Игры сердца (ЛП) [Кристен Эшли] (fb2) читать онлайн

«Игры сердца» Кристен Эшли

1. Привет, Ангел

Умер Дэррин Холлидей.

Майк Хейнс сидел в заднем ряду в большом смотровом зале похоронного бюро «Маркхэм и сыновья», уставившись на открытый гроб в передней части комнаты.

Десять минут назад он поднялся, выполнил свой долг, постоял над гробом, затем быстро обмолвился парой фраз с его женой. После этого обнял свою бывшую школьную подругу, сестру Дэррина, Дебби, выразив ей свои соболезнования. Затем подошел к мистеру и миссис Холлидей, коснулся губами щеки пожилой женщины и сжал руку пожилому мужчине. И после этого он торжественно пожал руки двум сыновьям Дэррина, прежде чем отойти назад и сесть на свое место.

Глядя на гроб, Майк подумал, что Дэррину все это чертовски бы не понравилось. Быть выставленным напоказ. Майк был удивлен, что жена Дэррина Ронда сделала это. Особенно с двумя мальчиками, Финли и Кирби, стоящими впереди, рядом с этим дерьмом. Но было легко заметить, что, несмотря на то, что они были вынуждены стоять близко, они делали все возможное, чтобы оказаться как можно дальше от своего мертвого сорока четырехлетнего отца, выставленного на всеобщее обозрение Бурга.

И весь город был здесь. Многие даже приехали из другого города. Люди, с которыми Майк учился в средней школе, не видел много лет. Друзья родителей Дэррина, которые давно переехали во Флориду или Аризону. Люди, которые некоторое время жили в Бурге после окончания средней школы, а затем переехали в Чикаго, Лексингтон или Цинциннати на работу, но потратили много часов на дорогу сюда, чтобы попрощаться с другом, который умер слишком чертовски молодым.

Это было потому, что Дэррин Холлидей был человеком, который нравился людям. Так было всегда, с тех пор как он был ребенком. Хороший парень, хороший сын, хороший брат, хороший друг, хороший футболист, который превратился в хорошего фермера и тихого человека, преданного своей жене и семье.

Сердечный приступ. Разгребал снег, а потом упал. Ронда выглянула в окно, увидела его в снегу и выбежала. А его старший сын, Фин, позвонил ему. Майк, живущий в двух шагах отсюда, сегодня не дежурил, но ему все равно позвонили. Он выскочил через заднюю дверь, пробежал через свой двор, через задние ворота и поле к фермерскому дому. Затем он делал искусственное дыхание, в то время как Ронда стояла на коленях в снегу рядом со своим мужем, всхлипывая, ее руки скользили по его плечам, лицу, волосам. Это была чертова заноза в заднице — делать искусственное дыхание Дэррину с Рондой на коленях рядом, но он не произнес ни слова. Дэррин был мертв до того, как он прибежал. Он ничего не мог поделать.

Медики прибыли через пять минут, Майк сделал все возможное, чтобы удержать Ронду, Финли и Кирби на месте. Фин и Кирби замерли, их было легко контролировать. Ронда билась в истерике, ее невозможно было контролировать, поэтому он делал все возможное, чтобы не сделать ей больно, сдерживая ее. Она, рыдая, упала в его объятия, он обнял ее.

Понятно, но, черт возьми, он ненавидел это дерьмо. Будучи полицейским в маленьком городке, он нечасто видел подобное, но видел больше, чем кто-либо другой. Он так и не привык к таким потерям. Ему говорили, что он привыкнет, но он так и не привык. Потому что к таким потерям было невозможно привыкнуть. У полицейского было два варианта. Научиться хоронить это в себе или использовать ожог таких потерь, чтобы они сделали вас лучшим полицейским, но единственный способ в конечном итоге отпустить это. Или просто похоронить глубоко в душе, дать ране загноиться, ожесточиться, став циничным всезнайкой, и никто уже не сможет достучаться до тебя. Майк был знаком с несколькими циничными, умными полицейскими, дерьмовыми на работе, им было наплевать на людей, которых они защищали и служили. Их ничто не заботило в этом мире, кроме жалованья. Они научились использовать ожог.

То, что он пережил в тот день с Рондой, Финли и Кирби, было намного хуже. За свою карьеру он не раз испытывал подобное. Нельзя было объяснить, почему человек умирает в расцвете сил. И Майку некого было винить в этом, он не мог никого найти и наказать. Некому было заплатить за такую смерть. Справедливость не восторжествует. Просто человек умер в снегу через двенадцать дней после Рождества, и все.

Майк увидел, как Джордж Маркхэм, владелец похоронного бюро, подошел к Ронде, Майк, как и все остальные в комнате, понял, что пришло время. Пастор Нокс направился к трибуне. Люди начали перемещаться по комнате, занимая места. Джордж даже расставил дополнительные стулья, но все равно люди стояли вдоль стен.

Дэррина любили, он умер молодым. Большая часть Бурга пришла просто из любопытства. Это было хреново, но таков был образ жизни людей. Смерть завораживала. Как и горе. Майк никогда не понимал этого дерьма, но большинство из присутствующих не работали в полиции. Он насытился смертью и горем несмотря на то, что служил в маленьком городке. Так что, в отличие от этого дня, когда мог, он избегал подобных церемоний.

Когда люди расселись, его глаза осмотрели комнату. Здесь были Колт и Феб, Таннер и Ракель. Колт стоял у стены рядом с Таннером, уступив свои места двум пожилым дамам. Их жены, Феб и Рокки, сидели рядом друг с другом и своими мужьями. У Колта и Феб был маленький сын, с которым Майк был знаком, так как он работал с Колтом в участке, за которым присматривала сейчас Вайолет Каллахан. Вай не знала, что Дэррин и ее муж Кэл уезжали из города. У Кэла и Вай была малышка, маленькая девочка, так что Вай сегодня нянчилась дома с детьми.

Джордж поднялся на трибуну и начал прощание, сказав несколько слов, затем предоставил слово пастору Ноксу. Майк тем временем продолжал осматривать комнату.

Он понял, что ищет ее.

Он уже пытался найти ее, но ее здесь не было.

Это удивляло его и злило. Очень сильно.

Свою первую реакцию он понял. Она любила брата, всегда любила, даже когда отрывалась по полной. Он слышал, что она возвращалась в город, не часто, но время от времени. На Рождество. На День благодарения. На дни рождения племянников. На свадьбу Дэррина и Ронды, Майк был приглашен, но так и не попал. Он не встречал ее. В течение двадцати лет. Она уехала летом после окончания средней школы. Он присутствовал у них на вечеринке, даже принес подарок, но она даже не взглянула на него.

Он не мог поверить, что она не приедет проститься с Дэррином.

Его это бесило.

Понятно, она осталась такой же, не изменилась.

Что ж, когда-то она резко изменилась. Серьезное, чертовое изменение, превратившее ее из милой, веселой, не по годам развитой молодой женщины в капризного, доставляющего хлопоты подростка — заноза в заднице. Она перешла от ромашек и радуг к гранжу, со слишком большим количеством макияжа, надутой, подростковой ерундой «мир меня не понимает».

Никто не понял. Дэррина ее имидж беспокоил. Дебби была вне себя. Родители были сбиты с толку таким резкими изменениями.

Майк относился к ее изменениям так же, как и Дэррин. Он любил этого ребенка. Лучшая часть посещения дома Дебби была встреча с ней. Она была чертовски веселой и чертовски милой. Она любила своих родителей, любила брата и терпела Дебби, которая всегда считала ее занозой в заднице, еще до того, как Дасти стала настоящей занозой в заднице.

Она также любила Майка и не стеснялась показывать ему свою любовь в той манере, в которой делала только она. Дебби была на два года моложе него, ее младшая сестра на три года моложе старшей сестры. Это означало, когда Майку было семнадцать и восемнадцать, он встречался с ее сестрой, а ей было двенадцать и тринадцать, великолепная, любящая и милая, как ад.

Потом, когда ей исполнилось пятнадцать, она не была больше великолепной, любящей и милой, как ад. Настолько, когда Майк уехал в колледж, вернувшись, он услышал все об этом.

Дэррин разговаривал с ней. Дебби, набрасываясь, кричала на нее. Родители пытались вразумить ее тихо. Дэррин даже попросил Майка поговорить с ней. Дэррин знал, что его младшая сестра обожала Майка. Это не было секретом. И он надеялся, что потерпев неудачу, Майк сможет использовать их особую связь, которую она всегда имела с ним, достучаться до нее.

И поскольку у них была эта связь, которую он чувствовал и это чувство не притупилось с годами, он нашел время поболтать с ней. Его ждал огромный провал, потому что он относился к ней нежно и открыто, а она разговаривала с ним как сучка подросток. Как будто ее подменили, и она стала другим человеком. Исчезло все прекрасное и хорошее, что было в ней, это место занял человек, с которым никто не хотел общаться.

Их противостояние произошло более двух десятилетий назад, но Майк до сих пор чувствовал ту боль. И когда он вспоминал тот разговор, то был ошеломлен глубиной своей реакции. И сейчас он все еще чувствовал ту боль, будто тот разговор случился вчера.

Он не понимал этой боли тогда, не понимал и сейчас.

Но с годами боль только усиливалась и усиливалась.

Иногда она заставляла его задуматься, что стояло за таким кардинальным изменением. Он задавался вопросом, не случилось ли с ней чего-нибудь плохого. Или же тогда ему стоило стараться еще сильнее и все же достучаться до нее. Всем им, достучаться до нее.

Иногда вся эта ситуация его просто злила.

И в этот момент он тоже чувствовал гнев, сидя в этой комнате, понимая, что она не придет на похороны брата. Брата, который возился с ней. Дразнил до тех пор, пока свет не засияет в ее глазах, а улыбка не станет такой широкой, что, казалось, вот-вот расколет ей лицо. Позволял ей лежать на нем сверху, пока они смотрели телевизор. Усаживал ее перед собой на трактор, помогая отцу в поле. Отвозил ее в школу, а когда наступало лето, обязательно заскакивал в палатку Фулшема, чтобы купить ей рожок, прежде чем они отправлялись домой.

О да, он злился.

Пастор Нокс начал свою речь, Майк перестал осматривать помещение, переведя взгляд на преподобного. Этот человек знал Дэррина, как и все остальные, и его слова были искренними. С другой стороны, пастор Нокс был хорошим человеком. Его церковь недавно пережила ошеломляющий удар, когда он по ошибке нанял священника по делам молодежи, худшего из всех мошенников, которые только существовали. Но даже когда он в частном порядке разбирался со своими ошибочными решениями, сила его характера была такова, что он скрыл свою личную боль и сумел направить паству на прочную почву. И Майк знал, почему он так говорил о Дэррине. Его скорбь была очевидна из-за потери прекрасного человека, потери Ронды мужа и отца ее семьи, потери члена общества, и он не скрывал этого.

Майк выслушал прощальные слова Нокса, затем слово перешло к Рону Грину, лучшему другу Дэррина еще с первого класса, когда почувствовал движение. Он оглянулся через плечо и замер.

Она стояла, прислонившись к стене сразу за двойными дверями.

Дасти.

Младшая сестра Дэррина и Дебби.

Господи, она снова изменилась.

Полностью.

Никакого гранжа. Никакого тяжелого макияжа. Ни сурового выражения лица.

На ней был сшитый на заказ джинсовый блейзер поверх черной облегающей водолазки. Ее нижняя половина была прикрыта пышной черной юбкой, которая тяжело свисала до лодыжек. На ногах были черные ковбойские сапоги. У нее было большое, интересное ожерелье из серебра и бирюзы, которое резко выделялось на фоне черной водолазки. Внизу водолазки, которая была разглажена на бедрах, висел тканый черный кожаный пояс с серебряной пряжкой с бирюзой. Черные кожаные ленты спадали с пряжки по юбке почти до колен. В ушах у нее были длинные серебряные обручи с маленькими бирюзовыми шариками. Он увидел еще больше серебра, выглядывающего из-под блейзера на ее запястьях, а также огромное кольцо с бирюзой и серебром на пальце. На плече у нее висела большая вместительная черная замшевая сумка с бахромой. Ее ногти были покрыты лаком винного цвета. Ее в основном прямые, но густые светлые волосы были блестящими, здоровыми и очень длинными, ниспадающими на грудь. Она была накрашена, но почти незаметно.

Дэррин сказал ему, что она поселилась в маленьком городке за пределами Сан-Антонио и, судя по ее виду, впитывала ту культуру. Она выглядела как стильная белая женщина-пастушка, которую удочерили коренные американцы.

Дэррин также сказал, не скрывая гордости, что она нашла свой путь в жизни, и у нее неплохо получается. Кое-что вычурное, керамика или что-то в этом роде. Дэррин сказал, что у нее есть собственная галерея на Ривер-Уок в Сан-Антонио, а также ее работы можно найти в других местах по всему Техасу, Юго-западу и Рок Маунтин. Эксклюзивные галереи, все первоклассные. Он также сказал Майку, что она жила на ранчо и владела лошадьми.

Глядя на нее сейчас, Майк удивился, что Дэррин не солгал и даже не преувеличил. На ней было целое состояние из серебра и бирюзы. Ее ботинки были не потертыми и не заношенными. Несмотря на то, что ее волосы были длинными, они были подстрижены привлекательным каскадом, подходящем к форме ее лица и длинной линии шеи, и Майк понял, что это не имитация стильной прически, а вероятно, такая прическа стоит целое состояние. И ее одежда, учитывая, что у него был глаз наметан, чем у большинства мужчин, из-за склонности его бывшей жены покупать дизайнерское дерьмо, была отличного качества.

На ней все смотрелось хорошо — прическа, одежда, украшения, косметика. Она явно чувствовала себя комфортно в этом стиле. Она была не высокой и не низкой, но такая длинная юбка обычно шла женщинам, которые было на пару дюймов выше, чем она. Но почему-то эта юбка ей шла.

Его взгляд переместился с ее тела на лицо. Она прислонилась спиной к стене и склонила голову, глядя вниз. Но она не смотрела вниз, и он понял это, потому что ее глаза были закрыты. Он видел ее профиль, поэтому сначала решил, что ее лицо ничего не выражало. Потом заметил бледность на лице. Ее губы были мягкими, наблюдая за ней, Майк увидел, как появились ее маленькие ровные белые зубки, она прикусила полную нижнюю губу.

Черт, он ошибался. Ей было не наплевать. Она чувствовала потерю. Испытывала боль.

Затем она подняла голову, перестав прикусывать нижнюю губу, открыла глаза.

Майку всегда нравились ее глаза. У Дебби были голубые глаза. У всех остальных Холлидеев темно-коричневые, как у Майка. Когда Дасти была маленькой девочкой, ее глаза всегда излучали удивительную теплоту. Ту теплоту, которая согревала вас одним взглядом, заставляя почувствовать, как она скучала, когда вы уходили, и не могла дождаться, когда вернетесь. Ее глаза также умели смеяться и веселиться, как никто другой, весельем, озорством, обожанием.

Но несмотря на то, что он видел только ее профиль, заметил, что сейчас ее глаза не смеялись. Теплоты там тоже не было.

Они не были холодными.

Были ранеными.

Да. Ей было больно. Очень сильно больно.

Он услышал, что Рон завершил свою речь и посмотрел вперед. Пастор Нокс вернулся на трибуну, чтобы произнести молитву, Майк склонил голову вместе с остальными. Затем он поднял голову, когда пастор Нокс пробормотал: «Аминь».

Джордж Маркхэм поднялся на трибуну, сообщив, что служба окончена и они отправляются на кладбище для похорон Дэррина. Люди поднимались со своих мест, переминались, двигались, и Майк тоже встал, сразу же повернувшись к Дасти.

Но она исчезла.

* * *

— Спасибо, что пришел, Майк.

Он стоял с Рондой и Дебби на крыльце перед дверью фермерского дома, Ронда прощалась с ним. В доме набилось много народу. Столы в столовой и кухне, а также все поверхности в общей зоне были уставлены тарелками с едой и мисками с закусками. Он держал Ронду за руку, сжимал и смотрел ей в глаза.

Он понял, что она постарается его избегать, по крайней мере какое-то время. Она не могла смотреть на него, не вспоминая, как он склонился над ее мертвым мужем, пытаясь заставить его сердце снова забиться. Возможно, она больше никогда не сможет смотреть на него, не вспоминая о смерти своего мужа.

Ему нужно будет избегать ее до тех пор, пока она не успокоиться, и сама даст ему понять, что готова общаться, но этого может никогда не произойти. Такое случалось с полицейскими, не часто, но случалось. Вы разделяли трагедию или сообщали плохие новости; в маленьком городке было трудно избежать встречи с человеком, который их вам принес. Но вы все равно старались его избегать.

Ему не нравилось, что Ронда начнет его избегать. Дэррин был его другом, без него Ронда, при нормальных обстоятельствах, вероятно, не стала бы ему другом. Ни по одному из их замыслов они просто разошлись бы в разные стороны без общего якоря. Она ему нравилась, она была немного взбалмошной, не немного, а чересчур чувствительной, но она была хорошей женщиной, и теперь ей и ее мальчикам нужны были друзья, все друзья, чтобы поддержать ее.

Но это был не его выбор, и он вздохнул, крепче сжав ее руку, отпустил.

Она улыбнулась слабой, безрадостной улыбкой и поплыла обратно в дом.

Дебби подошла к нему и обхватила его рукой за локоть, подталкивая к ступенькам, потом на дорожку.

— У тебя все хорошо? — тихо спросил он.

— Нет, — честно ответила она.

— Это понятно, милая, я имею в виду, с тобой все будет в порядке?

Она посмотрела на него, сделала небольшой вдох и ответила:

— Да. Со мной все будет в порядке.

Майк кивнул, зная еще до того, как задал вопрос, что с ней все будет хорошо. Дебби была такой. Она любила своего брата, он знал, но она была из тех женщин, которые быстро разбираются со своим дерьмом и двигаются дальше. И то же самое она проделает с потерей Дэррина, не станет тратить много на это время.

Он шел со своей давней бывшей девушкой к своему внедорожнику, когда спросил:

— По какой причине Дасти не появилась на кладбище и здесь? — Он мотнул головой назад, указывая на фермерский дом.

Дебби посмотрела на него, и он увидел, как ее лицо стало жестким.

— А по какой причине она не явилась на службу? — неожиданно ввернула она и продолжила: — А по какой причине она вылила на меня все дерьмо обо всем этом? Думаю, по той же причине, по которой Дасти что-то делает.

Майк остановился у своего внедорожника, повернувшись к ней лицом, чувствуя, как нахмурились его брови.

— Она приходила на службе, Деб, — сообщил он ей и увидел, как ее брови сошлись вместе.

— Приходила? — спросила она, убирая руку с его локтя.

Он кивнул.

— Она стояла у входа, прислонившись к стене.

Дебби изучала его долю секунды, прежде чем закатила глаза.

— В этом вся Дасти, — заявила она. — Молчаливый бунт. Ничего никогда не меняется.

Это никак не вязалось с ее видом. Стоя в задней части в похоронном бюро во время поминальной службы по брату, она не была похожа на бунтарку. Выглядела как уверенная в себе женщина, которая знала, кто она такая, так же, как и все остальные, испытывая боль потери.

— И против чего она бунтует? — спросил Майк.

Голова Дебби раздраженно склонилась набок.

— Э-э... всего? — Спросила она и сама же ответила. — Она Дасти, Майк. Ты же знаешь, какая она. Заноза в заднице. Она всегда была такой задолго до того, как все это увидели собственными глазами. Ронда со смертью мужа превратилась в чертовый беспорядок. Его сыновья пребывают в шоке. Мама и папа едва находят силы, чтобы не сойти с ума. А чем занимается Дасти? Я нахожусь за сотни миль отсюда, как и она, пытаюсь разобраться с Рондой, Фином, Кирби, организовать похороны моего, черт побери, брата, а она вешает мне лапшу на уши. Мне не интересны ее проблемы. Мне нужна была помощь от нее. У меня работа, дом, жизнь, и у меня был брат, которого нужно похоронить, а она сваливает на меня дерьмо. Все та же хорошо знакомая Дасти. Никогда не изменится.

В свое время Майк не понимал отношений Дебби и Дасти. Все обожали Дасти до того, как она очень сильно изменилась, Дебби никогда не проявляла своего обожания и любви к своей младшей сестре. Она не раз говорила, что ее младшая сестра действует ей на нервы, не время от времени, а довольно часто. Они все время ссорились.

Но даже при объяснениях Дебби Майк не понял ее нелюбви к младшей сестренке.

Сначала он думал, что нелюбовь Дебби была вызвана тем, что Дасти часто отвлекала Майка, когда он приходил к ним домой, чтобы побыть со старшей сестрой. Он должен был признать, что это было неприятно, учитывая тот факт, если бы у него был шанс, он хотел бы целоваться и ласкать Дебби, но не мог этого сделать с оживленным двенадцатилетним ребенком, не дающим ему покоя. Странно, но Дасти, будучи Дасти, всегда быстро справлялась со своим разочарованием или обидой, когда он начинал подшучивать или поддразнивать над ней, она начинала хихикать, обмениваться с ним остротами и шуточками, в этом Дасти была действительно хороша, и просто дурачится. Дебби любила, чтобы внимание было направлено только на нее, поэтому Майк решил, что ей не нравится, что младшая сестра перетягивает внимания Майка на себя. Майк пытался остановить это, но не смог. Дасти была очень привлекательной.

Позже, когда он лишил Дебби девственности, их отношения перешли в другую плоскость, он научился мягко отделять Деб и себя от Дасти. Он был подростком, так что у него были дела поважнее, чем дурачиться с тринадцатилетним ребенком.

Тем не менее, отношение Дебби к своей сестре никогда не менялось, так что он понял, что дело не в этом.

Он так и не понял как, просто подумал, когда Дасти резко изменилась, Дебби всегда видела то, чего не видели другие, пока все не вышло наружу.

Тем не менее в этот раз ее объяснение не удовлетворило Майка. Дасти, стоявшая в задней части похоронного бюро, была уже не той Дасти, которую он видел в последний раз двадцать лет назад. И в ее лице не было ни гнева, ни вызова.

Только боль.

— Если она здесь, значит протестует, — продолжала Дебби, указывая рукой на дом. — Заставляет меня, маму и папу, Ронду, ее детей — всех разбираться, чтобы она могла устроить свою маленькую драму. Ну и к черту. У нас и так достаточно настоящей драмы, с которой нужно справиться. У нее может быть ее воображаемая. Дасти всегда хорошо умела жить в воображаемом мире.

Майк хотел знать, против чего сейчас протестовала Дасти. Он также хотел узнать, какое дерьмо она сказала Дебби о похоронах. И он хотел знать эти две вещи больше, чем было необходимо. Он сразу это понял. И это его раздражало.

Его также раздражало, потому что он не мог отрицать, что Дебби оказалась права. Дасти появилась на службе, но исчезла еще до того, как поговорила со своими скорбящими родителями, сестрой, невесткой и племянниками. Она не соизволила появиться у могилы. И теперь, когда в доме было полно людей, что означало, что через пару часов в доме будет полный беспорядок и его стоит убрать, ее нигде не было.

Улики свидетельствовали, что она не изменилась. Она превратилась из щедрого, любящего веселого ребенка в эгоистичного, угрюмого подростка, сбежав из города, как только представилась такая возможность, предпочитая держаться подальше от семьи. Ее брат умер, его семья, которая была и ее семьей, страдала, а ее не было рядом.

— Прости, милая, — пробормотал он. — Не следовало упоминать об этом.

Ее улыбка была слабой, но искренней, когда она прошептала:

— Если бы ты этого не сделал, я бы не жаловалась. Так что... спасибо.

— Ты знаешь, где я живу, — сказал он ей. — Пока будешь здесь, если тебе вдруг захочется пожаловаться или что-то в этом роде, найди меня.

Ее голова склонилась набок, она изучала его, прежде чем тихо сказала:

— И ты тоже не изменился. Женщина встречает в своей жизни много мужчин. У всех женщин есть свой тип. Хреново, тогда я была слишком молода, чтобы понять, что в твоем лице встретила Хорошего Парня.

Он так и не понял было ли сожаление в ее голосе или ему просто показалось. Но сейчас ему следовало поставить точку в этом деле. Дебби ему нравилась в старших классах. Но с ее сшитым на заказ дорогим костюмом, не стильными, но красивыми, туфлями-лодочками на низком каблуке, минимально накрашенным лицом, коротко подстриженными волосами, что означало, что ей не нужно было тратить драгоценное время на укладку, время, которое она могла бы использовать, чтобы зарабатывать деньги в качестве адвоката, она не была его коньком. Он не мог сказать, что она не была привлекательной. Но мог сказать, по причинам, которые он не понимал и не хотел понимать, она делала все возможное, чтобы скрыть свою привлекательность. Он научился обращать внимание, читать знаки, отсеивать красные флажки и двигаться дальше. Он научился этому на собственном горьком опыте. Дважды. Он не собирался проходить через это снова.

— Спасибо, милая, — пробормотал он, наклонился, коснулся губами ее щеки, затем выпрямился. Даже когда он отодвинулся на несколько дюймов, поднял руку, чтобы сжать ее предплечье, прежде чем продолжить: — Береги себя.

Дебби Холлидей была далеко не глупой. Она поняла, что он сейчас поставил жирную точку в продолжении их школьных отношений, и от него не укрылось, что она это поняла. Значит в ее предыдущем комментарии содержалось сожаление. Она надеялась на ... Он знал, что не по-настоящему. Нет, ей необходимо было вспомнить, глотнуть жизни. Она хотела бы поучаствовать в хороших сторонах жизни. Ей хотелось близости и ностальгии. Она хотела, чтобы ее бывший школьный парень избавил от потери боли за брата.

Но Майк не собирался этого делать. У него была хорошая память на многие вещи и его память распространялась и на занятия любовью. До нее у него была девушка, поэтому он не был экспертом. Пока продолжалась их подростковая сексуальная жизнь, он использовал ее, чтобы научиться не только брать, но и отдавать. Она использовала его, чтобы научиться брать все, что могла. Она любила экспериментировать, и это ему нравилось. Но, в конце концов, она была эгоистичной дрянью. Думать об этом было неприятно, но это было правдой. И все, что ему было известно о ней сейчас, показывало, что она совсем не изменилась.

Ему не нужно было это дерьмо.

Он отпустил ее руку, кивнул, открыл водительскую дверь своего внедорожника и заскочил внутрь. Включил зажигание и тронулся с места, объезжая десятки машин, выстроившихся вдоль тротуара, посматривая на Дебби, стоящую в своем черном костюме на расчищенной от снега дорожке и наблюдающую за ним, в зеркало заднего вида.

Он уехал.

Дорога до его таунхауса, который находился в жилом комплексе рядом с фермой Холлидей, заняла не более пяти минут. Только потому, что ему пришлось подъехать ко входу в комплекс и лавировать внутри по улицам, чтобы добраться до своего дома. Если бы он мог проехать на своем 4x4 через поле, отделяющее его таунхаус от фермы, это заняло бы около двадцати секунд.

Но он не поехал в свой таунхаус. Его дети находились у его бывшей жены Одри в эти выходные.

И была вероятность, что Дасти Холлидей все еще оставалась в городе. Ее брат умер, сестра приехала из Вашингтона, родители из Флориды. И она устраивала свой безмолвный протест вместо того, чтобы стоять рядом со своей семьей и помогать им справляться с горем.

И это выводило его из себя. Очень сильно. Сильно, чему не было у него разумного объяснения. Но ему, бл*дь, было все равно. Он знал ее брата с тех пор, как себя помнил. Он точно так же ходил в церковь с ее семьей. Он лишил девственности ее сестру. Он уделял ей, маленькой девочке, свое время и внимание. А полтора часа назад он стоял у могилы ее брата и смотрел, как его гроб опускают в землю.

Кто-то должен был вытащить голову Дасти Холлидей из ее задницы, и с Дэррином, на год старше Майка, под свежей землей, Майк решил, что это будет он.

* * *

У них было два отеля в городе, оба они располагались недалеко от съезда на автостраду.

И он был полицейским. Полицейский со значком.

По ее одежде он понял и отправился в более дорогой отель, назвал ее имя и показал значок.

Без промедления они выдали ему номер ее комнаты.

Он воспользовался лестницей, а не лифтом. Привычка. С работой, домом и двумя детьми-подростками, у него была полная опека над ними, у Майка не было времени на тренажерный зал. Поэтому обычно он, если была возможность проявить физическую активность и покачать мышцы, использовал ее.

Он играл в баскетбол в средней школе, но был недостаточно хорош, чтобы играть в альма-матер, Пердью, имевшей богатую баскетбольную историю, набирая лучших, кого только могли найти. Но с братьями по братству они играли в баскетбол так часто, как выдавалось свободное время, три-четыре раза в неделю.

После колледжа он оставался в форме, потому что ему нравилось быть подтянутым, и он оставался в форме еще из-за работы.

Но когда женился на Одри, его жизнь изменилась.

Он надрывал задницу, оплачивая счета, которые она копила. У него не было времени играть в баскетбол с приятелями или ходить в спортзал, пока он не стал детективом, ему приходилось работать на двух работах. Когда он стал детективом, ему пришлось отказаться от другой работы из-за не хватки времени, позднее, как только он развелся с Одри, снова стал играть. Один на один с Колтом или своим партнером Гарреттом «Мерри» Мерриком. Или двое на двое, Мерри и он против Колта и его друга Морри. И он играл со своим сыном Джонасом. Он также стал ходить в спортзал. Но после развода, когда Одри не уделяла детям должного внимания в совместной опеки, он разругался с ней, получив над детьми полную опеку. Они были подростками, занятыми, общительными, но все же им удавалось забирать у него уйму времени. Это означало, что его четырехнедельные посещения спортзала и один раз в неделю один на один или два на два игры в баскетбол сократились до двухнедельных посещений спортзала, и то, если повезет, и один или два раза в месяц баскетбольных матчей.

Поэтому, если у него появлялась возможность получить физическую нагрузку, он использовал ее, как нечто само собой разумеющееся.

На этот раз он решил подняться по лестнице в надежде остудить свой пыл.

Это не помогло.

Он поднялся на четвертый этаж, вошел в дверь и, следуя указателям, добрался до нужного номера.

Без промедления постучал.

Затем стал ждать.

Не прошло и больше минуты, но эта минута показалась ему чертовски долгой, он уже собирался постучать еще раз, когда дверь открылась.

Она стояла прямо перед ним.

Ее волосы больше не были распущены, а собраны в беспорядочный узел на затылке, откуда торчали густые колючие концы. Она больше не отливала серебром и не была одета в черное, на ней были очень выцветшие джинсы и такая же выцветшая, потрепанная, когда-то бордовая, а теперь блеклая футболка. На потрескавшейся не совсем белой наклейке спереди футболки был изображен ковбой в кожаных гамашах, предохраняющих ноги и колени, в шпорах, выбитый из седла необъезженной лошадью, со словами, написанными в западном стиле — «Съешь это, ковбой!» Внизу и над ним было написано: «Шуб техасский салун и Ходаун». Она стояла босиком, ногти покрашены таким же лаком, что и на руках, он отметил, что она не выше пяти футов семи дюймов, скорее всего, была ближе к пяти футам шести дюймам. Он понял это, потому что при росте шесть и один дюйм он мог спокойно смотреть на нее сверху вниз.

На ней присутствовал тот же макияж и серебряные браслеты на обоих запястьях.

И она смотрела на него снизу вверх, широко раскрыв глаза, приоткрыв губы, явно потрясенная его появлением.

— Майк, — прошептала она.

И это снова, хоть он не мог объяснить почему, его разозлило.

Дасти чувствовала себя в этом номере вполне уютно, отстранившись от похорон, отдыхая.

Да, его это бесило.

Поэтому он протиснулся мимо нее в номер.

Комната была милой, чистой, хорошо обставленной. Однажды он был в одной из таких номеров два года назад, где случился передоз. Больше никогда не был.

На полке для багажа стояла потрепанная, но стильная сумка из коричневой кожи. На прикроватной тумбочке лежали россыпью ее украшения, а также мобильный телефон и карточка-ключ. Ее блейзер, юбка и водолазка, явно безумно были брошены на стул. Ее ковбойские сапоги по обе стороны стояли перед стулом, где их бросили и забыли. Ее большая черная замшевая сумочка с бахромой выглядела так, словно взорвалась на столе. На кровати лежал MP3-плеер, покрывало было помято, подушки сложены у изголовья, было ясно, что на них лежали. Она отдыхала здесь, наслаждаясь музыкой.

Он понял, что ничего не изменилось. Ничего. Тогда она жила в комнате с Дебби, одержимой порядком и чистотой. Дасти всегда была... не такой. Она выполняла свои обязанности по дому, которые ей поручала мать, но ее часть комнаты всегда выглядела так, словно по ней прошелся торнадо. Миссис Холлидей раньше ворчала на нее по этому поводу, потом сдалась. Дебби все время ссорилась с ней из-за этого. Дасти же всегда было наплевать. У Дасти всегда были дела поважнее, и она ясно давала это понять, когда нашла в сувенирном магазине табличку, купила ее на свои карманные деньги и повесила на своей половине комнаты. В ней говорилось: «У скучных женщин безупречные дома». Эта цитата была ежедневным напоминанием сестре, типа «Пошла ты». Майк всегда втайне считал эту табличку вполне забавной. Дебби ненавидела эту гребаную табличку, она сводила ее с ума. И сколько бы раз Майк ни объяснял, что злость Дебби только еще больше подпитывает ликование Дасти, она все равно продолжала злиться.

— Что ты здесь делаешь?

Он услышал ее голос, мягкий, мелодичный, и повернулся к ней лицом.

Она пела в детском церковном хоре в дополнение к хорам средней и младшей школы. У нее было много соло. Ее голос был чистым и сладким, напоминая Карен Карпентер. Даже когда она изменилась, петь не переставала. Она ездила с хором на выступления по всему штату, выигрывала ленты и призы, приводила хор к победам в округах, регионах, а в выпускном классе — к победам по штатам. Ради пения в хоре она отказалась от стиля гранж, Дэррин снова с гордостью рассказал ему об этом. Она так любила петь, что отказалась от гранж, чтобы заниматься пением. Ее обычный голос, даже когда она была моложе, был почти таким же красивым, как и ее певческий. Он всегда так думал.

И это не изменилось.

И, черт бы его побрал, со зрелостью он стал намного, бл*дь, лучше.

— Твои мама и папа, сестры, племянники, все на ферме, — сообщил он ей.

— Знаю, — тихо ответила она.

— Им не помешала бы твоя помощь, — продолжал он.

— Я… — начала она, но, разозлившись, Майк перебил ее.

— Ронда пребывает в чертовом беспорядке от горя. Твоя мама выглядит так, словно ее сбил товарный поезд. Племянники оба закрылись ото всех. Твой отец прикладывает последние усилия, чтобы не потерять самообладание перед городом, удивительно, что он не падает в обморок, а ты? Ты расслабляешься в джинсах и футболке, слушаешь музыку, возможно размышляешь, чтобы заказать из обслуживания номеров.

Ее лицо изменилось, он увидел это и понял ее перемену. Даже если бы он не был полицейским, а его бывшая жена не овладела искусством обмана, пытаясь скрыть свои перерасходы, и то, и другое дало ему многолетний опыт чтения людей, он бы понял перемену.

Она выглядела так, словно он ее ударил.

Майку было все равно. Ей необходимо было прийти в себя.

Поэтому он выдержал ее взгляд и продолжал.

— Я тебя не понимаю, Дасти. Я не понял твоего дерьма двадцать лет назад. Сейчас я его тоже не понимаю. Нет, забудь об этом, сейчас я определенно его не понимаю. Это твоя семья. Они любят тебя, они только что похоронили твоего брата. Серьезно, я хочу знать, и ты, бл*дь, скажешь мне. Что, черт возьми, с тобой происходит?

— Ты издеваешься?! — прошептала она.

— Нет, — ответил он.

— Ты смеешься надо мной, — тут же повторила она другим шепотом.

— Еще раз скажу нет, — тоже повторил он.

Затем, мгновенно, она наклонилась, ее глаза сузились и закричала:

— Ты издеваешься!

Майк открыл рот, чтобы возразить, но Дасти еще не закончила:

— Я не видела тебя двадцать лет, Дэррин, бл*дь, мертв, ты приходишь в мой гостиничный номер и кидаешь мне дерьмо Дебби? Ты что, с ума сошел? — Она вскинула руки, сделала три шага, разделявшие их, и с силой ударила его в грудь. — Ты же знаешь ее. Ты знаешь ее и ее дерьмо. — Она снова подняла обе руки вверх и спросила: — Честное слово, Майк, честное слово, Боже? Ты думаешь, я тут расслабляюсь и кайфую? — Она не стала дожидаться его ответа. Наклонилась и крикнула ему в лицо: — Так вот, нет!

Она сделала два шага в сторону, затем развернулась и начала расхаживать.

В то же время говоря:

— Чертовая Дебби. Дебби! Боже, если бы я не знала, что это убьет мою мать, я бы ввязалась с этой сукой в драку — лупила бы ее кулаками, вырывала волосы, каталась бы по полу, по-настоящему дралась с этой сукой. Боже! — воскликнула она, остановилась и повернулась к нему. — Ронда, естественно, сама не своя, но даже будучи в полном беспорядке, она точно знала, чего хотел Дэррин. Дебби разве кого слушает? — Она снова наклонилась к нему и закричала: — Нет! Ронда сказала, что Дэррин хотел только семью, скромные похороны, ничего особенного и никаких поминок в доме. Он знал, что Ронда не сможет справиться с этим дерьмовым горем и всеми приготовлениями к похоронам. Он знал, черт возьми, все знают, что Ронда вся на нервах, она очень эмоциональная. Он знал, если бы с ним случилась беда, неважно было бы ему сорок четыре или девяносто четыре, она бы все равно не справилась. Поэтому он хотел, чтобы ей было полегче. Он хотел дать нам завершение, в котором мы все нуждались, а затем помогли бы его жене двигаться дальше. Но Дебби, нет, — саркастически протянула она «нет». — «Это неприлично», заявила Дебби. «Город захочет проститься», сказала Дебби. «Дэррин — четвертое поколение фермеров на этой земле, — заявила Дебби, — мы должны соблюдать приличия, черт возьми». Это что Дебби спала с моим братом последние двадцать лет? — спросила она, наклонившись, затем отпрянула и закричала: — Нет! Это Дебби подарила ему двух сыновей? Нет! Разве ей есть хоть какое-то дело до того, чего хотел сам Дэррин? Неужели ей совсем насрать, что было бы легче для Ронды, его мальчиков и, честно говоря, мамы? Нет! Она делает то, что хочет, и затрахает мозги кому угодно, чтобы получить то, что считает нужным. Так что знаешь что, Майк? Она давила и давила, скулила, льстила и играла в свои игры, а мы все были и так на нервах, а еще ее дерьмо, в итоге она получила то, что, бл*дь, хотела.

Она перестала кричать, тяжело дыша, боль застыла в ее глазах с яростью.

Но Майк уже давно осознал свою ошибку. Он осознал. Он увидел ее горе еще в похоронном бюро, его инстинкты кричали ему об этом, но он проигнорировал свои инстинкты и теперь чувствовал себя полным придурком. И он чувствовал себя придурком, потому что вел себя как придурок.

Поэтому он решил сглазить нанесенный ущерб.

— Милая... — начал он, но она покачала головой, отступила назад и продолжила говорить:

— Это еще не самое худшее, Майк. Он хотел, чтобы его кремировали. Дебби сказала «нет». Ронда хотела закрытый гроб. Но Дебби... заявила... — она наклонилась, — «нет».

— Господи, — прошептал он.

— Да, — тут же огрызнулась она в ответ. — Господи. А Ронда очень эмоциональная особа, но не глупая. Мой брат умер, и она сразу же позвонила мне. Она знала, что у нее не хватит сил справиться с приготовлением похорон. Она знала, что Дебби опять покажет свое дерьмо. Ронда знала, чего хотел Дэррин, сказала мне, и я все устроила. Все до последней гребаной детали. Тогда мама, будучи мамой, не умея держать язык за зубами, сообщила об этом Дебби, и Дебби просто слетела с катушек. Она шла по Вашингтону с этой дурацкой штукой, прикрепленной к уху, звонила мне, маме, Ронде, папе, Джорджу Маркхэму, всем. Это мой брат, это Дэррин, — ее голос надломился, горечь сдавила горло. Майк приготовился подойти к ней, но она остановилась, и он остановился: — Я хотела того же, чего хотел он. Я хотела присмотреть за его женщиной, за его детьми.

Ее голос был хриплым, слова требовали усилий, но она продолжала, ей нужно было высказаться, и Майк стоял на месте, позволяя ей высказаться.

— Поэтому я была готова ради своего брата сделать то, что должна была сделать, то, что он хотел, прикрывая всей семье спины. Но мама, будучи мамой, хотела мира, а Дебби, будучи Дебби, ни за что не заткнулась бы по этому поводу. И с тех пор, как я, бл*дь, себя помню, лучший способ для мамы примирения — дать Дебби то, что она хочет. Так что она уговорила Ронду на это дерьмо и сказала мне отвалить. Ронда знала, что я взбешена до чертиков, и папа тоже. Я упиралась изо всех сил, но это никому не помогло, делая кучу дерьма еще более дерьмовой. Поэтому отступила. Но я не собиралась участвовать в этом фарсе, Майк. С меня хватило войти в это чертовое, — ее голос снова дрогнул, но она справилась, — похоронное бюро и увидеть, что мой брат, бл*дь, мертв и лежит на виду у всех. И я не собиралась участвовать во всем остальном дерьме, которое организовала Дебби, по каким бы причинам Дебби ни делала то, черт возьми, что хотела всегда делать. И я знаю, что папа с Рондой, если бы мне пришлось провести хотя бы минуту с этой сукой, я бы сошла с ума. Поэтому они велели мне держаться подальше. Я и держусь подальше. Я виделась с ними сегодня утром, когда Дебби находилась в похоронном бюро и делала то, что у Дебби получается лучше всего, отдавала распоряжения. Когда все уйдут, включая мою сучку сестру, у которой в воскресенье какое-то дурацкое селекторное совещание, я увижусь с семьей завтра. Но сейчас, чтобы я не вырвала все ее чертовы волосы и не испортила действительно чертовски плохой день для нашей семьи, я здесь расслабляюсь и слушаю музыку.

Она замолчала, и Майк дал ей время немного успокоиться. Когда стало ясно, что она закончила свою речь, он произнес:

— Я был неправ, прости, — мягко признался Майк.

— Да, ты был неправ, — немедленно ответила Дасти.

Он посмотрел ей в глаза, и она ответила тем же.

Они долго смотрели друг другу в глаза.

Затем Майк, уже сделав поспешные выводы, необычно отреагировал на внезапную реакцию и начал вести себя как придурок, продолжая совершать ошибки, глупо прошептав:

— Привет, Ангел.

Он не называл ее так больше двадцати лет. Он все время ее так называл в детстве. Он подумал, что для нее это будет знакомым и желанным. В конечном счете, она была для него настоящим Ангелом. Всегда.

Она мгновенно расплакалась.

Он пересек комнату и заключил ее в объятия. Она ухватилась, приподнявшись на цыпочки, уткнувшись лицом ему в шею, ее руки крепко обхватили его плечи, всхлипывая. Он наклонил голову так, что его губы оказались близко к ее шее. Почувствовал запах ее необычных духов, нотки мускуса, едва уловимые оттенки цветочных, бесспорно женственных, слушая ее тихий плач, чувствуя, как ее тело прижимается к нему, неудержимо содрогаясь от слез.

— В... в... сорок четыре, — тихо бормотала она ему в грудь.

— Я знаю, милая, — прошептал он ей в шею, и ее руки сжались крепче.

— Он... он... он не... даже не увидит, как его сыновья окончат школу.

Майк не ответил, просто продолжал прижимать ее к себе.

— Он хотел, чтобыего прах был развеян, — прошептала она, а затем уточнила: — по полю.

Господи. Черт возьми, Дебби. Вешала ему лапшу на уши. Крутилась, желая добраться до него. И то же самое проделывает с Дэррином.

— Теперь он просто сгниет, — продолжала она.

— Нет, дорогая, — ответил Майк, она опустилась с носочков, ее голова откинулась назад, поднялась, и он поймал ее глаза полные слез.

— Так, Майк, — тихо сказала она ему.

— Нет, не так, милая. Он ушел. — Его руки сжались. — Это отстой, я знаю, действительно чертовски отстойно, но он ушел. Не имеет значения, где находится его тело, потому что его в нем больше нет.

Ее глаза задержались на нем на долгие мгновения. Затем она кивнула.

— Ты прав, — прошептала она.

— Да, — согласился он, и когда он кивнул, затуманенный взор стал ясным, и ее губы изогнулись в подобии улыбки.

Затем ее руки сдвинулись, но не для того, чтобы отпустить его. Они переместились с его плеч, обхватив его шею с боков. Затем ее большие пальцы потянулись, поглаживая его подбородок. И пока она поглаживала его подбородок, ее глаза скользили по его лицу.

Дерьмо. Мать твою.

К черту.

Он сразу понял, куда она клонит. В ту же сторону, что и ее сестра.

Майк не хотел иметь ничего общего с Дебби Холлидей.

Но с Дасти…

Этой Дасти.

Мать твою.

— Дасти... — начал он. Что он собирался ей сказать, он не знал. Знал то, что ее лицо изменилось, тело расслабилось в его объятиях, а его руки не хотели ее отпускать.

Однако прежде чем он успел хоть что-то сказать, заговорила она.

— Потрясающе, — пробормотала она.

Ее слова были полной неожиданностью, поэтому он ответил:

— Что?

Ее глаза оторвались от его губ и встретились с его глазами.

— Потрясающе, — тихо повторила она. — Ты еще более великолепен, чем в старших классах. Полный шок.

Это было не так. Если бы она нашла время посмотреться в зеркало, то каждый день видела бы насколько она стала великолепной.

— Милая... — начал он, заставив себя оторвать руки от нее, но они скользнули по ее талии, пытаясь ее отодвинуть от себя, а ее пальцы прижались к его шее, он остановился.

— Хорошие гены, Майк Хейнс, — прошептала она, ее глаза опустились к его губам, тело скользнуло вверх по его телу, когда она снова поднялась на цыпочки. — Они у тебя всегда были.

Бл*дь.

Ее губы коснулись его губ, но не для поцелуя. Глаза были открыты, смотрели ему в глаза, ее губы двигались напротив его губ, она предупредила:

— Я хочу тебя поцеловать, малыш.

Его пальцы сжали ее талию, он предупредил в ответ:

— Это не очень хорошая идея, Дасти.

Ее глаза вспыхнули так, что он почувствовал эту вспышку своим членом, а ее губы прижались к его губам, он понял, что она улыбалась.

— Да? — спросила она и не стала дожидаться ответа. — Ну, я кладезь плохих идей, красавчик. И все делаю правильно.

Прежде чем он успел ответить, ее руки скользнули ему в волосы, прижимая его голову к себе, она крепко прижалась губами.

Если бы с ним себя так вела любая другая женщина, хотя ни одна так себя с ним не вела, ему бы все это не понравилось. Он отступил тут же. Он предпочитал сам делать первые шаги. Он инициировал действия.

Но черт с ним, ее губы были приятными. Ее грудь, плотно прижимающаяся к его груди, тоже чувствовалась приятно. Ее мягкая плоть под его пальцами была приятной на ощупь. И она пахла чертовски приятно.

И еще был маленький факт, что у него больше двух месяцев не было никого, кроме его собственной руки. И последняя женщина, с которой он делил постель, была из разряда Дебби в старшей школе.

Это было давно.

Слишком давно. Чертовски давно для такого мужчины, как он.

Поэтому он приоткрыл губы в ответ.

Ее язык мгновенно скользнул внутрь.

Его язык мгновенно вытеснил ее язык и скользнул в ее рот.

Она прижалась к нему всем телом.

Черт, это было здорово.

Его руки сомкнулись вокруг нее, и ей стало хорошо в его объятиях. Слишком хорошо. Она была не слишком маленькой.

Она была чертовски идеальной.

Он наклонил голову и углубил поцелуй. Она наклонила свою, впустила его, сексуально всхлипнув, и этот звук завибрировал у него на языке, он почувствовал, как волной ударил по его члену.

Его руки тут же потянулись к ее заднице.

Она слегка подпрыгнула.

Он поймал ее, приподнял, она обхватила ногами его бедра, продолжая целовать, он понес Дасти Холлидей к кровати.

Затем положил ее на кровать, присоединившись к ней.

А затем Майк Хейнс вытряхивал к чертовой матери ее боль от потери брата.

2

Мысленная пометка — прыгал бы от счастья

Ладно, черт. Я только что трахнулась с Майком Хейнсом, бывшим парнем моей сестры.

Нет, неправильно.

Ладно, черт побери. Я только что трахнула невероятно великолепного Майка Хейнса, который был уже таким сексуальным, когда ему было семнадцать, но который стал астрономически, удивительно, супер сексуален, великолепен сейчас, бывшего парня моей сестры, и это был, безусловно, лучший секс в моей жизни.

И поскольку мой брат умер, я не могла сказать займемся ли мы сексом снова, но Боже, пожалуйста, молюсь, пусть это случится опять, но без эмоциональной травмы.

Просто Майк был астрономически, восхитительно хорош в постели.

Ладно, черт. Ладно, черт побери!

Верно, мне, наверное, не стоит молиться Богу, чтобы он дал мне отличный секс, но, серьезно, Господь точно создал Майка и передал ему свои способности, Бог должен был знать, что женщина захочет большего.

Но что же я сделала?

Я сделала глубокий вдох и почувствовала, как пальцы Майка скользнули по моему плечу. Его прикосновение было легким. Это тоже было мило. И мне это очень понравилось. Но это мешало моей концентрации.

И путаница заключалась в том, что моя голова лежала посередине его груди, рука обнимала его плоский пресс, а нога переплелась с его ногой. После того как мы закончили, Майк уложил нас в постель и натянул одеяло до талии.

Я уставилась вниз на его грудь и пресс, пытаясь собраться с мыслями. Затем мои мысли, что делать дальше, улетучились от сладкого прикосновения Майка, пока я пялилась на его пресс, отыскав более подходящую мысль для размышления.

Его пресс явно был проявлением еще одного божественного чуда. Я имею в виду, в его возрасте, откуда у него было шесть кубиков?

Я выбросила эту мысль из головы, сделала то, что делала всю свою жизнь, решила отказаться от нее.

Поэтому повернулась, слегка подвинувшись к нему, прижалась своим обнаженным торсом и оказалась лицом к лицу.

— Хорошо, — начала я излагать. — Мой брат только что умер, и с тех пор, как я разрыдалась в твоих объятиях, ты знаешь, что я расстроена. Моя сестра — сука, она меня разозлила, и с тех пор, как я выпалила тебе все это дерьмо, ты знаешь, что я тоже расстроена из-за этого. И, честно говоря, мне нужно было кое-что, чтобы отвлечься от всего этого дерьма. И ты великолепен. А ты Майк. И ты появился ни с того ни с сего в моем гостиничном номере и вывел меня из себя. Я была влюблена в тебя, когда была еще ребенком. Но, малыш, серьезно, примерно через две секунды после твоего поцелуя, дело было не в кое-что. Это не имело к этому никакого отношения. Клянусь Богом, я не лгу, мне нужно, чтобы ты это знал.

Выложив все, я заткнулась. И когда я заткнулась, его темно-карие глаза моргнули, и моргнули они медленно.

Дерьмо. Даже это было горячо.

Мне всегда нравились его глаза.

Нет, неправильно.

Мне всегда нравилось все в Майке Хейнсе. Его густые темно-русые волосы. Его высокая, худощавая фигура. Непринужденная улыбка. То, как он подшучивал, не зло, а мило. То, как смотрел на тебя, заставляло чувствовать, что весь остальной мир растаял, и ты единственный человек, которого он видел в данный момент.

Всё.

Я наблюдала, как он улыбается еще медленнее, потом пробормотал:

— Не ходи вокруг да около, дорогая.

Я ухмыльнулась в ответ, когда давление вокруг моего сердца ослабло.

Затем оно возникло снова, когда я сделала то, что делала всю свою жизнь, приняла решение и без колебаний рискнула.

— Поскольку ты только что подарил мне три умопомрачительных оргазма, расплата «Пицца Реджи», но это только начало. Я заплачу, если ты останешься, а они доставят.

Я хотела, чтобы он согласился. Хотела, чтобы он остался, больше, чем хотела еще молодой девчонкой стать на три года старше своей сестры, когда он встречался с ней, чтобы вместо нее ходить к нему на свидания. Я хотела этого больше, чем чего-либо еще за долгое время.

Годы.

Может быть, десятилетия.

Давление ослабло, когда он ответил:

— Для меня годится.

На этот раз я прямо улыбнулась, и его рука, обнимавшая меня за плечи, сжалась, а другая рука обхватила за талию и притянула еще выше к себе.

— Хотя есть пара вещей, — пробормотал он.

— Говори, — пробормотала я в ответ, и его губы дрогнули.

Затем он сказал:

— Сын Реджи, Тоби, доставляет пиццу, но редко. Мы закажем, и я пойду ее заберу.

Это был облом, потому что я не хотела, чтобы он выбирался из этой кровати и исчезал из моего поля зрения, но я все равно прошептала:

— Хорошо.

— Во-вторых, я плачу.

— Но... — начала я, и его руки сжались, а лицо стало серьезным.

— Женщины со мной не платят, — тихо сказал он. — Я понимаю, женская свобода и все такое, с этим проблем нет. Но ты со мной, я плачу. Никаких дискуссий, определенно никакого дурацкого спора. Именно так обстоят дела со мной.

«Женская свобода и все такое». Это было забавно.

«Именно так обстоят дела со мной». Это было не смешно. Мне понравилось. Очень сильно. Самое приятное было в этом то, что существовал намек на что-то большее, чем просто пицца.

И все же долг требовал уплаты.

— Так как мне отплатить тебе за три умопомрачительных оргазма? — Спросила я.

Его лицо изменилось, но он не ответил. Выражение его лица и было ответом.

Ответ, который мне понравился. Выглядел чертовски сексуально.

И также существовал намек, что это было нечто большее, чем одноразовый секс после похорон с пиццей.

— Хорошо, тогда у нас все хорошо, — пробормотала я сквозь еще одну усмешку, его руки снова сжались, губы снова дернулись, затем он пробормотал в ответ:

— Протяни руку и достань мой пиджак, милая.

Я соскользнула с него, подвинулась к краю кровати, протянула руку и схватила его пиджак. Сняла, натянула одеяло на спину и перекатилась к нему, прихватив с собой его пиджак. Отдала ему, он выудил свой сотовый из внутреннего кармана, затем бросил пиджак обратно на пол.

Я прижалась к нему, когда он нажимал кнопки на телефоне.

— Какую ты будешь? — спросил он, глядя на телефон.

— Пепперони, колбаса, грибы, лук, перец, оливки, ветчина или любая комбинация вышеперечисленного.

Его взгляд переместился с телефона на меня:

— Ананас?

Мои губы скривились, а нос сморщился, я не пыталась даже скрыть свое отвращение. С другой стороны, я никогда не пыталась что-то скрыть. Я всегда была собой. Думала то, что думала. Мне нравилось то, что мне нравилось. И я почти ничего не скрывала. Жизнь была достаточно утомительной со всеми взлетами и падениями, и всякой ерундой, которой пичкали тебя люди. Затрачивать подобного рода усилия, по сути, без всякой цели, казалось мне нелепой тратой энергии.

— Приму за отказ, — пробормотал Майк, и я перестала морщить нос и снова улыбнулась ему.

— Это решительное «нет», — уточнила я.

Он улыбнулся в ответ, а затем спросил:

— А мясо? Для меня звучит неплохо.

Он нажал кнопку на своем телефоне, затем поднес его к уху.

— Одобряю, — заявила я, глубже прижимаясь к нему всем телом, его рука сразу же потянулась обниматься, и мне это тоже понравилось. — Реджи у тебя на быстром наборе, — закончила я.

— У меня двое детей, только так и может быть, — пробормотал он, — Тоби? Да, Майк Хейнс. Хочу заказать большую пиццу с мясом, сам заберу.

Он продолжал делать заказ, а мои мысли обратились к тому факту, что у него было двое детей.

Я знала о его детях. Дэррин сказал. Дэррин также сказал, что Майк развелся. Дэррин позвонил в ту же минуту, как только услышал эту новость. У Дэррина до сих пор, пока четыре дня назад он не умер, была мечта, что может произойти чудо. И чудо заключалось в том, что Майк Хейнс наденет мне на палец кольцо, тем самым вернув меня в Бург, чтобы я была в кругу семьи. А еще лучше, что в постели я была бы с порядочным мужчиной, который не напрягал бы мои последние нервы, и Дэррин тогда бы перестал беспокоиться обо мне. Поэтому Дэррин щедро излагал мне всю информацию о Майке, потому что всему городу было известно, что бывшая Майка была настоящей сукой. И о том, что она обращалась с ним как с дерьмом. И еще о том, что Майк всем очень нравился, поэтому городской совет вынужден был приложить усилия, чтобы не состоялся парад жителей Бурга, когда развод Майка с его бывшей сукой был окончательным.

Извлекла я из всего выше перечисленного то, что такой хороший парень, как Майк, связался с женщиной, которая обращалась с ним как с дерьмом. Также я задавалась вопросом — подхожу ли под понятие «хорошая женщина», надеялась, что была порядочным человеком или, по крайней мере, пыталась им быть, но мне не везло с парнями, а такие хорошие парни, как Майк, почему-то встречали сук, не таких женщин как я, и мы почему-то никогда не находили друг друга.

Так устроен мир.

Но совершенно неожиданно, конечно, в день похорон своего брата обнаружила себя голой в постели с хорошим парнем, который был чертовски хорош в сексе, и у него на быстром наборе была потрясающая пицца в родном городе, он знал, не спрашивая, что нужно заказывать большую.

Но от меня не ускользнуло, что если бы Дэррин был еще жив, несмотря на то, что он был религиозным, консервативным, и я была его младшей сестрой, он бы прыгал от счастья, узнав, что я нахожусь голая в постели с Майком Хейнсом.

И часть того, что от меня не ускользнуло, была отстойной частью, потому что Дэррина больше со мной не было.

Я поняла, что мои мысли блуждали где-то далеко, но я не знала, что все мои эмоции отражались в глазах, пока не услышала, как Майк позвал:

— Дасти? — и почувствовала, как его рука сжалась.

Мои глаза оторвались от подушки рядом с его головой и посмотрели на него, он не только смотрел на меня, но и уже не разговаривал по телефону.

Майку было достаточно одного взгляда в мои глаза, чтобы прошептать:

— Дорогая, — когда он бросил свой телефон на кровать, его другая рука обняла меня, я поняла, что он точно считал мои эмоции.

— Прости, — прошептала я в ответ.

— Не стоит. — Он все еще шептал.

— Ты когда-нибудь терял близких? — Спросила я, он покачал головой, я почувствовала, как мои губы изогнулись, но не испытала того чувства, которое обычно испытывала. — Я рада за тебя, — тихо ответила я.

— На своей работе я часто вижу потери людей, Дасти, ты справишься, — заверил меня Майк.

— Я знаю, просто не верю и не хочу, что так случилось с братом.

— Держу пари, что не хочешь, — пробормотал он, затем сел, подтянув меня с собой, переместив, с нас упало одеяло, когда он устроился на кровати, а я оседлала его. Одной рукой он обнимал меня за бедра, другой — за спину, его ладонь широкая и теплая лежала между лопатками. Я наклонила голову, взглянув на него, он смотрел на меня снизу вверх. — Как я уже сказал, моя работа заставляет видеть много смертей. К этому нельзя привыкнуть. Я чувствую, что ты испытываешь сейчас, плохая новость — ты никогда не привыкнешь, что больше с тобой нет Дэррина. Так что волшебных слов не существует. Нет никакого способа облегчить боль. Это просто жизнь, как и все остальное, ты продолжишь жить и будешь учиться справляться с этой болью.

— Не ходи вокруг да около, дорогой, — повторила я его слова, сказанные ранее, как неудачную шутку, хотя мы оба знали, что шутки не получится в данной ситуации, но он был хорошим парнем, поэтому улыбнулся мне. Мне понравилась его улыбка, я сбоку обвила рукой его шею и обняла за плечи. Как только обняла, наклонила свое лицо и пообещала: — Я научусь справляться.

Он приподнял подбородок, нажал рукой между моими лопатками и прикоснулся своими губами к моим. Затем откинулся на спинку кровати и тихо сказал:

— Я иду за пиццей.

— Держу пари, пицца поможет мне справиться, — догадалась я и получила еще одну улыбку. И эта попала в его глаза, мне она понравилась намного больше.

— Да, держу пари, так и будет. А теперь слезай с меня, Ангел, мне нужно одеться.

Я отодвинулась от него, хотя мне этого совсем не хотелось. Не хотелось, потому что его тело было твердым, теплым, большим, мне нравилось его обнимать, когда он обнимал меня.

Не хотела с него слезать, потому что он называл меня «Ангелом». Он единственный, кто когда-либо называл меня «Ангелом». Он начал называть меня так через несколько недель после того, как начал встречаться с Дебби. Я не знала, почему он так меня называл, потому что внешне я совсем была не ангел, я была хулиганкой, по крайней мере, так думал обо мне мой отец, который так меня и называл. Но, по каким бы причинам он меня так ни называл, мне нравилось тогда и нравилось сейчас.

Но еще больше мне понравилось, что он не забыл, что называл меня «Ангелом». Времени прошло не мало, даже очень много. И по прошествии столько времени я думала о нем, и не только, когда Дэррин сообщал мне новости. Майк Хейнс часто приходил мне на ум, пока я жила своей жизнью. И каждый раз я вспоминала о нем хорошо. На самом деле, для меня не было чем-то неслыханным рассказывать и обсуждать его. Все мои ближайшие друзья знали о нем все, включая и последние новости о его жизни после того, как Дэррин сообщал мне их. Не знаю может с ним происходило то же самое по отношению ко мне. Но мне нравилось, что он не забывал кое-какие важные вещи, касающиеся меня.

Я натянула одеяло до груди, наблюдая, как он натягивает одежду, слушала:

— Собираюсь заехать домой, переодеться, забрать пиццу и вернуться. Скорее всего уйдет двадцать минут, может полчаса.

— А позже тебе нужно будет вернуться к детям? — спросила я, и его глаза остановились на мне, когда он застегивал рубашку.

— Они у матери в эти выходные.

Повезло, так повезло мне.

— Значит не нужно? — тихо и с надеждой спросила я.

— Это приглашение провести ночь? — переспросил он не совсем спокойно.

— Да, — ответила я, тоже не совсем спокойно.

Он закончил с пуговицами, его руки опустились на бедра, но его глаза не отрывались от меня.

Затем Майк тихо заговорил:

— Пока меня не будет, дорогая, мне нужно, чтобы ты подумала. Я ввалился к тебе как придурок, перегнул палку и завел тебя. Ты потеряла Дэррина, я знаю, что тебе сейчас больно. Но отвечая на твой вопрос — я согласен. Примерно через две секунды после поцелуя для меня все стало по-другому. Чертовски рад слышать, что ты чувствуешь то же самое. — Он мягко усмехнулся, прежде чем продолжил: — Я рад, что тебе понравилось то, что у нас было в этой постели, потому что мне тоже понравилось, и когда я говорю это, Ангел, мне действительно понравилось. Я могу уйти после пиццы, довольный, что как-то скрасил твое время в самый неподходящий для тебя момент. Но прежде чем вернусь, ты должна подумать, действительно ли хочешь. Если речь идет о том, чтобы вместе со мной справиться с твоей болью, я постараюсь помочь тебе, чем смогу. Если речь идет о чем-то другом, то я останусь здесь на ночь.

— Ты не привык ходить вокруг да около, не так ли? — прошептала я, мне это тоже нравилось.

Очень сильно.

— У меня двое детей, бывшая жена сука, превратившая мою жизнь в страдания, и я потерял шанс на что-то хорошее, что сделало бы меня счастливым. С тех пор как я попробовал кое-что хорошее, теперь знаю, что конкретно ищу. И с тех пор, как я потерял это хорошее, я перестал относиться к тем, кто хотел бы просто подурачиться. Достаточно.

Вот оно оказывается как. Он четко ставит все точки.

Да, это мне тоже понравилось.

Очень сильно.

— Я разберусь в своих чувствах, пока тебя не будет, Майк, — тихо сказала я ему.

Именно тогда он подошел к кровати, протянул руку, схватил меня за бедра и притянул к себе. Когда я оказалась там, где он хотел, положил руки на кровать по обе стороны от моих бедер и наклонился так, что его лицо оказалось в дюйме от моего.

Затем, мягко произнес:

— Я был бы тебе очень признателен за это, Дасти.

Это было горячо. Каждое слово, которое он произнес. Каждое его движение.

И это не имело никакого отношения к тому, чтобы притупить мою боль.

Ничего.

Это было безумно сексуально.

— Сейчас, — приказал он, — поцелуй меня.

Это тоже было горячо, поэтому я наклонилась и прижалась губами к его губам.

Его рука скользнула по моей спине и притянула меня сильнее, так что мое тело прижалось к нему, он коснулся моих губ в жестком, глубоком, влажном поцелуе.

Мне понравился такой поцелуй намного больше.

— Вернусь не позже тридцати минут, — прошептал он мне в губы, когда перестал целоваться.

Я слегка кивнула, пытаясь выровнять дыхание.

Увидела, как его глаза улыбаются.

Затем он уложил меня в постель, отпустил, сел на край кровати и занялся своими носками и ботинками.

— Ключ-карта на тумбочке, — сказала я ему, когда он поднялся с кровати. Он посмотрел на меня сверху вниз. Не закончив дарить мне Любовь Майка, он обхватил рукой за затылок, наклонился и прикоснулся своими губами к моим.

Затем снова отпустил меня, протянул руку и схватил свой телефон. Затем наклонился, взял пиджак, я наблюдала, как он подошел к тумбочке, забрал ключ-карту, поднял руку, щелкнул двумя пальцами и улыбнулся мне, прежде чем покинуть комнату.

Дверь только закрылась за ним, я упала на спину и уставилась в потолок.

Прошло несколько мгновений, прежде чем, подняв глаза к потолку, я спросила своего брата:

— Ну, теперь ты счастлив?

Дэррин не ответил, но я хорошо знала своего брата. Ни за что на свете он не захотел бы оставить жену, которую любил, своих сыновей, которые значили для него весь мир, отца, которого он уважал и тот научил его быть мужчиной, мать, которая души в нем не чаяла, научив любить, своих сестер, которые действовали ему на нервы, но он все равно нас любил.

Тем не менее тут же подумала, как только он узнает, что мы все разобрались со своим дерьмом, сделает мысленную пометку, запрыгать от радости.

* * *

Я привела себя в порядок, убедившись, что мои волосы не в беспорядке (так оно и было, узел, в который я завязала хвост, расшатался, поэтому просто вытащила зажим), натянула трусики и футболку, когда зазвонил мой мобильный.

Я схватила его, посмотрела на дисплей, поборола желание швырнуть его через всю комнату.

Бл*дь. Бью. Мой самый последний бывший. То есть он стал последним, потому что он был последним парнем, с которым я рассталась, а не последний в том смысле, что я рассталась с ним недавно. Мы официально расстались, я надрала ему задницу почти четыре месяца назад. До этого мы неофициально расстались восемь месяцев до этих четырех. До этого мы балансировали на грани расставания в течение шести месяцев.

Бью просто не понял, что мы прошли сертификацию класса А с заглавными буквами ОР. (ОР — Окончательно Расстались.)

Но я поняла, если не отвечу на его звонок, он будет названивать до тех пор, пока я не сниму трубку. Это одна вещь, которой он действовал мне на нервы, так было с тех пор, как я надрала ему задницу. И учитывая, что у меня имелась невестка, два любимых племянника и близкие в лице мамы и папы, которые потеряли любимого человека, я не хотела выключать свой телефон.

Черт возьми. Бью.

Когда Майк вернется, я обязательно его спрошу, знает ли он, как совершить идеальное убийство.

Затем нажала кнопку на экране, чтобы ответить на звонок, и поднесла трубку к уху.

— Серьезно? — Спросила я вместо приветствия.

— Дасти, детка, — мягко произнес он.

Он знал, что я любила своего брата. Он знал, что мы были с ним очень близки. С тех пор как он жил со мной, он не понаслышке знал, что мы с Дэррином разговаривали по телефону раз или два в неделю. Он знал, что я души не чаю в племянниках. Он знал, что я, в отличие от своей сестры, любила Ронду. Он знал, что я скорблю, но почему-то решил, что сможет воспользоваться моментом.

— Бью, я немного занята, — сообщила я ему.

— У тебя все хорошо? — спросил он меня.

— Нет. Дэррин умер четыре дня назад, я дома, в Бурге, с моей сестрой, дышащей со мной одним воздухом, хотя и на расстоянии. Но для меня это близко, чем когда она находится в Вашингтоне, трудится над освобождением насильников, а я сижу в Техасе, пытаясь забыть, что у моих родителей было трое детей. Так что нет, я совсем не в порядке.

— Ты долго там пробудешь? Хочешь я прилечу к тебе?

Господи, но почему он такой тупой?

— Бью, не хочу показаться сукой или что-то в этом роде, но что я такого сделала за последние четыре месяца, что у тебя создалось впечатление, будто хочу, чтобы ты сейчас прилетел и находился здесь со мной?

— Дасти, такое время, как у тебя сейчас, тяжелое, — напомнил он мне.

— Э-э, да, Бью. Я-то это знаю.

— И тебе нужна поддержка, люди, которые смогут позаботиться о тебе.

— Нет, мне не нужна твоя поддержка, я не хочу быть рядом с тобой. Опять же, не хочу показаться сукой или чем-то в этом роде, — добавила я, ну, я не была сукой или чем-то в этом роде, даже если бы была настоящей сукой.

— Детка, я пытаюсь присматривать за тобой, — ласково прошептал он, и я возненавидела его и его слова, потому что его слова напомнили мне, что раньше я бы однозначно купилась на эти его слова.

Сейчас они были для меня пустым звуком.

Я не стала напоминать ему, как делала это уже много раз, потеряла даже счет сколько, что раньше у него особого энтузиазма присматривать за мной не было, особенно до того, как я бросила его задницу. Я не стала ему напоминать, что он во многих отношениях забывал вообще проявлять ко мне внимание, не говорю об энтузиазме. И не стала ему напоминать, что на самом деле мне теперь не нужно, чтобы он горел энтузиазмом и прикладывал какие-то усилия в отношении меня. И я не стала напоминать, что это я горела энтузиазмом, пытаясь заставить наши отношения работать, а он не прилагал никаких усилий, пока я не бросила его. Затем, когда я его бросила, он изобразил удивление, будто последние четырнадцать месяцев наших отношений, которые не падали и не горели адским пламенем, а умерли медленной, мучительной смертью, не было, и у нас все было зашибись. Поэтому я не стала напоминать, как сильно меня злил его полный пофигизм.

Вместо этого я напомнила ему кое-что другое, потому что теперь он хотел, чтобы я вернулась, а он забывал мои слова через полсекунды, не принимая как должное за те два с половиной года, что мы были вместе.

— Я сама могу о себе позаботиться.

Он молчал.

Мне было интересно, сколько минут прошло, как Майк ушел, я подумала, что мне нужно разобраться. Я не хотела все испортить, хотя бы Майк не пустился в пятнадцатиминутный монолог о том дерьме, которое произошло в его жизни, но то, что он сказал, звучало не очень хорошо. Я не хотела с ним играть и его дурачить. Мне нужно было разобраться в своих чувствах, а я не могла этого сделать, пока злилась на своего бывшего, который не только не улавливал мои намеки, но и обладал очень избирательным слухом на все мои намеки в течение всего времени, пока мы были вместе.

— Бью, мне пора, — сказала я ему.

Он снова молчал мгновение, затем мягким голосом, в котором слышалось слишком много сладости, ответил:

— Хорошо, детка, буду тебе нужен, ты знаешь, где меня найти.

«Не задерживай дыхание, идиот», — подумала я, но, чтобы не быть сукой, этого не сказала.

— До свидания, Красавчик, — твердо ответила я. (Beau — Бью, Красавчик. — прим. Пер.)

— Увидимся, Дасти, — ответил он, и я закатила глаза.

Совершенно не слышит ни малейшего намека, но я сдаваться не собираюсь и свое решение не поменяю. Я излагала его открыто и прямолинейно в течение четырех месяцев.

Я отключила телефон, бросила его на тумбочку, легла на смятую кровать, уставилась в потолок и попыталась разобраться в своих чувствах.

Это было трудно, так как я никогда этого не делала. Никогда. Я чувствовала, и шла туда, куда вели меня чувства.

Например, взбеситься, страдать от боли и находиться в комнате с Майком Хейнсом, моим увлечением подросткового возраста, мужчиной, который в сорок три года стал намного красивее, чем в семнадцать и восемнадцать, когда я вела себя с ним при разговоре как последняя стерва, ему было тогда двадцать один. Очутившись в его объятиях, я захотела его поцеловать. Я ужасно этого хотела. Поэтому поцеловала.

Я почувствовала что-то и пошла на поводу своих чувств.

Это не всегда было хорошо. Я не подсчитывала, но прикинула, что примерно получалось пятьдесят на пятьдесят. Иногда все шло наперекосяк. Иногда выбивала хоум-ран. Несмотря на те пятьдесят, которые шли наперекосяк, я продолжала следовать своим чувствам, потому что это была я. Я также продолжала поддаваться своим чувствам, потому что, добившись хоум-ран, стоило пережить те времена, когда все шло наперекосяк. (Хоум-ран — разновидность игровой ситуации в бейсболе, представляющая собой хит, во время которого отбивающий и бегущие, находящиеся на базах, успевают совершить полный круг по базам и попасть в дом, при этом не имеется ошибок со стороны защищающейся команды. — прим. Пер.)

И поняла я одно, глядя в потолок, что Майк был хоум-ран.

Я хотела этого, не потому что он был моим подростковым увлечением. Я хотела этого, не потому что на протяжении многих лет я часто вспоминала о нем, причем вспоминала с любовью. Я хотела этого, не потому что Майк был феноменальным любовником. Хотела, не потому что это было ужасно, мой брат, который был моим лучшим другом, внезапно умер в возрасте сорока четырех лет, и я понятия не имела, как прожить свою жизнь без него. Хотела, не потому что мой брат, который был моим лучшим другом, хотел этого же для меня.

Я просто хотела, чтобы Майк был хоум-ран.

Я услышала, как щелкнул замок в двери, голова повернулась на подушке, увидела, как вошел Майк.

Нет, неправильно.

Я мельком увидела Майка, держащего в одной руке коробку с пиццей, в другой он сжимал за ручку упаковку пива из шести бутылок. На нем были джинсы, которые смотрелись чертовски здорово. Он также был одет в коричневую трикотажное поло с кремовыми и серыми пятнами, с высоким воротником, поднимавшийся вокруг его мускулистой шеи, расстегнутыми пуговицами у горла, которое выглядело на нем чертовски здорово. Кроме того, на нем была коричневая кожаная куртка, которая выглядела тоже чертовски здорово. И последнее, волосы были растрепаны, от того, что он переодевался, но не привел их в порядок, выглядел невероятно чертовски здорово. Поэтому я села в постели и повернулась в его сторону, чтобы убедиться, что ничего не пропустила.

Он подошел к кровати, не сводя с меня глаз, не сказав ни слова, бросил на кровать коробку с пиццей. Затем молчал, подошел к тумбочке и поставил туда пиво. Затем сунул руку в карман куртки, вытащил открывалку для бутылок и со звоном бросил ее рядом с пивом.

Я подумала, что он поступил умно, не забыв взять с собой открывалку, потому что отель не «Ритц», но отель неодобрительно отнесется к нам, если мы будем об мебель открывать бутылки, он снял свою кожаную куртку и бросил ее на край кровати.

Затем посмотрел на меня, скрестив руки на груди, спросил:

— И так?

Он точно не собирался валять дурака.

— Хорошо, — начала я. — Полагаю, у тебя было время подумать, что касается меня, хочешь оставайся на ночь.

Он изучал меня пару секунд.

Затем тихо спросил:

— Уверена?

Я сделала глубокий вдох.

Затем кивнула и прошептала:

— Уверена.

Когда я согласилась, он как-то странно ответил:

— Как ты относишься к холодной пицце?

Я в замешательстве склонила голову набок и спросила:

— Что?

Прежде чем поняла, о чем он, он поднял коробку с пиццей, бросил ее на пол, наклонился ко мне, положил руки мне на ягодицы, поднял меня с кровати и заключил в объятия. Затем повернулся и упал, приземлившись на спину, а я на него сверху. Я оправилась от такого неожиданного падения, заметьте, не очень успешно, он перевернул меня на спину, а сам лег на меня сверху.

Его лицо — единственное, что я видела перед собой, его руки двигались, он прошептал:

— Холодная пицца. У тебя с этим проблемы?

— Нет, — прошептала я в ответ.

— Отлично, — пробормотал он.

Потом он поцеловал меня, прежде чем сделать со мной кучу других вещей, пока пицца лежала на полу и остывала.

* * *

— Керамика?

— Да, вазы, миски и тому подобное барахло. Я имею в виду, что это мое. Великолепно. Мне нравится этим заниматься. Я много вкладывалась. Полностью кайфую, и когда я говорю, что мне нравится, имею в виду, когда я работаю, не замечаю времени. Я могу начать в полдень, а потом уже раз и полночь. Но все же, думаю, это полное сумасшествие, когда люди готовы платить двести долларов за вазу среднего размера, — я пожала плечами, — но это так.

На Майке не было ничего, кроме джинсов. Он лежал спиной у изголовья кровати. Его глаза были прикованы ко мне.

На мне снова не было ничего, кроме футболки и трусиков. Я согнулась, икры лежали поперек его бедер, остальная часть меня лежала поперек кровати. Я лежала на боку, опираясь на предплечье, подо мной находилась подушка.

У меня на сгибе бедер стояло пиво. Между нами находилась коробка с пиццей. Теперь мы довольно хорошо узнали друг друга с библейской точки зрения, так что перешли к другим хорошим вещам.

— Черт возьми, милая, твое барахло должно быть хорошее, — тихо произнес он, когда я откусила кусочек пиццы.

Прожевала, проглотила и ухмыльнулась. Затем заявила:

— И я так думаю. — Затем откусила еще кусочек.

— Я впечатлен, — ответил он.

Я прожевала, проглотила и снова ухмыльнулась, прежде чем предупредить:

— Не говори, пока не увидишь.

Он ухмыльнулся в ответ, заметив:

— Итак, ты занимаешься тем, что тебе нравится.

— Полностью, — подтвердила я.

— Молодец, Дасти, — пробормотал он и откусил кусочек своей пиццы.

— А тебе нравится твоя работа? — Спросила я.

Он прожевал, проглотил и переспросил:

— Быть полицейским?

Я кивнула.

— Бывают дни, когда я ненавижу свою работу и дни, когда люблю ее, — ответил он. — Но я чувствую то, чем я занимаюсь — это важно. Бывают дни, когда я не думаю, что она важна. В другие что-то меняется, и я могу что-то улучшить, изменить. В такие дни, когда я что-то меняю, все остальное дни делает стоящими того, чем я занимаюсь. Так что да, — он снова ухмыльнулся, — в целом, мне нравится моя работа.

— Потрясающе, — прошептала я, а затем сказала: — Я думала, что однажды ты станешь президентом.

Он расхохотался, а я наблюдала. Его смех мне всегда нравился в Майке. Его смех. У него было отличное чувство юмора, и он много смеялся. Всегда легко его можно было рассмешить. Тем не менее в свое время я специально старалась его рассмешить. Но сейчас его смех был таким же завораживающим и привлекательным. И с годами он стал только лучше.

Намного лучше.

Перестав смеяться, он спросил:

— Президентом? — прежде чем положить в рот последний кусочек пиццы.

— Да, — ответила я, потянувшись за своим новым куском. — Я была тогда в тебя влюблена, главным образом потому, что ты был великолепен, отчасти потому, что был всегда самим собой. Мне казалось, ты можешь все что угодно.

Когда я съела свой кусочек и оглянулась на него, заметила, что его лицо смягчилось, и, серьезно, он был очень хорош собой.

Затем он тихо сказал:

— Прости, что разочаровал тебя, дорогая.

— Не разочаровал, Майк, — заверила я его. — Повзрослев и поняв, как устроен мир, мне кажется, быть президентом — не такая приятная работа. Как ты говоришь, быть полицейским ничуть не слаще, но ты занимаешься тем, что тебе нравится. Ты меняешь ситуацию к лучшему. И ты это чувствуешь. Если тебе нравится, то мне тоже нравится твоя работа. Не то чтобы она должна мне нравится, но пока она нравится тебе.

— Меня устраивает моя работа, — заверил он меня в ответ.

— Тогда хорошо, — прошептала я.

Он схватил новый кусок. Я откусила кусочек и запила пивом.

Он откусил от своего, потянулся, взял пиво с тумбочки и откинулся назад, чтобы поставить его на место после глотка, спросив:

— Можешь мне кое-что сказать?

— Валяй, — пригласила я, откусывая еще кусочек.

Он откинулся назад и пристально посмотрел на меня.

— Буду серьезно чертовски разочарован, узнав, что мое предположение неверно, но, если ты со мной в этой постели, это значит, и я провожу ночь с тобой, значит, ты свободна. И я хотел бы узнать, как такое возможно?

— Что именно?

— Что ты свободна?

— Свободна?!

— У тебя есть мужчина?

Я отрицательно покачала головой, добавив:

— Нет.

— Как такое возможно?

— Я не понимаю, о чем ты спрашиваешь, малыш.

Он замолчал, внимательно изучая меня, причем проделывал это тщательно, его глаза переместились с моей головы на ноги у него на коленях и обратно.

Затем он поймал мой взгляд и заявил твердым и странно раздраженным голосом:

— Дасти, думаю, ты поняла, о чем я.

— Э-э... это было негативно, — ответила я.

Он выдержал мой пристальный взгляд, затем спросил:

— Абсолютно?

— Майк, ты совершенно меня запутал.

— Хорошо, — пробормотал он, а затем сказал громче: — Говорю прямо, Дасти, ты великолепна. Ты великолепна в постели. Ты делаешь менет мирового класса. Ты забавная. Тебе нравится то, чем ты занимаешься и преуспела в этом. Ты, очевидно, знаешь себя, и уверенно себя чувствуешь по жизни. Так что, учитывая все сказанное, мне трудно понять, почему ты одна.

Мне нравилось, что он думал так. Это было здорово.

Но... серьезно?

— Указываю тебе на очевидное, Майк, ты великолепен. Ты великолепен в постели. Когда ты занялся со мной сексом оба раза, готова поклясться, что у меня такого внетелесного опыта не было… никогда. Ты хорош. Тебе нравится то, чем ты занимаешься, и ты преуспеваешь в своей работе. Ты знаешь себя и уверенно себя чувствуешь по жизни. Итак, учитывая все сказанное, зачем ты спрашиваешь меня, почему я одна, хотя предполагаю, что ты тоже свободен, один?

Его губы дрогнули, и он пробормотал:

— Ответ принят.

Я ухмыльнулась, откусывая еще один кусочек пиццы.

Затем одна из его бровей поднялась, и он спросил:

— Внетелесный опыт?

Я жевала, но продолжала ухмыляться и кивала.

Он снова расхохотался.

Я продолжала ухмыляться, наблюдая за его смехом.

Когда он замолчал, заговорила.

— Мир раскалывается во многом. И один раскол, как я заметила, заключается в том, что очень часто хорошие парни западают на сучек. А хорошие женщины застревают с придурками. Я не циник. И не из тех женщин, которые жалуются, что на свете нет хороших парней. Я знаю многих из них. И все они с сучками. Я не знаю, почему такое происходит, но я тоже повстречала изрядную долю придурков. Думаю, что я хороший человек. Вероятно, мне стоит проявлять больше милосердия. Как-то я очень торопилась, мне нужно было купить всего четыре вещи, поэтому я помчалась с тележкой за пожилой синеволосой дамой с полной тележкой к кассе, стояла там, едва сдерживаясь. Я злилась, пока ждала. Так что я далека от совершенства. Но я не стерва и не псих. И все же привлекаю исключительно идиотов. — Я схватила пиво и закончила словами: — Не имея в виду присутствующих, конечно.

Майк ухмыльнулся в ответ.

Я сделала глоток, проглотила, поставила пиво на место, заметив:

— Ты сказал, что твоя бывшая была сукой.

Он перестал ухмыляться кивнув.

— А ты хороший парень, так что. Это все доказывает, что моя теория верна. Хорошим парням достаются суки, а хорошим женщинам достаются придурки. Так устроен мир.

— Дорогая, не хочу напоминать, но я ворвался к тебе в номер со своим дерьмовым решением и повел себя как придурок.

— Верно, милый, — ответила я, — ты сорвал вишенку моей сестры. Отстой, но у вас двоих есть кое-что в прошлом. Она хорошо знает тебя и потеряла брата, воспользовалась ситуацией, скормив тебе кучу дерьма, завела, и ты действовал в соответствии с этим, думая, что возвращаешь меня в семью. Дебби — сука, но ты пришел ко мне не для того, чтобы вести себя как придурок. Ты просто переживал за мою семью. Разве я должна злиться на это?

— Ну... нет, судя по тому, как ты все объяснила, ты бы не лежала поперек кровати в одной футболке и трусиках, и мне нравится есть пиццу, наблюдая, как ты лежишь поперек кровати в одной футболке и трусиках, — ответил Майк.

Я снова ухмыльнулась и шутливо спросила:

— Ты хочешь сказать, что пришел сюда в надежде залезть ко мне в трусики?

Он ухмыльнулся в ответ и ответил:

— Нет, я пришел сюда, чтобы надрать тебе задницу и разобраться с твоим дерьмом. Потискать твою задницу было просто удачей.

На этом настала моя очередь расхохотаться, и когда я закончила, задалась вопросом, выглядело ли мое лицо таким же восхищенным, как выражение улыбающегося лица Майка, пока он наблюдал за мной.

Мой смех стих, но я выдержала его взгляд, прошептав:

— Спасибо.

— За что, дорогая?

— Что заставил меня рассмеяться, мне хорошо по-настоящему, несмотря на всего четыре дня после смерти брата.

Свет погас в его глазах, но они оставались теплыми, он бросил свой недоеденный кусок пиццы в коробку и мягко приказал:

— Иди сюда, Дасти.

Я бросила свой недоеденный кусок в коробку, взяла бутылку и стала двигаться к нему. Он забрал мою бутылку, протянул руку и поставил ее рядом со своей на тумбочку, затем повернулся ко мне. Положив руки мне на бедра, он усадил меня верхом на себя, и когда я устроила свою задницу на его коленях, он оставил свои рука у меня на бедрах. Я положила свою руку ему на верхнюю часть живота.

И посмотрела на него сверху вниз.

Он смотрел на меня снизу вверх.

— Дэррин гордился тобой, — произнес он, все еще мягко.

— Я знаю, — ответила я ему. — Он был хорошим мужем, хорошим отцом, хорошим братом, и я гордилась им.

— Ты всегда будешь знать, что он гордился тобой, и у тебя имеется множество воспоминаний о нем.

— Знаю.

— У тебя есть хорошая работа, ты сможешь помогать его сыновьям.

Я сделала прерывистый вдох.

Затем повторила:

— Знаю.

— Сосредоточься на этом.

Я кивнула.

Он продолжал смотреть на меня, потом глубоко вздохнул.

Затем заговорил снова.

— Ты права, Ангел, жизнь полна неудач. Но иногда все налаживается. И что бы ни привело меня сюда, это означает, что у меня появилась возможность побыть сегодня вечером с тобой после похорон. Возможно, черт побери, подтолкнули меня и другие мысли найти тебя, но, сделаешь ты мне минет мирового класса или нет, я рад, что сейчас здесь.

Я почувствовала, как слезы подступают к горлу, но все же выдавила из себя:

— Я тоже, — прежде чем наклонилась, быстро поцеловала его, Майк обхватил меня двумя руками.

Я проглотила слезы, Майк внимательно смотрел на меня, а потом тихо сказал:

— Со мной все будетнормально, никуда не денусь, но тебе не нужно сдерживаться, вытащи это дерьмо из себя.

— Спасибо, малыш, но я уже четыре дня плачу навзрыд, так что решила себя все же сдерживать. Я плакала, когда мама и папа встречали меня в аэропорту. Заплакала, когда увидела Ронду. Плакала, когда увидела мальчиков. И я плакала после своей громкой тирады, когда ты пришел сюда. Мне разрешено только три раза в день. Я уже превысила свою норму.

— Я никому не скажу, что ты превысила, и ты не скажешь. — Говорил он все еще тихо, а руки крепче обняли меня.

Я опустила голову, уткнулась лицом ему в шею и завела руки ему за спину, обняв так, как он обнимал меня. И проделывала я это с благодарностью Богу за то, что он не только сотворил Майка Хейнса хорошего парня, но и сохранил его за все эти годы таким.

— Расскажи мне о своих детях, — пробормотала я, не поднимая головы.

Майк понял, что я хочу сменить тему, и, поскольку он был хорошим парнем, он тут же поддался.

— Ноу — шестнадцать, почти семнадцать. Он увлекается музыкой. Играет на барабанах, гитаре и клавишных. Самоучка. У него хорошо получается. Они репетируют в гараже, можно сказать, что у него есть гаражная группа, так же он играет в баскетбол. Он высокий, симпатичный парень и хорошо играет в баскетбол, большинство девочек в старших классах думают, что он второе пришествие. Наш домашний телефон звонит бесконечно, я уже перестал отвечать и даже не утруждаю себя прослушиванием сообщений голосовой почты, потому что все они начинаются — «Ноу… (No (ноу) — нет. — прим. Пер.)

— Ноу? — Спросила я.

— Ноу на самом деле Джонас. До пятнадцати лет именно так мы его и звали. Затем он заявил, что будет Ноу. Решил, что это круто, не откликается, когда обращаешься к нему по имени. Думаю, что это скоро пройдет, это безвредное чудачество, поэтому называю его как он хочет. Его мать это раздражает, она считает это по-детски смешным, поэтому отказывается его так называть. Также при любой возможности она заявляет ему, что ее это раздражает, так как по-детски смешно. К счастью, он проводит с ней всего четыре дня в месяц, поэтому смирился, что она называет его настоящим именем.

— Это хорошо, — пробормотала я. — Но разве у тебя не двое детей?

Как только я задала вопрос, его руки рефлекторно сжались. Это кое-что мне сообщило, хотя я точно не могла сказать, что именно. Поэтому приподняла голову, посмотрев на него сверху вниз, ему не удалось скрыть тревогу, промелькнувшую в глазах, которую я заметила.

— Майк? — подсказала я.

— Кларисса. Моя дочь. Ей скоро исполнится пятнадцать. До прошлого года она была папиной Маленькой Дочкой. У нас были прекрасные отношения. Все было хорошо. Но сейчас она вступила в определенный период, — объяснил он.

— Какой период?

— Не знаю, — пробормотал он, а затем продолжил. — Скрытный. Угрюмый. Большую часть времени она ссорится со своим братом, постоянно со своей матерью и иногда со мной.

Об этом я знала многое и многое могла рассказать.

— Что говорит ее мать? — Спросила я.

— Мы с Одри не общаемся. Постановление суда. Я боролся за полную опеку над детьми и получил ее, что означает исчезновение алиментов. Она борется и винит меня. Так что не знаю, что она говорит на этот счет, кроме как через Риси, которая сообщает мне, что ее мать — сука. Примерно в таких выражениях.

Это звучало не очень хорошо.

Я решила углубиться.

— Скажу прямо, экспресс обучение знающей женщины невежественному мужчине с дочерью-подростком. Скрытность, угрюмость и склонность к спорам будут твоим бременем какое-то время, дорогой.

Он изучал меня и изучал внимательно. Я поняла, о чем он думает, надеясь, что он не будет этого вспоминать. Я не гордилась тем, что делала в подростковом возрасте, должно быть, он все понял, потому что на эту тему не произнес ни слова.

Вместо этого спросил:

— И сколько времени это дерьмо продлится?

— У нее начались месячные?

Он вздрогнул. Я ухмыльнулась.

Да, Папина Маленькая девочка превратилась в девушку. И мысль о том, что его девочка становится женщиной, была совсем не той, о чем ему нравилось думать.

Затем он ответил:

— Да.

— Тебе повезло, год, может быть, два. Но иногда может растянуться на пять лет.

— Черт, — пробормотал он, и моя ухмылка стала шире.

Затем моя ухмылка исчезла, я прошептала:

— Мы выходим из этого состояния. Обещаю.

Его руки разошлись, он скользнул одной вверх по моей спине. Другая соскользнула низко на мои бедра, в этот момент он снова внимательно изучал меня.

Затем кивнул, потому изменения во мне были на лицо, поэтому тихо сказал:

— Надеюсь, ты права.

— Ты сомневаешься?

Он отрицательно покачал головой, заявив:

— Я вижу в ней многое от ее матери. Это нехорошо. Не знаю, смогу ли я вытянуть из нее этих демонов или они укоренятся в ней на совсем.

— И эти демоны…? — подсказала я.

— Она хочет барахло, много разного барахла, которое я не могу позволить. И это барахло ей особо не нужно. И она недовольна, что не может его получить.

Я склонила голову набок и осторожно предположила:

— Дитя развода?

Он отрицательно покачал головой не в знак «нет», а в знак «Я не знаю», ответил:

— Посмотрим.

Я сняла с его живота руку, скользнула по его груди, по шее, обхватив его скулу, и поделилась:

— Мама, папа и Дэррин все время вторгались в мое свободное пространство, они никогда не сдавались. Когда я перешагнула дерьмо переходного возраста, они всегда были рядом. Вскоре после этого я поняла, что они всегда прикрывали мне спину. Я всегда помнила об этом, и это очень много значило для меня. Не знаю, малыш, у меня нет детей, но мой тебе совет — не отказывайся от нее.

— Я бы никогда этого не сделал, — пробормотал он, и я заподозрила, что он, действительно, не опустит руки. Его глаза встретились с моими, и он спросил: — Как долго ты здесь пробудешь?

— Ну, так как Дебби здесь на пару дней, завтра у меня поздний завтрак с семьей без стервозной сестры, и, если я останусь довольна их общим видом, мой самолет вылетит завтра днем. Если нет, мои планы витают в воздухе.

Он кивнул, потом наклонился, повернулся и перевернул меня на спину, и когда устроился, положив торс на меня, а ноги между моими ногами, тихо спросил:

— Твои вазы среднего размера продаются по двести за штуку, это значит, что ты можешь позволить себе засунуть свою задницу в самолет, чтобы частенько посещать Бург?

Мое сердце екнуло, а такого не случалось уже давно. Бью никогда не заставлял мое сердце екать даже в самом начале наших отношений. Это было так давно, что я не знала, когда в последний раз екало мое сердце.

— Да, — прошептала я.

Его глаза смотрели глубоко в мои.

Затем он прошептал в ответ:

— Хорошо.

— Я рада, что ты пришел, чтобы надрать мне задницу и разобраться с моим дерьмом, Майк, — поделилась я.

Он ухмыльнулся и ответил:

— Не так рада, как я.

— Почти уверена, что я больше рада.

Его ухмылка превратилась в улыбку, и он уступил:

— Хорошо, дорогая, ты рада больше, чем я.

— Спасибо, — тихо ответила я.

— Теперь ты заткнешься и поцелуешь меня или как?

— Серьезно? — Спросила я. — Мне казалось, я уже тебе говорила, что ты так хорош своим ртом. Думаешь, я не отвечу или что?

— Ты не собираешься затыкаться, — сообщил он мне.

— О, — прошептала я. — Точно.

Его улыбка стала шире прямо перед тем, как я подняла голову, чтобы поцеловать его.

Майк встретил меня на полпути.

3

Еда твоих сограждан

Майка разбудил звонок мобильного телефона.

Не его рингтон мобильного, но он открыл глаза и посмотрел на пустую кровать. Дасти и ее теплое, мягкое тело исчезло.

Она спала, прижавшись к нему, всю ночь. Как он обычно делал, начиная с рождения Ноу, просыпался несколько раз за ночь. У него вошло это в привычку, несколько раз за ночь, он прислушивался к дому. Иногда, даже интуиция его заставляла встать с постели и обойти дом. Обходил дом он не часто, иногда. Возможно, он стал параноиком, но повидал достаточное количество дерьма, а слышал еще больше, и поскольку он сильно любил своих детей, обход по ночам занимал немного времени, он легко потом засыпал, так что он изредка это практиковал.

И привычка будила его этой ночью три раза, и каждый раз Дасти прижималась к нему сильнее.

И чувствовалась она хорошо.

Одри не любила прижиматься сильнее. Вначале она прижималась, но, когда дела у них пошли плохо, он стал отодвигаться. Она злилась и закончили они свои отношения с ярдом пространства между ними в постели. Они оба поворачивались друг к другу спиной.

Черт возьми, сама их постель была одной из причин, по чему их брак распался. Она купила кровать за шесть тысяч долларов, а потом он выяснил, что эта кровать возврату не подлежит. Так что у них была огромная кровать, в которой они могли позволить себе целый ярд пространства между ними, она купила эту проклятую кровать оказывается потому, что позволяло свободное место в спальне.

С тех пор как он избавился от своей жены, он уложил в постель нескольких женщин, но не в постель за шесть тысяч долларов.

За исключением Вай.

Он даже не пригласил ни одну из женщин, с которыми встречался, к себе домой. Хотя с некоторыми из них он виделся не один раз, с одной он встречался пять месяцев. Как правило, он оставался у нее, но ни одной не позволял во сне прижиматься к нему.

Он понимал, почему не позволял. Он хотел сохранить дистанцию. Он держал их на расстоянии вытянутой руки.

Одри подложила ему свинью, нанеся удар по его доверию. Затем появилась Вайолет, которая не собиралась наносить удар, но все равно нанесла. Отчего он насторожился. Он не собирался ни с кем сближаться. Не слишком близко и не слишком быстро.

Он совершил ошибку с Вай. Проигнорировал знаки и влюбился в нее слишком рано, черт возьми. Он знал, что участвует в игре сердец, и его противник — ее нынешний муж и отец ее младшей дочери Джо Каллахан. Черт, он даже знал, что у него нет шансов на победу.

Но все равно продолжал надеяться и с ней встречаться.

Но ее потеря, задела его. Вай была у него несколько недель, Одри — годы, но потеря Вай оставила в его душе след, в то время как отказ от Одри освободил его.

Поэтому он говорил себе, только не наступай на старые грабли.

Но Дасти была чем-то другим. Когда он проснулся и обнаружил, что она прижимается к нему, он не стал осторожно отодвигать Дасти в сторону. Он оставил Дасти, прижатой к себе.

Телефон перестал звонить, и он повернулся в постели. Затем оглядел комнату, почти ничего не видя. Было рано, в комнате было темно.

Затем он посмотрел на будильник.

Было десять минут седьмого.

Он протянул руку и включил свет, его взгляд остановился на зеркальных дверцах шкафа напротив ванной. Дверь в ванную была открыта, там было темно, внутри никого.

Он посмотрел на пол и увидел свою одежду, валявшуюся с джинсами Дасти, футболкой и трусиками, а также закрытую коробку из-под пиццы.

Черт, было десять минут седьмого. Где она?

Он приподнялся в постели, его взгляд упал на прикроватную тумбочку, и он увидел. Клочок гостиничной бумаги для заметок.

Он протянул руку и взял.

Поднеся к лицу, прочитал:

Великолепный,

Отправилась добывать еду твоих сограждан.

Скоро вернусь,

Xoxoxoxoxoxoxoxoxo(амер. сокр. выражение — обнимашки и поцелуйчики. — прим. Пер.)

-D

Он почувствовал, как его губы изогнулись, пока он пялился на записку.

«Еду твоих сограждан». Он надеялся, что она имела в виду пончики «Хиллигосс».

Его глаза скользнули по записке, и он почувствовал, как его лицо смягчилось. Вероятно, она быстро настрочила эту записку, но все же чертовую вещь хотелось поставить в рамку. У нее был художественный и интересный почерк. Но именно обнимашки и поцелуйчики выглядели ошеломляюще. Крестики и О были нарисованы наискось с помощью множества закорючек, прикрепляя их к искусно нарисованной букве «-D».

Уставившись на записку, он вспомнил еще одну вещь, которая касалась только Дасти. В детстве она всегда была занята. Могла тусоваться перед телевизором только тогда, когда те, кого она любила, тоже тусовались перед телевизором. Но все остальное время энергии у нее было хоть отбавляй плюс творческие способности. Когда она занималась своим творчеством, то пела и даже танцевала, наполняя дом сладким, чистым голосом и жизнерадостной детской атмосферой. Она также часто сидела за кухонным столом рисовала или у себя в постели. Ее мама повесила ее рисунки на холодильник и по праву часто хвасталась ими. Другие же бессистемно висели на стене на ее стороне спальни.

Дебби ненавидела эти рисунки, говорила, что они ужасны, стервозно заявляла, что они создают пожароопасную ситуацию, хотя это было не так. Но Майк, даже будучи подростком, мог часами разглядывать рисунки Дасти. В них было все. Цветы, фантастическое дерьмо, которое она воображала у себя в голове, пейзажи их фермы, зарисовки ее семьи и Майка. Детали, мастерство, воображение — все это было захватывающим.

Ничего удивительного не было в том, что она решила зарабатывать на жизнь на художественном поприще.

Он также не удивился, что у нее хорошо получалось зарабатывать на художественном поприще.

И он также не был удивлен, что люди готовы были тратить за ее работы целое состояние.

Снова зазвонил телефон, вывел его из задумчивости, он перевел взгляд с записки на сотовый Дасти, лежавший рядом с ним на тумбочке. Положил записку на тумбочку и взял ее телефон, подумав, что в такой ранний час могут звонить только члены семьи.

Но на дисплее появилась фотография мужчины, а под ней было написано: «Бью».

Шея Майка напряглась, когда он уставился на фото. Мужчина был темноволосым и симпатичным. На нем поношенная джинсовая рубашка и поношенные джинсы. Руки засунуты в передние карманы, глаза отведены в сторону, он смеялся.

Господи. Кто этот парень и почему он звонит в такое время? В Техасе, где парень, несомненно, жил, учитывая его одежду в кадре, было еще раньше.

Она же сказала, что свободна, и у Майка не создалось впечатления, что Дасти солгала. На самом деле наоборот. Он никогда не встречал никого, кто был бы более отрытым и честным.

И Майку это чертовски нравилось.

Телефон перестал звонить, Майк бросил его на тумбочку. Это его не касалось, поэтому он не ответил на звонок.

Вместо этого он откинул одеяло, нашел свои боксеры и натянул их. Телефон Дасти запищал голосовой почтой, когда он натягивал джинсы. Он проигнорировал голосовую почту, направившись в ванную, занялся делами, вымыл руки, плеснул водой на лицо, вытер его насухо и неторопливо вышел.

Когда он уже почти вернулся к кровати, телефон зазвонил снова.

Он уставился на фотографию мужчины на дисплее, подумал о совсем раннем утре и задался вопросом, может у этого парня что-то случилось? Он не знал первый ли был звонок от этого Бью, но судя, что Майк проснулся от его звонка, то этот парень звонил уже третий раз за последние десять минут.

— Черт, — пробормотал он, взяв телефон, провел пальцем по экрану и приложил его к уху. — Привет, — поздоровался он.

Тишина.

— Эй? — спросил он, когда молчание затянулось.

— Кто это? — спросил в ответ мужской голос, Майку показался он взволнованным.

Бл*дь.

— Ты звонишь, чувак, поэтому кто ты такой? — Спросил Майк.

— Кто я такой, мужчина женщины этого телефона, чувак, — ответил Бью, определенно раздраженно. Он так разозлился, что сразу перешел на воинственный тон.

Но Майк замер.

— Йоу! Какого хрена? — спросил Бью. — Дасти там?

— Нет, — выдавил Майк сквозь зубы.

— Где она в шесть двадцать чертового утра? — спросил мужчина.

Майку не понравился его тон, и ему не понравился тот факт, что он разговаривал с мужчиной Дасти, мужчиной, которого, как она ему сказала, у нее не было, поэтому он даже не потрудился ответить.

Бью не волновало, что Майк не ответил.

— Хорошо, ты не хочешь сказать мне, почему сейчас двадцать минут седьмого чертового утра, а ты хватаешь телефон моей женщины? — продолжил свой допрос Бью.

— Нет, — выдавил Майк.

— Трахни меня, — отрезал мужчина.

— Ты получил ответ или позвонил только для того, чтобы ругаться? — спросил Майк.

— Да, я получил ответ, чувак. Скажи моей женщине, чтобы она позвонила мне. Немедленно. Понял?

— Понял, — коротко ответил Майк.

Затем тот бросил трубку.

Майк уставился на телефон. Затем он бросил его на тумбочку вместо того, чтобы швырнуть через всю комнату.

Начиная с Одри, он играл на поле, всегда заботясь о своих детях, делал это довольно активно. Отчасти это было связано с тем, что Майк был мужчиной. И отчасти это было связано с тем, что последние семь месяцев его брака их сексуальная жизнь отсутствовала. Потому что Майк понял, что не может трахать женщину, которая ежедневно лгала ему, часто выдавала дерьмо и все еще без проблем свободно тратила его деньги, а также деньги, которые он еще не успел заработать. В последний раз, когда Одри повернулась к нему, он почувствовал приступ тошноты, понял, что с сексом у них покончено. И именно тогда он оттолкнул ее от себя, прямо сообщив ей об этом. Она пришла в ярость, кричала и ругалась, он беспокоился, что дети могут услышать, но, как всегда с Одри, у него не было выбора. Независимо от того, сколько раз он говорил ей заткнуться на хрен или вести себя по тише, она игнорировала все его слова, наоборот усиливая громкость, и выражения ее становились при этом более грязными.

И в тот момент, когда она покраснела и пришла в ярость, поняла, что будет нести ответственность за последствия своего собственного поведения, стало совершенно ясно, что решение Майка развестись с ее задницей было правильным.

Он потратил годы, делая все возможное, чтобы разобраться в их дерьме. Сначала, молодой, глупый и влюбленный в нее, он из кожи вон лез, чтобы дать ей все, что она хотела. Но даже когда он положил это «все» к ее ногам, она хотела уже большего. Затем он сделал все, что возможно, пытаясь выяснить, откуда у нее возникли такие потребности, пытаясь помочь ей понять и осознать, чтобы она могла справиться с ними. Это не сработало. Несмотря на то, что разговоров и ссор у них было множество, ее поведение не менялось. Она часто обещала, что не будет, клялась, что «исправится», в течение недели, иногда месяца правда сдерживалась. Но потом она снова начинала швырять деньгами направо и налево. Поначалу она не скрывала от него своих расходов. В конце концов, начала прятать. Как, черт возьми, она думала, что он не увидит, ведь он оплачивал их счета, у них был совместный счет, она не работала. Она просто не собиралась исправляться.

Давление в их отношениях нарастало. Оно усугублялось его разочарованием из-за долгов и женой, которая постоянно лгала ему. Что касается Одри, хотя она никогда в этом не признавалась, но он думал, что ее поведение скорее всего было связано с чувством вины и гневом на саму себя за то, что она не могла контролировать свою зависимость.

И так как она не могла контролировать себя, он освободился от нее. И, освободившись от нее, он стал наслаждаться жизнью.

Из всех женщин, с которыми он получал удовольствие, Дасти была именно той, с кем он получал больше всего удовольствия. Не только в постели, она была, безусловно, лучшей из всех в постели со времен Одри, до Одри и включая Одри, но и вне ее. Забавная, привлекательная и открытая вот такой и была Дасти. Она ни хрена не скрывала. Не боль. Не юмор. Не гнев на сестру. Не мысли об окружающем мире.

И ему это нравилось. Сильно нравилось. И с учетом того, что она была Дасти, и той особой связи, которая была у них, когда они оба были моложе, вся их история, казалось, встала на свои места и усилилась в геометрической прогрессии в тот момент, когда они снова по прошествии лет оказались вместе, он расслабился с ней. Точно так же, как с Вай, которая оказывала на него тот же эффект, поэтому Майк прыгнул прямо с места в карьер, все эти годы имея прямо противоположное отношение в течение многих лет с Одри, он позволил себе увлечься Дасти и вчерашней ночью.

Но, очевидно, в отличие от Вай, переживающая какое-то серьезное дерьмо, когда он познакомился с ней, открытость Дасти была блефом. Она провела ночь в гостиничном номере, ожидая встречи со своей семьей, но ее гнев на сестру не позволил ей находиться с семьей. Он сам заявился к ней в номер, дав ей возможность провести это время ни в одиночестве. Поэтому она с удовольствием воспользовалась ситуацией, используя его.

И Боже, он провел с ней почти целый гребаный день, и это дерьмо тоже жалило.

— Черт, — прошептал он, услышав, как щелкнул замок в двери.

Он повернулся, вошла Дасти. Ее густые волосы были распущены и рассыпались по плечам и груди. На ее лице не было макияжа, бледность, которую он заметил вчера, исчезла, щеки порозовели от холода. На ней была вчерашняя черная водолазка и черные ботинки, но она добавила выцветшие джинсы. На ней был не джинсовый блейзер, а серая замшевая куртка, длинная на бедрах и с бахромой на рукавах. Другая женщина, черт возьми, да кто угодно, женщина или мужчина, увидев ее замшевую куртку с бахромой, Майк, житель маленького городка в Индиане, а не ковбой, с большой вероятностью, счел бы это смешным.

Но на Дасти эта куртка с бахромой выглядела чертовски здорово.

С плеча у нее свисала черная сумочка с бахромой, в руках она держала большую белую коробку, а сверху, явно ненадежно балансируя, стояли два больших белых бумажных стаканчика, как он понял по пластиковым крышкам и картонным рукавам, кофе.

Ее глаза встретились с ним, она улыбнулась и сказала:

— Великолепный, ты уже проснулся. — Затем он потерял ее внимание, когда она двинулась через комнату к нему, взглянув на коробку, которой она тоже балансировала, пробормотала: — Возьми кофе, детка. Нам не нужна трагедия без кофе гения Хиллигосса.

Она остановилась перед ним, он забрал стаканчики с кофе, пытаясь успокоиться. В ту минуту, когда он забрал кофе, она подошла к кровати, положила на нее коробку, затем сняла сумку с плеча, повернулась и небрежно бросила явно дорогую сумку через кровать на стул.

Она проделала все это, говоря:

— Сегодня утром я узнала, что ты никогда не теряешь шестого чувства, которым обладают только те, кто родился и вырос в Бурге. — Ее взгляд остановился на нем, и она ухмыльнулась, ее темно-карие глаза заплясали, когда она объявила с притворной серьезностью: — Чувство «Хиллигосса». — Она отвернулась, сняла куртку, бросив ее через кровать на стул, продолжила: — Попала туда после открытия в воскресенье. Это означало, что я была пятой в очереди. — Она повернулась к нему, все еще улыбаясь. — Я предпочитаю определенные пончики из множества прелестей «Хиллигосса». Я купила две дюжины. Шведский стол из «Хиллигосса». Малыш, ты не поверишь, но там в Техасе я мечтаю об этой белой коробке, наполненной сладостями «Хиллигосса». Если не считать мою семью, то это лучшая часть возвращения домой.

— Звонил Бью.

Она моргнула. Затем ее глаза скользнули по его лицу.

— Три раза, — закончил Майк.

Дасти выдержала его взгляд.

Затем, к его удивлению, она повернулась, оказавшись спиной к кровати, и плюхнулась прямо на нее.

Подняв обе руки к лицу, она пробормотала:

— Черт. Бью. Тупица. Без... мозглый! Черт!

— Просил передать, — продолжал Майк, подходя с кофе к тумбочке и отодвигая телефон в сторону, чтобы поставить их туда. Он выпрямился и закончил: — Говорит, хочет, чтобы его женщина позвонила ему. Немедленно.

Она убрала руки от лица и просто наклонила голову, ее глаза нашли его.

— Он назвал меня своей женщиной?

— Ага.

— Тебе?

— Ага.

— А ты уверен, что он не говорил, скажем, о какой-то другой женщине, которая абсолютно не похожа на меня?

— Уверен.

Она уставилась на него.

Затем ее голова откинулась назад, а руки с силой опустились вниз, ее руки и ладони шлепнули по одеялу.

— Чертовый ублюдок! — рявкнула она в потолок.

Майк уставился на нее.

Похоже, он опять сделал неправильные выводы про Дасти Холлидей по этому звонку.

Бл*дь.

Он подошел к кровати, устроившись на бедре, положив одну руку ей на живот, другую на кровать. Нависнув над ней, он наблюдал, как она пялилась в потолок.

— Я так понимаю, он полон дерьма, — пробормотал Майк, тогда она перевела на него взгляд.

— Да, Майк, Бью полон... дерьма. — Она сделала паузу, затем громко огрызнулась: — Дерьмо!

Затем она внезапно резко наклонилась в сторону. Протянув руку, схватила свой телефон с тумбочки. Затем откинулась назад, Майк упал на предплечье, наблюдая, как ее палец скользит и тычет по экрану телефона.

Она приложила его к уху, подождала, скрестив ноги, затем раздраженно начала покачивать ногой в ковбойском ботинке и через несколько секунд заговорила.

Или, что более важно, зашипела:

— Ты что, бл*дь, спятил? — Пауза, затем: — Нет, Бью, лучше не отвечай. Я знаю, что ты рехнулся. Во-первых, мой брат умер, у меня сейчас еще нет семи утра, в Техасе еще раньше, а ты мне решил позвонить? — Это закончилось вопросом, но она не дала ему времени ответить, прежде чем саркастически продолжила. — Ты думаешь, если я сплю, то захочу проснуться и ответить на звонок бывшего парня, который не уловил большой, сигнальный намек, когда я надрала тебе задницу, что между нами... все... кончено? — И снова она не стала дожидаться его ответа, а продолжила: — А во-вторых, между нами все кончено! В последний раз прошу, перестань мне звонить!

Затем она отняла телефон от уха, ткнула пальцем в экран, нажала кнопку сбоку, затем повернула туловище и бросила свой телефон через Майка на стул. Тот отскочил от ее одежды и сумки и осел.

Она снова плюхнулась на спину перед ним, ее тело тоже подпрыгнуло, прежде чем успокоилось.

Затем она проворчала:

— Он разрушил всю прелесть «Хиллигосса», о котором я рассказала горячему парню.

Майк ничего не мог с собой поделать. Пять минут назад он был в бешенстве, думая, что его разыграли.

А сейчас он подумал, что она чертовски забавная.

Поэтому расхохотался.

Когда он закончил смеяться, посмотрел на нее сверху вниз, она снова его удивила. Она больше не злилась, а улыбалась.

— Итак, я так понимаю, у тебя с этим парнем все кончено, — протянул Майк, а затем он увидел, как Дасти расхохоталась.

Черт, ее смех был таким же музыкальным, как и ее голос. Об этом он тоже забыл. До прошлой ночи, когда он услышал ее смех опять, получив этот подарок обратно. И так же как и все в ней, со зрелостью ее смех стал чертовски намного лучше.

Он снова положил руку ей на живот, почувствовал, как тот дрожит от смеха, наблюдая, как она смеется, наслаждаясь каждой секундой.

Все еще посмеиваясь, она посмотрела на него и подтвердила:

— Да, детка, у нас с Бью все кончено.

Это была хорошая новость.

Но то, что произошло в это утро, говорило совсем о другом, и он думал, что не стоит снова делать поспешные выводы, а думал, что Бью, черт возьми, вел себя как псих.

— Мне стоит беспокоиться об этом? — тихо спросил он и с сожалением увидел, как веселье исчезло из ее глаз.

— Нет, — так же тихо ответила она. — Но это убивает меня, это дерьмо сегодня утром, он позвонил вчера и спросил, не хочу ли я, чтобы он прилетел, чтобы побыть со мной…У меня нехорошее предчувствие.

У Майка тоже было не хорошее предчувствие по поводу этого парня.

Она приподнялась на локтях и полностью сосредоточилась на нем, честно излагая ситуацию.

— Мы были вместе какое-то время, вернее два с половиной года. Отчасти из-за этого он переехал ко мне. Некоторое время назад все пошло наперекосяк. Я не становлюсь моложе, я хочу детей, хотя поначалу все было хорошо. Я боролась за наши отношения. Бью тупица, ему было наплевать. Я выгнала его четыре месяца назад. И это всколыхнуло все его дерьмо, но было слишком поздно. Для меня наши отношения закончились, и я решила двигаться дальше. И не собиралась возвращаться назад. И не собираюсь. Но он этого не понимает. Он может быть упрямым, и я знаю, что он переживает за меня, так что поначалу вся его забота, когда я уже закончила, вызывала досаду. Теперь же это немного попахивает психозом. — Ее взгляд переместился на телефон. — А сегодня утром его психоз просто зашкаливал. — Ее взгляд вернулся к нему. — Он правда так и сказал тебе, что я его женщина?

— Он разозлился, что я ответил на звонок. Не скрывал своей злости. Сказал, что он твой мужчина, а ты его женщина. Так что да, он ясно дал это понять в тридцатисекундном разговоре и сделал это три раза.

Ее глаза расфокусировались, и она прошептала:

— Вот черт.

Рука Майка слегка надавила ей на живот, и ее глаза перешли к нему.

— Он звонил три раза, — пояснил Майк. — Три раза меньше чем за десять минут. Я бы не ответил, милая, но беспокоился, что что-то случилось.

Ее глаза не отрывались от его глаз, но они стали мягкими и чертовски милыми, когда она сказала то, что ему было невероятно приятно услышать.

— Я понимаю, что ты подумал и ответил на мой звонок, малыш, но это не так. Мне нечего скрывать. Просто извини, что он скормил тебе эту чушь.

— Тебе не нужно извиняться, — сказал он ей, и ее быстрая улыбка вернулась.

— Все равно извини, — ответила она.

Майк переместил руку на ее шею сбоку, наклонился, придавив ее частью своим весом. Как только его вес опустился на нее, она тут же обхватила его руками.

— Не знаю многого, но это не похоже на здоровое поведение, — осторожно предупредил Майк.

— Согласна, но со мной все будет в порядке, — заверила она, но Майк не чувствовал ее уверенности.

Она же была уверена в себе, это было ясно видно. Она не лгала, у нее не было проблем, высказывать свое мнение, даже во время конфронтации. Это тоже было ясно. Но она также была одинокой женщиной ростом пять футов шесть дюймов. Она не была худой. У нее была отличная задница, отличные сиськи, и они были щедрыми в хорошем смысле этого слова. Но в ней не было… мужской силы.

Поэтому он начал:

— Дасти…

Он остановился, когда ее руки сжались.

— У себя дома я дружу с местным полицейским, Майк, — тихо сказала она ему и снова улыбнулась. — Он — аномалия среди копов. Женат на одной из моих девушек, хороший парень нашел себе приличную женщину. Он знает Бью. Я вернусь, пойду к ним домой, поболтаю. Предупрежу его заранее. Зная Хантера, он потратит некоторое время, найдет Бью и спокойно с ним поговорит. — Ее руки еще раз сжались. — Опять же, если и после этого он продолжит свое дерьмо, зная Хантера, он соберет нескольких своих приятелей и еще раз поговорит, этот разговор будет труднее игнорировать. Все будет хорошо, милый. Я буду в полном порядке.

Слушая ее спокойную, милую речь, настолько искреннюю о ее друзьях, Майк был, с одной стороны, доволен, с другой — недоволен.

Он был рад, что у нее был человек, которому она доверяла, и он мог помочь ей в трудную минуту там. Он был рад, что у нее имелись друзья, причем хорошие друзья. Как и прошлой ночью, ему было приятно ее слушать, когда она рассказывала, чем занималась и как сильно ей нравилось то, чем она зарабатывала себе на жизнь. Ее было легко прочитать. У нее была хорошая жизнь, ей нравилось так жить.

Но он был недоволен тем, что у нее имелись друзья, которым она доверяла и которые могли позаботиться, чтобы она продолжала жить своей хорошей жизнью, которой наслаждалась.

Ему не нравилось, потому что все это происходило в маленьком городке за пределами Сан-Антонио.

Дважды он ошибался насчет Дасти. Дважды она доказала, что является именно той, кто есть.

Из-за того, что случилось с Одри и Вай, он стал все понимать неправильно, а Дасти продолжала доказывать ему, что она именно та, за кого себя выдает.

Прошло мало времени после Вай. Он все время был настороже. Но это не означало, что ему не нравилось то, что у него происходило с Дасти.

Нравилось. Ему нравилось. То, что у них произошло. Легкость того, что произошло.

Что ему не нравилось так то, что они проведут утро, а потом она улетит к себе. Это означало, что будущее висело в воздухе совершенно по-новому.

Ему нужно было растить двоих детей и отправить их в колледж. Он скорее всего смог бы слетать в Техас один, может два раза в год. Он работал в полицейском управлении Бурга с тех пор, как окончил Академию через год после окончания Пердью. Это означало, что он заработал кучу чертовых отгулов. Так что у него были дни, которые он мог посвятить своим детям Ноу и Ризи.

Дасти сама была себе хозяйкой, поэтому тоже могла выкроить время.

Но это дерьмо сработало, наступит время, когда он не захочет, чтобы она спала в Техасе, а он в Бурге. И он понял это, потому что его внутренности уже напрягались от мысли, что она сегодня улетит домой. Так что, если их не будет сдерживать расстояние, то такое время может наступить скоро. И даже, несмотря на свою настороженность к женщинам, меньше, чем за день Дасти прошла тест за тестом, так что все указывало, что они смогут пройти дистанцию.

И когда это произойдет, одному из них придется отказаться от дома там или здесь. Для Майка это было невозможно. Еще в течение трех лет. Пока Риси не поступит в колледж.

А это означало, если они захотят объединиться, то Дасти придется поднять ставки и вернуться домой. Домой, в то место, откуда она сбежала, как только смогла, после окончания средней школы.

А он не знал, захочет и готова ли она пойти на такой шаг.

У него уже была женщина, не готовая пожертвовать своей привычкой, чтобы сохранить их семью. И отказ Одри нанес сокрушительный удар по их браку. С Дасти это было бы оправдано. Поэтому ему лучше с открытыми глазами не соваться в одно и то же гребаное дело.

— Эй, красавчик, — тихо позвала она, ее рука легла ему на шею, большой палец погладил по подбородку, и его глаза снова сфокусировались на ней. Когда его глаза встретились с ее глазами, она спросила: — Это была приятная поездка?

Он понятия не имел, о чем она говорит.

— О чем ты?

— Ты находился за много миль отсюда, милый.

Он действительно находился.

— Со мной все будет в порядке, — заверила она, неправильно прочитав его настроение. — Хантер — хороший парень. Хочешь, я дам тебе его номер телефона. Ты сможешь поговорить с ним. Тогда решишь сам.

Он уставился на нее сверху вниз.

Господи, совершенно честная. На все сто процентов.

И все же он принял ее предложение.

— Хочу.

Она ухмыльнулась.

— Отлично. — Затем продолжила: — Лучшая часть, тебе не наплевать на меня. — Ее голова склонилась набок на матрасе, и ее большой палец провел по его челюсти, когда она тихо закончила: — Вот так, малыш.

Он снова уставился на нее сверху вниз. Ее волосы веером рассыпались по кровати. Румянец на ее щеках. Мягкий взгляд на лице.

Черт, ему необходимо было трахнуть ее. Причем немедленно.

— Ты не настроена съесть эти пончики позднее, милая?

Ее глаза вспыхнули так, что он почувствовал эту вспышку своим членом. Прошлой ночью он узнал, что ее глаза часто вспыхивали, когда он держал ее за руки, а его член двигался внутри. И эта вспышка превратилась в пламя за несколько секунд до того, как он заставил ее кончить.

— Если ты предлагаешь помочь мне нагулять аппетит, так как я должна встретиться со своими родителями «У Фрэнка» в одиннадцать, а я хочу насладиться знаменитыми на всю Индиану блинами Фрэнка, то оргия с пончиками может подождать. А тебе не нужно на работу, — ответила она.

— Ты бросаешь мне вызов, — пробормотал он, двигая руками по ней и чувствуя, как сексуально ее тело двигается под ним, сообщая ему невербально, что ей нравятся его руки на ней.

— Ты готов?

Его глаза удерживали ее взгляд, даже когда его губы приблизились к ее губам.

— Посмотрим, — прошептал он.

— Потрясающе, — прошептала она в ответ.

Его голова склонилась, ее голова наклонилась, и Майк решил принять вызов.

* * *

— Проголодалась? — спросил Майк, а затем увидел, как женщина в его объятиях расхохоталась.

Они стояли у отеля взятой напрокат машины Дасти. Или, что более важно, он прижимал ее к машине.

Он трахал ее до пончиков. Потом они поели пончиков и выпили остывший кофе. Затем, пока на них лилась вода в душе, Дасти стояла на коленях в ванне, ее пальцы обхватили его бедра, она почти отсосала ему, прежде чем он поднял ее, чтобы трахнуть в душе. Выйдя из душа, она высушила волосы и сделала макияж, предложив Майку пролистать ее телефон и найти номер Хантера. Он оделся, воспользовался ее разрешением и сохранил контакт Хантера к себе в телефон, чтобы позже позвонить ее другу полицейскому. Затем он стоял в дверях ванной, пока она склонялась над столешницей, выставив свою сладкую попку, и делала макияж, а он вбивал в свои контакты все ее номера (сотовый, домашний, «сарай», где она делала свои работы и галерею), потом сохранил в ее телефоне свой номер.

Когда она закончила собираться, они занялись сексом в постели, как подростки, но прежде чем все стало слишком жарко, так как время уже поджимало, он остановил их.

Они строили планы. Если она останется, он появится в ее гостиничном номере и проведет с ней вторую половину дня, прежде чем ему нужно будет вернуться домой к семи, когда его дети вернутся от Одри. Если она не останется, он проследует за ней до аэропорта, потом отвезет ее от места проката автомобилей, где она сдаст свою арендованную машину, до терминала и на регистрацию. Она позвонит, когда прилетит домой. И также позвонит, когда выяснит, когда сможет опять прилететь в родной город.

Затем они надели куртки, и он проводил ее до машины.

Что привело его к настоящему моменту, когда он держал красивую женщину в своих объятиях и смотрел, как она смеется.

Она считала его хорошим парнем, но в его жизни были случаи, когда он вел себя как придурок, и он знал об этом. Ни одним из этих случаев он не гордился.

Но он, черт возьми, был чертовски рад, что вел себя как придурок, когда ввалился вчера к ней в номер.

Она перестала хохотать, но, все еще посмеиваясь, ответила:

— Проголодалась.

— Отлично, — пробормотал он, сжимая руки на ее талии, она продолжала посмеиваться.

Затем ее смех исчез, глаза стали напряженными, она прижалась ближе, встав на цыпочки, ее руки обняли его крепко за плечи.

— Отстой, — прошептала она. — Полный. Раньше я думала, что отстой, потому что хотелось находиться вчера со своей семьей. А сейчас полный отстой.

Он понял, что она имела в виду. Она сказала, что ей нужно домой, потому что на следующей неделе в Остине в галерее состоится выставка ее работ. Ей нужно было подготовиться. Смерть Дэррина, как всегда, бывает со смертями близких, наступила в самое неподходящее время.

Он наклонил голову и прикоснулся губами к ее губам, сказав:

— Иди к своей семье.

Она кивнула.

— Напиши мне или позвони, — приказал он.

Она снова кивнула.

— А сейчас поцелуй меня, — закончил он, ее глаза вспыхнули, ему чертовски нравилось, как они вспыхивали, она сильнее прижалась к нему, поцеловав.

Он взял ее поцелуй под свой контроль, при этом тут же потеряв свой контроль, они целовались страстно, как подростки, на холоде, Майк прижимал красивую женщину к боку арендованной машины на стоянке отеля в его родном городе.

Затем он, наконец, оторвался от нее, поцеловав в лоб, открыл дверцу, усадил ее задницу на водительское сиденье, встал, скрестив руки на груди, не сводя глаз с ее машины, наблюдая, как она помахала ему, когда отъезжала.

Он наблюдал за ней, улыбаясь.

* * *

Дебби Холлидей сидела в своей арендованной машине и смотрела на пару, обнимающуюся и общающуюся, потом женщина засмеялась, а потом они целовались.

Вот именно, целовались.

Другими словами, мать твою...бл*дь… целовались.

Ее сестра и ее бывший, черт побери, парень.

— Серьезно? — прошипела она внутри своей машины, голос задрожал от ярости. — Серьезно? — шипела она.

Она решила заскочить в отель перед телефонной конференцией, чтобы помириться с сестрой. Вчера вечером ее мать проболталась, что Дасти находится в городе. Она и так уже это знала, потому что Майк ей об этом говорил. Она не знала, что ее семья, черт побери, в курсе, что ее сестра в городе.

И как только ей сообщила об этом мама, отец прочитал ей лекцию, что он потерял сына, как и его жена, то есть ее мать, а обе его дочери потеряли брата. Им не нужен раздор в семье. Им нужна была гармония.

Это было отстойно, но папа оказался прав. Поэтому Дебби прикусила язык и решила, в отличие от своей маленькой чертовой сестренки, спрятавшейся в гостиничном номере, поступить правильно. Предложить оливковую ветвь перемирия. Заключить мир. Дать родителям и этой чертовой Ронде (которая даже не понимала, что все это время, она проревела), и племянникам провести время вместе со всей семьей.

И решив поступить правильно, она в результате получила вот это.

Дэррин умер, а ее маленькая гребаная сестренка трахалась с ее бывшим парнем и сейчас стояла на парковке, черт возьми, смеясь.

Дебби ненавидела все, что касалось Дасти, всю свою жизнь, даже когда у Дасти в переходный период взбунтовались гормоны, и она обнажила свою внутреннюю суку, Дебби ненавидела, что мама постоянно пела дифирамбы ее сестре. «Посмотри на это», — кричала мама, показывая какую-то ерунду, нарисованную Дасти карандашом, как будто это нарисовал Пикассо. «Послушай ее, голос, как у ангела», — благоговейно шептала мама всякий раз, когда Дасти выступала соло в церкви или в старших классах.

И Дебби ненавидела, что всю ее жизнь отец добродушно ворчал: «Моя девочка Дасти, такая негодница», когда Дасти делала что-то дерзкое или болтала без передышки, хотя все, кроме Дебби, считали ее болтовню восхитительной. И Дэбби ненавидела, когда папа брал Дасти и Дэррина прогуляться по рядам кукурузы, поделиться своей фермерской мудростью. «Мой мальчик унаследует ферму, но даже если он откажется, то ферма перейдет моей девочке, — хвастался он только для того, чтобы Дасти вылетела как выстрел из семейного гнезда после окончания средней школы, доказав, что он ошибался. Думаете, его это волновало? Нет. Годы спустя отец стал хвастаться чертовой керамикой Дасти, будто она делала не большие, дорогие тарелки, а вылечила гребаный рак.

Ни один из родителей не хвастался тем фактом, что Дебби заработала шестизначную сумму, дважды выиграла премию «Женщина в законе округа Колумбия» и ее попросили читать лекции по юриспруденции по всей, мать твою, стране? Нет. От мамы она получила только: «Э-э... дорогая, ты уверена, что он этого не делал?», она защищала (предполагаемого) насильника, об этом деле писали все газеты. Если положить руку на сердце, у нее были серьезные подозрения, что он действительно сделал «это», но она не могла ни с кем поделиться своими догадками, да это уже не имело значения. Она только ответила: «Каждый имеет право на защиту, мама». На что ее мать пробормотала: «Хорошо, Дебби». На что ее отец, намного позже, когда они все приехали в гости к Ронде и брату в Бург, сказал, как бы себе под нос, решив, что она неслышит: «Да, каждый имеет право на защиту, особенно, пока может оплачивать адвокатские счета, а этот парень миллионер, решил, что его дерьмо не воняет, поэтому может совершать все что угодно. Думаю, Дебби удостоверилась в этом полностью». — И Дэррин, Ронда, папа и мама ни слова не сказали о том, какая она молодец, что выиграла это дело.

И Дебби всю свою жизнь ненавидела еще и то, что Дэррин всегда принимал сторону Дасти. «Она наша младшая сестренка, Деб, мы должны присматривать за ней», — говорил Дэррин, но он был полон дерьма. Он, как и все, думал, что солнце всходит из задницы Дасти. Они становились старше, и Дебби видела, как ее брат и сестра сближались с каждым годом. Она знала, что Дэррин и Дасти все перезванивались. Знала, что его дети предпочитали подарки от тети Дасти и ее компанию. Также знала, что в половине случаев, когда Дэррин звонил Дасти или Дасти звонила Дэррину, и Ронда подходила к телефону, болтая часами с Дасти о каком-нибудь дурацком чертовом дерьме.

Дебби и в голову не приходило, что Дэррин попробовал то же самое провернуть и с ней, когда она поступила в Нотр-Дам, и продолжал пробовать (т.е. звонил и пытался поговорить) даже в юридической школе. Ей не приходило в голову, что она просто-напросто отшила его, потому что была занята учебой или у нее были дела поважнее, поэтому брат перестал ей названивать и вести задушевные беседы.

Дэбби видела только одно — отношения Дасти и Дэррина Холлидея становились только роднее и ближе, еще ближе, чем раньше и еще крепче, родственная связь между ними росла по мере того, как они становились старше, а Дебби, как всегда, находилась в стороне, не принимая в этом участия.

Глядя на Майка, который смотрел вслед отъезжающей машине Дасти, Дебби Холлидей решила, что это все. С ней было покончено. Это был конец.

Потому что чертовая Дасти выкидывала свои дерьмовые выходки более двух, мать твою, десятилетий назад, подлизываясь к Майку, крутилась перед ним, вторгалась в их пространство, а Майк был хорошим парнем. Но Дебби знала, что он терпел ее младшую сестру не потому, что был хорошим парнем. Он терпел ее сестру, потому что, как и все, влюбился в ее дерьмо.

И Дебби ненавидела это еще тогда, и, увидев только то, что она увидела, серьезно, черт возьми, ненавидела дерьмо Дасти и сейчас.

Дебби Холлидей была не глупой. Она знала, что Майк Хейнс был лучшим, что у нее когда-либо было. Она еще тогда это поняла, но хотела уехать из этого захолустного городка. Но Майк ясно дал ей понять еще в старших классах, что он был парнем маленького городка, поэтому из родного города никуда не собирался уезжать. Поэтому он порвал с ней, а она отказалась от него, чтобы получить то, что хотела.

И Дасти, потому что она была чертовой Дасти, проскользнула прямо внутрь и забрала то, что принадлежало Дебби. Возможно, ей потребовались эти двадцать лет, чтобы достичь таких высот в карьере и понять, что Майк был лучшим.

Дасти тоже использовала смерть Дэррина, чтобы закрутить с Майком.

Что за сука.

«И Майк, Боже, — подумала Дебби, — ведь много лет назад он видел все это дерьмо Дасти насквозь, когда она игралась в гранж, готику, или что это было, черт возьми. Но, по-видимому, как и все остальные, она околдовала его. Черт побери, он же коп, как не разглядел ее поганую сущность?»

Дебби логически умом понимала, что завязывать отношения с Майклом не имело смысла. Да, если бы Майк вошел в эту дверь, которую она открыла ему накануне, она бы мгновенно оказалась у него дома, наслаждаясь им и его восхитительным телом, забыв обо всем дерьме, с котором ей приходилось сталкиваться на работе. Черт возьми, он был фантастическим любовником даже в подростковом возрасте. Может не в самом начале, но даже будучи мальчиком-мужчиной, он быстро научился пользоваться своим ртом, руками и лучшими частями своего тела. И даже будучи мальчиком-мужчиной, он был полон решимости убедиться, что она тоже многое получала от него. Опять же может не в самом начале, но он быстро учился. Если бы он вошел в эту дверь вчера, она точно знала, что из этого ничего бы не вышло. Она вернется в округ Колумбия и никогда, никогда больше не позвонит в Бург.

Но это не означало, что эта дверь была открыта для Дасти.

Дебби сидела в своей припаркованной машине и смотрела, как Майк идет к своему темно-синему «Шевроле Эквинокс», мимолетно подумав, что ему пора бы уже поменять машину. Она не очень хорошо разбиралась в автомобилях, но его машине было по меньшей мере два года. Она подумала об этом вскользь, как и о том, что он никогда не терял своей чертовски сексуальной, свободной, мужской грации, которая появилась у него в средней школе.

Затем она увидела, как он сел в машину.

Потом смотрела, как он уезжает.

Потом она завела мотор, кипя от злости.

Ее младшая сестра.

Ее чертовая младшая сестра.

Господи, некоторые вещи никогда не меняются.

Даже то дерьмо, которое происходило.

Она включила зажигание и поехала обратно в дом своего детства, который сейчас пустовал, потому что ее семья завтракала с ее чертовой младшей сестрой, и поехала она в свой пустой дом, чтобы принять участие в воскресной телефонной конференции.

* * *

Майк вытащил фрисби изо рта своего золотистого ретривера Лейлы и запустил его в полет.

Собака помчалась за ним, ее лапы хрустели по мягкому белому покрывалу, разбрасывая снег. (Фрисби — летающий диск. — прим. Пер)

Было чертовски холодно, поскольку его задний дворик был размером с почтовую марку, а его собаке нужно было бегать. Поэтому он повез Лейлу в парк Арбакл-Акрс. Он знал, что она была крайне взволнована, когда он ее брал на прогулку вместе с фрисби.

Рукой в перчатке он сунул руку в задний карман джинсов и вытащил телефон. Лейла вернулась с фрисби, подождала, пока он не ухватится за диск, затем отпустила.

Майк опять кинул его.

Она побежала, а он прокрутил вниз свои контакты до имени Хантер Ривера и нажал «Вызов».

Раздалось два гудка:

— Ривера.

— Хантер Ривера? — спросил Майк.

— Ты подловил меня.

— Ты меня не знаешь. Я Майк Хейнс. Друг Дасти Холлидей, лейтенант полицейского управления Браунсбурга. С Дасти все в порядке, но она дала мне твой номер, потому что нам нужно поболтать.

— Дай угадаю. Бью появился на поминальной службе, опустился на колени, предложив Дасти обручальное кольцо перед гробом ее брата.

Майк не пытался сдержать смешок.

Ривера ему уже нравился.

— Не совсем, — ответил он.

— Но тепло? — Ввернул Ривера.

— Да, — ответил Майк. — Он ей часто звонил.

Он услышал, как Ривера вздохнул, но также услышал настороженность в его голосе, когда тот спросил:

— Как часто?

— Один раз вчера предложил прилететь и помочь ей справиться с горем. Три сегодня утром, до половины седьмого. Она ходила за пончиками, он набросился на меня, когда я взял трубку, нагло соврав, что она его женщина. Она разозлилась, когда это услышала, позвонила ему и устроила чертовое кровопускание, потом поделилась со мной, что начинает беспокоиться.

Его слова были встречены молчанием.

— Ривера? — позвал Майк.

— Ходила за пончиками?! — спросил Ривера.

Бл*дь.

Прежде чем он ответил, Ривера прошептал:

— Господи, мать твою, черт. Майк. Ты говоришь, тебя зовут Майк? Из Браунсбурга?

Майк почувствовал, как у него внутри все сжалось, и это чувство не было отстойным. Ни капельки.

Она рассказывала о нем своим друзьям.

Он не видел ее больше двадцати лет, а она рассказывала о нем своим друзьям.

— Да, — ответил Майк. — Майк Хейнс.

Он услышал свист.

Затем услышал следующее:

— Точно, чувак, у меня нет киски, так что я не принадлежу к клубу девушек, к счастью для меня, это означает, что меня из него не выгонят за то, что я расскажу тебе это дерьмо. Дасти рассказывала о тебе. Я стараюсь не вмешиваться, когда появляется текила и Джерра достает бокалы с маргаритой, потому что в такие моменты все идет своим чередом и если вмешаешься, то может все стать очень неприятным. Но это не означает, что я ничего не слышу, и то дерьмо, которое слышал, было хорошим. Я скажу своей женщине, что вы двое переспали, ты услышишь, уверяю тебя, как она будет верещать от радости из Техаса.

Его внутренности сжались еще сильнее, он был прав. Чувство не было отстойным. Ни капельки.

— Она пошла за пончиками, это значит, что она переспала с тобой? — не унимался Ривера.

— Как насчет того, чтобы Дасти сама поговорила с твоей женщиной, — попытался он уклониться от ответа.

И понимал, что у него ничего не вышло, потому что Ривера пробормотал:

— Вы двое переспали. Черт, мать твою. Это потрясающе. — Затем Хантер перестал бормотать, спросив: — Пожалуйста, скажи мне, что ты бывший убийца, сейчас профессиональный боец, планируешь приехать сюда и надрать задницу Бью Лебреку.

Майк ухмыльнулся, снова вынул фрисби изо рта Лейлы и кинул в воздух, ответив:

— К сожалению, нет. Я всего лишь полицейский. Но, если это необходимо, я готов приехать.

Ривера снова начал бормотать:

— Хорошо, хорошо, поскольку это не твоя юрисдикция, скорее всего я должен первым вправить мозги этому мудаку.

— Я так понимаю, исходя из твоего понимания ситуации, у тебя возникли проблемы с этим, — Майк угадал то, что, как он понял, было и так очевидным.

Ривера подтвердил его догадку.

— Дасти говорит, что справится сама, и он все поймет и начнет двигаться дальше. Я учился в старших классах вместе с Бью. Парень красавчик, и отлично знает, что он красавчик, пользуется и думает, что дамы будут есть у него из рук. Не могу сказать, что до Дасти он был неправ в своих мыслях. Он выбирал, играл и бросал их. Но он сильно влюбился в Дасти, но за столько лет научился только получать то, что хотел, просто сверкнув своей улыбкой, он мог даже скормить им дерьмо, они бы и его съели. Дасти Холлидей ни хрена не скормишь. Она проявляла терпение, пытаясь научить этого бывалого кобеля новому трюку. Он не хочет учиться, поэтому она дала ему пинок под зад. Он сердцеед и по-другому не умеет. И сейчас Дасти пытается его научить еще одному новому трюку, что его тоже могут бросить, как он проделывал это раньше с другими. Но этот парень видно даже не может в это поверить и не хочет учиться ничему.

Звучало все не очень хорошо, и напряжение в его животе стало горячим. У Вай был бл*дь преследователь. Вай, к сожалению, приглянулась криминальному авторитету, который оказался психопатом. Майк надеялся, что молния не ударит дважды, было сомнительно, что Лебрек был психом такого калибра. И все же Майку это дерьмо не нравилось. Дасти, одна за тысячу миль отсюда, в тоске по недавно умершему брату, с бизнесом, которым нужно управлять, и предстоящей выставкой в галерее нуждалась в этом дерьме меньше всего.

— Надеюсь, у тебя есть хоть какое-то представление, как преподать урок этому кобелю, чтобы он его запомнил, — ответил Майк.

— Парочка уроков найдется.

— Ну, ты только что получил зеленый свет, причем не от меня. Дасти может вернуться сегодня вечером, а может и нет. По любому тебе и ей ясно, что существует некоторое напряжение, я был бы тебе признателен, если бы ты без промедления занялся этим Лебреком. Дасти держится, но к потере Дэррина ей придется привыкнуть, хорошо бы, чтобы твоя женщина помогла ей в этом.

— Будет исполнено, — пробормотал Ривера, а затем сказал менее тихо: — Заплатишь пончиками, о которых она всегда говорит, отправишь ФедЕксом.

Дасти рассказывала о нем. Двадцать лет она не забывала об их связи и рассказывала своей подруге о нем и «Хиллигоссе».

Хорошая компания.

— Не могу, чувак, их нужно есть свежими прямо с полки. Прилетишь сюда, я покупаю, — предложил Майк.

— Договорились, — ответил Ривера. — Ты не против, если я сохраню твой номер телефона?

Это означало, что он позвонит и сообщит, как продвигаются дела.

— Конечно.

— Отлично. — Ответил Ривера, и Майк услышал улыбку в его голосе, так что понял, что Ривера именно так и поступит. — Итак, она была влюблена в тебя, когда была еще ребенком, а ты крутил с ее сестрой. Как ты относишься к малышке Дасти?

— За последние тридцать секунд у тебя появилась киска? — ввернул Майк и услышал громкий взрыв задорного смеха Риверы.

Он не хотел говорить на эту тему. И не хотел никого обидеть, никто не обиделся.

Да, ему явно нравился этот парень.

Ривера перестал смеяться и заговорил:

— Окажи услугу, ты провел один день с нашей девушкой, и Дасти отправилась для тебя за пончиками. Ты должен сказать мне, как я могу вытащить задницу своей женщины из постели, чтобы она принесла мне пончики. Это я всегда тащу свою тушу в пекарню воскресным утром.

— Она улизнула, пока я спал, иначе она ни за что бы не вышла на холод в шесть часов утра.

— Я услышал тебя, брат, — тихо ответил Ривера.

Да, ему определенно нравился этот парень.

— Ты будешь держать меня в курсе? — спросил Майк.

— Заметано. Я поговорю с Бью и поговорю с парой моих парней. Мы будем присматривать за нашей девочкой.

— Ценю, — пробормотал Майк.

— Без проблем... И, Майк?

— Да?

— Будь спокоен, мы скоро с тобой встретимся.

Он знал, что это значит.

Поэтому заметил:

— Думаю, мне лучше вставить беруши, готовясь к крику твоей жены.

— Да, может, у меня и нет киски, но это дерьмо слишком хорошо, чтобы им не делиться. Кроме того, это настроит Джерру на определенный лад. Извини, братан, но мужчина должен делать то, что должен делать мужчина, чтобы получить немного больше сна в воскресенье.

Майк улыбнулся Лейле, которая уронила фрисби к его ногам и плюхнулась задницей в снег, длинный хвост разметал белое облако позади нее, голова откинута назад, язык высунут, она ждала следующего броска с нетерпением.

— Вырубись тогда, — пробормотал Майк.

— Круто. Пока, Майк.

— Пока.

Майк нажал кнопку на телефоне, наклонился, поднял фрисби и запустил его в воздух, прежде чем засунуть телефон обратно в карман.

И он сделал это, все еще улыбаясь.

* * *

— Проснулась рядом с тобой. Запах «Хиллигосса». Пятой стояла в очереди. Вернулась к тебе. Утренняя любовная прелюдия. Приняла душ вместе с тобой. Джерра звонила, трещала про мое дерьмо, потому что Хантер ей рассказал о тебе и обо мне, она так возбудилась, что протараторила две тысячи семьсот пятьдесят два слова за шестьдесят секунд.

Стоя за кордоном таможни в Международном аэропорту Индианаполиса, держа Дасти в объятиях и не желая ее отпускать, Майк не следил за ее речью.

— Что?

— Считай я везунчик, малыш.

Он ухмыльнулся ей, глядя сверху вниз.

— Я могла бы посчитать причины для совершения убийства, и, к твоему сведению, офицер, желание совершить убийство захлестывает меня только тогда, когда дело касается моей сестры, но ее вмешательство в мои дела по поводу тебя — единственная причина для совершения убийства.

Майк перестал улыбаться.

Дасти позвонила Майку и сообщила, что уезжает. Мистер и миссис Холлидей побеспокоятся о Ронде и внуках, они планировали остаться еще на неделю, поэтому отвели Дасти в сторону поговорить наедине после позднего завтрака. Затем сказали ей, что собираются растянуть эту неделю на две. Может на три. Они знали, что у Дасти был бизнес, поэтому решили ее отпустить. Они также хотели побыть рядом с Рондой, Финли и Кирби.

Так что она могла улетать домой.

Но когда она вернулась в отель, чтобы собрать вещи и позвонить Майку, Дебби ее уже поджидала там. Дебби заявила, что видела их вместе на парковке, потеряв все свое спокойствие, наехав на Дасти. Дасти спуску ей не давала. У них произошел скандал, причем громкий, что появился менеджер отеля в номере. Дебби выбежала из номера. Дасти позвонила Майку и рассказала ему о ссоре с сестрой, затем подождала, пока он приедет, потом покинула отель.

Хорошей новостью было то, что Дебби устроила эту ужасную сцену не перед семьей и во время ссоры заявила, что не собиралась ни с кем делиться: «Ты трахалась с моим бывшем парнем, гроб Дэррина только присыпали землей, потому что это «Просто разобьет сердце мамы».

С отъездом Дасти была единственная хорошая новость, что Дебби знала о них и была в слезах по этому поводу.

Когда он рассказал ей о своем звонке Хантеру, Дасти, будучи Дасти, которой было наплевать, что Ривера сложил одно с другим и получил подающую надежды пару в лице Майка и Дасти.

Она улыбнулась и сказала:

— Значит, Джерра узнала обо всем на пять часов раньше, чем я ей рассказала. С меня не убудет.

Майк вынужден был признать, что после безжалостного дерьма Одри и безжалостной, но непреднамеренной драмы с Вай непринужденная Дасти была глотком чертовски свежего воздуха.

— Дебби вернется домой, включится в свою жизнь и остынет, — сказал ей Майк. — Все будет хорошо.

— Дебби унесет свое дерьмо с собой в могилу, — пробормотала Дасти и поморщилась, потому что ссора с сестрой задела ее за живое.

— Милая, — прошептал он.

Она вздохнула.

Затем сказала:

— Я дам ей остыть неделю. Потом позвоню. Постараюсь все уладить.

— Может, вам двоим стоит научиться, как быть семьей и в то же время избегать друг друга, — предложил Майк.

— Ум... ты знаешь моих маму и папу? — спросила Дасти, Майк ухмыльнулся и обнял ее.

— Да, знаю. Но они не должны жить с ее дерьмом. И ты не должна. Она преуспевающий адвокат. И должна понимать, как заключить сделку. Найдите способ сделать так, чтобы вы двое были нормальными перед родителями, а в остальное время строго не пересекались. Она увидит преимущества такой сделки и пойдет ва-банк.

— Не уверена, что в семье так получится, — пробормотала она. — Но я попробую.

Честно говоря, Майк тоже был не уверен. Он рос единственным ребенком в семье. Его родители были живы. Хорошие, солидные родители, которых он любил и уважал, они передали ему моральные устои по жизни и дали достойное воспитание. Прадедушки и прабабушки, которые души не чаяли в своих внуках, едва не испортили их насквозь. Они прикрывали ему спину во время развода с Одри, прикрывали, когда он боролся за полную опеку. Он просто знал, что они есть и всегда поддержат, и это единственное, что им нужно было сделать. В его семье не было драм. Было много любви и хороших воспоминаний.

И, учитывая то дерьмо, что рассказала ему Дасти, слетевшее с уст Дебби, было однозначно ясно, что Дебби твердо взяла на себя роль белой вороны в семье Холлидей. Это включало в себя множество воображаемых оскорблений в ее адрес, большинство из которых, как он полагал, были нанесены Дасти, потому, что Дасти была Дасти.

Не нужно быть семейным психологом, чтобы изучить Холлидеев и понять, что карьерный рост Дебби был связан с ее одержимым желанием заслужить уважение семьи. Или она просто отличалась от всех них, но вместо того, чтобы найти себя в жизни и продолжать искать счастье, она хотела всего и злилась, что они не впихнули ее в свой семейный мир, куда она просто не вписывалась.

Майк думал о последнем. Последние двадцать четыре часа он провел с Дасти больше времени, чем с Дебби, с тех пор как расстался с ней два с половиной десятилетия назад. Но она была его девушкой в течение двух лет. Дебби Холлидей всегда находила способ получить то, что хотела, и она всегда была готова потратить изрядное количество энергии и своих замечательных умственных способностей, чтобы найти этот способ и получить все же то, что хотела.

Честно говоря, он тогда не мог дождаться, чтобы избавиться от нее, но он никогда никому не рассказывал об этом. Дэррин был и остался его другом даже после их разрыва с Дэбби. Майк слишком уважал Холлидеев, чтобы говорить гадости об их дочери. А потом появилась Дасти.

