыть нельзя, там пороги, — сказал солдат Аш.

— И с «Крокодилом» не тянет встречаться, — сказал Фа четвертый.

— Долго обсуждать вопрос тоже нет времени, — заметил Эф третий.

Названный «Крокодил» тем временем медленно стал отплывать вверх по течению, освобождая дорогу.

— Тогда вперед! — Эф и Фа налегли на весла, выводя лодку поперек стремнины. Солдат уступил свое место за рулем отшельнику и перешел к третьему веслу. Бе пятый стал пробираться вдоль борта к четвертому, чтобы составить пару солдату.

Толчок, и он полетел в воду. Лодка стала разворачиваться кормой вперед вокруг подводного камня, оказавшегося под правой скулой.

Солдат поспешил протянуть весло упавшему, но пятого уже отнесло течением.

— Табань! — закричал солдат.

Эф и Фа налегли на весла. Лодка сошла с камня. Несколько гребков (точным числом — восемь), и пятый, уцепившись за протянутое весло и следом — за руку, вскарабкался на борт.

— Водичка теплая? — поинтересовался солдат.

«Четвертого морского» уже вынесло на стрежень. Эф и Фа не могли выгрести против течения, каменный обрывистый берег не давал возможности пристать. Поверхность воды вся была в мелких завитках пены. «Как шкура молодого барана, — пришло сравнение третьему, — как шкура ягненка такой специальной породы, шкура ягненка, из которой делают шапки, высокие такие шапки, овечья такая шкура…» Он силился вспомнить название овечьей породы и не мог. Лодка прошла поворот, впереди открылся порог, и в уши ворвался шум ревущей воды, оглушая.

— Я ошибся, — сказал человек Ю, и за шумом только Фа и Эф, бывшие рядом, могли его слышать. — Я ошибся. Наша история — это не история о путешествии. Это история о камнях, которые сперва собрали в горсть, а потом бросили.

Нос лодки резко пошел вниз. Весло дернулось в руках третьего, задев лопастью камень. «Четвертого» развернуло в струе и несло бортом вперед. Отшельник Хо (чернобородый) с поднятыми вверх руками издавал странные звуки, словно смеялся. Эф и Фа работали веслами, пытаясь выровнять судно, но в потоке воды оно рухнуло вниз, ударившись днищем о камень, раздался треск. Хо (рыжебородый) проснулся от удара, а чернобородый в тот же момент заснул — применительно к ситуации правильней было б сказать «потерял сознание». Лодку влекло по камням, разламывая на части.

51

Эф оказался в воде, ушел в нее с головой, а потом вынырнул. Почувствовал, что его затягивает в воронку, набрал в легкие воздуху и нырнул снова, чтобы на глубине уйти в сторону от водоворота. Под водой проплыл над стаей рыб — с синими темными спинами и обращенными кверху выпуклыми глазами с розовым ободком вокруг зрачка. Они глядели по-рыбьи спокойно, словно ждали чего-то такого, что должно было произойти на этом месте, — чего-то другого, не того что случилось только что. Эф вынырнул в стороне, далеко ниже по течению. Рядом плыла доска, Эф уцепился за нее. Теперь он мог перевести дыхание и осмотреться.

Наверное, его крутило в водовороте дольше, чем ему казалось. Всех прочих за это время далеко отнесло течением. Эф видел большой обломок лодки, за который держались отшельник Хо и солдат Аш, который свободной рукой поддерживал второе, бессознательное тело отшельника. Еще три головы ныряли в волнах много дальше, и не различить было, которая чья.

Пороги остались позади, и Эф верил, что других больше не будет. Его несло в стремнине, камни и обрывы берега проносились мимо. Мимо остался солдат, который стоял на большом валуне и махал руками. Эф не сделал попытки прибиться к берегу. «Из двух компаний я предпочту другую», — сказал он себе, не думая конкретно о человеке Ю, но имея в виду. Он лег животом на доску и стал грести широкими взмахами рук, догоняя плывущую впереди тройку голов. Плыть на доске не составляло труда, вода была теплая. Эф чувствовал, что может так плыть сколь угодно долго.

Он плыл, опустив лицо вниз и временами поднимая, чтобы убедиться, что расстояние до троих впереди сокращается. Вдруг там, где издалека он видел только очередной поворот русла, возник утес, тяжелый и серый, как башня. То есть еще один остров был на пути, и поток разделялся на два рукава. Видя впереди себя чью-то голову, Эф направил свою доску в правый, сделал тридцать гребков, считая взмахи, посмотрел вперед — можно было уже разглядеть: голова принадлежала мастеру Бе, а других впереди не было видно.

52

Бе пятый плыл по течению, держась за кусок дерева (обломок лодки). За ним на расстоянии плыл Эф третий, лежа животом на доске и гребя руками.

Когда течение ослабело, пятый встал на ноги и выпрямился. Воды ему было по пояс. А третий плыл на доске мимо и не стал останавливаться.

Пятый ухватился за край доски, на которой плыл третий, и что-то закричал, типа «остановись, приехали!». А третий, ничего не слыша и словно закрыв глаза, все продолжал размашисто грести руками.

Пятый взял третьего за ногу. Третий обернулся к пятому и сказал:

— Надо же догнать тех двоих, которые уплыли вперед, разве нет?

— А они не вперед уплыли, — сказал пятый, — их унесло налево.

— Ты это точно видел? — спросил третий.

— Абсолютно, — сказал пятый.

И они вышли вместе на берег, где был камень, песок, а кое-где даже трава.

53

Эф и Бе сидели на прибрежных камнях, нагретых солнцем до горячего состояния. Рядом сохли предметы одежды.

— Это логически невозможно, — говорил Бе. — Почему река в своем устье образует дельту, разделяясь на рукава? Потому что она несет с водой разный материал: ил, песок, глину, который осаждается, когда скорость течения падает. Острова дельты образованы из этого осадка, следовательно они должны быть плоские. Отдельный остров может образоваться как холм или скала, которую река, встречая на своем пути, обтекает с двух сторон. Но ущелье, которое разветвляется, — оно не может возникнуть естественным способом.

— Ты уверен, что они уплыли по левому рукаву? — спрашивал Эф.

— Был уверен, но когда ты спрашиваешь в третий раз, я начинаю сомневаться.

— Своими глазами ведь ты не видел?

— Но я не видел и обратного. То есть, с того времени, как их унесло, как я думаю, налево, а меня направо, я впереди никого не видел. Да и что бы им помешало выйти на берег здесь? Или что могло заставить их плыть дальше?

— Да, — вынужден был согласиться Эф.

Он подошел к воде. На прибрежном песке лежали вынесенные течением обломки. Много обломков, видно место было такое. В основном — куски дерева, в разной степени источенные песком и влагой, кроме того — ржавые гвозди, петли, ручка дверная. Внимание третьего привлекла большая жестяная коробка из-под сладостей с ярким рисунком на стенках — немного помятая, но почти без ржавчины. Третий набрал в коробку воды. Вода у берега была глубокая, и из глубины на него смотрели рыбы — те самые, каких он уже видел, с синими спинами и большими глазами. Третий посмотрел, не протекает ли коробка, и остался доволен. «Приделаю ручку из лозы, и будет котелок, чтоб кипятить воду», — решил он.

— Смотри, что здесь есть, — раздался голос пятого.

Третий поднял голову. Пятый, по колено зайдя в воду, что-то поднимал из воды — что-то зеленое и, естественно, мокрое. Когда поднял, это оказалось шерстяное одеяло. Третий узнал его, это одеяло из верблюжьей шерсти было с «Морского орла» и принадлежало отшельнику Хо. Оно лежало на камнях, мокрое и бесформенное, а коробка блестела яркими красками. Полезные в хозяйстве предметы.

Третий вернулся к тому месту, где видел рыб. Они почти неподвижно стояли около дна и не испугались, когда Эф подошел ближе. Смотрели, словно ждали чего-то.

«Не приходит ли кто-нибудь сюда подкармливать этих рыб, они так стоят, словно ждут кормежки», — подумал Эф.

— Нет у меня ничего, — сказал он вслух. Отойдя к кустам, растущим поодаль, он срезал длинный прут и заострил конец. Вернулся, рыбы смотрели на него. Приблизив острие прута к одной из рыб почти вплотную, третий резким движением проткнул рыбу насквозь и вытащил из воды.

— И все же не могу представить себе, в результате какого естественного процесса могло возникнуть такое чудо природы, как разветвляющееся ущелье, через которое мы проплыли, — сказал Бе.

— Брось ломать голову, — сказал Эф, разделывая рыбу на плоском белом камне. — Разве то, что существует, нуждается в нашем объяснении?

— В объяснении нуждаюсь я.

— Тогда скажу по-другому, — сказал Эф, вынимая пузырь и внутренности из вспоротого рыбьего брюха. — Разве то, что существует, обязано отчитываться перед нами?

— Другими словами, должен ли отчитываться перед нами Создатель существующего, который, собственно, один только и существует в полной мере. Не должен, разумеется. Но мне кажется, что в этом заключается признак совершенства, когда сотворенное выглядит так, как будто оно произошло в ходе естественного процесса.

— Тогда наш мир несовершенен с его шестигранными кубиками.

— Мой, кстати, пропал при крушении, — печально произнес пятый, — и все другие, которые я сделал, и бумаги с рисунками пропали.

Эф оставил рыбу и, ополоснув руки, подошел к своему халату, который сушился, разложенный на камнях.

— И мой тоже пропал, — сообщил он, осмотрев пояс халата, — зато все другое, кажется, на месте. Поэтому нам не придется есть рыбу сырой.

— А что, будет костер? — спросил Бе. — У тебя есть выпуклое стекло, собирающее лучи?

— Нет, — усмехнулся Эф, — обычный набор. Кремень, кресало, трут — вот что я ношу с собой. Трут, конечно, отсырел, но сухого легкого материала здесь не надо искать — вот мох, вот цветочный пух.

Он ударил кремнем о кресало и высек сноп искр.

— Пойду соберу веток для костра, — сказал Бе.

54

Эф третий когда-то слышал историю про правителя, у которого был талисман, приносящий удачу, — должно быть, камень-помощник. Этот правитель однажды уронил с корабля в море драгоценный перстень, а потом, во дворце, когда повар готовил к ужину только что пойманную рыбу, в животе у нее оказался тот самый перстень, который таким образом вернулся к правителю и подтвердил его удачливость. Вот такая была история, а впрочем, и не совсем такая. Кажется, вспоминал Эф, правитель не уронил в море перстень, а бросил нарочно. И, как будто, он совсем не обрадовался тому, что перстень нашелся. Эти подробности вспомнились, но непонятным оказался смысл истории, ее мораль, если она имелась. Что за ситуация была, в которой такие детали могли иметь место? Память молчала. Бросить перстень в море правитель, пожалуй, мог, желая испытать удачу своего талисмана, но что плохого могло быть в том, что перстень вернулся к хозяину? Темная, одним словом, история.

«А может быть, эта история с перстнем — наша, — подумал третий, — ведь когда потрошил рыбу, что-то жесткое определенно попалось под пальцы».

Эф поднял с земли рыбьи внутренности. Внутри желудка действительно что-то было, он вскрыл острием ножа — это был камень, и Эф узнал в нем свой кубик по светлой прожилке на грани с двумя очками. А одна ли такая рыба в стае? Эф взял свой заостренный прут и подошел к воде. Рыбы стояли на том же месте и смотрели на него из-под воды своими выпуклыми глазами, словно ждали.

Эф без труда добыл одну рыбу и за ней — другую. После этого остальные рыбы уплыли, на их месте он бы уже давно сделал это. В одной рыбе был камень — тот самый, должно быть, который потерял мастер Бе. В другой оказался простой восьмигранный кубик.

Эф сделал с ним то, что подразумевалось, — потряс в ладонях и бросил. Выпало семь очков. Еще и еще раз выпало семь — двенадцать раз подряд. Эф перестал бросать и сидел столько времени, что хватило бы еще двенадцать раз бросить кубик. Потом размахнулся и бросил его в воду — спасибо, больше не надо.

55

Интересно, — думал Эф, — если бы правитель в тот момент, когда ему принесли найденный перстень, ужинал на берегу моря (можно представить, что сидя на какой-нибудь, к примеру, террасе под пологом или на выступающим над водой балконе), — может быть, он тоже бросил бы этот перстень в воду? Это зависело, конечно, от неизвестных и странных причин, по которым хозяин перстня опечалился, когда узнал о возвращении потерянного. Темны его мысли, думал третий, но и мои не светлее. Если бы кто-нибудь сейчас спросил меня, зачем я выбросил кубик, нашелся бы я, что ответить? Может, сказал бы «довольно чудес», «хватит исключений из правил».

А может, сказал бы другое — что-то вроде того, что выброшенный кубик был попыткой отказаться от той странной игры, которую ему как бы навязывали. Кто навязывал? Прямого ответа на вопрос не было, но за изнанкой событий, с какого-то времени имеющих вид осуществляемого кем-то замысла, словно бы вставала некая личность, свойства которой можно было установить по ее поступкам, и по поступкам этим слишком мелкая, чтобы назвать ее богом. Собрать людей, раскидать их, разделить на три пары, отобрать камни, вернуть камни… был ли хоть какой-нибудь смысл в этом?

Конечно, еще утром у третьего был другой взгляд на то же самое. То есть была цель, толи по собственной воле выбранная, толи внушенная этим самым олицетворенным случаем (не богом, нет). Было доверие к этому случаю, готовность потерпеть в разумных пределах и издержки принять как данность. А после всего последнего хотелось сказать «ну, это уже слишком».

56

Эф третий был зол на Бе пятого. Не потому, что пятый давал к этому повод, а потому что хотел видеть на его месте человека Ю. То, что человек Ю в результате случившегося расклада оказался в паре с Фа четвертым, было отягчающим обстоятельством.

Третий не выказывал, разумеется, своих чувств ни словом, ни делом. Через пару дней он смирился с обстоятельствами, а еще через короткое время заговорил с пятым о сокровенном.

— Я подумал сейчас о человеке Ю, — сказал третий. — Тебе не кажется, что в нем есть что-то странное?

— Странно то, как ты его называешь, — удивился пятый. — «Человек» — это как-то абстрактно. Кто из нас не человек? Почему бы не сказать просто: Ю восьмой?

Третий промолчал. Ему жаль было лишиться частицы оберегаемого незнания, к тому же то, что он прежде считал неким знаком отличия (с чем вроде бы и благосклонный в те времена случай был согласен), стало выглядеть знаком ущербности. Ведь как можно было иначе истолковать тот факт, что нечто закрытое от него, третьего, оказалось для всех открытым?

Когда отлегло, третий снова обратился к пятому.

— И все-таки, что это за человек, Ю восьмой? — начал он осторожно.

— Ты меня удивляешь, — сказал пятый. — Разве вы не приятели с ним? Говорят, вы были знакомы еще до того, как мы отправились в наше плаванье по водам.

— Некоторые вещи со стороны виднее, — осторожно сказал третий и, решившись, добавил: — Тебе не кажется, что он может быть переодетой женщиной?

— Никогда о нем не думал с такой стороны. И не собираюсь думать. Если и так, то это его личное дело, и в таком случае твой вопрос неуместен. Ведь скажи, если бы ты случайно узнал об этом, как о факте, ты стал бы о нем рассказывать мне или кому-нибудь? Сам-то восьмой, очевидно, держит это в секрете.

— Не стал бы, — сказал третий.

Он опять разозлился на пятого, и долгое время они шли молча. Наконец, пятый сам нарушил молчание:

— Ты знаешь, если стать вслед за нашим отшельником на его точку зрения, то есть признать, что для каждого варианта случая — то есть варианта исхода случайного события, если быть точным, — существует мир, в котором именно этот вариант имеет место… Если встать на эту точку зрения, твой вопрос вообще не имеет смысла.

— Не понял, — буркнул третий.

— Может иметь место, так сказать, непроявленный случай. Есть мир, в котором Ю восьмой — мужчина, есть мир, в котором он — переодетая женщина, и мы должны признать, что не можем определить, в котором из двух находимся, а это то же самое, что признать, что мы находимся одновременно в одном и другом, то есть они слиты для нас в один, и останутся так до тех пор, пока один из вариантов, мужской или женский, не станет явным.

— Не пойму, почему ты называешь это случаем. Ведь человек, знаю я про него или нет, всегда кем-то конкретно является. Он не может быть мужчиной и женщиной одновременно, а ты ведь, по сути, именно это и утверждаешь.

— Твой мир — мир, в котором живешь, — отчасти формируется и твоим незнанием в числе прочего, — отвечал пятый. — Поэтому то, что известно самому Ю восьмому, для тебя будет только вариант случая. Объяснять это было бы слишком долго, поэтому поверь на слово. И поскольку все варианты случая осуществляются, то среди возможного будущего будут такие миры, в которых восьмой однозначно окажется мужчиной, такие, в которых он окажется женщиной, и такие, в которых случай так и останется непроявлен.

Нельзя было сказать, что третий все это понял, но смог представить возможный вариант, когда его с человеком Ю унесло бы течением, может, налево, может, — направо, но как одну пару. И когда вышли бы, мокрые, из воды и начали сушить одежду — процесс, в обоих случаях представлявшийся третьему отчасти интимным, — все стало бы ясно. «Если Ю женщина, — думал третий, — у нее должна быть маленькая грудь, а если мужчина, то у него будут маленькие руки». Руки, разумеется, были одни и те же, но обыкновенный женский размер в мужском случае выглядел мелким.

Они шли несколько дней. Иногда ели рыбу, иногда речных омаров. Кипятили воду в жестяной коробке. Попадались деревья с хлебными грушами, грибы и ягоды. Мелкие протоки между островами переходили вброд. А когда дошли до основного глубокого русла, то увидели шалаш из камышовой травы и человека на берегу, который ловил рыбу.

57

Человек ловил рыбу, поэтому назывался рыбак.

У человека была лодка, поэтому его можно было назвать лодочник.

Для ловли рыбы у человека была сеть на дугах-распорках, укрепленная за четыре конца, — так называемый паук. Его можно было опускать в воду и поднимать из воды с помощью шеста и веревки.

Сказать свое имя рыбак отказался, и Бе пятого, раскрывшего рот, чтобы представиться, тоже не пожелал слушать.

— Не надо этого. — Он заткнул себе уши. — Окажется у вас у кого-нибудь мое имя, а нужны мне эти разборки?

У рыбака была длинная борода, рыжая на конце, черная в середине, а у корней опять рыжая.

— Нет, не красил, — пробурчал он, поймав взгляд Эф третьего.

Лодка лежала на траве у берега — тупая с обоих концов долбленка, похожая на корыто.

— Нам переправиться, — сказал третий и показал рыбаку две медных монеты.

— Я уж двоих переправил сегодня утром, а сейчас не выйдет — волна поднялась.

— И как они выглядели, эти двое? — спросил третий.

— Один крупный, в таком синем кафтане с ремешками на рукавах, другой мелкий, лицо круглое… Знакомые, что ли? Друзья ваши? Или недруги? Мне-то все равно. — Рыбак потянул за веревку, поднимая сеть. Две рыбешки в ладонь величиной там бились и блестели на солнце. — Вчера еще вентерями ловил, а сегодня плыл на тот берег, вернулся, и вот — паук этот, — вздохнул рыбак. — Не нравится он мне. Но завтра посмотрим. Завтра утром будет погода.

58

— Реку переплыть — не поле перейти, — говорил рыбак вечером, когда все трое сидели у костра, сытые и немного укуренные. — Переплыть-то не трудно, да у реки есть берег. А на берегу вас ждет, может быть, совсем не то, что вы ожидаете.

— Вряд ли можно сказать, что мы что-то там ожидаем, — сказал пятый.

— Все течет, все меняется, — сказал рыбак. — Один мудрец говорил: «Нельзя войти дважды в одну реку», — а мы здесь, у реки, говорим, что нельзя дважды сойти на один берег.

— Отсюда следует, что берег, если высадиться на него во второй раз, будет другим, нежели в первый, — сказал пятый. — И это вполне возможно, — добавил он, — если мы уточним, что следует понимать под словом «другой».

— Однако на тот берег мы и одного раза не высадились, — заметил третий.

— Слово «один» тоже просит уточнения, — сказал пятый.

— Я простой рыбак, — лодочник не спеша затянулся из трубки, где курилась дымком трава, — умные разговоры — это не для меня.

Он затянулся еще раз и передал трубку третьему. Трубка сделала неторопливых два круга, и лодочник снова взял слово:

— Был один человек среди моих предков, — начал он, — который в первый же год после женитьбы отправился в военный поход. В те времена человек считался не человек, если не повоевал пару-тройку лет. Поход был не из близких — к берегам Второго Желтого моря, которое тогда называлось по-другому. На обратном пути корабль, на котором мой прадед плыл, попал в бурю. Ветрами и течением его занесло в места, никому не известные.

— Так он был действительно твой прадед? — с сомнением произнес третий.

— Для простоты я назвал его прадед, а для правды несколько «пра» надо добавить, но это не меняет дела, — сказал лодочник. — И вот, — продолжал он, — корабль этого прапрапрадеда заблудился в дальних морях (теперь спорят, Первое Красное это было или Третье Синее) и там потерпел крушение.

— Это невозможно, — засмеялся пятый, получив в свою очередь трубку и вдохнув дыма, — морю не может быть дано имя «Синее», потому что «синее» — это изначально присущее ему свойство. Любое море может быть названо этим словом, и поэтому глупо использовать его, то есть слово, в качестве имени.

— Однако использовали, — сказал третий. — Море есть на карте, я его видел. Кто сказал, что человек обязательно должен быть умным?

— Никто, — согласился пятый.

— Корабль потерпел крушение, — повторил лодочник, — моего пра выбросило волной на берег, единственного из всей команды. Путь домой был долгим и трудным, ему понадобилось полных двенадцать лет, чтобы вернуться. Некоторые, правда, считают, что не так уж он и стремился к дому, а просто хотел погулять в свое удовольствие.

— Я слышал про кота, который каким-то образом попал на торговый корабль перед самым отплытием, — сказал пятый и затянулся из трубочки. — Этот корабль увез его из города три в город одиннадцать. Кот добирался до своего дома два года и, наконец, добрался. Если пересчитать эти два года с учетом пропорции между временем жизни кота и временем жизни человека, получится, что кот провел в странствиях примерно столько же лет, сколько твой прадед.

— И вот что было дальше, — продолжал лодочник, не выразив недовольства (а третий подумал, что сам он возмутился бы, если б его предка начали сравнивать с каким-то котом). — Жена моего прадеда, которая ждала его все эти двенадцать лет, не признала его за своего мужа. Дело в том, что у пра была отличительная метка на теле — шрам, полученный во время охоты. Жена помнила, что этот шрам был у ее мужа на бедре, а у прадеда он оказался ниже — под коленом. Но и у самой жены был на теле приметный знак — небольшое родимое пятно около левого уха. Это пятно мой прадед хорошо помнил, уходя на войну, но у женщины, которая отказывалась считать его своим мужем, никакого родимого пятна он не увидел на этом месте. Прадед рассказал ей про ее родимое пятно, которое было и которого не было, и тогда она ему, наконец, поверила.

— Не вижу логики, — засмеялся пятый и погрозил лодочнику пальцем. — Отсутствие родимого пятна в данном случае никак не может служить доказательством.

— Я не говорил о каких-то доказательствах, — спокойно возразил лодочник, — я говорил только о том, что она поверила. А почему поверила, не знаю. Кто может понять женщину?

— У истории хороший конец, это ясно, — сказал третий, — но куда все-таки девались шрам и родимое пятно?

— А что вы думаете, — улыбнулся лодочник, — тот, кто уходит от своих мест далеко и надолго, — так ли уж он может быть уверен, что вернется в точности туда, откуда вышел? Что ничего не изменится там для него, и что он сам не изменится для тех, кто оставался на месте?

— С тем городом, откуда я родом, ничего такого не случалось, — сказал третий. — И, надеюсь, не случится, когда я вернусь обратно.

— Надеяться хорошо, — хихикнул пятый.

— А вы не надейтесь. Особенно, если переплывете реку. Хотя кто знает, кто знает, — лодочник задумался. — Есть разные места. В ваших краях, может быть, нужно пройти дорогу в тысячу лет, чтобы, вернувшись, заметить изменения. Если бы только нашлась дорога такой длины, и хватило бы жизни ее пройти. А в наших местах достаточно переплыть реку.

— Если это и так, то родинкой больше, родинкой меньше — не все ли равно, — сказал третий.

— Позавчера у меня было здесь два вентеря, которыми я ловил рыбу, — сказал лодочник. — Удобная снасть, сидеть над ней не нужно, и ловится не одна только рыба, омары попадаются тоже. А перевез на тот берег ваших друзей, вернулся, вижу — паук этот на берегу, а вентерей нет, которые были поставлены.

— Несколько дней тому назад я бы такому не поверил, — сказал третий, а пятый засмеялся.

— Самое серьезное началось-то не так давно, — сказал лодочник, — прежде были всякие мелочи — не начнешь искать, так и не заметишь. Я выбрал здесь на берегу дерево с гладкой корой и на коре ножом сделал несколько зарубок. И вот, бывает, сплаваю на тот берег, потом обратно — смотрю, иногда этих зарубок становится больше, иногда меньше, иногда у них длина меняется, или что еще. А теперь — сколько там, чуть меньше года прошло — все меняется по-крупному.

— Я думаю, что я знаю, в чем тут причина, — сказал пятый, сделавшись вдруг серьезным. — Есть два мира (на самом деле их больше): в одном у нашего лодочника вентерь, чтобы ловить рыбу, в другом — паук. И в здешних местах миры как-то так переплетаются, что переплывая реку лодочник может попасть из одного в другой. Мы ведь знаем, — пятый посмотрел на третьего, — что существует множество миров по числу, так сказать, всех случайностей, так почему не допустить, что между ними может быть какое-то взаимодействие, даже какой-то обмен телами, что мы, собственно, и видим.

— Пока еще не видим, — сказал третий.

— Вы видите мою бороду, — сказал лодочник. — Я ведь еще и сам иногда меняюсь, непонятно как. И борода начинает расти то рыжая, то черная, то опять рыжая.

— Убедительный довод, — согласился третий.

— Не столь весомый, сколь очевидный, — засмеялся пятый.

— На том берегу, ниже по течению, деревня моя бывшая, — лодочник вздохнул. — Приду туда, и никто меня не узнает.

— А что ж тогда было забираться сюда? — поинтересовался третий.

— На это есть своя история, — сказал лодочник.

59

История лодочника (нашего временного героя) была похожа на историю его прадеда с семью отличиями:

1) Наш герой отправился не в военный поход, а в торговый, хотя к берегам, как оказалось, достаточно дальним.

2) Он отправился в поход не после женитьбы, а до, имея в виду заработать денег для начала семейной жизни.

3) Не было бури и крушения.

4) В дальнем порту он заболел лихорадкой и был оставлен на берегу, по этой причине ему пришлось в одиночку добираться до дому (тут присутствует элемент сходства двух историй).

5) Путь героя домой не был особенно долгим.

6) При встрече героя и его невесты оказалось, что их телесные приметные знаки не изменились.

7) По не выясненным до конца причинам невеста отказалась признать нашего героя (кто может понять женщину), и свадьба не состоялась.

60

Герой показывал невесте свой шрам, полученный на охоте, дырку от зуба, выбитого в драке, два родимых пятна, от рождения бывшие на теле, и все напрасно.

«Все равно ты не тот», — говорила девушка и готова была заплакать.

Герой стал перечислять ее приметные родинки, и тогда она действительно заплакала. С этим ничего нельзя было поделать, и герой (в скором времени — рыбак) отправился в город, в Храм уединенного размышления, чтобы спросить совета. Подходя к храму, он увидел, что колонны, которые до сих пор всегда были оранжевыми, стали зелеными. Подойдя ближе, он увидел, что колонны покрашены давно и стершаяся местами краска не скрывает появившихся в дереве трещин.

«Распалась связь времен», — сказал служитель храма, бросив гадальные камни.

«Времен и мест», — подумал герой (еще не решившийся стать рыбаком на реке, но уже близкий к этому).Он понял, что признаки распавшихся связей, с которыми столкнулся его давний прадед, возросли до реальных размеров, с которыми необходимо считаться, и теперь человек, возвращаясь от дальнего берега моря, рискует вернуться не совсем туда, откуда он вышел. А через пару лет оказалось, что человек рискует, возвращаясь не только от дальнего берега моря, но и от другого берега реки, — уже здесь распадаются связи, но рыбаку на реке это было уже все равно.

61

Лодка, похожая на корыто, была невелика, поэтому лодочник мог перевезти двоих только поодиночке.

Первым вызвался Бе пятый. Он осторожно разместился на носу лодки, лодочник оттолкнулся от берега веслом, и поплыли.

Эф третий смотрел на плывущую лодку и думал о женщинах. Не о всех вообще, а о двух определенных. Как понять женщину? И кого легче понять — жену прадеда или невесту правнука? Первая признала мужа, несмотря на несовпадение телесных приметных знаков — может быть потому, что почувствовала, что она и ее предполагаемый муж оказались в равном положении перед тем неизвестным, что их изменило. А вторая, наверное, видела, несмотря на все совпадения, что распалась связь, и перед нею не тот стоит человек, которого она знала. Это он, возвратившийся, был слеп и напрасно старался перед нею, словно пытаясь соединить части распавшихся головоломок из разных наборов. И оставался слеп, пока не увидел зеленые колонны храма на месте оранжевых.

Между тем, пятый высадился на берег и плясал там, подпрыгивая и размахивая зеленым одеялом, потом скрылся в кустах, потом появился снова, потом опять скрылся. Никак ему не сиделось спокойно.

62

Лодочник подвел лодку к берегу. Третий хотел было занять место на носу, но лодочник остановил его.

— Перевози тут вас, — хмуро пробормотал он, вылезая из лодки. — Хорошие были мерёжи у меня, а отплыл, приплыл, и тут — паук этот.

Подволакивая правую ногу, он подошел к ведру, стоявшему около кострища, заглянул туда, пнул ведро ногой, опрокинув.

— И рыба пропала, — сказал мрачно. — Утром проверил мерёжи, полное ведро набрал, и вот, пусто. — Он посмотрел на третьего словно бы с подозрением.

— Не было этого, — сказал третий.

— Для тебя-то, конечно, не было. — Лодочник вернулся в лодку, неуклюже поворачиваясь, стал устраиваться.

— А что, — спросил третий, залезая в лодку, — вентерь и мерёжа — какая меж ними разница?

— Никакая, — сказал лодочник, — мы здесь говорим «мерёжа», а другие где-то говорят «вентерь».

«Тот ли это человек?» — подумал третий и посмотрел на лодочника, на его бороду, которая у корней была черная, потом рыжая, потом опять черная. Кажется, утром эти цвета располагались в другом порядке.

«Со мной тоже может случиться что-нибудь». — Третий внутренне напрягся, ожидая ощущений при пересечении невидимой границы. Но ничего не почувствовал. Лодка ткнулась носом в песок. Третий посмотрел на оставленный берег. Там виден был шалаш рыбака, кострище, и всё. Рыболовное устройство под названием «паук» исчезло. «Вернется к своим вентерям-мерёжам», — подумал третий о лодочнике. Выходя из лодки, он повернулся лицом к берегу, где его ожидал переправившийся первым спутник, и не поверил глазам. Человек, который сидел перед ним на камнях, подстелив под себя одеяло из верблюжьей шерсти — серое, с каймой по краю, — был человек Ю (Ю восьмой, как недавно узнал третий, и о чем постарался забыть).

63

Человек Ю не выказал удивления от встречи, и Эф третий решил соответствовать. Если у рыбака его нелюбимый паук то и дело возникал на месте вентеря или мерёжи, то почему на месте мастера Бе с его зеленым одеялом не мог возникнуть человек Ю с одеялом серым. Значит, действительно, имелся в числе возможных тот вариант развития событий, при котором Эф третьего и человека Ю вместе унесло потоком. Тогда и деликатная процедура высушивания мокрой одежды имела место, при которой третий должен был получить ответ на занимающий его вопрос, и долгий совместный путь лежал в прошлом. Но получалось, что только человеку было известно то, что произошло за время этого пути, а он, Эф третий, оказывался в положении лишенного памяти. Но человек тоже не знал, что имеет дело не с тем Эф третьим, с которым провел эти последние дни, а с другим, в общем-то, человеком. Возможность извлечения выгоды из этого незнания представлялась третьему сомнительной, но открывать правду он не спешил.

— А что, — поинтересовался он, — может быть, сейчас нам самое время бросить наши камни, чтобы узнать направление пути?

— Не нужно, — сказал человек, — мы уже достаточно близко. Здесь сами ноги нас доведут, как говорится. Да и давно уж ведут, — он внимательно посмотрел на третьего, — но об этом ведь у нас уже был разговор.

— Не помню, — с сожалением произнес третий. В проведении ритуала с камнями он видел возможность вернуться к первым, еще незамутненным, как сейчас казалось, отношениям. — Мне кажется, — добавил он, — что после этой переправы у меня появились какие-то провалы в памяти.

— Рад слышать, — холодным голосом произнес человек Ю, — потому что кое о чем действительно следовало бы забыть. Ты согласен?

«Надеюсь, не о союзе, который мы с тобой заключили?» — хотел сказать третий, но промолчал.

— А ты не допускаешь, — спросил он, вертя в руках свой котелок, сделанный из жестяной коробки, — что после переправы я уже не совсем тот человек, которым был до?

Котелок, который он вертел, как бы проверяя, хорошо ли держится ручка, мог служить косвенным подтверждением слов. Если одеяло из верблюжьей шерсти в его глазах изменило цвет, то и котелок в глазах человека Ю мог измениться.

— Не думаю, что эти подробности имеют значение, — ответил Ю, не обращая внимания на косвенные намеки, и поднялся, тем самым предлагая идти.

Вдоль реки вела утоптанная дорога, а от реки в гору поднималась тропинка. Сам третий пошел бы, естественно, по дороге — вниз вдоль реки, где должна была быть деревня, о которой говорил лодочник. Там можно было отовариться продуктами и полезными предметами. Но человек Ю уверенно пошел по тропинке вверх, и третий не стал возражать.

Поднимались, и сверху начал открываться вид: река, узкая полоска морской воды у горизонта и ровные острова нижней дельты, плоская нормальность которых не вызвала бы возражений у мастера Бе. Останавливались, отдыхая, и смотрели. Выше по склону гора поросла лесом, когда поднялись, и смотреть стало не на что.

64

Эф третий был зол на человека Ю.

