Бессмертие [Михаил Семенович Бубеннов] (fb2) читать онлайн

<5

М И Х А И Л

Б у Б Е Н Н О В

Б Е С С М Е Р Т И Е

■ п о в е с т ь

с о в е т с к и й п и с а т е л ь

м о с \ьл %

J О 41

Художник В.. Резников

1

Отгремел ледоход. Могучая Кама шла

властно и грозно по тихой весенней земле.

С горячей решимостью она очищала свой из­

вечный путь, — где надо, подмывала и обру­

шивала берега, низвергала деревья, сносила

постройки... Но люди с восхищением следили

за буйством освобожденной реки: было что-то справедливое и мудрое в ее разрушитель­

ной силе. А потом Кама разлилась, да так

широко, что всем показалось, будто раздви­

нулся горизонт и стало светлее и просторнее

в мире. От правого берега, гористого и оку­

танного лесами, ее воды ушли за много верст

до неясно очерченных грив. В пойме остались

небольшие острова, и на них, захваченные

врасплох, суматошно толпились нагие пере­

лески. По отмелям бродили осокори и ветлы, бережно нося десятки гнезд; вокруг, ахая, бились встревоженные грачи.

С трудом смиряя свой буйный нрав, Кама

медленно, неохотно ложилась в русло. А ко­

гда улеглась, — спокойно и просто стало на

3

ней. Повсюду шныряли (особенно на утрен­

них зорях) остроносые рыбачьи лодки, и

чайки-хохотуньи, перекликаясь, азартно охо­

тились за мелкой белью. С верховьев нето­

ропливо шли плоты; на них задумчиво кури­

лись дымки. Вечерами, когда под небосводом

яркой блесной качался месяц, по искристым

заплескам шумно играли судаки и сомята...

А на берегах Камы началось великое жиз-нетворение. Ожили леса, от щедро выбро­

шенной деревьями листвы, от густо подняв­

шихся мхов и ядреных трав там стало так

тесно, что лоси, пробираясь на водопои, ло­

мали рога. В пойме дружно, как по сговору, зацвели травы: засверкал лютик, точно осы­

панный брызгами солнца, в мышином горош­

ке враз зажглись миллионы огоньков, всюду

замелькали ярко-красные метелки кукушкина

цвета. Над пахучим разнотравьем высоко

поднялись кучерявый золотарник и гордый

иван-чай,

весь в пурпурных

кистях, в лу­

гах мела цветочная метелица.

Дни

проле­

тали быстро и бесшумно. Изредка, гулко гре­

мя и встряхивая землю, прокатывалась гро­

за, а потом над Камой, упираясь концами в

берега, долго висела многоцветная арка ра­

дуги.

В ожидании богатых д ар о в, земли радост­

но жило Прикамье. Но когда начало дого­

рать

лето, на Каме

внезапно

появилась

баржа с виселицей. Двигалась она медленно.

Там, где проходила она, — поднималось смя4

тение: разбегался народ из деревень, ры­

баки прятались в укромные протоки, девушки

стремглав бежали в глубь поймы, бросая

корзины с ежевикой и хмелем... На ночь б ар ­

ж а останавливалась в глухих местах, и то­

гда многим приходилось слышать: в глушь

ночной поймы неслись сухие хлопки выстре­

лов, крики и стоны. Утром баржа снималась

с якоря и шла дальше, а оттуда, где стояла

она, река уносила убитых, выбрасывала их

на песчаные отмели, прятала в затонувших

тальниках. Жители прибрежных селений на­

ходили убитых и, хмурясь, торопливо преда­

вали земле. Там и сям на берегах Камы вы­

растали бугорки свежих могил; на одних ме­

тались, рыдая, женщины и дети, на других—

в солнечные полдни — грелись и дремали

утомленные охотой седые ястребы...

II

Август был на исходе. Барж а с виселицей

остановилась неподалеку от устья Камы. М а­

ленький буксир, задыхаясь, дал несколько

строгих, зовущих гудков и ушел в Богородск 1

за нефтью, а со всей ближней округи, по

проселкам, белые каратели погнали к реке

новые партии приговоренных к смерти --

оборванных, избитых шомполами и нагайками.

Их принимали на барже и бросали в трюм.

1 В о г о р о д с к — т перь Камскос Устье.

Г)

Буксир вернулся утром, когда еще дыми­

лась река и в лугах жалобно покрикивали, потеряв родные семьи, недавно поднявшиеся

на крыло журавли. И з Богородска на букси­

ре привезли Мишку Мамая — высокого, пле-чистого парня в грязной солдатской шинели, с завязанными назад руками. Пока с буксира

принимали чалки, Мишка Мамай, встряхивая

головой, откидывал пенистые рыжеватые куд­

ри и угрюмо осматривал баржу. Она стояла

у острой песчаной косы, а выше ее, на ярко

освещенном взгорье, были разбросаны избуш­

ки в нарядной оправе увядающих, будто по­

золоченных садов. Над деревней качались

похожие на султаны дымки. Со взгорья по

оврагам стекали густые потоки чернолесья.

На барже было тихо. На виселице — двое

повешенных. Один пожилой, с небольшой, точно круглое зеркальце, лысинкой, в поло­

сатой

рубахе и

портах

из домотканного

холста, в разбитых от долгой ходьбы лаптях: петля захлестнула его так, что он склонил

голову и искоса смотрел в небо, где проплы­

вали легкие белые облака. Другой повешен­

ный — молодой паренек, без рубахи, босой,—

он висел, опустив пышный чуб, словно думал

тяжелую думу. По палубе бродила черная

собака-дворняжка;

поднимая

голову,

она

брезгливо шевелила ноздрями.

Бросили трап. Капитан буксира Сухов по­

дошел к Мамаю, взял за плечо:

— Пошли, сокол.

_ Не хватай! — Мамай вырвал плечо.—

Сам пойду.

На барже Мамая встретили солдаты. Мол­

ча оцепив, провели в каюту, у двери которой

лежали ящики с пахучими яблоками. В каю­

те, за столом, покрытым белой скатертью, сидел поручик Бологое — начальник конвой­

ной команды. Разрывая конверт, заляпанный

сургучом, он коротко приказал солдатам:

— Развяжите его.

Читал Бологое медленно, сдвинув кустики

бровей. В бумаге коротко излагалась история

Михаила Черемхова. Он — из деревни Еловки, что на Каме, недавно мобилизован в армию.

Полк, в котором находился он, действует на

правом берегу Волги. Д ва дня назад развед­

ка белых поймала

матроса-болыиевика, по

некоторым данным — видного командира или

комиссара. Михаилу Черемхову было пору­

чено доставить его в штаб. Но он, сочувствуя

большевикам, совершил тягчайшее преступ­

ление: пленного отпустил, а сам убежал с

фронта. Его поймали, когда он, украв у ры­

баков лодку, переплывал Волгу...

Растирая онемевшие руки, Мамай с инте­

ресом

осматривал

начальника

конвойной

команды. Болотову было лет за тридцать, лицо у него красивое, с тонкой, холеной ко­

жей, чисто выбритое; волосы светлые, мяг-'

кие, — казалось, легонько дунь, и они слетят, точно пух. Но сам он очень сухонький, как

хвощ, голова его слабо держится на тонкой

7

шее, а в правом ухе — клочок ваты («Золо­

тушный...»— подумал М амай). И будто для

того, чтобы поддержать свое хилое тело, по­

ручик туго затянулся в желтые ремни пор­

тупеи.

Прочитав бумагу, Болотов откинулся на

спинку стула, и Мамаю почему-то подумалось, что не только портупея его заскрипела, но и

плохо сложенные кости.

— Садись.

Глаза Болотова, большие и туманные, тус­

кло светились на бледном, болезненном ли­

це. В них столько усталости и равнодушия, что Мамай подумал: «Неподходящая у него

должность. Ему бы на пасеке сидеть, со пче­

лами». И осмелев; дерзко сказал:

— Курить хочу. Давно без курева.

— Кури, — разрешил Болотов, — хотя я не

курю и плохо переношу табачный дым. Ну, ничего, я окно открою.

Распахнул окно. Увидев у Мамая синий

шелковый кисет, обшитый кружевами, с улыб­

кой спросил:

— Подаренный?

— Баба одна подарила.

— Любит?

— Вроде любит.

Болотов придвинул к себе стоявший на

столе кувшинчик с букетом и, нюхая цветы, бросил на Мамая короткий взгляд:

— Большевик?

И не собирался в большевики, 8

— Что так?

— Не очень-то нравятся.

Бологое спрятал неясные глаза.

— А сам большевика отпустил.

— Он не большевик. Из матросов.

— За что же отпустил?

— За что? За песни.

— Только не врать, — предупредил Боло­

тов.

— Не веришь — не спрашивай!

— Я только предупреждаю.

— И так знаю! Сказал — за песни!

Мишка Мамай так тянул цыгарку, что она

трещала. Табачный дым действовал на него, измученного бессонной ночью, возбуждающе: поглядывал он колюче, отвечал резко, отры­

висто. Бологое сразу определил: это горячий, дикий парень, еще необъезженный жизнью.

С такими людьми Болотов любил иметь дело

па барже; ему, отъ природы слабому, нрави­

лось взрывать сердца у этих сильных людей.

Он хотел, чтобы это случалось чаще.

Болотов попросил:

— Расскажи подробнее.

— Могу, — согласился Мамай и затушил

цыгарку о подошву сапога. — Шли мы доро­

гой, степью. Он начал петь. Одну песню, дру­

гую. Я крикнул ему: «Замолчи!» А он и ухом

не ведет, поет. У, как пел он! Я сам петь

не умею, а песни уважаю. Когда поют, —

подтягивать люблю. Тут я задумался что-то, да и начал подпевать. У матроса этого голос

У

чистый, льется как... Что там! Вроде сердцем

поет!

— Дальше что же?

— А дальше... — Мамай / помедлил и до­

сказал спокойнее: — Матрос этот, значит, з а ­

пел: «Смело, товарищи, в ногу...» Запел так...

Что там! Я и не помню, как начал подпевать.

Только потом смотрю: идем мы рядом, обня­

лись и поем...

— Понятно. Но как ты его отпустил? Точ­

нее.

— Он сам ушел. Оборвал песню; посмо­

трел на меня, назвал дураком и пошел в

лесок.

— Стрелял бы!

— Вот, значит, не стрелял.

— И сам побежал?

Мамай глазами указал на пакет:

— Там ведь написано!

Он, верно, вспомнил, как шел с матросом

увалистой приволжской степью, как пел пес­

ни, а может быть, и еще о чем подумал, —

опять нахмурился и повторил, нажимая на

каждое слово:

— Там все написано...

Спрятав за горшочек с цветами пакет, Бо­

логое сказал:

— Мне нужно точнее знать... От тебя знать, почему задумал убежать с фронта.

— Фронт! — Мамай ядовито усмехнулся. —

Много там дыму, да мало пылу. Канитель

там, а не фронт!

10

— Погоди ты...

— Вались к чорту! — Мамай

вскочил.—

Надоело! Там все написано!

Болотов спокойно обернулся к солдатам, загадочно шевельнул кустиками бровей.

— Что ж, запишите его на приход.

Солдаты схватили Мамая за руки, сорвали

шинель, вытащили на палубу. Но здесь М а­

май. разгорячась, так тряхнул плечами, что

солдаты полетели в разные стороны — один

ударился о каюту, другой, перевертываясь, докатился до якорной цепи, третий едва не

выпал за борт... Мамай выпрямился, глаза

его сверкнули, как две капли ртути:

— Что надо?! Что?! Говори, гады, а не

хватайся!

Весь скрипя, .подош ел поручик Болотов, спокойно поправил в ухе вату, указал на ши­

рокую скамью:

— Ложись!

Мамая встряхивало. Он понял: хотят по­

роть розгами.

— Ваше благородие, дозвольте...

— Ага, теперь ты будешь...

— Ничего не буду... — мрачно сказал Ма­

май. — Дозвольте,

говорю,

штаны

снять.

Иссекут их. В чем ходить буду?

— Сними.

Смущенно поглядывая на поручика, подо­

шли солдаты. Когда Мамай спустил брюки, угрюмо захохотали:

— Ого, вот это волосат!

11

— Волосат да сучкаст, чорт!

Мамай зло сверкнул глазами, лег на л ав­

ку. Гулко стучало сердце. Это был первый

случай, когда хотели бить М амая, — он не

помнил, чтобы кто-нибудь его бил, даже в

детстве. И теперь он не думал о том, больно

будет или нет; ему только было очень обид­

но, что в гг и его, М амая, изобьют, хотя он

этого никогда не ожидал. И Мамаю захоте­

лось взглянуть на того, кто будет бить его

первый р-аз в жизни. Он взглянул и увидел: у каюты, присев на корточки, маленький ря­

боватый солдат, жалобно хлюпая носом, ста­

рательно выбирал таловые прутья. «Такой

сморчок бить будет! — негодующе подумал

Мамай. — Д а еще рябой! Господи, хоть бы

не рябой!» И Мамаю стало, еще горше и

обиднее, и он судорожно сжался и закрыл

ладонями бледные раковины ушей.

К рябому солдату подошел Болотов.

— Опять копаешься? Ну?

— Так точно... Выбираю пожиже.

Солдат поднялся, взгляд его был далеким

и пустой, на висках — бисеринки пота. Косясь, Болотов спросил:

— Опять?

— Так точно, — жалобно ответил солдат,—

Не могу...

— Почему?

— Он вон какой... рука не возьмет такого.

— А ты — сердцем. Ну?

У каюты кто-то рванул голосистую гар1?

монь. Рябой солдат — Серьга М я т а п о д о ­

шел к скамье. Засвистели гугие прутья. По­

ручик Бологое начал считать:

— Раз, два, три...

— С подергом не бей, — сказал Мамай

сквозь зубы.

— Бей с подергом! — приказал Бологое. —

Восемь, девять...

Серьга Мята бил сначала редко, вяло, но

через минуту, поймав косой взгляд поручика, начал хлестать все чаще и чаще. Лицо его

пожелтело, на нем резче обозначились ря­

бинки, он глуховато стонал и хлестал словно

в отчаянии, словно не арестованного бил, а

отбивался сам от кого-то... А гармонь гре­

мела над рекой. Мамай еще с начала порки

догадался: играют для того, чтобы заглу­

шить его крики. «От рябого — да кричать?»—

мелькнуло у него в голове. И Мамай, превоз­

могая боль, не кричал, не стонал. Стиснув

зубы, он лишь изредка ворочался, но будто

только для того, чтобы ненавистному рябому

солдатишке лучше было бить. Спина Мамая

быстро покрылась частой решеткой горячих, набухших кровью, рубцов.

Кончилась порка. Отдуваясь, Серьга Мята

отошел, выбросил за борт прутья и быстро

скрылся за каютами. Мамай еще немного по­

лежал на лавке и, только когда начал под­

ниматься, тяжело застонал. Поднялся весь

нотный, бледный. В этот момент он походил

на молодого галчонка, уставшего от первого

13

серьезного полета. Кусая губы, он с удив­

лением осмотрелся вокруг, на миг зажмурил­

ся, словно пораженный богатым убранством

просторного дня. День распахнулся уже ши­

роко. Над рекой струилось солнце. На реке—

пустынно, мертво.

Болотов поторопил:

— Ну, живо, живо!

— Сборы недолгие, — устало ответил Миш­

ка Мамай, натягивая брюки, и вдруг опять

ядовито усмехнулся, как в каюте, и голос

его стал крепче: — Только вы, ваше благоро­

дие, сейчас просчитались. Как я сказал: «Не

бейте, мол, с подергом»,— вы тут заговорили

да и сбились со счету. На один меньше дали.

Болотов рванулся с места:

— В баржу! Живо!

Забеж ав в каюту, он встал у стола, погля­

дел в окно — на сверкающую Каму, на без­

молвное взгорье. Дышал порывисто и правой

рукой, не замечая того, судорожно мял бу­

кет полевых цветов. Увидев у окна Ягукова, приказал:

— Мяту — под арест. На сутки. Без хлеба.

III

В трюме баржи с виселицей (на Каме та­

ких барж было несколько) находилось боль­

ше двухсот смертников. Из разных мест све­

ла их сюда судьба и породнила крепко. Го­

ворили на трех языках: русском, татарском, 14

чувашском. Разные были люди: бывшие сол­

даты-фронтовики, члены сельских советов и

комитетов бедноты, красногвардейцы и пар­

тизаны, рабочие из Казани и Бондюги, две

пожилые учительницы и несколько простых

крестьянок...

Все они были избиты нагайками и розгами, все исхудалые, грязные, длинноволосые, бо­

родатые... Одеты были как попало: в оборван­

ные армяки и зипуны, в дерюги и рогожи, в

какие-то лохмотья, едва прикрывающие на­

готу. Валялись прямо на «подтоварнике» —

шершавых,

голых досках,

под которыми

лениво хлюпала вода. В трюме всегда было

холодно, мозгло. Воздух был насыщен зап а­

хом гнили, плесени, тлена — в трюме лежали

два трупа, а конвойная команда отказывалась

вынести их. Заключенные знали, что они

обречены на смерть. Зачем многих долго во­

зили по Каме — никто не понимал.

Сидели смертники группами — «деревнями».

Из Еловки в баржу с виселицей было поса­

жено тринадцать человек, — больше чем из

какой-либо другой деревни на Каме. Это

произошло не случайно. Еловка издавна слы­

ла как деревня, где постоянно бил гнев му­

жицкий. Было известно, что еловцы дружно

помогали еще Емельяну Пугачеву, не раз они

бунтовали в голодные годы, в 1905 году са­

мые первые в Прикамье зажгли барское

именье. Еловцы, всегда голодные и обездо­

ленные, до исступления ненавидели своего

15

помещика — злого, ехидного вдовца, и когда

осенью 1917 года он неожиданно, — раньше

бывал только летом, — заявился в деревню, они встретили его у ворот усадьбы, сурово

заявили:

- - Нет, барин, не пустим.

—

- Как смеете! — крикнул барин.

— Хо! Как смеем! — захохотал один му­

жик. — Видели такого? Да мы, гражданин

барин, всему миру посмели ногу подставить!

Знаешь? Ну, поворачивай оглобли.

С легкой руки еловцев по всему Прикамью

начали мужики захватывать барские именья, делить барские богатства, земли. Одни из пер­

вых по округе еловцы создали совет и хо­

рошо крепили его. Когда нагрянули бело­

гвардейцы, они не встретили их покорно, как

было в других деревнях, — они мужественно

отбивались с оружием в руках. Захватив де­

ревню, белогвардейцы с помощью местных

богачей устроили облаву на членов совета

и дружинников. Целый день каратели обш а­

ривали деревню, носились по лесу, по полям

и, ловя советчиков и дружинников, гнали их

в сборню, толкая в спины прикладами винто­

вок, хлеща плетями. К вечеру сборня была

заполнена арестованными. Пришел офицер, просмотрел список.

— Все?

— Все.

— Отобрать самых ретивых!

Отобрали. Оказалось, что в Еловке только

16

«самых ретивых» тридцать шесть человек —

третья часть всех мужиков. Под вой и стоны

всей деревни их погнали на Каму и по до­

роге, в сосновом лесу, многих расстреляли

(говорили, что тогда убежали двое — Смолов

и Камышлов). Тринадцать человек посадили

в баржу с виселицей.

К тому дню, когда привезли Мишку М а­

мая, в барже из его односельчан осталось

двое: бывший председатель совета Степан Д о ­

лин и член совета Наташа Глухарева. Сидели

еловцы всегда на одном

месте — на корме

.баржи. Степан Долин был пожилой, сложен

>угловато, с низко посаженной головой. В свое

(время он обладал недюжинной силой. Но на

*всйне ему пришлось хлебнуть немецких га-

>зов, и он вернулся в деревню калекой: лицо

безжизненное, точно вылеплено из светлой

глины, широкую грудь рвет кашель... На пер­

вом же сельском собрании, задыхаясь, он за ­

явил, что стал большевиком и будет не по­

кладая рук защищать отвоеванную свободу.

Степана Долина избрали председателем со­

вета. На работе, тревожной и бурной, он рас­

терял последние силы и, когда пришли бело­

гвардейцы, лежал дома на кровати, окру­

женный ребятишками. Его подняли и под

руки увели в сборню, а потом и на баржу.

Здесь окончательно рухнули его легкие. З а ­

кутавшись в рогожу, он большую часть вре­

мени лежал и — очень часто — кашлял резко, безудержно, задыхаясь, отплевывая кровь.

2 Б есгм е})т::с

1Т

Наташа Глухарева понимала,,utо дни его со­

чтены, и неотступно следила за ним — одева­

ла потеплее, приносила воды, ободряла. З а ­

бота об умирающем Степане Долине — это

было ее единственным занятием в барже, все

ж е остальное время заполняла безбрежная, сжимающая сердце пустота или тягучие, ей

самой непонятные раздумья. Каждую ночь

ждала смерти, и это, точно знойный суховей, выжигало душу...

IV

Гудки буксира, возвратившегося из Богородска, в трюме услышал только Иван Вель­

ский (он всегда просыпался рано). Подняв

голову, он прислушался. Ночью несколько

человек расстреляли, и смертники, измучен­

ные страхом, крепко спали. По одну сторону

от него — дружинники из Токмашки: Андреев, Самарцев, Потапов и Лошманов. Они леж а­

ли, крепко прижавшись друг к другу, и один

из них тихонько бредил во сне: ругался, всхлипывал, вспоминал, какие в родной Ток-машке леса, а в них — малина, орехи, груз­

ди... По другую сторону — татары. Один из

них, — Вельский знал: это Шенгерей, — сто­

нал и чесал тело так сильно, что от него, ка­

жется, должны были лететь лохмотья кожи.

А дальше — по всему трюму — глуховатый

храп и свист двухсот простуженных, надор­

ванных и ослабевших людей.

В затхлую,

стоячую пучину трюма спускались из щелей

1S

и палубе искусного плетения солнечные с£ти.

Они висели неподвижно.

Иван Вельский начал было искать в темно­

те ведро с водой, чтобы умыться, — на палу­

бе послышались возбужденные голоса. П о­

том заиграла гармонь, и разом всколыхнулся, ожил трюм.

— Бьют?

— Кого бьют?

— Господи, опять...

— Это так они... — густо протянул Иван

Вельский. — Просто играют... от безделья.

— Просто! Ты послушай!

— Д а, опять бьют, — звучно сказала Н а­

таша Глухарева.

— А ты молчи, — тихо и строго попросил

ее Вельский. — Не тебя бьют.

Ну и молчи,

не береди души.

Гармонь

замолкла.

Быстро

открылась

крышка люка. Не успели смертники разгля­

деть,

какое небо

вверху, — Мишка Мамай

кубарем слетел вниз и крышку захлопнули.

Из темноты послышались голоса:

— Кто такой?

— Эй, друг! Откуда?

Мишка Мамай не отвечал.

— Кончен!

— Убили, гады!

Смертники

бросились к лестнице.

Иван

Бельский протолкался вперед, ощупал М а­

мая, прижался ухом к груди. Тихо приказал:

— Воды.

2'

19

Намочив подол рубахи, Вельский (обтер

Мамаю лицо, и тот очнулся, сам поднялся, опираясь на руки. Услышав над собой теп­

лое дыхание людей, пресекающимся голосом'

сказал:

— А утро какое...

хорошее...

Солнышко

греет, река вспыхивает, такая она...

весе­

лая...

— Сам-то откуда? — спросил Вельский.

— Еловский... Д а и тихо как...

— Вставай, пошли. Тут есть ваши.

— Кто? — встрепенулся Мамай.

— Председатель, говорят...

— A-а! Знаю.

— ... Наташа...

— Она?! Здесь?!

Мамай так скрипнул зубами, что некото­

рые смертники шарахнулись в стороны. А че­

рез минуту он лежал у ног Наташи и в бес­

предельной ярости скреб ногтями доски...

V'

...Мишка Мамай был

известен в деревне

как гордый, горячий и бесшабашный парень.

Последней весной, когда на Каме шумело

половодье, с ним произошло что-то совсем

непонятное. Был он работящий, прилежный, а тут начал отбиваться от дома, от хозяй­

ских дел. Каждую ночь напивался, буйство­

вал, чуть что — бил у сельчан окна, раскиды­

вал плетни, затевал драки... (За это буйство, 20

за горячий характер ему и дали прозвище —

Мамай). Но утром, когда, поборов похмелье, он появлялся

на улице,

многие,

забывая

обиды, с завистью посматривали на него из

окон, — во всей его крепкой фигуре

было

столько древней мужичьей

силы и веселой

лихости, что на пего нельзя было обижаться, как и на весну, которая в эти дни подчас

излишне буйствовала на земле.

Ходил М а­

май обычно в косоворотке табачного цвета, подпоясанный шелковым поясом с кистями, в шароварах почти цыганского покроя, пыш­

но спадавших на голенища

остроносых са­

пог. Высокий и складный* ходил он зверино­

легкой, порывистой походкой, заложив руки

ъа спину и гордо

неся в пене рыжеватых

кудрей свою красивую голову. Встречая зн а­

комого, он останавливался, смотрел прямо

в глаза и, сдерживая усмешку, говорил от­

рывисто, резко, словно забивал гвозди...

Мужики толковали о нем:

— Ухарь! Огонь-парень!

— Этот не пропадет!

Зимой Мишка Мамай как-то вдруг полю­

бил солдатку-вдовушку Наташу

Глухареву.

Получив известие о смерти мужа, Наташа

с год жила точно в забытье, в своей избуш­

ке у пруда, кропотливо вела немудрящее хо­

зяйство и, только

когда ' слегка

забылась

боль, стала появляться на посиделках. (З а ­

мужем Наташа была меньше года, и девки, еще не отвыкнув от нее, охотно принимали ее

21

с свой

круг.)

Поздней осенью в деревне

был создан совет. Проводя первые выборы, представитель из уезда, хотя и возражали

мужики, предложил избрать членом

совета

женщину. Кто-то назвал Наташу Глухареву.

Мужики согласились:

«Ладно, пиши!

Она

одинокая! Пиши для счету!»

К удивлению многих, Наташа Глухарева

начала с увлечением

заниматься

мирскими

делами. Подоит корову, натопит печь, при­

берется в избе — и живо в совет.

