Могущество (ЛП) [Анна Карвен] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
Annotation
Ее забрали у меня. Для меня она превыше всего, и ее забрали у меня. И теперь я пленник в руках моего старого врага; связан и лишен своей силы, магия, текущая по моим венам, разъедает меня изнутри. Мне нужно убираться отсюда. Я сделаю все, чтобы вернуть ее. Все, что угодно. Даже если это означает, что мне придется сдаться самой тьме. И скоро враги поймут, что им никогда не следовало прикасаться к тому, что принадлежит мне.
Глава 1
Глава 2
Глава 3
Глава 4
Глава 5
Глава 6
Глава 7
Глава 8
Глава 9
Глава 10
Глава 11
Глава 12
Глава 13
Глава 14
Глава 15
Глава 16
Глава 17
Глава 18
Глава 19
Глава 20
Глава 21
Глава 22
Глава 23
Глава 24
Глава 25
Глава 26
Глава 27
Глава 28
Глава 29
Глава 30
Глава 31
Глава 32
Глава 33
Глава 34
Глава 35
Глава 36
Глава 37
Глава 38
Глава 39
Глава 40
Глава 41
Глава 42
Эпилог
Анна Карвен
Могущество
Глава 1
Кайм
Когда прихожу в сознание, то вижу, что привязан вверх ногами к длинному бамбуковому шесту, как молочный поросенок, и меня несут через джунгли. Мои лодыжки скрещены и туго связаны вместе куском текленовой веревки. Согнутые в локтях, мои бесполезные руки перекинуты через шест и закреплены аналогичным образом.
По крайней мере, обрубки кисти крепко перевязаны бинтами. Необработанные отрубленные руки чрезвычайно болели, но теперь боль превратилась в тупую пульсацию, почти терпимую.
Двое Достопочтенных с легкостью переносят мой вес на шесте, пока пробегают через зеленый кустарник. Мы находимся в середине колонны в один ряд; впереди двое убийц, и еще двое охраняют тыл.
Они будут бежать без остановки, пока мы не достигнем гор.
Они могли бы бежать так несколько дней при необходимости.
После шторма джунгли стали еще более запутанными и хаотичными. Я смотрю вверх на скелетообразные ветви деревьев, с которых оборвана большая часть листьев. Некоторые торчат под странными углами. Другие сломаны, будучи жестоко изуродованы ветром. Мы проходим мимо нескольких древних деревьев, которые полностью повалились, их покрытые коркой грязи корни перевернуты в воздухе.
Ничто из этого не имеет значения для моих похитителей. Они из ордена, обученные с легкостью передвигаться по любой местности.
Совсем как я.
Если бы только у меня были мои гребаные руки…
Я бы нашел способ развязать эти проклятые узлы. Убил бы этих придурков до того, как они доберутся до гор.
Но нет смысла сокрушаться. Пусть они понесут меня. Я должен беречь силы и думать.
Я должен найти выход из этого положения.
Должен.
Их голоса доносятся до меня. — Не могу поверить, что он действительно у нас.
Я не узнаю этого человека. По голосу он моложе остальных.
— Однако потребовался дракон, чтобы ослабить его. Неприятно это говорить, но мы не смогли бы сделать это сами. Не выпускай его из виду, Кирун. Никогда не теряй бдительности, даже когда он в таком состоянии. Видишь, что случилось с Эрулом? Теперь бедняге приходится оставаться в Голкаре, пока он не станет достаточно здоров, чтобы путешествовать, а у них там даже нет подходящего целителя. — Другой говоривший — это Тайден. Я улавливаю нотку неохотного уважения в его голосе. Типичный Тайден. На тренировках он никогда не был исключительным, но последовательным, компетентным и немного благородным — для служителя.
И один или два раза он даже ставил под сомнение приказы, когда ему что-то не нравилось.
Я ничего не имею против Тайдена, но убью его, как только освобожусь.
Так уж заведено в нашем мире.
— Если он так чертовски опасен, почему бы нам просто не убить его?
— Он нужен Великому магистру. Кто мы такие, чтобы подвергать сомнению его приказы?
— Хм. Но разве ты не задавался вопросом, чего на самом деле хочет Великий магистр от этого бледнокожего демона? Рел в последнее время странно выглядит, тебе не кажется? Всегда в этом капюшоне, выходит только тогда, когда тени становятся длиннее… Когда ты в последний раз видел, как он спарринговал на мраморной площади с остальными во время утренней тренировки? Не постарел ни на день за столько зим, сколько я могу сосчитать. Можно даже подумать, что он ушел и стал…
— Хелион Рел делает то, что лучше для всех нас, — огрызается Тайден.
Ах. Я закрываю глаза, когда носильщики доходят до участка скалистой местности. Каждый шаг вызывает у меня приступ ужасной боли. Хелион Рел… Значит, теперь он Великий магистр? Я всегда предполагал, что Джеру Лазутчик возьмет верх, но, возможно, сейчас он слишком стар… или даже мертв.
Я мог бы убить каждого из тех, кто пришел за мной, но Орден настолько скрытен, что даже я не смог выяснить, кто унаследовал мантию Великого магистра после смерти Темекина.
Хелион Рел был третьим командиром Темекина Элентхолла, и если когда-либо и существовал человек, который ненавидел меня до глубины души, то это был — и есть — он. Он приказал выпороть меня и запер в темнице всего лишь за то, что я посмотрел на него не так, как надо.
Пытки и издевательства были непрерывными… пока я не начал становиться сильнее его.
— Хелион Рел — тщеславный, садистский придурок, который ничего так не хочет, как удержать власть ради своего собственного хрупкого маленького эго, — тихо говорю я. Мой голос звучит как надтреснутый шепот, потому что у меня пересохло в горле. — Мне почти жаль тебя за то, что тебе приходится служить под началом этого ублюдка. Каким бы смертоносным ты ни был, у тебя нет собственной воли.
Тот, кого зовут Кирун, недоверчиво фыркает, но быстро прокашливается.
— Заткнись, Кайм, — рычит Тайден, и в его голосе появляется намек на фамильярность. — В следующий раз, когда ты откроешь рот, я отправлю тебя обратно в бессознательное состояние.
— Ты можешь позволить себе так говорить только потому, что я связан и без рук, — прохрипел я. — Принимай мудрые решения сейчас, Тайден, потому что я верну свои руки, и когда это сделаю, то смогу либо убить тебя быстро, либо медленно и мучительно.
Кирун издает лающий смех. — Он настоящий сумасшедший.
— Хелион Рел всегда был сумасшедшим… и глупым, — возражаю я. — Я скорее умру, чем буду служить под его началом.
— Осторожнее со своими желаниями, — огрызается Тайден. Он замедляет ход, затем полностью останавливается, подавая сигнал Кируну рукой.
Затем он роняет свой конец шеста, заставляя меня врезаться в твердую землю. Мое плечо принимает на себя основную тяжесть удара, чистая агония взрывается в моем теле.
— Я бы заткнул твой бескровный гребаный рот кляпом, демон, но это сделать проще, — бормочет Тайден. Он звучит устало, но это не мешает ему быть полным мудаком.
Следующее, что я вижу, — это его кулак, летящий прямо мне в лицо.
Когда его жестокий удар попадает мне в левый глаз, меня осеняет осознание.
Я снова попал. Это Орден Преподобного, жестокая секта, которая вырастила меня бездумным убийцей, а потом ничего не придумала, как устранить меня.
И вот я снова здесь, среди змей.
Но на этот раз я совершенно бессилен.
Твою мать!
Неужели боги сыграли со мной злую шутку?
— Бесполезно, — бормочу я, оправляясь от удара Тайдена. Мое зрение затуманивается, и я горько проклинаю таинственную фигуру, которая посещает меня во сне.
Пустые обещания.
Ублюдок.
И когда сознание угасает и меня окутывает мрак, я благодарю бесполезных богов за то, что Амали никогда не придется узнать об этой стороне моего существования.
Ты нужна мне, моя милая тигландер…
Последнее, что я помню, прежде чем погрузиться в глубокую пучину забвения, — это ужасное чувство тоски, настолько сильное, что оно полностью поглощает меня.
Я вернусь к ней.
И сделаю это, даже если мне придется отказаться от своей свободы.
Я бы отдал свою гребаную душу, чтобы вернуть свои руки прямо сейчас… чтобы вернуть свои силы… чтобы этот проклятый яд исчез из моего тела.
Ты слышишь это, старик? Я здесь. Приди и забери меня. Я сделаю все, что ты попросишь, до тех пор пока ты даруешь мне силу.
И до тех пор пока я буду рядом с ней.
Глава 2
Амали
Мы плывем три дня и три ночи по невероятно голубым морям и ясным звездным ночам, всегда держа в пределах видимости землю.
Все это время я тоскую по Кайму.
Я скучаю по его силе, по его мрачным задумчивым взглядам, по его всепоглощающему собственничеству.
Я скучаю по ощущению его ловких рук на моей обнаженной коже. Теплые или ледяные, мне все равно.
Я скучаю по чувству полной безопасности, пока он рядом со мной.
Но все это несущественно по сравнению с моим страхом за него. Страх проникает глубоко в мою душу и опустошает меня изнутри.
Где ты, Кайм? Ты в безопасности?
Он самое сильное, самое опасное существо, которое я когда-либо знала, но он всего лишь одинокий мужчина, и у него много врагов.
Но что я могу сделать? Я могу только следовать его приказам и отправиться на север. Могу только продолжать идти, надеясь, что он каким-то образом преодолеет темные силы, настроенные против него.
В конце концов, он сам по себе является темной силой.
Много раз ловлю себя на том, что закрываю глаза и произношу безмолвную молитву Селиз, богине, которая избегала меня.
Энак отдает приказы и учит меня парусному искусству иншади, заставляя работать все усерднее и прилежней, когда его тело начинает подводить его. Он дает мне строгие инструкции о том, как починить сломанный грот. Показывает мне, как читать ветер и убирать паруса. Объясняет про узлы и как их завязывать. Учит меня, как слушать ветер и управлять кораблем с помощью штурвала.
Он показывает мне, как ориентироваться по карте сверкающего ночного неба.
Мы идем вдоль берега, пока густые зеленые джунгли не сменяются широкими плоскими равнинами, покрытыми серым гравием цвета кости. На этих равнинах не растет ни единой травинки. Единственными признаками жизни являются корявые деревья, цепляющиеся за берега широких, извилистых рек, которые разливают свою кристально чистую воду в голубые отмели океана.
Чем дальше мы продвигаемся, тем слабее становится Энак. Его походка начинает замедляться. Дрожь в его руках так сильна, что он больше не может держать веревку, чашку или даже простую ложку.
По вечерам я готовлю для него и кормлю.
И хотя Энак большой, стойкий мужчина, который старается этого не показывать, он явно страдает от боли.
Последние три дня меня разрывало на части.
Инструкции Кайма ясны, и я понимаю причины, стоящие за ними, но это было уже слишком.
Кайм безжалостен. Жизнь сделала его похожим на холодное стальное лезвие.
Но я не такая.
Многое поставлено на карту, но мне это совсем не нравится.
На четвертое утро я нахожу Энака, стоящего на носу корабля и смотрящего на спокойную, блестящую воду. Ветер дует нам в спину, принося с гор намек на зиму.
— Недолго осталось, — грохочет он. Его руки сложены за спиной. Он крепко сжимает запястье, пытаясь унять дрожь. — Еще день и ночь, и мы будем в пределах видимости мыса. — Он стоит спиной, но каким-то образом чувствует мое присутствие еще до того, как я оказываюсь на полпути. Странный холодок пробегает по мне. Иногда, очень редко, интуиция целителя-полуиншади дает мне ощущение потусторонности.
Немного похоже на Кайма, только чуждость Кайма в тысячу раз сильнее.
Боги, я скучаю по нему. И ничего не могу сделать, чтобы спасти его, и это заставляет меня чувствовать себя такой чертовски беспомощной.
Я просто должна доверять ему.
Когда подхожу к Энаку, «Неккури» ударяется о большую волну, обдавая нас брызгами холодной соленой воды. Удар заставляет Энака потерять равновесие. Когда он падает вперед, я хватаю его за руку и тяну назад, дико кренясь по скользкой деревянной палубе, чтобы спасти его от падения за борт.
Мы оба с глухим стуком приземляемся на задницы. Корабль раскачивается вверх и вниз. Энак тяжело дышит.
Он яростно ругается на иншади. Я вытираю морскую воду с глаз и изучаю здоровяка.
Его гордые черты лица стали изможденными и осунувшимися.
У него темные круги под глазами.
Великолепные вьющиеся волосы спутаны, сбитые и тусклые.
Его жизненные силы иссякли.
Странные отметины на его лице — его энкари — выцвели из темно-красного до тускло-серого.
Впервые с тех пор, как мы покинули Побережье Костей, он выглядит совершенно побежденным.
Я больше не могу этого делать.
Этот человек помог мне без жалоб и горечи. Я не могу позволить ему больше страдать, каким бы логичным это ни было.
У Кайма свои методы.
У меня свои.
— М-мои ноги отнялись, — хрипло говорит он.
— Тогда я затащу тебя внутрь. — Я вскакиваю на ноги и встаю позади него. Подхватываю его руками под мышки и начинаю тянуть, кряхтя от напряжения. Он крупный мужчина и тяжелый. — Давай, Энак. Мне нужно, чтобы ты использовал все силы, которые у тебя остались. Помоги мне.
— Я постараюсь. — Он корчится на палубе, и каким-то образом, с помощью моего рывка и его толчков, нам удается затащить его внутрь. — Я чувствую себя умирающим болотным угрем, — ворчит он, когда я тащу его мимо дверного проема. Ветер помогает захлопнуть за нами дверь.
— Это ненадолго, — успокаиваю я его. — Скажи мне, где я могу найти следующее: лепесток ледяного цветка, кристаллы из рога мармока и молоко паука черной вдовы.
Энак издает недоверчивый смешок. — Ты просишь у меня три самые редкие и дорогие вещи в истории целительства.
— Ты хочешь избавиться от этого паралича или нет? — Я начинаю терять терпение.
Черты лица Энака смягчаются, когда он начинает понимать. — Ах. Знаешь, ассасину повезло, что у него есть ты. Ты слишком чиста для него.
— Не суди о цветке по его лепесткам, — ворчу я. — Я выбрала Кайма. Сделала бы я это, если бы была кем-то вроде добродетельной святой?
Энак посмеивается. — Справедливое замечание. Большинство людей в твоей ситуации пришли бы в ужас от человека, который больше похож на демона, чем на человека, но не ты.
Ты не знаешь, что я видела или делала, целитель. Я меняю тему. — У тебя есть ингредиенты, которые я просила, или нет? Потому что, если нет, ты умрешь здесь.
— Я Мастер-Целитель Махдулу, — фыркает он. — Конечно, у меня есть эти компоенты. Вон там шатается половица. — Он поднимает дрожащий палец и указывает. — Третья от стены. Внутри ты найдешь небольшой металлический сундучок. Принеси его мне.
— Я должна смешать и ввести…
Энак пренебрежительно машет рукой. — Конечно. Все хорошие противоядия от нервно-паралитических ядов нужно вводить инъекционно. Принеси мне коробку. Я точно скажу тебе, что делать.
И вот так я стала не просто учеником парусного искусства, но и учеником таинственного искусства исцеления Махдулу, что бы это ни значило.
Судя по тому, как он сказал, это, без сомнения, что-то важное. Как и Кайм, Энак — человек, полный тайн.
Я могу только надеяться, что мое понимание его характера окажется правильным.
Глава 3
Амали
Дрожащими пальцами удерживаю странное устройство, называемое шприцем, над широким изгибом руки Энака. Он сделан из большого полого клыка змеи и снабжен рычагом, который выталкивает жидкость через заостренный кончик.
Прицеливаюсь в крупный синий сосуд, выступающий под гладкой коричневой кожей Энака. Помогает то, что целитель в хорошей физической форме, мускулистый и подтянутый, как настоящий воин.
Если задуматься, Энак не похож ни на одного целителя, которого я когда-либо видела. Он крепкий и красивый мужчина. Женщины в деревне были бы по уши в него влюблены.
Но Энак не трогает мое сердце. Кайм занимает все мои мысли. Мой мужчина идеален во всех отношениях.
Я люблю его холодность, его тьму, тайну в бездонных глазах.
Его нечеловечность.
Люблю его тепло, нежность, то, как он шепчет мне на ухо прописные истины, как его губы ласкают мочку моего уха, как дыхание овевает мою кожу, как бережно обнимает мое тело.
Мальчишескую невинность на его лице, когда он наслаждается самыми простыми вещами: первыми лучами утреннего солнца в горах или видом меня обнаженной.
Его гуманность.
Мне все равно, кто он и что совершил.
Я люблю его.
И он вернется ко мне. Я должна верить в это, иначе не смогу пройти через всё.
Но сейчас должна помочь Энаку, потому что он не заслуживает страданий, и мои инстинкты кричат мне, чтобы я освободила его от страданий, вызванных ядом.
Я медлю. Что, если промахнусь и обреку его на ужасную мучительную смерть?
— Не торопись, — успокаивает целитель, его глубокий голос до жути безмятежен. — У тебя только один шанс. Если ты не попадешь в сосуд, лекарство будет потрачено зря, и тебе придется делать его снова, но это невозможно, потому что у меня нет другого флакона с молоком паука черной вдовы.
Делаю глубокий вдох, проклиная и одновременно отчаянно нуждаясь в своем возлюбленном. Будь ты проклят, Кайм. Он знал, что жизнь этого человека окажется полностью в моих руках.
Жизнь и смерть. Кто мы такие, чтобы пытаться властвовать над этими вещами?
Концентрируюсь на вене Энака.
— Действуй не спеша. Когда ты увидишь, как по кончику иглы потечет капелька крови, знай, что ты попала.
— Это очень сложно, — бормочу я.
— Гм. Это самая элементарная методика Махдулу. Вы, люди Среднего Разлома, ничего не знаете о том, на что способна современная медицина.
— Потому что мы такие примитивные по сравнению с цивилизованными иншади за морем? — Я произношу это полушутя, пытаясь успокоить нервы. Но потом вспоминаю, каким осторожным стал Кайм, когда мы столкнулись с Бекхемом на берегу; как странно я себя почувствовала, когда иншади заглянул мне в глаза.
— Ты даже не представляешь. Молись, чтобы тебе никогда не пришлось узнать, — Энак покачал головой. — Хотя, когда Кайм вернется, тебе нечего будет бояться. Даже иншади дважды подумают о том, чтобы его разозлить.
По всей видимости, это не так.
— Сейчас я это сделаю, — шепчу я, прижимая кончик иглы к смуглой коже Энака. Светская беседа помогла мне сосредоточиться, и теперь и с совершенной ясностью я поняла, что должна сделать.
Но рука Энака дрожит, как сумасшедшая. Я крепко сжимаю ее другой рукой, обеспечивая устойчивость.
Наконечник входит.
Я вижу струйку крови, и, к моему удивлению, она темно-фиолетовая, а не красная, как у меня.
Еще одна странность иншади? Они вообще люди?
Я нажимаю на деревянный рычажок в верхней части клыка, и поршень с тканевым наконечником опускается вниз, выталкивая молочно-белую смесь в вену Энака.
На мгновение ничего не происходит.
И вдруг дрожь прекращается, и Энак застывает в полной неподвижности. Его глаза закатываются. Отметины на его лице становятся коричневыми, того же оттенка, что и его кожа. Я отшатываюсь в ужасе. Шприц выпадает из моих пальцев на пол, перекатывается по нему, пока корабль раскачивается из стороны в сторону.
Я задыхаюсь.
Я промахнулась?
Он умер?
Почему я ощущаю такое спокойствие, будто выпила кубок теплой медовухи?
— Проснись, Энак, — хватаю его за плечо и неистово трясу. — Проснись, будь ты проклят. Я не хочу, чтобы ты умирал.
Сильная дрожь проходит по его телу, и он внезапно оказывается в вертикальном положении, задыхаясь.
— Энак! Ты в порядке?
— Снаружи, — хрипит он. — Что-то не так.
С облегчением вздыхаю. Он жив.
Я видела так много смертей, что начинаю их ненавидеть.
— О чем ты говоришь, Энак? — С чего он это взял?
— Сотни душ, — шипит он и, шатаясь, поднимается на ноги. Смотрит на свои руки, размыкая и смыкая их эксперимента ради. Его руки перестали дрожать. Энак встает во весь рост, возвышаясь надо мной. В его золотых глазах странный блеск; на вид он кажется безумным.
Он легко может одолеть меня. Неужели я совершила ужасную ошибку?
Энак шагает по каюте, разминая затёкшие ноги. Дойдя до дальней стены, он берет со стальной стойки длинный посох. На посохе острый металлический наконечник, которым можно легко проткнуть тело.
Что он делает? Это месть? Он сошел с ума?
Ужас нарастает в моей груди. Я крадусь к двери.
Энак поворачивается ко мне, поднимая свой посох.
Я выбегаю на палубу, яркий солнечный свет на мгновение ослепляет меня. Несусь к носу корабля, ветер развевает волосы по лицу.
— Подожди, — хрипло зовет он, ругаясь на иншади. — Я не причиню тебе вреда, Амали. Я не такой безумец.
— Что тебе нужно, Энак?
— Смотри, — с помощью своего посоха он указывает в противоположном направлении, на заднюю часть корабля. — Просто смотри.
Я останавливаюсь. Ветер кружит вокруг меня. Волна за волной разбиваются о борт корабля. Кажется, они становятся все больше.
Я смотрю через плечо на горизонт.
С первого взгляда я ничего не вижу, только безбрежный синий океан и бесконечное небо.
Сотни душ.
Что это вообще значит?
Но потом я вижу нечто.
Черную точку на горизонте.
Лицо Энака напоминает грозовую тучу. Отметины над его щеками стали чисто черными. Он крепко сжимает свой посох, а выражение его лица свирепое.
Он выглядит так, будто намерен сражаться.
— Ч-что это?
— Корабль. Я не могу разглядеть их знаки отличия отсюда, но у меня есть подозрение. — Энак просовывает посох в петлю за курткой и бежит к парусу, где быстро регулирует угол. Затем оглядывается через плечо, ругаясь. — Ветер на нашей стороне, но и на их тоже. Не думаю, что мы сможем их обогнать.
— Мидриане?
— Возможно.
— Что мы можем сделать? — Со всех сторон мы зажаты океаном. Бежать некуда. На востоке манит далекий берег; бледный, мерцающий мираж в лучах солнца. — Мы должны добраться до суши.
Черная точка увеличивается, переливаясь белыми парусами. Она движется с ужасающей скоростью. Это колдовство?
— Это большой военный корабль, идущий налегке, — рычит Энак. — Я могу изменить курс и направиться к суше, но нет никакой гарантии, что мы доберемся туда вовремя. В последнее время я никому не досаждал, так что, полагаю, они охотятся за тобой. Мидрианская империя не бросает столько ресурсов на простых преступников. За последнее время ты не убивала императоров, Тигландер?
— Откуда ты знаешь?
— Такая метка, как у тебя? Слухи распространяются быстро. Я сложил два и два. Кроме того, ты пришла сюда с ним. Там, где он замешан, всегда есть след смерти.
— Ты догадался. Слухи распространяются быстро. И что? Ты собираешься сдать меня, чтобы спасти свою шкуру?
— Не будь такой недоверчивой. Я не собираюсь продавать тебя, Амали. Я не какой-нибудь одержимый монетами идиот. Знаешь, на континенте Разлома есть целая куча людей, которые, возможно, сочли тебя святой за то, что ты сделала.
Качаю головой в ответ. — Я совсем не такая. Просто хотела отомстить.
— Думаешь, все эти святые в свое время пытались быть святыми? — Энак усмехается, но выражение его лица мрачное. — Поплывем к земле. «Неккури» — быстрый корабль, но не создан для того, чтобы обогнать полноразмерный дредноут. Если они нас поймают, я спрячу тебя в отсеке под палубой. Но будь готова к тому, что они могут взять тебя живой.
Белые паруса приближаются, зловещим пятном вырисовываясь на горизонте.
Моя рука безвольно падает на мешочек с великими магнарами.
Состояние Кайма.
Несбыточная мечта.
А если бы они попали в руки какого-нибудь мидрианского засранца.
Я не могу этого допустить.
Встретившись с золотыми глазами Энака, я молча прошу его о благосклонности. — Мы быстрей всего с ветром за спиной. Не поворачивай к земле. Не останавливайся.
Его брови нахмурились в замешательстве. — Наши шансы спастись от них в длительной погоне ничтожны. А если ветер изменится… нам конец.
— Я верю тебе. Но не хочу убегать от них. Я хочу, чтобы ты спасся от них.
Лекарь качает головой, бросая на меня странный взгляд. После чего смеется. — Ты сумасшедшая, Тигландер. Но, полагаю, именно это и привело тебя в такое положение в первую очередь, не так ли?
Я достаю мешочек, спрятанный на поясе. Странные металлические монеты звенят.
И бросаю его Энаку.
Он перехватывает его в полете. — Что это?
— Королевство, по-видимому. Взгляни.
Энак открывает мешочек и издает негромкий свист. — Если бы я знал, что ты несешь на себе состояние размером с королевство, то серьезно подумал бы о том, чтобы выбросить эту чертову штуку за борт. Это плохие деньги, Тигландер. Мне все равно, сколько их. Это кровавые деньги.
Я качаю головой. Сейчас не могу позволить себе беспокоиться о таких вещах. — Я считаю тебя благородным человеком, Энак. Прошу тебя, умоляю, отправляйся в Калабар и найди мой народ. — Достаю клинок Кайма, который плотно пристегнут к поясу. Там, куда я иду, он не нужен. Положив его на палубу, пинком отбрасываю в сторону Энака.
Он ловко подминает его под себя босой ногой. — Теперь я точно знаю, что ты сошла с ума, Тигландер. Мне не нужна эта проклятая вещь. На ней слишком много крови. Забери его обратно, Амали.
Я качаю головой. — Он нужен тебе, так как тебе предстоит показать его тенггу. Кайм сказал, что они узнают его; они примут тебя, если будешь владеть клинком, потому что знают, что ты никак не мог забрать его у него силой.
Энак смотрит на слегка изогнутый меч, все еще находящийся в элегантных черных ножнах. Мое сердце учащенно забилось, когда я вспомнила, как нечеловечески изящно Кайм владел им, как будто клинок был продолжением его собственного тела.
Орудие мастера.
Он должен быть в его руках.
Он тот, кто заставляет смерть казаться почти прекрасной.
Энак смотрит на меня так, будто у меня выросла вторая голова. — Ты хочешь сказать, что я должен отправиться в земли тенггу и показать народу лошадей меч убийцы?
— Да. Потом ты передашь эти монеты Анайе, вождю тигов племени реки Змеиного Языка, и скажешь ей, чтобы она хранила их и ждала меня. Если до них дойдет весть, что меня убили, они должны придумать, как использовать монеты, чтобы обеспечить свое будущее. — Странное чувство нарастает в моей груди. Такое же чувство овладело мной, когда я убила Хоргуса. Возможно, я наивная идиотка, раз доверилась почти незнакомцу, но что еще могу сделать? — И скажи ей, что мы не можем жить по-старому, если хотим выжить. Она поймет, что я имею в виду. Если вернусь к тебе, клянусь прахом моей матери, я дам тебе все, что в моих силах.
Энак оглядывает горизонт, сосредоточившись на вражеском корабле. Его золотой взгляд становится отстраненным. На мгновение я боюсь, что он отвергнет мою мольбу, но тут он делает что-то странное.
Он подходит ко мне и кладет руки мне на плечи. После чего наклоняется вперед и прикасается своим лбом к моему. — Я провел десять зим в Голкаре. Я видел в этой дыре такое, что ты даже представить себе не можешь. Все это время я чувствовал, что чего-то жду. Может быть, это оно. Я бы отвез твои монеты в Калабар, но мои шансы сбежать с этого корабля…
— Ты сбежишь от них. Поверь мне.
— Почему ты так уверена? — Взгляд Энака сузился. — Что ты задумала, Тигландер?
Мой взгляд устремлен на горизонт, на большие белые паруса, которые становятся все больше и больше вдали. Мое сердце бьется быстрее, как военный барабан. Каждый мускул и сухожилие в моем теле напряжены, как будто я собираюсь сражаться.
Безумие вернулось.
Я точно знаю, что должна сделать.
— Я сделаю так, что ты сможешь сбежать. Не беспокойся обо мне, Энак, — рычу я. — Не замедляйся и не смей преследовать меня. Продолжай плыть, пока за тобой не останется ничего, кроме океана.
— Что бы ты ни задумала, я не могу позволить тебе сделать это, Амали. Твой приятель оторвет мне голову, если с тобой что-нибудь случится. — То, как целитель смотрит, наводит меня на мысль, что он хочет запереть меня в своей каюте, чтобы я не сделала ничего необдуманного.
Я бы, черт возьми, прыгнула за борт, пока этого не случилось.
— Я разберусь с ним сама, когда мы увидимся, — огрызаюсь я, внезапно охваченная ужасным предчувствием скорой беды. И указываю на горизонт. — Я спасла тебе жизнь, целитель. Да, это Кайм отравил тебя сначала, но я решила освободить от мучений задолго до того, как следовало. Я сделала это, потому что доверяла тебе, а теперь прошу тебя доверять мне. Я знаю, что делаю, Энак. Не вставай между мной и судьбой моего народа. Я никогда не прощу тебя.
Целитель долго и пристально смотрит на меня, его золотые глаза сузились. Странное чувство пробегает по моей коже. Оно похоже на то, что я почувствовала, когда иншади по имени Бекхем пристально посмотрел мне в глаза, прямо перед тем, как Кайм спас меня.
Я не могу пошевелиться.
Не могу дышать…
Прекрати!
За мгновение до того, как я полностью попадаю под его ужасные чары, Энак отводит взгляд, и странное чувство покидает мое тело.
Я снова могу двигаться.
Что это было?
В шоке смотрю на полуиншади-целителя. У него тоже есть способности. Он скрывал их все это время.
Крупный мужчина глубоко вздыхает, его плечи опускаются в знак покорности. — Это один из тех случаев, когда я собираюсь сделать что-то вопреки своему здравому смыслу, — Энак пожимает плечами. — Раньше это срабатывало. Почему бы и сейчас не сработать? Что ты хочешь сделать, Амали?
— Ты знаешь, что я говорю правду. Просто подожди еще немного, — тихо говорю я, глядя на синее море. — Еще немного…
Глава 4
Амали
Мы стоим бок о бок в напряженном молчании, пока «Неккури» врезается в небольшие белые волны, подгоняемые неумолимым ветром.
В конце концов, Энак оказался прав. Как бы быстро мы ни плыли, мидрианский корабль продолжает приближаться к нам. Он уже достаточно близко, чтобы я могла различить крошечные фигуры на палубе и кроваво-красный флаг, развевающийся над его мачтой.
Черный дракон на красном фоне, длинный и извилистый, когти вытянуты, красный язык виден в открытой пасти.
Позади него золотое солнце, посылающее желтые косые лучи.
Я не встречала этот рисунок раньше. Дракон совсем не похож на того, с которым Кайм столкнулся на горе.
Обычно мидриане поднимали флаг с пауком Хоргуса.
Значит, это армия Крогена?
Мне все равно, кто они. Если я вижу их, то и они видят меня.
Стоя на корме, я повернула лицо к ветру и прокричала старый боевой клич тигов. — Я — Отмеченная, — воскликнула я ветру, — и если вы убьете меня, бессовестные ублюдки, бог смерти заставит вас страдать вечно.
Кайм заставит вас страдать.
Возможно, если я буду упорно верить, это действительно сбудется.
— Что это было, Амали?
Поднимаю взгляд на крупного мужчину. Его черты лица застыли от шока. — Будущее всего моего племени зависит от тебя, целитель. Если ты когда-нибудь хотел стать святым, то сейчас у тебя есть шанс.
Он делает шаг вперед и тянется ко мне. — Подожди, Амали. Подожди. Подумай о том, что ты делаешь…
— Пусть Селиз дарует тебе скорость и удачу, — шепчу я, прекрасно зная, что эти возможности ей не подвластны. — И не останавливайся, что бы ни случилось. Я прошу тебя. Ради всех нас.
Мой взгляд устремляется на голубые воды внизу. Океан кажется идеальным, прохладным, бесконечным и манящим.
Прежде чем Энак успевает что-то сделать, я хватаюсь за перила и прыгаю за борт, погружаясь в соблазнительные воды.
Всплеск!
Море принимает меня в свои прохладные, соленые объятия. Я закрываю глаза, наслаждаясь отсутствием звуков, совершенным небытием.
Мысленно представляю себе образ Кайма. Он совершенно обнажен и склоняется надо мной, нежная улыбка изгибает его бледные губы.
Его лицо безупречно, а выражение мягкое и невинное, взгляд завораживающий и нежный.
Он наклоняется, чтобы поцеловать меня…
Его губы прижимаются к моим, но здесь ничего нет.
Он не настоящий, просто плод моего воображения.
И мои легкие горят.
Я не могу дышать. Я не могу дышать!
В борьбе с океаном я вырываюсь наверх, яростно отталкиваясь ногами, пока не выныриваю на поверхность.
Дыши!
Жадно вдыхаю воздух. Я гребу руками вперед-назад, чтобы удержаться на плаву, держа голову над поверхностью. Мягкие волны поднимают и опускают меня. Я яростно моргаю, пытаясь сориентироваться.
Поднимаю взгляд. Солнце высоко, и сияние голубого неба почти ослепляет. «Неккури» позади меня, а Энак стоит на палубе и яростно машет руками.
Я не могу его услышать. Он слишком далеко.
Машу ему в ответ. Я в порядке. Уходи! Не смей возвращаться за мной, иначе все это было бы напрасно.
Но я не в порядке, если честно.
Оглядываюсь через плечо.
А вот и большой мидрианский корабль, в сотни раз больше маленького судна Энака, черный вымпел дракона зловеще развевается над множеством белых парусов.
Он замедляет ход.
Хорошо.
Они видели, как я упала за борт, и хотят, чтобы осталась жива.
Они не убьют меня здесь. Нет, они отвезут меня обратно в Даймару, где принесут в жертву своему новому богу-императору.
Я вижу их на палубе, они смотрят на меня, указывают пальцами и злобно кричат. Мужчины снуют вокруг, как муравьи, тянут канаты, поправляют паруса, вставляют по бокам маленькие лодки, которые начинают спускать в море.
Сумасшедшие мидриане.
Энак постепенно набирает ход. Это хорошо. Пожалуй, я ему немного помогу.
Они хотят выловить меня из воды?
Тогда сначала должны поймать меня.
Хорошо, что я научилась плавать в притоке реки Сибериус. Океан может быть куда более огромным водоемом, но я не боюсь.
Смерть рано или поздно приходит за всеми нами.
И Кайм придет за мной.
Глава 5
Кайм
Меня переносят через джунгли, а после перетаскивают через скалы. Достопочтенные преодолевают мутные реки, окуная меня в прохладную воду, которая на вкус, как грязь. Они уносят меня вглубь туманных долин, где вокруг кишат мухи и комары, и я испытываю некоторое удовлетворение от осознания того, что эти проклятые насекомые никогда меня не тронут.
Я остаюсь связанным.
Ни разу враги не развязывают мне руки или запястья, даже когда мне нужно отлить.
Проклятые боги, вот это неловкость.
Они глупцы и трусы.
Ночью Достопочтенные оставляют меня связанным, заставляя спать в этой проклятой неудобной позе.
Они не снимают повязки с моих запястий, хотя плоть уже начала слабеть и гноиться.
Они почти не кормят меня и не дают пить, экономя свои плотно упакованные пайки для себя. Я вынужден ловить ртом капли дождевой воды, подвешенный вверх ногами на этом проклятом шесте. Обычный человек уже умер бы, но они знают, что я не обычный человек.
Я нужен им голодным и слабым.
Почему бы им просто не убить меня?
Что Хелион хочет от меня?
Привязанный к этому проклятому шесту, я то прихожу в себя, то теряю сознание. Я потерял счет дням с тех пор, как мы покинули побережье. Иногда мне кажется, что мои руки выросли заново. Они покалывают и болят, и клянусь, что могу ими пошевелить, но потом поднимаю голову и вижу отрубленные культи.
Местность изменилась. Теперь наша маленькая группа продвигается по скалистой местности, которая быстро сменяется крутым склоном.
Мы достигли предгорий. Скоро Достопочтенные пойдут по горам.
Как они собираются тащить меня через горы? Будут ли пользоваться веревками, чтобы поднимать меня?
— Твоя паранойя излишня, — бормочу я. — У меня нет рук, помнишь? Что, по-твоему, я должен делать? Убить тебя пальцами ног?
— Заткнись, демон. — Сильный удар в спину едва не отправляет меня в обморок.
Вкус крови чувствуется во рту. Ледяная ярость пронизывает меня насквозь. Я пытаюсь призвать свою силу, но бесполезно. Как будто колодец внутри меня пересох.
Закрываю глаза. Я пытаюсь отправиться в то странное место из моих снов и найти темную личность — того, кто обещал мне силу; того, в ком подозреваю своего отца, но не могу туда попасть.
Мой худший кошмар стал явью.
Мое существование — это дымка боли и страданий, и я совершенно бессилен что-либо с этим сделать.
Единственное, что приносит облегчение, — это мысли о ней. Я закрываю глаза и представляю ее идеальное лицо, вплоть до мельчайших деталей.
Она чертовски красива.
И избавляет меня от этой пытки.
В своем воображении я склоняюсь к ней и пытаюсь поцеловать, но она испаряется на моих глазах.
Я люблю тебя, моя маленькая лесная ведьма.
Я страстно желаю ее, как никогда, и чем сильнее становится моя тоска, тем сильнее хочу уничтожить все на своем пути.
Это сводит с ума.
Внезапно Достопочтенные останавливаются и с силой бросают меня на землю. Резкая боль молнией ударяет меня в грудь. Кажется, несколько ребер сломались с левой стороны.
— Пора вставать, Кайм. — Веревку вокруг моих лодыжек быстро развязывают, но запястья крепко прикрепляют к тонкому шесту. — Встань, бледнолицый.
Я встаю. Кто-то позади меня берет шест и толкает его вперед. Они планируют заставить меня споткнуться, но я уже предвидел это движение, поэтому подаюсь вперед и поворачиваюсь, вырывая шест из рук моего надсмотрщика.
С огромной силой я замахиваюсь шестом в его сторону. Пусть я голоден и слаб, но все еще могу причинить некоторые повреждения.
Я все еще быстр.
Достопочтенный пытается поймать шест, но я перебрасываю его через его руки и ударяю в висок. Противник падает на землю, ошеломленный.
— Я же говорил тебе быть осторожным, — рявкает Тайден.
Одновременно на меня набрасываются пятеро Достопочтенных, опрокидывая на землю. Они осыпают меня ударами по лицу, рукам и телу.
Как предсказуемо.
— Ты так и не понял, демон? — Тайден приседает рядом со мной и шипит мне в ухо. — Сбежать невозможно, так почему ты вообще пытаешься?
Я лишь смеюсь. Конечно, я не пытался сбежать. Всего лишь спускал злость.
Ненавижу этих идиотов с промытыми мозгами.
— Ты пойдешь прямо по этому склону. Не пытайся больше совершать подобные глупости.
— Или что? — насмехаюсь я, зная, что они не могут меня убить.
— Или твои проклятые ноги будут следующими.
— Тогда тебе придется нести меня в гору. Я тяжелее, чем кажусь, ты ведь это знаешь.
— Не искушай судьбу, полукровка, — Тайден наклонился, и его голос ослаб до едва различимого шепота. — Просто делай, что я говорю. Не все так, как кажется.
Я насмешливо фыркаю, несмотря на то, что запоминаю это ценное зерно информации.
Во что играет Тайден?
Когда все складывалось просто, особенно с Достопочтенным?
— Дайте ему встать, — приказывает Тайден своим людям.
Мое тело протестующе вздрагивает, когда я поднимаюсь на ноги. Бросаю взгляд на Достопочтенных, и они отвечают таким же свирепым взглядом.
Они ненавидят меня.
Я тот, кому удалось сбежать.
Предатель.
Тот, кто убил многих из них.
— По крайней мере, убери это бессмысленное сооружение и свяжи мне руки за спиной. Я не убегу. Посмотри на меня. Думаешь, я смогу выкрутиться?
— Ну, это же ты, так что все возможно, но ты прав. Это облегчит жизнь всем нам. — Тайден кивает одному из своих подчиненных. — Сделай это.
Достопочтенный смотрит на меня, сверкая серо-зелеными глазами. Приблизившись ко мне, он колеблется.
— Не будь таким напряженным, парень. Я не отгрызу тебе голову, — ухмыляюсь, испытывая дикий восторг, когда позволяю своей боли усиливать свой гнев.
Достопочтенный — совсем молодой, почти подросток — смотрит на меня, но ничего не говорит, освобождая культи моих рук от шеста и связывая их за спиной.
— Мы будем подниматься, пока дракон не догонит нас, — огрызнулся Тайден. — Ей нужно время, чтобы прийти в себя. Всем молчать, пока мы не достигнем первого опорного лагеря. Особенно тебе, Кайм, если не хочешь, чтобы я отрезал тебе язык.
Я фыркаю, хотя эта мысль кажется мне просто ужасной.
Только не мой язык, придурок.
Иначе, как бы я мог доставить ей удовольствие, которого она так жаждет?
Я снова смеюсь. Думать о том, чтобы трахнуть ее в такой момент…
Впрочем, я всегда думаю о том, как бы ее трахнуть.
Достопочтенные бросают на меня мрачные взгляды. По тому, как пристально они смотрят на меня, можно подумать, что у меня выросла пара проклятых рогов.
Они думают, что я сошел с ума.
Возможно, так и есть.
Если сумасшествие — значит, быть полностью, без остатка покоренным женщиной, то я с радостью буду сумасшедшим.
Ты нужна мне, моя Амали.
Каким-то образом я должен найти путь обратно к ней.
Мне нужно как-то вернуть свои руки.
Вы уже закончили играть в свою маленькую игру, сир? Потому что я здесь, жду. Я сделаю все, что вы попросите, если только вы дадите мне силу уничтожить этих адских убийц раз и навсегда.
Тишина. Воспоминания о его словах эхом отдаются в моей голове.
«Похоже, тебе нужно выдержать чуть более жестокое наказание, прежде чем ты придешь в себя, мальчик».
Разве это то, что он задумал? Наблюдает ли он за мной из своего темного потустороннего мира, забавляясь?
Скрипя зубами, я поднимаюсь по каменистому склону, подталкиваемый сзади длинной рукоятью меча убийцы. Это я могу вытерпеть, но если его бездействие каким-то образом причинит вред моей паре…
Тогда я никогда не прощу его, кем бы он ни был. Я найду способ проклясть его, даже если умру.
Даже если он сам король Преисподней.
Глава 6
Амали
Лодки на подходе. Их четыре, ими управляют люди с длинными веслами. Они приближаются со всех сторон, окружая меня, пока я плыву по воде. Я смотрю на мужчин издалека, они все ближе и ближе, их крики дополняют мягкий, успокаивающий шум океана.
Покачиваясь вверх-вниз, изучаю их выражения лиц.
Их взгляды жесткие и угрожающие, но не все мужчины настроены враждебно.
Некоторые кажутся даже… напуганными.
Они громко отдавали друг другу приказы на мидрийском языке.
— Вот она. Приготовьте веревки!
— Я, черт возьми, не прикоснусь к ней. Эта сука проклята.
— Не будь таким гребаным трусом, Кратен. Ты боишься слабой женщины?
Я тихо смеюсь про себя. Эти большие, крепкие мидриане такие суеверные. Несомненно, они меня поймают, но, возможно, я смогу их немного задержать.
На горизонте очертания корабля Энака становятся все меньше и меньше, превращаясь в треугольное пятнышко на фоне яркого полуденного солнца.
Тебе лучше не разочаровывать меня, целитель, иначе я вернусь и буду преследовать тебя в твоих снах.
— Не забывайте, парни, вы не можете ее убить, как бы ни хотелось некоторым из вас это сделать. И вы определенно не можете ее трахнуть. Во-первых, она помечена. Ваш член, скорее всего, отвалится, если вы вставите его в нее. Во-вторых, Крогену она нужна живой и целой. Девственница и тому подобное. Если он достаточно храбр, чтобы тыкать пальцем в богов, то пусть, черт возьми, получает ее.
Несмотря на то, что слова мужчины вызывают у меня отвращение, я не могу сдержать горький смех.
Слишком поздно, придурок.
Кайм уже овладел мной, и когда он вернется, то уничтожит этого высокомерного дурака по имени Кроген.
Может, я заблуждаюсь, но чувствую это всеми фибрами души.
По мере приближения лодок несколько человек встают и распутывают длинные веревки с петлями на конце. Значит, они собираются поймать меня в ловушку этими веревками?
Но я не собираюсь облегчать им задачу.
Мне нужно выиграть для Энака больше времени.
Я глубоко вдыхаю и погружаюсь в прохладную воду, делая большие, мощные гребки руками и ногами. Плыву, кажется, целую вечность, пока в легких не заканчивается воздух, и мне кажется, что грудная клетка вот-вот взорвется.
Необходимо сделать вдох.
Не вижу вокруг себя ничего, кроме чистой синевы. Теперь даже не понимаю, в какую сторону подниматься. Когда паника грозит охватить меня, я закрываю глаза и отдаюсь тишине.
Мое тело устремляется вверх.
В этом направлении.
Изо всех сил тянусь руками, вверх, вверх и вверх, пока не выныриваю на поверхность. Облегчение пронизывает меня, когда дневной свет заливает все вокруг. Я жадно втягиваю воздух, оглядываясь по сторонам.
Лодки в некотором отдалении. Мужчины яростно кричат. Весла рассекают воду. Разворачиваются и направляются в мою сторону.
Если бы ситуация не была такой серьезной, я бы даже посчитала ее забавной.
Я готовлюсь снова нырнуть под воду, но тут вижу это.
Чешуя.
Сверкание зеленой чешуи вдалеке — змеевидная и ужасающая. Что-то длинное и извилистое поднимается на поверхность.
Снова оно.
Я мельком вижу длинное продолговатое тело, прежде чем оно быстро исчезает под поверхностью воды.
Оно похоже на тело змеи, только в сто раз больше, толстое, как ствол дерева.
Веерообразный выступ плавников вздымается над волнами, за ним следует шипастый хвост.
Что это, во имя Зеленой богини?
Холодный ужас охватывает меня при воспоминании о странных костях, которые я видела разбросанными по всему побережью.
Милая Селиз, я не хочу достаться живой какому-то проклятому морскому чудовищу. Кайм никогда не простит меня.
Мидрианские лодки набирают скорость. С сожалением вздыхаю. Это просто смешно. Теперь мне придется сдаться в плен, чтобы спастись от этого морского чудовища.
Вскинув руки вверх, я решительно размахиваю ими. — Помогите! — кричу я на своем лучшем дворцовом мидрианском. — Я тону! — кашляю и немного отплевываюсь для эффекта.
Мужчины указывают на меня и яростно кричат: — Быстрее, поймайте ее! Если она умрет, вы все тоже покойники!
— Помогите мне, пожалуйста! — снова кричу я, изображая из себя несчастную девушку.
Лодки уже совсем близко. Один золотоволосый мидрианец стоит на носу. Он срывает с себя рубашку и обвязывает веревку вокруг талии.
Они уже практически добрались до меня…
Он вытягивает руки над головой и ныряет.
Плыву к нему, и мы встречаемся где-то по середине. Крепкие руки обхватывают меня, держат в надежной хватке. — Я держу ее. Тащи меня!
Веревка натягивается. Нас тянут к лодке. Мидрианец хватает меня за запястье мощной рукой и сжимает до боли. — Попалась, сучка. — Его зловонное дыхание доносится до меня. — Думала, что сможешь сбежать от нас, а? Ты получишь по заслугам, ведьма Тиг.
Ведьма? Это что-то новенькое.
— Нет, — шепчу я ему на ухо. — Вы все получите то, что заслужили.
Мужчина закрывает глаза и испускает леденящий кровь крик. Вода вокруг нас становится красной. Его хватка на мне ослабевает.
— Моя нога! — зарычал он. — Тащите нас, ублюдки. Эта чертова тварь вцепилась мне в ногу! — Он отчаянно мечется, его охватывает паника.
Вода пенится и бурлит, и я снова вижу эти зловещие чешуйки. Они темно-зеленые, как река Сиберия в середине лета.
Мы подплываем к краю лодки. Грубые руки обхватывают меня, отделяя от мидрианца, пробираются под мышки и тянут к борту лодки. Жесткий деревянный край лодки врезается и царапает мою спину, и на мгновение я испытываю чистую агонию, когда меня бросают на деревянную палубу.
— Попалась, сучка, — шипит мужчина.
Смахнув соленую воду с глаз, вглядываюсь в ожесточенное лицо мидрийского солдата. Его глаза — серые льдинки. Его обветренная кожа покраснела и шелушится от воздействия палящего солнца.
Он единственный, кто обращает на меня внимание.
Остальные слишком заняты, пытаясь спасти своего раненого товарища. Я поворачиваю голову в сторону и вижу его ногу.
Она оторвана у колена.
Желчь поднимается в горле. Мидрианец сильной рукой прижимает меня к себе, обхватывая шею, почти душит меня, а затем приближает свое лицо к моему так близко, что наши губы почти соприкасаются. — Ты труп, твою мать, ведьма.
Я пытаюсь отпрянуть, но он наваливается на меня массивным телом.
На заднем плане ругаются мужчины, которые сворачивают куртку и прижимают ее к обрубку ноги пловца, пытаясь остановить кровотечение.
— Свяжите ее, — кричит кто-то. — Я же говорил, что она чертова ведьма. Эта водяная нага напала не случайно. Не позволяйте ей произносить ни слова. Она проклянет нас всех.
Так они считают меня ведьмой?
Они… боятся меня?
Это осознание придает мне сил, хотя все это основано на глупом мидрианском суеверии.
— Слишком поздно, — шиплю я, обнажая зубы. — Теперь вы все прокляты, особенно ваш новый император. Попомните мои слова, Кроген умрет за свою глупую гордость, и его смерть будет в тысячу раз хуже, в сравнении с той, когда я сразила Хоргуса. Тебе не следовало приходить за мной, мидрианец. Это было ошибкой.
Я понятия не имею, как мне удастся это сделать, но мне доставляет определенное удовольствие вселить в них страх перед Локом. Они думают, что я призвала это морское чудовище. Думают, что я обладаю какой-то неестественной силой.
Позвольте мне использовать это в своих интересах.
Сейчас это единственное оружие, которое у меня есть.
Еще один мидрианец подходит к моему захватчику. У этого стальные серые глаза и борода цвета соли с перцем. Он такой же уродливый, как и его друг.
— Быстро принеси веревку. Свяжи ее покрепче, — мидрианец бросает на меня взгляд. — Сука. Надеюсь, ты заткнешься, как только почувствуешь боль.
Сильные, мозолистые руки фиксируют мои запястья и лодыжки. Я ненадолго задумываюсь о том, чтобы сопротивляться, но это было бы бессмысленно. Эти люди — закаленные воины. Они вдвое больше меня, и их так много.
Лучше поберечь силы.
Поэтому я просто улыбаюсь. — Думаешь, что можешь причинить мне боль? Ты должен отпустить меня. Я меченая. Думаешь, бог смерти простит тебя за это? Он придет за мной, и когда это сделает, твой новый ничтожный император пожалеет, что никогда не ведал значения слова «месть». — Не знаю, как слова, слетающие с моих губ, могут звучать так властно, так уверенно, но одно могу утверждать точно.
Если бы Кайм услышал об этом, он бы сделал так, чтобы каждый человек на этом корабле больше никогда не увидел свет.
Он забрал бы меня от всего этого.
Он заберет меня от всего этого.
Именно эта убеждённость заставляет меня почувствовать себя сильной, несмотря на то, что я здесь совершенно беспомощна.
В моем сознании Кайм превращается в Лока, бога смерти и подземного мира, и того неизвестного, что существует за его пределами, в холоде и темноте.
Магия течет по его венам. Я видела это своими глазами.
Его магия спасет меня.
Я должна в это верить.
Должна.
Наверное, я сумасшедшая, но мне все равно.
Краски покидают лица мидриан. Человек, удерживающий меня, слегка ослабляет хватку.
Он колеблется.
— Ты боишься, мидрианец? — усмехаюсь.
Он хочет кивнуть, но останавливается на полпути. Наблюдать за этим даже забавно. — З-заткнись, черт возьми, ведьма. После того, как Кроген покончит с тобой, ты покойница.
Я так устала слушать об этом мудаке Крогене.
Если он похож на отца, то не стоит и бумаги, на которой будет опубликован документ о его коронации.
Большие, грубые руки обхватывают мои запястья. Мидрийцы переворачивают меня на бок и заводят мои руки за спину. После чего стягивают запястья и сгибают ноги в коленях, скручивая меня в перевернутую букву «С». Грубой веревкой запястья связывают с лодыжками, и я оказываюсь в неудобном положении.
Ублюдки.
Это чертовски больно.
Мидрийские отродья.
Они смеются, поднимаясь на ноги и глядя на свою работу. У одного из мужчин эрекция. Она выпирает из грубой ткани его брюк.
С возмущением смотрю на них.
Его возбуждает мой беспомощный вид?
Урод.
— Ты будешь мучиться в вечном аду Лока, — шиплю я на тиге, прекрасно зная, что они не могут меня понять. — Он собирается убить тебя.
Я вспоминаю Кайма. Безмолвно тоскую по нему.
Нога, обутая в сапог, ударяет меня в бок, пронзая грудь острой болью.
