Октавия [Анастасия Дяткина] (fb2) читать онлайн

Анастасия Дяткина Октавия

Вечер разыгрался в городе. Прогремела гроза. За занавесками горящего окна слышались голоса.

— … Широкие двери распахнулись, и потекли, потекли, потекли явленные на праздник угасающей жизни граждане в черных фраках и пышных платьях, в ожерельях и моноклях, с белоснежной кожей и блестящими заплывшими глазами. Поглядишь на их руки — острые когти как лезвия сияют в свете канделябров, посиневшие пальцы в темной крови перепачканы. Послушаешь их слова — искусными речами вьются они колючим плющом в уши. Как ужасно попасться в их свинцовые оковы — они напоят тебя своей лживой и дурманящей кровью и обратят в своего брата, разразившись…

— А в сестру? — подался голос повыше и потише.

— Тише ты, Адель! Дай дослушать! — вторил ему второй детский голосок.

Свеча медленно таяла в медном канделябре, и воск капал на белую простынь. Часы совсем не тикали: замерли уже давно, но снять их со стены никто не решался. Говорили, что они остановились со смертью хозяина дома. Право, надо сказать, что чудовищной была эта смерть, но толком о ней ничего неизвестно: просто мучительная, просто страшная и медленная. А какая — кто его разберёт? Никто и не знал, только пугать любили. За столом с белой простынью сидело трое: мальчик, девочка и эксцентричный рассказчик.

— Может, в сестер не обращают, — девочка повернулась на него и скорчила насмешливую гримасу.

— Такую дурнушку, как ты, никто не обратит, — начал задираться мальчик в ответ.

— А на тебя посмотрят — аппетит потеряют!

Он резко вскочил со стула и со всех сил схватил ее за волосы, в ответ она заверещала и начала брыкаться. Своей маленькой ножкой она со всех сил пнула его в живот (удар был не особо фатальный, но всё же неприятный), и они синхронно закричали:

— Мама-а!

— Ну чего орём, ясли?!

Мама не появилась. В обшарпанном проёме комнаты оказался высокий юноша в затёртой жилетке и желтоватой рубашке. Черты лица он имел благородные и острые, как ограненный алмаз, а на лице всегда сохранял универсальную эмоцию, которая выражала всё и ничего. На вид ему было не больше 18, и в глазах еще проглядывался юношеский задор.

— Мамы нет, и я тут главный! — выпячив грудь вперед, произнес он. — Виктор, Адель, собираем руки в ноги и шуруем по кроватям! Спать мёртвым сном до утра!

— Ну Стефан!

Он опустил волосы сестры, она перестала пинаться ногами, и между ними наступил хрупкий мир во имя единой цели. Сильным мира сего научиться бы объединятся у детей, что не хотят идти в постель, и тогда войнам придет конец.

— Калеб рассказывал нам про упырей! — возник мальчик.

— Про кого?

А тот намеренно не продолжал. На его языке зависло «… разразившись диавольским смехом», и Калеб, будучи тем еще эгоцентриком, ожидал, когда все внимание снова будет обращено на его многогранную персону. Как он понял, у брата с сестрой с его концентрацией было не очень, но нужно было уметь работать с любой публикой.

Калеб был того же возраста, что и Стефан, только немного ниже и меньше, вероятно, контрастности ради, ведь каждая личность обладает индивидуальностью только в сравнении с другими. Он был очень худощавым, что старательно скрывал длинными неприталенными рубахами, рыжим и кудрявым, что делало его ходячей карикатурой в глазах элегантного и изысканного общества.

— Ты же и в первый раз уже услышал, — слегка обиженно молвил он. — Про упырей.

Он видел, как Стефан вот-вот выдумает в голове едкую шутку, которая обсмеяла бы его и весь его род, но, если даже шутка и была в конечном итоге сформулирована, озвучивать её он не торопился. Он присел рядом на табурет и состроил внимательную гримасу, оперев подбородок о костяшки пальцев. Видимо, решил преберечь насмешку, чтобы нанести урон еще больший по его хрупкому эго.

— Ну продолжай, — удивительно серьезно проронил он.

Калеб снова оглядел комнату. Дерущиеся близнецы притихли, и даже Стефан внимал его словам. Он загадочно взглянул на занавешенное окно, погладил свой подбородок, даже закурил бы, будь у него трубка. Выдержав грамотную паузу, он продолжил свою историю.

— Существует легенда об одной упырице. Её звали Октавия, и она была дочерью графа Винреско, который отдал ее в жёны своему товарищу, виконту Бладшефту.

Он на секунду взглянул на Стефана, пытаясь разглядеть перемену в его лице, но тот был скуп до эмоций и слушал осознанно.

— Бладшефт был человеком жестоким и безжалостным. Он глумился над своими слугами, ни во что не ставил своих товарищей, в том числе и графа Винреско, но хуже всего он относился к своим женам. В наказание за неповиновение одну из них он нагой провёл по всему Вундену, а затем жестоко избил, и на третий день она скончалась от одолевшей хвори. Всё это было известно графу Винреско, но богатство и статус Бладшефта могли вывести все семейство из бедности, одолевшей древний дворянский род. Октавия Винреско согласилась на брак удивительно легко. Свадьба была сыграна через месяц, и она переехала к своему мужу в его недавно приобретенное поместье в окрестностях Вундена.