Бежит

улицей в синем саке, туго обтянувшем та­

лию, а щеки горят, и длинные ресницы по­

дернуты изморозью; по сугробам, черпая ва­

ленками снег, пробирается к избам, стучит

в зеркальца проталин на окнах:

— Бабочки, заходите, дело есть. Нас к а ­

сается, всех! Заходите, я ждать буду.

Богачи жили все еще спокойно, держались

уверенно и даже нагло, — они не взлюбили

Наташу и, встречая ее, издевались:

— Бегаешь^ Порхаешь? Скоро шелковые

юбки заводить начнешь? Торопись, теперь

свобода! Твое — мое, а мое — мое.

Наташа сердито щурилась:

— Заведу скоро! Вот скрутим из вас ве­

ревки. тогда и...

— Ах, вертихвостка! Чтоб тебе ежа про­

тив шерсти родить!

— Да, скрутим! Довольно носить носы вы­

ше ветра!

И бойко бежала дальше.

22

Такой живой да задористой и приметил ее

Мишка Мамай. Стал посматривать

за ней.

Бежала Наташа однажды в совет, да, что­

бы сократить путь, направилась мимо огоро­

дов, по оврагу.

И провалилась в сугроб.

Мишка Мамай случайно увидел, подбежал, вытащил ее и, подняв на руки, понес, раз­

гребая сильными ногами снег.

Мишка уже

хотел было поставить ее на ноги, да она за ­

билась на руках, вырываясь, и он, взглянув

в ее полыхающее румянцем лицо, сам не

зная почему, хохоча, пронес

ее до своего

огорода.

С того вечера Мишка потерял покой. Он

хотел видеть Наташу каждый день. Однако

Наташа избегала встреч, а если, бывало, и

встретится. — бросит несколько слов, часто

ехидных, засмеется, запрокинув

черноволо­

сую голову, и быстро скроется... Но упоя-мый Мишка добился своего. Однажды На­

таша позволила ему проводить ее, а у своих

ворот неожиданно просто сказала:

— Погрей мне руки.

Мамай втянул холодные руки

Наташи в

рукава своего овчинного полушубка и стал

их тискать пониже локтей. Чувствуя, что го­

лова у него идет кругом, он говорил о чем-то горячо и бессвязно, а она, откидывая го­

лову, хохотала... А потом попросила:

— Сдунь иней с ресниц.

Но в ту же секунду вырвала

руки и, не

23

успел Мишка вымолвить слово, — скрылась

в воротах.

Встречаться после этого стали чаще. Но

Мишка Мамай не мог понять, как относится

к нему Наташа; казалось, ее чувства меня­

ются,

как погода осенью.

Встречала

она

обычно Мишку приветливо и, попадая

в

сильные руки его, становилась

непривычно

ласковой, а иногда, уступая, видно, тайной

тоске по мужской силе, любовно перебирала

его кудри и чуть внятно шептала:

— А ну, сожми меня. Силен ли?

Но сразу вырывалась:

— Медведь! Ты легонько!

Проходило несколько

минут, и Наташа,

будто вспомнив что-то, становилась задумчиво-строгой и гнала М амая:

— Уходи! И больше не являйся!

Мишка отшучивался:

— Так я и послушался, жди.

— А я говорю, чтоб ноги твоей не было!

— Наташа! Да ты что? У, дикая!

— Сгинь!

А приходил новый вечер, и они опять

встречались. Мишка чувствовал, что с каж ­

дым днем Наташа, внешне оставаясь неиз­

менной, все больше и больше тянется к не­

му, все больше начинает нуждаться в нем, и это радовало и окрыляло его. О, как жил

в эти дни Мишка! От Наташи будто веяло

свежим, бодрящим ветром, а из-под ресниц

ее

струился

такой теплый,

согревающий

сердце свет, что Мишка, побывав с ней ча­

сок наедине,

уходил,

не чуя под ногами

земли.

Налетела весна. Случилось как-то так, что

Наташа особенно сильно обидела Мамая. Не

выдержав, он загоревал и долго, не приходя

к ней, буянил по деревне. А потом Наташа

сама назначила свиданье.

Они встретились в воскресенье, за дерев­

ней, на опушке леса.

Недалеко,

в логу,

паслись лошади; слышно было, как они пи­

ли воду из ручья, а потом, пеиейдя его, по­

скакали в мелкий березняк. Оттуда доноси­

ло горьковатый запах лопающихся почек и

просыпающейся листвы. А в хвойном лесу

было глухо,

дремотно, — там

все уснуло

раньше, чем в других лесах. На опушке, ши­

роко раскинув листья, влажно дышал орляк, под ним теплились фиолетовые цветы сонной

травы.

Мишка и Наташа сидели на сухом пригор­

ке. Разговор не ладился; говорили больше

о мелочах, о том, что мало интересовало.

Опираясь руками о землю и немного отки­

нув голову назад, Наташа сказала:

— Сонная трава зацвела.

Как рано! Ты

знаешь — она от порчи помогает.

Надо бу­

дет сходить, нарвать...

— Ты что — порченая?

Ага...

Наташа задумчиво засмеялась, оттолкнулась от земли,

нагнула голову.—

25

Порченая, да... Муторно что-то, Мишенька,

у меня в душе.

— Плюнь!

— Нет, себе в душу не плюнешь. Грешно.

По опушке косо ударил лунный

ливень.

Ярко осветился

четкий, тонкого

рисунка,

профиль Наташи, тускло замерцали ее чер­

ные волосы, почему-то заплетенные сегодня, после долгого

перерыва, в девичьи

косы.

Пряча лицо от лунного света, Наташа строго

спросила:

— А ты что буянишь?

— Так... — уклончиво ответил Мамай.

— Не надо, Мишенька. Ишь, разбушевал­

ся! А зачем? Не надо. Я не люблю.

Она сунула руку под белую, в горошинах, кофточку, спросила настойчиво:

— Не будешь, а?

— Полюбишь — не буду.

— Нет, ты... Мишенька, а хочешь я тебе

подарю что-то? Будешь любить меня?

Мамай схватил ее за плечи:

— Тебя? Д а ведь я тебя...

Натаща вытащила из-под кофты шелковый, обшитый кружевами, кисет, — сегодня

она

делала все, как девушка...

— На. Только люби.

— Наташа! Уж ты!

Мамаю показалось, что внутри его что-то

зазвенело. Он схватил Наташу, опрокинул ее

наземь, впился в ее губы.

Он целовал ее

долго, жадно. Потом вдруг разом расстегнул

26

кофту и, когда увидел ее по-девичьи тугие

груди, не трогая их, не целуя, припал к ним

на несколько секунд головой... И опять на­

чал целовать Наташу в губы. Она зады ха­

лась, отбрасывала его кудри.

— Родная моя... — шептал Мамай.

— Уйди...

— Наташенька!

— Уйди! — Наташа поднялась, застегнула

кофту. — Господи, что я наделала! Ты мне

всю жизнь перевернул!

Отряхнув юбку, она быстро пошла к де­

ревне.

— Наташа! — закричал

Мамай. — О бож ­

ди!

Он догнал Наташу, обнял за плечи:

— Наташенька, дорогая, я сватов завтра

пришлю.

— Не присылай! Откажу!

Мамай посмотрел непонимающе, как хмель­

ной...

fe эту же ночь отец Мишки Василий Тихоныч, прислушиваясь к гомону

молодежи

у пруда, строго говорил жене:

— В парне, я примечаю, кровя бунтуют.

Т ы не примечаешь?

Слышишь,

что сказы­

ваю?

— Слышу, слышу.

— Ты толком говори, как образумить?

— Толком и говорю: женить пора, что

уж...

На том и порешили. А утром, улучив мо27

мент, когда отец один

остался в горнице

Мишка сел у стола и твердо сказал:

— Ищи сватов, тять.

Отец обрадовался:

— Дело, сынок, дело! — Он тоже подсел

к столу. — Мы

уж с матерью

толковали*

Сватов мы живо найдем. Сосватать — не ло< шадЬ променять. А, к примеру, кого?

— Наташу Глухареву.

Василий Тихоныч встал:

— Дурак! Иди, опохмелись лучше!

— Как хошь. Могу в отдел уйти.

— Мишка! — Василий

Тихоныч

поблед­

нел. — Чтоб хозяйство

рушить?

Сукин ты

сын! Не позволю!

— Ты

не

ругайся,

тять... — спокойно и

властно сказал Мишка. — Раз я задум ал.—^

сделаю. И ты меня не стреножишь, не ду­

май.

— Я ? ! — Василий Тихоныч заметался по

горнице. — Да я из тебя,

сукинова

сына,

щепок наколю! Что тебе — девок мало? Эка

выбрал! Вдовую бабу! Дурак!

Д а случись,

разве после кого-нибудь будешь доедать ку­

сок? Чтоб кровя мешать? Не позволю!

Дня три шла ругань в семье Черемховых.'

Но Мишка уперся и добился своего (Васи­

лий Тихоныч побоялся,

что упрямый Миш­

ка — единственный

сын —действительно уй­

дет из дома). К Наташе отправилась извести

ная в деревне сватья — говорунья

Манефа.

28

Вернулась она скоро и, только переступила

порог, ехидно пропела:

— Пожалуйте, женишок... отказ...

— Что? — вскочил Мамай.

— А то... От во р о т— поворот... — издева­

лась Манефа.

Позор

на

всю деревню!

Спасибо, этого со мной не

бывало. Толку

кет уговорить бабу, а туда же — жениться.

— Нет, * ты

погоди... — перебил

Мамай,

двигая бровями.

— Погожу. Годить — не родить. Ну?

— Что же она?

— А то...

Не

слушая,

Мамай

вырвался

в сени.

«Так...» — сказал он, сжимая челюсти. Забе­

жал в чулан, отыскал спрятанную в мочале

бутылку с самогоном.

Не отрываясь, выпил

из горлышка. Ядовитое зелье ударило в го­

лову. Мамай устало опустился было на ларь, но сразу поднялся, потряс кулаками:

— Так, значит!..

И вылетел на улицу.

Деревня уже спала.

Где-то за околицей

тихонько всхлипывала гармонь. Мишка бро­

сился в переулок, к пруду. Стадо гусей, но­

чевавшее в переулке, с гоготом

поднялось

с земли, гуси путались под ногами Мамая, взлетали, хлопали крыльями, а он бежал и

раскидывал их руками... Выхватив из ограды

березовую жердь, Мамай кинулся вдоль ого­

родов на окраину деревни, к избушке, стояв­

шей на отшибе, у овражка. Там жила воро29

жея.

Подлетев к избушке,

Мишка

начал

хлестать жердью по окнам:

— A-а, паскуда! Получай!

В избушке заголосила женщина.

— Обманула?! — гремел

Мамай. — Полу­

чай!

— Грабют! Караул! — доносилось

из из-

бушки.

— Не кричи, выдра! Не кричи! — Мамай

откинул жердь, подошел к разбитому окну, погрозил. — Пошуми еще, пошуми, ведьма!

Ты мне что ворожила? Пойдет! За что я те­

бе муки таскал? Обманула, выдра старая!

Вот возьму и столкну твою хибарку в овраг

к ядреной-зеленой!

Расиравясь

со

старухой-ворожеей,

М а­

май вернулся в деревню, прошел к избе Н а­

таши Глухаревой и, остановясь у ее ворот, растерянно сказал:

— Так... Что же делать?

Быстро решил:

— Опозорю!

Отыскал дома под навесом лагун с дегтем, вернулся обратно к избе Наташи. Хотел выма­

зать ворота. Но когда вытащил

помазок и

начал вертеть его в руке, удерживая стекаю­

щий деготь, — стало жалко Наташу... И он, шатаясь от хмеля и горя, пошел домой, чуть

сдерживая рыдания...

Василий Тихоныч был обрадован отказом

Наташи. Его ничуть не тревожило, что это, по словам Манефы,

было позором для его

30

двора. «Позор — не дым: глаза не ест...» —

рассуждал он, надеясь теперь, что Мишка

скоро образумится, и они возьмут в дом хо­

рошую девушку. Но Мишка не образумился.

Василий Тихоныч распускал о Наташе нехо­

рошие слухи, позорил ее, но и это

не по­

могло. В сердце Мишки все так же, не уга­

сая, горела окаянная любовь. Все свободное

от дел время Мишка теперь стал просижи­

вать под навесом, на чурбане. Он заметно

похудел, а глаза его постоянно были налиты

горячим зноем.

Однажды Василий Тихоныч присел рядом

и ласково заговорил:

—- И чего горюешь? Ну? Э-э, такую ли еще

свадьбу завернем! Девки, слава богу, не пе­

ревелись.

— А такой не найдешь.

— Чего мелешь? Не клином на ней свет

сошелся! Вон, скажем, у Архипа,..

— Уйди, тять, — попросил

Мишка. — Не

досаждай.

— Но-но! Супротивный какой! Ну, и сиди, горюй, чорт с тобой! Смотри, как бы с горя

вша не напала.

И Василий Тихоныч возненавидел Наташу.

Наступили страдные дни. Неожиданно за я ­

вились белогвардейцы. Они с боем

заняли

деревню и, закончив расправу над советчика­

ми и дружинниками, объявили мобилизацию

родившихся в 1897— 1898 годах в белую ар­

мию. Узнав, что придется итти в солдаты, 31

Мишка Мамай еще сильнее

загоревал. Он

относился

равнодушно к любой

власти и

знать не хотел, какая из них лучше, какая

хуже. У него была одна забота: как бы до­

биться любви Наташи. Он не терял надежд.

Он ждал, что вот-вот Наташа (ее белогвар­

дейцы не тронули) попросит прощения, ста­

нет его женой... Отъезд из Еловки в дале­

кие края, да еще на войну, где могут и

убить, — нет. это не входило в жизненные

планы Мишки Мамая.

«Уедешь, а тут ее

и приберет кто-нибудь, — со страхом думал

он. — На нее охотники найдутся!» И Мамай

твердо решил не ходить в солдаты. О своем

решении сказал отцу.

— С ума

спятил?! — испугался

Василии

Тихоныч. — Как не пойдешь, если забреют?

— Велика беда — забреют!

— Мишка!

У меня без

баловства!

Тут

шутки плохие!

Перед самым призывом Мишка выпил чаш­

ку густого табачного настоя, — слыхал, что

раньше так освобождались от солдатчины.

Но здоровое сердце недолго стучало с пере­

боями. Надо было сделать такое, чтобы н а­

верняка забраковали на призыве. Тогда Миш­

ка затащил под навес соседского мальчишку

и ласково попросил:

— Петюша, слушай-ка... хочешь получить...

ну, скажем, бурав? Или, скажем, рубанок?

— О! Еще как!

32

~ Вот тогда бы ты начал мастерить р аз­

ные штуки... Да?

— О, тогда что...

Мамай достал тонкий плотничный

топор,

обтер его о штанину, подал Петюшке и по­

ложил правую руку на чурбан.

— Руби палец!

Петюшка изумленно отступил:

— За рубанок?

— Ага! Только, смотри, один.

Д а сразу,

смотри!

В глазах Петюшки засверкали слезы.

— Дядя Миша, мне жалко! Зачем рубить?

Я и так рубанок возьму.

— Руби, знай! Да, смотри, молчок!

— Дядя Миша...

— Дурак! — сердито

крикнул

Мамай. —

Или тебе рубанок не надо?

Петюшка швырнул топор и. бросился из-под навеса. Мамай долго сидел на чурбачке, а вечером, когда нужно было отправляться

Es волость, — скрылся из дома.

... После полуночи Наташа проснулась. Все

тело ее била мелкая дрожь. Надернув юбку, Наташа вышла в сенцы. Она отчетливо слы­

шала, как под сенцами шуршало и раздавал­

ся приглушенный кашель. Выглянула в слу­

ховое окошечко на двор.

Вокруг — светлые

сумерки, безмолвие. С листьев тополя сте­

кает лунный свет. Подавать голос побоялась.

С чувством необъяснимой тоски вернулась

в избу и только было решила раздеться, —

33

на крыльце послышались шаги. «Не Мишка

ли?» — пронеслась мысль. Настойчиво посту­

чали.

Прижав груди,

Наташа

приоткрыла

дверь в сенцы, спросила:

— Кто?

— Отворяй, нужнейшее дело.

Отворила. Торопясь, заж гла лампу. В из­

бу вошли староста Комлев, за ним — Васи­

лий Тихоныч и два солдата с серыми, помя­

тыми лицами.

Староста огляделся, дернул

заячьей губой.

— Ну, сказывай: Мишка у тебя? А?

— Мишка? Вот их? Не бывал!

Перехватив беспокойные взгляды

солдат,

Наташа засуетилась, стала надевать кофту.

— Нет, нет, не видала.

— Ты скажи, если что... — скорбно

про­

молвил Василий Тихоныч. — Надо в волость

отправляться, а он пропал. Мысленное ли

дело! Его, дурака, все на берег тянешь, а

он — в воду. Видно, загулял где, что ли.

Не поверив Наташе,

староста и солдаты

заглянули

на полати, под кровать, в под­

полье, а затем пошли осматривать с фонарем

амбарушку, хлев, сеновал. Наташа ходила за

ними босая, с растрепанными волосами, и не

знала, куда спрятать дрожащие руки.

Осмотрели весь двор.

Покачав кудлатой

головой, староста поднял фонарь, чтобы з а ­

тушить.

— Хм, сбежал, рыжий дьявол!

34

__ Обожди, не туши, — попросил Василий

Тихоныч.

— Что еще?

— Да ведь под крыльцо не заглянули!

Слабея, Наташа прижалась горячим плечом

к стене.

Солдаты полезли под крыльцо.

Вскоре один сообщил оттуда:

— Нету! Одна шара-бара!

— Тьфу! Сгубил, стервец!

Они ушли. Едва сдерживая дрожь, Н ата­

ша вернулась в избу и, не раздеваясь, за л ез­

ла под одеяло. Сон разметало, в голове ко­

пошились, мешая друг дружке, какие-то чер­

ные, непонятные мысли.

Пахло теплой ге­

ранью. Застряв в ветвях тополей у пруда, месяц заглядывал в окно и ласково ощупы­

вал бедное убранство избы.

С полатей вдруг послышался голос:

— Наташа! Не бойся, это я.

— Господи! Мишенька!

— Я, не бойся...

Мамай спрыгнул с полатей. Наташа схва­

тила его за руки, несколько секунд смотрела

в лицо и — уже в каком-то необычайном

исступлении — прижалась

к

нему

тугой

грудью.

— Золото мое... — сказала со стоном. —

Ищут ведь тебя, дорогой мой. Сам отец, ви­

дать, привел сюда.

— Знаю.

Мишенька! Как ж е ты...

К тебе-то? — беззаботно шептал Миш-з*

35

ка, глаДя тяжелой рукой Наташину голобу.—

Просто! Заметил я их, да под крыльцо! А

когда вы ушли под сарай, думаю — надо

в избу. Туда, думаю, не пойдут больше.

— Мишенька, дружок, как же ты...

— Вот проститься зашел. А потом—в лес, на Каму. А на войну не пойду.

Присели на кровать.

— Одно хотел узнать, — сказал Мамай ти­

хо и грустно. — Долго ли будешь ты... так, а? Эх, Наташа! Знаешь ведь — люблю тебя, люблю, и не знаю как...

Крепко прижал покорную Наташу.

— Веришь?

— Верю, — сказала чуть слышно.

— Ну, а что еще?

— Мишенька, дорогой, — заговорила, вол­

нуясь, Наташа, — не сердись только. Я знаю, ты — добрый, не будешь сердиться. И я тебя

люблю, верь мне. Сегодня я нищему гимна­

стерку отдала — мужнину,

простреленную...

Теперь я скорее забуду его. Мишенька, не

сердись, я еще вспоминала его. Ведь это

ж е не сразу, забыть-то надо, отвыкнуть. Ведь

грешно, когда так, когда еще не забудешь...

Резко стукнули в дверь. В замешательстве

Наташа забыла закрыть ее на задвижку, и

сейчас она, скрипнув, отворилась. В избу

ввалился староста с солдатами. Наташа от­

шатнулась, сказала, задыхаясь:

— Мишенька...

— Ага, попался! — крикнул староста.

36

Стиснув кулаки, Мишка встал, чувствуя, как в нем закипает та бесшабашная ярость, которую знала вся деревня. Но сдержался, сказал ехидно-спокойно:

— Кто попался?

— Ты! Ты сбежал!

— Я? От тебя первый раз слышу.

Староста озадаченно замялся:

— Хм... Не сбежал, говоришь? А?

— Нашел бы ты меня, если бы сбежал.

— А что на призыв не идешь? А?

— Видишь, с бабами прощаюсь.

— Ну, гусь!

На крыльце, когда Мамай уже махнул ру­

кой от ворот, Наташа вдруг вцепилась в

приотставших солдат, истерично закричала:

— И его увели! И его! За что?

— Кыш ты!

— А ну, оторвись!

— Ироды! Черви навозные! — кричала Н а­

таша уже гневно.

Один солдат, ругаясь, подскочил к ней, схватил ее за волосы и молча сбросил с

крыльца.

Утром Наташу арестовали. Когда пришли

за ней, она в запальчивости бросила под

ноги офицеру кипяший самовар. В тот же

день ее увели на баржу с виселицей.

VI

Иван

Вельский — рабочий

из

Бондюга,

большевик. В барже он сидел уже с неделю

37

и был приметным человеком. Смертники лю­

били его за ровный и, казалось, беспечный

нрав. Он держался как-то особенно: баржа

всех изломала, изуродовала, а у Ивана Вель­

ского она не могла разбить даж е простых

житейских привычек. Каждое утро он умы­

вался, чего никто, кроме него, в трюме не

делал, причесывал

деревянным гребешком

волосы, а полой пиджака вытирал в темноте

сапоги. Все это он делал степенно, аккурат­

но, будто собирался в гости. И вздыхал бы­

вало:

— Эх, бритвешку бы, пускай плохонькую...

Исчесался весь.

Голос его, низкий и влажный, расстилался

по трюму, как дым по траве. Некоторые

смертники, привыкшие к обстановке, иногда

не выдерживали, и в темноте трюма, точно

пробужденный

ветерком,

прокатывался

смех — сдержанный, глуховатый.

— Бритвешку! Ой, чудак!

— А зеркало не надо?

У Ивана Вельского

не было определен­

ного места в трюме. Он переходил от одной

группы смертников к другой, и везде его

принимали охотно. Говорил он всегда спо­

койно и серьезно, рассказывал обычно поба­

сенки и чаще всего об умном, хитром сол­

дате, родом откуда-то с Камы. С солдатом

случались сотни приключений — и страшных, и смешных. Вельский рассказывал об этих

приключениях Так живо и ярко, что многие

38

смертники начали думать о солдате, как о

живом, знали из какой он деревни, какая у

него изба, как зовут жену, сколько у него

детей, — и все восторгались его умом, жи­

тейской сметкой, способностью выходить по­

бедителем из разных неприятных историй!

Перед ( Глазами смертников — в полутьме с

солнечными трещинами — часто мелькал этот

солдат, и смертники нетерпеливо спраши­

вали:

— Ну, а дальше-то что? Ну, побаловался

он с царицей, а дальше?

— С царицей —• што... — спокойно отвечал

Вельский. — С неделю, должно, и поблудил

только...

— Узнали?!

— Сам царь поймал. На сеновале.

И начинал опять рассказывать.

Никто не знал, что Иван Вельский, веселя

других, чувствовал себя плохо. Когда засы ­

пали смертники, он садился где-нибудь в сто­

ронке, сжимал колени, клал на них черную

бороду и думал, думал торопливо; жадно, думал о себе, о том, как выручить друзей-товарищей из неволи, как спасти им жизнь.

Он придумывал самые различные планы осво­

бождения. И все отвергал. Но он не знал

разочарования и устали в своих тайных иска­

ниях: ему почему-то казалось, что можно

все же найти какой-нибудь выход. Засыпал

Вельский крепко, но не надолго, — уснет, 39

точно свистнет, и опять встает, кладет на

колени бороду, обдумывает свои планы.

...Мишка Мамай, большой и сильный, под­

битый горем, долго метался на полу, стонал

яростно скреб ногтями доски, тихонько спра­

шивал:

—

За что они тебя? Что они сделали с

тобой!

Наташа сидела рядом, она молчала, не

утешая его...

В трюме часто происходили встречи зна­

комых, и обычно они вносили оживление в

жизнь смертников, — так врывается в тишину

ветер, и от головешек, почти задохнувшихся

в тишине, опять летят искры... А эта встре­

ча на всех подействовала удручающе. Все

смертники Поняли: Мишка Мамай и Наташа

любят друг друга. М ожет быть, совсем не­

давно зацвела их любовь, ей бы цвесть да

цвесть на воле, радуя всех, кому дорога кра­

сота жизни, а тут вот... Нет, гибло — у всех

на глазах — что-то большое и хорошее-хо­

рошее...

На этот раз не выдержал и Вельский. И з­

менив своим правилам, он забился под лест­

ницу и весь день молчал, думая стремитель­

но, запальчиво и все — о жизни, о воле..,

«Таких людей! Таких людей! — твердил он,—

Как семена — на подбор! Нет, такие расти

должны! Надо думать, думать...» И подчи­

нив себя одной мысли, он уже не слышал

ничего.

40

Баржа стояла. Многие солдаты уезжали

на берег, на палубе было спокойно, а день

был тихий, беззвучный, он не подавал о себе

никаких вестей, точно обходил баржу далеко

стороной, и от этого смертникам было не

по себе — чувствовать себя живым хорошо, когда знаешь, что вокруг все — живое... А

потом смертники с радостью поняли, что

баржа стоит не в пустоте: послышалось ды­

хание воды, скрип уключин и голоса солдат, невдалеке крикнул пароход, еще хотел крик­

нуть, но осекся, будто не решаясь вспуги­

вать с реки вечер. С поймы допахнуло з а ­

пахом подопревшего сена.

Вскоре стали выводить на палубу—на рас­

стрел. Иван Бельский не слышал даж е, как

открыли люк на корме. Он встрепенулся

только тогда, когда кто-то из смертников

уже поднимался по лестнице, а по всему

трюму летали обрывки каких-то, плохо «дохо­

дящих до слуха, слов... Как всегда в такие

минуты, Бельский быстро направился к кор­

мовому люку, — он знал, что там всегда ну­

жен. Но только он подошел к лестнице, сол­

дат нагнулся над люком, крикнул:

— Вельского! Д а поскорее там!

