За забором [Любовь Александровна Филимонова] (fb2) читать постранично


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Любовь Филимонова За забором


Боже, сколько ягод! Черника — крупная, спелая, сладкая! Каждая веточка каждого кустика увешана темными ягодами. И вся поляна в черничных кустах.

А вон на той, на следующей полянке — ягод еще больше!

Мариха, встав на колени собирала ягоды сначала в ладошку, затем — прямо в рот. Собрала бы впрок — да складывать некуда. Зато можно, сидя здесь, среди черничных кустов, есть ягоды, сколько хочешь.

Сегодня в лагере к завтраку им дали совсем немножко, буквально по горсточке ягод на маленькой тарелочке.

— Наверно в лесу сейчас очень много черники, — грустно сказала Мариха соседке Оле, подружке по отряду. — Вот только пионервожатый наверняка не разрешит нам пойти в лес.

Хоть и находится их пионерлагерь километров за тридцать от города, можно сказать, прямо в лесу, но по всему периметру его окружал высокий деревянный забор — не то, что пойти в лес, даже просто разглядеть сквозь плотные щели досок, что там, за забором, — невозможно.

— Идем, что-то покажу, — тихо проговорила Оля.

В этом дальнем конце лагеря, где сорняки, крапива и заросли дикого кустарника были почти в рост человека, забор был высокий и прочный, как и везде.

Оля оглянулась по сторонам и легко, одним пальцем сдвинула большую доску забора. Оказалось, доска держится лишь на одном большом гвозде сверху.

Открылся лаз, о котором Мариха и не подозоевала.

Оля еще раз оглянулась вокруг и прижала палец к губам.

— Только ты никому… А то, сама понимаешь…

Да, Мариха не ребенок. Уже двенадцать. Она знала это правило: если кто без разрешения покинет лагерь, то могут и домой отправть.

Правда, директриса, Нина Эдуардовна, или, как ее называла Мариха — “тетя Нина”, была маминой подругой детства. Именно тетя Нина и уговорила маму Марихи отправить дочку на лето в ее лагерь, обещая природу, свежий воздух, хороший коллектив их сотруджников.


…По мере того, как Мариха углублялась все дальше в лес, переходя от одной полянки к другой, лес становился все гуще, Только девочка этого не замечала. Глаз радовал сплошной зеленый мохнатый ковер — мох устилал поляны и все пространство меж деревьев и даже упавшие деревья и сучья, возвышавшиеся словно баррикады на ее пути. Лес, чем дальше, — казался красивее, таинственнее. Птичье пение звучало все тише. Ей показалось, что стало темнее. Мариха огляделась. Нет, время обеда, конечно же, еще не наступило. Она еще успеет вернуться к обеду. Просто леревья здесь выше и лес гуще, солнце прячется за ветками, потому и кажется, что темнее. Мариха присела на упавший ствол дерева. Попыталась оттереть руки, испачканные черничным соком. “Ой, наверно, и лицо я тоже испачкала, — уыбнулась Мариха, представляя, какая она сейчас чумазая, и как ребята будут смеяться надо ней. “А особенно Вадим”, — Мариха даже покраснела, представив себе, как этот высокий парень из старшего отряда, вместе с другими пацанами будет бросать ей язвительные реплики. Правда, он редко замечал Мариху, но однажды, нечаянно толкнув ее в дверях столовой, извинился.

Как правило, ребята из старшего отряда, уже почти выпускники школы, свои знаки внимания к “салагам” из младших групп оказывали лишь в виде подзатыльников, веселых, но порой обидных обзывалок и шуточек.

Мариха вдруг вспомнила про обед и немного испугалась.

Главное, не опоздать вернуться к обеду. Чтобы никто не догадался, что она покидала лагерь.

Мариха огляделась. Похоже, прошло уже пару часов, как она здесь бродит по лесу. Наверно, пора возвращаться.

Она задумалась. В какой стороне лагерь? Лесные тропки совсем утионули в траве и кустах. Надо вспомнить, чему их учил географ: деревья с северной стороны поросли мхом… кажется, так. С южной — наоборот, кора светлая, безо мха. …Вот только как угадать, где же их пионерский лагерь — на севере от Марихи, или на юге?

Она пробиралась сквозь молодые елки и колючий кустарник, прислушиваясь, не шумят ли машины на ближайшей дороге, не слышны ли голоса грибников? Колючие ветки молодых суховатых ёлок и густого кустарника царапали ее плечи, руки, и даже щеки. И лес уже казался темным и неуютным. Даже птицы в этой глуши перестали петь.

Тут Мариха окончательно поняла, что заблудилсь. Села на покрытый мягким рушистым мхом пригорок.

Вообще-то она понимала, что если будет долго идти по прямой, то куда-нибудь да выйдет, например, в какую-нибудь деревню. А что, если ее уже хватились в лагере?

Похоже, начало вечереть.

Марихе стало страшно. В густых лесных зарослях ухали-перекликались утробными голосами какие-то птицы. Она бросилась бежать со всех ног, не разбирая дороги, стараясь побыстрее убежать от этих густеющих теней под деревьями, от этих вывернутых бурей корней деревьев, с корнями, торчащими вверх, словно руки лесных чудовищ.

Сколько прошло времени, она не знала.

Вдруг лес поредел, словно расступился перед ней, и Мариха, уже в полном изнеможении, неожиданно для себя вышла на опушку.

Вдалеке