Абара [Гера Домовникова] (fb2) читать онлайн

Гера Домовникова Абара

Яна натянула одеяло на голову и согнула ноги в коленях.

Сто, девяносто девять, девяносто восемь…

Надо уснуть, а то тетка опять с самого ранья завтра поднимет. Куриц кормить (или “курей”, как та их называет), корову пастуху вывести, дома прибираться. Хоть в огороде не заставляет возиться, и на том спасибо.

Девяносто семь, девяносто шесть…

А вот не тупила бы, и нормально лето прошло. С интернетом, телчиком, катками, вылазками на сходки анимешников, любителей комиксов и настолок. Как и положено в 16 лет. Если бы не контент 18+, за просмотром которого ее застукала мама неделю назад.

Девяносто пять, девяносто четыре…

Яну словно током ударило от одного воспоминания. Захотелось сжаться до размеров одного атома. И исчезнуть. Такая теория большого взрыва наоборот. А взрыв тогда получился нехилый. Яна рыдала, стоя на коленях, пыталась обнять маму. Та отталкивала ее руки и бормотала: «Смотреть на тебя противно. Ох, Господи, прости меня. За мои грехи мне такое послано».

Девяносто три, девяносто два…

Сестра ее, теть Зоя, подтвердила догадку. И даже сказала, за какой именно грех. Мама не умеет отключать громкую связь, а стены в однокомнатной «хрущевки» картонные, с кухни все слышно.

«Это все потому, что чадоубийство хотела сотворить, когда тебя Васька на втором месяце бросил. Добро хоть я тебя отговорила. Ну ничего, пусть у меня поживет до конца лета. И по хозяйству мне помощь, и с блудом этим помогу ей справиться. Воля моя крепка». — Теткин шершавый голос будто наждачкой прошелся по Яниным ушам.

Девяносто один, девяносто…

Теть Зоя была еще более верующей, чем мама. Жила в деревне, на отшибе. Большую часть денег с продажи «экологичных фермерских продуктов», а именно, яблок, молочки и яиц, относила в местный храм, который сама помогала отстроить еще в девяностые. Выглядела намного старше, хотя разница у сестер была всего три года. У нее уже пропали коренные зубы, а от носа к уголкам губ тянулись глубокие морщины. При этом, она, как нарочно, любила состроить «козью морду», от чего у Яны дергался глаз.

Восемьдесят девять, восемьдесят восемь…

Подул ветер. Ветка яблони ударила в окно. Яна вздрогнула и прикрыла уши руками. Вот оно, опять. В этой комнате и днем-то невозможно находиться. Такое чувство, как будто кто-то невидимый не то, что пялится — ощупывает тебя взглядом. А ночью вообще трэшак начинается, если вовремя не уснуть.

Восемьдесят семь, восемьдесят шесть…

До этого они с мамой гостили у тетки всего один раз. Тогда еще Яна только научилась говорить, года четыре ей было. И что-то здесь было по-другому. А вот что? Попробуй вспомни.

Кажется, в этой комнате тогда кто-то жил. Яна припоминала, что тут почти всегда было закрыто.

Восемьдесят пять, восемьдесят четыре…

Снова стук по стеклу. На этот раз, как будто ногтями дробь отбивают. Нет, это ветка, и не надо тут дурковать! Поскорее бы уснуть.

Восемьдесят три, восемьдесят два…

Скрипнула половица. Яна отодвинулась к стене и почувствовала, как кто-то присел на край кровати.

Восемьдесят один, восемьдесят…

Тощее существо небольшого роста улеглось рядом с Яной, толкнуло ее в бок и потянуло одеяло на себя.

***

Какое-то время Яна барахталась в густом, вязком, душном кошмаре. Словно попала обратно в материнскую утробу. Хотя, скорее это была антиутроба — место, состоящее из первобытного страха и стыда. Покой и забвение пришли с первыми солнечными лучами и звуками деревенского летнего утра. В голове крутилось странное слово, которое нашептывало ей то нечто из сна. Амбар? Абырвалг? Яна не запомнила толком.