— Заткнись, тиглингская сука, — мидрианец начертил знак Элара — круг большими и указательными пальцами — как бы пытаясь отогнать мое проклятие. — Она пытается наложить на нас заклятие. Ее язык — самая опасная ее часть. Быстро, заткните ее.
— Как?
— Зубы Элара, Сепимус. Я что, должен все за тебя решать? Возьми кусок ткани и обвяжи его вокруг ее… Смотри сюда. Дай мне вон ту тряпку с маслом.
Тот, кого зовут Сепимус, выполняет приказ своего товарища и достает отвратительную тряпку с маслом.
О нет…
Вот что я получу за то, что напугала их до смерти.
Но оно того стоило.
— Я только что наложила проклятие на вас двоих, — шиплю я на мидрийском, когда мой захватчик приближается. — Вы умрете раньше положенного срока.
Глаза мидрианца широко распахиваются.
Лодка раскачивается взад и вперед.
В стороне умирает человек. Его мучительные крики нарушают шум океана. Кровь растекается по деревянной палубе.
Они заткнули мне рот грязной масляной тряпкой, лишив дара речи. На вкус она как жир и пепел. Я с трудом сдерживаю рвоту.
Ледяной гнев пылает во мне. Смотрю, как моряки отходят от меня, как будто я какая-то заразная или ядовитая.
Я могу быть связана и с кляпом во рту, но одно знаю точно.
Они боятся.
Именно я беспомощна, и все же они боятся.
Хорошо.
Позади меня мучительные крики человека с отрубленной ногой постепенно затихают… затем прекращаются.
Мои мидрианские захватчики расступаются.
— Т-Томлен? — Тот, кого зовут Сепимус, оглядывается через плечо, на его лице читается скорбное изумление. — Он…
— Его больше нет, — мрачно отвечает старший мидрианец. — Неудачный поворот. К опасностям глубин не стоит относиться легкомысленно. Не волнуйтесь. Он будет удостоен всех императорских почестей и утренней церемонии в Священном Храме Мудрого Благословения Элара. Пойдемте, — пробормотал он. — Командующий спустит с нас шкуры, если мы не доберемся до Голкара к ночи.
— Почему он так торопится?
— Он амбициозный ублюдок. Пытается заслужить расположение Крогена, чтобы император его наградил. Землей и титулом. Вот чего он хочет. Вернуть ведьму-убийцу — лучший способ угодить нашему новому императору в данный момент.
Сердце замирает.
Триз?
Этот ублюдок здесь?
Конечно, он меня не коснулся, но однажды заставил совершить самые унизительные, оскорбительные поступки.
На этот раз?
Не сможет.
Я больше не боюсь его. Не боюсь мидрианцев и их больных игр за власть.
Я даже не боюсь смерти.
Кайм сказал, что найдет меня в следующей жизни.
Если кто и может, так это он.
— Весла на воду! — Обрюзгший мидрианец, связавший меня, выкрикивает приказы. Лодка качается из стороны в сторону, люди пытаются занять свои позиции.
Арсы на скамьях. Руки на веслах. Руки напряжены. Мужчины пыхтят и ворчат.
Мы начинаем движение.
Обездвиженная, я смотрю на безоблачное голубое небо. Палящее солнце слепит глаза, окрашивая все в белый цвет.
Я тоскую по холоду Кайма, его мрачности, теплым, нежным прикосновениям.
Вернись ко мне, любовь моя.
А до тех пор я буду сражаться, как демон, чтобы мидриане никогда больше не смогли сковать меня своей волей.
Они могут пытать меня сколько угодно, но я не сделаю того, чего они хотят.
Мой разум свободен.
Мое сердце свободно.
Я больше никогда не буду танцевать для них.
И на этот раз мое появление во дворце будет совсем другим.
Глава 7
Амали
Меня затаскивают на огромный корабль с помощью канатов и шкивов и бесцеремонно бросают на деревянную палубу.
У меня пересохло в горле.
Губы потрескались от сухости.
Руки, ноги и спина ужасно болят от неудобной позы.
Я лежу на боку, а мидрианские моряки и солдаты насмехаются надо мной. Приблизившись ко мне вплотную, несколько из них подглядывают за мной и грубо выражаются на гортанном мидрианском языке.
Какая трусость.
Ведут себя так, словно размер их мужественности зависит от того, насколько грязно они смогут высказаться обо мне, и все же я связана и скована так, будто являюсь самым опасным человеком, когда-либо ходившим по этой земле.
Но это не так.
Это звание принадлежит Кайму.
Они ни хрена не понимают.
Внезапно матросы замирают, стоя в строю и отдавая честь. Звук медленных, уверенных шагов гулко отдается по половицам.
— Приятный сюрприз, — раздается знакомый голос. Это точно Триз. Его мрачный тон вызывает во мне волну отвращения. — Почему ты решила, что сможешь убежать от нас, воробушек? — Его блестящие кожаные сапоги скрипят, когда он приседает на корточки рядом со мной. — Разве ты не знаешь, что Арахен протянул свою паутину через весь континент? Мы даже следим за достопочтенными. Интересный у тебя был попутчик, Амали. Мой собеседник из достопочтенных рассказывал много интересного об этом человеке… или демоне, или кто он там. Надеюсь, у тебя не развился синдром привязанности к этому дезертиру достопочтенных, Амали. Кроген придет в ярость, если узнает, что его девственный трофей был испорчен до того, как он смог на него претендовать. Конечно, у нас есть способы проверки, но ты же уже знаешь это, не так ли, воробушек?
Кайм разорвет тебя на части, когда увидит, что ты сделал со мной, тихо бушевала я, вытягивая шею и пытаясь разглядеть его в своем ограниченном поле зрения. Если я не схвачу тебя первой. Мои руки и спина ужасно болят, но не показываю своего дискомфорта, глядя на Триза.
Его отвратительный запах доносится до меня: несвежий пот, табак, кожа и нотки кислятины. Он знаком и навязчив, напоминает мне о том времени, когда я была молода и напугана, когда верила, что моя судьба предрешена.
Теперь я просто хочу убить его.
Трус. Ты такой крутой, когда я скована и беспомощна?
Внезапно в поле моего зрения появляется уродливое лицо Триза. Он почти не изменился с тех пор, как я видела его в последний раз. Возможно, морщины стали глубже, щеки — больше, волосы — седее, но он все тот же жирный, озабоченный старый ублюдок, каким был, когда впервые схватил меня.
Встретить его снова… вот так. Какая проклятая удача.
Его маленькие серые глазки-бусинки медленно путешествуют по моему телу, заставляя кожу покрываться мурашками. — Наш божественный император разделит тебя с Эларом. Ты станешь прекрасной жертвой нашему богу.
О, заткнись наконец с этими напыщенными, мелодраматическими заявлениями, старый мерзкий ублюдок.
Он убирает прядь волос с моей метки. Я подавляю дрожь. Триз развязывает отвратительную промасленную тряпку, зажатую между моими зубами.
Неожиданно моя челюсть и рот свободны, и я чувствую вкус свежего воздуха и горькой грязи. Мне требуется вся моя сила воли, чтобы вести себя спокойно, не кашлять и не плеваться, как рыба, выброшенная на берег. Вместо этого я смотрю Тризу прямо в глаза и ищу центр своего спокойствия.
На мгновение я уплываю отсюда.
Я нахожу спокойствие, вызывая в своем сознании образ Кайма. Нахожу его в воспоминаниях о его ледяной холодности у меня за спиной, когда мы медленно едем по прохладному, тихому лесу во второй половине дня.
Это вызывает улыбку на моих пересохших, измазанных жиром губах.
Не говорю ни слова.
— Разве тебе нечего сказать мне, девчонка? Разве ты не собираешься умолять о свободе?
Молчу.
— Ты даже не собираешься заверить меня, что будешь хорошо себя вести? Потому что если ты будешь вести себя хорошо, я, возможно, даже стану иногда относиться к тебе по-доброму.
Я насмешливо вздергиваю бровь, но все равно ничего не говорю. Не собираюсь доставлять ему удовольствие слышать мой хриплый, надтреснутый голос. Мне отчаянно нужна вода, но не собираюсь умолять о ней.
Враги не могут меня убить и не могут меня трахнуть.
Нет ничего, что они могут сделать со мной, что могло бы меня напугать.
Ничего.
— Упрямая сука, — рычит Триз, поднимая руку, как будто хочет ударить меня.
Оскаливаюсь на него. Давай, трус. Ударь меня.
Позади него солдаты и матросы недовольно бормочут между собой. Несколько из них делают знак Элара руками. Похоже, им не нравится, как Триз обращается со мной.
Что происходит?
Голоса раздаются вокруг меня.
— Ей не повезло.
— Плохая примета.
— Мне не нравится плавать на «Лакслане». Никогда не любил. А теперь у нас на борту она?
— Ты знал, на что подписывался, Горри.
— Э, командир, — говорит один из мужчин, бородатый, татуированный моряк, — мы не можем позволить ведьме быть здесь.
Триз оглядывается через плечо. — Тогда мы закроем ее в трюме. Закуем ее в кандалы. Она не сможет ничего сделать.
— Вы не понимаете, сэр.
— Чего не понимаю? Ты серьезно пытаешься перечить своему начальнику, матрос Горри? — В голосе Триза звучат опасные нотки.
Матросы перешептываются между собой, выражая явную тревогу. Это пестрая компания, одетая в плохо сидящую пурпурно-белую полосатую мидрианскую форму, которую они переделали под себя: рукава оторваны, штанины укорочены, на поясах висят странные наборы инструментов и оружия. У одного мужчины на поясе висит нечто, похожее на отполированную кость ноги. Другой сделал пряжку ремня из чего-то, что подозрительно напоминало часть человеческого черепа.
Они бросают на меня косые взгляды, как будто я что-то страшное и запретное.
Эти грубые, закаленные мидрианские мужчины…
Боятся ли они меня на самом деле?
Моя улыбка превращается в ухмылку. Триз хмурится.
— Она отмечена, — шепчет Горри. — Избранная Лока. Мы не можем допустить ее на этот корабль. Проклятие смерти, она потопит нас или навлечет на нас зимний шторм. Мы слишком далеко от храма, и скоро наступит середина зимы. Дни слишком коротки. Нам не хватает здесь защиты Элара.
Триз поднимается на ноги и шагает к моряку. Он вытаскивает длинный клинок из ножен на поясе и приставляет его к горлу моряка. — Если ты еще хоть раз оспоришь мой приказ, я обезглавлю тебя на глазах у твоих людей, — он холодно смотрит на меня. — Привяжите ее к фигуре на носу корабля. Она не сможет причинить беспокойство, если будет смотреть Элару прямо в лицо.
К фигуре на носу корабля? Зачем?
Матросы смотрят на меня так, словно я разъяренная водяная гадюка.
— Я ее не трону, — бормочет один из них.
Триз кивает своим солдатам, и они тут же отделяются от матросов. Теперь я вижу, что мидрианских солдат легко отличить: на них строгие черные куртки, черные брюки и кожаные сапоги до колена. Все они носят одинаковые широколезвийные мечи и изогнутые кинжалы. Их волосы аккуратно подстрижены, а в глазах одна и та же стальная решимость.
— Что я говорил об оспаривании моих приказов? — говорит Триз тихо, угрожающе.
Солдаты поворачиваются к матросам, руки опускаются к оружию.
Двое матросов неохотно выходят вперед. — Мы сделаем это, — говорит один из них. Это босоногий мужчина с веснушчатым лицом и беспорядочной копной светло-русых волос. Совсем молодой, возможно, ему всего шестнадцать или семнадцать зим.
— Привяжи ее надежно, — холодно приказывает Триз. — Мы же не хотим, чтобы она упала в океан, правда?
Я застываю, когда по мне пробегает холодок.
Что же они имеют в виду?
Глава 8
Кайм
Со связанными за спиной руками и отсутствующими кистями, зудящими как сумасшедшие, я пробираюсь вверх по склону, мои шаги поскрипывают по крупному серому гравию.
Я могу сжимать кулаки своими несуществующими руками. Могу переплетать пальцы и скользить ими за спиной, дергая свои путы.
Но моих кистей там нет.
Как странно.
Я заставляю себя сосредоточиться на странности моих отрубленных рук, потому что это отвлекает от агонии проклятого драконьего яда, текущего по моим венам. Все мое тело словно горит. Зрение плывет, ноги дрожат. Несколько раз я чуть не споткнулся, но вовремя поймал себя, потому что не хочу доставлять этим безмозглым достопочтенным удовольствие видеть меня таким слабым.
Мы идем мимо разбитых валунов, замерзших ручьев и корявых, безлистных деревьев, пока не достигаем ледника. Медленно, осторожно, достопочтенный несколько раз подтягивает меня за веревку, пока я чуть не падаю в глубокую расщелину, где лед может поглотить меня целиком.
Возможно, так будет лучше, чем это.
Мое место во льдах.
Мои похитители достопочтенные не привыкли к такому. Они не могут дождаться, когда окажутся на другом берегу этой огромной замерзшей реки. Они очень осторожны на подвижном, неровном льду, а холод вызывает у них напряжение и раздражение.
Но мне это нравится.
Несколько раз подумываю о возможности взмахнуть руками, натягивая веревку, чтобы вывести из равновесия моего сопровождающего на другом конце и сбросить его в ледяную бездну, но сопротивляюсь этому желанию, потому что я, несомненно, упаду вместе с ним и найду свою смерть в промерзшем, безмолвном льду внизу.
Я не могу умереть здесь.
Не тогда, когда отправил Амали в неизвестность, чтобы исполнить почти невыполнимое задание. Отправлять ее в Калабар с моим состоянием — почти глупость.
Я понимаю это, но мне все равно. Нужно подарить ей надежду.
Двадцать зим танцев со смертью, насмешек над достопочтенными моей силой.
Двадцать зим бессмысленного существования, пока я не нашел ее.
И теперь я, возможно, умираю.
Из всех проклятий гребаной удачи.
Я просто должен верить, что Амали сможет совершить чудо, потому что моя неуязвимость закончилась.
Каким-то образом я должен придумать, как излечиться от яда дракона, освободиться от оков, вернуть себе руки и убить шестерых высококвалифицированных убийц.
Последнее было бы легко, если бы только у меня имелись руки.
Уставившись на грязный лед, стиснув зубы и ставя одну ногу перед другой, я ищу в себе силы.
В порядке эксперимента пытаюсь замедлить время, но я слишком болен и изможден, чтобы сделать это прямо сейчас.
Поэтому вместо этого пользуюсь холодом ледника, обволакивая его вокруг себя.
Это странно успокаивает.
Но вдруг боль в моем теле превращается в чистый огонь, и что-то — слабое покалывание в затылке — заставляет меня поднять глаза к обжигающе-голубому небу.
Я щурюсь от палящего солнечного света и ловлю вспышку золота.
Вайлорен.
Она вернулась.
Похоже, порванные драконьи крылья не так уж долго заживают.
Как и выколотые глаза, если уж на то пошло.
Она опускает голову и прижимает крылья к телу. А затем выгибает свое тело и падает. Огромный дракон превращается в мерцающее пятно, летящее к нам, как стрела.
Она летит за мной.
Я просто знаю это.
Я должен бежать или хотя бы увернуться с дороги, но какой в этом смысл? Я скован, а она…
Гребаный дракон.
Теперь я вижу ее морду.
Один золотой глаз впивается в меня. Ее грозные зубы обнажены в дикой усмешке.
Ее когти выпущены.
Вид дракона, приближающегося на полной скорости, на самом деле завораживает.
Мое сердце забывает биться.
Возможно, именно так выглядит другая сторона смерти.
Дракон снижается так быстро, что я вдруг опасаюсь, что она разобьется о замерзший ледник, но в самый последний момент раздается резкий хлопок крыльев, и зверь ловит порыв холодного ветра, стремительно меняя угол наклона.
Мои похитители остановились на месте. Как и я, они в потрясении смотрят на небо.
От них веет страхом, и это необычно, потому что они достопочтенные.
— Похоже, она, наконец-то, восстановила свои силы, — бормочет Тайден себе под нос. — Это заняло у нее чертовски много времени…
Вайлорен подлетает ко мне. С огромной точностью она подхватывает меня левой лапой, рассекая лед под моими ногами, разрывая пополам веревочные путы, и смыкает острые черные когти вокруг меня, как прутья клетки.
Забавно, как закаленные достопочтенные отшатываются, когда ее массивный коготь врезается в лед.
Она подхватывает меня, хлопая массивными крыльями, посылая мощные порывы ветра к испуганным достопочтенным. Они пытаются подняться, но ветер толкает их назад.
Удивительно, как легко и просто дракон проявляет свою силу.
Вайлорен стремительно набирает высоту, поднимая меня в бескрайнее голубое небо. Я застрял среди твердых когтей и чешуи. Первое желание — протянуть руку и схватить что-нибудь, но я не могу.
Я ничего не могу сделать.
Если бы бог смерти когда-нибудь захотел придумать пытку, которая бы взбесила меня до конца моего существования, это было бы именно оно.
Полная и абсолютная гребаная беспомощность.
— Теперь тебе полегчало, дракон? — прохрипел я, не зная, слышит она меня или нет.
— Ты лишил меня глаза, полукровка. Я могу убить тебя когтями прямо сейчас, знаешь это?
— Тогда почему бы тебе не сделать это? — мягко промолвил я, прекрасно зная, что она меня не убьет. — Такое великолепное, грозное существо как ты? И выполняешь приказы этих мелких убийц, как будто наемная слуга? Я думал, что такой дракон как ты далек от дел простых людей вроде нас, — внезапное осознание поразило меня. — А. У достопочтенных есть что-то на тебя, не так ли?
— Молчи, Каймениэль, или я раздавлю твое маленькое бледное тело и все равно найду способ сохранить тебе жизнь, — гремит она в моем сознании, и ее гнев отдается во мне.
На этот раз это другой вид гнева: глубокий, первобытный, полный напряжения, как древний вулкан, который копил свой огонь тысячи зим… но теперь он вот-вот извергнется.
Я мог бы разозлить ее еще немного, но какой-то глубоко запрятанный инстинкт выживания велит мне заткнуться, чтобы не сломать позвоночник и ноги.
Вместо этого я смотрю сквозь ее изогнутые когти на пейзаж внизу.
Мы оставили позади ледник и достопочтенных. Набирая высоту, парим над основанием серого горного хребта, покрытого снегом, направляясь все дальше и дальше на северо-восток.
Возвращаемся в страну Иони.
Назад к снегу, к вершинам, к землям, где никогда не заканчивается зима, когда весь остальной мир оттаивает.
Назад к Черной горе.
Интересно, что это за рычаг воздействия на тебя такой мощный, а, Вайлорен?
Интересно, могу ли я украсть это прямо у них из-под носа?
Случались и более странные вещи.
Внезапно до меня доходит, что черные когти, которые так надежно удерживали меня, — те самые, что царапали мою кожу и вводили в мое тело ядовитую магию Вайлорен.
Однако на этот раз, когда она подняла меня, то старалась не оставить на мне ни единой царапины. Острые, ядовитые кончики ее когтей сцепились таким образом, что направлены наружу, не в силах коснуться меня внутри временной клетки.
Что все это значит?
Полагаю, в скором времени я это узнаю. А пока мне нужно просто попытаться устроиться поудобнее в моей клетке и полюбоваться видом.
Когти дракона длинные, гладкие и черные, и каждый из них размером примерно с мужскую ногу. Внутри ее наполовину сомкнутых когтей я вынужден сидеть в неудобной позе: наклонившись вперед, со скрещенными ногами и связанными за спиной руками. По крайней мере, могу смотреть через щели и видеть захватывающий пейзаж внизу.
На мгновение я замираю.
Горы огромные и древние, как и дракон. Я вижу огромные пики, долины и хребты, покрытые сверкающим снегом, таким чистым и белым, что ослепляет. Вижу грозные скалы, высеченные из темно-серого камня.
Эта часть мира настолько отдаленная и враждебная, что ни одна душа не осмеливается искать здесь пристанища. Здесь нет ни одного жилья, ни одной тропинки. Человечество никак не может оставить здесь след.
Вот что видит Вайлорен.
Когда смотришь на мир с точки зрения дракона, все остальное меркнет.
Ну, почти все.
Амали сияет в моем сознании, как маяк, проникая во все фибры моего существа, пока морозный горный воздух хлещет вокруг меня. Воспоминание о ее мягкой коже под моими кончиками пальцев заставляет мои призрачные руки дрожать. Мой жар разгорается в тысячу раз сильнее.
Вернись ко мне. Ее восхитительный, глубокий голос звучит в моем сознании, он резонирует в моей душе.
Она заставляет мое сердце петь, даже когда я нахожусь в когтях дракона.
Проклятые боги, она нужна мне.
Я жмурюсь и сжимаю кулаки несуществующими руками. Когда открываю глаза, то чувствую, как ветер проносится сквозь мои пальцы.
Как это возможно?
Ответ кроется у темного ублюдка, который посещает меня во снах. Он приходит только тогда, когда это ему удобно. Сейчас он не играет в мою игру. И абсолютно безмолвен. Я подозреваю, что он специально растягивает мои страдания, чтобы довести меня до отчаяния, сломить мою решимость.
Могущество.
Приму ли я от него эту силу сейчас, когда так демонстративно отказывал ему в прошлом?
Да.
Безусловно, да.
Сокрушить достопочтенных.
Уничтожить Мидрианскую империю.
Чтобы моя Амали была в безопасности и под защитой вечно. Чтобы она была моей.
Ради нее я стану чудовищем, совершенным и ужасным дьяволом, даже если решение окажется хуже самой проблемы.
Смотрите, насколько я эгоистичен.
Глава 9
Амали
Я смотрю на безоблачное голубое небо, щурясь от палящего солнца, когда капли соленых брызг падают на мое осунувшееся лицо.
Эти мидрианские ублюдки подвесили меня под длинным навигационным шестом в передней части корабля, который, как я узнала от матросов, пока они разговаривали между собой, называется бушпритом.
Прямо под бушпритом находится резная золотая статуя Элара, бога света. Он наклонился вперед с вытянутыми руками, его надменный взгляд устремлен вверх, а сверкающее тело бугрится мускулами. Резная набедренная повязка едва прикрывает явно преувеличенную выпуклость его члена, выточенного таким образом, что под тканью он кажется напряженным.
Меня привязали к этому молчаливому золотому богу так, что я лежу под ним, обхватив руками его торс, а ногами — его бедра и задницу. Прикрепили меня к нему толстыми петлями веревки, как будто я туша с охоты, привязанная к столбу для переноски.
Это непристойно и унизительно. Один из мидрианских солдат даже отпускал отвратительные шутки, когда привязывали меня здесь, но его быстро заткнули суеверные матросы, которые не могли не радоваться, видя мою спину.
Проклятые болваны.
Чего они добиваются, привязывая меня к этой нелепой статуе?
Предполагается, что божественная сила Элара нейтрализует мою темную лесную магию. Если я буду находиться за стенами корабля, то не навлеку свое проклятие на моряков и их драгоценный мидрианский груз.
Во всяком случае, так они сказали.
Что за чушь. У меня никогда не было никакой магии.
Единственный человек, который когда-либо владел магией, — это Кайм.
Если бы ты только знал, что они делают со мной, любовь моя.
По крайней мере, я на свежем воздухе, вдали от этих грязных людей и этого ублюдка Триза. Даже если солнце сожжет мою кожу до красноты, а соль на моих измученных губах иссушит и заставит их потрескаться, я лучше буду здесь, чем заперта в темной, вонючей камере под палубой.
Грохот. Толчок. Мидрианский корабль разрезает волны на куски, подпрыгивая вверх и вниз, когда сталкивается с океанскими волнами. Я закрываю глаза, пытаясь хоть немного спастись от ужасного солнечного света, но он пробивается сквозь тонкую кожу век, окрашивая мой мир в багровый цвет.
Меня мучает жажда. Я не выпила ни глотка воды с тех пор, как покинула маленький корабль Энака.
Я умираю от голода. Желудок часто урчит, а голод так сильно гложет, что превращается в постоянную тупую боль в животе.
Зрение сменяется от ослепительно-белого до обжигающе-синего и ярко-красного, когда мои веки трепещут, открываясь и закрываясь.
И время от времени перед глазами становится черным черно, когда я испытываю головокружение.
Ветер развевает мои волосы.
Облака плывут по небу.
Массивные белые паруса корабля трепещут на ветру.
Птицы проносятся по голубому небу, лениво покачиваясь на ветру. Я завидую им. Они свободны.
Время идет. Не знаю, сколько уже прошло. Мои голод и жажда усиливаются, и я начинаю впадать в странный бред.
Веревки, связывающие меня, слишком тугие. Глупые, жестокие моряки. Наверное, они сделали это специально. Надеюсь, они все замерзнут навечно в седьмом аду Лока.
Я заставляю себя не обращать внимания на давление рельефного тела лже-Элара, прижимающегося к моему. Игнорирую жажду, голод и боль, и это становится даже легко, когда я думаю о Кайме.
Я представляю его лицо; его холодное, красивое, ослепительное лицо, его суровость тает, когда он улыбается мне.
Где ты сейчас, любовь моя? Надеюсь, ты исцелился. Надеюсь, сейчас ты уничтожаешь своих врагов, потому что я не могу. Мне остается лишь выживать.
Понимают ли Триз и его приспешники, что без еды и воды человек зачахнет и умрет?
Этот дурак Кроген хочет, чтобы я выжила.
Неужели они на самом деле хотят так рисковать?
Я жду, жду и жду, что кто-то придет и принесет мне облегчение, но никто не появляется. Я дрейфую между агонией и сном, пока солнце не скатывается к горизонту и яркий свет не исчезает, делая полдень почти терпимым.
А потом оно начинает опускаться, превращаясь в огненный диск, окрашивающий небо в яркий оранжевый цвет.
Поворачиваюсь и смотрю на закат.
С каждым мгновением закат становится все глубже, превращаясь из оранжевого в ярко-красный, а затем в пунцовый — цвет только что пролитой крови.
В свете кровоточащего неба я насквозь промокла, и если кто-нибудь не появится в ближайшее время, чтобы влить воду в мое пересохшее горло, вполне возможно, я умру.
Нет…
Я не могу допустить своей гибели.
Кайм придет за мной. Придет.
А до тех пор мне нужно выживать.
Жить.
Закрываю глаза…
И позволяю тьме поглотить меня.
Глава 10
Кайм
Мы летим все выше и выше к горному хребту, и все это время Вайлорен молчит. Ее яд бушует во мне, и я становлюсь все слабее и слабее, дыхание ослабевает, зрение расплывается,исчезая в черноте.
Проклятый яд разрушает мое тело. Даже это мое странное, бледное, нечеловеческое тело, наконец-то, поддается проклятию дракона.
Проклятие Морхабы, по словам Энака.
Очень похоже на то. Такое чувство, будто во мне вулкан, изливающий лаву по венам.
Отлично. Я доберусь до Черной горы не многим лучше, чем ходячий труп. Если умру на пороге, клянусь, вернусь, чтобы преследовать достопочтенных в виде злобного духа.
Но сейчас, похоже, мне больше нечего делать, кроме как закрыть глаза и отдохнуть, чтобы попытаться восстановить силы. Я наклоняюсь вперед и опускаю голову, пытаясь принять удобное положение.
На этот раз сон приходит на удивление легко, и я погружаюсь в дремоту…
Глава 11
Кайм
Мне снова снится сон.
Как всегда, я возвращаюсь в то место, где нет красок, нет звуков, где всегда встречаю его.
Мои шаги скрипят по серебристой, освещенной луной тропинке, усыпанной идеально ограненными речными камнями.
Но никаких звуков не слышно.
В этом месте мое тело обретает целостность. Мучительная боль от яда дракона прошла, и я чувствую себя намного легче.
Я чувствую силу.
Снова ощущаю свои руки.
Опускаю взгляд…
И замираю на месте.
Мои руки… они невредимы, но сильно изменились.
Они полностью черные. Кожа, которая была бледной, как алебастр, превратилась в чистый обсидиан, как будто ее окунули в чан с черными чернилами. Чернота исчезает на запястьях, сливаясь с извилистыми татуировками на руках, которые уже начали проступать.
Что это значит?
В шоке я оглядываюсь по сторонам, всматриваясь в серебристые деревья, в поисках хоть какого— нибудь намека на его присутствие.
Мрачного ублюдка не видно. Нет никого, кто мог бы объяснить мне смысл этой странности. Как всегда, я остаюсь один на один с бесконечной загадкой, на которую нет ни одного ответа.
Мне надоело искать ответы.
— Где ты? — требую я, и мой голос гулко разносится по беззвучному лесу. — Почему ты не показываешься?
Я жду.
Предсказуемо, он не появляется.
Но здесь есть кто— то еще. Я чувствую это.
Как… как это возможно?
Я чувствую ее.
В конце концов, это сон. В реальности же я заключен в когтях дракона, ослабленный и озлобленный.
Должно быть, это какая— то проекция. Логично, что я должен найти то, чего желаю больше всего, в своих снах.
Амали.
Как я могу сопротивляться ей, даже если сейчас она всего лишь плод моего воображения?
— Ты, — бормочу я, срывая слово с языка, наслаждаясь его звучанием и силой. Ведь только я мог назвать ее так, чтобы это прозвучало так нежно. — Ты здесь.
Я вглядываюсь в безмолвные деревья, отчаянно ища хоть какие— то признаки ее присутствия. Мысли о темной фигуре, которую ищу, исчезают из моего сознания.
Все, о чем я жажду, — это она.
— Где ты, Амали?
Она лишь плод моих фантазий, воплощение моей тоски, или же она реальна?
— Я здесь. Ты реален, Кайм, или ты мне только снишься?
Теплое, мимолетное ощущение скользит по моей шее, принимая форму ее тонких рук. Пальцы проводят по моим плечам, рукам, груди, когда она обнимает меня сзади.
До меня доходит, что на мне нет ничего похожего на приличную одежду. Только пара свободных черных брюк, больше ничего.
Мгновенно я становлюсь твердым, как камень. Должно быть, это она. Только настоящая Амали могла так на меня подействовать.
— Я здесь. Я настоящая. — Пытаюсь дотянуться до нее, но мои обсидиановые руки ничего не чувствуют. Ощущаю лишь легкое теплое воздействие.
— Как это вообще возможно? Почему я вижу тебя во сне, и как ты можешь быть настолько реальным? Это не реальный мир. Это…
— Это место я посещал в своих снах, сколько себя помню, — мягко отвечаю я, пытаясь ее успокоить. — Ты в моих снах, Амали. Я тоже не знаю, как это возможно.
— Как и все остальное, что происходит с тобой. Я чувствую, что однажды все это обретет смысл, и надеюсь, что этот день наступит очень скоро. — Она тихонько хихикает. — Значит, ты не просто Кайм из моих снов. Я действительно разговариваю с тобой прямо сейчас.
— Да.
— Я надеюсь на это. Очень надеюсь. — Какое— то чувство тревоги передается от нее. — Что это с твоими руками, Кайм? Что с тобой случилось?
Колеблюсь. Ей не нужно знать, что достопочтенные сделали со мной там, на Побережье Костей. Не нужно знать, что они отрубили мне обе руки у запястий. — Не знаю, — говорю я, и это правда.
Опускаю взгляд. Даже мои ногти — чистый обсидиан, слегка заостренные на концах, как человекоподобные когти. Они мерцают в бледном, холодном свете.
— Ты меняешься.
— Во мне ничего не изменилось, — хрипло отвечаю я. — Не для тебя. Как бы странно ни выглядел, это все равно я, даже в твоих снах, Амали. Для тебя я всегда буду прежним. Тебе не стоит меня бояться, никогда.
— Я знаю это. — Ее теплые, невидимые руки возвращаются на мои плечи. Что— то горячее прижимается к моему уху, к моей щеке. Что— то мягкое и нежное касается моих губ.
Невидимый поцелуй.
Приятная дрожь пронизывает меня, и я пытаюсь поцеловать ее в ответ.
Только это невозможно. Она недоступна для меня.
Мое возбуждение разгорелось в бушующее адское пламя. Мне нужно срочно удовлетворить свою похоть. Она так нужна мне.
Но почему она здесь, в моих снах, в этой бледной, холодной, лишенной красок земле, где нет никаких признаков жизни, кроме моего собственного проклятого тела?
Она?..
Мое сердце сжимается. — Ты в порядке, Амали? В безопасности? Ты уже должна была добраться до мыса. Надеюсь, Энак поступил благоразумно и хорошо с тобой обращается. Когда достигнешь Калабара, у тебя будет защита. Помни, ты должна показать им мой клинок.
Амали замирает, отстраняясь от меня. Кажется, будто солнце на мгновение исчезло с неба.
Некоторое время она молчит.
Замерев, я всматриваюсь в корявые ветви деревьев. На них не видно ни одного листочка. Не слышно ни пения птиц, ни стрекота и писка насекомых.
Ужасное чувство неправильности проникает в каждую фибру моего существа.
Почему ты здесь, в этом мертвом, лишенном жизни месте, Амали? Ты не должна быть здесь. Тебе здесь не место.
— Что случилось? — спрашиваю я с ужасом, сковывающим меня в груди. — Что с тобой случилось, Амали?
— Я… — Она затихает и замирает. Возможно, это только мое воображение, но почти слышу рев океана на заднем плане.
Что— то не так.
Она не должна быть здесь.
— Где ты? — рычу я. — Амали, ты должна сказать мне.
— Я на мидрианском корабле, — наконец говорит она.
Мой хрупкий мир уходит из— под ног. С таким же успехом я мог бы выпасть из когтей Вайлорен. — Что? — Гнев поднимается внутри меня, такой глубокий, темный и ужасный, что едва могу дышать. — Кто забрал тебя, Амали?
— Человек по имени Триз. Сейчас я на корабле, направляющемся в Даймару. Меня собираются представить новому императору, Крогену. Он хочет закончить то, что начал его отец.
Гнев полностью поглощает меня. Я едва замечаю, как лишенные листьев деревья вокруг меня приходят в движение и раскачиваются, подгоняемые беззвучным ветром. — Ты не выбралась из Лаксланского моря. Тебя схватили, — рычу я, с трудом узнавая звук собственного голоса. Словно сотни голосов одновременно эхом отдаются внутри безмолвного вихря.
Что со мной происходит?
Мне все равно.
— Мидрианцы появились из ниоткуда на большом корабле, — шепчет Амали в моем сознании. — Они бы нас догнали, но я передала твои монеты Энаку и прыгнула в океан, чтобы их задержать. Все равно им нужна была только я. Энаку удалось спастись.
— Ты отдала магнары лекарю?
— Не сердись, Кайм. Знаю, что ты никому не доверяешь, но у меня не было выбора. Энак обещал мне отнести Великие магнары моему народу. Я верю, что он благороден. Он играет по своим правилам и никому не обязан… как и ты.
— Я не сержусь на тебя, Амали, — прошептал я, и ярость в моем голосе исчезла, когда мысленно представил ее прекрасное лицо. Я пытаюсь представить себе выражение ее лица. Никогда не встречал никого похожего на нее. Ее черты настолько выразительны, что получаю огромное удовольствие, читая ее эмоции, когда она счастлива или весела, или даже огорчена… но особенно когда счастлива.
Но сейчас она бы испытывала страх. Возможно, ей больно. Вернувшись в лапы мидриан, не сомневаюсь, что она страдает.
— Ты сделала единственное, что могла, учитывая обстоятельства, — заявляю я, стараясь смягчить свой тон. — Это было невероятно смело… и самоотверженно. — Несмотря на то, что ситуация приводит меня в ярость, мое сердце пылает от восхищения. — Но что они сделали с тобой, моя энака?
— Тебе так важно знать это прямо сейчас? Я не скажу тебе, Кайм. Главное, чтобы ты был сильным и сохранил ясность ума, чтобы смог закончить то, что должен сделать, и прийти ко мне. У этих глупых, высокомерных мидрианцев не будет ни единого шанса против тебя.
Убийца во мне жаждет настоять на своем; выяснить все детали, чтобы получить истинное удовольствие от причинения ее похитителям невероятных мучений, но сейчас не могу быть таким эгоистом.
Сначала мне нужно проснуться.
А затем я должен придумать, как воплотить эти уродливые черные руки в реальный мир.
— Я приду за тобой, Амали, и убью каждого ничтожного ублюдка, который поднимет на тебя руку, и заставлю их страдать.
— О, я знаю, что так и будет. Мне эта мысль очень помогает, поверь.
Мои ноздри расширяются, когда улавливаю почти неуловимый аромат ее запаха. Это как свежее топливо в пламени моего гнева.
Как они посмели ее тронуть?
Мне нужно знать, что с ней происходит, но из уважения к ней не стану развивать эту тему.
Это ее выбор. Ее бремя, которое она должна нести. И я буду уважать его.
— Ты здоров, Кайм? Лихорадка прошла?
— Еще нет, — отвечаю ей, потому что ложь оставила бы сейчас горький привкус во рту. Но не стану раскрывать истинный масштаб своих мучений. Я не дам ей даже намека на то, что в плену у достопочтенных.
Ей не нужно об этом волноваться.
— Теперь я знаю, что ты направляешься в Даймару. — Протянув руку, я с тоской ожидаю ее прикосновения. Призрачное тепло отзывается на моей ладони. — Существует только один путь, по которому плывет корабль. Я найду тебя, Амали.
— Знаю.
Я снова пытаюсь схватить ее, но мои обсидиановые пальцы встречают лишь холодный воздух. — Ты не должна быть здесь, Амали. — Какая— то часть меня кричит в отчаянии, когда отталкиваю ее, но ради нее должен это сделать. Ей не место здесь, в этом мертвом, безмолвном лесу. — Ты должна вернуться сейчас же. — Меня одолевает острое предчувствие. Это место, несомненно, не является частью мира смертных. Что, если она застрянет здесь?
— О, не смотри на меня так устрашающе, Кайм. Все в порядке. Я знаю. Просто захотелось побыть с тобой еще немного. Пожалуйста, не отталкивай меня. Я уйду. Уйду. Только не сейчас. Я так давно тебя не видела. Быть рядом с тобой вот так… Мне это так нужно сейчас. Ты мне нужен.
— Ты даже не представляешь, что делаешь со мной… даже в моих снах, маленькая лесная ведьма. — Мой голос срывается, когда произношу эти слова. Меня мучает эрекция, а в сердце пылает гнев. Я чувствую нежность и отчаяние. Как это вообще возможно — чувствовать столько противоречивых вещей одновременно? Я жажду мести. Желаю разрушения. Полного и абсолютного хаоса.
Если судьба даст мне власть, я разорву мир на части.
Но больше всего я желаю ее.
— Хорошо, — шепчу я, страстно желая заключить ее в объятия, крепко обнять и сказать, что в этой жизни ей больше не причинят вреда или мучений. Но когда она так умоляет меня… у меня не хватает сил отказать ей. — Останься… на некоторое время. Но затем тебе придется вернуться. Если бы мог остаться с тобой здесь навсегда, я бы так и сделал, но говорю тебе это только потому, что не знаю, что это за место, и боюсь — я чувствую — что здесь может быть опасно для тебя.
— О милый Каймениэль, все, что касается тебя, опасно. Я поняла это с первого взгляда на тебя. Конечно, я вернусь и буду ждать, когда ты придешь ко мне, но мне не нравится, когда ты так напряжен и встревожен. Ты выглядишь так, будто вот— вот взорвешься. — В ее голосе звучит коварство. Как ей удается быть настолько коварной в такой момент? — Позволь мне кое— что с этим сделать. Может быть, в твоем потустороннем мире я не более чем призрак, но ты меня определенно чувствуешь.
— Я… чувствую. Проклятые боги, что ты делаешь сейчас, Амали?
Она не произносит больше ни слова. Ее бесплотные руки скользят по моей спине, торсу, бедрам…
До пояса моих брюк, где она быстро и ловко расстегивает кожаные застежки.
Мои брюки спадают, обнажая мое отчаянное желание. Моя эрекция сильна, почти болезненна.
— Амали, что ты делаешь…
Что— то теплое и невидимое окружает мой напряженный член. Это ее руки? Нет, ее?..
— Знаешь, это довольно забавно — быть призраком в твоем мире.
— П— потому что я тебя не вижу?
— Потому что ты не можешь помешать мне делать то, что я хочу, а сейчас я хочу лишь заставить тебя забыть обо всем, что происходит за пределами твоего мира, пусть даже на мгновение.
— Я точно не могу остановить тебя? — спрашиваю в недоумении, высоко подняв брови. Мой гнев растворяется, мгновенно превращаясь в тлеющий уголек в глубине моего сознания. — Во что ты играешь, сумасшедшая нимфа?
— Мы оба сейчас проходим через трудности. Я просто хочу напомнить тебе о том, к чему ты вернешься, Каймениэль.
Как люблю, когда она называет меня этим именем. Я даже не знаю, настоящее ли это имя, но, должно быть, да, потому что она произносит его с такой убежденностью, идеально перекатывая его на своем язычке с сексуальным тигским акцентом.
— Несправедливо, — протестую. — Я не могу тебя видеть. Не могу даже прикоснуться к тебе, не говоря уже о том, чтобы обуздать тебя.
— Почему ты вообще хочешь это сделать?
Невидимые руки скользят по моему члену. Возбуждение усиливается в тысячу раз. Я закрываю глаза и стону. Неужели это сон? Это безумие? Я больше не могу этого выносить…
Что— то мягкое, теплое и греховно восхитительное скользит по длине моего члена. Это уже не ее руки. Это…
— Амали, что ты делаешь…
— Мм, — простонала она, и вдруг я понял, что это невероятное ощущение — ее рот, скользящий по моей эрекции.
— Коварная женщина, — восхищаюсь я. Как она может об этом думать, находясь в плену у мидриан, вынужденная терпеть мучения, о которых даже не хочет говорить со мной.
И несмотря на то, что я в ярости; несмотря на то, что хочу пойти и убить всех до единого мидрианца на всем континенте, не могу ничего сделать прямо сейчас, потому что я в ее власти.
— А— а— а, — стону я, закрывая глаза, пока она ласкает меня, сильнее, быстрее, отправляя меня в другое измерение, где даже не существует иллюзорных мидрианских императоров, мстительных достопочтенных и безумных богов.
Здесь нет зла.
Есть только удовольствие.
И она.
Инстинктивно тянусь вперед, пытаясь дотронуться до нее, этой весьма реальной иллюзии из моего лихорадочного сна. Меня больше не волнует, как и почему она оказалась здесь со мной.
Я просто хочу ее. Всю ее.
Бесплотным языком и губами она плетет заклинание, которое посылает меня по спирали к неконтролируемому вожделению и наслаждению. Мои руки нащупывают тепло, и внезапно она кажется такой реальной под моими кончиками пальцев.
Я провожу ужасными черными руками по ее шелковистым мягким волосам, по голове, по шее, по плечам, по сильным, упругим рукам. Ее кожа мягкая и влажная. Тело такое же, каким я его помню: стройное, сильное и абсолютно совершенное.
Нежно, ласково, она посасывает мою плоть, пока мои колени не ослабевают и не начинают дрожать; пока не становлюсь таким твердым, что могу взорваться.
Наверняка я умер и отправился в рай.
В тот момент, когда думаю, что ничто не может превзойти это, она берет меня еще глубже.
— Ам— али… — Ее имя — это истошный крик, вырвавшийся из глубины моего горла.
За моими веками вспыхивают звезды. Я не смею открыть глаза. Она кажется мне настолько реальной, что не решаюсь на нее посмотреть.
Мне невыносимо видеть вокруг себя пустоту.
Поэтому просто тону в неоспоримых ощущениях от ее близости, пока не могу больше выдержать.
Я сейчас…
Сладкие черти…
Она заставляет меня кончить.
Нет, не так.
Не думая, отстраняюсь от ее нежных, страстных губ и падаю на колени.
Мои глаза все еще закрыты. Я полагаюсь только на ощущения и инстинкт, мои руки скользят по ее телу. С каждым мгновением она кажется мне все более реальной.
Она кажется обнаженной.
Я целую ее губы. Целую шею. Целую нежную впадинку над ключицей. Беру в руки ее идеально округлую грудь и ласкаю ее упругие соски, продлевая свою изысканную пытку еще на один удар сердца.
А потом укладываю ее на спину на бесшумную лесную подстилку среди мягких, опавших листьев, которые не издают ни звука, когда по ним ходят.
Амали стонет от наслаждения, ее мягкий, сладкий голос эхом отдается в моем сознании.
Я нахожу ее лоно. Она так великолепно готова для меня.
И вот я трахаю ее. Сначала медленно и нежно, потом быстрее, когда мое желание становится неконтролируемым.
Я даю то, что ей нужно.
И беру то, что принадлежит мне.
Слушаю ее сладкие, отчаянные крики в темноте моего разума.
И вот так я перехожу грань.
На мгновение мои глаза открываются, и я вижу ее лицо.
Ее великолепное лицо.
Амали лежит спиной на серо— чёрных листьях, глаза сомкнуты, губы слегка приоткрыты. В этом безмолвном, бесцветном мире она кажется ярче, чем когда— либо. Ее рыжие волосы распущены и взъерошены. Ее губы — самого нежного розового оттенка — блестят от влажности.
Ее темно— багровая метка горит в моей душе.
Она не призрак.
Не просто плод моего воображения.
На самом деле она реальна, и она моя.
Закрыв глаза, я отпускаю ее.
От всего.
И знаю без тени сомнения, что разорву все небеса, чтобы ее вернуть.
Глава 12
Амали
На восхитительное мгновение я ощутила себя в полной безопасности.
Когда я с ним, то всегда чувствую себя в безопасности.
Внезапно обретаю плоть и оказываюсь в его объятиях. И достигаю бурного оргазма, когда он впивается в мои губы своими и крепко прижимает к своему теплому, мощному телу.
Когда он проникает в меня.
Я выгибаюсь, покачиваясь на волнах нашего удовольствия.
Он целует меня глубоко с такой жаждой, словно ждал этого целую вечность.
Кайм плавно приподнимается на руках, все еще оставаясь во мне, пока внутри бушуют отголоски пережитого оргазма.
Возможно, я уже умерла, и это рай. Никогда не могла представить, что при жизни мне удастся испытать такое наслаждение.
Даже во сне.
Я открываю глаза. И вот я совершенно голая в этом безмолвном, лишенном красок мире, где даже осенние листья на лесной подстилке имеют оттенки серого и черного.
Смотрю на мужчину своей мечты, наслаждаясь его потусторонним великолепием. В этом мире он выглядит иначе. Его и без того бледная кожа приобрела цвет снега, а глаза лучатся тьмой. Его волосы тоже длиннее, они спадают до плеч; спутанный темный ореол обрамляет его жесткие, элегантные черты.
Гнев не покинул его полностью. Он все еще плещется в его абсолютно черных глазах, тлея вместе с желанием.
Любимый кажется таким диким и свирепым. Взгляд Кайма говорит, что он способен поглотить меня целиком…
Это заставляет меня плавиться в тысячу раз сильнее.
Зачем мне вообще возвращаться в реальный мир? Я могла бы остаться здесь, в его объятиях, на целую вечность.
— Я приду за тобой, — шепчет он, поглаживая мои волосы обсидиановой рукой. — Будь терпелива, любовь моя. Ты должна продержаться еще немного. Все пройдет, и я заставлю мидриан заплатить за то, что они сделали. — Он нежно целует меня в губы. Только он мог заставить зловещую клятву мести прозвучать так чудесно. — Ты должна уходить. Только помни, у тебя тоже есть сила. Используй ее.
Его голос ослабевает.
Черты лица постепенно расплываются.
— Нет, — шепчу я. — Не оставляй меня…
— Я люблю тебя, Амали.
Тянусь, чтобы коснуться его лица, но в этот момент его утонченные черты распадаются на тысячу крошечных пятнышек света, пронизанных тьмой.
— Нет! — кричу я, пытаясь ухватиться за последний отпечаток его лица.
Но его нет, и я падаю, падаю, падаю…
— Ой…
Другой голос, грубый и резкий, пробивается сквозь угасающие воспоминания о Кайме, даже когда я изо всех сил пытаюсь удержать его в своих объятиях.
— Ой.
Заткнись, дурак. Яростно сопротивляюсь вмешательству, не желая ничего, кроме моего богоподобного любовника. Как посмели нас прервать?
Но у меня болит плечо… а теперь и голова. Что-то тычется в меня; что-то твердое и острое.
— Ойойой. Проснись, сука. Ведьма. Не важно. Для меня это одно и то же. Проснись, или у нас у всех большие чертовы проблемы.
И вот уже твердая, острая штука бьет меня по голове, рассекая череп острой болью.
Вздыхаю, и восхитительное воспоминание о Кайме исчезает из моего сознания.
— Стой! — кричу я сквозь рев моря, совершенно взбешенная. Как они смеют? Мои глаза открываются. Я чувствую шероховатость веревки вокруг своих рук и ног. Чувствую вкус соленых брызг и холодный океанский ветер на спине. Поднимаю глаза на небо. Оно больше не безоблачное и не голубое. Теперь над головой темнота, и я замечаю лишь отблески звезд сквозь густые облака.
Ох.
Ночь.
Холодно.
Я привязана к фигуре на носу корабля, руки и ноги обхватывают жесткое, искусственное тело высокомерного бога.
И Кайм ушел.
Проклятье.
Волны выше и яростнее, чем прежде, поднимают корабль вверх и вниз, обдавая меня брызгами холодной морской воды, когда нос судна набегает на волну за волной.
Острая штука снова тычет в меня.
— Прекрати, — шиплю я в раздражении. Матрос вытянулся вперед с борта корабля, держа в руке длинный шест. Это и есть та проклятая штука, которая тыкала меня все это время?
— Пей, — выкрикивает он над ревом океана.
— Что? — отвечаю, сбитая с толку.
— Пей эту чертову воду, если не хочешь умереть от жажды, упрямая сука!
Конец шеста торчит прямо перед моими глазами. К одному концу привязана мокрая губка. Сейчас я даже не задумываюсь о том, что мне будет неприятно пить из мокрой губки.
Пересохшее горло жаждет воды.
Шест качается вверх-вниз, наконец мне удается поймать его между зубами. Прикусываю эту проклятую штуку, зажав губку ртом.
Я пью. На вкус вода грязная и несвежая, но тем не менее это вода. Я впитываю все до последней капли, пока губка не становится сухой.
Человек на другом конце отдергивает шест.
— Нет! — вскрикиваю я. Этого недостаточно. Этот маленький глоток воды только усилил мою жажду. — Мне нужно больше воды. Пожалуйста.
Неожиданно в моей голове промелькнул образ кристально чистых ручьев моей родины. Моя душа взывает к сладкой, свежей воде, которая стекает с гор. Там я смогу напиться досыта.
— Это все, что ты получишь сейчас, — рычит мужчина, моряк с квадратным лицом, с грубыми татуировками на жилистых предплечьях. — Будь хорошей девочкой, и, может быть, я дам тебе снова, пока не взошло утреннее солнце.
Разочарование и гнев пронизывают меня, впиваясь колючками в сердце. — Ублюдок, — шиплю я себе под нос, глядя на темное небо. Сегодня очень пасмурно. С одной стороны дует прохладный ветер. — Гроза приближается, — кричу я в ответ. Не знаю этого наверняка, но готова рискнуть. — Она — настоящее чудовище. Ты разгневал богов, мидрианец.
Моряк усмехается, но замечаю признаки страха на его лице.
— Ты мне не веришь, да? — Бросив предостережение ветру, я заливисто смеюсь. Это все, что я могу сделать. Либо мои слова будут восприняты как бред сумасшедшей, либо окажутся очень действенными. — Тебе лучше вернуться и поговорить со мной, когда все будет в самом разгаре, или, клянусь жизнью, ты встретишь свою смерть на дне этого моря.
Моряк грозно поднимает шест. — Заткнись, ведьма, или я выбью тебе чертовы зубы. — Он сердито бормочет себе под нос и уходит, оставляя меня наедине с моей жаждой, голодом и гневом моря.
И только одно не дает мне покоя.
Я закрываю глаза и думаю о Кайме. Вспоминаю, как крепко сжимала его в объятиях.
Кайм, которого я видела во сне, был настоящим.
Он был реальным.
«Будь терпелива, любовь моя. Я иду за тобой».
Я знаю.
Когда Кайм придёт, шторм, которого так боятся моряки, покажется им пустяком по сравнению с тем, что он с ними сделает.
Глава 13
Кайм
— Нет… — шепчу я, когда Амали выскальзывает из моих рук, ее теплое, совершенное тело превращается в зыбучий песок под моими проклятыми черными пальцами.
Но внезапно вспоминаю, что она не должна быть в этом месте; не должна казаться здесь столь цельной, и испытываю чувство облегчения, даже когда моя потребность превращается в зияющую пропасть.
Я давно подозревал, что это холодное место, которое посещаю в своих снах, лежит близко к завесе между жизнью и смертью.
Если Амали покинула это место, значит, вернулась в мир наверху.
Она жива.
И мне нужно придумать, как ее спасти.
Медленно поднявшись на ноги, я натягиваю брюки, качаю головой при воспоминании о своей коварной половинке, которая может делать со мной такие вещи даже в таком месте как это.
Одним лишь взглядом она может заставить меня потерять рассудок.
Оглядываюсь по сторонам, ища хоть какие-то признаки темного безымянного ублюдка, но его нигде не видно.
Он прячется? Следил ли за нами? Если да, то я убью его к чертовой матери. Мне плевать, что он сам Темный.
— О, не нужно быть таким скромным, мальчик. Я все вижу. Все знаю.
— Ну, неужели же ты такой умный? — огрызаюсь, чувствуя раздражение и ничтожность. — У тебя всегда принято исчезать, когда ты больше всего нужен?