В трюме почему-то вдруг затихло. Иван

Бельский прислонился виском к лестнице..

— Гребись! Жива!

Бельский не откликался, и все смертники, удивленные его поведением, тягостно мол41

чали. Солдат обозлился, направил дуло вин'

товки в люк.

— Бельский! А, твою душу...

Тогда Иван Бельский шагнул на лестницу, но на средине ее остановился, спокойно ска­

зал:

— Вельского? Хм... Поглядите на этих чу­

даков! Д а его ж е позавчера расстреляли!

— Позавчера?!

— Хм... Забыли...

Солдат помолчал, потом обернулся назад, подозвал кого-то.

— Слушай, его нет. Позавчера еще...

— Как — нет? Он в списках!

— В

списках! — посмеялся

Бельский. —

Канцелярия, видать, у вас!

Озадаченные солдаты посовещались и, не­

долго думая, вычеркнули Ивана Вельского

из списка живых...

Этот разговор смертники слушали, затаив

дыхание, — они были поражены спокойствием

Ивана Вельского. Когда он спустился с лест­

ницы, его обступили, потащили подальше от

люка.

— Иван, что же теперь?

— Ух, как ж е это ты?..

— Подождем, — шептал

Бельский, — по­

глядим, братцы.

А через несколько минут произошло не­

ожиданное. Один молодой паренек из Елабуги, когда его вызвали на расстрел, по глу42

пости сказал то же, что и Бельский... Рас­

стрел неожиданно прекратили.

До глубокой ночи не спали в трюме. Ни­

кто не знал, что произойдет, но все почему-то попрекали молодого паренька из Елабуги:

— Что ты наделал? Что?

— Эх, желторотый парень!

Все понимали: то, что сделал Бельский, —

было хитростью, а что сделал елабужский

паренек — было неумной трусостью.

На рассвете, когда смертники еще спали, Иван Бельский обнаружил, что молодой па­

ренек из Елабуги повесился на лестнице.

Бельский разбудил Мишку М амая, сказал на

ухо:

— Этот паренек-то... Пойдем, надо убрать.

Труп сняли, отнесли на нос баржи. Верну­

лись на свои места. Зябко вздрагивая, М а­

май опустился на пол с таким чувством, буд­

то сейчас отнес не чужое тело, а свое...

— Что он, а? Иван...

— Жалко. Молодой парень.

— Сказать надо... Вынести.

— Не выносят.

Утром узнали: поручик Болотов решил

устроить проверку в трюме. Проверили всех

по списку, перегоняя из одной части трюма

в другую. И Вельского обнаружили, как лиш­

него. В ту минуту, когда он остался один в

стороне, у всех смертников сжались от бо­

ли сердца. Все поняли: он погиб. К Бель-43

екому подошел поручик Бологое, прищурился:

— А ты кто?

— Чугунов я... — ответил Бельский, — И ва­

ном звать. Иваном Евсеичем.

— Почему в списках нет?

— Не могу знать, ваше благородие.

— За что посажен?

— За глупость свою.

— Верю, — съехидничал Болотов. — Умный

сюда не попадет. — И повернулся к солда­

там: — Запиши, Ягуков. Чорт знает, какой

у тебя беспорядок в списках!

И опять смертники подивились выдержке

и находчивости Ивана Вельского. Растеряй­

ся он — и конец! За обман его бы не по­

миловали. После этого случая смертники

окончательно убедились, что Иван Бельский

гораздо крепче, чем другие, умеет держаться

за жизнь. И за это полюбили его. И осо­

бенно полюбился он Степану Долину. Через

некоторое время после проверки Долин по­

дозвал Вельского, откашлялся и попросил:

— Сядь, посиди рядом.

Костлявыми руками нащупал Вельского, сказал тихо:

— Дай руку. Вот так... Я подержу.

— Тебе что-нибудь надо? — спросил Бель­

ский.

— Нет... Я все лежу, не видел тебя. Т ы -

болыиой, а? Ростом?

— Так себе, средний.

— Лет много?

44

— Иод сорок KafHT.

_ Ну, я постарше... Кха! Масти-то какой?

— Черный. Как ворон.

Помолчали. Иван Бельский укрыл Долина

рогожей.

— Вот и познакомились.

Откинув голову, Долин сказал вдруг дале­

ким и надорванным болью голосом:

— Жить тебе надо, Иван, жить.

И резко закашлял.

— Всем бы надо жить, — возразил Бель­

ский.

— А тебе — особо...

— Почему же?

— Так. Ты в упор смотришь

на

жизнь.

Я вижу. Тебе жить надо.

Степан Долин поднялся на локоть.

— Вот

меня...

кха!..

обломала

жизнь.

Знаешь, как в лесу бывает... Вылезет из

земли сосенка, ей, понятно, свету надо, солнца. Она... торопится расти. А солнце от

нее... кха! кха!.. закрывают другие деревья, давят ее. Она и так... и сяк изгибается, все

хочет на солнце посмотреть. И вот, глядишь, выбилась на свет божий. Обрадовалась, за ­

зеленела. А посмотри на нее — она... кха!..

вся кривая, не годится в поделку. Ее только

так, на дрова. Вот так и со мной случилось.

Теперь, если чудом и спасусь, — куда я...

Он опять

закашлял, стал отплевывать

кровь. Иван Бельский положил его голову

ка свои колени, стал гладить и перебирать

45

волосы, а потом вдруг нагнулся и порывисто

прижался виском к виску Долина. И сказал

тепло и тихо:

— Степан, друг, крепись. Мы еще пожи­

вем. И ты еще погодишься в поделку, не

горюй.

И они, не видя в темноте друг друга в

лицо, стали друзьями.

VII

В полдень баржа с виселицей опять оста­

новилась — у деревни Шураны. Смертники

давно требовали соломы. Поручик Болотов

неизменно отказывал. А сегодня, задумчиво

бродя по палубе и осматривая просторные

прикамские поля, вдруг подозвал своего лю­

бимца — солдата Захара Ягукова и сказал:

— Захар, а я думаю дать им соломы, а?

— Ладно им и так!..

— Ничего ты не понимаешь, Захар.

Ягуков замигал, соображая.

— Чудак! Это получится очень забавно.

И баржу остановили. Захар Ягуков схо­

дил в деревню с бумажкой от поручика, му­

жики подвезли к берегу три воза ржаных

снопов и их начали перевозить в лодках к

барже и сбрасы вать.в трюм.

Никогда не было так легко и весело е

трюме, как в эти минуты. Обрадованные

смертники расхватывали снопы, разносили пс

трюму, устраивали постели, и трюм был по­

лон их возбужденных голосов: 46

— Вот теперь заживем?

— Теперь хоть кости вздохнут!

_ А поручик ничего, сговорчивый.

— Не сглазь!

— Ребята, делить по-честному!

— Ну и логово будет!

И некоторые хохотали даже.

А устроились — замолкли.

Снопы

были

свежие, недавно обмолоченные. Рожь собоа-на с засоренного поля — в снопах было

много васильков, желтой ромашки, золоти­

стого осота. С веж ая солома хранила тонкие, зовущие запахи степного раздолья. Боль­

шинство смертников было из крестьян; им

близок и понятен был немой рассказ соло­

мы. Она пробудила у всех множество вос­

поминаний о воле. Каждый увидел простор­

ный, с гребнями лесков, разлив прикамских

полей. Как хорошо сейчас в полях! Земля

уже слышит осторожную поступь осени и на­

чинает подчиняться ее законам. Покрытые

позолотой поля уже окутывает чуть грустное

осеннее безмолвие. По жнивью боодят стада

гусей. Где-нибудь, словно брошенная севцом

горсть зерен, упадет на жнивье стая сквор­

цов. На озимых клиньях — одинокие, зап оз­

давшие пахари, они ходят понуро, не р аз­

гибая спин. По пустынным проселкам иногда

проносятся, неистово кружась и поиплясывая, столбы пыли. Уже дозревает одинокий .в по­

лях заячий орех, начинает одеть шиповник...

И, увидев родное, все смертники почув-47

СТйовалй страшную тоску. Все лежали мол­

ча, многие настойчиво отбивались от воспо­

минаний, а солома — свеж ая да пахучая —

все твердила и твердила свое.

Особенно сильно страдал татарин Шенгерей. Он попал в баржу за то, что заколол

вилами одного белогвардейца, когда тот при­

шел к нему отбирать бывшую барскую ло­

шадь. В первые дни заключения Шенгеоей

сильно горевал, был сосредоточен и хмур, потом смирился и по привычке уступать судь­

бе ждал конца безмолвно и покорно. В бар­

же Шенгерей простудился, его тело покры­

лось язвами, коростой. Ночами он сильно

стонал, чесал тело, а днем — неутомимо мо­

лился. Разговаривал редко. Увидев снопы, он

сразу лишился покоя, начал развязывать и

вновь связывать их, улыбясь, и роняя слезы, нюхал солому, мял ее в руках. А когда слу­

чайно нашел несколько зерен, — со стоном

зарылся с головой в солому.

Он лежал так долго и многое увидел. Он

увидел в долине, оцепленной молодым дуб­

няком, родную деревню — соломенные кры­

ши изб, острый шпиль мечети с золотым ро­

гом полумесяца. Увидел свой двор у пруда: низенькую избу о двух окнах, чахлую бе­

резку у ворот, ветхий сарай, из-за неуют­

ности покинутый даж е воробьями, рыжую

собачфнку у крыльца. Увидел и жену Фаты-му — маленькую усталую женщину; она шла

с поля с граблями на плече, а за собой та4«

щила самодельную коляску с дочкой, от дво­

ра навстречу ей бежала орава крикливых, голодных ребят.

С трудом вырвался Шенгерей из этого тя­

гостного мира видений. Д вырвался, поднял­

ся — и вновь, как в первые дни, со страхом

начал думать о смерти. Сильно, крепко лю­

бил он жизнь. Со всем, что окружало его

с детства, надежно сжился. И ему было

больно от мысли, что его вырвут из жизни, точно сорную траву с поля. И он, не сдер­

живая слез, раскачиваясь, тихонько запел о

том, как хорошо сейчас в полях, на воле,

и как не хочется умирать.

В глухой тишине трюма эта песня зазву ­

чала с какой-то особенной, тихой, но надры­

вающей душу силой. В воображении смерт­

ников она еще более оживила поля. Теперь

они развернулись перед каждым во всей сво­

ей задумчивой предосенней' красоте. В песне

Шенгерея все отчетливо услышали затихаю­

щее, но приятное биение жизни родимых по­

лей: отдаленный стукоток таратайки на про­

селке, озабоченный шумок прилетающих на

кормежку птиц, посвист ветра, чуть внятный

шелест гонимого нивесть куда перекати-поля...

...Иван Бельский подполз к Шенгерею.

— Ты, друг, помолчи-ка...

Но Шенгерей продолжал тянуть свою пес­

ню, будто сматывал бесконечную нить.

Фу, дьявол! Прорвало его!

Пусть ноет, — сказал Мишка Мамай.

49

— Уж больно длинно. Воет и воет. Тьфу!

А Мамаю нравилась песня, и он жалел, что не может подтянуть татарину. Он сидел

на снопах, прижав к себе голову Наташи, гладил ее волосы .и тоже думал о воле. А

что думал, и непонятно было, — думы неслись

порывисто и бестолково. Изредка он что-ни­

будь говорил Наташе.

— На уток бы сейчас... На сидку.

— Да,

хорошо, — покорно

соглашалась

Наташа.

— Сидишь, а тут тебе — шасть!..

И через минуту— о другом:

— А помнишь, как сидели?

— Все помню.

— Кисет, вот он....

— Терпи, Мишенька.

Барж а шла. Тяжело плескалась вода, в

трюм врывалась прохлада, — уже вечерело.

Из темноты все еще струилась песня Шенгерея, и в ней все отчетливее слышались вздо­

хи прикамских полей, их сиротские жалобы.

Временами казалось, что песню поет уже не

Шенгерей, а кто-то другой, и не в трюме, а

издалека, из глубины полей. Песни всегда

возбуждали Мамая. Неожиданно он схва­

тил Наташу за плечи, стиснул, сказал глухо, в большом волнении:

— Что делают!.. А?

Наташа испугалась:

— Мишенька, молчи!

50

Но Мамай уже оторвался от нее, крикнул

на весь трюм:

— Эх, мужики! Какое наше дело!

Его сразу поддержали:

— Сейчас на ногах, через час — в могиле.

— Не дадут и могилы!

— Как собак...

— Лучше бы сразу, чем сохнуть.

— Ух, тошно! — пожаловался Мамай.

Бельский крикнул:

— Ты долго будешь точить?

— А ты спи, спи!

— Да что ты плачешься?

— А это моя воля: хочу — смеюсь, хочу —

плачу.

И, помедлив немного, продолжал:

— Да за что? За что, я спрашиваю?

Заговорили по всему трюму. Стала быстро

нарастать тревога. Смертники зашевелились, зашуршали соломой, начали ползать и бро­

дить по трюму. Всюду назойливо, как мош­

кара, летали слова о смерти.

По палубе, стуча прикладом винтовки, про­

шел солдат. Гул голосов в трюме мгновенно

замер. Часовой остановился на корме, каш­

лянул, щелкнул затвором винтовки. Этот звук

камнем упал в трюм, — опять он всколыхнул­

ся, заволновался. Покрывая голоса, Мамай

выдохнул:

— Опять!..

— А тебе что — доложили? — сердито обо­

рвал его Бельский.

4»

51

Кто-то, волнуясь, стал убеждать товарищей, что он посажен безвинно, что его не надс

убивать, и уговаривал так, словно от товари­

щей зависело решить его участь. Кто-то исте­

рично крикнул. И началась паника, какая слу­

чалась редко. Смертники заметались по трю­

му, путаясь в соломе <л падая, послышались

стоны, рыдания...

Наташа схватила М амая за шею, прижала

к себе.

— Горячий ты какой, пылаешь весь.

Мамай замер, не понимая, что случилось.

Он с ужасом прислушивался к гаму в трюме

и не знал, что делать, и боялся, что смертни­

ки почему-либо кинутся к ним и подомнут

под себя.

Подполз Иван Бельский. Мамай начал хва­

тать его за руки.

— Уйми их, уйми!

— Дурак ты.

— Скажи им...

— Молчи, — посоветовал Бельский. — Кри­

чать не надо. Нельзя. Это пройдет.

До глубокой ночи бушевали смертники. Ры­

дали, рвали на себе одежду, стучали в люки, похабно и зло ругались. Казалось, корпус

баржи трещал от их стонов. А баржа шла, и

ночь была тихая, и с небосвода

осыпались

густо налитые звезды, а низко над рекой

кружились летучие мыши и щ полесье воль­

готно промышляло зверье...

На расстрел не выводили.

52

V I I I

Буксир тяжко вздыхал, натягивая мокрый

канат, и выбрасывал в меркнущее небо хлопья

бурого дыма. Баржа лениво рыла реку и точ­

но фыркала, — от носа летели брызги. Над

баржой летала чайка. Она трепетала в возду*

хе. зорко посматривая бирюзовыми глазками, на секунду замирала, раскинув тугие крылья, потом стремительно, как сраженная, бросалась

вниз, чуть касалась лапками воды и опять, жалобно крича, набирала высоту. Чайка лете­

ла за баржей долго, сокрушенно покрикивая, словно хотела убедить поручика в чем-то

важном и сокровенном. Бологое сидел на

груде березовых дров, трепал ра уши чер­

ную собаку и, чувствуя, как в нем возраста­

ют поднявшиеся с утра смутные предчувствия

близкой беды, сердито шептал:

— Вот тварь! И что ей только надо?

Хрипло крикнул буксир,— чайка отпрянула.

заметалась позади баржи. Бологое поднялся и

увидел: буксир заходит в излучину, а напере­

рез ему, к правому гористому берегу, тороп­

ливо двигалась

рыбачья лодка. Но рыбак-

старик все же не успел пересечь стержень.

Буксир опять сердито крикнул, и ему при­

шлось остановиться, лодку понесло вниз по

стремнине, мимо буксира.

Бологое

быстро

подбежал к правому борту, вскинул руку:

— Эй, старина! Чаль сюда!

Защищаясь ладонью от косо скользящих

по реке лучей вечернего солнца, старик молча

53

посмотрел на баржу. Лодка покачивалась на

встревоженной реке, в волнах билась ее боль*

шая тень.

— Эй, ты! Не слышишь?

— А -а ?— тревожно отозвался старик.

— Давай сюда! Греби сюда, старый хрыч!—

Бологое погрозил кулаком.— Оглох?

Греби

сюда, а то...

Звонко залаяла собака.

Лодка подошла к барже. Рыбак привязал

чаж у за лесенку, спущенную с баржи, разог­

нулся, опасливо посмотрел вверх — на Боло­

това, на виселицу, на черную собаку. Лодка

шла, и левое весло, поставленное ребром, с

шумом разрывало тугое полотно воды. Рыбак

был рослый и сухой в кости, в коротком бре­

зентовом пиджаке, облепленном рыбьей чешу­

ей. Изтшд выцветшего картуза с расколотым

козырьком

выбивались

седоватые, как ко­

выль, волосы. Но видно

было, что старик

еще крепок, как хороший дуб, у которого

только вершину тронуло время. Это был В а1

силий Тихоныч Черемхов. У ног его, на дне

лодки, лежал связанный бечевой, изранен­

ный щалами1 осетр, — он вздрагивал, выги­

бал спину, покрытую тускло поблескивающим

панцырем, раздвигая жирные щеки, оголяя

густую бахрому жабр.

Согнувшись над бортом, Бологое спросил:

— Осетра поймал?

М Ц а л ы — р ы б а ц к и е спасти.

54

_ Вон осетришко... — нехотя ответил ста­

рик и, чуя недоброе, сердито пошевелил уса^

ми. — Нынче хороших осетров еще не видал.

А что?

— Давай его сюда!

— Осетра? Это как — давай? — Василий Ти­

хоныч бросил на поручика недобрый взгляд.—

Нет, служивый, чтобы рыбку есть, надо в во­

ду лезть. Слыхал?

Бологое улыбнулся:

— Вон что! Значит, поговорить хочешь?

— И поговорю! — резко ответил с т а р т , решаясь, видно, на в с е .— Ты не пугай меня!

У меня, видишь, — волос седой. Нет, не пу­

гай! Не запугаешь щуку морем! Слыхал?

— Так... — холодно заключил Бологое,—

Значит, поговорить хочешь? Д а? А ну, водя­

ная крыса, лезь сюда! Лезь! Живо! Ну?

Голова Бологова вздрагивала

на тонкой

шее. Сухонький, затянутый в ремни, он стоял

у борта, широко расставив ноги, и нервно

хватался за кобуру нагана...

— Бери, что же...

Дернув усами, Василий Тихоныч поднялся

по лесенке, бросил на палубу, под ноги пору*

чику, конец бечевы,

которой

был

связан

осетр. Бологое рывком поднял осетра на воз­

дух, — он забился, растопырив розовые плав­

ники. А Василий Тихоныч сел в лодку, резко

оттолкнулся от баржи и, подняв весла, начал

бить ими так, что лодка скачками пошла к

берегу.

э5

— Змея подколодная! — ворчал старик. -

Хоть бы бечеву, сукин сын, отдал!

Старика душила обида.

Солдаты конвойной команды, увидев пору

чика с осетром,

высыпали из кают, сгруди

лись около кухни.

— Ловко!

— А хорош, шельмец! На пуд!

— Больше будет! У меня глаз наметан!

— Эх, и заварим ушицу, братцы!

Захар Ягуков, толстяк с головой филина и

мутно-желтыми глазами, выхватил из-за голе­

нища правого сапога нож, опустился на коле’

ни, хлопнул ладонью затихшего осетра.

— Руби дрова! Готовь ложки!

— Обожди,— остановил его Бологов.— Дай

сюда нож! Не видишь — икряный.

Ловко

расхватив широкое белое брюхо

осетра, Бологов начал осторожно выбирать в

чашку серо-сизую икру.

Облизывая

изма­

занные клейкой икрой руки, он встряхивал го­

ловой, покрикивал:

— Подвинь чашку! Дай соли!

Солдаты с уважением следили за поручи­

ком.

Посолив икру, Бологов приказал:

— На ужин уху! На всех!

А когда он поднимался с палубы, взгляд

его случайно остановился на тонкой бечевке, которой был связан осетр.

— Да, кстати... надо сбросить этих... — Бо­

логое показал на виселицу. — Смердят уже.

55

Пока уха варится — надо заменить. Веревки

есть?

— Да вышли все, господин поручик!

— Подайте в таком случае эту.

__ Кто

'будет

вешать? — живо спросил

Ягуков.

— Сам повешу.

Через минуту два солдата — Терентий Пого­

рельцев и Серьга Мята — подошли к висели­

це. Солнце уже спряталось за взгорьями, но

над землей еше текли волны света, и пове­

шенные — пожилой в лаптях и молодой с чу­

бом — были ярко освещены закатом. Серьга

Мята поморщился:

— Верно, воняют.

— А крепкие, как кремень, были мужики,—

вспомнил Терентий Погорельцев. — Крепкая

порода! Ну, давай сбросим.

Петли обрезали. За обрывки веревок подта­

щили трупы к борту, сбросили в реку. Терен­

тий Погорельцев обтер руки о штаны и по­

шел прочь, а Серьга Мята остановился у бор­

та и долго задумчиво смотрел в зеленоватую, мутящуюся пучину реки. И г р у с т н о думал:

«Вот... поплыли... Господи! Кто 'их похоро­

нит?» Губы его были плотно сжаты.

I X

Заглянув в список смертников, поручик Бо­

логов вышел из каюты, вертя на пальце ключ.

Следом за ним потянулись солдаты — Ягуков, 57

Погорельцев, Серьга Мята. Открыли люк. Из

трюма баржи, залитого мраком, дохнуло сы­

ростью и резкими запахами тлена.

Бологов

отвернулся, передохнул, потом решительно

опустился по пояс в люк. В затхлой барже, как в подземелье, забился его голос:

— Черемхов! Михаил! Выходи.

В трюме стояла тяжелая тишина.

— Опять старая песня? — спросил Боло­

тов. — А ну, не задерживайся!

У каждого

свои дела.

— Заработался, гад!— донеслось из глуби­

ны трюма. — Обожди, дай сапоги и рубаху

снять. На, Шенгерей, носи...

Барж а ожила. Замелькали силуэты людей.

Зашумела солома. И вдруг весь трюм вско­

лыхнул горячий крик:

— Мишенька! Миша...

Закипела разноголосица. Нельзя было по­

нять — кто и что кричал... Мишка Мамай с о ­

в е р ш е н н о не соображал, что он делал. К а­

жется, целовал Наташу, — рыдая, она мета­

лась на соломе. Кажется, еще кого-то цело­

вал, что-то говорил друзьям... Его опять по: звали. В состоянии полной отрешенности, без

всяких чувств он пошел к лестнице, отстра­

няя в темноте десятки рук. Когда Мамай

был уже у лестницы, его опять горячо ожег

крик Наташи. Стиснув зубы, он взглянул на

клочок вечернего неба и почти выбежал из

трюма.

У люка остановился, передохнул, откинул

58

со лба кудри. Вечер мягко крался по земле, ничем не нарушая окрепшей тишины. От вы­

сокого правого берега падала на реку тень.

Там, в тени, уже светились бакены. На отме­

лях взлетали брызги, слышался плеск, —

хищные судаки гонялись за стаями сорожек.

На заплесках левого берега догорали оскол­

ки вечерней

зари.

Засыпали тальникц. Д а ­

леко, близ одинокого осокоря, подпиравшего

широкими плечами темносиний шатер

неба,

уже порхала вечерняя звезда. В теплом в о з­

духе разливался терпкий пьянящий дурман,—

или с лугов тянуло прелыми травами, или так

жапко дышали ели.

Взглянув на Каму, Мишка Мамай сразу

почувствовал себя бодрее, тверже на ногах.

Он торопливо, на лету, схватывал мельчавшие

картины погожего вечера

и звуки его —

плеск рыб на отмелях,

свист пролетавших

уток, дремотный шопот тальников, далекий

лай собак... Он воспринимал все великие и

малые проявления жизни, на него со всех

четырех сторон будто налетели свежие в е г

ры. Даже мысль о том, что его ожидает, на

мгновение отлетела, — так быстро и остро он

почувствовал себя опять разветвленным в

мире. «Ну, вечерок!..» — взволнованно поду­

мал Мамай и вздрогнул и пошатнулся, и по­

шел, окруженный солдатами, к виселице, по­

шел, неровно переставляя босые ноги...

Поручик Бологов

стоял у виселицы. Он

был подчеркнуто спокоен.

Усталые рав59

нодушные

глаза

его

светились

тускло.

Поруч-лк держал в руках шляпу подсолнуха

и неторопливо, без особенного удовольствия, щелкал семечки. То, что он неспеша вытас­

кивал « з гнезд семечки и раскалывал их на

зубах, вяло, бесстрастно, — вдруг приняло

для Мишки М амая сокровенный, тревожный

смысл и он смотрел на поручика, широко

раздувая ноздри...

Бологов бросил за борт

шляпу подсолнуха, бросил так нарочито не­

брежно,, словно старался дать понять, что вот

так

выбросит

и жизнь

Мишки — легко и

бездумно. Указал на ящик, предложил:

— Садись, посиди.

Мамай молчал. Стоял он прямо, опустив

окаменевшие руки, без рубахи, босой. И з­

редка зябко вздрагивал. Вид у него был бо­

лезненный: лицо осунулось и потеряло жи­

вой цвет, скулы острые, тонкие губы плотно

сжаты, а глаза пусты и глухи, как ночь.

— Быстро изменился, — заметил Бологов.

— . Одного рака горе красит.

Мамай опустил голову. Бологову показа­

лось, что отвечал не он, а кто-то другой, стоя­

щий

позади, — голос у него

был

глухой

и тяжкий.

Бологов сожалеюще вздохнул:

— Смерти-то боишься?