— Хорошо, — ворвалась в его мысли Дасти, — мне нужно пойти снять обувь и приготовиться к обыску с раздеванием, потому что я блондинка, а таможенникам, как всегда, нужен кто-то, чтобы доказать, что они обыскивают не только по расовому признаку, мне просто везет, что всегда на эту роль выбирают именно меня.

Майк ухмыльнулся ей сверху вниз, его объятия стали крепче.

Затем его ухмылка погасла, как только глаза скользнули по ее лицу.

Черт, она была прекрасна.

— Я позвоню, — прошептала она, и он снова посмотрел ей в глаза, чтобы увидеть, она больше не улыбалась. Свет исчез, но теплота, как всегда, осталась.

— Я тоже.

— Я скоро еще раз приеду домой, — пообещала она.

— Хорошо, — пробормотал он.

— Хантер позаботится обо мне, — продолжила она, и его объятия стали крепче.

— Я знаю.

Она замолчала, но не двинулась с места. По-прежнему крепко прижимаясь к нему, обхватив руками его спину.

Затем улыбка изогнула губы, заметила:

— Если честно, я рада, что ты ввалился ко мне в номер, малыш.

Он улыбнулся в ответ и прошептал:

— Я тоже.

Дасти склонила голову набок и спросила:

— Может ты прикажешь мне поцеловать тебя, чтобы я почувствовала покалывание, или ты просто будешь пялиться?

Он знал, что его улыбка коснулась его глаз, когда пробормотал:

— Поцелуй меня, милая.

Ее руки переместились с его спины, обвились вокруг его шеи, она привстала на цыпочки и сделала то, что ей сказали. В поцелуе он взял на себя руководство, они целовались, как подростки.

Он отстранился первым и прошептал:

— Иди.

Она кивнула, ее глаза сияли, и ему чертовски понравилось, что она показывала ему, как не хочет уезжать.

Затем она вырвалась и подошла к таможенному контролю.

Он видел, как она показала билет. Видел, как расстегнула ремень, сняла куртку и туфли. Он видел, как она прошла через металлоискатель. Ухмыльнулся, когда ее вытащили из очереди, и женщина, обхлопывая, прошлась по ее телу. Потом развернула ее спиной, и Дасти поймала его взгляд, закатила глаза, Майк начал хихикать.

Затем он смотрел, как она надела туфли, ремень и куртку и пошла вглубь терминала.

Он наблюдал, когда она остановилась, повернулась и послала ему воздушный поцелуй. Это был грандиозный жест, драматичный, привлекающий внимание, но ей было плевать, что может кто-то увидеть. Для него этот жест говорил о многом.

Затем она широко улыбнулась, подняла руку и помахала.

Он поднял руку и щелкнул пальцами.

Затем видел, как она повернулась и пошла, потом она скрылась из виду.

Затем он повернулся и пошел, думая: «Черт возьми, в сорок три года я наконец-то нашел ту единственную, зная ее два с половиной десятилетия, и когда мы наконец соединились, она оказывается живет в чертовом Техасе».

Он пристегивал ремень безопасности во внедорожнике, когда у него в заднем кармане джинсов зазвонил телефон. Он вытащил его, посмотрел на дисплей, ухмыльнулся, нажал кнопку и приложил к уху.

— Ангел, — пробормотал он.

— Я же говорила тебе, что позвоню, — ответила Дасти.

Майк расхохотался.

* * *

Кларисса вышла из своей комнаты, отправившись на кухню за чипсами.

Босиком она прошла по устланным коврами коридорам, но остановилась как вкопанная, услышав веселый голос отца, разговаривающего по телефону.

— Ты дома в безопасности, Ангел?

Ангел?

Кто такая Ангел?

— Хорошо, — услышала Кларисса, как тихо сказал отец. — Что? — продолжал он. — Да. Они дома. Вернулись минут пятнадцать назад. Ты распаковала вещи? — Пауза, затем еще одно странное, мягкое: — Хорошо. — Некоторое время молчание, затем слегка удивленный вопрос: — Ты сейчас собираешься работать? — Затем пауза: — Сколько у вас времени? — Еще одна пауза, затем: — Ты часто так делаешь? — Пауза, затем тихий смешок и: — Это прочищает тебе голову, дорогая, тогда работай. — Последовало некоторое молчание, затем более мягкие смешки: — Вернешься, сделаешь это, дорогая. Но я буду ждать, что ты захватишь с собой вазу большого размера, и не пытайся мне всучить среднего размера это барахло.

Это был ее отец. Он разозлился, когда она выругалась, но сама слышала, как он часто ругался, думая, что она его не слышит.

Она навострила уши, он продолжал:

— Через некоторое время я должен помочь Ноу с домашним заданием. Если хочешь, я позвоню тебе позже. — Пауза, затем тихо, мягко и очень странно: — Это определенно план, дорогая.

— Господи, Рис, ты подслушиваешь папу?

Кларисса обернулась и увидела брата позади себя, который смотрел на нее так, как он всегда смотрел на нее. Будто ее перенесли сюда с другой планеты.

Она прищурилась, приложила палец к губам, другой рукой уперлась ему в грудь и затолкала его по коридору в его комнату. Как только она завела его внутрь, закрыла за собой дверь.

Затем повернулась к брату и прошипела:

— Мне кажется, папа разговаривает с женщиной.

Брат моргнул.

Затем спросил:

— И что?

— Что значит, и что? — спросила в ответ Кларисса.

— Да. Что? — Повторил Ноу.

— Папа разговаривает с женщиной! — воскликнула она тихо.

— Э-э... он одинокий парень, — сообщил ей Ноу, она и так знала.

— И что? — выпалила она в ответ.

— Итак, Рис. Черт. Ты это серьёзно? Думаешь, ему круто провести остаток своей жизни с тобой и ужастиками по пятницам вечером, пока ты не выйдешь замуж или что-то в этом роде? Я имею в виду, он мужчина. Девчонки в школе говорят, что он красавчик. А красавчики трахают малышек. Так устроен мир.

Туловище Клариссы наклонилось назад, внезапно у нее во рту появился странный и не очень приятный привкус.

Ноу не ухмыльнулся.

— Я надеюсь, он найдет с кем потрахаться.

Кларисса наклонилась к брату и прошипела:

— Не хами.

Ноу скрестил руки на груди, и его ухмылка стала шире.

— Знаешь, папа трахал маму, вот как мы с тобой получились.

— Черт! Перестань!

— Но это правда.

— Знаю, что правда, Ноу. Но это не означает, что мы должны говорить об этом.

— Держу пари, что мама дерьмо в постели. Она вся такая стервозная и нервная, — пробормотал Ноу, Кларисса мало что знала о подобных вещах, но все равно считала, что это правда. Потому, что их мама на самом деле была стервозной и нервной.

Затем ей в голову пришла мысль.

— Что, если эта женщина, с которой разговаривает папа, тоже стервозная и нервная?

Ноу покачал головой.

— Нет. Папа не дурак.

— Но он же выбрал маму, — заявила Кларисса.

— Да, — пробормотал Ноу, а затем заявил: — Но он же встречался с мамой Киры Винтерс до того, как та вышла замуж за мистера Каллахана. А мама Киры совершенно крутая.

Настала очередь Клариссы моргнуть, прежде чем она прошептала:

— Что? Папа встречался с миссис Каллахан до того, как она стала миссис Каллахан? Не может быть.

— Встречался.

Она не в состоянии была в это поверить.

— Откуда ты знаешь?

Ноу пожал плечами.

— Дилан видел их вместе «У Фрэнка». Сказал мне. Это круто. Она мама, но все равно хорошенькая. И она должна быть крутая, потому что Кира однозначно клевая. Не говоря уже о том, что мама Киры подцепила Одинокого Волка — Джо и сделала его семейным человеком, а все знали, что такого не может быть. Папа, который был у мамы Киры до мистера Каллахана, тоже однозначно клевый.

Кларисса уставилась на брата.

К сожалению, он продолжил:

— А мама Бриттани теперь одна, потому что ее отец сбежал в Атланту со своей секретаршей. И подруга Бриттани Кайла сказала мне, что Бриттани слышала, как ее мама говорила своей подруге, что готова убить, лишь бы встречаться с папой. Говорит, что она все время ходит в «Джей энд Джей», чтобы привлечь его внимание.

— Это безумие, — выдохнула Кларисса, и Ноу уставился на нее.

— Это не безумие, Риси, — тихо произнес он. — Половина матерей-одиночек в городе ходят на баскетбольные матчи средней школы не потому, что там играют их сыновья. Их сыновья там даже не играют. А потому, что папа никогда не пропускает ни одной игры.

Она наклонилась поближе и прошипела:

— Это безумие.

— Рис, это правда. Он мужчина. Холост. Высокий. Поверь мне, девушкам нравятся высокие парни, я точно это знаю. Наш папа высокий. И девушки говорят мне, что он горячий. — Он ухмыльнулся и закончил: — Я не знал бы, но учитывая, что я тоже парень и похож на него, я супер горячий, так говорят девушки, поэтому он должен быть тоже супер горячим.

Кларисса не ответила. Главным образом потому, что она была девушкой, но от нее не ускользнуло, что ее брат и ее отец были горячими. И даже если бы она этого не замечала, то все ее подруги постоянно говорили ей об этом, каким горячим был ее брат. И Ноу был прав, он был очень похож внешне на папу.

— По любому, — пробормотал Ноу, направляясь к своей гитаре, — надеюсь, что он разговаривает с женщиной. У него все было хреново раньше. Мама всегда кричала. Папа всегда злился. Он всегда сжимал губы, пытаясь скрыть все семейное дерьмо от нас. А теперь мы редко бываем с ним, он часто один. Будь спокойна, он провел время с какой-нибудь горячей красоткой, которая не заставляла его губы так странно сжиматься. — Он взял гитару, сел на кровать, прежде чем закончить: — И, если у него появится горячая малышка, папа не будет так часто вмешиваться в наше дерьмо.

В любое другое время Кларисса согласилась бы с этим заключением.

Маме было на них наплевать. Отец делал много всего для них, но иногда это раздражало.

А вдруг какой-нибудь «горячей малышке» не понравится, что ее отец проводит вечера пятницы с Клариссой, мороженым и фильмами ужасов. Вдруг она захочет проводить с ним пятничные вечера где-нибудь в другом месте, попивая мартини или... делая что-нибудь другое.

Кларисса не знала, что и думать. Единственное, что она знала, ей это не очень нравилось.

Ноу начал бренчать на гитаре, и она сосредоточилась.

У Ноу был талант, он мог посмотреть какое-нибудь видео на YouTube с каким-нибудь придурком, объясняющим, как нужно играть «Stairway to Heaven» или что-то подобное, прокручивая запись и играя в течение часа, чтобы песня получилась как надо. (Led Zeppelin — Stairway To Heaven, 1971 — Лестница в небо)

Вот, подумала она, совершенно круто.

И, скорее всего, какая-нибудь женщина, с которой встречался их отец, подумала бы то же, что и все остальные, что Ноу — это круто.

Но у Клариссы не было ничего такого крутого. Поэтому этой какой-нибудь женщине, с которой встречался их отец, нечего было бы подумать о ней.

И Клариссе это не очень понравилось.

Может ей стоит тоже придумать себе псевдоним, какое-нибудь потрясающее имя и уговорить Ноу научить ее играть на барабанах или еще на чем-нибудь.

Ноу вывел ее из задумчивости, когда объявил:

— Уже семь тридцать, Рис. Папа будет наседать сделали ли мы домашнее задание. Я уже сказал ему, что мне нужна его помощь с этим дерьмом. Ты сделала свое?

Нет, она не сделала.

Черт возьми.

Ноу тут же все понял по выражению ее лица, как и всегда было, он считывал ее моментально и, как заноза в заднице старшего брата, которым он всегда был, он тихо приказал:

— Лучше займись этим, Риси.

— Хорошо, — пробормотала она, повернулась и вышла из комнаты.

Она услышала голос отца, доносившийся из кабинета. Он все еще разговаривал с той женщиной по телефону.

Черт возьми.

Она слышала, как ее брат бренчал на гитаре. Было начало, он еще не увлекся, разогревался, проникался. Тем не менее звучало хорошо.

Черт возьми.

Она прошла в свою комнату и закрыла дверь.

Оказавшись в своей комнате, она остановилась и огляделась. После того как ее отец съехал с их старого места и купил этот дом, он позаботился, чтобы у нее была своя комната. Поэтому она выбрала краску, мебель и все остальное.

Желтые и синие, бабочки и плакаты с вампирами.

Через несколько недель ей должно было исполниться пятнадцать.

Бабочки и вампиры.

Ей совершенно необходим был новый образ.

Следующие пятнадцать минут она потратила на то, чтобы снять плакаты с вампирами, соскрести клеящую ленту со стены и с оборотной стороны плакатов, свернуть их и убрать в шкаф.

Ее голова была в шкафу, когда раздался стук в дверь.

Она высунула голову как раз в тот момент, когда вошел ее отец и остановился.

— Уроки? — спросил он.

— Э-э... не совсем.

Он вздохнул.

Она ненавидела, когда он так вздыхал, и по какой-то причине ей казалось, что она часто заставляла его так вздыхать.

— За стол, Риси, — тихо приказал он.

Настала ее очередь вздохнуть.

Он стоял, скрестив руки на груди, и ждал.

Она подошла к своему столу и вытащила учебники и тетрадки.

Почувствовала, как рука отца легко обхватила ее шею сбоку примерно за секунду до того, как она это почувствовала, его губы коснулись ее волос.

— Самая красивая девушка в мире, — пробормотал он, затем отпустил ее, и она поняла, что он направился к двери.

Если у него появится горячая красотка, он будет продолжать ее считать самой красивой девушкой в мире?

Скорее всего, нет.

Черт возьми.

Она оглянулась через плечо на часы у кровати.

Было без десяти восемь. Папа никогда не заходил к ним так поздно проверить, сделали ли они домашнее задание.

Но он был занят разговором по телефону с той женщиной, поэтому опоздал.

Кларисса вернулась к своим учебникам, думая: «Блин».

* * *

Лежа на спине в своей кровати в темноте, невидящими глазами уставившись в потолок, с твердым членом, прижав телефон к уху, он слушал, как кончает Дасти.

Затем он подождал несколько секунд, прислушиваясь к ее дыханию.

Затем тихо спросил:

— Ты в порядке?

На что она с придыханием ответила:

— О да, дорогой.

Он улыбнулся в темноту.

Затем, все еще задыхаясь, услышал, как она прошептала:

— Ты хорош в этом.

Она имела в виду секс по телефону.

— Оказывается, когда дело касается тебя, у меня разыгрывается воображение.

Он слушал ее мягкий, сексуальный, музыкальный смех.

— Завтра на работу, Ангел, я должен тебя отпустить, — прошептал он.

— Что насчет тебя? — прошептала она в ответ.

— В следующий раз.

— Ты в деле.

Он снова улыбнулся в темноту.

Она находилась за тысячу миль отсюда, но все равно ждала с нетерпением.

— Хорошо выспись, — приказал он.

— О, обязательно, — ответила она, он услышал улыбку в ее голосе, и ему было чертовски приятно, что именно он вызвал у нее улыбку.

— Ночной красавчик, — тихо позвала она.

— Ночной Ангел. Поговорим завтра.

— Потрясающе, — прошептала она.

Он усмехнулся, прошептал в ответ:

— Пока, — услышал то же самое, и его большой палец нашел кнопку отключения.

Затем он бросил телефон на тумбочку, перекатился на бок, взял подушку и обхватил член рукой.

Потребовалось пять минут, чтобы его член освободился, и он смог заснуть.

И пока он бессознательно это делал, то улыбался.

4

Отделаться

Утро вторника…

Бью Лебрек ехал на своем внедорожнике по грунтовой дороге к дому Дасти.

Дому, который раньше был и его домом.

Он видел дом в стиле ранчо, небольшой сарай с двумя стойлами, где она держала двух своих лошадей, и сарай такого же размера, где она творила и обжигала свою глиняную посуду. И это все, что он видел. Его женщина владела двадцатью акрами между двумя огромными ранчо, и все остальное, что он видел, было ничем иным, как землей.

Зачем ей понадобилась эта земля, он понятия не имел. Она не рассказывала ему об этом. Она заплатила какому-то мексиканцу, чтобы получить эту землю. Сказала ему, что ее лошадям нужно место для прогулок, Бью решил, что это правда, так как ее задница каждый день была в седле. Она говорила, что это была ее своего рода фитнесс тренировка.

Зачем ей понадобилась еще одна фитнесс тренировка, он тоже понятия не имел. Она занималась йогой и пилатесом, ездила в город два раза в неделю на занятия, и в одной из ее трех спален у нее была чертова куча тренажеров. Она также ходила на какие-то сумасшедшие занятия, которые называла «тренировочным лагерем для новобранцев». Она возвращалась оттуда раскрасневшаяся и потная, но ухмылялась, как идиотка, а потом весь следующий день жаловалась, что у нее болят все мышцы. Хотя ворчала она с улыбкой, как будто ей нравилось, что у нее болят все мышцы.

И совершала она свои вылазки с Джеррой, сообщницей по преступлению. Говорила, что делала это для того, чтобы есть и пить все, что захочет. И, черт его знает, но Дасти Холлидей и в правду ела и пила все, что хотела. Вот почему, даже будучи такой занятой, какой она всегда была, на своих занятиях, со своими лошадьми, творя все эти горшки (возможно, она не заботилась о своей земле, но ей нравилось, что у нее росли цветы) и работая в сарае, она никак не могла сбросить эти лишние десять фунтов. Он продолжал уговаривать ее отказаться от текилы и шоколада. Сначала она просто улыбнулась ему. Позже ее глаза остановились на нем, и она скажет, чтобы он пошел к черту.

Нехорошо.

Он припарковался и вышел, услышав музыку, доносящуюся из сарая. Это не означало, что она находилась там. Она заходила в дом, а музыка продолжала греметь из сарая. Опять же он понятия не имел, как она могла создавать свою керамику, когда вокруг нее взрывался рок и кантри. Он не увлекался ее барахлом, но даже он понял, что керамика Дасти была, бл*дь, бомбой. С другой стороны, бомба заключалась в ценниках, которые она наклеивала на свою керамику. Но такая красота, подумал он, не может создаваться под рок-н’рол и кантри.

Он вошел в дом и в ту минуту, когда вошел, понял, что Иоланда недавно здесь побывала. Дасти было наплевать в каком состоянии она содержала свой дом или не заботилась о своих вещах. Он никогда не встречал женщину, способную устроить такой беспорядок и которой было бы наплевать на это. Единственное, что могло задеть Дасти, так это состояние кухни. Когда она готовила, она устраивала ужасный бардак, и она могла оставить его на ночь, но первым делом на следующее утро все убирала. И она всегда тормошила его задницу, чтобы он клал посуду в посудомоечную машину и вытирал за собой столешницы.

Он этого не понимал. Если бы Иоланда не приходила раз в неделю заниматься уборкой и стиркой, их спальня была бы по колено завалена одеждой и обувью, а она бы отправилась покупать новое нижнее белье, нежели старое загрузить в стиральную машину. Но Дасти могла при этом закатить истерику, если он делал сэндвич и оставлял крошки на столешнице.

Это дерьмо застряло у него в горле, когда он жил с ней, несмотря на то, что трахал ее. Можно сказать, что у Бью было более чем достаточно женщин, без сомнения, Дасти была лучшей из всех. Ни одна другая даже близко не была похожа на Дасти. С тех пор как она взбесилась и надрала ему задницу, он все обдумал и решил, что его женщина не простая, и он может с этим смириться.

С чем он не мог смириться, так это с тем, что звонил ей, пока она находилась у себя дома в Индиане, и какой-то парень ответил на его звонок в шесть, мать твою, утра, а потом к нему заявился Хантер, посоветовал ему смирится с разрывом с Дасти и двигаться нах*й дальше.

Нет.

Бл*дь, нет.

Ему совсем не нужен был Хантер Ривера в их отношениях. Ему никогда не нравился этот парень, главным образом потому, что Хантер считал Бью придурком и не скрывал этого, поэтому ему не нужен был Хантер, в конце концов, их отношения это не его собачьего ума дело. И ему также совсем не нужно было, чтобы его женщина играла в игры сердца, используя какого-то безликого парня в ее родном городе.

И ей нужно было об этом узнать.

Он покончит с их отдельным проживанием, вынужденным расставанием и все будет как прежде.

И об этом ей тоже нужно было узнать.

Он прошел через большую гостиную в огромную кухню. Он все еще слышал музыку, но теперь сквозь множество огромных панорамных окон видел, что Дасти сидит в сарае за своим гончарным кругом.

Он уже собирался выйти через черный ход, когда услышал, как зазвонил ее сотовый.

Посмотрел на столешницу, затем подошел и поднял телефон. На дисплее было изображение звонящего телефона, а под ним было написано: «Майк».

Бью уставился на телефон.

Мать твою.

Трахни его.

Майк. Господи, бл*дь. Майк.

Она только что вернулась из Бурга. И Бью знал о Майке все из Бурга. Мало того, что Дасти не раз упоминала его мягким голосом, глаза становились теплыми и сладкими от воспоминаний, но и ее чертовый брат тоже упоминал о нем. Часто.

Иисус. Бл*дь. Она переспала с этим чертовым Майком из Бурга.

Рука Бью крепче сжала телефон, и он подождал, пока тот не перестанет звонить. Он ткнул пальцем в экран, чтобы перейти к ее последним звонкам, когда услышал, как телефон запищал в его руке, сообщая, что Майк оставил голосовое сообщение. Он увидел, что список последних сообщений показывает, что это был второй звонок от Майка.

К черту все.

Он зашел на ее голосовую почту и нажал «Прослушать», затем поднес телефон к уху.

Затем услышал, как мужчина сказал мягким, глубоким голосом: «“Привет, Ангел. У меня есть минутка, чтобы поговорить. Ты где-то поблизости, перезвони. Если нет, и сможешь позже, все равно перезвони. Пока, милая».

Ангел.

Бл*дь.

Он удалил голосовую почту и сунул ее телефон в задний карман.

Затем протопал через кухню, вышел через черный ход и направился к ней в сарай.

Двадцать минут спустя он сидел в своем внедорожнике, за ним следовала патрульная машина, и, взглянув в зеркало заднего вида, он видел Хантера Риверу, который стоял, уперев руки в бедра, возле сарая рядом с Дасти, скрестив руки на груди. Оба смотрели, как он отъезжает.

Плотно сжав губы, он перевел взгляд на дорогу, затем снова посмотрел в зеркало заднего вида, чтобы рассмотреть патрульную машину.

Его официальный эскорт с территории Дасти Холлидей.

Мать твою.

* * *

— Ривера, — поздоровался Майк.

— Майк, у меня есть новости, которые ты не захочешь услышать, брат.

Майк вздернул подбородок Мерри, затем повернулся на стуле, опустил глаза в пол и приказал:

— Говори.

— Ну, ты дал мне зеленый свет в воскресенье, я не стал медлить. Сообщил хорошие новости своей женщине, получил награду и, чувствуя себя счастливым, вышел и перекинулся парой слов с Бью. Честное слово, я думал, что он понял меня. Сейчас утро вторника, я возвращаюсь в город после того, как был у Дасти. Там появился Бью.

— Черт, — прошептал Майк.

— Да, — согласился Ривера. — Так что я вытащил свою задницу туда и решил, что, поскольку он не послушал ни ее, ни меня, пришло время сделать все официально. Поэтому я взял с собой патрульную машину.

— Хорошее решение, — пробормотал Майк.

— Ага, — повторил Ривера. — Я и мои парни в форме ясно дали ему понять, что не рады видеть его на территории Дасти, которая стояла рядом и подтвердила эту информацию. Бью выглядел недовольным. Я поделился, что больше не буду с этим возиться, и, если попытается к ней заявиться, мой совет Дасти — получить судебный запрет. Видя, что Дасти согласна со мной, немедленно подтвердила, что запретительный судебный приказ будет ее следующим шагом. Итак, я описал ему, что это решение будет включать в себя не только не приближаться к собственности Дасти, но и не звонить ей, не использовать любые электронные средства связи любого рода, не беспокоить ее. И снова Бью не выглядел довольным. Но у него на руках была серьезно разозлившаяся Дасти, а также трое полицейских. Он поступил мудро, засунув свою задницу во внедорожники уехал.

— Что говорит твоя интуиция? — спросил Майк, точно зная, что она что-то говорит, услышав все это дерьмо.

— Моя интуиция подсказывает, что собственность Дасти находится за городом. В пределах нашей юрисдикции, но она находится не в самом городе, поэтому проехать мимо нее проблематично. Так что чутье мне подсказывает, что после того, как мы закончим, я позвоню кое-каким своим друзьям окружного шерифа и введу их в курс дела. С ребятами шерифа и моими ребятами мы сможем лучше присматривать за ней. Тем не менее ни в коем случае не двадцать четыре на семь. Она за городом и сидит на двадцати акрах земли, она не склонна запирать двери, потому что, к счастью для нас, преступность в этих краях, особенно в глуши, где живет Дасти, не распространена. Поэтому я сказал ей, чтобы она держала двери запертыми, в том числе и своего пикапа, когда в нем, днем и ночью в доме. Я также сказал, чтобы она не включала музыку на всю мощь, а могла бы хоть что-то услышать. Этим утром он подкрался к ней. Она была так увлечена своей работой, включила музыку, что не заметила, как он приехал. Это дерьмо прекратится сегодня. Я поговорю с Хавьером, который приезжает пару раз в месяц, присматривать за своей землей, и Иоландой, которая приезжает каждую неделю, присматривая за ее домом, чтобы они держали глаза открытыми.

Ривера собирался сделать многое для защиты Дасти, но Майк не чувствовал себя хорошо.

— Ты думаешь, что он большая проблема? — тихо спросил Майк.

— Нет. Но думаю, я был копом в Далласе десять лет и видел такое дерьмо, в которое ты, тоже будучи полицейским, вероятно, один из немногих, кто поверил бы. Безопасность — это, бл*дь, намного лучше, чем потом лить слезы.

— Согласен, чувак, — пробормотал Майк, затем заговорил громче, когда спросил: — Как она, когда ты уехал от нее?

— Разозлилась как черт, — немедленно ответил Ривера. — К счастью, сегодня день тренировочного лагеря новобранцев, так что она сможет пойти туда с Джеррой спустить пар, делая выпады, приседания и все, что они, черт возьми, там делают.

Майк моргнул. Затем спросил:

— Тренировочный лагерь новобранцев?!

— У вас такого нет, он есть в штате Хузьер?

— Да, мы знаем. Просто у Дасти задница не той, кто посещает тренировочные лагеря.

Слава Богу.

— Э-э... у Джерры тоже. К счастью для нас с тобой, брат, у наших женщин есть полный пакет. Таких женщин, как наши, можно сосчитать по пальцам одной руки — горстка, я имею в виду это буквально и благодарю Бога за это ежедневно. Но под всей этой мягкостью у нее есть сила, а это значит, что она крепко держится в жизни. Ты понимаешь, о чем я?

Он понял. В субботу и воскресенье он увидел, что она выносливая, не только по жизни.

— О да, — пробормотал он.

— Да, я знаю это, брат. Есть только одна причина, по которой мужчина занимается женским дерьмом после похорон, и эта причина не в том, что он ностальгирует по младшей сестре своей бывшей девушки, которую трахнул по поручению доброго самаритянина, чтобы отвлечь ее от мыслей о потере брата.

Майк начал посмеиваться. Дасти была честным стрелком, похоже, друзей она подбирала таких же.

— Верно, — продолжил Ривера. — Мне нужно сделать несколько звонков, чтобы прикрыть задницу, которую подставляю. Мне пора.

— Спасибо, Ривера.

— Я бы сказал, пожалуйста, но думаю, ты понимаешь, что я делаю это не ради тебя.

— Понимаю. Все равно спасибо.

— Все равно, пончики, брат, за тобой.

— С нетерпением жду этого.

— Пока.

— Пока.

Майк нажал кнопку на своем телефоне, повернулся к своему столу, оглядел пространство стола, придвинутого к его столу спереди, поймал на себе взгляд своего партнера Гаррета «Мерри» Меррика.

— Может расскажешь? — подсказал Мерри.

Он все слышал. Майк не удивился. Так поступали партнеры.

Он не хотел рассказывать. Ещё нет. С другой стороны, прошел всего один день.

Но Мерри был его напарником. Поэтому решил все рассказать.

— Помнишь Дасти Холлидей?

Мерри склонил голову набок и сказал:

— Да. Смутно.

— Она приезжала в городе на похороны своего брата в эти выходные.

На лице Мерри появилось понимание, даже когда его губы дрогнули, и он повторил, на этот раз вопросительно:

— Да?

— Да, — вот и все, что ответил Майк.

Губы Мерри перестали подергиваться и начали ухмыляться.

— Ты подцепил ее? — спросил он.

Майк уставился на него.

Мерри сжал губы, прежде чем разжать, пробормотав:

— Ты трахался. — Затем прямо сказал: — Хорошо, чувак.

— Лучше, — коротко ответил Майк, и брови Мерри сошлись вместе.

— Лучше?

— Единственная, — объявил Майк, и брови Мерри взлетели вверх.

— Единственная? — переспросил Мерри.

— Единственная, — подтвердил Майк.

— За выходные? — спросил Мерри.

— В выходные, — подтвердил Майк.

— Без дерьма? — прошептал Мерри.

— Абсолютно никакого гребаного дерьма, — ответил Майк.

Мерри присвистнул. Затем улыбнулся.

Затем повторил:

— Хорошо, парень.

— О да, — пробормотал Майк.

Мерри кивнул в сторону телефона Майка.

— У нее проблемы?

— Бывший, которого не устраивает, что он бывший.

— Черт, — пробормотал Мерри.

— Да, — ответил Майк. — У нее есть друг полицейский. Он выдворил этого парня и отчитался.

— Она согласна с этим?

— Это была ее идея.

Мерри снова улыбнулся.

— По крайней мере, это хорошо.

— Да, — повторил Майк и схватил свой телефон. — У них произошел инцидент. Надо позвонить ей, узнать, все ли с ней в порядке, а потом мы отправимся в путь.

Мерри кивнул подбородком и повернулся к своему компьютеру. Майк позвонил Дасти. Это был третий раз за день. Она пока не ответила. Неудивительно, она сказала ему за день до этого, что ей нужно подготовиться к показу.

Его звонок перешел на голосовую почту.

На этот раз он удивился, особенно, только что, у них случился инцидент.

Может она уже отправилась в тренировочный лагерь.

Он оставил сообщение. «Привет, Ангел, это я. Проверяю. Звонил Ривера. Перезвони мне. Дай знать, что у тебя все хорошо. Пока».

Затем он нажал кнопку отключения, поймал взгляд Мерри, Мерри нажал несколько клавиш на клавиатуре, и Майк отодвинул свой стул. Он схватил свою куртку, и они отправились в путь.

* * *

Вторник, вторая половина дня…

Телефон Дасти зазвонил чертовски громко. Бью стащил его со своего кофейного столика и уставился на дисплей.

Звонил Майк.

Четвертый раз за день.

Ну, к черту Майка.

Он уронил телефон на пол, поднял ногу и ударил по нему каблуком ковбойского ботинка.

Телефон мгновенно разлетелся на куски.

Он пнул осколки по гостиной своей чертовски новой квартиры, в которой было больше беспорядка, чем создавала Дасти.

Он не убирал свою квартиру четыре месяца, и у него не было Иоланды.

Оторвав взгляд от разбросанных телефонных обломков, он потопал на кухню за пивом.

* * *

Среда, вторая половина дня…

Кларисса пришла на кухню за кукурузными чипсами, когда зазвонил телефон ее отца.

Она подскочила и виновато уставилась на мобильник. Время было после школы. Ноу находился в доме своей девушки, якобы учился. Ее отец был на работе. Она должна была делать домашние задания, но смотрела телевизор. Десять минут назад ее отец неожиданно вернулся домой, застал ее за просмотром телевизора, напомнил, что она должна делать уроки.

Его телефон остался на стойке. Это было странно. Он пошел на кухню, чтобы взять бутылку воды, и, должно быть, забыл его там.

Она подошла к стойке, увидела на экране надпись: «Дасти».

Дасти.

Это имя парня или имя горячей красотки?

Прежде чем ее разум приказал ее руке не делать этого, она сделала то, хотя знала, что не должна была этого делать. Она сделала то, хотя знала, что отец очень разозлиться на нее, потому что ему звонили по работе на этот телефон. Она сделала то, на чем ее поймали бы, если бы отец когда-нибудь узнал, что она это сделала.

Сердце бешено колотилось, ладони внезапно вспотели, она нажала кнопку, чтобы ответить на звонок, и поднесла телефон к уху.

— Эм... привет, эм…папин телефон.

На том конце стояла тишина, а затем очень симпатичный, взрослый женский голос спросил:

— Кларисса?

Это была горячая красотка.

И она знала ее имя.

Кларисса не знала, что и думать.

— Э-э... да, — подтвердила Кларисса.

— Привет, дорогая. Это Дасти. Твой папа там?

— Уф... нет. Он, э-э... забыл свой телефон.

— О, — пробормотала женщина по имени Дасти, а затем сказала: — Хорошо, хорошо, не могла бы ты оказать мне услугу, передать ему, что я звонила? Скажи, что я потеряла свой сотовый, нигде не могу его найти, он должен позвонить мне домой или в сарай. Ты сможешь это сделать?

— Эм... конечно.

— Спасибо, Кларисса.

— Э-э... не за что.

— Ладно, береги себя. Ты слышишь?

— Эм... вы тоже.

— Пока, дорогая.

— Пока.

Кларисса услышала, как женщина по имени Дасти отключилась.

Она называла Клариссу «дорогая» точно так же, как ее отец называл ее «дорогая». Говорить «дорогая», естественно, труда не составляло, но, даже никогда не встречаясь с Клариссой, это звучало странно реально.

Она не знала, что об этом думать.

Затем, прежде чем ее разум приказал пальцам не делать этого, прежде чем она даже поняла, что сделала, большой палец начал нажимать на кнопки. Как и любой ребенок, родившийся в технический век, она была не знакома с интерфейсом телефона отца, но без особых усилий нашла то, что искала. Удалила звонок женщины по имени Дасти из истории звонков телефона.

Затем она облизнула губы и положила телефон на стойку, надеясь, что положила его именно там, где оставил его отец, она проявляла осторожность в таких вопросах. Он замечал детали. Она не могла сказать, может потому, что он был полицейским или просто был отцом. Она понятия не имела, может то и другое, а может первое.

И сейчас она стояла у столешницы, задаваясь вопросом, зачем стерла телефонный звонок от женщины по имени Дасти с телефона своего отца. Потом она пожалела, что это сделала. Потом действительно пожалела, что сделала это.

Она чуть не выпрыгнула из своей кожи, когда услышала, как открылась входная дверь. Лейла, болтающаяся на кухне с Клариссой, бросилась к двери. Кларисса резко повернулась и увидела, входящего отца, Лейла следовала за ним по пятам.

Он улыбнулся ей и тихо сказал:

— Привет, дорогая.

— Привет, пап

— Забыл свой сотовый, — пробормотал он, подошел к стойке.

И что же она сделала? Во-первых, она ответила на звонок, отец серьезно бы разозлился. Затем она удалила звонок из истории на телефоне, не зная, почему она это сделала, поэтому не могла ему этого объяснить. А раз так, то она не могла передать ему сообщение от женщины по имени Дасти.

Ее отец забрал свой телефон и повернулся к ней.

— Ты делаешь домашнее задание? — спросил он.

— Решила подкрепиться, пищей для мозгов сначала, — солгала она.

Он ухмыльнулся, прежде чем схватил ее рукой за голову и дернул так, что она уткнулась лицом ему в грудь. Она почувствовала, как его тело изогнулось, когда он наклонился и поцеловал ее в макушку.

Ей нравилось, когда он так делал. Мама никогда не делала ничего подобного. Ноу не раз говорил Клариссе, что мама любила их так же сильно, как и папа, просто она не так хорошо это показывала. Кларисса в это не верила. Если любишь, то найдешь способ показать это, чтобы человек, которого любишь, знал об этом.

Ее отец отпустил ее и направился на выход, бормоча:

— Вернусь примерно в четверть шестого, в пять тридцать.

— Папа, — позвала она, он остановился в дверях кухни и посмотрел на нее.

Она не знала, что сказать. Если бы она призналась, он бы разозлился. Ей нравилось, когда отец любил ее, а не сердился.

— Ризи, дорогая, мне пора. Ты хочешь что-то сказать? — подсказал он.

— Э-э... что ты хочешь на ужин?

Его голова склонилась набок, а брови сошлись вместе.

— Ты решила приготовить ужин?

Она ненавидела готовить. Нет, ей нравилось готовить, но она устраивала такой беспорядок, который потом приходилось убирать, поэтому она ненавидела готовить.

Тем не менее, если ты любишь, то находишь способы показать свою любовь, отец, например, очень много работал. Она знала, что он часто работал сверхурочно, потому что им нужны были деньги, учитывая, что он сам воспитывал двоих детей. Но он всегда так делал. До того как он расстался с мамой, она не раз слышала, как ее мама и папа ссорились из-за денег. Мама кричала ему в лицо, что его никогда не бывает дома, а папа напоминал ей, что ему приходилось брать сверхурочную работу, от которой отказывались другие детективы, потому что ему нужно было оплачивать мамины счета. Кларисса не должна была слышать их ссор, но слышала, потому что выходила из своей комнаты, садилась в коридоре рядом с их комнатой и подслушивала. Было нетрудно услышать маму, даже когда она возвращалась в свою комнату. Мама кричала громко, она также много кричала. Но если Кларисса хотела услышать папу, ей приходилось сидеть у двери родительской спальни, так как он очень тихо говорил.

Он все еще работал сверхурочно. Не так много, но все же. Он не должен приходить домой и всю неделю готовить им ужин.

— Э-э... конечно, — ответила она папе.

Он ухмыльнулся.

Она поступила хорошо.

— Я и Ноу съедим все, что ты приготовишь, дорогая.

— Макароны с сыром и хот-доги? — поинтересовалась она.

— Звучит идеально, — тихо ответил он.

Она улыбнулась ему.

— Домашние задания, Риси, — напомнил он ей затем, — скоро увидимся.

— Пока, пап.

— Пока, красавица.

Он ушел. Она схватила еду для мозгов и газировку и отправилась прямо в кабинет своего отца, чтобы включить компьютер. Затем она пошла в свою комнату, забрать учебники и отнести их к нему в кабинет. Лейла следовала за ней по пятам, а затем устроилась рядом с ней на стуле у письменного стола в кабинете, пока Кларисса делала домашние задания.

К тому времени, когда он вернулся домой, она закончила свою домашнюю работу и сварила макароны.

* * *

Четверг, поздно…

Майк прислушался к гудкам на том конце провода без особой надежды.

Это был его девятый звонок с утра вторника. Он не звонил ни по одному из ее других номеров, потому что знал, что она занята, если бы она находилась в своем сарае или в галерее, он бы ее побеспокоил. Он звонил ей только на мобильный.

Сейчас у нее было десять вечера, ее мобильный, как всегда, не отвечал, поэтому он пытался дозвониться до нее по домашнему телефону.

И он старался не поддаваться внезапной реакции и не думать, что она решила с ним поиграть в игры. После развода с Одри он обнаружил, что пропущенные звонки и игнорирование голосовых сообщений — это игры, в которые любят играть женщины. Игры сердца. Игры, в которые он на собственном горьком опыте, научился не играть.

— Алло?

Она ответила.

Он сделал усилие, сдерживая злость.

— Дасти, — произнес он.

— Наконец-то!

Он моргнул, глядя на свои согнутые колени. Он сидел в одних пижамных штанах, спиной к изголовью на своей кровати.

— У тебя все в порядке? — спросила она.

— Именно это я и хотел услышать от тебя в течение трех дней.

— Что?

— Дасти, я звонил девять раз и оставил четыре голосовых сообщения.

— О, малыш, Боже. Прости. Я потеряла свой мобильный телефон. Разве Кларисса тебе не сказала?

Его шея напряглась.

— Кларисса? — тихо спросил он.

— Да. Я потеряла свой сотовый, ни одного твоего номера не помню на память. У Хантера есть только твой сотовый. Я звонила вчера. Кларисса ответила, и я попросила ее, чтобы она передала тебе, позвонить мне на домашний или в сарай.

— Риси ответила по моему телефону?

Дасти молчала.

— Дасти, — позвал он. — Моя дочь ответила по моему телефону?

— Если я скажу «да», ты разозлишься на дочь?

— Э-э... да.

— Тогда я отказываюсь отвечать.

Бл*дь.

Его взгляд переместился с колен на закрытую дверь спальни. Зачем Клариссе отвечать на звонок по его телефону? Но даже, если она и ответила, то почему не передала сообщение от Дасти?

Бл*дь.

— Майк?

— Я использую свой сотовый для работы. Она знает, что не должна прикасаться к нему, — объяснил он.

— Может это была случайность.

— Хорошо, даже если случайность, почему она не передала мне твою просьбу?

— Ну, — медленно произнесла она, — у меня нет ответа на твой вопрос.

— Черт, — пробормотал он.

— Итак, ты супер великолепный горячий парень. Я предполагаю, что ты не практиковал безбрачие с тех пор, как развелся со своей бывшей. Как твоя дочь вела себя с другими женщинами в твоей жизни?

— Никак, так как я никогда ни с кем из них не общался так, как с тобой, — ответил Майк.

Ее голос вибрировал от смеха, когда она спросила:

— Ни с кем из них?

Майк немного растерял свой гнев и ответил:

— Да.

— И сколько их было?

Он ухмыльнулся и ответил:

— Ты не захочешь знать.

— О да, захочу. Мне нужен подробный список с адресами и номерами телефонов, чтобы я могла лично поблагодарить каждую из них за то, что они улучшили твой опыт, чтобы я каждый раз получала от тебя все самое лучшее.

Майк расхохотался.

Сквозь смех он услышал:

— Но контакты Дебби мне не нужны. Я знаю всю ее контактную информацию, и не собираюсь ей выносить благодарность. Если бы она знала, что я вычеркнула ее из этого списка, думаю, она поблагодарила бы меня.

Он продолжал смеяться, но на этот раз Дасти промолчала и позволила ему насмеяться вдоволь.

Затем он объяснил:

— Хантер сказал, что заявлялся Лебрек.

— Заявлялся. Представляешь, он приехал, чтобы сообщить мне, что решил покончить с нашим расставанием. Расставанием! — она прокричала последнее слово. — Я же говорила тебе, что он ничего не понял. Ни-че-го.

Тупица. Определенно. С психическим отклонением возможно.

— У тебя с ним еще какие-нибудь были проблемы? — спросил Майк.

— Пока нет, судя, как я развлекаю половину местной полиции и полиции шерифа, раздаю миски моей дорогой, эксклюзивной, доступной только по Интернету коллекции, в некоторых странах ее так почитают, что используют в качестве валюты за кофе, даже Бью не настолько глуп, чтобы рыпаться ко мне опять.

— Хорошо, — пробормотал Майк, думая, что пончики для Риверы выросли с дюжины до примерно двух дюжин.

— Я была безумно занята, но так как везде искала свой мобильный, но не смогла найти, решила сдаться, завтра поеду в торговый центр и куплю новый. Я пришлю тебе смс с номером.

— Хорошо.

— Это отстой, — продолжала она. — Пропажа телефона, как дырка в голове. Ближайший торговый центр находится в получасе езды в городе. Не говоря уже о том, что вся моя жизнь была в том телефоне. Я потеряла все.

— У тебя разве нет резервной копии на компьютере?

— Да, учитывая мою организованность, думаю последний раз я делала эту копию в 1997 году. Так что все хорошо.

Майк усмехнулся сквозь свое «Сожалею, Ангел».

— Я тоже, — пробормотала она.

Майк перевел разговор на ту территорию, на которой ему нужно было прощупать ее пульс, просто, чтобы покончить с этим. Он получил подтверждение, как и предполагал, что Дасти еще не позвонила Дебби, чтобы заключить с ней сделку, Ронда все еще находилась в своем состоянии горя, а ее родители решили, что пробудут в Бурге три недели для начала.

— Хорошая новость, — закончила она, — мое расписание я сохранила на своем компьютере, и после выставки все станет намного свободнее. Так что надеюсь скоро появлюсь у вас.

Это была хорошая новость.

— С нетерпением жду этого, дорогая, — мягко произнес он.

— Хочешь предварительный просмотр того, что будет, когда я приеду? — тихо спросила она в ответ.

— И как все будет?

Она рассказала ему. И рассказала в деталях. Он слушал, как она кончает, и пока она это делала, продолжала рассказывать в красках, пока он не кончил.

Ее воображение было чертовски лучше, чем у него.

И ее голос был сладким и хриплым, когда она прошептала:

— Было мило.

Его голос был низким и рычащим, когда он прошептал в ответ:

— Было.

— Боже, я снова начинаю возбуждаться, просто представляя, как займусь с тобой сексом и сделаю все, что только что тебе описала.

Господи. Дасти.

Ему это нравилось.

— В следующий раз, когда у нас будет возможность побыть вместе обнаженными, я возьму инициативу в свои руки, — заявил он.

— Даже не собираюсь с этим спорить, — пробормотала она.

Он ухмыльнулся.

— Майк? — позвала она.

— Да, Ангел?

— Я скучаю по тебе. Знаю, что ты тоже занят, не хочу просить тебя обзванивать все мои контакты, чтобы меня разыскать, но, знаешь, ты можешь звонить по любому моему телефону. Вот почему я дала тебе все свои номера. Так что, когда ты думаешь обо мне, ты можешь дать мне знать об этом.

Черт, ему это тоже нравилось.

— Понял, — тихо ответил он.

— Я знаю, ты понял, имея за плечами брак и все такое. Ты можешь уловить намеки. Но когда я говорю тебе, что я занята и все идет наперекосяк, это не значит, что я слишком занята, что не смогу прочитать твою смс-ку или ответить на твой звонок. Я никогда не бываю слишком занята, чтобы проделать все это. Хорошо?

И, черт возьми, ему это тоже нравилось.

— Хорошо, милая.

— Не беспокойся о Бью, — сказала она ему.

Невозможно было не беспокоиться ему о Бью.

— Хорошо, — согласился он, хотя это было не так.

— И Клариссе — твоей дочке. Ты хороший парень, и я уверена, что хороший отец. Она разберется со своим дерьмом.

В этом он был не уверен.

— Верно. Ты закончила меня успокаивать? — спросил Майк.

— Если только ты не поддавался мне, тогда думаю «да», — ответила Дасти.

Майк снова усмехнулся.

Затем тихо сказал:

— Хорошо, Ангел. Мне нужно сходить в ванную и смыть доказательства нашего секса по телефону, и отправиться в постель.

— Хорошо, дорогой.

Она снова стала задыхаться.

Ей нравилась идея, что он мастурбировал, пока она вела с ним грязные разговорчики, ей это очень нравилось.

Господи, ему это тоже понравилось.

— Пока, дорогая, — прошептал он.

— Пока, красавчик, — прошептала она в ответ.

Майк нажал на кнопку, отключившись. Затем встал, пошел в ванную и привел себя в порядок. Затем он пошел в свою спальню, натянул футболку поверх пижамных штанов, вышел из своей комнаты и двинулся по коридору.

Дверь Клариссы была закрыта. Он открыл ее, просунул голову внутрь и посмотрел в темноте на выпирающее одеяло на кровати.

Он любил свою дочку. Определенно. У него все было идеально, двое — мальчик и девочка. У него рано возникли подозрения, что их мать далека от совершенства, но она родила ему идеальных двух детей.

Но она также рано научила их врать. Это она проделывала, беря их с собой за покупками, превратив все в игру, заставив скрывать от отца то, что купила.

После развода у него было множество разговоров с детьми об этом факте, что в семье никто не должен врать друг другу. Им нужно было научиться в своей жизни, как вести себя с другими людьми и ситуациями, но ложь была последним средством, а в семье это было просто невозможно.

Он понимал, что ни сын, ни дочь, его разговоры не принимали близко к сердцу. Он понимал это, потому что Ноу был уже старшеклассником, и умудрился принять множество дурацких решений, из-за которых его задница оказалась в кипятке. В основном с девушками и на вечеринках. Но он всегда звонил отцу, набирался мужества и, склонив голову, получал наказание. Майк позаботился о том, чтобы эти наказания не были чрезмерными, потому что Ноу признавался во всем.

Кларисса всегда была маленьким информатором отца. Она никогда не лгала, даже когда мать велела ей. Она выдавала отцу мать, не потому что Кларисса была сплетницей и не потому, что Майк допрашивал ее, она просто была близка со своим отцом, вот и все. Они поговорили, и она поделилась с отцом, что не думала, что делает что-то неправильно, ей казалось, что она была права, но это не так. Это было еще одно разочарование, которое он испытал, живя с Одри. Он никогда не показывал, что получил информацию от дочери, иногда ему приходилось идти на все, чтобы защитить Клариссу от реакции Одри. Другими словами, ему тоже иногда приходилось врать.

Но в последнее время с Ризи творилось всякое дерьмо. Она казалась потерянной. Растерянной. Ее привычки изменились. Она стала лениться. Оценки стали хуже. Она принимала сомнительные решения. И он ловил ее на лжи.

Последние, то, что она подошла к его телефону и не сообщила ему о звонке Дасти, но перед этим было и еще два раза.

Его взгляд переместился с ее кровати на темные стены.

Он обратил внимание тогда, что плакаты с вампирами пропали со стены.

В следующем месяце ей исполнится пятнадцать. В пятнадцать Дасти слетела с катушек. Они старались, за выходные, которые провели вместе, не касаться этой темы, потому что выражение лица Дасти ясно давало понять, что она не хочет в нее углубляться.

Тем не менее она была открыта и делилась всем остальным. Так что, возможно, она и не хотела вспоминать подростковый возраст, но он решил, что она затронет эту тему, если почувствует то, через что она прошла, поможет ему справиться с тем, через что должна была пройти его дочь.

Он толкнул дверь, пересек комнату и, используя тени в качестве ориентира, убрал густую массу темно-русых волос с ее лица и шеи и поцеловал дочь в висок.

Она зашевелилась и пробормотала:

— Папа?

— Да, дорогая.

— Все хорошо?

— Просто хочу, чтобы моя девочка знала, что я люблю ее.

— Я тоже тебя люблю, — прошептала она.

— Спи.

— Хорошо.

— Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, папочка.

Папочка.

С ней все будет в порядке.

В конце концов.

Он провел пальцами по ее щеке.

Затем он прошел через комнату, закрыл за собой дверь, пересек холл, открыл дверь в комнату своего сына, Лейла вскочила и направилась к нему.

Затем Майк и собака прошли по коридору обратно в его спальню.

* * *

Суббота, поздний вечер…

Детей не было, Ноу с какой-то девушкой на своей потрепанной машине смотрел кино под открытым небом. Кларисса гуляла с подружками по торговому центру, а это означало, что она вернется без гроша в кармане с кучей ненужного барахла, попросит аванс на карманные расходы.

Это происходило еженедельно. Сначала он давал ей авансом карманные расходы. На данный момент, когда она авансом получила карманные расходы на восемь недель вперед, он перестал. Поэтому она занимала у брата, который, чтобы тратить на свое музыкальное хобби, разносил газеты и делал всякое дерьмо по дому помимо своих обязанностей, чтобы заработать дополнительные деньги, так что они обычно всегда у него водились. Она также попыталась брать взаймы у матери, которая редко давала ей деньги, потому что у нее тоже редко они водились, но даже если и были, Одри предпочитала тратить их на себя, а не на своих детей.

Это не делало Майка счастливым. И Клариссу тоже.

Он был в спортивных штанах, футболке и толстовке. На плече у него висела спортивная сумка, Майк старался не споткнуться о взволнованную Лейлу, спускаясь по лестнице, чтобы добраться до гаража. Он был в трех шагах от подножия лестницы, когда раздался звонок в дверь.

Он подошел к двери, посмотрел в глазок и увидел Ронду Холлидей.

— Черт побери, — прошептал он, бросая свою сумку у двери, отпирая и открывая.

Ее глаза устремились прямо на него. Лицо было бледным. Выражение ее лица было совершенно затравленным.

— Господи, Ронда, ты в порядке? — спросил он.

— Я... э-э... — Она остановилась, уставившись на него, слезы наполнили ее глаза, и она прошептала дрожащими губами: — Нет.

Бл*дь. Может Ронда относилась к тем людям, которые не хотели избегать тех, кто сообщил им о смерти мужа. Может Ронда была одним другим типом людей.

Он не знал, было ли это лучше или хуже для него и для нее.

Бл*дь.

Он отступил в сторону и пробормотал:

— Входи.

Она опустила голову и вошла.

Лейла набросилась на него, радуясь.

Майк закрыл дверь, шагнул вперед, схватил собаку за ошейник и повел ее по коридору, приглашая Ронду:

— Проходи. Просто собираюсь выставить ее вон.

— О... хорошо, — прошептала Ронда, и он почувствовал, что она следует за ним, когда он шел по коридору в большую гостиную-столовую, которая занимала всю заднюю часть дома.

Он повел Лейлу прямо к черному ходу, она разволновалась по другой причине, которая не была связана с гостьей, а волновалась, что сможет побегать по снегу, поэтому просто вылетела за дверь, как только он ее открыл.

Он закрыл дверь и повернулся к Ронде, которая рассматривала его столовую.

— Хочешь чашечку кофе или что-нибудь еще? — спросил он, думая, что она выглядит так, будто ей нужен не кофе. Она выглядела так, словно ей нужна была порция хорошей текилы.

— Я... — Секунду она замялась, а потом произнесла: — Нет, Майк. Но спасибо.

Он подошел к ней и остановился в пяти футах, предоставляя ей пространство, пока она теребила обеими руками ремешок своей сумочки.

— Как дела, Ронда? — спросил он, пока ее глаза смотрели куда угодно, только не на него.

Ее взгляд переместился на него, затем на его плечо, затем она прикусила губу. Несмотря на это, она все еще продолжала молчать, и это продолжалось некоторое время.

— Ронда... — начал он, и ее глаза метнулись к нему, а затем она заговорила. Быстро.

— Я не должна была этого делать. Знаю, что не должна. И не знаю, должна ли находиться здесь. Но я не знаю, что еще можно сделать. Куда пойти. Кому рассказать. Если вообще можно что-то сделать.

Это было не очень хорошее начало.

— Как насчет того, чтобы сначала рассказать все мне, что ты сделала, чего не следовало делать, — осторожно предложил он.

— Я нашла ее дневники и прочитала их, — быстро выпалила она.

Майк моргнул.

Затем спросил:

— Чьи прости?

— Дасти. Дневники Дасти. Я нашла их и прочитала.

Все тело Майка напряглось, но прежде чем он смог остановить Ронду, у нее открылись шлюзы и начала выливаться кислота.

— Я... рылась в вещах Дэррина. Я была... была…Я даже не знаю, как они у него оказались, но он спрятал их, а я нашла, и я не знала, что это такое, поэтому начала читать, а потом то, что я прочитала, я не могла остановиться, и это было так больно, Майк. Узнать. Наконец узнать, что случилось с Дасти. И было так больно осознавать, что Дэррин знал об этом все эти годы, раз у него хранились эти дневники. И он нес этот груз в одиночку. И теперь я не знаю, что делать, потому что кто-то должен узнать. Если это... если это... если она справляется с этим. Потому что, если нет, кто-то должен ей помочь, а ты полицейский. Ты знаешь в какой помощи нуждаются люди, с которыми происходят подобные вещи.

Он не хотел знать в основном потому, что просто не хотел знать. Отчасти он не хотел знать, потому что Ронда явно понятия не имела, что Майк завел отношения с ее невесткой, и он не имел права знать, Дасти должна была ему все сама рассказать.

Он открыл рот, чтобы найти какой-нибудь способ сообщить ей об этом, не раскрывая их отношений, но она продолжила, и кислота ее слов словно содрала с него кожу.

— Денни Лоу приставал к ней, когда ей было пятнадцать.

Майк стоял совершенно неподвижно.

Деннис Лоу родился в этом городе. Деннис Лоу вырос в этом городе. Деннис Лоу нашел женщину в колледже, женился на ней и привез ее обратно в их родной город. Годы спустя Деннис Лоу разрубил свою жену топором, они смогли опознать ее по обручальному кольцу на пальце, которое стало одной из частей ее тела. Деннис Лоу тогда пошел на массовое убийство во имя нынешней жены Алека Колтона Фебрари. Затем Деннис Лоу покончил жизнь самоубийством, бросившись на полицейского. Так что Деннис Лоу был известен по всей стране именно тем, кем он был. К счастью, мертвый серийный убийца с простреленной головой.

И хотя Дасти не была найдена мертвой среди его жертв, она выглядела как Феб Колтона. Светлые волосы, соблазнительная фигура, темно-карие глаза.

Они знали об одной девушке, которую он изнасиловал до того, как потерял полный контроль, а затем убил пятерых, собаку и совершил нападение на мужчину.

И теперь он, Ронда и, по-видимому, перед смертью Дэррин знали, что Денни Лоу приставал к Дасти.

Майк проглотил подступившую к горлу желчь, а Ронда продолжила.

— Это было... было плохо, Майк, — прошептала она, затем дернула головой в сторону, открыла сумочку и достала две тетрадки. Она снова посмотрела на Майка. — Она написала все об этом.

Она махнула тетрадями в его сторону.

Майк уставился на них, как на шипящих змей.

— Я... она... Я не знаю! — Ронда внезапно заплакала, и Майк, взглянув на ее лицо, увидел, что оно искажено отчаянием и нерешительностью. А потом она, бл*дь, продолжила: — Я прочитала их. От корки до корки. Она... Майк... она была влюблена в тебя, — она наклонилась вперед, — окончательно. — Она выпрямилась, продолжив: — И это была… Знаю, что она была тогда молода, но это не была любовь маленькой девочки. Это было очень сильное чувство, Майк, и красивое. Она все написала об этом. А потом случилось это. Затем он… Денни... — она замолчала, а потом, черт возьми, начала снова. — И все пошло наперекосяк.

— Ронда... — выдавил Майк, но она продолжала говорить, не обращая внимания на него.

— Ты должен прочитать ее дневники. Мы должны ей помочь. Я не знаю, сколько раз Дэррин говорил со мной о Дасти. Как он беспокоился о ней. Как она продолжала выбирать не тех парней. Полных придурков. Так оно и было. Я встретила парочку из них, и они были не хорошими парнями. Мы бы... мы, — ее лицо вспыхнуло, — ну, мы говорили об этом по ночам в постели. Не постоянно, но случалось. И я знала, что беспокойство Дэррина о Дасти было последним, о чем он думал перед сном. Она сбежала сразу после средней школы, хотя все в семье знали, что она любила эту землю так же, как ее отец, так же как Дэррин. И поселилась она не в Дэнвилле или Эйвоне или что-то в этом роде. Она поселилась в Техасе, — заявила она, как будто Техас был на другом континенте, а затем продолжила: — И Дэррин понимал, почему она сбежала. Мне всегда казалось, что она не часто приезжала к нам, потому что в тех случаях, когда она приезжала, обычно здесь бывала Дебби, они не слишком хорошо ладили, поэтому она старалась избегать встреч с ней и приезжала только тогда, когда Дебби здесь не было или Дебби не могла оставаться надолго. Но теперь я все поняла.

Теперь она поняла.

Теперь и Майк все понял.

Майк опустил глаза на дневники, но его голова была заполнена Дасти. Дасти маленькая, ее улыбка легко вспыхивает, смех и пение наполняют дом, ее остроты быстры и умны. Затем Дасти, когда он попытался поговорить с ней, так много черного макияжа вокруг глаз, волосы в беспорядке, одежда висит на ней, лицо искажено гневом, слова резкие и стервозные.

Потому что псих наложил на нее руки, и она явно справилась с этим в одиночку наилучшим из известных ей способов. Она никому не сказала. Даже брату, с которым была ближе всех, ей приходилось учиться на своих дневниках.

И теперь она была с парнем, который явно был не прав. Тридцать восемь лет, никогда не была замужем, выбирала тех парней, которых называла «придурками», если недавний случай был чем-то примечательным, учитывая, что копы должны были вмешаться, чтобы держать этого мудака подальше от нее, то тогда у нее все было намного хуже, чем сейчас.

— Майк? — позвала Ронда, и Майк снова перевел взгляд на ее лицо.

— Ронда, это было очень давно, Денни Лоу мертв. Я ничего не могу сделать, — тихо сказал он, его голос был ровным, живот так сжался, было удивительно, как его не вырвало.

Она уставилась на него, затем прошептала:

— Но...

— Дасти, должно быть, нужна помощь, Ронда.

— Иногда они не... Такие девушки, как она, не...

Майк прервал ее.

— Она уже не девушка. Она женщина, и прямо сейчас я ничего не могу сделать.

Он ничего не мог сделать.

Ничего.

Бл*дь.

Ронда закрыла рот и снова уставилась на него.

Затем прошептала:

— Хорошо.

— Мой совет, не делись этим с мистером и миссис Холлидей. — Он мотнул головой в сторону тетрадей. — Прямо сейчас вам всем это дерьмо не нужно. И этим дерьмом должна поделиться Дасти сама. Да?

Она медленно кивнула.

— Это значит, Ронда, — продолжал он, — не делись тем, что узнала из дневников с самой Дасти. Вы все потеряли близкого вам человека. Она тоже горюет, как и ты. Сейчас не время поднимать это дерьмо, если она его похоронила.

Она снова кивнула.

Майк глубоко вздохнул, а затем тихо сказал:

— Прости, что я не могу больше ничем помочь.

Да, он сожалел. Серьезно, бл*дь, сожалел.

Он понятия не имел, что делать с этим дерьмом.

Затем Ронда сделала то, чего Ронда ни за что не должна была делать. Она подошла к дивану и положила дневники Дасти на спинку, не глядя на него, прошептала:

— Я просто оставлю их здесь на случай, если ты передумаешь.

— Ронда... — начал он, но не стал продолжать.

Она быстро пробормотала:

— Пока, Майк, — и побежала по его коридору.

Он не поспешил за ней в основном потому, что не мог пошевелиться. Он просто стоял, уставившись на тетради, даже после того, как услышал, как открылась и закрылась входная дверь. Даже после того, как услышал, как отъехала ее машина. И даже по прошествии долгого времени.

Дасти. Открыто. Делилась. Всем. На сто процентов.

За исключением тех случаев, когда они касались темы ее подростковой перемены. Затем она без слов дала понять, что не собирается говорить об этом.

— Бл*дь, — прошептал он.

«Мы выходим из этого состояния. Обещаю», — прошептала тогда она.

Она не вышла еще. Выбирала не тех парней, избегала своего родного города, не рассказывала, что случилось, таким образом, смирилась с тем фактом, что к ней приставал серийный убийца до того, как он стал серийным убийцей, и старалась не думать о своей сестре, которая защищала насильников.

Он заставил свое тело повернуться и двинуться к черному ходу. Затем он впустил свою собаку. Она прыгала вокруг него, пока он шел через гостиную.

Но он не двинулся к своей спортивной сумке. Он не пошел в спортзал. Он не подошел к телефону и не позвонил Дасти.

Потому что он поступил чертовски глупо на свою задницу, он подошел к этим чертовым дневникам.

Затем прислонил свою тупую задницу к спинке дивана и приоткрыл одну тетрадь.

Полтора часа спустя он уже давно обогнул диван, сел на него, наклонился вперед, уперев локти в колени, вторая тетрадь лежала открытой на его ногах, он прочитал обе.

Первая была ее первым дневником. Он понял, с чего все началось, он расстался с Дебби и отправился в колледж. Это означало, что он был свободен для ее воображения.

И Ронда не ошиблась. Она любила его. Она была слишком молода, чтобы понять, что делать с этой своей любовью, но была не слишком молода, чтобы понять, как ее выразить.

И выражала она ее прекрасно на страницах своего дневника.

Но дело было не только в нем. Он бегло просмотрел всякую чушь молодой девушки, изучил дерьмо, которое она так потрясающе рисовала в углах, вокруг слов, иногда соединяла обе страницы, чтобы нарисовать то, что приходило ей тогда в голову. Ее рисунки, нарисованное четырнадцатилетней девочкой, были лучше, чем большинство дерьма, которое вешают на стены.

Затем он перевернул страницу во втором дневнике, и все изменилось. Исчезли разноцветные гелевые ручки, которыми она писала, и мягкие разноцветные оттенки карандашей, которыми рисовала. Внезапно все надписи и наброски стали густо-черными. Не было ни цветов, ни бабочек, ни портретов близких. Изображения были темными. Чудовищными. Слова тяжелыми, угрюмыми, сердитыми. Ее отношения с сестрой, которая постоянно противостояла ей, иногда жестко, по поводу ее перемены, быстро ухудшились. Ей не терпелось убраться к чертовой матери из этого города. Она не могла дождаться, когда станет «свободной».

И встреча с Денни была на удивление подробно описана.

Он отделил ее от девчачьей стаи под каким-то дурацким предлогом, будто она что-то обронила. Затем завел с ней разговор. И, наконец, он хорошо обращался с ней, пока не увел ее подальше от толпы в заднюю часть средней школы. И все это во время футбольного матча. Она хранила молчание, потому что он угрожал. Он запустил руку ей под рубашку, спустил лифчик и положил руку ей между ног, расстегнув джинсы. Она умудрилась укусить его, одновременно пнув в голень, освободилась, побежала и сумела убежать. В то время Лоу должен был быть на несколько лет старше ее, поскольку он был старше Майка.

Это, должно быть, было ужасно.

С другой стороны, в его руках были доказательства того, что так оно и было.

Описание события — вот и все, что там было. Больше она ничего об этом не писала. Не чувства, не то, как она справлялась, не то, рассказывала ли кому-нибудь об этом. Ничего. Просто описание события, а затем много беспокойства черными чернилами.

Последняя запись второй тетради была мрачной, «К черту это дерьмо. Не помогает. Ничто не помогает. Ничто и никогда не поможет».

Закончив, Майк закрыл дневник, склонил голову и закрыл глаза.

Одри не хотела меняться, он потратил пятнадцать лет, пытаясь заставить ее измениться и потерпел неудачу.

Вай, чей муж был убит горем от смерти жены и ребенка, тоже была сломлена, он добровольно нес на себе этот крест, тогда Вай выбрала другого мужчину, который помог бы ей обрести счастье.

Денни Лоу в задней части средней школы, держал руку у нее между ног.

Он поднял голову, открыл глаза и невидящим взглядом уставился в пустой телевизор.

Он не был идиотом. И не был неудачником. Он не был психом. Он мог быть придурком, но этот случай был редким. Ему не нужна была женщина, которую тянуло отыскать мужчину не похожего на ее бывших «придурков», потом она избавиться от него, почувствует необходимость найти снова этих «придурков», чтобы она смогла жить со своим дерьмом, которое Денни Лоу вбил ей в голову, что это все, на что она годна.

Он хотел, чтобы его дети были счастливы и получили хорошее образование. Он хотел женщину в своей постели, которая хотела быть в его постели, и заставляла его хотеть быть в его постели и которая, более чем редко, заставляла его смеяться.

Он не хотел больше детей.

Он не хотел иметь дело с отношениями на расстоянии, пропущенными звонками, голосовой почтой, электронной почтой и сексом по телефону ночь за ночью, который был хорош, но далеко не так хорош, как настоящий. Он не хотел жизни порознь, дней, недель, месяцев по отдельности. И в конце всего этого дерьма, когда он уделял чему-то драгоценное время, в конце концов, он оказывался один в своей постели.

Он не хотел сидеть за столом в День благодарения рядом с женщиной, которую трахал совсем недавно два выходных, напротив женщины, лишив ее девственности, слушать их ссоры, происходящие между ними. Он также не хотел подвергать своих детей этому дерьму.

Он не хотел женщину, которую нужно было исцелять.

Потому что он уже пытался исцелить дважды, один раз потерпел неудачу, с треском проиграл во второйраз.

Очевидно, это был один из тех случаев, когда он мог стать придурком. Но ему было сорок три. Он знал себя. Он знал, чего хотел. И он знал, что ему не нужно подобное дерьмо в его жизни.

Приняв решение, чувствуя тяжесть в животе, острую боль, пронзившую грудь, он поднялся.

Затем внезапно и нехарактерно его рука скользнула назад, затем вперед, и дневник девочки-подростка Дасти раскрылся в воздухе, затем с силой ударился о стену, прежде чем упасть на пол.

Лейла вскочила со своего места, лежа у его ног, и залаяла.

Майк проигнорировал собаку и уставился на эти чертовые тетради, лежащую на его ковре.

Он был рад, что Денни Лоу мертв не только потому, что он был полным психом, убивавшим людей. Потому что он забрал Дасти, жизнерадостную и веселую Дасти, у ее семьи, и он забрал Дасти у Майка.

Дважды.

— Черт, — прошептал он, поднимая руку и проводя ею по волосам. — Бл*дь, — повторил он, продолжая смотреть на дневники на полу. — Мать твою, — отрезал он, затем наклонился, подошел к тетрадям через комнату, поднял, Лейла последовала за ним, затем неторопливо направился к лестнице, Лейла все еще следовала за ним, Майк поднялся и спрятал дневники Дасти в одном из своих ящиков.

Затем он спустился вниз, Лейла последовала за ним, схватил свою спортивную сумку.

Потому что единственное, что ему действительно было нужно — это пойти в чертовый спортзал.

* * *

Воскресный вечер…

— Привет, — поздоровался Майк после двух гудков, когда я позвонила ему.

— Привет, — ответила я. — Все в порядке? Ты не звонил вчера. Я оставила пару голосовых сообщений. Ты их прослушал?

— Нет, не успел.

Его голос звучал странно, и мне это не понравилось.

— Что? Кларисса? — Поинтересовалась я.

— Нет, не Риси, — ответил Майк.

Я ждала, что он продолжит.

Но он молчал.

— Майк, милый, — мягко начала я. — Что случилось?

Он не отвечал несколько секунд, потом спросил:

— Ты когда приедешь?

Это заставило меня почувствовать себя лучше, я улыбнулась.

— Да, это моя хорошая новость на сегодня. Купила билеты. Я приеду на следующие выходные.

— Хорошо, тогда мы поговорим, — коротко сказал он, и я моргнула.

Затем, осторожно и медленно, спросила:

— То есть... тогда?

— Что?

— Я имею в виду, мы не будем разговаривать, пока я не приеду? Как обычно, разговариваем?

— Наверное, лучше сделать так.

Я почувствовала тяжесть в груди. Я чувствовала, к чему все идет. Я слишком часто переживала это раньше.

Несмотря на свое предчувствие, прошептала:

— Майк, что случилось?

— С глазу на глаз, Дасти. Напиши мне. Мы определимся со временем. Дети уезжают на следующие выходные. Ты можешь прийти ко мне домой. Разговор будет частным.

— Ты собираешься порвать со мной? — спросила я и почувствовала себя идиоткой. Мы даже не встречались еще. У нас был секс, разговоры и телефонные звонки, которые, кстати, включали в себя больше секса, но по телефону.

И все же.

Или, по крайней мере, я так думал.

— Просто... — начал он, затем закончил: — Мы поговорим в следующие выходные. Лицом к лицу.

Я начинала злиться.

— Не уверена, что хочу приходить к тебе, чтобы услышать, что ты больше не хочешь меня видеть, Майк.

Это было встречено молчанием.

Затем, мягко, сладко:

— Ангел, прямо сейчас, разговора не получится. Но поверь мне, когда я говорю, что беспокоюсь о тебе, ты захочешь услышать, что я хочу сказать тебе.

Мой голос был мягким, но не сладким, когда я ответила:

— Достаточно сказать, что это пугает меня.

— Дасти, с глазу на глаз, милая, — повторил он.

— И ни слова до следующих выходных? — Спросила я.

— Мне нужно время, — произнес он.

«Для чего?» — Подумала я, но не спросила.

Вместо этого прошептала:

— Хорошо.

— Напиши мне, — приказал он.

— Хорошо, — повторила я.

Снова тишина, затем Майк:

— Так или иначе, дорогая, с тобой все будет в порядке.

Так или иначе, со мной все будет в порядке?!

Хорошо, что он говорил это так уверенно.

Я, однако, сомневалась, что со мной все будет в порядке.

— Хорошо, — снова сказала я.

— Береги себя, Дасти.

Дай отставку, Господи. Дай отставку Майку Хейнсу. Боже!

— Ты тоже, Майк.

— Увидимся в следующие выходные.

— Точно.

— Пока.

Я просто отключилась.

Затем уставилась на стену своей гостиной.

В такие моменты я звонила брату, потому что он был моим лучшим другом, но также потому, что он был мужчиной, понимал, как думают мужчины, и был рад поделиться своим мнением со мной.

Но моего брата теперь уже не будет рядом, чтобы я смогла ему позвонить.

— Ну, так или иначе, со мной все будет в порядке, — пробормотала я.

Потом разрыдалась.

5

Третья ошибка

Суббота, неделю спустя, 14:00

Я шла к дому Майка вся на нервах.

Я не помнила, когда в последний раз так нервничала. Я вообще не нервничала. Это было не мое.

Но сейчас я нервничала.

Верный своему слову, Майк не звонил мне всю неделю. Мы обменялись несколькими сообщениями, чтобы договориться о времени, он написал свой адрес. Вот и все.

Итак, в субботу в два часа дня, я пришла к нему, впервые увидев Майка после наших совместных выходных, хотя вчера днем я вернулась домой.

Я уехала двумя неделями раньше, даже не предполагая, что появлюсь в городе, и Майк тут же не встретится со мной, но прошел уже целый день, прежде чем он выкроил время, чтобы встретиться. Несмотря на то, что его дети были у матери.

Но сейчас было именно так.

Я посчитала время, предложенное Майком, не хорошим знаком. Два часа означали, что еще далеко до ужина, так что он не считал себя обязанным из вежливости предложить поужинать с ним. То же самое касалось и ланча. Но, несмотря на то, что был конец января и дни были короткими, у меня было достаточно времени, чтобы вернуться домой при дневном свете после нашей беседы. Так что, если я буду плакать навзрыд, пока буду вести машину, у меня все равно будет видимость на дороге, следовательно, меньше шансов погибнуть в огненном шаре пламени, вызванном автомобильной аварией с разбитым сердцем.

Мне не нужно было садиться за руль в таком состоянии, Майк жил по соседству с нашей семейной фермой. Но я не знала, какие из ворот в длинном заборе, тянувшемся вдоль таунхаусов, принадлежали ему. Поэтому села за руль.

Но к тому времени, пока я шла по его дорожке и подошла к его двери, у меня сдали нервы, и я начала злиться.

Я не понимала, чем вызвана вся эта драма. А также я была не большим поклонником тех, кто говорил мне, что собирается сообщить плохие новости, и заставлял меня ждать, пока он будет готов мне их сообщить.

Я не думала, что Майк способен на такое. Когда-либо. И это был полный отстой.

Поэтому, когда я постучала в дверь, то стукнула резко.

Он хотел поговорить с глазу на глаз, прекрасно. Я готова поговорить. Я готова поговорить с Майком, который был хорошим другом моего брата в течение многих лет. Я готова была сделать это для Майка, который подарил мне несколько невероятно фантастических оргазмов. И я готова была пойти на это ради того Майка, которого когда-то знала и которого обожала.

Но я не собиралась затягивать с этим дерьмом. Ронда выглядела еще более пугливой и взволнованной, чем обычно. Фин и Кирби оба обращались с ней, как с куском хрупкого хрусталя. Мама и папа явно перепробовали все, что было в их родительском арсенале, чтобы помочь, как и родители Ронды, которые все еще жили рядом и, как мне докладывали, ежедневно зависали у нее, и никто из них не знал, что делать. Так что мне нужно было кое о чем позаботиться в своем родном доме.

Майк открыл дверь, я посмотрела прямо ему в глаза. Во-первых, отметила, что он не стал гротескным за те две недели, что мы не виделись, что было прискорбно. Во-вторых, я заметила, что у него было нежное выражение лица, которое не было милым, теплым и откровенно нежным, но осторожным и отстраненно нежным.

Начиналось все не очень хорошо.

Он отступил, открыв дверь шире и сказав:

— Привет, Дасти.

Никакого «Ангела». Да, не очень хорошо все начиналось.

— Привет, — пробормотала я, войдя, сделав два шага, прежде чем остановиться.

Я не оглядывалась по сторонам. Мне было любопытно, но будь я проклята, если буду рассматривать его жилище. Майка явно не будет в моем будущем, это я уже поняла. Мне не нужно было рассматривать то, чего мне будет не хватать.

Он закрыл дверь и повернулся ко мне. Я уже повернулась к нему.

— Хочешь выпить? — Спросил он.

— Нет, я хочу, чтобы ты сказал, что хотел, чтобы я могла вернуться к своей семье, — ответила я.

Он вздрогнул и не стал этого скрывать.

Да, Господи. Майк похоже мог оказаться одним из тех типов мудаков. Поскольку он потрясающе держался и был великолепен, это не должно быть для меня сюрпризом. По моему огромному опыту, красивые мужчины, которые были хороши в постели, как правило, были полными придурками. Если он был достаточно порядочным и чувствовал себя виноватым из-за этого, это не моя проблема.

— Пройди прямо по коридору, Дасти. Мы поговорим в гостиной, — пригласил Майк.

— Сколько времени это займет? — спросила я, и его глаза встретились с моими.

— Я прошу тебя, пожалуйста, пройди по коридору, Дасти, — твердо сказал он. Я полагала, что именно так он разговаривал со своими детьми, точно, скорее всего он был все же придурком, когда так разговаривал со своими детьми.

Я вздохнула, повернулась и пошла по коридору.

Разозлившись еще больше, я забыла закрыть глаза и через задние двери с окнами увидела великолепного, явно отважного золотистого ретривера, прыгающего снаружи по террасе Майка.

Черт, я так любила собак, и эта собака была прекрасна.

Я оторвала взгляд от собаки и повернулась к Майку.

— Итак, в чем дело? — Спросила я.

— Садись.

— Нет, Майк. Просто скажи.

— Дасти, прошу тебя, сядь.

— Думаю, я уже сказала, — огрызнулась я, его взгляд задержался на мне, затем он сдался, скрестив руки на своей несправедливо широкой и привлекательной груди (да, даже в одежде, к сожалению, я знала, как хорошо эта грудь выглядела без одежды).

Он сделал глубокий вдох и начал:

— Дорогая, ты красивая женщина.

Боже мой, он что, это серьезно?

Я закатила глаза.

— Дасти, смотри на меня и слушай, — отрезал он, внезапно разозлившись, и я посмотрела на него. Боже, я посмотрела на него и сделала это изо всех сил.

Затем предложила:

— Скажи то, что хотел мне сказать, чтобы тебе стало лучше, потому что сейчас ты чувствуешь себя дерьмово, Майк, чтобы я могла продолжить свой день. Но, сделай мне одолжение, прекрати бессмысленные, цветастые комплименты, сделай все по-быстрому. У меня куча дел.

— Мне нужно, чтобы ты поняла, почему я пришел к такому решению.

Я склонила голову набок и спросила:

— Это важно, а если я не хочу понимать?

— Это важно для меня, — ответил он, его голос звучал мягче и тише.

Я великодушно протянула руку.

— Ну, конечно, Майк. Говори.

Он смотрел мне в глаза и продолжал говорить мягким, тихим, но сдержанным голосом:

— Это достаточно сложно для меня, дорогая.

«Какой бедняжка», — подумал я, но держала рот на замке.

Он правильно понял, что я не собираюсь отвечать, поэтому продолжал:

— У нас не было времени, чтобы я смог тебе объяснить, что произошло с моим браком. И у нас не было времени, чтобы я рассказал тебе о Вайолет. Но я говорил тебе, что пройдя через две катастрофы, понял, чего хочу, и чего не хочу.

Это было больно, я чувствовала его боль, понимала, о чем он говорит. Это было именно то, насколько сильно он мне нравился. Это было именно то, как сильно я хотела поверить, что сон, который приснился мне две недели назад, умопомрачительный сон, случившийся в невозможное время после того, как мой брат, бл*дь, умер, был реальным. Он мне так нравился, что мог даже ничего не говорить, все равно его молчание резало бы ножом.

— Есть и другие вещи, — продолжал он. — Ты упомянула, что хочешь детей. У меня их уже двое, и я не хочу больше детей. Ты живешь в Техасе. Я живу здесь. У тебя там хорошая жизнь, хорошие друзья, ты занимаешься тем, что тебе очень нравится. Не может это получится у нас, я не могу переехать к тебе. И еще есть Дебби...

При имени моей сестры моя спина выпрямилась, и я перебила:

— Дебби?

— Да, Дебби.

— Какое она имеет к этому отношение?

— Дорогая, я лишил ее девственности. Мы были подростками, но мы были любовниками полтора года, и она твоя сестра.

— Ты не возражал две недели назад против того, что она моя сестра, — напомнила я ему.

— У меня было время все обдумать, возникло еще и другое дерьмо.

— Ладно, давай займемся другим дерьмом, Майк, — резко произнесла я.

Его глаза стали мягче, теплее, но они все еще были отстраненными:

— Дорогая, это не обязательно должно выглядеть уродливо.

В этом он ошибался. Все и так уже было уродливо.

Я промолчала.

Он выдержал мой пристальный взгляд. Затем сделал заметный глубокий вдох.

Затем начал:

— Она сделала это по правильным причинам. Я вижу, что ты злишься, но я хотел бы попросить тебя не вымещать на ней свою злость.

Я почувствовала, как мои брови сошлись вместе.

— О ком ты говоришь?

Я чертовски надеялась, что он говорил не о Дебби. Если моя стервозная сестра схватила Майка и забила ему голову своим дерьмом, чтобы забрать его у меня, я не отвечаю за то, что сделаю с ней.

Он снова выдержал мой пристальный взгляд, видно внутренне с чем-то боролся. Я видела это ясно, как день, по его лицу.

Затем он задвигался, я наблюдала, как он обогнул диван. Я не понимала, что он делал у дивана, пока не наклонился и не поднял две тетради, которые лежали на его кофейном столике. Я не испытала грома, который поразил меня, нет, когда я уставилась на эти две тетради, смутно знакомые, он вернулся на то место, где стоял раньше, в пяти футах от меня.

Потом я вспомнила, что это были за тетради, и каждый дюйм моего тела застыл.

— Ронда нашла их, — мягко произнес он, и мои глаза переместились на его лицо, чтобы увидеть в них боль. И несмотря на то, что я злилась, должна была признать, что было больно видеть его боль. — Она принесла их мне с просьбой помочь тебе. Я знаю, и она знает о Денни Лоу.

Я уставилась на него, потеряв дар речи.

Майк не потерял дар речи.

— Мне так жаль, милая, но Дэррин нашел их, и он тоже знал.

Я продолжала молча смотреть на него.

Майк продолжал говорить.

— Мне нравилось читать, как ты ко мне относишься. Это красиво и прямолинейно, Ангел, я буду дорожить этим. Клянусь Богом, я так и сделаю. Но мне было противно читать, что Денни делал с тобой, и мне жаль, так жаль, что я не могу сказать, что ты исцелилась от этого дерьма. И, если у тебя до сих пор проблемы из-за Денни, ты всегда можешь обратиться за помощью. Я знаю, что прошло много времени, но даже демонов, которые глубоко засели, можно вытащить. И после того, как мы закончим разговор, если тебе все еще нужна будет моя помощь, я смогу дать тебе имена специалистов, с которыми ты сможешь поговорить, они помогут тебе разобраться.

Вот тогда-то я и заговорила.

— Ты их прочитал?!

Майк кивнул.

— Ты читал мои дневники?! — Спросила я еще раз, просто, чтобы понять, что не ослышалась.

— Прочитал, Дасти. Меня убивало читать многое из того, что ты написала, но я прочитал. И теперь Ронда волнуется, потому что, поделилась твоим секретом, Дэррин неоднократно говорил ей, что беспокоится, что ты принимаешь неправильные решения о мужчинах из-за того, что случилось с Лоу. И Лебрек может быть ярким примером этого. Тебе нужно подумать об этом и о том, что ты собираешься делать, сделать более разумный выбор, прежде чем большая часть жизни пройдет мимо.

— Итак, ты расстаешься со мной, потому что узнал, что парень, который оказался серийным убийцей, дотрагивался до меня.

Он моргнул, его подбородок дернулся, когда он моргнул, мгновение он колебался, прежде чем сказать:

— Все сложнее.

— Нет, не сложнее, — парировала я.

— Именно сложнее, — немедленно и твердо ответил он.

Я внезапно наклонилась и прошипела:

— Чушь собачья. — Затем сделала пять шагов к нему, выхватила дневники у него из рук и потрясла ими в воздухе. — Ты знаешь, почему у Дэррина они оказались? Потому что я отдала их ему.

Майк моргнул, снова дернув подбородком.

— Да, — огрызнулась я. — Я уезжала из города и собиралась их выбросить, а Дэррин думал, что дерьмо, которое я рисовала в них, слишком красивое, чтобы его выбрасывать, поэтому спросил, может ли он их забрать, я сказала, конечно.

Майк уставился на меня.

Я продолжала:

— Я также рассказала ему о Денни, в ту же ночь, когда все случилось. Он был чертовски зол, собрал кучу своих приятелей, нашел Денни и избил его.

Майк продолжал пристально смотреть на меня.

— У меня нет демонов, Майк, — продолжала я огрызаться. — Дэррин отвел меня к отцу Филиппу, отец Филипп повел меня к Тельме Уайтхаус. На нее напали несколько лет назад, и она вела какую-то группу самопомощи в Индианаполисе. Мы собирались вместе дюжину раз, может быть, больше. Она была классной. Такой крутой, всего несколько раз мы поговорили о Денни, а потом я это пережила, и мы говорили с ней о целой куче другого дерьма, потому что она увлекалась музыкой, как и я, и она познакомила меня с гончарным делом. Она все еще присылает мне рождественские открытки и те забавные электронные письма, которые постоянно рассылаешь всем своим друзьям на праздники, что я и делаю.

— Дасти... — начал Майк, но я тут же отступила на два шага назад.

— И Бью был не психопатом, когда я познакомилась с ним, Майк. Мудаки никогда не бывают сразу мудаками, пока не решат, что окончательно и бесповоротно подцепили тебя, что уже не вырваться, только тогда они показывают свою мудацкую сущность. Он красивый и был действительно милым, великолепен в постели. Он просто не может смириться с тем фактом, что я единственная женщина за его сорок лет, которая надрала ему задницу. Да, он тщеславный, но это его вина, а не моя. И это совершенно не круто с твоей стороны предполагать из-за того, что меня ощупывал сумасшедший, когда я училась в старших классах, ты пришел к выводу, что я неправильно выбираю мужчин. Это не так. Я не навлекаю это дерьмо на себя. Я не выискиваю их дерьмо. Просто слишком много придурков вокруг. И то, что они придурки, тоже не моя вина. Они просто придурки по жизни. Дэррин беспокоился о мужчинах в моей жизни, потому что Дэррин — мой старший брат. Так и поступают старшие братья. Они беспокоятся о своих сестренках. Он был устроен и счастлив со своей семьей. Он хотел, чтобы у меня было то же самое. Он говорил обо всем этом не только Ронде. Он постоянно говорил мне об этом, что хочет для меня.

— Ты изменилась, — мягко напомнил он мне. — Ты стала тогда не похожа на себя саму.

— Э-э... да, — ответила я. — Я стала девушкой. Мне было пятнадцать. У меня начались месячные, гормоны зашкаливали, моя сестра была законченной, эгоистичной сукой, которая поставила целью своей жизни — превратить мою жизнь в мучения, и некоторое время ее даже не было рядом, потому что она училась в колледже. Тем не менее она умна, была сильно предана своей цели, поэтому нашла способы ее выполнять. Мои родители не понимали музыку, которую я слушала, и постоянно говорили со мной об этом, уверенные, что я собираюсь от этой музыки покончить с собой или что-то в этом роде. Я имею в виду, какого хрена? Мне нравилась «Нирвана», а Курт Кобейн снес себе голову дробовиком. Это не означало, что папа не скрывал от меня, к чему может привести такая музыка, и говорил он об этом постоянно. Они тогда не понимали меня. Никто меня не понимал тогда. Я даже сама себя не понимала. И это было потому, что мне было пятнадцать, я была художником и хотела, чтобы моя взрослая жизнь, черт возьми, началась уже. Не завтра, не через три года, а вчера. Я была молода, глупа и нетерпелива. Теперь я все это понимаю. Понимаю, что тогда я была и вела себя как маленькая сучка. Я не горжусь тем, какой тогда была, теперь понимаю, что мое поведение — мой протест был смехотворным. Я смотрю на свои тогдашние фотографии и поеживаюсь. Но с тех пор я прошла еще через несколько этапов, потому что это всего лишь я. Я женщина. У нас происходит такое дерьмо. Черт возьми, я предпочту свою гранжевую фазу нежели фазу Шаньи. Черные кожаные штаны и вся эта прическа? Сумасшествие.

— Дорогая... — начал он снова и двинулся ко мне, но я наклонилась к нему и рявкнула:

— Не смей, бл*дь, приближаться ко мне, — он остановился как вкопанный.

Я уставилась на него.

Тогда сказала:

— Я скажу тебе. Когда Денни Лоу перешел все границы, это меня напугало до усрачки. Но только потому, мне повезло, что он не сорвался, когда пытался со мной проделать свои штучки. Это было отстойно, но все было кончено и давно позади, он не успел зайти слишком далеко, я убежала и выжила. Я даже удивилась, что он оказался сумасшедшим, каким был, серьезно? Он был в некотором роде очаровательным до того, как стал таким маньяком. Это напугало меня до чертиков, но думаю, что они могут быть такими, люди, у которых не все в порядке с мозгами. Когда Денни делал свое дело, сеял хаос по всем Соединенным Штатам, мы с Дэррином много говорили об этом. Не потому, что я нуждалась в его утешении. А потому что он был гораздо больше напуган происходящим, чем я, представляя, что могло случиться с его младшей сестрой в руках этого сумасшедшего. Так что это я утешала своего брата, а не наоборот.

— Дорогая...

— Я еще не закончила, — огрызнулась я.

Он закрыл рот и посмотрел мне в глаза.

Я позволила ему смотреть мне в глаза некоторое время, а потом прошептала:

— Спасибо, Майк. Приятно узнать раньше, что ты мудак. Я рада узнать это сейчас, прежде чем отдала бы тебе свое сердце, хотя у меня был всего лишь один день с тобой, но я была готова завернуть свое сердце в аккуратный бант и передать прямо тебе. Я рада узнать, что ты не хочешь детей, а я хочу, даже если бы ты не был мудаком, у нас бы ничего не вышло. И я рада узнать, что ты точно знаешь, что мы не сможем жить вместе, потому что было бы отстойно встречаться с парнем, с которым я провела один уик-энд, и была так взволнована, представляя выпавшую возможность жить вместе, и «Хиллигосс» был бы тогда в десяти минутах езды каждый день, и мне не приходилось бы ждать пончиков шесть месяцев. Я действительно была взволнована тем, чтобы вернуться домой, видеть, как Фин и Кирбии взрослеют и ходят на свои футбольные матчи по пятницам вечером. Так что приятно узнать, что я не буду с мужчиной, которому наплевать на меня настолько, что ты даже не рассматривал такую возможность, что я могу вернуться назад в родной город.

— Дасти, дай мне возможность высказаться, — мягко попросил он.

— Нет, ты уже достаточно сказал, — немедленно ответила я, а затем продолжила. — Знаешь, я не знаю, что случилось с твоей женой или с той Вайолет. Но я точно знаю, что я не они. И также знаю, что дважды ты делал поспешные выводы обо мне, на этот раз третий. И упомяну, что ни разу ты не нашел времени поговорить со мной как со взрослым человеком о том дерьме, которое творится у тебя в голове. Итак, добавлю, что я рада, что мне не придется терпеть всю жизнь или как бы долго мы не продержались твоих тестов или испытаний. Я не хочу доказывать постоянно, что я достаточно хороша для супер горячего, великолепного Майка Хейнса. Потому что, честно говоря, это утомительно.

Он ничего не сказал, и я заметила, что его лицо стало пустым.

Да будет так. Мне пора было заканчивать.

Так я и сделала.

И сказала совершенно открыто.

— Чему я не рада, что ты показал мне нечто удивительное, а потом сразу же забрал. Меня так же тошнит от мужчин, которые вот так играют со мной, играют в игры с моим сердцем. Поэтому последнее, Майк, я очень, очень не рада, что после стольких десятилетий, когда я очень хорошо думала о тебе и переживала, ты оказался таким человеком.

Затем я повернулась, швырнув в него чертовые дневники с подростковой тоской и бредом, написанные мной двадцать лет назад на своем диване, направившись на выход, чтобы побыстрее убраться отсюда.

Я не успела, Майк схватил меня за плечо, когда я пыталась пройти мимо него.

Моя голова откинулась назад, и я прошипела:

— Убери от меня свою руку.

— Ты все сказала, Ангел, я заслужил, теперь дай мне шанс объясниться.

— Убери от меня свою руку.

Он мягко притянул меня к себе и наклонил голову ближе, прошептав:

— Дай мне шанс объясниться.

Я уставилась на него.

Боже, как бы я хотела, чтобы он не был таким красивым.

— Убери от меня свою руку.

— Дорогая, дай мне шанс...

Я поднялась на цыпочки и прямо к его лицу, закричала:

— Убери от меня свою руку!

Я не стала ждать, выдернула свою руку, сделала два быстрых шага мимо него, затем развернулась.

— Больше нет шансов, Майк, это, — я указала на дневники, — третий промах.

Потом выбежала из его дома.

К счастью, он не последовал за мной.

И, к счастью, я благополучно добралась домой, хотя моя видимость была ограничена слезами, я выплакала свои чертовые глаза.

* * *

Суббота, 9:36 вечера.

Майк стоял на холоде на балконе своей спальни, глядя на освещенную ферму Холлидей, видневшуюся не так далеко, прижимая телефон к уху.

Неудивительно, что его переключили на голосовую почту.

— Дорогая, не улетай, не позвонив мне. Мне есть что сказать. Я встречусь с тобой, где ты скажешь. Но нам нужно поговорить, Дасти. Прошу тебя, дорогая, не улетай, не повидавшись со мной.

Он отнял телефон от уха, нажал кнопку отключения и продолжил смотреть в холодную темноту.

Затем положил телефон на перила балкона, взял стакан с бурбоном, также стоявший на перилах, поднял его и выпил залпом.

Затем поставил стакан на перила и снова перевел взгляд на ферму.

— Бл*дь, я просто, мать твою, мудак, — прошептал он.

Затем схватил свой телефон и стакан, развернулся и вошел обратно в дом, чтобы налить еще бурбона.

* * *

Вторник, 9:49 утра.

Я села в самолет с белой коробкой, наполненной свежими пончиками «Хиллигосс» для Джерры и Хантера.

Я сама сдала свою арендованную машину.

Не оглядываясь назад, прошла через таможню.

И после того, как самолет выровнялся, подумала, что мне не терпится оказаться дома в Техасе.

6

Раненая птица

Держа ручки корзины, наполненной сложенной чистой одеждой, Кларисса вышла из двери под лестницей, которая вела из подвала в гостиную. Когда она вышла, то увидела Ноу, растянувшегося на диване и смотрящего телевизор, его рука находилась в пакете с попкорном из микроволновки.

Его взгляд остановился на ней, опустился на одежду в корзине, он ухмыльнулся своей дразнящей улыбкой, и она поняла, что он собирается сказать нечто, чтобы вывести ее из себя.

— Каешься или отрабатываешь карманные расходы, которые задолжала папе?

Она остановилась и уставилась на брата.

Ни то и не другое.

С папой что-то было не так. Она не знала, что именно, но что бы это ни было, Клариссе не нравилось. С тех пор как они вернулись домой от мамы в прошлое воскресенье, он выглядел или грустным, или злым. Она не могла точно определить каким, было странно похоже на сочетание того и другого. Что было еще более странно, он не злился ни на нее, ни на Ноу, он просто злился. И Кларисса подумала, очень похоже, будто он злился сам на себя.

Клариссе не нравилось, когда отец злился на нее. Что ей действительно нравилось, когда он злился, он сразу же говорил об этом, объяснял причину и назначал наказание, и они двигались дальше. А сейчас все было похоже на маму, которая могла месяцами терпеть то, что ей не нравилось. Кларисса полагала, что мама может терпеть даже в течение многих лет. Потом мама внезапно взрывалась, когда этого меньше всего ожидали, и ее взрыв всегда выглядел некрасиво. Она взрывалась не только с Клариссой и Ноу. Когда они все жили вместе, она постоянно так поступала с их отцом.

Если бы их отец злился на кого-то из них, он бы обязательно сказал. А он молчал. И поскольку Кларисса не могла поговорить с ним, что его беспокоило, она решила сделать нечто лучшее.

Она решила ему помогать.

В понедельник отец взял дело, означавшее сверхурочную работу. Последние три дня он возвращался домой не раньше девяти вечера. Как-то они были уже в постели, когда он вернулся домой, и она узнала, что он вернулся домой, только потому, что он вошел и поцеловал ее в висок, как всегда делал, когда возвращался домой поздно.

А поскольку папа так много работал и был чем-то серьезно расстроен, кто-то должен был присматривать за домом.

При этой мысли ее взгляд на брата стал свирепым, и она язвительно заметила:

— Ты мог бы помочь.

Его брови взлетели вверх.

— С чем?

— На этой неделе твоя очередь пылесосить, — напомнила она ему.

— Я сделаю это в субботу.

— Ты должен сделать это сейчас, до того, как папа вернется домой. И посудомоечную машину нужно разгрузить. Я запустила ее, когда вернулась домой из школы.

Ноу изучал ее, и она поняла почему. Обычно им обоим приходилось напоминать, чтобы они выполняли обязанности по дому, а иногда приходилось напоминать об этом несколько раз. Кроме того ни один из них не собирался перевыполнять план обязанностей по дому, пока им не скажут. Например, запустить посудомоечную машину.

— Почему ты это делаешь? — наконец спросил он, его взгляд вернулся к корзине, прежде чем снова вернуться к ее лицу. — Это не твоя неделя стирать. А папина.

— Ну, если ты не заметил, то я заметила. Что-то происходит с папой.

Его глаза стали более настороженными, она поняла, что он заметил. С другой стороны, они оба были детьми развода, брак их родителей превратился из плохого в действительно плохой и оставался таким определенное время, прежде чем все закончилось. Они подсознательно подстраивались под настроение своих родителей, детям из счастливых семей не приходилось этого делать. И когда начинаешь подстраивается то, это входит в привычку, начинаешь подстраиваться все время уже бессознательно.

Она закончила:

— Он работает допоздна, так что я помогаю. Не хочешь, прекрасно. После того как я закончу со стиркой, я включу пылесос и выгружу посудомоечную машину сама.

И с этими словами она повернулась, выскочила из комнаты и направилась по коридору. Она отнесла одежду наверх и убрала свою. Одежду Ноу, она просто положила на его кровать. Его комната была как после катастрофы, если он приложит руки, то сможет сам убрать свою собственную одежду.

Она спускалась, когда услышала, как включился пылесос, и ухмыльнулась.

Ее брат мог быть занозой в заднице. Но они оба были достаточно взрослыми, понимая, что такое развод. Они также были достаточно взрослыми, понимая, что происходит, когда их отец получил полную опеку над ними. И они оба хотели жить со своим отцом. Мамина квартира была маленькой, даже сейчас, когда они приезжали к ней на выходные, им приходилось жить в одной комнату, что было очень отстойно. Во-первых, потому что Ноу разговаривал под одеялом со своими многочисленными малышками по мобильному. Затем он говорил во сне. Это сводило Клариссу с ума.

Она знала, если Ноу был в настроении, то помог бы. Они оба сделали бы для папы все что угодно, главным образом потому, что папа доказал, что сделает для них все что угодно.

Поскольку дом был не таким большим, как их старый, но все равно большим, пылесосить приходилось целую вечность, испытывая великодушие, Кларисса пошла на кухню и выгрузила посудомоечную машину. Затем она вытерла столешницы. Затем спустилась вниз, взяла корзину со сложенной одеждой отца и отнесла ее наверх, в его комнату.

Когда приходила ее очередь стирать, она всегда раскладывала одежду отца в шкаф. Ноу бы поставил корзину с чистой одеждой ему на кровать, но Кларисса всегда раскладывала. Это было потому, что ей нравилось проводить время в комнате отца. Спальня была большой и просторной. Здесь пахло его лосьоном после бритья. Его кровать была огромной, с великолепными простынями и красивым одеялом с завитками темно-коричневого, коричневого и шоколадного цветов. У него был потрясающий балкон, с супер удобными стульями из Адирондака. И балкон, и стулья, которые она любила.

Еще и потому, что они с отцом часто сидели на балконе, разговаривали, он подшучивал над ней и слушал все, что у нее было на уме, пока пил пиво, а Кларисса шипучку. Ей нравился вид на ферму Холлидей через дорогу не только потому, что желтый фермерский дом с белыми завитушками из дерева смотрелся милым, а потому, что там жил Финли Холлидей, а он был горячим парнем. А летом, если она была на балконе, то вполне могла увидеть Финли на тракторе. И если было жарко, что часто случалось летом в Индиане, была еще большая вероятность, что она могла его увидеть на тракторе без рубашки. А учитывая, что ему было семнадцать и он играл в футбольной команде, Финли Холлидей без рубашки и с летним загаром представлял собой особое зрелище.

Она надеялась, что, когда выйдет замуж, у нее будет точно такая же спальня. И она вроде как надеялась, когда выйдет замуж, то выйдет замуж за парня, который будет очень похож на Финли Холлидея.

Когда она начала запихивать носки отца в ящик для носков, услышала, как звук пылесоса приблизился, поняла, что Ноу двинулся к лестнице.

Вот тогда-то она и нашла. Две тетрадки в девчачьих обложках, засунутые глубоко внутрь ящика.

Ее брови сошлись вместе. Во-первых, в ее отце ничего не было девчачьего. Он и Ноу оба были настоящими парнями до мозга костей. Во-вторых, она не раз убирала носки в этот ящик и никогда раньше не видела этих тетрадей.

Закусив губу и прислушиваясь к пылесосу, поднимающемуся по лестнице, она посмотрела на открытые двойные двери, которые вели из комнаты отца в холл.

Затем она быстро схватила одну из тетрадей. Открыла на случайной странице и замерла, уставившись на красивую картинку, нарисованную пастельными карандашами на обеих страницах. Она никогда не видела ничего подобного. Он был красочным, и ей понравился узор весь в завитушках. Если бы он был больше, чтобы заменить плакаты с вампирами, она бы хотела вставить этот узор в рамку и повесить его на стену у нее в комнате.

И все же это было странно. Ее отец рисовал красивые завитушки? Этого не могло быть.

Она перелистнула тетрадку на первую страницу и снова замерла.

На внутренней стороне обложки стояли имя и дата.

Дасти Холлидей, и год много-много лет назад.

Дасти.

Дасти Холлидей. Холлидей.

Папина горячая малышка.

Папина малышка была Холлидей.

Кларисса склонила голову набок, почувствовав, как что-то странное затрепетало у нее в сердце. Малышка ее отца отдала ему свои девчачьи дневники. Кларисса не знала, что об этом думать, но ей показалось, что это было довольно мило.

Пылесос выключился, Кларисса напряглась, Ноу отключил его внизу, чтобы подключить наверху.

Она быстро засунула тетрадку обратно в ящик и разложила другую одежду. Потом болталась в своей комнате, пока Ноу не закончил пылесосить наверху.

Она поняла, что он закончил, когда просунул голову в дверь ее комнаты и спросил:

— Довольна?

— В восторге, — ответила она.

Он показал грубый жест пальцем, и, если бы папа его увидел, не обрадовался, но он сделал это, ухмыляясь, хотя Кларисса и так знала, что Ноу просто ведет себя как придурок, которым может быть (часто). Затем он исчез.

Когда он исчез, Кларисса сразу подошла к своей двери и прислушалась. Ноу не было в его комнате, даже если он делал домашнее задание, он всегда слушал музыку. Если он не делал домашнее задание, играл на клавишных, гитаре, барабанах или разговаривал с кем-нибудь из своей команды или с одной из своих малышек. Она ничего не слышала. Только телевизор, доносящийся снизу. Это означало, что Ноу был там.

Итак, быстро она побежала в комнату отца, достала дневники из ящика. Осторожно закрыв комод, побежала обратно в свою комнату и закрыла дверь.

Затем лежа на кровати спиной к двери, если брат войдет, не увидит, чем она занимается, она начала с тетради, на которой стояла самая ранняя дата.

И она не могла поверить в то, что прочитала.

И она также совершенно не представляла, что об этом думать.

Ее отец вернулся домой раньше, чем она закончила первый дневник. Она засунула тетради под матрас и спустилась вниз, чтобы порадоваться его одобрению, что она и Ноу помогли ему по дому, пока он был на работе. Как обычно, поскольку папа замечал все, он заметил и сейчас, чему был удивлен. Он был доволен. Это означало, что он проявил к ней свою любовь. Нет, ничего не дал, папа просто одарил ее своей улыбкой. Но она была очень рада его улыбке, потом он отправился взять пиво.

Так что все ее усилия стоили того.

* * *

Читая урывками между уборкой ванных комнат, выполнением домашнего задания, приготовлением ужина, уборкой кухни, глажкой, общением с отцом в выходные и попытками скрыть тот факт, что она хотела бы посидеть в своей комнате, почитать дневники, а не зависать с Ноу и папой перед телевизором, Клариссе Хейнс потребовалось пять ночей, чтобы закончить дневники девочки-подростка Дасти Холлидей.

Она прочитала каждое слово. Иногда она перечитывала целые отрывки снова и снова. И она внимательно изучила рисунки. И не раз она даже плакала.

И когда она закрыла страницу последнего дневника, то поняла три вещи.

Во-первых, Дасти Холлидей очень любила ее отца. И любила она его в течение многих, многих и многих лет.

Во-вторых, Кларисса считала, что это просто потрясающе, что после стольких лет они наконец-то были вместе. Ей нравилось, что у отца появилась женщина, любящая его так, когда он так долго терпел неуважительное обращение с их матерью. И ей понравилось еще и то, что у этой женщины по имени Дасти, после того, как этот урод (а Кларисса знала о нем, все знали о Деннисе Лоу) сделал то, что он сделал с ней, ей просто был необходим хороший парень, такой как отец Клариссы. Ее отец всегда будет присматривать за Дасти. Ее отец никогда бы не позволил, чтобы подобное повторилось. Ее отец сделал бы Дасти счастливой.

И, в-третьих, Дасти Холлидей, когда была ребенком, думала во многом как Кларисса. Конечно, у Клариссы не было ее таланта. Она не умела рисовать. Но ей нравилось писать рассказы, и она делала это постоянно. Она перестала их писать, сама не зная почему. Может потому, что Ноу был слишком хорош в музыке, все говорили об этом, папа, даже мама, их бабушка с дедушкой и все дети в школе говорили и говорили об этом. Она знала, что ее рассказы были не так хороши, как Ноу с музыкой. Хотя она никогда никому их не показывала. Нет, определенно не маме, даже не бабушке, которая, как она знала, любила читать, а также Кларисса знала, что ее бабушка очень ее любила. Не отцу. Но Дасти, судя по дневникам, не думала, что кто-то «поймет ее», и Кларисса чувствовала то же самое. В наши дни ее никто не понимал, даже отец.

Дасти Холлидей назвала ее милой и прозвучало это по-настоящему, и это было приятно. Дасти Холлидей сказала: «Ты береги себя, слышишь?», и Кларисса подумала, как она произнесла эту фразу своим красивым голосом, было круто. У Дасти Холлидей было классное имя, которое было намного круче прозвища Ноу.

И Дасти Холлидей любила ее отца с тех пор, как была еще младше Клариссы.

Так что Клариссе не терпелось познакомиться с Дасти Холлидей.

Кларисса знала, что Дасти Холлидей ее поймет.

И Дасти Холлидей, Кларисса знала, сделала бы ее отца счастливым.

Однозначно и окончательно.

Нет, она не могла дождаться, чтобы познакомиться с женщиной с классным именем Дасти.

Она не могла... не могла... ждать.

* * *

На следующее утро после того, как она закончила дневники Дасти Холлидй, Кларисса спускалась вниз к завтраку и остановилась как вкопанная, когда услышала, как ее отец разговаривал по телефону: «Нет, Мерри, я ничего не слышал от Дасти. Все кончено».

Странно, ей казалось, что кто-то ударил ее кулаком в живот.

Как такое могло быть?

Она не знала, когда у них все началось, но предполагала, что не так давно, а когда она слышала, как ее отец разговаривал по телефону с Дасти, его голос становился мягким и приятным. И Дасти любила ее отца, очень сильно. Все, кто его знал, любили. А Кларисса еще даже не познакомилась с ней! Как такое могло быть?

Она стояла неподвижно и слушала, как ее отец продолжал: «Я не собираюсь это обсуждать». Затем последовала пауза: «Чувак, серьезно, не говори со мной об этом дерьме, ты сам не разобрался со своим с Мией». Еще одна пауза, затем более раздраженно: «Я сказал тебе, я был мудаком с ней три раза. В первый раз я был не в себе после похорон, а о последнем разе даже думать не хочу. Она ясно дала понять, что достаточно. Я звонил ей три раза. Она не перезвонила. Итак, закончили. У нее уже был один мудак, превративший ее жизнь в дерьмо сразу после смерти ее брата. Ей не нужен еще один».

Ее отец вел себя как мудак с Дасти? Этого быть не могло. Ее отец никогда не был мудаком, даже по отношению к их матери, а она это заслуживала.

И у Дасти был какой-то мудак, который превращал ее жизнь в дерьмо?

Клариссе это не понравилось.

Она уже повернулась на лестнице, когда ее отец продолжил: «Да, я говорил тебе, что она была той единственной. Проблема в том, что я все сделал так, что не стал тем, кто ей нужен. И, к сожалению, я живу в Бурге, она живет в Техасе. Мне нужно заботиться о детях, и у меня нет бабла, чтобы полететь туда к ней и «броситься на меч». И ей все равно не нужно это дерьмо. Если бы она была здесь, я приложил бы усилия и, возможно, пробился бы до нее. Но ее здесь нет».

Она жила в Техасе, вот почему они с ней не встречались, а папа разговаривал с ней по телефону.

А если бы она была здесь, папа мог бы ее вернуть.

Он обязательно бы пробился, Кларисса знала это.

Клариссе придется вернуть Дасти обратно в Бург.

— Дело сделано, чувак, отпусти это. И если ты перестанешь трепаться об этом, может я тоже смогу найти какой-нибудь способ отпустить это дерьмо, — закончил ее отец, и в его голосе не было радости. На самом деле, он казался совсем более не счастным, чем всю прошлую неделю.

Поэтому Кларисса теперь поняла, почему он так грустил и злился на самого себя. Также она поняла, почему и это тоже (частично).

И прежде чем Кларисса успела сообразить, что делает, развернулась, взбежала по двум ступенькам обратно в свою комнату. Затем вытащила дневники Дасти из-под матраса и засунула их в свою сумку с учебниками.

Затем она глубоко вздохнула и побежала обратно вниз, на этот раз крикнув:

— Привет, пап! — чтобы он знал, что она идет.

* * *

Финли Холлидей стоял у подножия лестницы и смотрел в дальний коридор на свою маму, которая стояла у раковины на кухне. Она не двигалась. Просто смотрела в заднее окно, и он знал, что она ничего там не видит. Он знал это, потому что она часто так стояла. Он пугал ее, когда подкрадывался к ней множество раз за последние несколько недель.

Она была совершенно потерянной.

И это его не удивляло.

—Ваша мама, она особенная, — так много раз говорил ему отец, что он сбился со счета. — Вот почему Бог дал ей кучу мужчин — меня, тебя и твоего брата. Особенным девушкам, таким как твоя мама, нужна куча мужчин, чтобы они присматривали за такими, как твоя мама. Это наша работа, всех нас, заботиться о вашей маме.

Папа не возражал и заботился. Фин знал, что папа считал, что его жена «особенная», это было мило. Он знал это, потому что, когда она становилась глупой или роняла что-нибудь, как делала постоянно, или вела себя так, будто наступал конец света, или говорила что-то глупое, стеснялась в компании и не могла подобрать слова, его отец всегда смеялся. Потом хватал ее и целовал. И она переставала краснеть и выглядеть испуганной, улыбалась ему.

Без папы она не могла справиться со многим.

Полностью не могла.

И бабушка с дедушкой, папины родители, и бабушка с дедушкой, мамины родители не помогали. Вертелись вокруг нее, будто она была раненой птицей или чем-то в этом роде. Если нашел раненую птицу, то сломал ей шею и покончил с этим дерьмом. Он видел, как его отец дважды в своей жизни сворачивал птицам шеи.

«Доброта, — говорил отец своим глубоким нежным голосом, когда Фин впервые увидел, как он убивает раненую птицу, — проявляется в разных формах».

Фин никому не рассказывал, что видел, как его отец сворачивает шеи. Люди подумали бы, что он совершает убийство.

Но Фин все понял. С другой стороны, он понял многое из того, что говорил ему отец.

Но нельзя сломать шею женщине, когда ей больно и она ранена так, что никто никогда не вылечит ее. И совершенно не помогало, что вокруг нее порхали, в любой момент готовые схватить подушку или что-то еще, бросить ее на пол на тот случай, если она вдруг упадет, чтобы смягчить ее падение.

Дерьмо должно было закончиться. Был почти уже февраль. Они должны были думать о кукурузе.

Он не мог представить свою мать на тракторе. Ее родители никогда не были фермерами. Ее отец, то есть дед Фина, был парикмахером, сейчас на пенсии, а мама никогда не работала. Дедушка Фина сейчас жил во Флориде. Он не собирался перебираться в Бург, чтобы работать в поле.

А его глупая тетя Дебби теперь постоянно звонила маме. Фин слышал их разговоры. Его мама и так уже была в полном дерьме, но после телефонных разговоров с тетей Дебби помимо дерьма она становилась в еще большем беспорядке. Так что теперь он решил сам подходить к телефону, чтобы соврать, если будет звонить тетя Дебби, что мамы нет дома. Он даже решил то же самое проделать с мобильником мамы, найдя его и держа под рукой на случай, если тетя Дебби позвонит. Мама мобильником особо и не интересовалась. Она часто теряла разные вещи, не помня, куда их положила.

Из того, что он слышал, мог сказать, что тетя Дебби собиралась продать ферму. Он не понимал зачем и почему, и как можно на это решиться, но из того, что слышал, с тех пор как умер папа, тетя Дебби, тетя Дасти, Финли и Кирби теперь владели фермой все вместе. И тетя Дебби хотела, чтобы они ее продали.

А этого не должно было случиться. Ни за что, бл*дь.

Эта земля принадлежала его отцу. С тех пор как он мог дотянуться до педалей, Фин работал на тракторе, помогая отцу работать на полях. А до этого Фин или Кирби сидели перед отцом, пока тот работал на тракторе.

Он спланировал заранее свою жизнь. Ему было семнадцать, но он знал, где будет работать. Он даже как-то сказал об этом отцу. Когда он это сказал, его отец был так чертовски счастлив, что широко улыбнулся, и Фин мог поклясться Богом, что видел, как глаза его отца увлажнились, а он никогда в своей жизни не видел слез в глазах отца.

Он работал на этой ферме. Как и его отец. И его дедушка. И его прадедушка.

Черт возьми, тетю Дебби. Боже, она была такой сукой.

Черт, ему необходимо было, чтобы вернулась тетя Дасти. Он не знал, что было у нее в заднице, когда она приезжала в последний раз, хотя и чувствовал, что с ней что-то не так, она чертовски хорошо влияла на маму Фина, как всегда. Тетя Дасти не обращалась с ней как с раненой птицей. Она вела себя так, будто все было нормально. Она подшучивала над ней, дразнила его и Кирби, смеялась и делала всякое сумасшедшее дерьмо, как всегда. Она пела, пока мыла посуду. Однажды он видел, как она обнимает его мать, пока та плакала, но это было не так уж дерьмово, как обычно. Так было всегда с тетей Дасти.

Она просто всегда была настоящей.

И он знал, что тетя Дасти знала о ферме все, потому что его папа, дедушка и тетя Дасти упоминали об этом, и даже тетя Дебби говорила об этом, но она делала это стервозно (как обычно). Дасти прежде чем уехать, работала в поле с папой и дедушкой.

Фин не мог содержать ферму в одиночку. Кирби мог бы ему помочь и помог бы. Он заставил бы своего брата помогать. Но он не мог сделать это в одиночку.

Ему нужна была помощь.

Его мама работала неполный рабочий день в городе, готовила кофе в кофейне «Мими». Она зарабатывала смешные, черт побери, деньги. Но она зарабатывала хоть что-то, пока он с Кирби не станут старше и перестанут так зависеть от нее. Но она не ходила на работу с тех пор, как умер папа. Так что теперь у них даже не было этих смешных, черт побери, денег.

Им необходима была ферма.

И, к черту все, но он слышал, как она говорила с кем-то по телефону, что они приедут «навестить» и «все осмотреть». Он не знал, что это дерьмо означало. Просто знал, что это не сулит ничего хорошего.

Черт, ему нужна была тетя Дасти, чтобы разобраться с маминым дерьмом и помочь ему разобраться с фермой, пока он не окончит школу через полтора года и не сможет делать все самостоятельно.

Он почувствовал движение, посмотрел наверх лестницы и увидел спускающегося брата.

— Она в порядке? — тихо спросил Кирби, точно зная, что ответит Фин.

— А ты как думаешь? — Ответил Фин и заметил, как губы Кирби скривились в сторону.

Черт, он также должен был присматривать за младшим братом. Кирби и ма были очень близки. Но Кирби было всего пятнадцать. Он тоже понятия не имел, как себя вести.

Фин оглянулся на мать и крикнул:

— Мам, мы пошли в школу.

Она с такой силой дернулась, что он это увидел, и Фин почувствовал, как у него сжались губы.

Затем она повернулась, ее лицо было все таким же бледным, каким оно было уже несколько недель, а глаза странными и пустыми.

Затем она, казалось, разобралась со своим дерьмом, крикнув в ответ:

— Хорошо.

Фин еле сдержался, чтобы не закатить глаза. Вместо этого он закинул сумку с учебниками на плечо, и они с Кирби направились к входной двери.

— Вы... э-э, — крикнула она им вслед, они оба остановились и оглянулись, — вы... э-э... сделали домашнее задание?

«Слишком поздно уже спрашивать сейчас, мы идем в чертовую школу», — подумал Финли.

Но в слух произнес — «Да», и это была правда.

— Да, мам, — вторил Кирби, Финли знал, что тот говорит правду, потому что вчера он надрал задницу брату, чтобы тот сделал уроки.

— Ладно, мальчики, хорошего дня в школе, — сказала им мама, и Финли подумал, что она говорит как робот.

— Тебе тоже хорошего дня, ма, — ответил Кирби.

Фин не стал утруждать себя. Он просто вышел за дверь и сел в старый дедушкин пикап, который тот оставил им, когда они с бабушкой переехали во Флориду. Папа поддерживал его в рабочем состоянии, подарил ему его в прошлом году, когда он получил права.

Он любил этот гребаный пикап. Он был крутым. Потрепанный, ржавый и совершенно офигительно крутой. Тетя Дасти думала то же самое. Потому что тетя Дасти тоже была чертовски крутой.

В грузовике были не сиденья, а скамья. Теперь в грузовиках больше не было скамеек. И это было слишком плохо, он был счастлив, как черт его знает кто. У забегаловки на Задней Сорок, Фин сделал Марису, Джули и Тамару на этой самой скамейке прошлым летом (очевидно, не всех вместе). Это сиденье из скамейки было идеальным.

Он отвез брата в школу, пошел на занятия, испытывая скуку.

Это было за ланчем, когда она подошла.

Он был удивлен. Кларисса Хейнс была сама невозмутимость. Фин уже некоторое время держал ее на прицеле. Она была немного молода для него, но это не означало, что она не была чертовски хорошенькой. Была. Высокая, уже с большими сиськами, а ее волосы и глаза были чертовски привлекательными.

Но в ней было что-то такое. Она была такой отчужденной или что-то в этом роде. Как будто находилась здесь, но ее здесь не было. Он так и не понял, то ли она не хотела здесь находиться, то ли была сама себе на уме, то ли просто поняла, что она намного лучше этого места и решила просто переждать.

Она определенно была лучшей. Честное слово, она могла бы стать моделью. Вот какой она была хорошенькой. Он вполне мог представить, что она окончит школу, уедет в Нью-Йорк или еще куда-нибудь и ее фотографии появятся в журналах.

И она великолепно одевалась.

— Э-э, привет, Фин, — сказала она, подойдя к столу, и ему понравилось, что она отвела глаза, не смотря на него в упор.

Он явно ей нравился.

— Йоу, Рис, — ответил он, и ее глаза скользнули к нему.

Да, черт возьми, да. И она тоже ему нравилась.

Он ухмыльнулся.

— Можем мы, э-э, — ее глаза прошлись по его команде за столом, затем вернулись к нему, — поговорить наедине?

— Я могу поговорить с тобой наедине, Рис, — тут же ответил его друг Дилан, и Фин скосил на Дилана глаза.

Дил ни за что не вмешается в это дело. А Дил был настоящим игроком, он бы попробовал.

Дил поймал его взгляд и понял, что Фин мог бы растереть его на полу, хотя Дил много говорил о том, какое у него потрясающее тело.

Когда его взгляд вернулся к Клариссе, он увидел, что она смотрит на Дилана так, словно пытается не подавиться, и Фин просто сдерживался, чтобы не расхохотаться.

Но он встал и пробормотал:

— Да, пошли.

Она посмотрела на него и кивнула.

Они отошли, но Фин повернулся к своей команде, и по крайней мере двое из них, и это было неудивительно, что Дилан оказался одним из двоих, открыли рты, чтобы сказать им в след что-нибудь умное. Но достаточно было одного взгляда Фина, как они закрыли рты.

Фин повел ее в холл, через скамейки, к подножию лестницы, где никого не было поблизости.

— В чем дело, Рис? — спросил он, остановившись рядом с ней. Достаточно близко, чтобы почувствовать запах ее духов или шампуня. Что бы это ни было, пахло ягодами.

Ему нравилось.

Она снова посмотрела на него и тихо сказала:

— Мне действительно жаль твоего отца, Фин.

Это стало неожиданностью, как удар носком в живот, но Боже, как это может быть больно и в то же время приятно?

— Спасибо, — пробормотал он.

— И я не хочу, я имею в виду... у тебя должно быть много мыслей и все такое, поэтому я не хочу больше тебя держать в неведении, — продолжила она, боль утихла, и он почувствовал, как его брови сошлись вместе.

— Что? — спросил он.

— Я... ну, думаю, твоя тетя, ее зовут ведь Дасти? — Это был вопрос, и она остановилась на нем.

— Да, у меня есть тетя Дасти. А что с ней?

— Думаю... — она поколебалась, затем закончила: — она встречалась с моим отцом.

Финли уставился на нее.

Черт возьми.

Святое гребаное дерьмо.

Боже, он все знал о тете Дасти и отце Клариссы. В свое время его отец рассказал ему, что тетя Дасти и мистер Хейнс были близки, типа, крепче, чем мистер Хейнс был с тетей Дебби, хотя и встречался с ней (это не удивило Финли).

Мистер Хейнс был другом его отца. Чувак был крутым. Фину он всегда нравился. У него определенно было то, чтобы быть настоящим отцом, но он также был полицейским, и в нем присутствовала эта полицейская атмосфера. Не напыщенный мудак, а крутой, крутой парень, что было потрясающе. В довершение всего, он был хорошим отцом. Он всегда присутствовал на баскетбольных матчах Ноу, но не как, те родители, которые кричали или лезли в дерьмо ради своих детей с тренерами. Он разрешил Ноу создать гаражную группу, что было потрясающе. И Фин видел, как он шел, обняв Клариссу за плечи, и они всегда улыбались или смеялись.

Мистер Хейнс был похож на его отца.

Но он также знал, что мистер Хейнс был с его тетей Дебби, когда учился в старших классах. Хотя этого он не понимал. С другой стороны, он никого не мог представить с тетей Дебби, даже не такого крутого, как мистер Хейнс. И наконец, у него возникло такое ощущение, что его отец хотел, чтобы у тети Дасти были отношения с мистером Хейнсом. Он всегда упоминал о нем при ней, когда она приезжала, или, когда они разговаривали по телефону. Слишком упоминал. Это было странно. Тетя Дасти жила в чертовом Техасе. Это было совсем не похоже, что она могла вести игру легко. И все же папа настаивал. С другой стороны, папа и тетя Дасти были очень близки, и папа любил, чтобы семья была рядом. Даже тетя Дебби. Поэтому он сделал бы что-нибудь, чтобы вернуть тетю Дасти домой.

Боже, это было чертовски круто. Если бы тетя Дасти была с мистером Хейнсом, она бы вернулась сюда и помогала бы ему.

— Они расстались.

Эти слова исходили от Клариссы, и он сосредоточился на ней.

— Что? — опять повторил он.

— Я не знаю, что произошло. Я... я просто как-то слышала, как папа разговаривал с ней, и мне показалось, что все хорошо, а потом услышала, как он разговаривал со своим напарником по работе и сказал, что все кончено.

Вот дерьмо.

— Я... ну, — она повернулась и подтянула сумку с учебниками к себе спереди, затем порылась в ней. Вытащила две тетради с девичьими обложками, держа их между ними. — Эти вещи твоей тети. Знаю, немного странно читать их, и в них есть что-то плохое, что вроде как... жутко и расстраивает. Она написала их давным-давно. Она была, ну... влюблена в моего отца тогда, и, ну, не знаю, что произошло, но то, как она была влюблена в него тогда, вызывает печаль, что они переспали, а потом, эм... разошлись.

Фин уставился на тетради.

Кларисса продолжала:

— Я... думаю, что, эм... ну, на самом деле, я знаю, что если бы она была здесь, папа бы, эм... попытался бы снова ее вернуть, я имею в виду, эм… твою тетю. — Она остановилась, и глаза Фина встретились с ее глазами, так что она продолжила снова и быстро, ее щеки порозовели. — Прости. Ты думаешь, что это странно.

— Ты пытаешься их свести вместе? — спросил он.

— Я знаю, это странно, — она начала отступать, бормоча: — забудь об этом.

Он потянулся, крепко схватил ее за руку, и она замерла. Вся, кроме головы, которая дернулась назад, чтобы взглянуть на него.

Он продолжал держать ее за руку и тихо сказал:

— В этом нет ничего странного, Рис.

Она моргнула, затем прошептала:

— Она, эм... классная? Я имею в виду, что из дневников видно, что она крутая, хотя и написала их давным-давно.

Фин продолжал держать ее за руку, ухмыльнулся и ответил:

— О да, тетя Дасти — крутая. Полностью.

Она, казалось, расслабилась, как будто это была хорошая новость, и почувствовала облегчение.

Затем продолжила:

— Я знаю, что она живет далеко, поэтому не знаю, как ее вернуть. Я не знаю, сколько времени потребуется папе, чтобы...

Фин ухмыльнулся, сжал ее руку, прервав.

— Я знаю, как ее вернуть.

— Знаешь? — прошептала она.

Ее шепот и большие глаза были чертовски милыми.

— Да, знаю, — мягко ответил он.

— О. — Все еще шептала она, и то, как она шептала, было еще милее.

— Можно мне их взять? — спросил он, кивнув на тетради.

Она снова напряглась и покачала головой.

— Не знаю. Они в некотором роде личные, возможно, из-за того, что она твоя тетя, ты не должен знать, что она в них писала. Я не знаю, почему они оказались у моего отца, он все замечает. Если они пропадут надолго, он заметит. Определенно.

— Я прочитаю их и клянусь, никому не скажу ни слова. И прочитаю быстро, потом верну их тебе. Обещаю. Согласна?

Она прикусила губу и некоторое время обдумывала его предложение. Затем протянула ему дневники.

Он отпустил ее руку и забрал тетради.

Потом сказал:

— Ты должна дать мне свой номер телефона.

— Что? — выдохнула она, и он ухмыльнулся.

Она была по уши влюблена в него.

— Твой сотовый, Рис. Чтобы мы разработали план действий.

— Ох. Ладно.

Он вытащил свой сотовый из заднего кармана. Она достала свой из сумки. Он ввел ее номер. Она сделала то же самое.

Прозвенел звонок, Фин произнес:

— Я тебе позвоню.

— Э-э... хорошо.

Он улыбнулся ей, и ее глаза опустились к его губам.

Это было не мило. Это было совсем другое.

— Все будет круто, — пообещал он, и ее глаза снова встретились с его глазами.

Она кивнула.

— Увидимся, Рис, — сказал он, все еще улыбаясь.

— Пока, Фин, — ответила она, затем повернулась и пошла прочь.

Ей было четырнадцать, и она была первокурсницей. Вне его зоны.

Но он решил расширить свою зону, когда шел к своему шкафчику.

* * *

Фин сунул тетради в свою сумку с учебниками. Было уже поздно. Он только что закончил их читать.

Его кожа казалась странной, как будто стала колючей, а ладони вспотели.

Это было потому, что его тетя Дасти была крутой. Он любил ее. Она любила его и Кирби, и их папу, их маму, и она показывала им свою любовь так, как ему всегда нравилось. И он знал, что она сделала все, что могла, чтобы тетя Дебби не взяла верх по поводу похорон, но тетя Дебби, как обычно, добилась своего, и он понял, что это вывело тетю Дасти из себя. Не потому, что она была в трауре. А потому, она сделала то, что должна была сделать его мать — жена отца, а также его бабушка попытаться поступить правильно по отношению к его отцу, исполнив его волю. Она просто противостояла тете Дебби, о которой отец не раз говорил, что она была доставучей занозой в заднице, а поскольку у тети Дасти не было яиц, тетя Дебби перешагнула через нее.

И этот сумасшедший, гребаный псих — серийный убийца дотрагивался до нее.

До его тети Дасти.

И Фин от этого почувствовал тошноту, ему захотелось пробить кулаком стену.

Он не мог грохнуть кулаком по стене, потому что тогда его мать растеряла бы все оставшиеся, скудные мозги.

Так что ему пришлось подавить это желание, похоронить поглубже и разобраться с остальным дерьмом из этого дневника.

Если то, что сказала Кларисса, было правдой, и тетя Дасти переспала с мистером Хейнсом, то, для этого потребовалось слишком много времени.

И если они расстались, это был полностью чертовый, огромный отстой.

И Кларисса оказалась права, хотя даже не подозревала, насколько была права.

Это должно было произойти.

Это должно было произойти — тетя Дасти должна была вернуться домой, помочь его матери, помочь с фермой, чтобы Фин не сталкивался постоянно со всем этим дерьмом в одиночку.

Это должно было случиться, потому что тетя Дасти любила эту землю, как и его родной отец, как и сам Фин, а у мамы не хватило бы сил противостоять тете Дебби, если та захочет продать ферму. Но с тетей Дасти продать ее можно было бы только через ее труп. Отстойно было думать об этом, но он знал, что это была гребаная правда. Возможно, тетя Дасти и проиграла папины похороны со своей сестрой. Но уж точно не потерпела бы, чтобы Фин потерял наследие отца. Ни за что, бл*дь на свете. Она будет сражаться насмерть, и Фин это отлично знал.

Также это должно было случиться, потому что мистер Хейнс когда-то был с его тетей Дебби, это было нехорошо, но правда, и Фину очень понравилась идея, что мистер Хейнс и тетя Дасти могут быть счастливы вместе, и тете Дебби придется с этим как-то смириться. Хотя ей бы это совсем не понравилось. Даже очень сильно не понравилось. За то очень нравилось Фину.

И это должно было случиться, потому что читать дневники тети Дасти было немного странно, но нельзя было отрицать, что тетя Дасти действительно, очень сильно нравился мистер Хейнс еще тогда. И как она описывала свое чувство тогда, он знал, но не знал как, но он все же чувствовал, что такое чувство не способно умереть.

Так что это должно было случиться с тетей Дасти.

Было уже поздно. Он должен был видеть сны. Но он, не колеблясь, схватил свой сотовый и набрал номер тети Дасти.

Она ответила после первого гудка, ее музыкальный голос, который он всегда считал потрясающим, был полон явного беспокойства:

— Привет, дорогой. Уже ночь. У вас все в порядке?

Фин глубоко вздохнул.

Затем ответил:

— Нет.

* * *

Как будто она ждала звонка, так собственно и было, в ту минуту, когда ее сотовый завибрировал на тумбочке, глаза Клариссы открылись, и она схватила телефон.

На дисплее высветилось: «Фин».

Она отключила звонок, на всякий случай. И оставила телефон на тумбочку с большей надеждой, чем уверенностью, и когда она сказала ему «надеюсь», то имела в виду очень многое.

И вот раздался этот звонок.

Она странно задышала, когда нажала на кнопку принять вызов, и поднесла телефон к уху.

— Йо.

— Привет. Все хорошо.

Она почувствовала, как у нее внутри все перевернулось, не только потому, что темноволосый, высокий, широкоплечий, с глубоким голосом, доступный старший теперь Фин Холлидей разговаривал с ней в начале двенадцатого ночи, а она лежала в постели в темноте. Но еще и потому, что он сказал, что все хорошо.

— Она вернется? — спросила Кларисса.

— О, да.

— Когда?

— Скоро.

— Скоро, это когда?

— Ну, она привезет с собой своих лошадей и печи для обжига, так что думаю, какое-то время ей потребуется для соборов.

— Что? — спросила Кларисса, не понимая.

— Она изготавливает глиняную посуду и обжигает ее в печах. И у нее есть лошади, на которых она любит кататься. Итак, хочу сказать, что она приедет сюда достаточно надолго, чтобы остаться на какое-то время, работать здесь, я понял это, потому что она не хочет оставлять там печи или лошадей.

Живот Клариссы снова перевернулся, и она прошептала:

— Потрясающе.

— Твой выход, детка.

О Боже! Фин Холлидей назвал ее «деткой»!

— Что? — выдохнула она.

— Она приедет сюда, ты должна сделать так, чтобы твой отец пришел к нам домой. Я расчищу побережье, вытащу маму и Кирби из дома на некоторое время. Я напишу тебе. Она говорит, что ей нужна неделя или типа того, чтобы разобраться со всем барахлом в Техасе. Но завтра за ланчем мы составим план.

Это было практически свидание!

— Хорошо, — прошептала она.

— Круто. До встречи Рис.

— Пока, Фин.

Она нажала на кнопку, отключившись.

Затем положила телефон обратно на тумбочку.

Затем она уставилась на тени, скользящие в темноте, и смотрела долго, очень долго.

Наконец, почувствовав себя лучше практически во всем, Кларисса Хейнс заснула с улыбкой на лице.

7

Все, что я чувствовал когда-то к тебе, было всегда настоящим

Майк повернул голову и посмотрел, как его дочь выхаживает по заднему двору, Лейла подпрыгивает рядом с ней.

Последние десять минут Кларисса расхаживала у задних ворот, ворота были открыты, она стояла перед ними, подняв руку, прижимая телефон к уху.

С Клариссой что-то происходило, не как всегда. Вместо того чтобы казаться потерянной, ленивой и постоянно врать, она сейчас выглядела сосредоточенной, он просто не знал над чем она была так сосредоточена и полна энергии, при этом казалась скрытной.

Он не мог сказать, что ему не нравились произошедшие перемены в ней, но… Она делала домашние задания еще до того, как он просил. Ее оценки, которые начали ухудшаться, за исключением английского, который никогда не падал, улучшились. Она писала ему почти каждый вечер, спрашивая, когда он собирается вернуться домой. Потом, когда он приходил, она находилась на кухне, готовила ужин. Перед тем как лечь спать, она убиралась на кухне — мыла посуду, даже столешницы вытирала дочиста. Уже больше двух недель он не стирал ни одной вещи, но вся его одежда была чистой, сложенной и убранной. Оба его ребенка справлялись со своими домашними обязанностями без его напоминаний. Никто из них не просил денег, когда Рис написала список продуктов, которые необходимо было купить, Ноу вызвался сходить. Три раза.

Все это и плюс то, что она не просила у него карманных денег, хотя знала, что не получит. У нее оставалось пять недель. Она также не посещала торговый центр со своими девочками. Ни разу.

И она часто разговаривала по телефону. И много переписывалась. В этом не было ничего ненормального. Она также переписывалась со своим отрядом девушек. Но что было ненормальным, так это легкая улыбка, которая играла на ее губах во время некоторых сообщений, которая ему совсем не нравилась. Ему также не нравился свет в ее глазах после того, как ее телефон наполнялся сообщениями, которые она только что прочитала, так и когда она спустилась с верхнего этажа, он понял, что ей кто-то позвонил.

Он оставил ее в покое по этому поводу. Во-первых, потому что она была девочкой-подростком, и как бы ему это ни не нравилось, он понимал, что рано или поздно такое произойдет. И он точно понимал, что происходит, по ее улыбке и огоньку в глазах, который было совсем не трудно прочесть. Во-вторых, потому что он не хотел ничего знать.

Но остальное для него было загадкой.

Он решил, что, поскольку ее день рождения был близок, она таким образом подлизывалась к нему. Каждый год он просил своих детей составить список желаний на дни рождения и Рождество, а у нее в этом году ее день рождения будет не таким как всегда.

Однако помощь Ноу была излишней.

Может быть, она разобралась в себе.

Или, может у нее появился парень, и она так высоко парила и распространяла радость.

Он понял, что с этими маленькими улыбками и светом в ее глазах, это было и то, и другое. И мысль о том, что у его хорошенькой дочери, которой должно было исполниться пятнадцать, появился парень, заставила его пожелать того, чего он, черт возьми, никогда бы не подумал, что раньше пожелает. А желал он, чтобы Рис снова стала той прежней — потерянной, ленивой врушкой.

Господи.

Она открыла дверь и вошла, Лейла влетела вместе с ней.

— Привет, пап, — поздоровалась она, глаза горели, губы улыбались, пока она сбрасывала куртку.

— Есть причина, почему ты стоишь в холодный, темный февральский вечер на улице и смотришь на ферму Холлидей?

Ее куртка свисала с пальцев, глаза снова загорелись, но не так, как огонь в ее глазах заставил бы его впервые в жизни пожалеть, что у него не двое сыновей, потому что он подумал, что следующий этап ее подросткового возраста сможет просто убить его.

Внимательно изучая ее, Майк все еще не понимал причины нового света на ее лице.

Затем его мысли испарились окончательно, когда она весело ответила:

— Да. Ходят слухи, что тетя Фина и Кирби — Дасти, вернулась к нам в город со своими лошадьми. Я надеялась увидеть их.

— Что? — тихо спросил он.

Она подошла к дивану, не сводя с него глаз, бросила куртку на спинку.

— Тетя Финли Холлидея, Дасти вернулась. У мамы Фина дела идут не слишком хорошо, а скоро начнется посевная. Так что его тетя вернулась из Техаса или, э-э... где она там жила, поживет какое-то время здесь, помогая им.

Майк уставился на дочь.

Бл*дь. Дерьмо.

Бл*дь.

— В любом случае, — продолжила она, и он с усилием сосредоточился на ней, — я так и не увидела ее лошадей. Но видела, как Фин и Кирби ушли со своей мамой. Хотя тетю их даже мельком не увидела. Возможно, эта поездка неизвестно откуда с лошадьми утомила ее.

Дасти вернулась домой.

Дасти была дома и собиралась остаться на некоторое время.

Дасти, мать твою, была в соседнем доме, доме Холлидей, а потом вернется в Техас.

Майк вскочил с дивана, бормоча:

— Мне нужно кое-куда сходить. Я буду отсутствовать какое-то время.

Он шел по коридору, когда Рис позвала:

— Хорошо, пап, увидимся позже.

Майк поднял руку и щелкнул двумя пальцами, но не оглянулся.

Он просто схватил свою куртку, ключи и вышел за дверь.

* * *

Ухмыляясь, Кларисса наклонила голову, подняла телефон обеими руками, и ее большие пальцы полетели по клавиатуре.

Сработало как заклинание. «Он уже ушел», — напечатала она и нажала «Отправить».

Пять секунд спустя ее телефон зазвонил, и в верхней части текста было написано «Фин».

В сообщении говорилось: «Потрясающе».

Ее ухмылка стала шире, она проскочила по коридору и побежала вверх по лестнице в свою комнату, Лейла последовала за ней.

* * *

— Ты что-то забыл? — крикнула я, когда открылась входная дверь.

Фин, Кирби и Ронда только что ушли. В кино. Ронда не хотела идти, даже я была не уверена стоило ей идти или нет, поскольку это была романтическая комедия. Но по какой-то причине Фин был непреклонен в этом вопросе, что им следует «убраться из дома, чтобы тетя Дасти расслабилась и пришла в себя после такой дороги».

Фин был хорошим ребенком, разумным, внимательным, он замечал разные мелочи, но даже для Фина это было странно.

И я была не уверена, что Ронде следовало сейчас смотреть романтическую комедию. Напоминание о романтике, мне показалось, скажется на ней не очень хорошо. Прошло уже больше месяца, а моя невестка все еще была на грани психического срыва, ее горе становилось слишком тяжелым и невыносимым. Ее глаза глубоко запали. Она похудела. И вела себя еще более странно, чем обычно, до такой степени, что почти ходила, как лунатик.

Нехорошо.

Может они все же решили вернуться домой, потому что Ронда изменила свое решение после ужина по дороге в торговый центр, чтобы посмотреть фильм, и они не вернутся домой раньше десяти.

С другой стороны, у Ронды не было твердости в характере, поэтому я не могла себе представить, что она сможет отказать даже, если не захочет пойти в кино, то все равно пойдет.

Я находилась в гостиной, распластавшись на диване. После долгого трехдневного путешествия, я и мои дети. Фин был прав в одном: я была чертовски измотана. Мне необходимо было расслабиться и успокоиться. И я приходила в себя с пивом и дерьмовым телевизором.

— Нет, не забыл. Ты забыла запереть дверь.

Этот ответ пришел не от Фина, не от Кирби и не от Ронды, а от глубокого, знакомого голоса.

Я застыла, затем вскочила на ноги, повернулась к двери и увидела стоящего там Майка.

Какого хрена?

— Что ты здесь делаешь? — Спросила я.

Затем с удивлением наблюдала, как он снял свою кожаную куртку и бросил ее на кресло, как будто собирался остаться на некоторое время.

Мои глаза переместились с его куртки на его лицо, и я почувствовала, как мои глаза сузились.

— Нам нужно поговорить, — объявил он.

— Нет, нам не о чем говорить, — сразу же ответила я.

— Есть о чем, — парировал он.

— Убирайся, — приказала я, затем отступила назад, быстро и инстинктивно. И я отступала, потому что он двигался вперед быстрее меня и целеустремленно.

Прямо ко мне.

Я бросилась назад через комнату, ударилась о шкаф, затем моя спина ударилась о стену примерно за полсекунды до того, как Майк меня настиг. Его тело прижалось ко мне, его рука оказалась на моей шее, заскользив вверх по моим волосам, другая его рука обнимала меня за талию.

Мое сердце билось как отбойный молоток, пока я потрясенно смотрела на него.

— Что ты делаешь? — Вышло у меня с придыханием, что меня сразу же разозлило.

— Как я уже сказал, нам нужно поговорить. — Его слова прозвучали твердо, но мягко с теплотой, глаза смотрели прямо в мои, также с теплотой, но явно решительно.

— Отойди, — потребовала я.

— Нет.

— Отойди от меня! — огрызнулась я.

Он прижимал меня к стене, тихо повторив:

— Нет.

— Ты рехнулся? — спросила я, протягивая руки между нами, чтобы оттолкнуть его, но это было ошибкой. Очень большой ошибкой. Потому что его рука скользнула вверх по моей спине, затем стала крепче и зажала мои руки и плечи между нами.

— Я облажался, — прошептал он.

Я перестала пытаться высвободить свои руки между нашими зажатыми телами, уставившись на него.

— Да, ты облажался по-крупному.

— Я знаю это. — Все еще шептал он.

— Не мог бы ты отойти? — Опять спросила я.

— Нет. Мы разговариваем.

— Майк...

Его губы коснулись моих, и я замерла.

— Мы... разговариваем, — пробормотал он мне в губы, и я замерла. Совершенно неподвижно. Кроме моего бешено колотившегося сердца.

Боже, это было горячо. Он был мудаком худшего сорта, и все равно его губы были невероятно сексуальными.

— Так говори, — язвительно заявила я, пытаясь сдержать свой гнев и в то же время скрыть свою реакцию на его сексуальность.

Он приподнял голову на полдюйма, что было недостаточно далеко для дальнего выстрела, но, по крайней мере, это было что-то, и, к сожалению, я находилась не в том положении, чтобы придираться.

— Мой образ мыслей испорчен разными ситуациями, — начал он.

— Думаю, я это поняла, — саркастически заметила я.

— Я знаю, что ты это поняла, милая, и мне жаль. Мне жаль, что я устроил тебе разное дерьмо. Жаль, что я вообще это сделал, но мне невероятно чертовски жаль, что я сделал после смерти Дэррина, когда ты была так уязвима.

— Я не была так уязвима.

— Я рад это слышать сейчас, но «прежде чем я отдам тебе свое сердце, потому что у меня был один день с тобой, я была готова завернуть его в аккуратный бант и передать прямо тебе», — заявил он, и я моргнула.

Майк повторил мои слова. Я именно так и сказала. На самом деле, повторил дословно.

И он помнил каждое слово.

Я почувствовала, как кожу начинает покалывать.

Майк продолжал:

— Я был так горяч, чтобы защитить себя от того, что ты играешь в игры с моим сердцем, поэтому играл с твоим.

Сдерживая свой гнев, я едко поделилась:

— Это я тоже поняла.

— Я знаю, что ты все поняла, — прошептал он, и я пожалела, что он продолжал так шептать, потому что это было мило, звучало приятно, звучало так, будто он имел в виду каждое свое слово, словно они шли прямо у него из глубины души, и это мешало мне думать. А еще мне хотелось, чтобы он перестал меня обнимать. И еще мне хотелось оторваться от его пристального взгляда.

— Хорошо, итак, мы разговариваем. Можем мы продолжить говорить, но ты не будешь прикасаться ко мне? — Спросила я, как бы сдаваясь.

— Нет, — отрицательно произнес он, и я пристально посмотрела на него.

— Майк, серьезно, это не круто.

— Не круто было то, что я был ослом, обращался с тобой как с дерьмом, позволил тебе уйти от меня вместо того, чтобы сделать все возможное, чтобы удержать тебя со мной и заставить тебя понять. Этого больше не повторится.

— Я уже знаю ответ на этот вопрос, очевидно, ты загорелся желанием исправить ошибки, и тебе на самом деле насрать, чего хочу я. Разве имеет значение, что я предпочла бы, чтобы ты не находился в моем пространстве, пока мы болтаем?

— Ты злишься на меня, — заявил он.

— Э-э, неправильный ответ, — огрызнулась я. — Я более чем злюсь на тебя.

— Хорошо, значит, ты больше, чем злишься на кого-то еще, кто что-то для тебя значит, тебя можно заставить делать глупости. Я тоже не собираюсь рисковать. Так что ты права. Мне насрать, что ты хочешь высвободиться из моих рук, не имеет значения, что ты хочешь пространства, потому что ты его не получишь.

Я почувствовала, как мои брови приподнялись, спросив:

— Ты это серьезно?

— Чрезвычайно точно, — немедленно ответил он, безошибочно заявив, что он действительно убийственно серьезен.

Я зажала рот ладонью.

Майк посмотрел на мою руку, и не хотела, чтобы он кое-что делал с моим ртом, затем снова посмотрел мне в глаза.

— Достаточно сказать, что мой брак не был удачным, — заявил он.

— Э-э... Думаю, я это тоже поняла, — ответила я.

— У меня есть кровать за шесть тысяч долларов.

Я моргнула по целому ряду причин. Во-первых, в нынешних обстоятельствах было странно упоминать о кровати. Во-вторых, я даже не знала, что существуют кровати за такую цену. В-третьих, Майк хорошо одевался, у него была приличная машина, и, судя по тому, что я заметила у него был довольно хороший дом, но он все еще был полицейским.

— Это примерно десять процентов моей годовой зарплаты, если я не буду работать сверхурочно, — продолжил Майк.

Для кровати, как правило, слишком много. Слишком много для человека, который жил на зарплату. И слишком, слишком много для человека, живущего на полицейскую зарплату и у которого было двое детей.

— Моя бывшая жена купила эту кровать, не обсудив со мной. Она не подлежит возврату. Политика магазина, они были обязаны ей сообщить об этом при покупке, чтобы она знала, когда покупала эту кровать. Она знала, что мы не сможем вернуть ее назад. Я пять месяцев работал сверхурочно, чтобы выплатить за эту чертовую кровать, мои ребята в участке знали, что эта кровать стала дерьмом всей моей жизни, поэтому все время подкидывали мне свои сверхурочные часы.

Он замолчал, я тоже молчала. Я не могла произнести ни слова. Это было потрясающе. Пять месяцев сверхурочной работы — это долгий срок, а шесть тысяч долларов — это большие деньги, которые нужно покрыть.

Должно быть, он надрывал задницу.

Поскольку я молчала, Майк продолжил.

— Когда мы развелись, у нее было двести двадцать восемь пар обуви. Пятьдесят из них стоят больше семисот долларов.

Это на тридцать пять тысяч долларов.

Тридцать пять тысяч долларов.

Я уставилась на него, потеряв дар речи, совершенно неспособная осознать этот факт.

Он продолжил:

— Поскольку их уже носили, то вернуть было нельзя. К тому времени, когда я узнал о таком количестве обуви, она была уже ношенная.

— О Боже мой, — прошептала я.

— Да, хотя это и близко не шло к тому, чтобы я смог покрыть финансами все это дерьмо. Это чертовое дерьмо было нескончаемым, я пытался, но мои старания были каплей в море. Она бесконечно покупала, начала врать, научила наших детей прикрывать ее задницу, другими словами, она научила их врать. И после того, как она уволилась с работы, как только мы поженились, она не работала ни дня в своей жизни, пока мы не развелись.

Я пялилась на него с приоткрытыми губами, совершенно ошеломленная его рассказом.

Она потратила столько денег, при этом не работая?

Майк еще не закончил.

— Я вначале работал на двух работах. Восемьдесят часов в неделю. Потом стал детективом, и все равно мне приходилось брать как можно больше сверхурочных. И даже несмотря на все это дерьмо, когда мы развелись, на мне висел долг по кредитной карте в двадцать тысяч долларов. Если бы я погасил один, она бы подала заявку на новый, не сообщив мне. И когда я обнаружу еще один бешеный кредит, она истратит его весь, дойдя до максимума.

— Это безумие, — прошептала я.

— В этом вся Одри. Такова была моя жизнь. Зависимость и то, что с ней связано. Обман и предательство. Я жил этим дерьмом пятнадцать лет, Дасти. Так что, дорогая, надеюсь, ты понимаешь, что моя бывшая хорошо научила меня не доверять всему.

О, я все правильно поняла. Как раз это я и заметила.

И это было полный отстой. Огромный, полный отстой. И что еще хуже, мне хотелось на него разозлиться, но мне было жаль, что ему пришлось пройти через такой кошмар. Вот насколько все это было отстойно.

Он продолжил:

— У нас был большой дом, четыре спальни, огромный двор, много деревьев. Одри настояла купить этот дом, хотя было слишком рано, мы не могли его тогда себе позволить, но я любил этот гребаный дом. Я надрывал задницу ради этого дома. У детей были отличные комнаты. Собаке было где разгуляться. Потом мне стукнуло сорок, и я решил дать по тормозам. Мы заработали деньги на продаже, судья бросила один взгляд на бухгалтерию и ее стаж, и погасила эти двадцать тысяч с ее половины дома. Но все же моя половина не стала бы снова так меня подставлять и не позволила бы мне так подставлять наших детей. Хотя я знал, какую жизнь хотел бы вести. Я знал это уже давно. Я усердно работал, и даже несмотря на ее дерьмо, я старался дать своим детям что-то хорошее. Хороший дом в престижной части города, где стоят изящные дома, имеются огромные дворы и есть старые деревья. Дети. Собака. Барбекю летом. Большая рождественская елка светится в окне на Рождество. Все это исчезло. Моя задница оказалась в обычном таунхаусе без всякой индивидуальности, и я начал все сначала в сорок лет.