Она прислушалась. Теть Зоя ещё спала. Значит, даже пяти утра нет. Яна осторожно села на кровать и поставила босую ногу на мягкий прикроватный коврик, связанный из старых колготок. Пружины не скрипнули. Она также медленно разогнула вторую, оперлась о пол и встала. Затем на цыпочках подошла к покрытой толстым слоем краски деревянной двери шкафа, украшенной советским шпингалетом, напоминающим чей-то профиль с длинным, загнутым носом.

Тогда, неделю назад, она впопыхах и на нервах скидала туда свои вещи как попало. Сейчас почему-то захотелось их разобрать. Найти футболку с героями «Геншин Импакт». И облегающий сарафан цвета хаки с декольте, который смотрелся на ней просто супер. И ветровку оверсайз, сшитую на манер полицейской формы, с нашивкой «провинция». Хоть что-то, напоминающее о городской стабильности и размерености, в которой не было места странным снам, теткиным козьим мордам и колючему, мерзкому чувству, которое теперь делило с ней комнату и постель.

Яна вынула «нос» шпингалета из петли, и, придерживая дверь, начала копаться в одежде. В самом углу шкафа рука нащупала что-то странное, чужое, заскорузлое, покрытое толстым слоем пыли. Яна поморщилась и потянула это на себя. «Чужими» в царстве её вещей оказались пожелтевшие и слипшиеся детские кеды. Точнее говоря, совсем детские. Яна такие никогда не носила, даже в два-три года, когда они пришлись бы ей впору.

Почему-то стало не по себе от этой находки. Сначала захотелось просто отнести их до мусорного бака, чтобы не лежали тут, рядом с её вещами. Но Яна решила, что идти на улицу через теткину комнату сейчас — не лучшая идея. В итоге, кеды оказались на своем прежнем месте, а она — в кровати, под одеялом. Вскоре её накрыла прохладная утренняя дрема, совершенно непохожая на то, в чем она пыталась выжить всю ночь.

***

— Янка, вставай! — Теть Зоя попыталась сдернуть одеяло.

— Нуу, — протянула Яна, цепляясь за него обеими руками.

— Вставай, говорю. На службу опоздаем.

— Чего? — Яна глянула на тетку, продолжая цепляться за края пододеяльника.

— Вижу, бесы тебя крутят. Спишь плохо. Вот сходим на службу — и легче станет. Яна медленно поставила ноги на ковер, пошарилась в поисках резиновых тапок и пошла к умывальнику. У теть Зои даже душевой кабинки не было, как, к примеру, у хозяев соседнего участка. «Мужские руки нужны», — причитала та, каждый раз, когда соседка предлагала недорого выкупить материал для постройки.

***

Церковный дворик Яне понравился. Там было даже уютнее, чем у теть Зои. Новенькие, недавно выложенные красивым камнем, наподобие мрамора, дорожки вели к воротам храма и к пристройке с надписью «Трапезная», выведенной белой краской на резной дощечке. Яне сразу вспомнилась старенькая передача «В гостях у сказки». Вот смотрела бы только такое, теперь не пришлось бы по теткиной указке идти за угол этой самой «Трапезной», чтобы повязать поверх джинсов нечто темно-синее, в прошлой жизни бывшее халатом, а теперь ставшее чем-то наподобие фартука. А волосы нужно было скрыть под дурацким белым платком в горошек. В последний раз Яну заставляли носить такой в детском саду, и то, когда ухо разболелось.

Уже напялив позорное тряпье и готовясь кринжевать, Яна успела зацепить боковым зрением что-то яркое. Не просто приметное, а привычных, можно сказать, родных ее глазу, оттенков. В куче свежескошенной травы и недавно срезанных веток валялся телефон в силиконовом чехле. Яна подняла его и тёплое, щекочущее чувство разлилось в груди. С чехла на неё глядел из-под рыжей челки любимый Тарталья из «Геншин», в своем красном шарфике и маске набекрень.