— Напротив. Как правило, я появляюсь, когда меньше всего нужен. Я никогда не нужен людям по-настоящему, мой мальчик, даже если они убеждают себя, что нуждаются во мне.
— Я не занимаюсь головоломками. Ты в курсе моей ситуации или нет?
— Как уже говорил, я знаю все.
— Тогда ты знаешь, что я хочу заключить с тобой сделку.
— Знаю.
— И все же игнорируешь меня теперь? А раньше был таким настойчивым?
Темная личность хихикает в моем сознании. — Я никогда не игнорировал тебя, Каймениэль. Но ты еще не готов к тому, что даст тебе моя кровь.
— Теперь я вспомнил, почему никогда не хотел торговаться с тобой. Хоть раз скажи прямо.
— Когда тебе столько лет, сколько мне, все тайное становится явным. Я уже не умею говорить по-другому. Будь терпелив, дитя. Скоро ты поймешь, что…
Внезапно белый туман застилает мое сознание, и я падаю.
Жестоко вырванный из мира грез, оставляю позади темного незнакомца и его раздражающе таинственные обещания.
И снова остаюсь без ответов.
Падаю сквозь бурю белого порошка, сквозь ледяной холод и шквалистый ветер.
Просыпаюсь. На этот раз в моем сознании звучит голос Вайлорен. «Открой глаза, мальчик».
Почему все эти древние, могущественные существа обращаются ко мне, как к простому ребенку?
Это начинает действовать мне на нервы.
Что ты сотворил, дракон, проклятые черти?
Мои глаза распахиваются как раз вовремя, прежде чем я падаю на землю с болезненным, глухим шорохом. Приземлившись на снег, утыкаюсь головой в грудь, неловко перекатываясь, чтобы остановить падение.
Кувыркаясь, как мешок с костями, качусь по крутому склону, покрытому снегом. С руками, все еще крепко связанными за спиной, это настоящее чудо, что я ничего не сломал.
Наконец, остановившись на краю сугроба, я обмяк, и мое тело превратилось в жалкую массу. Прокашлявшись и отплевываясь, вычищаю комок снега изо рта.
Яростный ветер давит на меня. Подняв голову, вижу, как низко проносится Вайлорен, раскинув золотые крылья.
Издаю стон.
Неужели она только что… сбросила меня с неба?
Она же не собирается снова пытаться подхватить меня в свои проклятые когти?
Только не снова…
Но вместо того, чтобы схватить меня, Вайлорен грациозно опускается, приземляясь в облаке мягкого белого снега. Она складывает крылья на массивном сверкающем теле и смотрит на меня единственным золотым глазом.
Медленно, мучительно я поднимаюсь на ноги. — Зачем это было нужно? — рычу я дракону.
«Ты горел и не реагировал. — Драконица слегка пожимает огромными плечами. — Если бы не жар, я бы подумала, что ты умер».
— Ты решила, что я либо мертв, либо умираю, и бросила меня в снег?
«Как уже сказала, у тебя была лихорадка».
— Ты — древняя тварь с отвратительными манерами. Прервала очень важный разговор, — ворчу я, разворачиваясь и поднимая связанные руки за спиной. Как обычно, я чувствую свои пальцы, но на самом деле их там нет.
Я оставил черные руки там, в безмолвном мире, вместе со своим настоящим именем и памятью об Амали в моих объятиях.
Она была настоящей.
И теперь она у мидриан.
Я уничтожу их всех.
— Если у тебя есть хоть капля здравого смысла, дракон, ты сейчас же освободишь меня и оставишь здесь, — тихо говорю я, глядя на горы. Наступила ночь, и с моим усиленным зрением я могу различить суровые заснеженные вершины. Из-за облаков выглядывает полумесяц, на мгновение озаряя горы холодным серебристым светом.
Кажется, я узнаю это место.
Да.
— И на что ты надеешься, молодой убийца, без рук, без оружия и с моим проклятием, сжигающим твое тело? Нет, ты никуда не пойдешь. Это всего лишь привал, и, по всей видимости, он тебе не нужен. Похоже, ты оправился от того, что произошло… от этого мгновенного паралича.
Вглядываюсь в темноту за снежными вершинами. Над горным хребтом я могу различить лишь слабый черный контур, грозный и зловещий вдали.
Ах.
Вот и она.
Черная гора.
Смесь отвращения, гнева и неожиданной ностальгии проносится сквозь меня. На протяжении первой половины своей жизни это был единственный дом, который я знал.
Это заложено во мне, нравится оно мне или нет.
Часть меня жаждет снова почувствовать под босыми ногами гладкие древние выщербленные камни тренировочной площади. Каждое утро, задолго до рассвета, мы вставали, чистили и полировали камни, пока они не блестели в темноте, и наши руки почти немели от холода, когда мы заканчивали.
И тогда, вдыхая запах щелочного мыла, мы раздевались до белья и занимались отработкой приемов, а один из тренеров — обычно Джеро, Эрул или Саланке — наносил нам удары по конечностям или туловищу концом жесткой тростинки, если мы не выполняли их идеально.
На протяжении пятнадцати зим этот суровый, дисциплинированный мир был всем, что я знал. Жил, дышал и мечтал о тренировках тайного священного ордена Достопочтенных, которые не поклоняются ни одному богу, кроме смерти.
И теперь я возвращаюсь.
Не думаю, что у меня есть выбор. В моем состоянии Вайлорен может швырять меня, как тряпичную куклу, если захочет.
«Ты идешь домой, Каймениэль».
— Я как-то так и предполагал, — сухо замечаю, изучая дракона. — Мы ведь не собираемся на Большой зимний бал в Серебряном дворце, верно?
«Ты в жалком состоянии, ничтожный полукровка, если борешься со мной только сарказмом».
— Я даже не собираюсь пытаться бороться с тобой, пока у меня снова не появятся руки, — рычу я. — Сейчас я бесполезен, как дракон без огня.
«Пф. Человеческие руки не отрастают, в отличие от драконьих конечностей».
— Но, по твоим словам, я не совсем человек. — Меня переполняет любопытство. Я ничего не могу с этим поделать. — Значит ли это, что твой глаз тоже когда-нибудь вырастет?
«Не знаю. Обычно я бы сказала «да», но поскольку его погубила твоя рука, честно говоря, не знаю. — Ее клыки слегка обнажены, а оставшийся глаз сужен. В нем не видно того ужасного гнева, который она проявила, когда я победил ее на Побережье Костей или когда Амали выстрелила в ее всадника.
Вместо этого ее вид кажется странным… покорным.
Что Орден может иметь на нее на самом деле?
— Тебе не следовало идти против меня, — заявляю спокойно. — Что вынуждает тебя делать это, Вайлорен? Чем бы они тебе ни угрожали, они должны быть чертовски сильны, чтобы заставить тебя опуститься до этого, дракон. Тащить на себе больного, беспомощного человека, пока твой наездник лежит в лазарете? Разве ты не должна разрушать крепостные стены и терроризировать Великого магистра за то, что он превысил свои полномочия? Как он может даже пытаться контролировать такого могучего дракона как ты?
«Тише, полукровка, — шипит Вайлорен в моем сознании, но в ее голосе уже нет прежнего яда. — Ты ничего не знаешь».
— Кажется, люди постоянно говорят мне это. Это начинает немного утомлять. Скажи мне, почему ты подчиняешься Достопочтенным, Вайлорен.
На мгновение она замолкает. Оромная морда рептилии сохраняет спокойное выражение, пока она перебирает все в древнем разуме. Я смотрю на кристаллический снег, наблюдая, как облачные тени и звездный свет танцуют по чистой белой поверхности.
Медленно делаю выдох, и дыхание покидает мой рот в клубах белого тумана.
Моя единственная и неповторимая настоящая любовь где-то там, за горами, направляется в Даймару на мидрианском корабле.
Знаю, что я должен сделать. Я должен вернуться в свои сны и найти темного ублюдка, который, возможно, является моим отцом. Должен выторговать у него власть — его кровь; мою кровь — и я приму любые условия, которые он поставит… даже если это означает, что стану ему обязанным, как Вайлорен — Достопочтенным.
Даже если это означает, что я стану настоящим монстром.
Мне нужно спасти мою Амали.
Ради этого я готов на все. Все, что угодно.
Она не может быть у них.
«Я просто хочу напомнить тебе о том, к чему ты вернёшься, Каймениэль».
Мощный поток эмоций прорывается сквозь меня, поднимаясь из глубины живота и распространяясь по груди. Это гнев, желание и всепоглощающее чувство безопасности, и оно уничтожает любые следы моего отчаяния.
Она моя.
Она ждет меня.
Дракон переминается на месте. «Что ты можешь сделать?» — осторожно спрашивает Вайлорен после долгого молчания.
Встречаюсь с ее золотым взглядом. — Мы сражались, ты и я. Я ранил тебя, а моя спутница — твоего всадника. Из-за тебя я оказался в таком положении. Ты собираешься передать меня, связанного и слабого, прямо в руки Достопочтенных, которым я нужен живым по какой-то коварной причине. Я могу умереть или закончить жизнь в длительной агонии. — Впервые за долгое время чувствую спокойствие. Мои мысли упорядочены и логичны, как и всегда до встречи с ней; как и должно быть, когда имею дело с проблемой такого масштаба.
Я — хорошо подготовленный убийца Достопочтенных.
Могу управлять временем.
Они узнают, что им не следовало пытаться убить меня в первую очередь.
Я заставлю их пожалеть о том, что они вообще пришли за мной и той, кто принадлежит мне.
— Мы можем вечно жить так, как и подобает врагам, которыми нам суждено стать, или можем уладить наши обиды. Легенда гласит, что драконы отличаются благородством. Я не стану питать к тебе вражды, если силы, движущие тобой, неподвластны тебе. — Я делаю шаг вперед, понижая голос. Дракон наклоняет голову, внимательно слушая. Хорошо. — Подумай об этом, Вайлорен. Если смогу победить эту болезнь и вернуть свои силы, кого бы ты предпочла иметь своим союзником?
Холодный ветер кружит вокруг нас, завывая вдалеке. На мгновение облака расступаются, открывая луну и звезды, и свет падает на зловещую вершину Черной горы.
Она возвышается над всем остальным, испуская темную, гнетущую энергию.
— Я одолею их, Вайлорен, и заставлю их заплатить. В глубине души ты уже знаешь это.
Дракон издает глубокий, грохочущий рык, от которого тонкий слой снега каскадом падает на склон горы. Из ее ноздрей поднимаются тонкие струйки дыма.
— Я… в оковах, — наконец произносит она, вонзая в землю массивный коготь и ударяя хвостом по снегу. — И слишком сильно я тебя боюсь, чтобы сказать причину.
— Есть ли у тебя причины бояться меня или нет, зависит от твоих дальнейших действий, — тихо говорю я. — Выбирай мудро, дитя Морхабы. Судьба предопределена только в том случае, если ты ее принимаешь.
Огромное золотое тело дракона содрогается. Единственная темная щель ее зрачка сужается, а клубы дыма, поднимающиеся из ее пасти, сгущаются, превращаясь в серый шлейф.
Ее хвост угрожающе вздымается и опускается.
Я напрягаюсь, ожидая, что драконица бросится на меня в ярости, но вместо этого она опускает голову. Ее золотой глаз раскрывается и мерцает, и я почти могу различить намек на слезу в уголке.
Драконы вообще плачут?
«У меня нет другого выбора, кроме как отвести тебя в Мак'тар, — сетует она, поднимая массивный коготь. — Не усложняй мне задачу, Каймениэль. Это не в нашей власти».
Вместо того чтобы спорить с ней, я смотрю на Черную гору, исчезающую за пеленой облаков.
Мак'тар. Это слово пробирает меня до самых костей. Оно кажется древним. И звучит правильно. Почему оно кажется таким знакомым, хотя никогда раньше не слышал этого слова? Инстинктивно понимаю, что это древнее название Черной горы, давно утерянное для человеческих знаний.
Тот же темный инстинкт подсказывает мне, что я должен вернуться туда сейчас и покончить с этим раз и навсегда.
Мак'тар — мой дом; место, где я стал убийцей. Ключ к моему существованию лежит в этом проклятом месте.
Мак'тар зовет меня.
Странно, но мой жар немного спал, и ужасная боль, терзающая мое тело, уже не так сильна, как раньше.
А Вайлорен… она опускает голову, складывает крылья и откидывается назад, как бы сторонясь меня.
Меня? Меня, связанного и беспомощного.
Она — та, кто наделен здесь всей властью, но кажется, что она словно… боится меня.
Я делаю шаг вперед. — Как уже сказал, дракон, выбирай с умом. — Я продолжаю идти, мои ноги утопают в мягком снегу. Достигнув ее бока, опускаюсь на колени рядом с ее вытянутыми когтями. Наклонившись вплотную, смотрю ей прямо в глаза. — Ах, ты, должно быть, скучаешь по своему молодому хозяину, Древняя. Я понимаю, что есть такие узы, которые связывают так крепко, что нет иного выбора, кроме как быть обязанным им следовать. Я прекрасно понимаю, Вайлорен, и не виню тебя. Так что теперь ты должна вернуть меня в Мак'тар и следить за тем, как меня пытаются сломать. Смотри внимательно и увидишь, что произойдет.
Возможно, только возможно, если бы у меня не было Амали, я бы смирился со своей участью.
Но сейчас я зол.
По-настоящему чертовски зол.
Моя половинка взывает ко мне, и я найду способ связаться с ней, чего бы мне это ни стоило.
Глава 14
Амали
Ветер начинает завывать, как баньши в полночь. Волны разбиваются все выше и выше, обливая меня ледяной соленой водой. Вода попадает мне в глаза, в горло, в волосы. Я промокла, замерзла и страдаю от морской болезни из-за того, что меня швыряет, как тряпичную куклу, в эту ужасную погоду.
Идет сильный дождь, крупные капли воды превращаются в снаряды под напором ветра. Дождь жалит, ударяя по лицу, и я даже не могуподнять руки, чтобы прикрыться.
Но я в полном восхищении.
Гроза пришла. Я рискнула и прочитала покрасневшее небо и облака, и оказалась права.
Может быть, жестокий человек, который отказал мне в воде, испытывает небольшой страх.
Но все равно никто не приходит.
Закрываю глаза и сдерживаю дыхание, когда очередная мощная волна обрушивается на меня.
Морская вода такая чертовски холодная.
Сколько еще я смогу это выдержать?
Триз и его мидрианские моряки не очень-то стараются сохранить меня в целости и сохранности. Я — драгоценность нового императора, его фетиш-игрушка для мести. Конечно, они придут и заберут меня отсюда.
Но опять же, они слишком заняты борьбой с бурей. Она налетела так быстро, что у них было очень мало времени на подготовку.
В своем ограниченном поле зрения я наблюдаю хаос и суматоху на палубах. Мужчины бегают по палубе, кричат, что-то делают с большими белыми парусами, используют странные приспособления и шкивы, чтобы накрутить полотнище на длинные деревянные балки, горизонтально идущие от мачт.
Веревки летают повсюду. Кто-то чуть не соскальзывает за борт, зацепившись за поручень в самый последний момент. Сильная волна ударяет в борт корабля. Мы сильно раскачиваемся, опрокидываемся назад и вперед, вода льется по палубе и на меня.
Я выплевываю соленую морскую воду изо рта и глотаю сладкий воздух.
— Мидрианские дураки! — кричу я сквозь ветер и дождь, заставляя свой хриплый голос звучать как можно громче. — Если вы не будете уважать пути богов, вы все умрете здесь. — Я уже даже не понимаю, что говорю. Это все напускное, насколько это возможно. Просто хочу привлечь их внимание. Вспоминаю, что Кайм говорил о мидрианах и их нелепой боязни темноты. — Вы направляетесь в кромешную тьму, где защита Элара будет на пределе. Если вы не снимите меня отсюда, вы все покойники.
К моменту окончания речи я уже выдохлась. Грудная клетка вздымается и опускается. Я задыхаюсь и отплевываюсь, когда вода снова и снова бьет мне в лицо. Во дворце я слышала о чем-то, что называется мидрианской пыткой водой. Наверняка это именно то, на что она похожа.
Я больше не чувствую ни ног, ни рук. От ледяной воды они онемели.
Я могу умереть здесь.
«Нет, Амали, тебе нельзя здесь умирать». Строгий голос Кайма звучит в моей голове, и хотя я не знаю, реальный он или воображаемый, это музыка для моих ушей.
«Открой глаза.
Посмотри вверх».
Воображаемый Кайм отдаёт приказы в моей голове, выталкивая меня из состояния жалости к себе.
Я открываю глаза.
Передо мной стоит человек на носу корабля. Кажется, это один из мидрианских солдат. Не могу точно сказать, потому что он вымок, как тонущая крыса, как и я. — Что ты несешь? — кричит он сквозь ветер. — Ты там умираешь, женщина? Ради Элара, закрой свой рот. Ты пугаешь моряков.
Умираешь? Глупый вопрос. О чем ты думаешь, придурок?
У меня есть только один шанс все сделать правильно. Я собираю все свои силы и смотрю на мужчину сквозь дождь. — Вы хотите, чтобы эта буря закончилась? Тогда, черт возьми, обращайтесь со мной, как следует. Снимите меня с этой нелепой штуки и уберите из-под дождя. Затащите меня внутрь!
Мидрианец смотрит на меня, а потом исчезает, когда корабль раскачивает очередная гигантская волна.
Мое сердце замирает. Они действительно собираются просто оставить меня здесь? Я действительно могу умереть от холода.
Кайм никогда больше не увидит меня.
— Эй! — кричу я, чувствуя, как горят мои легкие. — Вернись, ублюдок!
Внезапно корабль снова выравнивается, и человек возвращается вместе с двумя матросами. Я узнаю юношу с песочными волосами, который привязал меня к этой уродливой статуе.
Матросы и солдат кричат друг на друга, бурно жестикулируя. Юноша берет петлю из веревки и обвязывает ее вокруг талии. Он достает откуда-то кинжал и закрепляет его между зубами.
Затем он выбирается наружу, перешагивает через деревянные перила, ложится на живот и хватается за длинный деревянный шест.
Он тянет себя ко мне, крепко держась за шест. Добравшись до моих лодыжек, он привлекает мое внимание шлепком по голой ноге. — Я собираюсь обвязать эту веревку вокруг твоей талии, а затем разрезать твои путы, — кричит он. — Ты должна крепко обхватить Элара руками и ногами, пока я не закончу. Не отпускай ни за что, даже если на нас обрушится самая большая волна. Иначе ты будешь выброшена в океан.
— Много хорошего сделал Элар, чтобы защитить тебя от моей так называемой магии, — тихо бормочу я, пока мальчик приступает к работе. — Ваш командир — идиот! — кричу я, перекрикивая рев моря.
— Я знаю, — огрызается он в ответ. — Хватит болтать. Ты тратишь время и энергию.
Юноша обвязывает веревку вокруг моей талии и крепко ее закрепляет. После этого начинает перерезать веревку вокруг моих лодыжек, запястий. Несколько раз мы замирали и боролись за жизнь, когда на нас обрушивалась мощная волна. Я должна отдать мальчику должное. Не знаю, как ему удается держаться и одновременно орудовать ножом, но каким-то образом у него это получается, и вдруг я оказываюсь на свободе.
— Теперь тебе нужно карабкаться обратно к нам, — кричит он. — Поторопись. Они вот-вот закроют люки.
Мои руки и ноги онемели и дрожат, и я чувствую, что в любой момент могу сорваться, но каким-то образом мне удается уцепиться за перевернутую статую Элара и спуститься по шесту.
Мысли о Кайме и его твердой решимости помогают.
Мысли о том, что я снова увижу его, окажусь в его объятиях… это придает мне сил.
Когда я добираюсь до конца шеста, веревка вокруг моей талии затягивается, и грубые руки перетягивают меня через край.
Я снова на палубе, стою на твердой древесине.
Спасибо Селиз.
В этот момент мои ноги подкашиваются, и я падаю на колени. Грубые руки подхватывают меня, и моряки бегут, поскальзываясь и скользя, по палубе в безопасное место.
Мы спускаемся через какой-то люк, и вдруг я оказываюсь под палубой, меня с силой закутывают в грубое одеяло. Я в переполненной каюте среди множества мужчин, которые несут, тащат и швыряют меня. Люк наверху захлопывается.
Проклятый дождь наконец перестает бить по моему лицу.
Меня заталкивают в угол и заставляют сесть на жесткий деревянный пол. Здесь пахнет сыростью и духотой, а единственный источник света — мерцающий фонарь, шатко свисающий с низкой потолочной балки. Похоже на какой-то грузовой отсек. Бочки, ящики и мешки из джута аккуратно сложены у стен. Тяжелые железные болты и цепи крепят груз, не давая ему сдвинуться с места.
— Оставайся на месте, — рычит кто-то. — Не двигайся, или мы посадим тебя на цепь.
Я смотрю на грубые, суровые лица около дюжины мужчин — все моряки. Солдаты, должно быть, укрылись где-то в другом месте. Мужчины вымокли, и некоторые из них начинают снимать рубашки и брюки, обнажая крепкие тела, украшенные шрамами и грубыми татуировками синей тушью. Я вижу сердца с именами их любовниц. Я вижу черепа, кинжалы, змей и символ Элара — простой круг с пятью лучами света, исходящими из него.
Корабль сильно раскачивается на один бок, посылая моряков к стенам, где они цепляются за все, что может удержать их в этом водовороте.
Этот шторм кажется даже хуже урагана, который я пережила с Энаком, хотя мы находимся в открытом море, а не укрыты в мангровой бухте.
Дюжина суровых глаз устремлены на меня, выражая гнев и страх.
— Мы достали тебя оттуда, — рычит один из них, седовласый мужчина с короткой остроконечной серебряной бородой и крюком в левой руке. — А теперь останови эту чертовщину, ведьма.
Я измождена, мне холодно, и в желудке тошно от бурного движения моря, но мне удается выдавить из себя мрачный смех. — Я не властна над богами, — тихо говорю, пока ветер и волны бьются о корпус корабля. Ну, кроме одного… — Боги будут делать все, что захотят, как они всегда делали. Я скручиваю намокшие волосы в длинный хвост и выжимаю лишнюю воду. Затем перебрасываю их через плечо. У меня возникает искушение снять жилет и брюки из эластичной кожи, чтобы повесить их сушиться, но я ни за что не обнажу кожу в комнате, полной недовольных моряков, которые, вероятно, давно не видели женщин, не говоря уже о том, чтобы быть с ними в течение, Селиз знает, скольких лун.
Кроме того, эта одежда была подарком Кайма. Он лично выбрал ее для меня. Я буду носить ее, как вторую кожу, пока эти мидрианские ублюдки не заставят меня ее снять.
Чувствуя странное спокойствие, я скрещиваю ноги и прислоняюсь к стене, опираясь на руку. Показываю на багровое пятно вокруг правого глаза и смотрю на матросов, пока каюта раскачивается вперед и назад. — Я не просила этот знак, но когда вы, мидрианцы, впервые пришли в мою деревню, то позаботились о том, чтобы я поняла, что он означает. Но задумайтесь об этом. Если я действительно избранница Лока, как вы все, похоже, считаете, то только безумец мог бы попытаться причинить мне вред. Один лишь Элар не сможет защитить вас от гнева богов. Кто знает, — я резко понижаю голос, — возможно, есть боги более могущественные, чем Свет.
— Не смей проявлять неуважение к Всемогущему, языческая сука, — рычит кто-то.
Подняв брови, я смотрю на говорящего — сильно загорелого моряка с копной вьющихся каштановых волос и толстой золотой серьгой в ухе. Он смотрит на меня в ответ и сплевывает на полированный деревянный пол.
С отвращением нахмуриваюсь. Как грязно.
— Ты помечена, — уныло повторяет седовласый мужчина, как будто он просто не может понять, что я ему говорю. — Ты навлекла на нас этот проклятый шторм. Ты сказала, что остановишь его, если мы примем тебя. Ты солгала нам, ведьма.
Гневный ропот прокатился по мужчинам. Их взгляды полны страха и настороженности, и я чувствую, что в любой момент они могут обернуться против меня.
— Я никогда не говорила, что у меня есть сила остановить эту бурю, — отвечаю, удивляясь тому, как спокоен мой голос. — Только боги обладают такой силой.
Гневное бормотание становится все громче. Матросы угрожающе нависают надо мной.
Я повышаю голос: — Подождите. Прежде чем вы сделаете что-нибудь, о чем потом пожалеете, просто подождите и посмотрите, что произойдет. Попомните мои слова, шторм пройдет.
Все бури в конце концов проходят. Старая поговорка Тигов эхом отдается в моей голове.
Словно в подтверждение моих слов, в шторме наступает внезапное затишье. Сильная качка корабля превращается в легкое покачивание.
Матросы затихают, странно глядя на меня, как будто я сама Селиз.
Обмениваются многозначительными взглядами друг с другом.
— Я же говорил тебе, — бормочет юноша с песочными волосами, освободивший меня от оков. — Оставь ее. Не стоит гневить бога смерти.
Прежде чем он успевает сказать еще хоть слово, шторм наклоняет корабль на одну сторону, заставляя моряков крепче ухватиться за поручни. Я поддерживаю с ними зрительный контакт, прижимаясь к стене.
— Это пройдет, — торжественно заявляю я.
Некоторые из моряков выглядят успокоенными. Похоже, они многое понимают в моих словах, но на самом деле я просто указываю на очевидное.
Это шторм, а не конец света.
И у меня нет никаких тайных мистических способностей.
Единственный, кого я знаю, кто действительно обладает такой силой, — это Кайм.
Мой свирепый бог, который управляет течением времени.
Он придет за мной, и тогда эти мидриане поймут, что все их глупые суеверия и проклятия бессмысленны.
Видите ли, там, в безмолвном месте его снов, я почувствовала лишь крошечный намек на его гнев.
Если бы он не был на моей стороне, мне бы стало сейчас очень, очень страшно.
Обращайтесь со мной хорошо, моряки, если хотите выжить.
Когда он выпустит свою силу на империю, она поглотит все на своем пути.
Глава 15
Кайм
Я снова в когтях дракона, лечу над заснеженными склонами и вершинами, пока мы не достигаем отвесных скал Черной горы.
Передо мной открывается вид на реку Заукс, которая течет через сердце горы и вырывается в виде мощного, впечатляющего водопада. Даже глубокой зимой река Заукс не останавливается, вода в ней постоянно прогревается и бурлит благодаря подземным горячим источникам, которые питают и цитадель Достопочтенных на вершине горы.
Темная вершина как всегда величественна и неприступна. Внизу простираются крутые склоны, местами настолько гладкие, что кажутся черным стеклом.
Цитадель Достопочтенных на Черной горе, вероятно, единственная по-настоящему неприступная крепость в мире.
Никто не сможет подняться на эту гору, даже я. Неоднократно, особенно когда был моложе, я мечтал проникнуть в цитадель глубокой ночью и перерезать всем их проклятые шеи, но на самом деле попытаться сделать это было бы глупой затеей.
Единственный способ попасть в крепость Достопочтенных — это спуститься по реке и преодолеть огромную пещеру, ведущую к северному входу, который запечатан массивными каменными дверями, открывающимися только изнутри. Часовые с арбалетами охраняют каждый вход, каждый выступ и каждое отверстие горного основания, а река настолько горячая, что никто не сможет выжить после погружения в ее серные глубины.
Вот такая дьявольская подстава.
Идеальное гнездо для убийц.
Древние предания Иони гласят, что это место было построено богами в те времена, когда они еще ходили по этой земле, до того как мир был расколот на две части и образовался великий разлом.
Но никто доподлинно не знает о происхождении этого проклятого места. Как и многое на континенте Разлома, оно окутано тайной.
Вайлорен отклоняется и подхваченная ледяным потоком ветра несется вниз к шпилю Ночной Звезды, самой высокой из всех башен цитадели.
Вот она.
Цитадель Черной горы. Высеченное из черного камня строение, возведенное на северном склоне горы. Здесь четыре шпиля, самый высокий — Ночная звезда, обращенная к востоку, где сияет розовая звезда бога Бесконечной Ночи.
Вид темных башен цитадели вызывает у меня странное чувство. Это что-то среднее между тоской и отвращением, ужасом и волнением.
И, разумеется, всегда присутствует гнев. Это лед и огонь, горящие в моих венах.
Это глубокая тоска.
Тоска по ней.
Мужайся, любовь моя.
Но теперь я должен кое-что сделать.
Черная Гора зовет меня.
Мак'тар.
Мак'тар.
Мак'тар.
Это древнее имя настойчиво раздается в моей голове, в моей груди, сливаясь с учащенным биением сердца. Пульс слишком быстрый — это результат болезни, боли и гнева, бурлящего внутри меня, но мне все равно.
Они заплатят.
А тот мрачный мужчина из моих снов… ну, у меня все еще есть незаконченное дело с ним.
В следующий раз, когда засну или потеряю сознание, он расскажет мне все о моей проклятой крови и о том, почему я бледен, как сам лунный свет.
Почему мой собственный оттенок кожи все больше и больше тускнеет, становясь белым, как снег, и временами необычно кристальным.
Кто ты?
Амали это не волнует. Она принимает меня в любом виде.
Моя милая лесная ведьма.
Единственная, кто действительно не боится меня.
Я приду.
«Я собираюсь войти. — Голос Вайлорена раздается в моем сознании, прорываясь сквозь мысли. — Приготовься».
По крайней мере, она предупредила меня, прежде чем изогнуть свое тело и броситься к круглому парапету башни. Сквозь просветы между ее изогнутыми когтями я вижу три фигуры в черных одеждах, стоящие в центре башни.
Одного я узнаю. Это Джеру Лазутчик, который когда-то обучал меня. Его некогда черные волосы теперь белоснежные, но он выглядит таким же суровым, злобным и хитрым, как всегда. А лицо его удивительно молодое. Мне казалось, что он уже старый и дряхлый.
Двух других я совсем не узнаю. На вид им едва за двадцать; высокие и худые, их лица выдают высокомерие, присущее только молодым.
Они еще даже не родились, когда я начинал свое обучение.
Теперь они думают, что непобедимы, что ничто в мире не может их поразить.
Уж мне ли не знать. Когда-то и я был таким.
Трое полностью обученных Достопочтенных, вооруженные традиционными для нашего ордена мечами-близнецами, ждут моего прибытия.
Где этот ублюдок Хелион Рел? Неужели он сам не придет встретить меня? Я единственный человек в мире, которому удалось спастись от Достопочтенных? Который в одиночку почти уничтожил священную репутацию ордена?
Он что, слишком важная персона в наше время или что?
— Лучше бы оно стоило того, что ты пытаешься защитить, — бормочу я, когда драконица расправляет крылья и скользит вниз к башне. Мы быстро снижаемся, но когда Вайлорен приближается к ожидающему ее Достопочтенному, резко замедляется, разворачивая крылья, чтобы поймать восходящий поток.
Спускается ниже.
«Удачи тебе, сын Нек'тема».
Нек'тем? Кто это, чёрт возьми? Я никогда раньше не слышал этого имени.
— Как всегда загадка, дракон, — рычу я. — Я уже устал от этих древних и их загадочной чепухи. — Прежде чем успеваю продолжить, Вайлорен мягко опускает меня на пол парапета.
Ну, так мягко, как только может это сделать огромный пролетающий монстр. Я со стуком ударяюсь о твердую каменную поверхность, изо всех сил перебирая ногами.
Каким-то образом мне удается удержаться на ногах. Встав во весь рост, я смотрю на Достопочтенного.
Горный ветер несется мимо, свистит в расщелинах, развевая мои непокорные волосы.
Я ничего не говорю, пока Джеру изучает меня холодными карими глазами.
Огонь, текущий по моим венам, превращается в лед.
Мой гнев леденеет.
Несмотря на то, что я связан и беспомощен, чувствую себя необычайно спокойно.
Под ногами у меня твердая почва. В камне чувствуется уверенное, древнее дыхание горы.
Это знакомо и странно успокаивает.
После стольких зим в пустыне я, наконец-то, дома.
Пришло время закончить это.
Как?
Пока не знаю. За спиной зудят мои несуществующие пальцы, нащупывая витые рукояти моих стальных мечей Иншади.
Но моих мечей нет.
Джеру идет ко мне, его мягкие кожаные сапоги совершенно бесшумно ступают по холодному каменному полу. Несмотря на возраст, его движения — это движения элитного бойца: грациозные и незаметные. Как всегда, от него веет тихой угрозой.
Давным-давно мы с ним устраивали спарринги. Помню, ему нравилось видеть меня в качестве соперника. Я был первым учеником, который смог помериться с ним силами за долгое время, говорил он.
— Могло бы быть менее болезненное возвращение, если бы ты согласился сотрудничать, — пробормотал он, останавливаясь в двух шагах передо мной. — Но нет. Ты никогда не умел сдаваться, Кайм, хотя нас с самого начала учили, что наши жизни ничего не стоят перед Предназначением.
— В этом я с тобой никогда не был согласен. — Встречаюсь с его темным взглядом, и уголок моего рта поднимается вверх, угрожая превратиться в холодную, горькую улыбку. — А что насчет твоего нового хозяина, Джеру? Жизнь Хелиона Рела такая же никчемная, как и твоя, или для Великого Магистра сделано исключение из этого правила? Знаешь, я всегда думал, что именно ты первым наденешь ораку в полной мере. — Конечно, я имею в виду неполные татуировки змей, которые украшают наши руки и спину. Только Великому Магистру разрешается носить завершенные татуировки. Они означают, что он является воплощением Ораки, змеи, проглатывающей свой собственный хвост, равновесия между жизнью и смертью.
Джеру остается таким же лаконичным, как и прежде.
Если моя маленькая колкость и задевает его, он не показывает этого. Его жесткое, изрезанное лицо так же бесстрастно, как и всегда. — Я слуга Ордена. С этого момента держи рот на замке, Кайм, или я лишу тебя языка. Скоро он тебе все равно не понадобится.
На мгновение задумываюсь о том, чтобы броситься на Джеру и нанести стремительный удар ногой в круговую по его разъяренному лицу. Я могу это сделать даже в моем нынешнем состоянии. Я был быстрее его много лет.
Это серьезно разозлит его.
Гордый, более молодой, я бы сделал это.
Но сейчас решил этого не делать, потому что я старше и мудрее и потому что за его спиной стоят два заносчивых, высокомерных волка, которые только и ждут малейшей провокации.
Мои невидимые руки дрожат, но я заставляю себя не шевелиться.
Сейчас не могу позволить себе совершить необдуманный поступок. В обычной ситуации я бы уничтожил их с легкостью, но эти два Достопочтенных без труда одолеют меня.
Я не предоставлю им такого удовольствия.
— Просто ответь мне на один вопрос, Джеру, — тихо прошу я, намеренно игнорируя его угрозу. Знаю, что он ответит мне на этот вопрос, ведь когда-то я был его лучшим учеником. — Почему бы просто не убить меня? Зачем так стараться взять меня живым, хотя я убил стольких ваших. Это не путь Достопочтенных.
В уголках глаз Джеру появляются морщины. — У тебя есть то, чем не обладает ни одно живое существо в этом мире. Я бы убил тебя, если бы у меня был выбор, но ты гораздо ценнее для нас живой.
Рискну предположить. Тайная власть длинной череды Великих Магистров Ордена берет свое начало в крови. — Ты хочешь моей крови. Удачи тебе. С драконьим огнем, отравляющим меня изнутри, я сомневаюсь, что моя кровь доставит им удовольствие, но случались и более странные вещи.
— Проблема в том, что ты, Кайм, не знаешь, когда выключить свою любопытную голову и принять свою судьбу. — Он поворачивается к своим подчиненным. — Отведите его в камеру. Не ослабляйте бдительность. Он так же опасен, как и выглядит.
Один из молодых Достопочтенных бросает на меня презрительный взгляд. Его волосы обриты наголо в стиле, который предпочитает Орден, и черты лица у него резкие, угловатые, как у горного народа иони. — Утратить бдительность? Он связан. У него нет рук.
— Он не человек, — просто отвечает Джеру и уходит, оставляя своих воинов разбираться со мной.
Когда оглядываю молодых воинов с ног до головы, злобная улыбка кривит мои губы. Иду. Воины напрягаются, руки опускаются к мечам.
Тихонько усмехаюсь.
— Не напрягайтесь так, молодые ученики. Я не буду кусаться. Если вы воздержитесь от ненужной жестокости, я, возможно, даже сохраню ваши жизни, когда освобожусь.
Другой охранник, рыжеволосый, веснушчатый мужчина с запавшим левым глазом — несомненно, пострадавшим от употребления Утренней Звезды, которую был вынужден пить в детстве, — подавляет недоверчивый смешок. — Меня не предупредили, что ты еще и сумасшедший.
Не обращая на него внимания, прохожу мимо них, следуя за тенью Джеру, когда он исчезает на старой каменной лестнице в южной части башни. — Не нужно показывать мне дорогу, — сухо говорю я, когда они опускаются на ступеньку рядом со мной, пытаясь показать свой авторитет. — Я ходил по этой лестнице задолго до того, как ты вылез из пеленок.
— Ни слова больше, — рычит бритоголовый, когда мы спускаемся по узкой, извилистой лестнице. — Или я исполню задумку Джеру — лишу тебя языка.
Как предсказуемо, размышляю я, молча обдумывая тысячу и один мучительный способ, которым мог бы убить молодого выскочку.
Но сейчас пытаться бессмысленно, потому что там, откуда пришли эти двое, есть еще сотни Достопочтенных, и я не смогу сразиться с ними со всеми.
Они сейчас наблюдают за мной из тени. Черная гора полна скрытых точек обзора, зеркал и ловушек.
Даже я не знаю их всех.
И эти молодые, преданные ученики, вероятно, тоже не знают.
Бедные, самоуверенные молодые ублюдки.
Такие высокомерные. Такие уверенные в себе. Так убеждены, что Орден — это смысл их существования.
Возможно, они просто надеются вознестись на одну из вожделенных должностей тренера. Я не могу презирать их за то, какие они есть. Они просто не знают ничего лучшего. Если хоть немного похожи на меня в этом возрасте, то им предстоит многое узнать о нашем проклятом Ордене.
Подозреваю, что вскоре я и сам узнаю еще несколько восхитительных фактов об Ордене Достопочтенных.
Мне все равно, что они со мной сделают. Пока я могу ходить по бесшумному, бесцветному миру в своих снах, у меня есть шанс вернуть свои черные руки.
И когда я это сделаю…
Хелион Рел заплатит.
Новый император Мидрии заплатит.
Иншади, предавшие меня, заплатят.
Я клянусь, что Амали никогда больше не придется так страдать, потому что освобожу для нас кусочек мира и построю для нее чертову крепость.
Глава 16
Кайм
Меня заперли глубоко в каменном сердце горы, в холодной, беспросветной камере без еды и воды, с каменным полом вместо кровати. Здесь так темно, что даже с моим зрением, усовершенствованным с помощью Утренней Звезды, я едва могу видеть.
Я лежу на боку со связанными за спиной руками и пытаюсь заснуть. Закрываю глаза и ищу спокойствие в своем сознании, заставляя себя игнорировать ужасную боль в теле, а теперь и в руках, которые связаны вот так уже несколько дней.
Когда наконец освобожусь от всего этого, то стану таким же жестким, как все холодные ады Лока вместе взятые.
Кап.
Кап.
В глубине комнаты капает вода из невидимого источника. Ее медленный, ровный ритм прерывается лишь редким скрежетом коготков по камню.
Здесь внизу водятся крысы.
Здесь сыро и холодно.
У меня пересохло в горле, а в животе дико бурчит, потому что даже Тайден и его люди почти ничего не давали мне поесть, желая меня так ослабить, чтобы у меня не было сил сопротивляться.
Стараюсь дышать ровно, игнорируя потребности своего тела.
Пытаюсь почувствовать холод, который окружает меня, когда замедляю время, но его трудно уловить. Мое тело слабо. А сердце бьется слишком быстро.
Я заставляю себя не двигаться, но не могу заснуть, как бы ни старался.
Беспокойство за Амали гложет меня изнутри, не давая покоя. Что она сейчас делает? Что с ней делают мидриане? Все ли с ней в порядке? В безопасности? Обеспечена питанием? Скорее всего, нет. Мидриане редко хорошо обращаются со своими пленниками.
Нежданно-негаданно в моем сознании возникает образ безликого человека — чужого мужчины, кладущего на нее свои руки, и меня пронзает белая вспышка иррациональной ярости.
Это чувство беспокойства, отчаяния.
Это не похоже ни на что, что я когда-либо испытывал раньше, и самое ужасное во всем этом то, что сейчас я беспомощен что-либо сделать с этим.
Мне просто нужно закрыть глаза и увидеть сон.
Может быть, я снова увижу ее в этом холодном, безмолвном лесу. Я могу только надеяться. Ее присутствие каким-то образом заставляет чувствовать себя не столь безрадостно; она — всплеск яркого цвета среди всего черного и серого.
В этой безмолвной дыре она возвращает меня к жизни.
Кап.
Кап.
Даже проклятая капающая вода сводит меня с ума. Я корчусь на холодном полу, пытаясь устроиться поудобнее. Болят руки, я дергаю за ограничители на запястьях, но они связаны классическими путами Достопочтенных; даже с целыми пальцами мне было бы трудно развязать эти узлы.
«Не спится, юный принц?» — Внезапно в мое сознание проникает голос. Он новый. Я никогда не слышал его раньше.
Только два существа могли говорить со мной прямо в моем сознании. Это Вайлорен и сам темный ублюдок; оба они — древние и могущественные магические существа.
Теперь появился третий. Он мужчина, и голос у него глубокий и звонкий, излучающий силу.
Еще одно могущественное существо говорит со мной из глубины моего разума.
Почему я не удивлен?
«Ах, наконец-то, мне есть, с кем поговорить. Они не должны слышать нас, когда мы так говорим, потому что у них нет магии. Никто даже не узнают, что мы это делаем».
В ответ я ищу голос или присутствие, кем бы ни был этот новоприбывший. Странно, но я чувствую что-то по ту сторону толстых каменных стен; темную, гнетущую энергию.
— Я не принц, — говорю вслух, и мой голос гулко отдается в холодной камере.
Никакого ответа. Слышал ли он меня? Конечно, нет. Эти стены поглотили каждое мое слово.
Я фокусируюсь на источнике энергии за стеной. Могу его почувствовать. Это темное, зловещее напряжение, давящее на меня.
«Я не принц», — мысленно повторяю и проецирую на другого мужчину.
В моем сознании раздается безумный смех. Он продолжается и продолжается, становясь все громче и маниакальнее, пока не задаюсь вопросом, не сошел ли я с ума, а голос — лишь плод моего воображения.
«Возможно ли, что ты даже не знаешь, кто ты? Кто такой из созданий? О, это будет весело».
— А ты кто, черт возьми, такой? — раздраженно восклицаю я. Неужели все до единого гребаные древние мистические существа на континенте знают секрет моего существования? Мне отчаянно хочется спросить у этого странного бесплотного голоса ответы, но я пока не хочу раскрывать слишком много о себе.
«Меня зовут Андоку. Возможно, ты слышал обо мне». Обладатель голоса кажется немного высокомерным. Безумный, высокомерный и самодовольный. Именно с таким засранцем мне не хотелось бы встретиться в данный момент, да и вообще когда-либо, если на то пошло.
Тем не менее он здесь пленник, а значит, враг Достопочтенных. Он может быть полезен.
— Не могу утверждать, что это так, — пожимаю я плечами. — Почему ты за этой стеной, Андоку?
«Потому что много-много лет назад я сделал глупость, — вздыхает он. — Эти современные Достопочтенные хитрее, нежели я считал раньше. Не хочу сейчас вспоминать подробности, но да, они заманили меня в ловушку, и вот я здесь, томясь под горой, мое славное тело превращается в иссушенную шелуху. Ты освободишь меня, как только преодолеешь свою проблему самоопределения?»
У меня вырывается вздох раздражения. Еще один загадочный ублюдок. Как только выясню, кто я? Неужели весь древний мистический мир решил подшутить надо мной?
«Ну, если ты еще не знаешь, значит, твой отец тебе не сказал, и у него, вероятно, есть чертовски веская причина держать тебя в неведении. Я не собираюсь быть тем, кто расскажет. Даже я не настолько храбр или глуп, чтобы разозлить его во второй раз».
— Даже если это будет стоить тебе шанса на свободу?
«Как уже сказал, я не собираюсь рисковать. У меня и так слишком много проблем с ним».
— Скажи мне правду. Кто он?
«Не рискну». — Тон Андоку говорит мне, что он не изменит своего мнения по этому вопросу.
— Тогда зачем мне освобождать тебя? Кто может быть настолько страшен, что даже этот самонадеянный дурак отказывается от шанса на свободу только ради того, чтобы не расстраивать его?
На ум приходит одно имя, и оно мне не нравится.
Оно мне ни капельки не нравится.
Возможно, все связано. Моя внешность, мои способности, тайна моего происхождения, тот факт, что я был воспитан в этом проклятом ордене убийц — культа смерти…
Все связано.
А что же Амали? Та, которую я ценю превыше всего, которая священна для меня.
И так случилось, что она носит знак бога смерти…
«Зачем тебе помогать мне? Хм. Дай-ка подумать. Я буду твоим союзником до конца наших вечных жизней. Как тебе это, принц?»
— Перестань называть меня так. — Быстро прикидываю в уме. — Союзник? Стань просто пресмыкающимся подданным, и я, возможно, подумаю об этом.
Безумный смеется. «Ты всего лишь произведение зла, юнец. Но что еще можно ожидать от его потомства? Прости, но я не унижаюсь, сынок, даже перед таким как ты».
— Хватит этой бесполезной болтовни. Почему ты здесь в заточении, Андоку?
«Никогда не задумывался, почему Великий Мастер всегда намного быстрее, сильнее и живучее остальных? Конечно, за исключением тебя самого».
— Есть ритуалы, которым следуют Достопочтенные… — начал говорить я, автоматически впадая в общепринятое объяснение, которым меня кормили с тех пор, как стал достаточно взрослым, чтобы знать о таких вещах.
Незнакомец смеется. «Ритуалы? Так вот как они это называют в наши дни?»
— Кровавые ритуалы. Я видел их своими глазами.
«Я и есть ритуал, юный принц. С тех пор как они обманули меня, поймали и заточили здесь. Они истощают меня и не дают подпитки, и я уже сбился со счета, сколько зим прошло. Сколько их прошло, несколько тысяч?»
— Тысяч? — Тянусь к Андоку, пытаясь найти в темноте форму или очертания. — Кто ты?
«Тот, кто очень давно совершил глупую ошибку. Я почувствовал вкус власти и позволил ей развратить меня изнутри, и теперь я здесь, дряхлый труп, прикованный цепями к чертовой стене. Когда я был Великим Магистром, меня звали Тамаку».
Тамаку… Это имя пробуждает воспоминания в моей голове. Ах. Так звали человека в истории Энака; того, кто якобы попробовал каплю крови Лока.
— А теперь тебя зовут Андоку, что в переводе с иони означает «обманщик». Ты — сангвису, не так ли?
«Умный мальчик. Ты пойдешь далеко за завесу, юный принц».
Хм. Пьющий кровь демон прикован в камере рядом с моей. Я должен быть шокирован, но меня уже ничто не может удивить. — Скажи мне тогда, сангвису, раз уж ты пробыл здесь тысячи зим, что им нужно от меня?
«Разве это не очевидно?»
Стискиваю зубы. — Если бы это было так очевидно, я бы тебя не спрашивал.
«Скажу так. Твоя кровь гораздо ценнее моей. Ты — самый сильный козырь в истории мира».
Я вздыхаю. Конечно.
Другого быть и не могло, верно?
Глава 17
Амали
В какой-то момент рано утром буря стихает.
Мы все сгрудились на полу маленькой каюты, и нескольким матросам удалось заснуть, несмотря на то, что корабль сильно раскачивается на волнах бушующего моря.
Кажется, моряки могут заснуть где угодно.
Сгорбившись в углу, я сижу в одиночестве, обхватив руками колени и пытаясь отбиться от подкрадывающегося холода. Моя одежда не высохла, как следует, отнюдь, но у меня нет другого выбора, кроме как надеть ее.
К счастью, никто из моряков не пытался прикоснуться ко мне своими грязными руками. Они вообще держатся на некотором расстоянии. Видимо, очень серьезно относятся к этой истории с меткой, что меня вполне устраивает.
Пока они держат свои гребаные руки подальше от меня.
Измученная и голодная, я, наконец, задремала, когда что-то маленькое и твердое ударилось о мое колено.
Открыв глаза, я смотрю в лицо песочноволосого юноши.
— Вот, — шепчет он. — Выпей. Твои губы высохли, как бочка пьяного моряка.
В его руке битая металлическая фляжка.
— В-вода?
Он кивает.
Милость Селиз. Не задумываясь, я вырываю флягу из его рук и пью. Застоявшаяся вода кажется невероятно сладкой на вкус, когда попадает в горло. Я пью до дна.
— Спасибо, — шепчу я.
Юноша бросает взгляд на матросов, которые спят в разных местах каюты. Некоторые из них громко храпят.
Из противоположного угла на меня подозрительно смотрит старик.
— Не все мы ненавидим тебя за то, что ты сделала, — шепчет молодой матрос, быстро выхватывая флягу из моих рук. — В империи немало людей, которые считают тебя героем.
— Хоргус со многими своими гражданами обошелся плохо. — Я пристально смотрю в серо-зеленые глаза парня, убеждаясь, что полностью приковала его внимание. — А ваш новый император чем-то отличается? Он и глазом не моргнет, прежде чем отправить вас всех на смерть?
Человек, храпящий ближе всех ко мне, начинает шевелиться, бормоча что-то под нос во сне.
Глаза молодого моряка распахнулись. Как будто я только что открыла ему страшную запретную тайну. — Здесь нельзя произносить такие слова, — шепчет он, отворачиваясь. Не глядя на меня, возвращается на свое место у дальней стены.
Он игнорирует меня всю ночь, но тревога его не покидает, потому что когда наконец засыпает, то становится беспокойным и суетливым.
Как неожиданно.
Не все мидриане довольны своей империей. Я запоминаю этот эпизод, размышляя, как могу использовать его в будущем.
Откинувшись на стену, тяжело вздыхаю. Я застряла на мидрийском корабле посреди далекого океана, в каюте, полной грубых матросов, которые, возможно, осквернили бы меня и убили, если бы не желание нового императора заполучить меня себе.
Мужчины порой такие странные существа.
Меня пробирает дрожь. Неприятное чувство остается со мной, оно ползет по моему телу, вызывая тошноту в пустом желудке.
Я тоскую по освещенному солнцем пологу леса.
Тоскую по моему холодному, великолепному воину.
В конце концов, качка корабля погружает меня в глубокий, беспробудный сон. На этот раз я не нахожу Кайма в том холодном месте, где все черного, серого или белого цвета.
Там совсем… пусто.
Абсолютно пусто.
Где ты, любовь моя? Я надеюсь, что с тобой все в порядке, где бы ты ни был. Надеюсь, ты в безопасности. Здоров. Не страдаешь, как я.
Я бы хотела сделать что-нибудь прямо сейчас, чтобы помочь тебе.
Но не могу. Я всего лишь обычная деревенская девушка, а в мире существуют силы, которые намного превосходят все, что я когда-либо могла себе представить.
Глава 18
Кайм
Наконец-то, я заснул на холодном каменном полу своей камеры. Злобно, яростно, с силой врываясь в беззвучный мир, завладеваю своими снами.
Безмолвный лес манит меня. Это точная копия Комори в реальном мире, вплоть до формы листьев и ощущения мягкой земли под ногами.
Но здесь нет жизни. Как будто кто-то взял великолепный лес и высосал из него всю жизнь, тепло и цвет, оставив лишь бледную имитацию природного великолепия.
Но сейчас мне на все это наплевать.
Я пробираюсь сквозь деревья, намеренно подбрасывая серые и черные листья в воздух.
Довольно обидно, что мои ноги не издают никакого шума.
Я сжимаю руки, и, что обнадеживает, они совершенно целы, во всей своей обсидиановой странности.
Как мне перенести их в реальный мир?
— Где ты? — требую я, выискивая любые признаки присутствия темного существа.
Моего отца.
Тот, кто вселяет страх в сердца древних драконов и бессмертных сангвису.
Чья кровь дает мне силу останавливать само время.
— Терпение, дитя. Я иду.
— Ты…
Его низкий смех эхом отдается в моем сознании. — Чтобы пройти за завесу, требуется много усилий, даже для меня. Воистину, я ненавижу ходить в мир живых, но ради тебя сделаю это. Скоро ты все поймешь.
— По крайней мере, скажи мне, кто ты.
— Но разве ты уже не понял? Ты же можешь. Ведь ты достаточно умен.
Он исчезает.
Ну что за ублюдок!
Еще больше раздражает то, что он прав. У меня уже давно были подозрения насчет его личности. Но правда об этом так невозможна, так трудно для меня принять, что я никогда не разрешал себе думать об этом в прошлом.
Я никогда не хотел в этом участвовать.
Человек-существо, который меня породил… Я не думаю, что он демон или дракон, или пьющий кровь сангвису, как Андоку.
Нет, он гораздо страшнее всех этих тварей, и, очевидно, я — лишь часть того, кем он является.
Скоро мне придется смириться с тем, что я никогда не вернусь к человеческому облику, как бы сильно этого ни хотел.
Почему подобные проблемы никогда не могут быть простыми?
Усталость накатывает, когда иду вверх по склону навстречу золотому свету, пытаясь добраться до гребня холма.
Все та же старая рутина.
Чем дальше я иду, тем больше холм кажется иллюзией. Я пытался столько раз, но так и не смог дойти до него.