Они шли лесом, уже спускаясь с горы, и не разговаривали, как не разговаривали и прежде, поднимаясь в гору. Эф не знал причины молчанья, то ли говорить было не о чем, то ли какая-то непогашенная ссора пролегла между ними. Ведь случилось же что-то такое, «о чем следовало забыть», как сказал человек Ю. Но не сказал, что именно, и даже как бы отказывался разговаривать. Что делать с этим, третий не знал, поэтому злился на человека.

Можно было попытаться еще раз объяснить человеку Ю, что он, Эф третий, совсем не тот Эф третий, который был с ним до переправы. Но котелок из жестяной коробки, который Эф носил привязанным к поясу и на который рассчитывал как на приметный знак различия, вроде бы оказался приметным знаком тождества. Говоришь, ты другой, чем до переправы, скажет человек Ю, а котелок этот я помню, — помню хорошо, как ты нашел на берегу коробку, как ручку приделал, и что с того времени ходишь с этим предметом, привязанным к поясу. А с другой стороны, думал Эф, разве не сказано было человеком, что не имеют значения такие подробности. И действительно, можно ли считать, что тот, другой Эф третий является действительно другим? Изначальная природа ведь была одна у обоих. Если другой Эф повел себя предосудительно в какой-то ситуации, то значит и он сам повел бы себя таким же точно образом, значит и отвечать за сделанное он должен в полной мере. Но не зная своей возможной вины, он не может и оправдаться, или это тоже не имеет значения? «Забыть» — сказал человек Ю, хотя, если он предлагал забыть, значит сам отлично помнил. Третий вдруг понял, что давно уже думает о человеке Ю, как о женщине, хотя по-прежнему не знает, женщина он или мужчина. Но ведь другому третьему это должно быть известно после того, как они с человеком Ю вместе сушили одежду. И человеку Ю, если он женщина, известно, что его секрет с переодеванием раскрыт. Может быть, в этом и есть причина размолвки?

Эф третий изнемог от мыслей.

— Остановимся, — сказал он, — пора сделать привал.

65

Главное, что вода оказалась на этом месте — яма под камнем, и песчинки танцевали на дне, это был ключ. Скоро подвешенный над огнем котелок вскипел. Заварили траву и листья, третий знал, какие.

На прошлых привалах чай тянули из котелка через камышинку, время от времени сталкиваясь лбами. Только тогда это был лоб мастера Бе. В лесу камыш не рос, поэтому Эф третий снял два куска коры белого дерева и сложил их, примерно сказать, кулечком. Из этих чашек можно было пить, не проливая.

— В прежней жизни мне по-всякому приходилось бывать в диких местах, — сказал третий, — вот и научился.

— А удобно ли в халате бродить по лесу? — спросил человек Ю.

— Я был не в халате.

— Неужели? — улыбнулся человек Ю. — Может быть, в мундире?

— В пограничной страже был — на лесной полосе — но без мундира, — неохотно сказал третий.

Он разломил пополам лепешку и протянул человеку. У лодочника за пару монет было взято три лепешки и сушеной рыбы без счета. Молча пили чай.

— Посмотри на этот котелок, — сказал, наконец, третий, разливая по чашкам остатки, — отличается ли он чем-нибудь оттого котелка, который ты у меня видел вчера, на том берегу? — И, не дожидаясь ответа, продолжил: — Ты ведь слышал, что говорил лодочник о том, что может случиться с теми, кто переправляется через реку?

— Может, он тебе на ухо сказал, а мне — нет.

— Дело в том, что я, до того как переправился, шел не с тобой, а с мастером Бе, — сказал третий, — а ты мог идти только с Фа четвертым, вас вместе унесло потоком. И на берегу мы с Бе пятым нашли эту коробку, из которой я сделал котелок, и если бы она, эта коробка, оказалась не той, которую ты видел вчера, тебе легче было бы мне поверить, то есть поверить, что сейчас я не тот, который шел вместе с тобой до того, как мы переправились… Лодочник объяснял, как это бывает, но, говоришь, ты его не слышал.

— Почему же, я могу поверить тебе и без этой коробки, которую, в общем, не помню, какой она была, но не всели равно. Твой вариант истории один, мой выглядит по-другому, — ну и что же, я верю. Лодочник тебе объяснил, а я и без лодочника знаю. И я соглашусь, что в каком-то смысле ты — не тот, который — и так далее, но это только на первом, поверхностном уровне смысла. А по сути ты тот же самый.

— А не было ли между нами каких-нибудь неприятных недоразумений, которые требовали бы, чтобы их уладили? — осторожно спросил третий.

— Ну, если и были какие-нибудь, — так же осторожно улыбнулся человек, — то ты тут в любом смысле ни при чем. Мне, между прочим, подошло время отойти, — он легко поднялся на ноги, — а тебе за мной, кстати, не обязательно.

Третий понял намек и направился к кустам по другую сторону камня. Кому налево, кому направо, подумал, но это ведь ничего не доказывает.

Когда вернулись к костру, он поинтересовался, как бы невзначай:

— Ты обратил внимание, какая у нашего лодочника была необыкновенная борода?

— Необыкновенная, — согласился человек Ю. — Такая могла бы быть у Хо двенадцатого, будь он в одном лице.

— А моя борода сейчас какого цвета? — спросил третий.

— Как и была, нормального, — сказал человек. — А у меня борода не растет. Тоже нормально, порода такая.

66

«Союз наш, который мы заключили, будем ли считать, что он сохранился?» — собирался спросить Эф третий у человека Ю. Но не спросил. Причины случившейся в прошлом размолвки, которая — третий окончательно был в этом уверен, имела место — остались непонятны. И основной вопрос (не женщина ли?) тоже остался неразрешенным. Но все это отступило в сторону, перестало беспокоить. Третий чувствовал, что вполне может задать свой вопрос прямо и просто, но не спешил с этим. Момент был такой — и долго тянулся момент — когда можно идти в одну сторону вместе — сперва один впереди, потом другой, потом оба рядом, и всегда есть время, чтобы не говорить ни о чем и не думать.

Шли по лесу вслед за тропой, то поднимаясь по склону, то спускаясь, то поворачивая в левую сторону, то в правую. Когда становилось каменистее, деревья расступались, потом снова собирались вокруг. К вечеру встретился ключ, бьющий под камнем, — такой же в точности, как тот, у которого останавливались днем, третьему даже показалось, что они заплутали и вышли на то же место. Кто-то шутит над нами, улыбнулся про себя Эф.

67

Утром третий проснулся и увидел, что человека Ю нет рядом.

Они спали на охапке травы, укрывшись одеялом. Был повод удовлетворить любопытство, но третий не воспользовался — и не то чтобы не было в мыслях, а оставил до какого-нибудь следующего раза. Содержательный рассказ о рыбах и найденных внутри рыб камнях, особенно про тот, восьмигранный, который был выброшен в воду (решительный поступок), третий тоже оставил на будущее для интересного разговора.

Он заснул сразу и спал крепким сном в предвкушении чего-то неясного, но определенно хорошего, что должно было случиться в будущем, может быть, уже завтра, а утром, когда проснулся, оказалось, что человек Ю ушел. И понятно было, что ушел совсем, потому что одеяло из верблюжьей шерсти он взял с собой.

Третий покричал, и отозвалось, как следовало ожидать, только эхо. Не тратя времени на завтрак, отправился в путь. Шел быстрым шагом преследователя. Тропа вела в низину. Под ногами начала хлюпать вода. Третий подоткнул полы халата. Деревья леса мельчали и постепенно сменились кустарником, густым и высоким. Он рос сплошняком, потом отдельными островками, а под ногами было уже болото — не нормальное, со мхом и кочками, а словно поднявшаяся вдруг вода затопила кусты и травы.

Третий шел долго, ничего не менялось вокруг, и вид во все стороны был одинаков. Можно было подумать, что это один-единственный куст, один островок камыша многократно отражается в расставленных зеркалах.

Вода не поднималась выше колена. Тропа узнавалась под ногой по плотности утоптанной земли, хотя начиная с какого-то времени третий уже не был уверен, что не сбился с дороги. И когда через время, показавшееся слишком долгим, да и бывшее долгим, он выбрался на сухой берег, оказалось, что сбился.

68

Выбравшись из болота, Эф третий лег на землю в полном изнеможении. Он лежал так с закрытыми глазами, и вдруг услышал голос флейт и стук барабанов. Это были люди длинной воли.

Звуки приближались, а скоро показалась сама процессия. Суверенные индивиды, держатели долгой воли плыли, покачиваясь в своих черных креслах. Третий вспоминал их дальние имена: Аш первый, Бе пятый (некогда бывший седьмым), Лю девятый (некогда переименованный из второго) и Лю четырнадцатый.

Было еще два кресла: в одном сидел Хо двенадцатый (чернобородый), а в другом, с откинутой спинкой, спало полулежа его рыжебородое второе тело.

Они увидели Эф третьего, и процессия остановилась.

— Хэлло! — воскликнул Аш первый.

— Хайре! — прокричал Бе пятый.

— Зиг хайль! — Лю девятый вскинул в приветствии руку.

— Харе-харе! — пропел Лю четырнадцатый.

— Хай так хай, — отозвался на приветствие Эф третий.

— Алё, — пробормотал Хо двенадцатый (рыжебородый), просыпаясь в своем кресле, а чернобородый в своем задремал, ни сказав ни слова.

— Ну что, намного ли стала длиннее твоя воля? — спросил Лю четырнадцатый.

— Еще как. — Третий вытянул вперед правую руку и показал у плеча ребром левой ладони.

Все засмеялись. Это был громкий могерический хохот. Третий тоже засмеялся.

— Принесите ему кресло! — приказал Аш первый.

И откуда-то появилось кресло с четырьмя носильщиками.

Третий сел в кресло и скоро задремал, убаюканный его равномерным покачиванием.

69

Отшельник Хо двенадцатый не был разговорчив, но когда на короткое время оказались рядом, сказал Эф третьему несколько слов признательности и несколько слов удивления.

Поводом для признательности было то, что Эф третий — именно он, Эф третий — по словам отшельника, помог ему выплыть на берег после крушения.

А удивлялся отшельник тому, что, уже выбравшись на берег, он, Эф третий, тут же бросился обратно в поток, где проплывали мимо восьмой (то есть человек Ю) и первый, то есть солдат. Они, эти двое, совсем не просили, чтобы их спасали, у них была надежная доска, за которую они держались, а солдат и сам мог спасти кого угодно.

— Нет, — сказал третий, не желая тратить время на изложение своего варианта развития событий, — я хотел догнать их, чтобы собрать нас вместе.

— Но ведь не удалось, — улыбнулся отшельник.

— Не удалось, — согласился третий.

— Не огорчайтесь, у меня есть предчувствие, что нам всем еще предстоит соединиться.

«И у каждого будет свой вариант истории», — подумал третий. Шесть вариантов, в каждом из которых он, Эф третий, и человек Ю по-разному действуют и по-разному сталкиваются друг с другом. Эти шесть представились третьему преломленными в гранях кристалла отражениями, призрачными сколками некоего стоящего за ними образа, который, в отличие от них, был действительно реален, и которого он, третий, не мог даже попытаться себе представить.

— Думаю, что нам сейчас по пути с этими людьми, — сказал отшельник, — но, наверное, не следует открывать перед ними наше знакомство.

70

Храм уединенного размышления был из белого кирпича с желтой крышей и зелеными колоннами. В храме, как водится, был Зал размышлений, а в Зале размышлений вокруг стола сидели люди длинной воли: Аш первый, Бе пятый, Лю девятый, Хо двенадцатый (чернобородый) и Лю четырнадцатый. Эф третий тоже сидел, между первым и пятым, отдохнувший, принявший ванну и переодевшийся. Свой халат он сменил на синюю одежду вроде кафтана, рукава которой у локтя и у запястья были стянуты ремешками с серебряными пряжками.

Сидевшие вокруг стола люди длинной воли спорили о том, чья воля длиннее.

— А что бы этому козлу, который пасется в кустах, вместо пары рогов приделать один посреди лба, — сказал первый, глядя в окно.

— И закрутить этот рог винтом, — сказал пятый.

— А к копытам приделать пружины для большей прыгучести, — предложил девятый.

— А рог нужно сделать не винтовым, а прямым и длинным, — сказал четырнадцатый, — и тогда наш козел в схватке будет брать верх над всеми другими козлами.

— Тогда это будет не козел, а единорог, — сказал Хо двенадцатый.

— Разве козел, сделавшийся единорогом, перестанет от этого быть козлом? — спросил Эф третий.

— А что вообще нужно сделать, чтобы козел перестал быть козлом? — поинтересовался девятый.

— Что, а главное — зачем? — поставил вопрос четырнадцатый.

— Господа, — недовольно произнес первый и постучал по столу рукояткой ножа, — я вынужден вам напомнить, что мы здесь собрались услышать не пустые вопросы, обращенные друг к другу, а сокровенные слова, в которых прозвучала бы мысль и воля. И не спрашивать, что нужно сделать козлу, а дать, например, ему во всей полноте реальности острые зубы в пасть и клыки как у собаки.

— А собаке, — подхватил пятый, — интересно было бы пристроить на лоб такой же длинный рог, как козлу, или даже два.

— И на лапы — кривые острые когти, тогда она сможет забираться на дерево, преследуя кошку, — сказал девятый.

— А черепахе приделать колеса к панцирю, — сменил тему четырнадцатый, — и тогда она сможет катиться вперед с чудесной для себя скоростью.

— Но что будет делать козел этими своими клыками? — спросил Эф третий. — Будут они нужны ему, когда он жует капусту? А собака станет ли бодать рогом, если привыкла кусаться?

— Я думаю глубже, — сказал Хо двенадцатый (чернобородый). — Если снабдить тела неразумных зверушек приспособлениями — полезными, но отличными от тех, которые предусмотрены для них природой, и делать это регулярно и с самого рождения, — то можно ли рассчитывать, что через какое-то число поколений они, то есть зверушки, в достаточной мере освоят преимущества новых когтей, рогов, пружин, колес и так далее?

— Наверное, можно, — сказал Эф третий. И замолчал. Здесь, наверное, лучше мог бы высказаться Бе пятый — тот, который был мастер, а не тот, который прежде был седьмым.

— Пройдя несколько шагов по пути непрерывного вращения смысла, этот вопрос можно поставить иначе, — сказал Хо двенадцатый (рыжебородый), проснувшись в своем кресле, — а чернобородый в своем, естественно, задремал. — А именно, те самые зверушки, козлы и собаки, — можно ли считать, что их умение пользоваться своими рогами, клыками и прочими органами предоставлено им природой в одном комплекте с этими естественными инструментами тела? Или же природа дает только тело, а животное вынуждено приспосабливаться к нему и его возможностям? Ведь наблюдаем же мы иногда, как кошка, забравшись высоко на дерево, не может с него слезть, хотя когти у нее при надлежащем умении позволяют как подниматься по дереву, так и опускаться.

— В ту ли сторону длинна воля у нашего нового друга? — с сомнением в голосе спросил Лю девятый.

— Почему нет? — произнес отшельник. — Разве в непрерывном движении мысли, передаваемой от тела к телу, в ее вращении, превращении и возвращении, не кроется та самая игра, в которую длинная воля, в вечной полноте своей радости, играет сама с собою?

— Не буду спорить, — сказал девятый, — но у нас сейчас свои высоты мысли и свои ее глубины. И разве не увидим мы нечто необыкновенное, если тому козлу, оставив ему длинный рог, клыки, пружины на копытах, приделать еще орлиные крылья с их мощным размахом?

— Да! — радостно воскликнул пятый. — И если такие же крылья приделать собаке, не отнимая от нее данные прежде рога и кривые когти, то можно поставить вопрос: кто из них воспарит выше на своих крыльях?

— Не воспарит никто, — сказал третий, — вес не позволит. И черепаха на колесах не сможет катиться по реальному песку и болоту. И не сможет залезть на дерево снабженная когтями собака.

Кто-то засмеялся и тут же умолк.

Первый постучал по столу рукояткой ножа.

— Скажу то, что должно быть сказано, — проговорил он. — Нас здесь некоторое число суверенных индивидов, самоценных и самодостаточных, каждый из которых равен лишь самому себе. Но я вижу, что один из сидящих за этим столом равен не себе, а кому-то другому.

Все посмотрели на третьего. Он спокойно ответил взглядом.

— Да, — сказал пятый, — одному из нас, видимо, недоступна вечная полнота радости, с которой свободная мысль поднимается к своим высотам.

— Один из нас не участвует в общем движении мысли, а только ставит препоны, обрубает корни, подрезает крылья, — сказал девятый.

— Один из нас спутал карты, которые легли нам в руки, — пробормотал двенадцатый.

«И он туда же со всеми, — подумал третий. — А я, значит, не вписываюсь в компанию. Что ж, не очень и жалко».

И он продолжал пить и есть, так же, как прочие сидящие за столом пили и ели.

71

Эф третий ел и пил за столом вместе со всеми.

Чья-то услужливая рука с кувшином протянулась налить в чашку вина, и третий узнал эту руку, ее запястье, пальцы, ногти на пальцах. Человек Ю? Третий вздрогнул и обернулся. На пол полетело задетое локтем блюдо. Третий отодвинул кресло, нагнулся к полу собрать осколки, что, разумеется, было совершенно лишним, и оказался лицом к лицу с человеком. Это действительно был Ю, вернувшийся к своей старой роли.

— Не вышел из тебя господин свободной воли, третий в халате, — усмехнулся человек.

— Да я сейчас вроде бы уже и не в халате, — пробормотал третий и вернулся в кресло.

Люди длинной воли смотрели на него все как один с общим для всех выражением лиц, и отшельник Хо не отличался от прочих.

— Вы видите, — сказал первый, — один из нас называл себя господином свободной воли, но оказалось, что он даже не господин.

— Никогда так не будет, чтобы господин занимал место слуги, — сказал пятый.

— И чтобы слуга занимал место господина, — сказал девятый.

— В этом случае господин будет не господин, а слуга — не слуга, — сказал четырнадцатый.

— Но перестав быть господином, господин не станет слугой. И слуга, перестав быть слугой, не сможет стать господином, — сказал Хо двенадцатый (рыжебородый).

— Двое из двенадцати, — громко сказал Аш первый, — уберите от него кресло.

Двенадцать — это был дежурный наряд охранной роты, люди которого стояли вдоль стен и у двери. Двое из них шагнули со своих мест, взяли Эф третьего под руки и повели. Он оглянулся, ища взглядом человека Ю, и нашел: тот стоял у юго-западной стены с подносом в руках, а рядом — вот оказался сюрприз — был Фа четвертый, одетый как слуга в одежду цвета болотной зелени — штаны до колен и куртку, и тоже с подносом. Он ухмылялся, глядя. Третий рванулся из державших его рук, но это были сильные руки. Третий пошел, куда вели, и уже не оглядывался. Ему стало неудобно за свою одежду с ремешками на рукавах у локтя и у запястья. Выглядело, словно он оделся в подражание четвертому.

В это время дверь распахнулась, и широким шагом вошел Аш первый, солдат. За ним — Бе пятый, мастер.

«Кажется, прав был отшельник, все мы здесь, — подумал третий. — Но один из нас сидит, двое стоят, двое идут, а одного ведут. Можно ли при таком раскладе считать, что мы собрались вместе?»

72

Один Аш первый и один Бе пятый вошли в дверь (солдат и мастер), другой Аш первый и другой Бе пятый сидели за столом (господа длинной воли). Что-то должно было случиться.

Аш первый, господин воли, засмеялся недобрым смехом, хотя не мог ни знать, ни догадываться о том, кто именно вошел в дверь.

Люди охраны, которые вели Эф третьего, задержали шаг, словно ожидая новых распоряжений.

— Эти двое, я вижу, просят пинка, я даже и спрашивать не буду, — громко сказал господин воли. — Пинка, пинка, — повторил он и поднялся из кресла навстречу вошедшим.

— Ха-Вэ-Эс, — сказал Аш первый, солдат, и, подойдя к столу, бросил свой камень на лаковую поверхность.

— Ха-Вэ-Эс Э-Эн-О, — уточнил мастер Бе. — Что означает «Храните ваше спокойствие, это не ограбление», — и тоже сделал бросок.

— Торговым агентам вход воспрещается, — сказал Аш первый, господин воли, и вернулся в свое кресло.

— Эм-Эн-Тэ-А, — сказал Бе пятый, мастер, что означало: «Мы не торговые агенты».

— Да, — подтвердил Аш первый, солдат.

— А мне все равно. — Господин воли отодвинул рукой выкатившиеся перед ним камни.

— Э-О-Ка Ка-Вэ-Дэ, сказал мастер Бе, что означало «Это особенные камни, как вы догадываетесь».

— Камни — это важный предмет для нас и для вас, — сказал солдат. — Не хотите поставить свои против наших?

— Предмет, может быть, важен, — сказал Аш, господин воли, — но важна и рука, которая его держит.

— Крепкая рука, — сказал Бе пятый (господин, а не мастер).

— Крепкая и длинная рука, — сказал Лю девятый.

— Длинна не рука, а воля, — поправил его Лю четырнадцатый.

— Рука, которая держит предмет, важна, но важнее воля, которая направляет руку, — сказал Аш, господин воли.

— Ха-У-Дэ-Вэ-Эн-Эр? — спросил Бе пятый, мастер. Это означало «Хотите увидеть длинную волю нашей руки?».

— Нет, кое-кто нам однажды уже показывал свою длинную волю, — сказал Аш, господин воли, повернув взгляд к южной стене, в сторону Эф третьего.

— И все-таки, — сказал мастер Бе, — Эм-Бе-Е Эр-Эр-Пэ.

— Да, может быть, есть резон рассмотреть предложение, — сказал отшельник Хо. — Я вижу, этот человек преуспел в искусстве вращения смыслов, и достиг весьма интересного поворота.

— Нас здесь два человека, — сказал солдат Аш.

— Эн-Зэ-Дэ-Че, — подтвердил мастер Бе.

— Одного попросили уйти, и на место одного два новых, это перебор, — засмеялся господин воли и взмахнул рукой. — Четверо из двенадцати, эй!

Два охранных человека отступили от юго-западной стены, два — от юго-восточной, и подошли.

— Стоп, — солдат Аш поднял руку. — Если так, то разговор будет другой.

73

— Это будет другой разговор, — сказал солдат Аш. — Готовьте ваши явары и кабутоны.

— Правильное слово «куботан», — заметил мастер Бе.

— Кабутон, я сказал. Тот, кто держал в руке кое-что посерьезнее деревянной палки, не будет называть эту штучку правильным словом. Так вот, — солдат опустился в кресло, оставшееся от Эф третьего, и расположился в нем, положив ногу на ногу, — мне кажется, что кто-то здесь носит чужое имя. Ка-Зэ-Эн-Че-И, короче говоря. И мне кажется даже, что здесь таких двое.

— Никто из сидящих здесь держателей долгой воли не держит чужого, — сказал Бе пятый, господин воли.

— Ибо каждый здесь сам назначает себе свою меру, — сказал Лю девятый.

— И у каждого здесь достаточно его долгой воли, чтобы чужое сделать своим, — сказал Лю четырнадцатый.

— Сделать своим еще до того, как оно могло бы назваться чужим, — уточнил Хо двенадцатый.

— Повернем вопрос простой стороной, — сказал солдат, — кто из вас здесь Аш первый, и кто Бе пятый?

— Ты не понял, — сказал Аш первый, господин воли. — Мы здесь ничего не собираемся никому объяснять, мы только предоставляем слово ценной в самой себе мысли, которая захотела быть высказанной.

— Мысли, высказанной нами, и нами же выслушанной, — сказал Бе пятый.

— Мысли, возникшей у одного из нас, здесь сидящих, и вернувшейся к другому сидящему, у которого она возникла прежде, — сказал Лю девятый.

— Мысли, передаваемой от одного из сидящих здесь к другому сидящему в той игре разума, в которую воля, в вечной полноте своей радости, играет сама с собою, — сказал Хо двенадцатый.

— А для вас и ваших имен этой мысли нет дела, — сказал Аш первый, — поэтому идите отсюда, пока ваше осталось вашим.

— Вы отказываетесь от спора имен? — удивился солдат.

— Я понимаю, что писаного закона на этот счет нет, — сказал мастер Бе, — но есть, как я представляю себе, традиция, есть обычай, от которого никто не уклоняется.

— Мы, сидящие здесь, не следуем традициям, традиции следуют нам, здесь сидящим, — сказал Лю четырнадцатый.

— Поверну вопрос простой стороной, — сказал Аш первый, господин воли. — Рыгал я на ваши традиции и на ваш обычай. Пять раз рыгал, не сходя с этого кресла.

— Точно пять, он не ошибся? — Солдат повернулся к мастеру.

— Я как-то не считал, — сказал мастер.

— Четверо из двенадцати! — вскричал господин воли. — Уберите отсюда двоих.

Люди охраны схватили мастера и солдата, одного повели, а другой хитрым приемом высвободился, вскочил на стол, пробежал по столу, спрыгнул, опрокинул кресло с сидевшим в нем Лю не важно каким, высадил креслом раму и выпрыгнул в окно на северной стороне зала.

74

Места заточения могут быть устроены по-разному.

Обычные варианты: клетка, камера, яма. Возможны комбинации: клетка внутри камеры или клетка, опущенная в яму. Теоретически существуют шесть комбинаций из двух элементов, но установить камеру в яме или внутри клетки вряд ли возможно, а выкапывать яму под клеткой или в камере нет смысла. Четвертый вариант (особый) — лабиринт. Бе пятый утверждал, что ему известен случай, когда именно лабиринт был построен как место заточения. Помещенный в лабиринт узник знает, что у него есть возможность выйти наружу, и поэтому все свое время блуждает по лабиринту в поисках выхода. Через какое-то время он теряет надежду, думает, что его обманули и выхода из лабиринта не существует. Потом он снова начинает поиски, хотя сомнения с этих пор его уже не оставляют.

— Но ведь когда-нибудь он может найти выход, — сказал Эф третий.

— Тогда он будет свободен, — сказал Бе пятый. — Но лабиринт большой, в нем можно блуждать годы. И как знать, когда какое-то количество этих лет пройдет, блуждание по лабиринту, может быть, станет единственно мыслимым образом жизни для узника, он забудет о том, что есть другой мир за известными ему пределами, и когда, наконец, увидит выход наружу, то отвернется в страхе и скроется в привычных ему коридорах.

— Это если он с самого начала был ненормальный, — заметил третий.

— Еду и питье для узника, — продолжал пятый, — служители оставляют рядом с ним в то время, когда он спит. Стены лабиринта не поднимаются до потолка. Они достаточно широки, чтобы служители могли ходить по ним и контролировать то, что внизу, хотя принято считать, что устройство совершенного лабиринта требует, чтобы не только сам узник не знал бы, где находится, но и никакой внешний наблюдатель не имел об этом представления.

— Мне кажется, что тот лабиринт, который ты описал, должен быть нереально большим, — усомнился третий. — За сутки человек, даже хилый, по-любому пройдет пятьдесят тысяч шагов. За год — миллионы шагов. Какой же длины нужно построить коридоры, даже если каждое место человек будет проходить по десять раз.

— А почему не сто? В реальности ситуация похожа на ту, которая возникает, когда человек заблудился в лесу. Рано или поздно он начинает ходить кругами.

— Стоящий человек найдет выход из лабиринта раньше, чем сойдет с ума, — с уверенностью произнес третий.

— Есть несколько способов найти выход из лабиринта, — сказал пятый, — но для этого нужно ставить пометки на стенах, а узнику, естественно, не дают взять с собой краску.

— Ну, положим, у всякого человека есть то, что дала ему природа, — кровь, например.

— Стены там такого бурого цвета, и освещение такое слабое, что кровь не оставляет следов, которые были бы заметны.

— Тогда… — Третий замешкался. Экскременты, фекалии, испражнения — какое слово лучше предложить ученому человеку? Все эти слова, собственно, были чужими для третьего — не его язык. Но естественным образом сказанное «говно» казалось грубоватым для обращения к ученому слуху. Люди стеснительные говорят «дерьмо» вместо грубого слова, но третий стеснительным не был.

— В крайнем случае, можно помечать коридоры своей собственной кучкой, — сказал он, наконец.

— Это был бы выход, — согласился пятый. — Но хозяева лабиринта запустили туда калоедов специально для этого случая — подберут все и вылижут.

— Не знаю, — третий огляделся вокруг, — к чему эти сложности. Чем недостаточна обычная камера или клетка?

— Трудно сказать. Перечень причин, по которым можно заточить человека, будет заведомо длиннее, чем перечень возможных мест заточения. Что там может быть — в смысле причин? Две основные — это либо наказание, либо ограничение свободы во избежание совершения человеком нежелательных действий — подобно тому, как зверя сажают в клетку, и не обязательно дикого. Кроме того, если уж существуют в мире ямы, клетки и камеры, и если существуют какие-то правила, по которым людей туда сажают за совершение преступления, то могут быть правила, по которым сажают людей, и не совершивших преступления. Существуют, я думаю, правила, которые определяют некий иной порядок, отличный от закона и, может быть, оттого, что мы называем здравым смыслом. Они известны только малому кругу посвященных, у которых есть уши, глаза, холодное сердце и длинные руки. И вот, однажды ты делаешь что-то, не зная за собой вины, и за тобой приходят. А другому везет — я без зависти говорю. Ты вот нашел некую маленькую штучку в сундуке своего дедушки и стал господином воли, хоть и недостаточно длинной. А мне пришло в голову своими руками сделать такую же штучку, и я угодил в лабиринт.

— Так в том и вопрос, почему именно лабиринт.

— Наверное, даже посвященные не всегда знают меру заточения, положенную человеку. А лабиринт — это в некотором смысле божий суд или, если хочешь, — суд случая. Если вышел оттуда человек, то, значит, получил свою меру.

— Бог богом, — сказал третий, — а любой суверенный индивид — тьфу — любой нехилый мужик пройдет за неделю эти несколько тысяч шагов и выйдет наружу.

— Я вышел из лабиринта, — сказал пятый, — но пришлось оставить тот город, хоть и родной для меня. Мне намекнули об этом. И вот, мы двое здесь, — заключил он, — и, в общем-то, по неизвестной причине.

75

Места заточения могут быть устроены по-разному: яма, клетка, камера.

Двоих сперва посадили в яму, потом в деревянной клетке везли на повозке, запряженной неторопливым верблюдом, и, наконец, определили в тюремную камеру.

Была потом и другая яма, для лабиринта тоже однажды настало время, поэтому посещавшие Бе пятого лабиринтные мысли можно было считать за дар предвиденья.

76

Яма была похожа на широкий колодец. Стены были выложены камнем, а пол земляной. Квадрат со стороной в четыре шага.

Третьего и пятого по какой-то причине не обыскали перед тем, как посадить в яму. Что причина имелась, это считал пятый, третий говорил, что по недосмотру. Кубики остались при них, и нож в сапоге у третьего.

Третий поковырял острием ножа в стыках между камнями стены. Камни были уложены плотно. Это были гладкие квадратные камни со стороной в половину локтя. На некоторых были нарисованы рисунки и начертаны знаки.

— Это не простая яма, — сказал третий.

— Да, — согласился пятый, — я думаю, ее сделали для чего-то другого, но для нас решили использовать как яму.

— Мне приходилось однажды сидеть в яме, и это была простая выкопанная в земле яма, а сверху решетка из деревянных жердей, — сказал третий.

— И долго пришлось сидеть? — спросил пятый.

— Меня хотели держать там, пока не получат выкуп, — сказал третий, — это были люди верхних племен, как их у нас называли, но ночь была длинная, и к утру мне удалось выбраться.

Сверху им сбросили два одеяла, и они сидели, завернувшись и прислонившись каждый к своей стенке. Верхний квадрат колодца был светел. Маленькое круглое облачко медленно передвигалось по нему от одного угла к другому, потом обратно.

Кто-то подошел к краю. Сперва появилась его тень на освещенной солнцем стенке, а потом появился он сам и встал на краю. Это был солдат Аш первый.

— Отдыхаете? — Он присел на корточки. — Не надоело еще?

В руках у него оказалась веревка, он бросил вниз конец, который лег на землю у ног третьего.

— Давай, что ли, — предложил третий пятому, — а я после тебя.

— Я никогда в жизни не поднимался по веревке, — сказал пятый.

— И за конец тоже, наверное, не держался? — спросил первый сверху. — Держись, я тебя вытащу.

В это время откуда-то донеслись голоса и шум барабанов. Солдат быстро вскочил на ноги и исчез. Веревка упала на землю, и третий спрятал ее, накрыв одеялом.

Несколько человек показались у края ямы, без интереса посмотрели вниз и скрылись.

— У нас образовался какой-то шанс выбраться отсюда, — пробормотал третий.

— Ты думаешь, он вернется? — с надеждой спросил пятый про первого.

— Может быть, и вернется, — третий усмехнулся, — но мы можем обойтись и без него. В прошлый раз, когда я сидел в яме, у меня ни ножа, ни веревки не было, и все-таки я выбрался.

Третий рассказал, как это было. Подобие веревки он соорудил, связав между собой более или менее подходящие части одежды — пояс, который был у него тогда длинный и узкий, головной платок, даже нижняя рубаха пошла в ход на полную длину двух рукавов. Эта связка осталась бы бесполезна, если бы местные дети не начали кидать сверху камни. Взрослые быстро пресекли забаву, но несколько камней остались лежать на дне ямы. Третий выбрал самый увесистый, плоский, размером в четверть ладони. Обвязал вокруг камня платок, который был в голове самодельной веревки, и бросил. С какого-то раза камень пролетел сквозь решетку, веревка перехлестнулась через перекладину и под тяжестью камня пошла вниз. Потом третий долго висел под решеткой, обвязавшись той же самой веревкой, тот же камень используя как единственный инструмент, — долго висел, пока не удалось расшатать и вынуть первую перекладину.

Теперь было проще. Он достал из сапога нож и привязал к нему веревку — так, что узел пришелся на место, где рукоятка соединялась слезвием. На веревке, которая была слишком тонкой, по всей длине сделал достаточное количество узелков, чтоб удобнее было держаться, поднимаясь. Выбросил привязанный нож за пределы ямы в сторону ближайшего угла. Пошевелил веревку, чтобы она попала точно в стык между камнями. Потянул за конец, пока нож не лег лезвием и рукояткой на два соседних камня. Осторожно начал подниматься, перехватывая веревку руками. Скоро он смог ухватиться за край ямы, подтянулся на руках, лег на край грудью. И увидел перед собой чьи-то ноги. Кто-то стоял у края, это был человек Ю.