Бладшефт прельстился красотой юной Октавии и влюбился в неё без ума с тех самых пор, когда они впервые встретились на балу, и ничто не могло остановить его: ни холодность девушки к нему, ни тяжелый характер. Он терпел все её выходки и неповиновения. Октавия же оставалась равнодушна ко всем его словам любви, извергнутым из самой глубины жестокого сердца. Даже после свадьбы она ни разу не далась ему и каждую ночь уходила спать в другую комнату. Так продолжалось месяцы и недели.

Чувства виконта, вызванные эйфорией, начинали тускнеть, а потому всё больше Октавия раздражала и злила его своим холодом. Однажды-таки он решился принудить ее к близости силой. Она стремилась уйти, но он захлопнул перед ней дверь. Десятки минут из комнаты доносились ужасающие звуки, а затем все утихло, и слуги, вбежавшие в супружескую спальню, нашли лишь тело своего господина, изуродованное и истерзанное. А леди Октавия Винреско навсегда покинула поместье Бладшефт.

Он окончил свой рассказ. Кажется, даже свет свечи немного поугас, ибо в комнате стало намного темнее. Тишину прерывали только завывания ветра на улице.

— И что, это она его убила? — малышка Адель заморгала круглыми глазками.

— Она, она! — оживился Виктор. — Всю кровь у него выпила!

— А что если она за нами придёт? — испуганно схватилась девочка за подол своего платьица.

Рассказ явно вызвал у детишек оживление, которое нужно было технично сократить. Стефан поднялся со стула, подошёл к столу, за которым на соседних стульях сидели его брат и сестра, и, склонившись над ними, тихонько проговорил.

— За послушными мальчиками и девочками ни упыри, ни упырицы не приходят. Они только злодеев кусают и детей, которые не хотят спать ложиться.

— Мы пойдем, мы пойдем! — синхронно заговорили близнецы.

Они соскочили со стульев и, схватившись за руки, направились быстро-быстро в свою комнату.

— А попрощаться с Калебом? — кинул им вслед Стефан, оперевшись одной рукой о стул.

— Пока, Калеб!

Он помахал им рукой. Стефан проследил за ними до самой двери в комнату, вплоть до того момента, когда она крепко захлопнулась. Он прекрасно знал, что близнецы в этот момент встали около дверных щелей и подслушивали их разговор.

— Что, аудиторию свою ищешь?

— Не смейся, детей не так просто заинтересовать.

Стефан и Калеб были, как это говорится, друзьями детства. Вместе они съели не только пуд соли, но и горсть песка, сотню котлет мамы Стефана и парочку червяков на спор. Они жили в соседних доходных домах, поэтому именно им суждено было вместе бегать по рынку, таскать у продавцов то персики, то яблоки, а потом воевать деревянными мечами с детьми из соседних дворов. Подросши, они вместе пошли в одно и то же младшее училище, из которого их перевели в лицей имени императрицы Геневры — самый престижный лицей в Вундене и окрестностях. Он то и дело выпускал то министров, то учёных. И Стефан соответствовал его гордому облику: он отличался высокой успеваемостью, удивительно быстро усваивал каждый предмет, а особенно хорошо разбирался в политике, экономике и истории. Его наставники беспрестанно сулили ему карьеру в высших эшелонах.

А Калеб… Калеб во всеуслышание на первом же педагогическом совете был объявлен всеобщим разочарованием за неспособность к наукам точным, абсолютным отсутствием интереса к государственным делам и страстью к бессмысленным художественным репризам. Порешили, что пусть пишет, но с первых экзаменов вылетит, как пробка из бутылки игристого вина. Стефан же решительно не хотел расставаться с лицейским товарищем и особенно ратовал за сохранение его места среди рядов учеников. Каким-то чудесным образом Калеб шестой год подряд вытягивал даже ненавистную математику на какой-никакой проходной балл. Так они и бытовали и в горе, и в радости.

И в какой-то прекрасный момент Стефан совершенно чётко для себя осознал, что проявляет интерес теперь не просто к государственному аппарату, но и к тому, как могло бы быть иначе.

— Если ты не пойдешь со мной, то я пойму. Это может быть опасно.

— Смеешься? Я такое не пропущу. Начну собирать материал для своего романа от твоих революционных начинаний до конца на эшафоте. Ты будешь самым харизматичным и красивым главным героем. Намного харизматичнее и красивее, чем на самом деле.

Калеб шутил, но Стефан дергался лишь от единой мысли о том, что он собирается сегодня сделать. Парню в силу своего возраста и характера чудилось, будто он бросает вызов целому государству, Калебу же это мероприятие, судя по описанию, напоминало тот же совет, на котором педагоги каждый раз выносили решение о его отстранении, но вот он, целёхонький и всё еще ходит на лекции, правда, через раз. Однако, он не заметить не мог, как трепетно относится к своему первому оппозиционному собранию Стефан. Притащил даже соответствующую литературу: не сказать, что сильно запрещенную, но в программу лицея она точно не входила. А, как известно, все, что в программу не входило, было бессмысленным и бесполезным.

Стефан повернулся и уставился на вставшие часы, будто действительно намеревался увидеть там время.

— Сколько времени? — словно насмехаясь, следом спросил он.