Что лежит за холмом? Что это за золотой свет?
Будешь ли ты по-прежнему желать меня, когда узнаешь, кто я, Амали?
Конечно, будет.
Она должна.
Другого выхода нет.
Глава 19
Кайм
Время идет. Сколько уже прошло? Я не знаю. Дни, возможно, недели. Уже не могу сказать. Потерял счет времени.
Почему онивообще держат меня здесь, без звуков, без света, без контакта с любым другим существом, кроме безумного Андоку и крыс?
В чем смысл всего этого?
Пытка? Стратегия? Они пытаются ослабить меня как можно сильнее?
Все еще решают, что со мной делать?
«Они ждут солнцестояния, — говорит мне Андоку. — И они, вероятно, хотят, чтобы ты был слабым и сломленным, чтобы не смог испортить их планы. Они боятся тебя, ты же знаешь».
— Что такого важного в солнцестоянии?
«Древний орден Достопочтенных — старейшая ветвь ионического храма Лока. Наша сила проистекает из благосклонности бога смерти, — бессмертный вздыхает, словно объясняя что-то ребенку. — Солнцестояние — самый священный день в году. Неужели в наше время учеников ничему не учат?»
Очевидно, нет, хотя помню, что в день солнцестояния всегда устраивался особый праздник Середины зимы — единственное, что было близко к послаблению, которое нам когда-либо разрешалось.
Тогда я никогда не задавался вопросом почему.
Теперь же сомневаюсь во всем, и ответы, в которых я больше всего нуждаюсь, продолжают ускользать от меня.
Мой отец больше не бродит по моим снам. От него не осталось и следа, даже слабый шепот его голоса не звучит в моем сознании. Должно быть, он пытается уйти за завесу, что бы это ни значило.
Иногда общаюсь с Андоку, но появления сангвису непостоянны. Я думаю, что он ослаб; похоже, он впадает в глубокий сон или спячку на долгие отрезки времени.
Возможно, я спасу несчастного ублюдка, просто потому что он был заперт здесь в течение нескольких тысячелетий, а это значит, что захочет посеять хаос среди моих врагов.
Враг моего врага — мой друг, в конце концов.
Когда не мечтаю, не разговариваю с Андоку и не пытаюсь утолить жажду, ловя капающую с крыши воду, я думаю об Амали. Каждый дюйм ее тела запечатлен в моем сознании. Ее лицо, ее волосы, ее кожа, ее прекрасная Метка.
Ее улыбка.
Она заставляет мое черное сердце болеть.
Благодаря ей тьма вокруг меня исчезает. Я лежу на полу в агонии, кипя от ярости, и воспоминание о ней каким-то образом помогает все исправить, даже когда эти проклятые Достопочтенные относятся ко мне не лучше, чем к жалкому зверю.
Со мной никто не разговаривает. Никто не заходит внутрь. Еду мне бросают через маленький люк в тяжелой деревянной двери камеры. Это всегда что-то жесткое и сухое: буханка черствого хлеба или недоеденная колбаса, или горсть сушеных, заплесневелых фруктов. Мне не дают ничего, из чего можно было бы есть. Ни мисок, ни чашек, ни посуды. Что я вообще могу использовать? У меня нет рук, а запястья все еще связаны. Я вынужден лавировать по полу в темноте, извиваясь то в одну, то в другую сторону в поисках кусочков еды.
Иногда ориентируюсь на крыс. Где есть еда, там и крысы. Иногда они добираются до еды раньше меня и крадут драгоценные кусочки, к моему разочарованию.
Иногда я убиваю их, хлопая пяткой по их жирным, мокрым, мохнатым телам в темноте.
Крыс я тоже ем. Это чертовски отвратительно, но я ем все. Мне не дают достаточного количества пищи, чтобы прокормить себя. Только так я могу гарантировать, что мое полусмертное тело выживет. Последствия яда Вайлорен все еще бушуют в моем теле, и магическая боль стала знакомым спутником, ее жаркий огонь почти успокаивает на фоне холодного, темного небытия моей тюрьмы.
Теперь я смирился с ядом. Очевидно, что мое тело не в состоянии вывести его самостоятельно, но что-то не дает мне умереть.
Я испустил удрученный вздох. Неудивительно, что я покинул этот смертельный культ убийц. Как молодому Достопочтенному, начинающему убийце, мне не дали увидеть всю степень их развращенности.
Ворча от боли и напряжения, я потираю веревочные крепления о слегка шероховатый камень на полу. Я делаю то же самое с тех пор, как меня заперли здесь, и понемногу шелковые веревки Теклена, наконец-то, начинают истираться.
Мне нужно выбраться отсюда.
Я не позволю этим придуркам Достопочтенным использовать меня для своих безумных ритуалов.
Я не собираюсь беспомощно сидеть и ждать, пока темный ублюдок пересечет завесу, или что он там пытается сделать. Придет он мне на помощь или нет, я не могу просто ждать.
Это не в моем духе.
Единственный человек, которому я когда-либо позволю спасти меня, — это Амали.
Дай мне мои руки. Мне нужны мои руки.
Вдруг веревки едва заметно ослабли.
От отчаяния я впадаю в бешенство.
Начинаю работать сильнее, быстрее, не обращая внимания на боль в теле и на свою слабость, на свое растрепанное, грязное состояние. Гнев разжигает меня, доводя до бешенства.
Я думаю о том, как хорошо будет снова оказаться рядом с ней, вдыхать ее сладкий женский аромат, касаться ее великолепного тела, чувствовать ее вкус.
Большей мотивации мне и не нужно.
Глава 20
Кайм
«Проснись, юный принц. За тобой наконец пришли. Я почти завидую. По крайней мере, ты сможешь немного прогуляться, подышать спертым воздухом, посмотреть достопримечательности…» — слегка раздражающий голос Андоку выводит меня из глубокого сна. Неужели он никогда ни о чем не говорит всерьез.
Не сейчас, кровопийца. Я судорожно моргаю в темноте, пытаясь вернуться к реальности. В наши дни так трудно определить, что реально, а что нет. Я снова видел сон, искал Амали в своем безмолвном мире теней. Проверял свои обсидиановые руки. Они такие же, как мои старые, только я могу ими прясть и скручивать ткань времени.
Мой взгляд метнулся к входу, когда тяжелая каменная дверь открылась с громким скрипом. Странно, но я совсем не почувствовал пришедших. Раньше я бы их не пропустил, но сейчас болен и слишком измотан.
Но мне все равно.
После многочисленных ударов о шершавый каменный пол мои руки, наконец-то, свободны.
Звенят цепи и кандалы. Вспышка света пронзает меня, на мгновение ослепляя. Невольно моргаю, пока мои чувствительные к темноте глаза приспосабливаются.
Запах горящего масла забивает мне ноздри. Факел освещает камеру, и тени пляшут по холодным каменным стенам.
Я стою в дальнем углу, спрятав освобожденные руки за спину.
Элемент неожиданности всегда полезен.
В камеру входят трое Достопочтенных. Джеру с ними нет. Вместо него я узнаю Саланке, единственную женщину, получившую звание тренера. Она маленькая и мускулистая, а черты лица отчетливо напоминают аэдалийские, из того же мидрианского племени, из которого происходит семья императора.
После стольких зим она почти не постарела. Ее золотистые волосы заплетены в ту же длинную косу, которую она всегда носила, а серые глаза суровы, как осколки стекла. На ней простой боевой наряд из облегающей кожи и шерсти, мечи-близнецы висят на поясе.
Возможно, есть еще несколько морщин в уголках глаз и рта и несколько сединок в волосах, но в целом она кажется в прекрасной физической форме.
Позади нее стоят два молодых воина. Не лысый и рыжий, как прежде, а двое других, обе женщины, своими чертами лица полностью повторяющие мимику Саланке.
Похоже, она взяла их под свое крыло. Как всегда, вся в делах. — Пора идти, Кайм. Тебя призвали. Ее голос обманчиво спокоен, даже дружелюбен. Словно только вчера я подметал пол после изнурительного, но справедливого спарринга.
Но это обманчивое впечатление.
Это женщина перережет вам горло в одно мгновение и не будет раздумывать дважды.
— Саланке. — Склоняюсь в знак почти что уважения. Она заслуживает этого. Единственная из тренеров, кто никогда не прибегал к излишней жестокости без повода. — Ты все еще слепо следуешь приказам, даже когда они бессмысленны.
Выражение ее лица не меняется ни на йоту. Инстинкт выживания — странная штука. Даже если бы у нее были какие-то сомнения в мотивах Хелиона Рела, она бы никогда не позволила мне это увидеть. — Не затягивай, Кайм. Мне не хочется заковывать тебя в цепи и тащить туда.
Это вызывает у меня горькую улыбку. — Не правда ли, это будет интересно? — Мои незримые руки подрагивают. — Вы можете попробовать.
Быстро взвешиваю свои шансы. Смогу ли я выдержать всех троих в моем нынешнем состоянии?
Возможно, но они устроят мне ад, и я выйду из него в ужасном состоянии.
«Она снова здесь? Моя прекрасная ледяная королева? Если бы ты только смог избавиться от этих двух воинов рядом с ней и привести ко мне ту, которую зовут Саланке, я отплачу тебе реками крови, юный принц».
«Посмотрим, — отвечаю я сангвису, пока три женщины холодно оценивают меня. — Отныне ты будешь звать меня Кайм. Я не люблю ложные титулы».
«Как скажешь, Кайм».
Женщины приближаются ко мне, и я слегка покачиваю головой. — Ты уверена, что хочешь сделать это, Саланке? Кажется, это не в твоем стиле.
— Тихо, — огрызается она, показывая крошечную брешь в своей защите. — Не спорь, Кайм. Просто…
Меня охватывает дрожь.
Я ужасно слаб, но на этот раз это легко.
Я использую весь накопившийся во мне гнев. Вспоминаю Амали, попавшую в ловушку и подвергшуюся жестокому обращению со стороны этих недостойных мидриан.
Мой гнев холоден, мрачен и бесконечен.
Я едва осознаю его.
Но именно он дает мне силы.
И хотя сейчас не могу управлять временем, естественная скорость моего тела вернулась.
Скользнув в темноту, как в воду, я нахожу расстояние до цели и наношу высокий крученый удар ногой по воину справа от меня. Она уворачивается и достает меч, намереваясь ударить меня по колену, но я наношу второй удар ей в живот, и ее отбрасывает назад.
— Как, черт возьми, он смог освободиться? — Саланке и ее подручная достают мечи-близнецы, надвигаясь на меня с двух сторон.
— Мы не должны его убивать, — тихо говорит Саланке на иони. — Он нужен Великому магистру живым.
Ее ученица злобно ругается. — Это все усложнит.
«Отдай ее мне, — мысленно завывает Андоку, внезапно теряя самообладание. — Мне нужно лишь немного попробовать».
Уклоняюсь от взмаха меча и опускаюсь ниже, занося ногу для стремительного удара, который Саланке удается парировать. Оправившись, первая напавшая забегает сзади с кинжалом в руке. Ей удается вонзить кинжал мне в левое плечо, когда бью ногой по левому запястью Саланке, отчего ее клинок со звоном падает на землю.
— Кровавый монстр, — задыхается она. — Что ты делаешь? Ты не можешь победить.
«Я за второй дверью, — цедит Андоку. — Приведи ее ко мне, и я позабочусь о том, чтобы ты выбрался отсюда живым».
Собрав всю силу, я врезаюсь в Саланке, выводя ее из равновесия. Обхватываю ее лишенными кистей руками и сжимаю в замок. Она снова и снова вонзает кинжал в мой бок, проливая потоки крови.
Бьет ногой по голени.
По лицу.
Ее подручные настигают меня. Одна вонзает лезвие мне в колено. Другая пытается ослабить мою хватку.
Я в агонии, но все еще держусь.
Ты не можешь убить меня.
Мое колено упирается в грудь Саланке, лишая ее дыхания. Она задыхается. Я бью ее по лицу забинтованным обрубком руки, молниеносная боль пронзает мое тело. Саланке обмякает в моих руках.
— Что за?.. — В ее голосе слышится удивление. Возможно, она одна из самых опытных и смертоносных воинов, но я полукровка и был еще мальчиком, когда вышел из-под ее опеки.
С тех пор моя сила и скорость значительно возросли. Даже когда я болен и ранен, как сейчас, все равно могу победить человека…
Но Саланке не надолго оцепенела. В ответ на мой удар по лицу она наносит три своих, от которых у меня перед глазами пляшут звезды.
Она достает оружие.
Сжимаю руку на ее шее.
Женщина начинает задыхаться. Тем не менее продолжает бить меня, нанося жестокие удары в бок.
Боль едва ощутима. Это ничто. Боль стала моим постоянным спутником с тех пор, как Вайлорен оцарапала меня проклятым когтем.
— Отзови своих юных волчат, Саланке, — рычу я, — или раздавлю твою трахею, как ветку.
Ее ученицы слышат меня громко и отчетливо. Первая вытаскивает клинок из моего бедра. Вторая ослабляет хватку на моих руках.
— Не смей ее трогать, — шипит та, что ударила меня ножом. — Я оторву тебе яйца, если ты сделаешь какую-нибудь глупость.
— По крайней мере, вы верны, — мягко говорю я. — Что нельзя сказать о многих вам подобных.
Сдавливаю сильнее. Саланке бьется, кашляет и хрипит. У нее больше нет сил бить меня. Она теряет запас воздуха. Скоро потеряет сознание.
В этот момент Андоку решает вмешаться. «Не смей убивать ее, полукровка, иначе станешь моим врагом навеки».
Хмм. Похоже, между этими двумя что-то происходит. Мне это даже не интересно.
«Расслабься, кровосос. Скоро ты увидишь свою королеву».
Мне предстоит пройти долгий, очень долгий путь, прежде чем я убью Саланке. В свое время я задушил много людей. И точно знаю, когда нужно надавить, а когда отпустить.
Я слегка сжимаю руку. Сила покидает тело убийцы. — Отойдите, или она умрет.
Две молодые женщины обмениваются взглядами.
Знаю, о чем они думают.
Сейчас они решают, стоит ли жертвовать Саланке.
Она их тренер. Тот, кто учил их еще с пеленок.
Они должны попытаться победить меня, несмотря ни на что.
Должны позволить Саланке умереть.
Не сможете сделать это, да?
Та, что ударила меня ножом, черноволосая иони с рядами тугих косичек, венчающих ее голову, достает меч. — Мы должны обезвредить тебя любой ценой. Даже если ты убьешь всех троих, далеко не уйдешь.
Я знаю это.
— Если я убью всех троих, это три жизни, потраченные впустую ради человека, который и глазом не моргнет, когда узнает о вашей смерти. Я не питаю вражды ни к Саланке, ни к вам. Вы просто выполняете приказ. И другое вам неведомо. А я просто пытаюсь выжить.
И забрать то, что принадлежит мне.
Лицо Амали мелькает в моем сознании. Почему я теряю время здесь, когда должен искать ее?
Нетерпение сквозит в моем гневе, превращая эмоции в кипящую, змееподобную тьму.
— В этом существовании должно быть нечто большее, чем просто убийство и слепое повиновение, — тихо говорю я, крепче обхватывая тонкую шею Саланке. Она в последний раз пинает меня, а после падает, теряя сознание.
«Не смей, ублюдок…»
«Я не собираюсь убивать ее, вампир. Успокойся».
— Вы действительно позволите ей умереть прямо здесь и сейчас, после всего, что она для вас сделала? Поверьте мне, я знаю, какова Саланке. Ее внешность обманчива. Она намного старше, чем кажется. Она идеальный солдат, но мудрее, чем притворяется. Да, она выполняет приказы до мелочей, но в душе постоянно что-то обдумывает. В свое время она выполнила множество заданий. Она видела большой мир. А вы? Вы обе едва закончили обучение. Держу пари, все еще думаете, что все люди за этими стенами слабы, неряшливы, злы и вряд ли стоят того, чтобы пачкать свои драгоценные клинки.
Обе женщины смотрят на меня в шоке, будто я произношу наихудшее из богохульств.
Но я говорю им только правду, как понял ее много зим назад.
Вот как Достопочтенные облегчают нам убийство.
Они учат нас презирать человеческую расу, и к тому времени, когда мы становимся достаточно взрослыми, чтобы усваивать обратное, убийство уже становится естественной вещью, рефлексом.
— Почти все, что вы считали, что знаете о мире, неверно. Отойдите назад, дети. Не делайте того, о чем потом будете ужасно жалеть… если вообще выживете.
— И как же нам жить дальше… если мы пропустим тебя вперед? — Другая воительница, та, что пыталась ослабить мою хватку, смотрит на меня, грозно нахмурившись. Это высокая, крепкая женщина с чертами лица, напоминающими тигов, и с отсутствующим пальцем на левой руке. Она выглядит покорной… и немного сердитой. — Ты знаешь, что с нами будет.
— Быстрая смерть для слабого ума? — Именно так Достопочтенные поступают с учениками, которые позорят Орден. — Ты не обязана мириться с этим. Мой сосед защитит тебя.
«Не так ли, Андоку?» — Какая-то маленькая, неожиданная часть меня чувствует симпатию к этим наивным ученицам. Возможно, это влияние, которое оказала на меня Амали.
«О чем это ты?»
«Если они будут соблюдать договоренность, которую я пытаюсь заключить, то ты будешь их защищать».
«Я не занимаюсь защитой…»
«Хочешь провести еще тысячу зим в этой дыре или будешь делать то, что я скажу? Кроме того, они важны для Саланке».
«О, прекрасно. Когда ты так говоришь… Я действительно хочу произвести на нее хорошее впечатление. Мне кажется, она уже ненавидит меня».
— Оставайтесь здесь, — рявкаю я, таща Саланке к выходу. Тяжелая дверь широко распахнута. — Пойдете за мной, и она умрет, а потом умрете и вы, потому что любой Достопочтенный, который позволит своему тренеру умереть прямо у него на глазах, — предатель, и Хелион Рел прикажет вам совершить ритуальное самоубийство на краю Зубов Дракона, а своих лакеев заставит сбросить ваши мертвые трупы в бездну внизу. Так что теперь у вас нет выбора в этом деле.
Столкнувшись с вполне реальной перспективой собственной смерти, обе женщины колеблются.
— Хорошо. — Черноволосая женщина опускает мечи, и ее спутница следует за ней. — Только ради Саланке.
— Может быть, для Ордена еще есть надежда, — бормочу я, таща бессознательное тело Саланке в коридор. Она тяжелее, чем кажется, этот мой бывший тренер. Это потому что ее маленькое тело мускулистое и сильное.
Я смотрю налево.
Широкий, пещерный проход освещен мерцающими факелами в светильниках. Вдоль противоположной стены проходит каменный канал, по которому быстро течет вода, стекающая с вершины горы. По неглубокому стоку пробирается крыса, исчезая в тени.
Какое проклятое, унылое место. Думаю, это то самое место, в котором меня уже однажды запирали. Был ли Андоку здесь тогда? Почему он не заговорил со мной?
Пройдя некоторое расстояние по коридору, замечаю массивную каменную дверь, идентичную той, что была в моей камере. В центре — небольшой выдвижной люк, который используется для доставки еды и прочих предметов, что могутт понадобиться заключенному в одиночной камере.
Огромный железный засов с изображением дракона закрывает дверь. Открыть ее можно только снаружи.
Я подтаскиваю Саланке к дверям Андоку и сдвигаю засов. Он легко скользит, как жидкость; впечатляющее достижение инженерной мысли.
Эти клетки не были сделаны по современной технологии. Подобные вещи… эта тонко сделанная обработка железа; возможно, она существовала тысячи зим назад, но не теперь.
Взяв Саланке поудобнее, я затаскиваю ее внутрь, ориентируясь на скудный мерцающий свет из коридора.
Сначала не вижу ничего, кроме голых каменных стен и холодного черного пола. Здесь пахнет сухостью и затхлостью, как в древней гробнице, которую не трогали много веков.
Здесь ничего нет.
«Ты уверен в этом, мальчик?»
Я снова оглядываюсь.
И снова.
Что это за хладный чертог Лока?
Моему мозгу требуется некоторое время, чтобы осознать то, что видят мои глаза.
У дальней стены стоит человек… или то, что когда-то было человеком. Сейчас этот человек — серый, сморщенный, мумифицированный труп. Толстые железные кандалы приковывают его к стене. Руки вытянуты, а ноги связаны вместе, что превращает его в иссушенного человека.
Там, где должны быть глаза, лишь полые, сморщенные глазницы. Его кожа тонкая и сухая, как пергамент, натянута на кости. Местами она истлела, обнажив кусочки кости и даже удлиненный клык.
Ну, значит, не человек.
— Это действительно ты, Андоку, или просто плод моего воображения? — Стараюсь, чтобы в моем голосе не звучал шок. Я схожу с ума? Это существо говорит со мной в моем сознании? Возможно, это просто труп, давно заключенный в тюрьму и забытый своими похитителями, оставленный разлагаться и мумифицироваться на морозе. Возможно, я действительно сошел с ума.
«Не насмехайся надо мной сейчас, юный принц. Есть смягчающие обстоятельства. Обычно я выгляжу гораздо лучше, чем сейчас».
Губы не двигаются, но он определенно говорит со мной.
«Значит, легенды правдивы. Ты действительно неживой монстр».
«Очевидно. Хотя не согласен с частью про монстра, особенно от тебя. Поторопись и освободи меня, пока не послали кого-нибудь еще посмотреть, что так долго, черт возьми. Мы, Достопочтенные, не очень хорошо относимся к бездействию».
Мы, Достопочтенные? О чем говорит этот безумец? Он тоже был членом Ордена?
Я уставился на иссохший труп. «И как же мне тебя оживить?»
«Видишь эту королеву у себя на руках? Возьми ее палец и уколи его о конец моего острого зуба. Дай мне попробовать ее на вкус…»
Я смотрю на бессознательное лицо Саланке. Суровость исчезла с ее строгих черт, придав лицу почти невинный вид.
Странно. Тренер, который так жестоко избивал мою юную задницу, сейчас так уязвим.
Возможно, наличие другой женщины в моих объятиях должно заставить меня что-то почувствовать, но все, что получается — это еще сильнее тосковать по Амали.
Я в бешенстве.
Мне нужно выбраться из этого адского места…
Но могу ли я просто променять Саланке на неизвестную судьбу, даже если она является частью всего этого?
Ради Амали — да. Я готов на все, даже на подлые поступки.
— Что ты собираешься с ней сделать, Андоку?
«Попробовать ее на вкус… обнять ее… испить ее сущность… Знаешь, я так давно не пил, как следует. Эти современные ублюдки ничего мне не дают. Они слишком напуганы. Я даже не могу обратить ни одного из них, потому что они отказываются дать мне выпить. Не то чтобы я когда-нибудь собирался поделиться с ними своим проклятием».
Cмотрю на обнаженный клык Андоку. Его иссохшие, безжизненные губы начинают дрожать.
«Пожалуйста, Кайм. Отдай ее мне. Обещаю, я сделаю так, что это будет стоить твоих усилий».
— А после этого? Что ты с ней сделаешь?
«Я привяжу ее к себе, пока у нее не останется выбора, кроме как полюбить меня».
— Ты будешь принуждать, против ее воли.
«Это не хуже, чем то, что происходит с ней сейчас. Думаешь, у нее есть выбор в ее нынешней жизни?»
— Я не могу тебе доверять.
«Можешь. У тебя нет выбора».
Голоса доносятся до меня снаружи. Женские голоса. Разгневанные голоса. Беспокойные голоса. Ученицы Саланке проявляют беспокойство.
Время принимать решение.
— При одном условии, сангвису.
«О?»
— Невинные, молодые и наивные, которые слепо следуют за Орденом, потому что это все, что они когда-либо знали…
«Да?»
— Ты не должен убивать их, если можешь помочь. А Хелион Рел — мой.
«Меньшего от тебя и не ожидал. Я согласен. Возможно, ты удивишься, узнав, что я того же мнения. Я тоже когда-то был Достопочтенным, знаешь ли».
Несмотря на легкое любопытство, я не особенно заинтересован в том, чтобы услышать всю историю жизни сангвису прямо сейчас.
— Очень хорошо. С помощью перевязанных культей я неловко поднимаю кончик пальца Саланке и прижимаю ее шероховатую кожу к острому зубу трупа Андоку. На кончике пальца появляется жемчужина крови.
Она стекает в сморщенный рот Андоку.
Сначала ничего не происходит.
Я почти разочарован. «Что это значит, Андоку?»
«Ты так нетерпелив. Хотя вряд ли могу тебя винить. Ты еще очень молод. Подожди, пока у тебя будет целая вечность. Смотри и учись».
Я замираю, когда на нижней губе Андоку появляется крошечное пятнышко бледно-розового цвета. Пятнышко начинает распространяться, перемещаясь по губам.
Что это?
Это его иссохшая старая плоть превращается из мертвой в живую. Меняется.
Еще одна капля крови Саланке падает, стекая по его нижней губе, которая теперь как новая.
Недавно воссозданный язык Андоку появляется, слизывая кровь с нижней губы. Изменения распространяются по его лицу, превращая сухую, морщинистую, пергаментно-тонкую кожу в совершенно обычную.
Его кожа почти такая же бледная, как моя.
Изменения охватывают его шею. Распространяется по груди и вниз по конечностям, продвигаясь все быстрее.
Он возвращается к жизни. Эта высохшая плоть трупа на самом деле Андоку.
Две капли крови Саланке…
И это все, что нужно?
— Как это возможно? — спрашиваю я, слегка ужасаясь и в то же время совершенно потрясенный. Это другой вид магии, с которым я никогда раньше не сталкивался.
В последний момент мне хватает ума вырвать Саланке из лап сангвису.
Делаю шаг назад, когда глаза Андоку превращаются из темных, пустых впадин в прекрасные здоровые глаза.
Внезапно темно-багровые глаза смотрят на меня. Андоку моргает, и из его бледных век вырастают черные ресницы.
— Это сила крови. Та же кровь, что течет в твоих жилах, мальчик.
— Но я не сангвису, — твердо говорю я. — У меня нет никакого желания пить кровь.
— Нет, ты не проклят, как я. У тебя все врожденное.
Внезапная мысль приходит мне в голову. — Ты не… мой отец?
Выражение лица Андоку становится совершенно серьезным, словно он боится. Однако в ответ тихо и горько усмехается. — Даже близко нет.
Хотя его лицо теперь полностью восстановлено, он выглядит исхудавшим и изголодавшимся. Острые скулы прорезают скульптурные впадины его щек. Он полностью обнажен, что позволяет мне видеть выделяющиеся ребра, тонкие, жилистые конечности и плоский, впалый живот. Я вглядываюсь в черты лица, которые поразительно похожи на ионические, даже больше, чем у горцев, которых встречал в своих путешествиях. Он выглядит как один из древних людей — иони, которые жили в великих цивилизациях гор задолго до того, как боги якобы поссорились и вызвали извержение Черной горы.
До того, как они все уничтожили.
Что за тайны хранит он в своем крепком черепе?
Внезапно вампир усмехается, обнажая острые клыки. — Видишь, вот почему они так боятся меня, что им пришлось посадить меня здесь на цепь и морить голодом. Они выкачивали мою кровь, пузырек за пузырьком. С ее помощью залечивали свои раны и продлевали себе жизнь. Но никогда, никогда не давали мне ни капли крови взамен, потому что знали, что капля — это все, что мне нужно. Магия бога умопомрачительно сильна, даже когда не заслужена. Даже после тысяч зим, многого не нужно. — Он облизывает губы и с тоской смотрит на Саланке. — Но я все еще слаб. Святые боги, только посмотри на нее. Дай мне попробовать в последний раз, Кайм. Пожалуйста. Я прошу тебя.
Я крепко обнимаю Саланке. С ее губ срывается слабое бормотание. Она начинает шевелиться.
— Думаю, скоро она сама сможет принять это решение. — Осторожно опускаю ее на колени, затем кладу на холодный каменный пол. Не хочу еще одного избиения, когда она придет в себя. Мои силы иссякают. Меня столько раз били ножом. Я все еще истекаю кровью. Мои руки начинают дрожать.
Ноги Саланке шевелятся. Руки вздрагивают. Веки трепещут.
Прежде чем успеваю среагировать, Андоку выбрасывает руки и ноги вперед, срывая с каменной стены крепления своих металлических оков. Он спрыгивает на пол и превращается в черно-белое пятно, устремляясь к Саланке.
В следующее мгновение его рот оказывается у ее горла, и Андоку впивается глубоко, а она уже проснулась, брыкается и сопротивляется, но он все еще ее не отпускает.
Его чертовы зубы впиваются ей в шею.
— Хватит! — рычу я, нанося жестокий удар ногой по его затылку. Этого достаточно, чтобы он пошатнулся; достаточно, чтобы Саланке удалось выскочить из-под его лап и вытащить из-за пояса короткий кинжал. Она поворачивается и погружает лезвие в левый глаз Андоку.
Шатаясь, она отступает назад, хватается за шею и в ужасе смотрит то на Андоку, то на меня. Ее собственная багровая кровь проливается сквозь пальцы. — Ч-что ты сделал, Кайм?
Ее глаза полны ужаса.
Я никогда, никогда не видел, чтобы Саланке выглядела такой испуганной.
Андоку поднимается на ноги и вытирает кровь с губ тыльной стороной ладони.
Он улыбается. — Обычно я бы убил тебя за это, но не могу, и, наверное, мне это было нужно.
Саланке выкрикивает проклятие на иони и достает длинные мечи. Две ее подопечные появляются в дверях с клинками наготове.
Я слышу шаги, много шагов.
Похоже, прибыла кавалерия.
Смотрю на Андоку, у которого в глазах похоть. — Как уже говорил, она может сама о себе позаботиться. Теперь ты будешь моим союзником, или мне придется добавить тебя в список моих личных вендетт?
Вообще-то, у меня только одна личная вендетта, и та — с Орденом Достопочтенных.
В данный момент они не дают мне встретиться с моей парой.
Андоку взмахивает бледной, тонкой рукой, как бы слегка дразня меня. — Сейчас рядом с тобой нет союзников, так что позволь мне. Я не знаю, что ты планируешь делать дальше, но тебе лучше побеседовать со своим стариком как можно скорее.
Прежде чем успеваю ответить, что-то проносится мимо меня.
Внезапно в Андоку вонзаются полдюжины арбалетных болтов.
Он стонет, но не падает духом.
Действительно, чудовище.
Саланке и ее ученицы бросаются вперед. До моих ушей доносятся шаги. Десятки Достопочтенных толпятся в коридоре снаружи. Голоса шепчутся, затем кричат. Проклятия, произносимые с упоминанием моего имени и имени Андоку.
— Убейте кровососа, но другого приведите живым. Быстро, пока ублюдок не попробовал еще каплю крови и не стал сильнее.
На этот раз я не являюсь объектом их внимания. Они идут на Андоку, косы развеваются, серебряные клинки расплываются в тусклом свете.
Он сам превращается в пятно, отбиваясь руками от их мечей.
Таптаптап. Они танцуют вчетвером, а я, как ни странно, остаюсь в стороне.
Еще больше Достопочтенных врываются внутрь, окружая меня. Андоку отбивается от них с легкостью. Его скорость сверхъестественна. Сила необыкновенная, как и моя.
И подумать только, он все еще слаб.
Что за чудовище я выпустил в мир? Не думаю, что смогу справиться с ним сейчас, в моем нынешнем состоянии.
Если бы мог замедлить время, то смог бы убить его с легкостью.
Дерьмо.
Мне нужно идти. Но куда?
Единственный путь с Черной горы — вниз.
Если смогу выбраться отсюда в горы, то смогу спрятаться.
Восстановить силы и постараться понять, как остановить яд Вайлорен. Можно попытаться выведать больше информации у темного ублюдка в моих снах.
Предположительно, он идет сюда. Возможно, я встречусь с ним лицом к лицу.
— Задержи их, — рявкаю я Андоку, выбегая из комнаты.
Мои руки начинает покалывать. Невидимые пальцы подрагивают. Опускаю взгляд. Кожа моего предплечья очень, очень бледная. Она снова приобрела кристаллический вид. Мое тело кажется легким. Боль все еще есть, но уже не такая сильная.
Дюжина Достопочтенных надвигается на меня, как стена смерти, нанося удары, пиная меня, пытаясь повалить на землю. Мое тело изрешечено дырами. Я весь истекаю кровью. Скоро во мне не останется ничего, что могло бы кровоточить.
Отбиваюсь от них, беспорядочно, неистово, без привычной точности. Мои несуществующие пальцы чешутся, чтобы взять оружие, но я лишь могу бить твердыми обрубками рук по лицам.
С ревом Андоку вырывается в коридор, увлекая за собой трех разъяренных женщин. Они кружатся вокруг него, нанося время от времени удары.
Его плоть срастается почти так же быстро, как они ее разрезают. Какой чудовищный ублюдок.
Здесь собралось больше Достопочтенных, и ими командует Джеру на заднем плане. Я обращаю хаос в свою пользу, притягивая руки к телу и используя ноги как мощное оружие — единственное оружие, которое у меня есть.
Я подтягиваю бесполезные руки к телу и вращаюсь, как танцор, выбивая клинки из рук. Я почти обезглавливаю кого-то жестоким ударом по голове.
Кажется, удается прорваться.
Куда я иду?
Убить Хелиона Рела, конечно же.
Голова змеи должна быть отрублена до того, как появится что-то еще.
Отбившись от Саланке и ее учениц, Андоку появляется у меня за спиной. Он — вихрь бледной плоти и крови и длинных черных волос, злобных, пропитанных кровью нитей, извивающихся в темноте.
Сангвису — зверь, его стиль боя жесток и порочен. Даже без клинка он более чем соответствует этим Достопочтенным.
На самом деле его руки и зубы — это его оружие. Андоку разрывает плоть голыми руками. Клыками он рвет глотки. Лезвия вгрызаются в его плоть, но не причиняют ему особого вреда. Пол чернеет от крови Достопочтенных. Он — сила сам по себе, тысячелетия за тысячелетиями гнева и страдания, высвобожденные в одно мгновение.
Что же я выпустил из холодных чертогов Лока?
Я оглядываюсь через плечо. Где Саланке и ее подопечные?
Наверняка Андоку обошелся с ними легко. По какой-то причине он казался влюбленным в Саланке.
Но не вижу их среди моря одетых в черное воинов Достопочтенных. У меня нет времени искать их, потому что внезапно Джеру оказывается позади меня, обхватывает мощными предплечьями мою шею и тащит назад.
— Ты даже не представляешь, что наделал, демон, — шипит он.
— Уверен, что знаешь, что делаешь? — Я хриплю, когда он накидывает мне на голову тонкую проволочную гарроту. Без рук я не могу остановить его. Как обидно. — Ты собираешься убить меня сейчас?
— Нет… — Он затягивает проволоку совсем немного, и она вгрызается в мою кожу, пуская кровь, посылая новую волну боли в мое проклятое тело.
Нет…
Они не могут сделать это со мной.
— Не двигайся, Кайм.
Проволока острая, как бритва. Знаю. В свое время использовал несколько. Если упаду на колени, она пронзит мою шею до самой кости.
Нет.
Это не может закончиться вот так.
Мне нужно попасть к Амали.
Я нужен ей.
А она нужна мне больше, чем могла бы себе представить.
Она настоящая.
Все, что происходит вокруг меня, — не настоящее.
У меня кружится голова. Коридор и Достопочтенные начинают расплываться, их темные глаза и лица в масках превращаются в чудовищное черно-серое пятно — безмолвные обещания смерти и жесткий взгляды убийц.
Глаза, как у меня.
Стальная проволока Джеру все глубже врезается в мою шею, и внезапный прилив крови говорит мне, что он задел крупные сосуды.
Он тут же останавливается, глубокомысленно ругаясь на иони, но уже слишком поздно.
Теперь кровь идет и из моей шеи. Кровь уже сочится из моей груди, живота, плеча, бедер…
Сколько еще кровопотери я могу выдержать?
— Ты уже должен быть мертв, демон, — шипит Джеру, — но у меня такое чувство, что тебя ничто не может убить.
Ты действительно хочешь проверить эту теорию?
Звезды танцуют перед моим взором, превращаясь во тьму. Где-то на задворках моего сознания кричит Андоку, обещая смерть любому, кто прикоснется к его суженой.
Саланке? Теперь Достопочтенный угрожает перерезать ей горло, если Андоку не остановится и не упадет на колени.
Это классика Достопочтенных. Они готовы торговать жизнью одного из своих самых опытных и преданных тренеров, лишь бы Орден выжил.
Андоку безумными, кроваво-красными глазами смотрит на море убийц и издает безумный вой. Вокруг него на полу лежат тела: иссушенные, растерзанные, с вырванными стройными шеями. Темная энергия, излучаемая сангвису, усилилась во сто крат. Его исхудалые щеки порозовели, а тело обросло мускулами. Его истинная форма — это форма элитного воина, что вполне логично, учитывая, что он утверждает, что является одним из Достопочтенных.
Но теперь он беспомощен, потому что его королева у них.
Андоку исчезает из поля моего зрения, когда волны черноты обрушиваются на меня, становясь все больше и больше, пока кроме тьмы ничего не остается.
Я слышу голоса на заднем плане; они считают убитых, делают расчеты и быстро организуют команду, чтобы связать меня и унести.
Грубые руки связывают мои запястья и лодыжки. Меня поднимают меня. Проклятая проволока Джеру все еще на моей шее. Голоса проплывают в моем сознании.
— Как, черт возьми, он еще жив?
— Ну, ты знаешь, кто он. Его надо убрать.
— У него, мать вашу, нет рук. Как команда Саланке умудрилась дать ему сбежать? Они умрут за это.
— Потому что он противоестественный ублюдок, вот почему. Неважно. Все уже сделано. Он станет хорошим подарком для бога смерти.
— Мы можем только молиться, чтобы он появился на этот раз.
— Так уже делали раньше. Просто молись.
Мы начинаем двигаться, и каждый шаг — это чистая агония в моем отравленном драконом, изрезанном ножевыми ранами, кровоточащем теле. Я прохожу мимо негодующего Андоку. «Хорошая попытка, вампир».
«Я пытался защитить ее, но она продолжала бороться со мной».
«Она из Достопочтенных. А чего ты ожидал?»
Андоку что-то говорит в ответ, но мой разум не в состоянии расшифровать его беспорядочные слова, поскольку бессознательное состояние угрожает унести меня прочь.
Я должен быть мертв, но это не так.
Огонь дракона — это чистая агония, распространяющаяся по моему телу, как никогда раньше.
Я так долго боролся с ядом, но впервые чувствую, что он действительно может победить.
Я слишком слаб, слишком немощен.
Магия огня Морхабы начинает побеждать.
«Просто сдайся, — подсказывает тоненький голосок в глубине моего сознания. — Твоя судьба была предрешена еще до твоего рождения. Ты прожил гораздо дольше, чем должен был. Ты смог увидеть и насладиться тем, что не смог бы испытать ни один другой Достопочтенный. Теперь этого достаточно. Разве ты не устал? Зачем бороться?»
Я устал, и, по правде говоря, мне очень хочется поддаться этому коварному голосу.
Но я не могу уступить.
Никогда.
Внезапно болезненная нить на моей шее, в том месте, где была гаррота, становится ледяной. Холод начинает распространяться, ползти вниз по моей шее. Он странно приятен на фоне агонии драконьего огня.
Огонь и лед, враждующие внутри моего тела, в которое вонзили столько ножей, что я должен быть мертв.
Что дальше, мои окровавленные руки начнут отрастать?
Остается только надеяться.
Сейчас я больше ничего не могу сделать, кроме как ждать, хотя мне ненавистна мысль о том, что я беспомощная жертва, которая не может ничего сделать, кроме как ждать спасения.
Очевидно, мой сир идет. Из-за завесы, что бы это ни значило.
Когда погружаюсь в соблазнительную темноту бессознательного состояния, посылаю последнюю мысль в мир, проецируя свой мысленный голос так, как научился говорить с Андоку.
«Вайлорен».
Тишина.
«Если ты слушаешь, то в подземных туннелях горы живет сангвису. Его слабое место — женщина по имени Саланке. Твой всадник ее узнает. Если вы хотите освободиться от того, что используют Достопочтенные, чтобы держать вас в заложниках, найдите Саланке и Андоку. Сангвису очень силен. Он может помочь вам».
И, возможно, безумный Андоку вызовет хаос в цитадели, пока эти безумные Достопочтенные будут тащить меня к моей судьбе.
«Выбирай мудро, дракон».
В конце концов, это ее проклятая магия втянула меня в этот бардак.
Глава 21
Амали
Я счищаю небольшую колонию долгоносиков с черствого хлеба и откусываю кусочек, усердно работая зубами и стараясь превратить его в нечто съедобное. В результате получается плотный комок каши, который запиваю дурной на вкус водой из маленькой побитой кружки.
Усилием воли заставляю себя проглотить, потому что мне нужны все силы, которые могу получить. Меня не очень хорошо кормят, поэтому я начинаю слабеть. Прошло много дней и ещё больше дней с тех пор, как меня бросили в эту маленькую, душную тюрьму где-то на нижних палубах корабля. Возможно, прошло уже полмесяца. Я не знаю, потому что дни слились воедино. Световой день короткий. Тьма слишком глубока. Уже глубокая зима, и холод пробирает через деревянные стены до самых моих костей.
Как будто тот, кто их оставляет, не хочет, чтобы я узнала его личность… или его поймали.
Горсть сушеного винограда. Кусочек сыра. Кусок колбасы. Даже чашка какого-то поганого ликера, который обжигал горло и распространял приятное тепло по груди и животу.
Не знаю, кто проявляет ко мне такую доброту, но это помогает.
Откусив еще кусочек жесткого хлеба, я оглядываю свою мрачную, душную каморку. Кровать — куча тряпья в углу. Мне оставили подстилку, которую редко удается почистить. Металлический кувшин с несвежей водой стоит на маленьком ящике, который служит столом.
Время от времени мимо проносится крыса или таракан, исчезая в небольшой щели в деревянных стенах. Находиться здесь так долго — пытка, но все же это гораздо лучше, чем быть привязанной к этой уродливой, нелепой статуе Элара.
Я скучаю по сладкому лесному воздуху.
Тоскую по величественным горам, по широкому открытому небу.
Переход через Таламасу с Каймом был одним из величайших событий в моей жизни.
Чувство голода гложет меня. Закрывая глаза, я мечтаю о сочной дичи, которую Кайм добывал и готовил для меня на открытом огне.
Снежные зайцы. Горные фазаны. Свежая форель, которую он ловил голыми руками в чистых горных ручьях.
Все вкусное.
Воспоминания только усиливают мой голод в тысячу раз. И все же я не могу не думать о хорошем: о свежем воздухе снаружи, о свободе для моего народа и для меня. Я молюсь, чтобы Энак добрался до Калабара с сокровищами Кайма.
Мой живот урчит, как настоящий монстр.
Я мечтаю о нем.
Поднимаю голову, глядя в маленькое отверстие, служащее мне единственным окном во внешний мир. Некоторое время назад пейзаж сменился с бесконечного синего океана на покосившиеся деревья и горы. Ход корабля тоже изменился: он больше не раскачивается вверх и вниз по волнам. Вместо этого он удивительно устойчив.
Сейчас мы плывем вдоль побережья. Я не очень хорошо знаю географию Срединного Разлома, но думаю, что к югу от Даймары есть порт. Имперский флот отплывает оттуда. Возможно, мы направляемся именно туда.
Оттуда река Сиал змеится в сторону Даймары. Вероятно, мы отправимся по суше из порта или поплывем на речном судне прямо в столицу.
Это было бы логично, но уверенности нет.
Мне ничего не говорят.
Я опускаюсь на свою импровизированную кровать и закрываю глаза, пытаясь мысленно представить Кайма, потому что он помогает мне оставаться в здравом уме.
Но как только появляется его алебастровое лицо, меня пугает резкий скребущий звук.
Тяжелые засовы деревянной двери отодвигаются. Кто-то входит в комнату.
Это тот самый мальчик; песочноволосый юноша, который дал мне воды там, в трюме. После того, как поговорила с ним, он продолжал бросать на меня любопытные взгляды, когда думал, что я не смотрю.
Он останавливается на пороге, нервно озираясь.
— Привет, — тихо говорю я, удивляясь, что вижу еще одно человеческое существо. Я думала, они все меня боятся.
Мальчик замирает. — Э-э… — Похоже, он боится.
Ну, нет причин, по которым я не могу обращаться с ним как с обычным человеком, не так ли? — Как тебя зовут, парень? — мягко спрашиваю я.
— А-айен, — заикается он, широко распахнув глаза, словно понимая, что совершил какую-то ошибку.
Что ж, в конце концов, я — Отмеченная.
Улыбаюсь, изо всех сил стараясь не выглядеть угрожающе. Я ведь не такой уж страшный человек, правда? — Спасибо, что снял меня с этой ужасной фигуры, и спасибо за воду, которую дал мне там, во время сильного шторма. Не представляешь, как я в этом нуждалась.
— Они не должны были оставлять тебя на солнце весь день. Видишь, что случилось? — Он настороженно оглядывается по сторонам. — Слушай, я не должен быть здесь, но обязан предупредить тебя, что командор приближается. Шторм, то, что ты нам рассказала… он очень зол из-за всего этого. — Он отступает. — Я просто хотел, чтобы ты знала. Может быть, ты сможешь… ну, знаешь, проклясть его.
О, если бы только у меня была такая сила. Но я не говорю об этом Айену. Встречаю взгляд парня. — Некоторые из вас, моряков, не любят Триза?
Айен качает головой. — Он старый мерзавец. Столичные всегда такие. Он выпорол нас за то, что мы просто посмотрели на него не так. Боюсь, он может сделать то же самое с тобой.
— Я не боюсь Триза. Даже если попытается причинить мне боль, он не сможет меня тронуть. Я разберусь с ним. — Рукой я отмахиваюсь от него. — Иди, Айен. Не навлекай на себя неприятности из-за меня.
Парень бросает мне пугливый кивок и выскальзывает из камеры.
— Спасибо за предупреждение, — тихо говорю я, когда он захлопывает за собой дверь.
Я закрываю глаза и снова пытаюсь отыскать Кайма в своей памяти, но на этот раз он ускользает от меня.
Где ты, любовь моя?
Натягиваю вонючие лохмотья на тело, пытаясь найти хоть немного тепла, когда холод просачивается сквозь стены, заставляя мое дыхание туманиться в воздухе.
Меня пробирает дрожь.
Триз идет, да?
Пусть он сделает все, что в его силах.
Я не боюсь этого жалкого старого ублюдка.
Глава 22
Кайм
Ледяные брызги воды попадают мне на лицо, вырывая из беспробудного сна. Я смаргиваю воду с глаз и смотрю вверх на богато украшенный резьбой каменный потолок.
Где я?
Спустя мгновение полностью прихожу в себя. Обнаженный, лежу на спине. Подо мной что-то холодное и твердое; ложе из гладкого камня.
Надо мной — грубый каменный потолок пещеры. Под потолком мерцает и танцует золотое сияние, уходящее во тьму.
Что это за место? Очередная мрачная цитадель в лабиринте под Черной горой?
Я пытаюсь пошевелиться, но мои руки и ноги крепко скованы металлическими кандалами.
Надо мной нависают мрачные лица. Некоторые я узнаю, некоторые нет. Их взгляды холодны и отстранены; они смотрят на меня так, словно я не более чем диковинка, экзотический дикий зверь, которого они поймали для развлечения.
Мои незримые руки подрагивают.
Голос мрачного незнакомца эхом отдается в моем сознании.
«Терпение, дитя. Я иду».
Здесь ужасно холодно, однако в моем теле чувствуется жар.
Ну, в основном жар. Кольцо на моей шее и колотые раны в груди, животе и конечностях превратились в чистый лед.
Огонь и лед.
Я чувствую себя странно. Легкое головокружение. Легкость.
Боль уже не такая сильная.
Биение сердца замедлилось до ровного ритма. Прислушиваюсь к нему. Это успокаивает меня.
Что-то скользит и извивается по моим рукам; как будто наполовину законченная змея Орака, вытатуированная на моей коже, движется.
— Он меняется, — говорит один из Достопочтенных, его голос холоден и отстранен. — Что это значит?
— Он демон, — отвечает другой. — Трудно поверить, что он ходил среди нас, маскируясь под человека.
— Он был послан, чтобы уничтожить нас. В этом я не сомневаюсь.
Внезапно надо мной нависло темное лицо. Не человеческое лицо, а безликий демон, с узкими прищуренными глазами и гладкой блестящей кожей.
Мне требуется мгновение, чтобы понять, что это не демон.
Это человек в церемониальной маске. Кто этот человек? Из-под маски выглядывают длинные черные волосы с сединой.
— Я не собираюсь тратить время на пустые слова, — заявляет он, и сразу же узнаю этот глубокий, звучный голос.
— Ну, ты несколько изменился по сравнению с тем, каким я тебя помню, — хмыкаю я, и мой голос становится таким же хриплым. — Ты всегда говорил слишком много, черт возьми. Почему ты прячешь свое лицо, как трус, Хелион?
Один из Достопочтенных засовывает большой палец в колотую рану на моем левом плече и выкручивает. Агония пронзает мое тело. — Ты будешь обращаться к Великому магистру согласно его титулу.
Великий магистр наклоняет голову, гладкая поверхность его маски сверкает в темноте. Она придает ему безупречный и нечеловеческий вид. — Все мы в какой-то момент надеваем маски, Кайм. Такова природа Достопочтенных — скрывать свою истинную сущность, погружаться в себя и становиться слугами своей цели. В некотором смысле мы удаляем последние следы человечности из нашего внешнего облика.
Циничная улыбка искривляет мои губы. Так много приходится говорить, чтобы не болтать лишнего. Просто не можешь удержаться, да, Хелион? Напыщенная задница.
— Но ты был противоположностью, не так ли? Так долго скрывал свою истинную сущность за человеческим лицом. Сколько бед ты нам доставил, Кайм. — Он просунул пальцы под край маски и приподнял ее. — Какие неприятности доставила мне твоя мать.
Я смотрю в глаза Великого магистра, но его глаз там больше нет.
Из уголков его глаз растет морщинистая, скрюченная черная плоть, распространяясь по бледному лицу, протягивая нити волокнистых наростов по носу, щекам, лбу. Белая склера его глаз почти полностью стерта. Радужки и зрачков больше нет, их заменила огромная опухоль.
Он ужасен. Можно бы даже пожалеть его, если бы он не был так отвратителен.
— У тебя фингал под глазом, — тихо говорю я, когда холод в шее начинает распространяться на челюсть, рот, лицо. — Почему у тебя болезнь черных глаз, Хелион?
— Непочтительный курва, — шипит Достопочтенный, который вонзил большой палец в мою израненную плоть. Он погружает палец дальше, посылая агонию по моей руке.
Я сопротивляюсь желанию извиваться или шипеть от боли. Они не должны видеть мою слабость.
Хелион наклоняется ко мне, его черты лица искажаются в выражении чистой ненависти. Брови сужаются. Его безглазые, изуродованные глаза наполнены ядом. — Твоя мать оставила это мне, — шепчет он. — Я не знал, что у нее это было, когда она впервые пришла в Речные ворота с тобой, привязанным к спине. Она так ловко спрятала болезнь, тщательно закрасив пигментом. Я узнал об этом только после того, как трахнул ее. — В его голосе появляется злоба. — Когда узнал, я убил ее. Воткнул нож ей в живот и сбросил со склона оврага.
Гнев прорывается сквозь мою душу, на мгновение застилая глаза. Меня начинает бить дрожь. — Ты убил мою мать?
— Она прокляла меня. Этой болезнью. Тобой. Она прокляла меня своим предсмертным вздохом.
Задушенный крик вырывается из моего горла, когда тянусь к своим оковам, пытаясь вырвать твердое железо из камня.
Неожиданно в моем сознании промелькнул образ.
Женщина, Тигландер, стоит на краю обрыва, ее буйные каштановые волосы развеваются на ветру.
Хелион держит ее. Его залитая кровью рука лежит у ее живота, сжимая кинжал, который он вогнал в нее.
Она прижимается губами к его уху. — Я проклинаю тебя, Достопочтенный. В этой жизни и в загробном мире. Смерть носит бледное, прекрасное лицо, и она придет за тобой, когда ты меньше всего этого ожидаешь. Это предупреждение. Не смей и пальцем тронуть моего сына, иначе будешь страдать вечно.
Затем она падает, буйные волосы трепещут у ее лица. Закрывает глаза, и выражение ее лица становится безмятежным.
Невозмутимым.
Ужасающим.
Прекрасным.
Моя мать. Женщина, которая привела меня сюда. Которая защищала меня до последнего вздоха.
Кусочки складываются в моей голове, как стержень, вбиваемый в стену. — Это ты пытался убить меня, когда я изменился. Ты думал, что я — проклятие. — Смотрю на обезображенное лицо Хелиона. — Но потом ты заразился болезнью. — Заболевание Черного Глаза может годами оставаться в спящем состоянии. Должно быть, она поразила его после моего ухода. — И кровь сангвису не обладала достаточной силой, чтобы вылечить тебя, правда?
Наряду с ужасным гневом, в моей груди вспыхивает искра любви. Чтобы посеять семена страха в сознании этого безжалостного ублюдка…
Моя мать действительно была жестокой.
— Твою малышку Тигландер постигнет та же участь, — шепчет мне на ухо Хелион, ненависть превращает его слова в острые лезвия. — Император Кроген собирается трахнуть ее и убить собственной рукой на глазах у обожающей толпы мидриан. Пока мы говорим, его армия движется на север к Калабару. Он собирается стереть народ твоей матери с лица этого мира.