— Это отстой, Майк, — прошептала я, хотя и преуменьшила, потому что не в силах была подобрать слова, чтобы назвать то, что с ним произошло, подходящим словом.

— Да, так и было, — мгновенно ответил он. — И вся эта история наложила на меня своеобразный отпечаток. За последнее время я точно понял, что со своей бывшей не живу мечтой, по крайней мере той ее частью, которая спала со мной в моей постели. Но все остальное, то, что я зарабатывал, то, что обеспечивал детей, это сходилось с моей мечтой и моими желаниями. А все остальное исчезло — красивый дом с большим двором и деревьями вокруг, и к тому времени, когда я снова смогу им это предоставить, они уже уедут учиться в институт, так что моя мечта испарилась.

— Мне жаль. — Все еще шептала я, мне было, действительно, жаль. На самом деле. Все выглядело, да и его жизнь была более чем отстойной все это время. Я просто не знала, что может быть больше, чем такой отстой.

— Мне тоже. Это отстой — потерять свою мечту. Но потом я встретил Вай и меня осенило, что у меня может быть шанс с другой женщиной, с которой я хотел бы просыпаться по утрам, но этот шанс я тоже потерял. Самое дерьмовое было то, что я знал, что проиграю, даже когда сделал шаг, но я все равно решил попробовать, рискнуть, потому что ее обещание было таким чертовски сладким, что я не мог остановиться. Я и не остановился. Я завязал с ней отношения с широко открытыми глазами, играя в игры за ее сердце. Я проиграл. Теперь она замужем за другим мужчиной и рожает ему детей. И это задело.

Я понимала, что это может очень сильно задеть. Я это осознавала. Потому что знала только ту малость, что он рассказал, но меня его рассказ тоже задел.

— Майк, — тихо произнесла я.

— Итак, всего несколько недель назад, когда я был на похоронах своего друга, внезапно оказался с женщиной, чье обещание такое чертовски милое, отчего теперь Вай, красивая, веселая и добрая кажется чем-то несущественным, зря потраченным временем. Но я не мог забыть через что мне пришло пройти, ни на одну гребаную секунду. Я искал все возможные причины, чтобы доказать самому себе, что ты не та, за кого себя выдаешь. Я искал любую причину, чтобы отдалиться, быть настороже. И мне удалось проделать отличную работу в этом направлении, когда я их нашел. Это дерьмовые причины. Я этого не знал, но так оно было. И чтобы защитить себя, я поступил эгоистично, бросил все эти гребаные причины тебе в лицо, ранив, заставив убежать от меня.

Я закрыла глаза.

— Посмотри на меня, Дасти, — приказал он.

Я открыла глаза.

— В течение нескольких недель, каждый день, десять раз за день, я прокручивал в голове дерьмо, которое тебе наговорил, и каждый день, десять раз за день, твои слова возвращались ко мне, и я сожалею обо всем. Я не жалею, что женился на Одри, потому что тогда бы у меня не было Ноу и Рис. Я не жалею, что познакомился с Вай, потому что она хорошая женщина, она все еще где-то есть в моей жизни, и мне нравится, что она была в моей жизни. Я оглядываюсь назад на свою жизнь и не жалею ни о чем, что сделал, кроме того субботнего дня и тех слов, которые сказал тебе.

Это было потрясающе. Огромно. Ошеломляюще.

Все его слова ошеломляли.

— Я не знаю, что сказать, — прошептала я.

— Плохая новость для тебя заключается в том, что тебе не нужно ничего говорить. Ты права, я пришел к тебе, чтобы исправить те ошибки, и я их исправлю, Ангел. Ты сказала мне, что у меня был уже последний шанс, но я не приму такого ответа. Если ты сейчас скажешь мне, что моих объяснений недостаточно, и ты хочешь, чтобы я ушел, я не уйду. Я не сдамся. Я все еще могу осуществить ту половину своей мечты, и каждый знак, который показывает мне судьба, кричит, что эта мечта стоит передо мной в моих руках прямо сейчас, и я не хочу в девяносто лет, оглядываясь на свою жизнь, сожалеть, что отказался тогда от своей мечты.

Именно тогда я осознала, что тяжело дышу.

Поэтому с трудом выдавила из себя:

— Майк, ты не хочешь детей. Я хочу. Очень много. Я не собираюсь...

Он прервал меня вопросом:

— Сколько ты хочешь?

Я моргнула и спросила:

— Что?

— Сколько детей ты хочешь?

— Идеально, двоих. Но я согласна и на одного.

— Если все получится, у нас будут прекрасные дети.

Именно тогда я поняла, что вообще не дышу.

С усилием выдавила:

— Ты серьезно?

— А ты серьезно хочешь детей? — ответил он вопросом на вопрос.

Я кивнула.

— Тогда да.

— Но как ты можешь вдруг взять и передумать? — Поинтересовалась я.

— Дорогая, ты сбежала от меня почти три недели назад. Это было не «просто так». Мечты не сбываются, и все тут. Их нужно подкармливать и поддерживать в них жизнь. И если дети способны исполнить твою мечту, было бы совсем отстойно не дать тебе детей. Хочу ли я стать опять папой в свои сорок? Черт возьми, нет. Если я осуществлю свою мечту, готов ли я предоставить то, что необходимо для осуществления мечты? Абсолютно.

Я не знала, что с этим делать. Я даже не могла толком переварить все услышанное.

— Но ты же не хочешь стать снова папой в свои сорок, — напомнила я ему, что он только что сказал.

Его рука сжалась крепче, он прижал меня сильнее к стене, и его голос стал тише, когда он произнес:

— Дело в том, Ангел. Ты... убежала…подальше от меня. И я впервые в жизни почувствовал сожаление. И это сожаление не задевало, бл*дь, а убивало. Тебе следует об этом знать. Ты хочешь детей, я подарю их тебе, и, поверь мне, милая, я буду счастлив. Я люблю детей, и, как уже сказал, у нас с тобой будут прекрасные дети. В данный момент я не могу двигаться, пока Рис не поступит в колледж. Но после если ты захочешь вернуться в Техас, я поеду с тобой. А до этого мы найдем какой-нибудь способ договориться.

— Майк, — прошептала я, — мы толком не знаем друг друга, мы фактически близко знакомы всего один день.

— Нет, Дасти. Я люблю тебя с тех пор, как тебе исполнилось двенадцать, и я прочитал твои дневники, ты не сможешь отрицать, что была влюблена в меня, черт возьми. Тогда ты была недостаточно взрослой, поэтому я даже не рассматривал такую возможность, но мы оба знаем, что эта связь началась еще тогда, и мы оба знаем, что связь изменилась и резко оборвалась в том гостиничном номере. Я не говорю, что мы прямо сейчас должны упасть на пол и будем пытаться завести ребенка, я не прошу тебя выйти за меня замуж. Я говорю, что ты мне небезразлична, и это чувство сидит во мне достаточно глубоко и уже чертовски давно. Мы должны попробовать, и я молю Бога, чтобы чувство, которое я испытываю, не было неправильным, потому что я постоянно пытался найти в чем-то подвох, но все, что я чувствовал когда-то к тебе, было всегда настоящим.

Я уставилась в его темно-карие глаза, которые на протяжении всего монолога не отрывались от моих.

Затем прошептала:

— Я не смогу снова пройти через то, что ты сделал со мной.

— Я не заставлю тебя проходить через это дерьмо снова.

— Майк...

Его голова опустилась, губы почти дотрагивались до моих, глаза были так близко, что видела я только их.

— Я не заставлю тебя пройти через это дерьмо снова.

Боже, его слова были грохочущим рычанием, которое я почувствовала своей кожей, клянусь, мне казалось, что они просачивались внутрь, проникали в кровь, такие теплые и сладкие.

Я услышала, как зазвонил мой сотовый, и мои глаза переместились с Майка на его плечо, поскольку он стоял слишком близко, то я не видела ничего вокруг.

— Не отвечай, — приказал он, и я снова посмотрела на него.

— Не могу, — тихо сказала я. — Ронда не в себе. Мальчики сегодня вечером пошли с ней в кино, и если...

Он отпустил меня, но тут же схватил за руку и подвел к журнальному столику, где лежал мой телефон.

Мы оба посмотрели на дисплей.

— Не мальчики, — пробормотал Майк, но я увидел имя на дисплее. Моя грудь сжалась, разум затуманился от ярости, и даже когда моя рука все еще держала за руку Майка, я наклонилась, схватила телефон, большим пальцем нажала на кнопку, чтобы ответить на звонок.

Затем приложила трубку к уху.

— Ты что обкурилась, имея наглость позвонить мне, — сказала я своей сестре с суровым лицом и почувствовала, как рука Майка сжалась, и он приблизился.

— Милое приветствие, — прошипела она.

— Если только ты не звонишь, чтобы извиниться за то, что сделала с Рондой, и за то, как ты взбесила Фина, мне нечего тебе сказать, — объявила я.

— О, да, значит ты в курсе. Мне принадлежит четверть этой фермы и... — начала она.

— … я выкуплю у тебя твою часть, — заявила я, Майк приблизился еще ближе.

— Ты думаешь, я позволю тебе выкупить у меня мою часть? — прокричала Дебби мне в ухо.

— Позволишь, — выпалила я в ответ. — Потому что, если ты этого не сделаешь, я выслежу твою сучью задницу, привяжу тебя к стулу и буду пытать до тех пор, пока ты не подпишешь договор на свою четверть фермы.

Я произнесла это, а потом не смогла произнести больше ни слова и услышать ответ сестры, потому что телефон внезапно оказался не у меня в руке, а в руке Майка. Он прижал мой телефон к уху и отошел на три шага.

— Дебби, ты говоришь с Майком, — я наблюдала, как он говорит в трубку, он сделал паузу, затем у меня отвисла челюсть, когда он сказал: — Закрой свой рот и послушай меня. Дасти только что вернулась, я не полностью владею информацией о вашем дерьме, но прямо сейчас ты выслушаешь меня. Ты больше не звонишь Дасти, Фину, Кирбу и уж точно не Ронде. В течение двух недель. Если позвонишь, отвечать будешь передо мной. Ты меня поняла? — Затем он сделал паузу: — Я полицейский, копы знакомы между собой, и копы, которых мы хорошо знаем, знают других копов. В вашем бизнесе так все и происходит. Ты также знаешь, что не стоит выводить полицейского из себя. — Еще одна пауза, пока я смотрела на него с все еще открытым ртом и огромными глазами, а затем он продолжил: — Нет, это не угроза. Не связывайся со мной, не связывайся с Дасти и абсолютно не связывайся с Рондой, Фином и Кирби. Твоему царству террора пришел конец, женщина. Все закончилось тридцать секунд назад. Я предлагаю тебе свыкнуться с этой мыслью, начиная с этой секунды.

Затем он убрал мой телефон от уха и коснулся экрана большим пальцем.

— Я... я... — пробормотала я, но дальше не продвинулась.

Майк стоял с опущенной головой, глаза устремлены на мой телефон, его большой палец двигался по экрану, он рассеянно пробормотал:

— Пожалуйста, скажи мне, что телефон Фин... — он замолчал, его большой палец нажал на номер, он приложил телефон к уху. Он подождал пять секунд, пока я наблюдала за ним, затем заявил: — Финли? Майк Хейнс. Слушай и молчи. Тебе, твоему брату или твоей матери скоро позвонит твоя тетя Дебби. Не отвечай на ее звонок и не перезванивай ей, пока не получите разрешение от меня или вашей тети Дасти. И даже после сегодняшнего вечера не отвечай на ее звонки, если звонок исходит от Дебби. Скажи об этом своему брату и матери, чтобы они делали то же самое. Твоя тетя Дасти или я объясним вам все позже. Понял меня? — Он сделал паузу: — Сделай это сейчас. — Он снова сделал паузу, которая продолжилась дольше. Затем спросил: — Сказал? Хорошо. Наслаждайтесь фильмом.

Затем он ударил по экрану большим пальцем и посмотрел на меня.

Я расхохоталась, все это было так чертовски хорошо, что я хохотала очень долго.

Когда мой хохот перешел в смешки, я увидела Майка, стоящего на том же месте, и наблюдающего за мной. Он не улыбался. Он просто наблюдал за мной и делал это сосредоточенно.

— Это было потрясающе, — заявила ему я, и каждое мое слово было таким же искренним, как и мои чувства, что должно было сказать очень многое.

Майк не ответил на мой комментарий.

Вместо этого он потряс мой мир еще больше.

— В субботу у моей дочери день рождения. Я хочу, чтобы ты пришла. Чтобы не устраивать для нее особенный день из-за встречи с новой женщиной ее отца, я хочу, чтобы ты поужинала со мной и моими детьми завтра вечером. На нейтральной территории, чтобы они не чувствовали, будто ты вторглась в их пространство, и ты чувствовала себя вполне комфортно. И если ты хочешь произвести на нее впечатление, я дам тебе ее список желаний. Если ты купишь что-нибудь из него, она будет любить тебя целую вечность, что в переводе означает по крайней мере час.

Я уставилась на него.

Я не знала, как давно он был в разводе, но явно уже давно. Я знала, что с тех пор у него были любовницы, и немало. Но ни одну он не знакомил со своими детьми, ни одну, и если то, что он мне сказал, было правдой, включая и Вай, о которой он говорил.

Но меня это не касалось.

После явного кошмара с женой, чтобы защитить себя, он решил валять дурака с женщинами, и, к сожалению, он валял дурака и со мной.

Очевидно, он решил покончить с этим. Собственно, покончить было не с чем, он просто закончил вот и все. Одно было предельно ясно в отношении Майка Хейнса. Он любил своих детей, заботился о них и всеми средствами старался их защитить. Ни за что на свете он не стал бы знакомить их с женщиной, к которой не относился серьезно, так серьезно насколько это возможно быть серьезно.

— Ты должна быть готова в шесть, — продолжал он. — Мы заедим за тобой.

Я продолжала смотреть на него, молча.

Поэтому он спросил:

— Дасти, ты слышишь меня?

Я кивнула.

— Ты будешь готова в шесть?

Я снова кивнула.

Он выдержал мой взгляд.

Затем его голос стал мягче, менее властным, он спросил:

— Ты прощаешь меня?

Я облизнула губы.

Затем сжала их.

Затем сделала то, что делала всегда. Приняла решение на лету, полностью основываясь на своей интуиции и чувствах, и последовала за своим решением.

Что означало, что я опять кивнула.

Я наблюдала, как расслабилось его высокое, поджарое тело, и что-то в том, как он это сделал, такой человек, как Майк, показывающий это мне, значило для меня целый мир. Потому что его напряженное ожидание моего прощения и, наконец, когда он получил мое прощение, значили для него очень много.

— Хорошо, милая, — мягко сказал он, — тогда иди сюда и поцелуй меня.

Боже, как мне этого не хватало. У меня выдался безумный день, и я скучала по Майку, как будто он был со мной рядом десятилетиями, а потом я потеряла его навсегда.

Поэтому я подошла к нему на три фута, прямо в его объятия, и запрокинула голову назад. Приподнявшись на цыпочки, чтобы поцеловать его, но не успела.

Потому что, крепко обхватив меня руками, прижавшись губами к моим губам, Майк поцеловал меня сам.

И сделал это он тщательно.

Мои руки крепко обнимали его за шею, все мое тело ожило, когда его губы скользнули по моей щеке к уху, и он прошептал:

— Ты сделала меня счастливым человеком, дорогая.

Я закрыла глаза и уткнулась лицом ему в шею.

— Ты забыла, как разговаривать? — поддразнил он, и я ухмыльнулась.

— Нет, — прошептала я. — Но всего слишком много произошло.

— Так и есть, — его руки сжали меня, — ты привыкнешь к этому.

Боже, я так надеялась. Я очень, очень на это надеялась. Потому что не лгала. Если он снова причинит мне боль, я этого не переживу. Все мужчины до него (не то чтобы их было миллион, но все же), которых я потеряла, не причиняли мне такой боли, как потеря его.

Он поднял голову и поймал мой взгляд.

— Я хочу затащить тебя в постель, отпраздновать с размахом. Но это означало бы, что Ронда, которая краснела, упомянув, что разговаривает с твоим братом в постели, когда вернется, может увидеть нас на диване или в любой комнате, где ты будешь спать, я не хочу так поступать с ней, думаю, ты тоже.

Это было неправдой. Я очень хотела «отпраздновать с размахом». Но тоже не хотела так поступать с Рондой.

— Я тоже, — сказала я ему.

— И я не собираюсь уходить, — ответил он мне, и я расслабилась в его объятиях, потому что не хотела, чтобы он уходил. Он почувствовал это и улыбнулся нежной улыбкой, так что поняла, что ему это понравилось. — Итак, у тебя есть выбор: разбить лагерь перед телевизором или поговорить.

— Беседа будет глубокой и содержательной? — Спросила я.

— Если ты хочешь, — ответил он.

— Я думаю, что на сегодня с меня хватит, — сообщила я ему, и он усмехнулся.

— Тогда беседа может быть ни о чем, — предложил он.

— Хорошо, — согласилась я.

— За исключением того, — начал он, и я напряглась, — ты должна знать одну вещь. Одри будет на вечеринке по случаю дня рождения Рис.

— О Боже, — выпалила я, и он ухмыльнулся.

— Нехорошо, ты такая милая, дала мне еще один шанс, а я угощаю тебя испытанием огнем в качестве расплаты.

Он мог бы сказать это снова. Ужин с его детьми, затем вечеринка по случаю дня рождения его дочери с участием его бывшей.

— По крайней мере, скажи мне, что Вай там не будет, — потребовала я, и его ухмылка превратилась в улыбку.

— Нет, Вай не будет.

— Тогда все в порядке. С твоей бывшей я как-нибудь справлюсь. Но с твоей цыпочкой Вай, в которую ты влюбился, ух... нет.

— Она уже замужем.

— Ух... нет.

— И у нее ребенок.

— Разве я сказала «нет»?

Он начал посмеиваться.

Затем резко остановился, убрал одну руку с моей талии и обхватил за подбородок.

Я затаила дыхание, увидев выражение его глаз.

Но он просто повторил:

— Ты сделала меня счастливым человеком, Дасти.

— Хорошо, — тихо ответила я.

— Нет, Ангел, ты не понимаешь. Я был несчастлив, по-настоящему несчастлив без того, чтобы что-то не испортило меня за восемнадцать лет.

Я уставилась на него, чувствуя, как мои губы приоткрываются.

— И сегодня вечером, дав мне еще один шанс, ты сделала меня счастливым. По-настоящему счастливым без того, чтобы что-то испортило это счастье.

Я почувствовала, как у меня перехватило горло, защипало в носу, мой ответ прозвучал хрипло, когда я повторила:

— Хорошо.

Его голос тоже звучал хрипло, когда он произнес:

— Да, это так.

Я сделала прерывистый вдох.

Тогда спросила:

— Можем мы начать «говорить ни о чем», прежде чем я зареву?

Он снова ухмыльнулся и прошептал:

— Да.

На это я прошептала в ответ еще одно:

— Хорошо.

Затем он подвел меня к дивану. Выключил телевизор, и мы начали болтать ни о чем, потом поговорили о выходках стервозной Дебби, а затем, прежде чем ему пришлось вернуться домой к своим детям, мы снова заговорили ни о чем (с немалым количеством поцелуев).

Как и во всем, что я делала с Майком, это было настолько естественно.

8

Давно прошел комендантский час

— Ты что, с ума сошла?

— Джерра, милая, Майк приедет через пару минут.

Достаточно сказать, что мне не следовало отвечать на звонок моей подруги Джерры, пока я готовилась встретиться с детьми Майка и пойти ужинать. И мне определенно не следовало делиться тем, что я вернулась со своей печью и лошадьми в дом своего детства, а затем примерно через три с половиной часа помирилась с парнем, в которого влюбилась и который разбил мне сердце, и то и другое произошло в течение двух недель.

Она была не так счастлива, как Ронда, когда я ей сообщила, что мы с Майком переспали тем утром, когда мальчики ушли в школу. Ронда была немного ханжой, но определенно романтиком, а Дэррин явно делился своими мечтами о Майке и мне со своей женой. Так что я опустила все пикантные подробности и определенно то, что Майк — отменная чертовая сексуальная машина. И я рассказала ей все это осторожно, потому что она только что потеряла мужа, и не хотела огорошить ее своими новыми отношениями, какими бы безумными они не были (не то чтобы я рассказывала ей о безумных моментах).

Я также не поделилась с ней тем, что была в курсе, что она отдала Майку мои дневники и тем, что Майк говорил со мной о том, что было написано в моих дневниках. Я, наверное, никогда не смогу ей об этом сказать. Вся эта история с дневниками потрясла меня до чертиков, и первое, что у Ронды все же хватило смелости отнести их Майку. Она всегда была такой деликатной, а сейчас — чрезвычайно деликатной. Я вернулась, чтобы попытаться залатать ее горе, а не разбивать ее вдребезги.

Но она была в восторге от того, что я ей сказала, в полном восторге. Я трижды находилась с ней с тех пор, как умер Дэррин, и ни в одном из этих случаев она не была даже близка к восторгу. Или, на самом деле, почти каждый раз, когда я ее видела за те двадцать лет, что она прожила с моим братом, она не была в таком восторге.

Мне казалось, что это был отличный знак.

Джерра, у которой было несколько пьяных оргий со мной с тех пор, как Майк расстался со мной, по понятным причинам была полной противоположностью Ронды. Она кричала от кайфа, когда мы с ним переспали, потом она помогала мне преодолеть мою неуверенность, когда он закрылся от меня, потом она оплакивала мое разбитое сердце, словно Майк и ей тоже разбил сердце, когда я потеряла его. Затем она посочувствовала мне, когда Фин позвонил, чтобы посвятить меня в происходящее дерьмо, и у меня не было выбора, кроме как закончить свою жизнь в Техасе и тащить свою задницу в Индиану, чтобы разобраться с дерьмом Ронды, помочь Фину с землей и подготовиться к встрече лицом к лицу с моей сестрой-сукой. И все это на ферме, которая была в шаговой доступности через заднюю калитку к Майку Хейнсу.

Теперь она думала, что я сошла с ума.

— Хантер! Слышишь! Дасти вернулась в Хейзирленд примерно на день, и она снова связалась с этим гребаным парнем Майком! — Я слышала, как она кричала.

— Джерра, прошу тебя, мне нужно подготовиться, — пыталась я вставить слово, сидя на кровати, держа телефон между ухом и плечом и натягивая свой крутой ковбойский сапог из оленьей замши. Это были сапоги, которые я купила шесть лет назад, чтобы кататься на лошадях, но я так их полюбила, что они никогда не видели стремян. Возможно, они и не вышагивали по конюшне, но повидали много танцполов в барах.

— Ты, бл*дь’ издеваешься надо мной! — Услышала я крик Хантера в ответ.

— Хотела бы, чтобы это была ложь, но нет! — Крикнула Джерра Хантеру.

— Не могли бы вы, ребята, продолжить свой разговор, когда я не буду волноваться из-за встречи с двумя детьми-подростками моего то появляющегося, то исчезающего парня? Это его титул, несмотря на то, что я была с ним лично около тридцати двух часов и который, кстати, ни разу не представил ни одну из своих женщин своим детям.

Внимание Джерры вернулось ко мне, и я поняла это, когда она резко спросила:

— Ты волнуешься?

— Э-э... да, — ответила я.

— Ты никогда не волнуешься.

— Милая, алло? Я влюблена в этого парня с двенадцати лет. И он никогда не знакомил своих детей ни с одной из своих женщин, — подчеркнула я. — И, по-моему, я уже говорила тебе, какой он горячий.

— Да, говорила в деталях, — согласилась она.

— Следовательно, у него было много женщин.

— Вау, это довольно круто, — пробормотала она, я в раздражении откинулась на кровать, и она продолжила: — Хорошо, по крайней мере, скажи мне, что у него было веское оправдание того, что он был огромным мудаком.

— Я не могу, поскольку у него не было веского оправдания, у него была целая куча веских оправданий. Я даже не могу их перечислить. Могу сказать, что для горячего парня он не только потрясающе владеет своими горячими частями тела, но и потрясающе владеет английским языком. Он все объяснил, и для меня это сработало. Главным образом потому, что он имел в виду каждое слово, которое произнес.

— Понятное дело, — продолжала бормотать она.

Верно, я должна была ей дать какую-то подробность.

Так я и сделала.

— Он сказал, что каждый знак, который он получал от меня, означал, что я была его мечтой.

Джерра оживилась.

— О, это хорошо. Что еще?

Мой взгляд упал на цифровой дисплей будильника, который Ронда держала рядом с кроватью в комнате для гостей, и мое сердце подпрыгнуло, когда я села на кровать.

— Джерра! Я не могу! Он будет здесь через пять минут, а на мне только один сапог.

— О, он опоздает. Они всегда опаздывают.

— Майк не будет опаздывать.

— Опоздает. Они всегда так делают. Чем сексуальнее мужчина, тем больше опаздывает. Хантер всегда опаздывал на каждое свидание минимум на полчаса. Ни с каким другим мужчиной я бы не смирилась с этим, но потому что Хантер был симпатичным, а Маленький Хантер был большим и симпатичным, а Большой Хантер знал, как использовать Маленький Хантер, я смирилась.

Мне не нужно было, чтобы Джерра начала свою пластинку про «Маленького Хантера». Я знала все о навыках Маленького Хантера и Большого Хантера — олимпийского чемпиона, который знал, как использовать Маленького. Если бы она начала, то могла бы продолжать часами. Я знала это, потому что она делала так. Часто.

Вместо этого я обошла эту тему стороной и сообщила ей:

— Он никогда не опаздывал на свидание с Дебби.

И я знала это, потому что в свое время уделяла этому пристальное внимание.

— Оу, это просто странно, — пробормотала Джерра.

— Это было двадцать пять лет назад.

— Нет, я имею в виду, что он вообще встречался с Дебби.

В этом я была с ней полностью согласна.

— Тогда она не одевалась как страшная лесбиянка, и у нее не было одной из этих штуковин с синими зубами, прикрепленных хирургическим путем к уху, — объяснила я. Я понимала, что Джерра также понимает, о чем я говорю, так как Дебби была у меня дома в Техасе (однажды), Джерра познакомилась с ней, и все прошло не так хорошо. Не визит и не встреча Дебби с Джеррой. С другой стороны, это была Дебби. Она готова довести кого угодно до чертиков даже папу римского, если бы он был в отличном настроении. — На самом деле она была очень хорошенькой.

— Красота исходит изнутри, сестра, — напомнила она мне.

В этом она тоже была права.

— Верно, тогда он был подростком, она была очень хорошенькой и не выносила мозг, как сейчас, — ответила я ей.

— Это все объясняет, — пробормотала она.

— Теперь я могу идти? — Поинтересовалась я.

— Только если ты пообещаешь первым делом позвонить мне утром, объяснив ваше примирение и все подробности об ужине с детьми.

— Будет сделано, — согласилась я.

Она ничего не сказала.

— Джерра, мне уже пора.

— Ты уверена в этом, детка? — прошептала она, и я тихо вздохнула.

Потом выдохнула.

Затем тихо сказала:

— Он был несчастлив восемнадцать лет, неудачный брак, детка. Действительно плохой. И вчера он сказал мне, что я сделала его счастливым впервые за все эти годы. По-настоящему счастливым без всякого дерьма. У него были проблемы. Он выместил их на мне. Он сожалеет об этом. И он извинился и объяснил мне все. Так что, да, я уверена в этом.

— Хорошо, — тихо произнесла она в ответ.

— Теперь я могу идти? — Опять спросила я.

— Ага, — ответила она.

— Люблю тебя, милая, — прошептала я.

— Я тоже тебя люблю и уже скучаю по тебе.

— Я тоже скучаю по тебе, Джерра, детка. Созвонимся.

— Да, созвонимся.

Я коснулась экрана и вздохнула.

Затем наклонилась и натянула второй сапог.

Майк, будучи женат на шлюхе с дизайнерским лейблом худшего сорта, знал, что нужно мне позвонить, чтобы сообщить всю важную информацию о дресс-коде. Мы собирались пойти в «Стейшн». Не полицейский участок, а полу приличный ресторан, который появился в одном из полу приличных торговых районов, появившихся в северной части города через несколько лет после того, как я уехала из Бурга. Я уже была там однажды. Еда была превосходной. Дресс-кодом были джинсы. (Station — полицейский участок, — прим. Пер.)

Итак, на мне были джинсы, которые находилась в середине спектра выцветания моих джинсов, мой спектр был широким, учитывая, что у меня было много джинсов. Не совсем белые, с множеством потертостей. И не темные.

Я добавила кремовый топ с разрезом на шее, низ которого облегал мои бедра, с очень длинными рукавами с небольшим разрезом по шву. Поверх этого я надела пояс из широкой палевой замши с большой круглой серебряной пряжкой, низко висевшей на моих бедрах. Я добавила кучу серебра поверх рубашки на запястья, а также на шею и в уши. Я сделала легкий макияж, а ранее в тот же день сменила цвет ногтей на пальцах рук и ног с темного на почти прозрачный розовый. Я оставила волосы распущенными на всю длину сзади, но убрала пряди со лба, заколов их на дюйм назад маленькими заколками для волос, выкрашенными в кремовый, розовый и коричневый цвета. И последнее, я побрызгалась духами.

Я встала, подошла к зеркалу над комодом и оглядела себя.

Я была готов встретиться с детьми Майка.

— Они здесь! — прокричала Ронда с таким же восторгом, как и утром.

Ладно, нет. Я не была готова встретиться с детьми Майка.

Но у меня не было выбора.

Я глубоко вздохнула и вышла из комнаты для гостей, говоря себе, что нравлюсь детям. Финли и Кирби я нравилась, они любили меня, а они были ровесниками детей Майка. А детям Хантера и Джерры я тоже нравилась, им было шесть и восемь лет. Так вот. Я нравилась детям всех возрастов. Детям Майка я тоже понравлюсь.

Дерьмо.

Я начала спускаться по лестнице и увидела, что Ронда открыла входную дверь, Майк со своими детьми входил в дом. Кирби стоял в большом вестибюле. А Финли, мой горячий мальчик, классный старший племянник, прислонился плечом к двойным широким дверям, которые вели в гостиную.

Финли убивал меня. Как и его брат, он унаследовал цвет кожи от своей матери, темные волосы, голубые глаза (хотя глаза Кирби были темно-карими, как у меня и Дэррина). Но в остальном он унаследовал все остальное от отца: высокий, стройный, сильный. Выражение его лица, то, как он держал свое тело, то, как он двигался — все это было от отца, моего брата.

Но я старалась не думать об этом.

Я ни о чем не думала, даже о детях Майка, которые оба смотрели прямо на лестницу, пока я спускалась по ней.

Нет, мои глаза были прикованы к красивому блондину в фойе, пока я спускалась по лестнице в доме моего детства, чтобы пойти на свидание с Майком Хейнсом.

Я хотела, чтобы это была ярость, которая поглощала меня, когда я была еще девочкой-подростком. И видела, как моя сестра снова и снова спускалась по этой лестнице, а я так сильно желала спускаться по этой лестнице вместо нее, что это было похоже на пытку. Я мечтала об этом день за днем и ночь за ночью, прежде чем заснуть.

И теперь в тридцать восемь лет, окруженная семьей моего покойного брата и детьми Майка, я делала это — спускаюсь по лестнице, чтобы пойти на свидание с Майком Хейнсом.

И даже с учетом всего этого прошедшего времени и нашей аудитории, которая смотрели на нас, мой спуск выглядел не менее красиво, чем я ожидала.

Потому что Майк стоял в холле в джинсах, которые мог так носить только Майк, и в этой потрясающей коричневой кожаной куртке. Его нежные, теплые, темно-карие глаза были устремлены на меня с нежным, теплым выражением на лице, говорящим, что ему нравится то, что он видел. Мало того, у нас была аудитория, и я знала, что аудитория таяла, и я была единственным человеком, которого видел в этот момент Майк.

— Привет, — произнесла я, когда мне оставалось сделать один шаг.

— Привет, — ответил он, затем его рука потянулась в мою сторону в качестве приглашения, и я приняла ее. Я положила руку, он обернул ее вокруг моей талии, и моя рука ответила на этот жест.

Это тоже было естественно.

Я находилась рядом с ним, вывернув шею, запрокинув голова назад, чтобы увидеть, как его изогнулась, а голова опустилась вниз.

— Ты хорошо выглядишь, — пробормотал он.

— Спасибо, ты тоже, — пробормотала я в ответ, и уголок его губ дернулся.

Затем он повернул голову, я последовала его примеру и наконец-то увидела его детей.

Удивиться тут было чему.

Я не о его сыне Джонасе. Джонас был очень похож на Майка. Он не был его вылитой копией, но у него был цвет лица и телосложение отца. На самом деле он был всего на дюйм ниже Майка. И у него на лице проступали черты Майка.

Я была удивлена его дочерью Клариссой. У нее была волосы Майка, но либо она была похожа на свою мать (что было бы разочарованием, поскольку Одри у меня в мыслях выглядела как демоница с рогами, клыками, кислотно-зелеными глазами и спутанными волосами), либо она была вся Кларисса.

Она была невероятно красива. Настолько, что я никогда не видела столь поразительной девушки ее возраста.

— Дасти, это мой сын, Джонас. Ему нравится, когда его называют Ноу, — начал представлять Майк, я оторвала взгляд от прекрасной Клариссы и посмотрел на Ноу, который протягивал мне руку.

Я взяла его руку, пожала и улыбнулась ему.

— Привет, Ноу. Приятно познакомиться.

— Да, мне тоже, — ответил он, улыбаясь легкой, но ленивой улыбкой, от которой, я была уверена, все старшеклассницы теряли свои трусики. Затем он отпустил мою руку, посмотрел на свою сестру и заявил: — Я же говорил тебе, что папа прищучит горячую малышку.

Глаза Клариссы расширились, лицо покраснело так, что мне захотелось немедленно найти фотоаппарат и запечатлеть ее выражение на пленку. Затем в ее глазах появились кинжалы, когда она посмотрела на своего брата. Я была не уверена, что это значит. Но была уверена, что кинжалы были воображаемыми, потому что ее брат не был убит мгновенно.

В то же время я услышала, как Ронда ахнула, а Кирби и Финли хихикнули.

Майк просто сказал предупреждающе низким голосом:

— Ноу.

Он использовал это слово двояко, и игривый взгляд Ноу без раскаяния перешел на отца, а затем на меня.

Я подмигнула ему.

Его легкая, ленивая усмешка превратилась в яркую, легкую, ленивую улыбку.

Да, старшеклассницы определенно теряли свои трусики ради этого парня. Полностью.

— Точно, это Ноу, а это моя дочь Кларисса, — продолжал Майк.

Я перестала смотреть на Ноу и перевела взгляд на Клариссу.

— Привет, милая, — тихо сказала я и протянула руку.

Она посмотрела на мою руку, потом на меня, пожала мою руку и пробормотала:

— Привет.

Я сжала ее руку и прямо сказала:

— Я влюблена в твоего папу, так что ты должна знать, я хочу тебе понравиться, но я не кривлю душой, когда говорю, что ты самая красивая девушка, которую я когда-либо видела.

Рука Майка крепко обхватила меня за талию. Рука Клариссы дернулась в моей, когда ее щеки снова порозовели, глаза округлились, но не сердито, а ее идеальные, полные губы ласково приоткрылись.

Наконец, она явно и отчетливо выдавила из себя:

— Э-э... спасибо.

— Просто говорю все как есть, — заявила я ей.

Ее подбородок слегка опустился, и она посмотрела на меня из-под ресниц, настороженно, но застенчиво, и тогда я поняла, что даже в четырнадцать, почти в пятнадцать, эта девочка заставляла старшеклассников часто стирать свои джинсы.

Если Кларисса не слетит с катушек и не станет готом или не получит поддельное удостоверение личности и штамп бродяги, Майк как раз собирался вступить примерно в пять лет своей жизни, которые включали бы в себя мир боли. И эта боль означала не удивление, от того, что он где-то ошибся в ее воспитание, а сожаление о том, что он поступил очень правильно, передав своей дочери такие отличные гены.

Я отпустила ее руку, и Майк переместил нас.

Затем он заговорил, но не со мной и не со своими детьми, а с Рондой.

— Привел детей, чтобы им не пришлось сидеть на холоде, пока мы по болтаем. Дасти и мне нужно быстро поговорить с тобой и мальчиками кое о чем, прежде чем мы уйдем.

Я совсем забыла об этом. Вот как я волновалась из-за встречи с детьми Майка. Но когда он позвонил мне, чтобы сообщить, куда мы идем на ужин, он также сказал, что хочет минутку поговорить не только с Рондой, но и с Фином и Кирби о Дебби.

Странно, но я не думала о Майке, что он может каким-то образом касаться нашего семейного дела. Может потому, что он так долго присутствовал рядом в нашей жизни, Дэррин говорил о нем, Дебби встречалась с ним, он имел в виду то, что он значил для меня, что он вроде как чувствовал, что он уже был членом нашей семьи. Возможно, после того, как Фин рассказал мне, что происходит с моей стервозной сестрой, а Ронда так и не пришла в себя, впервые за долгое время я почувствовала себя подавленной. И Майк не просто прикрывал мне спину, но и был готов вмешаться, чтобы помочь мне взвалить на себя это бремя, сняв с меня часть груза. Лучше, он не собирался медлить, и я поняла это в тот момент, когда он выхватил мой телефон, когда стервозная Дебби имела наглость позвонить мне. Хотя тогда он до конца не зал, что вообще у нас тут происходит.

— Мы можем поговорить в гостиной? — Спросил Майк, я посмотрела на Ронду, она выглядела смущенной. Я посмотрела на Кирби и увидела, что он смотрит на своего брата. А потом я посмотрела на Финли и увидела, что неудивительно, он не сводил глаз с Клариссы.

Вот тогда я посмотрела на свои сапоги и ухмыльнулась.

— Конечно, — тихо сказала Ронда и направилась в гостиную.

Финли переместился, следуя за матерью. Кирби двинулся за ними. Свободной рукой Майк указал своим детям, чтобы они шли впереди нас.

Наконец Майк повел нас в гостиную, и я посмотрела на него снизу вверх. Фермерский дом не был маленьким, комнаты большие, набитые за годы семейными ценностями, ну... всякой всячиной. Но все же я не хотела, чтобы кто-нибудь из присутствующих подслушал то, что я хотела сказать. Как будто расплата за то, что Майк помог мне позаботиться о моей семье, должна была принять самые разные формы, которые ему понравились бы.

Поэтому я сообщила об этом выражением своего лица.

Майк не пропустил мое выражение, его глаза опустились на мои губы, рука напряглась вокруг меня, а кончик его языка высунулся, чтобы облизать полную нижнюю губу.

Это было очень горячо.

— Маленькая Дасти искушает.

Мы вошли в комнату, и я собралась с духом. Ронда присела на диван. Кирби сел рядом с ней. Финли, встал рядом с ней, сильный, высокий, держащийся на ногах, новый мужчина в семье. Ноу и Кларисса жались в сторонке, вероятно, чувствуя себя неловко, не понимая, что происходит, они никогда тут не были, не понимали, что делать и как себя вести в данной ситуации.

Майк не стал медлить.

Посмотрев на Фина, он спросил:

— У тебя все еще телефоны твоей матери и брата?

— Да, сэр, — немедленно ответил Фин.

— Ты объяснил им почему? — Продолжил Майк. — Ты забрал телефоны?

Фин кивнул.

— Молодец, — пробормотал Майк и посмотрел на Ронду. — Дасти поделилась со мной, что Дебби часто звонила вам, чтобы обсудить будущие планы на ферму. Дасти сказала, что Фин выразил желание продолжить семейную традицию. Я знаю, что сейчас все очень непросто, и для вас сейчас не время принимать решения о будущем ваших сыновей, решения, которые в последствие нельзя будет переиграть. Поэтому попросил Дебби не звонить тебе в течение двух недель.

Облегчение промелькнуло на лице Ронды, и я была рада его увидеть. Как ни странно, я также и разозлилась, потому что ее облегчение было настолько явным, поняла, что Дебби дотянулась уже до задницы Ронды. Я поняла это по выражению ее лица, насколько все было плохо.

Но по какой-то причине мой взгляд упал на Фина, он улыбался, глядя в сторону Ноу и Клариссы. Мой взгляд переместился на детей Майка, и я поймала ответную улыбку Клариссы, прежде чем ее взгляд опустился на ее туфли.

Я оглянулась на Фина и увидела, что теперь он смотрел на подлокотник дивана.

Но его ухмылка была ухмылкой не горячего парня по отношению к красивой первокурснице, которую он считал красивой первокурсницей. Она была более интимной, знающей и торжествующей.

И ее улыбка была такой же.

О Боже, что-то явно происходило между дочерью Майка и моим племянником.

Майк сорвал вишенку у моей сестры. Десятилетия спустя мы сошлись с ним. И теперь казалось, история Холлидей — Хейнса вот-вот готова была повториться.

О боже, я не знала, что Майк подумает об этом, главным образом потому, что в подростковом возрасте он знал, как управляться со своим пенисом.

Прежде чем я успела поразмыслить были ли улыбки этих двоих потрясающими или полной катастрофой, Майк продолжил говорить:

— Дебби, скорее всего, не собирается делать то, о чем я просил, так что...

— Она уже этого не делает, — вмешался Финли, и я посмотрела на него, он смотрел на Майка. — Извините, что перебиваю вас, мистер Хейнс, но вы должны знать, что она звонила маме три раза вчера, четыре сегодня и оставила пять сообщений на голосовой почте.

Я стиснула зубы и моя рука, обнимающая Майка за талию, напряглась.

— Ты отвечал на ее звонки? — спросил Майк у Фина.

Фин отрицательно покачал головой.

— Невежливо не отвечать на звонки, — вставила Ронда, и я посмотрела на нее.

Серьезно, твердости в ней никогда не было. Я любила ее до безумия, но у нее подрастали два парня. Я не знала как, но мне придется посадить семя твердости в моей невестке и вырастить его. С Фином у нее оставалось полтора года. Он уже был в основном мужчиной, Дэррин позаботился об этом, как и мой отец в свое время позаботился о том, чтобы Дэррин стал настоящим мужчиной. Но впереди еще маячило несколько лет. Она должна была помочь мне с этим. Она должна была помочь Фину в эти годы.

Я открыла рот, чтобы заговорить, но Фин опередил меня.

— Невежливо звонить женщине, которая недавно потеряла мужа, и говорить ей подобные вещи, ма.

Ронда посмотрела на сына.

— Думаю, да, милый, но...

— … никаких «но», — оборвал он ее. — Это просто невежливо. Ей не следовало звонить тебе по этому поводу. Не сейчас. Не на следующей неделе. Не через неделю. Мистер Хейнс прав. Тебе нужна передышка. А она не дает тебе даже передохнуть от всей этой ситуации. Но тебе необходимо прийти в себя, и ты получишь эту передышку.

Ладно, возможно, Фин очень быстро повзрослел и стал уже мужчиной.

— Фин прав, Ронда. Это не вежливо, тебе нужно время. Я просил ее дать тебе время, но она так и не последовала моему совету. Это так же невежливо с ее стороны, — заявил Майк, и Ронда оглянулась на него. — Если ты не можешь не отвечать на ее звонки, так как думаешь, что это не вежливо, тогда пусть твой телефон будет у Фина, и пусть к домашнему телефону подходят только твои сыновья. Финли передаст тебе сообщение, если оно будет важно для тебя, и мальчики так же передадут тебе трубку, если будет звонить не Дебби.

По глазам Ронды было видно, что она задумалась над словами Майкла, я уже привыкла к этому, потребуется какое-то время, чтобы она выдала свой ответ. Я была не уверена забронирован ли столик в ресторане, сильно ли дети Майка хотят есть, но надеялась, что ответ отрицательный на оба вопроса, потому что мы явно опаздывали, и его детям придется потерпеть, если они голодны, пока мы уговорим Ронду.

Майк, будучи хорошим парнем, молча ждал. Финли, как я обратила внимание, был менее терпелив к своей матери, я заметила это, когда он смотрел на нее сверху вниз, едва скрывая свое нетерпение.

Это начинало меня беспокоить, я недавно приехала, но уже несколько раз замечала нетерпение Финли по отношению к матери, не говоря уже о его телефонном звонке.

Поскольку Дэррин давал указания своим сыновьям, как вести себя с Рондой, ни один из его мальчиков тогда не выказывал недовольства ее причудам. Кирби определенно нет. Но Финли очень уж был похож на моего брата, слишком похож! Кирби же достались более нежный и милый черты. У Кирби было все время в мире для своей мамы. Финли, без своего отца, который мог бы сглазить ситуацию, терял самообладание.

Наконец Ронда приняла решение:

— Я разрешаю Фину оставить мой телефон у себя.

Финли громко выдохнул.

Майк пробормотал:

— Отличное решение. — Его глаза переместились на Кирби, и он спросил: — Ты в деле, Кирби?

Кирби посмотрел на Финли, Фин кивнул ему, затем снова посмотрел на Майка и пробормотал:

— Да, сэр.

— Хорошо, — пробормотал Майк. Затем сжал мою руку, сказав: — Спасибо, что уделили нам время, а теперь, наверное, нам пора идти.

— Постойте!

Это была Кларисса, Майк сделал два шага, поворачивая нас вместе в ее сторону.

— Почему бы Холлидеям не поехать с нами? — предложила она, как будто эта светлая мысль только что пришла ей в голову, хотя это было совершенно не так. Я чуть не расхохоталась.

Она не хотела, чтобы Ронда и Кирби поехали с нами и сидели за столом.

Она хотела, чтобы Финли сидел вместе с нами.

— Мы не можем, — вежливо пробормотала Ронда.

— Я уже съел сэндвич, — заявил Кирби, что было не совсем правдой. Он съел три сэндвича. Тем не менее он мог бы съесть еще ужин из четырех блюд, но решил поддержать мать.

— Я не против поесть, — беспечно заявил Фин, и я ничего не могла с собой поделать. Издала такой звук, как будто меня душили.

Майк посмотрел на меня сверху вниз и приподнял брови. Я покачала головой. Он наклонился. Я ухмыльнулась. Он покачал головой и снова посмотрел на Фина.

— Надевай куртку, Фин.

Фин вздернул подбородок и зашевелился, бросив быстрый взгляд на Клариссу и Ноу, но я поняла, что он хотел взглянуть именно на Клариссу.

Майк не заметил этого, потому что вместе со мной направился к двери.

— Постарайтесь доставить тетю домой в приличное время.

Это был Кирби, который следовал за мной и был именно тем, кем он всегда и был — милым и заботливым.

Я повернулась к нему и спросила:

— А если я не вернусь домой к полуночи, буду наказана?

Брови Кирби взлетели вверх, он ответил:

— К полуночи? Твой комендантский час в десять.

— Нечестно, Кирби, — огрызнулась я.

— Хорошо, — ухмыльнулся он, — в десять тридцать.

Я закатила глаза. Его ухмылка стала шире, мне понравилось наблюдать за таким Кирби. Он потерял отца, тень боли стояла в его глазах даже при этой ухмылки, но в тени появились смешинки, и я была чертовски рада, что мне удалось сделать хотя бы это.

Мы были в фойе. Я отстранилась от Майка, подошла к своему племяннику, его расплатой за мой комендантский час стало то, что я обхватила его за щеки, как делала, когда он был маленьким, и стала целовать его сначала в одну, потом в другую, потом снова в одну… и так до бесконечности, пока он не закричал:

— Боже! Хватит! Ужасно, тетя Дасти!

— Дорогой, ты не должен произносить имя Господа всуе, — рассеянно пробормотала Ронда, и настала очередь Кирби закатить глаза, причем я закатила глаза вместе с ним.

Я ухмыльнулась ему, игриво оттолкнула, затем перешла к стулу в холле, где лежала моя крутая дубленка. Она доходила до талии, имела косую молнию и встроенный пояс, очень высокий воротник и широкие манжеты из овчины. Я надела ее,застегнула молнию и схватила свою объемистую замшевую сумку.

Финли встретил нас у двери, и Майк, делая движение мачо-папы, которое все еще было горячим, стоял с высоко поднятой рукой, придерживая открытой дверь, пока все дети выходили. Затем его глаза остановились на мне, когда я тоже собралась пройти через дверь, но остановилась. Он схватил меня за руку, отпустил дверь, я вышла, попрощавшись с Рондой и Кирби, он последовал за мной.

Дети уже были у машины Майка, Майк вытащил ключи из кармана, поднял руку, вспыхнули фары, машина подала звуковой сигнал, и они начали залезать внутрь.

— Хм... — пробормотала я себе под нос, не сводя глаз с машины и наблюдая, как дети залезают в салон. — Кларисса сядет посередине. Это значит, что она будет прижата с двух сторон Ноу и Фином.

— Заметила? — Майк что-то пробормотал себе под нос в ответ.

Мои глаза скользнули в сторону него вверх:

— Ты тоже заметил?

— Трудно не заметить, — он все еще бормотал себе под нос, как и я.

— Ага, — согласилась я.

— Черт, — продолжал бормотать он, и я усмехнулась.

— История повторяется, — продолжила я тихо.

— Только через мой труп. — Пробормотал он, но в его словах было что-то еще, и я расхохоталась.

— На самом деле, я не шучу, — сказал он, медленно обходя капот, подводя меня к пассажирскому сиденью.

— Я знаю, что ты не шутишь, хотя это смешно. — Я посмотрела на него и тихо закончила: — И, серьезно, малыш, ты забавный и такой горячий парень, заботливый отец, я хочу поцеловать тебя прямо сейчас.

Я увидела, как на его лице появилось выражение, которое было чертовски сексуальным, даже когда он пробормотал:

— Не подбрасывай своему племяннику не нужных идей.

— Я думаю, что идеи будут исходить от Клариссы.

— Это называется возвратить должок.

— Давай, красавец.

Майк ухмыльнулся мне и открыл мне дверь.

Я забралась внутрь, он не закрывал ее, пока я не устроилась на сиденье.

Потом повернулась назад и объявила:

— Я проголодалась. Кто еще?

— Однозначно, — заявил Ноу с легкой, ленивой усмешкой.

— Да, мисс Холлидей, — ответила Кларисса.

— Я всегда голоден, — пробормотал Финли чистую Божью правду.

— Называй меня Дасти, милая, — попросила я Клариссу, когда Майк сел на свое сиденье.

— Она Рис, — вставил Ноу, пока Кларисса внимательно изучала меня.

— Да, меня так называют близкие, — тихо подтвердила она.

— Ты не против, если я буду тебя так называть? — Спросила я.

— Не против. — Снова мягкий ответ. Краем глаза я заметила, что Финли смотрел в боковое окно и при этом улыбался, и его улыбка сказала мне, что он слышал все, что тихо сказала Кларисса, и ему нравилось ее слушать.

— Отлично, — ответила я Клариссе, думая в этот момент о своем племяннике.

Он был подростком, а это означало, что при обычных обстоятельствах у него на уме было только одно. При нынешних обстоятельствах у него на уме было много чего, и большая часть этого была чепухой. Свидание с девушкой, самой красивой девушкой в средней школе Бурга, давало ему хорошую пищу для размышлений, в то время как я (и Майк, очевидно) убрали большую часть другой чепухи, о которой ему приходилось думать раньше.

— Ангел, ты не хочешь перестать болтать, развернуться и пристегнуться, чтобы я мог отвезти детей в ресторан и там их накормить? — Спросил Майк, и я закатила глаза, глядя на Клариссу, а затем развернулась.

— Конечно, — с готовностью согласилась я.

И пристегнулась. Майк завел машину.

И мы поехали, чтобы Майк мог накормить машину полную детей-подростков и меня.

* * *

Майк оторвал свои губы от моих.

Обхватив рукой меня за затылок, он прижал мое лицо к своей шее и прорычал в ухо:

— Черт, черт побери, милая.

Я понимала, что он имел в виду.

Он высадил детей у своего дома, Финли любезно предложил пройтись к себе домой через заднюю калитку Майка по замерзшему полю февральским холодным вечером до своего дома. Он предложил такой путь под подозрительным взглядом Майка, и под взволнованным взглядом Клариссы. Майк, как ни странно, согласился. Затем, следуя моим указаниям, он отвез нас к тому месту, который отец и дедушка называли «Задворками». Хотя это место больше походило на «Задворки двухсот», узкая дорожка, прорезающая нашу землю в двух шагах от нашего дома. Дорожка упиралась в рощу вокруг мини-пруда, в который входил изгибающийся ручей, значительно расширяющейся и углубляющийся. Это был старомодный пруд, где с одного из деревьев даже свисала шина, на которой можно было раскачаться, спрыгнуть прямо в воду. Повзрослев, мы с Дэррином, моими подругами и его друзьями парнями (но без Дебби) регулярно посещали его летом. *(Back Forty самый удалённый от дома участок земли на ферме. Происходит от деления землевладений на участки по 40 акров. Дасти дальше говорит, что похоже на «Задворки двухсот», она имеет в виду 200 акров, говоря, что земли в собственности было много, приличное расстояние. — Прим. Пер.)

Теперь, как два подростка, Майк припарковался именно там, чтобы мы могли целоваться.

Наша потребность друг в друге настолько обострилась, видно добавилось долгая разлука, отличный секс по телефону и фантастический реальный секс, я решила, что мне просто необходимо побыть с ним наедине… сию минуту. Итак, я нашла рычаг и сдвинула спинку сиденья Майка почти до полного откидывания. Я была без дубленки, Майк без куртки, я сидела на нем верхом, мы продолжали целоваться, мои руки находились под свитером Майка, а руки Майка ощупывали меня так, что я прижималась и раскачивалась на его твердой промежности.

Я хотела, чтобы он оказался внутри.

И по его словам поняла, что он тоже этого хотел.

— Мы можем это сделать, — прошептала я ему в шею.

— Милая…

Моя рука скользнула вниз по его животу, затем надавила глубже, скользнув по его паху, и это вызвало у меня неразборчивое рычание, которое было таким горячим, что я почувствовала, как мое тело еще больше раскалилось.

Я подняла голову и поймала его взгляд в лунном свете.

— Мы можем это сделать. — На этот раз слова прозвучали с придыханием.

Он выдержал мой взгляд.

Затем прошептал:

— Ты опустишься на него, Ангел.

Это было все, что мне было нужно.

Я перекатилась с него на пассажирское сиденье рядом, быстро стянула сапоги, носки и джинсы, затем трусики. Затем я зашевелилась и откатила кресло назад, отметив затуманенным мозгом, что Майк достал презерватив, пока я молниеносно раздевалась.

Он разорвал упаковку. Я дернула его ремень. Он вытащил презерватив из пакета. Я расстегивала его джинсы. Потом я стянула их с его бедер, а он раскатал резинку по длине.

Потом передвинулась на него, ноги уперлись в его бедра, голова склонилась, наблюдая за работой его руки, я дышала так тяжело, словно задыхалась.

Его рука потянулась к моей заднице. Я подняла голову, мои губы коснулись его губ, и я почувствовала, как он привстал так, чтобы головка коснулась моего входа.

— Нам нужно найти кровать, — пробормотал он мне в губы, но это был грохот, низкий и такой горячий, что обжигал, так что его слова не согревали меня. А прожигали насквозь.

— Здесь сойдет, — пробормотала я в ответ.

— Нам нужно найти кровать.

Я опустилась, наполняясь им. Его пальцы сжали плоть моей задницы, другая его рука скользнула между нами, погрузившись в мои волосы, он застонал, а я захныкала.

— Ты права, милая, здесь сойдет, — прошептал он мне в губы, затем прижал мою голову, чтобы захватить мой рот в горячем, влажном поцелуе.

Я скакала на нем, сначала медленно, сладко, наслаждаясь тем, что Майк снова оказался внутри меня, пока он целовал меня в своей голодной манере, которая мне очень нравилась, и я делала так какое-то время.

Наконец Майк перестал целовать меня и приказал:

— Быстрее, Ангел.

— Мне так нравится.

— Давай быстрее, Дасти.

— Я...

Его рука оторвалась от моей задницы, и его большой палец нашел мой клитор.

Я тут же задвигалась быстрее.

— Вот это моя девочка, — пробормотал он, и я почувствовала его улыбку на своих губах.

Мне было все равно, что он получил то, что хотел, потому что мне чертовски нравилось, как он это получал. Он давил на клитор, кружил, порхал. Боже, я никогда не чувствовала такого раньше ни от одного мужчины, за исключением тех случаев, когда была с ним, конечно. Давление, движение — это было лучше любого вибратора. Это было самое лучшее.

Я задвигалась еще быстрее.

Каким-то образом Майк приподнялся на сиденье, увлекая меня за собой, чтобы его длинные ноги могли освободить руль. Согнув колени, он уперся пятками в сиденье, его бедра приподнялись навстречу моим движениям, рука на моей голове превратилась в руку, обхватившую меня за талию, и он стал вести первую скрипку, включив ускорение.

Боже, это было выше всяких похвал.

— Малыш, — захныкала я.

— Быстрее, Дасти, — прорычал он, его большой палец надавил глубже, и я ахнула.

— Майк, — выдохнула я.

— Мне нужно, чтобы ты жестко скакала на мне, милая.

Я выполнила его приказ, это было за гранью лучшего, в мгновение ока внутри меня стал возрастать оргазм, пока не взорвался и не пронзил меня насквозь. Моя голова откинулась назад, стон вырвался из горла, и я кончила. Жестко.

Майк все еще продолжал сводить меня с ума, двигаясь, но он поменял руки, рука, пальцем, которой он кружил у меня на клиторе, теперь обнимала меня за талию, а другая рука снова была в моих волосах, прижимая мое лицо к его шее.

— Черт, я хочу перевернуть тебя, — простонал он.

Я продолжала двигаться, быстро и с усилием, усиливая его возбуждение, работая над тем, чтобы привести его к оргазму. Во время наших предыдущих встреч я узнала, что Майку нравилось позволять мне брать его в рот, забираясь сверху, но он всегда полностью контролировал ситуацию.

Я провела губами по его шее, прижимаясь бедрами к нему.

Его голова частично поднялась и повернулась, пальцы вцепились в мои волосы, губы оказались у моего уха.

— Скучал по тебе, милая, — прорычал он.

О Боже, мне понравилось.

— Я тоже скучала по тебе, Майк, — прошептала я ему в кожу, оседлав и облизывая шею от уха до горла.

Он уткнулся лицом мне в шею, прижал меня к своему члену и застонал.

Я позволила ему это, мои губы двигались по его шее, затем его хватка ослабла, и я начала скользить.

Его рука скользнула вверх по моей спине, чтобы присоединиться к другой в моих волосах. Я опустилась на него и сделала то, что он хотел. Я подняла голову и подставила ему свои губы.

Он держал мои волосы в своих руках и целовал так, как мне это действительно нравилось. Несмотря на то, что мы закончили, несмотря на то, что мы обожгли друг друга, он начал поцелуй медленно, как будто у него было все время в мире, исследуя, а затем увеличивал свой поцелуй, пока я не почувствовала, что меня поглощает его жар.

Затем он, к сожалению, закончил свой поцелуй и повернул мою голову так, чтобы мое лицо снова оказалось у него на шее. Его рука скользнула по моим волосам, отводя их в сторону, в то время как другая его рука обнимала.

— Тебе тепло? — пробормотал он.

— Мм-хмм... — Пробормотала я в его шею, глубоко вдавившись в его бедра. Мотор работал, как и жар внутри нас. Экологически это было неблагоприятная атмосфера снаружи, но настолько сексуальная внутри.

Внезапно его рука, обнимающая меня, напряглась, и он проворчал:

— Черт, я не могу поверить, что трахаю свою женщину в своей машине на берегу ручья.

Я подняла голову и улыбнулась ему, глядя сверху.

— Знаю. Разве это не потрясающе?

И увидела, как блеснули его белые зубы, прежде чем он согласился:

— Да, потрясающе было, но не было того, что я хотел тебе дать намного больше после того, как причинил столько страданий.

— Разве я жалуюсь? — Спросила я.

Он помолчал секунду, потом мягко прошептал:

— Нет.

Я опустила голову, в направлении к его губам в темноте салона машины, и мои намерения подтвердились, я поцеловала его, мягко и прошептала в ответ:

— Тогда не волнуйся об этом.

Он поцеловал меня нежно в ответ, потянул за волосы также нежно, я подняла голову на дюйм, и он сказал:

— Ты не можешь предложить какой-нибудь способ, куда можно выбросить использованный презерватив, чтобы его случайно не обнаружил Финли на своем тракторе, поняв, чем именно в этом месте можно заниматься.

Я разразилась смехом.

Майк повторил свои слова, сказанные ранее сегодня вечером:

— Я не шутил на счет него.

— У меня в сумке есть пакетик, — предложила я.

— У тебя в сумке есть пакетик?

— Дорогой, за последний месяц я четыре раза проходила проверку в аэропорту. Я не разбираю свои сумки, просто перекладываю все из одной в другую. И собираю разные пакетики. У меня, наверное, есть их три штуки.

— Отличные новости, милая, — пробормотал он, и я снова усмехнулась. Затем он спросил: — Как часто ты меняешь свои сумки?

Я моргнула, внезапно почувствовав, что мы ступили на опасную территорию, потому что у меня было много разных сумок. Я меняла их под наряды и туфли, поэтому делала это часто. И я решила, что мне предстоит долгий путь в Индиане, так что отправилась не налегке, а забрала с собой лошадей, печи и около шести чемоданов одежды.

Я волновалась, что мы наткнемся на воспоминания Майка, учитывая то, что он рассказал мне о бывшей, у которой было более двухсот пар обуви, и это ее не останавливало покупать еще и еще, поэтому содрогнулась, подумав, на что была тогда похожа ее коллекция сумок.

Нерешительно я ответила:

— Э-э... немного больше, чем мало, немного меньше, чем слишком много.

Майк секунду молчал, затем его рука сжалась, и он тихо сказал:

— Ангел, ты работаешь и зарабатываешь на свои сумки. Я просто спросил.

— Хорошо, — тихо ответила я.

— Теперь поцелуй меня, слезь с меня и найди мне пакет, — приказал он.

— Для хорошего парня ты довольно властный, — сообщила я ему и получила еще одно сжатие рукой.

— Дасти, поцелуй меня, слезь и найди мне пакет.

— Ладно, неважно, — пробормотала я, затем поцеловала, слезла и нашла пакетик.

Я надела и поправила одежду, натянула сапоги, когда услышала скрип сиденья Майка, поэтому повернула шею, чтобы посмотреть на него.

— Думаю, мы пропустили комендантский час Кирби.

— Надеюсь, Дэррин не учил своих мальчиков пользоваться дробовиком, — пробормотал Майк.

Я ухмыльнулась и вернулась к своим сапогам.

— Думаю, ты напрасно надеешься.

— Повезло, что я держу пистолет в машине. Хотя, не уверен, что хочу, чтобы мое первое свидание с тобой закончилось перестрелкой с пятнадцатилетним подростком.

— Это было бы плохо, — сказала я сквозь смешок, выпрямляясь. Затем нашла свою дубленку, надела ее и повернулась к нему. — Ужин прошел нормально, ты как думаешь?

Я думала именно так.

Нет, вернее он прошел забавно, увлекательно и интересно.

Финли был тихим и внимательным, обдумывал что-то. Мне казалось, это отчасти потому, что он пытался быть крутым рядом с Клариссой (или, возможно, он просто был крутым), а отчасти потому, что его отец только что умер, у него было много мыслей, поэтому он был не в том месте, где мог побыть самим собой. Его обычное «я» было очень похоже на Ноу, забавное, привлекательное и интересное, но в более непринужденной, уверенной манере. В нем все еще было больше мужчины, чем мальчика. Даже до смерти его отца, в Фине и тогда было больше мужчины, чем мальчика.

С другой стороны, Клариссе потребовалось некоторое время, чтобы освоится. Она вела себя немного замкнуто, я так и не поняла, держалась она отчужденно из-за Финли или потому, что не знала, как ей со мной вести. У нее ушло некоторое время, чтобы освоиться в компании, в конце концов она стала вести себя более оживлено. Она все еще была настороже, но у меня сложилось впечатление, что она не столько думала обо мне, сколько беспокоилась, что я подумаю о ней.

Чтобы помочь ей в этом, я не стала перед ней заискивать. Для меня был только один способ — оставаться такой, какой я была. Поэтому я была сама собой. Майк тоже не придавал большого значения настороженности дочери, был просто Майком. Наконец она освоилась и приоткрыла нам, как я подозреваю, совсем чуть-чуть настоящую Клариссу. Я была не уверена, но не думала, что мы увидели всю Клариссу целиком, но то, что мы увидели было мило.

Подтверждая мои выводы, Майк задумчиво пробормотал:

— Рис не была похожа на Рис. Она добилась своего, но думаю, присутствие Фина пугало ее. Ты и Фин, это было слишком.

— Между ними что-то происходит, — сообщила я ему.

— Происходит. И это прискорбно, так как ничего не будет, — сообщил мне Майк.

Я моргнула.

А потом спросила:

— Что?

— У них ничего не будет, — повторил Майк.

— Почему? — Поинтересовалась я.

— Почему?! — переспросил он в ответ.

— Да, малыш. Почему?

— Сколько причин тебе нужно назвать?

— А сколько у тебя есть?

Майк смотрел на меня, но, когда он снова заговорил, повернулся торсом так, чтобы полностью быть лицом к лицу.

— Во-первых, он намного старше нее. Ей четырнадцать.

— Сегодня вечером я узнала, что на днях у нее день рождения, Майк, так что ей почти пятнадцать.

— Верно. Он все равно намного старше нее. Ей пятнадцать... будет

— Майк…

— Он уже давно вышел на охоту. По-моему, не так уж и мало поймал. По-моему, приличное количество. И он ничего не получит от моей пятнадцатилетней дочери.

Я почувствовала, как у меня округлились глаза.

— Он уже вышел на охоту?! — Спросила я.

— Определенно, — ответил Майк.

— О Боже мой, — прошептала я. — Откуда ты знаешь?

— Семнадцатилетний мальчик, у которого не было половых актов, не похож на Ноу. Семнадцатилетний подросток, который попробовал раз или два, ведет себя как Ноу. Семнадцатилетний парень, который пробовал ни раз и ни два, ведет себя как Фин.

— Святое дерьмо, — прошептала я.

— И он не будет предпринимать никаких действий в сторону моей дочери, — закончил Майк.

— Святое дерьмо, — повторила я.

— Дасти? — Позвал Майк, и я поняла, что сквозь лунный свет расфокусировано пялюсь на его горло.

Поэтому сосредоточилась и выпалила:

— Я кормила его детским питанием.

Он наклонился ко мне, и я почувствовала, как его рука обхватила меня за подбородок, когда он пробормотал:

— Милая.

— Он выплевывал его на меня, — продолжила я.

— Дасти…

— Я меняла ему подгузники. Он вцеплялся зубами в мои серебряные кольца у меня в ушах. Я лежала на спине в гостиной, пока он использовал мое тело в качестве тренажерного зала в джунглях. Он сидел передо мной на моей лошади, когда они навещали меня в Техасе. Я прыгнула с ним в яму для игры в мяч в той дурацкой пиццерии, в яму с запахом блевотины, потому что у каждого ребенка должна быть там одна чертовая вечеринка по случаю дня рождения. Он обыгрывал меня в видеоиграх.

Я замолчала, когда рука Майка покинула мое колено, обхватила подбородок, и я увидела, что он наклонился ко мне.

— Он вырос, — тихо произнес он.

— Святое дерьмо, — прошептала я.

— Мне следовало сообщить тебе об этом более осторожно. Я не знал, что ты была так близка с ним.

— Я хочу детей, Майк, и единственные дети, которые у меня были — это два моих племянника. Я дружу с ними обоими, и когда я говорю дружу, имею в виду настоящую, открытую дружбу. Они мои племянники, мои мальчики. И он... он... — Я моргнула, слезы защипали в глазах, когда до меня окончательно дошло, я покачала головой, а затем закончила: — Мужчина.

— Да, — прошептал Майк, его рука снова скользнула по моим волосам, он притянул меня к себе и коснулся моих губ своими, прежде чем отпустить. Его рука опустилась, чтобы найти мою на моих коленях и крепко сжать, притянув к себе и положив мою руку себе на бедро.

— Такое дерьмо случается, милая, и его невозможно остановить, — мягко напомнил он мне.

Я глубоко вздохнула, кивнула, а затем мягко произнесла:

— Но это же произойдет и с Клариссой.

Его рука сжалась на моей, голос был гулким, когда он ответил:

— О нет, это не так.

— Майк, именно так. Я не говорю, что произойдет именно так, но просто напоминаю, что ты лишил Дебби девственности в пятнадцать лет. Ей было почти шестнадцать, но ей все же было пятнадцать.

— Дасти, предупреждаю, не будем об этом говорить.

Я взяла его за руку и наклонилась к нему. Продолжая говорить мягко:

— Опять же, я не говорю, что будет именно так. Но дети быстро взрослеют, как пример то, что ты рассказал о Фине. И ты должен быть готов, не говоря уже о том, чтобы подготовить ее. Я хочу сказать, что это не новость. Дети уже давно быстрее растут, чем мы, учитывая, что ты лишил мою сестру девственности в этом возрасте десятилетия назад.

— Да, лишил. Но Дебби никогда не была и не будет такой, как моя Рис, а ты знаешь мою дочку всего один вечер. Ты ее почти не знаешь. Дебби, наверное, когда была еще ребенком в ту минуту, как начала ходить и говорить, уверен, она начала командовать и манипулировать другими. Такой парень, как Фин, проглотит и выплюнет такую девушку, как моя Рис.

Я резко откинулась назад и заявила:

— Он не сделал бы такого.

— Ты была парнем подростком?

— Нет, но у моей сестры был ты, кто с ней так не поступил, хотя она и заслуживала именно этого, чтобы ее разжевали и выплюнули.

Майку нечего было ответить, потому что я была права.

Поэтому продолжила:

— Ясно, что они нравятся друг другу, и что-то уже происходит.

— Да, — согласился Майк. — Она получает звонки и сообщения. Теперь я знаю, от кого.

— Хорошо, итак, он приступает к делу, приглашает ее на свидание, ты усаживаешь его и выкладываешь все. И я тоже сяду с ним и все выложу. У него больше нет отца. Ронда не в счет. Все будет зависеть от меня. У нас с ним тесные отношения; он выслушает меня. Ему нужно заставить девочек думать о близости иначе, чем думают подростки, и ему нужно начать думать о них и их чувствах, а не просто получать только все себе. Могу сказать, что он уважает тебя. А если он уважает тебя, ты поговоришь с ним, не обращайся с ним как с глупым ребенком или мудаком, которому ты не доверяешь, он будет уважать Клариссу.

— Она не будет встречаться, пока ей не исполнится шестнадцать, — заявил Майк.

— Тебе решать, милый, но он живет прямо по соседству, и свидания необязательно должны происходить в машине. Они могут происходить перед телевизором, когда папа или тетя Дасти наблюдают за ними, как ястреб.

Майк снова ничего не ответил.

Так что я вытащила большие пушки.

— Она мне нравится. Она кажется милой. Она кажется немного неуверенной в себе, но милой. И, малыш, девушка, которая выглядит как твоя дочь, ни в коем случае не должна быть неуверенной в себе. И хорошо для девушки, которая так же красива, как твоя дочь, и все еще не уверена в себе, иметь красивого, популярного парня, который докажет ей, что она красива. И это хорошо для красивого, популярного парня и хорошего ребенка, который только что потерял отца и на его плечи лег огромный груз, хорошо для него помнить, что он старшеклассник и должен наслаждаться этим временем, имея возможность показать милой, неуверенной девушке, насколько она красива.

Майк ничего не сказал.

— Малыш... — начала я в то же время, как он сказал:

— Бл*дь.

Я сжала его руку и заверила:

— Все будет хорошо и...

Он прервал меня:

— Нет.

— Нет? — осторожно спросила я.

— Нет. Не о Фине и Рис, потому что ты права. Он хороший парень, и она ни с кем не встречается, но с моей стороны было бы глупо стоять на пути у него или Рис, потому что это только заставит их еще больше захотеть быть вместе, а это значит, что они найдут способ сделать это не перед моим телевизором. Я говорю «нет», когда ты меня успокаиваешь. Тебе не нужно меня успокаивать. Я сказал «бл*дь», потому что ты умная, рациональная, заботливая, и я чертовски хочу, чтобы у моих детей было это в их жизни, то, чего они никогда не получали от своей матери, а они познакомились с тобой только сегодня, когда уже почти стали взрослыми и готовы уехать в колледжи.

То, что он сказал, так много для меня значило, что я перестала дышать.

Майк еще не закончил.

Его рука вернулась к моему подбородку, он снова наклонился и сказал:

— Ты будешь отличной мамой, Ангел. Здесь, сидя в этой машине, я это понял. Твое горе из-за потери детства Фина, ты поделилась со мной тем, как ты провела с ним его детство, а потом сразу же начала прикрывать его спину. Поддерживать его там, где он сейчас оказался, кем ему пришлось стать. И хочешь ему лучшего, хочешь, чтобы он получил то, что хочет под нашим контролем, чтобы никто не пострадал. Ты пытаешься понять, что у него в голове после потери отца и всего дерьма, в котором ему не следовало разбираться, но пришлось.

Я уставилась в лунном свете в его глаза.

Затем слабо ударила его кулаком в грудь и рявкнула:

— Перестань, ты заставляешь меня плакать!

Потом заплакала. К счастью, Майк был рядом, и он потянул меня через сиденья в свои объятия.

Я позволила зависнуть на его плече несколько минут, затем сглотнула и пробормотала ему в шею:

— Обычно я так не плачу.

— У тебя много чего произошло.

Он мог бы повторить эти слова.

Я промолчала, просто расслабляясь в надежных объятиях Майка, пока не взяла себя в руки.

Когда я успокоилась, Майк поддразнил меня:

— Ривера говорит, что ты посещаешь тренировочный лагерь, серьезно, милая, хорошо, что ты больше не тратишь свои деньги на это дерьмо. — Я почувствовала, как он покачал головой.

— Я смогу надрать тебе задницу, — пробормотала я ему в шею, и его руки сжались на мне, когда я почувствовала и услышала гул его смеха у него в груди.

Мне понравился гул. Очень сильно.

— Хорошо, дети будут у своей матери на следующих выходных, и все выходные ты проведешь в моей постели, а я буду доказывать, что это неправильно.

Милый. Этого стоило ждать с нетерпением.

— Ты в деле.

Он еще раз сжал меня в объятиях.

Затем тихо спросил:

— Как ты?

— Нормально, — тихо ответила я.

— Мне нужно отвезти тебя домой и вернуться к детям.

— Ага, — согласилась я.

И почувствовала, как его шея изогнулась, затем почувствовала его губы на своих волосах, затем почувствовала, как он сделал движение, чтобы отодвинуться.

Я откинула голову назад и поймала его за шею.

— Я должна кое-что тебе сказать, — прошептала я.

— Так скажи, — прошептал он в ответ.

— У меня была мечта спускаться по лестнице родного дома к тебе на свидание.

Даже в лунном свете я увидела, как его лицо смягчилось. Он точно знал, о чем я говорю.

— Милая.

— И еще одна, заняться сексом в машине у этого пруда.

Он расхохотался.

Я смотрела в лунном свете на него, и видела его в лунном серебре, поблескивающем на его коже, это было прекрасно.

Когда он перестал смеяться, большим пальцем я провела по его подбородку и прошептала:

— Спасибо тебе, Майк.

Его губы приблизились к моим, и он прошептал в ответ:

— Не за что, Ангел.

Затем поцеловал меня, медленно и сладко. Затем усадил мою задницу на место, устроился на своем сиденье и отвез меня домой.

Комендантский час прошел уже давно.

9

Очень сильно

Я находилась в конюшне, седлала свою серую в яблоках Муншайн для утренней прогулки. Вчера я выводила на прогулку Блейз с черно-белой звездой между глазами, чтобы она смогла осмотреть окрестности. Сегодня должна была состояться вторая экскурсия Муншайн по ферме, и, как обычно, моей малышке не терпелось отправиться на прогулку.

Я пела, когда садилась в седло. И пела, потому что так я делала всегда. А также сегодня я пела, потому что в моей спальне стоял красивый букет. Неожиданная доставка, пришедшая вчера днем из цветочного магазина Джанет. Все цветы были поразительных, насыщенных тонов. Розы вперемешку с герберами и маргаритками стояли в приземистой квадратной стеклянной вазе.

Ошеломляюще.

К букету также была приложена записка, в которой говорилось,

«Ангел,

Спасибо, что позволила мне провести сегодняшний вечер с Рис и Ноу.

Майк»

Абсолютная крутость. Класс. Очень внимательно. И клянусь, я завизжала внутри и снова почувствовала себя девчонкой, когда открыла дверь парню курьеру, держащему букет, и увидела, что на записке было мое имя.

Я вернулась в родной дом в среду днем. В тот же вечер помирилась с Майком. В четверг мы пошли ужинать. В пятницу был день рождения Рис, Майк позвонил мне вчера утром и попросил встретиться с ним за обедом у Фрэнка.

Я приняла его предложение, потому что он сказал, что вечер пятницы принадлежит Рис, не только потому, что у нее был день рождения, но и потому, что это была пятница, а каждый вечер пятницы, когда Рис была у отца, она проводила вечер с отцом. Они смотрели фильмы ужасов по пятницам вечером с нездоровой пищей и так продолжалось уже много лет. Майк не хотел нарушать эту традицию со мной, потому что Рис наслаждалась этими вечерами, проведенными с отцом. У меня также возникло четкое ощущение, что Майк так же наслаждался этими вечерами, проведенными с дочерью.

Я согласилась, потому что не хотела показаться стервой, новой подружкой, которая отнимала это время у ее отца. Не говоря уже о том, что у меня была куча дел, связанных с необходимостью закончить распаковку вещей и разобраться с печами и многим другим.

Но прошлая ночь была особенной. Поскольку это был день рождения Рис, Ноу составил им компанию. Можно было обменяться подарками, съесть купленный в магазине праздничный торт и посмотреть фильмы. Я понимала, что их семейное празднование затянется допоздна, Майк предупредил меня, что, скорее всего, даже не позвонит.

Он и не позвонил.

Сегодня была суббота, предстояла вечеринка по случаю дня рождения Рис в три часа дня у Майка, так что я готовилась к ней.

Вчера я также потратила время на то, чтобы купить ей подарок. Майк уже отправил Ноу за подарками из списка Рис, поэтому он отдал мне список за обедом, вычеркнув то, то они купили. Я выбрала кое-что, что не посылало сообщение, что я пытаюсь залезть ей в задницу, но все равно этот подарок должен был ей понравиться. Потом я накупила еще кучу мелочей просто потому, что ходила по торговому центру, она была девушкой, я была девушкой, мне нравилось всякое девчачье барахло, у меня никогда не было девушки племянницы, для которой можно было бы все это купить. Не было пятнадцатилетней девушки. Дочке Джерры было шесть лет, и такого рода девчачье барахло отличалось от девчачьего барахла девушки, которое можно было купить для пятнадцатилетней.

У меня произошел настоящий чертовый взрыв.

Но сейчас было о чем подумать.

Встреча с Одри была одним из пунктов, о чем следовало подумать.

Другое дело, что мне делать с Рондой.

Я пока обустраивалась и давала ей время. Но мне скоро придется начать разбирать ее дерьмо. У меня не было плана, как его разобрать.

Я напевала «Беду» Пинка, оглядывая конюшню и разбираясь с седлом Муншайн.

На нашей ферме находился дом с четырьмя спальнями и беседка, увитая виноградом, которую мой дедушка построил для моей бабушки, потому что она считала ее красивым местом, и ей нравилось делать вино. Также была беседка, которую мой папа построил для моей мамы, чтобы она могла посадить глицинию, которую так любила. Также была большая красная конюшня, отделанная белым, с шестью стойлами для лошадей, хотя там десятилетиями не содержалось ни одной лошади. В основном там хранили старое оборудование и вещи, используемые по дому, такие как газонокосилка, на которой ты разъезжал по траве, как на машине, и конечно же, теперь мои лошади. Вдалеке было зернохранилище и сарай на столбах, в котором хранилось более современное оборудование. Когда заменили силос, мои отец и дед решили разместить новые здания подальше от дома, чтобы не портить эстетику нашей традиционной семейной фермы.

Это было хорошее решение.

Наша ферма была большой, не огромной, как некоторые корпоративные фермы, но считалась большой для семейной фермы. Ферма моей семьи пострадала, как и все семейные фермы во время фермерского кризиса. Решение было принято, когда соседскую ферму хотели выставить на аукцион, банки хотели продать ее за долги, мы купили ее в надежде, что дополнительные площади удержат нашу ферму на плаву, и кризис пройдет стороной. Купили еще четыреста пятьдесят акров земли.

Большое дополнение. Много дополнительной работы. Но решение оказалось здравым. Дополнительные посевные площади спасли нашу ферму.

Когда я была моложе, все, что можно было видеть вокруг — это поля сельскохозяйственных угодий Индианы. Акры и акры кукурузы и соевых бобов. Вдалеке виднелась белая водонапорная башня Бурга и несколько зданий. Вот и все. Мы находились в официальной черте города, но не рядом с самим городом.

Теперь вокруг нашей фермы повсюду высились жилые постройки. Четверо из них вторглись на нашу собственность. И наша ферма была одной из немногих ферм, оставшихся в черте города.

Другие фермы падали, как мухи. За последние тридцать лет в Бурге произошло значительное развитие, и многие фермы просто поглотили.

Хорошей новостью было то, что эти события, по крайней мере, вокруг нашей фермы, были приятными. Отличный ландшафтный дизайн, квартиры и дома, которые определенно предназначались для выше среднего и высшего класса. Большинство домов были сделаны из кирпича. У всех явно были закованные в железо соглашения с ТСЖ размером с огромный том, за которыми следили комитеты ТСЖ, правя стальными кулаками.

Это был не моя сфера, но изменения были приятными.

Но размеры нашей фермы означали, что с весны до осени на одного человека приходилось много работы. В традициях Индианы вот уже на протяжении веков, папа оставался рядом, помогая Дэррину, пока Фин, а затем и Кирби не смогли протянуть руку помощи, и помогали моему брату они с самого раннего возраста. Урожай позволил Ронде, Дэррину и мальчикам жить достойно, но трудолюбиво.

Это не означало, что Дэррин больше ничем не занимался, чтобы дать своим детям большее. Занимался. Главным образом потому, что хотел, чтобы у них было больше, и частично потому, что он был человеком, который не мог сидеть без дела, а зимой на ферме было не так уж много дел. Поэтому он работал полный рабочий день каждый год с ноября по середину января на сортировке в почтовом отделении, помогая с дополнительной почтой в праздничные сезоны. У него также были контракты с тремя из четырех жилых комплексов на уборку снега на улицах, если начинался снегопад.

Я знала, что в ту минуту, когда он получил лицензию, Дэррин заставил Фина помогать ему в этом, таким образом мой брат заключил третий контракт. Фин вставал очень рано и выходил на уборку снега перед школой, чтобы помочь отцу. Физическая сила и практика, вот о чем думал Дэррин, для жизни на ферме была необходима, дни начинались рано, а заканчивались обильными ужинами, потому что дни были напряженными, вкладывалось много сил.

Но я узнала накануне, Ронда сказала мне, чтобы они не потеряли контракты Дэррина, Фин заставил Кирби работать, три раза, когда шел снег с тех пор, как умер Дэррин, они выходили и чистили его.

Это было нехорошо. Я не знала, не повлияли ли события на тот факт, что Дэррин умер, и теперь снег убирали двое несовершеннолетних, расчищая улицы. Или же администрация просто вошла в их положение и намеревалась отказаться от контракта с Холлидеями в следующем году, поскольку приближалась весна, а Холлидеям не нужны были плохие новости из плохих новостей. Я не столько беспокоилась о Фине, потому что Фин был ответственным, у Фина уже были водительские права, и Фин убирал снег со своим отцом.

Меня беспокоило то, что Фин вытаскивал Кирби из постели в три часа ночи, на час раньше, чем начинал Дэррин, потому что у Кирби не было практики в уборке снега. И Ронда также сказала мне, поскольку это делалось без Дэррина, то все три раза дети опаздывали в школу на час, ей приходилось оправдываться за это.

Она не видела в этом ничего плохого, они были не моими детьми, так что я была не уверена, что имею право голоса в этом вопросе.

Тем не менее я видела, что что-то не так, надеясь, что снег в скором времени не пойдет. Но если бы и пошел, мне необходимо, чтобы Фин показал мне, как он с отцом убирал снег, потому что Кирби больше не выйдет расчищать снег в три часа ночи, и ни один из них не опоздает больше в школу.

Ронда была сорока трехлетней женщиной, вся ее трудовая биография включала неполный рабочий день за прилавком в кофейне «Мими» последние три года. Теперь у нее было свободное время, мужа не было, двое мальчиков, которые скоро будут заниматься своими делами, ей придется что-то делать, чтобы их кормить, одевать и вести достойную жизнь.

Пришло время ей стать взрослой женщиной.

Я просто не знала, учитывая, что Ронда была Рондой, как я могла заставить ее это сделать.

Я вздохнула, зазвонил мой сотовый.

Я вытащила его из кармана куртки и улыбнулась, глядя на дисплей.

Затем сдернула перчатку, нажала большим пальцем на экран и приложила его к уху.

— Доброе утро, красавец.

— Привет, Ангел, — поздоровался Майк, затем сразу перешел к делу: — У нас катастрофа.

Я моргнула. Сейчас только восемь утра, как может произойти уже катастрофа?

— Какая? — Спросила я.

— Думаю, я говорил тебе, что мы с Одри не общаемся.

Все начиналось не очень хорошо.

— Да?

— Ну, это означает, что ее часть праздника дня рождения я оставил на Рис, чтобы она договаривалась с мамой.

Я была права. Все начиналось не очень хорошо.

— И? — подсказала я.

— И мне только что позвонили из Главного управления полиции, что они задержали главного подозреваемого в ряде дел, некоторые из них произошли в Бурге, и все те, что произошли в Бурге — мои, я должен ехать в Инди. Это не очень хорошо, так как я попросил Рис позвонить матери и подтвердить, что она приготовила все то, что должна была приготовить, в частности торт и украшения. Рис позвонила, Одри сказала, что совершенно забыла, и у нее сегодня какие-то дела, которые она не может отложить, а это значит, что она не может выполнить свою часть подготовки, поскольку у нее нет шести часов в запасе, чтобы испечь гребаный торт, затем тащить свою задницу в магазин для вечеринок, чтобы купить чертовые украшения, затем доставить их ко мне домой к двум часам дня, развесить и приготовить еще, мать твою, закуски.

По мере того как в его речи стали часто проскальзывать ругательства, я поняла, что его настроение тоже было не лучшим.

Он еще не закончил.

— Понятно, что это вывело Рис из себя. Ей неприятно и больно, хотя она скрывает это, разозлившись. Она хочет отменить вечеринку. Ноу согласился сходить за продуктами, а также за украшениями для дома, но Рис злится и твердо стоит на своем — хочет все отменить. Я устраивал своей девочке вечеринку по случаю дня рождения каждый год с тех пор, как ей исполнилось пять лет. В этом году традиция не закончится, потому что Одри, как всегда, засунула голову в свою гребаную задницу. Я не знаю, как долго я пробуду в Инди, поэтому не знаю, успею ли вовремя разобраться с этим дерьмом, включая украшение дома, но я определенно не умею печь, бл*дь, торт. Во-первых, я никогда в своей гребаной жизни не испек торта. Во-вторых, этим занималась ее мать. Единственное, что всегда делала Одри, как хорошая мама — это пекла отличные, бл*дь, торты на дни рождения детей. Это будет первый раз за пятнадцать лет, когда моя девочка его не получит. — Он сделал паузу, и я поняла, что он подготавливал меня этой паузой, прежде чем тихо закончил: — Прости, милая. Чтобы спасти день моей девочки, мне нужно, чтобы ты вмешалась во все это дерьмо.

О боже, ему нужно, чтобы я занялась с Клариссой мамочкиными делами.

Уже.

Нет, это неправильно. Поскольку у Клариссы была мать-неудачница, Кларисса нуждалась именно во мне.

— Хорошо, — сказала я Майку, — дай мне пять секунд, чтобы сдержать свой порыв выследить твою бывшую жену и, сука, вложить ей немного здравого смысла. Затем выходи и открой заднюю калитку. Я подойду через минуту.

На мгновение воцарилась тишина, прежде чем я услышала тихое:

— Спасибо, Ангел.

— Без проблем, малыш.

Затем он спросил:

— Ты умеешь печь?

— Я не только умею печь, я могу убийственно украсить торт.

Я услышала, как Майк хихикнул.

Затем обрадовал меня, сказав:

— Обуздай свой неистовый порыв и приходи лучше к нам. Я предполагаю, что твое появление сделает день Рис незабываемым. Она много говорила о тебе вчера. Все только хорошее.

— Говорила? — спросила я, прозвучало у меня с придыханием.

Майк услышал мое придыхание, понял его, ему понравилось, и его голос звучал тихо, по-доброму, когда он ответил:

— Да, щебетала. Впервые за долгое время я провел вечер с Рис, которую знаю много лет. Ей понравилось твоя дубленка. Твой пояс. Твои сапоги. Твой лак на ногтях. Твоя бижутерия. Звук твоего голоса. Твои волосы. И то, как ты общаешься с Фином, потому что, как она проговорилась, Фин расстроен из-за смерти отца, но не хочет никому это показывать.

Я подумала, что первая часть его монолога была потрясающей, последняя немного интересной. Полагаю, что мой племянник и его дочь имели какие-то отношения, но я не знала еще на каком уровне. Теперь у меня появилась догадка.

— Это много из того, что ей понравилось, — заметила я.

— Да. — И это слово тоже было тихим и теплым.

— Хорошо, милый, открывай ворота. Я скоро приеду, чтобы спасти положение.

Это вызвало у него еще один смешок, а затем:

— Скоро увидимся, Ангел.

— До скорого, Майк.

Я нажала кнопку отключения, сунула телефон в карман, снова надела перчатку и закончила седлать Муншайн. Затем вывела свою малышку из конюшни, закрыла двери, чтобы уберечь Блейз от холода, вскочила в седло и пустила галопом, пересекая короткое пространство от фермы до открытых ворот, которые находились в семи дюймах прямо посередине.

Затем мы с Муншайн ворвались прямиком на задний двор Майка, где и остановились.

Я спешилась, когда открылась задняя дверь дома, и все три члена семьи Хейнс вышли, двое мужчин широко улыбались, а женщина пристально смотрела. Отстраненно, ее рот был приоткрыт.

Собака Майка последовала за ними, и золотистый ретривер подскочил к Муншайн, собака заметно дрожала от возбуждения при таком беспрецедентном, высоком животном.

— Господи, Дасти, — позвал Майк, его голос дрожал от смеха.

— Совершенно... чертовски... круто! — Прокричал Ноу.

Рис просто пялилась на меня, когда я подвела Муншайн и прыгающего ретривера к задней террасе их дома.

— Привет, ребята, — поздоровалась я.

Майк скрестил руки на груди, и в то же время расхохотался.

— Лейла, иди сюда, девочка! Иди сюда, девочка! Подальше от большой лошади на парах на нашем заднем дворе, — крикнул Ноу, хлопая собаку по бокам, его слова, как у отца, вибрировали от смеха.

Лейла. Отличное имя.

Я одобрительно улыбнулась Майку, который улыбался и все еще посмеивался надо мной.

Затем посмотрела наРис.

— Надевай куртку, милая. Мы пройдемся с тобой по магазинам для украшения дома и испечем торт.

Она моргнула.

Затем спросила:

— Мы?

Мило. Майк рассказал мне новость.

— Именно, — ответила я. — Пойдем. Ты поедешь со мной обратно на ферму, чтобы я смогла переодеться, а потом мы пойдем.

— Я поеду с тобой на ферму? — спросила она.

— Да, — ответила я, затем посмотрела на Майка, который все еще улыбался мне. Это улыбка была другой. Лучшей, чем предыдущая. — Тебе придется задержаться на минутку, малыш. Усади ее на Муншайн.

— Это я смогу, — пробормотал Майк и повернулся к своей дочери. — Надевай куртку, милая.

Она откинула голову назад, глядя на него. Затем кивнула. Затем рванула в дом возбужденная девочка-подросток.

О да, ее отчужденность исчезла.

— Можно мне тоже проехаться на лошади? — Спросил Ноу, я посмотрела на него, он едва сдерживал неподатливую Лейлу за холку.

— Ты ездишь верхом? — поинтересовалась я.

— Ни разу, — ответил он.

— Если ты хочешь научиться, то у меня две лошади. Просто приходи, и мы будем учить тебя на одной из них.

— Потрясающе, — выдохнул он.

Я ухмыльнулась.

— А Рис тоже научите? — спросил он.

— Если она этого захочет, моим лошадям нужна тренировка, а главное движение. Ты окажешь мне услугу.

— Обалдеть! — воскликнул он.

И я увидела его мальчишескую жизнерадостность. Фин перестал радоваться так непосредственно, как мальчишка, по крайней мере год назад.

— Отведешь Лейлу в дом, Ноу, хорошо? — спросил Майк.

— Конечно, пап, — ответил Ноу и посмотрел на меня, уводя все еще взволнованную Лейлу к двери, крикнув: — Увидимся, Дасти.

— До скорого, милый.

Они исчезли в доме.

Майк сошел на землю и направился ко мне.

Когда он подошел, я поняла, что у нас скорее всего не так много времени, потому что, когда он оказался передо мной, то положил свою теплую руку мне на шею, наклонил голову, но только для того, чтобы чмокнуть меня в губы. И я поняла, что он чмокнул только потому, что не хотел, чтобы его дети поймали его на том, что он готов меня страстно поцеловать, но его глаза открыто мне сказали, что он хотел меня страстно поцеловать.

— Оба моих ребенка любят животных. Рис только что перешла из материнского ада на седьмое небо, — прошептал он, к счастью, не двигая рукой.

— Отлично, — прошептала я в ответ.

Огонек в его глазах, в которых искрился юмор, угас, но его глаза потеплели так, что у меня потеплело на сердце.

— Спасибо тебе, Ангел. — Все еще шептал он, но слова шли из самого сердца.

— В любое время, милый. — Тоже прошептала я.

Его рука сжалась, а задняя дверь его дома открылась. Я выпустила его руку, когда Майк отошел в сторону, повернулся, и я увидела Рис. На ней была привлекательная светло-розовая вельветовая куртка, бежевый пушистый шарф, обернутый вокруг шеи, отчего ее густые великолепные волосы распушились, будто готовые для фотосессии, варежки и милая маленькая сумочка на коротком ремешке под мышкой были одного цвета с шарфом.

— Готова? — Поинтересовалась я.

— Ага, — тихо ответила она.

Небольшой намек в четверг вечером и сегодня утром, проявление чувств на публике между нами — Майк хотел постепенно подвести этот наш процесс своим детям, я протянула руку, схватил его за руку и сжала. Он сжал в ответ. Я отпустила его руку и села на Муншайн.

Затем с немалым восхищением наблюдала, как Майк поднял свою пятнадцатилетнюю дочь, будто ей было всего четыре года, и усадил на лошадь позади меня.

— Увидимся, — крикнула я Майку, отступившему назад, когда я развернула Муншайн.

— Пока, пап! — произнесла Рис, и ее голос звучал громче и оживленнее, чем я слышала ранее.

— Пока, — крикнул в ответ Майк, и я двинула Муншайн.

Как только мы миновали ворота, повернула голову и сказала:

— Держись крепче, Рис. Я собираюсь пустить Муншайн галопом.

Она держалась крепче, а затем задала вопрос, впервые заинтересовав меня:

— Ее зовут Муншайн?

— Да, — ответила я, когда мы перешли с ходьбы на галоп.

— Круто, — заявила она.

— Спасибо. Другую мою лошадь зовут Блейз.

— Потрясающе, — пробормотала она, когда я перевела Муншайн с обычного шага на легкий галоп.

Я не удивилась, когда мы подъехали к дому, увидев Фина, выходящего через черный ход, в крутой джинсовой куртке на овчине, своего фермерского мальчика. Он, наверное, видел, как я поехала к Майку. Он определенно видел седока позади меня, когда мы возвращались.

Я замедлила шаг, приблизившись к нему, и мне в голову пришла идея. И, как обычно, я последовала за своей идеей.

Я остановилась возле Фина, который посмотрел на меня и слегка улыбнулся, а затем посмотрел на Рис.

— Привет, Рис, — поздоровался он.

— Привет, Фин, — тихо ответила она.

Мой брат любил меня, каждый год он привозил ко мне свою семью, по крайней мере, один раз, но часто дважды. Обычно на День благодарения, Рождество или мой день рождения. Поскольку у меня были лошади, когда я смогла себе их позволить, это означало, что Финли и Кирби восседали на их спинах с тех пор, как были маленькими. А когда они подросли, то стали брать уроки езды у тети Дасти. Оба они прекрасно обходились с лошадьми, что было вполне естественно.

Фин вполне мог бы прогуляться с Муншайн и Рис, пока я готовилась к вечеринке по случаю дня рождения пятнадцатилетней девочки на несколько часов раньше, чем планировала.

Поэтому я спросила:

— Фин, милый, Муншайн нуждается в тренировке, а я должна подготовиться к выходу с Рис. Ей будет скучно тусоваться одной, пока я буду делать макияж и все такое. Не мог бы ты оказать мне услугу и покатать ее?

На лице Фина появилось выражение, от которого я старалась не испугаться, потому что если учесть, если бы Майк увидел это выражение на лице Фина, он схватил бы свою дочь и запер ее в подвале или, возможно, немедленно застрелил бы Фина из своего табельного оружия.

— Конечно, — небрежно ответил Фин.

Похоже, я нашла проблемы на свою задницу.

Я подавила усмешку и повернулась, взглянув на Клариссу, которая смотрела на Фина сверху вниз, будто собиралась облить его шоколадным соусом и съесть.

О боже, определенно мне не стоило торопиться и идти на поводу своей идеи.

И все же оставалось только смириться с этим, и пожинать плоды.

— Ты не против, Рис? — спросила я, она оторвала взгляд от Фина и посмотрела на меня.

— Э-э... конечно, нет, — тихо ответила она.

— Отлично, — произнесла я, бросила поводья Фину, который легко их поймал, и развернул мою ногу вперед. Я вытащила другую ногу из стремени, в последнюю секунду повернулась, ухватившись за край седла, чтобы сдержать падение, умело соскользнула вниз по боку Муншайн.

Фин мгновенно двинулся вперед, но я поймала его за предплечье.

Он посмотрел на меня сверху вниз, я придвинулась вплотную, откинув голову назад, удерживая его взгляд.

— Она — драгоценный груз, Фин, — прошептала я очень тихо.

— Я знаю, — прошептал он в ответ, и мои пальцы напряглись вокруг его предплечья.

— Я знаю, что ты знаешь, милый, — продолжала я шептать. — И хорошо бы дать ей понять, что ты знаешь это.

Он выдержал мой взгляд, его глаза вспыхнули, мне понравилось, отчего мой желудок сделал небольшое сальто.

Я видела эту вспышку раньше много раз за эти годы, но я была ошеломлена, так рано увидев ее от Фина.

Глаза Дэррина так вспыхивали, когда он смотрел на Ронду. Каждый раз, когда он смотрел на нее, когда она была Рондой со своими причудами. Дэррин любил свою жену, несмотря на все ее странности. Именно они привлекали его к ней. Мой брат был человеком, у которого был глубокий защитный рефлекс. Настолько глубокий, что у него оставались излишки тонн этого рефлекса. Поэтому он нашел себе женщину, нуждающуюся в нем, женщину, которую он мог защищать ежедневно, а также любить. Женщину, о которой мог заботиться.

Мне казалось, что Рис была совсем не похожа на Ронду.

Но по этой вспышке в глазах своего племянника, я поняла одно — он был похож на Дэррина.

Ему нравилась Рис, и он не допустил бы причинение ей боли или вреда кем-либо, более того, он был взволнован возможностью продемонстрировать это.

Я полностью любила своего племянника. Я знала это с того самого момента, как он родился. Но тогда я радовалась этому, глядя в его глаза, потому что это заставляло меня понять, что Дэррин на самом деле не умер, так как эта часть его характера и существа продолжала жить в его сыне.

Он кивнул.

Вместо того чтобы заплакать от радости, я ухмыльнулась.

Затем отпустила его предплечье и отошла, крикнув:

— Мне нужно сорок пять минут, ну, может час. Хорошо?

Фин поправлял стремена для своего роста, пробормотав:

— Хорошо.

Я подняла глаза на Клариссу и увидела, как она смотрела на Фина, словно он был не Финли Холлидей, поправляющий стремена и седло, а голливудская кинозвезда, тренирующаяся с гирями без рубашки.

Когда Фин закончил, он без промедления вставил ботинок в стремя, положил руку на седельный рожок перед Рис и вскочил на лошадь позади нее, как делал это каждый день в своей жизни.

Кларисса заметно вздрогнула, и ее губы приоткрылись.

Вот это мой мальчик, подумала я, ухмыляясь, как сумасшедшая, потому что не могла остановиться.

Фин обнял Клариссу, она прикусила губу. Я подавила смешок.

— До встречи, тетя Дасти, — произнес он мне.

— Да... э-э, увидимся, Дасти, — добавила Рис.

— Пока, ребята, — ответила я, а затем услышала, как Фин щелкнул языком, вонзив пятки в мою малышку, и она пошла.

Я оставалась на месте, наблюдая, как Фин заворачивает за сарай. Затем все еще стояла на месте, затаив дыхание, когда Фин слегка прижался грудью к спине Рис, подталкивая ее вперед, его рука напряглась, а пятки впились в бока лошади.

Затем я смотрела, как они галопом понеслись по залежному полю.

Только тогда я повернулась в сторону дома.

* * *

— Ты в порядке? — Услышала Кларисса глубокий голос Финли Холлидея на ухо, пока она чувствовала, как его теплая грудь прижалась к ее спине, а его рука крепко обхватывала ее за живот.

— Не-а, — ответила она.

— Хорошо, — пробормотал он, и она почувствовала его ответ в своем животе.

Они скакали по полузамерзшей земле его полей, ни быстро, ни медленно, Фин крепко держал ее.

День начался, когда она открыла глаза, взволнованная предстоящей вечеринкой, приходом друзей, подарками и знанием того, что Фин обещал «заглянуть».

Потом все превратилось в ад, когда ее мать заявила, что «забыла» подготовиться к предстоящей вечеринке, и ей жаль, но она ничего не может с этим поделать, она пообещала «загладить свою вину».

Самое странное было то, что в кои-то веки мать действительно сожалела. Реально сожалела.

Но Клариссе было все равно действительно или нет. Как обычно, ее мать умудрилась все испортить.

Затем все завертелось просто круче, чем она когда-либо могла себе представить, Дасти Холлидей подъехала прямиком к их задней террасе на лошади. Прекрасной лошади. Великолепные волосы Дасти были распущены. Ее одежда была в стиле западных ковбоев, просто потрясающей.

А сейчас она ехала на лошади Дасти по земле Фина Холлидея, объятая теплом его крепкого тела, чувствуя себя в безопасности рядом с самым красивым мальчиком в школе.

И пока она ехала на лошади, чувствуя его накаченную грудь, его тяжелую руку у себя на животе, ей было совершенно наплевать на украшения для вечеринки, на торт, на своих друзей. Она была рада вечеринке, и это было здорово, что Дасти согласилась ей помочь, и она с нетерпением ждала возможности пройтись по магазинам и вместе с ней испечь торт.

Но сейчас ничто не могло сделать этот день еще лучше.

Она ехала верхом с Фином, прижимающим ее к себе, еще не было и девяти часов утра, а это уже был лучший день в ее жизни.

* * *

— Посмотри вверх и налево, милая, — рассеянно пробормотала Дасти, Кларисса сделала, как ее просили, почувствовав легкое прикосновение кисточки туши, которую Дасти наносила на ее ресницы.

Кларисса ошибалась. Хотя катание на хорошенькой лошади Дасти на Муншайн с Фином было главным событием ее дня (до сих пор), но дальше день с Дасти стал не просто лучшим днем в ее жизни, но и самым лучшим днем всей ее жизни.

Она и Фин долго скакали по его земле. Достаточно долго, отчего ее щеки по-настоящему похолодели, но ей было все равно.

Они почти не разговаривали, и ее это волновало.

Она не понимала, почему могла с легкостью писать ему смс-ки, но темы для разговора почти не могла найти, даже когда он звонил. В основном всегда говорил он, когда садился с ней во время обеда или, когда они разговаривали по телефону. И ей особо нечего было ей сказать, но, когда это время закончилось, она чувствовала себя неловко, а также глупо, потому что почти ничего не говорила. Это была одна из причин, по которой у нее редко хватало смелости подойти и посидеть с ним и его командой за обедом. Когда она набиралась смелости подойти, он всегда улыбался и сразу же отодвигался, предоставляя ей место, но все равно она чувствовала себя глупо, потому что сидела рядом, ничего не говоря.

Большую часть времени он приходил за ее столик и садился, но только после того, как поест со своими ребятами. Когда он садился за их столик, ее девчонки начинали хихикать. Было неловко. Поэтому она подумала, хорошо, что он приходил после того, как уже поел, у ее девчонок оставалось не так много времени вести себя как придурки, подтрунивая над ней.

Хотя они почти не разговаривали, от Фина она многое узнала о его тете Дасти. Она также много знала о его тете Дебби, которая была визжащей сукой. И последнее, она узнала, он надеялся по крайней мере, что его тетя Дасти разберется со временем с его тетей Дебби, не говоря уже о его маме (Клариссе казалось, что его мама не сможет этого сделать). Он мало что говорил об этом, но она это чувствовала. Она также знала, что он был очень счастлив, когда отец Клариссы тем же вечером, когда Дасти вернулась домой, заявился к ней. Она знала это, потому что он написал ей сообщение после того, как ее отец позвонил ему и сказал ей об этом. Хотя Фин не сказал: «Я очень счастлив». Он сказал: «Убийственно! Твой отец только что звонил, он уже разгребает дерьмо с Деб».

Кларисса не удивилась. Она тогда уже знала, что ее отец присматривает за Дасти, а присматривать за Дасти означало — присматривать о тех, кого любила Дасти.

После того как Фин привез ее обратно на ферму, он слез с лошади, затем положил руки ей на талию и помог слезть с лошади.

Она думала, что в этот момент у нее произойдет сердечный приступ, но он просто поставил ее на ноги и пробормотал:

— Заходи, Рис. Я должен отвести Муншайн в конюшню.

— Хорошо, Фин. Спасибо, за прогулку, — ответила она.

Он посмотрел на нее так, она не поняла как, а потом продолжил бормотать:

— Нет проблем.

Затем он повел лошадь.

Несмотря на все эти странности, они не лишили ее счастливого сияния.

Дасти, должно быть, ждала их возвращения, потому что встретила ее на кухне, и они отправились за покупками.

Поначалу Рис напряглась. Она точно сообщила матери, что хочет, чтобы было на ее вечеринки. Матери было наплевать на желания дочери. Она покупала, что попадало под руку, выбирала нужные цвета, но бестолковые вещи. Но Дасти была художником, и Кларисса беспокоилась, что Дасти могла подумать, что у нее не очень хороший вкус.

Но когда они оказались в магазине для вечеринок, и она тихо нерешительно произнесла, что хотела бы в фиолетовых, серебристых и черных цветах вечеринку, Дасти постановила:

— Это... вдохновляет. Мы сможем это сделать!

Они так и сделали, и они сделали так, потому что Дасти в магазине чуть ли не слетела с катушек. Она накупила столько всевозможных вещей, включая кучу воздушных шаров и подносы для еды, и столько блестящих штучек из фольги, которые они могли бы «превратить в центральную часть» (слова Дасти).

К счастью, в стрип-молле рядом с магазином для вечеринок находился магазин поделок, так что туда они тоже заглянули. Дасти потратила целое состояние на украшения для торта, бормоча:

— У меня все это имелось дома. Надо было догадаться и привезти сюда. — Затем объявила: — У меня есть идея для торта, который... будет... потрясающим! Что ты думаешь о ...? — затем она продолжила описывать совершенно потрясающую идею для супер-крутого торта, которая Клариссе тут же безумно понравилась. Потом они пошли в магазин за продуктами для торта.

Итак, они принесли покупки домой к Клариссе и вместе все приготовили, соединив выпекание торта с украшением дома.

Ноу занимался всей едой, пока они украшали дом. Он околачивался поблизости и выглядел полным придурком, но, к счастью, думал, что Дасти была горячей малышкой, «даже для старой цыпочки» (он сказал Клариссе эту последнюю часть после того, как папа высадил их тем вечером, когда они познакомились с ней). И он, по-видимому, сделал бы все для горячей красотки, сколько бы ей ни было лет. Поэтому он убрал еду, которую они приготовят позже, и разложил закуски в точности так, как ему велела Дасти.

В конце концов, торт выглядел фантастически. Украшения были не только лучше, чем на любой вечеринке, которую устраивала Кларисса, но и на любой вечеринке, на которой Кларисса когда-либо бывала. И теперь они находились в комнате Клариссы, потому что она застенчиво попросила Дасти (чей макияж всегда выглядел бомбой), не поможет ли она Клариссе с ее макияжем, и она сразу сказала «да»!

— Итак, — протянула Дасти, все еще проводя по ресницам Клариссы кисточкой туши, — Финли милый, не так ли?

Кларисса дернулась и моргнула.

Дасти хихикнула своим музыкальным смехом, Кларисса посмотрела на нее, увидев, что та вставляет щетку в трубку туши и закручивает ее.

И проделывала это Дасти, бормоча сквозь смех:

— Красивая девушка думает, что мой мальчик милый.

Это было странно, но очень приятно, что Дасти считала ее красивой, хотя сама Дасти была самым красивым человеком в реальной жизни, которого она когда-либо видела.

Дасти перестала крутить тюбик туши и посмотрела ей прямо в глаза.

— Ты ему нравишься, — объявила она. Да, она прямо так и заявила об этом! — Типа, очень сильно. Вы двое близки?

— Э-э... — Кларисса не знала, как ответить, потому что не знала, были ли они близки.

Конечно, Фин много ей писал, она всегда отвечала и звонил ей ежедневно. Они также проводили время за обедом, он со своей компанией, она со своей.

Это было близки?

Она увидела изогнутые брови Дасти сошлись вместе, прежде чем спросила:

— А он тебе нет?

Кларисса уставилась на нее.

Затем прошептала:

— Я ему нравлюсь?

Голова Дасти дернулась, она ответила:

— Э-э... да, милая.

О Боже!

Что ж, она должна была знать. Не так ли?

— Ты точно знаешь? — тихо спросила Кларисса, и голова Дасти склонилась набок.

Потом она сделала кое-что забавное.

Во-первых, ее лицо стало мягким. Затем ее красивые темно-карие глаза скользнули по лицу Клариссы. Затем она встала с кресла на роликах, которое они прикатили из папиного кабинета, чтобы Дасти могла сесть рядом с ней и сделать ей макияж, но Дасти почему-то наклонилась вперед. Нежно обхватила рукой подбородок Клариссы и повернула ее голову к зеркалу.

Кларисса уставилась в зеркало.

Ее макияж никогда не выглядел так хорошо, никогда.

— Что ты видишь? — Спросила Дасти, и взгляд Клариссы переместился с потрясающего макияжа Дасти на наклонившуюся к ней Дасти, ее подбородок почти касался головы Клариссы, а глаза при этом смотрели на саму Клариссу в зеркале.

— Ты отлично делаешь макияж, — ответила Кларисса.

Дасти улыбнулась Клариссе в зеркале, затем отняла руку от лица Клариссы и положила ей на плечо.

— Посмотри внимательно, милая, — прошептала она, и Кларисса перевела взгляд с Дасти на себя.

И она увидела. То же самое, что всегда видела. Клариссу.

— Что ты видишь? — повторила Дасти.

— Себя, — тихо ответила Кларисса, обеспокоенная, что ответ звучал совсем не так, как видно хотела бы услышать Дасти.

Дасти улыбнулась ей в зеркале.

Затем сказала:

— Фин видит что-то еще.

Кларисса почувствовала, как ее сердце перевернулось само собой.

— Что? — выдохнула она.

— Красоту. Ранимость. Деликатность.

Кларисса смутилась и повторила:

— Что?

— Мой племянник — сын своего отца. А его отца тянуло к тому, за чем или за кем он мог бы присматривать, оберегать и беспокоиться. О земле. Оборудовании. Семейном наследие. Своей жене. Семье, которую он создал.

Кларисса не понимала, но не хотела выглядеть идиоткой перед Дасти, но говорили они о том, чего Кларисса до конца не понимала.

Поэтому она решила открыто сказать:

— Я не понимаю, — прошептала она.

Дасти секунду молчала. Затем таинственно произнесла:

— Поймешь.

Кларисса прикусила губу. Она хотела узнать, как ей понять, но спросить постеснялась.

Дасти подвинулась, снова села рядом с ней, и Кларисса повернула к ней лицо в тот момент, когда Дасти схватила ее за руки.

— Я знаю, что мы находимся в процессе, чтобы узнать друг друга получше, — начала она, — но я хотела бы попросить тебя об одном одолжении.

Кларисса сделала бы все для Дасти Холлидей. Все. И она знала это, что сделает для Дасти все, еще до того, как увидела выражение лица своего отца, когда он наблюдал, как Дасти спускалась по лестнице в доме Фина.

— Что?

— Я люблю своего племянника, — мягко и тихо произнесла Дасти, и Кларисса поняла, что она говорила то, что думала. — Ему семнадцать. Он парень. Он только что потерял отца. И он не может справиться с этой трагедией со своими друзьями. Ему приходится иметь дело и с другими проблемами. Одолжение, о котором я тебя прошу — может ты сможешь присматривать за ним?

Клариссе это не понравилось. Нисколько.

— Ты имеешь в виду, стучать на него тебе? Например, передавать его чувства, когда он будет мне рассказывать? — спросила она в ужасе. Фин бы возненавидел ее за это.

Но Дасти тут же отрицательно покачала головой, одновременно сжав руки.

— Нет, я не об этом. Я имею в виду, только ты и он.

О Боже!

У них не было только она и он. Вокруг всегда были другие.

О Боже, Клариссе понравилась мысль — только она и Фин.

— Только я и он? — Кларисса вздохнула, а Дасти кивнула.

— Только ты и он. Когда ты с ним, просто будь... собой. Именно собой. Тогда, когда ты с ним, он может просто быть... тоже собой. Ему это просто необходимо сейчас. Он пытается присматривать за матерью, братом, но ему нужен кто-то, с кем он мог бы чувствовать себя в безопасности, просто быть самим собой. И я думаю, что это ты.

— Я не знаю, как себя вести, когда рядом с ним, — призналась Кларисса, и Дасти широко улыбнулась.

— Что бы ты ни делала, милая, продолжай делать то, что делаешь, потому что, что бы это ни было, видно это помогает.

— Правда? — с придыханием спросила Кларисса, которой понравилась эта идея.

Она не могла сказать, что очень хорошо знала Фина. Но могла сказать, что для подростка у него было слишком много проблем. Иногда выражение его лица выглядело так, как выглядело у Ноу, когда папа развелся с мамой, а потом, позже, когда папа получил полную опеку.

Но выражение лица Фина иногда выглядело еще хуже.

Он не делился, но она думала, что его выражение было связано со слишком большими проблемами в их семье.

И он на самом деле беспокоился о том, что задумала его тетя Дебби.

Это было дерьмово — не знать, как ему помочь, и еще хуже — не иметь никакой возможности что-либо предпринять. Она знала, что последняя часть была еще хуже для Фина. Так что было потрясающе, что им удалось вернуть его тетю Дасти к ним домой, соединить его тетю и ее отца вместе, а затем во всю эту историю вмешался папа.

Кларисса, может, и не смогла бы ничем помочь, но папа уж точно мог бы.

И Фин это знал, и она знала, что Фин в тот момент испытал настоящее облегчение.

Было бы здорово, если бы она могла помочь ему каким-нибудь другим способом.

— Абсолютно, — ответила Дасти, отвлекая ее от размышлений.

Кларисса склонила голову набок.

— Это не похоже на большое одолжение, потому что я и так уже делаю это.

— Да, и тебе это нравится? Что ты делаешь с Фином?

Кларисса кивнула, может немного чересчур восторженно, но это только заставило глаза Дасти удивительным образом засветиться. Улыбка Дасти стала такой широкой, что Кларисса решила, что ее кивок был правильным.

— Тогда просто продолжай делать то, что уже делаешь, может... чуть больше, — предложила Дасти.

— Больше?

— Откройся ему, — посоветовала она. — Дай ему узнать тебя лучше.

Кларисса была не уверена, что хочет открываться.

— А если ему не понравится то, что он знает? — осторожно спросила она.

— О, понравится.

— Ты уверена?

— Дорогая, ты девушка, я девушка, и в женском клубе, в котором мы обе родились, если бы я дала тебе плохой совет в подобных вещах, меня бы выпороли, — она ухмыльнулась и закончила: — …заслуженно.

Кларисса ничего не могла с собой поделать. Это было забавно, реально и абсолютно верно. Поэтому она засмеялась.

А когда отсмеялась, то увидела, что Дасти не улыбалась.

Она смотрела на Клариссу с таким выражением, что сердце Клариссы остановилось, она прошептала:

— Вот она.

— Кто? — прошептала в ответ Кларисса.

Дасти наклонилась, ответив:

— Ты. Спасибо тебе за то, что показала мне себя настоящую.

О Боже! Это было так мило.

Кларисса прикусила губу, затем пробормотала:

— Э-э... не за что.

Затем Дасти Холлидей сделала нечто прекрасное. То, что она постоянно получала от отца. Иногда от Ноу. Иногда от бабушки и дедушки. Редко от матери.

Она подняла руку, коснулась щеки Клариссы и мягко сказала:

— Тебе следует почаще улыбаться. Твой папа скучает по твоей улыбке.

Именно тогда Кларисса поняла то, чего не могла понять долгое время. Она знала, что что-то пошло не так между ней и отцом. Он часто наблюдал за ней. Часто вздыхал рядом с ней. Иногда у него было такое выражение лица, когда он был разочарован, что она принесла домой плохие оценки или просидела весь день перед телевизором вместо того, чтобы делать домашнее задание.

Она сжала губы и постаралась не заплакать, потому что слезы испортили бы ее макияж.

Но, честно говоря, она тоже скучала по отцу.

Они услышали, как открылась дверь гаража.

Поэтому Кларисса прошептала:

— Папа вернулся.

Но она знала, что Дасти тоже услышала, и она знала это, потому что увидела, как глаза Дасти потеплели, а ее губы стали мягкими. И Кларисса увидела на лице Дасти то, что прочла в дневниках Дасти.

Дасти Холлидей любила ее отца. Сильно и много.

И Клариссе Хейнс это нравилось. Сильно и много.

— Да, — выдохнула она, затем встала и сказала: — Пойдем его встретим.

Кларисса бросила последний взгляд на свой потрясающий макияж и тоже встала.

И вместе с Дасти Холлидей она пошла встречать своего отца.

* * *

— Мы можем поговорить?

Майк посмотрел в ту сторону, и к своему удивлению, увидел Одри, которая действительно обращалась к нему.

Он хотел ответить «нет». Он действительно чертовски хотел ей отказать.

Потому что он провел на работе весь день. И пока он работал, надеялся, что все идет своим чередом, что его дочь и его женщина проводят день вместе. И вернулся он домой не к надутой и запертой в своей комнате Клариссе без Дасти, которая задавалась бы вопросом, что, черт возьми, не так с его дочерью.

Но он так и не добрался до комнаты дочери.

Он вышел из гаража и увидел, как Кларисса спускается по ступенькам, выглядя, мать твою, как модель.

Он не был слепым. И знал, что его дочь красавица, и это было не предубеждение. Но ее макияж выглядел сногсшибательно, к счастью, она не выглядела слишком взрослой. Но она действительно выглядела слишком хорошо.

И его это тревожило, учитывая, что он уже имел дело с большим количеством дерьма с дочерью-подростком, которое было чертовски тревожным. Но он не мог предаться этому чувству тревоги, так как глаза его дочери горели, улыбка была ослепительной, и она спускалась по лестнице легким шагом, которого он не видел уже долгое чертовое время. И все это она делала после этого адского утра, когда устроила истерику и сразу после этого впала в тихую драму, и случилось все это буквально за каких-то полчаса.

Дасти, ухмыляясь, следуя за его дочерью, подняла ему настроение. Просто потому, что Дасти спускалась по лестнице в его доме, чувствия себя при этом вполне комфортно, естественно, как будто она спускалась по его лестнице миллион раз, и ему это чертовски понравилось. Плюс, было понятно, что ей понравилось проводить время с его детьми и особенно с его дочерью.

Его настроение еще больше улучшилось, когда он вошел в огромную залу и увидел, что сотворила Дасти.

Массивные связки серебристо-белых, блестящих фиолетовых и глянцевых черных воздушных шаров на длинных нитях находились повсюду. Фиолетовые и черные искусно скрученные ленты пересекали потолок крест-накрест. Обеденный стол был покрыт блестящей черной пластиковой скатертью, присыпанной серебряным и фиолетовым конфетти в форме луны и звезд. На столе стояла красивая центральная часть, сделанная из серебряной, черной и фиолетовой фольгированной проволоки в виде стеблей. Фиолетовые, серебряные и черные пластиковые подносы, и миски уже были заполнены закусками, стоявшими на обеденном столе и в разных местах по комнате. Стопки тарелок и салфеток такой же цветовой гаммы были расставлены вокруг стола. И посередине стола стоял чертовски высокий торт, покрытый глазурью из сливочных завитков. По бокам он был украшен россыпью крошечных серебряных шариков, темно-фиолетовыми завитками глазури, а вокруг тонкими художественными завитушками и крошечными черными кружочками. В довершение всего — необычным, замысловатым почерком Дасти, со множеством завитушек, было написано наверху: «С Днем рождения, Рис».

Господи, если бы он купил этот торт, ему пришлось бы заплатить небольшое состояние. И если бы это было хоть вполовину так вкусно, как выглядело, это было бы чертовски великолепно.

Полтора часа спустя он понял, что торт на вкус и вполовину не так хорош, как выглядел.

Он был гораздо вкуснее.

Дасти не лгала. Его женщина умела делать торты.

Примерно через полсекунды, как он вошел в комнату и еще осознал не все произошедшие изменения, услышал, как Кларисса закричала: «Торт состоит из пяти слоев! Пяти! Каждый разрезаем пополам, получается десять! Наполненных глазурью!»

Он посмотрел на дочь, так давно не видел ее такой возбужденной и радостной, не слышал ее звонкого голоса, не видел неподдельного счастливого света в ее глазах, что не понял, чего хотел больше. Обнять ее. Или отвести Дасти к пруду и отблагодарить.

Он обнял дочь.

Затем одарил свою женщину взглядом, в котором сквозило обещание.

Она не пропустила его взгляд и не стала скрывать, что ей понравился его взгляд.

Затем Дасти отвела Ноу на кухню, чтобы разобраться с едой, которую нужно разогреть, а Кларисса взяла его за руку и повела по комнате, рассказывая ему о своем дне с Дасти.

Эта информация включала в себя, почему ее макияж оказался другим. Потому что его сделала Дасти.

Он не мог сказать, что ему вообще нравился на ней макияж. Он также не мог сказать об этом своей дочери.

Рис разрешили краситься, когда ей исполнилось четырнадцать. Ее ранние усилия были не самыми сильными, что означало, что она училась сама, мать не советовала, что делать и как. К счастью, в конце концов она поняла всю хитрость — выбрав правильный путь.

Он был парнем, но понял из того, что рассказывала Рис и макияже, понял, что сидеть с женщиной, обладающей красотой Дасти, делающей макияж — это удовольствие для девочки-подростка.

И в одном можно было быть уверенным — Дасти перешла далеко за рамки услуги, полностью стер гнев и боль его дочери из-за утреннего разочарования, которое ей преподнесла ее мать.

Вскоре после этого заиграла музыка, начали прибывать машины, привозившие подростков. Три года назад Майк узнал, что его присутствие больше не приветствуется на вечеринках по случаю дня рождения дочери. Однако в этом году, поскольку он разрешил пригласить мальчиков, Кларисса была против приглашения некоторых его друзей, он ясно дал ей понять, что будет присутствовать.

Семья включала Одри и сестру Одри, Брук, которая нравилась Майку лишь немного больше, чем его бывшая жена. Она появилась, вручила Клариссе подарок — джинсы за сто двадцать долларов. Майк знал сколько они стоят, так как он сам их ей купил и передал вчера. Это означало, что Кларисса отправится в торговый центр, чтобы их обменять. Не то, чего он с нетерпением ждал, потому что обычно Кларисса сдавала и забирала деньги.

Брук оставалась достаточно долго, оказывая своей сестре хоть какую-то моральную поддержку, затем она кинула на него взгляд — «фак ю», не показывая его пальцем, а только взглядом, и к счастью, потом она убралась к черту из его дома.

И в этом была Брук.

Родители Одри не потрудились ни приехать, ни отправить подарок ни одному из своих внуков. С другой стороны, Майк пришел к выводу, что причина, по которой Одри была такой, какой была Одри, идет от родителей. Ее родители были не самыми лучшими родителями, они частенько забывали, что у них имеется две дочери, поэтому однозначно забывали о пятерых внуках.

Его родители присылали деньги, где бы они не находились на своем огромном фургоне, который был больше большинства трейлеров. Они недолго оставались на одном месте, в последний раз, когда он разговаривал с ними, они были где-то за пределами Сан-Диего. Они добрались до Индианы только в конце апреля. Они любили Рис, но не настолько, чтобы вынести даже одну снежинку.

И деньги, которые они присылали, компенсировали их нелюбовь к снегу.

Появился Мерри со своей сестрой Рокки, что вызвало волну возбуждения. Рокки работала учительницей в школе, была красивой, очень стильной, она была той единственной любимой учительницей, которую каждый ребенок считал очень крутой. Рокки выполнила свой долг, подошла поздороваться с Одри, которая стояла одна в углу. И Майк, хотя был недостаточно быстр, чтобы помешать Дасти подойти к Одри и представиться (что она и сделала, а затем сразу же отошла), Майк не хотел, чтобы знакомство Дасти с Одри затянулось, поэтому стал приближаться к ней.

Зачем Одри сообщила Рис, что хочет прийти на ее день рождения, оставалось для Майкла загадкой. Видно это был очередной ее бессмысленный протест, который причинял больше вреда детям, чем Майку, она не посетила ни одно день рождения детей с тех пор, как они расстались. Она не испекла торт, и испортила все. До сегодняшнего дня она даже ни разу не появлялась в доме Майка.

И Майк не понимал, почему она вдруг заявила, что хочет приехать, а потом все испортила в очередной раз.

И, наконец, она пришла, опоздав на полчаса, стояла там одна, продолжая бросать на него взгляды, будто ждала, что он подойдет. К счастью, она была вынуждена держаться от него подальше. Потому что дети постоянно прибывали, дарили Рис подарки, которые она тут же раскрывала, восклицая: «Смотри, пап!», или Дасти подходила к нему бочком, держась не слишком близко, иногда касаясь тыльной стороной его ладони пальцами. Или Мерри переставал вести себя, как крутой полицейский и псевдо-дядя, развлекающий парней так, как мог сделать только Мерри, он не особо хотел узнать, что им рассказывал его напарник, слыша низкий, многозначительный мальчишеский смех, Майкл хотел бы в данную минуту зависнуть там с ними.

Но в какой-то момент удача отвернулась от Майкла.

Дасти подошла к Рокки, и они проследовали на кухню, чтобы принести еще пакеты с чипсами и пополнить миски, Мерри вышел, отвечая на телефонный звонок. Майка никто не прикрывал в данный момент.

Майк, поймав взгляд своей бывшей, тихо сказал:

— Ты устроила очередное дерьмо сегодня утром и чуть не испортила день рождения нашей дочери, отчего ты сейчас для меня не самый любимый человек, у меня нет времени общаться с тобой.

Затем он не мог остановить свой взгляд, когда на мгновение на лице его бывшей жены отразилась неловкость, прежде чем она тихо попросила:

— Майк, правда, это важно.

Сегодня она была разодета в пух и прах — идеальная прическа, такой же идеальный макияж и идеальный наряд. На ней были не джинсы, как на нем, Дасти, Мерри, Рокки и как на каждом чертовом ребенке в этой комнате. На ней были отглаженные широкие брюки, блузка, которая, вероятно, стоила прилично, и туфли, которые, как он знал, потому что сам их купил, стоили больше трехсот долларов.

Он не мог себе представить, что было «важно» для Одри Хейнс, и он действительно не хотел это выяснять.

В этот момент он знал четко одно — он хотел бы, чтобы она была такой же, как другие разведенные женщины, лишившись его фамилии. До этого момента он не придавал этому особого значения. Не видясь с ней, никоим образом не участвующей в вечеринках дочери, в то время как Дасти была в его доме всего дважды, первый раз он хотел бы стереть из памяти, сегодняшний раз хотел бы запомнить навсегда, он не хотел, чтобы одна из этих двух одиноких взрослых женщин, сейчас находящихся в его доме, носила его имя.

— Пять минут, — согласился он и заметил, как ее плечи опустились от облегчения.

Какого хрена?

— Спасибо, Майк, — прошептала она, а затем спросила: — Можем мы подняться наверх?

Черт возьми, нет, они не будут подниматься наверх.

— На террасу, — проворчал он.

— Но там холодно, — заявила она.

— Тогда говори все быстро, — ответил он.

Она выдержала его взгляд. Потом сдалась.

Сдалась. Без ссоры и даже без своего стервозного комментария.

Серьезно?

Какого черта?

Он пошел вперед, она последовала за ним, они вышли на улицу.

Он закрыл дверь, к сожалению, она прошла дальше, так что изнутри их было нелегко заметить.

Черт.

Не имея другого выбора, и зная Одри, скорее всего она устроит сцену, он последовал за ней, ненавидя такое дерьмо с ее стороны, но ради детей он пошел на это.

Когда он остановился рядом, то сразу же произнес:

— Пять минут, Одри.

Она кивнула, а затем ответила:

— У меня все поменялось, Майк.

Он промолчал.

Она продолжила:

— У меня новая работа. Я, э-э... платят больше.

Поскольку она вообще не работала в течение пятнадцати лет, у нее могли возникнуть некоторые проблемы с работой, но в конце концов она устроилась секретарем в какую-то крупную юридическую фирму в Индианаполисе. Зарплата была дерьмовой, по слухам, она ненавидела свою работу. Хуже было то, что поездки на работу и парковка почти съедали то немногое, что она зарабатывала.

Он снова промолчал, главным образом потому, что ему было на это наплевать.

— Я секретарь двух сотрудников. Зарплата почти в два раза больше.

Майк ничего не сказал.

Она продолжила:

— Приступила на прошлой неделе, и именно поэтому забыла про сегодняшнюю вечеринку, ну, это нелегкая работа. Очень много работы, и я на испытательном сроке. Многие девушки в фирме хотели получить эту работу, испытательный срок маленький, всего месяц. Я должна хорошо постараться, чтобы эта должность осталась за мной.

Она замолчала. Майк тоже молчал, удивляясь про себя, зачем она ему это все рассказывает, все это дерьмо. Ему было настолько наплевать, больше у нее стала зарплата или нет, все, что она теперь сама зарабатывала, тратила на себя.

— Я... ну, — продолжила она, — нужно было кое-что сделать по работе, поэтому мне пришлось сегодня поехать в офис. Хорошо, что я смогла туда поехать. Другие женщины... у кого есть маленькие дети не смогли бы. Так что это хорошо. И это же сверхурочные.

Майк просто уставился на нее.

Она вздохнула и заявила:

— Ну, по любому, срок аренды истекает в следующем месяце, я сниму квартиру в Индианаполисе.

Тело Майка напряглось. Она заметила и продолжила быстро говорить:

— Я нашла квартиру, милую и красивую, с тремя спальнями.

Индианаполис находился всего в пятнадцати милях отсюда. Ноу был приличным водителем. Он мог делать глупости, он был мальчишкой. Но у него было достаточно практики в вождении, он любил свою сестру, поэтому не делал глупостей, когда она сидела с ним в машине.

А Инди был великим городом. Но это был город. Там было несколько не очень хороших мест, Майк надеялся, черт возьми, что она выбрала безопасную дыру для жизни, где будут оставаться его дети.

— Я подумала, ну... ты мог бы приехать взглянуть на квартиру. Она милая, Майк. Серьезно. Не в закрытом комплексе или что-то в этом роде, но там безопасно. Тихо. На западной стороне, близко к Бургу.

— Напиши мне адрес. Я проедусь, взгляну на окрестности.

— Ты можешь посмотреть ее. Я могу встретиться с тобой там, — предложила она.

Это она серьезно?

Какого хрена?

— Мне наплевать на твою квартиру внутри. Я проедусь по окрестностям, — отказался он.

Она изучала его пару секунд. Затем тихо сказала:

— Хорошо.

— Это все? — спросил он.

Она сделала еще один вдох, затем продолжила говорить мягко.

— Я, э-э... узнала кое-что о себе.

Потрясающе.

Он не хотел слышать это дерьмо. Он уже слышал все это раньше.

— Одри...

— Нет, — быстро произнесла она, протягивая руку, схватив его за предплечье.

Он посмотрел на нее сверху вниз, отступая, ее рука опустилась.

Он снова посмотрел на нее, она продолжила:

— Я просто хотела, чтобы ты знал, я не хотела расстраивать Клариссу сегодня. Сожалею об этом. Но я пытаюсь… что ж, в моем возрасте трудно начинать все сначала…

Майк прервал ее.

— Да что ты?

Она вздрогнула и прикусила губу.

— Не говори мне, что ты сожалеешь. Скажи это Рис, — продолжил он. — Ты уже не можешь удивить меня своим дерьмом, это она была разочарована и расстроена.

— Я уже сказала, что сожалею, похоже, ты все устроил.

— Я ничего не устроил. Весь день рождение нашей дочери устроила Дасти, — ответил Майк, она моргнула.

— Дасти, та, эм... блондинка? Твоя, э-э... пара?

— Да — на блондинку, нет — на пару. Она не моя пара. Она намного другое, иначе она не была бы здесь, наполняя пластиковые миски, которые купила вместе с нашей дочерью, разрезая и раздавая кусочки десятислойного торта, который она испекла вместе с нашей дочерью.

Что-то, чего он не понял, промелькнуло в ее глазах, даже когда она кивнула, затем заметил, как ее лицо закрылось, она сказала:

— Ты решил двигаться дальше.

— Однозначно, — ответил он без промедления.

Она уставилась на него, и на этот раз он заметил. Боль в ее глазах.

И этого дерьма от нее ему тоже было не нужно.

— Ну, сейчас все? — спросил он.

— Я просто, нет... не закончили. Я просто хочу, чтобы ты понял, что я пытаюсь изменить свою жизнь в хорошую сторону, прошу тебя набраться терпения ко мне. Прошу помочь детям набраться терпения по отношению ко мне.

— Я уже слышал это раньше, Одри, — напомнил он ей.

— Знаю, что слышал, Майк, — прошептала она, затем склонилаголову набок и продолжила шептать: — Я уже ни раз подводила тебя. Теперь уже больше нет. И я... Прости, должна была... раньше... но теперь у меня нет выбора.

— Тогда ты делала свой выбор, — указал Майк на очевидное.

Она сделала еще один глубокий вдох. Затем кивнула.

— Теперь мы закончили? — повторил он.

— Да, Майк.

Он не ответил.

Пошел к двери. Открыл, подождал ее и увидел, как глаза Дасти устремились прямо на него. Он качнул ей головой до того, как она увидела Одри в дверях. Дасти, должно быть, прочитала все по его лицу, потому что отвела взгляд, ничего не сказав и, следовательно, ничего не сказав Одри, когда ее глаза остановились прямо на Дасти, когда она вошла.

— Папа! О Боже! Смотри! — крикнула Кларисса, когда он закрыл за собой дверь. Майк посмотрел в сторону дочери, она держала в руках широкий, тисненный, короткий ремешок из коричневой кожи с застежкой. Он понятия не имел, что это такое, пока Кларисса не заявила: — Разве не потрясающий браслет? Дасти подарила его мне! С тем топом, который я хотела, и самой... крутой... заколкой. Смотри! — воскликнула она, бросая кожаный браслет на кофейный столик и беря большую заколку, которая для Майка ничего из себя не представляла, но, очевидно, его дочь думала, что она очень крутая. — И она подарила мне кое-какую косметику!

— Отлично, милая, — крикнул Майк.

Счастливые глаза Клариссы обратились к Дасти.

— Спасибо, Дасти!

— Не за что, детка.

— Она, типа... чертовски... крутая, — услышал Майк рядом громкий шепот одной из подруг Рис. — Она говорит «детка», и это звучит по-настоящему, не пафосно, она не пытается казаться крутой. Ты видела ее сапоги?

— Да, Рис говорит, что у нее есть лошади. Она настоящая бомба. Она одевается как рок-звезда, — ответила ее подруга.

Губы Майка дрогнули, когда он начал отходить от девушек, заметив, как лицо Одри побледнело, и она быстро опустила взгляд вниз. Она все слышала.

Он никогда раньше не замечал подобной реакции со стороны Одри, и эта ее реакция его смущала. Может она правда чему-то научилась. С другой стороны, может она пыталась, как всегда, и у нее опять ничего не получится, как всегда. Он привык к этому. Он просто надеялся, что дети не будут втянуты в то, что она пыталась сделать со своей жизнью сейчас.

Он обнял Дасти за плечи в тот самый момент, когда в комнату вошел Ноу в сопровождении Фина.

Дасти тут же выпрямилась рядом с ним, атмосфера во всей комнате изменилась.

Его дочь была красива, ее подруги тоже, его сын пользовался популярностью среди девушек. И хотя сейчас была не пивная вечеринка, здесь присутствовали взрослые, но народу было много, здесь были чирлидерши, баскетболисты и футболисты разных возрастов от первокурсников до юниоров.

Фин явно значительно повысил коэффициент крутости этой самой вечеринки.

До этого момента Майк далеко не так хорошо разбирался в школьной иерархии Бурга. Но в этот момент он понял одно, что Финли Холлидей, даже будучи младше, чем не многие здесь, правил как король.

И его глаза, устремленные прямо на Рис, и ноги, несущие его к ней, означали, что он только что объявил перед тридцатью с лишним человек, кого он намеревался сделать своей королевой.

— Черт, — пробормотал он себе под нос и услышал смешок Дасти, но не сводил глаз со своей дочери, которая откинула голову назад, и он увидел, как ее губы сложились в слово «Привет», на что губы Фина сложились в слово «Привет» в ответ. Затем Фин протянул руку, взяв за руку его дочь, быстро сжав ее, прежде чем отпустить.

Господи, на их головах не было корон, но все же Майк понял, что Фин только что провел коронацию.

— Девочки-подростки убиты наповал, — пробормотала Дасти, Майк оторвал взгляд от сцены перед ним, взглянув на подружек дочери, которые несколько секунд назад шептались о Дасти. Их возбужденные взгляды были прикованы к Фину и Рис, лица раскраснелись, казалось, что они только сию минуту смогли перестать обмахиваться веером.

— Вот черт, — повторил Майк и получил еще один смешок от Дасти.

Почему-то затем он взглянул на Одри, заметив, как та задумчиво смотрела на свою дочь и Фина. Она не выглядела взволнованной. Не выглядела довольной. Она не выглядела заинтересованной. Просто выглядела задумчивой.

Он понятия не имел, что означает ее взгляд, к счастью, Мерри неторопливо подошел к Рокки, чем отвлек его от созерцания сцены.

Пять минут спустя Одри подошла, чтобы попрощаться с детьми, взглянула на Майка, который все еще прижимал Дасти к себе, обняв ее за плечи, прежде чем ушла.

Пятнадцать минут спустя Рокки и Мерри тоже свалили.

Двадцать минут спустя караван машин начал развозить подростков, тех, что еще не могли водить машину.

Через полчаса после этого остальные подростки разъехались на своих авто, кроме двух друзей Ноу, которые состояли в его музыкальной группе. Они отправились репетировать к нему в комнату, и получалось у них хорошо, красиво.

Рокки и Дасти уже свели к минимуму беспорядок от вечеринки, и после того, как Рокки ушла с братом, а дети разбрелись кто куда, Дасти продолжила уборку.

Так что дом был убран, за исключением декораций и необходимости пропылесосить. Сверху доносились звуки рок-музыки. Его женщина лежала рядом с ним на диване внизу. А он думал о террасе, куда пять минут назад отправились Фин и Рис в своих куртках.

— Он не будет пытаться дойти даже до первой базы с крутым полицейским из Бурга Майком Хейнсом за порогом, — прошептала Дасти ему на ухо, он повернул голову и сосредоточился на ней.

— Лучше ему точно не пытаться, — ответил Майк.

— Он и не будет, — ответила она ему.

Майк вздохнул.

Затем они услышали низкий смех Фина, доносящийся снаружи, и Дасти замерла рядом с ним всем телом.

Он уставился на ее лицо, застывшее в шоке.

— Что? — спросил он, и ее взгляд переместился на него.

— Фин все это время вообще не смеялся. А сейчас смеется.

— Ээээ, смеется, — отметил Майк.

— Фин не смеялся все это время. А сейчас смеется. Мама сказала, что у Фина не было ни одного светлого момента, ни одного, перед ее отъездом, с тех пор как умер его отец.

Майк уставился на нее с таким пониманием. Он ощущал ее слова как человек, который пытался заставить сердце Дэррина Холлидея забиться, пока его сыновья стояли рядом. Он почувствовал ее слова как отец. И он почувствовал, как отец, который был при этом полицейским.

— Твоя дочь только что заработала себе еще один крутой кожаный браслет, — заявила Дасти.

В этот момент Майк расхохотался.

* * *

— Что? — спросил Фин, сидевший холодной темной ночью рядом с Клариссой в шезлонгах, и она сосредоточилась на нем.

— Папа смеется, — ответила она.

— Что? — повторил Фин.

— Папа смеется.

— И что?

— Папа давно уже не смеялся. А сейчас смеется.

— Ага, просто смеется.

— Папа уже очень давно не смеялся так, — повторила она. — А сейчас смеется.

— Как так? — спросил Финли, а потом почувствовал что-то странное в груди, когда Кларисса улыбнулась, широко открыто улыбнулась, глядя прямо ему в глаза, он всегда думал, что она красивая.

Но ошибался.

Она была прекрасна. И не потому, что была так накрашена, как сегодня, что выглядела как настоящая модель.

Она была просто прекрасна.

Затем она ответила своим обалденно мягким голосом, но на этот раз ему показалось совсем по-другому.

Счастливо.

— Словно он счастлив.

Боже, он хотел ее поцеловать. Он действительно хотел ее поцеловать сейчас.

А вчера ей исполнилось пятнадцать. Теперь она была полностью в той зоне, когда он мог бы ее поцеловать.

Но он не поцеловал.

Вместо этого спросил:

— Не хочешь пойти куда-нибудь?

Она склонила голову набок:

— Пойти?

Черт, Кларисса Хейнс, определенно была крутой. Хотя она и была первокурсницей, но была крутой, чем любая другая девушка, даже те три старшеклассницы, с которыми он встречался. Большую часть времени Кларисса старалась держаться в стороне, заставляя его подходить к ней. Она всегда была такой тихой и таинственной, не болтала ему на ухо всякую чушь все это чертовое время. В последнее время подходила достаточно часто, чтобы он понял, что она заинтересована, но не настолько часто, чтобы не казалось, что она бегает за ним. Она позволяла ему делать ходы, разыгрывать его пьесы, отдавая ровно столько, чтобы поддерживать его интерес, но на самом деле ничего не давая взамен.

Кроме сегодняшнего дня. Сегодня днем она была другой. Дважды она брала его за руку и держала. Это длилось всего несколько секунд, но она это делала. И она смотрела ему в глаза, когда он говорил, будто ей действительно было не насрать на то, что он хотел ей сказать. Как будто его слова многое значили для нее. Как будто она не хотела, чтобы он замолчал. И она тоже говорила больше, рассказывая ему, как провела сегодняшний день с его тетей Дасти и о том, какой классной она ее считала.

Итак, пришло время. Ей исполнилось пятнадцать. Ее отец встречался с его тетей. Она подавала ему сигналы.

Пришло время.

— Да, типа свидания.

Она отодвинулась на несколько дюймов, не только физически, но и внутренне, он увидел это по ее лицу.

Черт, неужели он все неправильно понял?

— Папа говорит, что я не могу ходить на свидания, пока мне не исполнится шестнадцать, — прошептала она, и он уловил разочарование в ее голосе.

Он тоже был разочарован, но не удивлен. Черт возьми, мистер Хейнс не так давно начал встречаться с его тетей Дасти, а Фин уже присутствовал на шоу, которое мистер Хейнс устроил его тети Дебби. Если он вот так встал на защиту тети Дасти, то мистер Хейнс полностью бы посвятил себя защите своей дочери. Рис была той единственной, которую, это он точно знал, стоит ждать, пока ей не исполнится шестнадцать, чтобы они могли встречаться. А это был целый чертовый год.

— Может я могу поговорить с Дасти, чтобы она поговорила об этом с отцом, — предложила она.

Рис.

Фин ухмыльнулся ей.

Это бы точно сработало. Мистер Хейнс был влюблен в его тетю, и то, что он вмешался в историю с тетей Дебби, было не единственной причиной, по которой он понял, что мистер Хейнс влюблен в его тетю. Было много других признаков его любви. Чертовски много.

— Ты готова поговорить с ней? — спросил Фин.

Она кивнула.

— Отлично, — пробормотал он.

Она усмехнулась, затем посмотрела на темный двор.

Затем, глядя в темноту, окликнула его:

— Фин?

— Да, детка.

Он мог поклясться, что услышал ее тихий вздох.

Потом она сказала:

— Я... — и замолчала.

Он схватил ее за руку, держа ее между их шезлонгами.

— Что, Рис?

Услышит ли он еще один ее тихий вздох?

Затем:

— Это было действительно..., — она сделала паузу, — приятно с тобой кататься на лошади Дасти.

Черт возьми, да, было очень приятно.

— Ага, — пробормотал он, сжимая ее руку.

— Как ты думаешь, Дасти разрешит нам еще раз покататься?

— Однозначно.

— Круто, — прошептала она, сжимая его руку.

Она погрузилась в молчание, и Фин погрузился в молчание вместе с ней.

Потом его осенило, что он сидит на веранде дома жилого комплекса и ничего не делает, держит за руку девушку, первокурсницу, пока ее отец находится примерно в двадцати пяти футах от них.

И это было приятно.

Господи.

Рис нарушила молчание, прошептав:

— Мой отец очень поздно вернулся позавчера вечером.

— Угу, — произнес Фин с улыбкой, — я заметил.

— И на следующее утро он был по-настоящему счастлив.

— Ага, — пробормотал Фин сквозь тихий смех. — Тетя Дасти тоже выглядела счастливой.

Рис хихикнула.

Фин снова сжал ее руку.

— Мы как…феи-крестные или что-то в этом роде, — заметила она, и Фин расхохотался.

Он услышал, как Рис засмеялась вместе с ним.

Это тоже было приятно.

Потом он сказал:

— Не говори моим парням, что я фея-крестная.

— Нема, как рыба.

Фин снова тихо рассмеялся и уставился в темный двор, сидя на веранде дома в жилом комплексе холодным вечером, держа девушку за руку, а ее отец находился в двадцати пяти футах от них, и пока он сидел, думал, что хотел бы, чтобы у его отца был шанс познакомиться с Клариссой Хейнс. Будучи другом мистера Хейнса, его отец был с ней знаком, но он не знал ее так хорошо.

И Фин подумал, если бы он узнал ее лучше, то она бы ему понравилась.

А потом он подумал, что, может Рис следует это узнать. Не то чтобы прямо или что-то в этом роде.

Но она должна это знать.

Итак, держа Клариссу Хейнс за руку на холоде, Финли Холлидей сделал то, чего не делал уже несколько недель. Ни разу с того дня, когда его мама была его настоящей мамой, а мистер Хейнс на коленях в снегу пытался реанимировать его отца.

Фин заговорил о Дэррине Холлидее.

И, пока он говорил, ее рука сжималась все крепче и крепче в его руке, он знал, что Рис слышит каждое его слово.

10

Непристойности

Я ухмыльнулась и вложила в свою ухмылку все, уложив Майка на спину на его кровати.

— Ха! — И рассмеялась ему в лицо.

Наносекундой позже я лежала на спине, а Майк навалился на меня всем весом.

— Ты что-то сказала? — спросил он, ухмыляясь.

— Уф! — Застонала я и дернула бедрами с такой силой, как только могла.

Майк не ожидал. Я быстро поднырнула под него и начала отползать.

Рука Майка обхватила меня за талию, потянув назад, я оказалась на животе, а его тело прижало меня к кровати.

— Скажи, — приказал он мне на ухо. — Твои тренировочные лагеря — дерьмо.

— Я еще не закончила надирать тебе задницу, — ответила я, учитывая мое положение и последние пятнадцать минут, пока мы боролись на его кровати, и я серьезно проигрывала, хотя отвечала одновременно упрямо и смешно.

Он знал это, я почувствовала и услышала, как он усмехнулся, и его рука сжалась.

— Скажи, — повторил он.

— Ни за что! — огрызнулась я, пытаясь оторвать его от себя, приподняв бедра.

Это была тактическая ошибка, поскольку для его руки появилась лазейка, поэтому его рука скользнула вниз ко мне между ног.

Я замерла.

— Скажи, — прошептал он мне на ухо, и я вздрогнула.

Мне понравилась эта новая игра.

— Нет, — прошептала я в ответ.

Его рука переместилась вверх, пальцы задвигались на моем ремне.

— Скажи.

— Неа.

Его пальцы расстегнули пуговицу на моих джинсах, затем молния заскрипела вниз.

— Скажи, Ангел.

— Не в этой жизни, малыш.

Его рука скользнула в мои джинсы и трусики, палец попал в нужное место.

Я ахнула.

— Ты проиграла, — прошептал он мне на ухо, — признай это.

Это было не похоже на проигрыш. Ничего подобного.

Я промолчала.

Его палец дернулся, и я непроизвольно ответила мяуканьем.

Его губы коснулись кожи под моим ухом, и он прошептал:

— Давай.

Я понятия не имела, что он имел в виду, что я должна была дать, то ли признаться в том, что он сильнее меня (серьезно, это было очевидно еще до того, как мы начали борьбу) или в чем-то еще.

Я дала ему кое-что еще.

Я приподняла задницу, прижавшись к его паху.

Его зубы прикусили кожу под моим ухом.

Огонь пронзил меня насквозь.

Так я начала узнавать кое-что новое о своем детском увлечении, хорошем парне, отличном отце, ответственном гражданине, отважном полицейском Майке Хейнсе.

Он мог быть похотливым.

Я поняла это не потому, что он прижался своей промежностью к моей заднице, когда я прижималась своей задницей к его паху. Я поняла это не потому, что он проделывал своим пальцем, творя волшебство у меня между ног, а его губы и язык творили дикие и удивительные вещи на моей шеи.

Я поняла это, когда мне стало по-настоящему жарко, а его рука исчезла у меня между ног. Я издала протестующий всхлип, повернула голову, глядя на него, увидела его сексуальные темные глаза, смотрящие на меня сверху вниз, и почувствовала его руку на своей пояснице.

Затем он приказал:

— Не двигайся, бл*дь, пока я тебе не скажу.