— Я, кажется, вовремя, — сказал он.

И легким толчком ноги спихнул третьего обратно в яму.

77

— Не знаю, — сказал Бе пятый, — вы так спокойно разговаривали, и что случилось?

— Это ты называешь разговором? — хмуро отозвался Эф третий.

Они сидели на одеялах и пили вино из кувшина. К вину был белый сыр и лепешки. Все это в корзине опустил в яму человек Ю, и скрылся. Даже о свечах позаботился: три свечи положил в корзину, одну из которых узники тут же зажгли, потому что было темно.

— Слов я не слышал, — говорил пятый, — но если вы сидели там наверху рядом и довольно так долго сидели, то логично предположить, что вы разговаривали, разве нет?

— Не помню. Я, наверное, ударился головой, когда падал, — сказал третий, зная, впрочем, что это не так.

— Вы сидели там рядом на краю, свесив ноги, и я уже думал, что пора бы подумать о том, как бы и мне подняться наверх, и в это время он что-то тебе сказал, и показал рукой вниз, вот сюда, — пятый положил ладонь на стенку у себя за спиной. — Ты стал вглядываться, а он встал и толкнул тебя в спину. И веревку забрал, теперь нам не подняться.

Привязанный к веревке нож человек Ю, однако, вернул, бросил обратно в яму.

— Не знаю, зачем все это? — Третий выразил недоумение. Он удивлялся себе, что не испытывает злости по поводу происшедшего.

Пятый задумался.

— Могу попробовать объяснить, — сказал он, наконец, — и у меня есть даже два варианта.

— Не надо, — отмахнулся третий и протянул руку к кувшину.

— Если напрягусь, я могу представить себе человека, — сказал пятый, — который, желая угостить друзей, находящихся в заточении, и предвкушая то удовольствие, которое они, находясь в своем положении, получат от ужина, который он им собирается устроить, продляет им срок их нелегкого положения, который внезапно грозит оборваться.

— Представить-то и я могу, — сказал третий, — но чтобы в реальности… Вино, однако, хорошее, — заметил он, — и сыр непростой. Наверное, с того самого стола.

Пятый молча кивнул.

— Что это? — вдруг спросил он, беря в руку очередную лепешку, одну из последних.

На дне корзины лежали предметы: зеркало, блюдце, расколотое на три части, небольшая лопатка, моток тонкой бечевки с гирькой-конусом на конце и что-то, завернутое в тряпочку, — оказалось, когда развернули при свете свечи, это горсть земли, по видимости — обыкновенной.

— Целое блюдце — это был бы полезный предмет, — сказал пятый после недолгого размышления, — но лишение предмета полезности в данном случае делает из него знак, который, я думаю, должен быть понятен тебе.

— Мне? — переспросил третий.

— А кому же? Ведь он с тобой разговаривал. А слова, сказанные наверху, как я понимаю, не доходят до этого дна, где мы сидим — ни до слуха, потому что я их не слышал, ни до памяти, потому что ты их не помнишь. И тогда я заключаю, что эти предметы должны каким-то образом все-таки напомнить тебе о том, что было сказано между вами.

— Кроме лопатки, и кроме бечевки, — заметил третий.

Все прочее явно отсылало к той, в чем-то колдовской процедуре, когда они с человеком Ю определяли направление на краеугольный камень. Но блюдце было фарфоровым вместо оловянного и было разбито. Значило ли это, что надобность в процедуре отпала? Но это вроде бы и так подразумевалось в последнее время. Или же разбитое блюдце следовало понимать как разрыв союза, заключенного в тот самый день? Но разве заботливо — «заботливо», повторил про себя третий — собранная корзина не говорила скорее об обратном?

— Лопатку, несомненно, следует отнести к полезным предметам, ею можно закапывать нечистоты, — рассуждал тем временем пятый, — следовательно, она не является знаком. А бечевка, — он размотал бечевку, положил гирьку в угол между стенками, протянул нить вдоль одной стены, потом из угла в угол по диагонали квадрата. Оказалось, что длина нити в точности равна этой диагонали. Кроме того, на бечевке был завязан узелок, отмеряющий кусок нити длиною в сторону квадрата.

— Нить — это в некотором роде землемерный инструмент, — сказал пятый, — с ее помощью можно проводить линии, с грузиком ее можно использовать в качестве отвеса, а ее размеры и пропорции явно намекают на то, что она здесь, внутри ямы, должна для чего-то нам пригодиться. — Он повернулся к стене в том месте, где был какой-то рисунок — что-то вроде глаза со слезой в уголке, — приложил завязанный на бечевке узелок к точке зрачка. Несколько качаний маятника — и конус остановился, почти касаясь земли.

— Надо копать, — сказал пятый, — но чтобы копать именно здесь, не уверен — это место пока не лучше многих других.

Третий продолжал думать свое, — корзина корзиной, но разве не спихнул его человек Ю обратно в яму? И веревку забрал. Зато нож вернул, а должен был понимать, что с ножом в руке, он, Эф третий, наверняка сможет повторить попытку. Ночь впереди длинная. Можно нарезать тонких полос из одеяла, вот и веревка. А может быть, человек Ю там, наверху, по-хорошему убедил его вернуться обратно. Наверное, обнаружились к этому причины. А что толкнул — это все равно что померещилось, какой-то нереальный вариант событий, один на миллион, вышел наружу… Сидели рядом, разговаривали — Бе пятый видел, что разговаривали, — и о чем, интересно, разговаривали так долго? Называл ли его человек Ю «третий в халате» или называл каким-нибудь другим словом?

Весь в этих мыслях третий уснул, завернувшись в одеяло. И спал крепко.

78

Солдат Аш первый бежал по лесу.

А короткое время тому назад он лежал в кустах около ямы и смотрел. Он ждал, уйдут ли те люди, три человека, которые стояли у края, время от времени поглядывая вниз. Они не были похожи на выставленный караул, значит, могли уйти в любую минуту. Вместо этого подошли еще четверо, из которых трое были в синих мундирах. Трое одних и четверо других, вместе их было семь. Двое скоро ушли, и осталось пять. В одном из оставшихся первый узнал Ю восьмого. Что делал здесь этот человек в окружении синих мундиров?

Первый лежал в своем укрытии, ожидая, что будет дальше, и тут его обнаружили. Подошли сзади почти незаметно — не те пятеро около ямы, за которыми он наблюдал, а другие. Но сухая ветка, как водится, хрустнула под чужой ногой. Первый успел вскочить и рванул с места — быстро, как чемпион по бегу.

79

Бе пятый проснулся раньше, чем Эф третий.

Проснувшись, он играл сам с собой в кости и думал. А третий сквозь свой сон слышал мелкий стук костей друг о друга, но долго не понимал, что за звуки раздаются, пока не открыл глаза.

Окончательно проснувшись, он вспомнил вчерашний вечер и понял, что так и не сделал того, что собирался. А пятый начал говорить о том, что надумал, пока бросал кости.

— Среди этих рисунков, которые на стенах, мне, кажется, удалось кое в чем разобраться, — сказал пятый.

«Наверное, в вино подмешали что-то снотворное, — думал третий, — но все равно они меня не удержат в этой яме».

— Я имею в виду эти две пары рисунков на южной стене и на северной. — Пятый показал на одну пару пальцем, а на другую взглядом. — Думаю, это две пары рук.

— Это похоже на руки?

— Указующая рука, если смотреть со стороны ладони, — сказал пятый и бросил кости, — три согнутых пальца прижаты, указательный указывает, большой смотрит в сторону. — Он посмотрел на кости, которые бросил, и снова собрал их в горсть. — По смыслу такую руку с указательным пальцем можно назвать стрелкой.

— Стрелка смотрит вниз, значит, надо копать под стрелкой, — догадался третий, и взял в руки лопатку.

— Четыре раза? — спросил пятый.

— Хоть восемь.

— Указатель должен указывать однозначно, — сказал пятый и бросил кости. — Обрати внимание, правая рука на той и на другой стене указывает пальцем прямо вниз, и камни, на которых эти руки нарисованы, расположены как раз друг против друга. А левая рука там и там указывает вниз под углом. — Он посмотрел на брошенные кости, собрал их в горсть и снова бросил.

— Кончай это. — Третий прикрыл брошенные кости ладонью.

— Ты оборвал мою мысль, — сказал пятый, — а я только начал понимать значение этих стрелок.

— Извини, если так. — Третий убрал ладонь.

Пятый подобрал кости, бросил их, собрал и еще несколько раз бросил.

— Если принять за идею, что нарисованное на стене может быть продолжено на полу, — сказал он, посмотрев на брошенные кости и собрав их в горсть, — то есть представить, что пол и стена — это как бы один лист бумаги, согнутый под прямым углом, — он бросил кости, — то мы увидим, что прямо направленные вниз пальцы, то есть стрелки на северной и на южной стене, смотрят прямо друг на друга, и я подозреваю, — он собрал кости, — что точно так же будут смотреть друг на друга и стрелки, направленные вниз под углом. Отсюда следует, что есть точка на нашем полу, на которую указывают все четыре стрелки. То есть две пары стрелок, смотрящие друг на друга, определяют две прямые линии на полу, и эта точка будет лежать в месте их пересечения. Строго говоря, чтобы определить точку, достаточно одной пары стрелок, но если на точку указывают две пары, это означает, что они указывают на нее не случайно.

Пятый приложил конец нити к указующему пальцу левой руки на южной стене, попросил третьего придержать. Продолжил нитью линию пальца и отметил место, где она уперлась в землю. Операцию повторили с рисунком на северной стене. Нитью соединили отмеченные точки, и пятый лезвием лопатки провел по земле линию от южной стенки до северной.

— Смотри, — сказал он, — угол, под которым линия на стене входит в землю, должен быть равен тому углу, под которым линия, прочерченная на земле, отходит от стены. То есть если представить, что эту стену развернули, как стенку коробки, чтобы она с днищем была в одну плоскость, как ровный лист, то наша проведенная линия должна быть прямой на этом листе. Сейчас проверим.

— Я тебе и так верю, — сказал третий.

Пятый повторил манипуляции с другой парой рук и провел лопаткой вторую линию.

— Теперь давай я. — Третий взял из руки пятого лопатку и начал копать в месте пересечения линий.

80

— Если это краеугольный камень, то где тот край и где угол, — пробормотал Эф третий, — а если камень-ключ, то где скважина для этого ключа?

Камень, шестигранный кубик, соскользнул с края лопатки, прокатился по кучке вынутой земли и лег. Ничем не особенный, и непонятно было, что с ним делать.

Третий наклонился подобрать камень. Но тот, не дожидаясь прикосновения, скачком увеличился в размерах. Рука третьего оказалась внутри его объема, не испытав от этого никаких ощущений, — не камень был, а утративший телесность образ, который продолжал расти, его квадраты дробились на новые грани. Третий отскочил в сторону, но поверхность цвета зеленой меди возникла перед его глазами и накрыла. Третий ощутил это как прилив необъяснимой радости, идущей откуда-то изнутри. Может быть, как от глотка вина, когда дойдет и ударит в голову, но сильней — и все же иначе. Дальнейшее промелькнуло быстро. Внутренность многогранника была как бы зеркальной, но зеркала не отражали самого третьего, который находился в центре фигуры, они отражали и переотражали что-то свое. В этих картинках, которые весело мелькали перед глазами, третий видел проносившийся мимо берег реки, синих рыб с розовыми глазами в толще воды, храм уединенного размышления, стены и колонны которого, а также крыша, непрерывно меняли цвет, улицы родного города, и мост в другом городе, над перилами которого солдат Аш первый летел в прыжке — птичкой, а может быть, рыбкой, — и площадь в незнакомом городе с необыкновенно высокими домами, и люди, среди которых он иногда узнавал знакомых, и предметы — обыкновенные и необыкновенные. Все промелькнуло быстро. Зеркальные грани расходились в стороны и вверх, и не зеркала уже были над головой, а прозрачные, что ли, стекла. В последних, уносящихся вверх треугольниках было только небо: в одном — обычное голубое, в двух других — с облаками, в четвертом — бледно-зеленого цвета. А под ногами у третьего лежал предмет из числа необыкновенных.

81

На краю ямы, который был выложен камнем, под уносящейся вверх стеклянной крышей сидел, свесив ноги, человек Ю, одетый в штаны цвета болотной зелени и такого же цвета куртку. На босых ногах у него были сандалии, а за спиной круглый поднос на ремне. Он сидел, сдвинув колени, немного наклонившись вперед и туда же глядя. Руки человека, выпрямленные в локтях, свободно лежали по обе стороны тела.

Картинка мелькнула и пропала.

…На краю ямы под уносящейся вверх стеклянной крышей сидел, обхватив руками колени, человек Ю, одетый в кафтан, рукава которого у локтя и у запястья были стянуты ремешками с серебряными пряжками. Рядом с ним, по правую руку, сидел Фа четвертый, одетый в штаны цвета болотной зелени и такую же куртку. На ногах у человека Ю были короткие сапоги, а у Фа четвертого за спиной был круглый поднос на ремне. Человек Ю сидел, положив ногу на ногу. Руки человека, скрещенные в запястьях, свободно лежали поверх колена.

И снова пропало.

…На краю ямы под уносящейся вверх стеклянной крышей сидел человек Ю. На нем были широкие штаны из бледно-зеленого шелка и длинная рубашка такого же цвета с вышивкой по воротнику, манжетам и нижнему краю. На ногах у него были туфли с загнутыми носами. Человек Ю сидел, скрестив ноги в лодыжках и раздвинув колени. Вокруг пояса у человека был широкий ремень, а спереди на ремне — тяжелый револьвер в кобуре (для кого-то — предмет из числа необыкновенных). Руки человека лежали на ремне по обе стороны кобуры.

Находясь на дне ямы, Эф третий видел, что происходит наверху, но не мог понять, что из промелькнувшего перед глазами действительно имеет место. А в какой-то чудесный миг он увидел — взглядом человека, смотрящего сверху, — уходящие вниз стены ямы, правильный квадрат дна и двух человек на дне. Все это вспыхнуло на миг, как бы освещенное ярким лучом, и тут же исчезло.

82

«Я чемпион по бегу на короткие расстояния». — Аш первый оторвался от преследователей, добежал до леса (триста шагов, не больше). Бежал по лесу, перепрыгивая через высокие корни. Но не такая густая чаща была, чтобы скрыться. Преследователи не отставали, пять человек или шесть, — не было времени повернуть голову, чтобы узнать, сколько. Они догоняли. «А на дальние расстояния есть другие чемпионы», — подумал первый. Но впереди был уже другой лес, с густым кустарником вдоль тропинок. Первый бежал поперек, несколько раз меняя направление. По склону скатился к реке, которую перешел вброд, и, выше по течению, перешел обратно, чтобы запутать следы, хотя это, он чувствовал, было уже лишнее.

83

На краю ямы под уносящейся вверх стеклянной крышей мелькнул и исчез человек Ю, исчез и снова мелькнул. Кто-то еще был с ним рядом. Эф третий перевел взгляд себе под ноги и увидел предмет из числа необыкновенных.

Наш человек сказал бы, что это револьвер в кобуре — тяжелый, с шестигранным стволом длиной в локоть, но слово «револьвер» было незнакомо третьему. Однако назначение предмета казалось понятным. Тут же лежала небольшая книга в синем квадратном переплете. «Это для меня», — сказал Бе пятый и поднял книгу, а третий взял пистолет. Он покрутил барабан, отвел ствол в сторону и вверх, обменялся взглядами с пятым, тот кивнул. Третий нажал несколько раз на курок и вложил оружие обратно в кобуру. По какой-то причине оно не выстрелило. Бывает, что револьвер не заряжен, а бывает, что стоит на предохранителе.

— Здравствуй, господин третий в халате!

Человек Ю сидел на краю ямы, свесив ноги. На нем были штаны цвета болотной зелени и такого же цвета куртка.

— И тебе привет, — сказал третий.

— Мне кажется, эта вещь называется словом «пистолет», — сказал человек.

— Возможно, — согласился третий.

— И еще мне кажется, что это не для тебя подарок.

— Если так кажется тебе, то должно ли и мне так казаться?

— Ты ведь не скажешь, что этот пистолет, имени которого ты не знаешь, — это как раз то, что ты хотел получить, когда шел сюда?

Третий промолчал.

Человек Ю переменил позу, положив ногу на ногу, а скрещенные в запястьях руки поверх колена. От движения правой ноги с нее соскользнула сандалия и упала.

— Будь добр, подбрось мне ее сюда, — попросил человек.

Третий выполнил просьбу.

Человек поймал сандалию, одновременно обронив с левой ноги другую.

— Подбрось уж и эту.

— Я рад, что у тебя нет третьей ноги, — сказал третий, бросая.

— А теперь, может быть, и пистолет подбросишь, который тебе не нужен? — сказал человек. Он не спешил надевать обувь, и сидел босой, время от времени шевеля пальцами. Третий смотрел снизу на ступни его ног, узкие и с круглыми пятками, и увлекся этим.

— Ты бросаешь мне пистолет, а я спускаю тебе веревку. — В руках у человека появилась веревка — та самая, с завязанными подлине узелками. — Не думай, что я ставлю тебе условие, условия неуместны между союзниками, а мы ведь союзники, да?

— Был такой разговор, — сказал третий, отводя взгляд.

— Просто что-нибудь одно должно предшествовать чему-нибудь другому. Действия должны совершаться в каком-то порядке, разве нет?

— А почему именно такой порядок? — спросил третий.

— Торговля тоже неуместна между союзниками, — сказал человек и спустил по стене конец веревки на длину около локтя.

— Ладно. — Третий бросил пистолет наверх, и человек поймал его.

— Твоя очередь еще наступит, — сказал человек, спуская веревку, — будет и тебе твой подарок.

84

Сидели на краю ямы, свесив ноги, и молчали — Эф третий и человек Ю. Бе пятый сидел по другую сторону угла, где сходились стенки. Вино, белый сыр и лепешки лежали рядом.

«Разговаривали ли мы вот так же вчера, сидя здесь на краю?» — хотел третий спросить у человека, но медлил. Вопрос казался ему лишним, а он хотел задать вопрос главный, если только такой вопрос существовал в природе, — такой вопрос, ответ на который расставил бы по своим местам все существенное.

— Это был тот самый камень, который мы искали? — спросил наконец пятый.

Вопрос не требовал ответа, и человек Ю промолчал.

— Это был тот самый камень, и мы его потеряли? — уточнил пятый.

— Первое да, второе нет, — сказал человек Ю. — Он исчез, но мы еще встретимся, и каждый получит свое. Ты, кажется, ожидал чего-то другого, — он посмотрел на третьего, — но кое-что из того, что я тебе однажды говорил, с тех пор изменилось и не имеет места, а кое-что, — он улыбнулся, — уже и тогда не имело места.

В это время из-за кустов стали слышны громкие голоса и гул барабанов. Кажется, вчера эти кусты были дальше от ямы и не такие густые.

— Все меняется, — сказал человек Ю, — но среди того, что меняется, обязательно есть что-нибудь такое, что должно оставаться без изменения.

Гул барабанов сделался громче, и из-за кустов вышли несколько человек в синих мундирах.

85

В клетке из деревянных жердей, на повозке, запряженной неторопливым верблюдом, их куда-то везли. Сопровождали два синих мундира — первый правил, а второй сидел сзади — худой и, наверное, высокий, с заметным, когда поворачивался, профилем. Его лицо показалось третьему знакомым. Левая бровь у него была нормальная, а правая подбрита до половинного размера. У него был мешочек с собой, из которого он время от времени что-то вынимал, клал в рот и, подержав во рту, сплевывал.

— Когда берут трех, а одного отпускают, каким словом следует назвать того, которого отпустили? — спросил третий пятого.

— А сколько букв в слове? — ответил пятый.

Третий отвернулся. Он незаметно пилил ножом одну из перекладин в месте упора. Первый мундир сидел к нему спиной, второй не обращал внимания, занятый своим делом. Дорога шла среди невысоких голых холмов, она петляла, и солнце оказывалось то с правой стороны, то с левой.

— Еще недавно я думал, что всем нам предназначено собраться вместе в зале размышлений, — сказал пятый, — и некоторые из нас прилагали к этому усилия, а теперь я склонен думать, что нам предстоит собраться в каком-то, пока неизвестном, месте заточения, и некоторые из нас сопротивляются этому. Сопротивляться, наверное, естественно в данном случае, но полезно ли это, если предполагать, что мы движемся к тому, что нам предназначено?

Третий закончил пилить первую перекладину, для видимости оставив незначительную деревянную перемычку, и взялся за вторую. Чтобы выйти из клетки, нужно было сломать три перекладины. Третий почти одолел вторую, и в это время колеса повозки загрохотали по булыжной мостовой. Город или нет, неизвестно, но дома у края дороги стояли. В одном из них была тюрьма.

86

В Храме уединенного размышления колонны были красного цвета, а крыша — синяя.

Вчера была желтая, но Аш первый верил своим глазам. И заблудиться он тоже не мог, возвращаясь в город. Храм был тот же самый. Первый обошел его кругом. Он заранее принял меры, чтоб его не узнали. На постоялом дворе, где остановился вчера, обменялся одеждой с погонщиком верблюдов, с которым играл в кости. Надел шляпу с полями, чтобы скрывала лицо. Но узнавать его было некому. Храм был пуст, в зале размышлений — никого. Одинокий плотник вставлял раму в том окне, из которого первый вышиб ее, убегая. Никто его тогда не преследовал.

У входа в храм на ступеньках сидел седой служитель.

— Жив бог, — поприветствовал он первого.

— Радуйся, — отвечал первый.

«Разве вчера эти колонны не были зелеными?» — хотел он спросить, но стоило ли спрашивать об очевидном.

— Те, кто тебе нужен, ушли сегодня, — сказал служитель, — но шесть освященных розог они оставили.

— Давно ли эти колонны стали красными? — спросил первый.

— Сколько я помню свою бороду, они такие, — сказал служитель. — А освященной розги не угодно ли попробовать во радость божию?

87

В тюремных камерах нет кресел и диванов, а то, что есть, называется «нары».

Так думал Эф третий, но оказался неправ. «Нары» — это не то, что в тюрьме, не то, что из досок, не то, что в два этажа. Определяющим признаком является расположение лежанки относительно стенки. Лавка располагается вдоль стены, иначе сказать, — параллельно, а нары поперек, то есть перпендикулярно. Такое расположение позволяет разместить больше узников в тесной камере. Но когда тюрьму строили, на площади не экономили, и в камере были не нары, а три двухэтажных дощатых кровати стояли вдоль стенок. Таким образом, камера могла принять шесть человек, хотя, если поставить вместо кроватей нары, к тому же в три этажа (высота потолков позволяла), в ней можно было бы разместить как минимум человек восемнадцать. Так подсчитал Бе пятый, ему было виднее — сам сидел, было дело, хоть и недолго. Теперь вроде бы пригодился опыт.

— Но то, что я вижу здесь, это по сравнению с тем местом, где я сидел, можно назвать гостиницей, — сказал пятый, глядя на столик посреди комнаты, циновки на полу и отхожее место в угловой нише за ширмой.

Циновки были из тростникового волокна, в красную и зеленую широкую клетку, в те же цвета была раскрашена ширма. Стол из гладких досок, четыре стула с высокими спинками стояли вокруг, а посредине стола — масляная лампа. Из отхожего места слышалось тихое журчание. Третий посмотрел за ширму. Там в желобе струйкой текла вода, проведенная, как было понятно, из какого-то ближнего ручья. Желоб перегораживала заслонка, которая скользила в вертикальных пазах и поднималась за ручку при необходимости слива.

— Не в каждой гостинице встретишь такое внимание к устройству отхожего места, — сказал третий.

— А в окне решетка, — заметил пятый, — поэтому, все-таки, тюрьма.

88

— Скажи, ты пробовал найти смысл во всем этом? — спрашивал Эф третий.

— Почему я? — отвечал Бе пятый.

— Ты ведь человек умственный.

— Не знаю, — сказал пятый, выбрав себе лежанку и располагаясь на ней. — Я привык искать смысл более в поворотах случая, чем в людских поступках. И вот, заметь, камера рассчитана на шесть человек, а четыре места свободны.

— Наверное, не сезон нынче.

— Я думаю, это готовые места для оставшихся четырех наших.

— А я думаю, что кое-кто из этих четырех уже нашел свое место.

— Я все-таки продолжаю считать, что предназначенный нам путь, несмотря на некоторые непонятные и непредсказуемые его извилины, остался, и мы движемся по нему, движимые тем, что выше нашего понимания, к той цели, которая хоть и не соответствует нашему первоначальному представлению, но никуда не исчезла.

— А мне не важно, какой там путь и предназначение. — Третий подошел к окну и стукнул кулаком по решетке. — Если тебя заперли, надо бежать. Здесь, конечно, железные прутья в окнах и стены из камня. Но это не значит, что я не найду способа выбраться. Я бы уже выбрался. — Он нагнулся, достал из сапога нож и, не разгибаясь, метнул. Нож воткнулся в верхний косяк двери и там остался. — Сколько их было, когда нас вели, — двое, четверо? Что я, не ушел бы, имея нож в сапоге? Только не хотелось доводить дело до крови.

— Правильно, — согласился пятый. — И тут есть еще одно соображение. Если тебе оставили этот нож (а можно считать, что тебе его именно оставили, когда не стали обыскивать), значит тебе в некотором смысле доверяют, считают, что ты не будешь использовать это оружие во вред. И это доверие накладывает на тебя определенные обязательства.

— Это еще почему? С какой стати я должен быть обязан чужому разгильдяйству.

— А разве нельзя рассматривать это, как ты говоришь, разгильдяйство, то есть — служебный недосмотр (многократно, между прочим, повторяемый) как преднамеренный жест — знак, означающий то, что тебя не считают преступником, задерживая, и что, соответственно, ожидают, что ты не будешь вести себя как преступник.

— И все-таки, посылая нам этот знак, как они могут рассчитывать, что найдется средь нас умная голова вроде тебя, которая его расшифрует?

— Я думаю, этот знак не нуждается в том, чтобы его расшифровывали, и не умственно должен восприниматься, а душевно. Да ты ведь и сам в глубине своей понял его, не размышляя, и отказался проливать кровь.

— Но когда я хочу бежать отсюда, ничто глубинное мне не мешает.

— Бежать, я думаю, это естественное право узника. И они, вероятно, готовы допустить такую возможность, без этого их добрый жест не имел бы действительной ценности.

— Какой ты, однако, хитроумный, — сказал третий. Он выдернул нож из косяка и, подойдя к наружной стене камеры, постучал рукояткой по стене внизу и по полу вблизи стены. Стена была покрыта штукатуркой, а пол выложен плиткой.

— Какая-то мысль у меня появилась, — сказал он. — Я слышал, что строители гробниц древних правителей заранее прокладывали потайные ходы, по которым могли впоследствии проникнуть в эти подземные сокровищницы и разграбить их. И вот, я подумал — почему нельзя ожидать чего-то такого от строителей тюрьмы. Если бы я строил тюрьму, я очень может быть проложил бы какой-нибудь потайной ход на случай, если самому придется сидеть там.

— Ты тоже хитроумен, — сказал пятый.

— И все-таки, разве не был нами найден этот камень? — сказал третий, продолжая простукивать пол и стенку. — Сомнений нет, что это был он. И что мы в итоге получили? Полный пшик. Забавную штучку, которая оказалась не нужна ни мне, ни тебе.

— Кое-кому все же оказалась нужна, — возразил пятый. — Еще один довод в пользу того, что мы, шестеро, составляем некое единство.

— И готовы к тому, чтобы занять уготованные шесть мест на нарах — так?

— Не нары, — с некоторым раздражением в голосе произнес пятый. — Я ведь объяснял тебе, что нары — это совсем другое.

— Плевать.

— Если помнишь, твой приятель восьмой говорил, что это еще не конец, а он, мне кажется, знает, что говорит. И мне любопытно, какое тут последует продолжение. Кстати, то, что это случилось с нами в том месте, куда нас насильно посадили, тоже о чем-то говорит.

— Мне не нравится быть кроликом, которого сажают и пересаживают, ничего не объясняя, — сказал третий. — И мне не нравится этот восьмой, которого ты назвал моим приятелем. Откуда он знает-то, что он знает? Почему распоряжается? Почему обещает так, словно имеет право? Не получится ли на финише, что мы все для него одного старались, а нам — шиш?

— Если и так, то мне все равно любопытно.

— А мне — нет. Не люблю, когда мной двигают втемную.

— Тогда выбрось свой камень, или отдай. Может, что-нибудь и изменится, — предложил пятый.

Третий не ответил. Он продолжал простукивать плитки пола вдоль наружной стены и, немного не дойдя до правого угла, почувствовал, что звук изменился.

— Здесь что-то есть. — Он начал расчищать острием ножа стык между плитками. Раствор в этом месте был положен слабый и легко крошился под лезвием. Третий уже почти готов был освободить одну плитку, но вдруг послышался лязг отодвигаемого снаружи дверного засова. Третий спрятал нож и поднялся. Дверь открылась.

89

Эф третий уже лежал на своем матрасе на верхнем этаже кровати и глядел в окно, когда дверь открылась, а Фа четвертый на своем матрасе лежал еще до того.

Вошедший человек нес в охапке свою постель, поэтому лица его не было видно. Сопровождавший охранник тут же закрыл за ним дверь. Человек положил свою постель на свободное место, и, когда повернулся, стал виден его заметный правый профиль с длинным носом и подбритая бровь.

— Ты-то каким бесом сюда попал? — удивился третий, узнав в человеке второго синего мундира, который теперь был, разумеется, не в мундире, а в простой одежде. Более того, задним числом он узнал в нем того человека в плаще, который сидел в кресле на носу «Крокодила».

— Будет хорошо, — сказал второй мундир, — если мы будем считать, что ты меня раньше не видел.

— Так я вроде бы не слепой, — сказал третий.

Второй подошел к двери, выдернул из косяка торчащий там нож.

— Твой?

Третий кивнул.

— Ты можешь продолжать делать, что делал, я не мешаю, — сказал второй мундир.

— Давай мы будем звать тебя второе Му, — сказал Эф третий.

— Хочешь меня оскорбить? Зря, меня это не трогает, — сказал мундир. — Но если называть меня «Му второй», то я считаю, это будет нормально.

Он протянул третьему его нож.

— А если я делаю ноги отсюда? — спросил третий, беря нож за рукоятку.

— Беги, а я посмотрю, — сказал второй, — и можешь не спрашивать моего разрешения.

Он раскатал свой матрас и лег.

— Еще один довод в пользу того, что я был прав, — сказал пятый. — Они ведь могли подсадить к нам кого-нибудь, кого мы не смогли бы узнать, а так я считаю — это с их стороны знак доверия.

Третий смотрел в окно, которое глядело в противоположную от дороги сторону на пустошь, где росли редкие кустики травы и желтые цветочки. Какая-то неуклюжая птица, похожая на курицу, поднималась, взмахивая крыльями, вверх по прямой — на рост человека, на два роста — и, кувыркнувшись через голову, также прямо падала вниз.

К ней присоединилась другая. У первой птицы была черная голова, у второй — синяя.

«И все же непонятно, — задумался третий, — каким образом нож, который был один раз уже выдернут из дверного косяка, снова там оказался воткнут».

90

Ямы не оказалось на месте, хотя место было то же самое. Аш первый узнавал кусты, в которых прятался, и лес. Несколько домов в отдалении тоже были знакомы первому, во дворе одного из этих домов он срезал бельевую веревку, чтобы вызволить узников из ямы. И повторил бы сейчас попытку, но ямы не было — только трава, такая же, как всюду. Можно было предположить, что яму засыпали и заложили поверх свежим дерном, но — третий внимательно осмотрел место — ничего подобного.

Мимо шел человек с удочкой и ведром. Следовательно — рыбак. Его длинная борода была черная у основания, потом рыжая и дальше в такую же полоску.

— Можно ли к вам обратиться, уважаемый? — остановил его первый. — Я человек нездешний, но глазам своим верю, даже если они чего-то не видят. Вчера они видели хорошую яму на этой поляне, и не просто вырытую, а со стенками, укрепленными гранитом. А сегодня — не видят.

— Я здесь и сам все равно как нездешний, — сказал рыбак.

— Нездешний, а рыбу ловите, — сказал первый. — Много поймали?

Он заглянул в ведро. Там было пусто.

— Разве это ловля? — вздохнул рыбак. — Раньше сетью ловил, а теперь то удочка, то жерлица. И лодка никуда не годная стала.

— По всему вижу, что вы человек необыкновенный, — сказал первый, — так, может, объясните мне, несведущему, что здесь происходит.

— А ты верь глазам, верь. Глазам надо верить, — сказал рыбак.

Они зашли в трактир на окраине города. Там рыбак рассказал первому свою историю.

— Выходит, что лучше сидеть на месте, — сказал солдат, — так все равно не выйдет.

Потом они разошлись. Рыбак решил вернуться на свою реку: — Привык быть один. А здесь столько народу, что хочется перебить половину. Вернусь, там, на реке, может быть, уже и лодка другая, и сеть когда-нибудь появится.

— Понимаю, — сказал первый.

— Ты не иди со мной, — сказал рыбак, — чем ты лучше прочих?

— Ладно, — сказал солдат, — но по мне так наоборот — нехорошо быть одному, привык работать в команде.

— Есть такой дом вроде тюрьмы, один на округу. Может быть, твоих друзей отвели туда. — И рыбак показал дорогу.

91

— В моем городе, — говорил Бе пятый, — есть школа целителей, которые, когда лечат больного, сами принимают те травы и смеси, которые ему назначают, и обкуриваются тем же дымом. Эти целители вроде бы успешны в своем ремесле, во всяком случае их услуги стоят дорого.

— Еще бы недорого, — заметил Эф третий, — вряд ли они могут лечить больше одного человека зараз.

— Кроме того они, прежде чем начать лечение, вроде бы принимают специальные снадобья, чтобы вызвать в себе тот недуг, который они видят у больного.

— А если у больного сломана рука, кость застряла в горле, если его собака покусала?

— Все в разумных пределах, конечно.

— А я вообще здесь не вижу ничего разумного.

— Вероятно, здесь работает элемент магии по сходству, — сказал пятый. — Но я не об этом. Можно предположить, что в этой тюрьме принято похожее правило, то есть вместе с заключенным в камере сидит также и тюремщик.

— Это еще зачем?

— Наказание приобретает совершенно другой смысл, — воскликнул пятый. — Узник в таких условиях по-иному будет переживать — проживать — свой срок, чувствуя эту своеобразную заботу о себе, зная что не только он терпит, но есть человек, который терпит за него… И он выйдет на свободу изменившимся…

— Бред, — сказал третий короткое слово.