Если раньше мне казалось, что я зол, то теперь почти парализован гневом. Холод распространяется по моей груди и проникает в сердце. Пульс замедляется. Серые тени начинают проступать по краям моего зрения.
Если не пойму, кто я сейчас, будет слишком поздно.
Они заберут у меня все.
«Терпение, дитя. Я иду».
«Я не могу позволить себе ждать тебя, ублюдок».
Из-за всего этого они привели меня сюда.
Торговаться.
С кем?
Только с богом смерти, конечно.
Они знают, кто я.
Они знают.
— Как ты узнал? — Мой голос совершенно холоден, скрывая всю степень моей ярости. — Кто тебе сказал? Это была Вайлорен? Сангвису?
Почему они рассказали Хелиону, но не мне?
Он смеется. — Это не твое дело. За морями есть силы, которые даже ты не можешь постичь. Но довольно. Цикл зимы почти достиг своего апогея. Пора призвать его.
Что во мне может быть такого особенного?
«Ты — всего лишь самый ценный козырь в истории мира».
Подгоняемые гневом и холодом, мои черные пальцы подрагивают. Тени проносятся по моему видению.
Амали зовет меня.
«Вернись ко мне».
Мне плевать на все это. Я не хочу быть ни разменной монетой, ни пешкой, ни даже сыном равнодушного гребаного бога.
Я просто хочу быть с ней.
Просто хочу жить… с ней.
Мой гнев переливается через край, угрожая взорваться. Если бы только я не был проклят этой адской болезнью; этой болезнью драконьего огня в моих венах.
Эта слабость.
Я борюсь с ней, пытаясь овладеть холодом, который кажется таким знакомым и в то же время таким неуловимым. Это тот же холод, который охватывает меня всякий раз, когда замедляю время.
Почему я не могу ухватить его сейчас?
Мое тело изрезано колотыми ранами. Я так истекаю кровью, что во мне не осталось уже ни капли.
Я должен быть мертв.
Почему я не умер?
Потому что я отказываюсь умирать.
Нежный голос входит в мое сознание, сначала такой мягкий, что я почти не замечаю его. «Не борись с этим, сын мой. Прими это. Тебе, как никому другому, не нужно бояться смерти. Ты и есть смерть».
Мать?
Мерцающий золотой свет становится серым. Лицо Хелиона то появляется, то исчезает из поля моего зрения. Я так хочу убить его.
Откуда-то снаружи доносится одинокий звон, разносящийся по залам и коридорам.
— Солнце садится, — тихо произносит кто-то.
Достопочтенные начинают напевать на языке иони. — О Нек'тем, о Оомани, о Лок, повелитель времени, владыка загробного мира, ходок снов, наш единственный истинный бог. Это самая длинная ночь. Самый холодный день зимы. Завеса тонка. Приди сейчас и предстань перед нами. У нас есть нечто ценное для тебя. Примешь ли ты нашу цену?
Внезапно мое смертное тело становится неподъемным грузом.
Я хочу освободиться от него, но не могу.
На краю видимости появляются ветви холодных, безмолвных деревьев. Инстинктивно понимаю, что это другой мир, тот, который я посещаю в своих снах.
Границы между двумя мирами начинают стираться. Они сливаются воедино: темная пещера и бесцветный лес.
Волнение охватывает меня.
Вот оно.
Момент, которого я так долго ждал.
Я тянусь к своим рукам.
— Посмотрите на это, — говорит кто-то, его голос наполнен шоком и страхом.
Мерцающий свет гаснет, погружая нас в темноту.
Достопочтенные затихают.
Мои пальцы дрожат. Они стали более реальными и крепкими, чем когда-либо. Тьма становится все гуще, чернее и глубже, чем все, с чем я сталкивался раньше. Она тяжела, как густой туман, уничтожающий все следы света.
Ужасная темная энергия поражает меня, в тысячу… нет, в миллион раз более мощная, чем энергия, которую чувствовал от Андоку или Вайлорен. Ядовитая магия дракона бурлит в моем теле, словно в ответ на это новое присутствие.
Он здесь. Наконец-то.
Я корчусь в безмолвной агонии, тянусь к холоду невидимыми руками.
— Кто вызывает меня?
Голос одновременно мягкий и резкий, горячий и холодный; миллион голосов, собранных в один.
Я узнаю его. Это голос мрачного присутствия, который посещает меня в моих снах.
И сейчас он звучит как никогда грозно.
— Я — Хелион Рел, Великий магистр ордена Достопочтенных. Я вызвал тебя, бог смерти. У меня есть нечто, что ты наверняка захочешь получить.
— И что же это, Хелион Рел?
— Мне сказали, что он — твой сын.
— Так и есть.
Возможно, эти простые слова должны стать для меня сокрушительным откровением, возможно, я должен почувствовать какое-то глубокое волнение от того, что мне, наконец-то, дали ответ, который так долго искал.
Но я ничего не чувствую.
Я просто принимаю слова Лока, потому что они — истина.
Хелион вздрагивает во тьме. — Я с радостью передам его в твои владения, владыка подземного мира. В обмен я хочу каплю твоей крови.
— Ты абсолютно уверен, что это то, чего ты хочешь, смертный? — Голос моего отца полностью лишен эмоций. Я вообще не могу его понять, но кто может понять бога?
— Да. Я буду твоим вечным слугой на земле. Я создам учеников по своему образу и подобию. Ты будешь иметь беспрекословную, безраздельную преданность Достопочтенных.
Концентрируюсь на своих пальцах. Я могу сжать кулаки. Я снова чувствую свои ладони. Они настоящие, а не эфемерные.
Я могу закрутить нити времени вокруг своих холодных черных пальцев.
Как давно я не мог делать ничего подобного.
— Ты кое-что забыл, смертный. Я торгуюсь только тогда, когда мне это выгодно.
Рядом со мной Хелион напрягся. — Ты заключил сделку с Тамаку, тем, кто стал Андоку. Ты даровал ему бессмертие. Почему сейчас все изменилось?
Бог смерти молчит. По моему телу пробегает холодок. Бог смотрит на меня в темноте, изучая.
Голос Хелиона приобретает отчаяние. — Исцели меня, Лок. Я сделаю все, что ты попросишь. Все, что угодно.
— Недуг на твоем лице — это проклятие, которое было даровано иным. Не мне его снимать.
Достопочтенный издает тихий рык разочарования. Его клинок опускается к моей груди, вдавливаясь в кожу над сердцем. Он режет меня, но кровь не течет. — Твое время за завесой коротко. Твоя власть здесь ограничена. Пройдет солнцестояние, и твое присутствие здесь померкнет. Твой сын у меня, и он не может умереть в этом мире. Я могу держать его здесь очень долго, заперев под горой, подвергая пыткам и страданиям. Если ты откажешь мне в исцелении, я заставлю твоего ребенка испытать самую страшную боль, какую только можно себе представить.
— Ты угрожаешь мне посредством моего сына, смертный?
— Дай мне то, что я прошу.
На мгновение воцаряется тишина, глубокая, непроницаемая и совершенная, пронизанная холодной угрозой.
Я черпаю в ней утешение.
И вдруг темный бог смеется, и стены и потолок содрогаются. Холодная призрачная рука проходит по моему лицу, нежно лаская мои черты.
— Остановись, — шепчет он, и внезапно ужасная агония, опустошающая мое тело с тех пор, как Вайлорен поцарапала меня…
Она исчезает.
Оставляя мне ощущение совершенного холода.
Поднимаю взгляд вверх, в темноту.
Медленно, практически незаметно поначалу, темнота начинает исчезать, уступая место холодному серому свету.
Я вижу лица Достопочтенных, смотрящих на меня сверху вниз. Я вижу Хелиона Рела, его черты искажены яростью и отчаянием, костяшки пальцев напряжены вокруг кинжала, который он держит прижатым к моей груди.
Я вижу Джера, его суровое выражение лица омрачено каплей страха.
Вижу молодых учеников, которые не так хорошо умеют скрывать свой страх. Они смотрят на меня так, словно я — сама смерть, пришедшая их забрать.
Никто из них не издает ни звука, потому что не может. Они все застыли, как статуи.
Не шевелятся.
Совсем.
А. Теперь я понимаю. Бог, покинувший свои владения и вышедший в мир смертных, остановил время.
Не просто замедлил, а остановил его.
Полностью.
— Так я могу разглядеть тебя, как следует, — говорит он мягко, почти нежно. — Я ждал этого момента, дитя мое. Наконец-то, ты готов.
Я смотрю вверх.
У меня перехватывает дыхание.
Перед моим взором предстает лицо, до жути похожее на мое. У нас одинаковое строение костей, такой же длинный, прямой нос. Та же линия челюсти.
Тот же оттенок.
Но его глаза — радужка, склера и все остальное — гладкие, идеально черные. Вокруг его лица развеваются нити обсидиановых волос, и мне требуется мгновение, чтобы понять, что это вовсе не волосы, а клубы тьмы.
Его одежда такая же: вихри и завитки непроницаемой тьмы, одновременно твердой и эфемерной, поднимающейся в воздух, как дым.
Он не имеет возраста, древний, но совершенно не тронутый временем.
— Ты мой отец, — тихо говорю я, полностью застыв перед лицом смерти.
В моей груди формируется сложный узел эмоций. Это и благоговение, и печаль, и облегчение.
И гнев.
Я не совсем уверен в своих чувствах.
Единственное, чего не чувствую, — это удивления.
В глубине души я всегда знал. Может быть, поэтому не отчаялся, когда меня схватили и отрубили руки.
— Да, Каймениэль. Я — твой отец, а Лиалли — твоя мать. Ты наш желанный сын.
Теперь мой гнев немного выплескивается наружу. — Почему ты так долго скрывал это от меня?
— Долго? Это лишь капля в океане времени, сын. Мне нужно было быть уверенным.
— В чем?
— Ты даже не представляешь, насколько ты силен, дитя. Столько силы… в руках того, чье сердце и разум не до конца развиты… — Темный бог покачал головой, в его глазах отразилась великая печаль. — Я бы не сделал подобного с этим миром снова. Даже я не настолько жесток.
Снова?
— Но каждый раз, когда встречал тебя в своих снах, ты пытался ввести меня в искушение.
— Испытание твоей натуры, сын мой. Даже когда тебя поглотила жажда мести, ты отказался от моего предложения, потому что хотел быть самим собой. Восхитительно. И теперь ты знаешь, как сражаться по более веским причинам, чем простая месть.
В моем сознании появляется проблеск понимания. — Значит, тебе нужно было, чтобы я страдал, узнал, что такое настоящая беспомощность.
— Сначала хотел убедиться, что ты крепко привязан к этому миру. И она позаботилась об этом так, как я никогда не смог бы.
Она. Тоска пронзает меня насквозь. С нарастающим нетерпением я напрягаюсь против своих уз. Бледные, неподвижные лица Достопочтенных виднеются на заднем плане, в их глазах застыл страх.
Сжимаю холодные черные кулаки, потянувшись к металлическим оковам. Сила наполняет меня. Со стоном железные болты начинают вырываться из камня. — Ты оставил меня страдать, когда мог бы вмешаться. — С усилием потянувшись к кандалам на лодыжках, я раздвигаю ноги, заставляя железные болты поддаться. — Что еще хуже, ты оставил страдать мою мать. Неужели тебе так безразличны человеческие страдания?
Бог смерти пристально смотрит на меня. Его брови слегка приподнимаются. Глаза распахиваются. Челюсть сжимается. В уголке его глаз появляется одна-единственная черная слеза, которая становится все больше и больше, пока ей не остается ничего другого, как скатиться по нижнему веку с черной ресницей, а затем по бледной щеке, образуя темную дорожку.
У меня перехватывает дыхание от этого внезапного проявления эмоций.
— Я не мог, — наконец говорит Лок, — как бы сильно этого ни хотел. Боги не могут долго существовать в этом мире. С тех пор как появилась завеса, мы были ограничены своими владениями. Я могу появляться лишь на короткое время во время солнцестояния, когда завеса наиболее тонкая. Ты же… — Улыбка искривляет его бледные губы, обнажая сверкающие клыки. — Ты не похож ни на кого в мире. Видишь ли, ты смертный и одновременно бессмертный. У тебя есть ноги в обоих мирах. Скоро ты сможешь свободно ходить между живыми и мертвыми.
— Безмолвное место в моих снах…
— Это вход в подземный мир. Ты должен навестить нас как-нибудь. Твоя мать хочет тебя видеть.
Мать…
Бледные черты моего отца начинают расплываться. Дымчатые темные завитки его одеяния и волос клубятся вокруг, сливаясь с темнотой. — Мне недолго осталось жить в этом мире, Каймениэль. Уже сейчас мой домен тянет меня назад. — Он нежно проводит эфемерными пальцами по моим волосам. — Когда ты родился, я наложил печать на твое тело. Вот почему в детстве ты мог принимать человеческий облик. Но когда ты вырос, печать начала стираться, а твоя внешность — меняться. Я никогда не планировал, что печать станет разрушаться раньше времени, но вот насколько ты могущественен.
Мне показалось, или в его голосе прозвучала нотка гордости?
Он нежно целует меня в лоб.
Его губы холодны, как лед. Они сливаются с холодом, который уже клубится в моем теле, усиливая его в тысячи раз.
— Позволь мне забрать у тебя этот яд.
Бог смерти делает то, на что способен только бог, растворяя едкий огонь в моем теле.
Понемногу яд дракона тает, оставляя меня совершенно холодным.
Чувство глубокого облегчения охватывает меня.
Это невероятное ощущение. Я чувствовал себя лучше только в объятиях женщины своей мечты.
— А теперь я снимаю печать, — шепчет бог подземного мира, его холодное дыхание обдает мое лицо. Он откидывается назад и смотрит мне в глаза, и его лицо одновременно нежное и страшное. — Это твоя смерть и твое возрождение. Когда твое смертное тело уступит место твоей истинной форме, прими силу, которая принадлежит тебе по праву рождения, сын мой. — Выражение лица Смерти становится лукавым. — Вопреки мнению смертных, смерть — не единственный мой удел. Что диктует жизнь и смерть, сын мой? Что определяет смертность и бессмертие?
Я изумленно смотрю на него, качая головой.
— Пришло время. — Его улыбка одновременно благосклонна и коварна. В его обсидиановых глазах появляются сверкающие звезды, как будто в них упала капля ночного неба.
Его глаза начинают клубиться, искажаться, переливаясь в тени.
Лицо становится тусклым.
Достопочтенные в глубине зала начинают двигаться в мучительно медленном темпе.
Я смотрю на бога, пока он поднимается в воздух. Лок касается моего лица бледной рукой. — Когда все закончится, ты придешь в мою резиденцию в подземном мире. Я вернул тебе силу и дал тебе власть, которую ты еще не в силах постичь, но есть условия.
— Они всегда есть, — сухо говорю я. Почему-то больше не боюсь условий бога смерти. Ради Амали я готов на все, даже согласиться на самую страшную сделку с дьяволом.
— У меня есть планы на тебя, Каймениэль. Есть очень важная роль, которую ты должен сыграть в этом мире. Но пока что ты должен идти к ней. Найди ту, что придаст тебе силы, и сделай так, чтобы она была в безопасности. Если тебе интересно, я одобряю ее, очень даже одобряю…
Его голос смягчается.
И вот он исчезает, растворяясь во тьме.
Его больше нет.
Назойливый старик.
Удивленно моргаю. Неужели он только что использовал последнее драгоценное время в этом мире, чтобы выразить свое благословение по поводу моего выбора спутницы жизни?
Бог смерти одобряет мой союз с Амали.
Не то чтобы это имело какое-то значение, одобряет старик или нет. Она моя.
Боги, мне нужно выбраться отсюда.
Мне нужно идти к ней.
На мгновение я просто смотрю на темный свод пещеры в недоумении, лениво вращая время вокруг своих пальцев, размышляя о жизни, смерти и необратимых переменах.
Затем снова тянусь к своим железным оковам и на этот раз с легкостью их разрываю.
Сила струится по моему телу.
Яд дракона исчез. Он действительно исчез.
Касаюсь раны на щеке. Она полностью зажила.
Что, черт возьми, Лок сделал со мной?
«Я снимаю печать».
Что это за печать была?
Схватив руку Хелиона Рела, резко выкручиваю кинжал из его хватки. Тот с грохотом падает на пол. Уверен, что только что сломал ему несколько костей в руке.
Время возвращается к нормальной скорости, и Достопочтенные вокруг меня приходят в движение.
В моем поле зрения появляется изуродованное лицо Хелиона Рела. Потрясенный, растерянный, он воет от боли.
Я улыбаюсь жесткой, горькой улыбкой.
Пришло время выяснить, какую именно силу я унаследовал от своего отца.
Глава 23
Амали
Дверь в мою камеру открывается, и на этот раз это Триз, в сопровождении двух мидрианских солдат в черной форме.
— Вставай, Тигландер, — рявкает он. Один из солдат подходит ко мне и хватает за руку, грубо поднимая на ноги.
Бросаю взгляд на Триза. От его холодного, бесстрастного взгляда у меня по спине пробегает мелкая дрожь страха.
Этот мужчина смотрит на меня так, будто я не человек.
Он способен на все.
Что вы собираетесь со мной сделать?
Я не говорю ни слова, потому что не хочу показать им ни малейшего признака страха. Вместо этого высоко поднимаю голову и выпрямляю спину. Моя одежда грязная, волосы взъерошены, и от меня, наверное, воняет до самых небес, но мне все равно.
Они не могут меня убить.
Солдаты ведут меня по узкому проходу, мимо грузов, канатов, пушек и других странных морских предметов, которые я даже не знаю.
Меня выводят на продуваемую всеми ветрами палубу, где матросы стоят в ряд на корме корабля. По меньшей мере дюжина мидрианских солдат, одетых в кожаные и кольчужные доспехи, обходят их с двух сторон, угрожающе положив руки на эфесы мечей.
Солдаты не выглядят так, будто они солидарны со своими товарищами-моряками. Они словно угрожают им. С их превосходящим оружием и прочными доспехами, солдаты выглядят так, будто легко могут одолеть разношерстную команду моряков.
Что происходит?
Я рассматриваю пейзаж за бортом. За береговой линией высятся высокие серые скалы, увенчанные густым лесом и плотным белым туманом. Тонкий водопад изящно падает с вершины скалы в бушующий внизу серый океан, рассекая призрачный туман.
Если бы передо мной не было дюжины угрюмых мидрианских солдат, я была бы поражена красотой этого места.
Но вдруг Триз оказывается рядом со мной, его мерзкая, мускусная вонь обдает меня, толстая рука ласкает мою шею, вызывая во мне дрожь отвращения.
Прижав руки к телу, неподвижно стою на ледяном холоде. Смотрю через борт корабля на серый океан. Одинокая черная птица парит над нами, рассекая туман своим внушительным размахом крыльев. Она издает резкий, скорбный крик; такого звука я никогда раньше не слышала.
А ведь даже не знаю, что это за птица, хотя большинство птиц мне знакомы.
Я далеко от дома.
Мозолистые пальцы Триза пробираются сквозь мои волосы и ласкают кожу головы. Вдруг он сжимает кулак и дергает, натягивая мои волосы у корней и откидывая голову назад.
Боль пронзает мой скальп. Сдерживаю вздох.
— Ты рассказывала моим морякам опасные вещи, — шипит он, его дыхание с привкусом табака омывает меня. — О проклятиях, богах и инакомыслии. Слова Отмеченной имеют власть над слабыми умами. Некоторые даже испытывают симпатию к убийце императора. Они приносят тебе дары по ночам. Осмелюсь сказать, что некоторые подумывают о мятеже, пока я говорю. — Ужас скручивается в животе, когда Триз проводит грубыми пальцами по моей челюсти. Я отшатываюсь от его прикосновения. Он тихонько фыркает от удовольствия. — Это нельзя допускать. Моряки могут думать, что ты принадлежишь богам, но мы оба знаем, что это ложь. — Он кивает своим солдатам, и двое из них медленно идут вдоль шеренги моряков.
Матросы явно напуганы. Они стоят совершенно неподвижно, спины прямые, глаза смотрят куда угодно, только не в мою сторону.
Люди Триза останавливаются в конце шеренги и тащат одного из матросов вперед.
Мое сердце останавливается.
Это Айен.
Молодой моряк неохотно выходит вперед, его голубой взгляд тверд и непокорен.
— Сейчас ты увидишь, что случается со слабоумными, Тигландер; с теми, кто позволил увлечь себя твоей чепухой.
— Что вы делаете? — шепчу я, когда солдаты хватают Айена под руки и тащат его по палубе.
— Дисциплина, — лениво говорит Триз. — Нельзя, чтобы простые матросы думали, что разбираются во всем лучше императора.
— На колени, — рявкает один из них, толкая Айена вниз. Айен сопротивляется какое-то мгновение, прежде чем двое солдат одолевают его и бросают на палубу. Один из них для пущей убедительности всаживает свой сапог в спину Айена.
Я ахаю.
Его товарищи-матросы отступают. Я вижу белые костяшки пальцев на рукоятках и стиснутые челюсти. Но никто из них не произносит ни слова.
Ни один не протестует.
Они в ужасе.
Лица солдат тверды, как камень.
Ужас и гнев разгораются в моей груди, когда понимаю, что они собираются сделать.
Это казнь.
За что? За то, что проявил ко мне немного доброты? За то, что дал мне пару лишних кусочков еды?
Ублюдки.
Застываю, когда во мне проносится чистая ненависть. Воспоминания о детском ужасе проносятся в моей голове.
Передо мной появляются лица матери и отца. На мгновение они становятся настолько реальными, что я почти могу протянуть руку и коснуться их.
— Не смей, — шепчу я.
Триз хихикает — низкий, устрашающий звук. — Это реальность, Тигландер. Уроки должны быть усвоены. Правила должны соблюдаться. Неужели ты думала, что я позволю тебе одурачить этих моряков и заставить их думать, что ты на самом деле благословлена богами? У тебя нет здесь никакой власти. Сейчас они узнают это на собственном опыте. — Он подхватывает пальцами мой подбородок, с силой поворачивая мое лицо так, чтобы я смотрела в его холодные серые глаза. — Эта буря обрушилась на нас не потому, что боги разгневались. Это был просто шторм. Просто совпадение. Хватит с меня этой суеверной чепухи. — Он повышает голос, поворачиваясь к морякам. — Она не имеет никакого отношения к этому шторму.
Почему он говорит как человек, который пытается убедить себя в своих же словах?
Что мне однажды сказал Кайм? Что мидриане ужасно строги в своих убеждениях? Что они будут ждать утра, чтобы закончить дела, только чтобы получить благословение Элара?
Мое сердце заходится в бешеном ритме. Страх исчезает, сменяясь чистым гневом. Этот мудак думает, что может наказать меня, казнив Айена?
Нет. Мир не должен так существовать.
— Значит, ты не веришь в мифы об Отмеченных вроде меня, — шепчу я, когда один из мидрийских солдат достает свой широкий меч. — Ты не думаешь, что я избранница Лока.
— Ты просто дикарка со странным родимым пятном, — шипит Триз.
— Так… если я просто дикарка, почему ты всегда так боялся дотронуться до меня? Зачем привязывать меня к внешней стороне корабля? Почему ты вообще стараешься сохранить мне жизнь?
— Император Кроген владеет тобой, — шипит он. — Он скоро отомстит, и это будет выставлено на всеобщее обозрение. А теперь тихо. Пожинайте то, что посеяли своим вмешательством. — Он кивает своим солдатам. Один из них одаривает его холодной улыбкой, словно наслаждаясь тем, что собирается сделать.
Презренные ублюдки.
Что бы сделал Кайм, будь он сейчас здесь?
Он бы убил этих мидриан, вероятно. Палубы стали бы багровыми от их крови.
Я не обладаю силой Кайма, но, по крайней мере, у меня еще есть ум и язык, и, насколько знаю, им не позволено убить меня. Поэтому я должна что-то сделать. Нет никаких гарантий, что это сработает, но…
— Я думаю, ты боишься меня, Триз, — шиплю я, когда один из мидрийских солдат проводит пальцами по спутанным волосам Айена и откидывает его голову назад, обнажая шею. — Твои действия делают это совершенно очевидным.
— Тихо, — огрызается Триз.
Я игнорирую его. — Иначе вы бы наказали меня, а не мальчика. Это я обманула его. Это я вселила страх богов в моряков. Это было несложно. Вы, мидриане, легковерные глупцы.
— Тише, или я выпорю тебя до полусмерти.
— Вы боитесь меня, командир, — повторяю, повышая голос, чтобы слышали все матросы. — Если бы это было не так, вы бы наказали меня, а не его.
К моему удивлению, Айен поднимает голову и смотрит на Триза. По его лицу расползается злобная ухмылка. — Давай, покончи с этим, ты, несчастный, лишенный матери, жирный ублюдок. — Обнаружив внезапный прилив сил, Айен выпрямляется и бьет себя кулаком в грудь, глядя на мидрианских солдат. Выражение его лица дикое. Он совершенно не похож на того тихого, робкого юношу, с которым я столкнулась в камере. — Тогда убейте меня. Я не боюсь встретиться лицом к лицу с Локом, но вы должны бояться. Ты что, старик, совсем спятил? Этот ублюдок Анскелл глуп? Она его избранница, и мы все получим свое…
— Чего вы ждете? — рычит Триз. — Убейте ублюдка.
Мидрианские солдаты двигаются так быстро, что почти превращаются в пятно. Один тянет голову Айена назад. Другой заносит меч над шеей моряка.
Кровь брызжет на палубу.
Матросы наконец разражаются несогласием; они кричат, стонут и вопят от страха и гнева.
С моих губ срывается надтреснутый вой. — Нет! — кричу я, поднося локоть к лицу Триза. Я попадаю ему в челюсть. Мидрианец рычит и наносит жгучий удар по моей щеке, от которого у меня перед глазами вспыхивают звезды. Затем крепко обхватывает меня толстыми руками, а я отбиваюсь руками и ногами.
Что еще я могу сделать?
Они только что убили человека без всякой причины.
Как они всегда делают.
— Ты не должен был этого делать! — кричу я, когда холодный поток воздуха устремляется вниз с утесов.
Пинаюсь и бью, пытаясь попасть по Тризу, но он намного больше меня, и, несмотря на его обхват, обладает силой опытного бойца.
Я вижу стройное, безжизненное тело Айена, скорчившееся на деревянном настиле. Невидящие голубые глаза устремлены на туманные скалы.
Бедный, бедный Айен.
Но, возможно, он не хочет, чтобы я его жалела.
Выражение его лица, даже в смерти, странно триумфальное.
Возможно, он действительно отправился в загробный мир.
Возможно, Лок вознаградит его.
Я могу только молиться.
Молиться о том, что есть жизнь после смерти и что справедливость существует.
Молиться о том, чтобы Кайм победил своих врагов.
Кайм, любовь моя. Где ты? Ты нужен мне.
«Будь терпеливой, любовь моя».
Я могу только цепляться за память о его словах и надеяться, что все, во что верю, — правда, а не ложь.
Триз крепко сжимает меня, почти раздавливая ребра. Я борюсь, пока не могу больше терпеть; пока боль не становится такой сильной, что почти теряю сознание.
Наконец, силы покидают меня. Я замираю в объятиях Триза. Но он не ослабляет своих проклятых рук. Боюсь, что он может сжать меня до смерти.
Если бы только я была нечеловечески сильной, как Кайм.
— Привяжите ее к столбу и бейте, пока не пойдет кровь, — рявкает Триз. — Крогену она нужна живой, но он ничего не говорил о том, чтобы не оставлять на ней следов.
Его слова едва слышны сквозь дымку боли и горя. Я смотрю вверх сквозь туман, на холодные, негостеприимные скалы. Внезапно все вокруг ощущается как нечто скованное. Я больше не могу видеть серое небо. Тошнотворный запах Триза подавляет меня. Туман и скалистые утесы надвигаются на меня, закрывают собой, заставляя мой мир казаться темным, холодным и маленьким.
Прямо здесь, прямо сейчас, в этом странном, незнакомом пейзаже, с врагами вокруг меня и кровью Айена у моих ног, мне было бы таклегко просто закрыть глаза и сдаться.
На мгновение кажется, что это все, что я могу сделать.
Но потом я думаю о том, что Кайм сделает с Тризом, и мое отчаяние испаряется, как туман перед солнцем.
Громкий грохот разливается в воздухе, и вдруг земля за береговой линией начинает содрогаться.
Начинается сильное сотрясение. Грохот становится оглушительным. Часть серого утеса под водопадом отрывается и падает в океан, в кипящие, бурлящие воды внизу, оставляя на утесе свежую зазубренную каменную рану.
Водопад меняет русло, расходясь веером по разбитой скале, образуя дюжину крошечных ручейков, которые соединяются в единый поток, лениво падающий в океан внизу.
Что это было?
Словно мир немного сдвинулся.
Что-то изменилось.
Порыв ветра налетает с океана, подхватывая хвост водопада. Поток воды танцует в холодном свете, выбрасывая в воздух сверкающие капли.
На мгновение его захватывающая дух красота уносит мой страх, горе и гнев…
И тут моя уродливая реальность возвращается, и я вспоминаю, что меня удерживают жестокие руки Триза.
Оглядываю окровавленную палубу.
Все матросы смотрят на меня так, будто увидели тысячу призраков.
— Вставай, Тигландер, — ворчит Триз. — Ты требовала наказания? Я сам тебе его назначу.
Он тащит меня по палубе.
На этот раз я не останавливаю его.
Вместо этого смеюсь.
Безумный, леденящий душу звук, который вырывается из моего рта, совсем не похож на меня. — Ты уверен, что хочешь испытать терпение богов? Попробуй, Триз, и посмотри, что получится.
Когда встречаюсь взглядом с солдатом, его суровое выражение лица меняется, совсем чуть-чуть. Он борется, чтобы сдержаться, но я видела это только что.
Страх.
Сомнение.
Хорошо.
— Он придет за тобой, Триз. За тобой и твоим глупым императором. Власть, которую ты считаешь своей? Это ничто.
Челюсть Триза сжимается. — Привяжите ее к мачте, — рявкает он. Несколько солдат бросаются вперед, чтобы выхватить меня из рук Триза. — Я не знаю, откуда у тебя эта бредовая уверенность, Тигландер, но к тому времени, как доставлю тебя нашему славному императору, ты не будешь поклоняться никакому другому богу, кроме него.
Обнажаю зубы, удерживаясь от того, чтобы плюнуть ему в лицо. — Я очень сомневаюсь в этом.
— Хватит! — огрызается Триз, пока солдаты тащат меня прочь.
В их руках появляются толстые веревки.
Они начинают связывать меня.
Только не это. Подавляю стон. Действительно, это начинает надоедать. Когда Кайм придет за мной, он, вероятно, будет укорять меня за то, что я подстрекаю этих мидриан, но ничего не могу с собой поделать.
Они меня злят.
Они только что убили хорошего человека.
Мерзкие твари.
Матросы в ужасе смотрят на них.
Морщась от боли, я напрягаюсь, когда они крепко привязывают меня к центральной мачте корабля, обхватываю руками гладкое дерево.
Ледяной ветер треплет мои волосы.
По мрачному серому небу несутся облака.
Кто-то просовывает лезвие под мой жилет и разрезает его, обнажая спину под холодным воздухом.
Изогнув шею, смотрю на суровые, величественные скалы, наблюдаю за разбитым водопадом, который становится все меньше и меньше вдали.
Что это за место?
Здесь так красиво.
Позади меня раздаются тяжелые шаги. Триз.
— Дай мне кнут, — холодно говорит он.
Закрываю глаза.
Неожиданно по моей щеке скатывается слеза.
Это не страх, это горе.
Горе по парню, которого я едва знала; единственному на этом забытом корабле, у кого хватило мужества быть приличным человеком.
Надеюсь, владыка загробного мира хорошо к нему отнесется.
Глава 24
Кайм
Вокруг меня холод, тени и знакомые нити времени, я сливаюсь с темнотой, соскальзывая с каменного алтаря.
Благодаря слабому огню факелов, проникающего из открытого коридора, света достаточно, чтобы я мог разглядеть происходящее.
Ученики Достопочтенных обмениваются изумленными взглядами. Застывшие черты лица бледнеют. Они не могут скрыть свой страх.
Хелион Рел оборачивается, пытаясь найти меня в темноте. Его изуродованные глаза сужаются от гнева. — Где он? Где Лок?
Широко расплываюсь в холодной улыбке. — Ты уверен, что тебе все это не привиделось, Хелион?
— Он ушел? Что ты сделал, демон?
— Я не демон, — тихо отвечаю. — И Орден Достопочтенных больше не твой. Всё закончилось.
— Ты с ума сошел? — Он отступает, а я встаю во весь рост и преследую его. Смертоносные Достопочтенные, стоящие рядом со мной, ничего не предпринимают, пока я подхожу все ближе и ближе к их Великому магистру. — Здесь восемь настоящих Достопочтенных, а ты только один. У тебя даже нет ру…
Убийцы смотрят на мои руки.
Я тоже.
Приподнимаю их, изучая свои ладони в темноте. Перевернув их, рассматриваю тыльную сторону рук, твердые, сверкающие обсидиановые ногти.
На руках идеально черного цвета.
— Что за чертовщина? — бормочет кто-то.
— Он действительно демон.
Я не демон. Улыбаюсь в темноте, когда сквозь меня проходит холодная сила.
Хелион достает свои мечи-близнецы. Замедляю шаги, соблюдая осторожность. Может, он и стар, и полуслеп, но в расцвете сил был молниеносным фехтовальщиком. — Не трать время на эту ерунду. Мне все равно, кто он. Убей его любой ценой, слышишь меня?
— Теперь уже слишком поздно для этого, — мягко говорю я. — У тебя были шансы.
Хелион делает выпад, его смертоносные клинки сверкают в темноте.
Уклоняясь от его клинков, двигаюсь в прыжке назад, когда двое его учеников нападают на меня сзади с мечами: один целится в шею, другой — в колени.
Легкость, с которой уклоняюсь от них обоих, удивляет даже меня.
Чувствую себя намного свободнее.
Быстрее.
Отступая, обхватываю холодные вихри времени, с которыми играл, и стягиваю их, словно два конца веревки с узлом в центре.
Само время кажется более осязаемым, чем когда-либо. По сравнению с тем, что было раньше, все получается легко.
Хелион и нападающий Достопочтенный замедляются до почти полной остановки. Они все еще перемещаются, но очень медленно. Больше они меня не видят.
Стягиваю нити времени все туже и туже, пытаясь заморозить мир, как это делал мой отец, но как бы ни старался, не могу заставить его полностью остановиться.
Хм.
Итак, я могу замедлить время, но остановить его может только сама смерть.
Впрочем, этого достаточно.
Этого более чем достаточно.
С отстраненным интересом прогуливаюсь среди одетых в черное Достопочтенных, изучая их решительные лица.
Мужчины, женщины, одни с многолетним опытом, другие новенькие, жаждущие проявить себя.
Когда-то я был одним из них.
Они хоть знают, что Хелион посылает их на смерть?
Возможно. Но они не боятся смерти. Достопочтенные верят в реинкарнацию. Героический поступок, совершенный в этой жизни, означает, что человек переродится в более высоком положении в следующей.
Верю ли я в реинкарнацию?
Не знаю.
Обязательно спрошу об этом у старика.
Шагаю вперед, бесшумно ступая босыми ногами по холодному каменному полу. Вынуть мечи Хелиона из его мозолистых рук и бросить их на землю не составляет труда.
В замедленном времени тяжелые стальные клинки лениво опускаются вниз, не подчиняясь гравитации.
Обхватив шею Хелиона черной рукой, кладу предплечье ему на грудь. А потом с силой толкаю его назад, оторвав его ноги от земли. Черные одежды медленно развеваются в безжизненном пространстве. Несу его через огромную пещеру, прочь от алтаря смерти, прочь от защитного кольца учеников. Рукава его мантии медленно раздвигаются, открывая полный набор татуировок Достопочтенных.
Горький смех вырывается из меня, отдаваясь гулким эхом от холодных стен. — Ты не заслуживаешь носить полную Ораку, — шепчу я. По крайней мере, последний Великий магистр, Темекин, был справедлив, хотя и суров. При Хелионе древний орден сбился с пути.
Но, возможно, это произошло потому, что я вырвал твердую землю прямо из-под их проклятых безмолвных ног.
Подталкиваю Хелиона в спину, через изогнутый каменный вход, ведущий в эту пещеру, мимо сверкающих сталактитов и железных бра, в которых горят факелы.
Подальше от его маленькой армии Достопочтенных.
Прижимаю его к твердой каменной стене, упираясь предплечьем в трахею, и выхватываю кинжал из ножен на его талии.
А затем отпускаю время, и мир вокруг нас возвращается в реальность.
Хелион смотрит на меня, его поврежденные опухолью глаза расширились от страха. — Ч-что ты сделал?
Даже Великий магистр не застрахован от страха. Внезапно он становится обычным человеком, как и все остальные.
Поглощенный страхом, ненавистью к себе и ненасытным желанием власти, он совершил глупый, очень глупый поступок.
— Если я действительно сын всемогущего бога смерти, которому вы все поклоняетесь, то разве вы не должны пасть ниц перед моими ногами, Великий магистр? — Я смеюсь над его извращенной логикой. — Если кровь Лока — секрет бессмертия, то разве моя не обладает тем же эффектом?
— Твоя кровь так не работает. Магия не такая. Ты не бог! — Ярость искажает черты лица Хелиона. — Ты был просто хнычущим сопляком, когда я начал тебя обучать. Даже деревянный меч не мог нормально держать в своих слабых, жалких ручонках. Если бы не чертова настойчивость Темекина, я бы забил тебя до смерти, когда у меня была такая возможность.
— Ты, конечно, пытался, — соглашаюсь я, надавливая еще немного, лишая его возможности говорить.
Хелион задыхается и хрипит.
Теперь понимаю. Хелион не может видеть дальше мальчика, которым я был; презираемого ребенка женщины, которую он изнасиловал и убил без раздумий.
Когда-то он обладал абсолютной властью надо мной.
Он не может понять, что мальчики вырастают в мужчин, и все мы меняемся.
— Твои действия лишили меня того, что для меня важнее самой жизни, — шиплю я. Позади меня Достопочтенные начинают выходить из пещеры. Краем сознания ощущаю их крадущиеся шаги. — Ты причинил вред тем, кто очень важен для меня.
И сейчас, и до того, как я стал достаточно взрослым, чтобы осознавать это.
— Я не могу простить тебя за это, Хелион. Не знаю, какова загробная жизнь, но уверяю тебя, она не станет для тебя приятной.
Изуродованное лицо Великого магистра бледнеет. Он впивается ногтями в мою руку, пуская кровь, пытаясь разжать мою хватку.
Я так легко могу убить его прямо сейчас.
Слишком легко.
Мой гнев грозит выплеснуться и поглотить нас обоих.
Этот человек выдал положение Амали мидрианам.
Он использовал силу дракона, чтобы заманить меня в ловушку, и отдал мою любимую. И ради чего? Чтобы задобрить нового императора?
Воздух вокруг меня холодеет.
Пламя в настенных факелах меркнет.
Воины позади меня замирают на месте.
Странное чувство нарастает во мне, остужая мой гнев. Это осознание того, что я обладаю абсолютной властью над этими Достопочтенными. Прямо сейчас я могу замедлить время и убить их всех в одно мгновение.
Моя рука дрожит.
Поднимаю кинжал Хелиона и поворачиваю его к нему. — Ты убил мою мать, Хелион Рел.
Почему-то мой голос изменился, стал глубоким и звонким. Я едва узнаю себя.
Сильнее прижимаю руку к его шее, сдавливая горло.
Свет в его глазах начинает меркнуть…
И тут я чувствую присутствие в дальнем конце коридора, яростно бегущего к нам.
Босые ноги шлепают по холодному каменному полу.
— Нет, Каймениэль, остановись. Не убивай его! — раздается женский голос, только не совсем человеческий. Он глубокий, звонкий и слегка напоминающий звучание металла и похож на голос, который уже слышал раньше… в своей голове.
— Вайлорен. — Снова останавливаю время, прекрасно зная, что она невосприимчива к моей силе.
Когда Хелион застывает передо мной, я поворачиваюсь к ней лицом.
Мгновенно узнаю ее.
Дракон в человеческом обличье. Не понимаю, как это возможно, но я просто знаю, что это она.
Вайлорен изменилась. Это имеет смысл. Ее драконья форма не поместилась бы в этих узких коридорах.
Золотая кожа, длинные золотые волосы, золотые глаза… э, один глаз. Ее левый, тот, который я проткнул, — невидящая белая глазница.
Ее человеческая фигура — высокая и легкая, мускулистая, с золотом рептилии.
На первый взгляд она выглядит вполне по-человечески, но легкий металлический блеск ее кожи и золотой глаз рептилии ее выдают.
Она голая и босая.
Ее тело покрыто кровоточащими ранами. Даже в человеческой форме она истекает драконьей пурпурной кровью. Колотые раны, от стрел, даже рана от большого меча, проходящая через ее живот.
Неужели она пробилась через весь чертов Орден, только чтобы попасть сюда?
Позади нее появляется темноволосый мужчина с дикими и неистовыми глазами, бегущий быстро, но недостаточно, чтобы поспеть за Вайлорен. Его грудь обнажена, незаконченные татуировки Достопочтенных едва покрывают руки. На его левом плече намотана окровавленная повязка.
— Подожди, — умоляет он. — Вайлорен, подожди!
Ах. Это, должно быть, молодой драконий всадник.
У меня сейчас нет времени разбираться с его глупостями.
Потянувшись к холоду, замедляю время.
Это так легко по сравнению с тем, что было раньше.
Молодой воин замирает на середине пути, татуированная рука вытянута, тянется к Вайлорен.
Конечно, мой контроль над временем не распространяется на дракона.
— Что тебе нужно, Вайлорен? — требую я, и в моем голосе все еще звучит странный нечеловеческий звон. — Не вставай между мной и моей добычей.
— Пожалуйста, Каймениэль. — Она останавливается передо мной и падает на колени, сцепив руки. В ее глазах стоят слезы. — Остановись. Пожалуйста. Я сделаю все, что ты попросишь. Просто дай мне минутку…
От нее исходит чистое отчаяние.
Даже посреди моего гнева, спешки, отчаяния убить этих чертовых Достопочтенных и выбраться отсюда, чтобы найти свою пару…
Вайлорен полностью в моей власти, и хотя она причинила мне зло, не могу игнорировать такую мольбу.
— Какие у него есть рычаги влияния на тебя, Вайлорен? — мягко спрашиваю я.
— Я говорю тебе это только потому, что доверяю тебе, Каймениэль. — Дракон на мгновение опускает голову и делает глубокий вдох. А потом поднимает голову, и я встречаю ее мерцающий золотой взгляд. Он так напоминает человеческий. Ее нижняя губа дрожит. — У него мое яйцо. — Ее голос дрожит от гнева.
Ах. Внезапно все стало предельно ясно. Причина, по которой Вайлорен делала все, что требовал от нее Достопочтенный, заключалась в том, что Хелион держал в заложниках ее драгоценное яйцо.
— Это только усиливает мое желание убить его, но я дам тебе время. — Отпускаю руку и отступаю назад.
Хелион начинает падать сквозь приостановленное время.
— Спасибо, — задыхается Вайлорен, поднимаясь на ноги. Выражение ее лица становится свирепым. Она обнажает острые, сверкающие клыки. Когда подходит к Хелиону и обхватывает его шею руками, я понимаю, что у нее длинные черные когти.
На мгновение она бросает взгляд через плечо на своего молодого хозяина. Невероятно, но черты ее лица смягчаются. — Рэйки изо всех сил пытался образумить этого ублюдка, но тот беспощаден настолько, насколько это возможно. Но сейчас это не имеет значения. Я получу от него то, что мне нужно. Тогда ты сможешь убить его. Время освобождения, Каймениэль.
Склоняю голову. — Как пожелаешь, дракон. Но ты должна мне услугу.
— Все что угодно. Клянусь своим еще не родившимся детенышем.
— В этом нет необходимости. Но мне понадобятся твои крылья.
— Все что угодно.
Отпускаю.
Мир возвращается в привычное состояние. Хелион задыхается, когда Вайлорен появляется там, где был я. Молодой мастер по имени Рэйки бежит к ней. Часть его повязки распускается, развеваясь позади, как вымпел.
Вайлорен впивается когтями в шею Хелиона, пуская кровь. — Жалкий человек. Где ты его спрятал?
Хелион дрожит. — Освободи меня сейчас же, или ты никогда не найдешь свое яйцо, дракон.
Его небольшая кавалерия Достопочтенных прибывает, но на этот раз они не решаются достать свои мечи.
Джеру подходит ко мне. — Я скажу тебе, где яйцо, — тихо говорит он, его плечи опускаются в знак покорности. — Я знаю, кто ты, кем ты стал. Мы не можем бороться с такой магией. Я расскажу тебе, но обещай, что не убьешь всех нас. Ты знаешь, каково здесь, Кайм. Черная гора — это наш дом, другого у нас нет.
Судя по тому, как Вайлорен впивается когтями в плоть Хелиона, вероятно, он погибнет в любом случае.
Поворачиваюсь к Джеру. — Я подумаю об этом, но только когда яйцо будет в безопасности во владении Вайлорен.
— Оно в его башне, — отвечает Джеру без колебаний. — Он хранит его в шкатулке, запертой в комнате на самой высокой башне Шпиля Ночной Звезды.
Вайлорен не теряет времени. Она бросает Хелиона и бежит по каменному коридору, увлекая за собой Рэйки.
Он с трудом поспевает за ней, пока она мчится прочь. Даже в своей нынешней форме дракон бегает быстрее любого воина. Даже будучи раненой, она бежит быстрее любого человека, оставляя на холодном камне след из собственной пурпурной крови.
Хелион пытается подняться на ноги, но я уже рядом, подтягиваю его к себе, прижимая к шее собственный острый клинок.
— Почему вы все стоите здесь, как идиоты? — хрипит он. — Вы же Достопочтенные, черт возьми. Он в меньшинстве. Может, кто-нибудь просто убьет его, черт возьми?
На этот раз Достопочтенные пятятся.
Джеру качает головой. — Мы не можем сражаться с полубогом, Великий магистр. Ты видел, на что он способен. Мы были глупцами, даже попытавшись его остановить.
— Но он был слаб. Отравлен.
— Теперь это не так. Разве не очевидно? Лок был здесь. Кайм вылечился.
Хелион открывает рот, чтобы заговорить, но с меня достаточно. Надавливаю еще немного, пуская кровь, прибавляя ее к тем ранам, которые Вайлорен нанесла своими когтями. — Хватит, Великий магистр Хелион Рел. Твое правление здесь было обречено в тот момент, когда ты сбросил мою мать со скалы. Теперь хватит. — Мой голос становится глубже, приобретая отзвук голоса бога смерти. Черные руки леденеют. Я прижимаю руку к груди Хелиона, прямо над его сердцем. Я чувствую его быстрый, беспорядочный ритм. Чувствую жизнь внутри него.
И медленно, плавно, как рыбак, сматывающий леску, вытягиваю ее.
Не знаю, как это происходит, но это естественная часть меня, такая же, как дыхание или управление временем.
Лицо Хелиона белеет. — Что?
Я краду у него жизнь и смакую ее, эту холодную, горькую жизнь, наполненную злобой, амбициями и случайными проблесками доброты.
Его воспоминания проносятся в моей голове.
Внебрачный ребенок, брошенный Достопочтенным, когда ему было всего два дня от роду, воспитанный в суровых, жестоких традициях Ордена.
Когда мальчик стал сильнее и опаснее, его стали натаскивать, потому что он подавал большие надежды. Поговаривали, что однажды он сменит Темекина Эленталла на посту Великого магистра.
Он преуспел в убийстве.
Ему даже нравилось это, хотя его учили отвергать все эмоции.
И все же иногда он чувствовал искру чего-то близкого к теплоте: когда заслуживал похвалы тренеров или ловил взгляд красивой женщины в Белхенне.
Но всегда возвращалась пустота. Он стремился заполнить ее болью других и силой.
Хотел быть бессмертным и непобедимым, первым Великим магистром со времен предателя Андоку, претендовавшим на эту славу.
Все они хотели быть единственными.
Как могло это невежественное полутигландское отродье получить такие дары раньше него?
Неужели это проклятие тигландской ведьмы? Как бы он хотел никогда не поддаваться такому искушению.
Ему следовало убить ее отродье, когда впервые взял его к себе. Ребенок был демоном. Посмотрите на него! Эта кожа… эти глаза. С каждым днем это становилось все более очевидным.
Не имело значения, во что верил Темекин.
Он убьет маленького ублюдка раз и навсегда, потому что мальчик с каждым днем становился все сильнее и сильнее, а если узнает, что Хелион сделал с его матерью…
По мере того, как я краду последнюю каплю жизни Хелиона из его тела, он вызывает у меня почти жалость.
Но я не могу.
Видите ли, он — изверг, который все это устроил… который забрал меня у моей половинки и заставил ее страдать.
И за это он должен умереть.
— Молись, чтобы мой отец был милосерднее меня, поскольку, посетив загробный мир, я приду за тобой. — Мой голос все еще звучит странно, отдаваясь холодной силой, которую черпаю из нитей времени; из угасающей жизненной энергии Хелиона.
Цвет исчезает с его лица. Изуродованные глаза становятся пустыми.
Сердце замирает.
Последний вздох слетает с его губ.
И вот его нет.
Ушел во владения моего отца.
Выпускаю его и позволяю телу упасть на пол. Подхватив его при падении, укладываю на спину, скрестив руки на груди. Джеру и воины молча наблюдают за мной.
Никто не двигается ни на дюйм.
Поворачиваюсь к ним, впервые подробно изучая собравшихся воинов. Я понимаю, насколько молоды некоторые из них; едва ли больше, чем подростки. Их черты лица меняются от чисто ионических до смутно тигских, мидрианских и всех остальных. Есть даже один, который выглядит так, будто в нем есть кровь иншади.
Твердость исчезла из их взглядов, что странно для любого Достопочтенного. Вместо этого они все смотрят на меня, как будто увидели фантом.
Убить их всех сейчас было бы бессмысленной тратой жизни, но если они достаточно глупы, чтобы обмануть меня, то я так и сделаю.
— Мы ждем вестей от Вайлорен. Если она вернет свое яйцо целым и невредимым, тогда я, возможно, не стану вас убивать. Вы все знаете, что я могу уничтожить вас в одно мгновение, если захочу. Не испытывайте меня.
Не дав Джеру даже вздохнуть, чтобы ответить, я ухожу, направляясь к тусклому свету в дальнем конце туннеля. Пологий уклон вверх подсказывает мне, что я иду в правильном направлении: к нижним уровням цитадели.
Нельзя терять время.
Это продолжалось достаточно долго, и теперь я должен придумать, как добраться до Даймары как можно быстрее.
Возможно, Вайлорен сможет быть мне полезна там.
Я иду, Амали. Жди меня. Те, кто плохо с тобой обращаются, окажутся в холодных глубинах вечных адов моего отца.
По мере того, как ускоряю шаг и перехожу на бег, мне приходит в голову, что я совершенно голый. Этот извращенец Хелион хотел, чтобы я был голым во время его маленького ритуала.
Как смешно.
Это еще одно, что мне понадобится.
Полный набор ассасина.
«Вернись ко мне, Кайм.
Торопись».
Хорошо, что я в том месте, где возможно замедлить время.
Почему позволяю времени ускользать? Вайлорен получит свое яйцо, что бы я ни делал. Покачав головой, заставил время снова замедлиться, используя свою вновь обретенную силу. По сравнению с тем, сколько усилий мне потребовалось раньше, это до смешного легко.
Я могу делать это целую вечность.
Конечно, у такой силы должен быть какой-то подвох?
Мне все равно.
Сейчас для меня в мире важно лишь одно.
Я иду, любовь моя.
Глава 25
Амали
Удар.
— Сорок три.
Удар.
— Сорок четыре.
Удар.
— Сорок пять.
Бесстрастный голос Триза звучит над порывами океанского ветра и мягким рокотом волн.
Солнце садится, заливая нежно-розовым румянцем суровые скалы и мрачные облака.
На закате это место кажется нереальным.
Очень живописно.
— Сорок шесть.
Триз снова хлещет меня, вкладывая в свои удары больше силы. Хочет, чтобы я закричала.
Я не сделаю этого.
Вглядываюсь в густые серые облака. Похоже, назревает новая буря.
— Она обычная сука, — ворчит Триз, обращаясь к своим людям и матросам. — Кровоточит так же, как и все остальные. Но если люди верят, что она невеста Лока, то пусть. Это будет отличное зрелище.
Пошел ты, Триз.
Слезы текут из моих глаз. Сжимаю зубы как можно крепче, не желая, чтобы они услышали мой крик.
Сорок шесть ударов плетью из пятидесяти, и я выдержала их все без единого крика. Толстая кожаная плеть впилась в мою голую спину, пуская кровь, вырезая на коже гобелен боли.
Закрываю глаза, уплывая в бессознательное состояние.
— Осталось еще три, — сообщает Триз. — Удалить гордость и высокомерие из ее души. Ни один гражданин не может думать, что он выше императора на этой земле. Он — свет Элара, ставший плотью.
Удар.
Какая чушь.
Боль охватывает меня.
Кто-то опрокидывает на меня ведро соленой воды, обжигая раны чистым огнем.
— А-а-а. — Наконец, самообладание покидает меня, и я испускаю тихий, надтреснутый вой.
Проваливаюсь в темноту…
Приземляюсь среди кучи листьев, не издавая ни звука, поднимаюсь на ноги.