— Янка, быстрее, служба начинается. — Теткин голос прервал поток приятных мыслей.

Яна торопливо сунула телефон в карман джинс и побежала в сторону входа в храм.

Внутри Яне не поплохело. Голова пошла кругом от запаха ладана, дыма, и какого-то особенного гула. Каждый звук здесь будто отскакивал от стен и больно бил по голове. Вспоминались дурацкие игры на физкультуре, вроде пионербола и вышибал, когда, под руководством учителя, Яне и другим девчонкам пару раз хорошенько прилетало увесистым мячом по разным местам. Если удар приходился в голову, — она потом долго гудела, как тот самый колокол, который прямо сейчас начали дергать за язык.

Под конец службы, когда длинная очередь прихожан с теть Зоей где-то ближе к концу, выстроились на причастие, Яне наконец удалось вырваться на свежий воздух. Да, она, к теткиному огорчению, не постилась, не молилась и не исповедовалась накануне, так что не имела права вкушать плоть и кровь Христову.

Во дворе было солнечно и тихо.

«Красота!» — подумала Яна, направляясь за угол, чтобы снять теткино тряпье до того, как ее в нем увидит кто-либо за забором.

Подойдя к той самой травянисто-веточной куче, она вздрогнула. Длинноволосый рыжий парень, примерно её возраста, сосредоточенно рылся там, раскидывая в разные стороны все, что до этого было кем-то старательно собрано.

— Не это ищешь? — Яна улыбнулась и сунула ему под нос телефон.

— Ох, напугала, — парень отпрянул, затем смущенно улыбнулся и забрал смартфон, — то есть… спасибо.

— Ты здесь с кем? — Яна по-быстрому стянула косынку и пригладила волосы.

— Один. Живу тут.

— Послушник? — она улыбнулась, потянув за концы завязок теткиного недофартука.

— Трудник. Послушником несовершеннолетний не может быть.

— А тебе…

— Семнадцать. Я приютский.

— Ещё год, и свобода? — Яна наконец справилась с недофартуком-недоюбкой и теперь держала его в руках, словно спеленутого младенца.

— Да я бы и здесь остался.

— Тебе за это не прилетает? — Яна кивнула на телефон.

— У нас тут демократия, вроде как, — парень снова смутился, поправляя резинку для волос. — Забыл представиться — Илья.

— А про меня ты, поди уже наслышан, теть Зоя всем мозг успела вынести.

— Яна, да?

— Она самая, великая и ужасная блудница. Кстати, оказалась тут за фанфик по “Геншину”.

— Ну что уж ты так. Твоя тётя просто говорила, что тебе помощь нужна.

— Ха, ей самой бы не помешала.

— Не, она хорошая у тебя. Яблоки вот сегодня опять занесла.

— Ох уж эти её яблоки, в глотку мне уже не лезут.

— Что так?

— От них покойником попахивает.

— Шутишь?

— Вот у вас где продукты хранятся?

— В подсобке трапезной.

— Пойдём, я их по запаху на раз-два найду.

***

В подсобке было прохладно, пахло свежим хлебом и компотом. Над подоконником в пыльных лучах солнца водила хороводы мошкара.

— Ну, показывай свои суперспособности, — усмехнулся Илья, садясь на табуретку возле четырех мешков, выстроившихся у стены, — где теть Зоины яблоки, а где наши?

— Чего гадать? — Яна потянулась к мешку, стоящему прямо за Ильей и, запнувшись, бухнулась к нему на колени, — там они.

— И… как ты узнала? Можешь обосновать? — Илья прикрыл лицо рукой, пытаясь спрятать красные пятна, проступившие на бледной, веснушчатой коже.

Яна достала одно яблоко. Понюхала и нехотя надкусила. Затем сплюнула, не прожевав и швырнула его на пол: “Червивое. Как всегда”, — ответила она на удивленный взгляд Ильи.

Он поднял надкусанное яблоко и вгляделся в то место, где остался мазок Яниного блеска для губ и следы ее зубов:

— Плодожорка постаралась, есть такое дело.

