Путешествие в Русскую Америку [Галина Борисовна Башкирова] (fb2) читать постранично


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Annotation

Новая книга Галины Башкировой и Геннадия Васильева поможет читателю живо увидеть малоизвестный для нас мир русских (как называют на Западе всех выходцев не только из России, но из всего СССР) эмигрантов разных лет в Америке, познакомиться с яркими его представителями — и знаменитыми, как Нобелевский лауреат, экономист с мировым именем Василий Васильевич Леонтьев или художник Михаил Шемякин, и менее известными, но по-человечески чрезвычайно интересными нашими современниками.


Путешествие в Русскую Америку. Рассказы о судьбах эмиграции

От авторов

Последний из могикан

Путешествие в Форт-Росс

Будьте дружелюбны

В Бруклине у Большого дерева

Почва под ногами

Привет Питеру!

Ребенок, шатаясь начинает ходить

Саша Лютиков из Сан-Франциско

Как, вы не знакомы с Гарри?

Тройка на Красной площади

Соседка

Брайтон Бич и вокруг него

Друг Худенко

Галерея на берегу залива

Ночные разговоры

Судьбы русских архивов

Фотографии


Путешествие в Русскую Америку. Рассказы о судьбах эмиграции


Галина Башкирова, Геннадий Васильев





От авторов


Однажды в неурочный час мы зашли в советское консульство в Вашингтоне. Раннее утро, тихо, пустынно. Навстречу шел знакомый вице-консул, молодой, высокий, крупный человек. Личность популярная в советской колонии. Остряк, исполнитель цыганских романсов, знаменитый лебедь-балерун из «танца маленьких лебедей». Из года в год у нас на капустниках повторялся один и тот же номер: Чайковский под рояль, верзилы в белых пачках, их сизые, огромные ноги в кедах в свете прожекторов, неизменный восторг зрителей.

Весельчак двигался нам навстречу не то с большой вазой, не то с коробкой сладостей в праздничной упаковке. Ни бодрых приветствий, ни свежего анекдота, ни обычных присказок — ничего. Странно…

— Кому подарок несете? — спросили мы.

— Какой подарок? — хмуро ответил он. — Урна это!

— Какая урна? Чья?

— Чья, чья… Соотечественника.

— Какого… соотечественника?

— Нашего с вами! — Тут он наконец притормозил и остановился. — Шлют и шлют со всей Америки. Вот никак не пойму, — сказал он, и никакого бодро иронического приятия жизни во всех ее причудливых проявлениях не было ни в его голосе, ни в могучей спортивной фигуре. — Ведь живут же себе здесь преспокойно, правда? Родились даже некоторые в Америке. А умирают — и что? Просят по завещанию похоронить в родной земле, причем часто — в конкретном месте. И все заранее оформлено по закону, и деньги приличные заплачены — за перевоз, захоронение, за все. Мы привыкли — рутинная работа. А все равно каждый раз — загадка.

— Какая загадка — Родина, — сказали мы.

— Вот именно, — вздохнул наш собеседник, — ну, понятно, тянет человека домой, это при жизни. А после смерти? Не все ли равно, где лежать после смерти? Некоторые в России-то только родились, а открывают родственники завещание, и вот вам, сюрприз: после смерти хочу домой. Вот и носим, и носим. Сам бы не поверил, если б рассказали…

И он двинулся со своей ношей дальше.

А мы вышли из консульства. Южная улица горбатилась белыми дорогими особняками. Была весна, все цвело, отцветали розовые японские вишни, зацветали магнолии и розы. Голубело, как всегда, ослепительное небо. По идеально подстриженным газонам скакали белки. Вашингтон — город-сад, витрина страны.

Мы остановились и поглядели друг на друга. Родина…

Как объяснить словами, какой силы чувства к ней привязывают? А что такое Родина, если человек живет вдали от нее?

Наши соотечественники за рубежом… Тема, в течение десятилетий практически «непроходимая». Если и появлялось в печати что-то об этом, то всегда враждебное.

Русский, украинец, латыш, литовец, армянин, еврей — человек родом из нашей страны, живущий за рубежом, достоин был презрения, осуждения, в крайнем случае — снисходительной жалости. До самого недавнего времени встреченный за границей соотечественник описывался даже, казалось бы, наиболее разумными публицистами в тонах крайне пренебрежительных. В каждом жесте, фразе, поступке проступало в этих дорожных зарисовках прежде всего одно — чувство неизбывной вины