— Дурак ты!— весь подернулся Мамай.—

Привязался, как репей.

— А как ты...

60

_ Вешай, сволочь! — Мамай сжал кулаки.

Бологов резко подался вперед.

— Спокойно!

Здесь не митинг! Сейчас

повешу.

Поднялся на табурет,

начал привязывать

тонкую бечевку за перекладину

виселицы.

Никто из конвойной (команды «е умел так

подготавливать повешение, как Бологов. Все

солдаты делали это с какой-то воровской то­

ропливостью, а

он спокойно, не

спеша, и

пока делал петлю — некоторые падали у ви­

селицы замертво или теряли рассудок... Он

и сейчас, не изменяя своим правилам, гото­

вил петлю неторопливо — примерял, завязы ­

вал узлы, распутывал, снова завязывал.

Мамай не вытерпел:

— Завяжи калмыцкий узел!

— Калмыцкий? Пожалуй, верно.

И когда Бологов

начал . завязывать кал­

мыцкий узел,— веки Мишки Мамая дрогнули, Казалось, только теперь до его сознания

дошло и обожгло, как молния, что скоро —

конец. Он беспокойно оглянулся

вокруг.

Буксир тяжело пыхтел,

выбрасывая хлопья

дыма. От его кэрмы вился пышный павлиний

хвост взбудораженной воды.

Кама

тускло

мерцала. Вечер, как и прежде, мягко крался

по земле. Все земное жило, но Мишке пока­

залось, что мир, близкий и понятный, стал

необычайно маленьким, — баржа, солдаты с

винтовками,

виселица,

поручик,

делающий

Ы

петлю, — sol- и все. Мишка чувствовал, как

все задыхается и холодеет в нем...

— Ну-с, готово! — сказал Бологов и на­

чал натирать петлю мылом.

На буксире зазвенели склянки. Надрывно

дыша, Мамай напряженно следил за движ е­

ниями рук поручика. И вдруг, как всегда в

минуты

бед и опасностей, он почувствовал, что в нем бурно поднимаются те дикие силы, которые всегда бросали его в дерзкие, лихие

дела... Он не знал, что можно и нужно сей­

час делать, но это только с каждым мгнове­

нием сильнее разжигало его силы. Он знал

одно: он хотел жить долго, долго, полный

век. Он решительно отказывался покориться

судьбе. Все его существо негодовало и бе­

шено сопротивлялось насилию.

Он продол­

жал жить, да еще стрёмительней, чем преж­

де, и глаза его теперь опять играли, точно

сделанные из ртути.

— Петля хорошая получилась...

Бологов поправил вату в ухе и, заж ав в

руке мыло,

начал примерять

петлю, — это

был тот момент, когда обреченные, вскрик­

нув, падали... Надев петлю на шею, Бологов

подмигнул:

— Ничего, хорошо...

Но только он поднял голову, Мамай остер"

венело ударил ногой по табурету.

Бологов

взмахнул руками и, сыто икнув, повис в петле.

Мамай метнулся к борту.

Прыгнул. Вода

со стоном раздалась.

Мамай старался как

62

можно дальше уйти под водой, рывками бро­

сая тело вперед, а когда вынырнул — мель­

ком взглянул

на

баржу, — увидел солдат,

суматошно бегавших около виселицы, и по­

рывистыми брэсками поплыл к берегу, где

низко над рекой склонились ветлы.

Повиснув в петле, Бологов крепко зажал

в правой руке кусок мыла и подтягивал но­

ги. Глаза выскакивали я з орбит, наливались

кровью.

— Нож! Нож! — закричал Ягуков.

— Нету! — выдохнул Мята.

— В каюту! Живо!

Лицо Бологова покрывалось сине-багровьг

ми пятнами. Он разжал руку, выронил мыло.

Ягуков и Погорельцев схватили поручика за

ноги, приподняли, ослабили петлю.

С тре­

вожными криками налетели солдаты и матро­

сы. Петлю обрезали. Бологова положили на

палубу. Он с минуту лежал неподвижно, за ­

крыв рот, потом порывисто закашлял, брыз­

гая пенистой слюной и содрогаясь всем те­

лом.

Солдаты облегченно вздохнули:

— Жив!

А Ягуков спохватился:

— Братцы! А этого-то, этого...

Мишка Мамай плыл наперерез течению.

Мимо неслись затонувшие ветки, обрубки

дерева, клочки пены. «Только успеть, только

успеть...» — эта

мысль билась неотступно.

Напрягая все силы, Мишка далеко закиды63

вал руки, рассекал грудью воду, фыркал

встряхивал головой, — все его тело с бешен­

ством рвалось к берегу, в темноту.

Вокруг

стонуще

забулькало.

«Стреля­

ю т !» — догадался Мамай

и

опять,

рискуя

окончательно выбиться из сил, ушел под во­

ду. Стиснув зубы, он разгребал руками воду, отталкивался ногами, но сам хорошо пони­

мал, что очень медленно пробивается вперед.

Руки слабели, становились тяжелыми и не­

послушными. Нехватало воздуха, голова пу.

хла, наливалась зноем, а легкие, казалось, рвались в клочья...

Ударился обо что-то

плечом.

Вынырнул.

Оказался рядом с толстой ветлой, обвалив­

шейся в реку, стал хвататься за сучья, под­

тянулся к стволу,

покрытому лохмотьями

сгнившей коры.

Взглянул на реку. Барж а, обогнув голый мысок с кудрявой сосенкой

на вершине, уходила в излучину. Солдаты не

стреляли. Мамай навалился грудью на сколь­

зкий ствол ветлы и, вздрагивая, устало за ­

крыл глаза.

X

Рыбацкая землянка Василия Тихоныча на­

ходилась на правом берегу Камы. Она была

вырыта в обрыве. Над обрывом вздымались

кудлатые сосны и разлапистые ели, крепко

сцепившиеся ветвями; они точно

защищали

взгорье от наступавшего с берега мелко­

лесья. Ниже по течению, в версте от землян-

(54

ки, был большой овраг. Мелколесье настой­

чиво, но безуспешно ползло на откосы, заня­

тые неприступным сосняком и ельником. По

дну оврага, путаясь в полегшем тальнике, пробивался ручей. С берега он шумно падал

в Каму. В этом месте вода всегда кипела, а

от него в глубину реки скатывалась песчаная

коса, на которую ночами выходили плескать­

ся семейки игривых стерлядей.

Приехав с рыбалки. Василий Тихоныч дол­

го сидел на лодке. Как-то враз отбило охо­

ту к работе. И только когда начало темнеть, кое-как собрался развесить

для просушки

щалы.

Развешивая, все думал о поручике, который отобрал осетра, и сердито шептал:

—

Экое

поганое племя!

Вроде клопов.

Пользы никакой, а кровя

пьют...

Эх, ты,

жизнь наша распоганая!

Жизнь Василия

Тихоныча

напоминала

мелководную, безымянную

речушку,

каких

множество на нашей земле.

Возьмет такая

-речушка начало из горных расщелин и пер­

вое время беззаботно, звонко катится по

камням. А потом на пути начинают встре­

чаться преграды. Приходится блуждать по за ­

рослям лесов, пробиваться сквозь тину бо­

лот, нагромождения камней...

Такую речку

запруживают на каждой версте, всюду за в а ­

ливают навозом и отбросами. И много, мно­

го требуется сил, чтобы окрепнуть ей и з а ­

воевать уважение у тех мест, по которым

приходится прокладывать путь.

65

а Беос>:ерти®

Свое детство Василий Тихоныч, по

его

мнению, прожил хорошо. Но умер отец, и

ему пришлось хлебнуть горя. С юных лет

начал сам добывать кусок хлеба. Ходил на

Урал, искал кому-то золото, сплавлял по К а­

ме чей-то лес, а когда совсем состарилась

мать — женился. Сколько труда он вложил

в

землю и хозяйство, чтобы подняться

и

окрепнуть! Он слыл человеком неистощимой

силы, ловкой хозяйской c h o d o b k h .

Он сам

делал все, что требовалось для семьи и дво"

ра. Надо что-нибудь построить, — берет то­

пор и строит.

Надо печь в избе

перело*

жить, — переложит. Зареж ет овец, — сам ов­

чины выделает, сам шубу сошьет. Требуются

валенки,— живо скатает, да еще какие! Нуж­

ны сапоги, — и сапоги

сошьет.

Он с ж ад­

ностью брался за любое дело, которое могло

принести хотя бы маленькую выгоду двору.

Летом не только работал в поле, а урывал

время, чтобы надрать лыка, собрать корья, порыбачить, зимой — >плел корзины, занимал*

ся

извозом, охотничал... Василий

Тихоныч

Не без гордости говорил:

—

На моем дворе чужая рука кол не за­

бьет!

С большим трудом Василий Тихоныч укре­

пил свое хозяйство, стал уважаемым челове­

ком в деревне. После революции, получив

еще немного земли, он стал мечтать уже

о спокойной, зажиточной жизни, В первое

время ему нравились большевики — непосед66

ливые, беспокойные люди, постоянно будо­

ражившие мужицкие умы разными новше­

ствами, дерзкими идеями. Василию Тихонычу, от природы тоже подвижному и энергично­

му, они пришлись по душе. Но вскоре он

серьезно поссорился с большевиками. И по­

ссорился из-за хлеба. Весна обещала хороший урожай, но многие в деревне толковали, что она обманчива, — только начнут нали­

ваться хлеба, и сожжет их суховей. Да и

время было смутное, неустойчивое. А Васи­

лий Тихоныч был расчетливый человек, ,он

не хотел впадать впросак. И, глядя на дру­

гих, он припрятал хлеб. Главный деревенский

большевик Степан Долин долго уговаривал

его.

— Тихоныч, — говорил он, хрипя, — давай

хлеб,

помогай власти. Своя власть-то!

Не

поможешь, — прогадаешь.

— Меня не учи. Не прогадывал еще.

. — Добром отдай.

— А зубы куда? На полку?

— Лишнее отдай.

• — В крестьянской жизни ничего лишнегэ

не бывает. Из земли — да в землю.

Хлеб нашли, отобрали. Это так оскорбило

Василия Тихоныча, что в нем закипела глу*

хая злоба против большевиков. В тот вечер, когда у него отобрали хлеб, к нему в дом

пришел

богатый сосед — бывший

староста

Комлев. Они долго беседовали в горнице.

5*

67

— Ну, как? — спросил (Комлев. — Обжег­

ся?

— Не говори! Наголо обстригли! Сто пу­

дов! А рожь-то, как золото! Хоть на нитку

нанизывай. И — как в прорву... Сто пудов...

— Да-а... — протянул Комлев « подернул

заячьей губой. — Средь бела дня обирают. А

вон меня — задушили контрибуцией. А за

что? Последнюю собаку со двора приходит­

ся гнать.

— В том и суть. — Василий Тихоныч со­

крушенно покачал головой. — Попал я... —

заговорил о н .— Ты видел, какие я ловушки

делаю на волков? Нет? А вот так... Сделаю

из плетня круг, а вокруг него, немного отсту­

пя, еще круг, с дверцей. В средину малого

круга — приманку положу.

Вот волк зайдет

в дверцы, идет кругом, нюхает, а приманку

не достанет. Проход уЗкий, ему изогнуться

нельзя. Вот дойдет он до дверцы, да только

когда

носом закроет е е ,— тогда пройдет

дальше. И вот он все ходит и ходит, и при­

манку не достанет, и в дверцы обратно не

попадет... Так вот и я.

— Не соображу, — сказал Комлев. — В ка­

кую ловушку попал? А?

Василий Тихоныч описал в воздухе рукой

дугу, тяжело вздохнул:

— Вся жизнь

Комлев нагнулся, заговорил тише:

— Ты не слыхал, правду ай нет говорит

отец Евлогий?

68

_ А что? Не слыхал.

— Будто скоро конец. А?

— Н ам ?— 'испугался Василий Тихоныч.

— Нет, им... большевикам.

— Отец Евлогий сказывал?

— Он. Как думаешь — правду сказал?

— Что ты! Отец Евлогий? О, он человек

с понятием! Он семинарию прошел.

— А я думаю, врет.

—. Ну

нет... — возразил Василий

Тихо­

ныч. — Он с понятием. И старый. А старый

ворон не каркнет даром.

Когда

пришли белые, Василий Тихоныч

вмеоте с Комлевым встречал их с хлебом-солью...

«Эсеры...-—-шептал Василий Тихо

ныч. — Чудное название!

Язык обломаешь!

А программка ничего, подходящая...» Но тут

обманулся Василий Тихоныч: вслед за отря­

дом явился барин. Он потребовал вернуть ту

землю, которая засеяна была им рожью в

семнадцатом году, потребовал вернуть иму­

щество. А потом -вдруг объявили: все дол­

жны отдать недоимки по налогам за три го­

да. И давай забирать все — хлеб, скот, сыно­

вей на войну...

... Спускалась ночь. В пойме курился ко­

стер, белесый дым от него отрывался малень­

кими клочками, и летели они, один за дру­

гим, цепляясь за деревья. Сварив уху, Васи­

лий Тихоныч

решил поужинать у костра.

Постелил дерюжку, поставил рядом дымя­

щийся котелок, пошарил в нем ложкой... Нет, 69

есть не хотелось. Опершись локтем о землю, взглянул на Каму, вспомнил, как иногда с у

матошно толкутся на ней волны, бросаясь

из стороны в сторону, грустно подумал: «Так

и люди: мечутся туда-сюда, а куда лучше

податься — не знают. Куда ни подайся —

везде разобьешься...»

С берега послышался хруст намытого ре­

кой -и высохшего за лето мусора. Василий

Тихоныч приподнялся.

Внизу, по песчаному

закрайку, шагал полуголый

человек, ярко

освещенный лунным светом. Он шел порыви­

сто, откидывая преграждавшие дорогу ветви

белотала.

Василий Тихоныч бросился к берегу.

Полуголый человек остановился, несколько

секунд смотрел на рыбака с опаской, потом

откинул со лба мокрые волосы.

— Господи! — вскрикнул

Василий

Тихо­

ныч. — Никак, Мишка!

— A-а, тятя...

Мишка повернул к отцу.

— Чорту в зубы попал.

— Сынок! Не греши.

— Заходить ли? Опять выдашь?

Василий Тихоныч схватил сына за руку, потащил на крутояр. Усадил у костра, под­

кинул в него сушняка.

— Сынок! Да откуда ты?

— Говорить тошно. Озяб я...

— Эх, как перевернуло тебя!

Мишка был голоден, но ел рыбу медленно, 70

неохотно. На расспросы отца отвечал корот­

ко. Его одолевала усталость. Немного пого­

дя захотел курить, вытащил мокрый кисет, вспомнил Наташу, — и слезы навернулись на

глаза. Сжимая в руке кисет, сказал чуть

слышно:

— Услужил ты мне. Спасибо.

— Грех на мне. Богу отвечу.

— Б огу?! — вдруг загорелся Мамай. — Это

когда? На том свете?

В темноту полетел котелок с рыбой. Миш­

ка. схватил отца за грудь, начал трясти.

— А на этом? Не хочешь?

— Сынок, прости...

— Не богу, мне отвечай!

Отбросил отца в кусты, сказал:

— Половину сердца ты мне отрезал!

И быстро начал спускаться к реке.

— Мишка! Одежу возьми, дьявол! Зако-леешь!

Мишка

вернулся, надел отцовы

штаны,

легкий пиджак. Василий Тихоныч предложил

и свой кисет.

— Закури. Свежий.

Табачный дым опьянил Мамая. Он согла­

сился отдохнуть немного в землянке.

Лег

на нары. Землянка начала покачиваться, как

баржа.... Три дня прожил Мамай в ожида­

нии смерти. А теперь — такая разительная пе­

ремена! В землянке остро пахнет сырой зем­

лей, свежей овсяной соломой, рыбой и мыша­

ми. за дверью — сонно вздыхающие сосны, 71

оранжевые

косынки огня, веселая

луна....

Мишка Мамай опять находился в центре бы­

стро

раскрывающегося мира.

С радостным

волнением он вступал в безбрежную жизнь.

В ней все — от мышиного запаха до могучих

стихий — было устроено чудесно и мудро.

От счастья Мишка закрыл глаза. И сразу все, чему он удивлялся, пропало. Перед ним ка*

тилась угрюмая,

величественная река, а на

ней вдалеке маячила баржа с виселицей.

Ночью Мишка проснулся и сразу понял, что рядом, на нарах, сидит отец. Мишке ста­

ло стыдно, что вечером, не сдержав гнева, он

бросился на отца. В темноте Мишка протя­

нул руки к отцу, сказал, оправдываясь:

— Это она подарила кисет.

Василий Тихоныч вздохнул.

— Чего там

вспоминать! — Ощупал

сы­

н а .— Тебя били? Здорово?

— Один, рябой, бил. Здорово. Попадись

он мне, — в секунд, гаду, мослы обломаю.

Hv, да на аршин побои не меряют.

Помолчали. Мишка спросил:

— У вас тут, в деревне, как?

— Не говори!

Туго

приходится, сынок.

Под этой проклятой властью задыхается на­

род. Ну, скажи, как рыба подо льдам1.'

Первый раз Василий Тихоныч беседовал с

сыном серьезно, как с равным себе. И стари­

ку было приятно, что сын понимает и жалеет

его. И он легко, без боли душевной, говорил

о себе:

72

— Много у меня грехов, много. Все искал, где лучше, а вот... Счастье, что лиса: всегда

обманывает. Я и повадки лисьи знаю будто

хорошо, а вот — подвело.

— Погодл еще...

— Не знаю. Старею, видно. Мне трудно

поспевать за жизнью. А жизнь, она как-то

впереверт катит, вот беда! Ты уж, сынок, по­

спевай за ней. Поспеешь — мне грехи помо­

жешь сквитать.

Наговорились вдоволь. Перед рассветом

Василий Тихоныч посоветовал:

— Уходить тебе надо, сынок.

Мамай молчал.

Василий Тихоныч нагнулся.

— Знаю место. В Черном овраге. Один я

знаю: там наши ребята живут.

— Кто?!

— Смолов, Камышлсв. Которые убежали

с-под расстрела. Партизаны, одно слово.

— Веди!

Утром Мамай был в Черном овраге.

X I

На мачтах баржи хило теплились’ огни. По

палубе, горбясь, ходил часовой с винтовкой.

За ним {от большой скуки) неотвязно броди­

ла черная собака. Миновали небольшую д е­

ревню на правом берегу, тепло закутанную в

меха ветел и тополей.

Повстречался белый

пассажирский пароход. Он дал гудок и быст73

ро прошел, отбрасывая, к берегам веер гри­

вастых, певучих волн.

Услышав шум парохода, поручик Бологое

открыл глаза, приподнялся на локте. Расте­

рянно спросил:

— Что такое? Где я?

— На барже вы, — ответил Ягуков.

— А-а... — понимающе

протянул

Боло­

тов. — Он... убежал? Да?

— Так точно.

— Стреляли?

— Стреляли, да где уж...

— Мерзавец, — прошептал тихо. — Уйди, Ягуков.

Опять лег, опустил набухшие веки. Кружи­

лась голова, словно после угара, к горл) подступала тошнота, перед глазами неотступ­

но стоял Михаил Черемхов. Вспомнились и

другие смертники: Сергей Рябинин. который

оттолкнул солдат и сам полез в петлю, рабо­

чий-большевик

Петров,

которого с трудом

убили, изрешетив всего пулями, учительницг

Суховеркова, плюнувшая перед смертью ем> в лицо...

Много встречалось уже таких, уходившие

в небытие с каменными лицами и жарким1

глазами.

Это начало серьезно пугать поручика Боло

гова. Уничтожая большевиков на барже, of держался спокойно и властно, всем своим ви

дом стараясь внушать, что на его стороне —

сила, правда, будущее. Но те, что умирали

74

неожиданно начали колебать, расшатывать ус­

тои его веры. Словно собственная тень, его

неотступно стала преследовать мысль, что

если много таких людей, с какими приходи­

лось встречаться на барже, то прошлое не

вернуть. Он крепился,

отгонял эту мысль,

всячески оживляя свои надежды. Но сомне­

ние тихонько, незаметно точило и точило его, словно короед дерево. Он стал угрюмее и

вспыльчивее. Случалось, что он целые ночи

бродил по палубе, борясь с непонятной то­

ской. Все имеет свои границы. Случай с Ми­

хаилом Черемховым

окончательно подорвал

силы поручика Бологова. Беспокойство, ранее

сочившееся в душу сквозь незаметную рас­

щелину, теперь начало заливать ее неудержи­

мо, как полая вода...

Полузакрыв глаза, Бологов в это утро мно­

го раз, словно заучивая наизусть, повторял

одно и то же:

— Неужели все кончено? Неужели?

Он вспомнил о своем маленьком заветном

мешочке, который постоянно носил с со­

бой, — в нем хранилось немного сухой и чер­

ной земли. Это была земля, взятая им из ро­

дительского сада. Раскрыв мешочек, Бологов

с минуту задумчиво смотрел на землю, а по­

том так стиснул ее в руке, словно хотел, что­

бы она вскрикнула, как живая...

75

X I I

Наташа хорошо слышала выстрелы.

И больше — ничего.

Сознание

вернулось

к ней только на другой день. Она не подня­

лась, лежала молча. Ей казалось, что она лежит в темноте одна, а все остальные смерт­

ники — за толстой стеной, плохо пропускаю­

щей звуки; медленно, медленно восстанавли­

валась в ней способность чувствовать и по­

нимать окружающее. Казалось, все в ней

омертвело. Задумай поднять руку — не под­

нимешь, шевельни ногой — она каменная. Д а

и шевелиться не хотелось. Зачем? Пусть те­

ло лежит на соломе и гниет.

— Ну, как дела? Воды не надо?

Узнала: это — Иван Вельский. Испугалась, что вот-вот из сердца хлынет боль. По щ е­

кам потекли слезы, она не трогала их —

пусть катятся...

— Ты

знаешь, — Вельский

нагнулся, — у

меня была жена. Высокая, белая. Походка —

важная, спокойная. Сейчас вижу.

А блины

какие пекла! Они запороли. Я хотел пове­

ситься. Но выдержал...

Сын еще у меня

был — забавный такой мальчонка, смышле

ный, верхом

ездил здорово. Его на штык

подняли...

Вельский отшатнулся, помедлил, с холод­

ной веселостью досказал:

— Смышленый был! Он, знаешь ли, одно­

го

беляка в капкан

поймал.

Поставил у

П

крыльца, што ли... Вот какой!

Его — на

штык.

— Зачем ты это? — чуть слышно спросила

Наташа.

— Успокойся.

— Я успокоилась... — Прислушалась. — Как

в барже тихо. Они — спят?

— Нет, думают.

— О чем?

— О жизни, наверное.

Шли недалеко от берега, мимо деревни.

Долетал лай собак. Солнечные сети качались

в глухой пучине трюма.

— А что думают о жизни?

— Разное.

— Нет,

нет. — Наташа вздохнула. — Они

не о жизни думают, нет. О смерти.

Разговор сильно утомил. Наташа устало

закрыла глаза. И почти в то ж е мгновение ее

оглушил винтовочный залп.

Он

прогремел

так сильно, что вокруг застонала вода. И

враз все смолкло.

В голове еще не улегся

тяжелый звон, а Наташе вдруг показалось, что Мишка Мамай рывком поднял ее на

крепкие руки. Она вскрикнула.

— Уйди! Сгинь!

— Что кричишь? — сказал Бельский. — Я

уйду.

— Чтоб ноги твоей не было!

— Наташа, что с тобой?

— Уйди! Сгинь!

Она быстро поднялась, сказала тише: 77

— Нет, они о смерти думают.

— Ну, и пусть...

— Я знаю, ты добрый, ты поверишь мне.

— Я и не спорю.

— Не споришь— не бунтуй. Не люблю.-

— Наташа...

Откинув голову, она коротко хохотнула.

— Сонная трава зацвела. Как рано!

Вельский, наконец, понял все.

ill

Случилась беда и с Шенгереем.

Увидев снопы, он стал бояться смерти. А

когда ушел Мишка Мамай, он совсем ослаб, пал духом.

И странно — это произошло из-за тех сапог, что отдал ему Мамай! Сначала

Шенгерей несказанно обрадовался подарку: он

никогда не имел сапог, все свои сорок девять

лет носил собственной поделки лапти. Только

один раз, когда

женился,

надевал сапоги.

Дал их на свадьбу деревенский богач с усло­

вием, что Шенгерей отработает три дня в

страду на его поле. И Шенгерею совсем не

обнлно было, что богач выговорил так много,--: уж очень приятно

было ходить в сапогах.

Идешь, а они начищенные, так и ловят солн­

це! Это ощущение приятности долго не по: кидало Ш енгёрея/ Приезжая на базары или

ярмарки, он всегда ходил по лавкам, подолгу

осматривал сапоги, приценивался я был до­

волен тем, что торговцы, желая сбыть свой

78

товар и не зная бедности и страсти Шенгерея, давали ему поторговаться. А теперь, наконец, он получил сапоги, получил навсегда, и так

неожиданно! Знал Мамай, что он босой да к

тому же простуженный, и вот, отдал. Шен­

герей сначала долго ощупывал сапоги, погла*

живая носки и голенища, стучал ногтем в по­

дошву и восхищенно думал: «Ай-ай, какая

кожа! Если их мазать гусиным салом — им

износа не будет! Мне их до старости хватит, да еще Хаким поносит...» Но подумав так.

Шенгерей вдруг осекся: он первый раз, по­

жалуй, так отчетливо, ясно понял, что не ми­

новать смерти. М ожет быть, ему совсем не­

долго придется походить в сапогах. Может

быть, сегодня или завтра позовут и его. Шен­

герей безрадостно натянул сапоги и старался

больше сидеть, чтобы не слышать их скрипа...

... Баржа остановилась у Смыловки. Всю

ночь Шенгерей не спал, а утро встретил осо­

бенно беспокойно. По палубе изредка прохо­

дили солдаты, стуча сапогами, — Шенгерей

пригибался, как под ударами грома. О баржу

плескалась вода, вдалеке перекликались паро­

ходы, всполошенно кричали гуси. Все спали.

Д аж е Иван Бельский еще не просыпался. А

Шенгерею не терпелось. Он начал будить то­

варищей.