— Это опарыши. Они по всему саду там.

— Странная ты.

— Ладно, мне пора. Увидимся еще. Может быть.

Яна встала, подняла с пола сверток с теткиным тряпьем и вышла на улицу.

***

Уже вечером, возвращаясь из магазина, куда его отправили за внезапно закончившимся чаем, Илья решил свернуть с обычного маршрута и пройти мимо теть Зоиного дома. Со стороны улицы виднелись окна кухни и веранда. Ни Яны, ни самой теть Зои там не было. Да и свет везде был выключен. “Для сна рановато еще”, — подумал Илья. И тут что-то больно ударило его в ключицу. Он оглянулся. Рядом с ним, в дорожной пыли, валялось яблоко. “А яблоня-то с противоположной стороны участка”, — пронеслось у него в голове. Почему-то стало не по себе. Он развернулся и ускорил шаг. Небо заволокло тучами. Вот уже и первые капли зашуршали по придорожной траве. “Или не капли”, — Илья вздрогнул, поняв, что никакого дождя нет. Что-то шелестело за его спиной, двигаясь одновременно с ним. Точнее за ним.

В тот вечер он плохо помнил, как оказался в комнате приюта, которую делил с парнем на год младше, любящим нарушать режим. Вот и сейчас соседа не было на месте. До отбоя вряд ли появится. Впервые Илья был не рад уединению. Его морозило несмотря на не хотевшую отступать летнюю жару.

А ливень действительно грянул, и довольно сильный. Он превратил сухую пыль в липкую грязь и вывел на прогулку дождевых червей. Наутро, когда воробьи радостно купались в лужах, Илья, проснувшись, обнаружил возле кровати следы маленьких ног, явно не принадлежавших соседу, который был на голову выше Ильи и носил обувь сорок третьего размера.

***

Яна проснулась в хорошем настроении. Несмотря на дождливую ночь, душный полусон сегодня не приходил. Вместо него был настоящий, полноценный, с приключениями, сладкой ватой, золотыми кудрями, веснушками на теплой белой коже, пахнущей топленым молоком, и новой идеей для фанфика, которую она бы с удовольствием записала, было бы где. Яна в очередной раз ощутила укол злости на маму, оставившую ее без телефона. “Ну и хрен с тобой, золотая рыбка, я все равно напишу и выложу, как только домой приеду”, — думала она, злорадно улыбаясь, когда шла на улицу к умывальнику.

— Смешно тебе, да? — Илья уставился на нее исподлобья сквозь сетку-рабицу забора. Тени-соты забавно смотрелись на его лице, делая выражение еще более сердитым.

— Ты про что вообще? — Яна почувствовала такой же укол злости, который настигал ее при мыслях о мамином поступке.

— Что за шутки такие?

— Какие?

— Бесовские. Со следами этими.

— С чем?

— Вот, иди сюда, — Илья достал телефон.

— Где это? — пробормотала Яна, глядя на экран.

— Где-где… в Верхней Салде.

— Я серьезно.

— В комнате у меня. Еще на паперти нашел.

— Где, блин?

— На ступеньках перед воротами в храм.

— Ща зубы почищу, и заходи. Покажу кое-что, — кивнула Яна, выдавливая пасту на зубную щетку.

Завершив утренний ритуал, она глянула сначала на дорогу, проверяя, не вздумала ли теть Зоя вернуться. Затем — на участок соседки, той тоже не наблюдалось. После этого открыла калитку и пригласила.

***

— Где же они?! — Яна разбрасывала вещи по комнате, а Илья смущенно наблюдал, как на пол и кровать летели когда юбка с футболкой, а то и более интимные предметы, вроде кружевного лифчика.

— Долго еще? — уже почти беззлобно спросил он после очередного кислотно-розово-зеленого предмета, упавшего ему под ноги.

— На днях же здесь были! — буркнула Яна.

— Кто были?

— Не кто, а что. Кеды. Малюсенькие.

— Опять за нос меня водишь?