О Боже, это было еще жарче, чем просто жарко.

Так жарко, что я не могла произнести ни слова. Поэтому кивнула.

Его руки потянулись к моему свитеру, грубо дернули его вверх, мои руки поднялись вместе со свитером, а затем он исчез. Затем я почувствовала, как расстегнулся бюстгальтер, одна бретелька упала с плеча по моей руке, затем другую бретельку сдернули. Затем с сильным рывком мои джинсы исчезли с моими трусиками, и внезапно я оказалась голой на животе в великолепной, пугающе дорогой и огромной кровати Майка.

Кровать задвигалась вместе с ним, когда он делал что-то, судя по звукам, стал раздеваться, и, клянусь Богом, команда Майка не двигаться, и слыша шорох сбрасываемой одежды, довели меня почти до оргазма.

Я наклонилась ближе, когда услышала, его рычащий голос:

— Раздвинь ноги и приподними задницу, Дасти.

Я не стала медлить. Ни секунды.

Потом почувствовала, как он накрыл меня собой. Упираясь на предплечье одной рукой, другой, нацелившись на одно местечко между моих ног, палец коснулся клитора, а его член вошел внутрь.

— О, Боже мой, — прошептала я, приподнимая задницу еще по выше.

— Вот это моя девочка, — проворчал он, а затем начал трахать и делать это очень, очень жестко.

Я думала, что в Майке все было потрясающим, но эта новая сторона Майка была просто потрясающей. Я даже не знала, что это такое, была слишком возбуждена, чтобы пытаться понять.

— Сильнее, малыш, — умоляла я, и он давал мне сильнее, одновременно входя глубже, быстрее и сильнее нажимая, двигая быстрее пальцем. Шея выгнулась, из горла вырвалось еще больше мяуканья.

Боже, как красиво. Феноменально.

Я услышала звонок своего сотового на прикроватной тумбочке.

Дерьмо! Нет! Почему? Почему, почему, почему, почему, почему?

— Не останавливайся, — умоляя, произнесла я. — Наплевать, кто бы ни был.

Но я поняла, что Майк взглянул на экран телефона. Поняла это, я потому что именно тогда я познакомилась с еще одной новой, невероятно фантастической чертой Майка.

Майк был хорошим парнем, отличным отцом, ответственным гражданином, который мог жестко меня трахать, соблюдая само контроль, при этом непристойно, но он также был мачо, а значит собственником, и когда он злился, по-настоящему злился, это было также горячо, как заниматься с ним сексом.

И я осознала это, когда он прорычал:

— Ты, бл*дь, издеваешься надо мной.

— Майк, не обращай внимания.

Но он не стал не обращать внимания, полностью меня игнорируя. Его рука скользнула между моих ног, он остался внутри, протянув руку к тумбочке. Я услышала странный электронный щелчок, когда он провел большим пальцем по экрану моего телефона, чтобы ответить на звонок, а затем, к моему шоку, должна была это признать при крайнем возбуждении, завелась еще больше, когда он произнес:

— Ты привлек мое внимание, и тебе стоит узнать что, привлекая мое внимание, когда я глубоко погружен в Дасти, жестко трахая ее, и она лежит лицом вниз в моей постели, наслаждаясь каждым моим движением, я знаю это, потому что она мурлыкает для меня, как кошка. И когда я заставлю ее кончить, она произнесет мое имя. Так что ты также должен знать, что с тобой покончено. Если ты этого не понимаешь, когда тебе объяснял Ривер, то я объясню тебе это так, чтобы ты, бл*дь, наконец-то понял.

Затем я услышала звуковой сигнал об отключении вызова, мягкий стук моего телефона, упавшего куда-то на кровать, а затем рука Майка вернулась ко мне, его бедра задвигались, а его губы оказались у моего уха.

— Ты кончаешь, произносишь мое, черт побери, имя. — Он все еще рычал и все еще злился.

Мне понравилось и то, и другое. Очень сильно.

— Да, милый, — выдохнула я.

Затем, пять минут спустя, я сделала, как мне велели, откинув голову назад, произнеся имя Майка, прозвучавшее как шепот.

И он уже не был во мне, а я больше не лежала на животе. А лежала на спине, руки Майка подхватили меня под колени, подняв мои ноги вверх, а его губы оказались на моих, приказав:

— Держи ноги высоко.

— Хорошо, малыш, — согласилась я, все еще чувствуя остатки оргазма.

Затем он просунул руки мне под плечи вверх, его пальцы оказались в моих волосах, ладони легли на основание шеи, и он продолжил трахать, целуя.

Пять минут спустя он тоже кончил, прошептав мое имя мне в губы.

Это было великолепно.

Он оставался погруженным, уткнулся лицом мне в шею, его губы задвигались по моей коже.

Это было приятно.

Мы не двигались, не теряли связь и долго молчали, пока Майк не вышел, затем сделал нечто новое. Чего никогда не делал ни он, ни другие любовники. Кое-что удивительное. Кое-что, что мне очень понравилось.

Он подхватил меня на руки, поднявшись с кровати. Затем отнес в ванную, когда мы добрались до раковины, он осторожно опустил меня на пол, но продолжал обнимать другой рукой, крепко прижимая к себе, пока мои все еще дрожащие ноги устойчиво не встали. Он включил кран, потянулся за мочалкой, бросил ее в раковину, не отпуская меня.

Я запрокинула голову назад, он наоборот наклонил голову, мы смотрели друг другу в глаза.

Мы поговорили за ужином. Он знал, что я принимаю противозачаточные. Он знал, что после Бо у меня не было других любовников, кроме него. Я узнала, что у него не было любовниц, кроме меня, за два месяца до меня. Поэтому мы решили обойтись без презервативов.

И тому, что он сделал дальше, я была рада больше, чем тому, что я уже и так была рада.

Майк выключил кран, затем, не сводя с меня глаз, взял мочалку, отжал ее и осторожно прижал между моих ног, вымыв меня.

Мои губы приоткрылись, его глаза опустились на мои губы и потемнели. В этом жесте сквозила забота, близость, которую я никогда не испытывала. Я была независимой, долгое время жила сама по себе, и я не возражала против такой жизни. Нисколько. Но сейчас я вдруг обнаружила, что мне нравится такая его забота обо мне. Мне понравилось, что он не хотел отпускать меня даже на короткое время, чтобы я смогла привести себя в порядок. Мне понравились его нежные прикосновения.

Мне все нравилось.

Он бросил мочалку обратно в раковину, наклонился, поднял меня на руки и отнес в комнату. Ноги снова опустились на пол, когда мы оказались у его комода. Он открыл ящик, вытащил футболку, натянул ее на меня через голову. Я просунула руки и потянула футболку вниз, он открыл другой ящик, вытащил клетчатые фланелевые пижамные штаны. Надел, затем я снова оказалась в его объятиях, он отнес меня обратно к кровати, сел на нее сбоку, усадив меня на колени, затем лег на кровать, вытянувшись, устроив меня на себе.

Мы закончили тем, что наши ноги переплелись, Майк задрал мою футболку, положив одну руку мне на задницу, другой крепко обхватив за талию, приказав:

— Теперь поцелуй меня, милая.

Я решила поцеловать его. И сделала это, потому что хотела. Я также поцеловала, чтобы не заплакать от эмоций той красоты, которую только что подарил мне Майк Хейнс.

Когда я закончила его целовать, прижалась лицом к его шее и расслабилась.

Пальцы Майка легко двигались по коже моей задницы.

Я вздохнула.

Затем поддразнила:

— Это по официальному протоколу такое общение со сталкерами? Ты говорил с ним, как мачо, крутой, собственнический альфа-самец, и это разозлило бы его и отправило за грань?

Рука Майка на моей заднице перестала двигаться по коже. Пальцы крепко, собственнически сжались, и он ответил:

— Нет. Я ответил на этот звонок не как полицейский. Я принял этот звонок как мужчина, который впервые трахал свою женщину в свой чертовой постели, и мне не нравится другой мужчина, который не понял, что он не может претендовать на то, что принадлежит мне, когда я все это делал. Так что я мыслил не как полицейский. А как мужчина, которого разозлил какой-то звонивший мудак, пока я с удовольствием заставлял свою женщину мурлыкать для меня.

Мой живот сжался, и это было приятно.

Я подняла голову и посмотрела на него сверху вниз.

И поняла, что никаких проблем с животом он не испытывает, потому что не выглядел счастливым.

Поэтому я осторожно спросила:

— Я так понимаю, это был Бо.

— Угу, — отрезал он, его глаза встретились с моими. — Это был Бо.

Я сжала губы. Чертовый Бо.

— Он звонил тебе после последнего инцидента? — спросил Майк.

— Нет, — ответила я.

— Черт, — пробормотал он, его глаза переместились к потолку. — Он выждал, дал тебе остыть, думая, что может предпринять еще одну попытку.

Я поняла, что Майк прав. Хотя понятия не имела, откуда у Бо мог оказаться мой новый номер телефона.

Майк продолжал, все еще бормоча:

— Не вижу смысла.

Я подумала, что в этом он тоже прав.

— К счастью, я за тысячу миль оттуда, — напомнила я ему, и его глаза вернулись ко мне. — И живу по соседству с крутым парнем-полицейским альфа-самцом, в доме с двумя мальчиками-подростками, которые любят свою тетю Дасти, знают, где находятся дробовики их отца, и не боятся их использовать.

Гнев исчез из его глаз, губы дрогнули, и он продолжил бормоча:

— Да.

Я решила, что не хочу говорить о Бо, поэтому приблизила свое лицо к его лицу и прошептала:

— Это был горячий мед.

Его рука на моей заднице и рука, обнимающая меня, сжались.

— Ага.

— Типа, мега-горячий, — продолжила я.

Он ухмыльнулся.

Не закончив, я сообщила ему:

— Типа, мега, зашкаливающее горячий, я никогда не кончала так сильно, так горячо.

Он начал хихикать.

— Ты плохиш, несмотря на все это горячее, — заметила я.

— В этом нет ничего плохого. Ты кончила сильнее, чем когда-либо кончала, и мне кажется, это хорошо, — логично ответил Майк, и он не ошибся.

— Ты полон загадок, откуда это в тебе? — Поинтересовалась я.

Он ухмыльнулся.

Затем ответил:

— Тебе понравилось, теперь есть чего ждать.

Черт побери, отличная новость.

Я ухмыльнулась в ответ.

Он поднял голову и нежно поцеловал меня.

А когда закончил нежно целовать меня, я переместилась так, что моя щека легла на его плечо, а его пальцы продолжили рисовать круги на коже моей попки.

Я расслабилась на нем и задумалась о прошедшей неделе.

Был вечер пятницы после вечеринки по случаю дня рождения Клариссы. На той неделе я дважды обедала с Майком у «Фрэнка», один раз встречалась с ним за чашечкой кофе у Мими, а в среду вечером я пришла на ужин к Майку и его детям.

Или, должна сказать, Майк сначала заехал за мной, хотя я могла дойти до его дома сама пешком. Но он пришел, потому что нам предстоял ужин с его детьми, а потом его дети разбили лагерь перед телевизором вместе с нами, так что у нас не было времени побыть наедине.

Хорошей новостью было то, что я явно нравилась Рис и Ноу. Рис еще больше вылезала из своей скорлупы и реагировала положительно на мои попытки сблизиться с ней.

Плохая новость заключалась в том, что у нас не было времени побыть наедине, кроме того случая, когда Майк повез меня обратно на ферму, и мы целовались в его машине. Мы целовались с жаром, как по мне недостаточно долго. И это было потому, что ни один из нас не хотел, чтобы два впечатлительных подростка увидели, как их тетя и местный полицейский горячо целуются в машине.

Так что я попрощалась и направилась к дому, впервые пожалев, что буду спать одна. У меня не было проблем спать в одиночестве, я не возражала против этого. Это не значит, что я не любила компанию в своей постели, если они не храпели, мне нравилась регулярная компания. Я не была шлюхой, тщательно выбирая своих партнеров (так я думала раньше, пока мне не доказали, как ошибалась), но я была готова терпеть долгие периоды засухи. Что и делала.

Но мне не нравилось разлучаться с Майком. У меня была только одна ночь, когда я спала в его объятиях. Спала в его объятиях. Обычно с другими мне это не нравилось.

С Майком все было естественно.

И эта ночь была уже так давно. И мне хотелось ее повторить.

Майк двигался вперед в наших отношениях медленно и уверенно, и я поняла, что он делал это по необходимости. Он не хотел, чтобы его новая подружка маячила перед его детьми все двадцать четыре на семь. Это я понимала.

Но это и было отстойно.

Кроме того, Майк работал. К сожалению, Майк сообщил мне, что Бург переживает волну преступности. И учитывая, как ни странно, при нынешней стабильности в экономике, налоги платило больше людей, Департамент полиции недавно прошел через сокращения. К счастью (отчасти), некоторое время назад отсеяли продажного полицейского, когда его уволили после ареста (что произошло после того, как в него стреляли, неприятное дело, шокирующе неприятное, как объяснил Майк), его не заменили другим. Когда другой детектив перешел в Отдел по борьбе с наркотиками, а патрульный сдал тест на детектива и переехал в город, департамент этих полицейский тоже никем не заменил. Затем департамент решил найти другие способы сокращения расходов, которые не включали бы дальнейшее сокращение штата.

Это было и хорошо, и плохо. Майк сказал мне, что с его стажем его работе ничто не угрожает. Но Бург разрастался, а с ним и разрасталась преступность, полицейские были обязаны заботиться о своих гражданах, но им приходилось делать это в меньшем количестве и с меньшими ресурсами.

Это, объяснил Майк, было верным путем к катастрофе.

Первую часть волны преступности, Майк назвал «мелким дерьмом». Один подросток или несколько хулиганили, разное граффити и немного вандализма. Такое происходило постоянно, из-за последнего громкого дела о продажном полицейском и того факта, что приоритет отдавался другим делам, такое «мелкое дерьмо» происходило все это время, и этих подростков никто не искал. Владельцам разрушенной собственности было наплевать, что копы были вынуждены работать в малом количестве. Они просто хотели, чтобы эти хулиганства прекратились. Алек Колтон и Пэт Салливан занимались этими делами.

Вторая часть относилась к череде взломов, то же самое происходило по всему округу Хендрикс, где находился Бург, и в западной части округа Марион, который граничил с нашим округом.

И, по мнению Майка, этого преступника поймала полиция, допрашивали в течение четырех часов в прошлую субботу, но оказалось, этот человек не причем, они ошиблись.

Полное разочарование.

Майк и его напарник Мерри, похоже работали над этим делом.

И последнее, как объяснил Майк, в Бург хлынул поток наркотиков. Наркотики не были чем-то необычным в городе, но их стало слишком много.

Все детективы работали над этим делом уже восемнадцать месяцев. Они поймали двух новых дилеров, которые переехали в город, нацелившись на уязвимые группы населения, молодых людей, которые не поступили в колледж и застряли в городе, и старшеклассников.

Население Бурга было разношерстным. Хотя фермерские семьи отступали от разрастающегося города, но здесь все еще был свой рабочий класс. Были свои слои населения с доходом от низкого до среднего. То же самое с доходами от среднего до выше среднего. И с «Наследием» и другими элитными постройками, а также традиционной элитой Бурга из богатых семей, которые работали в Инди, и несколько поколений назад поселились в причудливом фермерском городке недалеко от работы, но вдали от города, это означало, что здесь определенно был высший класс.

Целью были дети из этих семей и молодые люди, у которых внезапно появились деньги, но они еще не знали, как ими управлять.

Полиция арестовывала дилера, но на его место вставал новый, и наркотики продолжали поступать в город. Поэтому они сменили стратегию, вычислили дилера, контролируя его продажи, стали ориентироваться на покупателей, а не на источник, надеясь, что это приведет полицию к «мозгу этой операции».

К сожалению, это тоже не сработало. Поскольку неизвестный «мозг операции» потерял двух своих дилеров. Они стали более осторожны. И хотя наркотики все так же распространялись, независимо от присутствия полиции, определить, как их получали подростки и школьники, было сложно, поскольку дилеры были вынуждены проявлять творческий подход.

Все это означало, хотя Бург и не был процветающим мегаполисом, полицейские были гораздо более заняты, чем я ожидала.

Включая Майка.

Что касается меня, то я была в Индиане, но мне необходимо было продавать свою керамику, потому что нужно было платить по счетам. Так что мне тоже приходилось работать, и, как обычно, я проводила много времени за гончарным кругом.

Вперемешку с этим я пыталась разобраться с Рондой.

Не помогало.

Я дважды садилась рядом с ней, чтобы поговорить о мальчиках, ее будущем, ферме. И когда разговаривала с ней за кухонным столом за чашкой кофе, ее глаза, а вместе с ними и внимание, ускользали от меня.

Я не знала, было ли это защитным механизмом ее горя, нежеланием думать обо всех этих вещах, потому что раньше обо всем этом заботился мой брат, ее муж Дэррин, или сама Ронда была такой от природы.

К счастью, я была терпеливой. К сожалению, она не подавала никаких признаков, что начинает задумываться или обдумывать самые незначительные вещи. Я не только работала, изучая свои отношения с Майком, более лучше узнавая его детей, я также взяла на себя обеспечение Фина и Кирби. Им нужно было немного, но они все еще нуждались в еде, одежде и крове над головой, и в этот период их жизни моя забота в основном принимала форму, что кто-то держал руку на пульсе и заботился о них, учитывая, что их отец только что умер. И я делала это, проводя с ними время, в основном вечерами перед телевизором. И все эти вечера Ронда поднималась к себе наверх в спальню, которую делила с моим братом, оставляя меня и своих детей одних.

Ронда кормила их и, как само собой разумеющееся, убиралась дома. Но на этом все, у меня сложилось впечатление, что она воспользовалась моим присутствием, чтобы абстрагироваться от всего остального.

И при всем этом дерьме я только что добралась до того, чего с нетерпением ждала как самого яркого события всей недели. Майк сказал, что дети по пятницам после школы едут к матери и возвращаются только в воскресенье в семь вечера. У него были выходные.

Это означало время Майка.

И Майк объявил, что мы идем на свидание. Это означало, что он заехал за мной на ферму в половине шестого, мы поужинали вне дома, а затем выпили в «Джей&Джей». Затем он отвез меня к себе домой, где после экскурсии, которую ему не нужно было мне устраивать, закончившейся в его огромной спальне, я бросила вызов, прыгнув на него, и мы начали бороться.

Определенно, это был самый яркий момент моего дня, включая, что у меня наступило время побыть только с Майком, осмотреть его дом, но, чтобы сосредоточиться у меня не было времени.

Снаружи его дом выглядел не таким большим, как был на самом деле. Внутри было очень просторно. Хотя Майк оказался прав, планировка была простой, но это не означало, что в доме не было индивидуальности. Я знала об этом из своих не частых визитов на ферму к брату, что уже давно можно было персонализировать свое жилое пространство, новые строящиеся дома, да и деревья стали намного выше. Комплекс был заселен, он становился все меньше застройкой, все больше районом. Но внутри комплекс был нечто большим. Майк развелся, начав новую жизнь с двумя детьми, и он делал это так, как делал все. Вдумчиво.

Его дом не был похож на мужское убежище. Вокруг стояли семейные фотографии в рамках. Дети. Бабушка с дедушкой. Тети, дяди и двоюродные братья Майка. Мебель была удобной и привлекательной. Были, конечно, чисто мужские штрихи, например, гравюры на стене и посуда. Был огромный выбор DVD-дисков, детские комнаты были полны всякой всячины. Все это делало это помещение вовсе не просто крышей над головой, а домом.

Мне нравилось. Мне нравилось, что Майк был способен это сделать. Мне нравилось, что Майк создал дом своим детям. И в глубине души, несмотря на зарождающуюся во мне надежду, мне нравилась сама мысль, что этот дом может стать частью моего будущего.

Я никогда не жила в новостройках типа «формочка для печенья». После моего протеста и тоски в старшей школе я потратила много времени, размышляя, чем хотела бы заняться после школы, и когда я освободилась от школы, не бездельничала, а стала действовать. Я жила в нескольких местах, но быстро нашла дом. Затем с немалой решимостью приступила к созданию своего места в этом социуме. Я добилась успеха, освоилась и полюбила свое занятие.

Но, как бы безумно это ни звучало, я видела себя в этой огромной кровати в этой огромной комнате в этом крошечном доме с Майком, его детьми и его собакой.

Определенно.

— Я купил этот дом из-за тебя.

Я моргнула, глядя на грудь Майка, подняла голову, чтобы посмотреть на него сверху вниз.

Его взгляд метнулся ко мне.

— Что? — прошептала я.

— Я не понимал этого до сих пор, но ты в моей футболке, в моей постели, моя рука на твоей заднице. Никогда не думал, что это случится. Никогда этого не ожидал. Никогда на самом деле не думал, что увижу тебя снова, должен признаться, дорогая, все эти годы меня расстраивало, что я не увижу тебя снова. Но я осмотрел чертовую кучу домов, когда пытался найти для себя, Ноу и Рис, чтобы они чувствовали себя как дома. Мне они не понравились. Мне действительно понравился вид на вашу ферму с моего балкона. Этот вид сделал этот дом, в отличие от других, более похожим на дом. И причина, по которой этот дом был больше похож на дом, заключалась в том, что вид вашей фермы напоминал мне о тебе, я чувствовал себя как дома.

Я не знала, как отреагировать на его неожиданные слова, он впервые так открылся.

Мне нравилось каждое слово, которое он произнес. Я влюбилась в каждое слово, которое он произнес.

— Майк... — прошептала я, но дальше не продвинулась.

Майк продолжил:

— Дети быстро освоились. Они ни разу не жаловались. То, что у них было со мной, было лучше, чем то, что давала им их мать, но я знал, что дело не в этом. Они присматривали за своим отцом. Они не хотели говорить дерьмо или делать дерьмо, которое заставило бы меня чувствовать себя дерьмом. Но все же дом, который у нас был, был домом. Мне это так не казалось, и я полагаю, что им это так не казалось. Только в прошлую субботу с музыкой, друзьями, украшениями, пластиковыми мисками с едой и огромным домашним тортом. Рис улыбалась и была счастлива. Наконец-то я почувствовал себя как дома.

Боже, иногда он просто убивал меня своими словами. Но когда он убивал меня своими словами, делал это так, как мне нравилось.

— Заткнись, — прошептала я.

Майк пристально посмотрел на меня, его взгляд был теплым и нежным, и это тоже убивало меня, так, как мне нравилось.

Потом он заткнулся, по крайней мере, насчет этого.

— Я должен тебе за то барахло для вечеринки, которое ты купила. Ты должна отдать мне чеки.

— Заткнись, — сказала я громче, и его рука снова крепко сжалась на моей заднице.

— Дасти. Ты должна отдать мне чеки, я все верну.

— Эй, мачо, я могу говорить до посинения, что мне было приятно все это купить для Рис, поэтому плачу я, а ты все еще не согласен, Майк?

Он ухмыльнулся, его рука расслабилась, ответил:

— Не согласен.

— Неважно, — пробормотала я. — Я отдам тебе чеки.

— Спасибо, милая, — пробормотал он в ответ, а затем продолжил. — Кстати, ты не взяла с собой сумку, но ты остаешься со мной на ночь.

Я надеялась на это.

Тем не менее почувствовала обязанной ему указать:

— Серьезно, ты любишь командовать.

Он не ответил, просто продолжал ухмыляться.

— Ты был таким же властным с Дебби? — Спросила я.

— Милая, ты же знаешь, что никто не может командовать Дебби, потому что она чертовски властная. Это было безжалостно. Я мог бы попытаться стать командиром, но просто не было возможности вклиниться между ее тирадами.

— Значит, у меня есть надежда, — пробормотала я. — Я должна стать безжалостной.

— Напоминаю, Дасти, Дебби продержалась со мной какое-то время, потому что я был подростком с маленьким прудом выбора, и она регулярно давала мне. Когда открылось море, Дебби уже не было рядом.

Я расхохоталась, уткнувшись лицом ему в шею и чувствуя, как он крепче сжимает меня.

Мне это понравилось. Мне нравилось, что мы могли открыто говорить о разных вещах. То, что могло показаться странным или встать между другими, не было. Мы понимали это. Это уже была история, как и Дебби.

А сейчас было сейчас.

И были мы.

Мы могли говорить о чем угодно.

Я подняла голову и посмотрела на него, увидев, как он улыбается мне.

Да, это были мы.

— Мои племянники чистят снег, — вдруг объявила я.

Майк моргнул.

— Что?

— У Дэррина были контракты…

Я понимала, что он понял, о чем я говорю, когда прервал.

— Ты шутишь. Они работают?

Я кивнула.

— Фин и Кирби.

Майк отвлекся, и я поняла, что он вспоминает, считая сколько раз выпадал снег, потом пробормотал:

— Три раза.

— Да, — подтвердила я, и его внимание вернулось ко мне.

— И Ронда им разрешает?

Я кивнула.

Он пробормотал:

— Черт.

— Итак, как отец, ты думаешь, что это неправильно?

— Э-э... да. У Кирби даже нет водительских прав. Я знал, что Фин помогает Дэррину, и, зная Дэррина, он бы этого не допустил, если бы это не было оговорено в контрактах или Фин не был бы защищен страховкой Дэррина. Так что я не знаю, что говорится в контрактах, но сомневаюсь, что предоставляемая страховка включает в себя работу несовершеннолетнего без лицензии, как Кирби. Если с ним что-то случится... — Майк замолчал.

— Мне это тоже не понравилось, — согласилась я. — Но я промолчала, когда Ронда мне сообщила, потому что она их мать, и я не знаю, как они с Дэррином играли в такие вещи с мальчиками.

— Если я хорошо знаю Дэррина, то... если бы Кирби поехал на тракторе, Дэррин надрал бы Кирби задницу. Это Фин его завербовал?

Я кивнула.

— Заботится о семье, — пробормотал Майк.

— Ага, — повторила я.

— Черт, — повторил Майк.

— Ага, — повторила я снова. Затем сделала глубокий вдох и поделилась: — Ронда отгородилась от всего.

Руки Майка сжались, глаза заглянули глубоко в мои, когда он прошептал:

— Я ее понимаю.

Я прижалась к нему еще сильнее и прошептала в ответ:

— Полностью, Майк.

Он выдержал мой взгляд, а затем ответил:

— Она должна прийти в себя, Дасти.

— Ты же знаешь Ронду, — напомнила я ему.

— Знаю. Но случается всякое дерьмо, и ты должна сделать шаг вперед. Мы взяли ситуацию с Дебби под контроль, но ты и я понимаем, что в Вашингтоне она замышляет против нас заговор. Она сделает свой следующий шаг, и сделает его довольно скоро.

В этом он не ошибался.

Я уткнулась лицом ему в шею.

Руки Майка сжались.

— Ангел, посмотри на меня.

Я подняла голову.

— Пришло время тебе поговорить с отцом, — тихо произнес он, и мое сердце сжалось.

— Он много работал всю свою жизнь, Майк. Как и мама. Им нравится жить во Флориде. Он ловит там рыбу. Мама часами сидит на кухне, готовит еду из журналов для гурманов, на что у нее никогда не было времени, пока она была женой фермера. Папа проводит время, делая вид, что ему нравится ее стряпня, хотя на самом деле он всего лишь хочет сэндвич с жареной вырезкой. Они наслаждаются хорошей жизнью.

— Объясни мне еще раз, почему Дэррин оставил ферму всем вамчетверым, — потребовал Майк, чтобы понять то, что я сказала ему в тот вечер, когда мы помирились. Что-то, что он пробормотал тогда, что, по его мнению, было «взломано», и что-то, что он явно считал все еще взломанным сейчас. С другой стороны, Дэррин любил Дебби. Майк ее не любил.

— Потому что он любил своих сестер, — ответила я ему. — Он хорошо знал Дебби, но всегда видел хорошее в людях, даже в Дебби. И он знал Ронду. Так что, если кто-то должен был сохранить ферму для Финли и Кирби в целости и сохранности, чтобы они потом могли взять ее в свои руки, он понял, что не сможет ее доверить Ронде. Но он решил доверить Дебби и мне. Или думал, что нам можно доверить. Он ошибся насчет нее.

— Твой отец сошел бы с ума, если бы узнал, что Дебби решила продать ферму застройщикам, — снова заметил Майк.

— Ага, — согласилась я без всякой необходимости.

— Значит, тебе нужна его огневая мощь за твоей спиной.

Я вздохнула.

Майк продолжал.

— Хорошо, дорогая, как ты знаешь, я отец, и это работа на всю жизнь. Он тоже это знает. Я понимаю, что ты хочешь разобраться с этим дерьмом и позволить им спокойно жить на пенсии. Но в жизни случается всякое. Они это понимают. Их сын неожиданно умер, и они живут во Флориде не светской жизнью. Они там беспокоятся, что Ронда отгородилась от всего, а за мальчиками нужен уход. Если бы они узнали о Дебби, они бы потеряли покой, по крайней мере, твой отец. Он хотел бы знать, что происходит. А я знаю, что он не в курсе, потому что, если бы он был в курсе происходящего, его задница была бы уже здесь, или он позвонил бы в округ Колумбия, приказав своей дочери отступить. Тебе нужно вызвать подкрепление, по крайней мере, с Дебби.

Он был прав, поэтому я снова вздохнула и кивнула.

А потом спросила:

— А что насчет Ронды? Я же говорила тебе, что разговаривала с ней дважды, но она не идет на контакт. Думаю, она решила, что я буду вместо Дэррина. А Фин, ну, он любит свою мать, я это знаю. И я также знаю, что он рад, что я сейчас рядом, и ты помог, что вмешался с Дебби. Но он сходит с ума из-за матери, Майк. Он старается не показывать, но я знаю, что он переживает, испытывает давление и из-за этого становится с ней нетерпеливым. Я не знаю, оплачивает ли она счета, знает ли как вообще обращаться со счетами, какова их денежная ситуация. Но кукуруза должна быть посажена, а она сажается не сама по себе. Фин тоже все это знает.

— А ее родители? — предложил Майк.

— Есть причина, по которой Ронда такая, какая она есть, милый, — мягко произнесла я. — Ее отец неплохой человек, или, по крайней мере, не совсем. Но Дэррин сказал, что он перфекционист, который быстро теряет терпение. Он жестко обращался с Рондой, когда она была еще ребенком. Дэррин думал, что она от природы застенчива, немного взбалмошная, определенно чувствительная, но представление, устроенное ее отцом, показало насколько все глубоко. Ее мать — соблюдает нейтралитет или занимает его сторону. Мама сказала, когда они были тут после смерти Дэррина, отец Ронды выказывал недовольство своей жене и она носилась тут и делала все, чтобы Ронде не приходилось этого делать. Я не думаю, что они помогут.

— У нее были какие-нибудь близкие подруги?

Я покачала головой.

— Ты же знаешь, что она застенчивая. На самом деле, я все еще нахожу это чудом, что Дэррин на нее запал. У нее была подруга. Они были лучшими подругами со средней школы. Но она переехала в Миссури по меньшей мере десять лет назад.

Майк уставился на меня, затем его лицо изменилось, я напряглась прямо перед тем, как он перевернул меня на спину, навалившись.

Его рука скользнула вверх по моему телу, обхватила подбородок, и когда его лицо приблизилось.

Я бы поняла напряженность в его темно-карих глазах и изменение обстоятельств, когда он спросил:

— Как долго ты планируешь пробыть здесь, дорогая?

Мое тело растаяло под его телом, я обвила его руками и ответила:

— Планирую, по крайней мере, до тех пор, пока не соберем урожай, и у меня появится ощущение, что все стало хорошо.

— Июнь, июль, — пробормотал он.

— Да, — пробормотала я в ответ.

Он улыбнулся. Широко.

— Июнь, июль, — повторил он.

Я улыбнулась в ответ. Тоже широко.

— Ага.

Мы продолжили улыбаться друг другу, как влюбленные идиоты, и делали это какое-то время, я наслаждалась каждой секундой.

Затем, к сожалению, Майк закончил улыбаться, но, к счастью, огласил план.

— Хорошо, у тебя найдется время. Никаких сомнений, Фин повзрослел. На год или два раньше, чем другой подросток, взяв на себя ответственность мужчины в доме, но ты знаешь, что делаешь, и твой отец всегда на связи, если вдруг тебе он понадобится. Отдай ему руководство, прикрывай его спину, если что. Речь идет о ферме, а не об уборке снега. По поводу снега я сделаю несколько звонков, посмотрю, кого смогу привлечь к работе, если снова выпадет снег до наступления весны. А?

Я кивнула.

— Продолжай наблюдать за Рондой. Просто продолжай разговаривать с ней. Делай это уверенно и твердо. Наблюдай за ней и считывай знаки, пока говоришь. Если ты поймешь, что она так и не пришла в себя, то, когда придет время немного встряхни ее.

Я снова кивнула.

— А пока, пока не почувствую, что пришло время тебе оставаться здесь в моей кровати, когда мои дети будут находиться здесь в своих кроватях, каждую вторую ночь с пятницы до утра воскресенья, ты должна спать со мной в этой кровати.

Я снова кивнула, на этот раз улыбаясь.

— Поддерживаешь такой план? — спросил он.

— Однозначно, — прошептала я.

— И, если есть дерьмо, которое тебе не нравится, ты можешь, дорогая, я хочу, чтобы ты знала, в любое время обсудить его со мной.

Я уже догадалась об этом, но мне понравилось, что он озвучил мои догадки.

— Спасибо, Майк.

— В любое время, Ангел, — мягко произнес он, прежде чем наклонил голову и прикоснулся губами к моим.

Затем он откатился назад, переместившись и приспособившись, чтобы выдернуть из-под нас одеяло, потом мы оказались, лежа на спине, прикрытие до талии одеялом.

— Телевизор, поговорим или поцелуи? — спросил на выбор Майк, я приподняла голову, взглянув на него сверху вниз.

— Одри, — выбрала я «поговорим», и увидела, как тень легкого раздражения скользнула по его лицу. Хотя я и заметила ее, но была больше чем уверена, что это раздражение связано ни со мной.

В прошлую субботу я обнаружила, плохие новости об Одри Хейнс заключались в том, что у нее не было рогов, клыков, кислотно-зеленых глаз и колтуна на голове. Она была высокой, подтянутой, хорошо сложенной, и была причина, по которой ее гены, смешанные с генами Майка, породили таких великолепных детей. Она не была поразительной красавицей, как ее дочь, а я не была парнем, но я все равно поняла, что она была женщиной, на которую мужчина дважды бы кинул взгляд. Ее стиль определенно не был моим, потому что ее одежда была высшего класса, модной, и она умела ее носить. Но, несмотря на то, что Майк теперь был со мной, я ненавидела то, что отчетливо могла ее представить с ним. Если бы я не была в курсе, что происходило между ними, могла бы сказать, что они определенно были подходящей парой. Он был великолепно красив, она была исключительно хороша. Он хорошо одевался и держался уверенно; она носила хорошую стильную одежду и держалась отстраненно, тем не менее, это было привлекательно.

Странной новостью, казалось, было то, что она полностью отдалилась от обоих своих детей. Сначала я подумала, что дети разозлились, что она испортила день рождения дочери. Но дело было не в этом. Их отношения с отцом, это было видно, были близкими, глубокими, теплыми, часто поддразнивающими друг друга, но определенно родитель/ребенок с постоянной атмосферой любви.

С Одри Хейнс ничего подобного не было с детьми.

И последняя новость была обескураживающей. Дело в том, что она почти всю вечеринку задумчиво наблюдала за своими детьми и Майком, отчего я решила, что она что-то замышляет.

И мне еще больше придало в этом уверенности, когда Майк, сообщивший мне, что уже давно не общается со своей женой, вдруг оказался с ней на задней террасе. Их разговор был коротким и, судя по выражению лица Майка по возвращении, явно не из приятных. Но она «сломала печать» и пришла на вечеринку, планируя сделать именно это.

Я ее совсем не знала. Но действительно знала одно — они с Майком состояли в разводе почти три года, а до этого момента какое-то время жили отдельно, поэтому думала, что это не совпадение, когда на сцене ее бывшего мужа появилась другая женщина, она решила пойти с ним на контакт.

Я не стала тогда заострять на этом внимание потому, что у нас не было момента, чтобы уединиться, чтобы обсудить этот момент.

Но сейчас мы могли это обсудить.

И Майк без колебаний, выложил все.

— Она сообщила, что у нее появилась новая работа, она вынуждена была поехать в офис, поэтому не успела все подготовить к дню рождения Рис. Ей там платят больше, и она переезжает в большую квартиру в Инди.

Мне показалось, что все это не плохо.

Поэтому спросила:

— Разве это не плохо, хотя бы то, что она стала с тобой общаться?

— С Одри я научился относиться с подозрением ко всему, особенно к дерьму, которое на первый взгляд кажется хорошим.

Я облизала губы. Майк наблюдал за этим секунду, прежде чем его глаза вернулись к моим, и он продолжил выкладывать дальше. На этот раз все мне показалось плохо.

— Подозрительно тот факт, что она не разговаривала со мной не знаю сколько уже, но предложила мне заехать к ней на новую квартиру, желая показать свое новое жилье.

Вот оно, плохое.

— О боже, — пробормотала я.

— Ага, — ответил он. — Она ни хрена не сказала. Она не вела себя как стерва. Она не устраивала истерик. Но она также ясно дала понять, что понимает, что я двигаюсь дальше с тобой, и могу сказать, что ей это не очень нравится.

— О боже, — повторила я вполголоса.

— Ангел, — произнес он, сжимая руку, — надеюсь, ты понимаешь, что я никогда, никогда к ней не вернусь.

Я сделала глубокий вдох и кивнула.

— Может она и собирается играть в игры, но в какую бы игру, по ее мнению, она ни собиралась играть, все закончится пасьянсом, — заверил он меня.

— Хорошо, — тихо ответила я.

Выражение его лица изменилось, став слегка суровым, он продолжил:

— Поскольку мы говорим о бывших — занозах в заднице, ты тоже не должна общаться с Бо Лебреком. Никогда. Он звонит, ты не берешь трубку. Но если он позвонит, ты сообщаешь об этом мне.

— Майк...

Он покачал головой, и его руки сжались по-другому. Предупреждающе.

— Без обсуждений. Майк Хейнс, коп, который повидал немало таких парней и то дерьмо, которое они могут вытворять. И это говорит Майк Хейнс, твой мужчина, который не хочет, чтобы его женщина, у которой полно проблем, имела дело с такими парнями или терпела то дерьмо, которое он может нанести.

— А если до него и в этот раз ничего не дойдет, что ты собираешься делать? — Спросила я.

— Не знаю. Но знаю, чего я не собираюсь делать, это позволять ему продолжать быть занозой в заднице, когда дело касается тебя.

— Может, мне стоит поговорить с Хантером, — пробормотала я.

— Нет, я позвоню Ривере.

Я была не уверена, что это хорошо.

— Майк... — начала я, но остановилась, когда его руки опять с силой сжались.

— Ты все рассказала своей подруге о нас с тобой, а она все рассказала Ривере, — предположил он.

— Эм... да, — нерешительно подтвердила я.

— Женские разговоры, Дасти, я не первый год живу. Любимая тема таких разговоров — препарирование парня, который вел себя как придурок.

Это было правдой, он явно знал, поэтому я решила не подтверждать его слова.

Он ухмыльнулся, было облегчением увидеть, что он совершенно не обиделся.

Затем заявил:

— Ривера занимается этим делом не для меня. Он делает это ради тебя. И он должен знать, что до Лебрека не дошло его предупреждение. И мне нужно узнать, что он намерен сделать с этим. Сначала ему может не понравиться мой звонок, но он выслушает меня, а потом скажет, каков его план.

— Хорошо, я оставлю на вас общение мужчин и связь с полицейским, который тоже оказался полицейским.

— Хорошее решение, — пробормотал он.

— И я не буду снимать трубку, если будет звонить Бо.

— Да, не снимай.

Я закатила глаза. Майк еще раз сжал мне руку.

Пришло время двигаться дальше.

— Хорошо, итак, я сделала выбор. Теперь твоя очередь.

Его лицо снова изменилось, оно изменилось так, как мне очень понравилось.

— Мой выбор? — тихо спросил он, его лицо и скрытая нотка в голосе, которая была за гранью сексуальности, заставили «Маленькую Дасти» слегка вздрогнуть.

— Я открыта для предложений.

Майк перевернул меня, снова оказавшись сверху, но на этот раз его губы у моего уха, он пробормотал:

— Ты шептала мне много непристойного дерьма по телефону, и тебя серьезно задело то, что я сделал раньше. Насколько непристойной может быть моя девушка?

«Маленькая Дасти» не вздрогнула от его слов. «Маленькая Дасти» устроила настоящую встряску.

— Я готова исследовать границы непристойности, — пробормотала я в ответ.

— Тогда ложись на живот, милая, и снимай футболку. Я собираюсь начать с твоей задницы.

Он собирался начать с моей задницы?

При этом «Маленькая Дасти» потрясла меня до глубины души.

— Хорошо, — прошептала я.

Майк отодвинулся.

Я сняла футболку, как он велел.

Затем мы потратили немало времени на изучение границ непристойности, и благодаря этому я обнаружила, что у хорошего парня Майка Хейнса было множество нюансов.

И некоторые из них были очень, очень плохими.

Настолько плохими, что они были потрясающими.

Но в конце концов я заснула в объятиях хорошего парня Майка, его глаза были устремлены в телевизор, и прежде чем мы угомонились, он пошел открывать дверь и впустил свою собаку. Так что я не только заснула в объятиях Майка, но и заснула в кровати, на которой развалился золотистый ретривер.

И прежде чем заснуть под колыбельную теленовостей, я точно вспомнила, как мне нравилось засыпать в объятиях Майка Хейнса.

Но лучше было засыпать с ним в огромной, удобной, пугающе дорогой кровати с собакой.

Невероятно лучше.

* * *

Я проснулась, когда Майк выскользнул от меня, а Лейла рывком перевернулась на живот и спрыгнула с кровати.

Мои глаза распахнулись, а затем начали закрываться, прежде чем я поняла, что Майк не обходил кровать, чтобы воспользоваться ванной. Судя по направлению и бряцанью жетона на ошейнике Лейлы, он выходил из комнаты.

Мои глаза открылись, увидев темные тени на одеяле. Это заняло некоторое время, но где-то там в доме я наконец услышала, как Лейла возвращается. Она запрыгнула на кровать, прежде чем Майк снова лег рядом.

— Ты ходил пить? — Сонно пробормотала я, прижавшись к нему телом, глаза закрылись, рука опустилась на его пресс.

— Обход, — пробормотал он в ответ, и мои глаза снова открылись.

— Что?

— Обход, милая, — сказал он, его рука обвилась вокруг моей спины, сжав. — Спи.

— Почему обход? — Спросила я, глядя на его темную грудь.

— По дому, — ответил он.

— Зачем? — Повторила я. — Ты что-нибудь услышал?

— Нет.

— Но…

— Время от времени я просто обхожу дом.

— Почему?

— Потому что мне не насрать, кто спит под моей крышей. Поэтому я просыпаюсь ночью, осматриваю свое жилище, я встаю и прохожусь по дому. Это занимает минуту, мне становится легче, и я засыпаю, зная, то единственное, на что мне не наплевать, что спать под моей крышей безопасно.

Серьезно, он убивал меня своим признанием.

— Я долгое время жила одна, — объявила я ему в грудь, и его рука еще раз сжалась.

— Знаю, милая.

— Я могу позаботиться о себе, — сообщила я ему.

— И это я тоже знаю, — прошептал он.

— Но то, что ты только что сказал, и то, что сделал раньше, носил меня на руках, у меня никогда такого не было. И мне это понравилось. Поскольку у меня никогда такого не было, я не знала, насколько это может быть приятно. А мне приятно, когда ты заботишься обо мне.

Пока я говорила, его тело замерло, за исключением руки, которая стала очень крепкой, прижимая меня сильнее к его длинному, теплому, твердому телу.

Я откинула голову назад и, прикоснувшись губами к нижней части его подбородка, прошептала:

— У меня раньше ничего этого не было — обсуждать со мной разные вещи, выслушивать меня, заботиться обо мне. Никогда, милый. Не так, как сейчас. Спасибо, что ты даешь мне это.

Его подбородок опустился, шея наклонилась вперед, губы оказались на расстоянии дыхания от моих, он прошептал в ответ:

— Не за что, Дасти.

— Ты должен знать, что я чувствую себя в безопасности во многих отношениях с тобой, Майк Хейнс, а не только тогда, когда сплю под твоей крышей.

— Черт, — пробормотал он, перекатывая меня, его рот захватил мой в мягком, сладком поцелуе посреди ночи, многое сообщив мне без единого слова.

В итоге я оказалась на спине, а Майк прижимал меня к матрасу.

— Я дерьмово с тобой поступил, — прошептал он, — а ты сейчас говоришь мне такие вещи.

— Я же простила тебя, помнишь?

— Я поступил с тобой дерьмово, а ты говоришь мне такие слова, — повторил он.

— Да, — тихо ответила я.

— Спасибо тебе, Ангел. — Его голос звучал так, словно он говорил серьезно. Очень серьезно.

— Не за что, красавчик.

Он прикоснулся своими губами к моим, затем успокоился, но не вернул нас в первоначальное положение. Положил голову на подушку, прижался лицом к моему лицу и притянул меня к себе, потом переплел свои ноги с моими.

Лейла заерзала на кровати, потом со стоном успокоилась.

— А теперь давай спать, — приказал Майк.

— Хорошо, Майк.

— Спокойной ночи, дорогая.

— Спокойной ночи, дорогой.

Моя рука скользнула вниз по его теплой, гладкой коже к талии.

Он крепче прижал меня к себе.

Да, я чувствовала себя в безопасности. Определенно.

Потом заснула.

11

Прямо по соседству

Во вторник утром Майк сидел за своим столом в участке, прижимая телефон к уху, когда увидел, как Джо «Кэл» Каллахан неспешно поднимается по ступенькам, одетый в свою зимнюю униформу — выцветшие джинсы, обтягивающую черную футболку, черные мотоциклетные ботинки и черную кожаную куртку.

Кстати, эта униформа была такой же, что и его летняя, за исключением, что летом он не носил куртку.

С тех пор как он сошелся с Вайолет и ее дочерьми, они сотворили ряд чудес, касающихся Кэла. Но даже в доме, заполненном женщинами, любивших ходить по магазинам, заставить Кэла отказаться от своей всесезонной черной униформы их чудеса оказались бессильны.

Его взгляд упал на Майка в тот момент, когда ботинок Кэла коснулся последней ступеньки.

Майк поддерживал зрительный контакт, пока Кэл шагал через офис, и он сохранял с ним зрительный контакт, пока Кэл не устроился на стуле рядом со столом Майка.

Кэл, будучи Кэлом, на протяжении всего пути не выдал ни единой эмоции.

От появления Кэла Майк напрягся.

Он часто встречался с Кэлом. Если они оказывались одновременно в салуне «Джей энд Джей», то Майк мог выпить с ним пиво. Кэл был близок с Колтом. А падчерица Кэла была тесно связана с сыном Таннера Лейна, так что они обязательно пересекались, поскольку, без сомнения, Лейны и Каллаханы однажды станут семьей. Таннер, как местный частный детектив, часто бывал в участке. Но визит Кэла был необычным явлением.

— У нас то же самое, — сказал Майк в телефон детективу, работающему над тем же делом — о краже со взломом для Управления полиции штата. И когда он сказал это, то имел в виду, что у них нет абсолютно ничего, черт возьми. — Если что-то всплывает, держи меня в курсе.

— Принято. И ты со своей стороны. Пока.

— Пока, — пробормотал Майк, и положил телефон на подставку.

Он поднял брови на Кэла, а затем увидел, как на лице Джо Каллахана медленно расплылась широкая ухмылка.

Всего несколько лет назад Джо Каллахан выдавал полторы ухмылки в каждые пять лет.

Теперь, когда Вайолет находилась в его постели, ухмылки Кэла появлялись чертовски часто.

— Не хочешь объяснить свою ухмылку? — поинтересовался Майк, потому что Кэл продолжал молча сидеть, ухмыляясь ему и не говоря ни слова.

Хотя, видя эту ухмылку, Майк не хотел ничего слышать.

— Соседка, — пробормотал Кэл сквозь ухмылку, не говоря уже о том, что это чертовски раздражало, Майк откинулся на спинку стула. — Что я говорил? — продолжил он.

— Ты это серьезно?! — переспросил Майк.

— Что я говорил? — повторил Кэл.

Черт, они серьезно говорили об этом.

— Моя переехала из другого города ко мне прямо по соседству, чувак. Судя по всему, твоя тоже, — заявил Кэл.

— Черт возьми, Одинокий Волк сплетничает, — пробормотал Майк, и ухмылка Кэла стала шире.

— Ты должен знать, если не будешь держать все в тайне, как и все остальные задницы, которые ты надирал, у нас маленький городок, слухи разлетаются быстро. Моя женщина дружит с Шерил. Шерил работает в «Джей энд Джей». Шерил видела тебя и твою женщину в пятницу вечером, и она всем рассказала по телефону быстрее молнии, делясь этим дерьмом. Затем вступила Мими, предоставив информацию, что ты со своей женщиной уютно пили кофе у нее в кафе. Это значит, что Вай, Шерил, Феб, Мими и Джесси все выходные охотились за тобой и твоей женщиной. Джесси проезжала мимо твоего дома, и да, во множественном числе. По слухам, вы не выходили из дома все выходные.

— Господи, — пробормотал Майк, чувствуя, что и без того раздражающая ситуация ухудшается, когда внимание Колта, сидевшего напротив узкого прохода, привлек их разговор, а Салли, сидевший напротив Майка, фактически развернул свой стул лицом к ним. Было еще хуже, потому что Мерри тоже навострил уши.

— Вай в полном беспорядке, — продолжил Кэл, и Майк посмотрел на него. — Феб, Джесси и Мими сообщили, что твоя женщина в старших классах перешла на сторону сук. Она убеждена, что история повторяется. Ты должен мне что-нибудь сказать, чувак, чтобы она не выслеживала задницу твоей женщины и не просила ее изложить намерения в отношении тебя.

Майк выдержал его взгляд и ответил:

— Дасти только что потеряла своего брата. Я знаю, что Вай понимает это, и надеюсь, что она не наделает глупостей, которые могут меня разозлить, потому что, честно говоря, если она меня разозлит, я выскажусь.

— Дасти Холлидей? — спросил Колт, и Майк посмотрел на него.

Колт был мужем Феб. Колт выслушивал это же дерьмо все выходные так же, как и Кэл. Но Колт был человеком, который ждал, когда ты сам что-то захочешь рассказать, когда будешь готов, он никогда не давил и не заставлял. Тем не менее поскольку об этом говорили уже все — весь «девичий батальон», Колт, не колеблясь, мог высказаться сейчас, и его следующие слова подтвердили это.

— Ты наконец-то пометил сестру Дэррина? — произнес он, зная, что Майк сделал это, так как его жена говорила об этом все выходные, и некоторые из этих разговоров, несомненно, адресовались непосредственно Колту.

Вот оно, шлюзы открылись. И Колт из всех людей открыл их.

Черт бы его побрал.

Майк долгое время был полицейским, и всю свою жизнь был мужчиной. Он уже видел это раньше. Часто. Поэтому держал рот на замке, откинувшись на спинку стула, позволив себе расслабиться.

— Твою мать, — пробормотал Салли, не сводя глаз с Майка. — Связь на похоронах. Не знал, что в тебе есть такое. Впечатлен.

Майк закрыл глаза. Потом снова открыл, когда заговорил Мерри.

— Что значит, «наконец-то»? — спросил он Колта, сидящего, положив задницу на стол.

— Джеки не раз говорила в свое время, что Майк слишком поспешил, — объяснил Колт. — Когда встречался не с той сестрой. Тогда Дасти была маленькой. По словам Джеки, ему нужно было бы подождать несколько лет, чтобы найти свою родственную душу.

Джеки была тещей Колта. Джеки была одной из «Джей» в салуне «Джей энд Джей». Теперь Джеки проводила часть своего времени во Флориде, большую часть — в Бурге, балуя сына Колта и Феб и двух других своих внуков. И Джеки Оуэнс в течение многих лет была постоянным жителем Бурга.

— Родственная душа, — пробормотал Мерри, не скрывая того факта, что находил это забавным. Также явно не помня, как три чертовых месяца назад, Майк рядом с ним выжидал, когда сможет затолкать Мерри в свой пикап, а затем отвезти его домой, уложив в постель, пока Мерри изливал ему душу, называя свою бывшую Мию так же — родственная душа.

— Господи, чувак, ты и с сестрой тогда зажигал? — спросил Салли, широко раскрыв глаза, теперь явно впечатленный.

— Не думай, что я расскажу Вай это дерьмо, — пробормотал Кэл.

— Она и так знает, — ответил Майк. — Если Феб, Мими и Джесси ей не рассказали, что, вероятно, и сделали, в первый раз, когда она была у меня в спальне, я показал ей ферму Дасти и рассказал ей о Дебби.

Улыбка Кэла погасла, а взгляд стал жестким.

Счет был в пользу Майка. Кэлу не понравилось упоминание, что его жена была в спальне Майка, а тем более больше одного раза.

Он надеялся, придя в управление, что станет провоцировать это дерьмо просто одной своей ухмылкой.

К сведению, после игры в «игры сердца» у Майка возникла непростая разрядка отношений с Джо Каллаханом. Кэл выиграл Вай, он наслаждался своей победой, и то, что она забеременела, и то, что он намеревался сделать это снова в ближайшее время, было доказательством этого. Однако Кэл облажался и облажался по-крупному, дав Майку реальный шанс, и Кэл это знал. Ему также это не понравилось.

— Единственное, что я помню о Дасти Холлидей в те времена, что она отлично пела, — отметил Мерри. — Папа сказал, единственное почему он скучал по службе в церкви, когда мы перестали ходить туда, была та девушка Холлидей и ее золотой голос.

— Она все еще поет? — спросил Салли.

У Майка не было возможности ответить, да он и не стал бы. Вмешался Мерри.

— Не знаю, поет ли еще Дасти, но Майк насвистывал, когда вчера утром взбегал по ступенькам к нам в офис, — сказал он, ухмыляясь Майку, как мудак, которым и был.

— Никогда не слышал, чтобы ты насвистывал, — заявил Салли Майку.

— Я имел в виду фигурально, Сэл, — пробормотал Мерри, но Салли проигнорировал его.

— Как ты думаешь, может в этом десятилетии или в следующем, ты мог бы познакомить ее со своими детьми? — спросил Салли.

— Она уже практически одна устроила всю вечеринку по случаю дня рождения Рис, — поделился Мерри тем, чем собирался в нужный момент поделиться Майк.

Майк снова закрыл глаза, услышав, как мужчины дружно вздохнули.

Они знали, что это означает.

— Без дерьма? — спросил Колт, и Майк снова открыл глаза.

— Без дерьма, — ответил он Колту.

Салли присвистнул, затем:

— Я должен сообщить все новости сию же минуту. Я не могу ждать, когда вернусь домой сегодня вечером, иначе она поджарит мне задницу. Ей нужно еще днем разнести по всему городу душераздирающую новость, что пал еще один главный холостяк. Ей нравится это дерьмо. Разрушающее надежды, убивающее мечты.

Салли не шутил. Он сделал звонок, который сделал бы, или его жена Лоррейн надерет ему задницу, весь Бург будет знать о Майке и Дасти к закату.

— Трахни меня, — пробормотал Майк.

— Судя по всему, у тебя были именно такие выходные, чувак. Тебе нужно подкрепиться, — заметил Кэл, вызвав всеобщий смех.

Майк даже не улыбнулся.

Он встретился взглядом с Кэлом.

— Я ценю ту жертву, на которую ты идешь ради своей жены, Кэл. Но на тот случай, если ты не понял, Дасти устроила вечеринку Рис, я не надираю задницу. Это была не траурная вечеринка. А с Дасти. Поэтому я бы посоветовал вам быть осторожнее со словами.

— Я знаю, ты оценишь мою жертву, Хейнс, — парировал Кэл. — Итак, я знаю, что ты знаешь, что Вай переживает о тебе. Джесси, бл*дь, чокнутая. Она сказала какую-то чушь, которая насторожила Вай. Она не забыла, я знаю, что и ты не забыл, и я чертовски уверен, что не забыл. Итак, ты возлагаешь на меня всю тяжесть, значит, эта женщина что-то значит для тебя. Доведя это до конца, ты, возможно, захочешь подумать, как сделать кое-что, что заставит мою женщину чувствовать себя лучше, что ты в итоге получил ту, что заставит ее успокоиться.

Господи, бл*дь. Красный свет.

— Вай может быть спокойна, — сказал Майк Кэлу.

— Тогда, я думаю, когда она позвонит тебе, чтобы пригласить тебя и твою женщину на ужин, ты ответишь согласием, она собирается позвонить тебе сегодня, — ответил Кэл.

Господи, бл*дь. Красный свет.

— Возможно, ты захочешь подстраховаться, учитывая, что Дасти знает о Вай, и она уж явно не собирается пойти к вам на ужин, — ответил Майк.

Кэл посмотрел ему в глаза и прочел то, что было в них.

Поэтому пробормотал:

— Я посмотрю, что смогу сделать.

— Умный ход, — пробормотал Майк в ответ.

Его сотовый на столе зазвонил, он посмотрел на экран, там было написано — «Дасти».

— А вот и она, — объявил Мерри, тоже взглянув на экран. — Женщина часа.

Потрясающе.

Через несколько часов после похорон он каким-то образом катапультировался обратно в старшие классы.

Дасти получила бы от этого удовольствие, наслаждаясь каждой минутой.

Майк не мог сказать, что их совместное времяпрепровождения было классным, но все остальное было занозой в его заднице.

Майк взял телефон, нажал кнопку и приложил его к уху.

— Привет, Ангел, — сказал он, все четверо мужчин навострили уши.

— Я знаю, что ты работаешь, красавчик, но, если ты не хочешь, чтобы кто-то из твоих коллег расследовал убийство моей сестры, тебе лучше приехать к нам на ферму.

Майк немедленно выпрямился на стуле, приказывая:

— Рассказывай.

— Она здесь. С кучей мужчин. У них есть какое-то оборудование, чтобы они могли обследовать землю. Она сообщила, если Фин, Кирби и я не хотим продавать наши части, она все равно продаст свою, у нее есть покупатели. — Она сделала паузу, готовясь к тому, что он поймет, когда она почти с визгом закончила: — И знаешь что! Они собираются здесь построить мини-чертовый-молл!

Майк уже направлялся к лестнице.

— Сохраняй спокойствие, — сказал он ей.

— Спокойствие — в прошлом, — парировала она.

Майк остановился на верхней площадке лестницы.

— Дасти, милая, послушай. Ты меня слушаешь?

— О, я слушаю, — отрезала она, хотя он знал, что это не так. Она злилась, теряя самообладание.

— Сделай глубокий вдох, Ангел, и сосредоточься только на моем голосе.

Наступила тишина, затем он услышал вздох, затем:

— Слушаю.

— Мы разберемся с этим.

— Майк...

— Мы разберемся с этим.

Он услышал еще один вздох, затем:

— Хорошо.

— Я буду у тебя через десять минут.

— Хорошо.

— Сохраняй спокойствие.

— Хорошо.

— Я кладу трубку сейчас.

— Хорошо, милый, — прошептала она.

— До встречи, — сказал он.

— Пока.

Он нажал на кнопку, и его голос больше не был полон юмора, а был совершенно серьезен, Майк услышал, как Мерри предложил:

— Тебе нужна компания?

Майк перевел взгляд на своего напарника, в его голове возник образ Дебби. Затем в воображении возник образ Дасти, душащей Дебби.

Затем он ответил:

— Да.

Мерри схватил свою куртку.

Майк сбежал вниз по лестнице.

Поэтому не видел, как трое других мужчин в комнате последовали за Мерри.

* * *

— Тяжелый день для полиции Бурга? — саркастически произнесла Дебби, ее лицо без макияжа исказилось от отвращения, когда Майк и Мерри с Колтом, Салли и Кэлом, замыкающими шествие, подошли к кучке людей перед домом Холлидей.

— Не знаю, какой она была раньше, братан, но серьезно, в конце концов ты выбрал правильную сестру, — пробормотал Мерри себе под нос.

По дороге он вкратце рассказал Мерри о случившемся. Мерри познакомился с Дасти на дне рождения Рис, сейчас Дасти стояла на переднем крыльце, загораживая собой дверь в дом, лицом к Дебби и четырем мужчинам, и доказательства правоты Мерри находились прямо перед их глазами.

На Дебби был строгий брючный костюм, туфли-лодочки и шерстяное пальто хорошего качества, но намеков на то, что оно действительно сшито для женщины, было немного.

На Дасти были в высшей степени выцветшие джинсы с разрезом на колене, которые сидели на ней так, хотя он злился и беспокоился, но ему пришлось бороться со своим твердеющем членом. На Дасти был темно-розовый свитер, спадающий с одного плеча, отчего виднелась бретелька лифчика, тоже розового цвета. Свитер был с напуском, облегая ее живот и плотно бедра. Ее густые волосы были собраны в небрежный хвост на затылке, пряди топорщились, завитки спадали на шею и вниз по груди.

Был конец февраля, день был относительно теплым, но все же на дворе стоял чертовый февраль, а его женщина стояла на крыльце босиком. Он заметил, что лак на ее ногтях стал другого цвета. Она каким-то образом нашла время перекрасить, хотя вчера вечером ужинала с ним и его детьми. Ее лак превратился из зеленого, такого темного, что казался почти черным, в сиреневый, бледный, что казался почти прозрачным.

Она встретилась с ними — со своей сестрой и четверыми мужчина, стоящими перед ней, не заморачиваясь насчет обуви, ощущая угрозу их присутствием своей семье.

Дасти даже не накинула куртку и стояла босиком.

Без куртки и с голыми, черт побери, ногами.

— Ангел, зайди внутрь, обуйся и надень куртку, — приказал Майк, пружинистой походкой, двигаясь к дому по дорожке.

Затем он бросил взгляд на мужчин с Дебби, его гнев усилился еще больше вместе с беспокойством.

Берни МакГрет.

Вот уже двадцать лет этот человек нес ответственность за появление в городе двух торговых центров и трех массивных жилых комплексов. И это был всего лишь Бург. Этот человек много строил по всему округу Хендрикс и нес ответственность за исчезновение многих ферм. Некоторым, если семьи их не хотели продавать, он либо предлагал такие деньги, что отказать было невозможно, либо, по неподтвержденным данным, использовал другие способы, чертовски менее приятные, чтобы получить желаемую землю.

Внимание Майка отвлеклось от МакГрета на Дебби, когда та произнесла:

— Ангел, — прошипела она в его сторону, — я давно такого не слышала и жалею, что услышала это сейчас.

Майк остановился в четырех футах от Дебби.

— Сколько времени твоя сестра стоит босиком на улице? — потребовал он ответа.

— Она сама сюда вышла, Майк. Мы ее не заставляли. Она могла бы не участвовать, позволить нам заниматься своими делами, и тогда мы бы ушли.

Майк хмуро посмотрел на нее, потом заметил, что Дасти так и продолжала стоять на крыльце, поэтому кинул на нее взгляд.

— В дом живо, — прорычал он. — Ботинки и куртка. Сию минуту.

Она впилась в него взглядом, он сразу понял, что она серьезно злилась. Не на него. На свою сестру. Затем развернулась и ворвалась в дом.

— Теперь мне все понятно. Я бы ни за что не позволила тебе так разговаривать со мной, когда мы были вместе, — сообщила ему Дебби, и его взгляд переместился с закрывающейся двери на задницу Дасти, которая, кстати, так хорошо смотрелась в этих джинсах, что ему было трудно удержаться от возбуждения, на Дебби.

Внезапно ему стало совершенно наплевать.

— Ты была моей школьной подружкой. Ты повзрослела в пятнадцать. Тогда я мирился с кучей дерьма, с которым не собираюсь мириться сейчас. Ты не спускала глаз со своей сестры по крайней мере последние пятнадцать минут. Думаю, ты понимаешь, почему я чертовски рад, что получил шанс сменить обстановку двадцать пять лет спустя.

— Жестко, — услышал он бормотание Салли у себя за спиной. — Верно подмечено, но жестоко, — добавил он.

— Ты только что это мне сказал! — огрызнулась она.

— Ты начала, я ответил. Я понял, что вся эта история, которую ты затеяла с Дасти, Рондой и ее сыновьями, заключается в том — ты злишься, что твоя сестра оказалась в моей постели, — он наклонился, — хотя прошло двадцать пять, — он выпрямился, — и это совсем не делает меня счастливым.

Тогда он кое-что заметил.

Черт его побери, он точно заметил.

Она попыталась скрыть это выражение в глазах, но потерпела неудачу.

Вся эта чертовщина именно и заключалась в том, что она безумно злилась, что он был сейчас с Дасти.

— Ты что издеваешься надо мной, — прошептал он, пристально глядя на нее.

— Эта земля стоит целое состояние, — прошипела она, стараясь скрыть свою оплошность. — Ронда будет дурой, если не продаст ее. Она подставит своих сыновей. Колледж платный. Деньги в трастовом фонде, процентные выплаты значительно увеличили бы прибыль. Жизнь стала бы хороша.

— Фин хочет работать на этой земле, — сообщил ей Майк.

— Фину всего лишь семнадцать, — пренебрежительно заявила она. — Он понятия не имеет, чего хочет.

— Ты не очень хорошо знаешь своего племянника, — возразил Майк.

— Я знаю, что Дэррин забивал ему голову тем же мусором, что и папа забивал голову Дэррину. Если бы мы продали эту землю в тот день, когда застройщики начали присматриваться к Бургу, мне не пришлось бы выплачивать кредит за колледж.

— Работа на этой земле делала твоего брата счастливым. Он создал семью на этой земле, — напомнил ей Майк, она наклонилась к нему.

— Да, и это счастье его и убило.

— Ты пьяна, — пробормотал Майк, все еще глядя на нее и впервые в жизни увидев настоящую Дебби Холлидей. Все чувства теперь застыли на ее лице — горечь, искривившая губы, светившаяся из глубины ее глаз. Она воздвигла из этого культ и не только поклонялась своей горечи и злости, она довела ее до фанатизма.

— Ты думаешь, я не права? — выпалила она. — Как такое случилось, с таким счастьем? Он умер в сорок четыре года.

— Ронда одобрила вскрытие, Дебби, и они обнаружили, что у него с рождения было больное сердце. Раньше этого установить не могли, поскольку не знали, на что нужно обращать усиленное внимание, обычно к тому времени, когда это понимаешь, уже слишком поздно. Он умер в ту же минуту, как только упал на снег, — заявил Майк. — Я почти уверен, судя по тому, как ты совала свой нос в панихиду и во все остальное после его смерти, тебе об этом сообщили.

— Невозможно получить сердечный приступ, если ты греешься на пляже с вытянутыми ногами или работаешь за письменным столом, — парировала она.

— Ты можешь бросить вызов своему сердцу, разгребая снег, а можешь бросить ему вызов, напрягаясь и занимаясь работой, которую чертовски ненавидишь. По крайней мере, он занимался любимым делом и разделял это свое занятие со своей семьей. Вместо того, чтобы все это время заниматься тем, что он ненавидел, потому что его сестра — жадная корова, желающая так сильно поступить в юридический институт, но не желающая платить за учебу сама, а желающая жить на деньги от проданного наследия семьи, — ответил Майк.

— О Боже, когда я встречалась с тобой, ты тоже был таким же мудаком? — спросила она высоким голосом.

Господи, она что это, серьезно?

— Черт возьми, Дебби, я встречался с тобой, когда мне было семнадцать. Прошло уже больше половины жизни. Я не был мудаком, но, учитывая, что ты была манипулирующей сукой еще тогда, мне следовало быть с тобой мудаком, — парировал Майк.

— Верно подмечено, но это ни к чему нас не приведет, — вмешался Салли, вставая между Дебби и Майком. — Кто-нибудь хочет рассказать мне, что происходит?

— Я вижу значок у четырех полицейских. Но хотела бы, чтобы мне объяснили, почему он здесь, — потребовала Дебби, глядя на Кэла.

— В основном потому, что сейчас по телевизору нечего смотреть, — ответил Кэл, глаза Дебби сузились, а Мерри усмехнулся.

— Учитывая, что вы не представитель закона, я хочу, чтобы вы немедленно покинули эту территорию, — приказала Дебби.

— Я буду подчиняться приказам той красотки, которая выглядит так, будто ей здесь самое место, — ответил Кэл, кивнув в сторону крыльца, Майк перевел взгляд туда же, увидев Дасти в ковбойских сапогах и куртке, а также широко улыбающегося Джо Каллахана.

Господи, бл*дь.

— Я не знаю, кто вы, но можете оставаться на этой территории столько, сколько захотите, — звонко произнесла Дасти.

Кэл улыбнулся ей.

Господи, бл*дь.

— Это муж Вай, Дасти. Джо Каллахан, — объяснил Майк, Дасти моргнула, и ее улыбка исчезла.

— Да, теперь видно, что она знает все о Вай, — пробормотал Мерри себе под нос.

— Вам по-прежнему здесь рады, — объявила Дасти, совсем как может только Дасти, включив свое обаяние и расправив плечи. — И вашей жене здесь тоже рады. На самом деле, здесь рады всему Бургу, — добавила она великодушно, хотя и драматично, затем опустила глаза на Берни МакГрета и его сопровождающих. — Кроме того, чтобы не быть сукой или кем-то еще, ты. Эта земля не продается. Ни кусочка.

— Позволю себе не согласиться, поскольку четверть этой земли принадлежит мне, и моя четверть выставлена на продажу, — ответила Дебби.

— Хорошо, — вмешался Колт. — Ситуация понятна, Дэррин оставил семейную землю семье. У вас возникли разногласия, что делать с этой землей. Вы не можете решить эти разногласия в кругу семьи, значит стоит обратиться в суд.

Колт посмотрел на МакГрета и его людей, Майк увидел, что у Колта были те же опасения, что и у него. Все копы знали МакГрета. Он быстро разбогател, но никто не знал, откуда взялся его первоначальный капитал, поскольку у МакГрета, черт возьми, не было капитала. Но МакГрет был хитер и ловок, скользкий тип, хотя слухи о его основных инвесторах, которые все еще могли быть в его бизнесе, вызывали беспокойство, но в полицию никто не жаловался на них и на него.

— Пока этого не произойдет, — продолжил Колт, — ты ничего не сможешь сделать. Поэтому мы попросим вас подождать, пока не наступит другое время, а сейчас забрать свое оборудование и покинуть территорию. Мы также попросим вас не возвращаться сюда и не беспокоить эту семью, пока не будет все улажено внутри Холлидеев или через суд.

— И для этого потребовались четыре копа, чтобы попросить двух застройщиков и двух геодезистов уйти? — резко спросила Дебби у Колта, Колт перевел на нее взгляд.

— Мисс Холлидей, возможно, вы не обратили внимания, но минуту назад ситуация была враждебной. Эти люди сегодня здесь ничего не смогут сделать, только зря потратят свое время. Они не смогут исследовать то, что не смогут купить. А один из владельцев этой земли не хочет, чтобы они находились здесь. У вас произошла семейная ссора, и звонок уже прозвенел. Вы должны быть разумной и снизить скорость.

Дебби пристально посмотрела на Колта.

МакГрет зашевелился и тихо сказал:

— Похоже, лейтенант Колтон прав. Почему бы вам не связаться с нами, мисс Холлидей, когда планы относительно этой земли станут более определенными?

Дебби перевела взгляд на МакГрета, Майк понял по ее взгляду, что она понятия не имеет, с кем решила сыграть, в какие неприятности влезет и доставит своей семье. Но МакГрет пропустил ее взгляд, кивнув подбородком остальным, сдавая позиции.

Они направились к машинам. Остальные застыли на месте.

Когда дверцы машины захлопнулись, заговорила Дасти.

— Ты же знала, что они зря потеряют время, но все равно привела их сюда, надеясь меня поиметь,возможно, и Ронду. Ты так низко пала, Деб, ниже плинтуса. Я удивлена, что ты так низко пала. Мне даже хочется взглянуть на твой язык, не превратился ли он в жало.

Это было оскорблением, Майк такого никогда не слышал от Дасти, поэтому мгновенно переместился к подножию лестницы крыльца, встав между двумя сестрами, заявив:

— Мы не будем устраивать перепалку.

— Пошел ты, Майк. Она уже высказала свою точку зрения, я отвечу, — отрезала Дебби.

Майк занял свою позицию, повернулся к Дебби.

— Повторяю, мы не будет тут устраивать перепалку.

— А я повторю, пошел ты, Майк... — начала она.

Майк прервал ее, как только отъехали машины.

— Это Берни МакГрет.

Она скрестила руки на груди.

— Я знаю, кто он.

— Ты нечасто наведывалась в Бург, но это не тот человек, с которым стоит вести дела, — сообщил ей Майк.

Она вытянула руку в сторону отъехавших машин, затем убрала ее, ядовито заявив:

— О, понимаю. Мистер МакГрет заинтересован в этой земле, он готов заплатить больше рыночной цены, и что? Он что, гангстер, Майк? Неужели в маленьком городке в Индиане есть гангстеры?

— Ты загорелась желанием продать эту землю, есть и другие, готовые предложить честную сделку, соглашаясь, что остальная часть фермы не продается. Застройщики знают, что Холлидеи остаются на своей земле, поэтому они давно оставили их в покое. Вступив в переговоры, чтобы заключить сделку с дьяволом, ты пообещала МакГрету, подставив свою семью под угрозу, — ответил Майк, Дебби закатила глаза, а затем снова посмотрела на него.

— Только не нужно здесь дерьмовых драм, — огрызнулась она. — Вижу, ты полностью попал под влияние Дасти.

— Это не так, — вставил Колт, и глаза Дебби метнулись к нему. — МакГрет не будет довольствоваться четвертой частью этой земли. Он не занимается мелким строительством. Ему нужно все. Каковы бы ни были намерения МакГрета, его планы включают в себя всю ферму.

— Что ж, хорошо, — парировала Дебби, — учитывая деньги, которые он предлагает, моя семья будет чувствовать себя очень комфортно.

— Ты можешь думать, как хочешь, но ты своим поступком не делаешь одолжение своей семье, — тихо вставил Салли, и Дебби перевела на него свой злой взгляд.

— Объясни мне, почему визит сестры в семейный дом требует присутствия четырех полицейских и, — ее уничтожающий взгляд скользнул по Кэлу, — и его, кем бы он ни был. Затем она прищурилась, глядя на Кэла, вспомнив. — О, Боже мой. Джо Каллахан. Вот это сюрприз, учитывая, что ты и твоя подружка сделали бы все, чтобы держаться подальше от одного копа. А ты присоединился ради интереса во вторник утром, когда настоящие мужчины работают.

— Хорошо, что она имела дело с Майком в подростковом возрасте, потому что сейчас заметно, что она трахается не часто, — пробормотал Кэл, ни к кому не обращаясь, глядя на Дебби, затем произнес. — Совет. Может ты захочешь осмотреться здесь, развеяться немного. Это улучшило бы твое настроение.

Лицо Дебби покраснело.

— Кэл, ты совсем не помогаешь, — пробормотал Колт.

— Хейнсу позвонила его женщина, и он пулей вылетел из участка, будто мчался на пожар, — ответил Кэл. — На случай, если ты не заметил, Колт, в этом городе творится дерьмо, и когда такое случается, как правило, это дерьмо тянет за собой хороших женщин. И если такое случается, то задействуют всех.

Потрясающе. Кэл принял вызов за Дасти.

— Могу с уверенностью сказать, что лично вас не приглашали участвовать в делах моей семьи, мистер Каллахан, — ехидно заявила Дебби.

— Знал твоего брата, не очень хорошо, но знал его и уважал, — мягко заметил в ответ Кэл, и красное лицо Дебби сразу побледнело. — Не важно насколько хорошо я его знал, но со дня его смерти о нем много и часто говорят по всему городу. Знаю, что у него подрастает двое хороших парней. Знаю, что теперь они должны присматривать за матерью. И знают, что им это дерьмо не нужно. Ты уверена, что твоя идея действительно хороша, и ты соблюдаешь их интересы, когда их отец находится под свежей землей, ты говорила с ними? Ты все это делаешь, потому что одинока, испытываешь злость и горечь, что твой бывший школьный парень теперь крутит роман с твоей сестрой, тебе нужно разобраться с собой, женщина, прежде чем ты окончательно погрязнешь в своей ненависти и злобе, отчего отправишься прямиком в ад.

Вот так. Вайолет Каллахан и ее дочерям Кейт и Кире, возможно, и не удалось изменить гардероб Джо Каллахана, но мужчина, Кэл не нуждался в дальнейших изменениях, потому что нес с собой полную безопасность своей семьи.

Именно тогда Майк решил взять дело в свои руки.

— Дебби, — позвал он, и ее глаза обратились к нему. — Не знаю, как долго ты пробудешь в городе, но может ты остановишься в отеле, остынешь, а потом Дасти, ты и я сядем и поговорим сегодня вечером. Разберемся с некоторыми вещами.

К ней вернулся румянец, а взгляд стал острым, когда она заявила:

— Я уже разобралась с этими вещами, Майк, мне не нужно садиться с тобой и Дасти, чтобы разбираться, я знаю, что хочу. Думаю, ясно изложила свои намерения.

— Дело, о котором стоит поговорить, касается не только Дасти и меня. Оно касается Ронды, Финли и Кирби, — объяснил Майк, набираясь терпения.

— Верно подмечено, похоже, Дасти уже успела сплести вокруг тебя свою золотую паутину, спеть свою ангельскую песню, станцевать свой дерьмовый танец, потому что ты стал глух и слеп ко всему, кроме Дасти, которая заставляет тебя верить во все, что она напоет, — парировала она, Майк потерял терпение, поэтому решил завершить этот разговор.

— Хорошо, ты желаешь верить только в то, во что веришь. Так что давай.

— Мне не нужно твое разрешение, Майк Хейнс, — огрызнулась она.

— Ну, у тебя все равно оно есть, — пробормотал Майк. — Теперь ты не против, если мы закончим на этом?

Она пристально посмотрела на него, а затем заявила:

— Я хочу поговорить с Рондой, прежде чем вернусь в Вашингтон.

— Ни за что на свете, — прошипела Дасти за спиной Майка.

— Этого не будет, — заявил Майк.

— Мне на это тоже не нужно ваше разрешение, — отрезала Дебби.

— Скорее ад замерзнет, — ответила Дасти.

— И что ты собираешься делать? Упрятать ее в подвал и встать на страже с одним из дробовиков Дэррина? — Бросила Дебби Дасти.

— Если придется, то да, — бросила в ответ Дасти, подразумевая все четыре слова буквально.

Господи.

— Почему ты все время превращаешься в занозу в заднице? — спросила Дебби.

— Почему ты все время думаешь, что я заноза в твоей заднице, как только все идет не по-твоему? — переспросила Дасти.

Глаза Дебби сузились, губы искривились, выражение лица заставило Майка напрячься.

— Дэррин мертв, Дасти. Ты не сможешь теперь убедить его, что сама добродетель, заботясь о его не от мира сего жене и двух его сыновьях.

Вот. Терпение кончилось.

И Дасти слетела вниз по лестнице. Майк поймал ее за талию и притянул к себе, крепко обняв одной рукой, а другую положив на грудь.

— Уходи, — прорычал Майк Дебби.

— Ты не имеешь права приказывать мне покинуть мой собственный дом, — огрызнулась Дебби.

— Он только что тебе приказал, — заявила Дасти. — И, кстати, этот дом перестал быть твоим «собственным домом» в ту минуту, как только ты привела застройщиков к входной двери, решив его продать.

Дебби скривила губы, даже не пытаясь скрыть злобу. Затем ее взгляд сфокусировался на Майке.

— Боже, меня тошнит, — прошептала она. — Ты использовал меня, чтобы добраться до нее, потому что был неравнодушен к ней, когда ей было всего лишь двенадцать?

Майк напрягся. Дасти тоже напряглась, пытаясь высвободиться из его рук.

Колт двинулся вперед, заявив:

— Думаю, что на сегодня достаточно.

Ее взгляд скользнул к нему.

— Я даже еще не начинала.

— Ваше право, но в данную минуту, несмотря на то, что вы владеете четвертью этой земли, ваше поведение может быть истолковано как запугивание, угрозы и преследование, — ответил Колт. — Вы хотите, чтобы я начал толковать его таким образом, как представитель закона мне необходимо будет что-то с этим сделать, если вы продолжите стоять здесь, то выкопаете себе яму. Если хотите исключить неприятности в данный момент, чтобы все решить в другой день, советую вам сесть в машину и уехать.

Дебби задержала взгляд на Колте, затем ее взгляд прошелся по мужчинам, стоявшим во дворе дома ее детства, и, наконец, остановилась на Майке и Дасти. Глядя на них, ее эмоции сменялись.

Затем, извергнув весь яд, который у нее был, она повернулась и направилась к своей машине.

Пятеро мужчин и Дасти неподвижно смотрели ей вслед.

Когда ее машина на полпути была к повороту, Майк крикнул мужчинам:

— Дайте мне минутку.

Он кивнул подбородком, и мужчины отошли в сторону.

Повернул Дасти в своих объятиях и опустил голову, она уже смотрела на него.

— Где Ронда? — спросил он.

— В магазине, — ответила она.

— Она вернется, ты четко объясняешь ей ситуацию. Не подходить к телефону. Не с кем не разговаривать и не встречаться. Кто бы это не был, — приказал он.

Мгновение она пристально смотрела на него, потом кивнула.

— Ладно. Теперь, что с отцом? — Ее взгляд скользнул в сторону. Дерьмо. — Тянешь время, — пробормотал он.

— Майк...

— Позвони отцу.

— Малыш...

Он сжал ее в объятиях.

— Позвони... — Сильнее сжал. — Своему... — Он приблизил свое лицо к ее лицу. — Отцу.

— О, хорошо, — пробормотала она.

Затем он заметил, как что-то промелькнуло на ее лице, что-то, что было трудно заметить, прежде чем она опустила голову и уткнулась лицом ему в грудь.

— Это все из-за меня, — прошептала она.

Она была наполовину права.

Майк наклонил голову и прижался щекой к ее волосам на макушке.

— Она так себя ведет из-за меня, что я с тобой, — произнесла она.

Вот оно.

— Я поняла это, когда она увидела нас после похорон и потеряла самообладание, так же как она теряла самообладание всегда. Я тогда все поняла. Поняла, потому что это было намного хуже, чем когда-либо прежде. — Она тяжело вздохнула. — Она всегда ненавидела меня. Теперь она ухватилась за реальную причину, и она не отступит от нее. И ей далеко наплевать на сопутствующий ущерб, который она создаст, добиваясь своей цели.

— Эта ее причина надуманная, Дасти.

Она слегка повернула голову, Майк не поднял свою, так что ее лицо было менее чем в дюйме от него. Его внутренности сжались от боли, застывшей в ее глазах.

Дасти любила свою сестру, не испытывая раздражения за все годы. Она жила своей яркой жизнью. Черт возьми, к ней даже приставал Денни Лоу, она выжила, смирилась с этим и оставила его позади. Но она так и не смогла достучаться до Дебби. И чувствовала боль потери родной сестры каждый раз, когда случалось подобное дерьмо.

— Не важно сколько ей сейчас семнадцать или сорок, Майк, но ты из тех парней, которых девушка не хочет терять. Даже воспоминания о том, что было у вас. Мы запятнали ее воспоминания, которые она считала золотыми в течение многих лет.

— Если бы она не была такой сукой, милая, у нее было бы нечто большее, чем только деньги, чтобы заполнить ту дыру, которую я оставил, и которую она так до сих пор ничем и не заполнила. Поэтому это на ее совести. Не взваливай это дерьмо на себя. Ей было, бл*дь, семнадцать, когда я порвал с ней. Она держится за те воспоминания обо мне, думая, что может предъявить права, хотя прошел не один десяток лет, и сейчас она даже не живет в этом чертовом штате, ты должна понять это…выматывает.

Он наблюдал за выражением ее глаз, затем движущимися губами, затем у нее появилась полу улыбка, прежде чем он услышал мягкое «Да».

— Да, — прошептал он.

Она снова вздохнула.

Затем увидел, как приподнялись ее брови, и она спросила:

— Твоя, э-э... Вайолет замужем за Джо Каллаханом?

— Ага, — повторил он.

— Разве он не был женат на своей школьной подружке, а потом она…?

Майк прервал ее очередным «да».

— Вау, — выдохнула она. — Такое дерьмо ломает человека.

— Он действительно был сломлен. Вай его излечила.

— Явно настоящая женщина, — пробормотала она.

— Я получил урок в размере пятнадцати лет, поэтому не соглашался на меньшее, — пробормотал Майк в ответ.

Ее лицо внезапно смягчилось, что-то милое промелькнуло в глазах.

И боль исчезла.

Майк ухмыльнулся.

Она продолжила:

— Дэррин сказал мне, что Алек Колтон и Фебрари Оуэнс наконец-то связали свои узы.

— Сейчас это Алек и Феб Колтон, у которых есть сын по имени Джек, так что, да, и это тоже.

— Это круто, — прошептала она. — Наконец-то.

В этом она не ошиблась. Он не знал подробностей, поэтому не мог посчитать года, но подумал, что Дасти ждал дольше, чем Колтон ждал Феб.

— Эм, ты собираешься познакомить меня со своими парнями? — подсказала она.

— Тогда мне придется закончить наше тайное совещание обнимание. Причина, по которой у меня появился шанс устроить наше тайное обнимание, чертовски отстойная, но это не значит, теперь я понял, что мне не нравится, — ответил он и получил ее улыбку.

— Это правда, — пробормотала она, ее руки вокруг него сжимались все крепче, сообщая, что она не хотела его отпускать так же, как и он. То есть совсем.

— Ты в порядке? — поинтересовался он.

— Выживу.

— Ты позвонишь отцу, как только я уйду. И нам тогда нужно встретиться.

Она кивнула.

— Я прощупаю детей, а ты вернешься к обеду.

Она снова кивнула, затем спросила:

— Ты любишь сэндвичи на обед?

Он почувствовал, как его брови сошлись вместе, когда ответил:

— Да.

— Как ты относишься к тому, чтобы поесть их в твоей постели? Я от тебя близко, встречу тебя дома, принесу сэндвичи.

При этих словах его руки сжались еще крепче.

— Я буду осторожна с крошками, — прошептала она.

— Милая, к тому времени, как я доберусь от участка до дома, а затем время на обратную дорогу, у нас останется всего полчаса.

— Я заверну сэндвичи. Ты сможешь взять их с собой на работу.

Обед на скорую руку.

Это он мог осуществить. Черт возьми, да, он точно мог это сделать.

— Подходит.

Это вызвало у нее улыбку.

Затем улыбка исчезла, и ее глаза, удерживающие его взгляд, впились в него.

— Ты бросил все, примчался ко мне, чтобы мне помочь. Это не значит «непристойности», это значит «милый». Но это будет моя плата тебе, так что выбирай сам.

Черт, похоже, она хотела сделать его член твердым.

— Я решу во время обеда, — ответил он и получил ответную улыбку.

— Если я не отпущу тебя, твои парни будут вынуждены использовать «челюсти жизни», чтобы оторвать нас друг от друга, — сказала она ему.

Он тихо рассмеялся, прежде чем ответить:

— Тогда мне лучше представить тебя моим мальчикам.

— Да, — прошептала она.

Он наклонился и завладел ее губами. Слишком быстро, но его губы оторвались от ее губ, оставив на них ее вкус.

В крайнем случае такой поцелуй годился.

Затем он отодвинулся от нее, повел ее через двор, чтобы представить своим парням.

И пока он вел Дасти к своим парням, Майк Хейнс испытывал нечто глубокое. Наблюдая за Дасти с ее волосами, собранными в беспорядочный хвост, в ковбойских сапогах, с разрезом на колене джинсов и великолепной улыбкой на лице, обнимая ее, он вел ее с гордостью.

Одри была хорошенькой. Когда он познакомился с ней, она казалась милой и забавной. Когда он сделал ее своей женой, думал, что был счастлив. Но даже тогда, когда она стояла рядом с ним, он не чувствовал себя счастливым.

Наблюдая, как Дасти очаровывает его парней полицейских с присущей ей естественной легкостью, он чувствовал и то, и другое.

Гордость и счастье.

* * *

Мерри сидел рядом, Майк вел машину на обратном пути в участок от фермы, Мерри пробормотал:

— МакГрет. Нехорошо.

— Однозначно, — согласился Майк.

— Давненько я не чистил свой хрустальный шар, — заметил Мерри.

— Не думаю, что он потребуется, чтобы прийти к такому выводу, — ответил Майк.

По его голосу он понял, что Мерри повернулся к нему лицом, когда спросил:

— Как ты думаешь, с чего он начнет? Деньги?

Майк кивнул.

— Это он попробует первое. Но Дасти скорее будет биться, не позволив Фину потерять то, что принадлежит ему по праву рождения. В этом вся Дасти. Никто не знает, что сделает ее отец.

Он понял, что теперь Мерри смотрел на дорогу, когда спросил:

— Есть у них слабое место?

— Мать Финли и Кирби находится не в боевой форме, никогда не была и никогда не будет бойцом, а смерть Дэррина выставила на всеобщее обозрение женщину, которая всю свою сознательную жизнь пряталась за спиной своего мужа. Она — мишень. В том состоянии как она есть, она не сможет им противостоять, и управлять фермой она тоже не может, учитывая, что ее дети несовершеннолетние. Если МакГрет доберется до нее, он попадет в яблочко.

— Черт, — пробормотал Мерри.

— Да, — снова согласился Майк.

— Насколько сильно ее сын хочет жить на ферме?

— Очень сильно, что как только он пронюхал об этом дерьме, позвонил своей тете, она бросила там все и примчалась к ним, чтобы прикрывать ему спину.

— Тебе это было на руку.

— Я не был той причиной, по которой она вернулась сюда.

— Но тем не менее для тебя это было на руку. И видишь, как все сложилось, сработало для него и для тебя.

Майк ничего не ответил, потому что так оно и было.

— Пока вы двое пытались скрепиться в объятиях, мы с парнями поболтали, — бросил Мерри.

— И? — подсказал Майк.

— Пришло время навестить Райкера.

Потрясающе.

Райкер, если он находился в настроении, был информатором Колта. Райкер был известен как крутой, очень крутой парень, которому было наплевать на всех. Никаких привязанностей. Райкер был свободным агентом.

Но дочь женщины Райкера попала в какое-то недавнее неприятное дело в городе. Шокировав всех до чертиков, тогда Райкер ясно дал понять, что готов взяться за это дело. Он добился своего и стал работать над делом с Таннером Лейном. Вслед за этим последовал еще один шок, когда Райкер и Таннер сблизились, стали вроде партнеров.

Как он это делал, но Райкер был в курсе всего, что происходило в западной части Индианаполиса, в первую очередь Спидвей, Бург и их города-спутники. Райкер должен был знать о МакГрете и его передвижениях, а если нет, то узнал бы.

Райкер обменивал свою информацию только на деньги или «должок» и только в том случае, если этого хотел. Он был настоящей занозой в заднице. И он был не из тех, кому хотелось бы быть чем-то обязанным.

Майк подумал о ферме, на которой он проводил время еще подростком. Как ему нравилось то время. Спокойное. Тихая гордость семьи за ее банальную красоту. Он подумал о тех временах, когда сидел на своем балконе и видел, как Дэррин с Финном и Кирби обрабатывали ту землю. И он подумал о сэндвичах в постели с Дасти.

И он решил, что не возражает стать должником Райкера.

* * *

— Теперь я знаю, что у тебя есть яйца, ты обзываешь меня задницей, бросив Дасти?

Вот как Хантер Ривера ответил на звонок Майка.

Майк не стал обмениваться любезностями. Вместо этого он сообщил Ривере:

— Лебрек звонил ей.

— Э-э... знаю.

— Что?

— Чувак напился. В хлам. В стельку. Ужрался в зюзю. Обкурился. Нагрузился по полной. Он был настолько плох, словно его замариновали. И в таком состоянии, у него не возникло проблем, чтобы излить свою душу любому в «Шуба» — он позвонил своей женщине, а какой-то мудак в этот момент занимался с ней сексом, и этим он делился буквально с каждым в баре. Также он заявил, что намеревается тащить свою задницу в Индиану, чтобы надрать задницу этому мудаку и вернуть свою женщину. А поскольку это был вечер пятницы, в «Шуба» было полно народу, он многим рассказывал, и многие его слушали.

Бл*дь.

Вот черт!

Ривера продолжил:

— У тебя есть приемчики, бро, прикрывать ее дерьмо, потом болтать с Дасти, цементируя это дерьмо, посылая ей цветы. Хотя моя женщина замышляла буквально несколько дней назад твое убийство. А на следующий день меня спрашивают, почему я ей не дарю цветов. Понятно, что у тебя все идет своим чередом. Но, черт возьми, ты меня убиваешь. Я не покупал Джерре цветы с тех пор, как разозлил ее, пока мы встречались — заснул во время какого-то дерьмового фильма, на который она потащила, заявив, что этот фильм — голливудская версия нас. Как я мог заснуть, смотря на экране историю о нас, спрашивает она. И, бро, если бы это были мы, мы, показались мне, чертовски скучными. А сейчас я вывел Лебрека из себя, потому что ты в Индиане творишь всякое дерьмо и отвечаешь на его звонок. Мать твою.

— Он не должен приезжать в Индиану, — сообщил ему Майк.

— Что ты хочешь, чтобы я сделал? Упек его за решетку? — спросил Ривера.

— С фермой все превратилось в ужасное дерьмо. У Дасти и так было полно дел с домом, заполненным горем и сукой сестрой. Теперь сестра нашла покупателя на свою четверть земли, а этот подрядчик любит размах. А чтобы что-то построить, нужно иметь землю. И, поверь мне, у него есть свои подходы к фермерским хозяйствам, которые возделывают эту землю в течение пяти поколений, и во время фермерского кризиса тоже, он умеет убеждать их продавать свои земли.

Он понял, что Ривера понял каждое его слово, пробормотав:

— Бл*дь.

— Итак, ответ на твой вопрос: да. Ты делаешь все что угодно, чтобы он здесь не появился. Не знаю, хоть вводи ему транквилизаторы. Выстрели в него. Мне плевать, что ты сделаешь. Но ты держишь этого засранца подальше от Дасти.

— Я подумаю, что смогу сделать, — ответил Ривера. — Если что-то пойдет не так, буду держать ухо востро и дам тебе знать, что он направился к вам.

— Ценю, — пробормотал Майк.

— Ладно, с делами покончено, то, что я скажу дальше, не касается Джерры. Дасти — ее лучшая подруга, но она также и моя подруга. И я видел своими глазами, какое опустошение ты ей причинил в тот раз. Я не буду долго объяснять, но надеюсь, ты все понял. Я не хочу снова увидеть лучшую подругу моей жены здесь, в Техасе, в таком состоянии. Ты меня понял?

— Это кануло в прошлое.

— Мне нужно знать, ты понял меня?

— Я подумал, ты понимаешь, что я позвонил тебе, прекрасно зная, что ты в курсе всего дерьма, которое я устроил.

Наступила пауза, затем тихое:

— Знаю. Стальные яйца у тебя, чувак. Черт. — Затем уже громче: — Ты затащил ее в свою постель навсегда — типа, ты делаешь ее счастливой. Потеря ее в Индиане для Джерры будет равно — ампутации конечности. И мне придется выслушивать ее стоны о потери лучшей подруги здесь.

— О чем ты? — спросил Майк.

— Я слышал, — поделился Ривера. — Дасти нравится твой таунхаус. Просторный дом. Кухня хорошая. Собака. Кучу дерьма выслушал о двух замечательных детях. Дасти любит собак и детей, но она совсем не любит таунхаусы, по крайней мере, раньше. Это значит, что дело не в таунхаусе, а в мужчине, который живет в этом таунхаусе. Насколько я знаю, она жила с одним мужчиной. Лебреком. И он перенес свою задницу к ней в дом. Но если ей так нравятся все достоинства таунхауса, это означает одно.

Ривера заткнулся, а Майк молчал.

— О, черт. Трахни меня, — прошептала Ривер. — Я сболтнул лишнее. Теперь ты взбешен и собираешься сбежать.

— Нет. Я абсолютно рад, — ответил Майк твердым голосом.

Ривера снова заткнулся.

Ей понравился его дом. Ей понравилась его собака. Он уже знал, что ей нравятся его дети.

Черт, ей понравился его дом.

Пока Ривера продолжал молчать, заговорил Майк.

— Думаю, мы закончили.

— Выше голову, бро. У детей скоро весенние каникулы. Угадай, куда мы поедем? — спросил Ривера.

— На пончики, — ответил Майк.

— Держу пари на свою задницу, чувак, что именно так.

— Мой совет. Поститесь по крайней мере неделю. Тебе понадобится много места в животе.

Он услышал смех Риверы, прежде чем тот ответил:

— Ни хрена. Дасти привозила нам дюжину после того, как ты бросил ее. Ты знал, что потерял, не замедлив вернуть, очевидно, вы оба регулярно употребляете пончики, так что мы ждем две дюжины.

— Моя доля, я должен тебе десять.

— Мне больше нравится твой подход. Мы с этим разберемся. Созвонимся, бро.

— Пока.

Майк отключился и невидящим взглядом уставился на свой стол.

Ей понравился его дом.

Встав, он сунул телефон в задний карман.

И поймал взгляд Мерри.

— Ланч, — пробормотал он.

Мерри кивнул.

Майк вышел из участка, улыбаясь.

* * *

Вайолет Каллахан лежала в темноте, прижавшись щекой к плечу мужа.

— Босиком? — прошептала она, и рука Джо, обнимавшая ее, сжалась крепче.

Он вспомнил. С другой стороны, он никогда этого не забудет.

— Да, подошел к дому, она стояла на крыльце без куртки, босиком. Ее сука сестра была готова наброситься на нее, но одного взгляда на лицо Хейнса было достаточно, ему не понравилось вся эта компания с ее сестрой, но все же первое, что он сделал, это заставил свою женщину зайти в дом, одеться и обуться.

Босиком.

Вайолет улыбнулась.

Затем тихо спросила:

— Она красивая?

— Черт возьми, да.

Улыбка Вай стала шире.

— Такая красивая?

— О да.

Вай продолжала улыбаться. Затем ее улыбка исчез.

— Он выглядит счастливым? — прошептала она.

— Как только она позвонила, послушал секунду, затем встал со стула и направился к лестнице. Не знаю, радует ли это тебя, соседка. Знаю, что он заботиться о ней, переживает.

— Полагаю, это хорошо, — пробормотала она.

— Нечего предполагать. Это и есть хорошо.

Джо был прав. Так оно и было. Она знала об этом, знала это ощущение. У нее было такое ощущение три раза, трое мужчин в ее жизни, слушая буквально ее секунду, понимали, что нужны ей, бросали все и направлялись прямиком к ее двери.

Майк Хейнс был одним из этих троих мужчин.

Теперь такая ситуация была у Майка. Майк хотел таких отношений, он готов был отдавать. Это было хорошо.

Вайолет вздохнула.

Удивительно, но Джо еще не закончил.

— Когда все закончилось и сестра сучка отправилась восвояси, Майк и его женщина прилипли друг к другу. Возможно, они обсуждали стратегию дальнейших действий, но обсуждали ее слишком близко друг к другу, даже удивительно, как они не слились воедино.

Вай снова улыбнулась.

Это тоже было хорошо.

Затем ее улыбка снова погасла.

— У нее проблемы?

— Пока Майк и его женщина разговаривали, наши парни тоже разговаривали. Я прислушивался. Приготовься, детка. Дерьмо вот-вот станет уродливым.

Это было плохо.

— Насколько уродливым?

— Достаточно уродливым, чтобы Майк и его женщина, хотят они этого или нет, сегодня добавили четырех человек в свой легион.

Джо собирался прикрывать Майка.

Тело Вай растворилось в муже.

— Ты не вмешиваешься, — приказал он.

Тело Вай напряглось.

— Почему?

— Она знает о тебе, о Майке и обо мне. Она нормально меня восприняла, но Майк сказал, что она не готова встречаться с тобой. Она только что потеряла своего брата. У меня сложилось впечатление, что она до сих пор горюет и не по рассказам знает, что творится с землей ее семьи. Ты и твои девочки, вы не пристаете к ней. Ты ждешь, пока я не дам тебе отмашку.

— Она знает?

— Ага.

Нехорошо.

— Она потеряла брата? — прошептала Вай.

Рука Джо напряглась, голос стал низким:

— Вай...

— Хорошо. Все в порядке. Я подожду, пока ты не дашь отмашки.

Она сдалась, но ей это не понравилось.

Вайолет, конечно, было интересно посмотреть на женщину Майка, и не только посмотреть, но и поболтать.

Но она также потеряла брата. Вай знала, каково это.

— Теперь мы можем закрыть тему Майка Хейнса? — спросил Джо.

Она снова улыбнулась, затем прошептала:

— Теперь можем, Джо.

Его рука снова сжалась, на этот раз намеренно, притягивая ее ближе к себе.

— Думаю, пришло время сделать еще одного ребенка, Вай.

Она перестала улыбаться, но заставила себя улыбнуться. Внутри она все еще была такой.

Это было потому, что Джо уже не в первый раз сообщал ей, что думает о втором ребенке. Примерно через неделю после того, как она подарила ему их дочь Анджелу, он начал делиться с ней этими мыслями.

— Я уже родила тебе одного, Джо.

— На этот раз я хочу мальчика.

Вай закатила глаза.

— Не думаю, что моя матка способна производить мальчиков, — сообщила она ему.

— Это мы еще посмотрим.

— Джо...

Он прижался к ней, она увидела его лицо, и даже в темноте заметила решимость.

— Посмотрим, — твердо повторил он, голос прозвучал грохочуще.

Да, они определенно собирались посмотреть.

— Хорошо, после следующей менструации я откажусь от таблеток, — согласилась она.

— Слишком долго. Я уже выбросил твои таблетки в унитаз, прежде чем лечь спать.

Она моргнула, глядя на него сквозь темноту.

Затем расхохоталась, но резко замолчала, потому что губы ее мужа сильно прижались к ее губам, и Джо не замедлил заняться практикой, делая больше детей.

Хотя, по правде говоря, ему не нужна была практика.

12

Первый поцелуй

— О Боже мой, — выдохнула я, а затем кончила.

Майк вытащил член, и я больше не стояла на коленях. А лежала на спине, руки Майка поддерживали колени с внутренней стороны, высоко подняв мои ноги. Затем он оказался на мне и во мне, сильным толчком.

Продолжая кончать, я расслабила ноги, обхватила его за плечи.

Он уткнулся лицом мне в шею, я слушала его звуки, крепко его сжав.

Затем он резко вошел, замер и я почувствовала, как он зубами впились мне в шею.

Мило.

Я обняла его. Чувствуя его. Ощущая его запах. Принимая его. Слушая, как он дышит.

Затем он приподнял голову, и его возбужденные темные глаза посмотрели в мои.

— Мне нравится ланч, — прошептала я.

Майк ухмыльнулся.

Потом опустил голову и поцеловал меня.

* * *

Я сидела за гончарным кругом, включив музыку, двери сарая были открыты, чтобы была видна дорога и всех, кто мог по ней проехать.

Был день четверга.

Насколько я знала, Дебби исчезла.

Я точно знала, что папа был в бешенстве.

Я позвонила папе, потом папа позвонил Дебби, пытаясь разобраться с ее дерьмом. Она устроила ему те же пляски с бубнами, что будет лучше для мальчиков. Папа пришел в ярость, выслушав ее, наконец поняв ее истинные мотивы.

Излишне говорить, что они с мамой тут же собрались, чтобы приехать сюда. Они должны были прибыть в понедельник. В понедельник вечером должна была состояться семейная встреча с Майком и его детьми за ужином.

Когда я позвонила папе, то призналась ему во всем, поэтому папа узнал многое. Ну, например, что Майк появился в моей жизни. Я помогала его дочери печь праздничный торт. Майк прикрывал дерьмо с Дебби.

Сообщая эти новости, я была готова ко многому. Отец всегда остается отцом. Другими словами, отец всегда остается отцом независимо от возраста своей дочери, независимо от парня, который всегда должен доказывать ему, что он достаточно хорош для его дочери.

И папа встречался с несколькими моими парнями ранее.

Учитывая, что я ему рассказывала, и он Майка уже знал, и о причинах, по которым он уже знал его, могло закончиться все по-другому.

Но я услышала лишь бормотание: «О, слава Богу».

Хотя я была готова, что все может быть по-другому, все же такой его ответ меня удивил.

— Что? — Поэтому спросила я.

— Хорошая семья. Достойные родители. Достойная работа. Приличный дом. То, что я слышал о нем, хороший отец. Хороший друг твоего брата. Самая большая глупость в длинной череде глупостей, которую совершила твоя сестра, позволила этому парню ускользнуть у нее из рук. Рад, что одна из моих дочерей оказалась достаточно умна, не позволив такому хорошему мужчине испариться.

— Тебе не кажется это странным? — тихо спросила я.

— Божья правда, она злила меня не раз в жизни, но теперешнее дерьмо, я разозлился очень сильно, — ответил папа. — Но я ее люблю. Она моя дочь. И говоря это, я понятия не имею, что Майка в ней так привлекало тогда. Не нужно было быть ясновидящим, чтобы понять, что этот парень с удовольствием ел блины у «Фрэнка» в семь лет, в семнадцать и будет есть их, когда ему будет семьдесят. Твоя сестра любит круассаны больше, чем пончики «Хиллигосс». Эти двое не подходили друг другу. Ты. Теперь я это вижу.

Похоже папа понятия не имел или отказывался это признавать. Но, если бы он знал, что Майк трахнул Дебби в пятнадцать, возможно, он был бы не так увлечен им из-за меня. Я все равно не поделюсь этой информацией, но это был дополнительный стимул не делать этого.

Вместо этого я просто прошептала:

— Спасибо, пап.

— Все равно, если он будет тебя обижать, я надеру ему задницу.

Я улыбнулась, на этом трудная часть разговора была завершена.

Я не хотела звонить папе, но как только все же позвонила, поняла, что Майк оказался прав. И мне стоило позвонить отцу раньше. Было приятно узнать, что мои родители приедут сюда потому, что мне нравилась сама идея их присутствия здесь. И мне нравилась эта идея еще больше, потому что они оба хорошо ладили с мальчиками. Но больше всего мне нравилось, что после той сцены с Дебби у меня появилось нечто большее, Майк называл это «огневой мощью».

Я подумала, что «огневая мощь» может понадобиться.

Майк и мои фирменное блюдо на ланч за последние три дня — быстрый секс, с фантастическими оргазмами, быстрые объятия, мало разговоров. С его работой и расписанием, детьми и моим желанием побыть с племянниками вечерами, чтобы они не оставались наедине со своими мыслями без мамы, такие возможности (секс, я имею в виду) выпадали нам нечасто. Мы шепотом пожелали друг другу спокойной ночи по телефону, но это тоже длилось недолго. Он должен был рано вставать, чтобы охотиться на плохих парней. Мне приходилось вставать, чтобы прогуливать лошадей и делать керамику. И у него был длинный коридор, отделяющий его комнату от комнаты детей, а я спала рядом с комнатой Кирби, напротив комнаты Финли, зная с детства, что стены в этом доме были тонкими.

Но у меня было такое чувство, что у него возникла какая-то идея, что-то его беспокоило, что-то, чем он не поделился со мной. Я готова была даже отказаться от секса во время ланча, чтобы узнать, что его беспокоило на самом деле.

Я была готова сделать это. Но когда последние три дня проходила через заднюю калитку, попадая к нему в дом через черный ход, Майк был готов к чему-то другому. Я поняла это, когда он схватил меня за руку и без промедления потащил через весь дом к себе в спальню.

Я была не против сэкономить эти тридцать секунд, которые требовались, чтобы мы добрались до его кровати, разумно используя диван в гостиной.

Но Майк оказывается был любителем своей кровати. Я не могла сказать почему, то ли из-за того, что он заплатил такую сумму за эту кровать, поэтому хотел извлечь из нее максимум пользы, то ли он не хотел сидеть вечерами с детьми на диване, вспоминая, что мы с ним проделывали на этом диване.

Я знала, что он был любителем приключений. Ему приходилось проявлять изобретательность, чтобы мы оба за такое короткое время получили то, что хотели.

Можно не говорить, что Майк, его тело, его рот, его руки и его изобретательность, все это заканчивалось его улыбками и медленными обжигающими поцелуями, я не протестовала и не требовала, чтобы мы болтали за ланчем за сэндвичами вместо того, чтобы заняться делом.

Каким бы занятым он ни был, какими бы краткими ни были наши быстрые сексуальные встречи, Майк давал понять, что думает обо мне. И давал понять он это вчера днем, когда из цветочного магазина Джанет прибыл еще один посыльный. На этот раз с пышным большим букетом ярко-розовых и темно-фиолетовых цветов, они казались почти голубыми гиацинтами.

На карточке было написано,

«Ангел,

Ты не упоминала об этом, но я не забыл. Я пропустил День святого Валентина.

Но этот день важнее — наша годовщина.

Майк»

Сначала я ничего не поняла. Потом вспомнила, что сегодня среда. Я вернулась домой в среду. Простила его в среду, в ту среду мы помирились.

Наша годовщина.

Получив такие цветы и записку, я не завизжала внутри... а растаяла.

Я не была знакома с людьми, которые помнили бы такие вещи, поэтому у меня никогда не было мужчины, который бы помнил подобные вещи. У меня были мужчины, они дарили мне цветы, не могу сказать может эта Джанет была просто супер талантливой или у Майка был фантастический вкус, я получала цветы, но никогда не получала таких поразительно красивых, как те, что прислал Майк. Никогда, ни один мужчина не делал для меня нечто подобное, не вспоминал сам о важном событии, не напоминал мне о нем, поэтому раньше я не знала, что это может быть так чертовски приятно.

Но это случилось.

И было неожиданностью. Майк определенно был заботливым мужчиной, но он не производил на меня впечатления парня, любящего цветы. Так что это был сюрприз, приятный, потому что, как и все, что он делал, он делал действительно хорошо.

Даже несмотря на то, что он был сосредоточен на мне в хорошем смысле, я все равно чувствовала, что он озабочен чем-то и мне хотелось прощупать почву, но чем больше проходило времени, а у меня не появлялось возможности это выяснить, тем больше росло мое беспокойство. Но при нашей жизни в том виде, в каком она была, не думаю, что такая возможность мне представится в ближайшее время.

Должна была пройти долгая неделя и день (я считала дни), прежде чем у Майка будет свободное время.

У дверей сарая послышалось движение, я оторвалась от вазы и повернула голову в ту сторону, увидела Рис, нерешительно стоящую там.

Сюрприз.

— Привет, милая, — произнесла я.

— Э-э... Привет, Дасти. Извини, — она зашевелилась, будто собиралась уйти. — Ты занята.

— Заходи, Рис, — пригласила я. — Если я могу работать и слушать рок-н-ролл, тогда смогу работать и разговаривать с тобой.

— Уверена?

— Определенно. Выключи музыку и вытащи тюк сена, садись.

Я снова сосредоточилась на вазе, которую делала, пока Рис обустраивалась. Музыка не смолкла, но стала тише. Затем она схватила тюк сена, подтащила его поближе к месту, где я работала, и села на него. Мои глаза несколько раз скользили по ней, пока она обустраивалась, и продолжали скользить по ней, пока она сидела, наблюдая за движением моих рук.

Я решила, раз уж она разыскала меня, позволить ей самой начать разговор.

На это ушло несколько минут, но, наконец, она произнесла:

— Красиво, — тихо сказала она, я посмотрела на нее, ее взгляд все еще не отрывался от моих рук.

— Спасибо, — ответила я. — Она будет красивее после обжига и росписи.

— Круто, — прошептала она.

— Хочешь научиться так делать?

— Нет.

Она моментально ответила, я снова взглянула на нее, она немного откинулась назад и на ее лице появилось забавное выражение.

— Нет? — тихо спросила я.

Ее взгляд переместился на мое лицо, затем снова на мои руки, она пробормотала:

— Я не сильна в таких вещах. Если ты покажешь Ноу, за полчаса он сможет сделать что-нибудь потрясающее. Я не такая.

Красноречиво.

Ноу был хорошим баскетболистом, лучшим в школе. И все говорили о его музыкальной группе, говорили, что другие парни были хороши, но Ноу был потрясающим. Эту информацию мне выдал Кирби, который считал, что Ноу по-настоящему крутой. У него не было причин превозносить Ноу, он просто поделился своим мнением. У меня сложилось впечатление, что Фин был горячим парнем средней школы Браунсбурга, а Джонас Хейнс был ее крутым парнем. Девушки падали в обморок, когда Фин находился рядом, втайне надеясь, что он обратит свою задумчивость в их сторону, и они смогут успокоить его измученную душу. Девушки падали в обморок, когда Ноу был рядом, втайне надеясь, что он одарит их своей легкой, ленивой улыбкой, и они смогут погреться в лучах его славы.

Но Кирби не ощущал себя в тени своего брата. Дэррин, даже Ронда и, наконец, Фин позаботились об этом. У него было свое место в семье, его сильные стороны признавались и восхвалялись всеми. Фин и Кирби не ладили каждую секунду каждого дня, но они были друзьями с доверительными отношениями. Кирби смотрел на своего брата снизу вверх, а Фин направлял его любящей рукой, делая так, чтобы поклонение старшему брату стоило того.

По реакции Клариссы я поняла, что в доме Хейнсов происходит другая динамика. Рис чувствовала себя подавленной количеством явных талантов своего брата. Она ссорилась с братом, но добродушно, я не почувствовала, что это была проблема, если взять меня с Дебби. Это никак не было связано с его способностями и популярностью.

Это было что-то другое.

И я решила, что догадываюсь, что это могло быть.

С Рис все становилось яснее. У нее был обожающий ее отец, брат, с которым она была близка, но не было матери, которая признавала и хвалила ее. Папина маленькая дочка и младшая сестра старшего брата — это было само собой разумеющимся, если эти люди были с тобой всю твою сознательную жизнь. Но мать должна была направлять девочку на пути к пониманию того, кто она, помогая ей укреплять свою ценность как женщины.

Одри Хейнс этого не делала, и Кларисса была потеряна.

Я старалась «осторожно ступать» в разговоре с ней, поэтому ответила:

— Хорошо, дорогая. Значит это не твое.

Мы погрузились в молчание.

Затем:

— Ноу сказал, что ты научишь нас ездить верхом.

— Конечно, — я взглянула на нее, — ты хочешь?

Она кивнула.

Я посмотрела на глину.

— Можем начать в субботу?

— Было бы круто.

Я одарила ее улыбкой.

— Значит начинаем в субботу.

Она улыбнулась в ответ.

Я снова посмотрела на свой гончарный круг.

— Сделаешь этим мне одолжение. Мои малышки любят компанию. Ты им понравишься.

— Потрясающе, — прошептала она.

Снова тишина.

Затем:

— Эм... Дасти?

— Да?

— Мне, э-э, нужно сдать парочку джинсов. И бабушка с дедушкой прислали немного денег. Мне очень нравится браслет, который ты мне подарила, я не хочу спрашивать, сколько он стоит или что-то в этом роде, но хотела бы узнать, где ты его купила. Не могла бы ты, эм... может, хотела бы, эм... пройтись со мной по магазинам?

На этот раз я одарила ее улыбкой.

— Фан... чертовски... тастически. Мне бы понравилось. Моя подруга Джерра в Техасе, мне здесь не с кем ходить по магазинам. Мы надерем задницу какому-нибудь торговому центру, а потом сделаем что-нибудь девчачье, например, выпьем кофе на семь тысяч калорий, и пусть на нас все смотрят. После твоего урока верховой езды в субботу. Как тебе план?

Она улыбнулась, искренне, без колебаний, ее красивые карие глаза загорелись.

— Нравится.

Я снова посмотрела на свой круг, пробормотав:

— Есть чего ждать с нетерпением.

— Круто, — прошептала она, затем снова тишина, затем: — Эм... Я, ну, знаешь, ты учишь меня ездить на твоих лошадях и водишь по магазинам и все такое, и, может быть... — она замолчала, я расположила руки так, хотя глина продолжала двигаться, чтобы форма вазы не менялась, подняв на нее глаза.

Мягко сказав:

— Кларисса, милая, ты поймешь все, когда узнаешь меня получше, но нет ничего такого, о чем бы ты не могла со мной поговорить, ничего такого, о чем бы ты не могла меня спросить. Не смогу во всем с тобойсоглашаться, и ты должна это понимать, но какую бы тему мы не затронули, я буду честна с тобой и откровенна. И кое-что из моей честности ты, возможно, не захочешь услышать. Но я готова с тобой говорить обо всем. Всегда. Так что, если у тебя есть что сказать или спросить, скажи. У меня есть все время в мире для тебя, дорогая, я обещаю. Запомни это.

Она уставилась на меня, приоткрыв губы, а затем выпалила:

— Я хочу, чтобы ты научила меня делать макияж, который ты сделала мне на день рождения. Никто никогда... — Она сделала паузу, а затем поспешно закончила: — Я училась сама, и у меня это не очень хорошо получается. Но это так. Поэтому я подумала, если ты не возражаешь, могла бы научить меня.

Я почувствовала, как что-то ударило меня в горло, и в то же время мне потребовалось все внимание, чтобы удержать свои руки на вазе, а не подняться на ноги, не выследить Одри Хэйнс и не надрать ей чертову задницу.

Передо мной стояла пятнадцатилетняя девушка, которая понятия не имела о силе своей красоты, но была брошена родной матерью на произвол судьбы.

Дело было не в макияже.

Это касалось всего.

Я содрогнулась, подумав, что произошло, когда у Рис начались месячные. Скорее всего ее подруги давали ей советы, и сама мысль об этом пугала меня до чертиков. Майк явно не мог заниматься этой проблемой. Во-первых, он не хотел бы ею заниматься. Во-вторых, он знал, как устроен женский организм, но сомневаюсь, что он мог бы объяснить достоинства тампонов по сравнению с прокладками или тампонов разных брендов по сравнению с другими тампонами и наоборот с прокладками. Он не мог посочувствовать, просветить и таким образом помочь облегчить ее страдания. Не мог обсуждать с ней перепады настроения перед приближением месячных.

Чертова Одри, чертова Хейнс.

Сука.

— Новый план. Ты приходишь в субботу утром, я учу тебя ездить верхом. Затем мы приводим себя в порядок, и я даю тебе советы, как сделать красоту еще более заметной. Потом во всем параде мы отправляемся в торговый центр, примеряем кучу вещей, сдаем твои джинсы, пьем кофе, и пусть все завидуют. Согласна?

Она улыбнулась и прошептала:

— Да.

— Отлично, — пробормотала я, затем снова посмотрела на вазу.

Снова воцарилась тишина. Эта пауза продолжалась дольше предыдущих.

Так долго продолжалась, что я уже собиралась сама заполнить ее, когда Рис вдруг пропищала:

— Дасти?

— Детка, — прошептала я, улыбаясь своей вазе, — я — вся внимание.

Она хихикнула.

Мне это понравилось. Ее смех был мягким и красивым, как и ее голос.

Затем она спросила:

— Ты сказала, что я могу говорить с тобой, о чем угодно?

— Да.

— Эм... Фин пригласил меня на свидание.

Мои руки скользнули по глине, сжав вазу, Кларисса подпрыгнула.

— О нет! — воскликнула она, ее глаза наполнились ужасом. — Я все испортила!

— Финли пригласил тебя на свидание?! — Воскрикнула я.

Ее глаза метнулись ко мне.

— Я... э-э, извини! — воскликнула она. — Он твой племянник и…

Я вскинула свои испачканные глиной руки в воздух и закричала:

— Вперед! — Потом опустила их и улыбнулась ей. — Когда ты пойдешь? Куда? О боже мой! Это так круто!

Она нерешительно улыбнулась, затем ее улыбка дрогнула.

— Ну, эм…Папа говорит, что я не могу ходить на свидания, пока мне не исполнится шестнадцать.

Вот черт. От возбуждения я совершенно забыла об этом.

Дерьмо!

— Черт, — пробормотала я, — он упоминал об этом.

Ее голова склонилась набок, и ее идеально изогнутые темные брови сошлись вместе,

— Упоминал?!

Я посмотрела ей в глаза и подтвердила:

— Да, упоминал.

— Итак, эм…когда он упоминал, это казалось, э-э... твердым решением?

— Да, — честно ответила я ей, а затем ухмыльнулась. — Но, знаешь, свидание в машине — это одно, — заявила я, думая, что для Фина это было не свидание в машине, а свидание в его пикапе, свидание на сиденье, которое Майк ни за что на свете не одобрил бы. — А ты сделала уже уроки?

Она моргнула, затем ее лицо закрылось.

— Нет, я должна их делать в данный момент, но…

Я прервала ее.

— Ну, учитывая, что Фин на пару лет старше тебя, если ты принесешь к нам свои учебники и тетради, у тебя ведь может возникнуть парочка вопросов, он мог бы тебе помочь с домашним заданием.

Ее глаза встретились с моими, и я наблюдала, как в них появляется свет.

Это было прекрасно.

Затем медленная улыбка расплылась по ее прекрасному лицу.

Великолепно.

— И, — продолжала я, — вам обоим нужно есть, вы живете почти по соседству друг с другом. Ронда хорошо готовит. Как и я. Как и твой отец. Держу пари, тебе понравилась бы наша стряпня, а Фину понравилась бы стряпня твоего отца.

Я наблюдала, как ее великолепная улыбка становится еще более великолепной.

— И, — продолжала я, — у вас обоих есть телевизоры, уверена, что вы оба смотрите их. Нет причин, по которым вы оба не могли бы смотреть их вместе.

— Да, мне нужно есть, и я все время смотрю телевизор, — подтвердила она.

— Вот, — ответила я, затем сразу же встала, пригласив: — Пойдем посмотрим, чем занимается Фин. Возможно, у него найдется время помочь тебе с домашним заданием.

Ее улыбка стала еще шире. Я вернула ей такую же, наклонилась, выключила колесо, опустила руки в ведро с водой, стоявшее рядом, а затем схватила полотенце. Без дальнейших промедлений одарила Рис еще одной улыбкой, кивнула, чтобы она следовала за мной, и быстро направилась к дому.

Мы были на кухне, когда я повернулась и сказала:

— Подожди здесь, дай мне минутку.

Она кивнула.

Я побежала по коридору, крича:

— Фин! Ты здесь?

— Да, тетя Дасти! — Услышала я сверху.

Я развернулась у подножия лестницы и побежала по ступенькам. Фин встретил меня наверху.

Я подняла на него глаза.

— Ты сделал домашнее задание? — спросила я и увидела, как его лицо окаменело.

С тех пор, как я вернулась домой, поняла одну вещь — Фину не нужна была нянька или я со своими материнскими замашками. Я попробовала однажды, но он меня заткнул. Затем, вскоре после этого, я обнаружила, что ему это не нужно. Он сделал домашнее задание, и не только, он убедил своего брата сделать свою. Он следил за всем, что нужно было видеть, например, закрывал дом на ночь, выключал свет, проверял, заперты ли двери, тихонько шептал брату спокойной ночи. Он без труда вжился в роль Дэррина в доме Холлидеев. Удивительно, но в семнадцать лет, очень скоро после смерти отца, он увидел, что нужно делать, и уже знал, чего хочет от своей жизни. Таким образом, он взял на себя роль хозяина дома без каких-либо претензий и жалоб.

Так что указание с моей стороны, что я его воспринимаю все еще ребенком, совсем не приветствовалось.

— Я... — начал он, но я его перебила.

— Видишь ли, Кларисса зашла договориться о верховой езде и потом прошвырнуться по магазинам. — Жесткость исчезла с лица Фина, глаза стали настороженными, я продолжила: — Затем она обмолвилась, что еще не сделала домашние уроки. Прошло много времени с тех пор, как я училась в средней школе, но помню, что делать уроки было гораздо веселее в компании. Не говоря уже о том, что старшеклассник всегда может помочь, если возникли какие-то трудности. Как думаешь, ты мог бы помочь Рис с уроками?

Его глаза теперь были не только настороженными, но и горящими.

— Да, — тихо произнес он, и я утаила свою усмешку.

Добавив:

— Ну, ей, скорее всего не нужна помощь, чтобы забрать из дома тетради и учебники, вы двое могли бы заниматься здесь за кухонным столом. Но держу пари, она была бы не против компании, сейчас она внизу, на кухне.

Фин выдержал мой взгляд. Затем вздернул подбородок и мгновенно направился к лестнице.

Да, моему Финли нравилась Рис Хейнс.

Я быстро схватила его за руку, прежде чем он успел исчезнуть.

— Две вещи, милый, — сказала я, когда он перевел взгляд на меня.

У меня снова дернулся подбородок.

Боже, вылитый Даррин.

Я набрала в грудь воздуха и тихим голосом напомнила ему:

— Ей пятнадцать, и ее отец — полицейский.

— Знаю, — прошептал Фин.

Мои пальцы сильнее впились в его бицепс, я продолжила:

— Держу пари, что знаешь. Но я повторю: она молода, ты ей нравишься, и в ее жизни были только хорошие мужчины, поэтому она доверяет тебе, и ты должен сохранить ее доверие. Если не сохранишь, то будешь отчитываться перед ее отцом, а он не тот человек, чьим уважением стоит пренебрегать. Ты понял меня?

Фин выдержал мой взгляд, на его щеке задергался мускул. Он любил меня, но в этот момент он злился на меня. И злился он, потому что ему было не насрать на Рис, да, еще и потому, что я напомнила ему о таких вещах, он решил, что я думала о нем именно так, будто он был определенным типом парней, которым по своей фактуре мог бы быть, но он не собирался быть с Рис таким.

Я приблизилась и прошептала:

— У меня складывается впечатление, что ее мать не самая лучшая мать на земле. Кто-то должен присматривать за ней. Она мне нравится. Поэтому решила, что буду присматривать за ней. Вот почему я так тебе говорю.

Он выдержал мой взгляд, мускул на его щеке перестал дергаться, пробормотав:

— Хорошо. Потому что она нуждается в женской заботе, потому что ее мама чертова сука.

Вот оно. Подтверждение моих догадок.

Я убрала руку с его плеча и подбодрила:

— Иди, веселись, и, знаешь, если вы не управитесь до ужина, будет ведь жаль, если ей придется мчаться через поле к себе домой, чтобы поесть. Она должна остаться у нас. Я буду счастлива позвонить ее отцу, если так будет.

Это вызвало у меня усмешку.

— Я мог бы узнать, но думаю, что у Риси полно домашних заданий, — сообщил мне Фин. — Ей определенно придется остаться у нас на ужин.

Риси.

Мило.

Если он так ее называет, наверное, ей нравится.

— Тогда мне лучше заранее позвонить Майку, — пробормотала я.

— Ага.

Я улыбнулась ему.

Он улыбнулся мне в ответ.

Затем побежал вниз по лестнице.

Я прислушивалась, так поступила бы любая беспокойная тетушка-сваха, как только услышала доносящееся снизу бормотание и открывающуюся и закрывающуюся заднюю дверь, бросилась в конец коридора и выглянула в окно, чтобы подглядеть за двумя подростками, идущими по полю. При этом не испытывая никаких угрызений совести, наоборот, я испытывала восторг, когда на трети пути по полю Фину надоело стесняться Рис, и он, поддразнивая, толкнул ее. Она отлетела в сторону, и Фин, естественно, должен был ее поймать, чтобы она случайно не упала, что он и сделал, схватив ее за руку и притянув к себе.

Не отпустив ее руку.

Я наблюдала, как она откинула голову назад, глядя в его сторону, улыбаясь ему.

Фин делал то же самое, но смотрел сверху вниз на нее, в то же время притягивая ее ближе.

Серьезно, моему племяннику было все же семнадцать.

Я улыбнулась, отвернулась от окна и вспомнила о своих не совсем чистых руках. Поэтому пошла в ванную, вымыла их, вытерла полотенцем, захватила с собой свое грязное полотенце и вышла.

Потом остановилась.

Фин заставлял Кирби в своей комнате делать домашние уроки. Как это уже случалось с тех пор, когда я вернулась домой, знала, что Кирби не спустится и не расположит свою задницу перед телевизором, пока не сделает все уроки.

Однако, я понятия не имела, где была Ронда. Было два варианта — кухня или спальня. Ее не было на кухне.

Поэтому я направилась к ней в спальню.

Дверь была слегка приоткрыта, я постучала, просунув голову внутрь.

— Ронда?

Она лежала на боку на кровати, спиной ко мне. Тишина. Она часто так делала, лежала на кровати, не читая, не смотря телевизор, просто лежала.

Нехорошо это.

— Ронда, милая, ты спишь? — тихо спросила я.

Она перекатилась, села, ее ноги соскользнули с кровати, она посмотрела на меня.

Я хорошо знала своего брата. Знала, что моего брата привлекала Ронда, так она была очень чувствительной, и он считал, что ее нужно оберегать и защищать. Но мой брат был красивым мужчиной, поэтому нашел себе очень красивую женщину. Двадцать лет спустя с двумя детьми, она оставалась такой же хорошенькой. Густые темные волосы, подстриженные до плеч, не слишком модная прическа, но стильная, определенно ей очень подходила. Большие голубые глаза. Безупречная кожа.

Теперь волосы не были уложены, даже немного растрепаны, глаза стали пустыми, кожа бледной даже для Индианы. Несмотря на то, чем я питаюсь и как, совсем не часто занимаюсь спортом, но выгляжу совсем не так привлекательно.

— Привет, — поздоровалась она со мной, словно я была гостьей.

Я уставилась на нее. И вспомнила о Фине, ищущего утешения и получающего его от милой, застенчивой девочки-подростка, а не от своей матери, и это воспоминание всколыхнуло меня, поэтому решила, что пришло время сделать еще одну попытку.

Я вошла в комнату и сообщила:

— Кларисса Хейнс собирается позаниматься с Фином домашним заданием, она останется на ужин.

Ронда склонила голову набок, выглядя при этом слегка озадаченной.

Затем заявила:

— У меня есть две упаковки куриных грудок. Каждый из мальчиков съедает по две порции. Если у нас с тобой будет по одной, то нам хватит.

Я только что ей сообщила, что Фин встречается с дочерью моего парня, живущей по соседству от нас, а она может мне ответить только про куриные грудки?!

Я прошла вглубь комнаты и с улыбкой сообщила:

— Она ему очень нравится.

— Конечно, — ответила Ронда. — Она хорошенькая.

— Именно, — согласилась я. — И мне кажется, что это хорошо для него, она милая. Знаешь, иметь что-то хорошее вроде нее, когда Дэррина больше с нами нет.

Ее взгляд тут же скользнул по комнате.

— Ронда, — позвала я, получилось резко, но привлекло ее внимание, она перевела на меня взгляд. Когда ее глаза встретились с моими, я сменила тему. — Ты звонила Мими по поводу возвращения на работу, как мы говорили? — Спросила я.

— Да. Она сказала, что ей очень жаль, но пришлось нанять другого, чтобы заменить меня.

Черт. Ронде нужно было переключиться и чем-то занять свои дни. Ей необходимо находиться среди других людей, а не сидеть целыми днями дома. Ей нужно было увидеть и вспомнить, что за этими стенами есть и другая жизнь.

— Хочешь я с ней поговорю? Может она возьмет тебя обратно? Может в кофейне частая текучка кадров. Может удастся для тебя ей выкроить еще несколько часов. Может тебе стоит пойти на полный рабочий день. Ты отлично готовишь, может смогла бы помочь ей на кухне, — предложила я, и глаза Ронды расширились.

— Я не могу работать полный рабочий день, — заявила она мне.

— Почему не можешь? — Переспросила я.

— Ну, потому что у меня есть дом. У меня есть дела дома.

— Ронда, милая, — я подошла к кровати и села рядом. — Ты убираешься в доме раз в неделю. Я отдаю тебе должное, ты готовишь для племянников, еженедельно ходишь в большой продуктовый магазин. Женщины, работающие полный рабочий день, постоянно следят за своим домом и детьми. — Я ухмыльнулась. — Думаю, ты заметила, они хорошие ребята, ответственные. У них получается все хорошо. Они справятся. Не говоря уже о том, что я здесь и смогу помочь.

Она пристально посмотрела на меня и ответила:

— Дэррин не хотел, чтобы я работала полный рабочий день. Ему нравилось, что я дома.

Я протянула руку и взяла ее за руку, крепко сжала, мягко и нежно напомнив ей:

— Дэррина больше нет с нами, дорогая.

Ее взгляд блуждал.

Я сжала ее руку сильнее, но ей взгляд не переместился на меня. И все же я продолжала смотреть на нее.

— Тебе нужно чем-то заняться, а не лежать все время на этой кровати, Ронда. Тебе нужно чем-то заполнить свое время, о чем-то подумать. Тебе это нужно ради твоих мальчиков, и тебе это нужно, — я снова сжала ее руку, — ради себя самой.

Она вздохнула, ее рука безвольно повисла в моей.

— Ронда, не могла бы ты, пожалуйста, посмотреть на меня? — Попросила я, она смотрела в другой конец комнаты, я придвинулась ближе и повторила: — Ронда, милая, пожалуйста. Посмотри на меня.

Она посмотрела на меня. Ее глаза были пустыми. Выключены. Полностью.

Я продолжала смотреть на нее.

— Подумай о том, что я сказала. Я поговорю с Мими. Принесу газету с объявлениями о работе. Мы найдем тебе занятие по душе. Обещаю, ты не будешь заниматься тем, что тебе не нравится. Но пришло время перестать проводить целые дни в этой постели, пора приходить в себя. — Я еще раз сжала ее руку и сказала: — Подумай об этом. Обещай мне.

Затем она пристально посмотрела на меня, надеясь, что я еще что-то скажу, нежели ответить, но все же потом кивнула.

— Спасибо, — прошептала я, зная, что не продвинулась ни на йоту в своих попытках заставить невестку прийти в себя.

Я отпустила ее руку, поднялась и вышла из спальни, потом из дома, вернувшись к своему гончарному кругу, пытаясь спасти вазу, которая когда-нибудь сделает меня на двести долларов богаче, что имеет большое значение для закупки овса моим прекрасным лошадям.

Пока я сидела, прежде чем снова погрузить руки в глину, взяла мобильный, прокрутила контакты до Майка и нажала «вызов».

До этого момента он звонил дважды:

— Привет, Ангел. Совещание.

Вот оно. У него никогда нет времени поговорить.

— Хорошо, могу я просто быстро сообщить тебе пару вещей? — Поинтересовалась я.

— Ага, — ответил Майк.

— Постарайся не упасть, — посоветовала я.

— Черт, — пробормотал Майк, я ухмыльнулась.

— Хорошие новости, Дебби скрылась.

— Хорошо, — медленно произнес он, поскольку я больше ничего не сказала.

— И отличная новость по поводу двоих, о которых мы заботимся, возможно, не для тебя, но заключается в том, что Фин пригласил Рис на свидание. Поэтому она обратилась ко мне, чтобы я попросила тебя отпустить ее на настоящее свидание. Но я сообщила ей плохие новости, что ты тверд насчет шестнадцати лет. Но также натолкнула ее на мысль, что свидания в машине — не единственный вариант. Сейчас она делает уроки с Фином, и, поскольку у нее много домашних заданий, мы попросили ее остаться на ужин.

Я замолчала.

А затем.

— О, и в субботу я буду учить ее кататься верхом, а потом мы пойдем по магазинам.

— Хорошо, что ты взяла на себя обязанность сводить мою дочь по магазинам после того, как подкинула ей мысль, что свидания в машине — не единственный вариант.

В его голосе звучало раздражение.

Я сжала губы, сдерживая улыбку.

— Господи, — пробормотал он.

— Это уже происходит, ты же знал, что так будет, поэтому должен смириться с этим, — посоветовала я.

— Точно. Никаких занятий в его комнате, — заявил Майк.

— Конечно, я уже сообщила Фину, что они могут заниматься за кухонным столом.

— И насчет субботы. У нее есть деньги, которые ей подарили на день рождения и еще за обмен джинсов. Больше ни цента, и, милая, она сделает тебе большие глаза, сладко надует губки, увидев какую-то вещь, которая ей жизненно необходима, попытается убедить тебя, что ей нужно ее купить, но ты этого не сделаешь. Подарки — это одно. Еще три недели она будет без карманных денег, и я не хочу, чтобы ее привычка клянчить у других и брать взаймы, чтобы купить очередное дерьмо, в котором на самом деле она не нуждается, стало укоренившейся привычкой. Ты меня поняла?

Я поняла.

Но мне необходимы были подробности.

— Могу я угостить ее кофе?

— Да.

— Если она захочет еще одно украшение, которое я ей подарила, могу я купить его ей, чтобы она больше ко мне прониклась, чтобы не была против, что я околачиваюсь рядом с ее отцом и, возможно, когда-нибудь в скором времени примет меня, что я не только смогу проводить с ее отцом четыре ночи в месяц?

— Это подкуп? – спросил он.

— Однозначно, — ответила я.

Я услышала, как он усмехнулся.

Затем тихим голосом сказал:

— Дай ей понять, что твой подарок ей нечто особенное, Дасти. Не взятка. И ты не будешь ей дарить каждый раз, когда вы решите пройтись по магазинам. Дай ей понять, что ты не тот человек, у которого Рис может выклянчить очередное дерьмо, чтобы заполнить какую-то дыру в своей душе, я должен выяснить, что ей действительно нужно, чтобы заполнить эту ее дыру.

Серьезно, нам с Майком нужно было поговорить. Если он до сих пор не понял, то я скорее всего была намного ближе к пониманию «ее дыры», чем он.

И Рис тоже находилась намного ближе, чтобы залатать свою дыру.

Я выглянула из сарая, заметив, как Фин, придерживая заднюю дверь, пропускает Рис в дом. Ее сумка с учебниками висела у него на плече. Сумка не выглядела тяжелой, но он все равно ее нес.

Пока у Фина все шло хорошо.

Я смотрела, как они вошли в дом. Затем как закрылась дверь черного хода.

Определенно Рис находилась совсем близко к тому, чтобы залатать свою «дыру».

— Ангел? — Позвал Майк.

— Особенный. Без взяток, — подтвердила я. — Да... Майк?

— Ага.

— Дорогой, мы должны найти время, чтобы пересечься, и я имею в виду не в физическом плане.

Его голос звучал настороженно, когда он быстро спросил:

— У тебя все хорошо?

— На удивление, да. У тебя, я чувствую, нет. Ты сказал, что нужно все обсудить. Это относится к двум сторонам.

Это было встречено еще большим молчанием.

Затем я услышала мягкое и нежное:

— У меня встреча, милая.

— Точно.

— Ты меня понимаешь? — спросил он, я не ответила.

— Что понимаю?

— Я на совещании, — заявил он, я уставилась на разрушенную глину, и тут меня осенило.

Он хотел мне многое сказать, но не мог, потому что вокруг были люди.

— Понимаю, — прошептала я.

— Хорошо. Мы пересечемся. Обещаю.

— Хорошо.

— Я хочу, чтобы моя дочь была дома к девяти вечера, — заявил он.

Он был таким хорошим отцом. Получается, что у них было время и для учебы, для ужина и просмотра телевизора.

— Хорошо, — повторила я, а затем добавила: — И просто чтобы ты знал, ты хороший отец, предоставляя время Рис и Фину, прямо сейчас я хочу тебя всего расцеловать.

Снова тишина, затем:

— Господи.

Я ухмыльнулась.

Потом услышала:

— Позже, дорогая.

Поэтому сказала:

— Позже, красавчик.

И нажала на кнопку на своем телефоне, положив его в сторону, окунула руки в воду, взмахнув ею на высыхающую глину.

Затем повернула гончарный круг.

* * *

— В жизни мне пригодится геометрия? — Спросила Кларисса Фина, он перевел взгляд с ее тетрадки на нее и ухмыльнулся.

— Понятия не имею, — ответил он.

— Тогда какой в ней смысл? — спросила она.

Его улыбка погасла, он посмотрел ей в глаза.

Его глаза были очень синими.

— Ты знаешь, чем бы ты хотела заняться? — спросил он.

— Заняться? — переспросила она в ответ.

— После окончания средней школы.

Об этом она никогда не думала, поэтому пожала плечами.

— Верно, — ответил он. — Ты не знаешь, пока не узнаешь, но ты должна заложить основу.

— Я почти уверена, что тем, чем я захочу заниматься, не будет иметь ничего общего с геометрией, — поделилась она, и он снова ухмыльнулся.

Затем мягко произнес:

— Я не это имел в виду, Риси.

Боже, она никогда не думала, что ей понравится, никто, кроме отца не называл ее так.

Но ей понравилось, когда Фин так ее назвал.

— Что ты имеешь в виду? — тихо спросила она в ответ.

— Ты могла бы пойти в колледж. Если решишься, то должна получить баллы. Облажаешься, если получишь дерьмовую оценку, испортив свой средний балл. Если ты не будешь знать предмет, то не сможешь ответить на вопросы на экзаменах. Пока у тебя не появится представление, куда бы ты хотела поступить, ты должна работать, чтобы прикрыть свои базы.

Серьезно, он был таким умным парнем. Она не была знакома ни с кем, похожим на него. В школе. Он был уже взрослым и таким умным.

— Хорошо, — прошептала она.

Они сидели за кухонным столом под прямым углом, но как только она произнесла это слово, он подвинул свой стул к ней ближе.

— Разбери это упражнение вслух. Мы попытаемся выяснить, где ты не понимаешь.

О Боже! Она не могла этого сделать! Он бы подумал, что она глупая.

Она смотрела на его профиль, пока он смотрел в ее тетрадь, ожидая, когда она напишет свое решение. Она же задавалась вопросом, как странно, что у него действительно красивые губы. Нижняя была полной, и обе были очерчены…

Когда она не пошевелилась и не заговорила, он повернулся, все еще склонив голову, посмотрев ей в глаза.

При таком близком расстоянии он был еще симпатичнее.

В животе затрепетало.

— Риси? — позвал он.

Нервничая, она выпалила первое, что вертелось на языке:

— Я не хочу, чтобы ты считал меня глупой.

Он моргнул, затем выпрямился, не сводя с нее глаз.

— Почему ты решила, что я могу считать тебя глупой? — спросил он.

— Я не…Я имею в виду, — она посмотрела на открытую тетрадь, затем на него. — Ты хорошо разбираешься в предмете. Ты показал мне, как решать три задачи, за это время я сделала только одну, и то с ошибкой, которую ты заметил.

— Детка, если ты не понимаешь геометрию, это не значит, что ты тупая. Это всего лишь означает, что ты не понимаешь геометрию. Многие люди не понимают геометрии.

Это было приятно слышать. Но все же.

Ее взгляд опустился на стол.

— Я не понимаю в ней многие вещи, — пробормотала она, глядя в тетрадь.

— Риси, — снова позвал он, и она посмотрела на него.

Вот тогда-то он и сделал это. Наклонился и приблизил свое лицо очень близко. Очень близко. Так близко, что она могла видеть только его глаза!

— Зато ты понимаешь то дерьмо, которое более важно в жизни, — прошептал он.

— Что? — выдохнула она.

— Ты сказала тогда, что твой отец был счастлив. Тетя Дасти сблизилась с твоим отцом. Они все время разговаривают. Она поет, танцует, смеется и ведет себя как ненормальная, еще безумнее, чем обычно. Ты сделала ее такой.

Кларисса моргнула, затем тихо сказала:

— Ты мне помог.

— Это была твоя идея, — напомнил он ей, а затем продолжил: — Ты прочитала ее дневники и все поняла. Так что это ты все придумала. Если ты сделала такое ради своего отца, потому что он хороший парень и заботится о тебе, кого волнует, что у тебя не все получается в геометрии?

Ей оставалось признать, что в его словах существовал определенный смысл.

Поэтому она улыбнулась ему.

Его глаза изменились, как только она улыбнулась ему. Казалось, они заглядывали в самую глубь ее глаз. Затем его глаза опустились на ее губы, и у нее в животе снова затрепетало.

Затем он отодвинулся на несколько дюймов и пробормотал:

— Но давай вернемся к геометрии, и доведем тебя до состояния, когда ты сможешь решить эти задачи в классе.

И ей оставалось только признать, если она сможет решать эти задачи, ее отец будет счастливее.

— Хорошо, — согласилась она.

— Проговаривай свое решение вслух, — повторил он.

Кларисса сделала, что он просил.

Фин понял, где она ошибалась. Ему пришлось объяснять ей три раза в следующих трех задачах, но, наконец, она поняла.

Он перешел к домашнему заданию по английскому языку, он проверил ее работу, она ошиблась только в одном, хотя проработала четырнадцать вопросов.

Кларисса раньше считала, что все в Фине Холлидее было потрясающим.

Теперь же она считала, что он был удивительным, а не просто потрясающим.

Она не могла объяснить его удивительность. Просто знала, что Фин был таким.

* * *

Майк нажал кнопку, отключаясь от Дасти, посмотрел через стол на Таннера Лейна, но вопрос исходил с его стороны.

— Влип?

Майк повернулся, его взгляд упал на огромного, лысого, мускулистого, покрытого татуировками, в майке в феврале месяце, пугающе ухмыляющегося Райкера, сидящего рядом с ним.

— Абсолютно.

Страшная ухмылка превратилась в уродливую улыбку.

Затем Райкер объявил, кивнув в сторону Таннера:

— Его женщина сказала моей женщине, что твоя женщина делает отличные торты.

Майк не хотел обсуждать свою личную жизнь с Кэлом.

И определенно не хотел обсуждать с Райкером.

Поэтому он заявил тихо и твердо:

— Тема закрыта.

Ухмылка Райкера стала сатанинской.

Господи.

— Райкер, сфокусируйся, — к счастью, произнес Таннер из-за своего стола в своем кабинете, где они сидели, и взгляд Райкера упал на него. — МакГрат? — подсказал Таннер.

— Я выдаю информацию и получаю торт, — заявил Райкер, кивнув в сторону Майка, — сделанный его женщиной.

— Согласен, — ответил Майк. — Сейчас, МакГрат.

Райкер посмотрел на него.

Затем выложил.

— Он хочет эту ферму, им крышка. Иди к своей женщине, скажи ей и ее семье, чтобы они собирали чемоданы. И уезжали.

Черт, черт, черт.

— Объясни, — прорычал Майк.

— У него есть способы. Есть средства. Его бизнес не пересекается с моими делами, так что мне насрать. Я иду своим путем. Это не значит, что я ни хрена не слышу, — объяснил Райкер.

— И что ты слышишь? — спросил Майк.

— Что у МакГрата есть способы и средства, — ответил Райкер.

Майк перевел дыхание, терпение его покидало. Он искал возможность его сохранить и усилием воли нашел.

Затем спросил:

— Он фронтмен?

— Не знаю. Меня это не волнует настолько, чтобы знать.

В этот момент вмешался Таннер.

— Думаю, когда я попросил тебя обмолвиться словом с Майком здесь, ты же знаешь о сделке и понимаешь, что Майк сильно переживает, он должен все знать.

Райкер посмотрел на Таннера.

— Как я уже сказал, бро, я не знаю этого парня. Не знаю, как он отнесется, если я суну свой нос в его дела. Если я суну свой нос, он будет несчастным так, что все это не будет стоить и ломаного гроша, несчастен буду и я.

— Ты не получишь торт только за то, что заявил, что у него есть пути и средства, Райкер, — отрезал Майк, и глаза Райкера вернулись к нему.

— Тогда подсласти сделку.

— Назови цену, — предложил Майк, и взгляд Райкера стал напряженным.

Затем он пробормотал:

— Влип значит.

— Два мальчика, умерший отец, совсем не в себе мать и наследство, которое они бессильны защитить, — ответил Майк. — Хочешь торт, хочешь десять чертовых тортов, Дасти испечет. Она выросла на этой ферме, ее отец вырос там, отец ее отца, и она хочет, чтобы ее племянник обрабатывал эту землю в первую очередь потому, что сам племянник этого хочет. Мы уже установили, что я влип. С этим проблем нет, учитывая, как у нас все произошло, у меня хорошее настроение. Чего мы не установили, так всего этого дерьма. Ты можешь помочь, значит суешь своей нос. Хочешь иметь на меня маркер, считай он у тебя есть. Если хочешь другого, называй цену. Не можешь помочь, не трать мое, черт побери, время.

Райкер продолжал пристально смотреть на него.

Затем продолжал бормотать:

— Думаю, я тебя недооценил.

— Брат, любого, кто не носит майку в феврале и не носит нож, ты недооцениваешь. Господи, — отрезал Таннер. — Прекрати нервировать Майка. Ты в деле или как?

Райкер изучал Таннера, затем его лысая голова повернулась в сторону Майка, он изучал его.

Затем сказал:

— Два мальчика, умерший отец, один из этих парней круто играет в мяч, это заставляет меня чувствовать себя великодушным. Но я выбираю торт. И если ты мне понадобишься, я призову тебя. Мне нужна твоя огневая мощь без значка. Согласен?

Черт, черт, черт.

Майк глубоко вздохнул, сосредоточившись на сэндвичах в постели, до которых они так и не добиралась.

— Согласен? — второй раз спросил Райкер.

Майк отвел глаза и тихо ответил:

— У тебя есть мой маркер, если ты подставишь меня, я подставлю тебя, мы квиты.

— Справедливо, — пробормотал Райкер.

— Тогда по рукам, — заявил Майк.

Райкер ухмыльнулся. И снова его улыбка была сатанинской.

Черт, черт, черт.

* * *

Было без десяти девять. На улице темно и холодно. Зима отходила, весна наступала на пятки, температура повышалась, но холод все еще чувствовался.

Фину не следовало делать то, что он собирался сделать. Он не должен был этого делать. Ее отец был полицейским. Ее отец присматривал за ней. Если ее отец их застукает, то очень разозлится.

Но он собирался это сделать.

Она открылась ему, его Риси. Немного, а потом еще и еще, после вечеринки по случаю ее дня рождения, но сегодня открылась полностью.

Она не знала, как с этим справиться. Она была застенчивой.

Ему это нравилось. Ему нравилось, что такая хорошенькая девушка, как она, может быть застенчивой. Она могла заставить любого мальчика есть у нее из рук, но она понятия об этом не имела.

Ни черта не понимала.

Да, ему это нравилось.

Так что он собирался это сделать.

И он это сделал.

Они были у ее задней калитки, она повернулась к нему, вероятно, чтобы попрощаться.

Он прервал ее, сделав большой шаг назад, ее рука лежала в его ладони, дернул ее к себе. Она не ожидала и, потеряв равновесие, упала телом на него.

Ему это тоже понравилось. Она этого не ожидала.

Черт, он собирался ее поцеловать, оставить ее первый поцелуй.

Боже, ему это тоже нравилось.

Он даже не знал, почему решил это сделать, поднял руку, чтобы обхватить ее подбородок, и наклонить ее лицо к себе.

Он заметил удивление в ее глазах при лунном свете.

Да. Он должен был стать ее первым — первым поцелуем.

Он припал губами к ее губам.

Она напряглась, он почувствовал, но решил не сдаваться.

Никогда не делая этого, даже не зная, почему он это сделал, он передвинул руку с ее подбородка в ее волосы.

Господи, они были такими мягкими и такими чертовски густыми.

Он коснулся языком ее губ.

Вероятно, от удивления ее губы приоткрылись.

Он скользнул языком внутрь.

Она издала горловой звук.

На самом деле, ему это тоже нравилось.

Она оставалась неподвижной, а потом, казалось, ее тело словно растворилось или что-то в этом роде в его теле.

Господи, Боже, ему это тоже нравилось.

Прежде чем он совершил какую-нибудь глупость, прервал поцелуй. Подняв голову, но не отпуская ее, он смотрел на нее сверху вниз.

Ее лицо было расслабилось, глаза немного затуманились, и Фин подумал, что она выглядит еще красивее.

— Спроси своего папу, — пробормотал он, — я хочу прийти завтра к вам на ужин.

— Хорошо, — произнесла она с придыханием.