— Эй. товарищ, вставай! Ай, как долга-та

спать' хочешь! Вставай!

Смертники начали подниматься.

— Не выводили?

79

— Нет, чтсгто затих он.

— Затих! Перед бурей всегда затихает.

— Утро, кажись, хорошее.

— Хвали, брат, утро вечером.

Утрами (через день) открывали люк; смерт.

-ники очищали параши и запасали воды. Сегод­

ня это нужно было делать. Но люк не откры­

вали долго, — солдаты ходили за провизией

на берег.

Наконец люк открыли. В трюм хлынули

волны света. Смертники сгрудились у лест­

ницы, увидели стальное с прозеленью небо.

Солдат Захар Ягуков заглянул в трюм.

— Выноси ведра! Бери воду!

Из трюма вырвались промозглые голоса:

— А хлеб есть?

— Давай хлеб!

— Пухнем с голодухи!

Ягуков стукнул прикладом винтовки.

— Замолчь! Какой вам хлеб?

— Ишь ты, сытый сам!

— У него рожа-то вон какая красная, хоть

прикуривай!

— Замолчь,

сволочь! — обозлился

Ягу­

ков. — Сейчас закрою!

— Но, ты... Сейчас идем!

По трюму полетело:

— Чья очередь?

Охотников заниматься утренней уборкой

было много: всем хотелось несколько минут, хотя бы мельком, полюбоваться рекой и ут80

ренним небом. Поэтому в трюме был заве­

ден порядок — дежурить по очереди.

Очередных дежурных нашли не сразу. В

полумраке кто-то ржавым голосом спрашивал:

— Чья, говорю, очередь?

— Зубцова. Он убит, — ответили с кормы.

— Дальше кто? Михайлов? Здесь он?

— Нет, повешен.

— Следующей! Самарцев?

— Вот я! Иду! — обрадовался Самарцев —

дружинник из Токмашки — и начал разыски­

вать ведра.

— Дальше кто?

— Бельский Иван... Чугунов, то исть.

— Не пойду я, — отозвался

Бельский. —

Неохота. Пусть за меня кто-нибудь сходит.

Расталкивая товарищей, к лестнице кинул­

ся Шенгерей.

— Он не гулял? Зачем не гулял? Пускай

меня-та! Он не гулят — я гулям.

— Ты недавно ходил!

— Ишь, понравилось!

— Ай, какой твоя голова. Ай, ты... Пускай

меня, пожалыста...

Шенгерей стоял около лестницы, облитый

солнечным светом, просяще разводил руками, растерянно улыбался. В голосе его слышались

надорванные, стонущие нотки.

— Гулял раз — кака беда? Время будет —

ты гуляш, он гулят, все гулям. Я погляжу, какой река, какой погода. Чистый сердце по­

гляжу мала-мала!

6 Б«ееивртнФ

81

— Пусть идет, — сказал Вельский.

— Ай, вот человек! — обрадованно

вос­

кликнул Шенгерей.— Бульна хороша человек!

X I V

Началась уборка. Шенгерей и Самарцев

очистили параши,

распространив по трюму

зловоние. Потом начали запасать воду. Шен­

герей просился

поработать, чтоб р азвея ть; тоску. Но, бродя по палубе и осматривая

окружающее быстрыми, ищущими глазами, еще сильнее загоревал.

День стоял холодный,

блеклый.

Быстро

заносило

непогодье. Кама, казалось, зябко

вздрагивала. С поймы летели желтые, про-зрачные листья. В затишке плавали гуси, пе­

рекликаясь осенними позывными голосами.

Шенгерей изредка останавливался с ведром

воды и, разгибая спину, горестно шептал:

— Уй, плохо! Совсем пропал.

Самарцев первым спустился в трюм. Смерт­

ники окружили его и начали подробные рас­

спросы.

— Заносит? Да, сейчас дождя нужно...

■— Стоим-то где? У Смыловки?

— Народ на пристани есть?

— А на этой стороне что — лес?

—■ А поля как? Видно поля?

— А река здорово обмелела?

Со всех стэрон лезли, расспрашивали. Са*

82

марцев сначала

терпеливо

отвечал, но под

конец не выдержал:

— Очумели вы! Да у меня что — десять

глаз? Где мне все разглядеть?

— А ты смотрел бы!

— Да сколько я был там?

— Минут пятнадцать был!

— Тьфу! Да за пятнадцать минут, скажите

на милость, разве можно...

— А то нет? Д а если...

— Эх, ты! Сходи-ка да разгляди...

Пока смертники спорили с Самарцевым, на

палубе случилось неожиданное... Перед тем

как спуститься в трюм, Шенгерей остановил­

ся, взглянул по сторонам, на небо, на поля.

В этот момент из каюты вышел поручик Бо­

лотов. Лицо его было нахмурено, весь он

подтянутый, настороженный. Шенгерей хотел

уже спуститься в люк, — Ягуков прикрикнул

на него, — но вдруг ему пришла в голову

дерзкая мысль. Он опустил на палубу ведро, подбежал к поручику и боязливо позвал:

— Господин начальник...

— А? В чем дело? •— обернулся Болотов.

— Господин... — голос Шенгерея рвался.

— Эк говорит, как жвачку жует!

— Пускай,

пожалыста... — закончил Шен­

герей. болезненно улыбаясь.

— Что?!

— Диревню домой-та пускай, пожалыста.

— Тебя?!

— Правда, правда, миня...

8*

S3

Подобного на барже не случалось.

Это

первый заключенный попросил пощады. «З а­

бавно...» — подумал Болосов и, сдвинув свет­

лые брови, внимательно осмотрел Шенгерея.

Перед ним стоял небольшого роста татарин, в распахнутой мягкой поддевке, в яловочных

сапогах на коротких, немного кривых ногах.

Он стоял ссутулившись, пригнув голову, по­

крытую теплой, похожей на колпак, шапкой.

Из-под шапки торчали, отливая бронзой, ко­

роткие волосы. Лицо было -маленькое, -высох­

шее, перевитое бороздами морщин, на подбо­

родке рос кустик чахлых волос, а уши, ото­

гнутые шапкой, были желты и прозрачны, как

омертвелые листья.

Бологов повернулся к Ягукову, указал гла­

зами:

— Закрой люк.

Еще раз окинул Шенгерея неясным, ничего

не выражающим взглядом.

— Так тебе захотелось домой?

— Диревню надо, господин начальник.

Шенгерей обрадовался, что поручик оказы­

вает внимание, но что-то удерживало его

распахнуть душу; он заговорил стыдливо и

осторожно:

— Сам знаешь, работать надо—дома рабо­

тать, поле работать. Баба есть, — какой толк

баба?

Туда — баба,

сюда — баба,

третье

место — баба...

А баба — худой. С тяжелой-та работы кругом ломался баба! Да ребятиш­

ки связали рука-та, нога-та...

84

— Сколько их — ребятишек?

— Две парнишка, пять девчонка...—Шенге­

рей поднял голову, на посеревшем от голо­

духи лице ярко светились затравленно мечу­

щиеся глаза. — Семь ребятишка будет моя.

Один девчонка сосет, -малай юбка держит...

Вот какой! В о т !— Шенгерей нарисовал в воз­

духе лесенку. — Сам знаешь, беда. Пускай, пожалыста...

— За что посажен?

— Ш абра парнишка... мал-мал вилам тро­

гал... — запнулся Шенгерей, жалобно помор­

щился, ожидая

новых

неприятных

вопро­

сов. — Шабра-та приехал диревшо, меня бил.

Зачем бил? Не знай.

— Большевик?

— Не знам. Какой большевик?

— Врешь! Все ты знаешь!

— Правда сказал,

господин начальник,

правда. Сирдечный

правда!

Большевик не

ходил, — заторопился Шенгерей. — Своя дн-ревня жил мы.

— Хорошо... Но как тебя отпустить?

— Пускай, пожалыста, — умоляюще протя­

нул Шенгерей.

— Обожди... — остановил

Бологое. — Д о­

пустим, что я тебя отпущу. Но тебя отпус­

тить на волю — ты две возьмешь. Так?

Шенгерей

часто-часто замигал. Он понял: начальник сейчас потребует раскаяния и заве­

рений, что он больше никогда не будет про­

тивиться новой власти. Лицо его стало еще

85

серее и угрюмей.

Ему было совестно, что

придется лгать, — Шенгерей

всем

своим

сердцем ненавидел новую власть, но ему так

хотелось вернуться в родную деревню, к ж е­

не, к ребятишкам, что он решил перетерпеть

все, на все согласиться. И он ответил:

— Зачем возьмешь-та? Не надо! Ничего-та

не надо!

— Начальство в деревне будешь слушать?

— Будим, будим... Как не будим?

— С большевиками будешь таскаться?

— Ай,

господин

начальник... — Шенгерей

устало раскинул руки. — Ни буду! Верь сло­

ву — нет. Пускай, пожалыста. господин на

чальник...

«Странно... — опять подумал Бологов. —

Может быть, Черемхов и некоторые дру­

гие — это исключение?

Очень странно. Вот

пошлю сейчас этого татарина в трюм, и

пусть он там скажет, что раскаялся <л его от­

пускают...Да, пошлю! И посмотрим еще. что

из этого произойдет! Это тоже очень за б а в ­

но...» Бологов приподнял носок сапога, крик­

нул:

— Ну, целуй, сволочь! Отпущу.

Несколько секунд Шенгерей стоял, как ог­

лушенный. Потом медленно подогнул подра­

гивающие ноги, оперся

руками о

палубу,

опустил голову, — она была тяжелая и горя­

чая. Он нагнулся совсем низко

над матово

поблескивающими носками сапог. Губы Шенге­

рея судорожно подергивались. Он медленно

86

тянулся к сапогам поручика, словно боялся

ожечься. Вот еще немного, еще немного, —

он прижмется к ним на одну секунду и полу­

чит волю. Только один раз прижаться, поце­

ловать—и жизнь спасена! Он вырвется из зат­

хлой баржи. Он понесется с радостно бью­

щимся сердцем домой, к Фатыме, к ребятиш­

кам. В глянце хорошо вычищенных сапог по­

ручика Шенгерей уже видел быстро мелькав­

шие картины—смутно очерченное лицо жены, ребятишек, силуэт своей избы с березкой у

порот...

— Ну, целуй! — крикливо повторил Боло­

тов. — Отпускаю!

Глаза Шенгерея стали сухи и насторожен­

ны. Он вдруг оторопело отшатнулся, взгля­

нул на поручика, поднял голову и голосом, упавшим до холодного шопота, сказал:

— Нет, не буду...

— Что-о? — Болотов отступил, приподняв

плечи.

— Ни желам! Нет!

— A-а, вон что!

Откинув правую ногу, Болотов резко уда­

рил Шенгерея в зубы. Шенгерей ахнул, упал

на спину, закрыл лицо руками. Болотов, дро­

жа от ярости, наскочил на него и начал изо

всей силы бить сапогами по голове, лицу, по

бокам, в живот. Он катал его по палубе, как

деревянный чурбан, и кричал:

— Вот как! Вот вы какие стали! Гордые

стали! Целуй, сволочь!

87

Шенгерей отрицательно вертел головой и

опять корчился

под

ударами,

извивался,

свертывался в комок, отплевывал кровь и

выбитые зубы. Но не кричал. Это еще силь­

нее бесило Бологова. Он бил Шенгерея куда

попало, бил до тех пор, пока тот не перестал

защищать лицо. Тогда Бологов, отступив, вы­

тер платком лоб, глухо бросил Ягукову:

— Приколи!

X V

Поручика Бологова глубоко взволновало

происшествие на стоянке у Смыловки. Изму­

ченный тревогами, он стал болезненно-остро

воспринимать все, что сколько-нибудь неожи­

данно вторгалось в его жизнь. «Так, так... —

неопределенно думал он, без устали шагая по

каюте. — Вот такие-то дела. Ну, ну...» Перед

вечером, успокоясь и набравшись какой-то

злой

решимости, он

начал просматривать

списки и дела заключенных.

Баржу прибивало стремниной к берегу, изрезанному оврагами. Мимо пронеслись, буд­

то выпущенные из пращей, две утки. До слуха

поручика долетело частое, глухое тут уканье,—

шла моторная лодка. Вскоре на корме баржи

послышался чужой голсс.

— Вот чертовщина, — проворчал Бологог*, торопливо застегивая ворот гимнастерки. —

Кажется, капитан Ней. Носит его по реке!

Вошел капитан Ней — низенький, полный и

мягкий, как пышный колобок, в чистеньком

88

кителе защитного цвета, с пенсне на корот­

ком носу. Он без особого внимания выслушал

рапорт, сбросил фуражку, вытер шелковым

платком глубокие залысины. «Не в духе», —

определил Бологое.

— Фу, сегодня что-то неважная погода, - -

сказал Ней, подсаживаясь к столу. — Какая-то неопределенная... Ни сумрачно, ни ясно.

Не люблю!

— Вечер будет хороший, — заметил Боло­

тов.

— Вечер? Возможно. Вполне возможно.

Медленно, но разговор завязался. Поручик

Болотов несколько раз возвращ ался к теме, больше Rcero волновавшей его.

— ... Я не миндальничаю, — говорил он, шевеля бровями и бросая на капитана туман’

ный взгляд. — У меня, слава богу, твердая

рука, Арнольд Юрьевич. В наши дни не долж ­

но быть наивных иллюзий.

Постучав подошвой сапога о пол, сказал:

— Когда мы бросаем их сюда, — я споко­

ен. Но на свободе они размножатся, как

бактерии!

— Вот это и опасно, поручик, — протянул

Ней.

— А вы думаете, Арнольд Юрьевич, я не

понимаю? Отлично понимаю! — Болотов на­

гнулся над столом, заговорил торопливее, в

голосе его зазвенели горячие нотки. — Нужно

сильное

противоядие! Иначе... Меня, при­

знаться, • начинают волновать события. Если

89

бы вы знали их! Вот скажите: почему они...

ну, умирают так, знаете ли...

Ней поднялся, протянул портсигар.

— Нас не слышат?

— Благодарю. Не курю. Забыли?

— Да, да. Плохая память.

— Нет, нас не слышат.

Закурив, Ней сказал:

— Знаете что? Вы боитесь своих заклю­

ченных.

Бологов вспыхнул:

— Ерунда! Не боюсь, но...

— Боитесь! — убежденно повторил Ней. —

Я вижу, Николай Валерианович. Вижу. Вы

боитесь той силы, которая не оставляет их

даже перед виселицей. Почему? Смешной вы, Николай Валерианович...

— А все же?

Капитан Ней, как всегда, не торопился от­

вечать, густо дымил папиросой, посматривал

в окно.

— Нет, серьезно?

— Серьезно?—переспросил Ней и, продол­

жая смотреть в окно, начал осторожно бро­

сать слова, словно отсчитывал сдачу мелкими

монетами.— Они знают, за что умирают, доро­

гой. Знают. Если плохо знают, — чувствуют.

Вот в чем их сила. Она, говорите, пугает вас?

О, как эта сила может

еще

расправить

крылья!

— Вы думаете?

— Почти убежден, — ответил Ней. — Мы

90

сделали

непоправимую

ошибку. Непоправи­

мую.

— Какую?

— Надо было обойтись без лишней крови,

— Это невозможно! Утопия!

— Ну, значит, и победить нам невозмож­

но... — невозмутимо отсчитывал слова Ней. —

Народ, дорогой поручик, не потерпит этого.

Поняли? Вы знаете, что такое — народ? Нам

нужно было обмануть его. А на это у нас

нехватлло ума и выдержки.

С минуту молчали. Капитан Ней начал хо­

дить по каюте. Будто нечаянно натыкаясь н ъ*

препятствие, он иногда

резко

встряхивал

круглой лысеющей головой, а потом поправ­

лял на 'Носу пенсне.

— Меня удивляет, Арнольд Юрьевич...

— Мои взгляды удивляют? Д а ? — перебил

Ней. — Тогда

можно ‘оставить эту тему. Я

никому не навязываю своих мыслей. Мы

взрослые.

Хотя — не совсем. Но я хорошо

знаю народ и отчетливо ориентируюсь в об­

становке.

«Не в духе», — подумал Бологое и, ре­

шив переменить разговор, спросил:

— Вы сейчас — куда?

— В Казань.

— Не слышали, как дела на Волге?

— Ничего. Хотя не блестяще. — Глаза Нея

осторожно

поглядывали из-за стекол пенс

не. — Пожалуй, даже плохо. Волга у Каза­

ни — за нами. Но около Воробьевки, по по-91

следней сводке, идут серьезные бои. Очень

серьезные. Нас теснят. Ленин, говорят, отдал

приказ: немедленно взять Казань. Ну, а если

возьмут Казань — наша армия потерпит боль­

шой удар.

— Казань не возьмут, — хмуро сказал Бо­

логов.

— Вы злы на большевиков, я знаю, — спо­

койно возразил Ней. — Это похвально, но вы, дорогой, многого не понимаете. Не обижай­

тесь, я говорю откровенно. Я прихожу в

ужас от мысли, что среди нас многие см о г

рят на события сквозь розовые очки. В этом

может быть одна из причин нашего пораже­

ния. Не перебивайте, Николай Валерианович...

Так вот, Казань красные могут взять. Советы

располагают огромными силами.

— Но они плохо вооружены! — загорячил­

ся Бологов.

— Очень хорошо.

— Да чем же?!

— Верой в свои идеи, поручик! — уже сер­

дито ответил Ней. — Именно той силой, с ко­

торой в маленьких масштабах сталкиваетесь

на своей барже. Поняли? Вы хмуритесь?

Бологов отвернулся к окну.

— Что же делать мне?

— Отправляйтесь до Белой. Там посадите

новую партию большевиков. И возвращайтесь

обратно к устью. Все.

— А этих? — осторожно спросил Бологов.

— Сколько их?

92

— Около двух сотен.

— Ну, знаете ли... — смутился Ней. — Не

смею ничего сказать.

— Так послушайте! — Бологое близко по­

дошел к капитану, заговорил запальчиво. —

До Богс'родска я их не повезу! Да! Всех! До

одного! Это мой ответ на все, о чем вы гово­

рили!

— Ваша

рука

владыка, — Ней

опустил

глаза.

Вышли из каюты. Капитан Ней спустился в

моторку; она, часто тутукая, рванулась на

меркнущее стремя реки « понеслась по тече­

нию. Моторка уже скрылась за поворотом, э

Болотов все стоял у борта, врасплох зах ва­

ченный множеством новых дум. Разговор с

капитаном Ней еще больше оживил тревоги.

Неужели... «Россия! Россия!» — горько шеп­

тал Бологое, тупо смотря в воду. Река затих­

ла. Солнце билось в паутине леса, устало ше­

веля длинными усами. Среди взгорий я по

темневших зарослей белотала река лежала, как шкура серебристой лисы.

Ночью двадцать смертников были расстре­

ляны.

X V I

Василий Тихоныч спустился на берег, к

роднику. В камнях, под косматой ветлой, бы­

ла сделана запруда и поставлен маленький

сруб с крышкой, как у колодцев. Василий

Тихоныч поставил котелок на камень, отки-93

пул крышку садка, сунул руку в холодную

проточную воду,— в садке заметались, заби­

лись большие рыбы.

— Ну, ну, не шуметь!

Вытащив туго извивающуюся стерлядь, В а­

силий Тихоныч взялся за нож. С вечерней

реки донесло шум моторной лодки. Василий

Тихоныч обернулся, увидел: лодка на полном

ходу подворачивала к берегу, отваливая тол­

стый пласт тяжелой, холодно-серебристой во­

ды. На моторке — цветистый, порывисто на­

тянутый флажок.

— Тьфу! Житья нет на реке!

Моторка ткнулась в берег. Первым с нее

соскочил небольшой кругленький офицер в

пенсне, за ним — трое солдат. Василий Ти­

хоныч выронил из рук стерлядь, — почуяв

свободу, она наделала такого шума в садке, что старик прослушал, что крикнул ему офи­

цер. В растерянности Василий Тихоныч не

знал, куда спрятать нож. Офицер, видно, по­

вторил свой вопрос:

— Рыбачишь, дружище?

Голос был приятный, мягкий. И смотрел

офицер добродушно, улыбаясь. Василий Ти­

хоныч только теперь увидел, что все военные

без оружия. От сердца отлегло: видно, со­

шли они на берег просто покушать свежей

рыбы, — всем известно гостеприимство рыба­

ков на Каме.

— Ну, как ловля?

— Идет малость, — заговорил облегченно

94

Василий Тихоныч. — Только ветра нынче, бу­

ри. Маята!

— Угостишь? — спросил Ней. — Заплатим.

— Милости просим...

— Не обидим. Поужинать хочется, а не­

где.

— Милости, говорю, 'просим.

— А хлеб есть?

— Найдется, ваше благородие.

Добром

люди просят — все найдется, У нас так.

Открыв крышку садка, Василий Тихоныч

щедро предложил:

— Выбирайте сами!

— О! Одну минуту!

Капитан Ней и солдаты с радостью стали

вылавливать стерлядей, а они вырывались, били хвостами, обдавали брызгами.

— Покрупнее можно?

— Лови, лови!

— Еще?

— Лови еще!

Принимая стерлядей, Василий Тихоныч бы­

стро разрезал им брюшки, обмакивал в воду

и бросал в котел. Когда котел был доста­

точно наполнен, сказал:

— Ну, хватит, господа. Пошли.

— А чистить их? — спросил Ней.

— Я вычистил!

— Позвольте, но ведь вы только разрезали

их, а не чистили. Кишки надо...

— Чистить нельзя.

— То есть как?

95

Василию Тихонычу понравилось, что офи­

цер не знает, как рыбаки варят стерляжью

уху, и развеселился:

— Нельзя, нельзя, ваше благородие. Весь

жир уйдет. А как мы варим, — вот уха! Уж

бы послушайте меня, я ее, слава богу, вари

вал...

Начали подниматься к землянке.

— Уха ухе рознь. Свари ее на в о л е ,—

объяденье! — разговорился

Василий

Тихо­

ныч. — У нас дед был... Бывало, достанет

рыбы, так нет чтобы дома сварить, нет! Сло­

жит в котелок, пойдет на речку, разведет ко­

стер. Сварит, стало быть, уху по всем прави­

лам и несет домой! Вот как!

...Уха удалась чудесная — жирная, чуть при­

пахивающая дымком и луком. Капитан Ней и

солдаты были в восторге. А Василий Тихоныч

то и дело прижимал к груди каравай, отре­

зал гостям ломти хлеба, перед каждым по­

ложил листья лопуха для рыбы, настойчиво

упрашивал дочиста опорожнить котел. Он

всячески старался угодить гостям.

— Вот незадача! — все вздыхал он. — Пер­

цу нет, лаврового листу нет. А надо бы.

— С перцем еще бы лучше.

— Не говори!

Совсем свечерело. В лесу было тихо, сон­

но. Около землянки в посохшей траве пры­

гали лягушки. Над головешками обессиленно

вздыхал огонек. И з-за поворота показался

пароход, он прошел вниз, отчетливо шлепая

96

н л и ц й м и и бороздя реку острыми клинками

разноцветных огней. Было слышно, как к бе­

регу,

подталкивая друг друга, покатились

волны.

Василий Тихоныч встревожился:

— Лодку не сорвет?

Ней махнул рукой, — дескать, не должно

сорвать.

— Я взгляну, — засуетился старик. — Не­

долго до греха. Доедайте тут все, а я схожу.

Чайник возьму, по пути воды зачерпну. Чайку-то попьете? После ухи на чай позывает, знаю...

Он скрылся под обрывом.

— Чудесный старик! — сказал Ней.

— Накормил так накормил! — несмело ото­

звался один из солдат.

На берегу Василий Тихоныч задержался.

Поднимаясь к землянке, сообщил:

— Закинуло на берег немного.

— Столкнули?

— Столкнул... Фу, совсем, видно, сердце

попортил. Как на гору, — перехватывает ду­

шу поперек, и только...

Через полчаса, напившись чаю и дружески

простившись с гостеприимным рыбаком, к а­

питан Ней и солдаты сели в моторку. Васи­

лий Тихоныч на прощанье помахал им рукой.

А потом кинулся к прибрежным кустам, взволнованно шепча:

— Господи! Удача-то какая!

В кустах тальника было спрятано украден-7 Б есекерти е

97

ное с моторки оружие — офицерский наган и

три винтовки с патронташами. Василий Тихо­

ныч вытащил оружие, бросился на крутояр.

У землянки остановился передохнуть, огля­

нулся на реку. Моторка полным ходом заво ­

рачивала обратно. «Спохватились!» Василий

Тихоныч опустился на колено, щелкнул з а ­

твором винтовки. Не дойдя до берега, мотор­

ка неожиданно вильнула кормой и, рокоча, рванулась вниз.

—

Ага! — обрадовался Василий Тихоныч.—

Раздумали? Догадались? Я бы вас встретил!

Немного погодя Василий Тихоныч, забрав

оружие, направился в Черный овраг. Нико­

гда еще он не испытывал такого приятного

ощущения своей значимости в жизни. И дав­

но не чувствовал себя так уверенно и бод­

ро, — годы его словно повернули вспять. Пер­

вый раз, кажется, он забрасывал личные де­

ла ради нового большого дела, которое вдруг

настойчиво позвало к себе, и это наполнило

его гордостью и смутными радостями.

X V I I

Заложив руки под голову, Мишка Мамай

лежал у землянки и задумчиво смотрел вверх.

Тонкие сосны подпирали в небо. Высоко-вы­

соко сплелись их кудрявые вершины. На дне

Черного оврага сумеречно, дремотно, лишь

изредка тихонько шевельнется сосна, обро­

нит засохшую ветку или вдруг, вырвавшись

98

из веток ивняка, радостно заговорит ручей.

В западной стороне устало плотничал дятел.

— Груздей — тьма, — сказал Мамай.

Рядом с ним лежал ворох сухих и сырых

груздей, рыжиков, маслят. Мишка пошарил

рукой, раздавил один груздь.

— Так и прут из земли. Хоть лопатой греби.

Смуглый и скуластый Смолов доплетал

лапоть. Перебирая лыко, заметил:

— Зря рвешь.

— А что?