Рабочие часы в доме тоже были. Они стояли на одной из тумб и ровнехонько отсчитывали проходящие минуты.

— Без пятнадцати семь, — ответил ему Калеб.

— Значит, пойдем.

Калеб поднялся со стула, и они вместе с товарищем двинулись к выходу. Стефан отдельно подошёл к комнате близнецов и стукнул локтём о дверь, услышав, как они зашушукались и разбежались в разные стороны.

***

Вышли из дома они скоро, пройдя через несколько этажей по крутой лестнице.

— Далеко нам идти? — поинтересовался Калеб.

— До библиотеки, — коротко бросил ему в ответ Стефан, и они двинулись вперед.

Прохожих на улицах становилось гораздо меньше, поэтому теперь их можно было сосчитать на пальцах. Раз и два: молодые любовники, счастливые и юные, громко смеются и почти порхают по стихающим улицам. Три, четыре, пять: около лавки остановилось несколько мужчин средних лет и говорят о чём-то своём, о мужском. Шесть: одинокая и красивая девушка в бордовом берете идёт по улице и задумчиво вглядывается в тускнеющие окна домов, болтая своим чемоданчиком то в одну сторону, то в другую. Калеб бы точно загляделся, если бы товарищ не шёл так быстро и решительно, обгоняя все возможные материи.

Стефан и Калеб жили не в самом бедном районе города, но и не в самом богатом, поэтому здесь в основном обитал средний класс, к которому частично относились и наши лицеисты: средне зажиточные юристы, учителя, врачи, деятели культуры и иже с ними. Всё они грамотно распределились по своим отраслям, прилежно работали во благо страны, а на выходных совершали променады в театры или салоны (в зависимости от уровня восприятия прекрасного и наличия денежных средств). К библиотеке выше упомянутой местные не питали нежных чувств и задерживаться там боялись, потому что о ней вечно ходили какие-то страшные слухи: то про странные звуки, доносящиеся из секретных архивных помещений, то про книги, таящие в себе древнее зло, то про местного призрака, духа студента, то про невесть еще что. Короче говоря, собирались в ее читальных залах только самые отчаянные отбросы общества, а теперь еще и юные революционеры. Ну, никто бы не удивился.

— Ты меня в читательский кружок ведёшь? Бывал я в местном, неописуемая скука, — как ни старался Калеб идти в ногу со Стефаном, он всё равно его обгонял. — Правда, меня быстро выгнали оттуда. Не сошлись взглядами на творчество Гила Вартудо: не было в его метафорах аллюзий на социальные изъяны, он о любви писал.

Стефан пропускал его слова мимо ушей и продолжал вышагивать, иногда подозрительно оборачиваясь.

— Ну куда ты так гонишь?! — пару раз споткнувшись о собственные ботинки, Калеб выразил несогласие со скоростными параметрами передвижения Стефана.

— Надо успеть, — равнодушно отозвался он.

— Мы такими темпами успеем только на мои похороны, уймись, пожалуйста!

— Просто не сбавляй шага, Калеб. Продолжай идти.

Библиотека становилась все ближе. В двадцати шагах пути она явилась в своей форме, а в десяти — показалась во всем содержании. Она словно стремилась взлететь в небо: украшенная многочисленными витражами, арками и резными фризами библиотека представлялась каким-то чудесным храмом. Перед нею раскинулся небольшой парк: в середине стоял фонтан, а окружали его лавочки. Таки райское место! Местные жители, однако, совсем не были заинтересованы архитектурной составляющей, поэтому здания сторонились: особенно суеверные даже по другой стороне улицы проходили, чтобы не попасть под тлетворное влияние неких сущностей. Впрочем, не всех это касалось. Калеб и Стефан увидали издалека девушку, стоящую около входа в библиотеку.

Вероятно, если бы они не знали, что это девушка, легко приняли бы ее за юношу. Вместо изящного платья на ней красовался мужской сюртук, а пепельного цвета волосы были стрижены по подбородок. Некоторая брутальность виделась и в чертах её лица: они были грубыми, но в то же время очень острыми. Калеб, увидев её, тут же стушевался. Он заметно покраснел и начал судорожно смахивать пылинки со своей одёжки.

— Что ж ты сразу не сказал, что Игнис будет?! — жалостливо молвил он. — Я бы поприличней рубашку надел!

Думать о модном выборе сегодняшнего вечера уже не представлялось возможным, когда молодые люди подошли практически вплотную к ней.

— Стефан, рада видеть, — завидев долгожданного товарища, приветственно кивнула она.

— Взаимно, — лаконично ответил ей Стефан.

Игнис слегка кивнула в сторону Калеба и организовала вопросительный взгляд по поводу целесообразности нахождения его персоны в этом месте и в это время. Стефан быстро её успокоил.

— Это со мной. Он мешать не будет.

Калеб состроил самую радостную улыбку, на которую способен человек, и тоже совершил этот приветственный кивок, но, правда, с большим размахом, и строгий приветственный жест обратился чуть ли не реверансом. Игнис оставила этот финт без внимания.

— Ладно, идёмте.

Она направилась к широкой двери, Калеб и Стефан без вопрос последовали за ней. Преодолев массивные двери библиотеки, они двинулись вглубь здания, и в то время, как Стефан опасливо озирался, разглядывая книжные шкафы и тусклые дубовые столы, Калеб одухотворенно следил за движениями Игнис и глупо улыбался.