Да, невероятно мило.

Его рука выскользнула из ее волос, хотя не торопливо, ему нравилось ощущать, как ее волосы скользят по его коже. Затем он нежно взял ее за руку и повел к калитке. Он открыл калитку и провел ее внутрь. Затем провел ее по двору. Он слышал, как взволнованно лает ее собака Лейла, и видел, как та волнуется у двери.

Ему нравилась собака Рис. У них тоже много лет назад была собака, но она умерла за пару месяцев до кончины отца. Отец сказал, что они купят щенка, а может двух. Но у отца просто никогда не было времени это сделать. Может им стоит обзавестись собакой, хотя бы одной. Будет забота для матери.

Мистер Хейнс сидел на диване, широко раскинув руки на спинке дивана, повернув голову и не сводя глаз с Фина и Рис. Фин чувствовал остроту его взгляда даже сквозь холодную темноту.

Он кивнул. Мистер Хейнс поднял свой подбородок в ответ, не отрывая глаз от Фина и своей дочери.

Это было отстойно, по крайне мере одна часть, но, по крайней мере, у Риси был отец, которому было насрать на всех, кроме своих детей, учитывая, что ее матери было на нее наплевать.

Он проводил ее на заднюю террасу к черному ходу и остановился. Сжал ее руку, глядя на нее сверху вниз. Она подняла все еще затуманенные глаза.

Господи. Так чертовски мило.

— Ужин, завтра вечером, — твердо сказал он, еще раз сжимая ее руку.

— Хорошо, Фин.

— Мне понравилось, что ты сегодня была у меня дома, — сказал он ей без обиняков. Больше никаких игр. Она не играла с ним. Она была застенчивой. Теперь он это понял. Пришло время отбросить все остальное дерьмо.

Ее губы приоткрылись, как будто она была шокирована или что-то в этом роде. Затем снова улыбнулась ему.

— Мне тоже понравилось.

Он был прав. Пришло время выбросить все остальное дерьмо. Больше никаких игр. Главным образом потому, что она не знала, как в них играть, и что-то Фину подсказывало, что он не хотел бы, чтобы она научилась в них играть.

Он еще раз сжал ее руку.

— Увидимся завтра в школе.

— Хорошо, — прошептала она.

— Садись со мной во время ланча, — приказал он, и она моргнула. — До конца, — закончил он.

— Э-э... хорошо. — Она все еще шептала.

— До конца, Рис. Хочешь, я встречу тебя на последнем занятии перед ланчем и провожу в столовую.

— Я буду в кабинете миссис Лейн.

Она хотела, чтобы он встретил ее там.

Хорошо.

— Я дальше по коридору. Встречу тебя за дверью миссис Лейн.

Она кивнула.

Он снова сжал ее руку и на этот раз не ослабил хватки.

Она сжимала его руку так же крепко.

Затем он прошептал:

— Спокойной ночи, детка.

— Спокойной ночи, Фин.

Он отпустил ее, посмотрел, что мистер Хейнс все еще смотрит на них, Фин поднял подбородок, еще раз кивнув ему. Затем он улыбнулся Риси. Она улыбнулась в ответ.

Затем он кивнул в сторону двери, показывая, что она должна войти. Он не ушел, пока она не вошла в дом и за ней не закрылась дверь, Лейла тут же накинулась на нее.

Затем он пошел домой, думая, что подарил Клариссе Хейнс ее первый поцелуй, и думая, что было бы совсем не паршиво, если бы он оказался тем парнем, который подарит ей ее последний поцелуй, и между этими двумя поцелуями не было бы поцелуев от других парней.

13

Зона секса

Я лежала на спине в постели Майка, Майк был на мне и во мне, его губы на моих, и он, наконец, ускорился в своем медленном обжигающем поцелуе.

Вкусном.

К сожалению, в конце концов это должно было произойти, мы оба должны были вдохнуть воздуха, поэтому его губы оторвались от моих. Его губы скользнули по моей щеке к подбородку, к шее и остановились, сосредоточившись на них. Мне понравилось все то, что он проделал, поэтому я не двигалась. Просто замерла, наслаждаясь тем, что он творил своими губами, насыщаясь и наслаждаясь внутри.

Мы кончили. Как обычно, находились в постели Майка и кончили с Майком сверху. Контроль. Так креативно, мог делать только он, я лежала на спине с высоко поднятыми ногами, а Майк насыщал меня глубиной. Теперь, когда мы закончили, я закинула одну ногу ему на спину, другую опустила, обвив вокруг его задницы. Руками обнимала его, пальцы одной руки скользили по коже и мышцам его спины, пальцы другой перебирали его волосы.

Если бы вы сказали мне, что в конце концов у меня появится парень, который каждый раз завершает наш секс одинаково, это меня бы не возбудило.

Но, иметь мужчину, который проделывал именно это, и этим мужчиной был именно Майк, мне нравилось. Я не могла этого дождаться. Зная, что это произойдет. Интимность этого момента. Ощущение момента. Это было так знакомо. Это был Майк, и я хотела знать о нем все, хотела, чтобы он отдал мне всего себя, и он весь был настоящим сокровищем.

Это походило на возвращение домой.

Было воскресенье. Вчера я провела день с Клариссой. Закончился наш с ней день тем, что Кларисса и Фин оказались у нас в гостиной на ферме перед телевизором, Фин взял напрокат какой-то фильм, а я играла в видеоигры с Кирби в его комнате, чтобы у них появились минуты уединения. Ронда, как обычно, обитала в своей комнате.

Но сегодня утром позвонил Майк с отличной новостью — Ноу неожиданно уехал с какими-то приятелями по делам, Рис находилась у какой-то подружки, вероятно, без умолку не переставая болтать, какой классный Финли Холлидей.

Я на это надеялась, по крайней мере.

В четверг, когда я открыла дверь, Фин прямо с порога бросился в атаку. Уроки, ужин и телевизор с Клариссой на ферме в четверг. В пятницу он пошел на ужин к Майку, ушел до начала пятничного семейного вечера фильма ужасов. Вчера вечером она приходила на ужин к нам, также они смотрели фильм. Я была удивлена, что сегодня он не заявил на нее права. Может он пытался немного себя охладить. А может она давно обещала посетить свою подругу, поэтому Фин решил не вмешиваться. Хотя возможно, находясь у своей подруги, они переписывались нон-стоп, она не могла отменить встречу, чтобы побыть с Фином, но они продолжали общаться хотя бы так.

По тому, как я заметила краем глаза, как он прижимал ее к себе прошлым вечером на диване перед телевизором, когда я направлялась на кухню, чтобы принести нам с Кирби воды, предположила, что это уже третья база.

Как бы то ни было, дом Майка оказался свободным несколько часов, и он пригласил меня на «сэндвичи».

Я без промедления помчалась через поле. Как раз было время ланча, но мы еще не добрались до еды.

— Думаю, тебе пора меня покормить, — сообщила я ему, и он поднял голову.

Его глаза встретились с моими, его взгляд был теплым, интенсивным. У Майка были красивые глаза, но они были еще прекраснее после того, как мы занимались любовью, он все еще находился внутри меня, его тело накрывало мое, я всем телом обернулась вокруг него, и его глаза сказали мне, что нет другого места, где он предпочел бы сейчас быть.

— Мне следует установить мини-кухню здесь, в моей гардеробной, — ответил он, в его голосе звучало желание.

Его глаза после того, как мы занимались любовью, были еще прекрасней, как и его глубокий голос. Голос звучал низко, мягко, грубовато и в то же время лился как шелк. Трудно описать. Нужно слышать его голос, пока он был на мне и все еще во мне, почувствовать его голос.

Это было самое лучшее.

— Ну, пока этот день не настал, боюсь, нам придется пройти на кухню, — ответила я, и он ухмыльнулся.

Было даже лучше.

Затем он выскользнул, что было отстойно. Но не было отстойным то, что он скатился вместе со мной с кровати, поставив на ноги, затем положил руку мне на задницу и слегка подтолкнул в сторону ванной.

Бормоча:

— Я куплю тебе футболку.

Это меня удивило.

Было в воскресенье в час дня, в выходной, дети находились дома. Майк проделывал некоторые вещи, чтобы дети поняли, что я есть в его жизни, а значит, и в их то же. Он начал медленно выражать свои чувства — прикасаться ко мне губами, притягивать меня к себе, если мы смотрели телевизор на диване, проводил пальцами по моей талии или бедру, если мы находились на кухне. Но дальше не шел. Никаких языков. Никаких поцелуев. Не стоять или сидеть в тесных объятиях.

Так в футболке находиться рядом с его детьми технически «дома», хотя на самом деле это было не так, было немного удивительно.

Я направилась в ванную, выкрикивая свой вопрос:

— Итак, я так понимаю, детей какое-то время не будет дома.

— Рис вернется в пять к ужину. Ноу поест пиццу со своими приятелями, — крикнул Майк в ответ. — Ноу не будет дома по крайней мере до семи, — заключил он.

Много времени.

Отлично.

Я привела себя в порядок и побрела к нижнему белью. Натянула его, когда выпрямилась, Майк протягивал мне футболку. На нем уже были надеты джинсы, застегнутые на все пуговицы, кроме верхней. Когда я натянула футболку, он взял меня за руку и повел к закрытым дверям, я поняла, что он не собирался застегивать пуговицу. И не собирался надевать футболку.

Что-то в этом было действительно сексуальное и горячее. С другой стороны, именно таким всегда был Майк.

Мы вышли, и как только мы переступили порог, Лейла тут же стала прыгать вокруг нас и скулить. Затемпочувствовав нашу цель с присущей ей собачьей остротой, ее возбуждение по ходу наших движений в сторону кухни возросло. Майк не разочаровал ее. Когда мы вошли в кухню, он открыл шкаф и вытащил длинную, тонкую палочку — лакомство для собак. Он бросил ее в коридор, Лейла бросилась к ней. Как только схватила, вернулась на кухню, устроилась поудобнее и начала грызть.

Двойной ход — Лейла получила угощение и занялась тем, что перестала путаться у нас под ногами.

Майк подошел к холодильнику, открыл его, приняв универсальную мужскую позу — уставившись внутрь. Учитывая, на своем опыте, что такая универсальная мужская поза замирает на какое-то время, я подошла к стойке, подтянулась, усевшись на нее.

— Ростбиф, курица, индейка, швейцарский, мюнстерский сыр, чеддер, майонез, хрен, американская горчица, дижонская горчица, хлеб белый и ржаной, — произнес он, — и арахисовое масло, желе, и я думаю, есть еще тунец.

— Определенно семейный холодильник, — пробормотала я, ухмыляясь, и он повернул голову, его глаза остановились на мне.

— Не понял?

— Дома, в Техасе, я забывала про ланч, все время попадала в тупик. Ежедневно. Думала, что научусь с ним управляться. Заранее запасаться. Тем более, что ланч случается каждый гребаный день. Но не удалось. Как только наступало время ланча, я выходила из сарая, зная, что опять забыла что-нибудь купить. Обычно питалась попкорном в микроволновке или крекерами с сыром.

Он ухмыльнулся.

— В этом нет ничего плохого.

— Ростбиф со швейцарским сыром на ржаном хлебе с майонезом и хреном, будет отлично.

Его ухмылка превратилась в улыбку, он пробормотал:

— Хорошо.

Затем, как я и предполагала, вернулся к холодильнику и достал ростбиф, швейцарский сыр, майонез, хрен и ржаной хлеб.

Он положил все это на прилавок, я предложила:

— Может тебе помочь?

Он не поднял глаз, пробормотав:

— Продолжай сидеть здесь рядом, выгляди красиво и вкусно пахни.

Это был простой комплимент, произнесенный вполголоса, как бы незначительно, но очень значимый, поразивший меня в самое сердце. Прямо в сердце. Пронзительно и глубоко.

— Майк, — тихо позвала я.

— Да, — ответил он, глядя на хлеб, раскладывая его на столешнице.

— Спасибо за цветы. — Тихо произнесла я.

Я увидела его легкую усмешку, он не поднял глаз, ответив:

— Ты поблагодарила меня, когда их получила, Дасти.

— Майк, — снова позвала я.

— Ага, — ответил он, открывая банку с майонезом.

— Спасибо за цветы.

Его руки замерли, он поднял голову и посмотрел на меня. Затем его глаза остановились на моих глазах.

— Они прекрасны. Все еще. Идеальны, — тихо продолжила я.

— Господи, — прошептал он, и по тому, как он это слово прошептал, я поняла, что он понял выражение моих глаз и мои слова. Его глаза перестали блуждать по моему лицу, остановившись на моих глазах, всматривались глубоко, его глаза горели.

— Спасибо, — повторила я шепотом.

— Не за что, милая, — прошептал он в ответ.

Мы смотрели друг другу в глаза, и мне нравился его взгляд, я чертовски надеялась, что ему нравилось то, что он увидел в моих глазах.

Но поскольку я проголодалась, а Майк дал понять, что зона секса находится только в его спальне, поэтому запрыгнуть на него, когда хлеб с майонезом лежал на столешнице, было не вариант, я решила все же уточнить.

К несчастью.

— Я бы предложила расцеловать тебя всего, но я сделала это полчаса назад, — поддразнила я, и его губы дернулись.

— Дорогая, ты не целовала меня. Ты меня облизывала, — напомнил он мне, оглядываясь на столешницу и открывая ящик, чтобы достать нож.

Я так и сделала, ростбиф выглядел великолепно, но держу пари, что Майк был намного вкуснее.

— О, да, конечно, — пробормотала я.

— До того, как ты отсосала мне, — он сделал паузу, а затем закончил: — почти.

— Значит, целовать тебя всюду все еще можно? — Поинтересовалась я.

— Ангел, ты должна мне дать возможность немного подкрепиться, предоставив время на восстановление, а потом у тебя есть время до пяти, делать со мной все, что захочешь.

— Договорились, — пробормотала я, он ухмыльнулся, глядя на сэндвичи.

Кое-что, чего стоит ждать с нетерпением.

Но теперь пришло время кое-что прояснить с Майком, не в физическом плане.

— Итак, поскольку мы на кухне вне зоны секса, может мы можем…

Он вскинул голову, глаза остановились на мне, в них плясал смех, он прервал меня.

— Что?

— Что-что? — переспросила я в замешательстве.

— Зона секса?! — уточнил он.

— Ага, — ответила я. — Кухня не является частью зоны секса в доме Майка Хейнса. Зона секса включает в себя твою кровать в спальне, пол рядом с кроватью, с которой мы однажды скатились, и душ. Диван, кухня, лестница и т.д. находятся вне зоны секса.

Он уставился на меня, в его глазах все еще плясал смех, а потом все его тело затряслось, и он расхохотался.

Теперь я была в еще большем замешательстве.

— Что? — попыталась я спросить сквозь его смех.

Все еще посмеиваясь, он посмотрел на хлеб, на который намазывал майонез, и пробормотал:

— Зона секса. Черт побери меня!

— Что? — снова спросила я, на этот раз громче.

— Милая, у меня нет зоны секса здесь. У меня дети, — объяснил он, продолжая свои манипуляции с хлебом.

— Верно, я в курсе. А это означает, что существуют границы секса.

Он начал качать головой и отложил майонез в сторону, бормоча:

— Границы секса.

Он опять посмеивался, это слышалось по его тону, поэтому я начала раздражаться, не понимая, что здесь может быть смешного.

— Майк, — резко оборвала его, — ты не хочешь поделиться со мной, что здесь смешного?

Он явно хотел поделиться, и также явно хотел сообщить мне кое-какую другую информацию. Я поняла это, когда он положил нож, двинулся ко мне, рывком раздвинул мои колени, шагнул в открывшееся пространство, затем, положив руку мне на поясницу, дернул меня так, что внешние области «Маленькой Дасти» плотно прижались к его прессу, а остальная часть меня плотно прижалась к нему.

И таким образом строгие границы сексуальной зоны стали стерты.

— Я знаю, где сейчас находятся мои дети, — сказал он мне, поймав мой удивленный взгляд. — Знаю, что там, где они находятся в данный момент им нравится, поэтому уверен, что они зависнут там на какое-то время. Когда они гостят у своей матери, за исключением их комнат, им многое там разрешается. Но я достаточно долгое время был отцом, поэтому знаю, что дерьмо может случиться, и оно случается. Дети болеют. Получают травмы. Со своей работой я могу оказаться в любом месте. Одри работает в Инди. Итак, если что-то случается с моими детьми в школе, когда время играет решающее значение, из школы звонят моей соседке, она идет в школу, разбирается там, что произошло, а потом звонит мне. Я с тобой, мое внимание сосредоточено на тебе. Я не хочу, чтобы один из моих детей пришел домой, когда я трахаю тебя на диване или поглощаю тебя на кухонном столе, они не должны сталкиваться с такими вещами, вернувшись домой, эти мысли не должны засесть у них в голове, пока они не видят, как подобные мысли окончательно засели в голове их отца и не только в голове. Это не хорошо ни для кого. Наверху, в моей постели, за закрытыми дверями, я услышу их, а у тебя будет время привести себя в порядок. Так что в доме, кроме моей спальни, больше нет сексуальных зон. Это означает, что я действую с головой, забочусь о тебе, своих детях и о себе.

— Ох, — прошептала я.

— Ох, — с усмешкой так же прошептал Майк в ответ.

— Но в те первые выходные, когда я была у тебя, мы не стеснялись.

— В те первые выходные, когда ты была у меня, ты впервые оказалась в моей постели, чего я очень ждал с того момента, как посадил твою задницу в самолет. Потом я с нетерпением ждал этого момента гораздо дольше, лежа в своей кровати и слушая, как ты кончаешь, иногда дрочил. Так что, когда я, наконец, заполучил тебя здесь, я наслаждался этой возможностью. В следующие выходные мы попробуем освоить некоторые зоны.

Это звучало мило.

Так мило, что против воли мой взгляд переместился на кухонный стол.

Майк проследил за моим взглядом и расхохотался. На этот раз его смех выглядел лучше для меня, потому что он смеялся, крепко обхватив меня руками, уткнувшись лицом мне в шею, я приняла его веселье.

Да. Намного, намного лучше.

Я держала его в своих объятиях, пока он не перестал смеяться, отпустила только, когда он прикоснулся улыбающимися губами к моим, потом убрал руки и отошел.

Он вернулся к сэндвичам. Я снова решила сменить тему, не поддавшись искушению наброситься на него.

— Все это приятно слышать, но нам еще многое нужно обсудить.

Он взглянул на меня сказав:

— Валяй.

— На самом деле, я подумала, что тебе стоит мне кое-что объяснить после той сцены с Дебби.

Он не поднял голову, я не видела его глаз, но заметила, как слегка напряглось его тело, хотя он, не останавливаясь, продолжал делать сэндвичи.

Он молчал.

Мне показалось это не очень хорошим знаком.

— Майк? — позвала я, он вздохнул.

Затем поднял голову и посмотрел на меня.

— Берни МакГрат? — странно спросил он, и я почувствовала, как мои брови сошлись вместе.

— И что?

— Тот парень, который был с Дебби. Застройщик. Берни МакГрат.

Невольно я вся напряглась, потому что вспомнила, как полицейские произносили его имя.

— Да и…? — Спросила я.

Майк снова посмотрел на сэндвичи.

— Вернувшись, ты скорее всего поняла, что это правда, что в городе, как и во всем округе, произошли огромные перемены. За тридцать лет округ превратился из фермерского в обширные пригородные джунгли, примыкающие к Инди.

— Хорошо, — произнесла я, когда он снова замолчал.

Майк положил верхний кусок хлеба на сэндвич и посмотрел на меня.

— Есть много застройщиков. Они проделали большую работу. Но основным застройщиком является МакГрат.

— Ааа, — ответила я. — И что?

— И несколько ферм попали в руки МакГрата.

Я не могла уловить суть его слов. Чтобы строить нужна земля. И площадь земли в Индиане в какой-то момент стала исключительно сельхозугодьями.

— Верно, — пробормотала я, затем повторила: — Ну и что?

— То, что я ничего не знаю. Но точно знаю, так это тот факт, что, когда я ничего не знаю, мне это совсем не нравится. Мы — копы, и мы ни хрена не знаем. Хотя это наша работа. Мы знаем многие вещи, вернее многие вещи не уходят от нашего внимания. Мы знаем людей, которые обращают свое внимание на многие вещи. Но дерьмо заключается в том, что мы ничего не можем найти или найти кого-то, кто мог бы нам что-то рассказать об этом парне, и нам это не нравится. Никто ни хрена не знает об этом парне ничего. Говорят, что он просто получает фермы, на которые, похоже, никто другой кроме него не может наложить лапу, и начинает там застройку.

Я все еще не понимала.

— И... что? Ты думаешь, что он хочет купить четверть угодий Дебби?

Майк полностью повернулся ко мне и оперся бедром о стойку.

— Нет, — тихо произнес он, напряженно, и его напряжение не укрылось от меня, отчего я тоже напряглась. — Думаю, что Колт как всегда прав. Я думал о том же прежде, чем он озвучил свою мысль. И все наши парни согласны. Дебби своим предложением открыла ему дверь, МакГрат вошел, ему не нужна ее четверть, он хочет получить всю ферму Холлидеев.

— Он может хотеть все что угодно, малыш. Но он ее не получит, — я напомнила ему свое решение, которое Майкл и так знал, и его глаза стали настороженными и напряженными.

Мне не понравилось выражение его глаз.

— Майк, — мягко произнесла я, — мне кажется, ты меня запугиваешь.

— Многие фермы перешли в собственность к Берни МакГрату, Дасти, и я осознанно говорю тебе все прямо, как есть.

Я втянула воздух.

Майк придвинулся ближе, прислонившись спиной к стойке, его бедро касалось моего колена, он скользнул рукой от живота к талии, и его лицо приблизилось.

— Как я уже сказал, — мягко продолжил он, — я ничего не знаю об этом парне. Мне это не нравится, когда происходит подобное дерьмо, как на твоей ферме, а я ничего не знаю об этом парне, особенно, если это дерьмо касается тебя. Мерри не знает. Колт не знает. Салли. Никаких жалоб на этого парня не поступало. Ничего. Но есть некоторые сомнительные моменты. Я для себя так и не решил, стоило тебе это говорить, но сказал. Поэтому я решил навести некоторые справки об этом парне. У Колта есть информатор, который тесно работает с мужчиной Рокки — Таннером Лейном. Мы сели и поговорили. Он сказал, что посмотрит, что сможет выяснить.

— А тем временем? — Спросила я.

— А тем временем завтра вечером поговорим с твоим отцом, я расскажу ему об этом. Весьма вероятно, что он знает о МакГрате, возможно, обращался к нему в прошлом. У него всегда все под контролем. Ему также, как и тебе, нужно надавить на Дебби, чтобы она, бл*дь, успокоилась. И я хочу взглянуть на завещание Дэррина. Ты сказала, что Дебби пересказала завещание Ронде, а сама его не читала. Я хочу его прочитать. Ты дважды объяснила мне, почему Дэррин оставил ферму вам всем, и все же, зная Дэррина, я не могу поверить, что он это сделал. Он любил свою сестру, да. Он предпочитал видеть в людях в основном хорошее. Но он был далеко не дурак. И единственными двумя людьми на этой земле, которых он любил так же сильно, как свою жену, были его сыновья. Я пытался, но, хоть убей, не могу поверить, что он не видел всю настоящую сущность Дебби и был настолько глуп, чтобы доверить наследство своей семьи и будущее своих сыновей в ее руки. Даже четверть.

Майкл был прав.

— Я достану завещание для тебя, — пообещала я.

— Хорошо, — ответил он. — А ты тем временем держи ухо востро. Фин продолжает отслеживать звонки по сотовому Ронды, а ты все звонки?

Я кивнула.

— Продолжай это делать. Но завтра я поговорю с твоим отцом, а также с Финном, Кирби и Рондой. Если МакГрат сделает то, что я думаю, он сделает, ему будет глубоко наплевать кого обрабатывать, чтобы заполучить остальные три четверти вашей земли. А это включает и мальчиков.

Я почувствовала, как у меня заледенело в груди, но сквозь лед все же выдавила:

— Ты шутишь.

— Хотелось бы. Хотелось бы, чтобы это было не правдой, но угроза существует, мы не можем разработать план и заверить тебя, что все нормально. Это интуиция, и я достаточно долго занимаюсь своим делом, чтобы доверять своей интуиции. И мне подсказывает это моя интуиция, тоже сказали Мерри, Колт и Салли, когда увидели этого парня в твоем дворе. Так что мы начнем с того, что будем бдительны, пока собираем разную информацию. Затем, когда у нас на руках будет хоть что-то, мы начнем с ним битву.

Мне не нравилось, этого еще мне не хватало. Мне хватало язвительности Дебби. И кроме этого, Ронда даже не подавала признаков, что она придет в себя. И каждый раз, когда я смотрела на Фина или Кирби, вспоминала, что не прошло и двух месяцев, как я потеряла своего брата. Хуже того, когда я смотрела им в глаза, может в неподходящие моменты, но видела тень на их лицах и вспоминала, что они потеряли отца. Их боль была в десять раз сильнее моей. Они были все же детьми, несмотря на то, что не совсем маленькими, Фин был уже взрослым. Я была уже достаточно взрослой и понимала, что мне нужно найти способы, чтобы справиться со своей болью. Кто-то должен был направлять их, и когда Ронда самоустранилась, ее место заняла я.

И при всей этой ситуации, мне совсем не нужен был какой-то бешеный застройщик, дышащий в затылок моей семье.

— Ты тоже, — сказал Майк, прерывая мои мысли.

— Что? — спросила я, сосредоточившись на нем.

— Этот ли парень или любой другой парень, даже если они говорят, что не работают на МакГрата, пытается с тобой заговорить по поводу земли, твоей части, Ронды или детей, ты не общаешься с ним. Вообще. Выпроваживаешь его и звонишь мне. Немедленно.

— Теперь я несерьезно напугана, милый, — прошептала я, и Майк придвинулся ближе.

— Я всегда рядом, мы соседи, — заявил он, и я посмотрела ему в глаза.

— Да, но...

— Я... твой... сосед. Ты не будешь разговаривать и бороться с ними в одиночку. Мне насрать, когда, где, как, может ты находишься дома или в «Джей энд Джей», или пошла в салон распустить волосы, берешь с собой Ронду и отправляешься с ней на юг, чтобы провести день на речном пароходе, играя в карты. Если ты впускаешь кого-то сюда, на свою территорию с этим дерьмом или любым другим дерьмом, ты... звонишь...мне.

Я звоню ему.

Неважно, когда, где и как. Я звоню Майку.

Я сделала глубокий вдох и выдохнула.

Он решил прикрывать мне спину. Он решил принять удар на себя. Он оберегал мою семью.

Он завладел моим сердцем.

Голова наклонилась вперед и мягко толкнула лоб в лоб его голову.

— Спасибо, — прошептала я.

— Благодарность — это хорошо, но поскольку мой информатор Райкер услышал о торте на день рождения Риси, он хочет такой же в качестве платы.

Я ухмыльнулась.

— Это я смогу сделать. Если он поможет нам, я испеку ему десять тортов.

Майк поднял руку и обвил вокруг моей шеи.

— Рад это слышать, милая, учитывая, что я дал согласие за тебя.

Моя усмешка превратилась в улыбку, я мягко произнесла:

— Ты так хорошо меня знаешь.

И наблюдала вблизи, как его глаза стали серьезными, и он прошептал:

— Ага.

И в этот момент меня осенило. Он знал меня еще ребенком. Я предпочла бы забыть те случаи, когда я вела себя с ним, как сука в подростковом возрасте. Но сейчас не прошло и двух месяцев, как он ворвался в мой гостиничный номер и в мою жизнь, и та связь, о которой он упоминал, с силой возобновилась.

Он знал меня. Он уделял мне внимание в детстве, знал меня и мою семью много лет. Он знал, что было в моем сердце. Он знал, что заставило меня стать такой. Он знал, в какой любви я выросла. И он просто знал меня.

— Я испеку тебе торт, а ты расскажешь мне, о чем так усиленно думаешь, — пробормотал Майк, не поднимая головы и не убирая от меня руку.

— Мне казалось, ты говорил, что никогда в жизни не пек торта, — заметила я.

— Я сказал, что испеку тебе один. Я не говорил, что он будет съедобным.

Смех мгновенно заструился, а затем выкатился из меня. Я отодвинулась, но подняла руку и обвила его пальцы вокруг его шеи.

Все еще смеясь, держа его за руку, я сделала то, что делала всегда.

Прямо сказала.

— Мне нравится, что ты меня знаешь. Нравится, что мы вместе уже несколько недель, вернулись в жизнь друг друга меньше чем за два месяца, и ты меня знаешь. Мне нравится, что твое участие в наших семейных делах кажется мне правильным и естественным. Нравится, что все в нас кажется естественным. Нравится, что мне тридцать восемь и я начинаю все сначала с другим парнем, но получаю лучшее из обоих миров, получаю новое, какие-то открытия, но у нас все еще есть история. Мне нравится, что мы начали с чего-то глубокого и богатого, где можем посеять семена того, к чему нас может это привести, вместо того, чтобы продолжать копаться в прошлом.

Я была так занята своими мыслями, что не заметила, как изменилось выражение его лица. И все еще не уловила его изменений, потому что он двигался быстро. Он перестал стоять рядом со мной, протиснув бедра между моими ногами. Затем от «Маленькой Дасти» до моих грудей я была плотно прижата к телу Майка, его руки стальными кольцами обхватили меня, а его губы прижались к моим.

Он поцеловал меня.

Этот поцелуй не был медленным обжигающим. Этот поцелуй не начался сладко и не закончился адом.

Этот поцелуй не был похож ни на один поцелуй, который он когда-либо дарил мне.

Этот поцелуй не был похож ни на один поцелуй, который кто-либо когда-либо дарил мне.

Его поцелуй был поцелуем, который бывает раз в жизни. Это был такой основательный поцелуй, от которого таяло сердце, сводило живот, плавился ум, обогащалась душа, этот поцелуй менял жизни.

И я клянусь Богом, он изменил нас двоих, прямо там, на кухне Майка.

Его и меня.

Когда он оторвал свои губы от моих, тут же произнес:

— Мне тоже нравится все это дерьмо.

— Думаю, я это уже поняла, — прохрипела я, все еще приходя в себя после поцелуя и держась за Майка так, словно собиралась упасть, хотя моя задница была прижата к столешнице.

— И мне нравится, что Ноу — это совершенно нормально для тебя, и за последние пару недель я видел свою дочь больше, чем за долгое время. Она вышла из своего дерьма и кокона, которое преследовало ее повсюду, потому что ты пролила на нее свой свет, который есть в тебе. И мне это так нравится, что я не буду портить все, что мне так нравится, своим испеченным тортом. А закажем торт мороженое «Дейри Квин». Мы купим его после того, как пообедаем, а потом пригласим Рис полакомиться с нами этим тортом. Я могу съесть его весь целиком.

Торт мороженое «Дейри Квин».

Ничто так не говорит о праздновании, как торт-мороженое от «Дейри Квин».

А еще лучше — уминать его с Майком и его дочкой.

Дочкой, которой я нравилась.

— Мы должны оставить кусочек и Ноу, — тихо сказала я, увидев, как лицо Майка смягчилось.

Серьезно, это было самое горячее из всего.

— Если ты хочешь угостить и Ноу, мы возьмем большой торт, — пробормотал он.

— Да, большой.

Майк улыбнулся мне, но не отпустил.

Я улыбнулась в ответ.

И подумала, прочувствовала, поэтому сказала:

Прошептав:

— Я влюбляюсь в тебя, Майк Хейнс.

Пока я говорила, с каждым словом его руки все крепче и крепче сжимались, а от выражения его близкого лица перехватывало дыхание.

— Ангел, ты уже влюбилась.

Я моргнула и спросила:

— Что?

— Я читал твои дневники. Я словил от тебя пасс в том гостиничном номере. Выслушал твое предложение остаться. Видел, как ты махала мне, прощаясь в аэропорту, позвонила еще до того, как я выехал со стоянки. Ты влюбилась. Я знаю это, милая, потому что был рядом с тобой.

О Боже, он только что это сказал?

О Боже мой, он только что сказал это?

Я снова моргнула, но за ту наносекунду, которая потребовалась мне, чтобы моргнуть, мои глаза наполнились слезами.

— Что? — выдохнула я.

— Ты слышала меня.

Сказал он просто.

— Майк…

Его крепкие руки сжались, и он прошептал:

— Семя, о котором ты говоришь, посажено, Ангел. У нас есть кое-какое дерьмо, через которое мы должны пройти, но дело не в этом, — его руки еще раз сжались, — оно касается не нас, не наших отношений. Что касается этого семени, все, что нам с тобой нужно делать, это ухаживать за ним и наблюдать, как оно растет.

Я пристально посмотрела ему в глаза.

Тогда громко воскликнула:

— Черт возьми, Майк! Почему ты всегда заставляешь меня плакать?

Затем отодвинулась от его лица, изогнув шею и спину, чтобы уткнуться лицом в его обнаженную грудь.

Грудь, между прочим, сотрясалась от смеха.

— Не вижу ничего смешного в признании в любви на кухне горячего парня, в которого я влюбилась, когда мне было двенадцать, Майка Хейнса, — предупредила я грудь хриплым голосом, и эта грудь начала трястись сильнее, а смех стал громче.

Я отпрянула назад и рявкнула:

— Перестань смеяться, когда я плачу!

Он мог быть властным, но командовать им было нелегко. Я поняла это, когда он расхохотался, а его рука в моих волосах прижала мое лицо к его горлу.

Я хваталась за него и плакала, пока он смеялся.

Внезапно Лейла вскочила на ноги и залаяла.

Я сморгнула слезы, когда смех Майка резко оборвался, он повернулся всем туловищем к кухонной двери.

Лейлы не было на кухне, она была в холле и, судя по звукам, лаяла у входной двери.

— Черт, — пробормотал Майк, затем отодвинулся, повернув ко мне голову, подняв руку и указывая пальцем на сэндвичи. — Ешь. Чипсы в шкафу. Шипучка и пиво в холодильнике. Я скоро.

Я кивнула, но он уже отвернулся и обогнул шкафы, которые загораживали дверь.

Затем я провела руками по мокрым щекам и спустилась вниз, чтобы подойти к холодильнику и взять напиток.

Затем услышала бормотание, явно раздраженное:

— Черт меня побери, — и замерла.

Дверь, должно быть, открылась, потому что Лейла перестала лаять, слушая, как позвякивали ее жетоны, означало, что она дрожала от возбуждения при виде посетителя.

— О Боже, неужели сейчас неподходящее время? — спросила женщина, и по какой-то странной причине я отпрянула в сторону, пытаясь спрятаться, хотя она не могла меня увидеть.

— Думаю, что любой твой визит — неподходящее время, Одри. Какого хрена ты здесь делаешь? — спросил Майк в ответ, и я почувствовала, как мои глаза расширились.

Одри.

Я забыла. Если есть все дерьмо, которое кругом происходило, пока между мной и его дочерью налаживались отношения, Одри была частью этого дерьма.

— Мне казалось, мы могли бы поговорить, — ответила она.

— Если казалось, ты могла бы позвонить и поговорить, а не появляться в воскресенье днем как снег на голову, — ввернул Майк, я почувствовала, как холод начал просачиваться от входной двери, поэтому поняла, что он не впустил ее в дом.

— Ну, — колебалась она, — вообще-то, я так и хотела, но подумала, что ты меня отошьешь.

— Правильно подумала, — мгновенно среагировал Майк, его глубокий голос звучал беспрекословно.

— Майк, правда, это важно, — мягко и вкрадчиво произнесла она.

Черт побери.

— Если важно, то мы можем встретиться. Сейчас не время. Я еще не обедал, а уже все готово, Дасти на кухне ждет, когда я пообедаю с ней. Завтра тоже не подходит. Выбери любой другой день на следующей неделе, я встречусь с тобой после работы за кофе. У тебя будет полчаса, потом я должен пойти домой кормить детей и мою женщину.

— Дасти? — тихо спросила она.

— Да, — сразу же ответил Майк, а затем так же сразу же подсказал: — Когда вечером?

— Она сейчас здесь?

— Одри, в какой день?

— Она здесь живет?

— Нет, и это касается только тебя как матери моих детей. А теперь скажи мне, в какой день?

— Это не займет много времени, и я не буду…

— Хорошо, я стою здесь в одних джинсах. Не будь идиоткой серьезно, назови мне в какой день?

О Боже. Я думала, что заявления Майка «не будь идиоткой», было очень похоже на то, когда я сказала, что не веду себя как сука, потому что его смысл был ясен.

Наступила тишина, которая стояла у двери некоторое время.

Наконец Майк с явным нетерпением произнес:

— Одри...

— Она нас слышит?

— День?

— Почему она не выйдет сюда?

О Боже.

— Какой день?

— Она в твоей постели?

О Боже!

— Господи, бл*дь, ты это серьезно? Мы будем тут обсуждать?

— Ты, Майк, двигаешься дальше. У тебя кто-то есть. Я занимаюсь всем. Одна. Дай мне передохнуть.

Именно тогда я поняла, насколько Майк завязал с Одри.

И я поняла это, когда он ответил:

— Да, она нас слышит. Потому, что она на кухне. И она не выходит, вероятно, потому, что на ней моя футболка и больше ничего нет, и она хочет избавить тебя от этой картины, потому что милая хочет поберечь твои чувства. Итак, ты спросила, теперь можешь себе представить эту картину, но это уже на твоей совести. Итак, назови день?

— Во вторник, — прошептала она.

— Отлично, — тут же согласился Майк. — Успеешь к «Мими» к шести вечера?

— Да, Майк.

— Хорошо. Увидимся у «Мими» в шесть.

— Хорошо.

Не было никаких прощаний, только смущенное хныканье Лейлы, которая, несомненно, во время этого интенсивного обмена мнениями так и не привлекла внимание взрослых, и она была не совсем уверена, что с этим делать. Я услышала, как закрылась дверь, а потом увидела Майка из-за шкафа, собака следовала за ним по пятам.

Так что, называйте меня как угодно, мне все равно, он разозлился и не скрывал этого, на нем не было ничего, кроме джинсов, и выглядел он горячо.

У меня не было возможности сообщить ему об этом факте, пытаясь помочь ему справиться с гневом.

И у меня не было шанса, потому что он поднял руку, указал на меня пальцем и скомандовал суровым, рокочущим тоном:

— Не бери на свой счет это дерьмо.

Я уставилась на его палец, думая, что если бы любой другой мужчина ткнул в меня пальцем, я бы скорее всего схватила его за этот палец и выкрутила его, одновременно ударив по голени, или, сначала выкрутила бы, а потом ударила, сказал бы ему пойти нах*й, но сейчас я спросила:

— Э-э... что?

Он остановился в футе от меня, опустил руку и повторил:

— Ты не берешь на свой счет это дерьмо.

— Майк, милый, — сказала я нежным, успокаивающим голосом, — я чувствую, что ты злишься, но не понимаю...

— У тебя и так достаточно забот. Что бы ни задумала Одри, это тебя не касается. Это мое дерьмо, и ты не будешь о нем думать, принимать его на свой счет. Ты беспокоишься о ферме, о семье и о своей керамике. Я побеспокоюсь об Одри.

— Э-э... разве мы пять минут назад не согласились, что сильно заботимся друг о друге? — осторожно поинтересовалась я.

— Нет, не согласились, и я чертовски уверен, что мы не говорили, что сильно заботимся друг о друге. Мы признались, что любим друг друга, — поправил он меня, и мой живот сжался, а сердце пропустило удар.

— Нет, — возразила я глупо, но правильно, мое сердце теперь бешено колотилось, мешая мыслить, — думаю, это ты сказал мне, что я влюблена в тебя.

Его брови сошлись вместе, и это тоже выглядело горячо.

— Ты не согласна? — выстрелил он в ответ.

— Ух... нет, — ответила я.

Затем его брови взлетели вверх, и, черт возьми, это тоже было горячо.

— Почему?

Снова глупо, но все же правильно, я решила высказать свою точку зрения:

— Технически это означает сильно заботиться друг о друге.

Он скрестил руки на груди (да, тоже горячо) и спросил:

— Ты понимаешь, что я злюсь?

Я кивнула.

— И ты хочешь продолжить, пока этот идиотский разговор о том, что ни в малейшей степени не является идиотским, не разозлил меня еще больше?

Я подумала, что это хорошая идея, поэтому решила ее осуществить.

— Я пытаюсь сказать то, что у меня нет своего дерьма, ты берешь на себя мое дерьмо, прикрывая меня, а потом разбираешься со своим дерьмом.

— Дасти…

Я сделала шаг к нему, подняла руку и сжала пальцы на его предплечье, говоря:

— Малыш, я не слабая. У меня нет страсти шопоголика. Я не кто иная, как Дасти. У нас многое происходит, но твоя бывшая жена — заноза в заднице, но я не рухну под тяжестью этой занозы. Много лет ты заботишься о множестве людей, надрывая свою задницу. Ты привык к этому, но откровенно говоря, со мной твои проблемы — это больше не только твои проблемы.

— Хорошо, я это понял, Дасти, но тебе нужно понять то, что я не против надрывать задницу ради тех, кого люблю. Это моя работа, и я делаю ее не потому, что должен, а потому, что она мне нравится. Я против надрывать свою задницу, когда в ответ получаю дерьмо, но если я не получая никакого дерьма, это совсем другое дело. Я знаю, что ты не слабачка, и привыкнешь к тому, что, когда ты со мной тебе больше не нужно постоянно быть сильной.

Я ошеломленно уставилась на него.

Он еще не закончил. Я поняла это, когда он продолжил, скорее, прогрохотал каждое слово.

— И ты привыкнешь быть моей женщиной, я объясню, что это значит. Я буду терпеть дерьмо, но моя женщина не будет, — он наклонился и закончил, — никогда. Людей, передающих ей это дерьмо напрямую или косвенно через меня.

Я не произнесла ни слова.

Но в голове у меня все кружилось.

Никогда.

Никогда в моей жизни, кроме моего отца и моего брата, ни один мужчина не вставал на мою защиту.

Никогда.

Наконец я обрела голос и спросила:

— Мы вроде как ссоримся из-за того, что любим друг друга, и ты собираешься заботиться обо мне?

— Предупреждаю, Дасти, я разозлился, Одри, потому что она — Одри решила сыграть в какую-то игру со мной, решила заставить меня играть по своим правилам, нам не нужно ее дерьмо. Я не в настроении шутить.

Я сжала губы.

Затем глупо, но корректно, выпалила:

— Просто чтобы прояснить кое-что из вышесказанного тобой. Думаю, с большой вероятностью, никогда не случится, что я распущу волосы и отправлюсь играть в карты на речном пароходе с Рондой. Я едва могу вытащить ее из спальни. Сомневаюсь, что смогу доволочить ее к реке Огайо.

Майк уставился на меня.

— Хотя она практически пребывает в трансе, — неразумно продолжила я перед лицом его свирепого хмурого взгляда. — Я могла бы посадить ее на одну из этих штуковин на колесиках и усадить перед автоматом для видеопокера, но не знаю, зачем мне тратить такие усилия. Если я захочу поиграть в азартные игры, зайду в Интернет, куплю дешевые билеты, и мы с тобой проведем выходные в Вегасе.

Майк не сказал ни слова.

Я продолжала.

— Хотя я никогда не плавала на речном пароходе, и мне нравятся азартные игры. Может нам стоит спланировать поездку.

Майк заговорил:

— Я думаю, сейчас самое время заткнуться.

Я сжала губы.

Это длилось секунду.

Затем раздалось:

— К твоему сведению, ты горячая штучка, когда злишься. Типа, потрясающе сексуальный. Думаю, это не сулит мне ничего хорошего, если когда-нибудь я разозлюсь в ответ.

Майк продолжал сердито смотреть на меня.

Я убрала свою руку с его плеча и обхватила его за талию, прижимаясь, несмотря на то, что он не разжал скрещенные на груди руки.

Откинув голову назад и глядя ему в лицо, я прошептала:

— Поговори со мной.

— Разговор с тобой означал бы, что ты берешь на себя мое дерьмо.

Я сжала руки вокруг него и прошептала:

— Поговори со мной.

Он выдержал мой взгляд.

Некоторое время просто смотрел.

К счастью, я обладала терпением.

Наконец, он заговорил.

— Она выносит мозг мне и моим детям, трахает им мозги. Я не думаю о ее дерьме, но они впитывают ее дерьмо, как губки. У меня был разговор с Ноу. Хреновый, но в итоге положительный. Ноу успокоился, перестал сосредотачиваться на матери, вернулся к тому, кем он был. Старшеклассник, который делает домашнее задание, играет в мяч, репетирует со своей группой. Он стал улыбаться. Поддразнивать свою сестру. То, что происходило с Рис, это происходило не из-за меня и Одри. Это было чисто самой Риси. Я не хочу, чтобы мои дети были теми, я хочу, чтобы они остались такими как сейчас. Улыбчивыми, настороженными, учащимися, бессильными присматривать за мной, но все равно желающими это делать. Я не хочу, чтобы через десять, двадцать лет они оглядывались назад на это время, которое должно для них быть золотым временем, и вспоминали только то дерьмо, что приносила их мать и я. Я хочу, чтобы они вспоминали свое детство.

Боже, он был таким хорошим отцом.

Но пришло время ввести его в курс дела.

Что я и сделала.

— То, что происходило с Рис больше касалось ее матери, милый.

Он моргнул, и его тело слегка дернулось.

— Что именно?

— Именно так, — продолжила я.

Он разжал руки, и его ладони легли мне на талию, глаза не отрывались от меня.

— Объясни, — приказал он.

— Вчера она училась кататься на лошадях, я учила делать ее макияж, мы ходили за покупками в торговый центр, я поняла, малыш, почему она была такой. Талант Ноу заметен, очевиден, все его видят и слышат. Баскетбол, музыка. Рис еще предстоит найти свой талант. Она все время как бы находится в тени таланта Ноу, хотя Ноу не выпячивает его с сестрой. Предполагаю так же, что ей не хватает материнского внимания. Она думает, что совершила нечто такое, из-за чего ее мать к ней так относится, что она не заслуживает ее внимания. Она застенчива, абсолютно ничего не знает о своей красоте, и это безумие. И я говорю это исходя из того, что видела своими глазами, как в этом доме ее сильно любят. Ее любят отец и брат. Она ощущает себя здесь в безопасности. Она может свободно быть той Рис, какая она есть на самом деле. Но ее что-то сдерживает и прижимает к земле. И единственная негативная сила в ее жизни — это ее мать. И я поняла это, потому что ее мать не научила ее делать классный макияж.

— Макияж? — спросил Майк, и я кивнула.

Затем, осторожно, спросила в ответ:

— Ты разговаривал с ней о ее месячных?

Глаза Майка вспыхнули, губы сжались, он не ответил, так что я решила, что ответ отрицательный.

Все еще осторожно я продолжила:

— А ее мать?

— Понятия не имею, — выдавил он.

— Это нехорошо, — прошептала я. — Когда они начались?

Майк на мгновение задержал на мне взгляд, а затем поделился:

— Около четырех месяцев назад.

— И ты знаешь это, потому что...?

— Ноу нашел девчачье дерьмо в ванной и сказал мне.

Это означало, что он и об этом понятия не имел. Это «дерьмо в ванной» могло случиться и несколькими месяцами раньше, Рис могла просто очень хорошо прятать тампоны.

— Кто покупал ей прокладки? — Продолжала я.

— Понятия не имею, — повторил Майк.

— А кто покупает сейчас? — Продолжала я, и глаза Майка снова вспыхнули.

Он не знал.

Дерьмо!

Я прижалась ближе и мягко сказала:

— Меня научила наносить макияж мама, милый. Я знаю, что не все мамы учат, потому что сестра моей подруги Гретхен учила мою подругу, и у меня была еще одна подруга, которая училась самостоятельно, и результаты были не очень хорошими. У нее не было сестры, а ее мать работала целыми днями. Наконец, мы с Гретхен взяли ее на поруки. Но меня научила мама. И мы несколько раз с мамой говорили об определенном периоде, который раз в месяц, наступает у каждой девушки. Она всегда была откровенна со мной, я не боялась с ней разговаривать, поэтому, когда мне что-то было нужно, или у меня возникали вопросы, или я чувствовала себя дерьмово, потому что болел живот, я свободно говорила об этом с мамой. Подавляющее большинство своего времени Рис живет с двумя мужчинами, и если ее мать ведет себя обычно, какой она была на вечеринке Рис, то это небезопасное место для нее. Это означает, что она получает необходимую информацию от своих подруг, у которых, возможно, начались месячные, а может, и нет. В таком возрасте они не очень хорошие источники информации. — Я придвинулась еще ближе и закончила: — И это только начало. Теперь ею интересуются мальчики, и ей действительно не нужно, чтобы единственный источник информации о важных жизненных вещах были четырнадцатилетние и пятнадцатилетние девочки, которые сами имеют смутное представление о многих вещах.

— Черт, — прошептал Майк, и в этом единственном слове было много чувств.

Я мягко продолжала:

— Итак, в жизни девочки сейчас наступило время, когда она действительно нуждается в своей маме, поэтому сейчас она явно чувствует ее отсутствие, словно у нее нет матери. И это всего лишь предположение, но это мое предположение чисто интуитивного характера, вот почему она была словно в коконе.

— И вот почему она вышла из кокона, потому что ты появилась здесь, — сразу же предположил Майк.

— Надеюсь, что так, — ответила я. — Я ясно дала ей понять, что живу по соседству и готова поговорить с ней, о чем угодно, и у меня есть для нее все время в мире. Она открылась мне, могу сказать, что это было нелегко, но также могу сказать, что она была рада, что сделала это. Вчера она казалась еще менее настороженной. Я женщина, с этой женской частью я справлюсь. Я найду время, постараюсь решить все ее вопросы. Самое неприятное, мне нужно, чтобы она доверяла мне, и мне также нужно держать тебя в курсе дела. Если она узнает, что я докладываю тебе наши с ней разговоры, она замолчит. Но тебе также нужно быть в курсе некоторых ее проблем, если таковые будут. Так что тебе следует дать мне указания, куда ты хочешь, чтобы я ее направила, понятно, что кое-что останется только между мной и Рис, доверься мне, я плохого не посоветую, но поделюсь с тобой тем, что тебе нужно знать, позволь мне сделать все возможное, чтобы уравновесить ситуацию.

— Я доверяю тебе.

Произнес он незамедлительно. Это было приятно, но я была не уверена, что это то, что нужно.

Я сжала его в объятиях и тихо сказала:

— Майк, она твоя дочь, и я не знаю…

Его руки скользнули вокруг, заключив меня в объятия, они сжались, он прервал.

— Дасти, она моя дочь, и я доверяю тебе. Предполагаю, что у тебя уже давно начались месячные, так что очевидно, что ты в этом больше разбираешься, чем я. Я люблю свою дочь, мы близки, но она никогда не придет ко мне с этим вопросом, ты можешь думать, что это ху*во, но я не только рад этому, а испытываю облегчение. В остальном, милая, то, какой ты стала, мне очень нравится. Ты заставишь ее стать ее версией женщины, подобной тебе, умной, веселой, уверенной в себе, сильной, милой, ласковой, любящей, я полностью согласен с этим.

Я уставилась на него, чувствуя покалывание в носу, и предупредила:

— Ты снова заставляешь меня плакать.

Он ухмыльнулся, еще раз сжал мою руку и наклонил голову, чтобы прикоснуться своими губами к моим.

Когда он поднял голову, то приказал:

— Не надо. Нас ждут сэндвичи. Потом мы должны одеться, добраться до офиса, купить торт, вернуться домой, и ты должна выполнить свое обещание поцеловать меня всюду. У нас нет времени на твои слезы. Впереди важные дела.

Он был прав.

Поэтому я сообщила ему об этом.

Его ухмылка превратилась в улыбку, руки оставили меня, он отдал еще один приказ:

— Я принесу тарелки, а ты достанешь «Доктор Пеппер».

— Согласна, — согласилась я, поворачиваясь к холодильнику. — Но мне не нужна тарелка. Мы можем поесть за стойкой.

— Истинная Дасти, — пробормотал он.

— Что? — спросила я, заглядывая в открытый холодильник.

— Ничего, милая, — продолжал бормотать он.

Я пропустила мимо ушей его бормотание, потому что, что бы он ни бормотал, при этом улыбался. Я достала ему «Доктор Пеппер», себе диетический напиток, подошла к столешнице. Майк достал пакет с «Фритос» с сыром, чили и разорвал его.

Я допила содовую и взяла сэндвич. После первого укуса стало ясно, что Майк готовит первоклассные сэндвича. Много приправы, не так много хрена, чтобы полились слезы из глаз. Два ломтика сыра, по одному на каждый кусочек хлеба. И огромный кусок жареной говядины. Я едва смогла обхватить сэндвич ртом, было бы лучше его приготовить на гриле с этим расплавленным сыром, но все равно было потрясающе.

— Спасибо, Ангел.

Слова получились мягкими, жуя, я открыла глаза, увидев его такой же мягкий взгляд, как и его голос.

— За что? — Прошептала я: — Ростбиф, ржаной хлеб и швейцарский сыр.

— Ты взяла на себя мое дерьмо и отчего я почувствовал себя лучше из-за Рис, — объяснил он, а затем повторил: — Спасибо.

Я проглотила.

— Всегда, малыш.

Его рука поднялась, обхватила меня за шею, притягивая к себе, и он поцеловал меня губами со вкусом хрена и ростбифа.

Это было приятно.

Мы поели. Оделись. Отправились в «Дейри Квин» и купили самый большой торт-мороженое, который у них был. Вернулись. Разделись. Я целовала Майка в основном всюду, потом Майк взял верх и поцеловал меня в мои лучшие места. Затем он подарил мне еще один оргазм, я отплатила ему тем же, мы приняли душ, оделись и были на кухне, готовили ужин, когда Рис вернулась домой.

Она была счастлива, увидев меня.

Она стала еще счастливее, когда отец ей предложил пригласить Фина на ужин.

Несмотря на то, что Майк не солгал, мог один съесть весь торт от «Дейри Квин», Фин ему неплохо помогал в этом преступлении, Рис и мне все же удалось припрятать кусочек для Ноу.

С трудом правда.

14

Дар

Майк потянулся к завещанию Дэррина, которое лежало сбоку на его столе.

У него оставалось полчаса до встречи с Одри у «Мими». Пять минут назад ему также позвонил Таннер, поинтересовался, где он, затем сообщил, что его жена Рокки, заскочит, потому что ей нужно с ним поболтать.

Он не знал, о чем она собиралась поболтать, но знал, что жена Таннера, сестра Мерри — Ракель Меррик Лейн, была немного чокнутой, так что она могла «поболтать» о чем угодно. Учительница в школе, дочь и сестра полицейского, жена бывшего полицейского/ нынешнего частного детектива, Рокки Лейн имела обыкновение попадать в не самые завидные ситуации.

Оказалось, что у нее это неплохо получалось. Хотя он мог сказать это отстраненно, поскольку подробностей он не знал. Она сунула свой нос в ситуацию, которая произошла в Бурге с продажным полицейским в департаменте и подростковой секс-группой, вербующей девушек через местную церковь. Майк не мог сказать, что она сильно помогла в этой истории, но то, что она занялась этим делом, подпалило несколько задниц. Это означало, что дерьмо вскрылось быстрее, чем могло бы произойти, что в конечном итоге спасло трех молодых девушек от страданий.

Пока он ждал Рокки и пробегал глазами завещание, его мысли перенеслись на последние два дня.

Майк провел воскресенье со своей женщиной, воскресный вечер со своей женщиной, своими детьми, новым парнем своей девушки и тортом-мороженым «Дейри Квин». Если не считать визита Одри, это был чертовски хороший день. Лучший результат за последнее время.

Такого дня он ждал почти восемнадцать лет.

Так что можно было с уверенностью сказать, что воскресенье было чертовски хорошим днем, и Майк Хейнс наслаждался этим.

Майк привык к тому, что Фин крутиться рядом. И привык он, потому что ему нравилось, как Фин обращался с его дочерью. И то, каким был Фин, нежным, бдительным, целеустремленным, не совпадало с интересами Майка. Возможно, именно благодаря этой игре Фин запустил руки в трусики нескольких старшеклассниц, Майк видел, что эта игра срабатывает и срабатывает хорошо. Но как бы сильно он не хотел уберечь свою дочь от подобных игр, интуиция ему подсказывала, что в этой игре Фина есть что-то настоящее, подлинное к его дочери.

Майк хорошо знал одно, что Фин был Холлидеем. Дэррин играл на поле, получал немного, но в ту минуту, когда он встретил Ронду и зациклился на ней, все это дерьмо в игры умерло. Полностью. Дэррин встретил Ронду после того, как окончил среднюю школу, но теперь Майк видел, что то же самое происходит и с Фином.

Это была новая проблема. Его дочери было пятнадцать. Ей совсем не нужно, чтобы какой-то парень приставал к ней. И хотя он не хотел годами иметь дело с круговоротом бойфрендов, которые могли быть лузерами или придурками, должен был признать, что его также не совсем устраивало, что Рис зацикливалась на Фине.

Но даже в этом случае Майк не мог сказать, что ему конкретно в них двоих не нравилось.

Вечер понедельника прошел так, как и ожидалось. Отец Дасти, Дин Холлидей, был вне себя от злости на Дебби, и, несмотря на горе, которое все еще висело на ферме Холлидей, он не собирался скрывать свою злость.

Потому что его гнев перемешивался с тревогой. Дин Холлидей знал свою старшую дочь и, несомненно, знал, что она может быть одновременно упрямой и злопамятной. Не очень удачное сочетание. Дин также нашел время поделиться с Дасти и Майком тем, что он неоднократно звонил Дебби с тех пор как его посвятили в данную ситуацию, но она не собиралась сдавать позиции.

Кроме того, Дин знал, что Берни МакГрат, Майк, предоставивший информацию о причастности в этой истории МакГрата, не улучшили настроения мистера Холлидея. Отведя Майка в сторону, Дин рассказал ему, что Дэррин говорил как-то, что МакГрат приходил к его сыну пять раз после того, как Дин с женой переехали в другой штат.

Это не удивило Майка. На противоположной от Майка стороне фермы были массово построены новые здания, которые принадлежали МакГрату. Дорого и обширно. Их построили пять лет назад, поэтому они считались относительно новыми. С жилыми комплексами, окружающими ферму Холлидей, торговый район будет процветать. Продуктовый магазин, видеомагазин, пиццерия и тому подобное дерьмо могли приносить прибыль, а местным жителям больше не нужно будет ехать десять-пятнадцать минут в город, бороться с пробками в Бурге во время часа пик. Кроме того, ферма Холлидей была больше, чем любой торговый центр, необходимый для строительства, так что оставалось много свободного места, чтобы построить еще жилые комплексы, что означало бы больше клиентов для торгового центра.

МакГрат был бы в восторге от этого. Майк знал это, и Дин тоже это знал.

Прежде чем они провели приватную беседу, Майк и Дин предупредили Фина, Кирби и Ронду. В этот период их жизни ни один из мужчин не хотел их тревожить, но нужно было все расставить по местам.

Двадцать четыре часа спустя Майк все еще задавался вопросом, дошло ли до Ронды то, что они ей рассказали. Несмотря на то, что Дасти пыталась вернуть ее к жизни, она казалась еще более замкнутой в себе. Фин и Кирби слушали, Кирби больше поглядывал на брата, считывая его язык тела. По напряженному взгляду Фина Майк понял, что Фин полностью усвоил всю информацию, которая ему совсем не понравилась, но он собирался быть начеку сам, и приглядывать за своей семьей. Фин также несколько раз поглядывал на свою мать, плотно сжав губы, не скрывая нетерпения.

Еще одна причина, по которой Майк знал, что Фин хочет получить большего от его дочери, заключалась в том, что во время разговора взгляд Фина ни раз переходил на Рис, и его лицо расслаблялось. Риси стала его отдушиной в дерьмовый период жизни. То, что Финли Холлидей видел в Клариссе Хейнс, его это успокаивало.

И Майк не мог сказать, что ему это не нравилось, не только способность его дочери успокаивать других, но и то, что она могла унять боль парня совсем недавно потерявшего отца.

Со вчерашнего дня для Дасти на ферме кое-что изменилось. Поскольку ее родители вернулись, то Кирби переселили в комнату Фина, а Дасти — в комнату Кирби.

Она также попросила Майка встретиться с ней на ланч «У Фрэнка» вместо того, чтобы провести ланч с ней в постели, а потом съесть сэндвичи, которые приготовила Дасти, в машине по дороге обратно на работу. И она попросила, как он выяснил потом, потому что нашла завещание Дэррина и хотела его передать ему. Также потому, что она хотела держать руку на пульсе по поводу его предстоящей встречи с Одри. Его женщина знала, если она придаст ускорения во время ланча в его спальне, то их время будет потрачено не на разговоры о важном дерьме, а на выполнение важного дерьма.

По правде говоря, он хотел ее видеть во время ланча в своей постели. Но раньше у него никогда не было женщины, которая бы так заботилась о нем. И, если честно, неожиданно встретив такую женщину, он не знал, что с этим делать. Вай, он чувствовал это, если бы их отношения продолжились, стала бы такой женщиной, он знал это еще и по тому, что Кэл, благодаря Вай, перестал избегать всех прелестей жизни, а просто стал наслаждаться жизнью по полной. И он понял еще одну вещь — внимание и забота Дасти — это то, что он искал в Вайолет, то, что он искал всю свою жизнь. Так и не найдя.

И получив это — совсем другое.

Майк привык взваливать на свои плечи все проблемы. И ему казалось странным, что кто-то хотел забрать у него часть его проблем.

Несмотря на эту странность, он не мог сказать, что эта странность была не хорошей.

Он полагал, что привыкнет и это не займет у него много времени.

Он просматривал завещание, выискивая упоминания о земле, думая обо всем этом дерьме, когда услышал:

— Майк?

Он оторвал глаза от бумаг и увидел Рокки, идущую через комнату к его столу, ее высокие, тонкие каблучки цокали по полу. Майк хорошо знал Ракель. Она часто приходила в участок к своему брату, ко всем полицейским, которые на протяжении двух поколений стали частью их семьи.

И все же, насколько бы часто он ее ни видел, как и к Вай, Феб а, теперь, и Дасти, он так и не смог привыкнуть к ее красоте.

Она хорошо одевалась в своем сексуально-кошачьем, школьном стиле. Узкие юбки, высокие каблуки, идеальный макияж. Майк полагал, что каждый мальчик в школе был в нее влюблен, а каждая девочка хотела быть похожей на нее.

— Привет, Рокки, — поздоровался Майк, откладывая завещание и кивком головы указывая на стул рядом со своим столом. — Присаживайся.

Она улыбнулась и села, бросив сумочку на колени. Отчего ее юбка натянулась на бедрах, потом скрестила ноги. У нее была давняя история с Таннером, сейчас эту давнюю историю затмило их недавнее примирение и брак. Очень давно они были вместе, но все пошло наперекосяк, и они разошлись в разные стороны. И наблюдая, как она сидит перед ним, скрестив длинные, стройные ноги, Майк понял, что она понятия не имела какое влияние оказывает на мужское население. Майк осознал уже не в первый раз, почему Таннер изо всех сил пытался ее вернуть, как только она освободилась от своего мужа-изменщика, надев его кольцо себе на палец.

— Все хорошо? — спросила она, слегка склонив голову набок, не сводя с него глаз.

— Есть что-то феноменальное, но есть и всякое дерьмо.

Ее губы приподнялись, и она тихо пробормотала:

— Такова жизнь.

— Ага.

Она вздохнула и сказала:

— Мне нужно поговорить с тобой о Рис.

Майк почувствовал, как напряглись у него плечи.

Это было неожиданностью. Он полагал, что ее визит был связан с Мерри, как облажался ее брат, не вытащил до сих пор голову из задницы и не разобрался со своей бывшей женой Мией, женщиной, которую он все еще любил, женщиной, которую он все еще хотел, и женщиной, вокруг которой он мать твою ходил кругами, но не пытался вернуть. Если не Мерри, то он полагал, она хотела поговорить о чем-то другом, например, связанным с его работой или как он мог помочь ей с каким-нибудь ребенком или подростком в школе, сходящим ее с ума.

Рис точно не была в этом списке.

Он знал, Рокки преподает у Рис литературу. Он также знал, что Рис отличница по ее предмету. Так что дискуссия про Рис казалась странной.

Если только там не было чего-то еще, чего он не знал о своей дочери.

— С ней все нормально? — спросил Майк.

Рокки кивнула, затем наклонилась вперед с опущенной головой, открывая сумочку у себя на коленях.

— Конечно, нужно было бы дождаться родительского собрания, но я не хотела откладывать.

Она вытащила сложенную тонкую пачку листков и положила ее на стол перед Майком.

— Это задания, — объявила она, раскрывая листы, и Майк увидел большую красную букву «А+» в верхней части страницы.

Увидев оценку, он еще больше озадачился, переведя взгляд с бумаги на Рокки.

Когда поймал ее взгляд, она поделилась:

— Я отдам эти задания детям завтра позже, хотела, чтобы у тебя было немного времени прочитать. Если ты сможешь передать их Лейну завтра утром, я буду очень признательна.

— Введи меня в курс дела, Рокки, — попросил он.

— Исключительный случай, Майк, — прошептала она, и взгляд Майка, устремленный на нее, стал напряженным, а в груди потеплело.

— Что? — спросил он.

— Выделяется из общей картины, — повторила она. — И когда я говорю это, за все мои годы преподавания в школе я никогда, ни разу, не видела ни одной подобной работы, как у твоей дочери. Сказать, что она сделала рывок вперед, было бы преуменьшением. Мы не говорим о первокурснике, выполняющем работу в младших или старших классах. Мы даже не говорим о том, что первокурсник в старшей школе выполняет работу на уровне колледжа. Я говорю, что ее работы о «Цветах для Элджернона» можно спокойно опубликовать. («Цветы для Э́лджернона» — научно-фантастический рассказ Дэниела Киза)

Майк моргнул и сделал это медленно.

Рокки продолжала.

— Это не первый случай, когда я читаю работу Рис. Сначала, мне неприятно признаваться, я подумала, что она списала все из интернета, плагиат. В школе я не встречала ничего подобного, ни разу за всю свою карьеру. Я проверила, ничего подобного в интернете не нашла. Тогда подумала, что это у нее получилось один раз и случайно. Но учитывая, что это работа, — она склонила голову к листку, — четвертая такого уровня таланта, это уже не тянет на случайность. Она талантлива, и когда я говорю это, подразумеваю, что у нее дар, в свои четырнадцать лет ее можно назвать мастером, с каждой новой работой ее талант раскрывается все больше и шире. Хотела бы я сказать, что воспитала в ней этот талант своим превосходным преподаванием, — сказала она с усмешкой, — но это не так. Рис он дан от природы.

Майк молча обдумывал услышанную информацию, тепло в его груди усиливалось и расширялось.

Рокки заполнила тишину.

— Исключителен не только ее стиль написания, Майк, но и сам почерк. У нее уникальный стиль, просто замечательный. Она не просто выполняет задание и отвечает на вопрос. Она строит миры из книг, о которых рассказывает. Они будоражат ее, и она с легкостью передает свои чувства на бумагу. Но есть и нечто большее. Она впитывает смысл и подтекст романов, обладая при этом поразительной зрелостью для своего возраста. Она видит то, чего не вижу я, чувствует это, а затем необычными способами изливает это на бумагу.

Слова Рокки нахлынули на Майка, он опустил глаза на листки, поднял руку и коснулся пальцами работы своей дочери, как будто провел по тончайшему кусочку хрусталя.

Рокки продолжала.

— Я знаю, что на зарплату полицейского это будет нелегко, учитывая, э-э... твою бывшую жену, которая скорее всего не в состоянии тебе будет помочь, но при таком уровне работ Рис, Майк, Рис Хейнс нечего делать в средней школе Браунсбурга.

Майк метнул на нее взгляд, и она продолжила:

— Она очень талантлива. Ей нужно учиться в школе для одаренных детей. По крайней мере, нужно посещать писательские лагеря, где ее талант будет раскрываться еще больше. Я разговаривала с другими учителями, и, хотя она испытывает трудности с математикой и естественными науками, но с предметами тесно связанными с искусством, она преуспевает. Она тихая, скромная, я не думаю, что она понимает каким обладает даром, даже не знает, что он у нее есть. Ее дар нужно признать и подпитывать, Майк. И если ты хочешь, мы можем встретиться втроем и все обсудить, я буду рада изучить школы и возможные стипендии для нее. Но я призываю тебя не пускать это дело на самотек, ее талант нужно развивать.

— Да, встретимся, — немедленно согласился Майк. — И я был бы признателен тебе, если бы у тебя был список школ, которые подошли бы Рис.

Лицо Рокки смягчилось, губы приподнялись.

— Отлично, — прошептала она, затем посмотрела ему в глаза и тихо спросила: — Ты даже не догадывался, не так ли?

Майк отрицательно покачал головой.

— Она просит ей помочь с домашним заданием, но обычно по геометрии, биологии. Не английской литературе.

Рокки кивнула, но ее голова склонилась набок, и она продолжила:

— А Рис? Как ты думаешь, она осознает, что у нее есть дар?

Майк снова покачал головой.

— Она понятия не имеет.

Рокки широко улыбнулась и прошептала:

— Тогда повеселимся во время встречи.

Майк подумал о своей дочери, о том, как до недавнего времени, пока в ее жизни не появились Дасти и Фин, ему казалось, что она сбилась с пути. Он также подумал о словах Дасти, сказанных в воскресенье.

Потом подумал: «Да, черт возьми».

И Майк улыбнулся.

Рокки протянула руку и коснулась ее работы.

— Прочти это. Лейн пообещал, что забросит работы в школу, если ты завтра зайдешь к нему в офис и отдашь их. Так будет нормально?

— Однозначно, — ответил Майк.

Рокки снова улыбнулась, вставая, перекинув ремешок сумки через плечо.

Майк тоже поднялся.

— Хорошая новость в том, — начала она с сияющими глазами, — будет нехорошо сейчас переводить Рис в новую школу, так что у меня выдастся тот единственный, прекрасный, сияющий момент в жизни учителя, когда я буду обучать вундеркинда, поскольку весь семестр я ее учитель по литературе.

Майк, изучая, разглядывал выражение лица Рокки, и было очевидно, что ей нравится то дерьмо, чем она занимается. Она любила свою работу, но еще больше она была в восторге от возможности обучать его дочь.

И тепло в его груди становилось все сильнее.

Майк ухмыльнулся ей.

— Спасибо, что нашла время ввести меня в курс дела, Рокки.

Она наклонилась, ее глаза потеплели, взяла его за руку и с чувством сказала:

— С удовольствием, Майк.

Он протянул руку, она положила свою ладонь в его, он слегка притянул ее к себе. Она запрокинула голову, он наклонился, коснувшись губами ее щеки. Ее кожа была мягкой, волосы и духи приятно пахли, Майку понравилось, что Таннер нашел свое счастье с ней. Таннер был хорошим человеком. Одри по сравнению с бывшей Таннера казалась милой. Слегка чокнутая, легко улыбающаяся женщина, хорошо пахнущая, хорошо одевающаяся, великолепно выглядевшая, любившая свою работу учителя, была намного лучше, чем дерьмо, которое бывшая Таннера выплескивала не только во время их брака, но и после, и это было не смешно.

Они оба отодвинулись, пожали друг другу руки, Рокки пообещала связаться с ним по поводу встречи, и они попрощались.

К тому времени как она ушла, у Майка было в запасе пятнадцать минут до встречи в «Мими». Кафе находилось в паре кварталов, вернее в пяти минутах ходьбы. У него было время до встречи, но он использовал его не на завещание Дэррина.

Он взял работы Риси.

Прочитал, Рокки была права. Согласно второму пункту, речь шла не о том, что он читал сочинение своей дочери, которое ее учитель признала «исключительным случаем». Ее повествование затягивало, он растворился в нем, и после того, как закончил чтение, он несколько минут сидел под впечатлением. Его завораживал ее стиль письма и ему действительно чертовски захотелось перечитать эту книгу, которую он прочел в старших классах.

К сожалению, он так увлекся, что должен был уже находиться у «Мими», опоздание разозлило бы Одри. Он знал это, потому что у него был плавающий график, а ее расходы означали, что его сверхурочные были постоянными. Тем не менее она ждала его, и когда она ждала его тогда, где она ждала его тогда, если он опаздывал или не появлялся, она однозначно считала нужным высказать ему, как сильно ее это бесило. И то, как сильно это ее бесило, было действительно очень сильно.

Ему не нужна была взбешенная Одри, учитывая, что он вообще не хотел тратить на нее свое личное время или в очередной раз играть в игру, которую она затеяла. Однако она была матерью его детей, так что у него, черт побери, не было выбора.

Он глубоко вздохнул, сложил листок с работой Рис пополам, затем завещание, сунул их во внутренний карман куртки и надел его. Затем он сбежал по ступенькам на первый этаж полицейского участка. Проходя мимо Бетси за стойкой регистрации, он взмахнул, пожелал спокойной ночи и получил взмах руки в ответ.

Затем толкнул входную дверь и пошел по тротуару к «Мими».

Было начало марта. Наступила весна. Температура повышалась; снега не было видно. Дворы озеленялись. На деревьях появились почки. Луковичные давали всходы во дворах.

Майк всю свою жизнь прожил в Индиане, поэтому привык приспосабливаться к переменчивой, а иногда и экстремальной погоде. Это было его второй натурой. Он особенно не замечал природных изменений вокруг. Не наслаждался весной, предвещающей конец зимы. Ему было наплевать. Он радовался, что с потеплением он сможет приготовить барбекю, не отморозив себе задницу на заднем дворе. И он радовался, что приход весны говорил о том, что Фину больше не придется выходить рано утром расчищать снег.

Только с этим у него ассоциировался приход весны.

Он толкнул дверь к «Мими», заметив Одри за столиком у окна.

Увидев ее, сжал губы.

Все просчитала заранее. Бург был маленьким городком, она прожила в нем долгое время. Любой, кто ехал или проходил мимо кафе, увидел бы Майка с его бывшей за столиком. Они бы удивились. Стали бы судачить. Появились бы сплетни. Выдумали всякое дерьмо. Все же знали, что он был с Дасти. Об этом любезно поведала жена Салли, Лоррейн, не говоря уже о пятикратной угрозе в лице Шерил, Джесси, Мими, Феб и Вайолет, двое из них работают в самом популярном баре города, одна из них владелец часто посещаемой кофейни.

Господи, черт побери, Одри с ее играми.

Он увидел, что перед ней стоит кружка и еще одна кружка стоит на столе, а также лежит белый пакет.

Он не знал, что было в этом пакете, но был удивлен. Одри относилась к тем женщинам, которые легко набирают вес, если она переставала себя контролировать. И, честное слово, иногда ему казалось, что она скорее перережет себе вены, чем наберет лишний фунт. Она вставала на весы каждое утро, и каждое утро он напрягался и готовился к последствиям. От результата на весах зависело ее настроение в их доме на целый день до следующего утра, пока она снова не вставала на эти гребаные весы.

Ей, к счастью, было наплевать на то, что ели Майк и дети, хотя она часто жаловалась на запахи еды в доме, главным образом потому, что они вводили ее в искушение. Но она очень бережно относилась к каждому кусочку, который клала в рот. Также три раза в неделю она занималась быстрой ходьбой и дважды ходила в спортзал плавать. Этим она была одержима, как и покупками. Так что выпечка на столе от «Мими» была абсурдной.

По-видимому, она купила кофе для него, но это тоже не помогло. Она никогда не была особенно заботливой и вежливой, но после того, как он попросил развода, крохотные остатки вежливости испарились окончательно. Каждый раз, когда она разговаривала с ним по телефону или видела его лично, изливала на него кислоту.

Ему не понравилась кружка с кофе, стоявшая на столе. Нисколько.

Когда он подошел к Одри, его взгляд метнулся к стойке, глянуть там ли Мими. Ее там не было, одинокая девушка за стойкой занималась с клиентом, поэтому она не взглянула на него.

Он ожидал краткого «Ты опоздал», когда подошел, но Одри просто улыбнулась ему.

Затем сказала:

— Я принесла тебе латте. Карамельный?

Он уставился на нее, потрясенный до чертиков. Карамельный латте — вот что заказала бы ему Риси, если бы он привел ее сюда или обоих своих детей. Он понятия не имел, что Одри знала и даже помнила, что он предпочитает.

— Да, — буркнул он, садясь, затем выдавил из себя. — Спасибо.

Она тут же протянула руку к пакету и подтолкнула его в сторону Майка.

— Брауни и печенье. Для тебя, Ноу и Рис.

Он продолжал пристально смотреть на нее.

Она только что сказала «Ноу».

Бл*дь.

Брауни и печенье?!

Мать твою.

За исключением дней рождения и Рождества, на которые она с ликованием тратила целое состояние, не имевшим ничего общего с торжествами и праздниками, он не мог вспомнить, чтобы она когда-нибудь покупала сладости ему или детям. Когда у них появились дети, ее шопинг, естественно, расширился до заполнения детских шкафов, комодов и комнат ненужным им барахлом, но это не было добротой или великодушием с ее стороны. Это была ее зависимость.

— Спасибо, — снова пробормотал он, отметив в уме, что она купила сладости для него, Ноу и Рис, но не Дасти. Понятно, но это говорит о том, что она не двигается дальше, как он, и она об этом уже знала.

Он сделал глоток из кружки и поставил ее на стол.

— Ты хотела поговорить? — начал он. — Ноу поручил мне забрать пиццу через пятнадцать минут, я должен заскочить и забрать ее по дороге домой. Мне жаль, что опоздал, но у нас остается еще меньше времени. Мы должны все успеть.

Она кивнула, затем непринужденно поделилась:

— На работе дела идут хорошо.

Господи. Какого хрена? Она решила просто поболтать?

У него не было времени на «просто поболтать» с ней.

— Хорошо. Рад за тебя, Одри. Итак, нам есть что обсудить?

Она выпятила губы и схватила свою кружку, чтобы сделать глоток.

Тянет время. Играет в свою игру в очередной раз.

— Одри... — предупредил он, и ее глаза метнулись к нему.

— Мне не нравится, что ты с другой женщиной.

Майк вздохнул и откинулся на спинку стула.

Затем, тихо, терпеливо объяснил:

— Мы разведены. Уже какое-то время. И останемся в этом статусе. Я понимаю, что ты еще не свыклась с этим по какой-то причине, но все обстоит именно так. Тебе нужно привыкнуть к этой ситуации. Я тут ни при чем. К тебе не имеет никакого отношения, мои отношения с Дасти. Если мы встречаемся, то говорим только о наших детях. Вот. Все остальное тебе запрещено.

— Неправда, — возразила она тихо. — Она находится у тебя дома. Наши дети живут у тебя дома…

Майк тут же подался вперед, встретившись с ней глазами, он прорычал:

— Только не начинай, мать твою.

— Я должна же знать, кто еще присутствует в жизни моих детей, Майк, — заявила она, он изучал ее пару минут, с усилием подавляя разрастающийся гнев.

Она не злилась. Не ехидничала. Но не уловила нюансов. Она выглядела спокойной и рассудительной.

Он не понимал.

— Ты встретила ее на вечеринке у Рис, — напомнил он ей.

— Да, мы говорили около секунды. Но откуда она взялась? Что она делает? Что…

Он прервал ее.

— Это не твое дело.

— Не согласна, Рис находится во впечатлительном возрасте, так что я не согласен, что это не мое дело.

— Ты издеваешься надо мной? — тихо спросил Майк, усилия контролировать свой гнев быстро угасали.

— Ну... нет, — ответила она.

— У Рис месячные, — объявил Майк, и Одри моргнула.

— Что?! — спросила она.

— У Рис начались месячные, — повторил Майк. — Она пользуется тампонами. Тебе это известно?

Майк наблюдал, как ее голова дернулась назад, затем она пробормотала:

— Я... э-э...

Майк перебил ее заикания.

— Я ни хрена об этом не знаю. Это нормально пятнадцатилетней девочки пользоваться тампонами?

Брови Одри сошлись вместе.

— Почему мы говорим об этом?

Почему они говорят об этом?

Господи.

— Потому что наша дочь стала женщиной, — объяснил Майк. — Я ей не покупаю это дерьмо, но они у нее есть. Я ничего в этом не понимаю, и она ни за что, бл*дь, не будет со мной разговаривать на эту тему. Ноу нашел это ее дерьмо в ванной комнате, пока искал что-то, Бог знает что. Тампоны были спрятаны за кучей другого барахла. Я не особо задумывался об этом, пока Дасти не заговорила со мной на эту тему. С тех пор как Дасти поговорила со мной, думаю, что сейчас у каждой девушки бывают месячные, и каждая женщина живет с этим до тех пор, пока они не закончатся по естественным причинам. И нет абсолютно никаких причин, по которым она должна прятать тампоны. Ее брат — подросток, и он может подшучивать над ней, потому что он подросток. Но однажды он станет мужчиной и встретит женщину, которой придется иметь дело с этим дерьмом, так что ему также придется научиться держать рот на замке и плыть по течению. Я научу его этому. Но кто позаботится о нашей дочери?

Ее лицо стало бледным, когда Майк закончил говорить, и он понимал, кто бы это ни был, это была не та Одри, которую он раньше знал.

— Не ты, — прошептал он. — Сейчас многое происходит с ее телом, и теперь у нее появился парень, а она, мать твою, совсем ничего не знает про отношения, и ей не к кому обратиться, кроме своих подружек, которые тоже, бл*дь, ничего не знают.

— Я поговорю с ней, — тут же произнесла Одри.

— Не хочу казаться придурком, но не уверен, что она готова по этим вопросам к разговору с тобой. Ты все время была раздраженной, озлобленной на многое, поглощена собой долгое время, Одри, так что. Наши дети проводят время с тобой. Они живут со мной, но проводят время с тобой. Мой совет, перестань беспокоиться о том, кто у меня может быть в постели, может это, наконец, заставит тебя осознать тот факт, что между нами все бесповоротно кончено, и начни беспокоиться о детях. Ноу скоро поступит в колледж, Рис будет следующая. Если ты будешь продолжать и дальше отгораживаться от них, не проявляя внимания, позже ты поймешь, что прорваться к ним будет все труднее. И обнаружишь, что упустила что-то ценное, чего вернуть уже будет нельзя.

— С тех пор как я встретила Дасти, я уже поняла это, Майк, — прошептала она, не сводя с него грустных глаз.

Черт, черт, черт.

— Это не моя проблема.

На это она объявила:

— Я все еще люблю тебя.

Черт, черт, черт.

— Опять, — прорычал он, — меня это не касается.

— Майк... — начала она, и он еще ближе наклонился к ней.

— Честное слово? Честное, мать твою, слово? — он выдавил из себя: — Я только что сообщил тебе, что у нашей дочери месячные, она понятия не имеет, как с этим управляться, у нее новый парень, а ты даже не спрашиваешь, с кем она встречается? Опять хочешь поговорить о себе? — Он откинулся на спинку стула. — Ничего не изменилось. Ничего. Ты что-то узнаешь о себе? Чушь. Если б узнавала, то поняла бы, что у тебя серьезные проблемы, ты дерьмовая мать, и тебе нужно ускориться, пока лучшее, что у тебя осталось в жизни — наши дети не распрощались с тобой.

Ее лицо выглядело так, будто он ударил ее, но ему было наплевать.

Вместо этого резко произнес:

— Мы закончили.

— Я не… Я не хочу, чтобы Дасти разговаривала с Рис о... — начала она.

— Поздно, — оборвал ее Майк. — Риси доверяет Дасти, и я тоже. Это уже происходит.

Одри расправила плечи.

— Я не знаю эту женщину. Мне не нравится, что она направляет мою дочь в важные моменты ее жизни.

— Вот тебе подсказка, Одри, если бы ты была настоящей матерью, твоей дочери вообще не пришлось бы обращаться к моей женщине.

И снова она выглядела сраженной, но Майк даже не обратил на это внимания. Она поняла, что он перестал реагировать на ее быстро меняющееся настроение, теперь это была не его гребаная проблема.

— Мы закончили, — повторил он.

Терпения осталось слишком мало, поэтому он с трудом наблюдал, как она берет себя в руки.

Затем она тихо сказала:

— Мне жаль. Честно говоря, Майк, я не так планировала провести этот разговор.

— Ну, получилось так. Итак, на этом все?

Она выдержала его взгляд.

Затем кивнула.

Он встал, оставив только что выпитый латте.

— Не забудь сладости, — быстро напомнила она, хватая пакет и протягивая ему.

Он секунду смотрел на пакет, жалея, что не относится к типу мужчин, которые могут молча уйти. Он был не таким человеком. Его детям нравилось всякая ерунда от «Мими», и их мать купила ее для них. Поэтому он потянул пакет к себе, но Одри не выпускала его из рук.

Бл*дь.

Его глаза обратились к ней.

— Правда, мне жаль, — прошептала она. — Честно говоря, все пошло не так, как я хотела.

— У тебя есть шанс, — сказал он ей, — ты можешь объяснить, чего ты хотела от этой встречи.

— Нам нужно быть... ближе... или что-то в этом роде. Ради детей. Нам нужно улучшить наши отношения. Я сразу сбилась с пути. И... я... ну, правда, Майк, мне жаль.

Она отпустила пакет.

Майк не спускал с нее глаз.

— Если ты этого хочешь, сначала докажи мне, что тебе не наплевать на наших детей. И советую тебе забыть о Дасти, я имею в виду не только себя. Если я услышу, что ты несешь чушь по поводу нее нашим детям или другим, черт побери, у нас возникнут проблемы. Если тебе удастся все это преодолеть, тогда мы поговорим об улучшении наших отношений. А пока, Одри, все останется так, как есть.

Она выдержала его взгляд и кивнула.

Майк закончил словами:

— Учительница английского языка говорила со мной о Рис. Она сказала, что у Рис исключительный талант, дар. Учительницу зовут Ракель Лейн. Возможно, ты захочешь связаться с ней и поговорить. Я встречусь вместе с Рис и Рокки, чтобы обсудить перспективы развития ее таланта. Если ты хочешь принять в этом участие, как ее мать, пожалуйста. Но это, скорее всего, повлечет за собой, что Рис отправится либо в частную школу для одаренных детей, либо в лагеря, и то и другое обойдется недешево. Если ты хочешь поучаствовать в этом, пожалуйста, но это означает, что ты останешься без очередных туфель. Учитывая работы Рис, которые я прочитал, если ты хочешь проявить свое внимание к будущему нашей дочери, которое она заслуживает, я бы посоветовал тебе прямо сейчас перестать тратиться на обувь.

Ее губы приоткрылись от удивления, но Майку было наплевать. С ней было покончено.

И он сообщил об этом, пробормотав:

— Поезжай осторожно, — а затем, не мешкая, ушел.

* * *

Взбешенный Майк схватил свою куртку, накинул ее на плечи и пошел по коридору.

Ноу, Рис и Фин развалились на секционном диване и смотрели телевизор. Он поел пиццу с детьми, а потом после полученной смс-ки от Фина, Рис спросила, может ли он прийти. Майк сказал «да». Пришел Фин, Майк, как обычно, предупредил его взглядом, затем поднялся в свой кабинет, прочитать завещание Дэррина Холлидея.

Теперь ему нужно было добраться до фермы, поговорить с Дасти и Дином, узнать номер домашнего телефона Дебби и надрать ей гребаную задницу.

Поскольку он собирался отправиться на ферму, то стоял перед выбором — либо отправить Фина домой, либо оставить свою дочь с ее бойфрендом и с почти семнадцатилетним братом в качестве компаньонки.

Он хотел вышвырнуть Фина с этого дивана. Это был инстинкт отца, и тут он ничего не мог поделать.

Но, направляясь в гостиную, он понимал, что не сделает этого. И не собирался он этого делать, потому что любил свою дочь, было всего восемь вечера, ей хотелось побыть со своим парнем. А еще Майк не собирался этого делать, потому что ее парень недавно потерял отца, и Майк заметил, что Фин от общения с его дочерью получал нечто хорошее, может боль не настолько становилась острой, он не мог точно сказать, как именно Рис влияла на Фина. Альтернативный вариант для Фина был бы сидеть у себя дома, затуманенным горем, с мамой, которая отгородилась ото всех.

Черт побери.

— Я иду на ферму, — объявил он, все трое с дивана посмотрели на него с удивлением, но Майк смотрел только на Ноу. — Все, включая тебя, остаются в этой комнате или на кухне. Я ясно выразился?

Выражение лица Ноу превратилось в понимающее, в его глазах вспыхнул веселый огонек. Майк ясно выразился. И, скорее всего, Рис и/или Фин услышат пару дерьмовых колкостей от Ноу.

Это было неплохо. Пусть они лучше выслушают парочку дерьмовых колкостей от Ноу, чтобы у этих двоих не было времени найти способы попасть в то, что Майк счел бы неприятностями, и ему пришлось бы потом разбираться с этими неприятностями, а он не хотел с ними разбираться.

— Да, пап, — пробормотал Ноу.

Майк пронзил взглядом Фина и Рис, сидевших близко друг к другу на диване, но не обнимаясь.

Он понятия не имел, начнутся ли объятия, как только он выйдет за дверь, учитывая, что в доме взрослых не осталось. Майк сомневался, что могут начаться объятия, учитывая, что Ноу сидел рядом и теперь следил за этой парочкой. Но Майк поймал себя на мысли, что он скорее всего, никогда не узнает – обнимается ли его дочь с парнем на диване у него в гостиной. Что было хорошо.

Не говоря больше ни слова, он направился к черному входу, но остановился, услышав окрик Фина:

— Мистер Хейнс?

Он оглянулся и посмотрел на Фина. Лицо Фина было непроницаемым, но его глаза смотрели напряженно.

— На ферме все в порядке? — спросил Фин, и Майк выдержал его взгляд.

Парень беспокоился, хорошо скрывая свое беспокойство, но все равно беспокоился.

Господи, если бы Майк не знал, то подумал бы, что этому парню тридцать пять, а не семнадцать.

— Да, Фин. Все хорошо. Расскажу, когда вернусь, — ответил Майк.

Фин кивнул подбородком.

Тридцать пять. Господи.

Майк не знал, что с этим делать.

Он вышел за дверь, спустился по веранде, прошел через двор и вышел через заднюю калитку. Во время короткой прогулки по холодному воздуху попытался взять себя в руки.

Дебби была не просто сукой, а сукой в квадрате, если не в кубе.

Майк оказался прав. Дэррин был далеко не дурак, его сестра не смогла его обмануть. К завещанию прилагалось длинное, подробное дополнение, в котором говорилось, что земля не только не может быть разделена, но и продана, а также не может меняться площадь земли, пока Финли Деклан Холлидей не достигнет совершеннолетия и не сможет самостоятельно принять решения. Кроме того, в наследстве, которое Дебора и Дасти Холлидей получили после смерти брата, не было равного распределения земли и имущества. Даже чертовски близко не было равным. Было достаточно, чтобы они помогали Фину, еще молодому человеку, в принятии решений, чтобы они тем самым приложили руку к семейному бизнесу. И далее говорилось, что Фин имел право на возможность выкупить их доли в любое время, но Фин или Кирби были единственными лицами, имеющими это право. Ферма должна оставаться в руках семьи, если Фин или Кирби не владели бы всей землей напрямую, но выкупили бы участки своих тетушек или друг у друга, приняли это бы решение когда-нибудь в зрелом возрасте.

По какой-то причине Дэррин оставил большую часть земли Финли. Наследство Кирби по своему весу было не таким, как активы, унаследованные Финли, включая основную часть имущества, дом, хозяйственные постройки и оборудование. Вероятно, в попытке смягчить как бы удар, Дэррин оставил своему младшему сыну значительную сумму денег, которую он каким-то образом накопил. Если бы Дэррин прожил те годы, которые ему полагались, эта сумма была бы очень и очень значительной. Даже в том виде сейчас, сумма была далеко не маленькой. Это хитрая уловка предоставляла Кирби возможность приобрести свое наследство и работать над ним вместе с братом или инвестировать в свое собственное будущее, в то время как его брату, по большей части, было предоставлено его.

И денежное наследство Кирби было передано в руки тети Дасти, чтобы она управляла им до достижения Кирби восемнадцатилетия, с требованием, чтобы эти деньги использовались только для получения университетского диплома. Если Кирби не поступит в университет, он сможет получить свое наследство только в двадцать пять лет, если только не захочет купить раньше землю, на которой будет работать его брат.

Как и подозревал Майк, Дэррин не был глуп, он знал, что жизнь есть жизнь, случиться может все что угодно, и он хорошо знал игроков, присутствующих в жизни его детей, если с ним что-то случится. Поэтому, как любой хороший родитель, он многое предусмотрел, чтобы интересы его сыновей были полностью соблюдены.

Почему он не поделился этим с Рондой, которая, по-видимому, была не в курсе, Майк понятия не имел.

Почему Дебби, похоже, откровенно солгала о содержании завещания, Майк мог догадаться, и эта догадка его бесила до чертиков.

Таким образом Майку не удалось взять себя в руки к тому времени, когда он поднял руку и постучал костяшками пальцев по входной двери дома Холлидеев.

Дверь открыла Делла Холлидей, мама Дасти.

— Майк! — воскликнула она, приветственно улыбаясь и тут же отступая в сторону. — Какой приятный сюрприз.

Майку всегда нравилась Делла. С другой стороны, за исключением Дебби, совсем недавно его враждебность к ней возросла, ему всегда нравились вся семья Холлидеев.

— Делла, — пробормотал он, входя. Она закрыла дверь, повернулась к нему, он не стал медлить. — Нужно поговорить с Дином, Дасти и с тобой. Тебе придется самой решить, стоит ли звать для разговора Ронду, учитывая то, что я хочу сказать.

Тень пробежала по ее лицу, он заметил, ему это не понравилось, и всю вину за эту тень он возложил на плечи Дебби, как раз на ту, кто и была виновата во всем.

— Майк, сынок, чему мы обязаны такой честью? — Услышал Майк позади себя и, обернувшись, увидел Дина, выходящего из гостиной с улыбкой на лице.

Хорошей новостью, которой уже поделилась Дасти, было то, что ни Дин, ни Делла не стали косо посматривать на Майкла, потому что он крутил роман с их младшей дочерью после того, как в школе крутил и со старшей. Вчера вечером он с детьми приходил ужинать в дом Холлидеев, и это было приятно. Дасти задавала тон, будучи заводной по натуре, подшучивающей тетушкой и, наконец, новой подружкой отца, которая вела себя круто с его детьми. Она была чертовски рада, что вернулись родители и не скрывала этого, что создавало легкую, почти праздничную атмосферу. Все пошло наперекосяк после семейного разговора по поводу фермы и рассказа о МакГрате.

Итак, ужин вчера затянулся. И все было хорошо за ужином.

К сожалению, все остальное было плохо.

— Хотел бы я сказать, что пришел выпить пива, Дин, — произнес Майк. — Но Дасти дала мне завещание Даррина во время ланча, я только сейчас его прочел, есть некоторые вещи, которые вам нужно знать.

Лицо Дина окаменело, глаза метнулись к жене, затем его рот открылся, и он прогремел:

— Дасти! Спускайся сюда! Майк пришел!

К счастью, Дасти быстро появилась на верхней площадке лестницы. Дасти, поскольку она была настоящей Дасти, появилась с расплывшейся в улыбке физиономией.

Она без слов согласилась с попытками Майка постепенно войти в жизнь его детей. Будучи самой собой, естественной, непринужденной, открытой, забавной с его детьми, не жалуясь на тот факт, что даже в их отношениях, которые по большей части были для них двоих новыми, были хорошими, интенсивными, их связь быстро крепла, хотя она не навязывала себя ему каждую свободную минуту.

С другой стороны, даже будучи ребенком, в отличие от сестры, она всегда делилась своей радостью и счастьем с людьми, которые были ей небезразличны.

— Привет, малыш, — поприветствовала она, наполовину прыгая, наполовину вприпрыжку спускаясь по ступенькам, как подросток. Ее длинные волосы рассыпались по плечам, конечности болтались, глаза не отрывались от него, улыбка не сходила с ее лица.

— Привет, — ответил Майк, улыбаясь в ответ.

— Где Ронда? — спросил Дин, когда Дасти была в четырех шагах от подножия, голова Дасти повернулась в сторону отца.

— В спальне, — пробормотала она, ступив на нижнюю ступеньку, а затем прямо направившись к Майку, запрокинув голову назад, прижимаясь мягким телом к его боку, положив руку ему на пресс, подняв ноги на цыпочки, приглашая ее поцеловать.

Он наклонил голову, обнимая ее одной рукой, и чмокнул.

Быстрое прикоснувшись к ее губам, он поднял голову, увидев разочарование, промелькнувшее в ее глазах. Ему понравилось, была причина для ее разочарования, но он не собирался идти у нее на поводу.

Он также постепенно привносил в жизнь своих детей привязанность к своей женщине. Он не хотел действовать слишком быстро, особенно учитывая, что они оба быстро сблизились с Дасти. Хотя он не собирался им демонстрировать, как Майк и Дасти проводили время вместе, когда были только вдвоем. В основном потому, что ему не нравилось демонстрировать свои чувства и действия при детях. В те редкие хорошие моменты, которые у него были в прошлом, он не стеснялся обнимать, прикасаться, целовать или держать Одри на руках, но больше ничего. Однако именно к этому он стремился со своими детьми и Дасти.

У Дасти не было таких «пуританских» взглядов, вполне вероятно, он мог бы добавить «язык» в поцелуе, стоя напротив ее матери иотцом, ей было бы все равно.

Он, однако, этого не сделал.

А только ухмыльнулся ей.

Она прижалась ближе и закатила глаза.

Его ухмылка превратилась в улыбку.

— Кирби? — резко рявкнул ее отец, и в изгибе руки Майка он почувствовал, как тело Дасти вздрогнуло от удивления, когда она повернула голову к отцу.

Опустившись с носочков, но продолжая прижиматься к нему всем телом, она ответила:

— В комнате Фина. Мы смотрели телевизор.

Дин кивнул, затем приказал:

— В гостиную.

Без промедления он повернулся в носках и протопал внутрь.

Делла последовала за ним.

Дасти прижалась еще ближе.

— Что происходит? — прошептала она.

— Я прочитал завещание Дэррина, — прошептал Майк в ответ.

— О, черт, — продолжала шептать она, ее взгляд сканировал его лицо в поисках подсказок.

— Чертовски верно подмечено, — ответил Майк.

Ее глаза сузились, а нос сморщился. Это был ее серьезно разозленный взгляд, догадался он, никогда не видел его раньше.

Если это ее разозлило, они оба были в беде. Она думала, что он был сексуальным, когда злился. Он подумал, что она выглядит очаровательно.

Он направил ее в гостиную, они вошли туда, Дин стоял, а Делла примостилась на подлокотнике кресла, заламывая пальцы на обеих руках. Майк отпустил Дасти, затем повернулся и закрыл за собой дверь.

Дасти отодвинулась, чтобы присесть, как ее мать, на подлокотник дивана.

Майк прошел на середину комнаты и скрестил руки на груди.

Затем он рассказал прочитанное завещание их покойного сына, подробно и досконально, не упуская ничего.

Когда он закончил, Делла опустила голову. Ее руки теперь неподвижно лежали на коленях, она была похожа на мать, которая задается вопросом, где совершила ошибку.

Динн раскраснелся и выглядел так, словно вот-вот его хватит удар. Он был воплощением отца, который хотел бы, чтобы его старшая дочь была на тридцать лет моложе, чтобы он все же мог надавать ей по заднице.

Дасти подняла голову, но смотрела куда-то в сторону. Ее лицо в профиль выглядело задумчивым, но мысли были легко прочитать — боль, замешательство, гнев, смешанный с раздражением.

— Зачем ей это?

Это спросила Делла, шепотом, расстроенно, неуверенно.

Майк был слегка удивлен, когда Дасти не бросилась объяснять с ехидными комментариями матери, воспользовавшись прекрасной возможностью уличить в предательстве свою сестру, сказав, что такого вполне можно ожидать от Деб. Дебби готова на все без колебаний, без угрызений совести. Вместо этого она сидела молчаливая и задумчивая.

— Это уже не важно, — ответил Дин. — Что важно, так это то, что юридически ферма в безопасности. Вот что важно.

Его гнев сменился на облегчение, и он был прав. Оставь позади, двигайся дальше.

— Мне нужен номер домашнего телефона Дебби, — попросил Майк. — Я думаю, мы не должны медлить и сообщить ей, что юридически она не имеет прав на землю, ей нужно отступить. Фин, Кирби и Ронда могут вздохнуть спокойно, по крайней мере, в этом.

— Я позвоню ей, — пробормотал Дин, направляясь к сотовому на кофейном столике, и, пока Майк наблюдал, как отец Дасти набирает номер, то размышлял о достоинствах разговора отца с дочерью.

Дебби, скорее всего, будет более восприимчива к телефонному звонку отца, которого, как Майк предполагал, она любила или, по крайней мере, испытывала к нему какие-то чувства, чем с разговором Майка, которого на данный момент убедила себя, что ненавидит.

Пока Дин набирал номер, а Майк наблюдал, Дасти оставила свой насест на подлокотнике дивана, подошла к нему. Он посмотрел на нее сверху вниз, снова обняв за талию, в то время как обе ее руки обхватили его талию.

— Итак, Дебби придется отступить. Хочешь подняться наверх и отпраздновать это событие, поцелуями на кровати подростка? — прошептала она.

Нет, он этого не хотел. Чего он хотел, так отвести ее к себе в гараж, посадить ее задницу в свой пикап и отвезти к водопаду, где они могли бы точно отпраздновать. Но на этот раз на заднем сиденье, где у него была бы возможность перевернуть ее на спину после того, как она кончит, чтобы он мог жестко войти и кончить самому в ее шелковистую, тугую, влажную киску.

К сожалению, с ее племянником на диване у него в гостиной это было невозможно.

Дин что-то бормотал по телефону, когда Майк ответил:

— Каким бы заманчивым ни было это предложение, Ангел, вынужден отказаться.

— Тогда на сеновале в сарае? — тихо предложила она, чтобы слышал только он. — Я принесу одеяла. Мы можем расположиться на сене.

— Милая, я люблю тебя, но мне не нравится идея — заниматься сексом в сарае, когда твои родители находятся в гостиной. Не можешь дать мне послабление?

Ее лицо смягчилось от «люблю тебя», глаза вспыхнули так, что член у него затвердел.

Все это произошло за считанные секунды. И это было захватывающее шоу.

— Хорошо, я буду хорошей, — пробормотала она.

— Ценю это, — пробормотал он в ответ.

— Ты совсем растеряла весь свой ум! — закричал Дин, Дасти напряглась рядом с ним, и они оба перевели взгляд на Дина Холлидея.

Майк тоже напрягся, когда увидел, что отец Дасти снова покраснел, уперев кулак в бедро и склонив голову, глядя на свои ноги в носках.

Некоторое время в комнате стояла тишина, затем пауза прервалась, заговорил Дин.

И Майку было больно слышать то, что он говорил, хотя он никогда не был особенно близок с этим мужчиной, был знаком с ним, уважал и шутил по разным поводам на протяжении двадцати пяти лет.

Должно быть Дасти реагировала еще сильнее, пока они слушали Дина, Майк повернулся к ней и крепко обнял другой рукой.

— Я тебя не узнаю, — измученно прошептал Дин. — Я не могу понять, почему ты это делаешь со своей семьей, весь этот подлый обман по отношению к своей невестке, племянникам, которые недавно похоронили отца, и почему ты твердо стоишь на своем. Я не могу этого понять. И не хочу. То, что ты решила оспорить завещание своего брата, заранее проигрышное дело, еще большего обострив отношения с семьей, не говоря уже о средствах, которые Ронда может использовать для своих детей, поскольку все мы пытаемся сохранить жизнеспособность нашей фермы. И что еще хуже, ты чертовый адвокат, и ты знаешь, что дело проигрышное, и все же ты лезешь на рожон. Назло. Из жадности. Я не понимаю, что происходит, но никто из нас не может сказать о тебе ничего хорошего. Как будто ты не моя дочь. Я не знаю, кто ты такая. Не знаю, и с этой минуты, Дебора Холлидей, я не хочу знать.

Затем он захлопнул телефон, бросил его на диван и уставился на него, подняв руку, чтобы провести ею по задней части шеи.

Затем опустил руку и оглядел комнату.

— Она будет оспаривать завещание, — сообщил он собравшимся, хотя мы и так уже знали. — Она уже начала процесс. Ее переговоры с Рондой были попыткой привлечь Ронду на свою сторону.

Без промедления Делла поднялась со своего места на кресле, бросилась к телефону своего мужа, схватила его, открыла и начала нажимать кнопки.

— Делла... — начал Дин с опустошенным лицом, но она подняла ладонь в его сторону, останавливая, не отрывая глаз от телефона.

— Ни слова, Дин, — отрезала она и приложила телефон к уху.

Делла Холлидей была хорошей женщиной, хорошей матерью и хорошей женой. Кроме того, она была превосходной женой фермера. Майк часто ел ее стряпню, когда встречался с Дебби, и наслаждался каждым блюдом. Была причина, по которой Дасти была такой, какой она была. Делла не пела, но у нее часто звучала музыка, иногда она покачивалась в такт песен, занимаясь хозяйскими делами. Она все время что-то делала, всегда была занята. У нее был один крошечный недостаток — она часто непреднамеренно вызывала проблемы или усугубляла их, потому что отказывалась видеть недостатки в своих детях. Также она говорила все, что думала, ей было трудно держать рот на замке. Но она любила своих детей и с удовольствием показывала это. Любила своего мужа, что не скрывала. Любила ферму и это тоже показывала, не скрывая.

Но когда она злилась, тут берегись.

— Дебби? Это мама, — рявкнула она в трубку. — Нет, это ты послушай меня. Мне нужно сказать всего несколько слов, я скажу их, ты выслушаешь, а потом подумаешь о том, что я сказала. Если ты так поступишь с семьей, то ты больше мне не дочь. Я не шучу. И не угрожаю. Это просто правда. Если ты сделаешь то, что сказала папе, ты никогда больше не увидишь меня и не услышишь. Подумай об этом.

Затем она захлопнула телефон, бросила его на диван и обвела взглядом комнату.

— Пойду, черт побери, прогуляюсь, — объявила она и быстро вышла.

После того как она вышла из комнаты, все присутствующие хранили молчание.

Наконец, Дин пробормотал:

— Лучше надену ботинки и последую за ней. Никто не знает, в таком настроении, что она вытворит.

И, сказав это, он вышел за дверь, бросив на свою младшую дочь мрачный взгляд, Майку кивнув.

Когда они остались одни, Майк почувствовал, как руки Дасти обняли его еще крепче, а ее лицо уткнулось ему в грудь.

— Мама никогда так не говорила, — пробормотала она ему в грудь. — Никогда. Ни разу.

Он наклонил шею и прижался губами к ее волосам.

— Дебби не получит вашу ферму, милая, — прошептал он ей в волосы. — Это дерьмо — заноза в заднице. Непонятно, почему она наврала насчет завещания. Ужасно раздражает то, что она намерена сделать. Но, если разобраться, Дэррин заботился о своих детях, он был единственным владельцем этой фермой, ни один судья в штате Индиана не вынесет решения в пользу адвоката, который живет в Вашингтоне, округ Колумбия, и зарабатывает шестизначные суммы, лишив двух мальчиков без отца, унаследованной ими фермы. Так что, возможно, это дело будет занозой в заднице, но, в конце концов, ферма останется в семье.

— Мне нужно вернуться в Техас.

Майк почувствовал, как каждый дюйм его тела затвердел.

— Что? — Шепотом спросил он.

Она откинула голову назад и поймала его взгляд:

— Продать мой дом там. Разобраться с галереей. Перевезти сюда оставшиеся печи. Чтобы бороться с этим процессом, нам нужны деньги. Чтобы поддерживать ферму, Фину нужна помощь. Вопрос стоит не о нескольких месяцев моего пребывания здесь, Майк. Дебби вцепилась в нашу ферму зубами, дело дойдет до суда, это дерьмо может занять месяцы, не один месяц. Мне нужно окончательно перебраться сюда. Или, по крайней мере, сдать там дом, чтобы он не стоил мне столько денег, а вернуться, как только Фин обустроится, и, надеюсь, Ронда придет в себя, и, наконец, Дебби уберется с нашей дороги. И кровать Кирби, но пребывание в спальне подростка быстро надоест. Я знаю это, потому что уже надоело. И Кирби с Фином тоже не очень нравится жить вместе. Они привыкли иметь свое собственное место. С этим новым дерьмом родители, знаю, будут жить здесь. Мне нужно найти себе здесь свое собственное жилье. Квартиру-студию. Что угодно. Но мне нужно начать приводить в порядок свою жизнь и нужно начать это делать еще вчера.

Майк пристально посмотрел ей в глаза, он не мог сказать, что ему это чертовски не понравилось. Но это уже произошло. Чертовски не понравилось.

Но, Господи, она принимала важные жизненные решения за считанные секунды.

— Милая, может тебе сначала стоит как следует все продумать. День, два или, еще лучше, неделю.

— А передумает Дебби через день, два или неделю? — парировала она и отрицательно покачала головой. — Нет. МакГрат испариться? Особенно когда всем станет известно, что семья борется за ферму, которую он хочет получить? — Еще одно отрицательное покачивание головой. — Нет. Придет ли Ронда в себя, особенно сейчас, когда здесь мама, которая будет готовить, убирать, ходить за продуктами, чтобы Ронда могла больше времени побыть одна? Нет. Я могла бы продолжить список, Майк. Но могу дать совет, привыкай к такому. Это я, детка. Я не валяю дурочку. Я нужна своей семье и своим племянникам, нужна на постоянной основе, потому что в глубине души они думают, что я в любой момент могу сбежать. Они должны знать, что я полностью с ними. Что я их не брошу в трудную минуту. И, ух... кстати, я влюбилась в одного из городских копов. Он пустил корни в этом городе, мне не хотелось бы их выкапывать, потому что они мне нравятся. Так что, возможно, я приняла мимолетное решение, но тебе стоит признать, что при всем при этом оно правильное.

Она была права.

— Не уезжай на неделе, — сказал Майк.

— Майк, я должна…

Его руки сжались сильнее, он наклонил свое лицо ближе.

— Не уезжай в середине недели, — повторил он. — В следующие выходные дети будут у Одри. Я попробую взять отгулы в пятницу и понедельник. Поговорю с Одри о том, чтобы дети остались у нее с воскресенья на понедельник. Мы уедем в пятницу утром, после того как дети пойдут в школу. Я поеду с тобой и помогу собраться.

— О Боже, — тут же прошептала она, — мне это очень даже нравится.

Она говорила искренне, каждое слово. Не играя. Открыто.

Господи, бл*дь, все шло очень быстро, он понимал это, ему было, черт побери, все равно.

Он любил эту женщину, которую держал в своих объятиях, до глубины души.

— Утром я первым делом поговорю с Кэпом, — прошептал он в ответ. — Поговорю с детьми завтра после школы.

Тень пробежала по ее лицу, прежде чем она спросила:

— Все будет хорошо, если они останутся с Одри? Они спокойно отнесутся к этому? А как она отнесется? И как прошел ваш разговор?

— О разговоре я расскажу позже. На предыдущий вопрос — это всего лишь одна ночь, они выживут, и она сказала, что хочет поработать над своими отношениями с детьми. Она может работать все выходные и до утра понедельника.

Он наблюдал, как ее брови сошлись вместе.

— Она хочет поработать над отношениями с детьми?

— Это ее слова.

— Это же хорошо, — мягко сказала Дасти, прижимаясь ближе.

Она не знала Одри.

— Посмотрим.

Она вдруг ухмыльнулась.

— Ты поедешь со мной ко мне домой.

Нет. Он направлялся с ней туда, где был ее прошлый дом.

Но этого не сказал.

Вместо этого он ухмыльнулся в ответ и сказал:

— Ага.

— Потрясающе, — прошептала она. — Итак, у нас нет повода для празднования, мы не можем целоваться или заниматься другими подобными делами. Как насчет того, чтобы я принесла тебе пива, а ты рассказал мне об Одри, а потом пошел домой, но не раньше, чем позволишь мне заняться с тобой любовью холодным, темным мартовским вечером на ферме в Индиане?

— Как насчет того, чтобы ты пошла со мной ко мне домой, мы выпили бы пива у меня на кухне, я объясню кое-что об Одри, одновременно выполняя свою обязанность —присутствия в доме, что позволило бы Фину держать руки при себе. Также, должен вкратце рассказать Фину об этом дерьме, он должен быть в курсе, он уже доказал, что может с этим справиться. Тогда ты сможешь вернуться домой со своим племянником.

— Мне больше нравится моя идея, — пробормотала она.

— Да, но Фин и Риси, — ответил Майк.

— Твоя идея не включает в себя поцелуи, — заметила она.

— Ну, прежде чем мы доберемся в холодный, темный мартовский вечер до моей калитки. Может мы найдем возможность поцеловаться.

— Держу пари, что обязательно найдем, — прошептала она.

— Мы не узнаем этого, если ты не заткнешься, не наденешь ботинки и куртку и не приведешь свою задницу в порядок.

— Это полная задница, — заметила она, и его брови поползли вверх.

— Что полная задница?

— Ты такой сексуальный, когда злишься, и такой горячий, когда командуешь. И то, и другое означает, что я в полной заднице.

Майк ухмыльнулся.

Дасти ухмыльнулась в ответ и прижалась ближе.

Ему это понравилось, но это не помешало ему приказать:

— Ботинки, куртку, приведи свою задницу в порядок.

Она закатила глаза. Затем широко улыбнулась. Затем приподнялась на цыпочки, прикоснувшись губами его губ.

Потом она надела ботинки, куртку и привела свою задницу в порядок.

15

Непростой

Майк стоял на кухне у Дасти в Техасе, прислонившись бедром к стойке, с бутылкой пива в руке.

Дасти находилась в своей спальне, готовясь к посещению «Шуба». Был вечер пятницы. Хантер и Джерра должны были встретить их там. Техасское барбекю, пиво и встреча Майка с ее лучшими друзьями в дайв-баре, где, как предупредила его Дасти, на полу были рассыпаны опилки, возвышался механический бык и народные танцы в ряд, все учились танцевать.

Он не собирался разучивать народные танцы.

Он испытывал беспокойство.

Потому что насколько хватало глаз кругом простиралась красота.

И Дасти отказывалась от этой красоты ради своих племянников, своей семейной фермы…

И него.

Ее одноэтажный дом был привлекательным и просторным, спальни и две ванные комнаты выходили в длинный холл. Огромная гостиная выпирала вперед и включала в себя большую, хорошо оборудованную кухню. Повсюду панорамные окна с видом на голую рыжую землю и кустарник глубоких равнин южного Техаса, маленький сарай и большой навес. Все было красиво, в хорошем состоянии, с огромным количеством горшков, вазочек, оконных ящиков и подвесных кашпо, которые в этом мартовском климате пестрели буйством красок.

Дом, как сказала ему Дасти, находился прямо посреди двадцати акров земли, которыми она владела.

Двадцати.

Достаточно простора, чтобы она могла мчаться галопом и тренировать своих лошадей. А также уединение для нее, чтобы создавать свою красоту — керамику. Ни одного жилого комплекса в поле зрения. Кругом простор, насколько хватало глаз.

Ферма Холлидеев была более чем в пятьдесят раз больше по площади, но с апреля по ноябрь подавляющая часть их земли была засеяна кукурузой.

На лошади проехать по кукурузе невозможно.

Майк сделал глоток пива, затем поставил бутылку на стойку, но руку не убрал, продолжая сжимать стекло, а мозг продолжал перебирать все, что он узнал за этот день.

Галерея Дасти находилась менее чем в часе езды, они приехали поздно утром уже днем. Приехали туда в середине дня, потому что Дасти нужно было встретиться с менеджером галереи.

Она рассказала ему, что продает в галерее не только свои работы, но и изделия местных ремесленников. Много керамических изделий плюс картины, ювелирные изделия, изделия из стекла, скульптуры, резьба по дереву, искусство коренных американцев и мексиканцев во всех формах. Галерея была небольшой, но привлекательной, сделана с умом. Здесь можно было удовлетворить самый разный вкус и доход — от открыток ручной работы, привлекательных, но недорогих единственных в своем роде сережек-гвоздиков до одного из крупных произведений искусства стоимостью более двух тысяч долларов. Когда они прибыли в галерею, которая располагалась прямо на популярной набережной Сан-Антонио, несмотря на то, что был день пятницы, было несколько посетителей. Немного, но и не пусто.

И впервые Майк увидел ее работы. Учитывая, сколько, по ее словам, они стоили, хотя Майк не увлекался и не разбирался в керамике, по цене он ожидал, что это будет нечто впечатляюще.

И оказался прав. Впечатляюще. Даже намного больше. Необычные, текучие, почти причудливые формы, удивительно отполированные в едва уловимых, приглушенных оттенках – кремовых, бежевых, серых и темно-сиреневых. Смотрелось привлекательно, экстраординарно. Эта явно была не та керамическая посуда, которую можно было бы принести домой и использовать вместо горшка для цветов или приготовления картофельного пюре. Эти вещи хотелось выставить на всеобщее обозрение, и каждая такая вещь привносила бы элегантность в комнату.

Наблюдая со стороны за Дасти, Майк отметил, что у нее явно были тесные, доверительные отношения с клерками и менеджером. Она выбирала произведения искусства и поставляла свои собственные; они выставляли их и продавали. Она сказала Майку, что дважды в месяц встречается с менеджером, остальное время женщина занимается работой самостоятельно. Дасти делала керамику и обналичивала чеки. Менеджер галереи руководила поставкой работ Дасти в другие магазины и галереи по всему западу.

У Дасти был бухгалтер, мужчина, присматривающей за ее землей, экономка и менеджер. Дасти ходила на тренировки со своей подругой Джеррой. Она творила свою керамику. Колесила по Техасу, встречаясь с другими художниками и посещая мероприятия, на которых демонстрировались и продавались ее работы. Она устраивала званые обеды, ходила на такие же званые обеды, часто ела вне дома или отправлялась выпить с друзьями.

У нее была хорошая жизнь в Техасе.

Идеальная.

Никаких хлопот, никакой головной боли (кроме ЛеБрека), она даже сама не сдавала в химчистку свою чертову одежду.

Все было хорошо.

У Майка не было домработницы, и он никогда бы не стал сам искать частные школы для Риси. На самом деле, если бы его дочь не претендовала на стипендию, он не смог бы оплатить ее обучение, так же как не мог нанять домработницу.

Майк не мог обеспечить Дасти жизнь без хлопот и головной боли, несмотря на потерю брата, трюков Дебби и МакГрата, поскольку жизнь Майка была заполнена подростками и бывшей, любившей играть в игры.

Он услышал глухой стук каблуков ковбойских сапог по плитке и невольно вздрогнул, вырываясь из раздумий. Его взгляд переместился на Дасти, огибающую стойку, отделяющую кухню от гостиной, пристально смотрящую на него.

Он втянул носом воздух.

Ее волосы были гладкими, густыми, ниспадающими на плечи и грудь. На ней была маленькая футболка, туго обтягивающая сиськи, немного оставляя открытый живот. На ярко-фиолетовой майке в серых и более светлых тонах фиолетового была изображена девушка ковбой, в юбке с бахромой, ковбойской шляпе, в середине броска лассо. Темно-серый замшевый ремень с большой серебряной пряжкой на ее выцветших джинсах. Черные ковбойские сапоги. Еще одна полоска серой замши несколько раз оборачивалась вокруг ее шеи в виде колье, а спереди висели маленькие круглые серебряные медальоны. В ушах и на запястьях было больше серебра. И хотя они собирались в заведение, которое называлось «Салон и народные танцы», ее макияж выглядел более ярким, ясно говоря: «трахни меня».

Оглядев ее с ног до головы, хотя ее вид оказал на него мощное влияние, он не пошевелился, когда она подошла к нему. Но сразу отметил, что ее обычный мускусный, цветочный аромат духов стал более насыщенным, чем обычно, он отметил это, когда она обняла его за талию и прижалась.

Ее спина была выгнута, голова откинута назад, не сводя глаз с него, она тихо сказала:

— С ними все будет нормально. Если тебе что-то не понравится, мы можем улететь домой раньше.

Она говорила о его детях, которые вынуждены были провести еще одну ночь в квартире Одри. Ему понравилось, что она заботилась и думала о его детях.

Но она ошибалась насчет хода его мыслей.

— Знаю, что все будет хорошо. Они хорошие дети. Хотя, не уверен, что Риси выдержит весь уик-энд, не дыша одним воздухом с Фином.

Дасти ухмыльнулась и прижалась ближе.

Черт, черт, она была прекрасна.

Даже больше, чем прекрасна, находясь здесь — дома, в своей стихии.

Он не обнял ее, а поднял руку, чтобы обхватить ее подбородок.

Когда он это сделал, его глаза скользнули по ее лицу, и он пробормотал:

— Подумал прямо сейчас, может навсегда ты самая красивая женщина, которая у меня когда-либо была и которую я когда-либо встречал.

Он почувствовал, как ее тело еще сильнее прижалось к нему, веки слегка опустились, а губы приоткрылись.

Затем она прошептала:

— Иногда, Джонатан Майкл Хейнс, ты меня убиваешь.

Прошлой ночью, когда Дасти (и Фин) уходили, Ноу произнес полное имя Майка, и с тех пор Дасти называла его так раз пятьдесят.

Он скользнул рукой вниз по ее шее и спросил:

— Что это за история с полным именем, Ангел?

Она снова ухмыльнулась, и ее руки сжались на нем.

— Я не знала твоего полного имени, — ответила она. — Для меня это был шок, — она расширила глаза и привстала на цыпочки, — настоящий шок, что я чего-то о тебе не знаю. Она опустилась на ноги, продолжая ухмыляться и говорить. — Это так просто. Иногда мне кажется, что мы вместе уже целую вечность. Поэтому я называю тебя полным именем, потому что мне нравится напоминать себе, что мы все же в чем-то новички, и мне нужно многое узнать о Джонатане, — она похлопала его по животу, — Майке, — снова похлопала, — Хейнсе. — Закончила она, похлопав с улыбкой.

Она была так чертовски очаровательна, не в силах остановиться, и не пытаясь, Майк запустил руку в ее волосы, наклонил шею и припал губами к ее губам. Ее губы раскрылись, его язык скользнул внутрь, и он поцеловал ее, когда она обняла его обеими руками, одной рукой, обхватив бутылку пива, стоявшую на ее кухонном столе, а другой зарывшись в ее волосы. Когда она крепко прижалась к нему, он не торопился, создавая единение им двоих, нарушив его только, когда она то ли всхлипнула, то ли промяукала, он услышал, как этот сексуальный тихий звук проскользнул вверх по задней стенке ее горла.

— Слава богу, я еще не накрасила губы блеском, — прошептала она с придыханием через секунду после того, как он на полдюйма отстранил голову.

Он улыбнулся ей в глаза, но даже когда улыбнулся, сказал:

— Позднее нам нужно поговорить.

В ее глазах заплясали смешинки, она ответила:

— Надеюсь, нам всегда будет, о чем поговорить.

Он приподнял голову еще на дюйм, чувствуя, как его улыбка исчезает.

— О важном, милая.

Ее взгляд переместился на его губы, затем снова в его глаза.

Затем она заметила:

— Мне не очень нравится выражение твоего лица.

Майк все еще отдаленно находился в своих мыслях.

— Майк? — Позвала Дасти, и он сосредоточился на ней.

— Завтра. Сейчас пошли знакомиться с твоими друзьями.

— Не-нет, — она покачала головой, продолжая обнимать его. — Ни за что. Я не собираюсь начинать пить с Джеррой, ломая голову над тем, что у тебя на уме. Выкладывай.

— Дасти…

Ее глаза сузились, она привстала на цыпочки и крепко сжала его.

— Выкладывай.

Господи, она могла быть очаровательной.

Майк улыбнулся и пробормотал:

— Похоже, ты тоже умеешь командовать.

— Не будь таким сексуальным, милым и горячим, когда я командую, — приказала она, и Майк начал посмеиваться.

— Майк, — предупреждающе произнесла она, — выкладывай.

Майк начал.

— У тебя хорошая жизнь.

На этот раз Дасти улыбнулась.

— Ты заметил это, не так ли?

Он оторвал взгляд от ее улыбки и посмотрел на солнце, садящееся над равнинами южного Техаса. Когда он снова посмотрел на нее, как ни странно, она выглядела смущенной.

Тем не менее он ответил:

— Да, заметил. Это трудно не заметить.

Она отодвинулась на дюйм, но руки с него не убрала, спросила:

— Ты это серьезно?

Майк моргнул, глядя на нее, и моргнул медленно.

— Что? — спросил он.

Она огляделась, потом снова посмотрела на него.

— Имеешь в виду все это?

— Дорогая, у тебя отличный дом, куча земли, фантастический бизнес и жизнь фактически без проблем. Так что да. Я имею в виду именно это. Все это.

Она пристально изучала выражение его лица какое-то время.

Затем объявила:

— Бо живет здесь в городе. Он заноза в моей заднице, и, если ты помнишь, когда мы летели сюда, я предупредила, что он является основным блюдом в «Шуба», особенно в пятницу вечером. Скорее всего ты его увидишь. Также скорее всего он сделает что-нибудь, чтобы доказать, что осел, а будучи горячим парнем, альфа-самцом, крутым парнем, ты будешь вынужден сделать что-то, доказав всем, что он является тем, кем они и так уже знают. Ослом.

— Дасти…

— Еще был Райдер, который разбил мое сердце. Разломил его пополам. Он уехал, но вернулся, и я вижу его время от времени. Это не так уж много, но каждый раз это причиняет боль. Не помню, почему я купилась на его дерьмо.

— Дас…

— И здесь в Техасе не бывает снега. Даже на Рождество. Рождественские праздники — отстой, детка.

Майк почувствовал, как его губы приподнялись, но все же он попробовал снова:

— Дасти…

Но потерпел неудачу.

— Здесь нет «Хиллигосс». Нет «Реджи». Нет «Фрэнка». Я повторю, «Хиллигосса» нет. И единственный бар в городе — это «Шуба», и если ты не в настроении веселиться по полной, тебе крышка.

Он наклонил лицо ближе и начал:

— Дорогая, я...

Она снова прервала его.

— Если я не вернусь с тобой назад, то буду скучать по разыгрывающемуся подростковому роману Финли Холлидея и Клариссы Хейнс, тогда определенно не смогу сыграть обалденную, крутую, в ковбойских сапогах, художницу гончара фею-крестную тетю Дасти.

Майк решил заткнуться.

Это было хорошее решение, учитывая, что Дасти еще не закончила.

— Ноу хочет, чтобы я спела с его группой в следующий раз, когда буду дома и они будут репетировать. Рокки классная, и она мне нравится. Мерри веселый, и он мне действительно понравился. И Ноу, и Рис далеко не готовы самостоятельно сесть на лошадь, так что уроки верховой езды нужно продолжить, для меня это моральный вопрос, который я обязана закончить. И если Одри начнет портить тебе жизнь, кто будет тебя защищать и прикрывать тебе спину?

Она замолчала.

Поэтому Майк счел нужным спросить:

— Ты закончила?

— Нет, — ответила она, а затем закончила: — Самое главное, что здесь, нет тебя.

Черт.

Мать твою.

— Ангел, — прошептал он, но больше ничего не сказал. Его грудь горела, он обнаружил, что не может из-за этого сильного жара в груди произнести ни слова.

— Техас не смоет волной, если я уеду, Майк, — мягко произнесла она. — Ты знаешь, я решила, что не буду продавать ранчо. Я собираюсь его сдавать. Я не закрываю здесь двери. Но одна некоторое время назад дверь открылась, и я думаю, ты помнишь, что я вошла в ту дверь.

— Я не хочу, чтобы ты о чем-то сожалела потом, — мягко ответил Майк.

Она покачала головой и снова прижалась ближе.

— Я участвовала во множестве сердечных игр, красавчик. Бросая кости снова и снова, много рисковала, часто терпела неудачу. Наконец-то, кажется, у меня появился шанс выиграть. Я не хочу сейчас перестраховываться.

Бл*дь.

Черт побери.

— Ты очень сильно хочешь, чтобы я познакомился с Джеррой и Хантером? — спросил Майк.

Он наблюдал, как она моргнула, затем спросила:

— Прости?

— Ты очень сильно хочешь, чтобы я познакомился с твоими друзьями?

— Э-э... сильно. Так же сильно, как они хотят встретиться с тобой.

— Понятною Они очень разозлятся, если мы опоздаем на час или два?

Забрезжил свет, ее глаза вспыхнули, ему пришлось бороться, его член стал твердым, но даже когда на ее лице отразилась нежность, ее губы ухмыльнулись.

— У них есть няня. С тех пор как я позвонила свой подруге в среду и сказала, что мы приезжаем, Джерра словно с ума сошла, можно подумать, будто я ей сказала, что приеду с Чарли Ханнэмом. Она звонила семь раз. Если мы опоздаем хотя бы на десять минут, она сойдет с ума.

— Кто такой Чарли?

— Чарли Ханнэм, Джакс из «Сынов анархии». Она смотрит этот сериал с благоговением. У нее есть кофейная кружка «Сыны анархии». Пепельница «Сыны анархии», хотя она и не курит. Футболка «Сыны анархии». И у нее есть бумажник «Сыны анархии», которым она действительно пользуется, с надписью: «Что бы сделала Джемма?» Она сказала Хантеру, если Чарли Ханнэм появится в дверях ее дома и скажет, что она женщина его мечты, она бросит Хантера и детей. Хантер обычно непринужденно относится ко многим увлечениям Джерры, но, учитывая, что он наполовину американец мексиканского происхождения, наполовину представитель среднего класса, темнокожий, черноволосый и абсолютно не похож на Чарли Ханнэма, не говоря уже о том, что он на десять лет старше Чарли, он, по какой-то причине, не находит это забавным. Так что выше голову, детка. Не упоминай «Сынов анархии» и ни в коем случае не упоминай Чарли Ханнэма, иначе полетят искры, и я обещаю, что ты обожжешься. («Сыны́ анархии», или «Дети анархии» (англ. Sons of Anarchy) — американский телевизионный сериал в жанре криминальной драмы. Сериал транслировался на FX с 3 сентября 2008 по 9 декабря 2014 года. Является одним из самых успешных сериалов канала FX. Завершился на седьмом сезоне. _ прим.пер)

— Итак, подводя итог всему сказанному, ты говоришь, что я не могу затащить тебя в постель и трахнуть, чтобы сказать спасибо за то, что мне стало легче.

Она растаяла на его теле, но тихо ответила:

— К сожалению, не можешь.

Она была права. Это было прискорбно.

— Тогда нам лучше выдвигаться.

Она не пошевелилась и не отпустила его.

Вместо этого позвала:

— Майк?

Он скользнул рукой обратно к ее подбородку и ответил:

— Да?

— Уверен, что полегчало?

Он посмотрел ей в глаза и прошептал:

— Да.

— Ты видишь, как я от многого отказываюсь. Но не думаю, что ты получаешь то, что приобретаю я.

— Я получаю.

— Тогда я не уверена, что ты понимаешь, как много это значит для меня.

Он втянул воздух, и жжение в груди вернулось.

— Ну, если бы я не спросил, — его глаза устремились в окно на темнеющий горизонт, затем они вернулись к ней, — теперь я знаю.

Она выдержала его взгляд.

Затем улыбнулась.

Затем прошептала, сжимая руку:

— Хорошо.

Затем приподнялась на цыпочки, быстро поцеловала его, опустилась на ноги, затем они сели во взятый напрокат внедорожник и поехали в «Шуба».

* * *

— Если хочешь, я могу найти тебе кожаный ремешок, и ты сможешь прикусить его. Это не облегчит боль, но это будет означать, что ты не будешь кричать.

Это был Ривера, дававший техасский совет, как сидеть в салуне и бездельничать, наблюдая, как твою женщину в третий раз выбрасывает из седла механический бык.

Да, в третий раз.

Очевидно, она часто пыталась объездить механического быка, но лучше не становилось. Майк понял потому, что через две секунды после произнесенных слов Риверы Дасти вылетела из седла и приземлилась в кучу поролона, покрытого множеством, такой же кучей опилок.

Она вскочила на ноги, волосы развевались, опилки полетели во все стороны, немного пошатываясь, пытаясь удержать баланс на поролоне. Обретя равновесие, она вскинула вверх руки и завизжала:

— Пошла!

Толпа обезумела.

Да, в третий раз.

— Господи, — пробормотал Майк.

— Это твоя расплата, — пробормотал Ривера в ответ, и Майк оторвал взгляд от своей женщины, стряхивающей опилки, на красивого, наполовину мексиканского американца, наполовину «среднего класса» мужчину, сидевшего с ним за столом и улыбающегося широкой белозубой улыбкой.

— Что прости?

— Ты уложил ее на лопатки, — напомнил ему Ривера. — Так вот, я мог бы позвонить и предупредить тебя, перед тем, как вы приехали, что «Шуба» — не то место, куда стоит... — Он замолчал, — приводить Джерру и Дасти. Мы могли бы пойти в кантину «Дель Рио». Лучшая мексиканская кухня за пределами Мексики. Тихо, пока группа мариачи не начнет играть между столиками. И хотя текила и сок лайма льются рекой, а эти две женщины становятся громкими от выпитого, там нет механического быка, на которого можно забраться, и нет ди-джея, которого можно умоляя, уломать, чтобы он сыграл «Achy-Breaky Heart». (Билли Рэй Сайрус «Achy-Breaky Heart» https://www.youtube.com/watch?v=byQIPdHMpjc)

— Черт, — пробормотал Майк, без нетерпения ожидая этой части вечера.

— Ага. Им нравится эта песня, они начинают под нее танцевать, а заканчивают, повиснув друг на друге и хихикая. Затем садятся за стол и целый час говорят о том, что маллет — это мужская прическа, которую недооценили. (Маллет — вид стрижки из 80-х (длинные волосы сзади, заметно короче по бокам и спереди – прим.пер.))

— Господи. — Пробормотал Майк.

— Не волнуйся, я думаю, они шутят, — заверил его Ривера.

Черт, он надеялся на это.

— Итак, подведем итог, — продолжил Хантер. — Тебя привели сюда в качестве расплаты. Думаю, это достаточно болезненный опыт, и ты больше никогда не заставишь Дасти так страдать.

Майк перевел взгляд на механического быка и увидел, как Джерра взбирается на него, а Дасти рядом прыгает вверх-вниз, хлопает в ладоши, кричит, отчего еще больше опилок от ее движений оседают на ее одежду и волосы.

Взгляд Майка вернулся к Ривере.

— Я не уверен, что наказание соответствует преступлению.

Ривера откинул голову назад и захохотал.

Майк не смеялся. Он наблюдал, как Джерра и бык встрепенулись, затем через десять секунд бык сбросил хихикающую Джерру в опилки.

Все еще посмеиваясь и явно невосприимчивый к этому кошмару с быком, Ривера запоздало ответил:

— Братан, думаю, соглашусь.

Взгляд Майка скользнул к его женщине, он увидел двух ковбоев, подбадривающих Дасти совершить еще одну попытку. Он понял, почему они хотели усадить ее на быка. Майка настолько плотно облегала ее сиськи, а ее задница выглядела такой чертовски аппетитной в этих джинсах.

Поэтому он потерял терпение.

Приложил пальцы ко рту, громко и резко свистнул, затем вынул пальцы и крикнул:

— Йоу, Дасти!

Ее глаза метнулись к нему.

Он отрицательно качнул головой, затем поднял руку и согнутым пальцем поманил к себе.

Если она немедленно не притащит свою задницу обратно к столу, Майк был готов подойти к ней, вырвать из лап ковбоев, которых она развлекала последние пятнадцать минут, перекинуть ее через плечо и принести обратно к столу. К счастью, она качнула головой в знак согласия, улыбнулась «прости», схватила Джерру за руку и направилась в их сторону.

Что касается вечера, то хорошей новостью было то, что барбекю Шуба было лучшим, которое он когда-либо пробовал, без преувеличения. Пиво охлажденным настолько, что стало почти ледяным, и текло гладко. Ривера оказался приятным при встрече, как и по телефону. Джерра была миниатюрной брюнеткой, и на ней было немного мяса во всех нужных местах. А еще она была чертовски ненормальной.

Они с Дасти быстро перешли от потягивания пива к коктейлям с текилой, а потом вечер испортился.

— Серьезно, Майк, без шуток. У тебя, парня из Индианы, все получилось, — заявил Ривера с улыбкой в голосе, и Майк едва смог оторвать взгляд от Дасти, пробиравшейся сквозь ковбоев и ковбойских девушек в очень переполненном ресторане / салуне / «народных танцев» к их столику, чтобы взглянуть на соседа. — Если бы я свистнул и поманил Джерру пальцем, ее голова раскололась бы, и из нее вырвался бы огонь. Как ты это делаешь?

— Мы храним этот секрет в Индиане. Меня бы линчевали, если бы я поделился, — ответил Майк.

Ривера ухмыльнулся. Затем его взгляд переместился поверх плеча Майка, и ухмылка погасла очень быстро.

Майк оглянулся через плечо, не увидел ничего, кроме ковбоев, наездниц, грубых деревянных панелей, столов и веревок, седел, уздечек и различного инвентаря для скота на стенах, но он услышал, как Ривера пробормотал:

— Черт. Бо.

Взгляд Майка сфокусировался, и он заметил. Майк узнал его, один единственный раз он видел его фотографию на дисплее телефона Дасти. Снова одетый в то, что явно было его униформой — джинсовую рубашку с жемчужными пуговицами и выцветшие джинсы. Темные волосы. Высокий. Худощавый. Симпатичный. Прищурившись он смотрел на Дасти.

Майк мгновенно сдвинулся с места. Это произошло потому, что ЛеБрек был ближе к Дасти, чем Дасти к их столу. Это было еще и потому, что намерения ЛеБрека отчетливо читались в его прищуренных глазах.

Он вскочил со стула, почувствовал и услышал, как Ривера задвигался почти одновременно с ним, и направился к ЛеБреку в тот момент, когда ЛеБрек двигался к Дасти.

К сожалению, салун было заполнен, Майк не мог расталкивать людей на своем пути. К сожалению, в этот момент Дасти и Джерра над чем-то хихикали, поэтому не заметили приближения Бо. ЛеБрек добрался до них быстрее, Майк и Ривера были даже еще не близко.

Но именно тогда ЛеБрек совершил еще большую ошибку, чем уже совершал, просто приблизившись к Дасти.

Джерра увидела его первой, хотя она была по меньшей мере на два дюйма ниже Дасти и, следовательно, на семь дюймов ниже ЛеБрека, она встала между ним и Дасти. Как только она это сделала, он оттолкнул ее со своего пути.

И оттолкнул ее совсем не мягко.

Она налетела на спину какого-то ковбоя, у которого явно были лучшие манеры, чем у ЛеБрека, потому что тот быстро повернулся и поймал Джерру прежде, чем она приземлилась на задницу.

И в этот момент Майк понял, что ни при каких обстоятельствах, и особенно при этих, поднимать руку и толкать жену добродушного, непринужденного, смеющегося наполовину мексиканца-американца, абсолютно неправильно, если учесть, что его жена также является матерью его детей.

— Йоу! Какого хрена? — Прогрохотал за спиной Майка Ривера. Затем Ривера обогнал Майка и стал расчищать дорогу, протискиваясь сквозь людей, быстро почувствовавших атмосферу, так что внезапно для Риверы путь стал свободен, народ расступался перед ним.

Именно тогда Майк заметил, что ситуация резко поменялась, и ему необходимо было удержать хорошего человека и любящего мужа, полицейского от того, чтобы тот не совершил нечто, за что мог получить выговор или, судя по выражению лица Риверы, лишиться своего значка.

Майк был ростом шесть футов один дюйм. Ривера был не выше пяти футов десяти дюймов. Поэтому Майк использовал свой длинный шаг в сторону ЛеБрека, который полностью сосредоточился на Дасти, отчего не почувствовал угрозы, исходящей с флангов.

Майк добрался до него первым, схватил за запястье, ударил коленом в спину ЛеБрека, от неожиданности Лебрек мгновенно упал, потянув за собой Майка, который заломил его запястье за спину. Двигаясь так быстро, что у ЛеБрека не было шанса защищаться, Майк схватил его другое запястье и завел за спину, потянув оба вверх, так что тело ЛеБрека теперь было прижато к полу. Затем Майк согнулся в талии и подобрался к нему поближе.

— Мой совет, тебе мудак, держи свое дерьмо при себе, — прорычал Майк ему на ухо. — Я не рад, что ты рассказываешь о Дасти, но ты только что поднял руку на женщину Риверы, и теперь у тебя проблемы с мужчиной, который серьезно этим недоволен.

ЛеБрек повернул шею, поймал взгляд Майка, прищурился, лицо стало жестким, но Ривера уже был рядом.

— Посмотри на меня! — рявкнул он, ЛеБрек не перевел глаз, Ривера согнулся в талии и прорычал ему в ухо: — Мудак! Посмотри на меня!

Майк прижал его коленом еще больше к полу, тогда ЛеБрек повернул голову.

— Назови мне причину, — прорычал Ривера.

— Хантер, сделай вдох и отойди, — посоветовал Майк.

Не сводя глаз с ЛеБрека, Ривера приказал:

— Отпусти его, Майк.

Хватка Майка усилилась, тело ЛеБрека дернулось, а голова быстро повернулась, он, нахмурившись, посмотрел на Майка.

— Майк. Бл*дь. Черт! — рявкнул он.

Возможно, он намеревался сказать больше, но возможности не было. Ривера протянул руку и схватил его за челюсть, заставляя повернуть к нему лицо.

Майк стиснул зубы.

— Я разрешал тебе отворачиваться, — выдавил Ривера, оказавшись нос к носу с ЛеБреком.

— Хантер, он не стоит твоего зенитного огня, — предупредил Майк.

Ривера проигнорировал Майка и прошептал ЛеБреку:

— Ты поднял руку на мою женщину.

Джерра придвинулась ближе к мужу, тихо произнеся:

— Хантер, милый…

Риверапродолжал говорить, не сводя глаз с ЛеБрека:

— Ты никогда не поднимал руку ни на одну женщину и определенно не на мою, черт побери, женщину.

— Я пытался добраться до Дасти, — выплюнул ЛеБрек, дергая челюстью от захвата Риверы, но Ривера мертвой хваткой держивал его за подбородок.

— И это полный п*здец, — парировал Ривера, все еще глядя ему в лицо и не двигаясь. — Она не хочет тебя. Она вышвырнула тебя из своего дома несколько месяцев назад. Ты растрепал всему городу, позвонив ей, когда она трахалась со своим новым парнем, распространил это дерьмо повсюду, как придурок, которым и являешься. Теперь ты еще мудак, раз заявился сюда, растеряв мозги по дороге, и повел себя как окончательный мудак, Майк поставил тебя на колени, ты и пальцем не успел пошевелить. Какая женщина захочет такого мужчину, как ты, когда она может заполучить другого мужчину, настоящего мужчину?

ЛеБрек запоздало попытался вырваться из хватки Майка, но Майк держал крепко, дернув вверх, так что ЛеБрек был вынужден прекратить дергаться, чтобы уменьшить боль.

ЛеБрек бросил сердитый взгляд через плечо на Майка, затем снова повернул голову к Ривере.

— Пошел ты, Хантер, — прошипел он.

— Если ты не хочешь, чтобы тебя трахали все следующее десятилетие, то перестань вести себя как мудак, рассказывая всем, что тебя бросили, давая всем повод понять почему, тебе лучше поумнеть и двигаться, мать твою, дальше, — парировал Ривера. — Но ты пошел другой дорогой, и сегодня вечером поднял руку на мою женщину, ты купил себе билет в мир боли. Теперь я буду твоей тенью, мудак. Если ты почешешь свою задницу, я это узнаю. Посрешь, я узнаю. Обманешь какую-то идиотку, заставив ее взять твой член, я это узнаю. — Его лицо приблизилось к лицу ЛеБрека. — Ты даже, бл*дь, чихнешь, я и это узнаю. И если что-то из твоего дерьма мне не понравится, я найду способ превратить твою жизнь в страдание. Даже когда будешь переходить дорогу в этом городе, я буду следить за тобой. Если я услышу, что ты проезжал мимо дома Дасти, звонил ей в штаты, я арестую тебя за домогательства. Не испытывай меня и не искушай. Ни один мужчина, поднявший руку на мою женщину, не останется без наказанным. Раньше я думал, что ты придурок. Теперь я — человек, которого ты можешь считать своим врагом.

Ривера говорил очень серьезно, и Майк видел, что ЛеБрек понял, что его ждут крупные неприятности. Хотя он продолжал сердито смотреть на него, но его лицо побледнело, и он перестал вырываться из хватки Майка.

— Теперь ты все понял, — продолжил Ривера, отступая на три шага, — давай кое-что проясним. Дасти Холлидей когда-нибудь услышит тебя или увидит снова?

Взгляд ЛеБрека поднялся на застывшего и пристально смотревшую Дасти, затем перешел снова на Риверу.

— Нет, — выпалил он.

— Хорошо, — ответил Ривера таким тоном, словно разговаривал с собакой, которую дрессировал. — Итак, ты еще раз собираешься поднять руку на какую-либо женщину?

— Нет, — отрезал ЛеБрек.

— Хорошо, — продолжил Ривера, — и когда Майк отпустит тебя, ты встанешь, уберешь свою задницу отсюда и подумаешь о своих действиях, так? Или ты собираешься совершить очередную глупость, из-за чего мне придется тебя арестовать?

— Уйду, — рявкнул Лебрек.

— Хорошо, — заявил Ривера. — Теперь Майк отпустит тебя медленно, и ты сделаешь то, что я сказал. Ты меня понял?

— Понял, придурок, — пробормотал ЛеБрек, не сводя с Риверы глаз, полный ярости и злости.

— Хорошо, начнем, — произнес Ривера, словно говорил с непослушным ребенком. Он выпрямился, посмотрел на Майка и, кивнув один раз, сделал шаг назад.

Майк отпустил его и тоже отступил назад.

ЛеБрек быстро поднялся на ноги.

Затем он все же сделал неправильный ход.

Не сводя глаз с Дасти, выпалил:

— Не знаю, о чем я думал. Ты не стоила моих усилий.

Дасти скрестила руки на груди и закатила глаза, изображая с головы до ног женщину, которая стоила любых усилий настоящего мужчины.

Майк ухмыльнулся.

Да, это была его женщина.

ЛеБрек посмотрел на Майка и ехидно предложил:

— Можешь ее забирать.

— Это хорошо, потому что я уже это сделал, — приветливо ответил Майк, все еще ухмыляясь.

ЛеБрек впился в него взглядом. Затем его глаза окинули ковбоев и ковбойских девушек, столпившихся вокруг них, и его осенило, что он находился в центре внимания. Осознав это, опустил взгляд на свои ботинки, пока они скользили по полу на выход.

Майк развернулся, чтобы посмотреть ему вслед. Мало кто из мужчин мог вынести такое унижение и не усвоить этот урок. С другой стороны, некоторые особи мужского пола полагали, что такое событие подольет масла в их огонь. Он не собирался прикрывать спину этому засранцу.

ЛеБрек был поглощен толпой из ковбоев и наездниц, когда Майк почувствовал запах духов Дасти, а затем почувствовал ее тело. Он почувствовал это, потому что она прижалась к его боку.

Повернул голову и посмотрел на нее сверху вниз.

Она приподнялась на цыпочки и положила одну руку на его пресс, большим пальцем другой руки зацепила заднюю петлю ремня его джинсов.

И близко к его уху прошептала:

— Это было так горячо, что ты просто стал ужасно сексуальным. — Его шея изогнулась еще сильнее, он поймал ее взгляд и когда увидел ее глаза, она сильно прижалась своими сиськами к его руке и продолжала шептать: — Ужасно сексуальным.

Глядя ей в глаза, чувствуя, как она прижимается к нему, считывая выражение ее лица, Майк решил, что время знакомства с ее друзьями подошло к концу.

* * *

— На диван, раздвинь ноги, — прорычал Майк, наблюдая, как вспыхнули глаза Дасти, затем она отстранилась от него и сделала, как он просил.

Она была верна своему обещанию. Они секунду назад приехали из «Шуба», и она набросилась на него. Он все еще был полностью одет, а она была совершенно голой. Удерживая ее на ногах, когда Дасти позволяла себе ничего не делать, кроме как держаться, пока он играл с ней.

Теперь он готов был к продолжению.

Она быстро села на диван, выполнила его приказ, прислонилась спиной к подлокотнику, не сводя с него жаждущих глаз, одну ногу перекинув на спинку дивана, другую поставила на пол.

Она не стала медлить. И увидев ее в такой позе на диване, Майк тоже не стал медлить. А присоединился к ней, его рот оказался между ее ног.

Его женщине нравился его рот. Он знал об этом, потому что она не скрывала, как он ей нравился. Она была уже почти готова, едва лизнул и слегка прикусил клитор, она начала издавать звуки, которые издавала всегда, когда готова была кончить. Отчасти сказывалась выпитая текила, отчасти то, что произошло с ЛеБреком, а отчасти еще и то, что он взял командование на себя, когда они вернулись домой. Она ворчала на его приказы, но ей это нравилось.

Он знал это, потому что чувствовал, как ей нравится на вкус.

Она была такой сексуальной, такой разгоряченной, такой возбужденной, уже почти на грани, что в мгновение ока привела Майка к таким же состояниям, как только он услышал, издаваемые ею звуки, и почувствовал движения ее бедер. Но он хотел, все это ощущать своим членом. Дасти ни за что не могла бы симулировать оргазм, не то чтобы он давал ей повод. Он знал, когда она кончала, все реально, потому что ее киска сжалась и дернулась вокруг его члена. Он готов бы получить ее оргазм своим ртом, но хотел сейчас другого.

Сейчас он хотел находиться в ней.

Он приподнялся, ухватил ее за бедра, подтягивая под себя.

Его руки потянулись к ремню. Ее руки потянулись к пуговицам его рубашки.

— Хочу чувствовать твою кожу, — выдохнула она.

Он позволил ей себя раздевать, делать то, что она хотела. Он был занят своими джинсами.

К тому времени, как он спустил джинсы, а она расстегнула пуговицы на его рубашке и стянула ее на предплечья. Он накрыл ее своим телом и вошел. Затем увидел, как ее шея выгнулась назад, губы приоткрылись, и черт, мать твою, он был неправ. Она никогда не была так прекрасна, как в этот миг, принимая его внутрь. Ей это нравилось; это отражалось на ее лице, и каждый раз, когда он видел ее такой, то был уверен, что моментально кончит. Но он сдерживался, потому что понимал, что остальная часть шоу будет почти такой же захватывающей, если не лучше.

Он двигался жестко, она обхватила его за плечи.

— Ноги выше, — проворчал он, и она немедленно подняла выше ноги, опустив на него глаза.

— Ничто не чувствуется лучше, чем ты, — прошептала она.

Бл*дь. Ему это нравилось.

Майк удерживал ее взгляд и продолжал двигаться, усиливая движения.

— Ничто, малыш, — выдохнула она, ее бедра крепко прижались к его бокам, руки напряглись, она отдавала ему себя. Киска сжималась, дернувшись вокруг его члена.

Майк стал входить быстрее, жестче, ее тело содрогнулось, он просунул руку под нее, обхватил ее за бедра и дернул вниз на себя, включая ускорение.

Она подняла голову, уткнулась лицом ему в шею и, все еще кончая, выдохнула:

— Вот так, детка, трахни меня.

Что он и делал, как она просила.

Затем он запустил пальцы в ее волосы, сжал в кулак, подвинул ее голову, чтобы он мог накрыть ее губы своими, его стон вырвался из ее горла, когда он погрузил член в нее и кончил.

Каждый раз это действие было просто феноменальным. И каждый раз он думал, что следующий раз никогда не сможет превзойти этот.

И каждый раз он ошибался.