— Я еще не продумал до конца эту тему.

— А славно было бы, — засмеялся третий, — если вместе с преступником прописанные ему плети получал бы кто-нибудь из судейских, может быть сам судья, прописавший. Он, то есть судья, был бы как твой целитель. А с отрубанием головы вообще обхохочешься.

— Я не продумал всего, я только представил, — сказал пятый.

Му второй, о котором косвенным образом шла речь, лежал в своей кровати. Вынимая из своего мешочка, он время от времени что-то клал в рот и, подержав во рту, сплевывал в окошко.

92

Каждому было свое.

Эф третий острием ножа расчищал стык около плитки в известном квадрате пола, чтоб вынуть ее.

Му второй брал свое что-то из мешочка, клал в рот и сплевывал, показывая на фоне окна свой заметный профиль с выдающимся вперед подбородком.

Бе пятый читал книгу в синей обложке.

— О чем эта книга? — спросил третий пятого.

— Трудно сразу сказать, — отвечал пятый, — многие слова в ней непонятны, и даже некоторые буквы.

— А нет ли там на пятой или десятой странице описания того оружия, рядом с которым она лежала, — что оно из себя, и как им пользоваться?

— Про оружие там ничего нет, — сказал пятый. — Эта книга, я думаю, целиком для меня.

— Я еще подумал, что в книге, пришедшей к нам таким образом, — продолжал третий, — может быть описана наша с тобой история, или что-нибудь такое, что даст нам возможность понять…

— Ничего такого, — сказал пятый. — В этой книге вроде бы говорится про мир, как он устроен. Но то, что написано, не слишком похоже на правду. Ты можешь поверить, что земля вертится, как волчок, что внутри земли — огонь, а в небе летают камни?

93

Внутри земли — огонь. Не будет ошибкой назвать этим словом металл и камень, доведенные до жидкого состояния. Можно и своим умом догадаться об этом, имея в виду действующие вулканы, гейзеры, горячие серные газы, вырывающиеся в некоторых местах. Внутри огонь, а снаружи корка — довольно тонкая в масштабе общих пропорций. Как лед на замерзшем озере. Можно представить, что произойдет, если то, что внутри, прорвется наружу.

А вокруг земли, во внешнем пространстве, в разные стороны движутся не видимые снизу тела — среди них есть камни, и есть горы. В любой момент какая-нибудь такая гора может оказаться слишком близко к земле и упасть на нее — нет, даже не упасть, а врезаться на огромной скорости, и лед земной поверхности будет взломан со всеми последствиями, которые невозможно даже представить.

Еще есть солнце, огонь которого неизмеримо жарче. Вспышки и взрывы на нем, выбросы пламени, которых хватило бы, чтобы сжечь на земле все живое, окажись она поблизости. Глядя на это, можно представить солнце как растянувшийся во времени взрыв — и удивительным кажется его постоянство, длящееся миллионы лет (или миллиарды, одно и другое одинаково не представимо). А много ли надо в масштабах этого огня, чтоб наш океан пару раз за столь долгое время приблизился к точке кипения?

А звезды — это тоже солнца, многие из них больше нашего, многие — горячее. Некоторые могут действительным образом взрываться, за одно мгновение отдавая все то, что иначе отдавали бы в течение миллиардов лет. Конечно, они находятся на не представимо далеком расстоянии от нас, но и мощь их возможного взрыва не представима, с которой они готовы уничтожить все живое. Миллионы миров, подобных нашему, сгорают в одной такой вспышке, — может быть, не в прямом смысле сгорев от жары, но убитые невидимыми смертоносными лучами. И наш мир, таким образом, подобен пылинке, миллиарды лет пляшущей над костром среди языков пламени.

А кроме этих известных нам опасностей, которые раньше были для нас неизвестны, сколько еще существует неизвестных, которые станут известны в будущем по мере роста нашего знания.

И то, что мы живы, и наша жизнь не прервалась за прошлые миллионы лет и не прерывается прямо сейчас, оказывается не представимо малой случайностью.

Однако мы существуем, следовательно и для нашего малого случая есть свое место.

94

Аш первый шел по дороге, которую ему указали, и не далеко отойдя от города увидел у обочины стол, а за столом — человека в мундире.

Это, сразу видно, был командир — настоящий, как отец родной, с двойным орлом на шапке, быком на плече и другими знаками отличия.

Справа от него сидел писарь со стопкой тетрадей. Высокая корзина стояла рядом. В стороне несколько человек солдат лежали и сидели на траве. Одни были при полной форме, другие — новобранцы в шапках. Поодаль был разбит лагерь. Стояли палатки. Работала кухня, где в котле варилось мясо, оттуда слышался запах.

Первый замедлил шаг и подошел к столу.

— Солдат? — спросил командир строгим отцовским голосом.

— Всегда готов, — ответил первый.

— Тогда идипод начало, и будет у тебя командир, который накормит, оденет и спать уложит. И деньги в руку, не отходя от стола.

— Я готов, — сказал солдат.

— Проверим сперва, чего ты стоишь.

Командир поманил пальцем, и к нему подошли двое. Один был седьмой, другой — девятый. С седьмым первый сражался на коротких палках, а с девятым — на длинных. На коротких палках он победил, на длинных свел поединок вничью.

— Неплохо, — улыбнулся командир. — В красную роту и два мешочка, — сказал он писарю.

Тот достал из корзины шапку с нашитым красным крестом и вручил первому. А из ящика в столе — два полотняных мешочка с деньгами.

Часть денег первый проиграл тем же вечером в кости. Мог бы и выиграть, но не в первый же день знакомства. На несколько монет взял вина. Был щедр, и две безымянные женщины сидели с ним за столом, обнимая его с двух сторон, а иногда — целуя.

95

У одной птицы была черная голова, у другой — синяя.

Му второй и Бе пятый спорили о том, какая подпрыгнет выше, а Эф третий просто смотрел.

Пятый выиграл три раза, второй — один раз.

Потом птицы перестали подпрыгивать и ушли за угол. Второй и пятый начали играть в кости.

Второй выиграл три раза подряд. Время от времени он брал то, что у него было в мешочке, клал в рот и сплевывал за окошко, потом оно кончилось. Третий и пятый с сожалением подумали, что наверное так и не узнают, что это было.

С этого момента начал выигрывать пятый, он выиграл у второго четыре раза подряд.

— Мне кажется, у тебя есть какой-то чудесный предмет вроде талисмана, который помогает тебе выигрывать, — сказал, наконец, второй, когда проиграл в шестой раз.

— А твое средство из мешочка не для того ли самого? — с подозрением спросил наблюдавший за игрой третий.

— Мы можем считать, что сыграли вничью, — предложил пятый, стремясь к миру.

Двое перестали играть, а третий выдернул свой нож из косяка двери, куда он был воткнут, и принялся выскребать остатки раствора из стыков вокруг плитки в полу, которую он собирался вынуть.

96

У Му второго были три отличительных свойства: первое — подбритая правая бровь на лице, второе — заметный профиль, и третье — привычка доставать что-то такое из мешочка, класть в рот и выплевывать.

Одно отличие ушло, два остались.

— Может ли быть подбритая бровь знаком принадлежности к некоторому тайному обществу? — спросил себя Бе пятый. Он произнес эти слова вслух, поэтому Эф третий и всегда находящийся рядом Му второй не могли не слышать.

— С одной стороны, это кажется абсурдным, — продолжал пятый, — потому что, нося знак принадлежности на своем лице, человек эту принадлежность, казалось бы, перед всеми обнаруживает. Но с другой стороны, то, что подбритая бровь имеет значение знака, может быть известно только членам общества, для непосвященного человека это всего лишь приметная деталь внешности.

Итак, член тайного общества, встретив человека с подбритой бровью на улицах города, сразу узнает в нем себе подобного члена. Но в тайном обществе могут быть приняты и другие знаки вроде длинного ногтя на мизинце, зачерненного зуба, кольца в мочке уха. По этим знакам встретившиеся члены определяют, кто может отдавать распоряжения, кто должен их исполнять, кто по цепочке собирает членов на тайное собрание и так далее.

Может случиться, что какой-нибудь простой человек сам изобразит на своем лице секретный знак общества — случайно или же в подражание тому тайному члену, которого случайно встретил и был впечатлен исходящей от него таинственной силой.

С этого момента течение его жизни поворачивает в другую сторону. Раньше тайные члены, встречая его на улице, проходили мимо, теперь они останавливаются, заводят разговор, знакомятся. В процессе общения человек, может быть, начинает проникаться духом тайного общества, замечает в себе не свойственные ранее мысли и поступки. Кто-то из новых знакомых советует ему отрастить длинный ноготь на мизинце руки или вычернить зуб. Он подчиняется.

И вот, наконец, наступает момент и происходит раскрытие карт. Человеку объясняют, кто он, собственно, теперь, — кем стал, кем сделался, сам об этом не подозревая (впрочем, означенный момент может так и не наступить, и человек всю жизнь будет косвенным образом служить тайному обществу, оставаясь в неведении относительно своей роли). Ему объясняют значение знаков, которые он на себе носит. Значения других знаков, доселе ему неизвестных.

После этого он либо в полной мере становится членом тайного общества — его ухом или глазом, длинной рукой или холодным сердцем, — либо тихо исчезает, так же как исчезли до него многие другие.

Конечно, какой-нибудь проницательный человек, способный последовательно мыслить, может и сам, наблюдая у разных людей повторяющиеся детали внешности, сделать вывод о том, что есть некий организующий центр над этим. Проницательный человек может сам присоединиться к обществу, изобразив на своем лице обнаруженный им тайный знак. Но для деятельности тайного общества это не составит угрозы. От проницательных людей могут зарождаться слухи и распространяться вокруг, но они, в основе своей, только создадут ореол значительности вокруг общества, в определенном смысле подготовят почву для всходов. Может показаться опасной ситуация, когда проницательный человек окажется в окружении Верховного Правителя — который, если б знал правду, должен был бы уничтожить или изолировать ложного носителя тайных знаков, но в этом окружении могут находиться — и находятся уже — скрытые члены общества, которые в состоянии нейтрализовать проницательного. Кроме того, общество организует распространение в народе мнимых тайных знаков, не несу их смысла, но сбивающих непосвященных с толку.

— А ты сам, случайно, не тайный член? — поинтересовался третий. — А то так рассказываешь, что вполне можно подумать.

— Нет, это только мои предположения, — сказал пятый.

— Чтобы не было ненужных предположений, могу открыть секрет, — сказал второй. — Свою бровь я однажды проиграл в карты. Но она, я думаю, скоро отрастет, и тогда вопросов не будет.

— А черные зубы я, кстати, здесь видел у нескольких синих мундиров, — сказал третий.

97

Мир построен из кубиков — мельчайших частиц, не видимых глазу. Из них первые существуют вечно, вторые гибнут сами по себе через короткое время. Третьи и четвертые гибнут, сближаясь друг с другом. Шестые, сближаясь с пятыми, начинают вращаться вокруг них. Эти кубики номер пять и шесть будет уместнее поставить на первое место, назвав первыми и вторыми, потому что из них, грубо говоря, состоим мы сами и весь окружающий нас мир, в мелочах не видимый глазу.

Оказывается, впрочем, что слово «вращаться» здесь почти неуместно. Потому что в кругу этих мельчайших частиц начинают терять смысл такие слова как «здесь», «там», «сейчас», а все предстает в виде размытого облака, внутри которого то, что там есть, как бы одновременно находится во всех местах, где оно могло бы случайно находиться.

То есть случай, о котором мы так долго говорили, вместе со всеми его вариантами, представлен на этой картине в чистом и полном виде.

Теперь обратим внимание на нестойкие частицы — те, которые были вторыми в нашем первом перечислении, но, вытесненные более важными, стали третьими.

Такая третья частица гибнет через короткое, в среднем, время, но в облаке ее возможностей всегда есть место для того варианта, в котором она остается целой и невредимой. Поэтому гибель частицы происходит только с точки зрения того, кто смотрит на нее со стороны.

С точки зрения самой частицы она бессмертна.

98

Со дна ямы Эф третий смотрел на босые ноги человека Ю, его узкие ступни и круглые пятки. Человек приходил, садился на край, снимал обувь — иногда это были сапоги, иногда туфли, и сидел, свесив ноги и время от времени шевеля пальцами.

Там, наверху, всегда была хорошая погода, было тепло, а на дне могло быть и холодно и сыро, словно яма реально была много глубже, чем в действительности. Третий поднимал лицо вверх и смотрел на босые ноги человека Ю, делая вид, что смотрит на небо, или не делая вид.

Ему казалось, что между ним и человеком Ю таким образом устанавливаются какие-то доверительные отношения, которым даже то и дело возникавший рядом Фа четвертый не был помехой.

Пока третий смотрел, Бе пятый изучал рисунки на стенах, чтобы определить место, где нужно копать. В рисунках так ли, иначе изображался человек, или два человека, может быть три — но не в полном виде, а приблизительным собраньем частей: губ, глаз, локтей, ладоней… Простая указующая рука, какая была на стенах первой ямы, среди них уже не встречалась. Направление могло быть указано большим пальцем ноги, или взглядом, или угадываемым движением локтя. Изображенное в виде условной фигуры сердце или пупок тоже могли оказаться полезны.

Ломая голову, пятый задумывался — «зачем эти сложности, какой смысл за ними?»

Пятый находил место, третий копал, Му второй наблюдал за процессом.

Если место было выбрано правильно, камень оказывался на глубине примерно локтя. И начиналось. Зеркальные грани множились, крутились, уносились вверх. Все радовались — те, которые были на дне ямы, и те, которые были наверху. Даже невозмутимый второй приплясывал, поднимая вверх руки, и смеялся.

Когда последний блик и последний отблеск исчезали высоко в небе, радость проходила как хмель после веселого дыма. А на дне ямы оставался подарок — что-нибудь на тему ручного огнестрельного. Мог быть длинней или короче ствол, приклад для плеча или рукоятка для руки, рожок для патронов, или диск, или лента — пятый и третий не видели в этом разницы.

«Зачем все это?» — думал пятый.

«Для кого это все?» — думал третий.

99

— Одни вещи я понимаю, — говорил Бе пятый, — другие не понимаю. Из непонятных есть такие, о которых я думаю, что смогу когда-нибудь их понять, а есть такие, что и представить не могу, что пойму их когда-нибудь. Я могу понять, или по крайней мере представить, что камень — то, что мы называем камнем, — это машина-смеситель, которая дает возможность видеть разные варианты реальности, может быть, каким-то двоюродным родством связанные с нашей. И возможность их физического взаимопроникновения, в результате которого появляется то, что мы называем подарком. А если это смеситель, то и рисунки на стенах ямы могут меняться от раза к разу, и положение камня, это понятно. Можно также предположить, что подарок приходит как ответ на невысказанное желание кого-то из нашей шестерки — может быть, глубоко спрятанное и не очевидное даже для него самого, смутное по своей природе, отсюда кажущаяся приблизительность удовлетворения этого желания. А ведь один из нас — солдат, для него было бы естественным желать оружия. Пусть Аш первого сейчас нет среди нас, но, возможно, его желание как-то сюда доходит, и оказывается сильней нашего. Может быть, он где-нибудь здесь поблизости.

— Солдат, как я думаю, в бегах, будь он поблизости, мы видели бы его среди тех, кто наверху, — сказал Эф третий.

— Отсюда следует, что его желание вроде бы исполняется, но каждый раз остается неудовлетворенным, потому что подарок не может найти хозяина. Так это или нет, — продолжал пятый, — нам, конечно, неизвестно, но можно, по крайней мере, рассуждать об этом и строить предположения. Что же касается обязательного разгадывания головоломок на стенах ямы, то не могу представить, зачем это нужно.

— Или кому это нужно, — произнес третий.

— Кому? — переспросил пятый. — Что ты имеешь в виду?

— Ничего, — удивился третий, — ты сказал «зачем», я сказал «кому», просто сказал и все.

— А я думал, что это мысль у тебя, — протянул пятый.

— Не мысль, просто слова.

— Все-таки, мысль, — оживился пятый. — Именно что «кому». Я понял, что меня беспокоит. Я привык считать происходящее здесь не то чтобы естественным, но как бы безличным по своей природе. А когда я решаю эти головоломки на стенах, мне начинает казаться, что за ними скрывается именно личность — кто-то умный, который из какого-то своего угла смотрит на нас через дырочку, слушает в трубочку и забавляется, глядя. И тогда нет вопроса — мы ведь тоже играем в разные игры, и не спрашиваем, зачем.

— Хрен-то этому умному можно показать в его дырочку? — И третий сделал рукой непристойный жест в ту сторону, где на стенке был изображен глаз с двойным зрачком, повторил для второго глаза, потом — для третьего.

100

Острым концом ножа Эф третий расчистил стыки вокруг плитки в известном квадрате пола. Сегодня раствор был слабый и легко крошился. Тем же концом ножа третий поддел край плитки и, расшатав, приподнял. Когда он вынул первую плитку, выломать три следующих было просто. С самого начала все было просто, он проделывал это уже десятки раз. Убрал мелкий мусор и деревянные рейки, на которых лежали плитки. Ниже шли два слоя войлока, все это было знакомо. Взрезав и отвернув, третий увидел тяжелую крышку люка.

Подошел Бе пятый. Вместе они подняли крышку и разочарованно вздохнули — подземного хода, который они ожидали найти, не было. Крышка бессмысленным образом лежала на земле, плотно впечатавшись в грунт. Третий потыкал землю лезвием ножа и, еще раз вздохнув, придвинул крышку на место. Завернул обратно войлок.

— Думаешь, что-нибудь нарисуется под ней к вчерашнему дню? — спросил пятый.

— Не к вчерашнему, так к завтрашнему, — сказал третий. К вчерашнему, завтрашнему — какая разница, все равно за «завтра» идет новое «вчера», как за утром вечер.

…Острым концом ножа Эф третий поддел край плитки и, расшатав, приподнял. Вынул плитку, и следом за ней — еще три в известном квадрате пола. Под плитками был песок с засохшими комками раствора. Третий потыкал лезвием ножа, слой песка был тонок, под ним легкие доски. Пара ударов ногой, и они были сломаны. Песок ссыпался вниз. Бе пятый подошел посмотреть и разочарованно вздохнул. Под досками была только яма в песке, в два длинных локтя глубиной, и ничего больше.

…Острым концом ножа Эф третий расчистил стыки вокруг плитки. Раствор был крепкий и плохо поддавался инструменту, а когда третий попытался, просунув лезвие ножа в расчищенную щель, приподнять край плитки, нож сломался. Третий оставил нож, лег на кровать и стал смотреть в окно, туда, где две птицы, одна с черной головой, другая с синей, выясняли свои отношения.

Ничего непоправимого не случилось. Разрушенное имело свойство восстанавливаться. Время от времени узников выводили из камеры, а когда приводили обратно, пол оказывался гладким, выломанная плитка на месте, а нож воткнут в косяк двери.

101

Из двенадцати ровных частей состоит красивый человеческий образ.

Шесть частей для лица и шесть для всего остального.

Два глаза и рот образуют треугольник, направленный острием вертикально вниз.

Два уха и нос образуют другой треугольник, направленный острием горизонтально вперед.

Две руки, две ноги, а во внутренней перспективе — печень и сердце дополняют картину.

Желудок тоже имеет право быть изображенным, а также колени и локти.

Могут быть нарисованы борода и усы, концы которых для красоты направлены вверх, вниз или в стороны, а также другие волосы.

Некоторые части из перечисленных, наличие которых и без того понятно, могут отсутствовать на рисунке. Некоторые, для которых понятно их место, могут быть расположены в произвольном порядке. Некоторые могут быть умножены числом, если находятся в движении.

В середине может быть нарисован пупок, как центр всего.

Он изображается в виде жирной точки, крестика или того узелка, которым его завязали в начале жизни.

102

Восемь рядов, в каждом по шесть, вместе — четыре дюжины. Строились по росту. Аш первый был в четвертом ряду третьим. Продвигаясь по службе, он стал шестым во втором ряду, потом — третьим в первом.

Строем маршировали, начиная одновременно с левой. Это называлось шагать в ногу. Маршировали, не доходя до полудня, потом начинались стрельбы. Для этого выстраивались в три ряда по шестнадцать, и выходили на огневой рубеж по четыре слева из каждого ряда. Первый сперва был пятым во втором ряду, потом стал двенадцатым в первом, и окончательно — третьим в первом.

Оружие на руках было разное — пистолеты разных марок, винтовки, автоматы, все незнакомое. Первый даже слов таких раньше не слышал. Мишени были нарисованы на мешках с песком и опилками. После стрельбы полагалось собрать отстреленные пули и гильзы. Этот материал отдавали мастерам-умельцам, которые тюкали молоточками и пилили напильниками, пытаясь собрать заряд, пригодный для выстрела. Вышедшие из-под их рук патроны второго срока отличались тем, что тыльная сторона гильзы была заклеена вощеной бумагой, за которой прятался воспламеняющий состав из гремучей ртути.

Первому был выдан автомат. Он стрелял, упирая приклад в плечо. Поражался силе отдачи, которую после завершения стрельбы хотелось почувствовать снова. Эта сила убеждала в действенности оружия больше, чем мешок с опилками, пробитый пулей. Жаль, что родные патроны в рожке скоро кончились, и пришлось использовать восстановленные, из которых редко какой оказывался пригоден к выстрелу.

Однажды на оружейный склад принесли целый ящик патронов для автомата, но для стрельбы не выдали, первый продолжал целиться в мишень и щелкать курком всухую.

Через два дня появился еще один ящик — с патронами другого калибра.

«Будет война», — говорили люди, глядя на ящики, и радовались.

103

Сидя на дне ямы, Эф третий думал о вопросах, которые он задал бы человеку Ю при встрече. «Что, собственно, происходит?» был первый вопрос, и «Какая твоя роль во всем этом?», и еще — «Мы с тобой до сих пор союзники или нет?». Главным оставался, разумеется, вопрос «Кто ты?» — в смысле мужчина все-таки или женщина, а начать разговор третий собирался с вопроса «Могу ли я поговорить с тобой откровенно?». Но начать не получалось — когда третий и товарищи поднимались из ямы, человека Ю не было среди тех, кто стоял наверху. Хотя перед тем он сидел постоянно на каменном краю, иногда разувшись и болтая босыми ногами.

Сегодня человек был одет почти по-женски — в широкие штаны из бледно-зеленого шелка и длинную рубашку такого же цвета. На ногах у него были туфли с загнутыми носами. Однако вокруг пояса у человека был широкий ремень, а спереди на ремне — тяжелый револьвер в кобуре — тот самый, с шестигранным стволом длиной в локоть.

Фа четвертый опять появился рядом и сел. Они разговаривали.

Бе пятый слишком долго возился с определением места, где прятался камень, и третий потерял терпение, ожидая. Наконец, начал копать, но когда камень появился, он не ощутил прилива радости, как обычно, а только злость и раздражение. Наверху Фа четвертый что-то сказал человеку Ю и положил ему на колено руку. Третий, не глядя, запустил в четвертого камнем, и тот, взмахнув руками, соскользнул вниз. Камень упал вслед за ним, вращаясь зеркальными гранями.

Третий достал нож из сапога, у четвертого тоже был нож, ножи скрестились, это было естественно.

104

Один был в синей одежде вроде кафтана, широкие рукава которой были стянуты ремешками у локтя и у запястья, другой — в халате бледно-желтого цвета с широким поясом. В квадрате четыре на четыре они кружили, выставив перед собою ножи и переступая ногами.

Воздух вокруг них и между ними рассекали зеркальные плоскости, в которых отражались ножи, одежды, лица, руки и ноги. Но отражались не буквально и не дословно, а так, что кафтан в отражении иногда становился халатом, а желтое — синим.

Тот, кто был в халате, делал прямые выпады, пытаясь достать ножом того, кто был в кафтане, а тот, кто был в кафтане, наносил рубящие удары из стороны в сторону.

Удары и выпады не достигали цели — один избегал, уклоняясь, другой уходил, отступая.

Одетый в халат перекидывал нож из руки в руку, чтобы обмануть одетого в синее, а одетый в синее стой же целью выводил в воздухе замысловатые фигуры концом своего ножа.

Одетый в желтое с криком выбросил вперед ногу, чтобы выбить нож из руки того, кто был в кафтане, а одетый в халат, отразившись в зеркале, пытался нанести одетому в синее удар сапогом в коленную чашечку. Оба промахнулись, шагнули вперед, снова взмахнули ножами. Их клинки встретились, тела сблизились. Одетый в халат нанес одетому в кафтан удар ножом в сердце, и оно перестало биться. В тот же миг по ту сторону зеркала одетый в синее полоснул по горлу того, кто был одет в желтое, и кровь вытекла из сосудов.

Отраженные в других зеркалах еще продолжали схватку, но зеркала развернулись, унеслись вверх, разошлись в стороны. Все исчезло. Остался только труп с перерезанным горлом и человек в синем халате, рукава которого были стянуты ремешками у локтя и у запястья.

Эф третий — это был он — вытер лезвие ножа о тело, о край желтой одежды, еще не запачканный кровью, и вернул нож в его место.

105

Еще один ящик с патронами Аш первый принес собственноручно. Четыре человека из строя были вызваны, чтобы нести носилки, и в том числе он, первый.

Дорога была не пыльной.

Ящик стоял посреди поля. Синие колокольчики цвели рядом и мелкие лилии. За кустами первый увидел запряженную белым верблюдом телегу. Неподалеку под жарким солнцем стояли несколько человек, большинство в синих мундирах. Одного из них — высокого, в перчатках — первый узнал и поспешил отвернуться. Чей-то пристальный взгляд почувствовал напряженным затылком. Кажется, там еще были трое из шести: Эф третий, Бе пятый и Ю восьмой, — первый не был в этом уверен, но не хотел оборачиваться.

Двое несли носилки. Двое шли рядом, сопровождая. «Теперь уже точно будет война», — говорили двое с носилками, а потом стали спорить о том, какая дорога окажется длиннее — туда или обратно.

106

— Наверное, мы должны что-то сказать, приличествующее случаю.— Бе пятый приблизился к лежащему телу в желтом кафтане и присел рядом на корточки.

— Что-то нашло на меня такое, — сказал Эф третий.

— А мне показалось, что это он начал первый, — удивился Му второй.

— Уж нашло так нашло, просто ногой наступило, — сказал сверху человек Ю и спрыгнул в яму.

— Но что я сделал, то сделал. — Третий, наклонившись, вытер нож о край желтого кафтана и вложил в чехол на широком поясе своего халата.

— О мертвом нужно сказать хорошее, — произнес пятый, поднимаясь на ноги, — и тут есть что сказать. Мы все его знали, но я знал, наверное, больше других. Вместе с ним после крушения несколько дней шел по островам дельты. Надежный был человек, со знаком плюс. За ним ты мог быть как за каменной стеной, разве нет? — повернулся он к человеку Ю, и тот промолчал, словно соглашаясь.

«Что он такое имеет в виду?» — подумал третий и вслух сказал:

— Что я сделал, то сделал, и не жалею об этом.

— Он хорошо умел готовить рыбу, — продолжал пятый, — и костер мог разжечь, знал, какую траву заварить для чая. А кипяток у нас был только благодаря ему. Представьте себе, он нашел на берегу жестяную коробку из-под леденцов и сделал из нее котелок, чтоб кипятить воду.

«Не меня ли это хоронят?» — подумал третий. Он наклонился над лежащим телом, отвел волосы со лба покойника, открывшееся лицо на несколько медленных мгновений показалось ему незнакомым.

— Мне все-таки жаль, — вздохнул третий.

— Попробую тебя утешить, — сказал пятый. — Мне тоже жаль, но я спокойнее смотрю на то, что случилось, если знаю, что по ту сторону зеркала осуществился обратный вариант: он победил, а ты лежишь здесь, — пятый показал пальцем, — с ножом в груди, или как-нибудь иначе.

— Ты хотел видеть меня в виде мертвого тела с ножом в груди? — Третий улыбнулся.

— Нет, разумеется, но хорошо, когда каждый имеет свой шанс. Правильно и справедливо.

— Я не скажу слов, — сказал человек Ю, — но прольем по обычаю каплю над тем, кого не стало.

Он достал из-за пазухи флягу и, открыв, плеснул на песок рядом с телом.

— Все-таки, он был одним из нас, — сказал третий, — жаль, что нам двоим не было здесь места.

— Я не знал покойного. — Му второй поднялся и присоединился к остальным, стоящим над телом. — Но смерть любого человека — это смерть.

— А убийство — это убийство, ты хочешь сказать? — сказал третий.

— Оставь, — человек Ю протянул ему флягу, — лучше пей свой глоток.

Фляга прошла по кругу.

— Что ж, мир этому праху, — сказал человек Ю.

— Постой. — Пятый отобрал у него флягу. — Я думаю, будет несправедливо, если мы, выпив за упокой, не выпьем за здравие, — сказал он. — Потому что смерть — это иллюзия, пыль в глаза посторонним, стоящим вокруг тела, а жизнь продолжается.

И фляга второй раз пошла по кругу.

107

В квадрате четыре на четыре лежало тело в желтом кафтане и словно чего-то ждало. Но слова над ним были сказаны, вино выпито.

— Ну что еще? — Эф третий посмотрел на лежащее. — Засыпать его землей или выкопать яму?

— Меня не покидает ощущение, что если мы все разом отвернемся, оно исчезнет, — сказал Бе пятый.

— Не исчезнет, потому что сверху на него тоже смотрят, — возразил третий.

— Я думаю, что с их точки зрения то, что произошло здесь, — это убийство, — произнес пятый.

— Мне достаточно моей точки зрения, — сказал третий.

— Думаю, что мы с ними сойдемся на том, что произошло только то, что должно было произойти, — заметил Му второй.

— Кого ты имеешь в виду, когда говоришь «мы»? — усмехнулся третий. — Нас, их или кого-то еще?

— Не надо спорить. — Человек Ю наклонился над телом, поискал в карманах желтого кафтана. Достал мешочек с камнями. Оказалось, что Фа четвертый сохранил свою коллекцию, собранную еще в те времена, когда он был Эф третьим.

Человек Ю высыпал камни на ладонь, отделил один и протянул второму, а остальные, их было четырнадцать, бросил на песок рядом с телом. Равнодушные к судьбе хозяина, они послушно легли шестерками кверху.

— Теперь ты один из нас, — сказал пятый и пожал второму руку.

«Выходит, именно ради этого я старался», — подумал третий.

Сверху спустили веревочную лестницу.

Поднявшись последним, третий посмотрел вниз. Яма стремительно заполнялась песком: камни стен рассыпались и стекали на дно, желтые фонтанчики поднимались со дна. Тела уже почти не было видно, и не разобрать уже было, кто там лежит: четвертый с перерезанным горлом, или он сам, третий, с ножом в груди и в желтом халате с широким поясом.

108

Наверху было тепло — не то что внизу ямы. Светило солнце и, разумеется, грело. Семь человек синих мундиров стояли, как обычно, у края. Запряженная белым верблюдом телега с клеткой тоже никуда не делась. Му второй и Бе пятый под присмотром мундиров уже заходили в клетку. Эф третий медлил.

Немного поодаль двое солдат ставили на носилки ящик с патронами, очевидно, только что вынутый из ямы. Третий в суете не заметил появления этого подарка. Еще двое наблюдали за процессом. Один из них повернулся спиной, и третий узнал в нем Аш первого. Что ж, пять из шести оказались практически собраны вместе, если считать свершившейся замену. Должно ли было это означать, что нечто готовится произойти?

Синие мундиры разделились на две группы, в одной было три человека, в другой — четыре.

— Некий икс оказался потерян, — сказал первый из трех, — он вычтен из общей суммы. Требуется добавить к сумме равный ему игрек, чтобы сумма осталась неизменной.

При этом двое из трех взяли под руки Му второго, который собирался занять свое место в клетке, и отвели в сторону.

— А где тот зет, который встанет на место игрека, чтобы соблюсти равновесие чисел? — спросил первый из четырех. У него был длинный, специально выращенный ноготь на мизинце левой руки. Кажется, это был черный мундир, а не синий. Сказав свое, он посмотрел на человека Ю. Человек спокойно стоял, положив руки на ремень, на котором висела кобура с револьвером.

— Ну же, — повторил первый из четырех, и жестом руки остановил троих, которые двинулись было с места.

Человек Ю подошел к клетке и, забравшись в нее, сел. Сам так решил или подчинился — непонятно. Третий тоже поспешил войти в клетку и сел рядом.

— Замечу, — продолжал первый из четырех, — что нет оснований считать, будто наш игрек равен вашему иксу, поэтому замена икса на игрек все равно не решает вашей проблемы.

— Так же, как и замена игрека на зет не решает вашей, — попробовал возразить первый из трех.

— Наша проблема — это не ваша проблема, — сказал первый из четырех и поднял руку с отставленным в сторону левым мизинцем.

Трое из четырех быстро схватили Му второго и запихнули его в клетку. Задвинули засов.

— Кажется, там кто-то пытался поверить алгеброй арифметику, — пробормотал пятый, повернув голову.

— Трогай, — сказал первый из четырех вознице.

109

— Распоряжением командира прибыл в ваше распоряжение, — доложил солдат Аш первый.

— Ну-ну. — Синий мундир, сидя в кресле, окинул солдата знакомым взглядом. — Так ты, значит, у нас чемпион по бегу?

— Только на короткие расстояния, — сказал солдат.

— Ну-ну, — повторил мундир (не синий, наверное, был все же, а черный) и, стянув с левой руки перчатку, положил ее на низкий столик, стоявший сбоку.

У него обнаружился длинный ноготь на мизинце, а во рту, когда говорил, был виден зуб, блестящий черной эмалью.

«Не много ли знаков для одного?» — подумал солдат.

— Переодевайся и пойдем, — сказал черный.

Сверток с одеждой был приготовлен. Солдат надел красную рубаху, штаны и короткий полосатый халат.

— Хорошо, что ты не задаешь вопросов, — сказал черный.

— Я солдат, — сказал первый.

Черный тоже переоделся. Посмотрел на себя в зеркало, запустил длинный ноготь себе в ноздрю и поскреб внутри. — Кстати, — сказал, — пока мы в халатах, можешь называть меня господин Че.

Они пошли.

У господина Че на поясе был кубатон из черного дерева, а у солдата Аш — автомат в холщовой сумке и полный рожок патронов.