Игнис тоже была лицеисткой, а Калеб был в неё долгое время беспощадно и всепоглощающе влюблен, как может быть влюблен человек со столь романтичным взглядом на жизнь, что принялся писать стихи в таком отвратительно прозаичном мире. Корпусы лицея делились на женский и мужской, но у их учеников и учениц была возможность встретиться в лицейской библиотеке или во дворе. Они тоже встретились однажды: Игнис по случайности сильно зарядила ему кулаком, когда он попытался с ней познакомиться. Калеб усвоил урок на всю жизнь: не подкрадываться к ней со спины. Ну и влюбился заодно.

— А я не знал, что ты тоже будешь! — пытался он начать диалог, пока они шли. — Я Калеб, кстати. Ну, мы виделись. Помнишь? Ты меня еще так ударила! Там… До сих пор вмятина!

Дабы подтвердить свои слова, он ощупал свой подбородок на предмет излишних впадин, но Стефан быстро его одёрнул:

— Я тебя умоляю, помолчи.

Игнис не ответила, поэтому диалог дальше не пошёл, да и к тому времени они уже подошли к еще одним загадочным дверям библиотеки, которые располагались в каком-то закоулке меж стеллажей. Наверное, иному человеку такое специально не найти. Девушка одним лёгким движением их отворила, словно они были невесомы, и перед ними предстала лестница, ведущая вниз. Она отошла чуть в сторону, пропустила парней, а сама вошла последней, затворив за собой дверь. Ненадолго лестничный проём погрузился в темноту: впереди уже виднелся тусклый свет, проходящий через просветы железной калитки. Уже совсем скоро и её они преодолели.

Они оказались в широкой подвальной зале.

— Мы здесь, — коротко бросила Игнис, закрыв за собой калитку.

Комната, открывшаяся перед ними, словно стремилась задушить их каменными стенами. У стен притулились книжные шкафы, в свободных местах висели какие-то древние картины, двери уходили, видимо, в другие архивы, а у самой дальней стены стоял чей-то бюст: отсюда было не разглядеть, чей. В самой середине располагался длинный стол, а единственным источником света был стоявший на столе подсвечник. За столом уже сидели люди. Все они тут же повернули головы и уставились на вошедших. Кроме одной. Стефан сразу заприметил её взглядом.

Она была юна, но её руки уже были испещерены морщинами. С поникшей головой сидела она на краю стола: не было видно даже лица, но ощущение было что оно неописуемо красиво. Её черные волосы были подобны зияющей пропасти, в которую хотелось провалиться без остатка. Всё-таки и она кинула мимолётный взгляд на вошедших, но, встретившись им со взглядом Стефана, быстро укрыла его.

Всего в комнате, не считая новоприбывших, было пять человек, все они заняли свои аккурат пять стульев, оставались еще четыре. Игнис усадила Стефана и Калеба тоже к краю стола и села сама подле незнакомки: они тоже обменялись взглядами. Долгое время в комнате стояла тишина, словно все присутствующие боялись говорить вслух. Безликие образы таращились друг на друга в гнетущем молчании, но самое время было представляться и отделять себя от других членов коллектива. Иной раз, это отлично получается без имен.

— И где же он? — закономерно поинтересовался интеллигентного вида русый парень лет двадцати с пенсне на носу и козлиной бородкой, которая только придавала ему возраста и снобизма.

Вот первый: образованный и разумный, но слабохарактерный.

— Скоро прибудет, — тихо молвила юная черноволосая девушка.

— А что, без него мы никак не начнём? — вступился еще один тип бойкого вида, как-то заговорчески посмотрев в сторону Калеба и Стефана. Он, казалось бы, вообще был их ровесником: только намного крупнее.

Второй: сильный, но грубый, жаждущий драки

— Мальчики, вы разве не знаете? — возникла блондинка, всё это время старательно поправляющая свои меха. Она имела манеру растягивать гласные в словах и производила впечатление столичной кокетки. — Такому импозантному мужчине, как он, надо задерживаться! Так, чтобы мы его ждали, затаив дыхание.

Третья: очаровательная, но глуповатая.

— Ладно вам, господа, еще даже не восемь! — вальготно протянул последний присутствующий член ячейки. Он был настоящий пижон и держался соответственно: всё в нем выдавало высокий достаток, хорошие манеры и присущее подобным ему господам высокомерие в отношении всех вокруг. — Явится вот-вот, как часы пробьют.

Четвертый: харизматичный, но инфантильный, не задумывающийся о последствиях.

Игнис, уже известная им, молчала. Она была пятой: собранной, но чёрствой. Черноволосая девушка также ни слова не сказала больше: видимо, ожидала чего-то судорожно. Она была красивой, но такой несчастной, словно печаль неистово захлестывала её с головой.

Калеб с интересом рассматривал присутствующих, а затем потянулся и шепнул Стефану, усмехнувшись:

— Похоже, это-таки кружок… Только театральный.

Сборище явно было эксцентричное, и Стефан ощутимо напрягся, разглядывая присутствующих. Слишком много в них было аристократичности и отчужденности для тех, кто борется за права угнетенных. Как-то по-другому он представлял этих борцов за справедливость, но сказать ни слова не мог. Еще этот таинственный девятый участник… Калеб, наоборот, получал удовольствие: вот он-то явно теперь не жалел, что пришёл, пожирая глазами собравшихся господ.