Он опустился на нее, и она поцеловала его, ее язык сладко скользил по его языку. Майк втянул ее язык, сначала мягко, затем нарастил интенсивность поцелуя, отчего она захныкала. Затем он прервал поцелуй, скользнул губами вниз по ее щеке к шее и прижался к ее коже губами.

Секс с Дасти полностью отличался от любого другого секса с любой другой женщиной. Даже с Одри он быстро отстранялся от нее. Он не возражал против близости, объятий, но, как только наступала кульминация, с объятиями и прижиманиями было покончено. С каждой женщиной, которая у него была, при каждой встрече, он освобождался от объятий и откатывался в сторону. В конце концов, он никогда не оставался похороненным в женщине, не целовался, не наслаждался ощущением женских конечностей, обвивающих его, запахом их духов, их вкусом на языке, ощущением их тел, обернутых вокруг его члена.

Этим он наслаждался только с Дасти каждый раз. Он не мог насытиться ею, ее запахом, ее ощущениями, их связью.

Он почувствовал, как ее ноги с силой сжали его, и ее пальцы скользнули по его коже спины, легкие, сладкие, другой рукой она погрузилась в его волосы, перебирая. От этого по коже головы и шее побежали мурашки, но не такие уж и плохие.

Он собирался поднять голову, когда ее тело странным образом дернулось, и она издала низкий горловой звук, как будто испытала боль.

Его голова дернулась вверх, он посмотрел на нее сверху вниз, увидев ее добрые карие глаза, наполненные слезами. Наполненные такими слезами, что они полились, скользя по вискам в волосы.

— Милая, что за черт? — прошептал он, она приподняла голову, уткнулась ему в шею, ногти впились ему в кожу, и она разрыдалась. Содрогаясь всем телом в рыданиях, извиваясь, прерывисто дыша, всхлипывания.

Господи.

Он вышел из нее. Это потребовало от него усилий и немалого количества времени, казалось, что своими действиями Дасти хотела зарыться в него, влиться в его кожу, но он поправил джинсы и сбросил рубашку. Затем посадил ее себе на колени, просунул ее руки в рукава рубашки, застегнул две пуговицы, прежде чем она прижалась к нему, уткнувшись лицом ему в шею, а задницей к его коленям, обхватив его руками мертвой хваткой.

Он успокаивающе провел пальцами одной руки вверх и вниз по ее позвоночнику, другой скользнул по ее волосам, повернул к ней голову и прошептал ей на ухо:

— Ангел, возьми себя в руки, поговори со мной. Скажи мне, что не так?

— Да... да... Даррин, — рыдала она ему в шею, и ее тело вздыбилось с еще одним прерывистым вздохом. — Он был бы так... так... сча... счастлив!

Он не ожидал такого услышать от нее. С другой стороны, он понятия не имел из-за чего она так рыдала.

Руки Майка перестали двигаться, он обнял ее и прошептал:

— Дасти.

— Он... он... хотел, чтобы мы были вместе так...так...так сильно, — продолжала она всхлипывать. — И он хотел... хотел... не дожил до этого. И все это… случилось из-за его смерти.

Господи.

Объятия Майка стали крепче, он продолжал шептать ей на ухо:

— Милая.

Она отпрянула, посмотрела на него сверху вниз, ее лицо покраснело, глаза были мокрыми, дорожки слез все еще тянулись по щекам.

— Я знаю, что странная! — воскликнула она. — Говорю о своем бра... бра... брате после секса, но он был бы счастлив, Майк. Он был бы счастлив. — Она высвободила руку из его объятий и провела ладонью по щеке, да так неуклюже, что он испугался, как бы она себя не поранила, но, к счастью, остановилась, сделала долгий прерывистый вдох и продолжила говорить: — Не о сексе, потому что он был немного консервативен, а счастлив за нас с тобой.

— Он хотел, чтобы мы были вместе? — спросил Майк, и она горячо кивнула. — Почему?

— Он читал мои дневники, Майк! — воскликнула она и снова прижалась к нему. — И он знал, что ты хороший парень.

Ее дневники определенно объясняли желание ее брата.

Она шмыгнула носом, Майк снова успокаивающе провел рукой по ее спине, давая ей немного времени, прежде чем пробормотал:

— Моя девочка, ты взваливаешь на себя слишком много, и у тебя не остается времени разбираться со своим дерьмом.

— Нет времени, — пробормотал Дасти, затем шмыгнула носом.

— Тебе нужно дать себе время погоревать о брате, Ангел, — посоветовал Майк.

— Когда? — ответила она вопросом. — У меня нет на это времени с моей стервозной сестрой, подающим надежды подростковым романом, скрывающимися темными, гнусными застройщиками и Рондой, ставящей в тупик науку, будучи первой пациенткой, которая ходит, разговаривает, готовит, покупает продукты, пребывая в коме.

Он не должен был, он точно знал, что не должен смеяться. Но его тело непроизвольно начало сотрясаться от смеха.

И некоторое время он смеялся, поэтому Дасти пробормотала:

— Это не смешно.

Он знал, что она начнет злиться, потому что в ее словах не было смеха, Майк подавил смех и прижал ее к себе, прежде чем мягко сказать:

— Нет, дорогая, то, что ты говоришь, действительно, не смешно. И все равно ты смешная, когда это говоришь.

Она молча сильнее прижалась к нему.

Через несколько мгновений прошептала:

— Я скучаю по нему, Майк. Раньше он звонил раз в неделю, иногда дважды. И я... ну, я просто скучаю по нему.

— Конечно, детка, — прошептал Майк в ответ, желая сказать что-то еще, какие-то волшебные слова. Но этого было не просто.

Она прерывисто вздохнула.

Майк крепко прижал ее к себе, Дасти крепко прижала его к себе в ответ.

Через некоторое время он опустил подбородок и тихо спросил ее на ухо:

— Ты хочешь, чтобы я вымыл тебя и уложил в постель?

Она не ответила, просто кивнула, прижавшись головой к его плечу.

Майк поднял ее на руки и понес в ванную. Она навалилась на него, пока он проводил полотенцем, смоченным теплой водой, между ее ног.

Это было еще кое-что, чего Майк никогда не делал ни с одной женщиной. С Дасти он делал это не каждый раз, даже не часто, но все же делал. И каждый раз, когда он это делал, видел в этом нечто слишком личное и интимное. Женщина, которую он обмывал, была той женщиной, способная позаботиться о себе сама, но, когда она была с ним, она доверилась его заботе. Это был для него подарок, но с этим действием, таким интимным, это было нечто большее, чем просто подарок. Это было сокровище, бесценное, и каждый раз оно заставляло его сердце биться сильнее.

Закончив, он отнес ее на кровать. Снял джинсы. Оставив на ней свою рубашку.

В ту минуту, когда он присоединился к ней в постели, притянув ее к себе, она глубоко зарылась в него.

В темноте, уставившись в потолок, опутанный Дасти, Майк спросил:

— Хочешь поговорить?

Она отрицательно покачала головой у него на груди.

— Думаю, пиво, текила, механический бык, наблюдение за альфа-крутым парнем в действии, горячий секс открыли мои врата слез, — ответила она, и Майк ухмыльнулся.

— Такое дерьмо случается.

В ее голосе звучала улыбка, когда она пробормотала:

— Ага.

— Хорошо, пусть будет в другой раз, — прошептал он, — в любое время.

Он полагал, что в конце концов она примет его предложение, но сейчас она просто вздохнула.

— Спи, Ангел, — мягко приказал он.

Она снова вздохнула.

Затем прошептала:

— Угу.

Он замолчал.

Она тоже молчала, потом спросила:

— Майк?

— Я здесь, милая.

— Люблю тебя, малыш.

В груди Майка потеплело, его рука, обнимающая его женщину, сжалась крепче.

Затем он прошептал:

— Я тоже тебя люблю.

Она прижалась ближе и через несколько минут заснула.

Через несколько секунд Майк заснул за ней.

* * *

Было утро понедельника. Сумки были собраны. Коробки заклеены скотчем. Агент осмотрела дом, добавив его в свой список аренды. Работы было еще до хрена, но менеджер Дасти собиралась заняться всем, что имело отношение к гончарному делу, Джерра — всем, что имело отношение к личному барахлу Дасти, а Хавьер — всем, что имело отношение к лошадям или земле.

Хорошие сотрудники, хорошие друзья. Они всегда прикрывали ее спину.

Они позавтракали с Риверой, Джеррой и их двумя шумными, сумасшедшими детьми, которые определенно пошли в маму и папу, хотя должны были находиться сейчас в школе, но пришли попрощаться с тетей Дасти. Теперь дети гонялись друг за другом по тротуару, Джерра и Дасти висели друг на друге, тихо разговаривая, едва сдерживая слезы.

Майк и Ривера стояли от них в пяти шагах, предоставляя им время.

Майк протянул руку Ривере и пробормотал:

— Рад, что у нас была возможность познакомиться.

Ривера взял его руку, сжал, не отпуская руки Майка, сцепившись с ним глазами, пробормотав в ответ:

— Да.

Они опустили руки и посмотрели на женщин.

— Господи, надо было захватить мой скальпель, — пробормотал Ривера, и Майк ухмыльнулся.

Потом он посмотрел на свои часы и сказал:

— Нам пора ехать.

— Хорошо, я повезу Джерру, ты повезешь Дасти. Идет?

Майк посмотрел на Риверу и кивнул.

Майк начал двигаться к женщинам, но остановился, когда Ривера позвал:

— Майк?

Он вздернул подбородок.

— Позаботься о ней хорошенько, — прошептал Ривера.

Хорошие друзья.

Они всегда готовы прикрыть ей спину.

Майк снова сцепился с ним взглядом.

Ответил:

— Обязательно.

16

Задать жару

Фин вытащил свои книги из шкафчика и засунул их в рюкзак. Риси стояла рядом, прислонившись плечом к шкафчикам позади Фина, сканируя глазами пустеющие классы.

Это произошло после школы, когда Фин пришел забрать Риси, чтобы отвезти ее домой.

Это произошло потому, что с тех пор, как Дасти с мистером Хейнсом вернулись из Техаса полторы недели назад, его тетя полностью активизировалась.

И сегодняшний день был самым свежим примером ее активных действий. Ноу уехал с классом на какую-то экскурсию, должен был вернуться не раньше пяти, а мистер Хейнс отбыл в Индианаполис по поводу какого-то полицейского дерьма. Поскольку мать Клариссы была в значительной степени «не у дел», как и его мать, но в другом смысле, когда мистеру Хейнсу пришлось поехать в Инди, он позвонил тете Дасти, попросив ее забрать Рис из школы. Его тетя Дасти позвонила Фину, объяснив, что сказала мистеру Хейнсу, что Фин тоже находится в школе, поэтому может спокойно подвезти Рис, все равно та собиралась зайти на ферму после уроков, чтобы позаниматься с лошадьми, так почему бы Фину просто не отвезти ее домой? Она сказала Фину, что также объяснила мистеру Хейнсу, что Кирби тоже поедет с ними домой в пикапе Финли.

Фин подумал, что мистеру Хейнсу, вероятно, это не понравилось, но он согласился. Фин также полагал, что он согласился в основном потому, что с ними должен был поехать и Кирби.

Но для Фина это был первый раз, когда его девушка могла оказаться в его пикапе.

И он с нетерпением ждал этого раза.

С тех пор как тетя Дасти вернулась из Техаса, она постоянно занималась подобным дерьмом.

Например, как только она вернулась, пару дней спустя, уже после ужина. Он сидел с Риси на диване, смотрели какой-то ситком. Бабушка с дедушкой встречались с какими-то своими друзьями, его мама находилась наверху в своей гребаной комнате (как обычно), а тетя Дасти и Кирби тоже находились наверху и занимались тем, чем они там занимались. Потом тетя Дасти спустилась к ним.

Она подошла к раздвижным дверям и с усмешкой сказала:

— Я прикрою их. Кирби и я собираемся поиграть на игровой приставке. Мы можем шуметь, — она кивнула в сторону телевизора, — не хочу вам мешать смотреть телевизор.

Затем она подмигнула и закрыла двери.

Фин воспользовался предоставленным временем, чтобы поцеловать свою девушку, но это был первый раз, когда они целовались. На диване. В его гостиной. С его братом и тетей находящимися наверху, кричащими и смеющимися во время игры.

Это было потрясающе.

Фин подумал, что это было очень круто, что Риси никто, кроме него, никогда не целовал и не прикасался к ней. Он также понял, что у него хватит терпения научить ее целоваться так, как ему нравится. Он не полностью воспользовался преимуществом, не стал распускать руки. Его девушка была слишком хороша для подобного дерьма. Он готов был ждать. Мечтая о том времени, когда это произойдет. Но во время поцелуя, ему нравилось, что сначала она напрягалась, и, если он не торопился, а с нежностью обращался с ней, вся ее напряженность испарялась, и она становилась такой ласковой и сладкой.

Ему это очень нравилось.

Тетя Дасти также «уговорила» Фина преподать Риси и Ноу урок верховой езды в прошлые выходные.

С подачи тети Дасти, урок закончился тем, что Фин сел на спину Блейзу, Риси — перед ним, и он повел лошадь, показывая ей свои любимые места. Они были вдвоем, только он и она. Он отвез ее к деревьям у ручья, снял с Блейза, обошел вокруг, затем прижал к стволу дерева и не торопясь научил ее целоваться еще немного.

Она начинала привыкать к его поцелуям. Он понял это, потому что она почти совсем уже больше не напрягалась. Она почти освоилась.

Очень быстро.

Его тетя Дасти была абсолютно крутой.

Но Риси была лучше.

Его девушка оттаяла. Она стала более разговорчивой с ним. И все же не была болтушкой. Больше слушала, чем говорила, а если и говорила, то только, когда хотела высказать свое мнение. И всегда говорила негромко.

Фину это тоже нравилось.

Что ему не нравилось, так это то, что она сообщила на прошлой неделе после того, как посовещалась со своим отцом, матерью и миссис Лейн. Он был удивлен, как и сама Рис, когда на встречу с учительницей литературы пришла ее мать. Фин совсем не удивился, что у Рис есть природный дар — талант, который выделял ее среди детей этой школы, делал ее лучшей среди школьников всего города. Он уже и так знал об этом, хотя и не ожидал, что это окажется ее стиль изложения.

Что ему не понравилось, так это то, что ее мать, отец и миссис Лейн говорили о том, чтобы Риси перевести в другую школу. Фину предстоял в следующем году выпускной класс, и он не хотел, чтобы Риси училась в другой школе. Это был бы полный отстой.

Но она должна была пойти в школу для одаренных детей. Он ни раз слышал, как его бабушка с дедушкой вспоминали, как сожалели, что у них не было тогда денег, чтобы отправить тетю Дасти в специальную школу искусств, и только с Божьей помощью и огромным желанием тети Дасти смогли ее вывести на путь, когда она стала заниматься тем, что ей так нравилось. Если бы у Риси была такая же возможность плюс талант, а миссис Лейн была абсолютно уверена в этом, она бы ни за что не стала врать, Рис обязана была бы воспользоваться такой возможностью.

И ничто не должно ей мешать.

Фин захлопнул свой шкафчик и посмотрел вниз на свою девушку.

— Готова? — спросил он.

Ее глаза скользнули по его лицу, и он понял, что она считала его мысли. С другой стороны, она всегда так делала. Его взгляд никогда не был пустым, она все время что-то анализировала, думала. Она говорила тихо и не так уж много, но все, что она говорила, было важно. Если она задумчиво продолжала молчать, Фину всегда хотелось узнать ее мысли, что происходит у нее в голове.

На этот раз она тоже промолчала, всего лишь кивнула, оттолкнувшись от его шкафчика. Затем подошла к нему, и он заявил на нее права.

Ему потребовалось некоторое время, чтобы подвести ее к этому моменту. Он видел, что она стеснялась держаться за руки, но как только ее рука привыкла находиться в его ладони, а не наоборот, Фин пошел дальше. Стал обнимать ее за плечи. В первый раз, когда он это сделал, она пребывала в такой растерянности, не зная, как поступить, поэтому ему пришлось взять ее руку за запястье и положить себе на талию.

Она и к этому привыкла. Вот сейчас, в эту самую минуту, когда он обнял ее за плечи, когда его пальцы скользнули по ее мягким волосам, она обняла его за талию и просунула большой палец в боковую петлю джинсов поверх ремня.

Как всегда, когда он обнимал свою девушку, Фин подумал, что она идеального роста для него и что ему действительно нравятся ее духи.

Фин повел ее к парковке, и вел он ее к парковке улыбаясь.

Кирби должен был ждать их у пикапа, а затем залезет в него вместе с ними, но все же это была своего рода свобода — шаг вперед, и он надеялся, что в конце концов мистер Хейнс доверит Фину свою девочку, чтобы оставить их наедине.

Пока они шли, Фин спросил вполголоса:

— О чем ты думаешь?

— О чем ты.

Он посмотрел на нее сверху вниз.

— Хм?

Она посмотрела на него, и ее губы изогнулись в легкой улыбке. Она делала такое время от времени, и Фин думал, что это действительно чертовски мило.

— Думаю о том, что у тебя на уме, — объяснила она. — Когда ты забирал учебники, твои мысли казались тяжелыми.

Это было странно, иногда выводило его из себя, но, казалось, она могла читать его мысли. В его возрасте он понятия не имел, что это была часть ее таланта, ее врожденного понимания человеческого поведения, считывания настроения людей, что и делало ее хорошим писателем. И он также понятия не имел, что это было частью ее самой, вот почему она чувствовала так глубоко, была такой чувствительной к другим и так сильно заботилась о тех, кого любила.

Она сжала его руку и очень нежно спросила:

— Ты думал о своем отце?

Нет, на этот раз он не думал о своем отце, своей маме, своей суке тете Дебби и не беспокоился о том, что взрослые в его жизни не смогут выиграть битву, которую вела его тетя.

Вместо этого он думал о том, что Риси должна будет перейти в другую школу.

Он не хотел лгать, поэтому посмотрел вперед и пробормотал:

— Это не так важно.

— Тяжелые мысли — это всегда важно, так или иначе, Фин, — прошептала она.

Он услышал ее слова, но не ответил. Не ответил потому, что Брэндон Уоннамейкер, Джефф Шульц и Трой Пигготт направлялись в их сторону, и Брэндон не сводил глаз с Фина.

Тело Фина напряглось.

Брэндон был старшеклассником. А еще он был засранцем. В школе ходили слухи, что его отец был серьезным, крупным придурком. Тем не менее даже если дома было дерьмово, это не значит, что ты должен привносить это дерьмо в школу. Сейчас это Фин знал наверняка, чем когда-либо.

Джефф и Трой оба не были старшеклассниками, они были лакеями Брэндона. Они готовы были сделать для него все что угодно. С чего они решили, что дерьмо Брэндона не воняет, Фин понятия не имел, так как Брэндон был тощим, уродливым, с дурацкой стрижкой, совсем нестильной, со светлыми длинными, вьющимися волосами, с прыщами, и он был, как отметил Фин, мудаком. Этого Фин тоже не понимал. Что он действительно знал наверняка, так это то, что Джеффу и Трою нравилось. Что бы ни было в них такого, что влекло их к Брэндону, это было точно что-то нехорошее.

Брэндон и Фин не раз вступали в словесную перепалку. В прошлом году, когда Брэндон еще не был старшеклассником, Фин был второкурсником, они вместе обедали, и любимое занятие Брэндона, развеселить свою задницу, было за обедом. Фин не вмешивался, если он обижал или зло прикалывался над парнем. Фину не нравилось, он сам был парнем, и сам не хотел бы, чтобы какой-то другой парень постарше стал заступаться за него, выставлял его еще большим неудачником перед другими.

Но однажды, когда Брэндон решил подразнить толстушку, Фин вмешался. Это было совершенно не круто. Конечно, она была толстой, скорее всего ей следовало начать предпринимать определенные действия в этом направлении, но ей совсем не нужен был еще и какой-то придурок, создающий ей еще больше проблем и так не в совсем веселой жизни.

Брэндону это не понравилось. С другой стороны, у Брэндона не было особого права голоса. Так как перерыв на ланч Троя и Джеффа был в другое время, поэтому команды Боэндона не было рядом, готовой прикрыть его. И в прошлом году, еще до того, как Фин вытянулся на два дюйма, дойдя до шести футов, он был выше и массивнее Брэндона. Так что Брэндон сохранил лицо, только словесно угрожая, быстро скрывшись.

В прошлом году Фин вмешивался еще пять раз. К счастью, в этом году, оба семестра, он не встречался с Брэндоном за ланчем, время не совпадало.

Но именно сейчас, идя с Риси по коридору, ему достаточно было бросить один взгляд на лицо Брэндона, а также на его команду, чтобы понять, что Брэндон пребывал в своем обычном настроении мудака.

Поэтому он усилил хватку на плече Рис, притягивая ее ближе, и встретился взглядом с вожаком банды.

— А вот и он, фермер Фин, — крикнул Брэндон, приближаясь, и Фин почувствовал, как тело Риси напряглось, ее голова дернулась вперед. — Со своим новым лакомым куском, — закончил Брэндон, и свободная рука Фина сжалась в кулак.

— Когда ты ее бросишь, я возьму ее на несколько секунд, — предложил Трой, уродливо улыбаясь Рис. Желудок Фина сжался, но он держал рот на замке, не сводя с них глаз, и продолжал идти вперед.

Риси придвинулась ближе к нему.

— Я тоже, — вставил Брэндон. Они подошли к трио, произошла перегруппировка, Брэндон теперь пятился назад, поскольку Фин продолжал наступать на него, идя вперед, Трой и Джефф двигались по флангу. — Кларисса Хейнс. Первокурсникам запрещено, но вы ведь двое уже переспали, так же. — Враждебные глаза Брэндона уставились в глаза Фина.

— Ты уже пробовал ее?

— Отвали, придурок, — прорычал Фин, продолжая двигаться вперед вместе с Рис, отчего придурок продолжал пятиться.

Брэндон широко улыбнулся.

— Ты уже трахнул ее. Ну и как мило?

Фин почувствовал, как Рис начала дрожать у него с боку, несмотря на то, что придвинулась ближе, Фин почувствовал, как его живот обожгло.

— Я сказал, отвали, придурок, — повторил Финли.

— Держу пари, что было хорошо, — прошептал Брэндон, его глаза метнулись к Рис, а затем обратно к Фину. — Ты всегда выбираешь самый сладкий кусочек. Однако тебе быстро все надоедают? Сколько ей осталось день? Неделю? — Он посмотрел на Джеффа и заключил: — Готов поспорить на неделю.

Риси придвинулась еще ближе, но Фин не обращал на нее внимания. Краем глаза он увидел, как рука Троя поднялась и потянулась к волосам Рис.

Фин остановил его, затем отодвинул их обоих на шаг назад, дернув Рис себе за спину, он повернулся к Трою и встретился с ним взглядом.

— Даже не думай об этом, придурок, — отрезал он.

Трой ухмыльнулся ему.

— У нее красивые волосы. — Он перевел свою усмешку на Рис, она превратилась в ухмылку, и он продолжил. — Всегда нравились твои волосы, Рис. — Его глаза скользнули вниз по ее телу, и он прошептал болезненным тоном: — Мне всегда многое в тебе нравилось.

Рис вжалась в спину Фина.

— Отвалите все, — приказал Фин.

— Что ты собираешься делать, фермер Фин? — ехидно спросил Брэндон. — С тобой сейчас нет твоей команды, так что ты собираешься делать, если мы не отвалим?

Фин отодвинулся назад, подталкивая Рис к себе, предупреждая:

— Ты не захочешь это знать.

— Не захотим? — прошептал Брэндон, странный свет, который не нравился Фину, горел в его глазах.

— Нет. Не захочешь, — прошептал Фин в ответ.

Потом все и случилось. Трой задвигался вперед, его рука снова поднялась, направляясь к волосам Рис, Фин оттолкнул ее. Затем его рука метнулась вперед, он поймал запястье Троя и заломил его руку за спину. Как только он завладел им, то продвинул его вперед на три шага и толкнул лицом в шкафчик.

— Фин! — услышал он крик Рис, но не мог даже взглянуть на нее. Двое других набросились на него.

Он был прижат двумя, вес пришелся на спину, кулак Брэндона врезался ему в ребра.

Он приподнялся, сбросив их, одновременно дернув локтем назад и попав Джеффу в челюсть, когда тот крикнул:

— Позовите учителя!

— Фин! — Снова закричала Рис.

Он положил руки Брэндону на плечи, подошел ближе, поднял колено, попав Брэндону в промежность. Руки Брэндона потянулись к паху, он упал на колени с болезненным стоном, но Трой и Джефф навалились на Фина с двух сторон.

— Учителя, Рис! — взревел он, только успев заметить, как она развернулась на одной ноге и побежала к классам прямо перед тем, как он поймал кулак Джеффа своей скулой.

Звезды взорвались в глазах, и все, что произошло с шестого января, когда он увидел своего отца, лежащем мертвым на снегу, взорвалось в его мозгу.

И вот тогда Финли Деклан Холлидей задал жару и устроил ад Брэндону Уоннамейкеру, Джеффу Шульцу и Трою Пигготту.

* * *

Майк вошел в школу и прямо перед административными кабинетами с окнами увидел Дасти, расхаживающую по коридору, ее лицо было обращено прямо к Фьюри.

В тот момент, когда она увидела его, широкими сердитыми шагами, ноги сами понесли ее ему навстречу.

— Где они? — спросил он, не отрывая взгляда от ее сверкающих глаз, и она остановилась в шаге перед ним.

— Там, — она мотнула головой в сторону офисов. — Я жду тебя в коридоре и пытаюсь найти причины, по которым не могу убить тех троих подростков и свалить вину на тупоголового директора.

Когда она мотнула головой, Майк перевел взгляд на окна офиса. На передних стульях сидели Фин и Риси, тесно прижав бедра, склонив головы друг к другу. Риси держала Фина за руку. Рука Фина, кстати, была с рассеченными, кровоточащими костяшками. И соответственно так же красовался блестящий, уже набухший синяк на его левой скуле.

Кроме этого, никаких признаков других повреждений не было.

Но именно это разозлило Майка еще больше.

Ему позвонили из школы по поводу Рис, что она и Фин участвовали в драке, поэтому администрация не отдаст ее никому, кроме родителей, только после того, как они побеседуют с указанным родителем. Затем, не прошло и пяти минут, ему позвонила Дасти. Она была лучше осведомлена о ситуации, потому что ей не только позвонили из школы, у нее была возможность поговорить с Финли и Клариссой о том, что произошло. Удивительно, но оба ребенка чрезвычайно откровенно все ей рассказали, что говорилось, как себя вели те трое, и что вызвало драку. С другой стороны, может быть, в этом и не было ничего удивительного. Фин был близок со своей тетей, у Рис завязались хорошие отношения с женщиной Майка, которые с каждым днем становились все крепче. Они доверяли ей.

Майк знал, что, скорее всего, не следует потворствовать подростку, применяющему кулаки для разрешения ситуации, но он совсем был не рад, что некоторые подонки-хулиганы говорили гадости о его дочери, а один пытался прикоснуться к ней.

Его взбесил второй звонок Дасти, сообщивший, что в школе действует политика абсолютной нетерпимости к дракам, и все участники, включая и Рис будут отстранены от занятий на три дня.

Дасти была в такой же ярости, но, взглянув на нее, Майк понял, что ее ярость была гораздо более высокого уровня, чем у него.

— Остальные три мальчика находятся в кабинете директора со своими родителями, — продолжила объяснять Дасти.

Майк вздернул подбородок, и она пристроилась рядом с ним, когда он подошел к стеклянной двери в административные помещения.

Он открыл дверь, придержал для нее и шепотом приказал:

— Заходи. Посиди с Рис. — Он почувствовал на себе ее взгляд, но его взгляд переместился на Фина. — Фин. Выйди наружу.

Финли уже смотрел на него, поэтому кивнул. Майк положил руку на поясницу Дасти и легонько подтолкнул ее внутрь. Он все еще чувствовал ее взгляд, но потом ее взгляд переместился на Клариссу, как взгляд Фина переместился на Майка.

Парень переступил порог, Майк закрыл дверь за ним, затем отошел на несколько футов, Фин последовал за ним. Когда они повернулись лицом друг к другу, Майк открыл рот, чтобы заговорить, но Фин опередил его.

— Я знаю, все понимаю, сэр. Это не круто. Но второй раз он попытался прикоснуться к ней, и они несли всякую чушь, она сильно испугалась, и я не знал, что еще сделать. Хотел оттащить его от нее, говорил перестать, но они набросились на меня. Один из них ударил меня по лицу, и я просто... просто... — он посмотрел себе на ноги, — потерял самообладание и облажался.

Майк пристально смотрел на него. Потом еще какое-то время все так же пристально смотрел на Фина, пытаясь с обладать со своей яростью.

Затем, низким, рокочущим голосом, он заявил:

— Никто. — Услышав его тон, глаза Фина поднялись к его лицу, и Майк продолжил: — Никто, черт побери, не может прикасаться к моей дочери, если она этого не хочет.

Майк наблюдал, как глаза Фина становятся настороженными и начинают пылать огнем, который, как полагал Майк, был отражением его собственной ярости.

— Мне жаль, — прошептал Майк. — Жаль, что твой отец так рано умер. — Огонь ярко вспыхнул в глазах Фина, но Майк просто продолжил: — Я знал его, но при сложившихся обстоятельствах понятия не имею, чтобы он сказал и как отреагировал. Каким человеком он постарался бы тебя вырастить. Единственное, что могу сказать, что я за человек. Если кто-нибудь попытался бы прикоснуться к человеку, которого я люблю, и он мне небезразличен, я бы сделал то, что должен был сделать любой мужчина, чтобы остановить все это. Если бы они несли всякую чушь и не собирались затыкаться, я бы тоже положил этому конец. Так что, насколько я понимаю, Фин, ты не облажался. Эти парни дотронулись до моей дочери, когда она совсем этого не хотела. Так что, на мой взгляд, как ее мужчина, ты выполнил свою работу.

Майк наблюдал, как разгорается огонь в глазах Фина, парень сглотнул, затем снова сглотнул. Многое происходило в его мыслях, и не все его думы были о хорошем, многие были действительно о чертовски плохом, что случилось в его жизни. Но Фин сдержался и кивнул.

— Спасибо, мистер Хейнс, — пробормотал он.

— Мы с Дасти поговорим с директором, — сообщил ему Майк.

Фин кивнул подбородком.

— Возможно, у меня не получится снять с тебя отстранение от школы на три дня, но Рис точно уж не отстранят, — продолжил Майк.

Глаза Фина вспыхнули, губы дрогнули, и он снова кивнул подбородком.

— Твоя бабушка забрала Кирби. Поэтому ты отвезешь Рис домой, — приказал Майк.

В глазах Фина вспыхнул другой огонек, затем губы дернулись по-другому, Фин кивнул.

Майк продолжил:

— Ты же хочешь ее отвозить домой, Ноу всегда ноет, что не записывался в личные шоферы Рис, она и так всегда делает с тобой домашнюю работу, так что, если ты хочешь, с этого момента, можешь отвозить ее домой.

— Я хочу, — мгновенно прошептал Финли.

Майк знал, что он хочет.

Дерьмо.

Вот черт.

Мать твою.

Он уставился на парня, который уже стал мужчиной.

Какой-то чертовый хулиган попытался дотронуться до его дочери, и этот парень, юноша, которому очень быстро пришлось стать мужчиной, остановил его.

— Хорошо, — произнес Майк. — А теперь давай зайдем и поговорим с директором.

Фин снова кивнул, собираясь направиться к дверям, но Майк остановил его, положив руку ему на плечо.

Глаза Фина встретились с глазами Майка.

— Не знаю, что обычно говорил тебе твой отец, — тихо произнес Майк. — Ты же знаешь, каким человеком был твой отец. Так что, честно говоря, будь он сейчас здесь, Фин, он бы гордился тобой.

Фин снова сглотнул, а затем стиснул зубы. Его глаза заблестели, и Майк дал ему минуту, чтобы тот смог побороть эту слабость, и зная каким мужчиной уже становился Финли Холлидей, Майк точно знал, что он эту слабость победит.

Фин победил и кивнул еще раз.

Майк сжал его плечо, отпустил и повел в офис.

* * *

Кларисса сидела в кабинете директора со своим отцом, Фин и Дасти, но ее глаза были прикованы к Дасти.

Потому что Дасти разозлилась. Не чуть-чуть. А серьезно разозлилась.

И Дасти совершенно не собиралась скрывать свой гнев.

Она также была не прочь поговорить.

Что и делала в данную минуту.

— Вы хотите сказать, директор Клаузен, что руководите этой школой так, будто являетесь директор совета национальной безопасности, а не директором школы, чья работа заключается в том, чтобы направлять молодых людей к зрелости, поэтому вы и не оцениваете внешние факторы при рассмотрении данного вопроса? Вы это мне хотите сказать?

— Мисс Холлидей, политика абсолютной нетерпимости — это значит политика нулевой терпимости. Абсолютная нетерпимость — это политика не десяти процентов соглашения в зависимости от того, что произошло, — ровно и спокойно ответил директор Клаузен, но Кларисса поняла, что он теряет терпение.

Директор Клаузен всегда был очень спокойным. Из-за этого он очень нравился детям. Иногда он мог быть и придурком, только если школьники что-то натворят. Кларисса не сделала ничего плохого, поэтому думала, что он это понимает и будет все хорошо. И он ей нравился еще и тем, что частенько делал некоторые вещи. Ей нравилось, когда он приходил в большой гараж, где они строили плот для первокурсников на выпускной, и смеялся вместе с ними. И приходил он не в школьные часы. Не в будний день, а в субботу. И приходил не для того, чтобы убедиться, что они хорошо себя ведут, а просто потому, что хотел посмотреть, как идут дела с плотом и поболтать с детьми. На самом деле, он делал подобные вещи постоянно, и именно поэтому Кларисса считала, что директор крутой.

Рис тогда еще не присутствовала, но все знали о бывшем футбольном тренере, который ударил своего сына во время игры. И все знали, что директор Клаузен, даже не задумываясь, избавился от него. И этого тренера ненавидело большинство детей. Поэтому, когда он ушел, все подумали, что мистер Клаузен не терял ни секунды, чтобы избавиться от него, и это было очень круто.

Но у Клариссы не было времени поделиться этим с Дасти.

С другой стороны, даже если бы она рассказала об этом Дасти, ей было бы все равно. Сейчас Дасти была в ярости.

И Кларисса также подумала, что это тоже круто. Потому что она была без ума от Фина и, в отличие от его матери, которая, даже когда у Фина были проблемы в школе, не покидала ферму или свою комнату, чтобы выяснить что у сына не так. Но Дасти находилась сейчас здесь, в кабинете директора и сражалась, в прямом смысле, с этим директором.

— Они нетеррористы, — отрезала Дасти. — Они подростки.

— Дасти, — тихо позвал отец Клариссы, его рука протянулась, чтобы обхватить за руку Дасти.

Но Дасти просто дернула головой в сторону ее отца и отчеканила:

— Я ошибаюсь?

— Я более снисходителен к Рис... — начал мистер Клаузен, но глаза Дасти скользнули по нему, и он замолчал.

— Снисходительный? Снисходительный?! Что ж, великодушно с вашей стороны быть снисходительным к пятнадцатилетней девочке, которая ничего не сделала, кроме как шла со своим парнем на парковку, а какой-то хулиган начал приставать и ругаться, говорить разные скабрезности, а другой пытался дотронуться до нее, хотя она этого совсем не хотела. Это великодушно с вашей стороны — не отстранять ее от учебы за это. И, не сочтите за неуважение, но хочу сообщить вам новость — Фин делал то же самое.

— И да, — тихо, примирительно сказал директор Клаузен, — это, конечно, та причина, по которой Рис не будет наказана, поскольку она не сделала ничего, за что следовало бы ее изолировать на три дня от занятий. Вначале, по рассказам других, мы были дезинформированы относительно причастности Рис. Как вы знаете, теперь у нас есть более четкая картина. Но с чем нельзя поспорить, так с тем, что Финли использовал свои кулаки, чтобы справиться с ситуацией, которую можно было бы разрешить без кулаков.

— И в тот момент, когда ситуация ухудшилась и на него набросились те трое подростков, он крикнул своей девушке позвать учителя, — парировала Дасти. — У вас другое мнение?

— Да, мисс Холлидей, по свидетельским показаниям вовлеченных лиц, именно Финли начал первый применять кулаки, — объяснил мистер Клаузен.

Кларисса наблюдала, как Дасти наклонилась вперед прищурившись, прошипев:

— Потому что один из них пытался дотронуться до Клариссы.

— Он попытался дотронуться до ее волос, — пояснил директор Клаузен.

Дасти откинулась назад, ее лицо окаменело, глаза остановились на мистере Клаузене.

— Вы считаете это нормально?! Вас это устраивает? Потому что, учитывая, что я женщина и все такое, хочу вам сообщить, что это не нормально. Не нормально. Ни один мужчина не может дотрагиваться до моих волос или еще чего-нибудь, если я этого не хочу. Это… не нормально.

Кларисса почувствовала, что ее дыхание участилось, она потянулась, схватив Фина за руку. Пальцы Фина крепко сжались, и она поняла, что он думает о том же, о чем и она.

В этот момент Дасти вспоминала Денни Лоу.

И Кларисса знала, что ее отец думал о том же, когда успокаивающим тоном прошептал:

— Ангел.

Глаза Дасти метнулись к отцу Клариссы, и она прошептала в ответ:

— Я что неправа?

И Кларисса увидела все на лице Дасти, Рис поняла, как и Фин, потому что его рука еще сильнее сжала ее руку.

Дасти вспоминала. И боялась, что такое же могло случиться и с Клариссой. И Дасти не собиралась останавливаться ни перед чем, защищая своего племянника и его девушку.

И именно тогда, глядя на Дасти Холлидей, Кларисса Хейнс решила рискнуть.

И она поняла, что должна что-то сделать, чтобы остановить боль Дасти.

Она и сделала.

Отпустила руку Фина и встала.

— Мистер Клаузен, я испугалась, — объявила она и почувствовала, что все взгляды в комнате обратились на нее. Она также почувствовала себя глупо. Она не знала, что сказать и как. Миссис Лейн говорила, что стиль ее письма потрясающий, и это было здорово, особенно услышать такое от миссис Лейн, которая была, безусловно, самой крутой учительницей в школе. Но произносить слова для Клариссы было намного сложнее, чем писать.

— Я испугалась, — прошептала она, не сводя глаз с директора. — А Брэндон, Трой и Джефф — хулиганы. Они подлые. И вы знаете об этом, вы должны это знать, учитывая сколько раз их отстраняли от уроков. Они не должны учиться в этой школе. Я знаю, что отец Брэндона не очень хороший, все это знают. И это печально и все такое, но это не должно быть моей проблемой. Они говорили гадости, называли Фина «Фермер Фин» в своей манере, это выглядело некрасиво. И все остальное тоже было действительно некрасиво. Фин попытался обойти их, но они не дали. Он пытался игнорировать их, но они ему не позволили. Он пытался предостеречь их, но они продолжали доставать его. И я рада, что он не позволил Трою прикоснуться ко мне. Я была напугана, а Фин все уладил. Он защищал меня от прикосновений и страха. И если это не нормальное поведение, не знаю, что тогда нормальное.

Она замолчала, никто не произнес ни слова, поэтому Кларисса подумала, что может со стороны выглядит, как идиотка, но поскольку все продолжали смотреть на нее и молчать, ее губы сами собой задвигались.

— У Фина умер отец, мистер Клаузен, и дома не все хорошо. Каждый в этой школе знает, по крайней мере, часть о смерти отца Фина. Для этих парней не круто делать то, чем они постоянно занимаются. И совсем не круто, что они сделали с Фином и со мной. Это не хорошо придираться к парню, который недавно потерял своего отца. Я полагаю, что каждый учится в жизни на протяжении всей своей жизни. Мы учимся всю свою жизнь. Но я не уверена, что урок, который вы собираетесь преподать нам прямо сейчас, справедлив. Вы говорите, что правосудие слепо, но получается оно также и глухо. Когда умер отец Фина, он подумал, что жизнь несправедлива. Вы можете злиться на мои слова, но не думаю, что ваше решение правильное, Фин каждый день, когда просыпается и засыпает, знает о том, что жизнь поступила несправедливо, даже ночью, получается, вы преподносите ему такой же урок несправедливости, несмотря на то, что он поступал правильно, а вы считаете его поступок неправильным.

Снова никто ничего не сказал, молчание взрослых затянулось, теперь Кларисса точно была уверена, что выглядит как идиотка.

Она не знала, выбежать ли из кабинета, разрыдаться или сесть и заткнуться.

Прежде чем она смогла принять решение, что ей делать, директор Клаузен тихо сказал:

— Как насчет такого? Фин будет отстранен на два дня. И можно в школу. Я не хочу драк в моей школе, и я хочу, чтобы это все запомнили. Но в этом случае я приму смягчающие обстоятельства.

При этих словах Кларисса поняла, что ей хочется заплакать, она была так счастлива, но она не разрешила себе плакать.

— Согласны, — немедленно произнесла Дасти.

Фин схватил Клариссу за руку и потянул ее, чтобы она села рядом с ним. Она повернула голову, глядя на него, и увидела, что он улыбается ей.

Она хорошо справилась.

Возможно, она даже немного говорила раздраженно и напряженно, как Дасти, что было круто.

Она улыбнулась в ответ.

Дасти, ее отец и директор Клаузен немного поговорили. Затем все поднялись со своих мест и пожали друг другу руки, включая мистера Клаузена, пожимающего руку Фину и Клариссе.

И когда он пожимал руку Клариссы, то сразу не отпустил, она посмотрела ему в глаза.

— Если ты не будешь писателем бестселлеров, Рис, то думаю, мы услышим о тебе, что ты меняешь положение вещей в Вашингтоне, — пробормотал он. Кларисса улыбнулась ему, потому что это было приятно, но она ни за что не собиралась ехать в Вашингтон. Там жила тетя Фина, она была стервой и адвокатом. Кларисса не собиралась делать ничего подобного.

Они вышли из офиса, и ее отец схватил ее за голову, притянул к себе и поцеловал в макушку.

— Это было здорово, то, что ты выступила. Горжусь тобой, милая, — прошептал он ей в волосы.

Это тоже было приятно, но еще лучше. Намного лучше.

Когда он отпустил ее, она улыбнулась ему. Затем он направился к парадным дверям с Дасти, и Кларисса уже собиралась последовать за ними, но Фин схватил ее за руку.

— Увидимся вечером, — крикнул папа, и она перевела взгляд с него на Фина, и ее брови сошлись вместе.

— Твой отец сказал, чтобы я отвез тебя домой, — тихо произнес Фин.

Кларисса моргнула.

Фин широко улыбнулся.

Затем он притянул ее ближе и закончил еще тише:

— Каждый день.

Ух ты! Классно!

Кларисса улыбнулась Фину, затем ее голова резко повернулась, глядя в сторону своего удаляющегося отца. Дасти шла рядом с отцом, широко улыбалась, глядя вниз на свои ботинки, выходя через дверь, которую ее отец для нее придержал открытой. Папа посмотрел в их сторону, он не улыбался, а внимательно смотрел, пристально (как обычно). Затем качнул головой. Затем его губы дрогнули.

Затем он посмотрел на свои ботинки и последовал за Дасти.

Глядя, как он уходит, сердце Клариссы дрогнуло, что-то сдвинулось внутри нее. Что-то большое. Огромное. Грандиозное. И она продолжала чувствовать это, пока смотрела, как уходит ее отец.

И только когда Фин потянул ее за руку, а затем повел по коридору, ведущему к парковке, она поняла.

Фин отпустил ее руку, она почувствовала, как его рука скользнула по ее плечам, и он крепко прижал ее к себе. Ей нравилось вот так идти с Фином. Нет, ей сильно это нравилось. Его тело было твердым и теплым, он был идеального роста, его рука удобно обвивалась вокруг ее плеч, а ее — вокруг его талии, как только он притянул ее к себе, она тут же зацепилась пальцем за его боковую шлевку.

Они подходили друг другу. Казалось правильным, естественным. Фин, высокий, сильный и красивый, рядом с ней. Кларисса гордилась тем, что его рука обнимала ее за плечи.

И она поняла, что только что произошло.

Ее отец чуть-чуть отпустил свой контроль и передал его Фину, а Фин усилил свой контроль, Рис не говорила ни одной живой душе, что Фин обнимал ее за плечи.

Но между этими двумя мужчинами, которых она любила, оба так или иначе всегда держали ее под наблюдением, Кларисса Хейнс знала, что ее всегда поддержат.

И это казалось странным, будто потерянным, с одной стороны, и в то же время чувствовать себя найденной. От этого ей хотелось улыбаться и плакать.

Она не сделала ни того, ни другого.

Она просто шла рядом со своим парнем к его пикапу, забралась внутрь, он открыл для нее дверь, села, он обогнул капот и пристроился рядом на кресле.

Она усмехнулась, когда он почти сразу же пробормотал:

— Пристегнись, детка.

Повернулась, нашла ремень безопасности, все еще ухмыляясь.

Нет, после этого сумасшедшего дня, и того, как Фин защищал ее, а затем, как он сказал ей пристегнуться, чтобы ей ничего не угрожало, как только он сел в свой пикап, Кларисса Хейнс поняла, что она никогда не упадет, он ее всегда поддержит.

Никогда не упадет.

Никогда.

* * *

— Подожди секунду, — крикнула я.

Рис и Фин направлялись к черному ходу, Фин с сумкой Рис, перекинутой через плечо. Щека у него распухла, также покраснело под глазом. Но, как и любой горячий парень, получивший синяк, защищая свою девушку, по какой-то причине его «боевая рана» делала его еще сексуальнее.

Было восемь тридцать. Рис должна была быть дома к девяти. Фин всегда уводил ее около половины девятого, чтобы проводить домой, хотя дорога занимала пять минут. Достаточно времени, чтобы остановиться у задней калитки и поболтать или сделать другие вещи. Я не подглядывала. Была середина марта, дни становились длиннее, но, когда Фин провожал Рис домой, становилось уже темно. Я подозревала, что это было для них хорошо.

Они оба остановились и посмотрели на меня, когда я вошла на кухню.

Мой взгляд переместился на Фина.

— Могу я поговорить с Рис секундочку?

Он посмотрел на меня, потом перевел взгляд на Рис и, наконец, кивнул в мою сторону.

Обращаясь к Рис, он пробормотал:

— Встретимся снаружи, детка.

Она улыбнулась ему и кивнула.

Фин снова посмотрел на меня, на этот раз более пристально, оценивающе, прежде чем выйти через заднюю дверь, закрыв ее за собой.

Я направилась к Рис.

Она склонила голову набок, и я подумала, что это мило.

— Все хорошо, Дасти? — спросила она.

Я остановилась перед ней и тихо сказала:

— Да. Просто хотела сказать, что те тако, которые вы с Фином приготовили на ужин, были очень вкусными.

Она широко улыбнулась, и мне понравилось. Когда я только познакомилась с ней, она почти не улыбалась. Теперь улыбалась часто.

— Спасибо, — тихо произнесла она.

— Также хочу сказать... — Я остановилась, сделав вдох, а потом решилась. Откинув ее прекрасные волосы с плеча, обхватила сбоку рукой ее шею и приблизила к ней свое лицо. — Не мое дело, ты не очень хорошо меня знаешь, но я все равно это скажу. Сегодня я гордилась тобой, Риси.

Ее губы приоткрылись, глаза стали огромными, и это тоже было мило.

— Гордилась?! — прошептала она.

— Потому что ты встала и высказала свое мнение, защищая моего племянника, — объяснила я, приблизив свое лицо и прошептав: — Да, горжусь.

— Я... э-э... — она запнулась.

— Ты не обязана ничего говорить, — быстро ответила я. — Просто знай. И знай, что я очень сильно ценю, намного больше, чем могу выразить словами, то, что ты помогаешь Фину. Понимаешь его. Заставляешь его улыбаться. Даешь ему какие-то положительные эмоции, если учесть, что он потерял своего удивительного отца. — Моя рука сжала ее шею, и я почувствовала, как на глаза навернулись слезы, но все равно продолжила: — Это много значит для меня, но еще больше значит для него. Я знаю, что ты каким-то образом влияешь на него успокаивающе, Рис. И я благодарна тебе за это.

— Мне кажется, мне нравится находиться с ним больше, чем ему со мной, — прошептала она в ответ.

Я ухмыльнулась.

— Тогда, милая, ты не видишь знаков.

Она прикусила губу, но я заметила, как в ее глазах вспыхнула надежда.

Я скользнула рукой к ее подбородку и придвинулась еще ближе.

— Наши мальчики, твои и мои, они сильные. Они парни. Любой, кто видит их, как они действуют, что говорят, знает, что они могут позаботиться о себе и о тех, кого любят. Но мы знаем, — мой большой палец погладил нежную кожу ее щеки, — мы знаем, что кто-то неявно должен присматривать за ними. Сегодня то, что ты сделала, не осталось не явным. Ты открыто присматривала за своим мужчиной. Ты заботилась о нем. И я поняла, когда ты сегодня выступала, что ты тоже присматриваешь за ним неявно. Любая хорошая женщина знает две вещи. Она знает, как позаботиться о себе, и знает, как позаботиться о тех, кого она любит. Сегодня ты продемонстрировала, что ты хорошая женщина, Рис. И для меня было честью находиться там, потому что это было зрелище, на которое стоило посмотреть.

Я увидела, как слезы заблестели в ее глазах, прежде чем она тихо спросила:

— Ты так думаешь?

— Нет, — ответила я, — я знаю это наверняка.

Ее рука протянулась и обвилась вокруг моей, той, которая не держала ее за лицо, и она прошептала:

— Спасибо, Дасти. Это так много значит для меня.

Я улыбнулась и скользнула рукой к ее шее.

— Спасибо тебе, милая, — прошептала я в ответ. Затем изучая ее красоту, ее нежный взгляд, обращенный на меня, слезы, которые она сдерживала, заблестели в ее глазах, и я честно сказала ей: — Мой брат Дэррин полюбил бы тебя.

— Ты думаешь? — спросила она, слова прозвучали немного высокопарно, но все равно были сказаны ее тихим, сладким голосом. В тоне слышалась надежда. И это было прекрасно.

— Нет не думаю, — ответила я. — А знаю.

— Папа был с ним знаком, — сказала она мне. — Они дружили. Но я не очень хорошо его знала. Он был похож на Фина?

— Абсолютно.

Она выдержала мой взгляд и тихо сказала:

— Тогда он бы мне тоже понравился.

Я перестала сдерживать слезы и почувствовала, как одна из них скатилась по моей щеке.

Хриплым голосом произнесла:

— Да, ты бы обязательно ему понравилась, а он тебе, милая.

— Могу я кое-что сказать Дасти? — спросила она, все еще шепотом.

— Все, что угодно, красавица, — прошептала я, голос все еще звучал хрипло.

Я увидела, как слезы навернулись у нее на глазах, их количество увеличилось, затем она прошептала:

— Я тоже хочу поблагодарить тебя за то, что ты сделала папу счастливым.

О мой Бог. О мой Бог.

Я люблю эту девушку.

Затем в одну секунду я смотрела в лицо красивой девушки, а в следующую секунду была в ее объятиях.

Я обернула свои руки вокруг нее и прижалась к себе. Ее тело дернулось, когда рыдание вырвалось наружу, и две секунды спустя я последовала за ней. Но мы обе крепко держались друг за друга. Крепко.

— Что происходит?

Мы отскочили друг от друга, как провинившиеся дети, и оба посмотрели на дверь, мы были так поглощены своими слезами, что ни одна из нас не услышала, как вернулся Фин.

Глаза Фина тут же прищурились и посмотрели на Рис, затем на меня.

— Почему вы, девочки, плачете?

Я помахала рукой в воздухе, затем провела ею по лицу и объяснила:

— Мы девочки. Сегодняшний день был полон драматизма. После дня, заполненного драматизмом, мы делаем три вещи. Едим, пока нас не стошнит. Закатываем истерику. Или плачем. Иногда комбинация может быть из двух, в плохие времена — все три. Поверь мне, дорогой, мы выбрали лучший вариант.

Фин нахмурился, глядя на меня, и я не поняла, хмурился он из-за того, что разозлился на меня, что я заставила Рис плакать, или просто разозлился, что две девочки, которых он любил, плакали, и как мальчик, который был уже мужчиной, он почти наверняка знал, что девчачьи слезы не в его власти.

Затем он спросил:

— Вы уже закончили плакать? Потому что мне нужно отвести Риси домой, пока мистер Хейнс не разозлился на меня, что мы опоздали.

Я посмотрела на часы над микроволновой печью и увидела, что было без двадцати трех минут девять. У него было еще достаточно времени. Он просто хотел убедиться, что у него есть время, и что с его девушкой все в порядке, и, возможно, поцеловать ее на ночь, чтобы точно убедиться, что с ней все будет в порядке.

Я посмотрела на Рис, она, должно быть, почувствовала мой взгляд, потому что ее взгляд переместился на меня.

— Я в порядке, если ты в порядке.

Она кивнула, провела рукой по щеке, и ее губы изогнулись в легкой улыбке, которая была действительно милой.

— Я в порядке, Дасти.

— Думаю, вы оба так хорошо поработали на кухне, что каждую неделю по четвергам у нас теперь будет вечер тако, — сообщила я им, отступая назад, давая понять, что девчачья сцена закончена.

— Отлично, — пробормотал Фин, и я подавила улыбку.

— По-моему, звучит неплохо! — защебетала Кларисса.

Я выдержала ее взгляд. Затем подняла руку и послала ей воздушный поцелуй.

Она ответила мне одной из своих широких, красивых улыбок.

Затем отвернулась, крикнув:

— Спокойной ночи, Рис. Увидимся, Фин.

— Спокойной ночи, Дасти, — услышала я в ответ.

— Увидимся, тетя Дасти.

Я поднялась наверх в комнату Кирби, схватила свой сотовый, легла спиной на кровать и позвонила Майку.

— Привет, Ангел, — ответил он.

— У меня был срыв в объятиях твоей дочери по поводу Дэррина, — объявила я.

— Черт, — пробормотал он.

— Просто чтобы ты знал, как только она придет домой, если ты увидишь у нее опухшие глаза, она плакала вместе со мной.

— Вот черт, — повторил он невнятно.

— Все хорошо, — заверила я его.

— Не хочешь зайти? — предложил он.

— Если я зайду, то останусь у вас жить.

Это было встречено молчанием.

Я подумала отчасти потому, что Майк рассматривал этот вопрос — с тех пор, как мы вернулись домой из Техаса. Если Рис не была у нас на ферме и мне не приходилось сопровождать ее по магазинам, я обитала у него дома (с Фином). На самом деле, обычно как по расписанию Рис приходила заниматься с Фином после школы, а когда Майк возвращался домой, мы все шли к нему ужинать и тусоваться.

Я также предположила, что тишина была вызвана тем фактом, что в данный момент я искала квартиру. И щедро делилась с Майком результатами поиска квартиры, охотясь за предложениями Бурга, — времяпрепровождение, о котором я и не подозревала, будет таким бесплодным и раздражающим. Эти исследования всегда приводили его в плохое настроение не потому, что они были бесплодны и раздражали меня. Нет, а потому, что он любил меня, а я любила его. И потому, что он любил проводить время со мной, и он знал, что мне нравилось проводить время с ним. Еще и потому, что он знал, что мне было нелегко со всем этим дерьмом, кружащим вокруг меня, и ему нравилось быть рядом, чтобы четко знать, что со мной все в порядке, а если нет, то сделать так, чтобы я была в порядке. А еще и потому, что он любил заниматься со мной сексом и знал, что мне нравится заниматься с ним сексом. И это было потому, что нам нравилось спать в объятиях друг друга.

Если бы у него не было детей, не сомневаюсь, что предложение переехать было бы уже давно сделано.

Поскольку он его не делал, Майк был таким отцом, каким был Майк, еще какое-то время это явно не произойдет.

Что он находил чуть более чем раздражающим.

Майк прервал молчание словами:

— Ты хочешь, чтобы я пришел?

— Со мной все нормально, дорогой, — мягко сказала я.

Снова было встречено молчанием, и это молчание удивило меня.

Когда молчание стало затягиваться, я произнесла:

— Майк?

— Господи, черт побери, ты же прямо рядом, бл*дь, за соседской дверью.

Точно. Майк не был сторонником ругани, но обильно сыпал ругательствами, когда серьезно злился. А он разозлился, потому что я сказала, что плакала, а он был слишком далеко, чтобы что-то с этим сделать, хотя был совсем рядом.

— Малыш, я в порядке. Обещаю, — прошептала я.

— Хотел бы убедиться в этом сам, Дасти, — ответил Майк.

Серьезно, без шуток, я любила этого мужчину.

— Хорошо, тогда дай мне полчаса. Фин вернется, я приду, — сдалась я.

— Почему полчаса?

— Эм... — Черт! — Ну, хочу проверить, сделал ли Кирби домашнюю работу и собирается ли он ложиться спать.

Тишина, затем:

— Чушь собачья.

Я сжала губы.

Снова тишина, затем:

— Полчаса, Ангел.

Он был таким хорошим отцом.

— Полчаса, детка.

Затем последовало еще большее молчание:

— Хочу встретиться с твоими слезами лицом к лицу, но не могу дождаться, потому что, когда ты плачешь, я должен знать. Если ты скажешь «да», я не буду ждать полчаса. Фин может воспользоваться задней калиткой, а я приеду.

Вот оно что. Майк знал уловку с задней калиткой. Хотя, не удивительно, он же был парнем.

Майк продолжал говорить:

— Сегодня в кабинете директора ты вспомнила о Денни?

Я втянула в себя воздух.

Затем осторожно сказала:

— Может немного.

— Черт, я выхожу.

— Майк, — поспешно произнесла я. — Только немного. Я в порядке.

— Ты вспомнила сегодня, милая. Я видел. Я дал тебе время. Время вышло.

— Я приду через полчаса.

— Дасти…

— Майк, милый, со мной все будет хорошо, и ты можешь подождать полчаса.

И снова я получила в ответ молчание.

Затем он странно объявил:

— Даю еще две недели.

— Чему еще две недели? – Спросила я.

— Пока я не поговорю с детьми, чтобы они поняли, что их отец приглашает Дасти на ночь.

Мой живот скрутило, и это было приятно.

— Ты в деле? – спросил он.

— Если они согласятся, — ответила я.

— Согласятся, — пробормотал он.

Я ухмыльнулась.

— Теперь мне можно ходить по магазинам, покупая «взятки» для твоих детей? — Поинтересовалась я.

— Нет, — ответил он, и я усмехнулась.

— Хорошо, — пробормотала я сквозь свой тихий смех.

— Полчаса, Дасти, — приказал он, и моя улыбка осталась на месте.

— Полчаса, красавчик.

— Увидимся.

— Пока.

Я прикоснулась к экрану телефона. Затем улыбнулась в потолок.

Потом услышала, как мама крикнула:

— Кирби, милый, ты сделал домашнее задание?

На что последовало раздраженное:

— Да, бабуля!

Теперь у Кирби были Фин, я и бабушка, которые каждый вечер спрашивали, сделал ли он домашнее задание.

Очевидно, судя по его тону, ему это совсем не нравилось.

И я подумала, что это было забавно.

Поэтому расхохоталась.

17

Скрытые поцелуи

Майк стоял, прислонившись к кухонной стойке с кружкой кофе в руке, уставившись на своих детей за столом, руки Рис двигались по ее телефону, и он задавался вопросом, как, черт возьми, сказать то, что он должен был сказать.

Вот черт.

Прошло две недели после драки Фина. Две очень долгих недели.

Он должен был сказать.

Черт побери.

— Дети, нужно перекинуться парой слов прежде, чем вы уйдете в школу, — объявил он, Ноу продолжал закидывать в себя хлопья, хотя он бросил взгляд на Майка, но его глаза снова вернулись к миске.

Рис склонила голову к мобильному, без сомнения, отправляя сообщение Фину, пробормотав:

— Да, пап?

Он открыл рот.

Затем закрыл.

Вот черт.

Бл*дь.

— Завтра вечером вы отправляетесь к своей маме. Как вы знаете, мы с Дасти взрослые люди. Чего вы не знаете, когда вы находитесь у вашей мамы, Дасти остается здесь со мной. Но на этот раз, когда вы вернетесь, в воскресенье вечером она останется у нас на ночь. А дальше посмотрим, но пару ночей в неделю она будет ночевать у нас.

Ноу отправил в рот еще одну ложку хлопьев и, обращаясь к своей тарелке, пробормотал:

— Она должна просто переехать к нам.

Майк моргнул и сделал это медленно.

Телефон Рис звякнул у нее в руке, она пробормотала:

— Конечно.

Ноу посмотрел Майку в глаза и сообщил то, что Майк уже знал.

— У нее в доме живет примерно триллион человек и одна ванная.

Рис посмотрела на своего брата.

— У них внизу ванная наполовину, — поправила она.

Ноу посмотрел на свою сестру.

— Да, но ты не можешь принять душ в половине ванны. Было бы ужасно иметь возможность принимать душ примерно с триллионом человек.

— Точно, — пробормотала Рис, ее глаза снова опустились к телефону, а большие пальцы залетали по клавиатуре, ее способность к многозадачности проявлялась во всем, она продолжила: — Фину окончательно надоело делить свою комнату с Кирби. Окончательно. Он ненавидит это.

— Понятное дело, — пробормотал Ноу в свою миску, затем добавил еще хлопьев, все еще говоря с набитым ртом. — Если бы у меня была своя собственная комната, а потом бац! Это было бы так отстойно.

— И Дасти живет на чемоданах, — заявила Рис, затем нажала кнопку и посмотрела на своего отца. — Должно что-то поменяться. Прошло уже несколько недель.

Ноу отложил ложку, взял миску и посмотрел на Майка.

— В любом случае, она бывает у нас практически каждый вечер. И твоя комната огромная, и у тебя есть собственная ванная. Это было бы огромным шагом вперед для Дасти.

— И у тебя есть место в шкафу, — добавила Рис. — Когда она учила меня делать макияж, я видела ее одежду, и у нее ее много, но у тебя большой шкаф. Ты даже половины не занял своими вещами. Ее вещи бы как раз вошли. — Ее телефон зазвонил, она посмотрела на него и закончила: — Хотя, большинство из ее вещей валялось на полу. Она немного неряшливая.

Майк почувствовал, как его губы дрогнули.

Ноу был занят тем, что пил молоко из своей миски, и как только он закончил пить, оглянулся на своего отца и улыбнулся медленной, ленивой улыбкой.

— Если она будет здесь, то мы ее впишем в расписание по уборке дома, и мне придется пылесосить и вытирать пыль каждую четвертую неделю, а не каждую третью.

— Это было бы потрясающе, — пробормотала Рис, ее большие пальцы снова задвигались по клавиатуре. — Хотя, похоже, она не очень-то разбирается в уборке.

Майк почувствовал, как его губы снова дрогнули.

Ноу встал со своей миской и ложкой, чтобы отнести их в раковину, сказав:

— И это было бы совершенно неправильно, снимать ей где-то квартиру, когда ее ферма находится прямо по соседству. Они уже начали обрабатывать поля. Если ей нужно помочь с посадкой или нужно заняться гончарным делом, она может просто пойти туда, если будет жить с нами. Ей не придется добираться на ферму откуда-то.

— И, если она найдет квартиру, — добавила Рис, — переедет туда, а потом, когда вы, ребята, окрепнете, ей останется только вернуться опять же к нам сюда.

Окрепнете?!

Господи.

Ноу сполоснул свою миску, бормоча:

— Пустая трата времени, как по мне, эта квартира.

— И денег, — вставила Рис, и ее телефон снова зазвонил.

— Дерьмо! — воскликнул Ноу, открывая дверцу посудомоечной машины и запихивая туда свою миску. — Я забыл учебник по химии.

Рис встала и схватила свой рюкзак со спинки стула.

— Я встречу тебя в машине.

Ноу закрыл посудомоечную машину и ответил:

— Круто. — Затем поспешил к двери, сказав: — Пока, пап.

Рис подошла к Майку, привстала на цыпочки, чтобы поцеловать его в щеку, телефон все еще в руке, внимание в основном сосредоточено на нем, губы бормочут:

— Увидимся вечером, папочка.

Она поцеловала его в щеку и вышла, пробегая большими пальцами по клавиатуре.

Майк стоял там, где стоял, точно так же, как он стоял последние пять минут, молча, прислонившись к стойке с кружкой кофе в руке, устремив взгляд на кухонный стол. И стоял он в этой позе несколько минут. Достаточно долго, чтобы услышать, как Рис открывает дверь в гараж. Достаточно долго, чтобы услышать, как Ноу бежит вверх по лестнице, а затем вниз. Достаточно долго, чтобы услышать крик Ноу:

— Сваливаю, пап! — достаточно долго, чтобы Ноу выбежал за дверь, и Майк услышал, как открывается дверь гаража, и крутая машина Ноу выезжает задним ходом, дверь гаража опускается, и дети уезжают.

Его первой мыслью было, что пришло время поменять машину Ноу. Он подходил к вождению со всей ответственностью. Штрафов не было. Никаких несчастных случаев. Эта штука летала на крыльях. Как Майк найдет деньги на новую машину Ноу и на школу Рис, он понятия не имел. Но пришло время.

Подумав еще раз, он расхохотался.

Затем сделал глоток кофе, вытащил свой телефон, прокрутил до Дасти и нажал вызов.

Она ответила на втором гудке.

— Привет, красавчик.

— Поговорил с детьми.

Тишина, затем:

— О, черт, правда?

Она поняла, о чем он говорил с детьми. Вчера вечером он сказал ей, что собирается с ними поговорить.

— Да.

Снова тишина, затем:

— Э-э... ты собираешься мне рассказывать или доведешь меня до нервного срыва?

— Как ты относишься к тому, чтобы переехать к нам?

Это заставило ее прошептать:

— Что?!

Это был хороший шепот. Счастливый шепот. И Майку он чертовски понравился.

— Идея Ноу, — поделился Майк. — Он обеспокоен ситуацией с ванной комнатой на ферме Холлидеев. Кларисса беспокоится о том, что ты живешь на чемоданах.

Это принесло ему еще больше тишины, а затем он услышал ее сладкий, музыкальный смех.

Когда смех начал затихать, Майк тихо произнес:

— Отборочный этап. Дети и глазом не моргнули, когда я упомянул, что ты проведешь у меня ночь, и, как уже сказал, твой переезд был их идеей. Это большая перемена для тебя, меня и для них. Ты переезжаешь в эти выходные, мы попробуем. Будем держать руку на пульсе. Если кому-то потребуется сделать шаг назад, мы все обдумаем и разберемся. Ты в деле?

— На первом курсе Дебби заставила меня попробовать сыграть в волейбольной команде. Она сказала, что в легкой атлетике необходимы сосредоточенность и дисциплина. Я потерпела неудачу. Меня отчислили сразу же.

Майк ничего не сказал.

— Держу пари, что с переездом у меня получится лучше, — тихо сказала она.

Майк не сомневался.

— Итак, ты в деле, — так же тихо произнес он в ответ.

— Конечно, черт возьми, — ответила она.

— Тогда собирай вещи, Ангел, вся эта суета начнется завтра вечером, — приказал Майк.

— Полностью согласна, милый.

Майк улыбнулся. Счастливой улыбкой. И это было чертовски здорово.

— Майк? — Позвала Дасти.

— Я здесь, — ответил Майк.

— Я люблю твоих детей, — прошептала она.

Майк закрыл глаза. Без улыбки. Он чувствовал себя еще больше чертовски счастливым.

Открыл глаза.

— Хорошо, — прошептал он в ответ. Затем: — Мне пора идти.

— А я должна собирать вещи.

Его улыбка вернулась.

— Увидимся, дорогая.

— Пока, милый.

Майк нажал кнопку на телефоне.

Затем прошел в холл, погладил свою собаку и направился в гараж, все еще улыбаясь.

* * *

На плече у меня висела сумочка и дорожная сумка, в руке — один из моих небольших чемоданов. Майк следовал за мной с двумя моими большими чемоданами. Лейла металась между нами, тяжело дыша, явно пребывая в восторге. Она была либо счастлива, потому что была собакой, и ее жизнь в целом была хороша, либо понимала, что означает перенос чемоданов, ей ведь нравилась компания. Как бы то ни было, она была взволнована, так что я была рада, что она крутилась рядом со мной.

Как только вчера я начала собирать вещи, Кирби тут же начал переезжать в свою комнату обратно. Он попрощался со мной пятнадцать минут назад из своей комнаты, которую я какое-то время оккупировала.

Когда я уходила, Фин, помогая Майку, папе и мне с моими чемоданами и коробками, стоял в фойе нашего дома и улыбался так, что я поняла, он догадался о главной причине моего переезда.

Мама и папа обменивались взглядами, сожалея, наверное, что мне не двадцать лет, чтобы прочитать мне лекцию о том, что жить с мужчиной вне брака, по их мнению, не совсем «правильно», но в моем возрасте они уже точно не могли этого сказать.

Ронда прикусила губу, бросая на меня взгляды. Я понятия не имела, что означали ее взгляды, за все то время, что мне удалось провести с ней, и особенно последние недели, я так и не поняла ход ее мыслей, вообще не поняла, о чем она думает и думает ли.

Вчера Майк сказал детям, что завтра наступает день Х, когда они вернулись домой. Это означало, что сегодня я получила четырнадцать (да, четырнадцать) восхищенных смс-ок от Рис о том, как она счастлива, что я переезжаю, будет еще одна девушка в мужском царстве. Затем, могли бы мы пользоваться косметикой друг друга. Затем она спросила, может ли изредка брать на прокат мою одежду. Потом она спросила, не хотела бы я вместе с ней как-нибудь еще раз испечь торт, потому что ей очень хочется испечь торт для Фина. И все продолжалось в таком же духе.

От Ноу я получила одно сообщение, в котором говорилось: «Йоу. Круто. Переезжаешь. Буду рад тебя видеть. У нас расписание уборки дома. За тобой пылесос и вытирать пыль в среду. Увидимся».

Так что Майк явно не лгал. Они отнеслись к моему переезду спокойно. Рис обзаведется новым гардеробом, а Ноу светила еще одна неделя отдыха от расписания по домашней рутине.

И то, и другое для меня было вполне нормально.

Я вошла в комнату и бросила свою сумочку на кровать, рядом на пол — дорожную сумку. Майк бросил мои сумки на пол рядом с той, которую я бросила. Затем он коснулся моей шеи, притянул к себе и коснулся губами моих.

Когда он оторвался, то пробормотал:

— С переездом для тебя покончено. Обустраивайся. Разложи свои вещи в ящики и в шкаф, можешь там мое подвинуть. Я схожу за остальными твоими сумками и отнесу коробки в подвал. А потом мы закажем еду из «Шанхайского салона». Я захвачу меню.

Затем он отпустил меня и вышел из спальни.

Я наблюдала за ним, пока он уходил, и мне нравилось, как он двигается. Его тело было высоким и поджарым. Даже когда он был моложе, мне нравилось, как Майк двигался. В его походке сквозила уверенность и легкость. Раньше мне нравилось смотреть, как он играет в баскетбол, я не пропустила ни одной его игры. Даже просила и умоляла отца отвезти меня на выездные игры, просто чтобы посмотреть, как двигается Майк.

Я перевела дыхание и оглядела спальню.

Мой дом в Техасе был потрясающим, комнаты большие, окна огромные.

Но эта комната была намного больше, как и шкаф, а ванная рядом с комнатой Майка была мечтой любой женщины. Там даже была утопленная овальная ванна. Рай. Балкон далеко не отстойный, мне нравилось, что на нем я могла видеть ферму моей семьи. Казалось, будто я была дома, но без хлопот, связанных с проживанием с пятью другими людьми, делящими одну ванную. У меня был шкаф, которого не было даже в комнате для гостей с тех пор, как Ронда сложила туда кучу вещей. У меня была комната, в которой пахло лосьоном после бритья Майка. И я могла спать с Майком в большой кровати за шесть тысяч долларов.

Мои глаза скользнули по комнате, вбирая все в себя. Лейла последовала за хозяином, так что я осталась одна. У меня было время насладиться окружающей обстановкой, и я воспользовалась этим моментом.

Потом мой взгляд упал на них, и я застыла.

На тумбочке рядом с моей стороной кровати, когда я находилась здесь с Майком, стоял букет роз. Самый глубокий, насыщенные красные перемешивались с самыми насыщенными персиковыми розами. Персиковый цвет был таким сочным, я никогда не видела ничего подобного. Букет был огромным. Каждого цвета должно быть по дюжине. На длинном ножке, цветы настолько плотно стояли друг к другу, образуя яркий, бархатистый купол.

На деревянных ногах, не сводя с них глаз, я направилась к ним, из цветов торчал белый конверт. На внешней стороне было написано «Дасти».

Я подняла руку и взяла его. Бумага конверта была дорогой, плотной. Открыла и вытащила карточку. Без картинки. Ничего. Просто белая, по краям выбита линия.

Почерком Майка черными чернилами было написано: «Добро пожаловать домой, Ангел».

Я уставилась на черные буквы, потом услышала звон жетонов Лейлы и поняла, что Майк возвращается. Поэтому подняла голову и устремила взгляд на двойные двери, которые вели в его комнату.

Он вошел, неся еще два чемодана.

Я стояла на месте. Все еще. Сердце замерло. И смотрела на самого красивого мужчину, которого когда-либо видела в своей жизни. Мужчину, в которого влюбилась, когда он был еще почти мальчиком. Мужчину, который вырастил двух замечательных детей, несмотря ни на что. Мужчину, который охранял улицы моего родного города. Единственный мужчина, кроме моего брата и отца, который пытался заботиться обо мне и делал это красиво, драгоценно, поэтому я позволяла ему это делать.

Мужчину, который сделал меня счастливой.

Мужчину, который был счастлив находиться со мной.

Взгляд Майка остановился на моем лице, потом опустился на карточку в моей руке, но он не сбился с шага, а принес новые пакеты. Затем бросил их на пол.

Потом посмотрел мне в глаза и заметил:

— Ты не распаковываешь вещи.

— Я люблю тебя, — прошептала я.

Его лицо смягчилось, и Боже, Боже, он был таким чертовски красивым.

— Я парень, — странно заявил он, а затем столь же странно продолжил: — Я не живу и не дышу чистотой. Но предпочитаю, чтобы был порядок и чисто. Я что, только что выбрал себе жизнь, пробираясь через твои джинсы, майки, ремни, лифчики и трусики в пакетах и чемоданах, чтобы пробраться к ванне?

— Я люблю тебя, — прошептала я.

Он улыбнулся прекрасной улыбкой.

Затем пробормотал:

— Я так понимаю, что это означает «да».

В его голосе не было ни капли раздражения.

Боже, Боже, я любила его.

— Я люблю тебя, — прошептала я.

— Если ты не будешь неделю пылесосить и вытирать пыль, небо не упадет на землю, и никого это не будет бесить.

— Я люблю тебя, — повторила я.

— Если задница Ноу не торчит перед телевизором, то он занимается музыкой. Либо он что-то сочиняет, либо играет. К счастью, он хорош в этом. К сожалению, такое происходит постоянно. Если тебе не нравится музыка, тебе придется найти способ полюбить ее.

— Я люблю тебя.

— И если Рис не с Фином, то она разговаривает с ним по телефону или пишет ему смс-ки. Так что тебе придется привыкнуть и к этому, она всегда будет слушать тебя в пол уха, в том числе и когда Фин находится здесь.

— Я люблю тебя.

— У меня нестабильный график работы, милая. Моя работа не с девяти до пяти. Я знаю, будучи со мной уже какое-то время, ты поняла это, но живя здесь с нами, ты будешь сталкиваться с этим постоянно. Тебе тоже нужно будет привыкнуть и к этому.

— Я люблю тебя.

— Тебя будет безмерно любить Лейла. Если ты чего-то не будешь дополучать от нас, то любовь Лейлы ты будешь получать всегда. Она совершенно не в состоянии занимать себя сама. Особенно когда мы все уходим кто куда, дети — в школу, я на работу, ей не нравится. И она этого совсем не скрывает, показывая нам каждый раз, когда мы возвращаемся домой. Я не хочу, чтобы она попрошайничала, особенно когда мы сидим за столом и едим. Дети никогда не понимали этой моей концепции, поэтому они всегда ее подкармливают. Поэтому она попрошайничает, смотрит умоляющими глазами. Я сдался в конце концов. Ты вольна есть то, что хочешь или отдавать это собаке. Я оставлю это на твое усмотрение.

— Я люблю тебя.

Майк смотрел мне в глаза.

Затем прошептал:

— Я знаю.

— Я не буду плакать, — тихо сказала я ему.

— Не надо, — мягко ответил он.

— Я буду распаковывать вещи, — сообщила я.

— Хорошо, — ответил он.

— А потом мы поедим китайскую еду, — сообщила я ему.

— Да, поедим.

— А потом отдохнем в ванной.

Его глаза вспыхнули, и он повторил рычащим голосом, который прорвался прямо к «Маленькой Дасти»:

— Да, отдохнем.

Я улыбнулась ему.

Затем положила карточку на тумбочку, зная, что, как только у меня появится свободная минутка, я найду место, куда ее можно будет спрятать на хранение. Навсегда.

Затем протянула руку, схватила ремешок сумочки и потянула ее через кровать к себе.

— Дасти? — Услышала я голос Майка и посмотрела на двери, где он стоял с Лейлой, которая тяжело дышала, готовая к их возвращению вниз по лестнице к внедорожнику Майка.

— Да, милый? — Спросила я.

— Я тоже тебя люблю, — прошептал он, затем повернулся и пошел по коридору.

Я глубоко вздохнула. Потом еще раз некоторое время вздыхала.

Затем, когда я наконец собралась, расстегнула молнию на дорожной сумке и начала распаковывать вещи.

* * *

— Черт, черт, Господи, — пробормотал Майк примерно через полсекунды после того, как мы вошли в салун «Джей энд Джей».

Я посмотрела на него в замешательстве.

Он пребывал в хорошем настроении. Был субботний вечер. Сумки были распакованы. Я еще не бросила ни одной одежды на пол. Накануне вечером мы ели китайскую еду. Отдыхали в ванне. В ванной вполне могли уместиться двое взрослых людей, причем просто великолепно. Я исполнила свою «Я рада, что живу с тобой», разбудив Майка очень рано утром, обхватив ртом его член. Ему понравилось, может быть, больше, чем мне понравились розы (но едва ли). Он взял верх, потому что это было в его стиле. Мне так нравилось даже больше, чем розы (но с трудом). Потом я притащила его задницу в «Хиллигосс» и уговорила позволить мне купить пончики. Это у меня заняло некоторое время, очередь позади нас немного разозлилась. Майк сдался, когда я докопалась до сути, а какой-то парень крикнул: «Серьезно? Это просто пытка, стоять здесь и чувствовать запах пончиков». Мы ели пончики за его кухонным столом (не считая тех, что я съела в машине). Мы пошли в продуктовый магазин. Пришли домой и вместе разобрали продукты. Вместе пообедали. У нас было еще больше секса. Мы вместе приготовили ужин. Съели его вместе.

И вот теперь мы прибыли в «Джей энд Джей».

Жизнь была хороша. Его дети хотели, чтобы я жила в его доме, и он тоже. Я поселилась с ними. Папа находился рядом, помогал мне, Фину и Кирби готовить поля к посеву. Дебби в последнее время не объявлялась. Бо не звонил. Фин не ввязывался ни в какие драки, удерживая детей-отморозков подальше от своей девушки, которая оказалась самой красивой девушкой в мире, дочерью Майка. Майк ничего не слышалот Одри. И с помощью ДИЛП он уже давно раскрыл дело грабителя Бурга.

Но в данную секунду он выглядел несчастным.

— Что случилось? — Спросила я.

Майк положил руку мне на поясницу и повел в конец бара, ближайший к двери. Был субботний вечер, еще относительно рано, но в заведение уже было оживленно.

— Я сожалению, что мы пришли, — пробормотал он, когда мы подошли к бару.

— Почему? — Спросила я.

— Вот почему, — ответил он, и его взгляд переместился на кого-то в другом конце комнаты, я посмотрела в ту сторону.

Там находились две женщины-бармены. В одной я смутно узнала Фебрари Оуэнс, ныне Колтон. Другая блондинка, действительно очень хорошенькая, но в то же время немного распутная. Тем не менее она хорошо с этим управлялась. Я их не видела в тот раз, когда мы с Майком в последний раз заходили в «Джей энд Джей». В тот раз в баре работал брат Феб Морри и парень, которого Майк представил мне как Дэррила, а на танцполе работала женщина по имени Рути.

На другом конце бара, прямо напротив нас, сидели Колт, Джо Каллахан и очень красивый мужчина, который мне показался тоже смутно знакомым. Вокруг них и определенно вместе с ними стояли еще двое мужчин и четыре женщины. Одну звали Рокки, поэтому я заподозрила, что красивый парень был ее мужем Таннером Лейном. Другая была сногсшибательной брюнеткой. Двое других должны быть были подругами Феб с незапамятных времен, Джесси, теперь Рурк, и Мими «Мимс», теперь ВандерВол. Все они были старше меня, поэтому я не ходила с ними в школу (кроме Рокки, которая была старше меня, но всего на год, так что я знала ее раньше, хотя, поскольку она была старше, мы не тусовались вместе).

Несмотря на то, что Джесси, Феб и Мимс не ходили в школу в мое время, я все равно знала их. Все в Бурге знали их. И не только потому, что Феб была навязчивой идеей сумасшедшего серийного убийцы, привлекшего внимание всей страны. А потому что тогда и по сей день, когда Феб взяла перерыв, бродя по стране с разбитым сердцем из-за потери Колта, черт возьми, они были теми, которых знали все в городе.

И главным образом потому, что все эти сучки, по-своему, были чертовски сумасшедшими.

Но мой взгляд остановился на брюнетке.

О Боже, это, должно быть, Вайолет Каллахан.

В скором времени новость о нашем с Майком прибытии разнеслась по их группе. Я увидела, что новость сообщила им Джесси. Итак, поэтому я заметила, когда глаза Вайолет обратились ко мне.

Она была великолепна.

— Что это будет, горячий парень и горячая цыпочка?

Я оторвала взгляд от женщины, в которую Майк вроде как был влюблен до меня. Затем оглянулась и увидела перед нами распутную барменшу. Она улыбалась нам обоим, как будто кто-то рассказывал ей самую веселую шутку в мире, и ей очень, очень хотелось рассмеяться, но она не хотела пропустить конец шутки, смеясь.

— Текилу, быстро, — заказала я, и ее улыбка стала еще шире.

— Черт, — пробормотал Майк.

— Полагаю, это означает две, — предположила женщина, и Майк посмотрел на нее.

— Не правильно. Я за рулем. Подруга, пиво.

— К вашим услугам, — пробормотала она, затем наклонилась, открывая холодильник и вытаскивая «Бад», ее глаза не отрывались от меня. — Кстати, я Шерил, и, кстати, я знаю, кто ты.

Она сунула бутылку под стойку и открутила крышку. Затем поставила пиво перед Майком.

Я сосредоточилась на ней.

— Ты меня знаешь?

Она потянулась за бутылкой, стоявшей на полке за стойкой, взяла шот, затем поставила его передо мной и начала наливать.

И одновременно начала объяснять, не сводя с меня глаз.

— Э-э... да. Полностью. Твоего брата знали все, и он всем нравился.

Она перестала наливать точно в нужное время, хотя ее глаза не смотрели на маленькую рюмку, что означало практику, я подумала, что это довольно круто.

Она продолжала говорить:

— Соболезную твоей потере. Он заходил пару раз, он был крутым. Это полный отстой, что он умер. Это просто отстой. А потом начались неприятности. Это тоже отстой. Надеюсь, с ними разобрались, потому что смерть и неприятности отстойны даже больше, чем просто смерть, а смерть — это худшее, что может быть, так что это о чем-то говорит. Затем ты вдруг через столько лет приезжаешь к нам в город на похороны и примерно за день находишь самого завидного холостяка в городе. Половина сук в этом месте замышляют твое убийство, пока мы тут с тобой разговариваем. Это и понятно, они мечтали стать следующей миссис Хейнс около трех лет, а ты одним своим появлением разрушила их мечты, повторяю, за один день. Так что да, Дасти, я тебя знаю.

Я уставилась на нее. Затем схватила шот с текилой. И опрокинула одним глотком.

Потом поставила пустую рюмку на стойку, сделала глубокий вдох, и сообщила:

— Ты мне нравишься. Мне нужна подруга. Я добавлю тебя в начало списка, в котором есть сейчас только одно имя. Твое.

Она откинула назад свою распутную блондинистую огромную шевелюру и разразилась смехом, потрясая при этом своими большими, вероятно, поддельными сиськами в облегающем топе. Я была уверена, что это было классное шоу, которое понравилось всем мужчинам в зале, кроме Майка, Колта, Джо Каллахана и Таннер Лейна, главным образом потому, что у всех их женщин были сиськи, которые соперничали с сиськами Шерил, хотя и не были заключены в такую обтягивающую майку.

Шерил засмеялась, но Майк пробормотал:

— Вот черт.

Я посмотрела на него.

— Что?

Он посмотрел на Шерил и сказал:

— Без обид, — затем посмотрел на меня и объяснил: — Она просто, мать твою, психопатка.

— Без обид, — великодушно заявила Шерил.

— Я тоже, — напомнила я ему.

— Она чокнутая в другом смысле, — пояснил Майк.

Шерил положила руки на стойку, не сводя глаз с Майка, превратившись вся во внимание.

— Какая я такая психопатка?

Майк посмотрел на нее.

— Вид, который я не считаю милым.

Шерил широко улыбнулась мне.

— Он хороший парень, но может быть и плохим, — поделилась я, ее широкая улыбка стала еще шире, и она наклонилась ко мне.

— Рассказывай, — пригласила она.

— Черт побери, — пробормотал Майк.

— Я имею в виду, он может говорить все открыто, — объяснила я.

— Девочка, если я этого еще не знала, то только что узнала, — ответила она.

— Это правда, — пробормотала я.

— Хорошо, и так, теперь, когда я знаю, что ты мне нравишься, пора покончить с этим, — объявила Шерил и, прежде чем Майк или я смогли что-либо сказать, она повернула голову и крикнула: — Вай! Тащи свою задницу сюда.

О боже мой! Нет! Дерьмо!

Я посмотрела на Майка, он склонил голову и закрыл глаза.

— Майк? — Позвала я, и он открыл глаза и посмотрел на меня.

— Мать твою, — пробормотал он, затем его взгляд переместился через мое плечо, и он вздохнул.

— Э-э... привет, — услышала я и обернулась.

Вайолет Каллахан. И вблизи она была еще более великолепна. Хуже того, Джесси и Мими последовали за ней. Они либо начали свой путь до того, как Шерил дала им добро, либо у них была способность материализовываться в другом месте.

— Я — Вайолет, — сказала она мне, протягивая руку. Я взяла ее руку, ее пальцы крепко сжали мои, она продолжила: — И, чтобы это не было еще более неудобно для нас с тобой, я хочу объяснить. Я знаю, что ты знаешь о, э-э…ты знаешь, и, очевидно, я знаю, так как я была, эм... там, так что мы обе знаем. Вот. О, и я знаю, что ты Дасти. Я порылась о тебе в интернете и увидела твои работы — керамику. Красивые. Такие красивые, что я купила миску и блюдо. Джо взбесился, потому что я заплатила триста пятьдесят долларов за миску и блюдо. Он сказал, что самое большее, что он когда-либо тратил на миску, было двадцать долларов, и к этой миски еще прилагались четыре миски и набор тарелок, у него никогда не было тарелки. Но твои того стоили, они такие красивые. И я говорю это не для того, чтобы понравиться тебе. А просто говорю, потому что это правда. И я купила их не для того, чтобы понравиться тебе. А купила, потому что они мне понравились. И Джо не сказал, что они понравились ему тоже. Не знаю, понравились ли они ему. Он не из тех, кто что-то понимает в красивой керамике. Они пришли по почте пару дней назад, я поставила их на полки в нашей гостиной, не уверена, что он вообще их заметил. Скорее всего, нет. Но не потому, что они некрасивые. А потому что он Джо. О, и я не преследовала тебя в интернете или что-то в этом роде. Мне просто было любопытно. Это не значит, что я не прочитала о тебе все, хотя и не так много. Просто страница твоей галереи и...

— Вай, заткнись, ты что-то много болтаешь, — вмешалась Джесси.

Вай дернула мою руку, которую все еще держала, затем отпустила ее, вскрикнув:

— Черт! Я. Извини.

— У тебя был роман с моим парнем. Это напрягает. Он тебе все еще нравится. Ты же не хочешь вычеркнуть его из своей жизни. Значит, ты нервничаешь. Я понимаю. Ты не первая женщина, которую я знаю, которая понимает, каково это — целовать моего мужчину, — предложила я, чтобы успокоить ее.

— Скрытые поцелуи, — пробормотала она.

— Что? — Спросила я.

— Мать твою, — пробормотал Майк.

Глаза Вай стали огромными.

— Извините, э-э... — пробормотала Вай и замолчала.

— Скрытые поцелуи? — Переспросила я.

— О, Господи, — пробормотал Майк.

Вай прикусила губу.

Я разразилась смехом, хлопая рукой по стойке.

— О Боже мой! — крикнула я, когда мне стало не до смеха. — Я думаю о них как о медленных обжигающих поцелуях. Скрытые так... намного... лучше.

— Бл*дь, — пробормотал Майк.

Вай неуверенно улыбнулась мне и тихо сказала:

— Медленный ожог тоже хорош.

Я услышала, как Майк вздохнул.

Я проигнорировала его и повернулась к Шерил.

— Четыре шота текилы, — заказала я.

— Не забывай про меня, — вставила Шерил.

— Тогда, пять, — поправила я.

— Черт, — пробормотал Майк.

Я оглянулась через плечо и ухмыльнулась ему. Его взгляд опустился на мои губы. Затем он снова вздохнул.

Затем заявил на меня права, повернув меня к себе, опустив голову, чтобы коснуться губами моих.

Когда он поднял голову, тихо сказал:

— Я оставлю вас. Если я тебе понадоблюсь, буду на другом конце бара.

— Думаю, это хороший выбор, — одобрила я, ухмыляясь.

Его глаза осмотрели пространство позади меня, и он снова пробормотал:

— Черт.

Моя ухмылка превратилась в улыбку.

Майк сжал мне руку, а потом убрался от нас к чертовой матери.

— Шоты готовы, — объявила Шерил, и все женщины потянулись за рюмками. — За что мы выпьем? — спросила она.

Я посмотрела на Вай.

— За скрытые поцелуи, — заявила я.

— Отлично, — ответила она.

Я улыбнулась ей. Она улыбнулась мне в ответ.

Мы подняли наши рюмки и опрокинули их одним глотком.

* * *

— Торт.

Эти слова прозвучали мне на ухо очень глубоким, очень грубым мужским голосом.

Я повернулась, мои глаза уперлись в стену из груди, прикрытую майкой. Пока глаза поднимались, поднимались, поднимались, я встретилась взглядом с лысым мужчиной, который, должна признать, был не совсем привлекательным. На самом деле, меня нелегко было напугать, но одним взглядом он напугал меня до чертиков.

— Что? — прошептала я.

— Торт, — повторил он.

— Э-э... — пробормотала я.

— В смысле, ты у меня в долгу, — объяснил он.

— Я должна тебе торт? — Спросила я.

— Ага, — ответил он.

— Э-э... — Я снова что-то пробормотала. — Типа, ты хочешь сказать, что я должна тебе денег? — спросила я, беспокоясь, что он подумает так, потому что, во-первых, он был страшным. Во-вторых, я никогда в жизни его не видела, и в-третьих, какие бы деньги, по его мнению, я ему ни задолжала, я точно знала, что готова заплатить ему все до последнего цента, потому что он меня пугал.

— Нет, — он растянул слово, как будто я была слабоумным ребенком, — я говорю, что ты должна мне торт с двенадцатью слоями и гребаной кучей глазури.

Что?!

— Райкер, — услышала я голос Майка и почувствовала, как его грудь прижалась к моей спине.

О, слава Богу.

Майк был рядом.

Я оперлась на него.

Мы все еще находились в «Джей энд Джей». Выпивка увеличивалась, но я перешла на пиво, так как не хотела слишком быстро напиться. Пока я пила и болтала с чокнутыми женщинами Бурга, которые одновременно привлекали и появлялись, я с глубокой ясностью поняла, почему Майк неравнодушен был к Вай. Она была забавной, милой, и еще был факт, о котором я упоминала ранее, что она была великолепна.

Не хочу показаться тщеславной или что-то в этом роде, но она напомнила мне… ну… себя.

Помимо того, что она была брюнеткой с двумя дочерьми и жесткой историей, которая поставила бы большинство женщин на колени так, что они никогда бы не поднялись. По ее словам, она поднялась дважды, и осознание этого заставило ее нравиться мне еще больше.

Она была похожа на меня даже в том, что касалось мужчин. Джо Каллахан был грубоват по краям, у него было два шрама, которые пересекали одну сторону его лица, что только придавало ему чертовски крутой и сексуальный вид, и, в отличие от Кэла, Майк подстригся в прошлом месяце. Но из всех рассказов (не только от Вай, но и от Шерил, Мими, Джесси и Феб, которые вместе с Шерил остановились в нашей разрастающейся куриной стае, если у стойки не было клиентов) Кэл был властным, альфой, крутым, все время оберегающим и защищающим, но мог оказаться и занозой в заднице Вай. Не то чтобы Майк был занозой у меня в заднице, но я подозревала, если что-то случится (как это всегда случалось), Майк будет такой же занозой у меня в заднице, как Кэл у Вай. Он станет властным, альфой и крутым парнем в образе хорошего парня для всех и плохого мальчика наедине, конечно.

Кстати, Феб сообщила, что Колт тоже был таким же.

В конце концов мы решили прогуляться к мужчинам, где стояла Рокки, и я поняла, почему она стояла с мужчинами, потому что у нее был брат полицейский, отец был бывшим полицейским, и она привыкла тусоваться с мальчиками. Однако она приветствовала нас, а затем присоединилась к нашему курятнику после того, как представила меня своему мужу.

Наблюдая за Колтом, Кэлом, Таннером и Майком, я задавалась вопросом, почему не вернулась в Бург много лет назад, и в этот момент человек, которого Майк назвал Райкером, подошел ко мне сзади и заговорил о торте.

— Ты знаешь этого парня? — прошептала я Майку, не отрывая глаз от Райкера.

— Да, — ответил Райкер на мой вопрос, затем протянул свою огромную руку в мою сторону и продолжил. — Все меня знают. Теперь ты тоже меня знаешь. Я — Райкер.

Я не хотела, но взяла его руку. Он сильно сжал. Я постаралась не морщиться. Он отпустил мою руку.

Райкер посмотрел поверх моего плеча на Майка.

— Красивые волосы, — отметил он, и я подумала, что он говорит не о волосах Майка.

— Райкер, — произнес Майк очень низким голосом, как предупреждение.

— Красивый голос, — продолжал Райкер.

— Райкер, — повторил Майк.

Райкер ухмыльнулся, и если раньше мне было страшно, то сейчас мне стало страшно по-настоящему.

— Действительно великолепное тело, — прокомментировал он.

Я моргнула.

— Тебе хана, — заявил Майк, и его голос ни на что не походил. Это было, попросту говоря, предупреждение.

Но я подумала, что не хотела бы, чтобы Майк поссорился с этим парнем. И решила, Майк может сам о себе позаботиться, конечно. Я видела его в действии с Бо, когда он поставил Бо на колени за долю секунды и удерживал его на полу без видимых усилий. Но у этого парня две руки были сплошь покрыты татуировками. Он был высоким. У него было много объемных мышц. У него вообще не было волос. Было начало апреля, в воздухе все еще чувствовалась прохлада, а на нем была только майка. На поясе висел нож. И даже его улыбки вызывали страх.

Прежде чем Райкер успел что-то сказать, что разозлило бы Майка (еще больше), я решила вмешаться.

— Эм, пожалуйста, не устраивай разборок с моим парнем. Мы только что съехались, и когда я говорю «только что», то имею в виду вчера вечером. Пьяный секс для нас — это потрясающе. Я пьяна еще только наполовину. Намерена напиться. Если у тебя начнется стычка с моим парнем, у тебя может возникнуть искушение пырнуть его твоим ножом. Значит, секса по пьяни может не быть, это было бы отстойно.

Райкер уставился на меня, я вздрогнула, надеясь, что он не заметил.

Затем он запрокинул свою большую, печально непривлекательную голову назад и загрохотал смехом.

Его смех был тоже страшным.

Закончив смеяться, он перевел взгляд на Майка и заявил:

— Она мне нравится.

— Она классная, — ответил Майк, обнимая меня за живот.

Райкер посмотрел на меня и повторил то, что сказал ранее:

— Торт.

Я подумала, что лучше согласиться, хотя и не знала почему.

— Э-э... хорошо.

Он уставился на меня, потом перевел взгляд на Майка.

— Она не в курсе.

— Я сказал Дасти, что кое-кто собирает информацию на МакГрата, — пояснил Майк. — Она не знает кто именно.

Вот тогда-то я и посмотрела на Райкера совсем другими глазами.

Информатор Колта? Я никогда не была знакома ни с одним информатором, но предположила, что информатор должен быть таким, поскольку он выглядел так, будто был способен совершить множество тяжких преступлений и определенно знал таких же, кто был способен на подобные преступления.

— Ты помогаешь моей семье? — Поинтересовалась я.

— За торт, — ответил он.

Внезапно он мне очень даже понравился.

Поэтому я ухмыльнулась и согласилась.

— Конечно. Мой самый большой торт состоит из десяти слоев, это пять разрезанных слоев пополам, так что не волнуйся по поводу торта, его будет много, и он покрыт глазурью. Но, если ты хочешь двенадцать, я смогу сделать. Будет немного высоковат, может не устоять, но на подставке нормально, но, если соскользнет, ешь прямо со столешницы или положи в тарелку. Будет не совсем красиво, но будет вкусно, гарантирую.

Он молча пялился на меня.

— Мне нравятся твои татуировки, — поделилась я.

— Конечно, нравятся. Они потрясающие, — ответил он.

Ответа не последовало, поэтому я попробовала выразить благодарность за что-то другое.

— Спасибо, что помогаешь моей семье.

— Пока не за что меня благодарить, — его взгляд переместился поверх моего плеча на Майка. — МакГрат скользкий тип.

— Черт побери, — пробормотал Майк свое любимое слово за этот вечер.

— Все еще собираю инфу, — сообщил ему Райкер.

— Хорошо, — произнес Майк.

— Должен признать, я не совсем серьезно относился к этому делу, — признался Райкер. — Но для сучки в обтягивающей футболке с отличной попкой, которая печет двенадцати слойные торты и любит пьяный секс, я немного усилю свои изыскания, — предложил он.

Я сжала губы, но была почти уверена, что моя улыбка все еще была видна.

— Господи, — пробормотал Майк.

Райкер посмотрел на меня, а затем объявил:

— Я занят. У меня есть хорошая женщина, которая делает потрясающий минет. Но если я почувствую себя свободным, и ты почувствуешь себя свободной, просто скажи, я открыт для перепихона.

Тело Майка прижалось к моей спине, его рука все так же обнимала мой живот, и его разъяренные вибрации начали обжигать мне кожу.

Понятное дело, что Майк взбесился, но я забыла, что этот парень испугал меня, потому что потом подумала, что он забавный, поэтому невольно вырвался смех из моего горла, когда я ему отвечала:

— Отличное предложение, я оценила, но я влюблена в Майка около двадцати пяти лет, так что с тобой может произойти только в другом измерении.

— Ага, — кивнул он своей большой лысой головой. — Лисса глубоко вошла мне под кожу. Тем не менее нам с тобой в другом измерении будет весело.

— Уверена, что в другом измерении будет именно так, — согласилась я.

Он ухмыльнулся своей жуткой ухмылкой, затем пробормотал:

— Верно. — И посмотрел на Майка, заявив: — Теперь по делу, бро. Я уделю этому делу безраздельное внимание со своей стороны.

— Это было бы хорошо, Райкер, — произнес Майк с глубоким вздохом.

Райкер перевел взгляд на меня, и его прощальным словом было:

— Торт.

Потом он куда-то исчез.

Я повернулась, откинула голову назад и прижалась всем телом к Майку. Он смотрел на меня сверху вниз, его руки легли мне на бедра, а мои скользнули вокруг его талии.

— Это действительно только что произошло? — Спросила я.

— Ага, — ответил он.

— Этот парень был настоящим, не плодом моего воображения? — Опять поинтересовалась я.

— Да, — ответил он.

— Он ужасен в веселом и немного привлекательном смысле, — поделилась я.

— Первое точно, с двумя последними не уверен, что соглашусь.

Я ухмыльнулась своему мужчине и прижалась к нему сильнее.

Руки Майка соскользнули с моих бедер, превратившись в руки, которые обхватили меня, и его голова наклонилась ближе.

— Так ты наполовину пьяна? — Спросил он.

Я смотрела в его глаза, и мне нравилось то, что видела.

— К сожалению, да, — прошептала я.

— Пора перейти к текиле, милая, — прошептал он в ответ.

Я улыбнулась и ответила:

— Ты абсолютно прав.

Майк подвел меня к бару и заказал порцию текилы. Я выпила. За порцией последовали еще порции. Потом Майк отвез меня домой. И проявил свою власть, контроль и «разные непристойности».

Я наслаждалась каждой секундой.

Потом голая вырубилась в его объятиях, голова Лейлы покоилась на моей лодыжке.

* * *

Майк прервал поцелуй, его губы скользнули вниз, губы ласкали мою шею.

Было утро воскресенья. Внизу остались еще вчерашние пончики «Хиллигосс», уже не совсем те, но все равно великолепные. Майк находился внутри меня, мы оба кончили, как только он усилил свою власть. Это не было «непристойно». Это было мило, замедленно, фантастически.

Когда он кончил, как обычно, все завершил медленным, красивым поцелуем.

Я повернула голову и прошептала ему на ухо:

— Скрытые поцелуи.

Прижавшись к моей шее, Майк пробормотал:

— Черт побери.

Мои руки крепче обхватили его, я счастливо улыбнулась потолку спальни, которую делила со своим мужчиной.

18

Обещать

Мы с Фином прошли через задний двор Майка к его черному ходу, Фин нес свой рюкзак с книгами через плечо.

Чтобы выросла кукуруза, ее нужно было посадить, поэтому мы ее высеивали в землю. Мы с папой на тракторах работаем целый день, Фин и Кирби работают с нами по выходным. Когда Фин приходит из школы, пока не начали опускаться сумерки, он садился на трактор. Папа сказал ему, что в этом нет необходимости, но Фин был непреклонен, он хотел вносить свою лепту. Это означало, что домашние задания откладывались до ужина. И также означало, что домашние задания Рис тоже откладывались до ужина. Но они ели, окруженные учебниками, тихо разговаривая и занимаясь. Потом они разбивали лагерь перед телевизором. Вечер заканчивался тем, что Кларисса шла с Фином к задней калитке, они оба исчезали за ней примерно на двадцать минут, потом Кларисса возвращалась без Фина.

Во время этого я часто поглядывала в сторону Фина, жалея, что мне снова не семнадцать.

Не могу сказать, что я была слабой физически, нет, но работа в поле означала, что я была совершенно измотана к тому времени, когда опускала свою задницу перед телевизором с семьей. Фина же похоже совсем не беспокоили походы в школу, возвращение домой, работа на тракторе, еда и учеба.

Все произошло в среду после того, как я переехала. Дети восприняли мое присутствие спокойно. Несмотря на то, что Майк сказал, это была их идея и их сообщения указывали, что они приветствуют мой переезд, я ничего не могла с собой поделать. Немного нервничала. Но как только они вернулись в воскресенье, я обратила внимание, что ничего не изменилось. С другой стороны, все две недели до моего переезда я почти все вечера проводила с Фином у них. График в две недели был один и тот же — работа в поле, прибраться, сходить к Майку, Майк или Рис готовили ужин, дети делали домашние задания, потом я парковала свою задницу с Ноу и Майком на диване и отключалась перед телевизором.

Так что все было хорошо.

Ронда — все также не хорошо.

В этот день я нашла время еще раз поболтать с ней. Поскольку мама помогала по хозяйству, не говоря уже о том, что именно мама возилась с оконными ящиками и кашпо, разбросанными по большому пространству во дворе, подготавливая землю к посадке цветов, Ронда все еще была менее сосредоточена. Теперь она больше не проводила все свое время в своей комнате. Теперь днем она смотрела телевизор. Она все еще ела очень мало. И она все еще была определенно не совсем в себе.

Я была терпеливым человеком, но уже начинала терять терпение. Я предприняла несколько попыток, подходя к ней с разных сторон, пробуя разные тактики. Показывала ей объявления о работе и результаты поисковых запросов в Интернете, которые проделала. Я пыталась заинтересовать ее своими лошадьми. Говорила, что мне нужна ее помощь с керамикой, упаковкой посуды в ящики и подготовкой к отправке в мою галерею. Причем про керамику я говорила вполне серьезно, учитывая, что большую часть времени теперь моя задница красовалась на тракторе, кто-то должен был отправлять мои работы в галерею. Этим я не смогла ее заинтересовать, иначе она хотя бы попробовала бы за день или два.

Я слышала, что мама тоже не раз с ней разговаривала. И папа даже усадил ее поговорить.

Ничего.

Я не могла поставить себя на ее место. Я не теряла мужа, которого обожала. Но я знала одно — я потеряла брата, мои родители потеряли сына, а мои племянники потеряли отца, и все мы продолжали жить дальше.

Я не хотела так думать, конечно, не сказала бы этого, но должна была признать, что это становилось просто смешным.

Что-то должно было разбудить ее дерьмо, в конце концов. Я просто не могла понять, что именно.

Я тяжело вздохнула.

Мы с Фином приближались к черному ходу, когда услышали голоса.

Рис крикнула:

— Это глупо!

В ответ от Ноу не последовало никаких криков:

— Совсем не глупо!

Я посмотрела на Фина, он посмотрел на меня, и мы оба ускорили шаг.

Мы переступили порог дома и увидели, что брат с сестрой стоят лицом к лицу в гостиной. Лейла приветственно завиляла хвостом, пискнув, но не подошла. Она взволнованно кружилась между Ноу и Рис, ей не нравилась накалившаяся атмосфера, и поскольку она была собакой, то понимала, что бессильна что-либо сделать. Но была рядом на случай, если она вдруг понадобится.

Ноу, даже не взглянув в нашу сторону, произнес:

— Отлично, вы пришли. Теперь мы с Рис можем перестать разговаривать. Или, что более важно, Рис пора заткнуться.

— Я не заткнусь! — крикнула Рис.

— Риси, — позвал Фин тихо, мягко, но его тон побуждал ее успокоиться, ее глаза метнулись к нему.

— Я не буду, Фин, — заявила она.

И тут я не знала, захлопать ли мне в ладоши или воскликнуть: «Давай, девочка», довольная тем, что Рис решила не сдавать свои позиции (какими бы они ни были), несмотря на то, что ее горячий парень отдал ей безошибочный, хотя и мягкий, приказ. Тут не стоило удивляться, что у Фина появился такой приказной тон в семнадцать лет. И вступать в спор. Я не сделала ничего из выше сказанного.

С другой стороны, у меня не было шанса даже встрять в их разговор.

Потому что Ноу немедленно повернулся к своей сестре.

— Это мой день рождения, Рис.

— Мы всегда выходим куда-нибудь на ужин. Всегда. Ты не можешь пропустить семейный ужин со своей компанией. Это придуманная отмазка. Если мы не пойдем на ужин, папа расстроится, — возразила Рис.

Я посмотрела на Фина, он посмотрел на меня, затем снова на брата и сестру, скрестив руки на груди. Фин расслабился. Я решила, что с его стороны это мудрое решение, поэтому последовала его примеру.

— Ну, так в этом году мы никуда не пойдем. Это мой день рождения, если я хочу провести его со своими приятелями, то проведу его со своими приятелями, — возразил Ноу.

— Ты можешь пойти с ними куда-нибудь в выходные, — ответила она.

— Я не хочу праздновать с ними в выходные. Мне скоро исполнится семнадцать, Рис, и я могу делать все, что, черт возьми, захочу, — парировал Ноу.

— Ну, ты не можешь так поступить, — парировала Рис.

— Могу, — заявил Ноу.

Рис решила привлечь большую артиллерию, другими словами, самое смертоносное оружие в женском арсенале.

Манипуляция на эмоциях.

— Ты не такой. Дасти же живет с нами. Что скажет папа, если ты нарушишь традицию, как только Дасти к нам переехала? Он подумает, что ты не хочешь праздновать свой день рождения с Дасти!

Но удивительное дело, Ноу видно разгадал план сестры, ни грамма не потеряв самообладания.

— В том-то и дело! Позвонила мама и сказала, что хочет поужинать с нами. А мы не можем все вместе сесть за один стол, так что семейный ужин отменяется. Я буду праздновать со своей командой.

Одри. Фантастически.

Я прикусила губу. Мы все услышали, как открылась дверь гаража, возвещая о прибытии Майка, но Ноу и Рис было все равно. Я поняла это, потому что Рис отлично отбивала «мячи» брата.

— Потрясающе, — саркастически заявила она. — Ах, мама. Она не приходила ни на один твой праздничный ужин в течение четырех лет, даже не потрудилась пригласить тебя на ужин, и вдруг, когда Дасти появляется у нас в доме, наша мама загорелась желанием поужинать с тобой, отпраздновать твой день рождения. Ах, мама. Решила повысить цену. Ну-ну.

— Возможно, Рис, но я думаю, ты же понимаешь, что этот ужин никому не доставит удовольствия, — заявил Ноу, и в этом он был прав.

— Нет, я понимаю то, что мама есть мама, и поскольку тебе скоро исполнится семнадцать, ты можешь сказать ей — отвали, — ответила Рис.

— Что происходит? — спросил Майк, и я посмотрела в коридор, увидев, как он идет по нему.

Лейла убралась с его пути тут же.

Рис повернулась к отцу и мгновенно ввела его в курс дела.

— Ноу решил, что в свой день рождения на следующей неделе провести со своими друзьями. Потому что мама решила, раз уж Дасти перебралась к нам, то ей следует сунуть свой нос не в свое дело, она заявила Ноу, что хочет пойти с нами поужинать… в семейном кругу, так сказать.

Я зачарованно наблюдала, как челюсть Майка напряглась, на щеке задергался мускул. Глаза смотрели… ну, счастья в них не было точно. Но выглядел он при этом очень горячо. Это тоже было страшно.

Я подошла к Фину и схватила его за предплечье, начиная:

— Мы, пожалуй,...

Взгляд Майка скользнул по мне.

— Оставаться на месте, — прорычал он.

Я остановилась и отпустила руку Фина, пробормотав:

— Оки-доки.

И осталась я на месте не потому, что была слабачкой или что-то в этом роде. Осталась, потому что требование Майка, остаться в их доме, имело смысл. Я подозревала, что это означало, что мы с Фином являлись как бы членами их семьи, или, по крайней мере, я являлась, и во время семейных бесед обязана присутствовать.

Майк посмотрел на своих детей.

— Ноу, дни рождения — это семейный праздник.

Вот оно. Я оказалась права.

Майк продолжил:

— Мы сделаем то, что делали все это время. Пойдем ужинать… семьей. Это означает, что соберутся — ты, твоя сестра, ее парень, моя женщина, ее друзья, которые приедут на следующей неделе, и я. Если у тебя есть девушка, которую ты хочешь привести, приводи. Я понимаю, что ты в замешательстве. Ты любишь маму и пытаешься поступить правильно с Дасти. Но твоя мать приняла решение четыре года назад, когда ее приглашали на ужин в честь твоего дня рождения, она отказывалась. Теперь она не имеет этого права. Мы все уже давно двинулись дальше. Ты хочешь отпраздновать со своей командой; пожалуйста, в выходные. Твоя мама хочет пригласить тебя на ужин; она договаривается с тобой на другой день. Когда ты закончишь среднюю школу и пойдешь дальше, ты сможешь делать все, что захочешь. А пока, у нас есть еще полтора года, чтобы стать семьей. И мы собираемся это сделать.

Настала очередь Ноу, его челюсть напряглась, на щеке задергался мускул, увидев это, я еще больше разозлилась на Одри. Ноу был покладистым ребенком. Он много шутил, много улыбался, много поддразнивал, много смеялся. Но было ясно, он не хотел сообщать своей матери, что ее не приглашают на семейный ужин в честь его дня рождения, и это было не на его совести. Это было на совести самой Одри.

Она оказалась настоящей сукой.

Майк увидел лицо своего сына и мгновенно понял, о чем тот думает.

— Я поговорю с ней, — заявил он, затем обвел комнату взглядом, заявив: — Ноу, Рис, на кухне. У нас с Дасти и Фином был тяжелый день, мы хотим поужинать. Вы готовите еду вместе.

Видя, что недовольные флюиды, парившие вокруг, никуда не делись, я задумалась об этом решении, но промолчала, так как они не были моими детьми.

Что я действительно сделала, так это последовала за Майком после того, как он пробормотал:

— Я иду наверх переодеваться.

Лейла следовала за ним по пятам, я не отставала.

Я зашла в спальню и увидела, Майк бросил свой блейзер на кровать, в руке у него оказался телефон. Его внимание было приковано к нему, а мое — к моей одежде, разбросанной по всему полу. Я сделала мысленную заметку собрать одежду (в конце концов), когда услышала, как он нажимает кнопки на своем телефоне.

Я закрыла двери, в комнате были Лейла и я, Майк повернулся ко мне и приложил телефон к уху.

Один взгляд в его глаза, и я поняла, что он совсем не был счастлив.

— Одри? Да, Майк, — сказал он в телефон. — Я звоню по поводу дня рождения Ноу.

О боже, он рычал.

Майк продолжил рычать:

— Ноу объяснил мне, что ты выразила желание пойти с нами на семейный ужин. От моего внимания не ускользнуло, что в последнее время ты прилагаешь усилия в отношении детей. Ноу сказал, что их выходные с тобой стали проходить лучше, и я ценю твой интерес к ситуации Рис, имею в виду то, что ты присылаешь мне по электронной почте разные школы, которые нашла. Ты, наверное, узнала это от детей, но должна услышать от меня — Дасти переехала к нам в пятницу. Ты понимаешь, что я двигаюсь дальше, ты сама это сказала. Оба ребенка в хороших отношениях с Дасти, мы пытаемся построить семью, и у нас все хорошо, и мы с Дасти стремимся поддерживать то, что хорошо, в хорошем состоянии и сделать все еще лучше. Если бы ты хотела по-другому, то могла бы принять это решение в любое время за последние четыре года. Ты этого не сделала. Теперь уже слишком поздно. Ты не пойдешь с нами ужинать на день рождения Ноу.

Майк сделал паузу, возможно, она что-то сказала, но что бы это ни было, это не заняло много времени, Майк прервал ее, потому что продолжил:

— Если ты узнаешь больше о себе и пытаешься быть хорошей мамой, я предлагаю тебе взять Ноу и Риси и сходить с ними куда-нибудь в другой день. Я также воспользуюсь этой возможностью, чтобы прояснить, что бы ты ни пыталась сделать, меня это не касается, моего времени или жизни, которую я провожу с нашими детьми. Уверен, ты не забыла, я ни раз предоставлял тебе такую возможность за последние четыре года, ты отказывалась. Я бы предпочел, чтобы мы ладили в дальнейшем и обеспечили нашим детям некоторую видимость семейной сплоченности, но ты неоднократно отказывалась. Мое предложение аннулировано. Итак, я тебе говорю, я пришел домой, а Рис и Ноу ссорятся, расстраиваются из-за этого дерьма. И вот что я тебе хочу сказать — что бы ты ни делала, тебе нужно думать о том, как это повлияет на наших детей, потому что они хорошие дети. Они заботятся обо всех в этой ситуации и не хотят задевать ничьи чувства. Чтобы попасть туда, где вы хотите быть в своей жизни с ними, не заставляй их переживать, расстраиваться, и играть их в твои игры или принимать трудные решения, выбирая между двумя родителями. Потому что таких сценариев с дерьмом, я не потерплю с нашими детьми. Все ясно?

Я подумала, это круто, что он рычал, явно злился, но был тверд, пока я наблюдала за ним, когда он сделал паузу.

Затем он сказал:

— Хорошо. Береги себя.

Затем нажал кнопку на своем телефоне, повернул туловище и бросил его на кровать.

— Ты как? — Поинтересовалась я.

Он уставился на меня.

Потом ответил:

— Буду нормально, тащи сюда свою задницу и поцелуй меня.

Я ухмыльнулась. Потом потащила свою задницу к нему и поцеловала его.

Поцелуй длился недолго, но это не означало, что он был плохим, прежде чем он прервал его, мягко отстранил меня, наклонился, положив руки с длинными пальцами на голову Лейлы, немного погладил, сделав ей запоздалый приветственный массаж. Она явно не держала зла на хозяина, которому потребовалось какое-то время — обратить на нее внимание, потому что ее тело радостно тряслось, пока она виляла хвостом.

Майк перестал обращать внимание на собаку и подошел к шкафу. Майк ходил на работу в джинсах, но к ним он добавлял красивые ремни, рубашки с убийственными пуговицами и привлекательные блейзеры, так что он выглядел в офисе авторитетно и профессионально, ему было комфортно. Когда он приходил домой, блейзер и ремень исчезли, рубашки сменялись на футболки или свитера в зависимости от его настроения.

Я поняла его настроение в тот вечер, когда он пробормотал:

— Принеси мне футболку, а, Ангел.

Я подошла к комоду, чтобы достать ему футболку, затем подошла к двери шкафа и увидела, как он снимает рубашку и бросает ее в корзину.

Подошла к нему с футболкой, он повернулся ко мне.

— Там нет крышки или чего-то еще, — странно заявил он. Моя голова склонилась набок, когда я протянула ему футболку, стараясь не обращать внимания на его грудь, к сексуальности которой я так и не привыкла.

Он собрал руками футболку, готовый натянуть ее, объяснив:

— Корзина. На ней нет крышки, она открыта. Тебе не нужно снимать крышку или что-то в этом роде. Просто бросай свою одежду прямо в корзину.

Тогда я поняла, ухмыльнулась и пробормотала:

— Умник.

Он ухмыльнулся в ответ. Затем натянул футболку через голову, спуская вниз по туловищу, скрыв грудь, понятное дело, у меня возникло разочарование.

Затем мы услышали крик Рис снизу:

— У нас будут гамбургеры!

Майк перевел взгляд через мое плечо и пробормотал:

— Черт, она в настроении. — Затем он направился в мою сторону.

— В настроении? — переспросила я, поворачиваясь и выходя из гардеробной, Майк следовал за мной.

— Да. — Он все еще бормотал. — Настроение, которое происходит раз в месяц.

— О-о, — пробормотала я.

— Ага, — согласился Майк.

Мы вышли из спальни, спустились по лестнице, Лейла следовала за нами, пока мы прислушивались к происходившей ссоре внизу.

— Мы ели гамбургеры два дня назад, — громко ответил Ноу.

— Нет, не ели! — Горячо парировала Рис.

— Хорошо, тогда ели на прошлой неделе. Это же было не так давно, я не хочу гамбургеры, — возразил Ноу.

— Ну, а я хочу, и Фин тоже, — парировала Рис.

— Мир не вращается вокруг Фина, кроме тебя, Рис, — неразумно заявил Ноу.

Я прикусила губу, когда вышла в коридор и вошла в кухню. Сражающиеся теперь сошлись лицом к лицу у кухонной стойки. Фин сидел за столом с разложенными учебниками. Взгляд остановился на мне, он покачал головой.

Майк вошел следом за мной.

Прежде чем кто-либо из нас смог вставить слово, Рис продолжила:

— Это пустая болтовня! Пятеро хотят есть, и двое из этих пятерых хотят гамбургеры! — последнее слово она пронзительно выкрикнула, наклоняясь к брату. Я поняла, что это было ежемесячное настроение, учитывая силу ее заявления и того факта, что речь шла не о праве женщины сделать выбор, а о гамбургерах.

И я также поняла по тому, что Ноу сказал дальше, видно до конца не поняв ее заявление.

— Господи! Ну, почему ты становишься такой занозой в заднице, когда пользуешься прокладками? — совсем неразумно спросил он, и в кухне все замерли.

Затем, с пылающим лицом, чуть ли не плача, Рис, стараясь избегать смотреть всем в глаза, выбежала из комнаты, оттолкнув Майка и меня в сторону.

— Ноу, чувак, это было не круто, — прорычал Фин, не сводя глаз с двери, за которой исчезла Рис, его лицо превратилось в жесткую маску гнева.

— Фин прав, — отрезал Майк, не сводя глаз с сына, — этого абсолютно не было круто.

Ноу и так все понял, что зашел слишком далеко, и сейчас выглядел так, словно хотел пнуть себя под зад коленом. Это было хорошо, потому что я любила этого парня, но в этот момент мне также хотелось пнуть его под зад коленом.

Вместо этого я пробормотала:

— Пойду поговорю с ней.

Затем мои глаза скользнули по сердитым глазам Майка, хотя его взгляд был прикован к его сыну, и я последовала за Рис.

Ее дверь была закрыта, но я слышала приглушенные рыдания, доносившиеся изнутри.

Я постучала, но ответа не последовало. Поэтому постучала снова и снова не получила ответа.

Затем приоткрыла дверь, просунула голову внутрь и увидела, что она свернулась калачиком на своей кровати спиной к двери.

— Эй, Риси, милая, мы можем поговорить? — тихо спросила я.

— Нет, — всхлипнула она.

Я обдумала ее ответ, потом приняла решение.

Приоткрыла дверь по шире, вошла и закрыла ее за собой. Затем подошла к ее кровати, села с противоположной стороны и прислушалась к ее тихим всхлипываниям.

Боже, она сильно рыдала. Да.

Я дала ей минутку, затем мягко сказала:

— То, что сказал Ноу, совсем не круто, и все внизу поняли это, он сказал это сгоряча во время спора.

Она не ответила.

Я дала ей еще мгновение, а затем продолжила:

— После того, как он это ляпнул, я заметила на его лице сожаление.

Потом услышала:

— Мне наплевать.

Если бы я была на ее месте, в ее возрасте со своим парнем там внизу то, чтобы ни говорили, мне бы тоже было наплевать.

Поэтому я мягко произнесла:

— Понимаю.

Внезапно она повернулась, подушка, которую она обнимала, отлетела в сторону, она приподнялась и ее заплаканные глаза посмотрели на меня.

Да, она сильно плакала.

— Боже! Это... это... это было унизительно, — прошептала она. — Я не могу... Фин... — Она закрыла лицо руками и сквозь новые слезы продолжала шептать, на этот раз более драматично: — Я больше никогда не смогу посмотреть ему в глаза.

— Думаю, это бы сильно расстроило Фина, учитывая, что он высокого мнения о тебе, и в ту секунду, когда ты выбежала из кухни, он заступился за тебя.

Ее руки соскользнули с лица, глаза обратились ко мне. Теперь они были не только мокрыми, но и широко раскрытыми.

— Заступился? — Прошептала она.

Я кивнула.

— Он так и сидел за столом, но его смысл был ясен, когда он сказал Ноу, что это было не круто, и твой отец согласился с ним.

Ее взгляд скользнул к двери и расфокусировался.

Я развернулась на кровати, пока не оказалась лицом к ней и не села, скрестив ноги. Затем уперлась предплечьями в спинку и улыбнулась.

— Мы испытываем боль, судороги, плохое настроение и раздражение в такой период, но мы должны научиться с этим жить. — Ее глаза вернулись ко мне. — И ребята там на кухне тоже должны научиться жить с такими вещами. Включая Ноу и Фина. У тебя месячные. Это случается, учитывая, что ты девушка. Это естественный процесс. Это случается с каждой девушкой. В этом нет ничего унизительного, не нужно этого стыдиться.

— Нужно, — произнесла она тихо своим мягким голосом.

Я отрицательно покачала головой и сноваулыбнулась.

— Абсолютно, нет и когда я говорю — абсолютно, это значит так. Потому что это прекрасно. В первую очередь это означает, что в твоем теле происходят изменения, ты взрослеешь. И это означает, что ты готова к зачатию ребенка. А также, что ты теперь стала женщиной. И в этом нет абсолютно ничего постыдного и унизительного. И что касается тебя, женщина, которой ты становишься, просто сногсшибательна.

Ее лицо смягчилось, и она подняла руку, чтобы провести по обеим щекам, смахнув слезы.

Я сделала глубокий вдох.

Затем продолжила:

— И то, что произошло на кухне никого не должно смущать, и Фин не смутился. Все там все поняли. Фину семнадцать, но он не глупый, знает, что такое случается, и он знает, что такое случается с тобой. Я не говорила с ним на эту тему, но у моего племянника есть мозги, поэтому полагаю, он не считает это унизительным, отвратительным и постыдным, просто думает, что такова жизнь.

Рис подтянула колени к груди и обхватила их руками, тихая, все еще застенчивая, прикусила губу, размышляя.

Я изучала ее, размышляя, стоит ли мне продолжить раз уж зашел такой разговор.

И все же решилась.

— Он прекрасно понимает ситуацию, ты сама должна понять, что во всех отношениях теперь стала женщиной. Кто-нибудь говорил с тобой на эту тему?

Ее взгляд скользнул в сторону.

— Рис, милая, это важно. Ты можешь посмотреть на меня? — попросила я, и ее глаза скользнули ко мне. — Кто-нибудь говорил с тобой на эту тему? — повторила я свой вопрос.

Она еще больше прикусила губу, потом вроде как отрицательно качнула головой.

— Не... я... моя ... — начала она, затем закончила: — Нет.

— Ты болтала об этом со своими подружками, — предположила я.

Она снова прикусила губу, и это означало «да».

— В школах по-прежнему идет сексуальное образование? — спросила я, и она кивнула.

Но добавила:

— Но оно как-то совсем неубедительное.

В мое время уроки сексуального образования тоже были довольно неубедительными.

— Верно, — кивнула я в ответ. — Суть в том, если у тебя есть какие-либо вопросы, ты можешь свободно обращаться ко мне. У меня уже давно идут месячные, так что я в значительной степени эксперт в этой области.

Ее губы изогнулись в милой мини-улыбке.

— У тебя бывают боли? — Спросила я.

Она снова кивнула.

— Ты принимаешь таблетки, чтобы уменьшить боль? — Опять спросила я.

— Моя, э-э... одна из моих подружек купила мне «Мидол», — сказала она мне.

— Помогает? — Спросила я.

Она отрицательно покачала головой.

— «Ибупрофен» мне помогает, — пояснила я ей. — Если он тебе не подойдет, попробуй «Элив». Если и он не подойдет, попробуй одну таблетку «Ибупрофена», одну «Элив». Если это не поможет, замени или первым, или вторым и «Мидолом». Всем помогает по-разному, то, что подходит мне, не факт, что подойдет тебе. Также помогает горячая ванна — это здорово, и мы купим тебе грелку.

Ее голова склонилась набок.

— Грелку?

Я ухмыльнулась.

— Ты кладешь ее себе на живот, и чувствуешь себя великолепно. Расслабляет мышцы. Потрясающе.

Она одарила меня еще одной мини-улыбкой.

Я продолжила:

— Я дам тебе немного зверобоя. Это трава в форме таблеток. Она помогает справляться с настроением. Будешь принимать одну таблетку утром, одну вечером. Если она тебе подойдет, то сделает настроение менее раздражительным или плаксивым. Хорошо?

Она кивнула.

Вот черт. Теперь самое сложное.

Но без помощи Одри, слушая только своих подружек, рано или поздно это должно было произойти.

Так что.

— Теперь самое сложное, — тихо произнесла я, и ее глаза встретились с моими. — Я хочу тебя попросить, чтобы ты дала мне обещание.

— Какое обещание? — прошептала она, услышав мой тон и, вероятно, прочитав мое лицо, определенно насторожившись.

— Своего рода обещание, если ты с Фином захотите сблизиться и все... перейдет, скажем, от поцелуев и тому подобного к чему-то большему, ты сначала поговоришь со мной.

Ее лицо снова вспыхнуло, глаза посмотрели в сторону. Тело напряглось, я поняла, что она не хотела продолжать этот разговор, но я должна была это сказать.

— Рис, милая, пожалуйста, обрати на меня внимание, — нежно позвала я, и ее глаза вернулись, но тело все еще было напряжено. — Если вы, ребята, не близки к тому, чтобы перейти от поцелуев к чему-то еще, тогда отлично. Без обид, детка, но ты слишком молода, чтобы бросаться в этот омут, неподготовленной.

Она шокировала меня до чертиков, когда быстро протараторила:

— Фин не заходит слишком далеко.

Боже, я люблю своего племянника.

— Просто, эм... целовались, — прошептала она.

— Хорошо, — прошептала я в ответ.

— Мне нравится целоваться, — призналась она, все еще шепча, и я улыбнулась.

— Поцелуи — это потрясающе. Здесь есть что любить, — поделилась я.

— Да, — тихо сказала она.

— И это круто, что тебе они нравятся. И это нормально, что вы с Фином целуетесь. Это великолепно. Это способ стать ближе. Способ узнать друг друга лучше. Но если он начнет требовать большего, я знаю, что он уважает и ценит тебя, если ты откажешь, он отступит. И у тебя есть полное право ему отказать, ожидая, что он остановится. Итак, я прошу тебя пообещать мне, что ты откажешь, затем придешь ко мне, прежде чем сделать следующий шаг. Даже если в какой-то момент этого тебе очень будет хотеться.

Она посмотрела мне в глаза и спросила:

— Ты расскажешь папе?

Я глубоко вздохнула и ответила:

— Нет. Но ты должна понимать, что я действую в своих и его интересах, а это значит, что ты зайдешь дальше только, когда будешь готова, когда станешь намного старше и когда будешь уверена, что с трепетом относишься к человеку, с которым ты рядом.

— Я с трепетом отношусь к Фину, — сказала она мне.

— Знаю, — мягко ответила я. — Но, честно говоря, милая, сейчас не время тебе заниматься подобными вещами. Сейчас самое время тебе повеселиться со своим парнем, насладиться поцелуями, обжиманиями, а все остальное пусть произойдет позже. Это сбивает с толку, могу сказать, даже сейчас в моем возрасте. Так что в твоем возрасте это уже будет чересчур.

Она изучала меня в течение долгих мгновений. Затем кивнула.

— Ты обещаешь? — Спросила я.

Она снова изучала меня. Затем снова кивнула и тихо сказала:

— Да, Дасти. Обещаю.

Спасибо тебе, Господи.

— Хорошо, — прошептала я.

Она посмотрела на дверь, потом на меня.

— Правда, что Фин столкнулся с Ноу из-за меня?

Настала моя очередь кивнуть.

Ее губы снова изогнулись в мини-улыбке.

— Итак, ты теперь должна спуститься вниз и приготовить гамбургеры, — тихо сказала я.

Ее мини-улыбка стала полной улыбкой.

— Сначала мне нужно принять «Ибупрофен», — ответила она мне.

— Верно, — прошептала я. Затем протянула руку, обхватил пальцами ее руку, которая была обернута вокруг икр, и сжала ее. — Люблю тебя, Рис, без шуток. Я люблю тебя, девочка, а когда любишь одну из своих девочек, то всегда рядом с ней. Так что знай этот факт, я всегда здесь для тебя, хорошо?

Ее глаза заблестели, но она сжала губы и кивнула.

Я еще раз сжала ее руку и кивнула в ответ.

А потом сказала:

— Выпей таблетку. Увидимся внизу.

— Ладно, Дасти.

Я ухмыльнулась ей. Потом встала с кровати и вышла из ее комнаты.

Вот так. Дело было сделано. Все прошло не так уж плохо. Я подумала, что у меня все хорошо.

И я молила Бога, чтобы она сдержала свое обещание.

Вот о чем я думала, когда зашла на кухню и увидела, что гамбургеры делаются. Увидев, как Ноу делает гамбургеры, я сделала то, чего никогда не позволяла себе с Ноу. Хотя понятия не имела, как он отреагирует на мой шаг. Но я рискнула.

Подошла к нему сзади, наклонилась и поцеловала его в щеку. Он подпрыгнул, и его глаза обратились ко мне, полные удивления.

— С ней все хорошо, — тихо произнесла я. — Возможно, ты захочешь извиниться.

Он посмотрел вниз на мясо для гамбургеров и пробормотал:

— Я — мудак.

— Ты вел себя как мудак, хотя и не являешься таковым. Всякое случается, милый, когда мы злимся. Извлеки из этого урок, исправь ситуацию, смирись с этим и больше так не делай. Хорошо?

— Да, — пробормотал он в мясо для гамбургера.

Я подняла руку и обхватила пальцами его запястье, но не сжала. Потом отпустила его запястье и отправилась на поиски моего мужчины и моего племянника.

Майк сидел на диване, обхватив одной рукой бутылку с пивом, пальцами другой, поглаживая голову Лейлы, которая прижималась щекой к его бедру. Фин сидел напротив него на диване, без пива, склонившись к кофейному столику с открытой книгой и ручкой в руке, что-то строчил в тетради.

Их взгляды обратились ко мне.

— С ней все хорошо, — пробормотала я.

Фин изучающе посмотрел на меня, затем снова уткнулся в свои учебники. Майк изучал меня, затем кивнул на диван рядом с ним, не вербально приказывая мне опустить свою задницу.

Я обогнула диван и села рядом.

Затем взяла у Майка пиво и сделала большой глоток, наклонившись к нему.

Майк обнял меня за плечи и крикнул:

— Ноу! Когда вымоешь руки от мяса, принеси Дасти пива, ладно?

— Да, пап! — Крикнул Ноу в ответ.

— Я принесу! — крикнула Рис из коридора.

Я ухмыльнулась в телевизор.

Майк перестал тереть за ушами Лейлы, взял конфискованное мной пиво и сделал глоток.

Затем он вернул его мне и вернулся к поглаживанию за ушами Лейлы, которая на протяжении всех его движений, следила за ними не моргая, не отрывая морды от его бедра.

Я снова перевела взгляд на телевизор и не отвела его, даже когда услышала, как Майк пробормотал:

— Спасибо, Ангел, — сопроводив это пожатием руки.

— Без проблем, — пробормотала я в ответ.

— Пиво, Дасти, — произнесла Рис, я повернулась к ней, она протягивала мне бутылку.

— Спасибо, Риси, — ответила я и взяла ее.

Ее глаза обратились к Фину, промелькнула нерешительность, хотя она сама была полна решимости.

Она храбро преодолела свое смущение, решив сделать вид, что ничего не произошло, объявив:

— Фин, я принесу учебники и тетради после того, как помогу Ноу.

Фин ухмыльнулся ей и пробормотал:

— Как скажешь, детка.

Она улыбнулась в ответ.

Затем развернулась, ее густые, блестящие волосы развевались, и вприпрыжку пошла по коридору.

В мире подростков уже все было хорошо.

Я посмотрела на Фина и увидела, что он смотрит ей вслед, его губы подергивались от улыбки. Затем его взгляд вернулся к учебникам и тетрадям на кофейном столике.

Боже, я любила своего племянника.

Рука Майка еще раз сжала мою.

Лейла застонала и улеглась на пол.

Я поджала под себя ноги, сильнее прижавшись к своему мужчине, сделала глоток свежего пива и отключилась, уставившись в телевизор, пока ждала гамбургеры.

* * *

Я резко проснулась, почувствовав, как тело Майка больше не прижимается ко мне. Имея больше возможностей, мы экспериментировали с новыми позами для сна. Лично мне было все равно, как мы спим, лишь бы при этом обнимались. Поскольку каждая позиция, которую мы придумывали, включала объятия, совершенно очевидно, что Майк, скорее всего, думал то же самое.

Я просыпалась, когда Майк вставал по ночам, потому что его тело всегда было прижато к моему или мое к нему. И в первый раз Майк покинул кровать ночью, чтобы осмотреть дом. Это была воскресная ночь, первая ночь, когда я спала под его крышей, и его дети делали то же самое. Понятно, учитывая, что он любил нас всех, и изменения обстоятельств заставили бы его нервничать.

Но теперь я почувствовала, что что-то не так.

И я поняла, что была права, когда Майк снова прижался ко мне, схватил мою руку и сжал мои пальцы вокруг чего-то, что на ощупь было похоже на его телефон.

— Звони девять-один-один, сейчас же, — прошептал он мне на ухо тихим настойчивым голосом, и я почувствовала, как напряглась, а Майк вскочил с кровати как подстреленный.

Я перекатилась, глядя на его тень в темноте, чувствуя, как матрас задвигался, когда Лейла приподнялась и спрыгнула.

Потом я услышала звуки похожие по телевизору или в кино, когда кто-то перезаряжает пистолет.

О Боже.

— Майк? — прошептала я.

— Девять-один-один, — тихо ответил он. — Сейчас же, Дасти.

Я случайно нажала кнопку на его телефоне, и, к счастью, загорелась клавиатура. Затем дрожащей рукой стала большим пальцем тыкать на цифры, как просил Майк.

— Ты останешься здесь, девочка. — Услышала я шепот Майка, и мои глаза метнулись к дверям, увидев в темноте, как одна створка двойных дверей открылась, потом закрылась, я поняла, что Майк оставил Лейлу со мной.

Поднесла телефон к уху и услышала:

— ... первый, что в вас произошло?

— Это Дасти Холлидей. Я нахожусь на три-три-два-один-семь Кресент в Криквью. Мой парень сказал позвонить вам. Он лейтенант Майк Хейнс из полицейского управления Браунсбурга. Он просто вышел из комнаты с оружием. Он не объяснил почему, думаю, вам следует кого-нибудь к нам прислать.

— Повторите, пожалуйста, свое имя и адрес, — попросила она.

— Дасти Холлидей. Я в доме лейтенанта Майка Хейнса, три-три-два-один-семь Кресент.

— Пожалуйста, оставайтесь со мной на связи, Дасти. Я посылаю наряд полицейских. Вы что-нибудь слышите снаружи?

Я сидела в постели, дрожа, единственное, что слышала, было позвякивание жетонов Лейлы. Только видела, как она в темноте расхаживает от кровати Майка обратно к двери, затем снова и снова. Она хотела выбраться. Она волновалась. Она хотела, чтобы я оторвала свою задницу и открыла ей дверь, чтобы она могла прикрыть своего хозяина.

Вот дерьмо!

— Нет, — ответила я оператору. — Но я не одна в доме. Здесь двое детей Майка.

— Хорошо. Оставайтесь на линии, Дасти. Вызов поступил в диспетчерскую. Они пришлют наряд.

— Хорошо.

— Где вы находитесь?

— В спальне.

— Оставайтесь там, хорошо?

— Хорошо, — прошептала я, уставившись на дверь, желая пойти к детям, напряженно прислушиваясь, тяжело дыша.

Должно быть, я просидела так долго, потому что оператор позвал:

— Вы здесь, Дасти?

— Да.

— Мне пришло подтверждение, что подразделение уже в пути.

— Через сколько они приедут? — Спросила я.

— Они прибудут...

Я услышала, как открылась входная дверь и движение внизу. Звуки были приглушенными, неразборчивыми, но послышался глухой удар, а затем бормотание.

Инстинктивно я откинула одеяло и выскользнула из кровати, сердце бешено колотилось, я прошептала в трубку:

— Кто-то вошел в дом.

— Оставайтесь на месте, Дасти, подразделение уже в пути.

— У меня двое детей здесь в доме! — рявкнула я, бросаясь к дверям, Лейла следовала за мной по пятам.

— Дасти, оставайтесь в спальне, не выходите.

— Они спят.

— Дасти…

— Они не знают что происходит, — прошипела я, услышав бормотание, доносящееся снизу из гостиной, прямо под спальней Майка. Глубокие голоса, мужские, низкие. Я сжала губы вместе.

— Дасти, оставайтесь на месте. Подразделение прибудет через две минуты.

О Боже. О Боже. Потребуется меньше двух минут, чтобы подняться по чертовой лестнице и добраться до детей!

Прижимая телефон к уху, используя ногу, чтобы удержать Лейлу за дверью, я открыла дверь и выскользнула, быстро закрыв ее, оставив Лейлу внутри. И поспешила по коридору, перебирая в уме все, что знала о расположении на верхнем этаже. За исключением нескольких ручек и карандашей в кабинете Майка, которыми я могла бы воткнуть кому-нибудь в шею, другого оружия не смогла придумать.

Дерьмо. Бл*дь. Черт побери!

Я побежала по коридору и сделала единственное, что могла. Встала сбоку от лестницы, если кто-то поднимется, то сначала им придется встретиться со мной, чтобы добраться до дверей детских комнат.

— Дасти, где вы? Вы здесь?

— Я в коридоре, — прошептала я, но мой шепот явно услышали.

— Дасти!

Я подпрыгнула потому, что это был окрик Майка снизу.

— Это Майк, — прошептала я оператору.

— С ним все в порядке? — спросила она меня.

— Дасти, спускайся сюда!

Да, похоже все в порядке, его голос звучал нормально. Звучал зло, раздраженно и разъяренно, но явно он был живой, так что я решила, что с ним все в порядке.

— Да, — ответила я и побежала вниз по лестнице.

Оператор что-то сказала, но я не обратила на нее внимания. Я сбежала по лестнице, а потом вперед по коридору.

Гостиная была освещена верхним светом, я резко остановилась от слепящего света, все же заметив трех мальчиков-подростков, сидящих на диване и пристально смотрящих на Майка. На Майке были пижамные штаны и футболка, он стоя возвышался над ними, держа в руке пистолет, направленный в пол. И я заметила еще кое-что, что эти трое были именно теми тремя, которые устроили драку с Фином несколько недель назад.

Майк перевел взгляд на меня.

— Ты на связи с экстренной службой?

Я кивнула.

— Клади трубку. Воспользуйся моей телефонной книгой и позвони Колту. Скажи ему, что у меня в гостиной сидят его вандалы.

Мои глаза обратились к подросткам, но Майк продолжал говорить, и я снова посмотрела на него.

— Когда поднимешься наверх, сначала позвони Колту, потом возьми наручники, они весят у меня на поясе. А в глубине моего верхнего ящика есть еще одна пара. Принеси их. Сейчас.

Я кивнула и, быстро развернувшись, помчалась обратно по коридору.

— Вы слышали? — спросила я оператора.

— Да. Подразделение все еще едет, должно прибыть с минуты на минуту. Я кладу трубку.

— Хорошо, — произнесла я, пробегая по коридору наверху в нашу комнату. Я сделала, как просил Майк, двигаясь быстро, с усилием удерживая взволнованную, теперь уже скулящую Лейлу, в трубку телефона получила сонный ответ Колта, пока мчалась обратно по коридору с двумя комплектами наручников.

Я также натолкнулась на Ноу, выходящего из своей комнаты, он смотрел на меня сонно-настороженно.

Я отрицательно покачала головой, прошептав:

— Оставайся здесь, — затем продолжила говорить с Колтом, сбегая вниз по лестнице. К тому времени, как я добралась до гостиной, Колт сказал, что прибудет «через десять», и отключился.

Майк перевел взгляд на меня, раздался звонок в дверь.

— Давай наручники, потом ты откроешь дверь, — приказал он.

Я бросилась к нему, отдала наручники и побежала к двери, прокричав:

— Ноу проснулся.

Я была уже в коридоре, когда услышала крик Майка:

— Ноу, спускайся!

Я открыла входную дверь и увидела полицейского. Он открыл рот, чтобы объясниться, но я опередила его.

— Майк в гостиной. Думаю, ему нужна ваша помощь.

Он немедленно вошел и двинулся вперед, я убралась с его пути. Ноу чуть не столкнулся с ним в коридоре, когда огибал лестницу, его лицо было бледным, глаза смотрели на меня. Офицер направился прямо в гостиную, он придерживал рацию и что-то говорил в нее. Я подошла к Ноу.

— Твой отец поймал подростков-вандалов. Они в гостиной. Иди к нему, он хочет тебя видеть.

Ноу кивнул и пошел в сторону гостиной.

Я закрывала входную дверь, опустив глаза, но дверь застопорилась. Я подняла глаза и увидела другого офицера на пороге.

— Осматривал периметр дома, — пробормотал он. — Майк в порядке?

Я кивнула, снова открывая дверь.

— В гостиной.

Он прошел мимо меня и быстро направился по коридору.

Я последовала за ним.

Следующие пять минут я сосредоточилась на том, чтобы успокоиться и не путаться под ногами полицейских. Мне пришлось взять паузу, чтобы успокоиться, потом Рис нерешительно присоединилась к процессу. Она встала рядом со мной, взяв меня за руку, и наблюдала за всем, как и я, не присоединяясь к мужчинам. Теперь трое подростков сидели на диване с наручниками за спиной. Один из офицеров вышел к своей машине. Я не сводила глаз с Майка, который все еще небрежно держал пистолет, его глаза были прикованы к хулиганам, и по его выражению лица я поняла, что он вне себя. Он был в ярости.

Я обдумывала все плюсы и минусы того, чтобы подойти к Майку и осторожно забрать у него оружие, потому что диван Майка был потрясающим — большой секционный, огромный, удобный, пятна крови, скорее всего полностью испортили бы обивку на нем, но вдруг офицер, проводивший обыск по периметру, заговорил:

— Видел то дерьмо, которое вы устроили снаружи, парни тут вы облажались, — отметил он, грохоча. Он тоже был взбешен. Поскольку один из его братьев стал их мишенью, было ясно, что ему прибывшему офицеру это очень не понравилось. Затем он спросил: — Что за чертовщина произошла у вас в головах, что вы решили, что такое дерьмо нормально?

Никто из вандалов не произнес ни слова.

Тогда Майк произнес:

— Я знаю тебя, — тихо сказал он, и этот его тихий голос был не из приятных, и я увидела, как все трое посмотрели на него. Они больше не хорохорились. Поскольку навлекли на себя внимание разъяренного папаши-полицейского с пистолетом в руке, и теперь запоздало испугались. — Я знаю, что ты спровоцировал Фина. Знаю, что ты говорил о моей дочери. И я знаю, что один из вас пытался дотронуться до нее.

О Боже.

Моя рука в руке Рис непроизвольно сжалась.

— Сейчас ты заявился в мой дом, в дом, где живет моя дочь, в дом моей семьи и решил устроить это дерьмо, — продолжил Майк. — Все то дерьмо, которое ты устраиваешь вокруг себя месяцами, не нормально. И то дерьмо, которое ты устроил снаружи моего дома, говорит о том, что с вами серьезно что-то не в порядке.

Мне стало интересно, что такого произошло снаружи, и в то же время не хотелось знать, потому что Майк продолжал:

— Я окажу тебе одну услугу. Видишь ли, я сделаю своей миссией, чтобы ты получил наказание самое худшее, какое только может быть. И я поговорю с Финли Холлидеем, не уверен, что смогу отговорить его от того, чтобы он нашел каждого из вас и оторвал вам ваши никчемные головы.

О, черт.

Рука Рис очень крепко сжала мою.

Раздался звонок в дверь.

— Оставайтесь здесь, вы оба, — прошептала я детям и побежала по коридору.

Я открыла дверь Колту, посмотрела в его серьезные глаза и сообщила:

— В гостиной.

Он кивнул, прошел мимо меня и двинулся по коридору. Я вышла в холодную, но все еще странно теплую апрельскую ночь Инди.

Я понятия не имела, как не заметила этого «дерьма» во дворе, когда уже два раза открывала эту, чертовую, входную дверь.

Теперь я все поняла, потому что видела все своими глазами.

На переднем дворе на тротуаре и на улице был разбросан весь наш мусор. Мусоровоз должен был приехать только завтра, естественно, что мы не выкатывали наши мусорные баки раньше времени. Сейчас они лежали на боку, и все пакеты, находящиеся в них, были открыты, весь наш мусор был разбросан повсюду.

Но дело было не только в разбросанном мусоре. Повсюду валялись вскрытые и развернутые презервативы. Их были десятки. Десятки и десятки.

Я вышла, осмотрела местность и остановилась как вкопанная.

Моя машина и внедорожник Майка стояли в гараже. Пострадала машина Ноу, превратившись в утиль. И при свете уличных фонарей я разобрала нарисованные баллончиком с краской грубые пенисы и надпись: «Сучка фермера Фина по*б*лись-разбежались ездит на этой тачке».

Я заметила еще одну патрульную машину, направлявшуюся к нашему дому, но как-то оцепенело, голова казалась странной, раскаленной, опухшей, будто она не могла вместить увиденное, на глаза тоже давило, но потом я развернулась и пошла обратно в дом. Затем подошла к двери в гараж, открыла ее, заскочила внутрь, сняла свои ключи с держателя для ключей на стене. Вышла, закрыла дверь, прошла в гостиную прямо к Ноу, который стоял рядом со своей сестрой.

Я протянула ему ключи и сказала:

— Иди наверх. Оденься. У нас впереди долгая ночь. Когда твой отец или Колт скажут, что все в порядке, ты выведешь мою машину и загонишь свою в гараж. Хорошо?

От меня не укрылось, как на его лице промелькнуло любопытство, смешанное с настороженностью, он кивнул, посмотрел на отца, который ему кивнул, а затем ушел.

Я вошла в своей короткой ночнушке в гостиную, откуда могла хорошо видеть лица подростков.

— Дасти, иди тоже оденься, — приказал Майк, но я посмотрела на этих троих.

— Я точно знаю таких парней, как вы, — тихо сказала я им. — И я знаю, если вы не примете решение прямо сейчас, то никогда не изменитесь. Вы — подлые, бесполезные, слабые, ничтожные крысы, если не вытащите свои головы из задниц, вы так и останетесь подлыми, бесполезными, слабыми, жалкими крысами. В вашей жизни не произойдет ничего хорошего, потому что вы этого не заслуживаете. Вы всегда будете винить других, но вы сами творите свою реальность. Пора уже перестать быть придурками. Через год, два вы закрепитесь в этой роли на всю жизнь, и поверь мне, все ваши знакомые будут думать о вас именно так. На вас будет выжжено клеймо придурков каждую минуту, пока вы дышите на этой земле. Пора прийти в себя, пока не стало слишком поздно. — Я уже направилась на выход, но остановилась и оглянулась на них. — Лично я надеюсь, что Майк не сможет уговорить Фина, чтобы тот каждому из вас не преподал урок, которого вы заслуживаете.

Затем, больше не глядя на них, я ушла, мои глаза обратились к Рис:

— Иди сюда, милая, пойдем наверх.

Она посмотрела на меня, кивнула, мы присоединились у входа в холл, и я проводила ее до двери в ее комнату, где остановилась.

— Они разгромили двор перед домом, но ты не будешь там убирать, — заявила я ей. — И когда ты войдешь в свою комнату, прошу тебя, пожалуйста, не звони Фину. Пусть он узнает все завтра. А сейчас ты можешь почитать, послушать музыку, чтобы успокоиться и заснуть, но не звони Фину и не выглядывай на улицу. Прошу тебя.

— Все так плохо? — прошептала она.

— Да, — честно ответила я.

— Я могу помочь, — сказала она мне.

— Можешь, но не будешь, — ответила я ей. — Я уберу все с твоим братом.

— Но я...

— Иди в свою комнату, Рис, пожалуйста. Мы с этим разберемся.

— Это из-за меня? — прошептала она дрожащим голосом, я подошла ближе и взяла ее за руку.

— Дорогая, хорошая новость заключается в том, что мальчики вырастают. Плохая новость — ты такая хорошенькая. У них нет возможности завоевать твое внимание. У них нет шансов стать такими же крутыми, как Фин. Это выводит их из себя, а они слишком молоды и глупы, чтобы понять, как с этим бороться. Поэтому им хочется заставить тебя заплатить за то, что ты просто такая, какая есть. Конечно, подобные вещи случаются и среди взрослых. Но к тому времени ты станешь достаточно взрослой и умной, и сможешь справиться с этим. А сейчас позволь своему отцу, брату и мне разобраться с этим бардаком. И здесь тебе повезло, потому что мне кажется, что у этих подростков там, внизу, нет никого, кто бы заботился о них настолько, защищал, оберегал и любил, как тебя твоя семья. Пользуйся и цени это.