Они шли достаточно долго и вот увидели Храм уединенного размышления — белый, с желтыми колоннами и зеленой крышей. Когда подошли ближе, увидели пруд перед храмом и мост над водой. По мосту ходили люди, и ларьки торговали чем-то съедобным. Но дорога вела не на мост, а под воду, сквозь узкий коридор со стеклянным потолком и окнами вдоль стен. За стеклом плавали большие синие рыбы с розовыми глазами.

«Рыбки, однако, не золотые», — подумал солдат.

Выйдя из-под воды, они свернули на мост. Взяли пирожков и кувшин травяного отвара.

— Объясняю задачу, — сказал господин Че. — У одного человека в этом храме есть вещь, которая ему не нужна, но человек пока еще об этом не знает. Нужно избавить его от этого заблуждения.

— Догадываюсь, что за вещь, — сказал солдат, — но не понимаю, почему для этого дела понадобился именно я. Разве своих людей не хватает?

— Это не такие люди. Есть подозрение, что отобрать камень у его счастливого обладателя может только другой счастливый обладатель камня.

— Как это так?

— Простому человеку всегда помешает какой-нибудь случай. Если бы ты не был счастливым обладателем камня, то скорее всего мы не дошли бы до цели. Ты мог бы, например, сломать по дороге ногу, или еще что-нибудь… Человеческий организм хрупок.

— И много ли ног было сломано на этой дороге? — поинтересовался солдат.

— Не имеет значения, сколько. Может быть, ни одной. Ведь если должны возникать случайности, охраняющие счастливого обладателя камня, то возникновение в руководящей голове определенной идеи на этот счет или ее не возникновение тоже является такой случайностью.

— Я, конечно, остаюсь солдатом, — сказал первый. — Но пока на мне халат вместо мундира, я могу сказать, что это предложение мне не нравится.

— Не хотите идти против своего товарища? — улыбнулся господин Че. — Пока на мне халат вместо мундира, я вас понимаю. Но отбирать грубой силой, скорее всего, не потребуется. Камень действительно не нужен вашему другу, он уже получил то, что хотел. Вообще мы предпочитаем не отбирать, а использовать камень вместе с его владельцем. Четверо из шести уже собраны в нужном месте и приносят свою пользу, но от этого человека нам нужен только камень.

— Я готов, — сказал солдат, допивая остаток травяного отвара из чашки.

110

В телеге, запряженной неторопливым верблюдом, они ехали долго.

В одну сторону всегда было дольше ехать, чем в другую.

Бе пятый молчал. Му второй был задумчив. Человек Ю снял туфли и вытянул ноги.

— Я слышал, что на западе есть страна, в которой верховный правитель помещается в клетку, — сказал пятый. — Его в этой клетке носят, и оттуда он правит. Как правителю, ему оказывают все необходимые почести — но пока он правитель, он должен сидеть в клетке. И все его министры сидят в клетках, до тех пор, пока они — министры. А надоело сидеть в клетке — уступи место другому.

— Но никто по своей воле его не уступает, — заметил второй, и оба снова замолчали.

Эф третий смотрел на босые ноги человека Ю, видя в них знак, обращенный лично к нему, третьему, что-то вроде скрытого от посторонних подмигивания левым глазом, а вопросы, которые он собирался задать, тихо отошли в сторону. Третий даже сам захотел разуться, и сидеть босиком, что имело бы смысл ответа, понятного им обоим, но передумал, просто сидел рядом.

Наконец, пятый обратил внимание.

— Слишком долго мы едем, — сказал он.

— Действительно, долго, — подтвердил второй.

Лес вокруг сразу кончился, и за поворотом дороги показалась тюрьма. Как дом родной.

111

Мир состоит из мельчайших частиц— кубиков, не видимых глазу.

Из них первые существуют практически вечно, вторые гибнут через короткое время. Но все события, которые происходят с теми и с этими, — случайны по своей сути, и для каждого случая есть свое место.

Надо сказать, что первые в сущности не отличаются от вторых. Для первой частицы есть вероятность погибнуть в любой момент, а вторая, как уже говорилось, бессмертна со своей собственной точки зрения, — то есть существует определенный случаем мир, в котором она живет вечно.

Но если есть мир для одной частицы второго типа, то на тех же условиях есть определенный случаем мир, в котором долгоживущими будут абсолютно все частицы второго типа. Не важно, что вероятность соответствующего случая неизмеримо мала, достаточно того, что она существует.

Можно пойти и дальше. Вот, есть — частицы-плюс и частицы-минус, которые притягиваются друг к другу и, встретившись, гибнут. Но что такое встреча двух сущностей, для которых в точности не определено ни место, ни время? Взаимное блуждание внутри облака возможностей в ожидании случая. Следовательно, среди возможных миров есть такой, в котором нашей плюс-минус паре придется ждать этого случая вечно. Есть также мир, в котором это будет справедливо для всех таких пар. Гибнущие станут живущими.

Для стороннего наблюдателя, если представить такого, этот организованный случаем мир будет выглядеть так, словно в нем между частицей-плюс и частицей-минус при их сближении начинает действовать некая сила отталкивания. То есть закон, сформулированный как закон случая, проявляет себя как закон силы. И частица-плюс, приблизившись к частице-минус, начнет, например, вращаться вокруг нее (с известной уже оговоркой относительно смысла этого вращения), образуя пару.

Привыкнем уже к определенному ходу мысли. В начале, естественно, есть слово — описание события или условия, которое должно быть выполнено. А если есть условие, то есть и возможность его выполнения — пусть, как уже говорилось, с вероятностью сколь угодно малой. А если есть возможность, то среди многих миров есть тот, в котором эта возможность осуществляется. И есть закон природы, обеспечивающий эту возможность.

Что дальше? Можно задать множество новых условий, порождающих новые законы. Так, чтобы в мире, который будет определен этими условиями, было обеспечено существование сложных и разнообразных комбинаций из тех частиц, которые мы сделали долгоживущими.

А те, которые прежде были долгоживущими, пусть распадутся, чтоб не мешали.

И вот, построен новый мир, отличный от нашего. Может быть, достаточно сложный, чтобы в нем появились живые существа, даже разумные. Но можно ли считать, что он построен? Скорее уж не построен, потому что и ранее существовал, как одна из возможностей. Не построен, а назван, выделен из многих.

— Потому, кстати, и яма эта с ее рисунками может существовать, не будучи никем построена, — добавил Бе пятый, — и лабиринт тоже.

— Какой такой лабиринт? — удивился Эф третий.

— Кажется мне, что есть какой-то изъян в последнем скачке мысли, — произнес Му второй, обратив к говорившему свой знаменитый профиль.

112

— Жив бог, — приветствовал их служитель у дверей храма.

— Радуйся, — отвечали двое.

— Розги в третьей комнате, пинки в пятой, — сказал служитель.

Не обращая на него внимания, двое направились прямо к залу размышлений и вошли.

— Вот оно, — сказал господин Че, а солдат присвистнул.

За накрытым столом в черных креслах сидели господа длинной воли — пять человек как один, но сразу было видно, что на самом деле это один человек в пяти, потому что во главе стола восседал отшельник Хо (чернобородый) собственной персоной, но сидевший рядом Лю четырнадцатый тоже был отшельником Хо, и Лю девятый, Аш первый, Бе пятый, переименованный так из седьмого — все они были отшельником Хо с бородами разного цвета.

— Все так, — сказал отшельник, — я в них, они во мне, и какой простор открылся для мысли, передаваемой от тела к телу.

Все пятеро повернули головы навстречу вошедшим и смотрели одинаковым взглядом поверх усов и бород.

«Хорошо, что они не говорят хором», — подумал солдат.

— Теперь наша мысль может быть пятикратно умножена, передаваясь от тела к телу во всей полноте своей радости, — сказал отшельник.

— Ты получил то, что хотел? — спросил солдат, подойдя к столу. — Дай и другим попользоваться.

— Не совсем, — возразил отшельник. — Нас здесь пять голов, а я хотел дойти до шестерки. Правильное число — это шесть.

— А этого ты не считаешь? — Солдат кивнул на рыжебородого, спавшего в длинном кресле с откинутой спинкой.

— Смотря как смотреть. — Отшельник хихикнул и подмигнул, и четыре соседние головы одновременно подмигнули тем же глазом. — А я вижу, что один из вас пришел со своей мыслью. Я готов взять эту мысль и мыслить ее, чтобы она повторилась шестикратно, в полноте своей радости переходя от тела к телу. Я готов взять ее вместе с телом, ее временным пристанищем. Шесть — это правильное число.

Он засмеялся скрипучим особенным смехом, и четыре головы тоже засмеялись, в упор глядя на господина Че. Тот побледнел, и готов был упасть. «Хо забирает его», — понял солдат и, достав из сумки автомат, выстрелил. Приклад ударил в плечо. Пуля пронеслась над столом среди кувшинов вина и ваз с фруктами и ударилась в стену.

Все вздрогнули. Солдат направил ствол на отшельника, переводя его с одной головы на другую.

— Ты будешь стрелять в меня? — удивился отшельник. — И твое оружие не даст осечки? Рука не отнимется? Глаз не ослепнет? Пуля не уйдет в потолок?

— Не уйдет, будь спокоен. — Свободной рукой солдат снял с шеи свой кубик и обмотал цепочку вокруг автомата. Отвел ствол в сторону и выстрелил, еще и еще раз. Пули вылетали в окно, не разбивая стекол, а оставляя в них маленькие круглые дырочки. Приклад бил в плечо солдата, давая уверенность в силе, которую он держит в руках, и солдат был в восторге. Он расстрелял все патроны в рожке. Вспомнилось, как настрельбах, еще не зная свойств автомата, он одним нажатием курка выпустил на волю полный рожок патронов. Впрочем, он не был уверен в том, что этот случай действительно имел место.

— Ну! — Солдат протянул руку.

— Ты убедил меня. — Отшельник положил в протянутую ладонь свой камень.

— Теперь я один из шести, — сказал господин Че, забирая кубик у солдата, — и пока мы в халатах, ты можешь называть меня «товарищ».

— Я видел твою радость, — сказал он, когда выходили из храма, — но зря ты расстрелял столько патронов. Все пригодится, когда начнется война.

113

Один должен был идти на запад. Что-то такое было на этот счет вроде приказа из тех, которые не обсуждаются. Трое — в другие стороны.

Расставаясь, они решили украсить себя телесными знаками, чтобы потом узнать друг друга при встрече.

Один вырастил у себя длинный ноготь на левом мизинце, другой подбрил правую бровь на лице, третий покрыл себе зуб черной эмалью. А у четвертого, который на самом деле был вторым, уже были два родимых пятна и шрам, полученный на охоте.

Откуда-то третий достал карту городов — ту самую, которую нарисовал в свое время. Он разорвал ее на четыре части и вручил каждому его четверть. При встрече нужно было сложить разорванное и убедиться, что все части совпали.

— Неправильно, — сказал пятый, — для этого дела нужно было взять бумажку в пятьдесят долларов. Доллар обеспечит стабильность.

— А что такое доллар? — спросил третий.

— Не знаю, — сказал пятый. — А что такое стабильность?

Они пошли на свои четыре стороны. А когда время прошло, и встретились, все оказались одинаковые лицом, словно китайцы, и без всяких приметных знаков.

— А кто такие китайцы? — спросил третий и проснулся.

114

— Та карта городов, которая у тебя была, она еще есть? — спросил Эф третий у человека Ю за завтраком и, не дожидаясь ответа, задал второй вопрос: — А кто такие китайцы?

— Да мы уже вроде бы дошли до места, зачем нам карта, — ответил человек, — а про китайцев я в первый раз слышу.

— Я видел сон, — сказал третий, — что мы должны разорвать эту карту на четыре части и поделить, чтобы каждый взял по куску. И если разойдемся в разные стороны, а потом сойдемся снова, то надо проверить, сойдутся ли вместе эти куски, если сложить.

— Не сойдутся, — сказал человек, — и потом, если мы разойдемся, зачем нам сходиться снова?

Третий отметил про себя это «зачем сходиться», ощутив как болезненный укол.

— Про китайцев я, кажется, что-то слышал, — сказал Бе пятый.

— Они что, все одинаковые? — спросил третий.

— Почему? — удивился пятый. — Но их много, в этом их отличительная особенность. Кажется, еще говорили, что мы собираемся воевать с китайцами, — добавил он, помолчав какое-то время.

— Воевать? — переспросил третий. — Вот, значит, для чего эти оружейные подарки, которые мы получаем.

— Отдельный вопрос, для кого эти подарки, — сказал пятый. — Нас всего шестеро счастливых обладателей камней-помощников; а около ямы, где работает смеситель, нас четверо. И чье, интересно, желание удовлетворяется этими подарками?

— Где это наше счастье, которое нам обещали? — пробормотал третий.

— Ты думаешь, это мое желание? — спросил человек Ю и оглянулся на свой ремень с кобурой, который висел на спинке стула.

— А разве нет?

— А может быть, это твое желание? — Человек вынул револьвер из кобуры и положил на стол перед пятым.

— Не понимаю. — Пятый потрогал револьвер, взял в руку, покрутил барабан, прислушиваясь к выразительным щелчкам механизма, вернул на стол, осторожно развернув стволом в безопасную сторону. — Мое желание — это несколько подаренных мне книг, в которых описано устройство мира, а пистолет мне не нужен.

— Удовлетворение любопытства — это маловато для настоящего желания, — заметил человек.

— Мне не нравятся эти недомолвки, — сказал пятый, возвысив голос, — я не умею разгадывать интриги, которые ведутся между людьми, но у меня есть элементарное логическое чувство, которое подсказывает, что ты знаешь больше, чем говоришь. Мы сидели внизу ямы, ты — наверху, итак далее, и уж наверное у тебя есть что сказать. И вот мой вопрос: «Что, собственно, происходит?», и второй вопрос: «Какая твоя роль во всем этом?». Я думаю, — сказал он уже спокойнее, — что то, что начинает быть сказано, должно быть сказано до конца. Или, по крайней мере, до какой-то логической точки.

— А ничего ведь не было сказано, — произнес человек Ю и, кажется, произнес со вздохом. — Я ничего не начал, а ты не поставил точку.

«Что это они? — с тоской подумал третий. — Разве здесь есть о чем спорить?»

— Я, пожалуй, займусь своим делом в углу, — сказал он, поднявшись из-за стола и выдергивая из дверного косяка свой нож, который туда был воткнут.

За окном начинали свою игру птицы — как всегда, одна с черной головой, другая с синей.

— Делаем ставки? — поинтересовался Му второй, обратив к окну свой выдающийся профиль.

115

Расчистив деревянную крышку люка, Эф третий приподнял ее и сдвинул в сторону.

Обнаружился неглубокий, в рост человека провал, откуда в глубину уходила лестница с неровными ступеньками из слоистого камня.

— Интересно, — сказал подошедший Бе пятый, — где это сооружение было раньше, когда ты десять раз раскапывал в этом углу? — И сам ответил: — Наверное, там же, где оказываются иногда вещи, на которые мы долго не смотрим.

Му второй тоже подошел.

— Что будем делать? — спросил его третий, и уточнил вопрос: — Что ты будешь делать?

— Разве я не один из вас? — сказал второй, и наклонил над отверстием люка свой выдающийся профиль. — Но думаю, что спешить в любом случае не стоит. Если я прерву одно занятие ради другого, это будет проявлением пренебрежения к прерванному занятию. Подобно тому, как если бы я оборвал разговор со своим гостем в тот же момент, как появился другой, более важный. А проявлять пренебрежение к чему бы то ни было — это некрасиво перед общим порядком вещей.

— А что такого ты делаешь сейчас, что не хочешь это прервать? — спросил третий.

— Мы играем в кости, — сказал пятый.

— Кроме того, поспешно бросаться навстречу новому делу — тоже некрасиво, — продолжал второй. — Подобно тому, как уважаемого гостя не следует торопить и приставать к нему с расспросами. Нужно терпеливо ждать, пока он сам начнет разговор.

— Все-таки есть дела, которые требуют, чтобы за них брались немедленно, — возразил третий.

— Пусть требуют. — Второй отвернул свой выдающийся профиль от люка и, помолчав, добавил: — На этот счет есть история про одного монаха. Монах играл сам с собой в кости, когда в его хижине начался пожар. Огонь разгорался, но монах не прервал игру, а продолжал бросать кости. Их ему оставалось пять или семь бросков, и когда он сделал четвертый, огонь успокоился и угас сам собой.

— А я все-таки посмотрю, не откладывая, что там внизу, — сказал третий, — ведь любая дырка просит, чтобы в нее заглянули, не так ли? — И он обернулся на человека Ю, впрочем, не рассчитывая на согласие.

— Да, — сказал человек, — да, я тоже.

116

Эф третий спускался вниз, считая ступеньки. Человек Ю шел следом, держа в руке масляную лампу.

— Ровно дюжина, — сказал третий.

— Да, — согласился человек.

Коридор уходил в темноту и там терялся. Воздух в нем был сухой и теплый, словно большая печь остывала где-то там в глубине.

— Темно, — сказал третий — так, словно ожидал увидеть окно под потолком, и человек снова был согласен.

Они прошли по коридору двадцать две пары шагов по счету до места, где второй коридор пересекал первый под прямым углом.

— Что дальше? — спросил третий.

Человек Ю, обернув руку полой одежды, снял стекло с лампы. Он подержал лампу в вытянутой руке перед правым коридором, потом перед левым. Маленький язычок пламени горел ровно, не отклоняясь. Человек поднял лампу к потолку, поставил на землю. Результат был тот же самый.

— Нет движения воздуха, — заметил третий.

Человек кивнул.

— Будем возвращаться? — предложил третий.

— Да, — сказал человек, — придется.

«Он, кажется, со всем согласен сегодня», — подумал третий и вполголоса произнес:

— Подожди.

Человек, наклонившийся было, чтобы поднять лампу, выпрямился и посмотрел на третьего.

— Хочу тебя спросить, — начал третий, — чтоб знать, с кем имею дело… а это может оказаться важно.

— Важно? — переспросил человек. — Для чего?

— Чтоб понимать, — сказал третий. — Я, так или иначе, представляю каждого из нашей шестерки, кто он, и что от него ожидать: первого, пятого, двенадцатого, даже второго, который совсем непонятен, а тебя — нет. Странно сказать, я даже иногда сомневаюсь, кем ты являешься в смысле пола — женщиной, которая переодета мужчиной, или мужчиной, который переодет женщиной.

— Я люблю одеваться по-разному, — сказал человек.

— Ладно, — сказал третий, — можешь считать, что я ни о чем не спрашивал.

— Если уж спросил, то что там, — вздохнул человек и продолжал, помедлив: — Помнишь, мы с тобой по дороге наткнулись на место, где росли дикие арбузы.

— Ну, — произнес третий с утвердительной интонацией, хотя ничего такого не помнил.

— И ты сказал, — продолжал человек, — что арбузы бывают двух сортов: красные и желтые, но пока арбуз не разрежешь, ты не узнаешь, какого он цвета.

— Я что-то такое говорил про кувшин с вином, — вспомнил третий, — что не узнаешь, оно красное или белое, пока не откроешь кувшин.

— У нас, значит, разные линии прошлого, но слова в них похожи, — сказал человек.

— Слова-то как бы понятны, — задумчиво произнес третий и взял паузу.

— Я как этот кувшин, — сказал человек, помедлив, и улыбнулся, — сравниться с кувшином, пожалуй, приятнее, чем с арбузом.

— То есть, ты хочешь сказать, что я не узнаю, пока не проверю? — Третий протянул руку к пуговице на груди человека.

— Иногда я сам для себя такой кувшин. — Человек отступил на шаги вздохнул. — Засыпаю вечером и не знаю, кем буду завтра. Я отправился к краеугольному камню, надеясь, что это поможет мне определиться. Но иногда так оказывается, что мы, когда начинаем искать, уже имеем при себе то, что ищем.

— Это непонятно.

— Правильней сказать, мы находим внутри себя то, что искали снаружи, — поправился человек. — Но, может быть, то, что я сказал вначале, тоже верно, — произнес он, подумав.

— Не темни.

— Я искал краеугольный камень, но оказалось, что я сам краеугольный камень, — сказал человек.

— Ты имеешь в виду, что в каком-то смысле ты похож на этот камень?

— Краеугольный, — сказал человек, — и я не хочу употреблять разные «словно», «как бы», «в какой-то степени». Я почувствовал это, когда сидел там, на краю ямы. Но ощущение тяжкое. Быть камнем — это совсем не то, что быть человеком.

— А разве то, что внизу я выкапывал, — разве это не камень?

— Все так, — кивнул человек, — и ничего невозможного: он во мне, я в нем. Но будучи им, я не мог ничего сделать для себя. Кем-то все было так рассчитано, что я, не желая того, стал исполнителем чужой воли. Мне, как видишь, удалось уйти, но думаю, что они здесь меня скоро достанут.

— Можно считать, мы уже убежали, — улыбнулся третий, и осторожно спросил: — Но твоя проблема, в конце концов, решилась?

— Нет, — вздохнул человек. — Здесь, в темноте, я опять не знаю, кто я. И поскольку нас двое, мне кажется, я могу быть для тебя тем, чем ты хочешь.

— Перевязать, что ли, тебя ленточкой, — пробормотал третий.

«А чего я, собственно, хочу?» — подумал он про себя.

Человек Ю отступил на несколько шагов вглубь бокового коридора. Третий последовал. Слабый свет лампы остался за углом.

117

— Есть игра интересней, чем в кости, — сказал Бе пятый, покрутив барабан револьвера, и объяснил Му второму правила.

— А что я буду иметь в случае выигрыша? — поинтересовался второй. — Твой труп с пробитой головой, лежащий на полу? Зачем мне это нужно? О случае проигрыша я уже молчу.

— Мы же с тобой игроки, а для игрока важен сам процесс. Ты только попробуй. — Пятый покрутил барабан, поднес револьвер к виску и спустил курок.

— Не хочу, — сказал второй.

— Ты слышал выстрел? — спросил пятый. — А ведь он, несомненно, прозвучал, когда я сделал это. И я упал с простреленной головой там, где он прозвучал, и лежу как труп. Но умирая там, я остаюсь здесь, и продолжаю жить. А если выстрел прозвучит здесь, я продолжу там. Можешь сказать «смерти нет» над моим трупом. Все, что может случиться, случается, но мы продолжаем жить там, где этого не случилось.

— Не хочу, — повторил второй.

— А ведь это бодрит. — Пятый покрутил барабан и поднес револьвер к виску. — Так, словно часть жизненной силы убитого там переходит к тому живому, который остался здесь. Может такое быть?

— Не ко мне вопрос, — сказал второй.

— Я нажал бы сейчас курок, — пятый опустил револьвер, — но если я сделаю это не в очередь, это будет не по правилам. — И он протянул револьвер второму. — Давай. Все равно среди множества вариантов истории есть такой, когда ты согласен.

— Нет, — отказался второй от револьвера, и отстранил рукой.

В это время из люка в полу появился Ю восьмой, а за ним Эф третий.

— Кто-то стрелял? — спросил восьмой.

— Это русская рулетка, во что мы играем, — сказал пятый и положил револьвер на место.

— А что такое «русская»? — спросил третий.

118

Было темно и спереди и сзади. По бокам тоже было темно. Разумеется, было темно сверху и снизу, внутри и снаружи.

Эф третий приблизился к человеку Ю вплотную. Он расстегнул у человека три пряжки и пять пуговиц на одежде. Положил руку ему на живот, и на время замер, не зная, куда двинуться дальше — вверх или вниз. Темнота давила в лопатки с почти осязаемой силой. Двое оказались на полу, в тесноте обступивших стен. Третий лежал сверху, совершая ряд необходимых движений и одновременно почему-то чувствуя спиной неровные камни пола. В этом было что-то неправильное, и оно продолжалось, колени третьего медленно расходились в стороны, он не мог удержать их. «Нет, нет, нет», — простонал он, испытав ощущения, несвойственные его природе.

В это время наверху раздался выстрел.

119

Двое бежали по коридору. Третий на бегу завязывал пояс халата и ловил себя на желании потрогать рукой и проверить, на месте ли его важные части тела.

120

Четверо спустились вниз друг за другом: Эф третий, Бе пятый, Му второй и человек Ю. Пройдя несколько шагов, третий передал второму масляную лампу, которую нес, вернулся и задвинул обратно крышку люка.

— Я хотел бы думать, что этот ход снова исчезнет для тех, кто там наверху, — сказал он.

— Да, — согласился пятый, — но то, что ты сделал сейчас, я думаю, на это не повлияет.

Шли по коридору. Второй нес масляную лампу, подняв в руке. Свет от лампы был слабый, но его хватало на то, чтобы каждый отбрасывал свою тень. У человека Ю был его револьвер в кобуре, у третьего нож в сапоге, у пятого под мышкой умная книга, завернутая в тюремное одеяло. Второй нес свое одеяло, перекинув через плечо, а третий сделал из одеяла скатку, завернув туда то, что могло оказаться полезным в дороге.

Каменные стены казались гладкими в полутьме, но вблизи и при лампе видно было, что они испещрены мелкими как бы штрихами, словно там вырезаны были буквы, одна вплотную к другой. Но не буквы были, а естественный рисунок камня, второй сказал, что есть такая порода — письменный гранит.

Дошли до места пересечения коридоров.

— А ведь это, кажется, лабиринт, — обрадовался пятый. — Передайте мне лампу.

121

Игроков было пять: солдат Аш первый и четверо других, тоже солдаты.

Нужный для игры старый сапог стоял на земле между ними.

Связанные в пучки прутья лозы стояли в ведерке.

Была очередь первого. Он повернулся к четверке задом и наклонился, упершись руками в колени.

— Сапог или палец? — спросили.

— Палец, — сказал первый и получил тычок пальцем в заднюю часть тела.

— Указательный на левой у четвертого, — сказал он, повернувшись лицом.

— Рука — да, палец — нет, — сказал четвертый.

— Повторяем, — сказал первый.

— А может, сапог? — спросил четвертый и, подняв сапог, стал перебрасывать его из руки в руку. — Руки, понимаешь, всего две, а пальцев сам знаешь сколько.

— Палец, — сказал первый и повернулся задом.

Четвертый ткнул в подставленный зад пальцем.

Четверо засмеялись.

— Кажется, кое у кого что-то чешется, — заметил один.

— Чем-то уже вроде бы попахивает, — другой потянул воздух носом.

— На правой руке средний палец, — сказал первый, и на этот раз не ошибся.

— Твоя игра. — Четвертый нагнулся, подставляя спину. Первый сел верхом, и четвертый побежал по протоптанной тропинке. Трое с веселым гиканьем бежали следом, подгоняя его лозой по заду и ударами старого сапога, который передавали из рук в руки.

Пробежали положенный круг. За последним поворотом первый увидел, что в конце пути его ожидает господин Че в черном мундире и блестя черным зубом.

— Радуйся, — сказал господин Че. — Бери автомат и пойдем.

122

— Есть человек, и ты его знаешь, от которого зависит получение нами оружия и припасов к нему, — объяснял господин Че по дороге. — Человек этот незаменим, и не потому, что он умеет что-то особенное или знает слово, — в этом случае можно было бы кого-нибудь обучить и поставить для выполнения задачи. Нет, дело в том, что именно этот человек должен присутствовать в определенном месте в нужное время, чтоб запустить механизм. Не спрашивай, почему этот так.

— Вопросов нет, — сказал Аш первый.

— Нужно вернуть его. Применить оружие, если потребуется. Но он нам нужен живым, это понятно?

— Понятно, — кивнул первый.

— К другим, которые будут с ним вместе, это не относится. Можешь стрелять. Кое-кто там тоже участвует в операции, но незаменимых среди них нет.

— Это ведь будет труп, один или два, — сказал первый.

— Это война, — сказал господин Че.

Стражник в синем мундире открыл дверь, и они вошли в камеру.

В косяк двери был воткнут нож. Первый выдернул его. Клинок понравился, и первый засунул его за пояс.

Прошли в угол комнаты, где циновки были сдвинуты и три плитки выломаны из пола, обозначив квадрат, в котором было начало подземного хода.

— Туда, — сказал господин Че.

Ударами каблука первый выломал последнюю плитку в квадрате. Сдвинул тяжелую крышку.

123

Из мелких частиц — кубиков, не видимых глазу, складывается мир.

Миров много.

Для каждой возможности, даже самой невероятной, есть мир, в котором именно эта возможность становится реальностью.

Можно задать законы притяжения между кубиками, законы отталкивания, законы рождения и гибели — и будет мир, построенный по этим законам.

Но не является ли в таком случае тот, кто поставил законы, творцом этого мира подобно тому, кто, найдя среди тысячи камней на берегу моря камень с необыкновенным рисунком на поверхности и подвесив его на цепочку, может считаться автором получившегося украшения. Никак нет.

Потому что, во-первых, тот, кто ставит законы (произносит Слово), существует, собственно, только в нашем воображении. И во-вторых, мир, построенный по произвольным законам, которые не наполнены действительным смыслом, не отделен от бесчисленного множества миров, в которых эти законы исполняются с искажением или частично. Он теряется среди них, как камень с необыкновенным рисунком, возникшим в голове человека, стоящего на берегу моря, теряется в общей россыпи. Человек не может его отыскать среди других камней, среди которых имеется бесчисленное множество похожих, отличных в малом, почти таких же…

Другое дело, если мир, организованный (не скажу «сотворенный») по законам, взятым из этого умозрительно представленного перечня, окажется достаточно сложен, богат возможностями для того, чтобы в нем появилась — не скажу «разумная жизнь», не скажу даже «жизнь», но некий сознательный наблюдатель — существо, способное видеть мир вокруг себя и сознавать себя в этом мире.

Мне кажется неподходящим слово «жизнь» — слишком узкое для того, что оно должно было обозначить, хочу взять обратно сказанное слово «существо», а слово «наблюдатель», наверное, требует уточнения: может быть, лучше сказать «свидетель». Но слово «сознание» мне надо было произнести более прямо, не в виде прилагательного, потому что это в каком-то смысле ключевое слово во всех рассуждениях. Может быть, даже следовало заменить этим словом «сознание» то слово «наблюдатель», которое мы заменили словом «свидетель», — говорящий задумался. — Но ладно, — продолжал он. — Теперь так или иначе все становится на свои места. Из кубиков складывается мир, в котором существует тот самый свидетель. Если свидетеля нет, то это не мир, а хаос, о котором нечего сказать. А мир, в котором существует свидетель, выглядит так, как будто изначально был построен по плану с целью создать условия для существования этого свидетеля. Хотя никем, разумеется, этот мир не был ни задуман, ни построен, и если уж искать строителя или архитектора, то это окажется скорее тот самый свидетель, то есть ты, я, он, любой из нас, — говорящий обвел взглядом слушающих, сидевших вокруг, — который существует и самим фактом своего существования утверждает то устройство мира, которое необходимо для того, чтобы его существование стало возможным.

— Грустно это, — сказал один из слушающих, — вот, мы те самые свидетели в этом мире, и мир этот изначально построен под нас. Тогда почему нет в нем счастья для каждого, а одно только существование?

— Все же мне кажется, что есть неизвестный науке изъян в этих рассуждениях, — подвел итог другой, обращая к говорившему свой знаменитый профиль.

124

Этот коридор под землей возник как бы сам по себе. В силу некоторых соображений и в случае, если эти соображения справедливы, он не был никем построен.

От начала в коридоре было темно. Потом прошли двое, освещая стены масляной лампой. Шли медленно.

Через какое-то время те же двое проследовали обратно, на этот раз быстро, почти бегом.

Еще через некоторое время те же двое и двое других, общим числом четверо, прошли в прямом направлении. Та же лампа была в руке того, который шел первым. Наклоняя лампу, он делал копотью пометки на стенах.

Четверо дошли до конца коридора и свернули, унеся с собой лампу. Стало опять темно.

Через другое время, более длинное, чем первые два взятые вместе, в коридоре опять появились двое. Это были уже не те двое, что прежде. Они шли по следу четверых, причем один обращал внимание на пометки, сделанные копотью, другой пытался разобрать слова, которые, как ему казалось, были написаны на стенах.

Двое прошли, и коридор опустел надолго. Он уходил в темноту. Были и другие коридоры, которые отходили от первого в стороны или пересекались с ним и друг с другом под прямыми, острыми или тупыми углами.

125

Четверо блуждали по лабиринту в поисках выхода — второй, третий, пятый и человек Ю.

Двое шли следом, насколько было возможно отследить след, иными словами — преследовали: один был первый, другой — господин Че.

Может показаться, что в общем случае преследуемым найти выход из лабиринта проще, чем преследователям найти того, кто в этом лабиринте блуждает.

Можно также подумать, что если преследуемые оставляют вдоль своего пути пометки (копотью на стенах), то более легкой становится задача преследователей.

Но для нерукотворного лабиринта нельзя было утверждать что-либо определенное.

Пятый в своей компании был знатоком лабиринтов, и в этом качестве он оставлял пометки на стенах.

Но он также был знатоком книги, которая лежала у него в сумке, и, поставив на стене метку, говорил, что с таким же успехом можно метить морские волны.

Двое преследователей легко шли от метки к метке. С какого-то места первый (солдат Аш) начал чувствовать какой-то подвох в этой легкости. И на восьмом или каком-то еще повороте метки пропали.

126

Если долго блуждать в лабиринте, то рано или поздно либо найдешь выход, либо попадешь на отмеченное язычком копоти на стене место, где уже был однажды.

— Странно, — сказал третий, — мы все время шли примерно в одном направлении.

— А мне так не показалось, — заметил второй, — к тому же в лабиринте человек имеет обыкновение ходить кругами.

— В одном направлении, — повторил третий, — и мне это не показалось, а я уверен. Не так долго мы шли, чтобы сбиться с пути.

— Они перестали ставить метки, — сказал первый (солдат Аш), который в этот самый момент вместе с господином Че стоял у пересечения коридоров, не зная, куда двинуться.

— В этих коридорах метки не имеют такого значения, — сказал пятый, — мы же видели, как вход в лабиринт был закрыт и открыт в разное свое время. И здесь, внутри, я думаю, происходит то же самое.

— Тогда зачем мы стараемся с этими метками? — спросил третий.

— Лучше такой порядок, чем никакого, разве нет?

— А не помогут ли нам наши камни? — Третий вынул свой кубик, бросил, выпало шесть.

Второй тоже бросил свой камень, с тем же, естественно, результатом.

— Ну и что? — спросил пятый.

— Ты, я помню, как-то определял направление с помощью двух камней. — Третий обернулся к человеку Ю.

— Они могли скинуть след, — сказал первый, стоя у своего перекрестка.

— Не получится, — мотнул головой человек, — да и направления того уже нет.