— На родном бы месте сгнили. Дожили бы

век и сгнили. А тебе все надо тревожить, все

тревожить. Зуд какой-то у тебя в руках, я

так понимаю.

— Тошно...

— Ха, тошно! А мы как живем?

Сосна, сломанная бурен, лежала над зем ­

лянкой, закрыв ее хвоей. Для постороннего

глаза землянка было почти незаметна, р ней

уже с месяц жили еловские члены совета —

Смолов и Камышлов, чудом спасшиеся при

расстреле, и два дружинника из соседнего

поселка — Воронцов и Змейкин.

Жили они

в землянке, как барсуки в норе. Одно­

образно коротали время. Упорно ждали пере­

мен. Знали, что на свои силы надеяться не*

льзя. Их дружина была разгромлена, мно­

гие товарищи убиты, остальные разметаны по

округе, словно ветром оборванные с одного

дерева и разбросанные нивесть где листья.

7»

99

Ждали, надеялись, что вот-вот нагрянут крас­

ные войска и освободят Прикамье...

Сгибаясь, Смолов затягивал ленты лыка, присматривался к лаптю.

— Потерпи с наше.

— Потерпи! — Мамай со стоном перевер­

нулся на живот. — Ух, ты-ы... Дуги бы гнуть, что ли?! Или бы самогон пить!

— Вот тебе на! Утром резвился, а к ве­

черу взбесился.

— И взбешусь! Сидишь, как на цепи.

Мамай приподнял голову.

— Брось лапоть. Спой. Я подтяну.

Сощурясь, Смолов взглянул, усмехнулся.

Мамай ударил кулаком по земле:

— Чорт! И песни петь нельзя...

Немного прожил Мамай в Черном овраге, а как измучился! Он быстро оправился от

потрясений на барже; так молодой дуб, сколь

ни треплет его буря, выстоит, не обронив и

одного листа. М амая уже начало раздражать

безделье. Ему, подвижному и охочему до ки­

пучей жизни, было трудно сдерживать в себе

вновь окрепнувшие беспокойные силы. Д а и

думы о Наташе не давали покоя. В живом, горячем воображении Мишки постоянно вспы­

хивал ее образ — родной, светлый. Он вспо­

минал все, что знал о ней, что успел разгля­

деть в ней и вокруг нее. Он мысленно гладил

ее черные косы, заглядывал под длинные

ресницы; как и раньше, он не мог только

разглядеть цвет ее глаз, — они были уж очень

100

искристые, в них было много-много света.

Она стояла перед глазами чаще всего в

своей любимой позе — немного закинув го­

лову.

Дятел замолчал. За вершины сосен цепля­

лись солнечные тенета. Отложив лыко, Смо­

лов достал кисет, стал выбивать кресалом

искры из кремня.

— Зря рву, верно, — согласился Мамай.

Он вдруг поднялся — высокий, в синей ру­

бахе и отцовском пиджаке, в солдатских брю­

ках и лаптях. Ядовитая улыбка мелькнула у

тонких

упрямых губ. Он резко

откинул

чуб.

— Илья, — сказал он твердо, — ничего ты

не знаешь! Эх, взять бы землю на руки да

грохнуть об камень! Чтоб в куски! Чтоб

брызги!

— А з а что? — спросил Смолов.

— Так... Канитель на ней, не жизнь.

В воздухе запахло тлеющим' трутом и та­

баком.

— Ну, а потом?

— А потом бы я сел на камень и опять

сложил землю. Где горы, где чего. Сколько

бы мест хороших выдумал! И новые бы по­

рядки... А? Здорово?

Смолов хотел ответить, но Мишка схватил

себя за грудь, защемил в железно-жестких

пальцах кожу, потряс и рванулся от землян­

ки на берег Камы, ломая мелкий подлесок.

— Здоров, — завистливо прошептал Смо101

лов. — А душа — как губка: так и тянет все

в себя.

...Мамай лежал, свесив голову над обры­

вом. Внизу — в хлипкой, прохладной тьме —

плескалась река. Смолов сел у ног Мамая, сказал безразлично:

— Простудишься.

— Я не знал этого, не знал... — прошеп­

тал Мамай.

— Кашлять будешь. А зачем?

— Илья, — погромче сказал Мамай, — ты

не будешь смеяться? Я тебе скажу... — Под­

нялся, сел. — Только, друг, не смейся.

— Простыл ты. Уже слышу.

— Ты не знаешь, какая она...

— Кто?

— Д а Наташа.

— Все они такие.

— Врешь! Язык у тебя — ботало. — Мамай

опустился на правый локоть, дотронулся го­

ловой до плеча Смолова. — Любить — и хо­

рошо, и страшно. Ты не смеешься? Ты не

смейся, Илья, а? Не надо. Она такая... ух, и не знаю, как сказать... Огонь с ветром! Ты

не знаешь, Илья, ее.

— Ребята

пришли, пойдем, — предложил

Смолов.

Голос М амая опять потух.

— Попытаем, а?

— Что опять?

— Д а выручить их! Ей богу, выручим!

— Одной рукой хочешь узел развязать?

102

Мамай разом встал на ноги.

— Не веришь?

— Пойдем, ветер ты с огнем!..

X V I I I

Когда Василий Тихоныч принес оружие, все партизаны, за исключением Змейкина, ре­

шили принять план Мишки Мамая. А план

был простой. Барж а с виселицей скоро прой­

дет вниз. Она останавливается в глухих ме­

стах. Надо ее догнать и ночью сделать налет.

Конвойная команда, не ожидая налета, в па­

нике покинет баржу. И смертники будут осво­

бождены.

Ждать пришлось недолго.

Как только баржа с виселицей прошла ми­

мо Черного оврага (это было вечером), пар­

тизаны собрались в путь. Василий Тихоныч, согласившись везти их на своей лодке, сде­

лал запас харчей, достал парус. Молча р а з­

местились в лодке. В зяв весло, Мамай еще

раз — последний—попытался отговорить отца:

— Сидел бы, тятя, рыбачил тут...

— Ты мне, Мишка, не перечь. Хвост го­

лове не указка, — сердясь, ответил Василий

Тихоныч. — Заладил

одно!

Мне тут, сам

знаешь, какое теперь житье, — как на му­

равьиной куче. Знаешь? Ну, помалкивай. Да

и кому я лодку доверю? Тебе?

Василий Тихоныч устроился на корме, уло­

жил у ног мешки с харчами.

103

— Толкаю! — крикнул Смолов с берега.

— Обожди. — Василий Тихоныч поднял­

с я .— Праведное дело задумали, ребята. Так?

Это господь увидит. — Сняв картуз, предло­

жил: — Помолимся, а?

— Помолиться

не

мешает, — отозвался

Змейкин.

Василий Тихоныч и Змейкин повернулись

на восток, начали креститься. Остальные сму­

щенно смотрели в воду.

— Толкай!

Лодка быстро вышла на стрежень. Мишка

Мамай вдруг опустил весло, крикнул»

— Ребята, в каком ухе звенит?

— В правом, — ответил Воронцов.

— Так. Угадал.

— А что задумал?

— Задумал вот... — с едва сдерживаемой

радостью ответил Мишка и опять начал рез­

ко кидать веслом воду, сила в нем била клю­

чом...

Вскоре нагнали караван. Партизаны при­

вязались к одной из барж, сложили весла и

спокойно поплыли вниз по Каме. На рассвете

увидели баржу с виселицей, она стояла у ле­

систого берега. Прошли мимо.

X I X

День был пасмурный, мглистый. Серая изволочь крыла небо. С полудня из нее посы­

палась мелкая водяная пыльца. Река стала

104

угрюмая, берега потеряли

четкость своих

очертаний.

На одной из последних остановок большин­

ство солдат конвойной команды сходило на

берег. Вернулись они на. баржу веселые, при­

несли всякой всячины: хлеба, битых гусей, рыбы, масла, яблок, кадочку соленых груздей.

Достали и самогонки, о которой уже давно

тосковали. Теперь, таясь от Бологова, поти­

хоньку допивали ее.

Только Серьга Мята был трезв. Он лежал

на койке и сосредоточенно думал. Солдаты

играли в карты и посмеивались над ним. Осо­

бенно донимал Захар Ягуков. Поворачивая

большую голову, вздергивая густо рдевший

нос (он проигрывал — его били по носу кар­

тами), посмеиваясь, он допытывался:

— По бабе заскучал? Не тужи: бог девку

даст!

— Баба не бочка: не рассыплется без меня.

— О чем ж е задумался?

— Вот думаю, — спокойно ответил Серьга

Мята, — как бы тебе харю побить, чтобы ты

не привязывался.

— Ого! Слыхали, ребята?

— А ну его, мочальную душу!

— Он вечно скулит!

Когда надоели карты, Терентий Погорель­

цев взял гармонь, сел на пол и начал играть.

Он прижался ухом к гармони, точно слушая

ее дыхание, потом мастерски пустил пальцы

в пляс по перламутровым пуговкам клавишей, 105

на миг оторвал руки, встряхнул черноволосой

головой и, понизив голос гармони до мяг­

кого топ ота, запел сильным, горячим тенором: В о т зад у -у м ал сын ж ан и -и тса, Д озвол^-ен ья стал п ро си -и ть.

Д о зво л ь , б атю -ш к а, ж ан и -и тса, Д о зв о л ь в зя -а т ь к о го -о лю блю ,..

И опять дал волю пальцам.

Солдаты подхватили песню. Она стала буй­

но свиваться из нескольких голосов. Один

поднимался густо, могуче, два других вились

над первым нежно, как молодой хмель: О тец сы -ы ну не пове-ери л, Ч то на с в е -е т е е с т ь л ю б о вь...

Серьга М ята слез с койки, вышел из каю­

ты. Дождь затих. Влажно, полной грудыо, дышала земля. Сумеречная река начинала

легонько дымиться. Осторожно шагая по

скользкой палубе, Серьга Мята прошел в

кухню, закрыл дверь на крюк. Ему хотелось

одиночества.

В трюме слушали песню солдат.

— Хорошо поют, гады, — сказал Бельский.

— Д а, ловко выводят, — хрипя, подтвер­

дил Долин.

Замолчали.

В трюм врывалась сырая прохлада. Густо

пахло гнилой соломой и плесенью. Сгущался

сумрак, в трюме было непроглядно, как

ночью.

106

Смертники сидели молча. В последние дни

часто выводили на расстрел. Все крепко сжи­

лись с мыслью, что скоро погибнут. Но те­

перь уже немногих пугала эта мысль. После

тяжелых потерь, после многих страданий, опу­

стошивших души, смертники готовы были на

все. И даж е Наташа Глухарева примолкла.

В последние дни она без устали бродила по

трюму, со всеми заговаривала, теперь, видно, где-то уснула.

Слушая песню, Иван Вельский сидел, охва­

тив колени руками. Как и все, он ясно созна­

вал, что смерти не миновать. Но ему не хо­

телось умирать так глупо: покорно выйти на

палубу, остановиться под дулами винтовок, опустив руки и закрыв глаза... И он, уже не

рассчитывая особенно на успех, а просто по

выработавшейся привычке, все еще пытался

придумать какой-нибудь план освобождения

из баржи.

Песня оборвалась.

— Иван,—позвал Долин немного погодя,—

где ты? Что молчишь?

— Песню слушал.

— Иди-ка сюда.

Вельский подполз.

— Иван, нагнись ближе, — попросил Д о­

лин. — По секрету скажу. Вот так.

— Плохо?

— Плохо, брат, — с трудом выговорил Д о­

лин и бурно закашлял, с минуту вздрагивал, отплевывая кровь. — Нас не слышат? Просто

1 07

невозможно, Иван. Креплюсь изо всех сил, а

не могу. Точка.

— А ты крепись, крепись...

— Иван, слушай... — Долин схватил Бель-ского за руку, притянул к себе. — Вот, перед

смертью человек если... Его последняя прось­

ба... должна... быть выполнена? Ага?

— Ну? — не понял Бельский.

— Когда почувствую, что умираю, попрошу

тебя... Выполнишь?

— Чего ты городишь? Ну, выполню, понят­

но, если... Вот, нашел, о чем говорить! Пожи­

вешь еще.

— Так... Помни, Иван, что дал слово...—

твердо выговорил Долин. — А моя песенка

спета. Нет, не спорь, я — большевик. 'Мы

с тобой, как большевики, по душам можем

говорить! Кха! Кха! У меня, брат, от легких

одни обрывки остались. Все вот сюда выпле­

вал. Меня сегодня не убьют, я завтра... кха!..

сам помру! Слышишь?

— ЛоЖись на бок,—посоветовал Бельский.

— Все... равно...

— Легче на боку, тебе говорят!

— Нет, не бывать плешивому кудрявым, —

продолжал Долин. — О себе я не думаю. Все

передумано. Об одном я, Иван, жалею: мало

я успел... сделать... для власти нашей. Ой, мало! — Он упал грудью на солому, долго

кашлял. — Мало! И вот, понимаешь, хочется

мне еще что-нибудь сделать... перед смертью.

Хоть немного, хоть пустяк какой. Сделаю —

108

легче будет мне, Иван, умирать. Пойми ты

меня, легче. Слышал где-то: хорошо умереть—

все одно, что... жизнь продлить.

— Д а что ты сделаешь? Что?

— В том-то и дело. Не могу придумать.

— Ты, Степа, брось думать. Довольно! И

то, что сделал, хорошо... — теплым, влажным

голосом сказал Бельский, проникаясь к Д о­

лину каким-то особенным, родственным чув­

ством. — Хватит с тебя, братуха...

Бельский отполз в сторону, пошарил в со­

ломе, отыскал краюху хлеба. Она досталась

неожиданно. В полдень, когда он носил воду

в трюм, один рябоватый солдат (его назы­

вали Серьгой Мятой) положил ему краюху

в пустое ведро. Бельский ее спрятал, чтобы

потом передать умирающему Степану Долину.

— Хлеб? — поразился Долин. — Откуда?

— Поешь, Степа, поешь немного,..

— Хлеб, а? Батюшки, хлебец, ржаной:..

Отдав хлеб, Бельский опять отполз на свое

место, сел и, охватив колени, возвратился к

прерванным мыслям. Что делать? Что приду­

мать? Каждый день расстрелы. В трюме уже

остается немного товарищей. Ещ е две-три

ночи, — и все погибнут. И он погибнет...

В трюм совсем мало проникало звуков сна­

ружи. Иногда доносился, словно издалека, хохот солдат, хриплый голос буксира да чуть

внятный шум дождя. Непогода все заглушала

своей тяжестью и унынием.

Как и все смертники, Степан Долин не ви-109

Дел хлеба трое суток и был страшно голоДен.

(За эти дни смертникам высыпали однажды

в трюм только три мешка грязной моркови

и огурцов, да и это Болотов сделал, видно, со злым умыслом, — поев зелени, многие

смертники начали сильно хворать.) Схватив

краюху хлеба, Долин поднялся, с жадностью

оторвал кусок, начал быстро, судорожно ж е­

вать. Но жевать хлеб, — какое это, оказы­

вается, трудное для него дело! В нем под­

нялась вся кровь! Надо глотать хлеб, а она

душит, душит! И Долин вдруг поперхнулся и

закашлял — резко, безудержно, захлебываясь

кровью. Кашлял долго, бился на соломе в

беспамятстве, сгребал ее под себя. Успокоив­

шись, обтер рукавом подрагивающие губы, нашел в соломе краюху хлеба и — отодвинул

ее в сторону, подумал: «З ря это. Зря. Не

нужно. Ещ е день, два...» Поднялся, подполз

к соседу, потрогал за грудь.

— Возьми, дружба... — И отдал хлеб.

Сосед, — это был токмашенский дружинник

Самарцев, — схватился за краюху нервно и, вдохнув хлебный запах, как-то враз обесси­

лел. В последние дни он часто мечтал р аз­

добыть хотя бы маленький, самый маленький

кусочек хлеба! Сколько он об этом думал!

Ему все мерещилось, как мать вытаскивает

из печи пышные караваи, а он, отхватив ло­

моть, натирает его чесноком и ест, ест... А то

видел, как меньшой братишка бросает куски

хлеба своей любимой собаке Черне, да какие

1 1 0

куски! И Самарцева тошнило от голода. И

сот у него целая краюха хлеба! Сдерживая

слюну, он, почему-то крадучись, ушел со сво­

его места ближе к борту, где не было смерт­

ников. Пристроился там, раза два осторожно

откусил от краюхи. И тут услышал тихий

стон. «Кто-то хворый...» — подумал Самарцев

и вдруг почувствовал себя неловко. Спрятал

краюху под полу пиджака. Прислушался.

Стон повторился. Самарцев пополз к стонав­

шему.

— Это кто?

— Овражнин... Кузьма.

— Что с тобой?

— Так, пустяки. В боку немного ломит.

— На вот, подкрепись... — поспешно ска­

зал Самарцев, обрадованный тем, что может

оказать услугу товарищу.

Кузьма Овражнин взял хлеб, положил на

грудь, ощупал. Хлеб был ржаной, хорошо

пропеченный, с

мягкой коркой,

пахучий.

Овражнин неспеша, с наслаждением откусил

один раз, другой, третий... И больше не мог.

Откусить еще раз? Больше, чем тот, кто от­

дал ему хлеб? Нет, если он откусит еще

раз, — это будет нехорошо. Очень нехорошо.

«Я ведь еще ничего, здоровый, — уверенно

подумал Овражнин. — А вон, скажем, Тимо­

фей — он хуже меня». И пополз к товарищу.

— Тимоха, поешь хлебца,—шепнул О враж ­

нин.

— Где взял?

i l l

— Кто-то подсунул, не знаю.

— А ты что? — удивился Тимоха.

— Я ничего, потерплю.

— Потерпеть — и я потерплю, — возразил

Тимоха. — Не привыкать.

Надо, вон, лучше

Полозова подкормить. Он плохой...

Так и пошла краюха ржаного хлеба гулять

по трюму из рук в руки. Беря хлеб, каждый

почему-то начинал считать, что сосед слабее

его и больше нуждается в поддержке. Краю­

ха побывала у многих. Наконец попала к Гай-нану Зайнуллину. Он подполз к Ивану Вель­

скому, потрогал за плечо.

— Ипташ... — Бельский не отвечал, и Гайнан потряс за плечо сильнее.— Товарищ!

Спал?

— Задумался.

— Бери, ашай...

С минуту Иван Бельский удивленно вер­

тел в руках кусок хлеба. А внезапно поняв

все, — порывисто прижал его к груди. Об­

кусанный и обнюханный десятками голодных

людей, он был теплый и влажный. У Вель­

ского перехватило горло.

X X

Потерянно, словно заблудившись на вечер­

ней реке, заревел буксир. Он повернул про­

тив течения. По палубе забегали люди. Гро­

хоча цепью, полетел в воду якорь. И опять

на палубе затихло. Но трюм ожил. Заш еве112

лились смертники, зашуршали соломой. Кто-то ржавым голосом сообщил:

— Остановились.

По трюму приглушенно закипели разго­

воры.

Остановилась баржа ниже Кубаса, в глу­

хом месте — берега здесь невысокие, сплошь

затянутые густыми зарослями, селения дале­

ко, за поймой. Плыл вечер — тяжелый, су­

мрачный. Пойма, набухшая сыростью, дрема­

ла. Д аж е совы, удрученные непогодой, не

кружились над полесьем. Вдали смутно мер­

цали огни. Река густо дымилась.

Вскоре к люку подошли

солдаты с вин­

товками. Холодно брякнули ключи.

Степан

Долин потянулся к Вельскому:

— Вот когда... Вот...

— Молчи!

Захар Ягуков открыл люк, нагнулся, спро­

сил:

— Спите?

Никто не отвечал.

— Раненько улеглись, — насмешливо про­

тянул Ягуков. — Пойдете, голубчики, досы­

пать на тот свет. Слышите? А ну, выходи по

фамилиям... Гайнан Зайнуллин! Эй, татарчо­

нок! Слышишь, или уши заложило?

По трюму пополз

шопот:

смертники то­

ропливо прощались, ободряли друг друга...

К лестнице прошел Гайнан.

Остановился

на первой ступеньке, простодушно спросил:

— Зачем звал?

ИЗ

— Пойдешь к аллаху в гости, сосунок.

— Не пойдем! — отрезал Гайнан.

— Ага,

испугался! — злорадно

зашипел

Ягуков.

— Иди, Гайнан!.. Иди!.. — раздались голо­

са из темноты.

— Он сейчас заплачет! — издевался Ягу­

ков. — Большевик, солены уши!

Про-ле-та-

рия!

— Замолчи, собака!—обозлился Гайнан.—

Я не буду плакать. Ты будешь плакать. Вот : я! Иду...

Вторым вызвали Евсея Лузгина, крестья­

нина из-под Лаишева,

солдата-фронтовика. .

Он был слаб, плохо держался на ногах. Кто-то из смертников, схватив его под руку, по- : мог подняться по лестнице. Выходя из люка, ; Лузгин твердо выговорил:

•

— Спасибо. Здесь сам пойду.

Люк закрыли. Смертники сидели безмолв­

но, прислушиваясь. Ни криков, ни стонов, ни

выстрелов не услышали, — видно, Лузгина и

Гайнана повесили.

Опять раздались шаги. Брякнули ключи.

— Самарцев! Выходи. Приготовиться Зо­

тову.

Иван Бельский сидел, стиснув до боли че­

люсти. Люк то открывали, то захлопывали.

В суровом молчании, лишь изредка

бросая

прощальные

слова,

выходили

из

трюма

смертники.

Теперь

отчетливо

доносились

с кормы выстрелы, брань, стоны, крики. Бель-114

ский закрыл ладонями уши. Но с кормы на­

стойчиво пробивался стенящий гомон. Вель­

скому казалось, что не только на барже, но

и по всей реке, по всей пойме ширится и

крепнет гул выстрелов и человеческих голо­

сов; река, пески, камни, тяжелые ели и ду­

бы, — все стонет, скрипит и рушится, все жи­

вое бьется в предсмертных судорогах... В пер­

вые минуты звуки, долетавшие с кормы, от­

давались в Вельском

больно, жгуче, и он

всячески защищался от них, закрывая уши и

забиваясь в ворох ржаной соломы. Но вско­

ре перестал сопротивляться.

Он напоминал

замерзающего, который покорно сидит и ду­

мает о случайном и мелочном, уже не зам е­

чая, что пурга заметает его.

— ... Приготовиться Чугунову!

— Чугунов, приготовиться!

— Бельский, это ведь тебя зовут...

Эти выкрики, как электрические искры, ударили в тело. Не вставая, Бельский зачем-то стал снимать пиджак. А когда хотел под­

няться, кто-то схватил его за плечо, рывком

бросил на солому. И Бельский услышал

удушливый голос Степана Долина.

— Иван, лежи тихо...

— Пусти, ты что...

— Лежи, Иван! — хрипел Долин. — Я пойДУ-

— С ума спятил? Д а ты — что?

— Молчи! — Напрягая

последние

силы,

Долин навалился своей большой грудью на

8*

115

грудь Вельского, закрывал ему рот. — Иван, понимаешь... Ты, может, спасешься еще... —■

горячо шептал он. — А я... дай мне умереть

хорошо. Дай мне хоть своей смертью... по­

служить... кха!

Я знаю: это моя последняя

просьба. Ты дал слово...

— Ну, што *а м ? — долетело из люка.

— Степан! Пусти! — вырывался Бельский.

— Ванька, чорт!— Долин схватил Вельско­

го за горло. — От всей... партии...

приказы­

ваю... Слышишь? — Быстро вскочил, побежал

к люку.

— Чугунов! Чугунов!

— Иду!.. — крикнул Долин.

К лестнице рванулся и Бельский.

Но за ­

пнулся, упал, а когда поднялся,— было позд­

но: люк уже захлопнули. Но Бельский все

ж е поднялся по лестнице, начал бить кула­

ками в крышку люка. Люк не открыли.

...На корме толпились

солдаты.

Степана

Долина повели туда. На ходу он застегнул

пиджак на все пуговицы, оправил руками во­

лосы, потуже натянул картуз. На корме оста­

новился. К нему подскочил солдат, заломил

ему руки назад, связал их бечевкой. Потом

Долина оставили в покое.

Солдаты толпи­

лись Позади, о чем-то тихонько разговарива­

ли. «Здорово затуманило», —подумал Долин, осматривая реку. К нему подошла черная

лохматая собака. Она осторожно понюхала

сапоги, подняла острую морду. Долину захо­

телось ее погладить. И в этот момент он

116

вспомнил случай из своего детства. Однажды

он пошел на реку, — дело было в конце мар­

та, — и видит: около проруби ползает и по­

визгивает маленький черный щенок. Должно

быть, кто-то утопил щенят в проруби, а этот

случайно спасся. Степан схватил щенка, по­

ложил себе за пазуху, принес домой, отогрел, стал поить молоком. «Себе нет молока, а он

щенят собирает да поит!» — ворчала мать.

Она пинала щенка, а Степан утешал его и

сам плакал... Долину захотелось вспомнить

еще что-нибудь, более важное, но подошел

другой солдат, ощупал веревки на руках, под­

нес к лицу фонарь. Увидев солдата, Долин

изумленно прошептал:

— A-а... это ты, Серьга?

— Обожди-ка... стой... — смутился

Серьга

Мята.

— Служишь? Своих убиваешь?

Торопливо подошел поручик.

— Замолчать! Без разговоров!

Долина подвели к борту.

— Большевик? — спросил Бологов.

— Конечно...

— Хм, конечно, — усмехнулся Бологов. —

Пристрелить!

Путаясь в полах шинели, подбежал Серьга

Мята.

— Господин поручик, обождите...

— В чем дело?

— Господин поручик, ошибка зд есь...—

заторопился Серьга Мята. — Это не Чугунов.

117

— Как не Чугунов?

— Нет, нет... Я его знаю. Это — Долин, из

Еловки.

Бологое подошел ближе к Долину.

— Долин? Д а? За друга вышел?

— Бей, тебе все равно.

— Ух, сволочи!

Бологое размахнулся и ударил Долина по

уху. Тот откинулся, поскользнулся, сорвался

за борт.

— Сволочи!.. — поручик задыхался. — Уто­

нет?

— Так точно. Руки связаны.