Оглядываюсь. Я снова в бесцветном лесу, вглядываюсь в небольшую рощу безлистных деревьев. Воздух здесь холодный, и легкий туман окутывает деревья, покрывая все белой пеленой.
Ах. Я здесь.
Это место Кайма; место, где я могу встретить его, но он не может увидеть меня.
— Кайм? — кричу я, отчаянно пытаясь обхватить его своими невидимыми руками. — Ты здесь? Мне нужно поговорить с тобой.
Ответа нет.
Чувство разочарования охватывает меня, наряду со страхом.
С ним случилось что-то ужасное?
— Нет, дитя мое. Каймениэль здоров.
Голос, который приветствует меня, — это голос миллиарда душ, слившихся в одну и ставших темнее и громче.
Дрожь пронизывает меня насквозь, по коже бегут мурашки.
Оборачиваюсь. — Кто здесь?
— Только я. — Мужчина выходит на поляну.
В замешательстве смотрю на него. Он высокий и бледный, в черных одеждах и с глазами чернее и глубже полуночи.
Он похож на Кайма, только черты его лица более резкие и менее человеческие. У него длинные заостренные уши, тонкие руки и кисти. Ниспадающие края его одеяния развеваются в тумане, превращаясь в темный пар и становясь единым целым с окружающей обстановкой.
— Ты Лок, — вздыхаю я. Откуда я знаю это наверняка, понятия не имею.
Просто знаю.
— Да, это так.
Странно, но я не боюсь. Он так похож на Кайма, что не могу бояться. — Где он?
— Он идет за тобой. — Голос Лока обретает мягкость — настолько нежную, насколько вообще может звучать голос бога. — Дитя мое, мне жаль, что тебе приходится так страдать, но помни, что это состояние лишь временное. Мой сын глубоко любит тебя и ни перед чем не остановится, чтобы вернуться к тебе.
Мой сын…
Значит, это правда. Кайм действительно сын бога смерти.
Я даже не удивлена.
— Ты бог, — озадаченно восклицаю я. — Разве ты не можешь просто прекратить все это?
— Если бы я только мог. Моя власть за завесой безгранична, но в мире живых…
— Ты ничего не можешь сделать?
— Каймениэль избрал себе достойную пару. Моя сила в смерти, а не в жизни. Но ты сильна, Амали из Тига. Достойная пара для моего сына. — Слабая улыбка мелькает на губах бога смерти. — Все будет хорошо, Амали. Те, кто мучает тебя сейчас, будут сокрушены в небесную пыль его силой. — Смерть подходит ближе. Он тянется вперед и берет мою руку в свою. Его пальцы холодны, как лед, но прикосновение к ним не неприятно. Его кожа гладкая, как стекло.
Его прикосновение похоже на Кайма, но там, где у любимого есть тепло, мозоли и мягкость, этот бог абсолютно холоден.
Совершенно бесчеловечный.
Дыхание перехватывает в груди.
Смерть держит меня за руку.
Внезапно меня охватывает чистый ужас, лишающий меня всех здравых мыслей.
Я не могу дышать.
Вот истинная сила смерти. Это…
— Ты здесь, у входа в мое царство, потому что твое смертное тело ранено. Но не бойся, девочка. Я не позволю тебе пройти в мои владения. Твое время еще не пришло. — Быстрым, бесшумным движением Лок подносит мою руку к своим губам и целует. — Я дарую тебе дар. Теперь ты можешь говорить с Каймениэлем посредством одного лишь сознания, силой своего разума и свободной воли.
Поцелуй смерти посылает приятное, ледяное покалывание по моему телу. Он завораживает и вселяет ужас. Я больше не могу смотреть на него. Это слишком.
— Теперь ты должна покинуть это место, невеста моего драгоценного сына и мое любимое дитя, ибо тебе не следует находиться здесь. Знай, что я люблю тебя, а он любит тебя больше всех. Иди и скажи ему, чтобы он прекратил бездельничать в этой несчастной Черной горе. Достопочтенные могут подождать. Ты гораздо важнее.
Неужели смерть только что продемонстрировала мне проблеск странного чувства юмора?
— Я… — Прежде чем успеваю сказать еще хоть слово, мир затуманивается, и перед моим взором проплывают нити непроглядной черноты, клубящиеся, исчезающие в небытии.
И вдруг я снова на корабле, и разорванная кожа на моей спине горит с яростью тысячи костров.
Корабль раскачивается взад-вперед, и мне становится плохо.
Холодный ветер обдувает спину, на мгновение успокаивая боль.
Триз удовлетворенно хмыкает. — Пусть это будет тебе уроком, ведьма. Больше не пытайся пугать моих моряков.
С пепельными лицами, моряки смотрят на меня с приглушенным ужасом.
— Пятьдесят, — бесстрастно сообщает Триз. — И смотрите, она снова вернулась в мир живых.
О, вы даже не представляете.
По крайней мере, я избавилась от боли этих трех последних ударов.
И познакомилась с отцом Кайма.
Лок показался мне… милым.
Ха. Бог смерти показался милым.
Интересно, знает ли Кайм, кто он такой? Интересно, изменила ли его магия Лока?
На мгновение жгучая боль исчезает из моего тела, сменяясь трепетом возбуждения.
Это предвкушение новой встречи с ним.
Мой свирепый воин.
Мой милый, нежный мужчина.
Единственный, кто по-настоящему понимает меня.
Мое сердце взлетает в предвкушении. Он придет. Бог смерти сказал мне об этом.
Так чего же мне бояться от этих мидриан?
Я страшусь их.
Даже смерти.
Это глупо, но смотрю на мидрианских солдат и смеюсь. Ничего не могу с собой поделать. Мысль о том, что скоро снова окажусь в объятиях Кайма…
наполняет меня эйфорией.
Я в восторге.
Эта боль — ничто.
Позади меня Триз испускает разочарованный вздох, что заставляет меня смеяться еще сильнее.
Они думают, что смогут сломать меня?
— Надеюсь, ваш император будет рад принять меня в таком состоянии, — шепчу я сухими потрескавшимися губами, чувствуя странную силу, несмотря на то, что привязана к мачте. — Голодная, ослабленная, избитая и израненная, когда я беззащитна и даже не могу сопротивляться. Это заставит его выглядеть очень сильным, когда он выведет меня перед толпой.
Триз не произносит ни слова в ответ, но выражение его лица говори т само за себя.
Я попала в точку. Он не сможет с этим справиться.
Мидриане недовольно бормочут между собой.
— Спустите ее на палубу, — кричит кто-то. — Пусть медик залатает ее раны.
Сквозь дымку боли мне приходит в голову неожиданная мысль. Слова бога смерти эхом отдаются в моем сознании.
«Теперь ты можешь говорить с ним с помощью одного лишь сознания».
Правда ли это? Могу ли я на самом деле это сделать?
Есть только один способ узнать это. Закрываю глаза и мысленно зову его.
Кайм.
Кайм.
Где ты, Кайм?
Вернись ко мне.
Глава 26
Кайм
Бегу по темным коридорам и вверх по винтовым лестницам. Проношусь мимо странных мест и мрачных тайн Черной горы, не обращая внимания на вещи, которые при других обстоятельствах показались бы мне интересными.
Пробегаю через камеры и укромные пыточные, хранилища сокровищ и секретные запасы.
Повсюду люд. Достопочтенные с каменными лицами занимаются своими повседневными обязанностями с присущей им добросовестностью.
При моем приближении они застывают в задумчивости, сосредоточившись на своем занятии, будь то подметание или отчетность, или оттачивание и полировка лезвий.
Они меня не видят.
Они даже не узнают, что я был здесь, среди них.
Наконец я достигаю нижних уровней цитадели, мои босые ноги бесшумно стучат по древним каменным полам, которые за зиму отполированы тысячами учеников.
Появляются знакомые ориентиры. Потертая деревянная дверь, ведущая на кухню. Тренировочная зала без окон. Сеть маленьких, темных кабинетов, используемых старейшинами, которые отвечают за подсчет денег.
Теперь я знаю, где нахожусь.
Расположение этих холодных, длинных коридоров, массивность каменных стен толщиной в три фута. Землистый, сырой запах этого места.
Такие знакомые мелочи западают мне в душу, вызывая давно похороненные воспоминания.
Бегу быстрее.
Еще быстрее.
Что отец сделал со мной?
Моё проклятое тело стало быстрее и сильнее. Раны исчезли. Сила клубится вокруг моих холодных черных пальцев.
Чувствую лёгкость. Зрение кристально чистое.
Ощущаю себя непобедимым.
Неудержимым.
Как будто могу разрушать империи и захватить весь мир.
Но потом мягкое, знакомое присутствие проникает в мое сознание.
«Ты.
Это ты.
Как?»
Я замираю на месте. Ощущение непобедимости испаряется, сменяясь чистым отчаянием и всепоглощающим желанием. Опускаюсь на колени.
«Амали, это ты?
Амали, ответь мне!»
Ничего.
И тут я вспоминаю, что удерживаю время. В отличие от Вайлорен, Амали не имеет иммунитета к моей силе.
Отпускаю натяжение. Мир возвращается на свои места вокруг меня, и ее восхитительное присутствие вторгается в каждую частичку моего сознания.
Но оно приправлено горечью… болью.
Мой гнев взрывается.
«Кайм… — шепчет она в моем сознании, и ее нежный голос вонзается нежными крючками в мое сердце, зарываясь, скручиваясь, становясь необратимой частью меня.
«Амали. Что случилось?»
Даже не пытаюсь спросить, как это возможно, что она может говорить со мной мысленно, находясь за тысячи лиг от меня. Мой отец — бог. Возможно, это просто естественное проявление моей сущности.
«Тебе больно. Что они с тобой сделали? Я вырву их поганые глотки».
«Я знаю, — язвительно отвечает она. — Я переживу, Кайм. Не волнуйся. Они не смогут сломить меня. Будь спокоен».
Как она может беспокоиться о моем душевном состоянии, когда сама страдает? Им не следует даже начинать. «Где ты сейчас находишься?»
«Я… я не знаю. Мы плывем рядом с островом, мимо туманного места. Там высокие серые скалы, водопады и много облаков. Здесь холодно, и деревья над утесами увенчаны мертвыми зимними ветвями, но снега нет. В это время здесь не так холодно, как в окрестностях Комори. Ручьи все еще текут».
Мысли несутся вскачь, память подсказывает мне замысловатые географические карты и схемы, которые меня заставляли запоминать с тех пор, как я начал обучение у Достопочтенных.
Серые скалы?
Туман?
Место, где ручьи все еще текут в середине зимы?
Думаю, она плывет вдоль южного побережья Рифтового континента, прямо в сердце территории мидриан. Временная шкала подходит. У входа в огромный океанский залив, называемый Устьем Орака, находится стратегический портовый город Лайгол, где базируется мидрианский флот. По мере продвижения на север Устье Орака превращается в глубокую извилистую реку Сиал, которая змеится до самой столицы.
«Кажется, я знаю, где ты. Держись, Амали. Я иду».
Ее присутствие в моем сознании подобно запаху наркотика, вызывающего сильное привыкание. Все мое тело дрожит от острого желания.
«А что с тобой, Кайм? Ты здоров? Что с болезнью?»
Удивленно качаю головой. Только она может так беспокоиться обо мне. «Яд Вайлорен исчез. Мое тело снова цело».
Ее облегчение отзывается во мне, согревая холодное сердце. Я не говорю ей, что Лок посетил меня и исцелил. Не рассказываю о своих черных руках и возвращенной силе.
Я даже не знаю, как теперь выгляжу.
«Я рада, Кайм. Рада, что ты больше не страдаешь».
Мое сердце сжимается. «Нет, Амали. Когда ты так мучаешься, а я ничего не могу с этим поделать, это самая страшная пытка из всех. Мне жаль, что не могу положить этому конец немедленно. Я сейчас же отправляюсь за тобой».
Ее нежность окружает меня, успокаивая жестокое сердце. Она единственная, кто может так влиять на меня. «Не извиняйся, Кайм. В этом нет необходимости».
Как она может быть такой спокойной?
«Это потому что я знаю без сомнения, что ты придешь за мной. И когда появишься, те, кто плохо со мной обращался, пожалеют, что вообще положили на меня глаз».
«Это правда, — хмыкаю я, страстно желая приласкать ее прекрасное лицо. — А теперь смотри, что сейчас произойдет. Я сдвину небеса и проклятую землю, чтобы добраться до тебя».
«О, я знаю, любовь моя. И не могу дождаться, когда снова увижу тебя. Жду с таким нетерпением».
Как я могу устоять перед ней, когда она так говорит со мной, ее мысленный голос наполнен совершенной добротой.
Глава 27
Кайм
Зов Амали всецело овладевает мной, превращая в безумца.
Это безумие не угаснет, пока не доберусь до нее, пока не прикоснусь к ней и не почувствую вкус ее сладких губ.
Проклятые черти. Мне нужно выбраться отсюда.
Вновь захватив время, бегу и бегу, пока не достигаю огромного арсенала Черной горы, где нахожу именно то, что мне нужно.
Охотничья одежда из шерсти и кожи высочайшего качества, изготовленная ионийцами, аккуратно разложена на деревянных полках. Быстро надеваю черную шерстяную тунику, брюки из эластичной кожи и высокие черные сапоги, сделанные из редкой, тонкой кожи с лошадиных копыт — они не скрипят и не издают ни звука, если преследовать жертву со спины.
Пара длинных стальных клинков иншади пристегнута к моей спине. Меня не интересует огромное количество маленьких метательных ножей и зазубренных кинжалов, которыми можно разорвать горло человека в клочья.
Все это мне больше не нужно.
Ведь я владею временем.
Убедившись, что у меня есть все необходимое, бегу дальше и поднимаюсь по бесконечным лестницам. В какой-то момент прохожу мимо всадника Вайлорен, молодого Достопочтенного по имени Рэйки, который завис на середине пути. Бинты спали с его плеча, обнажив морщинистую, заживающую рану, куда Амали выстрелила в него из моего арбалета.
Наконец-то, добираюсь до входа в «Шпиль ночной звезды». Никогда не входил в эту священную башню, которая на протяжении тысячелетий была владением следующих друг за другом Великих магистров, но знаю, как туда попасть.
Все это знают.
Два хорошо вооруженных охранника стоят у входа. В замедленном времени они безучастно смотрят на серую каменную стену.
Пробежав мимо них, открываю тяжелую деревянную дверь и попадаю в высокую цилиндрическуюбашню, в которую ведет винтовая спиральная лестница.
Это просто еще одна лестница, по которой нужно подняться. Первый намек на усталость появляется в моих ногах. Видимо, мышцы в этом моем полубессмертном теле все же могут уставать.
Поднимаюсь по лестнице по три ступеньки за раз, пока не попадаю в самую верхнюю комнату — широкое помещение, со всех сторон обрамленное арочными стеклянными окнами. Изящная, богато украшенная мебель искусно расставлена по стенам. Потрескивающий очаг в стене обеспечивает приятное тепло.
Внезапно передо мной открывается вид на северную часть гор Таламасса с обзором в триста шестьдесят градусов.
Заснеженные горы впечатляют, особенно когда зимнее солнце садится за вершины, отбрасывая красноватый отблеск на снег.
Но сейчас меня не волнует вид из окна.
Не тогда, когда в центре комнаты на ковре из овчины сидит рыдающий голый дракон, заливая кровью весь этот чёртов пол. Она сгорбилась, ее плечи вздымаются и опускаются от плача.
Плачут ли драконы?
Очевидно, да.
— Вайлорен, — кричу я, и от отчаяния мой голос звучит немного грубее, чем хотелось бы. — Что случилось?
— Ничего не случилось, — говорит она между сдавленными рыданиями, сбивая меня с толку.
Черт. У меня сейчас нет на это времени. — Ты достала яйцо? — огрызаюсь я, молясь, чтобы все это закончилось благополучно.
— Да, я вернула свое яйцо. — Она поднимает голову и садится прямо, показывая золотое яйцо размером с мужскую голову.
Оно совершенно целое.
— Тогда что случилось?
В ее глазах мерцают слезы. — Эмоции приходят из самых странных мест, Каймениэль. Когда я существую в этой почти человеческой форме, то воспринимаю происходящее более остро. Я плачу, потому что чувствую облегчение, злость и счастье. Я боялась, что Хелион уничтожил мое яйцо. Злюсь, потому что меня не было рядом, чтобы дать моему детенышу тепло, в то время когда он растет. Они украли это у меня. Моего первого и единственного малыша. Я последний выживший дракон в этом мире. Она — будущее драконьего рода. — Вайлорен содрогается. — Такой старый дракон как я… мы нечасто откладываем яйцо, возможно, раз в тысячу зим или около того. Знаешь ли ты, что означает это яйцо? Теперь, сын Лока, мне жаль, что я причинила тебе зло и навлекала опасность на твою пару, но у меня не было выбора.
Подойдя к ней, опускаюсь на корточки и кладу руку ей на плечо. Мои пальцы скользят по полузасохшей пурпурной крови. — Мой гнев адресован не тебе, Вайлорен. Тебя использовали, как пешку, и я не страдаю безрассудной мстительностью. Но все это привело к тому, что у меня отняли то, чем я дорожу превыше всего. Амали и ее народ в опасности, Вайлорен, и я обращаюсь к тебе с просьбой. Кажется, что время остановилось для всего мира, кроме нас, и сейчас мне нужны твои крылья.
«Возьми себя в руки, Вайлорен».
Мне нужно, чтобы она доставила меня в Даймару в замедлившемся времени.
Она смотрит на меня и медленно качает головой. Мое сердце колотится быстрее. Нет!
Мои пальцы слегка сжались, сдавливая ее раненое плечо. Пристально смотрю на дракона. «Ты подчинишься моей воле».
Она осторожно кладет яйцо на пол и поднимается на ноги, вытянув руки.
Впервые я могу оценить всю тяжесть ее ранений. Жестокие колотые раны и порезы покрывают ее руки. Сухожилия порваны, мышцы рассечены, кровоточащие колотые раны в верхней части рук.
Достопочтенные бросили в нее все. Человек давно бы умер от таких ран, но опять же Вайлорен — дракон.
Она проходит в дальний конец комнаты и опускается на колени. От ее кожи исходит мягкое золотистое сияние. Оно становится все ярче, и четкая граница между ее телом и окружающим воздухом начинает стираться, превращаясь в золотистую чешую.
Конечности удлиняются. Тело увеличивается. Человеческая голова меняется и искажается: нос превращается в морду, уши становятся длинными и веерообразными, глаза увеличиваются, волосы исчезают, заменяясь чешуей…
Когти становятся длиннее.
Появляется хвост.
На спине вырастают шипы.
На моих глазах человекоподобный дракон возвращается в свою истинную форму, сминая деревянный стол, стоящий у стены. При таком размере она занимает по меньшей мере половину комнаты.
Дракон скорбно качает головой и поднимает одно крыло, показывая те же раны, что и на человеческом теле. Только теперь раны разбросаны по всему ее огромному крылу, рассекая и перепонки, и кости. Мысленно она говорит: «Если бы я могла, Каймениэль, но я не могу летать в таком состоянии. Это невозможно. Мне нужно подкрепиться… а потом впасть в спячку».
С гневом и недоверием смотрю на ее крылья, чувствуя, как шанс спасти Амали ускользает от меня.
Нет…
Даже время не может ускорить исцеление дракона.
Мой гнев растет.
Амали страдает от рук этих чёртовых мидриан.
Они послали армию, чтобы уничтожить ее народ.
А бог, который меня породил, вернулся через завесу в свои холодные чертоги, не в силах и пальцем пошевелить, чтобы помочь мне в этом мире?
Неприемлемо.
Воздух вокруг меня щелкает и трещит от холода, но я едва замечаю это.
— Сколько времени тебе понадобится на исцеление? — потребовал я ответа, подойдя к дракону. В моем голосе все еще звучит странный нечеловеческий звон. Поспешно, защищаясь, она закручивает хвост вокруг золотого яйца и притягивает его к своему телу.
«Не знаю. Я никогда раньше не была так сильно ранена. Мне нужно поесть… и поспать. Может пройти луна или даже целый сезон, пока я снова окрепну и смогу летать».
Так долго? С моим полубессмертным телом, которое якобы было запечатано, могу ли я так долго удерживать время?
«Твой отец навещал тебя, Каймениэль. Теперь знаешь, что в твоих жилах течет божественная магия. Ты гораздо могущественнее любого магического существа, существующего в этом мире».
— Предположительно, — с горечью говорю я, мои слова пропитаны холодной яростью. — Но каким бы могущественным я ни был, моя магия, похоже, не может исцелить дракона.
Смотрю на бескрайние горы Таламассы, на затянувшийся закат, бушующий на фоне наползающей тьмы.
Заснеженные вершины гор окрашены кровью.
Мир простирается передо мной: холодный, прекрасный и безмолвный, жестокий, не дающий мне ответов в самый тяжелый момент.
Но этот мир…
Он мой.
— Тогда я отправлюсь к ней один, — просто заявляю я и иду к большим стеклянным дверям, выходящим на розовую звезду бога Бесконечной Ночи.
Распахиваю их и выхожу на морозный воздух, шагая по балкону до самого края.
Бросаю взгляд вниз, за каменные стены, зубчатые скалы и гладкую стеклянную черную породу голой горы. Вглядываюсь в темную пропасть, которая так глубока, что я не вижу дна.
На дне есть вода, но ее скрыла подкрадывающаяся ночь.
И все равно мир застывает в зимней стуже, удерживаемый моей силой.
Сколько времени мне понадобится, чтобы подняться в горы, пробежать через лес, пересечь равнины, миновать фермы и маленькие города, которыми усеяна Мидрианская империя?
С этой моей новообретенной силой, как долго я смогу удерживать время?
Дни?
Луны?
Месяцы?
Все будет так, как я пожелаю.
Теперь я устанавливаю правила.
Я сын бога, и Лок дал мне свое благословение.
Если не получу ее, весь мир остановится.
Когда дело касается моей пары, я эгоист.
Это так просто.
Оглянувшись через плечо, бросаю взгляд на дракона, который лелеет свое яйцо. — Исцелись, Вайлорен, — восклицаю я, и голос мой становится глубже, обретая черты голоса моего отца. — Если ты не можешь отвести меня туда, я пойду пешком. — Мое дыхание окутывает воздух тенями, когда затягиваю время все туже и туже, принимая эту похожую на смерть силу.
В чем подвох всего этого?
Мне все равно.
Главное — добраться до Амали.
Дракон кивает огромной головой, глядя на меня невидящим взглядом. «Я сделаю это. Но мне нужно, чтобы ты ненадолго освободил время. Я слишком слаба. Мне нужно поесть. Рэйки спустится в загон и принесет мне козье молоко».
Обдумывая просьбу Вайлорен, снова смотрю на горы. Нити силы вьются вокруг кончиков моих пальцев, ожидая освобождения.
Внезапно могущественные существа просят меня о благосклонности. Сначала Андоку, а теперь дракон.
Не помешает иметь союзников в этом изменчивом мире.
Кто знает, что принесет будущее? Нельзя забывать, что мой отец когда-то сражался здесь с Морхабой.
— У тебя есть время, пока я не доберусь до устья реки, — сообщаю я Вайлорен, и ее массивные плечи опускаются в облегчении. — После этого время остановится, пока моя пара не окажется в моих объятиях.
Захожу в комнату. Дракон прижимает яйцо к животу и настороженно смотрит на меня.
Кажется, она почти… боится меня.
Не то чтобы меня это волновало. Сейчас у меня есть дела поважнее.
— И как только ты достаточно исцелишься, чтобы летать, Вайлорен, то сразу же сообщишь мне. Ты мне еще пригодишься. Не избегай меня, не пытайся спрятаться. Иначе я найду тебя, и твое существование станет очень неприятным.
«Я не так глупа, Каймениэль. Как только исцелюсь, немедленно сообщу тебе».
— Хорошо. — Отпускаю время.
Вайлорен испускает глубокий, полный облегчения вздох.
Закат разгорается над горами. Тени становятся еще глубже, когда солнце опускается все ниже к горизонту.
Подойдя к лестнице, выхватываю мечи.
Цитадель внизу кишит Достопочтенными, и теперь они освобождены из своего замороженного состояния.
Они все еще не ведают, что произошло.
Они придут за мной.
Но нас учили убивать одни и те же инструктора, и я из первых рук знаю, как думает ассасин.
Глава 28
Амали
Мои глаза открываются, и я стону от боли, пока корабль качается… а затем останавливается.
На палубе кричат люди.
Пронзительный свист рассекает воздух.
Я слышу птиц… этих белых, парящих птиц, называемых чайками, которые обитают только у океана.
Где мы? Что происходит?
Перевернувшись на бок, я вздрагиваю от огня, пронизывающего спину. Вскоре после того, как люди Триза бросили меня обратно в камеру, пришел корабельный медик и приложил к моим ранам вонючую припарку. Это принесло не много пользы. Едко пахнущее лекарство ничего не сделало, только заставило раны жалить в сто раз сильнее, чем раньше.
Морщу нос. Что это за запах? Я не узнаю травы. Если бы это зависело от меня, я бы приложила тяжелую припарку из пунцовой травы, смешанной с белой грязью ардабы, под обертывание из кипяченого змеиного листа.
Но это лишь мое мнение.
Возможно, здесь такие травы не растут.
Слабый свет ламп проникает через маленький грязный иллюминатор. Выглядываю наружу, пытаясь сориентироваться на случай, если снова заговорю с Каймом, но ничего не вижу, потому что снаружи темно. Неужели уже ночь? Как долго я провела без сознания?
Я совершенно потеряла ориентацию во времени.
Слабые голоса проникают сквозь дверь. — Поторопитесь. Капитан речного судна ждет уже полтора дня, и ему порядком надоело. И командор Триз тоже. Коронация через четыре дня. Они хотят, чтобы она была в Даймаре через три.
— Что же, удачи. Половина реки на севере замерзла, как я слышал.
— Это не будет проблемой. Они используют новые ледоколы, которые император Кроген заказал в Иншаде.
— Иншад? Не разбираюсь в этих лодках. Этот чертов пар похож на колдовство. Кажется… не знаю, нечестивым. Нельзя доверять этим злобным ублюдкам. Говорят, они могут украсть твои эмоции из твоей души.
— У тебя что, Баркен, с головой не в порядке? Эмоции из твоей души? Что это вообще значит? Иншади производят лучшую сталь в мире, так что их лодки не могут быть настолько плохими. Поторопитесь и приведите эту чертову Тигландер. Чем быстрее мы доставим ее на речное судно, тем быстрее сможем слезть с этой чертовой колымаги и найти себе шлюх. Не могу ничего сделать, когда командир постоянно дышит нам в затылок. Я чертовски рад, что он едет на речном судне с ведьмой. Не могу дождаться, когда увижу спину этого жалкого старого ублюдка.
Отвращение бурлит в глубине моего живота. Триз едет в Даймару? Что ж, в этом есть смысл. Возможно, он хочет лично передать меня императору.
— Тихо, идиот. Тебя повесят на мачте за неподчинение, если кто-нибудь из его лакеев услышит это от тебя.
Дверь с грохотом открывается, и в мою камеру врывается тот, кого зовут Баркен, его шаги тяжело ступают по деревянному полу. — Вставай, Тигландер.
Моргая, поднимаю голову.
— Поторопись, женщина. Капитан ждет.
Пытаюсь подняться, но успокоительное ослабило меня. Зрение расплывается. Голова кружится. Покачиваясь, я борюсь с искушением упасть обратно на свою кровать из тряпок и заснуть, чтобы снова увидеть Кайма во сне.
— Не дерзи, девчонка, а то опять нарвешься на выволочку.
— Она одурманена до беспамятства, разве ты не видишь, Баркен? Давай просто вынесем ее. Так будет быстрее.
— Но…
— Что, боишься наложить руки на эту Тигландер, солдат?
— Не будь дураком. Я просто осторожен, вот и все. Что если…
— Что если что?
— Просто… ну, знаешь, она ведь избранница бога смерти и все такое. Что если это действительно правда?
— Зубы Элара, Баркен. Разве ты не слышал, что сказал командир? Вся эта история с богом смерти — просто миф. Это все просто пропаганда, раздутая имперскими новостными кнутами, чтобы заставить людей бояться и поднять репутацию императора. Он — избранник Элара на этой земле, разве ты не знаешь?
— Я, черт возьми, знаю это.
— Тогда тебе не стоит беспокоиться о глупой суеверной чепухе старого мира. Большинство обычных плебеев верят в это, но мы не обычные плебеи. Ты чертов имперский солдат, Барки. Хватит нести эту деревенскую чушь.
— Да, сэр. Давайте просто вытащим ее отсюда, — ворчливо говорит Баркен, переваливаясь на мою сторону. Он просовывает свои руки под мои, его ладони касаются моей кожи.
От раскаленной боли я хнычу.
Другой солдат берет меня за ноги и на счет «три» поднимает вверх.
Я смотрю в туманный потолок, пока боль не становится слишком сильной.
Тогда стремительно теряю сознание.
Глава 29
Кайм
Я мчусь по узкой тропинке, держа время в своих холодных руках, прокладывая точный, извилистый маршрут вниз с горы.
В ожидании, пока Вайлорен получит свою порцию еды, я отпустил время настолько, что увидел, как солнце полностью село за горизонт, а потом еще и еще. Теперь мир снова застыл по моему приказу, а звезды вспыхнули, эффектно сверкая в холодном зимнем небе.
Но я этого почти не замечаю, потому что мои мысли лишь о том, как добраться до столицы.
Это становится всепоглощающей одержимостью.
Сколько времени мне понадобится, чтобы добраться отсюда пешком до Даймары? Луны? Месяцы?
Если бы только у основания хребта меня ждала лошадь.
Если бы только лошади были невосприимчивы к моим способностям.
Скрежеща зубами от досады, обхожу сыпучий гравий, скрытые рытвины и редкие валуны, набирая скорость по мере того, как тропа становится шире. Эта узкая горная тропа, единственный путь к Черной горе и обратно, находится в плохом состоянии, гораздо хуже, чем когда я покидал Достопочтенных много зим назад.
Неужели Хелион не следил за надлежащим, черт возьми, обслуживанием? О чем он только думал?
Дорога и так была опасна, но теперь это настоящая смертельная ловушка: некоторые участки тропы полностью обвалились, оставив ненадежные бреши, через которые можно легко провалиться вниз и погибнуть в одиночестве.
Через них я перепрыгиваю.
Подумать только, моя мать прошла по этой тропинке столько зим назад, чтобы оставить меня с Достопочтенными.
Какой храброй, какой решительной она должна была быть.
Почему именно чертовы Достопочтенные?
Для начала, они известны тем, что берут ягнят и превращают их в волков. Только Достопочтенные берут сирот и их воспитывают.
Видимо, она была в отчаянии. Что случилось с ее проклятым горным торговцем? По словам Анайи, он должен был вырастить меня, если она умрет.
Есть тысяча причин, почему этого не произошло, но если я когда-нибудь узнаю, что этот ублюдок предал ее и стал причиной этих страданий…
Заставлю его пожалеть, что он вообще существует.
Это если мой отец еще не сделал этого.
Спускаюсь по узкой изношенной лестнице, вырубленной в склоне горы, стараясь не поскользнуться на комьях свежего снега. Отсюда тропинка сворачивает и змеится в сторону Белхенны, древней столицы империи Иони.
Но мне сейчас не нужно в Белхенну.
Лучше срезать через хребет и по прямой дойти до столицы.
Это самый быстрый путь.
Поэтому я покидаю тропу, направляясь в горную пустошь. Бросаюсь в глубокую тень, в холод, находя небольшое утешение в темноте.
Усталость витает на краю моего сознания, пытаясь пробраться своими проклятыми усиками в мое тело.
Я отгораживаюсь от нее.
В то время как спускаюсь со скал, карабкаюсь вверх по склонам и пересекаю замерзшие ручьи, прогоняю усталость.
Пробираясь через снежные сугробы, взбираясь по крутым уступам и перепрыгивая через узкие расщелины, я заглушаю ее.
Отключаюсь, пока не осознаю, что у этого моего получеловеческого тела все еще есть смертные потребности, такие как еда, вода и сон. Несмотря на все загадочные разговоры отца о том, что я умру и превращусь в того, кем являюсь сейчас, мое тело здесь, в мире живых, все еще устает, хочет есть и пить.
Скоро мне придется остановиться.
Проклинаю все на свете. Ни в коем случае не хочу останавливаться, но от меня никому не будет пользы, если я проигнорирую эти предупреждающие знаки и полностью потеряю контроль над временем.
В конце концов, нахожу огромную нависающую скалу, в которой есть укрытие в виде небольшой пещеры. Здесь я отдохну совсем недолго, пока не почувствую достаточно сил, чтобы бежать целый день без остановки.
Вместо воды я буду есть снег. Любое существо, которое замечу с двумя или более ногами, станет моей едой.
Мой желудок урчит.
Половина крови в моих венах от бога, а я бегу сквозь застывшее время, и мое тело все еще имеет наглость поддаваться голоду.
Я мечтаю о сладких, ореховых клубнях, которые Амали выкапывала для меня и жарила в горячих углях нашего костра. Каким-то образом она могла найти их где угодно. Наверное, она сумела бы отыскать их и посреди зимней метели, если бы ей пришлось.
Чувство голода обостряется.
Моя тоска по ней становится почти невыносимой.
Не могу остановиться.
Не будь глупцом. Ты должен.
Не обращая внимания на усталость в ногах, я крадусь в пещеру и нахожу укромное место, чтобы сесть среди камней. Снимаю мечи со спины и кладу их рядом с собой.
А потом всматриваюсь в снег, в тени.
На самом деле я не собираюсь засыпать в такой позе, но вдруг…
«Привет, Кайм».
Внезапно, она здесь, со мной.
Следовательно, я, должно быть, сплю.
Черт. Мне нужно проснуться.
— Останься ненадолго, Кайм. — Ее голос из мысли переходит в очень реальный шепот. — Я сейчас сплю. Мне снится сон. Вот почему я вижу тебя.
Оглядываюсь вокруг, но вижу лишь все те же старые скалы и горы. Сплю я или бодрствую? — Это немного несправедливо, — отвечаю я медленно, когда ее нежное, невидимое присутствие кружится вокруг меня, вызывая мурашки на коже.
Странно. У меня никогда не бывает мурашек.
— О? — бормочет она, ее эфемерное дыхание ласкает мое ухо, по мере того как ее голос становится очень, очень реальным. — Почему это, любовь моя?
— Потому что кажется, что ты можешь видеть меня и прикасаться ко мне, но я нет, Амали. Я даже не могу заключить тебя в свои объятия, а это все, что хочу сделать прямо сейчас.
Я хочу шептать ей на ухо сладкие слова и говорить, что ничто и никто больше никогда не отнимет ее у меня.
— Так и будет, — просто отвечает она, обвивая невидимыми руками мою шею.
— Почему ты спишь, любовь моя? Еще рановато для сна. Солнце только-только село.
— Мне дали что-то, чтобы я заснула.
— Тебя накачали наркотиками?
— Похоже на то.
— Я собираюсь убить их, ты знаешь. Медленно, мучительно… Боль, которую они причинили тебе… Я верну ее тысячекратно.
— Будь спокоен, Каймениэль. Не все из них заслуживают таких страданий. Невежество заставляет людей совершать жестокие поступки. Но не все они такие. Был один… он пытался поступить со мной правильно, и за это его убили. Пожалуйста, скажи своему отцу, чтобы он разыскал его в подземном мире. Имя этого человека — Айен.
— Это в моих силах, — мягко отзываюсь я, желая угодить ей сейчас больше, чем когда-либо.
Твой отец…
Я резко выпрямляюсь. Меня пробирает озноб. — Ты знаешь, что он мой отец?
— Я встречалась с ним.
— Ты… — качаю головой, не зная, чувствовать ли мне злость или облегчение.
— Я снова видела сон… искала тебя в том безмолвном месте, где нет красок, и он был там. Это он дал мне способность говорить с тобой мысленно… и, кажется, во сне. Он сказал, что это дар.
— Ты снова отправилась туда… — Теперь, когда знаю, что Бесцветный лес — это вход в чертоги моего отца, мне не нравится слышать о том, что она туда ходила. Это значит, что она была близка к смерти.
— Он сказал, что не впустит меня. Видно, еще не пришло мое время. Не волнуйся так, Кайм. Он был ужасно добр ко мне.
— Лучше бы он был таким, — ворчу я. — Всегда.
Невидимые руки обхватывают мою шею. Она позади меня, и ее привычное тепло распространяется по мне. Даже этого достаточно, чтобы возбудить мою похоть. Мой член становится твердым, и огонь распространяется по моему телу, уничтожая холод.
— Мне нужно добраться до тебя, — шепчу я, и мой голос дрожит от желания. — Я больше не могу этого выносить.
Нежная любовь Амали проникает в меня, и я лишь восхищаюсь ее силой. — Неважно, где ты сейчас находишься. Я с тобой. Всегда. Почему бы тебе не отдохнуть немного, Кайм? Ты выглядишь ужасно уставшим, как будто не спал несколько дней. Я никуда не уйду, и эти мидриане не смогут сделать со мной ничего, что могло бы меня сломить. Не тогда, когда знаю, что ты заморозишь небо и землю, чтобы добраться до меня.
— Ты невозможная женщина, — говорю я медленно, мой голос отражается от холодных каменных стен пещеры. — Когда мы снова будем вместе, я подарю тебе множество удовольствий. Все, что ты пожелаешь.
— Я просто хочу тебя. Это не слишком сложно, правда?
— Никоим образом.
— Отдыхай, красавчик. Тебе это необходимо. И запомни одну вещь. Та сила, которую ты искал всю свою жизнь. Сила, которая сделает тебя хозяином в этом мире, не подчиняющимся ничьим прихотям. Теперь она твоя.
Амали окружает меня эфемерными объятиями, успокаивая мою жестокую, пылающую душу. Только она способна на это. В конце концов, я склоняю голову и закрываю глаза, и сон и реальность сливаются в одно целое.
Засыпаю, завернувшись в теплый гобелен, сотканный из снов моей возлюбленной.
И впервые с тех пор, как у меня украли Амали, я снова начинаю чувствовать себя полноценным человеком.
Глава 30
Кайм
Когда просыпаюсь вновь, это уже середина ночи.
— Амали? — Я судорожно ищу ее присутствие, но ее нет.
Мне приснилось?
Это действительно была она?
Несомненно то, что я снова позволил времени проскользнуть мимо. Луна уже высоко в небе, отбрасывает серебристый отблеск на горы.
Я снова останавливаю время и бегу.
Этот короткий период отдыха сотворил чудеса. Теперь чувствую себя бодрым, сильным и готовым уничтожить все, что встанет на моем пути.
Я взбираюсь на запретные вершины и спускаюсь в тихие долины, через глубокие овраги, огромные кратеры и гравийные вулканические склоны.
Пересекаю непроходимые горы.
Взбираюсь на непреодолимые скалы.
Пробираюсь сквозь неподвижный, безмолвный мир, и на этот раз я не остановлюсь, пока не дойду до самого края горной цепи.
Сколько дней это составит? Два? Три? Больше?
Я не могу сказать, потому что луна движется очень медленно.
Это вечная ночь, и она моя.
В конце концов, почти внезапно, обнаруживаю, что смотрю на гравийные равнины, знаменующие начало Калабара. Вдалеке я замечаю табун диких лошадей, зависших на середине пути, их великолепные гривы и хвосты развеваются позади них.
Как странно видеть признаки жизни спустя столько времени.
Пройдя расстояние, на преодоление которого у обычного Достопочтенного ушло бы три-четыре дня, я снова устал.
Поэтому опускаюсь на гладкий плоский выступ и пытаюсь поймать еще немного сна.
Время ускользает от меня.
Освободившись от моей власти, лошади несутся по равнине, вздымая пыль, их хвосты и гривы красиво развеваются в воздухе.
Как они не замечают своей совершенной свободы.
Закрываю глаза.
Приходит беспокойный, тревожный сон.
Но на этот раз Амали нет рядом со мной.
Глава 31
Амали
Мидрианские солдаты связывают меня и перетаскивают на другую лодку — меньшее судно, предназначенное для плавания по рекам.
Запирают в помещении без окон, где слабо пахнет забродившими, гниющими фруктами и несвежей капустой.
— В добрый путь, — рычит тот, кого зовут Баркен, когда захлопывают за мной дверь и исчезают в шквале тяжелых шагов.
Свернувшись в клубок, обнимаю себя, чтобы согреться. Рубашка из грубой ткани, которую мне дали, царапается и раздражает. Она неприятно трется о сырую кожу на спине, но я сопротивляюсь желанию снять ее, потому что это дает скудную защиту от холода.
Лодка скрипит и раскачивается.
Никто не приходит, чтобы объяснить мне что-либо. Да и зачем? Эти мидриане считают меня преступницей. Я всего лишь пленница, которую скоро казнят.
Следующие несколько дней проходят как в тумане, в дымке боли и эйфории, с перерывами лишь на то, чтобы какой-нибудь ворчливый мидрианский лодочник принес еду — обычно жидкую, водянистую кашу и немного черствого хлеба — или ту самую дурно пахнущую мазь, которую я, видимо, должна сама нанести себе на спину.
— Приложи это к своим ранам, Тигландер. Нужно убедиться, что порезы от кнута хотя бы закроются к тому времени, как ты попадешь к Его Величеству.
Какая милость, что я больше не вижу Триза. Может быть, он получил удовольствие и наконец устал мучить меня.
По мере того как заживает спина, боль становится сильнее, раны и красные рубцы от проклятого хлыста Триза кровоточат, затем покрываются корками, кожа стягивается и зудит.
У меня останутся шрамы.
Неважно. Я буду носить их с гордостью, в память о молодом моряке Айене, которого убили просто за доброту.
Какой ужас. Если бы только я могла сбежать от всего этого прямо сейчас и снова быть с Каймом.
Это бессилие… Я ненавижу его.
Если бы только могла вернуться к своему народу и убедиться, что они в безопасности.
Старейшины, женщины, дети, молодые парни на пороге зрелости…
Пожалуйста, будьте в безопасности.
В моменты бодрствования страх за них поглощает меня, но когда я сплю, то испытываю состояние легкой эйфории, потому что порой нахожу Кайма в своих снах.
Он приходит ко мне во время коротких отрезков своего сна, когда настолько измотан, что едва может переставлять ноги.
Сначала Кайм находился высоко в горах, а затем — на мрачных, усыпанных гравием равнинах Калабара. Я вижу его в зимнем лесу без листьев, затем в низовьях Комори, где стволы деревьев почернели, сожженные мидрианами.
Проклинаю их всех за их бездумное насилие.
Нахожу Кайм у ручьев и глубоко под землей в страшной пещере, через которую мы прошли вместе, когда впервые бежали из столицы; место, которое он называет Таламурана.
Сначала было трудно понять, что Кайм делает, куда идет, но потом он объяснил мне все своим точным, лаконичным языком, и я начала представлять это в своем воображении.
Между этими короткими периодами сна он замораживает время и бежит через весь континент, пересекая равнины и замерзшие ручьи, пробираясь сквозь снег и лютый холод, взбираясь в горы и спускаясь с опасных скал.
Он неумолим.
Теперь никто и ничто не сможет его остановить.
Я могу просто представить его в своем воображении: бледная, пугающая, одинокая фигура, бегущая через неподвижный, безмолвный мир, который тянется за ним медленнее, чем улитка.
Для нашего обычного смертного сознания Кайм всего лишь неуловимое пятно, движущееся быстрее, чем может видеть глаз.
Он останавливает мир, чтобы добраться до меня.
Но когда он засыпает, мир снова приходит в движение. Солнце и луна танцуют в такт, а он видит сны.
Там я его и нахожу.
Кайм постоянно пылает ужасным холодным гневом, когда встречаюсь с ним взглядом, но каким-то образом мне удается успокоить его своим незримым присутствием.
И когда он окончательно успокаивается, когда понимает, что это я держу его и никто другой, когда осознает, что демоны внешнего мира не могут угрожать нам во сне, становится удивительно теплым и мужественным, как большой, холеный горный кот, пребывающий в игривом настроении.
Его гнев никогда не проходит — я чувствую, как он пульсирует в глубине его крепкого тела, но Кайм подавляет его для меня, бормоча сладкие слова глубоким, урчащим, сводящим с ума голосом, рассказывая мне обо всех порочных и непристойных вещах, которые собирается сделать со мной, когда я снова окажусь в его руках.
— Твое тело столько всего пережило, — с восхищением говорю ему однажды, когда застаю его прислонившимся к широкому стволу древнего голубого дерева. Я восхищаюсь его безупречной алебастровой кожей, которая приобрела едва уловимое мерцание, напоминающее снег в лучах солнца. Страшная рана на его щеке затянулась, и разъедающая магия Вайлорен больше не действует. На ощупь Кайм прохладный. С облегчением вздыхаю. — Ты прошел через столько изменений… но это твоя истинная форма?
Кайм недоуменно и раздраженно хмурится, его брови изгибаются самым очаровательным образом. — Как обычно, Его Бесконечная Загадочная Тьма никогда ничего толком не объясняет, — фыркает он. — Полагаю, я лишился последнего человеческого очарования. Должно быть, я выгляжу несколько чудовищно.
— Не чудовищно, — бормочу ему на ухо, наслаждаясь тем, как он напряжен и возбужден, пробегая призрачными ладонями по его мощным рукам. Я с удивлением рассматриваю его руки, очарованная совершенно обсидиановой кожей на ладонях и пальцах и его чисто черными, немного похожими на когти, ногтями; тем, как черная кожа его запястий перетекает в пустые чешуйки змеиных татуировок, делая их завершенными. — Совсем нет. Я не могу дождаться, когда снова увижу тебя во плоти, Кайм. Я просто отсчитываю дни, пока ты не заберешь меня от этих идиотов.
— Если бы мне не пришлось время от времени отдыхать, я бы уже был там, — хмыкает он, — но, к сожалению, в этом мире я не всесилен. Как близко ты находишься от столицы?
— Не знаю точно. Меня пересадили на речное судно. Думаю, мы на большой реке, которая впадает в Даймару.
— Сайал.
— Да, она. Меня везут прямо к этому так называемому императору Крогену. Думаю, он хочет устроить что-то вроде казни. Публичную церемонию в честь начала своего правления. Это все звучит очень драматично, — презрительно фыркаю я. — Императоры всегда были напыщенными ослами. Это у них семейное.
На мгновение Кайм замолчал. Гнев, который он излучает, холоден и страшен. — Кто ответственен за твои страдания, Амали? Назови мне имя.
Я колеблюсь, зная без сомнения, что любое имя, которое произнесу, будет смертным приговором для этого человека.
— Я должен знать, Амали, — настаивает Кайм. — Подобное… Я не могу оставить это без внимания.
Понимаю. — Это командир Триз, — отвечаю я просто после долгих раздумий. Не потому что Триз пытал меня, а потому что убил Айена.
Я могла бы убить их всех, но другие солдаты и моряки… они просто выполняют приказы. Люди не бывают только хорошими или плохими. В них есть все оттенки серого, и у некоторых из них остались семьи, любимые люди.
Я бы не хотела, чтобы на моем счету было так много смертей.
В конце концов, я все еще жива.
— Спасибо, — шепчет Кайм, его глубокий, восхитительный голос обволакивает меня, затягивая глубже в свои чары, в которых я уже безнадежно тону. — Я все исправлю. Клянусь тебе.
Ох, Кайм. Даже будучи пугающим, он такой милый.
— Думаю, сейчас ты всего в нескольких днях пути от столицы, — рычит Кайм, его аура становится холодной и опасной. — Я тоже. Мы скоро встретимся, Амали, обещаю. Я не позволю этому человеку забрать твою жизнь.
Забираюсь к нему на колени и обвиваю руками его шею, наслаждаясь его пьянящим присутствием. — Даже если это произойдет, я просто покину этот мир и отправлюсь в царство твоего… отца. Это было бы не так уж плохо.
— Нет, — огрызается Кайм, ища меня руками. — Неужели ты так легко забыла то, чему научилась, когда я впервые забрал тебя из дворца? Эта жизнь — твоя жизнь — драгоценна. Она только одна. — Он закрывает глаза и прислоняется спиной к дереву, испуская глубокий, усталый вздох. — Я больше ничего не воспринимаю как должное, Амали. Даже время. Каждый момент, проведенный с тобой, драгоценен, будь то на этой земле или за завесой. — Его глаза распахиваются, увлекая меня в бесконечную, усеянную звездами тьму. Его сила прожигает меня насквозь, как расплавленная лава. — Кроме того, я все еще должен подарить тебе наших детей.
Дети! И снова он удивляет меня.
Я почти падаю в обморок.
Даже сейчас, когда мы страдали и были в разлуке, он планирует нашу будущую совместную жизнь.
Эмоции переполняют меня, и я плачу тихими слезами в своих мечтах. Подумать только, в прошлом я даже не мечтала, что у меня будут дети, потому что ни один мужчина не осмелился бы лечь со мной в постель.
А теперь я думаю о том, что у меня есть он…
Прежде чем успеваю сказать хоть слово, Кайм вздрагивает. — Кажется, я сейчас проснусь, Амали. Ты слишком сильно мучаешь меня, и если я не начну двигаться в ближайшее время, боюсь, захочу остаться здесь, в своих снах, с тобой навсегда.
Остро ощущаю настойчивую пульсацию его члена.
Всемогущие боги, этот мужчина…
— Тебе лучше не медлить, — прошептала я, нежно дразня его. — Потому что за каждый день опоздания я заставлю тебя умолять о моей благосклонности тысячу раз.
— Этого не случится, — отвечает он, глядя прямо сквозь меня на темный туманный лес за окном. — Я не опоздаю и никогда не стану умолять. Это случится с тобой, когда заставлю тебя кончить так сильно, что ты не вспомнишь имени ни одного другого мужчины, кроме моего.
Милая Селиз, коварный мужчина. На мгновение я теряю дар речи. У него есть способность иногда говорить самые поразительные вещи.
Тепло расцветает в моей груди. Заставить меня умолять? Так оно и есть, мой милый мужчина. Вслух я хихикаю. — Не будь слишком самоуверенным, Каймениэль. То, что вдруг обнаружил, что ты полубог, еще не значит, что можешь делать все, что…
— Я так хочу тебя трахнуть, — рычит он, и во мне вспыхивает огонь чистого желания.
— О боги, Кайм… — Я тянусь к нему, но больше не могу его коснуться. Могу только пройти сквозь него.
Он исчезает.
Просыпается…
И мир снова застынет…
К черту Крогена и Триза с их мидрианским высокомерием, считающих себя единственными достойными созданиями на этой земле.
Думающих, что они могут растоптать меня и мой народ.
Когда я здесь, с Каймом, они не могут меня тронуть.
В моем разуме, в моем сердце, они, черт возьми, не могут ко мне прикоснуться.
Они ничего не могут сделать.
— Просто жди, Амали, — шепчет Кайм, его голос восхитительно темный и опасный. — Жди меня. Все будет хорошо. Я обещаю.
Глава 32
Кайм
Наконец, я выхожу на широкую пыльную дорогу, которую называют Имперским шоссе. Оно только одно, тянется от южного порта Лайгол до Даймары, а затем до самого леса Комори на севере.
Я бегу по покрытым инеем грязным колеям, пропуская повозки торговцев, одиноких пеших путешественников и время от времени небольшой взвод солдат, пробирающихся по грязи. Несколько раз натыкаюсь на большой военный караван, в котором много солдат на лошадях и большие боевые пушки, запряженные в телеги. Наряду с большими боевыми конями, батальоны бедных пехотных болванов прокладывают свой путь пешком, выражение их лиц напряженное и жалкое.
Я прохожу мимо них всех, безмолвный призрак в ночи.
С этого момента и до того, как я спасу Амали, отдыха больше не будет. По моим подсчетам, прошло уже несколько полумесяцев с тех пор, как я начал свой поход от Черной горы. Учитывая все остановки, которые я делал, учитывая, как время течет даже тогда, когда сдерживаю его — а когда устаю, оно, кажется, идет немного быстрее — полагаю, что в мире Амали прошло несколько дней.
Не думаю, что смогу больше заснуть, как бы ни старался. С тех пор как она в последний раз посетила меня во сне, похоть пылает во мне, как лесной пожар.
Я не могу перестать думать о ней.
Она поглотила меня целиком.
Я совершенно одержим. Возможно, это неправильно, но меня это не волнует.
И мидрианские глупцы, которые держат ее взаперти; те, кто ненавидит ее с такой страстью только потому, что она — некто, кого они не понимают…
Что ж, они действительно ничего не понимают.
В моем мире все будет по-другому.
С меня хватит.
Многие из них умрут, очень скоро.
А вся остальная чертова Мидрианская империя склонится перед моей волей.
Наконец-то, мой отец освободил мою силу, и я намерен ее использовать.
Глава 33
Амали
Внезапно судно останавливается. Мужчины кричат над палубой. Тяжелые шаги раздаются надо мной. Пронзительные свистки проникают сквозь холодные деревянные стены.
И после нескольких дней пребывания в этой вонючей каюте за мной наконец пришли.
Голоса гулко разносятся по проходу.
Ключ скрежещет в замке.
Дверь с грохотом открывается.
— Вставай, женщина. Пора уходить. Зубы Элара, от тебя воняет дерьмом. Мы устроим тебе на выходе чертовскую мойку.
Неуверенно поднимаюсь на ноги, с ненавистью глядя на своих похитителей, хотя втайне радуюсь перспективе помыться.
Меня ведут в холодный коридор, по узким проходам, по скрипучей лестнице и на палубу, где яркий солнечный свет заливает мои глаза, на мгновение ослепляя.