— Что значит «скинуть»? — спросил господин Че.

— Я думаю, что если мы спокойно и не обращая внимания на помехи будем использовать известный метод поиска выхода из лабиринта, то рано или поздно найдем этот выход, — сказал пятый.

— Они могли пройти обратно по своему следу и в каком-нибудь месте уйти в сторону от отмеченного пути, не коптя специально стенку у этого места, — объяснил первый.

— Тогда идем, — сказал третий.

— Придется возвращаться, — вздохнул солдат, но господин Че не спешил. Он осветил факелом стену, вглядываясь в следы копоти, а на самом деле смотря ниже, где крючки и черточки на письменном камне сложились в понятное слово. Господин Че подчеркнул пальцем. «Через два направо», — прочитал первый.

— То есть мы считаем, что метод не действует, но будем спокойно использовать его так, как будто он действует, — заметил второй. — Это против логики.

— Не вижу смысла, — сказал первый, глядя на надпись, — но вы начальник, я солдат, потому как скажете.

— Против логики, — повторил второй. — Но лучшего, кажется, никто не предлагает.

Двое свернули направо и увидели свет в дальнем конце коридора. А четверо в тот же самый момент увидели дальний свет, не сходя с места.

127

Если закрыть глаза, свет лампы на какое-то время еще остается перед ними. Потом его сменяют другие образы — более или менее смутные, а иногда — отчетливые, так что бессмысленные закорючки на каменных плитах кажутся словами, которые прочел бы, если б они дольше оставались перед глазами, но там уже другое — может быть, выдающийся профиль попутчика, тень от него на стене, может быть, синие рыбы с розовыми плавниками — цветов, конечно, не разобрать, но о них и так известно. Короче сказать, полной черноты не бывает в природе. Теперь же, когда лампу задули, мрак был до невозможного абсолютен — ни зги ни справа, ни слева.

— Зачем ты погасил лампу? — Голос в темноте был неизвестно чей.

— За нами погоня. — Другой голос тоже казался незнакомым.

— Достаточно было прикрыть свет и уйти в боковой коридор.

— Да, я немного поспешил с этим, но отойдем на пару поворотов, и можно будет снова зажечь лампу.

— Так вот, что ли, и идти в темноте?

— Кажется, им нужен именно я, — кто-то сказал совсем тихо, — и они теперь не отстанут.

— В случае чего отобьемся. — Эф третий узнал свой голос.

— Интересно, сколько их там может быть? — спросил кто-то.

— У нас пистолет.

— А у них нет?

— Мы теряем время, идем же.

— И тихо, — сказал третий. — По голосу они нас найдут быстрее, чем по свету.

Он оглянулся. Темно было и спереди и сзади. Закрыть глаза или держать открытыми было без разницы. Шагнул вперед, чувствуя неровные плиты под ногой и каким-то образом — через тепло, или холод, или плотность воздуха — стену коридора у правого локтя. «Нас четверо», — подумал он, и уверен был, что они вместе идут в одну сторону, не касаясь друг друга и не слыша шагов — кажется, вместе со зрением темнота отнимала все прочие чувства, давая взамен какую-то иную возможность. Третий явственно чувствовал своих спутников рядом, и стену по правую руку, и внезапный поворот коридора, и — где-то впереди, как бы вне коридоров и стен, медленное скользящее движение — словно кто-то полз там, тяжелый, большой в обхвате и длинный. «Лабардан лабиринта», — подумал третий, тут же понимая, что это не его мысль. «Почему лабардан?» — подумал он уже от себя. «Нас четверо», — подумал он снова, с такой уверенностью, словно был повод усомниться в этом. Четверо, и все были тут — Му второй, Бе пятый, человек Ю — все были рядом, хотя третий не мог сказать, где именно — впереди, позади, у левого плеча, — они были рядом, и может, даже ближе, чем рядом, — а как ближе? Третий протянул руку вперед, потом в сторону, рука никого не встретила. Он провел рукой по лицу, и узнал под ладонью знаменитый профиль второго — длинный нос, выступающий вперед подбородок, рот был открыт. Он с усилием потер лицо рукой, стереть чужие черты, но без результата. «Лабиринт, который возник, не будучи никем построен, это в своем роде мир, — пришла мысль, сказанная голосом Бе пятого. — В мире есть наблюдатель, но это не совсем подходящее слово. Можно сказать “свидетель” — и тоже будет не то. Сказать “сторож” будет точнее. Слово “хранитель” тоже подошло бы, — бубнил голос, — “хранитель” лучше, чем “наблюдатель”, но “сторож” лучше, чем “хранитель”, а может быть, лучше сказать “блюститель миропорядка”, или “держатель устоев”, или просто «удерживающий». Но точной передачи оттенков смысла все равно не добиться. Поэтому — лабардан. Если сущность не имеет соответствий в известном, ее можно поименовать произвольным словом». «А человек Ю, — с тревогой подумал третий, — почему не слышно человека? Где человек Ю? И где, в конце концов, я сам? И кто я?» Третий расстегнул пять пуговиц у себя на одежде, положил руку себе на живот и остановился, не зная, куда двинуться дальше — вверх или вниз. Длинный нос на лице был как третий лишний.

128

Из мелких частиц — кубиков, не видимых глазу, складывается мир.

Он возникает не как проект, но как случай. Так горсть разноцветных камней, брошенная на стол, может сложиться в осмысленную картинку. Один раз, потом другой, третий. Как если бы существовали некие магнитные законы, заставляющие эти кубики сближаться или отталкиваться, образуя нужные для построения мира комбинации (а есть ли на самом деле разница между «как если бы» и «действительно»?).

В мире есть человек. С одной стороны — это часть той самой картинки, с другой стороны — свидетель, существование которого как бы удостоверяет ее реальность, — по крайней мере, реальность более высокого порядка по сравнению с той, которую представляют хаотичные россыпи камней, возникающие в результате неисчислимого множества неудачных бросков.

Разумеется, мир не создан для человека, и может показаться, что видеть человека на месте свидетеля не обязательно — можно представить на этом месте другое существо, или даже не существо, а какую-нибудь светящуюся сферу с разумом внутри или треугольник с глазом (что-нибудь должно быть такое — глаз или разум) — он не создан для человека, но выглядит так, как если бы был создан. И список исходных законов построения мира не произволен, а включает только законы, необходимые для существования человека.

Итак, есть человек в нашей картине мира — не творец, но свидетель. Или в каком-то смысле больше, чем свидетель, а скорее «удерживающий», «держатель устоев» — скажем так уже с окончательной определенностью.

Хотя почему именно свидетель? Может быть, хранитель или сторож? Или еще круче — блюститель миропорядка, держатель устоев? Потому что мир не создан раз и навсегда, чтобы жить в нем, как в построенном доме. Каждый миг своего существования он строится заново. Облако возможностей возникает для каждого элементарного кубика, лабиринт путей, которые почти все ведут к хаосу и распаду, и из которых остается как бы единственный — тот, в котором человек продолжает свое существование. А в существовании человека — залог преемственности существования мира, стабильности его законов.

Это выглядит так, словно мир — это шарик, который катится по извилистому и острому гребню, готовый в любой момент соскользнуть с него, и — соскальзывающий каждый миг, и — удерживаемый. И на роль удерживающего явно претендует человек, который в этом случае — хранитель, блюститель, держатель, сам о том не подозревающий. А так ли? Можно поспорить. И один голос скажет «держатель устоев мира», а другой — «метка на поверхности шара». Блик на макушке того, единственного на каждый момент, шара, который не соскользнул еще с гребня.

Чтобы не становиться до разрешения спора на ту или иную сторону, выберем вместо слова «свидетель» или «удерживающий» какое-нибудь другое, не отягченное смыслом, — «ламбрекен», «лабрадор» или «лабардан».

Человек — лабардан своего мира.

129

Беру назад часть своих слов. Названный так лабардан не мог оказаться ни лабрадором, ни ламбрекеном. Только в лабардане есть протяжное троекратное «А», не разбавленное никакими «О» или «Е», и громыхающие «Бэ», «Эр» и «Дэ» в середине — как три камня в ящике, где «Эль» и «Эн» — две ровные стенки.

130

Четверо шли в темноте неизвестно сколько времени.

Мрак был абсолютный, он же — кромешный, хоть и в ограниченном пространстве коридора.

По ощущению они понимали, что идут вместе и рядом, — может быть, на расстоянии локтя друг от друга или ближе, но кто и где, нельзя было разобрать. И тот, кто шел впереди, мог думать, что идет последним. А кто действительно шел последним — это никому не было известно.

Где-то за стенками коридоров полз лабардан лабиринта. Одному из четверых казалось, что он ползет на животе, другому — что перебирает ногами.

«Лабардан лабиринта», — думал один из четверых. — «Откуда ты знаешь?» — спрашивал другой. Двое оставшихся не имели вопросов.

Мрак сгустился сильнее, хотя это казалось невозможным. Четверо сблизились тесно. Кажется, рука одного начиналась там, где кончалось плечо другого.

«Если так дальше пойдет, мы просто растворимся в этой темноте», — подумал один, и мысль услышали все четверо.

Как бы чужими руками — действительно чужими? — слишком длинными и неловкими, он достал кремень и кресало. Острый край кремня вспыхивал и светился от ударов, но искра вылетела только с четвертого или пятого раза.

Эф третий зажег лампу и подкрутил колесико.

— Тушить свет больше не будем, — сказал он.

131

На что похож лабардан лабиринта? — Четверо спрашивали друг друга.

— На хобот большого слона, — сказал один.

— На толстые слоновьи ноги, — сказал другой.

— На живот слона, несколько раз перевязанный поперек веревками, — сказал пятый.

— На от мертвого слона уши, — сказал восьмой.

132

Если две группы людей блуждают в лабиринте, то либо они рано или поздно встретятся, либо одна из них найдет выход наружу. Положение осложняется, если одна группа преследует другую. Дополнительную сложность привносит то обстоятельство, что в лабиринте темно, люди ходят с источниками света в руках (лампа, факел), что дает им возможность не только издалека видеть друг друга, но заранее знать о присутствии противника, когда он находится еще только за поворотом коридора. Разве что лабардан лабиринта распорядится, чтоб было иначе.

Двое вышли из-за угла в месте, где только что прошли четверо, и там, где за мгновение до того не было никакого прохода.

Последний в четверке почувствовал движение за спиной.

— Да, да, подождите немного, — сказал господин Че, а солдат Аш первый поднял автомат.

Господин Че подошел ближе и протянул вперед руку ладонью вниз, показывая свой длинный ноготь на мизинце.

— Жив бог! — Из четверки выступил вперед Му второй и продемонстрировал свою подбритую бровь на лице, указав на нее пальцем.

— Радуйся! — Господин Че раскрыл рот в улыбке, показывая свой черненый зуб.

Второй повернул лицо, чтоб стал виден его знаменитый профиль.

— Сядем, — предложил господин, и все сели, расстелив на полу одеяла.

— Нас двое, вас четверо, — сказал господин Че и замолчал, обводя взглядом сидящих, словно считая головы.

Никто не возразил против очевидного.

— Нужно, чтобы нас было поровну, и разойдемся.

— Кто-нибудь хочет? — спросил Эф третий.

Никто не отозвался.

— Вот видите, — сказал третий, — вас двое, нас четверо, а четыре на два не делится.

— В данном конкретном случае, — уточнил Бе пятый.

— Нам нужен этот человек, — господин Че показал рукой на человека Ю, — остальные могут идти.

— У меня на этот счет другие инструкции, — произнес второй.

— Могу объяснить, — сказал господин Че. — Будет война, и этот человек нужен. Дело особой важности.

Он поднял руку и сделал особый жест, замысловатым образом сложив пальцы.

— Я знаю. — Второй повторил жест господина, добавив к нему короткое движение другой ладони. — Вы нашли край и угол, но это только часть.

— Если это и часть, то ее достаточно.

— У меня встречное предложение. Присоединяйтесь к нам и вместе дойдем до конца.

— У меня приказ. — Господин Че отрезал ладонью.

Третий, не меняя положения тела, протянул руку и, нашарив кобуру на поясе человека Ю, потянул оттуда револьвер. За спинами пятого и второго его движение не должно было быть заметным тем, кто сидел напротив. Делая вид, что усаживается поудобней, он вынул оружие из кобуры и положил рядом с собой на пол.

— У меня тоже приказ, но то, что я делаю, я делал бы и без приказа, — сказал второй.

— Вам известно, что это такое? — Господин Че прикоснулся к автомату в руках первого.

— Неужели вы будете стрелять? — недоверчиво спросил второй.

— Как говорится, стрелять на поражение, — наклонил голову господин Че и хлопнул солдата по плечу.

— Служба моя такая — убивать, — сказал солдат и выстрелил одиночным поверх голов.

Третий схватил револьвер, взвел курок и направил ствол на солдата. — Руки на землю! — И в то же мгновение понял, что солдат будет стрелять, ствол автомата в его руках пошел вниз и дернулся, выпуская первую пулю. В то же мгновение третий нажал на курок. Удар отдачи слился для него с ударом пули, попавшей в грудь.

Эф третий опустился на землю, успев увидеть, что и солдат тоже ранен, но продолжает стрелять, заваливаясь набок — неизвестно, живой еще или уже мертвый, — и что валятся, пораженные десятком пуль, Му второй, и Бе пятый, и человек Ю.

Последнее, что он увидел — уже с закрытыми глазами, сквозь веки, — как проползает поперек коридора — из стенки в стенку — толстая, неизвестной длины, туша. Короткие ножки топорщились по бокам, не доставая земли. Шкура отсвечивала медным блеском. Лабардан лабиринта.

133

— Смерти нет, — сказал издалека чей-то голос.

Эф третий медленно повернулся на правый бок и открыл глаза. Приподнялся и сел, прислонившись к стене. Чувствуяслабость в теле — а еще бы не чувствовать.

— Смерти нет, — повторил Бе пятый.

— Странно же, — задумчиво произнес Му второй, — были пули, были выстрелы…

«А где человек Ю?» — с тревогой подумал Эф третий. Он огляделся. Второй и пятый сидели на одеялах, скрестив ноги, а человека не было видно ни вблизи, ни в темноте коридоров.

— По твоей теории так быть не должно, — продолжал второй. — Пули пролетели бы мимо, палец сломался бы на курке — такое я бы понял. Но ведь мы были натурально убиты, а откат событий ведь не предусмотрен, если я правильно представляю.

— Почему нас только трое? — спросил третий.

— Смотри, — продолжал второй, он оттянул одежду на груди, где видны были три пулевых отверстия. — Пули есть, три дырки, и две выходных на спине, — он повернулся к пятому спиной, — ты видишь?

Пятый кивнул.

— Пули есть, а нас нет, — как это может быть? — спросил второй.

— Мы есть, а пуль нет, — поправил его пятый. — Но это в данном конкретном случае одно и то же, я тебя понимаю.

— А что скажешь по сути?

— Мы разберемся с этим, — пообещал пятый. — Мысли у меня уже есть.

Третий потрогал рукой у себя на груди, наклонил голову и посмотрел. Две дырочки, одна так себе, другая напротив сердца. Он спокойно, даже с некоторой долей равнодушия отнесся к этому факту, но что-то телесное возмутилось внутри. Борясь с дурнотой, поднялся.

— А Ю восьмой, куда он делся?

— Книгу, где все написано, я еще не дочитал до конца, — продолжал пятый.

— Где восьмой? — Третий схватил пятого за плечо и сильно встряхнул.

— Он ушел с двумя. — Пятый поднял голову.

— А вы просто смотрели?

— Мы были еще не в полном сознании, — сказал второй.

— И, по-моему, его никто не заставлял силой, — добавил пятый, — а останавливать — это еще раз лечь трупом у них на дороге.

«Что ж, никто никому ничего не обещал», — подумал третий.

— Давно ушли? — спросил он.

— Здесь трудно судить о времени, — сказал пятый, — но, наверное, сразу перед тем, как ты проснулся.

— Гадство какое, — сказал третий.

— Хочешь вернуть его обратно? — Второй протянул третьему флягу с вином.

— Если человек сам решил, так это его дело. — Третий отхлебнул из фляги и сел. Отломил от лепешки, отрезал кусок сыру. «Если бы у меня была чашка синего фарфора, — подумал он, — я разбил бы ее об стену, и она разлетелась бы на мелкие кусочки». Он представил себе эту картину, сжимая и разжимая руку — не ту, в которой держал ломоть хлеба, а другую, — и внутри отпустило.

— Я не знаю, — вслух размышлял второй, — но мне кажется, что нам будет не хватать ушедшего. Есть, можно сказать, разные люди, что-то дано одному, что-то другому. И тот, кто ушел, — у него было свое место среди нас, своя сила… Не случайно дверь в лабиринт открылась тогда, когда он появился.

— Ерунда, — буркнул третий.

«Мог бы, по крайней мере, дождаться, пока я приду в сознание, — думал он, — тогда какого-нибудь знака или взгляда хватило бы… А для чего, собственно, хватило? Все и так ясно». Третий несколько раз разбил об стену воображаемую фарфоровую чашку. Протянул руку за флягой.

— Ушел, так туда ему и дорога, — сказал он вслух.

— А ты суров, — усмехнулся пятый.

Отпив из фляги, третий отправил в рот кусок хлеба и замер.

Рука, которая завершив обратный путь, лежала у него на коленях, была рукой человека Ю. Нет, конечно, она оставалась его, Эф третьего, рукой, но и рукой человека Ю была тоже, и несоответствие размеров, как ни странно, не было помехой. Может быть, тусклый свет лампы создавал такую иллюзию — может быть, — но помимо обмана зрения было несомненное непосредственное ощущение узнавания, и вместе с ним что-то еще — такое, чему третий не мог бы дать названия. Он поднялся на ноги.

— Я все-таки пойду, попробую их догнать.

— Догонять в лабиринте? Это бесполезно, — засмеялся второй.

— А вот, стрелочки есть. — Третий показал пальцем на жирную черную стрелку на стене.

— Я бы не слишком доверял этим стрелкам, — сказал второй.

— Но они, кажется, по этим стрелкам пришли, по ним и уйдут, — сказал пятый.

— А три человека вместе всегда идут медленней, чем один, — заметил третий.

— Тогда, может, у него и получится, — сказал второй пятому, — пусть только не ляжет там еще одним трупом.

— Уж постараюсь, — сказал третий.

— Вот и револьвер тебе. — Второй протянул, третий взял.

Интересно, забыл человек Ю револьвер или оставил намеренно?

Третий видел разницу между этими двумя вариантами. Он осмотрел оружие, в барабане оставалось два патрона. Провернув барабан, заткнул револьвер за пояс. Скатал одеяло.

— А мы пока проверим, не ведут ли эти стрелки к выходу, — сказал пятый.

— До конца не прощаюсь, — махнул рукой третий. Он закинул скатку за спину, зажег свечу от лампы.— В случае чего подождете меня.

— Обязательно, — сказал второй. — Счастья тебе.

— Лабардан в помощь, — сказал пятый.

134

— Смерти, конечно, нет, — сказал Эф третий.

Он произнес эти слова мысленно, но не сам с собой говорил, шагая, а словно в разговоре с невидимым собеседником, которого даже и не слышно было в темноте коридора, но присутствие ощущалось вполне реально.

— Смерти, конечно, нет, — говорил третий, — и если смерть мгновенна, я могу это понять и согласиться. Но как быть с тем, кто приближается к своему концу постепенно? Пуля в лоб, или пуля в сердце — это не самый распространенный случай. А если пуля в живот? Для постороннего — внешнего, как ты говоришь, наблюдателя, — раненый умирает — может быть, через полчаса, может быть, через час, — и если до какого-то момента он не умер (хотя ранен смертельно), то всегда остается возможность того, что один-другой миг он еще протянет. Но для него самого, как ты утверждаешь, это предсмертное мгновенье будет длиться вечно. Разве не так?

— Я предвидел возможность такого вопроса, — обнаружил себя собеседник. Это был Бе пятый. — Я думал над этим.

— То же самое с наступлением старости, — продолжал третий. — И если то, что ты нам представил, — правда, то у каждого из нас впереди такая вечность, что даже пуля, пущенная в лоб, от нее не спасает.

— Очень правильный вопрос. И на него можно дать несколько ответов. Во-первых, тот раненый, который на наших глазах умирает с пулей в животе, — в своем собственном варианте будущего он может получить чудесное исцеление. Здесь он делает свой последний вдох, а там — выдохнул, встал, пошел. Понятно, что для постороннего наблюдателя (меня с тобой) вероятность такого исцеления ничтожно мала, зато для умирающего в этом, может быть, — единственный шанс, и тогда он должен осуществиться именно в силу своей единственности.

— А умирающий от старости, по-твоему, станет молодым? Что-то не верится.

— На этот случай у меня есть другой вариант ответа. Действительно, тело изнашивается со временем, а выбор варианта будущего (можно назвать это выбором линии судьбы) не предусматривает какого-нибудь предпочтения в сторону более благополучных условий существования — не обещает вечной молодости и удачи в делах (сознание не воспринимает небытия, но и только). Но рано или поздно наступает момент, когда человек уже не может продолжать существование в изношенном теле и в прежнем мире сего законами. Что тогда? Либо тело должно измениться, либо мир, либо то и другое вместе. Для примера представим, что человек с большой высоты падает на скалы. Какие варианты исхода здесь могут быть? Первое, что приходит в голову, это возможность обретения человеком качеств, которых у него не было раньше, — умения летать или проходить сквозь камень. Тут, кстати, нужно, чтобы в мире появились такие законы природы, которые сделали бы это — скажем, умение летать — возможным. Для самого человека и людей, которые разделяют с ним его вариант мира, это может выглядеть так, словно новые законы природы были и прежде, но только сейчас обнаружились. Вторая возможность — это полное преображение. В момент, когда голова человека входит в соприкосновение с камнем, для него наступает полное обновление — оно наступает в силу того, что реальных способов продолжения существующего порядка нет, поэтому происходит скачок: человек начинает чувствовать себя в новом теле — может быть, даже каким-то другим существом — и видит вокруг себя новый мир, в котором новая земля, новое небо, новые законы природы.

— Все интересно, только ведь этого не проверишь, — заметил третий.

— Настанет время, когда придется проверить, — сказал пятый и, помедлив, добавил: — но не думаю, что есть смысл ради этого пускать себе пулю в лоб.

135

Эф третий шел по лабиринту как мог быстро и считал стрелки. Свечу прикрывал ладонью от встречного воздуха, чтобы не погасла.

Стрелки были жирные, с поперечной черточкой у тупого конца, и не ламповой копотью выведены, а хорошей краской. Двадцать третья по счету была перечеркнута белым мелом. От этого места в сторону уходил путь, отмеченный белыми крестами. Третий пошел по крестам и наконец увидел впереди свет фонаря и три темные фигуры — практически три тени. Он потушил свечу.

В темноте он мог следовать за идущими, оставаясь незамеченным.

Он хотел посмотреть, как выглядит человек Ю — на пленника он похож или на идущего по своей воле. Но не нашел явных признаков ни того ни другого. Одна маленькая тень двигалась в окружении двух больших, и все.

Надо было действовать.

Третий взвел курок револьвера, понимая мгновением позже, что это не лучший способ предупредить о своем приближении.

Солдат Аш первый с автоматом в руках обернулся, услышав щелчок.

Третий понял, что первый будет стрелять, и нажал курок. Осечка. Третий успел подумать, что щелчок от спущенного курка звучит громче, чем щелчок от взведенного, и в этот миг первый выстрелил. Пять или шесть пуль вылетели в очередь друг за другом прямо в грудь третьего, но он не почувствовал удара. Пули проходили насквозь, не задевая его, врезались в стенку за спиной и отскакивали. «Смерти действительно нет», — подумал третий. В барабане револьвера у него еще оставался один патрон, помимо сомнительного, давшего осечку, и был нож в сапоге. А первый, похоже, расстрелял всё, что у него было, хоть и продолжал стоять с поднятым автоматом.

Третий на один щелчок прокрутил барабан револьвера и перевел ствол на господина с черненым зубом, чувствуя в нем главного.

— Поговорим? — Он подошел ближе. — Смерти, конечно, нет, но я могу выстрелить в плечо или ногу.

Господин сделал знак свободной левой рукой (а в правой держал фонарь), и солдат опустил автомат.

— Хорошо, — улыбнулся третий, — а то ведь что происходит? Мы стреляем друг в друга, и это получается как бы само собой.

— Ружье часто стреляет без спросу, — сказал первый.

— Одну, собственно, вещь я хотел бы узнать. — Третий посмотрел на человека Ю. — Нас здесь трое и один, или же нас двое и двое?

Человек молчал, как бы равнодушный к тому, что происходило.

Третий вглядывался в его лицо, ожидая какого-нибудь намека или знака, но ничего не увидел.

— Похоже на то, что дама сделала свой выбор, — усмехнулся господин, — в этом случае джентльмен не должен настаивать.

«Все-таки дама», — подумал третий ревнуя.

— Впрочем, я не возражаю против того, чтобы нас стало четверо, — сказал господин с зубом.

— А что такое «джентльмен»? — спросил третий и, отведя ствол револьвера вниз и в сторону, выстрелил.

Пуля попала в фонарь в руке господина, и фонарь погас.

136

«Нас все-таки двое», — думал Эф третий, в десятый раз сворачивая из одного темного коридора в другой темный. Рядом, на расстоянии ближе, чем локоть, был человек Ю. До первого поворота третий тащил его за руку, а теперь шли в согласии. Мрак вокруг был совсем как родной.

Появлялся лабардан лабиринта. Чтобы видеть его, не нужно было закрывать глаза. Спереди он не был похож на что-нибудь, а боком не поворачивался.

«Лабардан, — бормотал про себя третий, — да здравствует лабардан. Слава лабардану. Спасибо лабардану за все». Лабардан дышал, темнота дышала. Третий остановился. В темноте было тепло и уютно. Он чувствовал себя, как должен чувствовать палец в теплой варежке рядом с другими пальцами. «Надо, однако, проснуться, — откуда-то со стороны пришла трезвая мысль, — пора зажигать свет».

Руки казались чужими и слишком длинными. Спички не зажигались. Не зря третий предпочитал кремень и кресало. Наконец, фонарь удалось разжечь. Стекло в нем было разбито, но нужные для работы части уцелели.

При свете третий увидел лицо человека Ю, и это было правильно, но солдат Аш первый и господин с черненым зубом сверх ожидания тоже были рядом.

— Однако, нас реально четверо, — сказал господин, — не так ли?

— Нет, — мотнул головой третий, — не хочу.

— В этой темноте нам не разделиться, — сказал господин, — поэтому придется на свету решать наши проблемы.

Рука третьего потянулась к револьверу. Был в барабане один патрон, был нож в сапоге. Но прибегать к силе не хотелось. Первый опустил руку. После совместного путешествия в темноту он чувствовал какое-то расположение к своим недавним противникам.

— Впрочем, кажется, есть способ, — сказал господин. — Я с фонарем становлюсь по одну сторону этого угла, вы со своей свечой — по другую сторону. Так, чтобы мы не видели друг друга. Я гашу фонарь, и мы оказываемся в темноте. После этого мы сразу зажигаем наши светильники.

«Откуда он знает, что у меня свеча?» — с подозрением подумал третий.

— И что будет? — произнес он вслух.

— Право не знаю, — улыбнулся господин, — но моя интуиция говорит мне, что стоит попробовать.

— С нами двумя понятно, а где в это время будут остальные двое?

— Во главе угла, там где сходятся стенки. Так что каждый из нас сможет видеть обоих, и наоборот.

— Я предпочитаю полагаться на собственные силы, а не на случай, который кончится неизвестно чем.

— Будете стрелять? — участливо спросил господин. — Перережете мне горло?

— Сделай, как он говорит, — попросил человек Ю, положив руку на плечо первого.

137

Пребывание в темноте было недолгим, а когда свеча разгорелась, третий увидел лицо человека Ю по другую сторону огня. И никого больше.

— Как это получилось? — удивился третий.

— Не знаю, — сказал человек. — Спасибо лабардану.

Третий огляделся по сторонам. Действительно никого не было вокруг. Сделал шаг, чтобы посмотреть по другую сторону угла.

— Не смотри туда, — сказал человек.

— Почему? — удивился третий. — Что такого я могу там увидеть?

— Не надо, — попросил человек.

— Ерунда, — отмахнулся третий и, подойдя, посмотрел.

В дальнем конце коридора он увидел свет фонаря и три уходящие тени — две большие и одну маленькую.

138

На что похож лабардан лабиринта? — четверо спрашивали друг друга.

— Нет таких слов, чтобы сказать, на что он похож, — сказал один.

— Нет такой вещи, на которую он был бы похож, — сказал второй.

— Он похож на белого верблюда с рогами во лбу, — сказал третий.

— А я сам лабардан, похожий на любого другого, — сказал пятый.

139

Вот слова, которые содержатся в слове ЛАБАРДАН, то есть которые можно составить из букв этого слова.

БАЛ, БАР, ДАР, ЛАД, БАРД, ЛАДАН, БАНДА, БАЛДА, БАРДА, АРБА, РАНА, БАДАН, БАЛАНДА.

Слева направо можно прочесть БАРАН, и потом — АРАБ, в обратную сторону.

Есть несколько слов, таких как РАБ, АР, БРА, еще не обнаруженных при составлении списка, поэтому не вошедших туда.

И еще больше других, пока еще не имеющих смысла, — РАДАН, БАРЛАН, АЛАДАР, АНДАЛА.

140

«Направо пойдешь, ничего не найдешь, налево пойдешь, совсем пропадешь».

Надпись была у развилки коридоров на письменном камне. Естественного происхождения крючки и черточки на его поверхности случайным образом сложились в буквы, а буквы — в осмысленную фразу. Так иногда бывает.

Эф третий прочел эту надпись, которая никем не была написана, — сперва про себя, затем вслух — и направился полевому коридору. Этот выбор в полной мере соответствовал его настроению. Человек Ю молча шел следом.

Прошли десять или одиннадцать шагов, и человек не выдержал.

— Обязательно ли нам идти этим путем?

— Неужели верить всему, что написано на стене? — усмехнулся третий.

— Мы больше рискуем, если не поверим этой надписи, чем если поверим, — возразил человек, — или ты опять скажешь, что я говорю ерунду?

— Я не говорил этого.

— Ты сказал.

— Я сказал «ерунда», но не сказал, что ты говоришь ерунду.

— Это одно и то же.

— Если бы я сказал «черт побери» это ведь не означало бы, что я действительно желаю, и все такое…

— А что бы это означало? Не скажи, что хорошее.

— Не знаю, — сказал третий, — нужно ли тебе было это все: чтобы я шел за тобой, догонял, возвращал обратно. Я, знаешь ли, думал, что ты, может быть, не по своей воле пошел с ними, а теперь сомневаюсь.

— У камня не может быть воли, — тихо сказал человек.

— Так уж буквально? — недоверчиво спросил третий.

— Почти. Ты ведь слышал о волшебных существах, исполняющих желания?

— Сказка о духе, живущем в лампе?

— Или о синей рыбке счастья, которая во всех сказках исполняет чужие желания, но ни в одной не делает что-нибудь по своей воле.

— Понятно, — сказал третий.

— А представь себе сказку, — сказал человек, — про человека, который искал духа лампы, но когда приблизился к нему, сам стал подобен такому духу.

— То есть, тебе все равно, где, куда и с кем?

— Не все равно, я ведь и человек тоже.

— Но ты ведь пошел за этим, который с черным зубом.

— Его зовут господин Че, — сказал человек, — и для этого варианта тоже была своя возможность. Независимо от того, нравился он мне или нет.

— Наверное, мне нет смысла спрашивать, насколько он тебе нравился?

— Не надо было тебе заглядывать за угол, — вздохнул человек Ю. — Я же просил.

— Мне лучше знать, что мне надо.

— Ты ведь еще и обругал меня.

— Я, знаешь, хотел уже бежать следом за той тройкой, чтобы еще раз разобраться вплотную, — признался третий.

— Ты и побежал, есть такой вариант, оставив меня одного, — сказал человек, — но тот, кто побежал, — сейчас это уже не ты, а кто был оставлен — не я.

— Я желал бы, чтоб никаких других вариантов не было, — пробормотал третий, — кроме того, в котором я живу. И если что-то было сделано, так я был бы уверен, что сделано именно это, хорошо оно получилось или плохо.

— Давай все же вернемся, пока не поздно, — попросил человек Ю.

— Не люблю возвращаться с пути, — сказал третий, но остановился.

Вдруг из темноты коридора послышался гул и скрежет, и пол в десяти шагах впереди осел вниз. Третий обернулся. Та же картина была позади. Подошли к провалу. Свет свечи не доставал дна. Противоположный край был далек — не допрыгнуть.

Звуки стали громче, потолок коридора пошел трещинами и начал медленно опускаться. «Написанному надо верить», — успел подумать первый, и в этот момент человек Ю быстро наклонился и задул свечу у него в руке.

В темноте бывшие до того скрежет и гул стали похожи на громкие голоса и стук барабанов, а потом затихли.

Третий осторожно сделал несколько шагов. Человек Ю тоже. Он был где-то тут — ближе, чем рядом.

— Нас двое? — спросил третий.

— Один, — сказал человек.

Медленно пробежал лабардан. В одну сторону, потом — в другую. У него были рога на голове, и на ногах — копыта.

«Тепло ли тебе?» — послышался голос. — «Тепло, дедушка», — кто-то ответил.

Сколько шагов было сделано, третий не считал. В уютной темноте можно было идти сколь угодно долго, а пропасть, разверзшаяся по ту и другую сторону, — была ли она? Наконец третий почувствовал, что — пора, и зажег свечу.

Они с человеком Ю стояли, почти обнявшись. Место было незнакомое — перекресток двух коридоров, такой же, как все перекрестки.

— Смотри. — Человек Ю показал на нарисованную на стене жирную стрелку.

— Идем, — сказал третий.

Человек Ю улыбнулся. Во рту у него блеснул зуб, покрытый черной эмалью.

141

— По крайней мере, теперь мы знаем, куда идти, — сказал Эф третий, но идти не спешил. Он поставил свечу, от которой остался маленький огарок, на пол, укрепив ее на неровном камне. — У меня их есть еще пять или шесть, — ответил он, встретив взгляд человека Ю, показавшийся ему беспокойным.

— Я помню, — сказал человек.

— Надо их вынуть. — Третий освободил плечо от лямки и вдруг, выпустив заплечный узел из рук, приблизился и обнял человека.

Какое-то время они стояли, обнявшись и слегка покачиваясь.

— Кажется ли мне это, или ты стал выше ростом? — шепнул третий в ухо человека.