Через минуту Захар Ягуков зашел к пору­

чику в каюту. Ошеломленный происшествием, Болотов сидел и, стиснув зубы, перочинным

ножом ковырял стол.

— Господин поручик, вызывать?..

— Стой,

Захар. — Болотов приподнялся, спросил: — За кого он вышел?

— За Чугунова, ваше...

— Стой. Это тот, которого не было в спис- •

ках?

— Так точно.

— Который — лишний?

Опять сел, сказал устало:

— Ишь ты, за него... Хлопнуть его. Сейчас

же.

Козырнув, Ягуков вышел из каюты.

...Иван Бельский не ушел с лестницы. И

здесь — совершенно

неожиданно — у

него

родился новый план. Правда, выполнив его, 118

нельзя было рассчитывать на освобождение.

Но все ж е можно было надеяться, что смерт-иики проживут еще несколько дней. А там—

что будет... И Бельский,

поднявшись, крик­

нул:

— Товарищи, сюда!

И попросил:

— Тише, тише.

Только успел Бельский рассказать смерт­

никам свой план, — к люку подошли солда­

ты. Бельский еще раз предупредил:

— Тише! Все делаю я.

Люк открыли.

— Чугунов а!

Из трюма кто-то ответил:

— Он хворый, не может итти.

— Пусть на карачках ползет, сволочь! Ну?!

В трюме — тишина.

— Я сейчас, — слабым голосом отозвался

Бельский.

Он стал медленно карабкаться по лестни­

це. Р аза три он

останавливался,

отдыхал,

охал. На него кричали. Один солдат, не вы­

терпев, спустился в лЮк, перекинул в левую

руку винтовку, а правой начал

нащупывать

Вельского, чтобы поднять его за ворот. Но

в тот ж е момент Бельский схватил солдата

за ноги, дернул, и они вместе покатились

вниз по лестнице. Со всех сторон к ним бро­

сились с криками смертники. Они потащили

солдата в глубину трюма, а Бельский, щелк115

нув затвором винтовки, закричал тем, что ме­

тались у люка:

— Ага-а!.. Ну, что?! Что?!

В азарте он кинулся на лестницу. Но люк

быстро захлопнули и звонко тренькнула пру­

жина замка. Бельский злобно тряхнул вин­

товкой.

— Попробуйте теперь!

Суньтесь

сюда,

твари!

А через минуту обо всем узнал поручик Бо­

лотов. Побледнев, он вскочил, выхватил на­

ган, но не смог даж е закричать на солдат.

Д ерж а в руке наган, прошелся

по каюте,

остановился у стола, заговорил тихонько:

— Так. Нализались. Залили глаза.

Голова его вздрагивала.

— Под суд. Всех.

Захар Ягуков поднял глаза, думая загово­

рить, — Бологов вдруг крикнул, как хлестнул

бичом:

— Молчать!

И стал прятать наган.

— Что ж, пусть подыхают с голоду...

X X I

Солдаты, помрачнев, разбрелись

по каю­

там.

Серьга Мята, как совершенно трезвый, был

назначен часовым. Он вышел на палубу, не­

торопливо обошел каюты, стараясь не смот­

реть на виселицу. Сел на груду березовых

120

дров, сложенных на корме, поднял воротник

шинели, прижал к плечу винтовку. Туман ка­

чался над рекой, заливал мелькавшие непода­

леку огни бакенов, поднимался все выше и

выше. На реке становилось непривычно глу*

х о и душно. Серьга Мята вытащил кисет, на­

чал было свертывать цыгарку, но вдруг услы­

шал знакомый хрипловатый голос:

— Служишь? Своих убиваешь?

Испуганно оглянулся. На барже — никого.

«Почудилось» — подумал Серьга Мята, встал, опять пошел вокруг кают. Туман поднялся

такой, что все, окружавшее баржу, потеря­

лось из виду. Д аж е буксира, стоявшего сов­

сем близко, не видно было, — чуть пробива­

лись во мгле его сигнальные огни. По сырой

палубе баржи опасно было ходить: того и

гляди, сорвешься за борт. И дышать трудно.

Казалось, чго все, что было твердым и проч­

ным, по чьей-то злой воле потеряло свои фор­

мы, растворилось в этой душной мгле, — весь

мир стал зыбким, текучим...

— Ну, затуманило!

Серьга Мята опять сел на дрова. Закурил.

И снова над ухом — хриплый шопот:

— Своих убиваешь?

Серьга вскочил, пошел к борту.

X X I I

Лодка отошла от берега. Небольшая из­

бушка бакенщика, полосатый столб со сви­

сающими квадратами и кружками, озябший

121

куст белотала быстро померкли в тумане.

Смолов и Воронцов усердно налегали на вес­

ла, за кормой хлюпала потревоженная вода.

Мишка Мамай сидел в носу лодки, посмат­

ривал вперед.

— Не уйдет?

— Куда

уйдет? — ответил Камышлов. —

Глаз коли.

От каравана барж партизаны отстали близ

Гремячки. Отдохнуть остановились у бакен­

щика, в крутой излучине. Вечером мимо про­

шла баржа с виселицей, и стал подниматься

туман. Было ясно: баржа где-нибудь побли­

зости встанет на якорь. За дорогу партизаны

вдоволь наговорились о плане налета, все

обдумали до мелочей. Теперь плыли молча, осторожно. Сырой туман, сливаясь с водой, поглощал в себя все, что было вокруг.

Так плыли долго.

Все продрогли. Вдруг

лодка ударилась правым бортом об уступи­

стый берег, забороздила, сшибая комья зем ­

ли, накренилась, зачерпнула воды.

— Ну, ночь! — проворчал

Василий Тихо­

ныч.

— Тихо! Огни! — приглушенно крикнул М а­

май.

— Где? Где?

— Это она. Разувайтесь.

Гребцы закинули весла в лодку; ее мед­

ленно сносило течение.

Все напряженно

всматривались в туман, стараясь определить: далеко ли до баржи, над которой чуть замет-122

по мерцал в тумане огонек.

Мишка Мамай

ощупал в кармане наган, стал снимать лапти.

Смолов, Воронцов и Камышлов тоже быстро

сбросили лапти, осмотрели оружие. Но Змейкин все еще сидел неподвижно, посматривая

на приближающиеся огни баржи и буксира.

— Ну, а ты что же? — спросил Мамай.

— Я? Я сейчас...

Но Змейкин так суматошно

искал что-то

в лодке и отвечал таким тоном, что Мамак

понял: он ничего не ищет, а только оттяги­

вает время.

— Что же ты? Испугался?

— Не в том разговор, — ответил Змейкин, бросив обшаривать дно. — А все же, правду

сказать, мудреное дело.

— Брось! Наверняка возьмем!

— Наверняка только обухом бьют, да и то

промах дают.

— Тюха ты!

— Не тюха, а...

— Ты... что же, а? — медленно, сухим го­

лосом сказал Мамай. — Хочешь, ссадим? Х о­

чешь?

И он так стиснул руку Змейкина выше

локтя, что тот с ужасом откинулся к борту.

— Понял?

Партизаны зацыкали:

— Тише вы, нашли время...

— Не дури, Змейкин.

Сжимая в руке наган, Мишка Мамай нерв­

но подрагивал, — скажи Змейкин еще слово, 123

и он бы выбросил его за борт... Лодка дви­

галась бесшумно. Сигнальные огни буксира и

баржи, казалось, не приближались, а только

едва заметно поднимались выше.

Туман обманул. Силуэт буксира

внезапно

поднялся перед лодкой.

— Стоп... — Мамай вскинул руку.

Время было позднее — за полночь. Буксир, окутанный туманом, спал. Лодка неслышно

прошла мимо. Партизаны сидели, затаив ды­

хание. Могло показаться, что по реке плы­

вет не лодка с людьми, а большая сучкова­

тая коряга. Грести нельзя — часовой услы­

шит скрип уключин и плеск воды.

Остано­

виться тоже нельзя — течение несет неотра­

зимо. Минута приближения к смутно маячив­

шей барже казалась бесконечной.

Василий Тихоныч показал подлинное ма­

стерство старого речника.

Лодка беззвучно

подошла к барже, не задев борта, и — такой

уж случай — Мишка Мамай ловко схватился

за лесенку.

Привязались.

Стали слушать.

На барже

было спокойно. В густом тумане медленно

таял огонек сигнального

фонаря,

тускло

освещая виселицу с двумя повешенными.

— Иду! — шепнул Мамай.

Осторожно снял пиджак и фуражку, поло­

жил на дно лодки. Сунул за пояс небольшой

железный ломик. Д ерж а в руке наган, под­

нялся по лесенке и, переждав минуту, выгля­

нул на палубу.

124

Пустота. Тишина. Туман.

Каж дое мгновение Мамай ждал шороха на

барже. Он не боялся. Он был уверен: сейчас

именно часовой должен испугаться от неожи­

данности. А пока солдат, перепуганный, со­

берется

выстрелить, — он,

Мамай,

многое

успеет сделать! Но часовой не показывался.

Мамай легонько кашлянул. Тихо.

Часовой

медлил. «Вот тварь! — выругался про себя

Мамай. — Спит или... Все равно, надо итти».

Выскочил на отсыревшую палубу. Несколько

секунд стоял неподвижно. Потом, пригибаясь

и высматривая, мягким звериным шагом на­

правился прямо к каютам, готовый при ма­

лейшем шорохе сделать резкий прыжок впе­

ред.

Быстро обошел каюты.

—

Спят,

мерзавцы... — Мамай прошептал

это с таким выражением, будто и в самом

деле сожалел, что на барже не оказалось ча­

сового.

Остановился у дверей одной каюты, послу­

ш а л ,— там сонно храпели солдаты. Взмахнул

рукой.

Смолов,

наблюдавший за Мамаем,

проворно выскочил на палубу, за ним —

остальные. Василий Тихоныч остался в лодке

и, словно ожидая бури, туже натянул картуз

на взмокшие волосы.

Пробежав на

корму,

Мамай

опустился

у люка на колени, осмотрелся. Всюду — бе­

лесая, неподвижная, непроницаемая муть.

Торопливо ощупал люк.

Крышка

плотно

125

сидела в гнезде и была перетянута толстой

железной скобой. В ушке скобы — тяжелый

замок.

— Ну, заковали...

Откинув мокрые волосы со лба, Мамай по­

пытался поддеть ломиком скобу.

Попробо­

вал с одной стороны, с другой,—нет, не под­

денешь. За одну минуту Мамай взмок. Уста­

ло, бесцельно глядя в туман, отложил ломик

в сторону.

— Что же это такое?

Дышать было трудно. На миг Мамай уви­

дел картину ночного трюма: заложив руки

под затылок, спокойно спал Иван Бельский, измученная Наташа уткнула голову в солому, Шенгерей чешет тело, кто-то из токмашцев

бредит.

За бортом глухо всплеснулась вода. Мамай

встрепенулся: «Белуга, будь* она проклята...»

И вдруг вспомнил: рядом, на стене каюты, развешаны пожарные инструменты. «А га!» —

в Мамае все затрепетало от радости.

Топор нашел быстро. И поняв, что вот сей­

час, сейчас откроет люк, выручит товари­

щей, — вдруг почувствовал, что враз ослабли

руки. Кое-как поддал скобу и, • боясь, что

скоро потеряет все силы, не успев сделать

дело, сильно рванул за топорище, — гвозди

взвизгнули, и М амая прожгло с ног до го­

ловы. Откуда-то с лаем вырвалась со б ак г

Мамай вскочил, пинком подбросил собаку на

воздух...

126

В раз ожили каюты, заскрипели двери, з а ­

звенели стекла. Раздались крики солдат. П о­

слышались выстрелы. Испортил все дело

Змейкин. Он струсил и, крича, шмыгнул с па­

лубы в лодку. Из дверей каюты, у которой, стоял Змейкин, вырвались солдаты. Смолов

выстрелил, сшиб одного. Из лодки кричали.

Смолов понял: уже все в лодке. Выругался.

На него налетели солдаты и матросы, сшиб­

ли с ног. Смолов каким-то чудом высколь­

знул из груды тел, отскочил к борту, слез

в лодку. А на палубе все еще катался хри­

пящий и стонущий клубок: солдаты думали, что бьют Смолова, а били своего — водолива

Мухина, который, в отличие от других, был

не в белье, а в синей куртке.

А Мишка Мамай метался по корме. Мимо

шла в тумане лодка. С нее кричали:

— Мишка! Прыгай!

От каюты метнулся солдат, ударил Мамая, Бышиб у него наган. Мамай и солдат схвати­

лись и, тяжело урча, стали кататься по па­

лубе. Солдат был необычайно ловкий и силь­

ный, он подмял М амая, норовя схватить за

горло.

— Не души, гад! — отбивался Мамай.

— Сюда-а! Сюда! — кричали с лодки.

К бортам баржи устремились.

Кто-то во­

пил:

— Держи! Держи!

Мамай, улучив момент, ловко перебросил

через себя солдата. Но тот опять вцепился, 127

повизгивая от бешенства, и они покатились, покатились и — свернулись за борт. Солдаты

подлетели к борту, но было поздно. Они кри­

чали, ругались, но не стреляли — боялись

убить Захара Ягукова, которого вместе с Ма­

маем река несла в туман, в ночь. Ягуков з а ­

хлебывался, кричал. Солдаты хотели подоб­

рать его с лодки, но лодки на барже не ока­

залось.

— А Мята где? — вспомнил Погорельцев.

— Убежал, видно, подлец!

— Бросай круги! Бросай, а то утонет!

В воду полетели спасательные круги.

Сильными рывками Мамай метнулся по те­

чению. Из тумана до него донеслось:

— Миш-ка-а...

Мамай не понял, откуда долетел крик, но

ответил:

— А-о-о!..

Отплыв больше сотни метров; Мамай опять

услышал, что его зовут. Теперь показалось, что крик долетел с левого берега. Круто по­

вернув, ударился наперерез течению.

Греб

сильно, вырываясь по грудь из воды, бился

долго, но берега не мог достичь.. Снова услы­

шал крик, на этот раз отчетливо —■ со стреж­

ня реки. Мамай безотчетно повернул обрат­

но. Но вдруг правую ногу начали сводить су­

дороги...

Безмолвно стоял туман.

128

X X I I I

Едва держась на воде, Мамай поймал что-то легкое и скользкое и сразу догадался —

спасательный круг (солдаты бросали круги

Ягукову, они и плыли по течению). Вскоре

Мишку, усталого и продрогшего, подобрали

товарищи. Уложили на дно лодки, закутали

сухой одеждой.

Стиснув челюсти,

Мамай

бурно вздрагивал.

Обескураженные неудачей, партизаны спу­

стились километра три по течению и случайно

попали в небольшую протоку. Остановились

на острове. Развели костер.

Смолов и В о­

ронцов, собирая по кустарникам дрова, на­

толкнулись на стожок сена.

Разгребли его,

закутали М амая. После дождей промокший

стожок прел, источая душное тепло. Мамай

быстро согрелся и крепко ;уснул.

А когда проснулся, было уже утро. Небо, как и вчера, крылось серой изволочью, но

стояло выше над землей.

Нельзя было по­

нять: поднялось или нет солнце. С устья шел

ветер. Он шел порывистой походкой, трепля

оцепеневшие от сырости тальники, а они, ища

укрытия, метались из края в край поймы.

Стожок сена, где спал Мишка Мамай, сто­

ял недалеко от реки, оцепленной шумным

хороводом

ветел и осокорей.

Поднимаясь,

Мамай увидел, что возле стожка вьется пыш­

ный хвост дыма. Под ветлами товарищи раз­

ложили костер. Отец, ломая пересохший за

лето валежник, говорил:

9 Б ессм ертие

129

тот* Несколько сажен летел, ломая посохшие

кусты смородины. Отбросив партизан, Мамай

щелкнул затвором винтовки, но,

вспомнив

что-то, не поднял ее...

О

кусты Серьга Мята исцарапал лицо. Вы­

тирая рукавом

кровь на щеке,

испуганно

взглянул на подходившего Мамая.

— Убей... Все равно.

— Покарябался? — Мамай присел рядом

на корточки. — Со лба еще сотри. Вот тут...

— Все равно мне...

— Вставай, мне надо поговорить с тобой.

Взяв под руку, Мамай поднял Серьгу, от­

ряхнул его шинель.

— Скажи: Глухареву знаешь? Наташу?

— Глухареву? Знаю.

— Она... — Мамай задохнулся.

— Она еще жива.

— Жива? Ты знаешь?

Глаза Мишки засверкали.

— Пойдем к огню, пойдем. Озяб? Пойдем.

Ты что же, убежал с баржи?

— Не сразу скажешь... — Серьга Мята все

еще боялся расправы,

говорил сбивчиво. —

Сегодня ночью меня поставили, а я погодил

немного, да и айда! А к реке непривычный.

В тумане боязно плыть.

Подошли к костру.

— Садись к огню, грейся.

— Ну, прибился к берегу. — Мята огля­

нулся. — Податься не знаю куда — места чу132

жие, туман. Утром дымок ваш увидел. Дай, думаю, пойду. Вот и натолкнулся на них.

Партизаны засмеялись:

— А испугался как!

— Испугаешься... Места чужие.

— Почему же убежал?

— Чудной ты... — Мята отвернулся, по-дет-ски шмыгнул носом. — Думаешь, когда тебя

порол—простое это дело? Ты не кричал, а я...

Вот, брат... Лучше ты меня не спрашивай, не

мути душу.

Из носика чайника забился кипяток. Потре­

воженный, недовольно заворчал огонь. Васи­

лий Тихоныч снял с тагана чайник, бросил

в него щепоть листьев ежевики, роздал пар­

тизанам кружки, каждому отрезал по большо­

му ломтю хлеба. Потом взглянул на сына и

отрезал еще ломоть.

— Эй, ты... как тебя?.. —-сказал он Мяте, который в это время сидел, нарочно отвер­

нувшись к огню .— Чего ж ты

чай не са­

дишься пить? У нас без приглашениев. Бери

вот хлеб. А чайку из одной кружки попьем...

— Из одной... — Мята всхлипнул.

После чаю Мишка Мамай прилег у костра

на охапку сена. День разгуливался. На серо­

грязном небосводе появились большие голу­

бые проталины. За седыми облаками проби­

ралось в вышину солнце. Посветлело и за ­

тихло. Ветлы и осокори, обмывшись в тума­

не, стояли бодро, ласково ощупывая воздух

тонко позолоченными листьями.

133

На реке с небольшим промежутком проне­

слось два гудка: один низкий, бархатный, другой — с визгом. Вероятно, пассажирский

пароход обгонял караван барж.

— Куда ж е теперь? До дому? — спросил

Мамай Мяту.

— Домой не хочу. Не прогоните — с вами

пойду, — тихо и раздельно ответил Серьга

Мята. — Бил я тебя, здорово бил, сейчас, по­

ди, знаки есть...

— Есть, — подтвердил Мамай.

— Так бей меня! Бей! — Серьга Мята при­

жимал к груди кулаки и говорил серьезно, искренне: — Бей! Мне легче будет. А гнать-не гони.

— Виноват — накажут те, которые к это­

му делу приставлены!

— Нет, ты накажи! — настаивал Мята.

Мамай уже

не чувствовал

неприязни к

Серьге Мяте. Погорячился, и вся обида уже

рассеялась, как ветром разогнанный

туман.

Он опять думал о Наташе...

Из-за облака опять выглянуло солнце. В е­

село вспыхнули перелески. На рябине, что

стояла недалеко от стожка, пиликнула птич­

ка, — вылетела поклевать кисленьких ягод.

Серьга Мята смотрел на пойму и тревожно

спрашивал:

— А не прогоните?

— Оставайся, куда ж тебя...

— Тогда отдайте мне... винтовку мою... —

тяжело сказал Мята.

134

Бери.

— А она мне... винтовка, значит... — Мята

взял винтовку, повертел в дрожащих руках

и закончил совсем тихо: — А лучше бы ты

убил меня, а?

Коротко, словно забывшись, на реке крик­

нул буксир. Мамай бросился к берегу, раски­

дывая кусты.

— Не с баржой ли?

Вверх быстро прошел буксир с пушками на

носу и корме. На берег с разлета, встряхивая

седоватые чубы, начали выкатываться волны.

Потом, обессилев, они поиграли на мели и

мирно улеглись.

Мамай вернулся к потухшему костру.

— Все вверх идут.

Где же наша-то бар­

жа?

X X I V

Неудача смутила партизан. Они готовы бы­

ли вернуться в родные места. Но неутомимый

Мишка Мамай предложил новый план — об­

стрелять баржу с берега. Подходя то к одно­

му, то к другому партизану, он настойчиво

говорил:

— Сбегут! Я знаю!

Партизаны молчали.

Серьга Мята рассказал обо всем, что про­

изошло на барже в последнюю ночь. Узнав, что Бологое собирается погубить заключен­

ных голодной смертью, Мамай пришел в б е ­

шенство:

135

— Вы думаете... а они там...

Василий Тихоныч рассудительно сказал:

— Вот что, ребята. В игре — и то до трех

раз счастье пытают. А у нас — не игра. Вот и

судите сами.

И партизаны согласились...

Барж а не показывалась на реке.

Мишка Мамай то и дело пытал отца:

— Не проглядел?

— Д а нет, тебе говорят!

— А куда же она девалась?

— Шут ее знает. Как в воду канула!

Серьга Мята уверял, что баржа, по распо­

ряжению капитана Ней, обязательно должна

пойти в Богородск. Почему она задержалась

на остановке, было непонятно. Мамай не вы­

терпел — переехал на лодке протоку и про­

шел по берегу до той излучины, где стояла

ночью баржа. Вернулся обратно злой. Еще

с другого берега протоки крикнул:

— Иди — свищи! Проворонили!

Решили немедленно отправиться в путь. Что­

бы избежать встречи с судами белых (их мно­

го шло вверх) и сократить путь, поплыли про­

токой Шанталой,—она выходила в Каму про­

тив Рыбной Слободы (в тот год по Шантале

еще плавали; сейчас она обмелела и местами

пересохла). В протоке стоял звонкий осенний

покой. По берегам, собравшись в кружки, мирно шептались осокори.

Иногда,

словно

девки в нарядных сарафанах, проходили по

берегу пышные рябины. С обрывов над ому136

тами свисали колючие плети ежевики, роняя

переспевшие сине-дымчатые ягоды. Несколь­

ко раз на отмелях встречались утиные стай­

ки. Увидев людей, они взлетали, шумно пле­

ща, и со свистом проносились над поймой.

К выходу из Шанталы добрались под ве­

чер. Здесь пришлось остановиться. К левому

берегу,

против Рыбной

Слободы, подошло

стадо коров. Навстречу шумными толпами по­

бежали женщины и девушки, брякая подой­

никами. Потом начали возвращаться с моло­

ком, от берега пошли к селу десятки лодок.

И когда очистилось и затихло плесо, партиза­

ны выплыли из Шанталы и направились вдоль

левого берега. Миновав село, вышли на стре

жень.

X X V

Захар Ягуков утонул.

После налета на барже с виселицей поту­

шили сигнальный огонь. До рассвета в каю­

те не затихали взволнованные, приглушен­

ные голоса.

Медленно, немощно поднимался день. Ту­

ман редел. Тихо выступали из него далекие, покатые косогоры с хохолками лесков, с рас­

киданными по лугам шапками стогов. Встречь

течению набегали небольшие, неокрепшие

волны. Вверх проносились, вспенивая воду, пассажирские пароходы, тянулись караваны

барж, с гулким рокотом пролетали зеленова137

тые, как жуки, катера. Несколько раз конвои­

ры в рупор спрашивали:

— Куда идете?

Никто не отвечал. Суда шли торопливо и

угрюмо.

Хотели было поднимать якоря, — к барже

с разбега подлетел голубой катер. Накинув

шинель на плечи, Бологов вышел к борту. От

бессонницы его глаза светились тускло.

По лесенке на палубу взбирался, покрях­

тывая, маленький и пухлый человек в офи­

церской шинели.

— A-а, капитан Ней... Дайте руку.

— Тихо гребетесь вы, — сказал Ней, выле­

зая на палубу.

— С приключениями.

— Серьезные?

— Не особенно, — неохотно отвечал Боло­

гов, отворачиваясь

от ветра. — Вы

откуда

сейчас?

— Из Казани. Тащусь вот...

Прошли в каюту. Капитан Ней расстегнул

шинель, остановился у окна и начал проти­

рать платком пенсне. Протерев, неспеша по­

садил на коротенький нос. Лицо капитана из­

менилось— усталость и озабоченность про­

ступали в каждой морщинке. Как и всегда, он осторожно, словно бусы на нитку, нанизы­

вал слова:

— Из Казани. Да. Вы, конечно, пойдете

теперь обратно?

— Зачем обратно? — удивился Бологов.

138

— Странно. Последнюю новость не знаете?

— Не осведомлен.

— Так слушайте. Мои предположения сбы­

лись. Печально, но факт: мы отступаем.

— Не может быть! — вскрикнул Болотов.

Ней устало прищурился.

— Не может этого быть, — растерянно по­

вторил Болотов.

— Наивный вы человек, как я погляжу. —

Ней закурил, хлопнув крышкой серебряного

портсигара. — Не обижайтесь.

Если

хотите

слушать, — могу поделиться новостями. Угод­

но? Так вот: доблестные спасители родины

бегут, поджав хвосты. Красные, как оказа­

лось, борются не только силой, но и уменьем.

Под Казанью сложилась чрезвычайно запу­

танная ситуация. Посмотрите.

Казань — на­

ша... — Ней достал из кармана блокнот и на­

чал чертить. — Верхний Услон—важный стра-1егический пункт, господствующий

над К а­

занью и Волгой, — наш. Там сильная бата­

рея. На левобережье, под Казанью, — наши

войска. И что же? Красные разбили нас! Да

как

блестяще!

Вся дорога от Казани до

Лаишева запружена нашими «доблестными»

воинами.

Ней презрительно посмотрел в окно. Вол­

ны неустанно катились по реке, плескались

о борта баржи.

— Не допускаю мысли, что это непоправи­

мо, — растерянно

сказал

Бологое. — Наши

смогут удержаться, должны удержаться!