Спотыкаясь, иду вперед, подгоняемая тяжелой рукой за спиной. Внезапно руки обхватывают меня со всех сторон, удерживая, пока срывают с моего тела рубашку из грубой ткани.
Всплеск!
Задыхаюсь, когда ледяная вода обрушивается на меня каскадом, обезболивая рубцы на спине.
Какой-то мудак подкрался сзади и облил меня. Ублюдок! Грубые бородатые лодочники смеются, когда я обхватываю руками свой голый торс, пытаясь уберечься от холода.
Мои мучители срезали рубашку с моего тела.
Грудь обнажена.
Слава Селиз, я все еще в брюках.
Мурашки пляшут по моей коже.
Меня сотрясает дрожь, громко стучат зубы.
Тяжелые ботинки гремят по деревянному настилу позади меня, и кто-то накидывает мне на спину грубое одеяло. — Хватит, ребята. Вы повеселились. Спускайте ее в эту чертову карету. Кроген ждет, и к следующему утру он насадит наши головы на кол, если она прибудет во дворец хоть на минуту позже. — Возможно, в голосе этого человека есть ноткижалости, а может, мне все это только кажется.
Смахнув мокрые волосы с лица, я окидываю всех взглядом. Вы все дураки. Я даже не могу представить, что Кайм может сделать с вами прямо сейчас, если увидит это. Даже мне не по себе от этой мысли, потому что не знаю, на что он способен, особенно сейчас.
В то же время злая дрожь предвкушения охватывает меня.
Он идет.
Продолжаю смотреть на них.
Несколько мидриан отводят глаза.
— Да, господин, — бормочет человек с густой золотистой бородой и длинными волосами. Он был зачинщиком этой жестокой выходки?
Укутываюсь одеялом, когда меня ведут по палубе и спускают по трапу, благодарная за здравый смысл этого ворчливого старика.
По крайней мере, на этот раз оставили мои руки свободными. Наверное, думают, что я настолько слаба и сломлена, что не смогу оказать никакого сопротивления.
Это правда. После почти целой луны, проведенной в море, состояние у меня несколько ухудшилось. Чувствую усталость и недомогание, а спина ужасно болит.
Уверена, что выгляжу ужасно.
Когда Кайм увидит меня, то просто сойдет с ума.
Вот почему у меня сейчас даже нет сил злиться на этих мидриан.
Оглядываюсь. Мы находимся в оживленном речном доке, где различные речные суда стоят на якоре у каменной пристани. Мимо проносятся запряженные лошадьми телеги торговцев, груженные различными товарами: разноцветными шелками, мешками с зерном, богато украшенной мебелью, даже плетеными корзинами из тростника с живыми цыплятами.
Еще только раннее утро, но шум причала уже оглушает.
Должно быть, мы уже в Даймаре. Ни в одном другом месте империи нет такого хаоса.
Люди проходят мимо: солдаты, торговцы, даже навозники. У некоторых из них исхудалые лица и впалые щеки, глаза жесткие и подозрительные.
Несколько человек останавливаются и смотрят на меня, когда я иду босиком по грязной земле, пока сзади не появляется группа солдат.
— Пошевеливайся, или ты проведешь не одну холодную ночь в сторожке. — Солдаты угрожающе поднимают черные дубинки.
— Убейте ведьму, — кричит грузный торговец с красными щеками, его лицо становится еще краснее, когда он повышает голос. — Убейте эту чертову тигландскую суку.
Поднимаю голову и встречаю бешеный взгляд серых глаз мужчины.
Одариваю его своей самой милой улыбкой.
Напуганный, он затихает.
— Она сошла с ума! — восклицает другой зритель.
Позади меня один из солдат поднимает одеяло, лежащее на моих плечах, и опускает его мне на лицо, скрывая знак.
— Скоро они тебя увидят, — с сарказмом говорит он, пока меня усаживают в ожидающую конную повозку.
К моему разочарованию, этот ублюдок Триз сидит впереди. Он оглядывает меня с ног до головы, его глаза холодны и презрительны. — Ты не очень-то похожа на человека, Тигландер. Определенно, не похожа на человека, способного убить императора, но опять же, отчаяние может заставить людей совершать необычные поступки. Не пытайся сопротивляться, дорогая. Ты только продлишь свое унижение.
В ответ бросаю на него взгляд. Страшно представить, что Кайм сотворит с тобой, когда узнает, что ты сделал со мной.
Одна эта мысль придает мне сил.
Ноги подкашиваются, когда я поднимаюсь по ступенькам, но каким-то образом мне удается войти в деревянную кабинку.
Дверь захлопывается за мной. Выглядываю в окно, заделанное толстыми металлическими прутьями.
Значит, я нахожусь в транспорте для заключенных. Полагаю, у печальной известности есть свои плюсы.
— Везите ее отсюда, — кричит мужчина. — Мы чертовски отстаем от графика. Очистите дороги.
— Есть, сэр!
Треск кнута. Со скрипом телега начинает двигаться вперед.
Снаружи люди смотрят в окно, пытаясь разглядеть меня. Грязный уличный сорванец бежит рядом, бросая камни под колеса. Он поднимает средний палец.
Состроив гримасу, показываю мальчишке язык.
Он замирает на месте в замешательстве.
Мальчик отступает, напуганный.
Запертая за решеткой, слабая и беззащитная, но меня все равно боятся.
Я смеюсь.
На большее нет сил.
Даже если страх закрадывается в глубину моей души, даже если страшно возвращаться туда, где мидриане пытали и поработили меня, я все равно могу смеяться.
Это потому что я встречаю Кайма в своих снах.
Он идет за мной.
Не могу дождаться.
Глава 34
Амали
Лошадиная повозка трясется и громыхает, проезжая по улицам, и враждебные мидрианские лица смотрят на меня из шумного города.
Если бы меня не тащили на верную смерть, город показался бы мне очаровательным. На улицах многолюдно. Кажется, сегодня все вышли на улицу: мужчины, женщины, дети, благородные особы в золоченых каретах, солдаты на лошадях, служанки в характерных синих бязевых платьях, подолы которых волочатся по грязному снегу.
Многие несут маленькие флажки и вымпелы с символом черного дракона перед золотым солнцем.
Это тот же флаг, что был на корабле.
Откуда-то из глубины тесных переулков доносится скандирование, становящееся все громче и громче.
— Смерть ведьме!
— Смерть суке!
— Тигландская мерзость. Тебе не место на нашей земле. Мы предадим вас всех мечу!
Плотнее натягиваю одеяло на плечи, и печаль охватывает меня.
Почему они так ненавидят нас?
Наблюдая за их разъяренными лицами сквозь железные прутья, остаюсь безучастной. В этих толпах чувствуется какая-то дикая напряженность, как будто люди жаждут крови.
И они подстрекают друг друга к безумному бешенству.
— Слава императору!
— Да здравствует император Кроген!
— Слава божественному, всемогущему, свету Элара на земле, нашему новому верховному императору!
Яркое солнце исчезает за облаками.
Начинается снегопад. Сильный ветер задувает в окно идеальные белые снежинки.
Кайма пока не видно, но я не беспокоюсь.
Он из тех людей, кто держит свое слово.
Наблюдая за людьми снаружи, которые толкаются и пихаются, лишь бы взглянуть на меня, начинаешь их немного жалеть.
Вы даже не представляете, что вас ждет.
Кайм изменился. Даже не знаю, на что он теперь вообще способен.
Он сделал меня своей, и ничто не может встать между нами, даже смерть.
Он идет.
И скоро все изменится.
Глава 35
Амали
По пути во дворец мы проезжаем мимо огромных толп людей, прижимающихся к стенам дворца, тесно стоящих друг к другу на льду и снегу. Рев тысяч человеческих голосов, находящихся в одном месте в одно и то же время, оглушает.
Никогда не видела ничего подобного.
Толпа начинает скандировать в унисон, чередуя «смерть ведьме» и «да здравствует божественный император».
Барабаны бьют вдалеке.
Энергетика необузданная и опасная.
Такое ощущение, что это место может взорваться в любой момент.
Для этого и нужны охранники, я полагаю.
Дорога, ведущая к дворцовым воротам, усыпана солдатами, стоящими в строгом строю, лицом к толпе. Они держат длинные копья с острыми лезвиями на конце, готовые оттеснить горожан назад, если те вырвутся вперед.
Когда мы останавливаемся, чтобы дождаться открытия ворот, солдаты образуют плотное кольцо вокруг моей повозки, выкрикивая приказы взбешенным горожанам.
— Подойди слишком близко, и ты получишь лезвие в свой чертов глаз, — предупреждает один из них.
Похоже, деликатность не является их сильной стороной.
Массивные деревянные ворота со стоном распахиваются.
И мы въезжаем, копыта лошадей цокают по булыжникам.
Ворота захлопываются за мной со зловещим стуком.
Я вижу повсюду вооруженную охрану, конных всадников с арбалетами. Огромные ухоженные сады Серебряного дворца покрыты слоем идеально белого снега.
Внутри этих стен мир отличается от хаоса снаружи. Здесь все первозданно, элегантно и безупречно продумано.
Мы катим дальше, пока не достигаем внешнего крыла дворца, где меня быстро вытаскивают из повозки и окружают четыре огромных дворцовых стражника.
Я узнаю их форму. Богато украшенные доспехи из черной кожи — те же самые, что носили личные гвардейцы Хоргуса.
Очевидно, теперь это личные гвардейцы Крогена.
Триз спускается с переднего сиденья и приветствует охранников. — Доставлена в целости и сохранности, как и просил Его Величество, — говорит он. От самодовольного удовлетворения в его голосе мне хочется ударить его по лицу. — Увидимся внутри, ребята. А я пока пойду переоденусь во что-нибудь приличное. Слава Элару. Сегодня славный день для империи. — Его кислое дыхание омывает меня, когда он придвигается вплотную. — Смотри вверх, убийца. Это последний раз, когда ты видишь небо.
А потом он уходит, исчезая в маленьком дверном проеме в боковой части длинного серого здания.
Ненависть пылает в моей груди.
— Не пытайся совершить что-нибудь безумное, Тигландер, иначе нам придется тебя усмирить, — огрызается один из охранников, когда я начинаю проявлять беспокойство, мои ноги подкашиваются на холодных булыжниках. — Иди прямо, опустив голову.
У меня вырывается тихий смех. Я ничего не могу с собой поделать. Эти люди ведут меня на смерть и просят меня сотрудничать?
— Или что? — мягко спрашиваю я, встречаясь с сузившимися голубыми глазами охранника. — Вы нагрубите мне? Наденете на меня наручники? Убьете меня?
Один из охранников ругается. — Не позволяй ей околдовать себя своими фокусами. Она чертовски опасна. Давайте свяжем ее и отнесем внутрь. Это не имеет значения. Она все равно скоро умрет. Нам просто сказали, чтобы ее как следует искупали и одели в платье, прежде чем доставить к Его Величеству.
Один из стражников ставит мне подножку. В результате падаю на колени. Стражники быстро наваливаются на меня, заламывают руки за спину, связывают ноги, поднимая меня вверх, как свинью.
— Ты бери ее за руки. Я возьму ноги.
Они тащат меня прочь, их грубые руки трутся о разорванную кожу моей спины, вызывая новую волну агонии каждый раз, когда мы поворачиваем за угол или поднимаемся по лестнице.
Смотрю на богато украшенные потолки дворца, удивляясь, как, черт возьми, снова оказалась здесь.
Покачиваясь и шатаясь, я закрываю глаза, чувствуя тошноту.
Кайм, ты уже здесь? В отчаянии я ищу его, но ответа от него нет.
Он бежит сквозь особое время. Я даже не могу понять, как это возможно. В его мире проходят целые луны, а в моем — только дни.
Возможно, он сейчас в лесу.
В следующее мгновение он будет здесь, рядом со мной, обхватит меня своими сильными руками, забирая меня от всего этого безумия.
Глава 36
Амали
Большой зал Серебряного дворца точно такой же, каким я его помню, только на этот раз меня окружают четыре вооруженных до зубов охранника, когда я иду к трону императора.
Мои руки сковали за спиной железными наручниками.
Это было после того, как меня отвели в баню и окунули в ледяную воду, а три служанки появились из ниоткуда, чтобы намылить мои волосы и тело едким мылом, втирая его в едва зажившую спину.
Как это было больно.
И все это время четверо дворцовых стражников стояли в стороне и смотрели, как мое обнаженное тело подвергается издевательствам со стороны этих грубых женщин, которые за все время не проронили ни слова.
Меня одели в простое и жутко колючее черное платье, которое тянулось от шеи до щиколоток, скрывая рубцы на спине. Далее заплели мне волосы в две косички и связали запястья, после чего повели босиком по холодным кафельным коридорам, пока я не дошла до массивных позолоченных дверей Большого зала.
По пути слуги, стражники и вельможи останавливались, чтобы пропустить меня, ухмыляясь и сплевывая мне вслед.
— Убийца.
— Ведьма.
— Сгниешь в аду, сука Тигландер.
И подумать только, я почти забыла, насколько очаровательным было это проклятое место.
Четверо стражников провожают меня до подножия помоста, где резко останавливаются и отдают честь.
Один из мидриан тычет мне в спину мечом в ножнах.
— Преклони колени перед своим императором, — шипит он.
Поднимаю взгляд на трон. Это тот самый стул, на котором сидел Хоргус, когда принимал меня, только теперь он пуст.
Где же этот молодой император, этот таинственный Кроген, которого я никогда не видела, но о котором так много слышала?
Что еще важнее, где Кайм?
Ужас скручивается в моем животе, не отрываясь, смотрю на уродливый золотой трон, изучая витиеватые детали. Вокруг кресла свернулся огромный золотой дракон, его чешуйчатый хвост обвился вокруг одной ножки, когти загибаются вдоль деревянных подлокотников, голова покоится на правом плече.
Было ли это здесь раньше? Я так не думаю. Возможно, этот Кроген сделал специально для себя.
Как напыщенно.
Я видела, как выглядит настоящий дракон, и такое существо как Вайлорен ни за что не склонится перед этими глупцами.
По обе стороны от меня стоят лорды и леди императорского двора. Одетые в свои изысканные одежды, они выглядят так, словно собрались на шикарный бал, а не на имперский суд и казнь.
Большинство женщин и даже некоторые мужчины основательно напудрились и подкрасили лица. Их глаза, подведенные углем, жесткие и ненавидящие, их выражения странно противоречат их красочным шелковым костюмам и платьям.
Странно, но я нигде не вижу Триза.
— На колени, — шипит охранник позади меня, — или мы заставим тебя.
Мой взгляд возвращается к пустому трону.
Почему вид этого пустого кресла дает мне надежду?
— Где он? — громко шепчет кто-то сзади меня.
— Ш-ш-ш! — Несколько голосов яростно затыкают говорящего. — Как вы смеете сомневаться в императоре? Мы не сомневаемся в его мудрости. У него есть свои причины.
Продолжаю смотреть на пустой стул.
В зале воцаряется напряженная тишина.
Думаю о Кайме.
Надеюсь, ты скоро придешь, любовь моя, потому что это становится невыносимым.
— На колени, — шипит охранник.
Страх, копошащийся в моем животе, заползает в грудь, посылая сердце в дикий, бешеный ритм.
Во рту пересохло.
Ноги дрожат.
Руки вздрагивают.
Я не могу дышать.
Что если…
Что если мои сны — это всего лишь сны?
Что, если Кайм и бог смерти — лишь плод моего воображения?
Что если я умру здесь?
Нет.
Нет.
— Где он?
— Она отказывается встать на колени? Какое невежество! Как может эта дикарка быть такой неучтивой…
— На колени, живо, — шипит охранник слева от меня.
Тяжелая рука сжимает мое правое плечо. Другая такая же тяжелая рука стискивает левое.
Они толкают меня вниз.
Я смеюсь.
Добровольно на колени я не встану. Не склоню голову перед этой проклятой империей, которая только и делает, что мучает мой народ.
Я ничего им не должна.
Единственный способ добиться моего сотрудничества — это сила.
Наконец, я падаю на колени с мучительным стоном. Охранники очень сильны, а я ослабла от долгого пребывания в плену.
— Склони голову. — Грубая рука наклоняет мою голову вперед.
Сжимаю пальцы, когда меня заставляют смотреть в пол.
Мы ждем.
Время идет.
Люди нервно переминаются, шелка шуршат, сапоги скребут по полу.
Император Мидрии все еще не появляется.
— Где он?
— Возможно, кому-то стоит пойти и проверить его.
— Глупец. Никто не торопит императора. Он никому не подчиняется. Мы ждем.
У меня болят колени.
Спина — гобелен жгучей боли.
Плечи затекли от того, что руки связаны за спиной.
На фоне слышен ропот голосов. Скрипит дверь, кто-то выскальзывает наружу, предположительно, чтобы пойти проверить, как там император.
Страх закручивается в моей груди вместе с волнением.
Чем дольше это длится, тем лучше я себя чувствую, ведь отсутствие императора при дворе не случайно.
Но тут кто-то в толпе начинает взволнованно шептать. — Он идет.
Мое сердце замирает.
Закрываю глаза и ищу Кайма в своем сознании, как я делала раньше, когда Лок дал мне дар мысленной речи.
Где ты, любовь моя?
Что он сделает, когда увидит меня вот так, связанную и униженную, со следами мидрианского произвола на теле.
— Кроген здесь. Эта сука-убийца, наконец-то, получит по заслугам. Держу пари, он сам приведет казнь в исполнение. Парень всегда отличался жестокостью. Он даже хуже отца. — Дворяне шепчутся о моей предстоящей смерти с диким ликованием.
В моей груди страх борется с волнением.
Сердце бьется так быстро, что я боюсь, как бы оно не разорвалось. Делаю глубокий вдох и пытаюсь успокоиться.
Кайм?
Раздается слабый стон, когда массивные золотые двери за троном открываются. Поднимаю голову, но охранник толкает меня обратно. — Глаза вниз, — шипит он.
Из толпы доносятся вздохи. В шквале шуршащих платьев, скрежета сапог и небольшой толкотни все разом падают на колени.
В комнате наступает тишина.
Одинокая пара шагов гулко отдается по полированному полу.
Даже охранники рядом со мной падают на колени.
Тук-тук.
Тук-тук.
За спиной я еще крепче сжимаю кулаки. Внутри меня вспыхивает гнев.
Это, должно быть, Кроген. Мидрианский двор так не отреагировал бы на кого-то другого.
Это человек, который хочет осквернить меня, а потом убить.
Кто хочет стереть мой народ с лица земли.
Не обращая внимания на стражников рядом со мной, я поднимаю голову, желая увидеть своего презираемого врага воочию.
— Опусти свою чертову голову…
— Нет. — Мужской голос прорывается сквозь гневное шипение охранника. Это голос, которого я никогда раньше не слышала, глубокий и немного хрипловатый…
И, возможно, с легким намеком на напряжение.
Он нервничает?
С чего бы императору всей Мидрии нервничать?
Поднимаю глаза и встречаю его взгляд.
Бледно-голубые глаза, такого же оттенка, как у Хоргуса, смотрят на меня. Новый император — вылитый молодой Хоргус, которого я видела на стольких портретах.
На вид ему примерно тридцать зим или около того, и у него такие же соломенно-светлые волосы и широкие плечи, как у его покойного отца. В мидрианских традициях, я полагаю, его даже можно назвать красивым.
Когда он медленно идет ко мне, замечаю скованность его походки и влажные пятна под мышками, пот проступает сквозь королевскую синюю ткань его пиджака.
Замечаю, как он настороженно оглядывается по сторонам, как будто ищет что-то… или кого-то.
Мое сердце бьется чуть быстрее.
Кайм… где ты? Во что ты играешь?
Новый император Мидрии подходит к тому месту, где я стою на коленях, и протягивает руку.
— Вставай, — неловко произносит он.
Рядом со мной стражники застывают.
Шокированный ропот проносится по залу.
Слева от меня старик с грубыми чертами лица и кустистыми бровями поднимает голову. — Ч-что это значит?
— Замолчи, — огрызается Кроген, бросая на мужчину властный взгляд. Его взгляд возвращается ко мне. — Пожалуйста, вставай.
Я отвечаю ему спокойным, как мне кажется, взглядом. — Я в наручниках, — тихо отвечаю, поднимаясь на ноги.
На мгновение император просто смотрит на меня, и я клянусь, что с его лица исчезает краска.
— Встать и снять наручники, — приказывает он своим стражникам.
— Но…
— Ты серьезно сомневаешься во мне, охранник? — В голосе Крогена звучит ужасающая угроза. — Немедленно освободите ее.
Охранники послушно встают во весь рост. Один из них достает связку ключей и начинает отпирать мои железные наручники. Запястья покидают эти ужасные оковы, и я разворачиваю руки вперед.
Когда кровоток возвращается к норме, в ладонях начинает покалывать. Я размахиваю ими взад-вперед, стряхивая скованность и боль.
Кроген наблюдает за мной с минуту. Мне кажется, или он выглядит немного больным.
— Ты помилована, — тихо говорит он.
Зрители ахают. Они начинают яростно перешептываться и переговариваться между собой.
— Мидрианская армия больше не будет занимать лес Комори, — продолжает Кроген. — Эти земли будут возвращены их законным владельцам, народу тигландеров, которые вольны жить там независимо от Мидрианской империи. Ни один тигландер не должен пострадать. Отныне лесные поселения находятся вне пределов досягаемости.
У меня отвисает челюсть. Что делает этот новый император?
На лице Крогена блестит пот. Странно, ведь сейчас середина зимы и здесь чертовски холодно.
Он делает шаг назад от меня, как будто я опасна.
Среди толпы начинается столпотворение. Все поднимаются на ноги с ревом, с грохотом. Некоторые кричат. Другие шепчутся между собой, с пепельными лицами и в замешательстве.
— Ваше Величество! — кричит мужчина, яростно расправляя оборки своей шелковой рубашки и выходя вперед. — Что это значит? Я прошу вас пересмотреть решение!
По лицу Крогена проходит тень. Его взгляд становится тяжелым и пустым, а выражение лица — убитым. — Назад, — рычит он. — Любой, кто ослушается моего приказа, будет казнен. — Он поворачивается к своим охранникам. — Почему вы стоите здесь, как идиоты, и просто терпите этот беспорядок? Контролируйте ситуацию, сейчас же.
С пепельным лицом один из стражников смотрит на меня. — Что с ней?
— Она свободна. — Кроген повышает голос. — Никто не должен коснуться ни одного волоса на ее голове, слышите меня? Никто! Любого, кто ослушается, ждет смертная казнь.
— Как ты можешь так поступать? — кричит молодой человек, его лицо красное от гнева. — Она убила твоего отца! — Он отталкивает с дороги растерянную пожилую женщину и идет вперед, направляясь ко мне.
Если бы взглядом можно было убить…
Он серьезно выглядит так, будто хочет причинить мне вред.
Отступаю назад в предвкушении.
Молодой человек достает из куртки длинный тонкий кинжал.
Кроген достает церемониальный золотой меч с пояса. — Не смей, мать твою, Юллен.
— Я не понимаю тебя, Кроген, — кричит этот Юллен, костяшки его пальцев побелели на рукояти клинка. — Вчера ты хотел устроить ей публичную порку, которую она заслужила, и насадить ее голову на кол перед дворцовыми воротами. А теперь ты ее помиловал? Свет Элара, жаль, что сейчас рядом нет твоего отца.
— Ты ничего не понимаешь, — шипит Кроген, принимая оборонительную стойку. — Есть вещи… которые мы с тобой не можем контролировать…
— Остановитесь, лорд Юллен, — угрожающе говорит один из стражников, доставая свой меч.
— Ты чертовски безумен, — шепчет Юллен, когда стражники наступают с двух сторон, чтобы защитить своего императора.
Взволнованные голоса на заднем фоне перерастают в оглушительный рев.
Почему-то обо мне забывают, когда стражники наступают, блокируя дворян, которые кричат, толкаются и пытаются привлечь внимание Крогена.
С изумлением я оглядываюсь вокруг. Сдержанная атмосфера императорского двора превратилась в полный хаос.
Это удивительно. Не могу поверить своим глазам.
Что в зеленом великолепии Селиз вызвало такую внезапную перемену в императоре?
Если верить слухам, он безжалостен и кровожаден, быстро предает мечу несогласных и беспощаден к своим врагам.
Люди с нетерпением ждали того дня, когда он станет преемником своего отца. Он собирался сделать Мидрию более великой, чем прежде, говорили они.
Но этот Кроген — лишь тень его репутации.
Его лицо приобрело сероватый оттенок.
Глаза выглядят затравленными.
Он похож на ходячего мертвеца.
Может ли это быть?..
Страх во мне начинает испаряться, превращаясь в дикую эйфорию.
Медленно я пытаюсь уйти, мои босые ноги бесшумно ступают по холодному полу. Действительно, здесь очень холодно. Я не помню, чтобы здесь было так холодно, когда меня представили Хоргусу несколько лун назад.
Никто не смеет меня трогать.
Смотрю в глаза нескольким вельможам. Все они быстро отводят взгляд, не желая больше иметь со мной ничего общего.
— Помеченная, — шипит женщина, большими и указательными пальцами рисуя круговой знак Элара.
Не в силах удержаться, я оглядываюсь через плечо, бросая последний взгляд на императора.
Это правда… это?
Я могу идти?
Никто… никто не способен так повлиять на самого могущественного человека в Мидрии…
Кроме одного.
«Кайм? Это твоих рук дело?»
«Не бойся, Амали. Я уже здесь».
Мое сердце бешено колотится. Бабочки танцуют в животе. От предвкушения новой встречи с ним во мне бурлит необузданная энергия.
Элитная гвардия образует кольцо вокруг императора. Подняв мечи, они сопровождают его к заднему входу.
И вдруг они замирают.
— Кто это, черт возьми, такой…
— Стоп! — рычит Кроген, его голос громким эхом отражается от стен. — Ради всей империи… — Его рев заканчивается жалким хныканьем.
Люди колеблются.
Поворачиваются.
Смотрят на своего императора… а потом дальше, на богато украшенный золотой трон.
Тишина, опустившаяся на зал, не похожа ни на что. Она глубокая и всепоглощающая, как будто весь мир только что замер.
Над головой падает снег на большой стеклянный люк, то самое окно, через которое мы с Каймом сбежали не так давно.
Уголки моих губ подергиваются легкой улыбкой.
Тепло расцветает в груди.
Улыбка становится шире.
Возле трона стоит мужчина. Ну, он не совсем мужчина…
Высокомерно, нагло, он опирается одной рукой на голову дракона, окидывая зал полуночными глазами.
Итак, ты, наконец-то, пришел.
Дрожа от желания и возбуждения, смотрю на него.
Я знала, что ты придешь.
Кайм точно такой же, каким я запомнила его из наших снов, но теперь он стоит с обнаженной грудью, демонстрируя свои обсидиановые руки и впечатляющие татуировки Достопочтенных, которые еще более поразительны теперь, когда краска с его рук впиталась в змеиную чешую. Цвет настолько темный, что его руки мерцают в холодном утреннем свете.
Это завораживает. Кажется, что змея извивается и двигается под его кожей.
Черные волосы стали немного длиннее, они спадают за уши, растрепанные, спутанные и удивительные на фоне его белоснежной кожи.
Глаза у него того же оттенка сверкающей черной полуночи, что и раньше, и когда они скользят по комнате, то холодны, как замерзшее зимнее озеро.
Изменения завершены.
Это он.
Его мощное, скульптурное тело обнажено, каждая мышца и плоскость идеально очерчены, он выглядит чрезвычайно грозно.
Возможно, в этом и заключается смысл того, почему он решил предстать в таком виде, одетый только в черные брюки и высокие черные ботинки. Он излучает грубую, первобытную физическую силу, которую никто не может принять за человеческую.
Он довольно устрашающий.
Но не для меня. Он мой Кайм.
Люди начинают испуганно перешептываться.
— Кто это?
— Кто он? Не человек…
— Проклятие истинно. Она отмечена, помнишь?
Когда сверкающие темные глаза Кайма встречаются с моими, он замирает, и на мгновение на его лице проступает какая-то темная, непостижимая эмоция.
Температура падает еще немного.
А потом он подмигивает мне…
и исчезает в воздухе.
Глава 37
Кайм
Я снова удерживаю время, только еще раз, потому что мне не терпится добраться до нее.
Останавливаю изумленных лордов и леди двора, которые пришли накрашенными и нарядными, только чтобы увидеть смерть моей суженной.
Дураки.
Замораживаю глупого императора, который выполнил мой приказ до конца только потому, что боится смерти больше, чем бесчестья.
Замораживаю элитных гвардейцев, которые отныне и навсегда бесполезны против меня, потому что ни один клинок, каким бы острым он ни был, не сможет разрубить меня, если завис во времени.
Все это время единственная цель, которую я могу видеть, — это она.
Амали.
Та, что дороже всего на свете.
Иду вперед, мимо всех шокированных, окаменевших мидриан, которые застыли в полушаге, как будто они часть драматической картины Годриана.
Иду, пока не оказываюсь прямо перед своей парой.
Выражение ее лица мягкое и прекрасное. Нежная улыбка изогнула ее губы, когда она смотрит на то место, где я стоял всего несколько мгновений назад.
Приветственная улыбка.
Ее прекрасные глаза широко раскрыты и блестят от волнения.
«Наконец-то, ты пришел», — кажется, говорит она.
Мое сердце пылает от счастья.
Поглаживая ее лицо, я не могу не заметить, что ее кожа местами потрескалась и стала сухой. Губы тоже сухие, а щеки слегка впалые; челюсть и скулы немного более заметны, чем когда я видел ее в последний раз.
Грубое черное платье, в которое она одета, не может скрыть ни остроту ее плеч, ни стройность талии.
Они морили ее голодом.
Боюсь, что когда я раздену ее и хорошенько рассмотрю, увижу ее раны, и не смогу сдержать свой гнев.
Я уже близок к тому, чтобы убить весь этот гребаный суд дураков, но Амали не захочет этого, да и отец, подозреваю, тоже.
— О, Амали, — шепчу я, поглаживая ее щеку большим пальцем.
Мне следует освободить время и позволить ей увидеть меня сейчас, но не могу удержаться и сначала целую ее теплые губы. На фоне моей ледяной кожи она кажется чистым огнем.
Поглаживаю обсидиановым пальцем ее щеку, с трудом веря, что она прямо передо мной.
Моя.
С особой нежностью подхватываю ее на руки и несу по полу, мимо испуганного Крогена и его элитных охранников.
Сажаю ее на императорский мидрианский трон, вне досягаемости ее похитителей. Я забочусь о том, чтобы ей было удобно, затем опускаюсь перед ней на колени и беру ее руки в свои.
Ее пальцы истончились и слегка огрубели — еще одно свидетельство жестокого обращения со стороны мидриан.
Тот, кто заставил ее страдать, умрет.
Я нежно целую тыльную сторону ее руки. — Прости, что не смог добраться до тебя быстрее. Пожалуйста, прости меня, моя храбрая и драгоценная Энака, — бормочу я, снова медленно отпуская нити времени. С тех пор как Лок снял печать с моего тела, этот трюк стал слишком простым.
Мидрианский двор приходит в себя. Они в ужасе смотрят на нас, но я едва замечаю это.
Все мое существо сосредоточено на ней.
Глаза Амали трепещут.
Черты ее лица смягчаются.
Она оглядывается вокруг, пытаясь сориентироваться. На ее лице мелькает замешательство, но оно быстро сменяется пониманием, когда она осознает, где находится.
Опускает глаза, встречаясь с моим взглядом.
Тепло пробирается в мою грудь, и, как всегда, оно сильнее холода.
— Привет, Амали, — шепчу я, смакуя звук ее имени, которое слетает с моего языка, как молитва.
Какая она грозная.
Когда мы встретились во сне, она ни разу не пожаловалась и даже не выдала истинной степени своих страданий.
Ее улыбка становится шире. — Я ждала тебя, Каймениэль. Почему ты так долго?
Открываю рот, чтобы что-то сказать, но слова не идут. Я совершенно лишен дара речи.
Только она могла так со мной поступить.
Возбуждение нарастает во мне, словно медленно разгорающийся огонь.
Я склоняю голову и снова целую ее руку.
Так будет лучше. Пусть вся Мидрианская империя знает, что я склоняюсь только перед ней.
Пусть они поймут, что стремились навредить и уничтожить то, что для меня дороже всего.
— Я все объясню, — мягко говорю, — но сначала должен закончить то, что начал здесь. Я прошу у тебя минутку терпения, Амали. Потом заберу тебя от всего этого.
Она осторожно тянется к моим пальцам, которые сомкнулись вокруг ее собственных. — Вставай, — говорит она мне. Я поднимаюсь на ноги, немного утопая в ее янтарных глазах.
— Не нужно этого делать, — шепчет она, ее голос падает так низко, что слышу только я. — Что бы ты ни собирался сделать, я понимаю. Я доверяю тебе.
Я отвечаю ей улыбкой, осторожно отстраняясь от ее руки. Это сокровенная улыбка предназначена только для нее, потому что когда поворачиваюсь лицом к Мидрианскому императорскому двору, мое сердце превращается в лед.
Я иду вперед, спускаюсь с помоста, ступаю по полу, мои шаги неторопливы, пока оглядываю зал.
Я знаю, каким должен предстать перед ними. Раньше тщательно скрывал этот облик от мира, но теперь в этом нет необходимости.
Теперь я специально показываю свои татуировки змеи Ораки. Я показываю свои способности намеренно, вызывающе.
Они только что видели, как я растворился в воздухе.
И теперь они узнают, кто я.
Останавливаюсь прямо перед императором и его стражниками, которые подняли мечи, чтобы защитить его. Цвет исчезает с лица Крогена Анскела, когда встречаюсь с ним взглядом.
Мы с ним знакомы. Он знает, что с ним будет, если не выполнит мой приказ до конца.
— Опустите мечи, — шипит Кроген своим стражникам, яростно размахивая руками. — Я сделал все, что ты просил, — шепчет он. — Чего ты еще хочешь?
— Ты пытался уничтожить нечто — кого-то — кто дорог мне превыше всего. — Мой голос меняется, становится глубоким и звонким, когда позволяю своему гневу взять верх. С трудом узнаю себя. Я больше не похож на человека, но этого и следовало ожидать. — Ты хотел стереть ее племя и ее народ с лица земли. Твои люди, солдаты под твоим командованием, они забрали ее у меня и причинили ей вред. — Я наклоняюсь вперед, и Кроген отшатывается. На его висках выступили капельки пота. Его выражение лица — чистый страх.
После того небольшого разговора, который у нас состоялся перед его выходом в зал, он должен бояться.
— Ты уже знаешь, кто я, не так ли, Кроген? Я — смерть, и если ты не сделаешь то, что прикажу, я вырву тебя из этого мира быстрее, чем ты успеешь моргнуть.
Зрители в зале испуганно перешептываются между собой.
— Легенды правдивы…
— Он демон… чудовище…
— Нет. Он сам бог смерти.
— Элар, спаси нас! — драматически восклицает старуха. — О славный бог света, спаси свой избранный народ от этой тьмы, этого зла, этой смерти…
— Тише! — говорят несколько человек одновременно. — Ты хочешь, чтобы мы погибли, старая карга?
Это почти смешно. Если бы я не был так зол, меня бы это даже позабавило.
— Хватит, — спокойно говорю я, и мидрианский двор тут же замолкает. Не имеет ни малейшего значения, что между собой эти люди владеют почти всем богатством и властью в империи.
В конце концов, они всего лишь смертные.
И они боятся меня, именно это я и хотел сделать.
Возможно, они поняли, что я могу уничтожить их всех в одно мгновение, если захочу. Это было бы слишком просто.
Но я этого не сделаю.
— Вы, кажется, забыли, что существует не один бог, — тихо говорю я, шагая вперед и встречаясь взглядом с каждым мидрианцем в комнате. Даже слуги не избежали моего взгляда. — Не кажется ли вам, что это слишком самонадеянно с вашей стороны — полагать, что можете даже прикоснуться к ней и не пострадать от последствий?
Они все смотрят на меня, ужасаясь и застыв. Некоторые даже медленно, с сожалением качают головой, как будто внезапно осознавая, насколько были неправы.
Я кручу нити времени вокруг холодных пальцев, готовый высвободить свою силу, если кто-нибудь посмотрит на мою Амали неправильно.
На самом деле, они вообще не должны смотреть на нее.
Они недостойны.
— Отныне вы все должны понимать, что Континент Разлома — это мои владения. Я могу отправить каждого из вас в преисподнюю без раздумий, так что слушайте внимательно. — Я останавливаюсь и поворачиваюсь лицом к Крогену и его стражникам. — Ни один мидрианец не ступит в лес Комори без моего благословения. Ни один мидрианец не зайдет на хребет Таламасса или на равнины Танглед за его пределами. Ни один мидрианец не поплывет в Лаксланское море. Забудьте о своих военных амбициях, о стремлении к расширению империи. Ты не сделаешь ни одного шага без моего разрешения. — Встречаюсь с голубыми глазами Крогена. Его золотистые брови нахмурены, а челюсть слегка подрагивает. Он выглядит как человек, у которого в одно мгновение украли жизненные амбиции. — И ты. Ты знаешь, что мы обсуждали.
— Знаю, — ворчит он, прекрасно понимая, что с этого момента он подчиняется мне во всем.
Очевидно, это не входило в его планы, но когда все идет по плану?
Возможно, мне повезло, что моя подготовка у Достопочтенных дала мне хорошие знания в области мидрианской политики, потому что теперь я понимаю, как контролировать всю мидрианскую элиту.
Все начинается с самого верха. Это всегда начинается сверху.
И для Крогена, мечтавшего о неограниченной власти в этой жизни, это судьба хуже смерти.
— Вы найдете командующего Триза над крепостной стеной, которая граничит с Великой площадью, — тихо объявляю я. — Ты должен оставить его там, где нашел, на виду у всех, пока солнце и небо не сотрут кожу и плоть с его костей. Пусть это будет предупреждением для всех, кто захочет бросить мне вызов, кто захочет попытаться взять то, что принадлежит мне. Вы не будете знать, где и когда это произойдет, но я приду за вами. Вы даже не увидите меня, пока не испустите свой последний вздох.
Конечно, Триз уже мертв.
Его голова на шесте возвышается над толпой.
Как все затихли, когда появился я, держа отрубленную голову Триза за волосы.
Я позаботился о том, чтобы он страдал перед смертью.
Взглянув через плечо Крогена на Амали, я встретился с ее глазами. Знаю, этот человек заставил тебя страдать. Эта месть — для тебя, моя Энака. Она не благородна, не добра, не милосердна и даже не справедлива, но это единственный известный мне способ все исправить. Я бы уничтожил этого глупого императора и его подданных в одно мгновение, но, подозреваю, ты этого не захочешь.
Возможно, ее рука и отняла жизнь у Хоргуса, но она гораздо милосерднее меня.
Она нужна мне рядом, очень нужна.
Амали затихает, ее прекрасные черты слегка меняются, показывая сложный спектр эмоций, которые я не могу даже попытаться начать читать.
На мгновение я нервничаю.
Что если… она недовольна?
Но затем выражение ее лица смягчается, и она смотрит на меня с такой нежностью, что я совершенно потрясен.
Этот взгляд…
Он только для меня. Мидриане на заднем фоне меркнут в ничтожестве. На мгновение кажется, что мы с ней — единственные существа на свете.
— Достаточно, — мягко говорит она, поманив меня почти незаметным движением пальцев. — Хватит, Кайм. Забери меня отсюда. Пойдем домой.
Где бы это ни было, это не имеет значения.
Пока у меня есть она, дом будет там, где мы его сделаем.
Вот и все.
Вот и все…
Пока.
Я поворачиваюсь лицом к мидрианскому двору. — Все вы, убирайтесь.
Тишина оглушительная, они смотрят на меня в замешательстве, в неверии.
Смотрю на Крогена. Не заставляй меня повторять.
— Какого хрена вы ждете? — рычит новый император Мидрии. — Вы слышали его. Уходите.
И ты,Кроген.
И вот так, в шквале роскошных шелков, дурманящих духов и страха, Большой зал опустел, оставив меня наедине с женщиной моей мечты.
На этот раз я зову ее. — Подойди, любовь моя. Позволь мне рассмотреть тебя, как следует. Прошло слишком много времени.
Медленно, словно поддразнивая, она поднимается с золотого трона и идет ко мне, босиком по холодному полу, покачивая бедрами, двигаясь грациозно и плавно, как танцовщица, которой она и является.
И она — самое впечатляющее зрелище.
Мое сердце пропускает удар. Желание проносится сквозь мое тело, как лесной пожар, уничтожая холод, который всегда приходит, когда использую свои силы.
Уничтожая смерть.
Она — жизнь моей вечной смерти.
И когда она так улыбается, сжигает всю мою тьму.
Я чувствую себя невероятно легко.
Чувствую себя свободным.
Что еще я могу сделать, кроме как взять ее в свои объятия, глубоко поцеловать и крепко обнять, зная, что никогда больше не отпущу ее?
Глава 38
Амали
«Привет, Амали».
Лукавое приветствие Кайма эхом отдается в моей голове, когда он целует меня, его губы холодны, как первый осенний иней.
Холод не беспокоит меня. Я едва замечаю его, потому что Кайм просто нужен мне.
Когда отвечаю на его поцелуй, его губы начинают теплеть.
Чувствую вкус его губ, когда он проводит руками по моим волосам, шее, спине…
Я вздрагиваю от боли, когда он прикасается к моей заживающей коже.
Кайм отстраняется. — Амали, что?.. — Он дрожит от гнева. В его глазах клубится холодная буря. Он качает головой. — Я прекрасно знал, что делаю, когда забрал тебя из дворца, но был эгоистом. Я затащил тебя в свой мир и…
— Это лучшее, что когда-либо случалось со мной, — яростно восклицаю я, пресекая все его самообвинения. Я знаю его. Он все воспринимает слишком серьезно. — Если бы ты не забрал меня из дворца, я была бы мертва. Ты правильно требовал плату от Иншади, Кайм, и хотел отвоевать для себя часть мира. Не знаю, где ты был и какие битвы вел с тех пор, как покинул меня, но теперь ты здесь, и это главное. То, что ты говорил раньше… Теперь я понимаю. Если бы мы пытались спрятаться, они бы нас все равно нашли. — С моих губ срывается тихий смех. — Как вообще можно спрятаться от дракона?
— Никак. — Его губы кривятся. — Нужно найти рычаги воздействия на дракона.
— И в конце концов ты это сделал, или ты убил ее?
— Я нашел способ заставить ее увидеть мою… перспективу.
— Конечно, убил. — Не в силах удержаться, я целую его снова.
Тепло разливается внизу живота, распространяясь по всему телу, заставляя мое лоно болеть от отчаянной потребности в нем.
Он нужен мне внутри.
Но не здесь. Не в этом ужасном месте, которое я никогда, никогда не хочу увидеть снова.
Кайм отстраняется, осторожно, чтобы не коснуться моей спины. — Но что случилось, Амали? — Его голос снова меняется, становится глубже, резонируя с темной силой. Но это все еще безошибочно он. — Ты ранена. Что они… — Он качает головой. — Кого мне нужно убить?
Я кладу руку ему на грудь, чувствуя бешеный стук его сердца. — Триз уже мертв. Я в порядке, Кайм. Эти порезы уже наполовину зажили. Больше ничего не нужно делать. Просто забери меня отсюда.
В его взгляде читается что-то сродни боли. — Очень хорошо, — шепчет он срывающимся голосом.
Я целую его снова, проводя руками по волосам, шее, плечам и широкой, мощной спине.
Это могущественное, жестокое, жаждущее мести создание — мое.
Он весь мой.
Мне больше не нужны ни смерть, ни жестокая месть.
Я просто хочу мира.
Внезапная мысль вселяет в меня холодный ужас, заставляя отстраниться. — А что с моим народом, Кайм? Он в безопасности?
Он склоняет голову, в глубине его глаз плещется полуночная тьма. — Позволь мне проверить.
Проверить?
На мгновение его взгляд становится отстраненным. — Вайлорен говорит, что они на удивление хорошо ладят с народом лошадей.
— Вайлорен?
Легкая улыбка искривляет его губы. — Похоже, мы можем общаться мысленной речью даже на таком расстоянии. Я отправил ее в Калабар, как только она достаточно окрепла, чтобы летать. Похоже, мидрианский батальон не сравнится с драконом и его наездником, даже если они оба все еще ранены.
Облегчение охватывает меня, и я начинаю дрожать. Слезы наворачиваются на глаза. Мидрианский батальон направлялся в их сторону? Я содрогаюсь при мысли о том, что могло бы быть. — Боги, Кайм. В этой жизни я, наверное, воистину благословенна.
Он притягивает меня к себе, заключая в свои сильные объятия. Наклонив мою голову вперед, ласково целует меня в макушку. — Так и есть, Амали. Ты даже не представляешь, насколько ты благословенна.
— Самими богами, не меньше, — бормочу я.
— Одним, возможно. — Кайм берет мои руки в свои, нежно поглаживает ладони, лениво выводя большими пальцами узоры. — А еще есть я — просто человек, который любит тебя.
Глава 39
Амали
Сердце колотится, как сумасшедшее, когда Кайм поднимает меня на руки. Чувствую себя легкой, как перышко, и слегка кружится голова.
— Ты не против, если я задержу время и унесу тебя отсюда, любовь моя?
— Более чем не против, — восклицаю я. — Чем скорее, тем лучше. Больше никогда не хочу возвращаться в это проклятое место. Я скучаю по лесу, Кайм.
— Знаю. — Он целует меня в лоб.
А потом я вздрагиваю, когда мир становится размытым…
В следующее мгновение понимаю, что мы стоим в роще зимних деревьев, а вокруг нас лежит снег. Утреннее солнце светит сквозь голые ветви, заставляя снег искриться, как сверкающие бриллианты.
Мгновенно меня начинает бить дрожь, потому что ужасно холодно, а я не одета для зимней прогулки, и Кайму тоже холодно, потому что он только что остановил время и пробежал через всю Даймару к этому месту…
— Где мы? — вздыхаю я, меня все еще покалывает от необычности всего этого… и от того, что я так близко к Кайму.
Но даже будучи ледяным, он восхитителен.
Не могу дождаться, когда он согреется, как следует согреется, как после того, как мы…
— Я не забыл, Амали, — шепчет он, кивая в сторону деревьев. — Смотри.
Вглядываясь в стройные черные стволы деревьев, вижу туман, поднимающийся в воздух.
Туман?
Моргнув, пытаюсь осмыслить увиденное. Нет, это не туман.
Это пар.
Пар, который лениво поднимается от бледного, молочно-голубого бассейна, окруженного гладкими темно-серыми валунами.
Это… горячий источник?
— Как здорово, выглядит просто восхитительно, — восклицаю с легкой дрожью в голосе. Одна мысль о том, чтобы оказаться с ним в этой воде…
Порочная нить желания пробирается между ног, вызывая медленную, ноющую пульсацию.
— Я не забыл, Амали. Это лучшие горячие источники, которые я встречал во всех своих путешествиях по континенту. Идем, ты замерзла, и отчасти благодаря мне. — Он раздраженно шикает, неся меня к кромке воды. Там усаживает меня на гладкий валун, согретый парящей водой. Это удивительно — встретить этот горячий бассейн с потрясающе голубой водой среди снега.
Никогда не видела ничего подобного.
Даже не могу предположить, сколько мы прошли с тех пор, как Кайм увез меня из дворца, но мне все равно.
Я здесь, с ним, и теперь я в безопасности.
Обсидиановая рука Кайма слегка дрожит, когда он расстегивает пуговицы на спине моего платья. — Они причинили тебе боль, — рычит он, и в его голосе чувствуется жуткое напряжение, как будто может сорваться в любой момент. Но все же его прикосновения невероятно нежны. Медленно, осторожно он сдирает грубую ткань с моей спины, выставляя полузажившие порезы на холодный утренний воздух. Они слегка болезненны, но не вполовину хуже, чем раньше.
Когда Кайм видит всю глубину моих ран, то резко выдыхает. — Мне следовало убить их всех. — Он действительно дрожит от гнева. Мне кажется, или воздух вокруг нас стал немного холоднее?
Из его глаз расползаются тени.
Кажется, что время замедлилось, совсем чуть-чуть.
Осознает ли он вообще, как выглядит сейчас: божественное создание, способное разорвать империи на части?
— Ты убил Триза. — Мой голос дрогнул, когда пытаюсь представить человека, которого так ненавидела, столкнувшимся с гневом Кайма. В голове мелькает образ его лица: бескровное и распухшее, на колу высоко над стенами дворца.
Тошнота подкатывает к горлу.
Но чувствую ли я сожаление о том, что Кайм убил его?
Нет, вовсе нет.
— Достаточно, — после долгой паузы отвечаю я. — Я устала от всего этого кровопролития. Разве ты никогда не устаешь от этого, Кайм?
— Веришь или нет, но мне это до смерти надоело, — бормочет он, осторожно спуская платье по моим плечам, груди, бедрам… — Прости за ужасный каламбур. — Его голос становится глубже, насыщеннее, звонче и невероятно сильным.
Платье сползает по моим ногам и падает на гладкий валун. Кайм берет в руки мою косу и осторожно развязывает грубую веревку, которой слуги ее обмотали, потом принимается за другую. И ловко расплетает мои тугие косы, проводя пальцами по длинным волосам, чтобы их распутать.
Мгновенно мне стало легче. Раньше я не понимала, насколько туго они заплетены, натягивая кожу головы и вызывая легкую головную боль.
Тепло от камня проникает в мое тело, согревая от пальцев ног и выше.
— Так-то лучше, — урчит Кайм, и звук его голоса вызывает дрожь в пальцах ног. Медленно, осторожно, он поворачивает меня к себе, внимательно осматривая раны на моей спине. Я стою обнаженная в тепле и поднимающемся паре, пока Кайм шипит и рычит от раздражения, а иногда издает нежные звуки сочувствия. — О Амали, — шепчет он. — Что они сделали с тобой?
На мгновение Кайм замолкает, не позволяя мне увидеть выражение его лица, в то время как кладет темные руки мне на плечи. Он очень спокоен. Пальцы его ледяные и в то же время нежные, выводят по моей коже ласковые круги.
Он проводит пальцами вверх. Приподнимает мои волосы и ласкает затылок. Прижимается прохладными губами к моей коже, прямо за мочкой уха, и нежно ее целует. — Войди в воду. В источнике содержатся соли и минералы, необходимые для твоей кожи, способствующие заживлению. Позволь мне искупать тебя. Это самое малое, что я могу сделать.
Самое малое? Смеюсь в недоумении и удивляюсь. — Это последнее, что ты должен говорить. — Прежде чем он успевает сказать хоть слово, я поворачиваюсь. — Хорошо. Но теперь моя очередь.
Темные глаза слегка прищуриваются. Брови удивленно изгибаются. Боги, это бесценно, когда он так себя ведет, потому что Кайма уже ничто не удивляет.
Шагнув вперед, прижимаю ладони к его груди, изумляясь его прохладной, гладкой коже. Он не сильно отличается от того, каким был раньше, только теперь стал немного бледнее, чуточку более кристально чистым, чуть более неземным.
Не то чтобы я возражала.
Провожу руками по его груди, по идеально рельефному животу, по упругим мышцам нижней части живота, пока не достигаю пояса. Там я быстро расстегиваю ремень и пуговицы его брюк.
Ремень с треском падает на гладкий камень.
Брюки следом.
Я опускаюсь на колени и стягиваю с него сапоги. Кайм помогает мне, отпихивая их. Затем поднимает меня на ноги одним легким движением, от которого у меня перехватывает дыхание.
Иногда я забываю, насколько он силен.
— Наконец-то, — вздыхаю я. — Теперь могу рассмотреть тебя как следует. — Взяв его обсидиановые руки в свои, внимательно изучаю их, переворачивая, чтобы рассмотреть длинные, изящные пальцы и слегка заостренные на конце ногти. — Что с тобой случилось, Кайм?
— Меня захватили в плен Достопочтенные, — говорит он мне, и в его голосе нет ни намека на горечь или цинизм. Его обсидиановые глаза ясны и открыты. Он совершенно искренен. — Они отвезли меня на Черную гору и пытались использовать в качестве заложника, чтобы заключить сделку с Локом. Какой-то дурак по имени Хелион Рел думал, что обменяет мою жизнь на каплю крови моего отца.
— Зачем кому-то в Разломе это делать? — хмурюсь я.
— Предположительно, чтобы получить бессмертие. Это не имеет значения. Хелион теперь мертв.
— От твоей руки, я полагаю. — Напрягаюсь, когда он притягивает меня ближе, кончиками пальцев касаясь моей голой попки и бедер.
— Я склонен решать такие вопросы довольно быстро.
— Почему ты пощадил Крогена? Я думала, он был бы первым в твоем списке. — Довольно странно, что я могу так беспристрастно говорить о возможном убийстве императора, но эта жизнь сделала меня такой.
— А ведь я думал об этом, — признается Кайм, — много-много раз. Представлял себе тысячи способов, которыми мог бы помучить его перед смертью. Но бег по Мидрии в замедленном времени позволил мне подумать. Видишь ли, Кроген — единственный наследник трона Анскела. Если я убью его, это вызовет междоусобицу между могущественными дворянскими семьями Мидрийского двора. Нестабильность распространилась бы на северные земли, и ваш народ мог бы внезапно оказаться под угрозой со стороны какого-нибудь мелкого выскочки, который захочет претендовать на землю или начать грабить обширные участки Комори из-за древесины. Конечно, я бы защитил их, но не могу быть везде и сразу. Нельзя допустить, чтобы империя раскололась на части в один момент. По крайней мере, Кроген их объединяет. Большинство мидриан признает истинным императором только Анскела. Так что пока лучше оставить его там, в страхе, что смерть придет за ним в любой момент, если он ступит не туда. Конечно, я могу передумать, если он мне не понравится.