Черноволосая девушка повернулась к двери, около которой мостился бюст, и снова едва слышно произнесла:

— Идёт.

Стефан хотел было спросить, кто, но дальновидно промолчал, чтобы не привлекать сильно много внимания. Сейчас ему прояснят и эту деталь.

Пламя на свечах задрожало, словно порыв ветра ворвался в комнату. Стены, должно быть, похолодели еще больше. Трепет пронзил с ног до головы подвальную залу: казалось, сюда сейчас войдет какой-нибудь император тьмы и свершит инквизицию. Такая примерно была атмосфера.

Дверь отворилась, и в комнате из ниоткуда образовался силуэт. Стефан ощущал на коже благоговение перед таинственной сущностью: хотя, казалось бы, в комнате очутился человек. Он медленно прошелся вперёд и приблизился к столу: свет упал на него и теперь можно было узнать, к какому архетипу принадлежит он в этой веселой компании. Калеб сразу заприметил одну особенность: их (особенностей) у него вообще не было.

Ни характерных предметов гардероба, ни особенной гримасы на лице. Он был столь обобщён, что, казалось, тотчас смешается со стеной. Стефан мог поклясться, что уже точно видел на ком-то этот сюртук, а Калеб — что точно видел уже у кого-то такую улыбку. Часы пробили восемь, и деревянная птичка вылетела оттуда, громко визгнула пружинами, а затем спряmалась обратно, предоставив все пространство комнаты собравшимся.

— Здравствуйте, — в голосе его, ожидаемо, тоже не было никаких особых черт: ни хрипотцы, ни комичной высокости тембра. — Всех рад вас видеть.

Однако же, отчего-то все в комнате напряглись. Они теперь покорно молчали: кто-то склонил голову, а кто-то прикрыл глаза. В общем, не хотели встречаться взглядом с вопиюще обыкновенным молодым человеком.

— Я вижу много знакомых лиц, но, кажется, есть и новые, — он обратился взглядом к Стефану и Калебу. — Кто привёл?

— Я, — возникла Игнис после небольшой паузы.

Стефан услышал, как дёрнулся у неё голос.

— Что ж, давайте познакомимся. Вы скажете, что это ненужная формальность, но я предпочитаю знать, кто передо мной, — довольно хмыкнул вошедший. — Я — Ричард. Позвольте мне представить и моих товарищей: перед вами Линкольн…

Молодой человек в пенсне кивнул.

— Адам…

Тип бойкого вида подозрительно покосился.

— Моя душенька, Кассандра…

Девушка кокетливо сложила губки и одарила парней обворожительной улыбкой.

— Джонатан…

Пижон хитро улыбнулся.

— Игнис вам известна.

Она никаких телодвижений совершать вовсе не стала: суровая порода, ничего не скажешь.

— И наконец…

Ричард приблизился к незнакомке и взял ее за хрупкие плечи. Она едва различимо скривила лицо, но не отстранилась: терпеливо позволила ему наклониться.

— Октавия, моя жена.

***

Над поместьем разыгралась гроза, и тучи, не чернее самого неба в ночную пору, сомкнулись тугим кольцом. Октавия Винреско стояла у большого окна и, касаясь рукой стекла, умиротворенно смотрела, как месяц играет в прятки с ночным небом. Рука коснулась её плеча, она поникла главою, ощутив, как мерное дыхание расходится по её шее. Она смеряла пол испуганным взглядом.

— Скоро у нас будут гости, — его слова пленили ее хуже острого капкана.

Их гостиная, залитая светом, стала ей ненавистна. Поместье в глубине лесов заставляло сердце тосковать по настоящему дому. Ничего нельзя было сделать: она должна быть узницей, пока не сможет сдерживать себя.

Теперь она ненавидела свет солнца, ярко слепивший тусклые глаза; ненавидела музыку, хотя так раньше любила играть на фортепиано в присутствии людей; а больше всего ненавидела гостей, которые приезжали к виконту Бладшефту «отужинать». Всё говорили и говорили обо всём, а она сидела и корчила улыбку на воспаленных губах.

— Отчего твоей жене не сесть и не принять трапезу с нами? — голос Джонатана донесся до ее слуха.

— Я не голодна, спасибо, — тихо отвечала она.

Погруженная в тоску, Октавия даже не заметила, как господа и дамы уже прибыли в их поместье. За широким столом в свете люстры они заполняли комнату разговорами и смехом.

— Голубушка, ты же заморишь себя! — пропищала Кассандра. — Нам, упырицам, нужно особенно много есть: иначе превратимся в ходячий скелет. Правда, Игнис?

Игнис не отвечала ей и безучастно поливала кровью сырое мясо неразделанной туши. Октавию всё еще тошнило от запаха, распространявшегося по всей гостиной во время этих приёмов пищи.

— Скоро мы все здесь исхудаем, — протянул Линкольн. — Мы не сможем так долго обходиться домашним скотом.

— Ну мы же цивилизованные упыри, — проговорил Адам. Он провёл пальцам по своим зубам, ощутив, как они превращаются в клыки. — Не можем убивать людей, как они нас. Мы же сраные интеллигенты.