139

— Советую вам,

Николай Валерианович,

перейти в штаб,—иронически протянул Ней.—

Там нужны такие люди, особенно сейчас. Вы

могли бы сочинять оперативные сводки, ко­

торые действовали

бы лучше

брома.

Мы

можем удержаться, но только на рубеже

Урала. И то при одном условии — если сей­

час ж е будут приняты решительные

меры.

Зиму мы не должны и носа показывать из-за

гор. Нужно собрать войска, обучить их, одеть

и обуть, наладить снабжение, трезво разрабо­

тать новый план похода и тогда двигаться.

Все остальные планы — сплошная комедия на

провинциальной сцене.

Бологов нервно зашагал по каюте.

— Арнольд Юрьевич! Дорогой! Неужели

эта кучка бездарной черни растерзает Рос­

сию? Неужели?

— Кучка бездарной черни? — едко усмех­

нулся Ней, не меняя позы. — Советую вам

изменить мнение о большевиках. Уверяю, что

это уже не модно. Не хотите? В таком слу­

чае вам, дорогой, трудно будет понять причи­

ны наших нынешних и, возможно, будущих

поражений. Жаль. Между прочим, откуда вы

взяли, что большевики хотят растерзать Рос­

сию? А?

— Все философствуете... — обиженно бурк­

нул Бологов.

— Извините.— Ней опять посмотрел в окно, на шумный разлив тальников, о чем-то ду­

м а я .— Так вот,

заворачивайте

обратно. И

140

как можно Скорее. У вас йсе в пбрядке? К а­

кие были приключения?

— Пустяки, все в порядке. — Болотов ре­

шил не рассказывать о прошлой ночи, о на­

лете; боялся, что Ней получит повод для но­

вых злобных рассуждений.

— Могу дать один совет. — Ней подошел

к поручику, заговорил ти хо.— Сейчас на ре­

ке плавать опасно. Если будут затруднения —

бросайте баржу.

— Никогда!

— Дело ваше. Итак, всего хорошего.

Голубой катер ушел.

Несколько минут Болотов сидел у стола, сокрушенно

подперев голову рукой.

Глаза

были тупые, влажные. Очнулся он от стука

в дверь. Пришел капитан буксира Сухов, тол­

стый, седоватый человек, с лицом, сложенным

в грубые складки.

— Ах, да... — поднялся

Бологое. — Едем,

капитан, обратно. Немедленно.

— Как обратно? Надо в Богородск. Нет

мазута.

—■ М азута там не получите.

— Господин поручик! — скрипуче, недруже­

любно сказал Сухов. — А как ж е без мазута?

— Заворачивайте

немедленно! — отрезал

Болотов. — Слышите? Больше я не намерен

рассуждать. Моя команда перейдет на бук­

сир.

— На буксир?

— Так надо.

141

— Хм, как ж е без мазута?..

— Слушайте, уважаемый человече... — за

говорил Болотов. — Мне тяжелее, чем вам, без мазута. В Богородске — красные.

— Красные? Да-а, вон что!

Сухов вышел, вздыхая.

Подняли якоря. Против течения маленький

буксир шел очень тихо, вскрипывал, содро­

гался, густо дымил. Лавина реки неслась мо­

гуче, сжимая его

острую грудь и обдавая

пылью брызг. Берега медленно подвигались

навстречу. Река казалась Болотову непривет­

ливой. Тяжелый плеск воды, тоскливый ше­

лест белотала, горестный крик отставшей от

подруг чайки нагоняли тоску...

X X V I

Ночью остро почувствовалось одиночество.

Баржу никто уже не обгонял, и Болотов по­

нял: они отстали и шли последними по этой

угрюмой реке. Буксир дрожал, взрывал воду, но казалось, что он стоит на месте, не оси­

ливая стремнины. Берега отошли и спрята­

лись во тьме, небо было тяжелое и чужое.

Огни бакенов мигали зловеще. Влажный и

липкий мрак, окутавший землю, приводил Бо­

лотова в трепет. Чудилось, что стоит только

неудачно повернуть штурвальное колесо — и

буксир с баржой окажутся среди этого ди

кого хаоса ночи, из которого нет путей-дорог.

Бесцельно и потерянно бродил Бологов по

142

палубе, останавливался на корме. Шумела, бушевала под колесами буксира черная, как

деготь, вода. Низко над землей кружились

большие звезды.

Подошел капитан Сухов.

— Не спите?

— Не до сна.

— Да, да. Неприятно, — холодновато посо­

чувствовал Сухов. — А наши дела, господин

поручик, как хотите, — никудышные. Швах

дело!

— Шуруй, шуруй!

— Д а как ж е шуровать? Мазута не остает­

ся губы помазать!

— Шуруй! Смотри, не сдобровать и тебе.

Безбрежна и враждебна была ночь. Одна

звезда сорвалась, покатилась, оставляя во

мраке горячий, но быстро тухнущий след. Бо­

логое устало махнул рукой и пошел в каю­

ту, — чувство потерянности все возрастало и

возрастало.

X X V I I

Ночью возле Мурзихи произошла неожи­

данная встреча. Из-за мыса вынырнуло стран­

ное, невиданное прежде на Каме, судно —

длинное, остроносое,- быстроходное. Оно шло

без огней.

— Миноноска! — ахнул Смолов.

Вильнув пенистым хвостом, миноносец сра­

зу оказался рядом с лодкой, замедлил ход.

С него закричали:

143

— Кто такие? Откуда?

— Рыбаки! — ответил Мамай.

На миноносце захохотали.

— Белую или красную рыбу ловите?

— Какая попадет!

— Так. А ну, иди к борту!

—• Это зачем?

— Иди без разговоров!

— Вот когда зацепили, — испуганно про­

шептал Василий Тихоныч.

Оставив в лодке оружие, партизаны под­

нялись на миноносец. Их провели в каюту ко­

мандира.

Закинув остриженную угловатую голову, командир важно развалился в плетеном ка-мышевом кресле. На умном, твердом лице не­

подвижно стояли большие глаза. Командир

(он был в форме лейтенанта) небрежно от­

ряхивал папироску над пепельницей из се­

рого мрамора.

— Куда ехал? — спросил он мягко.

Смолов, стоявший впереди, ответил, смо­

тря прямо:

— К Лаишеву.

— Кто вы? Большевик? Прошу отвечать.

Смолов понимал: как теперь ни виляй —

не увильнешь. В лодке будет найдено ору­

жие и...

— Большевик?

—■ Да, большевик.

Лейтенант вскочил. Он хотел что-то ска­

зать Смолову, но вдруг увидел позади других

144

Мишку М амая (тот стоял, уронив тяжелые

от злобы глаза) и бросился к нему, заорав:

— Га-а! Братишка! Откуда? Как?

Кровь ударила Мишке в лицо. Теперь он

узнал: это был тст самый матрос-большевик, которого он отпустил за песни... Матрос рас­

толкал партизан, схватил за руки:

— Откуда, а? Не узнал?

— Дурак ты! Напугал как!

На радости Мамай так сжал руку Жилову

(так звали матроса), что тот изогнулся, за ­

топал ногой.

— Что гнешься? Что?

И еще раз подавил.

— Д а ну тебя, чорт! — крикнул Жилов, вырывая онемевшую руку. — Пусти! Пусти, а то драться буду!

Партизаны смотрели на них, ничего не по­

нимая.

Вырвав руку, Жилов похвалил:

— Силенка у тебя! — И обнял М амая. —

Песню мы тогда ведь с тобой не допели, а?

— Сам бросил. А я конца не знаю.

— Не знаешь? Ну, теперь допоем. А?

И они захохотали.

...Партизаны устроились в матросском куб­

рике и быстро познакомились с экипажем.

Матросы рассказали, как оказался миноносец

на Каме. Несколько мелких судов были про­

ведены из Балтики по Мариинской системе в

Волгу. Рабочие волжских затонов и ремонт­

ных мастерских вооружили свои суда. Так

10

Бессмертье

145

сбздалась боевая красная флотилия на Волге.

Она .оказала большую помощь сухопутным

войскам в борьбе за освобождение Казани.

Теперь флотилия вошла в Каму, чтобы пре­

следовать

отступающих белых. Миноносец

идет в разведку, а командир Жилов, — он

хитрый парень, — на всякий случай надел

форму лейтенанта.

Узнав, что партизаны гнались за баржой, Жилов схватился с места:

—- Г д е она? Ушла?

— Ушла, значит, вверх.

Жилов выскочил из каюты.

X X V I I I

Белые в панике отступали.

В Чистополе поручику Бологову удалось

достать немного нефти и мазута. Конвойная

команда повеселела.

— Уйдём! Теперь уйдем, ребята!

■ Отстали здброво...

— Все равно уйдем!

Не теряя минуты, вышли на Каму. Ночь

прошла спокойно. На заре поднялся низовой

ветер. Сначала он добродушно заигрывал с

рекой — пролетал, бороздя воду, выскакивал'

на берега, барахтался в белотале, опять вы­

летал на реку и зачесывал ее' в маленькие

кудряшки волн. Но потом, наигравшись досы­

та, начал сердиться и поднял зеленоватые1

глыбы воды торчмя. Стало сумрачно. Кто-то

146

невидимый быстро задернул небосвод мох­

натой изволочью. На. взгорьях, по джилкам

дорог и троп пробегали седые клубки пыли.

Над чернолесьем носились большие стай

бронзовых и багряных листьев.

— Ветер может обломать б о к а ,— сказал

капитан буксира Сухов. — Зайти бы куда b'

затончик, переждать.

— У тебя слабая память, — с трудом сдер­

живаясь, возразил Бологое. — Все забыл?

— Не забыл я...

— Ну, так шуруй!

Зашли в излучину. Ветер начал бить в правый борт. Буксир стал припадать на левый, бок, словно защищаясь от ударов е о л н . Бар-, ж а то натягивала, то „ослабляла канат, грузно

раскачиваясь, виляя кормой.

И вдруг налетела буря. Она начала трепать

реку за белые космы, исступленно бить о бе-'

рега, встряхивать на воздух. Река вздыбилась1

и дико-заревела. Буксир то взлётал над чзо”

дой, то с хрипом и скрежетом летел B!Jpbc--

пахнутую пучину реки.

-

Сильно бросало и баржу. Волны с грохо­

том разбивались о ее правый борт, поднимая'

в воздух голубые языки. Барж а кренилась, изредка бросалась вперед, но на полпути,'

оглушенная налетевшей волйой, останавлива­

лась, вырывая из воды Канат. Виселица скри^

пела, повешенные толкали друг друга пле­

чами. По палубе бегала случайно оставшаяся

на барже Найда. Она подбегала к бортам, ю«

147

йоглядывала на берега и с визгом отлета­

ла к каютам, поджав хвост, и горько ску­

лила...

Бологое увидел на барже Найду. В мокрой

гимнастерке, с прилипшими к черепу воло­

сами, он хватался за поручни у входа в мат­

росскую каюту, падал, кричал, а что — и не

понять было. Ветер рвал слова.

— Най... да!.. А-а...

Буря выла. На берегах с треском падали

сухостойные сосны, старые ветлы. Над рекой

летели хлопья сена, мусор, листья, колючая

пыль, — все вокруг померкло... Волны кида­

ли буксир. Капитан Сухов, без фуражки, в

распахнутой куртке, метался у штурвала, что-то кричал

матросам.

Буря все свирепела,

выворачивала нутро реки, раздирала его в

клочья. Один матрос.великан, столкнув с ле­

сенки Бологова, выскочил на корму... Под­

нявшись, Бологое увидел, что баржа с обруб­

ленным канатом одиноко металась по бушую­

щей реке.

— Найда!.. — поручик упал, скатился

в

каюту.

...Баржу качало. Скрипели каюты. Поте­

рянно выла собака. Трюм оглушали гулкие

удары воды. Смертники испуганно ползали по

трюму — в соломе, в тряпье, среди трупов.

Неожиданно нос баржи высоко подняло. Р а з­

дался скрежет и треск. И смертники услыша­

ли: в трюм со свистом стала врываться вода.

148

X X I X

Миноносец

стремительно шел вверх по

Каме.

На баке стоял Мишка Мамай. У бортов

бурлила, пенилась вода. Высоко били брызги.

Д ерж ась за поручни и тяжко дыша, Мишка

устало смотрел вперед.

Подошел Жилов.

— Думаешь? О чем?

— Так, о пустяках... — смутился Мамай.

— Тогда зря думаешь, — резонно заметил

Жилов. — А что это ты дышишь так, будто

воз везешь? А ну, дай лоб. — Приложил ла­

донь ко лбу, подержал. — Э-э, братишечка, да

у тебя жар! Захворал? Простудился?

— Ерунда.

— Иди пришвартуйся к моей койке. Иди.

У тебя определенно жар!

Мамай отказался.

Река, измученная бурей, леж ала спокойно, поглотив в себя отражения кудлатых бере­

гов и взлохмаченного неба. Миноносец летел

среди нагромождения теней, виляя седовато­

волнистым хвостом. В стороне от фарватера

ныряли рыбацкие наплава. На берегах валя­

лись вентеря. Ветлы, нагнувшись, мыли в ре­

ке свои белесо-золотистые кацавейки. В ши­

роком овраге лежал, словно забытая кем-то

шуба, мелкий лесок. На вершине голого

склона понуро стояла одинокая путница —

сосна...

Но все эти картины бесследно пролетели

149

мимо М амая. Он смотрел только вперед —

только туда, где маячила чуть заметная черта, отделяющая небо от реки. Он каждую ми­

нуту' ожидал увидеть там баржу с виселицей.

О н'хотел этого так страстно, что много раз

обманывался. От напряжения в глазах пе­

стрило.

И все-таки не он первый увидел баржу.

Он спустился в каюту, чтобы напиться, и

в этот момент раздались голоса:

— Вон она! Вон!

— Она, да. Эх, ты-ы!

Где? Где? — заметался Мамай!

— Д а вон, у берега! Эх, гады!

На миноносце бегали, шумели. Мамай уви­

дел баржу недалеко от песчаной косы. Бар-

•жа! не успев затонуть, была выброшена бу­

рей на мель.

Сначала Мамай ясно увидел, что над водой

баржа стоит невысоко. «Бросили... затопи­

ли.:.» — С этой секунды Мамай уже не мог

хорошо рассмотреть баржу, хотя миноносец

подошел к ней близко. Перед глазами твори­

лось что-то странное. Баржа то всплывала на

поверхность реки высоко, выше обычного по­

ложения, то уходила под воду так, что оста­

валась видна только мачта.

'— 'Скорее... Скорее...—горячился Мамай.—

Она ведь потонет, потонет!

Ребята, давай

скорее!

— Она на мели! — слышались голоса.

— - На мели? Но ведь она тонет!

150

Мчшка Мамай не заметил, как оказался на

палубе баржи. Торопливо работая локтями, пролез сквозь молчаливую и суровую толпу

матоосов и партизан к люку. Один матрос

уже сшибал замок с люка. Из баржи доно­

сились хриплые голоса. Когда замок был

сшиблен, несколько человек бросились пинать

его ногами, как что-то гадкое.' Мамай схва­

тился за ушко скобы и рывком поднял крыш­

ку люка.

Смертники облепили. лестницу. На верхней

ступеньке — белокурый паренек, губы -и под­

бородок у него в крови. Увидев людей, он

откинулся назад, замахал руками.

— А-о-ой!..

Матросы зашумели. Двое, стоявшие у лю­

ка, схватили белокурого паренька за руки, вытащили на палубу. Остальные со стонами, со слезами начали выходить сами. Они-выхо­

дили, оборванные, мокрые, костлявые, сла­

быми руками хватались за матросов, падали.

Над рекой неслись крики, страшные мужские

всхлипывания...

Не затихая, гомон быстро откатился даль­

ше — на миноносец. У люка остался только

Мишка Мамай. Он растерянно заглянул в

трюм.

— Ну, кто еще? Выходи!

— Сейчас!

Около лестницы всплеснулась вода, пока­

зался грузный человек с. черной бородой.

— Иван! Вельский!

151

Бельский неуклюже карабкался по лестни­

це, ворочая плечами, словно кого-то растал­

кивая с пути. С легкого короткого пиджака

его стекала вода. В левой руке он держал

винтовку. Вступив на палубу, он схватил М а­

мая за шею, прижал к бороде, потом загля­

нул в лицо и — отшатнулся.

— Мишка! Это ты? Значит, убежал?

— Убежал, Бельский. Убежал!

— Эх, Мишка! — Бельский пытался что-то

сказать, но только сжимал челюсти и тряс

головой.

— Бельский! Слушай-ка, а где...

— Теперь, дружба, я не Бельский!

Мамай взглянул на него недоверчиво.

— Запомни! Я — не Бельский! — резко по­

вторил Иван. — Теперь зовите меня Долин-Бельский! Понял? Теперь во мне два чело­

века! Я за двоих буду жить, за двоих! —

И он быстро пошел, потрясая винтовкой.

Мамай бросился было за Вельским, чтобы

спросить о Наташе, но ему почему-то пока­

залось, что в трюме опять всплеснулась вода.

Вернулся к люку. И что произошло дальше—

очень удивило М амая. По лестнице поднимал­

ся человек, лицо которого было знакомым.

Он был в яловочных сапогах казенного по­

кроя. «Д а ведь это Шенгерей!» — узнал М а­

май и протянул руки, чтобы помочь измучен­

ному татарину выйти на палубу. Но Шенгерей

как-то незаметно проскользнул мимо. Вода

опять всплеснулась, по трюму побежали кру152

ги. На лестнице показался Степан Долин.

«Ну, вот! И Степан ж ив!»—радостно подумал

Мамай. Долин сухо кашлянул, обтер мокрые

усы и махнул рукой, — дескать, все пройдет.

Но пока Мамай встречал Долина, на лестнице

показался третий, незнакомый человек, потом

четвертый, пятый, шестой... Черная вода пле*

скалась по всему трюму. Со всех сторон из

темноты, взметывая воду, поднимались и уста­

ло брели к лестнице смертники. Мишка стоял

у люка, пропускал их мимо, перекидывался

словами, жал им руки, обнимал знакомых и

незнакомых. А смертники шли и шли — не­

скончаемой цепочкой, торопливо и радостно, стряхивая с одежд воду и вытирая мокрые

лица. «А где же Н аташ а?» — подумал Мамай.

Он начал молча пропускать смертников, по­

дошел к краю люка, чтобы видеть тех, кото­

рые только вылезали из воды. Увидев пожи­

лую женщину, он ласково схватил ее за руку, спросил:

— А где Наташа? Где?

— Там она, — женщина показала в люк.

— Наташа!

Мамай кинулся в трюм. Но его кто-то схва­

тил сзади, вытащил на палубу, закричал над

ухом старческим голосом:

— Мишка, пойдем! Пойдем, слышь.

— Постой, — вырывался

Мамай, — сейчас

Наташа выйдет. Вот сейчас, скоро...

— Сынок, Наташи нету. Умерла она.

— Как нет? Она вон там, внизу!

'153

—

Ах, ты, горе-горькое. Захворал-то как

он!..

Мамаю все еще казалось, что в трюме пе­

реливалась, шумела вода, взлетали брызги.

Но его схватили под руки, повели. Мамай

увидел, что прибрежный лес начал ложиться, как трава под косой, белогрудые облака шум­

ной стаей пронеслись над рекой, потом низко

и — все померкло перед глазами.

X X X

Крутой .берег Камы. По берегу осенними

огнями полыхало густое мелколесье. А над

ним клубами дыма вздымались курчавые сос­

ны. Здесь, у самого обрыва, на полянке, , хо-рощо обогреваемой солнцем, появился буго­

рок свежей могилы....

У могилы сидел Мишка Мамай. Он был в

шинели и грубых сапогах, рядом валялась фу­

ражка. Д ерж а на коленях винтовку, он ста­

рательно вырезал что-то ножом на ее ложе...

Дни горя сильно изменили Мамая. Лицо

его построжело. Тонкие губы, любившие ехид­

но усмехаться, » теперь были сурово сжаты.

Живые, как ртуть, глаза померкли,, стали хо­

лодными. От могучей фигуры М амая веяло

теперь какой-то новой, не слепой и бесшабаш­

ной, а строгой и сосредоточенной силой...

Недалеко от могилы плотничал Василий

Тихоныч. Он сам предложил поставить вме­

сто креста над могилой Наташи маленький

154

памятник со звездой. («Бог?- А что он не по­

жалел ее?» — удивляя сельчан, говорил ста­

рик, ранее славившийся сворй преданностью

вере). Обтесывая столбики д^я, ограды, Васи­

лий Тихоныч все • посматривал на согн^пую

дюжую спину сына, дот,ом„бросил тсщРРЛпР*

дошел, кивнул на реку:

— Не опоздаешь?

т— Нет. Загудят.

И говорить Мамай стал .спокойнее. Василий

Тихоныч теперь боялся ему возражать.

— Завтра кончу, — сказал Василий Тихр-ныч, присев рядом с сыном. — Подсохнет ма­

лость — покрашу. Красной, а?

— Да.

— А что написать?

— Что хочешь. — Мишка обернулся.—Толь­

ко, знаешь, напиши: здесь... Наташа Черемхова.

— Глухарева, — боязливо поправил старик.

— Черемхова, — спокойно, веско повторил

Мамай. — Понял? Моя.

Василий Тихоныч хотел сказать, что неудоб­

но все же называть Наташу Черемховой, раз

не было свадьбы и нигде нет записи в кни­

гах, но, взглянув искоса на сына, не решил­

ся, — ниже опустил козырек картуза. Чтобы

утешить сына, сказал:

— Хорошее место тут. Веселое. Рукой по­

д а т ь — пароходы ходят. Чайки вон... И для

глаза вольготно.

Мамай перестал вырезать.

155

— Весна придет, — загляни сюда.

— Как же, непременно загляну.

— Могилку поправь.

— Поправлю, сынок, поправлю.

Внезапно вспомнился Мишке вечер, когда

он сидел с Наташей за деревней, а в землю

косо бил лунный ливень и пахло цветами сон­

ной травы, — вечер, который их особенно по­

роднил... Холодные глаза Мишки скользнули

вверх, выше всего, что можно было увидеть

на земле. Пересохшим голосом он сказал

чуть слышно:

— Сонная трава зацветет, — нарви.

— Нарву, нарву.

— Сюда принеси. Она любила ее.

Мишка опустил взгляд.

— Горела она, как огонь. Весело так, ярко.

И мне тепло было. И — потухла.

— Потухла, сынок.

— Сволочи! — сказал Мамай. — У каждого

человека они радость грабят. И меня вот

ограбили.

Над рекой прокатился гудок.

— Зовут.

Мамай сложил нож, сунул в карман.

— Ты что это вырезал?

— Вот...

На ложе винтовки Василий Тихоныч увидел

четко вырезанное слово — «Н аташа». Удив­

ленно вскинул брови. А Мишка поднялся, хлопнул по ложу ладонью:

156

— Пойдем, Наташа! Пойдем бить их...

Он повернулся к могиле, упал на колени, крепко прижался губами к бугорку свежей

земли... А потом крупно зашагал тропинкой к

берегу. На полпути Василий Тихоныч, зады­

хаясь, догнал его, отдал фуражку:

— Забыл, сынок...

У берега стоял, покрытый броней, буксир­

ный пароход; на передней палубе у него —

орудие. Пароход готовился к отплытию. Пол­

ной грудью вздыхала его машина. Матросы

и красноармейцы с винтовками (среди них

были некоторые из прежних смертников и

партизан) сгрудились на корме.

Командир отряда Долин-Бельский, затяну­

тый в кожаную куртку, с маузером, стоял на

капитанском мостике. Выйдя из баржи, он

прежде всего хотел сбрить бороду, но полу­

чилось так, что для этого никак не мог вы­

брать свободное время. И он махнул рукой,—

ладно, дескать, как-нибудь после. Коренастый, с черной кучерявой бородой на бледном ли­

це, — он был грозен.

Мамай поднялся на мостик.

— Готов?

— Гуди!

— У тебя... земля на губах, — заметил До> лин-Бельский. — Вытри.

Над пароходом взвилась белая, кричащая

струйка пара.

15 7

xxxr

Красная флотилия шла в верховья Камы.

Над осенней поймой проносились зовуШ,ие и

тревожные гудки. Часто завязывались бои.

Тишину рвал грозный свист и грохот. Эхо би­

лось в лесах. Суда белых, потерянно визжа, метались по реке, охваченные пламенем и ды­

мом. Стремнина несла оглушенных снарядами

белотелых судаков и жирных лещей. На одной

из больших пристаней, пытаясь выиграть вре­

мя для отступления, белые выпустили из хра-.

нйлшц бензин на Каму и подожгли; могучее; пЛайя, играя, потекло вниз по реке; черно­

багровые тучи дыма закрыли небо. Но это не

помогло: суда красной флотилии бешено про­

рвались сквозь огонь. И когда прорвались,, одним из первых настигли тот маленький бук-'

сир, который водил баржу с виселицей. И с­

ступленно взревели гудки и, казалось, ахнула

и забилась в судорогах сама земля...

В Прикамье загоралось бабье лето. На

земле - было просторно и солнечно. Изредка

пролетали

стороной

серебристые

облака^

В черных лесах шел тихий листопад. На звон­

ких озерах в пойме табунились утки. Забот­

ливое зверье строило зимние жилища. Воздух

был насыщен крепкими запахами увядания.

Но в полях уже шло обновление — поднима­

лись пушистые озими. Как всегда, спокойно

й величайо Свершался мудрый закон земли, г. К азан ь

1937— 1940

Издательство просит читателя дать отзыв как о содержа­

нии, книги, так и об оформлении ее, указав свой точный

адрес, профессию и возрасти» •

» !;

Библиотечных работников изд-во просит организовать

учет спроса на книгу и сбор читательских отзы вов.

Все материалы, направлять по адресу: М осква, Б. Гнезд*

никовский пер., д. 1 0 ,н зд -во «Советский писатель».

Ответ, редактор Н. Чертова

A38S33

Подпис. к леч. 11 июля 1941 г.

Печатных листов 5

А втор , листов 5,01

Колич. печ. знаков в листе 45920

З ак аз № 2304

Тираж 25 000

Цена 1 р. 50

Т и п о граф и я «К р асн о е зн ам я », М оск ва, С у щ е в с к а я , 21,