— Омг, фразочки-то какие старомодные.

— Объясни, что за игры у тебя?

— Какие игры? Ты на мои ноги посмотри.

Яна растянулась на кровати, пошевелив пальцами ног с ярким педикюром: “Тридцать девятый размер, — она похлопала по краю покрывала, приглашая Илью сесть рядом, — а там следочки малюсенькие, у меня лет в девять такая нога была.”

Илья открыл рот, чтобы возразить. В этот момент хлопнула дверь.

— Янка, ты где? Иди, помоги мне, — теть Зоин голос раздался совсем рядом с дверью.

— Я сейчас. Переоденусь только, — Яна хихикнула и приложила палец к губам, глянув на Илью.

— Давай, я во дворе буду ждать, — ответила тетка уже с крыльца.

Илья попытался встать, но ноги его не слушались. Сердце ухало и подпрыгивало, словно ему вдруг стала мала грудная клетка. Глаза заволокло белым туманом, а к горлу подступила противная, кисло-горькая тошнота. Он снова приподнялся и с грохотом бухнулся на кровать. Яна обняла его и прошептала в ухо: “Тише! Что с тобой?”. Тут же она вспомнила, что дверь не заперта. Но было уже поздно, теть Зоя на всех парах неслась через весь дом, чтобы ввалиться и увидеть их с Ильей на кровати в обнимку, среди раскиданных вещей.

— Ах ты, бл…, — прошипела она.

— Скорую вызывай быстрей! — перебила ее Яна.

— Не надо… скорую, — еле слышно прошептал Илья.

Шатаясь, он поднялся с кровати и вышел из комнаты.

— Илюш, может… — Яна попыталась взять его за руку.

— Не надо, — Илья вырвался и направился в сени.

Яна вздохнула, услышав, как скрипнула калитка.

— И вот что мне с тобой делать? Крапивой отходить? На горох поставить? — теть Зоин голос сейчас был особенно шершаво-ехидным, словно она хотела, плюсом к описанным вещам, пройтись наждачкой по Яниным перепонкам.

— Да что хочешь, то и делай. Только у меня тоже вопросы есть. — Яна зыркнула на нее, скрестив руки на груди.

— Ты о чем сейчас, дите?

— Чья это комната?

— Моя. Здесь все мое и только.

— А кеды чьи?

— Тебе голову напекло? Или приняла что?

— В шкафу которые были.

— Ты это, покаянный канон перед сном почитай. Я за здравие тебе закажу. Мне одну требу обещали за продукты.

— Беги, жалуйся маме. Я правду все равно узнаю.

Яна встала и начала закидывать вещи в шкаф. Теть Зоя еще пару минут сверлила ее глазами, скорчив фирменную “козью морду”. Потом пробормотала:

— Сын у меня был. С рождения болел. Умер в три года.

***

К липкому душному ночному мареву, притворяющемуся реальностью Яна уже почти привыкла. Страх, стыд и отвращение скользили тенями по углам, норовя проникнуть в ее мысли. Ночь стояла сухая и жаркая. Хотелось пить, но идти через теткину комнату — не вариант.

“Тум!” — что-то увесистое, но довольно мягкое ударилось о стекло.

Она глянула во двор. Кто-то худой, небольшого роста, прятался за яблоней. Или опять ее глючило? Яна легла, в надежде провалиться туда, где ее ждут с прошлой ночи сладкая вата, приключения и рыжие локоны. Но у ее воображения были иные планы.

Она снова оказалась у окна. А маленькая худая тень отделилась от яблони и двинулась к дому. Все ближе и ближе. Яна захотела закрыть глаза, но не тут-то было. Кричать сейчас тоже бесполезно, изо рта вырвется только нечто среднее между вздохом и писком. А тень была уже совсем близко. Настолько, что можно разглядеть черты лица. Точнее, того, что, видимо, когда-то было лицом. Теперь это серовато-желтая кожаная маска, у которой крупными стежками зашиты опухшие веки и синюшные губы. Тень припала к окну, и вот уже Яна могла рассмотреть нитку, которой были стянуты глаза и рот. Толстая, красная. Такой моток недавно попадался ей на глаза. Когда теть Зоя просила разобрать кладовку. Яна запомнила, что вместо катушки там было что-то другое, длинное, с острыми концами. “Веретено”, кажется, так это называется.