Она прикусила губу и задумчиво смотрела на меня какое-то время. Затем кивнула.

Потом сказала:

— Хорошо, Дасти.

Я кивнула в ответ, сжала ее руку и отпустила.

Ноу вышел из своей комнаты одетый и в теннисных туфлях. Он бросил на меня взгляд, который сообщил, что он потратил время, чтобы подготовиться к тому, что он увидит, прежде чем поспешить вниз по лестнице.

Я направилась в спальню одеваться.

* * *

Майк добрался до верха лестницы и увидел свет, исходящий из их с Дасти спальни в конце коридора. Дверь была слегка приоткрыта, и Лейла уже просовывала нос в щелку, пытаясь по шире открыть дверь.

Он поприветствовал ее на полпути, потер за ушами, затем она потрусила рядом с ним, пока он шел наверх.

Едва он распахнул дверь, как услышал:

— Прошу тебя, Боже, скажи мне, что ты наказал их по всей строгости закона.

Он не думал, что так быстро улыбнется после того, что произошло сегодня ночью, и того факта, что последние два часа он провел в участке, наблюдая, как Колт объясняет трем парам разгневанных родителей, что их детей не отдадут под их опеку. Им было предъявлено обвинение, и на следующий день они должны были предстать перед судом по делам несовершеннолетних. Кроме Брэндона Уоннамейкера, которому исполнилось восемнадцать. Он предстанет перед судом уже как взрослый.

Но Майк улыбнулся не только из-за ее слов, а из-за того, что он пришел домой в четыре часа, черт побери, утра после того, как разбирался с этим дерьмом, и увидел ее в своей постели, выглядящей так, будто ей там было хорошо и удобно, выглядящей так, будто ей там было самое место. Она полулежала прямо посередине, прислонившись спиной к спинке кровати, согнув колени, и что-то читала.

Он ждал чертовски долго, чтобы вот так возвращаться домой после дерьмовой ночи, проведенной с дерьмовыми людьми, и обнаружить хорошую женщину в своей постели, ожидающую его возвращения домой, красота этого момента не ускользнула от него.

Ни в малейшей степени.

Майк закрыл за собой дверь, снял с пояса значок и бросил его на комод, сказав:

— У всех них в прошлом были стычки с копами, есть веские доказательства того, что они совершили другие зарегистрированные случаи, и я поймал их с поличным. В их машине были найдены баллончики с краской и еще три коробки презервативов, а также улики, показывающие на другие акты их вандализма. Они были задержаны и им предъявлены обвинения. Их задницы просидят за решеткой всю ночь, а Брэндон уже совершеннолетний. Ему предъявят обвинения как взрослому. — Руки Майка потянулись к пуговицам на рубашке, он объяснил: — Это мелкое хулиганство, вандализм, уничтожение собственности, но мы можем привлечь их к ответственности за месяцы этого дерьма. Судья не будет снисходителен. Но, скорее всего, им влепят общественные работы. На них завели дело, как на малолетних преступников, но Брэндон только что открыл себе список, так как месяц назад ему исполнилось восемнадцать.

— Общественные работы — это не смертный приговор, полагаю, что мне придется найти способ жить с этим.

Все еще улыбаясь, Майк стянул рубашку, взглянул на пол, заваленный одеждой Дасти, подумал об этом полсекунды, затем произнес:

— К черту все, — и бросил рубашку на пол.

Его руки потянулись к поясу, и он тихо сказал:

— Двор выглядит хорошо. Спасибо, что убрала.

Она кивнула, потянувшись к своей тумбочке, положив книгу, потом откинулась на спинку кровати и ответила:

— Ноу помог, как ты знаешь. Чего ты не знаешь, так того, что тебе нужно с ним поговорить по душам. Парни отправятся в школу, он и его друзья будут действовать. Фин не единственный, кто сойдет с ума из-за этого. Ноу уже все высказал. И я не говорю о несложной рутинной работе по сбору семидесяти двух презервативов, кстати, мы их сосчитали. Я говорю о том дерьме на его машине. И говорю не о том, что его машину теперь можно только сдать на запчасти, а о том, что они написали о его сестре.

Расстегнув ремень, Майк кивнул, затем сел на кровать и потянулся за ботинками, предполагая такой вариант событий. Его дети могли ссориться, но Ноу любил Риси, и он был сыном своего отца. Все могло стать более уродливым.

Он уронил ботинок, пробормотав:

— Я поговорю.

Затем он закончил раздеваться, натянул пижамные штаны, которые бросил два часа назад и забрался в постель. Оказавшись в кровати, он повернулся к своей женщине.

— Как Рис? — спросил он.

— Взволнована, расстроена, мы с ее братом провозились во дворе до половины третьего утра, убирая то, я надеюсь, она все еще не знает, что мы убирали. Когда я проверяла примерно полчаса назад, они спали.

Майк глубоко вздохнул, затем перекатился на спину и уставился в потолок.

Дасти прижалась к нему, прижавшись своим мягким телом к его боку и положив теплую руку ему на грудь, так что он поднял на нее глаза.

— Они засранцы, Майк, — тихо произнесла она. — Нам потребовалось меньше часа, чтобы навести порядок. Главное — это машина Ноу, но он может воспользоваться моей. Я редко езжу, если что, могу взять напрокат машину Ронды, если понадобится. Она все равно никуда не выезжает.

— Война подростков, — ответил Майк и увидел, как она моргнула.

— Что?

— Ты думаешь, чтобы я не сказал или даже ты, это остановит Фина от стремления к возмездию?

Она сморщила нос.

Это означало «нет».

— И ты думаешь, даже если мне удастся уговорить задницу моего сына, даже если он мне пообещает, что он не передумает и не пойдет ва-банк?

Она сжала губы.

Это также означало «нет».

— Эти подростки — нехорошие, — сказал ей Майк. — Я многих повидал, Ангел, есть те, кому ты можешь посмотреть в глаза и понять, что они сожалеют, значит у них есть шанс измениться. Когда смотришь им в глаза, видишь, что в них есть нечто такое, что может им помочь увидеть ошибочность пути, который они выбрали. У двоих этого вообще нет в глазах — ни сожаления, ничего такого. Возможно когда-нибудь они разберутся со своим дерьмом. Но порядочность явно ни их конек. Ваннамаркер — это совсем другая история. Сегодня вечером познакомился с его отцом, он засранец. Такой мудак, клянусь Богом, на секунду я поймал себя на мысли, что хочу взять этого дерьмового пацана под свое крыло, чтобы у него появился бы хоть один приличный взрослый в его жизни. Внутри него что-то сломилось, и сломал это его отец. Вдобавок ко всему, он худой, у него прыщи, если бы он не стал хулиганом, над ним бы издевались. Он смотрит в зеркало, и по целому ряду причин ему не нравится то, что он там видит. Потребуется чудо, чтобы разобраться с его дерьмом. Это не означает ничего хорошего. Этим ребятам нравится издеваться над людьми. Фин и Ноу без вопросов, особенно если команды поддержат их, могут вытереть пол этими придурками. Но это только начало неприязни, которая уже закипает. Я не вижу способа пресечь это дерьмо в зародыше в данную минуту, мы влипли. И независимо от того, согласна ты со мной или нет, в любой другой ситуации я бы позволил Фину и Ноу больше. Я бы посоветовал им, но они оба становятся старше, и им нужно научиться принимать решения, которые приведут их к тому, кем они станут. Что мне не нравится, так это то, что Рис является мишенью во всей этой истории. От этого я нервничаю и напрягаюсь.

— Поговори с Фином, я поговорю с Фином вместе с тобой, и для верности позовем папу. И я не знаю, согласишься ты или нет, но я предлагаю Рис тоже позвать. Когда он смотрит на нее, то успокаивается. Ему небезразлично, что она думает. Честно говоря, из всех нас, думаю, что он прислушивается больше всего только к ней.

Майк снова уставился в потолок кивнув. Без сомнения, Финли Холлидей сблизился с дочерью Майка и был о ней высокого мнения. Но это может обернуться двояко. Она могла бы отговорить его, но дети иногда бывают так настойчивы, и Фин сделал бы то, что, по его мнению, он должен был сделать, как мужчина, чтобы ее защитить.

Дасти на мгновение замолчала, затем тихо спросила:

— Как тебе удалось схватить всех троих сразу?

Взгляд Майка вернулся к его женщине.

— Эти дети — придурки, но они не глупы. Я вышел не через главную парадную дверь, а подошел к ним сбоку. Они не ожидали, а даже если бы и ожидали, то не ожидали, что я зайду к ним с тыла. Когда увидели меня, то поняли, что я взбешен. Я направил на них пистолет и велел им не шевелить ни единым гребаным мускулом. Они так и сделали. Затем велел им опуститься на колени. Они опустились. Я обыскал их на предмет оружия, а потом велел им тащить свои задницы в мой дом. Что они и сделали.

Ее взгляд блуждал, и она пробормотала:

— Я бы убежала.

— Если бы ты такое сотворила с моим двором, я бы выстрелил. — Ее глаза встретились с его глазами, и она спросила:

— Ты бы застрелил их?

— Нет, я бы выстрелил в них и напугал их до чертиков. Они могли бы сбежать, но они бы сбежали в обосранных штанах.

Она ухмыльнулась ему, ее рука скользнула вверх, обвившись вокруг его шеи, ее лицо приблизилось, когда она прошептала:

— Мой альфа, горячий парень.

— Не нужно лезть в мой двор.

Ее ухмылка стала шире.

— И в машину моего сына.

Ее ухмылка превратилась в улыбку.

— И к моей дочери.

Ее улыбка погасла, лицо стало нежным, пальцы напряглись на его шее.

Майк поднял руку, обхватил ее за затылок, притягивая к себе и чувствуя, как ее мягкие волосы скользят по его коже. Он коснулся ее губ своими, затем ослабил давление и поймал ее взгляд.

— А теперь заткнись, дорогая. Я вымотался.

— Я тоже, — прошептала она, затем отстранилась, чтобы перекатиться к прикроватной тумбочки.

Майк потянулся к своей, заметив, что Лейла лежала на полу у его кровати. Больше не будучи постельной собакой, теперь она стала сторожевой собакой.

Черт, он любил свою собаку.

Вместо того чтобы потянуться к свету, он наклонился и похлопал ее по заду. Она повернула голову, окинув его оценивающим взглядом, потом отвернулась, не сводя глаз с двери, когда он потянулся к ночнику, погружая комнату в темноту.

Мгновенно Дасти снова прижалась к нему, и Майк просунул руку под нее, обняв ее за талию.

— Надеюсь, что все уляжется до того, как Хантер, Джерра с детьми приедут к нам на весенние каникулы на следующей неделе. Это было бы отстойно, вандалы и кровная месть подростков, разъяренные братья и так далее, когда у нас будут гости, мы должны весело проводить время, — заметила Дасти.

— Понимаю, они разберутся, — ответил он.

— Это правда, — пробормотала она, устраивая голову у него на плече.

— А теперь спи, милая.

— Хорошо.

— Спокойной ночи, Ангел.

— Спокойной ночи, красавчик.

Дасти прижалась ближе, ее рука, обхватившая его живот, на секунду напряглась, а затем отпустила.

Майк уставился в темный потолок, и, когда тело Дасти расслабилось, и она всем весом навалилась на него, когда она заснула в безмолвной темноте, он больше не мог сдерживаться.

Что-то надвигалось, и надвигалось совсем нехорошее. Весь день его внутренности были напряжены. И это дерьмо сегодня было не тем «нехорошим».

И, проработав копом двадцать лет, он научился прислушиваться к своей интуиции.

Тихо, он прошептал: «Дерьмо», в темноту.

Лейла негромко тявкнула в знак согласия.

Верно.

Вот оно что было.

Даже собака чувствовала.

Дерьмо.

19

Договорились

Майк перевернул меня на спину, и его рука скользнула вниз по моему боку, вниз по животу, вниз, вниз. Приподнявшись на локте, его глаза не отрывались от моих, мои руки обхватили его, его пальцы начали намеренно играть у меня между ног, пока я тяжело дышала и держалась изо всех сил.

Боже, то, что он делал своими пальцами, было приятно.

Боже, это было так приятно.

— Детка, — выдохнула я, и он опустил голову, одаривая меня медленным обжигающим поцелуем, в то время как его пальцы продолжали ласкать.

Так было лучше. Намного лучше. Господи. Боже.

Мы были на стадии обжигающего поцелуя, когда мои бедра начали двигаться, живот напрягся, а Майк прервал поцелуй. Я ошеломленно сосредоточилась на нем, разглядев, как его глаза скользят по моему лицу, вниз по моему телу к его руке между моих ног.

Мои бедра продолжали двигаться, руки блуждали по коже его спины, пока его глаза поднимались к моим.

— Господи, черт возьми, ты прекрасна, — пробормотал он.

— Майк, — прошептала я, впиваясь ногтями.

— Такая чертовски красивая.

Его лицо исчезло из поля моего зрения, как только моя шея выгнулась, глаза закрылись, начался оргазм, который должен был войти в десятку лучших в моей жизни (все они были подарены мне Майком) или, может быть, даже в пятерку лучших. Когда он начался, я почувствовала, как Майк засунул два пальца глубоко внутрь, и я застонала.

Да, в пятерку.

Я все еще кончала, когда Майк прорычал:

— Раздвинь ноги, — и я сделала, как он велел, автоматически подняв колени, Майк занял свою любимую позицию, обхватив мою ногу под коленом, поднял ее высоко и вошел.

Господи. Великолепно. Господи. Удивительно.

Я прижала другую ногу к его боку, рукой скользнула вверх, пальцы запутались в его волосах, другой рукой сжала его задницу. Придя в себя, увидела его глаза на мне, темные, напряженные, горящие, пока его бедра врезались в мои.

Затем его голова опустилась, и он проворчал мне на ухо:

— Твоя киска, когда ты кончаешь, почти такая же красивая, как твое лицо.

— Дорогой.

— Черт, умопомрачительно.

Мне понравилось. Да, мне это очень понравилось.

Он продолжал входить, сильнее, быстрее, а я чувствовала, как зарождается новая волна оргазма, его пальцы играли у меня между ног, все, что мы делали раньше, его слова, звуки, которые он издавал мне на ухо, его член, бьющийся в меня, волна нарастала снова, причем быстро.

— Майк, — настойчиво прошептала я, потрясенная. Майку неоднократно удавалось сделать дубль, но никогда второй дубль не шел так скоро после другого.

Его голова поднялась, глаза скользнули по моему лицу, затем губы накрыли мои в горячем, влажном, глубоком поцелуе, от которого он застонал, я тяжело дышала, а затем кончила со всхлипами, поглотившими его ртом.

— Черт, Ангел, — простонал он мне в губы, когда я кончила, затем он запечатлел еще один обжигающий поцелуй, сильно и глубоко толкнувшись, прорычав в своем оргазме мне в горло.

Когда он начал приходить в себя, то сменил поцелуй с глубокого на сладкий, прежде чем закинуть мою ногу себе на спину. Я обхватила другой ногой его задницу, он оперся предплечьем на матрас, другую просунул под меня, обхватив, и его губы скользнули вниз по моей шее.

Я запустила пальцы в его волосы, а другой рукой провела по коже и мышцам его спины и слегка повернула голову, чтобы прошептать ему на ухо.

— Никогда не было столь хорошо, не говоря уже о том, что становится лучше с каждым... долбаным... разом.

Он поднял голову и улыбнулся мне, глядя сверху вниз.

Мне нравились его улыбки. Любила их. Каждую... чертовую... улыбку.

— Ага, — мягко согласился он.

Было ранее утро субботы. Мы старались вести себя тихо из-за детей, занимаясь любовью ранним утром, до того, как они проснутся, и ночью, после того, как они ложились спать, когда засыпали. Это был хороший график, над которым мы работали. Даже несмотря на все происходящее дерьмо, в постели Майка, засыпая после занятий любовью и просыпаясь с тем же чувством, я никогда так хорошо не спала.

Майк перекатился на спину, отстраняясь, передвинув меня вместе с собой, я сдвинула ноги и оседлала его, но мы все еще прижимались друг к другу телами. Я подняла голову, рассеянно скользя рукой по коже его бока и груди, опустив глаза на своего мужчину.

— Скучал по тебе прошлой ночью, милая, — прошептал он, и я улыбнулась.

Вчера вечером в пятницу был фильм ужасов, Майка и Рис. Ноу гулял со своими приятелями.

Майк и Рис оба пригласили меня посмотреть с ними фильм, но я решила предоставить им время побыть вместе без меня, поэтому вместо этого отправилась в «Джей энд Джей» с Шерил, Вай и Джесси. Я знала, что приглашение Майка и Рис было искренним, возможно, когда-нибудь я к ним присоединюсь, но сейчас я решила, что они должны провести это время вместе. Рис скоро уедет, и они хотели бы иметь воспоминания вечеров с фильмами ужасов. Не то чтобы я испортила бы им компанию, просто это было что-то особенное, и я подумала, что это особенное должно быть их, только папино и его маленькой девочки, пока у папы естьего маленькая девочка. Я знала это, потому что все еще дорожила теми воспоминаниями, когда мой отец возил меня на тракторе, только он и я, и подумала, что папа тоже дорожит ими. У Рис и Майка должны быть такие же воспоминания, но свои.

— Вам, ребята, было весело? — Спросила я.

— Удивительно, что я могу двигаться, я съел столько всякой дряни, она осела тяжестью у меня в животе, но да, — ответил он. — Нам всегда весело вместе.

— Хорошо, — прошептала я, и он ухмыльнулся мне.

Затем его ухмылка исчезла, он сказал:

— Прошлой ночью я провел время со своей дочкой, Дасти. Мы все втроем можем помочь тебе сегодня.

Поскольку были выходные, Фин и Кирби должны были работать в поле с моим отцом. Дополнительного трактора у нас не было, мне необходимо было разобраться со своими керамическими работами. План был таков — мама помогала мне упаковывать готовые изделия для доставки в понедельник, я учила маму упаковывать все самостоятельно, чтобы, когда у меня появится свободное время, я смогла бы сесть за гончарный круг или разрисовывать и обжигать. Я продавала свою керамику во множество галерей, включая мою собственную, не говоря уже о моем веб-сайте, ассортимент, которого нужно было пополнять. Это означало, что в будние дни я работала в поле, а по выходным — в сарае. Пока не соберут урожай, моя жизнь будет происходить между двумя этими работами. А Хантер и Джерра должны были приехать со своими детьми завтра. Мне нужно высвободить для них время, поэтому я должна была разобраться со своим барахлом, что означало, что мне предстоял сегодня долгий день.

Майк уже давно планировал поездку в Инди с детьми, чтобы зайти в любимый музыкальный магазин Ноу, и выбрать ему подарок на день рождения. Это включало обед в каком-нибудь ресторане, в который они все любили ходить, когда были в Индианаполисе.

Майк хотел перенести эту поездку, взамен помощи на ферме. Я не хотела, чтобы мои проблемы влияли на жизнь его детей, особенно когда они хотели повеселиться в выходной. С Одри, играющей в игры, и Рис, у которой за спиной стояли хулиганы, им нужно было хорошо провести время, а не работать.

— Все хорошо. Мама поможет, а я попробую подключить Ронду, — ответила я ему.

— Дасти... — начал он, и я сжала его в объятиях.

— В уговорах я хороша, великолепна, на самом деле. Мама замечательная. Ей нравится чувствовать себя занятой. Ей нужно постоянно что-то сделать. Это самая дерьмовая часть для меня, но она справится. Мне нравится водить трактор. Я забываю о времени, когда на тракторе, так мне нравится. Вся эта тяжелая работа — заноза в заднице. Маме нравится заниматься такими вещами. Все будет хорошо.

— Уверена? — спросил он, его пальцы беспорядочно двигались по коже моей задницы.

— Конечно, — ответила я с улыбкой. — Но, пока у меня есть ты и у нас есть минутка тишины, нам нужно кое о чем поговорить.

Его голова слегка наклонилась на подушке, и он удержал мой взгляд, пригласив:

— Выкладывай.

— На следующей неделе у меня телефонное совещание с моим бухгалтером. Мне нужно дать ему твои банковские реквизиты и сказать, сколько ежемесячно переводить на твой счет для оплаты моей части ипотеки и коммунальных услуг.

Брови Майка сошлись вместе, и он спросил:

— Твоей части ипотеки и коммунальных услуг?!

— Да, половину я переведу, когда ты захочешь, в начале месяца, в середине, в конце. Она будет переводить всякий раз в соответствии с твоим графиком выплаты ипотеки.

— Ты не будешь платить половину моей ипотеки и коммунальные услуги, Ангел, — заявил Майк твердо, очень твердо, и я уставилась на него.

— Что?

— Ты не будешь платить половину ипотеки и коммунальных услуг, — повторил он.

— Что ты имеешь в виду? — спросила я, а затем, не дав ему возможности ответить, произнесла: — Ты имеешь в виду детей? Потому что я не думаю, что четверть от меня в качестве оплаты — это нормально. Или треть. Дети еще не зарабатывают, поэтому не учитываются…

Майк прервал меня словами:

— Нет, я не имею в виду детей или половину, треть или четверть. Ты не будешь платить ни по ипотеке, ни коммунальные услуги.

Я моргнула. Затем снова уставилась на него.

Потом спросила:

— Почему не буду?

— Почему не будешь? — переспросил Майк.

— Да, почему не буду?

Я почувствовала, как тело Майка слегка напряглось подо мной, и его руки перестали блуждать по моей заднице.

Должна была воспринять это как предупреждение.

Но не восприняла.

— Потому что это мой дом, это моя ипотека, я несу ответственность за коммунальные услуги, а ты моя женщина, и я забочусь о своей женщине.

Он случайно не сошел с ума?

— Майк, сейчас не 50’е годы. Я живу у тебя в доме. Зарабатываю. Так что могу оплачивать счета, — заявила я ему.

Его тело напряглось, еще одно предупреждение, которое я пропустила мимо ушей.

— Я знаю, что сейчас не 50-е, Дасти. Я также знаю, что ты можешь сидеть за своим кругом только в выходные, а не когда захочешь. А остальные пять дней впахиваешь на тракторе. Не говоря уже о том, что ты сама мне сказала, что в связи с экономической ситуацией твой бизнес пошел на спад. И кроме того, твое ранчо не сдали в аренду, так что ты и так уже платишь ипотеку и оплачиваешь коммунальные услуги за дом, в котором не живешь.

— Да, но я занимаю твой дом, твою спальню, так что могу платить за себя.

— Мы поговорим, когда ты сдашь свое ранчо в аренду. А пока я оплачиваю здесь все.

Он явно был не в себе.

— Майк, это безумие. Я здесь живу.

— Ты платишь арендную плату за ферму? — выпалил он в ответ.

— Нет, но я покупаю продукты, и в любом случае, ферма — это дом моей семьи.

— Э-э... Ангел, — начал он, в его глубоком голосе слышался сарказм, который мне не очень понравился. — Возможно, ты пропустила, но неделю назад ферма стало твоим семейным домом.

Теперь мое тело напряглось.

— Ты понял, что я имела в виду, Майк.

— Я делаю и имею в виду то же самое, Дасти.

Упершись предплечьем ему в грудь, я слегка оттолкнулась от него только для того, чтобы его руки соскользнули с моей задницы, но он обхватил меня за талию и прижал к себе, так что я замерла.

Но говорить не прекращала:

Это было прискорбно, хотя, очевидно, в то время я этого не понимала.

— Я понимаю, ты альфа, Майк, и я твоя женщина. Мне нравится. Мне очень нравится. Но я не могу жить в доме и не вкладывать свою часть в хозяйство. И, позволь заметить, тебе следует подумать о школе для Рис, и Ноу нужно отчистить и перекрасить машину, что с такой машиной означало бы выбрасывать деньги на ветер, либо ему нужна новая машина. Я хочу облегчить твою ношу, тебе станет легче.

— Да, и мы можем поговорить о том, как ты облегчишь мою ношу, когда твое ранчо сдадут в аренду. Но это не будет половина. Четыре человека живут в этом доме, и я отвечаю за всех, но ты хочешь отвечать за себя, тогда мы заключим сделку. Но мы сделаем это потом, а не сейчас.

— Это может занять месяцы, Майк.

— Значит, ты облегчишь мою ношу через несколько месяцев.

Я почувствовала, как у меня сжались зубы, но все же заставила их разжаться, сообщив:

— Мне так неудобно.

— Со временем ты привыкнешь к этому, — немедленно ответил он, и я почувствовала, как у меня начало гореть в груди.

Я сделала глубокий вдох.

Затем заявила с наигранным спокойствием:

— Это кое-что значит для меня, Майк. Я уже определенное время забочусь о себе сама. Я привыкла. Я горжусь тем, что у меня получается так хорошо содержать себя. И я хочу тебе помочь.

Что-то в том, что я сказала, поразило его. Я поняла это, когда он сел, прихватив меня с собой, но его руки сомкнулись вокруг меня, удерживая на месте.

И мне бы заткнуться окончательно, когда он произнес:

— Мне не нужна помощь. У меня все было просто отлично, и я буду продолжать делать все просто отлично. И для меня кое-что значит, что ты оставила все то, что у тебя было в Техасе, чтобы переехать сюда. Я знаю, ты приехала, чтобы помочь разобраться с дерьмом на ферме, но я также знаю, что ты приехала, чтобы быть со мной рядом. Я не позволю тебе понести за это финансовый удар. Когда будешь получать арендную плату за твое ранчо, мы поговорим. И твоя доля будет не половина. Ни за что, бл*дь, ни половина. Но мы поговорим, и мы поговорим тогда, а не сейчас.

— Я знаю, что могу себе позволить в финансовом отношении, Майк, а что нет, — огрызнулась я.

— После того, как ты рассказала мне, что твоя прибыль снизилась за два года до такой степени, что твоему менеджеру пришлось начать продавать твою посуду через Интернет и новые галереи, ты говоришь мне, что это не финансовый удар?

Так и было, но дело было не в этом.

— Дело не в этом, — ответила я.

— Дасти, именно в этом. Ты не будешь принимать удар на себя из-за меня. Ты уже получила один удар из-за меня, бросив свою жизнь там и приехав сюда, чтобы быть со мной. Это первый и последний удар, который ты получила.

Очевидно, были времена, когда властный мачо Майк не был таким уж милым.

— Ты не можешь решать за нас обоих, — парировала я.

— Я только что принял это решение… за нас обоих, — выпалил он в ответ.

Я секунду свирепо смотрела на него, а затем раздраженно прошептала:

— Майк, это не круто. Я понимаю, что ты мужчина, настоящий мужчина, парень, я понимаю это, и по большей части это хорошо. Но сейчас плохо.

Я знала, что он теряет терпение, когда тихо ответил:

— Дасти, мы поговорим об этом дерьме и договоримся, когда ты сдашь свое ранчо в аренду.

— А до тех пор ты рад, что я буду чувствовать себя некомфортно в этой ситуации? — Выстрелила я в ответ.

— Нет, до тех пор я буду рад, если ты перестанешь быть такой чертовой упрямицей, пойми, я тебя прикрою, и я говорю тебе, что компромисс, к которому мы пришли, будет отложен на некоторое время, что меня вполне устраивает.

— Для меня это неприемлемое решение, — заявила я ему.

— Дасти…

Вот тогда я не выдержала, прервав его и заявив:

— Выбирай, Майк. Или я возвращаюсь на ферму, или нахожу квартиру, или остаюсь здесь и оплачиваю свое проживание. Вот. На твой выбор. Что ты выбираешь?

И когда эти слова вырвались, даже когда уже говорила, заметила, как его лицо превратилось в гранит, и поняла, что сделала что-то ужасно неразумное.

Но, поступив неразумно, на этом я не остановилась.

Я поняла, что облажалась, когда его руки легли на мои бедра, он снял меня с себя, посадил мою задницу на кровать и отодвинулся. Потом мгновенно повернулся, уперся кулаком в матрас рядом с моим бедром, наклонился так, что наши лица оказались друг напротив друга.

И прорычал, низко и рокочуще:

— Ты понимаешь, что я мужчина? Тогда должна понять, что такому мужчине, как я, нельзя ставить ультиматумы. Никогда. Ты хочешь до такой степени быть независимой женщиной, что отказываешься идти на компромисс, ну, валяй, дорогая. Но ты сама делаешь этот выбор. Не навязывай мне это дерьмо. Не бывают только сильные стороны, которые во мне есть, ожидая потом, что будешь ставить мне условия, когда тебе захочется. Этого не будет. Ты принесла себя в жертву ради меня. Я живу с этой мыслью ежедневно. То, что ты в этом доме — это не жертва с моей стороны. Моя ипотека не увеличивается, коммунальные услуги я почти не чувствую. Но для тебя это много значит — платить за себя, потрясающе. Тебе стоит понять, что для меня кое-что значит прикрывать твою спину, пока ты обосновываешься в моем доме, и твоя жизнь налаживается в другом штате.

Затем, предупредив меня, чтобы я не выдвигала ультиматумов, он выдвинул свой. За исключением того, учитывая, как он разозлился, его ультиматум для меня был намного страшнее.

— Если для тебя неприемлем компромисс, то твоя ферма находится прямо по соседству.

Сказав, он оттолкнулся от кровати, наклонился, поднял с пола свои джинсы, подошел к комоду, выхватил кое-какие вещи, затем удалился в ванную, и закрыл дверь.

Я натянула на себя одеяло, не двигаясь под ним. Потому что поняла, что только что облажалась. Я зашла слишком далеко. Забыла, с кем имею дело.

Майк вышел из ванной, я сразу же тихо позвала:

— Милый…

— Разозлился, Дасти, — перебил Майк, не глядя на меня, пока его длинные ноги несли прямо к двери. — Поговорим позже, когда приду в себя.

Затем, не дав мне вставить ни слова, он исчез.

А я сидела на заднице в великолепной кровати Майка за шесть тысяч долларов и пялилась на двери, думая, что в конце концов это должно было случиться. Не может все всегда быть красиво и идеально, омрачаясь только внешними факторами, которые мы не могли никак контролировать.

Но я ожидала, что именно Майк сделает нечто, отчего он станет занозой в моей заднице.

Я не подозревала, что все будет наоборот.

* * *

— Я не чувствую себя готовой к помощи, Дасти.

Я стояла в двойных дверях семейной фермы и смотрела на Ронду, которая развалилась на диване, уставившись в телевизор этим утром.

Майк не вернулся в нашу комнату, когда я оделась и спустилась вниз, увидела записку, которую он написал детям, в ней говорилось, что он отправился в «Хиллигосс» за пончиками. Внизу было написано: «Увидимся вечером, Дасти».

Это означало, что на сегодняшней день меня «сняли с повестки дня». Это меня не разозлило. Не испугало. Я не могла представить, что Майк мог затаить обиду и дуться несколько дней, если учесть столько времени он потратил, чтобы наладить свой брак. Я полагала, что Майк был из тех парней, которые быстро вспыхивают, злятся, типа вспыхивают ярко, как спичка, но, если дать время, со временем успокаиваются.

Или, по крайней мере, я на это надеялась.

Единственное, что я знала, рано или поздно мы поговорим и во всем разберемся, сейчас же у меня было слишком много дел и слишком мало свободного времени. Может в другой ситуации я бы и беспокоилась о стычке с Майком, но у меня не было такой роскоши, как открыть упаковку мороженого в семь часов утра, зациклившись на его словах (или ждать пончики «Хиллигосс», если уж на то пошло). Я должна была выполнить кучу дел. И я также чувствовала, что должна дать Майку шанс остыть. Итак, я выбрала именно это.

Поэтому схватила миску хлопьев, быстро проглотила их, написала записку Майку, Ноу и Рис — чтобы они наслаждались отдыхом, до встречи вечером, взяла чашку кофе с собой на ферму. И прошла прямо к Ронде.

Попросила ее сходить со мной в сарай и помочь покормить лошадей, а потом помочь нам с мамой сложить в ящики мою глиняную посуду. Ей необходимо было начать что-то делать. Ее сидение должно было закончиться.

В четверг вечером Майк, папа и я сообщили Фину, что произошло ночью в доме Майка, хотя он уже все знал. Рис тоже присутствовала. Майк разговаривал с Ноу наедине тем утром перед школой. Учитывая, что он сказал Фину, я решила, что с Ноу он поговорил в таком же духе, и решила, что Майк хорошо поговорил со своим сыном и Фином. И все же, как я и подозревала, Фин посмотрел на Рис. Она кивнула, показывая, что согласна с отцом, у меня закралось подозрение, что Майк подтолкнул ее к этому решению. Так что Фин пообещал не мстить, и, если что-то еще случится в школе или за ее пределами, он, как Ноу и Рис, сообщит об этом директору Клаузену, а также Майку и мне.

Ронда и мама сидели с нами во время этого разговора. Мама слушала, прикусив губу. Ронда выглядела так, словно провела изнурительный день, и она наконец-то разбила лагерь перед не очень хорошей программой по телевизору, отключившись, ничего не воспринимая.

Это вывело меня из себя.

И теперь, после размолвки с Майком, я не была в настроении выслушивать ее дерьмо.

— Ронда, — позвала я, не отрывая глаз от телевизора, она спросила:

— А?

Я втянула в себя воздух.

Потом подошла к телевизору и выключила его.

От неожиданности она слегка вздрогнула, ее взгляд переместился на меня.

— Дасти, милая, я же смотрела фильм, — сказала она мне, я уже и так это знала.

— Больше ты не будешь его смотреть. Ты поднимешься наверх, наденешь джинсы, ботинки и футболку. Я научу тебя, как кормить моих лошадей и как убирать за ними стойла. Когда ты закончишь с ними, я научу тебя, как упаковывать мою глиняную посуду.

— Я могу вычистить твои стойла, Дасти.

Это были слова Кирби.

Я повернулась к дверям и увидела стоящего там Кирби и спускающегося по лестнице Фина.

Мой нежный и любящий Кирби, готовый всегда прикрыть спину своей матери.

— Ты сегодня работаешь на тракторе, — напомнила я ему.

— Я могу присоединиться к дедушке и Фину позже, — ответил Кирби.

— Можешь, милый, и это мило с твоей стороны предложить помощь, но ты не будешь этого делать, — ответила я ему.

— Что происходит? — спросил Фин, переводя взгляд с одного из нас на другого.

— Тете Дасти нужна помощь с лошадьми, — ответил Кирби своему брату. — Я хотел ей помочь, прежде чем сяду на трактор.

— Кирби, люблю тебя, детка, но ты же знаешь, что я имела в виду совсем другое, — мягко заявила я и посмотрела на Фина. — Я просила мне помочь вашу маму. И помощь касается только меня и вашей мамы, так что вы, ребята, идите в сарай. Папа уже там.

Ни тот, ни другой не двигались. Кирби пошевелился, и взгляд Фина упал на его мать.

— Ты поможешь тете Дасти? — поинтересовался он.

— Думаю, что сегодня у меня нет настроения для помощи, — ответила Ронда мягким голосом.

— Да, у тебя, мать твою, ни вчера, ни позавчера, ни за неделю до этого, ни за бл*дский месяц до этого не было настроения, — отрезал Фин, его тон звучал жестко, лицо еще жестче, у меня перехватило дыхание. Он выругался, но я никогда не слышала, чтобы он ругался на мать.

— Фин... — начала я.

— Финли, мы не произносим это выражение в семье, — перебила меня Ронда.

Он развел руками, прищурившись:

— О, ты сейчас собираешься стать мамой? На секунду? Ты собираешься стать мамой сейчас, хотя последние три месяца была ничем иным, как зомби.

О Боже. Терпение Фина кончилось. Я видела это по его выражению лица и тону. Его терпение по отношению к матери и без того напряженное уже несколько недель, лопнуло.

— Фин, милый, полегче, — прошептала я, и взгляд Фина скользнул по мне.

— Полегче? — Спросил он. — Ты старалась полегче, тетя Дасти. Бабушка старалась быть полегче. Дедушка старался полегче. Это не помогло.

Я открыла рот, чтобы ответить, но Ронда выпрямилась и произнесла:

— Финли, ты же понимаешь, мне было очень тяжело, — тихо ответила она.

— Да?! — тут же выстрелил Фин. — Что ж, намекни мне, ма. Смерть отца — тяжело для всех нас. — Он протянул руку. — У тебя больше нет мужа. Я понимаю это. Ты знаешь, почему я это понимаю? Потому что у меня нет отца. Мы все потеряли его, не только ты. Вокруг тебя происходит всякое дерьмо, а ты как в тумане или что-то в этом роде, позволяешь этому дерьму усиливаться, не выступаешь за ферму, за своих мальчиков, ни за кого. Даже за себя. И ты знаешь, на что это похоже, ма? — спросил он, но не стал дожидаться ее ответа. — Такое чувство, что мы потеряли не только нашего папу, но и тебя — нашу маму. И первая потеря была полный отстой. Но твоя, серьезно, мать твою, тоже отстой. Отец не мог контролировать смерть. Но ты? Это совсем другая гребаная история.

Ронда поднесла руку к горлу и прошептала:

— Я не могу поверить, что ты так со мной разговариваешь. Твой отец никогда бы не позволил этого.

— Ты права. Но держу пари, если бы он находился сейчас здесь, он бы покончил с твоим дерьмом так же, как и я, — ответил Финли, а затем, не сказав больше ни слова и не позволив никому произнести ни слова, вышел за дверь.

Мы стояли застывшие и безмолвные.

Через некоторое время Кирби тихо спросил:

— Ты хочешь, чтобы я помог тебе с лошадьми, тетя Дасти?

Я сделала еще один вдох и посмотрела на него.

— Нет, милыйя, иди в сарай к тракторам. Мы разберемся с лошадьми.

Он посмотрел на свою маму, потом на меня, затем кивнул и двинулся по коридору.

Я посмотрела на Ронду, которая все еще смотрела туда, где стоял Финли, ее лицо стало бледнее обычного, но сейчас оно не казалось пустым. На нем застыла острая боль.

Вот черт. Я не хотела еще больше усугублять ситуацию, ей и так было тяжело.

Но мне необходимо было что-то сделать.

— Ронда, — тихо позвала я ее, и ее взгляд переместился на меня.

— Мой сын только что так со мной разговаривал, — прошептала она.

— Да, разговаривал, — сказала я ей. — Ему приходится со многим разбираться самому. Ты нужна ему сейчас.

Выражение ее глаз не изменилось, будто я ей ничего не говорила.

Все еще шепча, она произнесла:

— Он произнес слово на букву «м» и слово на букву «б». Неоднократно.

Честно? Это было все, что она извлекла из слов Дина? Что Фин ругается?

— Он разозлился, Ронда, — указала я ей на очевидное.

— Мы не произносим эти слова у нас в доме.

Боже! Мне хотелось ее встряхнуть!

— Ронда, посмотри на меня, — приказала я.

— Я слушаю, Дасти, — ответила она.

Но я все равно сказала:

— Действительно, посмотри на меня и послушай, слушай внимательно. Ты меня слушаешь?

Она кивнула.

Я заговорила:

— Я знаю, что ты страдаешь. Знаю, что не можешь свыкнуться с его потерей. Но ты должна прийти в себя. Должна найти в себе что-то, стержень, собраться с силами, чтобы пережить потерю Дэррина. Я прошу тебя сделать это ради себя. Прошу тебя сделать это ради ваших сыновей. Но в основном прошу тебя сделать это ради Дэррина. Не хочу показаться резкой, но не знаю, как еще достучаться до тебя. Фин прав. Дэррин заботился о тебе, защищал тебя от многого, но, если бы он сейчас узнал, что ты бросила в этой ситуации ваших сыновей на произвол судьбы, он был бы разочарован. Даже разозлился бы. И если ты подумаешь об этом и будешь честна с самой собой, то поймешь, что я права.

Она еще больше побледнела, когда я закончила, но я молила Бога, что справилась, и она выслушала меня.

После того что сказал ей Фин, я решила оставить все как есть, поэтому закончила:

— Сегодня у меня много дел, мне нужна помощь. Мне бы очень помогло, если бы ты смогла переодеться и встретиться со мной и мамой в сарае. Дел много, Ронда. И я хочу подчеркнуть, что я оставила свою жизнь в другом городе, чтобы помочь тебе окрепнуть после потери. Самое меньшее, что ты могла бы сделать, это насыпать немного овса, сгрести лошадиное дерьмо и разложить глиняную посуду по ящикам.

Затем я быстро вышла из комнаты.

Как только я вышла на улицу, достала свой мобильный из заднего кармана и позвонила папе, сообщить, что у Фина сдали нервы. Моему любимому племяннику не нужно было злиться до чертиков, а потом рулить трактором с фермерским мотоблоком позади.

Потом я добралась до сарая и увидела, как мама расставляет ящики и наполняет их мелко измельченной соломой, в которую я упаковывала свою глиняную посуду.

Мы с мамой принялись за работу.

Ронда к нам так и не присоединилась.

* * *

Мои лошади были накормлены. Их стойла вычищены (мной). Моя керамика была упакована в ящики. Папа и мальчики колесили на тракторах. Мама отправилась в магазин садоводов Бобби за цветами. Ронда была там, где обычно была. Я сидела за кругом, Биг и Рич пели «Спаси лошадь (Оседлай ковбоя)» https://www.youtube.com/watch?v=HflDc7PUT2g, когда вдруг появилась она.

И потом появилась она. Чем застала меня врасплох.

Хантер предупреждал меня ни один раз — приглуши музыку, будь внимательна к своему окружению. Послушалась ли я его?

Нет.

Поэтому и обнаружила ее, когда сидела наклонившись вперед, сложив руки на чаше, а Одри вошла в сарай, одетая в облегающую юбку-карандаш, блестящую атласную блузку и пару лодочек на шпильках, за которые даже я, несмотря на то, что большую часть времени предпочитаю носить ковбойские сапоги, шлепанцы или толстые носки (когда холодно), скорее всего, убила бы.

Как мог день, который начался так чертовски здорово, превратиться в полный отстой?

— Дасти? — позвала она, подойдя ближе.

Дерьмо. Черт побери. Мать твою.

— Одри, — ответила я.

— Мы можем поговорить?

Господи. Она это серьезно? Заявилась на мою семейную ферму ни с того ни с сего, одетая как героиня телешоу о женщинах, которые проводят время с «Космо», занимаясь сексом, разговаривая о сексе, покупая одежду и жалуясь на мужчин, и она хочет со мной поговорить?

— Эм... не хочу показаться сукой или что-то в этом роде, — я склонила голову к своему кругу, — но я немного занята.

Она поколебалась, потом подошла к моему радио и выключила его.

Мои глаза следили за ее передвижениями, а в голове крутилось: «Господи, она это серьезно?»

Я сделала очень, очень глубокий вдох.

Она придвинулась ближе, потом еще ближе.

— Это важно, — прошептала она.

Я наклонилась, выключила колесо, села по удобнее, чтобы могла опереться локтями на колени, откинув голову назад, глядя на нее, ответила:

— Мы встречались вскользь. Не уверена, что нам есть о чем поговорить, но уверена, что Майк не в курсе твоего прихода, поэтому у меня имеются опасения по поводу разговора с тобой. И еще раз, не хочу показаться сукой или что-то в этом роде, но мне не нравится, что ты появляешься в моем семейном амбаре без предупреждения, желая поговорить о чем-то важном.

— Это я могу понять, — ответила она, но не двинулась с места.

— Итак, эм…У меня много дел, — закончила я, надеясь, что она откланяется.

— Я не займу у тебя много времени, — мгновенно заявила она.

Господи. Это реально происходит?

— Одри…

— Ты должна понять, это тяжело для меня, — прошептала она, и я моргнула.

Тяжело для нее?! Это же не я появилась в ее доме внезапно, желая поговорить о чем-то, о чем она понятия не имела, о чем именно я хотела с ней поговорить.

Я села и попыталась набраться терпения.

— Пожалуйста, пойми, я очень занята, и о чем бы ты не хотела поговорить в данную минуту, я не могу.

— Просто... — начала она, но была прервана рычанием, отрывистым, очень, очень сердитым:

— Какого черта, мать твою?

Она быстро обернулась, и я увидела ее ошеломленный взгляд, обращенный на моего мужчины, неслышно зашедшего в сарай, его жесткие, сверкающие, сердитые глаза были прикованы к Одри.

Ее вступление в наш разговор и так было плохим. Сейчас все стало еще хуже.

— Какого, мать твою, хрена? — повторил он, хотя ни одному из нас не дал времени объяснить, «какого хрена» (я тоже так и не поняла).

— Майк... — начала Одри, протягивая к нему руку, но он остановился в трех шагах от нее, его глаза все еще были прикованы к ней.

— Это твой «Мерседес». Я не поверил своим глазам, поэтому надеялся, что ошибся. Но нет. Бл*дь, это твоя машина. Какого хрена ты здесь делаешь?

— Мне нужно поговорить с Дасти, — ответила она.

— Одри, честное слово, нет ни одной вещи, о которой тебе нужно поговорить с Дасти.

— Ты ошибаешься, Майк, — тихо произнесла она.

— О нет, я, бл*дь, совсем не ошибаюсь, — резко ответил он.

— Прошу тебя, могу я просто поговорить с Дасти минутку, это займет всего минуту. А потом уйду.

— Нет. Ты уйдешь через две секунды, и за эти две секунды ты ни хрена не скажешь Дасти.

— Майк... – начала она.

— Садись в свою гребаную машину и уезжай.

— Майк, пожалуйста... — начала она снова.

Но он наклонился вперед, лицо все еще было жестким, глаза блестели, теперь сузились, и он выдавил:

— Мы не играем в эти игры, Одри. Не сейчас, ни мать твою, когда-либо. Дасти для тебя табу. Полностью. Окончательно. Она не существует для тебя. А теперь садись в свою гребаную машину и уезжай.

К сожалению, она не села в свою гребаную машину и не уехала.

Она раздраженно всплеснула обеими руками и заявила:

— Ты даже не можешь представить, как для меня это не легко.

— Я даже не знаю, что это такое, — парировал Майк. — И мне, бл*дь, наплевать. — Он посмотрел на меня и спросил: — Ты знаешь, что это за ее шоу?

Я сжала губы, так как Майк был так зол, что подходил под определение «в ярости», я не хотела выводить его из себя еще больше. На самом деле, я вообще не хотела находиться здесь, пока они ругались, но, к сожалению, керамику нужно делать, она не сделается сама по себе, и, в отличие от других, находящихся в моем сарае, я как раз и должна была находиться в нем. И все же я медленно отрицательно покачала головой.

Взгляд Майка вернулся к Одри, но обратился он ко мне:

— Конечно, нет. С чего бы? — Затем он обратился к Одри: — У тебя нет ее номеров телефона. Но ты слушала городские сплетни и узнала, что она Холлидей. Узнала, где находится ее ферма. И ты знаешь, что она работает. Так что это ты устраиваешь здесь шоу. Ставишь ее в неловкое положение из-за того дерьма, которое собираешься на нее вылить, хотя у моей женщины и так уже огромное количество дерьма на ее чертовой тарелке.

И вот тогда Одри потеряла самообладание.

Она уперла руки в бедра, наклонилась вперед и рявкнула:

— Она главная героиня шоу, Майк. Я не могу от нее отделаться, — она высвободила одну руку и взмахнула в мою сторону, прежде чем продолжить. — Рис все время тараторит о ней. Даже Джонас все время говорит о ней. У Дасти есть лошади. Дасти въехала на своей лошади к вам на задний двор. У Дасти приятный смех. У Дасти красивый голос. Дасти всегда носит классную одежду. Все время только одна Дасти. Они видят Дасти чаще, чем меня. И они, очевидно, разговаривают с Дасти больше, чем со мной, поскольку у них гораздо больше возможностей, учитывая, что теперь она переехала к тебе, и кстати, теперь живет с моими детьми. Поэтому, когда я хочу сделать что-то особенное для своего сына на день рождения, я должна пойти и узнать у Дасти, что мне сделать для него особенное.

Майк замер, я тоже, а Одри стояла на своем месте, ее грудь заметно поднималась и опускалась.

Я подозревала, что Майк замер по той же причине, что и я. Я была удивлена. На самом деле, шокирована. Я не ожидала услышать такого от Одри. Совсем не ожидала. И то, что она сказала в конце, было печально во всем своем многообразии употребления этого слова.

Поскольку мы молчали, Одри нарушила молчание.

— Итак, как вы поняли, для меня вся эта история нелегкая. Я пытаюсь быть хорошей матерью, а мне приходится идти к девушке моего бывшего мужа, чтобы узнать, что мне следует сделать для моего сына такого особенного на его день рождения, поскольку, я думала, что лучшим подарком для него будет — совместный семейный ужин, мне не разрешили.

Этого явно не следовало ей говорить. Она приобрела некоторую значимость в моих глазах, но тут же ее потеряла.

И Майк сразу же ухватился за ее слова.

— О нет, не начинай снова это дерьмо, — прорычал он.

— А разве это неправда? — спросила она.

— Ты сама на это пошла добровольно, во время нашего развода, — напомнил он ей.

— Я уже заплатила за это, — выпалила она в ответ. — Боже, Майк, я до сих пор расплачиваюсь.

Майк открыл рот, но я вмешалась, причем быстро.

— Ноу все равно.

Майк и Одри посмотрели на меня, но мои глаза были прикованы к Одри.

— Ноу, — начала я объяснять. — Ему все равно, что ты предложишь. Ты можешь отвести его к «Фрэнку». Можешь в «Стейшен». Можешь к «Реджи» и взять фильмы напрокат. Ты сейчас живешь в Инди, отведи его куда-нибудь в новое и веселое место у вас в городе. Ему все равно. Он любит тебя. В глубине души он верит, что ты хорошая мама. Ему понравится все, что ты сделаешь. Испеки ему один из своих замечательных тортов, которые, по словам Майка, просто бомба, сделай что-нибудь необычное, но веселое и проведи с ним время. Это все, что тебе нужно сделать.

Одри посмотрела мне в глаза. Затем я увидела, как она сделала глубокий вдох.

Затем она заявила:

— Но это должно быть что-то особенное.

— Особенное — это всегда люди, с которыми ты проводишь время, а не то, куда вы пойдете, — ответила я. — Но если ты хочешь приложить усилия и сделать что-то совсем уж особенное, то человек, которого тебе стоит спросить, — это ни я, ни Майк, а Рис. Она знает своего брата лучше нас всех. И она будет счастлива поделиться своими мыслями с тобой, а также будет счастливо, что ее брату доставили такое удовольствие.

Она продолжала смотреть мне в глаза, я наблюдала, как она сделала еще один глубокий вдох, на этот раз глубже, я поняла почему, когда она призналась:

— Мы с Рис не очень ладим.

— Тебе предоставляется отличный способ исправить ваши отношения — пообщаться с ней, — заявила я. — И хорошая вещь, о которой можно поговорить, — это сделать что-то приятное ее брату. Ты доводишь это до конца, она видит, что может доверять тебе, ты на шаг ближе.

Она снова посмотрела мне в глаза. Затем кивнула, опустила взгляд вниз.

— Ты получила ответ? — насмешливо спросил Майк, и ее глаза метнулись к нему.

— Да, — прошептала она, затем посмотрела на меня, сделала еще один глубокий вдох и выдавила: — Спасибо.

— Хорошо, — мгновенно заявил Майк. — Теперь это дерьмо больше никогда не должно повториться. Ты поняла?

Ее глаза снова обратились к Майку, она долго рассматривала его, затем кивнула.

Он мотнул головой в сторону дверей фермы и сказал ей то, что она и так знала.

— Твой «Мерседес» в пятидесяти футах отсюда, и твоя задница должна быть в нем.

Она закрыла глаза и повернула голову ко мне, прежде чем открыть глаза. Я видела, что она была в замешательстве. Видела, что она рассердилась. И увидела, что ей больно.

Вот черт.

— Прости, что побеспокоила тебя, — тихо сказала она.

— Ты извинилась. Дело сделано. А теперь иди, — заявил Майк, и я сдержалась, чтобы не сказать ему, чтобы он дал ей передышку.

Я не знала, как поступить. Не хотелось говорить ей, что все в порядке, потому что это было не так. И все же это было так, поскольку она выяснила, как лучше поздравить Ноу и не причинять неприятностей.

Вот черт побери!

Она сделала еще один вдох. Затем кивнула мне один раз, ее глаза скользнули по Майку, а затем она направилась на своих лодочках на высоком каблуке к дверям сарая.

Я наблюдала, как Майк подвинулся, чтобы ему было лучше видно. Затем увидела, как Майк стоял, расставив длинные ноги и скрестив руки на груди, наблюдая в двери сарая, и я решила, что Одри садится в свою машину и уезжает. Это заняло некоторое время, затем он повернулся и направился ко мне.

— Ты как? — спросил он, подойдя ближе.

— Лучше, чем ты, — тихо ответила я.

Он изучал меня, затем пробормотал:

— Прости, Ангел.

— В конце концов, извиняться не за что, и в любом случае извиняться нужно не тебе. Если бы я дала ей минуту, о которой она просила, то высказала бы все, что считаю нужным, она бы уже давно убежала от меня.

— Она играет в свои игры, — ответил Майк, и я промолчала.

Я не так хорошо ее знала. Майк изучил ее очень хорошо. Но она искренне, хотя и удивительно и несколько трогательно, хотела получить от меня помощь.

— С этим покончено. Давай двигаться дальше, — предложила я, все еще тихо.

Он снова изучал выражение моего лица.

Затем спросил:

— Ты упаковала свою посуду в ящики?

Я кивнула.

— Мы вернулись. Ноу дома, играет на своей новой бас гитаре. Рис передает привет твоей маме. Мы с Риси решили узнать, не нужна ли тебе какая-нибудь помощь.

Вот оно. Я знала, что мой мужчина не будет долго держать зла.

— На бас гитаре, — прошептала я. — Крутой подарок, папочка.

Губы Майка дрогнули.

— Я в порядке, милый, — сказала я ему. — Все основное сделано, но я еще немного посижу за кругом, потом мне нужно будет покрыть парочку керамики глазурью и отправить их в печь. Печь автоматически поднимает и опускает температуру, и отключается, я смогу вытащить их завтра.

Его брови сошлись вместе.

— Поднимается температура?

— Да, керамику нужно обжигать при разных температурах, сначала медленно, затем сильно, а затем дать ей остыть. Это занимает какое-то время, но моя печь делает это автоматически. Я ставлю внутрь и все. Мама проверяет все здесь перед тем, как лечь спать. Я приду завтра и вуаля! Готовая керамическая посуда.

Его губы снова дрогнули.

Мне понравилось, что он решил прийти помочь, и я подумала, это многое говорило о нем после того напряжения, как мы расстались этим утром.

Поэтому решила кое-что прояснить в непростом нашем споре.

И я сделала это, прошептав:

— Сегодня утром я была не права.

Майк выдержал мой взгляд, но ничего не сказал.

Я продолжала:

— Мы вернемся к нашему разговору, когда ранчо сдадут в аренду.

Тогда он сказал.

И вот что он сказал:

— Единственное, что ты должна сказать, дорогая. Договорились.

Боже, я любила этого мужчину.

Конечно, он добился своего, но я думала о том, что он сказал (очень много) почти весь день. Он оказался прав, я упряма. Он ощущал, что я принесла себя в жертву ради него, и ощущал он это очень глубоко. Он говорил открыто и ясно. Поделился этим со мной. Он хотел заботиться обо мне, как мужчина. Он не закрыл дверь наших дальнейших обсуждений. Он просто отложил этот вопрос на время, заботясь обо мне. И он был прав. Я имела ранчо, где не жила, но за которое платила, бизнес, которому теперь не могла уделять все свое свободное время, если честно, мне нужна была помощь.

Майк был Майком. Он не скрывал, что был мужчиной от кончиков пальцев на ногах до макушки. И поскольку он был настоящим мужчиной то, считал своим долгом заботиться о людях, которых любил. И заботился он не потому, что был должен. А потому, что это было заложено в его натуре. И одним из этих людей была я.

Так что это было не мое дело.

И оно было в прошлом.

И я двинулась дальше.

— Ты хорошо провел день с детьми?

— Да. Ты хорошо провела день со своей мамой?

— Да, после того, как Фин все выложил Ронде, и было это не очень приятно.

Лицо Майка стало настороженным.

— Что?

— Я попросила ее помочь. Она сказала, что не в настроении мне помогать. Я решила нажать. Но неожиданно спустились Фин и Кирби, как раз во время нашего разговора. Кирби, у которого своеобразная связь с Рондой, конечно, попытался защитить маму, предложив свою помощь. Фин в этот момент потерял терпение. Я чувствовала, что Фин рано или поздно слетит с катушек. Помимо размышлений о нашей утренней стычке, я также думала весь день о том, может мне следовало помешать Фину «валить наповал» его мать. И пришла к выводу, что с ней нужно обходиться жестче. Но проблема заключается в том, что это тоже не помогло. Я так и не увидела ее в сарае с лошадьми, да и здесь тоже.

— Черт, — пробормотал он.

— Вот именно, этим все сказано, — пробормотала я в ответ.

— То, как он себя ведет, иногда заставляет меня забывать, что Фин еще подросток, — произнес Майк. — У него слишком много проблем, с которыми ему необходимо справляться.

Это правда.

— Согласна.

Майк изучал выражение моего лица, явно увидев мою озабоченность.

— Но все эти трудности смогут сделать из него мужчину, которым он станет, — мягко добавил Майк.

— Думая, что он уже стал тем мужчиной, малыш, — тихо произнесла я. — И этот мужчина чертовски устал, что Ронда превратилась, как он сказал, в зомби.

— Он назвал ее зомби?

— Так и сказал ей, что у него такое чувство, что он потерял не только отца, но и мать, потому что она превратилась в зомби. Он также ей заявил, что Дэррин не был властен над смертью, но она то решила это сделать добровольно.

Майк поморщился, ну, такие выражения определенно заставляли поморщиться, затем он склонил голову набок.

— Ты хочешь, чтобы я поговорил с ним?

— Да, — мгновенно ответила я. — Я хочу, чтобы он знал, что он не один, всегда есть плечо поддержки. Но я все рассказала папе. Они вернулись к обеду, но я видела только, как они вошли в дом. Я сначала хочу переговорить с папой, чтобы понять, как у него прошел разговор с Фином. Потом дам тебе знать.

— Хорошо, — пробормотал Майк, его взгляд опустился на мой гончарный круг, затем вернулся к моему лицу, он ухмыльнулся.

— Смотрела «Призрак»?

Я не поняла, о чем он.

— Что?

— Фильм «Призрак», — объяснил он, и тогда я поняла, о чем он говорит, поэтому улыбнулась в ответ.

— Да, — прошептала я.

— Да, — прошептал он в ответ, и его ухмылка превратилась в улыбку.

Моя голова была приятно занята видениями, как мы с Майком разыгрываем одну конкретную сцену из этого фильма, когда он подошел ближе, наклонился ко мне и прикоснулся своими губами к моим.

Он отстранился на дюйм и сказал:

— Возвращайся домой поскорее, если сможешь.

Я кивнула.

— Люблю тебя, Ангел.

— Я тоже, дорогой.

Он снова ухмыльнулся, приподнялся, поцеловал меня в макушку, потом я наблюдала, как он уходит.

Вот оно что. Вот и все. Напряженный день с кучей дерьмовых ситуаций и одно прикосновение губ Майка, и все стало намного лучше.

Я наклонилась, включила круг и занялась делом, чтобы как можно скорее попасть домой.

* * *

Майк поцеловал мочку моего уха, вышел и скатился с меня и с кровати. Он натянул на меня одеяло, пока я пыталась унять сердцебиение.

Как и сегодня утром, не двойной (увы), а почти одновременный оргазм.

В отличие от сегодняшнего утра, я должна была сначала поиграть с Майком.

Это было великолепно.

Да, секс с Майком становился все лучше и лучше.

Я следила глазами, как он направился в ванную комнату, а через несколько минут переводила взгляд, когда он выходил с мокрым полотенцем. Он присоединился ко мне на кровати, его рука с тканью оказалась у меня между ног, а его губы касались моих, моих скул, носа, век.

Он наклонился и поцеловал меня в шею, когда закончил обтирать, встал с кровати и направился обратно в ванную.

Я наблюдала.

Затем он вернулся, подбирая с пола мои трусики и ночную рубашку. Протянул их мне, я натянула трусики и опустила ночнушку через голову, а Майк надел свои пижамные штаны. Завязав шнурок, он подошел к дверям и впустил Лейлу.

Она подбежала к кровати, вскочила, направившись прямо ко мне, я протянула руку, чтобы погладить ей голову.

Пока гладила, она лизнула мое запястье.

Затем Майк присоединился ко мне в постели, прижал меня к себе и потянул за собой, выключая прикроватный свет. Он выключил его, Лейла неторопливо спустилась с кровати, повернулась раз, другой, затем упала на бок с собачьим вздохом.

Я закрыла глаза и прижалась к Майку, переплела свои ноги с его, скользнула рукой по его прессу, прижалась щекой к его груди.

Затем тихо сказала в темноту:

— Могу я кое-что прояснить по поводу сегодняшнего утра?

Его рука напряглась, и он начал:

— Дасти...

Я подняла голову и посмотрела на его лицо в темноте.

— Пожалуйста, Майк, выслушай одну мысль, обещаю, что она тебя не разозлит.

Он помолчал мгновение, потом сдался.

— Одну мысль.

Я облизнула губы, сложила их вместе, затем снова прижалась щекой к его груди и прошептала:

— Я скучаю по Техасу. — Все его тело напряглось, и я продолжила, но на этот раз быстрее. — Я скучаю по Джерре, Хантеру, их детям, моему дому, «Шуба», моей галерее, по многим вещам.

— Дасти…

Я сжала его пресс и продолжала шептать:

— Пожалуйста, милый, дай мне закончить.

И почувствовала, как его грудь расширилась, а затем он выдохнул.

Продолжила, все еще шепча:

— Но я ложусь спать рядом с тобой. Просыпаюсь точно так же. И мне выпала честь поговорить с Риси, как стать женщиной. Я одна из первых, кто услышал, как Ноуиграет на своей бас гитаре. Пока я сплю, голова золотистого ретривера лежит на моей лодыжке. Я ужинаю с тобой вечерами. Я смотрю с тобой телевизор, пока окончательно не засыпаю. Но даже если бы я не получила всех этих дополнений, а получила бы только тебя, я была бы счастлива. Ты понимаешь, что я от многого отказываюсь, но то, что ты сказал сегодня утром, заставило меня понять, что ты еще не преодолел это. Но ты должен знать, что я была бы счастлива и в Сибири, если бы засыпала бы и просыпалась с тобой.

Я замолчала, Майк тоже молчал. И молчали мы долго.

Так долго, что немного взволнованно я позвала:

— Майк?

— Ты права, эта мысль меня не разозлила.

Я заморгала в темноте.

Потом разразилась смехом.

Сквозь мой смех Майк приказал:

— Перестань смеяться, Ангел, поцелуй меня и давай спать.

Все еще посмеиваясь, я приподнялась и поцеловала его.

Его руки крепко обхватили меня, и он поцеловал меня в ответ.

И его поцелуй длился дольше, чем его молчание.

Намного дольше.

Потом он отпустил меня, я снова прижалась к своему мужчине, его собака повизгивала, пока ее голова не легла мне на лодыжку, и мы заснули.

20

«Наступили черные дни»

Подходя к фермерскому дому, Майк услышал голос и ускорил шаг.

Наступил вторник. Приехали Ривера, Джерра с детьми. Они прибыли в воскресенье, провели день с Дасти, Майком и его детьми и тремя дюжинами пончиков из «Хиллигосс». Майк закончил день с Риверой пивом за барбекю на задней террасе. Рис и Ноу были в гостиной, играли с детьми. Дасти сидела на кухне, общаясь с Джеррой.

Вчера семья Ривера отправилась в Инди, типа туристической поездки, посмотреть гонку и многое другое на фестивале #500, позволяя Дасти поработать в поле. Вчера вечером они все отправились ужинать в «Стейшен».

Этот день они провели с Дасти на ферме, Дасти и ее отец водили детей кататься на тракторе. Сегодня вечером Делла готовила ужин для всех. Майк работал, но из сообщения от Дасти пятнадцать минут назад, он узнал, что все уже собрались, включая Рис и Ноу.

Он толкнул дверь, не желая стучать. Прошел быстро по коридору.

Он не хотел упускать ни секунды.

Тихо закрыл за собой дверь, повернулся и увидел. Все собрались в гостиной, задницы занимали все свободные места, кроме Рис и Фина. Рис сидела на полу, скрестив ноги. Фин сидел позади нее, его длинные ноги были согнуты и окружали ее, его руки свисали с коленей, Рис спиной опиралась на его грудь.

Но даже несколько интимная поза его дочери со своим бойфрендом не отвлекла внимания Майка от того, что происходило в другом конце комнаты.

Он увидел и его грудь сжалась, увидел Дасти, примостившуюся на подлокотнике дивана, Ноу напротив нее сидел на подлокотнике кресла, его акустическая бас гитара покоилась на бедре, руки двигались, а его ухмыляющееся лицо было обращено к Дасти.

Она улыбалась ему в ответ, пока пела.

Майк почувствовал, как электричество стало покалывать его кожу, когда он подошел к двойным дверям и прислонился к косяку, слушая.

У Ноу довольно долго не было такой гитары. Была одна, которую ему купил Майк. Он подарил ее, когда ему было двенадцать, и Ноу сразу же начал играть на ней, хотя ни тогда, ни с тех пор ни разу не учился игре на гитаре. Он просто взял и стал играть на слух. Майк этого не понимал, но то же самое произошло год спустя, когда Майк купил ему барабанную установку, которую он так просил. Они установили установку, и Ноу сразу же начал стучать. Через несколько минут это уже было похоже не на стук, а больше напоминало ритм. Этому он тоже не учился ни дня. У него был талант и это был его путь. Как и в случае с Риси, талант его детей был Божьим даром.

И то же самое касалось и Дасти.

Он слышал ее пение, когда она была моложе, он слышал его постоянно. Хотя он никогда не слышал, чтобы она исполняла эту песню так, как сейчас.

К’c Чойс «Не наркоман».

Это была напряженная, чертовски фантастическая песня, и чистый голос Дасти делал ее еще слаще.

Песня была далеко не веселая.

На сколько Майк помнил, Дасти всегда предпочитала петь веселые песни. Он вспомнил, как однажды, несколько десятилетий назад, зашел на ферму и услышал, как она поет песню группы «Катрина и волны» «Гуляя по солнечному свету», покачивая задницей и громко напевая, пока мыла окна в доме. Был серый день, низко нависали темные тучи, гроза рано или поздно должна была разразиться, но с ее пением в доме, словно светило солнце.

Майк вспомнил, что в ту минуту, когда он вошел внутрь, услышав ее голос, исполняющий эту песню, вокруг стало светлее, словно грозовые тучи прошли мимо.

Но даже, зная, что тема песни не совсем соответствовала самой Дасти, но почему-то звучала так, будто была создана для нее.

Майк наблюдал, как его женщина и его сын наслаждались этим моментом, их глаза встретились, губы изогнулись, и все растаяли. Существовали только они вдвоем, его мелодия, ее голос, они находились в своей стихии. По мере того как песня прогрессировала, гитара Ноу звучала все мощнее, а голос Дасти становился глубже и громче, они оба одновременно слегка покачивались в своем внутреннем такте, поскольку здесь не было барабанной установки.

Все взгляды в комнате были прикованы к ним. Даже дети Риверы и Джерры смотрели на них загипнотизировано, неподвижно.

Как и Майк.

И тогда его осенило, то, что он знал о Дасти двадцать пять лет, но понял только в этот момент о трех самых важных людях в его жизни. Голос Дасти, ее керамика, рисунки, ее стиль. Барабаны его сына, гитара, клавишные. Дочь со своим писательским даром. Его окружали необычайно одаренные люди. Все, что они творили, было за гранью обыденности. Его жизнь со всех сторон окружала гениальность.

И Майк понял то, что он видел, и то, что чувствовал в данный момент, навсегда запечатлелось в его мозгу. Потому что в этот момент, наблюдая и слушая Ноу и Дасти, он был глубоко тронут тем, что Бог счел нужным подарить ему, совершенно обычному парню из Индианы, таких одаренных людей.

И тогда он понял еще одну вещь, о чем никогда не думал. Почему он называл Дасти «Ангелом». Потому что с ее даром, да, ни одним, данным ей от Бога, она была настоящим Ангелом в его жизни.

Зазвонил телефон, но единственный, кто сделал хоть движение, был Фин. Он встал и молча вышел из комнаты, поймав взгляд Майка, приветственно кивнув подбородком, направляясь к столику в холле, на котором стоял беспроводной телефон с зарядным устройством.

Майк перевел взгляд с Фина обратно в гостиную. Рука Ноу быстро двигалась, размываясь, пока он наигрывал повторяющиеся аккорды в конце песни, затем положил руку на струны, остановившись, широко улыбнувшись женщине Майка.

— Спой еще раз, тетя Дасти! — С визгом прокричала шестилетняя Адриана, дочка Джерры и Риверы, хлопая в ладоши.

Дасти вздрогнула, голос Адрианы напомнил ей, что вокруг были люди, и она повернула голову к маленькой девочке и улыбнулась. Затем подняла глаза и остановилась на Майке, он увидел, как ее лицо смягчилось, а улыбка стала шире.

Да, Бог был щедр к Майку Хейнсу.

— Как насчет Саундгардена? — Крикнула Риси. — Дасти, ты знаешь «Выпали черные дни»?

Мгновенно Ноу заиграл вступительные аккорды песни, которую просила Рис. Дасти посмотрела на Рис, Майк в этот момент почувствовал что-то неуловимое, у него возросло дурное предчувствие, он повернул голову налево. И увидел Фина, идущего по коридору к кухне, прижимая телефон к уху, и сама поза Фина заставила Майка прищуриться, разглядывая его спину. Он не заметил ничего особенного, но почувствовал.

— Я попробую, — ответила Дасти Рис, и Майк снова перевел на нее взгляд.

Затем она «попробовала». Выбор Рис оказался превосходным. Простые, безутешные слова, гитара Ноу и чистый, сладкий голос Дасти сделали эту песню просто феноменальной.

Но на этот раз он почувствовал, когда звучал второй куплет, Майк оторвал взгляд от Дасти и Ноу и посмотрел в конец коридора. Там никого не было, затем промелькнул Фин в кухонном дверном проеме, прижимая кулак к бедру, телефон к противоположному уху, согнув шею, опустив глаза в пол. Майк видел только его профиль, поэтому не смог уловить выражение его лица, но заметил твердую, сжатую челюсть Фина. Затем Фин скрылся из виду.

Даже не имея возможности видеть выражение лица Фина, по его движениям и позе, твердой челюсти, Майк понял, что что-то происходит, оттолкнулся от косяка двери, двинувшись по коридору в сторону кухни.

Он вошел в кухню и увидел Фина, стоящего у угла кухонного стола, спиной к Майку, с поднятой головой, его глаза смотрели сквозь комнату, он услышал, как Фин сказал низким, рокочущим, раздраженным голосом:

— Папа умер. Мама практически мертва. Ты для нас точно окончательно умерла.

Затем он отключил телефон, повернулся и увидел Майка.

Майк напрягся, заметив выражение явной ярости на лице парня.

— Фин... — начал он тихо, но Фин пришел в движение.

Длинные ноги Фина быстро понесли его через кухню, мимо Майка, дальше по коридору.

Майк последовал за ним с такой же скоростью, стараясь не отставать. Но даже при этом Майк опоздал. Увидев выражение на лице Фина, Майку следовало задержать парня на кухне. К сожалению, он этого не сделал, когда Фин вошел в гостиную, его ярость вырвалась наружу.

— Ты, бл*дь, окончательно сошла с ума! — загрохотал он, Ноу перестал играть, Дасти перестала петь, все взгляды обратились к Фину, но глаза Фина были прикованы к Ронде.

Господи. Дерьмо. Мать твою.

Майк подошел к Фину и начал поднимать руку, чтобы положить ее ему на плечо, но голова Фина дернулась в сторону Риверы и Джерры, у них на коленях сидело по ребенку.

— Уведите детей отсюда, — приказал он, и взгляд Риверы упал на Майка.

Джерра мгновенно встала, поставила Адриану на ноги, которая не скрывая, пялилась на Фина с открытым ртом, взяла ее за руку. Делла подошла к Хоакину, маленькому сыну Риверы и Джерры. Они вывели малышей, когда Майк подошел справа сзади к Фину, его взгляд упал на Дасти, которая встала, как и Ноу, отложив гитару и прислонив ее к стулу. Ривера и Дин тоже встали. Рис тоже встала на ноги и придвинулась поближе к Фину.

Но Фин смотрел только на Ронду.

Взгляд Майка упал на Ронду, которая застыв, не отрывала глаз от старшего сына.

— Фин, милый, сделай вдох, — умиротворяюще сказала Дасти.

Фин проигнорировал ее.

— Звонил Берни МакГрат, — объявил Фин.

Майк напрягся.

Господи. Бл*дь. Мать твою.

Фин продолжал:

— Хотел, чтобы я проследил, что ты внесешь его чек на пять тысяч долларов на депозит.

Господи. Дерьмо. Черт!

— Что? — спросил Дин, но Фин тоже проигнорировал вопрос дедушки.

— Я позвонил тете Дебби, — продолжил он. — Она сообщила мне, ма, что ты согласна.

— Согласна на что? — спросила Дасти, переводя взгляд с Фина на Ронду и обратно, и в ответ на ее вопрос взгляд Фина скользнул по ней.

— Согласна выступить в качестве истца, оспаривающего завещание отца.

Господи. Дерьмо. Мать твою!

Тело Дасти заметно напряглось, щеки заметно порозовели, а глаза загорелись. Майк увидел это с другого конца комнаты.

Но просчитал, что более нестабильная ситуация была между Фином и Рондой, поэтому Майк занял позицию за спиной Фина между Рондой и ее сыном.

Рис подошла к Фину и положила руку ему на плечо.

Фин тоже проигнорировал ее.

— Ты не страдала от горя наверху в своей комнате, — заявил он, не сводя глаз с матери. — Ты пряталась наверху, устраивая заговор с чертовой тетей Дебби.

— Ронда, пожалуйста, скажи, что это неправда. — Голос Дасти звучал мягко, но проскальзывали напряженные нотки.

Ронда не сводила глаз с сына, прошептав:

— Это к лучшему.

При этих словах туловище Фина сильно изогнулось, рука размытым пятном взметнулась вперед, и телефон пролетел через всю комнату и диван, разбившись о стену.

Атмосфера в комнате и без того напряженная, стала еще напряженней.

— Фин, иди погуляй, — приказал Майк.

Фин проигнорировал Майка и снова посмотрел на мать.

— К лучшему?! Это…убийство!

Ронда, удивив всех, выпрямила спину и вздернула подбородок.

— Эта ферма убила твоего отца, — заявила она.

— И сейчас ты открыла рот и заговорила словами тети Дебби? — саркастически спросил Фин.

— Ронда, милая, ты действительно это сделала? — спросил Дин, его глаза тоже были прикованы к невестке.

— Да, — Ронда осталась на своем месте, единственная в комнате, кто остался сидеть, за исключением Кирби. Она кивнула и повторила: — Да. Это к лучшему. Это ради моих мальчиков.

— Ради твоих мальчиков?! — Выплюнул Фин, наклоняясь вперед.

— Фин, чувак, иди спусти пары, — повторил Майк.

— Да, — произнесла Ронда. — Ты сказал мне, что я должна заботиться о вас. Я и забочусь.

— Забрав у меня будущее? — спросил Фин.

— Предоставив тебе другое. Дебби сказала, что продажа земли тебя устроит. — Ронда протянула руку. — Устроит всех нас.

— Меня уже и так все устраивает, ма. У меня есть все, что я хочу. У меня есть мое будущее, и ради этого будущего, каждый день, каждый гребаный день я выхожу и работаю на этой ферме, как я делал с отцом, — парировал Фин, его слова были почти гортанными, и не только от гнева, но и от горя, прожигающего дыру прямо, в мать твою, сердце Майка. — Это то будущее, которое я хочу, и я хотел такое будущее еще до того, как умер папа. Теперь я хочу его еще больше, потому что это единственное, что у меня осталось от отца.

Ронда побледнела, вмешался Дин.

— Ронда, я хотел бы, чтобы ты сначала поговорила со мной.

Ронда оторвала взгляд от сына и посмотрела на своего свекра.

— Дебби предупреждала меня не разговаривать с вами. Она сказала, что вы попытаетесь меня отговорить, так и получается.

— Поехали, вставай, — приказал Фин, его голос стал жестким, глаза были прикованы к матери. — Прямо сейчас, садись в мой пикап, поехали на кладбище, чтобы ты действительно могла плюнуть на могилу отца, а не делать все исподтишка.

— Фин, — прошептала Ронда, округлив глаза, с выражением шока и ужаса на лице.

— Он бы возненавидел тебя за это, ма. Всю свою жизнь он только и делал, что любил тебя, но, если бы узнал, что ты решила продать ферму, он бы тебя возненавидел. Он бы возненавидел все в тебе. Он бы даже не захотел смотреть в твою сторону, — отрезал Фин, Рис подошла ближе, и Майк напрягся.

Она положила руку ему на грудь, откинула голову назад, наклонилась и прошептала:

— Фин, пойдем прогуляемся.

Фин поднял руку, Майк напрягся еще больше, но Фин обхватил руку Рис и прижал ее к своей груди, не сводя глаз с матери.

— И ты знаешь, откуда я это знаю? — тихо спросил он, затем ответил на свой же вопрос. — Потому что не прошло и пяти минут, как я сидел в этой комнате со своей семьей и друзьями, слушая, как тетя Дасти поет, и папа был бы рад присутствовать при этом. Папе бы понравилось видеть наш бл*дь дом, заполненный важными для него людьми, которые просто собрались здесь, приятно проводя время. Мы просто собрались все вместе, не для работы, просто, чтобы посидеть всем вместе, отдыхая. И это не ничто. Я сын своего отца, он сделал меня таким, а ты решила обгадить всю память об отце, сейчас я ненавижу тебя.

Последние три слова Фин хрипло выдохнул, у Майка перехватило дыхание, но Фин закончил. Майл понял это, потому что Фин отпустил руку Рис, обнял ее за плечи, развернул их обоих и вышел вместе с Рис из гостиной, направившись прямиком к парадной двери на выход.

Майк развернулся обратно к комнате, его взгляд остановился на Дасти, склонившей голову, прижав ладони ко лбу, запустив пальцы в волосы, явно раздраженная резкостью своего племянника, но Майк перевел взгляд на Кирби, когда тот вдруг заговорил:

— Я не могу в это поверить, — прошептал он, и Майк заметил борьбу на лице младшего Холидея. Он не хотел ввязываться, но было ясно, что он ввязался в бой, из которого не сможет выйти победителем, так как вопрос касался его любимой мамочки, но Кирби не смог промолчать. Слеза, сбегая, скатилась по его щеке, когда он продолжал: — Я не могу поверить, что ты так поступила с Фином, со мной, с тетей Дасти, дедушкой, папой. Ты предала нас всех.

— Кирби, милый, — умоляя, начала Ронда, наклоняясь вперед, протягивая руку к своему младшему сыну. — Ты слишком мал еще, поэтому до конца не понимаешь, что я так поступаю ради тебя и твоего брата. Во благо.

— Нет, неправда. — Кирби отрицательно покачал головой. — Не знаю, в каком мире ты живешь целую вечность, но, если бы ты жила здесь, в нашем доме, с папой, Фином и мной, ты бы никогда так не поступила. Ты сделала то, чего так хотела от тебя получить тетя Дебби. Ты слишком слаба и глупа и не понимаешь, что она использует тебя. Папа хорошо ее знал. Он ни раз говорил об этом. Он все время говорил об этом и тебе. Ты вообще слушала его? Ты хоть на что-то, кроме себя, обращала внимание? Теперь мне кажется, что нет. Думаю, ты самый эгоистичный человек, которого я когда-либо знал, потому что еще до смерти папы ты брала у него все, теперь забираешь у меня, Фина, у тети Дасти, дедушки все, потому что ты глупая и слабая. Слабая и глупая. Вот какая ты на самом деле. И теперь, когда папы не стала, нам остается только с этим смириться. С тех пор как он умер и как ты отреагировала на его смерть, я постоянно задаюсь вопросом, он так заботился о тебе, ради тебя или, чтоб защитить нас от тебя. И теперь я думаю, что скорее второе.

И с этими словами он встал, опустил глаза и вышел из комнаты, а потом побежал вверх по лестнице, Майк услышал, как хлопнула дверь его спальни.

Майк оглянулся на Ронду, она выглядела так, словно ее только что ударили.

Но его взгляд переметнулся к Дасти, которая заговорила:

— Ты это заслужила, — ее музыкальный голос вибрировал от эмоций, глаза были прикованы к Ронде. — Ты заслужила каждое слово, сказанное твоими детьми. Но они не заслуживали таких эмоцией и такого обращения. Ты несешь теперь ответственность за это. Если бы Дэррин знал, что такое произойдет, что ты будешь поддерживаешь Дебби, он бы, бл*дь, сошел с ума. А он любил тебя, Ронда, любил самозабвенно. Но если бы он узнал, что ты поставила под угрозу будущее его сыновей и этой фермы, и ради чего ты это сделала, я даже не сомневаюсь, он бы выгнал тебя из дома.

Глаза Ронды наполнились слезами, но Дасти еще не закончила:

— Если ты положишь эти деньги по чеку на депозит, Ронда, я тебя выгоню из дома. И я, мать твою, не шучу.

— Ты не можешь выгнать меня из моего собственного дома, — прошептала Ронда, и слезы потекли у нее по щекам.

— Хочешь рискнуть! — прошипела Дасти, теряя самообладание и наклоняясь вперед.

— Ангел, — нежно позвал Майк, и ее глаза метнулись к нему. — Постарайся успокоиться, милая.

Она выдержала его взгляд, затем втянула воздух.

Потом снова посмотрела на Ронду и заявила:

— Ты приняла очень плохое решение. Очень плохое. Тебе необходимо все исправить. Причем немедленно. Я не собираюсь советовать тебе, как это сделать, ты старше меня, ради всего святого, тебе пора, черт возьми, повзрослеть. И я имею в виду не только это дерьмо с Дебби, хотя оно стоит во главе угла. Я говорю о том, что пора стать матерью своим сыновьям и женщиной в этом доме. Тебе пора включиться сейчас же в домашнюю жизнь. Если ты этого не сделаешь, Ронда, клянусь Богом, ты пожалеешь об этом. Независимо от того, что напела тебе Дебби, независимо от того, в чем она тебя убедила, за всю свою жизнь ты почти не работала, следовательно, средств к существованию не накопила, способных тебя прокормить. И ты только что разорвала все отношения с пятью родными людьми, которые готовы были тебе помочь. Дебби ты не нравишься. Она не собирается взваливать заботы о тебе и твоих детях себе на шею. И вы вдвоем, если ты пойдешь у нее на поводу, не выиграете процесс по нашей ферме. Так что ты должна быстро все обдумать, включив мозги, иначе потеряешь все. И самое важное, что ты потеряешь в своей жизни — это своих детей. Они ускользают у тебя из рук, и только ты можешь их вернуть, прежде, чем они исчезнут из твоего виденья.

Ронда уставилась на Дасти, ее лицо было мокрым и становилось еще мокрее от града слез, но Дасти закончила.

Она прошла через комнату, на ходу сказав отцу:

— Передай маме, что я скоро вернусь. — Затем ее глаза обратились к Майку, она прошептала: — Мне нужно прокатиться, малыш.

Потом она ушла.

Ронда встала и бросилась из комнаты вверх по лестнице, Майк услышал, как хлопнула еще одна дверь.

Дин пробормотал, направляясь к двери:

— Надо поговорить с Деллой.

Майк, Ноу и Ривера молча остались стоять в гостиной.

— Ну и ну! — Прервал молчание Ривера. — Дети хотели провести весенние каникулы в Диснейленде. Мне нравятся американские горки, но, должен сказать, у вас здесь, мать твою, чертовски интересно.

Майк стиснул зубы, чтобы удержаться от улыбки. Ноу даже не пытался скрыть улыбку, но, к счастью, его смех вылился в тихий смешок.

Майк посмотрел на них обоих, затем сказал:

— Пойду поговорю с Кирби.

— Удачи с этим, брат, — пробормотал Ривера, Майк покачал ему головой, затем вышел из комнаты, поднялся по лестнице, стучал во все двери, пока не нашел дверь Кирби.

* * *

Майк стоял в сарае, прислонившись спиной к стенке стойла, морда со звездочкой Блейза торчала над дверью. Стойло Муншайн было пустым, так как Дасти сейчас сидела у нее на спине и мчалась навстречу ветру. Ривера стоял в трех шагах от него, скрестив руки на груди, расставив ноги, не сводя глаз с Майка, внимательно прислушиваясь к разговору.

Майк ждал Дасти и разговаривал по телефону. Ривера ожидал от него новой информации.

— Ты должен усилить свою деятельность, Райкер, — произнес он в трубку.

— Я же говорил тебе, этот чувак скользкий тип, — ответил Райкер.

— Он зацепил невестку. Не знаю, как, но знаю, что у нее есть чек на пять тысяч долларов, — сообщил ему Майк.

— Ну, надеюсь, черт возьми, эта сука не обналичила его чек, потому что из всего, что я ничего не знаю о Берни МакГрате, единственное — знаю о нем то, что он не берет обналиченные деньги назад, — заметил Райкер.

— Это все, что у тебя есть для меня? — спросил Майк.

— Он трахается с сестрой, — вставил Райкер, Майк и так это уже понял.

Поэтому и сообщил об этом Райкеру.

— Я уже знаю об этом, Райкер.

— Нет, он трахает ее. Я хорошо знаком с одним парнем, он немного знает. Но знает то, что некоторое время назад произошла какая-то разборка, сучку из Вашингтона кто-то разозлил, она заявилась в офис, распространила свою сучью любовь, ворвалась в святая святых МакГрата и выплеснула весь свой гнев, позволив МакГрату трахнуть ее на его письменном столе. Судя по всему, сучка шумная и активная. Компьютер упал со стола. Все в офисе слышали этот грохот.

Господи.

— С тех пор он дважды побывал в Вашингтоне. Не по бизнесу, — продолжал Райкер.

Только Дебби могла положить конец, судя по ее характеру, своему сухостою, позволив сомнительному магнату недвижимости трахнуть ее у него в офисе.

Мать твою.

Майк перевел взгляд на Риверу.

— Я должен найти зацепки по этому парню, которые заставят его отступить от этой земли. Это значит, что мне нужна информация, Райкер. Кое-что, чем я смогу прижать его к стенке. И мне нужно было сделать это еще вчера.

— Я слышу тебя, чувак, говорю же, он скользкий, очень изворотливый, имею в виду, что на то есть причина. Только те, кому есть что скрывать, свою изворотливость доводят до искусства. И этот парень — мастер в этом деле. Этот парень хорошо подмазал свой бизнес.

К черту, мать твою, деньги.

Майк вздохнул и посмотрел на свои ботинки.

— Значит, мне стоит поговорить с Таннером.

И заплатить ему. У Таннера есть двое сыновей и жена, и, хотя он регулярно по доброте душевной делал кое-какие дела бесплатно, ему все же необходимо было обеспечивать семью. Спектакль «Робин Гуд» он разыгрывал для тех, кто в нем нуждался и не мог позволить себе ни одного детектива, более мелкого, чем талантливый Таннер Лейн, никакого.

Если Райкер не смог ничего накопать на этого парня, то у Таннера определенно были определенные связи и навыки, чтобы получить нужную информацию. И если у Лейна не было времени, т.е. он был занят другими делами, он мог бы поручить это дело своему капризному приятелю Девину Гловеру.

Майк выпрямил спину, отходя от стойла, когда Райкер заявил:

— Он уже в делея, бро. Рокки и ее команда сумасшедших женщин беспокоятся об этом деле, поэтому она не отстает от Таннера. В хорошем смысле, если ты меня понимаешь. Она рассказала своему мужу немного, он попросил меня проинформировать на прошлой неделе, я рассказал, мы работаем над этим парнем вместе.

Майк был не удивлен. Доволен, но не удивлен. Он не раз наблюдал, как женщины города прикрывают и помогают друг другу или, что более важно, активизируют своих мужчин, которые могли бы помочь.

Поэтому он пробормотал:

— Хорошо.

— Просто для заметки, МакГрат женат, — заявил Райкер, и Майк моргнул.

— Что?! — спросил он.

— Он совершает всякие шалости с сестрой и даже летит в округ Колумбия, чтобы снова окунуться в трах, но дома его ждет набожная женщина, которая каждое воскресенье ходит в церковь и вечерами каждую среду изучает Библию. У нее отец проповедник. Как и у тебя с невесткой, бро, мы с Таннером чувствуем, что жена — это слабое место МакГрада, но в другом смысле. Она обращается к Богу, и по тому, как себя ведет, думает, что Бог отвечает ей. Они живут в Плейнфилде, и прошлой осенью, если ты помнишь, там был большой скандал, библейские фанатики жгли книги. Именно она была вдохновителем этого действия. Таннер собирает на нее инфу, одновременно Дэвин выясняет содержание их брачного контракта. Видишь ли, для него было бы отстойно, если бы его жена узнала, что у него имеются темные делишки и вдобавок он трахается с адвокатшей из округа Колумбия... в своем офисе... что слышал весь его персонал, думаю, его женушка способна отсудить у него половину с трудом им заработанных денег и как следует поджарить его задницу.

Наконец Райкер дал ему хоть что-то.

— Почему ты не сказал мне об этом раньше? — спросил Майк.

— Потому что у меня нет доказательств, что у него имеются темные делишки. Я только что узнал о сестре, и у меня тоже нет доказательств и этого, кроме до хрена свидетелей, которым он платит зарплату, поэтому ни один из них не откроет рот против своего босса. Его жена — верующая женщина, но она далеко не глупа. Она может разозлиться и захочет надрать ему задницу, но ей тоже понадобятся доказательства. И мы работаем с Таннером как раз над этим, над доказательствами.

— Но на это потребуется время, Райкер, — произнес ему Майк.

— Знаю, бро, — подтвердил Райкер. — Поэтому держи крепче своих женщин. Найди этот чек. Сожги его. Ни шагу от невестки. Ограничь МакГрата. Пока он будет пытаться найти другой выход, мы с Таннером, надеюсь, найдем тебе зацепки.

Майк сделал глубокий вдох.

Райкер еще не закончил.

— Может поможет, а может нет, не знаю много ли она знает, но, возможно, ты захочешь намекнуть сестре, что у ее нового дружка по траху есть дражайшая половина. Она чувствует любовь не только через оргазмы, может будет совсем не рада услышать, что он занят. И она будет, возможно, менее склонна вести дела с этим гребаным придурком.

Майк улыбнулся, ему понравилась идея поделиться этой новостью с Дебби.

— Я этим займусь, — ответил он Райкеру.

— Держу пари, что так и будет, — пробормотал Райкер с усмешкой в голосе.

— Я позвоню Таннеру. Нам нужно встретиться завтра, — заявил Майк.

— Приду. А теперь мне нужно идти. Нужно надрать задницу моей девчушке, которая должна была мыть посуду час назад, а она все еще, мать твою, сидит на телефоне с одним из своих парней.

Майк ухмыльнулся, глядя на свои ботинки. Его «девчушка» была ему не родной. Она была дочерью его женщины. Но когда она оказалась в опасности, он предъявил на нее права, а когда Райкер предъявляет права, отступать некуда. С другой стороны, судя по тому, что Майк видел в необычной семье Райкера, никто из троих не собирался ослаблять свою хватку и идти у другого на поводу.

— Хорошо. Увидимся завтра, — добавил Майк.

— Пока, брат, — ответил Райкер и отключился.

— Чувствую, что хотелось бы присутствовать на этой встрече, — заявил Ривера в ту же секунду, как только Майк отнял телефон от уха и посмотрел на него.

— Я расскажу тебе все, что удалось узнать, дам адрес, — мгновенно согласился Майк.

— А теперь, пока еще Дасти не вернулась, что тебе сообщил твой информатор.

Майк кивнул и как раз заканчивал выкладывать новости от Райкера, когда Дасти въехала через открытые двойные двери сарая на Муншайн. В тусклом свете, освещавшем помещение, он тут же заметил, что она больше не пребывала в ярости, но это не означало, что не была озабочена и раздражена.

Она остановилась, ее глаза метались между Майком и Риверой. Потом вздернула подбородок, но не улыбнулась. Затем спешилась, взявшись за поводья, подвела лошадь к ним.

— Вижу, дом все еще стоит, не взорвался, пока меня не было, — заметила она. — Все в порядке?

— Твоя мама готовит ужин. Ронда забаррикадировалась у себя в спальне, твоя мама дважды пыталась к ней войти, но дверь заперта изнутри. Я уговорил Кирби провести время с Ноу. К тому времени, как мы с Риверой вышли сюда, Фин и Риси уже вернулись. Она успокоила его, так что он не взбешен до чертиков, а просто взбешен. Она заставила его поиграть в какую-то игру с Адрианой и Хоакином. И я только что получил краткую информацию от Райкера, — ввел ее в курс дела Майк.

— И каков итог? — подсказала она.

— Тебе будет веселее от итога, если ты дашь мне свой телефон, — ответил Майк, и ее голова склонилась набок.

— Зачем?

— Дай мне свой телефон, Ангел, — тихо попросил Майк.

Она изучала его пару секунд, затем потянулась к заднему карману и вытащила телефон. Протянула его ему; Майк коснулся экрана, зашел в контакты, нашел телефон Дебби.

Затем он нажал «Вызов» и приложил телефон к уху.

— Мне нечего тебе сказать, сучка, — громко прозвучало очаровательное приветствие Дебби.

— Это не Дасти, а Майк, — сообщил ей Майк.

Последовала минутная пауза, прежде чем она пришла в себя и повторила:

— Ну, мне тоже нечего тебе сказать.

— Хорошо, потому что я не хочу тебя слушать. Но хочу кое-что прояснить, может тебе будет интересно. Берни МакГрат женат. Не знаю, позволяешь ли ты ему трахать себя ради удовольствия или видишь в ближайшем будущем кольцо у себя на пальце. Если хочешь узы брака, тебе придется начать играть в другую игру — убрать с дороги его жену, образно выражаясь. Говорят, она набожная христианка и не скрывает этого ото всех. Не знаешь ее, не представляешь, каким испытанием она будет для тебя. Знаю, Берни очень привязан к Индиане, если у тебя большие надежды и ты справишься с этим дерьмом, именно ты будешь паковать чемоданы. И еще кое-что, — добавил Майк. — Тот чек, который МакГрат дал Ронде, будет сожжен сегодня вечером. Он может попробовать еще раз, возможно, у него получится. Посмотрим. Все в вашей семье выступили против Ронды сегодня, включая и ее детей, я довольно хорошо знаю Ронду. Она не выдержит такого давления со стороны семьи. Если все же каким-то чудом ей удается нам противостоять, то она окажется в полной заднице, даже ее сыновья отвернуться от нее. Поздравляю, ты унизила скорбящую вдову и внесла раздор в семью. Но если ты думаешь, что она — твой козырь, сначала подумай, так ли это. Сегодняшний телефонный звонок МакГрата вскрыл твои карты, мы знаем какие у тебя карты на руках, и у тебя не стальные яйца.

Он убрал телефон от уха, слыша, как она прошипела:

— Пошел ты, Майк, — но это было все, что он услышал, прежде чем отключиться. Затем выключил звонок ее номера и сунул телефон в задний карман.

Затем он посмотрел на свою женщину и увидел, что она ухмыляется.

И, увидев ее ухмылку, которую он на самом деле не заметил из-за всего этого дерьма, происходящего сейчас, напряжение в груди ослабло.

— Жаль, что ты не позволил мне, это ей сказать, — сказала она сквозь усмешку.

Майк ухмыльнулся в ответ.

— Прости, милая. Это было эгоистично с моей стороны.

Ее ухмылка стала шире. Майк дал себе секунду, чтобы насладиться ее улыбкой, затем его взгляд померк, и он скосил глаза на Риверу.

— Предполагаю, что в Техасе вас учат, как проводить обыск, — отметил он.

— Да, — ответил Ривера.

— Нам нужно найти чек, — заявил Майк.

— Ага, — согласился Ривера.

— Ты знаешь, как вскрывать замок? — спросил Майк.

— Нет, но я знаю, как выломать дверь, и тогда снова запереть дверь будет уже сложнее, — ответил Ривера.

Дасти издала низкий смешок.

Майк посмотрел на нее.

— Могу принять это как согласие?

Она вытянула руку за спину, приглашая:

— Попробуй. Я позабочусь о Муншайн, буду рядом, чтобы помочь.

— Ты хочешь, чтобы мы оставили для тебя выламывание двери? — предложил Ривера, и Дасти издала гораздо более сердечный смешок.

— Ух... нет, — отказалась она. — Я оставлю это тем, у кого больше опыта. Но дай мне десять минут, я хочу посмотреть.

— Понял, — пробормотал Ривера и двинулся прочь из сарая.

Майк не сводил глаз со своей женщины и тихо сказал:

— Иди сюда, милая, и поцелуй меня. Быстро. У меня есть дела, которые нужно сделать.

Она подвела к нему свою лошадь, положила руку ему на грудь, откинула голову назад и приподнялась на цыпочки. Он опустил голову и коснулся губами ее губ.

Когда он приподнял голову на дюйм и посмотрел ей в глаза, его лицо стало серьезным.

— Все будет хорошо, — пообещал он, и ее тело еще сильнее прижалось к нему.

— Майк…

— Мне насрать, что придется сделать, Ангел, я все исправлю.

Она сжала губы. Затем наклонила голову и на секунду уткнулась лицом ему в грудь рядом со своей рукой. Затем снова откинула голову назад, поймала его взгляд и кивнула.

— Позаботься о своей лошади, — приказал он. — Увидимся в доме.

— Хорошо, милый.

Майк поднял обе руки, обхватил ее за подбородок, притянул к себе и поцеловал в лоб.

Затем зашел внутрь дома, попросив, сделать заслон в лице Дина, Фина, Ноу, Рис и Кирби, чтобы найти чек.

* * *

— Майк?

Едва слышно услышал он позади себя. Он стоял в дверях кухни, наблюдая за игрой в «Счастливый случай», в которую играли команды за кухонным столом. Он оказался лишним, и это было удачным стечением обстоятельств, поскольку все были слишком сосредоточены на игре и выигрыше своего любимого цветного сектора.

Он оглянулся через плечо и увидел Ронду.

В последний раз, когда он видел ее, она, свернувшись калачиком, лежала на своей кровати, пока Дин и Ривера обыскивали ее комнату. Они нашли чек у нее в тумбочке. Очевидно, она не прилагала особых усилий, чтобы его спрятать.

Дин сжег его собственноручно, выбросив пепел в камин в гостиной.

— Мы можем поговорить? — спросила она, поворачиваясь и указывая позади себя на гостиную.

Майк не хотел разговаривать с Рондой. Он злился на нее, что она подвергла свою семью опасности. Особенно Дасти злилась, но наблюдать, как Фин и Кирби борются с эмоциями, дети, три месяца назад похоронившие своего сорока четырехлетнего отца, упавшего в снег, испытывать не должны, и их выражения лица Майк никогда не забудет. Он злился, потому что они не должны испытывать такого шока от своей матери.

Но он кивнул подбородком, оттолкнулся от косяка и последовал за ней по коридору.

Она не стала закрывать двери и не стала медлить.

Она запрокинула голову, пытаясь встретиться с ним взглядом, открыто спросив:

— У тебя двое детей, ты думаешь, я поступаю неправильно?

— Абсолютно, — тут же ответил Майк и увидел, как она вздрогнула.

Потом пришла в себя и сказала ему:

— Я пытаюсь сделать, как лучше.

— Тут ты потерпела неудачу, — ответил он, и она снова вздрогнула.

Опять взяла себя в руки и начала:

— Если бы Дэррин находился с нами, он бы...

Но Майк прервал ее.

— Его нет с нами, Ронда.

Отчего она еще раз вздрогнула.

В этот раз она боролась, и Майк дал ей время взять себя в руки, продолжая молчать. Он знал, что ведет себя как придурок, но она была взрослой женщиной, причинила боль людям, которые были ему небезразличны. И ее отстраненное состояние продолжалось слишком долго, все началось некрасиво, потом стало уродливым, и она была отчасти причиной этого. Пришло время ей, черт возьми, сделать шаг вперед.

Затем она тихо сказала:

— Я свела тебя и Дасти вместе.

Она хотела набрать перед ним очки, он давно подозревал, что именно это было причиной ее визита с дневниками Дасти к нему несколько месяцев назад. Дасти сказала ему, что Дэррин всегда хотел, чтобы они были вместе, Ронда приняла это к сведению.

— На самом деле, мы уже были вместе, и эти дневники чуть не разлучили нас, — поделился Майк, Ронда моргнула.

— Что? — прошептала она.

— Я послушался тебя и прочитал ее дневники, которые ты оставила, а потом повел себя как мудак. Это полностью на моей совести. Возможно, у тебя были добрые намерения, но судя по твоим поступкам, например, что происходит с этой фермой, в конце концов, ты предала Дасти. Ты поделилась чужим секретом, который не имеет к тебе отношения. Я действовал, исходя из прочитанного, по своим собственным причинам, и мне чертовски повезло, что Дасти приняла мои извинения и дала мне еще один шанс, иначе у меня не было бы того, что есть сейчас. Возможно, ты думала, что поступаешь правильно, но здесь просматривается закономерность, ты думаешь, как и с ситуацией с фермой, что поступаешь правильно, а оказывается все совсем наоборот. Дэррин, скорее всего, направлял тебя в принятии решений или просто принимал за тебя решения. Уже не важно, как было раньше, главное, что сейчас его нет. Существует повседневная рутина, когда нужно каждый день принимать те или иные решения, Ронда, ты уже большая девочка. Ты должна позаботиться о себе и своих детях. Но главное, тут полный крах, ты принимаешь неправильные решения, если ты просишь кого-то о помощи, то должна действовать с умом. Дасти была резка с тобой по понятным и заслуженным причинам, учитывая, что она вышла далеко за рамки родственного долга, чтобы прикрывать твою спину. Но она права. Дебби ты не нравишься. Она говорит о тебе всякую ерунду. А теперь использует тебя. В этом доме у тебя имеется три человека, к которым ты можешь обратиться за советом. Нет, поправлюсь и скажу четыре, поскольку у Фина хорошая голова на плечах. Используй это. Они будут счастливы тебе помочь.

— Дебби говорит обо мне гадости? — тихо спросила она, на ее лице было одновременно удивление и боль.

— Дебби — стерва, Ронда. Озлобленая на весь белый свет. Она сука. И она использует тебя, чтобы насолить Дасти. Не могло ускользнуть от твоего внимания, что сестры не ладят, и я знаю это, потому что ты мне сама об этом говорила. Но Дебби всегда была именно такой… Дебби. Ты просто выбрала не того помощника, готового провести тебя через это трудное время в жизни. Пришло время сделать другой выбор.

Она выдержала его взгляд, сглотнула и прошептала:

— Ферма убила моего мужа?

— Нет, — мгновенно ответил Майк.

— Дебби говорит…

— Дебби лжет.

— Но…

— Твой муж был в отличной форме, если не считать, что у него было больное сердце с самого рождения. Эта болезнь убила его. Не ферма.

Она облизнула губы, затем потерла их друг о друга, прежде чем сказать:

— Я хочу, чтобы мои мальчики были счастливы.

— Тогда проснись и оглянись вокруг. Их тетя Дасти вернулась, она остается, они оба ожили рядом с ней. У Фина появилась девушка, о которой он очень заботится. Они любят свою семью, и у них есть семья. Это тяжелое время для них, они потеряли отца, происходит и другое дерьмо, и многие надрывают свои задницы, чтобы защитить Фина и Кирби от этого дерьма. Единственный, кто не делает ничего, хотя должен больше всех надрывать свою задницу — это ты.

Она снова сжала губы, Майк наблюдал за ней, набираясь терпения и удивляясь, как, черт возьми, Дэррин терпел это дерьмо двадцать лет. С другой стороны, Майк сам терпел дерьмо от Одри в течение пятнадцати лет, так что он находился не в том положении, чтобы кого-то осуждать.

Затем она спросила:

— Что они... все, то, что они сказали раньше... что…вы…как ты думаешь, Дэррин мог бы..?

— Однозначно, — Майк не дал ей закончить вопрос.

Слезы наполнили ее глаза, и она прошептала:

— Правда?

— Дэррин Холлидей больше всего на свете любил три вещи — тебя, своих сыновей и эту землю. Ты причинила боль его детям и подвергла опасности его ферму. Так что да, он бы чертовски разозлился на тебя. Он знал тебя. Любил тебя такой, какая ты есть. Это правда. Но он бы не понял твоего поступка, ему бы он точно не понравился, и он бы что–нибудь предпринял, не думаю, что тебе понравилось бы то, что он бы предпринял.

Она отвернулась, лицо бледное, слезы текли из глаз, пробормотала:

— Может мне стоит позвонить Дебби и...

Майк снова прервал ее:

— Нет.

Ее взгляд вернулся к нему.

— Хочешь совет? — спросил он, и она кивнула. — Вообще больше не разговаривай с Дебби. А также не разговаривай с Берни МакГратом. Не разговаривай ни с кем, кто работает на МакГрата. Помогай Дасти с ее лошадьми. Помогай ей с ее глиняной посудой. Помогай Делле с делами по хозяйству. Делайте все, что в твоих силах помочь семье посадить кукурузу. Перестань смотреть тупые ситкомы по телевизору. Перестань дуться в своей чертовой спальне. Проявляй интерес к жизни своих сыновей, прежде чем ты их потеряешь. И сделай все, что в твоих силах, чтобы ферма осталась в семье.

Она изучала его мгновение, прежде чем кивнула, слава Богу.

— Мы закончили? — Спросил он.

— Закончили, — ответила она и добавила: — Спасибо, Майк.

— Я буду благодарен тебе, если ты начнешь вносить свой вклад в дело вашей семьи.

Она сделала глубокий вдох.

Затем снова кивнула.

Майк кивнул в ответ и повернулся, чтобы уйти, но Ронда окликнула его, он повернулся к ней обратно.

Слезы снова выступили у нее на глазах, когда она прошептала:

— Я скучаю по нему, Майк.

— Многие скучают по нему. Но ты не чтишь его память, разваливаясь на части.

Она снова сглотнула, затем кивнула.

Майк мгновение изучал ее, потом подумал: «К черту!», и закончил:

— Как я представляю твои отношения с мужем, Даррин много тебе отдавал, а ты брала все. Он относился к этому спокойно, так что я никого не сужу. Но он дал тебе так много, Ронда, что внутри тебя есть какое-то место, которое он заполнил. Найди это место, подключись к нему и используй его. Дэррин оставил его тебе. Ты хочешь чтить его память, возьми все из этого места, что он тебе давал, используй и двигайся дальше.

Слеза скатилась из ее глаз по щеке.

Она снова кивнула.

Майк раздражался, глядя на нее, он не понимал Ронду, но в этот момент она выглядела такой чертовски потерянной, что ему стало ее жаль.

Но он непозволил этой мысли остаться в голове.

Просто кивнул в ответ и вышел из гостиной.

* * *

Майк уставился на темную подушку.

Десять минут назад Дасти осторожно отодвинулась от него, тихо прошла по комнате, сопровождаемая звяканьем собачьих жетонов Лейлы, вышла на балкон, прикрыв дверь, чтобы не впускать прохладный воздух.

Была полночь. Она переживала. Он давал ей время постоять на балконе в одиночестве, подумать.

Но сейчас он перестал давать ей время.

Поэтому откинул одеяло, встал с кровати, порылся в темноте в одежде на полу, пока не нашел свитер. Затем натянул его и вышел на балкон.

Лейла уже ждала его у двери, поэтому Дасти повернула голову в его сторону, смотря ему в глаза.

Он наклонился и запустил пальцы в шерсть на загривке собаки, сделав несколько шагов. Затем обхватил руками живот Дасти, прижался грудью к ее спине, упершись подбородком ей в макушку, когда она снова повернула голову вперед.

— Что тебя гложет? — шепотом спросил он.

— Как ты думаешь, Ронда послушается тебя? — спросила она в ответ тоже шепотом.

Он подробно изложил ей суть разговора с Рондой.

— Думаю, она слышала Фина, затем Кирби, потом меня, что закрепило все то, что говорили вы. Так что, да. Думаю, сегодня вечером, несмотря на то, что все выглядело дерьмово, но кое-что было улажено, потому что парни высказали свою точку зрения.

Она кивнула и перенесла часть своего веса на него.

Он прижал ее сильнее к себе.

— Это все? — спросил он, потому что она больше ничего не сказала, не двигаясь, просто смотрела на ферму.

— Нет, — ответила она.

— Выкладывай, — приказал он, сжимая ее в своих объятиях.

Она поколебалась, затем тихо сказала:

— Ты решишь, что я сумасшедшая.

— Как насчет того, чтобы я сам буду судить об этом.

Он почувствовал, как у нее перехватило дыхание.

Затем она прошептала:

— Что-то приближается, Майк.

Его тело стало твердым.

Она изогнула шею, и ее голова скользнула по его груди, когда она откинула ее назад, чтобы посмотреть на него, он сделал то же самое, смотря на нее сверху вниз.

— Я чувствую это. Холод пробирает меня до костей. В глубине души. Я никогда не чувствовала ничего подобного. Но не могу отрицать, что чувствую что-то. Что-то приближается. Что-то плохое.

Господи, бл*дь, Майк чувствовал то же самое, черт возьми.

Но он ей этого не сообщил.

Вместо этого сказал:

— С нами все будет хорошо.

— Я не беспокоюсь, Майк, и не волнуюсь. Я выше этого. Честно, мне страшно.

Господи, бл*дь.

— С нами все будет в порядке.

— Откуда ты знаешь? — спросила она.

— Потому что я сделать так, чтобы так и было.

Она уставилась на него, а потом он увидел в лунном свете, как ее лицо смягчилось.

Затем преподнесла ему драгоценный подарок. Лучше, чем ее рот, обхвативший его член. Лучше, чем песню, которую она пела вечером. Лучше, чем любая из ее улыбок.

— Я верю тебе.

Эти три слова прожгли вторую за этот день дыру в его сердце, но эта дыра сразу же заполнилась чем-то гораздо лучшим, чем ткани, бывшие там раньше.

И чтобы выразить свою признательность, Майк опустил голову и завладел ее губами. Она развернулась в его объятиях, затем обняла его за плечи. Он удержал поцелуй, пока наклонялся и поднимал ее на руки.

Потом отнес ее в свою постель.

Потом он заснул, окруженный Дасти.

21

Пеку торты

Утро среды…

Майк выключил душ, открыл дверь, схватил полотенце и увидел Дасти, стоящую у раковины, чистящую зубы.

Он вышел и начал вытираться, не сводя с нее глаз в зеркале, наблюдая, как она, не переставая следила глазами за его руками с полотенцем.

Он почувствовал, как его губы изогнулись.

— Дорогая, не прошло и двадцати минут, как ты изучила каждый дюйм моего тела своими губами, — напомнил он ей, и ее глаза метнулись к его улыбающимся глазам в зеркале.

Затем она ухмыльнулась с зубной пастой, затем выключила и вытащила электрическую щетку изо рта и сказала сквозь пену:

— Не каждый дюйм.

— Точно, — пробормотал он и увидел, как ее плечи затряслись, а глаза заблестели, когда она засунула щетку обратно в рот и снова включила ее.

Он обернул полотенце вокруг талии, закрепил его и подошел к раковине.

— Скажи еще раз, что у нас сегодня? — спросил он, доставая гель для бритья и бритву.

Она наклонилась, выплюнула, сполоснула рот, вытерла полотенцем, сполоснула щетку, затем ответила:

— Гончарные изделия, доброе утро. Хантер говорит, что сегодня днем он с тобой. Поэтому берет самоотвод. Я беру машину Ронды и с Джеррой, ее детьми едем в торговый центр за подарками на день рождения Ноу. Вернемся как раз вовремя, чтобы переодеться и пойти всем вместе куда-нибудь поужинать. Мы все встречаемся здесь.

— Хорошо, — пробормотал он, брызгая гелем на ладонь, а затем втирая его в лицо.

— Скажи мне правдиво, — начала она, — как, черт возьми, ты можешь выглядеть таким секси, втирая гель для бритья в лицо.

Его глаза скользнули в сторону, она прислонилась бедром к стойке, его губы снова изогнулись, и он ответил:

— Я нравлюсь Богу.

И это было правдой. Доказательство было на расстоянии вытянутой руки.

— Не-е-а, — пробормотала она, подходя к нему, вставая перед ним.

Он подвинулся, когда она прижалась к нему своим телом. Затем обняла его рукой, другая скользнула по его лопатке и вверх, в его мокрые волосы.

Она потянула его голову вниз, но он не заставил ее слишком усердствовать. Она привстала на цыпочки и прижалась губами к его губам, и здесь он не заставил ее слишком усердствовать. Он занялся ее языком, через некоторое время она захныкала ему в рот, и, Боже, его член дернулся, а ведь он кончил всего двадцать минут назад.

Он прервал поцелуй, приподнял голову на пару дюймов и увидел свою женщину с измазанным кремом для бритья по всему ее лицу.

Он придерживал ее, держа покрытую кремом руку подальше от ее ночной рубашки, чистой рукой начал нежно водить по ее лицу, бормоча:

— Без шуток, с тобой, мать твою, я опять готов. Чувствую себя так, словно мне семнадцать.

Она прижалась к нему еще сильнее и прошептала:

— Знаю. Разве это не потрясающе?

Она не ошибалась.

Он заглянул глубоко в ее глаза, проверяя, не проявилось ли какое-нибудь беспокойство, которое она испытывала прошлой ночью, он не увидел ничего.

Поэтому ухмыльнулся ей и прошептал:

— Да, милая.

Она наклонила голову, поцеловала его в грудь, ее руки соскользнули с него. Он отпустил ее, смотрел, как она взяла полотенце, вытерла остатки крема для бритья с лица и вышла из ванной комнаты.

Затем его взгляд вернулся к зеркалу, он продолжил намазывать лицо кремом.

* * *

Среда, вторая половина дня…

Его сотовый на столе зазвонил, Майк увидел от кого был исходящий звонок, и губы невольно сжались.

Но он взял телефон, нажал на кнопку и приложил к уху.

— У меня встреча через пятнадцать минут, так что почти нет времени, — вместо приветствия произнес он.

— Хорошо, — ответила Одри. — Я кратко.

Майк глубоко вздохнул, сожалея, что Одри вдруг начала разговаривать с ним, раньше долго с ним вообще не общалась.

— Я хотела спросить, найдется ли у тебя время завтра вечером после работы быстро выпить чашечку кофе.

Да. Определенно он сожалел, что она передумала с ним не разговаривать.

— На этой неделе у меня много дел, — заявил он. — Я не смогу.

— Ну тогда я выпью кофе, а ты можешь просто зайти. Это не займет и пяти минут, — ответила она.

— Одри... — начал он, почувствовав движение, его взгляд прошелся по необычно пустому их отделению участка к лестнице, где только что появился Ривера.

Майк кивнул в сторону Риверы.

Одри прошептала ему на ухо:

— Пять минут, Майк. Я обещаю, это важно.

— Ты можешь сказать мне, в чем дело? — спросил Майк.

— Насчет школы Клариссы.

Майк перестал смотреть, как Ривера идет к его столу, опустил глаза и моргнул.

— Что?

— Школа для Клариссы. Я разговаривала с миссис Лейн на прошлой неделе, и знаю, что ты и она подали заявление о приеме и стипендии в две школы. Я хочу поскорее увидеться с тобой по этому поводу.

— А мы не можем это обсудить по телефону? — Спросил Майк.

— Нет, потому что у меня есть кое-что, что я должна тебе передать.

Господи. Ему не понравилось, как это прозвучало. Одри редко что-либо ему давала или дарила, если только какой-то случай не вынуждал ее к этому, и что бы она ему ни дарила, он всегда платил даже за свой подарок, и как правило это всегда было больше, чем они могли себе позволить. Ее щедрость сейчас вызывала у него совсем неприятные чувства.

— Одри... — начал он.

— Майк, — оборвала она его. — В «Мими». После работы. Это в двух кварталах от тебя. Просто напиши мне, когда закончишь, я встречу тебя там. Обещаю, это не займет много времени.

— Ты можешь пообещать, что меня это не разозлит? — спросил Майк.

— Да, могу, — твердо и немедленно заявила она, и Майк снова уставился на свой стол.

Затем пробормотал:

— У тебя будет пять минут. Я напишу.

— Спасибо, Майк, — тихо ответила она.

— Увидимся.

Затем он отключил телефон, и его взгляд переместился на Риверу, который внимательно наблюдал за ним.

— Могу предположить, что этот звонок был не от твоей лучшей подруге, приглашающей на мартини, — заметил Ривера, и губы Майка изогнулись, он отрицательно покачал головой.

— Бывшая жена, если бы моя лучшая подруга пригласила меня на мартини, она бы больше не была моей лучшей подругой.

— Понял тебя, брат, — пробормотал Ривера, а затем заявил: — Ты должен мне еще семь дюжин пончиков, но я готов взять от тебя две, так как ты вытащил мою задницу из похода в торговый центр с Джеррой и Дасти.

Майк откинулся на спинку стула, его ухмылка превратилась в улыбку.

— Никогда не ходил по магазинам с Дасти, но все, что касается Дасти — беззаботность и непринужденность. Джерра не такая?

— Джерра может захватить торговый центр или покинуть его. Она готова поджечь компьютер, делая покупки онлайн, но в торговом центре, — он пожал плечами. — Теперь Адриана, которой, напомню, шесть лет, живет торговым центром. Моя маленькая дочка заявляет, что хочет это барахло только примерить. Даже Джерра говорит, что это полная фигня.

— Мой тебе совет, пресекай эту любовь к торговым центрам в зародыше. Сейчас же, — сказал Майк, и Ривера внимательно посмотрел на него.

— Твоя дочка любит торговые центры? — Спросил он.

— Она практически там жила, пока у нее не появился парень. И ее мать была такой же.

Ривера ухмыльнулся.

— Так вот почему ты позволяешь своей дочери, твоей любимой дочери, встречаться с парнем, у которого, скорее всего, больше зазубрин на столбике кровати, чем у меня.

Ривера, как уже неоднократно отмечал Майк, улавливал суть на лету.

— Да, поэтому и еще он хороший парень, успокаивает ее задницу, заставил ее учиться и сдвинул ее с этого пути, который мне не очень нравился. Ее интерес к торговому центру исчез, оценки улучшились, но он понимает, что я пристрелю его, если он решит зайти слишком далеко с Риси.

Ривера выдержал его взгляд и тихо сказал:

— Он все правильно понимает. Если бы я сказал этому парню, что его девушка сделана не из лучшего фарфора, он назвал бы меня лгуном, но после того, как врезал бы мне по лицу и плюнул в меня. Солнце восходит и заходит для него в твоей Риси, Майк. Ты понял это?

Майк кивнул. Он понял. Это было невозможно не заметить. И он не мог сказать, что у него не было сомнений, но все равно пока ему это нравилось.

Ривера слегка наклонился вперед и продолжил тихо:

— Я имею в виду, что в некотором смысле это дерьмо не умирает. Она — единственная для него. Он встретил ее в семнадцать. И брат, как она смотрит на него, ведет себя с ним, говорит о том, что ей пятнадцать, но она чувствует к Фину то же самое.

— Я понимаю это, Ривера, — ответил Майк. — И я не могу сказать, что у меня нет проблем. Но могу сказать, что они не так уж много дают мне поводов для раздражения.

Ривера откинулся на спинку стула.

— Да. Если моя девочка в пятнадцать встретит парня, готового пройти ради нее сквозь огонь с улыбкой, я поступил бы так же, как ты сейчас, брат.

И поскольку Майк видел, как обращается Ривера со своими собственными детьми, у него не возникло сомнений на этот счет.

Майк поднялся, схватил блейзер со спинки стула, сказав:

— У нас есть еще время, чтобы заглянуть к «Мими» перед встречей. Кофе — это хорошо. Но ее печенье, брауни, и все остальное на витрине — это всего лишь одна ступенька вниз от «Хиллигосс», и ступенька эта очень узкая.

Ривера встал, отвечая:

— Не был уверен насчет отпуска в Хузирленде, но вы, жители Индианы, знаете, как вкусно поесть. Я предполагал, что заскучаю по своему барбекю и текс-мекс, но не долго.

Он натянул блейзер, потом они вместе поднялись, а затем спустились по лестнице, Майк произнес:

— Когда вернешься в Техас, никому не говори, или нам придется послать команду, чтобы отрезать тебе язык. Большинство людей думают, что Индиана — это штат, через который лучше проехать мимо. Если они потратят минуту, чтобы отведать нашу еду, ощутить наше гостеприимство, понять глубину нашей жизни, и, если это будет осенью, когда деревья в цвету, никто не уедет.

— Я чувствую это, — пробормотал Ривера.

Проходя мимо Кэт за стойкой регистрации, он кивнул и получив в ответ взмах руки, отчего улыбнулся, Майк пробормотал в ответ:

— Чувствуй, как тебе нравится. Это Божья честная правда.

Ривера толкнул дверь, ухмыляясь. Майк вышел, ухмыляясь и глядя на носки своих ботинок.

Они зашли в «Мими», купили кофе. Потом Ривера очередной раз доказал, что он хороший муж и отец, накупив кучу печенья и пирожных для своей жены, и детей. Оба вышли с белыми бумажными кофейными стаканчиками с крышками, Ривера нес большой белый пакет, они вышли из «Мими» и вошли в другую дверь, ведущую в офис Таннера.

Поднялись по ступенькам, Майк, не потрудившись постучать или объявить о своем приходе, открыл дверь наверху, шагнул внутрь, придержал ее для Риверы. У Таннера стояли камеры, поэтому он знал, что к нему прибыли гости.

И Майк понял, почему их отдел был сегодня пустым, когда они проходили через приемную Таннера. Он улыбнулся маме Таннера, Вере, разговаривающей по телефону за стойкой администратора. А в кабинете уже находились Колт, Салли и Мерри, а также Райкер, Таннер и, черт побери, помощник Кэла и Таннера, бывший агент ЦРУ в настоящее время на вольных хлебах, немного с приветом Девин Гловер.

— Господи, твою мать, — пробормотал Ривера, быстро останавливаясь и глядя на высокого, неповоротливого Райкера с татуировками на руках. — Парень, чем тебя кормила мама, пока ты рос? — спросил он.

— Новорожденными младенцами, — ответил Райкер, хмуро глядя на Риверу сверху вниз.

— Вижу. Однозначно, — ответил Ривера.

Райкер нахмурился.

Затем он спросил Майка, все еще хмуро глядя на Риверу:

— Кто этот новый парень?

Майк представил не только Райкера, но и всех остальных.

Затем посмотрел на Таннера и заметил:

— Я не знал, что у нас тут вечеринка.

— Я сделал несколько звонков, — указал Таннер на очевидное.

— Кажется, новый парень принес угощения на нашу вечеринку, — заметил Райкер, не сводя глаз с белого пакета из «Мими» Риверы.

— Только попробуй, и я отрежу тебе руку. Это для моей женщины и детей, — ответил Ривера, и взгляд Райкера переместился с пакета на Риверу.

Затем он улыбнулся своей пугающей улыбкой Райкера.

— Если ты меня уложишь, то сможешь угостить свою женщину и детей пирожными. Не знаю, глупо это или безумно с твоей стороны, — размышлял Райкер вслух.

— Мне насрать, что ты об этом думаешь, — парировал Ривера.

— Кровь — это заноза в заднице, которую нужно отмывать, и ни у кого из нас нет на это времени. Не могли бы вы двое отойти в сторонку и там устраивать свои разборки, чтобы мы могли повеселиться и продолжить совещание? — Вмешался Мерри.

— Да, и мне внезапно захотелось сладостей «Мими», — пробормотал Салли, затем посмотрел на Колта. — Почему мы не заглянули перед тем, как пришли сюда?

— Потому что, если бы мы купили сладости, Райкер бы весь изошелся дерьмом, а если мы зайдем потом, его не будет с нами, — ответил Колт.

— Верно подмечено, — произнес Салли с усмешкой.

— Напомню, — вставил Майк. — У меня есть проблема, с которой мне нужно разобраться, может мы уже начнем. — Его глаза прошлись по Колту, Салли, Мерри, Кэлу и Девину. — Не хотите поделиться со мной, что вы все здесь делаете?

— Ну, я, например, не тащил свою задницу по этим ступенькам, чтобы посмотреть шоу Райкера и нового парня, — сварливо заметил Девин.

— А зачем ты тащил свою задницу вверх по ступенькам? — спросил Майк, и острый взгляд Девина остановился на нем.

— Прежде чем я начну делиться инфой, краем уха услышал, что Райкер получит торт. Я тоже хочу, — потребовал Дэвин.

Господи.

— Дасти испечет тебе торт, — согласился Майк. — Теперь говори.

Дэвин открыл рот, но Райкер опередил его.

— Мой в двенадцать слоев, — заявил он, и Майк посмотрел на него.

— Что?

— Я работал над твоей проблемой. Мой торт будет из двенадцати слоев. Этот мудак только что вошел в дело. Он не получит торт из двенадцати слоев. Самое большее, в шесть.

Глаза Дэвина сузились.

— Половину? Ты издеваешься надо мной? Я добыл больше, чем ты за неделю, пока ты сидел здесь на своей заднице.

Райкер скрестил руки на груди и уставился на Девина свысока, когда тот возразил:

— Я тут все разнюхивал.

— Как же, — ответил Дэвин, затем посмотрел на Майка. — Я тоже хочу в двенадцать слоев.

Майк раньше этого не делал, но ему стало вдруг интересно, действительно ли, если сосчитать до десяти, можно успокоиться.

Но ему не дали возможности начать считать.

— Мать твою, вы заткнетесь нах*й, — вступил в разговор Кэл, свирепо глядя на Райкера и Девина. — Торт. Господи. Серьёзно? Мы собрались тут поговорить о торте?

— Тебе легко говорить, у тебя есть женщина, которая их делает, — парировал Девин.

— Я все слышу! — Крикнула Вера из приемной, и Майк увидел, как Таннер медленно закрыл глаза.

Таннер смотрел сквозь пальцы, как все они знали, хотя такого никогда не должно было случиться — его партнер Дэвин завязал роман с членом его семьи. Обычно ты защищал от этого дерьма свою сестру. Но Вера встречалась с Девином и была матерью Таннера.

— Слышала, тогда время от времени пеки мне торт, — крикнул Девин через дверь.

— Эм... прости? — резко спросила она.

— Хорошо. Давайте сосредоточимся, — отрезал Майк. — У меня сын, которому сегодня исполнилось семнадцать, и я хотел бы отпраздновать это событие с ним сегодня вечером. А не топить за умышленное нанесение телесных повреждений.

— Джонасу исполнилось семнадцать?! — спросил Салли. — Как я забыл? Скажи ему, что дядя Сул поздравляет его с днем рождения, и я попрошу Рейна прислать ему открытку с зеленью.

Майк посмотрел в потолок, но все равно услышал, как Ривера пробормотал:

— Браунсбург. Каждый год. Весенние каникулы. Я, бл*дь, влюбился в это место.

— Как насчет того, чтобы начал я? — спросил Кэл, даже не пытаясь скрыть своего нетерпения, и Майк перестал смотреть в потолок и посмотрел на него. — Есть приятель, у которого тоже есть приятель, работающий на МакГрата. Этот его приятель громко высказывался о лаже, появляющейся на сайтах МакГрата. И под этим я подразумеваю тот факт, что МакГрат на самом деле совсем не беспокоится, чтобы его здания соответствовали всем нормам. Проблема заключается в том, что парень лапочет только под кайфом, но поскольку МакГрат подписывает ему чек на зарплату, официально он не скажет ничего. Так что я выяснил эту хрень и передал ее Колту.

Вот тогда-то Колт и заговорил:

— Кэл передал, и я начал копать, все построенные объекты МакГрата прошли все проверки. Так что, либо этот парень лжет, желая получить дозу, либо у МакГрата кто-то из приемной комиссии ест с руки. И стоило еще немного капнуть, и я выяснил, что муж двоюродной кузины жены МакГрата ставил свою подпись на всех документах о приемке. Во-первых, как член семьи, он не имеет права проверять объекты МакГрата. Но он строительный инспектор, его жена груминг — подравнивает прическу пуделям, они живут в доме за триста пятьдесят тысяч долларов с бассейном, их поместье занимает пять акров земли.

— Взятки, — произнес Майк.

— Думаю, да, — ответил Колт. — Хотя доказательств нет.

— Пока, — добавил Салли.

Майк посмотрел на Райкера и заявил:

— Вот это стоит двенадцати слоев. У тебя вообще что-нибудь есть?

Райкер открыл рот, но заговорил Дэвин.

— Я узнал, что у них есть брачный контракт, — объявил он. — Но я также узнал еще кое-что. Видите ли, отец миссис МакГрат — проповедник, миссис МакГрат потеряла мать в девять лет. Мать миссис МакГрат была при деньгах, и при деньгах с большой буквы. Все деньги находились в трастовом фонде на имя дочери, пока ей не исполнится двадцать один год. МакГрат женился на ней, когда ей исполнился двадцать один год. Я видел эту женщину. Понятно почему, он женился. И дело в том, что она не выглядит даже хорошенькой в сарафанах. Она фанатка Иисуса, и по своим физическим данным запросто могла бы играть в защите за «Колтс». На ее деньги он построил свой бизнес. Но она далеко не глупа. Возможно, ухватилась за шанс с ним увидеть любовь, поскольку много предложений руки и сердца ей явно не светило, но, если их брак развалится, она уйдет с семьюдесятью пятью процентами всего, что у него есть.

— Господи, — прошептал Майк.

— Ни хрена себе, Иисус, Мария и Иосиф, — согласился Дэвин. — Достаточно сказать, что она будет очень недовольна, что ее муж забавляется с какой-то сучкой на своем рабочем столе. Святость брака — это Божья воля. Не знаю, если она узнает о его интрижке, может избавиться от его задницы или будет ездить на нем до царствия небесного, так как я слышал, что Бог не слишком горяч по поводу развода. У нее репутация как у боксера, а это значит, что МакГрату нравятся женщины определенного типажа, судя по сестре твоей женщины, она такая же. Итак, если его жена узнает, что он трахает сестру твоей женщины, скорее всего, она сойдет с ума и придумает какой-нибудь другой способ заставить его заплатить. О, и, кстати, — начал он подводить итоги, — именно МакГрат распространял слухи во время своего стартап, что его деньги имеют большие и разные связи. Вначале у него не было «силы мускулов», только амбиции. Ему необходима была земля, он хотел, чтобы его боялись и не связывались с ним, так легче заполучить землю, поэтому и выдумал это дерьмо. Позже он мог уже себе позволить «силу мускулов», но все равно продолжал распространять эти слухи, потому что они помогали его бизнесу.

— Итак, у нас есть два пути, — отметил Майк.

— Или можно посмотреть с другого ракурса, — вставил Мерри, и Майк посмотрел на него. — МакГрат учился в Академии с парнем, который переехал в Балтимор. Я связался с ним, узнав, что у него есть друзья в полиции в Вашингтоне. Попросил его поспрашивать, и он поспрашивал. Учитывая, что Дебби Холлидей — адвокат защиты, она не является самым любимым человеком в полиции. И то, что она слишком уж успешна, они любят ее за это еще меньше. Но она очень успешная девушка. Настолько успешная, что слышится разное бурчание, относительно того, как у нее так все хорошо получается.

— И что это за бурчание? — спросил Майк.

— Поговаривают, что судьи у нее в кармане, но подруга моего друга думает, что это что-то другое.

— Что? — Вмешался Таннер.

— Не взятки. Оа думает, что у нее на них есть компромат, — ответил Мерри. — По крайней мере, на двоих из них. И он думает так, потому что видел ее с частным детективом. Не следователем, работающим у нее в фирме. Что бы это ни было, все происходит за пределами фирмы, и у этого частного детектива не очень хорошая репутация. Репутация Дебби также включает в себя пугающую амбициозность, никто бы не удивился, что она сделала все возможное, чтобы увеличить свой выигрышный рейтинг, увеличив при этом свою почасовую ставку. И из всех сотрудников этой фирмы именно Дебби стала партнером еще в молодом возрасте. Эта фирма существует уже сорок пять лет, и когда я говорю «из всех сотрудников», то имею в виду мужчин и женщин. И эта фирма, существовавшая довольно долго, была известна как чисто мужской клуб. У руля стояли мужчины, теперь ситуация изменилась.

— Это происходит все в Вашингтоне, Мерри. Как нам получить компромат на Дебби? — спросил Майк.

— Ты попросишь свою женщину испечь мне двенадцатислойный торт, а я использую свои мили и смотаюсь в Вашингтон. Вот как ты получишь компромат, — ответил Девин, и глаза Майка обратились к нему.

— И ты достанешь компромат на Дебби, Дасти испечет тебе двенадцатислойный торт, а я куплю тебе бутылку виски двадцатилетней выдержки, — заявил Майк.

— Тогда мне лучше попросить свою женщину найти авиакомпании в Интернете и посадить мою задницу в самолет, — пробормотал Девин, выходя за дверь, как только Майк потерял его из виду, он услышал: — И я люблю шоколадный торт!

Если бы у них был компромат на Дебби, она бы заткнулась отныне и навсегда, а Дасти придется посадить какао-бобы.

Майк этого вслух не сказал.

Вместо этого он оглядел комнату и заявил:

— Нам нужны доказательства нарушения норм, тогда я пойду с этим к МакГрату, а также сообщу ему, если он не отвяжется от фермы, то его жена узнает об его интрижки на стороне. Нам нужен кто-нибудь из отдела пожарной безопасности и безопасности зданий, чтобы разнюхать все.

— Согласен, — сказал Колт. — Знаю пару парней. Уже сделал звонки.

— Похоже, Дасти будет печь торты, не покладая рук, — пробормотал Майк.

— Вы так и не выслушали, что я нарыл, — вставил Райкер, и Майк посмотрел на него.

— У тебя что-то есть, поделись.

— Старая леди Молдер, — объявил Райкер, и взгляд Майка скользнул по Мерри, Колту и Салли.

Старая леди Молдер десять лет держала свои поля под паром, ожидая, когда ее внук станет достаточно взрослым, чтобы взять все в свои руки. Ее сын погиб в автокатастрофе в нетрезвом виде, причем он был пьян. Сын был ни на что не годен, нашел себе ни на что не годную женщину, которая бросила его, когда ребенку было два года, не общалась с ним, а потом ее нашли привязанной к телефонному столбу. Парню тогда было пять.

Земля старой леди Молдер принадлежала ее семье на протяжении шести поколений. Это была одна из первых ферм в Бурге. Она заставила членов своей семьи маршировать на параде столетия Бурга, параде полуторавекового юбилея и параде двухсотлетия. Она была королевской семьей Бург-фермеров с такими глубокими корнями, что никто никогда не мог предположить, что эти корни могут быть уничтожены.

Теперь на ее земле располагались — ресторан «Стэйшен», автостоянка и магазины. Когда это произошло, город содрогнулся. Никто не думал, что старая леди Молдер продаст землю. Она бы привязала себя к своей земле, прежде чем покинуть ее. И именно, когда старая леди Молдер продала свою ферму, копы заинтересовались этой продажей, но жалоб или очевидных нарушений не выявили.

— Господи, Райкер, ты, наверное, напугал ее до чертиков, — произнес Мерри.

— Старую женщину не так легко напугать, — ответил Райкер. — Но ей было что сказать о МакГрате. Она сообщила, что рассказала обо всем полиции, но, к сожалению, полицией, которой она рассказала, был Харрисон Ратледж, поскольку он кусок дерьма, то леди Молдер считай просто поимели.

Харрисон Ратледж был продажным полицейским, и в тюрьме ему было совсем не весело, и не только потому, что он был полицейским. Его дни были сочтены, и все ждали сообщений, что его ранили в сердце или яремную вену, и он умер еще до того, как упал на цементный тюремный пол.

— Чертовый ад, — пробормотал Колт.

— Ага, — согласился Райкер. — И как она сказала, Ратлидж заявил ей, что МакГрат не сделал ничего противозаконного, и у нее не было больше возможности обратиться за помощью, поскольку он сказал ей, что является ее полицейским, она должна разговаривать только с ним и ни с кем, кроме него. Итак, предполагаю, Ратлидж кормился у МакГрата, из серии — наш пострел везде поспел. Проблема заключалась в том, что Ратлидж ее якобы «успокоил», а МакГрат послал своих парней, которые напугали женщину, не собирающуюся сдаваться. Теперь она может все рассказать. Прошли годы. Она стара как мир. А ее внук оказался геем и живет в Сан-Франциско. Тогда она держала рот на замке. И она не очень-то торопилась раскрывать мне душу, когда я появился у нее на пороге, хотя было нетрудно понять, что она одинока, ей потребовалось несколько минут, чтобы пригласить меня на лимонад. Потом я сообщил ей, что ферма Холлидей находится в поле зрения МакГрата, вот тут-то она все и выложила.

— Чертовый ад, — снова пробормотал Колт.

— Угрозы и запугивание? — спросил Салли.

— Черт возьми, да, и даже больше. МакГрад послал своих головорезов, они устроили погром у нее в доме, избили ее, избили ребенка, сказали, чтобы она заткнулась насчет полиции, а также, что пришло время ей продать ферму, — добавил Райкер.

— Она продала ферма уже много лет назад. Срок давности за нападение составляет два года. Здесь мы бессильны, — заявил Мерри.

— С Дасти и ее семьей до этого не дойдет, — твердо заявил Майк.

— Конечно, нет, мы теперь многое знаем про делишки МакГрада, также получим доказательства по нормативам, будем действовать жестко, — ответил Салли.

— До этого не дойдет ни с семьей Дасти, ни с любой другой семьей, у которой есть земля, — сказал Майк. — Он десятилетиями бесчинствовал в нашем округе. Здания, не соответствующие нормам эксплуатации, взятки, угрозы, запугивание, нападение. Кто-то должен навестить Ратледжа, может он запоет. Мы должны обратиться к каждому фермеру, кто продал свою землю, узнать не использовалась такая же тактика и с ними. Мы должны привлечь пожарную безопасность и безопасность зданий, чтобы проверить его дерьмо. Мы используем историю с Дебби, заставив его отказаться от Холлидеев. Но мы должны закрыть навсегда его бизнес. Это дерьмо происходит у нас под носом уже много лет. Раньше у нас не было доказательств. Теперь они появились, пришло время с этим покончить.

На него многие смотрели, кто-то поднимал подбородок, кто-то кивал.

Майк посмотрел на Салли:

— Ты съезди к Ратледжу. Посмотрим, что сможешь от него получить.

Салли скривился, потому что Ратлидж всем не нравился, но потом он кивнул.

Майк посмотрел на Колта:

— Ускорь дело с пожарной безопасностью и безопасностью зданий.

Колт опустил подбородок.

Майк посмотрел на Таннера.

— На связи, если Райкер смог это провернуть, то тебе следует навестить бывшие фермерские семьи.

Таннер тоже кивул.

— Я навещу МакГрата, сообщу ему, что знаю о Дебби, — сказал Майк, не сводя глаз с Мерри. — Ты со мной.

Мерри кивнул.

Майк просмотрел на всех и закончил:

— А Дасти начнет печь торты.

Это вызвало всеобщую ухмылку.

Шумное совещание подошло к концу, у каждого было свое задание, им потребуется немного времени, чтобы выполнить. Выйдя на улицу, Колт и Салли зашли к «Мими». Кэл направился к своему внедорожнику. Райкер остался в кабинете Таннера.

Мерри, Ривера и Майк направились обратно в участок.

Пока они шли, Ривера спросил вполголоса:

— Ты платишь кому-нибудь из этих парней, кроме торта?

Майк посмотрел налево и немного вниз.

— Неа.

Даже когда они шли, Ривера не сводил с него глаз.

Затем посмотрел вперед.

Майк тоже.

Затем он услышал, как тот прошептал:

— Сильна их преданность.

Майк снова почувствовал, как его губы изогнулись.

Он был точно также предан им.

* * *

Вечер среды…

Майк вошел через дверь гаража, сразу же услышав громкий, визгливый смех Адрианы, маленькой девочки, и впервые за долгое время он понял, как скучает по детям в своем доме. Маленьким детям. Не подросткам.

И в семнадцатый день рождения сына, за год, как Джонас окончит среднюю школу, за год, как он поступит в армию, за год, как он сможет проголосовать, ему будет не хватать детского смеха в доме и переживаний.

Он прошел по коридору, и все ждали его в гостиной.

Ривера обнимал за талию свою дочку в маленьком девичьем красивом платье, он щекотал ее. Ноу был в своем костюме, сидел на диване с Хоакином, одетым также в костюм, они играли в какую-то видеоигру по телевизору. Фин также был одет в костюм, выглядя более по-мужски, чем когда-либо, стоя рядом с Риси, на ней было яркое темно-фиолетовое платье, в котором она выглядела более взрослой.

Потом он перевел взгляд на нарядную Дасти. Она сидела задницей на подлокотнике дивана и разговаривала с Джеррой. Он никогда не видел ее в таком наряде. Облегающее черное платье без рукавов, с высоким и прямым вырезом, обнажавшее ключицы, юбка до колен. Черные туфли на тонком каблуке с острым носом, с тонким ремешком вокруг задней части пятки, с каблуком не меньше четырех дюймов. Волосы были пышными, казалось в два раза больше по объему. Макияж темный, дымчатый. Бриллиантовые клипсы на мочках, изящный браслет из белого золота с тонкими звеньями на запястье.

Она была сногсшибательна.

Ее глаза обратились к нему, и улыбка стала ярче.

Господи. Боже мой.

Красивая.

— Привет, малыш, — произнесла она. — Мы готовы.

Он почувствовал на себе чей-то взгляд и поднял подбородок к Дасти.

— Переоденусь и сейчас спущусь.

— Мы будем здесь, — ответила она.

Он кивнул, затем оглядел комнату, произнося невербальные приветствия, улыбаясь своей великолепной дочери и своему симпатичному сыну.

Его глаза еще раз осмотрели комнату перед тем, как он развернулся, чтобы выйти в коридор, он заметил, как Дасти наклонилась вперед, и увидел открытую спину. Он увидел ее феноменальную кожу, обнаженную глубоким v-образным вырезом сзади, начинавшимся на плечах и сужавшимся к талии. Она слушала Адриану, которая наконец освободилась от щекотки своего отца, казалась очень серьезной, рассказывая что-то Дасти, и профиль Дасти выглядел таким же серьезным, пока она слушала маленькую девочку.

Майку было сорок три. Ей было тридцать восемь.

Он делал это раньше, почти справился, столкнувшись лишь с незначительными трудностями с детьми, единственной серьезной, из которых был его развод с Одри.

Он посмотрел на Риси, улыбающуюся Фину, который что-то ей бормотал, Майк не мог расслышать. Затем посмотрел на Ноу, который ударял кулаком в кулак Хоакина, кто-то из них, по-видимому, выиграл в игре.

Его взгляд вернулся к Дасти, она еще сильнее наклонилась к Адриане, ее рука обхватила голову маленькой девочки сбоку, и они прижимались лбами друг к другу, обе тихо хихикая над чем-то.

Он вырастил двух замечательных детей, в основном в одиночку.

Наблюдая за Дасти, он вдруг почувствовал, что ему не терпится повторить, но с ней.

Его взгляд переместился со своей женщины на дверь, чтобы увидеть, как Лейла за стеклянной дверью сходит с ума.

— Риси, красавица, впусти Лейлу, пока она не разорвала там ничего, — обратился он к дочери.

Риси посмотрела на него и крикнула в ответ:

— Конечно, папочка, — но она не успела направиться к двери. Ее опередил Фин.

Господи, кто бы мог подумать, что Финли Холлидей окажется джентльменом.

Черт побери.

Улыбаясь и в то же время качая головой, Майк отвернулся, направляясь наверх, чтобы переодеться.

* * *

Среда, поздний вечер…

— Майк, дорогой, э-э... может ты сейчас не в том состоянии, чтобы принимать такое решение.

Это была Дасти. Они находились в постели после ужина, Ривера отбыл в свой отель, после того, как его дети легли спать и после секса. Он пребывал в благодушном настроении. Они хорошо провели время сегодня вечером. По какой-то причине Майк попал, Ноу любил «Сванкс», элитный ресторан в Индианаполисе. В течение последних трех лет Майк водил его и Риси туда, хотя им приходилось наряжаться, и средний чек этого ресторана был чуть ли не пол состояния, в этом году пришли все, и Майк твердо решил оплатить полностью весь счет. Ноу попадал в этот ресторан раз в год, так что это был своего рода хит раз в год, который Майк хотел подарить своему сыну на день рождения.

И Майк только что сказал Дасти, когда она будет готова завести ребенка, он будет готов поговорить об этом.

Он лежал на спине. Она была прижата к его боку, но ее верхняя часть тела была приподнята и наклонена к Майку, она смотрела на него сверху вниз.

— В каком состоянии? — спросил он.

— Ну, сегодня важный день для тебя, — тихо сказала она.

— И что?

— Ну, Ноу исполнилось семнадцать. Такое случается со всеми родителями, совсем недавно повзрослела Рис. Дети быстро взрослеют. От этого ты почувствовал...

Прежде чем она произнесла что-то еще, что могло бы вывести его из себя, он изогнулся, перекатываясь, меняя их позы, укладывая ее на спину. В то же время он поднял руку и обхватил ее подбородок, его большой палец слегка коснулся ее губ.

— Остановись прямо здесь, дорогая, — мягко приказал он. — Да, признаю, вернувшись домой сегодня вечером, я ощутил то, что ты сказала. Но, вернувшись домой сегодня вечером, я также услышал смех Адрианы, увидел тебя с ней, и мне понравилось то, что я увидел. Я не говорю, что тебе нужно отказаться от таблеток прямо завтра. Я говорю, что знаю, ты хочешь детей, и увидев тебя с Адрианой, я понял, что хочу от тебя детей, поэтому когда ты будешь готова, мы поговорим и все спланируем.

Ее глаза были широко раскрыты, а губы прижались к его большому пальцу, так что он убрал его, пока она говорила:

— Ты хочешь со мной детей?

— Да.

— Значит, ты не просто дашь мне то, что я хочу, ты тоже их хочешь?

Он ухмыльнулся и повторил:

— Да.

Она внимательно посмотрела на него и тихо спросила:

— Уверен?

Он наклонил голову и прошептал ей в губы:

— Ага.

Ее руки заскользили вокруг него, и он почувствовал, как ее губы улыбнулись ему, глаза закрылись.

Он коснулся губами ее губ и приподнял голову на дюйм, она посмотрела ему в глаза и прошептала в ответ:

— Тогда нам нужно все спланировать.

Она хотела ребенка и хотела начать прямо сейчас. Он был не удивлен. Дасти знала, чего хотела, и когда она знала, чего хотела, то прямиком шла к цели.

— Верно, — мягко ответил он. — Но вот в чем дело. Я хочу по больше времени провести вдвоем. Не годы, а всего лишь какое-то время. И я не собираюсь заводить ребенка, если ты не носишь мои кольца и моего имени, чтобы у нашего ребенка было мое имя.

Ее брови сошлись вместе, и она произнесла:

— У нашего ребенка все равно было бы твое имя.

— Я говорю не об этом. Ребенок придет в этот мир, и у нашего ребенка будет мое имя.

Ее брови расслабились, но зубы на секунду прикусили верхнюю губу.

Майк не воспринял это как хороший знак, и он понял, что был прав, когда она заявила:

— Я была, ум... ты говоришь о браке?

Черт побери.

— Э-э... да. Это следующий шаг, Ангел.

Ее лицо смягчилось, и она прошептала:

— Хорошо. Мне нравится.

— Ну, хорошо, — пробормотал Майк, и ее губы дрогнули.

— Но дело в том, что я подумывала сохранить свое имя. Мне оно вроде как нравится, но и в моем бизнесе меня знают под моим именем.

— Меня не волнует, что тебе нужно сделать для себя, для остального мира, для твоего бизнеса. В этом городе, в этом доме и для нашей семьи ты будешь Хейнс.

Ее брови снова сошлись вместе.

— Что?

— Женщины все время используют два имени. Одно для бизнеса, другое для личного и семейного барахла. Тебе нужно остаться Холлидей в бизнесе и в мире, прекрасно. Все, что тебе нужно. В этом доме, в этом городе и с нашей семьей ты Хейнс.

Она выдержала его взгляд, затем тихо сказала:

— Я могла бы так сделать.

Он был рад, так как у нее не было выбора.

Но этого он не сказал.

— Хорошо, — снова пробормотал он.

Она ухмыльнулась.

Затем ее улыбка исчезла, взгляд стал нежным и напряженным, когда она прошептала:

— Ты просишь меня выйти за тебя замуж, милый?

— Нет, я говорю тебе, что к концу этого года ты будешь носить мои кольца, носить мое имя и, возможно, будешь носить моего ребенка.

Ее взгляд был не менее нежным и напряженным, но губы снова дрогнули.

— Итак, ты начал с того, что мы должны все спланировать, но на самом деле ты уже все спланировал сам.

— Да, — согласился он.

И почувствовал, как ее тело начало дрожать рядом с ним.

— У тебя проблемы с моим планом? — спросил он.

Она отрицательно покачала головой и выдавила со смехом:

— Нет.

— Хорошо, — пробормотал Майк.

Она высвободила одну руку из его объятий, скользнув ее по его ширинке, отодвинула резинку штанов и юркнула внутрь, другая рука двигалась вверх по груди, потом обхватила его за шею, она усмехнулась, приподнялась и прикоснулась своими губами к его губам.

Когда она откинулась на подушки, ее пальцы на его шее сжались, и смех исчез из ее глаз, но нежность осталась.

— Я люблю тебя, малыш, — прошептала она.

— Я тоже люблю тебя, Ангел, — прошептал Майк в ответ.

— Теперь мне нужны моя ночнушка и трусики, а тебе нужно забрать Лейлу у Ноу.

Майк кивнул, наклонил голову, поцеловал ее в шею и откатился в сторону. Затем поднял ее ночную рубашку и трусики и протянул ей. Пока она надевала их, он натянул пижамные штаны.

Потом он отправился за своей собакой.

Затем закрыл двойные двери в их спальню, как и каждую ночь, они втроем уснули в кровати за шесть тысяч долларов, которую он, черт побери, ненавидел годами, но последние два месяца чертовски любил.

* * *

Четверг, ранний вечер…

Майк зашел в «Мими» и, к своему удивлению, увидел Одри, сидящую за дальним угловым столиком. Перед ней стояла кружка кофе. Без белого пакета. Никакого кофе для него. Она сидела не у окна, чтобы любому проходившему мимо, было видно, что они пьют кофе.

Он направился прямиком к ней. Она видела, как он приехал, взяла свою сумочку и начала в ней копаться. И когда он подошел, она все еще копалась в своей сумочке.

По привычке его глаза обратились к табличке на столе, похоже он выучил их наизусть. «Место Феб, сядешь сюда, умрешь». До того как Колт и Феб соединились, жена Колта проводила здесь много времени, сидя за этим столом. Дети Мими любили свою тетю Феб и заботились о ней, чтобы у нее всегда было ее любимое место. Майк подумал, что это было забавно. Он сомневался, что Мими чувствовала то же самое, но все же прошли годы, а она так и не заменила этот стол и не отполировала его.

Майк выдвинул стул напротив Одри и сел.

Ее взгляд переместился с сумочки на него.

— Привет, — поздоровался он.

— Привет, — поздоровалась она в ответ, положив перед ним на стол прямоугольный листок, пододвинув его к нему. — Знаю, что ты занят. Так что можешь просто это взять. Это для школы Рис.