Ричард, сидевший во главе стола, не сводил взгляд с Октавии, стоявшей поодаль. Лишь иногда он переводил взгляд на своих гостей и корчил привычную безразличную улыбку.

— Я почти договорился: людская правительница готова предложить нам компромисс, — произнёс он, тоже приступая к ужину.

Кровь Октавии похолодела, и в глазах появился страх.

— Какой компромисс? — тревожно возникла она.

Этот вопрос интересовал не только её, но и всех собравшихся.

— В стране близятся беспорядки: абсолютизм и тирания императрицы вызывают возмущения. Оппозиция наступает ей на пятки, и покушение готовится, — его коротко стриженные ногти превращались в лезвия. — А мы убьём каждого, кто причастен к заговору, и обеспечим себе неприкосновенность.

Новость была воспринята неоднозначно. Вот чем отличался людской мир от Бездны: в Бездне никогда не было королей. Каждый её обитатель стремился с огромной власти, но никогда её не достигал. Бежавшие из неё когда-то упыри адаптировались совершенно к новому миру, где перед сильными мира сего надо было поклоняться, чтобы выжить.

— Мы же придерживаемся нейтралитета, Ричард, — Линкольн выразил очевидную вещь. — Разве это не прямое его нарушение?

— Ненадолго нам придётся поступиться с политикой невмешательства.

Если сам Бладшефт согласится на сделку, у остальных будет выбор: послушаться или умереть. Он сам уже решил всё, что было нужно, и со дня на день императрица получит сведения о том, что изуродованные и расчлененные тела заговорщиков были найдены в подвале Вунденской библиотеки. У всех без исключения были вырезаны сердца и вскрыты черепные коробки. А подвальная зала стала их благодатной кормушкой.

…Трапеза окончилась, и упыри покинули поместье. Октавия, не притронувшая ни к одному из блюд и не сказавшая больше ни слова, осталась в одной комнате с Игнис.

— Мы делаем это, потому что иначе нам не выжить, — проговорила она, обращаясь к Октавии.

— Или вы делаете это, потому что боитесь его? — подняв голову, отозвалась она. — Мы ведь можем жить, не убивая людей. Почему мы идём и убиваем?

Игрис подошла ближе и опустилась перед ней на колено:

— Человек тоже может жить, питаясь одним куском хлеба в день. Но будет он жить или выживать? — Октавия упорно отводила взгляд от неё. — Ты хочешь выживать, потому что жалко убить того, кто погубит тысячи жизней во имя своих грёз?

— Неизвестно, кто погубит больше.

Она осталась в комнате совсем одна, когда Игнис, коснувшись её плеча напоследок, встала с колена и вышла из комнаты. Гости погрузились в свои кареты и двинулись прочь от поместья.

И еще целый год Октавия Винреско раз в месяц видела заветный подвал, куда приходили люди. И обратно уже не выходили.

***

— Я Стефан, а это мой товарищ Калеб.

Стефан, кажется, начал догадываться, что здесь что-то не так. Словно перед ним разыгрывали какое-то странное выступление. Они точно тут не ради размышлений о будущем отчизны, да еще и как-то странно таращатся на них, словно сейчас же растерзают. А вот Калеб не чуял опасности, и Стефан приготовился хватать его за шкирку и лететь отсюда на всех парах, одержимый каким-то странным внутренним ощущением: последнее, о чём он сейчас думал, так это цель визита сюда.

— Извините, вы Октавия? Графиня Винреско?

Вопрос ошарашил девушку, и она, подняв склоненную голову, уставилась на рыжеволосого парня. На его лице возникла радостная улыбка, а упыри обменялись тревожными взглядами. Таким же взором одарил Стефан Игнис, но она зрительный контакт не поддержала.

— Да, это я, — ответила Октавия слегка пораженно.

Ричард склонился над ней еще больше, и девкшка исподлобья взглянула на его руку на своём плече: он сжал пальцы сильнее.

— Правда? Вы? — он вскочил со стула и упёр руки в стол. — Отданная замуж за виконта Бладшефта? В маминых записях никогда не значилось, что есть прототипы!

— Калеб, сядь, пожалуйста! — Стефан тревожно огляделся и дёрнул его за подол рубашки: как никогда он почувствовал себя уязвимо в этой комнате.

— Не надо, пусть говорит, — остановил Стефана Ричард.

Теперь казалось, что вся зала опустела. Внезапная тревога снова поразила Стефана, и он вцепился в рубашку Калеба, все еще пытаясь усадить его на место. В ушах засвистело, и голова потяжелела. Не меньше тревожилась и Октавия, сглотнувшая подступивший к горлу комок. Она тоже ощутила некоторую тяжесть: то ли от морального гнёта, то ли от гнёта очень даже физического, который оказывал на неё благоверный муж.

— Ричард, я не понимаю, — растерянно произнесла Октавия.

А Ричард все понимал и помнил то, о чем Октавия давно забыла по его собственной воле. Как в ужасную ночную грозу графиня Винреско, выбившись из сил, вернулась в родовое гнездо, с ног до головы покрытая кровью, где обнаружила его и девушку, от которой в воспоминаниях Ричарда остался лишь запах её парфюма, длинные рукописи, которые она так любила писать, складки на её платье и её имя.