— А мне точно ли кажется, что твой нос был короче? — Человек отодвинулся, чтобы увидеть третьего в профиль.

— У меня есть идея, — сказал третий. — В пути может случиться разное. Может быть, мы потеряем друг друга, расстанемся в коридорах, а когда встретимся снова, то не узнаемся.

— Может быть, — согласился человек.

— Но знаешь, — сказал третий, — у меня на бедре есть шрам, полученный во время охоты, и когда я вернусь домой — если вернусь, конечно, — меня узнают по этому шраму.

— Домой? — переспросил человек. — А кто тебя там должен узнать?

— Собака, — быстро сказал третий. — Старый преданный пес.

— Боюсь, что старый пес не доживет до этого момента, — заметил человек. — Ничего не хочу сказать, — добавил он, — кроме того, что собачий век не долог, увы.

— Но вот есть идея, — продолжал третий. — Сосчитаем приметные знаки — я у тебя, ты у меня, и когда встретимся, то сможем узнать друг друга по этим приметным знакам.

— Идет, — сказал человек. — У меня, например, есть родимое пятно за левым ухом. — Он повернул голову и отвел рукой волосы.

— Это женское пятно, — сказал третий. — Хорошее пятно, но у тебя могут быть еще и другие знаки. У меня, например, не один только тот шрам, который на бедре.

— Да и у меня найдется еще пара родинок, — улыбнулся человек.

Третий разостлал на полу одеяло. Передвинул свечу, чтобы равно светила на каждого.

У человека нашли маленький шрам и четыре родинки, вместе с родимым пятном было шесть знаков. Не доверяя взгляду, третий пробовал их на ощупь и на вкус. У него самого было пять знаков — четыре шрама и родинка. «У каждого шрама есть своя история», — сказал третий, а о родинке он сам не знал до этого времени.

Чтоб лучше запомнилось, третий подобрал с полу несколько мелких камней — каким-то образом там оказались камни типа щебенки. — Шесть твоих, пять моих, в сумме — одиннадцать. — Он разложил камни на одеяле в две кучки. — Я беру твои, ты мои, и будем помнить. Одиннадцать, кстати, счастливое число, как говорят некоторые.

В это время огарок свечи погас — как-то сразу и вдруг, не послав обыкновенного для гаснущей свечи предупреждения в виде подмигивания или неровного пламени. Стало темно.

142

Если мрак абсолютен и темнота, вдобавок, кромешна, взгляду не на чем задержаться в пространстве. Поэтому, закрыв глаза в темноте и сделав пару шагов, человек перемещается на непредсказуемо далекое расстояние — в пределах той самой темноты, разумеется, того мрака, в котором все точки неотличимы друг от друга. Собственно, глаза можно не закрывать, но сделать шаг, наверное, нужно, чтобы сдвинуться с места.

Эф третий быстро зажег новую свечу и посмотрел кругом. Ничего не изменилось вокруг.

— Все так, — сказал человек Ю, — мы же не сделали шаг. Хотя, может быть, тут и шага делать не нужно.

— Но могло что-то измениться в нас самих, — произнес третий. — Не проверить ли нам наши приметные знаки, перед тем, как оденемся? — Он положил руку на живот человека Ю и замер, не зная, куда двинуться — вверх или вниз. — Господин с черным зубом сказал, что ты дама, и я ему верю.

— Еще недавно ты даже написанному не верил, — тихо засмеялся человек Ю.

— Но хотелось бы знать, насколько устойчив в тебе этот признак.

— Когда-нибудь мы это узнаем.

— Мне кажется, — третий замешкался, осторожно подбирая слова, — я чувствую, что при определенном раскладе могу оказаться извращенцем.

— Тогда мы оба окажемся извращенцами при этом раскладе. — Человек опять засмеялся.

— Двое, и оба извращенцы — не много ли будет, — засмеялся в ответ третий. — У тебя здесь на животе, однако, должен быть шрам, которого нет, — сказал он, задержавшись рукой.

— А камни наши смешались и перепутались, — обратил внимание человек Ю, приподнявшись на локте.

— Я, наверное, задел их, когда искал свечу, — сказал третий, — но помню: у тебя было шесть, у меня пять.

Они стали искать друг у друга приметные знаки. У третьего обнаружилось две родинки и восемь шрамов, у каждого из которых была своя история, которую он мог рассказать, а у человека Ю — единственное родимое пятно за ухом.

— Что ж, ты все равно остаешься собой, — сказал третий.

— Да и ты тоже, несмотря на твои обильные шрамы, — сказал человек Ю. — И заметь, — добавил он, — общее число у нас по-прежнему одиннадцать, оно не изменилось.

— Значит, мы как двое остались собой в большей степени, чем каждый по-отдельности, — заключил третий. — Мне нравится эта мысль. В следующий раз будем смотреть за общим числом наших приметных знаков — равно ли одиннадцати.

Человек Ю кивнул.

Когда двое уже шли по коридору в направлении, куда указывала стрелка, третий спросил: — Ты знаешь, что у тебя черный зуб во рту? — И, не дожидаясь ответа, добавил: — Чужой приметный знак, я даже знаю чей. Его я не присоединяю к счету.

143

Двое шли в направлении, указанном стрелкой, и не знали, где находятся другие двое — впереди или сзади.

Казалось, что это не имеет значения. В любом случае достаточно было дойти до конца пути и там либо встретиться с теми, кто пришел туда раньше, либо подождать их прихода. Однако никто не предполагал, что путь замкнут по кругу.

Если две группы людей движутся по круговому пути с примерно одинаковой скоростью, их встреча может состояться не скоро. В такой ситуации кажется разумным, если одна из групп повернет в обратную сторону, пойдя навстречу другой, или просто остановится, ожидая. Но такие же точно действия в то же самое время может предпринять другая группа, после чего встреча опять на неопределенное время получит отсрочку.

Подобного же рода недоразумение может возникнуть, если две группы будут оставлять друг для друга метки на пути с подразумеваемым приглашением встретиться около. Каждая группа должна решить, нужно ли надеяться на то, что другая выберет предложенное место встречи, или же ей самой нужно выбрать для встречи то место, которое предлагает другая.

Конечно, проще всего было бы одной группе разделиться на две части и пойти по кругу в противоположных направлениях. Если обе поступят так, ничего страшного — встреча гарантирована. Но у нас только по два человека в каждой группе, и по разным причинам никто не хочет оставаться один. Так что способ не проходит.

Беспроигрышная стратегия состоит в том, что хотя бы одна группа должна эпизодически и случайным образом менять направление своего движения. Тогда рано или поздно окажется, что обе группы в течение достаточно длинного промежутка времени будут двигаться навстречу друг другу. И произойдет встреча — пусть не так скоро, как хотелось бы.

Нужно, однако, чтобы кто-нибудь в каждой группе догадался о том, что ходит по кругу.

144

Двое шли по коридорам в направлении, указываемом стрелками, и не знали о том, что идут по кругу.

Догадаться об этом было бы несложно, если бы коридор у каждой стрелки поворачивал бы в одну сторону, но линия круга шла сложным зигзагом, и двое проходили за кругом круг, не подозревая о том, что они кружат.

На первом круге стены коридоров были из грубо обтесанных каменных плит. Некоторые были из письменного камня. Естественные крючки и черточки на их поверхности иногда складывались в осмысленные слова: «прямо», «налево», «вверх», вниз», «найдешь», «потеряешь».

На втором круге камень стен стал более гладким. На высоте плеча в камне были укреплены железные кольца, в которые были продеты факелы, готовые к тому, чтобы зажечь их и пользоваться.

На третьем круге в полу коридора стали появляться провалы, через которые были перекинуты тонкие мостики без перил. Внизу текла вода.

На четвертом круге вода вытекала из отверстий в стенах. Стены были облицованы разноцветным камнем. Коридор иногда поднимался вверх на три или четыре ступеньки, а иногда спускался вниз на две ступеньки или на пять.

На пятом круге было все, что на первых четырех, но некоторые короткие коридоры оказывались как бы естественного происхождения — типа хода в пещере.

На шестом круге на стенах коридоров встречалась мозаика, где среди узоров были изображения грибов, рыб, неизвестных в природе животных. Иногда после очередного поворота в стене обнаруживалась ниша, в которой можно было найти круг сыра, кувшин вина, лепешку, кольцо колбасы или фонарь, заправленный маслом. Колбаса, однако, не попадалась ни разу — только сыр и лепешки.

На седьмом круге стены были гладкие и блестели. На них небольшим количеством красок были нарисованы улыбающиеся лица. Попадались таблички и указатели с надписями: «Не сорить», «Место для курения», «На себя», «Открыто», «Запрещается», «Место для уединенного размышления».

От круга к кругу изменения намекали на то, что одним путем нельзя пройти дважды. Но восьмой круг отличался от седьмого только тем, что надпись «ТУАЛЕТ» на одном указателе заменилась на «АЛЕУТ». Одна буква «Т» пропала.

И стало ясно, что нет ничего нового в этом мире.

«Что такое алеут?» — спросил третий восьмого.

145

Один говорил, трое слушали.

— Думаю, все же, что человек отличается от неделимого кубика, — говорил говоривший. — Один из них, можно сказать, — индивид, другой, можно сказать, — атом, и оба бессмертны, каждый со своей точки зрения. Но бессмертны они по-разному. То есть они по-разному дрейфуют вдоль своих мировых линий — линий судьбы. Имея разную широту сознания, если так можно выразиться. Дело в том, что атом сознает только факт своего существования, а человек широк — можно сузить. Можно отрезать у него ногу, он осознает это и продолжит существование. Можно отрезать другую… А у атома ничего нельзя отрезать, потому что тогда он уже не будет атомом. Таким мы его представили, и так он скользит вдоль мировых линий, как не имеющая частей точка.

Но можно ли говорить о сознании атома? Думать, что он, этот маленький кубик, может быть, что-то такое (элементарное, разумеется) чувствует, когда разгоняется на скорости или сталкивается с другим кубиком? Или перед тем как исчезнуть — превратиться во что-то иное — испытывает какое-то подобие страха, а может, наоборот, радостно предвкушает тот миг, когда из кубика станет шариком. В последнем я, разумеется, неправ — то есть, я и в первом, конечно, неправ — кубик, который что-то там чувствует, это все равно как говорящая собака из сказки, но в последнем я не прав существенно. Потому что противоречу тому, что сказал в самом начале, — он, атом, сознает только то, что он существует. Так было сказано, и оттого, что оно было сказано, смысл слова «сознает» начинает требовать уточнения. С этого момента (или с этого места, если угодно) сознание — это не то, что чувствует, испытывает, ощущает, а первое слово во фразе «Сознание не воспринимает небытия» (фраза-ключ, в которой залог бессмертия). И это «не воспринимает» останется и когда ощущения пропадут, и чувства исчезнут.

Но что это за штука, которую назвали словом «сознание»? Для внешнего взгляда, если такой представить, — это некая метка, которой отмечен путь, один из возможных. А для собственного, если так можно сказать, взгляда, или с собственной точки зрения, это — фонарик, освещающий путь. И этот путь оказывается — кажется — единственным. И кто ответит — там метка и свет фонаря, где путь, — или там путь, где свет фонаря и метка?

Еще это как бы кончик карандаша, точка, ведущая линию, — кончик карандаша, который рисует себя и сам собой нарисован, и вокруг него ничего нет, кроме этой линии, которую он рисует, — или это еще что-нибудь, не знаю что, — какой-то лабардан, если одним словом, — маленький лабардан, если двумя.

И вот образовалась картина, где маленький кубик — атом — собственным существованием ведет свою линию в объемлющем мире. Но такую же линию — вспомним картину, нарисованную прежде, — ведут короткоживущие и долгоживущие частицы, и не уничтожающаяся плюс-минус пара, и свою линию ведет названный так закон силы, происходящий из закона случая.

И каждая линия — даже та, которую ведет атом, — запомним это — по сути своей является пучком линий, оставляющим возможность дальнейшего выбора из вариантов.

146

Двое шли по коридорам лабиринта, по пути, отмеченному жирными стрелками с поперечной черточкой на конце. Они шли неизвестно сколько времени и остановились вдруг у места, где другая стрелка, такая же жирная, уводила под углом в сторону. Это был перекресток.

— Есть сомнения, — сказал Эф третий, — потому ли пути мы идем.

Стены главного коридора были выложены глянцевой плиткой. Узор из красных и белых грибов шел полосой над полом — большой красный, маленький белый, маленький белый, большой красный, потом наоборот. Поперечный коридор был проще — с кирпичными стенами и земляным полом. Еще один коридор был в пятую сторону — короткий тупик.

Они зашли туда и сели на пол, подложив под себя одеяла.

Около места, где сидели, была ниша в стене, а в нише — кувшин с водой и лепешка.

«Однако, кормят, — подумал третий, — хотя, где вино? Круг сыра? Кольцо колбасы?»

— Мы могли оказаться с самого начала не у той стрелки, — сказал он, разламывая лепешку на две части.

— У наших стрелок поперечина была под прямым углом, а у этой она идет наискось, — сказал человек Ю.

— Я помню это, но могу ли я быть уверенным, что помню правильно? — возразил третий. — Даже если ты помнишь то же самое, — добавил он, помедлив. — К тому же не следует исключать возможность того, что такими же стрелками может быть обозначен совсем другой путь.

— Мне казалось, что ты не привык сомневаться, — сказал человек.

— Только не в этих коридорах, — сказал третий. — И только не в отношении тебя. И давай, кстати, еще раз сравним наши телесные знаки.

— Давай, — согласился человек, — если ты думаешь, что там что-то изменилось с прошлого раза.

— А что, — спросил третий, прикасаясь ладонью к родимому пятну над правой ключицей человека, — ты соглашаешься потому, что хочешь сказать «да», или потому, что не можешь сказать «нет»?

— Не говори, что для тебя это сейчас имеет значение, — тихо засмеялся человек.

— Но мне сильно не нравится, что ты сейчас остаешься где-то там, в обществе этого господина с длинным ногтем — ведь существует, если я правильно понимаю, такая линия мира, — а в свое время еще и с господином Фа, — это ведь так?

— Там тебя нет, где есть господин Фа.

— Да, но я не хочу, чтобы ты был — ты была — с кем-то еще, в какой угодно реальности. Я вне себя от такой мысли.

— Ну и глупо. Мы разве не здесь с тобой. Так что пользуйся.

Четыре шрама и семь родинок вместе с родимым пятном дали число одиннадцать.

— Все шрамы на этот раз твои, — сказал третий. — Интересно, помнишь ли ты историю каждого шрама?

— Почему нет? А ты помнишь про свой шрам, полученный на охоте?

— Не помню, — третий мотнул головой, — и родная собака меня теперь не узнает.

147

Двое шли по коридорам лабиринта.

Путь был долгий. Иногда хотелось есть, иногда — спать.

Начиная с некоторого места Эф третий стал подозревать, что они ходят по кругу.

В стенных нишах стояли кувшины с вином. На камнях лежали хлеб, сыр, фрукты.

Если попадалась лампа, заправленная маслом, третий зажигал ее и ставил позади себя на пол. Потом перестал это делать.

Лабардана не было видно, но в свете оставшейся за углом лампы маячила время от времени косматая тень с рогами.

Когда ложились спать, лампу не гасили. Был очевидный повод не допускать темноты. Кроме того Эф третий привязывал длинной веревкой левую руку человека Ю к своей руке. Веревку достал Му второй в особенной нише у перекрестка двух коридоров. Четверо были уже вместе в то время. Ложась спать, они все четверо связывались веревкой, чтобы никто не потерялся во сне. В той же нише Бе пятый оставил свою книгу и, пройдя круг, взял на этом месте уже новую. А Эф третий однажды положил в нишу свой нож.

Ниша была в конце небольшого тупика у перекрестка двух путей. Один путь был отмечен стрелками, перечеркнутыми прямо, другой — стрелками, перечеркнутыми наискосок. Поперек тупика, перед самой нишей, в полу чернел провал шириною примерно в два локтя. Там текла вода.

Над нишей была табличка с надписью «АРАБ БАРАНОВ» или «АЛЕУТ ТУАЛЕТА» — в разное время разная.

148

Когда двое и двое, наконец, нашли друг друга и встретились, Му второй увидел во рту Ю восьмого зуб, блестящий черной эмалью. Знак принадлежности к сообществу тайных.

Второй показал восьмому свою сбритую бровь, прикоснувшись к ней пальцем. Повернув лицо, показал свой выдающийся профиль. Восьмой только улыбнулся в ответ.

Второй сделал рукой жест, понятный посвященным.

— Не понимаю, — сказал восьмой.

— Вместе с признаком принадлежности вы должны были получить инструкции для действия или послание для передачи, — сказал второй, отведя восьмого на несколько шагов в сторону для приватного разговора.

— Я не получал ничего такого, что мог бы передать, — сказал восьмой, — ни слова, ни письма.

— Послание — это не обязательно слово или бумага. Есть скрытные способы. Например, человеку, которого должны отправить гонцом, бреют голову, на выбритое место наносят татуировку с сообщением, которое нужно передать. Дают волосам отрасти, завязывают их в узел, и с таким спрятанным на голове посланием отправляют.

— Могу вас заверить, что никто мне не брил головы, — засмеялся восьмой.

— Сообщение может быть зашифровано в сочетании естественных, по внешней видимости, деталей. В расположении родинок на теле, или в других приметных знаках. Я могу посмотреть?

— Не можешь. — Эф третий подошел и отодвинул второго плечом. — Отойди, это только для меня почта. — Он протянул руку и показал мизинец, на котором был, неизвестно с каких пор, длинный, специально выращенный ноготь.

149

Когда двое и двое, наконец, нашли друг друга, и одним и другим было уже ясно, что они ходят по кругу. Выход из лабиринта, следовательно, нужно было искать за пределами этого круга.

Но тут не было даже понятно, где внешняя сторона круга, а где внутренняя, то есть с какой стороны искать этот выход.

Скоро выяснилось, что круг не один и не два, а четыре: первый, второй, третий и, как его стали называть, — косой. Круги были отмечены стрелками, по-разному перечеркнутыми: перечеркнутыми один раз, перечеркнутыми два раза, перечеркнутыми три раза и перечеркнутыми наискосок.

Второй круг лежал по одну сторону от первого, а третий — по другую, но желаемого вывода из этого обстоятельства нельзя было сделать: и второй и третий, измеренные в шагах, были практически одинаковы и оба длиннее первого.

Бе пятый (мастер, если кто помнит) объяснил это тем, что коридоры второго и третьего круга более извилисты, и это было понятно. Однако размеры косого круга, который пересекал три прочих, каждый раз получались разными, пока не надоело считать. Что ж, и это было понятно, — все менялось вокруг от раза к разу. И место, гдевошли в лабиринт, — лестница в сколько-то ступенек — исчезло и больше не появлялось.

150

Вот картина, которую можно представить.

Шесть человек рубились мечами, а седьмой наблюдал.

Сама картина была перед глазами восьмого, который видел себя в ней то ли вторым, то ли третьим.

Шестеро были равны по силе и мастерству.

Будучи неоднократно свидетелем подобных схваток, седьмой знал, что из шести сражающихся один выйдет невредимым, двое погибнут, а трое получат различного рода увечья типа отрубленной руки или ноги.

Отсюда следовало, что вступающий в схватку воин с вероятностью один к шести выйдет из нее целым и невредимым, с вероятностью один к трем — погибнет и с вероятностью один к двум — получит увечье.

Но это только со стороны постороннего наблюдателя, незаинтересованного в исходе схватки.

Со стороны же воина, вступающего в схватку, все выглядит иначе. Воин не видит своей смерти, поэтому может показаться, что он с вероятностью один к четырем останется невредим и с вероятностью три к четырем получит увечье. Но это только кажется.

В самом деле, нет повода думать, что в пространстве возможных миров пути стороннего наблюдателя будут как-то согласованы с путями воина, участника событий. Наблюдатель в одном из возможных для него миров видит смерть воина, но сам воин — его сознание — не появляется в этом мире. В каких-то возможных мирах наблюдатель видит отрубленную руку или ногу воина — обыкновенный случай. Но сам воин — со своей собственной точки зрения — окажется в таком возможном мире со значительно меньшей вероятностью. Это выглядит так, как если бы внутри человека был бы (как часть его сознания, существующая, но скрытая) некий впередсмотрящий, оценивающий, в каком из возможных миров предпочтительней себя ощутить. А если что-то происходит как «если бы», то можно считать, что оно происходит на самом деле. И вот, сознание человека, управляемое этим впередсмотрящим (не его ли раньше мы называли демоном), может быть настроено позитивно — и тогда воин пройдет тысячу схваток и останется невредимым. Или оно может быть настроено негативно (не знаю, зачем это ему будет нужно, — может быть из-за тайного стремления к саморазрушению), и тогда с вероятностью, близкой к единице (девять к десяти или девяносто девять к сотне), наш воин уже после первой схватки будет лежать с отрубленной ногой или рукой.

Все на самом деле не так. Потому что дело не в том, получает ли воин смертельный удар меча, а в том, что происходит в результате смертельного удара. Для стороннего наблюдателя — это смерть воина. Для самого воина смерть — это не смерть, а непредсказуемым образом продолжающееся существование. В новой, можно сказать, реальности.

И здесь возникает вопрос — не праздный, а который в свое время встанет перед каждым, — какой будет эта новая реальность?

Не будет ошибкой сказать, что она фактически создается сознанием воина, освобожденным от оков прежней реальности, но, в то же время, и отягощенным грузом того, от чего не удалось освободиться. Создается или, что то же самое, выбирается из бесчисленного множества предлагаемых вариантов.

Но сказав так, мы не можем сделать заключение о том, какова все-таки эта созданная или, если угодно, выбранная будущая реальность, потому что скрытый настрой сознания нам неведом.

Я прочел много книг с описаниями разных видов ада или рая, говорилось также о возможности родиться в нашем же мире, но в другом образе — необязательно человеческом. Теперь я жалею об этом. Большинство из нарисованных там картин таковы, что перспектива исподволь принять одну из них за образец, когда придет время, меня не радует.

Хотя, может быть, тут есть и какая-то польза. В смысле приобретения определенной широты взгляда, которая позволила бы воину в то последнее мгновение схватки, когда голова уже покатилась с плеч, понять, что, собственно, произошло — про голову свою он ведь не может знать, это ведь, наверное, просто как свет погас, пропала картинка перед глазами и появилась новая, в которой нет блестящих мечей, шлемов, поля битвы, а есть что-то совсем другое, то, что ранее невозможно было представить. Но подготовленный к переменам, он догадывается, что к чему. И может понять, что перед ним не конец, а в каком-то смысле — начало.

151

Эф третий шел по коридорам. Если находил по дороге лампу, он зажигал ее. Если кувшин с вином — отпивал глоток.

У него был с собой моток веревки, который он разматывал по дороге. Время от времени третий дергал веревку, и человек Ю, державший дальний ее конец, отвечал таким же подергиванием.

Веревка была тонкая — практически нить — и потому длинная. На сотню шагов ее хватало всегда, на полторы сотни — часто, а иногда доставало почти на двести. Но далеко ли можно уйти за двести шагов?

Третий уже выбрал всю длину веревки. В темноте коридора впереди не было ничего достойного внимания — обычное дело. Сматывая веревку, он отошел на тридцать шагов назад к месту последней развилки. Свернул в левый, еще не пройденный коридор. И там, за поворотом, в первый раз за какое-то время обнаружилось нечто необыкновенное. Не фонтан воды, бьющий из пола, и не грот, отделанный яшмой и ониксом, — нет, прямо из стены выходили две полосы металла, и тянулись вдоль коридора, который становился шире, выше и шел прямо — так далеко, насколько можно было видеть, и еще дальше.

Оставшейся длины веревки хватило только на неполные десять шагов. И тут третий сделал то, чего делать не следовало. Он обвязал ее конец вокруг горлышка найденного у развилки кувшина, положил кувшин между двух полос, на видном месте. Рядом поставил, тоже найденную, зажженную лампу. И пошел, шагая по шпалам — откуда только взялось слово. Ожидая увидеть, может быть, свет в конце или свет навстречу.

Под ногами среди песка и битого камня стали попадаться кустики мелкой травы. «Дальше можно не идти», — подумал третий. Третий посмотрел вверх. Стены коридора уходили в темноту, свет лампы не доставал до свода. А может быть, свода уже не было над головой. Наверное, ночь сейчас. Небо в тучах.

Третий остановился. Какое-то движение чувствовалось в воздухе. Язычок огня в лампе задрожал и тонкой струйкой потянулся вверх, почти не давая света. По стене коридора скользнула тень. «Это лабардан», — подумал третий. Пробежала волна. Стена дрогнула и поплыла, поднявшись над полом. Мрак впереди высветлился, и появилась морда белого верблюда. Это был лабардан. «Верблюд, побитый камнями», — подумал третий. Верблюд медленно ворочался, высвобождаясь из кучи булыжников. Освободившись, побежал по коридору, постепенно увеличивая скорость. Третий прижался к стене, и лабардан пробежал мимо, едва не задев рогом — у него были рога во лбу и длинная борода. Спереди две ноги, потом верблюжий горб, за ним другой. Но задними ногами громоздкая туша не кончалась, за ними следовал снова горб, снова пара ног и так далее, кажется, без конца. У третьего кружилась голова, пол плыл под ногами. Стена за спиной клонилась и не давала опоры.

Когда лабардан последней своей частью скрылся за поворотом, третий обнаружил, что прямого и широкого коридора перед ним нет, а есть узкий, с гладкими стенами. Из левой стены выходили две полосы металла и прятались в правой. Третий посмотрел, они были железные. Где-то он уже их видел. И, кажется, здесь должно было быть какое-то слово, каким они назывались.

152

— Кто такие китайцы? — спрашивал у второго первый из шести, который сам по себе был двенадцатым.

— Кто такой алеут и кто такой араб? — спрашивал второй из шести у третьего.

— Что такое «русская» и что такое «рулетка»? — спрашивал третий из шести у четвертого.

— Доллар — это что? — спрашивал четвертый у пятого.

— Есть ли у нас место на глобусе? — спрашивал пятый у шестого.

Они прикрывали глаза и наклоняли головы, прислушиваясь к своим словам.

— А что такое глобус? — спросил шестой из шести (тоже двенадцатый), просыпаясь.

У всех шести были знакомые лица, но разные бороды.

В своих черных креслах они сидели вокруг стола и пили вино из чашек.

Эф третий смотрел на них через маленькое круглое окошко, которое, если смотреть снизу, оказалось бы прямо под потолком зала. Но у третьего не было взгляда, чтобы смотреть снизу. Оттуда же, откуда он смотрел, окошко оказывалось у входной двери, на уровне чуть выше человеческого роста. Каким образом коридоры лабиринта могли подобраться к этому месту, было не понятно.

— Как попадает свет в конец тоннеля? — спросил первый из шести. И все шестеро одинаковым движением наклонили головы, прислушиваясь.

«Не сон ли это?» — спросил себя Эф третий.

«Не сон, — он ответил себе, — до сих пор я всегда отличал сны от яви».

«Тогда, может быть, я вообще умер, — подумал он, — хотя смерти ведь нет, как сказал кто-то умный».

«Умер я или нет, в любом случае это, возможно, выход», — решил третий.

153

От лабиринта осталось три тупика и четыре коридора. «Может быть, это уже и не лабиринт?» — думал Эф третий.

В коридорных стенах было несколько дверей, большинство из которых никуда не вело, и два круглых окошка. Одно выходило в зал размышлений какого-то храма, другое глядело в противоположную сторону. Места были не знакомы третьему, узнавались только отдельные фрагменты пейзажа: пара холмов с раздвоенными вершинами и уступом у подножья, маленькое круглое озеро между ними, лес вдалеке. В небе мелкие облака висели как сплюснутые белые шарики.

Неважно, на какой высоте находилось окно. В отличие от дверей, которые никуда не вели, это был выход. Оставалась проблема вернуться обратно, принести добрую весть.

Третий проходил по коридорам и открывал двери. За каждой была гладкая стена, и ничего больше. Третий простукивал стену рукояткой ножа, а когда подошел к тому месту, где из-под стены выползали две полосы железного металла, простучал особенно тщательно.

За последней дверью оказалась тесная каморка с пауками по углам. Третий прикрыл за собой дверь. В коридоре, который остался снаружи, еще чувствовался идущий из окна свет, хотя ощущение это после нескольких поворотов было скорее умственным, нежели реальным. В каморке же мрак обещал быть абсолютным.

После минутного колебания третий погасил лампу и как бы исчез для себя, медленно растворился в темноте. Он успел сделать несколько шагов и понять, что сделал их больше, чем позволяли малые размеры помещения. Потом перестал чувствовать свои ноги. Был страх, что произойдет непоправимое. Но руки еще оставались его собственные. С пятой какой-то попытки он зажег лампу.

В первое мгновение третьему показалось, что вокруг ничего не изменилось. Но открыл дверь и увидел уже почти знакомый коридор первого круга. В коридоре было светло. На потолке ровным светом горели светильники, закрытые колпаками матового стекла.

Эф третий шел по освещенному пути, но какое-то время еще продолжал держать в руке зажженную лампу.

154

Трое сидели за круглым столиком на стульях с красными спинками. Они пили кофе из тонких чашек.

А для вина у них были стеклянные звонкие бокалы на длинных ножках.

Бил мягкий свет с потолка. У стены журчал фонтан в двойной чаше из белого мрамора. В стеклянном шаре шевелила плавниками синяя рыба с желтыми глазами. На другой стене висело длинное зеркало в раме.

Открылась дверь, и вошел Эф третий.

Подойдя к столу, он вынул из пояса халата свой шестигранный кубик и бросил на лаковую поверхность.

— Что ты хочешь этим сказать? — спросил Бе пятый.

— Хотел бы сказать, сказал бы, — сказал третий. Он поднял кубик со стола и бросил снова. Выпало три очка.

— И что тут особенного? — пожал плечами Бе пятый.

— Я думал, это новость для вас, — разочарованно произнес третий и сел на свободный стул.

— Давно уже не новость, — холодно улыбнулся человек Ю.

«Мне, кажется, здесь не рады, — подумал третий, глядя на человека, — а ведь этот тонкий шрам у него над бровью когда-то был моим». Он повернул голову, чтобы поймать свое отражение в зеркале, но увидел там только рыбу в стеклянном шаре.

— Жаль, — вздохнул третий, забирая кубик обратно. — Когда-то я пришел с этим вот камнем в поясе — там был другой стол, и другие люди за столом, — я бросил перед ними этот камень, «бог жив» обрадовались они, и с этого все началось, не так ли? — Он обернулся к человеку Ю.

— Может быть, — согласился человек, — но сейчас здесь никто не опечалится тем, что «бог умер».

— Я сегодня видел тех людей, — сообщил третий, — они не вполне те, но их шестеро.

— И где же? — спокойно осведомился Му второй, повернув в сторону третьего свой выдающийся профиль с подбритой бровью.

— Возможно, это было и не сегодня, — засомневался третий. — Мне кажется, здесь у вас прошло больше времени, чем я думал.

— В сущности, время измеряется происшедшими изменениями, — заметил пятый, а второй улыбнулся, вдруг обнаружив во рту зуб, блестящий черной эмалью.

Третий вздрогнул, не черный ли это был зуб человека Ю, и не слишком ли близко друг к другу сидели сейчас за столом эти двое.

— Откуда у тебя это? — спросил третий.

Второй промолчал.

— Может, тебе не хватает еще одного приметного знака? — Третий выставил вперед свой мизинец с длинным ногтем. — А то бери, пользуйся.

— Отлынь, — второй облизнул кончиком языка свой зуб во рту, — что я, по-твоему, извращенец?

— Успокойся, — человек Ю положил руку ему на плечо.

Третий сам не заметил, как нож оказался у него в руке.

Какая-то лампа в потолке ярко вспыхнула. Третий повернул лезвие ножа и пустил блик света в глаза второму.

— Ты хотел меня оскорбить? — спокойно поинтересовался второй. — Так это зря. К тому же всё это уже было.

Лампа в потолке погасла.

Третий убрал нож.

Ему налили из медного кувшинчика: — «Выпей кофе».

Слово было ему неизвестно, но вкус оказался знакомым.

155

— Это, строго говоря, не лабардан, — говорил Бе пятый. — Не лабардан лабиринта. Лабарданом был бы тот, для кого эти коридоры, стены и все такое были бы непременным условием его сознательного существования. Так же, как для нас те мелкие кубики — атомы и частицы, из которых построен наш собственный мир. Но какой-то повод называть его лабарданом у нас имеется. Хотя бы то, что другого слова мы не придумали. К тому же, если мы вспомним, в самом начале он имел совершенно другой вид. То есть, когда мы здесь появились, они — лабиринт и лабардан, были сделаны словно из одного материала, в чем-то даже неотличимы. Может быть, в самый первый миг они в строгости были одним и тем же. А уже потом начали разделяться — перед нашим пристальным взглядом. И лабиринт, как мы видим, стал удобным для жизни местом, а лабардан — сейчас это чудище с рогами, но охотно думаю, что близко уже время, когда он примет — без оговорок — человеческий вид, и тогда, не исключено, мы сможем с ним договориться.

Другое дело, что мы, в принципе, вообще не должны существовать друг для друга — у него свой мир, заточенный под его существование, у нас — свой. Кто такой лабардан лабардану? — Не волк, не брат.

Остается думать, что есть еще какой-то высший лабардан — одновременно над ним и над нами. И в его мире есть место обоим.

156

Эф третий стоял около двери, за которой, он знал, скрылись Му второй с человеком Ю, и не хотел думать о том, что они там делают.

У него был нож в руке. «Раньше я зарезал бы этим ножом либо одного, либо обоих, а теперь нет желания». Он пошел по коридору. Около ниши под надписью «АЛЕУТ» он остановился и положил нож в нишу. Шел дальше, одну за другой открывая двери, которые встречались по дороге. Не зная зачем, но думая, может быть, найти какую-нибудь каморку с пауками. Свернул с освещенного коридора в темный. Вокруг был не коридор, как бы рукотворный, а естественная пещера. Под ногами мелкие камни и песок, на стенах потеки.