Майк почувствовал, как его брови нахмурились, и он опустил глаза на листок, это был чек. Его рука поднялась, пальцы повернули его на столе так, чтобы он был обращен к немулицом, затем он пялился на него, читая слова сверху вниз, теперь прищурился.

Пятнадцать тысяч пятьсот долларов.

Какого хрена?

Его взгляд вернулся к Одри.

— Что за черт? — прошептал он.

— Как я уже сказала, эти деньги для школы Рис, — ответила она. — Я разговаривала с миссис Лейн. Она сказала, что плата за обучение в той школе в Чикаго, которая, по ее мнению, больше подойдет Клариссе, составляет четырнадцать тысяч долларов в семестр, и это без учета комнаты и питания. Когда она поступит, я оплачу первый семестр, а остальное пойдет на расходные материалы — комнату или что-то еще. Мы можем, эм... придумать, как разделить остальную часть расходов на ее проживание. Тогда ты сможешь оплатить второй семестр, а я подумаю, что смогу сделать в течение следующего года.

Майк пристально посмотрел на нее.

— Где ты взяла эти деньги?

Она облизнула губы, ее голова странно дернулась на секунду, затем она встретилась с ним взглядом и ответила:

— Я продала Мерседес на этой неделе. У меня теперь подержанная машина «Хендай». И с тех пор, как мы встречались с Клариссой и миссис Лейн, я выставляю свои вещи на онлайн-аукционы, продаю обувь, сумки, одежду, которые... э-э, ты мне покупал. Они, ну…Я аккуратно их носила, они в хорошем состоянии. У меня есть еще кое-что на продажу, но я откладываю пока, чтобы продать эту часть, когда придет моя очередь платить за ее обучение.

Майк не сдвинулся ни на дюйм.

Потому что он был полностью, черт побери, поражен.

Одри продолжила:

— Миссис Лейн говорит, что с ее талантом и нашими обстоятельствами есть большая вероятность, что она получит право на получение стипендии. Так что, э-э... если так и будет, я имею в виду стипендию, ее можно будет использовать на расходы на проживание.

— Ты продала свою машину и все свое барахло, — наконец прошептал Майк.

Она выдержала его взгляд и тихо ответила:

— Да.

— Ради нашей дочери ты продала свою машину и все свое барахло, — повторил Майк.

Ее голова снова странно дернулась, поспешно она ответила:

— Знаю, Майк, что это не мной заработанные деньги. — Она протянула руку, постучав пальцами по столу, указывая на чек. — Понятно, что это твои деньги. Машину и все то, что ты покупал мне из одежды. Так что это ты отдаешь эти деньги Рис. Я понимаю это. Понимаю, что это не слишком щедрый жест с моей стороны. Но по разговору с миссис Лейн, и после прочтения работ Клариссы, я поняла, что нужно обязательно отправить ее в эту школу.

Майк откинулся на спинку стула, не сводя с нее пристального взгляда.

Одри сделала видимый вдох и продолжила:

— Я не обижусь, если ты не скажешь ей, что это я передала деньги, потому что на самом деле это не так.

Майк уставился на свою бывшую жену.

Затем он принял решение.

— Как работа? — спросил он и увидел, как она моргнула и дернула головой.

— Что? — тихо спросила она в ответ.

— Ты говорила, что устроилась на новую работу, это большое психологическое давление. Как у тебя там все продвигается?

Она выдержала его взгляд, облизав губы, ее глаза заблестели, прежде чем она сделала еще один заметный вдох, чтобы сдержать угрожающие пролиться слезы, заговорила.

— Тяжело, но у меня закончился испытательный срок, так что хорошо. И они знают, что всегда могут позвонить мне, чтобы я поработала сверхурочно или помогла с другими адвокатами, если кто-то заболел и не могут найти временную замену или что-то в этом роде. Так что, думаю, все идет отлично.

— Хорошо, — пробормотал он. — Как квартира?

— Сокращает мою поездку на работу с сорока пяти минут до двадцати.

— Отлично, — согласился Майк.

— Мне нравится, — прошептала она. — Она просторнее и лучше сделана, поэтому в ней тише.

Майк кивнул.

Затем сообщил:

— Я не хочу, чтобы Рис в пятнадцать лет находилась в четырех часах езды от Бурга, в Чикаго. Мы с ней поговорили об этом, она тоже не хочет быть так далеко от дома. Мы надеемся на школу в Индианаполисе. Это на полторы тысячи долларов меньше за семестр и не потребуется ей снимать комнату. Я знаю, что чикагская школа лучше, но она слишком молода, чтобы я мог ее отправить туда одну. Она согласилась подумать о переводе туда через год после этого учебного года или на выпускной год, мы подумаем. Но она даже не умеет водить машину, так что в этом году она никуда не поедет, и она этому рада, если честно.

Одри кивнула и тихо сказала:

— Хорошо, я полностью согласна. Я беспокоилась о том, что она будет в Чикаго одна.

Черт побери, кто эта женщина, сидевшая перед ним сейчас?

Он не стал озвучивать этот вопрос вслух.

Продолжив.

— Поскольку она учится в школе Инди в штате, открываются возможности, что она точно получит стипендию. Эти деньги, — он кивнул на чек, — если она получит стипендии, пойдут на многое.

— Это хорошо, — ответила она.

— Я хочу сказать, что она получит стипендию, и она сократит расходы. Тебе нужны эти деньги?

— Это твои деньги, Майк, — напомнила она ему.

— Я знаю, Одри. Понимаю. Это не то, о чем я спрашиваю. Ты — это ты, и ты переходишь от мерседеса и шкафа, заполненного дизайнерским барахлом, к... тому, что можешь себе сейчас позволить. Может это стать для тебя проблемой сейчас или в будущем? Потому что, если это так, я смогу покрыть расходы на Клариссу, как обстоит дело со стипендиями, твой чек покроет почти два года обучения.

— Тогда потрать часть денег на покупку новой машины, — ответила она. — Ноу рассказал мне, что случилось с его машиной, и даже до того, как подростки ее обезобразили, его машина была полной катастрофой.

Черт побери, кто, бл*дь, эта женщина, сидевшая перед ним?

— Одри…

Она наклонилась вперед и прервала его.

— Это твои деньги, Майк, ты упорно трудился ради наших детей. Я говорила тебе, что узнаю кое-что о себе, так оно и есть. И узнав что-то новое, я оглянулась назад, и кое-что поняла о тебе. А это значит, что ты был счастлив много работать ради нашей семьи, обеспечивая нам хорошую жизнь, предоставляя нашим детям, чтобы они ни в чем не нуждались. Ты всегда старался дать им многое, и если ты возьмешь этот чек и используешь его на Клариссу или Джонаса, или как захочешь, то это будет правильно. Эти деньги сделают задачу намного менее сложной в краткосрочной перспективе.

Он пристально посмотрел на нее и сообщил:

— Должен сказать, Одри, ты прямо сейчас шокируешь меня до чертиков.

Она откинулась назад и пробормотала:

— Ну, наконец-то я делаю хоть что-то правильно.

Майк не смог сдержаться. Он расхохотался. Когда закончил, она смотрела на него и неуверенно улыбалась.

Его веселье исчезло, и он тихо сказал:

— Надеюсь, что не исчезнет.

Она сжала губы, прежде чем заметить:

— Я тоже надеюсь.

Господи, вот оно что. Вот оно, черт побери, наконец-то. Господи. Она пыталась, наконец-то искренне пыталась помочь, надеясь, что не облажалась в очередной раз.

Господи.

Он кивнул, протянул руку и забрал чек. Затем вытащил свой бумажник и засунул чек внутрь.

— Майк? — услышал он, пока засовывал бумажник обратно во внутренний карман блейзера.

Его глаза обратились к ней.

— Что?

— Меня, э-э... пригласили на свидание. Адвокат из другой фирмы, который работал над совместным делом с нашей фирмой. — Он молчал, она закончила: — Я подумала, что, эм…ты должен знать на всякий случай, если из этого что-то выйдет, мне нужно будет рассказать детям или познакомить их с ним.

— Рад за тебя, Одри, — мягко произнес Майк и получил еще одну неуверенную улыбку.

— Да, он довольно милый, — прошептала она, и Майк улыбнулся в ответ.

Затем сказал:

— Он юрист, вероятно, какой-нибудь придурок. Будь осторожна.

— Я работаю с ними достаточно долго, и знаю это лучше, чем ты, — ответила она, все еще улыбаясь, все еще нерешительно, но уже не так нерешительно.

Майк кивнул.

— Тебе пора, — напомнила она ему.

— Да, — согласился он.

Она выдержала его взгляд, не пошевелившись.

Затем прошептала:

— Я люблю наших детей.

— Я не только рад, что ты наконец поняла это, а рад, что ты поняла, как показать им свою любовь.

Ее голова склонилась набок, глаза смягчились, и она одарила его еще одной осторожной улыбкой.

Затем сказала:

— Береги себя, Майк.

Майк поднялся со стула, кивнув и сказав:

— И ты тоже, Одри.

Она кивнула в ответ.

Майк поднял руку и щелкнул двумя пальцами в ее сторону, повернулся и вышел из «Мими».

Затем он прошелся по улицам, обогнул полицейский участок сбоку, подошел к внутренней стоянке, сел в свой внедорожник и поехал домой. Дасти должна была готовить на всех ужин — для его детей и семьи Ривера.

Он ехал, решив, что расскажет Рис и Ноу о том, что сделала их мама. Они долго ждали, когда ей станет на них не наплевать. Теперь, когда она стала изменяться, они должны об этом узнать.

Он надеялся, черт возьми, что это не единоразовая акция с ее стороны. Но даже если бы этого было и так — единственный жест, на который она способна, они должны были это узнать.

И они узнают.

* * *

Полдень субботы…

Майк и Дасти только что вернулись из аэропорта, следуя за Риверо в их арендованном автомобиле, чтобы выжать последние секунды из их визита, проводив их через таможенный контроль.

Теперь они шли с Лейлой через поле, Дасти, чтобы засесть за гончарный круг, Майк, чтобы поговорить с Фином.

Дасти пребывала в тихом, задумчивом настроении, и Майк правильно истолковал ее молчание как тот факт, что она будет скучать по своим друзьям. Она начала сближаться с Шерил, Вай, Рокки, Феб и их командой, но потребовались бы годы, чтобы создать с этими женщинами нечто такое, что у нее было с Джеррой, хотя повторить то, что у нее было с Джеррой с другими ей все равно не удастся. Майк знал, что все женщины крутых мужчин Бурга были хорошими женщинами, хотя некоторые из них были совершенно чокнутыми. И те отношения, которые в конечном итоге Дасти с ними выстроит, будут хорошими.

Он понимал, что ее настроение было связано с отъездом Ривера, а не с чем-то еще, потому что остальное происходило само собой. Он рассказал ей, что у них есть на МакГрата и Дебби, и она была в курсе их плана заставить их отступить. Он также объяснил, что произошло с Одри. И Ронда вдруг заявила Делле, что предпочла бы сама ходить за продуктами для мальчиков, готовить ужин по вечерам и убираться в доме. Она также взяла на себя кормление лошадей Дасти по утрам. Еще оставалось — укладывание готовой посуды Дасти в ящики, но Ронда наконец-то сделала шаг вперед, уделяя внимание своему дому и семье.

Так что свет в конце туннеля появился. Если бы они смогли обездвижить Дебби и МакГрата, жизнь была бы просто прекрасной.

Он с нетерпением ждал этого.

Они остановились на обширной территории между фермой и домом, она повернулась и посмотрела на него снизу вверх.

— Я пошла, — тихо сказала она, кивнув в сторону сарая, Майк подошел ближе, поднял руку и обхватил ее за подбородок.

— Летом, когда у детей начнутся каникулы, мы поедем в Техас.

Она прижалась подбородком к его руке и прошептала:

— Спасибо, красавчик.

Он опустил голову, коснулся губами ее губ, затем поднял голову и мягко приказал:

— Иди, работай.

Она улыбнулась ему, он опустил руку, и она направилась к сараю. Лейла стояла в нерешительности, переводя взгляд с Майка на Дасти, поэтому Майк поднял руку и указал на удаляющуюся фигуру Дасти, Лейла повернулась и побежала вслед за женщиной Майка.

Он двинулся к дому. Дасти написала Фину, он ответил, что пришел с полей пообедать. Она попросила его задержаться, Майк хотел с ним поговорить. Когда Майк вошел через черный ход, он увидел Фина у раковины с банкой колы, поджидающего его.

Фин опустил руку, посмотрел на Майка и пробормотал:

— Привет, мистер Хейнс. Все в порядке?

Майк отметил, что его глаза были настороженными, но поза расслабленной. Рис и Ноу находились у матери в эти выходные, и сегодня был один из тех немногих случаев, когда каждую свободную минуту Фин не проводил с дочерью Майка. Тем не менее Майк даже не сомневался, что они постоянно переписывались, как и в любое другое время, когда им приходилось быть порознь. Поэтому Майк был уверен, что Фин скорее всего знает больше о его дочери в этот самый момент, чем сам Майк.

— Да, все отлично. Просто нужно перекинуться парой слов, — сказал Майк, подходя, но останавливаясь в четырех футах от него, прислонившись бедром к стойке. Он оперся рукой о стойку, встретился взглядом с Фином и тихо спросил: — Как с мамой все в порядке?

Фин кивнул.

— Она вышла из своего дерьмового оцепенения... э-э, я имею в виду, кажется, тогда мы ее привели в чувство, мать твою.

Майк пропустил ругательства мимо ушей и кивнул в ответ, пробормотав:

— Хорошо. — Затем продолжил: — Тебе стоит знать, я тут работал с некоторыми из моих парней в участке, а также с другими друзьями. Похоже, у нас есть кое-какие рычаги воздействия на твою тетю Дебби и Берни МакГрата. В следующую неделю или две станет жарко, но то, что у нас есть, выглядит неплохо, они должны будут отступить.

Пока он говорил, внимательный взгляд Фина стал горячим и напряженным, но он просто кивнул подбородком, когда Майк закончил, пробормотал:

— Спасибо, мистер Хейнс. Не знаю, смогу ли я...

— Ты ничего не должен мне. Дасти — моя женщина, а это значит, что она член семьи, так что и ты член семьи. Члены семьи всегда встают на защиту семьи, так что, если ты перебираешь в уме, как сможешь мне отплатить, то остановись. Это жизнь, Фин. Может наступить такое время, когда ты сделаешь то же самое. Так бывает. Отпусти это.

Фин задержал на нем взгляд, затем снова кивнул подбородком.

Майк втянул воздух.

Собирался ли он, черт возьми, сделать это?

Он посмотрел на парня, уже мужчина перед ним, в его голове промелькнули воспоминания, как Фин делал уроки с дочкой Майка, улыбался дочке Майка, держал ее за руку, открывал для нее дверцу машины, вел ее в «Суонк», его рука лежала у нее на пояснице.

Черт, он все же собирался, мать твою, сделать это.

— Ты в курсе, что у меня есть правило, что Рис не ходит на свидания в машине, пока ей не исполнится шестнадцать, — заявил Майк.

Это подогрело интерес Фина, а также заставило его тело дернуться.

Но Фин успокоился и ответил:

— Да. Знаю. Это круто. Все хорошо так, как есть.

— Я отменяю это правило.

Майк наблюдал, как тело Фина становится твердым.

Он хотел побыть наедине с дочерью Майка.

Вот черт.

Мать твою.

Майк сделал еще один вдох и тихо сказал:

— Я отменяю, потому что наблюдал за вами двумя, и я доверяю тебе. Ты дал понять, что она тебе небезразлична. Ты вступился за нее тогда. Защитил ее. Ты сохранил свое лицо в ситуации с этими чертовыми подростками, приняв зрелое решение, что является еще одним способом защитить ее, а не подвергать ее еще большему риску. Я отменяю это правило, зная, что ты не обманешь и не подведешь меня. И под этим я подразумеваю, что моей дочери всего пятнадцать. От меня не ускользнуло, что у тебя имеется некоторый опыт общения… эээ… с девушками. Так что я хотел бы поделиться некоторыми мыслями с тобой на этот счет, Фин. Она переживает за тебя, доверяет тебе, но она слишком чертовски молода, чтобы пойти на что-то большее с тобой. Не сейчас. Не через два месяца. Не через десять. Даже не через год. Я позволяю вам обоим встречаться, так как знаю, что ты не проявишь неуважения к моей дочери, а, следовательно, не проявишь неуважения ко мне. И если я обнаружу, что ошибся на твой счет, я ничего не смогу уже сделать, чтобы что-то изменить. Но я буду чертовски разочарован.

Когда он закончил, Майк был чертовски шокирован, увидев, что Финли Холлидей был совсем не благодарен ему. Он не был смущен. Ему не было неловко.

Он был чертовски взбешен…

— Мы говорим о Риси, — прорычал он, и Майк выдержал его взгляд.

— Да, Фин, — согласился Майк.

— Вы полицейский. Вы отец. Вы мужчина. Вы знаете, — заявил Фин, его голос все еще был низким, резким, раздраженным.

— Фин…

— Вы видели меня с ней и знаете, что совершенно не обязательно мне говорить это дерьмо, — выдавил Фин.

Господи.

— Я ее отец. Это моя задача — быть внимательным ко всем деталям, — ответил Майк.

— Ну, вы слишком внимательны, — парировал Фин. — Итак, я скажу вам, что для меня это кое-что значит, что вы доверяете мне вашу дочь. Вы знали моего отца. Вы с моей тетей. Вы знаете Холлидеев, так что вы меня понимаете. Есть другие девочки, а есть Риси и ее отец, и все такое, вы тоже это понимаете.

Майк подавил подергивание губ и ответил:

— Да, я все это понимаю.

— Хорошо, — проворчал Фин, затем спросил: — Во сколько она должна быть дома?

Майк продолжал бороться с подергиванием губ и ответил:

— В девять по будням. В десять в выходные, но, если вы пойдете на поздний сеанс в кино или что-то в этом роде, дай мне знать.

Фин кивнул.

Затем спросил:

— Это все?

— Да.

Фин вздернул подбородок и прошел мимо Майка к задней двери.

Майк остановил его, окликнув. Рука осталась на дверной ручке, шея Фина изогнулась в его сторону, его взгляд упал на Майка.

— Я знал, что ты был близок со своим отцом. Но я все равно скажу. Мужчина, которым ты стал — настоящим мужчиной. Отец бы гордился тобой, Фин.

Фин пристально посмотрел ему в глаза и тихо ответил:

— Он и гордился. Вы правы, он говорил мне. Много раз это. И вот почему я такой, как вы говорите.

Господи, этот парень был сообразительным.

— Точно, — пробормотал Майк.

— Но, — продолжал Фин, — вы порядочный парень, отличный отец, так что вы тоже должны знать, что ваши слова кое-что значат для меня.

И, Господи, этот парень чувствовал глубоко и имел смелость выразить свои мысли.

— Верно, — пробормотал Майк.

— Хорошо, — пробормотал Фин в ответ, затем продолжил бормотать «Увидимся», и вышел.

Майк дал ему минуту, чтобы исчезнуть, а затем последовал за ним, выйдя за дверь и направляясь к сараю.

У Дасти тихо звучала музыка, она сидела задницей на табурете и шлепала комком глины по гончарному кругу, но ее глаза были прикованы к нему. Лейла подбежала к нему и ткнулась в ногу носом.

Когда он подошел ближе, она спросила:

— Как все прошло?

Ранее он назвал ей причину, из-за которой хотел поговорить с ее племянником.

Майк остановился, наклонился и погладил собаку по голове.

— Лучше, чем я ожидал, — ответил он. — Намного лучше.

Она улыбнулась ему и заявила:

— Я люблю своего племянника.

Майк ухмыльнулся в ответ.

Потом сказал:

— Пойду в спортзал.

Она кивнула. Он наклонился и быстро поцеловал ее. Затем повернулся, погладил собаку.

Затем приказал ей:

— Остаешься здесь.

Лейла осталась. Она побежала вглубь сарая, уткнувшись носом в землю, что-то роя.

Взгляд Майка скользнул по Дасти, она снова улыбнулась ему, он улыбнулся в ответ, затем вышел из сарая, пересек поле, вошел в свой дом и поднялся по лестнице, чтобы переодеться для спортзала.

* * *

В следующую пятницу днем…

— Пошел ты, Майк.

Это было очаровательное приветствие Дебби.

Майк откинулся на спинку стула и предположил:

— Я правильно понимаю, что ты встречалась с мистером Гловером.

— Пошел... ты, — ответила она.

— Ты отзываешь иск? — спросил он.

Тишина.

— Дебби, — позвал он.

— Да, — прошипела она.

— У нас могут возникнуть еще какие-нибудь проблемы с тобой?

— Э-э... Извини, Майк, эта ферма не стоит того, чтобы меня лишили лицензии.

— Приятно это слышать, — ответил Майк. — И кое-что еще, этот компромат никуда не денется. Он будет храниться в одном месте, и если ты будешь трахать мозги Дасти, Ронде и ее сыновьям, короче, кому-то из членов семьи или близким мне людям, твое дерьмо увидит свет, и тебе будет грозить лишение лицензии и тюремный срок. Это не угроза, Дебби. Ты должна отнестись к моим словам серьезно, потому что я говорю очень серьезно.

— Я услышала тебя, — отрезала она.

— И пройдет время, и ты увидишь, что дерьмо, в которое ты вляпалась, было тем дерьмом, которым было. Ты нанесла глубокие раны. Ни один член семьи, чьи ноги ступают по земле Индианы, не хочет слышать от тебя в ближайшее время. Ты не докучаешь семье, независимо от того, как сильно ты хочешь покаяться.

— Задержи дыхание по поводу этого, — парировала она.

Он так не думал.

— Мы закончили? — выпалила она.

Они, бл*дь, слава Богу, закончили.

— Да, — ответил он.

Она бросила трубку.

Майк нажал кнопку на своем телефоне и бросил его на стол, его глаза скользнули к Мерри, тоже говорившим по телефону.

— Да, — произнес Мерри в свой телефон. — Да, — повторил он. — Понял, — продолжил он. — Когда это произойдет? — Он замолчал слушая. — Ага, — снова сказал он, кивая, хотя не мог видеть человека на другом конце провода. — Спасибо за информацию. Верно. Еще раз спасибо. Пока.

Он поставил свой телефон на зарядную станцию и перевел взгляд на Майка.

— Кажется, наша дневная нагрузка только что уменьшилась, брат, — объявил он.

Они собирались навестить МакГрата, так что брови Майка поползли вверх.

— Как так?

— Ну, пожарная служба и служба безопасности зданий сочли торговый центр в Дэнвилле, ресторан в Эйвоне и целый чертовый жилой комплекс за пределами Питтсборо непригодными для использования. Владельцев и арендаторов уведомят. Есть строительный инспектор, которого полиция задержала для допроса по обвинению во взяточничестве и коррупции. Полиция Дэнвилла и департамент шерифа округа Хендрик получили ордера на арест Бернарда МакГрата. Я думаю, он будет слишком занят в ближайшее время, не сможет поболтать с нами.

Майк ухмыльнулся.

Мерри ухмыльнулся в ответ.

— Лучше позвони Дасти и тащи ее задницу на кухню. Ей нужно испечь кучу тортов, — заметил Мерри.

— Ага, — согласился Майк.

— И я знаю кое-кого, кто заключит с тобой офигенную сделку на одну адскую бутылку скотча для Девина.

— Сделай звонок, чувак, — приказал Майк.

Мерри кивнул и потянулся к своему мобильному на столе.

Майк сделал то же самое со своим. Он зашел в контакты, нашел Дасти и нажал «Вызов».

Затем сообщил ей новость.

Он держал телефон подальше от уха, когда она кричала от радости.

Вот тогда-то он и улыбнулся.

* * *

В ту же пятницу вечером…

— Мы вернемся около десяти, пап, — крикнула Риси из коридора, выходя с Фином.

Голова Майка была откинута на спинку дивана, глядя, как они уходят. Они направлялись в кино. Майк снял запрет, но Фин по-прежнему приводил ее домой, как обычно. Теперь он пригласил ее в кино.

— Хорошо проведите время, — крикнул он в ответ, увидел, как Дасти появилась в дверях кухни, где она все еще пекла торты, и заметил, как она улыбнулась паре.

Они ухмыльнулись в ответ и вышли за дверь.

Именно тогда Майк увидел, как Дасти бредет по коридору.

Ноу и его группа готовились к концерту в доме его приятеля, каждому из них пообещали заплатить по двадцать долларов за выступление на вечеринке. Комендантский час Ноу был в полночь. Это был первый оплачиваемый концерт его группы, и они были вне себя от радости, несмотря на то, что играли часами практически даром.

Это означало, что у Майка было три с половиной часа наедине в доме со своей женщиной и собакой.

И этот факт не ускользнул от внимания Дасти, и он понял, что этот факт не ускользнул, когда она вошла в гостиную, обогнула диван, подошла прямо к нему и положила свою задницу ему на колени.

Ее руки опустились на его плечи. Его руки обняли ее за талию, а взгляд опустился к ее губам.

— Пожалуйста, скажи мне, что ты закончила печь торты, — пробормотал он.

— Остался только один, — ответила она ему, и его глаза переместились на ее глаза. — Но я испеку его утром.

Чертовски верно, пусть лучше утром.

Она склонила голову набок.

— У тебя будет отгул на следующей неделе?

На следующей неделе у детей начинались весенние каникулы.

— Полдня в среду, затем в четверг и пятницу.

Она сморщила нос. Эти отгулы были хоть что-то, но так как дети должны были поехать к Одри в следующую пятницу вечером, это было не так уж много. Предполагалось, что они пробудут у Одри с понедельника по среду, так как у нее было немного свободного времени с работой. Она смогла взять отгул во вторник, чтобы куда-то сходить вместе с детьми, так что они проведут ночь с понедельника на вторник и вернутся домой в среду утром. Но на выходные они опять поедут к матери, у нее было что-то запланировано для детей.

— Мы придумаем что-нибудь, что им понравится, — заверил ее Майк.

— В следующем году мы должны запланировать что-нибудь веселое. Флорида или Мексика, или что-то в этом роде, — предположила Дасти. — Посоветуйся с Одри сейчас, возможно, сможешь поменяться с ней днями, чтобы у нас было время.

— Я займусь этим прямо сейчас, — пробормотал Майк, и она ухмыльнулась, затем прижалась ближе.

— Думаю, что потребовалось бы не меньше семи слонов, чтобы дотащить Фина и Рис обратно домой, так что я также думаю, что мы в полной безопасности и можем заняться прямо сейчас чем-то другим, — прошептала она свое приглашение.

Майк улыбнулся. И принял ее приглашение, усадив ее на спинку дивана, и сразу же приступил к делу.

* * *

Полночь пятница…

Глаза Майка открылись, а чувства обострились.

Все.

Тихо.

Ничего.

Осторожно, чтобы не разбудить Дасти (хотя каждый раз она просыпалась), он отодвинулся от нее, одновременно безмолвно приказав Лейле остаться на месте, когда она подняла голову от лодыжки Дасти.

Майк подошел к комоду и достал футболку. Дасти явно была не в настроении или ей нужно было чем-то заняться, чтобы убить время, пока ждала, когда испекутся торты, потому что в этот вечер, когда он вернулся домой, поднялся в спальню, чтобы переодеться, и обнаружил, впервые с тех пор, как она переехала, что на полу в спальне нет ни одежды, ни обуви, и все пропылесосили.

Он натянул футболку из комода, открыл дверь и вышел. Пройдя по коридору, зашел в комнату Риси. Открыв ее дверь, он увидел ее голову на подушке, тень от ее телефона на тумбочке на расстоянии вытянутой руки. Ее не было дома. Фин привез ее домой вовремя, и, хотя они просидели целых пятнадцать чертовых минут на подъездной дорожке в пикапе Фина (у которого, черт возьми, сиденье было скамейкой), а потом она вошла со своим мечтательным выражением на лице, и это ее выражение на лице было ничуть не более мечтательнее, чем другие ее выражения, которые появлялись у нее после расставания с Фином, поэтому Майк расслабился.

Он вышел из ее комнаты, закрыл дверь, проверил Ноу. Его голова тоже лежала на подушке, и он тоже спал без задних ног. Майк был удивлен. Ноу вернулся домой с концерта какой-то взвинченный. Понятно, все прошло хорошо, но Майк узнал, что все прошло хорошо, потому что он стоял в дверях Ноу, прислонившись к косяку, пока сам Ноу распаковывал свои музыкальные инструменты и рассказывал ему об этом. Майк думал, что ему потребуется некоторое время, чтобы успокоиться, но с тех пор он явно потерпел крах.

Майк вышел из его комнаты, закрыл дверь, а затем повторил шаги, которые он предпринимал снова и снова во время обхода дома.

В доме было тихо.

Тишина.

Ничего.

Все было хорошо.

Ронда разбиралась со своим дерьмом, помогала. На той неделе она даже работала с Деллой над упаковкой керамики Дасти.

Дебби отозвала свой иск.

МакГрат находился в тюрьме.

Одри, казалось, взялась за ум, пытаясь наладить отношения с Рис.

На ферме работали четыре человека, завершая посев кукурузы.

Ничего плохого.

Все хорошо.

Майк стоял в своей гостиной, глядя через двери на веранду на свой залитый лунным светом задний двор.

Снаружи тоже ничего.

Все было тихо.

Тихо.

Хорошо.

— Так почему, черт возьми, я не могу избавиться от этого гребаного чувства тяжести? — шепотом произнес он.

Неудивительно, что не получил ответа.

Итак, с грузом, отзывающимся тяжестью в груди, даже после того, как Ронда начала жить и пришла в себя, Одри стала меняться, Дебби больше не угрожала, МакГрат был выведен из строя, Майк вернулся наверх в свою комнату.

Он закрыл дверь и осторожно скользнул обратно к Дасти, прижимаясь передом к изгибу ее спины и обвивая рукой ее талию.

Она не проснулась.

Все хорошо.

Только это было не так.

И он знал.

Просто не мог понять почему.

22

Игры сердца

Конец мая... Суббота…

Я шла от сарая к дому, чтобы попить воды, когда задняя дверь с грохотом распахнулась, и наносекундой позже оттуда вылетела Рис с красным, мокрым и опустошенным лицом. С развевающимися волосами она сбежала по ступенькам и сразу же направилась на поле к дому, хотя Фин последовал за ней и крикнул:

— Риси!

При виде этого драматического зрелища я остановилась, и, как ни странно, Фин сделал то же самое. Его глаза были прикованы к удаляющейся спине дочери Майка, а тело замерло на месте, как статуя.

Я тронулась с места и быстро подошла к нему.

Колебалась секунду, потом задала глупый вопрос:

— Все в порядке?

Очевидно, что глупый вопрос, поскольку все выглядело совсем наоборот. И учитывая, что дело касалось подростков, независимо от того, что они были взрослыми подростками, совать свой нос в чужие дела, с их стороны, не приветствовалось бы.

Но лицо Рис и тело Фина не предвещали ничего хорошего.

Более того, с ними что-то происходило в течение уже нескольких недель. Рис вела себя также, как всегда, но Фин стал другим. Он становился все тише и тише, пока не погрузился в размышления, в еще худшие размышления, чем после смерти отца. Рис отреагировала на его замкнутость, тоже став все тише и тише, более настороженной, нерешительной и неуверенной в себе, такой, какой была, когда я впервые с ней познакомилась. А когда Джерра и Хантер приезжали с детьми к нам в гости, Рис тогда полностью расцвела.

И что бы ни происходило между Фином и Рис, это единственное, что вызывало беспокойство в последний месяц. Остальное все было улажено. Жизнь была хороша.

Нет, жизнь была великолепна.

Теперь это.

Дерьмо.

Взгляд Фина скользнул по мне, и он прорычал:

— Нет, все, бл*дь, совсем не в порядке.

Затем повернулся на каблуках и прошествовал в дом, захлопнув за собой дверь.

Я последовала за ним гораздо медленнее, добралась до кухни и увидела Ронду в углу, ее широко раскрытые глаза смотрели на дверь, ведущую в холл, рука была прижата к горлу.

Ронда собрала все воедино по-рондовски. Она все еще была Рондой, но, по крайней мере, больше не хандрила и не смотрела отсутствующим взглядом. Она стала прежней Рондой, пусть и меланхоличной.

— Ты слышала, что произошло? — спросила я, и ее глаза обратились ко мне.

— Он порвал с ней.

Мои губы приоткрылись, я почувствовала, как сжалось у меня грудь.

Затем слабо выдавила:

— Что?!

— Он... он… они были в гостиной. Они закрыли двери, но я слышала, как кричала Рис. Я не слышала слов Фина, но она продолжала кричать: «Я не могу поверить, что ты бросаешь меня! Я не могу поверить, Фин! Я не могу поверить, что ты бросаешь меня!» снова и снова она так кричала. Я думаю, он пытался заставить ее успокоиться, потому что она крикнула: «Не подходи ко мне!» и убежала.

Мой взгляд переместился на дверной проем, когда я прошептала:

— Как такое могло быть? Они... они...

— Так и должно было случиться, — закончила за меня Ронда шепотом, и мои глаза вернулись к ней, теперь вдвойне шокированные тем, что она взяла себя в руки настолько, чтобы ухватиться за этот очевидный, основополагающий факт, который каждый из нас знал, но в слух никто не говорил.

— Ты знаешь, что гложет его в последнее время? — Спросила я.

Что-то изменилось в выражении ее лица, она тихо ответила:

— Фин мало разговаривает со мной, Дасти. Никогда по-настоящему не любил, а теперь...

Она оборвала себя на полуслове, я бы посочувствовала ей, но у меня не было времени разбираться.

Поэтому двинулась в сторону холла.

— Не надо! — Запричитала Ронда, и я посмотрела на нее.

— Что?

— Не ходи к нему. Оставь его в покое, — сказала она.

— Почему? — Спросила я.

— Он... ну, он очень похож на своего отца. Когда Дэррин злился или у него что-то было в голове, ему нужна была тишина и время. Тебе нужно дать моему мальчику покой и время.

Я изучала пару секунд свою невестку, впервые за долгое-долгое время посмотрев на нее иными глазами.

Может она и плыла по течению, каждую секунду защищаемая Дэррином, всю жизнь.

Может эта хрень проникла внутрь.

И последнее время она доказывала это, посоветовав:

— Иди к Рис. Она была в плохом состоянии. Фин не захочет тебя видеть, но ты нужна Рис.

Эта хрень проникла в Ронду. Определенно.

Приятно было это знать.

Я кивнула и быстро направилась назад, вышла за дверь, сбежала по ступенькам и продолжала бежать трусцой по полю, через задние ворота, по двору и в дверь. Лейла не встречала меня у порога, и я поняла почему, пройдя через дом, оказалась на верхней площадке лестницы. Там я и увидела Лейлу, взволнованно гавкающую перед закрытой дверью Рис, из которой раздавались рыдания, Ноу стоял в коридоре с гитарой в руке, с бледным лицом, с широко раскрытыми глазами, с застывшим беспокойством на лице.

— Что происходит? — прошептал он. — Она пронеслась вихрем, хлопнув дверью, рыдая. Лейла в шоке.

Достаточно было одного взгляда на его лицо, чтобы понять, что Ноу тоже был в шоке.

— Твой отец все еще в спортзале? — На ходу спросила я.

— Насколько я знаю, его здесь нет, — ответил Нет.

Я не знала, хорошо это или плохо. Майк ушел некоторое время назад и может вернуться в любое время.

Но необходимо было сделать то, что я собиралась сделать.

— Хорошо, отведи Лейлу подальше от двери, я хочу войти к ней, — сказала я ему.

— Что происходит? — Спросил Ноу еще раз.

Я выдержала его обеспокоенный взгляд и прошептала:

— Все потом, милый, мне нужно поговорить с твоей сестрой.

Ноу изучил несколько секунд выражение моего лица, затем кивнул, наклонился, ухватил Лейлу за ошейник.

Я дважды постучала, крикнул:

— Риси, милая, я войду, — а потом вошла.

Она лежала спиной к изголовью, задницей на кровати, сжимая подушка поднятыми коленями, крепко обхватив себя за икры, ее красное мокрое лицо оторвалось от подушки.

— Уходи, Дасти, — тихо произнесла она с запинкой, дрожа всем телом. — Пожалуйста, просто уйди.

Боже, достаточно было одного взгляда, чтобы понять, что у девочки разбито сердца, я поняла это, потому что она была так убита горем, что мое сердце разрывалось при одном взгляде на нее.

— Милая, что случилось?

— У... у... уходи, — прошептала она, отвернув голову, даже не пытаясь смахнуть слезы, текущие по ее лицу.

Я присела на край ее кровати, держась на расстоянии, но все же близко, и мягко подбодрила:

— Милая, поговори со мной. Что случилось?

Она повернула голову ко мне, ее лицо исказилось от боли, она прошипела:

— Это и случилось.

Затем она сделала еще один прерывистый вдох, дважды прерывистый, который прозвучал болезненно.

Я напряглась и прошептала:

— Что это?

— Он сказал, что скоро лето, — выплюнула она. — Сказал, что следующий год выпускной, — снова выплюнула она. — Сказал, что должен будет потом окончательно заняться фермой, поэтому в следующем году у него есть единственный шанс повеселиться от души. В следующем году, по его словам, он будет заботиться о ферме. Итак, у него есть план и чтобы его осуществить, он должен быть свободен, — она наклонилась ко мне всем телом, вжимаясь ногами, закончила, — так он сказал.

О Боже.

— Риси… — Я перешла на шепот.

— Милли Чэпмен, — выпалила она, и моя голова дернулась от резкости ее тона и слов.

— Что?

— Он начинает прямо сейчас, Дасти, — она безнадежно махнула рукой. — Так он сказал. У него свидание с Милли Чэпмен, — она снова наклонилась и закончила, — завтра вечером. Самая доступная девочка в школе, все об этом знают, потому что Милли растрепала всем. И пригласил он ее на свидание, когда был со мной.

Мое тело замерло, в голове стало пусто.

Однако Рис, к сожалению, еще не закончила.

— Мне пятнадцать, но я знаю, что это такое. Я знала репутацию Фина. Я не идиотка, — огрызнулась она. — Слухи идут по школе. Много слухов. Особенно о таких парнях, как Фин. Он никогда не заходил со мной слишком далеко, честное слово, не понимаю, зачем он на меня тратил свое время. Я не могу этого понять. Потому что догадываюсь, что он хочет получить от девушки. Все знают, чего хочет Финли Холлидей, когда встречается с девушкой, потому что он всегда это получает. Но не со мной. И единственное, что могу предположить, когда папа разрешил нам встречаться в его машине, Фин сказал, что у них был разговор. Он особо не рассказывал, о чем они говорили, но предполагаю, что папа все ему выложил, и Фин знал, что ему никогда не удастся зайти со мной слишком далеко, поэтому он проводил со мной время, чтобы я не думала, что он полный придурок или... возможно, потому что я ему нравилась... а потом, когда он отсидел свое время, просто избавился от меня.

Я сидела неподвижно и смотрела на нее.

— И теперь я больше никогда не буду ни с кем встречаться, — драматично заявила она, наклонилась и прошипела: — Никогда.

Я поднялась с кровати как раз в тот момент, когда открылась дверь и вошел Майк.

— Что происходит? — Спросил он.

Я посмотрела на него, но даже его не увидела.

Я не видела вокруг себя ничего.

Затем побежала, мимо Майка, в коридор, мимо Лейлы и Ноу, вниз по лестнице, по холлу, в гостиную и через дверь черного входа.

Я бежала. Не трусцой. Я, черт, неслась вперед.

Когда я добралась до черного входа фермы, запыхалась, но это ничуть не уменьшило моей злости.

Ронда все еще пребывала на кухне, и в ту секунду, когда я влетела внутрь, она спросила:

— Дасти, как Рис?

Я проигнорировала ее вопрос и промаршировала по коридору, вверх по лестнице, прямиком к комнате Фина.

Я один раз стукнула кулаком в его дверь, затем открыла и вошла внутрь.

Фин находился почти в том же положении, что и Рис, его задница сидела на кровати, спиной к изголовью, в согнутые колени упирались локти, голова вниз, он обхватывал руками затылок.

Но в тот момент, когда я вторглась в его пространство, он вскинул голову и прорычал:

— Нет, нет, бл*дь. Убирайся.

— Тебе все еще семнадцать, Финли Холлидей. Я старше тебя. И твоя тетя, и ты, бл*дь, выслушаешь меня.

Он вскочил с кровати, наклонился и прорычал:

— Убирайся!

— Нет! — крикнула я в ответ. — Мой племянник не вырастет таким мудаком. Ни за что. Ни пока я жива. Ты не будешь играть ее сердцем, Финли Холлидей, — я выбросила руку в сторону стены, обращенной к дому Майка. — Ты никогда не будешь играть с таким сердцем. Ты разбил ей сердце, Фин, вот, что ты сделал. — Я ткнула в него пальцем. — Ты сделал это с ней. Она слишком чертовски молода, чтобы ее облапошил такой мастер, как ты. Если ты собирался это сделать с самого начала, то тебе не стоило затевать с ней всего этого дерьма.

— Убирайся, тетя Дасти, — прорычал Фин с каменно-холодным лицом.

Я проигнорировала его рычание, продолжив:

— Ты пригласил другую девушку на свидание, встречаясь с Рис месяцами, не набрался смелости порвать с Риси? — Бросила я ему. — Проводишь с ней каждую секунду, которую можешь? Когда вы не вместе, каждую секунду переписываетесь? Ты просто растоптал ее сердце. Что это, за мать твою?

— Убирайся! — прогремел он.

Я скрестила руки на груди и выстрелила в ответ.

— Нет. Ради всех мужчин в мире, Фин, объясни мне прямо сейчас, как ты можешь быть таким мудаком.

Фин тоже скрестил руки на груди и захлопнул рот.

— Ответь мне, Фин, — потребовала я.

— Она забудет меня, — отрезал он.

— Да?! Уверен? Если ты так думаешь, то много не заметил. Потому что земля вокруг нее замирает, когда ты входишь в комнату. Ей пятнадцать, но она Риси. Она смотрит на тебя и знает в глубине своей души, что видит. И ты не можешь говорить мне, ты — сын моего брата, что не смотрел ей в глаза так, как она смотрела в твои, и не видел того, что видели все. Ты не можешь сказать мне, что не видел ее отношения к тебе. Так что сейчас ты скажешь мне, почему ты решил отказаться от своей Риси.

— Заткнись и убирайся нах*й из моей комнаты, — прорычал Фин.

— Нет. Ты принял решение и несешь ответственность за последствия своего решения. Ты решил сыграть в игры сердца, и эта игра влияет на самых разных людей. Я живу в их доме и забочусь о Рис. Ты разбил ей сердце. А это значит, ты разбил сердце и мне. И это последствия той игры, которую ты затеял. — Я наклонилась к нему. — Так объясни мне.

— Убирайся, мать твою, — отрезал Фин.

— Объясни мне, — повторила я.

— Убирайся к чертовой матери! — прогремел Фин.

— Объясни мне! — закричала я.

— Я должен был ее отпустить! — Взревел Фин, и я с ужасом и восхищением наблюдала, как он повернулся, подошел к стене и пробил ее кулаком насквозь.

— Фин… — прошептала я, опуская руки и направляясь к нему, но остановилась как вкопанная, когда он повернулся ко мне, и на его лице было гораздо больше боли, чем я видела у Рис.

Намного больше.

Это была агония.

Внезапно мне стало трудно дышать.

— Фин, дорогой, — прошептала я.

— Она слишком хороша для этого города, — тихо заявил он. — Та школа в Чикаго приняла ее, и она сказала, что не поедет туда учиться, потому что не хочет так далеко уезжать от меня. Что, черт возьми, я должен был сделать, тетя Дасти? Позволить ей принять из-за меня самое дурацкое решение о своем будущем? Она сможет писать романы-бестселлеры, или репортажи в какой-нибудь крутой газете, или, я не знаю, другую разную хрень. Разную с уймой возможностей, которую она, — он снова наклонился ко мне, сжав кулаки, — не сможет сделать, если ее задница будет гнить на нашей гребаной ферме!

О мой Бог.

— Милый... — мягко начала я, но Фин оборвал меня.

— Я говорил с ней об этом. Сказал, что мы могли бы переписываться, я мог бы приезжать к ней, но она отказалась ехать туда, и я задумался. О ней. О том, что ее мать продала свой «Мерседес», чтобы Риси смогла учиться в той школе, ее, черт побери, мать, которая никогда ни хрена для нее не делала, решила принять участие в ее жизни. И ее мать вмешалась, потому что это важно для Риси. Это ее будущее. Ее жизнь. Я подумал, что мистера Хейнса никто никогда не называл «мудаком», но все знают, что копы не миллионеры, он даже глазом не моргнет, чтобы сделать то, что он должен сделать — дать Риси отличное образование. А я что? Заставляю ее чувствовать себя привязанной к этому гребаному месту и к себе. Я не хочу быть тем парнем, который связывает ее по рукам и ногам. Я хочу быть как мистер Хейнс, даже как ее чертовая мать, позволить ей быть свободной, чтобы она смогла туда уехать.

Мое сердце сжалось, а затем подскочило прямо к горлу.

Но Фин еще не закончил.

Вымученным шепотом, он произнес:

— Поэтому я ее освободил.

О, мой прекрасный племянник.

— Разве Рис не говорила тебе, что выбор школы в Инди былрешением ее отца? — осторожно спросила я.

— Да, — ответил он, — но и ее. Из-за меня. Ты можешь себе представить, если бы она сказала мистеру Хейнсу, что хочет поехать в Чикаго, он бы ей отказал?

Нет, я не могла себе этого представить. Если бы Рис хотела поехать в Чикаго, Майк сделал бы все, чтобы это осуществить, хотя волновался бы и переживал, но своей дочери он дал бы самое лучшее, что мог бы, если бы она этого захотела.

Фин знал ответ на этот вопрос, поэтому я не стала утруждать его и сообщать то, что он и так уже знал.

Вместо этого, нежно, как только могла, спросила:

— Дорогой, почему ты не объяснил ей все это? Почему ты пригласил Милли Чэпмен на свидание?

— Потому что она Риси. — Все еще шептал он, это все еще было пыткой, и, клянусь Богом, у меня от его шепота и от нервов заболела голова. — Мне пришлось прервать нашу связь, тетя Дасти. Если бы я объяснил ей то, что говорю тебе, она бы не согласилась, потому что пыталась убедить меня, что, оставаясь здесь, делает то, что хочет, и она Риси. Я же дал ей этот шанс, ей убедить меня было бы нетрудно…

Боже, мой прекрасный племянник любил Клариссу Хейнс.

Очень сильно.

Я и так понимала это, но именно сейчас я знала это наверняка.

Я подошла к нему, хотя заметила, как напряглось его тело, подавая сигналы, чтобы я держалась от него подальше, я подошла ближе, подняла обе руки и положила ему сбоку на шею.

Затем тихо произнесла:

— Тебе не приходило в голову, то, что ты считаешь ее попыткой убедить тебя в чем-то, чего она хочет, а ты думаешь, что для нее это не совсем правильный выбор, на самом деле является чем-то правильным?

— Ты талантлива, и ты свалила к чертовой матери из города, как только смогла, — ответил он.

— Если бы я была с Майком, я бы ни за что не уехала из этого города, потому что я люблю его. Здесь мой дом, моя семья и, если бы у меня был парень, который был бы хорош, я бы никогда не уехала. Женщины делают такие вещи, и они находят счастье, поверь мне. Но у меня не было парня, который был бы хорош для меня. И я уехала, потому что твоя тетя Дебби довела меня до белого каления. Я уехала, потому что хотела приключений. Уехала, потому что была молодой идиоткой. Но мы говорим не обо мне. А о Клариссе Хейнс — это не я. Она — Кларисса. Она твоя, ты принадлежишь ей, и, Финли, ты это знаешь.

— С этой фермой я получил то, что хотел, тетя Дасти, — тихо сказал он. — Как и папа, я знаю, что буду счастлив здесь. Откуда я могу знать, что она тоже будет счастлива со мной на этой ферме?

— Ты дашь ей три года, а потом спросишь ее.

— Три года, я не смогу тогда отпустить ее, — прошептал он.

Боже, он любил ее.

Очень сильно.

— Это хорошо, потому что я не лукавлю, когда говорю, что она сама этого не захочет. Можно писать бестселлеры и на ферме, Фин. Можно работать в газете в городе, который находится в чертовых двадцати минутах езды отсюда. Ты можешь осуществлять свою мечту где угодно, превратив в реальность. Но ты не можешь в отношениях, независимо от того, насколько ты мужчина, принимать решения за вас обоих. Тем более такое, как сейчас. Это очень важное решение, оно касается твоего и ее будущего. И не играй в игры сердца, милый, даже если ты делаешь это из благих побуждений, чтобы защитить ее.

— На этой ферме случаются чудеса.

Эти тихие слова стали полной неожиданностью, я моргнула, опустила руки и повернулась, переместившись в сторону от Фина, они донеслись из дверного проема.

Там стояла Ронда.

Она стояла там, не сводя глаз с сына, ее лицо было нежным, рука поднята, вцепившись в косяк двери, будто эта поза придавала ей жизненную силу.

— Здесь сбываются мечты, — прошептала она.

— Ма, что…? — Фин нетерпеливо вздрогнул.

Она прервала его:

— Твой отец воплотил мою мечту на этой ферме.

Во второй раз за этот день я почувствовала, как у меня сжалось в груди, в то же время почувствовала что-то сильное, исходящее от Фина, но я не могла оторвать глаз от Ронды.

— Когда я была девушкой, то мечтала о своем парне. Моем идеальном мужчине, — тихо поделилась она. — И мечтала, что он не будет похож на моего отца. Красивый. Высокий. Сильный. Терпеливый. Иногда нежный. И любил бы он меня такой, какая я есть. И влюбившись в меня, привел бы меня сюда, подарив мне прекрасную жизнь и прекрасных детей, твой отец воплотил мою мечту в реальность.

У меня защипало в глазах, пока я наблюдала, как она прикладывает видимое усилие, чтобы оторваться от косяка двери, сделать шаг в комнату сына, удерживая взгляд Фина.

— Для меня нет другого мужчины на этой земле. Был только один Дэррин Холлидей. Он был моим. Затем он умер. Я пытаюсь примириться с его смертью. Это нелегко, но я пытаюсь. И одной из прекрасных черт твоего отца была та, что для него на этой земле не было другой женщины, кроме меня. Я знаю это потому, как он обращался со мной. Я знаю это, потому что он говорил мне. Ты сын своего отца. — Она улыбнулась неуверенной улыбкой. — То же самое должно было произойти и с тобой, но с тобой случилось все раньше. Но оно случилось, Финли. Ты не поможешь осуществить мечту Рис, освободив ее от себя. Тем самым ты убьешь в ней самую важную мечту, которая у нее когда-либо была. Учись у своего отца. Дай ей то, что ты можешь ей дать. Я обещаю тебе, милый, что это даст ей то, что ей нужно, чтобы осуществились все ее другие мечты. И когда я вижу ее с тобой, могу сказать, что она никогда не пожалеет об этом. Всю оставшуюся жизнь.

Ронда замолчала, и мы с Фином стояли рядом.

Наконец, Фин не выдержал и тихо сказал матери:

— Я сильно облажался и не знаю, как все исправить.

Она склонила голову набок и тихо ответила:

— Ты можешь начать с того, что позвонишь этой Милли и отменишь свидание. Потом пройдешься по этому полю и поговоришь с Рис. Расскажешь ей все то, что ты говорил своей тете Дасти. И я обещаю тебе, она может быть расстроена, может злиться, но, в конце концов, все будет просто прекрасно.

— Она плакала, — прошептал он, не сводя глаз с матери. — И тетя Дасти сказала, что я разбил ей сердце.

— Так исправь это, — прошептала Ронда в ответ.

— Как мне это сделать? — спросил Фин.

— Милый, ты мой Финли. Я не знаю, — ответила она. — Единственное, что точно знаю, что ты найдешь способ.

Боже, я забыла, как сильно я любила Ронду.

Фин выдержал ее взгляд.

Я затаила дыхание.

Затем Фин кивнул.

Я выдохнула.

Ронда улыбнулась.

Затем Фин мягко сказал:

— Мне жаль, что ты потеряла папу, ма.

Мои глаза снова защипали от слез.

Ронда облизнула губы, затем сжала.

Затем прошептала:

— Мне тоже.

Я стояла там, наблюдая, как у сына был долгий момент контакта со своей матерью, пока они смотрели друг на друга через спальню.

Затем он сделал полшага назад, рука потянулась к заднему карману, ни на кого не глядя, он пробормотал:

— Мне нужно позвонить.

Это был сигнал к отходу, поэтому я направилась к двери. Ронда уже была за порогом.

К тому времени, как я достигла дверного проема и повернулась, ухватившись за дверную ручку, Фин вытащил телефон. Должно быть, он почувствовал, что я остановилась, потому что он повернул голову, и его глаза обратились ко мне.

Я одними губами прошептала:

— Я люблю тебя, Финли.

Затем закрыла его дверь.

Ронда маячила в холле, ее глаза сразу же встретились с моими, и она прошептала:

— Я сделала все правильно?

Она в своем уме?

Я схватила ее за руки, прижала к себе и прошептала ей на ухо:

— О, милая. Определенно.

Ее руки обвились вокруг меня. Мои стали крепче обнимать ее. Ее руки крепче обхватили меня. Затем я почувствовала, как ее тело слегка задрожало, и она уткнулась лицом мне в шею. У меня последовала ответная реакция, я прижалась лицом к ее шеи. Некоторое время мы обнимали друг друга и молча плакали.

Затем слегка отстранилась, опуская одну руку, вытирая ею свое лицо, и тихо сказала:

— Мне лучше вернуться к ним домой. Майк только что вернулся, когда я ушла, чтобы высказать все Фину. Если Фин собирается к ним прийти, мне нужно многое рассказать.

Она кивнула, тоже вытирая лицо.

Я слегка улыбнулась ей, сжала ее одной рукой, затем отпустила и начала идти по коридору.

— Дасти? — позвала она, я остановилась и обернулась. — Спасибо тебе, — тихо сказала она, замедлившись, протянула дрожащую руку и закончила: — За все.

Я сделала глубокий вдох.

Наша Ронда вернулась.

— Всегда, милая, — мягко ответила я. — И спасибо тебе.

Ее голова склонилась набок, а брови сошлись вместе.

— За что?

— За то, что любишь моего брата так, как можешь любить только ты.

Она сжала губы.

Прежде чем я снова расплакалась, развернулась, прошла остаток пути до лестницы, сбежала по ней трусцой и поспешила домой.

* * *

Фин лежал на одеяле, которое он расстелил на траве у ручья у небольшого озерца. Он лежал на спине, согнув колени, его торс опирался на предплечья, стоящие на одеяле.

Риси лежала на спине, тоже согнув колени, ее голова покоилась на его прессе.

Мать Финли оказалась права. Его вывело из себя, когда он увидел, как разозлился мистер Хейнс, когда он толкнул дверь черного входа в дом Риси, но тетя Дасти, будучи тетей Дасти, сгладила ситуацию и даже заставила мистера Хейнса позволить Фину подняться к ней в спальню. И его вывело из себя еще больше, когда он вошел в спальню Риси и увидел, в каком она была состоянии. У нее на лице было написано, что он натворил, решив сыграть с ней в игры сердца.

Но его мама оказалась права. Он все исправил. Ему просто нужно было объяснить ей, почему он так поступил, Риси сразу же простила его.

Сейчас уже было тепло, стоял май, кукуруза была засеяна, подрастала, все успокоилось, и когда закончатся занятия в школе, он с нетерпением ждал, когда сможет привести Рис сюда в купальнике.

— Я люблю тебя, Финли.

Фин моргнул, глядя на ручей, но почувствовал, что его тело окаменело.

Затем прошептал:

— Что?

Она оторвала голову от его живота, приподнялась на локте на одеяле, ее глаза встретились с его. Она смотрела открыто, не прячась, ему в глаза.

И он увидел в ее глазах. То, что замечал уже некоторое время. То, что видел почти с самого начала.

Затем она произнесла слова, которые соответствовали тому, что он увидел в ее глазах.

— Я люблю тебя, — повторила она.

Господи. Боже мой.

Это было приятно.

Он оперся на локоть, поднял руку, обхватил ее подбородок и прошептал в ответ:

— Я тоже тебя люблю, детка.

Она улыбнулась ему, и, Боже, Господи, черт возьми, Боже, ее улыбка тоже была приятной.

Затем она подвинулась, ее теплая рука легла на его футболку на груди, и она прошептала:

— Пожалуйста, никогда больше так со мной не поступай.

Не зная, почему он это сделал, его рука переместилась на ее шею, затем на спину, и он слегка надавил. Она почувствовала и придвинулась к нему, пока ее губы не оказались на его губах. Он коснулся ее губ мягко и мимолетно, ослабил давление на ее шею, она отодвинулась на дюйм.

— Обещаю, Риси, никогда больше так с тобой не поступлю, — прошептал он в ответ.

— Спасибо, Фин. — Она все еще шептала.

— Спасибо, что приняла меня обратно. — Он больше не шептал, но его голос был странным, низким и рокочущим.

Ее губы изогнулись в своей милой улыбке, прежде чем она заметила:

— Мы расстались примерно на полчаса. У меня не было времени затаить обиду.

— Слава Богу, что не было, — пробормотал Фин.

Ее широкая улыбка засияла.

Увидев ее, его взгляд опустился к ее губам.

Затем его рука надавила ей на шею.

И когда ее губы снова коснулись его губ, поцелуй, который он подарил своей девушке, не был прикосновением.

23

Черная дата

На следующий день…

Майк вышел из гардеробной, прошел через комнату, освещенную ранним утренним рассветом, к кровати.

Лейла наблюдала за ним.

Дасти не наблюдала. Ее глаза были закрыты, но он знал, что она не спит.

Он обхватил рукой ее шею сбоку, наклонился и поцеловал в висок.

— Я позвоню на телевиденье, — пробормотала она, когда он отстранился, глаза все еще были закрыты, лицо частично скрыто подушкой. — Попрошу их сделать объявление, чтобы преступники взяли перерыв. Особенно по воскресеньям.

Майк уставился на нее сверху вниз.

Затем приказал:

— Не выходи из дома или с фермы весь день.

Он наблюдал, как ее глаза сощурились, крепко зажмурившись, брови нахмурились, затем она открыла глаза и повернула голову на подушке, глядя на него.

— Прости? — спросила она.

— Не садись в машину. Оставайся рядом с домом или фермой весь день. Не знаю, сколько времени это у меня займет. Просто пообещай, что будешь держаться поближе и детей тоже держи поближе. Я напишу им записку, прежде чем уйду.

Она приподнялась на локте и посмотрела ему в глаза.

Затем тихо спросила:

— Почему?

Почему?

Он понятия не имел, почему.

Единственное, он знал, что у него в груди была тяжесть. Как скала. И в это утро, в ту минуту, когда ему позвонили и попросили прибыть в участок, разобраться с каким-то дерьмом, он почувствовал, что вот оно началось.

Этот день станет черной датой. Он не знал, что должно случится. Он просто знал, что случится.

Хотя он не знал, но интуиция подсказывала, что там, снаружи, существовала угроза. Он предполагал, что это мог быть ЛеБрек, но он позвонил Ривере буквально накануне, и тот сообщил, что у ЛеБрека появилась женщина. ЛеБрек похоже успокоился и решил двигаться дальше.

Значит, это был не ЛеБрек.

Но это, черт возьми, было что-то особенное.

— Просто, пожалуйста, милая, сделай, как я прошу, — произнес он вместо ответа.

— Все в порядке? — спросила она.

— Нет, — ответил он.

Она приподнялась еще выше.

— Что случилось?

— Не знаю. Просто ощущение. Мне пора. Так что сделай мне одолжение, помоги мне и пообещай, что ты с детьми будешь рядом весь день.

Она изучала его выражение лица в свете рассвета.

Затем, Дасти, поскольку она была Дасти, произнесла то, в чем он так нуждался.

— Хорошо, малыш, — прошептала она.

Он снова положил руку ей на шею, наклонился, притянул ее к себе и еще раз коснулся губами.

Затем отпустил ее и отошел.

Лейла, словно почувствовав его настроение, что он хотел бы, чтобы она была все время рядом с Дасти, не сдвинулась с места в ногах Дасти.

У двери он оглянулся, увидел, как она все еще, опираясь на руку, смотрит ему в след, ее длинные волосы разметались по плечам.

— Люблю тебя, Ангел, — произнес он ей.

— Я тоже люблю тебя, Майк, — ответила она.

Он смотрел на нее и на свою собаку в постели, бессознательно запоминая эту сцену.

Четыре часа спустя он был рад, что сделал это.

* * *

Три часа, сорок пять минут спустя…

Стоя рядом с Фином с задними воротами Майка на большом боковом дворе между фермой и домом Майка и дальше вереницей других таких же домов, я улыбнулась Ноу и Рис, которые галопом мчались на Блейзе и Муншайн по большому пространству, Лейла неслась между лошадьми.

— Как будто она родилась в седле, — пробормотал Фин, и я посмотрела на него, его глаза были прикованы к его девушке, губы поджаты.

— Она же берет у тебя уроки верховой езды, Фин, — напомнила я ему.

Он не сводил глаз с Рис, когда ответил:

— Она очень хороша в седле.

Я перевела взгляд с Фина на Рис и Ноу, отметив, что они оба были очень хороши в седле, но Фин не хвалил Ноу.

Я решила не указывать на этот факт, позволила своим губам дрогнуть, но не улыбнулась и задала глупый вопрос:

— Между вами все наладилось?

— Да, — ответил он мгновенно таким тоном, который не предполагал дальнейших вопросов.

Мои губы снова дрогнули.

Тогда я сказала:

— Умные женщины знают, когда нужно прощать.

Фину нечего было ответить.

— Хотя, если это случится снова, умные женщины также знают, когда стоит перестать быть глупыми.

Медленный взгляд Фина переместился на меня.

Я сжала губы.

Ладно, очевидно, разговор на эту тему окончен.

И слово, чтобы окончательно дать мне понять свое отношение к Риси, чем и так было понятно, Фин направился в ее сторону, где Рис останавливала Муншайн в передней части двора, ближайшего к кукурузе.

Ноу находился в конце двора, ближайшего к улице, и он галопом мчался в их сторону.

И вот тогда-то это и случилось.

Я услышала рев двигателя, мои глаза устремились в ту сторону и увидели, как мощный супер маслкар на большой скорости вывернул на полосу движения.

Затем свернул с переулка и въехал во двор.

На секунду я уставилась на него.

Затем из окон высунулись две головы.

Даже на расстоянии я узнала, кому принадлежали эти две головы.

И увидела в их руках оружие.

Я повернулась и крикнула:

— Вперед на поле! — во всю глотку как раз в тот момент, когда раздался первый выстрел.

Лейла залаяла. Я заметила, как тело Фина дернулось, голова резко повернулась к машине, затем он побежал к Рис.

Снова раздались выстрелы, я побежала к полю, крича:

— Вперед, вперед, вперед! В поля!

Фин приблизился к Муншайн и Рис, протянул руку и дернул поводья. Муншайн остановилась, и в мгновение ока Фин схватился за седельный рожок, оказался в седле позади Риси, успевшей выдернуть ноги из стремян. Фин сунул ботинок в стремя, развернул Муншайн, уперся пятками ей в бока, и Муншайн рванула к кукурузному полю. Ноу был уже в пяти футах, разворачивая Блейз на полном скаку.

Лейла подбежала ко мне.

— Беги в дом, Дасти! — Кричал Ноу, стараясь перекрыть продолжающуюся стрельбу.

— В дом, тетя Дасти! — крикнул Фин, уводя Рис на Муншайн в начинающиеся поля кукурузы, Ноу буквально наступал им на пятки.

Но я бежала к дому.

А потом оказалась на земле.

И это произошло потому, что боль и огонь пронзили бедро, и я сильно ударилась ладонями о землю.

— Какого хрена, Трой? — Услышала я крик, но я ползла, Лейла ползла рядом со мной, попеременно яростно лая и скуля, обнюхивая. Я пыталась подняться на ноги, но моя правая нога совершенно не слушалась.

Я услышала рев машины и подняла голову, глядя на дом. Увидела маму и Ронду, выходящих через двери черного хода.

Я подняла руку и махнула в сторону дома, крикнув:

— Внутрь! Заприте двери. Звоните 911!

— Дасти! — Прокричала мама, видно собираясь спуститься по ступенькам, но Ронда схватила ее за талию и грубо втащила в дом.

Слава Богу.

Спасибо тебе, Боже.

Спасибо тебе, Ронда.

Я продолжала ползти, одновременно пытаясь встать на ноги, Лейла находилась рядом, скуля и лая. Боль была невыносимой. Я почувствовала влагу по всей ноге, и ее становилось все больше.

Кровь.

Дерьмо.

Вот черт!

Лейла начала рычать.

— Трой! — Услышала я крик как раз в тот момент, когда почувствовала удар ботинком в бок, и у меня не было выбора, кроме как перевернуться в этом направлении.

На спину.

Я посмотрела на мальчика, который пытался дотронуться до Риси.

Он посмотрел на меня сверху вниз.

Он улыбался.

Он также держал пистолет, направленный на меня.

Кровь застыла у меня в венах.

Затем он выстрелил.

* * *

Он почувствовал. Когда все случилось. Он почувствовал так, словно сам находился в диспетчерской и получил вызов.

Воздух в управлении полиции стал статичным.

Мерри, сидевший напротив него и разговаривавший по телефону, скосил глаза на Майка.

Он тоже это почувствовал.

Марти Финк, полицейский в форме, который шел через КПЗ, остановился, застыв на месте.

И он тоже это почувствовал.

Потом зазвонили все телефоны одновременно.

Майк мгновенно наклонился вперед и вытащил свой из подставки.

— Хейнс, — прорычал он.

— Майк, о боже, Майк, — это был Джо из диспетчерской, — выстрелы на ферме Холлидей.

Майк больше ничего не слышал.

Он грохнул телефон обратно в подставку, и даже не взглянув на Мерри, рванул на выход.

* * *

Джо Каллахан взбежал по ступенькам в управление полиции.

Салли увидел его, вскочил со стула, направляясь к началу лестницы, чтобы преградить Кэлу путь.

— Кэл, остынь, — приказал он, поднимая руки.

— Говори, — прорычал Кэл, его глаза сканировали пространство. Ни Колта, Ни Мэрри, Очень много активности.

Ни Майка.

— Подростки, которые громили Бург и были пойманы Майком, сыграли худшую шутку с Рис Хейнс и Фином Холлидеем, — объяснил Салли, и глаза Кэла сузились.

— Худшую шутку?! — тихо спросил он, и Салли подошел к нему ближе.

— Оставь свое дерьмо при себе, Кэл, — прошептал Салли.

— Говорят, Дасти была ранена.

— Кэл…

Кэл наклонился и посмотрел Салли в глаза, прорычав:

— Выкладывай.

Салли кивнул и быстро сказал:

— Мы взяли двоих. Колт с одним. Мерри с другим. Дрю наблюдает. — Он мотнул головой в сторону коридора, ведущего к комнатам для допросов. — Они сказали, что всего лишь просто дурачились. Хотели попалить на ферме из отцовского оружия, пошуметь, напугать до смерти Фина и Рис. Но больное дерьмо — тупое дерьмо. Они не хотели никому причинить вреда. Проблема в том, что они не знали, что у одного из них с головой совсем плохо. Он не стрелял в воздух. Он прицелился и попал Дасти в бедро, когда она убегала.

Из горла Кэла вырвался неразборчивый рокот.

Салли продолжил быстро.

— Джонас, Кларисса и Финли убежали на кукурузные поля. К счастью, они были на лошадях. Но парень-стрелок выпрыгнул из машины, когда она еще двигалась. Подбежал к Дасти, ударил ее ногой в спину, а затем выстрелил ей в грудь.

Кэл крепко зажмурился и отвернул голову, бормоча:

— Мать твою.

Хейнс. Черт побери, Хейнс, скорее всего, слетел с катушек.

Кэл вспомнил, как они толпой стояли возле ее фермерского дома.

Поэтому он быстро открыл глаза и снова посмотрел на Салли.

— Как она? — Спросил он.

— Понятия не имею, — ответил Салли. — Она все еще на операции в окружной больнице Хендрика.

— И каково предварительное заключение? — тихо спросил Кэл, Салли сжал губы. — Сул, — прорычал Кэл.

— Врачи... черт, Кэл. Он выстрелил в нее в упор из долбаного 45-го калибра и повредил артерию у нее на ноге. К тому времени, как приехала скорая, она потеряла чертовски много крови, так что даже если бы у нее не было дыры в груди, врачи боролись за время и уже проигрывали.

Бл*дь.

Мать твою!

— Майк там? — спросил Кэл.

— В данный момент, да.

Кэл пристально посмотрел ему в глаза.

Затем спросил:

— У вас двое, но нет стрелка?

— Пока двое других парней сходили с ума, когда увидели Дасти в крови, он прыгнул в их машину и уехал.

— Имя, — отрезал Кэл, и Салли моргнул.

— Что?

— Название и марка, модель и цвет автомобиля.

Глаза Салли расширились.

Затем он заявил:

— Пусть этим занимается полиция. Все занимаются. Даже те, у кого был выходной, присоединились к поискам.

— Имя, Салли, и марка, модель и, мать твою, цвет машины, — прорычал Кэл.

— Кэл…

— Не даешь, бл*дь, думаешь, что моя задница не будет находиться дальше по улице в офисе Таннера, и я не возьму стрелка и тех двух гребаных психов, с которыми он работает, чтобы выйти на улицы?

— Таннер уже заходил, — признался Салли.

Кэл больше не сказал ни слова.

Он повернулся и побежал вниз по ступенькам, сунув руку в задний карман, вытаскивая телефон.

И через несколько секунд у него было название, марка, модель и цвет машины еще до того, как его задница оказалась в его внедорожнике.

Черт, нужно было сразу позвонить Таннеру.

* * *

У Фина зазвонил телефон, он увидел, как мистер Хейнс впился в него глазами.

Звонки причиняют еще больше боли.

Взгляд мистера Хейнса, устремленный на него, действительно причинял боль.

Боже, он никогда не видел такой боли. Даже когда его отец упал в снег, и мать потеряла мужа.

Тихая боль. Глубокая, где-то внутри.

Господи.

Он вытащил свой телефон и решил, что выключит его после того, как ответит. Он был уверен, что новости быстро распространились по городу. Все будут звонить, узнавать, все ли в порядке с ним и Риси. Он скажет, кто бы это ни был, оставить их в покое и попросит всех остальных членов семьи не беспокоить. Потом он выключит свой телефон. Он должен был выключить его раньше, как и все остальные. Он просто не думал об этом.

Он обнимал Риси за плечи. Они сидели на стульях в приемном отделении больницы, и он притянул ее ближе, удерживая взгляд мистера Хейнса, ответил на звонок, не глядя на экран.

— Да?

— Финли, милый, не вешай трубку, пожалуйста.

Господи.

Она, должно быть, решила поиздеваться над ним.

Тетя Дебби.

Его спина выпрямилась, взгляд расфокусировался, он почувствовал, как Рис убрала голову с его плеча и ее глаза обратились к нему.

— Тебе наглости не занимать, — прошептал он в трубку.

— Мама звонила, — сказала она ему, а затем уточнила, словно он был идиотом и, черт побери, он не понял, о ком она говорит. — Твоя бабушка звонила. Но я не могу дозвониться до нее, чтобы выяснить, как дела.

— Потому что чуть ли не все жители города ей звонили, дедушке и мистеру Хейнсу, я оказался из всех настолько глуп, что не выключил свой телефон.

— Есть какие-нибудь новости?

Фин молчал.

Ее голос задрожал, когда она прошептала:

— Фин, милый, есть какие-нибудь новости о моей сестре?

— Разве тебе не все равно, — прошептал он в ответ.

Ее голос сорвался на слове.

— Не надо.

Он молчал.

— Я сейчас сажусь в самолет. Вылетаю прямо сейчас, — прошептала она. — Но, пожалуйста, пожалуйста, мне нужно, чтобы ты поговорил со мной, — умоляла она.

— Не приезжай сюда, — приказал он.

— Финли…

— Если ты пообещаешь не приезжать, я буду держать тебя в курсе. Ты не будешь звонить моей маме. Не будешь звонить моему брату. Бабушке и дедушке. У тебя есть его номер, но ты ни в коем случае не звонишь мистеру Хейнсу. Ты услышишь все от меня и будешь ждать, когда я тебе напишу или позвоню. Сама ты мне не звонишь. Ты меня поняла?

— Но у меня есть…

— Если ты приедешь сюда, тетя Дебби, клянусь Богом, я сам вышвырну тебя из больницы. Теперь, если ты хочешь узнать, что случилось с твоей сестрой, подожди, пока не получишь от меня известие.

Затем наступила тишина.

— Новостей нет?

— Она в операционной.

— Она уже давно там.

У Фина не было ответа на это замечание, потому что, бл*дь, так и было. Такое впечатление, что Дасти находилась в операционной уже целую гребаную вечность.

— Послушай, мы здесь в шоке, — сказал он ей. — Мне нужно позаботиться о людях. Ты согласна на сделку со мной или у нас с тобой еще будут проблемы?

Возникла пауза, затем:

— Согласна на сделку с тобой, Фин.

— Хорошо, — пробормотал он, затем повесил трубку и выключил свой телефон.

Его взгляд вернулся к мистеру Хейнсу, и он понял, что тот все слышал, когда кивнул Фину, но сделал это только один раз.

Затем он отвел взгляд.

Рис прижалась ближе, и он посмотрел на нее сверху вниз.

В ее глазах была та же боль.

Боже, неужели у него в глазах такая же боль?

— Ты в порядке? — прошептала она.

— Нет, — ответил он.

Она улыбнулась неубедительной улыбкой, прижалась еще ближе и уточнила:

— Нет, Фин, я имею в виду твою тетю Дебби.

— Нет, — повторил он.

Она выдержала его взгляд, затем опустила голову так, что ее лоб прижался к его груди. Затем руки скользнули вокруг его талии, голова повернулась так, что щека легла ему на грудь, и она крепко прижалась к нему.

Господи, у него болело в груди, словно от ожога глубоко внутри. Иногда становилось так жарко, что ему становилось трудно дышать.

Его глаза уловили движение, и он увидел Ноу с бледным лицом, вставшего со своего места. Подошел к отцу. Коснулся руки отца. Затем приблизился, наклонился чуть-чуть вперед, обнял его. И Фин видел, как Ноу обнимает мистера Хейнса, его руки обнимают мистера Хейнса за талию, руки мистера Хейнса обнимают Ноу за плечи, одна из его больших рук на затылке Ноу, прижав лицо Ноу к шее.

Фин знал, что Ноу или плачет, или близок к этому. В том дерьме, которое произошло, Фин его не винил.

Но даже когда мистер Хейнс продолжал обнимать своего сына, его голова была поднята, а глаза устремлены на дверь, будто он мог заставить кого-то появиться там, уставившись на эту чертовую дверь. Он смотрел на нее почти с тех пор, как они сюда приехали. И он тогда обнимал своего сына и обнимал его сейчас.

Фин опустил подбородок и тихо позвал:

— Детка.

Рис подняла голову, и ее глаза обратились к нему.

— Иди к своему отцу и Ноу, — приказал он, и ее взгляд переместился на отца и брата. Затем он увидел, как задрожали ее губы.

Видя это, сидя там, где он сидел прямо сейчас, ожидая того, чего он ждал, он чертовски надеялся, что больше никогда в жизни не увидит Брэндона, Троя и Джеффа. Он пообещал своему дедушке и мистеру Хейнсу не мстить, но, сегодня увидев их снова, он подумал, что освободился от данного обещания.

Рис, наконец, кивнула, высвободила руки из его объятий и встала. Он смотрел, как она идет к своему отцу и брату, подойдя, зарылась лицом в шею отца. Как будто они делали это каждый день в своей жизни, естественным образом она вписалась в их компанию.

Он так пристально смотрел на них, когда его взяли за руку и сжали, это стало для него полной неожиданностью. Он посмотрел в ту сторону, ожидая увидеть бабушку.

Его мама пересела на освободившееся сиденье рядом с ним.

Он пристально посмотрел на нее, она ничего не сказала. Просто крепко держала его руку, положив ее себе на ногу. Примерно через секунду Кирби подошел и сел с другой стороны от матери. Она тоже взяла его руку и положила ее на другую ногу.

Что ж, она вышла из своего состояния зомби. Окончательно. Она снова стала его мамой. Хорошая, все время совершающая мамины вещи, маленькие вещи и, как сейчас, большие.

По крайней мере, это было хорошо.

Взгляд Фина переместился на бабушку и дедушку, сидевших вместе, голова бабушки покоилась на плече дедушки, ее рука у него на животе, их глаза были устремлены на Фина, его маму и Кирби.

Фин кивнул подбородком.

Бабушка улыбнулась совсем невеселой улыбкой. Дедушка сжал губы и посмотрел на свои колени.

В груди Фина начало гореть.

Он посмотрел в пол. Он решил, что Бог не будет возражать, если Фин будет смотреть на пол.

«Пожалуйста, прошу тебя, пусть с ней, моей тетей Дасти, все будет хорошо», — молился он.

Бог не ответил. Он никогда не отвечал. Но его родители ни один раз говорили ему, что Бог всегда слышит.

Поэтому Фин очень надеялся, что он услышал его просьбу.

* * *

Алек Колтон вошел в комнату ожидания и увидел Майка, стоящего там, обнимающего за плечи свою дочь, которая прижалась к нему, обеими руками крепко обхватив отца за талию, его сын стоял рядом.

Майк посмотрел прямо на него.

Затем он наклонил голову и что-то тихо сказал Рис.

Она подняла голову и посмотрела на своего отца, когда Колт приблизился к ним. Затем ее взгляд упал на Колта. Ноу подошел к отцу, взял сестру за руку и мягко отвел ее в сторону.

Колт остановился в футе от Майка, и они оба наблюдали, как Ноу подвел Рис к Финли Холлидею. Она села, и Фин мгновенно обнял ее за плечи, крепко прижав к себе. Ноу присел рядом с ней, все еще крепко прижимаясь к Холлидею, Кларисса взяла брата за руку.

Колт посмотрел на Майка.

— Я так понимаю, новостей нет, — тихо произнес он.

— Нет, — немедленно ответил Майк напряженным голосом.

Колт кивнул. Он думал, что это было не очень хорошо. Прошло уже несколько часов.

— Ну, у меня есть кое-какие новости, — сказал он Майку.

Майк выдержал его взгляд, но не сказал ни слова. И Колт должен был признать, что ему пришлось потрудиться, чтобы удержать взгляд своего друга, если учесть, что он прочел в нем.

— Трой Пигготт у нас, — тихо сказал Колт и увидел, как напряглось тело Майка.

— И? — спросил Майк, пристально глядя на него.

Он знал, что это было еще не все.

— Ну, мы поймали его, но есть ситуация, — сказал ему Колт.

— Какая ситуация? — спросил Майк.

— На самом деле не мы его поймали. А Райкер и Кэл.

Майк сделал долгий, глубокий вдох.

Затем выдохнул, пробормотав:

— Черт.

— Райкер, бл*дь, прямо свихнулся, — продолжал Колт.

— Господи, он знал Дасти, — заявил Майк.

— Таннер говорит, что у Райкера извращенное чувство справедливости, — объяснил Колт.

— Насколько все плохо? — спросил Майк.

Колт замялся на секунду, прежде чем осторожно ответить:

— Ублюдок выживет.

Глаза Майка вспыхнули, и Колт понял почему. Пигготт выживет. Дасти еще неизвестно.

Затем он спросил:

— Райкер взял его?

— Да, Пигготт несовершеннолетний. Его родители у нас в участке. Они в панике и испуганы. Двое других ребят — Шульц и Уоннамейкер, сдали Пигготта. Каждого допрашивали по отдельности, они сделали заявления, их истории совпадают. Они совершенно сбиты с толку, но выложили все и быстро, оба сказали одно и то же. Пигготт сорвался на одного из них. Они понятия не имели, что он собирается сделать. У них был план — валять дурака, никто не должен был так серьезно пострадать, Пигготт действовал сам по себе.

Колт сделал паузу, Майк кивнул, чтобы он продолжил.

— Не знаю, в курсе ли ты, но Лейла оставила на его руке чертовое свое клеймо. Рука изуродована в пух и прах. Вероятно, именно поэтому он выронил пистолет и оставил его на месте преступления. Пистолет зарегистрирован на его отца и покрыт его отпечатками пальцев. Может поэтому Райкер не мог заставить его драться во всю силу. Райкер — монстр, но правая рука парня сейчас бесполезна, он не смог себя защитить.

Это вызвало еще одну вспышку в глазах, прежде чем Майк кивнул, и Колт продолжил.

— Таннер дал координаты Кэлу и тот взял Пигготта раньше копов. Кэл сообщил, что снял Райкера с Пигготта, и Кэл надел на парня пластиковые наручники, хотя парень все равно не мог слишком сильно двигаться. Еще до того, как Таннер добрался туда, Райкер исчез, залег на дно, вероятно, потому, что Кэл посоветовал ему это сделать. Салли выделывает причудливые движения ногами в участке, и я должен сказать, что ни один мужчина или женщина в этом здании не горят желанием отправиться на поиски Райкера. И прямо сейчас родителям Пигготта приходится беспокоиться о поиске адвоката, потому что Салли сообщил им, что за нападение на подростков и женщину полицейского для парня его возраста с судимостями, весьма вероятно, что его будут судить как взрослого. Так что я не уверен, что они слишком думают, как им найти Райкера. Однако со временем они обратят на это свое внимание, так что мы должны что-нибудь придумать.

— Он выстрелил в грудь безоружной женщине, которая ничего ему не сделала, в упор, — напомнил ему Майк, его голос был пустым, глаза даже близко не были пустыми, и Колт вздрогнул.

— Да, — согласился Колт.

— У Дасти есть друзья, и друзья отреагируют. И ни один судья в этом штате, даже с учетом истории Райкера, не посмотрит на это дело по-другому и не накажет Райкера.

— Да, — согласился Колт.

— Кто-то должен сообщить ему, чтобы он сдался, — посоветовал Майк.

— Таннер работает над этим.

Майк кивнул’ и его взгляд переместился на двери.

— Майк... — осторожно начал Колт, и взгляд Майка упал на него.

— Не надо, — отрезал он. — Я знаю ее двадцать пять лет, она была со мной пять месяцев, и часть этого времени я просрал. Я понимаю, ты хочешь сказать правильные слова, но сейчас для меня нет правильных слов.

— Верно, — прошептал Колт.

— Я ценю, что ты хотел… просто не сейчас, Колт.

Колт кивнул.

Затем поднял руку, похлопал Майка по плечу и сжал, удерживая его взгляд.

Затем он отпустил его, оглядел комнату, время от времени встречаясь взглядом с родными Дасти, затем повернулся и вышел из комнаты.

Ему было чем заняться. У них на руках было уголовное дело.

Но его пунктом назначения была Феб.

Феб и Джек.

И как только он увидел свою женщину, обнял ее, завладел ее губами и посмотрел на своего сына…

А потом он разберется с этим делом.

* * *

Майк стоял в комнате ожидания, все остальные также находились на своих местах.

Его глаза были устремлены на дверь.

Но он не видел двери.

Он вспоминал сегодняшнее утро, он видел Дасти в их постели со своей собакой, которая говорила ему, что любит его.

Черная дата.

Он видел это в глазах своих детей. Он знал.

Он упустил.

Все это предвещало черный день.

Она знала, что это произойдет, он обещал ей, что все будет хорошо, он нарушил обещание.

Черный, бл*дь, день.

Затем его глаза сфокусировались, в комнате стало напряженно, и человек в белом халате подошел к двери.

Он вышел, оглядел комнату и спросил:

— Дасти Холлидей?

Все двинулись вперед.

Майк добрался до него первым.

* * *

Джо вошел в боковую дверь, и Вайолет бросилась к нему. Она врезалась в него, одной рукой обхватив за бицепс, другую, положив на пресс.

— Есть какие-нибудь новости? — спросила она, ее глаза изучали его жесткое, сердитое лицо.

— Нет, — выдавил он, затем его рука сомкнулась вокруг ее головы, он приподнял ее вверх, и его губы накрыли ее.

Затем он поцеловал ее, крепко, влажно и очень долго.

Он поднял голову и посмотрел ей в глаза.

— Люблю тебя, соседка, — прошептал он.

— Я тоже люблю тебя, Джо, — прошептала она в ответ.

Его телефон зазвонил, и они оба замерли.

Затем Джо вытащил его из заднего кармана, поскольку Вай оставалась рядом, не то чтобы она могла куда-то пойти, даже если бы захотела (она не хотела). Рука Джо крепко обхватила ее.

Он посмотрел на дисплей и пробормотал:

— Черт, Салли.

Затем он открыл телефон и приложил к уху.

— Йоу.

Вайолет с замиранием сердца наблюдала, как изменилось выражение лица ее мужа, и он медленно закрыл глаза.

* * *

Кларисса подошла поближе к Фину, когда он прислонился лбом к оконному стеклу, закрыв глаза.

— Ты должен позвонить, Фин, — прошептала она. — Ты обещал.

Она видела в стекло, как его глаза сузились.

Затем он вытащил телефон из заднего кармана и, не отрывая лба от стекла, держа его перед лицом, стал водить по экрану большим пальцем.

Затем он нажал на кнопку и приложил телефон к уху.

Она прижалась ближе, ее рука скользнула вниз по его предплечью, пока не обхватила его.

Его согнутая спина была так напряжена, что причиняла боль.

Она не издала ни звука.

— Тетя Дебби? — спросил он, и Кларисса уставилась на его профиль.

Затем он тихо сказал:

— Да, у меня есть новости.

Кларисса прижалась еще ближе.

И когда она прижалась, рука Фина на ней сжалась еще сильнее.

Затем она закрыла глаза и стала слушать.

24

Бики и Бикрам Макбикерсон

Три недели спустя…

Когда нога Майка коснулась верхней ступеньки лестницы, он услышал ее возмущенный голос.

Он повернулся в том направлении, в котором все равно шел, и двинулся по коридору к двойным дверям.

Он открыл одну створку и сделал один шаг внутрь.

— Серьезно? — спросила Джерра, стоя у кровати, уперев руки в бедра, с раздраженным лицом.

— Клянусь Богом, если мне придется пролежать в этой постели еще один чертовый день, я начну извергать огонь! — крикнула Дасти.

Лейла, лежащая в постели с Дасти, заурчала.

— Ангел, заткнись, — приказал Майк от двери, и хорошо, что он не вошел, потому что ее голова повернулась в его сторону, и даже на расстоянии большей части комнаты он мог чувствовать жар от ее прищуренного взгляда.

— Ты сказал «заткнись»? — спросила она обманчиво мягким тоном.

— У тебя была дыра в груди, — напомнил он ей.

— Она заживает, — выпалила она в ответ.

— И еще у тебя в ноге, — продолжил он.

— И та тоже заживает! — огрызнулась она.

— Знаешь, было бы действительно паршиво, если бы ты пережила нападение взбесившегося подростка-психопата только для того, чтобы тебя придушила твоя лучшая закадычная подруга, — заметила Джерра.

— Уф! — проворчала Дасти, затем плюхнулась обратно на подушки, Майк почувствовал, как все его тело вздрогнуло от ее решительных действий, даже когда он увидел, что Джерра сделала то же самое, потянувшись, пытаясь, смягчить ее падение.

— Я разберусь с этим, Джерра, — пробормотал Майк, и она посмотрела на него, стерла озабоченное выражение с лица, заменила его привычным, а затем с важным видом направилась к двери.

И она сделала это, приглашая:

— Попробуй. Она, кажется, слушается тебя

— Я не слушаюсь! Он просто альфа! Просто у меня нет выбора! — крикнула Дасти ей в спину.

Со всей должной поспешностью и не говоря ни слова, Джерра вышла из комнаты и закрыла дверь.

Майк подошел к изножью кровати.

Затем он тихо сказал:

— Милая, ты должна успокоиться.

— Можно я сама дойду до низа и прилягу на диване внизу? — спросила она.

— Нет, — ответил он.

Она тут же прищурилась.

— В течение шести часов многие твои близкие, которые любят тебя, включая и твою сучку сестру, сходили с ума, — мягко напомнил ей Майк, и ее глаза перестали быть прищуренными, лицо смягчилось.

Затем она прошептала:

— Я схожу здесь с ума, Майк.

— Ты говорила, что сходила с ума в больнице, поэтому я привез тебя домой. Теперь ты здесь сходишь с ума. Тебе стоит привыкнуть, Ангел. Твоя нога была совершенно испорчена и у тебя была дырка в груди. Врачи сказали, что ты выздоровеешь, но не в том случае, если будешь себя нагружать физически.

Она выдержала его взгляд, затем снова откинулась на гору подушек.

Майк обошел кровать, уперся в нее коленом, затем положил кулаки по обе стороны от ее бедер и приблизил свое лицо к ее лицу.

Ее глаза встретились с его.

— И перестань так грохаться на подушки. Это каждый раз пугает меня до чертиков, когда ты так делаешь, думая, что швы могут разойтись или еще что-нибудь. Этот ублюдок задел артерию и проделал чертовую дыру в твоей груди. Я видел, как они грузили тебя всю в крови и без сознания в машину скорой помощи. Я никогда этого не забуду, и я чертовски уверен, что не хочу пережить такое снова. Сделай мне одолжение, ладно?

Она медленно закрыла глаза, и тень боли из-за его воспоминаний, скользнула по ее лицу.

Затем она открыла глаза, подняла руку и провела ею по его подбородку, прошептав:

— Хорошо.

— Ты обещаешь, что перестанешь быть занозой в заднице? — Спросил он.

— Да, — повторила она.

— Ты выйдешь за меня замуж?

Она моргнула.

Затем прошептала:

— Что?!

Майк переместился, присев, слегка прижавшись бедром к ее бедру, и ее рука на его подбородке опустилась. Он сунул руку в карман и вытащил кольцо.

Затем взял ее левую руку и надел бриллиант на безымянный палец.

Когда он посмотрел в ее лицо, ее глаза были устремлены на кольцо, и ее глаза горели ярко.

— Как только ты поправишься, придешь в боевую форму, мы переходим в овердрайв. Поженимся к концу лета, ты забеременеешь к осени. Согласна?

Ее взгляд переместился с кольца на него.

Затем она кивнула, и одна слеза скатилась по ее щеке.

Затем спросила, хотя, по его мнению, ее вопрос был несколько странным, учитывая данный момент:

— Райкер к тому времени выйдет из-под домашнего ареста?

— Не знаю, — ответил Майк.

—Если не выйдет, мы должны сыграть свадьбу у него во дворе, чтобы он, по крайней мере, мог все увидеть из окон.

Губы Майка дрогнули, рука двинулась, обхватив руку Дасти, на которой было его кольцо.

Но он сделал это, отказав ей.

— Мы не будем жениться на переднем дворе Райкера. Это твоя первая и единственная свадьба. Свадьба будет по-крупному. У тебя здесь есть твоя подруга, воспользуйся ситуацией. Разберись с этим дерьмом. Это даст тебе возможность заняться чем-то другим, кроме как выводить всех из себя.

Она выглядела раскаявшейся и использовала свободную руку, чтобы смахнуть влагу, вызванную ее единственной слезой.

Затем она пробормотала:

— Прости, что я ною.

— Ты всегда вела подвижный образ жизни. Сейчас тебе приходится лежать в кровати. Если бы мне пришлось все время лежать в постели, я бы, наверное, тоже был занозой в заднице..

Она ухмыльнулась, и, черт возьми, ему нравилось, когда она ухмылялась.

Затем ее улыбка погасла, и она прошептала:

— Прости, что могу пугать тебя до чертиков.

— Прощаю, если больше этого не сделаешь.

— Я буду вести себя так, будто я хрустальная.

— Я был бы признателен.

Она снова ухмыльнулась.

Затем ее рука сжала его руку, ее глаза снова заблестели, и она выдохнула:

— Мы поженимся.

— Да.

— Я выйду замуж за Джонатана Майкла Хейнса, первого мальчика, в которого я влюбилась.

Губы Майка дрогнули, и он повторил:

— Да.

Она посмотрела ему в глаза и прошептала:

— Я выйду замуж за тебя, Майк Хейнс.

Майк наклонился и, прижавшись губами к ее губам, прошептал еще:

— Да.

Затем он нежно поцеловал ее и не торопился, прежде чем поднять голову.

Она сделала тихий вдох.

Затем тихо сказала:

— Ты можешь попросить Джерру прийти? Мне нужно спланировать свадьбу. Она должна будет купить журналы для невест. Я полностью согласна, но ей придется быть моими ногами и колесами.

Майк улыбнулся ей и еще раз сказал:

— Да.

Затем наклонился, коснулся губами ее губ и осторожно встал с кровати.

Лейла фыркнула.

Он замер, чтобы погладить ее по голове, когда закончил, она подвинулась, прижавшись к ноге Дасти сбоку, затем пальцы Дасти скользнули по шерсти у нее на голове, и Дасти тоже погладил собаку по голове.

Майк направился к дверям, но обернулся и посмотрел на свою женщину в своей постели.

Она была жива, дышала, выздоравливала, и их заверили, что, если она успокоится и будет соблюдать предписания врачей, выздоровеет окончательно.

Тяжести в груди у него больше не было.

Через несколько недель Дасти сможет ходить, и жизнь наладится.

Все хорошо.

Окончательно.

Наконец-то он был счастлив, если больше ничего не испортит его счастье.

— Люблю тебя, Ангел, — произнес он, и ее взгляд переместился с Лейлы на Майка.

— Я тоже люблю тебя, малыш, — ответила она.

Он ухмыльнулся.

Она улыбнулась в ответ.

Майк заметил ее улыбку и вышел из комнаты.

* * *

Майк уставился на корзину, которую доставили к его двери две минуты назад и которую он поставил на кухонный стол.

Она была от Одри. Сквозь хрустящий желтый целлофан, торчащий сверху, и большой блестящий желтый бант Майк разглядел внутри разные флаконы с лаком для ногтей, лосьоны, и что-то такое под названием «скраб» и прочим барахлом.

Майк прочитал записку без малейших угрызений совести. Он не мог отнести Дасти, не зная от кого, полностью не выяснив что это такое и зачем. Могло быть и от Дебби.

В записке было написано мелким, сжатым, с наклоном почерком Одри: «Я надеюсь, ты скоро поправишься. Одри»

Это было приятно. Не перегибая палку. Продумано. Очевидно, за те два раза, когда Одри виделась с Дасти, она заметила, что Дасти ухаживает за ногтями.

И поскольку его бывшая все еще была на верном пути, и этот путь мог привести их к достойной жизни, к жизни семьи, он принял решение отдать эту корзину своей женщине.

Он только собирался направиться к ней, но зазвонил его сотовый, и он вытащил его из заднего кармана.

Там было написано: «Мерри».

Он нажал на кнопку и приложил трубку к уху.

— Привет, Мерри.

— Йоу, брат. Хочешь хорошие новости? — спросил Мерри.

— Всегда, — ответил Майк.

— Судья принял решение. Они будут судить Троя Пигготта как взрослого.

Взгляд Майка расфокусировался на корзине.

Но его губы улыбались.

* * *

— Таааак, — Рис, сидевший перед Фином на Блейзе, произнесла, но больше ничего не сказала.

— Что? — спросил Фин, осторожно ведя лошадь между рядами кукурузы, направляясь к ручью и маленькому пруду.

— Как ты относишься к тому, что папа и Дасти поженятся?

Мистер Хейнс сообщил Риси и Ноу до того, как она пришла к Фину.

Риси сразу же рассказала Фину, как только вошла.

И Фин подумал, что это круто.

— Круто, — ответил он и услышал ее тихое хихиканье, даже почувствовал его своим телом.

— Я тоже так думаю, — согласилась она. — И Дасти уже попросила меня быть подружкой невесты.

Риси хорошо будет смотреться в платье подружки невесты.

С другой стороны, Риси хорошо будет смотреться во всем.

Но этого он не сказал.

Вместо этого пробормотал:

— Круто.

Она замолчала, пока они медленно пробирались сквозь низкие заросли кукурузы.

Затем объявила:

— Я получила разрешение на обучение.

— Знаю, детка, — ответил он.

Она повернулась в седле и посмотрела на него, ухмыляясь.

Фин посмотрел на нее сверху вниз, не улыбаясь, просто впитывая ее улыбку.

Клянусь Богом, она была прекрасна.

— Хочешь учить меня водить машину? — спросила она, и на это Фин ухмыльнулся в ответ.

Потом сказал:

— Ага.

— Круто, — пробормотала она и снова повернулась лицом вперед.

Хватка Фина на ее животе усилилась. Затем кукурузное поле перешло в грунтовую дорогу, которая вела к ручью. Поэтому он прижался к ней грудью, прижал еще крепче и коснулся пятками боков Блейза.

Они помчались, ветер обдувал лица, волосы Рис касались его шеи и подбородка, солнце Индианы обжигало жаркими лучами, было жарко и душно.

Идеальный день. Ничто не могло быть более совершенным. Ничто. Нигде.

Не Лондон. Не Париж. Не Шангри-Ла.

Нигде.

Ничто.

Только на его ферме.

В Индиане.

* * *

Кларисса сосредоточилась, не уверенная следует ли ей говорить, но решила, что если она собралась, то сейчас самое подходящее время.

Она могла наклонить голову, и никто бы не увидел ее эмоций.

Поэтому, нанося на ногти Дасти потрясающий темно-бордовый лак, который ее мама подарила Дасти, она пробормотала:

— Люблю тебя, Дасти.

Она не сводила глаз с пальцев Дасти и продолжала водить кисточкой.

Затем услышала сладкий, музыкальный голос Дасти:

— Я тоже люблю тебя, Риси.

Ей нравилось, когда Дасти называла ее Риси.

Ей нравилось, что Дасти любила ее.

Она любила все эти «ей нравилось».

Она улыбнулась ногтям Дасти и продолжила их красить.

И поскольку она красила ногти Дасти, то не замечала Фина, лежащего, вытянувшись рядом со своей тетей, подняв согнутые в локтях руки, положив на них голову, скрестив лодыжки, повернув голову на подушке и улыбаясь Дасти.

И еще она не замечала улыбку Дасти в ответ.

И еще не замечала Ноу, который сидел, скрестив ноги, в конце кровати напротив Клариссы с гитарой на коленях, рассеянно что-то бренчал, смотрел на Фина и закатывал глаза. Но он делал это, будучи придурком, потому что тоже улыбался.

И последнее, что она не замечала, как ее отец вошел и остановился как вкопанный в дверях.

Но даже если бы она увидела его, она бы понятия не имела, что он впервые подумал, что эта большая, смехотворно дорогая кровать стоит каждого гребаного пенни.

* * *

— Таааак, — протянула я, и глаза Майка переместились с книги, которую он держал открытой на подушке рядом со мной, на меня.

— Что? — спросил он, когда я больше ничего не сказала.

— Дебби звонила сегодня, — объявила я, затем увидела, как глаза Майка вспыхнули, а губы сжались.

— Скажи мне, что ты не ответила на ее гребаный звонок, — прорычал он.

— Она была настойчива, — сказала я ему то, что он уже знал.

— Извини, дорогая, но она не может начинать играть преданную сестру после того, как тебя ранили, и она была сукой с тобой тридцать восемь лет, а сейчас в ней видите ли проснулась любящая и заботливая сестра. Она должна покаяться. И я не появлюсь, если ты пригласишь ее на свадьбу.

Я подавила смешок и сообщила:

— Я не ответила. Она только что звонила. Я не отвечаю.

— И не начинай.

Я отвела взгляд, скользнув рукой по шерсти Лейлы, размышляя вслух:

— Это, вероятно, выводит ее из себя, что я не отвечаю на ее звонки, и дает ей еще один повод ненавидеть меня.

— Я бы не удивился, если она воспринимает это именно так. В этом и есть настоящая Дебби.

Мой взгляд вернулся к Майку, он все еще смотрел на меня, его книга все еще лежала открытой на подушке, голова на согнутой руке, его грудь была обнажена и великолепна (так как было время ложиться спать, и мы приготовились ко сну), но его глаза были злыми.

— Красавчик, остановись, — приказала я. — Не злись в тот день, когда ты попросил меня выйти за тебя замуж.

— Боюсь, что моя злость продлится еще какое-то время, Ангел.

— Почему? — Спросила я.

— Потому что я пробовал заниматься в спортзале, не помогает. То, что приводит меня в хорошее расположение духа, пока недоступно, а ты спишь рядом со мной. Так что, пока ты не вернешься в строй, тебе придется смириться с моим раздражением.

Мои ноги подкосились от этой мысли, и я прошептала:

— Мы могли бы...

Его глаза страшно потемнели, и он прорычал:

— Ни за что, бл*дь.

Что ж, это было исключено.

— Я могу сделать все рукой, — предложила я, его глаза вспыхнули нестрашным образом, а затем снова стали темными и пугающими.

— Взаимно должно быть, — постановил он.

— Тогда ты мог бы…

— Дасти, говоря об этом, ты делаешь только хуже.

Я заткнулась.

И проворчала:

— Отстой, что мы не можем отпраздновать нашу предстоящую свадьбу, занимаясь непристойностями.

Майк ничего не ответил, поэтому я продолжала ворчать.

— И это несправедливо, что ты говоришь, что я не могу ныть, потому что привязана к этой кровати, а ты можешь, потому что у тебя плохое настроение, потому что ты ничего не получаешь.

— У меня не будет портиться настроение, если Дебби перестанет поднимать свою уродливую голову, ты перестанешь ныть и дергаться, будто тебя не подстрелили три недели назад, и также перестанешь говорить о сексе или о том, что мы не можем делать.

Я снова заткнулась.

А потом спросила:

— О чем еще нельзя говорить?

— Ни о чем, — ответил Майк. — Почитай лучше книгу. Я купил тебе двадцать книг.

— Я не люблю читать, — сказала я ему.

— Тогда используй эту прекрасную возможность, чтобы найти новое хобби, — парировал он.

— Мы серьезно сейчас говорим об этом? Мы собираемся стать Бики и Бикрамом Макбикерсонами? — Разозлилась я, а Майк расхохотался.

Лейла подняла голову и радостно задышала в его сторону.

Я уставилась на собаку Майка. Затем впилась взглядом в Майка.

— Я не шутила, — огрызнулась я.

— Да, ты не шутила, — сказал Майк, все еще смеясь.

Я снова заткнулась.

Затем выпалила:

— Забыла тебе сказать, мне нравится это кольцо. Оно прекрасно. Вероятно, слишком дорогое, но я упомянула об этом лишь мимоходом, чтобы ты не разозлился. И Джерра охала и ахала над ним целых пятнадцать минут.

— Рад, что тебе понравилось кольцо, Ангел. Самое приятное, что ты упоминаешь об этом мимоходом, будто только что сообщили, что к нам вторглись китайцы и их непредвиденная атака разрушит наши планы на ужин.

Я снова уставилась на него.

Затем его слова окончательно дошли до меня, и я почувствовала, как улыбка расплылась по лицу.

Поэтому поделилась:

— Препираться с тобой — весело.

— Это хорошо, потому что у нас впереди целая жизнь.

Я затряслась от смеха, и хорошее настроение Майка испарилось, когда его глаза переместились на мою грудь, он нахмурился.

Я подавила смех и прошептала:

— Майк, я прошла ту грань, когда мне больно было смеяться. Поверь мне.

И это была правда. Когда Джерра и Хантер появились на следующий день после ранения, и Джерра рассмешила меня в больнице, было чертовски больно. Они оставили детей с родителями Хантера, и Хантеру пришлось вернуться. Но Джерра осталась, заявив, что ее долг, как подруги, быть рядом и, как всегда в случае с Джеррой, она не солгала.

Его глаза вернулись ко мне, и хмурое выражение прояснилось.

Я продолжала шептать, уверяя:

— Со мной все будет хорошо.

Его глаза скользнули по моему лицу, затем он протянул руку и провел пальцами по моему подбородку.

Это было так мило.

Затем он опустил руку на кровать и прошептал:

— Да.

— И скоро мы снова сможем заняться сексом.

Он ухмыльнулся и повторил:

— Да.

— И после этого мы поженимся.

Майк просто продолжал ухмыляться.

Я продолжила:

— А потом займемся зачатием детей.

Ухмылка Майка стала шире.

Я убрала руку с Лейлы, накрыв его руку, лежащую на кровати, его пальцы сомкнулись и соединились с моими.

— Я люблю тебя, Джонатан Майкл Хейнс.

Его рука сжалась.

Затем он прошептал:

— Да.

Он мог просто сказать: «Да».

Но его прекрасные глаза, такие близкие, заглядывающие глубоко в мои, сказали мне гораздо больше.

Эпилог Все хорошо

Семь лет спустя…

Фин скользнул рукой вверх по боку Риси, по ее ребрам, его глаза двигались вслед за движениями его руки.

— Малыш, — прошептала она своим мягким голосом, и он посмотрел ей в лицо.

Но не смог остановиться. Он очень редко мог, но, когда ее глаза так смотрели на него, как сейчас, он не мог остановиться.

Он опустил голову и завладел ее губами.

Она захныкала ему в горло.

Его тело прижималось к ее боку. Он перекатился через нее, и его рука скользнула вверх, обхватив ее грудь, большой палец скользнул по твердому соску.

Она резко выдохнула, втягивая его язык глубже в рот.

Боже, она была такой горячей штучкой. Горячей и сладкой, его Риси.

Черт, он любил ее.

Он прервал поцелуй и скользнул губами по ее щеке, подбородку к шее.

— Нравится это бикини, — пробормотал он, касаясь ее кожи.

— Я веду себя не очень хорошо, — прошептала она.

Да, так и есть.

Слава Богу.

Его большой палец снова скользнул по ее соску, и она заерзала.

— Как? — Все еще бормотал он, прижимаясь к ее коже, его губы двигались, язык пробовал на вкус.

— Я купила это бикини для нашего медового месяца. Ты не должен был его видеть.

Он усмехнулся ей в шею.

Он хотел зацепить большим пальцем материал, потянув его вниз, но ее руки, двигающиеся по его спине, внезапно прекратили двигаться, крепко обхватив его.

Ее сладкий, мягкий голос звучал хрипло, когда она прошептала:

— Завтра я выхожу замуж за парня — первую свою любовь.

Он приподнял голову, посмотрел на нее сверху вниз, ее длинные темно-русые волосы разметались по одеялу, нежные темно-карие глаза с теплотой смотрели на него.

— Единственного парня, которого ты любишь и будешь любить, — поправил он, и ее губы изогнулись в милой улыбке.

Затем ее губы перестали улыбаться, и она заглянула глубоко ему в глаза, ее рука скользнула по его спине, перешла на грудь, двинулась вверх, взяла за подбородок.

— Единственный парень, которого я когда-либо любила, — тихо произнесла она.

Его глаза скользнули по ее прекрасному лицу.

Затем он прошептал:

— Да.

Опустил голову и поцеловал ее на одеяле на берегу ручья у маленького озера, одна из их лошадей — Дримвивер жевала траву в десяти футах от них, жаркое, душное солнце Индианы палило сверху.

Идеальный день. Ничто не могло быть более совершенным. Ничего.

Только завтра.

* * *

Кларисса ехала впереди Фина на Дримвивере, думая о том, что она опаздывала, а также о том, что ей было все равно, что она опаздывала.

Она провела весь день у ручья с корзиной для пикника и Фином.

И ей было наплевать на все остальное.

Она понимала, что ей следовала заняться другими делами. Завтра она выходила замуж.

И на другие дела сегодня ей тоже было наплевать. Фин попросил ее провести с ним этот день, завтрашний день будет сумасшедшим днем, это она тоже понимала. Завтра будет их день, она побывала на многих свадьбах. И завтра может быть их день, но наедине им вряд ли удастся побыть, как сегодня.

У нее даже в мыслях не было отказать Фину, когда он попросил ее сегодня устроить пикник у ручья.

Фин загнал лошадь рысью в сарай, затем остановил ее рядом со стойлом и, перебросив ногу, спешился. Потом его руки легли на бедра Риси, и он стянул ее вниз, но проделывал это, стоя так близко, что ее тело скользило по его телу вниз.

Таков был Фин. Три года назад, когда она дала доступ к своему телу, он пользовался любой возможностью, чтобы дотронуться до нее.

Когда ее ноги коснулись земли, вместо того, чтобы отодвинуться, она обхватила его руками.

Положила руки ему на грудь и запрокинула голову, глядя на него.

— Мне пора идти, малыш, — мягко сказала она. — Идти к папе и Дасти, принять душ. Девушки появятся здесь через час, парни тоже скоро прибудут. Мы должны поторопиться, поставить Дрим в стойло и пойти дальше.

— Я хотел бы, чтобы ты вошла в дом, — попросил он ее.

— Фин, у нас нет времени.

Его руки сжались.

— Мы можем выкроить немного времени, красавица. Мне нужно, чтобы ты зашла в дом.

Она внезапно начала думать обо всех тех вещах, о которых стоило подумать. Мальчишник Фина сегодня вечером, и она надеялась, что он не сойдет с ума, а его друзья-идиоты не наделают глупостей. Подружки, должны прийти стилисты, сделать маникюр, педикюр, маски для лица и массаж плеч. Ей нужно было выстирать бикини, чтобы оно успело высохнуть на воздухе за ночь, а завтра она сможет упаковать его вместе с другими вещами.

— Фин…

— Риси, милая, — еще одно пожатие, — десять минут.

Она изучающе смотрела на него и что-то заметила в его лице. Она не поняла, что именно. Но что бы это ни было, невольно согласилась и кивнула.

— Я разберусь с Дрим, когда ты уйдешь, — пробормотал он, схватил поводья Дрим и повел ее в стойло, где привязал к длинному кожаному ремню.

Затем Фин взял Клариссу за руку, повел ее в дом, вверх по лестнице.

Теперь дом полностью принадлежал Фину.

А завтра — и Клариссе.

Кирби уехал. Как Кларисса и Ноу, он окончил институт. Изучал сельское хозяйство, получил диплом, теперь работал на земле с Фином, но он со своей девушкой жили в городской квартире, откладывая деньги на покупку дома в одном из близлежащих поселков.

Мама Фина тоже съехала, но она съехала всего три месяца назад. Она уехала, чтобы Фин и Кларисса смогли пожить в доме вдвоем. Она работала последние шесть лет, начиная с должности секретаря в приемной Таннера Лейна на полставки, поэтому могла позволить себе купить квартирку. Потом Мими позвала ее к себе, у нее она работала неполный рабочий день, и половину дня у мистера Лейна. Потом Мими стала нуждаться в ней постоянно, ей приходилось не только заниматься кофе, но и помогать с выпечкой, поэтому Ронда стала работать у Мими уже полный рабочий день, и осталась у нее надолго. Она получала не миллионы, но в прошлом году умер ее отец и оставил ей немного, а Кирби с Фином подкинули ей еще. Она не жила в роскоши, у нее была маленькая квартирка с одной спальней, достаточно близко от кофейни, куда она могла ходить пешком, и квартирка была очень милой. Так что она не жаловалась.

Когда Фин довел Риси до верха лестницы, повернул ее направо, туда, где была ванная и раньше была комната его родителей. Затем он подошел к закрытой двери бывшей спальни родителей, и Риси уловила свежий запах краски.

Ее брови сошлись вместе, Фин открыл дверь, ввел ее внутрь и остановился.

Она замерла и уставилась на комнату.

— Святая корова, — прошептала она.

Она сообщила (всем), что в первую очередь собирается сделать после того, как переедет на ферму — переделать родительскую спальню Фина в их собственную. Она потратила какое-то количество времени на изучение, как хотела бы, чтобы выглядела их семейная спальня.

И вот она. Почти точь-в-точь как на картинке в журнале, которую она показывала чуть ли не всем, кто хотел ее увидеть.

Темно-бирюзово-серые стены. Белый потолок. Тяжелая, но элегантная мебель из темного дерева, включая кровать размера кинг-сайз. Высокие лампы со стеклянным колпаком на каждой тумбочке с висящим шнурком, на нижней части болтался кристалл. Большой плюшевый темно-серый ковер у кровати.

На одном из комодов стояла одна из ваз Дасти, большая. Не ее обычных расцветок или форм. Очевидно, она была сделана специально матово-серой снаружи, внутренняя часть, изогнутая губой — блестящего бирюзового цвета. Смотрелась великолепно.

На стенах в черных рамках, в кремово-матовой кайме висело множество черно-белых фотографий Фина, Клариссы или Фина и Клариссы на протяжении всех семи лет, что они были вместе.

И еще была большая рама с зеркальными фигурными краями, в ней находилась любимая фотография Клариссы, на которой были изображены она и Фин.

Фин стоял, прислонившись к стене сарая, на голове у него была его вездесущая потрепанная бейсболка, белая футболка прикрывала грудь, на ногах выцветшие джинсы, на ногах рабочие ботинки, на руках потрепанные кожаные рабочие перчатки. Кларисса прислонилась к Фину, одетая в короткие шорты, симпатичную футболку и еще более симпатичные сандалии на плоской подошве. Одна его рука была обвита вокруг ее талии, другая свисала. Одна ее рука, скрытая от посторонних глаз, была обернута вокруг его талии, другая — на его животе. Она стояла в профиль, Фин в анфас, его голова была запрокинута, прижата к стене сарая, ее подбородок был опущен вниз. Они оба смеялись.

Дасти сделала этот снимок. Кларисса обожала его.

— Свадебный подарок, — пробормотал Фин, и она посмотрела на него. — От твоей мамы.

Она медленно закрыла глаза, затем открыла их и оглядела комнату.

Она показывала маме ту фотографию в журнале.

И вот оно. Ее мама попросила Фина отвести ее к ручью, чтобы в течения дня сделать их спальню, вручив подарок Клариссе.

Семь лет назад что-то случилось с ее мамой, что встряхнуло ее окончательно, все сработало. Она снова вышла замуж за адвоката, но все еще продолжала работать, теперь помощником юриста в другой фирме, не там, где работал ее муж. Она даже ходила вечерами на курсы учиться, без отрыва от своей дневной работы. Они жили в уютной квартире в центре Инди, и у них была куча денег. У ее мамы снова появилась отличная одежда и отличная обувь, но она работала по шестьдесят часов в неделю и все равно каким-то образом умудрялась выйти замуж за парня, который оказался не слизняком, на самом деле довольно вполне нормальным.

А еще ей удалось стать хорошей мамой.

Поначалу это выводило Клариссу из себя.

Потом она привыкла к материнской заботе.

И Ноу сказал ей как-то раз, он так ей и сказал.

«Ну и ладно».

Это сработало. Мама и ее муж Джорди даже подружились с папой и Дасти. Они не ходили вместе ужинать или что-то в этом роде, но обменивались поздравительными открытками, рождественскими открытками, разговаривали и смеялись вместе всякий раз, когда происходило какое-нибудь семейное событие, например, День благодарения, рождественский ужин или барбекю Четвертого июля. У Джорди не было детей, но он был предан семье, и поскольку папа, Дасти и мама тоже были преданы семье, у них четверых все получилось.

Семь лет назад Кларисса сказала бы «ни за что».

Теперь она привыкла и к этому.

— Джорди тоже, очевидно, — продолжил Фин, и она оглянулась на него. — Твоя мама сделала здесь многое, но эту мебель... — Он замолчал, но она и так видела.

Недешевая. Мебель была даже не для выше среднего класса.

Она была лучшее, что можно было купить за деньги.

У них это будет на всю жизнь.

Кларисса улыбнулась в ответ комнате.

— Это не все, милая, — пробормотал Фин, она снова посмотрела на него, но он уже смотрел в сторону двери.

Затем все еще держа ее за руку, повел ее дальше по коридору в другой конец. Подошел к закрытой двери своей бывшей спальни, открыл ее и втянул внутрь.

Она остановилась как вкопанная, то, что увидела, проникло внутрь, и ее глаза наполнились слезами.

На деревянных полах были разбросаны разноцветные коврики. В углу стояло большое, пушистое, с выцветшим цветочным принтом кресло, которое раньше стояло в комнате родителей Фина и которое, по словам Клариссы, было единственной вещью в этой комнате, которую она хотела бы сохранить. Поверх него был наброшен свободный цветастый плед, который, как она знала, бабушка Фина сама связала крючком. Перед ним стояла маленькая банкетка для ног с кисточками и пуговицами, обитая бархатом приглушенного розового цвета. И еще находился большой, глубокий, широкий белый письменный стол с огромной, высокой спинкой, доходившей почти до потолка, весь в ящиках, укромных уголках и полках, и она также увидела, что на полках и совсем малюсеньких полках были расставлены ее безделушки, блокноты и еще рамки с фотографиями семьи, детей и друзей. На столе стоял совершенно новый, очень широкий монитор, компьютер «все в одном», вокруг которого были разложены ее яркая цветная подставка для карандашей, подставка для конвертов и стопка бумаги для заметок. Даже лосьон для рук, который лежал у нее дома на столе, находился здесь. Впереди стояло крутое вращающееся кресло из белой кожи и хрома. Комната выглядела современно, но каким-то образом полностью сочеталось с деревенским домом. Вдоль стен стояли книжные полки с ее книгами и компакт-дисками, в одной из них была установлена ее стереосистема, а по всей комнате были расставлены колонки. А окна завешены тонкими, прозрачными, приглушенно розовыми занавесками, которые ниспадали на пол и потрясающе смотрелись на фоне белой деревянной отделки и недавно выкрашенных стен глубокого, теплого фиолетового цвета.

И наконец, в рамках по всем стенам были большие куски закрученных пастельных карандашных завитушек Дасти. Случайные узоры, красивые цвета, плавные линии. Они были великолепны.

— Это от меня, — произнес Фин, ее тело вздрогнуло, а голова повернулась к нему.

Дасти и ее отец, да.

Фин…

О мой Бог.

Он потянул ее за руку, притянув ближе, и когда он притянул ее ближе, его другая рука легла ей на бедро, и он прошептал:

— Вот, где ты будешь воплощать свои мечты, милая.

Слезы, наполнившие ее глаза, хлынули рекой.

— Детка.

Он ухмыльнулся и сказал:

— Счастливой свадьбы.

Она ухмыльнулась в ответ, все еще мокрая от слез, он отпустил ее руку с бедра, обе его руки опустились на ее подбородок, а большие пальцы скользнули по щекам.

— Ты не должна плакать, — прошептал он, наблюдая за движением своих больших пальцев.

— Фин, всякий раз, когда ты делаешь что-то милое, я плачу. Тут нечему удивляться. Это повторяется каждый раз.

Его взгляд переместился с больших пальцев в ее глаза, и он улыбнулся.

— Верно, — пробормотал он.

— Но ты не так все понял, — сказала она ему, и его большие пальцы перестали двигаться.

— Что? — спросил он.

— Видишь ли, — начала она, — раньше я сидела с папой на балконе его спальни, смотрела на твою ферму и думала, когда вырасту, выйду замуж, я хотела бы иметь спальню, такую же, как у моего отца.

— Я построю тебе балкон, — мгновенно согласился Фин и закрыл глаза.

Боже, Боже, она любила его.

Затем она открыла глаза и прошептала:

— Я еще не закончила, малыш.

Фин молчал.

Кларисса продолжила:

— Когда я сидела на папином балконе, думая об том, но я также сидела там, надеясь увидеть тебя. И, возможно, хотела бы иметь спальню, как у папы, когда выходила бы замуж. Но более того, я хотела выйти замуж за парня, который был бы очень похож на тебя.

Его глаза потеплели (или стали теплее), и он снова ухмыльнулся.

Затем заявил:

— Ну, тебе это удалось.

Она улыбнулась в ответ, затем улыбка исчезла, и она прошептала:

— Я хочу сказать, что я уже воплотила свою мечту.

Она почувствовала, как пальцы Фина напряглись на ее подбородке, а его голова наклонилась так, что его лицо оказалось очень близко.

Затем приказал:

— Придумай новые.

Затем он притянул ее к себе и поцеловал крепко, влажно и очень, очень долго.

Она опоздала на свою собственную вечеринку.

Но ей было все равно.

* * *

По дороге Клариссы домой…

Она улыбнулась дороге перед собой.

Свадебный подарок Фина был великолепен.

Но ему придется подождать ее подарка, когда они вернутся домой из медового месяца.

Она уже выбрала, но он очень маленький еще. Она сможет его забрать через неделю-две.

Щенка золотистого ретривера.

* * *

На следующее утро... рано…

— Двигайся, — прорычал Майк свой приказ мне на ухо.

— Малыш, я хочу тебя, — прошептала я, шея изогнулась, лоб прижался к его шее.

— Ты знаешь, что должна это заслужить, Ангел.

Боже, мне нравилось, когда он был властным, таким горячим и говорил разные непристойности, причем не только говорил.

И все же я хотела его.

На коленях, раздвинув ноги, Майк на коленях позади меня, одной рукой обнимает, палец подергивается на моем клиторе, два его длинных пальца другой руки погружены в меня, я в основном двигаюсь на них, но он также трахает меня пальцами.

Это было. О Боже. О Боже.

Черт, я готова была уже кончить без его члена.

— Майк, — простонала я, затем прижалась к его пальцам и кончила.

Он засунул их еще глубже, палец все еще подергивался на моем клиторе, и Боже, Боже, это было великолепно.

Потом я лежала на спине, мои колени были высоко подняты, икры скользили по предплечьям Майка, его руки упирались в кровать, член был погружен в меня.

Я раздвинула ноги еще шире, мои глаза блуждали по его телу, руки потянулись между ног, чтобы мои пальцы могли сделать то же самое.

— Прикоснись к себе, — приказал он, и я мгновенно сделала то, что он велел.

Его голова опустилась, он смотрел, как глубоко входит в меня.

О Боже, это должен был быть двойной оргазм. Быстрый двойной. Боже, Боже.

— Боже, — выдохнула я и кончила снова, мои ноги напряглись вокруг рук Майка, и его возбужденный член врезался в меня.

Несколько минут спустя я почувствовала, как бедра Майка приподнялись, и увидела, как его голова откинулась назад, как напряглись мышцы на шеи, вздулись вены, это было так фантастично, что я чуть не кончила снова.

Он оставался неподвижным, мои пальцы блуждали по его коже. Он продолжал оставаться неподвижным, прижав мои икры к своей спине и перенеся часть своего веса на меня.

Затем он подарил мне свой медленный обжигающий поцелуй.

Когда его губы отпустили мои, и он начал ласкать мне шею, я сжала его всеми четырьмя конечностями, повернула голову и сказала ему на ухо:

— Это было приятно.

— Да, — пробормотал он в мою кожу.

Я ухмыльнулась.

Итак, Майк.

Да.

Я снова сжала его.

— Мне нужно вставать, красавчик, сходить в душ.

— Ты не двигаешься.

— Майк, сегодня важный день. Миллион дел, которые нужно сделать.

Он прижался ко мне бедрами, я вдохнула, и его голова поднялась.

— Ты... не... двигаешься, — заявил он.

Майк чувствовал себя в настроении побыть альфой.

С другой стороны, Майк почти всегда пребывал в настроении побыть альфой.

Так что я догадалась, что лучше не двигаться.

— Хорошо, — пробормотала я.

Он ухмыльнулся мне. Затем его голова опустилась, и губы снова начали ласкать мою шею, и я задалась вопросом, с чего это я вообще хотела двигаться.

* * *

Майк стоял, согнувшись в талии, положив руки на стойку, не сводя глаз со светловолосой маленькой девочки в платье цветочницы ярко-зеленого цвета с желтоватым отливом с кухонным полотенцем, обернутым спереди, сидящей на стойке перед ним. Длинные, блестящие волосы, как у ее мамы, на голове маленькой девочки представляли собой массу кудрей с широкой атласной лентой под цвет платья, продетой сквозь них, удерживая волосы подальше от ее лица.

Она была занята тем, что пила шоколадное молоко из стакана.

И она была полна решимости.

Совершив этот подвиг, она перевернула стакан, который держала обеими руками, показывая, что он пустой, посмотрела на своего отца своими большими темно-карими глазами и драматично выдохнула протяжное «Ааааа».

Майк ухмыльнулся и спросил:

— Хорошо?

Его младшая дочь Аманда (сокращенное Менди) улыбнулась в ответ с усами цвета шоколадного молока и горячо кивнула.

— Ладно, — пробормотал он, — ты наелась и можешь идти.

Затем он забрал у нее стакан, отставил его в сторону и снял у нее спереди кухонное полотенце, чтобы вытереть им рот.

Он снял ее со стойки, когда Риси, с уложенной прической, идеальным макияжем, в переливающемся коротком халатике, вбежала, бросила на него один взгляд и закричала:

— Я не могу найти мои туфли!

Затем она повернулась и выбежала.

Майк поставил Мэнди на ноги, но опустил подбородок, взглянув на нее сверху вниз, заметив, что ее голова откинута назад и она смотрит на отца.

— Риси сходит с ума, — заявила Мэнди.

— Правильно понимаешь, детка, — пробормотал Майк, затем повернулся и увидел, как входит Остин, темно-русый, кареглазый шестилетний сын, одетый в смокинг для маленького мальчика с бутоньеркой из желтой розы, приколотой к лацкану.

— Риси сходит с ума, пап, — объявил он очевидное.

— Я уже понял, — ответил ему Майк.

— Я не могу выйти замуж без обуви! — Закричала Риси откуда-то сверху, судя по звуку.

Именно тогда вошла Дасти. На ней было бледно-желтое платье, облегающее ее фигуру, из прозрачного струящегося материала поверх атласа того же цвета под ним. Без рукавов, с v-образным вырезом и небольшой ложбинкой, которая обнажала лишь намек на ее шрам от огнестрельного ранения. У платья был намного ниже v-образный вырез на спине. Юбка обтягивала ее задницу и бедра, нижний атлас заканчивался выше колен, но прозрачный слой ниспадал ниже. Ее волосы были собраны в конский хвост на затылке и перевязаны бледно-желтой атласной лентой. В ушах у нее были бриллиантовые сережки, на шее — бриллиантовый кулон, который Майк подарил ей на их вторую годовщину (вторую по значимости, в тот день, когда она его простила), и все.

Она выглядела сногсшибательно.

— У нас обувной кризис, — провозгласила она. — Нужны все руки, и под этим я имею в виду тебя, папа. — Она посмотрела на Остина сверху вниз. — Ты, уже большой, мне нужно, чтобы ты присмотрел за сестрой. Ее платье должно оставаться идеальным в течение одного часа и пятнадцати минут, и только тогда она может приступить к его уничтожению. Пока обувь не найдена, это твоя миссия. Мое предложение — идите в гостиную и попросите дядю Джорди помочь тебе выполнить эту миссию.

Остин посмотрел вверх на свою маму и торжественно кивнул. Затем он подошел к своей сестре, взял ее за руку и повел в гостиную.

Взгляд Дасти провожал их, пока они не скрылись в гостиной.

Майк подмигнул своей дочери, которая пристально смотрела на него, а затем присоединился к поискам.

Он был удивлен, что Риси что-то потеряла, с другой стороны, в такой день было бы самое время что-то потерять. Обычно она была немного похожа на Дасти, за исключением того, что была более тихой и мягкой. Уверенной. Непринужденной. Без глупостей.

Он прикинул, что через час, пятнадцать минут она вернется к своему прежнему состоянию.

Поэтому просто передвигался по дому, можно сказать, слоняясь, учитывая, что он понятия не имел, что именно нужно искать.

И это было нетрудно.

Когда Дасти была беременна Амандой, она продала свое ранчо паре, которая арендовала его через месяц после того, как в нее стреляли.

Затем они переехали из дома Майка в Бург. Большой, солидный дом на Грин-стрит. Огромный двор. Вдоль длинной боковой аллеи тянулся ряд кустов пионов, которые каждый май распускались огромными пушистыми шапками самых разных цветов — от насыщенного кремового до темно-розового. Летом Дасти повесила четыре больших кашпо с папоротниками под крышу переднего крыльца, протянувшегося вдоль всего дома, и она поставила там его адирондакские стулья. В доме были большие комнаты, кухня, построенная для приготовления ужина на День благодарения, и множество распашных окон, где в гостиной в передней части дома каждый год ставили рождественскую елку. На обширном, просторном заднем дворе был отдельно стоящий гараж на две машины и огромный отапливаемый сарай, где Дасти создавала свою глиняную посуду.

И когда он бродил по комнатам в поисках коробки с обувью, как он делал, когда случайно проходил по ночам, он впитывал все вокруг, не пропуская то, что видел.

У него было все. Полная мечта. Его семья в большом, старом, изящном доме в Бурге, рождественская елка в окне, папоротники летом свисают на веранде.

И красивая, умная, веселая, любящая женщина в его постели, которая была его женой, матерью двоих его детей и обожающей мачехой для двух других.

Он жил в своей мечте.

Полностью.

Он заглянул в гостиную, надеясь, что Рис не сошла с ума и не убрала туда свои туфли, и увидел Мэнди на коленях у Джорди, Джорди откинулась в кресле Майка, счастливо смотря мультики с детьми Майка.

Глаза Джорди встретились с его глазами, и он сообщил:

— Я уже тут все проверил. Коробки здесь нет.

Майк усмехнулся и кивнул, затем вышел за дверь и поднялся по деревянным ступенькам с темно-синей ковровой дорожкой, обогнул среднюю площадку и поднялся наверх, где находились детские комнаты и его офис. Он только что вошел в дверь, которая вскоре станет комнатой для гостей, учитывая, что Риси здесь не будет жить, она как раз вышла из своей гардеробной с атласными туфлями цвета слоновой кости на пугающе высоких каблуках, держа их в каждой руке, и заявила:

— Нашла!

— У себя в гардеробной, — отметил Майк, и глаза его дочери встретились с его глазами.

— Майк, — пробормотала Дасти, но ее голос дрожал от смеха.

Она стояла на четвереньках на полу, задрав задницу в воздух, ее собственные туфли на пугающе высоких каблуках (у нее были бледно-желтые с ремешками) уже были на ногах, очевидно, она только что лазила под кровать, чтобы найти туфли Рис.

Майк оторвал взгляд от задницы своей жены и посмотрел на Одри, на кровати лежал раскрытый чемодан Рис, сложенное содержимое, которого Одри не успела тщательно перебрать. Ее смеющиеся глаза были устремлены на Майка, а губы плотно сжаты, чтобы удержаться от смеха.

— Пап, дай мне поблажку, — огрызнулась Риси, и Майк посмотрел на свою дочь. — Я выхожу замуж сегодня.

— Да, за мужчину, с которым ты была семь лет. Господи, Риси, ты уже была практически замужем. Ты делаешь это просто для того, чтобы устроить вечеринку и получить подарки, — ответил Майк.

— Майк, — снова пробормотала Дасти, теперь уже поднявшись на ноги, ее голос все еще вибрировал смехом.

Одри на самом деле фыркнула.

— Мам! — крикнула Риси, свирепо глядя на свою мать.

— Милая, твой папа насмешил, — защищалась Одри.

Майк скрестил руки на груди и ухмыльнулся своей дочери.

— Я просто пытаюсь снять напряжение шуткой, — заявил он ей, и ее глаза встретились с его.

— Если ты пытаешься снять напряжение, то у тебя не получилось! — выпалила Рис.

Ухмылка Майка исчезла, и он прошептал:

— Успокойся, красавица. Все будет хорошо. Все будет идеально. Ты выходишь замуж за хорошего человека, который любит тебя, ты любишь его и отправляешься в свадебное путешествие, которое сделает тебя счастливой до самой смерти.

Он наблюдал, как глаза его дочери наполнились слезами, затем она помахала рукой перед лицом и воскликнула:

— Не заставляй меня плакать! Мой макияж! Гримерша только что ушла! Она не сможет его исправить.

— Иди сюда, — приказал Майк.

— Нет. Ты заставишь меня плакать, — ответила Риси, все еще размахивая рукой перед лицом.

— Риси, милая, иди сюда, — тихо, но твердо сказал Майк.

Она выдержала его взгляд, опустила руку и подошла к нему.

— Мы дадим вам двоим минутку, — пробормотала Дасти, она с Одри проскользнули мимо них к двери.

Майк поднял обе руки и обхватил подбородок своей дочери.

Затем его глаза скользнули по ее лицу.

Затем они уставились на нее.

— Самая красивая девушка в мире, — прошептал он.

Она бросила туфли, подняв руки и крепко сжав запястья отца.

— Папа, — прошептала она в ответ.

— Самая красивая девушка в мире, — повторил он хриплым голосом.

Она сжала губы.

Он притянул ее ближе и наклонился.

Коснувшись губами ее макушки, прошептал:

— Люблю тебя, моя Риси.

— Я тоже тебя люблю, папочка.

Папа.

Он закрыл глаза и прижался губами к ее ароматным, мягким волосам.

Затем немного отстранился и прошептал ей в волосы:

— Всегда.

— Всегда, папочка, — прошептала она в ответ.

Он услышал столпотворение внизу, что означало прибытие ее подружек невесты.

Поэтому отстранился, но продолжал держать руки на ее подбородке и снова поймал ее взгляд.

Она удерживала его взгляд и его запястья, не отпускала.

Затем в комнату вошли две ее подружки невесты.

— О Боже! У тебя божественная прическа, — объявила одна из них.

Майк улыбнулся своей дочери.

Затем он отпустил ее и отошел. Подружки невесты, уже одетые в свои изысканные платья подружек невесты ярко-зеленого цвета с желтоватым отливом, собрались вместе, когда он направился к двери.

Он оглянулся и увидел, что она прижалась к одной, другая держала ее свадебное платье, которое висело на дверце шкафа.

Затем он глубоко вздохнул и вышел из комнаты.

И он сделал это, готовясь сделать то, что ему предстояло сделать через час.

Невозможное.

Отпустить свою дочь.

* * *

Майк сидел на стуле перед огромным рядом конструкций, расставленных на солнце рядом с фермерским домом Холлидея. Его глаза были прикованы к шатру перед ним. Он был усыпан желтыми розами, ярко-зелеными лентами и серпантином, и все это развевалось на легком ветерке, который, к счастью, унес влажность и снял дневную жару.

Дасти только что покинула стул рядом с ним, направляясь под навес.

Джонас покинул очередь шаферов и уселся за пианино.

Дасти улыбнулась Джонасу. Он ухмыльнулся в ответ. Она кивнула, и Ноу повернул голову к своему приятелю, который сидел за барабанной установкой.

Джонас кивнул, заиграл барабанщик, и Дасти начала напевать в микрофон, перед которым стояла.

Пока Риси и Фин стояли в объятиях друг друга под навесом, глядя друг другу в глаза, глаза Дасти встретились с глазами Майка.

Затем своим чистым, сладким, красивым голосом его жена начала петь «Мороженое» Сары МакЛахлан.

Для его дочери и ee племянника.

Но и для мужа.

Майк не сводил с нее глаз,пока она пела, его сын аккомпанировал ей, ее голос поселился у Майка в душе.

Через две минуты песня закончилась.

Пятнадцать минут спустя его дочь стала миссис Финли Деклан Холлидей.

* * *

Через две секунды после этого Мэнди Хейнс посмотрела на своего папочку со своего места, стоя перед симпатичной лучшей подругой ее сестрой Риси, потом она открыла рот и закричала:

— Папа! Я хочу выйти замуж за такого же парня, как Финни!

Все, кто сидел на стульях перед ней, разразились смехом.

Даже ее мамочка.

Но Мэнди совершенно не смутилась.

Глаза папы медленно закрылись, и он отрицательно покачал головой, как делал, когда говорил ей «нет», что она не могла что-то сделать, что-то съесть, что-то взять или куда-то пойти.

Она даже не переживала из-за этого.

Потому что папочка сдавался.

В конце концов.

* * *

Его новая жена стояла в объятиях своего отца в пяти футах от него, Фин посмотрел вниз на свою мать.

Она улыбнулась ему, и у нее хорошо это получилось. Ее улыбка выглядела почти подлинно.

Он покачнулся вместе с ней и прошептал:

— Я знаю, о чем ты думаешь.

— Что я вне себя от счастья, что мой сын женился на хорошей девушке, которая любит его как сумасшедшая? — спросила она сквозь улыбку.

— Ты хочешь, чтобы папа был здесь, — возразил Фин и увидел, как боль на мгновение затуманила ее глаза, прежде чем она собралась с силами и заставила свою угасающую улыбку стать прежней. Он обнял ее и продолжил шептать: — Ма, я тоже.

— Знаю, — прошептала она в ответ.

— Так давай сделаем так, чтобы он был с нами, — предложил Фин, и она моргнула.

— Что?

— Какую песню пели на вашей свадьбе? — спросил он, и боль исчезла из ее глаз, счастливые воспоминания вытеснили ее.

— Мы только начали, — ответила она, затем сосредоточилась на нем. — Вспомнила. «Хромой». Но Дасти ее пела.

— Держу пари, это было красиво, — пробормотал Фин.

— Красиво, — прошептала она.

— Ты напилась? — спросил он, ухмыляясь ей.

— Конечно, нет! — воскликнула она.

— А папа? — Продолжил Фин, и ее глаза скользнули в сторону, а губы дрогнули.

— Немного, — призналась она.

— В хлам, ма, он мне миллион раз рассказывал.

Она снова посмотрела на него.

— Рассказывал?!

— Эм... да.

Ее губы снова дрогнули, прежде чем она поделилась:

— Я была в ярости. Мариновала его. Медовый месяц оказался для него совсем не таким, как он ожидал.

Фин расхохотался.

— В течение первых двух дней, — пробормотала она сквозь его смех, и Фин продолжал смеяться.

Когда он остановился, она улыбалась ему, глядя на сына снизу вверх.

И это было искренне.

Затем сообщила:

— Больше не могла выдержать.

Фин снова расхохотался, притянув к себе мать, она тоже рассмеялась.

* * *

Ривера опустился на стул рядом с Майком, и Майк перевел взгляд на него.

— Брат, серьезно, я не могу пошевелиться. Я никогда в жизни так много не ел, — объявил Ривера. — Джерра подсмеивается. Она говорит, что я делаю это на каждом фуршете. Но, какого хрена? Это же шведский стол. Ешь, не хочу.

Взгляд Майка переместился на Джерру, которая танцевала с Дасти на деревянном танцполе, выложенном на траве во дворе Холлидея. Их партнером по танцу был Райкер, который, черт бы его побрал, поднял руки в воздух, раскачивал бедрами, прикусил нижнюю губу и выглядел как белый рэпер, окруженный классными белыми шлюхами.

Господи.

— И у меня есть еще одна проблема, — заявил Ривера, и Майк оторвал взгляд от своей смеющейся жены, ее хихикающей лучшей подруги, от того факта, что они делали все, что в их силах, чтобы подзадорить Райкера, и он посмотрел на Риверу.

— Какая? — спросил он.

— Моя тринадцатилетняя дочь влюблена, — ответил Хантер, затем мотнул головой в сторону танцпола.

Взгляд Майка вернулся назад, он высматривал и обнаружил симпатичную, темноволосую, с оливковой кожей тринадцатилетнюю Адриану, покачивающуюся в такт музыки, с тоской глядя на Джонаса, играющего на гитаре со своей группой.

Майк оглянулся на Риверу.

— Думаю, ты можешь успокоиться. У Ноу есть девушка. Или, точнее, двадцать пять девушек.

Ривера усмехнулся.

Майк продолжил:

— И она немного молода для него.

— Хорошо, — пробормотал Ривера и вытянул перед собой ноги в ковбойских сапогах.

Майк оглянулся на Джонаса. Группа его сына давала этот концерт для сестры бесплатно. Обычно они выступали за большие гонорары, места, в которых они обычно выступали, требовали больших сборов. Он каким-то образом зарабатывал музыкой себе на жизнь, играя по всему Инди, в Западном Лафайете и Блумингтоне на концертах в колледже, для них не было чем-то неслыханным отправиться в Чикаго, в Лексингтон или в Цинциннати, или Кливленд. Он не был рок-богом, но недавно они записали нескольких треков, им предложили более широкий тур по Среднему Западу, Югу и Техасу. Джонас перешел к написанию песен, что не удивило Майка. Они были более чем хороши, его друг сообщил ему об этом. Но Джонас был уверен в своем таланте; он не рвался подписывать контракт. Просто двигался по карьерной лестнице, ожидая, что все придет.

И, судя по всему, так и происходило.

И было понятно почему. Они играли на свадьбе, большой, почти с тремя сотнями гостей, но были феноменальны, и переполненный танцпол тому доказательство. Атмосфера, которую они создавали, была фантастической.

— Итак, рано или поздно это случится со мной, на что это похоже? — Спросил Ривера, и Майк оглянулся на него.

— На что похоже? Что чувствуешь?

Взгляд Риверы оторвался от него и двинулся через двор. Майк проследил за его взглядом и увидел Фина и Рис, тесно прижавшихся друг к другу, решив побыть наедине при толпе гостей.

Он видел их, прижавшихся вдвоем, не в первый раз. В такой день он видел их впервые — Фин в темном смокинге, Рис в струящемся ангельском свадебном платье.

И это было также не первый раз, когда, глядя на нее, у него сжалось сердце.

— Это чертовски больно, — пробормотал Майк, затем его взгляд вернулся к Ривере, и он закончил: — И я никогда не был так счастлив.

Кожа вокруг глаз Риверы стала мягкой, а губы расплылись в улыбке.

Затем он пробормотал:

— Помолись за меня, брат, чтобы Адриана нашла такого же, как Финли Холлидей.

Майк оглянулся на пару и увидел, что рука Фина обвилась вокруг шеи Рис сбоку. Он поднял голову, улыбаясь ей сверху вниз, вероятно, только что поцеловал ее. Затем кто-то приблизился, взгляд Риси скользнул в сторону, челюсть Фина на секунду сжалась, явно не желая, чтобы их момент нарушали.

Финли любил дочь Майка.

Больше, чем жизнь.

— Помолюсь, — заверил Майк Риверу и оглянулся на свою жену, ее подругу и чертового Райкера, который каким-то образом заполучил его малышку Мэнди, усадив ее себе на согнутую руку, продолжая вращать бедрами. Одной маленькой ручкой она обвила его толстую шею, другая, как и у Райкера, была сжата в кулак, сотрясая воздух. К ним присоединились, бросив вызов всему святому, Ронда, Одри, черт побери, даже Кирби и ужасающий белый мужчина, совершенно неумеющий танцевать Джорди.

Бл*дь.

* * *

— Сделай мне одолжение, — заявил Майк, входя в нашу спальню.

— Какое? — спросила я, втирая лосьон в руки.

Майк остановился в ногах кровати.

— Никогда, никогда больше не танцуй с чертовым Райкером.

Я разразилась смехом.

Майк не смеялся, даже не улыбнулся.

Я выдавила из себя смешок, произнеся:

— Это было весело.

— Господи, — пробормотал он, и его руки потянулись к пуговицам белой рубашки со складками спереди.

Я сдвинула ноги и засунула их под одеяло на нашей кровати.

Майк уронил рубашку на пол.

— Она звонила? — спросил он в пол, теребя пояс.

Он говорил о Дебби.

— Когда я проверяла свой телефон после ужина, она звонила три раза.

Майк перевел взгляд на меня.

— Ты ответила?

Я отрицательно покачала головой и тихо сказала:

— Правило Фина, Рис поддержала его. Она не должна присутствовать на сегодняшнем дне.

Майк кивнул, отводя глаза.

— Она просидела весь день в гостиничном номере у шоссе, ожидая, когда ей все же будет разрешено прийти, — сказала я ему то, что он уже знал.

— Отличное место для нее, — заметил Майк.

Осторожно я сказала:

— Прошло много времени, милый, затаить обиду…

Глаза Майка вернулись ко мне.

— Она пыталась лишить твоего племянника средств к существованию, его наследства и самой драгоценной памяти об отце только потому, что она злилась на тебя, что ты со мной. Тебе не кажется, что такое может стоить долгой обиды?

Я прикусила губу, Майк просто на меня смотрел. Я не ответила, но это и был мой ответ, и Майк это понял.

Поэтому пробормотал:

— Хорошо.

Майк, похоже тоже, затаил обиду. Даже дольше, чем я. Его правила были такими же, как у Фина. Моя сестра больше не появляется в нашей жизни. Не на нашей свадьбе. Не когда у меня появился Остин. Не когда у меня появилась Мэнди. Никогда.

Нечасто я разговаривала с ней, хотя Майку об этом не говорила, однако он был полицейским и вдобавок умным парнем, так что я подозревала, что он знал об этом. Наши разговоры с сестрой носили скорее чисто информативный характер, сквозила не комфортность. Я поняла, что она сожалеет. И также поняла, что она понятия не имеет, как ей признать свою вину и покаяться. Может поэтому она и хотела каяться.

Пока она не покается, она не будет участвовать в жизни семьи.

Во всей жизни нашей большой семьи.

Приказ Майка и Фина. Извинись или оставайся изгнанной.

Мне кажется, что это тяжелое наказание. Они не согласны со мной. Но поскольку они оба были мачо, крутые парни, я не хотела затевать с ними спор на этот счет, поэтому оставила все как есть.

Я откинулась на спинку кровати, Майк закончил раздеваться и надел пижамные штаны.

Он шел к кровати, чтобы присоединиться ко мне, когда я спросила:

— Мэнди и Остин спят?

— Да, — ответил он, откидывая одеяло и сворачиваясь.

Я начала наваливаться на него, и на полпути мне помогли, Майк просунул руку под меня и протащил мое тело остаток пути.

Я подняла голову, посмотреть на него сверху вниз.

— Ты в порядке? — мягко спросила я.

— Отличный день, странное чувство. Ненавидел каждую секунду этого дня так же сильно, как и любил. Но они подходят друг другу. Он перевернул бы небо и землю ради нее, она чувствует похоже к нему то же самое. Так что, полагаю, раз мне приходится ее отпустить, то такой прекрасный мужчина, как твой племянник — лучший выбор, который у меня есть.

Я пристально изучала его лицо.

Боже, он так и не понял.

— Ты не заметил, — прошептала я, и брови Майка сошлись вместе.

— Что?

— Милый, Фин заявил на нее права семь лет назад.

Его рука, обнимающая меня, сжалась крепче, и он начал:

— Дасти...

— Он заявил права, — оборвала я его. — И ты не заметил, что, несмотря на то, что он заявил на нее права, тебе не нужно ее отпускать. А это значит, что ты никогда этого не сделаешь. Ни один из вас. Нет. Она вся твоя, и тебе повезло, потому что Риси источает много любви вокруг себя.

Я видела, как потеплели его глаза, как смягчилось его лицо, и почувствовала, как его рука поднялась и накрыла мою щеку.

— Черт, я люблю тебя, Ангел.

Я улыбнулась ему и прошептала:

— Да.

Его большой палец скользнул по моей щеке, когда его глаза встретились с моими.

— У тебя был хороший день? — спросил он.

— Самый лучший, — ответила я, чувствуя, как моя ухмылка становится шире.

— Так что сейчас самое подходящее время прикоснуться к тебе, — отметил он.

Я прижалась ближе и опустила свое лицо к нему.

Его рука оставила мою щеку, обе руки скользнули вокруг моей талии, и я прошептала:

— О, да.

Его лицо внезапно стало серьезным, и он прошептал в ответ:

— Тогда, дорогая, нам нужно завести собаку. — Я почувствовала, как мое тело напряглось, но руки Майка сжались крепче, и он продолжил: — Собака делает дом безопаснее и дополняет семью. Я хочу, чтобы у Остина и Мэнди была собака, не говоря уже о нас с тобой.

— Майк…

— Дасти, — твердо заявил он, и я уставилась на него.

Лейла умерла два года назад. Майк был опустошен. Так же как Ноу и Рис. Даже Фин был расстроен. И Кирби.

Я же пребывала в ступоре.

— Я не могу, — прошептала я.

— Милая...

— Он бы выстрелил в меня снова, Майк.

Его руки сжались так крепко, что у меня перехватило дыхание.

Я заставила себя немного вернуться и напомнила ему о том, о чем он не хотел вспоминать, особенно если ему напоминали.

— Она набросилась на него. Если бы она этого не сделала, он бы убил меня там. Она, жертвуя, собой сделала возможным мне иметь все, что у меня есть сегодня. Я не могу заменить ее на другую собаку. Ещё нет. Не могу.

— Хорошо, Ангел, — прошептал Майк.

— Дай мне время.

— Хорошо.

Я опустила голову и прижалась лицом к его горлу.

— Облажался. Хороший день. Не следовало упоминать об этом.

Лейла была моей постоянной спутницей с того черного дня и дальше. До того черного дня она принадлежала Майку. После того дня она стала моей. Она знала каким-то собачьим чутьем, что спасла мне жизнь, и серьезно отнеслась к этой ответственности. Больше угроз не было, но это не означало, что она оставила меня. Она была постоянно рядом. Отходила только по делам. Но она знала, что сделала для меня, и, скорее всего, понимала, что я чувствую к ней по этому поводу. Поэтому она всегда оставалась рядом со мной.

Моя золотая девочка.

— Ты не облажался, — прошептала я и подняла голову, чтобы снова посмотреть на него сверху вниз. — Сегодня был день создания счастливых воспоминаний и вспоминаний старых. И все, что было связано с Лейлой, было одним большим счастливым воспоминанием.

Он улыбнулся мне нежной улыбкой и прошептал:

— Да.

Я ухмыльнулась и напомнила ему:

— И она любила Райкера.

Майк закатил глаза.

Я усмехнулась.

Затем скользнула рукой вверх по его груди и обвила пальцами его шею, делясь более счастливыми воспоминаниями:

— Сегодня Дэррин был бы чертовски рад. Ты со мной. У нас появились Остин и Мэнди. И наконец его сын нашел Риси и сделал ее своей перед Богом и всеми остальными. Он бы широко улыбался весь... чертовый... день.

Майк снова ухмыльнулся и сказал:

— Ага.

— Это был отличный день, — заявила я.

— Ага, — согласился Майк.

— Идеальный.

Майк просто продолжал ухмыляться мне.

Моя рука скользнула к его подбородку, я придвинула к нему близко голову.

— Спасибо тебе, милый, за то, что делаешь меня такой чертовски счастливой.

Улыбка исчезла из его глаз, он поднял голову, прикоснулся своими губами к моим, затем откинулся на подушку.

И прошептал:

— Это я должен говорить.

Я почувствовала тепло в своей груди. Затем опустила голову и прижалась губами к губам своего мужа.

Он принял мой поцелуй и мгновенно стал командовать.

Потом день стал еще счастливее.

* * *

Майк осторожно отодвинулся от Дасти и встал с кровати.

Затем его ноги двинулись по темному, безмолвному, неподвижному дому.

Гостиная. Столовая. Семейная гостиная. Кухня.

Вверх по лестнице.

Сначала Мэнди, на боку, свернувшаяся клубочком, ярко-розовое одеяло на ее тонкой талии, одна маленькая ножка выскользнула из-под одеяла.

Остин следующий, на спине, широко раскинув руки, одеяло сброшено, его маленькая футболка задралась, обнажая маленький детский животик.

Майк накрыл его одеялом и вышел из комнаты.

В кабинет.

Затем комната Риси, в основном опустевшая, ее чемоданы исчезли, она проведет эту ночь с Фином в Инди в отеле Hyatt Regency, прежде чем они завтра отправятся на Ямайку.

Обратно вниз по лестнице, последний проход, затем в его и Дасти комнату.

Она не пошевелилась.

Он осторожно скользнул к ней позади, прижался грудью к ее спине, обнял рукой за талию и нежно прижал к себе.

— Все хорошо? — сонно пробормотала она, и он улыбнулся ей в волосы. Она знала, что он не хотел ее будить. Иногда ему это удавалось. Иногда она притворялась спящей, хотя он знал, что разбудил ее.

Иногда она не притворялась.

— Все хорошо, — пробормотал он в ответ, обнимая ее.

И это не было ложью.

Все было хорошо.

Все было абсолютно, бесспорно, прекрасно.

И с этой мыслью Майк заснул.

«Обещание» про Бенни и Фрэнки

Оглавление

1. Привет, Ангел

Эпилог Все хорошо