— Вам нужно идти, — однозначно и чётко обратился к Калебу и Стефану. — Игнис, проводи наших гостей, пожалуйста.

— Подождите, вы тоже знаете эту историю? — обратился к нему Калеб.

Стефану не нужно было особого приглашения, чтобы прямо сейчас двинуться прочь, и он, ухватив за предплечье Калеба, поднялся со стула и попытался оттащить и его, но он упрямо не оттаскивался.

— Вы знали мою маму? Вы знаете, что с ней случилось? — он задрожал всем телом и вцепился ногтями в поверхность стола.

— Калеб, пойдем…

— Ответьте мне!

Игнис встала со стула слегка неуверенно. Адам постукивал пальцами по столу, Линкольн молчал. Правда, не все упыри готовы были так просто смириться с волей сильнейшего.

— Ричард, ты сейчас серьезно? — возник Джонатан, привстав над столом.

— Хочешь оспорить мое веление? — Ричард, казалось, стал еще больше в несколько раз, чем был. Особенно в глазах Стефана.

— Что это, трапезы не будет? — надув губки, Кассандра подлезла к нему сбоку и приобняла тонкой ручкой. — Я-то думала, Игнис сегодня порадует нас!

— Не волнуйся, кошенька — он накинул. — Помнишь, когда ты в последний раз лакомилась лицеистами?

— Должно быть, в прошлом столетии, Джонни!

Она улыбнулась так хитро, что на её глазах возникли морщинки, и в тот же самый миг Стефан поймал ее голодный взгляд. Внутренний голос подсказывал его бежать со всех сил.

Вспышкой Кассандра совершила рывок в сторону Стефана и Калеба, но стол, ставший действенной преградой, позволил выиграть время и ненадолго увеличить дистанцию. Калеб мёртвой хваткой вцепился в Стефана, словно тот был последним спасательным кругом. Началась суета.

— Кассандра!

За долю секунды она перемахнула через стол, обнажив чудовищные клыки. В этот момент она уже мало чем напоминала человека: конечности удлинились, и кости жутко скрутились. Линкольн схватил её за руку, пытаясь удержать, и задел воздетыми когтями. Кассандра издала звук, похожий на вой, отскочила и провыла нечеловеческим голосом:

— Я заберу их себе!

Линкольн кинулся на неё, и они кубарем покатились по комнате, сбивая стулья.

Джонатан, обратившись чудовищем, на четырех конечностях помчался за своим ужином, когда дорогу ему преградил Адам и вгрызся зубами в его плоть. Он вскрикнул от боли и попыталась атаковать в ответ, но неминуемо повалился на пол.

— Мамочки, они существуют! — проверещал Калеб.

Помимо того, что Стефан сам пытался ретироваться, ему приходилось тащить за собой товарища, застывшего от страха. Он тяжким грузом обвил руки вокруг его пояса и источал первородный страх. Это дело усложняло.

В зале разразилась настоящая битва, в которой невозможно было определить противоборствующие стороны. Суматоха всепоглащающе окутала слабоосвещенную залу, пламя свечи неистово билось и играло языками.

— Прийди в себя, Кассандра! — Линкольн схватил её за изогнувшиеся руки и бил головой о мраморный пол.

Полуобращенные Ричард и Игнис синхронно навалились на Адама и Джонатана, пытающихся друг друга свести в могилу. Они неистово рвали друг на друге плоть. Игнис оттаскивала Адама за туловище, а Ричард, вцепившись пальцами в его патлы, откинул к стене. Он заскулил, подобно раненной собаке, и его бездыханное тело свалилось у стены, принимая прежний вид.

Кассандра все не унималась. Она билась и кричала изо всех сил, вырываясь из хватки Линкольна.

— Пусти меня! — вопила она.

Кассандра пнула его ногой и, заставив лишь ненадолго отпустить её, откусила длинными зубами кусок кожи с его рук. Она восстановилась почти мгновенно, но это дало ей шанс вырваться. Теперь, когда Кассандра не встречала сопротивление, она кинулась на бешенной скорости к Стефану и Калебу и готова была уже напасть. Но в сторону её неистовым движением откинула Октавия.

Чёрные волосы встали дыбом, бешенный наливающийся кровью взгляд, испачканное чёрной кровью белое платье. Кассандра отлетела на добрых три метра и врезалась спиной в книжный шкаф у стены. Стефан стоял, не мигая, а Калеб изо всех сил зажмурил глаза, отсчитывая последние минуты своей жизни.

— Октавия…

Она выставила перед собой окровавленные когти и судорожно задышала.

— Ричард, что ты заставил меня забыть?! — срывающимся голосом прокричала она. — Почему мне так больно вспоминать?! Кто я такая?!

Линкольн, поправив пенсне на носу, сокрушенно сел на полу. Адам поправлял ткань изорванной одежды. Игнис быстро обогнула стол и подскочила к лицеистам: Стефан подхватывал за руки Калеба, закономерно свалившегося в обморок.

Ричард медленно подошёл к Октавии, взял в свои руки её тонкие запястья.

— Ты — Октавия Винреско. Дочь графа Асториуса Винреско, который множество лет назад вывел нас из Бездны, когда фатали покинули Ширму. Твоей матерью была человеческая женщина, и граф Асториус думал, что ты не упырица: младенцем ты не испила чёрной крови.