— Ты планируешь контролировать нового императора Мидрии?
— Планирую? Я уже контролирую, моя Избранная. — Он смотрит вниз, одаривая меня самой лучезарной улыбкой.
Смерть поистине прекрасна, когда он так улыбается мне.
— Но хватит уже подобных пустых тем. — Его голос становится хриплым. — Как я могу говорить о мидрианской политике, когда, наконец-то, держу в объятиях женщину из моих снов?
Внезапно остро осознаю, что его эрекция давит мне на низ живота.
— Пойдем, Амали. — Кайм выпускает меня из своих объятий, берет за руку и ведет к кромке воды. Он входит в воду первым, грациозно скользя, пока не оказывается по пояс в молочно-голубой воде. И тянет меня к себе, заключая в свои объятия.
Как только вода окружает меня, я издаю вздох наслаждения, который сразу же успокаивает мои раны. Вода идеальной температуры для этого прохладного зимнего утра, просто приятно теплая.
— Ты, конечно, выполнил свое обещание, — передразниваю я, хватаясь за его торс, чтобы удержаться. Плыву и кружусь в воде, наслаждаясь ощущением невесомости.
После ужасов моего плена это просто рай.
Кайм кружит меня, и я снова оказываюсь на ногах. Нежными прикосновениями он начинает обрабатывать мои раны, промывая их теплой минеральной водой горячего источника.
Это невероятно успокаивает.
Закрываю глаза и позволяю ему делать свое дело, и все это время в глубине моего сознания ощущается восхитительная дрожь от понимания того, насколько сильно он себя контролирует, ведь я почувствовала его возбуждение и не сомневаюсь, что он заметил мое.
Но все же Кайм не торопится.
Он нежно купает меня, осыпая легкими поцелуями плечи и шею, шепча мне на ухо сладкие и томные слова.
Не спешит.
Он внимателен, терпелив и щедр в своей заботе.
Со мной Кайм никогда не торопится.
Почему?
В конце концов, время на нашей стороне, верно?
Глава 40
Амали
К моему удивлению, на противоположном берегу горячих источников оказалась куча мягких шерстяных одеял. Подплываю к Кайму, он поднимает меня и несет по пологому берегу, пока не достигает одеял. Там он быстро закутывает меня в мягкую овечью шерсть и несет по извилистой каменной тропинке, покрытой снегом.
На душе становится невероятно тепло.
Кайм тоже согрелся. Горячий источник сделал свое дело и наполнил его тело восхитительным теплом.
Негромко усмехаюсь. Любимый немного похож на ящерицу.
Прислонившись к груди Кайма, наслаждаюсь его присутствием, радуюсь близости, о которой так долго мечтала.
Теперь он, наконец-то, здесь, со мной, и я не могу насытиться им.
— Для чего здесь тропинка? — спрашиваю я, пока он несет меня вверх по пологому склону, который заканчивается небольшой лестницей из каменных ступеней. — Что это за место?
— Зимний дворец какого-то мидрианского лорда, — напряженно и отрывисто отвечает он.
Почему он так напряжен?
Кажется, у меня есть одна мысль….
Кайм ведет себя ужасно сдержанно.
— Но разве здесь никого нет? Ни слуг, ни сторожей, ни садовников?
— Здесь никого нет. Похоже, он был заброшен, по крайней мере, целую луну… возможно, с тех пор как Хоргус был убит.
Поднимаю на него взгляд, пытаясь встретиться с ним глазами, но он смотрит прямо перед собой, ускоряя шаги. Он странно спокоен, держит меня крепко, как будто я какой-то ценный приз.
— Что…
Он впивается обжигающим поцелуем в мои губы, лишая меня слов.
— Тихо, Амали. Не говори больше ни слова, потому что от звука твоего голоса я хочу трахнуть тебя прямо сейчас, а мне еще нужно найти мазь и перевязать твои раны.
— Вряд ли тебе повезет сделать припарку для моей спины. Сейчас ничего не растет.
Выражение его лица становится суровым… и немного напряженным. — Что я только что сказал, Амали?
Ласково улыбаюсь. — Прекрасно. — Он так неотразим, когда становится таким. Не знаю, что он планирует, но сейчас довольна тем, что отдаю контроль, потому что полностью ему доверяю.
Он несет меня вверх по ступенькам, пока мы не достигаем куполообразного восьмиугольного здания с высокими стеклянными окнами и витиеватыми каменными арками. Проходим через открытую дверь, которая с грохотом захлопывается за нами.
Мы находимся в какой-то прихожей, с диванами из темно-зеленого бархата, яркими обоями с изображением экзотических птиц и треском огня в очаге.
Здесь тепло.
Он… подготовил это заранее? Неужели сделал это в замедленном времени, прямо перед тем, как пришел во дворец, чтобы спасти меня?
Какая предусмотрительность. Но опять же, мой гениальный бывший убийца всегда имел привычку все планировать заранее… ну, в основном.
Выглядываю в окно и вижу чистый белый снег. Он покрывает все вокруг, ложится толстым слоем на землю, собирается в ветвях деревьев.
Солнечный свет заставляет его мерцать и искриться, и на мгновение я очарована тем, как свет танцует по идеально белой поверхности.
Холодно и красиво, и мне тепло, и все так чудесно.
Бросаю взгляд на Кайма. Его лицо тоже похоже на зиму, но там, где снег холодный, здесь он полностью покрыт тонким слоем льда.
Он переносит меня на массивную кровать, большую, чем все, что я видела в своей жизни. Она задрапирована роскошными шелками и мягкими шерстяными одеялами, которые безупречно подобраны. Тот, кто владел этим местом, похоже, любил все самое лучшее.
Кайм осторожно опускает меня на кровать, аккуратно укладывая на бок. — Подожди здесь, — говорит он.
Температура вокруг него резко падает…
А потом Кайм исчезает в воздухе.
— Кайм? — зову я, потрясенная его внезапным исчезновением.
Но как раз в тот момент, когда в тревоге собиралась вскочить на ноги, он вернулся, вновь появившись передо мной, как размытое пятно из алебастра и обсидиана, превратившись в самого прекрасного, опасного, удивительного мужчину.
— Предупреждай, когда делаешь так, — ахаю я. Кажется, никогда не смогу привыкнуть к его силе.
— Я должен был найти их, — хрипит он. — Не хотел оставлять тебя здесь в ожидании. — Он протягивает руки и показывает мне банку с мазью и несколько бинтов из мягкой ткани. — Сними эти одеяла и ложись на живот.
О, теперь он такой властный. Почему его грозные приказы вызывают во мне дрожь возбуждения? Не могу же я сказать ему, что когда так со мной разговаривает, то готова сделать все, что он от меня потребует.
Все, что угодно.
Испытывая томительное возбуждение, я выбираюсь из одеял и ложусь на живот, опираясь головой на скрещенные руки, чтобы наблюдать за его работой.
И тут до меня доходит, что он все еще голый. И вот теперь мне открывается прекрасный вид на его член, который стоит гордо и прямо, а на его кончике блестит жемчужина влаги.
Тепло разливается между ног, и мой клитор пульсирует от его пронзительного блеска.
Как много времени прошло с тех пор, как мое тело так оживало. Я почти забыла, каково это.
Кайм работает быстро, его прикосновения невероятно нежны, когда он втирает таинственную мазь в мою кожу. Пальцы у него снова прохладные и успокаивающие. Я морщу нос. Мазь слабо пахнет лимоном.
— Где ты это взял? Что это?
— Это нечто, что, как я знаю, поможет. Ты не единственная, кто разбирается в лекарствах и зельях. — Он продолжает наносить мазь на мою израненную спину. Мазь пощипывает и оказывает легкое онемение. Закончив, Кайм поднимает меня в сидячее положение и обматывает бинты вокруг спины и туловища, связывая их вместе прямо под грудью. Затем отходит назад и удовлетворенно кивает, похоже, довольный своей работой. — Так-то лучше.
— Чувствую себя намного лучше, — вздыхаю я, опираясь на локти и любуясь видом.
Мой яростный воин тьмы и света; наполовину человек, наполовину неизвестная сущность, но какое это имеет значение?
Кайм складывает руки, чернильная змея изгибается и перемещается по его мощным предплечьям. Он отступает назад и смотрит на меня сверху вниз.
— Наконец-то, — хрипит он.
Он едва сдерживает себя, как плотина, которую вот-вот прорвет.
Неподвижно застываю под его полуночным взглядом. Мое дыхание перехватывает в горле. Боль в спине исчезает в пустоте, когда желание берет верх, возбуждая мои соски, посылая волну предвкушения в мое естество, вызывая желание и голод.
Тогда он сдвигается с места, и воздух вокруг него словно раскалывается и мерцает. За его глазами мелькают тени по мере его продвижения вперед. Темнота клубится вокруг обсидиановых пальцев. Бесконечные звезды снова в его глазах манят меня, не давая упасть в небытие.
Кайм парит надо мной, гибкий и хищный, нечеловеческий и прекрасный.
Мой Кайм.
Тот, кто спас меня.
И при этом стал гораздо большим, чем просто наемный убийца.
Поднимаюсь, одолеваемая внезапным желанием доставить ему удовольствие, взять массивный твердый член в рот и…
— Стой, — говорит Кайм, обхватывая мои запястья холодными черными пальцами. Он толкает меня обратно на кровать, прижимая руками, позволяя мне опереться на локти, пока стоит на коленях надо мной, его твердость такая неоспоримая и подавляющая…
Его лицо могло быть высечено из чистого белого мрамора, черты его лица выражают самое совершенное желание.
Открываю рот, чтобы что-то сказать, но Кайм глушит меня поцелуем, все еще крепко держа мои запястья.
Теперь я его добровольная пленница.
Он глубоко целует меня, и хотя его губы прохладные, они быстро теплеют, по мере того как я целую его в ответ, позволяя его губам управлять моим телом, чувствуя его настойчивый, искушающий язык.
У него вкус льда, огня и прохладных горных ручьев.
Он целует меня неистово, не торопясь, чтобы насладиться вкусом моих губ. Целует подбородок, шею, грудь, берет каждый сосок в губы, а его коварный язык дразнит мой пирсинг.
Мои соски еще больше твердеют. Выгибаюсь назад, дыхание вырывается из горла хриплыми вздохами, когда Кайм опускается ниже, прокладывая дорожку из мягких поцелуев по моему животу.
Он соскальзывает с кровати и опускается на колени, притягивая меня к себе, мои ноги свисают через край.
Все еще сжимая мои запястья, Кайм смотрит вверх и улыбается.
Это улыбка собственника, улыбка победителя, потому что он, наконец-то, сорвал свой приз — меня.
Подальше от всех ужасов мира, прочь от империи, которая пыталась стереть в пыль все мое существование.
И он победил своих врагов и теперь держит мир на своей ладони.
Какое наслаждение.
— Наконец-то, я понял, что это значит, — шепчет он, и его магия снова перетекает в голос, позволяя ему звучать более чем по-человечески. Тонкие волоски на моих руках встают дыбом. — Я понимаю, что значит обладать в этой жизни тем, кого хочется защищать превыше всего. До встречи с тобой, Амали, я не знал ничего, помимо пустой силы и бесполезной мести.
— Но в тебе было столько добра, — тихо восклицаю я. По моим рукам бегут мурашки, когда он ласкает мои запястья большими пальцами. — Иначе ты бы не спас меня и мой народ.
— Убийца во мне назвал бы себя сентиментальным дураком. Возможно, я унаследовал этот кусочек доброты от своей матери, а может, научился человечности, наблюдая за людьми, которых меня послали убивать. Но мне помогло то, что ты была такой красивой. — Он говорит это без намека на иронию, а губы изгибаются в улыбке. — Теперь, когда ты снова моя, ни в чем не будешь нуждаться, и тебе больше не придется бояться никого и ничего.
И если он так говорит, я знаю без тени сомнения, что он сдвинет преисподнюю и сам мир, чтобы обеспечить мою безопасность.
Вполне возможно, что ему это даже удастся.
Мое сердце разрывается. Оно бьется как сумасшедшее. — Я знаю, Кайм. Знаю, что ты поступишь со мной правильно, — говорю я, едва различая звук собственного голоса, охрипшего от желания. — Так же как я буду поступать правильно с тобой.
— Это верно, — бормочет он, крепко сжимая мои запястья. — Откройся для меня, Амали.
В смущении опускаю глаза.
Прежде чем успеваю сказать еще хоть слово, он наклоняется вперед, и у меня не остается выбора, кроме как раздвинуть ноги.
Его прохладное дыхание обдает мое сверхчувствительное, пульсирующее лоно, посылая в тело крошечную вспышку экстаза. Кайм глубоко вдыхает, из его горла вырывается низкий рык. — Я ждал этого так чертовски долго. — Зарывшись лицом в мое лоно, целует меня, его сексуальные губы скользят по каждому дюйму моего тела.
Я извиваюсь.
Изгибаюсь.
Задыхаюсь.
Мне некуда бежать. Он прижимает меня к себе, добиваясь моего наслаждения.
Язык скользит по моим мягким складочкам.
Губы нежно посасывают мое украшение из металла, превращая заряды экстаза в огненные искры.
Пальцы проникают в мой вход, углубляясь, изгибаясь, находя внутри меня точку, о существовании которой я даже не подозревала и которая доставляет мне такое невозможное удовольствие, когда он проводит по ней подушечкой пальца.
Кайм был холодным, но теперь он снова теплый.
Наконец он освобождает мои запястья, и я опускаюсь на локти, закрывая глаза и откидывая голову назад. Кайм наслаждается мной снова и снова.
Запускаю руки в его шелковистые мягкие волосы. Как только мои ноги оказываются на его мускулистых плечах, он приподнимается и слегка толкает меня назад, так что мои ноги висят в воздухе.
Он посасывает меня до тех пор, пока я не превращаюсь в горячую, дрожащую массу, пока дыхание не становится прерывистым, а кожа блестит от пота. Мои волосы взъерошены и растрепаны. Руки скользят по голове Кайма, шее, плечам, впиваясь в кожу.
Кайм издает глубокий рык.
Его руки обхватывают мою задницу, притягивая меня ближе к себе.
Он впивается в меня снова и снова, сводя с ума, играя со мной…
Отправляя меня все выше и выше, пока я не оказываюсь так близко к краю, что лечу.
Звезды распускаются за моими веками, а потом что-то заставляет меня открыть глаза.
Я смотрю вниз.
Он смотрит вверх, губы все еще прижаты ко мне.
— Пожалуйста… — хнычу я.
Уголки его темных глаз морщатся, когда он улыбается.
Его язык показывается еще раз.
И в моем теле начинается сильная дрожь, как начало волны, пришедшей издалека.
Прежде чем успеваю понять, что происходит, Кайм отстраняется, поднимаясь на колени.
Дрожь усиливается.
При виде его обнаженного и полностью возбужденного тела, с моими соками, поблескивающими на его губах, у меня открывается рот.
Дрожь усиливается и перерастает в небольшое землетрясение.
Кайм обхватывает руками мою шею, голову, проводит пальцами по влажным волосам.
Наклоняется и проникает в меня, крепко обнимая, держа меня над кроватью в своих мощных объятиях.
Поначалу он медлителен и нежен, но как только обхватываю ногами его спину и привлекаю его ближе, что-то внутри него обрывается.
Небольшое землетрясение превращается в лавину.
Я кончаю.
И Кайм начинает трахать меня, крепко прижимая к себе, толкая бедрами вперед-назад, впиваясь губами в мою шею, осыпая глубокими поцелуями, в то время как овладевает мной.
Легкие разряды пульсируют во мне, словно круги на пруду, становясь все больше и больше по мере того, как блаженство охватывает все мое тело.
Он все еще трахает меня, толчки становятся все более сильными. Руками провожу по его спине, ощущая, как напрягаются и выгибаются его мышцы, наслаждаюсь его мощью.
Смотрю на него сквозь дымку наслаждения, удивляясь свирепому выражению его лица…
А потом неожиданно я снова достигаю кульминации, и на этот раз нет никакого предупреждения, только чистый экстаз. Кайм обхватывает меня руками за шею, и я прижимаюсь к нему так крепко, даже когда мое тело лишается подвижности, даже когда он входит в меня, и по мне распространяется жар иного рода, проникая в каждую пору моего тела.
Любимый вскрикивает, достигая оргазма, держа меня в своих нерушимых объятиях, пока получает удовольствие.
И наконец, когда он полностью насытился, нежно целует меня в то секретное местечко за мочкой уха, игриво покусывая губами саму мочку уха и проводя пальцами по моим волосам.
Шквал поцелуев ложится на мой подбородок, щеку и, наконец, губы, когда он осторожно укладывает меня на бок.
Он кончает вместе со мной, все еще внутри, и на мгновение мы просто лежим, глядя друг другу в глаза.
В идеальном сплетении тел, рук и ног.
Греясь в объятиях друг друга.
С трудом верю, что я здесь, с ним, в безопасности, тепле и чувствую себя лучше, чем когда-либо в жизни.
Кайм убирает волосы с моего лица и улыбается. — Ты наполняешь мою жизнь, моя Энака, так, как я никогда не мог представить себе возможным.
— Ты даешь мне все, о чем я даже не мечтала в этой жизни, — отвечаю я, находя его руки. Переплетаю свои пальцы с его, удивляясь тому, как быстро он стал восхитительно теплым. — И ты был прав, Кайм. Я не знаю, что там, за завесой. Знаю только, что настоящая жизнь быть здесь, с тобой… Я бы ни на что ее не променяла. — Моя грудь наполняется потоком странных эмоций: эйфория, грусть, облегчение. На глаза наворачиваются слезы. — Ты… ты вернулся ради меня.
Кайм задумчиво поглаживает большим пальцем тыльную сторону моих пальцев. — Второй шанс никогда не следует воспринимать легкомысленно, Амали. Теперь все по-другому.
— Да, — бормочу я, чувствуя, как тепло Кайма, восхитительно мягкая кровать и роскошные шерстяные одеяла погружают меня в дремотную эйфорию.
Все кажется идеальным.
Я погружаюсь в сон.
Наконец-то, в безопасности в объятиях Кайма, я погружаюсь в глубокий, беспробудный сон.
Глава 41
Кайм
Я веду Амали обратно через весь континент, через глубокую зиму.
Иногда останавливаю время и несу ее, закутанную в меха, через равнины, через деревни, фермы и густые леса.
Иной раз краду лошадь и везу ее галопом по заснеженным равнинам, по холодным, сверкающим лесам, по замерзшим рекам и озерам, которые очень скоро снова начнут течь.
И день за днем, мало-помалу лед начинает таять, и мы направляемся вдоль предгорий Таламассы, все дальше на север, мимо заснеженных гор, мимо Черной горы, мимо Великого слияния, где озера Скайгласс впадают в Сиал, мимо усыпанных гравием Грейлендов и Плюющейся земли, где лужи вонючей серной грязи плюются и пузырятся, временами посылая шлейфы кипящей, дымящейся воды высоко в небо.
В обычной ситуации я бы призвал Вайлорен и потребовал, чтобы она доставила нас до места, но в последний раз, когда мы общались, она сообщила мне, что у нее боевые раны, полученные в бою с мидрианской армией, когда та пыталась вторгнуться на территорию Тенгу…
И еще есть маленький и немаловажный вопрос — вылупившийся птенец.
Они с Рэйки отправились в какую-то скрытую подземную шахту, и Вайлорен не оставит своего птенца даже в замедленном времени.
Я могу это понять, потому что ни за что не оставлю Амали после того, что она пережила, поэтому передаю дракону и Рэйки наши наилучшие пожелания и оставляю их в покое, пользуясь возможностью побыть наедине с моей дорогой половинкой.
Пока мы путешествуем зимой, я охочусь и готовлю для Амали, кормлю ее дикими фазанами, зайцами и лососем, которого ловлю, прорубая лунки во льду замерзших озер и ручьев. Мало-помалу ее щеки и формы начинают полнеть, доставляя мне огромное удовольствие.
Раны на ее спине заживают, а ценная мазь лимонари, которую украл из заброшенного дворца, похоже, хорошо помогает избавиться от рубцов.
Мы разговариваем во время путешествия, делимся болью, вспоминаем радости, погружаемся в жизнь друг друга, рассказывая о своих мечтах и надеждах, о том, о чем я никогда не позволял себе думать, например, о детях.
— Представь, что ты, как и все люди, — поддразнила меня Амали, — с розовощеким, пухленьким малышом, который ползает под ногами, требует то и это, пускает слюни и булькает, выбивая тебя из колеи. Ты со своей задумчивостью, суровым взглядом и тайными безжалостными заговорами. Ты бы развалился на части!
— Я бы не развалился, — ответил я, немного возмущенный тем, что она, похоже, ставит под сомнение мои потенциальные навыки воспитания детей.
Ха. Со своим ребенком? Я был бы нежен, как летний ветерок вечером.
Она рассмеялась, но вдруг стала задумчивой. — Но… с твоей кровью, то, что ты унаследовал от своего отца. Можешь ли ты вообще…
— Конечно. Он ведь стал моим отцом? Моя мать была тигландер, как и ты.
— Я до сих пор не понимаю, как это стало возможно, если Лок не может долго существовать в этом мире.
— Ну, тогда он, видимо, был быстр, — сухо замечаю, хотя должен признать, что мне любопытны обстоятельства моего зачатия. Старику предстоит многое объяснить. — Кто знает, на что на самом деле способна магия бога?
При воспоминании об этом разговоре я фыркаю, побежав еще быстрее по плоской каменистой равнине, где разрозненные клочья травы стали коричневыми от зимних морозов.
Через несколько лун они снова станут зелеными.
Но для этого мне придется отпустить время. Сейчас у меня на руках Амали, и я бегу так быстро, как только могу, приостанавливая время, чтобы она смогла выдержать последний этап нашего трудного пути.
Она устала.
Путешествовать так далеко зимой после того, через что она прошла…
Любой бы устал от этого.
Ей хочется найти теплое место, где можно поспать и остаться на какое-то время, не на одну ночь, а на несколько дней, даже на несколько лун.
Даже до следующей зимы.
Она не хочет уходить далеко. Просто хочет найти место, где снова почувствует себя как дома.
Когда взбираюсь на небольшой холм, вдали замечаю нечто — одинокую лошадь, скачущую галопом по лугам. Отсюда не могу разглядеть ее окраску — это просто темный силуэт на фоне бледно-розового заходящего солнца.
Прижимаю Амали к себе и бегу по лугам, в ногах бурлит энергия.
Хочу увидеть этого зверя вблизи, хотя бы для того, чтобы полюбоваться им. Мне и в голову не придет пытаться оседлать дикую лошадь. Это под силу только тенгу.
Мы находимся недалеко от долины, где тенгу укрываются зимой. Отсюда, возможно, три дня пешком или день верхом.
Легкий поход по равнинной местности, с чистым небом над головой и белыми горами Таламасса позади.
На ночь я разожгу для Амали костер, заверну в меха и лягу рядом с ней, когда поработаю достаточно, чтобы мое тело снова стало теплым.
Ну, я так и планировал сделать, но теперь, когда могу видеть эту лошадь немного лучше…
Он большой, гордый и мощный, с черно-белой шерстью.
Я знаю эту лошадь.
Бегу, пока не оказываюсь перед ним, все еще на значительном расстоянии, но уже в зоне его видимости.
Затем отпускаю время.
Ветер возвращается.
Слышу стук копыт.
Над нами ястреб издает пронзительный крик.
Амали моргает, ее взгляд отстранен и расфокусирован. Осторожно опускаю ее на ноги. Она защищает глаза от полуденного солнца, оглядываясь по сторонам.
На ее лице нет ни малейшего удивления. Она уже привыкла к моим прыжкам во времени и знает, что я никогда не перенесу ее во времени без ее разрешения, если только не возникнет непосредственная угроза ее безопасности.
— Где мы сейчас? — спрашивает она, плотнее притягивая меха к своему телу. Ветер резко обжигает ее.
— Калабар. — Не в силах удержаться, я упиваюсь ее внешностью, просто потому что могу. Никогда не устану смотреть на нее. Поверх теплой шерстяной рубашки на ней надета темно-синяя охотничья куртка. Ее ноги облегают коричневые кожаные брюки и мягкие кожаные сапоги. Толстая белая меховая шаль плотно обернута вокруг ее плеч, а шею защищает ярко-красный шерстяной шарф.
Наспех, но тщательно подобранный ансамбль очень хорошо дополняет ее загорелую кожу и блестящие рыжие волосы. Знаю. Я украл эту одежду для нее.
Амали оборачивается, привлеченная звуком лошадиных копыт. Я обхватываю ее руками и притягиваю к себе, когда Облако галопом вбегает в заросли, его громкий свист перекрывает рев ветра.
Он останавливается прямо перед нами, и Амали задыхается от восторга. — Никогда не думала, что увижу тебя снова!
— Привет, мхуррин, — бормочу я на иони, проводя рукой по морде Облака. — Не думал, что увижу тебя снова. Ты хочешь бежать? Не хочешь одолжить нам свою скорость?
Конь клекочет и прижимается к моей руке, приветственно топая ногой по земле. Я поворачиваюсь к Амали. — Похоже, нам пора ехать.
— Верхом?
— К этому нужно немного привыкнуть, но я могу обеспечить тебе приятные ощущения. — Мой голос густеет, когда медленно разгорающееся желание возвращается. Так всегда бывает, когда я рядом с ней. Желание никогда не проходит.
— Уверена, что сможешь, — хрипло отзывается Амали. Хотя она устала, в ее глубоких карих глазах пляшут искорки возбуждения. — Ты ведь можешь все, Кайм, не так ли? — В ее голосе слышится веселье. Она снова дразнит меня.
Подвожу ее к Облаку, конь терпеливо ждет, пока мы сядем. — Я не бог ни в коей мере, — тихо говорю, снимая с плеч свой вьюк и закрепляя его на спине Облака тонкой текланской веревкой, — но ради тебя сделаю все, даже невозможное.
— Ты невозможен, — ворчит она, когда обхватываю коня руками и взбираюсь на его спину. Тянусь к руке Амали и подтягиваю ее к себе, прижимаясь к ней так, что наши тела почти смыкаются. Мы так хорошо подходим друг другу, она и я, как будто просто созданы друг для друга.
— Возможно, но я твой невозможный, Амали. Идем. Облако прекрасно выглядит. Он явно бегал, ел, наслаждался свободой…
— Сделал маленьких жеребят, могу поспорить.
— Так и должно быть — Прижимаюсь носом к ее шее и вдыхаю ее сладкий аромат, черпая из ее тепла, чтобы снова почувствовать себя человеком.
— Уже намекаешь, Каймениэль?
Я усмехаюсь. Она всегда поднимает мне настроение. — Просто наблюдение, любовь моя. Пойдем, ты уже почти дома. Поехали.
Подталкиваю бок Облака каблуками.
Легкое касание, и мы отправляемся в путь, проносясь по широким равнинам Калабара.
Чтобы, наконец-то, вернуть Амали своему народу.
Только теперь она моя.
Глава 42
Амали
Остаток дня мы едем по обширным, продуваемым всеми ветрами равнинам Калабара, через чистые каменистые ручьи, пологие холмы и через заросли кустарника, где серо-зеленые кустики цепко держатся за избитую ветрами землю.
И хотя Кайм несколько раз предлагает остановиться, чтобы дать мне отдохнуть, я прошу его не делать этого, потому что не хочу больше терять ни минуты.
Он мог бы заморозить время еще немного и нести меня дальше на руках, но чувствую, что любимый слишком устал от всего этого бега. Даже при своей невероятной выносливости Кайм время от времени устает, и пока сидит верхом на Облаке, его руки обхватывают мое тело, а обсидиановые ладони крепко держат гриву коня, хотя бы может немного отдохнуть.
В конце концов, мы поднимаемся на холм, где среди пятен тающего снега начинают появляться первые ростки зеленой травы.
Взглянув в темнеющее небо, вижу шлейф дыма, лениво поднимающийся в воздух.
Дым в лесу. Первый признак цивилизации, который я увидела за долгое время.
Волнение нарастает во мне, и сердце бешено колотится.
Кто там, за холмом?
Кайм выводит Облако на гребень и спускается по склону. Спустившись вниз, мы попадаем в глубокую долину, наполовину окутанную тенью. На дне долины есть строения, расположенные рядом с широкой, мелкой рекой, которая течет по гладким круглым серым камням.
Палатки.
Их так много, по моим приблизительным подсчетам, не менее трех десятков. Это настоящий город. Построенные из шкур животных, палатки круглые и приземистые, как грибы. Из маленьких труб в центре палаток поднимается дым, среди них бегают дети, кричат, смеются, играют в прятки в полуденных тенях. Неподалеку от палаток находятся различные деревянные загоны для животных, в которых содержатся козы и овцы.
А дальше, на обширных пастбищах долины, пасутся лошади.
Вдали долина переходит в скалистый каньон, где мелкая река сужается и становится более глубокой.
В поле зрения нет ни одного дерева.
Это место… оно так отличается от Комори.
Мое сердце начинает биться немного быстрее.
Они действительно здесь?
Когда Кайм просит Облако сбавить скорость, дюжина лошадей и их всадники появляются словно из ниоткуда и неистово скачут к нам. Всадники поднимают толстые изогнутые мечи, угрожающе сверкающие в угасающем свете. Разлетаются косы. За ними развеваются разноцветные клетчатые шарфы.
Но хотя их мечи подняты, они не выглядят угрожающими. Скорее с любопытством они смотрят на нас с Каймом, словно мы странные существа из потустороннего измерения.
Ну, по крайней мере, один из нас.
— Кайм, — нервно шепчу я, но моя пара, похоже, ничуть не волнуется.
— Тенгу, — мягко говорит он, сжимая мою руку. — Не волнуйся. Они знают меня.
Он останавливает Облако и ждет, пока всадники доберутся до нас. Внезапно они окружают нас, обступают, кричат, говорят что-то на своем странном языке тенгу.
Ведущий всадник — женщина.
Завороженно глядя на нее, я впервые в жизни вижу пресловутую тенгу вблизи.
Эта женщина… она едет так плавно, так естественно, как будто ее тело и лошадь — одно целое. Ее черные волосы с белой прядью посередине, хотя выглядит она молодо, ей едва за тридцать. На ней куртка из дубленой кожи для верховой езды и облегающие бриджи, которые плотно охватывают ее мощные ноги. На шее намотан клетчатый пурпурно-синий шарф — яркая вспышка цвета на фоне ее делового костюма.
— Приветствую тебя, Кайм с Черной горы, — произносит женщина, останавливая свою лошадь перед нами, пока остальные воины продолжают кружить вокруг нас. — Ты выглядишь иначе, — говорит она ворчливо.
— Шугури, — отвечает Кайм, наклоняя голову в знак приветствия. — Все в порядке?
— Все хорошо, — заявляет вождь клана, ее ухмылка становится свирепой. — Но только сейчас. Ты послал нам настоящую бурю, Анангу.
— Буря неизбежно должна была прийти к вам. Я просто немного ускорил события. Лучше покончить с этим побыстрее.
— Нас могли стереть с лица земли, — шипит она, и ухмылка исчезает с ее лица. — Тысяча мидрианских солдат появились из ниоткуда и попытались захватить наши земли. Они подарили мне это. — Она поднимает жилетку, чтобы показать свой живот, обмотанный толстыми бинтами. В некоторых местах кровь просочилась сквозь них, оставив крошечные красные пятна. — Если бы не Энак и наемники, которых он привел с побережья, и не дракон…
У меня перехватывает дыхание. Сердце заколотилось. Энак… он сделал это. Я знала, что лекарь — честный человек. Я просто знала это.
— Дракона тоже послал тебе я, — говорит Кайм, его тон обманчиво мягок. Под всем этим я улавливаю намек на самоуверенность; даже среди союзников знает, что он самый опасный в этой долине.
Шугури смотрит на него слишком долго, ее карие глаза сужаются. Затем переводит глаза на меня, и ее хмурый взгляд становится еще глубже. — И ты привел еще одну тигландер. — Ее голос становится угрюмым, резким, как будто мое присутствие здесь нежелательно.
— Полукровка Иншади здесь, потому что его прислала Амали. — Рука Кайма по-хозяйски обхватывает мою талию. Ему это не нравится. — Она — моя избранница. — Последние два слова сопровождаются тем волшебным усилением его голоса, к которому я уже так привыкла. Голос Кайма резонирует силой, и это заставляет свирепых тенгу замирать на месте.
Все мужчины, окружающие Шугури, — крупные, мускулистые воины, с ожесточенными лицами, черными волосами и соответствующими боевыми шрамами. Когда Кайм холодно смотрит на них, они, кажется, слегка съеживаются.
Шугури на мгновение опускает взгляд — крошечная уступка с ее стороны. — В таком случае, нам нужно познакомиться?
— Это Амали из Комори, и она — моя избранница. Тигландеры, которым ты предоставила свою защиту, — ее племя, а значит, они и мое племя тоже. Ты поступила мудро, Шугури.
— А какой еще у меня был выбор? Это ты послал их сюда.
— Тогда ты знаешь, что моя защита может быть очень полезной.
— Знаю, и мы, клан Широкого Неба Тенгу, принимаем это предложение. — Шугури ударяет кулаком в грудь. Одним плавным движением она спускается с коня и падает на землю. Остальные Тенгу следуют за ней.
Все склоняют головы.
Кайм кивает, как будто он ожидал этого с самого начала. Я сдвигаюсь в седле и смотрю на него. Что это?
Он нежно поглаживает мое бедро, успокаивая меня. — Все хорошо, — бормочет он. Потом смотрит на Шугури. — Значит, мы договорились, владыка клана. Вы разрешаете мне построить крепость на ваших землях. Взамен ты получишь мою защиту.
— Согласна.
— И если дракон побывал здесь, значит, ты знаешь, что Хелион Рел мертв.
— Знаю. Молодой наездник дракона все нам рассказал. — Шугури смеется — раздается резкий, необузданный смех. — Времена меняются. Что ты будешь делать с Достопочтенными, Кайм?
— Еще не решил, — пожимает он плечами. — Но по праву они должны склониться передо мной, потому что я победил их Великого магистра. Таков закон Достопочтенных. Я решу, что с ними делать в свое время. — Его тон говорит мне, что он уже все решил. Просто не хочет пока раскрывать все Шугури.
Как типично для Кайма: он всегда что-то планирует в глубине души.
Я мило улыбаюсь вождю клана. — Кажется, ты проделал только половину пути к знакомству, Кайм.
— Конечно, — спокойно отвечает он. — Амали, это Шугури, глава клана тенгу с равнин Широкого Неба.
Все еще улыбаясь, я киваю ей. А потом выскальзываю из рук Кайма и сползаю со спины Облака, шагаю по траве, пока не оказываюсь перед ней. Воины позади нее вздрогнули, но Шугури поднимает руку.
Кайм уже на ногах, рядом со мной, тенью двигаясь бесшумно, как фантом, которым он и является.
Позволяю ему это сделать.
Сжимаю ладони вместе, прикасаюсь пальцами ко лбу и большими пальцами к носу в традиционном приветствии Достопочтенных. — Это честь для меня — встретиться с тобой. Я вечно буду благодарна тебе и твоему клану за то, что они дали приют моему народу в самый тяжелый момент его нужды. — Кланяюсь. — Мы в долгу перед тобой, Шугури с равнины Широкого Неба.
Это правда, я бесконечно благодарна народу лошадей за то, что они приютили мое племя, но также хочу, чтобы эти тенгу знали, что я не просто пара Кайма.
Я представитель своего племени. И говорю за себя.
И эти тенгу, которые, по слухам, такие свирепые, опасные и смертоносные для чужаков… они должны знать, что мой народ ничего не имеет против них — до тех пор пока они придерживаются своего обещания.
Глаза Шугури раскрываются. Она смотрит на меня сверху вниз, как будто видит меня впервые.
Затем делает шаг вперед и с ухмылкой берет меня за руку. — Приветствую тебя, Амали из Тига. Правда ли, что именно ты убила Хоргуса?
— Это она, — с гордостью отвечает Кайм, и это, похоже, производит впечатление на тенгу, потому что все они бормочут между собой на своем языке. Теперь они странно поглядывают на меня. — Так мы и познакомились, — добавляет Кайм, обхватывая меня за плечи. — Это были не самые лучшие обстоятельства, но…
— Это было очень романтично, — тихо роняю я.
С губ Шугури срывается смешок. — Думаю, ты мне понравишься, Амали. — Она похлопывает меня по руке. — Ты должна знать, что когда-то я положила глаз на твоего Кайма, но тогда была молода и глупа, и моя привязанность осталась безответной. Он был слишком отстраненным, слишком холодным, даже для меня. Я рада, что тебе удалось его растопить.
В замешательстве я смотрю на тенгу. Как легко она призналась в этом… но по какой причине? — Лучше бы ты не замышляла ничего против моего…
Шугури смеется. — Расслабься, Тигландер. Это было давно, а сейчас я смотрю на другого. Кроме того, разве ты не видела, как он смотрит на тебя? Я бы не выдержала…
Прежде чем Шугури успевает закончить, мое внимание привлекает движение вокруг палаток. Из большой палатки выходят люди. Сначала узнаю одежду: коричневые и зеленые оттенки платьев и рубашек моего народа.
Теперь я вижу их: это Сана со своим малышом? Тамрен с молодым парнем? Старейшины?
Даже ворчливый Энак с редкой улыбкой на лице?
Я не вижу среди них Велтею, хотя…
Бросаю взгляд на Кайма.
Сначала его лицо жесткое и холодное. Он все еще настороже, на нем маска воина, наемника…
Но потом сквозь нее просачивается нотка тепла, и он вдруг улыбается.
Заходящее солнце опускается за гребень холмов, озаряя долину ярким красным и оранжевым светом.
— Иди к ним, — шепчет он. — Все в порядке, Амали. Ты здесь в безопасности.
Прежде чем успеваю осознать, ноги уже идут вперед. На заднем плане несколько тенгу добродушно хихикают.
Бегу по траве, спускаясь в долину.
Ветер дует мне в спину.
Чувствую себя превосходно.
Твердая земля под моими ногами приятна.
Кайм у меня за спиной, присматривает за мной, когда тени становятся все глубже, отгоняя последние капли дневного света — это приятно.
Потому что он всегда будет оберегать меня.
И наша новая жизнь вместе только начинается.
Эпилог
Кайм
Ранним утром, в темноте, в холоде, в то время, когда смерть якобы смотрит сквозь завесу на спящих смертных, в долине царит почти идеальная тишина, прерываемая лишь нежным журчанием реки.
Я лежу рядом с Амали в маленькой палатке, сделанной тенгу, наслаждаясь теплом ее тела и угольного мангала в центре. Моя рука лежит на ее груди. Прислушиваюсь к ритмичному звуку ее дыхания, позволяя ему успокоить холодную бурю внутри меня.
Несмотря на то, что я покорил своих врагов и объявил северную часть Мидрии своей собственностью, в моем сердце все еще присутствует мрачная неуверенность.
Со смертными я справляюсь легко, но уверен, что под вековым пеплом Черной горы дремлют магические силы. Вайлорен и Андоку не могут быть единственными могущественными существами, вышедшими из своего сна, и если я сын бога… то сколько еще таких, как я, существует и даже еще не знают об этом?
Никогда не жду неприятностей, но всегда к ним готовлюсь.
И я сохраню Амали и ее племя — мое племя — в безопасности, чего бы мне это ни стоило.
Это мое обещание тебе, любовь моя.
Закрываю глаза и позволяю дыханию ее тела унести меня прочь.
Здесь, с ней, в тишине и покое.
Никогда не чувствовал большего покоя, чем когда я с ней.
Видимо, в какой-то момент я заснул, потому что внезапно снова оказался в том беззвучном месте, куда обычно попадаю, только на этот раз слышу шум ветра и шелест листьев под ногами.
И на этот раз листья имеют все цвета осени, которые так любит Амали, такие же яркие, как ее блестящие рыжие волосы.
Поднимаюсь по пологому склону — этому невыносимому склону — навстречу утреннему свету, и на этот раз путь открывается передо мной.
Место, которое так долго было мне недоступно… теперь я прохожу его с легкостью.
— Здравствуй, отец, — произношу, не в силах сдержать иронию, прокравшуюся в мой голос. Потому что, не видя его, я знаю, что он здесь.
В конце концов, это его владения, где он обладает абсолютной властью.
Дохожу до гребня холма и останавливаюсь.
Подо мной широкая долина. Сосновые и лиственные осенние деревья уступают место зеленым холмам. На склоне одного из холмов из зелени выбивается деревня с белыми домиками, сияющими в лучах яркого утреннего солнца.
Если сильно прищуриться, то можно увидеть людей, идущих по мощеным дорожкам.
Дует прохладный ветерок, треплет мои распущенные волосы.
Качаю головой. — Это не совсем то, как я представлял себе загробную жизнь.
— Ты думал, что это будет неприятное место, сын мой? Адское место?
— Для таких как я, да.
Смерть смеется. Он словно возникает из воздуха, тени превращаются в высокого бледнолицего мужчину, черты которого до жути похожи на мои. — Загробная жизнь — это то, какой я решу ее сделать, в зависимости от того, кто ты есть. Для некоторых она не слишком приятна. Например, твой враг Триз. Или этот идиот Хелион Рел. С другой стороны, ты можешь сказать Амали, что мальчик по имени Айен уже приходил и покинул нас. Он был бесстрашным и просил о перерождении. Так я и сделал. Скажи ей, чтобы она не слишком печалилась. На этот раз я подарю ему что-нибудь получше.
— Она будет довольна, — киваю я. Когда Амали рассказала мне об Айене, единственном мидрианском моряке, который проявил к ней доброту, мне захотелось сделать что-нибудь для мальчика. — Кажется, ты читаешь наши намерения. Значит, ты слышишь и наши мысли?
— Я знаю все еще до того, как это произойдет в вашем мире, — говорит Смерть. — Ибо время принадлежит мне, и то, что еще не свершилось в вашем мире, уже произошло в моем.
Качаю головой. — Снова загадка. Почему ты только сейчас позволил мне увидеть это место как следует?
Почему Амали не может прийти сюда, но при этом крепко спит рядом со мной?
— Она больше не близка к смерти. Ты же, напротив, и есть смерть.
Внезапная мысль приходит мне в голову. — Могу ли я увидеть ее? Мою мать?
— Конечно. Она изводит меня с тех пор, как узнала, что ты смог прийти сюда. — Смерть поворачивается и обращается в пустоту. — Лиалли.
Воздух снова завихряется, и вдруг она стоит передо мной.
Женщина, которую я видел в своем видении. Женщина, павшая от руки Хелиона.
Я так хорошо ее помню.
Гордые черты лица, темные каштановые волосы, зеленые глаза.
Проклятие, нашептанное на ухо Хелиону Релу; проклятие, которое пожирало его всю жизнь, извращая его изнутри, пока болезнь черных глаз опустошала его лицо.
Какой храбрый поступок она совершила.
На ней струящееся белое платье без рукавов, свисающее от плеч до щиколоток, оставляя обнаженными руки и верхнюю часть груди.
У меня перехватывает дыхание. Прямо там, в ложбинке левой ключицы, багровый знак, такой же как у Амали.
В голове роятся тысячи вопросов, но я держу язык за зубами, пока она идет вперед и протягивает руки ладонями вверх.
Удивленно смотрю на нее.
Этот вид приветствия — старый ионический, используется, когда человек испытывает чувство смирения по отношению к тому, кого он приветствует. Это может быть извинение или признание превосходства другого, или даже намеренный акт подчинения.
Я не могу принять от своей матери ни одного из этих знаков, даже первого.
У нее нет причин извиняться. Если уж на то пошло, то это я должен извиниться за весь тот гнев, который затаил на нее в своей бесчувственной юности.
Беру ее руки в свои, удивляясь, что они твердые и теплые, хотя она только что возникла из пустоты. Быстро меняю хватку так, чтобы ее руки были сверху, а мои — снизу.
Смерть тихо исчезает, давая нам побыть вдвоем.
Какое-то время мы просто смотрим друг на друга, пытаясь найти связь среди всех потерянных лет. По ее лицу пляшут потоки эмоций: грусть, печаль, гнев, гордость, решимость, любовь…
Как только она раскрывает рот, чтобы заговорить, ее нижняя губа дрожит. — Я…
Осторожно сжимаю ее руки. — Все в порядке, мама. Я знаю, почему ты оставила меня там.
Она удивленно качает головой. — Как ты можешь знать, почему я решила оставить тебя Ордену?
— Я Достопочтенный, — говорю просто. — Я понимаю, что такое Орден. И если кто-то хочет, чтобы ее сын стал волком, то нужно оставить его с волками. Я не понимаю, почему горный торговец, с которым ты ушла, не взял меня под свое крыло, когда должен был.
— Ларен был хорошим человеком, но он умер раньше меня, — мягко произносит она. — Несчастный случай на утесе. Я была совсем одна и знала, что мне недолго осталось на этой земле. Поэтому оставила тебя в единственном месте, где, по моим расчетам, ты станешь достаточно сильным, чтобы защитить себя от остального мира. Ты должен был стать сильным, потому что рано или поздно узнал бы, кто твой отец.
Бросаю взгляд на Смерть. — Она была совсем одна со мной, а ты ничего не мог сделать, чтобы помочь ей?
— Живая Земля — не мой домен, — рычит Лок. — Пока смертный не ступит за завесу, я мало что могу сделать, если только не пройду мимо него ночью или если он не окажется в одном из мест, расположенных ближе к завесе — в Таламуране. Я не выбираю, когда наступит Время. Это можешь сделать только ты. Я просто забираю души, когда они готовы. Я знал, что время Лиалли скоро придет и что ты будешь в безопасности с Достопочтенными, пока не достигнешь совершеннолетия. В конце концов, это мой орден.
— Твой орден?
— Орден Достопочтенных старше драконов. Он берет свое начало в те времена, когда я сражался с некоторыми богами за разные блага. — Лок пренебрежительно машет рукой, за его пальцами тянется тень. — Когда-нибудь я расскажу тебе о его истории, но не хочу больше отвлекать Лиалли.
Смерть выглядит немного обеспокоенно.
Моя мать смотрит на Смерть так, словно может повалить его одним лишь взглядом.
Лок наклоняет голову и отступает назад, его темная мантия развевается.
Перевожу взгляд на мать.
Мою мать.
Женщина, которая любила меня и сделала все, что могла, чтобы я выжил.
— Я не держу зла, — мягко говорю, притягивая ее в свои объятия. — Только благодарность.
Лиалли кивает и крепко обнимает меня, прижимаясь головой к моему плечу. — Я бы оберегала тебя, ты же знаешь. Кормила бы тебя, лелеяла и растила, если бы не эта проклятая болезнь.
— Тише, мама. Все в порядке. Я здесь. — Странное чувство охватывает меня, когда позволяю себе упасть в объятия своей матери — мое самое первое воспоминание об этом. Это хорошее чувство. Ее тепло, то, как она так крепко обнимает меня… это смывает последние остатки старой, разъедающей горечи, затаившейся глубоко внутри меня.
Но теперь мне уже совсем не больно.
В конце концов, по ту сторону этой завесы меня ждет прекрасная женщина, и она уже сняла тень с моей души.
— Мой ребенок стал мужчиной, — бормочет она, проводя пальцами по моим волосам. — И очень хорошим. Позаботься теперь об этой Амали, слышишь? Она сильная молодая женщина и единственная, кто может держать тебя в узде, когда тебе это нужно.
— Прекрасно это знаю, — усмехаюсь я. — Я бы хотел, чтобы ты с ней познакомилась, но…
Мама отстраняется и крепко сжимает мои руки. — Я бы тоже, но не сейчас. У нас много времени. Она не пересечет Завесу еще долгое время.
— Я надеюсь на это, — рычу, бросая на Смерть острый взгляд.
Жизнь, которую мы с Амали строим в Калабаре…
Я бы не променял ее ни на что.
Позвольте нам пожить некоторое время как смертные. После боли, бури и страданий жизнь становится еще прекраснее.
Как только мама осторожно покидает мои объятия, я поворачиваюсь к отцу.
Смерть улыбается.
Но он не откровенен со мной. Кое что, в частности, все еще беспокоит меня. — Ты сказал ранее, что у моей силы есть условие. Что это, отец?
Лок сурово смотрит на меня, и вдруг слабая улыбка испаряется с его губ, сменяясь холодным, нечеловеческим лицом бога. — Сила замедлять время приходит из места без времени — отсюда. Как и твои руки, которые являются продолжением твоего бессмертного тела. Если ты хочешь сохранить и то, и другое, то тебе нужно просто продолжать делать то, что ты уже делаешь.
— И что именно? — Мой голос становится резким. Не нравится мне вся эта загадочная чепуха.
— Если ты мстишь, то делаешь это с оправданием. И в мире живых ты становишься тем, кого там раньше не было.
— Отец, не мог бы ты говорить простым языком?
Лок снисходительно улыбается. — Со временем ты привыкнешь к манере говорить бесконечными предложениями. Но пока позволь мне говорить прямо. В мире живых ты должен стать Справедливостью. Ты будешь поддерживать равновесие между жизнью и смертью. Мне не нужно говорить тебе, что будут последствия, если злоупотребишь своей властью, потому что знаю, что ты не сделаешь ничего столь глупого.
— Хочешь сказать, что ты можешь лишить меня силы?
— Ничего столь драматичного. Ты тот, кто есть, сын мой. Я не могу забрать твою силу. — Лок смотрит на меня, его глаза отражают бесконечность, выражение его лица невозможно прочесть. Тени клубятся вокруг него, становясь в его присутствии движущимися, живыми существами. Я чувствую, как от него исходит огромная темная сила. Это действительно одна из немногих вещей в этой жизни, которых я боюсь. — Просто не забывай, что здесь, в моих владениях, я — абсолютный хозяин. Знаешь ли ты, почему даже такие бессмертные существа как драконы и сангису боятся меня, дитя?
— Потому что даже их можно убить, и все они в конце концов окажутся в твоих владениях.
Даже я.
Даже Амали.
Спокойно обдумываю откровение отца.
Справедливость?
Ирония не покидает меня. Бывший наемный убийца, который когда-то жил ради мести, должен стать правосудием в мире смертных?
Всего лишь зиму назад эта мысль показалась бы смехотворной, но теперь я понимаю все по-другому.
Когда она рядом со мной, все возможно.
Медленно киваю, когда в моем сознании появляется проблеск понимания. Думаю, я знаю, почему мой отец спрашивает меня об этом, но кто может предположить, что он понимает планы и замыслы бога?
— Мой сын не дурак, — одобрительно бормочет Смерть.
— Конечно, не дурак, — сурово заявляет Лиалли, подходя ко мне и сжимая мою руку. — Мой сын не сделает ничего подобного. — Она целует меня в щеку. — Ступай, Каймениэль. Мы еще встретимся. Нам столько всего нужно наверстать. Ты не понимаешь, как хорошо наконец увидеть тебя после стольких лет…
Ее голос затихает.
Бледное лицо Смерти начинает бледнеть.
Зеленая долина, легкий ветерок и вид деревни вдалеке…
Все они начинают исчезать.
Кайм.
Кайм.
Кайм!
Кто-то зовет меня обратно. Кто-то волнуется. Так не пойдет.
Внезапно я снова в палатке тенгу, закутанный в меха рядом с любовью всей моей жизни.
Она лежит на мне, обхватив мой торс, ее теплая рука ласкает мое лицо. — Доброе утро, Каймениэль.
Поднимаю на нее взгляд. Она полностью обнажена, ее тело гибкое, обнаженное и совершенное, освещенное слабым светом раннего утра, проникающим через окно в крыше палатки. Ее огненные волосы распущены и взъерошены, роскошный ореол окружает ее великолепное лицо, она похожа на богиню.
— Ты куда-то ушел? Прости. Я не хотела уводить тебя оттуда. Мне было очень холодно и не по себе. До сих пор не привыкла к таким…
— Ш-ш-ш. — Улыбаюсь и прикладываю палец к ее губам. — Не извиняйся. Я бы с радостью ушел с тобой, даже если бы меня вызвали сами боги.
Она улыбается — сексуальная, озорная улыбка. Появляются неотразимые ямочки.
Моя эрекция возникает мгновенно, удивляя меня своей силой. От удивления открывается рот. Кровь отходит от моего мозга и приливает к члену, лишая меня всякой сознательной мысли.
Оказавшись под Амали, я парализован похотью и ошеломлен ее красотой.
— Доброе утро, — говорит она мягко, дразняще, ее голос отдается во всем моем теле. — Мне нравится просыпаться рядом с тобой. Это самое лучшее.
— Я… — На этот раз я действительно потерял дар речи. Только она могла сделать это со мной.
Амали целует меня. Ее губы — огонь для моего льда, и, как всегда, ее не беспокоит моя холодная натура.
Ее тепло быстро охватывает меня, возвращая в мир живых.
Меня одолевает внезапное желание поглотить ее, завладеть ею, сделать так, чтобы она знала без сомнений, что каждый ее дюйм принадлежит мне.
И я сделаю именно это.
Отвечаю на ее поцелуй, притягиваю в свои объятия, провожу руками вверх и вниз по ее грешному телу, кончики пальцев скользят по гладкой коже и шрамам.
Ее тепло проникает в меня, помогая мне снова обрести гармонию.
Я чувствую вкус ее сладости.
Прекрасная.
Сильная.
Я самый счастливый человек во всех вселенных вместе взятых.
Когда у меня есть все это…
Как я могу желать чего-то еще?
Последние комментарии
11 часов 37 минут назад
16 часов 40 минут назад
1 день 29 минут назад
1 день 3 часов назад
1 день 3 часов назад
2 дней 14 часов назад