Тень вытянула худую руку и опустила ее вниз, указывая пальцем в сторону яблони.

***

— Янка, вставай! — снова шесть утра и теть Зоя.

Яна повернулась на бок и простонала:

— У меня живот болит.

— Как блудить, так ничего у нее не болит! Еще раз увижу тебя рядом с Илюшей…

— И что? Что ты мне сделаешь? Под яблоней закопаешь?

Теть Зоя замахнулась на нее и сжала ладонь в кулак:

— Ух, была б я твоей матерью! Ладно, пойду я, а то на автобус еще опоздать не хватало из-за тебя.

— А ты куда?

— Не твоего ума дело. Приеду — чтоб посуда вымыта была, и куры накормлены.

Дождавшись, когда тетка выйдет за калитку, Яна полезла в кладовку. Вот он, тот самый моток, притаился в углу антресоли и краснел, словно от стыда за груды пыльного хлама, который его окружал. Яна встала на цыпочки и попробовала дотянуться. Нет, с ее ростом — никак. Только кончиками пальцев удалось зацепить какую-то пыльную тетрадь, из тех, в которые теть Зоя обычно записывала рецепты. В “облако” сохранять, видать, тоже “от лукавого”. Поэтому фолианты-пылесборники занимали половину полок в доме.

Яна принесла из сеней маленькую облезлую табуретку с круглой дыркой в центре сидушки. Осторожно оперлась на нее одной ногой. Вроде должна выдержать. Встав на нее, она протянула руку к мотку, смахнув на себя тучу пыли, которая моментально атаковала глаза и нос, в ответ на такое непочтительное отношение. Уцепившись за край антресоли, Яна чихнула и сбросила на пол тетрадь — основное препятствие на пути к мотку. Та в ответ выпустила очередное облако пыли, прошуршав и раскрывшись записями наружу. Яна покосилась на поверженного врага и обмерла. Тетрадь явно не предназначалась ни для рецептов закруток, ни для посторонних глаз.

***

Час спустя, Яна караулила Илью после утренней службы, держа в руках ту самую тетрадь и одну из икон, взятую из теткиного “красного уголка”.

— Зачем ты… — Слова застряли у Ильи в горле противным липким комом.

— Мне телефон нужен. Маме позвонить.

Илья развернулся и сделал шаг в противоположную сторону:

— У теть Зои попроси.

Яна выскочила перед ним, преграждая путь:

— Не могу. Мне срочно.

— У другого кого-нибудь.

Вместо ответа Яна сунула ему в лицо икону. Илья вздрогнул и прошептал:

— Что за?..

Над головой святого был содран верхний слой краски. Под ним был второй, на котором черные, лихо закрученные в спираль рога торчали на фоне алого пламени. Яна подцепила ногтем еще один кусок. Теперь на месте благостно-отрешенного лика святого появилась черная, косматая голова со звериным оскалом и красными глазами.

Илья поморщился:

— Вот что, разбирайтесь сами в этом во всем. Я здесь ни при делах.

— А еще мне мальчик снится.

— Какой еще?

— С зашитыми глазами и ртом.

— Твою ж мать!

Илья побледнел и присел на корточки. Яна села рядом и дотронулась до его щеки:

— Ты что-то знаешь?

— Это… Как будто я в детстве что-то видел… Страшное. Мне все время сон этот… Особенно в дождь. Я там лежу на кровати, пошевелиться не могу. А рядом — другой пацан. Полумертвый. Потом я будто… Взлетаю, поднимаюсь под потолок. И падаю тут же. И уже себя со стороны вижу. А кто-то берет красную нить, вдевает в ушко толстой цыганской иглы и…

— Что?