Он отдал тебя замуж за виконта Уильяма Бладшефта. Его жестокость, и вся боль, что принесли тебе его руки, пробудила наш голод.

Он стал твоей первой жертвой, и ты бежала, решив добраться до поместья отца. Но обнаружила там только нас. Меня и Беатриче.

— Беатриче? — спросила она судорожно.

— Её уже давно нет с нами. Она и то, что я хотел сохранить — причина, по которой сегодня мы отпускаем спасенных тобой. Иной раз я наказал бы твоё предательство.

Он перевёл взгляд на Стефана, который, наклонившись над телом Калеба, старался привести его в чувства. Адам подхватил тело Джонатана лёгким движением, Линкольн подобрал бездыханную Кассандру. Ричард взял под руки Октавию, которая пыталась отдышаться, и повёл к двери из залы. Он напоследок обернулся:

— Оставайся здесь столько, сколько нужно, Игнис. Встретимся в нашем месте. Мы покидаем Вунден.

***

Игнис совсем скоро вывела Стефана и пришедшего в себя Калеба за пределы библиотеки. Калеб с каменным лицом отошёл в сторону и сел на скамейку перед фонтаном и глупо уставился перед собой.

— Забудьте всё, что видели здесь, — проговорила она, спустившись со ступеней.

Стефан не мог перестать думать о произошедшем и так о многом хотел спросить Игнис, но время у него было явно для ограниченного количества вопросов, пока она не покинула их навсегда.

— Почему вы защитили нас? — ошарашенно произнёс он.

— Из-за твоего друга, — она взглядом указала на Калеба. — Точнее, из-за той, которую он когда-то любил.

Он обернулся, убедившись, что Калеб находится достаточно далеко, чтобы не слышать их диалог.

— Кто вы такие?

— Упыри. Чудовища. Людоеды.

— Отличный набор.

Игнис устало вздохнула. Время близилось к глубокому вечеру, и на улицах совсем не стало людей. Исчезли мужчины у прилавка, девушка в берете дошла домой, а влюбленные, должно быть, уже давно лобызают друг друга где-то совсем в другом месте.

— Он любит тебя, — вдруг проронил Стефан.

— Мне известно, — молвила Игнис. — Лучше было бы, если бы он меня возненавидел.

— Он не умеет ненавидеть, — шумно вдохнул он. — Нам надо идти. Прощай, Игнис.

Порыв ветра подхватил её пепельные волосы, и ими скрыта была печаль, появившаяся на вытесанном из камня лице. Стефан повернулся спиной к ней и зашагал в сторону друга. Она провожала его взглядом.

До неё донесся голос, она увидела, как Калеб помахал ей вытянутой вверх рукой.

— Пока, Игнис!

В ответ она скромно приподняла прижатую к туловищу и расправила пальцы, сжатые в кулак. Вряд ли они еще когда-нибудь увидятся, и Игнис готова была это принять, как принимала тысячи раз до этого. Легче было вовсе не прощаться.

Они шли по улице в полном одиночестве. Стефан не пытался первым начать диалог. Он знал, что вот-вот Калеб скажет что-то уморительно глупое, и они забудут, всё, что было.

— Если все революционеры такие странные, то я понимаю, что ж с ними так борются, — он усмехнулся и засунул руки в карманы.

Они обменялись взглядами, и Калеб широко улыбнулся и ему засмеялся.

— Чья бы корова мычала, — отвечал ему с усмешкой Стефан.

Калеб пихнул его плечом и состроил обиженную гримасу. В знак примирения Стефан закинул руку ему на плечо, поправил слетевшую куртку и спросил:

— Хочешь у меня переночевать? Мама всё равно домой не придёт в ночь, а твоя тётка, небось, вообще за порог не пустит.

— Да пустит, правда, перед этим разбудит весь дом. Так что мне твое предложение нравится.

На другой стороне города только гасли огни. Так все время бывало: город засыпал постепенно, то с запада на восток, то с востока на запад. Шумные площади пустели, и стрелки часов вперед бежали неумолимо. Кто-то долго не мог уснуть, кто-то уже никогда не проснётся.

Стефан уже лежал в кровати, когда покой не шёл к нему в ложе. Он беспрестанно ворочался и тревожно взбивал простыни. Калеб уже, наверное, десятый сон видел, развалившись на кожаном диване, а он уснуть все не мог. Он все еще верил, что все обернется каким-то глупым сновидением, и с утра Стефан будет размышлять, что же он мог значить. Сон всё не шел: кто-то не хотел его отпускать отсюда.

Всколыхнулись занавески, раскрылось хлипкое окно, и свежий ветер дунул лёгким порывом в окно. Стефан поднялся с кровати и подошёл, чтобы закрыть его, когда кто-то схватил его за руку. Он даже закричать испуганно не успел, молча повернул голову и увидел перед собой её.

— Октавия? Как ты…?

Слова застряли в горле, когда её губы оказались на его губах, её руки на его щеках, и запах её волос смешался с его парфюмом. Она обхватила его шею, он подхватил её за бедра. Теперь все было безразлично.

Город еще молчал, когда она покинула его спальню, оставив на прикроватной тумбочке свой оловянный браслет в память о ней. Но Стефан пока не знает об этом: он проснётся рано утром, когда Октавия уже оставит Вунден за собой.