Третий входил в темноту, словно в воду, и как будто хотел, чтоб его унесло ее темным течением. Но когда вода поднялась выше горла, задержал шаг. Почему-то ему вспомнилось крушение корабля — давно, в неведомо каком прошлом. Он плыл по волнам, держась за обломок мачты. Уже готов был проститься с жизнью, когда его выбросило на берег острова — как водится, необитаемого. Кажется, шли годы. Он напрягал память, но не мог ничего вспомнить. Помнилось, ходил, одетый в звериные шкуры. Погода, опять же помнилось, была просто подарок природы — никакой нужды защищаться от холода или ветра. Но носил эти тяжелые шкуры, не принимая подарков. Среди общего тумана одна была яркая картина, словно освещенная вспышкой молнии. Он, третий, шел по берегу, вероятно, в поисках каких-нибудь предметов, которые могло выбросить море. Одет был, естественно, в звериные шкуры, и над головой нес тяжелый самодельный зонтик из таких же шкур. В это самое мгновение он с изумлением и страхом увидел след босой человеческой ноги, отпечатавшийся на влажном песке. Третий не помнил, что предшествовало этому мгновению, и что последовало, но возникшее вдруг ощущение страха было почти реальным. Он даже не удивился, когда зажег свечу и увидел перед собой на песке след босой ноги — совсем человеческий, но с длинными, как у зверя, когтями.

«Лабардан, — подумал третий, — больше некому. В новом, как обыкновенно, виде. Что ж, пусть с когтями, пусть без, разве я когда-нибудь боялся лабардана?»

След был только один, хотя песок под ногами продолжался еще на несколько полных шагов. Дальше пещерный ход снова переходил в коридор с нормальными стенами и полом. В правой стене обнаружилась дверь. Третий потянул за ручку и увидел то, что хотел, — ту самую каморку с паутиной по углам. Осталось войти, закрыть дверь, потушить свечу.

Третий прислушался. Где-то в глубине коридора кто-то коротко вскрикнул. Третий поднял свечу выше. Раздался еще звук, что-то двигалось там в темноте — кто-то стонал там или мычал, мотая головой. Несколько мгновений тишины, и третий услышал дыхание и топот ног. Он отступил на шаг, готовый захлопнуть дверь. Разглядел пробежавшего яснее, чем позволял неверный свет свечи. До пояса и выше это был человек с неопределенным образом искаженными пропорциями тела, голова же была верблюжья с рогами — знакомая голова лабардана.

Третий вышел из каморки. Коридор, после того как по нему пробежал лабардан, остался тем же самым, но на полу темнело несколько пятен — наклонившись, третий подумал, что это кровь. До конца коридора было сорок шагов и еще десять после поворота. Последние пять шагов пол был залит кровью, и в конце пути третий увидел два изуродованных тела, как странное исполнение его желания, которое никоим образом не было желанием.

157

Эф третий открыл дверь и вошел.

Трое сидели за столом на стульях с красными спинками и пили кофе с пирожными.

«Смерти все-таки нет», — с облегчением подумал третий.

Подойдя к столу, он вынул из пояса халата свой шестигранный кубик и бросил на лаковую поверхность. Выпало три очка.

— Зачем это? — спросил Бе пятый.

— Не знаю, — сказал третий, — мне кажется, я приходил уже сюда вот так же, и вы трое сидели здесь, я подошел, бросил кубик, выпало три очка… или этого не было?

— Думаю, что тебе это только кажется, — сказал человек Ю и улыбнулся.

Улыбка его была чистая, без черного зуба во рту.

— А ты что думаешь? — спросил третий у Му второго.

— Это, наверное, были не мы, — сказал второй, у него тоже не было черного зуба.

Зуб оказался у пятого.

— Поздравляю с приобретением, — сказал ему третий.

— Это вкусно. — Пятый взял с блюдца корзиночку с кремом.

— Почему не садишься? — спросил человек Ю.

— Подвинься, — попросил его третий. Он поставил свое кресло между Му вторым и человеком Ю, и человек не возражал.

«Все хорошо, — подумал третий, — почти все».

Человек посмотрел: — Кажется, у тебя моя родинка около уха.

— Надо сравнить наши приметные знаки. — Третий положил руку ему на колено.

— Обязательно. — Человек улыбнулся. — Для этого будет время, но сперва расскажи, что ты видел. Я чувствую, что у тебя есть о чем рассказать.

— А поесть здесь найдется чего-нибудь реального? — Третий оглядел стол и окрестности.

— Посмотрим. — Пятый поднялся со своего места, подошел к стене. Открыл незаметную до сих пор дверцу — что-то там было устроено вроде шкафчика — и вернулся, держа в одной руке кувшин, а в другой — блюдо.

На блюде было копченое мясо, нарезанное толстыми кусками, сыр, зелень.

— Вино здешнее раз от разу все лучше, — заметил пятый, — а сыр такой, какого, я думаю, не найти и на воле, то есть там, — поспешил он поправиться, — во внешнем мире. Слава, короче говоря, лабардану.

Третий поперхнулся куском.

— Ты, кажется, говорил, что лабардан постепенно принимает человеческий облик?

— Я только-только начинал думать об этом.

— Но ты видел его похожим на человека?

— Да, он был почти как человек, но лица я не разглядел.

— Я тоже его видел, — сказал второй, — только со спины. Со спины он действительно почти как человек, только с горбом за плечами.

— А теперь послушайте, что видел я. — И третий рассказал, не скрывая подробностей.

— В одной реальности он откармливает нас деликатесами, — подытожил он, — а в другой питается нашей кровью в прямом или в переносном смысле.

— Это ужасно, — проговорил пятый, бледнея, — в глубине своей это ужасно. Я ведь думал, что мир в целом устроен разумно. И если мы не можем найти выход из лабиринта, то можно подождать, и, в конце концов, он сам откроется. А теперь оказывается, что мы в плену у чудовища. Оно ведь нас отсюда никогда не выпустит.

— Да, — усмехнулся второй, — чего доброго можно ожидать от верблюда с рогами.

— Может быть, тут какая-то вкралась ошибка. — В голосе пятого появилась надежда. — Ты точно уверен, что тебе это не померещилось? — обратился он к третьему.

— Я и в этом куске мяса не уверен, и в бокале вина с его тонкой ножкой — кстати, эта штука действительно называется «бокал»? — Третий приподнял то, что у него было в руке, и посмотрел на просвет стекла.

— Нет, не могу представить, — сокрушался пятый, — чтобы тот, кто придумал этот фонтан, и разноцветные камни, и рисунки на стенах, и бокалы, и мягкие стулья, все эти вещи для нашего удобства, и мясо, и сыр, и это вино, — чтобы он, который это придумал, был одновременно чудовищем, которое упивается кровью.

— Ну, — возразил третий, — не буду утверждать, что он реально пил эту кровь.

— Ты противоречишь своим собственным словам. — Человек Ю повернулся к пятому. — Тем, которые произносил раньше, и которые звучали разумнее теперешних. Приписывать лабардану возможность осуществлять какие-то сознательные намерения — это примерно как считать, что мы можем отвечать за содержание наших снов. А среди них, между прочим, могут быть и кошмарные, которым мы вовсе не рады. Кстати сказать, у меня есть ощущение, что мы в этой истории недооцениваем свои собственные возможности.

— И кому я тогда должен сказать спасибо за вино и сыр? — спросил пятый.

— Наверное, не стоит искать, на кого показать пальцем. — Третий бросил невольный взгляд на человека Ю и тут же отвел.

— Не знаю, только ли мне одному снятся кошмары в последнее время? — произнес Му пятый, ни к кому конкретно не обращаясь.

158

— Иногда мне кажется, что я знаю тебя дольше, чем можно подумать, — сказал Эф третий человеку Ю, когда они остались вдвоем, и продолжал, вспоминая одно за другим что-то новое, чего раньше не помнил. — Помнишь? Не знаю, можешь ли помнить то, что помню я, — время, которое прошло, было для каждого из нас разным, — но я определенно не в первый раз видел тебя со дна ямы. Это была не та яма, а другая — та, в которой я сидел, когда попал в плен к людям верхних племен. Может случиться так, что каким-то образом ты — из тех самых мест? Почему нет? Эти люди, я знаю, совсем не такие дикари, какими их у нас представляли. Населенный мир составлен из кусочков, и если где-то граница севера с югом неспокойна, то рядом с нею граница востока с западом разделяет два дружественных города. Во всяком случае, по обе стороны любой границы брошенный камень падает шестеркой кверху. И когда я сидел на дне этой ямы, ты проходил — проходила — мимо в одежде цвета болотной зелени и остановился — остановилась, — глядя вниз, наклоняя, так сказать, косы и звеня, может быть, запястьями. Могло это быть? И дети наверху после этого прекратили бросаться камнями. Дети ужасны. Кто повстречал детей, бросающих камни, тот надолго запомнил картину. Я, кстати, понял, для чего там решетка была над ямой, бесполезная вроде бы решетка. Чтоб сбить руку бросающему. И чтоб нельзя было бросить чего крупного. А до тебя проходили другие — мужчины, старцы, — их бороды опускались книзу, черная, рыжая, белая. Каждый прогонял детей, но те возвращались — три раза. А тебя, на четвертый, послушались — почему? Ты скажешь, это сон. Может быть. А что не сон? — сказал бы известный нам мастер. Или сказал бы — если его мысль может быть развернута в прошлое так же легко, как в будущее, — что это вариант реальности, не хуже других имеющий право быть. Я предпочитаю думать именно таким образом.

159

Эф третий бежал по коридору, и свернуть было некуда. Лабардан догонял. Третий слышал за спиной его тяжелое дыхание. Обернулся, чтоб встретить лицом. Рога у лабардан были длинные а, а нож у третьего короткий — тем более, что этот нож он накануне оставил в нише под надписью «АЛЕУТ».

Третий остановился, вжался в стену спиной, надеясь, что чудовище пробежит мимо, как уже было однажды. И пробежало, роняя с губ хлопья пены. Глаза у него были слепые, точнее — глаз не было вовсе, третий видел два пятна красной, как бы воспаленной, кожи на их месте. «Тому, кто ходит в темноте, не нужны глаза», — подумал он, роняя из рук лампу. Масло растеклось под ногами, но не вспыхнуло. Масла натекла большая лужа, и это было не масло. Это кровь, понял третий, медленно опускаясь на пол. Лабардан все-таки задел его шею своим рогом.

«Смерти нет, — услышал третий чей-то голос, очень знакомый, но неизвестно кому принадлежащий. — Смерти нет, поднимайся».

Третий стоял у стены, а лабардан, развернувшись в конце коридора, бежал на него. В левой руке третьего была лампа, а в правой нож — тот самый, который был оставлен в нише под надписью «АРАБ», но теперь он снова был у третьего. Третий мог поднырнуть под выставленные вперед рога и достать ножом человеческую плоть чудовища — место, где должно биться сердце. Иногда это почти удавалось третьему, но все равно лабардан пробегал мимо, оставляя его лежать в луже крови.

«Смерти нет, поднимайся», — говорил неизвестно чей голос раз за разом, пока, наконец, не сказал другое:

«Поднимайся и помни, у тебя осталась только одна жизнь».

Лабардан приближался. Третий метнул нож ему навстречу. Вытянутая вперед верблюжья морда закрывала мягкое горло, и третий целил ниже. Нож ударился о ребро и отскочил. Лабардан остановился и плюнул третьему в лицо тягучей верблюжьей слюной. Третий проснулся.

160

Эф третий проснулся. Человек Ю, в женской сущности которого в эту, условно говоря, ночь он снова смог убедиться, тоже не спал. Сидел на полу, скрестив ноги.

— Ты кричал во сне, — сказал человек.

— Снился кошмар, — сказал третий. — А у тебя бывают кошмары?

Человек кивнул.

— Я имею в виду не всякие кошмары, — уточнил третий.

— Бывают, — сказал человек.

— Такие, где за тобой гонится лабардан с рогами?

— Бывают, я же сказал, — сказал человек.

— Мне кажется, что если кто-нибудь сейчас пройдется по дальним коридорам, он сможет там где-нибудь увидеть мой труп.

— Игра, значит, была не в твою пользу.

— Дюжина раз и все не в мою. Нож у меня короткий, а я его еще и оставил в нише.

— Я думал, что у тебя с ножом должно получиться лучше, чем у меня. Даже и во сне.

— Так ты, значит, тоже? — удивился третий и с подозрением добавил: — Скажи, в том твоем кошмаре ты был — ты была одна?

— В каком кошмаре? Снов снится много, и говорят, что не все сны мы помним, когда просыпаемся.

— Не уходи от ответа, я хочу знать, было ли там рядом с тобой это второе Му?

— Было, не было — какая разница. Каждому варианту есть место.

— Я разбил бы все варианты, будь моя воля. — Третий скрипнул зубами и взял чашку, которая стояла у изголовья кровати. Он уже размахнулся, чтоб разбить чашку об стену, но задержал руку.

«Интересно, — подумал он, — сколько раз до сих пор я разбивал эту чашку?»

Это была красивая чашка с синим ободком по краю и узором из рыб и грибов.

161

— Надо бы мне забрать свой нож, если он еще там, — сказал Эф третий, и человек Ю согласился.

Ниша была на месте, и нож тоже. Его лезвие даже стало длиннее за прошедшее время.

Третий протянул за ножом руку, но человек остановил его.

— Подожди, по сравнению с рогом лабардана он все равно слишком короткий.

Что ж, если здесь на кого-то надо точить нож, то только на лабардана.

— Тогда навернем пару кругов и посмотрим, — сказал третий.

Двое пошли по первому, главному кругу. Его коридоры переходили из света в тень и обратно. Стены были покрыты глянцевой плиткой и разнообразно украшены — мозаики, узорные накладные решетки, ковры, картины в рамах. На перекрестках время от времени встречалась статуя со светильником в руке, или фонтан, или искусственная пальма. Дверей по сторонам коридоров было больше, чем в прошлый раз. Двое открывали двери. Комнаты за ними были светлые и убранные. В каждой стоял диван, большой или маленький. Приходила мысль, что зачем столько диванов, если не предвидится появления людей, которые могли бы на них разлечься. Но если уж возникла на поляне возможностей некая идея дивана, или стеклянного шара с рыбой внутри, то размножить первоначальный образец до любого числа, наверное, уже не вопрос.

Проголодавшись, они вошли в комнату, из которой вкусно пахло едой. В комнате всё было знакомо: фонтан, зеркало, стеклянный шар с рыбой, но комната была другая. Из шкафчика в стене третий достал блюдо с жареным мясом и овощами. Кувшин вина уже стоял на столе.

Ели молча, а когда оторвались от блюда, третий еще раз наведался в шкафчик.

Принес две больших чашки кофе и сладкий пирог.

Из ящика на стене вдруг заиграла музыка.

— Никогда не ел ничего вкуснее, — сказал третий.

— Слава лабардану, — улыбнулся человек Ю.

— Но становится не по себе, если представить, что все это роскошество, которого день ото дня все больше, может быть, уравновешивается чем-то равноценно ужасным, о чем мы только начинаем догадываться, — сказал третий.

Когда они вернулись к тому месту, из которого вышли, они увидели то, что и ожидали, — лезвие ножа стало еще длиннее.

162

Есть зеркала, и есть — зеркала.

Собственно, существует только два типа зеркал: зеркало-окно и зеркало-дверь.

Первые отражают участок мира — тот, который расположен прямо перед ними, или другой, находящийся в неопределенном отдалении. Среди них встречаются такие, которые могут показывать картины прошлого или будущего, или даже картины других миров, недоступных обычному зрению.

Вторые кроме того позволяют при определенных обстоятельствах войти в себя и оказаться по ту сторону стекла — с непредсказуемыми, чаще всего, последствиями.

Следует отличать настоящее зеркало от притворяющегося зеркалом предмета — будь то серебряный поднос с дном, отполированным до блеска, или кусок стекла, покрытый с обратной стороны амальгамой и вставленный в раму.

163

В зеркале не отражались ни фонтан, ни стеклянный шар с рыбой. Отражалось что-то другое — то, чего не было в комнате.

Эф третий подходил посмотреть — это было зеркало-окно. Вид, отраженный в окне, если приглядеться, был странным.

Ничего необычного на первый взгляд: поле, кусты, деревья, уходящая вдаль дорога, небо с облаками — неяркое, потому что вечер. Но среди нескольких — ровным числом шести — стоящих рядом деревьев одной породы третий не мог найти двух одинаковых хотя бы по высоте. Росшие в беспорядке кусты вообще не поддавались счету. Хуже всего было с облаками — не аккуратные круглые тучки плыли и строились в ряд, а невиданные косматые разметались спутанными волокнами. Это было почти страшно.

Дорога была ровная. На обочине стоял полосатый столбик с синей табличкой. Цифр было не разобрать, которые на табличке, — потому что далеко. Букв — тоже.

164

Двое сделали круги подойдя к нише, где лежал нож, увидели, что его лезвие стало длиннее. Но оно, по взаимному мнению, оставалось еще недостаточно длинным по сравнению с длинным рогом лабардана.

Они еще раз сделали круг и увидели, что клинок обзавелся короткой гардой — перекладиной с двумя шариками на концах.

Они прошли по главному коридору и, не углубляясь вглубь, вернулись обратно по пути номер два (тому, который был отмечен стрелками с двумя поперечными черточками). Теперь прямой прежде клинок расширился к концу и стал криво загнут.

Еще круг, самый короткий из возможных — в четыре поворота — и нож приобрел форму плоского штопора, еще круг — принял вид раздвоенного на конце трезубца.

Следующий круг двое сделали бегом, еще один — держась за руки.

Наконец, они увидели то, что хотели, — клинок длиной в полтора локтя. Он блестел в полутьме. Кажется, яркий свет был специально убран, чтоб открылась возможность для блеска.

Эф третий взял оружие в руку. Узор волнистых линий шел по клинку.

Третий бросил на лезвие платок, с готовностью попавшийся под руку, — тонкий, как бы из шелка. Он медленно опустился на пол, разрезанный пополам.

165

Эф третий бросил шелковый платок на выставленное вперед лезвие клинка, и платок медленно опустился на пол, разрезанный на три части.

— То, что сложено в два раза, может быть разрезано на три, — сказал за плечом голос Бе пятого.

Му второй тоже появился, подойдя неслышными шагами.

— Позвольте мне. — Он принял клинок из руки третьего, посмотрел на узор линий.

— Все слышали про такие мечи — но никто не держал в руках, — с уважением произнес пятый.

— Да, — согласился второй. Согнув в кольцо, он обернул клинок вокруг талии и отпустил. — Можно и так.

— Слава лабардану, — сказал пятый.

— Пожалуй, он будет длиннее любого рога. — Второй переложил клинок из правой руки в левую таким движением, словно вкладывал в ножны.

— Не торопись, — сказал третий, — нож-то вроде бы как мой.

— А разве это нож? — усмехнулся второй.

— Мы, между прочим, много раз проходили кругами мимо этого места, пока не получилось то, что имеем, — сказал пятый.

— То же самое и мы, — заметил человек Ю.

— Нож это или не нож, изначально он был моим, — попробовал подвести итог третий.

— Неизвестно, — возразил пятый, — можно ли считать этот клинок тем самым ножом, который лежал здесь раньше? Или же это новый предмет, который был положен на место старого?

— Каким бы он ни был, мне этот предмет нужен на короткое, скорее всего, время, — сказал третий, — и не будем же мы драться по этому поводу.

— Мне он нужен для того же самого, — сказал второй, — и чтобы он был у меня, на то есть причины.

— Что за причины? Может быть, твой выдающийся профиль? Черный зуб во рту? Или полусбритая бровь на лице?

— То, что тебя в твоем сне лабардан забодал девять раз, а я его проткнул этой вот штукой.

И второй переложил клинок из левой руки в правую, словно вынимая из ножен.

166

Кто такой лабардан лабардану?

Почему один для другого постепенно начинает принимать вид белого верблюда с рогами?

Хотя по принятой к настоящему моменту логике вещей их миры вообще не должны воспринимать друг друга.

Остается думать, что есть некий мир, общий для одного и другого, внутри которого двое могут взаимодействовать.

То есть линия, которую рисует один (а каждая линия — это пучок, если помним), и линия, которую рисует другой, в какой-то части своей соединяются (слово «пересекаются» подходило бы больше, но его сопровождает неверный образ с намеком на короткую встречу и расхождение) — соединяются и идут рядом, потом идут вместе. С точки зрения каждого внутри его мировой линии (пучка линий, если помним) возникает новый пучок, который, когда возникает, собственно и становится его линией.

Внутри общего пучка один сперва никак не воспринимает другого, но постепенно начинает строить образ из имеющегося материала — из которого в случайном порядке выбираются верблюжья морда, рога, когти, лапы.

167

Му второй скрылся в темных коридорах, унося с собой свой черный зуб, полусбритую бровь, знаменитый профиль.

Трое оставшихся пили кофе, сидя за столиком в комнате с фонтаном, который на этот раз реально отражался в зеркале.

Из ящика на стене играла музыка.

Время шло.

— Если бы на встречу с лабарданом не отправился второй, — человек Ю повернулся к Эф третьему, — нам, наверное, пришлось бы идти туда вместе.

Третий кивнул.

Вдруг музыка в ящике затихла. Свет замигал в лампах. Фонтан в последний раз рассыпался брызгами. Рыба в стеклянном шаре вылезла на край своего сосуда, держась руками. Кофе в чашках сделался холодным. Зеркало перестало что-нибудь отражать.

«Что-то должно происходить в этот момент, — думал третий. — Кому-то пришлось плохо, и я знаю кому. Потому что новый клинок длиннее верблюжьего рога. Хотя в этом нельзя быть слишком уверенным, ведь и лабардан мог отрастить себе что-нибудь. А с другой стороны, разве не лабарданом сделан тот клинок для убийства. То есть, реально — для самоубийства».

— Самоубийство, — сказал Бе пятый, — это для лабардана способ разойтись с миром, который стал ему неугоден, и вырастить вокруг себя новый.

Он сделал глоток из чашки и, скривившись лицом, выплюнул горечь на пол. Третий и человек Ю сделали то же самое. Свет мигал. Брызги фонтана все еще осыпались, медленно опускаясь в мраморную чашу.

168

Трое сидели за столом, двое слушали пятого.

Самоубийство — это только способ, — говорил пятый.

Способ развязаться с тем миром, который не оправдал ожиданий. Хотя у лабардана в соответствии с его сутью не может быть ожиданий. Также как не может быть ожиданий у любого из нас в той части, в которой он является лабарданом.

Расстаться со старым миром и создать для себя мир новый — можно также сказать «перейти в новый мир», потому что между «создать» и «перейти» нет разницы, ибо все возможное к созданию уже существует.

Но для тебя или меня самоубийство — это не способ.

Это соблазн для бессмертного сознания, помещенного в разрушающийся мир или разрушающееся тело, но это не выход. Можно встряхнуть калейдоскоп еще раз, но хорош ли будет тот узор, который сложится?

Чтобы иметь право на самоубийство, нужно быть большим лабарданом или богом хотя бы с маленькой буквы.

И дело не в сомнительности результата, а в невозможности совершить действие, — или, если посмотреть, поменяв точку зрения, — в невозможности не совершать действия.

Ибо для человека — в той его части, в которой он человек, а не лабардан, — действие происходит в результате некоторого произвольно принимаемого решения.

Действие же, совершаемое лабарданом, происходит естественным образом, по сути — само собой. С этой точки зрения лабардан не совершает действия. И только для постороннего взгляда кажется, что он что-то намеренно сделал — подставил под удар меча шею или, сделав петлю, повесился на ветке дерева.

169

Иногда хочется что-нибудь посчитать.

Исходное число можно получить из слова. Возьмем слово ЛАБАРДАН и пронумеруем в нем буквы. Это будут числа от одного до восьми. Три буквы «А» встанут под номерами 2, 4 и 7. Перенесем эти буквы вперед, а согласные под номерами 1,3,5,6 и 8 пойдут следом — получится АААЛБРДН, или, если перевести буквы в числа, —24713568.

Возьмем получившееся число и разделим его на 32. Почему на 32? Не знаю. По-моему, это естественно, делить на 2 — наименьший возможный делитель — и делить столько раз, сколько делится, то есть пять раз в данном случае. Давненько не делил я одно число на другое. Пять раз на 2, значит — на 32.

После деления получилось 772299 — красивое число, не правда ли? — число лабардана, оно стоит того, чтобы его написали крупными красными (красивыми) цифрами, — разве нет?

Сделанного уже достаточно, и на этом можно бы и остановиться, но посмотрим внимательней на свойства полученного числа. Во-первых, оно делится на одиннадцать, и это у многих считается счастливым знаком. А если мы из каждой пары одинаковых цифр оставим одну, то получим число 729. Его можно — опять же пять раз — делить на 3, наименьший возможный делитель. И в итоге получается 3, то есть число 729 — это три в шестой степени. А 32, которое мы видели раньше, — это два в пятой. Какие замечательные числа попадаются нам на дороге. А отделение гласных от согласных не имеет ли своим прообразом — праобразом — отделение света от тьмы или вод от суши в день Творения?

И вот, если в результате естественных, в общем-то, процедур, производимых над словом, из него происходит такое необыкновенное число, разве это не является — не доказательством, нет — но некоторым подтверждением, свидетельством, если хотите. И я убеждаюсь, что слово само исходное — лабардан — имеет под собой какую-то реальную основу, что оно не с полу, как говорится, подобрано и не с потолка взято.

170

Трое сидели за столом. Верхний свет погас, но масляная лампа в середине стола горела.

Му второй вошел в дверь. Смотанную в клубок путеводную нить он положил на пол у входа.

— Много ли было крови? — спросил Эф третий.

— Больше, чем можно подумать. И больше, чем можно представить. Думаю, она до сих пор там течет. — Второй посмотрел вниз, на свои сапоги. — Нож отдаю. — Он протянул третьему его нож, полностью принявший свою первоначальную форму.

— И что теперь? — спросил третий.

— Теперь тот, кто нас здесь удерживал, перестал быть помехой.

— Осталось найти выход.

— У меня есть путеводная нить, которая ведет к тому месту, с которого мы вошли сюда.

— Раньше эта нить была привязана к ножке нашего стола, — заметил третий.

— Теперь она проходит мимо по коридору и ведет дальше.

— А за каким делом ты, собственно, здесь очутился? — Третий поморщился, спрашивая. Ему казалось, что когда-то он уже спрашивал что-то такое. — С нами тремя понятно, мы беглецы. Другие за нами гнались, с ними тоже понятно. А какую карту ты держишь в рукаве, я не знаю.

— Какой вам интерес в том, что я держу в рукаве, если через пару минут меня здесь не будет. — Второй сел за стол и налил себе кофе в свободную чашку. — Говоря «интерес», я имею в виду «польза», — уточнил он.

— Говоря «интерес», я бы имел в виду интерес, — сказал третий.

— У меня было задание следовать за вами — за одним из вас, — второй бросил взгляд в сторону человека Ю, — чтобы найти путь в тот мир, из которого к нам попадают автоматы Калашникова.

— Я, слава лабардану, теперь обычный человек, — сказал человек Ю.

— Не буду спорить.

— Путь, может быть, и есть, — заметил пятый.

— Но караван верблюдов по нему не пройдет, — заключил второй. — Для себя я, однако, кое-что приобрел в итоге. — Он улыбнулся, показывая во рту свой черненый зуб.

— Что ж, счастья тебе, — сказал третий.

— И это тоже мое, — сказал второй, показывая длинный ноготь на мизинце левой руки.

— Поздравляю.

— Кто-нибудь, кстати, идет со мной?

— Нет, — сказал пятый, — я теперь хочу другой глобус.

«Что такое глобус?» — собрался было спросить третий, но понял, что уже знает это слово.

Второй поднес к губам чашку. Трое смотрели на него с интересом. Второй пригубил, поморщился.

— Горько, — сказал он и сделал глоток, — горько, — повторил громче.

Третий обнял человека Ю и поцеловал в губы.

— Оставлю вам это. — Поднимаясь из-за стола, второй достал из складок одежды свой кубик и бросил.

Выпало два очка.

Свет под потолком снова зажегся, но горел тускло, едва освещая стены. Фонтан растекся лужей, стеклянный шар потемнел и съежился. Рама зеркала раздвинулась в стороны.

— Откуда он узнал, что нить ведет к выходу? — поинтересовался третий вслед уходящему.

— Время от времени у каждого в голове появляется несколько кубиков безусловного знания, — сказал пятый.

171

— Мир устроен так, что в нем есть порядок и хаос, — сказал Бе пятый, глядя на лужу фонтана, на катящийся по полу шар, на раму и зеркало. — И есть, очевидно, законы у одного и другого.

Шар катился, в луже была вода, зеркало было в раме.

— Если начать выяснять один за другим законы мироустройства, — сказал Бе пятый, — а человек рано или поздно должен этим заняться, то обнаружится, что имеется два типа законов: законы порядка и законы хаоса.

Шар катился по луже, зеркало в раме кривилось.

— Есть законы порядка и есть законы хаоса, — сказал Бе пятый.— Законы порядка — это законы, которые необходимы для существования мира в том виде, в котором мы его знаем, то есть в том, который обеспечивает наше в нем существование. А законы хаоса существуют постольку-поскольку. Ибо несущественное, раз оно существует, тоже должно быть как-то устроено.

— Приведу в пример шахматы, — продолжал пятый, отражаясь в зеркале, в луже фонтана, в гладкой поверхности шара, который катился, и соответственно с этим изменяясь в лице и голосе. — В этой игре правила, по которым фигуры расставлены на доске и ходят, — это законы порядка, а наблюдаемая статистика того, насколько стоящая пешка отклоняется от центра своей клетки, или того, как вышедшие из игры фигуры располагаются вне доски, — это законы хаоса. И вот, если представить исследователя, наблюдающего игру, он сперва обнаружит законы, соответствующие правилам игры, а потом доберется до статистики расположения фигур в клетках.

— А с какой стати он займется этой статистикой? — сам себе возразил пятый, предсказуемо изменяясь лицом. Сейчас он был словно один в трех лицах: первое и второе рассуждали, третье возражало время от времени.

— Не он, так какой-нибудь другой наблюдатель. Нет предела человеческому любопытству, — ответил пятый, вернув себе прежнее лицо и звук голоса. — Внешний наблюдатель не подходит для нашего примера, — тут же возразил он. — Потому что законы игры в шахматы, какими бы они ни были, не являются необходимыми для его существования.

— Тогда изменим условия примера. Предположим, что шахматные фигуры обладают сознанием — в минимальной какой-то степени. Тогда, наблюдая за течением игры, они могут выяснить для себя законы, соответствующие игровым правилам. И эти законы определяют существование маленького мира игры. Потому что если король начинает ходить как конь, значит это — не король, а игра — не шахматы. И потом уже, как бы под увеличительным стеклом разглядев положение фигур в клетках, они увидят их отклонения от центра.

— Которые не имеют никакого отношения к игре, а значит не существуют для взгляда изнутри, — сказал пятый и потрогал свое лицо, не зная, какое оно в данный момент — рассуждающее или возражающее.

— Тогда вопрос, существует ли вообще несущественное? Может быть, хаоса сего законами вовсе нет, а есть только порядок, — сказал и надолго задумался.

— А что такое шахматы? — спросил он.

172

Свет под потолком горел, тускло мерцая. Стеклянный шар укатился. Лужа на полу пошла волнами. Зеркало раздвинуло свою раму. Теперь оно доставало до пола. Что-то отражалось в нем, но не в полную меру, а как бы сквозь слой глубокой воды. Можно было разглядеть большие дома, огни, движущиеся тени.

«Теперь это зеркало-дверь», — понял Эф третий. Он обернулся к человеку Ю:

— Выйдем?

Человек кивнул.

— Ая останусь, — сказал Бе пятый. — Здесь происходят интересные вещи.

— Тогда мы оставим тебе наши камни.

— Думаю, что оставшись здесь я в конечном итоге смогу уйти дальше, чем вы, когда выйдете в эту дверь, — продолжал пятый. — Там, на новом глобусе, мне может быть удастся сменить личность — интересно будет стать каким-нибудь улетным алеутом или арабом Барановым. Баранов — это фамилия, — уточнил он.

Эф третий и человек Ю бросили свои камни на гладкую поверхность стола. Пятый тоже бросил свой камень.

— Две двойки, три и пять, — сказал он, посмотрев на выпавшие числа.

Собрав камни в горсть, он снова сделал бросок. Выпало то же самое.

— Здесь должен быть какой-то закон, и я разберусь в этом, — пообещал пятый.

— Успеха тебе, — сказал третий.

Изменения продолжались.

Свет в потолке вспыхивал красным. Лужа пенилась. Хлопья пены поднимались к потолку и застывали. Какое-то существо — зверь или ящерица — скребло лапами по стеклу, пытаясь выбраться из стеклянного шара, наполненного дымом. Вдоль коридора летели искры, оставляя за собой извилистые цветные полосы.

Пятый собрал со стола камни и подбросил их вверх. Они летели, вращаясь, летели, кружась.

Пятый засмеялся, широко открывая рот, показывая острые, в два ряда, зубы. Его лицо почернело, челюсти удлинились, брови нависли.

Зеркало накренилось, готовое упасть. В последний, наверное, миг двое успели проскользнуть туда, держась за руки.

Смех за их спиной превратился в отрывистые лающие звуки и оборвался.

173

Они вышли, зажмурившись от яркого света, а потом открыли глаза.

Вокруг было пестро и шумно. Что-то стояло на месте, что-то двигалось, и то, что стояло, кажется, не отличалось от того, что двигалось. Нужно было закрыть глаза и встряхнуться. Ф. реально почувствовал, как те «кубики знания», о которых говорил мастер Б., перекатывались у него в голове как бы внутри, занимая свои места.

Он открыл глаза, постепенно узнавая себя, предметы вокруг и Ю., стоящую рядом.

— Юлия? — спросил он. — Юлиана? Юта?

— Фридрих? — пыталась она угадать. — Феликс? Филипп? Фабиан?

— Юнна? Юдита?

На ней было платье и туфли на высоких каблуках. Ф. не представлял, как можно в таких ходить. Ю. с трудом сделала несколько шагов, опираясь на его руку, но дальше шла уже свободно. Так только что родившийся верблюжонок шатается на тонких ногах, а через несколько минут уже бегает.

Ф. снова закрыл глаза, следя, как во внутренней темноте пересыпаются и становятся на место кубики, и вспомнил, как он и Ю. вместе покупали эти туфли в магазине.

Они обернулись. Там, откуда вышли, была стеклянная гладкая стена без каких-либо признаков двери. За бликами отражений померещилось лицо мастера Б., каким оно запомнилось, чудесным образом преобразившееся в момент расставания, — высокий лоб мудреца, белая борода, в бороде улыбка. На миг закружилась голова, но только на миг.

Ю. взяла его под руку.

Толпа на перекрестке была такая, что потерять друг друга казалось реальным.

«Интересно, — подумал Ф., — много ли среди этих людей таких, как мы?»