— Зашивает мне… То есть ему сначала рот. Медленно так. Кожа тянется. Кровь струйкой течет. Он… то есть я… дергаться начинает. А там не обращают внимание. Берут вторую нитку, вдевают в иголку и по глазу уже стежки делают. По живому.

— Кто это делает?

Илья заморгал и протер глаза рукой. Яна схватила его за рукав:

— Кто это делает? Теть Зоя?

Он тихо кивнул.

Яна раскрыла тетрадь и зачитала: “Замол Абаре на воскрешение души неправедной. Во всем да всегда потакай мне, Абара, свечу Тебе возжигаю да к Тебе молю. Верую в Тебя да духу святому не кланюсь, да плевком Иисуса потчую. Молитвою сей к Тебе призываю да в Тебя верую. Дай душе неправедной новый дом, чтоб род бесовской продолжился, да забери взамен агнца невинного, праведного, да скоро тот миг, когда власть Бесовска взыграет, близится. Красной нитью уста и очи ему смыкаю и Тебе отдаю. Нима!”

Илья встал на ноги:

— Что за Абара еще?

Яна тоже поднялась:

— Погугли. У тебя же телефон.

Илья ввел странное имя, похожее на звериный рык, в поисковую строку и зачитал: “Абара — церковный бес. Ему поклоняются веретники — колдуны и колдуньи, прошедшие обряд отречения от христианства и присягнувшие на верность темным силам. Для веретника не проблема «споганить церковь», то есть испортить ее, сделать так, чтобы молитвы шли не Богу, а его покровителю. Особенно хорошо для этой цели подходят храмы, разрушенные большевиками в советские годы и восстановленные в девяностые-двухтысячные. Кроме обрядов в веретничестве есть и обычай рисовать специальные адописные иконы. Делаются они так. Сначала изображается Черт, Сатана, бесы, демоны, а потом на первое изображение наносится традиционная для христианства картинка — Бог и святые”.

— Короче, надо маме срочно звонить. Ладно хоть у меня память на цифры хорошая.

Илья молча протянул Яне телефон. Она набрала номер. После двадцати секунд длинных гудков хотела уже нажать “отбой”, но тут в трубке раздалось усталое “Алло”.

— Мам, я к тебе сегодня еду.

— Что это?

— Я как приеду, все объясню. Мне страшно.

— Что ты опять выдумала?

— Мне помощь нужна.

— Врешь, как всегда.

— Да нет же! Сможешь денег на проезд дать?

— Ищь чего! А давай-ка я сначала с Зоей поговорю. Где она вообще? Ты с чьего номера звонишь?

— Не важно… Не надо с ней говорить!

— Так чей это номер? Говори быстрее, мне некогда.

— Уже неважно, — пробормотала Яна, перед тем, как положить трубку.

***

Теть Зоя улыбалась, расположившись с пакетами на заднем сидении пригородного автобуса. Сегодня удалось достать все. Буквально за один день, слава Абаре. Иглы, снотворное, вино и мясо Ему на откуп. Скоро ее дух обретет новое тело. Молодое, сильное, упругое. С длинными, стройными ногами, густыми каштановыми волосами, целыми зубами и загорелой кожей. А душонка Янки-сикилявки будет заперта в ее, пока что теперешнем теле, с зашитыми глазами и ртом. И закопана в саду. Также, как двенадцать лет назад она скормила Ему душу приютского мальчишки, которого удалось заманить к себе. Да, вот так просто, взяла и подарила сыну новое тело. Чистое, здоровое. А грязное и больное по сей день кормит яблоньку. Ее яблоньку. Все здесь теперь ее. И Его. Деревня, земля, церковь, люди. Или уже нет? Когда автобус проехал мимо таблички с названием поселка, в груди заскребло когтями недоброе предчувствие.

В это же время Яна зашла в храм и прошептала: «Здравия Тебе, Церковный Бес Абара, я работки принесла!».

И Он отозвался, потому что молодые, сочные, жаждущие души ценятся выше таких же тел.